Сохранить .
Нелюдь Юлия Латынина
        Эйрик ван Эрлик родился в Раю. Он родился на планете, на которой мирно уживались друг с другом две расы, и так как разум другой расы был не похож на разум людей, в нем не было деления на твое и мое и не было деления на общество и государство.
        Но наследник Империи Людей затеял маленькую победоносную войну, чтобы освободить поселенцев Харита от власти тех, кого официальная пропаганда объявила чудовищами. И вот - через пятнадцать лет после конца войны - изгой получил возможность отомстить наследнику.
        Юлия Латынина
        Нелюдь
        Совершенство мыслящих существ, быстрота их представлений становятся тем прекраснее и совершеннее, чем дальше от Солнца находится небесное тело, на котором они обитают.
        Иммануил Кант
        Люди исчерпали свой Путь.
        Надлежало изменить его.
        Шан Ян
        Глава первая
        ПОДПИСКА О СОТРУДНИЧЕСТВЕ
        Все расы равны.
        Конституция Империи Людей, ст. 1.1
        Аристарх Фор почувствовал неладное, как только увидел этих троих. Они шли, четко печатая шаг, и магнитные подковы их каблуков гремели о плоский литавр палубы. На них были серые комбинезоны без знаков различия, но их никак нельзя было принять за гравиэнергетиков.
        Или наладчиков ускорителей.
        Или специалистов по системам противоэлектронной защиты.
        Или любых других спецтехов холдинга «Объединенные космические верфи», штаб-квартира Рамануссен, сектор Чаши, - гигантской компании, выполнявшей с недавних пор три четверти оборонных заказов империи и, увы, в последнее время несколько сократившей свою долю на рынке контейнерных сухогрузов и частных яхт класса «люкс».
        ОФИ. Объединенный Флот империи. Семь Звезд и Дракон. Казалось, даже воздух замирал по стойке «смирно», и молекулы щелкали каблуками, вытягиваясь во фрунт.
        Впереди шел высокий темноволосый человек со смуглыми точеными чертами: белые зубы, красные полные губы, упругая парабола скул. Хищный мясистый клюв торчал на лице, как обтекатель штурмового космоатмосферника. Аристарх всегда классифицировал людей по клювам, которые у них назывались носами, хотя это было неумно. Люди носом не жалили и не кусались. В крайнем случае они кусались зубами.
        Его собственный клюв - почти тридцать сантиметров ороговевшей кожи с модифицированными сальными железами, выделяющими смертельный токсин танатоферазу, - Аристарху вырезали еще восемь стандарт-лет назад, при приеме на службу в «Объединенные верфи», потому что яд барров был смертельно опасен для людей и потому что люди знали, что барр не будет подчиняться тому, у кого клюв короче.
        Это не зависело от спинных полушарий барра. Это зависело от вегетативной нервной системы. Трехметровые барры, с острыми, как лазерный скальпель, когтями, усеивавшими внешний край крыльев, со смертоносным жвал-клювом, с брюшными жгутами, способными разрывать стальные балки, перестали драться друг с другом задолго до появления разума. В ходе ритуального танца они сравнивали носы и подчинялись тому, у кого нос был длинней.
        У темноволосого человека, чьи каблуки грохотали по пандусу, был чертовски длинный нос. Аристарх мог только надеяться, что темноволосый ищет кого-то другого.
        Над соседним отсеком загудело и налилось красным, из диафрагмы люка с балетной грацией выплыла железная простыня с развороченным револьверным пусковым блоком. Гипербоеголовки со сложенными крылышками антенн походили на споры гигантского одуванчика.
        Темноволосый не повернул головы, и сорок тысяч мегатонн законсервированной смерти, казалось, застыли в воздухе, салютуя хозяину.
        - Аристарх Фор? Исполнительный директор «Объединенных космических верфей»?
        Голос темноволосого был мягок и силен, как жгуты впавшей в экстаз самки.
        - Да, - сказал Аристарх. Кончики его крыльев встопорщились, и усеивавшие их острые коготки слились в сплошную режущую кромку, обдирая друг с друга слои лака. Аристарх только порадовался, что он не был человеком. Если бы он был человеком, он бы сейчас побледнел и пошел пятнами. Темноволосый военный наверняка обратил бы на это внимание. Но вряд ли он хорошо был знаком с психосоматикой барров.
        Человек вскинул ладонь в приветствии. Каблуки щелкнули, как курок.
        - Коммодор Синего флота Аоко.
        - Чем обязан?
        - Плановая проверка. Император просит нас составить рапорт о продвижении ремонтных работ на борту ОФИ «Эдем».
        Если бы Аристарху при поступлении на службу не отрезали клюв, он бы вонзил его в себя. Или в незнакомца. Но сейчас заложенная в него психофизиологическая программа диктовала почти инстинктивное подчинение особи с более длинным носом.
        - Прошу пожаловать в мой офис, - церемонно поклонился трехметровый барр.

* * *
        Кабинет исполнительного директора был его гордостью и убежищем. Вся левая сторона кабинета была заставлена голограммами отцов, братьев и племянников Аристарха. Вся правая жидкокристаллическая стена была занята изображением черного звездного неба, в которое вплывали стальные фермы станции и далекий елочный шарик Аркуссы.
        Два года назад принц Севир выбил для Аркуссы два миллиарда эргталеров на ликвидацию последствий наводнения в округе Гиш. На поверхности планеты не было не то что реки или моря - даже лужи на ней вот уже тридцать тысяч лет как не было, всю воду доставали с трехкилометровой глубины, и ликвидировать наводнение на Аркуссе было все равно что подогревать спичкой голубую звезду.
        Тогдашний министр финансов докопался до истины и поднял ужасный шум. Шум возмутил императора Теофана, и министра финансов посадили в тюрьму. «Если кто-то проворовался, - сказал тогда император, - то следует доложить мне, а не публике. Стирку грязного белья на широкой публике я рассматриваю как признак нелояльности». Аристарху тогда очень понравилось поведение императора Теофана. У барров тоже было не принято выносить хворост за пределы гнезда.
        Аристарх был очень горд, что император людей ведет себя как настоящий барр.
        Аристарх посторонился, пропуская спутников коммодора, и тут оказалось, что их уже не трое, а шестеро: похоже, этот подвид человечества размножался почкованием. Трое зашли внутрь, а трое остались у дверей и замерли, словно их выключили, положив одинаковые широкие ладони на рубчатые рукояти станнеров, - не особи, а носители операционных систем по управлению ручным оружием.
        Аристарх сел за стол, и темноволосый коммодор сел напротив. Над черной поверхностью стола парили Семь Звезд и Дракон, пол кабинета был застелен псевдоживым ковром из акрилий. Говорили, что он усиливает положительные эмоции. Но Аристарх этого никогда не замечал. Наверное, ковер действовал только на людей.
        Темноволосый коммодор вежливо ждал.
        Барр одним нажатием клавиши согнал со стола герб, и над ним возникло голографическое изображение «Эдема».
        Древний баррийский военачальник заметил, что воин должен держать свое сердце пустым, ибо пустота - основа всему. Пустота - это как дыра в колесе. Там ничего нет, но именно благодаря дыре вращается колесо. Дредноут «Эдем», как и любой корабль его класса, выполнял заветы баррийского военачальника и был тем же самым колесом, с той только разницей, что это не колесо вращалось вокруг пустоты, а пустота вращалась внутри колеса.
        Два с половиной километра брони, стали, гравитоники, ракетных шахт, труб охлаждения, криогенераторов были насажены, как леденец на палочку, на полую трубу линейного гравиколлайдера. В рабочем состоянии столб сжатой гравитации, способной разнести на атомы мелкий астероид или заскочивший под линзу челнок, вырастал впереди и сзади корабля на расстоянии до пятисот километров, и «Эдем» скользил вдоль миллионотонной пустоты, как кольцо по палочке.
        Боевые корабли класса «Эдема» назывались линейными, и Аристарх Фор всегда полагал, что линейными называются суда с линейным, а не циклическим ускорителем. Однако однажды в книге, посвященной истории Земли, Аристарх прочитал про линкор HMS Victory, с палубы которого человек адмирал Нельсон руководил сражением при Трафальгаре в 670 г. до э.и.
        Аристарх некоторое время пытался себе представить, где был расположен линейный коллайдер у парусного корабля и как вообще инженеры Земли в такое раннее время смогли решить проблему использования гравигенераторов в атмосфере, а потом понял, что адмирал Нельсон сражался на палубе какого-то другого линкора. Оказалось, что тогда «линейными» назывались корабли, которые образовывали боевую линию.
        После этого Аристарх долго соображал, что такое боевая линия и зачем в нее строиться кораблям, потому что в космосе корабли всегда строились в
        боевую стену, пока до него не дошло, что линия - это та же стена, только в пространстве с числом измерений, меньшим на единицу.
        - Дредноут «Эдем», - сказал исполнительный директор верфи, - был флагманом Флота Освобождения во время войны с харитами. На тот момент он являлся третьим по величине кораблем империи. Протяженность цитадели составляет 2300 метров, или
87% длины корабля в продольном сечении. В защите корабля применен принцип так называемой четырехфазной брони. Главный броневой пояс высотой двадцать семь метров выполнен из арморпласта толщиной 510 мм, а в районе гравикомпенсаторов и мостика - 570 и 570 мм. Арморпластовые плиты уложены на композитную рубашку толщиной 20 мм. Поверх арморпластовых плит нанесена наномолекулярная противолазерная броня, способная к самосборке.
        Четвертая фаза брони - силовое поле, наводимое переменным полем Нессиса и эквивалентное арморпластовой плите толщиной 740 мм. Арморпласт траверзных полупереборок имеет толщину 490 мм. Барбеты лазерных установок имели толщину 530 мм, а броня в районе ракетных установок дальнего боя - 540 мм. Главный командный пункт имеет 600-мм стенки и 210-мм крышу, а также автономные генераторы Нессиса. Палубные и поперечные переборки имеют броню от 50 до 400 мм. Четырехфазный принцип бронирования обеспечивает непробиваемость главного пояса, траверзов и палуб в районе цитадели любым видом оружия, за исключением гипербоеголовок типа
«Борей» и «Борей-М» и включая стандартную термоядерную боеголовку типа
«Хризантема» при подрыве ее на расстоянии свыше 350 метров.
        Главная энергетическая установка корабля представляет из себя линейный гравитационный ускоритель, способный обеспечить в обычном пространстве ускорение до 6100 g и гиперскорость до 117 с. Разгонные элементы ускорителя унифицированы с линейным крейсером проекта «Минос» и эсминцами проектов 237 и 362. На дистанции дальнего боя револьверные блоки корабля могут одновременно выпустить по цели, находящейся на расстоянии до 35 млн км, залп из двухсот восьмидесяти стандартных ракет класса «Каскад».
        Двадцать две установки энергетического оружия - рентгеновские лазеры с ядерной накачкой типа «Скиф» - способны поразить цель на расстоянии до двухсот тысяч километров.
        Темноволосый коммодор поднял руку, и Аристарх Фор, только что собиравшийся поговорить о новых ракетных сенсорах, реагировавших на смену вертикальной составляющей гравитационного поля под корпусом цели, замер.
        - Я умею читать, - сказал темноволосый.
        - А… э…

«Зачем я заговорил на языке людей? - вдруг пробежало молнией по спине. - Надо было вызвать переводчика. Тогда любые неточности и ошибки можно было бы списать на плохой перевод». Но вызывать переводчика было поздно.
        - В ходе борьбы с превосходящими силами противника принц Севир отдал приказ покинуть корабль, - сказал Аристарх, - дрейфующий дредноут был найден четыре года назад благодаря усилиям молодежного движения «Севиры», которое ставит своей целью розыск и сохранение всех памятников великой войны за выживание человечества. Он был в ужасающем состоянии. Семнадцать отсеков корабля отсутствовали. Принудительно отстреленный компенсатор взорвался в ста метрах от корпуса корабля, причинив почти необратимые повреждения гравитонике, системы вооружений повреждены на восемьдесят процентов. Однако гравиколлайдер был в хорошем состоянии, семьдесят процентов генерирующих элементов давали достаточную энергию для разгона и прыжка. Корабль был приведен сюда, на «Объединенные верфи», и с тех пор наши инженеры и техники проделали титаническую работу по ремонту и перевооружению корабля.
        - Пять на десять в девятой эргталеров, - сказал темноволосый коммодор, - из них два на десять в девятой - за последние полгода. Работы полагалось закончить полтора года назад.
        - Да, - кивнул Аристарх, - но три года назад было принято решение установить на корабле тактические ракеты класса «Каскад» с гипербоеголовкой «Борей», с дальностью локального скачка в тридцать метров и полезной нагрузкой до тысячи двухсот килограмм. Нам пришлось переделать сорок две шахты. А еще через полтора года вместо «Борея» решили ставить новый «Борей-М», и это снова потребовало переделки корпуса. Нам пришлось резать пятисотсорокамиллиметровый арморпласт с псевдоинтеллектуальным противолазерным покрытием.
        Темноволосый коммодор глядел на сведенные когти барра. Аристарх вспомнил, что на космофлоте читают отдельный курс по психосоматике чужих. Может быть, этот проклятый коммодор был отличником.
        - Давайте посмотрим, - сказал коммодор.
        - Конечно. Вот документация.
        И Аристарх вежливо протянул коммодору белый немаркированный чип.
        Коммодор вставил чип в торцовый разъем. «Эдем» погас. Вместо него на плоской поверхности стола загорелся логотип Высокого банка Локры. Сухая веревочка букв предложила владельцу чипа ввести произвольно выбранный код для последующей идентификации, а также произвольную сумму денег, которую он желает перевести на свой счет.
        Глаза коммодора текли по строчкам. Аристарх затаил дыхание.
        - Я должен осмотреть корабль, - и коммодор вырвал чип из стола.
        Двери кабинета беззвучно разошлись в стороны, и исполнительный директор
«Объединенных космических верфей» обнаружил, что за ними стоят уже не трое, а девятеро. Металлические сферы шлемов были наглухо закрыты, тяжелая броня активирована, не позволяя определить, люди это были или модификаты.
        Почему-то штурмового отряда Аристарх уже не испугался. Может быть, потому, что металлические сферы скрывали клювы людей.

* * *
        Вторая группа захвата стояла возле стационарного шлюза в секторе АС-23-В. Восьмеро в активированной броне держали под прицелом небольшую гражданскую охрану верфей, и заместитель Аристарха, непосредственно отвечавший за ремонт
«Эдема», радостно было рванулся к барру.
        Заметил сопровождающих, махнул рукой и сник.
        Сквозь бронестекло шлюза был виден уходящий к звездам корпус «Эдема». Корабль был так велик, что из иллюминатора бока его казались плоскими; так океан кажется плоским тому, кто стоит на берегу. Поверхность корабля была вся в кучках и рытвинах, как это обыкновенно бывает с на-номолекулярной броней после близкого термоядерного взрыва. Даже если сегмент брони не уничтожен, излучение повреждает псевдоинтеллектуальные связи молекул, и вместо того, чтобы растечься ровной
«сборкой», они собираются в узлы и кусты, скручиваются коралловыми зарослями.
        Темноволосый коммодор обнажил в улыбке зубы, белые, как перья молодого барра, и сказал:
        - Будем надеяться, что ваши «Бореи» лучше вашей брони.
        Аристарх ничего ему не возразил. Бессмысленно возражать, если у тебя нет клюва.
        Осмотр корабля занял около двух часов. Собственно, это было занятие вполне бесполезное. Состояние «Эдема» мог заподозрить любой, кто видел броню; всякие сомнения исчезали на капитанском мостике. Огромный дредноут в девятьсот тысяч тонн массы покоя пребывал в совершенно том же виде, что и пять лет назад, когда поврежденный «Эдем» выудили из звездного сора в секторе Весы, Разгерметизированные отсеки, разорванные жилы трубопроводов; семь палуб, вскрытых одна за другой, аккуратно, как кесаревым сечением, при аварийном отстреле гравикомпенсатора.
        Четыре года и пять миллиардов на реконструкцию третьего по величине линейного корабля империи испарились бесследно.
        Аристарх всегда знал, что это случится. Но он не мог предать президента компании. Он даже подозревал, что его взяли на работу именно потому, что барры всегда верны старшему.
        В Гнезде это проблемы не вызывало. Так уж был устроен мир. Поздний был верен Раннему, Ранний - тому, кто был еще Раньше, тот, кто еще Раньше, - тому, кто был еще Раньше, и так как каждый нижестоящий член Гнезда никогда не мог предать вышестоящего, в обществе царила полная гармония.
        Проблемы начинались, если барр работал с людьми. Барр - разумеется, если лишить его клюва и яда, - никогда не мог предать своего начальника-человека. Но это, увы, не означало, что начальник-человек не будет предателем.
        Через два часа Аристарх вслед за темноволосым коммодором вернулся в капитанскую рубку. Здесь, в этой части корабля, чувствовалось слабое тяготение, - дредноут входил в искусственное гравитационное поле станции. На пульте горели россыпи огоньков, и несколько явившихся с коммодором офицеров Синего флота деловито пощелкивали кнопками.
        Вооруженная охрана была тут же. Трое техников стояли лицом к стене, расставив ноги на ширину плеч и положив руки на стену.
        Коммодор достал чип, который дал ему Аристарх, сунул его в терминал и пробежал пальцами по клавиатуре, набирая необходимые коды. Потом вырвал чип и сунул его в карман. От эдакой наглости у Аристарха аж встопорщились перья.
        - Ну что, евнух, - спросил темноволосый, - это корыто хотя бы летает?
        - Я не евнух, - сказал Аристарх, - я могу иметь потомство.
        Взгляд темноволосого неторопливо пропутешествовал по чужаку, снизу вверх, задержавшись на спиленном клюве и наманикюренных когтеперьях. Кончики губ человека поползли вверх, открывая белые великолепные зубы, и Аристарх понял, что он сейчас отпустит какую-нибудь грязную шутку насчет шансов на то, что какая-нибудь баррийская самка создаст семью с самцом со спиленным клювом. Аристарх был по крайней мере на метр выше человека. Он мог бы рассечь его одним движением режущего крыла, как гравитационный кильватер крейсера рассекает пополам зазевавшийся челнок. Но почему-то Аристарху казалось, что человек глядит на него сверху вниз.
        - Запусти ускоритель, Кари, - сказал коммодор. И повернулся к Аристарху:
        - Предупреди диспетчеров. Пусть очистят коридор.
        Строго говоря, проверять работу ускорителя не было никакой необходимости. Ускоритель в общем-то не мог испортиться. Трудно испортиться чему-то, чей главный рабочий орган - ничто. Но Аристарх был так перепуган, что и не вздумал протестовать. Он молча набрал коды и четко, по-военному, отдал распоряжения.
        Он жалел только о том, что главная энергетическая установка действительно была в порядке и потерявший фазу ускоритель не мог разнести корабль на куски.
        Темноволосый сам сел в пилотское кресло. Корабль ощутимо дрогнул, сила тяжести прыгнула вверх, и тросовые генераторы станции оттолкнули от себя почти трехкилометровое веретено. Нос и корму дредноута окутало белым свечением - это энергия стекала с гравитационной линзы, узкой еще и маленькой, не выходящей за пределы корабля больше чем на двести метров.
        Коммодор был поистине опытным пилотом: груда металлолома с массой покоя в девятьсот тысяч тонн скользила по линзе мягко, словно космическая яхта.
        Аристарх молча сел в одно из пилотских кресел, обхватив наманикюренные коготки брюшными жгутами. Он чувствовал себя ничуть не лучше тех шести тысяч обреченных, которые десять лет назад, под грохот лопающихся переборок и вой радиационных детекторов, пытались покинуть корабль.

«Превосходящие силы противника!»
        Самой главной, постыдно скрываемой тайной «Эдема» было то, что корабль уничтожили люди. Горстка отщепенцев и ренегатов, воевавших в войне человечества и харитов на другой биологической стороне - стороне столь чудовищной, что противостояние ей сплотило все расы Галактики вокруг императора людей.
        Именно корабли людей, живших на Харите, атаковали на орбите Флот Освобождения. Лишенные памяти, превращенные в ходячих кукол, несчастные поселенцы Харита с промытыми мозгами без тени колебаний сражались против тех, кто пришел принести им свободу, и именно самоубийственная атака крошечного корвета под командованием самоубийцы по имени Эйрик ван Эрлик повлекла за собой необратимую цепь событий, кончившуюся гибелью «Эдема».
        И именно корвет ван Эрлика потом устроил чудовищную бойню, расстреливая тех, кто успел выбраться в космос в маленьких, лишенных двигателей и оружия спасательных ботах. Из пяти тысяч восьмисот человек, успевших сесть в боты, спаслись двести семнадцать.
        Каждый раз, когда Аристарх думал о том, что глава «Объединенных верфей» предает императора людей, он вспоминал про Эйрика ван Эрлика, который предал все человечество.
        Люди - ужасные создания.
        Горошина Аркуссы висела в левом углу. Красная звездочка в центре экрана мигнула и сменилась синим. Корабль вышел из зоны гравитационной дифракции.
        - Подготовка к прыжку, - сказал темноволосый коммодор.
        Аристарх изумленно вздохнул. «Эдем» был наверняка способен к прыжку. Провели же его через гипер пять лет назад! Но в этом уж точно не было надобности. Любая инспекция могла убедиться в состоянии корабля, не рискуя превратиться в ведро кварков, расплесканное от звезды до звезды.
        - Но зачем? - сказал Аристарх.
        Закованный в силовую броню штурмовик ударил прикладом веерника по мягкому подбрюшью над гузкой барра. Другой выхватил из кармана стальные наручники, и через секунду задыхающийся, ослепший от боли Аристарх был пристегнут за шею к титановой решетке накопителя.
        - Пятый, синхронизация, - сказал темноволосый в черную лапку комма.
        - Есть синхрон, - отозвались из реакторного отсека.
        - Треть мощности, - приказал коммодор. Сверкающее копье гравитационной линзы выросло до двухсот километров. Тяжесть мгновенно стала нормальной, ускорение перевалило за 600 g, Аристарх с ужасом подумал о том, что будет, если сейчас откажет гравикомпенсатор.
        - Опора прыжка: альфа, семь, семь, три, альфа, один, шесть, гамма, две семерки и пять.
        - Есть опоры.
        Цифры на экране сменяли друг друга.
        - Пороговая мощность.
        - Есть порог!
        - Старт.
        Мощность на экранах стремительно рванула вверх. Адронный коллайдер работал бесшумно, разгоняя частицы до энергии свыше десять в двадцать седьмой градусов по Кельвину - энергии, за порогом которой исчезает разница между электромагнитным и ядерным взаимодействием.
        Температура в линейном столбе пустоты, закутанной в кокон силовых полей, сравнялась с температурой молодой Вселенной в первые десять в минус тридцать пятой секунды ее существования.
        Пространство и время исчезли. Аристарха вывернуло пером внутрь и потащило сквозь изнанку Вселенной.
        Потом была темнота, хрустальный шар времени, раскалывающийся на прошлое и будущее, - и на Аристарха с центрального экрана глянула белая россыпь других созвездий.
        - Сверить координаты, - сказал темноволосый коммодор.
        - Немедленно освободите меня, - потребовал Аристарх - Вы не имели права! Вы… вы могли…
        - Это - Таласса, - сказал темноволосый, ткнув пальцем куда-то поверх звезд. - Маяк в спасательном боте включится автоматически через пять часов. Если повезет, через пару суток вас подберут.
        - Но, коммодор!
        Темноволосый военный поднялся, и крылья его носа вздулись, как крылья шаттла перед посадкой. Глаза его были цвета вакуума.
        - Я не коммодор, А ар'ст, - сказал темноволосый, - и я не служу твоей гребаной империи. Меня зовут Эйрик ван Эрлик, и я только что угнал эту старую лохань, которая… как ты сказал? «Превосходящие силы противника»?
        Почему-то больше всего Аристарха Фора поразило, что Кровавый Пес Эйрик назвал его настоящим именем, А ар'ст, Перо чистоты, именем, право на которое он безвозвратно утратил вместе с клювом и ядом, и две щелкающие гласные были воспроизведены при этом в диапазоне частот, считавшихся недоступными человеческому горлу.

* * *
        Огромный желудок космоса переварил серебристую капсулу спасательного бота: она давно исчезла с экранов, и только в тактическом кубе на расстоянии двух световых минут от дредноута вспыхивал зеленый треугольник, при прикосновении разворачивавшийся в целую лесенку технических характеристик, запросов системы
«свой-чужой» и цифр транспондерного кода.
        Человек по имени Эйрик ван Эрлик сидел в капитанском кресле; он был все в том же сером комбинезоне без знаков различия, мешком свисавшем с худощавой фигуры. В гладкой сенсорной панели отражалось его лицо: смуглое, неправильное, с огромными черными глазами, впалыми щеками и чересчур длинным носом. Правая бровь была изломлена там, где когда-то в кожу над глазом вошел раскаленный осколок. Шрама не осталось, но бровь с этого места шла вверх.
        С обзорной панели в глаза Эйрику глядела Вселенная: бескрайний бархат тьмы, засеянный редкими термоядерными кострами; над звездами парил портрет розовощекого толстяка в белоснежной форме, затканной золотом от погон до обшлагов, - последний хозяин «Эдема», командующий Флотом Освобождения принц Севир. Портрет улыбнулся и вскинул руку в жесте победы, а потом снял и надел белый берет командующего.
        Из расступившихся лепестков люка плеснуло довольным мужским гоготом. Ван Эрлик скосил глаза. За ним стоял его старпом, Шеб.
        - Трус, - сказал ван Эрлик, - какой трус. На этом корабле три установки, каждая из которых способна компенсировать семьдесят процентов максимального ускорения. Он приказал покинуть дредноут после аварийного сброса одного из компенсаторов.
        Шеб был в какой-то полосатой майке и длинных серых подштанниках. Как и от всякого человека, вылезшего из силовой брони и не удосужившегося помыться, от него изрядно пованивало. Шеб взмахнул крепким волосатым кулаком с зажатой в нем стеклянной бутылочкой.
        - Никогда не думал, что мы это провернем, - вскричал Шеб, - клянусь яйцами ттакки! Девятьсот тысяч тонн металлолома! Еще один такой рейд - и мы можем все купить по ферме и выращивать биочипы до самой старости.
        Ван Эрлик молча глядел на черную броню космоса, усеянную царапинами звезд. Командующий Флотом Освобождения принц Севир опять улыбнулся ему и вскинул руку, а потом занялся беретом. Он улыбался и вскидывал руку каждые пятнадцать секунд.
        - Или до того времени, когда пираты позарятся на твои биочипы.
        - Кому нужны мои чипы, - искренне возмутился старпом, - ты, Эйрик, разве будешь нападать на ферму, если есть возможность украсть целый корабль?
        - Если таких, как мы, станет много, то кораблей будет все меньше, и придется грабить фермы, - откликнулся смуглый коммодор.
        Вместо ответа раздался звон упавшего стекла.
        Ван Эрлик оглянулся. Шеб стоял с нелепо раскрытым ртом. Кривые пальцы скребли переборку. Из вентиляционного отверстия в переборке поднимались клубы зеленоватого дыма.
        Ван Эрлик молча нажал кнопку. Мешковатый его комбинезон мгновенно изменил твердость и цвет, взвизгнул сервомотор пилотского кресла, прозрачная пленка шлема с негромким чавканьем облепила лицо и присосалась к вакуумному воротнику.
        Ван Эрлик выхватил веерник и выскочил из рубки.
        Вдоль отсека летел человек, и за ним - лоеллианин. За спиной человека билась радуга «блюдечка». Лоеллианин бежал не то по палубе, не то по переборкам, заполнив чернильной тушей полкоридора и отталкиваясь ложноножками сразу и от пола, и от потолка.
        Поправка номер три к Закону о Расах отказывала лоеллианам в статусе Разумных. Злые языки утверждали, что Живоглот Ли в свое время добился Поправки номер три не столько из-за ограниченности лоеллиан, сколько из-за их чрезвычайной агрессии по отношению ко всему, что не напоминало трехтонный черный мешок с псевдоподиями, способными разорвать пополам стальную балку.
        Впрочем, было известно, что если лоеллианина с первой клетки воспитает человек, то агрессия по отношению ко всему, что не напоминает мешок с ложноножками, сменялась агрессией по отношению ко всем, кто не является воспитателем.
        Чужим было запрещено работать в Службе Опеки. Животным - можно. Впрочем, когда обрадованные магнаты стали заводить себе домашних любимцев-мешочников, эдикт императора Валентина приравнял владение лоеллианином к владению лучевым и интеллектронным оружием.
        Ван Эрлик выстрелил. Луч прошил лоеллианина насквозь, испепеляя псевдокости, густо обросшие жгутами центральной нервной системы. Палуба задрожала от уцара трехтонной туши. Поводырь в броне влетел в черный мешок, брызнула и зашипела плавиковая кислота, используемая в вакуолях ксеноморфа как источник энергии. Обмотка «блюдечка» перегорела, и вслед за ней сорвало силовую петлю. Поводырь рухнул ничком и, ошарашенный, стал подниматься на ноги.
        В воздухе отвратительно воняло жженым чужаком и керамитом.
        Тут же двое свалились откуда-то сверху, как пауки, - один закричал, когда выстрелом ему оторвало руку, другой и закричать не успел.
        Оба напавших были затянуты в черную с серебристым просверком бронеткань. Цвет - ерунда, цвет этой экипировки хамелеон, рассеянный чип сам определял преобладающие цвета помещения и выбирал максимально незаметный, а вот на плечах у этих парней, если приглядеться, можно разглядеть эмблему: семь кругов - семь солнц семи цветов радуги, и все семь солнц держит в когтях дракон с распахнутыми крыльями, с рогом на лбу и глазом. Дракон - тот же хамелеон с пририсованными крыльями, и сама Служба Опеки - хамелеон с когтями и веерником…
        Над головой загремела общекорабельная связь:
        - Ван Эрлик! Именем императора - сдавайтесь!
        Яйца ттакки! Если у них связь - то у них и обзор. Они видят его…
        До аварийных ботов - две палубы.
        Ван Эрлик поднял веерник и выстрелил - луч вздребез-ги разнес черный видеошар, плававший над потолком. В следующую секунду луч рубанул наискось по вентиляционной решетке - та с грохотом упала, открывая путь на нижние палубы.
        Ван Эрлик головой вниз бросился в отверстие.
        Когда он пролетал между пятой и шестой палубой, «Эдем» мягко содрогнулся, кто-то врубил компенсаторы на двойной режим, палубы с удесятеренной скоростью рванулись мимо, и ван Эрлик, вместо того чтобы приземлиться на руки в легком поле инверсного тяготения, с хрустом вляпался в пол с ускорением в 2 g.
        Так попасться! Так глупо попасться!

* * *
        Карие немигающие гляделки были как шурупы, ввинченные в желтовато-смуглую кожу, обвисшую складками тормозного парашюта. Тыква лица выпирала из белоснежного чашелистника воротничка, и лысая макушка была прикрыта белоснежной же шапочкой.
        Лицо было знакомо ван Эрлику хорошо. Настолько хорошо, что он сначала решил, что это бред или нейрограмма, потому что это лицо никак не могло нависать над ним и смотреть в глаза так, словно хотело пробурить в голове дырку и выпить через нее душу, но потом ван Эрлик моргнул, раз и другой, и оказалось, что это действительно император Теофан, Отец Сына Всех Гнезд, Прародитель Лоеллиан, Матка над Маткой Крийнов, Средоточие Локров, повелитель людей и нелюдей, - и он нависает над ним наяву, - в роскошной трехмерной рамке на стальной переборке карцера.
        Эйрик ван Эрлик моргнул еще раз и увидел через полупрозрачного императора еще одно лицо, отраженное в стальном зеркале переборки, - свое собственное Не лицо, а белую скорлупу биопласта с дырками для глаз и для рта.
        Не имело смысла спрашивать, что случилось.
        Девятьсот тысяч тонн массы покоя - вполне достаточно места для того, чтобы разместить в развороченных отсеках не то что группу, а целую армию захвата.
        Усомниться в том, что его ждет, было трудно. Его разыскивали по всей империи, и не затем, чтобы представить к награде «за спасение потерпевших крушение».
        Интересно, его сначала допросят или сначала расстреляют?
        В Галактике было много влиятельных людей, которые отдали бы любые деньги, чтобы заткнугь ему рот. И не меньше влиятельных людей, которые отдали бы любые деньги за то, чтобы он рассказал, почему именно другие влиятельные люди хотят заткнугь ему рот.
        Койка, на которой он лежал, едва заметно вибрировала, сила тяжести была 0,8 g. Император Теофан заполнял две трети объема карцера, и ван Эрлик заметил, что коробочка голопроектора находится у него в ногах, где-то на уровне пояса.
        Коробочку было довольно легко закоротить. Для этого достаточно было плеснуть в нее водой или (ван Эрлик повертел облепленной биопластом башкой и ничего, кроме себя, койки и Теофана, в карцере не обнаружил) - или попросту на нее помочиться.
        Ван Эрлик отбросил простыню и резко сел на кровати. И тут же тело сверху вниз вспорол клинок боли - колени пирата подогнулись, он рухнул на пол, подставил руку, чтобы уберечь голову, и новая боль была уже не клинком, а волной, океаном, накрывающим пловца с головой и бьющим его о камни.
        Боль отпускала минут пять. Ван Эрлик, мокрый, сидел спиной к стене, откинув голову и вытянув перед собой руки. На них красовались нейронаручники. Любое резкое движение - и соответствующий импульс твоей нервной сети транслируется браслетом и возвращается обратно болью. Чем быстрее движение, тем острей боль.
        А он, ван Эрлик, двигался очень быстро. Встав так осторожно, будто он был стеклянный, ван Эрлик повернулся лицом к коробочке голопроектора и расстегнул мотню.
        Император зашипел и погас.
        Стальная стена за спиной пленника отъехала в сторону.
        Ван Эрлик неторопливо повернулся. Около растворившейся диафрагмы двери стояли двое «боевых хамелеонов». Камуфляжный режим был отключен, комбинезоны сияли ослепительной белизной, которая, по мнению Службы Идей, должна была означать необычайную чистоту помыслов Службы Опеки. Но для любого, хоть немного разбирающегося в биочипах, она означала просто один из режимов работы комбинезона-перевертыша.
        У «хамелеона», стоявшего справа, на плечах были нашивки курсанта Высшей Школы Опеки. Ему было лет шестнадцать, не больше - возраст, в котором на патриархальном Харите уже становились мужчинами, а в более индустриальных обществах еще только заканчивали школу. У него был пухлый детский подбородок и глаза цвета арморпласта.
        - Что ж вы императора-то в карцере держите, - спросил ван Эрлик, неторопливо застегивая ширинку.
        Курсант ничего не ответил, а другой «хамелеон», постарше, вынул из кобуры станнер и, нацелив его чуть ниже пояса, сказал:
        - Вылижи.
        Ван Эрлик молча ударил его. Когда знаешь, что боль придет, ее можно немного контролировать, и удар получился довольно внушительный, сержант отлетел к переборке метра на три, а ван Эрлик рухнул на пол, подкошенный серебряным хлыстом боли. Сержант вскочил мгновенно и поддел заключенного ногой в живот, ван Эрлик заорал, и, когда пират уклонился от следующего пинка, боль от быстрого движения оказалась куда сильней боли от удара.
        - Прекратить!
        Ван Эрлик медленно приходил в себя. Он сидел на полу, запястья, схваченные нейронаручниками, пылали так, словно их сунули в реактор.
        - Что вы себе позволяете, сержант? - резко сказал курсант Школы Опеки.
        И, повернувшись к ван Эрлику:
        - Два часа назад ты убил его сына.
        Ван Эрлик молча посмотрел на сержанта. Красные лопатообразные руки, торчащие из белоснежных рукавов, были усеяны шрамами от плавиковой кислоты. Преданность - дорога с двусторонним движением. Трехтонный мешочник считал врагами всех, кроме своего воспитателя. Чтобы добиться такого эффекта, мешочника не оставляли ни на секунду. Поводырь лоеллианина тоже не имел в жизни ничего - ни семьи, ни детей, ни друзей, - одну только выросшую в его ладонях клетку, превратившуюся в черную тушу, с которой он ел, спал, жил и разговаривал настолько, насколько туша его понимала.
        - Жаль, что не тебя, - отозвался ван Эрлик.
        Курсант ничего не ответил пленнику. Детские пухлые губы обиженно дернулись.

* * *
        Сфинктер лепестковых дверей разошелся бесшумно - ван Эрлик, зажатый между конвоирами, шагнул в залитый ослепительным светом медотсек.
        Шуршали, как мыши, приборы, в воздухе над командным столом сновали кривые и числа, и у человека за столом были белые волосы с черными кончиками и глаза с характерным фиолетовым просверком, выдававшим уроженца столичной Митры. На белом кителе сверкали серебряные погоны, на груди - алый трилистник. Медаль «За доблесть и принца Севира», выпущенная в считаных экземплярах после войны. По официальной формулировке, медаль вручалась «не токмо за героизм и храбрость, но ежели отличившийся совершил нечто, приблизившее час победы над чудовищами, или действиями своими способствовал устранению смертельной для человечества угрозы». Всего медалей было роздано двести тринадцать штук, к каждой полагались сорок тысяч гектаров земли на планете рождения. Если присмотреться, было видно, что ровные полоски погон слегка шевелятся: параживая ткань. Технология локров.
        Но не человек приковал к себе внимание ван Эрлика.
        Вдоль левой стены медотсека, отражаясь в гроздьях экранов и слепя глаза зеркальными гранями, стояли тринадцать саркофагов с включенной системой искусственного жизнеобеспечения. Посверкивали зеленые огоньки, свидетельствуя об исправной работе оборудования, и время от времени над командным столом вместо цифр и кривых возникало чье-то запрокинутое, без кровинки, лицо.
        Тринадцать саркофагов, которые в любой момент могут превратиться в тринадцать фобов. Тринадцать выживших членов его команды.
        Позвоночник ван Эрлика заледенел.
        Стажер усадил ван Эрлика в кресло напротив командного пульта и захлопнул тяжелые захваты на руках и ногах. В грудь впились присоски датчиков. Напоследок курсант снял нейронаручники, повернул правую руку ван Эрлика ладонью кверху и всадил в вену тонкий волос детектора.
        В ходе допроса сотни датчиков проанализируют реакции пленника; прочтут все, что можно прочесть, и часть того, что прочесть невозможно. Ван Эрлик не сомневался, что запись допроса будут изучать снова и снова, хотя основные данные сидящий перед ним человек мог видеть уже сейчас. Ван Эрлик не думал, что изучение записи много добавит сидящему перед ним человеку. Он наверняка читал приборы в реальном времени.
        С его опытом он мог бы обойтись и без приборов.
        Коренастый сержант отдал честь и вышел. Шестнадцатилетний курсант повертелся, как кошка, в поисках удобного места и сел на крышку одного из саркофагов.
        - Мне надо представиться? - спросил человек с серебряными погонами.
        - Нет, полковник Трастамара, - ответил пират.
        Глава Оперативного Штаба Службы Опеки генерал и полковник Станис Александр Рашид Трастамара охотился за ван Эрликом уже три года. Охота стоила ван Эрлику двух уничтоженных корветов, а Трастамаре - трех выговоров от императора. Полковник Трастамара не любил публичности. Ван Эрлику пришлось выложить полтора миллиона эргталеров за его видеоснимок.
        В сложной системе званий и иерархий «полковник» было собственным чином Станиса Трастамары, а «генерал» - наследственным званием одного из древнейших родов империи, восходящих к ближайшему сподвижнику императора Чеслава. Кроме титула, император, сам не склонный к сентиментальности, наградил соратника нежным прозвищем «Живоглот», под которым тот и вошел в историю.
        Потомок легендарного Живоглота, генерал и полковник Станис Трастамара чуть улыбнулся глазами цвета стратосферы.
        - Почему ты решил угнать «Эдем»?
        - Ностальгия.
        - Ты не удивлен, что тебя еще не убили?
        - Я не думаю, что хоть один палач из СО расстреляет меня до того, как узнает номера моих счетов.
        Вместо ответа полковник Трастамара щелкнул по одной из сенсорных кнопок, и на саркофаге за его спиной потухли огоньки. Тревожно запищало, над столом заметались оранжевые кривые.
        - Еще есть удачные шутки в запасе? - спросил Трастамара.
        Ван Эрлику показалось, что у него обесточили сердце.
        - Включи! - заорал он. - Что ты делаешь! Сукин сын! Подонок! Ты…
        Полковник улыбнулся и развел руками. Первую минуту ван Эрлик кричал и ругался. Вторую хрипел. На третьей минуте заплакал.
        На четвертой минуте, когда оранжевые кривые превратились в красные, сенсор щелкнул снова.
        - Или ты разговариваешь, или они умирают, - сказал Станис Трастамара.
        Ван Эрлик молча кивнул. Горло его пересохло. Молоденький курсант подошел к нему сзади и поднес к его губам стакан с прозрачной жидкостью, которая с равным успехом могла быть водой, антифризом или сывороткой правды. Ван Эрлик пил, пока вода не потекла за ворот.
        - Скажи «да».
        - Да.
        - Скажи - «да, сэр».
        Ван Эрлик молчал. Полковник чуть усмехнулся. Его волосы казались отлитыми из вольфрама.
        - Два года назад ты ограбил торговый конвой в секторе Роза. Груз принадлежал государственной компании. Возглавлял ее свояк министра торговли. Какова была реальная стоимость добычи?
        - Четыре на десять в седьмой эргталеров, - сказал ван Эрлик.
        - Свояк министра торговли заявил сумму убытков в четыре на десять в восьмой. Ты подтверждаешь, что он лгал?
        - Это его дело. Я выручил за груз двадцать миллионов. Краденое вдвое дешевле.
        - Полтора года назад ты ограбил поместье некоего Арковы, главы корпорации
«Райлех». Больше всего в этом грабеже господина Аркову взволновала пропажа его коллекции бумажных книг дозвездной эпохи. Аркова знал, что император увлекается собиранием этих редкостей, и намеревался сделать ему подарок. Но книги пропали, а спустя два месяца губернатор Исхейи, старый враг Арковы, подарил императору коллекцию редких книг и получил для племянника выгодный заказ на отделку императорской яхты. Кто заказал тебе этот грабеж, Эйрик?
        - Никто.
        Полковник саркастически покосился на показания датчиков.
        - Восемь лет назад при ограблении пассажирского лайнера «Спартак» ты лично всадил пулю в голову губернатору Тирры. После этого губернатором планеты стал его племянник За три недели до гибели губернатора племянник перевел на счет неустановленного владельца три миллиона эрг-талеров. После убийства - еще три. Во время захвата «Спартака» ты оставил в живых капитана, который чуть не разнес голову твоим людям, и убил губернатора Тирры, который не сопротивлялся. Кто заказал тебе губернатора, Эйрик?
        - Губернатор Тирры был полковник наземных сил, оккупировавших Харит.
        - Таких губернаторов была куча, а ты убил именно этого, Эйрик. Для грабителя ты неплохо встроен в систему элитных связей империи.
        - Это вопрос описания, полковник Можно сказать и так: элита империи неплохо встроена в систему грабежа.
        Полковник Трастамара молчал несколько секунд, присматриваясь к показаниям приборов.
        - Хорошо. Так почему же ты заинтересовался «Эдемом»?
        - Это третий по мощности корабль флота. Так говорили.
        - Однако когда ты понял, что это лоханка, ты все равно его угнал?
        - Было поздно менять решение.
        - Кто дал тебе коды, удостоверения и допуски?
        - Мой старпом Шеб Торок, убитый при штурме.
        Свет был так ярок, что на глаза ван Эрлика навертывались слезы. Фиолетовые гляделки Трастамары даже не щурились. То, что для ван Эрлика было ослепительным светом, для митрийца, уроженца планеты с голубым солнцем, было доверительной полутьмой.
        - Если ты знал все о системе охраны, почему ты не знал о состоянии корабля?
        - В голову не пришло спрашивать.
        - Ты знаком с психологией барров?
        - Нет.
        - Откуда ты знал, что барр, возглавляющий филиал, будет испытывать конфликт между уровнями долга? Что он будет раздавлен синдромом предателя?
        - Я не знал, что филиал возглавляет барр.
        - Почему за три дня до твоего визита с корабля по требованию верфи была снята охрана Службы Опеки?
        - Откуда я знаю?
        Курсант за спиной Трастамары с улыбкой указал своему шефу на какую-то из кривых на столе. Трастамара даже не взглянул на стажера.
        - Смотри какая интересная вещь, - сказал полковник, - «Объединенные верфи» получили два на десять в девятой эрг-талеров. Потом еще полтора. Потом еще два.
«Эдем» - самый дорогой корабль, построенный за пределами Императорских Эллингов. Рано или поздно корабль бы пришлось предъявить. Скандал был бы тот еще. А теперь никакого скандала нет. Где пять миллиардов? На «Эдеме». Где «Эдем»? Угнали враги.
        Ярко-голубой свет, казалось, выжигал исподнюю сторону век. Вряд ли опытный палач Трастамара сделал ошибку и принял свою собственную световую норму за располагающий к беседе полусумрак.
        - Ты пытаешься врать, чтобы не подводить деловых партнеров. А ты знаешь, что
«Объединенные верфи» давно не принадлежат Нину Ашари? Их реальный владелец - принц Севир. Ты видал пневмокрепежник? Такую штуковину, которая выплевывает жидкие гвозди? Говорят, принц лично пробил этой штукой колени Ашари.
        Смуглое некрасивое лицо ван Эрлика осталось совершенно неподвижным. Уголок заломленной брови чуть дернулся.
        - Кто поручил тебе угнать корабль? Кто снабдил тебя кодами? Сколько ты получил за угон? От кого?
        Рука Станиса Трастамары легла на крышку саркофага.
        Эйрик наклонился вперед так стремительно, что полутонное кресло чуть не сдвинулось с места, а линии на столе заметались стайкой разноцветных колибри.
        - Сделай милость, - сказал ван Эрлик, - поверни. Я - мертвец. Мои люди все мертвецы. Нас приговорили к смерти двадцать раз. Лучше умереть во сне, чем на стенде. Ты дурак, полковник. Тебе нечем меня пугать. Я купился один раз - я не куплюсь второй.
        - А что ты сделаешь, чтобы они были живы?
        Сердце ван Эрлика прыгнуло. Уже открывая рот, он понял, что его слова будут ошибкой. И что это та самая ошибка, к которой Трастамара шел с начала беседы. Все остальное - и саркофаги, и датчики, и нестерпимый, на грани пытки свет - было лишь антуражем. Декорацией. Пышным фоном, с помощью которого фокусник отвлекает внимание от того, что действительно происходит на сцене. И все же ван Эрлик договорил фразу до конца:
        - А что ты можешь мне предложить?
        Аристократ и полковник Службы Опеки наклонился к заключенному. Белые погоны плеснули серебром и светом.
        - Голову принца Севира, - сказал Трастамара.

* * *
        В медотсеке наступила тишина. Ван Эрлик покосился в угол, где, как выключившийся робот, сидел молоденький стажер. Полковник Трастамара посмотрел на ван Эрлика, потом на экран. Потом щелкнул кнопкой и снова прогнал записи датчиков.
        Воткнул в разъем чип и сменил режим. Стол разломился пополам; край его, опускаясь все ниже, почти коснулся колен заключенного. Теперь по столу текли двухмерные данные: финансовые проводки, тактико-технические спецификации и контракты на поставку оружия и оборонительных систем, которые должна была нести боевая платформа «Эдема».
        - Я это уже видел, - сказал ван Эрлик.
        - Знаешь, что самое удивительное? Это не липа. Пять на десять в девятой эргталеров не пропали. Казна перечислила их принцу Севиру. Принц Севир перечислил их производителям новейших и лучших систем вооружения. Тебе сказали, что ты должен угнать металлолом, чтобы скрыть пять миллиардов потравы? Ты угнал металлолом - и покрыл пять миллиардов смерти, которая ушла через принца Севира неизвестно куда.
        Ван Эрлик молча смотрел перед собой. Тактические ракеты «Каскад» с гипербоеголовками «Борей-М». Сорок две пусковые шахты из двухсот восьмидесяти. Боекомплект - восемь тысяч четыреста ракет. Изготовлено «Объединенными верфями», монополистом в этом виде оружия. Естественно - монополистом. Локальный гиперпереход открыл Нин Ашари.
        - Это подделка, - сказал ван Эрлик.
        - Что ты думаешь о принце Севире, Эйрик?
        - Он наследник императора, - сказал Эйрик.
        Это был очень лаконичный ответ. Эйрик не сомневался, что датчики его дополнят.
        - Он был главнокомандующим в войне с харитами. Это он заявил, что освободит людей от власти чудовищ. А потом приказал поджарить планету с орбиты. Он убил всех твоих друзей, Эйрик, и людей, и чужих, и он сделал это потому, что маленькая бескровная война должна была привести его на престол. Так как война оказалась не такой уж маленькой и совсем не бескровной, он до сих пор вместо престола сидит на Рамануссене.
        Трастамара помолчал.
        - Это проблема продолжительности жизни. Когда-то люди жили недолго. Человек рожал сына в двадцать и умирал в пятьдесят, и сын был почтительным сыном и верным учеником. Императору Теофану семьдесят четыре, и он бодр и здоров. Принц Севир не хочет ждать еще пятьдесят лет.
        - Отдай императору меня и это разбитое корыто, и принцу Севиру придется ждать до следующего Большого Взрыва.
        Полковник помолчал. Его фиолетовые глаза были теплыми, как жидкий азот. Крепкие руки с длинными аристократическими пальцами, - пальцами прямого потомка Живоглота, - лежали на столе совершенно неподвижно. Из-под смуглого запястья, унизанного кружками коммов, разбегались инверсионные следы вен.
        - Ты знаешь, - сказал Станис Трастамара, - что шесть лет назад принц Севир стрелял в генерального прокурора? Генеральный прокурор расследовал исчезновение племянника императора, и так как принцу Севиру не понравились предположения прокурора, он зашел к прокурору во время коллегии и стал стрелять по ногам. Прокурор прыгал, принц стрелял, а зрители побежали прочь, и по итогам этой стрельбы император уволил прокурора. Что с того, что я покажу эти бумаги? Пять на десять в девятой эргталеров? По нынешним временам - пустяк. Я Трастамара, а он - сын императора. Меня бы сдали на биочипы. Но если ты выяснишь, что происходит на Рамануссене, и привезешь доказательства, то на биочипы сдадут принца Севира. С властью не шутят. Император простит сыну все. Позорную войну, украденные миллиарды, пропавшего племянника, Нина Ашари, которому в тюрьме вогнали гвозди в колени, чтобы он отдал сюй холдинг, и танцовщиц, которым эти гвозди вгоняют в колени просто так, от скуки. Но вот покушения на трон он не простит.
        Эйрик ван Эрлик молчал. Станис Трастамара откинулся в кресле - а потом вдруг одним щелчком отключил систему контроля. Захваты расхлопнулись. Эйрик молча стал растирать затекшие запястья. Полковник пробежал пальцами по сенсорной панели, половинки стола встали вертикально, прилепились друг к другу и втянулись в бронированный пол. Теперь опекуна и пирата ничего не разделяло. Ван Эрлик мог вытянуть руку и дотронуться до алого трилистника над сердцем. Фиолетовые глаза глядели прямо в душу.
        - Ты знаешь, - спросил Трастамара, - как я стал начальником Оперативного Штаба? Это знают только трое. Теперь ты будешь четвертый. Это произошло шесть лет назад. На Митре. Я сидел в ресторане с друзьями, когда на комм поступил срочный вызов. Звонил глава Службы, светлейший Ассен Ширт. Он потребовал, чтобы я немедленно приехал во дворец принца Севира. Я приехал и увидел, что принц, совершенно пьяный, сидит и смеется. Перед принцем на ковре лежал труп. Труп мальчишки четырнадцати лет, а в соседней комнате лежали еще два трупа: брат мальчишки и их отец, принц Бает. Да-да. Племяник. Тот самый. Ассен Ширт был белый, как молоко. «Что скажешь?» - спросил меня Севир. Он все время смеялся.
«Нет трупа - нет и преступления», - сказал я. «Ну и займись», - сказал Севир. Трупы никогда не нашли. Я стал начальником Штаба и получил вот эту медаль. Я ее с тех пор всегда ношу. Как напоминание, за что получают медали. Когда ты вернешься с Рамануссена, ты получишь своих людей живыми и невредимыми.
        Эйрик ван Эрлик помолчал. Потом коротко стриженная черноволосая голова упрямо качнулась.
        - Я не буду сотрудничать со Службой Опеки.
        - Ты хочешь, чтобы человек, который убил твою родину, правил миром, а твои люди кормили бы собой биочипы?
        - Я не буду сотрудничать.
        - Ты ничего не теряешь. Ты уже все потерял.
        Голубой свет бил через глаза в мозг. Эйрик прикинул свои шансы. Присоски, игла в запястье - это все мелочь. Рывок на себя, двумя пальцами в горло… Он попытался приподняться, но обнаружил, что у тела его появился новый управляющий центр. Похоже, он находился где-то за переплетениями уходящих от кресла проводов.
        Ван Эрлик наклонился вперед. Глаза его оказались в полуметре от фиолетовых гляделок полковника. Пот заливал лоб под биопластом, немилосердно жег шрам.
        - Ты пересолил, Трастамара, - сказал ван Эрлик. - Ты почти купил меня. Но ты пересолил. Я знаю вашу породу. Вы убийцы и трусы. Ты не умеешь переживать за тех, кого ты убил. Ты только умеешь говорить то, что нравится твоему собеседнику. Я не думаю, что ты спрятал трупы и переживал по этому поводу. Ты знал, что начальство тебя наградит, если ты спрячешь трупы. И ты знал, что мне понравится, если ты будешь играть роль раскаявшегося палача. Ты пересолил два раза. Сначала - когда вон тот щенок заступился за меня в карцере. А второй раз сейчас. Обещав жизнь друзей. Вы всегда обещаете - в обмен на душу. А когда человек продает вам душу, он обнаруживает, что в контракте было примечание. Мелким шрифтом. Ваша империя умеет лишь убивать и лгать. Вашему императору плевать на пять миллиардов налогов и на убитых племянников. И если ты получишь от меня компромат на Севира, ты пойдешь и продашь его самому Севиру. И ты будешь смеяться, когда по твоему приказу мне всадят луч в голову, а потом в оплату ты попросишь от Севира Службу Опеки и еще один орден. И будешь рассказывать очередному дураку, как он жжет тебе
сердце.
        Наследственный генерал империи, полковник Станис Александр Рашид Трастамара молчал несколько мгновений. Потом повернулся к молоденькому курсанту и приказал:
        - Забери его и убей.

* * *
        Все остальное произошло очень быстро. Два охранника отвели ван Эрлика в соседнюю палату. Жестом ему велели лечь на операционную койку, а когда ван Эрлик не шелохнулся, его скрутили и привязали к койке за несколько секунд. Почему-то с того момента, когда Трастамара произнес свой приказ, всякая воля к сопротивлению покинула ван Эрлика. Он молча смотрел в потолок и только желал, чтобы все поскорее закончилось.
        Откуда-то появился медтех со шприцем, наполненным мутноватой жидкостью. Трастамара вошел в палату и остановился справа от койки.
        Все так же молча медтех проверил шприц и всадил его чуть выше локтя. Ван Эрлик ожидал мгновенной смерти, но по телу только разлилось неприятное покалывание. Медтех вытащил шприц и даже обтер место укола спиртом.
        - Эта штука называется «штамм Венора», - неприятным голосом сказал Станис Трастамара, - это набор различных микроорганизмов и бактерий, в основном чинерейских, если я не ошибаюсь. Ты слыхал о «Веноре»?
        Ван Эрлик слегка моргнул глазами в знак утверждения.
        - Он пожирает тело изнутри, сначала, кажется, микроорганизмы уничтожают гемоглобин в крови, а потом выскребают клетки. Говорят, это очень мучительно. Действие штамма можно нейтрализовать. Если, конечно, процесс не зашел необратимо далеко. Если ты передумаешь в течение ближайших пяти часов, пожалуйста, нажми кнопку вызова. Шприц с нейтрализующим раствором будет у меня в кармане.
        Полковник Трастамара повернулся и пошел к двери. Ван Эрлик молча смотрел, как он идет - прямой, очень высокий, с коротко постриженными алюминиевыми волосами, темнеющими у самых кончиков. У дверей начальник Оперативного Штаба СО оглянулся.
        - Это глупость, - сказал он, - умирать, если можно драться. Я думаю, что многие, кто предпочел смерть компромиссу, передумали после смерти, только было уже поздно. Я дарю тебе шанс передумать после смерти, Эйрик.

* * *
        Первый час был совершенно несложный. Ван Эрлик лежал на жесткой койке и, уставившись в потолок, вспоминал детство.
        Многие, кого он знал в детстве, были мертвы, а другие не хотели общаться с ним. Те, кто были живы, тоже называли его убийцей, как и Служба Опеки. Правда, они никогда не называли его грабителем, потому что до сих пор не могли понять, что такое грабеж.
        Поэтому ван Эрлик не вспоминал друзей, а просто вспоминал зеленые поля и синее небо.
        Потом пришла боль. Она завелась, как червячок, и стала заползать в каждую мышцу и каждую клетку.
        Тело покрылось испариной. В горле пересохло. Кожа стала как шелуха печеной картошки; биопласт на лбу, казалось, налился свинцом, при каждом выдохе в воздухе повисало облачко пара.
        Ему казалось, что кто-то вспарывает его тело изнутри - острым молекулярным ножом каждую клетку. Боль превратилась в пытку, а пытка - в ад.
        В палате никого не было. Эйрик попытался что-то сказать, но его язык зацепился за губы. Под прикрепленными к коже датчиками жгло и буравило. Кривые отплясывали на экранах пьяный танец.
        Руки ван Эрлика сами потянулись к красной кнопке, но пальцы его не слушались. Эйрик потерял сознание.

* * *
        Ван Эрлик очнулся на той же самой койке. Полковник Станис Трастамара сидел на краю одеяла и смотрел на ван Эрлика большими печальными глазами. Руки ван Эрлика были свободны, он попытался пошевелить пальцами и обнаружил, что тела у него нет. Вместо тела был кожаный мешок с растворенными обрывками нервов.
        - У тебя очень сильный организм, Эйрик, - сказал Трастамара, - ты продержался семь часов. Так ты согласен?
        Эйрик моргнул в знак согласия.
        - Хорошо. Я жду тебя на Митре через три стандартных месяца. Ты угнал «Эдем» - попробуй-ка угнать то, что строят на Рамануссене. У нас с тобой появится валюта для торговли. У тебя будет корабль, у меня - твои люди.
        - А если я опоздаю на пять дней?
        Голос ван Эрлика был тихий и хриплый. Звуки прятались за губами, как нашкодившие первоклашки в подвале, их приходилось выталкивать силой.
        - Тогда, Эйрик, тебе ничто не поможет. Штамм Венора ведь не убит. Просто микроорганизмы, запускающие процесс, парализованы токсином. На время. Срок действия токсина истекает через три стандартных месяца и два дня. Я не советую тебе пытаться заменить кровь. Штамм Венора уже везде. В печени, мышечной ткани и костном мозге. Разумеется, можно создать противоядие, но на это нужно несколько лет. А у тебя в запасе три месяца.
        Станис Трастамара осторожно вынул из-за пазухи коробочку и раскрыл ее. В коробочке лежали три пузырька: два были пустыми, третий - с розоватой жидкостью.
        - С тобой отправится стажер Чеслав, - сказал Трастамара. - Фамилию мы ему выправим липовую, но имя оставим. Оно все равно очень распространено. Чеслав храбрый мальчик и предан империи. Как только ты вернешься, мы, разумеется, введем тебе противоядие. Смотри не опаздывай.
        Полковник аккуратно закрыл коробочку и вышел.
        За дверью его ожидали двое: молодой стажер по имени Чеслав и заместитель Трастамары, майор Родай Син. Майору Син было двадцать восемь стандартных лет, у нее были черные волосы и синие глаза, и в позапрошлом году она заняла третье место на конкурсе красоты среди сотрудниц Службы Опеки и первое - на соревнованиях по боевой подготовке. В прошлом году она была снята с соревнований, потому что за час до поединка сломала руку судье, предложившему ей победу в обмен на ночь.
        - Вы сломали его, сэр, - сказала майор Син, - зачем нам сломанный пират?
        Полковник помолчал.
        - Ломать имеет смысл только то, что не ломается. Сломанная кость - срастется. Согнутый хребет - не выпрямится.
        Шестнадцатилетний курсант стоял так прямо, словно проглотил палку. Плечи паренька были воинственно развернуты, натренированные сильные ладони то сжимались в кулак, то разжимались.
        - Сэр, - сказал вдруг курсант, - нет соображений, которые могли бы оправдать освобождение ван Эрлика. Он должен быть казнен, и казнь его должна быть заставкой новостей. Нам в училище… показывали хронику. Как люди сыпались из
«Эдема» в спасательных ботах, а этот… пес… стал расстреливать боты.
        - Ван Эрлик не стрелял по ботам, - отозвался полковник Станис Трастамара. - Они просто были неисправны. Никто не думал, что флагман массой покоя в девятьсот тысяч тонн может быть атакован, капсулы не проверяли. В половине не работали регенераторы. Или батареи. Люди задохнулись и замерзли. Ну, а чтобы объяснить потери, служба безопасности принца Севира заявила, что противник расстрелял спасательные боты.
        Наследственный генерал империи, полковник Станис Трастамара молча оглядел в зеркале ослепительно белые полоски погон, на которых, благодаря биохимии локров, никогда не бывало пятен, поправил алый трилистник медали, повернулся и вышел.
        Глава вторая
        ГУБЕРНАТОРСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО
        Боевой корабль - это машина по производству трупов. Если вы правильно организовали производство, трупы не ваши.
        Император Чеслав
        Стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна.
        Месяц назад, после второго курса, Чеслав оказался на Большом Императорском приеме. На прием приглашали только тех, кто набрал свыше ста баллов, и Чеслав оказался на приеме, потому что окончил курс экстерном и набрал сто двадцать очков.
        Кадет Чеслав не спал всю ночь перед приемом, он выгладил форму и щеточкой чистил сапоги. Утром он отправился на пробежку, как обычно.
        В императорском дворце было семь крыльев, по числу Секторов, и семьдесят парадных залов, по числу покоренных миров, и каждый из семидесяти залов был отделан минералами и растениями данного мира; ослепительно белый порфир Альтайи сменялся голубоватыми малахитами Ттакки-5, и в зале Ксианы силовые поля прижимали к стене фосфоресцирующую воду, заполненную мириадами крошечных шестигранных существ, образовывавших в своем беспрестанном движении узоры с такими высокими степенями симметрии, что почти полтора века ксианитов считали разумными существами.
        Теперь Ксиана была осушена. Ксианиты остались лишь в аквариумах да в зале Ксианы.
        Когда кадет Чеслав попал в Зал Всех Миров, он увидел, что пол зала выполнен в виде карты Галактики в проекции Федорова, а потолок столь высок, что под ним парит мелкое облачко. Чеславу показалось, что его душа парит вместе с облаком.
        Карту Галактики попирали сапогами шестьсот человек и император. Император был чуть ниже, чем ожидал кадет Чеслав, и с лучистыми карими глазами, проникавшими в сердце. В руках у него был бокал из чианского янтаря, и он пил со всеми кадетами. И с кадетом Чеславом.
        На следующий день после приема кадет Чеслав пошел к официальному нейродилеру и заказал ему сон о Большом Приеме. Он заказал все, как было, только попросил сделать Императора Теофана чуть повыше ростом.
        С тех пор кадет Высшей Школы Опеки, а ныне - стажер при Оперативном Штабе Чеслав смотрел этот сон каждую ночь. Но когда его послали с ван Эрликом, он не взял чип с собой. Было бы очень странно, если бы они попали в какой-нибудь притон, в который наверняка обратится пират, и содержатель притона нашел бы в личных вещах спутника ван Эрлика сон о Большом Приеме в честь курсантов Службы Опеки.
        Поэтому Чеслав вместо сна о Большом Приеме видел что-то ужасное, такое ужасное, что упал спросонья с кровати. Глупая койка мгновенно убралась в стену, а механический голос громко сказал:
        - Шесть стандарт-часов двенадцать минут, сэр.
        Чеслав открыл глаза: каюта была чуть поуже гроба. Сквозь кристаллопласт виднелась рубка, увитая гирляндами экранов.
        Десантный катер класса «Подсолнух», одна из немногих машин, способных и к гиперпрыжку, и к посадке на планете, снаружи выглядел вполне внушительно; крошечная машинка несла на себе противолучевую броню, а ее собственные лазеры вполне могли вспороть брюхо зазевавшемуся сухогрузу.
        Линейного ускорителя на корабле, разумеется, не было: вместо него был циклограв, в просторечии именуемый «улиткой», - и так как малая мощность ускорителя накладывала жесткие ограничения на массу, конструкторы «Подсолнуха» сэкономили на жилплощади.
        Чеслав всегда подозревал, что в своем стремлении увеличить дальность прыжка они творчески переработали идею карцера, в котором Чеславу пришлось посидеть, как и всякому уважающему себя кадету. С той только разницей, что пространство, причитавшееся одному заключенному, они разделили на три части: жилой отсек, рубка и шлюз.
        Челнок класса «Подсолнух» был излюбленным кораблем во флоте ван Эрлика и главной тактической единицей Оперативного Штаба СО. Сходные задачи влекли за собой сходные технологические предпочтения.
        Все было в норме: приборы дремали или светились зеленым, пилотское кресло было пусто…
        Пусто?
        Чеслав рывком сел, тут же влепившись головой о переборку. Сон как рукой сняло.
        В катере стояла могильная тишина. Тяготение составляло около единицы, но вибрации, сопровождавшей работу компенсаторов крошечного «Подсолнуха», явно не было. Не было слышно и шелеста систем жизнеобеспечения, не выключавшихся в космосе ни на минуту.
        Пока Чеслав спал, преступник выбрал планетку себе по вкусу и сбежал!
        Чеслав выкатился из каюты, взлетел вверх по укрепленной поверх санитарного блока лестнице и кинулся в раскрытый внутренний створ шлюза.
        Уже в шлюзе Чеславу пришло в голову, что он действовал, как распоследний дурак, что надо было для начала включить обзор и полюбопытствовать, где стоит корабль - а вдруг посереди болота из азотной кислоты? - но лепестки уже разошлись, открывая Чеславу вид на окрестность.
        В сером освинцованном небе плыли тучи, похожие на взорванные штурмовые челноки, и из них сеялся крупный снег. Снег таял, едва коснувшись земли, ничуть не скрывая ее наготы, - и оттого Чеслав с дрожью понял, что челнок стоит в самой середине плазменного пятна. Десять лет назад почва на глубину пять метров вскипела здесь, все микроорганизмы и растения сварились в адском огне, плодородный чернозем превратился в спекшийся песок - но вот теперь, потихоньку, ветер наметал на обожженную землю плодородную пыль, и странная зелень, то ли не убоявшаяся мороза, то ли вот-вот готовая от него погибнуть, потихоньку брала свое.
        Это совсем не походило ни на один из Семидесяти Залов, отображавших Семьдесят Миров. Ни один из залов не был отделан печенной в плазме землей.
        На раскисшей, чуть отороченной белым пыли отчетливо отпечаталась цепочка тяжелых рубчатых следов, которые оставляют десантные ботинки. Следы были свежие - по крайней мере, было ясно, в каком направлении пошел преступник. И было ясно, что он далеко не ушел.
        Чеслав вздохнул и направился по следам.
        Следы вели к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на краю пятна, некогда бывшего полем. Дверь дома была раскрыта, во дворе стоял флайер, похожий на жука с оборванными крыльями.
        Судя по виду флайера, он стоял здесь немногим меньше вечности.
        Чеслав прошел, хрустя ботинками, по выжженному двору и поднялся в гостиную. Пыль была повсюду. Крыша в одном месте обрушилась, и прямо посреди солнечного пятна на заметенном пылью полу рос крупный синий цветок. Лепестки его были покрыты белыми пузырями, и внутри пузырей можно было, приглядевшись, увидеть черные точки личинок. Чеслав не знал, симбионты это или паразиты.
        В доме пахло засадой и склепом. Чеслав осторожно толкнул дверь. За дверью была комната с истлевшей штукатуркой; вся мебель в ней была перевернута вверх дном, на рассыпанных по полу дисках лежала сантиметровая пыль: обыск закончился лет десять назад. У стены комнаты стоял диван со вспоротой обивкой, и на диване сидел ван Эрлик. Веерник, который он держал в руках, смотрел стажеру прямо в живот.
        - А, это ты, - усмехнулся пират, - входи.
        Веерник растворился в кобуре. Небольшая карманная модель марки «Берилл», с прицельной дальностью стрельбы до четырехсот метров и плотностью поражения, которой позавидовал бы полустационарный штурмовой «Шквал».
        - Г-где мы? - спросил Чеслав. - Что это за место?
        - Это Харит, - ответил Эйрик. - Мой дом. Чувствуй себя как брат, опекун.
        Глаза Чеслава настороженно блеснули.
        - Э-э! А воздух? Здесь же ядовитый воздух…
        Рука сама собой шарила где-то у пояса в поисках газовой капсулы.
        - Здесь нормальный воздух, - спокойно отозвался Эйрик - До того как на планете появились люди, воздух здесь был непригоден для дыхания человека. Но лет через пять после Поселения хариты изменили для людей воздух. Можешь дышать сколько влезет.
        Стажер беспокойно завертел головой.
        - А-а… Где же они сами?
        Пират молчал. Его глаза были того же цвета, что и земля после плазменного удара.
        - Но их же не убили - не всех то есть! Просто вас, людей, освободили от их ига, а их… император в своем бесконечном милосердии даже им позволил стать подданными империи… и… пользоваться всеми правами и возможностями… вплоть до пенсии и страховки…
        Голос стажера звучал как-то неуверенно.
        - Они живы? - шепотом спросил Чеслав.
        - Они живы, - сказал Эйрик, - они не хотят со мной говорить.
        - Почему?
        Эйрик ван Эрлик не ответил.
        - Иди.
        - Но…
        - Я не наследный принц, а ты не кормилица, чтобы меня опекать. Пойди погуляй. Подыши воздухом планеты, которую чужая раса сделала пригодной для жизни людей. Может быть, это будет полезно для сотрудника службы, которая занимается тем, что отравляет жизнь везде, где только сможет. Для представителей своего же собственного биологического вида.
        Смуглое лицо преступника ничего не выражало. Голос звучал монотонно и сухо. Чеслав вдрут вспомнил, как три дня назад этот человек равнодушно согласился на смерть собственных людей - более того, бравировал этой смертью, бросал вызов самому главе Оперативного Штаба.
        Неужели он до сих пор верит в то, что ужасные чужаки вложили ему в голову? Это было всем известно - хариты контролировали разум людей! Они превращали их в зомби, готовых исполнять самые чудовищные приказы.
        Семь Звезд!
        Это произошло за год до его рождения, но он знал все, он видел чипы, видео, документы - этому был посвящен целый курс! Какой шок испытала империя, когда услышала, что боевые корабли Харита, бросившие вызов Флоту Освобождения, - управлялись людьми же! Несчастные марионетки, безвольные куклы, они были готовы умереть, чтобы защитить поработивших их чудовищ от тех, кто пришел их освободить! Ни один харит не бросил вызов Флоту Освобождения, ни один харит не погиб в боях за планету - чудовища были столь же трусливы, сколь и жестоки. За них умирали люди - и убивали тех, кто пришел дать им свободу.
        Генерал Чебира, три года боровшийся на Харите против последних террористов, показывал чипы, на которых раскодированные, освобожденные люди, плача, перечисляли свои вины против человечества и сами просили себе смерти. Генерал Чебира плакал вместе с ними.
        - Иди, - повторил пират.
        Стажер молча вышел из дома.
        Уже вечерело: снег все так же сыпался на обожженную землю. Ветер гулял над полем, как в аэродинамической трубе, с каждой минутой воздух стремительно холодел, и раскисшая недавно земля схватывалась ледяной корочкой. Зачем прилетел сюда ван Эрлик? Здесь больше нет людей! Здесь остались одни… Чеслав в панике сжал рукоять веерника, так, словно его в любую секунду могла заглотить материализовавшаяся прямо из воздуха пасть.
        Он стоял минуту, другую - пасти не было, и мир вокруг был самый обыкновенный мир, только покалеченный войной.
        А потом он глянул под ноги - и вздрогнул.
        По раскисшей земле, параллельно следам ван Эрлика и его собственным, шли отпечатки маленьких босых ножек.
        Чеслав побежал. «Подсолнух» стоял, крепко зарывшись в землю тремя растопыренными лапками. Под вздутым брюшком циклограва виднелась крошечная фигурка. Завидев человека, фигурка встрепенулась и бросилась наутек. Чеслав кинулся за ней. Бежать было трудно. Перемешанная с водой, безжизненная грязь превратилась в скользкий и коварный лед, Чеслав падал, поднимался и снова бежал. В неярких сумерках перед ним мелькала фигурка: ребенок семи-девяти лет, в курточке и шортах, черноволосый, с босыми ножками, порозовевшими от холода. Поле шло под уклон, обламывалось в овраг, за серым обрывом начиналось черное небо.
        - Подожди! Парень! - отчаянно закричал Чеслав.
        Ребенок оглянулся. Чеслав прыгнул. Затрещала прочная ткань курточки - ребенок, неведомо как выживший на пустой, давно убитой планете, забился в его руках.
        - Тише, - сказал стажер, - тише, все будет хорошо.
        Вдруг глаза мальчишки сделались угольно-злыми, и он довольно-таки ловко двинул стажера коленом в пах. Чеслав, растерявшись, выпустил мальчика.
        Тот мгновенной птицей взлетел на обрыв, Чеслав - за ним. Мелькнула внизу тридцатиметровая пропасть.
        - Нет! - закричал Чеслав.
        Мальчишка прыгнул. Стажер застыл в ужасе на краю обрыва - но через мгновение понял, что мальчишка не разобьется. Он летел вниз как-то очень медленно, словно над ним распустился невидимый парашют, и, когда паренек коснулся земли, перевернулся и вскочил на ноги, Чеслав внезапно выхватил веерник и начал палить в воздух.
        Воздух тут же стал густеть и сворачиваться, как молоко.
        Очертания предметов переломились, словно между Чеславом и горизонтом встала гигантская линза. Чеслав выстрелил - и новый миллион килоджоулей неожиданно разлетелся снопом искр о непонятную преграду.
        В следующий миг что-то невидимое, но мощное толкнуло его в спину, Чеслав поскользнулся и, не удержавшись, кувырком полетел вниз. В последнее мгновение перед приземлением Чеслав дотянулся до кнопки на поясе - шумно ухнул антигравитационный патрон, падение на миг замедлилось, земля перевернулась и шлепнулась в лицо.
        Он очнулся очень скоро - вечер еще не успел превратиться в ночь. Он лежал у подножия обрыва, живой и невредимый, а мальчишка сидел на корточках рядом и смотрел ему в глаза. Как и все мальчишки в этом возрасте, он состоял из одних царапин и спутанных черных волос. Голые ноги пошли пупырышками от холода.
        - Ты кто? - спросил мальчик.
        - Меня зовут Чеслав. Я… э…э… пилот этого челнока. А ты кто?
        - Я Денес.
        - Что ты бродишь здесь полуголый? Где твои родители?
        - Их забрали, - ответил мальчик - когда забирали последних. Люди в белых погонах. Мои родители успели меня спрятать. Они плакали и обещали вернуться.

«Когда забирали последних»? Десять лет назад? Семь? Сколько лет назад генерал Чебира закончил свою тяжелую миссию?
        - Сколько тебе лет? Стандартных?
        - Восемь.
        Чеслав сглотнул.
        - Кто тебя научил говорить?
        - Они.
        - Кто - они?
        - Ты человек? - спросил мальчик.
        - Да.
        Мальчик подумал, потом медленно сказал:
        - Они не люди. Они сказали, что я должен улететь с тобой. Что они больше не могут меня защитить.
        Чеслав снял с себя куртку и закутал мальчика. Тот не сопротивлялся, голые розовые ножки торчали из-под «чертовой кожи», как птичьи лапки. Ледяной ветер мгновенно пробрал до копчика. Пальцы едва нащупали бляшку комма.
        - Эйрик, вам лучше прийти сюда. Тут есть кое-что, способное заинтересовать любителя харитов. Не сверните шею, спускаясь с обрыва.

* * *
        Дом Денеса стоял на большом холме.
        Это был вполне жилой дом, с высокими окнами, затянутыми вместо стекол пленкой из каких-то местных растений, с запасом воды и пищи и с ветряком-электрогенератором. Комната мальчика была жарко натоплена, на столе мерцал белым светом похожий на мятый платок биокомпьютер, рядом свернулись брошенные наушники.
        - Чей ты сын, Денес? - спросил Эйрик ван Эрлик, присаживаясь на корточки перед мальчишкой. Тот выглядел очень смешно: голые ножки, серая форменная куртка, доходившая ему до колен, и встрепанное гнездо коротких черных волос, из-под которых глядели настороженные глаза.
        - Мне не говорили.
        - Почему ты побежал от моего товарища?
        - Потому что люди, которые прилетают сюда, - плохие люди, - сказал мальчик. - Они роются в том, что осталось от мира, и, когда они появляются, надо выключать свет и уходить из дома.
        - Сюда кто-то прилетает? - с изумлением спросил Чеслав.
        - Почему бы нет? - тускло отозвался ван Эрлик. - Если вы кого-то окрестили дьяволом, всегда найдется масса желающих продать дьяволу душу. Собирайся, Денес, да побыстрей. Со мной тут никто не хочет разговаривать, а ждать гостей не имеет смысла.

