Изнанка гордыни Алина Лис
        Маг и его кошка #1
        От ненависти до любви один шаг. Но как порой нелегко его сделать. Их история началась со случайного убийства и жестокой шутки. Самоуверенного мага и гордую аристократку ждет противостояние на Изнанке мира, где люди становятся игрушками для фэйри, а служение Хаосу порождает чудовищ. Им еще предстоит понять, что главный враг всегда внутри, а в иных битвах победить можно только сдавшись.
        Маг и его koshka. Том 1. Изнанка гордыни
        Алина Лис
        Глава 1. Роковое озеро
        Элвин
        Знал бы, что все так закончится, объехал проклятое озеро стороной.
        Но я не знал. И в тот день было жарко. Слишком жарко. К полудню земля раскалилась так, что воздух дрожал от зноя. Не спасал даже призванный ветер - сырой, пахнущий влажными туманами Рондомиона.
        Когда сквозь ветви оливковой рощи блеснула вода, я обрадовался и направил лошадь к берегу.
        У водоема меня поджидал сюрприз. Под ближайшим деревом лениво пощипывала траву лошадь, а в озерце плескалась девушка.
        Я осадил коня и залюбовался открывшимся зрелищем. Она была прелестна. Роскошные пряди каштановых волос почти скрывали полные груди с розовыми ягодками сосков, но ничуть не мешали наслаждаться видом стройной талии и крутой линией бедер. Жаль, остальное скрывала вода - уверен, ножки у девицы тоже загляденье. Не старше шестнадцати, невысокого роста, слегка пухленькая, с нежной кожей изумительного сливочного оттенка. Широко расставленные глаза и чувственные губы придавали ей вид одновременно невинный и донельзя соблазнительный. Округлые щечки с ямочками только усиливали сходство с ребенком и оттого контраст невинного выражения лица и красивого, женского тела, не скрытого покровом одежды, казался особенно возбуждающим.
        Девушка увидела меня, ее глаза расширились от испуга. Взвизгнула, попробовала бестолково прикрыться руками, потом метнулась, уходя глубже в озеро, прячась от нескромного взгляда.
        - Немедленно отвернитесь! - потребовала она.
        - И не подумаю, - ответил я, наслаждаясь ее смущением ничуть не менее, чем открывшимся раньше прелестным зрелищем. - Местные пейзажи хороши, но даже они не идут ни в какое сравнение с вашей красотой… сеньорита?
        - Франческа… - ответила девушка, и тут же зажала рот ладонями.
        Я расхохотался. Воспитание сыграло с юной красоткой злую шутку. Ноздри девушки раздувались от гнева, она продолжала метать в меня возмущенные взгляды, молчаливо ругая себя за оплошность. Аристократка остается аристократкой, даже стоя обнаженной, по горло в воде. А в том, что моя очаровательная собеседница знатного рода, сомневаться не приходилось. Породу и воспитание не спрячешь.
        - Рад знакомству, сеньорита Франческа, - я спешился, шутливо поклонился и снял шляпу. - Мое имя Элвин.
        - Вы негодяй!
        - Пожалуй, - охотно согласился я. - Ваша матушка не предупреждала вас, что столь юной особе небезопасно путешествовать одной? На дорогах полным-полно негодяев, и, уверяю, я далеко не самый худший из них.
        С этими словами я отвел в сторону и привязал рвущегося к воде коня. Она все так же стояла по шею в воде, скрестив руки на груди. Совершенно напрасно, солнце так играло на водной глади, что мне все равно ничего не было видно с берега.
        Посмотреть на красивую обнаженную женщину всегда приятно, но это зрелище мне, мягко скажем, не внове. Сейчас куда больше пикантности ситуации добавляли смущение и негодование девушки. Откинь она их, я бы сразу потерял интерес.
        - Я не выйду!
        - Значит, будете сидеть там, пока я не уеду.
        - Вы - негодяй!
        - Вы это уже говорили.
        - Вы… вы… - ее воспитатели совершенно не озаботились тем, чтобы обучить юную подопечную непристойностям, и сейчас малышка испытывала определенные трудности с подбором слов.
        - Да, это все еще я, сеньорита. И я думаю провести здесь пару часов. А может, и заночевать.
        Вместо того чтобы разреветься или в очередной раз сообщить, что я негодяй, девица вдруг уставилась на что-то за моим плечом. На ее лице засияло неподдельное облегчение.
        Возможно, это спасло мне жизнь.
        Повинуясь интуиции, я дернулся влево. Над ухом свистнул клинок. Я отпрыгнул, рука потянулась к поясу, чтобы обнаружить там только кинжал-дагу. Шпага осталась притороченной к седлу.
        Мой противник меж тем зарычал и снова пошел в атаку. Я выругался, уклонился и перебросил кинжал в левую руку.
        Напавший был совсем еще юнец - невысокий, смуглый, черноволосый и черноглазый - тонкая щеточка ухоженных усиков и мелкая бородка не делали его старше, хотя он явно гордился этими признаками принадлежности к мужскому роду.
        Двигался он отлично и фехтовал куда лучше меня. Сумей мальчишка сохранить трезвую голову, приключение могло бы закончиться печально. Однако он был разъярен, что давало некоторый шанс на победу.
        Я знал: если пылкий юнец будет достаточно ловок, я останусь гнить под голубым небом Вилесс. Возможность такого исхода делала нашу схватку по-настоящему увлекательной.
        Удары падали справа и слева, еле успевал уворачиваться. Разница в длине оружия сводила на “нет” мое преимущество от ведущей левой руки. Я азартно уклонялся, проводил финты и обманные атаки, пытаясь подобраться к нему поближе. Очень хотелось победить, не прибегая к магии.
        Несколько минут он гонял меня по полянке. Девица при этом выкрикивала что-то подбадривающее и хлопала в ладоши. Короче, все трое получали свою толику удовольствия. А потом мне просто не повезло. Нога поехала по скользкой траве, и вместо изящного вольта я взмахнул руками и завалился на бок.
        Я медленно сел. Дрожащее острие шпаги покачивалось перед глазами.
        - Проси прощения у лучшей из женщин, которую ты оскорбил своим похотливым взглядом, мерзавец, - воззвал мальчишка патетично, словно выступал на подмостках захудалого театра.
        Разве можно так бездарно переигрывать? Я поморщился и, словно в зеркале, поймал тень своего неодобрения на лице Франчески.
        - Столько пафоса! Моему чувству меры только что нанесен сокрушительный удар. А как ощущает себя ваше, лучшая из женщин? - обратился я к девушке. Она в этот момент как раз выходила из озера, вся в дрожащих на солнце капельках воды. Прикрываясь руками, торопливо натянула исподнюю рубаху. Намокшая ткань немедля обрисовала изгибы тела. Восхитительное зрелище!
        - Заткнись и не смей на нее пялиться, ты… - взбесился юнец. Лезвие клинка уперлось мне в горло и слегка прокололо кожу. Я почувствовал, как капля крови скатилась вниз по шее.
        Слишком близко. Опасно. Если он внезапно решит ударить, могу и не успеть поставить щит. Я улыбнулся. Это приключение начинало по-настоящему увлекать.
        В ответ на угрозы захотелось подразнить черноусого идиота. Что я и не преминул сделать, обратившись к девушке:
        - Я ведь здесь не просто так, сеньорита Франческа. Меня послали за вами.
        Это был выстрел наугад. Нервозность в поведении парочки наводило на мысль, что они опасаются погони.
        - Я велел тебе заткнуться!
        - Погоди, Лоренцо.
        Франческа подошла, на ходу затягивая шнуровку. Платье на ней было простое, темно-зеленое, из добротной, немаркой ткани. Такие носят горожанки средней руки. Однако беглый взгляд на руки девушки подтвердил мою изначальную догадку о ее знатном происхождении. Белые, ухоженные ручки с ровно остриженными ногтями и никаких мозолей.
        Она обласкала юнца восхищенно-нежным взглядом, тот расцвел. Мне достались гневно сведенные брови.
        - Кто ты такой? - настойчиво спросила она. - Тебя послал мой отец?
        - Да, - наугад сказал я и был вознагражден выражением неподдельного испуга. - Сеньорита, он готов все простить.
        - Вранье, - неуверенно сказал Лоренцо. - Герцог просто не успел бы…
        - Он беспокоится о вас и просит вернуться, - продолжал я, отметив про себя этого “герцога”.
        - Заткнись!
        - Сеньорита, я не вру, - я продолжал вдохновенно импровизировать, ориентируясь по карте, что чертили мне движения ее глаз, бровей и губ. - Герцог просил передать, что сожалеет о размолвке.
        - Я не вернусь.
        - И куда вы поедете? И с кем? Вы же понимаете, что этот шут не сможет вас защитить. Или обеспечить вам жизнь, к которой вы привыкли.
        - Кого ты назвал шутом?!
        Но мне уже удалось завладеть ее вниманием целиком. Мысленно я заключил сам с собой пари, что сумею уговорить девушку бросить любовника (готов был поклясться, что черноусый недоросль приходился ей именно любовником, а никак не братом или другом) и уехать со мной.
        - Герцог обещал, что наказания не будет. Правду о вашем исчезновении удалось скрыть, ничья репутация не пострадает.
        - Смотри на меня! Отвечай, когда с тобой разговаривают! - не выдержал мальчишка. Я снова не обратил внимания, и тогда он, белый от злости, унижения и страха потерять возлюбленную, отвесил мне пощечину.
        Мне. Пощечину.
        Да еще в присутствии красивой женщины.
        - Зря ты это сделал, - очень ровным от ярости голосом сообщил я, опуская ладонь на клинок. - За такое в моей семье убивают.
        Раз - и мальчишка, вскрикнув, уронил покрытое изморозью оружие себе под ноги. Два - я вскочил, каблук мимоходом опустился на лезвие, шпага сломалась с легким хрустом, как сухая ветка. Три - рука вцепилась ему в горло, чуть пониже челюсти. Я был так зол, что сумел оторвать наглеца от земли, почти не прибегая к магии.
        - Извиняйся, - потребовал я, глядя ему в глаза. - Или умрешь.
        Юнец не был трусом. Несколько секунд он дергался, безуспешно пытаясь разжать мою хватку. Девица завопила возмущенное «Лоренцо!» и повисла на руке. Я раздраженно оттолкнул ее и опустил мальчишку на землю, одновременно посылая короткий морозный импульс сквозь пальцы. Больно и прекрасно остужает горячие головы. Пусть любитель бить пленных подумает о своем поведении, а потом продолжим воспитательную беседу.
        Я не собирался его убивать. Только унизить, отплатив за оскорбление. Но все пошло не так.
        Он рухнул на землю, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Скрюченные пальцы вцепились в камзол с левой стороны груди. Вторая рука бестолково скребла землю.
        Врожденный порок сердца или иная похожая болезнь. Проклятье, мальчишкам с хлипким здоровьем надо сидеть дома, а не задирать проезжих магов! Юнец хрипло выдохнул, дернулся и замер. Я упал на колени рядом, изо всех сил вцепился в его тонкие запястья. Тело выгнулось дугой, когда из моих рук, пытаясь снова запустить остановившееся сердце, хлестнул поток силы. Бесполезно. Магия жизни - не мое призвание.
        Безжизненные глаза смотрели в небесную синь над Вилессами.
        Я выругался. Черноусого идиота было жалко. И я так и не успел добиться от него извинений.
        - Лоренцо! - крик девицы отвлек от созерцания трупа.
        - Я же предупреждал. Есть вещи, которые нельзя оставлять безнаказанными, - сообщил я с досадой.
        Она бросилась молча, даже не подумав прихватить дагу, что валялась рядом. Мелькнули безумные серые глаза, скрюченные пальцы. Рывок был столь силен и внезапен, что я не устоял, и мы покатились по траве.
        Франческа извивалась и шипела, как бешеная кошка. С немалым трудом я сумел все же оторвать ее левую руку от горла. Правой она расцарапала мне щеку. Целилась в глаз, но не попала.
        - Ты, ты! - наконец прорвало ее. - Лоренцо! Убью!
        - Не надо убивать Лоренцо, я это уже сделал.
        Она зарычала и снова попыталась выцарапать мне глаза, но я, наконец, сумел навалиться на нее и перехватить запястья. Полный лютой ненависти взгляд подсказал лучше всяких слов - оправдываться бесполезно.
        Да я и не собирался.
        - Честное слово, милая, ты же видела. Надо было просить прощения, пока я был добрый.
        Она взвыла, выгнулась подо мной, словно одержимая, из которой изгоняют бесов, и вдруг разразилась бурными рыданиями.
        Когда женщины плачут, они отдаются этому занятию всем существом, а значит, можно расслабиться. До следующего приступа ярости.
        Я отпустил ее и встал. На душе было паскудно. Да, в нашей семье не принято спускать оскорбления от людишек, по меркам любого из Стражей смуглый обладатель усиков вполне заслужил такой конец своей бесславной жизни. Но осадок все равно был и довольно гадкий. Если уж я убиваю, предпочитаю делать это осознанно.
        К тому же возникла еще одна проблема. Девица осталась без спутника и защитника. Без денег и связей. Сбежавшая от отца, наверняка опозоренная. Участь, ждавшая ее, была незавидна - содержанка в лучшем случае. А скорее, шлюха.
        И что теперь с ней делать? Начиная игру, я рассчитывал на веселое приключение, не более.
        Нет, конечно, это все были ее проблемы, не мои. Но при взгляде на рыдающую Франческу мне стало жалко девушку. В некотором роде, я ощутил себя ответственным за ее судьбу.
        По мере того, как рыдания утихали, в ее глазах снова разгорался полный неукротимой ярости огонь. Я не стал дожидаться, пока девушку прорвет повторно. Пусть выплеснет все сразу
        - Ну, не плачь, - от примирительного хлопка по плечу сеньорита вздрогнула. - Кто станет плакать о парне с такими дурацкими усами?
        Этого хватило, чтобы вызвать еще один приступ ярости, более короткий и снова закончившийся слезами.
        Пока девица рыдала, я напоил коня. У поворота к озеру увидел еще одну лошадь - судя по всему, принадлежавшую покойнику. Сначала она диковато косилась и всхрапывала, но стоило достать из сумки яблоко, как лед недоверия был сломлен.
        С лошадьми в поводу я вернулся к Франческе. Она закончила рыдать и теперь просто сидела над трупом - бледная и опустошенная.
        Наверное, в ее глазах произошедшее выглядело, как циничное, хладнокровное убийство. Что же, если оставить в стороне всякие сопли о “я не хотел”, именно таковым оно и было.
        - Итак, сеньорита, - намеренно бодро объявил я. - Остается один немаловажный вопрос. Что мне с вами делать?
        - А? - глаза пустые, на щеках засохшие дорожки от слез. - Разве ты не должен доставить меня к отцу?
        - Неа. Я солгал.
        Третий приступ ярости совсем исчерпал ее силы.
        - Сеньорита, - я ухватил ее за подбородок и заставил взглянуть в глаза. - Вы не ответили в прошлый раз. Что мы с вами все-таки будем делать?
        - Делай что хочешь. Мне все равно.
        - Ну что же. Тогда прошу в седло. Вас подсадить?
        В этот раз Франческа подчинилась без звука.
        - Куда мы едем? - спросила она через полчаса бодрой трусцы.
        Предчувствуя поток обвинений, я вздохнул. При других обстоятельствах путешествие в обществе красивой знатной женщины могло стать по-настоящему приятным.
        - До заката еще почти два часа. Успеем добраться до таверны. Люблю ночевать в комфорте. К тому же, по вине твоего мертвого дружка, я так и не успел искупаться.
        - А потом? Куда ты меня везешь?
        - В Кастелло ди Нава, милая.
        Ее плечи поникли:
        - Ты же сказал, что соврал насчет отца.
        - А я и соврал. Однако оставлять тебя одну на дороге как-то нехорошо. Всякое может случиться. Со слов твоего любовника…
        - Он был моим мужем! - перебила меня Франческа.
        - О, даже так? Ну, тогда я оказал тебе большую услугу. Не надо благодарить. Нет, нет, убивать меня тоже не надо. Мы это уже пробовали, и получилось как-то не очень. Тссс, Франческа, дорогая, не нервируй лошадь, еще немного и она понесет. Если ты при этом упадешь и сломаешь шею, это будет не моя проблема. Итак, со слов твоего, хммм… мужа, получалось, что ты дочка ни много ни мало, целого герцога. Я рискнул предположить, что вы только-только сбежали из-под родительского крылышка, а ближайшее владение принадлежит герцогу Рино.
        - Ненавижу тебя! - прошептала она и пришпорила коня.
        К вечеру она уже совершенно пришла в себя и весь ужин, не притрагиваясь к пище, сверлила меня злым взглядом. Это раздражало. А пуще того раздражало чувство вины из-за нелепой смерти этого мальчишки - ее мужа, пусть я бы скорее еще раз убил парня, чем признался в этом.
        И отдельно раздражала грязь в трактире. Где были мои глаза, когда я решил свернуть именно сюда?
        Когда в углу, попискивая, прошмыгнула крыса, я резко отодвинул тарелку:
        - Что вы на меня так смотрите, сеньора? Пытаетесь применить магию, чтобы я рассыпался прахом?
        - Я твоя пленница?
        - Пленница? Нет, конечно, - это предположение показалось даже оскорбительным. - Что за причудливые фантазии? Разве я тебя связал или набросил на голову мешок? Разве мы не сидим в людном трактире?
        - Тогда зачем ты взял меня с собой?
        - Просто решил помочь. Путешествовать в одиночку для женщины небезопасно. Но если хочешь избавиться от моего общества, достаточно просто намекнуть. Не имею привычки навязывать благодеяния. Будь осторожна, разеннские дороги, тем более на границе меж герцогствами, небезопасны, - я поднялся.
        - Куда ты?
        - Мне не нравится в этой дыре. Думаю поискать гостиницу поприличнее. Но ты можешь остаться, если хочешь.
        Если Франческа не дура, будет играть по моим правилам. Я не собирался тащить девушку за волосы до родительского дома, выслушивая всю дорогу, какой я подлец и мерзавец.
        Успел дойти до двери, когда она все-таки не выдержала:
        - Погоди!
        - Вы что-то еще хотели, сеньора?
        - У меня нет денег, - выдавила она. - Кошелек остался у Лоренцо.
        - Это твои проблемы, дорогая. Хочешь, чтобы я оплачивал еду и комнаты, а заодно защищал тебя от нежелательного внимания - едешь со мной. Нет, так нет. Тебе решать.
        Она могла отказаться. Что-то в ее лице говорило, что она точно откажется, но, похоже, девчонке пришла в голову какая-то мысль, потому что лицо ее прояснилось, а затем она взглянула сверху вниз и высокомерно процедила:
        - Хорошо.
        Но тут уже я решил развлечься:
        - Что значит «хорошо» в контексте нашего маленького спора, сеньора? Озвучьте, будьте любезны.
        И так было ясно, но хотелось услышать это из ее уст. Имею право на маленькие радости, раз уж я сегодня такой хороший и бескорыстный.
        Франческа скривилась, словно я заставил ее съесть лимон:
        - Хорошо, я поеду с тобой.
        - Разве так просят? Немного уважения и вежливости. Попробуй еще раз.
        Она не устроила спектакля с выцарапыванием глаз или оскорблениями. Смиренно опустила взгляд и попросила взять ее с собой. Как подменили. Куда только подевалась дикая кошка, что была здесь пятью минутами раньше?
        - Тогда пойдемте искать гостиницу, сеньора.
        И чем я недоволен? Разве не этой покорности я только что добивался?
        Герцог Рино оказался еще нестарым мужчиной. Его голову, с ежиком темных, вопреки разеннской моде коротко остриженных волос, украшали глубокие залысины. Уши забавно оттопыривались, однако внимательные глаза цвета стали и бульдожья челюсть скрадывали комическое впечатление. Невысокий, гладко выбритый, плотный, больше за счет мускулов, чем жира, он умел заставить считаться с собой одним своим присутствием.
        О нем говорили, как о мудром политике, сумевшем укрепить изрядно расшатавшееся после череды неудачников, пьяниц и дураков герцогство. Он слыл человеком жестким и даже порой жестоким, но нельзя было отрицать, что Умберто Рино - дар для своей земли. За двадцать лет, что герцог цепко держал в руках символ власти, Рино из нищего, обложенного данью края расцвело в мощный, лишь номинально находящийся под протекторатом Разеннской империи, округ. В основном, конечно, за счет торговли местными винами и красильням вдоль русла Эраны.
        Со слов моего брата Мартина, отношения между Рино и Разенной напряжены, как никогда. Он даже предрекал войну, которая, скорее всего, закончится для герцогства печально, но пока все было тихо, и край процветал.
        Сейчас, мы с Франческой стояли в приемной зале замка Кастелло ди Нава, перед полноправным хозяином окрестных земель.
        И он выглядел не слишком-то счастливым.
        Стоило нам предстать перед герцогом, как девица пыталась меня оговорить, обвиняя в разбойном нападении и только что не насилии. Я запоздало понял, что именно ради этой возможности она поступилась гордостью и согласилась вернуться домой в моем обществе.
        Ну а с чего бы мне ждать иного? Она хотела мести и была в своем праве. Хорошая попытка. Не вина Франчески, что герцог был слишком зол из-за побега, поэтому с первых же слов грубо велел дочери заткнуться и дальше слушал только мою версию событий.
        - …Лоренцо ударил меня по лицу, я убил его за это. А позже, узнав, что Франческа - ваша дочь, решил оказать вам услугу и препроводить сеньориту… то есть, простите, сеньору, домой, - закончил я свой рассказ и слегка поклонился.
        - Сеньора, значит? - тяжело спросил герцог и посмотрел на дочь в упор. - Ясно.
        Потом, после паузы:
        - Что же. Брака с Альваресом не будет, ты добилась своего. После такого… кому ты нужна, потаскуха? - и вдруг закричал, теряя контроль. - Вон! Убирайся!
        Девушку как ветром сдуло. Рино грузно откинулся в кресле и прикрыл глаза. Я дал ему пару минут, потом демонстративно откашлялся.
        - Ты? - в голосе правителя слышалось глухое ворчание. Так озлобленный пес предупреждает, что к нему лучше не подходить. - Ждешь награду?
        - Вообще-то нет, ваше великолепие. Я здесь, можно сказать, по делу. У меня для вас рекомендательное письмо от его величества Ансельма Третьего.
        Он принял из моих рук свиток и хмыкнул над сломанной печатью.
        - Ты читал его?
        - Трудно было удержаться. Грешен, страдаю любопытством.
        Я прочел его еще на середине пути от скуки и был разочарован, не найдя ничего крамольного.
        Не зря молва славила Умберто, как человека неглупого и выдержанного. Вместо того чтобы вспылить, он развернул свиток и углубился в чтение.
        Я ждал, разглядывая гобелены на стенах с вытканными баталиями или назидательными религиозными сюжетами. Один мне даже понравился. На нем первосвященник Андрий усекал хаотическую тварь, в которую превратилась его жена, с помощью святого слова и здоровенной пики. Мастеру определенно удалось выражение садистской радости на лице святого.
        Герцог закончил чтение, откинулся в кресле и смерил меня гораздо более внимательным взглядом, чем при первом знакомстве.
        - Ты - брат эрцканцлера Мартина курфюрста Эйстерского?
        - К несчастью. Мы оба понять не можем, как могла случиться такая досадная глупость.
        - Ансельм просит оказать тебе подобающее гостеприимство.
        - Знаю. Я читал письмо.
        - Он также просит оказать тебе всяческое содействие в твоих, - он сверился с письмом, словно забыл, - поисках. Каких?
        - О, сущие пустяки. Ничего такого, что бы потребовало времени вашего великолепия. В последнее время я увлекся историей магии. В свитках, хранящихся в королевской библиотеке Вальденберга, я встретил упоминания, что часть рукописей по интересующему меня вопросу была выкуплена вашим почтенным предком. Так что для содействия вам достаточно дать мне доступ в фамильную библиотеку.
        - Ты маг?
        - Как видите.
        Причин говорить “нет” у него не было. Если отношения Разенны и Рино и впрямь настолько испортились, сейчас герцог совсем не в том положении, чтобы отказывать могучему северному соседу в ерундовой, по сути, просьбе. Однако Умберто медлил, чувствуя подвох.
        - “Манеры его несносны, а характер - вспыльчив, так что велите верным вам людям держаться подальше от лорда Элвина, если не хотите их лишиться”, - зачитал он.
        Я усмехнулся, вспоминая последний разговор с братцем Мартином.
        - Элвин, прекрати убивать моих людей.
        - Знаешь, как ни смешно это произносить, но они вроде как меня вызвали. Я всего лишь защищался.
        - Ага, - Мартин скептически ухмыльнулся. - А Луна сделана из зеленого сыра.
        - Если вассалы твоей марионетки так носятся со своей честью, пусть отточат языки острее, чем затачивают шпаги.
        - Если ты посадишь на цепь свой сарказм, им не придется этого делать. Честное слово, мне иногда хочется подарить тебе кляп.
