Черные крылья Бога Дмитрий Лекух
        # Нам кажется, мы знаем, что ждет мир в будущем. Но могут возникнуть и новые опасности, какие сейчас и представить трудно… И все же, несмотря ни на что, - люди должны оставаться людьми.
        Дмитрий Лекух
        Черные крылья Бога
        Пролог
        Утренняя сигарета - всегда самая сладкая.
        Всегда.
        Особенно когда с куревом не только в округе, но и в твоем собственном кармане, скажем так, - довольно хреново.
        К счастью, у меня пока еще чуть-чуть оставалось…

…Причем курить ее, эту самую сигарету, следует обязательно до еды - в этом есть свой совершенно особый кайф.
        Крепкий дым (слабый - для дамочек и слабонервных) немилосердно дерет глотку, напоминая о том, что ты - нравится это кому или не нравится, все еще жив.
        Пока жив.
        И пока что - никуда не торопишься…

…На улице шел дождь, и я, выдыхая дым сквозь открытую фрамугу, внимательно вслушивался в звуки спящего города.
        Ранняя осень.
        Два часа дня.
        Время, когда не спят только копы, наркоши на ломке, да еще - такие идиоты, как я.
        Те, которые все помнят и никому ничего не прощают…
        Может, именно это и не дает нам спать.
        Не знаю…

…На кровати завозилась Красотуля.
        Кстати, и вправду ничего себе девочка.
        Вполне…
        - Эй, дай дернуть. - Неумеренное количество макияжа частично обтерлось о простыни, и сквозь клоунский грим проступил истинный возраст девушки.
        Лет эдак пятнадцать.
        Ну, может, шестнадцать.
        Черт, никак не могу привыкнуть к миру, в котором живу.
        Наверное, именно в этом и есть моя самая главная по этой жизни проблема.
        Дурацкой, конечно, жизни.
        Что уж там говорить…
        - Держи.
        Красотуля смазала слюной край сигареты. Затянулась.
        - Тьфу! Без травки… И откуда ты только взялся, такой… - Было видно, как мучительно подыскивается нужное слово.
        - Правильный?
        - Во-во, правильный. Появился на тусе, трахнул девочку, а у самого даже травки нет. И спидухи мои зачем-то в окошко высыпал. Не помнишь, что ли? Я за них, между прочим, черному в жопу дала. А у него елдак - знаешь какой? До сих пор больно. Ты вообще кто? И откуда такой взялся?!
        - Конь в пальто! - вспыхиваю неожиданно даже для самого себя. - И хрен в штанах, если ты еще не забыла.
        Терпеть не могу, когда мне под кожу лезут.
        Особенно - если такие соплюхи.
        Кровь там.
        Мясо.
        И нервы, кстати.
        Которые, как известно из медицины, почему-то ни разу не восстанавливаются.
        Красотуля чуть покривилась, но потом все-таки, даже как-то мечтательно, пыхнула контрабандным абхазским табачком.
        Удивительно - чем слабее власть, тем больше она возводит запретов.
        То - нельзя.
        Это - тоже нельзя.
        А все равно все всё делают.
        По крайней мере, у нас, в России.
        - Да… Там у тебя и правда все в порядке. В штанах, в смысле. А откуда Рыжего знаешь?
        Не понял…
        Тебе-то, родная, какое дело?
        - От верблюда.
        - А это что еще за зверь такой?
        Я ухмыльнулся.
        А ведь ты права, девочка.
        Это и вправду зверь.
        - Не, серьезно! Рыжий - крутой! Он найт держит! У тебя с ним какие то дела, да?
        Совсем соплячка, прости Господи.
        - Нет у меня с ним никаких дел.
        А про себя добавил: «Уже нет».
        Рыжий не внял предупреждению, и, если я не ошибаюсь в Веточке (а как, спрашивается, я могу ошибаться в человеке, которого знаю почти двадцать лет), то этот вождь краснокожих сейчас мирно отдыхает где-нибудь в подворотне.
        Вместе с парочкой своих ублюдков-бодигардов.
        И никогда никого больше не побеспокоит. В том числе те найты, которые «держит».
        Точнее, «держал».
        Такая вот… диалектика.
        Кстати, а почему, интересно, ублюдки окружают себя еще большими ублюдками?
        Для полноты ощущений?
        Или потому, что на их фоне сами получше смотрятся?
        Что-то, думаю, меня на философию повело…
        Не к добру.
        Ну, а Веточка - он только думать умеет неважно. И это не его вина, что у него с головой плохо.
        Все остальное-то у парня просто отлично получается.
        Я бы даже сказал - позавидуешь.
        Хотя как раз Веточке завидовать - дело последнее.
        - Ладно, держи, - я кинул Красотуле початую пачку сигарет. - Забивку сама найдешь. Я пошел.
        - Ну, во-о-от, - надувается, - трахнул и бежать. Давай, я лучше пожрать тебе приготовлю…
        Губки у девушки со сна припухлые, голые, идеальной формы грудки - маленькие.
        Глазищи же, наоборот, - большие.
        И зеленые-зеленые.
        Залюбуешься.
        Только я все равно у тебя не останусь.
        Так вышло, извини.
        Прежде чем из тебя удастся сделать слабое подобие человека, не один месяц угрохаешь.
        А у меня элементарно нет на это ни времени, ни желания.
        Да и зачем, спрашивается.
        Тебе ведь так удобнее, да, девочка?

…К тому же знаю я, что вы жрете.
        Меня аж передернуло.
        - Некогда мне. - Потом подумал и сжалился. Следом за пачкой полетел картонный четырехугольник.
        Визитка.
        Она, небось, таких и не видела.
        - Читать умеешь?
        - Плохо. Но разберусь.
        - Там номер мобайла, перезвони через недельку. Меня пока в городе не будет.
        Красотуля аж взвизгнула:
        - У тебя мобайл? Ты что, коп?! - Она даже пропустила мимо ушей мою оговорку.
        Насчет «в городе не будет».
        За это, в общем-то, полагается…
        Да многое что полагается.
        Стареешь, брат, стареешь…
        - Успокойся… какой я тебе коп. Коммерческий мобайл.
        - Комме-е-ерческий? Это ж какие бабки!
        - Нормальные. Не будешь спидухи нюхать - и у тебя такие будут.
        Она недоверчиво хмыкнула:
        - Ты мне еще послужить предложи…
        - Не предложу. Негде.
        Все-таки удивительно, почему они так не хотят работать?
        За место официантки или, еще лучше, стриптизерки в самом что ни на есть дешевом найте глаза друг дружке повыцарапывать готовы.
        А чтобы куда в приличное место трудиться пойти - да ни за что.
        Ну, с этой еще все понятно, она и читать-то толком не умеет, но ведь многие - чуть ли не с университетским образованием…

…Мой «Харлей» стоял в коридоре.
        На улице нельзя.
        Угнать не угонят, конечно, но изуродуют - факт.
        И бензин сольют.
        Кряхтя, потащил зверюгу на улицу.
        Как я, интересно, его вчера-то сюда допер? Да еще с пьяных, простите, глаз!
        Седьмой этаж все-таки…

…Город по-прежнему спал.
        Я завелся, послушал ровное тарахтение движка и медленно, не спеша, порулил в сторону круглосуточной заправки.
        По городу я вообще предпочитаю ездить на мотоциклах.
        Во-первых, все подворотни твои.
        Ну, а во-вторых, неизвестно где зафлэтовать придется.
        Попробуй-ка, джипак затащи на седьмой этаж. А на улице бросать - раскрысят все, что только можно.
        И не остановишь.
        Им же не просто так.
        Им на «геру» зарабатывать надо.
        Беспредельщики…
        Макс, хозяин заправки, завидев мой «Харлей», вышел из своей стальной халупы сам.
        Лично.
        Залил бак, заискивающе глянул в глаза:
        - Привет, Гор. Подбросишь как-нибудь товара? А то старуха моя с этой тины совсем дохнет…
        Денег он с меня, естественно, не брал.
        Никогда.
        Да и я с него тоже.
        Хотя бензин и фермерские продукты стоят ой как, извините, по-разному…
        Бензина пока что в городе - хоть залейся…
        - Через недельку. Кого-нибудь подошлю. А пока подготовь канистр сорок. Столитровых. Ну, сам все понимаешь…
        - Опять собрался, - Макс задумчиво пожевал губу. - Кончат тебя когда-нибудь. Кто тогда продукты возить будет?..
        - Я тебя тоже люблю. Бензин приготовь. Веточка заедет.
        Пнул пару раз колеса - так, для проформы - и покатил неторопливо в сторону центра…
        Я знал, куда хочу съездить.
        Так.
        На всякий случай.

…Центр - не поймешь: то ли засыпал, то ли уже потихонечку просыпался. Холодный влажный ветер лениво гонял скомканные бумаги, перемешивая их с первыми палыми грязно-желтыми листьями.
        Грязные, кое-где подкопченные стены старинных домов привычно щерились пустыми глазницами окон. В очередной подворотне - Господи, до чего ж они любят подворотни-то, - крикливая стайка пушеров в ярких засаленных футболках и мешковатых штанах то ли делила вчерашнюю добычу, то ли намечала сегодняшнюю.
        Мат стоял - боже упаси, вот-вот могло дойти и до легкой поножовщины.
        А что?
        Делов-то…
        Правда, заслышав звук мотора моего «Харлея», ребятишки вжались в стены - мало ли кто тут катается.
        Но не ушли.
        Их земля.
        Нравится вам это или не нравится.
        Живописный оборванец тоскливо рылся в мусорном баке, выискивая объедки той синтетической дряни, которой пыталась меня накормить моя случайная подруга.
        Ранняя пташка.
        Обычно они попозже на промысел выходят…
        Удачи тебе, брат…

…А вот и он.
        Прямоугольный, вонючий пруд, загаженный так, что дальше уже просто некуда.
        Помойка.
        Традиционное место сбора всех городских подонков.
        Неважно.
        Я слишком хорошо помнил его совсем-совсем другим…
        Вот эти, к примеру, насквозь проржавевшие куски металла когда-то были ножками скамеек, на которых, бывало, любил сиживать мой отец, рассказывая мне всякие занимательные истории.
        А неподалеку, стараясь быть незаметными, угрюмо топтались его здоровенные охранники Миша и Сергей, прошедшие с ним такое, что даже мне нынешнему нелегко представить.
        Преданные, как мохнатые служебные псы, и оттого - постоянно напряженные.
        А по поверхности тогда еще чистого прямоугольника плавали большие белые птицы.
        Отец, помнится, очень не любил людей, которые крошили им хлеб, говорил, что они превращают этих гордецов в попрошаек.
        Но птицы все равно были очень красивы.
        Не знаю, что с ними потом произошло.
        Может, улетели.
        А может, их просто сожрали, когда в городе возникли первые проблемы с продуктами.
        Кстати, не исключено, что сожрали их именно те, кто до этого старательно крошил птицам тогда еще очень дешевый белый хлеб.
        Все может быть.
        Вот такая вот, блин, диалектика.
        Я прикрутил «Харлей» цепью к древней чугунной тумбе и пошел к воде. Воняло так, что ноздри наружу выворачивало.
        Ничего.
        Я привык…
        Постоял, покурил. Вспоминать ничего почему-то не захотелось. Потом обернулся на тихий металлический лязг. Чумазый подбандитыш лет одиннадцати от роду деловито вскрывал контейнер, прикрученный к багажнику моего байка.
        Когда он сообразил, что я его заметил, то сразу же ощерился, продемонстрировав ряд желтых гнилых зубов, и, сплюнув сквозь дырку в этом богатстве, полез за пазуху за дешевеньким самопальным пистолетом.
        Не успел, разумеется.
        Ага.
        Вид такой игрушки, как «Стеблин», действует на некоторых индивидуумов крайне отрезвляюще.
        Любителя чужих мотоциклов как ветром сдуло.
        И хорошо.
        Честно говоря, мне почему-то совсем не хотелось его убивать…

…Дома меня ждал неприятный сюрприз.
        У входа в подъезд на ржавеющей металлической трубе, покрытой в глубокой древности толстым слоем голубой масляной краски, жевал дешевую пластиковую зубочистку коп.
        И не просто тебе коп, а Коп с большой буквы.
        По-другому и не обзовешь.
        Никак.
        Поручик столичной полиции Борис Костенко.
        Мой, кстати, сослуживец по вдрызг проигранной всеми сторонами конфликта кровавой и, как позднее выяснилось, бессмысленной Крымской кампании.
        В прошлом.
        У меня все - в прошлом…
        - За город собрался, Гор?
        Вот… мать.
        Неужели Макс?
        Убью скотину…
        - Не понял…
        - А что тут понимать. Сержант!
        Вот те на!
        Из подъезда, лениво поводя плечиком, нарисовалась Красотуля.
        Собственной, блин, темноволосой и зеленоглазой персоной.
        В черной спецназовской форме, с широкой лычкой старшего сержанта службы внутренней безопасности…
        А на вид по-прежнему - лет пятнадцать.
        Ну, шестнадцать от силы.
        Дела…
        Я вытянул вперед руки.
        Под наручники.
        Попал - значит, попал.
        Что тут еще обсуждать-то?
        Расслабился.
        Таких, расслабленных, копы как раз и имеют.
        Аксиома.
        Которую я на этот раз почему-то забыл…
        Ничего, откупимся.
        Не от Костенко, конечно, - этот-то не берет.
        Принципиально.
        Но на любого Костенко его же собственное начальство имеется.
        Которое почему-то всегда очень хочет жрать.
        Всегда.
        И желательно - чтобы аж в три горла.
        Но Боб почему-то медлил.
        - За что Рыжего пришил, лишенец?
        - А вот здесь извини, господин начальник. Не мое это санитарное мероприятие.
        Боб хмыкнул:
        - А если даже и твое, то один хрен фиг что докажем. Знакомо…
        - И хорошо, что знакомо. Меньше времени потратим. На понт взять хотел, начальник?
        - Да нет. Я же тебя как облупленного знаю, капитан. И тебя, и Побегалова твоего. Вот только не пойму…
        - Как я докатился до жизни такой?
        - Именно, - Боб удовлетворенно хмыкнул. - Ладно, езжай…
        А вот это - уже что-то новенькое.
        Я даже удивился.
        - Запрет на выезды снят. Мосгордумой. Все равно вас, психов, надо стрелять, как бешеных псов. А за городом это и без нас сделают. И за патроны отчитываться не надо.
        Ну…
        Это он дал.
        Когда это спецназ за патроны отчитывался? А?! Не напомните, господин поручик?!
        Я достал пачку турецких сигарет.
        Дико дорогих и, разумеется, - контрабандных.
        Протянул Бобу.
        Хорошая новость, что тут говорить.
        Просто замечательная…
        - Слушай, капитан, - Боб вынул из пачки две сигареты, одну сунул за ухо. - Может, все-таки вернемся к нашему разговору?
        - Насчет Крыльев?
        Коп кивнул.
        Я только скривился, будто вспомнил давно забытое ощущение вкуса лимона во рту.
        - Ты же знаешь, что нет. Мы с тобой, помнится, было дело, когда-то вместе дрались в Крыму с УНСО, а эти орелики, хоть намекни, чем лучше? Тем, что они - наши? Тем, что ты среди них, что ли? Так лично мне твоя морда, прости, никогда по этой жизни не нравилась…
        - Не гони, капитан. Среди Крыльев нет наци. Ты и сам это прекрасно знаешь. Там все - наши, евреи, хохлы. Даже черные.
        Я демонстративно отщелкнул в сторону подъезда окурок такого размера, что за него один оборванец мог вполне спокойно пустить кровь другому.
        Точно такому же, как и он сам.
        А что?
        Могу себе позволить.
        Я - капитан.
        Это, простите, всему городу известно.
        А тем, кому неизвестно, тот же Веточка может лекцию прочитать, если им этого, разумеется, захочется.
        Или Гурам.
        Да, собственно говоря, много желающих найдется, целый отряд.
        Носорог, говорят, глух и подслеповат, но это - проблема не носорога.
        А тех, кто забыл, что, разогнавшись, он очень хреново останавливается.
        Инерция.
        И это тоже отнюдь не его проблема.
        Такие дела…
        - Нет, поручик. Я несколько раз не повторяю. Если больше нечего сказать - вали отсюда. Не порти воздух.
        И тут взвилась Красотуля.
        А я уж про нее и думать забыл, про эту маленькую шлюшку с унтер-офицерскими нашивками.
        - Чистенький, да?! С фашистами не хочешь связываться, да? С бандитами лучше, да?! А кто порядок в городе наведет, кто… Герой, еб твою мать!!! Ордена, небось, в сортире развесил, мразь?!
        Истерика в ее исполнении была откровенно смешна.
        А вот новенький усовершенствованный «Стеблин» в правой руке - с этаким аргументом хрен поспоришь.
        Особенно ежели он находится в руке брызжущей слюной малолетней дуры и истерички.
        Хлоп!
        Н-да…
        Все-таки Боб - хороший полицейский.

«Стеблин» отлетел к одной стене, а чересчур рьяная сержантша - к другой.
        Заработав еще по ходу дела пару хороших оплеух и, естественно, разревевшись.
        - Ты извини, Егор, у нее сестру…
        Боб махнул рукой.
        Все понятно.
        Все с нами понятно…
        Девочка, естественно, из хорошей интеллигентной семьи.
        Сестренку у нее, понимаешь, обидели.
        Вот девочка и пошла мстить.
        Интересно, куда она попала вначале: сперва в Крылья, потом в полицию, или сперва в полицию, а уж потом в Крылья?
        Фаши любят копов.
        И любят служить в полиции.
        Да и полицейское начальство тоже не возражает.
        В ментовку в последнее время идут такие отбросы, что Крылья по сравнению с ними - образец добропорядочности.
        Рыжий, кстати, говорят, тоже хотел пойти в Отделение потрудиться.
        А что?
        Таких много…
        Говорят, правда, в последнее время падали по Отделениям поменьше стало.
        Крыло внутренней безопасности суд присяжных и прочие демократические процедуры не очень уважает.
        Как и остальные процедуры, за исключением, пожалуй, оглашения приговора.
        Это у них - завсегда пожалуйста.
        Причем, болтают, тот, кто приговаривает, - сам и исполняет.
        Но это так, слухи.
        Что там на самом деле происходит, никто на самом деле не знает. Только догадываются.
        Я проследил, как Боб довел Красотулю до броневика.
        Хмыкнул.
        Выкурил еще одну сигарету на относительно свежем московском воздухе.
        Потом пошел домой.
        Завтракать…
        Все-таки фермерские продукты - это продукты.
        Тина, ее как не синтезируй, все равно по вкусу - сушеное дерьмо.
        Только что питательное.
        Хотя, когда были времена похуже, жрал я, ребята, этот искусственный белок - аж за ушами трещало.
        Спасибо прежнему мэру - за то, что он этот завод переделал.
        Как чувствовал.
        Иначе в этом городе сейчас, наверное, даже и крыс бы не осталось.
        А так - ничего.
        Живем…

…Разорвав вакуумную упаковку, я не особо торопясь мелко нашинковал помидоры.
        Настрогал небольшими кусочками жирный крестьянский окорок, бросил на сковородку.
        Залил полудюжиной яиц.
        Достал два тщательно просушенных сухаря.
        Три года назад за такую трапезу могли, кстати, и расстрелять.
        Запросто.
        Незаконное хранение незаконно приобретенных продовольственных товаров.
        А также их неумеренное поглощение без разрешения вышестоящего начальства, которое тоже жрать, извините, хочет.
        Ну и чем тебе не статья?!
        Нет, что ни говори, а жизнь в этом городе все-таки, кажется, постепенно меняется к лучшему.
        Хотя мы и не любим в этом сознаваться.
        Такие дела…
        Глава 1. «Подвал»
        Вечером позвонил Веточка.
        - Эт-та, - зевает в трубку. - Когда выходим-то, капитан?
        Н-да-а… Хоть я его и люблю, но он все-таки непроходимый, конченый идиот.
        Такое уже даже и лечить бесполезно.
        - А мы что, разве куда-то выходим? - удивляюсь. - Может, хотя бы скажешь, куда и зачем?
        Дошло.
        Стушевался.
        Было слышно, как ржавые шестеренки, заменяющие ему мозги, заскрипели, натужно перемалывая информацию.
        - Да я это… не о том… напомнить хотел. Мы же в «Подвал» собирались…
        Н-да…
        Ну, сволочь изворотливая.
        Все-таки я его иногда недооцениваю.
        Теперь придется переться в этот самый сраный «Подвал» - любимый Веточкин найт.
        Я его терпеть ненавижу.
        Я вообще найты не люблю.
        Сплошь гомики и «продвинутая» молодежь со вскипевшими от дешевого синтетического кокса мозгами.
        Но тут уж ничего не попишешь.
        Иветта, он, к сожалению, - и сам такой.
        Продвинутый, мать его, гомик.
        А он мне - как младший брат.
        Или сын, которого у меня никогда не было.
        И похоже - уже не предвидится…

…Дело в том, что Веточке отстрелили яйца.
        В прямом смысле этого слова.
        Ласковый семнадцатилетний парнишка, всю свою недолгую жизнь проживший в когда-то благословенной Ялте, даже и не подозревал, что быть русским - это, оказывается, реально тяжкое преступление.
        И очень тяжкое.
        Наказание за легкомыслие наступило, когда в город вошли «объединенные отряды УНА-УНСО».
        А мы - тупо опоздали.
        Распаленные изнасилованием четырнадцатилетней Веточкиной сестры, пьяные в полный дым оранжевые борцы за незалежность заодно решили трахнуть и попытавшегося сдуру защитить девчонку ее старшего брата.
        А потом стрельнули из помповика в пах.
        Чтоб не размножались проклятые москали, значит.
        Не портили, клятые угро-финны, расово чистую кровь великого украинского народа.
        Обычная УНСОвская практика.
        Как ни странно, семнадцатилетний Веточка, тогда еще - просто Ванюша Побегалов - выжил.
        И стал одним из лучших боевиков знаменитой Седьмой террор-ячейки Русской партии Крыма.
        Это было страшное место.

«Семерку» даже в самой РПК называли исключительно смертниками, туда шли только те, кому уже вообще нечего было терять…

…Короче, когда в самом начале открытой войны с Россией молодой бомбист с партийной кличкой Иветта прибился к Русскому экспедиционному корпусу, это существо уже не было человеком.
        Это был компьютер, отягощенный неистребимой страстью убивать, любовью к мускулистым геям с большими толстыми приборами и явными садо-мазохистскими наклонностями.

…В батальоне Веточка, конечно, немного оттаял.
        А когда мы с Заикой Шурочкой четыре километра волокли его на плащ-палатке под минометным огнем до медсанчасти, парень проникся уже окончательно.
        Батальон стал для него семьей, сослуживцы - братьями, а я, простите за нескромность, - отцом родным.
        Такие дела.
        Когда война как-то сама собой закончилась (воевать за выжженный и полностью разоренный Крым стало просто незачем), Веточка увязался за мной в Москву.
        Сначала поработал у моего отца в службе безопасности, а потом, когда папаша сделал ноги, а его корпорация развалилась, прибился к моей, отмороженной на всю, врать не буду, голову бригаде.
        Мы тогда как раз на Кавказ собирались, на очередную заварушку.
        Под хороший контракт.
        Но это, простите, - уже совсем другая история…

…«Подвал» рекламировался в столице, как «место встреч и общения свободной молодежи».
        А на самом деле был обычным, хотя и более или менее чистеньким и дорогим гадюшником.
        Впрочем, других ночных заведений в моем любимом городе уже давным-давно просто не было…

…Над вдавленным в древний бетон входом в бункер штатного бомбоубежища бывшего столичного автогиганта висел здоровенный рекламный щит: «Употребляйте К-7. Чистый. Белый. Не вызывающий привыкания».
        Внизу более мелким шрифтом: «Напоминаем, что распространение тяжелых наркотиков без лицензии преследуется по закону».
        А еще ниже, уже от руки, черной краской из дешевого пульверизатора, юношеским неровным почерком: «С лицензией, без лицензии - мы все равно вас достанем! Рано или поздно, но неизбежно!».
        И черный стилизованный рисунок расправленного птичьего крыла.
        Почему-то лично мне верилось только в самый последний слоган.
        Не нравилось, но верилось.

«Черные Крылья» и сами шутить не умели, и чужие шутки тоже довольно хреново понимали.
        У фаши вообще всегда было тяжело с чувством юмора.
        Насколько я помню из прочитанных в детстве книжек - во все известные исторические времена.
        А уж сейчас-то - реально тем более.
        Ой, как реально…

…«Харлей» я, разумеется, бросил на охраняемой стоянке.
        Это было одно из немногих мест в городе, где моему железному коню тупо было нечего опасаться.
        Стоянку, как и сам клуб, контролировал Жизель, лидер городских «голубых».
        А Жизель уже очень давно и безнадежно болел хоть и древней, но все-таки почему-то неизлечимой формой СПИДа, и терять ему было ну совершенно нечего.
        Поэтому он не боялся никого.
        А вот его боялись очень и очень многие.
        Годом раньше, годом позже - какая, в принципе, разница для человека, который все равно знает, что приговорен.
        Самое смешное, это продолжалось уже лет, как минимум, пятнадцать, и к тому, что он умирает, давно все привыкли.
        Тем не менее, с ним старались не связываться даже самые крутые криминалы.
        Так, чисто на всякий случай.
        А то - мало ли что…

…Я кивнул знакомому охраннику и направился ко входу в бункер.
        Веточка, засранец, это место слишком любил, чтобы я мог избегать данный отстойник.
        Ну, а если уж приходилось посещать, то надо было и соответствовать.
        Я вообще очень не люблю чего-то бояться.
        А значит, иногда нужно делать так, чтобы все было ровно наоборот, и боялись именно меня.
        Жизнь.
        Будь она, сука такая, неладна.
        К тому же, согласно древней шутке, все прекрасно знают, чем эта сволочь все одно рано или поздно заканчивается…
        Но ничего тут уж не поделаешь.
        Сплюнул, сделал морду кирпичом да двинул.
        Делов-то.
        Жизель, он хоть и отморозок, но далеко не дурак.
        Прекрасно знает, что в этой жизни можно, а о чем даже лучше и не задумываться.
        Он, конечно, очень крутой.
        Но я, наверное, все-таки немного покруче.
        Не сам по себе, разумеется…
        Правда, на входе в сие небогоугодное заведение меня все-таки ждал один, но очень неприятный сюрприз.
        У стальной двери, изображая из себя фейс-контроль, болтался здоровенный незнакомый детина.
        С веселеньким, радикального розового цвета ирокезом и здоровенным крупнокалиберным обрезом, сочиненным, судя по всему, из какого то древнего штуцера.
        - Ты, бэндик! - глаза юноши были полны жизнерадостного оптимизма и вполне себе идиотического превосходства. - Ты мне не нравишься, канай отседова!
        Я, врать не буду, икнул.
        Нет, ну не охренеть, а?!
        Вот уж, блин, извините, - нечаянная радость нарисовалась…

…Я бы его, конечно, смял.
        Как промокашку в далеком и не очень счастливом детстве.
        Но прямо на левой груди у меня выразительно помигивало красненькое пятнышко лазерного прицела.
        С такими аргументами умные люди не спорят, и я, пожав плечами, потихоньку направился к выходу.
        - А ну, стой! - парень явно решил поглумиться. - Бумажник!
        - Что бумажник?! - Я аж обомлел от подобного рода наглости.
        - Ты! - радостно щерился пидорок. - Ты чо, не понял?! Ты живешь последние три секунды! Бумажник!!!
        Я только плечами пожал.
        А что делать?
        - Держи…
        Бросил бумажник и быстренько шмыгнул за угол.
        Пока этот придурок не решился меня обыскать.
        Вот тогда, скорее всего, было бы совсем худо.
        А так пока перетопчемся…

…Прислонился к стене, отдышался, потряс башкой, нажал нужные кнопки на мобайле.
        Надо, думаю, разобраться в происходящем.
        Причем по возможности тихо, не привлекая ненужного внимания, - нам скоро на маршрут.
        Но и спускать такое никак нельзя.
        Засмеют.
        А в моей нынешней работе слишком многое зависело от репутации.
        Но все равно - сначала лучше просто поговорить, я почему-то так думаю…
        - Приветик, Жизель, - шиплю в редкую по нынешним непростым временам трубку. - Тебе случайно не надоел твой найт на Автозаводе?
        Там, на том конце эфирной волны, совершенно точно - сначала охреневают.
        Но потом задумываются.
        Этот номер вообще мало кому известен.
        Мало кому.
        Но не мне.
        - Не по-о-онял… С кем честь имею? - голос у Жизели был, как всегда, до безумия манерен.
        - Ну, - хмыкаю, - чести ты уже лет сорок как не имеешь. С тех пор как подставил свою тогда еще молодую задницу. Но это сейчас неважно. А важно то, что с тобою, пидор, говорит капитан. Помнишь еще такого?! Вот и хорошо. Что помнишь, хорошо. А все остальное - плохо. И в первую очередь - для тебя. Потому как я именно сейчас собираюсь кинуть объяву, что ты, жопа, в реале тянешь на ветеранов. Немедленно. И по всем доступным мне адресам. Как ты думаешь, сколько еще проживет после такой объявы этот твой любимый гадюшник?!
        - Здравствуй, мой дорогой. Я не ослышался? Ты, случайно, не гонишь? - тянет гласные.
        - Не ослышался, дорогой, - отключаюсь.

…Через пару секунд мобайл снова завибрировал.
        На сей раз голос главного пидораса столицы был уже вроде как по-настоящему озабоченным.
        И даже стал похож на мужской.
        Что говорило, как минимум, о крайней степени беспокойства.
        Уже результат…
        - Я не понял, капитан, - волнуется. - Мы никогда не мешали друг другу жить. И ты никогда не говорил со мной таким вызывающим тоном…
        - А в меня никогда не целились из здоровенной обрезанной дуры прямо у входа в найт, - хмыкаю. - Ни в один. И тем более, никогда не отбирали бумажник с моими личными бабками…
        На том конце провода замолкают.
        И, я так понимаю, - сглатывают.
        Причем не то, что обычно…
        - Эт-тт… Мудак!!! - За что люблю королей дна, так это за то, что они по-настоящему быстро соображают. - Ты же понимаешь, что это недоразумение, капитан! Чистая непонятка!!!
        - За ошибки платят, Жизель! - сплевываю.
        Минута молчания.
        Потом наконец он решается.
        - Я твой должник! - ревет прямо мне в ухо. - Отмени объяву!!!
        Я морщусь.
        А вот это, думаю, уже теплее.
        Может, когда и пригодится…
        - И что дальше? - хмыкаю.
        - Я же сказал, что я твой должник! - орет. - Слово! А этого мудака, на входе, - дарю!
        - Лучше верни бумажник, - щерюсь. - А это дерьмо можешь себе оставить.
        Он только вздыхает.
        Знает: придет время - спрошу.
        - Понял, - смиряется. И снова расслабленность в голосе. - Спасибо, Гор, - мурлычет старый жирный котяра. - Лично мне всегда было жалко, что ты натурал…
        Ага.
        Вспомнил, что марку надо держать, по любэ.
        Я хмыкаю.
        Жизель манерно хихикает в ответ.
        Кажется, договорились…
        - Слышь, капитан, милый. Обожди пару минуток, - вздыхает. - Я сейчас быстренько решу один важный вопросик и немедленно перезвоню…
        И отключается.
        Ничего, в принципе, нового.
        Как и планировалось с самого начала этого, врать не буду, достаточно непростого разговора.

…Я закурил.
        Над моим городом снова плыла ночь.
        Самое живое время суток.
        Время грима и иллюзий существования.
        В темноте даже самая старая шлюха может притвориться вполне себе молоденькой девушкой.
        Пусть и ненадолго.
        Но хоть так.
        В это время столица переливается ярким, болезненным морем огней, сквозь которые летят смех, плач и музыка.
        Не видны просевшие тротуары, полуметровые ямы и проплешины на дорогах, облупившиеся стены домов.
        Не видны выбитые стекла.
        Там, где они выбиты, свет все равно не горит - там уже давно никто не живет…
        Днем город мертв.
        А те, кто еще живы, спят.
        Даже чиновники из Думы недавно официально перешли на ночной график работы.
        Впрочем, какая там работа…
        Рука дающего в этом городе все равно никогда не оскудеет. А криминалы уже давно предпочитают давать, а не стрелять.
        Так - тупо безопаснее.
        Стреляют только тех, кто не берет.
        Впрочем, вру: сейчас уже и в них не стреляют.
        Потому что все, кто не берет, либо в Крыльях, либо, в самом крайнем случае, - под их официальной защитой.
        А Крылья - это серьезно…

…Мобайл истошно заквакал и завибрировал.
        Надо бы, думаю, сменить сигнал.
        Хотя звонят мне в последнее время все реже и реже. Просто некому звонить.
        Можно и потерпеть.
        Зато такой мерзкий звонок по любому не пропустишь.
        А это кто, интересно?!
        Совершенно точно - не Жизель, я на него «приоритет» только что подключил.
        Другой сигнал.
        Еще более мерзкий, чем предыдущий, кстати.
        Это я так - развлекаюсь.
        Ага.
        Опять что-то срочное на мою и без того уже достаточно больную голову?!
        Вот ведь, бля, думаю.
        И когда же эта хрень наконец закончится?!
        Точно - пора на маршрут.
        Там, по крайней мере, все предельно понятно.

…Но все оказалось куда более прозаично.
        Звонил Гарик, директор «Подвала».
        Извинялся.
        Передавал наилучшие пожелания от Жизели.
        Просил зайти.
        Обещал скотч из своих личных старых запасов.
        Знает, скотина голубая, чем заманивать.
        Знает.
        Ну, да ладно, мне все равно - туда.

…Перед входом в бункер с полузадушенным воем ползал, разматывая собственные потроха, давешний розововолосый придурок. Ему перебили позвоночник - судя по всему, металлической клюшкой для гольфа, и выпустили кишки.
        Кишки, кстати, наверняка - опасной бритвой.
        Это излюбленное оружие «голубых».
        Можно сказать, фирменный знак.
        В хриплом вое пока еще живого юноши слышалась шакалья обида на весь этот проклятый мир: только-только начал жить по-настоящему, только-только поднялся, получил свою малую толику власти, только почувствовал себя хозяином этой прекрасной жизни…
        И вот - на тебе.
        Та-а-акой облом…
        Через минут пять эта падаль сдохнет, и ее отсюда, разумеется, унесут. Чтоб не портил пейзажа перед респектабельным ночным заведением.
        А это - всего-навсего демонстрация.
        И в первую очередь, для меня.
        Жизель мальчик умный.
        Или, точнее, девочка.
        Мне, собственно говоря, плевать…

…Я забрал бумажник и литровую бутылку весьма неплохого вискаря у готового с меня пылинки сдувать Гарика и молча проследовал в VIP-зону.
        Веточка уже, естественно, был там.
        Нюхал кокс (не какой-нибудь там синтетический К-7, извините, - настоящий белый снежок с колумбийских вершин) и даже не подозревал, каким испытаниям подвергся его любимый начальник.
        За что, разумеется, немедленно и поплатился: рука у меня тяжелая, и даже невинный подзатыльник может иногда показаться весьма и весьма болезненным.
        - Не быкуй, командир, - глаза у моего адъютанта были уже совершенно безумными, - не видишь, чуть дорожку из-за тебя не сбил…
        И вот тут-то меня переклинило уже по-настоящему.
        Веточка был единственным в отряде, на чьи шалости с порошком я смотрел сквозь пальцы - памятуя о том, что…
        Ну, сами понимаете.
        Но это уже был явный перебор.
        Тем более что рядом с моим сержантом гаденько подхихикивали два мускулистых блондинчика, услуги которых он явно оплатил из моих же денег.
        Или собирался оплачивать.
        А какая, в принципе, разница?!
        Бабла у меня было много.
        Не в этом дело…
        - Иветта, может, мы пойдем… У тебя, гляжу, новый дружок, - один из блондинчиков сперва ухмыльнулся.
        А потом этой же ухмылочкой и подавился.
        Вместе с проглоченным на хрен поганым, как заюзанная помойная тряпка, языком.
        В тот самый момент, когда я выбивал ему передние зубы тяжелой металлической пепельницей.
        - Вс-с-стать! С-с-сержант! Немедленно приведите себя в надлежащий вид!

…Ох, и лица же были у этих имбецилов, когда их грозная Иветта тут же вскочила и попыталась вытянуться во фрунт.
        Получалось это у него довольно плохо.
        По VIPу прошелестело: «Пиздец. Капитан пожаловали».
        - В-в-виновав-ват-т…
        - На, выпей, - я протянул ему стакан, чуть ли не до краев наполненный виски.
        По своему опыту знаю: кокаин нейтрализуется только алкоголем. Ну, может, еще - хорошей гидрой, но где ж ее возьмешь-то, по нынешним смутным временам, хорошую.
        Дешевой украинкой «петрушкой» - хоть обдолбись, а хорошая гидропоника даже мне не всегда по карману.
        Дефицит.
        А больше ничем.
        Ну, если только героином.
        Но это - еще хуже.
        Вот и приходится клин клином вышибать, хоть я пьяного Веточку терпеть не могу, он под «синькой» становится слезлив и слегка истеричен.
        Что при его боевых навыках просто опасно для окружающих.
        А что делать?
        У него уже в каждой ноздре минимум по полграмма закинуто, а он мне нужен живым и, по возможности, здоровым…
        - Гарик, выруби музыку. И убери… хм… посторонних из VIP-зала.
        Гарик сначала кивнул, потом замялся.
        - Ну. В чем дело?
        - Слушай, Гор. Я, конечно, все понимаю, но музыка…
        - Что, - спрашиваю, - музыка?!
        Гарик кивает в большой зал.
        Музыка играет именно там.
        Если вырубить - легко могут возникнуть весьма серьезные неприятности.
        Там бьется в танце потная и обдолбанная толпа - трезвые и не закинутые персонажи по таким заведениям просто не ходят.
        - А-а, - киваю. - Ладно. Понял. Тогда потише сделай. Уши в трубочку заворачиваются. Или хотя бы дверь на хер закрой поплотней, чего тут непонятного-то?!
        Счастливый директор скрылся.
        VIP сразу же наполовину опустел.
        Веточка сидел ни жив, ни мертв.
        А как же.
        Обосрался ведь, прости меня Господи.
        По полной программе…
        - Ладно, - мне, как всегда, стало его жалко, - не гони. Лучше закажи мне что-нибудь пожрать, и чтоб без синтетики. И проверь прослушку…
        Глава 2. Часть

…Выезжали затемно.
        Часов в семь утра.
        Город постепенно затихал, ну, а для нас - самое лучшее время.
        Лучше не придумаешь.
        Один джип, четыре десятка «Харлеев».
        Не газуя и не включая фар.
        Мало ли что…
        Хоть Боб и говорит, выезд разрешен, - лучше не рисковать. На броневики пересядем потом.
        У Федорыча.
        Есть такой персонаж в диком по нынешним непростым временам Подмосковье.
        Скоро увидимся…

…На окраине попыталась привязаться местная молодежь.
        Стая вылетела довольно неожиданно из развалин какого-то административного здания.
        Штук двадцать мотоциклов и две потрепанные легковушки.
        Откуда только бензин берут, козлы.
        Чарли дал очередь из стационарного пулемета.
        Пока что - поверх голов. Ребятишки оказались понятливые, отстали. И то хорошо.
        На шум могут показаться какие-нибудь отмороженные копы из спецназа.
        Или еще хуже - Крылья.
        А среди них много ветеранов, ребят, прошедших огонь и воду.
        Моих братьев.
        Драться с ними не хотелось, а не драться - просто не получалось. Они никогда не стреляли в ответ, только первыми.
        Так, как нас всех вместе когда-то учили.
        И инструктора в учебках, и просто жизнь.
        Такие дела.
        Но все завершилось благополучно.
        Неприятности начались позже, когда мы отъехали километров на сорок от окраины…

…Это было невероятно, но нас попытались остановить парни в форме обычной дорожной полиции.
        И это в тех местах, куда даже спецназ уже лет пять как, считай, не показывался.
        Я поднял руку.
        Начинать первыми не хотелось.

«Харлеи» стремительно разошлись широкой дугой, мои парни попрыгали на землю, используя любые естественные укрытия.
        Заклацали предохранители.
        На джипаке неспешно открылись гнезда курсовых пулеметов, на крыше выросла плексигласовая башенка стационара.
        Я не торопясь спешился и двинулся навстречу самоубийцам.
        - Ну? В чем дело?
        - Дорожная полиция, командир блокпоста старший поручик Мар. Капитан?! Гор?! Ты?!!
        - Не понял… - Эти ребята действительно были полицейскими. Костю Мара я знал давно. Правда, тогда он был разведчиком спецназа. - Костя, у тебя что, в городе криминалы перевелись?! Кой хер ты здесь торчишь, как орел на очке?! Жизнь, на хер, надоела?!
        Костя рассмеялся и протянул руку.
        - Отбой тревоги! - кричит своим. - Война на сегодня отменяется! Здорово, Гор. Вот видишь - дежурю…
        - И какого хера ты здесь дежуришь, дурилка, блин, на фиг, картонная?! - отплевываюсь. - Зашибить ведь могли, сдуру-то. Вы же - не спецназ, в конце-то концов…
        Костя только плечами пожал.
        - Поставили, - вздыхает, - вот и дежурю. Новый градоначальник решил выставить блокпосты по всем основным трассам. С Федералами согласовано. А вот ты-то куда, спрашивается, собрался, а, ветеран?
        - На кудыкину гору! Дума разрешила выезд, если слышал. Вот и… прогуливаюсь…
        - Знаю я твои прогулки. - Мар протянул мне пачку сигарет.
        Кстати, неплохих - не эрзац.
        Но мои все равно лучше.
        - Далеко на этот раз? - прикуривает, разгоняя надоедливый дым ладонью.
        Ого, думаю…
        - Да нет, не очень.
        На рукаве Костиного комбеза в ярком свете фар мелькнула любопытная нашивка.
        Мелькнула и - исчезла.
        Но я успел разглядеть летящий росчерк крыла.

…Вот как.
        - Значит, ты теперь тоже фаши, поручик?
        - Разглядел? - Костя не торопясь выпустил дым. - Да какие они фаши - так, радикальные консерваторы. Моя бы воля, я бы…
        - Что - ты бы?
        - А ничего!!! - Поручик не на шутку разозлился. - Стрелять надо! Ты что, не видишь, что творится?! И ладно б только у нас. Мы уж тут, в России, сам понимаешь, привыкли. Мне недавно брат из Германии написал - у них еще хуже. Как письмо дошло, сам не понимаю. Работать никто не хочет. Тащат друг у друга все, что не приколочено. Каждый второй на героине. У каждого пятого - ВИЧ-14. Лечиться не хотят. Долго им, видишь ли, и скучно. Ты хочешь, чтобы и у нас так же было, да?!
        - А разве у нас по-другому? - хмыкаю. - По-моему, так все то же самое. Только плюс ко всей этой заразе у нас еще завелись фашистики. Эдакие доморощенные. С факелами и крыльями на рукавах. И среди этих фашистиков я в последнее время что-то замечаю все больше своих некогда хороших знакомых…
        - А ты что предлагаешь?! - взвивается, ощерясь. - Дать им всем тут подохнуть?! Ужраться этой своей проклятой свободой до самой смерти, мать ее еб?! Да среди них, среди этих убогих, - вся наша молодежь, ты хоть это-то понимаешь?!! Это у тебя детей нет, у меня вон подрастает… Чучело. Месяц назад шприц отобрал, взял ремень… Знаешь, сколько ей лет? Тринадцать!!! А она мне в ответ: «Я свободная личность! Я совершеннолетняя!». Вот так-то, брат капитан… А ты - «фашистики». Да уж пусть лучше эти фашистики…
        Здесь я с ним, увы, просто не мог не согласиться.
        Закон о понижении возрастного ценза явно оплачивали наркодилеры. И против были - только Крылья.
        Остальные - «за».
        - Что с дочкой-то, Кость?
        - Ничего, - морщится, успокаиваясь. - Вмазал ей как следует по жопе, сгреб в охапку и - в молодежное Крыло. Лечат сейчас. Ну, и я… короче, записался… А что делать, капитан?! Они единственные, кто может обеспечить порядок. Я других, по крайней мере, не знаю. Пусть они фашисты, пусть хоть хрен лысый. Понял?
        Я вздохнул.
        Мне было жаль его дочь, но я сказал ему, куда он может засунуть свой «порядок».
        В Крыму тоже был «порядок», сказал я.
        А Веточке отстрелили яйца.
        А его сестру здоровенные мужики затрахали до смерти…
        А…
        Да что там говорить…
        Я ушел.
        Точнее, уехал.
        В Часть.
        К Федорычу…

…Федорыч - это отдельная история.
        Когда-то он был старшим прапорщиком. Заведовал столовой Четвертой бригады спецназа.
        Потом, после войны, бригаду распустили.
        А Федорыч остался.
        А что делать?
        Жена померла.
        Сын погиб во время Крымской.
        Дочка села на иглу, и следы ее потерялись где-то на просторах бывшей Федерации.
        Ему просто некуда было идти, да и не хотел он уходить с насиженного места, рушить какое-никакое, а все ж таки налаженное хозяйство.
        Попозже к нему примкнули несколько дембелей.
        Потом - с десяток офицеров с семьями.
        Потом…
        Потом это место стали называть просто Часть.
        Здоровущие мужики, с головой и руками, растущими оттуда, откуда надо, они быстро восстановили жилой городок, отстроились, запустили котельную.
        Дисциплина там была жесточайшая.
        Федорыч спуску никому не давал.
        Строг был - аж до безобразия.
        Когда некий майор завыступал, мол, что такое, здесь старшие офицеры, а командует какой-то одноногий прапор, - он просто-напросто пристрелил его из именного
«Стеблина».
        До того, как ему по глупости оторвало ногу, Федорыча не случайно знали как одного из самых жестких и решительных разведчиков знаменитой Четвертой бригады…
        Такие дела.
        Постепенно Часть превратилась в настоящее поместье.
        Окрестная полукриминальная молодежь сначала немного повыеживалась, но после парочки показательных акций очень быстро подуспокоилась.

…А потом в Часть потянулись окрестные фермеры.
        Угрюмые мужики тупо просились под защиту, готовы были платить чем угодно, даже своими драгоценными, по нынешним непростым временам, продуктами.
        Федорыч, для порядку поломавшись, как правило, соглашался.
        В хозяйстве все сгодится.
        Еще через некоторое время ему удалось наладить полулегальную торговлю с городом.
        В том числе - через меня.
        Даже в первую очередь через меня, чего уж тут выкаблучиваться.
        Вроде как все свои…
        Легальных эмиссаров Мосгордумы, попытавшихся действовать методом продразверстки, Федорычевы мужики аккуратно развесили на виду, неподалеку от Окружной.
        Что характерно, за шею.
        И без всяких соплей.
        И ведь не поленились, сволочи, проехать сто с лишним верст по откровенно криминальному Подмосковью.
        Впрочем, как бы круто не чувствовали себя криминалы, до Федорыча им было ой как далеко.
        Во-первых, мужики все у него были нюхавшие кровь и порох (и пацанов своих тому же учили).
        Ну, а во-вторых, не всё, ой не всё вывезли со складов армейские чиновники, когда расформировывали бригаду.
        Кое-кто из этих чиновников, кстати, потом даже прибился к Части.
        Федорыч добро помнил.
        Крылья, кстати, Федорыч, так же как и я, недолюбливал.
        Но держал нейтралитет.
        Не воевал.
        Километров за пять до Части нас осветили прожектором. Здесь уже мои ребята веером не разъезжались и на прицел никого не брали.
        У Федорыча не забалуешь.
        Охрану на дальних блокпостах несли такие головорезы… мамочка моя дорогая.
        Да и сами блокпосты укреплялись на совесть - не всякая «земля - земля» возьмет.
        Впрочем, долго нас не мурыжили.
        Отряд в Части знали и уважали - и как ветеранов, и как вполне надежных партнеров. Выделили сопровождение и отправили с миром к своему одноногому командиру.
        Предварительно, естественно, позвонив, чтобы готовил баньку, - капитан изволил приехать.
        И не один, так сказать, а в весьма приятном сопровождении.

…К баньке Федорыч относился серьезно.
        Никакой водки, никаких девок.
        Только самодельное пивко, очень даже, кстати, приличное.
        Еще бы ему не быть приличным, когда мини-пивоварню, в прежние времена украшавшую один из лучших столичных ресторанов, я ему лично по частям приволок.
        За что был вознагражден центнером домашней колбасы, бессчетным количеством копченых окороков и двумя бочками соленых грибов.
        На вырученные за этот сумасшедше ликвидный в голодной Москве товар деньги мы закупили три бронированных «двенадцатых» «Хаммера» с курсовыми пулеметами и одним круговым стационаром каждый.
        В бывшем Генштабе.
        Бартерная колбаса при этом частично ушла на взятки.
        Вот так-то, господа.
        А что делать?
        Зато Федорыч в каждый наш приезд топил баньку и угощал отряд холодным, с ледника, густым светлым пивом. В Москве за бочку такого пива, думаю, можно было бы купить вполне приличный особнячок, причем не очень далеко от центра.
        Да вот не хранилось оно больше трех дней.
        Технология не та.
        А соответствующие консерванты Федорычевы «головастики» к нему пока что так и не подобрали.
        Жаль, конечно.
        Но - ничего не поделаешь…

…Банька была такая, как и положено.
        С мятным и пивным паром, с березовыми, можжевеловыми и еловыми (для самых мазохистов) вениками. С воплями («Федорыч, пусти, сгорю-у-у… Твою мать!»), с купанием между заходами в прохладной воде чистого близлежащего озерца.
        Словом, всем баням баня.
        Почти как в прежние, теперь уже полузабытые и, можно сказать, легендарные времена.
        После, по обычаю (обычаи Федорыч ценил), уселись за стол. Картошечка, сальцо, соленые огурчики, бочковые помидоры, домашний хлеб, грибочки.
        Самогонка, само собой.
        Слегка мутноватый первачок с теплым хлебным духом.
        Пили крякая, говоря короткие, но емкие тосты: за удачу, за урожай, за тех, кто остался в Крыму или на Кавказе.
        Последние - не чокаясь.
        Словом, праздник души.
        Который был прерван появлением дежурного по Части (дисциплинка у одноногого, как я уже говорил, была армейская).
        - Федорыч, там… Посмотри…
        Федорыч, что-то побурчав под нос, накинул простыню и вышел. Не было его довольно долго, а когда вернулся, хмуро бросил:
        - Гости там у нас. Не обессудь, Егор Дмитриевич. Потерпеть немного придется. - Потом глянул на слегка захмелевший отряд: - Простыни накиньте, ироды. Баба там с ними. Молодая. Совсем девчонка. Красивая…
        Глава 3. Вожак
        Меня кольнуло неприятное предчувствие.
        Как выяснилось, не напрасно.
        Через пару минут, согнувшись, чтобы не задеть головой низкий потолок, в предбанник ступил (именно «ступил» - это тебе не хухры-мухры) бывший подполковник спецназа РЭК, бывший вице-президент крупнейшей в тогдашней федерации маркетинговой, лоббистской и консалтинговой компании, бывший полулегендарный вожак западного, вырезанного чуть ли не под корень тогда еще существующей властью Крыла, а ныне скромный депутат Мосгордумы Андрей Ильич Корн.
        Близкий друг и соратник моего безвременно сделавшего ноги папаши, между прочим.
        И - между делом - какой-то там министр. В никому, увы, больше не нужном федеральном правительстве: так, развлекаются господа.
        И делают вид, что верят в, прости Господи, «возрождение».
        Ага.
        Возрождение.
        Было бы что возрождать…
        Да и Бог с ними со всеми…

…Тем не менее, человеком Андрей Ильич был, мягко говоря, более чем серьезным. И ссориться с ним без особой причины не следовало, причем, никому и ни при каких обстоятельствах.
        Неудивительно, что Федорыч пригласил его к столу.
        Как ни относиться к Крыльям - люди они вполне себе даже конкретные. И с очень хреновым, врать не буду, чувством юмора.
        Могут и не понять.
        Ага…

…Компания у Андрея Ильича подобралась, надо сказать, весьма себе даже и своеобычная.
        Помимо неразлучной парочки полуреферентов-полутелохранителей, унаследованных им от моего сделавшего ноги папаши (еще одна парочка, те самые Миша с Сережей, исчезли вместе с отцом, что тоже многих, и меня в том числе, наводило на определенные размышления), к нашему скромному столу явились и совсем уже неожиданные лица.
        К примеру, полицейский поручик Боб Костенко и юная сержантша-провокаторша, проходившая у меня под кодовым именем Красотуля.
        Это, кстати, слегка повысило их рейтинг в моих глазах: несмотря на то, что Андрей Ильич был отъявленным фаши, я его уважал.
        И даже где-то любил.
        А как можно не любить человека, который учил тебя кататься на велосипеде и стрелять из «настоящего пистолета»?
        Мать, помню, жутко ругалась, а отец лишь обманчиво близоруко улыбался - стрелял-то он, как я потом понял, ничуть не хуже самого Андрея Ильича, вот только педагог из него был совсем никудышный.
        Короче, мне как-то сразу захотелось подышать свежим воздухом.
        И желательно, по возможности, подальше от сих гостеприимных пенатов.
        Километров так, минимум, на сто.
        А то и на двести.
        Иначе, чем по мою душу, эта троица завалиться сюда не могла.
        Впрочем, Федорыч не выдаст, а Андрей Ильич не съест.
        Так что негоже терять лицо перед подчиненными.
        И я намеренно демонстративно нацедил ребятам мутного местного самогону.
        - А нам что не наливаешь, Егор? - Андрей Ильич был прямо-таки само благодушие.
        Ой, не к добру.
        Бежать следовало немедленно.
        Однако я не побежал, причем, по причине вполне прагматической.
        Птицы такого полета, как Корн, к моему величайшему сожалению, летают исключительно стаями.
        Так что далеко от Части нам все равно уйти не дадут.
        Догонят.
        А здесь всё же - все свои.
        Пришлось, естественно, наливать.
        Никуда не денешься.