* * *
        Так получилось, что им не повезло.
        Эйрик уже лежал в кресле пилота, когда в тактическом кубе возник неопознанный белый треугольник. Руки ван Эрлика были опутаны внешними сенсорами, глаза закрывал летный шлем: по панели бегали дьявольские разноцветные огоньки, дублируя изображения, передававшиеся на внутреннюю поверхность шлема.
        - Развертка! - заорал Эйрик. - Двадцать вправо! Вверх! Увеличение!
        На экране плыли грязные облака.
        - Бета-диапазон!
        Облака погрузнели, налились желтым - и сквозь эту желтую пленку проступила черная плывущая точка. С такого расстояния точка перемещалась плавно и неспешно, но «коробок» определял ее скорость в три маха.
        А потом на экране проступила еще одна точка, куда более медленная и жирная, стремительно превращавшаяся в черный закругленный кокон, словно танцующий на своем хвосте.
        - Космоатмосферник и корабль на орбите, - сказал Эйрик, - двигатели на нулевой режим!
        - Плотность потока на тридцать процентов ниже критической, - раздался бесстрастный голос машины, - борт к взлету не готов.
        - Я хочу домой, - сказал мальчик, - пожалуйста, я хочу домой.
        Эйрик повернул голову и что-то прошипел. Чеславу на мгновение показалось, что тот видит мальчишку сквозь зеркальную полусферу шлема, хотя быть такого, конечно, не могло: Эйрик ван Эрлик видел сейчас только то, что показывали приборы корабля, и всякая визуальная информация о происходящем в рубке отсутствовала напрочь.
        - Плотность в норме, - сообщил корабль, - взлет разрешен.
        Но было уже поздно. В разреженном воздухе Харита вспыхнули, перекрещиваясь, антигравитационные пучки, сложились в подобие переливающейся в воздухе линзы - и в этой линзе черным пауком зависло черное брюхо космоатмосферника класса
«Альдебаран».
        Страховочные щитки осыпались, как засохшие лепестки, открывая круглые зрачки лазерных батарей. Запищал и налился светом блок ближней связи. Эйрик снял шлем и ткнул пальцем в комм. Вместо собеседника по экрану бегали статические разряды.
        - Убей тягу, - приказал экран.
        Плавающий акцент уроженца сектора Розы был слишком незаметен, чтобы быть компьютерной подделкой. Хозяева неизвестного корабля глушили изображение, но звук шел напрямую.
        - Убей тягу, пилот, или мы размажем тебя по планете.
        - Что вам нужно?
        - Мальчишку.
        - Зачем?
        - Нас интересуют хариты, пилот.
        - Но, похоже, вы не интересуете их. Я не слыхал, чтобы хариты общались с людьми.
        - Они общались с ребенком. Мы хотим поболтать с ним о его воспитателях.
        - Кто вы такие?
        - Сторожевик класса «Альдебаран», который размажет тебя, пилот, если ты будешь задавать глупые вопросы.
        - Если вам так нужен мальчик, почему бы вам не заплатить за него? - спросил ван Эрлик.
        Рука Чеслава сжалась на рукояти веерника. Этот пират воевал против людей. «Если он будет торговать людьми, я его пристрелю», - подумал Чеслав.
        Экран невнятно зашелестел. Невидимый собеседник отвернулся от комма и что-то спросил; в ответ послышались щелчки и посвист.
        - Не выйдет. Отдавай мальчишку и возвращайся на базу.
        Их явно приняли за патрульный катер.
        - Во-первых, - сказал ван Эрлик, - мне не кажется, что нас отпустят на базу. Как только мы отдадим мальчишку, мы вам станем не нужны. Куда проще сбить нас на взлете и списать все на харитов. А во-вторых, вы удивительно ненаблюдательны. Вам даже не пришло в голову задуматься, почему мальчик, который умел скрыться от ваших зондов, оказался в нашем корабле добровольно. Вам не кажется, что мы знаем о харитах больше мальчишки?
        И, не дожидаясь ответа, ван Эрлик врубил левую пару планетарных двигателей. Никто и никогда не стартует с планеты на одной паре двигателей - корабль неминуемо завалится и спустя несколько секунд после старта врежется обратно в землю. Катер - не космоатмосферник. Соотношение его массы к мощности двигателей несколько меньше, но все равно стартовать на левых двигателях с него никто, сколько было известно Чеславу, еще не пытался. Как никто не пытался перепрыгнуть пропасть на одной ноге.
        Катер рыскнул. Земля встала дыбом, Чеслав на миг увидел струи пара и огненные клочья грязи, вылетающие из сопел.
        Противник замешкался. Капитан космоатмосферника тоже никогда не видел косого старта - и, смущенный последними словами собеседника, он никак не мог решить, что делать - стрелять? Самому уйти вверх, дабы спасти катер с драгоценным мальчишкой и, возможно, - не менее драгоценными пилотами?
        Поверхность планеты встала вертикальной стеной. Катер, заваливаясь, словно летел по узкому коридору между почвой и облаками.
        В следующую секунду, за мгновение до того, как столкновение с землей стало необратимым, ван Эрлик врубил правые движки. Мир закрутился волчком. Катер рванулся вверх, вверх, прочь от выжженной войной планеты - минуя сверкающую паутину, в центре которой висел сторожевик. Где-то в полукилометре над почвой катер сильно тряхнуло, словно он ударился о невидимую стену. Но напряженность силового поля падает обратно пропорционально кубу расстояния. На такой дистанции поле было не плотней листа бумаги - катер рыскнул, отчаянно взвыл и - пошел вверх, набирая высоту.
        Экран потух.
        Паутина исчезла. Ионизированный столб воздуха под чужим кораблем засветился зеленым призрачным светом. Катер лег набок и помчался параллельно земле.
        - Наверх! - заорал Чеслав.
        - У них на орбите эсминец, - отозвался ван Эрлик.
        Катер, ныряя в воздушных ямах, несся над верхушками призрачных деревьев с тугими клубками сучьев. Силовая волна, выброшенная космоатмосферником, прокатилась над ними на высоте в двести метров, и по ту сторону накрывшей их гигантской чаши засверкала шатровая радуга.
        Активные сенсоры противника захватили цель, штурман-блок пронзительно запищал.
        - Они нас достали, - сказал Чеслав.
        Комм вспыхнул снова. Сигнал шел с орбиты, от пылающего красной точкой эсминца. На этот раз на экране появилось изображение. Чеславу на мгновение бросился в глаза огромный белый силуэт в кресле второго пилота.
        - Сядь, сука, - заорал капитан чужого эсминца, - сядь, или мы тебя размажем!
        Катер, заложив крутой вираж, мчался вдоль внутренней дуги силового колокола. Он походил на бабочку, накрытую гигантской прозрачной крышкой от супницы.
        Супница начала медленно опускаться.
        Космоатмосферник в ее центре расплылся, теряя очертания, превратился в гигантскую кляксу, стекавшую к земле по шатровой радуге поля - силовая блокировка дает поразительные зрительные эффекты. Было такое впечатление, что их накрывает вывернувшимся наружу желудком корабля.
        Эйрик сорвал шлем.
        - Ден! Расса! - закричал он отчаянно. - Если вы слышите меня, помогите мне!
        В следующую секунду воздух словно сгустился в огромный черный топор - и в лезвие этого топора и влетел корабль противника. Небо взорвалось. Солнце мигнуло, как неисправный индикатор. Шатровая радуга исчезла. С неба сыпались пластик, сталь и мясо.
        - Во имя императора, - проговорил потрясенный Чеслав, - что это было - оружие харитов?
        - У харитов нет оружия, - прозвучал насмешливый ответ, - держитесь крепче, детеныши. Мы уходим в гипер у внешнего слоя атмосферы, если не хотим познакомиться с тем, кто болтается на орбите.

* * *
        Наследственный генерал империи, глава Оперативного Штаба Службы Опеки полковник Станис Александр Рашид Трастамара сидел в кресле перед монитором транссвязи и глядел на разноцветные сполохи на экране.
        Десять стандартных минут назад ординарец почтительно доложил ему, что светлейший Ассен Ширт, начальник Службы Опеки, хочет с ним говорить. Канал связи был установлен - информационный луч прорезал гиперпространство, стянув в одну точку добрых две сотни световых лет, треть ресурсов «Астарты» работала на поддержку канала, передающая установка на Митре пожирала столько энергии, сколько небольшой молибденовый завод, - а его сиятельство Ассен Ширт не торопился нажать на кнопку приема. Может, брился. Или рассматривал свое отражение в зеркале. Или занимался любовью с секретарем.
        Транссвязь была абсолютной монополией государства. Частные компании в эту сферу не допускались. Сообщения обычных граждан передавались только как записи после просмотра их Службой Опеки.
        Одна минута транссвязи потребляла столько же энергии, сколько переброска шестидесяти тысяч тонн массы покоя на аналогичное расстояние. Масса покоя
«Астарты» составляла пятьдесят четыре тысячи тонн, а время прыжка до Митры - семьдесят три часа; стало быть, потраченной за эти десять минут энергии фрегату хватило бы на тридцать дней в гипере. Это впечатляло.
        Особенно это было впечатляющим для цивилизации, чья денежная единица была привязана к энергии. Энергии, которой вот уже третий месяц не видели имперские истребители на крупнейшей в этом секторе базе над Баррой.
        Наконец цветные полосы распались, и на Трастамару сквозь бездну глянуло красивое молодое лицо: улыбающиеся синие глаза, ямочки у щек.
        - Привет, Станис, - заявил светлейший Ассен, - извини, что заставил ждать. Мы вчера, знаешь ли, сидели всю ночь. Я, генерал Ичира и, - тут Ассен поднял вверх указательный палец с длинным, раскрашенным в императорские цвета ногтем, - и генерал Торо, внук императора. Ичира сейчас очень силен при дворе. Думаю, что он может стать главой казначейства. Ты слышал последнюю сплетню? Губернатор Ириссы три месяца репетировал местные танцы, - ну, ты знаешь, император это любит, особенно если танцуют девочки, невинные и с далеких миров. И вот девочки выступают перед императором, все хорошо, и ночь прошла прекрасно, а утром император выходит в парадный зал, и там стоит генерал Шашба, - а у него же земли на Ириссе, и бездельник опять пришел просить для них какой-то субсидии. «Вот повелитель Ириссы», - говорит императору первый министр, - и когда Шашба вернулся домой, он обнаружил, что его назначили губернатором над всем сектором Креста!
        Светлейший Ассен расхохотался.
        Станис Трастамара внимательно ждал продолжения.
        - Да. Кстати. Ты в дерьме. Ты в таком дерьме, из которого тебя не вытащит даже твой прапрадедушка, Станис.

«Меняй министров каждые пять лет, расстреливай - каждые шесть», - говаривал Основатель Империи. Светлейший Ассен руководил Службой Опеки уже пятнадцатый год.
        - Тино Чебира уничтожил Эйрика ван Эрлика! Его размазали, как масло по бутерброду! Тино притворился купцом и ждал, пока Кровавый Пес подойдет поближе, - а потом он просто вышиб его из космоса! Он размазал его на молекулы, и ты, ты ловил ван Эрлика три года, а Тино уничтожил его как муху!
        - Когда это произошло? - спокойно спросил Трастамара.
        - Три дня назад! В секторе Розы!
        Станис Трастамара молчал. Его подтянутое гладкое лицо с чуть раскосыми глазами цвета индиго не изменилось ни на секунду. Луч гиперсвязи невозможно было перехватить, но содержание его бесед с начальником становилось известным с удручающей регулярностью. Полковник Трастамара подозревал, что дело не в жучках. Просто светлейший Ассен Ширт, глава Службы Опеки и троюродный брат первого министра Хабилунки, с детства считал, что рот нужен для двух вещей - чтобы жрать и чтобы хвастаться.
        - Да, - сказал полковник, - это огромный успех. По счастью, это общий успех Службы. Передайте моему другу Тино, что я поздравляю его, ибо мы все вместе служим одному делу - Империи Людей и какие-то распри между нами неуместны.

* * *
        Они вышли из гипера в пятидесяти миллионах километров от Лены и вот уже двенадцать часов шли в глубь системы, излучая транспондерный код курьера Службы Новостей; автоматические станции передавали их друг другу; таможня отказалась от осмотра после каких-то малопонятных Чеславу переговоров, и крошечная горошина планеты уже выросла до огромного, позолоченного солнцем диска, похожего на круглую яшму с белыми прожилками облаков.
        Чеслав, в пилотском кресле, от волнения грыз ногти. Они должны были войти в атмосферу через двадцать минут, по меньшей мере пять орбитальных фортов вели катер, но ван Эрлик до сих пор не пытался сбить их с толку; не связался с сообщниками или с мафией. Все шло так, как будто они и в самом деле собирались сесть по предписанной траектории на официальном космодроме, - но как это мог сделать человек, за голову которого любой служащий космодрома получил бы два на десять в десятой эргталера?
        Ван Эрлик, в кресле второго пилота, с легкой усмешкой наблюдал за стажером, идущим точно по курсовому лучу.
        - Вход в атмосферу через пять минут, - сказал Чеслав, - приготовить «трутня», сэр?
        - Нет.
        - Мы будем садиться на космодром в Карре?
        Пират, не отвечая, лениво протянул руку. Комм-пульт ожил. С него смотрел пожилой грузный человек в белом, расшитом цветочками пончо.
        - Привет, старый лис, - сказал Эйрик, - я слыхал, что в твоей столице вот-вот зацветут лилии, и подумал: неужели у моего приятеля не найдется местечка, откуда я мог бы ими полюбоваться?
        - Ты всегда желанный друг, - донеслось в ответ, - я скажу ребятам, чтобы они посадили тебя по лучу.
        - У меня небольшой корабль. Катер.
        - В таком случае почему бы тебе не сесть в резиденции? - откликнулся собеседник. - Вопросов будет меньше, а воли - больше.
        Экран погас. Ошеломленный Чеслав повернулся к своему спутнику.
        - Вы… вы на «ты» с губернатором Лены? Но он же присягал на верность империи…
        - А кому, ты думаешь, я сбываю товар? Зеленоглазым жукам в неоткрытых частях Галактики? А когда я ремонтирую катера, я сажаю их на сожженных планетах и ползаю по ускорителю с отвертками?
        - Я думал, - сказал Чеслав, - что вы покупаете мелкую сошку. Пограничника с орбитального форта. Майора с таможни.
        - Зачем? Майор с таможни делится с начальником смены, начальник смены - с начальником космопорта, начальник космопорта - с главой региона, глава региона - с губернатором.
        - Замолчите! Вы ненавидите империю. Это государственная измена - что вы говорите.
        - Иди сюда, Денес, - позвал Эйрик. - Мы входим в атмосферу, это лучше делать в противоперегрузочном кресле.
        И, обернувшись к Чеславу:
        - Надеюсь, курсант, что вы не вздумаете читать вводный курс Школы Опеки за обеденным столом у губернатора.

* * *
        Давно подмечено - чем ниже гравитация на планете, тем безудержней фантазия архитекторов. Колонны, поддерживающие огромные массы камня, стремительно худеют, купола уходят в немыслимую высь, арки начинают очертаниями напоминать носы гиперпространственных истребителей, и любимым украшением зданий становятся свешивающиеся с потолков, арок и карнизов гроздья искусственных сталактитов.
        Гравитация на Лене составляла 0,4 стандартной.
        Искусственно насыпанная гора - всего каких-то пятьсот метров высоты, не горка, а холм по местным масштабам, - на которой расположилась резиденция губернатора, возвышалась над западными пригородами. Дворец напоминал паутину, подвешенную последними лучами заката к невидимым, парящим на орбите спутникам.
        Из кружевной беседки, где был накрыт ужин на четверых, открывался прекрасный вид на город, и на самой грани между городом и резиденцией раскинулся залитый огнями парк Пяти Тысяч Героев - разноуровневые прожекторы, сиреневые шары деревьев, и над ними, в воздухе, - серебряная стрела, увенчанная древним десантным катером.
        Над массивным столом парил огромный красный конус из переливающихся углей; гости особыми вилочками цепляли сырые ломтики чего-то, что, на взгляд Чеслава, могло быть с равным успехом моллюском, мясом или овощем, и сами клали их в угли. Угли шипели, из шара стекал пьянящий ароматный сок.
        В воздухе лениво кружились несколько шаров, излучающих теплый красноватый цвет, вверху, над шарами, поблескивала голографическая копия памятника Пяти Тысячам. Губернатор Тарета был верным слугой отечества. По его распоряжению копия памятника должна была быть закуплена каждым учреждением на Лене, частным ли, государственным.
        Кстати, и монополией на производство патриотических сувениров владела сестра губернатора.
        Угли уже догорали. Сырые ломтики кончались, к великому облегчению Чеслава, который боялся опозориться.
        Губернатор Эрад Тарета, полный, длинноволосый мужчина лет шестидесяти, положил на тарелку двузубую вилку, удовлетворенно рыгнул и откинулся в кресле.
        - Я и не знал, что у тебя такой взрослый сын, Эйрик, - сказал губернатор.
        Ван Эрлик улыбнулся. От всей его фигуры исходило довольство и уверенность; довольство хорошей пищи, уверенность дорогого костюма и гладко выбритых щек. Это был совсем не тот человек, который, сломленный болью и смертью, капитулировал перед главой Оперативного Штаба, не тот, кто с веерником в руках сидел в разрушенном доме на выжженной планете; наглый тип, ненавидящий людей и любящий деньги. Такого невозможно представить себе в числе Пяти Тысяч. «А ты бы мог быть в числе Пяти Тысяч?» - спросил себя Чеслав.
        - Странное имя для сына ван Эрлика, - прибавил губернатор. - Впрочем, очаровательный мальчик.
        - Шестнадцать - это уже не мальчик, - ответил ван Эрлик - В шестнадцать я командовал кораблем.

«И убивал людей по приказу нелюди», - подумал Чеслав.
        - Стоит ли думать, что ты поручишь сыну командовать… ну, например, дредноутом?
        - Откуда ты взял, что у меня есть… дредноут?
        - Слухи, друг мой, слухи. О верфях Аркуссы.
        - Обо мне ходит много слухов, - ответил ван Эрлик, - один даже показали в новостях. О том, что я убит в секторе Розы и что генерал Чебира получит те две на десять в восьмой, что назначены за мою голову. Если не ошибаюсь, удача убить меня выпала генералу Чебире пятый раз.
        Девушка, бывшая с губернатором, гибко встала и вышла из беседки. Она вернулась через несколько минут с крупным прозрачным сосудом, в котором плескалась коричневая жидкость. Девушка была ненамного старше Чеслава, и молодой стажер сначала решил, что она приходится губернатору внучкой. Потом он решил, что она приходится ему женой.
        Теперь он не был уверен и насчет жены.
        - Хотите чая, господа? - спросила девушка.
        - Какого чая? - не понял Чеслав. Чай было общим именем для большинства травяных настоев, употреблявшихся в горячем виде.
        Девушка засмеялась. Платье ее было то серебристым, то розовым, то прозрачным, и Чеслав все время прятал глаза, чтобы не смотреть на девушку.
        - Это настоящий чай, который рос на Земле, - сказал губернатор, - очень капризное растение. Легко приживается на других планетах, но почти полностью меняет вкус. Мы выращиваем его на Южном Материке, прямо на почве Земли. Мы пробурили скважины, прошли два метра льда, забрали почву, дезактивировали ее - и вот результат.
        Темная прозрачная жидкость полилась в фарфоровую чашку. Чеслав поднял глаза на девушку; платье ее в этот миг растаяло, как сахар, брошенный в кипяток, Чеслав залился краской по самые уши и, чтобы скрыть свое смущение, с размаху глотнул неведомого дива, выращенного на дезактивированной почве далекой Земли.
        Жидкость едва не обожгла нёбо, Чеслав закашлялся. Далекий напиток легендарных предков, по правде говоря, оказался довольно-таки гадким. На его, во всяком случае, вкус.
        Губернатор щелкнул пальцами и сказал:
        - Детка, оставь нас.
        Девушка улыбнулась. Платье ее стало розовым. Глаза еще раз встретились с глазами Чеслава. Она улыбнулась и вышла. Губернатор перевел вопросительный взгляд на Чеслава.
        - У меня нет тайн от Че, - сказал ван Эрлик.
        Губернатор запустил руку в карман и вынул оттуда карточку Высокого банка Локры. Локрийские кредитки позволяли снять без всяких документов положенные на них суммы в любом банке империи. В качестве владельца они опознавали любое лицо, введшее в них произвольно выбранный код. Служба Опеки очень любила эти кредитки.
        Губернатор вежливо поклонился и протянул карточку ван Эрлику.
        Ван Эрлик ответил таким же поклоном. Одна его рука накрыла карточку, другая забегала по ней, вводя случайные цифры. Чеслав, не отрываясь, глядел на пирата: на длинные, чуть сплюснутые пальцы с неровно остриженными ногтями, на резко выступающие бугры костяшек и на его смуглое, резко вылепленное лицо с короткими темными волосами и черными боеголовками глаз.
        - Этот подарок. - сказал губернатор, - скромный дар потомственного генерала Каницы за то, что его корабли чувствуют себя столь безопасно на космических трассах вот уже целый год.
        - Я благодарен твоему шурину, - с едва заметной долей иронии откликнулся ван Эрлик. Губернатор вздохнул.
        - Ты давно не был в наших местах, коммодор, - сказал он.
        - Разве моему другу генерале Канице так хочется повидаться со мной опять?
        Губернатор сдавленно засмеялся.
        - У тебя прекрасный катер, - сказал он.
        - Стандартный «Подсолнух».
        - Новейшей модификации, с противолазерной броней. Говорят, катера такого класса имеет только Служба Опеки, да еще тот самый дредноут, который угнали с Аркуссы. Я ценю твой такт, коммодор. «Эдем» возле Лены вызвал бы изрядный переполох.
        Смуглый пират невозмутимо улыбался.
        - Но он мог бы оказать большую услугу империи, - сказал губернатор Лены.
        - Вот как?
        - Как ты знаешь, - сказал губернатор Лены, - я унаследовал этот пост от своего отца, а тот - от нашей бабушки, светлейшей Маргариты. И наша бабушка имела под управлением почти треть сектора Чаши: и Лену, и Альтайю, и Деннер. Планеты были разделены между ее детьмя, моя тетка Отиллия, губернатор Альтайи, умерла четыре года назад, и когда она умерла, Альтайю наследовал ее сын.
        - И при чем здесь интересы империи? - уточнил Эйрик.
        Губернатор Лены заговорщически перегнулся через стол.
        - Губернатор Альтайи - сын ее мужа, но не ее! - заявил он.
        - Подменыш, что ли? - справился ван Эрлик, и в глазах его заиграли веселые чертики.
        - Мы проверили геном, - заявил губернатор Лены, - и выяснили то, что всегда подозревали, - Отиллия не могла иметь детей! Они засунули в инкубатор чужую яйцеклетку, но этот подлец заплатил первому министру десять в восьмой эргталеров и сохранил за собой планету; а когда я и мои родичи собрали флот и решили прогнать его с планеты, он обложил Альтайю тройным налогом и на эти деньги построил орбитальный форт и два корвета! Выскочка из ниоткуда, чужая яйцеклетка, добился за взятку управления целой планетой, а чтобы отбить эти деньги, облагает граждан непомерными поборами, создает частный флот!
        - И в чем же заключается моя помощь?
        - «Эдем». Он разнесет весь флот Альтайи!
        - Но это война! - вскричал Чеслав. - Вы предлагаете нам атаковать мирную планету!
        - Я же не предлагаю вам мятеж против императора, - искренне удивился губернатор Лены, - я предлагаю вам встать на защиту законов империи, попранных взяточником из числа царедворцев и наглым выскочкой, который тратит незаконно полученные им доходы на незаконно созданный им флот! Да Основатель Империи за такое отдал бы его Живоглоту - на опыты!
        Чеслав был готов провалиться сквозь холм. Он был удивлен еще перед посадкой, когда губернатор империи приветствовал пирата и военного преступника как своего ближайшего друга. Он был поражен, когда губернатор передал ван Эрлику немалые деньги - судя по всему просто за то, чтобы тот не трогал корабли его родича. Но это! Война! Губернатор планеты просит пирата напасть на соседа! Разнести флот двоюродного племянника под тем предлогом, что тот появился не из той яйцеклетки, хотя яйцеклетки здесь были вообще ни при чем - губернаторов назначали!
        И если в некоторых случаях губернатором становился сын или дочь, это ничего общего не имело с правом собственности на планету! Просто сын или дочь оказывались достойны этого поста! Й вот этот человек предлагает им, пиратам, грозить орбитальной бомбардировкой, убить, возможно, миллионы,
        для того чтобы снять с поста официально назначенного на эту должность человека!
        - Так ты согласен? - спросил губернатор.
        - Я подумаю, - ответил ван Эрлик.
        Гости и хозяин уже распрощались друг с другом, когда губернатор наклонился к пирату и сказал ему вполголоса:
        - Кстати, Эйрик, ты привез с собой прелестного мальчонку. Я мог бы его купить - тысяч за двадцать.
        - Мальчик не продается, - сказал Эйрик.
        - Тридцать тысяч.
        - Это мой племянник.
        Лорд Эрад Тарета, высокородный губернатор планеты Лена, вздрогнул и обиженно отошел.
        Этой ночью стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна. Вместо императора Теофана ему приснилась девица в прозрачном и розовом, и, когда он проснулся утром, он сгорел со стыда при мысли о сенсорах, которыми наверняка была набита спальня.

* * *
        Черно-серый эсминец массой покоя в двести тридцать тысяч тонн медленно поворачивался над затянутой в сиреневые облака планетой. Где-то вверху, в направлении сектора Чаши, таяло серебряное свечение гиперпространства, в которое ушел вражеский катер. Внизу, в гамма-диапазоне, пронзающем насквозь толстые облака, было видно, как догорают на поверхности Харита останки космоатмосферника.
        Гнаться за катером не было смысла. Эсминец превосходил его по массе по крайней мере в восемьдесят раз, а это означало, что уйти в гипер он может только на расстоянии от планеты, в восемьдесят в кубе раз превышающем то, с которого прыгнула дерзкая маленькая блоха.
        Экипаж эсминца был весьма разнороден: в кресле капитана сидел человек, но командир штурмовой группы, вытянувшийся перед ним, был баррийцем. Барриец был выше человека на добрый метр и, что еще важнее, без всяких увечий. Его острый сорокасантиметровый клюв с шевелящимися белыми рыльцами нависал над капитаном, и на рыльцах взбухали капли токсина.
        За штурманским пультом сидел представитель еще одной разумной расы - локр. Локры были идеальными штурманами, а мозг их по быстродействию превосходил компьютер. К сожалению, этим похвальным качеством локры обладали не всегда, а только в период, свободный от брачных игр, и потому всей империи локры были известны под прозвищем «полудурки», не совсем верным, ибо локры пребывали совершенно без разума не половину, а не больше трети взрослой жизни.
        Это был довольно странный экипаж из рас, не похожих ни разумом, ни обычаями, ни биологией. Объединяло их только одно: если присмотреться, видно было, что у человека под расстегнутым воротничком комбинезона роится серая дымка, и такая же дымка иногда появлялась сквозь перья баррийца.
        - Команда на отстыковку не проходит, - доложил командир штурмовой группы.
        - Почему?
        - Челноки мертвы. Комп заработал единственный раз. На нем появилась надпись, что если мы не уберемся прочь, то управление откажет по всему эсминцу.
        - Блеф!
        - А космоатмосферник тоже в блеф врезался?
        Человек повернулся к штурману.
        - Сообщи им, что нам надо всего лишь похоронить своих людей. Что мы извиняемся за беспокойство.
        С клубкового тела локра соскользнуло несколько чешуек. Просыпавшись на панель управления, чешуйки подхватились, слепились в клубок поменьше и зашныряли по клавиатуре.
        - Скажи им, - продолжал человек, - что мы - враги принца Севира. Что нам нужно оружие, чтобы победить его. Враг моего врага - мой друг!
        На экране внезапно вспыхнули строки:
        - У Детей Плаща нет друзей. У Детей Плаща есть лишь Плащ. Ваш корабль опознан, Верховный Брат. Улетайте.
        Верховный Брат Плаща медленно повернул голову.
        Его штурман оплывал в пилотажном кресле, принимая удобную шарообразную форму. Отдаленные части тела сбились в кучку на панели управления.
        - Ты запомнил тех, кто был на катере?
        На главном экране медленно проступили три изображения. Девятилетний мальчик с ониксовыми глазами. Высокий подросток с военной выправкой и холодным взглядом спецназовца или преступника. Смуглый темноволосый человек лет тридцати пяти с изломанной бровью и улыбкой теплой, как реликтовое излучение.
        - Первых двух нет в банках данных, - сказал штурман, - третий - Эйрик ван Эрлик. Уроженец Харита. В возрасте девятнадцати лет командовал корветом «Томия», нанесшим смертельные повреждения флагману Флота Вторжения. Был объявлен военным преступником. Занялся пиратством. За голову его назначена награда в два на десять в восьмой эргталеров. Согласно неподтвержденным сведениям, пять дней назад Эйрик ван Эрлик был уничтожен спецгруппой «Алайя», которой руководит один из заместителей начальника Службы Опеки, генерал Чебира. Согласно другим неподтвержденным сведениям, Эйрик ван Эрлик три дня назад угнал из орбитальных доков Аркуссы дредноут «Эдем». Всего зафиксировано восемнадцать случаев сообщений о гибели Эйрика ван Эрлика.
        - Ну что же, брат. - сказал человек, - если коренные уроженцы планеты отказываются говорить с нами, быть может, мы можем побеседовать с их приемным сыном? Ты засек след?
        - Да, брат, - ответил локр, - курс - внутренние области сектора Чаши, предположительно - они полетели на Лену.

* * *
        После разговора вроде того, который полковник Трастамара имел с собственным начальством, большинство сотрудников Службы Опеки, да и не только ее, заторопились бы в столицу.
        Ибо кого бы ни вышибли из вакуума в секторе Розы - зазевавшегося контрабандиста с фальшивым транспондерным кодом, один из фрегатов ван Эрлика или просто раздолбали пустой корабль, имитируя успешный бой за приз в двести миллионов эргталеров, - ясно было, что генерал Чебира всерьез настроен их получеть.
        Но полковник Трастамара не был озабочен такими частностями. Фрегат «Астарта», находящийся в подчинении Оперативного Штаба Службы Опеки, оставался возле Аркуссы, и подчиненные полковника снимали показания со всех свидетелей угона
«Эдема» и, что еще важнее, со всех камер слежения, запечатлевших лицо «коммодора Аоко», руководившего пиратами.
        Обвинений никому пока не предъявляли, тем более что руководитель филиала, барр Аристарх Фор, покончил с собой раньше, чем Служба Опеки успела подобрать спасательный бот. Барр сплел когти и разорвал себе горло, проделав это с соблюдением всех причитающихся церемоний на глазах трех шокированных техников, засунутых вместе с огромной птицей в космический фоб объемом четыре кубических метра. Перед смертью барр прочел трем бедолагам длинную лекцию о чести и достоинстве, и, как заметил один из слушателей, «говорил-то он вроде по-нашему, но я ни черта не понял».
        Полковник Трастамара, один в каюте, как раз изучал эту самую речь, когда над дверью зашелестел звонок. Лепестки ее разошлись, и в каюту вошла майор Син, как всегда безупречно подтянутая, высокая, с короткой мальчишеской стрижкой и едва заметным ароматом летних фиалок.
        - Медицинская сводка ван Эрлика, сэр! - доложила майор Син, кладя на стол чип.
        Трастамара поморщился. Стандартные методики требовали регистрировать допрос на трех уровнях - вербальном, визуальном и физиологическом. Результаты сводили в таблицы, загоняли в память, снова сводили в таблицы и снова анализировали. На один допрос приходилось пятнадцать рапортов. Полковник Трастамара не очень-то любил эти рапорты. После операции на Ондайе родилась мрачная шутка, что праправнук Живоглота предпочитает допросам расстрел, дабы не отягощать душу писаниной.
        Анализ ответов ван Эрлика полковника интересовал меньше всего: он не стремился вытянуть из пирата правду, он хотел завербовать его.
        Майор Син вставила чип в один из разъемов стола и доложила:
        - Аппаратура наблюдала за состоянием ван Эрлика в течение трех периодов времени. До допроса нейронаручники передавали данные на стационарный носитель. Во время допроса съем информации шел по семи параметрам - от уровня химии клеток до скрытых моторных реакций.
        - Ну?
        - Взгляните сами, сэр.
        Поверхность стола полыхнула ворохом кривых.
        - Вот здесь. Здесь. И здесь, - точеный палец Родай Син указывал узловые точки. - Это совсем незначительные отличия. Практически - у границ нормы.
        График мигнул и переменился снова.
        - Это график со штаммом Венора. Как видите, вначале реакция не отличается от реакции обычного человека. Кривая Веноры. Пик. Паралич дыхательных мышц. Вот - здесь он пытается дотянуться до кнопки. Потом ему вводят нейтрализатор. А вот здесь - посмотрите. Это произошло через пять минут после вашего разговора. Его печень начинает вырабатывать белок, подавляющий «Венору». А еще через полчаса этот белок начали вырабатывать его лейкоциты.
        - То есть он сейчас вне опасности? - тупо спросил Трастамара.
        - Сэр. Я не понимаю, каким образом иммунная система человека может начать вырабатывать белок, уничтожающий специально сконструированный ретроштамм.
        Полковник молчал минуты полторы. Потом вызвал мостик.
        - У нас есть пеленг на ван Эрлика?
        Мостик отозвался в том смысле, что последний сигнал был засечен с Харита, а потом челнок снова ушел в гипер. Предположительно - в направлении Альтайи или Лены.
        - Мы улетаем, - сказал Трастамара, - прыжок по готовности.
        - А Рамануссен? - спросила майор Син.
        - Мы переходим к плану «соло».
        - Но…
        - Майор, я правнук Живоглота.
        - Это не дает вам права жертвовать…
        - Родай, - перебил ее Трастамара, - я правнук создателя Медеи.
        Майор Син молча кивнула.

* * *
        Восьмилетний мальчик по имени Денес сидел на песчаной дорожке в парке Пяти Тысяч Героев. Розовые и белые цветы - продукт генетических экспериментов - расстилались вокруг, вились над дорожкой, спускались вместе с песчаной полосой к пруду, из которого белой молнией взлетала стрела памятника.
        Денес смотрел на орхидею, качавшую перед ним головкой. У орхидеи, выросшей в условиях легкой гравитации, были огромные пурпурные лепестки, усыпанные бархатной пыльцой тычинки и сиреневый, скрученный, как бараний рог, пестик. Денесу не нравились пурпурные лепестки. Слишком агрессивно. Как будто не цветок, а флаг.
        Мальчик протянул руку. Его пальцы сомкнулись на стебле цветка. Со стороны могло даже показаться, что пальцы нырнули в глубь стебля так же легко, как кошачий язычок ныряет в мисочку с молоком.
        Послышались шаги, и на садовую дорожку вышел Чеслав. Молодой стажер был в белой полупрозрачной рубашке и в белых же брюках, которые Эйрик вчера заказал по кредитке. Брюки были из того же псевдоживого материала, из которого делали погоны сотрудников Службы Опеки, и Чеславу было так неуютно, как будто он надел погоны на задницу. Он никогда не носил таких дорогих вещей. Кроме того, он хорошо понимал, что деньги на эти брюки получены предателем человечества путем грабежа.
        Чеслав улыбнулся мальчику и сел перед ним на дорожку.
        - Что, Денес, - красиво?
        - Не знаю, - ответил Денес, - мне кажется, что белые цветы все-таки лучше.
        - О чем это ты?
        - Вчера они были белые, - мальчик указал на роскошные плети цветущих орхидей. - Но пришел такой большой человек, которого зовут господин Эрад, и сказал, чтобы они были красные, и другие люди выкопали белые цветы и посадили красные. Я думал, что, как только он это скажет, цветы станут красными. А они не стали. Почему?
        - Потому что губернатор не может превращать цветок из белого в красный по своему желанию, вот почему, - сказал Чеслав.
        - А почему люди стали пересаживать цветы?
        - Потому что они слуги губернатора.
        - А что значит - губернатор?
        - Это значит, что любой человек на планете должен его слушаться.
        - А кого слушается губернатор?
        - Генерала сектора.
        - А генерал сектора?
        - Императора. Император выше всех людей, Денес.
        - А генерал сектора сильнее губернатора, да?
        - Да.
        - Значит, - спросил Денес, - если генералу сектора надо поменять цвет орхидей, ему не надо отдавать приказаний слугам, так?
        - Нет, - сказал Чеслав и стряхнул с брюк раздавленный стебелек травы, - ни один человек не может вот так вот, силой мысли, взять и изменить цвет орхидеи.
        - А император может?
        - Нет. Император такой же человек, как другие.
        - Но ты сам сказал, что император выше всех людей. Как можно быть выше и таким же?
        - Я имел в виду, что все приказания императора должны исполняться.
        - Но почему они должны исполняться, если он такой же человек, как и все другие?
        Молодой стажер Службы Опеки улыбнулся.
        - Потому что люди несовершенны, Денес. Есть люди, которые лгут, крадут и убивают. И надо, чтобы кто-то говорил, что людям можно делать, а что нельзя. Чтобы кто-то устанавливал нормы добра и зла.
        Денес задумался.
        - Я не понимаю, - сказал Денес, - ты сказал, что люди несовершенны и что император как все люди. Как же можно, чтобы нормы добра и зла определял кто-то несовершенный? А вдруг он определит их неправильно?
        - Знаешь, Денес, лучше прекратить этот разговор. Он слишком сильно смахивает на государственную измену.
        Голос ребенка был все так же тих и спокоен.
        - Что значит государственная измена?
        - Обсуждение вещей, которых не должно обсуждать!
        - Но, Чеслав, ведь мы как раз и обсуждаем самую важную вещь об императоре! Если ее нельзя обсуждать - разве это не является доказательством как раз того, о чем я говорил: что несовершенный император неправильно определил то, что можно, и то, что нельзя?
        - Слушай, Денес, тебе восемь лет. У тебя были странные воспитатели - но неужели они никогда не говорили тебе: «нельзя»? Или: «Это чужое»?
        - Нет, - сказал Денес, - у нас нет чужого.
        Стажер открыл рот и закрыл его. У харитов не было чужого. У них было только свое и ничье. И собственности у них не было. «Они сделали людей своей собственностью!
        - объяснил генерал Чебира, когда начал читать курс.
        - Ну хорошо. Ну а вот если бы они - не хотели, чтобы ты, скажем, купался у водопада, а ты бы все равно выкупался - такое было?
        Однажды ночью Чеслав на спор с приятелями отправился прыгать с плотины в Ичане. Фокус был в том, чтобы преодолеть три возведенных вокруг объекта рубежа безопасности, обмануть видеошары, а потом спрыгнуть в реку с высоты в триста метров. Выигрывал тот, кто использовал меньше всех антигравитационных патронов. Переполох был тогда жуткий. СО искала диверсантов месяц.
        - Было. - обиженно сказал мальчик, - но мне не дали искупаться. Меня поймали у самой воды.
        Чеслав почувствовал легкое раздражение.
        - Но понимаешь, человеческое общество устроено так, что оно не может всегда ловить своих членов у самой воды. Зато оно может поймать искупавшегося и… ну, допустим, заставить его неделю драить сортир зубной щеткой. Люди не могут предотвращать все преступления. Они умеют их только наказывать. Власти же не всевидящие!
        - Разве нельзя устроить власть так, чтобы она была всевидящей?
        Чеслав стряхнул еще одну травинку. К его досаде, они так и липли к брюкам. Травинки были переливчатого серо-зеленого цвета, и когда он пригляделся к ним, то увидел, что они украшены гербом империи. Так было задумано. Каждая травинка в парке должна была напоминать посетителям о подвигах героев и величии империи; свыше пяти миллионов эргталеров ушло на исследования, свыше семи миллионов - на ежегодный уход за парком. К сожалению, как вчера объяснили Чеславу охранники, невежественные посетители топтали траву и писали свои имена на памятнике, и когда губернатор расширил свою резиденцию, парк пришлось закрыть для народа.
        Теперь парк Пяти Тысяч Героев могли посещать только гости губернатора.
        - В разные времена люди устраивали власть по-разному, - сказал Чеслав. - Были, например, времена, когда правителей избирали из богатых людей. Обычно богатые избирали самых богатых. Они принимали решения, обязательные для всех остальных. Это называлось олигархия. Но эти люди принимали решения, которые были выгодны богатым и невыгодны бедным. Богатые богатели, а бедные становились бедней, и в конце концов такое общество погибало потому, что во время войны бедные не хотели погибать за богатых.
        - Эти богатые люди были очень глупы, - сказал Денес, - они должны были избирать правительство из всех. А не только из себя.
        Чеслав был рад, что полгода назад он прослушал дополнительный курс Основ Истории Общества. Курсанты редко выбирали дополнительные курсы. Свободное от учебы время они проводили в барах. Они считали, что для того, чтобы опекать общество, достаточно иметь погоны. Но Чеслав всегда полагал, что для того, чтобы опекать общество, надо знать, как оно устроено.
        - Такие правительства тоже были, - сказал Чеслав. - При них принимали законы, которые нравились большинству. Но так как большинство человечества во все времена состояло из лентяев, такие правительства в конце концов начинали принимать законы, которые отдавали лентяям все то, что заработали трудолюбивые люди.
        - Это не очень умно, - сказал Денес.
        - Кроме того, такие правительства очень плохо справлялись с кризисами. Как только им угрожала война или кризис, они спорили вместо того, чтобы действовать, и к тому времени, когда разные партии договаривались друг с другом, война оказывалась проиграна. И когда разразилась Великая Война, ее выиграл человек, который командовал войсками единолично.
        Чеслав помолчал и показал вдаль, на серебряную стрелу, взмывающую из озера.
        - Семь эсминцев, два корвета и торпедоносец «Запад» с общим экипажем в четыре тысячи девятьсот девяносто семь человек атаковали Лену только для того, чтобы отвлечь силы противника и чтобы крошечный десантный катер с тремя офицерами мог доставить на ее поверхность смертельный вирус, и каждый из этих пяти тысяч знал, что идет на смерть. Они сделали это ради императора и человечества. Пять Тысяч Героев погибли, а император победил. И с тех пор мир процветает, потому что только император соединяет в своем лице чаяния всех и только он может позволить себе не слушать ни богатых, которые хотят ограбить бедных, ни бедных, которые хотят ограбить богатых.
        - Но если он не слушает ни богатых, ни бедных, кого же он слушает, кроме самого себя? - спросил Денес.
        Молодой стажер вздохнул про себя и подумал, что учителя ребенка были чудовищами. Если бы вместо чудовищ он учился у генерала Чебиры, ему бы быстро отбили охоту задавать такие вопросы.
        Чеслав встал с травы и заметил, что на его белых брюках не осталось ни пятнышка. Было неприятно думать, что по такой же технологии, по которой делают вечно чистые погоны, люди с толстым кошельком могут сделать вечно чистые штаны и попирать своей задницей траву с гербом империи.
        Герб империи создан не для того, чтобы садиться на него задницей. Герб империи создан для славы и смерти.
        - Знаешь, Денес, - сказал стажер, - давай погуляем по городу. Ты видел когда-нибудь неразрушенный город? Я только переоденусь, и мы пойдем.
        Через минутут Чеслав скрылся за поворотом дорожки.
        Мальчик продолжал сидеть, не шевелясь.
        Нет, белые лепестки определенно красивей. Мальчик поднял руку, и его пальцы сомкнулись со стеблем цветка.
        Как же сделать лепестки - белыми?
        Орхидея начала медленно менять свой цвет.

* * *
        Эйрик ван Эрлик покинул резиденцию губернатора Эрада Тареты еще затемно. Весь день он бесцельно бродил по городу, заныривая в маленькие магазинчики и пересаживаясь с одного флайера на другой; в одном магазине он сменил одежду и обувь, в другом воспользовался общественным коммом.
        Дело шло уже к вечеру, маленькое зеленое солнце заваливалось за кружева небоскребов, и на востоке поднимался бледно-салатовый круг отражателя. Эйрик ван Эрлик, в оранжево-желтой рубашке, просторных брюках и сандалиях на босу ногу, вышел из наземной машины на пригородной улочке, забранной с обеих сторон в глухую броню заборов, над которыми цвели синие и фиолетовые деревья.
        Калитка, к которой он подошел, немедленно распахнулась: за ней стоял высокий человек лет шестидесяти. Его седые волосы и необыкновенно гладкое лицо заставили бы любого заподозрить, что обладатель лица совсем недавно побывал в руках специалиста по травматической регенерации.
        Ван Эрлик и хозяин дома обнялись, и хозяин приветливо улыбнулся, обнажая крепкие белые зубы.
        - Ты выполнил мое поручение?
        - Он придет.
        - А вещь, которую я просил?
        Хозяин дома молча подал ван Эрлику белую пластиковую коробочку. Тот сунул ее в карман и шагнул внутрь.
        - Еще что-нибудь?
        - Да, Сури. Полное обследование организма. На имплантаты.
        Сури кивнул и молча повел ван Эрлика за собой в глубь дома.
        Через пятнадцать минут пират встал с кресла, отцепляя от тела последние датчики.
        - Ну что?
        Ассистировавший Сури лаборант молча подал Эйрику распечатку.
        Метапластмасса в правом локтевом суставе, чужеродная органика в сердце, композитные сплавы в районе бедра. Ничего нового. Старый список - наследие всех переделок, в которые ван Эрлик когда-то попал, включая ту, первую, пятнадцать лет назад, когда корвет с разнесенными вдребезги двигателями рухнул на поверхность Харита.
        Полковник Станис Александр Рашид Трастамара не засунул в него ничего. Не считая
«Веноры».
        - Имплантатов не выявлено. Однако у тебя что-то странное с кровью, Эйрик. И с иммунной системой. Я могу взять для анализа пункцию костного мозга.
        - Не надо, - отказался ван Эрлик.
        Одевшись и осторожно погладив в кармане белую коробочку, ван Эрлик покинул дом.
        Минуты через три он входил в общий зал небольшого ресторанчика, смежного с задней стеной особнячка Сури.
        Ресторан был невелик и, подобно многим дешевым забегаловкам, пытался скрыть это фальшивой голостеной, изображавшей огромный балкон, выходящий в залитый ночными огнями парк. Судя по тому, что голограмма была сильно сдвинута в фиолетовую часть спектра, ресторанчик предназначался в основном для крийнов.
        Ван Эрлик как раз задумался над тем, стоит ли ему ограничиться только жареной кенафкой или заказать еще и суп из альтусий, когда кто-то опустился на стул напротив.
        Ван Эрлик поднял голову и увидел Чеслава. Полные губы подростка были твердо сжаты, серые глаза глядели словно в прицел. Высокий, худощавый, в новой дорогой одежде, с гибкими движениями тренированного бойца, он походил на избалованного сына наркоторговца или губернатора.
        - Любишь крийнскую кухню? - спросил ван Эрлик. - Советую заказать ротату и шнасс.
        Чеслав с облегчением последовал его совету.
        Официант-крийн, неслышно возникший за их спинами, принялся сгружать с мерцающего подноса горшочки и тарелки со снедью. Собственно, подноса не было - было силовое поле, угасавшее по мере уменьшения числа тарелок и наконец погасшее совсем.
        Ротата оказалась чем-то вроде непроваренной древесной коры. Когда прибыл шнасс, Чеслав поковырялся палочкой в тарелке, пытаясь определить составляющие вони, и спросил:
        - Это что, личинки жука-навозника?
        - Да. - сказал ван Эрлик, - у крийнов они деликатес. Они выдерживают их на солнце десять дней, чтобы они как следует протухли, а потом лепят из них котлетки. В качестве скрепляющего фермента они используют собственную слюну. Они пережевывают личинки во рту, а потом отрыгивают их и заправляют маслом.
        Чеслав посмотрел на тарелку своего собеседника, где дымилось что-то восхитительно прозрачное, с острыми рыбьими костями, торчавшими наружу, и запахом курицы, и принялся за шнасс. На курсах выживания их заставляли есть даже дерьмо барров.
        В заключение им принесли кофе, налитый в суповую тарелку.
        - Сэр, - спросил официант-крийн ван Эрлика, - вам не понравилось?
        - Все замечательно, - сказал Эйрик.
        - Просто я заметил, что на вашей тарелке много костей, - сказал официант и одобрительно покосился на пустую тарелку Чеслава.
        - Люди не едят кости, - объяснил Эйрик. Последним официант принес блюдечко, на котором горкой лежали темно-серые камушки.
        - Гравий для заточки задних зубов, - сказал официант и гордо удалился.
        - Зачем вы меня вчера оставили на ужин? - спросил в упор Чеслав. - Вам хотелось поставить под сомнение мою верность императору, да?
        Ван Эрлик пожал плечами.
        - Губернатор одной планеты просит напасть на другую. Он же не просит нападать на императора? При чем тут верность империи?
        - При том, что это война! «Эдем» может разнести целую планету, и губернатор Тарета не поставил никаких ограничений!
        - Это война, - сказал Эйрик ван Эрлик, - но сектор, которым правила Маргарита Тарета, был слишком велик, и император Валентин намеренно раздробил его. А потом его наследник нарочно стравил родственников друг с другом, чтобы они не объединились против императора. Император не сочтет орбитальную бомбардировку Альтайи изменой. Он сочтет ее необыкновенно удачным продолжением своей политики.
        - Вы враг императора, - сказал Чеслав, - а рая на земле никогда не было.
        - Был, - отозвался Эйрик. - Я провел там девятнадцать лет. Потом я шлепнулся о его поверхность. Наши компенсаторы взорвались еще до входа в атмосферу. Мы сыпались на планету по частям. Нас было семнадцать человек. Выжил только я.
        Эйрик помолчал, а потом его смуглое лицо зажглось изнутри, словно в него вставили лампочку.
        - А вот и мой гость, - сказал ван Эрлик.
        Чеслав оглянулся: у стола стояла красивая серая птица с толстым брюшком и короткими крыльями. Она была похожа на филина-переростка, если бы не кисточки вместо ушей и умные фасеточные глазки.
        - Вы - таир? - полувопросительно сказал Чеслав. Таиры были исключительно редким видом разумных и почти не покидали свой мир.
        - Дом Келен, к вашим услугам, - поклонился филин.
        - Прости, что потревожил тебя, - сказал Эйрик, - у меня к тебе дело.
        - Я не участвую в твоих делах, - отозвался таир.
        - Я привез с собой мальчика. Ему восемь лет, и его зовут Денес. Я прошу, чтобы ты забрал его с собой и дал ему семью и защиту.
        Чеслав нахмурился. Он предполагал, что ван Эрлик прилетел на Лену, чтобы устроить мальчика. Но не ожидал, что ван Эрлик обратится для этого к чужакам.
        Дом Келен наклонил голову в знак согласия, и ван Эрлик снова улыбнулся. Вчера на обеде с губернатором Таретой ван Эрлик улыбался довольно много, но тогда у него улыбались одни губы. Теперь у него улыбались глаза.
        - По Галактике бродят слухи о дредноуте под названием «Эдем», - сказал Дом Келен. - В новостях передали, что на верфях Аркуссы произошел взрыв. Изучают возможность диверсии. Исполнительный директор верфи мертв. Следствие ведет полковник Трастамара. А по углам шепчутся, что взрыва не было и корабль угнан.
        - А что, если так? - спросил ван Эрлик.
        - Это очень плохо, - сказал Дом Келен.
        - Что же тут плохого, - сказал ван Эрлик, - если я получу «Эдем» и приведу в порядок кое-какие счеты?
        Если бы Дом Келен был человеком, можно было сказать, что он засмеялся.
        - Я сомневаюсь, - проговорил таир нараспев, - что для того, чтобы привести в порядок Галактику, нужно оружие. Я сомневаюсь, что любое оружие, разработанное людьми, искоренит алчность, зависть или предательство.
        - У меня нет корабля, - медленно проговорил ван Эрлик, - это была ловушка. Тринадцать моих людей остались заложниками у Трастамары, и он пообещал мне вернуть их, если я принесу ему голову принца Севира.
        Фасеточные глазки таира медленно повернулись к Чеславу.
        - А кто же этот юноша? - спросил таир.
        - А это юноша, с которого я буду срезать мясо кусочек за кусочком, если с моим экипажем что-то случится, - криво улыбнулся ван Эрлик.
        Чеславу, который не совсем так представлял себе свою роль, слова эти понравились даже меньше, чем шнасс , - и в эту минуту ван Эрлик, сидевший лицом ко входу, застыл и подался вперед.
        Чеслав обернулся.
        В ресторан, покачиваясь, входили трое. За ушами смешно топорщились кисточки, фасеточные глазки бегали по залу. Таиры. Такие редкие на этой планете.
        - Пошли, - сказал Эйрик.
        Но было уже поздно. Бурые филины в комбинезонах космолетчиков углядели соплеменника и радостно направились к нему.
        - Гарш! - громко сказал один из Таиров. - Канакхи ва? Таир растерянно смотрел на соотечественников. Пилоты отступили на шаг. Тот, который говорил, - Чеслав готов был поклясться, - слегка изменился в лице. Ушные кисточки поднялись вертикально.
        - Это не таир! - завизжал таир на Стандарте. - Держите его, это не таир!
        Эйрик ван Эрлик распрямился, как согнутая пружина. Пятка его угодила одному из Таиров чуть пониже левого плеча, туда, где у чужака сплетались нервные узлы, управлявшие пищеварением и дыханием. Тот рухнул, словно выключенный робот. В следующую секунду товарищ его отлетел далеко в сторону, угодив спиной в искусственный водопад.
        - Держи воров! - раздалось уже с соседнего столика.
        Что-то гибкое и длинное обвило талию Чеслава. Тот обернулся и увидел, что его нежно прижимает к себе щупальцем гигант-чуник.
        - Попался, - нежно сообщил чуник.
        Сверкнула вспышка. Парализованный чуник застыл с раскрытым ртом.
        - Не стоит ввязываться в чужие драки, - вежливо сказал ван Эрлик.
        Станнер в руке ван Эрлика чавкнул еще дважды. Тарелки и горшочки сыпались из рук застывшего официанта. Обед в ресторане для крийнов имел то несомненное преимущество, что крийны никогда не ввязывались в чужие драки и никогда не устраивали свои.
        - За мной! - рявкнул ван Эрлик, ныряя через фальш-стену.
        Вместо балкона и сверкающего парка за голостеной была узкая лестница. Пахло ксеноморфами и помоями, откуда-то снизу гудел неисправный генератор, и на площадке топтался жирный полицейский в бронеткани. Заслышав шум, он растерянно полез в кобуру. Заряд станнера угодил ему прямо в лоб.
        Все трое выскочили во двор: с неба моросил холодный дождь, в лужах расплывались дрожащие огни вывесок.
        - В арку! Налево! - скомандовал ван Эрлик.
        Но когда они выскочили из арки, там уже раскорячился флайер Службы Порядка, и высыпавшие из него полицейские защелкали предохранителями.
        - Отбегались, касатики, - произнес чей-то голос, прекрасно слышный благодаря нацепленному на куртку чипу.
        - Мы не преступники, - сказал Чеслав, - эти трое Таиров пристали к нашему другу с непристойным предложением. Они…
        - Они сказали, что ваш друг - подделка. Один из них сказал, что это харит.
        Станнер Чеслава шлепнулся в лужу на мостовой. С поспешностью, постыдной для отличника боевой подготовки, который только что, не моргнув глазом, сожрал целую тарелку шнасса, Чеслав отпрыгнул от спутника.
        - На мостовую! На мостовую, тварь поганая! Только шевельнись, и мы тебе два мегаджоуля меж глаз всадим! Харит не харит, ему хватит!
        Когда пинок полицейского бросил его в грязь, Чеслав на мгновенье увидел улицу за собой и бесконечный ряд фонарей, уходящих к самой луне. И внезапно осознал, что их - задержанных - только двое. Ван Эрлик словно растворился в мокрой темноте.

* * *
        Дальнейшее напомнило Чеславу те операции, в которых он сам принимал участие: правда, со стороны охотников, а не со стороны дичи. Их положили брюхом на мостовую, прямо в грязную лужу, и скрутили руки за спиной, предварительно обвив шнур силовых наручников вокруг горла.
        Чеслав ожидал все время, что попавшийся с ними субъект растечется туманным мраком, или обернется драконом, или полицейским - но ничего подобного. Тот так же страдальчески тыкался носом в грязь и пыхтел, когда шнур слишком сильно врезался в кожу.
        Спеленутых, как начинка в пельмене, пленников погрузили на подоспевшее
«блюдечко» и довезли по воздуху до участка. Спустя десять минут они были водворены в камеру: клетку из грубых стальных прутьев.
        От сильного пинка Чеслав полетел кувырком. Между прутьями клетки с негромким хлопком вспух пузырь силового поля.
        - Эй, - закричал Чеслав в мутнеющий воздух, - позвоните губернатору, - слышите, позвоните губернатору! Я гость Эрада Тареты!
        Ни звука в ответ.
        Чеслав изо всей силы пнул ногой прут, - тот мягко спружинил и отозвался внушительным электрическим разрядом, от которого стажер покатился наземь.
        - Не стоит, - тихо сказал Дом Келен, - эти стенки реагируют на силу, с которой их пихаешь.
        Чеслав оглянулся на бурую птицу. Кое-как вскарабкался на колени и сел подальше. Вколоченный годами ужас перед чудовищами был куда сильней чувства общности попавших в беду.
        Птица сидела, не шевелясь, чуть улыбаясь своими бледно-желтыми глазками.
        - Ты правда харит? - спросил Чеслав.
        Таир спокойно кивнул.
        - Тогда почему ты здесь? Разве ты не можешь превратиться во что угодно?
        - Я не могу превратиться во что угодно, - сказал Дом Келен, - во всяком случае, я не могу это сделать мгновенно. Вы понимаете, сэр Чеслав, - наши способности - они связаны вовсе не с тем, что мы умели превращаться во что угодно. Мы не… как это? Не клоуны.
        - Но… ты можешь превратиться в человека?
        - Мне лучше не превращаться в человека. Люди сразу увидят, что это… подделка.
        - Но… Но что-то ты можешь сделать? Открыть любую дверь, просочиться через наручники…
        Чужак вежливо улыбался огромными желтыми гляделками. Молодой стажер в соответствии с предписаниями ментальной техники Ли постарался отвлечься мыслью. Предметом, избранным им для отвлечения, были тактико-технические характеристики линейных кораблей. Когда он дошел до класса «Катана», он улыбнулся и открыл глаза.
        Встряхнулся, постарался отбросить посторонние мысли и, чтобы чем-то заняться, рассеянно принялся выцарапывать на койке семиконечную звезду.
        - Не скребитесь, - попросил чужак.
        Чеслав глянул на него с неприязнью.
        - Вам неприятно, когда мы меняем свой облик, - вежливо объяснил харит, - нам неприятно, когда вы меняете облик предметов.

* * *
        Чеслава разбудили к утру. Камеру заливал ослепительный свет: силовой пузырь погас, за прутьями клетки толпились вооруженные и озлобленные полицейские.
        - Куда нас ведут? - спросил Чеслав.
        Полицейский лихо козырнул.
        - Имеется распоряжение освободить вас и доставить в резиденцию губернатора.
        В машине Чеслав забился как можно дальше от попутчика. Тот сидел неподвижно, раскрыв большие овалы глаз и внимательно смотря перед собой. Впрочем, кто мог поручиться, что эта тварь смотрела глазами? А не руками, ушами, носом или любой другой частью того, что было ее телом?
        И этой… этому… этим Эйрик ван Эрлик собирался доверить человеческое дитя! Без малейших колебаний рассказал об «Эдеме»! Засветил спецоперацию, за которую принц Севир уничтожит участников до последней ДНК!
        Их провели через ночной сад в кабинет губернатора. Личная охрана Эрада Тареты сняла с Чеслава наручники еще на входе в дом. С Дом Келена наручники сняли тоже, но стажер заметил, что охранники старались при этом не прикасаться к пушистым перьям.
        Кабинет был залит мягким красноватым светом. Над головой Эрада Тареты висел огромный портрет императора. Эйрик ван Эрлик сидел за столом напротив.
        При виде вошедших губернатор встал.
        - Приветствую, - сказал он, - я рад, что это маленькое недоразумение благополучно улажено.
        Холеные пальцы щелкнули в воздухе - охранники убрались, закрыв за собой двери. Губернатор вынул из кармана небольшую коробочку, нажал на кнопку. Стенка коробочки, в которой Чеслав узнал индикатор чистоты помещения, налилась зеленым - знак того, что помещение чисто на предмет посторонних «жучков».
        - Мне следовало помнить, - сказал губернатор, - что мой друг Эйрик вырос на странной планете среди странных существ и он может захотеть повидать кого-то из наставников. Право, не знал, что на моей планете обосновались твои уважаемые, - губернатор запнулся, не желая произносить бранного слова, заколебался в выборе и докончил:
        - Сограждане.
        - Это легко не знать, - ответил Эйрик, - хариты не нуждаются в машинной цивилизации.
        - Не подумайте, коммодор, меня обижает лишь ваше недоверие. Если бы вы хоть словом обмолвились о ваших дополнительных интересах - помилуйте, я бы мог обеспечить вашим друзьям достойную жизнь.

«И превратить их в заложников», - подумал ван Эрлик Вслух он сказал:
        - Дом Келен покинет планету вместе со мной. Остальных ты не найдешь - и не будешь искать. В обмен я исполню твою просьбу насчет правителя Альтайи.
        Губернатор видимо колебался - глаза его перебегали со смуглого лица ван Эрлика на замерший в углу пушистый силуэт и обратно. Всеобщее отвращение к чудовищам былс слишком сильно.
        - И не советую долго думать, - жестко сказал Эйрик, - как ты сам заметил, «Эдем» способен разнести целую планету.
        - Минуточку, друг мой Эйрик. - Голос губернатора неожиданно посуровел.
        - Да?
        - Я уже сказал, - промурлыкал губернатор, - что располагаю хорошими - очень хорошими - источниками информации, и они касаются не только угона «Эдема». Скажи, коммодор, - какие у тебя дела с полковником Трастамарой?
        - Никаких. Говорят, у него ко мне дело. На двести миллионов.
        Губернатор сокрушенно покачал головой.
        - Вот именно, - сказал он, - два на десять в восьмой эргталеров. Награда за твою голову. И еще - страшный скандал с «Эдемом». Все-таки угнали не флайер со стоянки. А дредноут в девятьсот тысяч тонн массы покоя. Раскрыть такое преступление - это даже нельзя оценить в деньгах. Это власть. Это - удача. Это как минимум - должность руководителя Службы Опеки. Такими возможностями не швыряются. Так почему же генная карта твоего спутника, которую сняли в тюрьме, с вероятностью до девяноста семи процентов свидетельствует о том, что он - сын Трастамары?
        Ван Эрлик медленно повернул голову. Вот оно как. Что ж, он мог бы сам сообразить, почему полковник Трастамара отпустил с ним такого странного сопровождающего - мальчишку шестнадцати лет, жизненный опыт которого был ограничен лекциями в Высшей Школе Опеки.
        Когда дело касалось наследника императора, Станис Трастамара не мог никому верить.
        Молодой стажер вскинул голову и сделал шаг вперед. Его ломкий голос внезапно приобрел твердость брони. Подбородок был воинственно задран вперед.
        - Что ж, губернатор, - сказал Чеслав Ли Анастас Трастамара, потомственный генерал и отличник Высшей Школы Опеки, - если вам стало известно, что коммодор ван Эрлик отныне является секретным и доверенным агентом Оперативного Штаба, то вы тем более должны способствовать успеху нашей миссии, в чем бы она ни заключалась…
        - Боюсь, что вы неправильно оцениваете ситуацию, - покачал головой губернатор, - я вел с коммодором ван Эрликом некоторые разговоры, весьма уместные между губернатором и пиратом, но совершенно неуместные при общении с агентом секретной службы. К тому же сын Трастамары вряд ли будет держать язык за зубами.
        Чеслав прыгнул.
        Он казался хрупким подростком, с ломким голосом и тонкой талией. Когда Чеславу было тринадцать, он поступил в Высшую Школу и в первый же день был бит Вано. Вано был родом с Дарассы, где гравитация составляла 1,8 стандартной, был чемпионом курса по боям без правил и старше Чеслава на три года. Чеслав поднялся, вытер кровавые сопли и бросился на Вано снова. И снова был бит.
        На следующий день Чеслав напал на Вано с ножом, Вано перекинул его через себя и сломал ему руку. Когда Чеслав вернулся из лазарета, он подошел к Вано и снова полез с ним драться. Через пять схваток Вано смирился и дал себя побить. Вано понимал, что Чеслав не успокоится, пока кто-нибудь из них не убьет друг друга, и ему не хотелось сидеть за убийство потомка Живоглота и не хотелось быть убитым.
        Два года спустя на первенстве курса Чеслав отправил Вано в нокаут, хотя тот по-прежнему был тяжелее его на тридцать килограмм. «Победа - это вес, помноженный на скорость, - сказал перед поединком тренер. - Если в тебе не хватает веса, не переживай. Луч лазера ничего не весит». «Он дерется на ковре, как на улице», - сказал судья.
        Быстроте Чеслава позавидовал бы даже барр.
        Бдительно пискнул детектор движения, и между губернатором и его гостями с негромким щелчком от схлопывающегося воздуха развернулся мерцающий силовой экран.
        Засверкали белые разряды, и Чеслав без стона осел на пол. Силовой экран вообще не рекомендуется долбить головой - это абсолютно твердое тело. В первые же секунды развертки, когда экран собирает все случившиеся неподалеку заряды статического электричества, он может еще и шибануть парой сотен вольт.
        - Не дергайся, мальчик, - спокойно сказал губернатор, - это относится и к моему другу ван Эрлику. Что же касается третьего в вашей странной компании, то я рекомендую ему не шевелиться вообще, потому что мои люди, которые сейчас целятся в вас, крайне нервно настроены по отношению к харитам.
        Из дальней стены внезапно выступили трое вооруженных охранников. Вот оно что: стены в кабинете, собственно, и не было, а вместо нее была голографическая поверхность с односторонней проницаемостью, позволявшая невидимой страже все это время держать гостей в перекрестье прицела.
        Ван Эрлик медленно, двумя пальцами, расстегнул пояс с кобурой. Та неторопливо, подчиняясь низкой местной гравитации, упала на пол. Один из стражников обвел пирата электронной «рукавицей».
        - Чист, - сообщил он.
        Смех губернатора напомнил кваканье альтийских червей.
        - Ну наконец-то я вижу моего дорогого друга ван Эрлика без оружия! Так что же такое важное происходит в мире, чтобы обедневший и многочисленный род Трастамара отказался от двухсот миллионов?
        - Инфляция, - ответил ван Эрлик.
        - Что?
        - Инфляция. Деньги в вашей гребаной империи стали такие дешевые, что на двести миллионов можно купить разве что рыбачью хижину с видом на химзавод.
        Смуглокожий пират невозмутимо улыбался. Чеслав со стоном приподнял голову. Комната кружилась, как центрифуга.
        - Мой друг, - сказал Эрад Тарета, - поверь, у меня просто сердце разрывается при мысли о том, что ты должен умереть, потому что за мертвого ван Эрлика я получу только половину награды. Но согласись: я не могу вести бизнес с агентом Трастамары.
        - Так в чем дело? - пожал плечами ван Эрлик. - Убей мальчишку, Эрад, я только приплачу.
        Губернатор Лены озадаченно нахмурился.
        В следующий миг пальцы ван Эрлика сомкнулись на запястье стоявшего за ним охранника. Ботинок с композитными подковками ударил, не целясь. Хрустнула коленная чашечка, охранник упал на пол, ван Эрлик вскинул отобранный веерник. Двое других охранников выстрелили мгновенно. В том месте, где стоял ван Эрлик вспыхнул столб раскаленного воздуха. У пирата не было ни единого шанса.
        Локальный гиперпереход - забавная штука.
        Когда космический корабль прыгает от звезды к звезде, он не движется в обычном пространстве. Он складывает его, как лист бумаги, в пространстве большего числа измерений и таким образом счастливо избегает релятивистских эффектов. К сожалению, вероятностные принципы, лежащие в основе мира, доставляют при гиперпереходе массу неприятностей: точку выхода при прыжке на сто световых лет нельзя определить с точностью, превышающей две-три тысячи километров, а само пространство, деформированное мощными двигателями, начинает трястись, словно пораженное нервным тиком. Не очень-то страшно для корабля, но напрочь исключает все попытки прямого гиперперехода с одной планеты на другую. Не очень-то приятно промахнуться на две тысячи километров вверх или вглубь.
        Другое дело - локальный гиперпереход. Белая коробочка, врученная ван Эрлику владельцем ресторана, давала возможность перенести небольшую - не свыше 113 кг - массу на столь же небольшое - до 7 метров - расстояние. При таких характеристиках вероятностные эффекты не достигали порога Хейзенхоффера.
        За мгновение до того, как лучи скрестились на ван Эрли-ке, Эйрик сжал коробочку. Воздух схлопнулся вокруг того места, где он только что стоял. Пират исчез - чтобы появиться по ту сторону силового барьера. Губернатор сдавленно охнул, когда ему в ребра уткнулся тяжелый шатровый «Шторм», только что отобранный у охранника.
        - Бросьте оружие, - скомандовал ван Эрлик стражникам.
        И - губернатору:
        - Кто-нибудь еще знает о ваших планах?
        - А… э…
        - Сообщите слугам, что вы решили прогуляться на яхте вокруг планеты.
        Ван Эрлик улыбнулся и добавил:
        - Кстати, ты правильно заметил, что нам не помешают деньги.
        Глава третья
        ОПЕКУН И ЕГО ВЛАСТЬ
        Люди стремятся к свободе, как вода падает вниз. По счастью, у нас теперь есть антигравитационные установки.
        Император Чеслав
        Начальник Оперативного Штаба Службы Опеки полковник Станис Трастамара вошел в роскошное здание, похожее на водопад резного камня, взлетевший вверх в антигравитационном колодце.
        Губернатор Лены поднялся навстречу из-за стола драгоценных хансийских пород. Лицо его источало счастье.
        - Господин полковник! Что привело вас в наш затерянный мир?
        - Погоня за ван Эрликом.
        - Ван… ван… - губернатор озадаченно заморгал, - где-то я слышал это имя… Кажется, чиновник, который скрылся со взяткой…
        - Бандит, который восемь часов назад взял вас в заложники.
        На лице губернатора отразился неподдельный испуг.
        - О боже! Теперь я вспомнил - так это был ван Эрлик?!
        - Да, и мне интересно, как он оказался в вашем кабинете.
        - Видите ли, - взгляд Эрада Тареты был сама невинность, - этот бандит и его спутники - они оказались замешаны в крайне странном происшествии. Бандит обедал с… гм… харитом… то есть это был таир, - вы видели Таиров? Так вот, этот таир не поменял цвет при приближении молодой самки, или что-то в этом роде, возник конфуз, кто-то закричал, что это не таир, бандита и его спутников схватили.
        - Спутников?
        - Да, таира, который был э-э… харитом, и подростка лет шестнадцати. Услышав, что на вверенной моему попечению земле обнаружился подозрительный чужак, я велел доставить задержанных в резиденцию, дабы принять должные меры или, напротив, убедиться в ложности слуха. Увы - злоумышленники перехитрили мою охрану…
        - И это был первый раз, когда вы видели Эйрика ван Эрлика?
        - Клянусь, я даже не знал, что это ван Эрлик!
        - В таком случае почему его катер сел на ваш личный космодром?
        Губернатор развел руками.
        - Именно это я сейчас и выясняю, полковник! Насколько я понимаю, речь идет о возмутительнейшем случае коррупции, проявленной кем-то из начальников смены.
        - Я был бы рад помочь вам в расследовании этого случая коррупции, - вежливо сказал полковник Трастамара.

* * *
        Люди Станиса Трастамары ворвались в ресторанчик для крийнов в полночь. Штурм был внезапным и жестоким: кое-кто спьяну принял лазерные лучи за часть ночного шоу. Потом ничего не подозревавших посетителей клали на пол штабелями, а по всему зданию шел великий шмон.
        Имперская СО обнаружила в здании три лишних подземных этажа, автоматы с виртуальными играми, установленные без лицензии правительства, наркоцветы и небольшой бордельчик, где в мире уживались представительницы и представители самых разных рас. Там же, в бордельчике, были застигнуты некоторые высокопоставленные чиновники, причем не всех из них застали с особями собственного вида: межрасовый секс был до удивления популярен в определенных кругах общества.
        Бедолага Сури пытался было качать права и, схлопотав от десантника изрядную оплеуху, завопил, что паршивые «хамелеоны» еще пожалеют о своей самодеятельности.
        Он прекратил вопить только тогда, когда в его кабинет втащили начальника городской полиции, без штанов и с липкой красноватой жидкостью, заляпавшей блюстителю порядка всю мошонку. В жидкости было легко признать квазисперму, выделяемую таэллийскими самками при прикосновении к телу партнера.
        - Да вы?… - ахнул Сури. - Да вас…
        Один из спецназовцев, несильно размахнувшись, ударил его в живот приемом
«летящая ласточка», Сури задохнулся и рухнул на пол, теряя сознание.
        Когда его подняли и поставили на ноги, он увидел перед собой невысокого человека с моложавым лицом, странно контрастировавшим с платиновыми волосами, и с талией такой тонкой, что бластер в кобуре на ремне казался шире ее. На человеке были легкие брюки и легкая рубашка, и только странный зеленоватый блеск ткани свидетельствовал и о том, что рубашка эта может с расстояния до трех метров отразить лазерный луч.
        - Я Станис Трастамара, - сказал человек, - глава Оперативного Штаба Службы Опеки.
        - Я… э…
        Обрушившееся на него несчастье показалось Сури безмерным, как дали гиперпространства. Всю свою жизнь, с младых ногтей, он знал, сколько берут околоточные и сколько участковые, сколько берет майор из Службы Порядка и сколько - начальник космопорта. Он понятия не имел; сколько берет начштаба СО. Он сильно опасался, что начштаба СО плохо представляет себе специфику деятельности такого учреждения, как скромный ресторанчик для крийнов, и запросит взятку, которую просто невозможно заплатить.
        Трастамара швырнул ему через стол планш-сканер.
        - Протокол обыска, - сказал Трастамара, - наркотики, запрещенные игры, особи, ввезенные без надлежащего на то разрешения, в том числе и из миров, не принадлежащих империи. У тебя скверная привычка устанавливать кристаллокамеры в местах тайных свиданий, Сури - вряд ли начальнику местной таможни или помощникам губернатора понравится, что ты снимал их развлечения. Кстати, записи мы изъяли. А самому губернатору вряд ли придется по душе, что ты забыл ему уплатить деньги за лицензию на виртуалки. Прочти и поставь отпечаток сетчатки.
        Сури зажмурился было, чтобы не «оставить зрачок», но здоровенный детина, нежно сжавший ему шею, заставил его переменить свое мнение.
        - Уважаемый господин полковник, - пролепетал Сури, поднимая глаза от планш-сканера, - а мы не могли бы как-то договориться?
        - И что же ты можешь мне предложить?
        - Мое скромное заведение приносит около тридцати тысяч в год…
        Тут голова Сури взорвалась болью, а когда он очнулся, он обнаружил, что сидит, крепко принайтованный к стулу в своем же кабинете, а напротив него, за его собственным роскошным столом, сидит полковник Трастамара. А посереди стола лежит маленький красный инъектор.
        - Ты, вероятно, имеешь в виду чесцианский год? - осведомился Трастамара.
        Чесция обращалась вокруг солнца за двадцать пять стандартных суток.
        Сури вежливо захихикал.
        - Мне достаточно дать этому ход, - известил Трастамара, помахав планш-листком в воздухе, - и тебя посадят на тридцать лет за уклонение от налогов. Мне достаточно передать начальнику Службы Порядка тебя и кристалл с твоими записями - и тебя найдут повесившимся в камере через три дня. Почему через три, хочешь ты спросить? Потому что на руках и гениталиях трупа будут обнаружены многочисленные порезы и ожоги, а также травмы внутренних органов, которые самоубийца, по своей наглой привычке, наносил себе в течение трех дней перед тем, как покончить со своей никчемной жизнью… Я ясно выражаюсь?
        Сури кивнул. Да куда уж яснее.
        - Ты у меня как птичка в кулаке. Будешь врать - раздавлю. Скажешь правду - подумаю. А ты мне с самого начала врешь, как харит…
        Сури во все глаза глядел на красный инъектор на столе. Он совершенно точно догадывался, что в инъекторе. Ксеникс. Или альфаран. Любая штука, которая развязывает язык качественно и быстро. У ксеникса есть два недостатка. Один - тот, что человек под его воздействием говорит правду и только правду. Другой - что после того, как действие препарата прекратится, высшая нервная система слишком часто остается пораженной. Все, что выше позвоночника, не действует. Человек превращается в овощ. И если полковник не спешил закатывать Сури рукав, это могло означать две вещи. Первое: ему не обязательно слышать от Сури правду. Второе: он надеется использовать Сури и в дальнейшем, а для этого Сури-овощ ему вовсе не нужен.
        - Откуда ты знаешь Эйрика ван Эрлика? - спросил Трастамара.
        - С Ишарны, ваша светлость, - необычайно быстро и покорно отвечал Сури, - я помогал сбывать ему кое-какой товар. На Лене нас вновь свел помощник губернатора, Чинша.
        - Ван Эрлик дружит с губернатором?
        - Я не знаю, ваша светлость. Но мы всегда полагали, что это так, потому что таможня не имеет ничего с кораблей ван Эрлика, если те оказываются на орбите Лены.
        - Что просил ван Эрлик у тебя на этот раз?
        Сури сглотнул.
        - Оружие. Сканеры. Локальный гиперпереходник. Еще он просил проверку на имплантаты.
        - Ван Эрлик встречался в твоем кабаке с харитом. Откуда пришел харит?
        - Ах, ваша светлость, ничего подобного! Это был таир, обыкновенная канарейка, просто он был болен и не покраснел при виде самки…
        Трастамара положил руку на красный инъектор.
        - Ты понимаешь, что это такое, Сури?
        Маленький ресторатор кивнул.
        - Я хотел бы работать с тобой дальше, Сури, - соболезнующе сказал Трастамара. - Но еще больше я хочу узнать про харита, с которым встречался ван Эрлик.
        - Я ничего не знаю, - зашептал с округлившимися от ужаса глазами ресторатор.
        Чьи-то лапы закатали ему рукав. Негромко щелкнула пружина инъектора.
        - На планете есть колония харитов? - спросил полковник.
        - Да.
        - Когда она возникла?
        - Лет… четырнадцать назад. Как только кончилась война. Было несколько кораблей, которыми управляли люди, но на них привезли харитов. Люди боялись, что Харит просто сотрут на термоядерной терке. Они увезли несколько семей - говорят, психологов. Говорят, даже в конце войны только харитские психологи могли поверить, что люди действительно способны уничтожить их мир.
        - Где они живут?
        - Не знаю. Есть человек, родом с Харита, Илик-Ка, который знает, как с ними связаться. Когда появился ван Эрлик, я связался с ним, а он - с харитами. Они не доверяли даже ван Эрлику - они не пустили его к себе.
        Ресторатор умолк. Полковник Трастамара задумчиво разглядывал скорчившегося в кресле человечка.
        - У меня есть двадцать четыре стандартных часа, - сказал полковник, - чтобы оформить эти данные официально. Если за это время ты узнаешь, откуда взялся твой вчерашний гость, считай, что я тебя не видел.

* * *
        У дверей ресторанчика ждала майор Син.
        - Сэр, - сказала Родай, - мы отпустили ван Эрлика и дали ему в напарники Чеслава. И что сделал ван Эрлик? Он отправился сначала на Харит, а потом на Лену. Он стал разыскивать существо, которое способно принять любое обличье на свете. В том числе и обличье приставленного к нему агента.
        Полковник некоторое время смотрел на вечернюю улицу. Зеленое солнце таяло в белых облаках, и верхушки деревьев, казалось, трогали небо. Потом повернулся к женщине.
        - Майор, не верьте фильмам ужасов. Обычный харит не может стать сколько-нибудь достоверной копией человека. А эта тварь, которую они подобрали на Лене, - обычный харит. Думаю, что дело обстоит гораздо хуже, чем вы предполагаете.