        Я пожал плечами:
        - Подари.
        - Ты ведь это специально? Не просто от скуки или ради развлечения?
        - Не буду отрицать очевидного.
        - Зачем?
        - Думаю, я оказал тебе услугу. И мир, определенно, стал чище после похорон.
        Мартин устало растер лицо руками. Иллюзия сползла, осыпалась подсохшим песком. Исчезла седина из чуть волнистых темных волос и бровей, ушли морщины с бледной кожи и тяжелые мешки под серыми глазами, похудели щеки. То же вытянутое лицо, лицо маркграфа Эйстерского - острый нос, узкий подбородок, тонкие губы привычно кривятся в недовольной гримасе, но обладателю его на двадцать лет меньше, словно Мартин глотнул мифического эликсира молодости.
        Брат перевел взгляд на свои руки, вздрогнул и единым движением снова накинул личину.
        - Чтоб тебя гриски, взяли, Элвин! Твой неуместный приступ идеализма обойдется мне недешево. Почему ты никак не хочешь понять, что мир не крутится вокруг твоих желаний?
        - Потому, что он крутится. Точнее, я, как Страж, способен заставить его крутиться. Да и ты тоже.
        - Если бы, - Мартин мрачно вздохнул. - Чем больше я занимаюсь политикой, тем больше понимаю, как много вещей невозможно контролировать.
        - Чем больше я занимаюсь политикой, - в тон ему ответил я. - Тем больше меня тошнит. Чувствую себя монашкой в борделе.
        - Тогда уезжай. Покинь Прайден. Я так много вложил в него. Не могу смотреть, как ты все разрушаешь.
        Слышать от него такое было неприятно, тем паче, что я долгое время честно старался быть полезным, преодолевая брезгливость. Заниматься политикой, если ты не властолюбив, нетерпим к чужому идиотизму, да еще и склонен к злым шуткам, тяжело, но я разделял веру брата в призвание Стражей менять мир к лучшему. Насколько я вообще способен хоть во что-то верить.
        Я не знал, станет ли мир лучше только от того, что в нем будет главенствовать стабильный и сильный Прайден. Но других идей все равно не было, поэтому, когда Мартин попросил помощи, с радостью согласился.
        Что же, политика из меня не вышло. Так же, как не вышло солдата, художника и примерного семьянина. Должно быть, все мои таланты относятся исключительно к области разрушения.
        - Ты сам меня пригласил.
        - Верно. Дурак был, правда? Надеялся увлечь. Как будто забыл, что ты до сих пор как ребенок.
        Вообще-то из нас двоих младшим был как раз он. На пару месяцев, но все же.
        - Очень взрослое занятие - играть в войну и созидание цивилизаций.
        - Я лишаю тебя наследства. И отрекаюсь.
        - Тоже вариант. Это заткнет злопыхателям глотки. Хочешь, чтобы я совсем уехал?
        - Да. Уедешь?
        - А что мне за это будет?
        - Что ты хочешь?
        - А ты как думаешь?
        Вопрос действительно был глупым. Мартин раздраженно побарабанил пальцами по краю стола.
        - Хорошо, хорошо. Я отдам тебе Горн Проклятых. Может, так будет лучше. Ему не место в имперской сокровищнице. Только умоляю, будь осторожнее. Эта игрушка опасна.
        - Так трогательно видеть проявление братской заботы. Не волнуйся. Я пока не настолько сошел с ума, чтобы садиться в прогнившую посудину, набитую проклятыми мертвецами. Кстати, еще мне нужно рекомендательное письмо для герцога Рино, которое обеспечит доступ в фамильную библиотеку.
        Брат восхищенно выругался:
        - Ты, сукин сын! Ты заранее спланировал все это?
        - Его величество сгустил краски. Как видите, я - сама кротость. А что до дуэлей, так вам ли не знать, как важна для мужчины возможность защитить свою честь. Или честь дамы.
        - Что же, лорд Элвин Эйстер. Буду рад видеть вас гостем в моем доме, - Рино дернул шнур, вызывая слугу.
        - Распорядись о комнатах для лорда Элвина и его слуг, - приказал он.
        - Только для меня. Предпочитаю путешествовать налегке и в одиночестве.
        Я не нанимаю слуг среди людей. Люди в большинстве своем трусливы, лживы и подлы, но это полбеды. Хуже, если повезет наткнуться на кого-то честного и умного. Потому, что люди еще слабы и смертны. И живут до смешного короткий срок.
        Если герцог и удивился, то виду не показал:
        - Тогда пришлите к нему кого-нибудь из замковой обслуги.
        Глава 2. Ловушка на охотника
        Франческа
        Я знала, что легко не отделаюсь. Поняла, еще с первого взгляда на его лицо. Когда мы стояли в приемной зале, а отец не дал сказать и слова.
        Сначала я даже не испугалась. Сначала была злость от того, что отец не стал меня слушать - я так мечтала всю дорогу домой, как он прикажет повесить убийцу Лоренцо, репетировала свою речь, а отец просто велел мне заткнуться.
        Страх пришел позже, когда он повысил голос. Все в Кастелло ди Нава знают, если уж герцог начал орать - быть беде.
        Никогда не видела его в такой ярости.
        Скверное предчувствие оправдалось с лихвой - он выдрал меня плетью. Да так, что несколько дней я не могла ходить. Даже сидеть не могла, только лежать на животе.
        Обычно он порет меня розгами или ставит на горох. Это тоже довольно больно, но не идет не в какое сравнение. К тому же раньше наказания удавалось хранить в тайне. В этот раз я кричала так, что почти сорвала голос. Кажется, весь замок в курсе подробностей моего побега, возвращения и последующей расправы.
        Это так унизительно, что у меня просто нет слов. И слуги, еще вчера ходившие перед госпожой на цыпочках, сегодня открыто ухмыляются в лицо.
        Сплетники! Мерзкие сплетники!
        Я хочу спрятаться, уйти от мира, закрыться и не выходить из своих покоев. Пусть болтают, что вздумают, у меня нет желания бороться с этим.
        Но я - Франческа Рино. У меня есть обязанности.
        Поэтому я задираю нос и хожу с видом наследной принцессы, втрое строже обычного спрашиваю со слуг за их работу по дому и раздаю наказания направо и налево. А если ловлю кого за пересудами, с милой улыбкой назначаю сплетнику порку.
        Пусть попробует того же лекарства.
        Я не позволю другим видеть себя раздавленной, рыдающей и несчастной. По моему виду не скажешь, что меня заботят досужие пересуды черни. Когда Бьянка спросила правда ли, что меня, якобы, выпороли кнутом на конюшне, я улыбнулась. И только боги знают чего мне стоила эта улыбка.
        - Что ты, мы с отцом просто слегка поспорили.
        Днем так много дел, что нет времени себя жалеть. Я плачу ночью, в подушку, сжимая кулаки от ненависти, вспоминая отвратительные перешептывания и сальные улыбочки слуг.
        Мой побег не встречает понимания ни у домачадцев, ни у подруг.
        - Совсем отец распустил, греховодницу! И когда только успели? Вот уж верно говорят “Опасайся молчащей собаки”, - выговаривает мне старенькая кормилица, обмывая кровавые раны, оставленные плетью. - Ууу, правильно отец тебя выпорол, жаль мало. Надо было и щенка Ваноччи, бесстыжего, да не плетью, а кнутом. Хорошо, сеньор маг ему шею свернул.
        - О чем ты, Роза? - больно слышать, как она честит моего мертвого мужа. - Это же Лоренцо. Наш Лоренцо!
        Весной она относилась к нему совсем иначе. Улыбалась ласково, отчего ее похожее на печеное яблоко лицо покрывалось сотнями лучистых добрых морщинок, и все сетовала, что мальчик такой худой, норовила сунуть кусок чиабатты с сыром.
        От воспоминаний старенькая Роза сердится еще больше:
        - Гнать надо таких из приличного дома! Сеньор Рино его привечал, а тот… И жил никчемушно, и помер подло.
        - Замолчи!
        Да, может, мой избранник не мог похвастаться знатностью - внебрачный сын купеческой дочки и мелкого аристократа, ученик живописца. Но никто и никогда не любил меня так, как он. Я знала: он сделает все, чтобы я была счастлива.
        Говорят, так всегда: один любит, второй лишь позволяет себя любить. Мне нравилось быть для Лоренцо единственной.
        Но, клянусь богами-Хранителями, клянусь прахом матери и всем, что мне дорого, я не хотела только брать, о нет! Я тоже любила Лоренцо. Может не так страстно, но любила. И я была бы ему хорошей женой - заботливой и послушной.
        Бьянка Фальцоне - моя лучшая подруга, только хихикает и все спрашивает - ну как оно? С мужчиной?
        - Выйдешь замуж - узнаешь, - отвечаю я.
        Хочешь, чтобы знало все Рино - расскажи Бьянке.
        - Ну пожаааалуйста, Фран, - канючит она. - Правду говорят, что ничего слаще нет на свете?
        Я вспоминаю свою неловкую первую ночь в придорожном трактире. Мы раздевались в темноте, на ощупь, чтобы лечь в одну кровать, а потом муж подвинулся ближе. Я испугалась, но отступать было поздно, обряд свершился еще на рассвете, Лоренцо был в своем праве. Помню стыд, когда мужские руки впервые обняли меня, и нас разделяла лишь тонкая ткань ночной рубашки. Я не знала, что положено делать, поэтому не шевелилась, пока он все целовал и целовал меня. В комнате было душно и пахло подгнившим деревом. Помню, как кололись усы, как чужие руки мяли и тискали мое тело, помню странное томление в животе, а потом он задрал на мне рубашку и взгромоздился сверху. Было больно, я сначала терпела, а потом хныкала.
        Все закончилось как-то бестолково, но хорошо, что быстро, и я разревелась у него на плече, сама не понимая отчего. Лоренцо перепугался, пытался утешить, захлебывался извинениями, а я почувствовала к нему удивительную нежность, когда он поцелуями осушал мои слезы и бормотал что-то тихо и виновато. Мы уснули в обнимку, но последующие две ночи муж так и не решился притронуться ко мне. Я тоже не предлагала.
        - Мед точно слаще.
        Глупые, бестактные вопросы, но как можно сердиться на Бьянку? У нее доброе сердце и язык без костей.
        Я ей чуть-чуть завидую. Для нее все легко, хотела бы я так же.
        Подруга показывает мне язык и начинает болтать про заезжего мага. Какой красавчик этот северянин! Да еще брат самого эрцканцлера Священной Империи Прайдена.
        - Звучит так, словно за этот приз стоит бороться, - говорю я, вспоминая его лицо, когда он убил Лоренцо.
        Я знаю, как положено вести себя леди. Сдержанно. Там, где другие возмущаются или плачут, я лишь шучу. Тонко, очень тонко. Так, чтобы никто не понял.
        - Оооо, еще как стоит! - воодушевленно подхватывает Бьянка.
        Я обнимаю свою смешную подругу.
        Элвин
        Крепость Кастелло ди Нава оправдывала свое название. Замок напоминал гигантский корабль, вынесенный на вершину городского холма по прихоти морских божеств. Узкий и вытянутый его силуэт был особенно хорош в закатном солнце, когда свет ложился косыми лучами, освещая каждую бойницу. Скошенный нос увенчивала небольшая круглая башенка. Мощный донжон доминировал над громадой здания, словно капитанский мостик, в окружении башен поменьше, таких же приземистых и квадратных. Тупая “корма” обрывалась в пропасть - с этой стороны крепость была неприступна.
        А внизу, в объятиях Эраны, лежала столица герцогства - Ува Виоло. Как и большинство южных городов - шумный, немного неопрятный, но залитый солнцем. Городские улицы в равной степени пахли помоями и лилиями, апельсиновые деревья гнулись под тяжестью плодов, а склоны одноименной долины расчерчивали ровные ряды виноградников.
        Красота края чем-то подобна женской красоте. Еще по дороге к Рино я ловил себя на чувстве, похожем на легкую влюбленность. Изумрудная зелень и мягкие линии холмов, встающие за ними на горизонте белоснежные пики Вилесских гор, ярко-синий шелк небес, отраженный в чашах озер, - все это ни в малейшей степени не походило на родные фьорды или серые дольмены в обрывках тумана. Сердце мое навсегда отдано северу, но каждый раз, попадая в Разенну, я словно заново проживаю роман с чувственной красоткой.
        Неделя минула без особых происшествий. В город я выбирался всего пару раз, предпочитая долгие одиночные прогулки и книги - библиотека семейства Рино стоила того, чтобы уделить ей внимание.
        Франческа к ужину не выходила. Однажды я встретил ее в коридоре. Девица (а я решил мысленно именовать ее так, пусть даже формально она девицей уже не являлась) сверкнула глазищами в мою сторону и уковыляла, опираясь на стенку. По слухам, отец выпорол ее кнутом за самовольный побег. Суровое наказание, но герцога можно понять, учитывая тяжесть ее проступка и весомые политические последствия. Родство с семейством Альварес - вторым по знатности в королевстве Эль-Нарабонн, открывало перед Рино возможность снять протекторат изрядно ослабевшей в последние годы Разенны. Трудно представить, на какие хитрости и махинации пришлось пойти герцогу, чтобы организовать помолвку. И теперь все усилия были брошены в огонь сомнительной страсти своенравной дочери к безродному художнику.
        Да, усатый Лоренцо оказался подающим надежды учеником придворного живописца семьи Рино. Я видел несколько его работ - очень, очень недурно. Возможно, через пару десятков лет о нем заговорили бы, как о большом мастере.
        Светская жизнь Кастелло ди Нава походила на таковую в Вальденберге. Только здесь все было провинциальнее, меньше и скучнее. Каждый новый человек вызывал определенный ажиотаж, и меня не минула эта участь. Я владею сомнительным искусством красиво и бессмысленно прожигать жизнь, но оно мне смертельно надоело еще сотню лет назад.
        Мне много чего надоело. Некоторые вещи даже неоднократно.
        Нахамив пару раз в ответ на слишком назойливые приглашения, я приобрел скверную репутацию среди местных сплетников и свободу распоряжаться своим временем.
        По иронии судьбы, именно с Франческой у меня случился самый долгий разговор с момента прибытия в Рино.
        Я, как всегда после обеда, проводил время в библиотеке, продираясь сквозь древнеирвийский. Не могу похвастаться отличным знанием мертвых языков, а тут автор еще использовал шифр, что изрядно стопорило перевод. Так что ее присутствие я заметил только, когда услышал над ухом:
        - И как долго вы намерены здесь гостить?
        - А? - потребовалось время, чтобы вернуться в привычную реальность. - Сладкая Франческа, вам так не терпится от меня избавиться?
        - О да! - устрой какой-нибудь чудак конкурс по метанию гневных взглядов, дочь Рино заняла бы на нем первое место. - Я не хочу спускаться к ужину, пока вы сидите за вечерним столом.
        - И рад бы, да ничем не могу помочь. Я уеду не раньше, чем окончу работу. Сами видите - ее непочатый край.
        - О!
        Мое дружелюбие в ответ на откровенную враждебность озадачило девушку. Ну а какой интерес воевать с тем, кто ищет войны? Пусть даже в этом случае пикировка больше напоминала бы легкую порку. Никогда не делай того, чего от тебя ожидают - мое кредо.
        - И над чем вы работаете?
        - В данный момент над переводом этой книги.
        Девушка склонилась над манускриптом, провела пальцем под строчкой, шевеля губами:
        - Ничего не понимаю.
        - Неудивительно. Это древний язык. Сама книга называется “Двенадцать ключей к постижению истины”, за авторством некого Ептетраса. По слухам, он был магом и создал множество презабавных вещиц. Например, ему каким-то неизвестным нынешним магистрам образом удалось заклясть обычный ковер так, чтобы тот летал по воздуху и даже перевозил людей и грузы. Правда ковер, вместе с остальным имуществом, сгорел, когда не в меру ретивые ученики пришли делить наследство. Удобно, правда?
        - Удобно? - она нахмурилась.
        - Ну да. Обращали когда-нибудь внимание: маги древности как на подбор невероятно могущественные, но из доказательств их необоримой мощи, у нас только набор баек от учеников. Вот и Ептетрас что-то вроде священного дуба для большинства постигающих тайные науки. Послушать ученых мужей, так мэтр мало того, что написал все мало-мальски значимые магические трактаты и стоял у истоков изобретения большинства ритуалов, он еще и прожил больше ста лет, объездил весь мир, наделал без счету детей и артефактов. Ну и оставил какое-то совершенно невероятное количество учеников, даже если не учитывать тех, что погибли при дележке барахла покойного.
        - И это правда?
        - Кто знает? Покойник умер почти тысячу лет назад, свидетелей не осталось.
        На самом деле я знал парочку фэйри, способных вспомнить легендарного старика, но никогда не спрашивал их об этом. С долгожителями одна беда - стоит включить фонтан их красноречия, как заткнуть его становится задачей, непосильной для всех героев древности.
        - Что любопытно: конкретно эта книга - фальшивка. Но очень качественно изготовленная.
        - Откуда вы знаете?
        - Долго объяснять, но если вам интересно, я попробую.
        - Инте… о, нет, совсем нет, - она снова вспомнила, что должна меня ненавидеть. - Я мечтаю, чтобы вы убрались отсюда!
        Я улыбнулся. Сейчас беседовать с девушкой мне нравилось куда больше, чем во время нашего путешествия, когда она только молчала и сверлила меня тяжелым взглядом. Любопытство, порывистость и даже гнев удивительно красили ее. А безобидные попытки уколоть вызывали симпатию.
        - Жаль, но это невозможно, сеньора. Или лучше все-таки сеньорита? Вы так юны и так недолго были замужем, что именовать вас иначе, чем сеньоритой, просто преступление. Давайте-ка я, чтобы избежать этой дилеммы, буду обращаться к вам по имени.
        Она еще больше рассердилась:
        - Нет, я вам запрещаю.
        - Жаль. Оно такое красивое. Знаете, в переводе с древних языков “Франческа” означает “свободная”?
        - Не знаю и знать не хочу! Оставьте меня в покое, - гневно выпалила сеньорита и почти бегом покинула библиотеку. Я долго, ухмыляясь, вслушивался в дробь ее шагов.
        Определенно, я нашел для себя развлечение.
        Влюбить в себя шестнадцатилетнюю девицу, жарко мечтающую о рыцаре на белом единороге, легче легкого. Нет, я не сторонник распространенного мнения, что все женщины - круглые дуры. Как минимум, мои сестры Августа и Юнона доказывают полную несостоятельность этого тезиса. А даже если забыть о них, мне встречалось достаточно умных женщин, чтобы не обманываться мифом о мужском превосходстве. Просто человеческие личинки в шестнадцать лет глупы независимо от пола. Многие, что характерно, так и не становятся мудрее, даже обзаведясь сединой и кучей внуков.
        Итак, влюбить в себя девчонку - слишком просто, а потому скучно. Но что, если девица имеет все основания ненавидеть вас, если вы убили на ее глазах прежнего возлюбленного, да и после вели себя отнюдь не в соответствии с каноном рыцарского романа? О, в такой задаче есть вызов! А если вспомнить, что жертва прелестна, юна и обладает пылким темпераментом, приз становится по-настоящему заманчивым.
        Я вообще ценю сложные задачи. Просто соитие - слишком легко и скучно. Когда-то давно, может сотню лет назад, может больше, оно волновало меня, само по себе. Но нынче я куда больше люблю осторожные па брачных танцев. Идет ли речь о мимолетном флирте или тщательно спланированном соблазнении - и то, и другое будет интереснее банального сношения без предварительных игр и последующих драм. Чем сложнее был путь к цели, чем дольше зрело вожделение, чем тщательнее приходилось его скрывать - тем слаще приз.
        До этой беседы у меня не было планов в отношении дочери Рино. Но теперь… Девушка была слишком лакомым кусочком, и пес во мне отозвался, почуяв запах дичи.
        Франческа
        Виновник моих несчастий расхаживает по замку, как по своему дому. Его манеры и вид до отвращения самоуверенны, и я не могу сдержать глухого гнева, сталкиваясь с ним в коридоре. Маг же каждый раз иронично кланяется мне при встрече.
        Я не знаю, как вести себя с ним. Он видел меня обнаженной и убил моего мужа. Как можно после такого делать вид, что ничего не случилось? К тому же, мы три дня путешествовали вместе без иных спутников, и, как бы ни старался отец, каждому болтуну рот не заткнешь.
        Сплетники. О да, они укладывают меня в постель и к убийце мужа. Когда, когда все это прекратится, и они перестанут меня пачкать?
        Наверное, когда он уедет. Не раньше.
        Однажды я не выдерживаю и иду, чтобы поговорить начистоту. Маг встречает меня насмешкой, от которой я мгновенно взвиваюсь, словно облитая маслом головня от искры, позабыв о воспитании и правилах приличия. А он вдруг становится мил и обходителен, да настолько, что я чувствую себя глупо. Словно весь мой гнев встречает только воздух вместо преграды.
        И я сбегаю.
        А вокруг только и разговоров, что о нем.
        - Говорят, у него была возлюбленная. Но враги похитили ее, надругались, и она покончила с собой. Тогда он вызвал всех троих на дуэль и убил. За это его изгнали из Прайдена, - Бьянка восторженно закатывает глаза.
        - Это он сам рассказал? - мне трудно сдержать улыбку. Если Элвин Эйстер сочиняет эту чушь, чтобы произвести впечатление на женщин, то он просто жалок.
        - Ну что ты! Как он может говорить о таком, когда сердце еще кровоточит. Это же такая БОЛЬ.
        - Тогда откуда ты знаешь?
        - Говорят…
        - В романе, что мы читали на прошлой неделе, был похожий сюжет.
        Подруга не отвечает. Мысленно она еще смакует нарисованную воображением картинку.
        Опять лорд Элвин? Сколько можно сплетничать об этом надутом ничтожестве?!
        - Все было совсем не так! - вмешивается Кармела. - Дело шло к свадьбе, но он узнал, что его возлюбленная беременна от другого. Вызвал того, кто ее обесчестил, на дуэль. И убил.
        Я пытаюсь увести разговор в сторону, но безуспешно. Подружки спорят, с горящими глазами пересказывают друг другу истории одна невероятнее другой. И все про мага, все последние недели только про мага. Будто нет иных тем. Лорд Элвин здорово взбудоражил наш птичник.
        Он нравится женщинам. Сеньориты и матроны одинаково тают в его обществе. Красив, силен и опасен - трудно устоять перед таким сочетанием, даже если забыть о хорошем происхождении, таинственном прошлом и талантах мага. Даже слухи о немилости маркграфа лишь добавляют гостю блеску в женских глазах. Каждая из моих подруг в меру скромных сил строит ему глазки и подсчитывает сколько раз он оказал ей мелкие знаки внимания.
        Я не из таких. Я его ненавижу. Но даже я не могу не признать, что он привлекателен, как мужчина. Широкие плечи, атлетически сложен. Руки с длинными пальцами музыканта. Всегда чисто выбрит, элегантен и слегка небрежен той аристократической небрежностью, что не привить никакими уроками. Светлые волосы редкого пепельного оттенка. Высокий лоб, две трагичные складки на переносице. Правильные черты лица, красиво очерченные губы и упрямый подбородок северянина. Холодные голубые глаза в обрамлении темных ресниц, и замечательная улыбка - насмешливая и мальчишеская одновременно.
        Старая Роза доносит, что отец потихоньку отходит, да и раны от плети подживают, поэтому я снова выхожу из комнаты и даже рискую показаться за ужином.
        Маг также исправно спускается к вечернему столу. Он общителен и хороший рассказчик. Я не смотрю в его сторону, но голос - ироничный, самоуверенный, с раскатистым горловым “р” и жестким северным акцентом невольно обращает на себя внимание. Хоть затыкай уши.
        И что особенно обидно - северянина интересно послушать. Он умен и артистичен. Я с трудом сдерживаю смех после иных рискованных шуток. Его манеры несносны, но он из той породы мужчин, которым хочется прощать вольности в общении.
        По правде говоря, я терпеть не могу таких. Несмотря на все их обаяние, а зачастую и ум, они до отвращения самодовольны и напыщенны. Считают себя центром вселенной и верят, что любая должна быть счастлива просто просто наблюдать Сеньора Великолепие.
        Мне нравятся совсем другие мужчины. Нежные. Внимательные. Чуткие.
        Таким был Лоренцо.
        Из столицы империи - Церы возвращается Риккардо. Я так рада его видеть, что не обижаюсь, когда брат с ходу принимается выговаривать мне за авантюру. Без возражений выслушиваю нотации и даже прощаю все, что он говорит в адрес Лоренцо.
        - Тебе полагается понять, что у девиц твоего происхождения и положения имеются определенные обязательства, о которых она не вправе забывать. Выбирать тебе мужа должен человек, отвечающий за тебя, а значит наш отец или я, после его смерти. Как можно было забыть о долге и сбежать с этим мальчишкой?! О чем ты только думала?
        Чем еще кроме шутки можно ответить на такую выволочку?
        - В основном, о том, какие у него красивые глаза.
