Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Латынина Юлия : " Здравствуйте Я Ваша Крыша Или Новый Аладдин " - читать онлайн

Сохранить .
Здравствуйте, я ваша 'крыша' или новый Аладдин Юлия Латынина
        Латынина Юлия Здравствуйте, я ваша 'крыша' или новый Аладдин
        Юлия Латынина
        Здравствуйте, я ваша "крыша"
        или
        новый Аладдин.
        Шариф Александрович Ходжаев, 34 года, холост, сотрудник частного охранного агентства "Алмаз". Восемнадцатого Князь позвал меня к себе вместе с Вовиком и велел съездить в Рязань - взять там у одного человека пакет и доставить пакет на дачку при Успенском шоссе. Тачку мне выделили старую - драная "Волга" восемь десят третьего года и цвет голубой, как у педика. Плохо. Чем задрипанней вид у тачки, тем опаснее дело. Скорость у тачки была ого-го - движок ей впаяли мерсе десовский. Не "Волга", а "Мерседес" в "волгиной" шкуре. Совсем плохо. Если на задрипанной машине да хороший движок, то и волына не помешает... В компанию мне дали Башку, да Сашеньку Старика, да Генку. Скажем прямо, неважная компания. Сашеньке один тип еще в семидесятых выстрелил в голову из дробовика, и с тех пор в голове Сашеньки сидят восемнадцать дробинок. Врачи отпустили Сашеньку с богом, сказав, что ни одна из дробинок не добралась до мозга. Я так думаю, что доби раться было не до чего, вот и не добралась. Димка Башка - оригинальный человек. Это единственный из моих знакомых, который ограбил магазин, используя в качестве оружия
таракана. Он зашел в магазин, где кассиром работала девчонка, вытащил из кармана спичечный коробок и показал огромного таракана в коробке. Девчонка оне мела от ужаса, а Димка сказал ей, что это тарантул и что он вытрясет тарантула ей за шею, если девка не отдаст выручку. У Сашеньки две ходки, обе за ограбление. Один раз его поймали прямо у дверей обменного пункта, с пулей в заднице. Другой раз все сошло благополучно, они сели в украденную для такого случая тачку и поехали. Тачка была 1979 года выпуска, "Москвич", заела на первой скорости и не хотела переключаться. С той поры у Сашеньки в ходу поговорка: это опасней, чем угнать "Москвич" - про совсем гиблое дело. Уже по дороге в Рязань слышу по радио: так, мол, и так, завалили в Рязани какого-то старичка. Хорошая у старичка была библиотека, мол, есть подозрение, что не вся библиотека на месте. В связи с этим какой-то фраер комментирует, что на недавно состоявшемся в Израиле сове щании глав российской преступной общественности принято решение об увеличении потока антикварной контрабанды из России. Все, мол, иконы, уже повывозили, теперь придется браться
за неправославную старину... И вот результат. Ну-ну. Решения верхов, как известно, всегда тяжело сказываются на жизни трудящихся. Хорошо. Приехали мы в Рязань, я пустил впереди себя Сашеньку, тот осмотрелся, зашел во двор: все в порядке. Взяли мы дипломат, погрузили и поехали обратно.Поехать-то поехали, да километров за полтораста от Москвы нас тормознул гаишник. Как раз напротив был длинный белый забор, и за ним - две трубы, толс тые, как перевернутый горшок. Завод. Пригород какого-то Тьму-Тараканска. Гаишник интересуется, что, мол, везете, мы культурно объясняем. Не понравился мне этот гаишник. Эти ребята в паре с братвой работают: гаишник выясняет, что, мол, да кто такие, а через полчасика тебя останавливают его хозяева в штатском и берут за проезд по высшему тарифу. Словом, уже темнело, я решил не дожидаться напар ников гаишника и остановился в городишке. Подкатываем к гостинице. Гостиница гре мит, весь первый этаж так и бьет светом, из раскрытых окон музыка, словно ста котам наступили на хвост, и у входа стриженые мальчики при ярко-красном "додже". С презрением смотрят мальчики на нашу голубую,
как Эдик Лимонов, "Волгу". Ну, ясно - кто-то крутой свадьбу справляет или друзей кормит. Мы сегодня не крутые. Мы вообще не крутые. Нам для этой публики лучше быть лохами. Да и мальчики не будут бить нашу тачку. Красивые мальчики. Прикинутые. Крутые, но не отморожен ные. Я Димку и Сашку инструктирую: не хамить, не задираться и вообще вести себя, как пионеры на всерайонном конкурсе лучших чтецов. Мы входим. Красота! В дальнем углу стол, широкий, и за ним человек двенадцать. Главный за столом как-то странно сидит... ба, да я же знаю его. По рассказам знаю. Кто Лешку Горбуна не знает? Лешка Горбун вообще-то не из этого городка. Лешка Горбун из Подмосковья. Но в Подмосковье для него тесно. Значит, и сюда приехал. Непонятно, чего они празднуют. То ли новый заводик купили, то ли завалили кого надо. Я слыхал, как Леша Горбун асфальтовый завод покупал. На чековый аукцион выставили 20% акций. Мой-то шеф заранее с Лешей договорился - куда Леша ходит, туда я не хожу, куда я хожу, тебе, Леша, не надо, а с фраерами никто не договаривался. Так Горбун пос тавил боевиков вокруг здания и отгонял всех, кому не
положено. Один борзой биз несмен потом заявил, что результаты аукциона были незаконны, и за это свое заяв ление вылетел из четвертого этажа. Между прочим, жив остался - в мусорный бак угодил. Туда, в бак, еще пальнули сверху - и тоже мимо. Но так или иначе, а подействовало: забрал бизнесмен свое заявление и больше не суетился. А Лешка Горбун меня не знает. У него есть горб, а у меня нет. Он большой человек, а я маленький. А может, и знает. Может, у него компьютер есть. И база данных на всех, кто занимается схожим видом предпринимательской деятельности. Такая база данных, что в ментовке многие с Останкинской телебашни готовы прыгать, чтобы ее заполучить. И вот сидит сейчас Леша, а перед ним поросята в хрену и закуски, и бутылок больше, чем людей. А еще перед ним стоит торт. И торт этот сделан в виде промышленного сооружения. И, постучав друг о дружку полушариями, я вдруг узнаю в этом торте тот самый заводишко, который мы проезжали минут двадцать назад. Ну да - газгольдеры из марципана, трубы из пряника, и даже сверху шоколадом изображен черный дым. И вот Горбун берет нож и ясно, что сейчас он этот
завод будет есть, под шумное одобрение присутствующих. Я говорю Саше: "Пикнешь - убью", - и бочком-бочком за ближайший к выходу столик. Моя кодла садится со мной. Минута, другая - к нам никто не подходит. Горбун любуется тортом, а потом он торт отод вигает и придвигает к себе поросенка - сладкое на потом.Наконец Генка цепляет пробегающего мимо официанта и тычет в меню. - Свинину, - говорит Генка. - Нету, - говорит официант. - Тогда гуляш, - говорю я. - Нету! - А это что, - говорит Генка, указывая в зал, где Горбун старается над поросем. - Заткни пасть, - говорю я Генке, - а что у вас есть? - Макароны. - Неси макароны, - говорю я. Тут кто-то касается моего плеча. Я оглядываюсь, - за моей спиной два мальчика. Очень вежливые. Белые брюки и пиджаки в полосочку. - Шел бы ты ночевать в свой номер, - говорит один из мальчиков. - И жратву тебе туда принесут. Вообще-то, если бы я был сам по себе, я бы мог начать качать права. Это даже удивительно, что за столом нет моих знакомых. Но знакомые шефа уж точно найдутся. Я бы мог разъяс нить кое-что этой лощеной "шестерке", которую опету-шат в первом же ИВС. Но мы
здесь инкогнито. Нам сказали не высовываться. И я бледнею, как самый заправский лох, и, сглотнув, выбываю из зала. Чтобы не выделяться, мы берем один номер на четверых. Номер - на третьем этаже, кровать-сексодром - посереди комнаты и сан техника времен царя Гороха. Горничная заверяет нас, что ужин скоро будет. Я кладу дипломат на кровать, и Генка отправляется в душ. У него привычка такая - мыться каждый день. Он эту привычку подхватил у буддистов. Генка три года медитировал у буддистов. Но они так его ничему и не научили. Они обещали его научить летать, а все, чем кончилось дело, - это его научили подпрыгивать в позе лотоса. Генка ужасно зол на эту публику и считает, что они его обманули. В прошлом году он крестился, но мыться каждый день не перестал. Генка моется, на первом этаже ухает музыка и пляшут люди, время все идет, и в моем желудке одна кишка предъяв ляет иск к другой, - Саша, - говорю я, - сходи за ужином. Но культурно. Без мор добоя. Саша идет за ужином, Генка моется, а Башка сидит посереди комнаты и ноет: - Ходжа, слышь. Ходжа! Посмотрим, что в дипломате! - Иконы, - говорит Генка, выходя
из ванной. - Спорим, что книжки, - говорю я. - Дай откроем! - Зачем тебе? - Ну, понимаешь, - мнется Генка, - на меня эти буддисты навели порчу. Ночью не сплю. Мне одна бабка в церкви посоветовала на иконы чаще глядеть. - Нечего тебе в дипломат лезть, - возражаю я, - вон, иди вниз и покупай, сколько надо. Я там в холле киоск видел: лежит иконка Богоматери и даже написано: "Богоматерь Влади мирская. Хорошо очищает прану". - Это все не то, - говорит Генка, - мало ли на чем эти иконки напечатаны! Их, может быть, на таком оборудовании печатали, на котором раньше стряпали карманный справочник атеиста. Они так тебе прану очис тят, что сразу в лапы бесам попадешь. А художник, который их рисовал, он, может, вообще к Белому дому в 1991-м ходил. - А чего плохого? - говорю я. - Или он к Белому дому в 93-м должен был ходить? - Никуда он не должен был ходить, - объяс няет Генка, - истинный православный не должен иметь дела с сатанинским государст вом. В армии не должен служить, налогов не должен платить и к их должностям не иметь никакого отношения. Вот так живут праведные люди. - Здорово, - говорю я, - прямо
"синяки". - Дурак ты, - говорит Башка, - а истинная икона, которая до рас кола, она знаешь как помогает? Если от нее щепочку съешь, то ни один "калаш" тебя не возьмет. - И вправду. Ходжа, - поддакивает сзади Генка, - открой ящик, не жлобствуй! Ну, открыл я дипломат, ключа у меня не было, я булавкой поковырялся и открыл. В дипломате пять книжек, одна старее другой. Таких старых и на свалках- то не встретишь. Вовчик ухватился за книжку и стал смотреть. Аж язык высунул от усердия. - Да ты вслух читай, - просит его Генка. - Да тут по-английски. - А вон Шариф у нас образованный, - говорит Генка. Ого! Образованный! С третьего курса выперли, так уж и образованный! Взял я книжку и стал читать. Вдруг - бац! Треск, шум, посереди нашего номера какой-то парень вываливается из шкафа, и тут же гаснет свет. Мы, естественно, разбирать не стали - Генка хватает "макар", я "ТТ" - и мы начинаем по этому парню в темноте очень ловко палить. Все, думаю, шерстя ные. Парень лежит и не шевелится. - Сматываемся, - говорит Генка. - Да погоди ты, - говорю я, - никто ничего не слышал. Действительно. В ресторане идет большой
праздник, даже на третьем этаже пол вздрагивает, и какие-то охламоны под хеви метал - бух! Бух! Наш с Генкой дуэт на волынах никто и не услышал. Тут - стук в дверь, и входит Башка, с кастрюлей в руках. - Принес, - говорит, - макарон. А вы чего, ребята, без света сидите? - Лампочка, - говорю, - разлетелась. - А это, - спрашивает Башка, - кто лежит под столом? - Сейчас узнаем, - говорю я. Щупаю провод и зажигаю бра на кроватью. - Ого! - удивляется Вовчик. На полу лежит парень, свернувшись, как цыпленок в яйце. Во-первых, живой. Во-вторых, одет он..
        Да в общем, ничего одет. Я один раз фильм "Ричард III" видел, так вот - этот Ричард был примерно так же одет. Красная такая хламида, шитая золотыми дракончи ками, и берет с пером. - В шкафу сидел, падла, - объясняет Вовчик и спрашивает парня: - Ты кто такой? Тот отвечает что-то такое невнятное, так что я его для улучшения дикции луплю по роже.Он глаза закрыл и не шевелится. - Ладно, - говорю, - сейчас посмотрим, откуда ты, сокол. И начинаю его обыскивать. Хламиду я его на нем разодрал, сунул руку за пазуху - мать честная! - Братцы, - говорю, - это девка. И точно - груди, как на третьей странице газеты "Сан". Глаза у Вов чика потеплели. - Ну, - говорит Вовчик, - раз девка, будет весело, - и дерет на ней рубашку дальше, до самого конца. - Е! - говорит Вовка, - это не девка. Я смотрю - мать честная! Груди грудями, безо всякого лифчика, а на срамном месте такая, понимаешь, скалка, я таких скалок даже в порнушках не видел. Тут наш гость начал в себя приходить. Я говорю: - Ты кто? Оно чего-то не по-нашему. Я его хрясь! - Ты по-русски знаешь? - Знаю, - говорит наше гость, - простите, ясновельможные паны.
Произношение у него! Как у радио во время грозы! Я интере суюсь: - Ты кто, парень или девка? А он: - Я - бес, ясновельможный пан. Ты меня зачем звал? - Бес? - говорит Сашка, а сам трясется, - какой Бес? Беса в прошлом году завалили. Это он, значит, имеет в виду Бесо Ананиашвили, вора пиковой масти, хороший был человек. - Да цыц ты, - говорю я Сашку, - не видишь, он не грузин. Он, по-моему, вообще поляк. У тебя какая национальность, парень? Парень (если оно парень) обижается. Глаза его блистают. - Ты подумай, - возмущается он, - какая у беса может быть национальность. Чего ты мелешь! А еще колдун! - Кто колдун? - Ты! - Я? - я тычу в себя от изумления пальцем. - Ты! Кто меня вызывал? - Я тебя вызывал?! - А книжку кто читал? Книжка так и лежит на постели, расто пырив страницы, словно девка - белые ножки. Я поскорее подбираю ее. - Так, - говорю я, - чем же я тебя вызвал? - Ты прочитал заклинание. До меня наконец стало доходить. Проклятая книжка была старой. Очень старой. Такой старой, что на титульном листе не стояло года издания. То есть год издания стоял, но не арабс кими цифрами. Он стоял какими-то
крестиками и буковками. - Это ты загибаешь, - вдруг говорю я. - Вот так прочитал заклинание и вызвал беса? Да от вас тогда бы не проходнуть было! Да от одного звонка и ментовка не приедет! - Во-первых, - поясняет бес, - не так-то часто эту книгу читали вслух за последнюю сотню лет. Если хочешь знать, у последнего хозяина она вообще стояла без дела, он только пыль с нее сдувал. А во-вторых, вызывание бесов - это вроде как поэзия. Для того чтобы написать "Aexegi monumen-tum", мало знать поэтический размер и латынь, нужно еще, знаешь, нечто такое... - Понятно, - говорю я, - значит, в искусстве вызывания бесов я вроде Пушкина. Гений? - В некотором роде, - соглашается бес. Нутром чувствую - что-то не то. Не гений я! А он мне глаза заливает. Я, когда глаза заливают, на это чуткий. Глаза заливают перед тем, как в спину шмаляют. Это кореши. А бесы? - Значится, для меня эта книжка вроде телефонного справоч ника, чего набрал, то и "алло"? - Так, - соглашается бес. Я погружаюсь в созер цание нашего гостя. Ну что ж. Нас четверо, он пятый до Москвы довезем. Князя порадуем, а может... Я, собственно. Князю беса
привозить не подряжался. Мне, может, бес самому нужен. Волына есть, тачка есть, хата есть, теперь бес нужен. Я его, может, на кухне поставлю вместо посудомойки. Правда, копию надо сделать с книжки, прежде чем ее отдавать. Без копии мне хана, как кассирше Аэрофлота без расписания авиарейсов. Только... нехорошо ему в таком костюмчике ехать. И тут я слышу громкое чавканье. Я гляжу вбок - это сидит голодный Генка и потихоньку пальцами таскает из общей кастрюли макароны. - А ну клади обратно, - говорю я. Генка косится на меня и говорит: - Ходжа, а Ходжа, он же все-таки бес. Давай его изгоним. Я ведь православный. - А чего ты можешь? - любопытствует Сашка. - Я все могу, - гордо отвечает гость. - Шикарно, - говорю я, - значит, у нас тут свой "Менатеп" образовался. Чего будем заказывать? А бес наш встрепенулся и этак с издевкой: - А чего это я вам буду служить? - Как, - говорю я, - бесы всегда всякое богатство приносят, то, се, золото, путаны, я вон слыхал, доктор Фауст... - А в обмен на что? - справляется наш гость. - М-м... на душу. - Я не согласен, - вдруг изрекает Генка. - А иди ты! - говорю ему я. И тут
наш бес так вкрадчиво говорит: - В том-то и дело, что на душу. А ты посмотри на себя, Шариф. Кто инкассаторов "Тауруса" грабил? А Алексенова кто завалил? А потом еще помнишь, ездили вы отдыхать в Сочи... - Затнись, - ору я. Бес затыкается с удовлетво ренным видом. Это он прав.Я так даже по нашему У КА вешу лет на пятнадцать, а уж в небесной ментовке мне впаяют На полную катушку... - Вот и рассудите, - говорит бес, - если бы вы были какие-нибудь хорошие люди, ну, доктор Фауст или еще что, то я бы, конечно, приобрел в казну ваши души. А зачем мне покупать имущество, которое и так состоит у нас на балансе? Этак меня первый же аудитор котлы чис тить отправит! Мое лицо меняется. Я бледнею. Я натягиваю кроссовки и кричу: - Генка, где здесь церковь? - Тебе-то зачем? - искренне поражен Генка. - Я про никся, - кричу я, - я покаяться хочу! Ты слышал, что этот хвостатый сказал? Мы же все в котле кипеть будем! Нам там каждый день будет Чечня с полной выкладкой! Все! Я пошел каяться! - И я с тобой, - говорит Сашка, соображая, в чем дело. Бес испуганно вертит глазками. - Вот, - говорю я, - будет тебе от начальства
поощре ние. Мол, появившись на земле, спас три души от ада! Тебе, голубчик, вместо Билли Грехема выступать надо. В глазах беса тоска. Он вдруг соображает, что наделал. Ему нелегко. Он ясно видит себе, как отчитывается перед начальством о спасении трех душ. Он ясно представляет себе реакцию начальства. - Братцы, - говорит он, - не надо в церковь. Ну, я вам чего-нибудь дам. Я улыбаюсь. Вот так-то лучше. Я подхожу к кастрюле с макаронами и молодецким мае-гири отправляю кастрюлю в воз дух. Кастрюля лопается. Макароны разлетаются по комнате на манер конфетти. Они виснут на стенах, а один сталактитом свешивается с люстры. - Жратвы, - прика зываю я бесу, - оленина, баранина, осетрина - полный список ресторана "Балчуг"! Бес начинает таять. - Погоди! - кричу я. - И баксов. Бес вновь плотнеет. - Что такое баксы? - спрашивает он. Я вытаскиваю из кармана "франклина". - Держи, - говорю, - для образца и давай сюда целую штуку таких. Бес пропадает. Кровать- сексодром вдруг крякает. Я поворачиваюсь. На кровать начинает сыпаться жратва. Шикарная жратва. Раздается стук в дверь, и бес входит в дверь. Он по-прежнему
прикинут, как Ричард III. В руках у него дипломат. Я раскрываю дипломат - в дип ломате "франклины". Через пять минут мы весело сидим вокруг кровати, пожирая при пасы. Я запиваю нежнейшее мясо пивом "Туборг". Мне хорошо. Я люблю всех. Я люблю шефа, я люблю бедолагу Генку, я люблю Христа, и я люблю, даже нашего беса. Но особенно я люблю баксы. - Слушай, кореш, - говорю я бесу, - как тебя зовут? - Асмодей. - Хорошее имя. Тебе сколько лет? - Восемнадцать. - На земле когда- нибудь был? - В пятом классе нас возили на экскурсию, - гордо сообщает бес. - Куда? - На битву под Никополисом. Я стучу полушариями друг о дружку. Никопо-лис - это где? В Сербии? Хорватии? - Это в каком году было? - спрашиваю я. - В 1395-м, - отвечает бес. - Что за херня? Тебе же восемнадцать? - А у нас время течет не так, как у вас, - пояснил бес. - Пока у нас проходит день, у вас про ходит год. И наоборот - пока у вас проходит день, у нас проходит год. Однако! - Слушай, - говорю я бесу, несколько захмелев, - а чего ты от нас не сбежал? Тот мнется. - Говори, - рявкаю я, - а то в церковь пойду! - Так ведь вы же меня не отпускали, -
робко блеет хвостатый фраер. - Не отпускал? Значит, ты не можешь пропасть без моего дозволения? - Никак нет. Пока вы не прочитаете заклинание. Это мне нравится. Пока я его не отпущу, он будет при мне. Жратва! Баксы! Девочки! Валютные проститутки всех времен и народов! А подать мне сюда прек расную Елену в шелковых трусиках! И тут дверь внезапно распахивается. Я даже не успеваю схватиться за пушку. Пять амбалов с непостижимой ловкостью вваливаются в номер. Первый амбал двухметрово-ростый. У него абсолютно выбритая голова и красный двухсот долларовый пиджак. Его черный галстук превосходно гармонирует с черными же очками. В руках у амбала - "беретта". Остальные четверо вооружены разнообразно, но добротно. В руках последнего имеется помповый "мосберг", против обаяния которого, как известно, не устоит ни один бронежилет. "Мосберг" - это лишнее. У нас нет бронежилетов. На нас хватит "беретты". Остальные четверо из наших гостей несколько поменьше ростом, как поменьше ростом вложенные одна в другую матрешки. Последний вообще не выше метра девяносто. Просто карлик. - Откуда жратву взяли, сволочи, - орет тип в
красном пиджаке. Я оглядываюсь на Асмодея. Но его нет. То есть рядом со мной имеет место некое помутнение воздуха, из чего я заключаю, что Асмодей все еще тут. Скорее всего, он испугался до сос тояния полной прозрачности. Асмодей! Асмодейчик! Я тоже хочу быть прозрачным! В это мгновение красный пиджак бьет меня по почкам. Я перекувыркиваюсь через кро вать и вбок. Спасите меня! Я Атлант, который держит на голове мир. Нет, не мир! Всего лишь стенку номера. Стенка номера не выдерживает давления моей головы, и что-то оглушительно трескается. У стенки, видимо, перелом основания плинтуса. Перед моими глазами комната танцует хоровод. Я становлюсь почти прозрачным, как Асмодей. К сожалению, я прозрачен только для себя, но не для визитеров. Они решили сыграть в футбол. Красный пиджак играет роль форварда. Я играю роль мяча. За что?'!! Я влетаю носом в остатки бараньей ноги. Зубы мои рефлекторно дерга ются, и нежная мякоть барана начинает таять в моем рту. У нее соленый привкус. Это привкус моей крови, и в этом баране застрял мой сломанный зуб. - У кого, козел, воровать вздумал? - шипит амбал. Я в ужасе завожу
глаза. Я, кажется, понял. С чего я взял, что этот петух Асмодей сотворил барана? А если он его украл? А откуда же ему красть барана, как не этажом ниже?! - А-а... Это я глотаю барана вместе с собственными зубами. И тут внезапная мысль пронзает меня: а "капуста"? Откуда эта паскуда взяла баксы? Тоже украла? Откуда? Не в хранилища же Токобанка он, сволочь, смотался за баксами? У кого в этом городишке самые крупные баксы? Я открываю глаза. Мои ребята лежат в позе издохшего карпа. Двое амбалов раскрывают дипломат, имеющий место быть на диване. - Шеф, - кричат они, - это не грины, тут книжки! Проклятая черная инкунабула летит на пол и довольно чувствительно трахает меня в ухо. Ничего. Меня сейчас еще и не так трахнут. И не только в ухо. И не только книжкой. - Шеф, - кричит третий, выволакивая из-под кровати дипломат с баксами, нашел. Все. Точно. Гад Асмодей спер баксы там же, где барана - у Леши Горбуна! - Вниз их, - командует красный пиджак. Кто-то заводит мои руки назад и защелкивает на них наручники. Кто-то вытаскивает из-под меня "ТТ". Меня берут за ноги и тянут вниз. Я еду, как макаронина, разбитая
параличом, и пересчитываю головой ступеньки. На десятой ступеньке моя голова, переусердствовав, пытается пересчитать стальные шишечки, из тех, которыми к сту пенькам крепятся стержни, придерживающие ковер, и мир гаснет, как выключенный телевизор. Все. Тайм-аут. Hard disk failure1. No boot device available2. Я лечу в мир, где один наш год считается за один их день.
        * * *
        Через некоторое время я открываю глаза. Я лежу в ванне. Руки мои скованы браслетами и заведены за проходящую мимо трубу. Мне за шиворот из крана хлещет холодная вода. Голос в вышине произносит: - Мишка, прикрути кран. А то утопнет. Поток воды превращается в капли. Водопроводная труба шипит и хрипит, как это бывает в самой обычной квартире пенсионерки-ветерана ВОВ. Я знаю, что будет дальше. Обычно в таких ситуациях я нахожусь по ту сторону ванны. На этот раз моя очередь. Задница моя заткнула сливное отверстие в ванне, и я лежу почти по под бородок в воде. Мне нестерпимо холодно. Кто-то вытаскивает меня из ванны и швы ряет на пол. Скоро меня швырнут не на пол, а в мусорный бак. Наручники с леде нящим душу визгом скользят по трубе, и руки мои, нелепо задравшись, кажется, выворачиваются из суставов. Левое плечо точно вывихнуто. Я трясусь от холода. - Мокрый, - отмечает чей-то голос, - под себя наделал. С меня действительно льет, но это, братцы, вода. - Не дождетесь, - говорю я, - чтобы Ходжа под себя делал. Уж я лучше на вас нассу. Это я зря. В моем положении следует помалкивать. Я кругом виноват.
Недоглядел за бригадой. Где этот, как его, Асмодей? Плевать мне, что он дьявол! "беретту" мне, "беретту" для Асмодея! Ах, его не берет "беретта", ах, он существо нематериальное? Тогда святой воды мне! Полный боезапас! - Холодно ему, - говорит кто-то. - Ничего, - говорят мои банщики, - сейчас высушим и выгладим. Я приподнимаю глаза. Надо мной стоит все тот же красный амбал: это он волок меня из ванной. Энтузиаст сушки и глаже-ния стоит чуть слева. В руках он держит старый добрый утюг. - Ты чей? - говорит амбал, наклоняясь ко мне и помахивая перед носом какой-то ксивой. - Братцы, - хриплю я, - я из бригады Князя. Ошибочка вышла... Идиот у нас тут завелся... Позовите Горбуна... И делаю вид, что отключился. Амбал пинает меня ногой, но я остаюсь недвижим, как стрелка спидометра в выброшенном на свалку "Запорожце". Хлопает дверь. Я остаюсь в ванной один. Амбалы, видимо, пошли за Горбуном. Я лежу в холодной луже и с ужасом думаю, во что я вляпался. Сейчас придет Горбун. Что я ему расскажу? Что его чемоданчик спер чужак? Какой чужак? Бес? Какой бес? Ах, с рогами и копытами? Из преисподней? Ты с каких пор на
колесах сидишь, падла? И тут меня обжигает мысль. Книги! Горбун взял книги! Положим, он догадается, что это книги Князя. Положим, Князь и Горбун помирятся. За чей счет? За мой счет. Я поссорил двух воров.Что со мной будет, догадаться нетрудно. Хуже бывает только с чиновником, который поссорил два банка. Я вновь открываю глаза. Моему взору предстает маленькая, гнусная гостиничная ванна с сантехникой "made in Тьмутаракань". Стены выложены кафелем. На черном шнуре качается выключенная лампочка. Наверху, в стене, форточка размером с книжку-покетбук. Стекло закрашено масляной краской, но форточка раскрыта, и в комнате довольно светло-Внезапно я слышу шум крыльев, и в форточку просовывается голова черной вороны. - Привет, ясновельможный пан, - говорит ворона, - ты жив? - Асмодей! Сукин сын! Это ты? - Я, ясновельможный пан. - Живо! Вытащи меня отсюда! Ворона вспархивает в комнату и цепляется когтями за водопроводный кран. Фррр! Он стремительно увеличивается в размерах. Черт! Он превращается в змею! Анаконду! Но в ту секунду, как я это понимаю, змея пропа дает, и на ее месте сидит кролик. - Асмодей! Ты что?!