* * *
        Полковник уже садился во флайер, когда к нему, козырнув, подошел один из спецназовцев.
        - Сэр, там родственник посетителя. Рвется поговорить.
        - Всего один? Я думал, здесь соберется полпланеты.
        - Он из губернаторской резиденции. Имя - Тарун.
        Полковник кивнул - вскоре под прозрачный колпак машины нырнул приземистый человечек.
        - Какое у вас дело, милейший? - спросил Трастамара.
        - Видите ли, - сказал Тарун, суетясь и наклоняя голову так, словно он хотел встать на колени, - моего брата застали в ресторане уважаемого Сури Шаури.
        - И?
        - Я слышал, что ваша светлость интересуется дружбой между господином губернатором и Эйриком ван Эрликом…
        Тарун остановился.
        - Говори.
        - Эйрик ван Эрлик всегда был личным гостем губернатора, когда он прилетал на Лену, и часто случалось, что после этих посещений от налетов ван Эрлика страдали люди, так или иначе губернатору неугодные.
        - Это все, что ты знаешь?
        - Видите ли, сэр… э…
        - У тебя двадцать секунд.
        - Эйрик ван Эрлик улетел на личной яхте губернатора. Некоторые люди, которые… э…
        - Пять секунд.
        - Вот коды «жучков» яхты.
        Полковник Трастамара молча взял протянутый чип.
        - Э… Я могу надеяться, что невинные развлечения моего брата не будут включены в отчет о происшедшем?
        - Вполне, - уронил полковник.

* * *
        Полковник Трастамара вернулся на орбиту к утру. Личная его каюта на «Астарте» была длиной с койку, а шириной - с койку и приставленную к ней тумбочку. Трастамара с тоской подумал о ленских гостиницах с гидромассажными ваннами и встроенными гравитационными генераторами, компенсирующими низкую тяжесть планеты. Увы, кроме генераторов, в ванны наверняка были встроены и «жучки».
        Трастамара ни секунды не сомневался в том, что произошло. Губернатор принял своего старого друга Эйрика ван Эрлика и обихаживал его до тех пор, пока ему не донесли о том, что случилось на Аркуссе.
        Возможно, губернатор перепугался. И решил, что человек, угнавший орбитальный крейсер класса «Адрон», слишком опасен, а вот двести миллионов, напротив, могут пригодиться. Но с куда большей вероятностью губернатор догадался, что дело нечисто.
        В людях, знавших все детали операции, Трастамара был уверен. Но, так или иначе, о том, что «Эдем» попал в руки Службы Опеки, знали как минимум два десятка человек. А как говорит старая поговорка, «что знают двое - знает и свинья», хотя как «свинья» - плодовитая лоеллианская водоросль, служащая источником дешевого протеина для бедных слоев империи, - может что-то знать, полковник Трастамара не понимал. Впрочем, вроде бы «свинья» в древности значила какую-то другую пищу. Из чего следовало заключить, что «свиньи» за эти века сильно изменились, а вот люди - нет.
        Следовало исходить из того, что губернатор Лены узнал, что у ван Эрлика нет
«Эдема». А стало быть, губернатор узнал о заговоре против империи.
        Весь вопрос заключался в том, кто был заговорщиком.
        Продолжать или нет?
        Комм вспыхнул в полной темноте, как тормозные огни перед столкновением. Трастамара утопил кнопку связи.
        - Полковник? Вы интересуетесь неким поселением на Лене. Оно расположено в западном полушарии, в дельте Шорха, в тринадцати километрах к западу от городка Лисе.

* * *
        Полковник Трастамара лежал на опушке туземного леса и рассматривал объект в тринадцати километрах к западу от городка Лисе.
        Он был вынужден отдать противнику должное: хариты на удивление умели маскироваться. Больше всего объект напоминал обыкновенную ферму, каких были тысячи в этом благословенном сельскохозяйственном мирке.
        За высоким сплошным забором виднелась белая кровля одноэтажного жилого дома, и рядом с ней - пристройка, видимо, походившая на домашний заводик по изготовлению биочипов.
        По полю, густо-зеленому в приборе ночного видения, неторопливо катились несколько темных шаров размером с хороший флайер. Поле огораживала низкая изгородь с инфразвуковыми генераторами.
        Картинка была крайне идиллической, не считая видеодатчиков, которыми был нашпигован каждый квадратный метр стены. Что для патриархальной фермы, согласитесь, не очень обычно.
        Позади Трастамары послышался легкий шорох. Кто-то подполз к нему; голос Родай тихо прошептал в ухо:
        - У них во дворе флайер: «Кобра-18».
        Конечно же, «Кобра-18»! Что же еще держать во дворе мирным фермерам, как не флотскую «Кобру» с утроенным запасом мощности, ракетами «воздух - цель» и аварийным взлетом за пределы атмосферы!
        Один из шаров вздрогнул и тихо покатился к опушке. К нему, подумав, присоединился другой.
        Майор Син нервно хихикнула:
        - Это не хариты случайно? - спросила она. Правая рука ее лежала на рифленом ложе плазменного гранатомета, левая - на плече полковника.
        - Нет, - сказал Трастамара, - это сырье для биочипов. Тоже, кстати, заметьте, интересная вещь - вроде бы совершенно легальные твари, но я не рекомендую никому соваться на это поле без большой нужды.
        - А что такое?
        - У этих милых зверушек приятная привычка переваривать любой белок.
        - Вряд ли они могут догнать человека.
        - Здорового - нет. А вот раненого… Трастамара замолчал.
        Уже несколько шаров подкатились к ним с той стороны изгороди. Их было прекрасно видно и без приборов ночного видения: круглые тела слегка мерцали и как будто вдавливались в том месте, где проходил инфразвуковой шнур.
        - Полное радиомолчание, - предупредил еще раз полковник, - штурм по моему сигналу.
        Что-то в происходящем не давало Трастамаре покоя. Давешний харит был в облике таира. Таиры редки на этой планете. Но таиры умеют летать. Полковник решил, что харит принял облик крылатого существа, чтобы прилететь на встречу самому, не прибегая к услугам техники. Хариты не просто не любят технику. Считается, что они вообще не могут ее использовать. Считается, что у них мозги не так устроены, чтобы нажимать на кнопки и дергать за рычаги…
        Что-то негромко хлопнуло - фонари на дороге погасли. Какой дуболом отключил генератор?! Он же велел… Десантник рядом чуть слышно свистнул.
        Трастамара оглянулся вовремя.
        Инфразвуковой шнур исчез вместе со светом на дороге. Шары, учуявшие запасы белка у опушки леса и более не стесненные в загородке, неторопливо катились туда, где залег штурмовой отряд.
        Трастамара вскочил на ноги.
        Один из полутонных шаров с неожиданной легкостью выплеснулся влево и облепил сапоги одного из «хамелеонов». Десантник дернулся, нанося шару удар ребром руки. Эффект был тот же, как если б десантник вздумал драться с кучей клея: рука намертво завязла в розовато-белом существе, обитателе Антареса-7, усовершенствованном генными инженерами.
        - Оно меня переваривает, - удивленным полушепотом сообщил десантник.
        В следующую секунду кто-то разрядил свой «Шквал» в розоватый шар.
        Бело-голубая вспышка осветила лес.
        И тут же с фермы ударил, захлебываясь стальным кашлем, стационарный веерный излучатель. Какой-то шибко умный фермер использовал генетически усовершенствованное сырье для производства биочипов как сторожевых собак.
        И когда шары в подозрительных количествах стали скапливаться у опушки леса, выключил инфразвук и стал смотреть, что получится.
        И тут полковник Трастамара понял, что его мучило с самого начала: хариты не используют веерных излучателей. Они не используют боевые флайеры и ультразвуковые датчики. Они вообще не используют технику.
        - Не стрелять! - закричал Трастамара, запоздало осознавая невыполнимость приказа.
        И рыбкой бросился на землю. За спиной громко ухнуло, перечеркнувший небо луч угодил в разлапистый ленский бук, дерево переломилось, как спичка, и принялось падать с мучительной неторопливостью, легко объясняемой низкой гравитацией планеты.
        Рядом раздалось тихое шипение стационарного лазера, и стена фермы потекла вниз пылающими каплями.
        В багровых сполохах, озарявших строеньице, метались человеческие фигурки. Трастамара поймал одну в перекрестье прицела, повел, нажал на спуск. За спиной тонко-тонко верещал шар, придавленный упавшим деревом. Трастамара и не знал, что эти штуки умеют плакать пронзительным детским голосом.
        Ферма еще раз огрызнулась огнем.
        - «Шершень», пошли! - скомандовал полковник.
        Из ничего скользнули и зависли над фермой две «летающие крепости».
        Десантники рванули через поле.
        С фермы начали беспорядочно стрелять, но мощные генераторы обеих «крепостей» прикрывали десантников, и те бежали вперед под защитой силового поля. Такое построение называлось «черепахой» - Трастамаре как-то объяснили, что название было дано в честь древнего боевого приема, при котором воины бежали вперед, прикрываясь сплошной чередой щитов.
        Если на мирной ферме нет гиперпушек - она обречена. Никакой гражданский объект не может противостоять «черепахе».
        Трастамара бросился за своими бойцами.
        В следующую секунду земля вспучилась и вздрогнула под ногами одного из
«хамелеонов». Полковнику показалось было, что тот нарвался на мину.
        Но никакого взрыва не было. Парень отчаянно взмахнул руками, пытаясь удержаться на краю ширящейся воронки, кувырнулся и соскользнул вниз; а из раскрывающегося зева земли перло что-то большое, блестящее, светло-серое.
        Земля кипела и била фонтаном: под черной грязью ворочалась лава.
        - Назад! - не своим голосом заорал Трастамара.
        Гравитационный столб от выдирающегося из-под почвы катера ударил в землю, перемешивая людей, траву и животных в чудовищной мясорубке.

«Летающая крепость» с эмблемой Службы Опеки, зависшая над лесом, развернулась. Корабль мирных фермеров пер вверх, в небо, танцуя под призрачным светом четырех лун. У серо-стального бока его расцвел красный цветок - выпущенная «крепостью» ракета. Корабль рыскнул. Поднялся еще на несколько сот метров. Вторая ракета. Корабль огрызнулся. В это было трудно поверить, но пилот, уводивший корабль с земли, нашел в себе нахальство и умение ответить обидчику. По периметру корабля вдруг скользнули вниз бронированные щитки, открывая спящие очи лазеров, и окрестности фермы залил неверный струящийся свет.
        Десантный флайер превратился в огненный шар.
        Стены фермы начали сыпаться, словно сделанные из соломы.
        Вихревые потоки в атмосфере превысили границы допустимого при взлете. Аэродинамика корабля была нарушена открывшимися лазерными глазницами.
        Корабль словно поскользнулся в воздухе. В следующую секунду у самого его верха разорвался гиперснаряд.
        Гравитационный конус исчез. Поднявшийся на километровую высоту катер лопнул посередине и стал заваливаться назад, на то место, откуда вылетел. Трастамара уткнулся носом в землю и прикрыл голову руками. Ему казалось, что пятьсот тонн композитных сплавов, иридия и тетракса падают прямо на него.
        Он ошибся на какую-то сотню метров.
        Земля вздрогнула и закачалась, как лист осоки. Грохот чуть не порвал барабанные перепонки. Сверху на полковника и его солдат сыпался огненный фарш из обломков двигателей, носовой брони и человеческих или нечеловеческих тел.
        Что-то хлестнуло Трастамару по ногам. Новый удар по голове - и полковник потерял сознание.
        Он очнулся довольно скоро.
        Обломки корабля и «летающей крепости» догорали где-то на опушке, неразличимые в общей стене огня, в которую превратился лес. С фермы, по ту сторону дороги, доносились слабые крики: три тяжеловооруженных флайера крутились над полуразрушенным зданием, заливая его ослепительным светом, и еще десяток флайеров стояли на дороге и в поле.
        Полковник огляделся. Первое, что он заметил, был его собственный тяжелый шатровый «Шквал».
        Система прицеливания и ствол оружия были раскатаны в тонкий блин - граница гравитационного колодца при взлете корабля прошлась ровно в тридцати сантиметрах от полковника. Впечатление было такое, словно композитный сплав настрогали в овощерезке. Трастамара приподнялся и с ужасом увидел, что ног у него нет. Вместо ног ниже пояса начиналась серая мягкая земля.
        Боли не было - ее и не должно было быть. Сложные органические вещества, введенные в кровь полковника, должны были в таких случаях автоматически блокировать нервные центры, дабы дать солдату возможность героически отстреливаться до последнего вздоха и прожить последние мгновения своей жизни с пользой для императора и народа.
        Трастамара хладнокровно сунул руку в жирную землю, ожидая вытащить пригоршню мяса с костями. Он наткнулся на прочную, слегка продранную штанину. Полковник стал торопливо раскапывать землю.
        Через пять минут он убедился, что ноги его на месте. В двухстах метрах от Трастамары приземлился твердотопливный бустер и рванул как следует. Любая железка, взметенная взрывом, могла перешибить полковника пополам. На счастье Трастамары, его накрыло лишь землей да глиной.
        Накрыло, однако, хорошо: бок болел так, словно в него саданули дулом стационарника. И ноги, если и не были переломаны, отнялись вполне качественно.
        Ничего. Отлежимся.
        Трастамара оглянулся. И тут он увидел нечто, заставившее его вздрогнуть: наперерез ему неторопливо катился огромный, полуторатонный шар.
        Бог его знает, как эта неповоротливая скотина сумела уцелеть во вселенском разгроме. Но она не только уцелела, но и, судя по всему, окружающий бардак не произвел на нее ни малейшего впечатления. Шар хотел только одного, того же, что и всегда - жрать.
        Трастамара судорожно выхватил из кобуры станнер, нажал на курок шар продолжал неторопливое свое движение. Оружие, предназначенное для поражения мозга человека и высокоразвитых животных, не оказало на клубок протоплазмы ни малейшего воздействия: шар все так же целеустремленно катился вперед.
        В округлом боку шара поблескивал какой-то предмет, в котором Трастамара, поразмыслив, признал тетраксовую броню. Композитный лист был скомкан, как промокашка. Судя по всему, кусок раскаленной обшивки корабля на скорости, близкой к звуковой, угодил в жирную животину и едва не развалил ее на части. Но никаких важных жизненных органов он не задел, потому что не было у твари важных жизненных органов. «Вот и разгадка ее неуязвимости», - мелькнуло мимоходом.
        Трастамара попытался встать на ноги. Бессмысленно.
        Он вцепился руками в землю, подтянулся и пополз.
        Шар катился за ним.
        Трастамара оглянулся. Он полз со скоростью пять километров в час. Шар катился со скоростью семь километров в час.
        Под руку попалась какая-то железка: полковник швырнул ее в безмозглую тварь. Шар отпрянул, потом продолжал движение.
        Ладонь Трастамары поскользнулась на мокрой, ровной глине. Трастамара взглянул вниз и понял, по чему он ползет: гравитационный удар впечатал в почву одного из его солдат. Было такое впечатление, что человек превратился в переводную картинку. Трастамара пополз дальше. Обернулся. Шар на мгновение приостановился над кусочками человека, вдавленными в почву, негромко чавкнул и покатился вперед: видимо, количество биомассы, оставшееся после гравитационного удара, показалось зверюге совершенно неудовлетворительным.
        Почва под полковником начала осыпаться. Трастамара обнаружил, что он скатывается в глубокую воронку. Воронка была знатная, добрых два десятка метров диаметром - никак сюда угодило что-то важное. «Радиации нахватаюсь», - механически отметил про себя полковник, как будто это имело сейчас хоть какое-то значение.
        На дне воронки булькала и ворочалась горячая грязь.
        Что-то шевельнулось в ступнях, на мгновение мир застила острая боль - к ногам возвращалась чувствительность.
        Шар показался на краю воронки и неторопливо покатился вниз.
        Трастамара, раскорячась, как упившийся крийн, полз по другому склону. Земля не держала его и осыпалась внутрь. Склон был слишком крут. Трастамара взобрался метра на два, потом почва мягко подалась, и он съехал с оползнем вниз.
        Полковник упал глазами в небо и увидел, как сверху на него скатывается круглый шар. «Интересно, сколько биочипов из меня получится», - промелькнуло в голове. Потом что-то неярко сверкнуло. Шар вздрогнул. Новая вспышка. Шар исчез.
        Станис поднял глаза: на краю воронки стоял темный силуэт. Жесткие сочленения полуброни делали Родай Син похожей на изящного маленького дракона.
        Женщина спрыгнула вниз.
        - Вы ранены? - спросила она.
        - Нет, все в порядке. Что там на ферме? Ни одного харита, я полагаю?
        Родай фыркнула.
        - На это стоит посмотреть своими глазами, сэр.

* * *
        Под сапогами полковника хрустело битое стекло и рассеянные взрывом бетонные крошки.
        Где-то по этажам еще слышались выстрелы, у стен цеха ничком лежали рабочие - крийны с фальшивыми штампами на панцирях и локры. От ужаса локры разбежались на отдельные организмы - весь пол был покрыт попискивающими, потерявшими разум клубочками. Хозяева цеха догорали вместе с остатками корабля в лесу, на поле и на шоссе, забитом пожарными и полицейскими машинами.
        Полковник Трастамара был кардинально неправ, полагая, что, будучи съеден, превратился бы в сырье для биочипов. Из симпатяг-шариков изготавливали один из самых запретных наркотиков Галактики - аклозин.
        Глава полиции округа, прилетевший на флайере, взирал на учиненный разгром невинным и потрясенным взором и нес от ошеломления всякий вздор. Из вздора вытекало, что фермочка принадлежит - разумеется, через подставных лиц - на паях самому губернатору.
        Было несомненно, что после разгрома фермы отношения полковника Трастамары с губернатором Таретой приобретут ту глубину взаимопонимания и дружбы, которых им так не хватало до сих пор.
        Кто-то хитрый и влиятельный решил руками Трастамары разгромить конкурента. Трастамаре очень хотелось найти этого хитрого парня и вышибить ему все зубы или, допустим, повыдирать клешни, но он не был уверен, что в его нынешнем состоянии это технически исполнимо: ног своих он по-прежнему не чувствовал.

* * *
        Придурка по имени Сури, подсказавшего с чужих слов расположение фермы, Служба Порядка нашла еще до конца кровавого бардака: он сидел на улице у столба объявлений с ножом в сердце. Нож был из нержавеющей стали с фермопластиковой рукоятью: такие ножи продавались во всех лавочках Лены и стоили пятачок ведро.
        Из отряда спецназа «Лавина» погибли семнадцать человек; двадцать три были ранены. Врачи оглядели ноги Трастамары и вынесли вердикт: валяться бы ему три месяца в регенерации, если бы в земельное крошево затесался хоть один стальной осколок.
        Люди полковника отыгрались на крийнах, превратив их к утру в нечто, более или менее напоминающее сырье для биочипов.
        Локров собрали в мешки.
        Операция по обезвреживанию наркогнезда попала в новости как пример героической деятельности спецслужб вообще и лично начштаба СО Станиса Трастамары. Оставаться на Лене смысла не было: кого на самом деле ищет полковник Трастамара, знали на Лене все, кроме, разумеется, ведущих Службы Новостей.
        Утром усталый, затянутый в поножи экзоскелета полковник вылез из флайера и проковылял до парадного входа в резиденцию губернатора, около которого его и ожидал Эрад Тарета. Губернатор был одет неформально: в легкую рубашку и шорты.
        - Я улетаю, - сообщил полковник. - Кстати, как ваши поиски негодяев, дававших приют ван Эрлику, не увенчались успехом?
        - Отнюдь, - сказал губернатор, - мы нашли одного. Изволите взглянуть?
        Оба чиновника спустились на лифте под землю: несколько шагов, и губернатор лично распахнул перед полковником дверь.
        Комната была длинной и узкой, как пенал. В дальнем ее конце на резиновой кушетке лежал маленький человечек. Веерник спалил ему пол-лица, но даже в таком виде полковник узнал давешнего доносчика, передавшего Трастамаре коды губернаторской яхты.
        - К сожалению, - сказал вежливо губернатор, - негодяй покончил с собой. Вина его полностью доказана.
        Начальник Оперативного Штаба Службы Опеки и всемогущий губернатор Лены очень вежливо посмотрели друг другу в глаза. Потом полковник наклонил голову и вышел вон.

* * *
        Макс Сирак, старший диспетчер орбитального форта «Возмездие», мелкими глотками пил кофе, внимательно разглядывая экран, равномерно обегаемый гиперлучом.
        Боевая станция космического базирования была сооружена в секторе Чаши во время войны с баррами; трехмерное кружево из базовых отсеков и боевых модулей, представлявших из себя, по сути, автономные баллистические ракеты, лазерные батареи или револьверные блоки, каждый из которых нес двенадцать термоядерных боеголовок.
        Когда Барру разнесли на куски, форт утратил стратегическое значение, но продолжал служить как ремонтная и складская база. За пятьдесят лет форт оброс складами и эллингами; персонал базы возрос до восьми тысяч человек, не меньше двухсот из которых единовременно сидели на гауптвахте. Редкие сутки на базе обходились без драк; люди сатанели в замкнутом пространстве, напивались выше крыши и проигрывали в карты себя, своих жен и будущую зарплату, потому что текущую им обыкновенно забывали платить.
        Теоретически патрули должны были спускаться на поверхность Барры, - «в грязь», - как презрительно говорили на базе, - но охотников до этого не было. Барры проиграли войну, но внизу это как-то не чувствовалось.
        По правде говоря, это не чувствовалось даже вверху, когда трехметровые птички с сочащимися ядом жвалами и неизменно вежливым поклоном появлялись на станции.
        Комендант станции постановил, что за каждого пропавшего внизу солдата барры будут обязаны предъявить виновника или выдать десять своих, и барры очень покорно выдавали виновников. Вот только солдаты пропадали все равно.
        Макс Сирак дежурил в этот час не случайно. Он договорился со знакомым барром, что тот привезет «с грязи» партию лейстомерий, а взамен заберет старый списанный катер с двумя лазерами и противолучевым усилением. Сирак копил на дом и на жену и понимал, что из зарплаты на дом не скопишь, особенно если ее не платят.
        Макс Сирак внимательно наблюдал за поверхностью планеты, с которой должна была взлететь серо-белая точка, и выругался, когда тактический куб издал предупреждающий писк и в двух световых секундах от станции из маскировочного поля внезапно выплыла белая метка неопознанного корабля.
        - Вот принесла нелегкая! - сказал напарник. - Инспекция, что ли?
        Белая метка мигнула и сменилась зеленой. По экрану летел ливень цифр.
        - Дредноут «Эдем», - прочитал транспондерный код Макс Сирак, - это что? Его ввели в строй?
        Куб заверещал.
        - Зафиксирован пуск! Сложная баллистическая цель! - не своим голосом заорал напарник.
        В следующее мгновение термоядерная боеголовка «Бо-рей-М», весом тысяча пятьдесят три килограмма, снабженная устройством локального гиперперехода, материализовалась в метре от изумленных глаз Макса.
        Белый огненный шар поглотил диспетчерскую и окружающие склады и, быстро расширяясь и меняя цвет, устремился во все стороны. Базисная волна смела на своем пути стены, переборки и трубы, смолола в золу людей, измяла, как листы бумаги, арморпластовые плиты в метр толщиной. Через несколько мгновений шар из белого стал алым.
        В середине его возникла область пониженного давления. Оболочка станции, рассчитанная на ядерный удар, была еще цела, но внутри огненный хобот втягивал в себя обломки переборок, пыль, щепки, бетон. В эллингах рвались силовые установки.
        Еще через мгновение в районе сектора А-2 взорвалась вторая боеголовка. Температура в эпицентре взрыва мгновенно превысила пять тысяч градусов; это было слишком мало, чтобы расплавить арморпласт, но было достаточно, чтобы он стал тягучим и ковким.
        Гравигенератор станции продолжал работать, и это-то и завершило катастрофу. Под действием гравитации расширившиеся перекрытия толщиной 920 мм прогнулись. Прогибаясь, они потащили за собой размякший арморпласт наружных полутораметровых плит.
        Боевые блоки с двух сторон стали рушиться по направлению к гравигенератору, гоня перед собой волну сжатого воздуха. Давление взлетело до двух десятков атмосфер; целые секции мятого арморпласта вылетали в космос вишневыми раскаленными плитами, мгновенно охлаждающимися в вакууме. Боевые модули взрывались и отлетали от стыковочных узлов, кувыркаясь, как маленькие термоядерные шутихи.
        Третья боеголовка угодила в гравигенератор.
        Внизу, на поверхности ночной планеты, миллионы изумленных барров наблюдали, как вместо круглой белой горошины на небо восходит пылающий шар.

* * *
        Начальник Оперативного Штаба СО Станис Трастамара узнал о случившемся от своего непосредственного начальника.
        На этот раз светлейший Ассен не медлил со связью. Рот его был крепко сжат, глаза метали плазму.
        - База над Баррой уничтожена! - заявил он. - И это случилось в твоем секторе! Одной вечности известно, что взбредет на ум этим жвалоклювам! Они и так чокнутые!
        - Я немедленно вылетаю к Барре, - сказал полковник Трастамара.
        - Ты… - каждое слово слетало с губ Ассена, как капли яда со жвал рассерженного барра, - летишь… в… столицу!
        Тино уничтожил ван Эрлика! Служба личной охраны за последний год предотвратила двадцать семь покушений на императора! А что делаешь ты? Козыряешь предками? Ты ответишь, Трастамара, за свои провалы, и я посмотрю еще, глупость это или корысть!

* * *
        В личной яхте губернатора Эрада Тареты было пять палуб и семь кают. Чеславу досталась хозяйская, простиравшаяся от борта и до борта; в каюте было сорок метров длины, двуспальная кровать величиной с татами и два пузырьковых душа с отдельно установленной гравитоникой. Когда Пять Тысяч летели к Лене на смерть, они вряд ли знали, какова будет личная яхта губернатора Лены.
        Как и большинство кораблей такого класса, яхта имела две ступени: гиперблок с линейным ускорителем и тремя привязанными к нему палубами (сад, каюты и камбуз) и стыкующийся с ним космоатмосферный челнок, обладавший, кроме плазменных движков, еще и вакуумным парусом. Когда челнок уходил на планету, гиперблок оставался на орбите; времени на стыковку уходило не больше пяти минут.
        Капитанский мостик был отделан хромом и чианским янтарем. Кресла пилотов были обтянутыми псевдоживым мехом, и когда Денес забрался на ручку кресла, на котором сидел Чеслав, мех заурчал и замурлыкал. Почему-то под Чеславом мех не мурлыкал - может, умел ловить эмоции.
        На экране перед курсантом Службы Опеки висела рубка эсминца, с которым они разминулись в небе Харита: командир за коммпультом и белый барр в кресле второго пилота. Впрочем, ни человек, ни барр Чеслава не интересовали. Его интересовал ввинчивающийся патрубок кислородного шланга, болтавшегося под ручкой пилотского кресла. Патрубка, собственно, тоже не было видно, но кресло второго пилота было развернуто на тридцать градусов по отношению к комму, и патрубок отражался на одном из экранов.
        Чеслав знал, что на патрубке должен быть вырезан идентификационный номер борта. В Высшей Школе учили таким вещам.
        Сначала Чеслав просто пытался высмотреть номер в ручном режиме, вглядываясь в экран до боли в глазах, пока изображение не распадалось на отдельные точки, только чтобы не думать о чем-то другом. Например, о том, что в пяти метрах по вертикали, в затканной цветами и шелками каюте сидит загадочное существо, еще недавно напоминавшее таира, - а сейчас понемногу растекавшееся по полу во что-то, удивительно напоминавшее загустевший малиновый кисель, который завхоз по кличке Полторы Глотки норовил впихнуть в курсантов каждый день; в конце концов пришла проверка, и Полторы Глотки исчез вместе с киселем. Новый завхоз сначала выдавал на десерт шоколад и печенье, а через полгода опять перешел на кисель.
        Чеслав покривился, вспомнив о киселе, и приказал компьютеру прогнать картинку через фильтры. Цифры на экране перемалывали друг друга, но номер не определялся. Данных было недостаточно.
        Денес подался вперед и смотрел на комп так внимательно, словно по нему шел мультфильм.
        - Он неправильно работает, - сообщил Денес.
        - Почему?
        - Когда ты просишь его сложить числа, он все время дает одинаковый ответ.
        - А что он должен делать? - удивился Чеслав.
        - Чеслав, но как он может давать одинаковый ответ, если он складывает их в разное время?
        С тихим шелестом раздвинулись двери рубки. Эйрик ван Эрлик, в серебристом комбинезоне, подтянутый и невозмутимый, прошел между приборов и наклонился над Денесом.
        - Иди поспи, - сказал ван Эрлик. - Келен покажет тебе каюту.
        - Я не хочу спать один, - заявил Денес.
        - Можешь спать в моей каюте, - поспешно сказал Чеслав.
        - Я не хочу спать с тобой, - сказал мальчик, - я буду спать с Келеном. Я буду спать на Келене. Это удобно.
        Перед глазами Чеслава встало кошмарное видение. Маленький мальчик, во сне погружающийся в студень чужой протоплазмы.
        - Он мягкий. А ты жесткий, - сказал Денес, - почему мы жесткие, а?
        - Иди спать, - сказал ван Эрлик.
        Денес рассмеялся и побежал прочь, шлепая белыми носочками по травке, украшенной гербом империи. Трава на этой яхте росла прямо из пола.
        Ван Эрлик устроился в соседнем кресле. Гладкое смуглое лицо ничего не выражало. Тень его на переборке была похожа на изломанного паука.
        - Так, значит, ты сын Трастамары, - сказал пират.
        - И что это меняет?
        - Довольно много. Твой отец может поменять твою жизнь на жизнь моих людей.
        Чеслав покачал головой.
        - Полковник Трастамара понимал, что ты можешь проверить генную карту. Он велел передать тебе, что это ничего не изменит.
        Глаза ван Эрлика сузились.
        - Даже если я подробно объясню полковнику, как именно ты умрешь?
        - Ты согласился с моим отцом не потому, что он сломал тебя или купил. А потому, что он дал тебе возможность отомстить принцу Севиру.
        Чеслав подумал и добавил:
        - Не думаю, что ты ненавидишь кого-нибудь больше Севира.
        Ван Эрлик помолчал, а потом спросил:
        - Ты понял, кто атаковал нас на Харите?
        - Тяжелый эсминец класса «Катана». Масса покоя - двести сорок тысяч тонн. Фальшивый транспондерный код; его позывные соответствуют торговому сухогрузу UP-375-dj, порт приписки - Суак. Досмотровая служба крупной планеты имеет два-три таких корабля; в ОФИ их пять тысяч. Их как грязи. Конечно, если они попадутся с фальшивым транспондерным кодом…
        - Я не про корабль. Я про экипаж. Кто был на мостике?
        - Два человека. Барр. Локр.
        - Барр с целым носом, заметь. Полноценный барр никогда не подчинится человеку. А локры сходят с ума, едва им зачешется. Да и люди… не очень-то любят ксеноморфов. Так что же объединило этот… зоопарк?
        Стажер Службы Опеки закусил губу. Шесть часов вахты он провел, гоняя по экрану снимки сторожевика и пытаясь разглядеть маркировки. Ему не пришло в голову подумать о команде.
        - Что же?
        - Дети Плаща, - сказал ван Эрлик.
        Чеслав Трастамара побледнел. А ван Эрлик усмехнулся и добавил:
        - У меня для тебя плохие новости. Четыре часа назад в небе над Баррой была атакована орбитальная крепость «Возмездие». Предварительные потери: семнадцать кораблей общей массой покоя семьсот тысяч тонн. Погибли восемь тысяч человек. Корабль, атаковавший базу, передавал транспондерный код «Эдема». При нападении были использованы гипербоеголовки «Борей-М». Модернизированные. «Борей-М» был установлен только на «Эдеме». Якобы.
        И с этими словами пират мягко встал и вышел из рубки.

* * *
        Сто тридцать лет назад император Чеслав издал закон, согласно которому ни одно здание на Митре не могло превосходить высотой императорский дворец.
        Это был единственный закон в истории человечества, который нельзя было нарушить из-за законов природы, ибо шпиль императорского дворца представлял собой башню орбитального лифта и уходил вверх на высоту в четыре диаметра Митры, то есть на пятьдесят три тысячи километров, с таким расчетом, чтобы приставший к его причалам корабль мог бы по инерции уйти в открытый космос.
        По приказу императора Чеслава причальные фермы были выстроены из арморпласта вражеских кораблей. Кое-где они были оплавлены до сих пор; метровые переборки внутри Триумфального Шпиля зияли тщательно вычищенными пробоинами.
        Когда катер с «Астарты» пристыковался к шпилю, полковник Трастамара ступил на прозрачный кристаллопласт шлюза и увидел под ногами планету, облитую белыми сливками облаков и перечеркнутую сверкающим обручальным кольцом.
        Кольцо, надетое на целый мир, тоже было искусственным.
        Основатель Чеслав выбрал Митру за центральное место в Галактике и за то, что Митру не отягощал многовековой груз вольных обычаев и демократических предрассудков.
        Здесь, на Митре, не было ни ядовитых животных, ни сорняков. Здесь не было крошечных государств, взаимных претензий, старых городов и древних развалин. Здесь не было юристов и независимых судов, которые могли запретить императору забрать землю под взлетную площадь дворца, потому что на этой земле было чье-то кладбище или чей-то дом.
        Девяносто восемь процентов повфхности Митры изначально было покрыто водой, и дворец императора расположился на одном из немногих островов. Это было сделано намеренно, чтобы изолировать дворец от подчиненных миров и обеспечить императору максимальную безопасность.
        Но слишком много дорог вело в Митру.
        Еще при Основателе Чеславе во дворце обосновались Службы. Служба Войны, вобравшая в себе при императоре Валентине Службу Иностранных Дел; Служба Опеки, Служба Порядка и Служба Новостей. Службы обрастали чиновниками, чиновники - полномочиями.
        Потом чиновники захотели домов, пансионатов и школ. Император Чеслав не любил чиновников и считал, что им полагается мало. А много полагалось ученым и спецтехам, работавшим в производственных центрах, принадлежавших службам.
        Службы стали строить производственные центры на Митре. Строить центры было нелегко: ведь на планете не было ни сырья, ни дешевой энергии, ни рабочей силы. Сырье и спецтехов завозили; дома и пансионаты для них - строили. Дома и пансионаты, построенные для спецтехов, на самом деле утоляли чиновников.
        Дворец оброс городом; мосты и туннели соединили между собой немногие острова Митры. Деловые решения тоже принимал император; бизнес стал стекаться на Митру. Частные компании стали строить искусственные острова или использовать антигравы.
        Шестьдесят лет назад император Валентин приказал увеличить площадь суши, выбросив в космос триллионы тонн воды. Сила тяготения упала на два процента. На Митре появился континент. Над планетой, как над газовым гигантом, повис сверкающий пояс.
        Потом операцию повторили второй раз и третий. К 130 г. э.и. суша занимала половину планеты; а города и поселения человека - две трети.
        Кольцо обжили, превратив в гигантский комплекс причалов и складов. На планету построили лифты. Каждый день через двести семнадцать терминалов Кольца проходили сорок тысяч людей, полтора миллиона нелюдей и три миллиона тонн груза. Триумфальный Шпиль на всякий случай надстроили на три километра.
        Орбитальный лифт, доставивший Станиса Трастамару к наземным уровням дворца, прошел сначала мимо сверкающей дуги Кольца, потом - сквозь вату облаков, а потом - сквозь белое молоко силового купола, и, когда Трастамара вышел из лифта, он вместо неба увидел белую полусферу, на которой сверкала эмблема империи: семь звезд, по числу семи секторов, и сжимающий их в когтях дракон.
        Стен у дворца не было: для цивилизации, вышедшей в космос, стена как средство защиты не имела смысла, и вместо стены был Купол. Многие из тех, кто жил и принимал решения во Дворце, годами не видели настоящего неба. Они видели только небо, клейменное Семизвездием и Драконом.
        Внизу, у решетчатых ферм причальной башни, начальника Оперативного Штаба уже ждали: один из его заместителей, Эвелен Дор, и служба охраны дворца. Служба была встревожена экзоскелетами на ногах Трастамары. Любая экзоэлектроника во дворце была запрещена. Впрочем, недоразумение быстро разрешилось. После нескольких звонков начальник охраны дворца генерал Терензи лично подмахнул соответствующий чип, и Трастамара вышел сквозь распахнувшийся арморпласт к ожидавшей его наземной машине.

* * *
        Двери на личную половину дворца были закрыты… Ежедневный Зал был полон народу. На больших экранах красовались логотипы новостных порталов; тот, что слева у входа, показывал запись героической битвы генерала Чебиры с пиратом ван Эрликом. Тот, что справа, показывал пресс-конференцию Тино Чебиры. Тино Чебира стоял тут же, и около него стояли командующий Красным флотом адмирал Иссуф и немолодой сутулый барр, с белыми перьями и самым длинным клювом из тех, что Трастамара когда-либо видел.
        Барр был Сыном Всех Гнезд. Он спешно прибыл на Митру для того, чтобы заверить императора людей в совершенной покорности его расы. Возле Сына Всех Гнезд и Иссуфа стояли трое спецназовцев. Они охраняли почетного гостя, прибывшего выражать покорность, от людей и людей - от почетного гостя.
        Полковник Трастамара тепло поздравил своего друга и коллегу Тино Чебиру и поговорил с генеральным прокурором. Потом он обменялся мнениями с адмиралом Иссуфом и имел несколько слов с белым барром. Белый барр заверил его в вечной дружбе с императором Теофаном и спросил о слухах, ходящих во дворце по поводу предстоящего назначения генерала Чебиры. Говорили, что его отправят расследовать взрыв над Баррой, и Сын Всех Гнезд выразил опасение по этому поводу.
        Дело в том, что генерал Чебира специализировался на предотвращении покушений на императора. За последние три года он предотвратил семнадцать покушений, и каждый раз покушавшиеся давали подробные показания. При этом из двадцати восьми совокупно задержанных террористов только пятеро были людьми, а все остальные - баррами. В связи с этим Сын Всех Гнезд выразил некоторое сомнение в объективности будущего расследования Чебиры. Он с пониманием отнесся к необходимости частого раскрытия покушений на императора, но намекнул, что если бы Тино Чебира относился ко всем расам империи одинаково, то и покушений получалось бы поровну со стороны барров, крийнов и локров.
        Кроме того, Сын Всех Гнезд выразил осторожное опасение, что если послать генерала, который только что уничтожил ван Эрлика, расследовать преступление, совершенное, по словам некоторых злопыхателей, вышеупомянутым ван Эрликом уже после того, как вышеупомянутый генерал его уничтожил, то генерал может быть склонен к переоценке роли барров в преступлении и недооценке роли ван Эрлика.
        Станис Трастамара поддержал собеседника в этом вопросе и двинулся дальше. Он поговорил с двумя видными промышленниками и одним из заместителей министра обороны, а потом извинился и вышел в наружную галерею.
        В галерее, опоясывавшей Ежедневный Зал, было светло и солнечно, и на голографических экранах меж огромных окон снова был Тино Чебира анфас. Светлейший Ассен Ширт, очень маленький на фоне своего голографического зама, жал руку у балюстрады какому-то промышленнику. Завидев хищную фигуру с волосами цвета шкурки горностая, промышленник откланялся и был таков.
        Начальник Службы Опеки и его подчиненный вежливо поздоровались. Ассен Ширт сухо поздравил полковника Трастамару с его успехом на Лене и заговорил об операции Тино Чебиры. Он говорил минут пять или шесть, и пока он говорил, полковник Трастамара чуть-чуть отходил назад и влево, и светлейший Ассен Ширт шел за ним, так что по прошествии пяти минут Ассен Ширт поднял глаза и увидел прямо перед собой, за плечом Трастамары, своего заместителя Тино Чебиру. Глава Службы Опеки слегка приостановился. Тино Чебира был в галерее на каждом экране, и так как экраны были очень большие, то голова светлейшего находилась как раз там, где у Тино Чебиры на экране сходились брюки.
        Полковник Трастамара не заметил взгляда своего шефа и осведомился, правда ли, что тот собирается в отставку. Светлейший удивился и спросил, откуда такие слухи. Полковник Трастамара сказал, что он только что говорил с Сыном Всех Гнезд и что Сын Всех Гнезд был уверен, что генерал Чебира, ввиду своих заслуг, возглавит Службу Опеки и что это дело решенное между Чебирой и первым министром Хабилункой: генерал получит двести миллионов за ван Эрлика и все их отдаст Хабилунке в оплату за назначение и еще будет платить не меньше пятидесяти миллионов ежегодно.
        Светлейший Ассен Ширт побледнел, а потом покраснел.
        - Какой негодяй! - вскричал глава Службы Опеки. - Ведь он из этих двухсот сто обещал мне!
        Станис Трастамара улыбнулся и, заметив, что его начальник смотрит прямо перед собой в точку на экране, спросил:
        - Неужели вы не видите, что он метит на ваше место?
        Лицо Ассена Ширта окаменело.
        После этого Станис Трастамара передал главе Службы Опеки чип с расследованием, касающимся «Эдема», и другой, о базе над Баррой. Перый чип неопровержимо свидетельствовал, что Эйрик ван Эрлик угнал «Эдем» в секторе Роза через день после того, как Тино Чебира вышиб его из ваккума на другом конце Галактики, а второй чип содержал индивидуальные лучевые подписи боеголовок «Борей-М», которыми была уничтожена база над Баррой. Полковник Трастамара выразил убеждение, что Тино Чебира совершил великий подвиг, уничтожив пиратский фрегат, и, видимо, только небрежность какого-нибудь медтеха или излишнее рвение лаборанта привели к ошибочному предположению, что в этом корабле, несомненно входившем во флот ван Эрлика, находился и сам пират. И что эта небрежность ни в коем случае не должна попасть в публику, потому что иначе получится, что Служба Новостей три дня порола чепуху, а Служба Опеки существует не для того, чтобы уличать Службу Новостей в том, что та порет чепуху. И, увы иногда долг Службы Опеки - в том, чтобы снабжать Службу Новостей чепухой; но что главе Службы Опеки будет полезно иметь на руках
расследования касательно «Эдема», чтобы его заместитель не очень-то зарывался.
        - Истина, как и власть, должна быть доступна немногим, - почтительно процитировал полковник Трастамара слова Основателя.
        Глава Службы Опеки сжимал в руках чип так, как будто это была шпага, на которую он намеревался насадить генерала Чебиру.
        На вопрос о том, что делать с базой над Баррой, полковник Трастамара посоветовал сообщить в новостях, что надобность в базе отпала в связи с установлением полного мира и дружбы между баррами и людьми, и база была эвакуирована и распущена еще несколько месяцев назад; слухи об этой эвакуации враги государства и переделали в не имеющие перед собой никакой почвы слухи о взрыве.
        Напоследок Станис Трастамара передал главе Службы Опеки чип с полным расследованием касательно нарколаборатории на Лене. Станис Трастамара не был настолько наивен, чтобы думать, что губернатор Эрад Тарета может быть уволен из-за такого пустяка, как производство аклозина, но и получать с него деньги сам он не собирался. Он предоставил эту возможность своему начальнику.
        Он знал, что за это его и ценят. Станис Трастамара постоянно раскапывал такие дела, которые другие починенные Ассена Ширта заминали за миллион или два. По самым скромным подсчетам, деятельность Станиса Трастамары приносила его непосредственному начальнику не меньше трехсот миллионов эргталеров в год. Даже Тино Чебира с его раскрытыми покушениями и убитыми пиратами имел гораздо более низкую капитализацию. «Честность окупается», - часто повторял светлейший Ассен Ширт по поводу полковника Трастамары.
        Глава Службы Опеки взял чип и заверил, что примет все меры к наказанию губернатора.
        Начальник Оперативного Штаба, светлейший Ассен Ширт, прокурор империи, адмирал Иссуф и белый барр прождали аудиенции у императора еще часов пять. К вечеру из внутренних покоев вышел светловолосый майор и, поклонившись, доложил, что император так и не освободился.
        Когда полковник Станис Трастамара опустился на сиденье служебного флайера, он потерял сознание от боли. Ведь врачи запретили ему ходить больше часа, а право сидеть в Ежедневном Зале имел только император.

* * *
        Центральный офис «Объединенных верфей» поистине был грандиозен. Трехсотдвадцатипятиэтажное здание вздымалось ввысь пирамидой из тонированного стекла и дюралекса. Сбоку высился сверкающий шар автономного дельта-генератора. Мощности, вырабатываемой им, хватило бы на десяток тысяч небоскребов, и употреблена эта мощность была для непомерного хвастовства: верхние пять этажей здания, приподнятые стационарными антигравитационными установками, плавали в полусотне метров над основанием призмы, соединенные с ним прозрачной пуповиной безынерционного лифта.
        Полковнику Трастамаре лифт не понадобился: его флайер сел на плавающей верхушке здания. Вышколенные охранники-локры провели его внутрь.
        Не меньше десятка локров и один человек. Человек был без оружия.
        Локры, разумеется, тоже были без оружия.
        Вот только локр сам по себе - оружие.
        Маленькие приземистые тела, на которые он смотрел, были на самом деле псевдотелами: колониями. На Локре эволюция пошла другим путем; крошечные организмы не стали усложняться в строении, а учились жить в симбиозе друг с другом. В теле - колонии жили десятки тысяч живых существ, по отдельности не обладающих даже признаками разума.
        Локр мог потерять разум от страха. Локр мог потерять разум, когда приходила пора размножиться, и локр разбегался на кусочки, сплетавшиеся с кусочками другого локра и достраивавшимися до единого целого.
        А еще локры могли, сохраняя разум, выметывать части тела - с начальной скоростью до ста сорока метров в секунду и безупречным прицелом. С точки зрения Трастамары, склонного, как и любой сотрудник СО, к паранойе по долгу службы, каждый локр был ходячим пневматическим ружьем, и конфисковать это ружье не было никакой возможности.
        Полковника Станиса Трастамару отвели в гостевую комнату. Роскошный ковер мягко пружинил под ногами. Прямо из стен росли ветви арриолусов и атиний, усыпанные зелеными, синими и оранжевыми цветами. В комнате было абсолютно все - начиная от многочисленных закусок на низком столике и кончая водопадом, который падал откуда-то сверху, с немыслимой высоты, и превращался в скромный ручеек, текущий по выложенному камнями желобу.
        У основания водопада была укреплена эмблема «Объединенных верфей» - колесо с восемью лучами. Колесо медленно вращалось под действием падающей воды. Трастамара подошел к водопаду и потрогал его рукой. Водопад был из воды, а колесо - из дерева.
        - Приятный уголок, не так ли? - раздалось за спиной Трастамары.
        Полковник обернулся.
        Президент «Объединенных верфей» стоял у медленно закрывающейся двери. Нин Ашари был высоким, не старым еще человеком лет семидесяти, с холодными голубыми глазами и необыкновенно бледной кожей: медик предположил бы болезнь, а палеоантрополог - редкое генетическое происхождение от легендарных европейцев. Нин Ашари родился вскоре после Великой Войны и во время учебы в университете зарабатывал на жизнь чернорабочим на верфях Аркуссы. Его огромный строительно-транспортный холдинг был создан с нуля. Его корабли имели всегда самый большой выход мощности на единицу массы, его грузовики всегда приходили по расписанию, - но самую большую известность Нин Ашари получил, когда в его лабораториях создали и запатентовали локальный гипердрайв.
        Именно эффект ЛГД использовали гиперпушки и гипербоеголовки - два единственных вида оружия, изобретенного после Великой Войны, и в начале войны с харитами холдинг Ашари получил изрядные военные заказы. Принц Севир был так потрясен представленными ему счетами, что оплата их показалась принцу оскорблением власти. Сначала промышленника обвинили в завышении смет; потом - в разглашении государственной тайны, выразившейся в публикации в открытой печати математических работ Ашари по обоснованию эффекта локального гиперперехода. Потом патент на ЛГП отобрали в собственность государства, и суд предъявил холдингу многомиллиардные штрафы задним числом за факт использования принадлежащего государству патента.
        А затем взяли и самого Ашари. Его обвинили в том, что он работал с секретной технологией, не имея к ней допуска. Господин Ашари попал в тюрьму на Рамануссене и провел там два месяца. Слухи о «жидких гвоздях» вовсе не были слухами - полковник Трастамара лично видел запись.
        Через полгода Ашари выпустили из тюрьмы и назначили помощником принца Севира по науке и технологии. Он сохранил свой холдинг, и более того - получил множество военных заказов. Но полковник не был уверен, что холдинг Нина Ашари по-прежнему принадлежит ему, и сомневался, что такой человек, как Нин Ашари, простит принцу Севиру и гвозди, и все остальное.
        Нин Ашари церемонно поклонился полковнику и вдруг хлопнул в ладони. Стена за водопадом исчезла, поток разошелся, словно взрезанный невидимым ножом. Ашари протянул руку, приглашая следовать за ним, и сам прошел первым за водопад.
        Полковник Трастамара шагнул вслед и чуть не споткнулся на пороге.
        Огромный балкон, распахувшийся за водопадом, словно плыл в зените. Над балконом, по серебряной проволоке Кольца, катилось бело-голубое солнце, слева и справа вставали белоснежные головки зданий, и сам балкон был устроен из длинных, в рост барра, стальных балок, пересекающихся под прямыми углами.
        Между балками не было ничего - ни пластика, ни стекла, - ничего, кроме совершенно невидимого плоского силового поля и крошечных стоэтажных зданий далеко внизу.
        Посереди одного из квадратов над миром парил легкий столик с парой кресел, и около одного из кресел стоял Нин Ашари. С улыбкой он показал Трастамаре кресло напротив. Столик был совершенно той же конструкции - овальная рама и силовое поле внутри.
        - Прекрасный вид, - сказал полковник. Подошел и сел.
        Откуда-то из-за водопада вышмыгнул локр, поставил на стол небольшой поднос с дымящимися чашечками чая и свежей сдобой, поклонился, втянул чешуйки и убрался за водопад. Трастамара наблюдал за ним с изумлением.
        - Вы чем-то удивлены? - спросил миллиардер.
        - Признаться, да. Локры… не очень храбры, - сказал полковник, - не ожидал, что локр… может ходить над бездной.
        - Локры почти не используют зрения, полковник. Они гораздо больше полагаются на радар. Мой маленький слуга не понимает, что так смущает вас в этой террасе. Она ему кажется твердой поверхностью, какова она и есть.
        Миллиардер чуть улыбнулся и добавил:
        - Иногда нехватка рецепторов спасает нас от многих проблем, полковник. А их изобилие заставляет нас предполагать трудности там, где их нет.
        Кораллы далеко внизу казались игрушечными. Чуть-чуть не хватало кислорода. Обычно граница воздуха и силового поля слабо мерцала: здесь пол был совершенно прозрачным.
        - Это поразительное изобретение, - сказал Трастамара.
        - Это не изобретение. Это просто мелкий фокус.
        Они помолчали. Если приглядеться, то на той высоте, на которой они были, можно было в полдень разглядеть звезды. Трастамара и Нин Ашари молча пили чай, наслаждаясь высотой и покоем. Чай кипел, но не обжигал. На такой высоте вода должна была закипать при восьмидесяти градусах.
        - Знаете, что это такое? - вдруг внезапно спросил Нин Ашари, указывая за спину Трастамары.
        Полковник обернулся и увидел, что водопад за ним по-прежнему падает с неба, отделяя веранду от кабинета, и под водопадом вращается колесо.
        - Эмблема вашей компании.
        - Что это за устройство?
        Трастамара сначала не понял вопроса. Ему не приходило в голову, что что-то, сделанное из дерева, может быть техническим устройством.
        - Это мельничное колесо. Вода вращала колесо, колесо вращало жернова, а с помощью жерновов мололи муку. Но прежде всего это просто колесо. Вы знаете, когда изобрели колесо?
        - Нет.
        - Я тоже. Но его изобрели несколько тысяч лет назад, и с тех пор его никто не усовершенствовал. К нему приделывали обода и шины, его делали из дерева и металла; однажды из него сделали турбину, потом винт - но принципиально улучшить этот дизайн невозможно. Вы помните, когда был открыт гипердрайв?
        - Триста пятьдесят лет назад.
        - А парус Хамачи?
        - Двести двадцать.
        - Двести двадцать, - как эхо, откликнулся Нин Ашари, - с тех пор человечество выиграло Великую Войну. Оно потеряло свою планету и получило полторы сотни чужих. Но странное дело - оно больше не совершило никаких фундаментальных открытий.
        - А… локальный гиперпереход?
        - Этот эффект предсказал Фридрих Хейзенхоффер двести сорок лет назад. Просто тогда не было накопителей Бэра и устройство весило бы четыреста тонн.
        - Как можно выпить воду, которая уже выпита, - медленно сказал Трастамара, - как можно совершать фундаментальные открытия, когда все открыто?
        - О, поверьте, полковник, в истории человечества уже много раз были эпохи, когда все уже было открыто и ясно. Наши с вами предки считали, что жертвоприношение козы может вызвать дождь, а гром барабанов прекратит солнечное затмение. Им нечего было изобретать - все было ясно.
        - Мы не дикари, - сказал начальник Оперативного Штаба Службы Опеки. - Гиперпереход - это вам не коза.
        - Вы знаете, сколько патентов регистрировалось сразу после конца войны? Две тысячи в день. А сейчас? Пятьсот в год.
        - И почему же?
        Нин Ашари откинулся в кресле. Его сухощавая фигурка, казалось, парила над Митрой в лучах заходящего солнца.
        - Когда-то, когда человечество жило еще на Земле, у него были рабы. Рабовладельческий строй. При этом строе жили ученые, изобретавшие различные машины. Но машины не применялись, потому что рабский труд был дешевле. Вы не замечаете, что мы тоже живем при рабовладельческом строе?
        - Все расы империи равны, - надменно отчеканил полковник.
        - Прекратите нести чепуху. Крийны - наши рабы. Это знает любая банда подростков, которая в переулке ломает им клешни. Да и локры, если на то пошло, - тоже. Технический прогресс возможен тогда, когда усовершенствование делает производство более дешевым. А труд наших рабов - роботов, локров и крийнов - так дешев, что любое усовершенствование делает производство более дорогим. Почти половина новинок приходится на императорский дворец: тут не считаются с экономией, если речь идет о более красивой или эффективной системе. Кстати, эти террасы наш холдинг тоже разрабатывал для дворца.
        Нин Ашари помолчал.
        - Печальная истина состоит в том, что мы используем нашу технику в течение десятилетий практически без изменений, как использовали наши предки плуг или меч. «Эдем» был построен в конце Великой Войны. Его использовали над Крийной, над Баррой и над Харитом. Его дизайн неизменен. Единственное изменение - это
«Борей-М» вместо обычных термоядерных боеголовок, а как я уже сказал - эффект ЛГП был предсказан двести сорок лет назад.
        Миллиардер откинулся в кресле, поставив чашку на стол, и та застыла, как большая фарфоровая капля, в трех с половиной тысячах метров от земли. Бледные пергаментные скулы поднялись от улыбки, глаза чуть сощурились.
        - Впрочем, довольно лирики. Я благодарю вас за то, то вы лично возглавили группу, расследующую угон «Эдема». Преступники бросили вызов мне и моей компании. Я рад, что вы пришли сюда. Могу я попросить поделиться теми данными, которые не являются секретными?
        Полковник Трастамара молча протянул господину Ашари два чипа. Один содержал короткий официальный доклад об угоне «Эдема» «Кровавым Псом» Эйриком ван Эрликом, бунтовщиком и пиратом, голова которого была оценена империей в двести миллионов эргталеров. Другой - доклад об уничтожении базы над Баррой гипербоеголовками класса «Борей-М».
        Холодные голубые глаза Нина Ашари текли по документам со скоростью сканера.
        - Это точно был ван Эрлик? - спросил Ашари.
        - Без сомнения.
        - Вы ставите вашего коллегу Тино Чебиру в незавидное положение.
        Полковник Трастамара помолчал. Потом уточнил:
        - Господин Ашари, как я понял из документов, «Эдем» - первый корабль, на котором использовались гипербоеголовки класса «Борей-М»?
        - Да.
        Нин Ашари мягко поднялся с кресла.
        - Первый и единственный? Их больше нет?
        - В случае удачных испытаний ими предполагали снабдить «Киев» и «Барсук».
        - Ну - испытания состоялись.
        Миллиардер принялся расхаживать по террасе: он шел, заложив руки за спину, двадцать шагов в одну сторону, двадцать - в другую. Наверное, он научился ходить так в тюрьме. Только в тюрьме у него не было личного водопада и силового поля над бездной. Хотя бездна под ним была.
        Они все, если вдуматься, ходили над бездной.
        - Я в общем-то профан в том, что касается военного флота, - любезно сказал полковник, - но насколько «Борей-М» превосходит любое существующее оружие?
        - «Борей-М» не отличается принципиально от снаряда гиперпушки или немодифицированного «Борея». Его можно сбить до ухода в гипер и остановить силовой стеной.
        - Но сбить и остановить его трудней?
        - Ненамного.
        Нин Ашари остановился метрах в десяти от полковника Трастамары. Руки его были заложены за спиной, глаза глядели куда-то поверх собеседника, к водопаду и вращавшемуся под ним деревянному колесу с приделанными к нему лопастями.
«Интересно, он может выключить поле по квадратам? - подумал полковник. - Он стоит на другом квадрате, чем я, и, если он его выключит, я буду падать с высоты в три с половиной тысячи метров».
        - Господин Ашари, - внезапно спросил полковник, - что вы думаете о принце Севире?
        - Принц - замечательный человек, - вежливо сказал Нин Ашари, - любящий сын и верный подданный. Не сомневаюсь, что он будет достойным наследником императора Теофана.
        Длинная фраза Нина Ашари удивительно напомнила полковнику короткое утверждение ван Эрлика.
        - Вы пожертвовали в этом году четырнадцать на десять в девятой эргталеров в Фонд развития имени принца Севира.
        - Я сделал это добровольно, - Ашари с вежливой улыбкой развел руками, - большая честь - иметь возможность помочь такому человеку, как принц Севир.
        Эту честь вместе с Нином Ашари разделили еще пять промышленников рангом помельче. Шестой, глава крупного холдинга, специализировавшегося на гравитонике, видимо, чести воспротивился. Его останки прислали с Рамануссена в закрытом гробу. Официальный вердикт гласил: «смерть от несчастного случая».
        - Так, значит, - внезапно спросил Трастамара, - нет никаких шансов, что база над Баррой была уничтожена не «Эдемом»?
        - Почему вы так настаиваете, полковник?
        Полковник Трастамара устало потер виски.
        - У нас свои источники в среде пиратов. Вероятно, они пытаются сбить нас с толку.
        Нин Ашари внимательно - очень внимательно - глядел на полковника.
        - Дайте-ка еще раз ваши отчеты, - сказал он, - я хочу поглядеть, нет ли в них неточностей.
        Полковник молча протянул ему чипы. Глаза миллиардера были теплы, как вакуум. Пальцы, не глядя, летали по документам.
        - Пожалуй, неточность есть. За голову ван Эрлика полагается триста миллионов. А не двести.
        Трастамара встал, и гостеприимный хозяин тоже встал, отвешивая ему низкий поклон.
        - Мне было очень приятно, - сказал Нин Ашари, - увидеть праправнука великого Ли Трастамары. Я всегда восхищался им.
        Они уже прошли через водопад, когда полковник внезапно обернулся и сказал:
        - Как ваши колени?
        Глаза миллиардера выражали искреннее недоумение. Воздух вокруг них, казалось, похолодел.
        - Ваши колени, - повторил полковник, - я слыхал, у вас были проблемы.
        - Никаких проблем, - сказал владелец «Объединенных верфей».
        Когда глава Оперативного Штаба ушел, хозяин «Объединенных верфей», миллиардер и пэр империи Нин Ашари вернулся на террасу и долго сидел над миром неподвижно, прислушиваясь к шуму воды и скрипу мельничного колеса.
        Потом он нажал кнопку вызова, вмонтированную в ободок силового стола, и на столе перед ним появилось лицо светлейшего Ассена Ширта, главы Службы Опеки.
        - Привет, Ассен, - сказал Нин, - ты будешь сегодня вечером у Райза? Да, кстати, у меня был твой зам. Этот… Трастамара. Странный тип. Вымогал у меня сто миллионов, чтобы занять твое место.

* * *
        Светлейший Ассен Ширт, глава Службы Опеки, и президент компании «Объединенные космические верфи» Нин Ашари встретились через пять часов на вечеринке у министра финансов. Они потолковали минуты три, и Нин Ашари вручил светлейшему вненомерную кредитку на сто миллионов эргталеров, в знак уважения к Службе Опеки и как свидетельство того, что руководство компании никоим образом не причастно к скандальному угону корабля. Спустя пятнадцать минут Нин Ашари покинул веселую вечеринку, а светлейший Ассен Ширт остался и допился до поросячьего визга, так что утром ему меняли всю кровь.
        Глава четвертая
        ЯРМАРКА, ГУСЕНИЦА И ПОЛИЦИЯ
        Нелюди недостойны человеколюбия.
        Впрочем, его недостойны и люди.
        Ли Мехмет Трастамара
        Тони Аркадиса судили трижды: за ограбление, вымогательство и за злостное хулиганство: пьяный Тони пытался пристрелить на глазах шокированных посетителей ресторана чужака-чуника.
        Все три раза Тони был оправдан за недостатком доказательств и свидетелей, несмотря на то что сцену в ресторане наблюдало по крайней мере полсотни людей, не говоря уже о свойственных подобным местам видеошарах.
        Закон запрещал людям с пестрой биографией находиться на правительственной службе, но Тони Аркадиса это не смущало.
        И вот сейчас Тони стоял в белом форменном мундире за таможенной стойкой и оформлял документы троих прилетевших на Ярмарку.
        Мужчина, тридцать пять лет, по имени Лоурелл Кент. Высокий рост, дорогой костюм, бронированные глаза и обаятельная улыбка бизнесмена, который может позволить себе собственную яхту. Сын, Чеслав Кент, шестнадцати лет. Худощавый сероглазый подросток, с прямой осанкой, хрупкими запястьями и неожиданно тяжелыми кулаками. Дети владельцев частных космических яхт обыкновенно вырастают спортивными и здоровыми. Судя по выправке, этот парень мало чем занимается, кроме космодайвинга и дискотек. Денес Кент, восемь лет, без документов - мальчику в таком возрасте они не полагаются.
        Мальчик был одет в красные брючки и курточку из флексана. В руках у мальчика был кожаный поводок: с другого конца поводка на таможенника смотрел огромными бурыми глазами здоровущий пес.
        - Э-э… это собака или чужак? - спросил Тони.
        - Собака, - ответил человек, называвший себя Кентом, - древняя терранская порода. Ньюфаундленд.
        - Я не уверен, что мы можем это пропустить, - сказал Тони, - надо будет отправить ее на экспертизу. Это займет неделю-другую.
        Из бумажника Кента сами собой выползли несколько кредиток.
        - Это поможет вашей уверенности? - спросил мужчина.
        Тони улыбнулся и сразу сделался похожим на маленького варрана.
        - О да, сэр. Как записать цель вашей поездки?
        - Коммерция.
        Тони быстро заполнил бланки.
        - Счастливых покупок, - сказал он, - и вы знаете, если вам потребуется пронести на борт корабля что-нибудь такое, - ну, словом, не включенное в разрешенный перечень, можете обращаться ко мне. Всегда рад помочь таким щедрым людям.
        Чеслав первым шагнул под открытое небо; где-то высоко шел дождь, разбиваясь о невидимые своды силового купола. Капли растекались по пустоте, сверкавшей всеми цветами радуги, но в воздухе было сыро и промозгло.
        - Мы, кажется, неплохо сыграли роль обывателей, - прошептал он на ухо ван Эрлику.
        - Возможно, даже слишком неплохо, - ответил Эйрик.
        Тони из-за конторки смотрел на счастливое семейство, удаляющееся в радужную пелену дождя. Гм. «Коммерция». Торговец средней руки с детьми и собакой, в меру богатый и в меру трусливый.
        Он прилетел на собственной яхте, но его никто не встречал - стало быть, знакомых у него на Ярмарке нет, а деньги есть. Приятная комбинация.
        Стоило бы знать, где он остановился.
        Тони поднял голову от конторки и встретился глазами с невысоким носильщиком, дежурившим у выхода на посадочную площадку. Носильщик встрепенулся и помчался к счастливому семейству - перенимать чемоданы.
        И тогда произошло нечто странное. Ньюфаундленд обернулся и уставился на Тони. У него были большие влажные глаза и немигающий взгляд, который, казалось, просвечивал человека насквозь. Это не был взгляд животного. Это был взгляд разумного существа. Куда более разумного, чем человек. Потом ньюфаундленд встряхнулся, гавкнул и засеменил к выходу. Наваждение рассеялось. Это была просто большая - очень большая собака, и у владельцев этой собаки были толстые кошельки.

* * *
        Ван Эрлик взял в космопорту наземный автомобиль, и так как он посадил Денеса на переднее сиденье, Чеславу пришлось сесть рядом с «собакой».
        Чеслав Трастамара отвернулся от спутника и прилип к поляризованному стеклу.
        Посмотреть было на что.
        Они мчались по наземному шоссе, и вдоль шоссе шла гигантская эстакада, высота которой колебалась от нескольких десятков до нескольких сотен метров. Налетающий циклон бился о стальную гусеницу, словно о горную гряду, рассыпался дождем на конструкциях, сек мелким градом по крыше машины.
        Строительные работы, несмотря на дождь, шли вовсю. Десятки тысяч крийнов, людей и локров облепили опоры гигантского акведука и вырастающие через каждый километр причальные башенки. На стальном ложе лежали телескопически вдвинутые друг в друга сегменты, связанные сложной системой наноупругих сенсоров, небо переливалось малиновым и синим, - полярные сияния в атмосфере Ярмарки, исчерченной караванами садящихся кораблей, были обычным делом.
        Чтобы заселить людьми один из центральных миров Врага, император Валентин даровал Ттакке-3 полный налоговый иммунитет, и за шестьдесят лет Ярмарка стала одной из самых индустриальных планет империи.
        Тридцать лет назад, испытывая нужду в деньгах, император Теофан обложил Ярмарку сорокапроцентным налогом на прибыль. Половина двора предрекала императору увеличение доходов бюджета на три на десять в одиннадцатой эргталеров в стандартный год, другая половина - быстрый закат Ярмарки. Ошиблись и те и другие - количество налогов, поступающих в императорскую казну, увеличилось, но половина дельцов Ярмарки разорилась. Остальная половина вместо налогов стала платить отступное Семьям.
        Двух непонятливых губернаторов убили. Ярмарка продолжала процветать, только под властью бандитов, а не предпринимателей. Новый губернатор, купивший себе эту должность три года назад, даже и не думал собирать налоги.
        Вместо этого он стал бороться за экологическую чистоту планеты и, когда полярные сияния встали уже над экватором, выбил из казны указ о сооружении на Ярмарке Трансорбитального Кольца.
        Транскольцо, или, как его уже прозвали на планете, Гусеница, представляло собой огромную трубу, опоясывающую Ярмарку по экватору. В герметичных каналах, бегущих по оси трубы, в вакууме на магнитной подвеске висели две бесконечные ленты. В верхнюю ленту наводился ток, она начинала вращаться вокруг экватора и по достижении первой космической скорости становилась невесомой. В этот момент в гибком развижном корпусе Гусеницы размещали груз и пассажиров. Магнитное поле ускоряло ленту дальше, и Транскольцо плавно всплывало над планетой.
        После выхода на орбиту верхняя лента начинала тормозиться, а двигатели ее - вырабатывать ток, раскручивавший во втором направлении нижнюю ленту и сохранявший неизменной кинетическую энергию вращавшейся вокруг планеты Гусеницы. Корпус Гусеницы также начинал движение, окружная его скорость достигала первой космической, радиальная падала до нуля. В таком виде Гусеница и пристыковывалась к углепластиковому Кольцу, вращавшемуся вокруг Ярмарки на расстоянии в 540 км.
        Основу Кольца составляли орбитальные бризантные облака, некогда распыленные боевыми кораблями ттакк, чтобы помешать бомбардировке планеты.
        По расчетам, Транскольцо было способно за два часа поднять на орбиту двести миллионов тонн груза, без малейшего ущерба для экологии. Это составляло две трети ежедневного товарооборота Ярмарки. Ни на одном другом мире подобное сооружение не окупилось бы. Даже центральный мир империи, Митра, производил указов и постановлений куда больше, чем товаров, и спокойно мог обходиться орбитальными лифтами, грузоподъемность которых не превышала трех с половиной миллионов тонн в день.
        Через шестьдесят километров они ушли в тоннель и вынырнули на другой стороне Гусеницы. Здесь дождя не было. Раскаленный воздух повис над Южным полушарием оранжевым маревом, и когда машина вылетала из темных небоскребов на провешенные между антигравитаторами мосты, Чеслав видел перед собой вперемешку гигантские здания, источенные сотами дорог, и приземистые заводы. Трубы, извергавшие клубы дыма, были похожи на дула бластеров, нацеленные на солнце.
        Заводы и небоскребы кончились через сорок километров, потом опять начались, потом внизу под машиной мелькнула черная, в нефтяной радужке, река, - дорога ушла к земле и рассыпалась на сотни мелких дорожек в изысканных пригородах самого большого мегаполиса Южного полушария - Чакки.

* * *
        Уже начинался закат, когда машина ван Эрлика остановилась у белых ворот, увитых красными и оранжевыми венчиками лоеллианских анизий.
        На лужайке перед домом пел фонтан, разбрызгивая во все стороны струйки воды. В воду был добавлен фенилазин, и оттого фонтан рассыпался на солнце всеми цветами радуги. По зеленой лужайке медленно полз крошечный робот, величиной с черепашку, - подрезал траву и удалял засохшие травинки.
        В ответ на вежливый звонок дверь распахнулась: в проеме ее мелькнуло что-то длинное, пушистое, похожее на усыпанную цветами ветку сакуры. Ван Эрлик поклонился и заговорил. Раздался серебристый смех - существо исчезло, в глубине дома послышался шорох крыльев.
        Ван Эрлик прошел внутрь.
        Стены были высотой четыре метра; в огромной гостиной из мебели были лишь поставцы да ковры. Лестницы на второй этаж тоже не было: вместо нее с круглого, отороченного резным узором люка для удобства редких двуногих гостей свисал толстый канат. Ван Эрлик подпрыгнул, уцепился за край люка и подтянулся на руках.
        Солнце заливало комнату через сплошные стеклянные двери, распахнутые во внутренний дворик. Во дворике шумел такой же, как перед домом, поляризованный фонтан, около него на зеленой траве покачивался большой ком бело-серых перьев.
        Ван Эрлик спрыгнул вниз с четырехметровой высоты.
        Послышался довольный смешок.
        - Каждый раз, когда я на тебя гляжу, Эйрик, мне кажется, что ты вот-вот научишься летать. Но ты опять не научился летать. Люди не умеют летать. Они умеют только падать.
        - Сегодня прекрасная погода для неба, - ответил Эйрик, подходя ближе и кланяясь, - надеюсь, что ты летал за меня и за себя.
        Барр медленно выпрямился. Он был так стар, что у него уже выпадали коготки. Огромные крылья распахнулись с тихим шелестом, и в воздухе потемнело.
        - Мои кости стали хрупкими, а перья - серыми. Я слишком стар, чтобы летать, Эйрик. Чем я могу тебе помочь на этот раз?
        - Мне нужны деньги.
        - Сколько?
        - Много. Чистый счет с опознаванием по сетчатке и в таком банке, который не очень любит консультировать Опекунов.
        - Это не просьба, Эйрик. Мой дом и фонтан - это все на твои деньги. Что-нибудь еще?
        - Да. Мне нужно, чтобы ты приютил двоих.
        - Людей?
        - Один - человек. Мальчик. Другой… он мог бы выглядеть так, как тебе удобно.
        Барр щелкнул клювом - что в его речевом этикете примерно соответствовало высоко поднятым бровям.
        - Я буду счастлив познакомиться с харитом, Эйрик. Я их никогда не видел. Что еще?
        - Мне нужно продать яхту. Пятьдесят тысяч тонн массы покоя, максимальное ускорение 4600 g, мощность коллайдера - десять в сорок третьей, двойная компоновка челнок/гиперотсек, автономные источники гравитации, противолазерное напыление челнока, противоэлектронная система класса «Антари», два лазера, отделка «люкс». Из стен ветки растут. Это личная яхта губернатора Лены, но покупателю это знать не обязательно. Губернатор не станет официально описывать компоновку яхты. Взамен мне нужно что-нибудь верткое, для больших расстояний и дорогих грузов. «Касатка» или «Дельфин». И контракт на доставку груза на Рамануссен.
        Барр шелестел перьями.
        - На «Касатках» редко доставляют легальные грузы, Эйрик.
        Ван Эрлик промолчал.
        - После того, что произошло над моей родной планетой, награда за твою голову возросла, Эйрик. Теперь ты стоишь триста миллионов эргталеров. Я полагаю, мне нет смысла спрашивать, ты это был или нет?
        - Не я.
        - Исполнительный директор «Объединенных верфей», - сказал барр, - приходился седьмой почкой третьей ветви моего деда. Мы, барры, знаем больше, чем говорим людям, и мы слышали кое-что, чем он был удручен. Тебе не стоило сохранять ему жизнь, Эйрик. Было бы куда почетней погибнуть от твоих рук, нежели покончить жизнь самоубийством.
        - Разве ваши семьи сохранили связь? - удивился ван Эрлик.
        - Мы разрываем связи с теми, кто дает калечить себя. Но смерть стирает разрыв.
        Разговор затих. Человек и чужак стояли рядом, глядя на смеющийся фонтан. Когда Эйрик поднимал голову, он видел над собой в вышине серые перья и белый от старости клюв.
        - В Галактике есть несколько таких, к кому ты обращаешься за помощью, но среди них нет людей. Почему ты так не любишь людей, Эйрик? - внезапно спросил чужак.
        - Потому что люди - лгуны и убийцы.
        - А ты?
        - Я человек.
        - Да, - помолчав, промолвил барр, - вы странная раса. Барры по природе своей не способны на преступление, и поэтому мы уступаем вам. Лоеллиане ненавидят любого чужака, но ненависть заменяет им разум. Крийны очень умны, но они еще большие себялюбцы, чем вы, и из-за себялюбия их слишком мало, - я имею в виду взрослых особей. Во Вселенной, наверное, есть расы похуже людей, но вы единственная раса, которая совершает так много преступлений, прекрасно осознавая, что это преступления. Наверное, это и делает вас такими сильными. Вы совершаете много преступлений, но мало ошибок.
        Барр замолчал, и Эйрик уже решил было, что разговор закончен. Он повернулся, чтобы идти.
        - Так над Баррой - это был не ты? - внезапно еще раз спросил чужак.
        Эйрик отрицательно покачал головой.
        - Все равно спасибо. Говорят, это было как победный салют.
        У выхода из дома ван Эрлика нагнала серебристая тень.
        - Эйрик, мы завтра летим на Ланские Столбы. Хочешь с нами?
        Смех баррийки звучал как колокольчик.
        - Я прилечу на флайере, - пообещал Эйрик.
        - Фи! Ты завоняешь дымом все вокруг! Знаешь, каково отмывать крылья, если неподалеку прошел челнок? Это все равно как если бы ты купался в промышленных стоках. Почему люди не умеют летать, Эйрик?
        - Когда мне было четыре года. - сказал ван Эрлик, - у меня был друг. Харит. Тоже малыш, но года на три постарше. Однажды он на моих глазах поднялся в воздух: его только что научили летать. Я заплакал, потому что не мог улететь за ним, и он вернулся и сказал, что это оттого, что я маленький. Что через три года я тоже научусь летать. Мы были детьми и не понимали разницы между харитом и человеком.
        Эйрик помолчал.
        - Дети редко запоминают, что с ними было в четыре года. Но этот случай я запомнил. До свидания, Драгоценный цветок . Легкого тебе пера и спокойного ветра.

* * *
        Они все-таки полетели к Столбам.
        Эйрик взял в городской службе проката красный флайер, такой маленький, что они еле набились туда. Полет занял меньше часа, и вскоре они приземлились на выжженном рыжем плоскогорье, таком ровном, словно его срезало лазером.
        Стоял ясный день. Термоядерная горошина солнца сверкала в зените. Рыжее ровное плоскогорье было источено, как червями, вертикальными трещинами, уходящими вниз на полтора километра. Некоторые были насколько узки, что Чеслав мог их перешагнуть, другие достигали полукилометра в ширину.
        Вокруг не было ни травинки, ни кустика. Прежние обитатели планеты сожрали все, а те, кто владел Ярмаркой сейчас, меньше всего думали об озеленении пустынь. И все же в этом месте была своя дикая красота - рыжие скалы, синее небо и белое солнце.
        Ван Эрлик выпрыгнул из флайера первым, а потом помог выбраться маленькому Денесу. Чеслав соскочил на землю сам. Выскочивший с заднего сиденья ньюфаундленд энергично встряхнулся, поднял хвост и принялся нарезать по рыжей скале круги. Ни облачка не было в небе, ни молекулы воды - в воздухе. Жарило так, словно они сели в микроволновке, и Чеслав, едва сделав несколько шагов, потянулся к висевшей на поясе фляжке. Глоток он дал сделать Денесу, другой выпил сам.
        Барров около костра было полтора десятка. Один из них, молодой сильный самец, танцевал. Он парил прямо над костром, то взлетая к солнцу, то опускаясь к языкам огромного пламени. Белые крылья плескались в воздухе, как натянутые паруса, а потом барр схватил здоровенную стальную чушку, лежавшую у костра, весом с полтонны, и начал, хлопая крыльями, подниматься к зениту.
        Барр взлетел, наверное, не меньше чем на триста метров, прежде чем выпустил чушку. Она ударилась с ужасающим грохотом о расчерченный на земле круг, выбив в мягком рыжем песчанике полутораметровый кратер.
        Ван Эрлик церемонно поклонился птицам и сел около костра. Чеслав последовал его примеру. Он был без оружия - и чувствовал себя голым.
        Теперь над костром танцевал второй барр, чуть помельче и поизящней, с малиновым кончиком белого хвоста и малиновой же оторочкой крыльев. Ему удалось взлететь со стальной чушкой почти так же высоко, как и первому, и почти так же точно попасть по наземной мишени.
        Самочки возбужденно засвистели, старики встопорщили перья. Чеслав вдруг вспомнил рассказ одного из десантников, воевавших на Барре. Это было еще в самом начале войны, когда у барров не было толком ни оружия, ни сноровки. Один из десантников заблудился в пустыне в силовой броне и с полным боекомплектом. Барры гоняли его, пока не кончился боекомплект. С броней они, разумеется, поделать ничего не могли. Тогда два барра взлетели на тысячу метров, подняв полутонную тушу с собой, - и разжали брюшные жгуты. Десантника раскололо о скалы, как орех, и барры сели на него и выклевали его плоть из осколков брони, как рачка из расщепленной раковины. Когда-то, на заре разума, барры так добывали из панциря черепах: теперь черепахами стали люди.