…На то, как бывший вожак фаши (и, насколько я помню, один из самых стильных и элегантных мужиков в столице) пил простую русскую самогонку, следовало посмотреть.
        Понюхал.
        Пригубил.
        Поморщился.
        Снова понюхал.
        Потом зажмурился и все-таки выпил.
        Не выдыхая, захрустел соленым огурцом.
        Наконец шумно выдохнул:
        - Хороша, зараза!
        Интересно, как бы он запел, если бы это был не слабенький первач, а натуральная, тройной очистки?
        Была у Федорыча и такая - градусов под девяносто.
        Ее даже Веточка старался запивать, а Веточка, как известно, пил вообще все, что горело.
        И трахался со всем, что хоть немного двигалось.
        Н-да…
        Понты, оно конечно, превыше всего.
        Но чтобы настолько…
        Андрей Ильич присел, расстегнул ворот черного форменного мундира, медленно, со вкусом закурил тонкую, явно контрабандную сигарету.
        Аристократ, твою мать.
        Я им почти восхищался, врать не буду.
        Сейчас будет речь толкать, думаю.
        Причем о чем-то совершенно заумном, у них так принято…
        Точно.
        - Ну что, - улыбается, - ты так пока к нам и не надумал, капитан?
        Я фыркаю:
        - И не надейтесь…
        Он кивает.
        - Может, - наклоняет голову в правую сторону, - хотя бы объяснишь, почему?
        Жму плечами.
        - Андрей Ильич, - вздыхаю. - Вы же знаете, я даже в детстве кошек мучить не любил. И «Майн кампф» никогда не относился к числу моих любимых литературных произведений. А Вагнеру с Ницше я предпочитал рок-н-ролл и «Muse» с «U2», не говоря уж про такого классика, как Джимми Моррисон. А ваш любимый «Полет валькирий» вызывал во мне приблизительно такие же чувства, как и «Полет шмеля». То есть, простите, никаких. Что мне тогда прикажете на вашей помойке делать? Быть специально обученным кроликом «для поручений»? Я тупо по формату не прохожу в ваш гадюшник. Такие дела…
        Корн морщится, будто ему что-то дико кислое под язык попало.
        - Знаешь, Егор, - вздыхает, - социальный распад начинается тогда, когда лучшие люди страны принимаются сознательно убивать ритуал, на котором держится общественная жизнь. Каким бы он ни был. Когда подвергаются поруганию древние святыни. Когда начинает подвергаться сомнению любой благородный поступок. Когда за любым возвышенным чувством эти люди начинают искать тайные побуждения. Когда пытливые историки узнают, а публицисты рассказывают почтеннейшей публике, что великий человек был тайным садистом и в детстве мучил кошек. И публике начинает казаться, что все очень просто. Что великий стал великим случайно. Что он - такой же, как они, только ему повезло. Что все возвышенное: любовь, благородство, долг, честь - лишь маски, наброшенные на пороки. И тогда наступает ночь. Так уже было. Так погибла Римская империя. Тогда человечеству повезло. Пришли варвары. На этот раз варварам взяться неоткуда. Христианская эпоха, провозгласившая индивидуальность и права каждого отдельно взятого человека целью истории, пришла к вполне закономерному итогу - к полному распаду, к хаотичному движению тех самых ее
драгоценных индивидуальностей…
        Я хмыкнул и демонстративно захрустел огурцом.
        - Пафосно излагаете. Вот только к чему? Мы тут люди простые…
        - Не понял, - он, по-моему, даже поморщился.
        - Пафосно излагаете, говорю. А для меня любой пафос есть фальшь. Ложь, то есть. Короче, обычное говно, только красиво поданное. А его во что ни упаковывай - все равно воняет…
        Отряд тихо заржал.
        Красотуля буравила меня взглядом.
        Могла бы - пристрелила бы тут же, не сходя с места.
        Бодливой, как говорится, корове…
        Я почувствовал уверенность.
        Если бы они что-то могли, уже бы сделали. А так все эти разговоры - исключительно в пользу бедных.
        Ни о чем, в принципе.
        - А вы-то тогда кто такие, позвольте спросить? - хмыкаю. - То, что мир, в котором мы с вами живем, дерьмо, - тут я с вами, безусловно, согласен. Но кто вы в этом мире? Ежели продлевать аналогию, - простите, навозные черви. Опарыши. Возросшие на говне и его же с аппетитом поглощающие. Природа не терпит пустоты, а, Андрей Ильич?
        Он обиделся.
        Но виду не показал и ответил вполне серьезно:
        - Мы - Крылья, Егор. Черные крылья Бога. Ночью невозможно спрятать слабых под белыми крыльями. Только под черными…
        Я зевнул.
        - Читал я эти ваши брошюры. Говно все это. Говно, простите, и гонево. Слабые объединяются в стаю, чтобы травить еще более слабых, - вот и вся ваша организация. Вместе с идеологией…
        Я потянулся и перестал обращать на него внимание. Хочет нас стеречь - пусть стережет.
        Из Части мы пока что никуда не тронемся.
        Маршрут, в конце концов, подождет.
        Посмотрим, у кого нервы покрепче…
        - Отряд, спать! - рублю, обращаясь к парням, демонстративно не замечая Корна со свитой. - Режим: полевой лагерь. Подъем: семь тридцать. Восемь ноль-ноль: зарядка, ответственный - Заика. Завтрак в девять. Дежурный по кухне Чарли. Дальше по свободному графику. Тренажеры. Спарринги. Иветта, отработаешь с Денисом ножи, его надо подтягивать. Покидать пределы Части запрещаю всем. Разойдись.
        Народ разошелся.
        Кое-кто, конечно, еще поворчал - так, чисто для порядка.
        Например, Чарли, которому страсть как не хотелось вставать в пять утра, чтобы приготовить этой ораве пожрать. Но тут ничего не поделаешь, Чарли - отличный повар.
        К тому же по традиции дежурный по кухне освобождался от всех других работ.
        Так что все вполне себе даже и справедливо.
        Мы остались всемером: Вожак с его волкодавами, Боб с Красотулей и мы с Федорычем.
        Интересная такая компания.
        - Ну что, Андрей Ильич, теперь-то, наверное, поговорим серьезно? - закуриваю. - Без рисовки и пропаганды? Я так понял, вы, в отличие от моих орлов, спать как бы и не собираетесь?
        Долго рассусоливать Вожак не стал. Он всегда отличался умением брать быка за рога.
        Несмотря на некоторую велеречивость.
        - Куда собрался, Егор?
        Ничего себе вопросик…
        - Молчишь? Ладно, и без тебя знаю. Низовья Волги. Возможно, Астрахань. Икорка, балычок… Табачок контрабандный. Может, конопля. С тяжелыми наркотиками ты вроде не связываешься. Интересно, зачем тебе столько золота, капитан? Причем с риском для твоей драгоценной жизни. Ты его что, солишь?
        Отвечать следовало по возможности честно. То, что я не Робин Гуд, он знал превосходно.
        Сам когда-то меня и воспитывал.
        - Привык жить в свое удовольствие. Да и ребята у меня, как бы это попроще сказать… довольно прожорливые. Ну, вот так получилось. Зарабатываем, как умеем.
        - Ладно, не буду тебя задерживать. У нас есть для тебя работа.
        Я приподнял брови.
        Что-то новенькое.
        Ага.
        - Получишь в три раза больше, чем со стандартного рейса. Тройной тариф под конкретный заказ. Плюс полная амнистия всех ваших прежних грехов. Для тебя и для всей твоей, прости, банды.
        Интересно, за что же такая милость?
        Вожак, видимо, прочитал мои мысли.
        Кивнул.
        - Нужен профессионал, чтобы доставить определенного человека в строго определенное место. Ты - профессионал. Человек - я. Место - Кавказ. Точнее, Сочи. Или то, что от него осталось.
        Он что, больной?
        На курорт собрался?!
        Так вроде бы не сезон…
        - Извините, Андрей Ильич, - качаю задумчиво головой, - твердое «нет». Во-первых, я не работаю на фаши. Это мой принцип, и вы его прекрасно знаете. Во-вторых, я не самоубийца. Там вам за мою голову отвесят столько золота, сколько сможете унести. Любой чеканки. Правда, далеко не унесете. Зарежут. Как курицу.
        Вожак неторопливо закурил.
        Прекрасно понимая, в каком я сейчас напряге.
        Паузу взял, сволочь…
        - Или вы случайно забыли, что я был командиром спецназа при Второй отдельной? - морщусь.
        Он хмыкает.
        - Нет, капитан, не забыл, - улыбается. - Если ты помнишь, я тоже там был, неподалеку. И за мою голову там отвесят не меньше, чем за твою. А может, и больше…
        Что правда, то правда.
        Именно бригада Корна брала Масуда.
        Говорят, Андрей Ильич лично кончил этого ублюдка прямо на глазах всего его тейпа.
        Причем самым что ни на есть правильным способом: насадив на обильно смазанный
«поганым» свиным жиром толстый осиновый кол.
        Поступок, ничего не скажешь.
        Даже я сам лучше бы не придумал.
        А потом, опять-таки на глазах всего клана, взвод его громил до смерти затрахал во все имеющиеся у нее в наличии щели Масудову красавицу жену - черноглазую и изящную, как дорогая китайская фарфоровая статуэтка, гордячку Лейлу.
        И тоже, кстати, по делу.
        Красотка до того, как ее изловили, развлекалась тем, что вырезала скальпелем матки у русских девочек.
        И гениталии у русских мальчиков.
        Тех, кто выживал, отпускали, выжигая предварительно на спине скотское рабское клеймо.
        Лейла - как ее называли соплеменники, «звезда и рассвет горских народов» - хвасталась, что рано или поздно изведет русских тем, что они не смогут больше плодиться и осквернять взор Аллаха своим недостойным видом.
        К счастью, не успела.
        Говорят, она молила Андрея Ильича не убивать ее, забрать в плен, в наложницы, куда угодно.
        За нее предлагали гигантский выкуп.
        Но Корн был неумолим.
        А когда бешеная тварь издохла, просто лениво помочился на ее измочаленный труп.
        Никто из его бригады никогда не носил черные спецназовские маски. Они хотели, чтобы горцы знали свою смерть в лицо.
        И горцы, разумеется, знали.
        И, надо думать, помнили…
        Это был вызов.
        - Пойдем через Новороссийск или Джубгу, - прикуривает следующую сигарету. - От немирных горцев далековато. А среди адыгов много вполне нормальных людей. Пройти сможешь только ты. Больше никто. Именно поэтому я тебя туда и зову. И именно поэтому, собственно говоря, у тебя нет выбора.
        И тут взорвался до сих пор молчавший Федорыч:
        - Послушай, ты, подполковник! Ты на моей земле. Ты гость! Ежели ж ты мекаешь, что я твоих поганых Крыльев убоюсь, - накося выкуси. Надо будет, и в городе достанем! Разорвем на хрен! Это ты когда-то был солдат, сейчас - хрень собачья! Понял?! Обычный такой фашистик - для меня, по крайней мере. А Гор - ветеран, Гор - из лучших, из самых лучших! Он честь знает. Тебя за него мои ребята на кусочки разорвут, своим собственным говном обожрешься, гондон штопаный!!! Ты меня хорошо понял, подполковник?!
        Если Федорыч говорит, его трудно не понять.
        Правда, он чаще молчит.
        А о чем говорить, если у него под ружьем около пяти тысяч ветеранов?
        И еще - «братья» в городе.
        Мой отряд в том числе.
        Да с такой силой он и Москву возьмет, не подавится. Просто оно ему и на хрен не надо.
        И здесь хорошо.
        Банька, грибочки…
        Вожак улыбнулся и медленно раздавил недокуренную и до половины сигарету.
        Все-таки нервы у него…
        Я бы, например, испугался.
        - Я понял, Анатолий Федорович. Понял. Ссориться с вами я не хочу, но и вам со мной не советую. Об этом мы поговорим позднее. Время, поверьте, будет. А Егору ехать придется. Все равно придется. И дело тут не вас. И даже не во мне. В нем самом. Дело в том, что - я просто не хотел это говорить, - в Сочи его ждет отец.
        Это было - ниже пояса.
        Отец…
        Я почему-то сразу понял, что Андрей Ильич не блефует.
        Мой отец значил для него почти столько же, сколько и для меня.
        А может, и больше.
        Я его, так уж сложилось, почти не знал.
        И не знал, за что его люблю.
        Впрочем, многие, знавшие папашу даже совсем шапочно, признавались мне в чем-то подобном.
        Вроде бы не за что.
        Он ведь не просто так от нас ушел.
        К другой женщине, с которой, как говорила мама, был просто демонстративно счастлив.
        Ушел - и как отрезало.
        Присылал деньги.
        И все.
        Ни я, ни мой старший брат, который потом остался навсегда в Крыму, его, судя по всему, совершенно не интересовали.
        Мы росли в относительном материальном достатке.
        Но - без отца.
        Которого все это хозяйство, похоже, совершенно не волновало.
        Потом он появился снова.
        Нет, он не вернулся в семью. Как он сам любил говорить - мужчина уходит один раз.
        Навсегда.
        По большому счету, у него была только одна страсть - быть первым. Всегда и во всем. Другое если и вызывало его интерес, то какой-то уж совсем незначительный.
        Мы тоже должны были соответствовать его шкале, и только поэтому он занялся нашим образованием.
        И теперь я был не прочь поговорить с ним.
        Он, конечно, по всем законам и понятиям был конченой сволочью.
        Но сволочью правильной и от этого тем более интересной.
        Потому что он обо всем судил по гамбургскому счету. Его максимализм пугал, но его оценкам можно было доверять.
        А мне неплохо было бы понять, правильно ли я живу.
        Нет, конечно, вряд ли бы я поверил его словам до конца, но кое-какую пищу для размышлений они могли дать - просто стопудово.
        Мне уже очень давно хотелось с ним поговорить на эту тему, но пока он обитал где-то неподалеку, я все не решался.
        Откладывал на потом.
        А потом он просто исчез.
        Даже записки, сука, никому не оставил.
        Я уже фактически свыкся с мыслью о его смерти.
        Но оказалось - жив курилка.
        И, видимо, неплохо устроился.
        Раз уж даже Крылья посылают к нему эмиссара в ранге легендарного Вожака и весьма влиятельного депутата.
        Н-да…
        Все-таки жизнь - весьма и весьма закрученная штуковина. Почище любого триллера, хоть в печатном, хоть в видео, хоть в голографическом вариантах изображения.
        Такое, уважаемые, не придумаешь.
        Фантазии не хватит.
        - Извините, Андрей Ильич, - говорю осторожно. - А почему бы вам не добраться до моего, не к ночи будь помянут, родителя, каким-либо иным путем? По воздуху, например.
        Корн только вздыхает.
        И снова закуривает.
        Дымит он, кстати, - будь здоров.
        Даже, наверное, больше меня.
        - В адлерском аэропорту, - морщится, разгоняя надоедливый дым худой аристократической ладонью, - разрушена взлетно-посадочная полоса. Начисто. А вертушки не дотянут. Не дотянут, и все. Я, кстати, отправлял туда пару последних машин с вертикальным взлетом, но их, кажется, сбили.
        Сказать, что я фигею, - это, наверное, вообще ничего не сказать.
        В чем в чем, но в боевой технике я кое-что пока еще понимаю…
        - Как, простите, сбили? - икаю. - Такую махину угрохать - это не из «Стингера» по грузовозу пальнуть…
        - М-м-м… Видишь ли, Егор… Кстати, оцени, я стараюсь быть с тобой откровенным… В общем, у нас есть подозрения, что «вертикалки» сбили как раз по приказу твоего отца… В Сочи когда-то была очень неплохая часть ПВО. Граница все-таки…
        Н-да.
        Все страньше и страньше…
        - Вы хотите сказать, что папаша окончательно звезданулся? - фыркаю.
        - Нет, - морщится. - Иначе меня бы просто не отправили эмиссаром. Я, знаешь ли, в нашей организации на очень неплохом счету, не пешка разменная. И решения, кем надо пожертвовать для дела, принимаю исключительно сам.
        Дела…
        - Чего же он хочет добиться? - размышляю вслух. - Насколько я помню, папаша всегда был человеком исключительно рациональным.
        - Видишь ли… Именно это мы и хотим понять.
        Я кривлю нижнюю губу.
        Изгибаю вопросительно правую бровь.

«Домиком».
        - И именно для этого, - усмехаюсь, - Крылья отправляют к черту на рога одну из самых своих крутых шишек? В жизни не поверю.
        - Тем не менее, дело обстоит именно так, - кивает. - И твоя ирония здесь совершенно неуместна. Кстати, ты не заметил, что мы с тобой через фразу повторяем такое словечко, как «именно»?
        Я действительно не заметил.
        А когда заметил - похолодел.

«Именно» да еще «разумеется» были любимыми словечками моего отца.
        И значит, вся моя жизнь - не более чем попытка вырваться из-под его влияния.
        Не более того.
        Сознавать это было как минимум неприятно.
        Я раздавил в пепельнице недокуренную сигарету.
        И тут же закурил новую.
        - У меня уже был опыт работы на власть, - морщусь. - Очень, кстати, печальный. Может, помните?
        Вожак усмехнулся.
        Потер пальцами левой руки запястье правой.
        Там, где носил часы.
        Всегда одни и те же.
        Подарок моего отца, насколько я помню. Было у них какое-то совместное дельце, он когда-то рассказывал.
        - Помню, Егор, помню, - кивает в ответ. - Тогда, кстати, именно я настоял, чтобы тебе сначала отсрочили, а потом и отменили приговор. Хотя до сих пор не уверен, что ты был прав. Но - что сделано, то уже сделано. Поздно исправлять…
        Соглашаясь, наклоняю свою упрямую, врать не буду, голову.
        И вправду поздно.
        Совсем поздно.
        К сожалению…
        Глава 4. Духи дороги

…Это было лет восемь назад.
        Осенью, как сейчас помню.
        Произошла авария на заводе по производству той брикетной бурды, что жрали в городе.
        Все производственные линии встали одновременно.
        Все.
        Именно так почему-то всегда и бывает.
        Черт его знает, что там случилось: скорее всего, чье-то очередное раздолбайство.
        Человеческий фактор, так сказать.
        Но завод остановился, готовой продукции на складах оставалось максимум недели на три, и то при весьма экономном распределении.
        Над столицей замаячил призрак голодной смерти.
        Со всеми вытекающими отсюда последствиями типа голодных бунтов, мародерства и каннибализма.
        Гордума, тихо ненавидевшая Крылья, и Крылья, презирающие эту самую Думу, на некоторое время объединились.
        Неизвестно где и неизвестно как нашли спецов.
        Вскоре одна из линий все-таки заработала.
        Спецы поднатужились и пообещали восстановить производство в прежнем объеме в течение полугода.
        Но пищи все равно катастрофически не хватало.
        А голодные бунты могли разрушить хрупкую городскую инфраструктуру начисто.
        Восстанавливать производство в этом случае было бы и не для кого.
        Власть и Крылья стали, что называется, мобилизовывать все ресурсы. Тот же Федорыч покрякал-покрякал, но таки организовал кое-какие поставки.
        Почти бесплатные с его точки зрения.
        Иметь дело с толпой голодных беженцев из города ему тоже почему-то совсем не хотелось.
        Точно так же, как и остальным немногочисленным, чудом сохранившимся фермерским поселкам.

…К сожалению, этих поставок было явно недостаточно.
        А где-то на северо-западе, по слухам, жила и процветала безумно богатая продовольствием таинственная Валдайская сельскохозяйственная община. Но прорваться туда сквозь кишащие беспредельным криминалом земли Московской области и радиоактивную Тверь не представлялось возможным никому.
        И тогда власть вспомнила о контрабандистах, в том числе, к сожалению, и о моем отряде. Причем прижали нас так, что выбора практически не оставалось.
        Или в поход, или в расход.
        Выбор ребят был, разумеется, очевиден.
        Можно было, конечно, попытаться просто сменить базу, но идея сваливать из города насовсем тоже никого не радовала.
        Не хотелось, и все.
        Нам велели найти безопасные проходы для караванов и, самое главное, выяснить, какие товары могли бы заинтересовать «общинников» в качестве обменных.
        За это обещали амнистию.
        Прям как сейчас…

…Вышли ранним утром, часов эдак в одиннадцать, когда криминальные беспредельщики еще отлеживались по своим хатам и схронам. Причем первое время шли, как на параде - в сопровождении полицейских броневиков и целого летучего отряда Крыльев.
        Стояло прохладное позднее лето, погода была самой подходящей для экспедиции, и духи дороги стояли за нашим плечом и одобрительно смотрели нам вслед.
        Лафа продолжалась аж до Зеленограда, по неискоренимой привычке прежних, счастливых времен продолжавшего ориентироваться на Москву.
        Точнее, до того, что от него осталось после криминальной войны пятилетней давности.
        Зеленоградский Совет тогда почему-то решил, что они не как все, что они особенные, и запретил пушерам работать на подконтрольной этому чересчур отважному Совету территории.
        Кроме того, поднял возрастной ценз потребления легальной наркоты до шестнадцати лет.
        Тех торгашей, кто решил не обращать внимания на придурков из Совета, активисты просто перевешали.
        Ответ криминала ждать себя, разумеется, не заставил.
        Когда пришедшие на помощь Совету летучие отряды Крыльев ворвались в город, спасать было уже особенно некого.
        Но это все - дело прошлое, а пока мы просто наслаждались чистой и свободной дорогой.
        До поры до времени, разумеется.
        Того самого, когда начались неприятности…

…Уже на пересечении с бетонкой нас встретил вполне себе солидный, хотя и самопальный блокпост криминалов. Причем встретил так, что мало не показалось.
        Прежде чем мы их раздолбали, они умудрились-таки сжечь один из моих джипов и пару полицейских броневичков.
        Веточка матерился не переставая - в джипаке остался его любимый «Харлей».
        То, что он сам еле успел оттуда выпрыгнуть, Иветту волновало значительно меньше.
        А вот Славик - водитель джипака и мой старый товарищ еще по Второй кавказской - не успел.
        Мир его праху.
        К чертям.
        Всех не упомнишь…

…Вместе со Славиком сгорел и представитель Крыльев, который должен был идти с нами на Валдай.
        Жаль.
        Неплохой вроде был мужик…

…Ближе к Солнечногорску стало еще хуже.
        Обстреливали нас не переставая, хотя уже и без серьезного урона, но все равно неприятно.
        А под Дубинино вообще начался настоящий ад…
        Солнечногорская братва никого не хотела пускать в свои криминальные владения. На столицу им было глубоко наплевать, даже миссионеров Крыльев там, говорят, попросту вешали.
        За шею.
        И без всяких особых церемоний.
        Нет, разумеется, если б это по настоящему потребовалось Центральному Крылу - хрен бы что осталось от всей этой братвы вместе с ее Солнечногорском и окрестностями. В рядах фаши всегда хватало отмороженных ветеранов, а этим только дай повод пострелять во что-нибудь криминальное.
        Увы, руки не доходили.
        В столице дел было невпроворот, какое уж тут Подмосковье.
        Я в принципе редко сочувствую фаши, но тут был с ними полностью солидарен…

…Легендарная трасса Е-95 перед Солнечногорском была завалена здоровенными бетонными блоками, преодолеть которые без спецтехники было просто невозможно.
        А с окрестных холмов по нам жахнули из такого количества разнокалиберных стволов, что у нас неожиданно возникло острое желание быстро быстро делать отсюда ноги.
        Потому как их можно было - при всех прочих равных - и не унести.
        Пришлось возвращаться к разгромленному блокпосту и уходить на бетонку в сторону Волоколамки, чтобы потом возвращаться на Е-95 где-то в районе Клина…
        Командир летучего отряда Иван, сухощавый желчный мужик лет пятидесяти от роду, матерясь сквозь зубы, погрозил в сторону Солнечногорска кулаком и пообещал когда-нибудь обязательно вернуться.
        Насколько мне известно, он потом все-таки сдержал свое обещание.
        Но это была уже совсем другая история…

…Первый раз мы заночевали в Истре, где влияние Крыльев было довольно сильным.
        Об этом можно было судить, в частности, по хорошо укрепленному Каэру[В кельтской мифологии - башня.] . К которому население городка относилось с куда большим уважением, чем к зданию, где заседали скупленные на корню местные власти.
        Еще бы.
        Дружина самообороны местного отделения Ордена насчитывала почти сотню неразговорчивых мужиков, учившихся стрелять отнюдь не в тире. В большинстве случаев - в Крыму или на Кавказе.
        Те, кто там умудрялся выживать, становились, как правило, к концу службы довольно неплохими вояками.
        И намертво запоминали: в некоторых случаях сначала нужно стрелять, а только потом разбираться, во что стрелял.
        Ничего личного, просто их так учили.
        И в определенных ситуациях это было более чем правильно.
        Словом, мы там вполне нормально время провели, врать не буду.
        Выспались, помылись, пополнили боезапас.
        И снова в путь.
        Впрочем, на маршруте я себя чувствую ничуть не хуже, чем в своей, на мой личный вкус оборудованной берлоге.
        А, может, даже и лучше.
        Видимо, карма такая, как частенько любил повторять безвременно сделавший от меня ноги папаша.
        Ага…

…Дорогу до Клина лично мне до сих пор вспоминать просто откровенно не хочется.
        Полностью разбитая трасса, по которой ползти свыше семи-восьми километров в час - это уже подвиг.
        Сырой глухой лес по обочинам, откуда стоило постоянно ожидать нападения аборигенов. Полусгоревшие деревни и поселки, чудом выживших обитателей которых грабили все без исключения: копы, заезжие стаи байкеров, нищие бродяги-рейдеры, свое местное, доморощенное ворье.
        Убогие местные криминалы, внешне больше похожие на элементарных бомжей, но тем не менее пытающиеся даже с нас стребовать «положняковое подорожное».
        Глупость, конечно.
        Ну, так наличие мозга у этих дебилов как бы и не предполагается.
        Патрули местных Крыльев, охотящиеся за этими самыми криминалами.
        По большей части вроде успешно, но однажды мы увидели сгоревший джипак и несколько трупов патрульных: для этих ребят поиск кончился явно неудачно.
        В одной из деревень, где мы остановились на ночевку, уже на бетонке, ведущей в Клин, измученная тетка с мучнистым лицом привела к нам в избу двух девочек, на вид лет десяти-одиннадцати, а так - хрен разберешь, конечно.
        Со снабжением витаминами в этом элитном районе Подмосковья, знаете ли, иногда случались некоторые перебои. Лет по десять-пятнадцать каждый, так что при таком скудном рационе девчонки могли и просто не вырасти.
        Тетка просила по банке тушенки за каждую неполовозрелую особь, причем девочки были готовы обслужить по очереди весь наш не маленький отряд.
        Чарли тогда чуть не пристрелил эту наглую самопальную сутенершу, но вдруг понял, что она - их мать, и им, всем троим, просто элементарно нечего есть.
        И уже далеко не первый день.
        Тушенку тетке дали, причем далеко не две банки, и сравнительно мягко проводили восвояси, к дочерям.
        Хотя пара-тройка пинков всей троице от озверевших Чарли с Гурамом все-таки, разумеется, досталась.
        В другом месте, куда она сунулась, тетке повезло, скажем так, - немного поменьше.
        Короткий, сухой треск «Стеблина» привычному человеку с чем-то другим перепутать, мягко говоря, несколько затруднительно.
        Хорошая, врать не буду, машинка.
        Сам с такой стараюсь по возможности не расставаться.
        Ни днем, ни, простите, - ночью.
        А то мало ли что…

…Потом я узнал, что тетка сдуру умудрилась пойти предлагать свой «товар» в избу, где на ночевку расположились Крылья.
        Большей глупости она придумать просто не могла.
        Лучше бы уж тогда сразу к полицейским отправилась.
        Там еще были какие-никакие шансы.
        По крайней мере, сдохнуть она могла не здесь и сейчас, а даже относительно по закону.
        А тут…

…Крылья такие юридические подробности, как суд, скажем, присяжных, и в прошлые, относительно благополучные времена как-то не особенно интересовали.
        Что уж про нынешние-то говорить.
        Впрочем, шедшие с нами копы смотрели летучему отряду в рот, а если бы это потребовалось их командиру, смогли б, наверное, заглянуть и в свою собственную задницу.
        Скорее всего, большинство из них уже давно состояли в Крыле.
        Остальные либо сочувствовали, либо просто боялись.
        Мне все это хозяйство было, честно говоря, абсолютно по барабану.
        Я, так уж сложилось, - не любил ни тех, ни других, ни третьих.
        Ни копов, ни фашиков, ни криминал.
        Засранцы, прости меня Господи…

…Девочек Иван пообещал отправить в Москву и пристроить в молодежное Крыло.
        Туда с удовольствием брали всех им подобных.
        Да и черт с ним - там они, по крайней мере, не будут голодать и заниматься такой вот «продовольственной проституцией».
        Зато вырастут законченными, непоколебимо уверенными в правоте своих вожаков фашистами.
        Уж даже и не знаю, что лучше…

…Клин нас встретил мертвой тишиной.
        В прямом смысле этого слова мертвой.
        Лет тридцать-сорок назад здесь что-то рвануло, после чего на этом месте не селились даже вездесущие помойные кошаки и находящиеся с ними в состоянии перманентной войны тощие зловредные крысы.
        Вонь до сих пор стояла - мама не горюй.
        Хотя, как вскоре выяснилось, почти что уже не опасная.
        Единственный оборванец, которого мы повстречали среди грязных и пованивающих развалин, тупо сидел на камушке и смотрел на нашу колонну.
        Когда мы попытались его окликнуть, он просто убежал…

…Сразу после Клина мы попрощались с копами и летучим отрядом Ордена Крыльев.
        Дальше предстояло двигаться без эскорта: столица не могла позволить себе приставлять хорошо вооруженный конвой к каждому нанятому ею отряду контрабандистов.
        Даже к тому, который по всем ее, власти, прикидкам имел наибольшие шансы на успех.
        Что ни говори, а ребята у меня в отряде собрались не самые слабые.
        Ну, да ладно…

…Вместе с нами отправился дальше и маленький, толстенький, суетливенький человечек - представитель чего-то-там от столичной городской Думы, который и должен был номинально нас возглавлять и отнюдь не номинально «контролировать».
        Он же должен был вести переговоры с таинственной Валдайской общиной.
        Если нам удастся добраться до нее живыми, разумеется.
        Не помню, как его звали, кажется, Олег Тимофеевич.
        Ребята сразу же окрестили эту жирную сволочь Пупырем, и через некоторое время он на эту кличку уже откликался.
        А куда денешься?!
        Это ж отряд.
        Головорезы и контрабандисты.
        Звери, прости меня Господи…

…Вместо погибшего представителя Крыльев идти с нами решил сам Иван - командир отряда летучих.
        Я слабо разбираюсь в их иерархии, но судя по всему, только он в их бригаде соответствовал рангу парня, безвременно, к сожалению, сгоревшего в джипаке под Дурыкино.
        Ну, и ладненько.
        Мне он, честно говоря, сразу показался довольно неплохим мужиком.
        Дельным, так сказать.
        Только чересчур обозленным, но это с кем не бывает, по нынешним, скажем так, довольно непростым временам.
        У любого ветерана крыша временами подтекает.
        У меня, кстати, в том числе.
        Что, в принципе, не мешает нам оставаться - по крайней мере, с виду, - нормальными людьми.
        Жизнь…

…Отрезок до Шорново мы преодолели на удивление быстро, сказались последствия химического заражения - здесь почти никто не жил, и значит, - не стрелял и не гадил.
        А вот дальше нас ожидал неприятный сюрприз: мост через заболоченное бывшее водохранилище, вполне, судя по картам, благополучный, - был начисто разрушен.
        Ну, не совсем начисто, но преодолеть его было невозможно - «Харлеи» еще худо-бедно проходили, да их можно и на руках перетащить, в конце-то концов.
        А вот джипаки и броневичок повисали на нас бессмысленным и мертвым грузом. Вместе с приличным боезапасом и продовольственной «неприкосновенкой».
        Их надо было либо бросать, либо тупо искать объезд.
        Мы с Иваном посовещались и все-таки решили идти через таинственное для всех Завидово.
        Место это, конечно, имело дурную славу, но тут уж ничего не попишешь: рассчитывать, что в Конаково сохранилась паромная переправа, было, по крайней мере, неразумно.
        Был еще вариант прохода через Дубну, там у Крыльев стоял довольно крепкий Каэр.
        Этот маршрут - длительный и предельно неудобный - оставили про запас, слишком большой крюк пришлось бы тогда нарезать.
        Ну его на фиг.
        И как потом выяснилось - абсолютно правильно сделали: через якобы зловещий и непредсказуемый Завидовский комплекс мы прошли спокойно, без всяческих приключений.
        В Дорино нас просто встретил вполне себе солидный блокпост.
        Капитальная, надо сказать сразу, конструкция.
        На века.
        Крепкие молчаливые ребята в добротном зеленом камуфляже негромко поинтересовались, куда это мы так спешим, переговорили со своим руководством, предупредили, чтобы не отклонялись от трассы, и, четко отдав честь, подняли шлагбаум.
        Ссориться с вооруженным до зубов Отрядом ни им, ни их таинственному руководству явно не хотелось.
        Нет, они нас, разумеется, не боялись.
        Просто приняли наиболее прагматичное решение, да и все дела.
        У нас идея с ними повоевать, честно говоря, тоже не вызывала взрыва энтузиазма. Уж больно профессионально они держали в руках свое довольно специфическое оружие.
        Спецы, скорее всего.
        Из бывших.
        И сколько их там еще по этим лесам прячется - вообще хрен его знает.
        Думаю, что никак не меньше батальона, а то и бригады.
        Могут прижать так, что никому мало не покажется.
        Черт его знает, что они там охраняют, в этом самом бывшем федеральном заповеднике.
        Не знаю.
        И если совсем честно, даже и знать не хочу.
        Некоторые тайны убивают почище любого «Стеблина».
        Такие дела.
        А у этих мест, судя по всему, отнюдь неспроста была такая, довольно поганая, врать не буду, репутация. Да и трассу свою эти парни, надо думать, не просто так держали в таком фактически идеальнейшем состоянии.
        Ага.
        Что-то по ней наверняка ездило.
        И скорее всего, стреляло, не без этого…

…Мы быстро проскочили Курьяново и Синцово: шлагбаумы на блокпостах были предупредительно подняты, а молчаливые, безукоризненно экипированные охранники - вежливы и предупредительны.
        Ну, а в Селино, на выезде из нацпарка, нас еще раз остановили и, пожелав доброго пути, попросили в случае успешного возвращения экспедиции поделиться информацией.
        За это обещали беспрепятственный проезд и помощь с техникой и провиантом.
        Мы, разумеется, согласились.
        Нам бы еще и сегодня выжить не помешало. А с завтра - завтра и разберемся.
        Такая вот, простите, не самая мудреная философия.
        Мы легко переправились через неширокую речку Шошу, где стоял крайний и, похоже, автономный Завидовский блокпост, а на том берегу, не доезжая до Тургинова, нас ожидал еще один сюрприз, на сей раз - вполне себе даже и приятный.
        Практически не разрушенная бензозаправка.
        Мы залились всем, чем только могли, и поехали дальше, хотя уже вечерело и нужно было искать ночевку.
        Но вот только желательно подальше и от Завидово, и от Твери. Завидовские ребята мне почему-то активно не понравились, а в Твери нас ждала радиация: в городе лет сорок назад вспыхнул мятеж - рекруты не хотели идти воевать на Кавказ, - и федералы не придумали ничего более умного, чем долбануть по городу небольшим тактическим ядерным зарядом.
        В принципе, их тоже можно было понять: подзуживаемые местными левыми рекруты, отказавшиеся драться на Кавказе, почему-то предпочли сделать это в Москве. После чего к ним охотно присоединилась всякая разная шваль со всех окрестностей, и эта толпа, абсолютно недисциплинированная, но зато отлично вооруженная, с удовольствием пограбив склады с боеприпасами, уже готова была двинуться на столицу.
        При поддержке бронетанкового корпуса - между прочим, был в Твери и такой, не очень боеспособный во время реальных действий, но вполне себе готовый пострелять по относительно мирному населению.
        Впрочем - ничего нового, что называется.
        Ага.
        Так что превентивный ядерный удар, если задуматься, был, быть может, и жестоким, но отнюдь не самым плохим решением. По крайней мере, с точки зрения воспитания здравого смысла у представителей «левого оппозиционного движения».
        В остальных близлежащих к столице регионах, я так предполагаю, - крепко задумались.
        А вот сама Тверь превратилась в одну большую братскую могилу и для правых, и для виноватых.
        Небольшие издержки, так сказать.
        И к тому же, что особенно важно для нас, - в могилу радиоактивную…

…Заночевать мы решили в разрушенном поселке.
        По карте, вроде в Ильинском.
        А так - черт его знает.
        Поселок привлек внимание Чарли несколькими уцелевшими русскими печками.
        Дома были разрушены, а печки - нет.
        А Чарли в тот раз почему-то жутко не хотелось кашеварить на обычном в таких случаях костре.
        Долго это.
        И муторно.
        А тут…
        Раздолье.
        Ночью на нас напали какие-то маловразумительные твари. Что-то типа кошек, но с огромными, не втягивающимися в подушечки когтями и клыками на манер кабаньих.
        Твари выли жуткими голосами и явно хотели напроситься в гости на ужин. Или на ланч, черт их разберет, как у них там с этикетом и режимом пищеварения.
        Хорошо еще, что они напали на лагерь в то время, когда никто не успел толком заснуть.
        Иначе очень может быть, их пикник оказался бы удачным.
        А так - только одному из Веточкиных «девочек» ногу разодрали.
        Правда, прилично.
        Рана потом загноилась, и ногу пришлось ампутировать.
        Прямо в походных условиях.
        Неприятно, конечно, но - не привыкать.
        Но это было потом, а пока я велел выставить усиленные караулы и завалился прямо у костра, даже не развернув спальник.
        Устал, блин.
        Веселый, ничего не скажешь, маршрут в тот денек выдался.
        Прямо обхохочешься…

…Утром мы с Иваном и Гурамом долго колдовали над картой.
        Решали, как идти.
        То ли уходить на Старицу, то ли сразу на Тверь. За Старицу было отсутствие радиации, за Тверь - наличие не одного, а множества мостов через Волгу.
        Хоть один-то, но должен был сохраниться.
        А вот в Старице - черт его знает.
        Решили все-таки через Тверь.
        Будет там радиация или нет - еще неизвестно, почти сорок лет уже с того «большого бума» все-таки прошло.
        Зато драться совершенно точно вряд ли с кем придется.
        Стерильность территории после подобного рода мероприятий почти что гарантирована.
        А цел ли мост в Старице, и если цел, то кто его оседлал - вопрос отнюдь не праздный.
        В покойники я пока что как-то не торопился.
        Приказал на всякий случай раздать мужикам противогазы и переместился в джипак.
        Вообще-то я предпочитаю «Харлей», но в данном случае - ну ее на фиг, эту пыль глотать.
        Даже если она и мало радиоактивная.
        Мне пока что мой мужской, пардон, орган нужен в более или менее функциональном состоянии.
        Мало ли что.
        Может, и пригодится…

…Получилось так, как мы и задумывали.
        Счетчики показывали вполне допустимые дозы, особых неприятностей с местным населением тоже не было.
        Были только неприятные ощущения.
        От этого самого местного населения, ага.
        Те, кто каким-то чудом выжил после «большого бума», смотрелись… м-м-м, как бы это помягче сказать - несколько чужеродно…
        До сих пор вспоминать тошно.
        Хорошо еще, что в контакт с нами вступать они даже не пытались.
        Хотя и не боялись нас абсолютно.

…Один из мостов через Волгу и вправду был в относительно нормальном состоянии.
        Похоже, та окраина города, где раньше проходила объездная дорога, вообще пострадала меньше, чем центральные районы.
        Конструкцию, естественно, слегка перекрутило, кое-где по ней с трудом мог протиснуться один-единственный «Харлей» или пара идущих плечом к плечу пешеходов.
        Однако подручного материала было выше крыши, мусор мы разгребли, и к вечеру вся колонна была уже на том, левом берегу.
        Несмотря на то, что было уже довольно темно, оставаться вблизи радиоактивной помойки нам как-то совсем не хотелось.
        Мало ли какие твари могли здесь водиться, кроме лупоглазых и частично хвостатых аборигенов.
        С клыкастыми «кошечками» мы, как я уже рассказывал, познакомились и явно друг другу не сильно понравились.
        А то, что у этих милых созданий могут быть близкие и дальние родственники, сомневаться не приходилось.
        Вообще-то, мутанты обычно бывают не очень жизнеспособны и не агрессивны.
        Но проверять эти выкладки на своей собственной заднице…
        Увольте…
        К тому же, «кошечки» эту фигню опровергали уже самим фактом своего существования.
        Они были очень даже агрессивны.
        И, к сожалению, вполне себе жизнеспособны.
        Прыгали на нас даже с полным брюхом свинца, я и сам от такой «нежизнеспособности» хрен бы отказался.
        Блин, почему практика постоянно опровергает именно самые симпатичные теории?
        Могла бы, для разнообразия, - разок и наоборот…

…Ага.
        Щаззз…

…Мы, посовещавшись с Иваном и офицерами отряда, решили продолжать движение до последнего, а уже на следующий день, подыскав подходящее место, устроить полноценную дневку.
        Народ, естественно, не возражал, - не было даже обыкновенного для таких ситуаций солдатского бурчания.
        Все всё понимали…

…К сожалению, далеко уйти не получилось.
        Трасса находилась в ужасающем состоянии: горы мусора, выбоины и вымоины - и все это фактически на ощупь.
        Мы подкладывали под колеса джипаков ветки и доски, разгребали завалы, в самых тяжелых местах тащили машины на лебедках.
        В лесу время от времени кто-то подвывал таким дурным голосом, что даже мне становилось как-то не по себе.
        А я во время астраханских поисков на многое, простите, насмотрелся…

…Веточкины «девочки», которых я отрядил в дозор, до одури вглядывались в темноту через визиры ночных очков, но на нас так никто в ту ночь и не напал.
        Видимо, у комитета по встрече нашлись какие-то дела поважнее.
        И слава Богу.
        В придачу ко всему дождь пошел - мелкий, холодный, занудный.
        В общем, жить не хотелось совершенно.
        Хорошо еще, что замеры показали отсутствие в этом прохладном душике даже остаточных следов радиации.
        А то бы - вообще хана…

…Тверцу переходили уже почти под утро.
        Нам повезло.
        Мост через нее, по какой-то даже мне не сильно понятной причине, тоже не был разрушен.
        Но завален так, что - мама не горюй.
        Видимо, мятежные рекруты пытались здесь что-то оборудовать, чтоб на восставший город не обрушились войска со стороны сгинувшей в своих болотах и трижды проклятой северной столицы.
        Тогда еще Питер подавал признаки жизни.
        Неприятные такие признаки, врать не буду.
        Но подавал.
        Что там происходит сейчас, не знает никто.
        Вернее, я не знаю.
        Только слышал, что там такой хаос, что даже наша столичная помойка может показаться несокрушимым и предельно упорядоченным символом культуры и цивилизации.
        Правда, поговаривают, что Крылья даже там умудрились поставить пару своих Каэров, но регулярной связи с этим древним болотным городом нет даже у них.
        Так, раз в полгода летает туда легкий самолетик, один из немногих уцелевших.
        И всё.
        Зачем и к кому - орденцы, понятное дело, не докладывают. Даже московским властям.
        Ну, а такие «отбросы», как я и мой отряд, никогда не входили в их приоритетный список для обмена взаимно полезной информацией.
        Вообще.
        Да и Бог с ними со всеми…

…Пока переправлялись, рассвело окончательно.
        Я погнал отряд дальше.
        Следующие двадцать километров мы прошли за пять часов, на трассе были сплошные завалы.
        Когда добрались до речки со славным названием Логовежь, измучилась и отказывала не только техника, но даже и люди, а они, как известно, в этом смысле надежнее любой техники.
        Но только в этом.
        Техника в спину сама по себе стрелять, к счастью, пока что не обучена.
        А судя по тому, как все вокруг стремительно разваливается, не научится уже никогда.
        И слава Богу.
        А то только этого еще не хватало…

…Я приглядел подходящую полянку.
        Гурам провел замеры на радиацию и прочую вредную химию: все оказалось более или менее чисто, что лично меня, врать не буду, очень сильно порадовало.
        Я скомандовал разбивать лагерь и объявил трехдневный привал.
        Выспавшийся, несмотря на жуткую тряску, в командирском джипаке Пупырь попробовал вякать и требовать «продолжить движение», после чего был немедленно послан на хрен вместе со всеми государственными интересами вместе взятыми.
        Своих ребят я знал значительно лучше него.
        Иван недобро улыбался, но в наши с Пупырем разборы уже привычно не вмешивался, справедливо полагая, что эти проблемы я пока еще вполне в состоянии решать и собственными силами.
        Ну, и зачем тогда, простите, жопу от бревнышка отрывать?
        Тем временем парни поставили командирскую палатку и сообразили чего-то пожрать.
        Я разобрался с графиком дежурств и немедленно завалился в люлю.
        Давно, кстати, я так хорошо не спал.
        Очень спокойно.
        Даже комары не мешали.
        Ближе к вечеру к моему костерку пришел Иван.
        Молча достал из сумки фляжку водки и два небольших металлических стаканчика.
        Пижон, конечно.
        Ну, да кто из нас без греха…
        Тем не менее, я развернул тряпицу, в которую был завернут небольшой шмат тонко порезанного слабосоленого сала с тонкими мясными прожилками, помидор, два малосольных огурца, пучок зеленого лука, пара яиц, две чищеные луковицы и полбуханки настоящего пшеничного хлеба.
        По столичным меркам - роскошь необыкновенная.
        Но отряд вполне мог себе такое позволить.
        Иначе не было смысла и рисковать.

…Выпили.
        Я еще никогда от дармовой выпивки не отказывался.
        Да и водка была хороша, не то что эта нефтяная помойка, которую продавали в Москве.
        Лучше уж самогон пить.
        Хлебный, как у Федорыча.
        Но это - большая редкость…

…Несмотря на весь декларируемый внешний аскетизм, фаши себя довольно нежно любили.
        Кормили в Каэрах, конечно, просто, но сытно.
        А уж верхушка…
        Я слабо разбираюсь в их иерархии, но в чинах Иван, видимо, был немалых.
        Абы кому летучий отряд не доверят.
        Выпили по второй.
        Все так же молча.
        Иван вообще разговорчивостью не отличался. А я просто ждал. Не я к нему пришел, он ко мне.
        Ему и начинать.
        Что он, в общем-то, через некоторое время и сделал.
        Для начала налив по третьей и закурив тонкую легкую сигаретку.
        Я принюхался.
        Нет, марихуаной не пахло.
        Пахло табаком. Причем, очень и очень неплохим.
        Почти как у меня.
        Так.
        Разговор, видимо, предстоял серьезный…
        Он снова молча кивнул упрямой бритой головой в сторону опустевших стаканчиков.
        Ну что ж.
        Как говорится, - не вижу повода не выпить.
        Махнули.
        Иван осторожно взял пальцами тонкий лепесток сала, положил сверху колечко лука. И, осторожно водрузив все это хозяйство на ломтик хлеба, все так же задумчиво отправил в рот.
        Пожевал.
        Хмыкнул довольно:
        - Неплохо живешь, однако, капитан.
        Я достал кисет, вынул оттуда листок тонкой папиросной бумаги и сознательно неторопливо стал скручивать папироску из душистого абхазского табака.
        За килограмм такого знающие люди могли легко предложить слегка подержанный джипачок.
        Не такой, как наши зверюги, разумеется, но тоже ничего.
        Бегающий.
        Ага.
        Гурам выменивал его мне у каких-то таинственных земляков по весу: килограмм табака на килограмм астраханской черной икры.
        С моей точки зрения - более чем удачная сделка.
        А то, что земляки шифровались, неудивительно.
        Черных в Москве… м-м-м, как бы это помягче сказать - недолюбливали…
        - Стараюсь…
        - Вижу… Что стараешься…
        Мы еще некоторое время покурили.
        Молча.
        Наконец он не выдержал:
        - Слушай, Егор. Никак не могу тебя понять. Ты откуда такой отмороженный взялся-то?
        Я невольно хмыкнул:
        - А откуда все берутся? Всё оттуда же. Рожать по-другому бабы вроде бы еще не научились…
        Он неожиданно встал, отщелкнул окурок и засунул большие пальцы рук за ремень портупеи:
        - Все шуточки шутишь. Шутник. Я про твоих волков еще на Кавказе слышал. За ваши головы золота давали - по весу. А ты тут мелкого жулика из себя строишь. Хорош. Достало. Можно подумать, не в одной стране живем. И только не делай вид, что тебе все по барабану…
        И ушел.
        Нормальный, вообще, метод ведения дискуссий.
        Ага.
        Вполне себе возбуждающий искреннее, блин, доверие к собеседнику.
        Идиоты…
        Я поудобней скатал кожанку и уложил ее под голову.
        Скрутил еще одну папироску, прикурил от уголька и стал смотреть на ленивый, неспешный огонь.
        Вечерело.
        Воздух казался стеклянным и едва не звенел.
        По углам поляны быстро скапливалась тьма. Наверное, там тоже кто-то жил.
        В отдалении пели свою бесконечную песнь комары.
        Еще один день заканчивался так же, как заканчивались все предыдущие.
        Ничего, в принципе, нового.
        И начинался следующий, такой же пустой.
        И мне действительно все было абсолютно по барабану…
        Наутро я объявил построение.
        Велел мыться, приводить в порядок себя, технику и оружие.
        Запретил ловить рыбу в речке: все-таки радиация здесь была довольно долго.
        Даже если сейчас эту дрянь куда-то смыло.
        Хрен его знает, во что мутировала рыбешка в этой милой речушке. Может, у нее клыки выросли, как у свиньи, что в принципе не страшно, а может, яд в какой-то желёзке образовался.
        Съешь такую пакость - и кранты.
        Заказывай отпевание.
        Лучше не рисковать…
        Чарли и остальные рыбаки недовольно поворчали, но согласились, что рисковать действительно не стоит.
        А Веточку с «девочками» я отправил проверить дорогу на Торжок и аккуратно посмотреть, что делается в самом городишке.
        Вернулись они под вечер, вымотанные, грязные как черт, но - довольные. Трасса была более или менее, а городок - абсолютно пуст.
        И еще - в городе «девочкам» удалось найти склад ГСМ, фактически не разграбленный.
        А вот это была настоящая удача.
        В нашем деле лучшие новости - это не отсутствие новостей.
        Лучшие новости, это когда точно знаешь, куда идешь, зачем и что ищешь.
        Правда-правда.
        Маршрут.
        Путь.
        Единственный бог, которому мы молимся и просим укрыть в тени своих крыльев.
        Такие дела…
        Я объявил вечернее построение и велел отдыхать. Сказал, что завтра выступаем на Торжок, а там, возможно, будет и еще одна дневка - по обстановке.
        Мужики были довольны.
        Идти день, зная, что следующий день будешь отдыхать, намного лучше, чем отдыхать, зная, что следующий день будешь идти.
        Такая вот простая солдатская логика.
        И с ней, извините, хрен поспоришь.
        Вышли затемно.
        Приведенные в порядок джипаки и броневик катили ходко, почти что весело. Неприятность случилась только одна: у Думаново, где нас обстрелял какой-то сумасшедший снайпер.
        Дорога раздваивалась, и мы с Иваном вышли из машин, чтобы сверить карты. Разобрались довольно быстро, но хотелось еще немного размять ноги и покурить.
        Тут-то он нас и накрыл.
        Спасла меня только реакция Андрюши Шпака, старого моего товарища - еще с Крымской компании. Нас тогда в спецназе Русского экспедиционного корпуса было только двое москвичей, Андрюша и я.
        Поневоле приходилось держаться вместе.
        Вот и подружились.
        Но это - уже совсем другая история.
        Андрюша сам был снайпером, поэтому первым заметил бликование в листве дерева. Он понял, что уже ничего не успевает, и просто прыгнул, сбивая нас с Иваном с ног. Выстрел ударил, как хлопок плетки, но пуля, благополучно миновав наши головы, только сухо щелкнула о бронестекло стоящего рядом командирского джипака.
        Эсвэдэшка, твою мать…
        Андрей еще в прыжке умудрился выхватить любимый длинноствольный «Стеблин» и теперь яростно палил в сторону стрелка. К нему тут же присоединились моментально реагирующие на любую окрестную херню Веточкины «девочки» и дозорные Гурама.
        Через пару-тройку секунд тело снайпера, ломая ветки, рухнуло вниз.
        Это была крепкая молодая девушка.
        Правда, еще пока она падала, я заметил в ее фигуре какие-то странные несуразности.
        Когда мы подошли поближе и перевернули упавшее лицом вниз тело на спину, я понял, какие.
        Правая грудь у девушки отсутствовала начисто. Особенно заметно это было на фоне левой, чуть ли не разрывавшей камуфлированную рубашку.
        Подбежавший сразу вслед за нами Гурам задумчиво поскреб бритый наголо затылок:
        - Вот ведь, блядь… Только амазонок нам еще здесь не хватало…
        Чертов абхаз.
        Никак не вытравлю из его лысой лобастой башки никому в наши дни не нужное университетское образование…
        А может, и слава Богу?
        Вот и теперь, сколько бы времени над этой нереальной загадкой природы голову ломал, а абхаз напомнил - и все в порядке, можно больше не мучиться неизвестностью.
        Всяких сумасшедших культов и сект сейчас - как поганок на древнем болоте.
        Возможно, есть и такие.
        Ну и что?
        Остерегаться, конечно, надо, не без того.
        Но бояться неизвестного, поверьте, куда страшней. А когда понимаешь, откуда ноги растут, - дело уже привычное.
        Так.
        Небольшой дорожный трабл.
        Никак не беда.
        Ладно.
        Проехали…

…Мы двинули дальше, и уже без приключений.
        Я закладывал на всё про всё часа три.
        До Торжка мы добрались за полтора.
        Пару раз разгребали завалы на трассе, один раз пришлось перетаскивать джипаки и броневичок через выбоину на лебедках.
        И всё.
        Удачно, ничего не скажешь…

…В Торжке фуражиры и механики сразу же рванули на обнаруженный Веточкиными разведчиками склад ГСМ. Остальные разбили лагерь на центральной площади города и стали косо посматривать в мою сторону.
        Мол, как, командир?
        Поищем, чем поживиться?
        Я скомандовал построение и объявил поиск. Велев при этом передвигаться не менее чем по трое.
        Мало ли что.
        Мародеры радостно взвыли.
        Еще бы.
        Целый город на разграбление.
        Хоть и маленький.
        Я махнул рукой Шпаку и Гураму.
        Моя обычная тройка.
        Абхаз хоть и был номинально офицером звена, большую часть его службы тянул на себе Заика Шурочка, очкарик, педант и умница.
        Друг Гурама еще по одному из последних дошедших до диплома выпусков МГУ, где они вместе изучали историю древних цивилизаций.
        Я тоже, кстати, там учился.
        Только на другом факультете.
        Зачем, спрашивается?!
        Все-таки прав был папаша, отдав меня еще в самом раннем детстве в славящийся своей жестокостью Особый кадетский корпус, как мама не протестовала.
        Вот эти знания мне точно пригодились.
        Когда тебя с восьми лет заставляют каждое утро бегать кросс, подтягиваться, отжиматься на кулаках, драться и стрелять - это иногда помогает в личной жизни.
        Мне, по крайней мере, помогло.
        Правда-правда…

…А на месте МГУ сейчас исследовательский центр Крыльев.
        Копошатся, пытаются восстановить.
        Черта с два там что восстановишь.
        После тех студенческих бунтов, когда в универе горело даже то, чему, казалось бы, гореть и вовсе не положено.
        Все просто: постоянно воевавшей Федерации были нужны более или менее грамотные офицеры.
        И она, как водится, собралась призвать некоторое количество старшекурсников.
        А старшекурсникам, напротив, очень не хотелось воевать в Крыму и на Кавказе.
        И они решили повоевать в Москве.
        Славно повоевали, ничего не скажешь.
        У меня тогда мама погибла.
        Просто шла по улице со своей старой подругой тетей Ирой, когда обдолбаный
«повстанец» решил поразвлекаться бросанием бутылок с «коктейлем Молотова».
        Тетя Ира потом рассказывала, что мама, сгорая заживо, жутко кричала. Еще ей запомнилось, как горели роскошные мамины волосы. Которым тетя Ира всегда жутко завидовала.
        Сама она, кстати, после этой прогулки навсегда осталась инвалидом: ей как-то, видимо, в шоке, удалось отползти, а незнакомый мужик помог сбить пламя.
        И вколол антишок.
        Тетя Ира выкарабкалась, медицина тогда была еще на уровне, врачи вообще почему-то отказывались деградировать. За это их, понятное дело, и не любили, пока еще - просто не любили.
        Погромы начались позже…
        Но одна нога у тети Иры все-таки прогорела чуть ли не до кости, и ее пришлось ампутировать.
        Я ей помогал деньгами и продуктами как мог, но через пару лет она тоже умерла.
        А старшекурсники-таки добились очередной отсрочки от призыва.
        Жаль, что дядя Миша Мелешко, мой тогдашний командир, так и не отпустил меня тогда в Москву.
        Даже на мамины похороны не отпустил.
        Я бы их, этих молокососов, научил родину любить…
        Гурам с Шурочкой тогда, кстати, попали в штрейкбрехеры.
        Они пошли в армию добровольно.
        Шурочка - по идейным соображениям, а абхаз, по его же словам, - так, за компанию.
        Хорошие ребята.
        Помню, как их, совсем еще зеленых, привезли к нам в РЭК. Они-то мне и рассказали про студенческие бунты.
        А потом пришло письмо от тети Иры…
        Ну, да ладно.
        Что-то я отвлекся…

…Город производил странное впечатление.
        Дома и дороги никто не разрушал.
        Только время.
        И лес.
        Скелетов, обязательной атрибутики таких вот выморочных территорий, - тоже не было. Такое ощущение, что жители просто взяли и ушли, оставив все свои пожитки.
        Куда?!
        А откуда я знаю…
        Экспедиции уже давно приучили меня ничему не удивляться.