- Простите, ясновельможный пан! Я перепутал заклинания! Кролик стремительно начинает раздуваться в разме рах! О боже мой! Он превращается в слона! Он меня раздавит! - ..! - ору я. На месте недовыпеченного слона стоит Асмодей, в этой своей поганой хламиде. Дво ечник нашелся на мою голову! Домашние задания надо было учить! Что он делал, когда в школе изучали заклинания? Молодым бесовкам под юбки лазил? - Сними с меня браслеты, - командую я. - Как? - Как хочешь! Что, не умеешь снимать брасле тов? Асмодей тупит глазки. - Когда мы проходили в школе цепи и колодки, - шепчет он, - я болел гриппом... Я не помню заклинаний... - Тогда принеси ключи! Воро вать ты умеешь! Асмодей начинает таять. - Стой! Поздно! В дальнем конце коридора слышны шаги. Это по мою душу. То есть по мою душу пришел Асмодей. Те придут по мое тело. Черт! Если они меня прикончат, то и бес будет рядом, чтобы доставить меня по назначению! - Асмодей! Помоги мне! Что-нибудь ты, сволочь, можешь сде лать? - Превратить вас в ворону, - советует Асмодей. Гм. Если я стану вороной, то моя лапка сама собой выскользнет из наручников... Однако этот
двоечник... Сна ружи скрипит замок. - Превращай! - кричу. - Е... твою мать! Бах! Трах! Мне пока залось, что пол летит ко мне навстречу и сейчас как по мне вмажет! Не вмазало! Я открыл глаза - пол в десяти сантиметрах подо мной, и шея моя такая гибкая- гибкая. Я гляжу вниз - под шеей лапки, такие зелено-серые, поворачиваю голову влево - мама! Там панцирь! Этот прогульщик превратил меня в черепаху! Дверь в номер распахивается. На пороге стоят Лешка Горбун, красный амбал и еще кое-какое бандитское ассорти. - Бля! Убежал, скотина, - орет красный амбал. - Обыщите ванну, - командует Лешка Горбун. Вот псих! Ну спрашивается, зачем ему обыскивать ванну? Куда в этой ванне может спрятаться мужик ростом метр восемьдесят пять? Амбал, оттопырив задницу, лезет под ванну и, конечно, выволакивает меня. То есть он не знает, что это я. Он думает, что выволакивает черепашку. Я от страха - вдруг признает - скрючился и голову сунул под панцирь. - Гля, - говорит амбал, - зверюшка. Откуда она тут? И с досады хочет швырнуть об стенку. И в этот момент внизу раздаются шум и торжествующие выкрики: - Словили голубчика! Дверь
ванной распахивается, и вводят - мать честная! - вводят меня. Я вытаращил свою чере пашью голову из кармана амбала и стал смотреть. Я - то есть не я, то есть это было одето точно так же, как я, и рожу имело такую же. Тут я сообразил, что это должен быть Асмодей. Больше некому. Похоже, что им, бесам, так же легко пере одеть тело, как людям надеть другой пиджак. Караул! Принял, сволочь, мое обличье, документы прикарманил, меня в черепахи определил, и будет эта гнусь теперь жить в России и подыматься вверх по лестнице чинов и званий. Может, министром станет, а может президентом. И тут я представил себя - то есть его - в роли президента, и мне показалось так сладко-сладко... Но потом я подумал, что с моей творческой биографией ему президентство не светит. Эта гнида, скорее, какого-нибудь Чубайса в черепаху превратит и на себя его личину напялит. И я буду, таким образом, совсем ни при чем, и рожа не моя, и душа чужая. И тут мне так горько-горько сде лалось, что я этакую гниду в мир пустил, что я чуть не крикнул на всю комнату: "Я здесь - а это самозванец!" А беса - то есть меня - тем временем шварк на пузо
перед Горбуном. - Ты чей такой крутой? - спрашивает Горбун, - тебя кто послал мне праздник портить? Я-не я - молчу. А чего ему, фраеру позорному, говорить? У него ж последняя информация о нашем мире датирована 1395 годом. - Простите, - говорит мой бес, - ясновельможный пан, это случайно вышло. - Случайно только гуси трахаются. Кто тебя послал? Бес мнется. Он не знает, что отвечать. Веро ятно, в 1395-м крутые ребята вели себя иначе. Горбун вынимает из кармана здоро венный "люгер" и бьет беса рукояткой "люгера" по зубам. Кусочки перламутра с рукоятки и зубы отскакивают в разные стороны. - Кто тебя послал мне праздник поганить? - Он сказал - Князь, - подает голос красный амбал. Я не сказал - Князь! Я сказал, что я из бригады Князя! - А остальные что говорят? Бандиты прячут глазки. - Да нежные они больно, - подает голос один. - Передохли, как пион при заморозке. Е..! Они завалили моих ребят! - Откуда Князь знал о бабках? Бес молчит и хлопает ресницами. Черт. Я и не знал, что у меня такие красивые ресницы. Красный амбал заходит сзади и надевает на голову бесу полиэтиленовый пакет. Пакет крепко скручивают,
так, чтобы пациент не мог дышать. Вот сейчас он начнет дергаться и задыхаться... Бес не дергается и не задыхается. Он сидит и спокойно посматривает на народ сквозь плотный, полупрозрачный пакет. Проходит минута, другая, третья. - Сорви пленку, - орет Горбун,-а "то он сейчас копыта откинет! Пакет срывают, и бес сидит под пакетом свежий, как персик из рефрижера тора. У черепашьего зрения, оказывается, есть свои особенности. Во-первых, я вижу мир в черно-белых тонах. Наверное, когда господь творил черепах, инженеры еще не подкинули ему идею цветного кинескопа. Во-вторых, периферическое зрение у чере пахи шикарное. Оно классом выше, чем у шестнадцатикамерной системы наблюдения, которую Князь недавно завел на своей дачке. Я вижу все, что происходит впереди меня, все, что сбоку, и немножечко из того, что происходит сзади. Этим-то своим шестнадцатикамерным зрением я вижу, как один из помощничков Горбуна приносит паяльник и удлинитель. - Ну что, детка, - ласково спрашивает Горбун, - Князь тебя послал по мою душу или за чемоданчиком? - Да ничего такого не было, - говорит бес, - а просто один человек попросил
меня принести этих бумажек, я пог лядел, где их можно достать, и принес. - Какой-такой человек? Бес глупо хихикает и изрекает, падла; - Да вон он, в твоем кармане, - и кивает на мою черепашью физиономию. - А парень-то уже того, тронулся, - комментирует амбал. - И думать нечего, - заявляет Горбун, - это работа Князя. - Вечно у него такие придурки в банде. Обиделся, значит, на меня за Полесск. Ладно. Я ему такой Полесск устрою. Я его урою. Я его... И Горбун в кратком, но исчерпывающем выступлении разъясняет любопытным слушателям, что именно он сделает с Князем. Некоторые его обещания явно неправдоподобны с физиологической точки зрения. - Бывайте, ребятки, - говорит Горбун и делает ручкой. - А этого? Горбун проводит рукой у себя под под бородком. - В Москву! - кричит Горбун, как три чеховских сестры. - Мне нужен Князь, а не его "шестерка". Слышь, Лось? Кончишь с этим - ив Москву. Дверь за Горбуном захлопывается. Лось - то есть амбал - переводит свой "люгер" на автома тический огонь и начинает стрелять. "Люгер" без глушака. Шум стоит обалденный. Отработанные гильзы сыплются на пол, как пшеница из
элеватора. Я (то есть бес) становлюсь похожим на дуршлаг. Это очень неприятно, когда тебя расстреливают на твоих же глазах. Если этот бес просто прикинулся мной, это его дело. Но если это и вправду мое тело, то моя душа просто на глазах лишается жилплощади. Лось опус тошает магазин и перестает стрелять. Бес стоит у стенки и кротко моргает. Из него хлещет, как из простреленного нефтепровода. Затем он встряхивается, шепчет чего-то и стоит целый и невредимый. - Е... - говорит Лось, - и пуля его не берет! Ну ладно, я пока раздумал стрелять. Бес берет своей правой рукой левую руку, и левая вдруг отнимается от плеча. У беса, впрочем, тут же отрастает новая, а левая рука превращается в обломок водопроводной трубы. - Мама! - говорит Лось, от изумления забыв более ядреные выражения. И тут же экс- конечность обрушивается ему на голову. Лось вырубается. Любитель стирки и гла жения бросается к дверям. Правая рука беса растет с непостижимой скоростью, обгоняя бегущего бандита. Пальцы беса смыкаются на его макушке в тот момент, когда он уже возится с дверью, удлиняются, чтобы было удобней держать, и - бац - голова
бандита с приличным даже для СУ-27 ускорением сталкивается с дверной фанерой. Обе пришедшие в столкновение стороны несут тяжелые и невосполнимые потери. Дверь раскалывается. Бандит падает затылком о пол. Он вот-вот отдаст душу... гм, я теперь сомневаюсь, что он отдаст душу Богу. Бес шепчет заклинание, и я опять превращаюсь в человека. - Ну что, пошли, - говорит Асмодей. - Где мои ребята? - Померли, - разъясняет бес, - ты один живой остался. Я нагибаюсь над поверженным Лосем и вынимаю из его руки "люгер". "Люгер" слишком легок - видно. Лось расстрелял всю обойму. Я шарю в кармане Лося, нахожу запасную обойму и вставляю ее. Лось открывает глаза и, видимо, начинает приходить в себя. Ему, наверное, кажется, что у него в глазах двоится, потому что перед ним стоят два совершенно одинаковых Шарифа Ходжаева. Лось чего-то шепчет. - Сдача за ребят, - говорю я и спускаю курок. На лбу Лося расцветает красный первомайский пион. Я поворачиваюсь и стреляю в затылок второму боевику - мертв он там или не мертв, а выстрелом покойника не испортишь. - Вот теперь пошли, - говорю я бесу. Бес довольно улыбается. Его
сегодняшнее появление пополнило топливные запасы ада по крайней мере пятью грешниками. А до полуночи еще далеко.
        * * *
        Мы выбегаем на крыльцо. Нашей тачки нигде нет - видимо, "шестерки" Горбуна уже устроили ей ремонт с пристрастием. В пяти метрах от меня стройный юноша в камуфляже любовно моет серебристый бок шестисотого "мерседеса". Юноша улыбается несколько ошеломленно, но тут моя пятка въезжает поперек его улыбки. Юноша вле тает задом в урну для мусора, установленную у крыльца лет десять назад и с тех пор не опорожненную. Он все так же ошеломленно улыбается, однако теперь в его улыбке не хватает двух зубов. - Рвем когти, - командую я, зашвыривая Асмодея на переднее сиденье и сам плюхаясь за руль. "Мерседес" срывается с места, поддав бампером ведро с водой, из которого омывал его юноша. Вслед за нами на крыльцо гостиницы выскакивают подручные Горбуна и начинают деловито палить вслед удаля ющемуся "мерсу". Шум стоит изрядный. Свинца вокруг выпадает больше, чем над пред приятиями "Дальполиметалла". Когда выясняется, что проку от этого немного, бан диты запрыгивают в синий "джип чероки" и ломят вслед. Наша тачка подпрыгивает на поворотах, как воробей перед воробьихой, и желтые фары "чероки" лыбятся на меня из
зеркала заднего вида. Мы, кажется, отрываемся... - Нам направо, - вдруг говорит бес. - Куда направо! Там тупик! - Там не тупик. Там дом Горбуна. Там книга. Я вдруг понимаю, зачем он меня вытаскивал из ванны и что ему нужно. Ему нужна книжка с заклинаниями, которая осталась у Горбуна и без которой он не может вернуться в родные пенаты. Ему нужен я, чтобы прочитать заклинания. Без этих двух ингредиентов бедный бес обречен скитаться в нашем мире до конца веч ности, который вряд ли наступит в обозримый исторический период. Я - ценный кадр. Я незаменим. Впервые в жизни. Мы наконец вылетаем на шоссе, под носом у важного белобокого автобуса, который испускает негодующий вопль, и я гляжу на приборный щиток и начинаю ругаться. - Что такое? - встревоженно спрашивает бес. - У нас кончается бензин. - А что такое бензин? - Та штука, которую подают в мотор, чтобы он работал, - пояснил я. Асмодей с интересом воззрился перед собой. - Ты хочешь сказать, что бензин - это та водичка, которая поступает в стальную банку, а оттуда - в четыре колбы, которые ходят вверх и вниз? - Ты что, видишь сквозь капот? - А как же? - В
общем, ты прав. Бес задумался. - А в машинах преследова телей - тоже бензин? поинтересовался он. - Да!!! - А что, если я перелью бензин из их баков в наш - это нам как-то поможет? - Мужик, - с чувством произнес я, - это было бы в кайф! И тут же указатель бензина пошел вправо. - Стой, - заорал я, когда стрелка подошла к отметке сорока литров, - стой, перельешь! - Но я взял бензин только у одной машины, - запротестовал бес, - а что делать с остальными? - Вылей его на дорогу, - говорю я, - или нет, погоди! Я радостно щерюсь. - Слу шай, Асмодей, - говорю я бесу (да ну его с его иудейским именем), ты видишь, как устроен двигатель? Ты видишь, что после того, как в цилиндр впрыснут бензин, сверху подается искра, от которой загораются бензиновые пары? - Ну да. - А теперь сделай так, чтобы на автомобилях преследователей эта искра была подана не на цилиндр, а в бензобак... Я не договорил. Руль вышибло у меня из рук. Я взмыл в небо задницей кверху и увидел далеко под собой разлетающийся в разные стороны "мерседес". А сам бес стоял среди всего этого бедлама как ни в чем не бывало и оглядывался с видом шестилетней
девицы, разбившей любимую чашку дедушки. Ему-то было нипочем! Подумаешь, взорванный бензобак! Если подумать, так у них там в аду именно такой климат. Он, можно сказать, грелся на солнышке и чувствовал себя как дома. Тут траектория моего полета изменилась, я пошел на снижение, спланировал головой в кусты и вырубился. Проклятый двоечник пустил искру в бензобак. Но, естественно, перепутал. Он пустил ее в наш бензобак. Через двадцать минут я и Асмодей въехали в широкий двор виллы Горбуна. Меня выволокли из джипа, где я сидел, зажатый, как котлета в гамбургере, провели в дом и дали изрядного леща. Я пролетел короткое расстояние по воздуху и с шумом обрушился к двум маленьким ножкам, одетым в кроссовки "адидас" тридцать восьмого размера. Я трепыхался довольно вяло, как таракан, у которого отрезали голову. Потом я попробовал было приподняться, но тут одна из кроссовок не по размеру больно врезала мне по шее, я ойкнул и уставился глазами вверх. Надо мной, как Останкинская телебашня над муравьем, высился Горбун. В руках он держал злополучную колдовскую книжку. Меня вздернули на ноги, я повернул голову и
увидел, что в комнату вводят Асмодея, так и не удосужившегося переменить личину. - Ого, какие мы похожие, - откомменти ровал наше появление Горбун. - Это чего же в нас похожего? - огрызнулся я, - у него синяк слева, а у меня справа. - Тачку мою угрохал, - задумчиво протянул Горбун. - Бес попутал, - сказал я. - Это вот кто бес? Он? И Горбун кивнул на моего спутника. - Он и угрохал, - злобно говорю я, - двоечник! - Мне книжка нужна, - виновато объяснил бес, - а Шариф не хотел за книжкой к вам заезжать. Вот я и решил сделать так, чтобы мы непременно забрали книжку. У Горбуна от такой наглости глаза стали величиной с два арбуза. - Ах за книжкой заехать? - усмехнулся Горбун. - А браслеты тебе не мешают? - Ну, это дело наживное, - спо койно сказал бес. В следующую секунду я почувствовал, что руки мои свободны, а наручники растворились в воздухе, словно эффералган-УПСА в стакане воды. Асмодей заливисто свистнул и вскричал: - Лети! И тут же книжка вспорхула страницами и спикировала прямо на меня. - Держи! Я подхватил черный том под мышку. - Вали гадов! - отчаянно закричал Горбун. Братва повыхватывала
волыны... И ту же все стоящие вокруг превратились в Шарифов Ходжаевых. Парни растерялись и не знали, в кого стрелять. Даже сам Горбун превратился в Шарифа Ходжаева, и это был первый раз, когда Горбун оказался без горба. - Е-мое! Да они не близнецы, - потрясенно сказал кто-то. - Их тут десять одинаковых! Асмодей, усмехнувшись, начертил в воздухе какую-то замысловатую огненную фигуру, и в следующую секунду нас вынесло из дома и опустило рядом с развороченной машиной на ночное шоссе. Я почесал в затылке и поглядел туда, где за поворотом осталась Горбунова вилла. - У тебя что, только пригородные кассы работают? - спросил я. Куда-нибудь подальше нас не мог отнести? В Москву хотя бы. - А где эта Москва? Я почувствовал беспокойство. У этого Асмодея возьмешь билет до Москвы, а приедешь в Гонолулу. - Географию в школе надо было учить, - пробормотал я, - а не грешниц в котле щипать. Ладно. Надо поймать тачку. Мы вышли к шоссе и довольно долго голосовали: но все машины проносились мимо. - Черт, - сказал я, - чего им останавливаться? Вот если бы с нами была телка... Погоди! Ты можешь в телку превратиться? - В
телку? - Ну да! То есть в девку! - Я и тебя могу превратить, - ответил бес. - Нет уж, спасибо! Напревращал! Через пятнадцать минут декабрьский холод пробрал меня до костей. - Черт с тобой! Превращай! Через секунду я обнаружил, что стою на обочине дороги не только без одежды, но и, извините, без члена. Зато с грудями. Пролетевшая мимо машина безумно подмигнула мне фарами. А бес движеньем руки опять набрал полную пригоршню лунного света и габаритных огней, обсыпал ими нас обоих с ног до головы и чего-то зашептал. В ту же секунду блики превратились в довольно-таки сверкающие тряпки, я сделал шаг и ткнулся носом в землю. Еще бы! У меня на ногах отросли во-от такие каблуки! Это мне не очень-то понравилось. Вот интересно: если парня превратить в бабу да и переспать с ним: это будет считаться, что его опустили, или нет? - Ты как допер до такой одежды? - зашептал я. - Так были одеты девицы в гостинице, - пояснил бес. Гм! Догадлив, фраер! Первый же проле тевший было мимо нас "жигуленок" врубил по тормозам. Дверца распахнулась, и пожи лой, интеллигентного вида мужик в каракулевой шапке сказал: - Вам куда,
девушки? Могу подвезти только до Подушкина. Мужик мне понравился. Воспитанный такой, бла горазумный. Я бы с удовольствием поехал с ним до Подушкина. Но, к сожалению, нам было, не до Полушкина. Нам до Москвы. Через мгновение зубы изумленного водителя стукнули о ствол позаимствованного мною у горбунова боевика "ТТ". Ствол во рту обыкновенно действует на людей самым положительным образом. Даже самые вздорные типы не любят, когда во рту у них кто-то шарит стволом. Во-первых, существует опасность отбить зубы. Во-вторых, существует опасность, что эта штука выстрелит. Особенно на человека действует, если из ствола недавно стреляли и он пахнет порохом. - Извини, мужик, - сказал я, - но за нами тут гонятся нехорошие парни, и тебе лучше не быть в тачке, если нас нагонят. Бывай, - с этими словами моя тонкая женская ручка взяла водителя за шкирку и вытряхнула его в снег на обочине.
        * * *
        Я и Асмодей миновали мост через МКАД в девять тридцать утра. Я специально велел Асмодею оставаться в женском виде, и солдаты на блок-посту не стали оста навливать двух утренних девиц. На душе у меня словно таракана раздавили. За про шедшие сутки предприятие Шарифа Ходжаева записало себе в пассив неминуемую раз борку с двумя бандами: с Горбуном и с материнской структурой. В активе имелся Асмодей, колдовская книжка и приобретенное, по нуждающимся в подтверждении све дениям, умение колдовать. Активы не покрывали пассивов. Баланс явно не сходился. Предприятие Шарифа Ходжаева вскоре обанкротится в связи с повышенным содержанием свинца в трупе вышеупомянутого предприятия. Где мне жить, я не знаю. Все мои лежки известны Князю. Я притормаживаю у телефона-автомата в стеклянной косынке. - Сиди и не вылазь, - командую я Асмодею. В своем женском обличье я вышел из "жигуленка" и направился к телефону. Покончив со звонками, я повесил трубку и вошел в расположенную слева дверь, рядом с которой висело кривое объявление: "Ксерокс". Внутри располагалась какая-то чахлая контора с фикусом на окошке и искомым прибором
в закутке. - Миленькая, - сказал я, подмигивая скучающей у ксе рокса девушке, - мне вот эту книжку, а? Два экземпляра? Девушка вздрогнула и пос мотрела на меня. Черт! Я и забыл, на что я похож. Еще примут меня тут за предста вительницу сексуального меньшинства. Девушка приняла от меня деньги и принялась ксерить книжку. Но - вот неожиданность! Как она ни старалась, в лоток вылетали одни непропечатанные страницы. Что за притча! Как только положит на стекло какую-нибудь газету или книжку для проверки, так сразу ксерится в наилучшем виде. Как только положит мою книжку - листы идут белые, как передник первокласс ницы! Тут я занервничал и полез через перегородку. - Пустите, - говорю, - я сам. - Да она у вас, женщина, заколдованная какая-то, - чуть не плача, говорит мне девица. И тут на улице раздался такой шум и визг, словно пяти сигнализациям нас тупили на хвост. Я подскакиваю к окну и вижу - два гаишных "форда" с размаху под летают к "шестерке", в которой мирно дремлет Асмодей, выдирают с корнем дверцу и волокут Асмодея наружу, под дула автоматов. Б..! Пожалел я водителя, выкинул, не замочил - вот она,
людская благодарность! Раскудахтался, сука, на ближайшем посту! - Руки вверх! Я оборачиваюсь - сзади уже стоят двое ментов и тычут в меня пушками. - Тебе, краснозадая, говорят! - Это я-то краснозадая? - свирепею я. Еще никто не называл Шарифа Зверя краснозадой. И в ту же секунду из-за моего плеча слышится голос: - Зачем вы обижаете моего друга? Я оглядываюсь: Асмодей! И как он, черт, успел с улицы оказаться здесь? А Асмодей ухмыляется и щелкает паль цами. И тут же все пребывающие в комнатке превращаются в девушек в красном жаке тике и на высоких каблучках. Включая ментов. Я балдею. Менты тоже балдеют. Они не знают, какую из тех, кто в красном жакетике, класть на пол. Я бы на их месте тоже пришел в недоумение. А пока, пользуясь их растерянностью, я выскакиваю из окна и делаю ноги. Я и Асмодей бежим по узкому переулку. Мы в красном жакете и на высоких каблучках. За нами ломит целая толпа ментов - пять штук. Они тоже в красном жакете, на высоких каблучках и с женской мордой. Менты разъярены. Еще бы! Если бы меня из мужика превратили в телку, я бы тоже разъярился. - Вот что, - шепчу я Асмодею, влетая в
сквозной подъезд, - превращай обратно! В следующую секунду я ощущаю, что на мне штаны и, слава Богу, изнутри меня в эти штаны кое- что упирается. В подъезд влетает целое стадо девушек в красных жакетах. В руках девушек омоновские "кипарисы". - Парни, - орет одна, - девок тут двух не пробе гало? - Каких? . . - Да таких же, как мы! - Вот туда побежали, - показываю я. Стадо пробегает через подъезд и скрывается в неизвестном направлении. Я начинаю ругаться. - Слушай, - говорю я, отругавшись, - Асмодей, почему я ксерокс с книжки снять не мог? - Что такое ксерокс? - Ну, копия. - Но волшебная книга может существовать только в одном экземпляре, разводит руками Асмодей. - Единст венный способ снять с нее копию - это переписать ее собственноручно. В таком слу чае, по мере переписывания, переписанные слова будут пропадать с листов книги. Это очень хороший способ. Ведь если ты делаешь по невниманию ощибку, то перепи санное слово не исчезает и ты можешь сразу заметить, что что-то не в порядке. Это мне не нравится. Это значит, что я не могу отдать книгу Князю. Впрочем, вопрос с Князем, кажется, снят с повестки дня.
- Ладно, - говорю я Асмодею, - пошли пожрем чего-нибудь. Только без твоих фокусов, ясно? Мне тут остались командиро вочные в наследство от полушкинского мужика, на них и пожрем. Ясно? Спустя три часа в маленькой забегаловке, выбранной мной потому, что я никогда там не бывал, я жрал облитые уксусом пельмени и обдумывал свое положение. Положение было фиго вое. На меня охотились две банды - раз. На человека, за которым охотятся его же собственные коллеги, очень скоро начинает охотиться ментовка - два. Впрочем, ментовка ко мне и до того не раз приставала, и не далее как неделю назад некий капитан Душан содрал с шефа десять штук за одну мою промашку. Жить мне было негде. Хрустов снять лежку не было. Конечно, был Асмодей, который мог пошевелить пальцами и вынуть хрусты из воздуха, но опыт показал, что ненавязчивым сервисом Асмодея лучше не пользоваться. Асмодей виноватился рядом, ковырял пельмени вилочкой. Видно было, что пельмени ему совсем не по душе. Уж не знаю, чего он там в аду предпочитал: печенку прелюбодея в сметане или яички продажного проку рора под соусом "семь смертных грехов", а только пельмени
ему не по вкусу. Хму рится мой Асмодейчик, длинными ресницами хлопает. И тут мне вдруг его, знаете ли, жалко стало. Ведь вот подумать тоже: я сижу тут без "капусты" и без бригады, и то мне тошно. А Асмодей? Он-то вообще ни ухом ни рылом в этом мире не смыслит. Вот подъехал к стекляшке красный, как стручок перца, "жигуль", а он и "жигуля" никогда не видал. Вот булькает справа от нас кофеварка - а он и кофеварки никогда не видал. И все-то его воспоминания об этом мире - широкомасштабная раз борка под Никополисом аж в 1395 году... - Вы что, господин, задумались? - спраши вает Асмодей. - Так. За жизнь думаю. Асмодей удивляется: - Так что же думать? У вас я есть. - Ты молчи в мешочек. Ты ж меня все время кидаешь, лопух ты несчаст ный! - Так что ж, - сказал Асмодей, - мы с тобой договора не заключали, тебе меня в аренду не сдали, все, что происходит, считай, из чистого альтруизма. - Дого вор? - глаза у меня лезут на лоб. - Гм... ты мне сначала расскажи, на что ты спо собен. Я свою душу задарма не продам. С примерами давай рассказывай, наглядно. - Ну, - произнес бес, - наша профессия - чары и морок. Мой
дядюшка Мефистофель, например, творил для доктора Фауста всякие чудеса. Например, однажды он накормил его гостей фруктами, перенесенными из Южной Америки, самого диковинного вида. - Тоже мне кидалово, - говорю я, - я лучше в супермаркет схожу. - В тот же день на пире играли чудесные мелодии невидимые музыканты. - Это твое волшебство на митинском радиорынке сто баксов стоит. Магнитофон называется. Вижу, Асмодейчик мой приуныл, ручкой ротик закрывает. Классный у него ротик, кстати, девичий, и футболочка на грудках этак оттопыривается... Вот интересно, если гермафродита трахнуть - это я голубой или не голубой? - Баб можно привораживать, - шепчет бес. - Тьфу ты! Да чтоб деловой из-за бабы душу отдал! И тут Асмодей меня потря сает. - Дай сдачу, - говорит он, - ну, что ты с этих пельменей получил. Я, пожав шись, отдаю ему двадцать тысяч. Асмодей подходит к книжному лотку, расположивше муся у входа в столовку, и покупает журнал "Автопилот". Он возвращается к столику и начинает его листать. На развороте журнала его внимание привлекает шикарный волоокий "вольво". У "вольво" блестящие бока и черные, украшенные
стальной звездой колеса. Асмодей что-то шепчет - и в этот миг "вольво" пропадает со стра ницы. Здорово! Видал я, как тачку угоняют из закрытого гаража, но чтобы тачку угнали со страниц журнала, это я видел первый раз. - Пойдем, - говорит Асмодей. Я доедаю пельмень и выхожу из забегаловки. Близ тротуара стоит волоокий "вольво". Он не заперт. Какой-то пацан на той стороне улицы уже сделал стойку - ключи от "вольво" болтаются в замке зажигания. В моем мозгу бродят самые потря сающие проекты. Я открываю точку. Я торгую техникой с рекламных проспектов. Тач ками из "Автопилота". Драгоценностями из каталогов фирм. Интересно, могу ли я торговать оружием из фантастического фильма? - Ну что? - спрашивает Асмодей. - Я не ошибся? Эти штучки, я гляжу, нынче нравятся больше женщин. Вообще-то я потря сен. Но я стараюсь не показывать виду. - У нее какой гарантийный срок? - говорю я. - Или у соседнего перекрестка превратится в одуванчик? - Ни во что она не превратится, - обижается Асмодей, - она же настоящая. Так как насчет договора? - Ну вот что, - говорю я, - ты меня на понт не бери. Договор - это штука серьез ная,
тут даже МВФ переговоры ведет по году. А мы с тобой подпишем протокол о намерениях. После некоторого спора я убеждаю Асмодея согласиться со мной. Мы едем к нотариусу и подписываем поразительную цидулю. В документе говорится, что Шариф Ходжаев, тридцати четырех лет от роду, крещеный, сотрудник охранного аген тства "Алмаз", выражает свое намерение продать душу дьяволу по истечении шести месяцев со дня подписания настоящего контракта. Нотариус явно хочет покрутить пальцем у виска, однако я говорю ему, что это шутка. Он уже совсем успокаива ется, когда Асмодейчик, которому захотелось пить, залезает по локоть в работающий в кабинете нотариуса телевизор, по которому показывают какое-то собрание, заби рает из-под носа ведущего стакан с минералкой, выпивает ее и ставит пустой стакан перед нотариусом. Нотариус в легком обалдении оттискивает печать, я уплачиваю запрошенные им четыреста тысяч и отбываю, рассерженно щипая Асмодея. - Вести надо себя прилично! На обратном пути от нотариуса я покупаю целый ворох рек ламных журналов.