«У них - праздник, - вдруг понял Чеслав, - они празднуют уничтожение базы над их родной планетой».
        Третий и четвертый самцы поднялись в воздух, и Чеслав, приглядевшись, заметил, что не все самцы одинаково ловки и не все кидают чушку одинаково точно.
        Пятый, по виду огромный и сильный, сумел едва подняться на сто метров, и чушка вырвалась из жгутов, чуть не угодив вдобавок в костер. Из толпы зрителей раздался свист и клекот, а молодой барр приземлился, хромая, и свернулся в грустную кучу перьев вдалеке от костра.
        В следующий раз в воздух поднялись сразу два барра: один - белый, другой - удивительно редкого для этого вида совершенно черного цвета. Костер разгорался все выше, стена пламени стояла на десять метров; Чеславу, в пятидесяти шагах, заливало потом волосы и рубашку. Барры, казалось, танцевали на самых гребешках пламени, взмахи сильных крыльев гнали огонь на противника, Чеслав заметил, что когтеперья на кончиках крыльев сверкают, слившись в сплошную режущую кромку, - первый признак агрессии барра.
        Черный барр схватил две чушки и полетел вверх. Белый последовал его примеру. Публика, задрав клювы, наблюдала за поединком. Сто метров, сто пятьдесят, двести. Барры все летели и летели к солнцу; крылья их тяжело взмахивали. Казалось невероятным, что при такой жаре и при такой силе тяжести живое существо способно тащить на себе тонну.
        В следующую секунду белый барр налетел на черного в воздухе. Тот выпустил одну из чушек; белый с победным клекотом рванулся вверх, но в эту секунду черный ударил его всем телом, белый выпустил оба шара, а черный, весело закричав, полетел вверх, унося в брюшных жгутах стальную чушку. Он выпустил ее, только взлетев на пятьсот метров, и чушка упала точно в центр закрашенного круга.
        Белый барр приземлился, что-то рассерженно стрекоча. Зрители орали. Черный рухнул спустя полминуты, совершенно без сил, распустив свои крылья по земле и вытянув когти. Он сел буквально метрах в пяти от ван Эрлика, и белый, переваливаясь, побежал к нему, встопорщив перья и выпятив набухшие белым рыльца на клюве.
        Чеслав вскочил.
        По его опыту, - опыту курсантских соревновании и разборок, - драка должна была неизбежно продолжиться на земле. Белый барр толкнул черного, и к тому же было не очень-то ясно, кто победил. Было только ясно, что тот, кого признают побежденным, с этим не согласится.
        Сидевший на почетном месте старый самец взвизгнул и застрекотал. Белый барр остановился слева от Эйрика, завертел головой и начал бить крыльями по скале. Сведенные в сплошную кромку крылья оставляли на камне глубокие борозды.
        Черный барр все так же лежал, распустив крылья. Белый барр взмахнул крыльями раз, другой и затих.
        Старейшина стрекотал вдали, советуясь с другими стариками, а потом к нему, склонив головку, подошла белая самочка.
        - Что он хочет? - спросил шепотом Чеслав.
        - Оба танцора устали, - отозвался ван Эрлик, - и оба хотят пить. Старейшина хочет, чтобы Драгоценный цветок принесла победителю воды.
        Тут только Чеслав заметил, что они сидят исключительно в окружении самцов, а молоденькие самочки сбились по другую сторону костра. Если барры и праздновали разгром базы, то они совместили это с другой, куда более древней и куда более биологически обоснованной церемонией.
        Драгоценный цветок повернулась, и Чеслав впервые заметил, как хрупки баррийские самочки и как обольстительно колышутся кончики их перьев, когда молодая баррийка идет вокруг костра, неся на прелестной головке сверкающий шар с водой.
        А рета шла по рыжей ровной скале, и взгляды всех самцов оборачивались к ней. Чеслав вспомнил, что и до этого первого самца поила какая-то самочка, но он тогда не обратил на это внимания.
        Драгоценный цветок остановилась перед ними, и все присутствующие замерли, чтобы увидеть, кому она отдаст воду: Радости тьмы или
        Белоперому парящему в ночном безмолвии .
        Баррийка наклонилась перед ван Эрликом, и голос ее был как серебряный колокольчик:
        - Эйрик, ты долго летел, и людям плохо от такой жары.
        Сверкающий славно посылает тебе воды.
        Чеслав покосился на белого барра. Тот снова приоткрыл клюв, и с набухших жвал на скалу упала белая капля. Перья его встопорщились в сплошную режущую кромку. Чеслав заледенел. Как бы ни была ритуализирована внутривидовая агрессия у барров, эти ритуалы не распространялись на представителей другого биологического вида. Более того - взаимная терпимость барров обеспечивалась и поддерживалась за счет совершенной нетерпимости к другим расам.
        Драгоценный цветок, конечно, поступила ровно так, как на ее месте поступила бы любая кокетка с двумя ногами и двумя руками, но легче от этого не было.
        Ван Эрлик поклонился и принял обеими руками сосуд, а потом бережно отпил глоток.
        - Садись с нами, Драгоценный цветок, - сказал он. - У меня нет перьев, и я не умею летать, но мне всегда приятно смотреть, как другие летают.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии и Радость тъмы лучшие игроки в черепаху, каких я видел. Счастлива та, за которую они соревнуются.

* * *
        Непонятно как, но все обошлось. Эйрик ван Эрлик сидел с
        Драгоценным цветком метрах в ста от костра и о чем-то стрекотал по-баррийски. Денес носился по плато верхом на ньюфаундленде, и Чеслав присматривал за мальчиком. Даже два молодых барра успокоились, подошли поближе и слушали ван Эрлика.
        Подоспела еда. Памятуя историю со шнассом, Чеслав вчера вечером тихонько освежил свои познания в баррийской кухне. Не надо было быть ксеноэтнологом, чтобы при одном вгляде на барра признать в нем хищника, и Чеславу не хотелось, чтобы ему в качестве деликатеса предложили печеную ножку грудного младенца. Однако еда оказалась простой и вкусной: сочные кубики мяса из чана высшего качества.
        Чеслав знал баррийский не очень хорошо. По правде говоря, весь его багаж состоял из десятка идиом: «встать!», «сесть!», «крылья по бокам!», «где прячутся террористы?», и, конечно, этого было недостаточно, чтобы понять оживленный пересвист ван Эрлика.
        Чеслав внимательно вглядывался в окружавших их барров. Почти все они разбились на пары; огромные самцы порхали вокруг хрупких самочек; старики кучкой сидели в отдалении. Еще одна кучка сгрудилась возле ван Эрлика. Со стороны их можно было даже принять за счастливое семейство: молодой еще, полный сил худощавый мужчина с коротко стриженными волосами и упрямым блеском черных глаз, двое сыновей да домашняя собака. «Даже мама есть», - горько подумал Чеслав, поглядывая на хохочущую А рету.
        Отец никогда не брал его на пикник. Когда Чеслав вырос, отец взял его на стажировку.
        Чеслав внимательно присматривался к парам, понимая, что мало кто из людей мог похвастаться тем, что видел брачные танцы барров. Во всяком случае, ни один сотрудник Службы Опеки этого точно не видел никогда. «Интересно, они бы убили меня, если бы знали? - подумал Чеслав. - Наверняка». Почему-то эта мысль не наполнила его негодованием.
        - Чеслав!
        Юноша оглянулся. Ван Эрлик был уже не у костра. Он стоял чуть поодаль, у флайера, и в руках его был оранжевый рюкзак.
        - Чеслав! Иди сюда! Я хотел тебе что-то показать.
        Чеслав подошел. Рюкзак оказался парапланом: без страховочных патронов, без
«блюдечка» - просто двадцать квадратных метров упругой ткани, собранной в оранжевые ломти. Ван Эрлик тщательно разложил его, а потом снова собрал.
        - Будешь прыгать? - спросил ван Эрлик, указывая кивком на начинавшуюся в двадцати метрах расселину.

«А как мы потом поднимемся наверх?» - хотел было спросить Чеслав, но ответ был очевиден. В пяти метрах от ван Эрлика стояли два барра, черный и белый, и было ясно, что Эйрик с ними договорился. Поднять человека гораздо проще, чем поднять полутонный камень. Чеслав представил себя на месте того, склеванного, десантника.
        - Конечно, - сказал Чеслав.
        Его параплан был синий с желтым. Он тщательно расправил и проверил его, пока Эйрик ждал, и, когда Чеслав подошел к краю пропасти, он увидел, что рыжий обрыв уходит совершенно отвесно на километр вниз, в безжизненное ущелье, перекрытое черной тенью соседней скалы. Пропасть в этом месте была шириной около трехсот метров, воздушные потоки должны были быть очень сильны.
        Чеслав разбежался и прыгнул первым. Он хотел пофорсить, не раскрывая парашют как можно дольше, но, когда он через несколько секунд полета переложился на спину и взглянул вверх, он увидел, что ван Эрлик уже парит, раскрыв параплан, и сам дернул трос.
        Синий с желтым парус развернулся над Чеславом; его резко рвануло вверх. Воздушный поток подхватил его и чуть не ударил о скалу, но Чеслав вовремя дернул лямку, параплан развернуло и потащило вдоль ущелья.
        Чеслав приземлился минут через десять, тут же погасив параплан. Здесь, на дне ущелья, было очень темно и по-прежнему жарко. Отвесные рыжие скалы уходили вверх, далеко вверху голубел кусочек неба, и в этом небе кружили два барра.
        Под ногами хрустел рыжеватый стеклянный песок. В теле горы, чуть впереди, темнели пещеры, похожие на небольшие круглые соты.
        - Пойдем, - сказал Эйрик.
        Чтобы залезть в пещеру, пришлось проползти вверх по отвесной скале, цепляясь пальцами за хрупкую рыжую породу. В пещере стало еще темней. Эйрик щелкнул чем-то на поясе, и впереди них поплыл плазменный шарик.
        Пещера шла вглубь, в тело горы. Она была суха и безжизненна, в ней не было даже сталактитов, потому что для них нужны известняки и вода, а воды здесь не было никогда. Вокруг простирались неровные рыжие скалы, разве что воздух был чуть холодней.
        Чеслав глотнул из фляжки и последовал за ван Эрликом. Они прошли в другую пещеру, чуть побольше, и перепрыгнули через щель, уходившую вниз еще километра на два. Когда Чеслав оглянулся, выход из пещеры был крошечным серым пятнышком на фоне рыжей тьмы.
        - Смотри, - сказал ван Эрлик. Плазменный шарик поднялся повыше.
        Пещера была похожа на предьщущую - все те же рыжие скалы, все то же отсутствие воды, водорослей и даже бактерий. Однако в самом дальнем углу начинался какой-то серый налет, вроде инея, и, когда Чеслав подошел поближе, он увидел, что скалы - не рыжие. Их покрывал изысканный кристаллический узор из серебристо-серых многогранников, идеально симметричных, как падающие с неба снежинки. Здесь были и веточки с рогатыми шипами, и перепончатые спирали, и раздваивающиеся завитки, все - крошечное, не больше миллиметра длиной, все с симметрией шестого порядка, ни дать ни взять - ледяные узоры, покрывшие распахнутый в ваккум люк.
        - Что это? - спросил Чеслав.
        - Жизнь, - ответил ван Эрлик. - Кремнийорганика. Жизнь, которая была здесь до ттакк и до нас. Она никогда не смогла развиться, потому что пришли более разумные расы. Но иногда я думаю, что если мы не справимся с тем, для чего мы созданы - у этих парней будет шанс.
        Чеслав зачарованно протянул руку и коснулся кристалла. Тот был неожиданно прочным и теплым, теплей окружающей среды.
        - Как ты умудряешься дружить с этими… людоедами? - спросил вдруг Чеслав. - Ты… ты обращаешься с ними как с людьми.
        - Не надо обращаться с баррами как с людьми, - ответил ван Эрлик. - Это оскорбительно для барра. Тебе бы понравилось, если бы крийн обращался с тобой как с другим крийном?
        Послышался легкий шорох. Чеслав обернулся и увидел, как в пещеру протискивается черный барр. Вслед за ним вошла большая собака, и с нее немедленно спрыгнул Денес.
        - Эйрик, Эйрик, - закричал он, - а барры взяли меня с собой! Они еще лучше, чем Дом Келен! Ой, а что это? Это снег?
        Эйрик засмеялся и обнял подскочившего к нему мальчика. Чеслав пошел в глубь пещеры.
        Из большого зала был проход в другой зал, а потом еще в один. Серебристая изморозь становилась все гуще. Она уже поскрипывала под ногами, но, когда Чеслав встал на колени, он с облегчением обнаружил, что не раздавил ни снежинки. Он попытался оторвать хоть одну и не смог - они обладали необычайной прочностью, а микроскопический корешок уходил далеко в глубь скал.
        Чеслав сначала пользовался плазменным шаром, таким же, как у Эйрика, а потом его выключил. Кремнийорганика была такой теплой, что он мог ориентироваться по инфракрасному излучению.
        Он шел, тщательно запоминая все повороты и развилки, мысленно составляя в уме трехмерную карту пещеры, словно заполняя квадраты тактического куба. Минут через сорок он повернул назад.
        Чтобы дойти до выхода, ему понадобилось ровно столько же времени: Чеслав Трастамара всегда занимал первые места на соревнованиях по военному ориентированию. «Меня натренировали лучше, чем крысу», - подумал про себя Чеслав.
        Внезапно он подумал об истории про десантника с точки зрения барра. С точки зрения молодого сильного самца, у которого неуязвимое чудовище в полутонной броне спалило и дом, и посевы, и жену, и так как убить это чудовище не было никакой возможности, то самец за самцом подставлял ему свое тело, чтобы чудовище израсходовало боезапас, а потом, когда десятки погибли, двое птиц схватили стальной каркас и вознесли над скалами…
        Чеслав помотал головой. Его не учили думать с точки зрения барра. Его учили защищать империю людей.
        Ничего хорошего не будет с людьми, если те, кто должен их защищать, будут думать как барр.
        Сплошные поля кристаллов понемногу превратились в ручейки, а потом рассыпались на крошечные пятнышки. Выход из пещеры уже белел перед Чеславом. Солнце закатывалось за горы, ущелье пролегало точно с востока на запад, и последние белые лучи били прямой наводкой вдоль рыжих стен.
        Прямо за выходом, в двух метрах под Чеславом, стояли двое: пират и преступник Эйрик ван Эрлик, в оранжевом летном комбинезоне, и черная огромная собака, лениво растянувшаяся на освещенной солнцем земле.
        - Все-таки это жестоко, - сказал Дом Келен, - шестнадцать - это не возраст. Для нас, да и для вас.
        - Он вряд ли дорог отцу, - отозвался ван Эрлик, - Трастамары плодовиты, как крийны. Думаю, что у полковника Трастамары таких Чеславов штук двадцать. Чеслав-1, Чеслав-2, Чеслав-3 и так далее - все мужского пола и с погонами. Бедный мальчик.
        Чеслав Ли Анастас Трастамара, потомственный генерал и отличник Высшей Школы Опеки, сел на корточки прямо на холодный рыжий камень Ттакки-3 и долго глядел перед собой. Глаза его без всякого выражения смотрели во тьму пещеры. Пальцы гладили скалу. Когда Чеслав встал, он заметил, что все-таки сорвал с рыжего камня крошечный корешок с расцветшим на нем кристалликом и серая снежинка застряла под ногтем и пропорола кожу.

* * *
        Полковник Трастамара прибыл на службу в восемь утра.
        Во флайере он просмотрел репортаж с базы над Баррой. В репортаже говорилось, что два месяца назад император Теофан принял историческое решение демонтировать базу и что на этом решении и основываются вздорные слухи о ее уничтожении.
        - Эти слухи распространяют враги империи. Те, кому не хочется, чтобы люди и барры мирно жили вместе, - сказал командующий базой, стоя в безупречно белом адмиральском мундире на фоне парящих за кристаллопластом боевых модулей.
        Новое здание Службы было выстроено на месте огромного стадиона, на котором курсант Трастамара с восьми лет играл в мяч. Тогда стадион был усыпан необычайно легким белым песком, которого никто нигде не видел на Митре. О песке этом курсанты шептались, что это не песок вовсе, а кости Врага. Якобы в Войну на этом месте был расположен концлагерь; туда бросили несколько тысяч сдавшихся ттакк, и, когда ттакки сильно ослабли от голода, император Чеслав пустил в лагерь детей. Некоторым детям было по семь-восемь лет, но все равно они были выше ттакк. «Я хочу, чтобы эти дети выросли, зная, что ттакку легко убить», - сказал император Чеслав.
        Однажды, когда Станису было девять, он спросил прапрадеда, правда ли, что этот белый песок - кости Врага. «А что ты хочешь сделать?» - спросил тот. «Мы выделим их ДНК, а потом посадим их в клетку», - ответил Станис.
        Дед ничего не ответил, а через полгода на этом месте стали строить новый Центр. Эстакада у входа по-прежнему была засыпана белым песочком; над эстакадой, на высоте пятнадцати этажей парила неподвижная золотая маска: прижизненный еще слепок великого Ли.
        Когда полковник Трастамара вошел в кабинет, светлейший Ассен Ширт был не один. Слева от него за круглым столом сидел первый министр Хабилунка. Случаи, когда Хабилунка приезжал в Службу, полковник Трастамара мог перечесть по пальцам, причем не снимая ботинок.
        Трастамара застыл на пороге и отдал честь, и первый министр, небрежно качнув головой, продолжил листать его рапорт.
        Сбоку от Трастамары раскрылась дверь комнаты отдыха, и в кабинет скользнул Тино Чебира. Он кивнул Станису и занял место справа от шефа.
        Полковник Трастамара остался стоять, потому что его никто садиться не пригласил. Первый министр листал доклад Трастамары. Белые строки горели над черным столом. Тино Чебира, склонив голову по-птичьи, перебегал глазами со строк на Трастамару и обратно. Секунды текли, плоские буквы сменялись объемными картинками. Трастамаре было не очень удобно стоять. Ноги, поврежденные на Лене, были, как и вчера, охвачены экзоскелетами, и в том месте, где синтетическая нейроника соединялась с вегетативной нервной системой, чесалось, словно от кипятка. Первый министр освоил последнюю страницу, поднял голову и спросил:
        - Э… э… а где же показания директора филиала? Аристарха Фора?
        - Его невозможно было допросить, - сказал Трастамара, - он покончил с собой.
        - Это бывает, - проговорил Тино Чебира. - У нашего Станиса люди часто совершают самоубийство, если не хотят показывать то, что вам надо.
        - А арст был не человек, а барр, - ответил Трастамара.
        - Кстати, полковник, - спросил Ассен Ширт, - а почему вы так долго добирались до Митры? «Эдем» угнали пять дней назад.
        Грязенепроницаемые серебристые погоны на черном кителе шефа Службы Опеки выгодно оттеняли его бледное лицо. Из-под безупречно отглаженных манжет на запястье рядом с коммом выглядывала красная точка от внутривенной капельницы. В широком, во всю стену окне виднелась золотая макушка великого Ли. С того места, где стоял Трастамара, было хорошо видно, что великий Ли плавал у шефа Службы Опеки в ногах.
        - Я был на Лене, - коротко сказал Трастамара.
        - Да, кстати, - прибавил Тино Чебира, - губернатор Лены подал на вас жалобу. Какой-то местный наркобарон, сидящий сейчас в тюрьме Лены, утверждает, что вы вымогали у него долю в бизнесе, а когда он отказался - вы взяли и устроили показательный налет.
        - И не только губернатор Лены, - сказал Ассен Ширт, - ознакомьтесь.
        Он протянул над столом планш-сканер, и, так как Станис Трастамара не двинулся с места, Тино Чебира взял планш, встал и передал его Трастамаре.
        Показания содержали душераздирающее описание избиения и угроз, коим инженер подвергся после того, как не согласился указать угонщиком Эйрика ван Эрлика. Согласно показаниям, майор Родай Син лично сломала инженеру ключицу, а всего пытки претерпели не менее десяти сотрудников верфей.
        Более всего Трастамару порадовало описание смерти Аристарха Фора, исполненное подлинной художественной экспрессии и высокого драматизма. По утверждению инженера, храбрый барр категорически отказался лжесвидетельствовать, и тогда глава Оперативного Штаба, прокричав «паршивый евнух», лично выстрелил барру в голову, «так что его мозги вылетели на меня». Трастамара выделил абзац красным и вернул планшетку Ассену Ширту.
        - Советую переписать, - сказал Трастамара, - а то будет глупо. Бог с ним, что свидетель не знает физиологии барров. Так ведь получается, что этого не знаю я. Совершенно позорный для Службы момент, вы не находите: начальник Оперативного Штаба не знает, что вышибить барру мозги из головы никак нельзя, потому что они у него в позвоночнике.
        Ассен Ширт вскочил, уже не владея собой. В глазах его бушевала плазма.
        - Довольно, Станис! Вы… вы… потомок великого Ли! Вы опустились до того, что вместо расследований занимаетесь клеветой на товарищей! Вы задержались только потому, что всей мощности вашего оперативного корабля не хватило на подделку двухсот семидесяти часов цифровых записей! За истекший период Служба предотвратила двадцать восемь покушений на императора и сто сорок восемь терактов! А вы? Что сделали вы? Вот что! - и Ассен Ширт грозно потряс чипом с доносом губернатора Лены. - Вы вымогали деньги! Вы выбивали показания! Вы… вы…
        - Вы уволены, полковник, - сказал первый министр Хабилунка, - и если вы подадите в отставку добровольно, мы не станем разбираться, вправду ли вы не могли два года поймать Эйрика ван Эрлика - или получили за это деньги.
        Станис Трастамара стоял неподвижно. За окном в воздухе парила отрубленная голова Ли. Трастамара почувствовал, что ноги его не держат, и вряд ли это было из-за выжженных нервов. Черные видеомушки плавали в воздухе в пяти сантиметрах от его лица. Станис Трастамара и не подозревал, что видеомушки тоже могут быть садистами.
        Станис Трастамара повернулся и молча вышел из кабинета.
        Письменный приказ передать в течение недели дела некоему Идании Тарете, о котором Трастамара знал только то, что тот приходится кузеном Эраду Тарете, губернатору Лены, полковник Станис Трастамара получил на комм уже на выходе из здания, во внутреннем дворике, усыпанном поразительно легким белым песком.

* * *
        Светлейший Ассен Ширт молча смотрел в спину своему бывшему подчиненному, и ему было страшно. О, если бы Трастамара вздумал оправдываться или устроил скандал! Тогда все было бы в порядке, тогда можно было бы показать все вечером императору, и император, который не любит скандалов, возмутился бы и одобрил отставку.
        Но Трастамара отдал честь, развернулся и вышел, и светлейшему Ассену Ширту было очень страшно. Именно поэтому он его и уволил. Не из-за разговора с Ашари, не из-за привета, переданного с Рамануссена, и даже не из-за денег, которые Идания Тарета предложил за пост начальника Оперативного Штаба. А оттого, что светлейшему Ассену Ширту всегда было страшно в присутствии Трастамары.
        Это было удивительно.
        Ассен Ширт был вообще-то беззаботный человек. Его не пугал ни Тино, ни первый министр, ни император. Ему не было страшно даже шесть лет назад, когда однажды ночью его вызвали к принцу Севиру и Ассен Ширт увидел племянника императора, принца Баста, лежащего навзничь, в окружении крошечных роботов, деловито счищающих с ковра кусочки мозга. «Позвони детям», - сказал тогда Севир.
        Светлейший Ассен понимал, что Севир мог бы позвонить сам. Но принцу нужны были соучастники. Как гарантия безопасности. «А…» - начал Ассен. Он всего лишь хотел сказать: «А что я за это получу?» - но принц поглядел на него, и Ассен молча набрал номер на комме.
        Дети прилетели через пятнадцать минут. Может быть, они бы не приехали по звонку Севира, потому что они знали, что принц Севир и принц Баст не ладят между собой. Но они услышали взволнованный голос начальника Службы Опеки, и они знали, что Ассен Ширт - не из команды принца.

«Что посоветуешь?» - спросил Севир, когда все было кончено. Волосы на затылке Ассена стояли дыбом от ужаса. Он мог бы посоветовать обвинить во всем покойников. Он мог бы подтвердить, что это они напали на принца. Но он выдавил из себя только: «Позовите Трастамару». Станис Трастамара приехал, и после того, как он приехал, трупы куда-то делись. Нет тела - нет и дела, и хотя все знали, что случилось с принцем Бастом и его сыновьями, дело так и не было возбуждено.
        Ассен Ширт пытался узнать, куда делись трупы, но так и не смог. И вот это-то и было самое страшное в Станисе Трастамаре. Все остальные текли, как решето. У всех остальных можно было купить зама, или помощника, или секретаря. Но Трастамара был как черная дыра: никто не знал, что внутри.
        Видно было только то, что снаружи. А снаружи были рентгеновские гляделки, невозмутимое лицо и платиновые волосы с кончиками, словно намоченными в венозной крови.
        Трастамара презирал его. Трастамара приносил ему потенциальную взятку от мелкого наркоторговца, по совместительству занимавшего должность губернатора Лены, и думал, что начальство обмарается и будет довольно. О нет, Трастамара не брал взяток от мелких наркоторговцев. Но он брал, Ассен Ширт не сомневался. Он брал, как будто делал одолжение, как будто брал не взятку, а законный налог, он брал хотя бы для того, чтобы содержать своих волкодавов, и он никогда, никогда не взял бы денег от Эйрика ван Эрлика просто так, чтобы набить карман, в этом Ассен Ширт был уверен. Но если бы ему хоть на секунду вздумалось использовать ван Эрлика в одной из своих дьявольских комбинаций, - он, не моргнув глазом, забыл бы о двухстах миллионах, и это-то и было самое страшное в Трастамаре.
        Он был сумасшедший.
        Как и его прапрадед.
        И как бы ни старался скрыть Трастамара черную дыру самого себя, Ассен Ширт всегда знал: Станис Трастамара презирает его не меньше, чем барр презирает человека.
        - Нелюдь, - сказал сквозь зубы Ассен Ширт.
        - Что? - спросил Хабилунка.
        - Он нас за людей не держит. Как будто мы крийны какие, - пробормотал глава Службы Опеки.

* * *
        Чтобы передать дела, полковник Трастамара должен был вернуться на «Астарту», и так получилось, что катер с «Астарты» не пустили на стыковку к Триумфальному Шпилю, а вежливо направили к Кольцу.
        Генерал империи и полковник Службы Опеки Станис Александр Рашид Трастамара последний раз покидал Митру через Кольцо в звании лейтенанта.
        Он невозмутимо отстоял небольшую очередь, теснившуюся у гравитационного лифта, и чуть не посторонился, чтобы дать дорогу голограмме красивой девушки, рекламирующей зубную пасту. После этого он сел прямо сквозь девушку на широкую скамейку, и розово-желтый крийн, пискнув, метнулся со скамейки вниз. На белом табло кабины горело: «Все расы равны». Над скамейкой значилось: «Только для людей».
        Прыгая из невесомой шахты в искусственное гравитационное поле Кольца, он не рассчитал - экзопротез, забарахливший еще вчера, после шестичасового ожидания аудиенции, запоздал с импульсом, и полковник упал. Майор Син бросилась его поднимать, но Трастамара с пылающим лицом уже вскочил на ноги.
        Стоящий рядом сотрудник терминала настороженно глядел на большой оранжевый чемоданчик в руке майора Син. Чемоданчик был опечатан: в нем, согласно инструкции, хранилось личное оружие отбывающих сотрудников. Это было еще одно неудобство Кольца.
        - Груз Опеки? - сказал охранник. - Это в пятый терминал. Пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь.
        Поколебался и добавил:
        - Сэр, вы… плохо себя чувствуете? Может, вызвать «блюдечко»?
        Станис Трастамара метнул в охранника испепеляющий взгляд и молча заковылял по пандусу.
        Терминал пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь находился в пяти километрах. В огромном отсеке ворочалась толпа в две тысячи особей. Трастамара заметил штук сто крийнов, очень маленьких, достававших ему до колена, с мягкими еще панцирями. Видимо, владельцы перепродали большую партию контрактников. Куда-то бежал чуник, таща за собой целый штабель металлических контейнеров. Неторопливо пробиралось сквозь толпу семейство барров. Все это кричало, свистело, шипело и похрюкивало, с потолка по ушам били объявления в инфра- и ультрадиапазоне, и в воздухе висел тревожный отвратительный запах - запах человеческого пота, смешанный с выделениями доброй дюжины ксеноморфов.
        Висящая в воздухе стрела указывала дорогу к нужному терминалу. Охранник в черной форме опытным взглядом окинул топорщащиеся брюки Трастамары и сказал:
        - Экзоэлектроника? Вам надо пройти томографический сканер. Вон туда.

«Я - начальник Оперативного Штаба СО», - хотел было отчеканить Трастамара, но передумал. Было б позором устраивать скандал на виду у пары тысяч ксеноморфов. К тому же он больше не являлся начальником Оперативного Штаба.
        Сканеры были тут же, в зале, только на верхнем уровне, балюстрадой опоясывавшем терминал. Здесь было гораздо спокойней. Особей двадцать, в основном люди, диктовали таможенникам данные своих электронных сожителей, и один из отлетающих, высокий и очень полный парень лет двадцати пяти, кипятился что есть силы: у парня был поврежден позвоночник, и он доказывал, что сканер может нарушить работу его симбионта.
        Родай Син, в сопровождении таможенника, направилась к терминалу, помеченному зеленым и желтым. Таможенник открыл оранжевый ящик и стал в нем копаться.
        Еще один таможенник подошел к полковнику Трастамаре. В руках его был большой синий короб.
        - Сэр, вам надо снять костыли, - вежливо сообщил он, - костыли - в короб, а вам - туда.
        - Прямо здесь снимать? - уточнил Трастамара.
        Таможенник даже не заметил издевки.
        - Как хотите, - сказал он.
        Полковник молча стянул штаны, сел на лавку и принялся расстегивать костыли.
        Лавка стояла у балюстрады, опоясывавшей верхний уровень. Под потолком шла патриотическая драма «Пять Тысяч Героев». Рекламные голограммы проплывали прямо через кадры Большой Войны и скатывались вниз, к гомонящей толпе. Целое семейство локров, слепившись в единый шар, катилось мимо, оставляя за собой в воздухе тревожный запах горячего асфальта и серы. Парень с поврежденным позвоночником скандалил в двух метрах.
        - Не пойду я в вашу душегубку, - чуть не плача, орал парень, - вон, а если что будет? Вы мне страховку оплатите?
        - Сэр, я вынужден вызвать службу безопасности, - с вежливым равнодушием сказал таможенник.
        Он смотрел мимо парня на балюстраду. Над балюстрадой окровавленный командир торпедоносца «Запад» полз по кишкам товарищей. Прямо через него плыла обнаженная женщина. Ее огненные волосы струились по воздуху, несколько локонов прикрывали самые интимные места. Женщина была очень красива, как и полагается любой голограмме, рекламирующей шампунь для волос.
        Парень стал расстегивать рубашку.
        Таможенник глядел мимо него на огненногривую женщину. Видимо, локоны иногда опадали. Таможенник не хотел пропустить момент.
        В следующую секунду Станис Трастамара прыгнул.
        Он прыгнул, как был - со спущенными штанами и полуотстегнутым костылем на одной ноге. Он не знал, что сработало первым. Возможно, полное равнодушие парня к огненногривой женщине. Еще в прыжке он успел подумать, что, если он ошибся, вместо отставки его ждет трибунал.
        Рука парня скользнула под ворот рубашки.
        Трастамара вцепился и рванул. Он рванул не рубашку - он собрал в жменю рыхлую кожу парня и дернул ее на себя. Кожа белым лоскутом поползла вниз. Из-под нее полезло что-то серое, словно свалявшаяся паутина, и тут же - какие-то жилки, проводки…
        Парня нельзя было убивать ни в коем случае. Остановка сердца могла быть инициирующим сигналом.
        Станис рванул снова - на этот раз серую дымку. Парень закричал, выгибаясь от боли. Серая муть сползла с плеч, открывая настоящую кожу, - тоже рыхлую, белую, в сетке кровоподтеков и воспаленных точек в том месте, где жгуты Плаща заходили под кожу.
        - Родай! Слева! - заорал Трастамара.
        Раскрытая оранжевая коробка стояла перед Родай Син. Женщина среагировала мгновенно. Она схватила лежащий сверху ствол, повернулась и выстрелила в высокого смуглого человека, который, как заметил Трастамара, не спускал глаз с парня последние две минуты и по мере роста склоки отходил все дальше и дальше.
        Парень вскрикнул, как будто застрелили его самого. Трастамара ударил его в печень. Пальцы парня с невиданной силой охватили его руки. Серые жгутики взметнулись вверх, один из них обвился вокруг правой руки Трастамары. Пальцы ее вдруг исчезли - Станис их больше не чувствовал. Через мгновение он перестал чувствовать запястье и локоть.
        Полковник молча прижал парня к себе и прыгнул. Их соединенные фигуры перелетели через балюстраду и начали падать с тридцатиметровой высоты. Они падали прямо через голограмму, - через разорванные шпангоуты, ядерный взрыв, морды атакующих ттакк и рекламу пива, Плащ лез по рукаву Трастамары, полковник заметил серый отросток, метивший ему прямо в глаз.
        Внизу, в зале, верещали и хрюкали.
        Они не долетели вниз. В пяти метрах под балюстрадой вспыхнула сетка силового поля; электростатический удар в двести вольт прошил тело Трастамары. Парень закричал последний раз и потерял сознание. Паутина Плаща вспыхнула холодным голубоватым пламенем и посыпалась вниз - безвредными комочками умершей органики.

* * *
        Станис Трастамара покинул терминал номер пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь через три с половиной часа.
        У террориста были документы сезонного чернорабочего, импортированного посреднической компанией «Динат» для работы в теплицах. Его напарник значился оператором гидропонных систем.
        Искусственная кожа парня скрывала Плащ, а еще - три десятка узких, обвившихся вокруг талии металлических ремешков, содержавших стронций-90 и висмут-213. Маленький, но мощный заряд, который бы разорвал парня, вместе с ремешками, на мелкие куски, был засунут, как полагается, в задницу.
        У парня был билет на круизный лайнер «Звезда Спокойствия», отправлявшийся на Альтайю. Из четырехсот пятидесяти пассажиров лайнера семьдесят были дети. Радиоактивные изотопы в системе вентиляции лайнера гарантировали каждому пассажиру две тысячи бэр.
        Когда парень понял, что на лайнер ему не попасть, он решил удовольствоваться терминалом. Две тысячи человек, хотя бы и по паре сотен бэр, лучше, чем ничего, к тому же воздуховоды наверняка бы разнесли радиационную грязь на несколько уровней.
        Трастамара был совершенно прав, что не убил парня. Остановка сердца вызывала автоматическую инициацию взрывчатки.
        Терминал эвакуировали. Служба Опеки наводнила Кольцо. Когда Трастамара вышел из коридора, видеокамеры слетелись к нему со всех сторон. Крошечные черные точки облепили полковника, как мухи - торт.
        - Как вам удалось предотвратить теракт? Это правда, что сработали ваши агенты среди Детей Плаща?
        Правая рука Трастамары распухла так, словно его укусил барр. Силовое поле, уничтожившее Плащ, выжгло заодно экзо-электронику, и Трастамара стоял на ногах еще хуже, чем раньше. Если бы он планировал свой подвиг, он бы как минимум постарался не оказаться в самый героический момент без штанов.
        - Сколько людей было задействовано в операции?
        Худощавый полковник с черными кончиками платиновых волос равнодушно улыбнулся.
        - Без комментариев, - сказал он.
        Через две минуты служебный челнок доставил полковника Станиса Трастамару, начальника Оперативного Штаба СО, к причалу Триумфального Шпиля.

* * *
        Император, в сандалиях и переброшенной через плечо тоге, возлежал в тени грота. Голову его украшал вечнозеленый венок. За последние десять лет император Теофан сильно облысел, в чем не было никакой беды - современная трихология позволяла отрастить на голове хоть рога, хоть перья, - но император не хотел признавать, что он лыс, а человека, который осмелился бы ему это сказать, как-то не нашлось.
        Первый министр Хабилунка почтительно стоял перед императором в парадном мундире, застегнутом на все пуговицы.
        Силовой купол над пляжем был совершенно прозрачным, в небе плыли белые облака, и у столика, парящего в тени деревьев, расположились полтора десятка придворных, и в их числе - главы Службы Новостей и Службы Опеки. Чуть поодаль мирно беседовали белокрылый барр и удивительное создание, похожее на сотню вьющихся покрывал из лиловых и серых шелков, - даже Станис Трастамара с трудом понял, что это взрослая крийна. Несколько человек купались в море. Едва полковник ступил из
«блюдечка» на раскаленный песок пляжа, император вскочил с подушек.
        - А вот и наш герой! - вскричал император.
        Круглое пожилое лицо его лучилось светлой улыбкой - знаменитой улыбкой императора Теофана. Трастамара, смущенный, остановился. Император обнял его и поцеловал.
        - Господа! - сказал император. - Я горжусь своими службами! Я горжусь тем, что они всегда на переднем крае борьбы с терроризмом! Полковник Трастамара мог спрятаться за спины подчиненных; мог послать на опасную операцию майоров и лейтенантов; но он лично провел ее от начала и до конца. Это ответ всем злопыхателям, твердящим об упадке органов, об очковтирательстве и показухе! Империя сильна, как никогда!
        Аплодисменты загремели как гром. Белый барр затрещал когтями о когти. Крийна из лиловой стала алой и розовой.
        - И все же, сир, это неразумно - брать террориста прямо в терминале. А если бы полковник промахнулся?
        Голос говорящего был ленив и надменен, и слегка поскальзывался на букве «р».
        Трастамара в изумлении оглянулся. У кромки пляжа стоял невысокий толстяк с отвислым животом и крупными, почти женскими грудями. Морская вода бежала по его тонким волосатым ногам и смуглому лицу с карими выкаченными глазами, и вылезший за ним охранник почтительно кутал его в полотенце.
        Светлейший принц Севир.
        Полковник Трастамара и не подозревал, что он вернулся с Рамануссена.
        - Уверяю вас, сир, - горячо вскричал Ассен Ширт, - опасности не было никакой! Мы контролировали операцию с начала и до конца!
        - Это не просто успех, это триумф! - поддержал его первый министр Хабилунка. - Всего за неделю генерал Чебира уничтожил пирата ван Эрлика, а сегодня полковник Трастамара лично уничтожил одного из лидеров Плаща!
        - Это ответ всем врагам государства, распространяющим слухи о его слабости! - поддержал его Тино Чебира.
        - Так все-таки, - спросил принц Севир, и уголок пухлого рта приподнялся в усмешке, - когда вы узнали о теракте?
        - Я оказался там просто случайно, - ответил Станис Трастамара. - Любой сотрудник Службы сделал бы то же на моем месте. Что до ван Эрлика, то он жив. Четыре дня назад он угнал дредноут «Эдем», а позавчера корабль с транспондерным кодом
«Эдема» уничтожил базу над Баррой.
        На берегу моря наступила мертвая тишина. Светлейший Ассен Ширт сначала побледнел, потом покраснел. Тино Чебира выглядел так, словно повстречал живую ттакку. Император Теофан недоуменно потряс головой.
        - Как это может быть, - проговорил император, - что это? Хаби, ты же говорил… что мы закрыли базу…
        - Мы закрыли базу, сир, - подтвердил Ассен Ширт, - в связи с полной нормализацией обстановки на Барре. К сожалению, слухами о ее закрытии воспользовались враги государства, сделали из мухи слона, испоганили акт взаимного доверия между баррами и людьми подлой сказкой о взрыве! Мы как раз занимались поиском предателей, придумавших эту сказку, но я и подумать не мог, что один из них значится у меня начальником Оперативного Штаба!
        Станис Трастамара стоял, безмятежно улыбаясь. Его очень занимало одно малоизученное физическое явление, имевшее место вокруг. Несмотря на то что никто из стоявших вокруг вельмож в продолжение речи светлейшего Ассена Ширта не шевельнулся и даже не вздохнул, к концу этой речи все, кто столпился возле Трастамары с тем, чтоб поздравить героя, оказались от полковника на расстоянии не меньше двух метров. Из чего следовало, что при дворе освоили технику мгновенного переноса в пространстве без всякого ЛГП.
        - Церемонию закрытия базы показали по всем порталам! - вскричал глава Службы Новостей. - Вы что, хотите сказать, что я лгун? Вы что, хотите сказать, что моя задача - лгать народу?
        - Я не думаю, что ваша задача - лгать народу, - презрительно сказал Трастамара. - Ваша задача - лгать императору.
        - Так-так-так, - мягко промолвил Ассен Ширт, - надо еще разобраться, милейший Станис, почему вы, прекрасно зная о готовящемся теракте, не доложили об этом начальству. Похоже, принц Севир прав: вы пренебрегли безопасностью пассажиров, устроили шоу для личной рекламы; или, может, вы сами и спонсировали этот теракт с целью дестабилизации обстановки в империи? И передумали в самый последний момент?
        - Как ты смеешь врать, что база взорвана, - заорал Чебира. - Один бог знает, что взбредет в голову этим перьеголовым! Да эти ядоклювы завтра начнут жрать человечину! Они же невменяемые, пока у них жало не вырвешь!
        Крийна из алой вдруг стала серой и сизой. Крылья барра на мгновение блеснули стальной кромкой.
        - Тино, ты трус и подонок, - сказал Трастамара. - И я вызываю тебя на дуэль. Выбор оружия - за тобой.
        Император Теофан чуть побледнел. Карие глаза его гневно сузились.
        Император считал непорядком, когда люди выясняли отношения в его присутствии. Он считал правильным, чтобы они приходили к нему поодиночке и жаловались на своих врагов. Дело в том, что если к тебе приходит человек и жалуется на врага, можно дать понять ему, что он прав. А потом, когда к тебе приходит враг и жалуется на того, кто пришел первым, можно дать понять, что прав враг. В этой ситуации оба врага остаются в совершенной уверенности, что император на их стороне, и продолжают враждовать, поддерживая необходимое государству равновесие.
        А когда люди выясняли отношения в присутствии императора, решение приходилось принимать здесь и сейчас. Император не любил принимать решений. Это лишало его свободы выбора.
        Император Теофан терпеть не мог людей, которые лишали его свободы выбора и вдобавок уличали власть во вранье. Такие люди колебали основы государства. И император Теофан ни секунды бы не задумался уволить полковника Трастамару, если бы не дурацкий выкрик Тино Чебиры. Тино имел право поносить этих паршивых ядоклювов как угодно - но не при Сыне Всех Гнезд. Когда такие вещи говорят при Сыне Всех Гнезд, Сын Всех Гнезд может сделать неправильные выводы об отношении императора к своим любимым подданным.
        - Полковник Трастамара прав, - вдруг раздался надменный голос наследного принца. - То, что произошло над Баррой, очень опасно. «Эдем» - третий по величине корабль флота. Эйрик ван Эрлик жив и на свободе, и, если мы хотим поймать его, для этого нужен не один фрегат, а целая эскадра.
        Принц Севир уже завернулся в халат; его мокрые волосы свисали сосульками на полное надменное лицо. Принц Севир сделал два шага вперед и стал на колени перед императором. В халате и шлепанцах он выглядел немного странно.
        - Отец, - сказал он, - тень заговора нависла над империей. Это уже пятый теракт Детей Плаща за последние две недели. Это не может быть случайностью. Враги угрожают трону. Враги послали Кровавого Пса ван Эрлика уничтожить базу над Баррой. Я прошу вас поручить мне поймать Кровавого Пса. Я прошу вас дать мне эскадру адмирала Иссуфа.
        На берегу стояла мертвая тишина. Принц Севир вскарабкался на ноги и теперь отряхивал мокрый песок с халата.
        - Отец, - внезапно добавил принц Севир, - полковник Трастамара вызвал своего коллегу на дуэль. Позвольте мне и Сыну Всех Гнезд быть его секундантами.
        И тут Трастамара заметил удивительную вещь. Несмотря на то что в продолжение речи принца Севира никто из присутствующих не шевельнулся и даже не вздохнул, к концу ее все люди, стоявшие возле Тино Чебиры, оказались от него на расстоянии в три метра, а первый министр Хабилунка так и вовсе засунулся за широкие плечи адмирала Иссуфа.
        Император Теофан снова встал. Когда он вставал, венок свалился у него с головы, и светлейший Ассен Ширт поспешно подскочил, схватил венок раньше, чем тот коснулся песка, и почтительно подал императору.
        - Никакой дуэли не будет, - сказал император Теофан. Рука его тяжело легла на плечо главы Службы Опеки. - Ты уволен, Ассен, - сказал император. -
        Генерал Трастамара, потрудитесь принять у него дела.
        Глава пятая
        О ВРЕДЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВА
        Честь - ничто. Победа - все.
        Ли Мехмет Трастамара
«Селена» была грязным и маленьким баром, расположенным на третьем этаже перекрестка Седьмого проспекта с Тридцатой улицей.
        Тони Аркадис, член великого братства мошенников и таможенник с двенадцатого терминала, сидел в самом углу бара, рассеянно чертя худым, в черных пятнышках пальцем по встроенному электронному меню.
        Меню оставалось незадействованным вот уже пять минут, и к Тони Аркадису подошел тощий официант - осведомиться о желаниях клиента.
        Тони что-то проговорил официанту, и тот вскоре принес ему стакан. Стакан был доверху полон чуть золотящейся жидкостью, в которой, словно маслина, плавало черное пятнышко с фиолетовыми краями. Впрочем, не совсем пятнышко: в профиль эта штука немного напоминала скрюченный зародыш и потому носила в народе неофициальное название «креветка». Официально она называлась «лейстомерия».
        Тони встряхнул стакан и стал смотреть, как из центра пятнышка расходятся фиолетовые волны. Потом окунул пальцы в стакан. Некоторое время ничего не происходило: «креветка» все так же висела в янтарной жидкости. Вдруг лейстомерия взрогнула. Реснички ее заработали, создавая в воде крошечные токи. Натыкаясь на подводные течения, возникавшие от одних только ударов сердца Тони Аркадиса, лейстомерия тронулась в путь.
        - Тони? Привет.
        На стул напротив вскарабкался крийн. Красный панцирь, похожий на бронежилет, лаково блестел в рассеянном неоновом свете.
        - Слышал новости? - сказал он.
        - А?
        - База над Баррой. Три гипербоеголовки. Бах! Бах! Как в войну. Восемь тысяч трупов в ваккуме, а по тому, что осталось, ползают военные и Служба Опеки. Завтрашней поставки не будет.
        Тони не отвечал: шевеля пальцами, он наблюдал, как лейстомерия подплывает все ближе и ближе. Обычно «креветке», беспомощной и малоподвижной, любое движение в стакане только мешало подойти к жертве. Но Тони был опытным наркоманом. Его движения «креветке» только помогали.
        - Чего не будет? - рассеянно спросил Тони.
        - «Шквалов» не будет, понятно тебе? Их больше нет на «Возмездии», базы нет, вокруг Барры теперь плавают две луны и восемь тысяч трупов. Склады накрылись.
        Лейстомерия уцепилась за средний палец, за самое хорошее место - за подушечку. На коже взбухла чернильная капля. Еще через мгновение оболочка лейстомерии опала - содержимое ее отправилось в странствие по сосудам. Если приглядеться, можно было увидеть прозрачную пленочку, медленно тонущую в стакане. Привычный укол заставил Тони вздрогнуть - и вслед за ним по телу прокатилась желанная и жгучая волна счастья: попавшая в чуждый ей человеческий организм «креветочка» отчаянно сопротивлялась, выбрасывая в кровь один из сильнейших наркотиков животного происхождения - аритромин.
        Инстинкт жестоко обманул бедную тварюшку с Ксионы. В ее родном мире живые существа были отличным гнездом для разведения новых и новых поколений лейстомерии - в крови человека «креветочка» умирала не позднее чем через две недели. Если это была хорошая кровь. Чем больше были неполадки в организме человека - тем меньше могла протянуть лейстомерия.
        - Хотел бы я работать на ван Эрлика, - мечтательно сказал Тони.
        - У него крышу снесло. Угнал третий по величине корабль флота. Взял в заложники
[убернатора Лены. Потом разнес этим кораблем базу над Баррой. Дети Плаща ищут его по всему сектору и обещают за него рай. А император обещает за него две на десять в восьмой.
        Тони хмыкнул.
        - Две на десять в восьмой лучше, чем рай, - сказал он.
        - Ну да, - хрюкнул крийн, - две на десять в восьмой и твои собственные кишки на закуску. Тот, кто выдаст ван Эрлика властям, не успеет на эти деньги даже булочки купить.
        - Я бы его все равно выдал, - сказал Тони, - надо же, сволочь! Поставки не будет!
        Крийн поднялся и тихо растворился в чадном воздухе ночного клуба.

* * *
        Было уже далеко за полночь, когда белый длинный лимузин генерала Трастамары остановился перед окованными воротами на окраине Моря Величия.
        Это был один из самых дорогих пригородов Столицы, заповедник министров и миллиардеров. Тысячи лет здесь в теплом мелководье росли митрийские кораллы, дивных оттенков и форм, порой поднимающиеся над дном на десятки метров. Когда море ушло, кораллы остались: улицы и сады квартала были сплошь забраны в фестончатые цветы и изысканных расцветок заросли. Заборы были выточены в известковых кущах, переливающихся радугой в свете Кольца, над крышами изящных домов вздымались игольчатые шары Lautuium и бело-синие веера Plescifera luminosa.
        Ворота бесшумно ушли в землю, и белый лимузин въехал по гравиевой дорожке к белым колоннам двухэтажного особняка.
        Парень лет тридцати, чертами лица напоминавший Станиса, кланяясь, провел нового главу службы Опеки и майора Син на широкую веранду, отделенную от ночного сада мерцающим полем, о которое бились светлячки. В глубине веранды, в кресле-«блюдечке», сидел человек.
        Колени его были накрыты пледом, и на пледе свернулся большой бело-рыжий кот.
        Человек был стар. Невероятно стар. Кожа его истончилась до полной прозрачности, обтянув кости сухой пупырчатой пленкой так, что они походили на клешни крийна. Волосы и брови исчезли полностью; лицо сморщилось, как печеное яблоко, повисло мелкими складками.
        Человек в кресле был так стар, что когда двадцать два года назад кадет Трастамара сказал: «Я сегодня еду к прапрадеду. К Ли Трастамаре», - его сокурсник поглядел на него и спросил: «К Живоглоту? Но он же… А разве его не казнили? Где-то после Большой Войны?»
        Ли Мехмет Трастамара казался старше Вечной Империи. Так оно и было на самом деле.
        Кот на коленях Ли поднял голову и недовольно посмотрел на вошедших.
        Вслед за ним поднял голову сам Живоглот. Совершенно прозрачные глаза цвета замерзшего гелия пробежали, как детекторный луч, по новоприбывшим и остановились на небольшом белом контейнере, который Станис нес в руках.
        - Мне звонили, - сказал Живоглот, - поздравляли… с твоим назначением.
        - Я думал, меня расстреляют, - ответил Трастамара.
        - Еще успеют. Что ты мне привез?
        Станис почтительно поставил контейнер на плетеный столик перед креслом-качалкой и распахнул крышку. Пахнуло холодом. С охлаждающего контура тек синеватый пар. Внутри, в белых хлопьях азота, лежала человеческая рука, отрубленная по локоть, с прихваченным лоскутом плеча.
        - Это тот, которого застрелила майор Син, - сказал Трастамара, - клетки Плаща должны были сохраниться. Тебе должно быть интересно, это модификация или… исходный дизайн.
        Ли поднял голову. Немигающие, как у крийна, глаза смотрели прямо в зрачки Трастамаре.
        - Тебе не стоило хранить его при минус семидесяти восьми. Клетки Плаща погибают при шестидесяти.
        Высохшие пальцы зашарили по ручке кресла. Где-то в глубине дома прозвенело, и на веранде появилась девушка лет двадцати. Волосы ее были заплетены в две светлых тугих косы с черными, словно у горностая, кончиками.
        - Нита, - сказал Ли, - брось это в миксер. И проверь по синей шкале. Может, в клетках еще остались плазмовирусы. Эта штука может создать вторичные области осеменения.
        Помедлил секунду и добавил:
        - Это правда, что назначение тебе выпросил принц Севир?
        - Да. Заодно он выпросил себе флот.

* * *
        В глубине изящной виллы, за кораллами и плачущими фонтанами, начиналось длинное здание лаборатории. Один этаж сверху, три внизу.
        Руку уволокли куда-то в стерильные залы, ошпарили жидким кислородом, разделали на образцы и унесли. Родай Син облачилась в костюм биозащиты и тоже спустилась вниз; старик покрикивал на нее, гонял то туда, то сюда.
        Станис Трастамара сначала наблюдал с балюстрады, отделенной от операционного зала поляризованным кристаллопластом. Часа через три он соскучился, поднялся по лестнице и вышел в сад.
        Сад, расположенный между виллой и лабораторией, был залит белым сверкающим светом. Солнце еще не взошло, но восток Кольца уже пылал вишневым и алым.
        К удивлению Трастамары, кораллов в саду не было. Вдоль песчаной дорожки ползло какое-то непонятное растение, с толстыми зелеными рожками и желтыми цветками на стебельках, а чуть дальше начинались кусты. На кустах росли красные и розовые цветы, свернутые в тугие бутоны. Генерал протянул руку, чтобы потрогать цветок, и тут же, чертыхнувшись, ее отдернул: в палец ему вонзился изрядный шип. Трастамара никогда не видел такого.
        - Я хочу воды, - сказал цветок.
        - И много тебе нужно?
        - Хочу, чтоб меня полили.
        Трастамара пожал плечами и отправился к началу дорожки. Ему казалось, что там он видел пульт регулировки системы орошения.
        Когда он вернулся, он увидел в саду прапрадеда. Старик парил в кресле, не касаясь земли. За ним вздымались зеленые заросли с красными и розовыми цветами.
        - Знаешь, что это за цветы?
        Трастамара покачал головой.
        - Это роза.
        Станис удивился. Красные бутоны не имели почти ничего общего с обычной розой - изысканным лоеллианским цветком, сложным переплетением тычинок, ложноножек и многократно изогнутых лепестков. Он никогда не слыхал, чтоб у розы были шипы.
        - Настоящая роза. С Земли. Я пытаюсь восстановить генетические копии земных растений. Во дворце считают, что я на старости лет впал в детство.
        - А… разве земные растения умели говорить? - осторожно справился Трастамара.
        - Пара лишних кодонов. Их можно убрать в любой момент.
        Старик помолчал. Краем глаза Станис заметил, как шевелятся кусты за дорожкой, и положил ладонь на рукоять веерника. Из кустов вышел бело-рыжий кот, подошел к ногам Станиса и начал о них тереться. Теперь Станис и сам заметил, что невзрачные растения в саду поражали разнообразием форм.
        - Я не знал, что ты знаешь, кто создал Плащ.
        - Я кое-что слышал от деда.
        Ли Трастамара молчал. В небе над Митрой пылал ледяной мост Кольца; синие и серебряные кораллы, казалось, тянулись к небу, и в маленьком садике под ними цвели невзрачные розы Земли - возможно, единственные розы во всей огромной Галактике.
        - Это была великая война, - сказал Ли Трастамара. - И у человечества не было шансов.
        - Это не то, что нам говорили в школе, - сказал Станис.
        Ли засмеялся, хрипло и грубо.
        - Правда - это военная тайна, - сказал Ли. - Ты знаешь, как размножались ттакки? Помет рождался у самки каждые сорок стандарт-дней. И в каждом помете было триста особей. Триста замечательных девочек, которые могли все. Рожать. Думать. Строить космические корабли. Сражаться. Жрать все - ты знаешь, что они жрали все? Вообще всю органику, которая существовала на Ттакке? Они жрали кору деревьев и сырую рыбу, и человечину они тоже жрали. Ты когда-нибудь видел крейсер, разнесенный взрывом, тела, которых вывернуло наизнанку через дыру в скафандре, - и девочки выцарапывают их из скафандра, как из ореховой кожуры, и жрут?
        Живоглот засмеялся снова.
        - Бедные девочки. Им всегда не хватало еды. Триста особей за сорок дней. Раса с такой плодовитостью жрет все.
        Бело-рыжий кот недовольно отошел от Станиса и вспрыгнул на колени своего престарелого хозяина. Тот рассеянно погладил кота.
        - У них с самого начала не было естественных врагов. Они их сожрали. У них был один враг. Сами ттакки. Они дрались за ресурсы. Сначала - в пределах одной деревни. Потом - в пределах материка. Потом - в пределах планеты. Когда они дрались в пределах планеты, из трехсот девочек в среднем оставалась одна. Они глушили друг друга химией и напалмом, ядерным оружием и газами. Им было все равно. Какая разница, если термоядерная бомба уничтожит два миллиарда? Потерю восполнят через полгода. А потом они вышли в космос и перестали жрать друг друга. Они стали колонизовать планеты. Триста штук за сорок дней. Раз - и два миллиарда на Лене. Раз - и два миллиарда на Альтайе. Раз - и вот их корабль около Земли. Простите, ребята, но нас пятьсот миллиардов особей, и нам нужна ваша планета. У вас уже есть океаны и кислород, здесь тоже упала Великая Спора, нам не надо ее ттаккаформировать! Что? Вы хотите жить? Простите, но мы занимаем одну с вами экологическую нишу. Мы бы, конечно, могли разводить вас на еду, но вы очень медленно размножаетесь. Мы лучше будем разводить планктон.
        - Полей меня, - сказала с грядки роза.
        - Заткнись, дура, - уронил Ли, - корни вырву.
        Генералу Трастамаре почудилось, что цветок обиженно зашелестел и умолк.
        - Но мы были… технологически выше, - сказал Трастамара.
        - О да. Мы были технологически выше. Но ттакки были умны. Очень умны. Пятьсот миллиардов умных убийц. Они потеряли два крейсера и сразу же извинились. В качестве извинения они убили адмирала, которая командовала флотом, и весь ее помет - двадцать тысяч особей, что ли. Мертвых они сожрали. Они не могли себе позволить их хоронить. Мертвые всегда были источником белка. Может быть, поэтому они убивали за то, за что у людей полагается двое суток ареста.
        С тихим шелестом включилась автоматическая система поливки, и на замерший сад перед рассветом посыпались капли воды. «Блюдечко» Живоглота поплыло по дорожке и остановилось над зарослями агав, туда, куда не попадали тонкие струи.
        - «Это недоразумение, - сказали ттакки, - давайте дружить». И мы дружили. О, как мы дружили. Президенты всех стран Земли посещали планеты Ттакки с визитами Доброй Воли. Они даже проводили там акции. Привозили с собой тысячи тонн планктона. Привозили Еду - ттаккам! Боже мой! Что думает молодая ттаккская самка, когда она видит, что какой-то придурок с двумя ногами и двумя руками привозит с чужой планеты - Еду! Она думает, что надо забрать планету придурков, у которых так много лишней Еды, что они делятся ей с ксеноморфами. И если б Еда! А ттаккские самки в наших садах? А целые курсы университетов? Ты знаешь, кто первый построил на Ттакке-3 завод по производству гравикомпенсаторов? Компания
«Барингс моторс». Ты знаешь, кто собирал деньги на новый прибыльный проект - модифицированный планктон для ттакк? Три крупнейших инвестиционных банка Земли. Почему бы нет? Ведь это - свободный рынок.
        - Что значит свободный рынок? - спросил Станис Трастамара.
        - Свободный рынок, - прокаркал старик, - это значит, что, если ксеноморф хочет тебя повесить, ты продаешь ему веревку. А кроме свободного рынка, ведь была и демократия.
        Ли яростно выплюнул это слово, которое Трастамара привык считать неприличным. То есть, что такое «демократия», Трастамара не знал. Но в училище, когда один кадет хотел оскорбить другого, он ему кричал: «Эй ты, демократ». За «демократа» дрались, бывало - и на дуэли. Никто не знал, откуда взялось это слово. Трастамара вообще-то думал, что демократы - это научное название какого-нибудь ксеноморфа. Тех же ттакк.
        - Ты думаешь, это ругательство? - усмехнулся старик, видя выражение глаз своего праправнука. - Это был такой образ правления, при котором вот все это быдло, которое жрет, спит и размножается, выбирало себе в правители того, кто пообещает им, что они будут жрать, пить и размножаться еще комфортней.
        Восток Митры пылал голубым и алым. Кольцо протянулось по небу огненным бивнем. От струи над землей встала двойная радуга, упершись одним концом в фижмы митрийских кораллов, а другим - в заросли земных роз.
        - Пятьсот миллиардов особей, - продолжал Ли. - К началу войны - пятьсот шестьдесят. Раса, которая привыкла убивать и пожирать друг друга еще до зари разума! Та их промышленность, которая не работала на жратву, работала на войну. К началу войны на войну работало все. Потому что половину жратвы поставляла Земля, в рамках гуманитарной помощи. Ах, наши бедные братья по разуму! Они же иначе будут есть друг друга! Какие шансы имел политик, который сказал бы - откажитесь от ваших отпусков и ваших машин? Ваших домов и ваших денег? Ваших космических яхт и виндсерфинга? Стройте одни оборонные заводы. Отдавайте каждого мальчишку во флот. Конечно, голосовали за того, кто обещал роскошные яхты и низкие налоги. Скоты! Предатели!
        Хрупкие руки Ли сжались. Он словно спорил с давно побежденным врагом. Враг был мертв - а последнее слово в споре еще не было сказано.
        - А потом они напали, - тускло сказал Ли. - Я был на «Северном». Подрабатывал летом между семестрами, чтобы скопить на спортивную тачку и катать на ней окрестных девочек. Биоинженерная секция. Вытирал сопли хлорелле.
        - Я знаю, - сказал Трастамара.
        Героической бой «Северного», бой, с которого началась Дорога к Империи, был воспет в тысячах книг и фильмов.
        - Ни хрена ты не знаешь, - сказал прапрадед. - Мы бежали. У нас был неплохой капитан. Очень умный. Наверное, поумней ттаккских самочек. Прекрасный отец. Заботливый муж. Чемпион флота по космическому альпинизму. Ему платили большие деньги за его работу. Но он считал, что эти деньги ему платят за то, что он командует крейсером. А не за то, что он готов умереть. Это главный недостаток демократии, Станис. Если главное - это твоя жизнь, если политики пляшут вокруг тебя, обеспечивая тебя лучшей пенсией и лучшим медобслуживанием, если ты - мерило всех вещей и твои права выше всего, то как может быть твоя смерть выше твоих прав? Как ты можешь умереть ради человека, которого ты сам избрал, чтобы он делал тебе хорошо? Как ты будешь умирать ради родины, которая есть совокупность пенсий, фондов и прочих способов человеческого осчастливливания?
        Ли помолчал.
        - Ты знаешь, сколько миллиардов людей жили на Земле? К началу войны - двенадцать. Сейчас мы обжили все миры ттакк - Альтайю, Лену, Халон, - но нас до сих пор семьсот миллионов. Сто тридцать лет назад погибло все человечество, Станис.
        - А потом появился Император, - тихо сказал Трастамара.
        - А потом появился Чеслав, - повторил Ли. - У нас не было ни единого шанса. Землю сварили, как боб в ядерном кипятке. Ттаккам было все равно. Они не боятся радиации. У нас оставалось сорок три корабля, два десятка исследовательских баз и три колонии на планетах. Нас было двенадцать миллиардов, а осталось три миллиона. И знаешь, с чего первого начал император?
        Станис молчал.
        - Он расстрелял командира «Северного» и каждого десятого из экипажа. Я помню, как мы стояли тогда в эллинге. И тянули жребий. Мне хотелось визжать. «Я не нанимался на вашу войну! Я биолог! Мое дело - хлорелла! Черт возьми, этот корабль прослужит столетия, Земли больше нет, нам надо просто убежать куда-то подальше и забиться в щель, почему этот подонок убивает нас?» А за нами стояли люди в броне со встроенными лазерами. Чтобы расстреливать тех, кто визжит. И никто не визжал.
        Кот беспокойно зашевелился у старика на коленях. Станис вдруг с ужасом подумал, что случилось бы с человечеством, если бы тогда жребий пал на его прапрадеда. Старик хрипло засмеялся.
        - Корабли… не отступали. Потому что в случае отступления в тактические компьютеры закладывалась программа самоподрыва. Люди работали день и ночь. Если они не работали, их расстреливали. Если они воровали, их расстреливали. Если они роптали, их расстреливали. Моя сестра не спала трое суток. Она бросила смену и ушла спать. Ее расстреляли. Моя тетка не спала трое суток. Она не ушла никуда, заснула за стендом и запорола «сборку». Ее расстреляли.
        Мой кузен Джек монтировал коллайдер на «Победителе». При монтаже сбило фазу, пучок ушел на полметра влево, три инженера прикипели к стенке. Джек и его люди заперлись в отсеке и продолжили монтаж. На выходе их ждала комиссар Мария Перелли с ордером на расстрел. Они хорошо знали, что нет смысла выходить из отсека, пока ускоритель не смонтирован. Они знали, что, если они не смонтируют его за три дня, у них кончится кислород. Они уложились, и Джек познакомился со своей будущей женой Марией Перелли.
        Когда я приехал забирать его в свой проект, он руководил цехом атомных мин. База
«Сарисса». Альфа Центавра. Он жил в клетушке три на три через коридор от цеха, вместе с женой и двумя детьми - год и год десять месяцев. Это было очень важно - рожать детей. Я спросил его: «Зачем ты так близко живешь, эти цеха раз в полгода взрываются?» - и он ответил мне: «Лучше моим детям быть мертвыми, чем быть детьми диверсанта-вредителя». Чеслав повторял мне: «Я должен научить этих мерзавцев, что их жизнь ничего не стоит». Ты не можешь победить противника, чья жизнь ничего не стоит, если твоя стоит хотя бы ломаный грош. Вот так он думал. Славотчка.
        - Кто? - не понял Трастамара.
        - Славотчка. Славка. Славик. Это на одном из мертвых языков Земли. Забыл на каком. Когда он не расстреливал нас, он велел звать его Славотчкой.
        Кот поднял голову и сказал «мяу». Ли почесал у него за ушами.
        - Да, Слава, - ласково сказал ему прапрадед Трастамары, - твой предшественник жрал не только крыс. Удивительные твари - крысы. Лебеди погибли. Волки погибли. Белки погибли, а крысы выжили. Посмотри, какая красота, Станис. Я прихожу сюда утром, чтобы видеть рассвет. Каждый день я мечтаю, чтобы солнце, которое встанет, было желтым.
        Маленькое бело-голубое солнце выплывало на небо. Восточную половину Кольца стерли, как ластиком. На небе не было ни облачка. Поливалки перестали бить, и крупные капли росы сверкали на сочных листьях и алых цветах. Оказывается, земные розы удивительно пахли.
        - Люди - не барры, - сказал Ли. - Мы не думаем, что смысл жизни - умереть со славой. Если ты - целый мир, уникальное «я», цветок прекраснее этого сада, подарок Господа, - как ты можешь сам растоптать этот цветок? В этом и привлекательность демократии - она говорит, что ничего нет выше твоего «я». И это все очень здорово, пока на орбите не появляется Флот Вторжения… Мы расстреливали за трусость и награждали за храбрость, мы создавали новое оружие и строили новые корабли, но я говорю тебе, Станис, - у нас ни хрена, ни хрена бы не вышло, пока Император не стал чистить мозги Плащом.
        Трастамара молчал. Тихая красота сада убаюкивала его. Он никогда не видел столько земной зелени.
        - Плащ - это оружие, Станис. Самое главное оружие Чеслава. Мы шли к нему долго. Сначала была какая-то химия. Боевые коктейли. Они отбивали страх, а заодно и мозги. Потом мы нашли Плащ. Локрийский симбионт. Конечно, мы его перекроили. К тому времени я был во главе Биологического Проекта. Знаешь - я хреновый ученый. Но я - Организатор Победы. Я сам надевал плащ. Дважды. Один раз добровольно. Другой… другой раз…
        Ли Трастамара презрительно засмеялся. Его праправнук отвел глаза. Он догадывался, когда был «другой раз». Если внимательно просмотреть записи, на которых Ли Мехмет Трастамара признавался в заговоре против императора Чеслава, то под воротником заключенного можно было заметить серую дымку.
        - Мы не могли выжить, - хрипло сказал Ли. - Мы не могли победить. Три миллиона против шестисот миллиардов. А он снова и снова бросал нас в бой. Говорил: «Еще месяц - и победа». Он промывал нам мозги не хуже Плаща. А потом - потом мы создали Медею.
        Станис молчал. «Медея» был вирус, поражающий нервную систему ттакков со стопроцентной вероятностью. Они либо погибали, либо теряли разум. Эскадры самоубийц доставили вирус на все планеты ттакк. Ли лично руководил одним из флотов.
        Конечно, ттакки тоже к этому времени создали вирусы, поражающие человека, но ведь людей было три миллиона, и все они были - либо на военных кораблях, либо на базах, таких далеких и засекреченных, что узнать их месторасположение было невозможно, даже вспоров мозги захваченному крейсеру. А ттакк было шестьсот миллиардов, и жили они на планетах.
        Планеты погибли. Ттакки сражались еще одиннадцать лет. Флот против флота.
        Двери в лабораторный корпус беззвучно разъехались, и Станис увидел на дорожке две хрупкие фигуры в салатовых халатах. Мужчину со светлыми волосами и майора Син. В руках у них был электронный планшет. Они подошли к старику и что-то почтительно у него спросили.
        - Идиоты, - довольно громко ответил старик, - это бистабильная система. Переверните ее.
        Родай ушла. Старик с одобрением смотрел, как под зеленым халатиком колышутся ее бедра.
        - Сколько у тебя детей? - жестко спросил он.
        - Один, - ответил Станис Трастамара.
        Подумал и добавил:
        - Жена ушла. Сказала - зачем мне рожать детей, которых я не вижу? Не хочу, чтобы мой сын носил погоны с пяти лет.
        - Плохо, - сказал старик - У меня было восемнадцать детей. Сто пятьдесят семь внуков. Пятьсот сорок правнуков. А в твоем поколении - вас тысяча триста.
        Старик расхохотался.
        - Конечно, я не ттакская самка, но для человека неплохо. И половина - солдаты. Твой отец погиб, когда ему было двадцать три. Тебе надо жениться на этой девочке, которая не сводит с тебя глаз, и наплодить побольше личинок. С инкубаторами это несложно. Ты знаешь, что инкубатор - это был прямой приказ Чеслава?
        Маточные инкубаторы были созданы на стыке наноэлектроники с человеческими - и нечеловеческими - тканями.
        Особенно много ученые под руководством Ли Трастамары позаимствовали из биологии барров.
        - Когда мы победили, это было… как ехать верхом на солнце. Казалось, что начнется рай. Все ужасы - это была только война. А виноваты во всем были ттакки. Мы были счастливы. А потом… потом солнце потухло. Спокойствие похоже на помойку, Станис, а в помойке всегда заводятся крысы. Если бы я не был биологом, я бы верил в самозарождение крыс. Потом начались деньги. Свары. Войны. Война породила империю, и, чтобы поддерживать власть императора, нужна была новая война. О, крийнская война - это была замечательная идея императора Валентина. Мы умудрились вмешаться в гражданскую войну чужаков и даже освободить при этом… униженных и оскорбленных. Ты ведь знаешь, что крийны - это не крийны?
        Станис сморгнул. Маленькие существа с разноцветным панцирем и детским умом, доверчивым и жестоким одновременно, в самом деле были не крийнами. Точнее - они были лишь одной из стадий развития крийна, личинкой, из которой на родной планете крийнов, при чудовищных давлениях в двести атмосфер и стандартной гравитации в 40 g, появлялось совершенно другое, куда более крупное разумное существо.
        Крийны-1 были бесполы. Крийны-2 могли размножаться, откладывая тысячи яиц за год. В отличие от ттакк они полностью контролировали процесс. Личинок было так много, а биологические и интеллектуальные различия между личинками и взрослыми крийнами были так велики, что, с точки зрения взрослой особи, личинка имела не больше прав, чем полуторамесячный зародыш - с точки зрения женщины, решившей сделать аборт.
        Взрослые крийны использовали личинок как рабов, порождая многочисленное потомство, которому не дано было повзрослеть. Личинки уходили в спячку, и их хладнокровно убивали. А на место их рождались новые тысячи мелких доверчивых тварей, готовых на все, лишь бы понравиться хозяйке и выиграть один билет на миллион.
        Когда личинки сообразили, в чем дело, началась война - война между двумя половинками одной расы, одна из которых была в тысячи раз многочисленней, а другая - много умней. Война, в ходе которой взрослые особи хладнокровно уничтожили семь миллиардов яиц собственной кладки, дабы уморить противника.
        Император Валентин вмешался в войну на стороне угнетенных личинок. День, когда взрослые особи капитулировали перед человечеством, подписав с императором Договор Жизни, дававший каждой личинке право развиться из яйца, стал одним из Великих Праздников империи. О Походе за Жизнью напоминали каждый год.
        Реже напоминали о том, что двадцать тысяч взрослых особей, с комфортом и уютом обживавших собственную планету, каждый год отправляли тонны икры на центральные миры человечества, где из этой икры вылуплялись маленькие безотказные рабы, полагавшие, что если они будут верно трудиться, работать и доносить, то через пятнадцать лет большой транссолнечный корабль унесет их на родину, где они смогут превратиться в свободных и мудрых существ.
        Срок приходил, крийны впадали в спячку, их грузили в корабли, а то, что происходило с грузом дальше, не было делом империи людей.
        Это было внутренним делом Автономии крийнов.
        Но взрослых особей на Крийне было двадцать тысяч, и Станис Трастамара знал, что ни одна личинка, проданная в империю, не имеет шанса вернуться на Крийн.
        Смех старого Ли был как скрип вчерашнего колеса.
        - На стороне униженных и оскорбленных, - сказал Живоглот. - Ты видал их кладбища в космосе? За орбитой Кастры скоро появится пояс астероидов из желтых и красных трупиков. Это так приятно - побеждать противника, который тебе и не угрожал!
        - А барры? - спросил Трастамара.
        - Барры? Кому опасны барры? Что тебя пугает? Рост? Яд? В современной войне воюют не клювами. Барры едва освоили ядерную энергию, когда мы их встретили, а родовой цикл экзояичника составляет семь лет. Это была просто очередная фальшивая война. Чеслав справился с маленькими ттакками, всего-то метр высоты, а я, Валентин, - с самими баррами…
        Ли дернул ртом и сказал:
        - Те, кто остался на Барре сейчас, добровольно выбрали изоляцию. Уж если на то пошло, меня больше пугают те, кто дает себе вырезать клюв. Их воины проиграли войну, а их евнухи пролезли повсюду. Главные инженеры. Президенты компаний. Барры говорят людям, что Гнезда выкинули их, - но кто знает, что барр говорит другому барру?
        - А хариты? - спросил Трастамара.
        Ли хрипло рассмеялся.
        - Да… хариты… хотел бы я поговорить с харитом. А? Привези мне одного.
        - Я пытался, - сказал полковник.
        - Я слышал. Принц Севир поймал нескольких. Шесть лет назад.
        - И что он с ними сделал?
        Ли молчал.
        - Севир - мерзавец, садист и параноик, - сказал наконец старик - Ему нельзя отдавать власть. Ты знаешь, что Чеслав хотел назначить меня наследником?
        Станис Трастамара молчал. Он пытался себе представить, как сложилась бы история человечества, если бы умирающий император посадил старого Ли на трон, а не в тюрьму.
        Двери лаборатории снова раскрылись, и в них появились уже трое. Самый старший, лет семидесяти (Станис смутно помнил, что его звали Вилан и что он приходится Станису не то троюродным дядей, не то двоюродным кузеном), подал старику плоский экран.
        - Ну вот, - сказал старик, - никакой разницы. Это я собирал своими руками. Станис, ваши загадочные террористы используют ту же самую базовую модель. Они даже не исправили наших ляпов. Кстати, чтобы ты знал. Плащей - нет. Есть один Плащ. Его можно разорвать, разделить. Но это один и тот же Плащ. Один и тот же набор хромосом.
        Лаборанты ушли.
        - А зачем… об этом молчать? - спросил Станис. - Почему не рассказать правду? Про… команды на самоподрыв. Про Плащи. Про расстрелы.
        - Зачем? Плащ - это то, что нужно в бою. А потом, после боя, нужны герои. Пять Тысяч Героев. Семь Тысяч Героев. Двенадцать Тысяч Героев.
        Старик хрипло рассмеялся.
        - Герой, Станис, бывает только один. Героев не считают на вес. На вес считают только фарш… Двуногую начинку для крейсеров. Да… это было б забавно, надеть Плащи на всех и так и оставить. В Штабе был один парень, который это советовал. Славотчка отдал его мне в лабораторию. На сырье.
        Лаборант появился на дорожке вновь. Он тянул за собой по воздуху поднос с чем-то дымящимся, и Трастамара сглотнул, решив было, что это биообразцы. Но на подносе была всего лишь чашка крепкого чая. Рядом с чашкой стояла витая вазочка с упоительно пахнущей сдобой.
        Старик поднял чашку ко рту, и Станис с тревогой заметил, что он едва удерживает ее в руках. Несколько капель плеснули через край.
        - Так кто перехитрил кого, ты ван Эрлика или ван Эрлик тебя? - резко спросил старик.
        Станис с усилием вернулся в здесь и сейчас. Картины Большой Войны стояли у него перед глазами.
        - «Эдем» в моих руках, - ответил он, - ван Эрлик… он согласился. Я послал с ним сына.
        - А что случилось с базой? Впрочем, можешь не говорить. Они разворовали базу и знали, что могут все списать на пропавший корабль.
        - Мне не нравится, что происходит, - сказал Станис Трастамара. - Дети Плаща никогда не устраивали терактов на Митре. И тут же - «Возмездие». Это не похоже на совпадение. И я… в большом затруднении. Если я предъявлю «Эдем», Севир сразу поймет, что мы затеяли. Не предъявлю - я не знаю, что у него на уме и для чего он просит флот.
        - Выкладывай, что еще.
        - Сэр… - голос Трастамары дрогнул, - вы сделали Плащ. На локрийской основе. И инкубатор. В нем использовались кодоны барров. Скажите… насколько далеко может зайти симбиоз между ксеноморфом и человеком?
        - Почему ты спрашиваешь?
        Станис Трастамара шагнул к прапрадеду и положил на серебряный поднос, рядом с выпитой чашкой чая, чип с медицинскими записями ван Эрлика.
        - Я думаю, что я зря отпустил пирата, - сказал Трастамара.
        Старик перелистывал данные. Столбики цифр и кривые таяли в утреннем воздухе, прямо над венчиками цветов.
        - Я должен это изучить, - сказал Ли, - езжай домой.
        - Я могу подождать здесь.
        - Езжай. Это долго. Вон, возьми розу… в честь своей победы.
        Старик ткнул пальцем в комм и прокричал что-то хрипло на одном из древних языков Земли.
        Вскоре Родай появилась в садике уже без салатового халатика, в белых брюках и цветной блузке. Она остановилась перед стариком, почтительно склонив голову. Один из сопровождавших ее лаборантов вынул огромный садовый секатор и почтительно подал его Живоглоту.

«Блюдечко» поплыло над кустами. Старик наклонился, выбирая самый свежий цветок, и через мгновение щелкнул ножницами. Потом подплыл по воздуху к женщине. В руках его покачивалась длинная зеленая ветка с алым бутоном на конце. Прямо из самой ветки, под черешками на стволе, отходили большие треугольные шипы, и капли росы застыли на зеленых листьях. Старик с поклоном вручил розу Родай Син, и она зарделась.
        Аудиенция была закончена. Солнце било с неба прямой наводкой. Станис Трастамара шел по дорожке к машине, чувствуя, как его шатает от усталости.
        У арки, заплетенной настурциями и клематисами, Трастамара вдруг приостановился. Родай уже садилась за руль. Розу она бережно пристроила рядом.
        - А если бы император Чеслав был жив? - вдруг спросил Трастамара. - Все было бы по-другому?
        - Да, - жестко отрезал старик.
        Помолчал и добавил:
        - Ты знаешь, со времени Большой Войны мы не совершили ни одного открытия. Инкубатор нельзя считать открытием. Это просто плагиат. Плагиат физиологии барров. Почему-то… все остальные открытия мы совершили на этой грязной маленькой Земле… Где кучи демагогов убеждали кучи глупцов, что нет выше вещи, чем право глупца на жизнь.