        С отцом я не позволяю себе подобного, но Риккардо куда мягче, при всем своем занудстве.
        - Я не удивлен, принимая во внимание, что ты - юная девушка. Но надеялся, что приложенное отцом старание, воспитать тебя соответствующим образом, не прошло совсем бесследно.
        - Прости. Мне жаль, что я так молода и так глупа.
        На самом деле мне не жаль, но я не хочу спорить. Спорить с большинством мужчин - бессмысленно. Отец, например, обрывает разговор и делает все по-своему. Брат в ответ на любые возражения будет снова и снова повторять свои доводы, пока я не устану.
        Лоренцо был не таким. Он прислушивался. За это я его любила.
        - Я обязан поблагодарить человека, который спас твое будущее и доброе имя.
        Видно беседа с Элвином Эйстером проходит не слишком гладко, потому что брат возвращается мрачный и позже отзывается о северянине в самых дурных выражениях. Я злорадно думаю, что теперь и брату довелось отведать того яда, что маг вечно в избытке расточает вокруг себя.
        Я смирилась, что мой побег склоняют и чернь, и знать. Держусь с достоинством, не выказываю гнева, не отвечаю на расспросы подруг, и сплетни постепенно стихают.
        В остальном кажется, что жизнь стала совсем такой же, как была раньше - книги, рукоделие, надзор за слугами, стрекотание Бьянки и Кармелы, жалобы вдовы Скварчалупи, ворчливая забота Розы. Я исправно хожу в храм и посетила званый вечер, устроенный сеньором Мерчанти по случаю рождения дочери.
        Все по-прежнему, но что-то неуловимо изменилось. Лица домочадцев кажутся чужими, знакомые разговоры не успокаивают. Мне тоскливо и тесно в этих стенах.
        Должно быть, изменилась я сама.
        В воздухе неумолимо висит вопрос “Что дальше?”.
        Вместе с братом из Церы возвращается Уго Риччи, и отец приглашает его на обед. Всю трапезу он сидит, почти не притрагиваясь к пище, и сверлит меня горящим взглядом.
        Уго не столько уродлив, сколько неприятен. Мало похож на аристократа, но еще меньше на крестьянина. Есть что-то звериное в этом расплющенном носе и тяжелых надбровных дугах, в приземистой, полной скрытой мощи фигуре. Будь я талантлива, как Лоренцо, писала б с Уго духа лесов.
        Мне бы затаиться, но я вдруг понимаю, что рада его видеть. Меня смешит и подстегивает угроза, что читается в каждом его жесте, каждой глухой реплике. В ответ начинаю бросать на мага ласковые взгляды и улыбаться его шуткам.
        Когда мы переходим к легкому флирту, и Риччи сминает в кулаке вилку, я понимаю, что пора остановиться.
        Хватит! Не надо будить спящих драконов.
        Да, я - эгоистка. Мне нравится злить Уго. Его гнев придает вкус враз опресневшей после возвращения жизни.
        Позже приходит расплата. Он подкарауливает меня в коридоре, чтобы затолкнуть в угол. По рябому лицу ползет недобрая ухмылка:
        - Подстилка Ваноччи. И каково тебе было стонать под этим мальчишкой?
        Мной еще владеет хмельной кураж, слишком тих голос благоразумия, я не жду, что Риччи осмелится сделать хоть что-то здесь - в доме моего отца, и я по-настоящему зла на него за эти гнусные слова, потому шепчу, скромно опустив глаза:
        - Понравилось. Лоренцо был удивительно нежен.
        Уго рычит от ярости, но он сам виноват. Не стоило пачкать меня или память моего мертвого мужа. Я могу за себя постоять. По-своему. По-женски.
        Я знаю его слабость. Младший Риччи одержим, и у этой мании мое имя.
        Мы мало общались в детстве, пусть он и был дружен с моим братом. А потом его отправили в Фельсину, учиться в университете. Когда Уго вернулся в прошлом году и увидел меня, то сперва замер, а потом повел себя, как чудак. Мне было ужасно смешно видеть, как он то бросается выполнять любую мою просьбу, то начинает нести полнейшую чушь, а то впадает в беспричинную ярость. Каким-то безошибочным, живущим внутри женским чутьем я сразу поняла, что все это - неспроста, теперь именно я хозяйка положения, и в моих силах сделать его счастливым или несчастным.
        Я играла с Риччи всю зиму, то подпуская ближе, то отталкивая. Знала, что это неправильно и греховно, но не могла удержаться. Свирепая жестокость, что прорывалась сквозь слишком резкие движения, страстные взгляды и грубоватые слова наследника Риччи, пугала и привлекала. Впервые в жизни я испытала сладкое чувство власти над мужчиной, и оно ударило в голову сильней молодого вина.
        Лоренцо был уже потом. И с ним я никогда не ощущала этого опасного хмеля. Любимый и так был мой - целиком, без остатка, и он не был зверем.
        Все закончилось в одночасье, когда сеньор Риччи пришел просить моей руки для своего мальчика. Не знаю, на что он надеялся. Должно быть, Уго уговорил попытаться, пусть даже всем было ясно - герцог не выдаст дочь за сына вассала. После отказа отец высек меня за кокетство и велел перестать мучить Уго. Лишь тогда я поняла, что у любой игры есть последствия.
        Риччи предложил бежать и тайно пожениться, я только посмеялась. Уго забавно дразнить, но мысль о том, чтобы оказаться в полной его власти, пугает не на шутку.
        - Потаскуха, - выдыхает мне в лицо бывший поклонник.
        - О, нет! Я - честная женщина. Вдова.
        Он белеет от этого напоминания, что я принадлежала другому, и тогда я, наконец, пугаюсь. Но уже поздно.
        Когда Уго хватает меня за плечи, пытаясь притянуть к себе, я сопротивляюсь, молча, но яростно. В голове одна-единственная глупая мысль - нельзя поднимать крик, не то опять пойдут слухи.
        Он отвратителен! Запах лука и вина, жирные пятна на рубашке, выпирающая челюсть. Я никогда его не хотела. И никогда ничего ему не обещала.
        Уго пытается засунуть мне в рот язык, и я впиваюсь в него зубами. Крик боли. Потом кто-то отлепляет и отшвыривает Риччи в сторону. Я стою, тяжело дыша, откидываю с лица разметавшиеся пряди. Во рту мерзкий привкус перегара и крови.
        - Никогда не понимал насильников, - задумчиво говорит лорд Элвин, разминая костяшки пальцев. - Разве так сложно понравиться девушке, чтобы она сама подарила поцелуй?
        Уго резко выпрямляется и бьет кулаком снизу вверх. Его порыв обрывается в десятке дюймов от лица мага, кулак словно сталкивается с невидимой стеной. Риччи вскрикивает от боли, а северянин с легкой улыбкой разводит руками.
        - И снова в битве кулака и магии победа, остается за магией, - и, обращаясь уже ко мне. - С вами все в порядке, сеньорита?
        Бывший поклонник переводит полный ненависти взгляд с меня на мага и обратно.
        - Шлюха! - выплевывает он. - Не успела одного похоронить, уже с другим…
        - Все хорошо. Спасибо за помощь. Сеньор Риччи уже уходит, - последнюю фразу я произношу самым жестким тоном, на который способна.
        Грязные слова пачкают того, кто их произнес. Я не скажу этого вслух, но Уго не просто отвратителен, он жалок.
        Так же жалок его вид. Одежда взъерошена, воротник порван, на лбу царапины от моих ногтей, один глаз медленно опухает. Он баюкает и прижимает к телу правую кисть, бормочет проклятья и медленно уходит по коридору.
        Маг предлагает мне руку, не иначе, как ждет, что я повисну на нем. Из романов я знаю, что так полагается поступать спасенным девицам.
        - Не нужно, мои покои совсем рядом.
        - Не могу не проводить вас, сеньорита. У вас удивительный талант попадать в беду на ровном месте.
        - Я бы и сама справилась!
        - Неужели?
        - Да! Уго не причинит мне вреда, - на самом деле я далеко в этом не уверена.
        - А! Ссора разжигает чувства? - обманчиво кротким голосом спрашивает лорд Элвин. - Простите, я-то думал, что уже убил вашего любовника.
        Я немею от возмущения, но тут северянин нагибается, чтобы подобрать случайно блеснувшую под ногами безделушку.
        - Любопытно.
        Серебряный кулон на оборванном кожаном шнурке странной формы - восемь стрел расходятся из рубиновой капли в центре.
        - Похоже, это обронил ваш воздыхатель, - лицо мага мрачнеет. - Странные у него интересы. Знаете, что означает этот символ?
        Я едва удостаиваю находку взглядом.
        Как, как он посмел предположить, даже предположить, что Уго - мой любовник! Как посмел в лицо напомнить о своем преступлении?!
        - Не знаю и не хочу знать. Оставьте меня в покое!
        Ухожу.
        Он не пытается догнать.
        Элвин
        Я почти забросил надоевший перевод и принялся за охоту. Подкараулить ее было непросто - большую часть времени девица проводила в своих покоях. На следующий день после нашей встречи в библиотеке я впервые увидел ее за ужином. К сожалению, появление затворницы мало чем помогло - девица сидела в другом конце стола, в окружении дуэний и нянек, ковыряла ножом тарелку, глаз не поднимала и в разговоры не вступала. И все же я неплохо выступил тем вечером, рассказав несколько смешных историй, за что был вознагражден парой коротких, любопытных взглядов из-под ресниц.
        Позже мне удавалось, как будто случайно, столкнуться с ней в коридоре. Каждый раз она надевала надменное выражение лица и снисходительно кивала в ответ на вежливое приветствие.
        Что же, ненависть - далеко не худшая основа для страсти. С равнодушием, а, тем паче, презрением работать куда сложнее. Мой образ уже занимал помыслы Франчески. Оставалось сыграть на нюансах.
        Добродетельные кошечки обожают плохих парней. Особенно, если намекнуть им, что данный конкретный негодяй озлобился лишь в ответ на тяжелые испытания и жестокость мира, а в его бесприютной душе живет тоска по той Единственной, что сможет полюбить его и отогреть.
        Не знаю, откуда женщины берут бредовые сказки о мерзавцах с золотым сердцем и почему верят в такую чушь, но проверено - работает.
        Вечерами я развлекал герцогских приживалок прайденскими сплетнями и байками о магии. Противно вспомнить, но пару раз даже опустился до того, чтобы левитировать солонку над столом. Следствием стали вновь посыпавшиеся приглашения на званые обеды. На этих встречах я делал все, чтобы поддержать образ блестящего, слегка циничного аристократа, демонстрировал то хорошие манеры, то полное их отсутствие, интриговал восторженных девиц двусмысленными намеками.
        Так прошло еще две недели. Перевод манускрипта почти не двигался, я тратил время на глупости, причем безрезультатно. По моим расчетам герцогской дочке давно пора было снова подойти ко мне с заверениями в искренней ненависти (на деле, конечно, такие заявления следует читать как “вы меня весьма заинтриговали, сеньор”), но Франческа медлила. Она все так же опускала глазки долу каждый вечер и не вступала в разговоры.
        Зато я имел сомнительное удовольствие познакомиться с ее старшим братом. Тот оказался этакой миниатюрной и юной копией герцога. Чуть более серьезный и занудный, чем его папаша, но при этом куда менее внушительный. Если Умберто Рино хотелось сравнить с крупным псом бойцовской породы, то отпрыск тянул в лучшем случае на терьера. Мрачноватого и скучного, что терьерам не свойственно.
        Он подошел ко мне в вечер того же дня, как вернулся в Рино.
        - Надеюсь, вы человек чести, и вас нет смысла просить молчать про обстоятельства, сопутствующие этой истории? - сухо добавил он сразу после слов благодарности за возвращение блудной сестры.
        Я с интересом выслушал эти слова и, особенно, тон, которым они были высказаны. И предположил, что мальчик ищет драки. Кто ищет, тот всегда найдет.
        - Вы совершенно правы. - Он улыбнулся, и тогда я закончил фразу. - Нет смысла просить. Эти обстоятельства и так обсуждают на каждом углу. В подробностях.
        Наследник Рино стиснул челюсти.
        - Тогда я хотел бы поинтересоваться, откуда сплетникам известны эти подробности?
        Нет, ну каков наглец! Наглец и дурак, раз делает гостю в лицо такие намеки.
        - Понятия не имею. Как-то не привык вести задушевные беседы с чернью.
        - Надо полагать, кто-то осведомленный пустил соответствующий слух, - продолжал мальчишка скучным голосом.
        Похоже, Риккардо хотелось назначить виноватого в бесчестии сестры. Я решил его не разочаровывать.
        - Надо. Полагать, ага, - согласился я с многозначительной ухмылкой. - Осталось понять - кто. Загадка, правда?
        Франческа
        - Вы хотели меня видеть, отец?
        - А. Заходи, - он откладывает перо и смотрит на меня в упор. На секунду на лице родителя мелькает тень той, прежней ярости и я вздрагиваю, но тут же беру себя в руки.
        - Садись.
        По тону ясно, что разговор намечается серьезный. Мысленно перебираю свои провинности за последнюю неделю и не нахожу ничего такого, что заслужило бы выволочки.
        Зачем он меня вызвал? И почему так зол?
        Опускаюсь в кресло и смотрю на него снизу вверх, внимательно и кротко, как прилежная дочь. Его взгляд смягчается.
        - Плохие новости. До Альвареса дошли слухи. Он расторг помолвку.
        Закрываю глаза, вцепляюсь пальцами в подлокотники. Только не улыбнуться! Только не выдать облегчения и счастья! Надо срочно подумать о чем-нибудь грустном. Или гадком.
        Об эпидемии холеры, что случилась в прошлом году.
        А в груди все равно птицей трепещет и поет восторженная радость. Приговоренный преступник, уже готовый взойти на эшафот, но вдруг помилованный монаршим указом - вот кто смог бы меня понять.
        - Ты создала нам огромные проблемы.
        Я покаянно киваю.
        Знаю.
        - Надеюсь, ты хотя бы не понесла от этого мальчишки?
        Невольно краснею. Моя дуэнья, вдова Скварчалупи, услышав подобный вопрос, упала бы обморок. Она всегда твердила мне, что такие темы не обсуждают с мужчинами. Даже с отцами.
        Вспоминаю улыбку Лоренцо. Белозубая на смуглом лице, и черные глаза блестят.
        Хотела бы я понести? Представляю себя с пищащим комочком на руках. Малыш, похожий на меня и на Лоренцо. Помять о моем коротком замужестве.
        Должно быть, я - скверная женщина с холодным сердцем, но не могу сказать «да». Роды - это страшно. И разве я смогу быть матерью, когда сама еще ребенок?
        - Нет, я не в тягости.
        Уже несколько дней, как я точно знаю - та неловкая, стыдная ночь не принесла плодов. Пожалуй, так лучше для всех. С моего отца сталось бы приказать снести младенца в горы и там оставить.
        - Я устроил тебе блестящую партию…
        И правда, блестящую. Эрнесто Альваресу сейчас за пятьдесят, его дочь старше меня, а сам он славится буйным нравом и жестокостью.
        Я не стала спорить, когда отец объявил о помолвке. Мне совсем не хотелось лишний час стоять на горохе. Но я решила, что это случится не раньше, чем замерзнут адские пустоши.
        Знаю, это эгоизм. Знаю, мой долг дочери - подчиниться. И постараться стать Альваресу хорошей женой.
        Все знаю.
        Отец все же ловит тень улыбки на моем лице и начинает кричать. Я принимаю покаянный вид и снова думаю о Лоренцо. Вспоминаю, как он рисовал мой портрет. Каждый день, с девяти до одиннадцати, пока солнце не поднималось слишком высоко. Моя дуэнья - вдова Скварчалупи сидела в углу с вышиванием, а он смотрел на меня и улыбался. И я улыбалась в ответ, казалось, происходит что-то особенное, чего никогда не было в моей жизни. Вспоминаю тайные поцелуи, случайные соприкосновения рук во время обрядов в храме, записки. И как он ночью - безумец - дерзнул пробраться на балкон моей комнаты, чтобы сделать признание. Словно знал, что меня притягивают безумства и дерзости.
        Помню, его голос дрожал, когда он шептал “Я люблю вас, сеньорита Франческа. Я отдам за вас жизнь”.
        Вчера я говорила с матерью Лоренцо. Пыталась рассказать ей, как погиб ее сын. Умер за меня. Совсем, как клялся когда-то.
        Она не сказала ничего, но я читала в ее полных боли глазах “Это все по твоей вине, капризная, избалованная девчонка”.
        Сеньора Ваноччи никогда меня не любила. Чувствовала, что связь со мной приведет Лоренцо к гибели.
        - Могу я что-то сделать для вас? Или для девочек?
        Она поджала губы:
        - Спасибо, сеньорита Рино, у нас все есть. Вы идите.
        Одним этим обращением сеньора дала понять, что не считает меня женой своему сыну или родственницей. Обидно, но я это заслужила.
        Мать моего мужа права. Это - по моей вине.
        Для всех прочих я - заблудшая душа, жертва коварного искусителя. Лишь мне и Лоренцо известно кто измыслил побег. И то не возьмусь утверждать, что он понимал, насколько это была моя идея.
        Про меня говорят, что я хорошо воспитана, послушна и скромна. Все это правда. Но это не вся правда.
        Правда в том, что за скромной Франческой с нежным голоском и всегда опущенными глазами прячется другая, дикая Фран - необузданная и дерзкая. У меня, как у монеты, две стороны. И вторая, скрытая, смела, требовательна, безрассудна и до умопомрачения любит жизнь.
        Глубоки тихие воды.
        - … не все потеряно, - продолжает отец. - Я навел справки об этом юном наглеце, - он достает письмо. - Элвин Эйстер. Рожден вне брака, но официально признан и введен в семью. Его старший брат, маркграф Эйстерский - второй по знатности и первый по влиянию человек в Священной империи Прайдена. Тебе не нравилось, что Альварес стар и уродлив. Наш гость молод и красив. Мой друг пишет, что Элвин даже не замечен в особых пороках, за исключением похоти и дерзости. Но дерзит он в рамках разумного, а изменяют все мужчины.
        Не все. Лоренцо никогда бы так не поступил. А я бы никогда не полюбила человека, способного унизить супругу изменами.
        - Зато лорд Элвин мало пьет, не играет в карты, умеет держаться, обладает магической властью. Отличная партия. Лучшая из возможных.
        - Он просил моей руки?
        При мысли о подобном союзе меня передергивает. Неужели мерзкий, самоуверенный брат курфюрста позарился на меня? На обратном пути мы почти не разговаривали. Он выказывал ко мне куда меньше интереса, чем к собственному коню и лишь иногда вспоминал о моем существовании, чтобы лишний раз отточить ядовитое жало, что боги дали ему вместо языка. Любые мои попытки достойно ответить только веселили его. Увы, мести, ради которой я терпела присутствие врага, не дано было свершиться.
        - Нет, - отец хмурится. - Элвин Эйстер дорожит своей свободой. Но я видел, как он смотрел на тебя. Будь с ним поласковее. Мартин официально лишил его наследства за дуэль и выслал прочь, но понятно, что это временно. Показной гнев, чтобы успокоить недовольных дерзостью брата. Рано или поздно, эрцканцлер вернет его ко двору.
        - А если нет? - возражаю я. - Зачем вам зять с таким характером?
        - Вернет. Родная кровь. Союз с нами может быть очень выгоден Мартину. Мой друг пишет, что курфюрст уже отчаялся женить брата…
        - Тем более. Вы сами сказали, кому я нужна после побега? Он может составить куда лучшую партию…
        - Он молод, романтичен и любит эпатировать. Кичится тем, что всегда добивается своего. Окрути его, пока у мальчишки ветер в голове. Распали как следует, чтобы забыл обо всем под влиянием страсти, но не вздумай уступать. Вы путешествовали вдвоем, без дуэньи и теперь в глазах света ты опозорена дважды, так надави на жалость, рыцарские чувства, порядочность. Не мне тебя учить этим женским штучкам.
        Никогда! Я не стану флиртовать с убийцей своего мужа!
        «Извинись или умрешь» - сказал северянин. Лоренцо не извинился. Мой муж был гордым и смелым человеком.
        Маг оставил Лоренцо на берегу, даже не похоронив. Я плохо помню, как он вез меня от озера. Все короткими вспышками, все в тумане. Скверная дорога, пыль, опустошение.
        Опустошение и бессилие - их я помню отлично. Только что впереди была свобода, был огромный и такой интересный мир. И любимый мужчина - талантливый, внимательный, нежный, готовый на все ради меня…
        И вот я одна трясусь в седле, а рядом незнакомец с холодными глазами и вечной язвительной шуткой наготове.
        Не могу простить себе, что не настояла на похоронах.
        - Он убийца, - мой голос тих и мягок. Гнев прячется внутри, как когти в кошачьей лапе.
        - Да, - отец довольно кивает. Так, словно я сказала какую-то восторженную льстивую глупость в адрес бастарда Эйстеров. - Маг уже оказал нам большую услугу, когда избавил тебя от этого жалкого выскочки Ваноччи. Люди любят тех, кому сделали благодеяние. Воспользуйся этим тоже. Можешь для начала рассказать ему историю рода Рино. Пусть видит, что мы по знатности не уступаем Эйстерам. Нам есть, что предложить. Я со своей стороны расскажу о наших капиталах. У тебя будет хорошее приданое. Лучшее из возможных.
        Открываю рот, чтобы гневно воспротивиться и слышу голос Лукреции “Никогда не сражайся с мужчинами мужским оружием, маленькая Фран. Наша сила в нашей слабости”.
        - Это - твой шанс исправить последствия ошибки. И если маг уедет, не сделав тебе предложения… - отец делает паузу и смотрит на меня. В его взгляде читается “Ты меня знаешь, Фран.”
        Знаю. Он никогда не угрожает просто так. Вообще не бросает слов на ветер. Предпочитает дела.
        - Но я ему совсем не нравлюсь!
        - Нравишься. А мне и герцогству нужен этот союз. Так что постарайся.
        Опускаю полный ярости взгляд, чтобы тот не выдал меня, и улыбаюсь привычной, мягкой улыбкой.
        - Хорошо, я постараюсь.
        Глава 3. Птица
        Элвин
        Уже начал гадать, не выбрал ли я неверный подход. Зря волновался, как показали дальнейшие события, уловки работали. Стоило не обращать на нее внимания пару дней, как девица сама подкараулила меня прямо у дверей библиотеки:
        - Рада видеть, что вы так напряженно работаете, сеньор.
        Что это? Сарказм? Малышка показывает зубки.
        - Рад слышать, что вы интересовались моей работой, сеньорита. Ну, не надо сверлить меня таким взглядом. Сядьте уже, что за поза “руки-в-боки”? Мы же не будем разыгрывать сцену “сварливая крестьянка и муж-пропойца”?
        Она покраснела, спрятала руки за спину. Плюхнулась в кресло и вызывающе уставилась на меня. Сердится. Интересно, на что?
        - Я прихожу сюда уже пятый день. И впервые встретила вас. Так-то вы работаете над переводом?
        - Простите, любезная сеньорита. Не знал, что вы ищете встречи. Были важные дела.
        - О да! Прогулка с Бьянкой Фальцоне - очень важное дело.
        - Откуда в такой маленькой сеньорите столько яда? Франческа, вам кто-нибудь говорил, что вы очаровательны, когда сердитесь?
        Между прочим, чистая правда. Девочка сама по себе прехорошенькая, а гнев придавал ее чертам особую живость. Такая Франческа нравилась мне гораздо больше анемичной куклы за ужином.
        - Да, да, я знаю - вы мечтаете плюнуть на мою могилу. Но видит Четырехпутье, за что? Так ли уж виноват я перед вами, чтобы заслужить подобную неприязнь? И кого вы будете ненавидеть, когда я уеду?
        - Я не… - она осеклась и замолчала.
        - Что “не”?
        - Ничего.
        - Как пожелаете.
        Минут двадцать мы сидели по разные стороны стола. Я делал вид, что работаю, она смотрела на меня и кусала ногти. Отвратительная привычка.
        - Чего вы добиваетесь?
        - Простите, Франческа. Не уверен, что верно понял вопрос.
        - Зачем вам переводить эту книгу?
        - А, вы в этом смысле. Я ищу упоминания о местонахождении одного древнего артефакта.
        - Артефакта? - недоверчиво переспросила она. - В наших книгах?
        - Этот и еще несколько трудов в вашей библиотеке раньше принадлежали Жилю де Бриену. Слышали о таком?
        Ее глаза расширились:
        - Проклятый чернокнижник, сын Черной Тары! Его сожгли заживо.
        - Пффф… прямо таки “сын”! Ну и сказки рассказывают ваши жрецы! Де Бриен - обычный колдун средней руки. Немного неразборчив в средствах, это да. Он действительно искал милостей Чиннамасты, но был слишком ничтожен, чтобы привлечь внимание темной госпожи. Хотя, судя по дневникам, не оставлял попыток. За что и поплатился. Горожане как-то не поняли принесения в жертву беременной женщины.