        * * *
        Я сижу, развалившись, в снятой вчера квартире. Асмодей моет на кухне посуду. Я внимательно изучаю газету "Из рук в руки". Наконец нахожу то, что надобно. Я поднимаю трубку и набираю номер. - Алло, - говорю я, - это вы даете уроки латыни? Старческий голос крякает в том смысле, что да, уроки латыни имеются в ассортименте. Голос представляется как Виталий Сергеевич. Голос, кажется, удив лен, что кому-то понадобилась латынь. - Как ваш адрес? - говорю я. - Я подъеду через полчаса. - Вы заблудитесь, - кротко отвечает старик, - но через полчаса мы можем встретиться на углу Сретенки и бульвара. На углу Сретенки, возле аптеки, стоит беленький старичок с палочкой. Он тщетно вглядывается в прохожих. Мой "вольво" тихо причаливает к тротуару. - Виталь Сергеич? - говорю я. Старичок обо рачивается. Он обходит "вольво", видимо, ища заговорившего. Наверное, он думает, что "вольво" успел его задавить. - Виталь Сергеич, садитесь, - повторяю я. - Так как насчет латыни? Виталь Сергеич забирается в "вольво" с такой опаской, будто он Иона, которому предлагают пропутешествовать в брюхе кита. Через пять минут, пробравшись
немыслимой вязью дворов, мы причаливаем к трехэтажному облупившемуся дому. Дом выходит сразу на три двора и ни на одну улицу. Я бросаю "вольво" у подъезда, и мы поднимаемся на третий этаж. Дома старичок осведомляется: - Вы, вероятно, хотите обучать классическим языкам сына? - Себя, - отвечаю я, - и только латыни. - Но зачем вам латынь? - изумляется мой старичок. Он не привык, чтобы люди на шестисотых "кабанах" учили латынь. - Хочу, и все, - отвечаю я. - Позвольте, вы знаете какие-нибудь иностранные языки? - По фене немного ботаю, - ответил я, - а латынь я учил в медицинском. Алфавит выучил и еще помню, кажется, "гутен морген". - Это не по-латыни, это по-немецки, - вздыхает профессор. - Вот что, - профессор, - говорю я, - латынь мне надо знать через неделю. Професси ональная, понимаете, необходимость. Я вам плачу за три часа каждый день, каждый час - двести баксов. Вот вам за первые два дня задаток - и начинаем. И вытас киваю из кармана столько зелененьких, сколько бедняжка за всю свою жизнь только в кино видел. Старичок глядит на меня так, словно через неделю меня пошлют кил лером в Древний Рим.
        * * *
        Вот вечером я возвращаюсь от профессора, и я усвоил от него столько новых слов, сколько я не усваивал с семи лет, когда на моих глазах дядя Коля вдруг начал выражаться насчет своей супруги, а Асмодей в это время приходит с рынка с целой корзинкой продуктов и ставит для меня в духовку пиццу, а себе отваривает сосиски, и мы садимся наполнить себе брюхо. Надо сказать, я непривередлив в еде, но тут запах этих сосисок, срок годности которых истек еще при Хрущеве, нехорошо на меня действует, и я начал орать. - Слушай, у тебя потрясающие вкусы. Что ты все время гадость какую-то в рот суешь? Как ни купишь водку - так поддельная, если чебурек - так с собачатиной, вот теперь сосиски! Это ж отрава! - Самая вкусная пища, - объясняет Асмодей, - это та, в которой больше греха. Я, конечно, не знаю, как тебе на вкус эти креветки, которые ты жрешь, но только в них всего-то и греха, что порция на двадцать граммов меньше положенного. Что же касается того чебурека, то меня, во-первых, обсчитали, во-вторых, мясо для него было украдено, в-третьих, вместо масла в тесто клали маргарин, и, кроме того, баба, которая этот
чебурек выпекала, прямо рядом с противнем отдалась грузчику. Ведь это вы, люди, питаетесь калориями, а мы, бесы, питаемся исключительно гре хом. Я махнул рукой и, расправившись с креветочным салатом, кинул Асмодею рек ламный журнал, на развороте которого красовалась "хонда". - Воплотить, что ли? - с усмешкой осведомился бес. И тут меня вдруг как царской водкой ожгло. Дурак я дурак! Какое у нас нынче общество? Постиндустриальное. Что такое постиндустри альное общество? Это такое общество, в котором главным товаром является информа ция. И вот тут рядом со мной сидит всеведущее существо, а я выпрашиваю у него тачки. - Отхлынь! - вдруг заявил я. - Ты скажи - ты у нас дух познанья или нет? - Да. - Ну так оставь "хонду" на десерт, а мне расскажи, как устроена вселенная. - Ну, это очень просто, - ответил Асмодей, - мир создал Бог, и сначала он создал небо. Небо же имеет вид двенадцати хрустальных сфер, из которых самая дальняя - сфера неподвижных звезд, а остальные - сферы планет, луны и Солнца, которые вра щаются вокруг земли. Мир, как и небесная твердь, состоит из четырех элементов - огня, воздуха, воды и
земли. Небо сотворено с помощью огня, и только влага охлаждающих его облаков препятствует тому, чтобы мир сгорел от небесного жара... - Э-э, братец! - прервал тут я излияния Асмодея. - Ты откуда этого набрался? - Нас так в школе учили, - с достоинством возразил бес. - Мракобесы! Ретрограды! - заявил я. - Ты бы лучше телевизор посмотрел, там как раз на "Мире" очередная авария случилась! Асмодей смутился и ушел в кухню мыть посуду.
        * * *
        Неделю я занимался со старичком, и занимался неплохо. По утрам я вкалывал у него, а остальное время сидел дома со своей книжкой, и к концу недели я уже кое во что начал въезжать.Асмодея я все это время держал в квартире. Асмодей, конечно, душка и все такое, но полагаться на него нельзя. Он ретроград, неумека, двоечник и вдобавок наполовину баба. Он мне делал какие-то вещи по мелочи: тот же "вольво", штиблеты, спер итальянский унитаз с картинки в "Домовом" и заменил им тот прибор, что стоял в снятой нами хате, но особенно разгуляться я ему не давал. На пятый день моих занятий с профессором я уже начал рубить кое в каких магических вопросах. В этот день я сходил за покупками. В ларьке на улице я купил апельсинов и груш, а на книжном лотке - справочник по стрелковому оружию. На обратном пути в киоске я подхватил какой-то глянцевый рекламный журнал за три триста. Вернувшись домой, я очертил круг и произнес надлежащие заклинания. Из апельсиновой косточки я вырастил вполне приличное апельсиновое дерево, которое, правда, покрылось какими-то вонючими цветками. Поколдовав, я превратил видеомаг нитофон,
изображенный в журнале, в красивый "Сони". При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на деталях этого "Сони" есть надпись "made in Taiwan". Что же касается справочника оружия - то тут пришлось повозиться. Я в охотку перелистал все модели автоматических и полуавтоматических пистолетов и наконец остановился на специальном полицейском "люгере" сорок пятого калибра. Несколько слов - и "люгер" лежал у меня в руке, еще теплый от колдовства. Потом настала очередь пат ронов, изображенных в том же сборнике, десятью страницами позже. Хуже всего обс тояло дело с глушаком. Глушаков в справочнике не было, а тот, что я нарисовал сам, все выходил какой-то кособокий. В конце концов я плюнул на это дело, исколол иголкой пластиковую бутылку из-под кока-колы и поимел вполне приличный одноразовый глушак. С ним-то я и испытал мой "люгер". Волына стреляла отлично, несмотря на свое колдовское происхождение. Дырки от пуль были самые настоящие. Я дунул на "люгер", превратил его обратно в бумажную картинку, скатал картинку в трубочку и положил в карман. Туда же я положил нарисованную на бумаге обойму. И отправился к
профессору. Отличное дело! С таким "люгером" я могу хоть в Шере метьево на посадку ходить. Да что там с "люгером"! Я им целый танк на борт само лета пронести могу! Асмодей в это время сидел на ковре и смотрел телевизор. - Сиди дома, Асмодей! - приказал я бесу. - И смотри, если приедут покупатели для "ауди", выходи к ним в виде мужика, а не в этой своей кофте. Ясно?
        * * *
        Через полчаса моя тачка остановилась под окнами квартиры профессора. Мне было хорошо. Я подумал, что сегодня отдам старичку четыреста баксов за урок. Интересно, куда он девает бабки? Наверное, копит, потому что со времени моего появления жизнь его ничуть не изменилась. Даже в холодильнике обретался все тот же кефир. Вьелась в моего профессора нищета. Я подумал, что сделаю доброе дело, если зайду в соседний магазинчик. Через двадцать минут, с двумя бумажными паке тами, наполненными благоуханной снедью, я подымался по знакомой изгаженной кош ками лестнице. Я позвонил. Мне открыли. Профессор лежал на полу в луже крови. А рядом с ним, зажав в лапе старый добрый "ТТ", сидел верхом на стуле мой бывший шеф: Князь. Сидел и скалил зубы. - Ну что, Шарифка, - сказал он ласково, - загулял от меня, падла? Пакеты из моих рук высыпались на пол. - Мы тут сидим, книжки ждем, а он на шикарных тачках катается, латынь учит, - продолжал шеф. - Ну зачем тебе латынь сдалась? Я сглотнул. Однажды на моих глазах Князь велел обмазать провинившегося члена бригады медом, а потом положил его в колоду, а колоду сунули в
муравейник. С этих пор вид Князя всегда действовал на меня как- то угнетающе. Я понимал, что я неправ. Ребята поставили меня в позу "знак качества" и обыскали. Никакого оружия они не нашли, сплюнули и бросили меня на пол, под ноги шефа. А тот поставил свою кроссовку мне на загривок и продолжает: - Ну что, Шариф, тебе здесь кишки выпустить или Горбуну отдать? Где книжки? Я раскрываю рот. - Громче! Чего ты несешь! - ... ius plenus... Шеф успевает разоб рать только окончание латинской фразы. В следующую секунду мне в руки выпрыгивает мой нарисованный на бумажке "люгер". Первая маслина попадает Князю в плечо. Я вижу изумление, написанное на его лице. Потом он складывается, как пустая кар тонная коробка, пополам и рушится на пол. Вторая маслина влетает в лоб моему ста рому знакомому по кличке Дубок, и на лбу Дубка расцветает третий глаз. Начинается стрельба. Гильзы скачут по всей комнате, как девочки из варьете. Дым заволаки вает старую профессорскую квартиру...
        * * *
        Через пятнадцать минут ментовка, оповещенная соседями о перестрелке в про фессорской квартире, прибыла на место происшествия. Она нашла там подручного Князя по прозвищу Ленька Хромой с пулей в плече, два трупа, еще одного бандита с пулей, запутавшейся в кишках, и брошенный у подъезда серебристый "мере" с отпе чатками пальцев известного рэкетира Шарифа Ходжаева. Профессор МГУ Иннокентий Вареньков пребывал без сознания и о происшедшем ничего путного сказать не мог. На допрос Леньки понадобился ровно час и три стодвадцатикилограммовых опера. Через час, когда Ленька с тремя сломанными ребрами и отбитыми почками лежал, оплывая кровью, на полу кабинета, следователь Осокин снял трубку и позвонил своему другу полковнику Яниеву, бывшему спецназовцу, который на старости лет подался в утро и сейчас был связан с делом о похищении редких рукописей у рязан ского коллекционера. - Васька, - сказал он, - мы тут раскололи одного типа. При езжай немедленно. Васька Яниев явился к Осокину через полчаса. Ленька уже сидел на стуле, бессмысленно тараща глаза и вздрагивая скованными руками. - Значит так, - сказал Осокин,
показывая на пленника, - похищение организовал его шеф, Князь. Книги - у одного из Князевых боевиков, по имени Шариф Ходжаев, а по кличке Ходжа. Ходжа-ев поехал за ними в Рязань, а по дороге обратно сделал ноги. Сейчас его ищут двое - Князь и еще один авторитет - Горбун. - А Горбун почему? Следователь кивнул Леньке. - Не знаю, - угрюмо ответил Ленька, - а только Горбун возник, предъяву нам начал делать - мол, Ходжа у него бабки увел, тачку взорвал, людей положил. Он с катушек слетел, Горбун. - Почему ты так думаешь? - Да бред он какой-то нес. Мол, ваш Ходжа через стенки летает, бензин из машин сосет. А потом заявил: мы, мол, его взяли, а он всех наших людей в себя превратил. Двад цать штук, мол, Шарифов Ходжаевых по вилле Горбуна бегало, никакой субординации! - Ну а вам что Ходжа сказал? - Где? - Где-где, да в той хате, где вы его брали? - А. Ну, шеф стал Ходжу искать, нашли его в этом дворе. Он к какому-то старичку ездил брать уроки латыни. - Чего? - разинул рот Яниев. - Вот и Шеф тоже - чего? А он ездил. Три часа в день торчал, к девкам так прилежно не ездят. - Ну, взяли вы его в этой квартире, -
спросил Яниев, - и что? - Да куда мы его взяли! Только положили на пол - он вынул волыну и стал шмалять! - Что же вы его не ошмонали? - Да мы его ошмонали! Не было у него ничего, - проговорил Ленька, - в жопе он его, что ли, прятал!
        * * *
        Через час, в маленьком ресторанчике, которому покровительствовал брат Осо кина, оба служителя закона обсуждали планы поимки Шарифа Ходжаева, бесследно после перестрелки исчезнувшего. Яниев покачал головой. - Ой не нравится мне эта история с Горбуном, - проговорил он, - ой не нравится! - Да Горбун - наркоман. Он еще в девяностом кокаин ел. - Горбун-то - наркоман, а вот в восемьдесят девятом отделении - тоже наркоманы? - Это ты о чем? - Да одна интересная история приключилась в тот день близ сельца Полушкина. В эту самую ночь, а точнее - в пять утра, километрах в двух от Горбунова особняка две девицы выкинули из "жигуля" водителя. Сели и поехали. Водитель добрался до поста ГАИ, передали ори ентировку, в девять едет патрульная машина по Профсоюзной, видит - угнанный "жигуль" стоит у магазинчика. В нем - девица. Другая девица прямо за окном возится у ксерокса. Ребята бросились на девицу в машине, а та возьми и растай у них в руках. Ребята бросились в магазинчик... Угадай-ка, что случилось. - Ну? - А то же, что у Горбуна. Все парни обернулись девицами в красном платьице и на высоких каблуках. - А та,
настоящая? - А настоящая сбежала. - Ну и при чем здесь Ходжа? - А при том, что владельца из "Жигулей" выкидывали две девицы. И у мага зинчика были две девицы. А на руле угнанных "Жигулей" - отпечатки пальцев Ходжи. Осокин раскрыл рот. - Слушай, - вдруг спросил он, - а что эта девица делала в магазинчике? - Я же сказал - ксерокс снимала. - С чего? - Неизвестно. Она его не сняла. - Не успела? Жаль. - Успела. Она снимала ксерокс со старинной книги, но, как она ни старалась, в поддон вылетали одни пустые листы. Не хотела книга копи роваться, и точка. . - Вечно эти ксероксы чудят, - пробормотал Осокин. Тут появи лась официантка с дымящимся кофе. - Слушай, - задумчиво спросил Осокин, когда девица, удалилась, покачивая обтянутой в черное попкой, - а что за книги были похищены в этой Рязани? Яниев, вместо ответа, ткнул пальцем в окно чуть позади себя. Там, на заляпанной грязью улице, расположился лоток торговца всякой маги ческой литературой, популярной, как печенье у мышей. - Вот такая же чушь, - сказал Яниев, - только шестнадцатого века. В Россию попала вместе с Просвещением и розенкрейцерами. Местный
рязанский помещик собирал библиотеку. Пять книжек, из них четыре инкунабулы, а одна писанная от руки. Она-то и представляет главную ценность и значится в описи как "четвертая часть" "Тайной науки" Корнелия Агриппы, записанная мастером собственноручно. Учитывая специфику товара и специ фику Рязани, можно быть совершенно твердо уверенным, что это полнейшая деза. Этих "четвертых частей" в XVI веке в Европе было больше, чем воды в супе, и к Агриппе они имели не большее отношение, чем доллар, напечатанный в Ираке, - к Феде ральной Резервной Системе. - А что за "четвертая часть"? Яниев подумал и пояснил: - В 1530 году Агриппа выпустил три книги, содержащие довольно-таки объективный обзор всей магической дребедени. Тогда же по Европе начала бродить "четвертая часть", в которой знаменитый чародей якобы излагал секреты истинной магии. И бывший спецназовец брезгливо добавил: . - Ты думаешь, эти Кашпировские только в наше время появились? Дня через три я заехал к знакомым ребятам из автоцентра - Сашке и Васе. Не скажу, что я им наболтал, а только через недельку мы сняли сто янку на Варшавском и открыли автосалон
"МультиА-вто". Сашку сделали генеральным директором, Васю - менеджером по продажам, ну а я в документах не фигурировал. Часть машин мы и вправду покупали, а часть я сам пригонял неизвестно откуда. Ребята думали, конечно, что тачки паленые, а я их не разубеждал. Торговали мы спокойно недельки две. Вот как-то утром в воскресенье пригоняю я на стоянку "ауди" нынешнего года рождения и вижу - Сашка сидит над стаканом с подбитым глазом и плачет. , Ты чего, Саш? - говорю я. Ну, тут и выяснилось. Неделю назад, оказывается, приходили парни из бригады Чабана и заявили Сашку, что это их тер ритория. Сашок им сдуру и ответь, что этот бизнес - Князя. Он-то меня знал с той поры, когда я на Князя пахал, а я как-то не особенно разъяснял ему истинное положение дел. Парни обратились к Князю, и Князь, натурально, ответил, что никакой автомобильной точки он на Красноряжской не держит. И вот вчера Чабан лично зашел к Сашку. Сначала ему по роже навешали за гнилой базар, а потом для острастки взяли две лучшие тачки: новенький "мере" и "мицубиси па-джеро". И велел в среду иметь десять штук зелеными. Я набрал номер телефона,
который они оставили, и мы кратко обменялись мнениями с этими гадами. - Алло, - говорю - парни, вы тут пару тачек чужих вчера позаимствовали. Возвратить придется. Мне эти тачки по большому счету без разницы,мне убытка - на два старых журнала, но это дело принципа. Не люблю, когда всякая сволочь норовит меня обокрасть. Чую, на том конце провода обомлели, а потом: - Это кто там вякает? - Я не вякаю, мурло собачье, а разговариваю. Я хозяин "Мульти". Встретиться бы надо. Есть о чем перетереть с твоим Чабаном. - - Девять вечера, пустырь за "Буденновцем", сегодня. Устроит? - Вполне, - говорю, - до скорого свиданьица. Опустил я трубку и вижу - у Сашка челюсть отвисла. - Ты им что, Шариф, стрелку забил? - Ну. - А кто пойдет-то? Шарифка, ты правда не от Князя работаешь? Я хлопнул Сашка по плечу. - Не дрейфь! Наша скромная "девятка" с тонированными стеклами подкатила к перекрестку в восемь пятьдесят пять. Сашка с Васькой'сидели на заднем сиденье. По-моему, они так до сих пор и считали, что сейчас к нам кто-нибудь подгребет на помощь. Что мы едем на разборку втроем - это в их мозги не помещалось, как в кабину
"Жигулей" не помещается двухкамерный холодильник "Бош". Не прошло и пол минуты - из соседних переулков вывернулись два вишневых "джипа чероки" и взяли нашу тачку в кольцо. Хорошо взяли, грамотно. И мордами стали к подворотням. Дверцы джипов согласованно распахнулись, и из них повалили стриженые мальчики. - Нам хана, - прокомментировал Васька. Я усмехнулся и прочитал заклинание. Дверцы нашей девятки тоже распахнулись... И из них выскочило пять здоровенных уссурий ских тигров. - Мама! - заорал один из джиповых парней, роняя изготовленный к стрельбе автомат. Потом боевики опомнились и принялись стрелять. Но разве пули могли причинить какой-то вред колдовскому животному? В два счета мои зверушки набросились на парней и принялись перекусывать их вместе с их автоматами. Я махнул рукой, развернулся и уехал.
        * * *
        Спустя пять часов полковник Осокин шагал взад и вперед по приемному покою больницы номер пятнадцать. За дверью оперировали двух парней, которых выбежавшие во двор жители нашли плавающими в крови за кафе "Буденновец". - Разборка-то бан дитская, - докладывал дежурный по местному отделению, но врачи уверяют, что парней покусали хищные звери! - Да что они, эти врачи, понимают! Ты мне лучше жильцов опроси! - Уже опросил. Бабка из седьмой квартиры перебирала картошку на балконе. Она говорит, что из "девятки" с тонированными стеклами выскочил десяток тигров. - Что за чушь! - возмутился полковник. - Как может десяток тигров умес титься в "девятке"? В ней и теща-то моя не помещается! - Но ведь врачи-то говорят то же самое! Полковник задумался, а потом сказал: - Что же! Возможно, преступник и в самом деле привез с собой на разборку выдрессированного тигра. Но, конечно, не более одной штуки. Эх, до чего дошли, гады! На следующий день я потягивал пивко (в компании с Асмодеем), когда к стоянке подрулили "мере" и "мицубиси пад жеро". Те самые, которых увели люди Чабана. За ними, как побитые собаки, катились два
джипа. Из джипа вылез кавказец лет сорока с небритой мордой и золотой цепью на шее и направился в сторожку. Я поднялся ему навстречу с баночкой пива в руках. - Привет, Ходжа, - сказал он. - Привет, Чабан. - Тут мой бригадир перепу тался. Твой неврастеник заявил ему, что он платит Князю, а Князь заявил, что в глаза его не видел. Откуда ж нам было знать, что ты от Князя откололся? Я мол чал. - Ну что, забираешь свои тачки? Я показал баночкой пива. - С процентами. Тачки и вот тот джип. Красненький. Чабан на мгновение онемел. - Ты, Ходжа, не очень задираешь нос? Мое пиво кончилось. Я поставил баночку на стол. Справа от меня, по невыключенному телевизору, рекламировали "Херши-колу". Я сунул руку по локоть в телевизор и достал "Херши". У Чабана глаза полезли на лоб. Я отпил из бутылки и протянул ее Чабану. - Нет, не очень, - ответил я. Чабан кашлянул, как профессор перед лекцией, и пошел к джипам. Уж не знаю, что он там объяснил, а только ребята загнали на стоянку и "мере" с "мицубиси", и второй джип. С Чабаном приехало восемь человек, и в один оставшийся джип они не влезли. Благодаря сот воренному мной
заклинанию я видел и их куртки, и то, что у них под куртками, вплоть до того, .какого цвета резинка в трусах. На всякий случай я превратил порох в патронах их волын в морскую соль. Чабан вернулся ко мне. Губы у него от гнева были тонкие и красные, и он еле сдерживался, но вел себя, как истый джент льмен. Наверняка он уже обдумывал, сколько маслин он хотел бы выпустить в мое брюхо, но Чабан не оттого стал Чабаном, что не совался в воду, не разведав дос конально фарватер. Наверняка до него уже дошли слухи о Князе и Горбуне, и ему хотелось сначала понять, с чем он связывается. - Доволен? - осведомился Чабан. - Покажи-ка мне твою волыну, - ответил я. Чабан помертвел лицом и вынул из-под мышки потрепанный "ТТ". Обычно он не ходил вооруженный, но он не каждый день ездил в гости к человеку, который возит с собой в "девятке" целый выводок уссу рийских тигров. - Махнемся? - сказал я. И вытащил свою. Чабан обомлел. Свою пушку я нарисовал, разглядывая картинки с разными старинными пистолетами. Ведь могли ж тогда люди! Каждый ствол разрисовывали, что твой Айвазовский. Словом, у меня был полицейский "стар": ствол
был как ствол, а рукоятку покрывал слой золота с пол пальца толщиной, и в этом слое были хитро вычеканены всякие зверушки с рубиновыми глазами. Я не хотел ссориться с Чабаном. Поставить на место - пожалуйста, а вот ссориться - не-а, я не драчлив. Просто терпеть не могу, когда мне предъявы делают. Чабан молча взял протянутый ему ствол и сунул за пазуху. Он даже удер жался от искушения поддеть пальцем камешки на рукояти - вправду рубины или стек ляшки? - Бывай, Ходжа, - сказал он и повернулся, чтобы идти. Голос его стал заметно теплее. Во всяком случае, лицо он не потеряет. Даже если его люди будут добираться домой на такси. - Погоди, - окликнул я грузина. Тот обернулся: в моих руках была баночка с серым порошком. - Я слыхал, - сказал я, - что твоих людей покусала кошка. Полосатая такая. Ты их помажь из этой баночки - целее вчерашнего будут. Совсем развеселился Чабан. Хлопнул меня по плечу. - А ты неплохой парень. Ходжа! - говорит. - Если на тебя кто наедет звони. Я сызмальства усвоил - .человек сам по себе, будь он хоть Эйнштейн, пшик. А человек, который сам по себе и с лимоном в кармане - это просто
кабан на стенке тира. Зачем я, в сущности, затеял всю эту историю с автомагазином? Ведь я мог придумать, по правде говоря, вещи попри-быльней. Ведь к этому времени, могу признаться, я мог наведаться в форт Нокс и хапануть там то, что не удалось хапануть известному антигерою Яна Флеминга. А поскольку дело было в России, то я точно знал, что ничтожная часть золотого запаса Америки обеспечит мне вечную благосклонность подмазанных полков ников и майоров МВД. Но мне надобны были не деньги, а уважение. Да и что такое одинокий богач? Одинокий богач - это нонсенс, по крайней мере в России. Это курица на базаре жизни, к которой приценивается каждый проходящий вор. Это раз борка на завтрак, обед и ужин. Ведь надоест раз за разом доказывать какому-нибудь залетному вору из Комсомольска-на-Амуре, что ты не верблюд. Притом наедет какой-нибудь отморозок, сдуру не врубится да и пришьет. Словом, приятно, когда тебя охраняет магия, но куда приятней, когда тебя охраняет репутация. А что до ментовки, тут я не беспокоился. Уж если она не осмеливалась дотронуться до Шарифа-рэкетира, не-ужто она полезет на Шарифа-колдуна?
Словом, открыл я свою автолавку, купил элитный особнячок по Рублевскому шоссе, набрал себе ребят и зажил в свое удовольствие. Дом у нас получился как дом, как все живут. Правда, с одним было строго - с бабами. Чтобы блядей на дом вызывать - этого у нас не было. Захотят ребята - я тотчас в кабинет, подую, пошепчу и вывожу им десяток суккубов или ундин. Ребятки поначалу побаивались, а потом привыкли. И то? Блядь она и есть блядь, и повадки у нее блядские, и рожа не всегда первосортная. А как я суккубу велю принять облик Клаудии Шиффер, так у ребят сразу челюсть отвисает, а внизу, наоборот, очень даже встает. Вскоре какой-то фраерок задумал открывать на соседней улице представительство и ко мне обратился. Так, мол, и так, стены есть, а "крыши" нету, готов дать на ремонт, но чтобы не протекало. Я не пожадни чал, объяснил ему, что в этом районе платят Чабану и рекомендацию дал. Чабан был очень тронут. А других я под свое крыло брал. Чуть где грохнут авторитета, среди людей его начинаются разборки, подданным его становится тошно - и я тут как тут. Я не торопился. Зачем мне торопиться? У меня в подвале
философский камень варится и вечность - впереди.