«Блюдечко» развернулось. Белый силуэт старика поплыл прочь, в восходящее солнце и цветущие розы.
        Родай и Станис вернулись в казармы под утро. Там у нового начальника службы Опеки Империи, наследственного генерала Станиса Александра Рашида Трастамары была чистая двухкомнатная квартира с огромной студией и широкой кроватью. Они занимались любовью, и Станис думал, удастся ли им зачать ребенка и сколько датчиков запрятано в стенах. Он проспал три часа, а когда проснулся от истошного писка комма, вышел в студию и увидел, что вчера они забыли поставить розу в вазу.
        Она лежала на столе и выглядела неважно.
        - Хочу воды, - сказала роза и замолкла.

* * *
        Тони Аркадис, таможенник двенадцатого терминала, вышел из бара далеко за полночь. Аритромин в его крови притупил чувство реальности: Тони казалось, что тело его поросло белым пухом, как у барра, и что он парит в воздухе. Тони забыл все: он даже забыл, что предыдущая лейстомерия прожила в его крови всего пять дней.
        За порогом забегаловки его ждали трое заметив Тони, один подошел к нему и без лишних слов врезал в пах. Тони ойкнул и кувырнулся в услужливо подставленные сзади щупальца. Чудовищная сила чуника сплела руки, вдавливая локоть в локоть, Тони шлепнулся коленями в грязь.
        - Деньги!
        - А?
        Физическая боль мешала Тони сосредоточиться. Чем хуже было его телу, тем больше наркотика выделяла лейстомерия в кровь; чем больше наркотика выделялось в кровь, тем меньше Тони был способен правильно воспринимать происходящее.
        - Ты, задница ттакки! За тобой должок - двести эргов. Забыл? Ты мне на пальцах клялся, что сегодня отдашь!
        - Я… Мне… Мне обещали заплатить - за растаможку. А поставка сорвалась. Завтра…
        - Завтра ты заплатишь двести пятьдесят. Послезавтра я тебе яйца отрежу.
        Гибкие щупальца расплелись: Тони упал носом в грязь.
        Когда Тони добрался до своего дома, его всего трясло. Он знал, что ночные приятели не шутили: к карточным долгам во все времена и на всех планетах относились куда как серьезно. Деньги были нужны к завтрашнему вечеру. Денег не было. Зато были «жучки». «Жучки», которые Тони с приятелем сажали на чемоданы путешественников, имевших несчастье пройти через таможню Тони.
        Обычно Тони выбирал под «жучок» людей видимо зажиточных и мирных: именно такие ожиревшие буржуа, привлеченные репутацией Ярмарки, прилетали сюда для заключения деловых сделок и непременно соблазнялись на какую-то контрабанду. Дешевые кружева, говорящие цветы, лейстомерии, чианский янтарь и прочие невинные развлечения. Будучи уличены, эти благообразные джентльмены, карьера которых рушилась из-за сущего пустяка вроде пары метров псевдоживых кружев, становились перед таможенником на колени, плакали, причитали и умоляли его принять в качестве компенсации деньги куда большие, чем те, что могли за кружева выручить.
        Самоуверенный бизнесмен с сыновьями и собакой, проследовавший через терминал номер двенадцать, показался Тони вполне подходящей жертвой.
        Вот только у Тони не было времени ждать неделю или другую, когда этот парень вздумает распрощаться с гостеприимной Ярмаркой. Соблазнительные чемоданы из желтой натуральной кожи, явственно обличающие в их владельце человека сытого и зажиточного, скорее всего, стояли в номере совсем одни, в то время как бизнесмен гулял по своим бизнесменским делам.
        Надо было прослушать «жучок», убедиться, что хозяина нет - и забрать чемоданы.

* * *
        В светлой комнате на втором этаже баррийского дома Эйрик ван Эрлик собирал вещи. Чеслав бесцельно вертел в руках тяжелый десантный «Шквал» - шесть стволов, собранных в один пакет на вращающейся оси, скорострельность - тысяча восемнадцать импульсов в секунду, дальность прицельного огня - полтора километра, оружие категории «С», строжайше запрещенное для гражданских лиц, частных охранных предприятий и любых государственных структур, в составе которых позволено находиться чужим.
        Осознавал Чеслав или нет - но оружие было направлено в сторону Дом Келена, свернувшегося тут же, на циновке, в привычном уже виде ньюфаундленда. С лужайки доносился детский смех и шорох крыльев - A peтa , или, как правильней было говорить, Драгоценный цветок, играла в салочки с Денесом.
        - Откуда вы взяли эту игрушку, Эйрик? - полюбопытствовал Чеслав.
        - Не твое дело.
        Всего за неделю манеры юноши удивительно изменились. Он больше не вздрагивал, посадив пятно на дорогие брюки, и не пытался вскинуть руку в приветствии, завидев в людном месте портрет императора. Но его худощавое тело по-прежнему двигалось с плавной грацией мастера боевых искусств, и его серые глаза были по-прежнему как непроницаемая броня, огораживавшая его от мира.
        - Подпольная торговля оружием? Думаю, это как раз мое дело, ван Эрлик.
        Эйрик пожал плечами.
        - Слишком много народа хотело бы видеть мои глаза в баночке на своем столе, - сказал Эйрик. - Пока на нас охотятся Дети Плаща, у меня в кармане будет кое-что понадежней носового платка.
        - Вас Дети Плаща пугают больше, чем император?
        Эйрик не отвечал, продолжая упаковывать вещи.
        - Что такое Дети Плаща? - спросил харит.
        Черный хвост его мотался по полу туда и сюда, из раскрытой пасти свисал розовый язык. Харитам было удобно принимать облик животных: хариты, как и животные, не пользовались инструментами.
        - Те ребята, которые атаковали нас на Харите.
        - И что они хотят?
        - Откуда я знаю! Наверное, вбили себе в башку, что на планете кто-то забыл установку для потрошения звезд. Они психи.
        - Когда один член человеческого сообщества называет своего собрата психом, это может означать две вещи: либо второй отличается от нормы, либо второй отличается от первого. Последнее, к сожалению, случается чаще. Какой смысл вкладываешь в это слово ты?
        - Эти парни, - сказал Эйрик, - верят в то, что весь мир грешен, а они святы и будут в раю, если замочат как можно больше грешников. Каковыми, заметь, без разбора считается все население.
        Снизу донесся возбужденный клекот А реты и веселый смех Денеса. Мальчик, похоже, пытался говорить по-баррийски, но ему не хватало низких частот.
        - Я бы не сказал, - проговорил Дом Келен, - что их представление о том, что все люди грешники, сильно отличается от действительности. Но я думаю, что их представления о собственной святости преувеличены. Как они могут в это верить?
        Эйрик пожал плечами. Он был видимо раздражен:
        - Плащ. Это какой-то симбионт. Они наяву видят рай, куда попадут после смерти.
        - Разве они не понимают разницы между раем и лейстомерией? - вежливо спросил харит.
        - Им говорят, что эндорфины, выделяемые Плащом, делают рай доступным взору человека.
        - И чем они зарабатывают на жизнь?
        - Убийствами, мой друг. Когда-то они убивали всех грешников подряд, а теперь это очень высокооплачиваемые убийцы, которые лишены главного недостатка убийцы - боязни умереть. В прошлом году они замочили министра обороны.
        Эйрик хмыкнул.
        - У господина министра была странная привычка. Как ты знаешь, на Флоте куча людей, и эти люди получают жалованье. Бывает, что они гибнут; а бывает, что и сбегают со службы. Так вот, господин министр забывал вычеркивать погибших, в связи с чем казна исправно перечисляла им деньги, которые господин министр забирал себе. И так как судить господина министра из-за симпатий императора к нему не представлялось возможным, то кто-то решил покончить с этим безобразием другим способом.
        - Кто? - поинтересовался харит. Эйрик молча кивнул в сторону Чеслава.
        - Вранье, - сказал Чеслав. - Организаторы убийства найдены. Они во всем признались…
        - Чеслав! Если твое ведомство попросит как следут, можно признаться хоть в шпионаже в пользу Магеллановых Облаков!
        - Ты нас не очень-то любишь, да?
        - Дичь не любит охотника, а бунтарь - палачей, - спокойно сказал Эйрик.
        - Ты зря называешь себя бунтарем. Где бы ты был, если бы не империя? Если бы Эрад Тарета не натравливал тебя на конкурентов, предприниматели не просили бы поспособствовать в сокрытии убытков, а продажные чиновники не передавали тебе стартовых кодов? Ты не борешься против болезней государства, ты паразитируешь на них!
        Чеслав упрямо вздернул голову. Костяшки пальцев, сжимавшие «Шквал», побелели. Лошадиная челюсть - фирменная челюсть потомков Живоглота - агрессивно дернулась вперед.
        - А если кто борется против них - так это мы! И если этот подонок воровал, он был наказан! И неважно, каким способом это произошло! Важно, что государству вышел прибыток!
        - Мне трудно сказать, какой прибыток вышел государству, - усмехнулся Эйрик ван Эрлик, - потому что новый министр отличается от прежнего лишь тем, что делится жалованьем умерших с главой Службы Опеки. Парень учел ошибки предшественника.
        Эйрик ван Эрлик встал.
        - Если все хорошо, мы улетаем завтра. Я вернусь вечером.
        Двери в комнате не было: огромное окно выходило прямо на балкон, лишенный привычных человеку перил. Барры нуждались в перилах меньше, чем кошки.
        Эйрик уже дошел до края балкона, когда услышал позади себя щелчок снятого с предохранителя оружия.
        - Стой!
        Тяжелый шатровый лазер с вращающимися стволами глядел ему прямо в живот.
        - Ты никуда не пойдешь, Эйрик. Мой отец сделал ошибку. Ты непригоден для задания. В тебе нет верности империи. Ты как боеголовка, потерявшая цель.
        - Положи оружие, щенок.
        - Нет! - голос Чеслава сорвался. - Ты думаешь, я дурак? Я знаю, что ты собираешься делать. Знаю, зачем тебе нужен харит. Зачем эта тварь явилась сюда как ньюфаундленд.
        - И что же я собираюсь делать? - полюбопытствовал ван Эрлик.
        - Ты собираешься убить меня. И уничтожишь труп. А потом мое место займет харит. Он вылетит с планеты по моим документам. Никто не будет интересоваться, куда делась собака. Мы вернемся к отцу, скажем, что выполнили задание. Ты наговоришь ему кучу небылиц, а харит, конечно, их подтвердит. Полковник освободит твоих людей, а после этого харит просочится в какую-нибудь дырку и растает.
        - И почему же я не сделал этого раньше?
        - Ребенок Денес. Тебе не хочется убивать в его присутствии. Ты ненавидишь людей, но к детям ты относишься почти так же хорошо, как к чужим.
        Огромный черный ньюфаундленд поднялся с циновки, обнажая белые клыки в розовой пасти.
        - Назад, Келен! - заорал Чеслав. - Или я разнесу тебя на молекулы!
        Послышался шорох крыльев. Над балконом взмыло огромное белоснежное тело.
        - А рeтa , - закричал ван Эрлик, - стреляй!
        Чеслав в панике перевел взгляд. Тяжелый ствол качнулся, сбиваясь с цели. Чеславу потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что баррийские самки не убивают и не участвуют в войнах.
        В следующую секунду ствол вылетел у него из рук и покатился, звеня, по деревянной террасе. Второй удар отбросил его к стене. Чеслав попытался вскочить и принять боевую стойку - но новая подножка сбила его с ног, а потом неведомая сила подняла его в воздух, перекрутила - и брякнула глазами об пол. Чемпион курса по сводному бою Чеслав Трастамара даже не заметил, какой именно прием применил ван Эрлик. Кажется, это был позаимствованный у барров дайяр но канн, что в переводе, увы, означало, «осел, который кружит в воздухе».
        Когда Чеслав открыл глаза, ван Эрлик стоял над ним с тяжелым стволом. Баррийка недоуменно вертела головкой, обвившись брюшными жгутами о сук соседней яблони. За спиной ван Эрлика стоял Дом Келен.
        - Оказывается, у меня есть отличный план, - сказал Эйрик ван Эрлик - Келен, как он тебе?
        Мохнатый ньюфаундленд глядел на шестнадцатилетнего стажера круглыми желтыми глазами.
        - Вряд ли бы я согласился занять место человека, - вежливо сказал чужак, - тем более человека с такими мыслями.
        Ван Эрлик усмехнулся и бросил «Шквал» Чеславу. Тяжелый ствол больно саданул по ребрам.
        - До вечера, парень, - сказал пират. И спрыгнул с балкона на землю. Баррийка, что-то возбужденно насвистывая, полетела за ним.

* * *
        Лейстомерия в крови Тони Аркадиса вбрасывала в его тело все новые и новые порции аритромина. Таможеннику было плохо, почки, не рассчитанные на чужеродный яд, сильно болели. Но чем хуже было Тони, тем больше аритромина вырабатывала
«креветочка», чем больше аритромина она вырабатывала, тем меньше Тони сознавал, где он и что с ним.
        Руки его слегка тряслись, с полуоткрытой губы капала слюна.
        Тони не сводил глаз с небольшого биокомпьютера, транслировавшего разговор из баррийского квартала.
        В мозгах одна мысль с лихорадочной поспешностью гонялась за другой, и изо всех этих мыслей постоянно что-то выпадало.
        Бизнесмен раздобыл на планете «Шквал». Это будет стоить ему тысячу эргов на таможне, подумал Тони.
        Хотя нет. Деньги нужны завтра. Да. «Шквал» - дорогая игрушка. Ее можно украсть и заплатить долг. Не стоит лезть в гости к человеку, который ходит со «Шквалом» под мышкой.
        Но, с другой стороны, он же не будет стрелять в Тони. Зачем стрелять в Тони?
«Шквал» нужен ему против Детей Плаща. Детей Плаща?
        Эйрика ван Эрлика преследуют Дети Плаща.
        Человека в баррийском квартале называли Эйрик.
        По телу Тони внезапно пробежала дрожь. Ван Эрлик. Два на десять в восьмой эргталеров. На эти деньги можно купить полгорода. Пол проклятых города.
        Тони нажал ручной комм.
        - Главное управление Службы Опеки, - сказал он, - я хочу говорить с начальником управления.
        Разумеется, его соединят не с самим начальником управления, а с компьютером. Наверняка таких звонков поступает тысяча в минуту. Но у Тони есть запись голоса ван Эрлика. Искусственный интеллект компьютерного секретаря наверняка будет в силах проанализировать запись.
        Экран вспыхнул зеленым. Цифры набираемого номера сменяли друг друга.
        - Ваш номер отключен от системы транспланетарной связи из-за неоплаты счетов, - проговорил мелодичный женский голос. - Повторяю, ваш номер…
        Задница ттакки!
        Тони тупо смотрел на дисплей. Утром он говорил о ван Эрлике с крийном. Что там сказал крийн? Что ван Эрлик опасен. Нет - что никто не получит за ван Эрлика денег. Глупости. Крийны невероятно глупы. Даже если продать крийна Семье и научить его торговать наркотиками - крийн от этого не поумнеет.
        - Служба Охраны губернатора, - сказал Тони.
        Экран щелкнул и ожил. Вкрадчивый женский голос, - слишком вкрадчивый, чтобы принадлежать человеческому существу, - объявил:
        - Приемная господина Дарна Игецу.
        Спустя две минуты Тони выключил комм.
        На столе перед ним лежала куча кредиток с золотыми краями. Так быстро! Тони протянул руку, и кредитки растаяли. Он еще не получил денег. Он только получит их. Подумать только - двести миллионов эргталеров.
        Только сегодня утром он разговаривал о ван Эрлике - а вечером ван Эрлик будет уже обналичен и переведен на его банковский счет. А может, это все ему приснилось? Как кредитки? И где-то в баррийском квартале сидит тридцатишестилетний коммивояжер с чемоданом, набитым образцами товаров, и… Проклятая «креветка»! Надо лечиться! Господи, ему все приснилось, и Служба Охраны по голосу поняла, что тот, кто звонил, был с «креветкой»! Уходить отсюда! Немедленно!
        Тони поднялся.
        Дверь распахнулась сама собой. За порогом стояли трое: в форме личной охраны губернатора и тяжелыми лазерами «Харон» в руках. Лиц не было видно за мерцанием силовой защиты.
        - Тони Аркадис?
        - Я… я все объясню, - залепетал Тони, отступая в глубь комнаты, - я не пьяный. Я - просто пошутил. Меня накормили «креветкой». Враги…
        Три пальца нажали на спусковую скобу одновременно. Три залпа тяжелых «Харонов» разнесли Тони Аркадиса на мелкие кусочки.
        Крийны действительно были глупы. И маленький крийн жестоко ошибался в тонкостях человеческого общества, полагая, что тот, кто выдаст ван Эрлика, будет убит разъяренной мафией. Просто два, а с некоторых пор - три на десять в девятой эргталеров - слишком крупные деньги, чтобы отдать их какому-то наркоману.

* * *
        Эйрик ван Эрлик сидел в дешевой забегаловке для пилотов: прозрачные ферроплексовые стены выходили на летное поле, и, если приглядеться, ван Эрлик мог видеть красно-желтый погрузчик, развернутый задом к вздутому боку «Касатки». Старый маленький катер времен Великой Войны уступал по степени защиты новейшим
«Подсолнухам», зато в космосе их болталось больше семнадцати миллионов.
«Объединенные верфи» до сих пор каждый год шлепали триста тысяч модифицированных гражданских «Касаток».
        На соседний стул плюхнулся веселый молодой толстячок, облаченный в невообразимый наряд из красной рубашки и белых с зелеными полосами брюк. На колени Эйрику полетела чип-папка.
        - Твои документы, - сказал толстяк, - печати и подписи все на месте. По чипам ты везешь соты для крийнов - знаешь, эти штуки, в которых у них зреют яйца. На таможне все схвачено. Наш человек будет при взлете - во-он там.
        Пухлый палец ткнул в направлении фокусирующих антенн.
        - Если таможенники станут возникать, помани его пальцем.
        Ван Эрлик молча рассматривал встроенный в папку дисплей. На нем были замызганные штаны из синтекожи. В прорези пестрой накидки, скрывавшей очертания тела, переливалась татуировка: гвоздь, забитый в яйцо. Подпись под яйцом гласила, что обладатель татуировки забил на чужаков и опекунов. Нос и щеки ван Эрлика закрывал оранжевый респиратор: так ходили многие на Ярмарке, утверждая, что воздух слишком грязен.
        - Теперь смотри - вокруг Рамануссена пятнадцать автоматических станций слежения. Ты подходишь к пятой станции ровно в 18.30 по среднеместному. Твой транспондерный код - Арант-восьмой, 32-альфа-47-47-альфа. Это код пассажирского лайнера, который появится там через десять минут. Ясно?
        Чего уж ясней. Это был классический трюк - контрабандный катер уходит под облака, используя легитимные позывные, никто внизу не поднимает тревогу, а потом сообщник контрабандистов в диспетчерской одним нажатием кнопки стирает сообщение о двукратном прилете одного и того же корабля.
        - Да, - сказал ван Эрлик.
        - Слушай дальше, желторотик. Идешь на посадку, координаты двенадцать-пятнадцать, сорок два-тридцать, - это их главный порт, потом резко берешь влево - тянешь за горы, там отличные горы, такие, что спутник может задеть за верхушку, - засекаешь сигнал, координаты семнадцать-семь, тринадцать-пять, садишься. Все. Если справишься, будешь летать регулярно.
        Ван Эрлик усмехнулся:
        - Сколько хлопот, чтобы доставить соты для крийнов!
        - Не остри, желторотик, целее будешь.
        - А что случилось с предыдущей «Касаткой»? - спросил ван Эрлик.
        - Ты любопытен, как стокс, парень. А стоксы, говорят, живут не дольше десяти лет.
        Ван Эрлик задумчиво рассматривал документы.
        - А почему там столько орбитальных крепостей? Она там что, бриллиантами вымощена?
        - Слушай, парень, - зашептал толстяк, - на этом деле можно хорошо заработать. Очень хорошо. Там было пять Семей, старый Рип был - слыхал? А потом там обосновался этот параноик Севир. Он же ненормальный. Он все перевернул. Искали шпионов, а замели хороших людей. Планета вся в спутниках, как карась в садке, человек сорок расстреляли, остальные в штаны наделали и сидят под кустом, а планета-то - кишит народом! Всем отдыхать душой нужно. Теперь опекуны успокоились, карьеру сделали и тоже кушать хотят. Это место непочатое, сечешь? Одних расстреляли, другие не выросли. Ты сегодня туда летишь простым курьером, а через год у тебя, может, усадьба будет в пять этажей. С водопадом и гаремом.
        Толстяк ушел.
        Эйрик неподвижно сидел у окна, время от времени поглядывая на красную тушку автопогрузчика. Ему не нравилось, что на встречу с ним пришел человек. Он бы предпочел, чтобы это был барр. Барр не мог предать барра. Если бы барр, рекомендованный старым Лай сом, предал ван Эрлика, то старый Лай с спросил бы с него, как за предательство собственного сына.
        Чем больше людей было в цепочке, тем больше была вероятность провала.
        Ван Эрлик обернулся, почувствовав чье-то приближение, но это был всего лишь пестрый толстяк.
        - Эй, пилот! Пошли, представлю таможенникам.
        Ван Эрлик не спеша допил бурду, которую здесь подавали под видом кофе.
        Они спустились на пять этажей ниже. На трехуровневом перекрестке горели неяркие фонари, разладившийся компрессор с хрипом и свистом нагнетал в туннели воздух. Прямо посреди перекрестка высилась огромная голографическая банка пива. Почти повсюду реклама подобного рода была запрещена - слишком часто пьяные водители пытались избежать столкновения с голограммой и разбивались в лепешку о стены туннелей.
        Справа от лифта двое рабочих забивали «жидкой стеной» растрескавшийся керамобетон. Перед выходом из лифта стояла небольшая амфибия со сложенными крыльями. Мерцание силового поля мешало видеть находящихся внутри. Ван Эрлик остановился.
        Двери машины раскрылись. Треск за спиной внезапно стих. Ван Эрлик оглянулся.
        Двое рабочих бросили распылители и теперь держали в руках мощные нейростаннеры.
        - Сукин ты сын, - беззлобно сказал ван Эрлик толстяку, - и за сколько ты меня продал?
        - Вас просто хотят пригласить на ужин, - сказал толстяк.
        Ван Эрлик покосился на станнеры и пробормотал:
        - От такого любезного приглашения трудно отказаться.

* * *
        Лететь пришлось недолго - через полчаса амфибия, сложив крылья, нырнула к овальной посадочной площадке, расположившейся у прозрачного бассейна. Прямо напротив бассейна подымался белоснежный дом с розовыми колоннами и фасадом, увитым плющом. Зеленая лужайка изгибалась горкой, сбегая к прихотливо изрезанному оврагу, по дну которого тек ручей из песка; ручей шуршал, как клепсидра, через поток был перекинут самый настоящий деревянный мостик. Трава была такой ровной, что ван Эрлику захотелось нагнуться и потрогать - искусственная она или всего лишь модифицированная.
        - Пошли, - сказал коротко один из сопровождающих, и ван Эрлик, демонстративно сложив руки за спиной, прошел в раскрытые двери усадьбы.
        Стены гостиной были покрыты скаллийским мхом, неярко светившимся в темноте. Ван Эрлик невольно провел рукой по стене, и мох отозвался волнами света: сиреневого, синего, красноватого.
        В глубине, за роскошно накрытым столом, сидели трое мужчин и две женщины. Все они встали, приветствуя гостя. Женщина во главе стола была высока, стара и худа. У нее были белые зубы и черная коса, обошедшаяся ей, судя по длине и густоте волос, в целое состояние.
        - Илена Саная, - представилась старуха. - Я счастлива познакомиться с вами, коммодор, и очень опечалена, что вы предпочли устроиться инкогнито в доме барров. Мой дом - к вашим услугам, мои рабы - ваши рабы.
        - Последний знакомый, к помощи которого я прибег, - ответил ван Эрлик, - разговаривал со мной через силовой барьер и с веерником в руках.
        - Случайно - это не губернатор Лены?
        - Вы удивительно хорошо осведомлены.
        - Губернатор Лены готов обменять вашу голову на половину своей планеты.
        - Вы нажили себе кучу врагов за последнее время, - подал голос пожилой человек в дальнем конце стола. - Дети Плаща обещают союз и дружбу тем, кто передаст вас им в руки. Полковник Трастамара мечется за вами по всей империи, а Красный флот адмирала Иссуфа покинул базу на Митре.
        - Красный флот? Весь?
        - Дредноут «Неумолимый». Истребителеносец «Северный». Два крейсера. Шесть фрегатов. Ядерный торпедоносец «Антей». А что вы хотели, разнеся базу над Баррой? Что империя продолжит врать, что «Эдем» стоит в доках?
        - И кому же вы решили меня продать? - спросил ван Эрлик. - Тарете, Трастамаре, Севиру или Детям Плаща?
        - Мы не торгуем друзьями, - ответила старуха. - Особенно если у них под рукой дредноут в девятьсот тысяч тонн массы покоя. Садитесь.
        Эйрик, пожав плечами, опустился в ближайшее кресло, положил руки на подлокотники. Кресло немедленно всколыхнулось, подстраиваясь под опустившегося в него человека, потом медленно и осторожно начало массировать плечи, - видимо, Эйрик принял какую-то не такую позу. Эйрик убрал руки с подлокотников - и кресло унялось.
        - Вы не успели поужинать, Эйрик, - сказала старая дама, - как вы относитесь к райнским улиткам и белому итанскому вину?
        Улитки и вино были и в самом деле замечательны. В дополнение к улиткам на столе оказались маринованные луковицы локрских лотосов, омары, ростки бамбука и редкий деликатес - белые сдобные булки. Зерновые культуры были первым, что уничтожил бактериологический удар полтора века назад, пшеница и рожь росли только в стерильных теплицах.
        Пища была легкой и вкусной; на галерее негромко играла живая музыка. Через полчаса хозяйка вытерла руки о мягкий панцирь подбежавшего крийненка и пригласила всех перейти в гостиную. Там горел настоящий камин и на столике перед удобными креслами стояла бутылка спиртного.
        - Как вам понравилась Ярмарка, коммодор? - вежливо спросила хозяйка, когда все уселись у огня.
        Ван Эрлик поколебался и ответил:
        - Здесь слишком грязный воздух. Я родился в чистом мире. Я не люблю грязные планеты и корабли с плохими фильтрами. Надеюсь, что, когда запустят Гусеницу, воздух станет чище.
        Старая дама покачала головой.
        - Не думаю, что воздух станет чище. Девяносто восемь процентов выбросов, отравляющих атмосферу, приходится на заводы и наземный транспорт.
        - Тогда зачем же стройка?
        - Видите ли, коммодор, все космопорты планеты так или иначе контролируются присутствующими здесь лицами. Это не позволяет губернатору Шану Шаннери отбить деньги, которые он заплатил за должность. И так как он не в силах отобрать у нас контроль над космопортами, он задумал построить Кольцо и Гусеницу.
        - Подарите первому министру мешок иридия и купите отставку губернатора.
        - Мы подарили два мешка. Господин министр сделал из этого неверный вывод. Он решил, что в том месте, где ему дарят два мешка иридия, его племянник Шан Шаннери может собрать еще сто.
        - Заплатите налоги.
        - Если мы заплатим налоги, вся экономика Ярмарки рухнет. Налоги в империи назначаются не для того, чтобы их платили. А для того, чтобы разорить с их помощью тех, кто не имеет власти, и даровать освобождение от них тем, кто власть имеет.
        - Это не моя область компетенции, - сказал ван Эрлик.
        - «Эдем» может уничтожить Гусеницу через две недели во время испытаний.
        - Это гражданский объект.
        - На базе «Возмездие», по уточненным данным, погибли восемь тысяч семьсот человек. Из них только пять тысяч двести были военнослужащими.
        Ван Эрлик молчал. Его собеседники были не те люди, которых стоило убеждать, что
«Эдем» не атаковал базы над Баррой. Они могли сделать неверные выводы из его слов.
        - Сочувствую вам, мэм. Но я не работаю по найму.
        Старая дама улыбнулась:
        - Не думаю, что у вас есть выбор, коммодор. Если, конечно, вы не прочь еще раз повидать своих детей.
        Ван Эрлик бешено рванулся из кресла - и замер. В лицо ему смотрело дуло станнера, красный огонек свидетельствовал, что оружие установлено на максимальную мощность. Желтая зона означала десятиминутный паралич, оранжевая - инсульт, красная превращала человека в овощ; гражданские модели имели только желтую зону.
        Ван Эрлик всегда считал, что спецстаннер «Шорох» представляет из себя любопытную комбинацию самого безвредного и самого страшного оружия, которое только может быть направлено против человека.
        Ван Эрлик оскалился. Губы его попозли вверх, нос пошел складками, словно на морде нападающего барра.
        - Попробуй только, - прошипел ван Эрлик, и всем присутствующим показалось, что с его оскаленных зубов падают капли яда, - и «Эдем» разнесет не Кольцо, а всю твою долбаную планету.
        - Вы не поняли, коммодор. Мы не делали из ваших детей заложников. Мы слишком поздно узнали, что за ними следят. Они в руках губернатора. Я отдала приказ отбить их, пока их везли, и это стоило мне пятерых.

«Шорох» исчез.
        Ван Эрлик медленно опустился обратно в кресло.

* * *
        Ван Эрлик стоял посереди лужайки с цветным фонтаном.
        Старый барр лежал у воды, и его серые перья медленно шевелились в фонтане. Горло и грудь его были заляпаны черной кровью с едва заметным фиолетовым оттенком.
        Драгоценный цветок лежала у яблони, как комочек опавших лепестков. Видимо, она пыталась улететь: ван Эрлик нащупал нод перьями переломанные косточки. Механически он отметил две или три обгорелые кучки где-то у порога дома: Чеслав пытался защищаться, и, судя по всему, у него это почти получилось. Но нападающих было слишком много.
        В трех метрах перед Драгоценным цветком, уткнувшись головой в траву, лежал огромный черный ньюфаундленд. Задняя часть его тела была размазана гравигранатой в тонкую кашицу. Ван Эрлик присел у черного тела и взъерошил рукой шерсть.
        Ньюфаундленд вдруг открыл глаза.
        - Вон! Все вон! - закричал ван Эрлик.
        Сопровождавшая его старая дама в белой юбке и с черной косой переглянулась со своими охранниками - а потом стремительно присела возле собаки.
        - Он выживет? - спросила дама.
        Эйрик промолчал. Дама ничего не сказала и не отвела глаза, когда размазанные в кашу клетки зашевелились и стали превращаться в зеленые лужицы.
        - Ты предпочитаешь взять с собой людей или барров? - спросила старуха, когда лужицы стали сползаться друг с другом.
        - Барров.

* * *
        Два дня новый шеф Службы Опеки был очень занят.
        Он проводил совещание и принимал дела; он наблюдал за отлетом Красного флота, посланного на поиски «Эдема» и принял приглашение Нина Ашари полюбоваться новой симфонией «Танец бабочек», представляемой локрами и людьми в его загородной резиденции.
        Генерал Трастамара дал два интервью, в которых высоко оценил заслуги своего предшественника Ассена Ширта и выразил сожаление, что тот пожелал покинуть государственную службу и заняться бизнесом. Генерал Трастамара заявил, что будет готов в любой момент уступить кресло своему наставнику и старшему брату.
        Это мало кого обмануло, потому что крупный новостной портал повесил фрагмент записи, сделанной скрытой камерой в императорском саду. Люди генерала Трастамары нашли человека, который продал порталу запись, и переломали ему кости - жест, высоко оцененный многими обитателями дворца.
        На вторую ночь, после бесконечных встреч, просьб и совещаний, Станис Трастамара снова прилетел в Коралловую Усадьбу в пригороде столицы.
        Совещались только трое. Сам Станис, Родай Син и старый Ли Трастамара.
        Живоглот был опять очень плох.
        Казалось, у него исхудали не только кожа, но и кости. Тело его висело на кресле, как сдувшийся шарик. И только глаза его сверкали, как плазменный росчерк растаявшей в космосе боеголовки. Ли Трастамара был жив, пока был жив его мозг, - а мозг его не переставал жить, думать и удивляться.
        - Итак, что нам известно? - спросил Ли Трастамара.
        - Мы зафиксировали две встречи принца Севира с первым министром, - ответила Родай Син, - он заплатил пятьдесят миллионов эргталеров за пост помощника первого министра для человека по имени Харра, которого он привез с Рамануссена, и двести миллионов - за пост губернатора Орты для одного из своих друзей. После того как губернатор Орты откупил пост обратно, первый министр отказался возвращать деньги и взамен предложил назначить любого из людей Севира губернатором Лены. Севир указал, что за Лену ему придется вести войну, и они сошлись на том, что в дополнение к Лене холдинг Ашари получил заказов еще на триста миллиардов.
        - Нам удалось выяснить, - продолжил Станис Трастамара, - что Нин Ашари создал для «Эдема» не один, а два комплекта пусковых установок для «Бореев-М». Одна была якобы использована в испытаниях. Иными словами, они не только не украли деньги. Они выполнили два заказа за одни и те же деньги и доставили установки на Аркуссу. Корабль, который это сделал, через два месяца пропал.
        - Капитан Рамзай Аднан, которого мы посылали на Рамануссен, вернулся на Митру четыре дня назад. Он подал рапорт с превосходным отзывом о принце Севире, а потом он отправился покататься на флайере и врезался в горы на скорости в два маха.
        - За последние пять лет в фактическую собственность принца Севира перешли восемь корпораций и три планеты с совокупным доходом в четыреста миллиардов эргталеров. Двое из губернаторов и один из промышленников мертвы. Остальные очень преданы принцу Севиру.
        Старый Ли Трастамара, казалось, дремал в кресле. Кот по имени Слава лежал на его исхудавших коленях. Глаза у кота были желтые, как у императора Чеслава или барра.
        - Меня тревожат два обстоятельства, - сказал новый глава Службы Опеки. - Во-первых, если бы принц Севир просто готовил военный переворот и хотел бы для этого обзавестись собственным флотом, он должен был действительно отремонтировать «Эдем». Это было бы проще - построить корабль на дружественной верфи, а потом его и угнать. И во-вторых, орбитальные верфи у Рамануссена слишком малы, чтобы построить дредноут.
        - И? - спросил Ли Трастамара.
        - Если они не угнали «Эдем», это значит, что он им не нужен. Я проанализировал то, что было произведено и похищено. Это - оружие. Энергетические установки ближнего боя, ракетные узлы и броня. В этом перечне нет ни двигателей, ни систем навигации. Это значит, что они создали новую боевую платформу, сэр. Принципиально новую боевую платформу. Ее-то они и опробовали над Баррой.
        Старый Ли Трастамара молчал.

«Если нас поймают, нас казнят, - внезапно подумал Станис Трастамара, - нас казнит не принц Севир. Нас казнит сам император по просьбе принца Севира. Мы делаем то, что делаем, потому что мой прапрадед квалифицировал действия Севира как заговор против императора. Но может ли быть заговором против императора что-то, что сам император никогда не назовет заговором, потому что речь идет о его сыне, потому что император ленив, равнодушен и не хочет слышать о заговорах близ себя, а хочет слышать только о триумфальных разоблачениях козней крийнов и барров?
        Если заговорщик - это тот, кого признает заговорщиком император, то тогда заговорщик - это я. Я вступил в заговор против империи, потому что так решил мой прапрадед. Если бы император хотел принять меры, он давно бы принял их. Для того чтобы установить, куда Севир тратит деньги, нужна Служба Опеки. Но вот для того, чтобы установить, как он выбивает эти деньги, достаточно Службы Новостей. Если император не видит очевидного, значит, он не хочет этого видеть. И если ты думаешь, что плохой император - это тот, кому все равно, когда у него на глазах расстреливают племянника и пробивают гвоздями колени Ашари, - погоди, пока императором станет тот, кто расстреливает людей и пробивает колени».
        - Сэр, - сказал Станис Трастамара, - сегодня утром я провожал принца Севира. Он поздравил меня с назначением и очень, очень настойчиво пригласил меня посетить Рамануссен. Я думаю, что должен принять приглашение.
        Глава шестая
        О ПОЛЬЗЕ ТЕРАКТОВ
        У человечества есть два союзника - лазер и гипердвигатель.
        Император Чеслав
        Резиденция губернатора располагалась на горном плато Ашанакуйя. К плато вела единственная дорога; через каждые полкилометра вдоль дороги и на господствующих высотах стояли вышки со стандартным автоматизированным комплексом: противоснайперский прибор, соединенный с тяжелым шатровым лахром, десять ракет
«земля - цель» - и двумя часовыми в боевой броне со стандартным вооружением.
        У подножия горы был расквартирован батальон десантников.
        В новостях часто показывали саму резиденцию: изящное двухэтажное здание, опоясанное колоннадой вдоль первого этажа и с огромными распахнутыми окнами на втором. На плане ни колоннады, ни окон не было. Пространство между колоннами и окнами было защищено двойными флекситовыми экранами, такими же, как на космических кораблях, и видеоэлементы передавали внутрь - изображение сада, а наружу - изображения слуг, снующих по колоннаде.
        Остальные сорок гектаров плато занимали парк, оранжерея, зверинец, три казармы на сто двадцать охранников и посадочная площадка, способная принимать все виды летательных аппаратов вплоть до космоатмосферника класса «Альдебаран» включительно.
        Двухэтажная вилла уходила вглубь на пять этажей. Четыре этажа из пяти занимала система автономного генератора силовой защиты. Пятый этаж занимали оружейка и караулка; экраны в караулке принимали изображения со ста семнадцати камер, установленных везде, кроме спальни и кабинета. В случае тревоги усадьба переходила на автономное питание и накрывалась куполом силового поля.
        Губернатор Шан Шаннери полагал, что такая система охраны гарантирует ему неприкосновенность. Эйрик ван Эрлик, изучив чертежи, полагал, что такая система охраны означает, что в случае тревоги губернатор окажется полностью изолированным от батальона десантников, охраны в казармах и ракет «воздух - цель».

* * *
        Высокородный губернатор Шан Шаннери кормил с руки василиска.
        Василиск имел двадцать метров от головы до хвоста, сворачивался в кольца и раздувал капюшон, и гляделки его - немигающие, слепые, белые - работали по принципу радиолокатора. Они испускали радиоволны, которые отражались от препятствия и, возвращаясь обратно, регистрировались мозгом. Если препятствие оказывалось съедобным, глаза переставали испускать радиоволны и испускали гамма-излучение.
        Василиска Шану Шаннери всучили как редкое легендарное животное Земли, даже показав соответствующие тексты в классических книгах. Впоследствии выяснилось, что ДНК этой твари состряпала на Альтайе шайка мошенников - зверинцы из античных животных были на редкость популярны в высших слоях общества.
        Прожорлив был василиск неимоверно, а гляделки его приходилось завязывать, чтобы от одного взгляда не схлопотать лучевую болезнь третьей степени. То ли на Земле были какие-то другие василиски, то ли их вовсе не было, а древние авторы высасывали из пальца.
        Когда Шан попытался подарить василиска своему дяде и первому министру Хабилунке в счет оплаты за назначение губернатором Ярмарки, Хабилунка василиска отправил обратно и велел передать Шану, что с него еще двести миллионов.
        Шан Шаннери ненавидел Хабилунку, хотя и принадлежал его партии. Он считал постыдным, чтобы постом губернатора торговали, как леденцами, - по триста миллионов штучка. Кроме того, он совершенно не понимал, почему это такой хороший человек, как он, Шан Шаннери, вынужден покупать пост губернатора, а такая подлая тварь, как Хабилунка, продает его. В мире, устроенном правильно, все должно было быть наоборот: это Шан Шаннери должен был получать за посты деньги, а Хабилунка - платить за них.
        К тому же, купив пост, губернатор оказался совершенно в безвыходном положении: местные воротилы держались спаянной кучкой, они коррумпировали каждого полицейского и опекуна, почтения совершенно не знали, денег не несли, и если бы не Гусеница - у Шана Шаннери не было б никаких перспектив уплатить условленное и отбить уплаченное.
        Кончив кормить василиска, губернатор оглянулся и увидел, что его начальник службы безопасности, тот самый, который взял мальчишек, стоит в трех метрах, а рядом с ним - высокий молодой человек в доверху застегнутой накидке.
        Молодой человек был немногословен, и губернатор знал, что если расстегнуть накидку, то чуть ниже шеи молодого человека можно будет разглядеть шевелящуюся серую дымку.
        Губернатор обычно прибегал к услугам немногословного молодого человека, когда ему надо было кого-то убить.
        По щелчку пальцев губернатора начальник охраны отошел в сторону, а губернатор медленно пошел с молодым человеком между клеток с экзотическими зверьми: черепахами, лошадьми и хорьками.
        - Сколько Сын Плаща предложит мне за ван Эрлика? - спросил губернатор.
        Молодой человек подумал и растопырил все пальцы на руке. Пальцев из-за неудачной сделки было четыре.
        - Четыреста миллионов? - заинтересованно сказал губернатор.
        - Нет, светлейший Шан. Четырех человек, которых вы сможете заказать по своему выбору. Включая четырех глав Четырех домов.
        Губернатор помолчал.
        - Я свяжусь с вами.
        Немногословный молодой человек покинул усадьбу губернатора в сопровождении начальника стражи. Он спустился по серпантину, отороченному через каждые полкилометра сторожевыми вышками, и у подножия горы пересел в белый флайер, скучавший с водителем на площадке общего пользования.
        Они долетели до одного из действующих уже гравитационных лифтов Кольца, и, когда водитель покидал флайер, немногословный молодой человек промолвил:
        - Лети и найди корабль Ридны. Скажи, что Эйрик ван Эрлик находится на Ярмарке и что губернатор планеты знает, где именно.
        О вознаграждении, обещанном губернатору, молодой человек не упомянул. Он для этого был слишком немногословен.

* * *
        Главный смотритель губернаторского зверинца, оттопырив губу, смотрел на грязный фургон, с пыхтеньем преодолевавший последние метры перед воротами.
        Маленький Уго разорялся уже вторую неделю, обещал поставить что-то ошеломительное, но главный смотритель не верил маленькому Уго. Тот был наркоман, проходимец, авантюрист, «шестерка» сразу в двух Семьях и имел обыкновение предлагать для зверинца мелких автохтонных грызунов Лены, пытаясь выдать их за земного барсука.
        Барсука никто никогда не видел, но изображения его у смотрителя были, и ленские грызуны не напоминали его ничуть.
        Фургончик остановился, и из него вышел Уго с каким-то незнакомцем. Незнакомец был высок и широкоплеч; полное красное лицо вздувалось пятнами, свидетельствуя о склонности к пивку и «креветочкам», а глаза цвета корабельной брони заставляли предположить, что деньги на «креветочек» парень добывает скорее стволом, нежели отмычкой.
        Незнакомец распахнул заднюю дверь фургона и стал выкатывать оттуда здоровенный аквариум.
        Главный смотритель подошел поближе.
        - Ну, что на этот раз?

«Блюдечко» с аквариумом наконец выплыло из фургона.
        Смотритель открыл и закрыл рот.
        В аквариуме, среди коралловых зарослей и стай крошечных рыбок, плавала девушка.
        У нее было белое кукольное лицо, идеально вылепленное, с черными дугами бровей и алыми губками, маленькие твердые груди, плоский живот и округлые бедра, переходящие в огромный чешуйчатый хвост. Девушка была совершенно нагой, если не считать длинных зеленых волос, обольстительно окутывавших то одну выпуклость, то другую.
        - Это… что? - потрясенно спросил смотритель.
        - Русалка, - сплюнул на землю краснорожий незнакомец.
        Смотритель и сам видел, что это русалка. Упоминания о русалках довольно часто встречались в античных источниках. Существование русалок, равно как и василисков, было предметом горячих дебатов террапалеонтологов. Сам смотритель склонялся к той точке зрения, что русалки, видимо, существовали наряду с дельфинами и китами, представляя собой один из видов млекопитающих, наиболее близких к человеку и обитавших в море; и что они вымерли еще до Великой Войны из-за чрезмерного загрязнения морей.
        Смотритель вытаращился на русалку так, будто у него было четыре глаза.
        - А это… ну… трахать ее можно?
        - Конечно, - снова сплюнул краснорожий, - она ж дрессированная. Не глупей крийна будет.
        Уго и краснорожий засмеялись одновременно. Шутки над ксеноморфами были любимым развлечением отбросов общества. Крийнам доставалось больше всего, что было в общем-то несправедливо. Крийны были добры, безобидны и привязчивы, и хотя они были и вправду не очень умны, смотритель еще ни разу не видел, чтобы человек, потешающийся над ними, был умнее крийна.
        Смотритель, не отрывая от русалки глаз, облизал пересохшие губы. Что-то совершенно кукольное было в ее взгляде и неживых плавных движениях.
        - А трахать ее можно в постели, - объяснил краснорожий, - вытащить из воды и трахать. Они жутко похотливые, эти твари. Только надо через час сунуть обратно, а то кожица высохнет.
        - А… э…
        Смотритель знал, что у губернатора необычные вкусы. Смотритель и сам бы трахнул такую… такое…
        - Следуйте за мной, - решительно приказал смотритель владельцу русалки.
        Маленький Уго снова сплюнул и забрался обратно в автомобиль. Аквариум поплыл по воздуху - к внутренним покоям усадьбы.

* * *
        Месяца три назад у одного из кораблей, стыковавшихся с Кольцом, в последний момент отказала система автоматической ориентации, и корабль ткнулся носом в Кольцо и наделал бы бед, если бы не опытный пилот, перехвативший управление. В результате ущерб был нанесен только самолюбию пилота. Он надеялся, что его поощрят за мастерство, а его выгнали с работы.
        Впоследствии он стал одним из крутых парней, которые возили «креветочек» с Шимая на Селан, но это к делу не относится.
        Итак, пилота выгнали с работы, и он не узнал, что предотвращенную аварию прораб оформил как случившуюся и оценил ущерб почти в двести пятьдесят миллионов эргталеров. Меньшая часть этих денег осталась у прораба и начальника участка, а большая перепала губернатору Шану Шаннери.
        Губернатор решил построить на эти деньги возле зверинца большой пруд с золотыми рыбками.
        Прудов на Ярмарке не было: земля в городах была слишком дорогой, а атмосфера - слишком грязной. Поэтому самые богатые люди обзаводились бассейнами, изолированными от окружающей среды. Губернатор в общем-то тоже собирался построить бассейн. Дно и стенки пруда собирались залить термобетоном, а поверх приживить синтетическую почву. Небо над прудом должно было быть перекрыто силовым куполом, чтобы суп из плавиковой кислоты, сероводорода и извести, именовавшийся в здешних местах «дождем», не тревожил золотых рыбок. Воду для пруда планировали завезти с океанов Альтерии. Губернатор намеревался всем демонстрировать свой пруд с рыбками и лебедями, чтобы доказать, как очистился воздух Ярмарки после введения в строй Гусеницы.
        Вся затея - с синтетической почвой, лебедями и водой с расстояния в семь световых лет - должна была обойтись в пятьдесят миллионов, но губернатору денег было не жалко. В конце концов, если будет не хватать, всегда можно подать рапорт о второй аварии.
        Сейчас строительство было в самом разгаре.
        На дне котлована сгрудилась самая разнообразная техника: гигантские землеройные машины с ковшами, в которых мог разместиться небольшой флайер, бульдозеры со скошенными стальными челюстями, раздутые чаны пластоукладчиков. Грозно гудели отсасывающие машины - почвенная смола поднималась в этом месте очень высоко.
        Разнообразие техники объяснялось тем, что губернатор за нее не платил. Вместо этого он пожаловался различным бизнесменам, занимающимся на Ярмарке строительством, что вот хотел бы выкопать прудик и не знает, к кому обратиться, - и надо же такому случиться, что бизнесмены бросились предлагать свои услуги, причем совершенно даром.
        Поэтому техника, а также ее операторы существовали на территории виллы без официального уведомления. То есть, разумеется, личная охрана губернатора их проверила - но личная охрана была ленива и убеждена, что ничего плохого с губернатором не может случиться. А Служба Опеки не имела никаких поводов интересоваться политической благонадежностью бульдозериста, который, по документам, работал за четыре тысячи километров от виллы.

* * *
        Прораб появился у пруда к полудню, когда работа была в полном разгаре.
        - Эй, шеф!
        Худенький паренек спрыгнул с экскаватора и побежал ему навстречу.
        - Ты кто такой? - спросил прораб.
        - Я Андрис, - ответил парень, - дядя Лин послал меня вместо себя. Он приболел.
        Ах да. Прораб вспомнил, что Лин звонил ему часа два назад.
        Паренек лучезарно улыбнулся и продолжал:
        - Мы докопались до скал. Нам нужна лазерная насадка.
        Прораб спрыгнул в котлован и придирчиво осмотрел место. Паренек действительно поработал на славу: верхний грунт был полностью убран еще вчера, и ковш сменили на почвозаборный венчик типа «Арзен». «Арзен» представлял из себя увеличенную до промышленных размеров пылесосную трубу, оканчивающуюся феррокремниевой щетиной. Щетина вращалась, измельчая в пыль не только почву, но и средние камешки, измельченный грунт по пульпопроводу уходил прямо в бункер грузового флайера. Однажды прораб видел, как «Арзен» засосал домашнюю собаку - здоровенного сенбернара. Собака превратилась в манную кашу, не успев даже гавкнуть.

«Арзен» вычистил весь грунт, но даже он пасовал перед прочным базальтовым основанием, в котором, по плану, следовало проделать дырку на два метра вниз.
        - Ты с лазерником работал? - недовольно спросил прораб.
        - Сто раз, - презрительно сплюнул паренек.
        Он говорил правду. Он и в самом деле сто раз работал с лазерником. Вот только большею частью это была не лазерная насадка к экскаватору, а ее двоюродный брат по прозвищу «Харон».
        - Ну так чего ты расселся, - заорал прораб, - работай! Чем скорее мы закончим эту работу, тем скорее начнем ту, за которую платят деньги!
        Менять насадки, собственно, не потребовалось. У экскаватора типа «Голем» было две стрелы: одна осталась с венчиком, а другой ковш заменили на уродливый агрегат, напоминавший пивную бочку и способный взрезать базальтовые породы на глубину до полуметра.
        Когда прораб отошел пообедать, «Голем» работал как проклятый - на будущем дне пруда сыпались искры, подымался вверх пар, и воняло от ямы, как от подпаленной шкуры.

* * *
        Губернатор Шаннери плодотворно провел остаток утра. Он посетил с рабочей инспекцией Гусеницу, открыл детский сад для крийнов и провел заседание планетарного совета.
        В два часа дня губернатор Шаннери посмотрел «трехмерку», чтобы лично убедиться, что выраженные им на соответствующих мероприятиях мысли о защите экологии, расовой толерантности и величии императора нашли полное отражение в новостях.
        По результатам просмотра новостей губернатор Шаннери принял решение наградить корреспондентов второго и третьего сюжета, а корреспондента первого сюжета надо было выгнать с работы, потому что, хотя цитата из губернатора была им взята правильная, он снял губернатора на фоне главного инженера стройки, барра по расе, и на голокартинке было видно, что главный инженер выше губернатора на полтора метра.
        По некотором размышлении губернатор решил выгнать не только корреспондента, но и главного инженера. Губернатор был глубоко согласен с императором Чеславом.
«Свобода слова - как ядерная реакция. Горе тому государству, в котором она неуправляемая», - сказал император Чеслав.
        Покончив с государственными делами, губернатор прошел в личные покои, где в комнате отдыха за кабинетом, посереди разбросанных по полу игрушек перед подносом с пирожными сидел мальчик лет восьми, захваченный в квартале барров. Губернатор отдал приказ хорошо обращаться с мальчиком, полагая, что это может быть сын ван Эрлика. Губернатор вообще прекрасно знал, как обращаться с детьми. Он не меньше раза в месяц посещал школы, и каждый раз при виде его дети сбегались к нему с радостными кликами и начинали кричать: «Да здравствует наш мудрый губернатор!»
        Губернатору была приятна такая любовь.
        Поэтому губернатор Шаннери открыл дверь комнаты, в которой сидел мальчик, улыбнулся самой лучшей своей улыбкой номер два, предназначенной для посещения школ и любовниц, и спросил:
        - А почему мы ничего не кушаем?
        Мальчик поднял на него черные большие глаза.
        - Зачем ты убил барров? - сказал мальчик.
        В заявлении мальчика была некая странность, которую губернатор не стал уточнять. Вместо этого он сказал:
        - Это чушь. Откуда ты это взял?
        - Ты убил барров, Драгоценный цветок и старого Счастъе в гнезде, - повторил мальчик, - я это видел своими глазами.
        - Но я никого не приказывал убивать! - возмутился губернатор. - Я немедленно выясню, кто это сделал!
        - Это сделал твой начальник охраны, - ответил мальчик, - он снимал все на шлем. Для твоего удовольствия.
        Губернатор почувствовал раздражение. Обычно, когда его в чем-то упрекали - например, в совершенном по его приказу убийстве или украденном по его приказу миллионе, - губернатор легко отвечал, что он этого не делал и что он во всем разберется. Обычно этого оказывалось достаточно, если спрашивающий был ведущим новостей. Если спрашивающий был вышестоящим чиновником, то для того, чтобы он поверил в то, что губернатор не крал денег, было достаточно поделиться с этим чиновником частью украденного.
        Поэтому губернатор совершенно не привык к тому, что его собеседник настаивает на сказанном. Губернатор решил, что мальчик чрезвычайно дурно воспитан.
        - Я во всем разберусь, - твердо сказал губернатор, - и накажу виновных!
        Мальчик поискал глазами и поднял с пола пластмассовый бластер. Бластер был зеленого цвета с огоньком на конце дула.
        Мальчик ударил по рукояти бластера, словно защелкивая воображаемую обойму, навел игрушку на губернатора и сказал:
        - Я убью тебя.
        Губернатор побледнел, покраснел, а потом стал цвета игрушечного бластера и выскочил из комнаты.

* * *
        Внутренние покои, изолированные от всей остальной виллы, были чрезвычайно скромны и имели лишь минимальное количество помещений, необходимое губернатору для осуществления его главных функций, как-то: кабинет с приемной и комнатой отдыха, спальню, ванную и небольшую личную тюрьму с примыкающим к ней медблоком.
        Из вышесказанного ясно, что губернатор отправился в медблок в чрезвычайно дурном расположении духа.
        Второй пленник лежал навзничь на медицинской кушетке, опутанный гирляндами проводов. Это был паренек лет шестнадцати, худощавый и мускулистый, с тяжелой челюстью и изящными запястьями. Рядом с пленником возился медтех в зеленом халате. На боках пленника наливались багровые кровоподтеки; пол-лица вспучилось в синяк. Дышал он редко, но ровно.
        - Это что такое? - спросил губернатор.
        - Он устроил драку. Уже в усадьбе, - отозвался медтех. - Убил двоих, пока в него не всадили пару «заусенцев». Мы его спросили, где ван Эрлик, и он сказал: «Это кто такой?» Тогда мы вытащили из него «заусенцы». Без анестезии.
        Медтех нехорошо усмехнулся и уточнил:
        - Мы пообещали, что, как только он скажет, где ван Эрлик, ему дадут обезболивающее.
        - Он отказался?
        - Он нас провел. Он блокирует нервные импульсы. Техника Ли.
        Техника Ли. Изобретение легендарного Живоглота, эксклюзивный набор приемов для бойцов секретных подразделений. Или бандитов, способных выложить сумасшедшие деньги за изматывающий курс тренировок и биохимические сборки в крови.
        Жаль, что они не поймали ван Эрлика, но и этот молодчик, судя по всему, не пескарик.
        Губернатор присел на краешек койки и приказал:
        - Брось притворяться. Приборы показывают, что ты в сознании.
        Пленник открыл глаза. Они были серые и очень спокойные, как будто подросток загорал на пляже или хрустел вафлями в нейрориуме, а не лежал на медицинской кушетке со всаженными в вены детекторами.
        - Зачем ты убил барров? - спросил Чеслав.
        Губернатор опешил. Вопрос, заданный пленником, сбил его с толку. Он полагал, что вопросы здесь задает он. К тому же подросток задал тот же вопрос, что и ребенок. Сговорились они, что ли?
        - Э,…э, - сказал губернатор, - это недоразумение. Я никого не приказывал убивать. Они сами схватились за стволы. Какой предатель дал нелюдям права людей! Они ж ненормальные.
        - Самки барров не дерутся, а Счастье в гнезде был слишком стар, - ответил пленник, - за ствол схватился я.
        - Ну, значит, ты и виноват, что их убили, - отрезал губернатор.
        Как ни странно, пленник на это ничего не возразил. Вспухшие его губы чуть сжались.
        - Где Эйрик ван Эрлик?
        - Это кто? - спросил пленник.
        Ответ губернатору не понравился.
        - Это такой человек, за которым выстроилась очередь, - сказал губернатор Ярмарки. - Можно сказать, что он выставлен на аукцион. Организация, известная, как Дети Плаща, ищет его для душеспасительной беседы о рае. Официальные власти сулят за него две на десять в восьмой эргталеров. «Объединенные верфи» добавили к официальной награде еще сотню. А Красный флот под командованием адмирала Иссуфа болтается в пространстве с совершенно ясной директивой: поймать мерзавца ван Эрлика и привязать его у дюз стартующего челнока. Как я понимаю, аукцион начался в тот момент, когда Эйрик ван Эрлик угнал из аркусских эллингов третий по величине корабль Флота. Знаешь об этом?
        - Впервые слышу, - ответил Чеслав.
        Губернатор улыбнулся. На запястье, обхваченном платиновым передатчиком, запищал сигнал вызова. Губернатор поднял руку, читая сообщение.
        - У меня интервью. Для Службы Новостей, - сказал он, - не скучай и подумай вот о чем. Этой планетой правят Семьи. Они не уплачивают справедливых и причитающихся государству налогов, и они купили всех таможенных чиновников и все военные посты на три световых года вокруг. Я - законный губернатор этой планеты и высокопоставленный чиновник империи. И я могу предложить Эйрику ван Эрлику работу на благо государства. Если «Эдем» будет перехватывать грузовики Семей и грабить их - или уничтожать, мне все равно, - то я гарантирую ему защиту на Ярмарке. И императорское прощение, которого я для него добьюсь.

* * *
        Начальник охраны губернатора Шана Шаннери был в смятении. Ему всю жизнь казалось, что нельзя предавать всех, а губернатор Шан Шаннери предавал всех. Он предал собственного брата, когда занял его место у трона, он предал дядю, когда переметнулся от него к начальнику Службы Опеки, и вот теперь он предавал Службу Опеки, не поставив ее в известность о ван Эрлике.
        Поэтому начальник охраны губернатора решил, что ему лучше всего будет известить Службу Опеки, тем более что он давно состоял на ее жалованье - с тех самых пор, когда дядя Шана Шаннери продал Шану должность губернатора и предположил, что Шан его предаст.
        Начальник охраны губернатора понимал, что будет крайне неразумно воспользоваться в такой ситуации узлом гиперсвязи, установленным прямо в резиденции. Он известил заместителя, что отправляется на охоту, положил во флайер нейронную сеть и
«мозгокрут» и через сорок минут отправил из города, с общественного пункта связи, код-капсулу.
        В тот момент, когда он садился обратно во флайер, что-то уперлось ему в бок и чистый холодный голос проговорил нараспев:
        - Карточку допуска и коды, быстро.
        - Дурак ты, Хансен, - сказал начальник, полагая, что его зам его выследил. - Если ты метишь на мое место, то ты к нему не ближе, чем к Магеллановым Облакам.
        Сильный рывок развернул его голову.
        В мерцающем свете приборной доски на него смотрел вовсе не Хансен, а трехметровый барр с совершенно черным оперением и совершенно целым клювом.
        Что-то пребольно ткнулось в низ живота. Начальник охраны скосил глаза и увидел, что когти барра на полсантиметра вошли в ткань его брюк, чуть повыше самого деликатного для мужчины места.
        На руке щелкнул, защемив кожу, портативный детектор лжи. Другой барр, нависнув над креслом, молниеносно охлопал его брюшными жвалами и вытащил из штанов карточку допуска.
        - Код или яйца, - спросил барр.
        - Семнадцать-семнадцать-три.
        Второе крыло легло под подбородок.
        - Какого хрена! Ты же обещал… - пролепетал испуганный начальник.
        - Зачем барру человечьи яйца? - логично спросил черный птиц.
        Голову человека оторвало от туловища так легко, как будто ее снес лазерный резак.

* * *
        Стреловидный флайер начальника службы безопасности приземлился там, где ему и полагалось, - на служебной площадке между Западной казармой и отвесным, словно стесанным топором обрывом. Далеко внизу гора пестрела синим и рыжим, и у кромки обрыва плавали длинные белые полосы - сбившиеся в кучки гелиевые пузырьки со спорами ттаккского дуба. Издали они походили на облака.
        Два барра в форме строителей-техников вышли из флайера и направились вдоль периметра. У входа в Западную казарму они разделились.
        Белый барр пошел вперед, а черный, который за его редкое оперение звался
        Радость тъмы, сверившись с целеуказателем, вошел внутрь.
        Комм-замок не сделал никаких попыток задержать его - барр предъявил положенный допуск и соответствующий рисунок пальца. Поскольку палец был еще теплым, возражений у комм-замка не возникло. Радость тьмы отворил дверь и выбросил палец в стоявшую тут же мусорную корзину - все равно тот должен был скоро остыть и толку от него, остывшего, не было никакого.
        Барр бесшумно миновал несколько дверей, за которыми спали люди, прошел мимо светлого пятна на полу у диспетчерской и остановился у оружейки. Оружейка была заперта на решетку, забранную бронестеклом, и обыкновенный код.
        Радость тьмы набрал комбинацию:

17-17-3.
        На панели засветилась зеленая надпись:
        ПАРОЛЬ УКАЗАН НЕВЕРНО.
        Барр и сам это заметил: замок запросил комбинацию из шести цифр.
        Барр набрал вновь:

17-17-03.
        - Пароль указан неверно, - ответил замок.
        Барр был очень удивлен. Индикатор во время ответа горел зеленым. Покойник не мог врать.
        Он и не врал. Он просто забыл. Когда твои яйца в когтях барра - это простительно. Поэтому начальник охраны губернатора забыл, что старый код, названный им совершенно верно, поменяется в полдень на новую комбинацию цифр.
        Сержант Котов, сидя в диспетчерской, услышал, что кто-то пытается открыть дверь оружейки. Он знал, что код сменился десять минут назад.
        - Сэр, - спросил сержант, выходя в коридор, - вы забыли код?
        Радость тьмы повернулся к сержанту, и тот выстрелил раньше, чем увидел, что у чужака цел клюв.
        Туша барра, казавшаяся такой огромной, с непостижимой легкостью уклонилась от выстрела. Раскаленный луч вонзился в бронированный потолок и обдал коридор целым снопом искр и кусочков брони. Второй раз сержант выстрелить не успел - когти барра вошли ему в сердце, разрывая аорту и дублирующий кардиостимулятор, имплантируемый всем сотрудникам службы безопасности.
        В коридоре вспыхнул свет. С грохотом упали стальные заслонки, изолируя проблемный отсек от остальных зон. Ра-дость тьмы понимал, что проснувшиеся камеры глядят прямо ему в лицо.
        Барр размахнулся и швырнул в дверь круглый липкий комок, блеснувший в темноте серебристым светом. Комок мгновенно прилип к металлу.
        Барр взлетел и распластался крыльями по потолку.
        Мощный взрыв разнес дверь оружейки с такой же легкостью, с какой человек давит яичную скорлупу. Заорала сирена.
        Теперь тревога была поднята по всему комплексу.
        Барр прыгнул в оружейку, выхватывая оттуда лучшее, что нашлось, - две тяжелые импульсные пушки типа «Алмаз» с вращающимися стволами. Затем кинулся прочь, на прощание оставив в обездоленной комнате еще один липкий комок. Через две секунды оставшееся оружие превратилось в груду расплавленного металлолома.
        Еще не успев начаться, операция срывалась - оба барра не смогли подобраться незаметно к контрольному центру усадьбы.

* * *
        Прораб задрал голову и с беспокойством прислушался. Урчание тяжелой техники заглушил другой, резкий и беспокойный звук: над усадебным комплексом заорала сирена.
        - Яйца ттакки! - сказал в сердцах прораб. - Опять учебная. Чтоб их… Ты что делаешь?!
        Он не договорил. Тяжелый корпус шагающего экскаватора развернулся к нему: стрела с лазерным венчиком поднялась и дрогнула, генерирующие зубья завертелись, сливаясь в сполошную серую поверхность.
        - Не-ет!
        Прораб отпрыгнул в сторону. Венчик прошелся по ноге. Человек упал. Несколько секунд он смотрел в изумлении на размочаленную кашу ниже колен.
        - Кажется, у меня отрезало ноги, - ошеломленно сказал он.
        В следующее мгновение вращающееся жерло венчика накрыло его целиком. Затем щелкнул, отсоединяясь от движущегося агрегата, почвозаборный рукав. Экскаватор повернулся и неспешно покатился по кромке бассейна к правому крылу усадьбы.
        Изнутри землеройной машины за всей этой сценой наблюдал бледный, как смерть, оператор. На базальтовой поверхности не осталось даже крови - мощный почвозаборник всосал прораба целиком, с костями, волосами и подошвами и выплюнул - в полукилометре отсюда - мокрый кусок земли. Оператор почел за лучшее не вмешиваться.

* * *
        Вместо стен в губернаторской приемной была вода. Вода была подсвечена люминесцентными бактериями и зажата меж тонкими плитами граненого кристаллопласта; одна из плит была чуть ниже других, и оттуда струился разноцветный водопад; хрустальные сколы воды сверкали в свете парящих ламп и падали в огромную чашу, удерживаемую в воздухе лишь параболической воронкой силового поля, и над самым водопадом, как раскаленные уголья, светились цифры голографических часов.
        Аквариум с рыбобабой парил прямо в середине приемной, и помощник губернатора, в перерывах между звонками и приказами, неодобрительно на аквариум косился. Помощник был крийн, и человеческая самка с хвостом не вызывала у него ничего, кроме естественнонаучного любопытства.
        Охранник у дверей кабинета, в легкой полуброне с двумя кобурами на поясе, откровенно пялился на аквариум.
        Эйрик ван Эрлик, сгорбившись, сидел напротив аквариума. Под глазами чесалось, щеки ван Эрлика горели от биодобавок, превративших его смуглое лицо в медно-красную раздувшуюся картофелину. Ван Эрлик машинально поднял руку, чтобы почесаться, и тут же опустил ее. Огненные цифры парили над водопадом. Время стремительно падало вниз.
        Двери приемной разъехались. Эйрик напрягся, но на пороге вместо губернатора появился смотритель зверинца. За плечом его топтались два высоких охранника. Серая бронеткань делала их похожими на огромных блестящих пауков.
        - У, какие сиськи! - сказал один из охранников, и ван Эрлик понял, что он уже видел русалку на экране. Сейчас вся свободная охрана наверняка столпилась у монитора.
        - Парень, - сказал смотритель зверинца, обращаясь к ван Эрлику, - помоги-ка перекинуть ее в чашу.
        Ван Эрлик неторопливо встал.
        - Заплатите - так хоть в сортир кидайте.
        Один из охранников ударил его в лицо. Перчатка из бронеткани с хрустом впечаталась в горящую изнутри, прошитую нанотрансформерами кожу. Эйрик нелепо взмахнул руками и свалился на пол. «Неужели узнали?» - была последняя его мысль перед тем, как он упал ничком.
        Эйрик открыл глаза через секунду. Над ним, скалясь, стояли один из охранников и смотритель зоопарка. Охранник держал в руках станнер и ржал. Дуло прыгало от смеха.
        Двое охранников выволокли русалку из аквариума и стали переваливать ее в чашу под водопадом. Русалка, казалось, сама текла как вода. Охранники лапали бабу вовсю.
        - Проваливай, - приказал смотритель зоопарка копошащемуся на полу торговцу.
        - Где губернатор?
        - Ты куда пришел, к бандитам или к представителю власти? Ты нам что, живой товар купить предлагаешь? Убирайся, если не хочешь отправиться в рудники за торговлю рабами. А гражданку эту мы освободим и… - тут смотритель радостно улыбнулся, - обиходим, как надо.
        За стенами бухнуло. Запела сирена. Свет на мгновение померк - это на окна приемной опускалась силовая броня, выдерживающая прямой атомный взрыв. Световые шары мигнули и тут же вспыхнули вновь, когда искусственный интеллект дома переключил все питание помещений на внутренний генератор. Бесшумно заработали компрессоры, восстанавливая циркуляцию воздуха в замкнутом помещении.
        Смотритель ошарашенно вертел головой.
        Охранники выпустили русалку, она плеснула хвостом и ушла в глубину пенящейся чаши.
        Еще через мгновение искусственный интеллект перезагрузил все программы, связывавшие внутренние помещения с внешним миром, - все, по чему мог бы проникнуть вирус или приказ атакующих.
        Ван Эрлик стал подниматься на ноги.
        Смотритель зоопарка взглянул на водопад и страшно заорал. Стена воды рушилась вниз в мигающем аварийном свете. Чаша кипела. Длинные волосы русалки выпрастывались из воды, свивались, как змеи, черты девичьего лица таяли, пальцы, цеплявшиеся за отороченный золотой нитью край контур-генератора, растекались по стеклу буро-зелеными шматками, комьями падали о пол, и вместо самой русалки из бурлящего аквариума перло что-то пористое, бурое…
        Охранники отступили на шаг, выхватили бластеры и принялись палить по чаше.
        Они совершили сразу две ошибки.
        Первая ошибка была та, что ручное лазерное оружие было бесполезно против стационарного силового поля, удерживавшего в параболической воронке три тонны воды.
        Вторую ошибку они совершили, забыв при виде творящейся чертовщины про избитого ими торговца с лицом наркомана и глазами убийцы.
        Эйрик схватил стоявшего над ним охранника и дернул на себя. Тот взмахнул руками и грохнулся на спину. Луч прочертил широкую малиновую полосу по стене; кристалло-пласт разорвало, из стены, как из трубопровода высокого давления, забил фонтан. Через миг луч ударил в генератор «блюдечка», на котором сидел аквариум. Генератор умер, «блюдечко» обрушилось вниз, и вместе с ним на пол приемной рухнули центнер прозрачного плексита и полторы тонны воды. Одного из охранников сбило с ног.
        Ван Эрлик перехватил бластер и выстрелил дважды - в охранников у фонтана. Потом третий раз, прямо под ноги, в лицо выпрастывающегося из воды человека.
        Смотритель зверинца упал на колени и в ужасе закрыл руками голову.
        - Не надо! - закричал он.
        Крийн-помощник забился под диван. Никто не слышал, чтобы крийны когда-либо участвовали в драке. Они умели писать доносы, реляции, рапорты и отчеты. По результатам доносов и отчетов награждали, принимали меры и расстреливали. Но никто не слышал, чтобы крийн хотя бы из-за угла вместо отчета воспользовался оружием.
        Эйрик ван Эрлик поддел смотрителя носком под подбородок, тот потерял сознание и растекся по полу, как пюре из тюбика.
        Из силовой чаши фонтана перло бурое блестящее тесто. Тесто шевелилось и лопалось, рваные рытвины тут же затягивались новой пленкой, фонтан кипел от выделяющейся энергии, и вместе с паром в воздух поднималась зеленоватая дымка.
        В трех метрах внизу, в караулке, дежурный охранник в остолбенении смотрел, как торговец, только что застреливший троих его товарищей, что-то крикнул выпрастывающейся из воды туше. Потом подбежал к осколкам аквариума и зашарил среди спутанных водорослей и гальки.
        Дежурный взвизгнул и наконец сделал то, что должен был сделать с самого начала.
        В стене, прямо над водопадом, скользнула шторка, открывая узкий зев огнемета.
        Эйрик ван Эрлик выхватил из раскатившейся гальки аквариума локальный гиперпереходник. Он был без брони, без средств связи и без оружия, не считая отобранного у охранника бластера. Он знал, что все внутренние помещения просматриваются. От караулки, в шкафах которой покоились пять комплектов полной силовой брони, его отделяли пятьдесят стационарных видеокамер, две сотни видеошаров, полтора километра коридоров, лестниц и шлюзовых дверей - или полметра бронированного пола. Эти полметра были единственным шансом.
        Огнемет выстрелил, и порция плазмы, достаточная для того, чтобы испепелить все живое в маленькой комнате, разорвалась прямо над мерцающими огненными цифрами часов.
        Эйрик нажал кнопку, и схлопнувшееся пространство вывернуло его наизнанку, унося в никуда вместе с кубометром горящего воздуха.
        Огненный шар полыхнул над маленьким крийном и четырьмя человеческими телами. Ковер вспыхнул и потек по полу огненными нитями. Плазменный шар закоротил рыльца генератора, и чаша наконец схлопнулась. Вода хлынула наружу, кипя и превращаясь в пар.
        Через несколько секунд плазменный шар погас. В обугленном кабинете на полу лежали пять трупов. Панцирь маленького крийна растрескался от огня, и сквозь трещины вздувалось красное обваренное мясо. Трупы людей сварились в бронеткани; тонкий кристаллопласт стен лопнул - его разорвало давление превратившейся в пар воды.
        Горячий мясной бульон хлестал вниз через вентиляционную решетку. На поверхности его плавали глазки жира и оторванные взрывом куски мяса.
        Потолок покрыла черная копоть.
        И только огненная голограмма часов висела в воздухе, как надпись «мене, текел, фарес, упарсин» на стене древнего владыки.

* * *
        Белоперый парящий в ночном безмолвии и Радостъ тьмы заскочили в Восточную казарму почти одновременно. Белоперый - в караулку, откуда уже выбегала дежурная пятерка, а Радость тьмы караулку проскочил и нырнул в следующую дверь.
        Дежурные были в силовой броне и с вооружением, но против тяжелой импульсной пушки с вращающимися стволами это не помогало. Дуло, охваченное брюшными жгутами, задергалось, выплевывая горячие комки солнца, и пять десантников зажарились в своей броне.
        Если будет время, их можно было бы выковырять оттуда и попробовать их мясо, только сначала лучше было бы проверить документы и посмотреть, кто из них старше чином. Это было бы большой глупостью - жрать мясо майора, если рядом лежит полковник.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии улыбался. Он и Радость тьмы оба были женихами А реты, и по старым обычаям барров они должны были сойтись в поединке, из которого только один выходил живым.
        Поединки такого рода иногда нарочно проигрывали, потому что считалось, что тот, кто выиграет поединок, станет мужем невесты в этой жизни, а тот, кто проиграет, станет ее мужем в вечности.
        Сегодня тоже был род поединка, и Белоперый парящий в ночном безмолвии не мог понять, чем он кончится. Было похоже, что в вечности у А реты будут двое мужей.
        За стеной раздались выстрелы и крики: это Радость тьмы расстреливал разбуженных тревогой, только еще сыплющихся с коек десантников.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии сомневался, что у кого-то из этих, разбуженных собственной смертью, достанет силы и реакции противостоять оружию в жгутах барра. Может быть, только у Эйрика ван Эрлика. Но зато Эйрик был и не совсем человек.
        Он был учтив и воспитан, как барр, только без крыльев. Белоперый даже хотел вызвать его на поединок из-за А реты, но потом передумал, потому что все-таки не стоило оказывать такую честь существу без крыльев.
        В диспетчерской за дисплеями сидел щуплый человечек, невысокий, как все люди, не больше двух метров ростом, и в панике лапал кобуру.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии не стал стрелять по нему из импульсной пушки, потому что она разнесла бы дисплеи, а просто взмахнул крылом. Режущие кромки когтей сомкнулись в стальную полосу, край которой мог быть или гладкий, или зубчатый, по желанию воина, - и голова диспетчера покатилась по полу со смешно выпученными глазами. Из наушника на голове доносились квакающие звуки, и барр решил, что этот момент стоит запомнить для смертной песни - человек был уже мертв, а его наушник еще крякал.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии шагнул к дисплею и увидел, что дела обстоят прекрасно.
        Под южным пологим склоном горы войска разворачивались в цепь. Черные, похожие на жуков танки с круглыми спинками и тускло мерцающей противорадиационной броней выползали из подземных укрытий, над мостом, стягивающим пропасть между горой и плато, кружила «летающая крепость», и десантники, прыгучие, как зайцы, в силовой броне, огромными трехметровыми прыжками неслись по склону.
        В самом губернаторском комплексе из Южной и Северной казарм тоже выбегали солдаты: по тридцать шесть на казарму. К сожалению, многие из них были не в силовой броне, а в обычной бронеткани, и танков у них не было.
        Вообще это было очень хорошо, что в комплексе было много людей. Если людей много, другие люди вряд ли поджарят комплекс с орбиты.
        Белоперому парящему в ночном безмолвии вовсе не хотелось предстать на суд предков поджаренным с орбиты.
        Ведь предки спросят: видел ли ты противника, когда был убит? И барр, который даже не видел противника, его убившего, будет после смерти сидеть на скамеечке у входа во Дворец Битв и мыть в лоханке перья туда входящим.
        Именно ужас Смерти с орбиты в свое время побудил Барру капитулировать, потому что все были бы очень рады умереть лицом к лицу с человеком или танком, но никто не хотел умирать для того, чтобы после смерти мыть в лоханке чужие перья. Все хотели, чтобы после смерти перья мыли им.
        Радость тьмы выбежал из казармы, и Белоперый парящий в ночном безмолвии видел его на тактическом экране как красную прыгающую точку, к которой со всех сторон сбегались точки зеленые.
        Самые умные зеленые точки забивались куда-то в кусты или за стены, а самые глупые бежали к красной и сразу же становились из зеленых желтыми.
        Белоперый парящий видел, что на схеме он тоже обозначен красной точкой и что к нему тоже спешат зеленые. Было даже удивительно, почему командиры еще не сообразили, что противник тоже видит тактическую картину, и не попытались блокировать канал.
        - Седьмой, седьмой, я пятый! - донеслось до Белоперого из наушника на оторванной голове. - Седьмой, вы живы? Прием, прием.
        Белоперый парящий в ночном безмолвии вздохнул. Это было бы прекрасно, если б две красные точки дрались против нескольких сотен зеленых и еще против тяжелых флайеров и танков, обозначенных не точками, а квадратиками и кругами. Но, к сожалению, предки спросят не только: «Скольких ты убил?» Они спросят: «Убил ли ты столько, сколько можно было убить в этом деле?»
        Когти барра разомкнулись - на крыле вместо сплошной режущей кромки теперь сидели сто восемьдесят мелких коготков. Коготки с немыслимой скоростью забегали по клавиатуре, скользя по директориям и вводя команды.
        Через секунду крайний коготь ударил по клавише ввода, и силовые поля в зверинце исчезли. Обезумевшие от взрывов животные выскочили на дорожки сада.
        Двадцатиметровый василиск медленно заструился наружу, ощупывая окрестности своими глазами-локаторами, и через секунду сигналы вернулись, отразившись от чего-то двуногого. Глаза сменили режим, и вместо радиоволн вперед устремились гамма-лучи. Двуногое вскрикнуло и упало.
        Василиск пополз вперед и вцепился зубами в податливое вкусное мясо.
        На тактическом экране, перед глазами Белоперого парящего в ночном безмолвии, возникли тысяча двести семнадцать красных точек. Не все были так опасны, как василиск, но каждая точка означала живой организм, перемещающийся по территории комплекса и не отвечающий на опознавательный сигнал «свой-чужой».
        Белоперый парящий в ночном безмолвии одним движением крыла снес управляющую консоль, подхватил импульсную пушку и выпрыгнул-вылетел в окно.