…Поиск, как я и ожидал, не привел ни к чему особенному.
        Люди, до того как покинули Торжок, жили здесь явно небогато.
        Так, по мелочевке поскребли.
        Где золотишко кое-какое завалялось, где камушки.
        Единственный толковый комп, который мы нашли в здании бывшей городской администрации, был в безнадежном состоянии, но Заика его все-таки расковырял, набрал каких-то нужных и понятных только ему запчастей.
        Ничего особенного.
        Утварь, одежда и оружие нас, естественно, не интересовали. Этого добра и в столице хватает.
        Если знать, где искать, разумеется.
        Мы вернулись на площадь.
        Через некоторое время стали стекаться и остальные.
        Единственной достойной добычей оказался мощный переносной ноутбук, надыбанный где-то Веточкиными разведчиками. Шурочка его чуть не облизал от умиления.
        В компе обнаружилась отличная навигационная система, правда, по вполне понятным причинам не работавшая.
        А как работать без связи с давно рухнувшим куда-то спутником?!
        Если на чью-то голову, кстати, - то этому кому-то очень даже и повезло.
        Красивая смерть…

…Но карты местности в системе были - на удивление. Увеличение шло до масштаба
«1 см: 10 м».
        Ноут был явно гражданский, видимо, принадлежал кому-то из местных транспортных боссов: вояки кодировали информацию так, что ни один хакер не взломает.
        Да и откуда их взять, хакеров-то, в нынешние времена?
        Даже Шурочка - так, любитель.
        Вот в РЭКе, помню, когда надо было взломать коды УНСОвцев, привезли мужика из Москвы.
        Ему тогда лет сорок - пятьдесят было.
        Блин…
        Таких больше не делают…
        Тем не менее, одна эта находка уже полностью окупала всю нашу экспедицию.
        Докладывать мы о ней, естественно, не стали никому.
        Ни Ивану, ни Пупырю.
        Дураков нет.
        Заика тут же перекачал инфу в компы, установленные на джипаках. И закодировал как умел. Я приказал не включать мониторы при посторонних. Нефига.
        Перебьются.
        А наша жизнь на этом поиске не заканчивается.
        В системе были отличные карты Федерации. Всей.
        Пусть даже и слегка устаревшие.
        Фантастика.
        Остальную добычу: колечки, золотые и серебряные монетки, браслетики, камушки, сережки - просто свалили в кучу и упаковали в баул.
        Подошедший к этому моменту Иван смотрел на нас с явным презрением.
        И пусть его.
        Мне с ним детей не крестить.
        Я велел найти Чарли и передать ему, чтобы начинал готовить обед. Потом объявил построение.
        Приказ отдыхать до завтрашнего утра был встречен одобрительным ворчанием. А распоряжение выдать каждому по сто грамм - так и вообще на ура.
        Распределять народ по дозорам и караулам я приказал Гураму: кто-то наверняка будет недоволен, но с абхазом особо не поспоришь.
        Здоровья там…
        Он однажды из ДШК с рук стрелял.
        Правда, спиной в стену упирался. Если б кто-то просто рассказал - ни за что бы не поверил.
        А тут - сам видел.
        Своими глазами.
        Так что я мог быть спокоен.
        Любой назревающий конфликт абхаз локализует. Аргументы у него больно внушительные.
        С пивную кружку каждый.

…Ночевать в мертвом городе - занятие не из приятных. Каким бы ты ни был толстокожим, мысли все одно в голову лезут.
        Разные.
        И хорош об этом.
        Тем не менее, ста граммами у всех, не занятых в дозорах, не ограничилось.
        Солдат - он штука такая.
        В основном, управляемая.
        Когда дело не касается выпивки…
        Я сам в свое время в казармах брагу в огнетушителях ставил. Очень удобно, правда-правда. По отцовскому, кстати, рецепту. Он когда-то для смеха рассказывал в компании, как по молодости в армии служил. У них там со спиртным строго было.
        Очень.
        Зато дрожжей на складе - хоть отбавляй. И огнетушителей. Очень подходящая для этого дела емкость, оказывается.
        Мне лет десять тогда было.
        Но запомнил.
        И потом применил на практике.
        И еще одну вещь я крепко запомнил: если справиться с революцией не представляется возможным - ее надо возглавить.
        Тоже отец говорил.
        Умный был.
        Сволочь.

…Вот я и запил.
        Если не во главе всех, то не отставая от остальных товарищей, это уж точно.
        Башка с утра раскалывалась просто невообразимо.
        Причем, как назло, у меня единственного. Остальные были как огурчики.
        Что меня, собственно говоря, и взбесило.
        Я отменил дневку, и отряд опять вышел на трассу.
        До очередной переправы через Тверцу шли ходко. Там - встали как вкопанные. Магистральный мост был разрушен.
        Пришлось искать брод.
        Что-то подходящее нашли только во второй половине дня, потом часа три мучались с переправой. Тянули, толкали, подкладывали ветки, доски, бревна, прочий мусор. Вручную перетаскивали тросы на другой берег, крепили их за стволы, которые потолще.
        И опять тянули, толкали, толкали, тянули…
        Хорошо, что на каждом из джипаков было установлено как минимум две лебедки. Несколько тросов просто лопнуло.
        Потом, перетащив джипаки, с их помощью поволокли броневичок. Точно на середине он почему-то решил завалиться на бок.
        Не дали…
        Блин, что за речка…
        Все нормальные речки пересекают трассу один единственный раз.
        Эта, судя по карте, - трижды. Интересно, какой нам покажется третья переправа…
        Труба…
        Наконец, мокрые, голодные, грязные как черти, но фактически без потерь, мы переправились на тот берег. Ссадины, синяки и пара лопнувших тросов - ерунда.
        Зато голова прошла.
        Просто думать о ней некогда было, вот она и успокоилась.
        Я велел разбивать лагерь, а сам пригласил Ивана, и мы с ним склонились над картой.
        Меня, честно говоря, волновал Вышний Волочек.
        Точнее, не он сам, а трасса, которая пролегала по самому берегу Вышневолоцкого водохранилища.
        С другой стороны дороги, судя по карте, тоже шла сплошная вода: болота и озера.
        Если трасса там и не была подмыта оползнями, то хорошо укрепленный блокпост или грамотно организованная засада означали не что иное, как конец нашего путешествия.
        На пустой трассе мы там были бы как яичко на тарелочке.
        Бери да ешь.
        Хреново.
        Рано умирать не хотелось.
        Да и задание бы осталось невыполненным.
        Нужно было думать.
        Иногда это тоже не вредно.
        Но не всегда…

…В результате решили идти по объездной.
        Сначала на Княщины, потом на Федоров Двор, оттуда на Красную Зарю и Великооктябрьский, Фирово, Рождество и Куженкино.
        А уже оттуда - снова выходить на Е-95.
        Можно через то же Куженкино, можно через Макарово, а можно и через Выползово.
        Остается добавить, что то место, где мы разбили лагерь, судя по карте, раньше называлось, прости Господи, Выдропужск.
        Богатая фантазия была у предков…
        Засим, выпив водки, завалились спать. Завтрашний день обещал быть не менее смешным, чем сегодняшний.
        Но я даже и представить себе не мог, насколько он окажется веселым.
        Обхохочешься.
        Просто праздник жизни какой-то.
        Для начала отказался заводиться некисло хлебнувший воды броневичок.
        Собравшийся консилиум водил и механиков самым наглым образом постановил: пока эта сволочь не просохнет, с глупыми просьбами, типа поехать, к нему лучше не подходить.
        На вполне резонный вопрос, сколько эта сволочь собирается сохнуть, консилиум пожал плечами, мол, а хрен ее, эту заразу, знает.
        Броневичок-то - не наш.
        Нам его в качестве матпомощи полиция выделила.
        Так, по общим прикидкам, еще как минимум часов шесть-семь. А там - поглядим.
        Плюс его бы еще посмотреть, да подмазать потом неплохо бы. А то заглохнет на трассе в самый неподходящий момент.
        Например, когда надо от кого-то ноги делать.
        Или огнем плеваться, что ему вроде как по штатному расписанию положено.
        Или…
        Дальше слушать не хотелось.
        Выматерившись, я отправил механиков спать.
        Чтоб, когда подсохнет, начинали смотреть и мазать. Если потребуется - и ночью.
        Чтоб к завтрашнему утру был как новенький.
        А остальным, чтоб жизнь медом не казалась, устроил полевые учения: с кроссом в полной выкладке, рытьем ячеек, метанием гранат и ножей и, естественно, со спаррингами в полном контакте.
        Совсем разленились, черти…
        На учения ушло ровно полдня.
        Иван поглядывал на нас с интересом.
        Пупырь - с отвращением.
        Потом по распорядку следовали приведение себя в порядок и обед. Поев, я подобрел и объявил мужикам личное время.
        Ну и сам, разумеется, улегся.
        У небольшого личного костерка.
        Через некоторое время ко мне подошел Иван.
        На этот раз - без бутылки.
        Посидел, пошевелил угли веточкой:
        - Слушай, Гор… Я бы хотел вернуться к тому нашему разговору…
        Мне стало лениво.
        - К какому, летучий?
        - Ну, помнишь, мы начинали…
        Я потянулся.
        - А… О судьбах человечества… Отстань, вожак, мне это не интересно.
        Он криво, одной стороной рта ухмыльнулся и полез в карман за сигаретами:
        - В нашей иерархии, капитан, я - не вожак. Вожак - твой друг Корн. Я - всего лишь командир Летучего отряда. По-армейски - что-то вроде командира элитного подразделения. Типа спецназа…
        Я тоже решил свернуть самокрутку.
        На трассе, естественно, как все, сигареты смолил, но тут, на отдыхе, можно было себя и хорошим табачком побаловать.
        Ивану предлагать абхазского я, естественно, не стал.
        Нефига.
        Пускай свои покурит.
        Самому мало…
        - Н-да… Вынужден тебя огорчить: Корн мне не друг. Он - друг моего отца. Был когда-то. А мне он - никто. Такая вот фигня. Понимаешь? Кстати, а в чинах-то ты каких по-вашему?
        Он сощурился и посмотрел на меня даже с некоторым превосходством. Так иногда взрослые на детей смотрят.
        Ну-ну…
        - А ни в каких. У нас нет чинов. Это не тайна…
        Блин.
        Вот даже как…
        Не знал…
        - Интересно. И как же вы друг друга различаете? Кому командовать, кому подчиняться.
        - По рангам. Но это неважно. Ты же к нам не собираешься?
        Я усмехнулся:
        - А вот здесь - угадал. Не собираюсь. Ни за какие коврижки…
        - А почему?
        Я потянулся к костерку, вытащил оттуда горящую веточку и со вкусом прикурил скрученную папироску.
        - По многим причинам. Во-первых, я не люблю фаши. Для тебя это явно не секрет… Я на таких, как вы, насмотрелся… Только по ТУ сторону, понял?
        - Да чего уж тут непонятного. Только с чего ты решил, что мы - фаши?
        Я аж привстал:
        - Здравствуй, жопа, Новый год… А кто ж вы еще-то?! Самаритяне?! Госпитальеры?! Бля…
        - Мы - Крылья. Этим все сказано.
        - Да хоть клювы. Те же яйца, только вид сбоку…
        - Ты не понимаешь…
        - Это ты не понимаешь! Ни-хе-ра!!! Крылья, клювы, когти, гузки - это все, дружок, извини, вторичные половые признаки. Суть от этого не меняется. Факелы, повязочки белые, плащики кожаные история уже видела. И не раз. Ты кто в прошлой жизни был?!
        Он даже слегка подрастерялся.
        - Военный. Капитан первого ранга. Балтийский флот…
        - Куда ж ты репу-то свою сунул, Балтика?! В спасители человечества решил податься?
        На хер не нужны человечеству такие спасители. Само как-нибудь разберется…
        Он отщелкнул окурок.
        Не в костер.
        И то хорошо.
        - Можешь предложить что-нибудь получше?
        Я откинулся на спину и закинул руки за голову.
        Воздух был стыл и свеж.
        Приятно потрескивал костерок, на небе пылал закат - первобытный, огненный.
        Хорошо.
        - Нет. Не могу. Сам думай.
        Он встал, перекатился с пятки на носок, разминая затекшие ноги.
        - Я уже подумал, - смотрит прямо в глаза, причем эдак с усмешечкой. - И крепко подумал. В моей жизни, по крайней мере, есть смысл. Плохой ли, хороший ли, но есть. Я делаю только то, что считаю по этой жизни правильным, пусть даже иногда мне этого и не хочется. В этом и есть смысл. А ты - пустышка, капитан. Пустоцвет. Это не мне, это тебе нужно думать. И крепко. А то жалко тебя…
        И ушел.
        Сука.
        Ну что они все так и норовят под кожу-то залезть?!
        Задолбали…
        У меня своя жизнь.
        У них - своя.
        Смысл, видишь ли…
        Для меня вот в этом закате - диком, первозданном - больше смысла, чем во всем их тараканьем копошении.
        Нет, даже не тараканьем.
        Как эти черви называются, которые на трупах живут?
        Опарыши?
        Или еще как?!
        Вылетело из головы, так бывает…
        Ну, да это неважно.
        Важно, что они - вот такие и есть.
        На трупе разлагающейся цивилизации.
        Но им все равно не понять…
        Я раньше, дурак, пытался это каждому из них, еще не выжегшему себе мозги идеологией и чисто по-человечески симпатичному, изо всех своих слабых сил растолковывать.
        Потом перестал.
        Надоело.
        Я плюнул и пошел к Заике с Абхазом. У этих оглоедов водка точно должна быть.
        Блин, напьюсь все-таки, наверное.
        А то как-то даже и не по себе…
        Глава 5. На Федоровом Дворе
        К утру броневичок так и не завели.
        Точнее, завели, но в нем что-то там такое потарахтело, взорвалось и снова заглохло.
        Механики материли бывших хозяев машины, своих полицейских коллег, так, что даже у меня, человека ко всему казалось бы привычного, уши в трубочки заворачивались.
        Орать я на них не стал.
        Бесполезно.
        Могли и послать, несмотря на царившую в отряде дисциплину. Когда они работали, им многое сходило с рук.
        Никогда не любил технику…

…Вышли только в обед.
        Механики говорили, что они совершили чудо.
        Не знаю почему, но я им верил.
        Тем не менее, до Федорова Двора за этот световой день мы все же дошли, как и намечали, причем с приличным запасом.
        Если честно, и сам не очень хорошо понимаю, как это получилось.
        Почти сорок километров за полдня, по разбитой и чем только не заваленной бетонке.
        С форсированием трех, правда, мелких - не чета проклятой Тверце - речек.
        Хорошо, что еще не стрелял никто.
        Это вам не по Е-95 разгуливать, как бы ни была она порушена.
        А в самом Дворе мы обнаружили явные следы аборигенов. Причем - свежие.
        Видимо, убежали в лес прямо перед нашим приходом. В одной избе даже каша на столе не остыла.
        Отряд было кинулся скручивать головы бесхозно бегающим курицам, но я им это дело тут же строго-настрого запретил.
        Нам еще обратно идти.
        Да к тому же, если экспедиция закончится удачно, здесь караваны будут ходить - только успевай уворачиваться.
        Негоже в такой ситуации местных злить.
        Могут и пальнуть из кустов, из какой-нибудь древней штуковины. А пуля, она, известное дело, - дура…
        Я подозвал Веточку и попросил, чтобы его разведчики пошукали по окрестностям.
        Может, кого и выловят.
        Для переговоров.
        Приказ был выполнен незамедлительно.
        Уже через полчаса напротив меня стоял небольшого росточка мужичонка в телогрейке и дырявых резиновых калошах.
        Видимо, так и убег.
        Хотя карабин прихватить все одно успел. Неплохой, кстати, карабин, хоть и древний.
        Армейский СКС. Я посмотрел на клеймо - мама моя дорогая…

1947 года выпуска.
        Но в очень приличном состоянии.
        И ухоженный.
        Чувствуется, хозяин им дорожил.
        И правильно, кстати, делал.
        При хорошем уходе эта машинка еще столько же лет прослужит. Надежно работали предки.
        На совесть.
        Я аккуратно положил карабин на сколоченный из грубых досок стол, стоящий прямо перед домом, в саду.
        Закурил.
        - Ну… И как тебя зовут?
        Мужичонка встрепенулся, посмотрев на меня даже несколько с вызовом. Ай, молодца!
        Вообще-то, мои громилы кого хочешь испугают.
        - Тебе-то что за дело? Зовут зовуткой, величают уткой. Своих один хер не сдам. Хошь запытай меня здесь, ерой…
        Я хмыкнул:
        - Да мне-то и вправду никакого. Мы ж просто переночевать у вас хотели. Ежели б еще баньку кто истопил - вообще красота. Что с вас брать то? И еда, и оружие у нас свои. И получше твоего, - я кивнул головой в сторону лежащего на столе карабина, - будут. Это уж точно…
        Мужик недоверчиво повертел головой:
        - А что вы в наших местах-то забыли, господа хорошие, раз сами видите, что нет у нас ничего?
        Я сделал еще одну затяжку и отшвырнул окурок.
        Мужичонка посмотрел вслед ему с явным вожделением.
        - Говорю ж тебе, голова-два-уха, - проезжие мы. Нам только переночевать да в баньке попариться. Ну, а если покормите еще - так вообще красота. Мы, кстати, и заплатить можем. Хочешь, - я опять кивнул в сторону его карабина, - маслятами к твоему мастодонту, хочешь - солью и спичками. А хочешь - и табачком поделиться можно…
        И махнул рукой Веточкиным разведчикам, чтоб его развязали.
        Он потер запястья, разгоняя кровь, глянул недоверчиво:
        - Эт с чево ты платить-та собрался? Аль твои гайдуки курям бошки сворачивать не умеют?
        Я расхохотался:
        - Ой, отец. И не говори, - я протянул ему пачку сигарет. - Умеют, еще как умеют. И не только курям умеют…
        Мужик явно осторожничал. Но сигарету, тем не менее, взял. Я ж видел, как ему курить-то хотелось.
        - А че ж тогда?
        Я посерьезнел:
        - А то. Нельзя нам, отец. Власть мы. Да и зачем? Чтоб ты нас потом из кустов из своей берданки отстреливал?
        Мужик аж затягиваться перестал.
        А до того в две затяжки чуть полсигареты не скурил.
        - Вла-а-асть… Кака така власть? От Крыльев, что ли?
        Как ни неприятно было, но врать ему я не стал.
        А зачем?
        Вот и я про то же…
        - От Бога. Слышал про такого? Но есть и от Крыльев. Представитель. Пригласить?
        Мужичок вдруг мелко-мелко перекрестился.
        - Ну, наконец-то. И до нашей перди «крылатые» добрались. Слава те, Господи! Слава! А я-то дурак - уж не верил…
        После чего сел на бревнышко и заплакал.
        Сказать, что мне было неприятно, - не сказать ничего.
        Мне было больно.
        Вот ведь, блин…
        Крылья…

…Ужином нас накормили на славу.
        По принципу - все, что в печи, на стол мечи.
        Гуляй, рванина.
        Ага…
        Разварная картошка, сало от кабанчика дикого, сало от кабанчика домашнего, рыбка - свежая, копченая и соленая, лучок и укропчик прямо с грядки.
        Гвоздем программы стал огромный казан с ухой: тройной, как положено, с картошкой и морковкой, благо рыбы в соседнем озерце было: один раз с бреднем пройти - на всех хватит.
        Ну и, конечно, самогон.
        Хлебный, душистый первач.
        Почти как у Федорыча.
        Мужичонка, носивший, как оказалось, громкое имя Гавриил Рафаилович, не сводил с Ивана поистине влюбленных глаз.
        Да что там мужичонка.
        Стоило ему в лес сбегать, крикнуть, мол, возвращайтесь, то не бандюки, то Крылья пришли, - вся деревня сбежалась.
        Стол всем миром накрывали.
        И плату брать наотрез отказались.
        Даже табачок, на который все посматривали с вожделением.
        А курили самосад.
        Крепкий, зеленый, с характерным запахом.
        Я попробовал один раз затянуться, так чуть не помер.
        Горлодер.
        Блин.
        Вот же они разочаруются, когда узнают, что мы здесь и вправду проездом…

…После ужина я пошел проверить караулы, а потом присел на улице, на сваленных перед домом Гаврилы бревнах, где уже сидели наши, крутились местные и тек неспешный, спокойный вечерний разговор.
        Мужики рассказывали за жизнь.
        Жизнь у них была, надо сказать, не очень веселая.
        Собственно аборигенов в деревне было мало.
        В основном, пришлые.
        Примаки.
        Кто с Вышнего Волочка, кто с деревушек по трассе, а пару семей вообще из самого Рыбинска занесло.
        Ничо, места и работы всем хватало.
        Вот только с Торжка не было никого. И что там произошло - никто не знал.
        Знали только, что в городе была толковая власть.
        Бандюганов там частью приструнили, а другой частью - тупо поперевешали.
        Взяли под контроль ближайшие деревушки, фермы, плюс своих огородов достаточно было.
        Словом, еды хватало, службы городские работали тоже вполне себе даже и сносно.
        Не жировал народ, конечно.
        Но и не бедствовали.
        А потом в один день исчезли куда-то, а куда - так то никому неведомо.
        Неведомо, и все.
        Шепотом говорили, что ходили потом по городу священные Тройки, головами качали горестно.
        Страшная и непонятная, кстати, штука - эти Тройки.
        Потом как-нибудь расскажу.
        А тут - один монах так даже плакал все время.
        Но этих-то, страшных, спрашивать об исчезнувших и вовсе никто не стал.
        Боязно было.
        Тройки в деревне хоть и уважали, но боялись до судорог в желудке. Я, в общем-то, мужиков хорошо понимал.
        И даже поддерживал.
        Видел однажды, на что эти ребята способны.
        Больше не хочется.
        Тройки были реальной силой, более того, силой совершенно непонятной, не бьющейся ни в какой козырный расклад.
        А я чего не понимаю - того еще больше боюсь.
        Так, простите, учили…

…Федоров Двор, правда, по удаленности своей от местного центра цивилизации, «под Торжком» не был никогда.
        Так - торговать ездили, меняться.
        Но утрату эту переживал достаточно тяжело.
        Потом обвыклись.
        Куда больше их волновало, что Вышний Волочек, почитай, уже весь вымер.
        Им-то в лесах - ничо, а в городке всех мужиков, кто боль-мень на ногах стоял, бабы поизводили…
        Стоп.
        Какие такие бабы?
        Я сразу же вспомнил снайпершу-амазонку и насторожился.
        Если она не одна такая сумасшедшая - это может быть по-настоящему опасным…

…Но к истории, которую рассказали аборигены, даже я, человек ко всему привычный, оказался абсолютно не готов.
        Глава 6. Тень ушедшего дня

…Лет десять-двенадцать назад, рассказывали аборигены, монахини, жившие в скиту под Иверским монастырем, подобрали совершенно больную девку.
        И, на всеобщую беду, выходили…
        Девка оказалась сектанткой.
        Черная.
        Страшная.
        Через некоторое время она и монахинь в свою веру перекрестила.
        А матушку, которая воспротивилась, - зарезала, говорят.
        Потом они и монастырь захватили, монахов поубивали да сами там жить стали, по вере своей.
        И вроде им в вере той сама святая Богоматерь Иверская покровительствует.
        Дальше начиналась совсем уже откровенная экзотика, потому как обычаи и обряды у этих «новых монахинь Иверских» оказались самыми что ни на есть изуверскими.
        А главный смысл, докладывали северорусским быстрым говорком аборигены, там довольно прост - любая пожившая замужем баба согласится.
        Будто все беды в мире от мужиков идут.
        Вот и ловят всех мужиков окрест: кого сразу убивают, кого сначала используют.
        Потом-то все одно убивают.
        Да и пользуют не просто так, для любви, а чтоб дети были.
        Девочек по-своему воспитывают, а мальчиков новорожденных в жертву Богоматери приносят.
        На кол сажают, в смысле.
        Причем, что характерно, - исключительно на осиновый.
        Да так, чтобы тот прошел через самое темячко.
        Особенно, вздыхал, крестясь на забор, наш Гаврила, - девки лютуют те, что помоложе.
        Сиську себе отрезают одну, чтоб драться сподручнее было. Или не отрезают - прижигают с младых лет.
        Этого Гаврила не знал.
        Все одно - было противно.
        Баб в монастыре, вроде как, кстати, много собралось.
        Отовсюду ехали.
        Уже все окрестные деревни заселили. Да и техники у них там много, оружья.
        Богато живут.
        А посты их - так вообще по всему Валдаю стоят, а ежели по трассе, так там аж от Вышнего Волочка до Великого Новгорода, древнего мертвого города, про который по местным лесам ходили истории одна страшнее другой.
        И еще они по озерам на досках ездят.
        Девки эти, в смысле.
        С парусом.
        Быстро так.
        Ни одна лодка не уйдет.
        И стреляют метко.
        Говорят, их та девка-сектантка учила, она сама с югов откуда-то, то ли армянка, то ли аж, говорят, - турчанка, в роду которых из поколения в поколение передавали древние знания по женской линии.
        Сейчас-то она, правда, уже совсем не девка.
        Черной матерью сама себя величать велит.
        Мымра, она сама по себе старая, конечно, в морщинах вся, как вареная в мундире картошка, говорят.
        Только волосы на голове рыжие, как корона золотая…

…Я возблагодарил судьбу за то, что не полез тупо по трассе. Там бы нас, похоже, и встретили…
        О Валдайской крестьянской республике аборигены не слышали. Ровным счетом ничего. Только пожимали плечами: мол, и не было такой никогда.
        Если б была, знали.
        Точно.
        Бабы, те - да, богато жили.
        Но с ними не договоришься.
        Можно было возвращаться.
        Но тут пьяно уперся Пупырь. Типа, у вас амнистия - только в случае удачи.
        Так что давайте-ка, вперед.
        Я плюнул, объявил на завтра дневку и завалился спать.
        С утра разберемся.
        Пристрелить его, что ли?
        Нельзя…
        Тогда и Ивана придется мочить.
        И референтов его.
        А если мы вернемся, да еще и без представителя Крыльев, тут уж нам точно никакая амнистия не поможет…
        Что-что, а за своих Крылья рассчитывались просто.
        Без суда и следствия.
        Дилемма, бля.
        Ладно.
        Утро вечера мудренее…

…Сразу же после завтрака я собрал офицеров отряда на совещание.
        Туда же пригласили и Пупыря с Иваном.
        Ничего не попишешь.
        Решение надо принимать коллегиальное, блин. Такая вот заморочка.
        Совещание длилось ровно пять часов, причем безо всяких перерывов и перекуров.
        Мы с Пупырем разлаялись просто вдрызг.
        Иван, слава Богу, занимал выжидательную позицию.
        Пока эта скотина не выложила своего главного козырного туза:
        - В столице голодают люди! - патетически воскликнул он. - И я согласен договариваться хоть с чертом, хоть с дьяволом, а не то что с простой женской общиной…
        Я прекрасно понимал, что ему глубочайшим образом насрать на всех голодающих вместе и по отдельности.
        Чиновники в столице никогда еще не бедствовали.
        И тем более, не голодали.
        По крайней мере, на моей памяти.
        Подонок просто бился за место потеплее и похлебнее. Или власти хотел покруче и побольше, есть такие наркоманы.
        А, может, просто в детстве кошек мучил.
        Не знаю.
        Но после этих слов с ним согласился Иван.
        Всё.
        Мне пришлось отступить.
        А Пупырь еще долго разглагольствовал, что, судя по наличию у монахинь большого количества техники и оборудования, они вполне цивилизованны, и значит, с ними можно и нужно договариваться.
        А аборигенам, рассказывающим всякие страшные сказки, верить особо не стоит - темные они.
        Женщины всегда были мягче и мудрее мужчин.
        Тут даже Иван сплюнул.
        Пупырь, видимо, просто никогда не видел женщин-боевиков.
        А вот «крылатому», похоже, приходилось.
        Мне тоже.
        Не приведи Господи…
        Но, тем не менее, идти к ним в лапы, судя по всему, все-таки придется.
        Контракт положено отрабатывать до конца.
        Даже такой.
        Иначе потеряешь стержень.
        А потерявший стержень в наших делах всегда рано или поздно зарабатывает пулю в голову.
        Я велел офицерам приготовить технику и объяснить личному составу, чтобы были готовы ко всему.
        Впрочем, это было лишнее.
        Насколько я знаю своих ребят, они всегда ко всему готовы.
        Такие дела…

…Совещание закончилось, и мы пошли обедать, после чего я отправился прогуляться по поселку.
        Прихватив с собой Веточку и Гурама.
        Мне с ними нужно было кое-что обсудить вдали от посторонних и излишне любопытных глаз.
        Пошушукаться.
        Так, на всякий случай.
        Иван это явно заметил, но вмешиваться не стал.
        И правильно сделал.
        На следующее утро мы выступили и без особых приключений добрались до Фирово.
        Деревня была мертвой, и нас там никто не беспокоил.
        А вот во второй половине следующего дня, под самым Куженкино, мы нарвались на вполне себе грамотно организованный блокпост.
        Я махнул Веточке рукой, взял белый флаг, и мы с Иваном медленным шагом двинулись в сторону перекрывающего дорогу укрепления. Пупырь благоразумно остался в броневичке, мотивируя это тем, что его дело - вести переговоры с руководством, а не с полицией.
        Он так и назвал их - «полицией».
        Клинический идиот.
        Мы с Иваном переглянулись, и он только слегка пожал плечами.
        Ну и хрен с ним.
        Навстречу нам из-за мощных бетонных плит вышли две девки в зеленом лесном камуфляже, постарше и помоложе.
        Правой груди не было у обеих.
        Зато автоматы были ничего. Старые, но вполне надежные «калаши».
        Очень хорошая машинка, надо сказать…
        Мы остановились шагах в двадцати от укрепления.
        Иван, козырнув, представился:
        - Командир летучего отряда Центрального Крыла Иван Яресько. Мой ранг - третий, что позволяет мне говорить от имени Крыла с любым сильным и слабым. И моя воля - это воля всего Крыла, а мое слово - это слово всех Крыльев.
        Опаньки…
        А он, оказывается, хохол…
        Пришлось тоже представиться:
        - Командир отряда сопровождения капитан Князев.
        Офицерского звания меня, к счастью, пока еще никто не лишал. Некому было.
        Мне показалось, что услышав мою фамилию, «крылатый» почему-то вздрогнул.
        А вот на девок наше представление явно не произвело никакого впечатления.
        Они даже бровью не повели.
        Напротив, та, что помоложе, обратилась к той, что постарше, так, будто мы были абсолютно пустым местом:
        - Слышь, Настен, а эти обезьяны еще и разговаривают…
        Говорить такие слова в присутствии орденца третьего ранга, да еще и после ритуального приветствия было как минимум неразумно.
        В лучшем случае просто зарежет.
        Какими бы ни были эти фаши, но к своим словам и ритуалам они относились более чем серьезно.
        Верность и честь, делай что должно и будь что будет.
        Прочая лирика.
        Но резали они за эту самую лирику почище, чем любой криминал за арифметику.
        Орден многие не любили, но не считаться с мнением «крылатых» по тому или иному вопросу было глупо.
        Прямых оскорблений Орден не сносил ни от кого и ни при каких обстоятельствах.
        Такие дела.
        Я боялся, что Иван не сдержится, но надо отдать ему должное, повел он себя молодцом.
        Только глаза заледенели.
        - На мне дело Крыла, - говорил он абсолютно ровно и спокойно, и это мне тоже понравилось, - поэтому вопросы чести мы оставим на потом. А пока…
        - А пока ты заткнешься, животное, - голос у старшей из девиц был глубок и мелодичен, - и будешь слушать меня. Сейчас вы отдадите команду сдать оружие. И технику. Ваши ублюдки пристегнутся наручниками к машинам. Сами. Потом мы вас допросим.
        Иван даже слегка растерялся.
        Я - нет.
        В экспедициях на кого только не насмотришься.
        Ко всему привыкаешь.
        К тому же, у меня в рукаве был туз.
        И какой.
        Я достал из нарукавного кармана сигарету. Не торопясь, прикурил. Выпустил дым прямо в лицо старшей девице.
        Как ее там звали?
        Настена, кажется…
        - А что, если мы не послушаемся, а, Настена?
        Младшая тут же схватилась за автомат. Старшая оказалась разумней, поэтому и осталась в живых.
        Андрюша Шпак редко когда промахивался.
        Настена побледнела.
        Но еще больше она удивилась, когда из-за ее же укреплений ленивой походкой вышел Веточка и встал - в картинной позе, небрежно пощелкивая по голенищам десантных полусапожек тонким прутиком.
        Пижон.
        Я еще раз выпустил струйку дыма прямо ей в лицо.
        Такие лица случались иногда у чересчур самоуверенных криминалов, когда до их куцых мозгов наконец-то начинало доходить, что такое настоящий спецназ.
        Тот, который учили убивать и умирать.
        Хорошо учили.
        Накрепко.
        - Ну, что, мандавошка, теперь поговорим?
        Она даже не пыталась применить оружие. Просто не понимала, как такое может быть.
        Не понимала - и всё.
        Я влепил ей легкую затрещину и отобрал автомат. Хорошая машинка. Пригодится.
        Веточка сплюнул.
        С презрением.
        Я повернулся к нему.
        - Все в порядке, командир. Даже убивать толком никого не пришлось. Так - одну-двух. Остальных просто повязали. Их же ремнями. У них там такой бардак. Даже дозоры в лесу не выставляли… Коровы…
        Я подошел к старшей, взял ее двумя пальцами за подбородок и с силой толкнул на бетонные плиты блокпоста:
        - Ну, что, Настена, это тебе не мужиков деревенских по окрестностям гонять, а?!
        Ее глаза расширились. Можно было качать. Но тут сзади негромко кашлянул Иван.
        Я оглянулся.
        По дороге, мелко перебирая ножками, бежал раскрасневшийся от гнева Пупырь.
        Вот ведь, бля…
        - Вы что себе позволяете, офицер?!! Да я вас…
        Он не договорил.
        Я, конечно, успел сблокировать удар Веточкиного кулака.
        Но - не до конца.
        У Иветты всегда было преимущество передо мной как раз в рукопашных спаррингах.
        Пупырь приземлился на жопу рядом с предметом возможных переговоров.

«Крылатый» неодобрительно покачал головой.
        - Хочу вам напомнить, уважаемый, - вздохнул укоризненно, - что это совместная операция. И капитан Князев действовал в рамках утвержденных МНОЙ полномочий. Или вам что-то непонятно?
        И только потом обернулся к Веточке:
        - И вам тоже должно быть стыдно, сержант. Нервишки, - кивает в сторону Настены, - это для дамочек…
        Или я что-то не понял, или Веточка даже немного стыдливо потупился.
        Уважаю…
        - Но… - Пупырь явно растерялся.
        Это я в столице - никто, на меня можно и с облавой.
        А вот Крылья…
        Хех.
        Хотел бы я посмотреть, как Гордумуа полезет на Крылья из-за какого то Пупыря.
        Незабываемые, должно быть, впечатления могут остаться у невольного зрителя сего незабываемого действа.
        Ага.
        Жалко, что эта картинка только в моем воображении может сложиться.
        Не полезет Дума.
        Ни за какие коврижки…
        Иван снова посмотрел в мою сторону.
        Коротко кивнул:
        - Продолжайте, капитан…
        Ну, что тут, блин, попишешь.
        Я в ответ посмотрел на него, немного из стороны в сторону башкою покачивая.
        Не мой ранг, не мой уровень.
        Слава Богу, он меня, кажется, понял.
        - Олег Тимофеевич, - вздыхает.
        Точно, вспомнил, вот как этого придурка-то зовут, а то все Пупырь да Пупырь.
        - Олег Тимофеевич, ваше дело - политические переговоры. А не полицейские операции. Прошу проследовать в машину.
        Пупырь мелко-мелко закивал и быстренько убрался.
        Что ж, для него это был лучший выход.
        Взгляд у Веточки был… м-м-м, как бы это получше сказать, - неодобрительный.
        А я Побегалова уже, наверное, тысячу лет знаю.
        И до сих пор не всегда могу угадать, что ему в голову взбредет, когда он так смотрит.
        Веточка, он такой - когда просто посмотрит, а когда и выстрелит.
        Если шторки упадут.
        Бывает с ним такое, случается.
        Параноик.
        Впрочем, как все мы, наверное, в этом не самом лучшем из миров.
        Только немного порадикальнее.
        Ага…

…Я снова повернулся к Настене.
        - Жить, - спрашиваю, - хочешь?
        Однако она уже пришла в себя.
        Время ушло.
        Урод все-таки этот… Олег Тимофеевич.
        - Я-то буду жить, убийца женщин. А вот ты - вряд ли…
        Я поставил ногу на скол бетонной плиты.
        Н-да.
        Ботинки, похоже, придется менять.
        Поизносился ты что-то, Егор…
        - Это почему же так? Я вроде помирать пока не собираюсь…
        - Ты убил женщин Матери. И теперь гнев ее найдет тебя. Везде. Где бы ты ни был.
        Я внимательно посмотрел на нее.
        Подбородок вскинут, глаза блестят.
        Гордая.
        Мне стало грустно.
        - Девочка… Меня обещали найти и убить столько человек… Не тебе чета. А я вот - живу. Может быть, просто, чтобы их позлить. А может, еще для чего. Не знаю…
        Иван за спиной хмыкнул.
        Мне кажется, он меня понимал в тот момент.
        Как никто другой.
        Я сел рядом со старшей захваченного блокпоста.
        Вытянул ноги и привалился спиной к нагретым скудным северным солнцем бетонным плитам:
        - Ты сама-то откуда родом? Местная?
        Она сначала прянула испуганно, потом успокоилась. Даже поерзала, устраиваясь поудобнее.
        Молодец.
        - Да нет. С Новгорода Великого. Послушницей в скиту была…
        - Понятно. А мужиков-то зачем резать решила?
        Она посмотрела на меня непонимающе:
        - Так Матушка сказала…
        Я хмыкнул и потянулся за следующей сигаретой:
        - А что еще она тебе сказала?
        - Как что? Правду…
        - Ну, так расскажи, вдруг я тоже пойму…
        Она некоторое время не отвечала, неодобрительно глядя, как я прикуриваю.
        - Нет, ты не поймешь. А поймешь, так не оценишь. Сатанаил ты.
        Я аж дымом поперхнулся от неожиданности:
        - Кто-кто?
        - Сатанаил.
        - А это еще что за хрень?
        Она посмотрела на меня как на убогого:
        - Сатанаил. Всяк, кто Матушку-Богородицу предал, Сатанаилом становится.
        - А с чего это ты решила, что я Богородицу предал?
        - А с того. Не девка ты. Не у всякой девки душа светла, грешны некие, но всяк, кто не девка, до рождения проклят за предательство Отца и Сына.
        - За какое еще такое предательство?
        - Да за такое. Когда они Ее одну бросили. А Она их прокляла, да за нас, девок, молиться стала, Заступница. И грудь свою прокляла, что вскормила Сына Ее…
        Я бросил недокуренную сигарету и обхватил голову руками. Мучительно болели виски.
        - Слушай. Твою Матушку, часом, не Тамарой зовут?
        Она посмотрела на меня и испуганно вжалась в плиту:
        - Тамарой. А ты откель знаешь?!
        Я не ответил.
        Мне было больно.
        Бог ты мой, как же мне тогда было больно…

…Мы тогда стояли на старой Военно-Грузинской дороге. Как всегда - последним рубежом между взбесившейся Кабардино-Балкарией и никогда не замирявшейся Чечней.
        У нас была простая работа: мы должны были умереть.
        Это понимали все, даже зачем-то оставшиеся с нами осетинские ополченцы и отряд аварской милиции.
        Аллах ведает, как оказавшийся здесь, вдалеке от все-таки относительно благополучного Дагестана.
        В принципе, мы могли уйти.
        Но были две вещи, которые нас держали там крепче любого приказа: беженцы и наши братья из Русского экспедиционного корпуса, с боями пробивавшиеся к нам после того, как турки все-таки захватили Тбилиси.

…Они пришли на наш блокпост утром.
        Трое.
        Мужчина, женщина и мертвый ребенок.
        Она несла его на руках, и глаза ее были сухими.
        Когда Гурам аккуратно отобрал у нее сверток с окоченевшим тельцем, она не сопротивлялась.
        Она знала, что ее сын мертв, и даже нашла в себе силы присутствовать на похоронах, по военному времени быстрых и суетливых.
        Зурику, ее мужу, казалось, было значительно хуже, чем ей. Он постоянно повторял, что его сыну было два года и девять месяцев, что всего составляет тридцать три месяца.
        Видите, говорил он, даже Христу повезло больше, чем моему Давиду. Спаситель прожил целых тридцать три года, говорил он, а мой сын - всего тридцать три месяца.
        Она молчала.
        Потом Зурик куда-то ушел.
        Как он сам говорил: искать правду.
        Мы видели, что он был сумасшедшим, это обычное явление среди беженцев. Безумие на войне - вполне себе обыденное явление, это вообще штука, не сильно совместимая с нормальной, повседневной человеческой психикой.
        Казалось бы, аксиома.
        Кое-кто говорил, что он прибился к Тройке, но мы не верили: Тройки не были сумасшедшими, напротив - они были странно, пугающе разумны.
        Каким-то уже не вполне человеческим разумом.
        А Тамара осталась.
        Ей хотелось убивать убийц своего сына.
        Куда податься женщине на войне?
        В шлюхи, санитарки, связистки.
        В обслугу, обстирывающую наше завшивленное обмундирование.
        Ничего этого она не хотела.
        Она хотела убивать.
        Мы ее понимали.
        Андрюша Шпак часами учил ее стрелять из СВД. Из некоторых молодых женщин получались очень неплохие снайперы.
        Помогали недоступные мужикам терпение, методичность и какая-то пугающая отстраненность.
        Они словно не понимали, что после их выстрела человек, секунду назад бывший живым, будет мертв.
        Я тогда понял, что ничего не понимаю в женщинах, в их логике и образе мышления.
        А Андрей - объяснял, показывал.
        Терпел ее злые слезы.
        Он даже спал с ней - она была бы довольно красива, если б не пустые мешочки грудей, тряпочки, как она сама их называла.
        Давид выпил мою грудь, говорила она, а она была у меня очень красивая.
        Как оказалось, все усилия Андрюши были бессмысленны изначально.
        Ненависти, желания и терпения у нее было хоть отбавляй.
        А вот глазомер подвел.
        Снайпер - это прежде всего талант.
        И уж только потом - ремесло.
        Она этого не понимала и каждый вечер плакала жаркими злыми слезами.
        Нам почему-то казалось, что глаза ее при этом оставались сухими.
        Как-то она сказала мне, что очень хочет забеременеть. Родить еще одного ребенка, причем обязательно девочку.
        У нее не получалось.
        Я посоветовал ей обратиться к Мефодьичу, вечно пьяному майору медслужбы, который до того как стать нашим полковым коновалом был - в какой-то чудовищно далекой от нас мирной жизни - врачом-гинекологом.
        Мефодьич осмотрел ее и вынес однозначный приговор: детей у Тамары больше не будет никогда. Что-то там она застудила, когда пробиралась к нам по горам из своего родного Телави.
        Андрей потом набил ему морду, но было уже поздно.
        Тогда-то она и рассказала нам эту страшную сказку о том, как Бог-Отец и Бог-Сын предали Пресвятую Богородицу.
        И потом рассказывала ее снова и снова, и сказка эта обрастала все новыми и новыми подробностями.
        После она куда-то пропала, причем тела мы так и не нашли.
        Андрей пытался ее искать, напрягал в том числе и местную агентуру, но тут подошли пробившиеся с боями части РЭК, голодные, злые, грязные, и мы вместе с ними начали пробиваться через мятежную Кабарду на Ставрополье.
        Черт знает как, но нам это все-таки удалось.
        Мы выжили.
        А про Тамару решили, что погибла.
        Черт.
        Лучше б так оно и произошло.
        Но, выходит, она все-таки выжила.
        На нашу беду.
        В этом я уже и не сомневался…

…Я отлепил руки от висков и медленно потянулся за очередной сигаретой.
        Пальцы мелко, противно дрожали.
        - Значит так, милочка. Сейчас мы вместе встаем и идем смотреть твоих боевых подруг. Ты выбираешь из них одну, которая поумней, и мы ее отправляем к твоей Матушке. Она должна будет передать ей только одну фразу: с ней хочет говорить Гор. Остальное - на ее усмотрение. Мы будем ждать здесь. Поняла?
        Настена кивнула.
        В ее большущих зеленых глазах диковатой новгородской ведьмочки плескался страх.
        Тяжелый такой страх.
        Неподдельный.
        Кажется, она что-то поняла.
        Поздно, девочка.
        Я уже просто не умею останавливаться…

…Я приказал отряду разбивать полевой лагерь, используя укрепления блокпоста, и приготовился ждать, отдав кое-какие распоряжения Веточке и Гураму.
        Ждать пришлось долго, целый вечер и целую ночь.
        Под утро у лагеря стояла целая бригада амазонок.
        Я прикинул - эдак человек триста.
        Судя по всему, Тамара меня запомнила.
        И неплохо.
        Нас вежливо разоружили и под конвоем доставили в Иверский монастырь.
        Я на секунду представил, как хреново придется ребятам из подразделений Иветты и Абхаза: Тамара никогда не была дурой, и сейчас ее амазонки перебирают окрестные леса кустик за кустиком.
        Фигня.
        Все равно не найдут.
        Эти девчонки не воевали в чужих горах, где для того, чтоб тебя не заметили, нужно стать камнем или бугорком земли.
        А в родных-то лесах…
        Разберутся.
        Не маленькие.
        В монастыре нас разделили: отряд устроили на заднем дворе, в одном из флигелей, а нас троих - меня, Пупыря и Ивана - развели по отдельным кельям. Обед и ужин нам тоже принесли, что называется, по месту жительства, так что пообщаться не удалось.
        К этому я в принципе был готов.
        А вот к запрету на курение - нет.
        Пришлось скандалить.
        К счастью, помогло.
        Матушка, видимо, решила не злить меня по мелочам.
        И это правильно.
        Но расслабиться все равно не удалось. Слишком хорошо я знал, что это такое - фанатики.
        Доводилось встречаться.
        Я весь день и всю ночь провалялся на узкой монастырской койке, ожидая какой-нибудь гадости.
        Причем в абсолютно голом виде.
        Одежду взяли - якобы постирать.
        Господи, бред какой.
        Они нас что, совсем за идиотов держат?
        Интересно, что я такого опасного мог в подштанниках-то пронести?

…Тем не менее с утра я был в форме.
        Привычка.
        Мне даже побриться разрешили перед завтраком…
        Когда меня отконвоировали в келью к Матушке, Иван и Пупырь были там.
        Разговор с ними, по всей вероятности, уже состоялся.
        Мне было плевать.
        Это действительно была она.
        Тамара.
        Почти не постаревшая, она сидела за старинным письменным столом на стуле с высокой спинкой, гордо держа свою маленькую рыжеволосую головку с острыми, точеными, хищными чертами лица, и смотрела на меня пронзительными черными глазами.
        Восхитил антураж: на ней были ослепительно белое полумонашеское одеяние, капюшон небрежно откинут назад, рыжие волосы уложены короной. Мне говорили, что когда она выходит из монастыря, переодевается в черное.
        Черная Мать.
        Так ее вроде по деревням окрестным зовут.
        А за спиной, на белой стене, на длинном черном кожаном ремешке висели мужские фаллосы разной степени засушенности.
        Один был совсем свежий.
        Ну и что.
        И не такое видали.
        По обе стороны неистовой Матушки застыли две амазонки в белой униформе с тяжелыми
«Стеблиными» в предусмотрительно расстегнутых белых кожаных кобурах.
        Н-да.
        Я прошел в глубь просторной кельи и небрежно рухнул в единственное свободное кресло.
        Мучительно хотелось курить, но это было бы уже явно слишком.
        И так мое поведение можно было расценить как верх наглости.
        Пупырь, по крайней мере, зашипел.
        Насрать.
        Я поглядел Тамаре в глаза.
        Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.
        - Ну, здравствуй, Тамара…
        - Здравствуй, Гор, - голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. - Уж и не думала, что удастся свидеться…
        Я пожал плечами:
        - Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…
        - Я знаю, - едва уловимым движением она поправила рыжий локон. - Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.

…Я бы на ее месте не был так самоуверен.
        Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…
        Но это - так.
        Детали.
        По большому счету, никому не интересные.
        Я промолчал.
        - Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, - она кивнула в сторону Пупыря, - рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне - инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.
        Я отвлекся от созерцания фаллосов за ее спиной и снова посмотрел ей в глаза.
        Размял кисти рук.
        - Тамар. Там, во флигеле, в числе прочих - Андрюша Шпак. Ты должна его помнить по Осетии. Он…
        Она хмыкнула, и ее взгляд наполнился презрением.
        Изящно проведя точеной кистью руки по рыжей гриве волос, она повернулась вполоборота и небрежно кивнула в сторону свежеотрезанного фаллоса:
        - Это - его. Он имел наглость познать меня когда-то давно. И не оплодотворил. Это карается смертью…
        Стоявшая слева от стола амазонка что-то заподозрила, и поэтому нож для резки бумаг выбрал именно ее горло.
        В Тамариных глазах плеснулся испуг.
        Что ж, я еще никому не ломал шею с таким неподдельным удовольствием.
        Единственное, чего я боялся, так это того, что не успею, и вторая охранница убьет меня раньше, чем я услышу этот восхитительный хруст.
        Но и она не смогла мне помешать, правда, по другой причине.
        Тяжелая эмблема Крыла с петлицы Ивана перебила ее горло еще в тот момент, когда я только тянулся - в броске - к великолепной, точеной шее Тамары, к этим черным, до смерти испуганным глазам, в которых так и застыло недоумение.
        Навсегда.
        Хм-м…
        А я и не знал, что эмблемы с петлиц «крылатых» можно использовать как сюрикены.
        Надо учесть.
        На будущее…
        В углу попытался завизжать Пупырь, и мне пришлось его слегка придушить.
        Иван уже вынул «Стеблины» у мертвых амазонок и, когда я чуть приотпустил депутата, протянул один мне.
        - В-вы-ы… - снова попытался завизжать этот недоумок, но я решительно двинул его по зубам тяжелой, затянутой в удобную резину рукоятью лучшего в мире оружия.
        - Мы - уходим. Сейчас же. А ты - можешь оставаться.
        Надо отдать ему должное - соображал мерзавец достаточно быстро.
        Мы переглянулись.
        Иван прижал палец к губам и кивнул в сторону двери.
        Я тут же взял ее под прицел, а он начал быстро и методично обыскивать ящики письменного стола.
        Через некоторое время я услышал его удовлетворенное хмыканье.
        Там был еще один пистолет.
        Подарочный экземпляр, в коробке темного вишневого дерева.
        Но не это главное.
        Помимо самого ствола в обитых темно-синим бархатом углублениях лежали два длинных вороненых цилиндра.
        Это была не просто удача. Видимо, Бог в то утро тоже почувствовал себя немного десантником…
        Мы навинтили глушители, и я решительно распахнул дверь в приемную…

…Не буду рассказывать, как мы добирались в Москву.
        Во многом нас спасло то, что часть отряда по моему приказу не пошла в монастырь, а отсиживалась по окрестным лесам.
        Вместе с техникой и оружием.
        И тем не менее, от личного состава того отряда осталась в лучшем случае треть.
        Амазонкам было далеко до настоящих солдат, но их было много, и их вела ненависть.
        Джипаки мы потеряли.
        Все.
        Пропала и так необходимая нам навигационная система с картами.
        От Торжка мы шли уже только на байках, причем, шли - это мягко сказано.
        Удирали.
        Судя по всему, нас спасло спонтанное решение идти на Кимры - там был мощный Каэр Крыльев.
        Преследовательницы нас, похоже, просто потеряли.
        Дальнейшая их судьба мне, к счастью, неизвестна.
        А на подходе к Москве нас арестовали.
        Сопротивляться было бесполезно.
        Измученный отряд сдался на милость властей, а судя по тому, что Пупырю несмотря ни на что удалось выжить, - милости этой ждать особо не приходилось.
        Лично меня сразу же заперли в подвал на Петровке.
        Я многое повидал в этой жизни, но вот именно про это вспоминать не хочется.
        Совсем.
        Могу только сказать, что первые трое суток меня били. Без всяких там хитромудрых допросов. И, соответственно, без перерыва на сон и отдых.
        Им не нужна была информация, и поэтому меня даже не пытали.
        Просто мучили.
        И все.
        А на четвертые сутки бросили в камеру, где меня вскорости и навестил Вожак.
        Я очень хорошо помню, как он вошел в эту клетку: стройный, подтянутый, высокий, в долгополом кожаном плаще, пахнущий дорогим одеколоном.
        Аккуратно расстелил носовой платок на засаленной табуретке.
        И только после этого сел.
        Сука.
        - Ну что, герой, отвоевался?
        Я молчал.
        Во-первых, говорить было элементарно больно.
        Корн закурил.
        Я знал, что если попрошу у него сигаретку, он не откажет. Но просить не хотелось.
        - Тебя приговорили к расстрелу, знаешь?
        Я пожал плечами:
        - Догадываюсь…
        Он долго, вкусно, со смаком затянулся и покачал головой:
        - Ты понимаешь, за что? Городу грозит голод, а ты решил там в войну поиграть…
        Я рассмеялся.
        Это было очень больно.
        Мне отбили все, что только можно было отбить.
        Но смеяться хотелось еще больше.
        Господи, Бог ты мой, какие они все-таки идиоты…
        - Не смешите меня, Андрей Ильич, - кривлюсь. - Мне от смеха больно становится. В Иверской общине - от силы четыре, может, четыре с половиной тысячи женщин. Большинство из которых не занимаются ничем, кроме отлова по окрестностям заросших дерьмом аборигенов. И они должны были накормить столицу?! Да им самим хорошо если на весь год еды хватает. Вы же умный человек, право слово…
        Он неожиданно зло посмотрел в мою сторону:
        - Я-то умный. А вот ты, - мотает головой, - кому ты там что хотел доказать, идиот?
        Мне неожиданно стало скучно.
        Я подтянул свое избитое тело к холодной стене и оперся на нее спиной.
        - Да уж не вам, - вздыхаю. - Папаша, когда я был маленький, любил повторять одну древнюю поговорку, что-то типа: «Жизнь - Родине, честь - никому». Впрочем, вам, Андрей Ильич, все равно не понять, так что шли бы вы на хер. Дайте хоть умереть, что ли, спокойно…
        И сплюнул кровью прямо на зеркальное голенище его черных офицерских сапог.
        Корн вскочил:
        - М-м-мудак!!!
        И выскочил из камеры.
        А меня снова избили.
        До полусмерти.
        Когда через пару дней меня неожиданно освободили, я не мог стоять самостоятельно.
        Если б не Веточка, Абхаз, Заика и Чарли, я бы вообще вряд ли выжил. Довольно сказать, что в течение довольно долгого времени я питался только тщательно протертой пищей, а на медикаменты ушли почти все наши сбережения.
        А в следующую экспедицию, на следующий маршрут отряд вышел только через восемь месяцев.
        Я, разумеется, догадывался, что своим освобождением обязан именно Вожаку.
        Но никакой благодарности не испытывал.
        Просто это был мой единственный шанс разозлить его как следует, оскорбить, а потом напомнить об отце.
        Чем я, собственно говоря, и воспользовался.
        Элементарная человеческая психология.
        Или уже не очень человеческая?!
        Вопросы…

…Я поднялся.
        Время воспоминаний о том, старом, походе, - закончилось. Как и вообще время воспоминаний. Здесь не было ничего, включая ту, давнюю несправедливость. Только немного поумневший я и немного постаревший Корн.
        Я хмыкнул.
        Забрал со стола сигареты и зажигалку.
        Молча прошел к двери.
        И только оттуда, не оборачиваясь, бросил:
        - Я подумаю.
        Через три дня отряд с тремя «пассажирами на борту» уверенно взял курс на Ростов…
        Глава 7. На Ростов

…Проблемы возникли сразу.
        Еще тогда, когда мы начали прокладывать маршрут по карте.
        То, что раньше называлось Каширой, уже давно превратилось в настоящий рассадник криминального беспредела.
        Просто феерический, можно сказать.
        Правил бал там некий Паша Валет, и договариваться с ним, в силу полного отсутствия интеллекта у этой скотины, было совершенно бессмысленно.
        Между тем, единственный пригодный для переправы на тот берег мост через Оку был именно там.
        И он слишком хорошо простреливался.
        Андрей Ильич предложил вызвать бригаду Крыльев.
        Федорыч, поворчав, решил идти с нами сам, лично.
        Естественно, со своими ребятами в количестве приблизительно полубатальона.
        И тот и другой вариант я вынужден был, скажем так, отклонить.
        Нам лишнее внимание ни к чему, а у криминалов весьма устойчивые системы связи.
        И солидарность покруче даже, чем у легендарных большевиков-ленинцев.
        Скорее всего, нас встретили бы уже где-нибудь возле Воронежа.
        Передвигаться следовало по возможности скрытно.
        Поэтому нужно было либо просачиваться, либо прорываться своими силами, маскируясь под не желающих платить дань контрабандистов.
        Либо искать обходной маршрут.
        Из трех зол я, немного подумав, выбрал второе.
        Байкерские «фирмы» платить «подорожное» не любят, так что, по идее, Валет уже должен был бы и привыкнуть.
        А ловить байкера на трассе - занятие для любителей носить воду дырявым ведром.
        Дорога - его дом, а свой собственный дом любой недоумок лучше любого вора знает.
        Даже и не смешите…

…Пошли внаглую, в двенадцать часов утра, когда все нормальные люди, включая самых отъявленных беспредельщиков, видели сладкие предутренние сны.
        Я искренне надеялся, что у криминального караула тоже как раз в это время была подростковая утренняя поллюция.
        У всех поголовно.
        Так, или почти так оно, впрочем, и вышло.
        Веточка и Гурам взяли караул в ножи, после чего аккуратно вытащили жмуриков из сторожек, расположенных по обе стороны моста.
        Чтобы проезжающая пятнадцатью минутами позже колонна из шести бронированных джипаков, грузовичка с продовольствием и тридцати «Харлеев» могла спокойно расстрелять покойничков из автоматического оружия.
        Пусть Валет думает, байкеры набедокурили.
        Ловить байкеров на трассе - дело, как я уже говорил выше, глухое до безнадежности, это даже каширский пахан понимает.
        Несмотря на всю свою природную тупость…

…Проскочили.
        До чего же они все-таки тупые, эти криминалы.
        Не бревнами надо мост перегораживать, а делать нормальный бетонированный блокпост.
        Река в этом месте широкая, мост - длинный и отлично простреливается.
        Если установить разумную сумму «подорожного сбора», любой заплатит, даже самый жадный жадюга.
        Такой блокпост уже просто так не объедешь, а мост, повторюсь, в этих местах - тупо единственный, других просто нет.
        Впрочем, это уже созидательная работа.
        А на нее в последнее время не только криминалы, но и стандартные обыватели уже, кажется, не способны.
        Что, кстати, вполне способствует внешнему и внутреннему слиянию этих двух, таких, казалось бы, различных слоев населения - вплоть до полной гармонии и решительной невозможности найти хотя бы пару принципиальных отличий.