        * * *
        Утром тринадцатого числа полковник Яниев зашел в кабинет к майору Голови ченко, командиру СОБРа и своему старому афганскому другу. - Пошли, Сережка, почи рикаем, - сказал Яниев. Оба мента прошествовали узким коридором, отделанным бес породным и лохматым, как дворняжка, линолеумом, и вошли в кабинет Яниева. Яниев нажал селектор и велел: - Будякина ко мне. Старлей Будякин явился через две минуты. Он был белобрыс, свеж и улыбчив, как смеющаяся корова на упаковке с сыром. - Ну что у тебя там по этой заразе. Ходже? Установил, откуда он тачки гоняет? - Никак нет, товарищ полковник! Растаможка у них липовая, большие деньги за нее платит, не ходит его товар через границу. Откуда он его берет просто уму непостижимо. - Тоже мне, бином Ньютона, - фыркнул Головиченко. - Паленые у него тачки. - Никак нет. Это ж просто мистика какая-то! У него дача по Рублевке, в даче гараж. Утром гараж открывается, и из него выезжают тачки, одна или две. То джип, то шевроле, а вчера линкольн выкатили. И ни одна из этих машин перед этим в гараж не заезжала. Мы все вокруг обложили! Мимо нас мышь и та бы не проско чила! Печет он
их, что ли? Конвейером? - Забавный у него в гараже конвейер... - пробормотал полковник. То джип, то шевроле... - Да, и вот еще что, - вспомнил лейтенант. - У него по налогам выходит, что он не сам продает тачки, а действует как посредник заграничной конторы. То есть налогом облагается не прибыль от про дажи, а коммиссионные. Это ж чушь собачья! У нас же таможня комиссионную тачку через границу не пустит! Я в налоговой полиции спросил, сколько им за это дали, а у них глаза безумные, и губы от имени "Ходжаев" трясутся. - Не слабо, - сказал полковник, прекрасно знавший, что обычно при встрече с налоговой полицией тря сется не полиция, а предприниматель. - А еще какие данные у нас по Ходже? - Гадкое это место, - сказал старлей, - поганое. Мы позавчера сидели в наружке, слышим смех, шум. Думаем - дай заглянем на участок. Ну, там у них телекамеры по периметру выставлены, я к забору соваться не стал, а вместо того на сосну влез. Вот я гляжу вниз - ну сейчас же декабрь, слякоть! А у них там июнь. Травка зеле неет, цветочки цветут, парни в шортах шашлык жарят или без шорт девок трахают. Красавицы девки! - Ты
это заснял? - А то как же! Марчин проявляет! - Принеси. Старлей Будякин исчез за дверью, а командир СОБРа спросил: - Ну и зачем меня звал? Яниев усмехнулся. - Есть оперативная информация: Князь вызвал Ходжу на разборку. Завтра в одиннадцать. Едем в Нагатино, к кольцевой. Будем брать. - Возьмем, - равнодушно сказал собровец. Тут в дверь постучали. Яниев встал и вер нулся со снимками. - Берите, - сказал он, - только погляди сначала на это. Соб ровец поглядел. На снимках было действительно все, как сказано: лето, бассейн и зеленая травка. Непорядок был только с девочкой, которую трахал прямо у забора разрисованный уголовник. Это была не девочка. Это была лягушка размером со взрослого человека. А в остальном все было так, как сказал лейтенант из наружки. В одиннадцать часов вечера я подъехал к воротам своей дачи на старенькой "шес терке" семьдесят третьего года выпуска. Ворота распахнулись, и я въехал во двор. У нас были гости: вдоль бетонной дорожки торчали синие и красные джипы, и посе реди, загораживая мне проезд, красовался бронированный "мерседес" Чабана. Чабан стоял, облокотившись на капот тачки, и
курил "Мальборо". На "Жигули" он возз рился удивленно, не просекая, что это явился хозяин дачи, и все так же продолжал курить. Ворота закрылись. Я врубил задний ход и несильно въехал задом в ворота. Послышался звон бьющегося стекла и слабый крик. Я включил первую передачу, чуть развернулся и подал вперед. Колеса "жигуля" съехали на траву, а левая скула . питомца волжских цехов врюхалась в бампер бронированного "мерседеса". "Жигуль" издал жалобный визг и остановился. У Чабана отвисла челюсть. Я выключил зажи гание и выбрался из машины. - Ты чего, Ходжа, - спросил Чабан, - на свою тачку взъелся? - Это не тачка, - ответил я. Чабан удивился. Я подошел к автомобилю и изо всех сил пнул колесо ногой. Колесо жалобно всписк-нуло. Я пробормотал сквозь зубы нужное заклинание. Автомобиль распался, и вместо него на землю шмякнулся довольно толстый человек в изгваздан-ном дорогом пиджаке. Под носом человека, там, где я угостил "жигуль" бампером "мерса", цвел огро-мадный синяк. - Все понял, фраерок? - спросил я. Мужик торопливо кивнул. - Сейчас ты поедешь в мен товку, - сказал я, - и заберешь там свое заявление.
Потом ты вернешься в свою контору и пригонишь сюда мою тачку. И бабки в двойном размере. А то в следующий раз превращу в "Запорожец" и спущу под откос. И труп твой никогда не найдут, хотя гнить ты будешь на виду у всего Киевского шоссе. Мужик порскнул за ворота - только ветер свистнул в лацканах пиджака. Я повернулся к Чабану, который наб людал за процессом превращения "Жигулей" во фраера с неподдельным интересом. - О чем базар? - спросил я. - У тебя завтра стрелка с Князем, - сказал Чабан, - так вот пошел такой слух, что Князь там будет вместе с Горбуном. И что они по такому случаю запаслись подствольниками. На месте Князя я бы запасся по крайней мере ракетой СС-18. Впрочем, СС-18 не очень бы ему помогла. У меня в гараже лежала лазерная пушка, которую я позаимствовал из третьей серии "Звездных войн". Я исп робовал эту штуку и убедился, что она работает точь-в-точь как в фильме. Так что известие о перевооружении в войсках Князя меня, по правде говоря, не особенно взволновало. Однако я сделал вид, что очень признателен Чабану за сообщение. - Моя помощь не понадобится? - Нет, - говорю я, - спасибо. Там
кабак рядом, можешь посидеть в первом ряду. - А что это за фраер-то? - спросил Чабан, кивая на свой бампер. Осколков фары под бампером уже не было, но на блестящем металле темнело кровавое пятно. - Тот еще фраер, - сказал я, - без "крыши", а чирикает. Как всегда, я отправился на стрелку в серой "девятке" с тонированными стеклами. За рулем сидел мой заместитель Васька, справа - я. Больше никого не было. Площа дочка была выбрана на славу - ряды новостроек обрывались грязью и гаражами- ракушками, чуть поодаль стояло маленькое кафе, и тут же начинался котлован под очередную стройку. Место было пустое и грязное, как душа сутенера. Рабочих нигде не было, только близ котлована обосновались два желто-зеленых вагончика с выби тыми окошками. У котлована, под прямым углом друг к другу, стояли два "лендро вера". Князь со свитой уже ждали меня, вывалившись из тачек. Князь лениво терзал зубами незажженную сигарету. Вдали, перед кафе, я заметил стайку детей на качелях и синий "вольво" Чабана - снял-таки местечко в партере. Девятка остано вилась, и я, предварительно проверив, не перетерлась ли веревочка у амулета,
который делает человека неуязвимым для пуль, распахнул дверцу. Далее все про изошло необыкновенно быстро. Стенка желто-зеленого вагончика затрещала и рухнула на землю, словно сбитая "стингером". Из вагончика высыпали люди в пятнистом камуфляже и рявкнули: - Лапы вверх! Живо! И тут же из-за дальней шестнадцати этажки к нам покатила пара газиков. СОБР! - Попались, - потерянно произнес Васька. - Ничего, прорвемся, - усмехнулся я и прочитал заклинание. В следующую секунду наша скромная "девятка" превратилась в танк. Васька, разинув рот, в рас терянности вперился в панель управления. - Ну чего стал! - заорал я. - Танка не видел? Давай жми на всю дыру! Бойцы СОБРа мгновение глядели на возникший из ниоткуда танк, а потом полковник Головиченко скомандовал: - Огонь! Ребята приня лись поливать танк из автоматов, но куда там! Мощная боевая машина легко развер нулась, смахнув при этом в котлован бандитский "ровер", и припустила в направ лении шоссе. - За ним! Десяток ребят из СОБРа попрыгали в джипы и полетели, меся грязь, за тяжелой машиной. Некоторое время удача сопутствовала им. Через двести метров, однако,
огромный пустырь будущей стройки перегородила полутораметровая канава теплотрассы. Танк легко перевалил через протяженное препятствие и, взвыв дизельным движком, растаял в темноте. Джипы едва успели затормозить перед поганой канавой. - Танк, пятьдесят четверку - движется в направлении Каширского шоссе задержать! - орал по рации Головиченко. Но куда там! Подъехав к шоссе, танк опять превратился в "девятку" и мирно влился в поток спешащих на дачи авто мобилей. Спустя несколько дней после вышеописанных событий я вошел в кабинет некоего Астафьева, занимавшего должность генерального директора одного неболь шого банка с гордым названием СТК-банк. СТК означало "свобода, торговля, кредит". В здании банка имелась контора по обналичке, под названием "Реноме-Л". Одна моя подопечная фирма хотела обланаличить через "Реноме" кое-какие бабки, но в этот момент полиция арестовала счет "Реноме", и деньги застряли. Поскольку я был не до конца уверен, что доблестные стражи банка пустят меня в человеческом облике дальше порога, я преобразовался в кота. и пролез в открытую форточку мужского туалета. Там я принял
человеческий вид. Г-н Астафьев был весьма молод - ему едва исполнилось тридцать. У него были бледные маленькие руки с тонкими запястьями, полные губы и большие глаза цвета спелой ржи. Он восседал за столом, габаритами напоминающим палубу авианосца. В полированной поверхности стола отражался молочный огонь подвесного потолка и белые задки телефонов. Под столом прости рался серый ковер от стены до стены. И вот на этом-то сером ковре, строго по вер тикали под задом директора, я углядел то, лучше чего и быть не может, - обрезок ногтя. Это просто удивительно, до чего люди небрежны со своими ногтями! Ведь вот кредитную карточку или пачку баксов этот парень не кинул бы вот так под стол. А между тем, если бы я завладел его кредитной карточкой, максимум, что я бы смог сделать, - это рубануть с его карточки "капусты". А с ногтем он мне открывает кредитную линию с целым взводом нулей. - Здрасьте, - говорю я, - я по поводу 45 миллиардов. - Каких миллиардов? - изумляется Астафьев. Я тычу пальцем в направ лении двери. - Напротив вашего кабинета, - говорю я, - есть контора под названием "Реноме-Л". У этой конторы
есть счет в вашем банке, на который мы перевели сорок пять миллиардов рублей за консультационные услуги. Изучали они чего-то там для нас. - И что именно изучали? - усмехается Астафьев. - Гм.-.Ну, скажем, влияние поголовья пингвинов на урожайность папайи в Орловской области. - А, - говорит Астафьев, - вполне необходимое исследование. Но, к сожалению, ничего не могу поделать. Налоговая полиция арестовала счет. - Это ваши проблемы. И наши бабки. - А я тут при чем? Обращайтесь к владельцу фирмы. - Человек, по паспорту кото рого она зарегистрирована в позапрошлом месяце, - сладко сказал я, - восемь лет как помер. Вообще-то я могу к нему обратиться. Но только в полночь. Астафьев позвонил по селектору, и в кабинете появилось двое амбалов. - Зря вы так, Семен Кириллович, - замечаю я, - мало ли что может с человеком случиться. Вот например - едет он едет, а его "вольво" влетает колесом в канализационный люк. Или вот телевизор - на что предмет нелетучий, а и он может пришибить... Астафьев смотрит на меня с некоторым любопытством. - Да, - говорит он, - нынче даже психи и те в рэкетиры подались. По-разному мне
угрожали, но вот телевизором меня угробить еще никто не обещал. И командует: - Выкиньте этого засранца! Два амбала берут меня под белые руки, и один бьет меня в солнечное сплетение, и, когда я сгибаюсь, другой бьет меня коленом в лицо. Лучше и быть не может - я кувыркаюсь на пол, к ногам Астафьева, и в полете успеваю схватить крошечный обрезок ногтя.
        * * *
        Вечером Астафьев ехал домой по проспекту Вернадского. Его "вольво" шел в левом ряду, плотно, след в след и километр в километр, когда вдруг Астафьев с ужасом заметил, что колеса предыдущего "жигуля" скинули, видимо, неплотно зак репленную крышку канализационного люка. В следующую секунду машину тряхнуло. Астафьева подбросило так, что он выбил головой стекло. Водитель отчаянно выру гался - и в тот же миг автомобиль получил еще один удар - это в него врезался спешащий сзади красный "додж". Люк повредил рулевую колонку и генератор, а "додж" смял в дым багажник. Домой Астафьев приехал задумчивый. Войдя в холл на нижнем этаже, он заметил, что жена затеяла перестановку: старший его сын спус кался со второго этажа в обнимку с огромным плоскоэкранным телевизором. Едва Астафьев вошел, его любимая овчарка Альда рванулась навстречу коммерсанту. Мощное тело Альды задело балансировавшего на лестнице канатоходца с телевизором, и сын Асть-фьева в обнимку со своей ношей кубарем покатился вниз, прямо на отца. Астафьев отделался хорошо зашибленным боком, а чудо японской серийной техники было утеряно безвозвратно.
        * * *
        На следующий день я позвонил Астафьеву и назначил ему встречу в кабаке "Иль мень". Астафьев сидел в самом дальнем уголке и трескал водку. Я похлопал его по плечу: - Ты уже здесь, парень? А где бабки? - Какие бабки? Ах ты козел! Мало тебя телевизором трахнуло! Ну ты сейчас у меня попляшешь! - Ладно, - говорю я, - поехали, сейчас объясним какие. Астафьев тоскливо оглядывается, и тут, словно из-под земли, вырастают четверо моих людей. Двое из них берут засранца в клещи, а третий украдкой тычет ему в бок волыну: - Пошли, приятель, и без шума. Мои люди грамотно выводят его из зала и сажают в тачку. Лохам, обедающим в зале" кажется, что пятеро приятелей вытаскивают пьяного. Официанты, более сведующие в подробностях жизни, равнодушно отводят глаза. На дворе глубокая ночь. Ветер валяет по мостовой обрывки бумаг и редкие сухие снежинки, черное небо исчерчено проводами, и где-то вдали поздний трамвай салютует нам снопом серебряных искр. Ребята запихивают Астафьева в тачку, и мы срываемся с места. Через пять минут мы пролетаем окружную. Астафьев, на заднем сиденье, начинает жалобно поскуливать. Мы
поворачиваем на финишную прямую: наш "мицубиси паджеро" летит по грунтовой дороге, давя колесами ледяное крошево и грязь, меж темных деревьев встает силуэт моего особняка. В следующую секунду противотуманки двух джипов, притаившихся у обочины, вспыхивают ослепительным светом, из-за пройденного нами поворота появ ляется "синеглазка-жигуль", и знакомый голос орет знакомые слова: - Не стрелять! Милиция! СОБР! Ах, черт! Я схватил банкира за шиворот: - Это ты, зараза, мен товку навел? Даже в темноте было видно, как злорадно блеснули его глаза. - Ну так получай! - зашипел я. В следующую секунду все четыре дверцы "паджеро" распахну лись, и ражий собровец поволок меня наружу. - Астафьева ищите! Он в этой тачке! - раздался зычный голос. Но Астафьева в тачке уже не было. Вместо Астафьева на заднем сиденье сидел пушистый белый котик-альбинос. При виде собровца котик с жалобным мявом прыгнул ему навстречу, но тот отшвырнул бандитскую зверюшку. Котик отчаянно завопил, выскочил из машины, махнул белым хвостом по грязи и пропал в темноте, видимо, рассудив, что сейчас не время путаться под колесами огромных машин и
разъяренных людей. Меня обыскали, отобрали пушку и отвели в собровский "уазик". - Эй, парни, за что? - поинтересовался я. Но собровцы такие ребята: спросишь словами, а получишь ответ сапогом по почкам. Я затих и особенно больше не протестовал. Мне было самому интересно. К тому же тут я должен сказать одну штуку:колдовство - это вовсе не такое простое занятие. Сколько сил оно отнимает - это просто ужас. Иной раз кажется, что легче пройти сто километров пешком, чем перенестись на сто километров силою воли. Превратив Астафьева в кота-альбиноса, я совершенно посадил свои батарейки. Мне нужно было малость под питаться. И вот, надо сказать, что есть магические переулки, которые сильно сок ращают любое колдовство. Заколдовать случайного прохожего, который идет себе и думает, скажем, о четвертой симфонии Баха, довольно трудно. А вот заколдовать человека, который думает о том, чтобы отбить тебе почки, проще пареной репы. Кстати, белые маги - это вот такие трусы, которые не трогают никого, кто их не ненавидит. И вовсе не потому, что они хорошие, а, наоборот, потому, что они трусы. Лежебоки. Живут только за счет
чужой энергии. Самим им лень пальцем шевельнуть. Через двадцать минут закатились мы во двор управления. Меня изъяли из джипа и поволокли измызганным коридором в кабинет. Собровцев за мной набилось штук пять. Развлечься. На ребрах у меня поплясать. Чувствую, есть у них такое начальственное указание. А тот матерый мужик, который впереди шел, разворачива ется и говорит: - Ну, здравствуй, Шариф. Я майор Головиченко. Слыхал? И руку про тягивает. Я ему, естественно, руку пожать не могу. Они так на мне браслеты затя нули, что у меня давно все там онемело. - Ты чего это, гад, руки не подаешь, когда с тобой здороваются, - говорит майор, - и от души лупит меня по морде. Удар был такой сильный, что моя душа даже не успела остаться в теле. Так что душа моя осталась стоять перед майором, а тело - гляжу я - лежит в углу и ножкой дрыгает. Тут два собровца подняли мое тело, и душа моя опять стала глядеть на мир изнутри головы, а не снаружи. - Где Астафьев? - говорит майор. - Какой Астафьев? - Вы его в тачку волокли! Мы за вами всю дорогу следили! Куда ты его подевал? - Вы меня, гражданин начальник, с кем-то путаете!
- Ни с кем я тебя, Ходжа, не путаю. И все твои художества знаю. Ты это подписал, а? И тут майор вынимает из-за пазухи бумагу, в которой я узнаю мой предварительный договор о намерениях, который я заключил с Асмодеем, и тычет мне в нос. - Ты как же это, гнида? Хуже, чем иностранной разведке! Кому родину продаешь! И в следующую секунду собровцы мои взвыли отчаянно. - Нету! - заорал майор и хвать себя за штаны. - Нету! - взвизгнули остальные мужики. Право, вот поверите или нет - даже голоса у них стали сразу такие тоненькие-тоненькие... Майор лихорадочно расс тегнул ширинку и убедился, что кое-какой существенной детали в его организме и вправду не хватает. Детали, необходимой для мужика, как вода для супа. - Убью падлу! - взвизгнул майор и кинулся ко мне. - Ты, потише! - хмыкнул я, - пальцем до меня дотронешься, весь век без этой штуки ходить будешь. Ясно? Приутихли мои собровцы. Сидят смирно, чинно - не собровцы, а первоклассники на уроке чистопи сания. Только вот у одного автомат за спиной висит. Ладно, будем считать, что не на уроке чистописания, а на уроке гражданской обороны. - Ключ от браслетов, -
говорю я. У майора лицо дергается, как машина на морозе. Но ключи он берет и кидает. Я снимаю браслеты и потягиваюсь, как молодой котенок после съеденной мышки. - Так чего у меня там в деле значится? - спрашиваю я. Майор прячет глаза. - У тебя в деле много чего значится, - говорит майор. - Вон, от гражданина Астафьева есть заявление о вымогательстве. Торговля крадеными автомобилями. Рапорт об угоне танка. Я вразвалочку подхожу к столу, сгребаю ключи от тачки и дачки и говорю: - Счастливо оставаться. Я пошел. - А мой... - орет майор. - Мат, - говорю я, - товарищ майор, портит высокоморальный облик сотрудника российской милиции. Ведь у вас высокоморальный облик, а, майор? Что же до вашего причиндала - то как только вы закроете мое дело за невероятностью происшедшего, то он у вас опять вырастет.И - к двери, - А мы? - согласованно вопят собровцы. - А вы будете группой давления на майора, - разъясняю я, - как только у него отрастет, так и у вас появится. Козлы вы, козлы! От вас хоть бляди городские отдохнут. Не надоело вам им каждый день субботник устраивать? И вышел; осторожно прикрыв за собой дверь.
Впрочем, проходя мимо спящего дежурного, я на всякий случай стал невидимым.
        * * *
        Когда я подъехал домой, Васька мне доложил: - Шеф, тут какая-то кошечка к ребятам прибилась. Я пошел посмотреть на котика. Котик сидел на снегу в самой жалостной позе. Он был какой-то необыкновенно грязный и уже успел расцарапать нос. - Стучать не надо, - сказал я, - ментовку звать на помощь не надо. Ясно? Из глаз котика покатились слезы. Я никогда в жизни не видел, чтобы кошки плакали. Это было так неожиданно, что я вдруг растрогался. Я-то намеревался его подержать в этой шкурке, как в подвале, с недельку, но теперь передумал. Банкиры - народ нежный, непуганый, ну где им в лесу за мышами гоняться. "Отпущу-ка я тебя вечерком", - подумал я. Но с Астафьевым я, конечно, этими планами не поделился, а криво улыбнулся и сказал: - Ну что, киса? Принесешь пеню - расколдую. Котик заплакал. Ему было ясно, что в таком виде сорок пять миллиардов рублей ему не одолжат даже в собственном банке. Я усмехнулся и прошел в дом, где в широкой, отделанной дорогим деревом гостиной уже накрывали на стол. Через два часа за окном гостиной послышалось мяуканье. Я выглянул со второго этажа. Так и есть: котик сидел на земле
под окном и жалобно попискивал. Проголодался. Я выудил из подливки кусок мяса и подошел к окну. - Что, киса, есть хочешь? - спросил я, наклоняясь вниз. - Ну, достань! Котик медлил. Он сидел на земле, и из голу беньких его глаз катились слезы. К хвосту прилип прошлогодний листок. - Ну, дос тань! - повторил я. - Достанешь - расколдую! Котик вспрыгнул на водосточный желоб и полез наверх. Все мои ребята собрались у окон, гогоча и обсуждая, заберется Астафьев на второй этаж или нет. По правде говоря, для обыкновенного кота взле теть наверх было бы парой пустяков, но ведь котик был не обыкновенный кот, а ученый банкир, и привык ездить на второй этаж на лифте, а не взбираться туда по водосточному желобу. - Давай! Давай! - орали ребята. Котик взобрался до половины этажа, упал и жалобно замяукал. Все захохотали. - Не сдавайся, Астафьев, - весело закричал я, - залезешь - прощу! Или ты только в чужой карман горазд зале зать? Котик попробовал снова. На этот раз он почти долез до перил. Сережка про сунул руку, чтобы ему помочь, и котик доверчиво за эту руку уцепился, но тут Сережка расхохотался и сбросил кота на
землю. - Ах ты сволочь! - заорал он. - Я ему помогаю, а он царапается! Ребята прямо-таки надрывали животики. Мне все это было не очень-то по душе, и я решил расколдовать этого плачущего дурака, прежде чем он сломает себе лапку. Обрезок ногтя Астафьева лежал у меня в сейфе, и я пошел на третий этаж его достать. На лестнице мне попался Асмодей. Он был, как всегда теперь, в облике девки. - Шариф, а как насчет договора? - Какого дого вора? - Ну, мы полгода назад подписывали договор о намерениях? - Я тебе говорил: отхлынь! На хрен мне твой договор? Чего такого не умею я, что бы умел ты? Асмодей закусил губку - и в этот момент на террасе раздался общий крик. Я бро сился назад. Две недели назад я купил двух псов - выдрессированных пограничниками овчарок. Зверушки сидели на цепи, и никто, кроме Сережки и меня, не мог с ними общаться. Кошка, вот уже два часа мяукавшая на участке, достала пса, он сорвался с цепи и крутился прямо под балконом. Астафьев-котик висел на резном столбе в метре под верандой и отчаянно пищал. "Да его же сожрут с потрохами", мелькнуло у меня в голове. Мне надо было попросту, в тот же
миг, расколдовать этого дурака, но я растерялся и бросился к краю веранды. - Держись, идиот! - закричал я, пере вешиваясь вниз и хватая кота за шкирку. Но в этот миг лапки Астафьева соскольз нули со столба, и он свалился вниз навстречу рванувшейся к нему оскаленной пасти. Раздался отчаянный мяв и хруст позвонков, а потом пес замотал головой и, расп ластавшись передними лапами о землю, стал жадно пить кровь из перекушенного кошачьего горла. Я выхватил волыну и выстрелил - раз и другой. Пули вышибли мозги из пса. Я сбежал вниз. Пес лежал, вытянув морду, и в его стекленеющих глазах был написан удивленный вопрос: "Вы же сами меня так воспитали, за что же в меня стрелять?". Рядом с псом лежал перепачканный в крови белый котик. Потом очертания котика начали расплываться, и вскоре передо мной лежал труп банкира Астафьева, с обломанными ногтями и рваной раной на шее. Несколько ребят спусти лись вниз, и Сережка пнул труп ногой. - Зря собаку убил, - сказал Сережка, - хороший был пес. Мертвые глаза Астафьева были широко открыты, и в них отражались черные, подсвеченные прожекторами облака. Я встал с колен и
брезгливо отряхнул брюки. - Займись этой падалью, - приказал я Сережке, - да смотри, чтоб никто его не нашел.
        * * *
        Через пять минут я поднялся в свой кабинет. Что и говорить, на душе у меня было погано. Нет, против мокрых дел я ничего не имею. Тот не мужик, кто хоть раз в жизни кого-то не замочил. Заработал - получи маслину в лоб. Но Астафьев, по моим подсчетам, этого дела еще не заслужил. Даже несмотря на свои амуры с мен товкой. Фирма по обналичке, конечно, принадлежала ему. Но кидать-то моих подо печных он не собирался - налоговая полиция арестовала счет взаправду. И вообще решать его судьбу должен был я, а не какой-то поганый пес. В кабинете выпивали Асмодей и парочка местных шишиг. При моем виде шишиги сгинули. - Ты чего грус тишь, Асмодей, - осведомился я, бросаясь в кресло. Красивый у меня бес. Черты лица настолько правильные, что хоть убей не разберешь: мужик или баба. А грудка большая, что твой футбольный мячик. - Шариф, а Шариф, - робко осведомляется Ас- модей, - а может, подпишешь? Мне ведь голову открутят без этого договора. Я про тягиваю руку, и с гобелена, изображающего сбор плодов в саду, мне в ладонь срыва ется яблоко. Асмодей, видимо, обижается. Он понимает, что стоимость попорченного гобелена
несравнима со стоимостью одного яблока. Я с хрустом надкусываю фрукт. - Тебе открутят, а мне нет, - заявляю я. - И вообще, чего ты бздишь? Считай, что ты на практике. Ты у себя в аду за сто лет тому бы не научился, что тебе вчера Сережка показал. Удрученный Асмодей заморгал длинными ресницами и робко потянул со стола журнал с беленькой "маздой", к которой ластится белокурая девица с длинными волосами и короткой юбкой. - Может, тебе тачку сделать? Я хотел было послать его к черту, но потом вгляделся в журнал и улыбнулся. - Сделай, - говорю, - и в полном комплекте. Это, - и я стучу по машине, во двор, а это, - и я показываю на девицу, - в постель. Яблоко с гобелена оказалось кислое, я выкинул его и пошел посмотреть, что там с трупом Астафьева.