        - Вы так спокойно об этом говорите!
        - Я не одобряю подобных методов, если вы об этом. И уж точно не собираюсь повторять, не надо смотреть на меня, как на монстра. Заблуждения покойного любопытны, но я не историк, а практик. В воспоминаниях современников встречаются заметки об артефакте, названном “Венец подчинения”. С его помощью он призвал огромного волка, который находился при колдуне неотступно днем и ночью. Я хочу найти этот предмет.
        - Зачем?
        - Чтобы понять, как это работает.
        Последнее было ложью. Я не исследователь, я - коллекционер.
        Каждый из Стражей заполняет отпущенную ему бессмысленную вечность какой-нибудь ерундой. Августа играет в повелительницу ши. Мартин в построение дивного, нового мира. Джулия в полководца. Мэй в любовь со всеми подряд. Фергус играет в безудержное потакание своим инстинктам и, по слухам, совсем опустился.
        Чем я хуже? Решил поиграть в коллекционера. Собираю магические диковинки, артефакты и раритеты. Заполнять свою жизнь ненужными вещами - так по-человечески. Нельзя сказать, что это очень увлекательное занятие, но оно не так скучно, как охота или иные развлечения знати. Требует мозгов, фантазии и умения работать с информацией.
        Я не стыжусь своего хобби, но успел немного изучить дочь Рино. Не знаю, откуда в ней это, но Франческа уважает мастерство больше знатности, а стремление к знаниям больше желания обладать. В девочке есть стержень.
        Возможно, поэтому мне так хочется добавить ее в другую мою коллекцию.
        Сейчас девчонка слушала с горящими глазами.
        - Идите сюда. Да не бойтесь, я вас не съем. Видите эти записи на полях? Древнеирвийский, как и в остальной книге, но использован шифр с заменой букв, любимый метод де Бриена. Если я правильно понял, у него получилось создать целых пять подобных артефактов. Два он активировал, еще два, предположительно, уничтожено вместе с лабораторией. А вот один колдун припрятал. Осталось понять, где именно. Я ставлю на Церу.
        - И что потом, когда вы найдете ваш артефакт? Покинете Ува Виоло?
        Я склонился над ней, нарушив предписанные приличиями границы, и коснулся рукой ее щеки.
        - А вы действительно хотите, чтобы я уехал, Франческа?
        Она наградила меня странным взглядом. Так смотрят на доску при партии в шахматы или прицениваются перед тем, как начать торги. Потом потупилась и прошептала:
        - Не знаю.
        Что же, я мог поздравить себя с удачей. Помедлив на старте, наш гипотетический роман дальше двигался бодрой рысью, лишь иногда переходя на шаг.
        Загадки, легенды, особенности магических практик - вот на что удалось ее поймать. Девчонка умела слушать, казалось, она впитывала мои слова каждой клеточкой тела. Не скрою, это льстило. Она даже просила учить ее магии. Пришлось разочаровать сеньориту.
        - Вам так хочется отрастить клешни или хвост?
        - О чем вы?
        - О том, что магического дара у вас нет. Значит, единственный способ обрести силу в вашем случае - занимать у Черной. А она всегда требует свое обратно и с процентами.
        - Все равно не понимаю.
        - Внешнее равно внутреннему. Обращение к Хаосу уродует не только души, но и тела. Поверьте, жизнь одержимых обычно коротка и полна страданий. Если Чиннамаста еще согласится одарить вас силой. Черная снисходит далеко не к каждой просьбе.
        Франческа вздрогнула и начертила в воздухе крест наискось.
        - А с чем связан внезапный интерес к тайным наукам? Только не говорите, что мечтали выучиться и отомстить за смерть парня с дурацкими усами.
        Судя по тому, как она смутилась и рассердилась, я попал в точку.
        Кроме красоты, меня притягивала странная двойственность ее натуры. Франческа была, как шкатулка с секретом. Внешне нежна, покорна и сдержанна, но природный темперамент, который не смогли убить ни молитвы, ни слишком хорошее воспитание, все же проскальзывал временами в блеске глаз, гневных гримасках или возмущенных ответах. Я никогда не мог предсказать до конца какова будет ее реакция, но мне нравилось дразнить ее и будить спящих демонов. В гневе сеньорита становилась чудо, как хороша.
        Ее граница проходила там, где начинались прикосновения. Стоило попробовать дотронуться, как девушка совершенно потухала. Оставался лишь опущенный в притворной скромности взгляд, странная полуулыбка и тихий голос, повторяющий с десяток заученных вежливых фраз.
        Я даже начал сомневаться, достоин ли результат усилий. Если она и в постели такая же - нет смысла тратить время. Тем паче, что при дворе герцога обреталось немалое количество смазливых девиц на любой вкус.
        Впрочем, как только я возвращался за пределы проведенной девушкой черты, и начинал рассказывать что-нибудь о тайных княжествах фэйри, существующих на изнанке обычных человеческих городов, меланхолия покидала ее совершенно. В глазах появлялся блеск, движениях - живость, а вопросы и суждения, которые Франческа высказывала, были поразительно неглупыми, даже если забыть о до смешного юном возрасте сеньориты. И я не оставлял надежды разжечь искру в восхитительно жаркое пламя.
        В храме было сумрачно. Запах пыли, прогретого камня и совсем чуть-чуть благовоний.
        Не люблю храмы. От строгих и гордых взглядов Четверки передергивает. Люди никогда не встречали их, отчего же статуи так безупречно копируют черты Хранителей мира, отражая не портретное сходство, но суть каждого из богов?
        Я хожу в храм раз в год, чтобы обновить Оммаж. Это не ритуал и не обязательство, никто не заставляет меня это делать, просто маленькая постыдная слабость, которую трудно объяснить даже самому себе.
        Стараюсь выбирать невзрачные святилища, на задворках, и приходить в дневное время, когда утренние чтения уже закончены, а до вечерних еще далеко, когда нет ни служек, ни надоедливых просителей. Но в этот раз не повезло. У ног Тефиды сидела женщина.
        Она не двигалась и, кажется, почти не дышала, оттого я не сразу заметил ее присутствие. Длинный плащ с капюшоном скрадывал очертания фигуры. Понимание, что это именно женщина, причем женщина молодая и красивая, пришло само собой, будто извне. Возможно, виной тому были тонкие нотки дорогих духов, аромат которых вплетался в сладкий и тяжелый запах благовоний.
        Я решил подождать снаружи пока она не уйдет. Есть вещи, которые можно делать только без свидетелей. Беседовать с мертвыми богами, например. Тихонько, чтобы не нарушить ее уединения, поставил свечу. Повинуясь моему приказу, фитиль вспыхнул.
        Уже в спину ударило: “Лорд Элвин?” - и я споткнулся, узнав голос Франчески.
        - Не здесь! - бросил я, не оборачиваясь.
        Она догнала меня уже на выходе.
        - Не знала, что вы религиозны, лорд Элвин.
        - А я и не религиозен.
        - Но вы все же пришли к Скорбящей и поставили свечу. Я видела. О ком вы плачете?
        - О себе, - буркнул я.
        В любой другой ситуации был бы рад поболтать. Но не сейчас. Оммаж не терпит посторонних взглядов, скептичных улыбок и глупых вопросов. Сейчас я жаждал тишины и одиночества.
        Губы девушки дрогнули в сдерживаемой улыбке:
        - Звучит ужасно глубокомысленно.
        Я скривился, уловив скрытую за мягким тоном насмешку.
        - Да, да, вы меня раскусили. Я рисуюсь, чтобы пустить пыль в глаза.
        Франческа не приняла вызов. Но и не ушла. Зря. Не хотелось хамить, чтобы избавиться от нее.
        - Не думала встретить здесь вас.
        - Не думал встретить здесь вас, - в тон ей ответил я. - Почему вы не молитесь в замковой капелле?
        - Я… хотела отдать дань памяти.
        - Почему не сделать это ближе к дому?
        Она посмотрела на меня с вызовом:
        - Потому, что я скорблю о муже. Сегодня сороковой день.
        Я поморщился:
        - Подлый убийца врывается в храм, чтобы не дать безутешной вдове предаться трауру. Символично, не находите? Да я просто ваше проклятье!
        - Не думаю, что вы сделали это специально.
        - Не думайте. Так почему здесь, Франческа?
        Меня и правда занимал этот вопрос. От храма до Кастелло ди Нава было не меньше часа верхом по горным тропам. Сам я узнал о его существовании случайно, встретив во время одной из прогулок. Сколько ни проезжал мимо, ни разу не видел поблизости людей.
        - Мы здесь венчались, - просто ответила девушка. - Лоренцо решил, что так безопаснее. В храме Последней Битвы почти не бывает прихожан.
        - Так он называется? - я против воли заинтересовался ее словами. - Почему?
        - Говорят, его посвятили грядущей битве богов с силами Хаоса.
        - Ага. “Грядущей”, ну конечно.
        - На что вы намекаете?
        На что тут можно намекать, когда последняя битва состоялась почти четыреста лет назад, а люди так ничего и не заметили? Меня всегда забавляло, что Четырехпутье утвердилось, полностью вытеснив остатки прежних культов, уже после смерти богов. Просить помощи у мертвых людям легче, не так обидно, когда тебя не слышат.
        Я не стал расстраивать Франческу. Сеньорита и впрямь трепетно относилась к вопросам веры, новость о том, что боги мертвы, вряд ли нашла бы у нее понимание.
        Внимание привлекла очевидная странность в архитектуре строения. Настолько, что я даже обошел храм по кругу. Если Франческа и обиделась на такое поведение, то не подала вида.
        Форма здания отличалась от предписанного каноном классического креста. Основу представлял крытый куполом правильный восьмиугольник с расходящимися по сторонам света крыльями апсид. Приглядевшись к камню на лишенных апсид гранях, я изумленно присвистнул.
        Ну и ну. И где были мои глаза раньше?
        - Что вы ищите?
        - Уже нашел. Это ведь древнее строение?
        Она кивнула.
        - Вас не удивляет, что храм настолько в стороне от города и деревень.
        - Нет, - по лицу девушки было видно, что она впервые задумалась над этим фактом.
        - А должно бы. Обратите внимания на форму, сеньорита. Ничего не кажется странным? И учтите, если вы скажете “нет”, я буду разочарован.
        В этот раз она долго и пристально всматривалась в серые стены прежде, чем ответить.
        - Это не крест.
        - Браво. А еще обратите внимание - местами камень чуть светлее. Готов спорить, там были проемы, которые потом заделали.
        - Но что это значит?
        - Рискну предположить, что храм - бывшее святилище Черной. Один из символов Хаоса Предначального - колесо с восемью спицами. Другие… впрочем, не важно. Не будем трогать змей, пауков, зерна, ключи и прочую мутную мистику. Любопытно другое. Как правило, святилища Хаоса - просто алтарь и восемь менгиров под открытым небом, а тут такие хоромы.
        Показалось, она мне не поверила.
        - Отчего же его не разрушили?
        - Сакральный брак Порядка и Хаоса, космологическое единство бытия… Вам бы с теологом пообщаться, он лучше расскажет. Я только знаю, что считается, будто молитва в подобном месте имеет особую силу.
        Франческа неожиданно серьезно кивнула:
        - Так и есть. Я почувствовала - мое моление было услышано.
        - И о чем вы молились?
        - О справедливости.
        Мне стало весело:
        - О мести, вы хотите сказать?! Оставьте мечты, Франческа. Боги не выполняют человеческих просьб. Если вам так важно отомстить, сделайте это. Хотите я дам вам кинжал?
        Она покраснела, сжала кулаки и отступила.
        - Что, боитесь крови? Оставляете богам грязную работу? С чего бы они должны делать то, на что у вас не хватает духа?
        Девушка выпрямилась - ни дать, ни взять императрица перед грязным плебеем.
        - Я молилась о справедливости, - тихо, но твердо сказала она. - Пусть боги измерят чашу вашей вины. Мне это не по силам, потому что вы правы - я слишком жажду мести.
        - Рука об руку квартерианское всепрощение и разеннские страсти, как трогательно. В духе заветов от Тефиды и Гайи, - я шагнул к ней, она подалась назад. - “Любите врагов своих” - так, Франческа? Я - ваш враг, как насчет поцелуя?
        Я снова сделал попытку сократить расстояние, девушка снова отступила. А потом подхватила юбки и побежала вниз по склону, туда, где щипала траву гнедая кобыла из замковой конюшни.
        Я вернулся в храм.
        Беглый осмотр помещения изнутри подтвердил предположения. Я готов был поспорить хоть на свой магический дар - пару столетий назад это здание пучилось щупальцами апсид по всем сторонам света.
        Что же - вот и возможность проверить насколько правы богословы в своих мутных теологических изысканиях. Если подобные места и впрямь средоточие битвы начал, в чем лично я очень сомневался.
        Я надрезал руку чуть ниже локтя и начал путь посолонь с восточной апсиды.
        Изваяние Гайи - величественной, полногрудой, слегка грузной. Дарующая стихия, жизнь, незыблемость и косность. Обмакнув палец в кровь, я вычертил на ее алтаре знак Ингуз. Присяга той, чьих даров я так и не смог ни понять, ни принять.
        Алтарь Разящего. Меч в руке, на лице застыла гримаса ярости. Я знал его другим. На моей родине, на моей настоящей родине, не в Прайдене, принято говорить, что бог огня не столько зол, сколько любит злые шутки. В этом мы с ним схожи. Наверное оттого он и одарил меня так щедро.
        Я оставил Кано на алтаре того, кого в мыслях привык называть не Адраном, но Лофтом.
        Колчан за спиной, флейта в руке, чернильница на поясе. Капризный и ветреный Афир - проводник и властитель путей. Мой дар его стихии - руна Ансуз.
        Последний алтарь. Я остановился, вглядываясь в лицо статуи, изображавшей Скорбящую Заступницу. Почему ладан? От нее пахло можжевельником. Память мало что сохранила, но можжевельник я помню точно.
        Можжевельник и холод. От нее всегда тянуло инеистой прохладой.
        Неизвестный скульптор постарался. Лицо Тефиды, согласно канону, было скрыто под капюшоном, но вся склоненная фигура и сложенные в мольбе руки выражали безмолвное отчаяние. Крик в камне. Скульпторы Рино талантливы не меньше художников.
        Лагуз - руна воды.
        В центре храма, там, где когда-то вечность назад находился алтарь пятой богини, на полу мозаикой был выложен круг с изображением птицы в центре. Я опустился на колено и вычертил размашистый косой крест.
        Руна Гебо. Дар и свобода. Дар свободы.
        Мои губы беззвучно шевельнулись, повторяя слова присяги мертвым богам. Я - Страж пустой темницы. Лишенный предназначения. Свободный от всего.
        “Для чего?” - спросил я у каменных истуканов. Спросил у единственной силы, перед которой имел обязательства. Мир одарил меня щедро, слишком щедро. И так ничего и не потребовал взамен.
        Мужчине нужно дело. Я болен бездельем, болен своей бесконечной свободой. Куда бы ни пошел, я нигде не встречаю достойного сопротивления. Все дается слишком легко.
        И все теряет смысл.
        Я могу все, но ничего не хочу достаточно, чтобы стараться на пределе сил. И ни во что не верю, потому ни к чему не способен. Цинизм - самый страшный яд, он душит любые мечты на взлете.
        Я стиснул зубы и вслух попросил у богов для себя дело по силам.
        Свечи моргнули. Под куполом пронесся порыв ветра, захлопала крыльями встревоженная птица. На мгновение мне показалось, что я ощутил присутствие некой сущности…
        Показалось.
        Я встал, ощущая досаду. Глупо… как глупо. И стоило смеяться над Франческой, лишь для того, чтобы пятнадцатью минутами позже умолять мертвецов о помощи?
        В сущности, моя жизнь - ожившая мечта, это подтвердит любой вменяемый человек. Красота, сила, вечная молодость, богатство, могущество. Свобода творить что угодно, не считаясь с чужими желаниями. И все даром. Так какого гриска я блажу, и чего мне не хватает?
        Накатившая неловкость погнала прочь из храма. Я так торопился, что забыл стереть свои художества. Подумав, решил не возвращаться. Пусть местным сплетникам и любителям страшных историй будет, что обсудить длинными вечерами. Сделаю их жизнь немного увлекательнее и краше.
        В спину ударил возмущенный крик черного стрижа. Я шагнул из святилища навстречу закату, и закат шагнул мне навстречу. В порыве еще по-летнему теплого сентябрьского ветра были заметны первые горькие нотки осени.
        Intermedius
        Птица
        Он был здесь всегда. Или его никогда здесь не было.
        В мире, где все непостоянно, слова “всегда” и “никогда” одинаково не имеют смысла.
        Он не знал, кто он и откуда. Он даже не всегда сознавал себя, как нечто целое, единое и отдельное от вещного мира, как не сознавал разницы между материей и идеей, но это не волновало. “Прошлое” и “будущее” были чужды и непостижимы. Единая точка на карте времени - “сейчас” существовала, пересекаясь с точкой “здесь” на карте пространства и он пребывал в этом пресечении в неизменном и совершенном покое.
        Счастье.
        Порой его “здесь-и-сейчас” заполняли люди, и тогда безмятежность бытия содрогалась под напором чужих страстей. Но люди уходили, унося в забвение свои тревоги, а он оставался.
        Однажды людей было двое, и каждый из них нес в себе так много чувства, что плескал им кругом, как водой из налитого до краев ведра - любовь, страх, радость, волнение, ожидание, беспокойство. Это будило память, а с нею боль.
        Он сжался в единую точку, растекся по полу, ощущая, как со всех сторон ползет тревожный, навязчивый шепот “Фран”. Человек, вошедший в “здесь-и-сейчас” был связан с прошлым. Тем прошлым, которое ждало и звало проснуться. Но печати держали крепко, а что-то в глубине его лишенной рефлексии и “я” личности противилось пробуждению.
        “Проснуться” означало страдание.
        Люди ушли, и он забыл о них тут же до тех пор, пока один не вернулся. Тот самый, что был связан с забытым прошлым и словом “Фран”. Тот самый, чье присутствие приближало к страданию.
        И он снова балансировал на грани мучительной готовности осознать свое “я”, не в силах ни принять воспоминаний, ни окончательно отречься от них.
        А потом вошло чудовище, наполненное изнутри ослепительным пламенем.
        Он безмолвно закричал, когда тот, второй, взрезал свою оболочку, выпуская наружу жидкое пламя, взламывая печати, что столько лет держали в плену. Он кричал, кричал и падал в собственное “я”, как в воду, скользя от безличной безмятежности к страданию и памяти.
        Он осознал себя и вспомнил все.
        Улыбка матери. Рассвет над Кастелло ди Нава. Уроки фехтования. Первая охота. Скупая похвала отца.
        Это было страшно.
        Это было восхитительно.
        Это нельзя было потерять.
        Мир, огромный, ужасный, внешний, вещный мир, мир материальный, тленный, изменчивый, наполненный телами, предметами, косной материей. Мир, в котором он только что был освобожден из плена безличного небытия, не принимал бесплотности. Ощутив свое съежившееся, крохотное, испуганное “я”, он жаждал ощутить границы, но единственное человеческое тело рядом принадлежало чудовищному носителю небесного огня. И тогда он, в ужасе от предчувствия утраты, вломился в ближайший крохотный теплый комок плоти и перьев.
        Он родился вторично.
        И закричал, впервые услышав свой крик.
        Человек поднялся с колена и покинул храм. А под куполом храма все звенел и метался плач черной птицы.
        Элвин
        Судьба не лишена чувства юмора. Я поймал себя на том, что не на шутку увлекся герцогской дочкой. Странно. Очень. Знаю, что особенно нравлюсь женщинам определенного склада. Неискушенные, добросердечные, самоотреченные, слегка не от мира сего. Им на роду написано найти негодяя, чтобы красиво пасть жертвой его безнравственности, у честного человека с серьезными намерениями просто нет шансов. Поскольку мне нравится разрушать, а им - разрушаться, мы вполне дополняем друг друга. Но, как правило, они привлекают меня не более чем охотничий трофей. С Франческой все было как-то иначе, и это щекотало нервы.
        В тот день я украл ее из-под надзора вдовы Скварчалупи - дальней родственницы герцога, что выполняла при девушке роль дуэньи. В отличие от служанок и подружек, эта дама находилась при девушке почти неотступно. К счастью, она была нерасторопна и не особо умна, но компенсировала отсутствие этих достоинств редкостно визгливым голосом, уродливой внешностью и скандальным характером.
        Примерно эту уничижительную характеристику дуэньи я высказывал, пока мы поднимались на лошадях по крутой тропинке на вершину холма.
        - Вы - злой человек, - сказала Франческа.
        - Тоже новость. И признайте, я прав насчет сеньоры Скварчалупи.
        - Вы правы в том, что она - несчастна. В ее годы не иметь дома и детей, жить милостью троюродного брата мужа…
        Я пожал плечами:
        - Почему одни люди в подобных обстоятельствах продолжают быть добры и приветливы, а другие превращаются в озлобленных карликов? Я верю, что у человека есть выбор.
        - У вас он тоже был?
        - Хотите намекнуть, что я - озлобленный карлик?
        Девушка улыбнулась, показав ямочки на щеках. Вроде и слова не сказала, но стало ясно - именно на это и намекала.
        - Хорошо, вы правы.
        - Нет, я не это имела в виду.
        - А что?
        - Мне кажется, вас преследует какая-то ужасная тайна. Эта встреча в храме. О ком вы скорбите, Элвин?
        Надеялся, что она умнее. Но шестнадцать лет - это шестнадцать лет, голова набита сверкающей розовой кашей.
        С точки зрения конечной цели, наша встреча в храме была настолько удачной, что ее стоило бы подстроить. Дальше, поддавшись на расспросы, я должен был рассказать слезливую историю. Или хотя бы намекнуть на существование таковой.
        - Франческа, что за романтические бредни? Не надо лепить из меня падшего святого. Я просто гулял, палило солнце, а в храме прохладно.
        Она остановила лошадь и долго вглядывалась в мое лицо.
        - Вы так во мне дырку взглядом просверлите, сеньорита. У меня что - пятно от соуса на щеке?
        - Мне кажется, вы лжете.
        - Мне кажется, вам ужасно хочется найти какие-то оправдания, в которых я не нуждаюсь. И давайте уже двигаться, так мы никогда не доберемся.
        - Ну ладно, - она отвернулась. - Что же тогда сделало вас таким, какой вы есть?
        - Не собираюсь валить вину на обстоятельства. Считайте, я просто испорчен и с детства решил быть наказанием миру. Может, хватит обо мне? Давайте о вас, сеньорита. Назовите трех самых ужасных людей в вашей жизни. Кроме меня, разумеется.
        За беседой мы поднялись на холм. Отсюда открывался восхитительный вид на замок. Я спрыгнул с лошади и поймал ее в объятия, наслаждаясь этой дозволенной секундной близостью.
        - Люблю встречать здесь закат. Знаете, если бы я штурмовал Рино, то непременно расположил бы войска на этих холмах.
        Девушка аккуратно высвободилась. Я не стал препятствовать.
        - Вы воевали, лорд Элвин.
        - Было дело. Но не обнаружил особого таланта к этому занятию.
        Мы прошли к началу склона сквозь заросли дрока. Франческа опустилась на землю, расправив юбки. Мы сидели в молчании, только гудение пчел нарушало тишину.
        - Вы были правы. Здесь красиво. И удивительно спокойно. Почему я раньше не замечала?
        - Некоторые вещи приходят в одиночестве. Одиночество - большое благо, Франческа, хоть люди часто этого и не осознают. Представьте, что справа хихикает Бьянка Фальцоне и рассказывает глупости, как она имеет обыкновение делать. А слева вдова Скварчалупи нудит, что приличной леди не подобает сидеть на земле.
        Девушка засмеялась.
        - Вы говорите и делаете ужасные вещи. Но мне почему-то нравится вас слушать. Почему?
        - О, тому много причин. Вам скучно здесь, в Рино, а я - неплохое развлечение хотя бы потому, что не похожу на ваше окружение. Вы умны, я предоставляю пищу вашему разуму и фантазии. Я не пытаюсь угодить, повторяя то, что вы желаете слышать. На моем фоне легко ощутить себя средоточием добродетели и упиваться осознанием своей моральной чистоты. Но главное - я веду себя так, как вы втайне хотели бы, но никогда не осмелитесь.
        - Что?! - она даже вскочила в негодовании. - Вы лжете или бредите!
        - Успокойтесь, Франческа. Сядьте. Зачем столько эмоций? Вы же умная девушка - судите сами. Я говорю и делаю только то, что хочу. Не завишу ни от воли отца, ни от глупых правил. И при этом небеса не рухнули на землю, я принят и признан в обществе, мне прощают то, что вряд ли простили бы вам. Я свободен, и сам выбираю, как жить. Не этого ли вы добивались, когда пытались бежать с Лоренцо?
        Девушка открыла рот, но так ничего и не сказала. На лице ее отражалось глубокое возмущение.