…Впрочем, рассуждать было уже некогда.
        Мост закончился, стрелять было больше не в кого.
        А вместе с мостом закончилась и привычная цивилизация.
        Если до окрестностей Каширы иногда еще дотягивались слабеющие руки столичной городской власти, то дальше начиналась самая настоящая «терра инкогнита».
        Я, по крайней мере, в эту сторону даже и не ездил никогда.
        И другим не советовал.
        Ага.
        Девятнадцать лет назад где-то неподалеку отсюда рванули законсервированные реакторы Тульской АЭС.
        Годом позже - Новомосковский химкомбинат.
        Коктейль получился - просто вырви глаз какой-то.
        Немногочисленные добравшиеся до столицы беженцы рассказывали такие страсти о местной флоре и фауне, что нехорошо становилось даже от одного описания самых с их, беженской, точки зрения невинных мутантов.
        Словом, благоразумные контрабандисты - а себя я, понятное дело, относил именно к таковым, - в эти места не совались.
        Совсем.
        Гурам и Заика, оседлав снятые с грузовичка «Харлеи», привычно ушли на пару километров вперед, изображая беспечных отморозков из нерушимого братства байкеров.
        Следом шла основная колонна.
        Ну, а замыкали движение Веточка со своей «девичьей» пятеркой.
        За тылы, соответственно, можно было вообще не беспокоиться. Эти отморозки привыкли стрелять в любой шевелящийся предмет уже просто из развлечения.
        Уроды, конечно, - если непредвзято посмотреть.
        Но я привык…

…«Уоки-токи» хотя и хрипели, реагируя на повышенную радиацию, но пока что работали.
        Поэтому, несмотря на порушенное полотно шоссе, шли ходко.
        Через три часа, сделав порядка восьмидесяти километров, остановились перекусить.
        Еще через пару часов наткнулись на брошенную и полуразрушенную бензозаправку, один из резервуаров которой оказался на удивление полон дизельного топлива.
        Это был просто праздник какой-то!
        Залили все что можно, включая пластиковые бутыли из-под питьевой воды.
        И, благословляя собственную удачу, не спеша двинулись дальше.
        Словом, день прошел без особых приключений, за что каждый из нас объявил судьбе отдельную благодарность с занесением в ее, судьбы, личное дело.
        Отдельным приказом, так сказать.
        День прошел - и слава Богу.
        Древняя солдатская мудрость.
        И кто здесь с этим не согласен?!
        Нет желающих?!
        Странно…

…По дороге довольно часто попадались заброшенные поселки, в одном из которых я и объявил ночевку, разумеется, предварительно выставив посты. Мужики поворчали и пошли кидать жребий, кому какая смена.
        За сон на посту в отряде наказание полагалось только одно - смерть с разного рода вариациями.
        Этот приговор обжалованию не подлежал никогда.
        Еще со времен Крымской, когда создавался костяк будущего отряда и молодой симпатичный парень Лёва Климов задремал на посту, а УНСОвцы вырезали добрую половину батальона.
        Расстреливал тогда чудом выжившего и неплохо себя показавшего в мясорубке Лёву я сам.
        Лично.
        И мне было очень больно, потому что Лёва, так получилось, был отличным парнем и моим другом детства еще с третьего класса.
        Мы вместе сбегали с уроков, вместе играли в футбол.
        Он был жуткий хохмач и остроумнейший хулиган, но отлично учился.
        Его очень любили девчонки: если надо было с кем-то познакомиться, Лёву выдвигали на передние рубежи.
        Он, как правило, не жадничал.
        И еще я был влюблен в Лёвину сестру.
        Мы собирались пожениться.
        Не вышло…
        Что ж, бывает.

…Отряд разошелся по избам.
        Чарли, прихватив пару ребят, отправился распаковывать продукты для ужина.
        Я разжег небольшой, но сугубо, извините, - индивидуальный костерок.
        Старая привычка.
        Еще в Крыму ребята за это стремление время от времени побыть в одиночестве даже, было дело, прилепили мне кличку Шерхан, которая лишь много после была прочно забыта.
        Теперь я - капитан.
        Или Гор.
        Производная от Егора, по имени меня в последнее время редко кто называет.
        А фамилия моя мне, если честно, никогда не нравилась.
        Поэтому пресекал.
        И точка.
        Я выломал длинную ветку с ближайшей березы, закурил и стал задумчиво ворошить угли.
        Смотреть на огонь - мое любимое занятие.
        Да и подумать, честно говоря, было о чем.
        К примеру, об игре, которую вел Корн.
        Андрей Ильич был, повторюсь, человеком далеко не простым.
        На этот раз я ему был совершенно точно нужен, можно сказать, необходим.
        Но отнюдь не в роли проводника.
        Нет, я, оно конечно, был неплохим солдатом.
        А отряд - отличной боевой единицей, идеально приспособленной как раз именно для таких операций.
        Но…
        Но в Крыльях таких, как мы, - пятачок за пучок.
        Там отнюдь не юные романтики собираются и не бойскауты, хотя и этих придурков тоже, разумеется, хватает.
        Но костяк любого Крыла составляют ветераны, Орден во многом - исключительно ветеранская организация.
        Человек, хотя бы несколько лет проведший на войне, слишком плохо вписывается в мирную реальность.
        Зато отлично смотрится в строю каких-либо черномундирников.
        Это аксиома…

…Что же у них с отцом, интересно, такое вышло, что они, не разлей, считай, вода, в разные стороны разбежались?!
        Не сошлись характерами?!
        Ага.
        Не смешите…
        Или, что более вероятно, что-то такое важное не поделили?!
        Уже теплее.
        Да так не поделили, что на переговорах понадобился я.
        Гор.
        Егор Дмитриевич.
        Похоже, кстати…
        Только вот в какой роли?
        Уж не заложника ли?!
        У Корна - ума хватит.
        Да нет, вряд ли…
        Папаша никогда не был особенно чадолюбив.
        По крайней мере, его принципы, его ценности, его свобода и его деньги были для него всегда важнее так называемых «семейных ценностей».
        Причем всех, вместе взятых.
        Где-то так…

…Мои размышления прервала Красотуля.
        Подошла, помялась в предвечернем воздухе, потом устроилась на бревнышке напротив меня.
        Ну да, она же не из отряда.
        В отряде понимают, что когда я развожу индивидуальный костерок, меня беспокоить нельзя.
        Себе, извините, дороже может получиться.
        А ей-то это откуда знать, бедолаге?!
        Впрочем, ее присутствие меня почему-то не беспокоило.
        - Дай сигарету!
        А вот это, девочка, лишнее.
        Тебя молчаливую я бы еще как-то стерпел, но чтоб разговоры разговаривать…

…Я неожиданно с удивлением понял, что моя рука, помимо воли, протягивает ей заботливо открытую пачку.
        Обалдеть можно.
        Ага.
        Красотуля вытащила сигарету, неумело прикурила от протянутой мною веточки из костра.
        И тоже замолчала.
        Я взглянул на небо.
        Было ясно, но первые звезды еще даже не прорисовывались.
        Вообще-то я люблю это время суток.
        Нет, не в городе, разумеется.
        Вот так, в походе.
        Ветра почти что нет.
        Пред-ночь.
        Пред-осень.
        Листья шумят.
        Слегка-слегка.
        Ветра-то, я уже говорил, - нет.
        Где-то поодаль клацают затворы - ребята чистят оружие.
        Заика с одним из механиков вяло и привычно переругиваются, осматривая уставшую за день маршрута технику.
        Матюгается на добровольных (и не очень добровольных) помощников незаменимый кашевар Чарли.
        У меня нет дома.
        Такого, чтобы с большой буквы.
        И никогда не было.
        Мама предпочитала гордиться мной, а не любить, - какой уж там дом.
        Ну, а про папашу я уже, было дело, рассказывал.
        Сейчас мой дом - отряд.
        Он же - моя семья.
        Мы идем по этой жизни вместе, вместе вписываемся в повороты и поэтому просто вынуждены любить друг друга.
        Потому что вместе.
        Так сложилось.
        По другому, извините, - не получается…
        - Знаешь, а я никогда не была за городом, - смотрит в огонь.
        Когда она затягивалась, кстати, выглядела намного взрослее.
        И еще у нее появлялись ямочки на щеках.
        Нет, не кукольные.
        У нее было худощавое, умное и нервное лицо красивой девочки из хорошей семьи, кукольные черточки на таких лицах исключаются просто по определению.
        - Я даже не знала, что так бывает, - ежится, обнимая себя руками за плечи, прикрытые армейским камуфлированным свитерком. - Вечер. А огней почти что нет. Только твой костер, да еще там…
        Она махнула рукой в ту сторону, где уже вовсю хозяйничал Чарли.
        Что ж тут удивительного, хмыкаю про себя.
        Поколение неврозов и искусственного белка, не к ночи будь помянуто.
        Дети, которые не знают, что у травы цвет зеленый, а не тухло-желтый, как на городских газонах.
        Люди, запершиеся в относительной безопасности каменного мешка.
        Человеческая цивилизация, которую мы элементарно просрали.
        Обидно.
        Я промолчал.
        Она кинула сигарету в огонь, потянулась.
        Все-таки она была чертовски хороша, недаром я сразу прозвал эту девочку Красотулей.
        - Здесь так… - она пошевелила тонкими пальцами, словно пыталась выудить ответ из предвечернего воздуха, - спокойно, что ли. Безопасно…
        Я расхохотался, потом испуганно зажал рот рукой.
        Зачем обижать ребенка?
        Безопасность, причем довольно относительную, нам обеспечивала только усиленная караульная смена отряда, растворившаяся в осенних сумерках и мучительно, до боли в глазах, пялящаяся окрест через оптику инфракрасных прицелов.
        Но ей-то откуда это знать!
        Обиделась, фыркнула и ушла.
        Нормальное такое дело для городской нервической барышни.
        Ага.
        А я неожиданно понял, что мне почему-то жаль…

…Ночью - настоящей ночью, не городской, в походе отряд всегда переходил на световой день, так безопаснее, - нас разбудила бешеная пальба третьей усиленной смены.
        Когда прибежала подмога, было уже поздно.
        Заика лежал с перешибленным хребтом и вспоротым брюхом.
        Тот, кто решил им полакомиться, - рядом, изрешеченный крупнокалиберными пулями из Гурамовского помповика.
        Полурысь-полумедведь.
        По крайней мере, больше оно походило на медведя, но Гурам божился, что прыгнуло сверху.
        С дерева, под которым коротал смену Заика.
        Гурам, отличный стрелок, попал в него, пока оно еще летело, но Заика уже никак не успевал откатиться.
        Случайность.
        Но, так или иначе, из-за этой дурацкой случайности мы потеряли одного из лучших бойцов, уважаемого ветерана отряда и моего личного друга.
        Вообще, конечно, чем дольше живешь, тем больше привыкаешь к потерям.
        Это херня, что есть вещи, типа, к которым невозможно привыкнуть.
        Человек - это такая тварь, которая способна привыкнуть и приспособиться ко всему.
        Удивительно живучий тип.
        Самому противно…
        Стрелять над могилой (ее Гурам вырыл сам, Заика был не просто его постоянным напарником, а наверное, самым близким другом) не стали.
        Заика не любил стрельбу.
        Он любил читать умные книги, прокладывать маршруты и дразнить меня «белокурой бестией».
        Хотя волосы-то у меня как раз были черные.
        Я разрешил ребятам распечатать флягу спирта.
        Выпил и сам.
        Так было положено, и в то утро мне это показалось более или менее правильным.
        Ладно.
        Все равно надо было как-то продолжать жить.
        Проехали…
        Утром, перед завтраком, ко мне подошла Красотуля:
        - Извини.
        - М-м-м?!
        - Я поняла, - опускает глаза на носки собственных щеголеватых сапог, - почему ты тогда так обидно заржал. Мне не надо было обижаться…
        Завтракали мы вместе.
        Потом она перебралась ко мне в «капитанский» джипак.
        Я узнал, что ее зовут Маша и что она действительно может считаться девочкой из хорошей семьи.
        Как я и думал.
        Не знаю, показалось ли мне это, но, по-моему, Андрей Ильич поглядывал в нашу сторону со скрытым и не совсем мне понятным одобрением.
        К чему бы это?
        Стоило задуматься.
        Или, попросту говоря, ждать от Вожака какой-нибудь еще одной подлянки.
        Впрочем, их от него надо было ждать всегда.
        А не только при таких, прямо скажем, довольно неожиданных обстоятельствах…

…Когда мы выехали из-за поворота, они стояли на пригорке и ветер трепал их длинные седые волосы.
        Католический монах, судя по всему, францисканец.
        Иудейский раввин.
        И мулла.
        И в этом тоже не было ничего удивительного.
        Такие Тройки можно было встретить где угодно, за исключением, разве что, столицы, которой они по каким-то причинам избегали.
        Нечасто, разумеется.
        Но нельзя сказать, что очень уж редко.
        Состав их иногда варьировался (вместо муллы мог быть суфий, вместо католического монаха - православный батюшка, вместо раввина - протестантский пастор), но ходили они всегда только по трое.
        И их почему-то избегали трогать даже самые отъявленные криминалы.
        Поговаривали, что они могут наслать болезнь и вообще наделены странными силами.
        Какую они цель преследовали, куда шли и чего хотели добиться от этой странной и нелепой жизни - не знал никто, кроме них самих.
        А они этим знанием почему-то ни с кем не делились.
        Не хотели, наверное.
        Ага.
        Иногда они вмешивались в людские дела, но чаще всего - нет, демонстрируя поразительное для любой мировой религии равнодушие даже по отношению к больным и умирающим.
        У меня был один случайный приятель, героиновый торчок и философ, который уверял меня, что им просто уже некого спасать: Армагеддон уже давно закончился, конец света настал, и опустошенная земля требует только надзора, но никак не помощи и участия.
        Мертвые хоронят своих мертвецов, да и все дела.
        Ничего, в принципе, особенного.
        Я разговаривал с контрабандистами, которые божились, что Тройки им либо помогали, либо мешали в пути.
        Причем призывая такие силы, что мало никому не покажется.
        У меня сложилось стойкое убеждение, что они врали.
        Хотя, если одна из Троек чисто случайно встанет у меня на дороге и просто скажет:
«Старик, тебе туда нельзя» или, допустим: «Мы против», я, скорее всего, как минимум задумаюсь…

…Мы проехали мимо них, не останавливаясь.
        И это было самое лучшее из того, что мы могли сделать.
        Такие дела.
        К вечеру отряд вышел из радиационной зоны, и мы наконец-то встретили первую обитаемую деревню.
        Вернее, нас встретили.
        Предупреждающими выстрелами.
        Фермеры - народ серьезный, шутить не любят.
        Да и что там говорить: не мы такие, жизнь такая.
        Ежели тебя ежедневно пытаются сожрать, поневоле научишься кусаться.
        Иначе и вправду сожрут.
        Я вылез из джипака, размял затекшие ноги и не спеша отправился на переговоры.
        Судя по опыту, вряд ли они хотят каких-нибудь серьезных боевых действий.
        Но отряд, чисто на всякий случай, - рассыпался.
        Джипаки угрожающе разошлись, полудугой охватывая импровизированный блокпост, Чарли уселся за укрепленный на крыше грузовичка ЗРК.
        Навстречу мне из блокпоста вышел угрюмый мужик средних лет, одетый в древний, как говно ископаемого зверя мамонта, горный камуфляж времен Первой кавказской войны.
        Зыркнул недобро в сторону рассредоточившегося отряда (Ага! Может бы и подрались, да бодливой корове Бог рогов не дал!) и остановился в пяти шагах от меня:
        - Чего надо-то?
        - Проезд. Ночевка. Заплатим.
        Мужик почесал короткую, довольно опрятную бородку.
        - Откуда будете-то?
        - Из Москвы.
        Он присвистнул:
        - А куда?
        В принципе, на этот вопрос я мог не отвечать.
        Не его дело.
        Но мужик мне понравился.
        - В Сочи.
        - Кур-р-рортники… - Мужик несколько ошалело помотал башкой. - Твою мать.
        И на этом, кажется, успокоился.
        Нам повезло.
        Это действительно были фермеры.
        Нас пропустили через основательно обустроенный пост и даже дали сопровождающего на лошади.
        Я не знаю почему, но в России всегда, даже в самые голодные и неустроенные времена, находятся места, где живут толковые мужики.
        Деревня была большой и явно не голодной.
        Нас за вполне разумную плату покормили пресными домашними лепешками и картошкой со сметаной, а тот самый угрюмый мужик, через некоторое время сменившийся с блокпоста, притащил трехлитровый молочный бидон с мутной картофельной самогонкой.
        Чуть попозже на окраину, где мы встали лагерем, подтянулись и остальные туземцы со своей отнюдь не пустой посудой.
        Началось массовое братание.
        Радушие аборигенов и никакими травками не перебиваемое обилие сивушных масел в продукте местных умельцев говорило, что завтра мы всё равно все будем далеко не в оптимальной форме.
        И я решительно скомандовал дневку.
        Лучше опережать события, чем плестись у них в хвосте, не так ли, господа?
        Вот и я тоже так думаю, если уж совсем честно.
        Ага.
        Деревня, как выяснилось, жила натуральным хозяйством. Приезжали за продуктами редкие «гонцы» из Липецка или Воронежа (из Москвы - еще ни разу, я это сразу же взял на заметку, потом может и пригодиться, надо только выяснить, что у них есть на обмен, маршрут-то не самый сложный), но раза два в год, не больше.
        Привозили в основном оружие да патроны, но не воинскую справу (этого добра и у самих хватало), а исключительно охотничью - зверья в окрестных лесах водилось с избытком.
        Иногда «гонцам» заказывали всякую домашнюю и сельскохозяйственную утварь, но выходило это так дорого, что недавно поставили свою кузню, благо железяк по окрестностям пока еще валялось даже больше, чем нужно.
        Растили картошку, пшеницу, держали скот, охотились, рыбачили.
        Грибы, правда, не собирали - сказывалась близость радиационной зоны, слишком много народу потравилось.
        Угрюмый мужик оказался бывшим учителем из Тулы, бежавшим от радиации и Новомосковской отравы.
        Подпив, он жаловался, что никто, кроме него, не хочет учить своих детей грамоте.
        Над ним даже посмеивались: мол, ты-то, Семеныч, что, больно счастлив стал со своими книжками?
        То-то драпал от самой Тулы, только пятки сверкали.
        Так что лучше б спасибо сказал, что приютили почти что бесполезного, по нынешним временам, городского грамотея с семейством, чем пытаться тут свои никому не нужные порядки устанавливать…
        Семеныч злился и пил стакан за стаканом.
        Я встал и пошел, проверил посты.
        Все было спокойно.
        Даже слишком спокойно.
        Боюсь, что впереди нас ждали очень серьезные неприятности.
        Это типа примета такая.
        Всегда, кстати, работала…

…Наутро отряд молча мучился похмельем.
        Тяжелым таким похмельем.
        Правильным.
        Сердобольные деревенские девки принесли, правда, густого капустного рассолу, но против туземного самогона не сработало бы, боюсь, даже и куда более серьезное средство.
        Я решил лечить похмелье через пот, и отряд начал наворачивать круги до блокпоста и обратно.
        В полной боевой выкладке.
        Мужики выли, но бежали.
        Знали - так надо.
        После третьего круга (каждый где-то километров по восемь) они были уже куда свежее, чем во время утреннего подъема.
        Правда, в спарринг вставать я бы сейчас ни с кем из них не рискнул.
        Могли и не утерпеть.
        Ага…

…Потом пришел Семеныч и повел нас купаться на деревенское «озеро» размером с небольшой плавательный бассейн.
        Метров тридцать на сорок, вот и все тебе водное зеркало.
        Даже смешно.

«Озеро», правда, оказалось глубоким, а вода - холодной и чистой. Так что к завтраку нам уже было почти что совсем хорошо.
        Завтракали, кстати, знатно.
        Надо сказать, я уже давненько так не ел.
        Домашний хлеб.
        Вареные вкрутую яйца.
        Лук с грядки.
        Густое и теплое парное молоко, заботливо процеженное через чистую белую тряпицу.
        Деревенским мы явно понравились.
        После завтрака я объявил отдых, а потом отряд занялся боевой.
        Это в городе мы еще имели право на какую-то расслабленность.
        Здесь убеждать в необходимости дисциплины не нужно было никого.
        В конце концов, не первый раз замужем…

…Вспомнить эту нехитрую заповедь выживания в походных условиях, пришлось, к сожалению, еще до обеда.
        С дальнего блокпоста на взмыленной лошади прискакал один из дозорных.
        Его полузадушенное сообщение-выдох содержало только одно слово:
        - Байкеры!
        Глядя на несуетные движения фермерского «ополчения», я понял, что они в принципе могли бы справиться и сами.
        Видимо, нападения здесь были явлением если уж и не редким, то явно не исключительным.
        Жизнь есть жизнь.
        Но мы были их гостями, ели их хлеб, и я, естественно, скомандовал тревогу. Потом подошел поближе к делающему более подробный «доклад» гонцу.
        - Большая стая?
        Он посмотрел на меня с недоумением. Скорее всего, еще не знал, что в деревне чужие.
        Но все же ответил:
        - Здоровая. Человек двести на байках и с десяток машин. Здесь будут скоро, мы еле ноги унесли. Там на дороге крюк километров с пятьдесят. Ребята ушли напрямик на ближний блокпост, меня сюда отправили…
        - Понял. Далеко ближний?
        - Да километра с полтора, - вмешался Семеныч. И с надеждой в голосе добавил: - Поможешь, капитан?
        Я хмыкнул.
        А что я, по-твоему, здесь делаю, друг любезный, - опарышей на рыбалку собираю?
        Но вслух это произносить не стал.
        Серьезный вообще-то мужик.
        Справный.
        Ага.
        Махнул ребятам рукой:
        - Выступаем…

…Шли они красиво.
        Впереди здоровенный амбал на «Харлее» с закрепленным сзади кроваво-красным флагом с ярко белыми иероглифами, за ним пара броневичков, в которых комфортно расположились «идеологи чучхе».
        Потом все остальные, по четыре в ряд.
        Н-да-а-а…
        Нам крупно повезло, что мы не встретили их на трассе.

«Революционные воины чучхе» были самыми крутыми отморозками, о каких я когда-либо слышал. Имбецил, зараженный идеологией, знаете ли, пострашнее, чем просто имбецил.
        А если их целая стая, да еще под красным знаменем - это мы уже, кажется, где-то проходили.
        Вот только не припомню где.
        Похоже, слишком поздно родился.
        Ну, и слава Богу…

…В переговоры с такими вступать - совершенно пустое занятие.
        Их надо просто отстреливать.
        Как бешеных собак, прости меня Господи.
        Господин Корн, неожиданно появившийся рядом со мной на позиции, видимо, по каким-то своим причинам придерживался точно такого же мнения.
        У него даже щека задергалась.
        Все-таки надо отдать должное Крыльям: с явными подонками они стараются не связываться.
        Скорее всего - элементарная брезгливость, Орден все-таки придумывали интеллектуалы, а не мелкие лавочники.
        Что ж, нам сейчас пригодится любая помощь.
        Даже такая.
        Но командовать я ему, конечно, все равно не позволю.
        Хоть он и старше по званию.
        Был.
        Но это - мой отряд.
        Только мой.
        Он не служит ни государству, ни политикам.
        Он вообще никому не служит.
        Я закрепил наушник и дужку мобильной связи.
        Пора.
        - Гурам, прижмись к их флангу. Бейте в упор. Веточка, президента их видишь?
        Веточка должен был быть где-то в районе рощи.
        Скорее всего, на дереве.
        Лучшего снайпера в моем распоряжении просто не было.
        - Пока нет, Кэп. Не ссы, хрен он куда денется…
        - Когда разденется, - хмыкаю в дужку. - Ты там давай, не расслабляйся, дитя природы. Твоя задача - этот ублюдок. Только он. Представляешь, какая честь завалить президента стаи? Вот и пользуйся, пока я добрый. Гурам, теперь к тебе. Как только они втянутся вон в ту ложбину, коси. Остальных - потом. Хвост видишь?
        - Пока нет, капитан. Увижу - сразу услышишь, не беспокойся…
        Самое главное, накрыть сразу, не дать этим ублюдкам успеть рассредоточиться.
        Потом вылавливай их по окрестным лесам…
        До вечера не управимся.
        - Чарли, как у тебя?
        - Могу их накрыть прямо сейчас, босс. Жду сигнала.
        Фермеры удобно расположились в заранее отрытых в две линии окопчиках.
        Да, отогнать отморозков они могли и без нашей помощи.
        Вот только у меня была другая задача.
        Не отогнать.
        Уничтожить.
        Ненавижу всякую мразь, мотающуюся без моего разрешения по моей трассе.
        Были бы это «честные» байкеры, попробовали бы договориться.
        А с этими не получится.
        Слишком уж на разных языках разговариваем.
        В наушнике раздался певучий Веточкин тенорок:
        - Вижу, Кэп! Президента их вижу, в смысле. Прямо в оптику. Ну и рожа, кстати. Я б таких еще при рождении усыплял…
        - Снимай! По Веточкиному выстрелу работают остальные. Гурам, хвост?
        - Вползает…
        - Веточка, не тяни!
        - Далековато, Кэп. И ветерок… порывистый.
        - Напрягись!
        - Понял. Ща я тебя, дорогуша…
        В наушниках - сухой треск. Один. Другой…
        - Кэп, я его достал! Достал, суку! Это рекорд, бля! Вторым выстрелом, с восьмисот метров, при боковом, с порывами, так не бывает! Я - лучший!! Гурам, работай!!!
        Однако первым сработал Чарли.
        Бронированный грузовичок резво рванул вперед, поливая отморозков из спарки.
        И только потом заработали пулеметчики и гранаты Гурама.
        Даже я не ожидал, что парни Гурама подберутся так близко!
        Это был не бой.
        Обычное избиение.
        Впрочем, эти ублюдки по любому недостойны честного боя.
        Не олимпийские игры, в конце концов…

…Фермеры так ни разу и не выстрелили.
        Дело закончила моя команда на трех джипаках.
        Правда, Андрон, которому я поручил командовать мотоциклистами вместо Заики, провозился еще минут пятнадцать, гоняясь за теми, кому таки удалось вырваться из мешка.
        Но ведь это его первый бой в новом качестве, не так ли?
        Привыкнет еще.
        Обучится.
        Если не убьют, разумеется.
        Жизнь…

…Фермерам вместо хорошей драки достались вполне себе даже неплохие трофеи.
        Мы лишь слили часть горючки из баков да слегка пополнили боезапас.
        Мужики же, получив десятка три вполне исправных байков и кучу самого разнообразного оружия, радовались как дети.
        Вопрос об оплате дневки больше не стоял.
        Впрочем, почему только одной?
        По глазам своих ребят я видел, что они не прочь провести здесь недельку-другую.
        Куда торопиться-то?
        На тот свет всегда успеем.
        Ага.
        Но надо было уходить. Гостеприимство хозяев слишком уж расхолаживало бойцов.
        А мне нужны были волки, голодные и злые.
        Только так можно выжить в этом сучьем мире.
        Особенно с нашей профессией.
        Скрепя сердце, я объявил, что завтра готовим матчасть, а послезавтра уходим.
        Отряд поворчал, но уговаривать меня никто не стал.
        Хороший знак.
        Вечером опять пришли аборигены со своим самогоном. В принципе, стоило объявить сухой закон, но не после драки же.
        Парни могут и не понять.
        Мы с Машей пошли гулять на околицу.
        Я, кстати, никак не мог понять, почему мне с ней так спокойно. Ведь - сучка, стукачка, которая спала со мной только для того, чтобы потом упрятать далеко и надолго.
        А то и шлепнуть.
        Любопытно, какой я у нее по счету?
        При таком ее нежном возрасте…

…Но мне было хорошо с ней молчать.
        А это - редкость.
        Мы уселись на берегу деревенского озерца, у кустиков.
        Я закурил, а она неторопливо и деловито принялась раскладывать прихваченную с собой снедь.
        Неожиданно в кустах затрещало, и оттуда, предупредительно подняв руки вверх (я, естественно, тут же схватился за «Стеблина»), нарисовался Семеныч.
        Молча подошел к нам, уселся, достал из одного кармана ватника стакан, протер полою, и только потом извлек из другого бутылку первача.
        Я вздохнул.
        Пить не хотелось совершенно, потому и ушли, но сам Семеныч мне нравился. Пришлось протянуть руку за наполненным до половины стаканом.
        - Не, - протянул бывший учитель. - Сперва дама.
        Красотуля неодобрительно покосилась на содержимое, но стакан все-таки взяла.
        Понюхала недоверчиво да и хлопнула одним махом.
        Ну, да ладно.
        А вот теперь, думаю, пришла и моя очередь…
        Закусили хрусткими малосольными огурчиками. Соль в деревню завозили по осени воронежские «гонцы».
        Откуда они ее брали - хрен ее знает.
        Наверное, с юга…
        - Слышь, капитан, - выдыхает, натужно морщась, Семеныч. - Я ведь здесь не просто так. Меня мужики послали…
        А то я, думаю, не понял.
        Ага.
        - И что хотят?
        Молчит.
        Мнется.
        Прямо как девочка…
        - Ну, это. Короче, оставались бы вы. У нас тут три усадьбы, короче, а деретесь вы классно. Сами бы в Воронеж с товаром и ездили, а о прокорме можете не беспокоиться…
        Н-да…
        Вот так они, значит, и зарождаются, эти самые средневековые феодальные отношения.
        Приходит, понимаешь, странствующий князь с дружиной, его и берут на прокорм…
        А он им за это супостатов молотит да торговлю потихоньку налаживает.
        А ведь молодцы фермеры!
        Я думал, что у них всего одна деревня, а ведь ишь ты - аж три усадьбы.
        Не хухры-мухры…
        - Сейчас у нас дело, - закуриваю. - А на обратном пути заскочим - обмозгуем.
        - Так я передам мужикам, что вернетесь?!
        Машу руками, протягиваю ему самодельную сигарету.
        Вот только этого счастья мне не надо, ага.
        Пожалуйста…
        - Семеныч, тормози, - качаю башкой. - Я же сказал «обмозгуем», а не выдал тебе согласие за подписью и печатью…
        Напрасно обнадеживать аборигенов тоже не хотелось.
        Мы, волки, звери вольные.
        Идем куда захотим.
        Хотя базу здесь иметь, в принципе, было бы неплохо…
        Жратвы - от пуза.
        С одной стороны - Зона.
        Радиация.
        Другую перекроем - так, так и так.
        Хрен кто пролезет.
        Я поймал себя на мысли, что уже прикидываю план обороны, и прогнал эту мысль подальше.
        - Давай-ка, - вздыхаю, - лучше выпьем…
        - Давай, - легко соглашается ходок.
        Выпить в русской деревне - это всегда пожалуйста.
        От таких предложений только блаженные какие отказываются, а блаженные, по нынешним временам, не выживают.
        Если они, разумеется, не в Тройках.
        Меня аж передернуло от одного только воспоминания.
        Очень, знаете ли, неприятно, осознавать, что совсем неподалеку есть нечто, вообще не поддающееся никакому твоему контролю и осмыслению.
        То, чего не должно быть вообще.
        А оно есть, и очень, сука такая, даже и неплохо себя чувствует.
        Не, ну их, простите, на фиг, такие мысли.
        Да еще на ночь глядя.
        Лучше уж о чем-нибудь земном.
        И по возможности - приятном…

…Мы еще раз выпили по полстакана теплой мутной жидкости, и через некоторое время Семеныч, даже, вроде, немного краснея, - откланялся.
        Мы остались вдвоем.
        Стало прохладно, я собрал сушняк и затеплил небольшой, мерцающий костерок.
        Огонь как всегда успокаивал и гнал ненужные мысли об оседлости.
        Красотуля потянулась:
        - Скажи… А ты действительно мог бы здесь остаться?
        Я пожал плечами.
        Однако заданный вопрос требовал ответа.
        Не люблю повисшие в воздухе вопросы, врать не буду.
        Они дурно пахнут.
        - Не знаю. А что?
        - Знаешь… Я бы тогда, наверное, осталась с тобой. Если бы не прогнал, разумеется.
        Она даже улыбнулась.
        Но неуверенно и как-то нервно.
        Я промолчал…

…Выступать решили все-таки утром.
        Повеселились, и ладно.
        Колонна, фырча и плюясь сизыми выхлопами соляры, пошла дальше, к Ростову…
        Глава 8. Воронеж

…Шли ходко.
        Мимо проплывали заросшие гигантскими сорняками поля, разрастающиеся в разные стороны подлеском лесополосы, покинутые и постепенно разваливающиеся от времени и непогоды поселки.
        Везде - одно и то же.
        Но в сторону Астрахани, куда мы обычно ходили, места были более или менее живые и понятные: нахоженный контрабандистский маршрут, как и любая дорога, обрастал своей собственной инфраструктурой.
        Не так далеко, к примеру, от страшных промышленных руин Волгограда один вышедший на покой байкер даже держал дорожный мотель.
        Отчаянный парень, конечно.
        Еще одно доказательство того неоспоримого факта, что человек ко всему приспособится.
        Хуже любой кошки.
        Тем не менее, там хотя бы была жизнь.
        А здесь - просто какая-то терра инкогнита…

…Повеселил проржавевший указатель: «Нижний Мамон».
        Кое-кто предложил поискать Верхний, за что сразу же был отправлен в дозор.
        Шутки шутками, а выглядели покинутые жилища, скажем так, несколько жутковато.
        Когда-то здесь была жизнь, кто-то ссорился, женился, разводился, рожал детей, умирал, хоронил близких.
        И ладно бы еще война.
        После войны люди как правило отстраиваются, обживаются.
        А тут - никому ничего не надо.
        Те, кто еще пытается жить, на самом деле не живут, а или доживают, или выживают.
        В самом прямом смысле этого слова.
        На ночевку встали в Задонске.
        Чарли с Гурамом сделали положняковые радиационные замеры и пошли ловить рыбу, пообещав всех накормить настоящей тройной ухой, - река, к их непомерному удивлению, оказалась чистой.
        Шуточки с гранатами я им, правда, запретил, - нечего лишнее внимание привлекать.
        Вдруг сидят, понимаешь, в местных лесочках какие-нибудь партизаны, может, еще с какой той войны…
        Конечно, как придут, так и уйдут, только - зачем?
        Нам и без них хорошо…
        К нашему с Красотулей костерку присоединились Андрей Ильич и Боб Костенко. Я боялся, что снова начнут агитировать в Крылья, но нет, обошлось…
        Может, настроение не то было, а может, решили взять на измор.
        В осаду, так сказать.
        Говорили мы вообще мало, что Андрею Ильичу в общем-то не свойственно. Распили припасенную Бобом фляжку коньяка (неплохо, надо сказать, живут Крылья - фляжечка-то явно не последняя), перебросились парочкой бородатых анекдотов.
        Идиллия, бля…
        Через пару часиков вернулись рыбачки.
        Н-да…
        Может, на этой прекрасной планете человек и вправду лишний…
        По крайней мере, река была по-настоящему живой. И рыбы в ней было - видимо-невидимо.
        Лещ, окуньки, судак.
        Даже пару стерлядок умудрились как-то взять самопальным бреднем, добытчики…
        Андрей Ильич сказал, что если бы в его времена на Верхнем Дону добыли стерлядь, это стало бы настоящей сенсацией, все бы газеты взахлеб об этом деле писали.
        Где они, кстати, те газеты?
        А рыба… гляди-ка, всего-навсего лет двадцать пять нетехногенной разрухи - и уже плавает, родная…
        Вожак с Красотулей вызвались помогать чистить рыбу.
        Андрей Ильич - потому что умел, Маша - потому что хотелось попробовать.
        Живую рыбу она, кажется, видела первый раз в жизни.
        Ничего, кстати, удивительного.
        Те, кто еще до сих пор живы, предпочитают не покидать насиженных мест.
        А в Москве-реке оголодавшее население уже много лет назад даже всех мутантов на жратву извело, а потом туда еще и какую-то очередную гадость сверху по течению вылили, да так, что к этой вонючей помойке вообще ни один разумный человек ближе, чем на двести-триста метров, не подходит.
        Мало ли, вдруг ветерок какой.
        Подохнуть, конечно, может, и не подохнешь, но проблемы со здоровьем будут обязательно, и к бабке, простите, не ходи.
        Мы с Бобом остались вдвоем.
        Точнее втроем, потому как мой бывший сослуживец, естественно, сгонял еще за одной фляжечкой.
        Вечер был теплый.
        Может, просто так случилось, а может, потому что мы уже довольно прилично отмахали к югу.
        Мне, кстати, всегда нравилось выходить на южный маршрут именно осенью, а еще больше нравилось приходить в его конечную точку.
        Да и местонахожение этой самой точки тоже, конечно, способствовало, врать не буду.
        Сама-то Астрахань, естественно, почти что вымерла, но старые деревни в Волжской дельте были вполне себе живы и даже разрастались. И народ там, кстати, жил хороший, хоть и слегка, конечно, разбойный.
        Но самое главное - не беспредельный и умеющий себя защитить.
        Короче, именно осенью мне там было тепло и уютно, особенно по контрасту со столицей. Я даже иногда подумывал перенести туда точку базирования отряда, но каждый раз отказывался от этой идеи при мысли о неизбежности прихода весны и появлении разных кровососущих тварей.
        Это нечто.
        Я как-то пару раз попадал, больше не хочу.
        Ага.
        Ну, да ладно…
        Завтра постараемся обойти Воронеж.
        Стороной.
        Туда, судя по всему, лучше не соваться.
        Маршрут я уже наметил.
        Боб лежал на боку, молча покусывая травинку.
        Я время от времени отмахивался от комаров - у меня повышенное давление, а для этих тварей оно вроде водки для алкоголика.
        Только подавай.
        Именно поэтому я от переезда в Астрахань-то и отказался, даже на уровне идеи.
        А река-то - рядом.
        Хорошо еще, что осень.
        - Странный ты человек, Гор, - Боб вынул из костра веточку с угольком на конце, лениво прикурил.
        - Это еще почему? - вздыхаю.
        Не люблю, вообще-то, таких разговоров.
        Просто уходить лениво.
        И коньяк у него тоже неплохой, чего уж там…
        - Тебе почему-то всегда прет. За что бы ты ни брался. Мне парни как-то рассказывали, что с тобой даже в карты играть бесполезно. И все девки, опять-таки, твои. Даже если ты и усилий к этому никаких видимых и невидимых не прилагаешь. Вот и Машка туда же…
        Я фыркнул:
        - Ну, ты, майор, даешь. Да тебя девок, почитай, в каждой московской подворотне по паре десятков ожидает. Что, ты думаешь, я не в курсе, что ли? Кто еще из нас бабник…
        В полиции Боб служил в веселеньком звании поручика.
        Но для меня все равно оставался майором.
        С Крымской.
        С тех самых времен, когда мы с ним еще считались друзьями…
        - Да нет, я не об этом. Хотя и об этом тоже. Девок, знаешь ли, - масса. А Машка - одна…
        Я промолчал.
        Соглашаться с ним не хотелось, но это была чистая правда. Красотуля такая и вправду одна.
        Хотя повезло мне или нет - это еще с какой стороны посмотреть…
        Я вздохнул.
        - Ну, - разливаю фашистский коньяк по стопкам, - тогда чтобы каждому…
        Выпиваем.
        Я не спеша закуриваю.
        - Знаешь, - хмыкаю, - тут, вообще-то, странного как раз ничего нет. Просто я в любой двуногой особи по привычке пытаюсь рассмотреть человека. Даже в женщинах. Да что там в женщинах. Даже, представь себе, в тех, на кого смотрю исключительно через две совмещенные точки на прицеле…
        Он хмыкает в ответ.
        И тоже закуривает.
        Свои, разумеется.
        Табак по нынешним временам - удовольствие довольно дорогое, даже травка дешевле.
        Обычная, конечно.
        Не гидропоника.
        Ту вообще хрен достанешь…
        - Да нет, я не об этом, - вздыхает. - Странный ты. Точнее даже не скажешь. Вот скажи, чего ты хочешь? Не сейчас… вообще.
        Нет, ну ни фига же себе вопросик, на ночь-то глядя…
        Я много чего хочу!
        Покоя, например.
        И чтобы, как минимум, - полицейские под кожу не лезли.
        Это - моя кожа.
        Посторонним вход воспрещен.
        Наглухо.
        Я неторопливо поднялся:
        - Пойду, посты проверю…
        И вслед:
        - Не любишь, ой не любишь, капитан, когда тебе под кожу лезут…
        О как, думаю.
        Догадался…
        Естественно, не люблю.
        А кто любит-то?
        Ты, что ли, майор?!
        А то, если любишь, есть у меня к тебе тоже, представь… пара вопросиков…
        Нет, не буду.
        Слишком уж вечер сегодня хороший получается, зачем портить…

…Уха действительно удалась просто на славу.
        Я даже разрешил народу принять по двойной порции «наркомовских». После чего мы с Красотулей, уже никого не таясь, зашли в мою «командирскую» палатку и залезли в общий спальник.
        Не знаю, как насчет Боба с Вожаком, но ее-то как раз, судя по всему, отряд принял.
        И это было правильно.
        В поход нельзя идти с чужими.
        Даже если они груз, пассажиры.
        Нельзя.
        Просто нельзя, и все.
        К тому же мне почему-то хотелось верить, что в Крыльях ей осталось ходить совсем недолго.
        Наш человек.
        Когда она уютно устроилась у меня на руке и наконец-то засопела, я задумался о некоторых, пардон, аспектах природы человеческих взаимоотношений.
        Любовь?
        Страсть?!
        Да лажа все это.
        Просто пришло время.
        И она нашлась.
        Очень, надо сказать, вовремя.
        Все.
        Потом.
        Сейчас - спать.

…Утром лег плотный туман.
        Я скомандовал ждать.
        В такую погоду на трассу выходят только самоубийцы: любой завал, любая засада…
        Жгли костры.
        Пили терпкий персидский чай, который я регулярно и в больших количествах таскал из Астрахани.
        В отряде сначала ворчали, мол, только место занимает, потом многие и сами к этому кирпичного цвета напитку пристрастились.
        Теперь за уши не оттащишь…

…Наконец, к обеду туман рассеялся, повис клочьями по ложбинам, и мы, не без опаски переправившись по ветхому мосту, аккуратно двинулись дальше.
        Через пару часов, когда наконец-то выглянуло солнце, на одном из холмов я снова увидел Тройку.
        Только теперь вместо раввина был тибетский монах в ярких шафрановых одеждах.
        Следят они за нами, что ли?

…Огибать Воронеж мы все же не стали.
        Просто ко мне подошел Вожак и сказал, что там все спокойно.
        Местные Крылья даже предлагают почетный эскорт, он связывался с ними по еще, оказывается, функционирующему спутнику связи.
        Несчастная железяка, кстати.
        Вот так вот болтаться все время на геостационарной орбите, в диком холоде и пустоте, и ждать, когда твоими услугами кто-то воспользуется, хоть такой вот мелкий фашистский вожак.
        Я бы сам, чисто от отвращения, в океан бы обрушился.
        Ага…

…От эскорта я, разумеется, отказался, а вот переночевать в надежно охраняемых казармах юго-западного Подкрылья согласился, несмотря на свою патологическую нелюбовь к фаши, - со вполне себе даже и удовольствием.
        Хотелось просто тупо принять душ и лечь на чистую простыню.
        Рядышком с Красотулей, разумеется.
        В ближайшие три-четыре недели мне это вряд ли удастся, так что плевать - Крылья они там или не Крылья.
        Да хоть Копыта…
        Все-таки смешные они люди, ей Богу, если так, незамыленным, что называется, взглядом понаблюдать доведется.
        Вроде бы, взрослые мужики.
        Так нет - ритуалы, приветствия: «брат», «сестра», «попутчики», «упругого ветра»…
        Причем торжественно так.
        Со значением.
        Факелы горят, солдатики маршируют, ручки тянутся - от сердца к солнцу.
        Право слово, как дети в песочнице.
        Типа, не наигрались.
        Ага.
        Заодно удалось подсмотреть, как живет полностью попавший «под Крылья» город.
        Конечно, не такой большой как Москва, но все-таки, все-таки.
        Когда-то - столица довольно большой и вроде даже довольно богатой губернии…

…Нет, порядка, конечно, было неизмеримо больше, даже по сравнению с центром.
        Не отнимешь.
        Броневики на перекрестках - аргумент достаточно убедительный.
        Угрюмые небритые мужики, видимо, какие-то мелкие правонарушители, упорно мели и мыли мокрыми тряпками улицы под присмотром до зубов вооруженных автоматчиков.
        Под их же присмотром бойко торговали несколько небольших фермерских базарчиков.
        Я приценился - цены были даже ниже, чем в Астрахани.
        Нормально.
        Если бы еще не Орден…

…Впрочем, надо отдать «крылатым» должное, - если б не они, здесь бы вообще ничего не было.
        Плавали.
        Знаем.
        Увы…

…По центральным улицам неторопливо фланировали довольно прилично одетые граждане - ни дать ни взять вновь нарождающаяся гражданская бюрократия вкупе с мелкой и средней буржуазией.
        То тут, то там мелькали черные форменные костюмы и черные береты Крыльев.
        И все-таки была во всем этом какая-то странная безнадега…
        Жуть.
        Театр абсурда.
        Хотя бы потому, что все это просто не имело ни малейшего права на существование…

…В казармах нам выделили отдельное помещение, видимо, для того, чтобы не смущали своей буйной вольницей жесткую аскетику Крыла.
        Ну-ну.
        Мы, в принципе, и не собирались.
        Впрочем, жаловаться было не на что, покормили отряд совсем неплохо, даже водки дали.
        А вечером меня и, как было написано на бумажке с золотым обрезом, «других офицеров отряда» (хм, это кого же они, интересно, имели в виду?) пригласили на прием.
        Пришлось соответствующе одеться, благо парадку с побрякушками мы все равно всегда возили с собой.
        Некоторые субкультуры на территории нашего бывшего отечества весьма, надо сказать, падки на всякую мишуру.
        Сам-то я любым видам одежды предпочитаю в городе джинсы со свитером, а за городом - камуфляж.
        Но это я.
        А в чужой, как известно, монастырь…

…Я взял с собой Веточку, Андрона и Гурама.
        Двое последних все-таки были в свое время офицерами. Причем, в немалых чинах.
        Ну, а Веточка просто страсть как любил всяческие побрякушки, выбритость до синевы и неторопливые великосветские беседы.
        Гомик, одним словом.
        В любом ином случае я бы даже сказал, пидорас.
        Но в этом конкретном - нет.

«Пидором» я бы его не назвал ни при каких обстоятельствах - потому что это был Веточка, мой друг и побратим.
        Но, извините, против натуры все одно не попрешь…

…Прием был абсолютно не похож на фашистский.
        Никаких тебе факелов, никаких имбецилов в черном, мрачно застывших у входа.
        Нормальные, хорошо одетые люди.
        Мужчины и женщины.
        Причем, что удивительно, многие даже в «гражданке».
        Пару раз где-то на периферии мелькнули даже мои любимые джинсы со свитерами.
        Похоже, думаю, они в этом городе решили надолго обустроиться.
        Беда.
        Надо сказать, я был слегка разочарован.
        Шел, понимаешь, настоящее «фашистское гнездо» осматривать, а тут - на тебе.
        Люди как люди.
        Некоторые даже вполне симпатичные.
        Хотя и уродов тоже хватает, разумеется.
        Впрочем, как и везде.
        Из глубины нам призывно махал рукой Андрей Ильич с бокалом чего-то шипучего в руке, затянутой в тонкую черную форменную перчатку.
        Отец, думаю, не случайно считал его пижоном и догматиком одновременно.
        Дела…
        Черт, неужели у них даже шампанское в наличии имеется?
        У кого-то - или у меня, или у мироздания - явно поехала крыша.
        Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?
        Девятнадцатое?
        Двадцатое?!
        Или, мать его так, вторая половина вполне себе ненавистного любому в нем проживающему двадцать первого?!
        Боже ж ты мой, за что же ты нас все-таки проклял…

…Пришлось подойти, полюбопытствовать.
        - Ну, что ты, Егор, - разочаровал Вожак. - Какое шампанское? Откуда? Обычная яблочная шипучка… Хочешь попробовать?
        Попробовал.
        Вот сволочь!
        Он что, думает, я «Абрау-Дюрсо» не узнаю?!
        Да мы его во время Крымской… ящиками!
        Вожак рассмеялся:
        - Вижу, угадал. Не волнуйся, не в твою честь. Здесь когда-то завод был, погреба. Сам понимаешь. Вот и берегут для высоких гостей.
        - А высокий гость это, я так понимаю, вы, господин Корн?!
        Андрей Ильич, разумеется, сначала немного дернулся.
        Но потом просто усмехнулся:
        - А ты как думаешь?
        Я даже и не думал.
        Наслаждался колючими ледяными пузырьками.
        Да, господа!
        Ничего не скажешь.
        Это вам не мелочь по карманам тырить и даже не на маршруте по-нашему безобразничать.
        Уровень…
        - Ну, и как тебе Воронеж, Егор Дмитриевич?
        Он ждал, что я признаю свое поражение.
        Я бы, может, его и признал.
        Да вот беда.
        Поражения не было.
        Точнее, я его не почувствовал.
        Ответил честно:
        - Такое же говно, как и повсюду. Только фасад чуть подкрашен. На уровне, так сказать, чисто косметики…
        - Вот как? - Вожак, судя по всему, был неприятно удивлен. - Поясни, пожалуйста.
        - А здесь и пояснять нечего, - задумчиво жму плечами. - В столице люди играют во вседозволенность на грани бардака, здесь - в видимость порядка. Ну и что? Если нет цели, любое движение бессмысленно. Извините, не верю я вашему Муссолини.
        Вожак задумчиво покачал головой.
        - Гм. В общем-то, конечно, во многом ты прав. У тебя вообще все нормально с наследственностью. Но, к счастью, прав ты не во всем…
        Я промолчал.
        - Во-первых, Муссолини… как бы тебе это сказать… не совсем наш, что ли. Во-вторых, у нас несколько другие идеалы, не те, что ты думаешь. Как, впрочем, и большинство, прости, обывателей. Ну, и наконец в-третьих, - цель у нас все-таки есть. Тут уж ты совсем отсебятину какую-то, Егор, несешь, так что - извини…
        Я аж вскинулся.
        - Цель, говорите, есть? - поражаюсь. - А не позволите ли - так, чисто из любопытства, - поинтересоваться, какая именно?! Восстановление видимости порядка на всей территории бывшего отечества? Здесь - верю. Но это, извиняйте, не цель, это дурь. Причем, вполне себе даже и тупиковая. Порядок ради порядка - все равно что секс в презервативе. Вроде и хорошо, и приятно, но если рассматривать с точки зрения результата…
        Вожак усмехнулся.
        Горько и слегка таинственно.
        - Нет, Егор, - сутулится, сворачивая самокрутку из тонкой папиросной бумаги. - Не угадал. Хотя не могу не признать, что ты, как всегда, остроумен. Не порядок ради порядка. Это действительно глупо. Ладно, потом поймешь. А пока иди потанцуй, мальчик. Вон, Маша уже заждалась одного моего слишком хорошо знакомого идиота…
        Я взглянул на Красотулю и тут же забыл обо всех в мире глупостях, в том числе и о тех, о которых мы сейчас только что говорили.
        Да, это было нечто!
        В узком черном платье, в черных же перчатках по локоть…
        Даже страшно стало: такую красоту - и раком в неудобном спальном мешке.
        Убить тебя, капитан, мало…
        Я молча забрал у Андрея Ильича бутылку с остатками «Абрау-Дюрсо» и двинул в сторону мадемуазель, которую уже с ходу начал клеить какой-то молоденький местный хлыщ в фуражке с высокой тульей и черном форменном мундирчике с щегольской серебряной окантовкой.
        - Отвали, - двигаю его плечом. - Девушка сегодня танцует. Но не с тобой. Так что считай, тебе не повезло…
        Он что-то пискнул, и я небрежно ткнул его локтем под ребра.
        Хлыщ немного пооткрывал в поисках воздуха рот, потом все-таки нашел и отвалил.
        Ну и всего доброго.
        Извини, дружок, в другое время я бы с тобой с удовольствием подрался.
        А сейчас - тупо не до тебя…

…Я утонул в двух зеленых озерах немыслимой глубины. Боже, как все-таки женщину красит нормальный макияж!
        Приветствую вас, блин, разнообразные баночки и футлярчики! Знайте, что я готов ежедневно драться и умирать, лишь бы вы были наполнены вашим немыслимым содержимым.
        И пусть девушки думают, что все это придумано для них, мы-то с вами знаем - чушь собачья!
        Только для нас.
        Исключительно.
        Мы выпили по бокалу холодного, очень сухого шампанского и немедленно отправились танцевать…

…На выходе нас ждали.
        Отодвинутый мною хлыщ и с ним еще несколько таких же тупых придурков.
        Нормальные гвардейские разборки из-за прекрасной дамы.
        Я даже развеселился.
        Впрочем, радовался я напрасно.
        Ребятишки оказались из молодых, да ранние - тускло блеснули плоские ритуальные кинжалы.