        * * *
        Когда я поднялся в свою спальню, Асмодей уже полусидел в кресле в виде той самой дамочки из "мазды". Дамочка оказалась и в самом деле очаровательной. Заку выркали мы с ней всю постель, голова у моей дамочки свалилась набок, глазки сияют от восхищения.Кувыркались мы с ней этак полчаса, а потом я кончил и скатился с моего беса.И так мне, признаться, хорошо, как никогда в жизни ни с одной блядью, не говоря уж о бывшей жене. Была у меня жена со второго курса по третий. Продли лась моя жена ровно столько же, сколько лекции по истории партии. В комнате полутьма, на стенах картинки - уж не знаю, из какого лувра их Асмодейчик попер... - Асмодейка, а Асмодейка, - говорю я, - а правда, что вы, бесы, с бабами тоже можете спать? - Правда, - говорит моя ненаглядная. - А детей вы бабе делать можете? - Конечно. - Да что ты мне заливаешь? Это ты ребятам заливай, а я сам с усами - у тебя ж тела нет. А сперма, получается, есть? - Семени у нас тоже нет, - отвечает Асмодей, - но видишь ли, в чем дело. Мы сначала совокупляемся с муж чиной в женском виде, и принимаем от него семя. А потом мы совокупляемся с жен щиной в
мужском виде и это-то сбереженное семя в нее изливаем. Тьфу! Мне даже не по себе стало. Вот полетит сейчас Асмодей в какую-нибудь Малайзию, и родится у меня там в Малайзии ребенок от беса... И тут звонит телефон. - Алло! - Ходжа? Это Карачун говорит. Ох и неприятно мне стало! Ох и пахнуло на меня адским холо дом, почище, чем от моего беса! Право, я бы предпочел говорить с Люцифером лицом к лицу, чем с Карачуном по телефону. Карачун - шеф моего бывшего шефа Князя. Чтоб его перевернуло и сдохло. - Есть о чем почирикать, - говорит Карачун, - я к тебе сейчас заеду. Через пять минут я, в тренировочном костюме и в натянутых на босу ногу кроссовках, спускался с балкона во двор, куда въезжали одна за другой серебристые тачки с затененными стеклами, переливавшимися в свете прожекторов.Одну из машин мои парни остановили за воротами и что-то вежливо стали втолковы вать. Очевидно, на одном из подручных Карачуна был надет крест. Карачун глядел вверх. На веранде второго этажа, кутаясь в халат, стоял мой Асмодейчик. В дам ском виде. - Какая девочка! - сказал Карачун. - Это не девочка. - А что же? Я наклонился и
подобрал с земли сухую ветку. Пробормотал заклинание - и в ту же секунду ветка обернулась довольно симпатичной блядью, стоявшей в чем мать родила. Я обсыпал блядь кучей кленовых листьев, дунул - и они превратились в изрядные тряпки от Диора. - Ну ты даешь, парень, - сказал Карачун. Его свита все также настороженно молчала. - Берешь девочку? - сказал я, кивая на экс-ветку. - Да не, - пробормотал Карачун, - мне как-то в борделе спокойней. - Зря, - отметил я, - отличная девочка и никакого СПИДа. Я дунул на девицу, и она опять преврати лась в ветку. - О чем разговор? - спросил я. - Груз один надо отправить. - Куда? - В Венесуэлу. - А самолеты летать разучились? - Он там должен быть через час. Билет-то у груза был, только его у трапа один фраер караулил. Со звездочками на погонах. - А что мне за это обломится? - Во-первых, в ментовке на тебя закроют дело. - Они его и так закроют. - Во-вторых, мы на тебя закроем дело. Ходжа. А вот это кстати. Даже с Люцифером в петлице не хотел бы я противостоять Карачуну. - А бабки? - Будет дело, будут и бабки. - Где товар? Карачун щелкнул пальцами, и его подручный по
прозвищу Колтун подал ему из глубины "мерседеса" черный чемо данчик. - Кто отправляется в круиз? Карачун ткнул пальцем в себя, в меня и в чемоданчик. - Скажи твоим парням, - проговорил я, - чтобы вели себя тихо и не портили ничего в наше отсутствие. И чтобы девочку во-он ту не трогали, а то она превратится не в сухую ветку, а кое во что похлеще. Я повернулся и вошел в дом, и оба бандюка со мною. - Венесуэла большая, - сказал я, - куда нам надо-то? - Каракос, отель "Лючия". У нас там номера заказаны. Я помолчал. - У вас фото этой "Лючии" есть? Карачун щелкнул пальцами, и одна из его "шестерок" протянула ему пачку цветных снимков. Отель был пятиэтажный, в старинном испанском стиле, с розовыми стенами и белыми завитками карнизов. Я провел гостя в свой кабинет. Глаза Карачуна чуть расширились при виде начерченной на полу пентаграммы и пучков сушеных трав. Навстречу Карачуну метнулся черный кот. Это был любопытный кот: я вселил в его тельце душу одного из мелких бесов, но у меня чего-то не заладилось, и поэтому видимой у кота была только передняя половинка, а другая половинка, как и бес в его обычном
состоянии, была невидима. В кабинете, одно напротив другого, висели два зеркала в человеческий рост. Я зажег свечи и при лепил одну из фотографий к зеркалу. Шли минуты. Карачун беспокойно вертелся, пытаясь вслушаться в мое бормотание. Фотография расплывалась и растекалась, она уже не висела на зеркале, а как бы впиталась в него. Теперь в зеркале сверкал во весь рост залитый полуденным солнцем пятиэтажный отель. Картинка оживала - одно из окон растворилось, к стеклянным дверям подкатился вишневый джип. Это было уже не зеркало, а стеклянная дверь между комнатой и улицей перед отелем. Я отворил стеклянную дверь и посторонился,. пропуская Карачуна. - Отель "Лючия", город Каракос, не летайте самолетами Аэрофлота, - сказал я. Мы стояли на площади перед отелем. Карачун посмотрел на свои часы. На них было ровно полтретьего ночи.
        * * *
        В номере Карачун был молчалив и задумчив. Я его вполне понимал. На встречу, на которую он собирался, его приглашали в единственном числе, не считая телохра нителя. Во всяком случае, о присутствии транспортного средства Карачуна на вст рече ничего оговорено не было. И вот теперь Карачун колебался. С одной стороны, я слишком мелкая шавка, чтобы брать меня на встречу боссов, с другой - оставить меня в предбаннике с телохранителями тоже неудобно. В одном случае рассердишь боссов, в другом - меня. Я разрешил его раздумья. - Я, пожалуй, посплю, - заявил я. - Очень устал. Через пятнадцать минут Карачун заглянул ко мне в комнату. Я лежал на кровати, вытянувшись, и спокойно храпел.Карачун перекинул через руку летний плащ и ушел. Он не заметил голубя, сидевшего на карнизе и с любопытством заглядывавшего в окно. Когда Карачун вышел из подъезда и сел в большую черную машину, голубь тихо снялся с карниза и полетел за ним. Через час Карачун в черном лимузине подъехал к витым воротам загородной виллы. За воротами начина лась посыпанная песочком дорога, и вдалеке трехэтажный особняк с мраморной лест ницей,
встающий над кустами роз, как выползающее из-за горизонта солнце. Со сту пеней сошли несколько людей в белых, как лист финской бумаги, костюмах. Впереди шел коренастый человек с неприятным шрамом на губе. Белый голубь подлетел поб лиже и доверчиво опустился на песок, ближе к ногам беседующих. Коренастый чего-то сказал, и Карачуну перевели: - Меня известили, что вы не приедете. - Я переду мал, - ответил Карачун. Голубка у его ног недовольно встопорщила крылышки. "И чего это меня сюда понесло?" - недоумевала она. Я вполне разделял ее недоумение. Дело в том, что я, собственно, не превращался в голубку. Мое бренное тело лежало на кровати в тысяча пятнадцатом номере гостиницы "Лючия", словно мешок с кар тошкой в погребе, а душа моя временно перебралась на постой в тело голубки. Впро чем, голубка многое соображала, так как летать я не умел и потому оставил ей некоторые рудиментарные способности.В эту минуту ворота распахнулись сноца, в них въехала длинная черная машина и из нее вышел - Князь. - А вот и ваш помощ ник, - радостно объявил коренастый. Большой важный голубь опустился рядом и попы тался
присоседиться к голубке. Черт! Только ухажеров мне не хватало! Князь смотрел на своего шефа, как на привидение. Потом он овладел собой, улыбнулся, и вся компания ушла в дом. Я стал раздумывать, чем бы мне таким прикинуться, чтобы послушать назревающий разговор, не рискуя быть раздавленным в облике таракана или мухи. Но не успел я определиться, как привезшая Князя машина сдала назад, взревела форсированным движком и выехала со двора. Это мне не понравилось. Я взмахнул крылышками и что было сил полетел обратно. Через полчаса я сел на подо конник в номере. Окно было раскрыто, ветер выдувал занавески, и я видел собст венное тело, мирно посапывающее на кровати. В следующую секунду дверь распахну лась, и в комнату ввалились трое парней: две "шестерки" зама Князя, Урюк и Чех, и один новенький. - Вот он, - скомандовал Урюк. Чех щелкнул предохранителем - и тут же, откуда ни возьмись, ему в лицо метнулось что-то когтистое и пушистое. Чех обернулся и мгновенно, навскидку выстрелил. Раненая голубка забилась на полу. Моя душа метнулась из нее как ошпаренная. - А-а, - орал Чех, - она выбила мне глаз. Моя душа
кружила в воздухе. Единственное, что я понимал - мне в себя сейчас нельзя. Их трое. Я один. Через секунду Чех вновь поднял волыну - и всадил одну за другой две маслины в своего товарища. - Ты что? Новый выстрел - и тре тий, неизвестный мне, лежит на полу.Потом Чех поднял пушку и упер ствол себе в висок. Лицо его отчаянно исказилось: связь между нашими сознаниями колебалась и подскакивала, как понтонный мост в ледоход, он понимал, кто его дергает за ниточки. "Ходжа, отпусти, - глухо пробормотал Чех, - мы же с тобой одну девку трахали". Прогремел выстрел-и Чех улегся рядом со своими товарищами.
        * * *
        Карачун вернулся через два часа. Я лежал на кровати и смотрел телевизор. - Проснулся? - спросил Карачун. Я встал и, подойдя к платьевому шкафу, открыл дверцу. В шкафу лежали все трое голубчиков, приходивших по мое тело. - Меня раз будили, - сказал я. Карачун заглянул в шкаф и выматерился. Мы спустились вниз. У подъезда все еще стояла длинная черная. Карачун позвонил из машины своему корич-невоусому приятелю, чтобы тот принял необходимые меры по очистке номера, а потом та же тачка отвезла нас в аэропорт.
        * * *
        Обратно мы летели с пересадкой: сначала в Париж, а уже оттуда в Москву. Оставался уже час лету до Москвы, когда Карачун, молчавший всю дорогу, как сло манный телевизор, вдруг сказал: - Знаешь "Алике-радио"? Еще бы не знать! Самый крупный жилец под "крышей" Князя. - А то. Я с них долги для Князя собирал. - Собирал для Князя, теперь будешь для себя. И в следующую секунду в самолете грохнул взрыв. Людей швырнуло вперед, о кресла, а из-под правого крыла стали вырываться языки пламени. Свет вырубился и зажегся снова, но тусклый и неживой. - Горим, - отчаянно завопили люди. Карачун схватил меня за руку. - Это Князь, - закричал он, - сматываемся! Самолет кувыркался в воздухе. Людей швыряло, как картошку. Их было двести пятьдесят человек или около того. - Ну же! - Тебе не кажется. Карачун, - проговорил я, - что будет несправедливо, если мы с тобой сгинем из этого места, а люди, которые ко взрыву не имеют никакого отношения, влупятся в землю? - Аладдин! Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Крики людей постепенно смолкали в моем сознании, все обволакивалось тягучей, полус ладкой пеленой. Я видел,
как горят провода и горючее в полупустых баках. Я видел, как мечутся стрелки приборов. Я видел недоумение летчиков в их кабине. - Летим, е... летим! - заорал старший пилот. Мы действительно летели, и только мне была доступна вся красота этого полета: вперед самолета, запряженные упряжкой закля тий, мчались со скоростью 700 км/час два огромных рогатых джинна, изрыгая пламень и обрушивая проклятия на голову охомутавшего их колдуна. - Выпускаем шасси, - закричал пилот, - мы садимся!
        * * *
        Самолет стоял на взлетной полосе, и пожарные машины купали его в блестящих пенных водопадах.Рядом медицинские "синеглазки" развозили спустившихся с трапа людей. К публике в погонах и в халатах, окружившей аварийный самолет, подошел полковник Яниев с несколькими своими подручными. - Что с рейсом 8476? Капитан контрразведки бросил: - У них на борту взорвалсь бомба. Они вообще не могли сесть! Их двигатели отказали за сорок минут до посадки! Яниев помолчал, а потом спросил: - Пассажир по фамилии Ходжаев был на борту? Полковник сверился со спис ком. - Ага... А вон он идет, последним. Ты смотри, какой бледненький... Кажется, больше всех перепугался.
        * * *
        Самолет давно уже стоял на полосе, а я все лежал в кресле. Сил у меня было меньше, чем витаминов в гамбургере. Это вам не шуточка - вчера свистнуться по воздуху в Венесуэлу, а сегодня протащить на своей спине, хотя бы и с помощью заклятий, здоровенный аэробус! Меня вывели из самолета последним и усадили в белый милицейский "форд". Мне плевать было, во что меня усадили. Там всех сажали по таким "фордам". Карачуна, который сошел раньше и дожидался меня у трапа, тоже увезли в государственной тачке. Мир двоился у меня перед глазами. Я видел сразу несколько его оболочек. Я видел милицейский "форд", в который меня заводили, и полковника, который спрашивал: - Господин Ходжаев? А рядом с полковником стоял джинн ростом с половинку Останкинской телебашни, и джинн этот качал права на тему того, почему это я заставил его переть на себе этакого крылатого карася. - Ковры таскал! - орал джинн с восточным акцентом. - Кур таскал, людей таскал, дворцы таскал, но чтобы такую вонючую штуку! - Заткнись, - сказал я, - а то сейчас в бутылку законопачу. - Ах в бутылку, - ухмыльнулся джинн, и тут я выру бился. Как
оказалось впоследствии, мне просто врезали дубинкой по голове.
        * * *
        Через полчаса, когда я открыл глаза, я обнаружил, что сижу в обшарпанном милицейском кабинете и на меня лыбятся двое ментов: один - полковник, другой - майор. В голову мне словно вчерашние щи вылили. Все вокруг двоилось. Магической силы у меня было на самом донышке. - Полковник Яниев, - представился один мент. - Майор Осокин, - другой. - С прибытием вас из Венесуэлы, - сказал Яниев, - на нелетающем самолете с песком в двигателе вместо горючего. Я сглотнул. Горючее я превратил в песок, когда понял, что единственный способ потушить пожар --это сделать так, чтобы гореть было нечему. Я, морщась, полез в карман брюк и похоло дел. Они изъяли все мои документы. Они изъяли парочку талисманов. Они изъяли даже бумажку с "люгером", так что я стоял совершенно безоружный. - Что ты делал с Карачуном в Венесуэле? - На крокодилов охотились, - ответил я. Этого не стоило говорить - кулак полковника сбросил меня наземь со стула. - Как ты туда попал? - А пошел ты... Новый тычок. - Откуда тачки берешь? Я помолчал. - Ну что, - спросил Яниев, - отелишься или будешь в молчанку играть? Магической силы во мне было на
донышке. Но мент этот довел меня до белого каления. - Дайте мне бумагу, - сказал я, - напишу чистосердечное. Яниев протянул мне лист бумаги и ручку. Я быстро, стараясь, как мог, стал рисовать волыну. Рисунок был уже готов. - Ты чего рисуешь, падла! Я открыл рот, чтобы произнести заклинание, - и тут страшный удар по губам бросил меня наземь. Я только хрипел. - Говори! Ах суки поганые! Если бы я мог произнести хоть слово! Я бы вам такое сказал, что вы бы задницами стекла повыбивали! Я бы вас вместо подвесок на люстрах развесил! Я бы полковника в кошку превратил, а тебя, майор, - в мышь! - Да ты ж ему челюсть свернул! - сказал Осокин. - Ничего, я все правильно сделал, - усмехнулся Яниев. И поднял мой листок. - Ты посмотри, чего он нарисовал! Он бы нас этой штукой перестрелял! - Нарисованной? - Вот-вот, нарисованной. Он из нарисованного "ствола" еще три месяца назад Леньку Хромого завалил. Да? Я сидел, придерживая скованными руками вывихнутую челюсть. - Кивай, сучий потрох, а то отбивную сделаю! - Слушай, его к врачу надо. - Он у меня к врачу не поедет! Он у меня тут слова не произнесет! Он как только
слово произнесет, так мы все сразу в тараканов превратимся! Ты дума ешь, он бандит? Он колдун! Челюсть мне, впрочем, вправили через три часа;тут же залепили рот липкой лентой, затянули сзади браслеты так, что я пальцем пошеве лить не мог, и отвели в камеру. Меня отдали собровцам Головиченко, и те как сле дует избили меня напоследок, срывая на мне злость за все издевательства. Я лежал ничком и даже повернуться не мог от страшной боли; кажется, они отбили мне почки и почти наверняка сломали ребро. Положение мое было отчаянное. Я никогда в жизни не подозревал, что за последние три месяца я настолько завишу от языка. Маг, понимаете, это не сумасшедший или там поэт, который все свои чудесные картинки видит внутри себя; маг должен говорить. Я знал сотни заклинаний, чтобы выбраться из этого поганого места; я мог провалиться под небо или под землю, обернуться муравьем или здешним охранником, я мог велеть замкам в камере провернуться без всяких ключей или решеткам - превратиться в полиэтилен. Но для всего этого мне нужно было свободно болтать языком. В следующую секунду над полом задрожала туманная колонна, и
из нее возник - Асмодей! Он был в одной из излюбленных им теперь женских личин: какой-то черноволосой и чернобровой дивой с ногами, расту щими прямо от шеи. На нем было вечернее платье с высоким воротом. Впрочем, я его сразу, поганца, узнал: кто же еще просочится сюда сквозь камень? - Асмодей, род ненький, - взмолился я глазами, - вытащи меня отсюда. - Хочешь отлеплю пластырь? Осведомился Асмодей. Я кивнул. - Ведь ты без языка колдовать не можешь, - уточнил Асмодей. Я энергично закивал: мол, сам знаю, что не могу. - Зато писать можешь, - сказал Асмодей, - на, подпиши. И развернул передо мной бумажку. Бумажка гласила: "Настоящим нижеподписавшийся Шариф Ходжаев отдает душу дьяволу в обмен на услуги любого рода, которые ему будет угодно требовать, в течение семи лет, считая со дня подписания настоящего соглашения". Это был уже не про токол о намерениях. Это был мой посмертный приговор. Или я дурак, чтобы этому Асмодею продавать вечность за семь лет? Я изловчился лягнуть проклятого беса. Теперь-то я был уверен, что бомбу в самолет пристроил никакой не Князь, а этот поганец собственной персоной. Научил я
его техническим достижениям на свою голову.
        * * *
        Под вечер дверь камеры, в которой я сидел, отворилась, двое собровцев повели меня к Яниеву. Полковник сидел в кабинетике один. Меня привязали к стулу. Яниев разомкнул браслеты, проверил, хорошо ли залеплен мой рот, и положил передо мной чистый лист бумаги и ручку. - Только без фокусов, - строго сказал полковник. - Попробуешь отодрать ленту - яйца отрежу. Я сидел на стуле, оплывая от боли. Мне было плохо. Мне было хуже, чем живому цыпленку в кипящем супе. Хуже, чем медной монетке в растворе царской водки. Хуже, чем сахарной свекле в раструбе свекло уборочного комбайна. Сахарная свекла едва расслышала Яниева. Но расслышала. Я кивнул. - Как ты научился колдовать? Мне снился сон. Я был масляным пятном. Яниев был растворителем. Мы повстречались, и наша взаимная встреча кончилась с результатом 1:0 в его пользу. - Пиши, сука! Я что-то промычал. Яниев поднял меня со стула, развернул и угостил кулаком в область солнечного сплетения. Я отлетел метра на два, закрыл глаза и подумал, что сейчас помру. Яниев рывком вздел меня на ноги. - Ты, падла, слышишь? Либо ты сейчас возьмешь ручку и будешь писать, как
первоклашка, либо я тебе язык отрежу! Понял? Отрежу язык и выпущу на сво боду, туда, где Князь и Горбун. Дошло? Я кивнул. - Или ты думаешь, против тебя свидетелей нет? Пожалуйста! И Яниев широким жестом распахнул дверь. Я вытаращил глаза. В комнату вошел... покойный Астафьев. А Яниев вежливо обратился к бан киру: - Семен Кириллович, вы подтверждаете свое заявление? - Да, - твердо ответил банкир, - этот человек вымогал у меня деньги, а потом увез-на свою дачу и пытал. "И замочил", - мысленно прибавил я. - Вы не могли бы указать обстоятельства, при которых это произошло? - Он впервые явился в мой офис тринадцатого числа. Заявил, что его зовут Ходжа и что я должен заплатить сорок пять миллиардов, находящихся на расчетном счету фирмы, обслуживаемой нашим банком. Я отказался, потому что счет был арестован. Он настаивал, чтобы я заплатил. Я спросил: "За что?", а он ответил: "Ну хоть за страховку для тачки". Представляете, едете вы на своей тачке и попадаете колесом в открытый канализационный люк. Я послал его подальше. - И что дальше? - В пять часов вечера я поехал домой. Я ехал по прос пекту Вернадского в
плотном потоке автомашин, и тут колесо моего "вольво" попало в открытый люк. Я чудом остался жив. Яниев пододвинул мне бумажку, и я на бумажке написал: "Да он бред несет. У его водителя глаза на затылке, а я виноват". - У водителя глаза были не на затылке. Я сам видел, как крышка бук вально сорвалась с люка, едва поверх него проехала предыдушая машина. "Крыша" у него поехала, а не крышка", - написал я. - Он назначил мне встречу, о которой я предупредил РУОП. После встречи он увез меня на дачу. - Машину Аладдина остано вили и обыскали: вас там не было. - Я там был, но он превратил меня в кота, - заявил Астафьев. - В белого. "Меньше пить надо", - написал я. В следующую секунду Яниев наотмашь ударил меня по лицу. Потом схватил за грудки и зашептал: - Я все про тебя знаю, Аладдин. Я знаю, где ты книгу свою магическую взял. Кто тебя латыни учил. Откуда у тебя "стволы" из воздуха. Ты думаешь, сумеешь отвер теться? Хочешь знать, что я с тобой сделаю? Под суд отдам. Думаешь поговорить на суде? Ошибаешься. Незадолго до суда ты получишь челюстно-лицевую травму, которая навсегда лишит тебя возможности вилять
языком. Понял? И на суде ты будешь мол чать и писать на бумажке, как сейчас, Аладдин. Или я очень ошибаюсь, Аладдин, или после того, как все увидят, что языка у тебя больше нет, против тебя даст пока зания не один Семен Астафьев... Мы их, конечно, причешем. Истории о том, как ты по воздуху летал и людей в белых котиков превращал, уберем. Зачем нам белые котики? Покажите мне такую статью УК, где указан срок за превращение человека в белого котика? Нету такой статьи в УК РФ. Но тебе и без белых котиков, Шариф, светит четвертак. А в зоне тебя, Шариф, настигнет малява . Князя или Горбуна. А, Шариф, чего ты больше боишься: нашего российского суда или князевой малявы? Яниев улыбался, как чеширский кот. Все так же улыбаясь, он сел за стол и наст рочил . протокол. - Вот так-с! Белых котиков мы убрали, а вымогательство оста вили. Подпишите, господин Астафьев. Господин Астьфьев подписал. - Теперь ты, Аладдин. Я наклоняюсь над протоколом. В следующую секунду бумага темнеет, и поверх накорябанных слов я вижу проступающие огненно-красным черты: "Настоящим нижеподписавшийся Шариф Ходжаев отдает душу дьяволу...". Я
без колебаний подпи сываю бумажку и мысленно командую тому, кто надел личину покойного Астафьева: "Освободи мне рот!" Пластырь сам отдирается от моих губ. Яниев с криком ужаса бросается ко мне, но поздно. Траектория его полета изменяется самым фантасти ческим образом. Когда Яниев делал первый шаг, это был рослый мужик в самом соку, ширококостный, круглолицый, настоящий спецназовец в возрасте. В прыжке он необыкновенно съеживается. Его ножки укорачиваются. На спине отрастает горб. Лихая десантная береточка превращается в шапочку с кисточкой. На пол шлепается настоящий карлик-кобольд из числа тех, с которыми я недельку назад беседовал на предмет поставок редких металлов в Западную Европу. Яниев поглядел на себя в полированную ножку стола и глухо, отчаянно завыл. Он даже забыл о моем существо вании. Потом он оглянулся - и на лице его изобразилось изумление, когда он уви дел, что, против ожидания, я ничего не сделал с заразой-банкиром, тот как стоял, так и стоит с благостной физиономией первоклашки. - Хочешь знать твою ошибку, Яниев? - сказал я. - Этот твой Головиченко мне показывал мой с дьяволом договор
о намерениях, но ты не сообразил, что полного договора я так и не подписал. Астафьев - я его действительно превратил в белого котика. Но после этого его загрызла собака. Такая уж у него была судьба. Упрямый был человек, да и тот еще вор, между нами будь сказано. А эта тварь - тут я показал на благостную физи ономию - приняла его вид, чтобы заставить меня подписать договор. Правда, Асмо дей? Лже-Астафьев молча кивнул. Я повернулся, чтобы идти. Карлик на полу засу етился. Он подбежал к своему собственному табельному "макару" и стал карабкаться через рукоять. Я понимал, что Яниеву на курок не нажать, усмехнулся и пошел вон. - Шариф, - отчаянно закричал Яниев, - ты не можешь уйти! Я приостановился. - Неужели ты не понимаешь, - продолжал полковник с ужасом в голосе, - как ты опа сен? Просто нечисть какая-то на Россию обрушилась! Мало нам чеченов, террористов, бандитов, парламента и правительства! Еще и ты здесь! Ты же мир скрутишь, как тряпку, а ты же болван! Ну почему ты умеешь колдовать, а не академик Сахаров! - Всего хорошего, - сказал я. Моя рука уже лежала на ручке двери. - Шариф, ты не можешь
оставить меня в таком виде! Здесь же пропускная система! Меня обнаружат! - Ну и что? - Ты что, не понимаешь, что я все должен буду объяснить? Что я вел это расследование втайне? Ты что, думаешь, будет, когда эти мудилы наверху узнают о тебе? Ты думаешь, они против тебя ОМОН выставят? Они же тебя на руках носить будут! Они же тебя полномочным послом к Лю-циферу пошлют! Они же тебя попросят выступить посредником при подписании двухстороннего договора между Рос сийской Федерацией и суверенной диктатурой Семи Кругов Ада! Страну же просрут, сволочи! Я взял раскричавшегося полковника двумя пальцами, опустил в карман и вышел, отведя глаза скучавшему на вахте охраннику. Асмодей тихо растворился среди молекул кислорода и азота. Наискосок от мрачного здания ментовки караулил серебристый, похожий на живую щуку "мере". Менты, с увлечением гонявшие от подъ езда всякий "жигуль", поостереглись делать предъяву этакой тачке: еще схлопочешь маслину прямо в лоб, даром что напротив ментовки. При виде меня ребята радостно высыпали из тачки. - Гы! Аладдина выпустили, - завопил Сережка. - Куда едем? Чабан в баньку звал... -
Домой, - коротко бросил я. На дачку мы прибыли уже к шести. Я поднялся на третий этаж, вытряс Яниева из кармана и возвратил ему нор мальный вид.Ребята, привычные к такого рода событиям, мигом притаранили наручники и приторочили Яниева к трубе отопления, как пуговицу к пиджаку. - За одну руку, - сказал я, - и притащите ему пожрать. Я с ним вечером поговорю. - Или ты дума ешь, я не убегу? - процедил бывший спецназовец, косясь на раскрытое, без решеток, окно. - Убежишь - заметил я, - не поговорим. Выбирай.