        - Да, при этом я эгоистичен и равнодушен к чувствам других людей. Но разве можно сказать, что вы, задумывая тайную свадьбу, заботились о ком-то кроме себя? Или будете рассказывать сказки про неземную любовь?
        - Вы неправы. Я любила Лоренцо.
        - Один мой знакомый цинично утверждал, что любовь придумали поэты, чтобы не платить деньги.
        - Фу, это отвратительно. Ваш знакомый испорчен еще больше вас.
        - Да, это так.
        - Разве вы никогда не любили?
        - Один раз. И то не уверен, что не путаю это чувство с чем-то иным.
        Мне неплохо знакома влюбленность. Очарование, когда выдуманные достоинства женщины затмевают весь свет, смешиваясь с желанием обладать таким сокровищем. Приходит легко и уходит незаметно, оставляя чувство утраты чего-то ценного.
        Я далек от того, чтобы путать все это с любовью.
        - Видимо она вас отвергла.
        - Глупости.
        - Почему глупости? Все сходится. Вас отвергли, и вы ожесточились.
        - Прекратите этот дешевый фарс. Так бывает только в романах. Ни один нормальный мужчина не станет мерзавцем просто из-за отказа женщины, если уже не был им изначально.
        - Тогда почему вы не женились на той, которую любили? А может… она умерла?
        - Нет. Она жива и, надеюсь, здорова. Сеньорита, вы же видите - я не хочу это обсуждать. Почему пристаете с расспросами?
        Она потупилась:
        - А почему вы злитесь, когда я об этом говорю?
        Злюсь? Забавно, мне казалось, что я умело скрываю свои чувства. Что же, это по-своему неплохо, что Франческа так проницательна. Мне не хотелось ей врать.
        - В следующий раз расскажу сентиментальную, насквозь лживую историю. Надеюсь, она удовлетворит ваше любопытство.
        Она надулась и отвернулась, мазнув мне по щеке пушистой прядью. Я любовался тем, как солнце играет золотыми искрами в ее распущенных волосах. Хотелось поцеловать эти сладкие губы, но что-то в поведении девушки говорило - рано. Поспешив, я рисковал все испортить.
        - Спросите меня о чем-нибудь другом, - предложил я.
        Она тут же повернулась, словно только и ждала этого предложения.
        - А сколько вам лет, лорд Элвин?
        - На моей родине считают по зимам.
        - Так сколько вам зим?
        - Точно не помню. Сбился со счета.
        Она снова надулась:
        - Глупая шутка.
        - Вы правы. Тридцать две.
        - И вы никогда не были женаты?
        - Нет. Боги миловали.
        На самом деле я был женат трижды, но так и не понял, что люди в этом находят. Выйдя замуж, прелестные женщины поразительно быстро превращаются в сварливых мегер, считающих себя вправе устраивать сцены ревности и вопрошать где ты пропадал последнюю неделю.
        - Почему вы так говорите? Неужели вам не хочется наследника? Мне казалось, об этом мечтают все мужчины.
        - Чтобы наплодить детей не нужно жениться. Да и потом, для продолжения рода у нас есть Мартин. Будущему маркграфу Эйстерскому сейчас около пятнадцати - вылитый братец в молодости.
        “Наследник” - еще одна иллюзия, на поддержание которой Мартин тратит немало сил. Отдаю должное его целеустремленности.
        - А у вас есть дети?
        - Что за вопросы, сеньорита? Разве вдова Скварчалупи не объяснила вам, что невинной девушке не подобает интересоваться чужими бастардами?
        Она одарила меня неожиданно дерзкой улыбкой:
        - А я не невинная, сеньор Эйстер.
        - Верно. Все время забываю, - согласился я, наклоняясь ближе и заглядывая в ее лукавые серые глаза.
        В последний момент Франческа уклонилась от объятий, да так ловко, словно долго тренировалась в этом искусстве, и, смеясь, вскочила. Я не стал преследовать девушку. Просто смотрел снизу вверх на нее - мягкую, соблазнительно-женственную, но недоступную. Солнце скользило по золотистому шелку платья, каштановые кудри разметались по плечам. Представил ее обнаженной на этом платье среди разнотравья, облитую солнечными лучами, и забыл все, что хотел сказать.
        - Вы не ответили на вопрос сеньор.
        - Не задавайте вопросов, ответа на которые не хотите знать.
        - Но я хочу!
        - У меня нет детей, - я поднялся, следуя ее примеру. - Я бесплоден.
        На лице Франчески отразилось сострадание:
        - О. Простите… - после паузы. - А вы уверены?
        - Абсолютно. Не надо соболезнований, сеньорита. В этом нет большой трагедии.
        Таковы все Стражи и, пожалуй, здесь есть смысл, раз мы не стареем. В противном случае нашим потомством уже можно было бы заселить пару герцогств. Насколько я знаю, никто из нас не переживает по этому поводу. Должно быть, желание продолжить себя в детях тесно связано с ощущением своей смертности.
        В небесах раздалось пронзительное “Вииииирррииии”, а потом хлопанье крыльев, а затем прямо с небес на плечо девушке упала черная птица. От неожиданности Франческа вскрикнула, да и я тоже вздрогнул.
        - Тьфу ты. Это ваш питомец, сеньорита?
        - Нет, - она пораженно протянула руку. Пичуга наклонила голову, не выказывая не возражения, ни страха. Кажется, ей даже по нраву были осторожные прикосновения девушки.
        - Должно быть, чей-то домашний любимец. Стрижа можно приручить, если взять птенцом из гнезда.
        Франческа пересадила пичугу на руку. Стриж лежал в ее ладошке, не шевелясь, внимательно рассматривал сеньориту блестящими горошинами глаз. Девушка нежно пощекотала птицу под горлышком и засмеялась:
        - Смотрите, я ему нравлюсь.
        Я был согласен с пернатым наглецом. Она не могла не нравится.
        Когда в ответ на мою попытку дотронуться стриж отпрянул и попытался клюнуть, Франческа снова рассмеялась:
        - А вот вы - нет, сеньор Эйстер.
        - Не думаю, что буду убиваться по этому поводу. И поздравляю с приобретением. Как назовете вашего нового друга?
        Она задумалась:
        - Венто. Его зовут Венто.
        Глава 4. Узник Кровавой башни
        Франческа
        Отец доволен - мы проводим вместе много времени. Мне трудно понять каковы чувства и намерения лорда Элвина. Могу лишь утверждать, что ему приятна моя компания.
        - Я же говорю - он влюблен в тебя, - с горящими глазами повторяет Бьянка. - Ах, ну почему все самые потрясающие мужчины достаются тебе?!
        - Возможно, все дело в моем благочестивом и добром нраве, - предполагаю я, чтобы ее утешить. - А сотня виноградников и красильни здесь совершенно не при чем.
        Она снова не понимает иронии. Как всегда.
        Элвин Эйстер бы понял.
        Он понимает мои шутки. Помню, как я испугалась, когда впервые заметила это. Испугалась и рассердилась. Он посягнул даже на этот мой невинный способ проявить себя.
        Но вот странно: уличив меня в непокорности, маг не спешит подавлять бунт. Напротив, теперь он улыбается моим словам - одобрительно и насмешливо, а порой и сам включается, чтобы поддержать игру.
        Это ужасно, потому, что в такие минуты я чувствую себя совершенно счастливой и словно предаю этим счастьем Лоренцо.
        Счастье - это когда тебя понимают.
        Наверное, сторонний наблюдатель, глядя на нас, может решить, что перед ним нежно влюбленная пара. Но это не так.
        Я готова поклясться на священных Заветах: при всем его внимании ко мне, маг не увлечен. Когда мужчины теряют голову, они становятся другими. С Элвином я не контролирую ничего. Он ведет в этом танце, а мне остается лишь покорно следовать за ним и волей отца.
        Это очень просто - следовать за чужой волей. И иногда даже приятно.
        Я не обольщаюсь. В отличие от своих подруг я вижу, каков он на самом деле. Элвин Эйстер презирает людей. Всех людей. Не только простолюдинов.
        Он может быть обаятелен и мил, пока ему что-то нужно, но не стоит обманываться, его высокомерие не знает исключений. Обычная судьба гордецов незавидна, мир с лихвой возвращает их пренебрежение, а нашему гостю сходят с рук даже убийства.
        Это несправедливо! Это возмутительно! Так не должно быть!
        Я вижу: маг считает людей вокруг занятными игрушками. Он не признает слова “нет” и ведет себя так, словно существуют только его желания. И я мечтаю, чтобы кто-нибудь задал ему показательную трепку, избавив от лишнего высокомерия.
        И все же мне нравится общество убийцы Лоренцо. Нравится куда больше, чем должно бы. Все в поведении Элвина бросает вызов, перед которым я бессильна устоять. Рядом с ним краски становятся сочнее, а жизнь ощущается острее и ярче. Он то злит, то смешит меня, а его рассказы о волшебном народе распаляют воображение.
        - …крупные домены называются “княжествами” и существуют на Изнанке больших городов. Например, Двор Оливы в Цере. Тамошний князь тот еще урод.
        - Вы имеете в виду внешность?
        Он подмигивает:
        - Да нет, не внешность. В сравнении с иными фэйри Марций Севрус еще ничего. Подумаешь, три глаза. Всегда неплохо иметь запас на непредвиденный случай, не находите?
        Я насмешливо фыркаю.
        - Ах, вы не верите мне, - с притворной грустью говорит маг. - Что же, ваше право. Не буду напрасно сотрясать воздух.
        - Нет, нет! Продолжайте!
        Мне интересно слушать эти истории, пусть я и сознаю, что все рассказы о княжествах фэйри, не более чем плод неуемной фантазии северянина.
        Я не влюблена в него! Ни в малейшей степени! Он мне даже не нравится!
        Ну, может совсем немножко.
        Чуть-чуть.
        - У меня серьезная проблема, сеньорита и только вы можете меня спасти, - тон преувеличенно серьезен, а глаза смеются.
        - Какая проблема?
        - Я до сих пор видел меньше, чем десятую часть Кастелло ди Нава. С этим нужно что-то сделать. Немедленно!
        - Что за причина такой ужасной спешки?
        Элвин оглядывается с опаской, словно собирается поведать мне важную тайну. Потом склоняется почти к самому уху и шепчет:
        - Мне скучно.
        Я прыскаю, но тут же делаю строгое лицо.
        - Займитесь переводом, сеньор.
        - Я занимался им весь вчерашний день и сегодня больше шести часов. Я думаю и вижу сны на древнеирвийском. Еще немного, и окончательно забуду прочие человеческие языки. Тогда вы лишитесь удовольствия понимать мои колкости.
        Прежде, чем я успеваю сказать, что только об этом и мечтаю, он берет меня под руку.
        Что за отвратительная самоуверенность? Отчего он так убежден, что я последую за ним. И почему я не возмущаюсь, но покорно позволяю ему увлечь себя по коридору?
        - Бросьте, - рассуждает маг. - Грешно держать человека в неведении. Я уже почти два месяца брожу только привычными маршрутами из опасения заблудиться, умереть с голоду и пополнить ряды ваших фамильных привидений. Вы же добрая квартерианка, сеньорита, значит должны помочь. Покажите ваше фамильное гнездо.
        Сопротивляться этому напору непросто. А главное: не хочется.
        - Погодите! - я вырываю руку. - Надо кликнуть вдову Скварчалупи.
        - О нет! Только не это, Франческа. Разве вы не знаете, что присутствие рядом пожилых склочных женщин вызывает меланхолию и разлитие черной желчи?
        Вдову Скварчалупи трудно любить. Она всегда всем недовольна, особенно мною. Ей не в радость танцы, музыка, смех и любое движение. Будь ее воля, дуэнья бы только сидела с пяльцами у окна, осуждала знакомых и жаловалась на болячки.
        Но я знаю - у нее была тяжелая жизнь, и в глубине души вдова очень несчастна. В ответ на насмешки мага, я проявляю подчеркнутое сочувствие к сетованиям сеньоры.
        Однажды Элвин пробовал уколоть меня рассуждениями о том, как приятно видеть такую самоотверженную заботу. Я испортила ему удовольствие, сделав вид, что принимаю слова за чистую монету.
        - Она моя дуэнья! Нам неприлично оставаться наедине.
        - Разве мы одни? В замке полно народу. Не будьте жестоки, леди. Дайте вдове без помех насладиться сиестой.
        И я подчиняюсь.
        Мы проходим по верхней галерее, рассматривая портреты моих предков. Я рассказываю историю рода Рино. Элвин награждает каждую работу меткими, забавными комментариями. Против воли снова смеюсь над злыми шутками.
        - Вы были прехорошенькой девочкой, сеньорита.
        Наш семейный портрет. Мне на нем пять лет и, по мнению всех домочадцев, я похожа на маленького фэйри. Сотни кудряшек, бархатный берет, платье в оборочку.
        - А это что за юный шкодник?
        - Мой брат.
        - Плохо получился. Художник работал с похмелья?
        Да, у Риккардо на картине слишком простодушный и одновременно озорной взгляд. Обычно брат куда серьезнее. И все же маг несправедлив к живописцу.
        У вас ведь больше нет братьев и сестер?
        - Нет. Отец женился еще дважды, но вторая жена была бесплодна. А третья умерла родами, и ребенка спасти не удалось.
        От воспоминаний становится грустно. Она умерла два года назад. Ей было восемнадцать.
        Я любила Лукрецию, как старшую сестру. Искренне молилась, чтобы роды прошли успешно, но боги решили иначе.
        Мы подходим к последнему полотну в галерее, и у меня пересыхает во рту.
        - А это… мой портрет. На шестнадцатилетие.
        Он долго всматривается в работу Лоренцо. Потом переводит взгляд на меня, будто сравнивая с оригиналом, приподнимает бровь.
        Я чувствую, что краснею. Мне самой немного неловко рядом с картиной, она словно свидетельство моего глубинного лицемерия. Женщина на портрете - воплощение чистоты, стыдливости и нежности. Глаза полуопущены, на лице улыбка, значение которой я сама тщусь разгадать. В жизни я никогда не была настолько… совершенной.
        - Интересно… - бормочет северянин. - Художник хотел сказать, что всякий должен целовать ваши туфельки, и, пожалуй, что ему это удалось.
        - Его писал Лоренцо, - в моем голосе вызов.
        - А. Тогда ясно. Значит, вот как он вас воспринимал, бедняга. Кстати, вам неожиданно идет белый.
        - Почему “бедняга”? - я сама поражаюсь, как проникновенно и вкрадчиво это получается.
        Опасная тема. Магу не стоило бы ее трогать лишний раз, но Элвин Эйстер не стыдится вспоминать о своем преступлении.
        Понимающая улыбка. Он берет меня за руку:
        - Сами подумайте, сеньорита. Она слишком хороша для этого мира, ей бы по облаку ходить, - кивок на портрет. - Быть мужем такой дамы - значит, ощущать себя святотатцем или вором, посягнувшем на сокровище. Да вы и сами все знаете. Признайтесь, вам это нравилось?
        Слова жестоки, как бывает жестока истина. Лоренцо и правда боготворил меня. И да - мне это нравилось. Полные безмолвного восторга взгляды были так убедительны, что я чаще верила им, чем себе или зеркалам.
        - Разве так не должно быть между влюбленными?
        - И кого любил ваш Лоренцо на самом деле? Ее, - кивок в сторону портрета, - или вас?
        - Она - это я!
        Я пытаюсь вырвать руку, Элвин берет меня за плечи. Я ощущаю, какая сила таится в этих изящных пальцах. Голубые глаза странно сверкают, у меня перехватывает дыхание.
        - Неужели вам так охота быть недоступным идеалом? Вы - живая женщина, Франческа. Как все люди врете, ошибаетесь и пользуетесь ночной вазой.
        Какая отвратительная похабщина! Да как он смеет!
        Я чувствую, как краснею. От возмущения и сказанной магом непристойности сразу.
        - Ну хватит мерзостей! Лоренцо любил меня. И я любила… люблю его.
        - Мертвецы всегда лучше живых. Поэтому их так удобно любить.
        Мне хочется тоже сделать ему больно. Хотя бы словом.
        - Вам так важно отнять у меня не только возлюбленного, но и память о нем?! Это… подло. Вы не умеете любить и радоваться, оттого и спешите омрачить чужое счастье! Из зависти.
        - Из зависти? - с непонятной и пугающей интонацией спрашивает Элвин.
        А потом он привлекает меня к себе и склоняется над моим запрокинутым лицом. Чувствую жар рук на спине, губы почти касаются моих, дыхание обжигает. Накатывает обморочная слабость, хочу забыть обо всем, подчиниться чужой воле.
        - Ну ладно, пусть будет зависть.
        В последний момент перед глазами встает злополучное озеро, безжизненные глаза Лоренцо. Как ведро холодной воды на голову. Вырываюсь из объятий и с размаху бью мага по лицу.
        Неестественно громкий звук пощечины. Я с ужасом отшатываюсь, вспоминая, чем закончилась подобное для Лоренцо.
        - Признаю, я это заслужил, - задумчиво произносит Элвин, поднеся руку к щеке. - Должно быть, вы правы насчет зависти.
        Мне хочется опереться на что-нибудь. В голове сумбур, ноги не держат. Он подхватывает меня под руку.
        - Оставим эту тему, сеньорита. Впереди еще несколько часов увлекательной прогулки.
        Я покорно переставляю ноги. Что это было? Что со мной?
        Элвин опять рассуждает об искусстве, восхищаясь ринской школой живописи. Я едва слушаю. Как маг может делать вид, что ничего не случилось?
        Одурманенная, я не сразу замечаю, куда он направляется. Мы спускаемся по узкой винтовой лестнице. Пахнет плесенью и могилой. Живое пламя на распахнутой ладони мага бросает блики на стены, играет на каплях влаги. Я невольно придвигаюсь ближе к своему спутнику.
        - О нет! Нам туда нельзя!
        - Это еще почему?
        - Кровавая башня.
        - Чувствую аромат тайны. Скелеты в шкафу, пугающие семейные предания. Расскажите!
        Мне не хочется ворошить грязное белье своей семьи, но эта история слишком известна, чтобы был смысл таиться.
        - Возможно вы слышали, что мой прадед, Джеронимо Рино, был безумен…
        - А, тот самый знаменитый предок, который имел забавные кулинарные пристрастия.
        Назвать людоедство “забавными кулинарными пристрастиями” - это чересчур. Даже для Элвина Эйстера.
        - Ваш цинизм гадок, как кривлянья шута.
        Он покаянно опускает голову:
        - Простите, Франческа. Все время забываю про разницу в возрасте. Это не цинизм, это… просто толстокожесть, наверное. Я видел столько отвратительных вещей, что давно перестал придавать им хоть какое-то значение. Продолжайте, обещаю молчать.
        - Его болезнь… он не просто ел людей.
        - Надо полагать, он их сначала готовил?
        - Не в этом дело, - не буду с ним спорить. Легче перекрыть Эрану, чем поток сомнительных шуток северянина. - Он… считал, что лучший способ сохранить мясо свежим - оставить его в живых.
        - Мудрый человек… - Элвин спотыкается. - Погодите! Вы же не хотите сказать…
        - Да. Он вырезал куски у еще живых людей, чтобы приготовить. А потом ел.
        Я останавливаюсь. Мне страшно. Кровавая башня, десятки замученных жертв, несчастная сеньорита Изабелла - мой детский кошмар.
        Я - Франческа Рино. Жуткое наследие Джеронимо - часть моего приданого.
        - Он держал их здесь, в Кровавой башне, - шепотом говорю я. - Говорят, в подвале до сих пор живет призрак сеньориты Изабеллы. У нее только одна нога, потому что вторую Джеронимо отрезал и съел.
        Его голос тоже падает до шепота.
        - Вы боитесь, Франческа?
        - Да, - признаюсь я.
        Мы стоим близко. Неприлично близко, но нет сил отступить туда, где смыкает клыки хищная тьма. Где-то далеко капает вода. Здесь слишком темно и тихо. И холодно. Дрожит и мечется пламя в ладони Элвина. От рук мага, от всей его фигуры течет тепло, разгоняя мертвенный ужас.
        Он, почти касаясь мочки уха, шепчет:
        - Не бойся.
        Огонь гаснет, я вскрикиваю. И падаю в кольцо жарких рук.
        Его губы лихорадочно горячи и настойчивы. У меня кружится голова, я растворяюсь в нежных прикосновениях, покорно приоткрываю губы, пускаю его внутрь. Страх. Возбуждение. Темнота. Где-то внизу живота зарождается пульсирующее пламя и бежит по телу сладкой, огненной дрожью, рассыпается сотней жарких искр. Он притягивает меня еще ближе, горячие пальцы гладят шею сзади, скользят по коже, ласкают ямку ключицы. Это до того приятно, что я тихонько ахаю и обмякаю.
        И вспоминаю кто я. И кто он.
        - Нет! - упираюсь ему в грудь, пытаюсь отодвинуться.
        Элвин снова пытается меня притянуть, но сейчас во мне куда больше ярости, чем страха и покорности.
        - Верните свет!
        - Зачем?
        - Свет, сеньор Эйстер! Немедленно.
        - По мне и так совсем неплохо.
        Насмешка в его голосе придает ярости, а значит сил. Я вырываюсь, кубарем скатываюсь со ступенек вниз, чудом не поломав ноги, натыкаюсь на железную дверь и толкаю ее. В спину несется “Франческа!”, но я не желаю слышать. Влетаю в комнату, захлопываю дверь, опускаю засов.
        И прижимаюсь к двери с другой стороны, прикрыв глаза.
        Что со мной происходит?
        Мысли разбежались, разлетелись в стороны пестрой птичьей стаей. Горит лицо, полыхают губы. Там, где пальцы мага касались шеи, кажется, остался красный след - пойти бы к зеркалу, проверить.
        Меня никто никогда так не целовал.
        Уго был отвратительно груб и неприятен, а Лоренцо нежен и, стыдно признаться, слюняв. Мне куда больше нравилось, когда он целовал руки или шею.
        Я провожу пальцем по нижней губе. Почему, ну почему из всех мужчин именно этот самовлюбленный, эгоистичный нахал умеет делать это настолько… восхитительно?!
        Наверное, не он один. Но как узнать? Не станешь же проверять с каждым встречным.
        Стук с той стороны двери и голос:
        - Франческа, откройте!
        Не хочу его видеть! Никогда больше с ним не заговорю!
        Требованиям открыть дверь вдруг вторит вой и скулеж неизвестного зверя. Я отлепляюсь от двери, чтобы, наконец, рассмотреть, куда меня занесло.
        Та самая темница в подвале Кровавой башни. Я уже спускалась сюда давно, целую жизнь назад. На спор. Нам с Бьянкой было по восемь, она в последний момент испугалась, и я пошла одна. Помню, как входила, сначала дрожа от ужаса, а после осмелев, как осматривала камеры… Потом что-то испугало меня, и я, задыхаясь, бежала назад по винтовой лестнице. Оглядываться было нельзя, за спиной маячил призрак Джеронимо с огромным тесаком наперевес…
        Улыбаюсь. Спор я тогда все-таки выиграла. И Бьянке пришлось во время проповеди в храме вскочить и выкрикнуть похабный стишок, которому меня научил Риккардо. Шуму было…
        Как обманчивы детские воспоминания. Мне казалось, подвал больше. И страшнее. Низкий потолок с арочными сводами, неровная кладка стен. В помещении грязно, но оно не выглядит заброшенным. На столе не столько горит, сколько коптит одинокая масляная лампа, брызгая на стены пятнами тусклого, словно грязного света.
        Скулеж доносится из-за дубовой двери с решетчатым окном. Их тут три, за второй и третьей тишина. Три двери, три камеры. Именно там, за обшитым сталью деревом, в крохотных каморках Джеронимо Безумный держал своих пленников.
        Вот он - не шкаф, но целая гардеробная комната с семейными скелетами Рино. Свидетельство наследного безумия в моей крови. Наше родовое проклятье.
        Ходят слухи, что супруга Джеронимо не была верна мужу. Я надеюсь, что это правда. Спокойнее спать, сознавая, что мой прадед всего лишь камергер.
        Как завороженная, я подхожу ближе к камере, из которой раздается вой и поскуливание, пытаюсь заглянуть в окно. Внутри темно, из закрытого решеткой провала шибает тяжелый запах мочи и экскрементов. Скулеж становится громче.
        - Франческа, с вами все в порядке? Отвечайте, или я выломаю дверь!
        Волосатая ручища мелькает перед глазами. Я не успеваю отпрянуть, пальцы с желтыми обломанными ногтями вцепляются в волосы. Рывок и боль, щеку с размаху впечатывает в решетку.
        Я захлебываюсь страхом и криком.
        В одно мгновенье оживают все детские кошмары. В темном окне повисает лицо - то ли человек, то ли чудовище. Грязные волосы, борода в колтунах, рот щерится в зверином оскале.
        Он снова дергает меня за волосы. У меня закладывает уши от собственного визга. Холод стали на щеке, от едкой вони на глаза наворачиваются слезы. Лишь в паре дюймов рычит, беснуется и брызгает слюной монстр, и решетка уже не кажется надежной защитой.