«Сейчас мы тэбя будэм рэзат» - это уже не по-гвардейски.
        Могли бы ограничиться и обыкновенным мордобоем, а так пришлось работать в реальную.
        Это могло не понравиться местному начальству, но выбора у меня не было.
        Реальный бой далеко не так красив, как представляют себе романтически настроенные юноши.
        По сути, в нем существует только одно незыблемое правило: максимальный урон при минимальном ущербе.
        Есть подручные средства - хватай и не раздумывай.
        Я, например, запустил в переднего орла металлической плевательницей. Попал, судя по всему, в висок - мальчик явно отправился к праотцам.
        Живые так не падают.
        Второго достал ногой в надкостницу (опять-таки, только законченные идиоты пытаются бить ногами выше пояса - для этого есть руки), по дороге умудрился извернуться и схватить горсть земли, которая немедленно полетела в морду третьему.
        Ребятки слегка смешались: надо же, жертва, вместо того чтобы покорно нанизываться на отточенные лезвия ритуальных клинков, почему-то еще сопротивляется.
        Чем я незамедлительно и воспользовался.
        Р-раз - хватаю один из выпавших кинжалов (ага! баланс-то отменный, надо быть осторожнее), дв-ва - он уже покачивается в горле хлыща-организатора, тр-ри-и…
        Впрочем, «три» у меня не получилось.
        Землю под ногами вспорола автоматная очередь - на шум драки прибежал патруль.
        Меня под дулами автоматов заковали в наручники и куда-то повели.
        Как выяснилось - расстреливать.
        С правосудием и правами человека у них здесь все было в полном порядке…
        Ублюдки хреновы.
        Красотуля в процессе выяснения отношений куда-то исчезла. То ли тоже повязали, то ли просто решила не связываться.

…Для начала меня крепко избили.
        Связанного, естественно.
        Особенно усердствовал некий руководящий толстячок с нашивками Крыла безопасности, который все пытался выбить мне глаз или заехать по яйцам.
        Его пару раз оттаскивали подчиненные, но он вырывался и молотил меня своими тяжелыми коваными полусапожками со щегольской шнуровкой. Он явно стремился не дать мне умереть быстро и безболезненно.
        Было очень больно, но именно усердие этого придурка в конечном итоге и спасло мне жизнь.
        Еще один раз, конечно, пришлось потерпеть, зато буквально через секунду - ну, не могла Машка просто так сбежать! - в воздухе наконец прозвучало долгожданное:
«Отставить!» и хлесткий удар предупредительного выстрела.
        Я, честное слово, даже подумать не мог, что буду так когда-нибудь радоваться жесткому командному рыку фашистского вожака.
        А жить-то тебе, оказывается, хочется.
        А, Егор Дмитриевич?!
        Ага…

…На команду они все же отреагировали.
        Нехотя, но отошли в сторонку.
        Странно, но сознания я почему-то не потерял (хотя сотрясение явно имело место быть, и нехилое, да и еще, похоже, пара ребер - на фиг, добро еще, что в легкие, судя по всему, не воткнулись, кровь изо рта не шла), и поэтому обостренно ясно воспринимал происходящее.
        Видел и слышал, как толстячок подбежал к вожакам, «нашему» и юго-западного Подкрылья, которого Корн, как выяснилось, для чего-то приволок с собой.
        Как Андрей Ильич рявкнул, отменяя расстрельный приказ.
        Как толстячок, оказавшийся заместителем начальника Крыла безопасности, завизжал, мол, не много ли на себя берете, столичная штучка, как зло хлестнул выстрел любимого керновского «Стеблина» и шумно упал удивленный навеки «безопасник».
        Андрей Ильич умел убеждать.
        И аргументы у него всегда были… м-м-м… полностью соответствующие ситуации.
        А потом я все-таки провалился в спасительную темноту…

…Я люблю приходить в себя после ранения.
        Ты лежишь, чистенький и опрятный, в крахмально-белой палате, и солнце заглядывает тебе в окно, и никуда не надо спешить.
        Почему-то, когда начинаешь выздоравливать, солнце всегда заглядывает тебе в окно. Может быть, потому, что ты приходишь в себя ранним утром, когда медперсонал дремлет.
        Боль приходит только потом, она не наваливается сразу, сначала дает почувствовать себя просто живым.
        Но для этого тебя еще должны доволочь до госпиталя.
        Обыкновенно же случается несколько по-другому.
        Гораздо грязнее и прозаичнее.
        Ага.
        Ты приходишь в себя от вызванного потерей крови озноба, распятый на плащ-палатке, весь в собственной крови и блевотине, которую просто элементарно некому вытирать.
        А рядом сквозь зубы, но все равно отвратительно громко матерится твой распятый сосед.
        Перегнувшись для очередного сеанса выворачивания наизнанку своего собственного желудка, ты видишь его кровоточащую, перетянутую жгутами культю, пугаешься, ощупываешь себя, находишь перетянутую бинтами поверх комбеза дырку, чувствуешь, что все конечности на месте, и благодаришь Бога, что тебя в очередной раз пронесло и ты опять сравнительно легко отделался.
        И начинаешь мечтать о чистеньком госпитале в далеком отсюда тылу: со шприцами, неистребимым запахом больнички, пухленькими медсестрами, горячим трехразовым питанием и прочими радостями жизни…

…В этот раз мне было за что благодарить судьбу: я пришел в себя в палате, а не на плащ-палатке.
        И было утро, и, как это ни странно, было солнце в маленьком мутноватом окне.
        А на подоконнике, выпуская дым в открытую фрамугу, молча курил Вожак.
        - Да-с, - хмыкает, заметив, что я пришел в сознание. - Крепко они тебя. Стареешь, Егор, мог бы и поудачней закрыться. А то отхлестали, как маленького…
        Я хмыкнул и подоткнул подушку, чтобы попробовать лечь поудобней.
        Нет ничего отвратительнее беспомощности, я вам доложу.
        Разве что, когда эту твою беспомощность видит тот, кому на нее смотреть не положено.
        Где-то так.
        Ребра болели немилосердно.
        Вожак, проследив мой голодный взгляд, прикурил вторую сигарету, спрыгнул с подоконника и вставил ее мне в уголок рта.
        - Как себя чувствуешь-то, герой-любовник?
        - Хреново, - вдыхаю свою порцию крепкого утреннего дыма и потихонечку успокаиваюсь. - Что это они так долго со мной возились? Сразу, что ли, пристрелить не могли?
        - Да так, - ухмыляется в ответ Корн. - Угораздил же тебя черт воткнуть эту железяку прямо в глотку сыну замначальника местного Крыла безопасности. Ежели б не это, пустили бы в расход, предварительно даже не мучая…
        - И ты бы не успел, - киваю.
        - Не успел бы, - соглашается. - Кто ж знал, что ты у нас такой резвый мальчик. Шалун, можно сказать…
        Я на некоторое время замолкаю.
        Нужно, думаю, покурить.
        И осмыслить.
        - Значит, это был его сын? - я постарался восстановить в памяти лицо толстяка. Похожи, ах как похожи. - И что дальше?
        - А ничего, - жмет плечами. - Отлежишься, восстановишься, потом пойдем на Ростов. А я здесь пока порядок наведу. Власть, она, знаешь ли… некоторых развращает.
        - И никаких последствий?
        - Для тебя - никаких, - кривится. - Если бы он хотел драться с тобой честно, у нас есть специальный дуэльный кодекс. А так - закон на твоей стороне.
        Вот как.
        У них даже дуэльный кодекс имеется…
        Н-да-а…
        А ведь, похоже, эти ребята - всерьез и надолго.
        Нехорошо это, ой как нехорошо…
        - Чей закон-то, Вожак? - не могу не подколоть Корна в ответ.
        Я капитан или кто, в конце-то концов?
        Но он даже не реагирует, скотина такая.
        - Наш закон, - жмет плечами. - Закон Крыла. Другого, извини, здесь нет. И в ближайшие лет сто, думаю, не предвидится…
        После чего резко поднимается и уходит.
        Кажется, я его чем-то обидел.
        Да и хрен с ним.
        Делов-то…

…К полудню (удивительно, но здесь, кажется, в приказном порядке перешли на дневной режим городской жизни, прямо как в доисторические времена) я уже чувствовал себя достаточно сносно, чтобы пойти прогуляться.
        Компанию же мне решили составить Красотуля и верный вездесущий Веточка.
        Который, как сказала накрахмаленная сестричка, даже спал здесь же, в госпитальном блоке - на кушетке в коридоре, у черного пустого экрана навсегда умолкшего древнего телеприемника.
        Ему в этом городе что-то активно не нравилось. На уровне, как он сам сказал,
«нижнего чутья».
        Вот и решил подстраховаться, чисто на всякий случай.
        Я одобрительно кивнул.
        Предчувствиям, знаете ли, нужно верить.
        Всегда…

…Мы вышли на улицу и доплелись (это относилось, разумеется, прежде всего, ко мне, - остальные просто приспосабливались под мою нынешнюю манеру ходьбы) до небольшого уличного кафе, где и заказали холодного местного пива.
        Столичные деньги здесь, на удивление, принимали, правда, по какому то абсолютно грабительскому курсу.
        Ну, и то хлеб.
        В той же Астрахани над ними просто смеялись, прием столичных «фантиков» заканчивался сразу же перед Тулой, на съезде с Симферопольского шоссе, где и был наш основной хоженый и безопасный маршрут.
        Тут, безусловно, дилеры постарались, основной трафик наркоты шел в столицу, естественно, через Украину…

…А цены тут были такими, что в Москве за один воронежский обед можно было купить пару новеньких «Стеблиных» с полным боекомплектом.
        Не в этом дело.
        В столице такое спокойное уличное кафе было просто-напросто невозможным.
        С любыми, даже самыми космическими ценами.
        Разграбили бы, и никакая «крыша» не помогла.
        Потому что защищает только от тех, кто способен хоть немного думать, а не живет от дозы к дозе.
        Когда у человека ломка от какой-нибудь новомодной дряни, он вообще думать не в состоянии.
        Ни о чем.
        У них что, в Воронеже, все отморозки вымерли, что ли?
        И наркоманы?!
        Да нет, вряд ли…
        Значит, приспособились.
        А тех, кто не приспособился, - в расход.
        Крылья, разумеется.
        Благодетели хреновы…

…Погода, тем не менее, стояла просто изумительная.
        Уже прозрачная, но еще не холодная осень.
        Мое любимое время года.
        Даже не время.
        Она вообще как-то - вне времени.
        Осень, в смысле.
        Такие дела…
        Мирный пейзаж, правда, слегка портили броневики на перекрестках и до зубов вооруженные патрули.
        Но, справедливости ради, надо сказать, их пребывание здесь было вполне оправданно. Я уже очень и очень давно не сидел вот так в уличном кафе с другом и красивой девушкой в полной безопасности.
        В казармы возвращались другой дорогой.
        Настроение было вполне благодушным и хотелось еще немного прогуляться.
        Под ногами тихо шуршали первые опавшие листья, встречные патрули козыряли черному, с серебряными галунами унтер-офицерскому мундирчику Красотули и с уважением поглядывали на мою новенькую, почти что не обмятую госпитальную пижаму.
        Здесь, как, впрочем, и везде, тоже была война.
        Просто - тыл.
        А так, в принципе, вполне себе и прифронтовой город.
        Ага.
        Веточка рассказывал какую-то длинную и довольно нудную историю, его никто, естественно, не слушал, и так продолжалось довольно долго, пока он неожиданно не замолчал.
        На полуслове.
        Прямо перед нами, чуть левее по ходу движения, стояла грубо сколоченная виселица, на которой болтались свеженькие, еще не начавшие разлагаться, повешенные за шею покойники.
        На груди каждого висела аккуратненькая дощечка с трафаретной надписью.
        И на ближайшей из них значилось: «Педераст».

…Нет, вы только ничего не подумайте.
        Я и сам тоже не очень люблю гомиков.
        Но это вовсе не значит, что их за это нужно развешивать на столбах. Закон природы: если ты начинаешь вешать тех, кто тебе не нравится, готовь собственную шею.
        Потому как рано или поздно обязательно найдется тот, кому не нравишься ты.
        Сам.
        Лично.
        Мне, врать не буду, стало немного противно.
        Из этого фашистского рая следовало делать ноги.
        Причем немедленно.
        По пути в казармы мы подавленно молчали.
        Даже Красотуля.
        В столице орденцы гомосексуалистов не вешали.
        Педофилов, тех - да.
        С удовольствием.
        И то нужно было быть уверенным в причастности данного лица именно к изнасилованию и избиению малолеток.
        Ведь юное поколение у нас довольно пронырливое, любой случайный человек мог стать жертвой оговора и шантажа.
        А здесь вот так, значит.
        По-простому.
        А я уж было почти смирился с существованием Крыльев.
        Тьфу ты, пропасть…
        Даже ребра опять заболели.
        Или это от ходьбы?

…Впрочем, в Воронеже нам все равно пришлось пробыть еще пару недель.
        Ребра, несмотря на все старания медиков, срастались медленно, а в походе я был нужен как командир, а не калека. Без меня же (была и такая идея) отряд выходить на трассу отказался наотрез, что почему-то немало порадовало лично Андрея Ильича.
        Все-таки, похоже, он продолжал иметь на меня какие-то виды.
        Что, впрочем, неудивительно…

…Я занялся тем, что раньше называлось стратегическим планированием. Надо отдать должное разведке Ордена, сбор информации у них был на должном уровне.
        Если ближайшие сорок-пятьдесят километров трассы были довольно спокойными, с блокпостами, а кое-где даже и с электрическим освещением (красиво живут, сволочи), то потом начинался полнейший беспредел.
        Туда даже криминалы соваться боялись.
        Какие-то дикие казачьи общины, на дух не переносящие никого чужого. Байкерские стаи, нигде не базирующиеся, но имеющие хорошо отлаженную сеть ночлежек и информаторов на каждом постоялом дворе.
        Фермерские хутора, встречающие каждого незнакомца шквальным огнем из стареньких, но вполне себе боеспособных ДШК.
        Воинственные монахи, помимо стандартного огнестрельного оружия наделенные какими-то тайными, не вполне понятными силами.
        Непрерывно воюющие с ними сатанисты.
        Отлично вооруженные «пролетарские отряды продразверстки». Враждебные им либерал-радикалы, называющие себя «защитниками прав фермеров» (сами фермеры ни тех, ни других терпеть не могли).
        Какой-то «подпольный обком ВКП(б)».
        Как ни погано это звучало, единственной нашей надеждой были разбросанные тут и там Каэры - опорные посты Крыльев со сторожевыми башнями, упрямо ползущие на юг и пытающиеся всеми доступными им методами поддерживать хотя бы видимость порядка.
        Как признался, вздохнув, начальник разведки, Крылья в этих местах ненавидели все без исключения, и нам надо быть готовыми стрелять по любой движущейся мишени, не разбираясь в ее политической или клановой принадлежности.
        Где-то километров за триста до Ростова заканчивалась и эта более или менее понятная территория.
        Дальше властвовали какие-то шахтеры и криминал.
        Что добывали эти шахтеры и откуда они взялись, не знал никто. Здоровые угрюмые лохматые мужики и бабы большую часть своей жизни проводили под землей.
        На поверхность они выходили исключительно ночью.
        Преимущественно для того, чтобы пограбить и помародерствовать.
        Великолепно вооруженные, отлично подготовленные, неожиданно появляющиеся из-под земли и туда же исчезающие, они были исконными врагами насквозь криминального Ростова.
        И с «наземниками», как они презрительно называли всех не-шахтеров, имели дело исключительно как с объектами грабежа или при торговле.
        А еще эти люди, ко всему прочему, были великолепными оружейниками. Начальник разведки показал мне фантастически удобный «подземный» арбалет - такое оружие мало уступало огнестрельному и не требовало какого-либо боезапаса: толстые короткие стрелы, «болты», легко мог изготовить любой деревенский кузнец.
        Что касается самого Ростова, то его лучше было обойти стороной. Любой, не принадлежащий «черной масти», исконному воровскому сообществу, там считался законной добычей криминала.
        Это была их, если хотите, Мекка, их неофициальная столица.
        Ростов-папа.
        Ветеранов там, особенно после печальной памяти «десантного мятежа», - ненавидели.
        И, врать не буду, безусловно было за что…

…Сто шестая гвардейская воздушно-десантная дивизия, расквартированная в те благословенные времена в «донской столице», состояла исключительно из интеллигентных московских мальчиков, после кровавых боев на Кавказе ставших совершенно беспредельными отморозками.
        Беспрецедентная ненависть к продажной, коррумпированной власти, отправившей их, молодую интеллектуальную элиту страны, на бойню, очень легко трансформировалась в безудержное стремление к «порядку».
        Как они его понимали, разумеется.
        А понимали «порядок» эти молодые и, врать не буду, сердитые люди довольно своеобразно.
        Криминалы и чиновники висели на фонарях рядышком.
        Гроздьями.
        Или, как пошутил один бывший аспирант истфака МГУ, до войны готовивший диссертацию по истории Великой французской революции, - «связками».
        Он был прав, с правосознанием у озверевшей к тому времени десантуры было приблизительно так же, как у французских якобинцев.
        То есть, действовали они исключительно из соображений революционной целесообразности.
        И все дела.
        Любого человека могли запросто вздернуть лишь по подозрению в коррупции или
«связях с криминальным сообществом».

…Мальчиков просто вырезали.
        По одному.
        Их били из засад - в открытое столкновение с озверевшей от крови десантурой соваться никто не осмеливался. Резали на квартирах у любовниц, причем те нередко сами наводили бандитов, а зачастую еще и угощали своих «милых» предварительно клофелином.
        Сто шестая гвардейская воздушно-десантная дивизия таяла, как снежная баба в оттепель.
        Ее остатки, поклявшись рано или поздно стереть Ростов с карты, ушли - некоторые, кстати, к шахтерам.
        Но большая и наиболее боеспособная и организованная часть Сто шестой отправилась на юг, к казакам.
        Те, как ни странно, их приняли.
        Там были нужны дипломированные врачи, инженеры, агрономы, учителя, но еще больше - солдаты.
        А солдатами мальчики из Сто шестой были отменными.
        Так, постепенно, к югу от Ростова образовалась Вольная казачья республика, на землях которой начальник разведки Крыльев гарантировал нам полную безопасность.
        В пределах разумного, конечно, но этого он мог и не добавлять.
        Крылья там тоже не любили, но считали меньшим и неизбежным злом.
        Еще дальше лежал совершенно разоренный Краснодар, где хозяйничали доморощенные нацисты.
        Жестоко, кстати, ненавидящие родственные им по духу Крылья за полную индифферентность к еврейскому и прочим национальным вопросам.
        Потом - Кавказ.
        Место, где каждый воевал с каждым.
        Вот такой вот получался интересный расклад.
        Нормальная, так, поездочка намечается…

…На вопрос, и как же, он думает, мы все это пройдем, начальник разведки ответил предельно честно:
        - Хрен его знает. Там еще никто и никогда не проходил… - А потом добавил: - Зато, может, море увидите. Я о нем только читал. Ну, по визору еще старые флешки крутил, пока они от времени сыпаться не начали. Красота, наверное…
        Я фыркнул:
        - А дойдем? До красоты-то до этой?
        Он на секунду задумался.
        - Честно? - спрашивает.
        - Честно, - киваю.
        Молчим.
        Теперь уже оба.
        Он еще раз вздохнул, не торопясь скрутил папироску с легкой украинской марихуаной.
        Прикурил.
        Затянулся.
        Протянул мне остатки джойнта.
        - Вряд ли, - кашляет. - Я думаю, вас еще до Ростова раздолбают…
        Но я почему-то верил - дойдем.
        Мы все-таки тоже десантура.
        Хоть и бывшая.
        Спецназ.
        Обязаны дойти.

«Нет задач невыполнимых», - в это необходимо верить.
        Иначе в нашей жизни нет вообще никакого смысла.
        А так - мы можем все.
        Дело только в цене вопроса, которую мы пока еще, к счастью, не всегда готовы платить.
        А так…

…Горючкой залились до отказа.
        До винтика перебрали джипаки и байки. Тщательно упаковали пополненный боезапас.
        Запаслись продовольствием.

…И, вместо того, чтобы выступать, - запили.
        Крепко.
        По-русски.
        Андрей Ильич немедленно скомандовал «отбой» выступлению и мешать отряду в его благородном начинании не стал, напротив - самым наглым образом присоединился.
        Видно, и до него дошло, что без этого - никак.
        Мужики понимали, что это не рядовая прогулка, что скорее всего вернутся единицы.
        Если вообще хоть кто-нибудь вернется.
        Предлагать остаться я не стал никому.
        Могли и морду набить.
        Чисто от обиды.
        Где-то так…

…Пили страшно.
        По-черному.
        С плачем взахлеб и поцелуями в перерывах между мордобитиями.
        С вечера до утра, а потом снова с утра до вечера.
        С тоскливым русским воем по погибшим братьям. С засыпанием под столом, опохмелом и возвращением в исходное состояние.
        Потом Гурам с Чарли откуда-то притащили трех шлюх, коих весь отряд и поимел по очереди во все доступные для народа отверстия.
        Шлюхи, несмотря на то, что им заплатили честно и не скупясь, ушли на третий день какие-то абсолютно ошалелые, с трудом переставляя ватные ноги.
        По счастью, их не избили и не покалечили.
        Пьяная банда ветеранов, к сожалению, и не на такое способна.
        Других в десант не то чтобы не берут.
        В десант берут всех.
        Там просто не все выживают.
        Такие дела…

…На пятый день запой прекратился.
        Сам собой.
        Ничего удивительного, так оно чаще всего и бывает.
        Главное - не мешать.
        Честно-честно…
        Я отвел мужиков в баню, напоил пивом и велел отдыхать.
        На следующий день мы выступили.
        Глава 9. Воронеж - Ростов. Трасса

…Все-таки области, контролируемые Крыльями, здесь, на юге бывшей Федерации, резко отличались от «диких».
        Мы поняли это, как только миновали последний блокпост и углубились «в незнаемое» километров эдак на десять.
        Н-да…
        То, что мы считали адом…

…Сначала кончилась поддерживаемая в более или менее пристойном состоянии трасса.
        Исчезли напоминающие маленькие крепости поселки фермеров, окруженные какими-никакими, но все-таки обработанными и отчасти даже ухоженными полями.
        Люди, живущие за счет земли, почему-то меньше подвержены деградации, чем городские.
        Во времена моего отца, Корн рассказывал, было ровно наоборот: деревня спивалась и разлагалась стремительно и беспощадно, пока не вымерла полностью.
        Нынешние фермеры, в большинстве своем, - потомки бежавших от бардака горожан.
        Новая генерация, так сказать.
        Так вот, эти почему-то оказались куда более жизнеспособными.

…Потом пропали поддерживающие подобие порядка пешие и механизированные патрули.
        Перед нами лежала только узкая лента вдрызг разбитой дороги.
        Разруха и пустота.
        Всё.
        А в первом же дотла разоренном селении нас встретил странного вида мужичок в брюках с лампасами.
        И с небрежно приставленным к стенке ветхой сараюшки допотопного вида «калашом».
        За неимением клейкой ленты спаренный магазин этого музейного экспоната был туго перевязан обычной бечевкой - такой в незапамятные времена перетягивали ящики во время переездов и продуктовые посылки в армию.
        Мы остановились.
        Просто так мужики с автоматами тут не сидят.
        Место не то.
        - Кто старшой? - лениво плюет мне под ноги.
        Самое обидное - попадает.
        Прямо на черное глянцевое зеркало моего до блеска отполированного новенького армейского ботинка - я к обуви всегда трепетно отношусь, и это не наносное.
        Я даже сначала, честно говоря, не понял.
        У нас был, как минимум, серьезный численный перевес, не говоря уж, как бы это помягче сказать, о квалификации персонала.
        Чо так борзеть-то, спрашивается?!
        Совсем сдурел, что ли?!

…Казачок лениво оторвал свой зад от бревнышка.
        Я, в свою очередь, выпрыгнул из джипа, предварительно скомандовав в наушник рассредоточиться и прочесать.
        - Знаца так, сюды слушай…
        С родной речью у этого туземца явно были серьезные проблемы: может, мама пила, может, папа триппером болел.
        Непосредственно в момент зачатия, ага.
        Короче - наследственность.
        Причем, не в первом поколении.
        - Оружье здеся оставите. Механику тож, боеприпас туды-сюды. Ну, одежу. Тады могете возвертаться.
        - Всё?
        - Усё. А чо?
        - А что будет, плебей, ежели я сейчас дам тебе в рыло и спокойно поеду дальше?
        - Чо-чо?
        - А ничо…
        Мне и правда ничего не оставалось, кроме как осуществить свою угрозу.
        Неосуществленные замыслы, знаете ли, расхолаживают.
        К тому же Веточкины разведчики уже волокли других «казачков». Те были аккуратно спеленуты «ласточкой» - любимый способ фиксации пленных УНСОвцами, у врагов тоже надо чему-то учиться.
        Кое у кого набухал фонарь под глазом - перестарались мои ребятки.
        Ну, не ругать же их за это, в самом-то деле?
        Я вон тоже… не выдержал.
        - Все?
        Веточка коротко кивнул.
        - Парочку пришлось пришить. Гоношистые попались. Чуть что - сразу за автоматы хвататься, - в голосе у моего помощника звучала обида.
        А вот глаза снова стали веселыми и злыми.
        Это хорошо.
        А то у него после того последнего случая в Воронеже даже взгляд немного потух.
        Видимо, задумался о будущем.
        О том, каково будет жить под Крыльями.
        А это - вредно.
        - Ну? - я повернулся к лампасному. - Что теперь скажешь?!
        Сказать ему было нечего.
        Я махнул рукой: Чарли деловито связал петлю, попробовал, как ходит, остался недоволен и заорал в сторону джипаков, чтобы принесли мыло.
        Казачок элементарно обгадился.
        По пыльной земле стремительно растекалась лужа, запашок стоял такой - мало не покажется.
        Ладно, мы люди привычные: Веточкины ребята подхватили его под мышки и потащили к ближайшему дереву.
        Он даже ноги поджал.
        Но молчал.
        Видно, речи лишился.
        Заорал, только когда ему связали руки.
        Чтоб не пытался просунуть их под веревку, скотина.
        Делать нам больше нечего, чем с такими уродами возиться…
        Я велел вынуть кляп у следующего.
        - Ну? Хочешь стать еще одним яблоком?
        Он мелко-мелко замотал чубатой башкой.
        Нет, яблоком он быть не хотел.
        Грушей тоже.
        Он вообще резко отрицательно относился к любым висящим предметам. Через полчаса мы имели полную диспозицию.

…Они были «дозором» атамана Курило.
        Сам атаман сидел далеко.
        Повешенный казачок был «смотрящим дозора», то есть за старшего. Эта «земля» была их землей.
        Кто так решил?
        Да сами и решили.
        Потрошили потихоньку всех проходящих и проезжающих, тем и кормились.

«Смотрящий», кстати, вовсе и не думал отбирать у нас всё.
        Обычно после «наезда» начинали «договариваться» - что возьмет себе «дозор», а что останется путникам.
        То есть то, что мы сейчас им тут только что устроили, было, по их понятиям, самым что ни на есть форменным беспределом.
        Ну и плевать.
        Бесплатно они пропускали только байкеров, у них тут неподалеку стоянка. Пару раз попытались наехать, так те как явились всей стаей - неделю потом по лесам отсиживаться пришлось.
        Пока не замирились кое-как.
        Стае тоже с куриловскими ссориться особого резона не было: они ведь повсюду ездят.
        И не всегда таким кагалом, бывает, что и по двое - по трое.
        Ну, еще Крылья старались не трогать - Воронеж-то рядышком.
        Как вмажут…
        Да и «батька» не велел.
        Зачем, говорит, гусей дразнить…

…Мы их все-таки для верности повесили.
        За шею, разумеется.
        Всех.
        И поехали дальше…

…Ночевали на байкерской стоянке.
        Андрей Ильич потолковал о чем-то с глазу на глаз со случившимся здесь проездом президентом стаи, и нас приняли.
        Вот ведь как интересно, кстати: у Крыльев - «вожаки», у байкеров - «президенты».
        Наверное, как говаривал мой преподаватель по практической стилистике, так исторически сложилось.
        Ну, не как родных приняли, конечно, но, по крайней мере, не лезли. Веточка даже неплохим коксом умудрился разжиться, правда, нюхать я ему эту дрянь категорически не разрешил.
        Где угодно, только не в походе.
        Так что потерпит до стоянки.
        Анашой обойдется.
        Хотя, если в меру…

…У президента стаи, интеллигентного вида малого лет тридцати пяти в толстой, заклепанной по самое не могу кожаной косухе, круглых «хипповских» очках и с традиционным коротким «системным» хвостиком, удалось даже выпросить перерисовать подробную карту трассы.
        Вплоть до какого-то абсолютно загадочного Миллерова.
        Дальше даже байкеры без совсем уж крайней нужды не совались.
        Там начинался бомжатник всея Руси.
        А бомжи, как известно, предпочитают жить на помойках.
        Такие дела.
        Обстановка была расслабляющей, и я, расставив посты (на что байкеры отреагировали слегка неодобрительно, но с пониманием), разжился у президента травкой.
        Аж два «калаша» отдал за пакетик - те самые, у «казачков» изъятые.
        И пакетик, кстати, был совсем небольшой.
        Но оно того безусловно стоило.
        Конопля здесь, в принципе, росла повсюду, но именно эта, по словам гостеприимного хозяина, была самой «жирной» - ее везли издалека, с юга, из владений хохляцких наркобаронов.
        Они в последнее время стали основными поставщиками зелья по всей обитаемой части Европы.
        Трава действительно была хороша.
        Меня забрало буквально с первого пыха.
        Я «поплыл».
        Было очень хорошо вот так просто лежать, скатав под голову кожаную, почти как у байкеров, куртку, и, ни о чем не думая, поглядывать в стремительно темнеющее небо.
        Вон и звезды зажглись.
        Такие смешные…
        - Слышь, а ты правда - тот самый Гор?
        Президент спрашивал это, наверное, раз в пятый.
        Я то ли не слышал, то ли просто не хотел отвечать.
        Трава, что вы хотите…
        - Правда. А что?
        - Да не… ничего… Хохлы за твою башку денег обещали…
        - За нее многие обещали…
        Время летело стремительно, звезды уже вовсю плясали свой ночной хоровод.
        Мы подкурили по второй.
        - И много?
        - А хрен его знает. Мне-то по барабану, но ты все-таки поосторожней держись. Народ тут всякий шляется.
        - И у тебя тоже?
        Байкеры всегда отличались довольно жесткой дисциплиной.
        Эти отмороженные и абсолютно свободные романтики трассы ни при каких обстоятельствах не позволяли себе нарушать свои внутренние законы.
        Любые другие им были по тому самому барабану.
        - И у меня, - неожиданно легко согласился президент. - Если б здесь только моя стая была. Это ж вольная стоянка!
        Он неожиданно упруго поднялся на ноги:
        - Но ты - мой гость. Пойду за вином схожу, сушняк пробил, - и он не спеша пошел в сторону лагеря.
        Настолько не спеша, что я успел спросить его спину:
        - Почему?
        - А с тобой мой брат служил. Алик. Ты его, наверное, не помнишь.
        И ушел.
        Алик, Алик…
        Вот черт, и правда не помню.
        Это значило много - его покровительство - даже на «вольной» стоянке. Посты можно было снимать.
        Его отморозкам много не надо, но они не ценят жизнь - ни свою, ни чужую.
        Даже я не стал бы связываться.
        Я не спеша докурил и совсем было собрался на боковую, но он вернулся.
        С вином.
        Мы выпили.
        Забили еще.
        Потом он читал стихи.
        Что-то очень старое: Блок, Бунин, Бродский…
        Я еще посмеялся, что у него все на букву «б», на что он на полном серьезе ответил, что настоящий поэт может быть только на эту букву. Потому что он и Бог, и блядь, и бездна одновременно.
        И вообще, сказал он, поэзия совращает.
        Если слишком долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.
        Я сказал ему, что у Ницше это совсем по-другому, на что он ответил, что Ницше здесь не при чем.
        Так, подумалось…

…Мы забили и выкурили по четвертой, когда я спросил, что у него общего с этими фаши из Крыльев.
        Он долго и недоуменно молчал.
        - Знаешь, - сказал он, изрядно подумав и начиная набивать пятую «пятку». - Когда приходит тьма, это вовсе не значит, что пришло зло. Может быть, это просто ночь. И ты лежишь с девушкой, которую не то чтобы любишь… нет, с которой тебе хорошо. Здесь. Сейчас. И вокруг ночь. А что такое ночь? Ночь - это и есть крылья. Черные крылья Бога…
        Пятую мы опять выкурили на двоих.
        Через два дыма.
        Потом уснули.
        Утром его стая ушла, и больше я его никогда не видел…

…Следующий день прошел на удивление спокойно.
        Пару раз мелькали какие-то конные разъезды, один раз по пути попалась небольшая байкерская стая, разумно уступившая нам трассу и переждавшая наш проход на обочине.
        А ночевали мы на этот раз в Каэре.
        Солидное такое сооружение, почти крепость.
        С пулеметными гнездами, тремя древними, но вполне боеспособными и неплохо пристрелянными по секторам ДШК.
        И даже со своим постоялым двором.
        По периметру все это хозяйство было опутано тремя рядами колючки (между рядами - наверняка мины, но это так, частности), а на Андрея Ильича обитатели Каэра смотрели почти как на бога.
        За свою безопасность здесь можно было не беспокоиться.
        В общей сложности мы уже отмахали километров семьсот: пятьсот до Воронежа и пару сотен за два последних дневных перехода.
        Совсем неплохо.
        Если так пойдет, через три-четыре ночевки доберемся до Ростова. Вот только чует мое сердце - так не пойдет.
        Не может все идти так гладко!
        Не может!

…Я неожиданно легко заснул и так же легко проснулся.
        Утро было серым и слегка прохладным, но не осенним, предзимним, а каким-то…
        Бабье лето, короче…
        Юг…
        Я открыл окно и размял между пальцев первую утреннюю сигарету.
        А, может, и не утреннюю.
        Ночную.
        До подъема еще часа два.
        Можно и поспать.
        Потом.
        Но сначала покурить…

…Вот ведь, блин.
        А зажигалку-то я, похоже, в джипаке оставил.
        То-то весь вечер у ребят прикуривал…
        Пришлось натягивать штаны и выползать в коридор. Он, к сожалению, был пуст.
        Спички удалось стрельнуть только у дежурного, молодого совсем паренька, который сидел внизу, под лампой, и читал какую-то, хотелось бы верить, умную книжку.
        - А ваши купаться пошли, - сказал он, щегольски чиркая спичкой о новенький, еще толком не обмятый десантный башмак. - Тут речка есть. Маленькая. Прямо через посад каэровский протекает. Она так-то - по колено, но тут омуток есть, даже поплавать можно…
        Я с наслаждением сделал первую утреннюю затяжку.
        Максимально глубокую.
        Так лучше чувствуется.
        - Кто пошел-то?
        - Ну, эта, - паренек почему-то смутился, - девушка ваша. И поручик полицейский. Только он в другую сторону пошел. Она так велела…
        Я хмыкнул:
        - Дорогу покажешь?
        - Отчего ж не показать. А она вас не прогонит?
        - Меня? - Я расхохотался. - Меня - не прогонит. Давай, показывай…

…Я прошел по протоптанной тропинке до большого тополя и, как сказал дежурный, свернул налево.
        Вскоре послышался плеск воды.
        Тихий.
        Утренний.
        Я вышел на небольшую полянку перед омутком и тихонечко уселся на первое подвернувшееся бревнышко.
        Маша меня не заметила.
        Она стояла почти по пояс в речке, спиной ко мне, и неумело, по-детски, плескала на себя тихую, прозрачную ласковую предутреннюю воду.
        Иногда смеясь, иногда совсем по-щенячьи повизгивая.
        Изредка приседая.
        Ее длинное белокожее тело казалось просто-таки нереально красивым.
        Я тихо разделся и, осторожно ступая, подобрался поближе к омутку. Потом резко нырнул прямо с берега, сильно оттолкнувшись обеими ногами.
        И в последний момент едва успел зажать ей рот ладонью.
        Только криков мне здесь не хватало.
        До подъема еще целых два часа.
        - Тихо, тихо, маленькая, я это, я…
        Шутка получилась глупая.
        Она здорово испугалась.
        А когда немного успокоилась, я увидел, что она прокусила мне ладонь чуть ли не до крови…
        Н-да…
        Норовистая у меня любимая, ничего не скажешь…
        А потом мы обтерлись и не таясь пошли в мою комнату.
        А чего нам, спрашивается, скрывать от туземного населения?
        В отряде-то и так все всё знали…
        На следующее утро я приказал всем одеть броники и шлемы. Что-то мне подсказывало, что они могут пригодиться.
        Но на этот раз интуиция меня, к счастью, подвела.
        Мы легко миновали по неширокой дуге имеющее дурную славу Миллерово, ходко отмотали положенную по дневной норме сотку до ближайшего Каэра, и я объявил дневку.
        Нужно было осмотреть и привести в порядок технику и снаряжение, пополнить запас горючки и продовольствия.
        Судя по диспозиции, следующим местом, где нас будут пытаться убить, станет Вольная казачья республика Кубань.
        А до нее - как до Господа Бога.
        Сто километров после Ростова, ежели будем живы, разумеется…
        Этот криминальный рай и так не очень гостеприимное местечко, а тут еще какие-то шахтеры, черт бы их всех побрал!
        Чего им под землей-то надо?!
        Впрочем, говорят, днем они на поверхность практически не выходят.
        То ли со зрением у людей какие проблемы, то ли еще что не так…
        Неважно.
        Главное - идти только днем.
        Ночью - усиленные посты по периметру и сон через одного.
        Они хоть и шахтеры, но мы тоже не пальцем деланы.
        Отобьемся.
        А вот как Ростов миновать?
        Ума не приложу.
        И самое поганое, что, судя по карте, единственный более или менее пригодный мост через Дон - как раз в черте города.
        Хоть штурмом его бери.
        Эх, где вы, мальчики из Сто шестой гвардейской десантной…
        Вы, кажется, поклялись стереть этот гадюшник с лица земли?
        Мы бы к вам с удовольствием присоединились.
        На время.
        Странно, чем ближе была зима, тем теплее становились вечера.
        Впрочем, чего тут странного.
        Мы ж на юг идем.
        Не на север…

…Андрей Ильич пригласил нас с Бобом и Красотулей поужинать с офицерами Каэра.
        Больше никого из отряда он не позвал, и правильно сделал.
        Отряд был мой.
        Вот если бы…

…Но это неважно.
        Тем не менее, чувствовал я себя достаточно хорошо.
        Здесь не было заносчивых и восторженных юнцов, которым почему-то пришла в голову идея решать за весь мир.
        Напротив меня сидели сильные и суровые мужики, ветераны, такие же, как я сам.
        Каэр и Порядок были их работой: скучной, ежедневной и необходимой. Не знаю, любили ли они Крылья, но они в них работали.
        Стража Последнего Рубежа, мать их так.
        Они скупо интересовались, как дела в Москве.
        Радовались за юго-восточное Подкрылье, сумевшее восстановить порядок в Воронеже. Чувствовалось, что любая идеология была им глубоко по барабану.
        Они просто делали свое дело.
        И всё.
        После ужина мы с Вожаком вышли покурить в сгущающуюся темноту обманчивой южной ночи.
        Стояла удивительная тишина, звонкая, ни на что не похожая.
        Я давно заметил, что у тишины, настоящей тишины, - есть миллионы оттенков. Она может быть прозрачна, может быть капризна, коварна, а может быть спокойной, уверенно-покровительственной.
        Эта тишина была хрустальна.
        И ее неожиданно разорвали выстрелы.
        Мы с Вожаком, не сговариваясь, рванули к отряду…

…Их тактика была вполне оправдана и предельно проста. Гранатометчикам сначала отработать по вышкам, а потом непрерывно лупить по бетонным блокам пулеметных гнезд.
        Настильным заградительным огнем «Ураганов» прижать выбегающих из казарм.
        Прорваться через ворота, не унижаясь муторной и утомительной работой по минным полям.
        Уничтожить.

…Может быть, у них это бы и получилось.
        Если бы не отряд.
        На каждую хитрую гайку есть болт с винтом.
        Было бы хуже, если бы они нас застали в чистом поле…
        Пока мы с Вожаком добежали, парни уже рассредоточились и деловито выщелкивали нападавших.
        Атакующие сбили ворота с петель могучим неповоротливым «Уралом», но отделение Гурама успело закидать бронированную махину древним, но от того не менее действенным «коктейлем Молотова», и она уже вовсю горела, исправно освещая тех, кто пытался просочиться на территорию Каэра.
        Через пару минут хлестко защелкали бичи «СВД-7» - Веточкины снайперы, уже переключившие оптику под ночные инфракрасные визоры, гасили гранатометчиков.
        Словно перекликаясь с ними, обрадованно ударили ДШК и «Ураганы» блокпоста - Крыльям не откажешь в умении драться, а их офицеры смогли-таки добежать из-за праздничного стола до стылых бетонных гнезд и заменить расчеты выбитых первой волной команд.
        Атака захлебнулась.
        Впрочем, иллюзий питать не стоило.
        Судя по тому, как она была организована, эти ребята не собираются исчезать подобно ночному мороку.
        Они решили взяться за нас всерьез.
        Ночью поспать так и не удалось.
        А утром нападавшие выслали к нам парламентера.
        Как выяснилось, они не имели претензий к Крыльям.
        Претензии имелись к отряду.
        И предъявлять их примчался лично сам батько Курило, чей пост мы так аккуратно развесили на выезде из вольного города Воронежа.
        Теперь эти орлы во главе со своим батькой явились за нашими скальпами.
        Злополучный обгадившийся казачок, как выяснилось, был батькиным «сродственником», чуть ли не племянником, и он хотел нас за это…
        Дальше «вольных казаков» слушать не стали.
        Они не учли одного.
        Мы не просто находились под покровительственной тенью Крыла.
        Мы шли по делу Крыла и по тропе, указанной Крылом.
        В напыщенной терминологии фаши это означало совершенно особые полномочия…

…Я уже и не думал, что увижу это когда-нибудь снова.
        Все-таки высокие технологии упали, заводы, в том числе и военные, давно остановились.
        Тем прекраснее был полет этих смертоносных птиц, тем совершеннее грация их невероятного боевого танца, тем изящнее траектории начиненных напалмом ракет.
        Их стало не хватать уже во времена Крымской кампании - слишком сложна оказалась технология для равнодушных людей, занятых на поточном производстве.
        И вот, тем не менее, тем не менее…
        Нам осталось только добить и частично повязать убегавших.
        В принципе, работа не для солдат.
        Для мясников.
        Но мы не отказывались, все-таки эти парни пришли в сюда именно по наши души.
        Когда вертушки сели, я спросил у Вожака, нельзя ли их позаимствовать, хотя бы на время ростовского перехода.
        Он отрицательно покачал головой:
        - Их хватит еще на один-два вылета. Это прошлое, Егор. Когда-нибудь мы снова научимся делать такие машины. Но не скоро.
        - Почему?
        Вожак закурил.
        Или мне показалось, или ему было сейчас совсем тоскливо.
        - Ты из лучших. У тебя еще старое образование. Последний полноценный выпуск универа, если я не ошибаюсь, да? Ты многое знаешь, многое повидал. И вот тебе простейший вопрос. Самый простейший. Ты сумеешь починить мотоцикл?
        - Смотря какая поломка.
        - Но в принципе-то сумеешь?
        - Да.
        - А сделать?
        Я понял.
        Мотоцикл, даже джип - еще туда-сюда.
        Их еще, по-моему, кое-где пока выпускают.
        Похуже, чем старые, само собой, но все-таки выпускают.
        А напичканную компами вертушку?!
        Н-да…
        Скорее всего, и вправду не скоро…

…А жаль.
        День мы потратили на то, что помогали восстанавливать Каэр.
        Потом допросили пленных.
        Народ оказался в большинстве своем дерьмовый, и пули на них решили не переводить.
        Пятерых, бывших ветеранов, отпустили, троих выживших подручных «батьки» повесили, остальных продали окрестным, принявшим защиту Каэра фермерам, - на хуторах постоянно требовались дополнительные дешевые рабочие руки.
        Как равнодушно сказал старший офицер Каэра, кто из проданных не умудрится сбежать, скорее всего, в ближайшие полгода сдохнет.
        Хуторяне этот бомжатник особо не жаловали и спуску ему не давали: в их хозяйствах процветало самое настоящее рабство, на что Крылья, откровенно говоря, смотрели сквозь пальцы: главное, десятину платят исправно.
        Дело Каэра - их защищать и ничего более.
        А эти отбросы жалеть - себе дороже.
        На следующее утро мы, пополнив запасы, выступили. Все-таки хорошо иметь союзников.
        Даже таких.
        Дневной переход прошел относительно спокойно.
        Пара мелких стычек не в счет, с таким мы непрерывно сталкивались и на астраханском маршруте.
        Сначала нас попыталась обстрелять какая-то шайка оборванцев (клоповник, где они засели, Чарли, ничтоже сумняшеся, разнес в щепки ПТУРом), потом какая-то мелкая байкерская банда решила выяснить отношения с Веточкиными разведчиками.
        У банды были хорошие байки, и часть из них успела слинять до подхода основных сил.
        Преследовать их я запретил - не было времени уклоняться от трассы, хотя ребят и трясло: одного из парней пришлось схоронить, второй получил пулю в бедро и теперь бредил в грузовичке с продовольствием.
        А вот вечером нас прихватили уже по-настоящему.
        Глава 10. Шахтеры

…Ночной бой - штука жестокая и, как правило, скоротечная.
        Каждый - с каждым.
        Как ни хороша подготовка команды, как ни надежны инфравизоры - если тебя прижимают ночью в незнакомой местности, значит, дело дрянь.
        Готовь деревянный костюм.
        Потому что абориген все равно здесь знает каждую лощинку.
        А ты - нет.
        Нас спасла только наша всегдашняя методичность.
        Дозоры.
        Оборудованные, несмотря на бешеную усталость после дневного перехода, огневые точки.
        Закопанные по самую крышу джипаки.
        Выбор места для лагеря не с точки зрения близости воды или красоты пейзажа, а так, чтобы если что, было удобней драться.
        И так - каждый вечер уже много лет.
        Поэтому мы до сих пор и живы, хотя из первого состава отряда и осталось-то всего четыре человека.
        Ну, и еще с пяток ставших инвалидами - отряд своих не бросает.
        Навещаем, подкармливаем.
        По крайней мере, с бабками у них проблем нет.
        А вот остальные - Царствие им Небесное…

…Вот и сейчас, - караульный, уютно пристроившийся на небольшой высотке, приметил нападавших, когда они только группировались перед атакой.
        В наушниках безжалостно запищало, и отряд, побросав законный ужин, успел рассосаться по норам до того момента, как гости молча, без всяких тебе «ура» и
«твою мать» кинулись в сторону лагеря.
        Первую волну мы отбили сравнительно легко: жертва превратилась в охотника, они этого не ожидали.
        А вот потом выяснилось, что ребята умеют драться с несвойственной диковатым и, чего уж там, очень редко нормально обученным аборигенам сноровкой.
        Коренное население, оно ведь как: навалились, сломали - хорошо, получили по зубам - надо драпать.
        Эти же, получив по зубам, мигом рассредоточились и открыли такой плотный огонь, что ни головы, ни жопы из-под камешка не оторвешь.
        И, как и чуяло мое сердце, начали фланговый охват.
        Я бы, по крайней мере, именно так сейчас делал, а школа у нас с этими ребятами, похоже, одна…

…Ну, нас тоже не в капусте нашли.
        Я поискал глазами Гурама, не нашел и, воспользовавшись минутной передышкой, тихо матюкнулся в дужку переговорника:
        - Абхаз, твою мать, ты что там, дрочишь, что ли?
        В наушнике хмыкнули, потом раздался голос Гурама:
        - Драчу, камандыр.
        Вот ведь зараза, когда хочет, говорит абсолютно без акцента.
        Университетское образование, как никак.
        - Сэйчас кончат буду…
        Хмыкаю.
        Потом морщусь.
        Щеку обдирает отбитой пулями каменной крошкой, это неприятно.
        - Потом кончишь. Слева - твои.
        - Во «встречку»?! - Гурам подобрался, акцент моментально пропал.
        - Угу…

«Встречка», короткий и яростный встречный бой - верная смерть для того, кого заметят первым.
        Иногда он даже не успевает открыть ответный огонь.
        А что делать?
        Через некоторое время слева ударили автоматы.
        Первыми - наши «Узи».
        Я только тут заметил, что до крови прокусил губу.
        Черт, никак не могу привыкнуть…
        Лучше бы сам там сейчас ползал…
        В наушнике раздался неестественно спокойный голос Гурама:
        - Капитан, «встречку» прошли. У них - все. У нас двое «двухсотых», один
«трехсотый». Повторяю…
        - Понял, понял. Закрепляйся!
        Вот черт! Двое покойников плюс один раненый, наверняка тяжелый!
        Гурамовы силовики, как и Веточкины разведчики, - элита даже для отряда.
        - Закрепиться не могу. «Трехсотый» - я, командир…
        Вот бля!
        - Куда?
        - Бедро. Артерия перебита. И кажется, плечо по касательной. Но это уже по хуй…
        Бля!
        Бля!!
        - Слышь, Абхаз?! Сдохнешь - на том свете найду!!! - И, переключая канал: - Веточка! К Гураму! Он тяжелый.
        - Понял…
        - Капитан, не гоняй Иветту. Я уже жгут на бедро наложил, могу закрепляться.
        - Пшел на… Веточка, пошел! Чарли, двоих за Абхазом! Быстро!
        - Понял, Гор. Уже ушли…
        - Черножопый, как там у тебя?
        - Сука ты, Гор. Хреново у меня. Кровь не останавливается. Как будто анаши обкурился…
        - Держись, Абхаз! Держись!
        - Да держусь, держусь. Чарлины гаврики приползли…
        Быстро.
        Молодец Чарли…
        - Капитан. Я прибыл, - вот и Веточка прорезался.
        - Как там?
        - Тихо. Оставляю гнездо с РПГ и два дозора. Остальных - в центр.
        - Толково. Мин пусть набросают.
        - Понял…
        - Абхаз там как?
        - Мудак наш Абхаз. Жгут толком наложить не может. Я ему морфин вколол, ребята кровь остановили.
        - Ну и?
        - Жить будет. Если не помрет по дороге.
        Бля!
        - Я тебя, гондон, серьезно спрашиваю!
        - А я серьезно отвечаю. В госпиталь ему надо. На переливание. Бледный весь.
        Н-да-а…
        Какой уж тут, на хрен, госпиталь…
        Стрельба постепенно затихала.
        Разошлись…
        Мы - при своих, они - при своих.
        Своих - покойничков, я имею в виду, - у них, правда, было поболе нашего.
        Только вот, надо сказать, и самих их было немного поболее нашего.
        И судя по всему, к ним подходили подкрепления.
        Ах, где вы, где вы, хищные «вертушки» Крыльев…

…Не долетите, видать.
        Придется просто тупо окапываться.
        Как всегда на войне.
        Лучший солдат не тот, что лучше стреляет, а тот, что лучше роет землю, это я вам точно говорю.
        Командовать тут не надо.
        Отряд сам знает, что и как.
        Только бы тяжелого чего не притащили.
        Вооружения, в смысле.
        Джипаки накроют - нам кранты.
        Пехом мы отсюда не выберемся…

…Ага, кажется, ухнуло.
        Пристрелочный, судя по всему.
        Ну, ладно, капитан.
        К смерти, как говаривал один знакомый десантник, надо готовиться всю жизнь.
        Только тогда к ней будешь готовый.
        Лично я - не готов.
        Поэтому постараюсь продаться подороже.
        А там - как выйдет, извините.
        Не я первый человек, устроивший на этом шарике небольшую ядерную войну.
        Не я.
        И уж совершенно точно - последним тоже не буду.
        Дурное дело, извините, не хитрое…
        - Чарли, готовь фугас.
        Есть у меня тут один такой маленький секретик.
        Для большой компании, ага.
        НЗ.
        Как раз для такой ситуации.
        - Все так серьезно, командир? - сомневаются в наушнике коммуникатора.
        - А сам что, не слышишь?! - хмыкаю в ответ.
        Ухнуло еще пару раз.
        В вилку берут, суки.
        Явно ветераны.
        Братья, фактически.
        Это вам не дикие казачки с их дешевыми понтами и древними, как говно ископаемого зверя мамонта, автоматами системы Калашникова.
        Люди на работе, чего уж тут говорить.
        Ага.
        Прорываться, судя по всему, бесполезно.
        У меня засосало под ложечкой.
        Что, Гор, страшно умирать-то?!
        Страшно.
        Но ничего не поделаешь…
        - Командир, в последний момент? - Чарли тоже беспокоится.
        Ему тоже страшно.
        А кому не страшно?!
        Ежели Бог есть, и Он нас на том свете встретит - то на нас столько всего, принципиально неподъемного…
        А ежели нет - так ведь и еще хуже…
        - Нет, Чарли. Последний - не угадаешь. Как долбить начнут - так и шуруй.
        - Понял…
        Ничего ты не понял…
        Что-то стрельба прекратилась.
        Странно.