        * * *
        Вечерняя пьянка, скорее, походила на шабаш. Вся окрестная нечисть, от рэке тиров до домовых, собралась праздновать мое освобождение. В бассейне с шампанским били хвостами пьяные русалки (никогда не видели, как плавает пьяная русалка? - омерзительное зрелище), и Колька Наган разбил себе колено, осваивая новое для него транспортное средство - помело. Когда совершенно голые парочки и троечки, повизгивая, стали разбредаться по кустам, я поднялся на третий этаж. Яниев по- прежнему сидел на стуле, закрыв глаза. Столик со жратвой перед ним был нетрону тый, если не считать сиротливо обвисшей банановой шкурки, пульт дистанционного управления телевизором был выключен. Только руки полковника были действительно свободны от наручников. - Видел веселье, - осведомился я, тыча в сторону раскры того окна, - что скажешь? - Я уже все сказал, - равнодушно проговорил мент. - Проорете вы страну, сволочи. - Кто именно? Бандиты? Домовые? Политики? - А какая между вами разница? - горько сказал полковник. - Одни норовят хапнуть, и другие норовят хапнуть. У вас "шестерки" в подручных - а у них ОМОН. У вас хоть порядку
больше, вот скажи - если бы Карачун своим боевикам приказал взять Грозный в двадцать четыре часа, взяли бы? - А чего его брать. Грозный, - удивился я, - там же все разграбили. Вот Рим бы я взял, - мечтательно вздохнул я, - подмешал бы своих ребяточек к боевикам Алариха... - Вот-вот, - сказал Яниев, - все вы одина ковые. - Слушай, парень, а ты часом не у Анпилова в зампредах по идеологии? - Я у самого себя в зампредах, - ответил Яниев, - партия абсолютного меньшинства. Я поднялся и стал ходить по комнате. Подписанный договор все больше и больше тре вожил меня. Восточные ковры, устилавшие комнату, казались безвкусными, от водки противно першило во рту, и хохот Чабана, забавлявшегося в саду, злил и саднил. Я громко и витиевато выругался. - Засадил ты меня, Яниев, - сказал я, - так заса дил, как никакой прокурор не засадит. Я тут вечность нацелился жить, а теперь мне семь лет сроку до адских котлов, если как-нибудь не расторгнуть договора. А, Яниев, - как мне договор расторгнуть, а? - Молиться, - ответил Яниев, - это верный способ. Я все книжки о вас, колдунах, перечел. - Ща! Молиться! Делать мне больше
нечего! Губу раскатал! Я хлопнул кулаком по столу. - Да я бы тебя, Яниев, за такое дело в курицу должен был превратить! На американской ферме! Чтоб переднюю твою половинку съели в Америке, а заднюю - в России! Я тебя вон хочешь - в бутылку с шампанским засуну и в море брошу! Чтоб тебя черти опетушили! Чтоб тебя домовой трахнул! - Есть еще способ, - проговорил Яниев, - надо, чтобы другой человек, с полного собственного согласия, договор этот на себя переписал. Я хлопнул в ладони. - Асмодей! Тот мигом материализовался в виде черной вороны над камином. Настолько быстро, что мне показалось, что он с самого начала был в комнате и подслушивал. - Слышал? Это правда? - Конечно, - сказал Асмодей. - То есть можно переписать договор на меня? - осведомился Яниев. Асмодей внимательно оглядел полковника. Яниев этого не просек, что я-то понял, что, по меркам Асмо дея, сделка была шикарная. Я, конечно, был ценным приобретением, но если пригля деться, то душа моя все равно немножечко порченая и на посмертной медкомиссии наверняка будет направлена на службу в котельно-топочные части. Другое дело Яниев. Слыхал я, что в
раю недавно построили шестнадцатиэтажку для покойных чекистов, и наверняка для Яниева там зарезервирована жилплощадь. Это тебе не какого-то рэкетира заарканить! - Могу, - заявил Асмодей, - но с пересмотром условий. - То есть? - В договоре с господином Ходжаевым значится, что я обязан исполнять любые его желания. Таких договоров в истории человечества подписано очень мало. Асмодей растопырил воронью лапку и стал считать: - С Апулеем, Гер бертом Аврилакским, Фаустом, Агриппой Неттесгеймским и вот еще с господином Шари фом. На востоке похожие договора подписывались с Фан Ла, Ван Цзе да с Горным Старцем. Это исключительные договора. Их заключали с волшебниками, и без того досконально сведущими в своем искусстве. В них написано, что дьявол обязан выполнять любое решение такого волшебника, что является, по сути дела, простой формальностью, ибо господин Ходжаев и сам может выполнить все, что пожелает. Другое дело - человек вроде вас, полковник. Максимум, на что вы способны, - это разбить рукой парочку кирпичей. Это, конечно, очень много, если приходится брать дворец Амина, но это мало что значит в глазах
Князя Света. Так что, конечно, если мы перезаключим договор на вас, то я пересмотрю условия. В большинстве слу чаев люди продавали душу за какое-то ограниченное благо за определенную сумму денег, или умение соблазнять женщин, или там за дар играть на флейте... Есть хрестоматийный случай, когда душа обошлась моему коллеге в напильник, прине сенный каторжнику, причем этот каторжник все равно через два часа погиб при попытке к бегству. В вашем случае, полковник, речь может идти о счете в надежном банке, или, скажем, о жене с высокопоставленным отцом, или... Ворон не догово рил. Тренированное тело Яниева взметнулось в воздух. Здоровенные ладони полков ника сомкнулись вокруг вороньей шеи, послышался писк и хруст ломающихся позвонков и перьев... - Сука! - орал Яниев. - Сука! Я не препятствовал. Это действительно очень обидно, когда человек уже намылился пожертвовать своей душой ради отчизны, а ему вдруг предлагают высокопоставленного тестя. Яниев окончательно додавил ворона и бросил его о стенку. Руки у Яниева были действительно что твой КамАЗ. От ворона остался клубок из мяса и перьев. - Продолжим, -
раздался спокойный голос.Яниев оглянулся. Асмодей, в своем обычном виде - мужик с правильными женс кими чертами лица, сидел за дальним концом стола. - Я готов продать душу за спа сение России, - твердо сказал полковник. Гвозди бы делать из этих людей! - Мне надо посоветоваться с начальством, - изрек Асмодей, - таких заявок у нас еще не было. Но думаю, что вопрос ваш может быть разрешен в положительном смысле... Глаза Яниева так и заблестели. - Не советую вам, полковник, - проговорил я, - черти могут дать вам это обещание, но понять его крайне своеобразно. Они же кидалы отъявленные. Уже было - купят душу за горшок с золотом, а потом и золото-то обратится какой-то дрянью, сором, жабами, пеплом... А ведь это золото, вещь наглядная. А что такое - "спасение России?" Вы им закажете спасение России, а они приведут к власти какого-нибудь Жирика и скажут: "Заказывали - распиши тесь". И отправитесь вы в ад, полковник, с горьким чувством исполненного наоборот долга. Асмодей зашипел: - Помолчи, паскуда. - Я с тобой согласен, Шариф, - заявил полковник. - За блесну я себя продавать не буду. Если я подписываю
договор вместо Шарифа, то и условия должны быть такие же.
        * * *
        Следующая неделя ушла у меня на то, чтобы упросить кого-нибудь из моих зна комых переписать на себя договор с Асмодеем. Разговор, как правило, был короток. Все мои знакомые были та еще сволочь - рэкетиры районного значения, которым в любом случае рай не светил. По адскому прейскуранту Асмодей всего и мог-то пред ложить им кадушку с золотом или там бабу. А так как у этих парней, даже самых мелких, на шее была наворочена золотая цепь, то и выходило, что за кабальный договор дьявол предлагал им за семь лет зарплату, которую они выколачивали в месяц: видимо, адскую ставку рефинансирования никто с тринадцатого века не пересматривал. Картинка была одна и та же. Я заводил парней в кабинет, они выс лушивали Асмодея и кратко отказывались: - Я что, рыжий, что ли, Шариф за любое желание тебе душу не продает, а я должен продать ее за двадцать лимонов. Да я с терпилы за один раз больше вытрясу! Все они были довольно высокого мнения о своей душе. Яниев всю эту неделю прожил у меня в подвале. Я жалел полковника и даже выпускал его гулять - не в его собственном виде, разумеется, а в виде боль шого дымно-рыжего
ризеншнауцера. Яниев бегал сам и всегда возвращался. Он пони мал, что в виде ризеншнауцера его на Лубянку не пропустят. Однажды его коллеги навестили мой дом в поисках полковника Яниева, и было довольно смешно видеть, как один из них пнул бандитского пса ногой, обутой в десантный ботинок пятьдесят второго размера. А еще через неделю я опять пришел к Янйеву в комнату. Со мной был Асмодей. - Я согласен, - сказал я. - С чем? - осведомился Асмодей. - Яниев продает тебе душу, - ответил я, - на условиях, оговоренных в приложении к дого вору. Приложение к договору представляет собой другой договор, между мной и Яни евым. В нем сказано, что я обязуюсь в течение семи лет выполнять все указания Яниева, за исключением тех, которые ставят под угрозу мою жизнь, безопасность и благополучие, а также безопасность и благополучие моих друзей. В случае, если я отказываюсь выполнять какое-то распоряжение Яниева, дело передается в суд при сяжных, каковыми выступают двенадцать домовых и русалок. Если суд найдет, что мой отказ был неправомерен, наш с Яниевым договор аннулируется и моя душа по- прежнему принадлежит тебе.
Твой же договор с Яниевым продолжает действовать, и его душа по-прежнему является твоей собственностью, чтобы у него не было соб лазна кинуть меня, задав мне неисполнимую задачу. Это были условия, предложенные Яниевым дня три назад. Мне не очень-то улыбалось их подписывать. Черт побери! Это я теперь к нему буду обращаться каждый раз: "Полковник, не соблаговолите ли постоять в углу шваброй, пока ваши коллеги проводят на моей даче обыск?" Но, в конце концов, велико дело! Пусть себе семь лет спасает Россию! Вреда мне Яниев не причинит, по условиям договора, а через семь лет - Яниев в аду, а я на сво боде! У меня в запасе вечность, что такое семь лет? - Хорошо, я согласен, - улыб нулся Асмодей. - Дурак, - сказал я Янйеву, - выговори себе хотя бы банковский счет! В Цхасе Манхаттан! - Плевать, - ответил Яниев. Мне стало его жалко, и я все-таки вписал в договор счет с кредитной карточкой. Мы все трое подписали договоры, Асмодей забрал бумаги и улетел за авизовкой в ад. Вскоре вернулся, вручил нам по экземпляру и отправился на нижний этаж. Полностью, надо сказать, растлился моральный облик у моего черта. С
тех пор, как я его трахнул в бабьем облике, он к этому делу пристрастился, как студент к анаше. Только и знает, что ходит в женском теле и портит не только всех моих парней, но и всех окрестных собак и жаб. Хорошо еще, от него СПИДом не заразишься. Мы с Яниевым остались одни. Я сидел-в кресле, исподлобья рассматривая будущего спасителя России. Пол ковник был уже немного сед и чуть грузен, и к его серенькому свитеру прилипла скорлупа яйца, которое он ел на завтрак. Я с любопытством ожидал первых поже ланий бывшего спецназовца. Интересно, что он потребует: справку о доходах "Газп рома"? Отчеты о движении денег в компании "Ниж-невартовскнефтегаз"? - Слушай, Шариф, - стыдливо сказал Яниев, - ты меня в кобеля не превратишь на часок, а? У меня даже челюсть отвисла. - На фиг тебе? Полковник потупил глаза. - Понимаешь, - проговорил он, - тут у вас по соседству такая болонка живет... Мне как-то на баб в жизни не везло, сплошные стервы... А эта такая, знаешь... беленькая... Я прищелкнул пальцами и пробормотал заклинание. Спаситель России выскочил в окошко и помчался к своей беленькой и лохматенькой. Я ее знаю -
с соседней дачи шавка. Препаршивая, между прочим...
        * * *
        Три недели полковник Яниев никак не использовал свою новоприобретенную власть. Я просто диву давался. Я-то, когда впервые научился колдовать, бог знает что вытворял: летучей мышью на потолке висел, каждый вечер на шабаш летал, всякую ведьму считал своим долгом попользовать. А этот - хоть бы хны. Полковник сидел целыми днями, нахохлившись и погрузившись в раздумья, и только два раза отпросился к своей болонке. Потом течка у болонки кончилась, он вернулся понурый и к другим окрестным сукам лазать под хвост не стал. Вечерами он иногда спус кался к моим ребятам, пил весьма умеренно и шутил, как пил. Ребята, не знавшие в точности статуса Яниева в этом доме - не то пленник, не то консультант, сначала чуждались его, но Яниев, когда хотел, был забавным рассказчиком, и вскорости у них с Чабаном отыскалось немало общих знакомых из тех, кто сначала служил под Яниевым, а потом перешел к коллегам Чабана. Между тем за эти три недели мое скромное положение изменилось.Пришла весть, что Князь убит - его расстреляли в тихой столице Австрии, где он прятался от последствий нашего венесуэльского вояжа. Карачун сдержал
свое слово, и большая часть Князевых владений отошла ко мне, начиная с совсем крошечных кафушечек, еле сводящих концы с концами, и кончая сетью автозаправок, хозяин которой съездил ко мне на поклон. Через неделю полковник вытребовал себе "мицубиси паджеро" и отправился в Ленинку. В Ленинке ему дали от ворот поворот, оказывается, у него не было кандидатской и еще там чего-то. Я так за него оскорбился, что тут же притащил ему в комнату весь каталог и книжки, которые он требовал, и предложил голову библиотекарши в при дачу. От библиотекарши полковник отказался, а все остальное с благодарностью при нял. Теперь он сидел в своем флигеле и только то и дело посылал меня за новыми книжками. Я поглядел, что он читал, - муть: какие-то Парсонс, Макьявелли, Вебер, Новак, фон Мизес... Я понимал полковника. У него была нелегкая задача: ему поз воляли спасти Россию, но не велели при этом трогать организованную преступность. Я бы и сам свихнулся. Но, если полковник надеялся вычитать у г-на Парсонса совет спасения России, он был глупее, чем я думал. Наконец мне это надоело, и, занося очередную книжку, я сказал: - Вася,
если ты хочешь на старости лет защитить кан дидатскую по социологии, ,то учти, что у тебя всего семь лет. Ты что, не знаешь, как спасти Россию? Тогда не надо было бумажку подписывать. - Я знаю, как спасти Россию, - огрызнулся Яниев, - надо всех вас сначала в мусорный бачок и в топку. Однако на следующий день Яниев потребовал других документов. Донесений СВР. Донесений ФСБ. Внутренних отчетов Центробанка. Докладных записок правительства. Сведений о проводках в коммерческих банках. В швейцарских банках. В Chemical Bank. В Citibank. В Chase Manhattan bank. 0 движении денег на счетах крупнейших российских фирм. О частных вкладах политиков. У меня пухла голова. Он скакал на мне, как инвалид на "Запорожце", пока я не догадался вызвать домовых всех выше перечисленных офисов, заклясть их и переподчинить полковнику. Домовой с Лубянки долго скандалил на ту тему, что он спецдомовой и что интересы национальной безо пасности требуют освободить его от подобного обращения. Мои дела шли своим чере дом. Полковник не препятствовал мне подгребать под себя мелкие фирмы и пальцем не шевельнул, когда очередная фирмочка,
пославшая меня сгоряча куда подальше, обна ружила, что весь импортированный ей коньяк" превратился за ночь в то, чем он был указан в таможенной декларации, а был он там назван рапсовым маслом. В другой раз мои парни забросали сеть конкурирующих автозаправок бутылками с джиннами двухтысячелетней выдержки. Яниев тоже никак не отреагировал, хотя . умиха нача лась невероятная: ментовка все никак не могла просечь тип взрывного устройства. А через две недели полковник вызвал меня и дал мне первые инструкции. Я набрал указанный им номер. Номер соединялся долго: радиотелефон. - Петр Васильевич? Меня зовут Ходжаев. Я бы очень хотел видеть вас у себя сегодня вечером. Будут ваши любимые блюда. Собеседник на том конце провода задохнулся: - Кто вам дал этот номер? Кто вы такой? - Я не только этот номер знаю, - сказал я, - я и другие разные цифры знаю. Например, номер UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два. - Где вы живете? Я позволил себе хмыкнуть в трубку. - Петр Васильич, - сказал я, - у вас замечательные секьюрити. Если они не скажут вам через пять минут адрес Шарифа Ходжаева, можете их уволить. Я
подберу вам парней получше. На том конце провода бросили трубку. Я повернулся к полковнику: - Ну что, нашел способ спасти Россию? - Да, Шариф. - Помни - дотронешься до моих парней пальцем, окажешься в тот же миг на вечном поселении у Люцифера. Яниев хмыкнул. - Я не причиню тебе вреда.
        * * *
        Вечером, в восемь часов, к воротам нашей дачи подрулил роскошный белый "линкольн-таункар". Человека, вышедшего из него, звали Петр Исленов. Совсем недавно он был председателем правления одного из крупнейших коммерческих банков России. Две недели назад он почему-то ушел с этой должности, оставшись, впрочем, во главе созданной банком финансово-промышленной группы. Исленову было немного за сорок. На талии его уже скапливался канцелярский жирок, но превосходно пошитый костюм-тройка скрывал все недостатки фигуры. У него была крупная голова с копной черных, слегка волнистых волос и проницательными васильковыми глазами, скрывавшимися за толстыми стеклами черепаховых очков. По бокам Исленова, как и всякого уважающего себя банкира его калибра, громоздились четверо выездных громил в малиновых сюртуках. Исленов вылез из машины и огляделся по сторонам. Посмотреть было на что. Обычно я не прибегаю к подобным излишествам, довольст вуясь среднерусским летом или любимой с детства горой Ай-Петри. На этот раз для встречи Исленова я позаимствовал декорации из разрушенных городов древних инков. Вместо московской
апрельской оттепели русский банкир стоял посереди тропического леса, непроходимого месива пальм и лиан. Широкая, посыпанная галькой аллея прямо перед ним вела к остаткам гигантской пирамиды. На лице Исленова не отразилось ничего. Он пожал плечами, как бы говоря: "Знаем мы вас, фокусников, мы в банках и не такое отмачивали", и двинулся к пирамиде, по пути ловко сорвав с ветки зеленый авокадо, вероятно, чтобы удостовериться, что на нем нет наклейки "pro duct of Argentine". Через десять минут Исленов сидел в обеденном зале. Ужин, вероятно, приятно удивил его: судя по всему, то были любимые блюда банкира. За столом нас было всего трое: я, Яниев и банкир. Сквозь раскрытые окна по-прежнему были видны тропические пальмы, и легкий ветерок шевелил концы белоснежной ска терти и время от времени заставлял позванивать хрустальные бокалы. - Благодарю вас за прекрасный ужин, господин .Ходжаев, - наконец сказал банкир, удовлетво ренно крякнув и промокнув салфеткою уголки рта, - или вы предпочитаете, когда вас называют Аладдин? - Все равно, - сказал я, - а за ужин благодарите Василия Алек сандровича. Полковника
Яниева. Исленов скользнул по полковнику мимолетным взг лядом - вероятно, ни о каком Яниеве его секьюрити не докладывала, и у меня сложи лось такое впечатление, что Василий Александрович так и не дождется благодарности за заказанный с таким тщанием ужин. Поразительно красивая официантка из бывших утопленниц принесла нам кофе. Исленов заерзал, не желая первым спрашивать о цели приглашения, и наконец сказал: - Разрешите откланяться, господа? У меня сегодня еще деловая встреча. - У меня к вам несколько вопросов, - сказал Яниев, - почему вы ушли с должности председателя правления банка? Исленов развел руками. - Это чисто внутренние перестановки, - сказал он, - просто мы, как банк, сейчас при даем все большее значение кредитованию промышленности и нашей ФПГ. Знаете ли, быть может, это звучит несколько идеалистично, но пора перестать делать легкие деньги. Надо финансировать российскую промышленность. И вот мое назначение отра жает эту, смею надеяться, положительную перемену в деятельности банка. - Так что теперь, если банк лопнет, он лопнет с другим председателем правления? - спросил Яниев. - А вы станете,
например, главой банка, в который ваши лучшие клиенты перевели счета? - Откуда у вас такие сведения? Наш банк не обанкротится. - По состоянию на 12.07.96 банк "Народный Альянс" получил на Западе синдицированные кредиты на общую сумму в 900 млн. дол. не так ли? Исленов пожал плечами. - Это обычная практика. Эти кредиты вложены в Россию с большой прибылью, они обеспе чены активами банка, мы регулярно выплачиваем по ним проценты, и западные креди торы не испытывают ни малейшего беспокойства за их судьбу. - А зря. Им бы стоило побеспокоиться, особенно если учесть, что в последнее время в вашем банке проис ходят два очень интересных и взаимодополняющих друг друга процесса. Во-первых, имущество тех предприятий, акции которых отданы в залог западным банкам, переда ется на баланс новосозданных ЗАО. То есть, если вы перестанете выполнять свои обязательства перед Западом, окажется, что ваш залог стоит дешевле туалетной бумаги. Во-вторых, ваш банк в последнее время охотно выдает кредиты крайне странным фирмам. Например, десять дней назад вы выдали некоему АО "Нортвест" кредит на сумму в сорок миллионов долларов,
а "Нортвест", едва получив кредит, распорядился перевести деньги в Цюрих, откуда они и ушли на принадлежащий вам счет UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два. А после кредита, выдан ного фирме "Ванкоур", аналогичный счет, только на Каймановых островах, пополнился еще двадцатью семью миллионами долларов. "Ну и гад", - подумал я про Исленова. Я вспомнил, как я зарабатывал свою первую тысячу у Князя: да я же шкурой рисковал! Я же чудом в живых остался! Там такая пальба стояла, что пули прыгали, как грецкие орехи из распоротого мешка! Исленов побледнел. - Кто вам дал эти сведе ния? - Вы знаете, сколько времени не получали зарплату врачи Хабаровской области? Исленов искренне изумился: - Конечно, нет. А какое это имеет ко мне отношение? Я не правительство. - В 1995 году Минздрав разместил в вашем банке бюджетные сред ства под сто пять процентов годовых, что было ниже ставки рефинансирования ЦБ? - Положим. - И тут же взял в вашем же банке кредит под сто восемьдесят процентов годовых? - Это проблемы Минздрава, - отметил Исленов. - И начальника кредитного управления Минздрава, вашего ближайшего
приятеля, не так ли? Исленов внезапно рассердился. - Слушайте, - сказал он, - вы меня сюда пригласили, чтобы расска зать, что Сережка Минаев - мой приятель? Да это каждая собака в ФСБ знает. Тоже мне, нашлись шантажисты. Только "Российская газета" об этом, по-моему, не писала. - А ты молчи в тряпочку! - вдруг рявкнул я на Исленова. - Тоже подонок! Ты подумай только - тут ребята распинаются, шкуру под пули подставляют, чтобы какую-то штуку с ларька содрать, а этот родину экспортирует вагонами! Гнида! Исленов взглянул на меня - и расхохотался. - Ах так, - сказал я, - ты хихикать! Ты у меня сейчас похихикаешь... И в следующую секунду банкир растаял в воздухе - только на стуле, где он сидел, осталась салфетка, чуть тронутая стертым с уголков рта соусом. - Ты куда его дел? - перепугался Яниев. - Не беспокойся, - усмехнулся я, - я его в ад отправил. На познавательно-экпериментальную экскур сию. С Асмодеем. При слове "ад" у полковника чуть сузились глазки. Так, самую малость. - В преисподнюю? - переспросил он. - А... а мне можно за ним посмот реть? - Не торопись, Василий Александрович. Через семь лет
насмотришься. Пол ковник слегка вздрогнул.
        * * *
        Было часов одиннадцать утра, когда серебристый "линкольн" Исленова вновь причалил к нашей даче. На этот раз Исленов был один, да и дорожку я не стал украшать. Ребята бросились загонять его машину под навес, а Исленов молча прошел по оледенелым бетонным плитам и вскоре появился в гостиной, где мы с полковником наслаждались поздним завтраком. Сначала я не сообразил, что случилось, а потом понял: черные, как копирка, волосы Исленова поседели за одну ночь. Яниев заметил это раньше меня, и я увидел, как у него нервно дернулись руки. Исленов сел. Плечи его сгорбились, как у старика. - Что вы хотите? - тихо спросил он. - - Половину вашего пая в банке, ответил Яниев. Я раскрыл варежку. Но тут банкир поразил меня еще больше. - Вы можете взять все, - сказал он. Встал и пошел к выходу. У самого порога я нагнал его, взял за шкирку и развернул от двери. - А вы-то сами куда, Петр Васильевич? Брови сорокалетнего банкира - они у него тоже поседели - недоуменно поднялись. - В монастырь, - спокойно ответил Исленов: - Ты, Аладдин, странный парень. Или ты думаешь, что можно показать человеку то, что ты вчера мне
показал, и этот человек пойдет куда-нибудь, кроме как в монас тырь? Лицо Исленова было покрыто сетью мелких морщин. Их не было вчера. - А впро чем, возможно, - пробормотал он, - живешь же ты в свое удовольствие... Пальмами забавляешься... - видимо, вспоминая вчерашний пейзаж, пробормотал Исленов. И был таков. Я высунулся из окна. Бывший банкир уходил сквозь раскрытые ворота, вдаль по проселочной дороге, разбитой и усыпанной смолотым в грязь льдом. - Эй, фра ерок, - заорал я, - а "линкольн"? - Продай в своем салоне, - донеслось до меня, - а деньги пошли медикам в Хабаровск. Я захлопнул окошко. Яниев по-прежнему сидел в кресле, несколько бледный. - Вот что, Шариф, - сказал он, - ты больше этого не делай. Он мне в правлении банка был нужен. Связи его были нужны, понимаешь? А ты что? Напугал человека до состояния промокашки. - Понял, шеф, - сказал я.
        * * *
        Через неделю одновременно совершились два события. В совет директоров одного из крупнейших в России банков "Народный Альянс" вошли два новых члена: Шариф Ходжаев и Василий Яниев. В тот же день недавний председатель правления банка, Петр Васильевич Исленов, принял постриг в Ильме-ньевском монастыре, что под Воронежем. Принять постриг безо всякого испытания нелегко, но у Исленова и тут нашлись связи: бывший банкир воспользовался телефонным правом в последний раз. Он меня приглашал на церемонию, но я ответил коротко: "Только если там не будет попов и крестов". Следующей жертвой Яниева стал один из самых влиятельных депу татов Думы, Олег Харчин. Он тоже был вызван на одиночный ужин, где ему был зачитан список прегрешений, выуженный Яниевым из платежек банков и прочей финан совой шелухи. Страшная история Исленова сослужила нам добрую службу. Все знали, что мы припугнули его не шантажом, не рэкетом и не угрозой похитить дочку. На людей типа Исленова, у которых в охране банка, знаете ли, семьсот восемьдесят человек, такие угрозы действуют прямо противоположным образом. Харчин не ерепе нился, а тут же
согласился познакомить Яниева с десятком нужных тому людей и всеми силами бороться против принятия Думой законов, список которых был зачитан ему Яниевым. Бороться против законов, кстати, оказалось очень легко: Харчин тут же назвал точные расценки на голоса разных партий, причем, как выяснилось, голоса партии Индийского океана и некоторых других продавались на чисто коммер ческой основе, тогда как голоса иных требовали смешанной формы оплаты.
        * * *
        Следующего нашего гостя звали Станислав Тхаржевский. Он был генеральным директором металлургического комбината. Ему было заявлено в непререкаемой форме, что банк "Народный Альянс" покупает на будущем инвестиционном аукционе госпакет его акций по цене, вдвое превышающей рыночную (компания принадлежала к "второму эшелону"), и предоставляет предприятию кредит на двести восемьдесят миллионов долларов. Тхаржевский заерзал в кресле. Мы клиенты ВИРР-банка, - сказал он, - у нас тесные и давние связи. - Банк возрождения и развития России находится на грани несостоятельности, - заявил Яниев, - и покупает ваши акции для перепродажи за рубеж. Вам назвать имя настоящего зарубежного инвестора? Тхаржевский усмех нулся: - А что, господин Яниев, вам не нравится, когда продают Россию? - Мне нра вится, когда Россию продают по настоящей цене, - .отрезал полковник, - а сейчас ваша компания стоит в сто раз дешевле, чем ее западный аналог. Тхаржевский развел руками. - Это удел всей черной металлургии. И вообще российской промыш ленности. Неразвитый фондовый рынок, отсутствие инфраструктуры, политический и валютный
риски. - Помимо политического риска есть и другие причины низкой капи тализации российских компаний. Какова ваша чистая прибыль в этом году? - Двадцать миллионов долларов. - А где двести двадцать миллионов, полученных от экспорта холодного проката, оцинкованного листа и слябов? - Наши партнеры обманули нас. Пропали вместе с деньгами. - Ваши партнеры обманывали вас на протяжении одиннад цати месяцев, не так ли? Они не оплачивали металл все это время, что не мешало вам продолжать поставки? Вполне понятная оплошность, если учесть, что ваш так называемый партнер, зарегистрированный, если не ошибаюсь, на острове Мэн, на 50% принадлежал лично вам, а на остальные 50% - председателю правления ВИРР-банка. В связи с чем половина денег, причитающихся вашему партнеру от западных импорте ров, аккуратно переводилась им в швейцарский банк "Гамбахер", где у вас тоже открыт счет. Тхаржевский надулся. - Если бы эти деньги, в три раза превосходящие вашу прибыль за этот год, пришли на завод, его капитализация была бы в три раза выше, вне зависимости от политического климата, не так ли? - Что вы хотите? - сказал
Тхаржевский. - Вы забираете счета из ВИРРа и отдаете нам - раз. Вы про даете нам 23,7% - два. Вы уходите с поста гендиректора - три. Вы получаете билет в Швейцарию и позволение оставить в "Гам-бахере" на личном счету два миллиона. - Никогда, - с достоинством вскричал Тхаржевский. - Один миллион. Тхаржевский стал задыхаться. - У вас есть двадцать четыре часа на "да" или "нет", - сказал Яниев. - Вон. Тхаржевский выскочил из кабинета с такой скоростью, будто за ним гнался призрак коммунизма.
        * * *
        Когда наш гость ушел, я уселся в кресло напротив Яниева, налил нам обоим по хрустальному мерзавчику и осведомился: - Может, ты объяснишь мне, что делаешь? - Ты недоволен? Я не выполняю условий договора? - Ты их выполняешь. Только я не понимаю, каким образом ты спасаешь Россию, отдавая ее в руки мелкого рэкетира и колдуна Шарифа Ходжа-ева. Ведь этим дело кончится, так? Полковник помолчал. - Так, - сказал он, - понимаешь, я долго думал, как разгрести эту кучу говна. Будь моя воля, я бы начал с того говна, которое воняет всех громче:с вас, бандитов. Но этого я не могу. И вот я решил, что будет правильно, если я вашими руками уберу всех остальных бандитов: в Думе, правительстве и в личных заповедниках гендиректоров, которые почему-то называются акционерными обществами. - А потом? - спросил я, и веселые чертики заиграли в моих глазах. - А потом будет совер шенно неважно. Когда ты станешь главным, ты перестанешь быть бандитом, Ходжа. Тебе захочется, чтобы тебя любили. Ты не допустишь, чтобы твою страну разворовы вали, как вороны помойку. Ты единственный, кто может уволить Тхаржевского и ком панию, не
рискуя потерять голову, и кто может дать ему кредит, не рискуя прого реть. - А через семь лет? Когда ты помрешь? Кого ты оставишь у власти? Диктатора Всея Руси Шарифа Ходжаева? - Ты не такой плохой человек, Шариф. Воспитание у тебя поганое, детдом да Афган. А так... думаю я, что большие колдуны - вообще неплохие люди. У Фауста лучшая репутация, чем у Ленина. А когда колдун хотел заняться политикой, вроде Герберта Авриланского, он же папа Сильвестр, получи лись неплохие результаты. - А правительство? - сказал я. - Что-то их еще на нашей дачке не было. Сами пожалуют, - отозвался Яниев.