        Я встречаюсь с ним взглядом.
        Куда-то исчезает весь воздух.
        И холодно. Становится очень холодно.
        - Нет!
        У него чуть выпуклые глаза цвета стали. Слишком знакомые глаза.
        - Нет, - беззвучно, одними губами шепчу я. - Нет! Это неправда!
        Проклятие рода Рино, порченая кровь. Наследное безумие - говорят, Джеронимо получил его от своего прадеда. Раз в четыре поколения нам суждено порождать монстров в человеческом обличие…
        Моя прабабка была верна своему чудовищному супругу.
        Грохот. Дверь слетает с петель. Всего мгновение спустя жуткая тварь, взвизгнув от боли, выпускает меня и отползает в сторону. По камере разносится запах паленых волос и обиженный скулеж.
        Я с запозданием понимаю, что все закончилось.
        И что я почти повисла в объятиях мага, потому что ноги не держат. А губы дрожат, и очень хочется разрыдаться.
        - Такое чувство, что я недооценил ваш талант находить неприятности, сеньорита. Он не просто выдающийся. Он - феноменальный.
        Я глушу всхлипы, пытаюсь встать. Насмешка в его голосе успокаивает, как и жесткий акцент.
        - Я упоминал, что спасение девиц - мое второе любимое развлечение?
        Ноги подламываются, но Элвин снова ловит меня. Обиженный скулеж из камеры сверлом вгрызается в уши.
        - Ну же, Франческа! Подайте мне реплику, спросите какое первое!
        - Всех раздражать?
        Его болтовня и впрямь раздражает. И странным образом помогает вернуться к реальности. Понять, что все действительно закончилось.
        - В яблочко! Кстати, если вы не стоите на ногах, могу взять вас на руки. Будет очень романтично.
        - Ну уж нет! - от этого предложения я окончательно прихожу в себя и отталкиваю его.
        Элвин выпускает меня из объятий, смеется:
        - Вы так визжали, что можно было подумать, будто ваш славный предок воскрес и решил вами пообедать.
        - Я испугалась.
        - Немудрено.
        - Спасибо за помощь.
        - Да, да, перейдем к благодарностям. Это моя любимая часть. Вам не кажется, что я заслужил поцелуй?
        Как бы его увести? Нельзя допустить, чтобы северянин увидел безумца в камере. Элвин Эйстер слишком умен и наблюдателен, чтобы не сделать правильных выводов.
        Тех самых, что успела сделать я.
        - Хорошо, - соглашаюсь я и вижу по выражению лица мага, что он этого не ожидал. - Но не здесь. Не могу больше находиться в этом жутком месте. - Пойдемте.
        - Ага, сейчас, - он подходит к решетке, чтобы заглянуть внутрь камеры.
        - Пойдемте!
        - Минутку, сеньорита.
        Скулеж обрывается, теперь пленник хнычет от страха. Я в отчаянии дергаю мага за рукав, пытаясь привлечь внимание. Он отмахивается, делает движение, словно подтягивает безумца к себе ближе на невидимом аркане, тот и правда подходит, смешно перебирая ногами. Элвин просовывает руку сквозь решетку, хватает пленника за нижнюю челюсть цепкими пальцами.
        - Ну, и кто тут у нас?
        Я чуть не плачу.
        Поздно.
        - Да… - медленно тянет Элвин, рассматривая лицо несчастного. Тот мычит, изо рта капает слюна. Маг выпускает пленника, брезгливо вытирает руку носовым платком. - Вы поэтому хотели увести меня, Франческа?
        Прежде, чем я успеваю ответить с той стороны, где раньше была дверь, а сейчас зияет заполненный тьмой проем, слышится шарканье. Дребезжащий голос произносит:
        - Вам не нужно здесь находится.
        Я поворачиваюсь, и мне становится дурно.
        Я совсем не склонна к внезапным обморокам или истерикам на пустом месте. Признаться, даже не особо слезлива, радость или гнев удаются мне куда лучше рыданий. И без ложной скромности могу сказать, что не особо пуглива. Я - Франческа Рино, “Audaces fortuna juvat ” начертано на щите моего рода.
        Но когда я оборачиваюсь и вижу женщину в дверном проеме, только присутствие рядом язвительного северянина не дает с визгом забиться под стол.
        На первый взгляд она кажется глубокой старухой, но стоит приглядеться, понимаешь - безобразная сетка на лице не морщины, но врожденное уродство или кожная болезнь. Ороговевшие кожаные чешуйки роднят ее лицо с мордой ящерицы. Почти безгубый провал рта и маленькие заплывшие глазки лишь усиливают это впечатление.
        Появись она на улицах города, ее могли забросать камнями, как отродье Черной Тары.
        - Кто вы? - мой голос дрожит.
        - Мое имя - Изабелла Вимано.
        Я вцепляюсь в руку мага чуть ниже локтя. Сеньорита Изабелла? Главный страх моего детства!
        - Вам не следует здесь находиться, сеньорита Рино, - продолжает женщина. - Ваш отец будет недоволен. Пойдемте, я провожу вас.
        - Любопытное у вас заболевание, - подает голос Элвин. На его лице нет страха, лишь смесь брезгливости и любопытства. - Почти такое же любопытное, как ваш подопечный, - он выразительно кивает в сторону запертой камеры.
        - Уходите!
        Женщина подходит ближе, я невольно придвигаюсь к магу. Он кладет мне руку на плечо в жесте покровительства и защиты.
        - О, поверьте, сеньора, мы жаждем покинуть сию обитель скорби не меньше, чем вы желаете нас выставить. Всего несколько ответов и сможете забыть о нашем существовании. А вот мы вас вряд ли забудем. Вы - незабываемы.
        - Или мне придется рассказать вашему отцу, что вы были здесь, - продолжает она, все так же обращаясь только ко мне. Ее неподвижный взгляд пугает и притягивает.
        - Так не терпится остаться со мной наедине, сеньора Вимано? - в голосе Элвина недовольство. Маг не привык, чтобы его не замечали. - Потому, что я все равно не уйду.
        Элвин уже видел достаточно, чтобы таиться от него. И мне тоже хочется услышать ответы
        - Кто этот несчастный, и почему отец держит его там? И кто вы такая? - как ни странно, голос звучит совсем спокойно.
        Она хмурится:
        - Я служу у вашего отца, сеньорита Рино. Уже очень давно. А это… это просто мой сын. Он безумен. Сеньор Рино позволил мне держать его здесь.
        - Надо же, какая доброта, - с чувством декламирует маг. - И кто бы мог заподозрить герцога в подобной заботе о простых слугах?
        - Ваш сын? - я смотрю на ее омерзительное лицо и мне сложно поверить. - Но…
        Мне трудно найти слова, чтобы выразить в приличной форме свои сомнения. К счастью, Элвину не свойственна излишняя застенчивость:
        - При всем уважении к вашей неземной красоте, парень в той камере куда больше похож на герцога, чем на вас.
        Она медленно достает и надевает маску из светлого бархата. Та скрывает почти все лицо, видны лишь губы и подбородок.
        И враз превращается из страшилища в обычную женщину. Я замечаю, что из-под платка на голове сеньоры выглядывает прядь черных, с проседью волос, а платье на ней обтрепано по рукавам и подолу.
        - Джованни - ваш брат, сеньорита Рино.
        Маг хмыкает:
        - У герцога оригинальные вкусы на женщин, ничего не скажешь.
        - Я не всегда была такой. Двадцать лет назад поэты сравнивали меня с розой. Болезнь пришла позже.
        Она все так же подчеркнуто обращается лишь ко мне. Я вижу, как злит это моего спутника, и не могу удержаться от невольной улыбки. Сеньора Вимано начинает мне нравится. Мало кто умеет так искусно щелкнуть по носу спесивого северянина.
        - Простите, сеньора Вимано. Я ничего не знала.
        - Ваш отец и не хотел, чтобы вы знали, сеньорита Рино. А сейчас вам надо уйти.
        Я киваю, признавая справедливость ее слов. Мне стыдно за поведение мага и за то, что мы вот так, бесцеремонно вторглись в ее жутковатое существование. Должно быть, ужасно доживать свои дни чудовищем. Тюремщиком собственного безумного сына.
        Знаю, что герцогской дочке не полагается просить прощения у служанки, но все равно повторяю:
        - Простите нас. Если я могу сделать что-то для вас или вашего сына…
        - Спасибо, нам ничего не надо, сеньорита, - холодно отвергает мой порыв Изабелла. - Идите.
        - Погодите. Можно мне… я хотела бы еще раз взглянуть на… на брата.
        Она дозволяет, и я, взяв в руки лампу, подхожу к решетке. Долго вглядываюсь в согбенную фигуру в углу. Он очень похож на отца. Если убрать всклокоченную бороду, подстричь волосы и стереть жалкую, кривую гримасу с лица.
        Джованни Вимано, мой незаконнорожденный единокровный брат. Несчастный безумец, наследник проклятия рода.
        Маг стоит за спиной, обнимает меня за плечи, но я и не помышляю протестовать. Так спокойно от того, что он рядом.
        - Вы ведь никому не расскажите? - спрашиваю я.
        - Не волнуйтесь, Франческа, - его голос непривычно мягок, пальцы скользят вдоль моего уха, поправляя выбившуюся из прически прядь. - Я рассказываю только забавные истории.
        Мы покидаем башню, но вместо того, чтобы вернуться в свои покои, Элвин невесть зачем тянет меня обратно в галерею. И долго стоит напротив моего детского портрета.
        Глава 5. Пожиная плоды
        Элвин
        В конце сентября вся долина - бедняки и богачи, крестьяне и горожане - выходит на уборку винограда. Скорей, скорей. Крупные, слегка перестоявшие под жарким солнцем ягоды надо убрать до начала октябрьских дождей. Важно успеть. Соберешь раньше, пока кожица еще упруга - и вино будет кислым, точно в соседней Анварии, чуть помедлишь, поленишься - пойдут дожди. Тогда наполнять корзины придется по колено в грязи, темно-багряные грозди не просушишь на поддонах, чтобы превратить в драгоценнейшие вина на побережье - сладкие и терпкие, с ноткой груши и ванили. Дождешься октябрьской мороси - и половина ягод сгниет, а что осталось, сгодится лишь на дешевое трактирное пойло.
        Оттого традициям дней Раккольто верны и нищие, и богачи. Горожане и крестьяне работают, не покладая рук. Когда неубранных рядов остается считанные десятки, сборщики как будто срываются с цепи. Срезать с лозы последнюю гроздь означает получить удачу для себя и своей семьи на весь будущий год.
        Праздник по случаю окончания Раккольто - еще одна традиция этих мест. Братец Мартин как-то раз довольно желчно высказался - мол, лучше всего разеннцы умеют две вещи: делать вино и устраивать праздники, чтобы был повод выпить это вино. Доля правды в его словах имеется, жители полуострова знают толк в праздниках, будь то помпезные военные парады Церы или шумный маскарад в честь духов виноделия.
        Пожалуй, мне жизнелюбие разеннцев по душе. Эти люди умеют радоваться. В наглухо застегнутом на все крючки Прайдене такого не встретишь.
        Раккольто - праздник народный. С утра улицы Ува Виоло заполонили люди в праздничных одеждах и масках. На центральной площади гарцевала кавалерия, под пение скрипок и флейт проезжали платформы, убранные цветами. Кувыркались паяцы, выступали уличные комедианты с размалеванными лицами, и рекой лилось вино. Над всей долиной стоял хмельной, немного безумный дух, словно Бахус и впрямь существует и сегодня спустился с гор, чтобы плясать в толпе ряженых.
        Я брезгую пьяной гульбой, поэтому сперва собирался остаться в замке. Перевод был практически окончен, оставалось прояснить некоторые мелкие детали, а присутствие прелестной Франчески вечно отвлекало меня от работы. Однако, увидев с какими горящими глазами она обсуждает маскарад, в очередной раз пожертвовал делами обыденными ради дел сердечных.
        Как выяснилось, плутовка вовсе не собиралась весь праздник сидеть в кресле, на помосте для благородных дам. Сеньора Скварчалупи гневно пожаловалась мне, что стоило ей отвернуться, как сеньориты и след простыл - ищи ее теперь в толпе.
        Восхитившись бесшабашностью малышки Франчески, я переборол отвращение к простолюдинам и направился на поиски. Вопреки ожиданиям, толпа была не так груба и пьяна, как я опасался. Дружелюбие горожан хлестало через край, пусть костюм и выдавал во мне знатного человека, маска словно стирала сословные различия. Пару раз мне предложили выпить вина, чуть позже хорошенькая смуглянка с волосами, свитыми в мелкие кудряшки, потянула за руку в общий круг, танцевать.
        Я нашел пропажу на малой площади. Узнал почти сразу, несмотря на пестрое платье Коломбины и изящную полумаску. Писаки в своих комедиях обожают маскарады и всяческие неразберихи, сопутствующие им, но я совсем не понимаю, как можно не узнать хорошо знакомого человека. Волосы, походка, жесты, голос - всего этого достаточно, чтобы не ошибиться.
        Она следила горящими глазами за танцующей парой. Два флейтиста, лютнист и барабанщик задавали незатейливую мелодию, а на расчищенном пятачке двигались - мужчина и женщина. Они обходили друг друга посолонь, не соприкасаясь даже одеждой, и, казалось, между ними натянулась тонкая, гудящая струна. Затем партнер подхватил девушку и закружил. Отпустил, чтобы снова целомудренно обойти вокруг нее. И снова опасная близость, едва ли дозволенная правилами приличия…
        Решение пришло мгновенно. Я подошел к Франческе, поклонился и подал руку.
        - Сеньорита? Окажите мне честь.
        - Нет, я не могу, - даже под маской было видно, как она вспыхнула.
        Прошептав “Не глупите, вы же этого хотите!”, я швырнул музыкантам монету и потянул девушку в круг.
        Начальные па я подсмотрел, наблюдая за парочкой. Они были несложными, как в любом простонародном танце. Мы сошлись, я подхватил Франческу, поднял:
        - Должен сознаться - совершенно не знаю движений. Так что подсказывайте мне, если не хотите опозориться, Коломбина.
        - Вы все делаете правильно, - прыснула она. - Теперь поставьте меня.
        Мы прошли еще круг, глядя друг другу в глаза. Я гадал, узнала ли она меня под маской.
        Снова захватывающая близость кратких объятиях на глазах у толпы.
        - Волнующий танец, не находите?
        - Вольта. Он называется вольта. Как получилось, что вы не слышали о нем?
        - Последние годы я пренебрегал светскими развлечениями. Жил почти отшельником. Кстати, если в следующий раз вы положите мне руки на плечи, будет удобнее.
        - Ох, хорошо.
        Еще круг.
        - Ваши несносные манеры ужасно напоминают одного моего знакомого.
        Я подавил улыбку. Все-таки узнала.
        - Ваше умение говорить дерзости мне тоже кое-кого напоминает. Одну дурно воспитанную особу.
        - Дурно воспитанную?! - она попробовала высвободиться, в притворном возмущении, но я не дал. - Я хочу вас стукнуть!
        - Да-да! Она тоже чуть что - лезет драться. Девица ужасного воспитания.
        - Вы несносны!
        - Вы уже говорили это.
        - Отпустите меня, это становится неприличным!
        - Хорошо.
        Так мы весь танец обменивались милыми колкостями. Вино, а может праздничный флер вытащили на поверхность настоящую Франческу. Я любовался тем, как она танцует, смеется и флиртует. Казалось, вместо едва тлеющей лучины внутри девушки вспыхнул факел, и его свет наполнял сейчас ее лицо ясным, живым огнем.
        Маскарады. Они, как ничто иное, помогают людям избавиться от масок.
        Отзвучали последние аккорды, мы церемонно поклонились друг другу, а лютнист ударил по струнам и заиграл буррэ. Народ, словно только этого и ждал, высыпал на площадь парами.
        - Знаете буррэ, Коломбина?
        - Конечно! А вы, сеньор Отшельник?
        - Только дворцовый вариант. Боюсь, я буду несколько церемонным. Потерпите?
        - Вы прекрасно танцуете, - призналась Франческа, и я с удивлением понял, что мне приятно слышать от нее эту похвалу.
        Мы танцевали, пили вино и снова танцевали, пока на небе не зажглись первые звезды. Тогда я повел ее к Эране смотреть огненные скульптуры. Силуэты плотов с гигантскими фигурами из соломы и дегтя чернели где-то по центру реки.
        Основная толпа собралась у набережной, здесь же, чуть в стороне, над обрывом, прятались только редкие влюбленные парочки. Внизу, у набережной рябили огни. В траве оглушительно пели сверчки, а от реки тянуло сыростью.
        Она поежилась:
        - Холодно.
        Я обнял ее сзади за полуобнаженные плечи.
        - Так лучше?
        - Что вы себе…
        - Тссс, сейчас начнется!
        На воде вспыхнул первый огненный силуэт. Огромный лев с взъерошенной гривой. Следом за ним загорелся вставший на дыбы грифон.
        Франческа подалась вперед и, казалось, забыла, что я позволил себе мало допустимую вольность. Ее волосы пахли лилиями и дымом.
        - Похоже, у нас тут символически встают и рушатся империи. Смотрите, ощипанная курица с герба Прайдена.
        - Это орел, ужасный вы человек.
        - Волк… должно быть Разенна.
        - В прошлом году были цветы.
        - Цветы? Фи, как скучно.
        - А в позапрошлом - рыцари. И огромный замок.
        - Уже лучше. О, да это никак фамильная киска Рино.
        - Все бы вам смеяться. Рысь - опасный хищник.
        - Несомненно.
        Огненные фантомы прогорали и гасли, опадая в воду. Тьма отвоевывала пространство над рекой. Франческа снова попробовала освободиться, на этот раз я не стал ей препятствовать.
        - Что дальше, сеньор Отшельник? Снимите уже эту маску! Праздник окончен.
        - Помогите мне.
        Ждал, она откажет, да еще и вставит что-нибудь язвительное, но девушка вдруг кивнула и привстала на цыпочки, чтобы развязать ленты. Ее рука задержалась на моей щеке чуть дольше положенного.
        - Праздник окончен, - повторил я за ней и снял с Франчески маску.
        Она неумело ответила на поцелуй. Я обнимал ее за талию отнюдь не объятием робкого влюбленного юноши, но она не противилась, враз утратив всю свою скрытую дерзость. Неожиданная покорность заводила не меньше, чем прежняя недоступность.
        Нас прервали грубой, площадной бранью. Я не сразу понял, что весь этот поток нечистых слов, среди которых преобладало “putta ” и производные от него, был адресован моей подруге. А когда понял, естественно, вознегодовал и захотел покарать сквернослова. Но воевать было не с кем - рядом с нами стояла только крепкая пожилая женщина с резкими чертами лица.
        - Сеньора, вы никак больны или пьяны, - с досадой сказал я старой карге. - Идите, проспитесь, пока я не позвал слуг, чтобы они научили вас хорошим манерам.
        - О да, господинчик, ты научишь меня хорошим манерам. Так же, как научил моего мальчика?
        - Это мать Лоренцо, - прошептала Франческа. - Сеньора Ваноччи, мы… - она осеклась и беспомощно обернулась на меня.
        Я привык сознавать себя плохим парнем, и мне это нравится. Не только мне, иначе я давно стал бы изгоем. Но нет - общество что людей, что фэйри радостно аплодирует циничным выходкам и лишь иногда грозит пальчиком, когда совсем уж перехожу черту.
        Сейчас, под полубезумным взглядом старой женщины, мне было неуютно до тошноты.
        Стоило шагнуть вперед, старуха отшатнулась. По выражению лица я понял, что она меня боится, но это не доставило ни радости, ни утешения:
        - Видимо, вам нужен я, сеньора. Ведь это я убил Лоренцо.
        Некрасивая, но величественная. На первый взгляд кажется старше, чем есть. Я дал бы ей лет сорок - в Разенне женщины, особенно женщины неблагородного сословия, стареют рано. Морщинистая, с грузной фигурой, резкими чертами лица. Пронзительные черные глаза впились в меня. Я не отвел взгляд.
        Единственное, чего хотелось в этот момент - оказаться как можно дальше отсюда. Но есть вещи, от которых не убежишь. А есть такие, от которых нельзя бегать, если хочешь потом уважать себя.
        - Убийца.
        - Да, это так.
        - Хочу твоей смерти, лордик-маг.
        - Понимаю. Но это невозможно. Знаю, что за жизнь платят жизнью, а не деньгами, поэтому не стану оскорблять вас, предлагая виру. Я сделал то, что сделал и это нельзя исправить. Вы вправе ненавидеть и мстить.
        Я не собирался унижать ее или себя сбивчивыми оправданиями. Намерения ничего не стоят, хотел я того или нет, смерть мальчишки на моей совести.
        Губы женщины задрожали:
        - Что я могу?
        Из-за спины сеньоры вынырнул парнишка лет четырнадцати. Худосочный, смуглый, чернявый, как большинство местных жителей. Ожег меня взглядом, полным ненависти, и потянул женщину за руку:
        - Мам, пойдем домой! Росина и Селия ждут!
        Немезида исчезла. Теперь на ее место стояла просто рано постаревшая женщина с печатью горя на лице.
        - Пойдем, Марко.
        Перед уходом, мальчишка обернулся:
        - Однажды я убью тебя, маг, - пообещал он.
        Домой мы вернулись порознь. Франческа совершенно закрылась, отвечала односложно и старалась даже не смотреть в мою сторону.
        В изрядной досаде я поднялся на стену замка и вызвал грозу. Пол-ночи над Ува Виоло полыхали зарницы и хлестали осатаневшие струи дождя.
        После Раккольто все пошло наперекосяк. Франческа уже неделю избегала встреч, а когда обстоятельства сводили нас на людях, старательно не смотрела в мою сторону, словно я был болен кожной болезнью, как Изабелла Вимано.
        Стены замка давили, и, чтобы развеяться, я стал чаще выбираться в город. Во время одной из таких прогулок меня попытался зарезать Марко Ваноччи. Мальчишке повезло, что я заметил его заранее и был готов к нападению, на рефлексах мог бы и пришибить.
        Еще я наконец-то окончил перевод. Как и предполагалось, дальнейший след вел в Церу. Не был в столице Разеннской империи уже лет сорок, самое время посмотреть, что там новенького.
        Нет, я не собирался оставлять Рино навсегда. Плохо умею отступать, а Франческа стоила того, чтобы попытаться снова. Однако сейчас дева пребывала в раскаянии и печали. Нужно время, чтобы встреча с матерью Лоренцо стерлась из памяти, и ей снова захотелось моего общества. И больше шансов, что она начнет скучать, если я буду далеко. Человек так устроен, что всегда жаждет недоступного.
        Так я думал, направляя лошадь вниз по горной тропе, когда за спиной в пропасть сорвался здоровенный булыжник.
        Поначалу показалось, что это не более, чем случайность.
        Как раз в этом месте тропа делала крутой поворот, огибая скалу. По правую руку открывались живописнейшие виды, тем более волнующие, что поросший дроком обрыв начинался буквально в футе от края тропы.
        Я не успел даже удивиться. Камень ударился о тропу, перевалился через край и продолжил свое падение. Лошадь заволновалась, я отвлекся, чтобы угомонить ее. Этой задержки хватило, чтобы не попасть под обвал спереди. Сразу с десяток средних и мелких горных обломков градом обрушились на тропу. Конь испуганно всхрапнул. Я выругался и перехватил поводья. Сейчас все силы уходили на то, чтобы сдержать испуганное животное, не дать ему понести или прыгнуть прямо в пропасть.
        Вцепившись левой рукой в гриву, я встряхнул правой, призывая Силу. Камни забарабанили по куполу, засиявшему в солнечных лучах полупрозрачной, радужной пленкой.
        Держать одной рукой щит, другой пытаясь справиться с обезумевшей лошадью - очень сложно. Примерно как играть на двух музыкальных инструментах одновременно. Булыжники стучали о купол, падали на тропу и летели дальше вниз, в воздухе туманным облаком повисла пыльная взвесь. Хорошо, что поставленный второпях щит прикрывал от нее хотя бы частично, но мелкая пыль все равно проникала сквозь него, забиваясь в горло и не давая дышать.
        Наконец, глупая скотина немного успокоилась. Камнепад тоже прекратился, как по заказу. Я поднял глаза и сквозь закрывшую небо пыль увидел над головой черный человеческий силуэт. Незнакомец выглядывал из-за горного кряжа, пытаясь оценить успешность покушения.
        - Ах ты сукин сын! - ругнулся я и хлестнул аквилонской плетью, вышибая камень у него из-под ног. Неизвестный полетел вниз, неуклюже размахивая руками.
        Он упал на тропу передо мной, судя по болезненному вскрику, очень неудачно. После удара сила инерции еще некоторое время тащила его вниз по дороге, потом увлекла в пропасть. В последнее мгновение незнакомец успел выбросить руку и ухватиться за ствол молоденькой оливы, чудом уцелевшей при камнепаде, и повис над обрывом.
        Я спешился. Не терпелось поглядеть ему в глаза.