…А-а-а, вот оно в чем дело…
        Ну, тогда, может, и поживем.
        Железный, безликий мегафонный голос:
        - Внимание! Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Выходить с поднятыми руками и без оружия. На размышление - десять минут. Время пошло.
        Ритуал, говоришь?
        Выходить, говоришь?
        Может, тогда и не убьешь, говоришь?
        А вот те хрен!
        И откуда ты такой взялся…
        Правильный, что ли…

…Не, мне десяти минут не надо.
        Я уже и так все решил.
        Сложил руки лодочкой:
        - Эй, там, але!!! Шли б вы своей дорогой, ребята. У нас все хорошо, гостей не ждем.
        - Еще раз повторяю…
        - Не повторяй, надоел! - что-что, а орать я умею.
        Командный голос выработан железно.
        На пять баллов.
        Сержант из учебки мной бы гордился.
        - Сам все вижу! Только как тебе, дружок, понравится небольшой такой грибок, а?!! Высотой эдак километров пять?! На всех хватит. А всего-то - десяток кило! Килотонн, в смысле. Как, выдержишь?!
        Внизу смешались.
        Потом тот же голос, но даже через мегафон - растерянность:
        - Блефуешь…
        Та-а-ак…
        Наполовину дело сделано.
        Он уже задумался.
        Теперь - огоньку…
        - Я капитан спецназа Русского экспедиционного корпуса Егор Князев. У фугаса - старший сержант Воронов. Если ты воевал, сука, тебе эти имена должны быть известны.
        И слева:
        - Я полковник спецназа РЭК Андрей Корн! Слова капитана подтверждаю!
        Спасибочки тебе, думаю, Андрей Ильич.
        Хоть ты и сволочь, но тут - вовремя, пожалуй.
        Ежели про меня еще могли и не слышать, то уж про «Железного Полкана» - вряд ли.
        Хорошо быть легендой.
        Даже и скурвившейся.
        Может, еще поживем…
        Мегафон хрюкнул.
        И - другой голос, взволнованный:
        - Гор, ты-ы-ы?! - аж с подвыванием.
        Ты кто, знакомец?
        Представляться надо.
        Ладно, продолжим:
        - Это я. А вот ты-то кто?
        - Да я это, я! Матвей!
        Вот мать…
        Не помню.
        - Какой-такой Матвей?
        - Из Сто шестой. Из разведки. Вы нас тогда из-под Назрани вытаскивали.
        А-а.
        Теперь вспомнил.
        Был там у них такой.
        Высокий.
        Майор, по-моему.
        Все за орлами своими в город рвался.
        Чуть не силком в вертушку сажали.
        Я только теперь понял, что меня все время трясло.
        Стареешь, капитан.
        Снова голос Матвея из диктофона.
        Жесткий.
        Пришел в себя, сволочь.
        - Гор, ты на нашей земле. Драться мы с тобой не хотим. Спускайся. Один. Можешь - с оружием, можешь - без. Поговорить надо.
        - Идет.
        - И передай своим - пусть пока не шевелятся. У меня ребята нервные.
        - У меня тоже. Особенно Чарли. Это тот, который у фугаса.
        - Понял. Когда тебя ждать?
        - Иду. Освещай дорогу.
        Внизу вспыхнул фонарик.
        Сначала в зарослях, потом на открытом месте.
        Честно играют…
        Я поднялся во весь рост и пошел вниз.
        Лишь бы не шмальнул какой… нервный.
        Матвея я бы ни за что сразу не признал.
        Здоровенный, высоченного роста сутулый мужик с квадратной бородищей аж до самого пояса.
        И остальные трое, что подошли вместе с ним, такие же бородатые. Да еще и в темных очках-консервах.
        - Ребята, вы что, староверы? Или кубинские партизаны?
        - Все тебе шутки шутить. Не. Мы - шахтеры. Привет, Гор.
        А-а…
        Так вот ты какой, северный олень…
        - Ну. И что вам от нас надо? На ваше горняцкое счастье мы вроде не претендуем.
        И в ответ, на полном серьезе:
        - Это наша земля, Гор. И нам решать, кому по ней ходить.
        - А кому в ней лежать, тоже? Откуда ж вы взялись такие, начальники Чукотки?
        - Тебе все шутки шутить, капитан, - повторился тот, что держался подальше остальных. - Мало ли кто здесь шляется.
        - Слушайте, господа…
        - Мы не господа! Мы - шахтеры.
        - Да хоть аквалангисты. Вы, я вижу, меня все знаете. А я - никого. Невежливо это.
        Басовитый хрюкнул.
        Видимо, это должно было означать смешок.
        - Ну что ж, представимся. Матвея ты знаешь. Он у нас - за воеводу. Я - Никита, председатель стачкома. Игорь - сотник, начальник участка. Миша - командир проходчиков, разведчиков, по-вашему.
        Стачкомы, воеводы, сотники, начальники участков, проходчики…
        Сюрреализм какой-то.
        И еще почему-то все, абсолютно все - бородатые.
        Мода у них тут такая, что ли?
        Неудобно же под землей с такой нереальной волосатостью.
        Грязно.
        - Ну ладно. Претензии потом. Что делать будем? У меня раненые.
        - У нас тоже, - прогудел тот, который назвался Никитой. - Сначала скажи, зачем пожаловал…
        - Да так, проездом…
        - В Ростов? - в голосе самого молодого, командира разведчиков, неприкрытая ненависть.
        Н-да-а…
        Положили мы твоих мальчиков, парниша…
        Понимаю.
        Я выматерился.
        А потом популярно объяснил, в каких позициях хотел бы всех их поиметь.
        И «диких» казаков, и Крылья, и их стачком, и ростовский криминал.
        Камасутра просто отдыхала.
        Потом успокоился:
        - К морю идем. Считай, на курорт собрались. Отпуск подошел…
        - К морю?! Там же Князь! Он бродяг еще меньше нашего любит. Хотя погоди-погоди…
        Вот именно.
        Я решил пойти ва-банк.
        - Дмитрий Князев - мой отец. Или тебе еще раз мою фамилию повторить?
        Шахтеры смешались.
        - Мы не лезем в чужие дела. И никого не пускаем в свои. Но сыну Князя - всегда наше гостеприимство…
        Что же ты натворил такого, папаша, ежели тебя знают и, судя по всему, побаиваются даже эти непонятные шахтеры?
        Посмотрим-посмотрим…
        И что от тебя нужно Крыльям?
        И самое главное, я-то в какой роли в этой пьесе: проводник или, может, элементарный заложник фашистов?
        Да еще и, почитай, по своей воле…
        Вопросы, вопросы…
        Ладно.
        Как это ни прискорбно, но жизнь продолжается.
        Дальше - проще.
        Я поднялся к своим.
        Шахтеры разожгли костры.
        Это был знак доверия - они были перед нами как на ладони. Отряд мог накрыть их позиции в две секунды.
        Ну, может, в пять…
        Но я все-таки рискнул им поверить…

…Сначала пару часов мы шли все-таки по поверхности.
        Миновали три блокпоста.
        Выстроенных, кстати, вполне себе добротно и по всем правилам забытого воинского искусства фортификации.
        Материалов ребята тоже явно не жалели.
        Этого добра - горы вокруг, чего тут жалеть-то?!
        Ага.
        Когда забрезжил рассвет, очки надели уже все, включая Матвея.
        Я пока что помалкивал.
        Хреновое освещение, видать, в ваших шахтах, парни…

…Я думал, что меня уже невозможно чем-то удивить.
        Оказалось - возможно.
        Вполне.
        Вход в «шахту» напоминал подземные штольни баллистических ракет, только вот изготовлен - и это было видно с первого взгляда - совершенно кустарным способом.
        По кованому металлу раздвигающихся створок вилась затейливая вязь узора: какие-то странного вида цветы, птицы, кристаллы…
        Глаза птиц сверкали гранями крупных самоцветов, желтые лепестки цветов были из натурального золота.
        По бокам этого великолепия размещались приземистые бетонные доты, где наверняка стояло что-то посерьезнее ДШК.
        Рядом с ними неторопливо покуривали трубки спокойные бородатые ребята в
«пустынном» камуфляже и очках-консервах.
        Кое у кого в руках были, кстати, уже знакомые мне «подземные» арбалеты.
        Но большинство все-таки предпочитали, по старинке, огнестрельное.
        Н-да…
        Серьезно у них тут…

…Нас вежливо попросили сдать оружие.
        Мы, разумеется, не возражали.
        Хорошо еще, что раненых сразу увезли. Сказали, сделают все, что в их силах.
        Ну что ж.
        И на том спасибо.
        Подземный город - иначе его и не назовешь, - взрывал мозг.
        Во-первых, невероятной, просто-таки стерильной чистотой.
        Я смутно, то ли из истории, то ли из географии помнил, что здесь когда то был угольный разрез.
        А это, помимо всего прочего, еще и угольная пыль, причем весьма себе даже и неприятного цвета.
        А здесь - ну просто ни пылинки.
        Дела…

…Нас развели по комнатушкам.
        Меня, как почетного, не поймешь, то ли гостя, то ли пленника, поселили отдельно.
        Остальных - кого по трое, кого по четверо.
        В чужой монастырь…

…Толща земли над головой, кстати, - реально давила.
        Я даже почему-то испугался, что у меня может внезапно развиться клаустрофобия.
        В знаменитых керченских катакомбах, где мы дрались с УНСОвцами и союзными им татарами, было полегче.
        Не знаю, почему.

…Велели отдыхать.
        Поскольку ночка выдалась довольно беспокойная, распоряжение хозяев было выполнено немедленно и с видимым удовольствием.

…Разбудил меня Матвей.
        Было видно, что он изрядно смущен:
        - Тут это. Я думаю, пойти надо…
        Я, кряхтя, поднялся - годы, капитан, годы! - и молча поплелся к встроенному в стену умывальнику.
        Блин!
        Да у них тут даже водопровод есть!
        Правда, вода - только холодная…
        Сполоснул лицо, намочил коротко стриженые волосы, посмотрелся в закрепленное поверх крана зеркальце.
        Отметил про себя, что надо бы побриться: некоторых мужчин щетина отнюдь не красит.
        Меня в том числе…
        - Ну. Что у тебя?
        - Да так, - и, собравшись: - поединок тут у нас!
        - А я при чем?
        - Да это… Из-за девчонки вашей поединок…
        - Ну и?.. - я все еще ничего не понимал.
        - Понимаешь. У нас женщин не так много…
        Я резко выпрямился:
        - И?..
        - На нее сразу двое права предъявили. Драться будут.
        Я долго смотрел на него, потом до меня все-таки дошло:
        - Да вы что! Охренели?!!
        - Понимаешь, у нас тут… короче, права - только у мужчин…
        Я взорвался:
        - Ты мне, сука, не вкручивай! А я, по-твоему, кто?! Мисс Вселенная?!!
        - Понимаешь, ты - не в счет. Ты не шахтер. Наземник…
        Последнее слово сказал - как сплюнул.
        - А ну… твою мать, пошли! Я вам, на хер, покажу - наземник! - И так же резко остановился.
        А, собственно, что покажу-то?
        Окромя голой задницы…
        - Я имею право участвовать в поединках?
        - Ну… не знаю. Я здесь недавно…
        Тоже мне шахтер, твою мать.
        Ладно.
        Разберемся.
        - Пошли. Старшие у вас есть?
        - Есть, - жмет плечами. - Стачком.
        - Пошли к ним.
        - Да они там, на ристалище…
        - Значит, пойдем на «ристалище». Проводишь?
        Он собрался:
        - Это можно. У вас - свобода передвижения…
        Я только головой покачал.
        До чего же человек все-таки гнилая по самой своей сути и подлая тварь.
        Особенно если дело касается себе подобных.
        Хотя, с другой стороны, своя жопа - ближе к телу, тут уж не поспоришь.
        Но все равно противно…
        - А свобода личной жизни? - хмыкаю ему прямо в лицо. - Между прочим, это моя женщина!
        - Да знаю я. Поэтому и пришел…

…Шли долго.
        Минут эдак пятнадцать.
        Потом впрыгнули в какое-то подобие дрезины.
        Стены галерей были целиком покрыты прихотливой резьбой по камню.
        Я еще раз удивился - сколько труда вложено…

…«Ристалище» представляло из себя довольно большой по размерам зал. В металлических кольцах, закрепленных на стенах, жирно чадили факелы.
        Народу - тьма тьмущая.
        Причем одни мужики. И все поголовно - бородатые.
        Я почувствовал себя, скажем так, несколько неуютно.
        Мне тут, мягко говоря, не нравилось.
        Хотелось наверх, на волю.
        Причем чем быстрее, тем лучше.
        Осталось только местные дела поскорее закончить.
        Ага…

…В центре, в очерченном чем-то и посыпанном опилками круге - два полуголых мужика в круглых металлических касках.
        В руках - что-то напоминающее кирки.
        Разминаются.
        Нас заметили.
        И первой, кто это сделал, была Красотуля.
        Визжала она отменно.
        Даже в неровном свете факелов был заметен приличных размеров бланш под левым глазом.
        Молодец, девочка!
        Из толпы вышел Никита.
        Глянул на Матвея неодобрительно:
        - Привел все-таки…
        Я шагнул вперед:
        - Предупреждаю, - стараюсь говорить как можно более ласково. - Если выйду отсюда живым - соберу всех, кого смогу. Обращусь к Крыльям. К отцу. И тогда мы выжжем ваше крысиное гнездо. Напалмом. А если не выйду - папаша вас сам найдет, даже не сомневайся. Он из тех, кто всегда платит по счетам за электричество. Ты меня понял?!
        Он отшатнулся.
        Понимаю.
        Я бы и сам себя испугался.
        - А если все-таки не выйдешь? Уверен, что Князю доступно даже то, что спрятано под землей?!
        - Нас будут искать, - я твердо посмотрел ему в глаза. - Куда и зачем мы идем, ни для кого не секрет. И где мы пропали, не так уж трудно сообразить. А папаша у меня, врать не буду, мужичок мозговитый. И злопамятный. Я его, правда, давненько не видел, но не думаю, что он так уж сильно изменился…
        Вряд ли это было правдой.
        Но Никите откуда знать.
        Он только тяжело вздохнул и отвел немного виноватый взгляд в сторону:
        - Знаю… Я им говорил.
        - И что?
        - Я в меньшинстве. Один из этих, - он кивнул на арену, - член президиума стачкома. Потомственный.
        Вот как?
        У них здесь даже завелась своя аристократия?
        - Я могу участвовать в поединках?
        Он опять отвел глаза:
        - В принципе, можешь. Обычай это позволяет…
        - Но?!
        - Ты - не шахтер.
        - И что?
        - Тебе не положено кайла. Это священное оружие горняков.
        - А что положено?
        - Ничего…
        Так-так-так…
        Интересные вы ребята.
        Мы самые крутые!
        С нами может любой подраться!
        И мы обязательно победим!
        Потому что мы - мафия, тьфу ты, блин, - шахтеры!
        Особенно, ежели наш противник будет с голой пяткой на танк прыгать…
        Ну, что ж…
        Пятка, кстати, - тоже оружие.
        - Знаешь, меня это не остановит…
        Он впервые посмотрел мне прямо в лицо.
        Улыбнулся.
        Видеть слегка смущенную и даже какую-то застенчивую улыбку на суровом бородатом лице было довольно странно.
        - Я догадывался, - вздыхает. - Поэтому и не хотел, чтобы Матвей тебя приводил. Учти, они оба - мастера. Я помогу тебе. Если сумею.
        Блин.
        Опять политика…

…Он неторопливо пошел в сторону высоких каменных кресел.
        Что-то вроде мест для VIP-персон.
        О чем они там разговаривали, я не слышал.
        Зал разгоряченно гудел.
        Неожиданно раздалось «бом-м-м».
        Гонг?
        Колокол?
        Без стакана все одно не разберешься…
        Никита поднялся на что-то, весьма напоминающее трибуну:
        - Братья шахтеры!
        Зал затих.
        - Чужак говорит, эта женщина - его собственность. И вызывает на поединок любого, кто хочет ее у него отнять. Согласно обычаю это его право.
        В зале раздались недовольные голоса.
        Зрелище откладывалось.
        - А чего я с ним драться-то буду? Кто он такой, твой чужак?!
        Батюшки, негр!
        Да нет, два негра!
        Тьфу ты, пропасть.
        Нет.
        Ошибся.
        Просто оба поединщика намазались какой-то черной дрянью.
        Типа армейского гуталина.
        Наверное, это должно символизировать ту самую угольную пыль, мать их так…
        - Кто бы ни был - он в своем праве.
        - Это я в своем праве! - выкрикнул один из бойцов, больше напоминающий серьезных таких размеров тумбочку.
        Невысокий рост, широченные плечи, чудовищное самомнение.
        - Я здесь хозяин! - орет. - Мой прадед был шахтер! Дед был шахтер! Мой отец остался в завале! Моя мать родила меня в шахте!
        Вот, блин, нашел, чем гордиться…
        - В каком он праве? - продолжал разоряться «горняк». - С каких пор стачком слушает наземников?!
        И плюнул в мою сторону.
        Слюна была длинной, черной и тягучей.
        Хорошо, что не долетела.
        Иначе я убил бы его прямо сейчас, не дожидаясь поединка.
        Не люблю, когда в меня плюют.
        По-моему, простительная слабость.
        Ага.
        Никита помолчал, набрал в легкие воздух:
        - Чужак - сын Князя.
        В зале немного притихли.
        Части поддержки поединщик, похоже, лишился.
        Но все равно продолжал вопить:
        - Да по фигу мне твой Князь! Мы - вольные шахтеры! Мы - гномы земли! Я потомственный член президиума, ты, урод! Я…
        Я поморщился.
        Этот балаган надо как можно быстрее заканчивать.
        Вот только как?!

…И тут снова раздался «бом-м-м».
        Тягучий, длинный и низкий.
        На трибуне появился старик с длинной белой бородой. Судя по всему, местная шишка.
        - Членам стачкома не должно кричать друг на друга, - шамкает негромко. - Мы семья. Одна большая семья. И в ней нет ублюдков. Чужак! Сказали ли тебе правила?
        - Да, - я протолкался вперед, ближе к кругу.
        Дедок-то, кстати, был ничего себе.
        Поперек себя шире.
        Ломом, конечно, перешибить можно попробовать.
        Но зачем?
        Похоже, он-то как раз на моей стороне…
        - Хорошо, - кивает. - Войди в Круг.
        Я и вошел.
        Двое измазанных черным противников зыркали на меня белыми бельмами.
        Зрелище, доложу я вам, не из приятных.
        - Как будете драться, в очередь или скопом?
        Минута молчания.
        Потом из зала:
        - Да чего уж, скопом-то, - фыркает кто-то презрительно. - Негоже это. Пусть в очередь бьются, как положено…
        А они, в принципе, наверное, неплохие люди, эти аборигены, думаю.
        Вот только квартирный вопрос их немного испортил.
        Поживи-ка тут, под землей.
        Да еще, к тому же, - не первым, похоже, поколением…
        Кинули жребий.
        Убивать меня выпало тому самому.
        Горластому.
        Эт-то, думаю, хорошо…
        Не так жалко будет.
        Мужик несколько раз, пробуя, раскрутил кайло. Что-то вроде топора с клевцом.
        Н-да…
        Серьезная штука, ежели в умелых руках.
        В том, что руки были умелыми, я даже не сомневался.
        В прямом и переносном смысле.

…Вон их как из-за бабы-то разобрало…
        Мужик, поигрывая кайлом, гибко, по-кошачьи двинулся в мою сторону. Уверенно так.

…Ща, разбежались!
        Может, мне тебе сразу и голову подставить?
        Что б ты не сильно вспотел, меня, убогого, убиваючи?
        Ты, может, дружище, - вообще хохол?!
        Я выждал, пока он подойдет поближе, нагнулся и запустил ему в морду горсть тяжелых влажных опилок, заранее незаметно подобранных с арены.
        Удобнейшая вещь, я вам доложу, ежели так, повнимательней присмотреться.
        И пока он плевался и закрывал лицо, лениво, с оттяжкой ударил снизу по яйцам.
        Пыром.
        Ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок.
        Я вообще-то не спортсмен, конечно.
        Жить будет.
        Размножаться - нет.
        Если разобраться, зачем оно ему, это самое размножение?
        Таких же ублюдков плодить?
        Потомственных членов чего-то революционно-пролетарского?!
        Да пожалуйста.
        Но только без самого «члена», сорри за тавтологию…

…Он даже не стонал.
        Знаю.
        Больно.
        А что делать?!
        Зал затих.
        Потом начал расходиться.
        Развлечения, кажется, не получилось…

…У второго претендента желание жениться явно пропало, и он сразу же куда-то заторопился.
        Наверное, вспомнил, что в забой опаздывает.
        Или куда там еще настоящие шахтеры ходят?
        Я неторопливо пошел в сторону тех двоих, что держали Красотулю.
        Они, предчувствуя недоброе, попятились.
        - Вам, молодые люди, никогда не говорили, что бить женщину по лицу нехорошо?
        Тот, что постарше, что-то пробурчал.
        А тот, что помоложе, зачем-то начал оправдываться:
        - Дык, понимаешь… Идти не хотела…
        И отпустил девочку.
        Это он, кстати, напрасно сделал.
        Если хочешь завоевать расположение женщины, действуй постепенно.
        И лучше - лаской…
        Красотуля зашипела, как разъяренная кошка.
        Р-раз…
        Парнишка получил локтем под ребра.
        Д-дв-ва-а…
        Ногой, с оттягом, - прямо по причинному месту.
        Слава Богу, успел закрыться.
        Но не до конца…
        Старший предусмотрительно отскочил в сторону и дал мне удержать любимую от продолжения расправы.
        Вот что значит опыт!
        Наверное, его жена не раз скалкой по башке лупила.
        Хотя как раз с женами у них тут, судя по всему, - довольно серьезные проблемы.
        От таких красавцев да от такой среды обитания любая нормальная баба сбежит впереди собственного визга.
        Ага…
        Красотуля еще немного подергалась у меня в объятиях и затихла, всхлипывая.
        Ей было обидно.
        Мне тоже.
        Первого претендента на ее руку и сердце уже куда-то уносили.
        Повезло тебе, кстати, мужик…
        Представляешь, что бы она с тобой сделала, если бы все-таки сдуру «женился»?
        Я поискал глазами Матвея.
        Пора было возвращаться в свою клетушку, а я боялся заблудиться…

…Вечером в нашу с Красотулей комнатку (она от греха подальше решила поселиться у меня) пришел Никита.
        Долго мялся, потом выставил на стол глиняную флягу с чем-то явно алкогольным.
        Протянул Маше сверток:
        - Хозяйка… Ты того… Собери-ка нам на стол.
        Девушка фыркнула, но от своих обязанностей уклоняться не стала. Вскоре на столешнице появились краюха теплого ржаного хлеба, солидный шмат сала, порезанный тонкими, почти прозрачными ломтиками. Лук. Чеснок. Маша помыла и поставила на стол три стакана.
        На третий член стачкома посмотрел явно неодобрительно.
        Пришлось вмешаться:
        - Никита, я могу считать эту комнатку своей?
        Он пожал плечами:
        - Спрашиваешь. У нас жилище священно.
        - Тогда извини. Ты у меня в гостях. А у нас хозяйка сидит за столом. Понимаешь?
        Он махнул рукой.
        Мол, понимаю.
        Разлил на троих.
        Выпили.
        Зажевали хлебом с салом.
        Хорошо пошла!
        Это была настоящая водка. Чистейшая и крепчайшая. Градусов эдак под пятьдесят.
        Давно такой не пил.
        - Раньше это, что мы сейчас едим, называлось «тормозок», - вздыхает Никита. - Когда шахтеры уходили в забой, женщины давали им с собой еду. Заворачивали в чистую тряпицу от угольной пыли…
        Мы помолчали.
        В голосе Никиты тяжело звенела безысходная, глухая тоска.
        И я его прекрасно понимаю.
        Просто сам очень хорошо помню времена, когда перед поездкой в университет мама каждый раз совала мне в рюкзачок с учебниками и конспектами сверток с заботливо подготовленными бутербродами.
        А иногда и с домашними котлетами из свинины и говядины с хлебом и чесноком…

…Я протянул ему сигарету и только сейчас заметил, насколько груба и мозолиста его ладонь.
        Даже пальцы плохо гнулись.
        Всю пачку измял, пока сигарету вытащил.
        - Ты не обижайся, Егор. Тебя ведь Егором кличут?
        Я кивнул.
        Мы еще немного помолчали:
        - Знаешь, я ведь тоже родился здесь. Как и Максимка.
        - ?
        - Ну, тот, который…
        Я понял:
        - Кстати, как он?
        - Хреново. Лежит. Бредит. У него там - полная яичница. Специально постарался?
        Я опять кивнул.
        - Значит, правда, - вздыхает. - Ты мог его убить, мог просто выключить. Решил - покалечить. Мне Матвей потом рассказал, что вы вытворяли под Назранью. Зачем?
        - Так было надо.
        Он потянулся за второй сигаретой, кивнул в сторону Красотули:
        - Любишь ее, выходит?
        Ну, здрасьте…
        Я и ей-то еще об этом не сказал.
        - Выходит, люблю…
        - Все равно зря, - он взял флягу, разлил. - Давайте выпьем, что ли. Помянем душу грешную…
        Я накрыл стакан рукой:
        - Он не должен умереть.
        - Должен. И помрет.
        - Почему?
        - Потому. Его уже исключили из стачкома.
        - За что?
        - Был не прав. Обычай нарушил. Над гостем глумился. Кайло опозорил. Да мало ли. Так Земля показала…
        Не дожидаясь нас с Машей, Никита хлопнул не чокаясь.
        Закусил.
        Мы медлили.
        Было странно пить за упокой души еще живого человека.
        - И что теперь?
        Никита пожал плечами:
        - Кто ж его знает. Вылечим. Потом уйдет. Для нас он все равно что мертвый.
        - Странные вы люди.
        - Какие есть.
        Мы выпили.
        Помолчали.
        - Ты только за этим пришел?
        - Нет.
        - Зачем?
        - Завтра на стачком пойдете. Ты и этот… полковник. Просьба к вам есть.
        - Какая?
        Молчит.
        Думает.
        - Дай-ка еще сигаретку. Вкусные они у тебя. У нас таких нет…
        - Так какая просьба?
        - Просьба-то? Просьба такая, что уходить мы отсюда хотим. Но не все…
        Вот это дела, думаю…
        - Куда и зачем?
        - Ну, зачем - понятно, - опять вздыхает. - Скучно тут. И народу много, а порода - бедная. Пока сверху металлолом таскаем, так ведь закончится когда-нибудь. А вот куда…
        Теперь уже оба молчим.
        Я, кажется, начинаю потихоньку догадываться.
        - Давай-ка еще выпьем.
        - Давай…
        Ну, отчего бы и вправду не выпить?
        К тому же водочка и впрямь - высший сорт.
        Разлили.
        Чокнулись.
        - Хотим к Князю проситься, - решается, наконец. - Под его руку. Пусть в горы свои пустит. Они ему… вам все одно без надобности. А там, говорят, пещеры есть. И руда богатая. Торговать будем, плавить…
        Так.
        Ну, вот и все встало на свои места.
        Вот что вам, ребята, от меня надо.
        Давно, видно, задумывали.
        А тут - такая удача.
        В моем лице, так сказать…

…Только есть два «но», думаю, парни.
        Первое - станет ли меня слушать папаша.
        И второе: ты ведь, брат, что-то не договариваешь?!
        Последний вопрос я повторил вслух.
        Никита смешался:
        - Ну… Есть немного. Старики не все «за». Говорят, что мы, молодые, воду мутим. Хорошо еще, что нас сам председатель поддерживает. А так - могли бы и в штольне завалить, делов-то…
        - Председатель - это тот дед, что с тобой на трибуне стоял? - интересуюсь. - Ну, такой импозантный. С белой бородищей ниже пояса.
        - Он.
        - Умный дедуля…
        Никита только фыркает.
        Потом смотрит на меня, как на ненормального.
        - Да ты что! Какой он тебе дедуля! В завал попал, трое суток откапывался. Вот и поседел…
        Ну и что, думаю.
        Мне бы его заботы…
        - Лет-то ему сколько? - спрашиваю.
        - Лет-то? - чешет массивный затылок. - Да столько же, сколько и мне. Шестьдесят скоро будет…
        Не понял…
        - ?!
        - Что фыркаешь-то?
        - Да тебе на вид - лет тридцать!
        - Мы, кто в шахте родился, долго живем. Воздух сухой, чистый. Температура опять же постоянная…
        - Так вы еще в спокойные времена под землю ушли?!
        - В спокойные, - прикуривает забитую моим абхазским табачком короткую «шахтерскую» трубочку. - Скажешь тоже, в «спокойные». Это у вас в Москве они были спокойные. А у нас - забастовка на забастовке. Зарплат нет, того нет, сего нет. Потом шахты закрывать стали. Ну, тут мужики и ушли вниз. Бастовать, значит. Чтобы шахты не закрывали. Кормиться, опять же, надо. Мастерские открыли - у предков руки-то золотые были…

…Ничего себе!
        Так этой «подземной цивилизации» уже сколько лет будет?!
        Больше шестидесяти?
        Неудивительно, что они наверх только в очках вылезают…
        - И что ты от меня хочешь?
        - Ну, это, - мнется. - Скажешь завтра на стачкоме, что согласен нас к отцу взять. Послами. А там уж - как Князь скажет, так и будет…
        Н-да.
        Ежели я папашу правильно помню, он всегда был человеком ой каким разумным…
        Ну, по крайней мере, не дураком.
        А от таких союзников не отказываются.
        Да и просят-то они немного.
        Точнее, много они просят, конечно.
        Но вот только сам «предмет прошения», кроме них самих, и на хер, похоже, никому в этом мире не нужен.
        И моему папаше, насколько я понимаю, - тем более.
        Так что - пустит, можно даже и не сомневаться.
        Если он сам, разумеется, в пещере не живет.
        Но это вряд ли…
        - Хорошо. Согласен.
        Никита вздохнул с облегчением.
        - Ну, так давай тогда выпьем, что ли. Повод хороший. А у меня там, - кивнул в сторону стоящей у двери сумки-«тормозка», - еще, пожалуй, пара фляжек найдется…

…Как ни странно, голова с утра не болела.
        Правда, не могу с уверенностью сказать, что было именно утро. Стрелки на цифре двенадцать на моих наручных часах могли означать и полдень, и полночь.
        Как они здесь живут?
        Пришел Матвей и пригласил нас с Машей побродить немного по шахтам, осмотреться.
        Мы согласились.

…Что было особенно удивительно для «наземных», тем более городских жителей, - тут, под землей, все работали.
        Праздных не было.
        Вообще.
        Не было скучающего молодняка с изможденными лицами жертв Золотого треугольника.
        Не было хихикающих вслед незнакомцам девиц.
        Не было даже коротающих свои последние годы стариков.
        Кто-то наводил порядок, влажными тряпками собирая с галерей рудничную пыль (Матвей объяснил, что это абсолютно необходимо, иначе пыль въестся в легкие, а это верная смерть для всех подземников), кто-то корпел в мастерских, что-то вытачивая.
        Кто-то сидел над чертежами.
        Женщины все поголовно что-то шили.
        Был даже свой плавильный заводик и небольшая, работающая на добываемом здесь же угле электростанция.
        Все это слегка напоминало муравейник.
        Огромный подземный муравейник.
        Но мы с Машей здесь были абсолютно чужими.
        Во всей этой механике чувствовалось что-то уже явно не вполне человеческое.
        А ведь живут.
        И неплохо живут, надо отдать им должное.

…Зал стачкома являл собой нечто совершенно сюрреалистическое.
        Гигантское помещение, залитое нервным светом закрепленных в стенах факелов (галереи, ведущие к залу, освещались вполне цивилизованным электричеством).
        Колеблющиеся в переливающихся оттенках первобытного пламени алые полотнища, должные символизировать то ли подземный огонь, то ли стяги давно забытой Империи.
        Три крытых такой же кумачовой материей длинных стола, расставленных буквой «П» с трибуной посредине.
        И три золотых трона с высокими узорными спинками, стоящих напротив них на возвышении.
        Перед возвышением в ряд стояли семь таких же узорных металлических кресел.
        Судя по всему, из серебра и не таких массивных, как золотые.
        Нас с Керном привели первыми и усадили во главе стола слуги, как я потом догадался - рабы из числа пленных.
        Они же драили подземные галереи влажными тряпками.
        В самом деле - зачем самим-то напрягаться?
        И другие дела найдутся.
        В стачкомах, например, заседать.
        Если уж не полезнее, так наверняка приятнее.
        Потом в зал молча зашли шахтеры: все как один в черных робах и металлических шлемах-касках с электрическими фонариками.
        Без касок были только мы и еще трое довольно необычных персонажей в робах ослепительно-белого цвета. Вместо шлемов их головы охватывали стальные обручи с вплавленными гигантскими рубинами.
        В руках они держали тяжелые резные деревянные посохи с массивным металлическим навершием.
        Таким, если что, и убить можно, прикидываю.
        Запросто…
        Когда они вошли, а вошли они последними, чуть позже остальных, - зал встал.
        Мы тоже.
        В чужой монастырь со своим уставом…
        Трое прошествовали на возвышение и важно уселись в свои кресла-троны.
        Вот так-то.
        А говорили - демократия.
        На трибуну не спеша поднялся Никита:
        - Уважаемый товарищ председатель, уважаемые сопредседатели…
        Я протер глаза.
        Такой травы, думаю, я еще не курил…
        Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?
        Протер еще раз.
        Шахтеры вместе с их долбаным стачкомом никуда не делись.
        Может, ущипнуть себя за задницу?
        Побольней.
        Боюсь, не поможет…
        - На повестке дня сегодняшнего заседания объединенного стачкома Южного угольного разреза…
        Сюр.
        Чистый сюр.
        Ладно, послушаем…
        - …Таким образом, в связи с вышеизложенным, инициативная группа полагает проступок члена президиума бесчестьем, что наглядно подтверждается Священным судом Матери-Земли…
        Мне очень хотелось курить.
        Но чувствовал, что нельзя.
        - …Данный вопрос не требует голосования. В связи с вышеизложенным, согласно Законам, Правде и Справедливости, президиум стачкома считается утратившим полномочия. Уважаемый товарищ председатель, уважаемые товарищи сопредседатели, уважаемые члены стачкома! Прошу подтвердить правоту вышесказанного прямым открытым голосованием.

«Бом-м-м» - седобородый председатель ударил металлическим навершием посоха в висящий рядом гонг:
        - Товарищи члены стачкома, прошу голосовать. Счетной комиссии приступить к исполнению своих обязанностей. За? Против? Воздержавшиеся?..
        Единогласно.
        Мама моя дорогая!
        - Товарищи члены стачкома! Нам предстоит избрать новый президиум. Подтверждаете ли вы полномочия председателя и сопредседателей?
        Снова - лес рук.
        Подтверждают…
        - Единогласно. Жду ваших предложений в установленные регламентом сроки. Хочу напомнить некоторым особо горячим головам, что треть списка - за мной. Переходим к следующему вопросу. Секретарь, докладывайте…
        Меня била крупная дрожь.
        Подземелье.
        Клаустрофобия.
        Стачком.
        Гномы, играющие в молодогвардейцев.
        Молодогвардейцы, ставшие гномами.
        Покалеченный мной, а потом изгнанный на верную смерть своими же братьями шахтер.
        Кумачовые полотнища и чадящие факелы.
        Электрические лампочки на касках.
        Драгоценные самоцветы, вплавленные в стальные короны.
        Обтянутая алым шелком трибуна с графином.

…Я потерял сознание.
        Когда я очнулся, на меня лили воду.
        Рядом седобородый председатель что-то втолковывал вожаку Крыльев.
        Я попытался сфокусироваться.
        Со зрением не получилось.
        Слух же вроде бы вернулся.
        Если все это, разумеется, не было галлюцинацией.
        - …Это ничего, это у него нервная система хрупкая. Подземная болезнь. На волю его надо. Мы-то здесь, почитай, всегда, а он… Ничо, отойдет. Правда, ежели уж так случилось, то быстрей решать надо. Да наверх подымать бедолагу. А то может и умом тронуться, у нас такое бывало…
        Умом трогаться отчаянно не хотелось.
        Я приоткрыл глаза.
        Мир немного повращался и замер.
        - О, гляди-ка. Очнулся.
        Я поманил седобородого рукой. Слушалась она плохо, но говорить я мог еще хуже.
        - Что говоришь?
        Я опять попытался вытолкнуть слова.
        - Что?
        - Несите меня наверх. Я отведу ваших послов к отцу…
        И снова потерял сознание…

…Был вечер, и был ветер, и было холодно лицу и рукам.
        А туловищу и ногам почему-то было тепло.
        Я заворочался и засунул руки под шкуру.
        Шкуру?!
        Я попытался сесть, и с третьей попытки мне это наконец-таки удалось.
        Тело вело себя предательски, но с ним можно было бороться.
        Рядом горел костер, и у костра стругал десантным ножом какую-то дощечку Чарли.
        - О, командир! - радуется. - Ты как? Очнулся?
        - Давно я здесь?
        Чарли усмехается.
        - В общем-то, - фыркает, - третьи сутки. Они тебе постоянно какую то гадость вливали, говорили - так нужно.
        - Что со мной было-то? - мямлю.
        - У тебя это… болезнь какая-то подземная была. Типа, ничего сверхъестественного. Говорят, нервная система хрупкая. - Чарли заржал: - Что-то я этого раньше не замечал…
        Я вообще-то, думаю, - тоже…
        А Чарли - знай себе строгает.
        - Мне, Гор, в их норах тоже, - жмет плечами, - как-то не по себе было. Вот и попросился с тобой наверх.
        - А где остальные?
        - Да кто где… Веточка со своими ребятами в рейд ушли, дорогу разведывать. Послезавтра вернутся. Гурам, слава Богу, поправляется потихоньку. Вожак этих… шахтеров… агитировать пытается. Они, правда, ни в какую. Машка твоя вон, в палатке спит. Боб, который полицай, по штольням лазает. Понравилось ему у них. Я здесь дежурю…
        - Понятно. Выпить есть?
        Чарли радостно потянулся.
        - А как же. Что мне у них понравилось, так это их водка. А вот остальное… - Чарли махнул рукой.
        Я понял.
        Мысль о том, что возможно снова придется спускаться под землю, холодила сердце и заставляла руки предательски дрожать.
        Нет, ребята.
        Мое место здесь.
        На поверхности.
        - Ну, если есть, так что сидишь?
        - А тебе можно?
        Я заржал:
        - Ты прямо как еврей, Чарли. Только они на вопрос вопросом отвечают.
        - Понял, - ухмыляется. - Ща схожу…
        Я подтащил заменявшие одеяла овечьи шкуры поближе к костру.
        Взял ветку, разворошил угли.
        Подбросил дров.
        Благодарный огонь сыто заурчал.
        Порылся в карманах брошенного Чарли бушлата, нашел там початую пачку сигарет.
        Прикурил от уголька.
        Хорошо.
        Вскоре вернулся сержант с флягой.
        - Слышь, капитан, - вздыхает. - Машка, девчонка твоя, просила разбудить, как очнешься…
        - Она давно легла?
        - Недавно. Трое суток от тебя не отходила. Повезло тебе, Гор. В очередной раз…
        - Тогда пусть спит, - киваю.
        Чарли кивает в ответ.
        - И правильно, - соглашается. - Хорошая, кстати, девушка. Маленькая только еще совсем…
        Мы распили флягу великолепной шахтерской водки под холодное мясо и воспоминания о прошлом.
        Потом я снова заснул.
        Следующее утро обещало быть солнечным и счастливым.
        Глава 11. Дикие земли

…Почти неделю я заново учил свое тело слушаться хозяина.
        Отжимался.
        Подтягивался.
        Занимался любовью с Красотулей.
        Бегал.
        Кидал ножи.
        Вгонял себя в форму.
        В промежутках строил планы на будущее.
        Беседовал за жизнь с неимоверно быстро выздоравливающим после ранения Гурамом.
        Абхаз уже ходил, но бегать еще не мог.
        Ничего, всему свое время.
        Были бы кости…
        Вечерами мы с Машкой ходили сидеть на верхушках отвалов старинных шахт. Эти когда-то рукотворные холмы уже давно поросли высокой травой и густым колючим кустарником.
        Но видно с них было по-прежнему далеко.
        Здесь, в самом сердце уже не совсем человеческой страны шахтеров, было удивительно безопасно.
        Даже густой колючий кустарник - «зеленка» не вызывал у меня безотчетного, десятилетиями нарабатывавшегося страха.
        Наоборот.
        Мы собирали черные ежевичины и кормили ими друг друга с ладони.
        А потом хохотали, целуясь иссиня-черными, измазанными ягодным соком губами.
        А потом нам становилось не до смеха, дыхание учащалось, и мы вновь и вновь любили друг друга.
        До изнеможения.
        Это было здорово.
        Но «Стеблин» с досланным в ствол патроном всегда был засунут за пояс так, чтобы достать и снять с предохранителя меньше чем за одну секунду.
        Второй приматывался к голени.
        На всякий случай.
        От этой привычки, видимо, мне уже не избавиться.
        Никогда…

…Там же, на гребне старинного отвала, она мне призналась, что у нее задержка.
        Я сначала не понял.
        А когда понял - офигел.
        Это было, наверное, здорово.
        Но совсем не вовремя.
        Я взял паузу на размышления, а на следующий день выяснилось, что все в порядке.
        Задержка не была связана с беременностью.
        С чем - не знаю, тонкости женской физиологии никогда не были сильной стороной моего образования.
        Но проблема вроде бы рассосалась сама собой.
        Или не рассосалась?
        Хорошо, в этот раз не залетела…
        А дальше что?
        Я так и не смог понять, нужно ли мне все это…

…Принесенные Веточкиными разведчиками сведения были неутешительны.
        Криминал контролировал Ростов плотно и грамотно.
        Они уже, кстати, знали, что у шахтеров появились какие-то новые ветераны.
        И что эти ветераны собираются на Юг.
        Правда, собственно отряд их интересовал мало, а вот шахтерское посольство…
        Криминал просто-таки жаждал пограбить подземников.
        И ждал…
        Это они умели.

…Все говорило о том, что в шахтах завелся предатель.
        О «свояке» Веточке шепнул захваченный с боем мелкий воровской авторитет, вышедший в пригород «за долей», на свою беду, именно тогда, когда Веточкины «девочки» оседлали трассу.
        Кто этот «своячок», авторитет, понятно, не знал, но утечка информации была налицо, причем с самого верха.
        В общем-то, все указывало на рабов, прислуживавших в зале стачкома, к тому же одному из них, неясно каким образом, недавно удалось бежать.
        Но это была, так сказать, официальная версия.
        Никита же, улучив минутку, шепнул, что они с председателем грешили на кого-то из
«стариков», не жалующих саму идею частичного переселения.
        Так или иначе, но дорога на Юг была перекрыта: в Ростове заправляли «настоящие законные» воры, а эти ребята, надо отдать им должное, сидеть по «нычкам» и засадам умели.
        В подконтрольных им землях наверх «цинковали» все.
        Ну, или почти все - это не имело особого значения.
        Ростов надо было обходить стороной…
        Вот мы и прикидывали варианты.
        Надежней всего было идти через шахтерские районы.
        На Донецк, потом на Мариуполь, оттуда на Каховку и, через Крым, в Темрюк и дальше в Анапу.
        А там до Сочи рукой подать.
        К тому же - по побережью.
        Маршрут, хоть и кружной, но более или менее надежный.
        Мешало два обстоятельства.
        Точнее, три.
        Наркобароны, прочно сидящие под Мелитополем.
        УНСОвцы, время от времени устраивающие рейды с целью уничтожения уцелевших
«москалей».
        Крым.
        Где меня слишком хорошо помнили.
        И друзья, и враги.
        Все эти трудности, в принципе, были достаточно легко преодолимы. Наркобароны вряд ли захотят связываться с большим вооруженным отрядом (если он, разумеется, не начнет жечь посевы, а мы этого делать не собирались). УНСОвцам мы, причем с большим удовольствием, могли бы и по зубам насовать: их дружины были, по сведениям стачкома, не слишком многочисленны и совершенно недисциплинированны.
        С такими подраться - одно удовольствие, к тому же они и так довольно регулярно получали по заднице, - то от родственных ростовским донецких шахтеров, наших естественных союзников, то от тех же наркобаронов, которых «незалежники» время от времени пытались грабить.
        Как говорят, по идеологическим соображениям.
        В Крыму…
        В Крыму, я уже говорил, у меня были не только враги, но и друзья.
        Но я не хотел в Крым.
        Это было иррационально, но я не мог вновь оказаться на этой земле.
        Не мог, и все.
        Слишком много…
        Не хочу даже обсуждать.
        Следовательно, идти нужно было на Сальск и там уже договариваться с местным казачеством о дороге на Вольную республику.
        А дальше - как Бог на душу положит.
        С казаками у шахтеров, да и у Крыльев были общие враги. Значит, договориться можно.
        Как там папаша в свое время говорить любил: «Против кого дружить будем?».
        Есть против кого.
        А значит - прорвемся…

…На восьмой день я наконец почувствовал, что окончательно пришел в себя.
        Провел два пробных спарринга: с Веточкой и Бобом Костенко, и оба мне удалось свести вничью.
        Поскольку рукопашная никогда не была моей сильной стороной, я понял, что созрел к движению, и отдал распоряжение постепенно начинать готовить технику.
        Вот только распоряжение это было излишним.
        Обо всем, оказывается, уже позаботились шахтеры.
        Их механики продемонстрировали какие-то прямо-таки нереальные чудеса изобретательности, и наши машины стали как новенькие.
        Даже лучше.
        По крайней мере, выдвижные бронеколпаки на джипах вращались вкруговую, наподобие миниатюрных танковых башен, а курсовые пулеметы расширили сектор обстрела почти до сорока пяти градусов.
        К комплекту легкого вооружения добавились полюбившиеся Веточкиным разведчикам
«подземные» арбалеты, причем на те, что предназначались Иветте, мне и Вожаку, оружейники умудрились даже приклепать неплохую оптику.
        Мы, разумеется, сразу же кинулись опробовать новинку.
        Дальность и сила боя самострелов оказалась поразительной: четыреста метров, причем короткие и тяжелые стрелы-болты ложились кучно даже без поправки на ветер.
        Веточка тут же пригрозил выкинуть к чертям собачьим СВД и стал приставать к мастерам с просьбой изготовить одноручный арбалет для ближнего боя.
        Те чесали бороды и отвечали, что в принципе, конечно, можно, только времени не хватит, а потом один не выдержал и подарил бывшему сержанту собственной конструкции «локтевик» - компактный и легкий самострел, который следовало крепить ремешками к предплечью.
        При спущенном предохранителе он бил сквозь рукав, реагируя на резкий поворот ладони.
        Веточка был в экстазе.
        Если бы оружейник был его ориентации, то судя по всему, на нем женился бы.
        Честно-честно…

…Наконец пришло время выступать.
        Самая большая сложность была в том, что нам предстояло дважды форсировать реку.
        И если мост через Донец был на шахтерской территории и они за него ручались, то где мы сможем переправиться через Дон, оставалось загадкой.
        Южнее Калитвы лежали Дикие земли, которые не контролировал никто: ни шахтеры, ни криминал, ни казачество.
        Там отсутствовали даже Каэры Крыльев.
        Но люди там жили.
        И явно не были ни ангелами, ни альтруистами.
        Как сказал Матвей, на Дикие земли опасались заезжать даже особо отмороженные банды байкеров, - то есть те, кто не должен был бояться ничего просто по определению.
        Конечно, нельзя сказать, что шахтеры не пытались отправлять туда послов и просто разведчиков.
        Для того чтобы жить, шахтам надо было торговать.
        Или грабить.

…Вот только возвращались с Диких земель немногие.
        А те, кто возвращались, наотрез отказывались идти туда снова. И вовсе не потому, что шахтерские лазутчики были людьми слабыми или чересчур боязливыми.
        Нет.
        Просто, по их словам, там было не с кем договариваться.
        В Диких землях царил полнейший беспредел.
        Каждый воевал с каждым.
        Грабили, убивали, насиловали, но не с какой-либо определенной целью, а просто потому, что это был образ жизни.
        Все, что осталось от прежнего, относительно цивилизованного мира, старательно разрушалось.
        Дома, дороги…
        Процветали какие-то странные религиозные культы, требующие обязательных человеческих жертвоприношений.
        Пленные, приведенные из Диких земель, перегрызали горло надсмотрщикам.
        Если не удавалось - перегрызали вены себе.
        Или изыскивали еще какой-либо, как правило, довольно экзотический способ последнего успокоения.
        Через этот ад нам следовало пройти не менее ста пятидесяти километров.
        Потом - форсировать Дон и убедить разрозненные, но достаточно сильные для того, чтобы поддерживать видимость порядка, казачьи общины, что мы не собираемся устраивать резню.
        И упросить их проводить нас до Тихорецка, провозглашенного не так давно столицей Вольной казачьей республики.
        Н-да-а, папаша…
        Ты у меня за это ответишь…

…Сразу за мостом через Северный Донец нас приветствовала длинная, примерно с километр, виселица, на которой не в такт раскачивались разной степени свежести покойники.
        У внушительного бетонного блокпоста неторопливо покуривал трубку бородатый жизнерадостный шахтер в темных очках-консервах.
        Мы с Никитой спрыгнули с Чарлиного грузовичка и не спеша направились в его сторону.
        Разглядев Никиту, караульный аккуратно положил дымящуюся трубку на бетонный надолб и вытянулся по стойке смирно.
        Начальство все-таки.
        - Ну, как тут у вас?
        Караульный пожал плечами:
        - Курить можно?
        Я б ему, разумеется, всыпал, но Никита только улыбнулся:
        - Кури. Что уж с тобой поделаешь…
        - Значит так, - шахтер запыхтел трубкой, и в воздухе разлился резкий аромат самосада.
        Хреново у них с табачком, однако.
        Я еще в шахте заметил.
        - Два дня назад они хотели на плотах перебраться. Хуторяне заметили, доложили. Ну, мы их слишком поздно догнали, Еремеев выселок они спалить успели. Хорошо еще, что сам Еремей с семейством в поле были, картошку копали. Девка там только была с маленькими. Ну, их, понятное дело… Там мы этих и повязали. Драться только двое умели, остальные - рвань обычная. Вон, видишь, начальник, - свеженькие висят. Я пятерку наших отправил, чтобы Еремею отстроиться помогли. Зима скоро. Ну, а детишки… - шахтер махнул рукой. - Еще нарожают. А вы к Князю, говорят, собрались?
        Я дернулся.
        Ни фига у них здесь…
        Режим секретности.
        Небось, все бандиты в Диких землях уже ножики точат, нас ожидаючи…
        Никита глянул на меня, успокоительно положил руку на плечо.
        - Это Сергей. Командир блокпоста. Из Матвеевских десантников. Если б он не знал - мы бы тут все легли.
        - Эт-точно, - Сергей не торопясь выбил трубку о каблук сапога. - Глянь-ка туда.
        И махнул рукой.
        Я повернулся в ту сторону, куда он показывал.
        С вершины небольшого холма скалились еще двое шахтеров. Из лощинки, урча, выкатился легкий танк.
        - Я тебе, капитан, разумеется, не все показываю. Но на вас, поверь, хватило бы…
        Ну, это вряд ли.
        Отряд есть отряд.
        Да и не двигались бы мы без дозоров по чужой-то территории.
        Но возражать я не стал.
        Пусть себе тешится.
        Возразил неожиданно Веточка - в наушнике:
        - Командир, сделай громкую, - просит слезно. - Ну, пожалуйста…
        - Иветта, не пижонь.
        - Ну, командир, им же самим лучше будет…
        - Ну ладно, - я повернул рычажок на громкую связь.
        В наушнике щелкнуло, и просительный тон сменился на нагло-презрительный:
        - Слышь, ты, дитя подземелья…
        Дернулись оба.
        И командир блокпоста, и член стачкома.
        Может, Веточка что-то не то сказал?
        Или у них это ругательство?
        - Тех придурков, что в лощинке с танком сидели, я легко доставал «Стингером». Ну, не я - Витек, разведчик мой, ты ему, бородатый, в подметки не годишься. А тем дурням, что по кустам сидят, мы бы могли голыми руками шейки посворачивать. Теперь о тех, кто на холме. ДШК - машина хорошая. Согласен. И позиция классная. Только скажи этим барбосам, чтобы, раз уж в полнопрофильном сидят, не поленились - морды надо в оптику тыкать, а не поверх бруствера пялиться. Там кроме тех, что стоят, еще один есть, так я его бородавку сейчас как раз в прицел СВД разглядываю…
        Бородатый командир просто обалдел.
        Уставился на дужку наушника так, как будто из нее сейчас должна вылететь птичка.
        - Эт-то кто?
        Ответить я не успел.
        Из наушника раздалось радостное кудахтанье.
        Н-да…
        У Веточки смех и так не особо приятный, а уж в наушнике…
        - Конь в пальто. Я тебя тут наблюдаю еще с тех пор, как ты у Еремея своего самосад за бревна выторговывал. Побегалов моя фамилия. Может, слышал?
        Судя по реакции шахтерского командира - может, и слышал.
        Сто шестая дралась на Кавказе, а там о Веточкиных «девочках» легенды ходили.
        Но повел себя Сергей более чем достойно.
        Шутливо вскинул руки:
        - Сдаюсь. Уел. Забыл, с кем дело имею. Где переплыли-то?
        Наушник опять закудахтал.
        Отключить его, что ли?
        Пижон.
        - Да рядышком. Считай под мостом. - Голос Веточки стал неожиданно серьезным: - Ты бы, десантура, еще один блокпост оборудовал. На том берегу. Если всерьез полезут…
        - Да знаю я, - шахтер досадливо махнул рукой. - Людей вечно не хватает, а то б давно оборудовал. Ты вылезай, что ли. Все равно вам здесь лучше заночевать. Дальше такое начинается…
        Несмотря на то, что до конца светового дня оставалось еще часа три, я с ним согласился.
        Пока ребята разбивали лагерь, а довольный Веточка показывал оторопевшим шахтерским дозорным, как его «девочки» перебирались через реку и что бы они могли сделать с блокпостом, дойди дело до серьезной драки.
        Мы с Сергеем, Вожаком, Гурамом и Никитой склонились над картой.
        - Вот, смотри, - тычет в карту толстым заскорузлым пальцем командир шахтерского дозора. - Вон те развалины - это Калитва. Была Калитва… Хороший городишко был, у меня теща оттуда. До Быстрой речки дойдете спокойно, они туда особо не лезут: наши патрули и все такое. А вот дальше начинается геморрой. Моста через Быструю почитай что нет. Мы сами его рванули: блокпост держать накладно, да и незачем, они в основном на лодках плавают. Поэтому вот тут повернете на Жирнов. Тоже ничего городок был. Там - брод. Быстрая в последнее время обмелела, твои звери, - он кивнул в сторону «Хаммеров», - пройдут. Оттуда пойдешь на Константиновск, там мост не ахти какой, но через Дон ты иначе не переберешься. Это тебе не Быстрая. В Тацинской сидит атаман Голубь. Если его особо не злить, пропустит, трусоват атаман. А вот дальше - добро пожаловать в ад. И самое главное - не останавливайся. Перегон до Константиновска - семьдесят километров. Пройдешь за день, успеешь переправиться, считай - жив. Нет - извини, капитан… Ночью оттуда живой еще никто не выходил. И никакая выучка тебе не поможет…
        - Это еще почему?
        - Не знаю. Хочешь верь, хочешь не верь. Оборотни там. Гнусь. Пули не берут.
        - Как это не берут? - удивляюсь. - Ты, старик, наверное, что-то путаешь. Пуля, она дура. Факт научно и практически доказанный.
        Морщится.
        Жмет плечами.
        Гримаса - будто ребенку что-то объяснить пытается.
        Таким эмоциям веришь по-любому.
        Ага.
        - А вот так и не берут, - вздыхает, пожимая плечищами. - Говорю ж - оборотни. Там лет сорок назад какой-то завод военный чечены долбанули - пол-области, говорят, передохло. Может, мутанты, может, еще хрень какая секретная. Здоровья - что у твоего мамонта. Стреляй, не стреляй. Грязные, падлы, здоровые…
        - Ты сам-то по ним стрелял? - смотрю внимательно.
        Таких легенд…
        - Стрелял, - кивает, как чему-то обыденному. - И не раз. Без толку. Хорошо, что они из Диких земель далеко не выходят. Мы ели ноги унесли. Еще раз говорю: хочешь верь, хочешь не верь. Воля твоя.
        Н-да…
        Напугали тебя, парень…
        И не хочу, и не верю.
        Но выступать, тут ты прав, лучше все-таки с утра.
        А посему - заночуем.