* * *
        Лиспет Роса, командир 1-го гвардейского охранного полка, несущего охрану периметра и автодороги, сидел в командирском танке, парящем над неровными оголовками скал, и с ужасом смотрел на две красные точки на дисплее.
        Барры. Проклятые барры. Они наконец восстали. Как только Лиспет услышал об утреннем расстреле в квартале барров, он понял, что добром это не кончится.
        Чертовы петухи.
        Роса три месяца служил на Барре. Он был в оккупационных войсках, и он помнил, как однажды они решили устроить показательную казнь и на глазах нескольких стариков и цыплят убили троих повстанцев. Они притащили лазерный станок, способный резать корабельную броню с точностью до двадцати нанометров, задали станку программу и привязали барра к столбу. Чтобы порезать барра на полоски в двадцать нанометров, понадобилось семь часов, хотя, конечно, сердце его остановилось задолго до этого. За все три часа, пока барр был в сознании, он ни разу не застонал и не закричал.
        Потом то же сделали со вторым и с третьим.
        На следующий день за фаршем, в который превратились трупы, в часть явились три баррийские самочки. Начальник Росы особо настоял на том, чтобы это были самочки, самки не участвовали в сопротивлении, и это знали все. Солдаты собрались вокруг самочек и отпускали довольно-таки сальные шутки, когда одна из самок взмахнула крыльями и закричала что-то про месть и славу.
        В то место, где у них созревают яйца, самочки напихали взрывчатки пополам с радиоактивным торием.
        Взрывчатка убила человек сорок, а остальных списали и отказались платить пенсии по инвалидности. Роса в тот день был в патруле и потом вместе с остальными занимался обеззараживанием местности.
        Роса знал, что этот случай был предметом особого разбирательства Гнезда Старейшин, потому что это было страшным позором, что самки умерли вместо самцов. Но потом все-таки было решено, что самцы против форта ничего не могли поделать, а случай этот оставлять без последствий было нельзя.
        Чертовы петухи! Хорошо, если их там двое.
        А если их сто?!
        Это наверняка восстание - сначала они сбили базу над Баррой, взорвали ее с помощью смертников, это им раз плюнуть, а теперь правительство врет, заметая следы, о каком-то «Эдеме», о пиратах, - с каких это пор пиратам сдались военные базы? Сначала они сбили базу над Баррой, а теперь они устроят резню на Ярмарке.
        Наверняка они сговорились с Семьями. Семьи за прибыль готовы продать кого угодно, хоть самого императора.
        Липкий ужас катался в животе подполковника Росы, «вторая кожа», надетая под полуброней, не справлялась с обильным потом, и подполковнику хотелось завопить от ужаса, вышибить люк и убежать куда-то из танка. Умом он понимал, что парящий танк, с броней, выдерживающей термоядерный удар, со встроенной гравитационной подушкой и гиперпушкой, способной пробить силовое поле и бронепласт толщиной до сорока сантиметров, - самое безопасное сейчас место на всей этой горе. Два петуха-переростка - два комка перьев, крови и мяса - не могут уничтожить пятьдесят танков типа «Оскал». Даже тем трем самочкам это было бы не под силу.
        И все-таки подполковнику хотелось бежать, и, чтобы снять напряжение, он ударил пальцем по комму. На главном экране нарисовалось спокойное лицо Илены Саная - Главной Бабы Главной Семьи, - тысяча ттакк, в одном правы барры, что не дают своим самкам поднимать глазки выше кромки крыла!
        - Слушаю, - сказала Илена.
        - Это ваши штучки? - заорал Роса.
        - Что такое?! - Лицо госпожи Саная было безмятежным, как лотосовый пруд ранним утром.
        - Барры! Эти чертовы барры! Они решили убить губернатора! Яйца ттакки! Вы за это ответите! Мы докажем!
        Роса вырвал карточку из слота, и на тактическом дисплее снова загорелись две красные точки в окружении двух тысяч зеленых.
        Танк ощутимо тряхнуло - он налетел на изрядный обломок скалы, и гравиподушка не сочла нужным компенсировать удар.
        Лиспет Роса сидел внутри трехсоттонного чудовища, с легкостью преодолевавшего тридцатиградусный склон; ширина лобовой брони «Оскала» составляла шестьдесят сантиметров, сухие ветви вспыхивали и сгорали, столкнувшись с активным силовым полем танка, пятисотлетние стволы ттаккского дуба выворачивало из земли; ресурс гравиподушки составлял полтора часа; «Оскал» был способен переплыть лаву и перелететь пропасть, и гиперпушка танка могла разнести любой объект на территории комплекса. Возможно, она даже могла проломить силовой кокон внутренних помещений.
        Лиспет Роса глядел на две красные точки на экране и чувствовал себя, как таракан на столе.
        Он не хотел умирать. Он служил в армии последние двадцать лет, его били в учебке и закрывали на шесть месяцев в железные радиоактивные гробы, которые назывались кораблями Флота Вторжения. Сначала его били сержанты, потом он бил сержантов, и два дня назад губернатор Шаннери лично ударил его тяжелым стеком в висок, когда выяснилось, что двое новобранцев забрались ночью в зверинец и сожрали там корм, приготовленный для какого-то драгоценного кролика. Новобранцы были голодны. Лиспет забрал себе деньги на их довольствие, потому что ему не платили зарплаты.
        Все это вместе составляло чертовски неубедительную причину для того, чтобы умереть за губернатора Шаннери.
        Танк упрямо полз вверх. До расселины, за которой вздымалась стена комплекса, оставалось триста метров.
        Проклятый слизняк Теофан, разваливший империю! Основатель завоевал для людей всю Галактику, а предатели и коллаборационисты испортили все дурацким враньем о равенстве рас!
        Кто-то изумленно заорал, тыча пальцем в экран. Эфир заполонила отборная ругань. Подполковник Роса глянул на тактический дисплей и увидел, что красных точек стали тысячи.
        - Они атакуют! - орали в эфире.
        Из динамиков летели стрельба и дикие крики.
        - Они летят к нам! - закричал сержант Тарр, указывая на тридцать точек, с поразительной скоростью устремившихся прямо к танку в сорока метрах от земли.
        - Огонь по готовности! - заорал Роса.
        Гиперпушка была устроена по тому же принципу, что и локальный гиперпереходник. Она выстреливала в цель снаряд, который на заданном расстоянии распадался на миллионы крошечных сфер, вызывавших локальный гиперсдвиг. Гиперпушка делала решето не из предмета - а из самого пространства.
        Росе однажды довелось видеть баррийский дом, по которому выстрелили из гиперпушки. Стены дома по-прежнему стояли, но из базальтовых глыб они превратились в каменное кружево, через которое был виден зеленый дворик с темными кружочками в траве и баррийский детеныш, с десятками круглых дырочек на белоснежных перьях, через которые выливалась алая, совершенно человеческая кровь.
        Радужное сияние на мгновение окутало небо над скалами. Грохот схлопнувшегося воздуха ударил по ушам.
        Красные точки продолжали полет. Это было невероятно. Даже если бы нападающие были облачены в полную силовую броню, гиперпушка смолола бы их в труху. Ни броня, ни поле не помогали. При стрельбе из гиперпушки элементом, поражающим противника, становились сами фрагменты противника, смещенные относительно прежних координат.
        - Огонь! Еще огонь! - заорал Роса.
        Пот заливал глаза. Яйца ттакки!
        - Огонь!
        Красные точки брызнули во все стороны, одна из них вылетела из-за сучьев прямо на танк, и тут Роса впервые увидел в видеодиапазоне то, во что он стрелял из самого мощного наземного оружия, придуманного человеком: это была крошечная, раскрашенная во все цвета радуги птичка размером не больше пяти сантиметров.
        Росе понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что случилось.
        - Это ложные цели! - заорал он. - Барры выпустили зверинец!

* * *
        Шагающий экскаватор, управляемый щуплым парнишкой, который из своих семнадцати лет три провел в тюрьме за грабеж и еще два в воспитательном доме за заказное убийство, наконец дополз до Южной казармы.
        В эти первые несколько минут паники никто не обратил внимания на машину, а ее оператор, по иронии судьбы, тактической картой был опознан как «свой», ибо имел соответствующее удостоверение, выданное ему при входе.
        Стрела с почвозаборным венчиком описала в воздухе полукруг. Лазерная насадка вошла, как в масло, в решетчатые опоры семидесятиметровой башни.
        Губернатор Шаннери считал крайне неразумным пользоваться для связи внутри усадьбы спутниковой сетью Ярмарки. Сеть принадлежала госпоже Илене Саная, и губернатор не сомневался, что все переговоры будут перехвачены и расшифрованы.
        Поэтому связь между подразделениями охраны шла на ультракоротких волнах, и ее надежно обеспечивала одна-единственная вышка в южном секторе плато.
        Почвозаборный венчик, предназначенный для проходки базальта со скоростью полметра в минуту, перемолол первую стальную ферму за пятнадцать секунд.
        Охране потребовалось две минуты, чтобы сообразить, что происходит, выдвинуться на позиции и начать обстрел экскаватора. Пареньку понадобилось полторы минуты, чтобы закончить работу.
        Башня заскрипела и накренилась, парень открыл кабину, чтобы выпрыгнуть, но задержался, последний раз фиксируя положение резака.
        В следующую секунду в кабину влетел термобарический заряд, пущенный сержантом охраны.
        Тысячи капелек смешанного с серебром алханина с негромким хлопком рассеялись в воздухе, а потом вспыхнули, вбирая в себя кислород. Парень сгорел мгновенно.
        Его последняя мысль была о том, что теперь его сестра получит богатое приданое, а младший брат станет телохранителем леди Илены.
        Если бы ему сказали, что психология члена Семьи удивительно похожа на психологию барра, он бы не понял и обиделся: как и большинство уголовников, паренек был ярым ксенофобом.
        Башня рухнула. Тактические экраны погасли. В шлемах воцарилась тишина, прерываемая неясными всхлипами статического электричества. В ослепшем и оглохшем танке Росы оператор связи, отчаянно матерясь, пытался найти хоть один работающий канал.
        - Есть спутник! - радостно заорал он.
        Экран ожил. Но это была всего лишь популярная новостная программа «27 часов».
        - Сегодня губернатор Шан Шаннери, - сказал ведущий, - посетил новый детский сад в западном секторе столицы. Он возжег фимиам у портрета императора и отметил растущий уровень законности и порядка на Ттакке-3.

* * *
        Было уже два часа дня, когда губернатор Шан Шаннери снова появился в медотсеке. Охранник в полуброне нес за ним маленького Денеса.
        Чеслав Трастамара лежал на койке, и, когда он открывал глаза, он видел высоко над собой всевидящий зрачок видеошара.
        Чеслав Трастамара знал, что следующего допроса он не выдержит.
        Техника Ли требовала полного контроля над телом через биохимические добавки и полного контроля над нервной системой; но больше всего она требовала цели. Весь комплекс приемов, позволявших избежать допроса, был построен на непреклонной воле спецагента.
        Целью Чеслава Трастамары с тех пор, как он себя помнил, и даже еще до тех пор, было - служить империи. Это значило в том числе служить ее чиновникам - таким, как Эрад Тарета и Шан Шаннери.
        Чеслав Трастамара не хотел служить Шану Шаннери, который готов был нанять пиратский корабль, лишь бы проучить своих конкурентов. К тому же Чеслав был вовсе не уверен, что Шан Шаннери ищет Эйрика ван Эрлика именно для этого. Скорее всего, губернатор Шаннери хотел поймать ван Эрлика, а потом посмотреть, что выгодней: получить за Кровавого Пса ван Эрлика три на десять в восьмой эргталеров или нанять его для блокады Ярмарки.
        Словом, у потомственного генерала и курсанта Высшей Школы Службы Опеки Чеслава Трастамары не было цели, ради которой стоило молчать. У него была причина молчать, заключавшаяся в том, что он не мог назвать губернатору Ярмарки свое настоящее имя и не мог признаться, что Эйрик ван Эрлик был бы рад приплатить палачам губернатора, так счастливо избавившим его от надзирателя.

«Защитник империи действует, исходя из цели, вор и бандит действует, исходя из причины». Так начинался спецкурс старого Ли.
        Губернатор остановился перед Чеславом, ткнул в него и спросил:
        - Ты сын ван Эрлика или его любовник?
        Чеслав молчал.
        - Сколько ван Эрлик заплатит за твое освобождение? Где он?
        Молчание.
        Губернатор пожал плечами, он подошел к столику справа от Чеслава и нажал на клавишу. Столик с тихим звоном разъехался: на поверхность выскочила красная капсула.
        - Знаешь, что это? - спросил губернатор.
        - Лейстомерия, - сказал Чеслав.
        - Нет. Это ее дальний родственник. Знаешь, почему люди могут прививать себе
«креветочек»? У лейстомерии период деления - месяц. Но даже в здоровом человеке
«креветка» погибает за две - две с половиной недели. А эта штучка размножается через два часа. Ты превратишься в решето на третьи сутки.
        Чеслав глядел совершенно равнодушно.
        - Но у этого милого родственника есть и другие, куда более полезные черты. Она тоже вырабатывает аритромин - точнее, гамма-аритромин. Вещество очень похожее, но обладающее одним побочным свойством. Оно снижает порог возбудимости нейронов. Это лучшая в мире сыворотка правды, которую, как я уже сказал, не используют только по одной печальной причине: запустить в человека лейстостомию - значит не иметь возможности взять с него вторичных показаний. Где ван Эрлик?
        Чеслав закрыл глаза.
        Он очень хорошо представлял свое тело, на койке, под сверкающими лампами, в крошечной комнате, набитой злой и умной аппаратурой для вытягивания из человека мысли и жизни. Он знал эту аппаратуру. Он сам умел ее применять.
        За стенами были еще стены и еще. Потом был воздух и рыжее плато, обрезанное ножом пропастей. Глубоко в костях гор цвели шестигранные кремнийорганические снежинки; высоко над плато летели пузырьки спор. Над спорами было небо, сначала синее, потом черное. Тело его лежало на дне гравитационного колодца, одного из миллионов бесчисленных гравитационных колодцев Вселенной.
        Оно было маленьким белым огоньком, пульсирующим в коре головного мозга. У белого огонька были ненужные придатки в виде рук, ног и сердца. Они были как споры. Они отлетали вверх гелиевыми пузырьками. Сначала одна. Потом вторая.
        - Он остановил сердце! - услышал Чеслав чей-то взбешенный крик.
        Споры отделялись от высохшего ложа цветка. «Цель - это боеголовка, которая поражает любого врага». Ли Мехмет Трастамара.
        Игла кардиоводителя вонзилась в грудь.

«Тело - ничто. Воля - все».
        Звезды гасли одна за другой. Чужое шестнадцатилетнее тело лежало на койке, и Чеслав Трастамара глядел на него из вечности.
        - Мы не можем его запустить!!!
        Стальной пол вздрогнул. Мир мигнул и заорал сиреной. Ошарашенный медбрат отлетел от койки, и выскочившая из груди Чеслава игла закачалась, как маятник, с набухающей на ней синеватой каплей.
        На центральный дисплей вместо кардиограммы выскочила чья-то потрясенная рожа в нарезном, под шлем, воротничке.
        Чеслав Трастамара открыл глаза. Денес, сидевший в углу, презрительно обернулся к губернатору.
        - Ты спрашивал, как найти Эйрика? - сказал мальчик. - Поищи у себя в спальне.

* * *
        Эйрик ван Эрлик открыл глаза. Вокруг была полная тьма, и в этой тьме тихо шуршали магнитные ленты, и далеко внизу, у неподвижного купола гравигенератора по венам системы охлаждения бежал сверхпроводящий гелий.
        Лицо немилосердно жгло - то ли от инъекций, то ли от плазмы. Эйрик осторожно пошевелил правой рукой и обнаружил, что он по-прежнему сжимает оружие. Он висел головой вниз в черной пустоте, и было непонятно, за что он зацепился. Болело везде, но он был жив.
        Эйрик не знал, что в приемной есть огнемет. На плане его не было. Наверное, огнемет установили совсем недавно.
        Эйрик взял бластер в зубы и подтянулся. Руки нашарили его собственный ботинок. Потом - гладкую плиту, потом - часть решетки. Решетка смыкалась с ботинком и проходила насквозь.
        Плазменный удар сбил настройки прыжка, и его вынесло из гипера в машинных отсеках, среди трубопроводов с кислородом и гелием, сверхпроводящих контуров и переходов, лесенок и решеток Его могло вплавить в пол, его могло швырнуть с десятиметровой высоты, но его вынесло ниже пола, и только подошвы его ботинок намертво вварились в броне-пласт.
        Под потолком висели лампы, - обычные газоразрядные трубки, забранные частой сеткой. Сетка заходила под кожу чуть ниже левой щиколотки и выходила с другой стороны.
        Ван Эрлик осторожно рассек настроенным на минимальную мощность пучком тонкие прутья решетки, расшнуровал ботинок и вынул из него левую ногу. Сосредоточился, отключая боль. Второй ботинок сполз сам, едва Эйрик ослабил шнуровку, нога выскользнула, и Эйрик полетел вниз, хряснулся животом о какую-то железяку, упал навзничь и поехал спиной по округлому куполу, оплетенному дырчатой композитной сеткой.
        Ноги ударились об ограждение, и Эйрика довольно чувствительно шибануло током.
        Вокруг были грохот и тьма. Он помнил планы этажей наизусть и теперь точно представлял себе, где он находится - прямо на куполе главного генератора, в метре от сервисной лесенки. Откуда-то журчала вода и пахло вареной человечиной.
        Эйрик не шевелился. Он знал, что зал просматривается весь, как в обычном, так и инфракрасном диапазоне. Автоматических огнеметов тут быть не могло: никто не осмелится швыряться в генераторном зале плазмой.
        Значит, если они сочтут его мертвым, у него есть шанс. Эйрик сжал рукоять бластера и приготовился ждать.
        Ждать пришлось недолго: где-то с характерным шелестом раскрылись лепестки люка, и Эйрик услышал шаги.
        Шли трое, и, судя по грохоту стали о сталь, каждый был облачен в стандартную броню класса «А». Скорее всего, это был «Хоберк» или «Шелом». «Хоберк» имел встроенный гравигенератор, что позволяло его хозяину лететь с такой же легкостью, как идти. Это утяжеляло «Хоберк» и замедляло интеллектуальные цепи. Создатели «Шелома» предпочли взамен установить за спиной массивный огнемет.
«Шелом» был единственный известный ван Эрлику вид брони, в котором хорошо обученный солдат мог вести огонь на все стороны. Эйрик сосредоточился, вслушиваясь в ритм шагов. Пожалуй, это все-таки был «Шелом».
        И та и другая броня прекрасно видела в инфракрасном диапазоне, поэтому света никто не включил. Эйрик ван Эрлик перестал дышать. Он помнил схему машинного зала наизусть. Он знал, что сейчас насосы системы охлаждения скрывают его от штурмового отряда, и почти физически слышал, как оператор сообщает трем в
«Шеломах»: «Лежит, как сопля. Мертв или оглушен».
        За щиколоткой онемело совсем. Эйрик не помнил, чтобы кто-то залетел «по локалке» чуть-чуть: не впечатался в стальные фермы, не вварился намертво в работающий реактор, а просто зачерпнул телом горсть твердого вещества. Он смутно помнил, что гиперпереход возбуждает ядра атомов. Сколько проживет человек, у которого в костях ложка радия?
        Шаги грохотали справа и снизу.
        План зала стоял перед Эйриком так ясно, как будто он сам видел в инфракрасном диапазоне.
        Первый штурмовик стал карабкаться по пожарной лесенке, идущей вверх по стене генератора. Это точно был «Шелом». Иначе бы штурмовик взлетел.
        Второй член отряда последовал за ним.
        Потом третий.
        Закованная в броню нога ударилась о перекладину в метре ниже купола. Голова штурмовика должна была уже показаться над лестницей. Руки его должны были быть еще заняты.
        Ван Эрлик молниеносно вскочил, выстрелил и бросился ничком.
        Он стрелял не в штурмовика. У него не было шансов в бою против трех «Шеломов». Маломощный игрушечный «Харальд» не мог бы вспороть силовую броню. С таким же успехом маленький крийн мог бы драться против трех барров.
        Эйрик стрелял вниз, в обмотку адронного статора - в гибкую трубу семь сантиметров в диаметре, металлической лианой обвившуюся вокруг генератора. Из обмотки рвануло ослепительной белой вспышкой.
        Инфракрасная оптика «Шеломов» учитывала возможность быстрого изменения режима обзора. Включившийся внезапно свет вряд ли ослепил бы бойцов.
        Но в воздухе перед ними мономолекулярной нитью вспыхнул не газовый разряд - а самый настоящий протуберанец. Раскаленный до шести тысяч градусов жгут из нуклонов, обнаженных давлением и температурой, с электронными облаками, сорванными с орбит и вдавленными внутрь ядра. Первый штурмовик вскрикнул так, что слышно было даже сквозь броню. Тот, кто висел на лестнице в середине, потерял равновесие и с грохотом рухнул вниз.
        Термоядерная плазма мгновенно потеряла стабильность, электрический ток тек по ней в одну сторону, дуга с негромким хлопком исчезла, и раньше, чем это произошло, система управления среагировала мгновенно, отсекая поврежденный контур от общей сети.
        Ван Эрлик не удивился бы, если бы ему сказали, что он получил смертельную дозу радиации. «Шеломам» должно было достаться еще больше, но их броня снижала дозу втрое.
        Ван Эрлик вскочил и начал палить в ослепленного боевика, почти в упор, с расстояния семи метров. В глазах его плавали огненные круги.
        Лазерные вспышки выхватывали из темноты купола, поршни, крупную ячею ограждения и гротескную, почти не напоминающую человека фигуру с треугольником шлема вместо головы. Туда, где этот треугольник сочленялся с туловищем, и палил ван Эрлик.
        На третьем выстреле на броне появилась вишневая точка. На пятом точка превратилась в крошечное пятнышко. Девятый выстрел оказался для «Шелома» роковым: сегменты брони брызнули бордовыми каплями, раскаленная сталь мешалась с вскипающей кровью.
        Эйрик дернул штурмовика на себя, и тот с грохотом повалился к его ногам.
        Отрезанная голова покатилась вниз, к сетке. Эйрик поднес бластер к броне и переключил его в непрерывный режим.
        По подсчетам ван Эрлика, у него было еще около двух секунд, чтобы обзавестись чем-то посерьезней ручного «Харальда».
        В следующую секунду труп поднял правую руку, и встроенный в нее веерник ударил в купол, опалив волосы ван Эрлика. Эйрик бросился вбок, запнулся за какую-то железяку, перевернулся в воздухе и уцарился боком о заграждение. Новая очередь - на этот раз из мощного шестиствольного излучателя - снесла за ним две секции трубопровода. Из одной повалил белый сладковатый дым, слегка подсвеченный изнутри ионизированными атомами. Снизу ударил третий луч.
        Эйрик мгновенно понял, что происходит.
        Двое «Шеломов» внизу были ослеплены. Третий и вовсе был труп.
        Но кто-то из дежурки взял на себя управление боевой броней, и ему больше не были нужны ослепленные глаза штурмовиков. Данные передавали датчики, в изобилии установленные по всему залу. Оператор в дежурке, возможно, тоже был ошарашен вспышкой, и он пока не мог согласовать внутренние настройки брони и внешние данные от камер наблюдения, но, судя по скорости, с которой в него стреляли, человек в дежурке был способным учеником.
        Безголовый труп повернулся спиной, и Эйрик ван Эрлик увидел в неверных сполохах ионизированного газа, на дистанции в пять метров, как соскальзывает вниз шторка спинного огнемета.

* * *
        В выжженной приемной губернатора Дом Келен медленно приходил в себя. Если б в него выстрелили, когда он еще был русалкой, он, вероятно, был бы убит или хотя бы серьезно ранен. Но еще до залпа огнемета большая часть его тела находилась в газообразной форме, и два миллиона килоджоулей не причили ему особого вреда.
        Частично они ускорили преобразование, так как Келен нуждался во внешних источниках энергии.
        Дом Келен завершил синтез и частью выплыл в дверь, ведущую в губернаторский кабинет, а частью - в вентиляционную решетку. Через полторы минуты он расширился настолько, что молекулы его смешались с воздухом почти на всем первом этаже; еще через две минуты он вплыл на этаж ниже и проник в дежурку.
        В этот момент в него было уже бесполезно стрелять. Дом Келен отличался от воздуха на двух этажах только наличием паттернов для самосборки молекул. Оператор в дежурке дышал им и видел сквозь него.

* * *
        Оператор - двадцатилетний высокий парень с черными глазами и лошадиной челюстью - не верил своим глазам. Заговоренный бандит остался жив после «локалки», уцелел после падения с пяти метров, и вот теперь он вывел из строя двоих и убил Миллисора!
        Лазерные лучи прошли мимо. Плазмой в машинном зале было пользоваться запрещено. Оператору было плевать на запрещение. Зеленая черта прицела сошлась на животе ван Эрлика. Оператор нажал клавишу.

* * *
        Дом Келен никогда не убивал людей. Считалось, что это вообще невозможно, хотя Дом и его сородичи прекрасно понимали, как они могли бы это сделать.
        Дом Келен никогда не пользовался приборами. Этого он физически не мог. Интеллектуальный барьер, разделяющий математику пользования природой и
        пользования собой был слишком велик, чтобы простой деревенский харит мог его перейти.
        Но Келен всю жизнь привык брать молекулы для самосборки из окружающего пространства, и если для редких функций ему требовались редкие молекулы, - что ж, их следовало достать оттуда, где они есть.
        Сенсоры и командные блоки, позволяющие оператору следить за происходящим в машинном зале, использовали в своей работе наноцепочки атомов: индия, стронция, германия.
        Так получилось, что Дом Келену тоже понадобились эти атомы, и с наномолекулярных проводников мгновенно исчезли части «слойки».
        Палец оператора ушел в клавиатуру с глухим стуком. Картинка исчезла. Через мгновение потух и сам экран.
        Внизу, в машинном зале, безголовый боевик пошатнулся и рухнул на купол полутонной кучей металлолома.

* * *
        Госпожа Илена закончила разговор с полковником Росой, царственно улыбнулась и откинулась на спинку кресла. Комм запищал через полторы минуты после начала тревоги, и это было первое известие, которое госпожа Илена получила о происходящем.

«Барры. Он сказал - «барры». Это значило, что обоим баррам -
        Белоснежному как его там и Радости тьмы - не удалось проникнуть в личные покои. Силовой кокон схлопнулся, а они остались снаружи.
        Это значило, что ван Эрлик остался один. В огромной вилле с пятью подземными этажами и дюжиной охранников.
        Один человек и два барра имели шансы победить при таком раскладе. Человек без барров их не имел. Правда, при ван Эрлике было еще одно существо, способности которого были необыкновенны, но, увы, значительно преувеличены. Госпожа Илена совершенно точно знала, что хариты не умеют убивать.
        Господь спаси человечество, если барры научатся драться, не видя противника; и если хариты научатся убивать.
        Госпожа Илена подумала, какова вероятность того, что ван Эрлика захватят живым, и нашла ее очень низкой. Это радовало. Конечно, платить за горшки, разбитые сегодня, придется все равно, но если ван Эрлик останется жив, платить придется гораздо больше.
        Госпожа Илена вообще не решилась бы на сегодняшнюю операцию, если бы не знала, что губернатор Шан Шаннери возьмет отступное за все, что угодно, - даже за неудавшееся убийство его самого.
        В этом и было основное отличие губернатора Шаннери от госпожи Илены в частности и чиновника от бандита вообще. И губернатор, и госпожа Илена могли выставить на продажу все; они могли торговать должностями и жизнями, союзниками и близкими, лейстомериями и «пылью радости». Но была одна трансакция, в которую госпожа Илена никогда не вступала. Враг госпожи Илены никогда не мог купить у нее свою жизнь - и на этом покоились ее власть и ее превосходство над губернатором Шаном Шаннери.
        Жаль. Ван Эрлик был хороший мальчик.
        И он так трогательно пытался сохранить лицо и не дать понять, что у него нет
«Эдема».
        Госпожа Илена нажала на клавишу, и перед ней нарисовалось озабоченное лицо главы планетарной Службы Новостей.
        - В резиденции губернатора что-то происходит, Марек, - сказала она, - неплохо бы послать туда корреспондента.
        - А… э… все лучшие заняты… Террай-три монтирует сюжет о заседании Совета, а Балдуин-восемнадцать осматривает место завтрашнего праздника в честь Дня Зачатия Императора… Вот только Лестер-семьдесят пятый - но губернатор уволил его час назад…
        - Пошлите Лестера, - велела госпожа Илена.

* * *
        Флайер Службы Новостей приземлился у подножья горы, на площадке, где все посетители бросали машины или флайеры и откуда особи без пропуска могли попасть наверх только на транспорте Службы Охраны.
        Дорога наверх была перекрыта, за цепью охраны бестолково ворочался вздутый пузырь танка, и полуденное солнце над рыжей горой, покрытой серыми пятнами ттаккской флоры, било как огонь из сопел ракеты. Из-за солнца ничего нельзя было разглядеть.
        Командир цепи первым делом подбежал к Лестеру и приказал отдать комм, но комм Лестера был врезан прямо в панцирь, и командир цепи пнул Лестера в бок, очень чувствительно, так, что под панцирем треснули хрящики:
        - Катись отсюда, краборак!
        Потом посмотрел на видеошар, оправил форму и сказал:
        - Все под контролем, - сказал командир, - мы изолировали террористов на плато и готовимся покончить с ними точечным ударом.
        Повернулся и побежал прочь:
        - Тысяча ттакк! Где эта гребаная связь?! Мне кто-нибудь объяснит, этих петухов там два или две тысячи?
        - Камера! - заорал оператор. - Прямое включение!
        Лестер-семьдесят пятый был крийном. Почему-то при императоре Теофане стало так принято: брать корреспондентами крийнов. Это было довольно странно, потому что большая часть подданных империи презирала крийнов за глупость и доверчивость, а меньшая часть ненавидела их за доносительство.
        И тем не менее уже пять лет назад доля крийнов в Службе Новостей составляла двадцать процентов, а теперь она выросла до семидесяти восьми.
        Лестер-семьдесят пятый был образцовым крийном. Он считал, что в жизни ему очень повезло, потому что из двадцатитысячного помета девятнадцать тысяч девятьсот восемьдесят три его братика были проданы как рабочие, собирать микросхемы, подметать тротуары или обрезать кусты, а из оставшихся семнадцати шестнадцать работали медтехами и инженерами, и только он один был лицом творческой профессии.
        Лестер-семьдесят пятый знал, что если он будет хорошо работать и делать все так, как нужно императору людей, то император людей лично выберет его для будущей жизни и кокон Лестера отправится на Крийну. Это было известно всем: если терпеливо трудиться, повиноваться властям и зарабатывать в поте клешней свою похлебку, то пятнадцать лет этой постылой серой участи промелькнут, как сон, и ты возродишься радужным и счастливым существом в блаженном раю Крийна и будешь жить две тысячи счастливых лет.
        Крийны никогда не потребляли наркотиков, не напивались, не встревали в пьяные драки и тем более не занимались сексом. Если у крийна выдавалась свободная минута, он включал в бараке «шарик» и смотрел прекрасные фильмы о блаженном рае, в котором жили те, кому посчастливилось пройти Возрождение.
        У Лестера-семьдесят пятого была своя собственная теория, которая гласила, что Возрождение пройдет тот, кто занимается в этой жизни художественной работой и лучше всех знаком с миром людей. Вообще-то у каждого крийна была такая теория. Инженеры считали, что Возрождение лучше всех пройдет тот, кто уже в этой жизни разбирается в технике, а рабы полагали, что чем ниже ты в этой жизни - тем выше в следующей.
        Три года назад один из братьев Лестера-семьдесят пятого хотел заманить его в секту. Эта секта была связана с группой инженеров, работавших на строительстве Гусеницы. Секта утверждала, что для тех, кто оказался вне Крийны, Другой Жизни не будет. Что все фильмы о Возрождении - это такой же монтаж, как те новости, которые делает Лестер-семьдесят пятый. Еще секта утверждала, что для того, чтобы Возродиться, не обязательно попадать на Крийну и что инженеры могут с помощью человеческих технологий воспроизвести температуру, атмосферу и давление, необходимые для Возрождения, - точно так же, как люди умеют выращивать свои личинки в маточном инкубаторе.
        Лестер-тысяча двести пятьдесят третий увещевал Лестера-семьдесят пятого две недели, а через две недели кто-то донес, и секту накрыла Служба Опеки. Всех, разумеется, казнили. Лестер-семьдесят пятый был очень рад, что не вступил в секту.
        Ведь у него была своя собственная теория о том, как заслужить Возрождение.
        Но три часа назад губернатор Шан Шаннери уволил Лестера-семьдесят пятого, и это означало смерть. Никто никогда не пошлет на Крийну личинку, которая провалила работу.
        Маленький крийн с панцирем, раскрашенным в красно-желтый цвет Службы Новостей, не был от рождения ни глупцом, ни негодяем, ни доносчиком. Он просто очень хотел жить, и всем было известно, что жизнь полагается в награду за абсолютную покорность.
        Губернатор отнял у него жизнь, и в абсолютной покорности больше не было смысла.
        - Я нахожусь на площадке перед оцеплением, - сказал Лестер-семьдесят пятый, - дорога к резиденции губернатора перекрыта, перестрелка звучит постоянно, только что несколько раз на горе стрелял танк. Количество нападающих неизвестно, но их может быть несколько тысяч. По крайней мере часть из них - барры. Военные не имеют связи между собой и, похоже, не понимают, что делать.

* * *
        В десяти метрах от красно-желтого крийна стоял человек по имени Арман Лесь. Арману было шестьдесят лет, и сорок пять из них он работал садовником. Он украшал сады в кварталах барров и в кварталах людей - он выращивал ветви на стенах и цветы на коврах. Последние полгода Арман работал на губернатора, и это ему не нравилось, потому что, когда он пришел работать на госпожу Илену, госпожа Илена улыбнулась ему и дала ему денег со словами: «А это сверх», а когда его привели работать на губернатора, фирма послала его даром, потому что в фирму пришла Служба Опеки и потому что неделю назад губернатор обругал его за то, что в кабинете из стен росли лилии, и велел поставить панели с требеллией, а когда Арман поставил панели с требеллией, губернатор оборвал с панели цветы и ударил Армана по лицу со словами: «Урод! Бандит! Не умеешь работать!»
        Сегодня утром Арман приехал, чтобы убрать панели с требеллией и поставить другие, с лоеллианским астениусом, но охрана не пустила его наверх, а потом наверху стали стрелять. Таких, как Арман, было человек сорок, и толпа все росла, потому что многие, заслышав о стрельбе на горе, решили посмотреть на все собственными глазами.
        Арман стоял совсем близко от красно-желтого крийна, но он не видел его, потому что крийны невысоки. Арман смотрел на наручный комм, по которому передавали новости. У комма Армана собралось человек пять. Когда новости кончились, Арман удивился, потому что он был садовник, а не журналист, и, хотя он стоял у горы даже дольше маленького крийна, он никак не мог понять, что происходит.
        Теперь крийн из Службы Новостей с необычайной ясностью сформулировал это для него. Злодеев много, губернатор в жопе, а охрана не знает, что происходит.
        Арман Лесь, шестидесятилетний мирный садовник, всю жизнь не державший в руках ничего страшнее лазерных ножниц, вдруг обнаружил, что в глубине души он горячо желает успеха злодеям.

* * *
        Ван Эрлик лежал ничком. Его подташнивало, и с ногой было явно неладно. Ван Эрлик видел, как упала безголовая туша, и понимал, что Дом Келен цел.
        К сожалению, это мало что значило.
        Один штурмовик был мертв, но два остальных живы, и они уже должны были прийти в себя. Плазменный шнур вряд ли вывел из строя сенсоры брони. Он ударил по сетчатке людей, как если бы штурмовики без предупреждения взглянули на голубое солнце; но сетчатка должна была восстановиться, а в крайнем случае «Шелом» мог передавать данные в мозг напрямую.
        Ван Эрлик не шевелился, и штурмовики - тоже. Как ни был остер его слух, их сенсоры были острее. Их оставалось двое из трех, связи с дежуркой не было, но их броня была не повреждена, оружие - не тронуто, и они наверняка видели, что случилось с их товарищем, и понимали, что противник жив и смертельно опасен.
        Не каждый человек с игрушечным «Харальдом» умудрится застрелить бойца в
«Шеломе». Это все равно что перочинным ножичком зарезать барра.
        - Кел? - прошептал ван Эрлик.
        Он знал, что штурмовики услышат его, но выхода не было. Вряд ли они поймут, с кем он говорит.

«Я здесь», - голос возник прямо в голове, словно слова были камешками, которые кто-то бросал в ухо. «Чеслав и Денес в лаборатории, на первом этаже. Губернатор с ними. Чеслав плох. В диспетчерской - оператор и с ним еще двое. У них есть броня, но они никуда не хотят идти. Они надели броню, стали спиной друг к другу и наставили стволы на дверь. Еще в доме есть посетитель, крийн, которому губернатор давал интервью. Он забежал в комнату, которую вы используете, когда хотите удалить из тела отходы, закрыл дверь и забился под одно из устройств. По-моему, он не хочет, чтобы его нашли».
        - Ты цел?
        Пауза.

«Мне плохо, но лучше, чем утром. Утром я был твердый. По правде говоря, это было… глупо. Я думаю, что в будущем я научусь использовать столько энергии внутри меня рациональней…»
        Дом Келен замолк и вдруг сказал:

«Они слышат, что ты говоришь. Один спрашивает другого: «С кем он говорит?»
        - Это не твое дело, с кем я говорю! - громко заорал ван Эрлик.
        Череда вспышек ударила слева, в воздухе замерцал белый дым, и ван Эрлик снова заорал:
        - Придурок, не стреляй, все на хрен взорвемся!
        - Кел, ты можешь…

«Запороть им сенсоры? Как вверху? Нет. Я пытался, но они… полностью изолированы от внешней среды. Здесь множество механизмов. Если бы ты объяснил мне, что делать, может, я мог бы полакомиться чем-то из них?»
        Ван Эрлик подавил горький смешок. Он вряд ли мог объяснить Дом Келену, как взорвать генератор. Для этого надо было всего лишь объяснить Дом Келену, как он устроен, а это было все равно что научить человека перестраивать свое тело по команде коры головного мозга. К тому же, что бы Дом Келен ни испортил в реакторном зале, это убьет человека без брони куда быстрее человека в броне.
        - Эй, Эйрик, - закричали снизу, - я заместитель начальника личной охраны губернатора. Это недоразумение. Мы не хотели зла. Мы пришли поговорить. А эти сумасшедшие барры начали палить во все стороны. Ты знаешь, каковы барры.
        Желудок пронзила мучительная боль, и ван Эрлика вывернуло чем-то мучнистым и серым.
        - Эй, Эйрик, ты скоро сдохнешь, - заорал второй штурмовик.
        - Если ты поднимешь руки и станешь на край, пока мы будем подниматься вверх, я клянусь, что не трону тебя! - закричали снизу. - Мы сдували пылинки с твоих людей!
        Ван Эрлика вырвало снова.

«Эйрик! Эйрик!» - плеснул в уши отчаянный крик харита.
        В следующую секунду загрохотало. Внизу, под конусом генератора, вспыхнули две голубые точки и рванули вертикально вверх.
        Эта модификация «Шеломов» все-таки умела летать. Просто движители у них были ранцевые, и штурмовики боялись, что вспышка их выдаст.
        Эйрик выстрелил, но луч «Харальда» рассыпался о броню, как горстка песка.
        Движки потухли, и Эйрик услышал тяжелый грохот сапог о железо. Что-то двинулось из тьмы с чудовищной скоростью; стальные пальцы вырвали бластер из рук, сминая ствол.
        Новый грохот: второй штурмовик приземлился в метре за первым. Все чувства Эйрика обострились: он не знал, видит ли он в полной тьме или осязает тепло, - но в мозгу Эйрика с удивительной, превосходящей инфракрасное зрение четкостью стояла картина: две стальные полутонные глыбы, одна в метре от другой.
        В тот же миг плазменная пушка, укрепленная на спине первого штурмовика, раскрыла свой глаз, и две миллиона килоджоулей ударили в его товарища с расстояния в метр. Штурмовик мгновенно сварился в броне.
        Над шлемом первого штурмовика неярко засветилась синяя полоска, позволяя видеть углы и тени.
        - Оператор не слышит? - спросил штурмовик.
        - Нет, - ответил Эйрик.
        - Я - агент Оперативного Штаба. Полковник Трастамара приказал мне помогать твоему спутнику… и тебе, если это не повредит моей легенде.

* * *
        Майор Службы Порядка майор Шарин Лийит хотел совершить что-то выдающееся. Майор командовал ополчением, которое всегда несло охрану на постах у въезда на Губернаторскую гору, а теперь стояло в оцеплении.
        С работой в последнее время на Ярмарке было все хуже, любую фирму могли закрыть, любого человека - взять прямо на улице, а про Службу Порядка все чаще рассказывали, что там молочные реки и кисельные берега и что там и работают те самые ребята, которые закрывают фирмы и берут людей прямо на улице.
        Или не закрывают и не берут - смотря как договорятся.
        Брони у людей майора не было никакой, вместо боевого оружия - излучатели типа
«скат», и потому ввязываться в бой, идущий на горе, майора Лийита совсем не тянуло. По правде говоря, его не тянуло бы ввязываться в бой, даже если бы у него были танки и флайеры.
        Но вот что-то героическое, чтобы отличиться перед начальством, майору Лийиту устроить хотелось.

* * *
        Белоснежный парящий в ночном безмолвии полз по коридору Южной казармы. Коридор был разрушен взрывом, вместо крыши было небо и маленькое белое солнце, такое чужое и непохожее на красный гигант Барры, и тело барра было совсем чужим.
        Крыло было перебито взрывом, один глаз вытек, и по особой сухости опустевшего клюва Белоснежный дарящий чувствовал, что конец его близок. «Барр живет, пока в жвалах есть яд», - говорили старики. В его жвалах яд иссяк.
        Но барр упорно полз, таща за собой длинный черный тубус, и подполковник Роса в головном танке облизнул губы в предвкушении.
        Экран опять ловил красную точку, и сигнал был слишком силен, чтобы это был кто-то, кроме этих чертовых белых петухов. Во всяком случае, это был не хомяк и не колибри.
        Подполковник Роса не открывал огонь, во-первых, потому, что это мог быть все-таки не барр, а глупая тварь, черепаха или зебра, - несколько таких тварей они уже разнесли, и больше всего Росу изумила одна - жуткого вида змеюка, которая уставилась на танк белесыми гляделками и заморгала часто-часто, а наводчик расхохотался и сказал, что приборы ловят гамма-излучение. Подумать только, змеюка своими моргалками собиралась прошибить броню, которая выдерживала термоядерный взрыв в четырехстах метрах!
        Змеюку переехали, и Роса не собирался тратить заряд на вторую такую змеюку. Но особенно он не собирался тратить заряды, если это был барр. Он хотел, чтобы ксеноморф, пища, убегал от неуязвимых пушек целого взвода «Оскалов», чтобы его чертовы кишки намотались на чертовы гусеницы и чтобы манипуляторы танка сомкнулись на горле мертвого петуха.
        Все равно «Оскал» может уничтожить только орбитальный лазер или другой «Оскал», а танков у барров нет. Даже если бы были, эти придурки бы ими не пользовались.
        Танк неторопливо переполз через поваленную трансляционную башню и выгоревший остов экскаватора. У башни рядком лежали три трупа. Судя по тому, как их вмазало в землю, - гравиграната.
        За керамитовой стеной казармы мелькнуло что-то белое, и стрелок немедленно нажал на пуск. Тяжелый стационарный веерник ударил в стену, та брызнула камнем и светом.
        - Петух! Это чертов петух! - закричал стрелок.
        Роса и сам видел, что это барр. На таком коротком расстоянии гиперпушка не действовала. Что ж, тем лучше. Империя - для людей!
        Танк взвыл, обрушивая остатки стены. Красная точка нырнула вправо, туда, где над подземными коридорами еще высилась нетронутая стена флигеля. «Ни фига себе в копеечку влетит ремонт», - подумал подполковник Роса.
        - За ним. Ему некуда деться, - приказал подполковник. Флигель рухнул, взметывая клубы сора.
        И в эту секунду подполковник Роса увидел барра.
        Тот стоял в полный рост, белый, с перьями, перемазанными кровью и глиной, правое крыло волочилось по земле, и над левым он держал какую-то черную штуку. Подполковнику понадобилось меньше мгновения, чтобы сообразить, что это огнемет и что плазменный заряд не причинит танку никакого вреда. Еще через мгновение полковник сообразил, что барр держит огнемет дулом от его «Оскала».
        Барр выстрелил. Из тубуса за его спиной вылетел трехметровый язык пламени, ослепляя сенсоры танка. Двадцатикилограммовый снаряд рванулся вперед со скоростью пятьсот сорок километров в секунду и превратился в плазменный шар, соприкоснувшись с лобовой броней второго выползающего из-за горки «Оскала».
        Подполковник Роса был совершенно прав насчет неуязвимости своей машины.
        Парящий танк «Оскал-СВ» новейшей модификации мог пережить термоядерный взрыв на расстоянии свыше четырехсот метров, его противолазерная броня могла выдержать удар веерника любой мощности; активное силовое поле уничтожало даже гравигранату.
        Но среднее время жизни «Оскала» при прямом огневом контакте с другим «Оскалом» составляло три секунды, и это было слишком мало, чтобы проанализировать ситуацию и понять, кто перед тобой - свой или чужой.
        Как только плазменный плащ растекся по броне второго танка, испуганный стрелок нажал на спуск - и выстрел прямой наводкой проделал в танке полковника Росы двадцать тысяч маленьких дырочек диаметром в несколько миллиметров.
        В следующую секунду танк Росы взорвался. Превращенную в решето башню откинуло на двадцать метров; колеса приварило к тракам, а лопнувшая петля «блюдечка» хлестнула по водительскому отсеку, как гравиграната, вминая броне-пласт, чипы и человеческую плоть в почву на глубину в полметра.
        Четыре оставшихся во взводе танка немедленно открыли огонь. Второй взвод ответил тем же.
        Из девяти танков были уничтожены пять. Еще два были серьезно повреждены.
        От барра на месте боя ни сыскалось ничего: ни пуха, ни пера, ни даже молекул баррийской ДНК. По баррийским правилам это был ужасный позор - если хоронить нечего. Однако родичи, в течение двух недель приходившие, по обычаю, для сопереживания горю, поздравляли родителей
        Белоснежного парящего в ночном безмолвии с самой достойной смертью, о которой они когда-либо слышали со времени Черной Войны.

* * *
        Лестер-семьдесят пятый стоял на площадке у новостного флайера, прямо перед черным видеошаром. На краю площадки кто-то развернул веер голоэкрана, и на этом экране парящий танк пробирался сквозь развалины, еще недавно бывшие лабиринтом казарм и служебных помещений.
        Картинка была нечеткая: небо было затянуто облаками, и картинку передавал не спутник, а несколько шаров, парящих над линией оцепления: дальше гражданские камеры не пускали.
        - Мы до сих пор не знаем, - сказал Лестер-семьдесят пятый, - жив ли губернатор. Связи между войсками пока нет. Два подразделения «Оскалов» собираются взять неизвестных боевиков в клещи.
        В этот момент на горе что-то вспыхнуло и в небо взвился черный смерч на длинной изящной ножке, какой обыкновенно бывает от гиперснаряда.
        - Боже мой! - вскричал Лестер-семьдесят пятый. - Они уничтожили «Оскал»! Второй! Третий! Инсургенты справились с парящими танками!
        Многочисленные зрители, теснимые оцеплением, вдруг засвистели и заулюлюкали.
        - Так их! Поджарь их! - закричал, увлекаемый общим энтузиазмом, Арман Лесь.
        Майор Службы Порядка вдруг обнаружил, что на вверенной ему территории творится непорядок.
        - Так! - заорал он. - Разойтись! Всем немедленно разойтись!
        Но толпа поняла приказ «разойтись» в каком-то другом смысле, нежели вкладывал в него майор, и действительно разошлась не на шутку.
        В «порядковых» полетели огрызки и прочий сор, а один затесавшийся посреди толпы локр даже пульнул в оцепление собственными чешуйками, и те под одобрительный хохот толпы соскользнули с ошарашенных полицейских на землю и покатились обратно к основному телу.
        В эту минуту майор Лийит понял, что он наконец-то может совершить нечто выдающееся, за что его, несомненно, наградят и, возможно, даже возьмут в Службу Опеки, где он сможет задерживать уже не мелких прохожих на улицах, а крупных бизнесменов прямо на рабочих местах.
        - Это бунт! - вскричал Лийит. - Оружие к бою!
        Оцепление вздрогнуло, заслышав знакомую команду, и две шеренги затянутых в бронеткань людей сбросили с плеч тяжелые, устаревшие, но ничуть не потерявшие в поражающей силе «скаты» - длинные нейроизлучатели с полным диапазоном поражения: от легкого пятиминутного оцепенения до тяжелого ожога вегетативной нервной системы и даже инсульта, оставлявшего жертву «ската» беспомощным овощем, способным издавать хриплые крики и ходить под себя.
        Формально считалось, что у Службы Порядка нет тяжелого армейского оружия. Но многие из тех, кто вынужден был потом годами ухаживать за лежащим, соображающим меньше кошки больным, предпочли бы, чтобы этого больного просто убили. Да и сам больной, если бы он мог решать, зачастую был бы того же мнения.
        - Полная мощность! - отдал приказ Лийит. Шеренга шагнула вперед.
        В передних рядах раздался крик ужаса. Но сзади не видели, что происходит, а бока толпы были сдавлены высоким забором, ограничивавшим подход к площадке. Те, кто стоял впереди, может, и рады были бежать - да некуда.
        - Что происходит? - закричали сзади.
        И тут бог весть что почудилось кому-то в толпе, или то был провокатор, подосланный Семьей, или мелкий воришка, а только над толпой разнесся совершенно невозможный и провокационный крик:
        - Они машины грабят!
        - Сволочи! Кровопийцы! - подхватил другой голос.
        Толпа качнулась вперед, бросая первый ряд на «скаты» оцепления.
        Майор Лийит взглянул куда-то вверх и обнаружил, что над ними парит новостной экран и на этом экране двое ражих ополченцев в бронеткани избивают двенадцатилетнюю девочку. Самое изумительное было то, что Службу Новостей представлял крийн. Эти чертовы личинки всегда были беспредельно глупы.
        Майор Лийит бросился к Лестеру-семьдесят пятому:
        - Ты что показываешь, подлец!
        Маленький крийн с панцирем, раскрашенным в красно-желтый цвет Службы Новостей, выпрямился на задних лапках. Три года назад Лестер-семьдесят пятый был на собрании секты. «Возродиться - это значит Не Бояться», - сказал ему глава учения.
        Губернатор Шан Шаннери тогда был страшно испуган. «Если эти чертовы рачки построят свои инкубаторы сами, это будет хуже ттакк», - сказал он тогда местному руководителю Службы Опеки. Потом он повернулся к Лестеру-семьдесят пятому и продолжил разговор о том, как заслужить Возрождение.
        - Я показываю правду, - ответил Лестер-семьдесят пятый.
        Меньше всего майор Лийит был расположен считаться с крийном. Его бронированный сапог врезался в мягкое брюшко моллюска. Лестера подбросило на добрый метр, и тут же майор ударил его снова, на этот раз прикладом «ската» по панцирю. Послышался громкий хруст, и на глазах оцепеневшей толпы панцирь разломился на две части. Между ними вспенилось белое мясо.
        Маленький крийн приподнялся. Задняя его часть была парализована, лаковые клешни скребли по траве. Крийнов всегда считали очень трусливыми. Трудно быть храбрым, если тебя может переломить пополам даже двенадцатилетний подросток. «Я никогда не попаду на Крийн, - подумал Лестер-семьдесят пятый, - я никогда не пройду Возрождение».
        - Я показываю правду, - сказал Лестер-семьдесят пятый и умер.
        Толпа взревела:
        - Смерть палачам!
        - Поможем нашим братьям!

«Скаты» имели один существенный недостаток по сравнению с обычным лазерным оружием. Из них невозможно было вести шквальный огонь. Они были рассчитаны только на одиночное поражение. Они годились для пыток, но не для боя.
        - К черту, - вскричал один из «порядковых», - на хрен, валим отсюда!
        - Даешь резиденцию! - закричала толпа.
        Три десятка боевиков Семей, приехавших посмотреть на бардак вживую, кричали громче всех, представляя себе размах поживы в усадьбе, и над всем этим бедламом в прямом эфире парил оставшийся без поводыря видеошар, показывая улепетывающих полицейских и плотное тело толпы, ползущей вверх по дороге.
        Глава седьмая
        ПЛОДЫ ПОБЕДЫ
        Нельзя расстреливать за преступления.
        Надо расстреливать за ошибки.
        Ли Мехмет Трастамара
        Эйрик ван Эрлик шел по красной дорожке вверх по мраморной лестнице, над которой парил Государь Теофан.
        Эйрику было плохо. Его бил то жар, то озноб, и даже аптечка «Шелома» не спасала положения. Медицинские огоньки на запястье горели оранжевым цветом.
        Эйрик шел, не особенно выбирая дороги, потому что все сенсоры в доме были мертвы и единственным сенсором был Дом Келен. Дом заверил его, что дорога свободна.
        Эйрик поднялся по красному ковру, устилавшему мраморные ступени, и оказался в приемной губернатора. Пол приемной был покрыт расплавленным стеклом, и трупы сгоревших охранников были такие маленькие, что напоминали тушки крийнов. Вода из кабинета уже утекла, стены лучились сухими трещинами.
        Ван Эрлик сверился с Домом, поднял руку и выстрелил. Стену вынесло взрывом, и Эйрик вошел внутрь.
        Чеслав лежал в медотсеке, крепко принайтованный к койке. Глаза его блестели из-под обмотанного бинтами лба.
        Губернатор Шан Шаннери сидел в кресле, сжав между колен голову маленького Денеса. Дуло бластера в его руке упиралось в висок мальчика.
        - Ты очень дорожишь своими детьми, Эйрик, - сказал губернатор, - ты же не допустишь, чтобы ты весь этот путь проделал напрасно. Выключи броню и сними шлем, а то я выстрелю.
        - Кел? - сказал Эйрик.
        На этот раз посторонние не могли его слышать. Эйрик говорил в транслятор брони. Дом Келен слышал радиоволны так же хорошо, как человеческую речь.
        - Кел, - повторил Эйрик, - я ничего не могу сделать. Но ты можешь.
        Молчание.
        - Убей броню! - приказал губернатор.
        - Кел, - повторил Эйрик, - он должен потерять сознание. Всего на секунду. Кел, ты можешь так же легко забрать несколько цепочек молекул из его сердца, как ты их забрал из наносенсоров.
        Денес заплакал и стал вырываться.
        - Стой! - закричал Эйрик. - Денес, не надо!
        Свободной рукой губернатор ухватил запястье мальчика.
        - Убей броню, или я убью щенка!
        В следующую секунду губернатор всхрипнул и обмяк. Глаза его закатились. Бластер выпал из руки. Чеслав вскочил с койки, обрывая провода.
        - Не трогай меня, - поспешно предупредил Эйрик, - броня фонит.
        Чеслав, запутавшись в липком жгуте, упал на колени перед ребенком.
        - Денес? Ты жив? Ты цел?
        - Отпусти меня, - сказал Денес.
        С величайшей серьезностью он подобрал бластер, выпавший из рук губернатора, проверил заряд и засунул оружие за пояс.
        - Я сказал тебе, что я тебя убью, - гордо проговорил мальчик.

* * *
        Эйрик ван Эрлик вернулся в кабинет губернатора через пять минут. Комм в кабинете по-прежнему работал, и с него по-прежнему шел прямой доступ к банку данных губернатора Шаннери; губернатора, который никому не доверял и который лично корректировал каждый день ход строительства Гусеницы, выдавая приоритетные задания и проверяя сделанное на соответствие первоначальным чертежам.
        Эйрик выудил из кармана чип не больше яблочного семечка и вложил его в сканирующее устройство.
        Строительство Гусеницы и Кольца продолжалось еще две недели. Еще четырнадцать дней кристаллические наносборщики улавливали рассеянные полтора века назад орбитальные бризантные облака и наращивали основу Кольца в строго заданном программой порядке.
        Еще четырнадцать дней бригады спешно собирали Гусеницу, монтировали решетчатые фермы, проверяли герметичность сорокатысячекилометровой трубы, внутри которой в вакууме скользила магнитная лента.
        Через четырнадцать дней состоялись испытания Гусеницы.
        Огромное кольцо, собранное из телескопически раздвигающихся сегментов, всплыло над планетой и вышло за пределы атмосферы. На высоте в 540 км оно стало пристыковываться к Кольцу. Перед стыковкой магнитные ленты потеряли синхронность, вращение Гусеницы резко ускорилось, и она со скоростью около сорока километров в час соприкоснулась с внешним краем Кольца.
        Кольцо деформировалось, но выстояло. Сегменты Гусеницы не выдержали удара. Гусеница развалилась на отсеки, большая часть которых оказались на нестабильных орбитах вокруг Ярмарки и, постепенно теряя высоту, вошли в плотные слои атмосферы и сгорели. Происшествие так никогда и не связали с нападением на резиденцию. Его сочли ошибкой проектировщиков.
        Эйрик выдернул чип и набрал код на комме.
        - Леди Илена? - сказал он. - Мне нужен мой корабль.
        Царственная старуха смотрела на него не мигая. Поле было таким сильным, что сигнал шел с заметной задержкой.
        - Чтобы снять поле, вам нужен личный код губернатора, - сказала леди Илена.
        - У меня он будет. Судя по новостям, на площадке можно посадить хоть десантный
«Аркан».
        Старуха кивнула.
        - Хорошо, - сказала она, - корабль сядет напротив главного входа через шесть минут. Но я советую вам, Эйрик, позаботиться об источнике кода. Я советую это ради вас, а не ради меня.
        Связь прервалась.

* * *
        Эйрик вернулся в медотсек. Чеслав и губернатор поменялись на койке местами. Денес, очень тихий, сидел в углу, и Эйрик взглянул на него внимательно - внимательно и удивленно.
        На полу, под койкой, быстро разливалась темно-зеленая лужа, и в центре ее уже набухала подрагивающая, испещренная бороздками горка, более всего напоминающая митрийский коралл. Хариты легко меняют фазу, но не могут долго оставаться в газообразном виде. Эйрик переключил коммуникатор брони на внутреннюю связь и спросил:
        - Кел? Это ты пытался убить губернатора?
        Ответ прозвучал с секундной задержкой.
        - Да. Конечно.
        - У нас пять минут, - сказал Эйрик. Он похлопал губернатора стальной перчаткой по щекам и, когда тот открыл глаза, включил внешнюю связь:
        - Отключи поле.
        - Ты с ума сошел, - прошептал губернатор, - там… вся мощь империи. Вас разорвут.
        Эйрик потянулся и взял со стола пробирку с лейстостомией.
        - Отключи поле, - повторил Эйрик, - или мы узнаем код сами.
        - Ты не посмеешь меня убить, - вдруг сказал губернатор, - я - племянник первого министра. Я - ближайший друг принца Севира. За тобой будут гоняться по всей Галактике. За тебя… за тебя дадут полмиллиарда…
        Ван Эрлик хотел было сказать, что за его голову уже дают триста миллионов и что вряд ли эту сумму увеличит тот самый первый министр, который потребовал со своего племянника двести миллионов за пост губернатора, но подумал, что неразумно обращать внимание пленника на это обстоятельство.
        - И потом, это недоразумение. Я не приказывал убивать этих петухов. Они сами полезли драться.
        Лицо ван Эрлика сделалось совершенно белым, и он молча сунул в руку губернатора пульт, соединенный стационарным световодом с центральным процессором.
        - Код, - сказал ван Эрлик.

* * *
        Когда над усадьбой стал стремительно снижаться красно-желтый челнок с надписью
«Служба Новостей», Радость тьмы был еще жив.
        Как часто бывает в этих глупых войнах, когда противники дерутся не когтями и клювом, а бог знает какой гадостью, его швырнуло о стену ударной волной от взрыва парящего танка. Он потерял сознание, и сверху его засыпало мусором.
        Глупая смерть и еще более глупая жизнь, - Радость тьмы понимал, что не сделал в этой битве ничего подобного Белоперому скользящему в ночном безмолвии.
        И в песнях, которые будут петь об этой битве, его имя всегда будет во второй строке. А рета отпразднует посмертную свадьбу с Белоперым, а
        Радости тьмы останется только отгрызть от позора клюв.
        Поэтому, когда челнок опустился на площадку перед главным входом,
        Радость тьмы шевельнул перебитыми крыльями и выполз из-под сора. Он надеялся, что челнок принадлежит Службе Опеки и что разъяренные десантники всадят в него луч, прежде чем кто-нибудь успеет узнать, что в поединке на количество трупов
        Белоперый скользящий в ночном безмолвии выиграл у Радости тьмы.
        Но в эту секунду плотный серый шар, скрывавший виллу губернатора, с негромким хлопком исчез, и между мраморных колонн Радость тьмы увидел детеныша Чеслава и ван Эрлика в силовой броне. За холку ван Эрлик тащил губернатора. За ними бежал еще один детеныш, совсем маленький, а за Денесом, колыхаясь в обрывках тумана, плыло что-то серо-зеленое.
        Из вздутой гузки челнока на землю опустилась аппарель. Чеслав бросился к распростертому на земле барру.
        - Он жив! - закричал Чеслав.
        - Оставь меня, - сказал барр.
        Но Чеслав, разумеется, не оставил барра, а схватил его под крылья и потащил. Вдалеке орали, но кто орал, десантники или толпа, понять было трудно.
        Ван Эрлик, в броне, взбежал по аппарели, волоча за собой губернатора, а из челнока выскочил человек в легкой броне и с веерником в руках.
        - Быстрее, - заорал он, - быстрее, ща всех накроют! Потом он оттолкнул Чеслава, всучил ему бластер и, поднатужившись, потащил барра за ноги к аппарели.
        - Взлетаем! - орал он.
        Кровь из барра хлестала ручьем, зелено-черный Дом Келен крутился в воздухе, навивая на себя остатки из собственных облаков, Эйрик, в кресле стрелка, шарил пальцами по сенсорной панели, готовый разнести внизу все, что шевелится.
        Губернатор, пристегнутый к переборке, пищал в три ручья.
        Они поднялись на двадцать тысяч метров за сорок секунд. Небо стало фиолетовым, а потом черным, а потом в полуденном небе стали видны звезды.

* * *
        Когда челнок вышел на орбиту, молодой пилот дома Санаи встал из кресла и прошел туда, где его товарищ вместе с Чеславом хлопотали над раненым барром.
        Радость тьмы, несмотря на перегрузку, был еще жив.
        - Мы могли бы состыковаться с кем-то, - вполголоса сказал пилот, - но его будут искать. Очень сильно искать. Если будут знать, что он на Ярмарке, возьмут его род.
        - Мы заберем его с собой, - ответил ван Эрлик.
        - Прекрасный взлет, - сказал Чеслав.
        Пилот зарделся. Он был еще очень молод, ненамного старше Чеслава, и ему было так же важно отличиться в глазах Семьи, как безусому курсанту Школы Опеки - в глазах Службы.
        Пилот проверил датчики на легкой броне, позволяющей выдерживать вакуум, и тщательно закрепил шлем. Чеслав помог ему пристегнуть плазменный движок с приваренным вручную кислородным баллоном.
        Пилот шагнул в шлюз, помахав на прощание рукой. Чеслав видел на экране, как он уцепился за борт челнока, пользуясь поверхностным гравиполем, а потом слегка спружинил, оттолкнулся и поплыл рядом с кораблем.
        Второй пилот последовал его примеру.
        Эйрик ван Эрлик повернулся к губернатору Шаннери.
        - Теперь ты, - велел он. Губернатор в ужасе трясся.
        - В чем дело? - сказал Эйрик ван Эрлик. - Это любимый спорт малолеток. Я в детстве чаще только в футбол играл.
        По виду губернатора Шана Шаннери никак нельзя было сказать, что затяжной прыжок из-за черты атмосферы является его любимым видом спорта. Похоже, в детстве он предпочитал шахматы.
        - Видишь, они ждут тебя, - продолжал ван Эрлик, - они возьмут тебя под руки и потащат вниз, а в атмосфере движок включится сам. Давай, или отправишься вниз без скафандра.
        Трясущийся губернатор лез в скафандр, как слизень в желтую раковину. Эйрик сам закрепил ему шлем и навесил на спину ранец. Кислородные баллоны в скафандре были на груди.
        - Пошел, - сказал Эйрик. - Здесь невысоко. Видишь, даже воздух попадается. Без коррекции орбиты мы свалимся через три часа.
        Чеслав Трастамара и Эйрик ван Эрлик молча следили на экране, как два стройных силуэта в серых бронекостюмах подхватили желтый баллон скафандра и, описав широкую дугу, направились к бело-наждачному шару внизу.
        Оба парня явно были отличыми космодайверами. Несмотря на грузную ношу посередине, они управлялись с движками, как рыбы - с хвостом, и вскоре две слепящие точки разошлись по плавной дуге, опускаясь все ниже к стратосфере.
        - Что же этот идиот не включает движок, - сказал Чеслав, - он же сгорит!
        - Извини, - откликнулся ван Эрлик, - я забыл заправить ранец горючим.

* * *
        Черная струна Кольца осталась внизу и слева. Планета уходила все дальше, а звезды не становились ближе.
        Яхта губернатора Лены была двухкомпонентной; катер сел на планету, а гиперотсек оттащили буксиром и пристыковали к одному из небольших спутников-модулей, вращавшихся вокруг Ярмарки на разрешенных орбитах. Пространство Ярмарки кишело кораблями, как лужа - головастиками, дешевые орбиты располагались неудобно, пять дней назад ван Эрлик предпочел не обращать на себя лишнего внимания, и гиперотсек загнали куда макар телят не гонял, на какую-то орбиту для лихтеров, скорее напоминающую гиперболу, чем эллипс.
        Они летели, выключив двигатели, как и полагается неторопливо перемещающемуся в пространстве купцу. Челнок сменил окраску и транспондерный код, и бегство вызвало бы больше подозрений, чем неспешное путешествие.
        Раненый барр лежал в медотсеке, и Чеславу было трудно судить о его состоянии. Его обучали пытать барров, а не лечить.
        Куда больше беспокойства у Чеслава вызывал, однако, сам ван Эрлик. Он отказывался снять броню, говоря, что «так легче», и даже поделиться телеметрией, а когда Чеслав все-таки стащил с него шлем, ван Эрлика тут же вывернуло наизнанку белой мучнистой дрянью, и Чеслав понял, что рвало его уже не раз, просто броня подтирала за ним, как за малым ребенком.
        Чеслав с ужасом заметил на заострившемся лице ван Эрлика глубокий бронзовый загар. Вряд ли он торчал в солярии или успел загореть так на местном солнце, славящемся дефицитом ультрафиолета.
        - Потом, - сказал ван Эрлик, - состыкуемся, разберемся. Ничего страшного.

«Ничего», похоже, тянуло на тысячу бэр.
        В конце концов ван Эрлик все-таки снял броню, переоделся, вколол себе целую кучу разной дряни в дополнение к той, которой его уже пичкала броня, и снова повалился в пилотское кресло.
        Спутник с гиперотсеком уже вплыл в экран, и колонки цифр в тактическом кубе пульсировали, обсчитывая лучшие параметры поддета.
        Ван Эрлик прикрыл глаза, и пальцы его скользили по сенсорной панели со скоростью когтей барра. Телеметрический датчик, показывавший состояние пилота, то и дело недовольно попискивал, но даже за гранью боли ван Эрлик вел корабль так, словно составлял с ним одно целое. Чеслав знал, что никогда не достигнет подобного мастерства.
        - Десять тысяч километров. Одиннадцать минут до стыковки, - сказал ван Эрлик.
        Денес сидел в соседнем с ним кресле. Он больше не за-бавничал и не играл, а молча, как нахохлившаяся синичка, смотрел на черный квадрат космоса. Пилотское кресло за Денесом было словно облеплено пористой пеной, то темно-серой, то темно-зеленой, и эта пена удобно вздувалась, облегая голову и плечи мальчика.
        Стажер Чеслав внезапно вспомнил губернатора, рухнувшего на пол, как перерубленная лучом ветка. Если харит заставил человека потерять сознание, значит, ему так же просто его убить.
        Семь Светил, помоги нам, если хариты научатся убивать.
        - Двадцать тысяч километров, - сказал ван Эрлик.
        Чеслав осторожно, стараясь не касаться темно-зеленой пены, положил руку на голову мальчика.
        - Ты в порядке, Денес? - спросил стажер.
        Угольно-черные глаза ребенка глядели куда-то вдаль. Зеленая пена ползла по его исцарапанным рукам, и там, где она проползала, царапины пропадали и превращались в гладкую детскую кожу.
        - Я в порядке, - сказал Денес. - Я понял.
        - Что?
        - Помнишь, мы говорили, что люди несовершенны и что император, который ими правит, несовершенен тоже?
        - Император совершенен, - автоматически возразил Чеслав, - он непогрешим как император, хотя и может быть грешным как человек.
        По черной вселенной бежали золотые искорки цифр.
        - Я понял, - сказал Денес, - если люди несовершенны, значит, править ими должен не человек.
        - Девять тысяч километров, - сказал ван Эрлик.
        На стыковочном табло вспыхнули координационные знаки. Гиперотсек ожил и потянулся через космос к своей половинке.
        - Восемь.
        - Эйрик! - Чеслав заверещал так, словно он был не стажером Службы Опеки, прошедшим чистилище, ад и три похода на выживание, а институткой, увидевшей таракана.
        В тактическом кубе вспыхнул зеленый треугольник. Он сверкнул невероятно близко, в восьми тысячах километрах от них и вплотную - к отсеку, и капитан зеленого треугольника явно поджидал именно их, - с заглушённым полем, с ускорителем, запущенным на минимальной мощности и внезапно ожившим, когда сближающиеся цели обменялись стыковочными кодами.
        Гиперотсек даже не взорвался: гравитационный столб ускорителя разрезал его пополам, как струна режет сыр. Стыковочный экран умер, и в ту же секунду Чеслав выкрикнул:
        - Это курьер империи! Класс «Орион», код сорок два тридцать пять, господи, это
«Альтайя»! Это корабль Службы Опеки!
        Комм-экран засветился. На мостике «Альтайи» стоял высокий тридцатилетний человек с холодным лошадиным лицом и слоновой костью погон на ослепительно белой форме.
        - Эйрик ван Эрлик, - приказал человек, - я глава Оперативного Штаба Службы Опеки Эвелен Дор. Именем императора Теофана, убейте энергию и сдайтесь.
        - Это чей приказ? - спросил ван Эрлик.
        - Это приказ главы Службы Опеки генерала Трастамары, - ответил полковник Дор.
        - Вы с ума сошли, - вскричал Чеслав.
        - Код подтверждения - один ноль три ноль, - сообщил полковник.
        Чеслав стал бледней, чем скорлупа яйца барра.
        - Эйрик, я прошу тебя сдаться, - тихо, но твердо сказал подросток.
        Эйрик чуть повернул голову, и Чеслав содрогнулся. Загар стал вишнево-черным, и руки ван Эрлика выше запястий, там, где они во время боя должны были быть укрыты рубашкой, были такие же загорелые. «Ему нужен врач, - подумал Чеслав. - Какой к черту врач! Ему нужен медотсек, и искусственная система жизнеобеспечения, и кровезаменители с антирадиационной компонентой, и регенерация костного мозга, и…
        - В чем дело? - спросил Эйрик. - В чем дело, Че?
        - Я требую, чтобы ты сдался этому кораблю, - сжав зубы, сказал Чеслав.
        Одним плавным движением он выхватил из кобуры веерник.
        - Ты что, будешь в меня стрелять? - усмехнулся ван Эрлик Белые зубы ослепительно сверкнули на черном лице. В следующую секунду Чеслав выстрелил, вдребезги разнося панель управления. Тактический куб мигнул и зажегся снова. Сила тяжести исчезла и вместе с ней - легкая, почти не воспринимаемая человеком вибрация, сопровождающая работу гравикомпенсаторов.
        Маневровые двигатели вырубились. Челнок потерял ускорение. Теперь он летел по прямой - точно к «Альтайе».
        - Извини, - сказал Чеслав, - так ты не сможешь ничего выкинуть.
        В следующую секунду лицо Эвелена Дора исказилось и комм погас.
        - У твоего начальства неприятности, - сказал ван Эрлик.
        Зеленый треугольник в тактическом кубе распался на несколько точек. Противоэлектронные системы челнока тщетно пытались определить, кто из них является ложной целью, а кто - настоящей. Те же проблемы испытывал искусственный интеллект приближавшихся к «Альтайе» боеголовок.
        - Эйрик, их сотни! - вскрикнул Денес.
        - Это ложные цели, - отозвался ван Эрлик, - их пятнадцать или двадцать.
        Два облака зеленых точек разделяли семь секунд и восемьсот тысяч километров.
        Курьер был так близко, что Чеслав видел его в обычном диапазоне: крошечное стальное веретено, насаженное на светящуюся иглу гравитационной оси, быстрый корабль, вооруженный двумя лазерами, способными почти мгновенно поразить цель на расстоянии до ста тысяч километров, ракетными установками, позволяющими дать залп двумя ракетами класса «Тайфун» со сдвоенной термоядерной боеголовкой и системой радиоэлектронной борьбы, которая не обманула бы даже ребенка.
        Ничто по сравнению с мчавшейся через космос лавиной. Курьер был все равно что мертв.
        Стальная игла развернулась и пошла перпендикулярно по отношению к плоскости эклиптики. «Зачем?» - удивился Чеслав и вдруг понял ответ: командир уводил обреченный корабль от беззащитного катера. Семь тысяч километров - это слишком близкое расстояние, чтобы безнаказанно наблюдать термоядерную дуэль. В таком партере немудрено и поджариться.
        Комм-экран вспыхнул опять.
        - Их двое, - лаконично сказал Эвелен Дор, - потеряйся.
        Семь секунд истекли, и два облака точек слились в одно.
        Лицо Эвелина Дора погасло. Обзорный экран залила ослепительная вспышка.
        Чеслав хорошо знал полковника Дора. Он читал в Высшей Школе курс по тактике выживания и брал курсантов с собой на двухсоткилометровые марш-броски. Он часто смеялся, много пил пива, и однажды он пришел на занятия веселым и пьяным после того, как в семье родился седьмой ребенок.
        Пространство вокруг Ярмарки кишело кодами кораблей. Большая часть их брызнула прочь, не зная, что присходит, но не желая вмешиваться в чьи-то разборки с применением термоядерных боеголовок и вообще находиться в районе действий крупных боевых кораблей с линейными гравикол-лайдерами. Маломощная тактическая система яхты класса «люкс» не могла показать Чеславу то, что видел военный курьер.
        Транспондерных кодов вокруг было, как крийнов в яслях. Чеслав глядел в месиво позывных; он даже не понимал, кто выпустил ракеты. Чеслава Трастамару не готовили в капитаны военного корабля; а когда курсанты Службы Опеки проходили стажировку на флоте, капитан обыкновенно превращал тактические учения в фарс и никогда не наказывал своих подчиненных, если те устроят опекуну «темную».
        - Объект в точке три-семнадцать-двадцать, - негромко приказал компьютеру ван Эрлик, - объект сорок два-восемнадцать-пятьдесят три.
        Два треугольника у самых границ тактического куба вспыхнули, один желтым, другой синим; остальные корабли погасли, и Чеслав понял, почему он не заметил нападавшего.
        Оба корабля находились в семи световых минутах. С такого расстояния тактическая система не могла опознать ни тип, ни вооружение. Она могла полагаться только на транспондерный код.
        Курс желтого треугольника пролегал в плоскости эклиптики. Он шел прямо к месту недавнего боя, и, судя по курсу, ракеты выпустил именно этот корабль. Если ракет было пятнадцать, это скорее всего был фрегат класса «Альтаир» или «Зеравшан». Если ракет было больше, это мог быть только эсминец. Синий треугольник падал откуда-то сверху, наперерез, и курс его изгибался параболой четвертого порядка, пересекаясь с курсом желтого треугольника в двух миллионах километрах от беззащитного челнока.
        - Синий - это эсминец класса «Катана», который мы видели над Харитом, - спокойно сказал ван Эрлик. - По крайней мере, он по-прежнему передает транспондерный код суакского сухогруза. Никогда еще не видал сухогрузов, которые летят с ускорением в 6400 g наперехват военному кораблю, который только что вышиб из вакуума корабль Службы Опеки.
        - А желтый, - спросил Денес, - кто это?
        На мостике повисло молчание. Желтый треугольник находился от синего в четырнадцати миллионах километров.
        - Губернатор Ярмарки был очень зол, - вдруг подал голос Денес, - он сказал, что, если мы не будем с ним дружить, он поймает Эйрика и продаст его тому, кто больше даст. Может быть, это губернатор Лены? Он ведь поклялся отыскать нас.
        Желтая линия начала изгибаться навстречу синей. Если желтый треугольник был и вправду губернатор Лены, то он слишком самоуверен. «Альтаир» это или «Зеравшан» - в любом случае его ускорение находилось в параметрах, характерных для фрегата. Длина его гравитационного столба вряд ли превышала триста километров. «Катана» разнесет такой корабль на молекулы.
        - Идиот, - громко сказал Чеслав, - он должен понимать по ускорению, что противник втрое больше его.
        Чеслав обернулся. Эйрик ван Эрлик глядел на него, и лицо его было непроницаемо.
        - Желтый - это «Альтаир», - сказал Эйрик, - модифицированный «Альтаир», семнадцать ракетных батарей, восемь лазеров, кормовая установка для энергетических торпед. Он развивает на 10 g больше, чем любой другой корабль его класса. Это один из моих кораблей, и он понимает, с чем ему предстоит сражаться.
        Эйрик отстегнул пилотский ремень и всплыл из кресла.
        - Чеслав, займись панелью управления. Я посмотрю, можно ли запустить генератор напрямую. Нехорошо, если ребята умрут напрасно.
        В тринадцати с половиной миллионах километров от них два треугольничка - желтый и зеленый - шли по гиперболам навстречу друг другу, как брызги, снятые на камеру и запущенные в обратном направлении.