        * * *
        Правительство действительно пожаловало само. Но не так, как ожидал Яниев.
13-го я проснулся в три часа ночи и резко сел в постели. Кто-то вогнал десантный нож в яремную вену сидящего у системы наблюдения часового и вырубил сигнализа цию. Сделано это было профессионально и безупречно, однако исполнитель не мог предусмотреть одного обстоятельства: сознание часового было накоротко замкнуто с моим, и мгновенная боль в горле подбросила меня с кровати.В следующую секунду за оградой заливисто грохнуло: нападавшие метили в дом из гранатомета, и не из какого-нибудь там модного подстволь-ника, а из солидного "шмеля". Я едва успел прочитать заклинание - ВВ в гранате превратилось в безобидное химическое соеди нение, и востренькая железная болванка с грохотом и визгом рассадила стекло и покатилась по наборному паркету, но иного вреда не принесла. В тот же миг еще две гранаты разбили окна кухни. Нападавших было много, и стреляли они умело и нагло. Их было так много, что было ясно - это не бандиты. Это - первая буква греческого алфавита. Еще три гранаты поломали куст в саду и угрохали экран ком пьютера в кабинете Яниева. Мои проснувшиеся люди хватали автоматы и выбегали в сад. Мне надо
было прекратить перестрелку между моими парнями и "Альфой". Мне надо было сделать это так, чтобы у тех, кто послал сюда этих лихих ребят, отбило всякую охоту к дальнейшему использованию греческого алфавита в общении с Шарифом Ходжаевым. Мне никак нельзя было попросту поотрывать головы горячим парням, строчащим из гранатометов, потому что в последнем случае их товарищи никогда бы не простили меня и моих знакомых вплоть до последнего рэкетира в подъезде. Я прочитал заклинание. Оно было сложным и длинным, и пока я его читал, мои ребята уже заняли оборонительные рубежи и автоматы запели со всех сторон, что твой Паваротти в магнитофоне. Потом вдруг очереди смолкли. Гранаты продолжали попа дать в притихший дом, и на этот раз они взрывались в образцово-показательном режиме.Я наблюдал за происходящим с высоты где-то двухсот метров.В здании замелькали огни, что-то тревожно и страшно взвыло, из окна вывалился с автоматом в руках полуголый костлявый парень. Он пробежал несколько шагов, нарвался на гранату и разлетелся кровавыми сгустками в подернутые ледком лужи. Обстрел про должался еще минут двадцать. Потом
альфовцы посыпались во двор. Командир их застыл в недоумении. Вместо трехэтажной каменной дачи перед ним стояло призе мистое бетонное строение двадцать на двадцать, сильно покореженное скверной пого дой, возрастом и гранатами. Дул резкий, пронизывающий ветер, и, несмотря на три часа ночи, над зданием сквозь пелену тумана проглядывало солнце, тусклое и крас ное, словно в небесном светиле садились батарейки. Из песчаных гряд вокруг стро еньица торчали засохшие стебли прошлогодних подсолнухов, и сбоку от входа суши лись чьи-то портки. Там же, под портками, лежало два полуголых трупа. Командир их застыл в недоумении, а потом вспомнил о строгом наказе не обращать внимания на миражи и заорал: "Вперед!" Альфовцы пронеслись сквозь здание, как кумулятивный снаряд сквозь стог сена. Они обыскали каждую комнату и выволокли во двор десяток растерянных неодетых парней, задравших руки по первому требованию. Командир про орал в рацию: - Девятый! Задание выполнено! Объект ликвидирован! Как поняли, девятый? Девятый не отзывался. В это время альфовцы выскочили к другой стороне здания, взглянули с обрыва, и комвзвода
растерянно сказал: - Е-мое! Это же море! Вдалеке под ним, меж растрескавшихся причалов и набегающих белых барашков волн, покачивались старые боевые посудины - списанные корабли Тихоокеанской флотилии. Я покинул свой наблюдательный пост, спустился, зябко кутаясь, в кабинет и набрал телефон. Трубку взяли минуты через полторы. - Это Шариф Ходжаев, - сказал я, - хочу сообщить вам, что ребята ваши блестяще справились с заданием. - Кто? Что? - Они только что с безупречным мастерством взяли базу списанных боевых кораблей Л-1737, - сообщил я, - вернее, то, что осталось от базы. На том конце провода воцарилось озадаченное молчание. - Аладдин, - наконец выдохнул мой собеседник. - В следующий раз, - пояснил я, - это будет не списанная база на берегу Охотского моря. Это будет Белый дом в городе Вашингтоне. Или правительственная дача в Бар вихе. Как вам понравится, если они возьмут ее, не обращая внимания на миражи? Трубка крякнула. Собеседник на том конце провода опомнился и заорал: - Ты еще у меня попляшешь, шаман вонючий! Мы твоим русалкам хвосты пообрываем! Мы их сзади трахнем! Мы твоих домовых к стенке
поставим! Я повесил трубку и тут же согнулся напополам. Я бросился в ванную: меня вдруг вывернуло наизнанку. В ушах у меня шумело и хрюкало. Дверь ванной распахнулась - туда вбежали полковник и Сашка. - Шариф? Что с тобой? Тебя не ранило? Они подхватили меня на руки. - Нет, ничего, - пробормотал я, закрывая глаза. - Просто устал очень. Я потерял сознание раньше, чем они дотащили меня до постели. Вторая рота спецназовцев не оставила бы от нас в ту ночь ничего; но хозяева спецназа об этом не знали. Правительству понадобилось три дня, чтобы сделать выводы из отчета спецгруппы, с похвальной оперативностью привезенной в Москву на следующий же день. На утро четвертого дня ребята позвали меня на балкон. Я вышел и увидел, что в наш двор въезжает длинный и ухоженный, но далеко не новый "мерседес". "Мерседес" остановился, и из него вылез человек в темном костюме и бордовом галстуке поверх вязаного жилета. У него было чуть плоско-ватое лицо, глубоко посаженные глаза и подбородок клиныш ком. Это был один из самых уважаемых людей в правительстве, дважды уходивший и дважды возвращавшийся; его не раз ругали
коммунисты. Он никак не высказывался о демократах. Звали его Виктор Адашкевич. Адашкевич зябко повел плечами, с ног до головы смерил подскочивших к нему моих ребят и проследовал в дом. Любой из моих бугаев был на голову выше Адашкевича, и все-таки они неуловимо напоминали стайку плотвичек, шестерящих перед китом. Яниев встретил Адашкевича у двери гостиной. Я остался сидеть в покойном, кожей обитом кресле. - Очень приятно, Виктор Михайло вич, что вы приехали к нам. - Я не приехал. Меня прислали, - отрезал Адашкевич, - почему-то было решено, что я - наилучшая фигура для переговоров. - А вы так не считаете? - Я не считаю, что с бандитами и шарлатанами вообще должны вестись переговоры. Я, из глубины кресла, развязно вмешался в разговор: А почему это ты считаешь меня шарлатаном? Я поднял руку... - Не надо, - спокойно сказал Адашке вич, - я слыхал, что вы можете превратить человека в кота, и не хочу пробовать это на своей шкуре. Ведь в облике кота мне будет трудно с вами говорить. Хотя лучше быть котом, чем чиновником этого правительства. Я считаю вас шарлатаном, потому что вы можете принести выгоду тем,
кто с вами сотрудничает, а стране это принесет лишь дополнительный вред. Вы можете превратить какого-нибудь рабочего Иванова в муравья. Прекрасно. Но, извините, Иванова в муравья до вас умела прев ратить и советская власть. А вот превратить Иванова в человека вы сможете? Вы можете вырыть из-под земли кадушку золота. А вот дефицит бюджета вы можете уменьшить? А между тем нынешнее правительство России - или, по крайней мере, некоторые его члены - ставят перед собой задачи превратить Ивановых в людей, а не муравьев. И поэтому нам не по пути. Я усмехнулся. - Просто чудно. Если вы такой уж любитель закона, Виктор Михайлович, не объясните, что тут за парни вчера играли в салочки с гранатометами и почему вы голосовали за то, чтобы пос лать этих парней? Как, например, насчет того, чтобы послать мне повестку, а не гранатометчика - в рамках построения правового государства? - Вы сами себя пос тавили вне общества и вне государства, Шариф. Государство имеет право применять насилие. Более того - оно обладает монополией на его применение. - Понятно. И вы опять будете голосовать за гранатометчиков? - Да. Я не верю,
что вас нельзя убить. - Может, и можно, - процедил я сквозь зубы, - однако не советую. И с этими словами, открыв сейф, я подал в руки Адашкевичу коробочку. Адашкевич рас крыл коробку. То, что там лежало, имело вид белого мерцающего шарика, внутри которого корчил рожи какой-то уродец. Адашкевич помял шарик пальцами - тот пос лушно прогнулся, принимая любую форму, а странное лупоглазое созданьице внутри шарика тоже распласталось. - Это что за тварь? - осведомился Адашкевич. - Тот самый тип, который проводил операцию по зачистке населенных пунктов Содом и Гоморра, - ответил я. - Жутко сварливая тварь, и характер хуже, чем у атомной бомбы. Если ее выпустить наружу, ото всей европейской части РФ останется один большой Чернобыль. - А в чем она сидит? - с тревогой спросил Адашкевич. - Ни в чем, - ответил я. - Это - просто нити моей воли. Если я умру, они тут же распа дутся. Боюсь, после этого проблема сокращения бюджетного дефицита на территории бывшей России станет неактуальной. Считайте, что это магическая граната с выдер нутой чекой. Полковник вздрогнул. - Вашим парням следует пылинки с меня сдувать, -
заявил я, - горшок за мной выносить им надо, а не с "калашом" гоняться. - Шан тажист, - пробормотал сквозь зубы чиновник. - И чего вы хотите? Я с хрустом потя нулся. - Я ничего не хочу, - объявил я, - у меня все есть. Это вот у него идеи, и я ткнул пальцем в Яниева. - А сейчас приятно побеседовать, господа. Погода хоро шая. С этими словами я встряхнулся, и Адашкевич в изумлении вытаращил глаза, обнаружив, что я исчез, а на столе сидит большой черный филин. Филин громко захохотал и заухал, а потом взмахнул крылами и вылетел в окошко.
        * * *
        Банк "Народный Альянс" стремительно набирал силу, и слухи о нем ходили один страшнее другого. Рассказывали, что секретарша главного босса прибегает к дверям банка в виде черного пуделя; что в кабинете Ходжаева в аквариуме плавает живая русалка, а в приемной можно оказаться в компании самых удивительных просителей. Один директор молокозавода, державший у нас расчетный счет, напоролся на парочку иностранцев-гоблинов. Аудиторы шепотом передавали, что Министерство Финансов Сатаны открыло у нас корсчет, что мы ссужали по диким ставкам кредиты overnight департаментам г-на Вельзевула, г-на Мефистофелеса и г-на Астарота и что мы подали в Минфин запрос о возможности участия сверхъестественных субъектов в аук ционах ОФЗ-ГКО. Правды во всем этом было на самом донышке, разве про секретаршу и пуделя: пост секретарши выпросил себе Асмодей.
        * * *
        Через неделю я и Яниев принимали гостей во Владимирском зале "Балчуга". Прием происходил по поводу слияния "Народного Альянса" с одним из крупных банков России, сильно способствовавшим своими просроченными кредитами межбанковскому , кризису августа 1995-го. С тех пор банк хворал и гнил, заражая всю российскую банковскую систему, а отозвать его лицензию ЦБ боялся ввиду еще худших проблем, которые породило бы банкротство одного из членов первой тридцатки. Я беседовал с директором подмосковного оборонного завода, занятого в основном производством жидкого топлива. Директор клял на чем свет стоит электроэнергетиков, обещавших отключить его от сети, Пенсионный фонд, дравший с него чудовищные пени, и, главным образом, государство, которое задолжало заводу вот уже 13 миллиардов, причем каждый рубль, причитающийся с государства, порождал три-четыре рубля задолженности поставщикам. - Они нам должны больше, чем мы, - ругался директор, - и они же еще с нас берут пеню за неуплату налогов! - Если вы переведете счета в "Народный Альянс", - сказал я, - у вас не будет проблем с получением бюджетных денег.
Оборонщик насторожился. Я знал, что к нему не в первый раз обращаются с подобным предложением. - А сколько процентов обломится вам? - Нисколько. Я вам заплачу в первый же день. А с Минфином буду разбираться во второй. Когда переве дете счета? - Завтра, - сказал оборонщик. Кто-то тронул меня за плечо. Я обер нулся и увидел Адашкевича. - На какие шиши вы собираетесь выплачивать их долги? - пробормотал он, явно имея в виду неплатежеспособный Коммерческий и финансовый банк. Я пошевелил пальцами. Еще в 1310 году Раймонд Луллий во время своего визита в Лондон сделал тамошним властям 22 тонны золота из свинца. Покойник под робно разъяснил мне, в чем тут было дело, и я не сомневался, что могу повторить операцию и реализовать получившийся продукт на Лондонской бирже, благо лицензия на операции с драгметаллами у "Народного Альянса" имелась. Но... - У банка долгов на сто шестьдесят лимонов, - усмехнулся я, - а должников на сто семьде сят. - Эти фирмы давно испарились. - Мы найдем, куда они испарились, - пообещал я, - и предъявим счет каждой испарившейся молекуле. Адашкевич молчал, потягивая из соломинки
коктейль. - Пожалуй, я готов с вами сотрудничать, - тихо сказал Адашкевич, - но при одном условии. Отстаньте от Тхаржевского. Признаться, я чуть с копыт не свалился от удивления. - Вы? Защищать Тхаржевского? - изумился я. - Почему? - Он мой друг, - спокойно сказал Адашкевич. - Да он же вор! Бандит! - Вы тоже бандит, - заметил Адашкевич, - и тем не менее Яниев к вам, кажется, привя зан. Мы со Славой учились на одном курсе. Не думаю, что человек, который предает друзей, может называться честным. Адашкевич помолчал и затем сказал: - Я бы хотел поговорить с Василием Александровичем. Я почувствовал укол ревности. Разу меется, он будет говорить с Яниевым. О ВВП, что бы это ни значило. Об амортиза ции. Об инфраструктуре. ТЭК, брек и мек. Он считает, что если со мной заговорить о ВВП, то я с досады превращусь в сову. Так оно и есть. Я пересек переполненный народом зал и подошел к Яниеву. - Вася, - сказал я, осторожно тронув его за плечо, - там по тебе Адашкевич тоскует. И замолчал. Яниев смотрел, не отрываясь, в правый угол зала. Там, на фоне канапе с икрой и ветчиной, стояла невысокая девушка лет
девятнадцати, в белом вечернем платье с пышной юбкой, с осиной талией и потрясающими белыми волосами, доходившими до середины пояса. Девушка держала в руке коктейль и беседовала с каким-то молодым человеком. Время от вре мени она встряхивала волосами, те рассыпались по плечам серебряным каскадом, и тогда можно было видеть, что платье ее - с открытой спиной и что плечики ее худые и розовень-кие. Яниев глядел на нее, открыв рот. Я понял, что на пятьдесят третьем году жизни мой полковник нашел свою беленькую болонку. В этот миг молодой человек отвалил от девушки и отправился к ближайшему столику, где разли вали водку. - Шариф, ты с ней не знаком? - шепотом спросил полковник. - Хочешь познакомиться? Айн момент. И увлекаемый мной полковник тут же пересек весь зал и оказался перед девушкой. - Добрый вечер, - радостно сказал я, - мой приятель так хотел с вами познакомиться, что я никак не мог удержаться. Вот - прошу любить и жаловать, Васька Яниев, член правления банка "Народный Альянс", президент кон церна "Интертекстиль", и прочая, и прочая,и прочая. Краем глаза я заметил моло дого человека, который
возвращался к девушке с двумя коктейлями. Но. молодой человек был не только молод, но и сообразителен. Узрев, что его место занято двумя птицами явно более высокого полета, он спешно сделал вираж и отбыл в другую часть помещения. Девушка выставила вперед узкую ладошку. Она явно не пом нила, что нас друг другу не представили. - Даша, - сказала она. Яниев наклонился и поцеловал ручку. Я поднял голову и увидел у стены залы Адашкевича. Глаза у него были довольно злые, и он держал рюмку за стебелек так, словно вот-вот бряк-нет ее о пол. - Вы, я вижу, не теряете времени? Уже познакомились с моей дочерью? Яниев поднял голову, словно его кнутом стегнули. Справа от нас стоял Тхаржевский. Его тоже приглашали на праздник, как бывшего клиента КФБ. Собст венно, три не возвращенных им кредита внесли свою весомую лепту в крах КФБ, но так как кредиты были немедленно по получении поделены между ним, одной известной партией и руководством банка, особых трений у Тхаржевского с банком не возни кало. Вплоть до вчерашнего дня, когда новое руководство уведомило его, что кре диты надо возвращать. С процентами и пенями.
Полковник раскрыл рот, чтобы отве тить Тхар-жевскому, и закрыл его. Впервые в моей жизни Яниев не знал, что ска зать. А ведь мы совершенно точно уговаривались, чем пригрозить Тхаржевскому в связи с этими кредитами... Полковник покраснел, потом побледнел и, повернувшись, пошел к другой стене залы, где его дожидался раздраженный заминкой Адашкевич.
        * * *
        Вечером Яниев был грустный и вялый, как капуста в супе. Я попытался его раз веселить и не нашел ничего лучшего, дурья башка, как напялить на Асмодея Дашино личико и послать его Яниеву в постель. Асмодей спустился вниз с синяком под гла зом, а Яниев звякнул мне на трубку и коротко и страшно проорал: "Еще раз так сде лаешь, сука, - контракт порву". Я очень обиделся, потому что хотел как лучше. С досады я попользовался Асмодеем сам.
        * * *
        На следующее утро мы завтракали с полковником на террасе, когда из карауль ного домика позвонили по телефону и сообщили: - Тут к вам дамочка. Яниев поднял глаза и подавился: по дорожке к нам шла Даша Тхаржевская. Ничего такого в этой девочке не было: ну, тонкие ножки и синий жакетик на пуговках; но ПОЛКОВНИК сразу запал на нее, как кошка на валерьянку. - Здравствуйте, - сказала Даша, - а я вот ехала к подружке и вспомнила, что вы рядом живете. Не возражаете, что я зашла? - Нисколько, - пробормотал Яниев. Потом он вздрогнул, и уши его стали красные, как пионерский галстук. - Вы, Василий Александрович, чем-то расстроены? - спросила Даша. - Я не вовремя... Я понял, что мы сейчас крупно можем поссо риться с полковником. - Ага, он расстроен, - нахально вмешался я. - Он думает, что я грязный колдун, который по ночам привораживает маленьких девочек, зас тавляя их являться против воли на чужие дачи. Ведь вас послал отец, Даша, а? Даша потупилась. Но тут уж рявкнул Яниев: - Да? Даша опустила головку еще ниже..
        - Какой мерзавец! - сказал Яниев. - Посылать свою дочку к старому отставному спец назовцу... - Ты вовсе не старый, - тихо сказала Даша.
        * * *
        Срок предъявленного Тхаржевскому ультиматума истекал на следующий день, но никаких распоряжений относительно гендиректора Яниев пне не дал. Уж не знаю, кто на него повлиял - Адашкевич или Даша, а только он отстал от Тхаржевского, и мы отбыли в Сибирь, где познакомились с одним директором НГДО и другим директором КПЗ. Директор НГДО оказался человеком понятливым и вник в суть дела настолько быстро, что на .десятой минуте нашего разговора спросил у меня, не могут ли кобольды заниматься нефтеразведкой, потому что на нее в первую очередь пришлось урезать ассигнования. Воровство же свое объяснил так: "Слушай, если мне все пла тить, мне же сто тринадцать процентов от прибыли платить надо! А у меня средний уровень истощения нефтяных полей 85%, и износ оборудования 95%". Насчет же кобольдов я сказал ему, что это народ до крайности гадкий и злобный, хуже нало говой инспекции, и что заставить отыскать их нефть я, возможно, смогу, но, когда я уеду, они выместят свое зло пожарами и прорывами трубопроводов. Впрочем, я пообещал директору подумать насчет талисмана, который отдаст ему в подчинение кобольдов
данного региона. - Только это очень опасно, - предупредил я, - если кто-то у вас эту игрушку стырит, начнется такое... Директор НПЗ было уперся. Но, когда он понаблюдал, как гигантский смерч сорвал крышу с нефтехранилища, высосал из круглой цистерны 300 тонн нефти, покрутил их аккуратным кольцом в воздухе и, не пролив ни капли, слил обратно в цистерну, гонору у него поубавилось. Особенно если учесть, что по документам в цистерне находилось не 300 тонн нефти, а 120. Через неделю правительство издало указ о формировании новой вертикально интегри рованной компании; сеть московских бензоколонок у меня оставалась в наследство от Князя. Еще через недельку Яниев объявил о скором обмене акций НГДО3 и НПЗ4 на консолидированную акцию холдинга.
        * * *
        Прием по случаю этого события был устроен у меня на даче. Директор "Ячинск нефтегаза" ходил гоголем. Его не очень-то ликвидные акции в последнюю неделю шли у московских брокеров, как горячие пирожки. От правительства было два или три гостя из Минтопэнерго да Адашкевич, который, насколько я знал, и был в этой опе рации у Яниева главным консультантом. Тхаржевского среди гостей не было, а вот Даша Тхаржевская была. Оба директора увели меня в кабинет. Уж не знаю, кто им рассказал о том, как я начинал с рисованных тачек, а только Дачинок (директор нефтедобывающей компании) развернул передо мной заграничный проспект и стал тре бовать установку горизонтального бурения, а Северников (директор "Раднефтеор- гсинтеза") развернул другой проспект и потребовал установку для каталитического крекинга. - Ты что, Петр Семенович, прямо здесь, что ли? ты ее как в Сибирь повезешь? Директора загалдели хором: - А вы к нам съездите, Шариф Александрович! А то знаете, какие отсюда железнодорожные тарифы? - Ну ладно, - сказал я, - буду у вас денька через три и все сделаю в ажуре. После ухода директоров я подошел к окну и
стал смотреть вниз. Праздник был в полном разгаре, столы ломились от еды, и кто-то равнодушно глядел сквозь иллюминатор луны на первых пьяных гостей, падающих на четвереньки, и на голого директора банка, блудящего с парочкой зеле нохвостых и черноглазых русалок. Кто-то вошел в дверь, и я увидел Адашкевича с Яниевым. В руках у замминистра был дипломат, который он и положил на стол. - Так о чем разговор? - спросил Яниев. Адашкевич раскрыл дипломат: в нем лежали бан ковские упаковки с долларами. - Это что такое? - удивился я. - Моя доля от кре дитов Тхаржевского. Из КФБ. Я протяжно присвистнул. Чиновник бросил на меня взг ляд, полный вместе стыда и ненависти. - Сколько тут? - спросил Яниев. - Двести тысяч. - Вы что же, их так и хранили под подушкой? - Дачу купил. Вчера продал. - И сколько дач у вас осталось? - Нисколько. Квартира в Москве. В Бутове. Двухком натная. Признаться, я думал, что Яниев отдаст ему бабки. Ну что "Народному Аль янсу" двести штук? Слону дробина. Но Яниев невозмутимо сгреб чемоданчик. - Спа сибо, Виктор Михайлович, - поднялся и был таков. Адашкевич сидел, закусив губу. - Ну, и зачем
это геройство? - не сдержался я. - Вы эти деньги требовали с Тхар жевского. А он половину раздал. - Половину? Это пол-лимона. Здесь двести. Кто получил триста? Доносчиком не был и не буду, - процедил замминистра. Я скри вился. - У тебя сколько детей, герой? - Двое. Машка и Василиса. - Сколько лет? - Машка - в третьем, Васька - в шестом. - Двухкомнатная, - пробормотал я. Поднялся и вышел на террасу.На душе у меня было так погано, словно я вытащил у Адашкевича эти двести штук утюгом и наручниками. Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это была Даша Тхаржевская. - Привет, - сказал я, - а где твой приятель? - Мы поссорились, - фыркнула она, - он взял и уехал. Вот зараза! Вы не велите кому- нибудь из водителей отвезти меня домой? - Вам хочется домой, Даша? Даша усмехну лась. - Яниев - он такой пугливый. Можно подумать, это он учится в институте, а не я. Мне не хочется домой. Я там буду лежать и плакать. - Так оставайтесь, - предложил я.
        * * *
        Утром я уехал в Белый дом, но к обеду вернулся на дачу. Яниев сидел с бума гами в кабинете. - А где Даша? - осведомился я. - Уехала, - проговорил Яниев. Он покраснел,как рак в кипятке, а потом пробормотал: - Понимаешь, я был немножко пьяный... А она... Ну, словом, я принял ее за Асмодея. А на следующий день, когда я вечерком зашел к Яниеву отчитаться о проделанной работе, из охранного домика позвонили. Я выслушал и приказал: - Конечно, пропусти. - Кто там? - поднял голову Яниев. - Гости. Через пару минут в кабинет вошли трое. - Здравст вуй, Аладдин, - сказал тот, кто повыше. - Здравствуй, Карачун. Яниев блестел гла зами из глубины кресла. Он слишком хорошо помнил условия нашего договора. Он мог приказать мне, как обращаться с вице-премьером, но он не мог приказать мне, как обращаться с бандитом. - Спасибо за приглашение, - сказал Карачун, - на празд ник. Жаль, в Париже был, не мог подскочить. - Твой приход уже праздник. Карачун. Или ты по делу пришел? - Я слыхал, что ты деньги трясешь с Тхаржевского. - Я их спрашиваю со всех должников КФБ. Карачун усмехнулся. - А ведь я тоже должник, - заявил он,
- триста кусков мне тогда Тхаржевский отстегнул. Что, и с меня будешь спрашивать? Я сглотнул. Еще неделю назад я бы поостерегся требовать деньги с бандита, бойцы которого, как правильно отметил в свое время Яниев, могли бы взять Грозный в двадцать четыре часа. Но теперь я вспомнил Адашкевича: это что же, замминистра так и будет ходить двухкомнатным, а Карачун уедет отсюда с баб ками, которые ему - на одну сережку для его крали? - И с тебя, - ответил я. Карачун подал знак. Один из его подручных бросил передо мной на столик дипломат и раскрыл его. Там были баксы. - На. Подавись, - сказал Карачун, повернулся и пошел к выходу. У самой двери он задержался, глянул на меня и пробормотал: - Сбили тебя с толку, Аладдин. А какой ты мог бы быть человек! Тьфу. И ушел. Яниев некоторое время сидел совершенно молча. А потом: - Он попытается тебя убить. - Пусть попробует, - весело ощерился я.