…Я поднял отряд, как только небо начало сереть. Прогрели машины, плотно позавтракали.
        Раздали сухой паек, на обед останавливаться я сегодня не собирался.
        И - с Богом тронулись…
        Ну, с Богом или без Бога, это еще как посмотреть.
        Но тронулись.
        До Жирнова, Сергей был прав, добрались без особых приключений.
        Брод был узенький, дно скользкое, но с грехом пополам джипаки прошли своим ходом.
        А вот с грузовичком пришлось повозиться.
        При помощи сложного сооружения из лебедок и намотанных на колеса цепей мы его все-таки перетащили.
        Было только три «но», и их хватило, чтобы полностью испортить мне настроение.
        Да так, что попавшемуся под горячую руку Веточке я чуть шею не свернул.
        Во-первых, мы все стали мокрые, грязные и злые. Особенно досаждало, что мокрые.
        Не май месяц.
        Во-вторых, переправа заняла в общей сложности часа полтора в ледяной воде.
        Я вообще не сторонник закаливания, а наше нынешнее купание называлось совсем нехорошо.
        В лучшем случае: «Здравствуй, простатит!», в худшем - «Привет, двусторонняя пневмония!».
        Только этого и не хватало.
        В-третьих, мы умудрились залить у грузовичка движок, а это задерживало движение еще часа на полтора, что, в связи с полученной накануне информацией, было абсолютно недопустимо.
        Если эта информация была верна хотя бы на десять процентов, ночью нас здесь просто изжарят.
        Как котят.
        Так что грузовичок с тяжелым вооружением и продовольствием пришлось элементарно бросить.
        А это не только означало бессмысленность полуторачасовых трудов в ледяной воде, но и могло весьма неприятно сказаться на нашем дальнейшем продвижении.
        Потом появилось и «в-четвертых», причем его появление было в чем-то даже приятным.
        По крайней мере, мы забыли и «во-первых», и «во-вторых», и «в-третьих».
        А заодно и согрелись.

«В-четвертых» на проверку оказалось орлами атамана Голубя. Такой вот любопытный птичий гибрид.
        Атаковали они нас жестко и умело.
        Ситуация была, надо сказать, пренеприятнейшая.
        Дороги не было, было - направление.
        Ямы, колдобины…
        Словом, мобильности - никакой.
        А «орлы» атаковали нас в конном строю.
        Не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не усовершенствованные шахтерами бронеколпаки на джипах.
        Плюющиеся во всех направлениях раскаленным металлом модернизированные ДШК - штука абсолютно негуманная.
        Особенно по отношению к людям, оказавшимся на открытой местности.
        Словом, в этой олимпиаде победили наши атлеты.
        По очкам, но почти что вчистую.
        Наши потери свелись к раненому в руку Гурамову силовику и вывихнутой ноге одного из Веточкиных разведчиков.
        Последнюю травму, причем, нанес не боец атамана Голубя, а его лошадь в момент поимки.
        Веточка трезво рассудил, что по таким дорогам ездить на «Харлеях» бессмысленно, и решил перейти на более соответствующий данной местности вид транспорта.
        Лошадки у атамана были низкорослы, мохнаты и злы до неимоверности. Но Веточкиным
«девочкам» все-таки уступали.
        По крайней мере, в злобности.
        Так что животинам пришлось подчиниться.
        Правда, нанеся несколько укусов, один удар копытом и один вывих. Парень, оказавшийся не таким опытным наездником, как остальные, вылетел из стремян на первой же свечке.
        К счастью, лошадь никогда не наступит на лежащего человека.
        Даже такая зверюга - это, видимо, у них заложено на генетическом уровне.
        По крайней мере, так говорят.
        Может, и врут, конечно…
        Изловленные твари злобно храпели, взбрыкивали, косили глазами в сторону, но - подчинялись.
        Силу они уважали.
        Особенно, если эта сила могла хлопнуть тяжеленным кулачищем между ушами.
        Наверное, неприятно.
        Но выбор невелик.
        Получив по заднице, Голубевы «орлы» моментально успокоились. Тацинскую мы миновали безо всяких приключений. Видимо, атаман проявил разумную гибкость, решив, что если уж дичь не по зубам, то пусть себе едет куда хочет.
        Я думаю, что он и из станицы ноги сделал.
        По своим срочным атаманским делам.
        Так, на всякий случай.
        Вдруг мы захотим его навестить?
        Здоровьем, к примеру, поинтересоваться…
        Судя по всему, Голубь решил, что интересующая нас информация относится к разделу совершенно секретной…
        И делиться ею с нами не торопился.
        Впрочем, мы и не настаивали.
        У него свои дела, у нас - свои…

…Дорога на Константиновск (живучи же прежние названия!) была и вправду похожа на дорогу в ад.
        Причем благие намерения, которые, по идее, должны были ее мостить, на проверку почему-то постоянно оборачивались очередной кучкой оборванцев, пытающихся нас разорвать.
        Зачем им это было надо - совершенно непонятно.
        Мы были явно сильнее, а переводить боезапас на дичь, которой все равно не поживишься, как правило, не в обычаях прагматичных до безобразия аборигенов.
        Но эти земли, наверное, неслучайно назывались Дикими.
        В течение последних двух часов на нас нападали ни много ни мало - пять раз.
        И это несмотря на работу Веточкиных дозоров.
        У нас уже было трое убитых и с десяток раненых.
        Красотуля перебралась в идущий в глубине джипак - помогать не вполне боеспособному Гураму с перевязками и обезболивающими.
        А потом нам попался этот оборванец.

…Он сидел у дороги не скрываясь и кинулся на передний джипак, как только позволило расстояние. Ребята, разумеется, открыли огонь, но это не произвело на него ни малейшего впечатления.
        Как он умудрился вырвать голыми руками бронированную дверь боевой машины, остается для меня загадкой до сих пор.
        Через пару минут все было кончено.
        Из «Хаммера» буквально выпал залитый кровью и бледный как смерть Андрон. Когда мы подошли поближе, стало заметно, что у него трясутся губы.
        Я вспомнил, как он, весело и яростно матерясь, шел в полный рост, поливая свинцовым дождем позиции ингушских ваххабитов под Назранью, и мне стало по-настоящему не по себе.
        Перед джипаком сидел студень.
        Размазня.
        Слякоть.
        Я влепил ему пощечину.
        Потом немного подумал и влепил еще одну.
        Трястись он вроде бы перестал.
        - Ну?!
        Он молча кивнул в направлении джипака.
        Я заглянул внутрь.
        Лучше бы я этого не делал.

…Бойцы были не просто убиты.
        Они были разорваны.
        По всему внутреннему пространству боевой машины валялись куски человеческих тел.
        На меня глумливо смотрел чей-то карий глаз, и я так и не смог вспомнить, чей.
        Он лежал отдельно.
        А поверх всего этого фарша животом вверх валялся оборванец. Из его левой глазницы торчала, как антенна, рукоятка наградного кортика, полагающегося в комплекте с орденом Севастопольской русской славы.
        Во всем отряде такой был только у Андрона.
        Хороший кортик.
        С серебряной насечкой.
        Меня вырвало.
        Потом я достал носовой платок и тщательно вытер губы.
        Не глядя протянул руку назад, и кто-то, судя по всему Чарли, вложил в нее флягу.
        По-моему, там была пятидесятиградусная шахтерская водка.
        Я не понял.
        Когда я прикуривал, руки уже почти не дрожали.
        Повернулся к Андрону, протянул сигарету, дал прикурить. Ему, судя по всему, тоже налили.
        Или мои пощечины помогли.
        - Рассказывай.
        Он пожал плечами.
        Затянулся.
        - Нечего рассказывать, - прикрывает глаза. - Я ничего и не понял. Когда он к машине рванул…
        Молчим.
        Жду.
        Иногда людей не нужно торопить, я знаю.
        Сейчас с мыслями соберется…
        - Короче, Вовчик даже дверь хотел открыть: без оружия же мужик-то, - Андрона передернуло. - Но он сам… открыл. Вырвал начисто. С мясом. Тут уж, понятно, мужики пальбу подняли. В упор били. А ему - хоть бы хны. Я за рулем сидел. Даже не помню, как… кортиком, в глаз. Попал. Потом. Пока ремни отцеплял…
        Я сел рядом.
        Точнее - сполз.
        Что же это делается, дорогие мои?
        - Капитан! - голос у Веточки был удивленный.
        Удивленный, но не напуганный.
        Интересно, я когда-нибудь смогу встретить что-то такое, что по-настоящему напугает моего верного адъютанта?!
        Кстати, что он здесь делает?!
        Дозорный, мать его…
        - Капитан, - мнется, - тут…
        Я поднял голову и увидел его глаза.
        Видимо, он только что заметил вытекающую из-за сорванной с петель бронированной двери джипака кровь.
        Она не капала, она именно текла.
        Тонкой такой струйкой.
        - Ну, что у тебя там?
        На меня неожиданно накатила давящая, душная усталость.
        Такая иногда бывает после проигранного вчистую боя.
        Почти апатия.
        - Что…
        - Заткнись, - морщусь. - Лучше докладывай, с чем пожаловал?
        - Тут… это, короче, поговорить с тобой хотят…
        Я устало поднялся на ноги:
        - Кто?
        Веточка только кивнул головой.
        Назад.
        Я взглянул…

…На этот раз пастора снова заменил раввин, а вместо тибетского монаха было какое-то не менее узкоглазое и толстое старое чудо.
        В рваной хламиде и смешном, сползающем на самые глаза металлическом колпаке.
        В руках узкоглазый держал длинный деревянный посох, видимо, долженствующий что-то символизировать.
        Я на секунду задумался, перебирая в памяти экзотические восточные религии.
        - Я даос, - неожиданно сказало чудо на чистейшем русском. Мне даже послышалось характерное волжское «оканье». - Но это не имеет никакого значения, - продолжает.
        Я оперся на колесо и медленно, с трудом поднялся на ноги. Действительно, какое это имеет значение.
        Ну, даос и даос…
        Ходит здесь, понимаешь, по каким-то важным даосским делам.
        Или просто прогуливается.
        Почему бы и не погулять настоящему такому китайскому даосу по неведомым Диким землям?

…Все-таки самые страшные перегрузки - это нервные.
        - А что имеет? - переспрашиваю терпеливо. - Если даже дао не важно?
        Игра слов, разумеется.
        Но он хихикнул.
        Немного в наши дни, согласен, людей, хоть что-то понимающих в разных экзотических восточных философиях.
        Как-то все больше всяких новомодных…
        Он махнул рукой, словно разрешая садиться. И сам пристроился напротив меня.
        На камушке.
        Даже пыль с него смахнул, будто испачкаться боялся.
        Н-да…
        Все страньше и страньше…
        - Если взглянуть в глубину чистой реки, - улыбается, - то не имеет значения ничего. Даже дао. Только взгляд тоже не должен быть замутнен. Да и рек чистых почти уже не осталось…
        Я усмехнулся:
        - А что может замутить взгляд?
        - То же, что и реку, - растерянно жмет плечами. - Грязь. Можно сказать, мы видим только то, на что смотрим, а можно - что мы смотрим только на то, что видим. С какой стороны посмотреть…
        Я пожал плечами.
        Любопытно.
        И наверное, я бы с ним даже и согласился.
        Но не диспуты же философские он сюда пришел со мной вести, думаю.
        Хотя, с них, с Троек, - станется, конечно.
        Ага.
        Теперь пришел черед усмехаться уже ему.
        Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
        А может, мысли мои читает.
        Об этих самых священных Тройках ходили разные… сплетни.
        Если хотя бы половина из них правда…
        - Нет, - продолжает улыбаться веселый даос. - Не философствовать. Хотя я и с удовольствием попил бы с тобой зеленого чаю на лужайке перед бумажным домом. Но сейчас не самое подходящее время для полноценной чайной церемонии. Боюсь, дом может унести ураган. Особенно, если дом выстроен из бумаги. Здесь - плохое место.
        Я невольно хихикаю.
        Говорящий очевидное вслух нелеп, как гомик на вечеринке байкерской стаи.
        Хотя всякое бывает, конечно.
        - Уже догадался, - улыбаюсь в ответ.
        Получается, конечно, врать не буду, несколько кривовастенько…
        - Что ж, - жмет равнодушно плечами. - Это хорошо. Значит, мне не нужно долго объяснять. Я ведь пришел сюда не просто так. Я пришел спросить тебя, человек Пути.
        Я помассировал плечо.
        То ли старая рана разболелась, то ли погода меняется.
        Поморщился.
        - Ну, спрашивай, - ворчу, - раз уж пришел…
        Он опять улыбается.
        Хорошая у него, кстати, улыбка.
        Только хитрая.
        - Я пришел спросить тебя, человек Пути, - щурится. - Не хочешь ли ты сменить свой Путь?
        Я задумался.
        Наверное, пить зеленый чай на лужайке перед бумажным домом действительно здорово.
        Не знаю, не пробовал…
        Да и силы, которыми они владеют, было бы невредно изучить на досуге несколько повнимательнее, такими предложениями не разбрасываются…
        - Ты имеешь в виду мою дорогу к отцу, старик?
        - Это неважно, - опять жмет плечами. - Просто дорогу. Путь.
        Я еще подумал.
        Нет.
        У меня - отряд.
        Так я ему и сказал.
        - И ты не повернешь назад? - поднимает левую бровь.
        Я опять задумался.
        Вообще-то, честно говоря, стоило бы.
        Если уж тот несчастный ублюдок в одиночку разорвал бронированный джипак с целым отделением головорезов, то что будет, если таких ублюдков нарисуется, к примеру, человек эдак двадцать?
        Рожки да ножки останутся от моего отряда.
        Это я гарантирую.
        Но сама мысль повернуть, сдаться - вызывала, что называется, глубокое отвращение.
        Это было иррационально… но я не мог.
        Так я ему и сказал.
        Он легко поднялся на ноги, задумчиво потер окованный белым металлом набалдашник своего посоха.
        - Хорошо, - задумывается о чем-то своем, потом морщится, будто сожрал что-то кислое. - Тогда мы проведем тебя сквозь Дикие земли.
        Развернулся и пошел себе вперед.
        Неспешно так.
        Походочкой совершенно уверенного в себе человека.
        Я ему даже позавидовал.
        Ничего не оставалось, как скомандовать в шлемофон возобновление движения.
        Я почему-то знал, что он мне больше ничего не скажет.
        И не ошибался.
        Потому что следующим, кто со мной заговорил, был православный священник.
        - Передай своим, - басит. - Если на вас снова нападут, не стрелять. Это без толку. Их можно взять только голыми руками. Или, в крайнем случае, - в ножи. Жаль, что у вас нет арбалетов.
        Я обрадовался.
        Ага, парни, а ведь вы тоже не все знаете.
        - Арбалеты-то у нас есть…
        Поп поднял рясу и почесался где-то в районе задницы.
        Потом спросил деловито:
        - Болты железные?
        - Да шут их знает. Похоже - стальные. Шахтерская работа.
        Шедший метрах в двухстах впереди раввин вытянул вверх руку с поднятым вверх пальцем.
        Поп тоже заметно повеселел.
        - Передай тогда, пусть свои пукалки прячут. Порох вам еще сгодится. Но не здесь. А подземный самострел - вещь добрая.
        Я не нашел ничего лучше, как передать приказ по команде.
        Интересно, как эти трое между собой на таком расстоянии общаются? Тоже через наушники?
        Или мысли друг у дружки читают?
        Спрашивать, я знал, бесполезно.
        И все-таки спросил.
        - Да зачем тебе это, человече? - поп удивился настолько, что даже конец бороды своей прикусил. - Все равно так, как мы, - не сможешь…
        Н-да…
        Лучше бы не спрашивал.

…Они напали сверху.
        Ссыпались с вершины холма.
        И было их даже не двадцать.
        И не тридцать.
        Сотни полторы грязных, жилистых оборванцев с развевающимися по ветру длинными сальными волосами.
        У некоторых патлы были почему-то заплетены во множество мелких косичек.
        Эдакие любители анаши, рома и регги.
        Ямайка-клаб.
        Только почему-то жутко агрессивные.
        Я думал, Тройка будет драться вместе с нами.
        Или там, к примеру, испепелит их молниями.
        Или заморозит.
        Я уже не сомневался, что эти ребята действительно повелевали какими-то странными силами.
        Но они просто взялись за руки, запрокинув головы вверх.
        И закричали.
        Точнее, завыли - это наиболее близкое из всех возможных определений.
        Пространство вокруг залил ровный, абсолютно безжизненный свет, и мы перестали отбрасывать тени.
        Кроме шуток.
        Свет, казалось, обтекал фигуры людей, джипы, оружие.
        Двигаться в нем было непривычно.
        Как в молоке.
        Это, кстати, тоже не шутка.
        Сопротивление воздуха возросло, словно мы вступали в подводный бой.
        Только без аквалангов.
        Хоть дышалось, слава Богу, нормально.
        Мы их встретили залпом из арбалетов. Кто успел перезарядить - не одним.
        Потом сошлись в рукопашную.

…Реальный бой, я уже, кажется, говорил об этом, - короток и жесток. Но нет ничего более жесткого, чем рукопашная.
        Грудь в грудь.
        Нож в нож.
        Глаза в глаза.
        Они проредили нас почти что на треть.
        Но и сами полегли.
        Все.
        Я мог гордиться своими ребятами.
        И павшими, и живыми.
        Они хорошо делали свое дело…

…Я сидел на каменистой неласковой земле.
        Жутко хотелось курить, но сил залезть в карман за сигаретами просто не было.
        А рядом, широко раскинув руки, лежал нелепый узкоглазый толстяк в смешном железном колпаке.
        Так получилось.
        - Ну что, даос, - мне почему-то очень хотелось захотелось выговориться.
        Причем немедленно.
        Хороший разговор у нас с ним начинался.
        Если б не эти уроды…
        - Вот и кончился твой Путь, - все-таки дотягиваюсь до пачки со скрученными вчера Машкой папиросами. - Знаешь, старый пень, а ведь, наверное, это и вправду здорово - пить зеленый чай с мудрым собеседником на чистой лужайке перед бумажным домом…
        Я взял его за руку.
        Она была теплой.
        Слабо прощупывался пульс.
        Он еще не умер.
        Но умрет.
        Я знаю, как это бывает…
        Он неожиданно приоткрыл глаза. С трудом сфокусировал зрачки и поманил меня взглядом.
        Я наклонился.
        - Запомни… мальчишка… путь… не кончается… если… он… в тебе… И… чистота реки… зависит… только… от чистоты… взгляда… Понял?
        Я кивнул.
        Мне почему-то очень хотелось ему верить.
        Но все равно как-то не получалось.
        Неожиданно мне на плечо легла чья-то рука.
        Я оглянулся. Поп.
        - Бань Го знал, что уйдет. Познавший Путь знает и об остановках в Пути. Вели грузить тела на машины, капитан, из злых земель надо уходить засветло. Ночью нам с местными не справиться…
        Я кивнул в сторону толстого даоса:
        - Что с ним? Ран-то вроде нет…
        - Переутомление. Он был очень стар. Родился еще во времена Мао Цзэдуна. Если тебе это что-то говорит.
        Я снова кивнул.
        Мне - говорило…

…Мы должны были успеть.
        Потому что были живы Красотуля, Гурам и Веточка.
        Потому что в двух шагах от меня злобно шипел и матерился, баюкая сломанную руку, Чарли.
        Потому что чуть дальше что-то тихо обсуждали Вожак с Матвеем, а угрюмый Андрон методично добивал оставшихся в живых раненных и обездвиженных оборванцев, деловито перерезая им глотки именным серебряным кортиком.
        Потому что были живы эти странные священник и раввин и потому что рядом со мной умирал Познавший Путь Бань Го.
        Пока мы в пути - мы живы.
        А цель?
        А что цель?
        Цель, в сущности, - ничто…

…Они нападали на нас еще трижды.
        Но это было уже не то.
        По крайней мере, даже до рукопашной не доходило.
        Священник и раввин брались за руки, и мы просто расстреливали нападавших из арбалетов.
        Видимо, главные силы были уничтожены во время первой схватки.
        Ближе к вечеру дорога, если это безобразие можно так назвать, уперлась в широкую полноводную реку.
        В Дон.
        Городок, лежащий у переправы, был разрушен до основания. Мост, на удивление, - цел.
        И даже никем не охранялся.
        Мы переправились безо всяких приключений и постарались уйти как можно дальше от этого кошмара.
        Несмотря на страшный день и смертельную усталость, шли, даже когда стемнело.
        В темноте переправились еще через одну реку, Матвей сказал название. Смешное такое.
        Сал, кажется.
        Умотались, как последние сволочи.
        Тем не менее, лагерь для ночевки я приказал выстроить как можно более основательно.
        Мы даже окопчики отрыли.
        Полного, между прочим, профиля…

…Когда заходило солнце, глядя на его прощальные лучи, умер Бань Го.
        Спокойно так умер.
        Скрестил руки на груди и перестал дышать.
        Я ему завидовал.
        А потом…

…Потом они ушли.
        Священник, раввин и Андрон.
        Он так решил.
        Сам.
        Просто подошел и сказал, что уходит с Тройкой.
        Это теперь его жизнь и его Путь.
        Может, кстати, и правильно…

…А мы - остались.
        Достроили лагерь, разбили палатки, я утвердил график и места размещения дозоров.
        Мы выпили водки.
        И уснули.
        У нас был трудный день.
        И завтрашний, чует мое сердце, не обещал быть легче.
        Такие дела…

…Судя по тому, что ночью на нас никто не напал, мы все-таки ушли достаточно далеко.
        Я объявил дневку.
        Нужно было привести в порядок живых и похоронить мертвых.
        Так что весь день мы чистились, скреблись, перевязывали раны и рыли могилу для ребят.
        Одну на всех.
        Их было слишком много.
        Гурам со своими парнями натаскали камней и сложили маленькую пирамидку.
        Простите нас, мужики.
        Мы, живые, всегда виноваты перед мертвыми. Такова природа самой жизни.
        Я нарвал диких зеленых яблок и положил сверху.
        Мне почему-то казалось, что Бань Го должен был любить зеленые яблоки.
        И ребятам хуже не будет.
        Уже не будет.
        Точно.
        Не знаю…
        Вечером снова выпили водки.
        Помянули.
        Это уже, сука, стало входить в систему.
        Говорить не хотелось, поэтому разошлись спать…

…К вечеру следующего дня мы встретили казачий разъезд.
        Они просто стояли и смотрели.
        Стройные лошадки, не чета злобным уродцам атамана Голубя, перебирали тонкими мускулистыми ногами, качали точеными мордами, встряхивали спутанными гривами, всхрапывали.
        Наверное, им было страшно.
        А может, и нет.
        Хозяева их, по крайней мере, нас точно не боялись.
        Я дал команду в дужку шлемофона.
        По общей.
        Колонна встала.
        Веточка доложился, что чуть дальше - еще один разъезд, потом - блокпост и сама станица.
        В станицу разведчики не пошли, разумно решив, что это, наверное, невежливо.
        Нам с этими ребятами дружить надо.
        Что, разумеется, не помешает его, Веточкиным, снайперам взять всех троих с перерывом в полсекунды.
        Так что можешь идти, капитан.
        Договариваться.
        Ежели что, ситуация под контролем.
        Я сказал Веточке спасибо.
        Он, по-моему, даже поперхнулся, бедный.
        Так-то.
        Меньше выеживаться надо.
        Капитан уже в порядке.
        А то в следующий раз благодарность вынесу.
        В приказе.
        От лица, так сказать, командования…

…Ох, как мы набрались в тот вечер доброй кубанской горилки с добрым старым казачьим атаманом Мелешко.
        Вот уж точно: гора с горой не сходится, а человек с человеком…
        Это он для них, для казачков, может быть, - атаман, а для меня - как был, так и остался полковником.
        Дядей Мишей.
        Батей моим армейским.
        Медведем чертовым, в Крымскую утиравшим мне, совсем еще зеленому летехе, мальчишеские сопли и учившим, как всеми считалось тогда, никчемного московского новобранца солдатскому уму-разуму.
        Самое интересное, он и внешне почти что не переменился.
        Даже не постарел: седой, красномордый, бровастый.
        Хитрющий.
        Улыбается, сволочь…
        А я его, признаться, похоронил.
        И он меня.
        Еще в ту войну…
        Ан нет, покурим еще кубанского казачьего самосаду!
        Сходим в баньку!
        Может, ради этого и стоит жить.
        Исключительно для того, чтобы встречать в самых неожиданных местах считавшихся мертвыми друзей.
        И пить с ними водку.
        Я взахлеб рассказывал ему про наш наркотический трип через эти чудовищные Дикие земли, про их страшные чудеса и не менее страшное население.
        Он отводил глаза - видно, знал.
        И ничего не мог поделать.
        Силенок пока что было маловато.
        Дядя Миша этого не любил.
        В общем, поговорили.
        От души.
        Всласть…

…Проснулся я оттого, что в глаза настойчиво лез солнечный луч из-за задернутой занавески.
        Щекотался, зараза.
        Похмелья почти что не было.
        Или я просто до сих пор не протрезвел со вчерашнего?
        Я встал.
        Распахнул занавески, открыл окно.
        Внутрь ворвался поток холодного утреннего ветра.
        Деревянные половицы приятно холодили босые ноги.
        Ай, хорошо!
        Воля…
        Не торопясь, оделся в чистое.
        Натянул сапоги и вышел во двор.
        Там, раздетый по пояс, бывший полковник, а ныне атаман Мелешко принимал водные процедуры.
        То есть, кряхтел и матерился, пока два молодых казачка поливали его большое, густо поросшее седым волосом тело ледяной водой из близлежащего колодца.
        Дядя Миша, в очередной раз послав кого-то, мне, к счастью, неведомого, в Бога и в душу мать, выпрямился и не глядя в мою сторону буркнул:
        - Рассол в сенях…
        И начал растираться домотканым холщовым полотенцем.
        Чувствовалось, что вчерашняя пьянка далась ему малость дороже, чем вашему покорному слуге.
        Возраст, все-таки, что вы хотите.
        Я расхохотался и уселся на крепенькую дубовую скамью:
        - Дядь Миш, я у тебя этой горилки с собой возьму, ладно? На память. Первый раз в жизни тебя перепить сумел…
        Мелешко привычно и смешно сморщился.
        - Угу, - кривится, - перепить. А кто ж тебя, бугая здорового, вчера в светлицу на себе волок? Эх, молодежь…
        Вот так-то, капитан.
        Кое для кого ты все еще щенок зеленый.
        - А вы долго еще сидели?
        - А как же, - качает лобастой головой. - Корн этот, хоть, похоже, и еврей, но мужик здоровый. Слышал я, кстати, про него. Волчара. Еще из ранешних времен, таких уже больше не делают. И этот, черный, как его… Гурам. Покрепче тебя-то будут. Эх, мельчает порода…
        Я в очередной раз с уважением подумал о Вожаке.
        Пить с дядей Мишей Мелешко на равных - это, я вам доложу, уметь надо.
        Даже под такую закуску.
        Он вытерся насухо, коротко скомандовал:
        - Раздевайся.
        Обливаться холодной водой мне, врать не буду, отчаянно не хотелось.
        Но я скинул сорочку и покорно снес пытку.
        В некоторых мелочах с дядей Мишей лучше не спорить.
        Если изнасилование неизбежно, как говорят, - постарайтесь расслабится и получить максимум удовольствия от процесса…
        Растерся полотенцем и неожиданно почувствовал себя человеком.
        Тем самым, который звучит гордо.
        У меня, правда, в основном, зубы звучали.
        От холода.
        Но - гордо звучали.
        Ага.
        Ничего, прорвемся…

…В большой горнице уже был накрыт стол, на котором шкворчала огромная сковородка с яичницей. Народу было, не считая нас с дядей Мишей, человек двадцать.
        Одни мужики.
        Крепкие румяные девки да молодухи только прислуживали, за «мужской стол» не садились.
        Кавказ.
        Серый, домашней выпечки хлеб, кучки крупнозернистой соли, свежие огурчики, зелень, противень с яичницей на свиных шкварках - что еще человеку с утра надо!
        Ну, кроме чарки на опохмел и на поправку здоровья.
        Особенно, если он пару дней назад и сам с жизнью проститься успел, и товарищей схоронил.
        - Куда идете-то? - дядя Миша деловито собирал куском хлеба остатки яичницы. - Помощь нужна?
        Я не спеша прожевал.
        Мама всегда говорила: «Не разговаривай с набитым ртом».
        А доброму совету грех не последовать.
        - К Князю идем, дядь Миш, - вздыхаю. - На юг. Что до помощи… Нам на Горячий Ключ надо. Оттуда - на Джубгу. И желательно, мимо Краснодара. Значит, через Тихорецк, вашу столицу. Ты ж теперь вроде казак, да, дядя Миша?
        - Почему ж только теперь? - полковник откинулся, щипнул пробегавшую мимо молодуху за крутую задницу. - Чаю принеси! Всем!
        Помолчал немного.
        Опрокинул, ни на кого не глядя, чарку.
        Крякнул.
        - Я, Егор, всегда казаком был, - выдыхает. - Потомственным. Моих пращуров, станичных атаманов, прям отсюда в Сибирь вывозили. Из этой самой станицы…
        О как, думаю.
        А я и не знал.
        Для меня дядя Миша вообще-то был просто Батей.
        А подробности меня в ту пору зеленую почему-то и не интересовали.
        Вообще.
        Да и сейчас, честно говоря, только разве что чисто практически.
        А кто и кого тут в Сибирь высылал - так когда это было-то…
        В доисторические, считай, времена.
        - А как, кстати, станица-то называется? - несмотря на ледяное обливание, зеваю спросонок. - А то, как вчера тебя увидел, так даже и спросить забыл…
        Мелешко коротко хохотнул:
        - Во дурь молодая! Пить-то когда научишься, щенок толстолапый?! Мы ж вчера с тобой об этом полвечера разговаривали! Ну, да ладно. Забыл и забыл. Не поверишь, Егор. Буденновская она называется. В честь того самого. А до революции, говорят, Мелешенская была, по нашей фамилии. Предки мои тут атаманили, понимаешь. Значит, и мне сам Бог велел…
        Я пожал плечами.
        Название мне ничего не говорило.
        То есть абсолютно.
        Я, конечно, историю знаю и люблю.
        Но не в таких, простите, подробностях…

…Мне нравилось, как дядя Миша пьет чай.
        Всегда нравилось.
        Вот и теперь он не торопясь прихлебывал крутой кипяток, закусывал янтарными медоносными сотами.
        Основательный мужик.
        Надежный.
        - А чего тебе от Князя-то надо? - чмокает, облизывая толстые, короткие пальцы.
        Я немножко подумал.
        Говорить или не говорить?
        Лучше, наверное, все-таки сказать.
        Дядя Миша - друг.
        Даже больше чем друг.
        Наставник.
        Ежели что - поймет…
        - Тут, понимаешь, дядь Миш, какая фигня, - тяну. - Вообще-то, он мой отец. Так, прости, получилось…
        Минута молчания.
        - Вот оно как, - старый медведь взглянул на меня как-то по-новому. Может, сходства искал, может, еще что-нибудь. - Ну, тогда - да. Привет Дмитрию передавай. Правильный он мужик. Хоть, извини, и не из простых. Порода. А по тебе и не скажешь…
        Теперь пришла моя очередь удивляться.
        Ну, дела!
        Все знают моего папашу, надо же!
        Кроме меня, сынули, блин, единокровного.
        Дела…
        - Только через Горячий Ключ вы не пройдете, - вздыхает, думая о своем, дядя Миша, - там горцы шумят. Адыги. Раньше-то они мирные были, теперь нет. Сколько волка ни корми, зверье - оно и есть зверье. По-другому идти придется…
        - Как?
        - Дай подумаю… В принципе, у вас два пути. Один - кружной. Через Славянск к Новороссийску. Там, если с морячками договоришься, - до самых Сочей довезут. Вот только не договоришься. Денег не хватит. Да и бора у них вот-вот пойдет. Ветер такой. В такие дни только психи в море идут, а среди них, почитай, психов и не осталось ни одного. Все к твоему папаше сбежали, он психов любит и, похоже, коллекционирует. Даже мои хлопцы, кто поотмороженней, в его сторону смотрят. А по дороге не пройдешь. В Геленджике ворье сидит, а за тебя твой отец немало заплатить может. Да и посольство с тобой не бедное, Корн вчера рассказывал. Опять же, шахтеры, что вы с собой прихватили, - народ тороватый. Есть что пограбить. Дальше еще хуже. Горцы балуют, дорога, почитай, развалилась. А она, брат, горная. Серпантин. Так что придется тебе по-другому идти… В горах ты вроде ходил. Умеешь. Тогда пойдешь через Армавир на Каладжинскую, там казачья застава. Ну, станица и все такое. Там - вверх по Малой Лабе, речка такая. Дальше через водораздел перейдете - и ты, почитай, у Князя в центральной резиденции. В Каладжинской атаманом
тезка твой, Егорка Несмеянов. Толковый казак. Я тебе цидульку дам, с лошадьми поможет. А еще лучше…
        Мелешко замолчал, что-то обдумывая…
        - Что лучше-то?
        - Лучше… лучше… - полковник явно что-то обдумывал.
        Я решил его не торопить, достал сигаретку, не спеша прикурил, попыхивая.
        Дядя Миша глянул неодобрительно.
        Сам он табака не курил и других не поощрял.
        Но мне прощалось.
        Все остальные сидящие за столом тоже поморщились, но слова не сказали.
        Хозяин - барин.
        Не запретил, значит, так надо.
        Его дело.
        Строго тут у них.
        - Вот что, - решается, наконец. - Тебе, один хрен, проводник нужен. А я, извини, не могу хозяйство оставлять. Игнат!
        Один из сидящих за столом молодых казаков вскинулся, глянул на атамана вопросительно.
        - С ними пойдешь. Князю гостинец отнести надо, - и, повернувшись ко мне, добавил: - Племяш мой. Сына-то, сам знаешь, Бог не дал…

…Знаю, дядь Миш.
        Очень хорошо знаю.
        И то, что дочку единственную твою, пока ты в Крыму воевал, какие-то подонки зарезали, - тоже знаю.
        Сначала изнасиловали, потом зарезали.
        Вырвали из ушей маленькие золотые сережки…

…Потому-то ты, старый медведь, и относился к нам, молодым офицерам РЭК, как к своим детям.
        Над каждым убитым по ночам плакал.
        Знаю.
        Все знали.
        Только не говорили никому, и тебе в том числе.
        Стеснялись…
        Я поднялся и, подойдя к атаману, обнял его за слегка обвисшие и погрузневшие плечи:
        - Дядь Миш, - улыбаюсь. - Пень ты старый…
        Он неожиданно всхлипнул, махнул рукой:
        - Пошли все отсюдова. Вон!! - и кулаком по столу, аж противень подскочил. - И ты тоже поди. Погуляй пока…
        Казачков как ветром сдуло.
        А я остался.
        Мне дядя Миша - не указ.
        Подошел к стенному шкафчику, вынул оттуда штоф с горилкой, плеснул в два стакана.
        Выпили не чокаясь.
        Дядя Миша старательно отводил глаза.
        - Я ведь ее, Ленку-то, замуж за тебя хотел отдать, - не выдерживает наконец. - Помнишь, фотки показывал? То-то. Присматривался. Ты и сам парень стоящий был. Из Москвы. И семья хорошая. И никуда б ты не делся! Попробовал бы ослушаться, я б тебя… Так?!
        Я подумал и медленно кивнул.
        Не ослушался бы.
        Точно не ослушался.
        Медведь, ежели ж чего решил…
        Лучше на пути не стоять.

…Дядя Миша неожиданно всхлипнул.
        Совсем как-то по детски.
        - Налей еще, что ли, - старательно отводит глаза. - Не берет что-то…

…Выступили мы только через три дня.
        Дядя Миша поехал с нами.
        Решил проводить до Тихорецка.
        А заодно с атаманами переговорить.
        C Дикими землями надо было что-то решать.
        Зараза медленно, но верно расползалась, и оставлять все как есть означало заранее сдаваться.
        И хоть не любил этого дела отставной полковник Мелешко, нужно было собирать Большой казачий круг, бить шапкой о землю и просить старшину о помощи.
        Иначе эта зараза не только что до Буденновской, до Тихорецка добраться может.
        Ну, а заодно хотел дядя Миша и с попами переговорить.
        Если ж у Троек такая сила есть, то может, и у церкви православной что то найдется.
        А казаки ей, церкви, - не чужие.
        Вон какой храм посреди Тихорецка поставили.
        Сами поставили.
        Своими руками.
        Да что там Тихорецк - то столица, - в каждой станице своя церковка имеется.
        Только служить в них некому, не любит, увы, поповская братия в казачью глухомань соваться.
        Больше по столице пузенями толкаются, деньги с казаков собирают.
        Но на этот счет у атамана тоже своя думка была.
        Раз уж в Тройках тоже попы имеются, значит, связь у них, какая-никакая, но есть.
        Так что, если попов уговорить не удастся, то хоть с этими бродягами, глядишь, получится.
        А попам тогда он хрен, а не десятину платить будет.
        Самому мало.
        Я дяде Мише верил.
        Эти порубежники, чего случись, и попам по сусалам накидать могли.
        За ними не заржавеет.
        Дальше фронта не пошлют, ниже рядового не разжалуют.
        Терять нечего…

…Доехали на удивление быстро.
        Дороги внутри Вольницы плотно контролировались казачьими патрулями. Почти любая господствующая высотка венчалась двумя флагами: российским триколором и черно-желтым стягом Вольной казачьей республики Кубань.
        Это было бы, может, и смешно, если бы под флагами не угадывались бетонные кубы укреплений.
        Из серии «наша мирная сенокосилка».
        Дядя Миша, кстати, мою догадку подтвердил, пояснив при этом, что народ здесь подобрался хоть и не чисто казачий, с бору по сосенке, - но драчливый, спуску никому не дающий, правда, не шибко грамотный.
        Кубанцы, десантура из Сто шестой, хохлы, с наркобаронами да с УНСОвцами не ужившиеся, горожане окрестные.
        Даже чеченский тейп имелся, что-то с кем-то не поделивший в своей голодной, но гордой Ичкерии и пришедший оттого проситься на исконные казачьи земли.
        Приняли, кстати, - отчего ж не принять-то.
        Народ, пусть дюже гордый, да работящий, в горах недальних опять-таки незаменимый.

…Так, незаметно, за разговорами, добрались и до самого Тихорецка. Городок был зеленым, окрестности - богатыми, общее впечатление - благостным.
        Вожак переоделся в свой пижонистый черный мундир с серебряной оторочкой и летящим знаком крыла на левом рукаве и в петлицах и отправился к местному казачьему начальству - не иначе как с докладом.
        Вместе с ним ушли дядя Миша и шахтерские послы: у них тоже были какие-то свои дела в резиденции местного Верховного.
        Отряд же, разбивший лагерь у окраины «столицы», - просто тупо блаженствовал.
        Тишина.
        Покой.
        Само собой, местная горилка.
        Даже не обсуждается, она везде замечательная, ага.
        А уж на Кубани…

…Ну, и что самое главное, - туземное население.
        В первую очередь, его лучшая половина, разумеется.
        Тихорецкие девки, ядреные и грудастые, с длинными, по попы, косами были хороши просто до неприличия.
        Даже я на пару минут пожалел, что не совсем свободен, потом взглянул на Красотулю, сравнил и еще раз убедился в полной адекватности своего выбора.
        Она была не просто лучше, она отличалась от местных красоток, как породистая арабская лошадка от массивных деревенских тяжеловозов.
        Впрочем, на вкус, как говорится, и цвет…
        Единственным локальным несчастьем был подхваченный Веточкой, обожравшимся с непривычки местной зеленой антоновкой, жестокий, я бы даже сказал, какой-то реактивный понос.
        Впрочем, девки моего командира разведчиков, по вполне понятной причине, не интересовали, а сторонников однополой любви в Тихорецке не было, что называется, по определению.
        Так что эту его просрачку даже несчастьем назвать трудно.
        Так, глупость…

…Мы отъедались и зализывали раны.
        Красотуля же, помимо всего прочего, училась у местных красоток лузгать семечки и смотреть томным взглядом.
        Соплячка и есть соплячка.
        Придется отучать.
        Потом.
        Когда руки дойдут.
        Надеюсь, разумеется.
        Ага.
        К тому же все в отряде, включая и нас самих, кажется, окончательно уверовали в серьезность наших отношений и бдительно следили за их развитием.
        Девочка, что называется, «пришлась ко двору».
        Бывшая шлюха и стукачка, нынешняя полицейская шкура с явным фашиствующим уклоном.
        И тем не менее, тем не менее…
        Если браки заключаются на небесах, то заведующий тамошним загсом - конченый придурок.
        Но приходится терпеть.
        И не роптать.
        От меня, впрочем, тоже, справедливости ради сказать, - не цветами пахло…
        Я, врать не буду, чувствовал себя полным, но оттого не менее счастливым идиотом. Как в дурном романе конца позапрошлого века: еду к отцу за благословением.
        Дурдом какой-то…

…В один из ленивых осенних вечеров, наполненных тем понятным только солдату блаженным бездельем, когда начальство что-то решает, работы нет, ужин сытен и точно знаешь, что сегодня ночью не предвидится ни боевых, ни учебных, к нашему костерку пожаловали гости.
        Чечены.
        И я их, к сожалению, знал…

…Мы тогда брали караван.
        Очень важный, по крайней мере, так нам сказали в штабе.
        Оружие.
        То самое оружие, из которого нас потом будут убивать.
        Мы ненавидели такие караваны.
        И вложили в короткий яростный бой всю свою ненасытную ненависть к тем, кто пытался нас, таких молодых, здоровых и веселых, убить, - и всю свою солдатскую злобу на три бессонные холодные ночи в чужих горах, когда мы даже не рисковали разжечь костерок, чтобы разогреть тухловатую пайковую кашу с тушенкой.
        Пленных не брали.
        Мы их вообще старались никогда не брать - лишний повод для «обменных похищений».
        А труп - он и есть труп.
        Его не обменяешь.
        Так честнее.
        Только вот караван оказался - не с оружием.
        Медикаменты.
        Мука.
        Рис.
        Пару мешков с анашой.
        Так, мелочевка.
        Я, помню, выматерил в рацию отцов-командиров и вызвал вертушки, чтобы нас забирали из этого дурдома.
        Нефига спецназ в горах без толку мариновать.
        Отцы-командиры, разозленные проваленной операцией и моими матюками, ехидно предложили подождать: в предгорьях якобы испортилась погода.
        Может лечь плотный туман.
        Я еще раз подробно объяснил этим мудакам из штаба армии, что они из себя представляют и кому я буду жаловаться.
        Пообещал обязательно, ежели останусь их молитвами жив, навестить отцов родных с неофициальным дружественным визитом и дурным голосом скомандовал построение.
        В этот момент он и заорал.
        Ребенок.
        Месяцев восьми.
        А мы и не поняли, что яростно отстреливающийся «чех», успевший залечь и положивший двоих «спецов», - баба.
        Молодая мама, так сказать.
        Ну-ну.
        Лис, здоровенный рыжий парень из-под Владимира, единственный среди нас, сопляков, имевший дело с детьми, отыскал в вещмешке убитой пеленки.
        Через минут пять пацан, а это был именно пацан, здоровый и горластый, замолчал.
        А мы стали думать.
        Кормить нам его было нечем, да и тащить этот геморрой с собой, с боями пробиваясь в предгорья, - удовольствие значительно ниже среднего. Андрон сказал, что, судя по карте, рядом есть горское село, и мы с Веточкой и Лисом решили туда отправиться.
        Подложить где-нибудь, утром начнет орать - отыщут.
        Но они отыскали нас раньше.
        Видимо, встречали караван и поспешили навстречу выстрелам.
        Я их никогда не любил, но, надо признать честно, от пуль эти ребята не бегали.

…Они стояли в полный рост, перегораживая единственную тропу.
        Трое.
        Тропа шла по не очень широкому карнизу: метров шесть от скалы до пропасти.
        Так что уклониться от комиссии по встрече мы бы не смогли при всем желании.
        Правда, и они тоже.
        В принципе, мы их могли снять.
        И довольно легко.
        Но зачем?
        Если ни у одной из сторон нет шансов - надо договариваться. Я демонстративно отложил автомат, взял на руки завернутого в одеяло ублюдка и не торопясь пошел в их сторону.
        После короткой гортанной перепалки навстречу мне двинулся один из «чехов».
        Правильно.
        Я бы тоже так поступил, и горская честь тут совершенно не при чем.
        А вдруг у меня граната на взводе?
        Лучше уж один, чем все трое.
        Он подошел, и я увидел, что это совсем молодой парень.
        Впрочем, это сейчас мне кажется, что молодой.
        А тогда он был просто мой ровесник.
        - Я Альвей Батыров, - сказал он с гордостью, будто я должен уметь разбираться во всех их именах и тейпах.
        Ага.
        Меня совсем другому учили.
        - Это вы стреляли на перевале?
        Я кивнул.
        - Я капитан Князев, - представляюсь. - Ваши зовут меня Гор.
        Он длинно выругался по-своему.
        Значит, слышал…
        Вот так и приходит мирская слава.
        - Мы ждали груз оружия. А караван был с мукой. Вот, - я протянул ему опять заоравший комок. - Он остался жив. Шли отдавать…
        У него был точно такой же «калаш», как и у меня. И пальцы, сжимающие ствол, побелели.
        Это было видно даже ночью.
        Но ребенка он у меня взял.
        Посмотрел ему в лицо.
        - Это Аслан, - шевелит бледными, как горный снег, губами. - Сын моей сестры.
        Я еще раз кивнул в сторону перевала.
        - Она там. Мы уйдем, - я посмотрел на часы, - через два часа. Потом можете идти. Ваша мука и лекарства нам не нужны. А коноплю мы сожжем.
        Он сглотнул.
        У них явно было недостаточно сил для того, чтобы драться с русским спецназом.
        Мы могли запросто сжечь их аул.
        Это он понимал.
        Но ему все равно очень хотелось меня убить.
        Очень.
        Даже чуть больше, чем остаться в живых самому.
        Его останавливало не это.
        Явно не это.
        Совсем.
        Я с интересом наблюдал борьбу эмоций на его лице.
        Просто потому, что знал, какое решение он должен будет принять. Выбора у него не было, и он понял, что я это тоже понимаю.
        - Хорошо, - сказал он. - Мы придем через три часа. Не трогайте трупы.
        Я коротко крутанулся на каблуке, бросил через плечо:
        - Мы - не вы, - беру под козырек. - Мы с мертвыми не воюем.
        И пошел к своим.
        Представляю, как ему хотелось выстрелить мне в спину.
        Но он только крикнул:
        - Эй! Гор!
        Я повернулся и посмотрел в его сторону.
        Он держал младенца на высоко поднятых вверх руках.
        - Это Аслан, сын моей сестры! - орет. - Он вырастет и убьет тебя! Ты слышишь?!
        Тоже мне, нашел, чем гордится…
        Я пожал плечами.
        - Что ж, если это будет лет через двадцать, - говорю, - я согласен. Дольше на войне не живут…
        Я тогда просто не верил, что мне удастся прожить так долго.

…И вот теперь я сидел у костра, а напротив меня сидел Альвей, положив руку на плечо невысокого худощавого парня.
        Он меня явно узнал, иначе бы не пришел.
        Я его - тоже.
        И мне не надо было объяснять, кто этот парень.
        Я потянулся за сигаретами.
        Сейчас все равно будет только разговор.
        Они, конечно, психи, но не настолько, чтобы нападать на меня среди целого лагеря ветеранов.
        Скорее всего, это будет официальное объявление войны.
        Или вызов на дуэль.
        И в том и в другом случае у них просто нет шансов.
        Драться - моя работа.
        А отряд - не пансион для благородных девиц.

…Но, к счастью, я ошибался.
        Они не хотели драться.
        Альвей залез в карман своей короткой кожаной куртки и тоже достал пачку фабричных турецких сигарет.
        Даже по южным меркам это было просто нереально круто.
        Прикурил.
        А он тут, думаю, - далеко не последний человек.
        Ну, что ж.
        Задача усложняется, но не становится от этого принципиально нерешаемой.
        Делов-то…
        - Я долго искал тебя, капитан, - выпускает в стылый вечерний воздух плотный клубок ароматного сиреневого дыма. - Сначала, чтобы убить. Потом - чтобы сказать, что не буду тебя убивать.
        Я в свою очередь тоже глубоко вдохнул терпкий дым крепкого абхазского табака.
        Что ж.
        Тем лучше.
        Худой мир лучше любой доброй ссоры.
        Я только сейчас понял, что мои руки непроизвольно дрожали.
        Тело вообще частенько, увы, ведет себя предательски.
        Так что самое главное - тупо не давать ему слабины.
        Телу, в смысле.
        Тогда все будет в порядке.
        - Почему? - разгоняю дымок ладошкой.
        Он морщится.
        - Я долго воевал, - кривится. - Очень долго. Человек не должен столько воевать. И много думал. Сильные не должны убивать друг друга. Потому что рано или поздно убьют. И тогда придет время шакалов. Ты ведь видел шакалов, капитан?
        Я кивнул.
        Еще бы.
        Мне было понятно, о чем он говорит.
        Так оно обычно и бывает.
        Я тоже долго воевал и много думал.
        - А Аслан? - спрашиваю. - Это ведь все-таки была его мать. Я его кровник.
        - Аслан согласен со мной, - смотрит на меня пристально. - Я ему вместо отца, как он может думать иначе?
        Я ему мысленно поаплодировал.
        Ну, силен мужик.
        Все просто!
        Мне бы так проблемы решать.
        Ага.
        - Хорошо, - киваю, протягивая ему раскрытую ладонь. - Ты нашел меня и ты сказал. Я тоже думаю так же, как и ты. Что дальше?
        Он осторожно касается моей ладони своей.
        Всё.
        Порядок.
        Мы больше не враги.
        Просто люди, сидящие у костра.
        С общим прошлым, но, к счастью, без общего будущего.
        Такие дела…
        - Дальше - ничего, - опять жмет плечами. - Ты больше не мой кровник. Ты больше не кровник Аслана. Я сказал.
        Я медленно, глубоко и с наслаждением затянулся:
        - Это хорошо, Альвей, - киваю. - Я тебе верю. Не потому, что ты прав, а я нет. Просто я больше не хочу быть твоим врагом.
        - Ты делаешь мне подарок, Гор, - у него глаза, как у побитой собаки. - Верить тому, кто семнадцать лет был твоим врагом, может только настоящий мужчина. Это хорошо.
        Ладно, думаю.
        Такие вещи, вообще-то, положено возвращать.
        - Только настоящий мужчина, - говорю как можно более медленно, - может прийти к своему врагу и сказать, что он больше не хочет войны. Жаль, что обычай запрещает тебе пить, Альвей.
        - Да, - соглашается. - Жаль.
        Мы опять помолчали.
        - Я не могу пойти с тобой, капитан, - вздыхает неожиданно. - На мне тейп. Но ты должен взять с собой Аслана.
        - Почему?
        - На тебе долг, - снова короткое пожатие плечами, это, видимо, у них что-то родовое, я почему-то так думаю. - Твои люди убили его мать и отца, значит, если мы прекратили вражду, ты должен стать ему отцом, как стал ему отцом я. Так заканчиваются войны, капитан. Только так.
        Я прикурил еще одну сигарету.
        Не фига себе!
        Вот папочка обрадуется…
        Мало ему сына с молодой женой прямо на голову, так еще и внучок катит как паровоз…
        Типа того: привет, деда.
        Еще один родственничек.
        Обхохочешься.
        Особенно если учесть, что кавказцев папочка, на моей памяти, мягко говоря, недолюбливал…
        - Мой путь труден и не прям, Альвей, - огорченно качаю головой. - А отряд - не университет. Разумно ли мальчишке идти с нами?
        Он только презрительно усмехается:
        - Аслан - мужчина и воин. Я учил его стрелять и ходить по горам. Ты должен научить остальному. А если он погибнет - что ж, значит, мы потеряем сына…
        Мне стало не по себе.
        По-моему, он относился к этому делу как-то слишком серьезно.
        Н-да…
        Не троянский ли это конь, а, Егор Дмитриевич?
        Так или иначе, но осторожность не помешает.
        Что ж.
        Есть вещи, которые ты не можешь не знать, Альвей.
        Но которым при этом не в состоянии помешать…
        - Аслан! Я недостаточно мудр, чтобы быть твоим отцом. К тому же у тебя уже есть второй отец - твой дядя Альвей. Но я готов стать твоим старшим братом. Ты должен знать, как это бывает.
        Мальчишка покраснел и, вскочив на ноги, выхватил кинжал.
        Я услышал щелчок предохранителя.
        Сидевший неподалеку и все понимающий Гурам не собирался давать парню ни единого шанса.
        Но он не стал нападать на меня, а размашисто полоснул себя по предплечью.
        Мне, с детства не любившему оперетту, ничего не оставалось, кроме как поступить так же.
        Мы смешали кровь…

…Что ж, Альвей говорил правду.
        После кровного побратимства ни один горец не станет мстить.
        Это уж точно.
        Альвей поглядел на нас одобрительно, похлопал по плечам и ушел. А я повел нового бойца знакомиться с отрядом…
        Да, наверное, войны действительно, нужно когда-нибудь заканчивать, но делать это куда хлопотней, чем их начинать, я почему-то, именно так думаю.
        Такие дела…

…В казачьей ставке продолжали что-то тянуть, и отряд неожиданно получил незапланированный, но вполне себе полноценный отпуск.
        Мужики окончательно зализали раны, как следует отмылись, отъелись, попарились в баньке.
        Кое-кто даже успел подружек завести: ядреные кубанские девки не просто так постреливали своими круглыми коровьими глазами.
        Били - наповал.
        Кое у кого, я думаю, даже стали появляться мысли остаться на гостеприимной кубанской земле.
        Это следовало немедленно пресекать, и я объявил учения.
        Марш-бросок, стрельбы, спарринги, обслуживание техники, окопы и прочие удовольствия с полной выкладкой.
        Через три дня они у меня уже мечтали о продолжении похода…

…Все это время чеченский мальчишка не отходил от меня ни на шаг, время от времени хватаясь за кинжал во время слишком жестких, по его мнению, спаррингов.
        И еще он с немым восторгом наблюдал за Веточкой.
        Гибкий и резкий разведчик, умеющий убивать чем угодно - от «Стингера» до куска ржавой проволоки, явно произвел на диковатого по жизни пацана поистине неизгладимое впечатление.
        Иветта же, почувствовав восхищенные взгляды симпатичного мальчика, рисовался изо всех сил: стрелял на звук с завязанными глазами, метал ножи и сюрикены, выходил на спарринг с двумя, а то и с тремя противниками.
        Я начал беспокоиться.
        Если они чересчур… м-м-м… сойдутся, мой новый кунак Альвей меня точно зарежет.
        Вообще без вопросов.
        Ага.
        И будет, кстати, абсолютно прав: парня поручили мне не для того, чтобы у Веточки новый любовничек появился.
        Я уж совсем было собрался поговорить с Асланом, но он меня опередил:
        - Послушай, Старший! - мальчишка выглядел здорово озадаченным. - Почему твоего лучшего воина зовут женским именем? Я не очень долго живу среди русских и еще не все понимаю, но ведь это женское имя, правда?!
        Я смутился.
        Объяснять этому девственному сыну гор тонкости Веточкиной сексуальной ориентации…
        - Понимаешь… М-м-м…
        - Шайтан!!! - Аслан вскочил на ноги и, схватившись за кинжал, что то заорал на своем родном языке.
        Вот черт!
        Я так и не научился понимать их ругань.
        Грузинскую или там абхазскую - еще туда-сюда, но чеченский язык - это уже, простите, что-то!
        Ни черта не поймешь.
        Однако суть мне уловить удалось.
        Не по словам, по мимике.
        - Сядь! Быстро!!!
        Парень нехотя подчинился.
        - А теперь слушай, - беру паузу, закуриваю.
        Руки ощутимо дрожат.
        - Когда-то очень давно, - вздыхаю, - в маленьком городе у моря жил мальчик, твой ровесник. Но у него не было дяди Альвея, который мог бы его учить ходить по горам, хорошо стрелять и хорошо ненавидеть…
        Он слушал очень внимательно, время от времени поглаживая костяную рукоятку горского кинжала.
        Потом спросил:
        - Он их правда убил?! Всех?!!
        Я медленно, про себя, выдохнул и снова потянулся за сигаретой.
        - Да. Ты видел сам, как он научился убивать. А что до его… Короче, не считай Веточку ни женщиной, ни мужчиной. Считай его тем, кто он есть. Солдатом. Воином. Этого достаточно.
        Он долго смотрел себе под ноги.
        Потом вздохнул:
        - Альвей говорил, что у вас, русских, все очень сложно. Я не понимал…
        - Что ты не понимал?
        - Я не знаю, как сказать. Я не знаю, как к нему относиться. Он - мужчина, и он… не мужчина. Почему?
        Я положил ему руку на плечо:
        - Просто ты взрослеешь, Аслан. Так бывает…
        Он непонимающе посмотрел мне в глаза.
        Я вздохнул:
        - Так бывает и у русских, и у чеченцев, и у других, - почти по-чеченски жму плечами. - Люди взрослеют, когда начинают понимать, что есть вопросы, на которые нет ответов.
        Молчит.
        Думает.
        Потом спрашивает:
        - Это хорошо?
        Я глубоко затянулся.
        Просто чтобы потянуть время.
        Что ни говори, но быть отцом, наверное, весьма тяжелая работенка.
        Врагу не пожелаешь.
        - Не знаю, Аслан, - вздыхаю. - Это, представь себе, - как раз один из таких вопросов…

…Ближе к вечеру в лагере наконец-то появились Вожак и остальные.
        Он был мрачнее тучи.
        Дядя Миша, кстати, тоже.
        Мы уединились в штабной палатке, и Корн, что на него, в принципе, не похоже, на этот раз не стал тянуть кота за причиндалы.
        - Идти все-таки придется через Джубгу, - говорит. - В горах снег. Лавины. Лаба вышла из берегов. Тот путь, через Каладжинскую, закрыт напрочь. Придется идти по побережью. Хорошо еще, что казаки отбили у адыгов Горячий Ключ. Те могут, конечно, пострелять со склонов, но скорее всего, перевал пройдем относительно спокойно. Дальше - хуже. Серпантин. С гололедом и всяческой стреляющей швалью за каждым новым поворотом. Полное дерьмо. Жрать нечего абсолютно. В Туапсе и Новороссийске, в портах, на терминалах нефть разлилась. Уже лет пять как. Море мертвое, почитай, до самой Лазаревки. Даже чайки все передохли. Хорошо еще, что бора эту дрянь на юг гонит, в Турцию. Мимо Сочи и абхазов. Но побережье все одно - сами понимаете. Вонища, говорят, - хоть в противогазах иди. Те, кто там жить остались, - натуральнейшее зверье. С ними даже геленджикские воры не связываются. Пробы ставить негде. Жрут все, начиная с натуральной помойки и заканчивая человечинкой, которой тоже, представьте, не брезгуют. Почти у всех - ВИЧ-17. Это, господа, такая зараза, лечить которую еще пока не научились. И передается она при малейшем
прикосновении. Начиная с Магри - блокпосты Князя. Прямо перед первым - жесткая
«санитарная зона». Если до них доберемся, считай - живы остались. Договоримся. Но шансов добраться - один к десяти, даже учитывая сверхподготовку твоего отряда…
        - И что делать будем?
        Вожак преувеличенно внимательно осмотрел ногти.
        - Не знаю, - вздыхает. - Других вариантов у нас, Егор, с тобой все равно нет. Что умеем, того и имеем…
        Я рывком поднялся на ноги, отдернул брезентовый полог, обернулся:
        - Значит, нечего тут и рассусоливать, - усмехаюсь. - Мой контракт пока в силе. А я свои контракты привык отрабатывать. Репутация такая. Считай - та же валюта. Два дня на подготовку техники и заготовку припасов. Потом выступаем.