* * *
        Чтобы вывести из строя гравигенератор яхты класса «люкс», требуется много больше, чем просто разбить панель управления. Эйрик пробыл в третьем отсеке не больше двух минут, когда корабль мягко вздрогнул от воротившейся силы тяжести и рванулся вперед.
        Когда Эйрик вернулся на мостик, Чеслав уже снял расплавленную выстрелом панель и, выдирая из разъемов тонкие пучки световодов, заменял их такими же, стандартными. За это время синий и желтый треугольники сблизились на расстояние до семи миллионов километров; Чеслав представил себе, как с боевых блоков отлетают маскирующие панели; как крабьи клешни манипулятора снимают с револьверной установки решетчатый бочонок с боеголовкой и по точно рассчитанной траектории выбрасывают его в космос; как включается ускоритель и одновременно поворот барабана подставляет манипулятору новый «Каскад».
        - Мы увидим первый залп через пятнадцать секунд, - сказал Чеслав.
        Эйрик повернулся к мальчику.
        - Денес, - сказал Эйрик, - ты не мог бы починить вот этот разъем?
        - А что надо сделать? - спросил Денес.
        - Надо просто закрепить его на месте, - сказал Эйрик, - видишь, здесь наномолекулярная спайка. Если она повреждена, то сенсор умер, а если нет, то все заработает.
        Чеслав посмотрел на разъем, который держал в руках ван Эрлик, и увидел, что это довольно редкая модификация. Такие же использовались в медотсеке.
        - Я принесу новый, - сказал Чеслав.
        В медотсеке раненый барр по-прежнему лежал без сознания, и только скользящие по экранам кривые показывали, что он жив. «Ты бы меня понял», - подумал Чеслав.
«Между своими и Эйриком я должен был выбрать своих». Он внезапно подумал, что мораль спецслужб очень похожа на мораль барров. Он не знал, уменьшилось ли от этого его уважение к своим или увеличилось уважение к баррам.
        Чеслав вырвал нужный ему разъем из нейроконтрастника и вернулся на мостик.
        Синий и желтый треугольники каждый выпустили по два залпа, но в тактическом кубе ни один из залпов еще не достиг цели. По кубу на таком расстоянии трудно было судить, чей залп мощней, но Чеслав знал, что модифицированный «Альтаир-М» способен выпустить семнадцать ракет, а «Катана» - восемьдесят четыре.

«Катана» была тяжелее «Альтаира» в пять с половиной раз, ее силовая броня выдерживала разрыв термоядерной боеголовки на расстоянии до полукилометра, и только в случае сближения обоих кораблей на расстояние применения энергетического оружия «Альтаир» имел относительное преимущество перед
«Катаной», выражавшееся в том, что если два живых корабля такого класса сходились на дистанцию лазерного боя, то в принципе было неважно, какая у кого масса.
        Оба корабля в таком случае убивали друг друга. Бой превращался в самоубийство.
        Но пучковое оружие и рентгеновские лазеры с ядерной накачкой можно было применить только в том случае, если «Альтаир» сумеет подойти к «Катане» на дистанцию до двухсот тысяч километров без серьезных повреждений, а это для фрегата - не ждавшего более тяжелый корабль в засаде, не выскочившего на него случайно при выходе из гипера, а планомерно идущего на сближение согласно классическим канонам боя, - было невозможно.
        У фрегата не было шансов выжить. Количество боеголовок в ракетном залпе эсминца почти втрое превышало число возможных каналов перехвата. Против тяжелого корабля у легких фрегатов был только один шанс - бежать. Меньшая масса позволяла им развить большее ускорение, и даже сейчас «Альтаир» мог отвернуть.
        Чеслав легко мог рассчитать траекторию, при выходе на которую «Альтаир» оказался бы всего на пятьдесят секунд в досягаемости ракет «Катаны».
        Скорее всего, его размазали бы все равно, но это хотя бы давало ему шанс.
        Желтый треугольник продолжал идти по той же траектории. Он выпустил третий залп, и в тактическом кубе сложная баллистическая цель вот-вот должна была войти в контакт с противоракетами и передатчиками активных помех «Катаны».
        Было странно думать, что далеко, за двенадцать миллионов километров, плавятся переборки, бомбы с рентгеновской накачкой рвут в клочья сталь, и людей выносит вместе с воздухом в вакуум в развороченных скафандрах, облепленных изнутри лопнувшими кишками, - а они, в челноке, узнают это только через сорок секунд.
        Их челнок уже шел с ускорением в 670 g, ложась на крутую гиперболу. Они не могли уйти в гипер, они были слишком тихой прогулочной яхтой, чтобы убежать от линейного корабля, - но их крошечная посудина могла уйти достаточно далеко, чтобы затеряться в толпах торговых судов, - и ради этого, собственно, и шел на смерть маленький желтый треугольник Он давал им выигрыш во времени.
        Чеслав присел у кожуха накопителя и увидел, что разъем, починенный Денесом, уже работает. Подумав, он все-таки снял его и поставил неповрежденный.
        В тактическом кубе ракеты, выпущенные желтым и синим треугольниками, достигли целей одновременно.
        Желтый треугольник стал больше.
        - У них повреждения, - сказал ван Эрлик, - за ними пошел след. Осколки и атмосфера.
        Чеслав напомнил себе, что именно желтый «Альтаир» десять минут назад у него на глазах вышиб из вакуума корабль Службы Опеки. Хладнокровно, из засады, безо всякого предупреждения, выпустив двухступенчатые ракеты с интеллектуальными головками наведения в режиме «дрейф», отстрелив первую ступень задолго до того, как курьер с заглушёнными активными сенсорами мог что-то заподозрить, и проведя команду на включение второй ступени в семи тысячах километров от цели, практически все равно что воткнув ядерный нож в бок корабля. Семнадцать человек команды, мужчин и женщин, и Эвелен Дор с его восемью детишками. Когда родился восьмой, он вообще пропустил лекцию. Говорили, что в «Трансгале» гуляли с вечера и до утра.
        - Три минуты до ближнего боя, - сказал ван Эрлик.
        Было странно думать, что по собственному времени желтой точки она, возможно, уже мертва.
        Вторая, третья и четвертая волна ракет достигла цели, и теперь было ясно, что
«Альтаир» сильно задет, не только по усилению отражающего сигнала. Его новые залпы были намного слабей предыдущих. Похоже, у него остались неповрежденными не больше трети пусковых установок.

«Катана» теряла воздух, но выигрывала дуэль с подавляющим превосходством.
        Пятая волна ракет перекрыла желтое пятнышко, и оно вздрогнуло и как будто замерло. Стажер Чеслав сначала подумал, что «Альтаир» поворачивает, но потом понял, что он просто потерял ускорение.
        - У них поврежден гравикомпенсатор, - сказал ван Эрлик, - нет. Они выкинули один из компенсаторов.
        Далекая вспышка, слишком яркая, чтобы быть обычным термоядерным взрывом, подтвердила правильность его догадки.
        Желтое пятнышко продолжало сближаться с синим.
        Чеслав представил себе, что творится с фрегатом. Половина команды должна быть мертва, две трети отсеков - вывернуты в вакуум, у них не могло остаться больше двух-трех стрельбовых узлов. Сбрасывая потерявший стабильность компенсатор, корабль терял все, что находилось на пути аварийного сброса, - гидропонные сады, каюты, генераторы, ракетные установки, боезапас…

«Неужели «Катана» не отвернет от фрегата? - подумал Чеслав. - Он больше для них не опасен. Он не догонит их, если «Катана» изменит курс, и ему нечем вести бой.
        Дети Плаща могут повернуть к нам, а фрегат предоставить космосу и богу».
        Но синий треугольник неуклонно сближался с желтым.
        - Это ты вызвал «Альтаир»? - спросил Чеслав.
        - Нет, - ответил Эйрик, - я не связывался с моими людьми. Думаю, что до них дошли вести с Ярмарки.
        Эйрик помолчал и добавил:
        - Я предполагал, что все обещания твоего отца - это просто приманка. Вы захватили меня без команды и кораблей, вам нужна была команда и корабли, вы выпустили меня и надеялись, что я выйду с ними на связь. Когда вы поняли, что я не купился, твой отец решил закончить игру.
        - Это не так! - вскричал Чеслав. «Откуда ты знаешь?» - возразил он сам себе.
        Очередная волна - на этот раз всего из тридцати или сорока ракет - обрушилась на желтый треугольник.
        Тоненько-тоненько, как моська, которой отдавили лапу, тявкнул харит.
        - Господь, прими их, - сказал Эйрик.
        Треугольник потерял ускорение окончательно. Теперь он летел, мертвый, по прямой, и из его вспоротых отсеков медленно вываливались воздух и люди.
        Эсминец Детей Плаща начал менять курс. Его максимальное ускорение составляло
6400 g. Прогулочная яхта была перед ним что черепаха перед летящим барром.
        Следующие несколько минут прошли в полном молчании. Расстояние между яхтой класса «люкс» и эсминцем за время боя увеличилось до восемнадцати миллионов километров, и если его сенсоры были повреждены, эсминец мог вполне потерять маленькое суденышко.
        Яхта возвращалась, хотя еще не вернулась - в один из самых густонаселенных секторов; за кормой их, в семидесяти тысячах километров, проплыл огромный двухмиллионо-тонный лихтер, видимо облетающий систему в поисках космического мусора.
        То ли он был вообще без команды, то ли команда была пьяна - но лихтер не изменил курса и вообще никак не проявил интереса к разыгравшемуся у границы эклиптики бою. Когда огромная туша лихтера оказалась на одной прямой между яхтой и синим треугольником, ван Эрлик вырубил двигатели, и корабль, движимый одними гироскопами, описал сложный трехмерный кувырок.
        Пальцы ван Эрлика затанцевали по сенсорной панели. Перепрограммированный зонд-ловушка лег на прежний курс яхты, пища чужой код.
        Они летели, расходясь с зондом под углом в пять градусов, неотличимые от куска пустоты.
        - Это правда, что первый Сын Плаща сбежал из лабораторий твоего прапрадеда? - спросил Эйрик.
        - Не знаю. Я у него не спрашивал.
        Эйрик помолчал.
        - Это не может быть совпадением, - внезапно сказал Чеслав. - Сначала люди Севира просят тебя угнать «Эдем». Потом имитируют атаку «Эдема» на базу над Баррой. Потом - теракты Детей Плаща. Пять терактов за неделю! Столько же, сколько за последние три года! Кто-то у самого трона раскачивает империю, как яблоню, чтобы власть упала ему в руки!
        Синий треугольник эсминца был все ближе и ближе. Судя по росту сигнала, из него сочился воздух, но поединок с «Альтаиром» снизил его ускорение не больше чем на
50 g.
        Эсминец класса «Катана» с неповрежденными активными сенсорами мог обнаружить убивший энергию челнок на расстоянии в двести тысяч километров.
        Если эсминец продолжит следовать за зондом, то к тому моменту, когда он обнаружит подмену, челнок будет в двух миллионах километрах, внутри населенной системы, в которой нельзя охотиться слишком долго и стишком безнаказанно.
        Если в ближайшие две минуты на «Катане» сообразят, что их надули, то в зависимости от их дальнейшей реакции траектория эсминца и траектория дрейфующего челнока пересекутся в диапазоне от ста пятидесяти тысяч до трехсот тысяч километров. «Почему люди надевают Плащ? - подумал Чеслав. - Император дает им работу, Служба Опеки день и ночь охраняет их, - почему они бегут от действительности в несуществующий рай?»
        Чеслав вынул из кобуры веерник, проверил заряд и протянул его Эйрику.
        - Если они нас обнаружат, убей меня, - попросил Чеслав.
        - Не беспокойся. Никто из нас не попадет к ним в руки живыми.
        Эсминец внезапно изменил направление. Теперь он взял на три градуса правее и на два градуса выше курса зонда.
        - Он не купился, - сказал ван Эрлик.
        Курсы челнока и эсминца сближались до ста семидесяти тысяч километров.
        - Идея была хорошая, - отозвался Чеслав.
        Теперь корабль Детей Плаща был так близко, что гравитика видела его на экране - серое веретено в двести сорок тонн массы покоя с сочащейся из него атмосферой и обломками.
        Космос распахнулся над яхтой. Звезды вывернуло наизнанку. Обзорный экран стал из черного малиновым, словно на скорости в пятьсот километров в секунду они зачерпнули атмосферу.
        Экран вспыхивал снова и снова. Эсминец Детей Плаща завалил брюхо вверх, ложась на другой курс, - и в то же мгновение обзорный экран вместо малинового вспыхнул белым, а синий треугольник в тактическом кубе исчез.
        Куб расцветал зелеными треугольниками - все новыми и новыми, они были повсюду, сверху и снизу, слева и справа, под треугольниками стремительно возникали белые строчки транспондерных кодов и проснувшихся систем вооружения.
        Активные сенсоры ощупали их обшивку, и целеуказатели сотен лазерных батарей и ракетных узлов мгновенно сомкнулись на яхте, оказавшейся в самом центре выходящей из гипера эскадры. Пальцы ван Эрлика летали по клавиатуре. Яхта шарахнулась, уклоняясь от стокилометрового гравитационного луча эсминца, едва не расплющившего ее о саму себя.
        - Яхта «Товит», яхта «Товит», - раздался в комме сухой голос, - говорит адмирал Красного флота Иссуф. «Товит», подтвердите, что вы сдаетесь. В противном случае вы будете немедленно уничтожены.
        Эйрик ван Эрлик молча закрыл руками лицо.
        - «Товит», «Товит», подтвердите прием сообщения. В противном случае вы будете уничтожены.
        Пальцы ван Эрлика опустились на сенсорную панель.
        - Я подтверждаю, - сказал он, - я сдаюсь. В секторе сорок два-тринадцать-сорок дрейфует фрегат типа «Альтаир». Подберите живых, если они есть.

* * *
        Флагман Красного флота, дредноут «Неумолимый» с массой покоя в миллион двести тысяч тонн, поглотил их, как пылинку.
        В шлюзовом отсеке «Неумолимого» стояли полторы сотни десантников в полной броне и с оружием на изготовку, и видеошары, парящие в воздухе, были соединены с автоматизированными системами огня. Такая огневая мощь собирается только тогда, когда флагман посещает император.
        Или - сдается ван Эрлик.
        Первым через шлюз вплыл и спрыгнул на ноги в искусственном поле «Неумолимого» сам Эйрик. За ним показались Денес и Чеслав. Чеслав держал ребенка за руку и вел на буксире «блюдечко» с барром.
        Последним в отсек вплыл Дом Келен. Он так и остался висеть в воздухе, в одном из своих базовых состояний, более всего похожий на огромный шар митрийских кораллов, - буро-зеленый, в глубоких прожилках и впадинах, обрамленных колышущимися ресничками ярко-розового и желтого цвета.
        Вопрос о Келене был предметом специальных переговоров между адмиралом и Эйриком. Адмирал изложил свои требования насчет харита внятно, ясно и исчерпывающе. «И если он только рыпнется, мы его сварим», - завершил дискуссию адмирал.
        Поэтому Дом Келен вплыл в шлюзовой отсек в базовом состоянии, и Чеслав был готов поклясться, что все сто пятьдесят десантников смотрят в прицелы не на Эйрика, а на живого харита. Черные мушки сенсоров облепили чужака со всех сторон, регистрируя малейшие изменения радиационной или воздушной среды.
        Адмирал Иссуф - это вам не губернатор Ярмарки.
        Эйрик спокойно прошел вперед и остановился у края шеренги, там, где на белой дорожке его ожидал невысокий человек лет пятидесяти в белоснежном адмиральском кителе и с пронзительно-серыми глазами на лысой, как шар, голове. За адмиралом Иссуфом по стойке «смирно» стояли его офицеры. Рубчатые рукояти вспучились из каждой расстегнутой кобуры; индикаторы заряда горели зеленым.
        Адмирал и пират несколько секунд глядели друг на друга, и Эйрик попытался выпрямиться, чтобы выдержать рентгеновский взгляд командующего Красным флотом.
        Потом один из офицеров шагнул к Иссуфу и проговорил вполголоса:
        - Сэр, они принесли с собой источник радиации. Что-то сильно фонит.
        - Это я фоню, - сказал Эйрик.
        Тут он рухнул на колени перед командующим, и его вывернуло на белый ковер чем-то поразительно напоминающим его собственные нашинкованные кишки.

* * *
        Высокий адмирал Иссуф, хранитель знамени и опора трона, спустился на четырнадцатую палубу. Цветовое табло над дверью мигнуло, опознавая командующего флотом, створки разъехались в стороны.
        Каюта, где держали пленника, была невелика и по меркам военного корабля весьма уютна. В ней ничего не меняли, только перевели приборы связи в режим наблюдения да предусмотрительно убрали все, что могло бы сойти за оружие. В руках Кровавого Пса ван Эрлика сойти за оружие могла целая куча вещей, и поэтому каюта приобрела несколько стерильный вид.
        Ван Эрлик, одетый в удобную форму без знаков различия, лежал, закинув руки за голову, на узкой койке. Если бы не тонкое мерцание воздуха в том месте, где силовой луч от его запястий тянулся к разъему в стене, его можно было бы принять за отдыхающего члена экипажа. При виде адмирала он приподнял было голову.
        - Лежи, сынок, - сказал адмирал, - мои врачи до сих пор не верят, что ты не труп.
        Ван Эрлик опустил голову на подушки. Некоторое время в каюте царило молчание.
        - За последний месяц, - сказал адмирал, - никто не принес империи столько вреда, как ты. Ты угнал девятисоттысячный дредноут и разнес этим дредноутом базу
«Возмездие». Ты едва не спровоцировал восстание барров; захватил в заложники губернатора Лены и уничтожил резиденцию любимого племянника первого министра - вкупе с оным племянником, боровшимся, по мере своих слабых сил, против коррумпированных бандитов, заправляющих Ярмаркой. Вот только я не могу взять в толк, почему эскадру в пять миллионов тонн массы покоя отправили в космос искать новейший дредноут - а нашли мы ореховую скорлупу с экипажем из восьмилетнего мальчишки, шестнадцатилетнего юнги и умирающего от облучения капитана. Ну, и пары чужаков.
        - Я могу с ними увидеться? - спросил ван Эрлик.
        - Нет.
        Адмирал помолчал и добавил:
        - Их никто не трогал. И не тронет, пока они на моем флагмане.
        Адмирал, заложив за спину руки, неторопливо прошелся по каюте. В своей белоснежной форме он чем-то напоминал Эйрику барра. Старого барра. Очень мудрого, той мудростью, которой обладают старики, убившие много и ненапрасно.
        - Может быть, тебе будет интересно, - сказал адмирал Иссуф, - резиденцию губернатора Ярмарки разорили дотла. Волнения охватили три крупнейших города планеты. Помимо людей, в них участвовали локры и крийны. Тело Шана Шаннери так и не обнаружили. В резиденции погибли двенадцать охранников класса «А», двести двадцать спецназовцев; были уничтожены пять парящих танков. Ходят слухи о сотнях барров; о мести Гнезда. Однако трупов барров на поле боя нет. Нашли только два пера - редчайшего для барра черного цвета.
        Эйрик лежал неподвижно.
        Иссуф покачался с носка на пятку.
        - Ты когда-нибудь был на корабле такого класса, сынок? - спросил он.
        - Нет.
        - Хочешь посмотреть?
        - Это что, сэр, последняя сигарета приговоренного?

* * *
        Лепестки люка мягко разошлись перед ван Эрликом.
        Переднюю переборку на мостике занимало звездное небо: разумеется, не настоящее, а псевдокристаллическое.
        Половина командных постов была пуста, и от этого мостик представлялся еще больше, чем он был на самом деле. Казалось, что он так огромен, что на нем можно играть в мяч. Собственно, двое дежурных пилотов именно этим и занимались: они стояли прямо над работающим тактическим кубом с ракетками, и штук пятнадцать белых маленьких мячиков весело скакали меж звезд и транспондерных кодов. Эйрик слыхал, что за такое развлечение на линейных кораблях полагается по пять суток карцера.
        При виде вошедшего адмирала пилоты обратились в соляные столбы, лишние шарики мигнули и исчезли, а единственный настоящий отлетел от проецирующей плоскости, ударился о переборку и был пойман Иссуфом.
        - Пять суток, - без тени неудовольствия сказал адмирал. Указал ван Эрлику на штурманский пульт и добавил:
        - Ну что стоишь? Садись.
        Ван Эрлик неуверенно опустился в кресло. Корабль шел в беспилотном режиме: огоньки на пульте мерно помаргивали, на обзорной панели, чуть слева от курса, висела крупная звездочка.
        Теперь, когда мячики сгинули, в тактическом кубе горели одни лишь звезды и двенадцать зеленых треугольников. Помимо флагмана с массой покоя в миллион двести тысяч тонн, эскадра включала в себя истребителеносец «Северный», два линейных крейсера, один восемьсот тысяч тонн, другой полумиллионник, торпедоносец «Антей», эсминец «Торо» и шесть небольших фрегатов. По какой-то причине эскадра вышла из гипера; комм-штурман сообщал, что они находятся в полутора световых годах от Альтайи.
        - Смелее, коммодор, - с легкой усмешкой сказал Иссуф.
        Эйрик запросил схему корабля, затем характеристики двигателей, бортовое вооружение, параметры гиперскорости - корабль исправно выдавал данные. Несколько раз электронный интеллект дредноута смущался и требовал у ван Эрлика допуск - адмирал Иссуф, в соседнем кресле, допуск разрешал.
        Ван Эрлику было даже позволено навести лазерные батареи на гипотетическую цель, прежде чем компьютер категорически отказался принимать команду на ввод боевых координат от незарегистрированных отпечатков пальцев. Затем корабельный мозг запросил широкие банки данных, выяснил, что отпечатки принадлежат кровавому пирату ван Эрлику, и закатил по этому поводу истерику.
        - Хотелось бы покомандовать? - спросил Иссуф.
        - Нет.
        - Почему? Этот дредноут способен разнести планету.
        - Потому и не хочется, что он способен разнести планету, - ответил ван Эрлик.
        Иссуф пожал плечами и повернулся к двум молодым пилотам.
        - Лейтенант Деррел, лейтенант Алава, - проводите нашего гостя до его каюты.
        Двое пилотов вышли вместе с ван Эрликом с мостика. Лифт на четырнадцатую палубу оказался заблокированным. Пришлось идти метров триста и там нырять в аварийный колодец.
        - Налево, - велел один из сопровождающих после того, как ван Эрлик спрыгнул на громыхнувшие под ним плиты.
        Это была сервисная палуба - сверкающий кишечник корабля в оплетке проводов и труб. Эйрик изучал его десять минут назад на экране, где-то сверху должен идти главный воздуховод, в конце палубы - холодильники… Эйрик почувствовал, как сердце его сбилось с шага и пропустило один удар. Руки похолодели. Там, за поворотом, должен быть ангар для аварийных челноков.
        Челноки заправлены и в полной готовности. Двигатели запускаются автономно: авторизации корабельного мозга не требуется, потому что, когда люди уползают из корабля на челноках, корабельный мозг обычно уже не способен извлечь квадратный корень из четырех.
        Ван Эрлик оглянулся. Его руки были свободны. За ним, с видом полнейшей беспечности, шагали даже не два охранника, а два безусых пилота, которые, может быть, неплохо умели играть в пинг-понг на тактическом кубе, - но опыт их в рукопашных схватках равнялся нулю.
        Он мог вырубить этих двоих раньше, чем кто-нибудь из них дотянется - не до станнера даже, а до застегнутой наглухо кобуры. Содержимое кобуры пригодится потом - если кто-нибудь из ремонтников, на свою беду, околачивается в аварийном доке.
        И тут же Эйрик понял: лифт был неисправен не случайно. И адмирал не случайно разрешил ему баловаться со схемами флагмана. Он хотел, чтобы пленник бежал. Он предоставил ему такую возможность. Наверное, он надеялся, что Кровавый Пес Эйрик не сломает шеи двум молодым пилотам.
        Эйрик покосился вправо. Один из пилотов, - на кармашке, рядом с нашивками генокода, значилось имя Алава, - глядел на него невинными зеленоватыми глазами.
        - Что-то случилось, сэр?
        Эйрик молча зашагал вперед.
        До каюты добрались без приключений.

* * *
        Остальные четыре дня, пока длился полет, адмирал Иссуф ни разу не навестил пленника.
        Эйрика регулярно осматривали медтехи, удивлялись, качали головами и водили в медотсек, прогоняя через тело декалитры кровезаменителей и антирадиантов. Волосы и брови выпали начисто, но он чувствовал себя на удивление здоровым. Он спал, мылся и даже тренировался, насколько это позволял двухметровый силовой шнур.
        Свободное от тренировок и медтехов время он лежал на постели, смотря в подвесной потолок.
        На исходе четвертого дня двери каюты растворились: на пороге показался адмирал. Парадная форма сидела на нем чуть-чуть мешковато, лысину, казалось, отдраили, как палубу. В каюте царил полумрак. Эйрик неподвижно лежал в койке. Голос адмирала был тих и безжизнен:
        - Я пришел сказать, что через два часа мы прибудем на Рамануссен.
        - Спасибо.
        Адмирал покачался с носка на пятку.
        - Ты больше ничего не хочешь мне сказать, Эйрик?
        - Нет.
        Иссуф повернулся, чтобы уйти. Дверь каюты убралась в сторону.
        - Сэр, - негромко сказал Эйрик, - зачем вы это сделали? На четырнадцатой палубе?
        Адмирал помолчал.
        - Пятнадцать лет назад, - сказал он наконец, - я командовал эсминцем под названием «Ортос». Он входил в состав Флота Освобождения Харита. Это была очень успешная с военной точки зрения операция. Мы раздавили противника, как лягушку. Впрочем, противник не оказывал сопротивления. Кажется, он вообще не понимал, за что с ним воевать. И не понял этого даже после конца войны. Конечно, там были люди, и они-то пробовали сопротивляться. В космосе вокруг планеты было полно каких-то космических блох, разбежавшихся при виде флота. Одна блоха - ее звали
«Томия» - даже храбро атаковала наш флагман. Я отдал приказ ее расстрелять. Она падала на планету долго и по частям. Я оказался единственным командиром корабля, мастерски уничтожившим вражеское судно, и с этого началась моя карьера. Я бы хотел, чтобы она закончилась каким-нибудь другим эпизодом. Это не очень-то приятно - расстреливать гипербоеголовками блох.
        - Догадываюсь, - сказал ван Эрлик, - я был капитаном «Томии».
        Адмирал помолчал.
        - Тебе повезло, сынок. Я и не думал, что на «Томии» кто-то мог выжить.
        Адмирал Иссуф повернулся и пошел к двери. Лепестки ее разошлись, и адмирал внезапно обернулся.
        - Двести пятнадцать спецназовцев и два черных пера, - вдруг сказал он, - храни нас бог, если барры научатся драться в космосе.
        Глава восьмая
        НАСЛЕДНИКИ
        Истина - это ложь победителей.
        Ли Мехмет Трастамара
        Дворец принца Севира впечатлял.
        Они прошли сквозь облака дважды - один раз, когда садились на посадочной площадке между морем и горами. Другой раз - когда наклонный лифт, летящий по склону гор, вознес их на пятый уровень.
        Здесь, прямо от побережья вверх, на высоту в восемь с половиной километров, уходили в небо пики Тербельских гор, и весь склон, обращенный к морю, был усеян террасами, искусственными садами и редкими бусинами зданий, переплетенных в сверкающие чехлы наклонных лифтов.
        Снизу царила тяжелая душная жара, вдоль взлетной полосы теснились фиолетовые и синие колючки, и каменные чресла гор были заверчены в половые тряпки облаков. На уровне, куда доставил их лифт, сверкало ослепительное солнце, и скалы вокруг были затканы низкими соснами и шапками синих, фиолетовых и белых цветов. Времена года сменяли друг друга через каждые двести метров. Внизу было лето - а на отметке 3100 еще царила весна.
        Во время полета адмирал Иссуф не разговаривал с Эйриком. Он сидел неестественно прямо, откинувшись в кресле, и смотрел на дождевые капли, расползающиеся по стеклу. Издали горная зелень была как линия терминатора между бирюзовым морем и вечными снегами.
        На взлетной полосе их ждала охрана в активной силовой броне, и впереди нее - крупнотелый сероволосый человек с тяжелыми кулаками и тяжелыми морщинами. Он был без брони; над поясом булыжниками выпирали кобуры.
        Раскаленный полдень парил между горами и морем. На броне охранников можно было печь блины.
        Крупнотелый подошел к Эйрику и раздернул бывшую на нем рубашку. Под рубашкой, опутывая все тело, на Эйрике была надета нейросеть. Тонкая паутина из обманчиво-мягких нитей срабатывала в любую секунду, стоило лишь послать сигнал. При предупредительном режиме срабатывания можно было отделаться частичным параличом. В боевом режиме сеть за несколько секунд разрезала человека на аккуратные белковые кубики. Помимо всего прочего, сеть срабатывала в случае, если объект и сигнальный прибор разделяли больше чем двадцать метров. Это была очень усовершенствованная версия нейронаручников.
        Крупнотелый протянул руку, и десантник, стоявший за плечом Эйрика, вложил в нее два пульта.
        Два закованных в броню телохранителя встали слева и справа от Эйрика. Эйрик попытался оглянуться на море, но крупнотелый отдал сквозь зубы короткое приказание, и Эйрика втолкнули в лифт.
        Двери лифта распахнулись через три минуты полета, и Эйрика с Чеславом вывели в широкий зал внутри горы. Следом за ними вышли охранники, а последним - адмирал Иссуф.
        Стены в дальнем конце зала разъехались в стороны. За ними начинался досмотровый лабиринт с холодным неживым светом и встроенным в стены оборудованием.
        - Раздевайся, - лаконично приказал Эйрику один из охранников.
        В течение следующих полутора часов квантовые пучки и специально синтезированные белки обыскали, сфотографировали и просканировали каждую косточку и каждый орган в его теле. Бледный немолодой медик заинтересовался рубцами в легких и кардиоводителем, потом взял анализ крови, чтобы убедиться, что гость не несет с собой некоего заразного и опасного для принца Севира вируса, и Эйрик уже думал, что осмотр окончен, когда охранник жестом приказал ему расставить ноги - и в следующую секунду Эйрик почувствовал жесткие пальцы медтеха в прямой кишке.
        Это был уже не обыск, а точно рассчитанное унижение. Эйрик приказал себе расслабиться - он не знал, на какой порог мышечной активности настроена нейросеть.
        Последней проверили полость рта. Ему засунули за щеку белую загогулину, и еще один медик, на этот раз пожилая женщина лет шестидесяти, убедилась, что в зубах его не спрятано самовыдвигающихся резцов или отравленных стрелок для покушения на всеми любимого и обожаемого принца.
        Ту одежду, в которой Эйрика доставили с орбиты, давно убрали и, вероятно исследовав на предмет ядов, сожгли в ближайшем инсинераторе. Эйрику принесли чистую белую рубашку, сандалии и штаны.
        - Одевайся, - лаконично сказал охранник.
        Когда Эйрика снова вывели к лифту, там уже стояли Чеслав и адмирал Иссуф. Лицо командующего Красным флотом пылало. Эйрик вдруг понял, что адмирала подвергли такому же досмотру.
        Охранники на пятом уровне были в белых куртках. Охранники на седьмом уровне - в алых. На девятом уровне процедура досмотра повторилась, и через три часа после посадки стража в силовой броне, украшенной личным гербом принца Севира, распахнула перед Эйриком бронзовые двери, покрытые мерцающей пленкой защитного поля.
        За дверями начинался коридор со стеклянными экранами и малахитовыми панелями стен.
        За коридором был сад. Этот уровень был расположен куда выше, чем раскаленная доска посадочной площадки, и на нем весна была в полном разгаре. Карликовые вишни были усыпаны белыми и розовыми цветами; наскские псевдокактусы вздымали кверху свои алые венчики, похожие на гигантские вазы, и асаисские мхи затянули почву сада в геральдические цвета империи.
        Сад впечатлял. Особенно впечатлял гигантский горный водопад, падавший отвесно сверху, из-под солнц и снегов, и разбивавшийся в белое кружево о силовую пленку над головой.
        - Я люблю весну, - послышался за спиной Эйрика негромкий, надменно растягивающий гласные голос. - А здесь всегда весна - либо внизу, либо наверху.
        Эйрик обернулся.
        Принц Севир стоял у куста цветущих азалий. Ноги его были босы, из-под розовой накидки выглядывали мешковатые брюки. Он был рыхл и низок - куда ниже, чем можно было заключить из протокольных съемок, и два помощника за плечами принца были на вершок ниже своего повелителя.
        У принца были светлые лысеющие волосы, свалявшиеся на лбу в два рожка, и почти прозрачные глаза на опухшем лице. Голос его был неожиданно визглив - на протокольных съемках и голос был другой.
        Эйрик стоял и смотрел на человека, уничтожившего его мир.
        Принц окинул маленькими глазками коренастую фигуру Иссуфа. Командующий Красным флотом склонил голову.
        - Благодарю вас за внеплановый медицинский осмотр, ваше высочество, - сказал адмирал.
        Принц мелкими шажками стал обходить Эйрика. Ногти на его босых ногах были аккуратно подстрижены и выкрашены бледно-лиловым лаком. В полной тишине было слышно, как шоркают пятки о песок дорожки да за силовым полем шуршит водопад.
        - Значит, адмирал, - сказал принц, - ты взял в плен самого ван Эрлика. Пирата, который угнал лучший дредноут императора и этим дредноутом разнес базу над Баррой. Это чудо, что барры не восстали.
        Смех принца был неожиданно тонок. Пухлая белая рука взяла ван Эрлика под подбородок.
        - Что скажешь? - спросил принц Севир.
        Эйрик молчал.
        - Ваше высочество, - сказал адмирал Иссуф, - я видел новости. В них было объявлено, что над Ярмаркой мой флот вел бой с «Эдемом». Это неправда. «Эдема» там не было. Ван Эрлик сдался без боя. У него был не корабль, а яхта класса
«люкс» без гиперотсека. Не думаю, что эта яхта уничтожила базу над Баррой.
        Бледные опарыши глаз остановились на адмирале.
        - Вы свободны, Иссуф, - сказал принц.
        Военный отдал честь и, деревянно шагая, вышел.
        - Что скажешь? - повторил Севир.
        Эйрик молча смотрел на человека, который уничтожил его мир. Когда-то, пятнадцать лет назад, он мечтал поговорить с этим человеком. Он мечтал прорваться сквозь блокаду и упасть перед ним на колени, и рассказать наследнику империи, что все, что говорят о харитах, - это неправда, что принца Севира обманывают недобросовестные военачальники и лживые царедворцы. Сначала он мечтал раскрыть принцу глаза на ложь. Потом он мечтал убить его. Теперь он не думал ни о том, ни о другом, потому что бесполезно мечтать о невозможном.
        Из дверей за спиной принца вышел нестарый еще, высокий человек лет семидесяти. У него были холодные голубые глаза и шаркающая походка инвалида. Было похоже, что у него что-то случилось с коленями.
        - Здравствуйте, господин Ашари, - сказал Эйрик.
        Миллиардер и принц переглянулись, и Севир сказал:
        - Хочешь посмотреть на корабль, на котором ты уничтожил базу над Баррой, Эйрик?
        Эйрик не шелохнулся. За его спиной резко, со свистом, втянул через зубы воздух Чеслав.

* * *
        Корабль был очень узок и не очень массивен. Диаметр цитадели едва превышал пятьдесят метров, а длина была не больше девятисот, и он парил, как длинная тонкая ветка, в закрытом орбитальном эллинге, вроде бы предназначавшемся для ремонта сухогрузов.
        Эйрик не мог увидеть его снаружи. Но когда челнок подошел к станции, Эйрик видел сами эллинги, и корабль в таком эллинге не мог иметь больше восьмидесяти - восьмидесяти пяти тысяч тонн массы покоя.
        Ничего удивительного, что ищейки Трастамары не могли найти корабль. Они искали что-то, раз в десять большее.
        В эллинге был воздух, но не было гравитации, и они вплыли в корабль по гибкому шлюзу: сначала охранник в полной броне, потом Эйрик и Чеслав, потом еще два охранника, а за ними - Севир и владелец «Объединенных верфей».
        Эйрик привычно ухватился за поручни, чтобы спрыгнуть в поле искусственной гравитации корабля, но вместо прыжка его закрутило в воздухе, и Эйрик, кувыркаясь, поплыл по коридору, пока не вцепился в какую-то кишку.
        Это было странно. Гравитацию имели все корабли, и с линейным, и с циклическим ускорителем, потому что искусственное гравитационное поле было побочным эффектом принципа Нессиса; проблемой корабля никогда не было - откуда взять тяготение. Проблема корабля всегда была - куда его деть. Максимальное ускорение военного корабля доходило до 6400 g, и даже грузовики легко развивали несколько сотен. Эйрик плыл вдоль вздувшихся вен проводов, обрамлявших неровные переборки.
        Неровные?!
        Эйрик не успел додумать мысль до конца, когда диафрагма в конце коридора разошлась перед ними, и они оказались на мостике.
        Панели управления не было. Перед сплошным экраном, залитым чернилами космоса, стояло опутанное проводами кресло пилота, и рядом - еще несколько таких же.
        Но самым странным на мостике был даже не экран, не разбитый на сегменты, и не отсутствие сенсоров, а легкая неровность стен и консолей, закругленность углов, немыслимая и точно уж неэкономичная при техническом производстве.
        Так не могло выглядеть ничто, сделанное машиной. Так выглядело бы, к примеру, дерево, растущее в общем-то прямо и кругло, сообразно законам, но все же с некоторыми ощутимыми нарушениями общей симметрии. Или человеческое лицо, половинки которого и симметричны, и несимметричны друг другу.
        - Садись, - приказал принц Севир.
        Охранник усадил его в обросшее пухом кресло. Ашари наклонился над Эйриком с чем-то напоминавшим венок шипами внутрь, пилотажные ремни стянули тело, и в следующую секунду Эйрик почувствовал страшную боль, словно виски пронзили раскаленной иглой.
        Еще через мгновение боль исчезла, а вместе с ней исчез и сам Эйрик ван Эрлик.
        Он больше не сидел в кресле, считая удары собственного сердца и морщась от ноющей боли в почках.
        Он парил в доке, заполненном гелием и кислородом, и за прозрачными для него стенами короткие импульсы гравидетекторов видели черные воды вакуума и маленькое красное солнце, выплывающее из-за бело-голубой планеты.
        Поле Нессиса билось, наполняя его энергией, и ему было так же трудно разобраться со своим новым телом, как двухлетнему ребенку понять, как функционируют печень и почки. Он осторожно попытался дотронуться пальчиками до прозрачной свинцовой плиты в два метра толщиной, генераторы внезапно взвыли, плита надвинулась с устрашающей скоростью, и кто-то такой же, как он, невидимый, но взрослый, отвесил ему изрядный подзатыльник.
        - Придурок! Ты разобьешь меня!
        Это отличалось от прежних полетов так же, как чтение меню отличается от обеда.
        - Кто ты? - спросил Эйрик. - Ты меня слышишь?
        - Я - ты.
        - Ты умеешь мыслить?
        - Я мыслю тобой. Я мыслю, когда ты, во мне.
        - Я могу приказать тебе лететь?
        - Тебе запрещен доступ к управляющим контурам.
        В этот момент в мысленный диалог вмешался третий голос:
        - Он может лететь в режиме щенка.
        Новый сенсорный слой обнажился перед ним. Теперь Эйрик видел корабль изнутри: вакуумное сердце линейного ускорителя, почки охлаждающих контуров, когти стрельбовых узлов и серую фигурку в серебряной паутине нейросети, распростертую в кресле пилота. Рядом была еще одна.
        - В режиме щенка, ты понял, Эйрик? Ты как двухлетний ребенок. Ты еще не научился ходить.
        Прозрачные створы дока ушли в сторону, и Эйрика вместе с током воздуха вынесло в пустоту.
        Мир вокруг состоял не из сенсоров, пластика и кривых в тактическом кубе.
        Мир состоял из энергии и пространства. Кое-где сгустки энергии закручивались в шарики - шарик подальше был горячим, а шар поближе - холодным, и за холодным шаром на геостационарных орбитах покачивались тупые металлические огоньки, похожие на мертвый мусор на берегу живой реки.
        Эйрик протянул тахионный пучок, чтобы рассмотреть мертвый мусор поближе.
        - Щенок! Не используй активные сенсоры!
        Эйрик внезапно понял, что металлические огоньки - это Красный флот и что они не могут видеть их корабль, пока поле Нессиса работает в подпороговом режиме и гравитационный столб не выплеснулся за нос и за корму.
        Новая порция информации затопила мозг, и Эйрик внезапно понял, что его огневая мощь не уступает «Неумолимому».

«Неумолимый» был способен за один залп выпустить триста двенадцать стандартных ракет класса «Каскад» с термоядерными боеголовками «Хризантема» или гипербоеголовками «Борей». Корабль Эйрика был способен выпустить триста десять
«Бореев-М», с дальностью локального скачка в пятьдесят метров и полезной нагрузкой до полутора тонн.
        Для дистанции ближнего боя БЧ-2 «Неумолимого» имела двадцать восемь лазерных батарей, способных поражать цели на расстоянии до двухсот тысяч километров. Корабль Эйрика имел двадцать четыре батареи.
        Два с половиной километра линейного коллайдера, поделенные на миллион двести тысяч тонн массы покоя, давали «Неумолимому» способность развить ускорение до
6200g и создавали гравитационный столб общей длиной тысяча двести километров; Эйрику же линейный ускоритель длиной в девятьсот метров, поделенный всего на шестьдесят тысяч тонн массы покоя, давал ускорение до 6600g.
        Но самые разительные изменения лежали в системе противоракетной борьбы.
«Неумолимый» был способен выбросить в космос около шестисот противоракет и/или источников активных помех, сбивавших с толку искусственный интеллект систем наведения. Боезапасы активной защиты были, по сути дела, самым массоемким элементом боевых систем и занимали до семи процентов объема корабля.
        У Эйрика противоракетной защиты в привычном смысле слова не было вообще. Вместо нее было поле Нессиса. Генераторы поля не были жестко закреплены вдоль трубы главной энергетической установки, как это происходило во всех известных Эйрику кораблях. Они плавали в сверхпроводящей жидкости, как лейкоциты плавают в крови, и в случае соответствующих вводных формировали новое ложе ускорителя.
        Гравитационный столб, или, в данном случае, гравитационный импульс, вырвавшийся прямо из обшивки, уничтожал вражескую ракету на расстоянии в пятьсот километров; а сам корабль, сохраняя внутренний гравитационный баланс, менял при этом траекторию так, будто законы инерции для него были недействительны, обеспечивая себе дополнительную неуязвимость от прицельных систем противника.
        И в этом была самая главная особенность линейного ускорителя корабля. Этот ускоритель был не ускоритель. Этот ускоритель был - как орган тела, тела, мозгом которого был сам Эйрик. Казалось, каждый квант в коллайдере повинуется пилоту так, как хорошему бойцу повинуются его мускулы.
        Этот корабль был в десять раз легче дредноута «Неумолимый» не потому, что он был слабее, а просто потому, что вместо шести тысяч человек, необходимых для полноценного обслуживания орбитального крейсера, этот корабль нуждался, по сути, в одном-единственном капитане.
        Эйрик плыл сквозь мир из пустоты и энергии, и мелкое поле, едва выходящее на двадцать метров за узкое веретено носа, мешало Красному флоту засечь корабль, хотя ускорение Эйрика составляло уже около 50g.
        Эйрик не понимал, как он летит, как в шесть лет он не понимал, как ходит.
        - Хочешь прыгнуть? Опора прыжка - Чаша, бета, семь, семь, три.
        Эйрик прыгнул.
        Он больше не был кораблем.
        Он был вселенной.
        Сквозь жилы его струились миры. Его глаза видели край Галактики, и пальцы его могли перебирать звезды, как хозяйка перебирает крупу.
        И первой его мыслью после того, как схлынул экстаз прыжка и он был вновь одним целым с шестьюдесятью тысячами тонн скорости и смерти, было - господь спаси всех нас, если пилотом этого корабля будет барр.

* * *
        Обратный прыжок был через три минуты и вечность. В небе снова повисли созвездия Рамануссена, и маленькие скорлупки Красного флота были как блохи в теплой черной шерсти Вселенной.
        Он не двигался сквозь пространство: пространство несло его само, как теченье реки неопытного пловца. Он был и рекой и пловцом одновременно.
        Он потихоньку учился управлять своим телом и вплыл в эллинг почти без помарок, точно оценивая расстояние до нелепых железных конструкций, изогнутых под прямыми углами и так не похожих на плавные изгибы живого.
        - И да, извини, Эйрик. Ты обмочился. Со щенками это бывает .
        Мир умер и снова воскрес.
        Эйрик снова сидел в кресле пилота; адски болела голова, и он чувствовал себя как медуза, вынутая из воды. Чьи-то руки сорвали с висков серебристый обруч. В предплечье вонзилась игла шприца.
        - Двойную дозу, Нин, двойную дозу.
        Тот мир, в котором он только что плыл, медленно гас в тактическом кубе. С соседнего кресла вставал принц Севир. В пилотском комбинезоне он был похож на приспущенный футбольный мячик.
        - Что скажешь, Эйрик?
        Это говорил принц Севир, и это был тот же голос, который называл его «щенком». Эйрик попытался встать, но обнаружил, что разучился пользоваться ногами.
        - Человеческий разум не в силах создать ничего подобного, - хрипло сказал Эйрик ван Эрлик.
        - Как видишь, вот он, корабль. И среди руководителей проекта что-то не видно локров.
        Эйрику казалось, что он уменьшился до размеров жука; мир жуков вонял и был нехорош.
        - Я управлял этим кораблем, - сказал Эйрик, - он… он не механизм. Когда он движется, он… он не преобразует посторонние кванты. Они… они становятся его частью. Он преобразует себя. Как харит.
        Краем глаза Эйрик заметил молодого Трастамару. Тот выглядел куда более напуганным, чем когда их взяли в плен.
        - Интересная мысль, - сказал принц Севир. - Очень интересная. Ты не задумывался, Эйрик, как давно человечество не совершало открытий? Я имею в виду не мелкие усовершенствования, новейшую щетку для полировки клешней крийнов и прочие вещи - а глобальные открытия?
        - Нет.
        - В космосе много рас. Почему империя, которая была создана, это империя человечества? Почему остальные в ней на правах подданных? А? Барры сильнее. Крийны многочисленней.
        - Люди были первыми.
        - Неправда. Когда человечество вышло в космос на гиператомных двигателях, у Таиров уже были двигатели, которые люди используют до сих пор и называют двигателем Нессиса.
        - Тогда не знаю.
        - Люди - лучшие изобретатели. Их разум всегда был ухватистей. Люди тут же освоили двигатели Таиров и тут же усовершенствовали, добавили базовый стабилизатор, который позволял кораблям появляться из гипера с точностью до трех тысяч километров. С тех пор корабли так и ходят. Есть единственная раса, которая вполне может сравниться с людьми в быстроте интеллектуального отклика. Это локры. Но у локров есть существенный минус. Два-три месяца в году они безумны. Трудно построить государство, если во главе его кто-то, кто временами сходит с ума.
        Принц Севир улыбнулся.
        - Именно это и испугало людей, когда они встретили харитов. Дело было не в чуждом облике. И не в ожившем кошмаре из старинных легенд о двойниках и подкидышах в колыбелях. Дело было в несоизмеримости разума. Не то чтоб хариты были умнее. Вовсе нет. Наоборот, к этому времени их цивилизация интеллектуально зашла в тупик. Их способ познания мира исчерпал себя так же, как способ познания мира, свойственный людям. Но эти два способа были совершенно разные. Они не пересекались. И люди этого испугались.
        - Вам видней, принц, - горько сказал ван Эрлик.
        - А бояться не стоило. Ибо если в мире есть бог, общий для рас и разумов, то он создал людей и харитов друг для друга, как он создал в свое время мужчину и женщину. Человеческая цивилизация застыла. Она больше не заглядывает за грань вечности. Она строит дворцы и игрушки. Чтобы наши знания двинулись вдаль, необходим синтез двух знаний. Двух цивилизаций. Двух рас.
        - Этот синтез касается только звездолетов? - спросил Эйрик.
        - О чем ты, Эйрик?
        - Всю жизнь я полагал, что хариты не могут создать машину. Всю жизнь я полагал, что харит не может в точности изображать человека. Сегодня мне показали, что первое неверно. Стоит ли думать, что второе - тоже неверно?
        - Что навело тебя на эту мысль?
        - Этот корабль создали хариты. Я, Эйрик ван Эрлик, не вижу харитов среди руководителей проекта. Значит, я не вижу очевидного. Я размышлял о том, почему мне сохранили жизнь, и пришел к выводу, что мы знакомы.
        Невысокий толстяк в летном комбинезоне, топорщащемся на животе, с жесткими карими глазами навыкате помолчал, словно собираясь с мыслями.
        - Да, мы знакомы, Эйрик, - сказал он. - Меня зовут Дом Кирр. Помнишь, когда меня впервые научили летать, я сказал тебе, что ты просто маленький и через четыре года ты научишься летать? Но ты так и не научился.
        Несколько секунд на мостике царило молчание. Только, затухая, бегали огоньки по обзорному экрану, и лицо Чеслава Трастамары казалось молочно-белым в свете тактического куба. Потом Нин Ашари шагнул вперед и, церемонно поклонившись, положил рядом с ван Эрликом пульт управления нейросетью.
        - Ты можешь снять эту ужасную штуку, - сказал Севир, - она все равно не работает.
        - А… А полководец… то есть сын императора? - хрипло проговорил Чеслав.
        Севир ничего не ответил.
        - Вы убили его? - спросил Эйрик. - Вы… вы убили всех?
        Принц - или, точнее, лже-принц Севир равнодушно молчал.
        - Я - человек, - сказал Нин Ашари. Потом лицо миллиардера исказилось, и он хрипло добавил: - А вот та тварь, которая пробила мне колени, - он был нелюдь.

* * *
        Возвращались с орбиты в полном молчании. Принц Севир сидел в пилотском кресле. Теперь, когда он управлял обычным челноком, Эйрику было видно, что пилот из него довольно-таки паршивый.
        В саду принца Севира, под силовым полем со скатывающимся к нему водопадом, ждали еще пятеро, которых принц Севир представил Эйрику как ведущих ученых проекта. Принц не стал уточнять, люди они или нет.
        Их ждал легкий обед; Эйрика посадили справа от принца. Чеслав хотел было сесть с краю - но принц любезным кивком указал ему на стул напротив.
        Принц Севир славился чревоугодием; новый хозяин его клеток не счел нужным резко менять вкусы и сейчас рассеянно ел перловую кашу. В пище как источнике энергии он не нуждался, но, в конце концов, ему было все равно, откуда усваивать химические элементы. Из пятерых ученых ели двое.
        Эйрик ван Эрлик молча сидел перед тарелкой; Чеслав Трастамара поглощал деликатесную перловку с той же невозмутимостью, с какой две недели назад кушал крийнский шнасс.
        - А вы что скажете о корабле? - внезапно повернулся Севир к Трастамаре.
        Молодой курсант Службы Опеки натянуто рассмеялся.
        - Я - что? - пробормотал он. - Я как босс скажет.
        Пухлые губы Севира сложились в человеческую - необыкновенно человеческую - улыбку. Эйрик никогда не видел, чтобы хариты улыбались. Он никогда не видел, чтобы они плакали, негодовали или убивали.
        - Ну почему же, - мягко сказал принц, - нам важно не только мнение Эйрика. Я высоко ценю генерала Трастамару. И мне не безразлично, сумеет ли его сын понять нас.
        Эйрик и Чеслав переглянулись. «Ну что же, - подумал Эйрик, - этого следовало ожидать. Им должен был сказать Дом Келен. Или Денес. А может быть, они знали с самого начала».
        Начальник личной охраны принца внезапно потянулся и, отломив ножку хорошо зажаренной курицы, сжал ее в кулаке. Когда он разжал кулак, от ножки остались одни кости. Начальник личной охраны сжал кулак снова - на этот раз и костей не осталось. Начальник личной охраны подмигнул Чеславу и расхохотался.
        - В чем разница между харитом и человеком? - внезапно спросил принц Севир.
        - В биологии, - ответил Чеслав.
        - А точнее?
        - В способе познания мира, - ответил Чеслав, - мы познаем мир, используя инструменты, вы познаете мир, превращая в инструменты себя.
        Принц Севир помолчал.
        - Сколько будет дважды два? - спросил он.
        - Четыре.
        - А почему?
        Чеслав нахмурился, не понимая вопроса.
        - Почему дважды два четыре - а не три и не двадцать семь? - повторил принц Севир.
        Чеслав думал несколько секунд, протянул руку и вынул из серебряной вазы с фруктами четыре спелые сливы.
        - Раз, два, три, четыре, - сказал Чеслав. - Вот почему.
        Принц Севир помолчал. Потом он разделил сливы на две равные кучки, выбрал две из них и с силой сжал в кулаке. На столе лежали теперь две целых сливы и третий раздавленный комок.
        - Раз, два, три, стажер, - сказал принц Севир. - Если при сложении две вещи слиплись в одну, получается, что дважды два равно три?
        - Это нечестно, - воскликнул Чеслав.
        - Напротив. Вы правильно сказали - разница между нами в биологии. А это означает, что разница между нами также и в математике, потому что математика биологически обусловлена. Вы считаете вещи. То, что снаружи. Две вещи и еще две вещи - получаются четыре вещи. Мы считали свои клетки. Мы строили математику, которая описывала бы внутренние преобразования наших частей. Две клетки и еще две клетки - сколько это будет, если пара этих клеток объединится?
        - Три, - механически сказал Чеслав. Подумал, нахмурился и сказал:
        - Вы что, хотите сказать, что в вашей математике дважды два равно трем?
        - Не всегда, - ответил принц Севир. - Вы понимаете, в чем дело, стажер. Сегодня, к примеру, понедельник. И когда вы объединяете две клетки с двумя клетками, у вас получаются три клетки. А завтра, во вторник, клетки вырастут и не будут объединяться при сложении. Они будут делиться. Две клетки плюс две клетки будет пять клеток Или двенадцать. Вы улавливаете мою мысль?

«Почему твой компьютер дает одинаковые ответы в разное время?» - вспомнил Чеслав вопрос воспитанного харитами мальчика.
        - Или представьте, что у вас есть клетки с одним рядом свойств. Например, синие. И есть другие клетки - скажем, зеленые. Когда вы складываете синие, они объединяются, и две клетки плюс две клетки получается три клетки. А когда вы складываете зеленые, они делятся. И две клетки плюс две клетки получается пять клеток. Это все равно как если бы в человеческой арифметике результаты зависели от того, каким почерком написаны цифры.
        Чеслав напряженно слушал.
        Принц Севир провел над столом рукой, и тот превратился в стандартный голоэкран. Кончиком вилки принц быстро написал на столе две последовательности цифр. Первая последовательность выглядела очень просто: «010101010101010101». Вторая представляла из себя бессмысленный набор единиц и нулей: «000100011111110001».
        - Какая из них упорядочена? - спросил принц Севир.
        - Первая, - ответил Чеслав.
        - Почему? Чеслав задумался.
        - Потому что я могу очень коротко ее описать. Я могу описать ее как чередование единиц и нулей, а наиболее коротким описанием второй последовательности является сама вторая последовательность.
        Принц Севир одним движением руки стер со стола цифры и написал две другие последовательности: «Абущщгйцомс фыжл» и «император Теофан».
        - Какая из них упорядочена? - спросил Севир.
        - Вторая.
        - Почему?
        - Потому что она имеет смысл.
        - Почему же сложная последовательность «00100011111110001» не имеет для вас смысла и представляется неупорядоченной, а сложная последовательность «император Теофан» имеет смысл?
        - Потому что там числа, а это - слова.
        - Это не очень удачный ответ с точки зрения логики, Чеслав, потому что любой компьютер сведет вам слова к числам, но это очень удачный ответ с точки зрения биологии. Он, собственно, и иллюстрирует то, что я хочу сказать. Основой вашей математики является ваша биология. Биологически мозг человека устроен так, что чередование нулей и единиц представляется ему упорядоченным паттерном. А последовательность «00100011111110001» представляется ему неупорядоченной. Когда же речь пойдет о словах, все наоборот. Вы воспринимаете слово как целое, и, даже если написать слово «император» с ошибкой или пропустить букву, вы все равно поймете его значение. Представьте себе расу, которая воспринимает числа так же, как вы - слова, - и вы перестанете удивляться, что в математике этой расы дважды два будет иногда равно трем, а иногда - пяти, и при этом каждый харит будет инстинктивно, биологически знать, когда дважды два равно трем, а когда - пяти, и не сможет это объяснить человеку.
        Принц Севир снова улыбнулся и добавил:
        - Это, стажер, ответ на вопрос, который вы хотите задать. Когда харит поймет, почему дважды два всегда равняется четырем, он станет думать, как человек. Когда человек поймет, когда дважды два равняется трем, он станет думать, как харит. Кстати, в этом смысле господин Ашари помог нам необыкновенно. Он разработал прекрасный математический аппарат, связанный с понятием плавающих числовых точек.
        Очень хороший аппарат для взаимного преобразования наших математик и наших биологии.
        - И для чего вам нужен этот аппарат, - спросил Эйрик ван Эрлик, - кроме как для создания флота, способного победить тех, кто вас уничтожил?
        - Мы не создаем новый флот, - ответил принц Севир, - мы создаем новую цивилизацию.
        - Когда-то, - сказал Нин Ашари, - человечество было разделено на расы. Были люди с черной кожей, с кожей белой и кожей оранжевой. Это было потому, что люди жили на разных континентах. Но потом эти различия исчезли. Сейчас во Вселенной живет много рас, и различия между ними тоже должны исчезнуть. Точно так же исчезнут различия между машиной и живым организмом. Ты чувствовал это, когда управлял кораблем. Мы не строим корабли. Мы строим будущее.
        Эйрик помолчал. Его смуглое лицо, с выпавшими бровями и голой макушкой, не выражало ничего. Загоревшие руки торчали, как грабли, из чуть мешковатого комбинезона.
        - А что будет с харитами?
        - Хариты - это не раса. Это путь, - ответил принц Севир.
        - А что будет с нами? С людьми?
        - Человечество - это другой путь. Все пути ведут к богу, - ответил принц Севир.
        - Это все пустые слова, - сказал Эйрик, - все, что я вижу, - это то, что в вашем будущем нет места человечеству. Вы отомстите ему - за поражение.
        - Мы спасем его от самого себя. История человечества показывает, что правители-люди, вне зависимости от того, как они назывались - царями, диктаторами или президентами, - не способны были править человечеством сколько-нибудь удовлетворительно.
        Руки ван Эрлика внезапно оледенели. Чеслав застыл, словно получил приличный заряд станнера.
        - Значит, это правда, - усмехнулся Эйрик, - вы контролировали нас пятнадцать лет назад.
        - Поправка. Мы не оказывали никакого влияния на людей. Единственным фактором влияния было само наше присутствие.
        - Я вам не верю, - сказал ван Эрлик, - параноик Севир был прав.
        Ван Эрлик резко встал, отталкивая от себя тарелку. Чеслав поднялся за ним.
        - Знаешь, в чем мое преимущество, Нин? - спросил он. - В том, что я изгой. И если я плюну ему в лицо, - и Эйрик показал на принца Севира, - то меня просто убьют. А тебя - тебя выпотрошат, как освежеванного зайца, и в твою шкуру влезет чужой.
        Принц Севир дотронулся до рукава, и в дверях появились два затянутых в бронеткань охранника.
        - Наши гости устали, - сказал принц, - проводите их.
        Когда лепестки дверей сошлись за сопровождающими, Нин Ашари повернул голову к Севиру и тихо спросил:
        - Он что, не знает?
        - Нет.
        Ашари помолчал.

* * *
        Из команды фрегата только пятеро остались в живых. Они получили не меньше двух тысяч бэр, но один из участников проекта, по имени Первез, - молодой черноволосый парень с блестящими глазами и длинными руками, искусными, как манипуляторы крийна, - заверил Эйрика, что его люди выживут. Насчет черного барра он был не так уверен. Он никогда не работал с баррами.
        Первез был из тех двоих, что ели за обедом.
        Напоследок он заставил ван Эрлика самого лечь на койку и одобрительно покачал головой, глядя на графики.
        Когда Эйрик ушел, в медотсек зашел принц Севир и долго изучал данные, но Эйрик уже этого не видел.
        Эйрик ван Эрлик вернулся в отведенные ему апартаменты и вышел на террасу, отороченную теплым бескрайним морем.
        Выложенные ракушками ступени спускались прямо в бирюзовые волны. Последний раз Эйрик плавал в море пятнадцать лет назад, и это море было очень похоже на то.
        Вокруг не было ни души. Метрах в двух над Эйриком парил черный видеошарик, как будто почетный гость мог куда-то деться с планеты.
        Эйрик разделся, нырнул и поплыл.
        Морские звезды лежали на далеком дне, стайки рыб разбегались из-под красных кораллов, и, когда ван Эрлик переворачивался на спину, он видел высоко над собой растопленное на волнах солнце.
        А когда он поворачивался спиной к солнцу и закрывал глаза, то море становилось похоже на космос, и он вновь плыл по нему в созданном чужаками корабле. Корабле, который превосходил корабли людей примерно так же, как линейные корабли эпохи императора Теофана превосходили линейные корабли эпохи адмирала Нельсона.
        Эйрик плавал часа полтора, а потом наконец повернул назад. За прозрачным столиком в плетеной качалке сидел Чеслав Трастамара и играл со столиком в трехмерные шахматы. Столик выигрывал.
        Эйрик вышел из воды; тело его казалось бронзовым от радиационного загара, капли воды блестели на лысой голове. Медицинские датчики слетелись к нему голодными комарами.
        Естественная зелень, разросшаяся под прозрачной пленкой силового поля, мешалась с цветами и ветвями, вырастающими прямо из стен. Над полем зеленые склоны переходили в облитые снегом горы, и далеко над горами сверкало солнце. Эйрик бывал в гостиницах, где в пользование постояльцу предоставлялся личный бассейн. Но личного моря в пользовании у него еще не было.
        - Ты вернулся в свой рай, Эйрик, - сказал Чеслав.
        Эйрик ничего не ответил. Видеошар вплыл на террасу вслед за ним. Тут же слои пола слегка разошлись, и поток тепла обдал гостя, который явно не торопился воспользоваться полотенцем.
        Эйрик прошел в спальню и сел на кровать, размером шире его капитанской каюты.
        Сегодня мир, в котором он жил, разнесли в куски. И это сделал не император Теофан, не продажный губернатор Ярмарки, не сын императора, имевший обыкновение устраивать маленькие победоносные войны против тех, кто не мог сопротивляться, и даже не холодный аристократ Трастамара, верховный палач империи и праправнук легендарного Живоглота.
        Это сделали те, кто в его душе всегда занимал место между людьми и богами.
        Никто не знал, насколько далеко отстоят люди от харитов. Некоторые исследователи полагали, что изначально хариты были белковой формой жизни, с генетикой, определяемой ДНК, - так же как у человека, крийна или барра. Другие считали, что изначальной основой харитов была кремнийорганика, и еще третья школа настаивала на том, что хариты никогда не дышали кислородом, используя в качестве окислителя азот.
        Так или иначе - разница между людьми и харитами была не в биологии, а в разуме. Разум их развился за сотни тысяч лет до человеческого, и он пошел по другому, отличному от человека пути.
        Люди, став разумными, начали переделывать окружающую природу, добиваясь все большего совершенства инструментов и приспособлений.
        Хариты, став разумными, начали переделывать себя.
        Разум человека начался тогда, когда человек взял в руки дубинку и убил ей животное, которое не мог убить голыми руками. Разум харита начался с того, что харит изменил структуру своей руки, придав ей твердость дубинки. А потом, когда бой закончился, вернул руку в прежнее состояние. И, заострив коготки, принялся разделывать шкурку.
        Потомки тех, кто взял в руки дубинку, вышли в космос в сверкающих кораблях, начиненных сложнейшей аппаратурой. И еще до начала Великой Войны один из старых, аварийных, заплутавших в гипере кораблей выбросило возле системы, обращающейся вокруг красного карлика YO-13978. Обоженный радиацией экипаж обнаружил в воздушном пространстве четвертой планеты то, что поначалу квалифицировали как
«несколько небольших предметов явно искусственного происхождения». Это не были предметы: это были потомки тех, кто когда-то превратил свою руку в дубинку и, используя собственное тело как орудие познания Вселенной, забрался в нижние слои стратосферы.
        Хариты были потрясены контактом. Сама идея преобразования окружающей природы для собственных нужд - в чем, по мнению человека, или барра, или локра, и заключалась цивилизация - была им абсолютно чужда.
        Человек попадал туда, где холодно, - и надевал одежду. Харит отращивал теплоизолирующий слой или иным образом регулировал теплообмен в теле. Человек переходил от охоты к земледелию из-за недостатка пищи - харит сам становился зерном, перестраивая свое тело с тем, чтобы усваивать непосредственно энергию солнца.
        Человек изобретал масс-спектрографы и пузырьковые камеры, чтобы узнать устройство мира, - харит наделял свои члены свойствами масс-спектрографа и распознавал изотопы.
        И, конечно, коренная разница в разуме повлекла за собой коренную разницу в социальном устройстве.
        Человек, создавая инструменты, создавал свое и забирал чужое. Став разумным, человек поделил все, что ему принадлежит, на себя самого и свою собственность.
        Для харита понятие собственности было бессмысленным. Что он мог отнять у соплеменника? Редкие молекулы? Они были повсюду. Новый паттерн для самосборки? Но это было так же нелепо, как отнять музыку у композитора. Музыка для того и существует, чтобы ее слышали. Паттерны для того и изобретались, чтобы ими делиться.
        Считалось, что когда-то хариты были двуполы, - это можно было предположить при виде других организмов планеты, - но, разумеется, деление на самцов и самок исчезло еще тысячи лет назад. Паттерны размножения были одним из самых ранних
        изобретений - открытий их цивилизации. Им не в чем было соперничать и нечего делить; когда хариту не хватало массы или паттернов, он мог восполнить это единственным образом - объединившись с другим харитом.
        Хариты приняли терпящий бедствие экипаж более чем радушно. Люди, оказавшиеся в гибельной для них атмосфере (содержание кислорода в воздухе Харита не превышало пяти процентов), были спасены существами, которые сами превратились для них в кислородные фильтры.
        А еще спустя несколько лет хариты попросту увеличили содержание кислорода в атмосфере планеты; им-то было все равно, а новым обитателям Харита - необходимо.
        Операция эта потребовала от харитов глобальной координации в масштабах всей планеты, и возглавивший акцию Совет принял на себя те обязанности, которые связывают с именем правительства. Люди, понятное дело, тоже вошли в совет, потому что кто, как не люди, знали, что им нужно?
        Когда империя заново открыла Харит, она нашла там странную цивилизацию, в которой мирно уживались друг с другом формы жизни более различные, чем если бы одна дышала кислородом, а другая фтором. Цивилизация эта просуществовала пятьдесят лет - пока однажды молодой честолюбивый принц Севир не решил, что стране нужна маленькая победоносная война, и выбор его пал на Харит как на планету, ничтожную в военном отношении и выгодную - в пропагандистском.
        Принц Севир был на каждом экране. Он выступал в новостях и в Совете империи, он глядел с каждой стены, с голограмм на перекрестках, с распластанных над городами силовых куполов. Он без устали обличал главную проблему империи.
        Этой главной проблемой была не коррупция, не налоги, не бессилие власти, не слабоумные императорские родственники на высочайших постах - а пять миллионов людей, порабощенных чужаками-чудовищами.
        Экраны заполонили фильмы ужасов; в них хариты принимали обличье людей, и только доблестные агенты Службы Опеки спасали цивилизацию от проросших в общество монстров. Обыватель мало различал реальность и фильмы. На вопрос домохозяйки: «А правда ли говорят, что вот директор банка зашел в туалет, а вышел через пять минут - в обличье директора банка - съевший его харит?» - профессора по трехмерке важно отвечали, что «возможности харитов мало исследованы».
        Хотя каждому, хоть немного знакомому с харитами, было прекрасно известно, что дело было не во внешнем обличье. Харит мог бы принять облик человека,
        но что бы он стал делать со своими руками и ногами? Ни один харит не был способен даже взять в руки вилку - не больше, во всяком случае, чем человек, заболевший раком, был бы способен взять и усилием воли выкинуть из тела пораженные клетки.
        Фильмы в сознании обывателей мешались с реальностью, и к тому времени, когда Флот Освобождения под командованием принца Севира вынырнул в системе Харита, требуя освободить людей из-под власти нелюдей, вся империя, затаив дыхание, следила за героем-освободителем.
        Все - кроме уроженцев Харита. Принца Севира встретил небольшой, но готовый к отчаянной драке флот - пять кораблей, выменянных бог знает в каких уголках неприсоединившихся миров. В экипажах их были только люди.
        Во-первых, хариты не могли пользоваться техникой, а паттернов, позволявших передвигаться в открытом космосе, они не создали. Во-вторых, хариты просто не могли понять, что такое война.
        Ведь война - это когда отнимают чужую собственность и чужую жизнь. Чужой собственности, равно как и своей, у харитов не было, а понятие смерти с некоторых пор было для них несколько относительным. Взрослый харит был не что иное, как набор паттернов для самосборки. Паттернами менялись - так же легко, как люди меняются деньгами, и даже когда тело уставших жить умирало, их воспоминания и паттерны отходили новорожденным. Кирр, строго говоря, тогда не научился летать. Кто-то из поменявших жизнь отдал ему паттерн.
        Командовал флотом представитель людей в Совете Харита - Стивен ван Эрлик. Все три его сына - Тристан, Тайри и Эйрик - сражались вместе с ним. Девятнадцатилетний Эйрик не понимал, что происходит: людям, выросшим на Харите, была свойственна поразительная наивность. Эйрик был уверен, что война - это чудовищное заблуждение и что достаточно людям Харита продемонстрировать свое желание защищать своих братьев, - как война кончится и наступит мир.
        Принц Севир вполне верил во все, что повторяли с его слов, и чем чаще его слова повторяли - тем больше в них верил принц Севир. Отпор был для него шоком. Позорная гибель «Эдема» привела его в ярость. Флот защитников Харита был разгромлен. Планету залили кровью и плазмой. Те, кто попал в плен, каялись в новостях, рассказывая, как ужасные чудовища подчинили их волю и поработили разум. Те, кто не каялись, исчезали.
        Тристан ван Эрлик был убит.
        Тайри ван Эрлик отказался сдаться и был убит.
        Анита ван Эрлик, младшая сестра Эйрика, появилась в новостях с букетом белых лилий, который она вручила освободителю планеты принцу Севиру. За это ей обещали сохранить жизнь отцу.
        На следующий день после лилий в новостях Стивен ван Эрлик был расстрелян.
        Меньше всего Эйрик ван Эрлик мог предположить, что плен у принца Севира обернется самыми роскошными апартаментами, в которых он когда-либо жил, личным морем и медицинской помощью для людей, ушедших за грань смерти.
        Над дверью запел звонок, и лепестки ее мягко разошлись в сторону.
        На пороге стоял Нин Ашари. Седые волосы его были, как всегда, тщательно расчесаны, и твердые голубые глаза глядели на Эйрика с неизменным доброжелательным любопытством.
        - Хочешь прокатиться, Эйрик?

* * *
        На этот раз это был не фрегат.
        Катер ждал их прямо на планете, в огромном эллинге, вырубленном прямо в толще горы. По виду он был как стандартный «Подсолнух», только вот окраска у него была неровная, то сизая, то белая, словно вместо изоляционной плитки у него были перья. В каком-то смысле так оно и было.
        Вслед за Эйриком и Ашари в рубку вплыло еще одно существо: некрупный молодой харит в излюбленной этой расой каплеобразной форме.
        - Тари примет управление, если ты что-то перепутаешь, - сказал Нин.
        Эйрик молча сел в кресло пилота. Тари мог не только принять управление. Тари мог остановить его сердце, парализовать мышцы или исказить картину, посылаемую его органами чувств в мозг. При этом сам Тари был неуязвим для всех систем вооружений, созданных человечеством, исключая разве ядерную гипербоеголовку.
        Никогда раньше Эйрик не чувствовал страха, находясь рядом с харитом.
        Старшие братья всю жизнь означали безопасность. Но это были другие
        старшие братья. Если Кирр-Севир взял в руки вилку, значит, он может взять в руки и нож. Собственно, это значит, что он может обойтись и без ножа.
        Второй полет был таким же экстазом, как первый: Эйрик был как прозрачная пленка, натянутая на черную гладь космоса.
        Он был ровня звездам.
        А когда он вышел из гипера в продиктованных Ашари координатах, он увидел далеко внизу белую, как невеста, планету. Сквозь хлопья облаков просвечивали белые пелены снега, и только экватор был опоясан полоской серого и голубого.
        Они спускались неторопливо, паря в пустом холодном небе; местом, которое Ашари указал для посадки, была небольшая гора, а скорее каменистый холм, усеянный руинами зданий из сверкающего белого камня.
        Под горой лежал снег. На вершине его почти не было, и челнок аккуратно завис, а потом опустился на белые плиты, вытертые миллионами ног.
        Тари выплыл из корабля первым. Эйрик вышел за ним, впервые в жизни стараясь держаться от харита подальше.
        Верхушка холма была срезана много столетий назад, образуя удобную посадочную площадку. Слева от Эйрика было что-то вроде крытой галереи, возведенной на самом краю холма. Крыша обрушилась, вниз уходила белая мраморная лестница, обрамленная остатками стен и террас.
        Здание справа когда-то было довольно большим; из белого цоколя поднимался целый лес колонн, и некоторые, с простыми завитками капителей, раскатились по площади. Плиты площади были вытерты миллионами и миллионами ног.
        В воздухе было не больше нуля. Эйрик и не знал, что на Земле так тепло.
        - Это ттакки разрушили? - спросил Эйрик, показывая на белый цоколь с рухнувшими колоннами.
        - О нет, - сказал Нин Ашари, - это разрушили сами люди еще три тысячи лет назад.
        Дул пронзительный ветер, и миллиардер поежился, застегивая плотную куртку. Потом присел на обломок мрамора.
        - Земля не так уж и радиоактивна, - сказал Нин Ашари. - Если бы не ядерная зима, вполне можно было бы жить. На экваторе можно будет жить в течение ближайших десятилетий.
        Эйрик молча подошел к самому краю холма. Из белой пелены, сбегавшей вниз, торчали желтые головки скал, и далеко под ногами в скалах был вырублен совершенно правильный конус, ступеньками взбегавший по склону горы.
        Снега почти не было. Эйрик отчетливо видел разрушенные плиты, на которых когда-то, наверное, сидели люди, наблюдая за происходящим на сцене, и каменные лесенки, прорезающие амфитеатр. Стена за сценой почти не сохранилась. Было очень глупо ставить там стену. Эйрик ван Эрлик на месте древних владельцев помещения поставил бы там силовой щит.
        Эйрик подумал, что, если бы он был барром, он бы сейчас взмахнул крыльями и улетел со скалы. Хотя куда можно улететь на планете, где средняя годовая температура составляет минус тридцать, а средняя годовая доза - десять бэр?
        - Итак, человечество - это путь, - сказал Эйрик ван Эрлик. - И хариты - тоже путь. И, допустим, барры. А крийны?
        - Крийны - это тоже путь.
        - Тоже?! Двадцать тысяч аристократок, которые торгуют собственными детьми? Кто ваш путь? Личинки? Они слишком глупы. Взрослые особи? Полубоги в чертогах, построенных на доходах от торговли молодняком? Вы видели в космосе кладбища крийнов? Однажды мы взяли лайнер, и там была взрослая особь. Я их никогда не видел, такая, знаете, красивая. Пелена в пелене, лазурь, молоко и охра. С ней было с десяток рачков, они суетились вокруг нее, как вокруг королевы. Они летели на Крийну. Некоторым было уже по пятнадцать-шестнадцать лет, их время пришло. Я сказал им - вы свободны. Они сгрудились вокруг нее, как собачонки. Они заплакали: «Мы хотим на Крийну». Я сказал им - вас убьют, королев двадцать тысяч, а вас миллиарды». А они засмеялись и сказали: «Кто будет хорошо себя вести, тот Возродится». Господи боже мой! И это тоже - путь?
        - Всякая раса, - сказал Нин Ашари, - как буква в стихах, сочиняемых Господом. Без единой буквы слова будут неполными.
        - А ттакки - тоже буква? Вы их воскресите? А, Нин? Это несложный проект, генов достаточно. Вы воскресите цивилизацию, которая сожрала свой мир и вышла в космос, чтобы сожрать остальное? И если ттакки - это путь, то как этот путь примирить с остальными?
        - Ты знаешь, где мы? - спросил Нин Ашари.
        - Сектор Тора, 20-193-48. Земля.
        Нин Ашари чуть улыбнулся.
        - Нет-нет. Я не имею в виду планету. Я имею в виду город.