        - Так-так. Значит, прежний урок не был усвоен, молодой человек, раз вы пришли за добавкой?
        Над пропастью болтался Марко Ваноччи. Левая рука повисла мокрой тряпкой - сломал при падении. Правая судорожно стискивала дерево.
        - И что мне с тобой сделать? Оставить здесь?
        - Я не буду унижаться и просить о помощи, - прошипел он сквозь зубы.
        - Жаль, люблю, когда передо мной унижаются, - я ухватил его за запястье и вытащил. - Но приятно знать, что ты не оставляешь попыток лишить свою мать и второго сына. Впрочем, у тебя же еще две сестры, верно. Они будут ей отличным утешением и опорой в старости.
        - Я убью тебя, колдун! И убью не сразу. Ты еще будешь ползать перед моей матерью и просить прощения!
        - Красиво поешь. В менестрели пойти не думал? - я оглянулся в поисках хворостины.
        - Я отомщу.
        - Ты - глупый ребенок, который вообразил себя взрослым. Не думай, что я оставил тебя в живых из особой доброты. Просто я убил уже достаточно Ваноччи в этом году.
        - Что ты делаешь?!
        - Детей наказывают. Родители недостаточно занимались твоим воспитанием, так что придется мне, - с этими словами я перекинул мальчишку через колено, приспустил штаны и отвесил десять хлестких ударов прутом по тощим ягодицам.
        Он орал и брыкался, извивался угрем. Удержать его было сложнее, чем справится с лошадью, но у меня получилось.
        Когда я закончил, все лицо мальчишки было залито злыми слезами. Он неловко натянул штаны одной рукой и собирался задать стрекача, но я поймал его за шиворот.
        Остаток дороги Марко ехал поперек седла. Он молчал, только иногда всхлипывал.
        Недалеко от города я потянул его за волосы и заставил поднять голову:
        - Ты - молод и глуп. Обе попытки не тянут даже на “покушение”. В следующий раз я тебя убью.
        - Или я тебя, - прошептал он с восхитительным упорством.
        Если говорить начистоту, вторая попытка была хороша. В этот раз мы оба разминулись со смертью, но, может статься, при следующем покушении все закончится куда более печально для юного мстителя.
        Справедливости не существует. Эту горькую истину Марко Ваноччи еще предстояло постичь. А я, глядя на него, вспоминал другого мальчишку, который так же мечтал отомстить за того, кого любил. Но сначала был слишком слаб. А потом стало слишком поздно.
        Я не хотел смерти Марко.
        - Чтобы убить мага, нужно самому быть магом. Даже у тренированного воина почти нет шансов.
        - Я стану магом! И найду тебя.
        Я взглянул в дышащее решимостью и ненавистью лицо и понял - Марко не откажется от мести. Такие как он не отступают.
        - Не самый плохой смысл жизни.
        Его ждет большое разочарование. Вряд ли в роду Ваноччи были фэйри, а магический дар проявляется лишь у потомков людей и волшебного народа. И то в одном случае на тысячу, если не реже.
        Стряхнув свою ношу в руки сеньоры Ваноччи, я в двух словах описал обстоятельства нашей с ним встречи и уехал, не желая слушать ее причитаний.
        На обратном пути в замок я думал о Марко. Он не остановится. Будет искать силу пока не встретит упоминания о культе Черной. И если его одержимость не ослабнет, то утрата человеческого не покажется мстителю большой платой.
        Наверное, милосердней было бы убить мальчишку, чем толкать в объятия культистов. Но я хотел дать ему шанс.
        Франческа
        Я пережидаю пока сеньора Вимано уйдет и пробираюсь в подвал Кровавой башни. Тихонько подхожу к двери, шепчу “Джованни!”. Он радостно мычит и подбегает к двери словно щенок, который увидел хозяйку. Отдаю ему украденную с обеденного стола маритоцци, и он жадно запихивает ее в рот, давясь и роняя крошки. По подбородку течет слюна, смешиваясь с остатками взбитых сливок. Я протягиваю руку с носовым платком сквозь решетку, чтобы вытереть ему лицо.
        Мой брат. Джованни Вимано.
        Сеньора Вимано все же доложила отцу, что я видела безумца. Папа вызвал к себе и долго ругался, но я читала в его глазах растерянность и боль.
        Обошлось даже без розги. Он просто велел молчать и держаться от Кровавой башни подальше.
        Я молчу, но прихожу сюда почти каждый день.
        Не знаю, отчего меня так тянет в подвал. Почему не могу просто забыть бедного сумасшедшего. Должно быть, голос крови. Джованни больше не пугается, не пытается напасть. Он привык к моему виду и голосу и знает, что я всегда приношу с собой что-нибудь вкусное.
        Брат ластится, как одичавший пес. Сеньора Вимано плохо ухаживает за сыном - он всегда грязен, вонюч и голоден до ласки.
        Я глажу его по голове, со смесью жалости и брезгливости, и он тихонько скулит, блаженно прикрыв глаза. У него вши. И, наверное, блохи. Откуда в камере блохи и вши, здесь же нет животных?
        Потом я вспоминаю крысу, что встретила на лестнице. Откормленная и наглая, она не сразу убралась с моей дороги.
        Снова вглядываюсь в профиль безумца, и опять это пугающее чувство, будто я потеряла, обронила что-то важное.
        Воспоминание приходит внезапно. В нем мне совсем мало лет, и я с хохотом раскачиваюсь на качелях. Поскрипывает доска, небо то отдаляется, то распахивает объятия. Голубое в бирюзу, ни облачка.
        Качели замедляют ход, я подбираюсь и прыгаю. Неудачно. Боль в коленке, реву от обиды. Солнце над головой заслоняет силуэт, голос брата “Ну ты плакса, Фран”. У Риккардо добродушная улыбка, большие глаза и родинка на подбородке, совсем, как у меня…
        Обрывки слухов и сплетен, Элвин, который слишком долго разглядывал наш детский портрет, отшучиваясь в ответ на мои расспросы, и сам портрет, на котором Риккардо девять, но он кажется старше и серьезнее - все внезапно складывается в невозможный, но единственно верный ответ.
        Мне кажется, я схожу с ума!
        Я смотрю на мужчину в камере. На родинку на его подбородке. Он похож на отца. И еще на меня. И на маму.
        - Риккардо? - спрашиваю я дрожащим голосом.
        Безумец мычит и пускает слюни.
        Глава 6. В катакомбах Церы
        Элвин
        Цера изменилась.
        Теперь она пахла войной. Отряды наемников на каждом углу: безземельные рыцари Прайдена, пехотинцы с Аларского нагорья, татуированные южане. За солдатами удачи стаей шакалов следовали их вечные спутники - шлюхи, ворье, маркитанты, скупщики награбленного.
        Если всю эту свору в ближайшее время не спустить с цепи, она пожрет город. Слишком много заточенного железа и пустых кошельков. Император должен это понимать.
        Человеческие войны и горе по-своему отражаются на Изнанке мира. Город хотел крови, и, откликаясь на жадный призыв, из гробниц и темных нор лезла всякая дрянь - мелкая и жадная до полной потери самосохранения. Их голодный вой ощущался костями даже на третьем этаже недешевой гостиницы.
        Не мое дело, но местный князь фэйри слишком распустил эту шушеру. Как он хочет распоряжаться в городе, если не в состоянии держать под контролем низших вулей?
        Когда стемнело, я спустился в залу и показал хозяину серебряную монету:
        - Скажите-ка, любезнейший, нет ли здесь неподалеку заброшенного дома? Такого, чтобы окна выходили на городскую тюрьму, кладбище или больницу?
        - А как же, ваша милость, - откликнулся мужик за стойкой. - Как не быть? Дом сеньора Мунцио, вот что нужно вашей милости. Стоит пустой уже третий год, с тех пор, как молодой Лучано сошел с ума, зарезал свою бедную Софи, а потом сам повесился. Да и окна на лечебницу Скорбящей.
        - Отлично! - это было даже лучше, чем я рассчитывал. - Пусть кто-нибудь из слуг проводит меня к дому сеньора Мунцио.
        Трактирщик поймал монету. По гадкой ухмылке на его рябом лице было видно, что он знает (точнее, думает, что знает), зачем заезжему аристократу на ночь глядя понадобился “дом с историей”.
        Те же мысли читались на лице мальчишки, который показывал, где находится дом. Он смотрел на меня огромными, круглыми от ужаса глазами и так озирался в поисках помощи всю дорогу, что я почувствовал себя настоящим злодеем. Когда я отпустил паренька у дверей жилища, тот припустил со всех ног - видимо, не чаял уйти живым.
        Совершенно напрасно, к слову. Я не планировал диких зверств и кровавых жертвоприношений. Ну… почти.
        План обчистить тайник де Бриена вполне тянул на воровство по меркам фэйри. А воровать лучше с умом. Подземная Цера не меньше, а то и больше той, что разлеглась на поверхности. Каменоломни, гробницы, тайные ходы, забытые склады, святилища и даже остатки давно заброшенной канализации - две тысячи лет истории не проходят бесследно. Можно плутать по ним годами. А можно привлечь проводника.
        Последним я и собирался заняться.
        Шаг. И ночь расцвела монохромными, словно подсвеченными изнутри контурами, немыслимой для обычного мира резкости. Изнанка мира. Родина всего чудесного и чудовищного. Обычным людям нужны врата, чтобы попасть сюда, но я - Страж. Сам по себе врата.
        Все жители Изнанки, за исключением фэйри - порождение человеческой фантазии, желаний и страхов. И кормятся они той же материей. Оттого и предпочитают “проклятые” дома или близкое присутствие храмов, тюрем и больниц.
        Дверь дома была не заперта. Неестественно яркая луна заглядывала сквозь забранные решетками окна, по пустым коридорам гулял ветер.
        Я остановил выбор на комнатушке, оконца которой выходили к лечебнице для бедноты. Очертил мелом круг, наскоро выплел маскирующую формулу, выставил свечи и чашу. Свечи вспыхнули, и в углах зашевелились тени - пока всего лишь обычные тени, бесплотные и неопасные, но я кожей чувствовал внимательный взгляд. Город замер, принюхиваясь. Я не стал его разочаровывать и полоснул кинжалом по правой ладони.
        Кровь любого Стража полна чистой, концентрированной силы. Редкое лакомство по меркам вулей. Сейчас заброшенный дом для них, как свежий кусок мяса в капкане. Дармовая сила, и никого рядом - приходи да бери.
        Капли медленно стекали в чашу. Я дождался, пока кровь скроет дно, и приложил к ладони тряпицу. И тут началось.
        Из самого темного угла комнаты, повизгивая от жадности, бросилась тварь, похожая на собаку, с чудовищно вывернутыми конечностями. Ее встретил удар шпаги. Гриск заскулил, завертелся на месте и издох, но на смену ему из темноты встало еще несколько собратьев.
        Гриски шли на запах крови и обещание силы. Убить их несложно даже обычным оружием, они наглеют, лишь чуя слабость. Я мог бы сжечь тварей одним движением руки. Но сделать это означало выдать себя.
        Во многом, успех сегодняшней вылазки - вопрос удачи и правильного выбора места. Если я ошибся, и дом действительно пустует, добычей ночи станут только гриски, хогги и прочая неразумная дрянь. А мне придется придумать что-то другое или пойти на поклон к местному князю.
        Чуть было не проморгал его. Мелкий, в полметра росточком, с приземистым квадратным тельцем, от ушей до пят заросший черными волосами, он выкатился из щели, добежал до чаши и начал жадно лакать.
        Попался!
        Я наклонился и ухватил вуля за шкирку. Он сначала трепыхался и пищал, потом обвис, как нашкодивший кот.
        Еще с десяток грисков влетели в комнату и разочарованно заскулили. Стоило нарушить круг, как заклинание перестало действовать. Теперь твари ходили кругами, с опаской принюхивались. Их было достаточно, чтобы напасть на человека, но от меня слишком явно несло магией и опасностью. Гриски медлили, жались по углам.
        - Вон, - скомандовал я. Щелчок пальцев подкрепил команду, вспыхнули мелкие искры, в комнате запахло паленой шерстью. Уродливые выродки бросились врассыпную. Их скулеж еще долго эхом отражался в ночных переулках.
        Моя добыча тоже дернулась, но я лишь рассмеялся и щелкнул вуля по носу.
        - А ты куда собрался, милейший?
        - Простите, сеньор. Я не хотел ничего дурного, - заныла нежить. - Не знал, что вы здесь. Просто хотел подкормиться!
        - Верю, - согласился я, рассматривая своего пленника.
        Редкостный уродец. Даже по меркам вулей. Черные глаза на выкате, гадкий, розовый хоботок в обрамлении седых вибрисс - точь-в-точь крот. Широкие лапы-лопаты с длинными когтями только довершали сходство.
        - Как твое имя?
        - Пощадите, сеньор, - снова заныло создание ночи. - Я не хотел зла…
        - Как. Твое. Имя. Отвечай! - я встряхнул его, и вуль вытянул конечности, окончательно уподобившись наказанному коту.
        - Тальпус, господин.
        - Другое дело, Тальпус. Поговорим?
        Падал он тоже как кот: стоило разжать пальцы, как вуль перекувырнулся вперед и приземлился на все четыре лапы.
        - О чем, сеньор?
        - Ты ведь подземный житель, так?
        - Я часто прячусь в норах, - осторожно согласился вуль.
        - И в катакомбах бываешь?
        - Ну… бываю, - еще более осторожно кивнул он. - Иногда.
        - Мне нужен проводник. К гробнице первосвященника Ипполита.
        Создание ночи ойкнуло и прикрыло глаза лапами-лопатами:
        - Не надо, сеньор! Это плохое место.
        - Брось! Служения Черной Таре не проводились больше пятисот лет, да и сама богиня мертва.
        - Опасность!
        - Какая?
        Он не ответил.
        - Хорошо, но вот какое дело. Мне нужно туда. Именно к гробнице.
        - Князь…
        - Нет, нет. Я совершенно не намерен тревожить вашего князя без особой нужды. Ему, как приличному хозяину, придется задавать много неудобных вопросов. Кто я такой, откуда пришел, чего ищу. Мы же не хотим доставить ему столько хлопот, верно, Тальпус?
        Вуль сгорбился и спрятал личико в ладонях. Сейчас он походил одновременно на перекормленного крота и мохнатый куст.
        - Ты сам признался, что голоден. Я мог бы подкормить тебя. Услуга за услугу, что скажешь?
        Пленник залопотал что-то невразумительное и помотал головой.
        - И я понимаю, предприятие связано с риском, а за риск обычно доплачивают. Тебе даже не придется входить туда вместе со мной. Просто доведешь до входа, дальше я сам. Поверь, если в гробнице что-то и прячется, после моего визита это будет безопаснейшее место во всей Разенне. Маленький подарок вашему князю. А это - для тебя. Аванс, - я размотал тряпицу на правой руке. Рана уже не кровоточила, но запах крови заставил вуля потянуться ко мне.
        - Можешь взять немного, - разрешил я.
        Тальпус всхлипнул, вылизывая ладонь длинным, вертким языком:
        - Князь будет гневаться!
        - Не дрейфь, малыш. Князю мы ничего не скажем.
        Франческа
        Мне казалось, я знаю, как устроен мир.
        Мне казалось, в нем все просто и понятно.
        Мне казалось, я знаю свою семью.
        Если в камере мой брат Риккардо, мой безумный брат Риккардо, то кто этот человек, который ежедневно спускается к общему столу на обед и ужин? Человек, которого я столько лет называю этим именем и величаю братом?
        Он ниже пленника Кровавой башни почти на полголовы. Ниже и меньше, его даже можно назвать “щуплым”. У него стальные отцовские глаза и выступающая челюсть. Он всегда сдержан и зануден. Меж нами никогда не было особой близости, но он всегда заботился обо мне, как умел. Пусть мне и казалось, что забота эта продиктована больше его представлением о долге, чем любовью.
        Мне было пять лет, когда Риккардо надолго, очень надолго отослали на воспитание в замок Риччи. Год или даже два. Казалось, что без него прошла целая жизнь. Помню, как поначалу я скучала, потом перестала. В таком возрасте все быстро забывается.
        Получается, что вместо Риккардо вернулся подменыш?
        Отец знает. Не может не знать. Еще должны знать слуги. Я пытаюсь расспросить Розу и вижу по ее бегающим глазам - ей что-то известно. Но старенькая кормилица сперва отнекивается, а когда я начинаю настаивать, грозится пожаловаться отцу:
        - Не лезла бы ты в это дело, mio bambino, - бормочет она.
        Если это “не мое дело”, то что тогда мое? Они могут держать меня за дуру, но теперь, когда я знаю правду, я не отступлю.
        Кто “они”? Не знаю. Отец. Брат. Слуги. Все, кто врал мне эти годы.
        Потрясенная своим открытием, я едва замечаю отъезд северянина. Отец рвет и мечет, но Риккардо, тот, второй, ненастоящий Риккардо принимает мою сторону. Ему не нравится Элвин Эйстер.
        - Бастард, да еще с такой репутацией - плохая партия, - настаивает он. - У маркграфа Эйстерского есть наследник, почти ровесник Франчески. Не разумнее ли с точки зрения политической выгоды будет предложить эрцканцлеру подобный союз?
        Отец морщится, по его лицу видно, что он желал бы подобной партии, но сознает сколь ничтожна вероятность выдать меня за сына курфюрста.
        Мне до смешного скучно слушать эти споры. Что бы я ни сказала, будет так, как решат мужчины. Походя замечаю, что Элвин Эйстер бесплоден. Это заставляет отца помрачнеть и задуматься. Он хочет внуков.
        Риккардо снова начинает доказывать, что родство с магом станет опрометчивым шагом. Доказывать с таким жаром, словно Элвин сделал мне предложение, а вовсе не покинул замок, толком не попрощавшись. Отец велит ему заткнуться.
        Все мои помыслы занимает безумец в подвале Кровавой башни, потому я сижу с бесстрастным и смиренным видом, как положено истинной леди. Не спорю и не пытаюсь развлечься с помощью шуток. Лишь поглядываю порой на лже-Риккардо. Он тоже наших кровей. Слишком, слишком похож на отца.
        Кто ты, человек, которого я считала своим братом?
        Я не очень разговорчива.
        У нас в роду считается, что смирение и умение промолчать - женские добродетели. Отец долго вколачивал их в меня. Вколотил. Все, что я себе позволяю - осторожные улыбки и мягкие шутки. Шутки, которые не понимает никто, кроме меня.
        Кроме меня и Элвина Эйстера.
        Я не болтлива и сдержана. Всегда помню о своем положении и не позволяю себе лишнего. Я всегда дочь герцога.
        Только с Лоренцо я позволяла себе быть иной. Настоящей.
        Нет сил описать, как тяготит меня сейчас эта ставшая второй натурой привычка держать все в себе. И посмей я обсудить с кем-то свое открытие - не смогу. Слова застрянут в горле. И я боюсь доверять бумаге эту тайну.
        Я доверяю ее птице.
        Венто необычайно умен и предан. Я не держу его в клетке, стриж летает, где хочет, но всегда возвращается. Я протягиваю ладонь и он падает на нее. Крохотные коготки царапают кожу, под пальцами бьется маленькое сердечко. Мой славный, мой хороший! Осторожно, одним пальцем глажу Венто по голове, он блаженно прикрывает глаза. Как кот.
        Он так умен, что иногда мне кажется - стриж понимает человеческую речь. Я знаю, это невозможно, но порой так хочется поверить в невозможное.
        Я говорю, не думая жаловаться. Просто нужно выговориться, выплеснут свои сомнения. Стриж слушает, склонив голову набок. И вдруг срывается с руки, чтобы начать с криком метаться по комнате.
        - Что случилось, Венто? - с испугом спрашиваю я.
        Он никогда не вел себя так.
        Стриж отвечает на птичьем наречии. Должно быть, я перечитала сказок, потому что мне слышится в голосе Венто отчаяние и просьба. Он подлетает к двери и снова возвращается, кружит. Даже садиться на голову, чтобы клюнуть и снова летит к двери.
        - Да что с тобой такое?
        Проходит почти полчаса, прежде чем питомец успокаивается. Весь вечер Венто, нахохлившись, сидит на шкафу и показывает, что обижен на меня за что-то.
        Элвин
        Вход начинался в подземельях сразу за Ареной. Никогда не нашел бы его в одиночку. Вуль провел меня мимо раздевалок, клеток с бойцовыми животными. Потом были склады. Ночные и темные.
        Не помню точно, где свернули, но идти стало труднее. В коридорах встречались обломки камня, стены сузились, а потолок опустился так, что временами приходилось пригибаться. Мы покинули мир людей.
        Дорога заняла не менее часа. Могла бы меньше, но я останавливался у каждого поворота, чтобы сделать пометки на стене. Доверие - штука хорошая, когда оно обосновано. Ставить свою жизнь на верность Тальпуса я не собирался.
        У очередного поворота вуль остановился.
        - Здесь. Дальше прямо, сеньор.
        - Проводишь меня до места, малыш.
        - Нет, сеньор.
        - Это был не вопрос. Возражения не принимаются.
        - Вы обещали, что я иду только до гробницы.
        - Я еще не видел гробницу, дружочек. Нет, даже не думай, - предупредил я его порыв. - Мы же не хотим проверять, хорошо ли горят вули, верно? Давай, не бойся. Как только дойдем до места, я тебя отпущу, обещаю.
        Последний коридор оказался совсем коротким. В конце его находилось круглая комната - шагов десять в длину. Выход из помещения перекрывала массивная каменная дверь. Естественно, запертая.
        - Что насчет ключа? - без особой надежды поинтересовался я у проводника.
        - Не знаю, сеньор! Я никогда не был внутри.
        - Хорошо. Подожди, пока я открою дверь.
        Неоправданный оптимизм. Со второго взгляда стало ясно - дверь запечатана магией. Там, где край каменной плиты соприкасался со стеной, шла полоса рунной вязи. И это был не привычный с детства футарк, а любимая в Разенне умбра.
        Я снова мысленно выругал себя за пренебрежение магическими практиками. Сколько раз клялся подтянуть технику и освежить знания! Пару раз даже пытался, но надолго меня не хватало. Жизнь сама по себе довольно скучная штука, чтобы добавлять в нее тоски от гримуаров.
        Я еще размышлял, стоит ли подбирать ключ или проще снести дверь, когда в комнате стало в два раза светлее от чужого факела.
        - Вы, должно быть, заблудились, господин маг. Позвольте, я покажу выход.
        Незнакомец мог бы сойти за подростка. Издалека. Росточком мне по плечо, длинные светлые волосы стянуты в хвост на затылке. Острые скулы, подбородок и кончики ушей. Стройный, даже изящный, с непропорционально длинными руками. И янтарные кошачьи глаза.
        - Да нет, не заблудился, любезный… простите, нас не представили, поэтому просто “эй, вы, любезный”.
        - Тайный храм Тары - опасное место с дурной славой. Честному человеку нечего здесь делать.
        Один короткий взгляд в сторону Тальпуса подтвердил подозрения. Ну конечно, мерзавец сдал меня с потрохами.
        - Что же в таком случае ВЫ делаете здесь. Или правила только для людей? Кстати, “Эй, вы, любезный” - слишком длинно. Может, остановимся на дружеском “Эй”?
        Он не отреагировал на хамство:
        - Законы князя едины для всех. А я здесь, чтобы уберечь вас от большой ошибки.
        - Никакой ошибки, любезный Эй. Обожаю опасные места с дурной славой.
        Я даже не отвел взгляд, всего лишь моргнул, а он уже пересек комнату и теперь стоял между мной и дверью. Два клинка за спиной намекали, что в случае чего у фэйри найдутся аргументы посерьезней слов.
        Очень быстрый. Плохо.
        - Лучше прислушаться к моим словам. Пока вы еще гость.
        Он был прав по меркам того, второго мира, который я давно считал своим куда более, чем человеческий. Одно дело - тайно обстряпать свои дела на чужой территории и совсем другое - вступить в поединок с жителем домена. Следовать под конвоем к князю города и там оправдываться, как нашкодивший мальчишка - унизительно. Но я сам виноват, раз попался.
        Шла бы речь о любом другом князе, не Марции Севрусе, я бы пошел с фэйри.
        Противник все-таки успел увернуться. Столб пламени ударил из моих сведенных рук прямо в центр каменной двери, а долю секунды спустя я почувствовал острую сталь у горла.
        - Я мог бы вас убить, господин маг, - спокойно сообщил фэйри. - Но князь очень желал беседовать с человеком, который так рвется в заброшенное святилище Черной Тары.
        Я выругался с явным уважением. Нельзя недооценивать противника. Фэйри был не просто хорош, он был великолепен. Стало ясно, почему князь отправил его в одиночку против мага.
        - Похоже, нам обоим сейчас станет не до бесед с князем.
        Выпущенный огонь не гас. Он растекся по рунам и контуру двери и сменил цвет с рыжего на пурпурный.
        - Прекрати это! - потребовал фэйри.
        - Прекратил бы, если б мог.
        - И что сейчас будет?