…До перевала добрались почти что без приключений.
        Перестрелка недалеко от Краснодара не в счет.
        Так, разминка.
        На Горячем Ключе распрощались с дядей Мишей, он-таки настоял на том, чтобы проводить нас как можно дальше.
        Там, на новеньком, только-только обустроенном казачьем блокпосту он был вынужден повернуть назад.
        Мы коротко обнялись, выпили по стремянной.
        Слова были излишни.
        Я впервые в жизни не был уверен, что мы уходим туда, откуда вообще возвращаются.
        При любом, что называется, раскладе…

…Море появилось как всегда неожиданно.
        Черное.
        Теперь уже окончательно.
        Не кричали чайки, на волнах не было барашков, воняло просто-напросто нестерпимо.
        Вдоль дороги стояли мертвые стволы деревьев, чуть подальше, в горах, еще оставалась какая-никакая зелень.
        Может, там даже кто-то и жил.
        Не знаю.
        И, врать не буду, - не хочу.
        Я приказал надеть бронежилеты и респираторы, и мы медленно двинулись вдоль когда-то цветущего берега.

…Я не буду описывать, как мы шли по этому серпантину.
        Просто не хочу вспоминать.
        Покрытие дороги было почти полностью размыто оползнями, и нам все время приходилось идти на цепях и лебедках.
        Как только мы останавливались, чтобы перевести дух, на нас тут же нападали аборигены.
        Достаточно сказать, что семьдесят с небольшим километров мы прошли за без малого две недели.
        И потеряли при этом добрую треть отряда.
        Эти суки научились извлекать выгоду даже из разлившейся нефти - нас закидывали бутылками с зажигательной смесью и обстреливали горящими стрелами из луков.
        Тела убитых и сгоревших товарищей мы везли с собой - иначе их бы элементарно сожрали твари, никогда, я думаю, не имевшие ничего общего с человеческим обликом…

…На подступах к Туапсе им удалось поджечь джипак Чарли, где в большинстве своем хранились наши припасы.
        Дальше пришлось идти впроголодь.
        А сам Чарли в очередной раз метался в бреду в штабном джипаке - у него был ожог больше пятидесяти процентов и боль, которую не могли остановить даже лошадиные дозы наркотиков.
        А еще через пять километров после Туапсе убили Машку.
        Было жарко, она на минуту сняла душный кевларовый шлем и попыталась откинуть назад мокрую от пота гриву темных волос.
        В этот самый момент и ударил ее чуть ниже кадыка этот чертов дротик - да какой там дротик! - простая палка с привязанным грубым металлическим наконечником.
        Она упала лицом вниз, и я с ужасом увидел, как этот наконечник медленно выходит наружу, разрывая мышцы и тонкую кожу шеи возле самого позвоночника.
        Как раз в том самом месте, которое я очень любил целовать.
        Там еще была родинка, в обычное время она пряталась за густыми темно-каштановыми волосами.
        Нежно-коричневая на молочно-белой коже.
        Как все зеленоглазые шатенки, Машка была белокожей.
        Это уже в походе она слегка побронзовела.
        По сравнению со мной - слегка…

…Я, кажется, что-то кричал.
        Потом залез в джипак и расстрелял весь боезапас стационара.
        Меня даже не пытались останавливать.

…Он еще кричал что-то победное, этот перемазанный горелой нефтью и сажей урод, когда в него входили первые пули, - да какие там пули, малокалиберные снаряды автоматической зенитной установки, по ошибке названной кем-то еще очень и очень давно стационарным армейским пулеметом.
        Так давно, что наверное, даже отец не помнит…
        Через некоторое время от него остались только покрытые кровью и слизью мясные ошметки.
        Сначала от него.
        А потом от всей их гребаной деревни.
        Мы шли не воспитывать и не отпугивать.
        Мы шли - убивать.
        Всех.
        Мы были единым целым, я и мой отряд.
        Одним большим, смертельно раненым зверем…

…Я потом долго сидел посреди того, что было их поселком.
        Жалкие лачуги, собранные из каких-то ящиков, коробок, досочек, жестянок.
        То, что еще не догорело.
        И то, что просто не могло сгореть.
        Я положил ладонь на камень.
        Примерился и с силой вогнал тяжелый десантный нож прямо в перекрестие линии любви и линии жизни…
        С этого момента мы их стали бить на опережение.
        Увидел, что-то шевелится, - стреляй.
        Иначе с этими тварями просто нельзя…

…Казаки рассказывали, что в Сочи, во владениях Князя, очень чистое море.
        Так получилось, что пологий естественный залив каким-то образом защитил город от дряни, разлившейся в черноморских портах.
        Маша страшно хотела в нем искупаться, благо, для конца октября здесь было удивительно тепло - градусов двадцать пять - двадцать семь.
        А она никогда не видела моря и никогда не купалась в прозрачной соленой воде…
        Всё.
        Хватит об этом.
        Точка…

…Мы все-таки дошли.
        Блокпост на Магри был настоящей крепостью.
        Мы остановились после очередного витка серпантина, я привел себя в относительный порядок, поправил берет, взял в руки белую тряпку и решительно пошел вперед.
        Когда до крепости оставалось тридцать шагов, я остановился.
        В стене открылась небольшая узкая дверь, и навстречу мне вышел высокий жилистый мужик в камуфляже и круглых металлических очках.
        В его облике было что-то неистребимо европейское.
        Он подошел, и мы обменялись рукопожатием.
        - Я - Ивар Туупе, командир блокпоста, - произнес он с характерным прибалтийским акцентом и вопросительно взглянул мне в глаза.
        Ну, Ивар, думаю, - значит, Ивар.
        Делов-то…
        - Егор Князев, командир отряда охраны, - козыряю. - Сопровождаю московское посольство.
        Моя мятая, в разводах глины униформа и двухнедельная полубородка-полущетина являли разительный контраст его подчеркнуто аккуратному облику.
        Ну и хрен с ним.
        Он коротко понимающе кивнул и резко махнул рукой в сторону крепости.
        Железные створки ворот начали медленно разъезжаться.
        Пока остатки отряда медленно втягивались вовнутрь, Ивар предложил мне выпить чаю в караульном помещении.
        В караулке пахло чаем, сухарями и ружейным маслом.
        Это показалось настолько родным, что мне захотелось расплакаться, но я сдержался.
        Мы уселись за короткий, сколоченный из струганных досок стол и улыбнулись друг другу.
        Он мне нравился.
        Прибалт коротко махнул рукой молодому армянистому пареньку, и перед нами появились две дымящиеся солдатские кружки.
        Между ними, на листе бумаги, выросла горка белого кускового сахара.
        Ивар осторожно взял один из кусков, с хрустом надкусил и аккуратно отхлебнул обжигающе горячий напиток.
        У меня с кипятком отношения складывались более напряженно, и я потянулся за сигаретами.
        - Ваши люди не будут возражать, если мы попросим их сдать оружие? - прибалт испытующе посмотрел мне в глаза.
        Я глубоко затянулся, наслаждаясь покоем.
        И уверенностью, что в меня - по крайней мере, в течение ближайших пяти минут - не будут стрелять и бросать разные предметы с ненавистным «коктейлем Молотова».
        Потом пожал плечами.
        - Я думаю, будут, - я внимательно следил за кольцами дыма, неторопливо плывущими в сторону узкого окна-бойницы. - И активно. Причем, как вы, надеюсь, догадываетесь,
«возражать» они умеют.
        Я наконец-то определил его национальность.
        Эстонец.
        Просто меня ввело в заблуждение литовское имя Ивар.
        Он вздохнул.
        - Я понимаю, - кивает. - Тогда я вынужден буду просить вас ждать во дворе и не заходить в помещения. И предупредить, что ваши люди находятся под прицелом. Мне нужно время, чтобы получить инструкции.
        Я пожал плечами.
        - Сколько на это понадобится? - спрашиваю.
        - Думаю, дня два, - размышляет. - Как у вас, кстати, с продуктами?
        Я киваю.
        - Хреново, - говорю. - И это мягко сказано. Джип с припасами сожгли эти твари под Туапсе. И еще у меня есть раненые.
        Он кивнул:
        - Я понимаю. Их осмотрит наш врач. Я распоряжусь. Вас и господина посла мы ждем на ужин к нам в штабную столовую, остальных покормят прямо во дворе. На воздухе сейчас тепло, и я не думаю, что ваши люди будут испытывать какие-либо неудобства. Что-то еще?
        Смешной…
        - Да, - улыбаюсь, невольно. - Сортир и умывальник.
        - О! Все это есть во дворе…
        Я наконец решаюсь.
        - И еще, Ивар, - мне очень хочется курить, но я пока что терплю. - Нам надо похоронить наших товарищей. Некоторые тела уже разлагаются.
        Он склонил голову в знак уважения.
        - У нас здесь есть… небольшое захоронение. Прямо за блокпостом. Те, кто там лежат, - настоящие герои. Там есть место еще для одной братской могилы.
        - Для двух.
        - Простите?
        - Для двух, - наклоняю голову. - Среди погибших - моя жена.
        Он судорожно сглотнул.
        - Еще раз простите, - кивает. - Да. Для двух.
        Когда я уже уходил, он меня еще раз окликнул:
        - Простите, Егор… Вы… Ваш внешний облик мне кого-то очень напоминает…
        Я усмехнулся.
        - Вашего Князя, Ивар, - вздыхаю. - Именно его я вам, простите, напоминаю. Как бы я ни относился к этой бросившей меня в детстве сволочи, - он все-таки мой отец.
        И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь караулки.
        Надо было выделить людей в похоронную команду и на обустройство лагеря во дворе крепости.
        Надо было осмотреть технику и привести в порядок оружие.
        И побриться, обязательно побриться.
        Этот аккуратист Ивар выводил из себя своим безукоризненным внешним видом.
        Как это не печально, но жизнь, увы, продолжалась.
        Через день за нами пришел патруль, который должен был сопроводить отряд и посольства в Большой Сочи…

…Мы с Вожаком сидели в небольшом приморском кафе в самом центре города.
        Вечерело.
        За соседним столиком гуляли Гурам, Веточка энд компани.
        Которая состояла в том числе и из Аслана: паренек, прошедший вместе с отрядом чудовищный переход от Джубги, наконец-то стал окончательно своим.
        Остальные, в том числе шахтерские посланники, остались в выделенном комендантом бывшем военном санатории - отмываться и отсыпаться.
        Их превосходительство Верховный правитель Юга России, в просторечии Князь (я так и не мог пока называть его отцом, даже мысленно), в своей горной резиденции временно отсутствовали.
        Уехал в Сухуми о чем-то там договариваться с абхазами.
        Будет через неделю.
        В лучшем случае.
        Нам было велено ждать.
        Не знаю, что там сыграло свою роль - то ли высокий ранг Вожака, то ли то, что я оказался княжеским отпрыском, но отряду разрешили не разоружаться и привезли в город, разместив в переоборудованном под казармы княжеской дружины санатории.
        Впрочем, джипаки с тяжелым вооружением все равно пришлось оставить на блокпосту в Магри - до Сочи мы добирались на лошадях.
        По территории «княжества», по распоряжению Верховного правителя, на машинах передвигались только дружинные патрули.
        Порядок есть порядок.
        Машины обещали перегнать в Сочи попозже.
        После прибытия Верховного.

…Ресторанчик был исключительно рыбным.
        Мяса в Сочи вообще было очень мало и стоило оно чудовищно дорого. Зато рыба и вкусное местное пиво, которое подавалось в высоких глиняных кружках и обходилось, по столичным меркам, в какие-то гроши, безусловно, заслуживали уважения.
        Запахи, по крайней мере, стояли одуряющие.
        Вожак отдавал должное местной черноморской камбале, на мой взгляд, чересчур жирной (хотя, наверное, и безумно вкусной).
        Я ограничился копченой ставридой.
        Мы не торопились.
        Разговор обещал быть долгим и непростым.
        Отряд справился со своей работой.
        Теперь нужно было понять, что делать дальше. И решать вопрос с оплатой труда.
        Я уже говорил - мы не робингуды…

…Уходить было просто, к сожалению, некуда.
        Лавины перекрыли горный путь через долину Мзымты на Каладжинскую, а повторять безумный маршрут через Туапсе - поищите дураков в другом месте.
        Но и оставаться надолго в отцовском «княжестве» я, честно говоря, не собирался.
        Хотя пообщаться с родным папашей стоило безусловно.
        В конце концов, у меня кроме него никого не было.
        Вообще.
        Особенно - теперь.
        Ну и, самое главное, необходимо было понять, что от меня нужно Вожаку.
        Ведь не в качестве же обычного проводника он меня нанял: если бы Крылья захотели, они вполне могли набрать бойцов не хуже, чем в отряде, из «своих» - ветеранов среди фаши было более чем достаточно.
        Да и стоило бы это изрядно дешевле.
        Нет, я, оно конечно, всегда за то, чтобы человечество ценило мою уникальность.
        Но не настолько же…

…Солнце стремительно ныряло в море.
        Вдоль набережной зажигались электрические огни: перед самой Крымской войной местные власти успели построить несколько небольших гидроэлектростанций на стремительных горных речках, и энергии, слава Богу, было предостаточно.
        По слухам, во всем, что касалось электричества и коммуникаций, папаша был до неприличия строг - нерадивых просто вешали на всеобщее обозрение, - зато его столица, по сути своей глубоко средневековая, никогда не знала проблем ни с теплом, ни со светом, ни с канализацией.
        Энергетики образовывали отдельную касту: им прилично платили, хорошо кормили, обеспечивали жильем и пенсией.
        Но и драли, в случае чего, как сидоровых коз.
        Причем драли часто.
        Княжеские дружинники были ребятами суровыми и чувством юмора не блистали.
        Сбой в подаче энергии расценивался почти как государственная измена.

…Город жил торговлей.
        Быстроходные, отлично вооруженные снежно-белые яхты «княжества» ходили по всему Черному морю, как у себя дома чувствовали себя в Средиземном и даже пару раз пытались штурмовать Атлантику. Возили, в основном, оружие, роскошный красный сочинский чай, пряности, великолепный абхазский табак, легкую украинскую марихуану.
        С листьями неприхотливой коки, отлично прижившейся на Кавказе, и героином папаша почему-то не связывался.
        Видимо, брезговал.
        Картина на побережьях, по словам моряков, была получше, чем во внутренних областях Европы. И хотя драться им приходилось довольно часто, в большинстве портов сохранялся относительный порядок.
        Если верить их словам, человеческая цивилизация вновь возвращалась в границы некогда великой Римской империи.
        Дела «материковые» их волновали значительно меньше.
        Правда, ходили упорные слухи, что Князь собирается торить путь через Большой Кавказский хребет в казачьи области, и это его подданным нравилось - новые рынки всегда интересны.
        Даже, так сказать, «стихийным» экономистам.

…Нам наконец принесли чай.
        Знаменитый сочинский - цвета красного кирпича, крепкий, пахнущий дымом и травами.
        Пришла пора серьезного разговора.
        Я закурил легкую сигарету с марихуаной и наклонился к Вожаку.
        - Ну, Андрей Ильич, рассказывайте, - усмехаюсь.
        Он усмехается в ответ.
        Нагловато так.
        Что, кстати, вполне для него естественно.
        - А мне нечего рассказывать, Егор, - вздыхает. - Наши дела с твоим отцом - это наши дела. Ты свою работу выполнил. Теперь отдыхай, жди волнующей встречи…
        - Вы хотите сказать, что я был обычным проводником? - морщусь. - В жизни не поверю!
        Он жестом попросил мою сигаретку, послюнявил ее сбоку чтобы равномерней горела, и сделал одну за другой две глубокие затяжки.
        Потом вернул ее мне, кашляя и отгоняя дым, сказал:
        - И правильно сделаешь, если не поверишь, - и снова закашлялся.
        Я пододвинул ему кружку с пивом, он отрицательно помотал головой и отхлебнул обжигающе горячего чая.
        - Хороша, зараза. Давно не курил. Научились выращивать наконец то. Не хуже, чем в Таджикистане…
        - Вы начали что-то говорить, Андрей Ильич…
        - А я уже и закончил. Твой отец согласился принять наше посольство только в том случае, если мы привезем с собой тебя. Сына и наследника, так сказать. Дальше уж ты у него выспрашивай, я не больше твоего знаю, зачем ты ему понадобился.
        Я добил косяк, сделал пару глубоких глотков из кружки.
        Вот, значит, как…
        - Понятно, - хмыкаю. - А если я просто подниму отряд и уйду?
        Он пожал плечами.
        - Уходи, - говорит. - Это уже твоя личная жизнь. Я свое дело сделал.
        - И вы думаете, мне дадут уйти?
        Он на секунду задумался.
        - Не знаю, - жмет наконец плечами. - Не уверен, честно говоря. Дима, твой отец, в смысле, - всегда действовал обдуманно. Мы, как ты знаешь, довольно долго дружили. Впрочем, ты и сам не уйдешь, пока вы не пообщаетесь. Мы с тобой оба понимали: ты - что не просто проводник, а я - что ты согласился сопровождать нас не из-за денег. По крайней мере, не только из-за денег. Ведь так?
        Я усмехнулся.
        - Давайте не будем задавать друг другу вопросы, ответы на которые очевидны. Может, закажем глинтвейн? Вдруг они его делают?
        Он поднял домиком левую бровь.
        - А знаешь, может, и стоит попробовать…
        И щелкнул пальцами, подзывая официанта.
        Глинтвейн здесь и вправду варили.
        Причем такой, какой я любил: терпкий, густой, не очень сладкий, пахнущий пряностями и травами.
        Я попробовал - и зажмурился.
        Напротив меня, как сытый котяра, довольно мурлыкал фактически всемогущий в Москве Вожак.
        Я откинулся на спинку резного деревянного стула и прикурил еще одну сигаретку.
        - Андрей Ильич, - вздыхаю, - скажите, а Красотуля… Маша… Она тоже была частью вашей с отцом сделки?
        Он неожиданно поперхнулся глинтвейном, подобрался и просверлил меня цепким ледяным взглядом.
        - Знаешь, Егор, - качает головой. - Я, конечно, старая сволочь. Положение, так сказать, обязывает. Но это - слишком даже для меня. Так вопросы, извини, не решаются…
        Мне почему-то стало жутко стыдно.
        - Извините, Андрей Ильич, - опускаю глаза. - Я не хотел…
        Он только башней в ответ вертит.
        Ошалело.
        - Ну, знаешь, - фыркает, наконец. - Я тебя, между прочим, в детстве на руках носил. И реально дружил с твоим, вполне себе, кстати, сумасшедшим папашей. Ты, если тебе не говорили, - весь в него. Вылитый. Только он уже в те благословенные времена был поциничнее и попрагматичнее…
        - Я любил ее, Вожак, - выдыхаю.
        Он отмахнулся.
        - Знаю, что любил, - морщится. - Вы, кстати, были отличной парой. Если тебе интересно мое мнение. Но вы сами все решили, моя прозорливость так далеко, извини, мальчик, не заходила…
        Мы опять помолчали.
        На улице уже сгустилась чернильно-черная южная ночь.
        За соседним столиком Гурам, обнявшись с Веточкой, пел какую-то тягучую абхазскую песню.
        Вокруг электрических светильников медленно летали безвредные местные насекомые.
        - Может, помянем? - поднимаю робко глаза.
        Он коротко кивнул, и мы выпили не чокаясь.
        Вожак немного посидел, потом взял у меня сигарету и откинулся на кресле, разминая ее в длинных сильных пальцах.
        - Благослови и защити, Господи, вставших на Путь, - бормочет, - и пусть их умоет Утро росою своею, пусть День обогреет их светом своим, пусть Вечер накормит плодами своими, и пусть Ночь укроет черным шатром Крыльев своих, оберегая их, Ищущих, для Рассвета…
        - Что это, Андрей Ильич? Один из ваших гимнов?
        Он слегка растерялся.
        Как любой человек, которого перебивают, когда он начинает говорить про себя, а его слышат окружающие.
        - А? - переспрашивает как-то почти по стариковски. - Нет, Егор. Это не наш гимн. Это один из псалмов Триады. Мне его раввин дал, когда мы из Диких земель вышли. Я же еврей, капитан. Мы с ним о многом поговорили…
        - О чем?
        Он внезапно подобрался.
        - Да так, - усмехается. - Ни о чем. Пойдем? Поздно уже…
        Вот так всегда.
        Я поморщился.
        Такой вечер испортил…
        - Идите, Андрей Ильич. Я еще посижу…
        Он ушел, а я присоединился к ребятам, и мы наквасились так, что в казармы нам помогали добраться добродушные дружинники из конного княжьего патруля.

…Князь отсутствовал еще где-то с неделю.
        Отряд отъелся, накупался до одури в необычно теплом для поздней осени море.
        Радовало и то, что Чарли, кажется, в очередной раз удалось выбраться с того света.
        Мне его терять совсем не хотелось.
        Веточка же просто расцвел.
        Бывший курортный, а ныне торговый город отличался удивительной сексуальной терпимостью.
        У геев здесь даже были свой клуб и пляж, где мой командир разведчиков и проводил все свое свободное от дежурств время.
        По его словам, в клубе довольно часто бывали некоторые офицеры княжеской дружины, там был лучший в городе танцпол, и водить туда дам считалось особым шиком, что придавало заведению абсолютную, немыслимую респектабельность.
        Расцвел и Аслан.
        Я специально для него ввел в отряде должность офицера для поручений, и мальчишка наконец-то почувствовал себя нужным. К тому же у него неожиданно появилась новая любовь - море, и в свободное время он часами просиживал на пляже, слушая волны.
        Гурам даже начал учить его плавать, но здесь успехи парня были пока что, мягко говоря, скромны.
        Ничего.
        Всему свое время.
        Дни были солнечны, вечера, сдобренные терпким местным вином, - по-южному прохладны, и я даже начал подумывать о том, что хорошо бы Князю задержаться еще чуть-чуть на подольше.
        А мы бы пока просто немного отдохнули.
        А потом погода внезапно испортилась.
        Пошел дождь: мелкий, холодный и затяжной.
        Море перестало добродушной кошкой ластиться к пляжам и теперь накидывалось на них, рыча и безжалостно швыряясь прибрежной галькой.
        Стало холодно и неуютно.
        По слухам, в горах опять пошел тяжелый, липкий снег.
        На электростанциях и местной линии ЛЭП ввели чрезвычайное положение в связи с опасностью оледенения и схода лавин, о чем немедленно сообщило местное радио: было в этом городе и такое, как ни удивительно.
        В санатории, отведенном под казармы, стало с наступлением непогоды сыро и довольно мерзко.
        Мы собирались в большом зале, грелись у камина и пили подогретое красное вино.
        Опять-таки по слухам, комендант приказал повесить на центральной площади двоих коммунальщиков за недостаточное рвение при подготовке города к зиме.
        В городе об этом говорили шепотом, в отряде - в полный голос.
        Нам-то что.
        Это их дела, их разборки.
        Мы здесь, как, наверное, и везде, - чужие.
        Так уж вышло.
        Не нами решено, не нам менять…

…Однажды утром, уже привычно сырым и промозглым, в комнату, отведенную мною под штаб, вошел рослый офицер отцовской дружины.
        - Верховный правитель, - чеканит предельно официально, - прибыл в свою резиденцию. Этот день вам, господа, отводится на сборы. Сопровождающий вас почетный караул ожидает Посольство завтра в восемь для сопровождения в долину. Всего доброго.
        Еще раз козырнул - и вышел.
        А я думал, что…

…Неважно.
        Проехали.
        Гостеприимные хозяева, мать их тудыть-растудыть…
        Я велел Аслану оповестить о прибытии его превосходительства папаши всех заинтересованных лиц, включая шахтеров, и отправился собирать личные, в том числе теплые вещи.
        Резиденция Верховного правителя располагалась довольно высоко в горах, и прожить нам там, судя по всему, предстояло довольно долго.

…Как это ни странно, я очень любил горы.
        Меня там столько раз убивали, а я все равно продолжал их любить.
        В них было что-то… какой-то протест… застывший навеки бунт…
        Не знаю.
        Мы прошли вдоль берега моря, по аккуратной, благоустроенной дороге, мимо белых, утопающих в зелени домов местных, думаю, вполне себе, по нынешним непростым временам, счастливых жителей.
        Снова вовсю светило солнце, и я в очередной раз подивился переменчивости здешней погоды.
        Море было ослепительно синим, вершины гор вдалеке - ослепительно белыми.
        Как в детстве.
        Копыта лошадей радостно цокали по асфальту и брусчатке, и попадавшиеся нам навстречу пешеходы поспешно сворачивали на обочину. Я попытался разобраться в том, что чувствую, но так и не сумел.
        Мы свернули.
        До долины добирались довольно долго, часов пять.
        Меня захватила бешеная, нечеловеческая красота пейзажа, где дорога змеилась вдоль скал, а внизу, в пропасти, бушевала на перекатах буйная Мзымта.
        Потом дорога снова выровнялась, и монотонность движения прерывали только ручейки, в некоторых местах срывающиеся вниз весьма живописными водопадами.
        Несколько раз нам попадались блокпосты и дружинные патрули, но никто не поинтересовался целью нашей поездки.
        Видимо, знали.
        Или, судя по любопытствующим взглядам, - догадывались.
        Поселок в долине, где располагалась резиденция Верховного, был тщательно обнесен высокой, сложенной из каменных и бетонных блоков стеной.
        Я обратил внимание на любовно оборудованные пулеметные гнезда.
        Как пояснил сопровождающий нас офицер, продукты и все необходимое доставлялось в крепость снизу, из Сочи.
        Трудоемко, дорого, зато абсолютно безопасно.
        Все дороги и тропы в долину контролировались стационарными и мобильными патрулями.
        Плюс местные охотники и егеря, семьи которых находились под безусловной опекой Верховного.
        Плюс полк дружинников, составленный из отобранных лично Князем бойцов.
        У папаши, как пояснил тот же офицер, имелась и «нижняя», «городская» резиденция.
        Но он ее почему-то не любил, предпочитая жить тут, в долине.
        Здесь же располагалась и верхушка его администрации.
        Я подумал, что шахтеры, с их подземной жизнью и тягой к горам, станут для родителя поистине бесценными союзниками. Пещер в горах Большого Кавказского хребта должно быть предостаточно, а мастерами эти ребята были просто уникальными.
        Любопытно, что здесь будет лет эдак через двести.
        Жаль, что не доживу…

…Нас, как и внизу, разместили в казармах дружины.
        Предложили помыться и привести себя в порядок с дороги.
        Князь должен был нас принять через несколько часов, вечером. В настоящее время их превосходительство изволили убыть на охоту.
        На медведя, между прочим.
        Все страньше и страньше…
        Я с удовольствием помылся и переоделся в чистую сухую одежду. Выпендриваться перед папашей большого желания не было, но командир отряда, осуществляющего охрану Посольства, должен был быть, так сказать, на уровне.
        Я выбрал черные штаны из мягкой кожи, заправил их в высокие армейские ботинки на шнуровке, натянул ослепительно-белую шелковую сорочку с высоким воротом, под которую повязал шелковый же шейный платок.
        Накинул сверху черный лайковый пиджак.
        Готово!
        Я посмотрелся в зеркало и тут же почувствовал себя то ли рок-звездой, то ли просто полным идиотом.
        А что делать?
        Назвался груздем - изволь, извини, соответствовать…

…Пришлось еще немного подумать и пристегнуть сбоку, под пиджак, кобуру с именной, врученной когда-то одновременно с орденом Мужества «Береттой».
        Полный привет, конечно, прости меня Господи…

…Впрочем, как выяснилось, на фоне остальной «придворной» тусовки я выглядел достаточно скромно и прилично.
        Тут были и бархатные колеты, и лосины, и расшитые мелким бисером куртки из замши и оленьей кожи, и мягкие бархатные шляпы с высокими тульями, и высокие, напоминающие ковбойские, сапоги-казаки, и пристегнутые к узорным ремешкам серебряные ножны с кинжалами, рукоятки которых украшали крупные драгоценные камни.
        И это - у мужчин.
        Что уж говорить о женщинах.
        Наши, посольские, впрочем, тоже не подкачали.
        Игнат, племянник атамана Мелешко, носивший титул Посла казачьего Круга, к примеру, выпендрился в белую косоворотку, широкие шелковые шаровары, мягкие полусапожки, мохнатую папаху и отороченную соболями офицерскую шинель с кушаком.
        Наряд дополняла кривая шашка в узорчатых ножнах, при виде которой мне почему-то становилось не по себе.
        Вожак с Бобом Костенко были в черной униформе своего Ордена с серебряным знаком Крыла на левом рукаве, в твердых кожаных фуражках с высокой тульей и серебряной эмблемой все того же Крыла на бархатных околышах.
        На правой руке Корна тускло поблескивал стальной перстень с черным бриллиантом, символизирующим принадлежность к Верховным вождям и фактически неограниченные полномочия.
        Но всех, безусловно, превзошли шахтеры.
        Явившиеся, простите, полуголыми: с обнаженными, бугрящимися мускулатурой торсами, обмазанными каким-то темным, видимо, символизирующим угольную пыль маслом.
        Бородатые, в металлических шлемах-касках и с посеребренными кайлами в перетянутых жилами руках, запястья которых плотно охватывали массивные золотые браслеты с вплавленными в них огромными, нарочито небрежно обработанными драгоценными камнями, они производили впечатление даже на этом костюмированном балу.
        Глядя на них, почему-то жутко хотелось заплести их бороды в косички. Странно, что они сами не додумались.
        Вот тогда бы у меня точно крыша поехала.
        Хотя до этого, собственно говоря, было недалеко.
        Ага.
        Безумие подступало, ластилось толстой кошкой - точь в точь как тогда, в пещерном зале стачкома.
        Только теперь со мной не было Красотули, и эта боль, постоянно напоминающая о себе, не давала соскользнуть в такое соблазнительное сумасшествие.
        Спасибо тебе, девочка.
        Ты и сейчас охраняешь меня.
        Как же я-то тебя не уберег?!
        Лучше даже не думать…

…Весь этот улей гудел, шевелился, перетекал по залу приемов Верховного правителя.
        По углам ревели, пожирая дрова, огромные каменные камины.
        Деловитые молчаливые слуги в серых камзолах с серебряным шитьем разносили вино и холодную оленину.
        Кое-кто уже жевал, нацепив кусок мяса на кончик освобожденного по этому поводу из плена ножен кинжала.
        Я взял у слуги, румяного молодого парня, кружку с горячим глинтвейном и отошел к окну.
        На улице шел снег.
        Верховный правитель изволил задерживаться.
        Его, кстати, право…

…Наконец они появились.
        Их было просто невозможно не заметить.
        Несущиеся галопом кони.
        Бьющиеся за спиной тяжелые меховые плащи.
        Факелы в руках у скачущих по бокам дружинников.
        Он спешился, бросил поводья подбежавшему слуге, похлопал великолепного вороного жеребца по дымящемуся крупу и быстро прошел в здание резиденции.
        Через несколько мгновений зал затих.
        Верховный быстрым, уверенным шагом прошел в створки дверей, потом сквозь мгновенно образовавшийся живой коридор и подошел ко мне.
        От него пахло конским потом, морозом и почему-то яблоками.
        Он обнял меня и заплакал, абсолютно не стесняясь присутствующих, и я внезапно понял, зачем я здесь, зачем я был ему нужен, почему он был готов говорить с кем угодно, хоть с Крыльями, хоть с самим чертом, лишь бы они привели к нему меня, его единственного сына.
        Он был стар.
        Очень стар.
        Просто чудовищно.
        И - очень устал.
        Его на этой земле уже давно держала только воля.
        Это, простите, чувствовалось…

…Я был выше него почти на голову.
        Жесткая грива длинных вьющихся седых волос, схваченных серебряным обручем с большим зеленым камнем.
        Крупный нос, тщательно выбритый подбородок, жесткая складка губ, пронзительный взгляд льдистых светлых глаз.
        Черная бархатная куртка, грубая кожа перевязи и кобуры, массивные перстни на длинных сильных пальцах холеных рук, тронутых старческими пигментными пятнами.
        Мой отец.
        Я улыбнулся и вытер его слезы тыльной стороной правой ладони…

…После приема, на котором он всех выслушал и поприветствовал, но никому, по существу, так ничего и не ответил, мы прошли в его кабинет.
        Мы - это он, я и Вожак - видимо, на правах старого приятеля.
        В небольшом камине ровно гудело мощное пламя.
        На низком столике стоял большой кувшин с подогретым красным вином, блюда с тонко порезанной олениной, овощами, молодым козьим сыром и ваза с фруктами.
        Отец достал массивный серебряный портсигар, и молодая красивая грузинка, разлив вино в тонкой работы золотые кубки, видимо, по случаю украденные из какого-нибудь близлежащего музея, подала ему, улыбаясь, уголек из камина.
        Комнату заполнил терпкий запах легкой украинской марихуаны.
        Отец закашлялся.
        - Старею… Видимо, скоро придется бросать…
        И легонько похлопал служанку по молодой упругой попке.
        Та неожиданно опустилась на колени и потерлась свежей матово-белой щекой о тыльную сторону его лежащей на подлокотнике кресла руки.
        - Ладно-ладно, - отодвигает девушку, улыбаясь. - Иди, грей постель. Я скоро приду.
        Грузинка отрицательно покачала головой и устроилась, полулежа, на медвежьей шкуре у камина.
        Отец усмехнулся.
        - Дикий звереныш, - вздыхает. - Мы ее у чеченов отбили, на хребте. Вот, прижилась…
        Я посмотрел на него с уважением.
        В его возрасте я, пожалуй, и на табуретку-то с трудом влезу…
        Отец посмотрел в сторону задумчиво потягивающего вино Вожака.
        - Ну что ж. Спасибо, Андрюша…
        Вожак пожал плечами.
        - Ты сказал - я сделал. Кроме того, это и в моих интересах…
        Отец поднял брови и затушил окурок.
        - Ну-ка, ну-ка… Поясни.
        - Ну, во-первых, он, насколько я понимаю, твой сын и наследник. И по мне - если, не приведи Господь, с тобой что-то случится, - лучше иметь здесь не любящего Крылья, но вполне предсказуемого правителя, чем какого-нибудь придурка с манией величия и неустойчивой психикой. Во-вторых, в столице - если нам когда-нибудь придется перейти к решительным действиям, - твой сын сразу же превратится в готового лидера оппозиции. А мне лишняя кровь ни к чему. Устал…
        Корн пожал плечами и жестом показал, что умывает руки.
        Дела, думаю…
        - Н-да… Выходит, это не ты мне, а я тебе услугу оказываю, - отец глухо рассмеялся и опять тяжко закашлялся. - А если он здесь силенок поднакопит, да - на Москву?! Как тебе такое уравнение?!
        - Не проходит, - Вожак с явным удовольствием рассматривал изящный силуэт сидящей у огня девушки. - Вы, Князевы, для этого слишком индивидуалистичны.
        Они засмеялись, теперь уже вдвоем.
        Я чувствовал себя, мягко говоря, посторонним…
        - Он, кстати, - Корн кивнул в мою сторону, - еще больший индивидуалист, чем ты. Хотя это и кажется невозможным.
        Отец опять рассмеялся и потянулся к кубку с вином.
        Я, воспользовавшись возникшей паузой, решил напомнить о своем существовании.
        - Андрей Ильич. Извините, я что-то не понял. А какова, собственно говоря, цель вашего посольства?
        Он недоуменно пожал плечами.
        - Видишь ли, Егор… То, что ты имел честь наблюдать по дороге сюда, - это ведь не временный исторический катаклизм. Это агония. Старого мира не существует. Ну, а новый родится, судя по всему, не скоро. Я, по крайней мере, не доживу…
        - Все это очень хорошо, Вожак, - делаю вид, что удивлен. - Но я вам, кажется, задал вполне конкретный вопрос…
        - Ты куда-то торопишься, Егор? - голос отца был мягок, но в этой мягкости уже поблескивала сталь.
        Я такие голоса слышал.
        Доводилось.
        Не в капусте нашли.
        - Перебивать старших, - прикуривает обычную сигарету, - как минимум, невежливо. Как максимум - глупо. Они могут знать то, о чем ты даже и не задумывался…
        Я откинулся на спинку кресла и достал из кармана куртки сигареты.
        Свои.
        Тоже обычные.
        Без марихуаны.
        - А могут и не знать, - улыбаюсь, глядя ему прямо в глаза. - Но ты прав, отец, послушать все равно стоит…
        Вожак задумчиво покосился в сторону окна.
        Там билась о стекло метель.
        Хорошо.
        Они были по-своему красивы, эти два стареющих гиганта.
        И мысли их были абсолютно недоступны моему убогому пониманию.
        В то же время мне было совершенно ясно, что и они никогда не сумеют понять то, что доступно мне.
        Просто я слишком дорого заплатил за эту свою свободу.
        Слишком.
        Я научился умирать, для того чтобы жить.
        А не жить, для того чтобы умереть.
        И пусть я ничего не смогу оставить своим потомкам, пусть даже их, этих самых потомков, у меня просто не будет - неважно.
        Я умею жить в миге: в блике воды, в отблеске походного костра, в секундной ярости боя.
        Я кладу под голову вещмешок - и мне снятся сны…
        И пыль всех дорог принадлежит мне, и ласки случайных женщин, и смерти моих друзей - тоже моя жизнь.
        Им этого не понять.
        Жаль будет отсюда уходить.
        Но все равно - придется…
        - Как ты думаешь, Егор, в чем причина разрухи? Экономика? Войны? Экология? - Андрей Ильич жестом попросил у меня сигарету, прикурил и продолжил, лениво отмахиваясь ладонью от наползавшего кольцами дыма. - Чушь собачья. Во времена нашей с твоим отцом молодости кто-то, уж и не упомню кто, очень точно сказал:
«Кризис - это то, что внутри нас». Правда, сказал совсем по другому поводу, но это неважно. Причина происходящего - в кризисе миропонимания. Точнее, даже не в кризисе, а в медленном и очень мучительном умирании. Как ты думаешь, можно, обладая даже самым минимумом современных технологий, прокормить и обеспечить работой всех желающих? Да, конечно, можно! А добрая половина населения жрет синтезированный белок и нигде не работает. Даже не пытается. И при этом - абсолютно счастлива. Им, кстати, белком этим, чтоб ты знал, раньше коров планировали кормить. И свиней. Потому как умные головы просчитали, что его синтез в несколько раз дешевле, чем производство естественных кормов. Силоса там, прочей травки-муравки. А жрут его теперь - люди. Почему, как ты думаешь?
        Я пожал плечами.
        Дурацкий вопрос требовал или такого же дурацкого ответа, или просто молчания.
        Я выбрал второе.
        - Молчишь? - усмехается. - Ну, и то - ладушки. Кстати, завод по изготовлению пищевых брикетов скоро тоже накроется медным тазом. Оборудование выработало свой ресурс еще лет десять назад. Если б не инженеры Крыльев, Москва бы уже давно вымерла от голода. И всем плевать. Понимаешь?
        - Понимаю. Только вот причем здесь мое мировоззрение?
        Вожак встал и прошелся по комнате.
        Сел.
        Глотнул вина.
        - А при том, - смотрит жестко и твердо. Фанатик. - Почему человек хочет или не хочет работать? Ты можешь мне ответить?
        Я снова жму плечами.
        - Не могу. А что?
        - А я могу. Человек не хочет работать. Никогда. Такой потребности в нем не заложено. Он просто должен это делать. И раньше люди это понимали. Теперь - нет. Вернее, и теперь понимают. Только в их миропонимании «должен» куда меньше, чем «не хочу». А любое принуждение есть ограничение их бесценной свободы. Так уж случилось. Демократия, права человека, «мы выбираем власть», «власть - не более, чем менеджер, которого мы нанимаем»… Ну и прочие словеса. Сам слышал. Когда-то, очень давно, римляне распяли пророка на кресте за то, что он сказал: «Человек и есть мироздание». По сути, он и есть Бог. Это достойный путь. Согласен?
        - Согласен.
        - И тем не менее, Понтий Пилат был абсолютно прав. И еврейский Синедрион был прав. Потому что - да, этот путь достоин. Но только для сильных. Для тех самых «сорока колен Израилевых». А остальным, слабым, куда деваться?
        Я усмехнулся:
        - И куда ж они деваются?
        - А никуда не деваются! - Вожак явно начинал злиться, меня это даже радовало.
        Неужели я его наконец-то достану?
        Хорошо бы.
        - Просто и до них в конце концов дошло, - продолжает, - что они тоже - люди. Пуп земли. И ничем не хуже тех, кто сильнее. Личность стала считаться важнее общества, ее, прости Господи, «самореализация» - важнее общественного благоденствия.
        - Ну, и что в этом плохого? - удивляюсь.
        - Да ничего! - Вожак уже явно вышел из себя, его движения стали стремительными, жесты - резкими. - Просто мелкие людишки по-мелкому и самореализуются. Что им нужно, еще те же несчастные римляне знали, - хлеба и зрелищ. Ну, еще, пожалуй, бабы, алкоголя и по возможности относительно безопасных наркотиков. Понимаешь ли, Егор, человеческая цивилизация, еще в прошлом веке мечтавшая о полетах к звездам и о личном бессмертии, погибла не в глобальной катастрофе, не в ядерной войне. Она просто сама себя похоронила. Эдак незаметненько. Кровавыми, но вполне локальными драчками. Потому что права и интересы личности считались приоритетом. А эту личность больше всего интересовала соседская самка, дискотека с экстази и хорошая понюшка кокса перед сексом!
        - Извините, Андрей Ильич, но так было всегда…
        - Не всегда! Хотя соглашусь, было…
        - И почему же именно теперь? - я даже не заметил, как дал себя вовлечь в спор.
        Зачем, спрашивается?
        - Сытость. Да-да, Егор, не спорь! Относительная сытость и относительная праздность. Естественный, кстати, процесс - любое общество стремиться к благополучию и от него же гибнет. Быдло перестало бычить. Было такое словечко в нашей молодости, обозначавшее тяжкий физический труд. У быдла стало много свободного времени. А самые сильные и умные были в это время заняты. Собой и своими глобальными проблемами.
        - И что, по-вашему, не будь они заняты…
        - Да Господь с тобой, Егор. Они и не могли не быть заняты. Потому они и умные. Я же уже говорил тебе, гибель мира - вполне естественный процесс. Объ-ек-тив-ный!! По-другому просто и быть не могло!
        Я допил вино в кубке и выкинул очередной окурок в камин.
        Или мне показалось, или грузинка искоса посмотрела в мою сторону.
        И довольно-таки неодобрительно.
        - Ну, хорошо, Андрей Ильич. Допустим, в этом вы меня убедили. И что дальше?
        - А дальше, - отец потянулся и с трудом подавил зевок. - Дальше просто. Очень просто. До смешного. Если на земле ночь - не надо искать свет. Нужно учиться жить во тьме.
        Я резко повернулся в его сторону:
        - Что ты имеешь в виду, отец?
        - «Что имею, то и введу». Прости, был такой старый каламбур, Андрей помнит. Думаешь, я что-то придумывал, внедряя здесь, у себя, нравы средневековья? Да ничего подобного! Обычная структура криминального сообщества. С его любовью к блесткам и прочей мишуре. А я, если хочешь, - пахан. Морщишься? Правильно морщишься! Но от фактов не уйдешь: стоит навязанным человеческому сообществу правилам оставить какую-то часть социума без внимания, как она тут же самоорганизуется по чисто феодальному принципу. Сюзрен - или «пахан», как хочешь, - берет на себя заботу о безопасности и благополучии своих «подданных», они ему - платят. Деньгами, жратвой, бабами. Изредка - моральными ценностями. Типа верноподданнической любви и благодарности. Естественное состояние. Не нравится? Вон, Андрею тоже не понравилось. И он создал зародыш Империи…
        - Крылья?
        - Крылья, Крылья…
        Вожак неожиданно хихикнул:
        - Ой, и любишь же ты заблуждаться, Мить. И других вводить в заблуждение, - и повернулся ко мне. - Твой отец соврал, Егор. Причем дважды. Во-первых, Крылья мы когда-то создавали вместе. Просто он потом в них разочаровался. Потому что там нужно работать. И иметь дело с теми, с кем неприятно. И никаких тебе косячков с анашой, дорогих вин и красивых девочек, до которых твой папаша всегда был большим охотником. А во-вторых, он прекрасно понимает, что его «феодальная модель» рано или поздно все равно превратиться в «имперскую». По мере, что называется, расширения сфер бандитского - пардон, феодального - влияния.
        Отец сначала побледнел, потом побагровел:
        - Ты забываешься, Андрей! Ты у меня в доме!
        Вожак жестко усмехнулся:
        - Это, извини, Мить, не аргумент. Ты у меня в доме и не такое вытворял. И прекрасно это помнишь. И понимаешь… Или прикажешь своим нукерам меня на кол посадить? Тоже не выйдет. Во-первых, мы для этого с тобой слишком давно дружим, а, во-вторых, с Крыльями ты ссориться - ну совсем не хочешь. Или не так?
        Отец что-то недовольно пробурчал.
        Вскочившая на ноги грузинская красавица погладила его по руке и принялась массировать ему плечи.
        Я прикурил уже Бог весть какую по счету сигарету.
        - Ну, хорошо, господа. А какое место вы мне отводите в этом вашем уравнении?
        Они дружно вскинулись и несколько удивленно переглянулись.
        - Что ты имеешь в виду? - Отец скинул ладони девушки со своих плеч, и она зашипела в мою сторону, как большая рассерженная кошка.
        - Да то и имею, - усмехаюсь. - Хорошо, вы - сильные, умные, - взялись манипулировать остатками, так сказать, человечества. И мной, кстати, в том числе. Один строит «имперскую модель», другой «феодальную». Я-то здесь при чем?
        - Не понял…
        Я потянулся и рывком выбрался из мягкого, обволакивающего кресла.
        Мне было их жаль.
        Обоих.
        Потому что я их любил, старых пердунов.
        И в то же время ненавидел.
        - А что тут понимать. Отряд свою работу выполнил. А я пошел спать. Я на вашу вечеринку не напрашивался.
        - Ты хочешь сказать, что нашел какой-то свой, третий путь? - голос у Корна был ядовит, как самая ядовитая змея.
        - Ничего я не нашел, - вздыхаю устало. - Может, найду. А может, и нет. Но то, что с вами мне не по пути, - уж точно. Я в солдатики еще в детстве наигрался. Человечество спасать тоже не собираюсь. Пусть само себя спасает, если ему так хочется. А у меня своих проблем достаточно. Завтра отряд выступает вниз, в Сочи. Как только освободится перевал - пойдем на материк. Или, может, в Европу сплаваем. С твоими моряками, отец, они у тебя - классные ребята. Еще не решил.
        Отец задумчиво поигрывал кубком.
        - Не погостишь? - поднимает брови.
        - Как карта ляжет. В смысле, погода. А вообще вряд ли. У вас своя свадьба, у нас - своя. Спокойной ночи.
        Уже у выхода из кабинета мне выстрелом хлестнул в спину нарочито спокойный и негромкий голос Вожака:
        - Как ты думаешь, Мить, к кому из нас он вернется? Ко мне или к тебе?
        Палец сам по себе оказался на спусковом крючке «Беретты».
        Левый глаз дергался, и это мешало прицелиться.
        Самое интересное, что их лица и фигуры были при этом абсолютно спокойны.
        Как у вырезанных из картона ростовых мишеней.
        Отец, кажется, даже отсалютовал мне кубком.
        Я с трудом поставил пистолет на предохранитель, демонстративно длинно плюнул в камин и кубарем выкатился во двор.
        Там шел снег, там билась в снежной истерике яростная горная метель, и именно там мне наконец-то стало хоть чуть-чуть легче и спокойнее.
        Я так и не сумел их убить.
        Хотя, наверное, стоило.
        Ага…
        Эпилог

…Утро было необыкновенно морозным, чуть поскрипывал под копытами снег, а воздух хотелось пить, пить полной грудью.
        Стояла необыкновенная тишина, и негромкий, неторопливый разговор двух кавказского вида крестьян был слышен, наверное, даже в резиденции отца.
        - Княжич опять на охоту собрался… И что человеку за радость по горам скакать?
        - Э-э, не скажи… мужчина должэн ахотиться… кров звэря пить… вино пить… жэнщин лубить… Тогда он - мужчина…
        Я рассмеялся и ударил Абрека шпорами.
        Трехлетний жеребец зло заржал, прижал уши, встал на свечку и поняв, что не скинет седока, рванул галопом.
        Увязавшиеся со мной Веточка с Асланом остались далеко позади.
        Дав злобной твари согреться, я постепенно перевел его в рысь, потом в шаг.
        Он время от времени оборачивался, поглядывал - как я там?
        Не расслабился ли?
        Нет, дорогой, не расслабился.
        Потому-то и езжу на тебе.
        А не ты на мне…

…Ты можешь радоваться, отец.
        Я не уехал.
        Пока не уехал.
        Просто тогда, месяц назад, я понял.
        Понял после бессонной ночи, вот таким же морозным утром.
        Кажется, еще была метель.
        Как ты там говорил, старый толстый даос, старый мудрый Бань Го в засаленной рваной хламиде и с ночным горшком на лысой китайской голове?

«Запомни, мальчишка, Путь не кончается, если он в тебе. И чистота реки зависит от чистоты взгляда».
        Так, кажется?
        Я запомнил.
        И кажется, начал понимать.
        Мы еще попьем зеленого чая на изумрудной лужайке перед бумажным домом.
        Когда-нибудь…
        Наверное, не в этой жизни…
1999
        Москва - Подмосковье
        notes
        Примечания

1
        В кельтской мифологии - башня.