«Если это город, то где же здесь развязки и посадочные площадки?» - хотел было спросить Эйрик, но прикусил язык.
        Странно - но Нин Ашари словно услышал невысказанный вопрос.
        - В этом городе не было космопорта, - сказал Нин Ашари, - и даже системы энергоснабжения. Но когда-то именно здесь начался наш путь к звездам. В этом городе родился человек, изобретший логику. И другой, кто изобрел геометрию. В нем изобрели физику, историю и математику, хотя… я иногда спрашиваю себя: что было бы с миром, если б тогда изобрели другую математику, и можно ли было ее тогда открыть? И все же - тогда открывали не законы, Эйрик. Тогда открывали науки. Мы до сих пользуемся теми словами, которыми эти науки были названы обитателями Афин, а ведь наука не существует до того, пока ты не назвал ее. И по странному совпадению, это произошло в городе и в земле, которой правили сообща.
        - Де-мо-кра-тия, - процедил ван Эрлик.
        - О да, Эйрик. Демократия. Кстати, тот человек, который изобрел логику, тоже считал слово «демократия» ругательным. Как и курсанты Службы Опеки. Просто так получилось, что при демократии логика возникла, а при Службе Опеки возникает только хвала императору.
        Нин помолчал.
        Свежий снег, казалось, сыпался прямо из синего неба, и развалины старых храмов были покрыты белым пушком, словно брюшко новорожденного барра.
        - Да, так вот. А потом этот город завоевали. Очередной правитель. Деметрий. Его звали Деметрий. И жители Афин, изобретатели логики, философии и математики, сразу преисполнились великой благодарности к завоевателю. Они постановили приравнять его к богам. Они постановили, что каждое его слово - безошибочно. И эти люди, которые только что, при демократии, ссылали собственных лидеров за то только, что те были слишком популярны, - эти люди постановили называть его божественным Деметрием и воскурять перед ним фимиам. И чем больше было фимиама, тем меньше оставалось логики и математики.
        Миллиардер улыбнулся.
        - Это я к тому, что цивилизации быстро меняются, Эйрик. Одни и те же особи сегодня клянутся умереть за свободу, а завтра воскуряют фимиам. Ттакки… я никогда не поверю, что цивилизация, способная создать гипердвигатель, не могла бы решить проблемы с регуляцией численности. У расы, достигшей космоса, нет биологических проблем. Есть проблемы социальные. Власть ттакк была построена так, что они рвали друг друга. Что наградой за успех служило мясо сородича; это был приз. Это был - ритуал. Они уничтожали прежде всего себя, и только в придачу - других, и на этом была построена вся система власти. Достаточно было изменить власть, и можно было создать совершенно другое общество. Достаточно будет изменить власть у крийнов - и Крийна изменится сама. А власть у крийнов переменится, когда исчезнет спрос на рабов. Когда созданные нами технологии отменят необходимость в труде крийнов, локров и роботов, как некогда изобретение водяного колеса отменило раба, который ходил, вращая жернова мельницы.
        Эйрик молчал. Пятнадцать лет он жил воспоминаниями о рае. Иногда он прилетал в этот рай, и его обитатели не говорили с ним. Он всегда считал, что это потому, что он - убийца и они не хотят говорить с убийцей.
        Было странно думать, что новый принц Севир представляет из себя все, о чем врал старый. Интересно, Дом Келен знал или нет? Одну вещь он должен был знать.
        - Сколько лет Денесу на самом деле? - спросил Эйрик ван Эрлик.
        - Что?
        - Вы послали Денеса шпионить за мной. Я должен был догадаться, что он не человек. Я почти догадался - в кабинете губернатора Ярмарки, когда губернатор потерял сознание. Я тогда решил, что это сделал Дом Келен. Но Кел - из старой породы. Это сделал Денес, не правда ли? А потом он повернулся к губернатору и сказал: «Я тебе обещал, что я тебя убью».
        Эйрик помолчал. На барельефе, валявшемся под ногой, полуголые люди с поножами и щитами вместо одежды резали друг друга. Похоже было, что люди занимались этим всегда, даже когда изобретали логику и математику.
        - А потом я догадался второй раз, - горько добавил Эйрик, - уже на яхте. Я протянул ему неисправную плату и сказал, что ее надо починить Он подержал ее в руках, и она заработала. Нин, через нее шла микротрещина. Починить ее было так же невозможно, как приклеить к стеблю сорванный цветок.
        Голубые глаза Нина Ашари глядели куда-то вниз, мимо Эйрика, на героев со щитами и поножами. Как, тысяча ттакк, они умудрялись бегать с голыми ляжками по такому морозу? Эйрика холод пробирал даже в комбинезоне.
        - Это сделал Денес, - сказал Ашари. - Перемена - это дорога с двусторонним движением. Хариты изменятся, и люди тоже. Это сделал Денес, но Денес - человеческий ребенок. Обычный ребенок восьми лет.
        Ашари вздохнул и поглядел на исчерченные венами руки.
        - Я уже стар, - сказал Ашари, - чтобы меняться, но дети мои изменятся. Мы стоим в начале, и в этом начале, Эйрик, - белок и ДНК. Но ты не задумывался, что никто даже не знает, из чего вначале были хариты? И, в сущности, это неважно. Ты не задумывался, Эйрик, что хариты не умирают? Если твое «я» - это больше не кусок мяса, не плоть, не кровь, не чип, если твое «я» - это просто набор паттернов для самосборки, то кто может назвать тебя умершим, когда твоя плоть уйдет, а паттерны останутся? Хариты не умирают, по крайней мере тот, кто придумал что-то действительно новое, потому что паттерн, придуманный им, переходит из памяти в память. Кирр-Севир будет жить вечно. Если бы Аристотель или Платон были харитами, они бы жили вечно; а те, кто слагал хвалы в честь царя Деметрия, они, боюсь, давно бы умерли, потому что в лизоблюдстве нет ничего нового.
        Эйрик помолчал.
        Потом он повернулся, заложил руки за спину и пошел обратно к челноку, - маленькое черное пятно на фоне снега, солнца и мрамора.
        Глава девятая
        ПЛАЩ, КОТОРЫЙ ВНУТРИ
        Дух умирает последним.
        Честь умирает после духа.
        Ли Мехмет Трастамара
        Красно-белый челнок с эмблемой Службы Опеки отделился от корвета «Киев», и через пять минут генерал Станис Трастамара увидел, как небо из черного становится фиолетовым, а потом - синим.
        Они садились на Рамануссен.
        Очень много людей садилось на Рамануссен, принимая приглашение принца Севира.
        Владелец компании «Ахтесан», крупнейшего производителя бытовой техники и гравикомпенсаторов, посетил Рамануссен четыре года назад. С тех пор глава
«Ахтесана» пожертвовал в Фонд принца Севира пять на десять в девятой эргталеров и превратился в лучшего друга принца.
        Президент «Объединенной государственной противоэлектронной компании», занимавшей около пятидесяти процентов рынка систем противоэлектронной защиты и производившей практически все «жучки» и видеошары, тоже посетил Рамануссен, и после его визита принц Севир вошел в состав директоров компании.
        Губернатор Оконы, родной брат владельца «Ахтесана», выразил недоумение поступком своего брата (тем более что компанией они владели на паях) и тоже посетил Рамануссен. После этого он больше никаких недоумений не выражал, а пожертвования
«Ахтесана» возросли вдвое.
        Министр экономики господин Вьяса, возмущенный тем, что у приближенной к нему фирмы из-под носа увели заказ на перевооружение «Эдема», дал разгромное интервью трем главным новостным порталам империи и полетел договариваться на Рамануссен. После этого министра экономики никто никогда не видел, а проверить утверждение принца Севира о том, что яхта министра улетела с Рамануссена целой и невредимой, представлялось маловозможным.
        Принц Севир всегда был склонен к паранойе, и после войны с Харитом она перешла в клиническую стадию. Рамануссен, окруженный десятками орбитальных фортов, превратился в космическую крепость. Охрана дворца подписывала пожизненные контракты.
        Редкие посетители, которых удавалось опросить Оперативному Штабу, жаловались на тотальный досмотр и охранников, контролирующих каждый шаг. Двух шпионов, которых Оперативный Штаб послал на Рамануссен, любезно приняли в одном из небольших городков (население планеты составляло около семи миллионов человек), а потом столь же любезно выпроводили, проинформировав, что доступ к дворцовому комплексу им закрыт.
        Год назад полковнику Трастамаре удалось внедрить своего человека во дворец. Когда Трастамара заподозрил, что шпиона перевербовали, он вызвал его на встречу в Бесон. Агент долетел до Бесона, встретился в местном ресторане с резидентом, которого заверил в совершеннейшей благонадежности принца Севира, а потом подошел к ограде ресторана и перемахнул через решеточку.
        Бесон был малой планетой с небольшой силой тяжести, но ресторан находился на двухсотом этаже. Как потом с досадой шутил резидент, если бы парень прыгнул не вниз, а вверх, он бы вышел на орбиту вокруг Бесона.
        По правде говоря, истории вроде бесонской нравились Станису Трастамаре меньше всего. Принц Севир был сослан на Рамануссен после того, как на глазах полусотни свидетелей расстрелял племянника императора. Если бы люди просто пропадали на Рамануссене - еще куда ни шло.
        Но люди возвращались оттуда стойкими сторонниками Севира; и Нин Ашари, которому принц лично пробил колени «жидкими гвоздями», улыбаясь, заверил Трастамару в своей преданности принцу. Ашари был не тот человек, чтобы забыть про свои колени, тем более что он до сих пор не мог нормально ходить.
        Генерал Трастамара не боялся исчезнуть на Рамануссене. Он боялся вернуться оттуда верным сторонником принца.
        Посадочная площадка была врезана в гору. Слева начинались бурые скалы, залитые сплошным ковром из зелени и цветов, справа, далеко внизу, билось море.
        Станис Трастамара знал, что дворец выстроен в скалах целиком; хитроумная система коридоров и зал прошивала гору. Искусственных сооружений снаружи почти не было - разве что несколько террас, решетчатых башенок да посадочных площадок. Это придавало горам первозданный вид и делало невозможным даже приблизительно подсчитать количество помещений дворца и их назначение.
        Но, даже зная это, Трастамара был поражен открывшимся ему великолепием. Он стоял, задрав голову, и смотрел на красные лианы, обвивающие маленькие горные сосны, и на пенный водопад, похожий на цветущие ветви вишни, склонившиеся над отвесным обрывом.
        - Генерал Станис?
        Трастамара обернулся. На краю посадочной площадки стоял высокий мужчина с овсяными хлопьями волос и глиняным комом кобуры на перечеркнутой поясом талии. Полковник Диса, бессменный начальник охраны принца Севира на протяжении пятнадцати лет. Главный мозг харитской авантюры; непосредственный участник всех попоек принца, подтиратель всей грязи - и главный ее зачинщик. По мнению аналитиков Службы Опеки, именно ненавязчивые советы Дисы превратили избалованного, глупого, недалекого, но в общем-то безвредного Севира в чудовище, опьяненное собственной безнаказанностью и уверенное в том, что самое отъявленное его вранье может быть тут же превращено пропагандистами империи в общепринятое мнение.
        Трастамара шагнул навстречу полковнику, чтобы пожать ему руку, и тут же лицо его болезненно перекосилось. Он шаркнул пяткой и упал бы, если бы Диса не подхватил его под локоть. Трастамара негромко выругался.
        - Ноги? - сочувственно спросил полковник.
        О том, что случилось с ногами Трастамары, знали все. У генерала Трастамары было такое чувство, что человека в одних трусах, с полуснятыми экзоскелетами, прыгающего на террориста в терминале пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь, показывали теперь вместо заставки новостей.
        - Да. Врачи говорят - еще два месяца, - кивнул Трастамара.
        На широком бронзовом лице Дисы отразилось сочувствие.
        - Может быть, мы сумеем помочь, - сказал Диса.
        Трастамара не сомневался, что полковник Диса может разобрать его на косточки и сухожилия, а если надо, на митохондрии и рибосомы. В том, что Диса большой специалист по регенерации нервной системы, Трастамара не был уверен.
        Ради неформального визита Станис Трастамара и одет был неформально: серые брюки из квазиживой ткани соединялись сплошным швом с бежевой рубашкой с короткими рукавами. Под мягкой шерсткой брюк угадывались очертания экзопротезов.
        Сквозь раскрытый люк катера можно было видеть двух неподвижных охранников Трастамары. Как и предписано полевой охране начальника Службы Опеки, они были облачены в полную броню с активированными сенсорами типа «Антей».
        Полковник Диса любезно показал Трастамаре на раскрывшийся в скалах проход, а потом нахмурился, глядя на охранников.
        - Пусть остаются здесь, - сказал Трастамара.
        Диса вздохнул с явным облегчением.
        Немногочисленные свидетели утверждали, что все, кто удостаивается аудиенции у принца Севира, подвергается жесточайшему обыску. Однако для главы Службы Опеки явно сделали исключение.
        Полковник Диса провел его через рамки томографа, да на выходе приятно улыбающийся молодой парень в салатовом халате взял у него немного крови из вены на предмет присутствия в ней боевых коктейлей или иных веществ, подавляющих волю человека, искажающих его психику или меняющих биохимию тела в сторону убыстрения реакции или уменьшения чувствительности к боли.
        Если бы Трастамара знал, что осмотр будет таким поверхностным, он бы оделся по-другому.
        Но все заняло меньше пяти минут, и вскоре они вышли из лифта в сверкающей мрамором зале. Полковник Диса одним щелчком пальцев развел перед ним лепестки двери.
        За дверью над цветущим садом вздымались дикие скалы, и поверх силового поля бился водопад, рушась в кипящую бирюзу моря.
        Трастамара смотрел на водопад, и холодное отчаяние вдруг овладело им. Его пропустили через охрану. Это значило, что Чеслав был мертв.
        Станис Александр Рашид Трастамара знал, что адмирал Иссуф захватил живыми и ван Эрлика, и его спутника и что обоих передали принцу Севиру. Трастамара не сомневался, что его сын сможет хранить тайну. Утверждение, что пытка всем развязывает язык, было справедливо для мелких уголовников, но не для подготовленных спецагентов. Ментальные упражнения, позволяющие отключать чувствительность периферийной нервной системы; способность противостоять самым изощренным химическим методам допроса; анафилактический шок в случае применения тех веществ, которым нельзя противостоять; добровольная остановка сердца были только некоторыми из способов, которыми тренированный агент мог уйти от инквизиторов.
        Станис Трастамара не сомневался, что Чеслав будет молчать. Но для этого ему надо было умереть.
        И подсознательно новый шеф Службы Опеки надеялся, что его возьмут, едва за ним сомкнутся створы посадочной площадки, что его швырнут о пол и запеленают в нейросеть. И это будет означать, что Чеслав жив.
        - Генерал Трастамара?
        Принц Севир появился откуда-то из скал. Он был бос. Просторные мешковатые брюки и расшитая какими-то желтенькими блестками накидка скрывали его обрюзгшее тело, но не могли скрыть отвислых щек и нездорового блеска карих, навыкате, глаз.
        Трастамара вдруг почувствовал панику. Он не ожидал, что это будет так быстро. Он предполагал, что только досмотр займет часа два. Тысяча ттакк, принц Севир никогда не принимал людей, не продержав их по пять часов в приемной!
        У Станиса не было Плаща. Даже если он мог отключить боль, он не мог не знать, что будет потом. «Считай, что ты - в Плаще, - сказал себе генерал Станис Александр Рашид Трастамара. - Считай, что аристократия - это те, кто рожден с Плащом внутри. Это те, у кого Плащ сросся с кожей».
        - Генерал, я страшно рад вас видеть! - сердечно воскликнул принц, и пухлые его руки разошлись в приветствии.
        Станису Трастмаре было десять лет, когда он узнал, что его прапрадед некогда был обвинен в заговоре против императора Чеслава. «Но это же глупо!» - вскричал мальчик. «Конечно глупо, - фыркнул старик, - если ты передумал делать человека наследником, его нельзя сажать в тюрьму. Его надо расстрелять. Славотчка размяк с годами».

«Ты можешь поручиться, что твой прапрадед простил потомкам Чеслава? - вдруг мелькнуло в мозгу Станиса. - Что заговора - не было?»
        Станис шагнул навстречу принцу и снова споткнулся. На этот раз полковник Диса был слишком далеко, чтобы поддержать его. Трастамара упал, и правая его рука инстинктивным жестом обхватила больное колено.
        Псевдоткань разошлась. Пальцы Трастамары сжали ребристую поверхность экзоскелета.
        В следующую секунду Станис выстрелил - почти в упор.
        Во дворец невозможно было бы пронести никакое энергетическое оружие. Не то что томограф службы безопасности, а самый простой датчик зафиксировал бы энергетическую подпись батарей. Трастамара стрелял не из веерника и не из станнера.
        В полую оксидтитановую трубку экзоскелета был забит удлиненный цилиндр с конической головкой, начиненной алмазной крошкой. При соприкосновении с препятствием головка разрывалась на сотни осколков, поражающих вместе с крошкой живую плоть. Сила, заставлявшая патрон вылетать из ствола, была обыкновенная химическая реакция сгорания вещества, состоящего на 64 процента из нитроцеллюлозы и на 30,2 процента из нитроглицерина, стабилизированного ароматическими углеводородами с добавлением ацетона.
        Принца отбросило метра на три. Кровь и ошметки мозга брызнули Трастамаре в лицо.
        Полковник Диса, за спиной Трастамары, застыл. Мысль, что для покушения может быть использовано огнестрельное оружие, была такой же дикой, как если бы ему сказали, что наследника межзвездной империи убьют бронзовым копьем.
        Трастамара повернулся и выстрелил полковнику в лоб. Тот рухнул навзничь. Голова его была похожа на развороченный взрывом микрореактор.
        Станис Трастамара отбросил ставшее бесполезным оружие и сорвал с пояса полковника веерник.
        Он поднял веерник и выстрелил еще дважды, на этот раз целясь принцу в сердце. Севир был мертв, и в этом не было никакого сомнения. Но Трастамара предпочел бы, чтобы принц был дважды и трижды мертв. Третьим выстрелом Трастамара разнес видеошар, паривший под потолком.
        Сорвал с мертвого Дисы комм и бросился вон из залы. Не то чтобы Станис полагал, что ему удастся удрать. Просто это было дело принципа: не сдаваться раньше, чем тебе всадят луч в голову, и не делать это самому. Этим, в конце концов, генерал Станис Александр Рашид Трастамара и отличался от несчастного террориста, обезвреженного им в терминале пять дробь семнадцать дробь восемьдесят семь. Он не искал смерти. Он искал победы.

* * *
        Венчик дверей разошелся перед Трастамарой. За ними шел длинный коридор, врезанный прямо в скалу, с белыми колоннами, выходящими на море, и двумя охранниками у выхода.
        Пространство между колонн было затянуто полупрозрачной пленкой силового поля. После первого выстрела прошло не больше пяти секунд, и охранники еще не знали о тревоге. Коммы их как раз пронзительно запищали, когда Трастамара, подняв веерник, расстрелял их в упор.
        Он потратил ровно четыре секунды на то, чтобы вытряхнуть одного из убитых из бронеткани, натянуть костюм и зарастить шов. Еще полсекунды ушло на то, чтобы забрать запасной заряд к веернику.
        Трастамара поднял ствол и одним выстрелом разнес маленькую белую коробочку, висящую под потолком. Силовое поле исчезло, Трастамара перепрыгнул через балюстраду и с шумом обрушился вниз, в сочную зелень, ощетинившуюся белыми головками скал.
        Если бы не бронеткань, его бы наверняка нашинковало. Местная растительность оказалась необыкновенно колючей - розовые бутоны и желтые цветы сидели на стебельках с полуметровыми шипами. Прапрадедовские розы по сравнению с ними были как взбитые сливки. Наверное, в ходе эволюции эти цветочки приучились ловить на шип пролетающих птиц.
        Трастамара с шумом пролетел через три метра густого подлеска, ударился боком об острый скол скалы и чуть не впечатался в шипастую палицу ствола.
        Сверху блеснуло, и куст за спиной стал стеной пламени. Трастамара поднял руку и что было силы ударил о скалу комм. Хрупнуло стекло, включился аварийный передатчик. Теперь ребята в челноке знали его координаты. Они должны были попытаться взлететь и забрать его со склона.
        Шансы выжить у них у всех были минимальны, но, как гласила старая поговорка, даже электрон из твоего наручного комма имеет отличный от нуля шанс в следующее мгновение оказаться за орбитой Митры.
        Станис Трастамара перекатился через обнажившееся ребро горы, все в синих и белых мхах, и спрыгнул вниз. Он бежал по склону, иногда отталкиваясь от слоистых скал, а иногда срываясь и катясь между зеленых колючек и алых цветов, потом снова поднимаясь на ноги и снова падая.
        Вокруг вспыхивали деревья; в воздухе висел густой запах ванили, как бывает всегда, когда палят из станнера; один из выстрелов задел его на излете, нога отнялась, Трастамара запнулся с размаху о какой-то висячий корень и головой вперед вылетел из-за кустов на выложенную узорчатым мрамором дорожку.
        Дорожка вела к огромной водяной клумбе. Посреди клумбы плакал фонтан, и венчики цветов, плавающих на воде, образовывали герб принца Севира. Из-под фонтана лилась лестница. Струя воды, стекавшая по ступенькам, была накрыта сверху матовым полем, и внутри перил из спирального поля тоже текла вода.
        Около клумбы стояла тележка с какими-то водяными корнями, и возле тележки на корточках сидел совершенно ошарашенный человек в сандалиях на босу ногу и синей робе садовника.
        Трастамара ударил садовника пальцами в горло, перепрыгнул через клумбу и захромал вниз.
        Над головой пронеслась огромная тень. У самого подножья лестницы, прямо на засыпанную песком площадку, расчерченную белыми полосами для игры в сквотч, опускался красно-белый челнок с эмблемой Службы Опеки.
        Если у них и были шансы, то только в первые две минуты. Принц Севир был параноик, а у паранойи - свои недостатки. Параноик замыкает все командование на себя, а когда командующий мертв, подчиненные растеряны. Не стоит полагаться на растерянность, планируя операцию; но позволительно надеяться на неразбериху, планируя отход.
        Трастамара перелетел через две ступеньки, выстрелив в чье-то черное тело, вывалившееся из соседних кустов. В красно-белом боку челнока поползли в стороны стальные веки внешнего люка.
        В следующую секунду выстрел из гиперпушки расколол пространство; гравитика челнока мгновенно вышла из строя, хлестнув Трастамару волной в пятнадцать g, - и тут же челнок взорвался.
        Силовое поле лестницы исчезло, Трастамара рухнул в воду, поскользнулся негнущейся ногой и полетел вниз. Сверху сыпался дождь из горящей брони и плоти.
        Пилот катера и двое охранников были добровольцами.
        Когда обсуждали план операции, Трастамара посоветовал им надеть Плащ. Они отказались.
        Станис Трастамара выкатился на оплавленный песок площадки, перепрыгнул через оскопленный взрывом куст и оказался на аккуратно выложенной плиткой террасе. Матовый козырек поля защищал террасу от солнца, с плетеного кресла, придвинутого к изысканному каменному столику, свисал плоский платок биокомпьютера. На столике стояла вазочка с фруктами.
        Огромные стеклянные двери с террасы были распахнуты настежь, и мир за ними был как крошечный лоскут спокойствия посреди разгорающейся погони.
        Станис перекатился внутрь, увидел лазурное море и чью-то хрупкую фигурку, подымающуюся из воды, и нажал на курок. В последнюю секунду он успел отвести ствол в сторону, и вместо человека луч поразил парящий над ним черный шарик.
        Перед Станисом Трастамарой на террасе стоял его сын. Бирюзовые волны плескались о самый край базальта, и на плетеной циновке под низким удобным креслом валялась красная ракетка для сквотча.
        Чеслав стоял перед отцом, худощавый, мокрый, в одних плавках, со слипшимся от воды колтунчиком коротких волос и узкими сильными плечами. В ложбинках накачанных мускулов блестели капли воды.
        Станис Трастамара полагал, что сын его мертв. Он мог предполагать, что он лежит сейчас, распятый на стенде, с венцом нейросканера на висках, с системой искусственного жизнеобеспечения, чутко пресекающей любую попытку самоубийства. Он мог даже в глубине души надеяться, что сын просто сидит в камере - слишком важный козырь, чтобы его пытать, или, наоборот, слишком незначительная сошка, ценности которой еще не разгадали. Но никогда Станис Трастамара не мог предполагать, что сын его в плену у Севира будет плавать в море и играть в сквотч.
        Станис Александр Трастамара вспомнил губернатора Оканы, который вернулся с Рамануссена лучшим другом принца Севира, и снова поднял веерник, чтобы выстрелить.
        В следующую секунду стеклянные двери распахнулись и на веранду выбежали двое: Эйрик ван Эрлик и Нин Ашари, оба в серебристых полетных комбинезонах и без оружия. Ван Эрлик был лыс и черен. Над головой Нина плыла огромная серо-зеленая капля.
        Потом уже Станис Трастамара не раз удивлялся тому, что меньше всего он испугался серо-зеленой капли. Мозг его в этот момент работал в бинарном режиме, оценивая каждый объект по шкале опасности. Серо-зеленая капля была харитом и, стало быть, угрозы не представляла.
        Глава Службы Опеки слишком хорошо знал, что хариты не убивают людей.
        Чеслав по-прежнему стоял у самого края моря. Он даже не успел выпрямиться. Глаза его стали большие, как блюдца.
        Чья-то тень отразилась в стеклянных дверях, и Трастамара понял, что его настигли и что Чеслав видит охранников за его спиной. Он стал поворачиваться.
        - Только станнер! - хрипло заорал Нин Ашари.
        Пожалуй, этот крик и решил их судьбу. Охранники замешкались. Один из них выпустил тяжелую плазменную винтовку и полез в кобуру.
        Эйрик ван Эрлик подскочил к охраннику и ударил его в горло. Тот захрипел, падая. Эйрик вырвал винтовку, но не наставил ее на Ашари, а одним движением выворотил из плазменника обойму, сорвал с нее красный слой и, утопив палец в пульсирующей мембране, схватил Ашари за волосы.
        Пинок - и миллиардер упал на колени.
        - Стоять! - заорал Эйрик, обращаясь почему-то не столько к охранникам, сколько к воздуху и морю. - Ни с места. Вы можете меня вырубить, но тогда эта штука снесет ему голову!

«Эта штука», а точнее - плазменный заряд, превращенный в гранату в лучших традициях выпускников СО, мог снести голову не только Нину Ашари, но и всем присутствующим, а заодно и террасу с прилегающей парой гектаров, но ван Эрлика это, похоже, не очень заботило.
        Чеслав одним прыжком перескочил террасу и швырнул охранника через себя безукоризненной «мельницей». Чужой веерник перекочевал ему в руку.
        - Назад! - заорал Чеслав, направив веерник на черно-зеленую каплю. - Только посмей меняться!
        Третий охранник стоял неподвижно, подняв руки. Комм на его запястье ожил и сказал:
        - Не убивать. Взять живыми. Не убивать.
        Комм хрипел, как будто говорящий был болен или пьян, но Станис Трастамара узнал бы этот голос из миллиона. Это был голос принца Севира.
        Этого не могло быть. Он, Станис Александр Рашид Трастамара, лично всадил в голову Севиру семь граммов оксид-титана и алмазной крошки с расстояния в полтора метра и со скоростью в сто девяносто метров в секунду. На рубашке под бронетканью до сих пор висели брызги царственных мозгов. А потом он еще дважды выстрелил в сына императора из веерника, и значит - этого не могло быть.
        Но это был голос Севира.
        Черт возьми, его разыграли! Он купился на трюк, за который влепил бы кол первокурснику! В зале с водопадом ему подсунули двойника!
        - Мы должны убить принца, - поворачиваясь, сообщил Трастамара ван Эрлику.
        - Забудь. Считай, что он бессмертен, - откликнулся пират. Черные его глаза сверкали над ввалившимися щеками.
        Эйрик схватил Ашари за шиворот и поволок за собой, как дохлого крийна. Чеслав бежал впереди.
        Они проскочили анфиладу, прозрачную и светлую, где своды залов уходили в небо, затянутые силовой пленкой, и оказались на другой террасе, с круглыми каменными глыбами, обточенными приливом и похожими на ложноножки лоеллиан, и с белой песчаной площадкой между горами и морем.
        На площадке, упершись тонкими ножками в сверкающий песок, стоял «Подсолнух» странной бело-серой окраски.
        - Чеслав, за пульт, - приказал Эйрик.
        Чеслав скользнул в кресло пилота. Ван Эрлик стал в проеме люка, одной рукой держа за горло Нина Ашари, а другой сжимая активированную обойму. Трастамара перевалился через люк, с удивлением заметив, что оставил на створе мокрую красную полосу.
        - Эйрик, я не могу запустить двигатель! - закричал Чеслав.
        - Конечно, не может, - сказал Ашари, - она устала. Она слетала до Земли и обратно. Эйрик, ты…
        Эйрик переглянулся с Трастамарой. Рывком он затащил Ашари в глубь люка. Станис дернул рычаг. Лепестки стали сворачиваться, и в последний момент Эйрик вышвырнул из сходящихся створок гранату, не особенно целясь в выбегающих из дверей охранников.
        Ударная волна была такой силы, что двухсоттонный катер протащило по песку два метра, приподняло и чуть не опрокинуло.
        Эйрик сорвал с головы Чеслава серебристый, повернутый рожками внутрь венец и сам скользнул в кресло. Ашари снова открыл рот, и Трастамара ударил его по шее ребром ладони. Промышленник рухнул на пол, как вышедшее из фазы «блюдечко».
        Трастамара внезапно обнаружил, что ноги его не держат. Он сел на пол, и, когда он переполз вбок, под ним снова было красно и мокро.
        Челнок взлетел совершенно бесшумно, и Трастамара вдруг понял, что это совсем не
«Подсолнух». По крайней мере, Станис Трастамара еще не видел ни одного
«Подсолнуха» с обзорным экраном, лишенным каких-либо сенсоров, и с кожухом гравикомпенсатора, корявым и неровным, похожим на гигантский кап на коре серебристого дуба, росшего у старого Живоглота перед входом в сад.

* * *
        Через три стандарт-часа внутрикорабельного времени бело-серый катер вынырнул из гипера в координатах, указанных Трастамарой, и Эйрик ван Эрлик увидел в тридцати тысячах километрах перед собой серебристый корпус «Астарты» - небольшого фрегата, приписанного к Службе Опеки, того самого, на котором он впервые и был представлен полковнику Трастамаре.
        Третий полет был еще большим экстазом, чем первые два.
        Он не был кораблем - он был вселенной. Он пылал звездами и плыл пустотой, и сенсоры его перебирали струны пространства и времени. «Когда-нибудь мы не будем летать между звезд, - сказал ему Нин Ашари, когда они возвращались с Земли, - когда-нибудь мы будем ходить между ними пешком».
        Нин Ашари сошел с ума. Он хотел отомстить одному человеку, пробившему ему колени гвоздями, и ради этого мстил человечеству.
        Когда он вынырнул из прыжка, это было как очнуться от обжитого нейросна. Эйрик вдруг понял, почему Севир разрешил ему летать. Он надеялся, что Эйрик примет их сторону по той же причине, по которой наркоман принимает сторону того, кто может снабдить его наркотиками.

«Астарта» приближалась с каждой минутой. Было забавно видеть ее сразу и гравитонными, и электромагнитными сенсорами. Все равно что щупать яблоко у себя за спиной руками и одновременно следить за этим яблоком на экране.
        Трастамара уже очнулся. Он сидел на полу, подогнув правую ногу под себя и вытянув левую, покалеченную. Заряд станнера выжег в бедре остатки нервов, а потом один из осколков взорвавшегося челнока распорол бронеткань и ушел глубоко в мясо. Обыкновенный человек истек бы кровью через пару минут, но присадки в крови сотрудника СО остановили кровотечение.
        - Уходим в гипер сразу, как пристыкуемся, - сказал Трастамара. Включил наручный комм, который уже вышел на прямую связь с фрегатом, и повторил, поднося руку ко рту: - План «соло». Повторяю: план «соло».
        Эйрик мягко ткнулся носом в стыковочную шахту и снял с головы шлем.
        Мир из двадцатишестимерного стал трехмерным. Он был как генератор, в котором вырубили ток.

«Господи боже мой, если они не дадут мне летать, я покончу с собой. Нет, не покончу - я просто сдохну без космоса, как пес без пищи. А они никогда не дадут мне летать. Я выбрал не ту сторону».
        Он попытался подняться и обнаружил, что не помнит, как пользоваться руками. Чеслав осторожно подхватил его под локоть. Диафрагма люка разошлась, в нее вплыл спецназовец в «хамелеоне».
        - Пошли, - сказал Чеслав.
        Ван Эрлик чувствовал себя так, словно его разбил инсульт.
        - Погоди…
        - Эйрик, нам надо спешить. Пошли.
        Он дал себя увести: с одной стороны его поддерживал Чеслав, с другой - спецназовец. Он равнодушно отметил, как волокут в люк Нина Ашари.
        Мир был грязен и мелок - так бывает, когда смотришь дешевый видеодатчик, черно-белый, со скоростью записи два кадра в секунду. В таком мире невозможно было жить.
        Он оттолкнулся, вплыл на стыковочную палубу «Астарты» и тут же рухнул на пол от гравитации, и он был так ошарашен этим блеклым миром, что сначала даже не понял, почему один из десантников на палубе, выступив навстречу, махнул рукой.
        Ван Эрлик сидел на железной плите и тщетно пытался понять, что это за тусклая пленка обвила его руки и ноги. Потом краски стали чуть ярче, пленка засеребрилась, и ван Эрлик понял, что на него накинули нейросеть.
        Станис Трастамара стоял перед ним, расставив ноги, и станнер в его руках был нацелен в голову ван Эрлика.
        - Это почему? - спросил ван Эрлик.
        - Это потому, - ответил Трастамара, - что этот корабль создан с применением харитской технологии. Или, точнее, харитской биологии. И он был неактивен, когда Чеслав сел за пульт. Чеслав не смог им управлять. Ни один человек не смог бы им управлять.
        - Я человек, - сказал Эйрик. Палуба качалась под ним, словно они шли по воде, а не по космосу. Глаза его начали привыкать к миру: три измерения снова становились - много.
        - Нет.
        Ван Эрлик поднял взгляд, обиженный, как у ребенка. Чеслав ошеломленно шагнул к нему - взмах руки преградил ему дорогу.
        - Ни с места, Че. Он получил тысячу триста бэр и через три дня был на ногах. Он все понимает. И я тоже.
        Только тут до Эйрика дошло, что Трастамара имеет в виду. Ван Эрлик расхохотался.
        - Это бред. Севир бы мне сказал… Или Ашари…
        Что-то шевельнулось рядом, и ван Эрлик, скосив глаза, увидел Нина Ашари. Он уже пришел в сознание и теперь стоял между двумя десантниками, в запачканной одежде и со скованными сзади руками. Лицо его искривилось от мстительного презрения.
        - Я хотел сказать, - проговорил Ашари, - но Севир запретил. Он сказал, что твой выбор не должен быть продиктован соображениями биологической принадлежности.
        - Что?!
        - Эйрик ван Эрлик, - хрипло сказал Ашари, - сын Стивена ван Эрлика, погиб пятнадцать лет назад, в орбитальном бою с эсминцем «Ортос». Его корабль упал на Харит. Экипаж погиб. Эйрик ван Эрлик умер, не приходя в сознание, спустя десять часов после падения.
        - Ага. А я - робот?
        - Хариты не делали машин.
        Краем глаза Эйрик заметил, как побледнел Чеслав.
        - Ах ты тварь! - заорал Эйрик, вскакивая на ноги и замахиваясь, чтобы врезать по окровавленной харе подлеца.
        Он не вскочил. Он полетел.
        Парящие в воздухе камеры бесстрастно зафиксировали, как тело его взметнулось в воздух, легко, как будто в шлюзе не было гравитации, и как импульсы нейросети, способные сначала покалечить, а потом - убить, несколько секунд не причиняли ему ни малейшего вреда.
        Трастамара выстрелил в него в упор из станнера, раз и другой. Лицо Чеслава было совершенно белым.

«Я все-таки научился летать», - было последней мыслью Эйрика перед тем, как ослепительная вспышка вырубила его, как плату, выдернутую из разъема.

* * *
        Он пришел в себя спустя несколько часов. Он лежал, распятый на операционном столе. Тихо жужжали датчики, сканирующие комнату на объем и движение.
        Станис Трастамара и его сын стояли рядом, и Эйрик снова глядел в немигающие фиолетовые глаза праправнука Живоглота.
        - Ты подозревал, в чем дело, - спросил ван Эрлик, - раз поручил задание человеку родом с Харита?
        - Не называй себя человеком, Эйрик.
        Отпираться было бесполезно. Теперь - после пробуждения и после полета - это было бы смешно.
        - Это… - сказал Эйрик, - это… как если бы барра… воспитали люди. Этот барр ел бы как люди, разговаривал как люди и думал как люди. Ты знаешь, что барр, воспитанный людьми, ведет себя как человек? Если воспитать его на Барре, то, чтобы он подчинялся людям, его надо искалечить; но если барра воспитать в человеческой семье, он будет вести себя как человек. А если человека воспитают барры, он будет вести себя как барр. Разум не следует биологии. Он следует воспитанию. Я просто человек с другой биологией. И я никогда о ней не знал.
        Лицо Трастамары было белей его платиновых волос.
        - Знаешь, Эйрик, чем ты отличаешься от Детей Плаща? Детям Плаща инопланетный организм, нелюдь, грязная тряпка - диктует поступки и мысли. А в твоем случае нелюдь не диктует ничего. Он сам занял место человека.
        - Чеслав, - безнадежно попросил Эйрик, - скажи ему…
        - Наши медики хотят тебя обследовать, - сказал Чеслав, - советую помогать им.

* * *
        Роскошная частная яхта Ли Трастамары состыковалась с «Астартой» в семистах миллионах километров от Митры. После короткого разговора с праправнуком Живоглот проследовал в медотсек и пробыл там два часа, в течение которых корабли расстыковались друг с другом и, набирая ускорение, отправились внутрь системы.
        Через два часа парящее кресло, в котором восседал старик, вплыло в каюту, в которой на узкой койке сидел Нин Ашари. Кроме койки, в каюте из мебели присутствовали лишь видеошары.
        Ашари сидел в расстегнутой рубашке, мрачно рассматривая запястья, охваченные серебряными кольцами нейронаручников. Скулу украшала длинная царапина, под правым глазом наливался синяк.
        Миллиардера никто даже не коснулся иглой: Ашари сам говорил без особых запирательств. Из ответов его Трастамара понял, что он заполучил куда больший приз, нежели мог предположить. Ашари играл, конечно, не первую роль в заговоре, но и не вторую. Было совершенно очевидно, что именно он был главным консультантом принца Севира, а точнее, того, кто занял его место. Без него, несмотря на всю дерзость замысла, новообращенные хариты, скорее всего, запутались бы в сложных механизмах человеческого общества и быстро бы выдали себя.
        Именно Ашари составлял списки тех, кого надо было перевербовать или уничтожить. Именно Ашари наставлял новоявленного Севира, как себя вести. Именно Ашари передал принцу те знания, которые он не мог усвоить, приняв человеческий облик: знания о том, как обманывать, кого обманывать и кого убивать. Словом, как мрачно скаламбурил про себя Трастамара, среди заговорщиков Ашари был
        человеком номер один.
        Нин Ашари не запирался и на допросах выбрал стиль «убеди следователя». Напрочь отрицал он лишь, что заговорщики имели какое-то отношение к участившимся терактам. «Это не мы. Это потому, что император - импотент», - сказал Нин Ашари, и после этой-то фразы он и схлопотал от Станиса Трастамары в глаз, что было, конечно, в высшей степени непрофессионально. Если бы это сделал кто-то из подчиненных, глава СО его бы уволил.
        Когда старый Ли вплыл в тюремную камеру, Нин Ашари даже не поднял головы. Станис подошел и стал за креслом предка.
        - Я бы хотел услышать только одно, Нин, - спросил Живоглот. - Кто предложил нелюдям сжечь над Баррой восемь тысяч человек?
        - Не восемь тысяч человек, а восемь тысяч подонков, - ответил Ашари. - Мразь. Дерьмо. Сержантов, которые шли во флот, чтобы воровать жалованье у матросов. Матросов, которые шли во флот, чтобы избежать тюрьмы. Там были офицеры, которые сжигали детенышей барров, и офицеры, которые продавали разъяренным отцам матросов для поминальной жертвы. И порой это был один и тот же офицер. Мы не собирались вызывать восстание барров. Мы собирались показать, что империя прогнила до того, что она даже не обратит внимания, когда у нее угонят девятисоттысячник-дредноут и когда у нее взорвут базу. И мы это показали.
        - Так насчет восьми тысяч. Ты доказал их вину в суде?
        Ашари медленно поднял голову. Его глаза были цвета жидкого азота.
        - Я не ожидал услышать слово «суд» от верховного палача императора Чеслава, - сказал он.
        Ли развернул «блюдечко» и выплыл из каюты.
        Там, у бронированной переборки, метрах в двух от охранника, маялся стажер Чеслав. Новенькая, с иголочки, форма подчеркивала его худощавую фигурку. Глаза глядели перед собой, по-юношески гладкое лицо было смертельно бледным. Чеслав оглянулся куда-то в направлении медотсека, потом поднял глаза на отца и твердо выговорил:
        - Отец, я хотел тебя спросить: это обследование или пытка?
        - Эйрик ван Эрлик - не человек, Чеслав, - отозвался генерал Трастамара.
        Чеслав молчал.
        - Впрочем, и не харит.
        Первый и последний раз Чеслав глядел так на отца три года назад. Тогда, когда полковник Станис Трастамара сказал сыну, что расходится с женой и что у Чеслава есть выбор: либо уехать с матерью, либо вернуться в училище.
        - Считай, что он симбиоз. Ранняя стадия принца Севира. Думаю, что тогда, пятнадцать лет назад, чистокровный харит еще не смог бы вести себя как человек. Обращаться с приборами, управлять тем, что не является его телом. Он просто эксперимент, Чеслав, и думаю, что неудачный. Я думаю, что тот, кто отдал ему жизнь, думал, что он забирает жизнь ван Эрлика. Полагал, что Эйрик ван Эрлик станет орудием, с помощью которого хариты поймут нашу биологию и нашу логику. А вышло наоборот. Мозг Эйрика сожрал его мозг. Эти корабли разбудили его. Не думаю, что наш приятель сейчас считает себя человеком.
        Чеслав молча стоял в коридоре, глядя вслед парящему «блюдечку», за которым шагал его отец.

* * *
        Чеслав Трастамара зашел в медотсек, когда они уже подходили к орбите Митры. Эйрик ван Эрлик лежал неподвижно, распятый на операционном столе, и десятки датчиков покрывали его смуглое, перевитое узлами мускулов тело. Он был как мотор, забытый на испытательном стенде ушедшими перекурить инженерами. Никто и не подумал переложить его на койку или укрыть простыней.
        Тихо щелкали датчики, сканирующие помещение на объем и движение. По экранам плыли кривые. Эйрик глубоко и тяжело дышал, и одна из оранжевых линий на экране, задираясь вверх, поднималась к предкритическому порогу обезвоживания. Судя по нейросканеру, пленник был в забытьи - не спал, но и не думал.
        Возле двери стоял один из лаборантов в салатовом балахоне и жадно пил воду.
        Чеслав тихо постоял и вышел. Он вернулся через две минуты с простыней, которую накинул на ван Эрлика. Потом он нажал на кнопку у термосканеров, вынул из расступившейся стены пластиковую бутылочку и поднес ее к губам ван Эрлика.
        - Пей. Тебе надо пить.
        Ван Эрлик некоторое время не шевелился, потом губы его дрогнули. Кадык заходил вверх-вниз. Он причмокивал, как ребенок.
        Чеслав сел рядом. Он был одет так же, как тогда, когда они впервые встретились с пиратом. Белый боевой комбинезон и погоны курсанта Службы Опеки.
        - Прости, - сказал Чеслав, - но ты… ты перестаешь быть человеком, только когда тебя убивают.
        Ван Эрлик молчал. Глаза его с пугающей покорностью глядели куда-то в потолок. Чеслав вспомнил, что он сказал тогда, в первый раз, когда Эйрик лежал так же после штамма Венора. Он сказал: «Нет соображений, которые могли бы оправдать его освобождение. Кровавый Пес Эйрик должен быть казнен».
        - Расскажи… о доме, - внезапно попросил Чеслав.
        Эйрик долгое время не отвечал, и только кривые свидетельствовали, что он не заснул и не потерял сознание. Чеслав решил уже, что он не ответит.
        - Я мало что помню, - внезапно сказал ван Эрлик, - луг помню. Лес. Помню, как однажды прыгнул с дерева, потому что думал, что полечу.
        Ван Эрлик косо улыбнулся.
        - Я сломал обе ноги, они все хлопотали вокруг меня, а я жутко перепугался и просил не говорить родителям. Понимал, что мне влетит. В конце концов Кирр залез в меня и срастил кости. Вот это я помню. Солнце. Закат. Трава кругом, и я и Кирр - вместе. Его клетки в моих клетках. И боль уходит. А я лежу и думаю, что ведь отец не может зарастить мне кости. Он был хороший человек, отец. Но… очень сухой.
        Чеслав подумал, что бы испытывал он, если бы аморфный чужак заполз в его тело, растекся по жилам, проник в лимфоузлы.
        - Они - чудовища, - вдруг резко, словно убеждая себя в чем-то или повторяя давно заученный урок, сказал Чеслав.
        - Они другие. Совсем другие, - проговорил ван Эрлик. - Кстати, ты знаешь, что хариты когда-то были белковыми существами? Это трудно доказать, потому что на Харите равно распространена и углеродная, и кремнийорганическая жизнь, но мой отец всегда был уверен, что изначально харит был ближе к человеку, чем барр или чуник.
        Чеслав пожал плечами.
        - Но это, конечно, неважно, - тихо сказал ван Эрлик. - Дело не в белках. Для человека разум начался с того, что он открыл, что дважды два - четыре. А для харита - с того, что он понял, как сделать, чтобы дважды два было три. Одни изменяли мир. Другие - себя. Если человеку нужен кислород, он идет и строит завод по получению кислорода. А харит изменяет свое тело… на наноуровне, так, чтобы самому выделять кислород.
        - Управляемая обратимая фенотипическая эволюция, - сказал Чеслав.
        - Ты знаешь, - сказал ван Эрлик, - хариты - они не очень умные. Не то чтобы гении. У них… не было стимулов. Мы для них были еще большим шоком, чем они - для нас. И, конечно, они получили стимул. Стимул к изучению природы на совершенно другом уровне.

«Тебе не стоит говорить «они». Тебе лучше говорить «мы», хотя отцовским костоломам не очень-то понятно, что это «мы» включает», - подумал Чеслав.
        - Но дело не в логике, - продолжал ван Эрлик. - Ваша империя простила бы харитам все. Способность менять облик. Способность стать туннельным микроскопом вместо того, чтобы создать туннельный микроскоп. Чужую логику. Иную мораль. Она не могла простить тех социальных последствий, которые возникают из способа познания мира путем изменения себя вместо использования орудий. Ведь когда человек берет палку и убивает ей буйвола - это может быть чужая палка и чужой буйвол. Буйвол - это то, что можно отнять. Палка - это то, чем можно отнять. Человеческая цивилизация основана на соперничестве. Война встроена в нее как главная движущая сила. Успеть - раньше. Понять - больше. Схватить - все. А что может харит отнять у другого харита? Кусок тела? Молекулы, из которых идет холодный синтез? Если хариту чего-то не хватает, - ну, скажем, он хочет узнать состав верхних слоев атмосферы и ему не хватает массы тела, чтобы создать органы, позволяющие ее почувствовать, - то у него есть единственный способ это сделать. Объединиться с другим харитом. Хариты жили в Раю. Если познание - это проклятие, то хариты получили
разум и сохранили Рай. Вот этого ваша империя не могла простить моему миру. И в этом смысле она была права. Ваш император может потерпеть все. Чиновников, которые воруют и обманывают. Даже чиновников, которые воюют между собой. Ложь. Похоть. Жажду успеха. Они не разрушают общество людей. Они его скрепляют. Но вот общество без обмана, без похоти, без лжи - империя потерпеть не могла. Мы были несовместимы. Люди, воспитанные на Харите, и люди, воспитанные Службой Опеки. Дело не в том, что хариты жили в Раю. А в том, что люди менялись, попав в Рай.

«А ты не думаешь, что они промывали вам мозги? Что они делали то же, что Плащ?» - хотел спросить Чеслав, но передумал. Неведомый чужак отдал ван Эрлику свое тело, чтобы тот мог жить. И Чеслав не думал, что это был неудачный эксперимент. У харитов не бывало неудачных экспериментов. Они не были готовы убивать даже тогда, когда на их мир напали. Но они готовы были любой ценой спасти тех, кто умирал за них. Но ван Эрлик как будто услышал невысказанный юпрос.
        - Это… это не было нарочно, - сказал ван Эрлик, - просто… они были рядом. Были старшие… и были хариты… Это как воздух. Ты вкалываешь на космолете с плохой регенерацией; ты дышишь чужим потом и чужой мочой, пьешь безвкусную воду. Ты не замечаешь запаха, только часто кашляешь. А потом ты попадаешь в горы и вдруг понимаешь, что воздух может быть другим. И кашлять перестаешь.
        - Судя по твоему разговору с принцем Севиром, - жестко сказал Чеслав, - он научился кашлять.
        Ван Эрлик молчал, закрыв глаза. Лицо его было серым. Эйрик ван Эрлик жил - как человек и только умирал - как нелюдь.
        - Я поступил в Высшую Школу Опеки в четырнадцать, - сказал Чеслав, - на два года раньше срока. В этом году мы сдавали курс выживания. Нас забросили в пустыню, разбив на пятерки. Мы должны были пройти сто километров в полном вооружении, но с отключенным усилением. Потом мы должны были найти цель и атаковать ее. Там ждали старшекурсники. Они хорошо отдохнули, и мы должны были драться с ними. Тот, кто не выдержал десяти минут схватки с четырьмя старшекурсниками, подлежал отчислению. А после этой схватки надо было забраться в командный пункт и снять коды. Тот, кто это сделал, становился первым. Когда мы шли через пустыню, мой товарищ подвернул ногу. Мне советовали его бросить, но я поволок его на себе. Я выдержал схватку и залез в командный пункт. А потом я получил от него по лбу. Первым стал он, за смекалку. Он, кстати, не подворачивал ноги. Он сэкономил много сил в марше через пустыню.
        Чеслав помолчал и внезапно вытащил из грудного кармашка пучок смятых проводов. Это был обычный нейроплеер - дешевенькая модель, ничего из того, что вызывает привыкание одной уже глубиной и изощренностью видений.
        - Но по совокупности баллов я все равно попал отличники. И нас повезли во Дворец. Нас принимали в Зале Всех Миров. Я не спал всю ночь перед приемом. Выгладил форму.
        - Щеточкой чистил сапоги. Это было как сказка. Император среди нас… Он пил с нами со всеми, наверное, у него был какой-то молекулярный поглотитель в стакане, нас же было восемьсот человек. Я был готов умереть за него. За империю. За человечество. Это было самое мое прекрасное воспоминание в жизни. Я пошел к нейродилеру, законному, разумеется. Заказал ему сон о Большом Приеме. Два месяца я видел его каждую ночь, когда спал. Не осмелился взять его, когда улетал с тобой.
        Чеслав оглянулся на шорох разошедшейся двери. В створе молча стояли двое медтехов в салатовых комбинезонах. Потом они расступились, и мимо прошел третий, в боевом «хамелеоне» с отключенным камуфляжным режимом. В руках у него болтался силовой поводок.
        - Вставай, - приказал он пленнику.
        Ван Эрлик не пошевелился. «Хамелеон» сорвал с него простыню, накинул поводок на шею и деловито воткнул окончания свисающих с него проводов в браслет на руке пленника, снабженный специальными аппертюрами для мономолекулярных игл.
        - Вставай, - повторил «хамелеон».
        Чеслав Ли Анастас Трастамара, наследственный генерал и отличник Высшей Школы Службы Опеки, помедлил, отвернулся и вышел.

* * *
        Челнок со стандартной красно-белой раскраской сел прямо на посадочной площадке императорского дворца, и когда Станис Трастамара вышел из челнока, он увидел на краю площадки дворцовую охрану и начальника личной службы безопасности императора, пожилого генерала Терензи, видимо, встревоженного срочной посадкой.
        Глаза Терензи уважительно расширились, когда из люка выплыло кресло старого Ли; они распахнулись еще больше, когда двое охранников вывели из челнока полуобнаженного, дочерна загорелого человека с силовым поводком на шее. Когда на трапе появился владелец «Объединенных верфей», зажатый между двумя охранниками и с синяком под глазом, Терензи пришел в полное изумление.
        Даже если Ашари и отколол что-то такое, за что полагался синяк и наручники, генералу Трастамаре не было никакого смысла тащить его во дворец. Куда разумней было задокументировать отколотое и предъявить его Нину Ашари в обмен на отступные. Разве, когда принц Севир отбирал у Ашари холдинг, он потащил его к императору? Он потащил его в подвал.
        - Мне необходима аудиенция с императором, - холодно сказал Станис Трастмара.
        - Император очень занят, - ответил начальник охраны.
        Трастамара взглянул на него своими рентгеновскими гляделками, сделал шаг вперед и отодвинул Терензи с дороги, как передвигают горшок с цветком.
        Вся процессия, сопровождаемая пятеркой охранников, направилась во внутренние покои. Генерал Терензи поспешил следом.

* * *
        Император Теофан проводил совещание, касающееся важнейшей реформы флота, а именно - изменения фасона парадной и полевой формы военнослужащих.
        Реформа породила множество принципиальных споров и разногласий; наиболее непримиримые стороны были представлены первым министром Хабилункой, министром финансов Скойей и наследственным губернатором сектора Розы Аданией Кша.
        Первый министр Хабилунка полагал, что для успеха реформы новую форму должен шить холдинг, принадлежащий его племяннику. Министр финансов Скойя, напротив, полагал, что исполнителем государственного заказа должна выступать компания его тетки. Что же до наследственного губернатора сектора Розы, то его претензии основывались на историческом прецеденте - до сих пор форму шил его личный концерн. Претензии Адании Кша были неубедительные, слабые, потому что, когда заказ был поручен ему, его дед был первым министром императора Валентина.
        Было также несколько меньших игроков, но их позиции были слабые и касались в основном таких второстепенных вопросов реформы, как молнии, пуговицы, заращиваемые швы, аксельбанты и штамм-ткани.
        Вопрос о реформе занимал императора уже второй год, потому что это был очень важный вопрос. Если бы заказ достался первому министру Хабилунке, это означало бы усиление его позиций, а этого императору Теофану в данный момент не хотелось. Он чувствовал себя старым и слабым и знал, что Хабилунка обманывает его. Если отдать Хабилунке заказ, то другие придворные могут перестать доносить на Хабилунку, испугавшись его всесилия.
        Если бы заказ достался министру финансов, то все увидели бы в этом признак скорой отставки первого министра, и это внесло бы недолжную смуту. Император Теофан не любил недолжных смут. Он всегда считал, что вред от преступления, совершенного чиновником, гораздо меньше вреда от скандала, сопровождающего наказание преступника.
        Ведь преступление, совершенное чиновником, наносит вред тайно и немногим, а наказание преступника вносит смуту в умы людей и нелюдей, заставляя их усомниться в непогрешимости власти. Таким образом, наказание преступника является глобальным преступлением против империи. Император Теофан никогда не совершал преступлений против империи и очень не любил, когда другие подталкивали его к этому.
        Император сидел во главе огромного стола, за которым расположились первый министр, министр финансов и губернатор сектора Роза. Кроме трех главных заинтересованных лиц, в зале находились президент Технологической Академии Берес Дарр и командующий Красным флотом адмирал Иссуф. Император считал, что в вопросе о форме для флота следовало все же послушать и мнение военных.
        Всякая запись столь важных событий была запрещена. Участники встречи могли полагаться только на память, и император Теофан обожал читать распечатки рассказов о совещаниях.
        Из взглядов и жестов императора участники совещаний пытались сделать вывод о том, кому будут отданы пуговицы, а кому - заращиваемые швы, и на этом основании они исчисляли сравнительный вес приближенных дворца. Многие были недобросовестны и, чтобы преувеличить собственную значимость, намекали, что пуговицы будут отданы им. Читая эти распечатки, император Теофан знакомился с внутренней жизнью государства.
        Итак, император сидел в Большом Кабинете, когда створы дверей разошлись и в зал вошел новый начальник Службы Опеки империи генерал Станис Трастамара. Он был безупречно выбрит и одет, но совершенно серая кожа и увеличенные зрачки заставляли заподозрить, что Трастамара бухал всю ночь.
        Ведь согласитесь, вряд ли он всю ночь воевал?
        За генералом Трастамарой в кабинет вплыло «блюдечко» с высохшим стариком, а за ним молодой стажер Службы Опеки ввел растерянного пожилого человека в сером комбинезоне пилота без знаков различия. Приглядевшись, император узнал владельца одной из крупных компаний Галактики; кажется, что-то связанное с кораблями или двигателями. Император запомнил этого человека, потому что месяц назад вручал ему орден. Император всегда наперечет знал тех, кто служит его государству.
        - Генерал Трастамара, вы вовремя, - сказал император, - мы как раз обсуждали очень важную проблему. Наш уважаемый Адания Кша отметил, что «вторая кожа» из арксана, которую первый министр Хабилунка предлагает надевать под боевую броню, на самом деле отвлекает солдата; арксан, говорит он, хорош для спортсменов, а в случае боевых ранений он разрушается быстрее кожи и даже бывали случаи, когда он сгорал. Как опытный оперативник, вы, несомненно, можете служить арбитром в этом споре…
        И тут генерал Трастамара ообнаружил, что он не может говорить. Слова закоченели у него в глотке, как труп - в вакууме.
        Император Теофан, в парадном мундире и вечнозеленом венке, надвинутом на высокий лоб, сидел за овальным столом, заваленным распечатками. Из-под распечаток мерцали синий линии чертежей.
        Стены Большого Государственного Кабинета были украшены изображениями всех семидесяти миров, входящих в империю, и колонны уходили вверх так высоко, что под потолком плыло небольшое облачко.
        В этом кабинете располагался центр притяжения миров. Вокруг этого места вращалась Вселенная. Ради него собирались налоги и рождались люди, светили звезды и работали двигатели. Это место дышало вечностью, и генералу Трастамаре было проще выстрелить в голову заговорщика, нежели возразить тому, кто являлся осью, и стержнем, и животворящим древом империи.
        Трастамара стоял, вытянувшись во фрунт, и молчал. Министр финансов и губернатор сектора Роза обменялись недоуменными взглядами.
        И тут вперед выплыло «блюдечко» Живоглота.
        - У нас есть еще проблема, сир, - сказал Живоглот, - у нас война.
        Император Теофан сморгнул. На лице его, чуть простоватом, с широко посаженными глазами, нарисовалось легкое недоумение.
        - Война? С кем?
        Адмирал Иссуф, командующий Красным флотом, нахмурился. Первый министр Хабилунка вежливо хихикнул.
        - Наш верный сподвижник великого Чеслава впал в детство. Война кончилась девяносто лет назад, светлейший.
        Трастамара вдруг вспомнил запись, которую ему принесли перед отлетом. На записи первый министр развлекался с детьми. Двум девочкам было восемь, а мальчику - полтора. Первый министр очень любил детей до полутора лет, потому что у маленьких детей хорошо развит сосательный рефлекс.

«Здесь наверняка есть хариты, - подумал Трастамара, - кто? Первый министр? Ни в коем случае. Министр финансов? Вряд ли. Две недели назад он вымогал у губернатора Лены три миллиона - из украденных тем трехсот. Алания Кша? Он проводит все время в попойках и был в своем секторе последний раз четыре года назад. Новый руководитель Технологической Академии? Пожалуй. Он тесно сотрудничает с Рамануссеном, и когда два года назад он выбил деньги под императорские стипендии, он не украл их, а развернул по всем мирам беспрецедентный проект поиска талантливых студентов…
        Господи боже ты мой, - пронеслось в мозгу у Трастамары, - это что, так и определять теперь людей? Если мерзавец - значит, точно человек?»
        - Война с принцем Севиром, - отчеканил Живоглот, - точнее, с нелюдью, которая заняла место принца Севира. Нам предстоит вторая война с харитами, сир. С харитами, которые научились быть неотличимыми от людей, овладели человеческой технологией, нет, сир, я не прав - они овладели сверхчеловеческой технологией. Они научились создавать технику на стыке человеческой науки и харитской биологии. Они стерли грань между человеком, харитом и машиной, и именно один из построенных ими кораблей уничтожил базу над Баррой, в явной попытке спровоцировать восстание против империи людей. Принц Севир мертв, сир, и то, что заняло его место, хочет занять и ваше.
        Чиновники переглядывались. Министр финансов засмеялся, оттопырив губу. Берес Дарр, президент Технологической Академии, чуть подался вперед, и лицо его вдруг потеряло всякое выражение. Трастамара положил руку на рукоять бластера.
        Он не убил принца Севира из огнестрельного оружия, но несколько миллионов килоджоулей, всаженных в твердого харита с близкого расстояния, - совсем другое дело.
        - Ах да, - добавил Ли Трастамара, - есть у нас и такие, кто встал на сторону нелюди. Может, объяснишь нам, Нин, зачем ты это сделал?
        Глаза присутствующих оборотились на невысокого пожилого человека в разорванной форме пилота. Ашари стоял, рассматривая облачко на потолке.
        - Я уже объяснял тебе, Ли. Вы прокляты. Вы все сгнили изнутри. Кто-то другой должен прийти и занять ваше место.
        - И даже нашу кожу, да? - уточнил Живоглот. - Дышать вместо нас нашими легкими. Видеть нашими глазами. Ты правда не боялся, Нин? Ты правда не думал о том, что если ты когда-нибудь передумаешь, то кто-нибудь из твоих друзей просто займет твое место?
        И тут раздались медленные хлопки. Аплодировал министр финансов.
        - Прекрасно, - сказал он, - просто прекрасно, - я поражен, Ли. Ты не можешь успокоиться с тех пор, как Чеслав не сделал тебя наследником, так? Ты уже мечтал, что будешь править империей, сидеть на троне силы, бороться со взяточниками, рубить головы, не мечом, так лазером, - а Чеслав решил, что рубить головы больше не надо. Тебя не образумила даже тюрьма! Ты распускаешь слухи и крутишь заговоры, ты бурчишь, что империя прогнила. Ты и твоя клика пятнадцать лет пытаетесь опорочить принца Севира. Теперь ты выбрал замечательную историю - историю о чудовище, которое забралось в шкуру принца, ведет себя как принц, выглядит точь-в-точь как принц, но только не является принцем, потому что старый Ли Трастамара, который изнывает от жажды занять трон последние семьдесят лет, так решил!
        Президент Технологической Академии рассмеялся вслед за министром финансов.
        - По-моему, наш достойный генерал Станис немного перебрал вчера, - сказал он. - И вообще Служба Опеки переходит всякие границы. Прошлый начальник раскрывал по покушению в сутки. А новый вообще принимает нас всех за идиотов. Это бывает, если пить и не менять кровь.
        Станис Трастамара коротко кивнул одному из охранников.
        Двери кабинета снова растворились, и в них показался Кровавый Пес Эйрик ван Эрлик.
        Он был бос и в одних штанах. На плечах и на лбу его, если присмотреться, можно было увидеть красные точки от выдернутых детекторов и внутривенных игл.
        Шею ван Эрлика охватывал силовой поводок, глаза были совершенно пусты.
        Адмирал Иссуф, который никак не удивился при виде Нина Ашари, сочувственно поморщился. «Этот, по крайней мере, не нелюдь, - подумал Трастамара, - Иссуф всегда был приличным человеком. Если б не он, Харит бы тогда зажарили с орбиты».
        - Руки вперед, - приказал Трастамара ван Эрлику, - на ширину плеч.
        Пленник замешкался. Охранник сжал силовой поводок. Ван Эрлик покорно вытянул руки.
        В следующую секунду Трастамара выстрелил. В воздухе вспыхнул огненный шнур, пахнуло паленым мясом, - и кисти ван Эрлика, перерубленные чуть повыше запястий, упали прямо под ноги государю, на пол из чередующихся квадратов, черных, как космос, и белых, как помыслы императора.
        Ван Эрлик негромко вскрикнул. Кровь, хлестнувшая из обрубков, попала на одежду императора, залила бумаги и стол. Замкнулась какая-то микросхема, стол зашипел и погас.
        Первый министр Хабилунка вскочил с кресла.
        - Помогите ему! - закричал он. - Он сейчас истечет кровью!
        - Подождите, - спокойно ответил Трастамара. Император застыл, с детским любопытством рассматривая стоящего перед ним человека.
        Один из охранников брезгливо отряхнул рукава. Ван Эрлик стоял не очень твердо, глядя куда-то в себя большими темными глазами. Он больше не кричал, рот его был полуоткрыт, на лице застыло отсутствующее выражение человека, блокирующего нервные центры с помощью техники Ли.
        Кисти на черно-белом полу стали меняться. Казалось, они разлагаются на глазах. Кожа покрылась зелеными пупырышками. Кровавые сколы кости растворялись в мясе. Отрубленная плоть расплылась и потекла, между пальцами протянулись вязкие нити.
        Кто-то хрипло вскрикнул. Первый министр Хабилунка привстал, чтобы лучше видеть.
        Эйрик ван Эрлик закрыл глаза и рухнул ничком. Потеря крови победила самоконтроль.
        На полу тестом, выбравшимся из опары, копошились два зеленоватых комка. Ван Эрлик лежал без сознания, но кровь уже не шла. Культи рук затянулись пузырчатой пленкой, и под пленкой что-то ворочалось и хлюпало.
        Зеленоватые опарыши, расплываясь, коснулись друг друга ложноножками и слились в один ком. Ком покатился по полу, и там, где он проползал, он вбирал в себя кровь.
        Ван Эрлик лежал, тяжело дыша. Смуглая кожа обтягивала канаты мускулов, грудь ходила вверх-вниз. Комок подкатился к левому боку, с негромким чавканьем присосался к коже и стал перекачивать себя внутрь. По телу пробежала судорога. Через несколько секунд прозрачно-зеленая оболочка опустела и лежала на полу, словно высосанный тюбик из-под питательной пасты.
        Руки ван Эрлика по-прежнему кончались культями, но культи эти были уже покрыты розовой и здоровой кожей.
        - Пальцы вырастут минут через двадцать, - сказал Трастамара.
        Президент Технологической Академии вскочил на ноги.
        - Это неслыханно, - сказал он, - генерал Трастамара, ваше поведение во дворце…
        Он осекся. Бластер Трастамары глядел ему прямо в лоб. Через мгновение на него были направлены еще два ствола.
        - Не шевелись, - приказал Трастамара, - или я проверю, что случится с
        твоими руками. Будет очень глупо, если ты человек.
        Император Теофан стоял, тяжело дыша и переводя взгляд с лежащего без сознания ван Эрлика на застывшего неподвижно президента Академии. Губы его прыгали.
        - Какой позор… - прошептал император, - все вы… предатели… проморгали…
        В эту секунду внутренние двери кабинета распахнулись, и в них появился принц Севир.
        Он был совершенно один, в легкой форме пилота без знаков различия - форме старого образца, той самой, которая вызвала такие нарекания первого министра. Складки комбинезона на животе были как горка сгнивших бананов, розовые пухлые щеки переходили в двойной подбородок.
        Станис Трастамара давно понял, что он стрелял не в двойника, и точно так же он знал, что он не убил Севира. Он вышиб ему мозги; но что значит вышибить мозги существу, для которого мозги как материальная субстанция вовсе не важны, а важны лишь паттерны, существующие и без физического носителя?
        И все-таки Станис не ожидал, что Севир появится во дворце и тем более что это произойдет сразу. Он должен был взять очень быстрый корабль. Скорее всего - такой же поддельный «Подсолнух».
        Двое сотрудников Службы Опеки мгновенно прицелились ему в голову Севир покосился на стволы, досадливо пожал плечами и сделал мелкий шажок вперед к лежащему на полу пленнику.
        - Я могу ему помочь? - Голос принца звучал необыкновенно ровно.
        - Нет, - ответил Трастамара.
        Император по-прежнему молчал. Казалось, его вот-вот хватит удар.
        - Ну что же, - спокойно сказал Севир, и голос его был неожиданно глубок и звучен, без всякой картавости и надменно растянутых гласных, - я вижу, нам пора объясниться. Я требую вашего отречения, сир. В мою пользу.

«Как мы могли не заметить подмены?» - подумал Трастамара, ибо она, конечно, была очевидна. Принц Севир стоял прямо и как-то презрительно-отстраненно. Он не вырос и не похудел, но сейчас, из-за своей осанки, он казался даже выше ростом, и полная, мучнистая кожа с распухшими сосисками пальцев совершенно не бросалась в глаза - так тверд и отрешен был взгляд его чуть навыкате карих глаз.
        Трастамара впервые видел, чтобы человек вырастал от взгляда. Впрочем, Севир и не был человеком.
        - Отречения? - не то взвизгнул, не то хрюкнул первый министр.
        - Вы стоите на пороге войны, - мягко сказал Севир, или, точнее, тот, кто теперь назывался Севиром, - это будет не то, что первая война с харитами. За последние пятьдесят лет вы не построили ни одного военного корабля крупнее фрегата, а те, что в строю, - раскрадены. Империя разделена; половина планет примет нашу сторону только потому, что другая половина приняла сторону императора. Вы можете объявлять нас чудовищами сколько угодно: половина империи сочтет это глупой пропагандой, другая половина будет рада встать на сторону сильных чудовищ. Вы погрязли в коррупции; больше нет императора Чеслава, чтобы сделать из людей рабов, а из рабов - солдат. В этой войне человечество не одержит победу. Ему придется сражаться с превосходящим его противником. Вы можете меня убить, но это ничего не изменит. Наша технология неизмеримо выше, и что еще важнее - для того, чтобы сравняться с ней и построить такие же корабли, вам придется стать нами. Ибо наша технология - это не технология харитов и не технология людей. Это технология тех, кто придет, чтобы нас превзойти.

«Не так-то уж это просто - тебя убить», - подумал с неожиданной злобой Трастамара.
        Император влепил кулаком о погасший стол.
        - Вранье, - закричал император, - держава сильна, как никогда! Все мои подданные… они меня обожают… Они… сплотятся в едином порыве! Адмирал Иссуф, я приказываю вам взять Красный флот и уничтожить Рамануссен! И Харит! И… Лену, да, Лену!
        Лицо адмирала Иссуфа было непроницаемо. Он коротко поклонился и спросил:
        - В каком смысле Лену, сир?
        - Планету Лену! Генерал Трастамара тоже нашел там колонию этих тварей!
        - И еще вот этот человек, министр финансов, - вставил первый министр Хабилунка. - Он наверняка скрытый харит, а если нет, то встанет на их сторону. Надо проверить всех придворных на предмет того, не скрытые ли они хариты.
        Опустил голову и благочинно прибавил:
        - В сложные времена надо убивать по одному подозрению.
        Принц Севир стоял совершенно прямо. Глаза его задумчиво обежали комнату и остановились на лице Трастамары. «Ты блефуешь, - подумал Трастамара, - у вас не может быть много кораблей. Если уничтожить Рамануссен и Харит, это искоренит заразу. Боже, какая начнется охота на ведьм».
        Трастамара вдруг представил своих подчиненных, подающих ему на стол список за списком уничтоженных харитов - или их пособников. Сколько надоевших жен, опостылевших мужей, удачливых соперников, конкурентов по бизнесу, настырных соседей и начальников, вызвавших зависть подчиненного, окажутся на его столе? Сколько будет стоить место в списке? Десять в третьей? Десять в четвертой? Десять в пятой? Такса наверняка будет сложной - в зависимости от ранга доносчика и ранга того, на кого доносят.
        Сможет ли он сам удержаться, чтобы не включить в этот список своих врагов? Сможет ли сам не поверить, что враги его являются пособниками харитов? И сколько времени пройдет, прежде чем недовольный его малым усердием император зачислит в пособники харитов его самого?
        - Генерал Трастамара! - резко сказал император, и Станис едва сообразил, что он обращается не к нему, а к прапрадеду. - Вы нашли способ победить ттакк, вы создали маточный инкубатор! Вы сможете отличить человека от нелюди?
        - Легко, - сказал Живоглот.
        Он парил в своем кресле, сложив пергаментно-бледные руки на исхудавших коленях, и только глаза его были такие же пронзительные и спокойные, как глаза Севира.
        - Мы учредим чрезвычайные комиссии! - закричал император, обращаясь к невысокому полному человеку, стоявшему перед ним в форме пилота без знаков различия. - Мы поставим во главе этих комиссий лучших людей! Губернаторов, членов правительства! Мы проверим самих губернаторов! Мы вырвем вас с корнем, мы развеем ваш прах в космосе, мы сложим из ваших костей второй Триумфальный Шпиль!
        - Это будет величайшая победа в истории человечества, - почтительно сказал сбоку первый министр Хабилунка, - и одержите ее вы.
        - Трастамара! - резко приказал император. - Убейте его!
        Трастамара поднял веерник Лицо Севира осталось совершенно спокойным. Уголки губ чуть искривились в улыбке. Они с Трастамарой мгновение глядели зрачок в зрачок, а потом Трастамара резко повернулся и выстрелил.
        Первый министр рухнул на пол, не издав ни звука.
        Глаза императора распахнулись от изумления. Трастамара нажал на курок второй раз - и властелин мира, повелитель Митры, Рамануссена, Альтайи, Ттакки, Лены и еще шестидесяти пяти миров, жалуемых им в соответствии с заслугами и рангом, Отец Сына Всех Гнезд, Прародитель Лоеллиан, Матка над Маткой Крийнов, Средоточие Локров, повелитель людей и нелюдей император Теофан упал и стал похож на кучку использованного белья.
        Никто не двинулся и не издал ни звука.
        Станис Трастамара нетвердо шагнул вперед и перевернул императора. Между глаз темнело красное пятнышко: луч вошел точно в лоб, испепеляя кору головного мозга, из пятнышка выползала серая капля. Станис почему-то не мог взять в толк, что императора оказалось так же легко убить, как самого обычного человека.
        Севира, как он очень хорошо знал, было убить труднее.
        Трастамара выпрямился и увидел, что глаза всех присутствующих устремлены на труп. Адмирал Иссуф, чуть наклонив голову, смотрел на императора с холодным любопытством. Ли Трастамара чуть покачнулся в кресле, чтобы лучше видеть, и оно, подчиняясь языку тела, поплыло вперед. В глазах принца Севира не было ни сожаления, ни сострадания, ни радости - вообще ничего.
        Берес Дарр, президент Технологической Академии, стоял, положив руку на плечо светлейшего губернатора сектора Роза, - и губернатор вдруг широко улыбнулся, сел в кресло и заснул.
        Один из охранников по-прежнему целился в Дарра. Чеслав Трастамара перевел ствол на министра финансов, тот вспыхнул, потом побледнел и заблеял, глядя на Живоглота:
        - Но это… это просто замечательное решение! Ли, вы гений, я всегда говорил, что это вам надо было наследовать трон.
        - Чеслав, мальчик, сделай милость, нажми на курок, - сказал старый Ли. - Эта тварь мне надоела.
        Чеслав повиновался. Министр финансов рухнул без звука: куча мяса в дорогом мундире.
        Эйрик ван Эрлик сидел, прислонившись к стене. Он уже очнулся, - генерал не заметил, когда, - и теперь он полулежал, откинув голову, и смотрел на Трастамару внимательными черными глазами. Руки его еще не отросли - так, белые культи с пятью пупырышками на конце.
        - Это не спасет от войны, - спокойно сказал Севир.
        - Это зависит от ван Эрлика, - ответил Трастамара. Эйрик медленно, еще не понимая, перевел взгляд с Трастамары на труп на полу.
        Начальник Службы Опеки подошел к нему и ухватил за шиворот, помогая подняться.
        - Давай, Эйрик, - сказал он, - я знаю, ты сможешь.
        Эйрик неуверенно прошел несколько шагов и не то сел, не то рухнул у трупа Теофана. Трастамара, по-прежнему держа в руке ствол, с ожесточением рванул мундир императора.
        Ему бросилась в глаза белая жирная грудь, покрытая какими-то редкими волосками, и не то порезы, не то ожоги чуть ниже крупных, почти женских сосков. «Черт, неужели еще и это?» - подумал про себя Трастамара.
        - Ну, что тебе надо? - сорвавшись, закричал шеф Службы Опеки.
        Эйрик положил обрубки рук на грудь мертвеца, и Трастамара вдруг увидел, как плоть тонет в плоти. Живоглот за спиной Трастамары со свистом, по-старчески втянул воздух.
        Ничего не происходило. Секунды тикали в мозгу Трастамары. Кабинет императора был неприкасаем; он был закрыт для важнейшего заседания, но что будет, если кто-то захочет зайти?

«Он - все-таки человек, - подумал Трастамара, - он слишком человек, что бы там ни твердили медтехи. Он мечтал о потерянном рае, он всю жизнь ненавидел людей - но он ненавидел их изнутри. Как и ты сам, впрочем».
        - Ты это можешь сделать, Эйрик, - спокойно проговорил Севир, - надо только знать, что ты это можешь.
        Лицо ван Эрлика медленно начало меняться. Первым исчез тяжелый радиационный загар. Кожа стала рыхлей и мучнистей, глаза начали светлеть. Подбородок отвис, на лбу появились тяжелые сальные складки. Жесткая черная щетка волос, покрывавшая еще недавно облысевшую голову, вдруг засеребрилась у кончиков, подросла и разделилась на два некрасивых свалявшихся рожка, которые император обыкновенно накрывал венком или черной шапочкой.
        По счастью, они были одинакового веса. Император был намного толще ван Эрлика, но он был и на голову ниже.

«Ты пытаешься провернуть самый идиотский военный переворот в истории, - мелькнуло в голове Трастамары, - ты хочешь поставить на место императора человека, который пятнадцать раз умирал у тебя на стенде. Да и с руками… похоже, ему было очень больно».
        Плечи ван Эрлика обвисли и стали распухать. Красные точки от игл исчезли.
        Адмирал Иссуф подошел к императору и стал стаскивать с него сюртук и рубашку. Он орудовал с искусством опытного денщика.
        Трастамара вдруг обнаружил, что он стоит рядом с принцем Севиром и что пальцы его от напряжения вцепились в руку Севира чуть повыше локтя. Севир посмотрел на него и улыбнулся, и Трастамара поспешно отдернул руку.
        Иссуф уже стащил с императора рубашку и теперь стаскивал штаны.

* * *
        Император Теофан часто назначал сразу несколько аудиенций на одно и то же время и часто задерживал аудиенции на пять часов, а иногда и на пять дней. Однако он очень гневался, если аудиенция не была отменена, а человека не оказывалось на месте.
        Поэтому Зал Всех Миров всегда был полон народу: и тех, кому было назначено вчера, и тех, кому было назначено сегодня, и тех, кому вообще не было назначено, но они этого не знали, а честно заплатили распорядителю секретариата по два миллиона эргталеров за аудиенцию.
        Никто не удивился, что заседание идет так долго: в конце концов, на нем обсуждался важнейший вопрос - кто получит заказ на новую военную форму, и всем присутствующим было хорошо известно, что от решения вопроса зависит расстановка сил во дворце. Слухи о готовящихся переменах бродили не день и не два, усилившись с неожиданным назначением Трастамары.
        Через шесть часов после начала заседания сияние силового поля, ограждавшего личные покои императора, померкло, резные двери распахнулись, и на пороге Зала Всех Миров показался император Теофан.
        Он прошел по красной ковровой дорожке к Львиному Трону мимо расступившихся людей, ни на кого не глядя, упругой походкой, - пожалуй, даже слишком упругой для ленивого, ни в чем себе не отказывающего мужчины семидесяти с лишним лет, и перед ним с каменным лицом шел новый руководитель Службы Опеки Станис Трастамара, а за ним - принц Севир и адмирал Иссуф.
        Придворные сразу заметили отсутствие первого министра Хабилунки, но шептаться не осмелился пока никто.
        Император молча сел на трон, и его карие, с нависшими бровями глаза - знаменитые карие глаза потомков Чеслава - обшарили зал, как активные сенсоры космического крейсера обшаривают пространство в поисках цели.
        Люди поспешно склонили головы. Локры просыпались пониже к полу. Два или три барра, присутствовавших на приеме, почтительно прикрыли клювы кончиками белоснежных крыльев.
        - Дамы и господа, люди и расы, - спокойно сказал генерал Трастамара, и многие заметили, что новый начальник Службы Опеки стоит у самой спинки трона, чуть позади и слева, - император миров Теофан счел нужным обновить состав кабинета. Его первым министром назначен наследный принц Севир.
        Придворные зашептались, - сначала тихо, потом чуть громче, а потом толпа подхватила чьи-то восторженные аплодисменты, и один из помощников Хабилунки первым закричал «ура», «ура» подхватили, оно разнеслось по залу, под потолком ожил видеошар, глава Службы Новостей подбежал к принцу и что-то настойчиво стал шептать на ухо, и генерал Трастамара улыбнулся, поднял руку и прибавил стандартное:
        - Это поистине судьбоносное решение для всего человечества.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к