        * * *
        20 марта я поехал на Старую площадь. Речь шла о формировании финансово- промышленной группы во главе с "Народным Альянсом". "Народный Альянс" и до того возглавлял некоторое худосочное образование, пришибленное условиями Указа 1993- го и неплатежеспособностью едва ли не половины потенциальных участников ФПГ. Теперь в ФПГ входила моя новая нефтяная компания "Ячнефть", и значительную часть ее должны были составить предприятия оборонки - бывшие клиенты проглоченного КФБ. Эти оборонщики были действительно несчастные парни, которым правительство не давало денег за госзаказ и не разрешало самим продавать продукцию на экспорт. Не далее как вчера один дальневосточный директор плакался мне, что смежники, производящие стратегические ракетные установки, расплачиваются с ним по бартеру чешской сгущенкой, а "Росво-оружение" берет у него 29% от контракта и дает взамен клиринговые китайские доллары, которые само же любезно помогает потом сбыть по 50 центов штучка. За электричество он платил исправно, но на балансе у него висела половина городского жилого фонда, и вот обитатели-то жилого фонда за свет не
перечисляли ни гроша. А так как официальным должником за свет был завод, то местное "энергр" выдернуло завод из розетки. Население его полузакрытого города занималось в последнее время в основном собирательством и охотой. По всей по этой причине директор еще в прошлом году просился обратно в государственную собственность. Когда появился я, он очень охотно согласился, что это еще лучше. Кстати, Тхаржевский пока в эту ФПГ не входил. А между тем его меткомбинат нам был очень нужен для .непрерывной технологической цепочки. Дело было ответст венное - я с Яниевым отправился в мрачное гранитное здание напротив Политехничес кого музея. Яниев разливался соловьем. Он обещал инвестиции в высокотехнологичные производства. Он сетовал на то, что, если не переломить существующую тенденцию, Россия станет сырьевым придатком Запада. Шесть наших собеседников - третьим слева сидел Адашкевич - слушали его не очень-то доброжелательно. Седьмой, высокий и плотный генерал с яйцеобразной головой и седыми усами, что-то насвис тывал сквозь зубы. Это был тот самый генерал, который месяц назад обещал мне по телефону пообрывать
хвосты моим русалкам. Яниев завершил свою речь во славу высоких технологий и выразил недоумение тем, что документы по ФПГ уже две недели как готовы, но до сих пор не регистрируются. Все молчали. Первым подал голос человек, сидевший справа от Адашкевича. Ему не было и пятидесяти, однако он занимал один из самых высших постов в государстве. Свободная пресса его терпеть не могла за то, что он редко устраивал пресс-конференции и во время всеобщей борьбы демократов против коммунистов мирно подворовывал на каком-то сибирском заводе. Взойдя к вершинам власти, он по-прежнему понимал Россию как большой завод, где рабочие воруют горстками, а дирекция - вагонами. В близком общении это был один из самых обаятельных людей, которых я знал, - надо было только не зевать и смотреть, чтобы обаятельный человек не оттяпал у тебя яйца. Звали его Алексей Грацинский. - ФПГ - это, конечно, привлекательная идея, - сказал оба ятельный человек. - Однако сушествует одна проблема. С момента создания "Яч- нефти" ни одна из вошедших в нее компаний не заплатила ни копейки налогов. Я пожал плечами. - А что, они раньше платили? Я
слыхал, что у "Ячинскнефтегаза" было семьсот миллиардов долга. - А сейчас восемьсот сорок. Хотите вылететь из- под указа об отсрочке уплаты задолженности? Я усмехнулся. - А с чего это я должен платить налоги? Я так понимаю, что налоги платят за покой и безопасность. Кто мне обеспечивает безопасность? Вы? Вон Сергей Васильич мне уже пытался обес печить безопасность, русалкам моим грозился хвосты оторвать... Вот я и плачу налоги сам себе. - Налоги, - разъяснил Адашкевич, - платятся не только затем, чтобы обеспечить вашу безопасность. Они идут, например, на пенсии. На оборону страны. У нас, даже если все налоги собрать, все равно бюджетный дефицит будет 89 триллионов. - А из чего он финансируется? - Что за идиотский вопрос! Через внешние займы и ГКО, вы прекрасно знаете! - Я согласен профинансировать бюд жетный дефицит, предоставив государству кредит на 19 млрд. долларов. Золотом. Взамен прошу избавить мои предприятия от налогов. Все в кабинете оцепенели. - А собственные деньги вы не хотите выпускать? - поинтересовался ровным голосом оба ятельный человек, - вместо Центрального банка? - А это мысль, -
согласился я, - во всяком случае, гарантирую, что к моим деньгам никакая инфляция даже близко не подберется. - Откуда у вас столько золота? Я вздохнул. - Не скажу, что это будет легко. Но достану. Все присутствующие стали смотреть на Адашкевича. Обаятельный человек что-то строчил в блокноте. - Это невозможно, - сказал Адашкевич. - Если вы покроете бюджетный дефицит, что будет с рынком ГКО? - На рынке ГКО упадет доходность, - с торжеством вскричал Яниев, - а деньги пойдут в производство! - А вы знаете, сколько "Народный Альянс" зарабатывает на ГКО? - ледяным тоном осве домился Адашкевич. - А... э... - сказал я. - Вы бы полюбовались на свой баланс, господин банкир! Да на настоящий, а не тот, который вы в налоговую инспекцию отсылаете! И тут Яниев грохнул кулаком по столу. - Ну, господа, - сказал он, - хватит. Вам предлагают покрыть бюджетный дефицит, а вы бежите, как черт от ладана. Мне лично все ясно. - Что ясно? - Ясно, что не ГКО для покрытия дефи цита, а дефицит для того, чтобы ГКО существовали. Чтобы уполномоченные банки покупали их на бюджетные же деньги! Чтобы на каждый рубль, который получает
бюд жет, банк получал сотню! Как им пообещали, что ГКО сдохнут... - Сдохнут не ГКО, - печально сказал Адашкевич. - Сдохнут банки. Кроме разве что "Народного Альянса", который возьмет кредит у федерации домовых. Балансы у наших банков такие, без долгосрочных кредитов. Вы нам обещаете финансовую стабилизацию за счет бездефи цитного бюджета. Такая стабилизация означает отсутствие инфляции и ГКО. Отсутс твие инфляции и ГКО вызывает крах банков. Крах банков поставит жирный крест на любой финансовой стабилизации. Яниев растерянно заморгал. Я поднялся со стула и направился в глубь кабинета, где имелся просторный закуток, а в закутке - туалет и душ. Краем глаза я заметил, что обаятельный человек тоже поднялся с места. Когда я вышел из туалета, обаятельный человек сунул мне в руку бумажку. Я раз вернул и прочел: "Зачем устроил гнилой базар? Дай мне десять лимонов и получишь налоговый инвестиционный кредит до 2005 года". Ну и лексика у наших высоких государственных деятелей.
        * * *
        Через неделю я, как и обещал моим нефтяникам, улетел в Западную Сибирь. Яниев со мной не поехал, отговорившись делами, но я видел, что главное его дело живет на Кутузовском проспекте и прозывается Даша Тхаржевская. В Сибири я провел неделю с лишком и уехал оттуда сморщенный и зеленый, как картошка на свету. Зато мой НПЗ повысил глубину переработки нефти до 95%. Когда я вернулся в Москву, меня ждали две новости. Во-первых, мои предприятия получили налоговый инвестици онный кредит. Во-вторых, случившаяся от этого кредита брешь в государственном бюджете составила около семи триллионов рублей, и пребывавшая в Москве миссия МВФ выразила по этому поводу чрезвычайную озабоченность. Чтобы успокоить МВФ и не сердить Аладдина, обаятельный человек состряпал президентский указ, повы шавший ставку НДС до 24 процентов. Когда я приехал в банк, там царило столпотво рение. Промышленники толпились в предбаннике моего кабинета, как мальки в верше. На столе скопилась груда факсов, радиотелефон пищал, как крыса с защемленной лапкой. Все хотели одного и того же: войти в ФПГ Шарифа Ходжаева, где они не будут платить
налогов. Я позвонил обаятельному человеку, и через двадцать минут он сам приехал ко мне. Директора обступили его, как цыплята наседку. Со всех сторон послышалось: - А они мне впарили на пять миллиардов векселей Московско- парижского банка, а векселя эти можно только на налоговые освобождения обменять, а налоговые освобождения вы отменили! - У меня сверхсекретный завод, а "Белэ нерго" мне даже охранную сигнализацию отключило! - Я бы лодку к причалу поставил и с реактора электричество брал, так ведь запрещают! Лицензия какая-то нужна? Обаятельный г-н Грацинский поднял руки: мол, не все сразу. Обаяния у него чуть поубавилось. - Так что же вы хотите? - осведомился он у промышленников. - Я тоже хочу не платить налогов! - заявил какой-то оборонщик из Ярославской области. - А то вы на нас эксперимент ставите: нельзя доить корову и не кормить ее. - Можно, - процедил кто-то из угла, - надо только почаще корову менять. Один из дирек торов вдруг вскочил. - Вот где у меня ваше государство! - заорал он, тыча пальцем в горло. - Вы мне должны 10 миллиардов! Ясно? Вы! А мой вам долг - три милли арда, и еще приходит
налоговая полиция и счета грозится арестовать, если не под мажу! Почему вы меня за долги имеете право банкротить, а я вас - нет! А потому что подкатывается ко мне ваш, Алексей Всеволодович, карманный банчок, и говорит: переведи ко мне счета и получишь бюд-жетные деньги, только двадцать процентов мне отдашь! Обаятельный Алексей Всеволодович несколько побледнел. - Так что ж вы хотите? - А я к Шарифу хочу! Он налогов не платит и кредит даст! - Помилуйте, - проговорил Алексей Всеволодович, - так все к Ходжаеву уйдут. Из-под государства. - Не все! Те, кто воруют вагонами, не пойдут! И нетто-дебиторы не пойдут, - заорал кто-то из угла. - А я пойду! Потому что я не ворую! И приношу прибыль! Но только мою прибыль вместо меня получает "Росвооружение", а я булками зарплату плачу! На Грацинского страшно было смотреть. Обаятельность его как в клозет спустило. - Знаю я, как ты не воруешь, - процедил он сквозь зубы. - На счетах завода ни копейки, все через свое ЗАО пускаешь, а туда же - не ворует! - Я у завода не ворую, - отвечал директор. - А у государства воровал и воровать буду! Все, что оно не украло у меня! -
Кредиты просишь... - А чего ж девку не взять, если она дает? - не остался в долгу директор. Гвалт начался невероятный. Не то чтобы души присутствующих директоров были чисты и благоуханны, как белье прости тутки. Но в одном они были правы: государство устроило им такой фискальный Ста линград, что все, что они могли, - это заниматься мелким партизанским воровством в тылах, по которым прошлись танковые колонны НДС и налога на прибыль. - Хорошо, - упавшим голосом сказал осунувшийся Грацинский, - подавайте заявки. Мы с Гра цинским остались одни в кабинете,и спустя десять минут Асмодей притащил длинный список директоров, желавших войти в ФПГ. Грацинский просмотрел список, и глаза его забегали в разные стороны, как два таракана в чашке. - Нет, - выдохнул он, - я не могу такую бумажку подмахнуть! - Почему? - Да это была ФПГ, а стало госу дарство! Кто в бюджет-то налоги платить будет? Я усмехнулся: - Ты давай запиши этих парней, а я за это с остальных налоги выбью. Слабо меня во главе налоговой полиции поставить? - Я должен подумать, - проговорил Грапинский.
        * * *
        После банка Грацинский вернулся к себе на работу. Вместо документов он поп росил секретаря принести водки, каковую принялся немедленно жрать прямо из гор лышка. Впрочем, в одиночку пил он недолго: вскоре в кабинет чиновника явился меш коватый седой человек в погонах, тот самый, который в свое время грозился Ход жаеву пообрывать хвосты его русалкам. - Ну, что он тебе предложил? - осведомился генерал. - Выбить налоги из всех неплательщиков, кто не вошел в его ФПГ. - Ну и отлично. - Отлично? Да ты представляешь, что будет? Приходит Аладдин к директору и говорит: либо я тебя в нетопыря превращу за то, что ты денег в бюджет не пла тишь, либо ты пойдешь ко мне в ФПГ, где в бюджет не платит никто! Дверь этого здания заколотят и табличку повесят: "Государство закрыто. Все ушли к Шарифу Ходжаеву". Был Аладдин, а стал директор Всея Руси. - Что, так уж никого не оста нется? - Пара химзаводов. И комплекс по производству бактериологического оружия. Грацинский нервно дернул ртом и добавил: - И что-то я сомневаюсь, чтобы он меня из вице-премьеров в вице-президенты к себе взял. Оба друга погрузились в долгое
молчание. Грацинский с тоской оглядел свой кабинет. Кабинет был хороший, четы рехкомнатный, и на обширном диване в комнате отдыха, где сидел он с генералом, было удобно беседовать по душам или заниматься любовью с секретаршей. Грацинс кому было жаль своего кабинета. И всего здания с разбегающимися ковровыми дорож ками, батареями телефонов слоновой кости и белеными стенами, в которых несли свою чуткую вахту недремлющие электронные жучки его собеседника. Он живо представил себе, как в разоренное здание переезжает банк "Народный Альянс" и в комнату отдыха за его кабинетом вносят аквариум с бесстыжей русалкой. - Неужто его никак нельзя убрать? - осведомился наконец генерал. - Нет. Мы этот вопрос уже обсуж дали. - А этого... полковника? - Толку-то что? Он себе другого найдет. . - А с чертом его ты говорил? - Да говорил я! - вскинулся Грацинский. - Шариф мне десять миллионов предложил, и даром, а черт его - только два, да и те за душу! Мы на нее, говорит, и так уже приходно-расходный ордер выписали! Тьфу! - И Гра цинский снова хлебнул прямо из горлышка. Через два часа я позвонил Грацинскому насчет обещанной
им бумажки. Тот был явно пьян. Заплетающимся языком он завел длинную речь, и смысл речи сводился к тому, что подмахнуть бумажку о ФПГ озна чает продать всю Россию и что он не может продать всю Россию за десять миллионов зелеными. Я обещал ему сорок и место в совете директоров "Народного Альянса", и он выразил мне признательность. Мы договорились встретиться вечером втроем: он, я и Яниев. Между тем Яниева не было ни на даче, ни в банке. Сережка сказал, что позавчера Яниев заказывал билеты в Таиланд, для себя и для Даши, на недельку. Я разозлился. Нашел время для медового месяца! А я теперь сиди тут и решай за него, что делать с российскими налогами. А как я могу правильно это решить, когда вот передо мной лежит бумага за подписью нашего начальника управления предприятий оборонного комплекса и в этой бумаге мне знакомы только местоимения и предлоги? Ну пожалуйста - что такое коэффициент текущей ликвидности? И можно давать предприятию ссуду, если он равен 0,4, или нельзя? Телефонов у Асмодея на столе стояло пять штук, и в полуоткрытую дверь было слышно, как все они поют, словно соловьи в майскую ночь. -
Его нету, - беззастенчиво врал Асмодей, от- калибровывая просителей по рангу и чину. - Он в Белом доме. Потом Асмодей щел кнул переключателем. - Это Адашкевич. Я поднял трубку. - Шариф? Где Яниев? У него мобильник не отвечает. - Понятия не имею, - буркнул я, - в Таиланд со своей Дашкой укатил. Ребята уже второй час по отелям звонят. - Ты уверен, что он пересек границу? - А что? На том конце провода наступило молчание. - Шариф, - наконец сказал замминистра, - я, кажется, сделал ошибку. Помните, на нашей первой встрече вы заявили: "Мне ничего не надо. Это все идеи Яниева"? Я расс казал об этом своему другу. Вы понимаете, о ком я говорю? - Ну? - Я... вчера был в его доме. Там был другой человек, который тоже получал кредиты в КФБ. Рыжий, со шрамом на левом виске. Карачун! - Они... мне показалось, что они ждали при езда Яниева. И... там пришел поп. - Какой поп? - Не знаю. Неважно. Он все кропил святой водой... - Адрес! - заорал я, а потом сообразил, что "шестерки" мои адрес знают сами, и бросил трубку. Два джипа с моими парнями пронеслись по проселочной дороге и осадили перед железными воротами, за
которыми едва виднелся рыжий, как лисий хвост, кончик дачи. Я взглянул - и грязно выругался. Дачу действительно освятили, - магическим зрением я видел, как мягко блестят у ворот капли святой воды. Но это было еще полбеды. Святая вода, это, конечно, не подарок, но тут масса возможностей. Подождать до ночи, когда святая вода такого колдуна, как я, практически не останавливает, захомутать ближайшую тучку и смыть всю эту гадость куда подальше,: словом, варианты есть. Плохо было другое. Где-то в глубине дома ослепительно ясно, как посадочная дорожка в ночи, сверкала какая-то красная точка. Реликвия. И это были не какие-нибудь мощи захудалого российского святого или обрезок апостольского ногтя. Нет, это была штучка помощней Братской ГЭС, и у меня даже дух захватило, когда я подумал, во что обошлась г-ну Тхаржевскому опе рация по ее краже - из Иерусалима или из Рима. "Плохо дело, - подумал я, давно готовились они к этому дню Хрустнули тормоза: к воротам дачи подкатилась еще одна машина. Ребята в момент подскочили к тачке и выволокли из нее Адашкевича. Сережка распахнул дверцу, а Митяй втолкнул Адашкевича ко
мне в джип. В этот момент телефон в машине залился пронзительным лаем, и я взял трубку. - Если ты, Аладдин, хочешь, чтобы мы выпустили твоего дружка, - раздался в трубке знакомый голос Карачуна, - ты сейчас пройдешь через ворота. Один. Там будет священник. Ты покаешься перед священником в своих грехах и поклянешься больше никогда не кол довать. - Что за священник? - быстро спросил я. - О, ты его знаешь. В миру его звали Петр Исленов. Трубку на том конце бросили. Я посмотрел на Адашкевича. - Что они просят? Я коротко изложил суть дела. - Не делайте этого, Аладдин, - сказал Адаш-кевич. - После этого вас тут же застрелят. Яниева не спасете, а сами сдохнете. Я помолчал. - Вы не можете колдовать? Из-за святой воды? - Плевал я на святую воду. Я ее дождем за полминуты смою. Они туда какую-то гадость пронесли. Кусок истинного креста или что-то в этом роде. Васька, сдай назад. Голова тре щит. Телефон зазвонил опять. - Да. - Аладдин, выпусти немедленно Адашкевича. На этот раз говорил Тхаржевский. - Что? - Или ты через пять минут отпустишь Адашке вича, или я пришлю тебе уши Яниева. Я молчал. Тхаржевский считал
Адашкевича своим другом. Тхаржевский решил, что Адашкевич ехал к нему. Тхаржевский видел, как мои ребята выволокли Адашкевича из машины. Тхаржевский не знал, что это Адашкевич забеспокоился о Ваське... Или знал? Или Адашкевич позвонил по просьбе Тхаржевс кого, чтобы заманить меня в ловушку? Почему замминистра Адашкевич сотрудничал с двумя бандитами? Потому, что надеялся сделать добро России, или потому, что надеялся помочь другу? Я опустил трубку. - Слышал? Очень по тебе Тхаржевский скучает. Васька тем временем отъехал от ворот, и нестерпимый для меня жар талис мана немного приутих. - Что ты собираешься делать?- - с тревогой спросил Адашке вич. Я шепотом стал отдавать инструкции. Напоследок я выдернул у себя из-под мышки "макар" и протянул Адашкевичу; - Держи. Меня обыщут, а тебя нет. Замми нистра принял волыну обеими руками, словно дикообраза. Внезапное подозрение мель кнуло у меня: . - Эй, ты в армии-то служил? - Нет, - испуганно сказал Адашкевич, - у нас была военная кафедра. - Только не вздумай из пушки шмалять, ясно? Мне кинешь.
        * * *
        За железной калиткой, в которую пропустили меня и Адашкевича, стояла целая свора карачуновых "шестерок". Как я предполагал, меня они обшарили, как мышь, - пустой амбар, а Адашкевича не тронули. Засим меня проводили на второй этаж, в комнату с эркером и круглым столом посереди начищенного паркета. В комнате сидели четверо: Тхаржевский, Карачун, Исленов и еще один бандитский зам. Тхар жевский обнял Адашкевича, и они облобызались. Ларец я почувствовал сразу: он стоял на полке безо всякого сейфа, и от него мне в лицо бил яростный свет, словно от прожектора на лагерной вышке. - Это что у вас там за штука за книж ками, - ткнул я в ларец пальцем. Адашкевич тут же зыркнул на ларец, а Исленов елейно произнес: - Часть древа, на котором распят был Спаситель наш Иисус. - Понятно, Петр Васильич. Банкиром был, башли воровал, монахом стал - мощи тырит? - Как вы смеете, - зашипел Исленов. - То-то я думал, чего в монастырь подался. А он мне решил нагадить... - Я о душе твоей забочусь, дурак! - вскипел Исленов. - Ты мне помог! Ты меня от ада спас! И я тебе помочь хочу. Нашлась на мою душу гуманитарная помощь! И
вообще - если Господь попустил человеку повелевать духами, то чего этот лезет? Я хотел выругаться, но в присутствии прожектора на верхней полке не смог. - Ты не чирикай, Аладдин, сегодня не твоя очередь чири кать, - заявил Карачун. - Это еще посмотрим! - заявил я. - Вот это видели? И я достал из кармана джинна в пластиковой упаковке. - Знаете, что будет, если меня замочить? - Никто тебя мочить не собирается, - процедил сквозь зубы Тхаржевский, покайся и дай клятву не колдовать. И вали на все четыре стороны. - Весьма разумные условия, - вмешался в разговор Адашкевич, - заметьте, Аладдин, мы же не собираемся у вас ничего отбирать. У вас есть крупная нефтяная компания, с руко водителями подразделений которой достигнуто известное взаимопонимание, у вас есть банк с уставным капиталом в полтораста миллионов долларов, целый портфель рос сийских компаний, вполне приличная ФПГ, друзья в правительстве и деловых кругах. Если попытаться все это у вас отобрать - ваши люди зальют кровью слишком много кабинетов. Зачем? Оставайтесь при своем. Но мы останемся при своем. Я поглядел на замминистра. Вот козел! Значит, он
обо всем заранее знал! Значит, его звонок был ловушкой! - Сашка правду говорит, - поддакнул Тхаржевский, - вы и так уже отхватили от страны порядочный кусок. Пора и другим что-нибудь оставить. - Чтобы ты все просрал, да? - Наоборот, - усмехнулся Адашкевич, - мы заботимся об инте ресах страны. Я сильно сомневаюсь, что они состоят в том, чтобы безграмотный парень из детского дома с бычьими кулаками и куриными мозгами проглотил всю Рос сию. Ты же, Аладдин, глупей Жирика! - Ты, зараза! - обернулся я к Адашкевичу. - Я-то думал, ты взаправду звонил! А ты меня на блесну словил! Лицо Адашкевича посерело. - Куда звонил? - ошеломился Тхаржевский. "Идиот! - мелькнуло в моей голове. - Он же сейчас притворялся!" Адашкевич вскочил, оттолкнув стул, и руки его сомкнулись на ларце с реликвией. По правде говоря, поворачивался Адашкевич так долго, что любой из моих ребят успел бы вышибить из него дух. По счастью, рядом с ним сидели Исленов и Тхаржевский, а эти двое тоже не сдавали на мастеров спорта. Зато Карачун среагировал мгновенно и выхватил волыну. Он не успел выст релить - я ударил его по руке. Волына отлетела в
угол комнаты, а я тут же врезал коленом ему в пах, переворотился и съездил подъемом стопы по морде. Колдовать я в ареале обитания истинного креста не мог: но ведь меня в свое время Князь не за красивые глазки подобрал, а на подпольном тотализаторе. По правде говоря, за последнее время я немножечко дисквалифицировался, но кулак у меня тот еще был: Карачун брякнулся глазами вверх. Тут Тхаржевский вскричал: - Паскуда! - и обру шился было на Адашкевича. Адашкевич же извлек из недр пиджака волыну и взволно ванно пискнул: - Ни с места. Стрелять буду! По счастью, наш свободолюбивый рос сийский народ при виде волыны становится необыкновенно дисциплинированным. Когда человеку предъявляют волыну в качестве аргумента, он обыкновенно редко спраши вает: а умеет ли этот парень из нее стрелять, и заряжена ли она, и служил ли этот парень в армии или куковал на медицинской кафедре? Что касается Адашкевича, то он, например, не снял "макар" с предохранителя, и только полная неосведомлен ность Тхаржевского в вопросах человекоубийства мешала ему заметить этот факт. Зато столь приятное обстоятельство не ускользнуло от
внимания телохранителя Карачуна. Он мягко оттолкнулся от земли, перелетел через стол и обрушился на Адашкевича. Бандит, вероятно, ожидал, что жидкий фраер сейчас примется стрелять и, естественно, у него ничего не выйдет, как у импотента со старой девой. Но замминистра был напуган до такой степени, что сам, видимо, забыл, что он держит в руках не стило, а куда более внушительный аргумент. Поэтому он сделал то, чего ни один здравомыслящий бандит никак не мог предугадать. Вместо того, чтобы нажать на курок, он зажмурил глаза и изо всей силы долбанул "шестерку" рукояткой по голове. Надо сказать, что по природе своей Адашкевич был мужик массивный и сильный. Удар получился внушительный - бандит охнул, скорчился, обрушился на пол и распластался на паркете подобно использованному гондону. Меж тем нашего полку прибыло: заслышав стрельбу, мои парни вышибли гранатой ворота и въехали на джипах во двор, щедро орошая всю местную флору и фауну маслинами, произросшими в цехах тульских оружейных заводов. В зале Карачун пришел в себя и наставил на Адашкевича пушку. - Лови! - вскричал Адашкевич и швырнул мне ларец с
реликвией. Карачун мгновенно повернулся и выстрелил в меня. И опять произошло некоторое недоразумение. Карачун промазал, я же тем не менее грохнулся о пол. Причиной тому был не выстрел, а брошенный Адашкевичем ларец. Уже и сидеть-то в одной ком нате с такой штукой мне было несладко; сейчас же, когда я словил ее рукой, мне показалось, что я пивная жестянка, на которую наехал троллейбус. Я стал падать на пол, теряя сознание. Карачун выстрелил второй раз, в Адашкевича, и бросился из комнаты вон. Тхаржевский и Исленов смылись еще до этого. Адашкевич улегся на пол и перестал делать глупости. Я стал понемногу пошевеливаться, сжимая в руках ларец. Это было хуже, чем держать в руках раскаленный уголь. По всей моей маги ческой шкуре вскакивали волдыри. Но тут очухавшийся охранник обнаружил меня на полу в состоянии макаронины. Он немедленно сел на меня верхом и пропел: - Ах ты еще живой! В следующую секунду грохнул выстрел, и охранник повалился мне на грудь. Я вскочил. В дверях комнаты стояла Даша Тхаржевская и сжимала своими тон кими ручками изрядный девятимиллиметровый "магнум". - Где Яниев, - закричал я. -
Наверху! На третьем! Да быстрее же! Я взлетел на третий этаж, по дороге съездив в висок какого-то не в меру прыткого охранника. Ларец с реликвией по-прежнему жег мне бок. Наверху была только одна комната - скошенная мансардочка с дере вянной в завитках дверью. Комната была небольшой, метров десять. Карачун стоял около мансардного окна с "кипарисом" в руках; у стены, из-за промозглой погоды, горели дрова в камине. Рядом с камином стоял небольшой стул, на котором сидел с завернутыми назад руками Яниев. - Получай, сука! - заорал Карачун при моем появ лении. На мгновение я смотрел в автомат, зрачок в зрачок; но в эту секунду Яниев подпрыгнул, как был со стулом, и покатился под ноги Карачуну. Тот кувыркнулся, очередь затрещала у меня в ушах, гильзы запрыгали по комнате. Потом выстрелил я, аккуратно и точно: маслина легла Карачуну ровно между глаз. Издали казалось, что на лоб Карачуну прикололи красный пионерский значок. Он дрыгнул ножкой и затих. Я бросился к камину и поскорее вытряс в огонь то, что было в ларце: кусочек сухого дерева мгновенно вспыхнул в огне, и сотни крошечных саламандр сбежались
потанцевать под свет истинного креста. Я подбежал к Яниеву. Он умирал. Авто матная очередь Карачуна буквально располосовала его напополам, и я чувствовал, как шевелятся в разорванных жилах тяжелые оцинкованные пули с поперечным надре зом. Я положил руки на его тело и напрягся. Но проклятый кусочек дерева еще не сгорел, и я был бессилен. Впрочем, я был бы бессилен в любом случае. Жизнь ухо дила из мента по капелькам, ненасытная пасть ада уже тянула его вниз, и я видел, как тянется к нему зеленая морда Люцифера и как вокруг визжат бесы... И ни одного ангела там не было, слышите, ни одного! Ни одного из тех привратников райской шестнадцатиэтажки, выстроенной для отставных спецназовцев! Ангелы - такие же крючкотворы, как черти. Продал человек душу - продал, и их не интере сует, по какому поводу. Почтовое отделение ада, забирайте свой товар, посылка прибыла! Я медленно шевелил руками... напрасно. Сила моя росла с каждой секун дой, но всей моей силы хватало только на то, чтобы задержать Яниева на мгновение у края грохочущей бездны, куда его уже тянули острые зубки Асмодея... Яниев открыл глаза. - А, это ты,
Шариф, - пробормотал он. - Ты правильно сыграл... Теперь ты свободен. Видишь - на шесть лет раньше срока... Теперь ты можешь опять грабить и убивать. Полковник закрыл глаза. Пасть ада сомкнулась. Я даже не успел сказать ему, что не я виноват в его смерти. Я поднял Яниева на руки и спустился по лестнице. В той комнате, где эти заразы излагали мне ультиматум, Сережка с остальными боевиками ставил в позу "знак качества" испуганных аборигенов в камуфляже. В углу, у камина, лежал Виктор Адашкевич, и над ним хлопотали двое моих парней. При виде меня он приподнялся и приветственно шевельнул ручкой, но тут же заметил, что я несу на руках, и вскрикнул. - Адашкевича и Дашу в машину, - велел я, - остальных зачистить. И чтобы даже головешки не осталось. Через минуту я вышел из дома. Стояла ранняя весна. Слежавшийся наст отливал серебром, и огромные сосульки, свесившиеся с черепичной крыши, оплывали на солнце.
        Я был свободен. Я мог вернуться к прежней профессии, как сказал покойный полковник. Однако я не был уверен, что мне этого хотелось.
        1 Жесткий диск не исправен (англ.). 2 Отсутствуют загрузочные устройства (англ.). 3 НГДО - нефтегазодобывающее объединение. 4 НПЗ - нефтеперерабатывающий завод.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к