        - Понятия не имею. Мы разбудили охранные руны. А уж чего маги твоего князя туда навесили…
        - Это не наши.
        - Что?
        Он не ответил, но убрал клинок от моего горла. Огонь отражался в кошачьих глазах фэйри, дверь раскалилась так, что нам пришлось шагнуть назад. Воздух обжигал легкие. Я протянул руку, пытаясь подчинить пламя, и еле успел отшатнуться. Оно не было просто стихией, за языками огня стояла чья-то изреченная воля.
        Дверь выплюнула пять сгустков лилового света и потухла. Но прошедшее через нее нечто не спешило таять. Так и лежало на полу сиреневыми лужицами.
        - Что за… - в этом зрелище было что-то неуловимо знакомое. Я точно читал или слышал о подобном.
        А еще я готов был поставить свою жизнь, что лиловая субстанция не имела ничего общего с водой. И вообще к ней лучше не приближаться.
        Как бы в подтверждение моих мыслей поверхность лужиц пошла рябью. И я, наконец, вспомнил, что мне это напоминает:
        - Протохимера. Из похожего дерьма выкармливают искусственных монстров Изнанки! Когда растят чью-то погибель.
        Нечто из-за двери забурлило и вспучилось. И мной, и фэйри сейчас владело достаточно эмоций, чтобы запустить первичную реакцию. Но создание химеры занимает не один месяц. Они не могут вот так просто и быстро…
        - Круг! - скомандовал фэйри, и я подчинился. Теперь мы с недавним противником держали круговую оборону, спина к спине. Я подумал и тоже достал шпагу.
        Ближайший лохматый сиреневый ком выпростал тонкую ложноножку и потянулся в мою сторону. Мне это сильно не понравилось. Не подпуская потустороннюю пакость даже на длину шпаги, я долбанул по ней аквилонской плетью.
        Магически спеленутый в гибкий кнут ветер растаял в руках. Это было все равно, что опустить кусок льда в кипящую воду. А твари заметно подросли и вытянулись.
        - Какого гриска?! - ругнулся фэйри за спиной.
        Звякнула сталь, кто-то коротко взвыл. Сразу две твари насело на меня. Я отмахнулся от первой шпагой и рефлекторно, не соображая, что делаю, приложил вторую Силой.
        Опять это дикое ощущение. Как будто делаешь замах с мечом в руке, но в последний момент тот исчезает. Твари снова подросли и уплотнились.
        - Что происходит?
        - Похоже, они жрут мою магию. Ничего себе, никогда не подозревал, что химеру можно откормить и магией.
        За спиной снова запели мечи, несколько коротких взвизгов слились в один. Напарник взмыл в воздух и после невероятного прыжка приземлился передо мной. В каждой руке он держал по акинаку.
        - И что нам делать, маг?
        Короткий удар снизу, навстречу двум атакующим тварям и такой же стремительный прыжок назад, чтобы снова стать спина к спине.
        - Пижон, - восхитился я, расправляясь с третьим монстром. - Перед кем рисуешься? Тут нет девок.
        Сейчас монстры напоминали странно плотные человеческие тени, приземистые и неестественно сгорбленные. Двигались они не очень быстро, рывками. К сожалению, удары не сражали тварей, лишь замедляли и отбрасывали.
        Если монстры жрут магию, а я, как любой Страж, не могу не фонить, то получается, что они просто регенерируют. И прервать это можно лишь убрав источник магии.
        Я бы и сам не отказался убраться отсюда, право слово.
        - Эй, дружище. Тебе не кажется, что есть некоторая несправедливость. Почему очаровашки выбирают меня? - пожаловался я, после третьей подряд атаки, когда вся пятерка пыталась повалить меня с ног. Не будь рядом фэйри, им бы это удалось. - Тебе, наверное, тоже хочется любви и ласки.
        Мое красноречие пропало даром. Как истинный воин, в бою напарник был немногословен и целиком сосредоточен на деле.
        - Что дальше? Как нам от них избавиться?
        - Отличный вопрос. Жаль, у меня нет такого же отличного ответа. Только догадки.
        - Давай свои догадки.
        - Я могу попробовать магию.
        - Ты уже пробовал магию.
        - Не так! Не чуть-чуть. Подобные фантомы создаются с расчетом на ничтожный потенциал обычных человеческих магов. Я могу вкачать в них столько, что они лопнут. Или…
        - Или?
        - Или не лопнут, - завершил я, уклоняясь от очередной атаки.
        - Плохой план, - фыркнул фэйри. - Давай другой.
        - Другой еще хуже. Обычные химеры так не кормятся, эта дрянь жиреет за счет заклятья на двери. Я попробую деактивировать руны, если ты прикроешь наши задницы.
        - Годится. К двери!
        - Эй, когда это ты начал командовать?
        На деле оба плана никуда не годились. Но если затея с дверью провалится, я всегда смогу попробовать что-то еще.
        Мы азартно врубились в толпу монстров. “Мы” в данном случае - преувеличение. Я только мешал недомерку, в одиночку фэйри сделал бы это быстрее и красивее. Он орудовал своими акинаками с нечеловеческой скоростью, да еще при этом перекатывался, крутился и прыгал, как кузнечик.
        - Действуй! - приказал он, становясь за моей спиной.
        Я склонился над камнем, снял перчатку и кончиками пальцев прошелся по цепочке символов. Здорово мешала темнота. Когда все началось, я отшвырнул факел, и тот потух. Фэйри поступил умнее, воткнув свой в щель между камнями. Но все равно слишком далеко. Света не хватало.
        Рассказал бы кто, что мне - стихийному магу - не хватит огня, я бы посмеялся. Но сейчас прибегать к Силе, означало раскармливать фантомов. Неожиданно раздражающее открытие. Я так гордился своим умением обходиться без магии, но она всегда была рядом - руку протяни. Нынешнее положение заставляло чувствовать себя неуютно.
        Расшифровывать заклинание на умбре почти в полной темноте? Я не рунический маг. Я - стихийник с неограниченным потенциалом. Руны для слабаков.
        Звуки сражения за спиной, то стихали, то снова возобновились. Я, как слепец, ощупывал проклятый камень, пытаясь вспомнить эффективные сочетания рун. Вязь в два ряда, бустрофедоном. Лихо закручено, даже изящно.
        Задачка увлекла. Пальцы скользили по символам, и вокруг них разливалось еле заметное красное свечение. В уме выстраивалась последовательность символов. Если сюда и сюда добавить Резу и Такис…
        Боль в левом плече вернула к реальности. Одна из этих тварей все-таки добралась до меня. Секунду спустя клинок фэйри почти располовинил ее, но дело было сделано - химера хлебнула крови. Пятерка монстров еще подросла.
        - Дружище Эй, ты не мог бы лучше делать свою работу? - раздраженно спросил я, зажимая плечо.
        Он не ответил, был слишком занят, сдерживая атаку разжиревшей пятерки. Как бы ни был хорош фэйри, он не сможет прикрывать меня вечно.
        Сила сочилась через рану вместе с каплями крови. Скверно. Теперь я, сам того не желая, подкармливал противника.
        Идея пришла внезапно, когда я думал, как же закрыть рану без помощи магии. Легкое, красивое решение задачки. Я вписал кровью еще три руны, закрывая нижний ряд, вкачал туда Силы, с лихвой, чтобы точно хватило, и даже успел прикрыть лицо рукой и крикнуть напарнику “Падай!”.
        Лиловая вспышка пронеслась над головой, на секунду ослепив даже сквозь сомкнутые веки. Я встал, проморгался. Монстры исчезли вместе с дверью, теперь из проема глядела вязкая тьма в сиреневых всполохах. Фэйри сидел на земле и тер глаза.
        - Не трогай, будет хуже. Извини, не успел предупредить насчет вспышки, - я подал ему руку.
        - Это пройдет? - в его движениях скользила легкая неуверенность.
        - Должно. Хочешь - я посмотрю. Правда, излечения не обещаю. Заживлять мелкие порезы - мой потолок.
        - Смотри, - согласился он.
        Глаза не пострадали, но зрачки сжались в крошечные точки с булавочную головку в расплавленном золоте радужки.
        - Нормально. Пройдет через пару часов, может раньше. Кстати, спасибо за помощь. В одиночку было бы трудновато.
        - Ага, - он хмыкнул. - Мне тоже.
        - Дверь исчезла. Собираюсь пойти и проверить, что там.
        Будь он в порядке, я не успел бы уклониться от удара. Акинак встретил пустоту, а фэйри слегка пошатнулся.
        - Ты что творишь?
        - Не могу позволить тебе сделать это. И не смогу остановить, пока не вижу. Придется убить.
        Вот упертый баран!
        Как назло, я его убивать совсем не хотел. Даже если забыть, что был ему должен за помощь. Фэйри оказался отличным напарником, да и просто жаль терять такого мечника.
        Я вообще не люблю убивать, пусть в это и нелегко поверить, если вспомнить, сколько крови на моих руках.
        - Это глупо. Остановись! - сгусток огня в нескольких дюймах от его лица заставил противника замереть.
        - Так-то лучше. Я мог бы оглушить тебя, но не хочу унижать. Поэтому просто положи оружие и выслушай меня.
        Фэйри опустил акинаки. На лице его не было ни гнева, ни растерянности. Вот же хладнокровная бестия!
        - Не знаю, за кого ты и твой князь приняли меня, но я здесь впервые. И не для ритуалов во славу Черной.
        - Тогда кто ты, и зачем ты здесь?
        - Просто вольный искатель приключений и всяких магических штучек. Встретил в дневниках де Бриена упоминание, что он когда-то давно развлекался в гробнице Ипполита и оставил там свои записи вместе с одним занятным артефактом. Клянусь, я понятия не имел, что у князя до сих пор проблема со служителями Чиннамасты!
        Он молчал, всматриваясь в меня невидящими глазами. Словно пытался на слух определить степень моей искренности.
        - Почему ты сразу не пошел к князю?
        Я даже улыбнулся такой наивности:
        - А что - ваш князь привечает расхитителей гробниц?! Вот ведь незадача, я и не знал. Думал, начнутся обвинения в воровстве.
        - А ты не считаешь себя вором?
        - Нет. Тайник и его содержимое не принадлежит князю, наследников у де Бриена не осталось, а мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы раскопать эти сведения. Не понимаю, на каком основании я должен отдавать свою добычу.
        Он еще колебался:
        - Как ты узнал, что у нас есть проблемы со служителями Черной? Я ничего не говорил.
        - Ну, здесь элементарно. Князь не послал бы своего лучшего воина - ты ведь лучший, не так ли? - если б речь шла о просто заброшенной гробнице. Да и дверца эта… будь я проклят, если на ней не свежие чары. Не более пары месяцев. Только странно, с чего эти ублюдки резвятся у вас, если Черная мертва уже почти четыре столетия.
        Фэйри тяжело сел на пол:
        - Это началось недавно. Стали пропадать люди. И… не только люди. Мои собратья и разумные вули. Потом пришли гриски. Много. Очень много. Мы зачищаем улицы каждую ночь, но их не становится меньше. В городе трудно дышать. Ты видел наемников?
        - Их трудно не заметить.
        - Люди тоже что-то чувствуют. По-своему. Это выльется в резню или войну.
        Я кивнул, забыв, что он не сможет этого увидеть.
        - Умерло очень много… наших. А месяц назад все прекратилось. Мы не сразу вышли на святилище Черной. Князь приказал не трогать дверь, но следить за незнакомцами, которые отираются рядом.
        - И тут приезжаю я. Понятно, почему Тальпус стукнул князю. Кстати, где этот маленький засранец?
        Вуль не сбежал, как я сперва подумал. Тушка, похожая на сдувшийся шарик, лежала у стены рядом с выходом. Один из фантомов просто походя раскроил ему череп. Фэйри поднялся и, пошатываясь, пошел на звук моего голоса. Положил руку на выпуклые глаза и зашептал прощальное обращение к Скорбящей и Проводнику.
        - Он был трусоват. И не очень умен. Но он был хорошим другом, - сообщил мне воин. В голосе его звучала неподдельная печаль.
        - Мне жаль.
        Мы еще немного посидели у тела. Потом я додумался спросить:
        - Как тебя все-таки зовут?
        - Рэндольф.
        - Ты не из Разенны?
        - Я родом с Гэльских холмов. Но не был дома очень давно.
        Только сейчас, после этого признания, я заметил тонкую сеточку морщин вокруг кошачьих глаз. Годы оставляют свой след даже на волшебном народце.
        - Ты один из лучших фехтовальщиков, что я когда-либо встречал.
        - Знаю. Я - лучший, - он признал это спокойно, и в голосе не было и тени хвастовства или самодовольства.
        - Ага, а еще скромный.
        Он покачал головой и тяжело поднялся. Ноздри его дрогнули, втягивая воздух:
        - Кто ты? Ты пахнешь и выглядишь, как обычный человек. Но сам признался, что таковым не являешься.
        - Забудь! Я просто случайный путник.
        - Ты из Братства Стражей, - сказал он. Это не было вопросом.
        - А ты догадлив.
        - Мне уже приходилось встречать подобных тебе. Как твое имя?
        Я не удивился. Мир фэйри невелик. Куда ни плюнь, попадешь в знакомого знакомых.
        - Элвин.
        - Девятый Страж.
        - Ага. Сдашь меня Марцию Севрасу?
        - Я должен.
        Этого следовало ожидать. Как и последующих проблем со стороны князя Церы.
        - Что делать со святилищем? Предлагаю проверить его, раз уж есть возможность. Вдруг там прячется еще какая-то пакость?
        - От меня будет мало толку.
        - Не бойся, если что - прикрою. Давай руку.
        Рэндольф не стал упрямиться или делать вид, что слепота ему нипочем. Покорно протянул ладонь, во вторую взял один из мечей.
        - Я уже немного различаю контуры, - сказал он, сделав несколько шагов.
        - Отлично, - я подхватил во вторую руку факел.
        С первого взгляда стало ясно, что если в гробнице и находился храм, то никак не заброшенный. Ощерившаяся лучами фигура с круглым жертвенником в центре сияла уже знакомым лиловым светом. Восемь основных векторов и множество поменьше придавали ей сходство со снежинкой. Вдоль кромки каждого луча шла вязь рунических символов. Снова умбра, футарк и даже огам, о котором я помнил еще меньше умбры. Воздух над знаком гудел от напряжения.
        - Что это значит? - спросил Рэндольф, когда я описал ему картину.
        - Не знаю. Но мне это не нравится. Никогда не слышал, чтобы символ Хаоса Предначального применяли подобным образом.
        Я мрачно уставился на фигуру, пытаясь понять, для чего и как ее могли использовать.
        Руны и Хаос?
        Воззвание к Хаосу - всегда молитва. Одержимый становится вратами, через которые в мир входит невозможное. Потому даже культисты столь редко занимают силу у своей мертвой богини. Результат никогда не предсказуем до конца, как и изменения, которым подвергнется одержимый.
        Руны же - воплощенная структура. Самая понятная и логичная форма магии. И самая доступная, если у тебя есть мозги, конечно. Почти не требует силы, лишь умения абстрактно мыслить и простраивать цепочки смыслов. Именно на рунах происходит привязка энергетических комплексов (в просторечии “заклинаний”) к материальным объектам.
        Но при чем тут, во имя Четырех, полные крови и секса темные камлания во славу Хаоса?
        По правде говоря, я всегда относился к хаосопоклонникам, как к кучке клоунов. Модное увлечение для знатной, не понятой окружающими молодежи, не более. Ну хочется детишкам собираться порой в смешных балахонах, петь заунывные гимны и ощущать себя не такими, как все. Да ради богов, чем бы ни тешились. Реальных случаев приобщения к Черной через такие собрания можно посчитать по пальцам. Одно дело, твердить о власти Хаоса Предначального, который сожжет огнем и зальет кровью унылый мир отцов. И совсем другое - добровольно стать чудовищем, утратившим человеческий вид и суть.
        По всему выходило, что в Разенне культ Черной приобрел неожиданные и настораживающие черты.
        Я постарался максимально доходчиво и кратко изложить свои соображения Рэндольфу. Тут слушал, не перебивая, только кивал.
        - Хорошо. Кстати, я почти вижу. Что будем делать?
        - Не знаю. В подчинении твоего князя есть сильные рунические маги?
        - Были до недавнего времени.
        - Мудро со стороны служителей Черной. Хорошо, видимо мне лично придется разгребать эту кучу дерьма.
        - Могу я чем-то помочь?
        - Если не можешь достать перо и бумагу, просто не мешай.
        Я погрузился в расчеты, ползая вдоль лучей и водя пальцем по руническим цепочкам.
        Какие-то предварительные результаты приходилось чертить пальцем в пыли на камнях. Трижды я сбивался, приходилось начинать все почти с самого начала. Рэндольф стоял рядом и держал факел, а когда тот догорел, достал где-то второй и зажег.
        - Очень странно, - объявил наконец я. - Я мало что понял, сути даже не касался, там месяц разбираться и лучше с гримуарами. Но по всему выходит, что это был ритуал призыва чего-то невероятно мощного. С наложением огромного количества ограничений и условий… О, Четырехпутье, они ведь не всерьез?! Она же мертва!
        - Кто?
        - Сам подумай, - я заговорил торопливо, стремясь успеть за жутковатым озарением. - Мы в святилище Черной Тары, парень! Зачем здесь заклятье, силы которого должно хватить на призыв самой адской из возможных тварей?! У этих культистов совсем нет мозгов!
        - Они хотят возродить богиню? - впервые за вечер фэйри потерял невозмутимость. Дикость замысла потрясла даже его.
        - Угу. Причем надо полагать, что остальных богов нам никто не вернет. Вот никогда не мог понять фанатиков. Мир, конечно, довольно поганое место, но не настолько, чтобы отдавать его Хаосу, - я еще раз окинул взглядом фигуру. - Хорошая новость: пусть я и не понял, как это работает, я понял, как это сломать. Но будет нужна твоя помощь.
        - Что нужно делать?
        - Дать немного крови. Руны на крови - самые действенные. Можно обойтись только моей, но лучше использовать несколько источников. Так что гордись, ты тоже в некотором роде станешь Стражем.
        Он обнажил меч:
        - Хорошо.
        - Погоди! Осталось обговорить плату.
        - Плату?
        - Дружище Рэндольф, я хочу забрать то, за чем пришел сюда. Артефакт де Бриена должен до сих пор лежать в тайнике, если культисты не нашли его, в чем я сомневаюсь.
        - А что я скажу князю?
        - Правду. Или что-то придумаешь. Ну, решайся.
        Он задумался, потом кивнул:
        - Хорошо. Под мою ответственность. Действуй.
        Тайник де Бриена располагался там, где и должен был - за барельефом, изображавшим рождение богов, чуть правее урны с прахом печально известного первосвященника. Я снял заклинание, предохранявшее содержимое тайника от воздействия времени, не глядя закинул в мешок связку свитков и шкатулку. Нечего дразнить фэйри, разбирая добычу у него на глазах.
        Рэндольф надрезал руку и протянул сложенную “лодочкой” ладонь.
        Одна из причин, по которой я не люблю ритуалистику и прочую мутную руническую дрянь в том, что дни и месяцы долгой работы и осторожных расчетов слишком легко испортить парой лишних знаков, поставленных в нужных местах. Я использовал его кровь для внутреннего сдерживающего контура, а свою - для внешнего. Идеально было бы, будь нас трое, но и вдвоем получилось неплохо. Деактивация прошла красиво. Стоило вписать последнюю руну, как сияние, наполнявшее колесо Хаоса поблекло. С тихим шипением фигура начала таять. В воздухе над гробницей пронесся еле различимый шелест, словно сотни тысяч бабочек в едином порыве взмахнули крыльями, разлетаясь в разные стороны. Тонкие струйки фиолетового дыма поднялись в воздух и повисли под низким потолком.
        Совсем как я планировал.
        А вот чего я совсем не планировал, так это что фэйри побелеет и рухнет на камень.
        - Эй, что с тобой? Много крови потерял? - я склонился, чтобы похлопать его по щекам. Вставай, здесь не лучшее место для отдыха.
        Он не подавал признаков жизни.
        - Какого отродья Черной?!
        Сперва я подумал, что он мертв. Что я напутал с рунами, и Рэндольфа накрыло отдачей. Эта мысль заставила почувствовать себя по-настоящему скверно. Но когда я поднес клинок к его губам, лезвие затуманилось.
        Пульс был редким и слабым, но все же был. Я оттянул Рэндольфу веко, полюбовался на мерцающий янтарь радужки и понял, что совершенно не представляю, как ему помочь. Любой фэйри - уникален. Есть похожие, нет одинаковых. В том числе, в плане физиологии. А я даже не врач. Умею обработать и зашить рану и немного разбираюсь в человеческих болячках, но и только.
        И вот что теперь с ним делать?
        Я мрачно уставился на безжизненное тело. Представил, как ухожу, оставляя его здесь, как окончательно догорает и гаснет факел. Сейчас, когда звезда Хаоса потухла, на гробницу резко навалилась темнота. Пламени едва хватало, чтобы справиться с ней на крохотном пяточке в паре футов вокруг нас. Стены терялись во мраке.
        Разумнее всего оставить фэйри, а самому уносить ноги, пока князь Церы не решил, что Рэндольф слишком задержался, и не отправил ему на помощь отряд.
        Встреча с Марцием Севрусом - плохая, очень плохая идея.
        Правитель Церы - упертый, жестокий и безжалостный догматик. Не садист, нет. Разве что глубоко в душе. Но страсть князя к установлению диктата Закона и Порядка имеет отчетливо нездоровый привкус. Эта двухглавая конструкция - его божество и опора, на которой зиждется мир. Я подозревал, что князь Церы чувствует себя по-настоящему счастливым, только искореняя и обрубая все, выходящее за рамки, которые он отмерил окружающей реальности.
        Короче, неприятный тип. И с самой мерзкой способностью из всех, что я встречал у фэйри.
        Сейчас, по моим прикидкам, он должен пребывать в настоящей ярости. Любой сиятельный правитель фэйри был бы недоволен подобным безобразием на своей территории, но для Марция Севруса проделки культистов - просто плевок в лицо всему, на что он молился.
        Ничего удивительного, что мне не хотелось с ним встречаться.
        В напрасной надежде я снова пощупал пульс у Рэндольфа. Без изменений.
        Его все равно найдут. Правитель Церы ни за что не оставит это дело без внимания. Максимум - через пару часов Рэндольфом займутся лейб-медики…
        - Чувствую, я об этом еще пожалею, - сообщил я непонятно кому, взваливая тело на плечо.
        Глава 7. Клятва
        Франческа
        Настоящий Риккардо сегодня плохо выглядит. У него распухло ухо и под глазом синяк. Темно-фиолетовый, почти черный. Я приманиваю брата яблоком, чтобы рассмотреть синие следы от пальцев на его шее. Уговорами и лаской заставляю снять рубище, в котором его тут держат, разглядываю старые и свежие кровоподтеки, украшающие худое, почти безволосое тело.
        Их вид приводит меня в совершеннейшую ярость.
        Кто мог сделать с ним такое? Кто посмел поднять на него руку?
        Безумец безобидней щенка. Не будь я в первую нашу встречу так испугана, поняла бы еще тогда. Риккардо робок, беспомощен и всего пугается. Даже когда пытается драться, делает это настолько неумело, что побороть его нет никакой сложности.
        - Я заставлю их прекратить это, - жарко клянусь я брату и полная решимости бегу наверх, к отцу.
        Ему придется меня выслушать!
        У входа в его кабинет останавливаюсь. Гнев немного утих, и мне боязно отвлекать родителя. Поднимаю руку, чтобы постучать, но слышу из-за двери сердитый голос:
        - Я сказал - “нет” и не приставай ко мне больше со всяким бредом!
        - Но вы даже не обращаете внимания на очевидные преимущества… - лже-Риккардо, как всегда говорит невыразительно, но что-то заставляет заподозрить, что он тоже зол.
        - Преимущества для кого? Пусть Мерчанти и Риччи подавятся! Я не буду снижать пошлины, обкрадывая себя и своих людей. А ты хапуга или идиот, если приходишь ко мне с подобными предложениями.
        Я трусливо опускаю руку, так и не постучав. Сейчас не лучшее время, чтобы приставать к отцу.
        Надо уйти, но я медлю, вслушиваясь в разгорающийся за дверью спор из-за пошлин на чужеземные товары. Вспоминаю, что в последний год отец и лже-Риккардо все чаще не сходятся во мнениях. Они умело скрывают разногласия, но луну надолго не спрячешь.
        - Мне оскорбительно слышать от вас намеки о корыстном интересе с моей стороны, - голос лже-Риккардо звенит негодованием. - Рино - мое будущее владение. Я - ваш наследник…
        - Ты - мое наказание за грехи, Джованни. Ты и Франческа, - тяжело говорит отец. - Вернись к Риккардо разум, я не стал бы терпеть тебя и минуты. Когда умру, можешь делать с герцогством что хочешь. Но пока не лезь, куда не просят. Ты собирался на охоту с Мерчанти, так иди. И передай этому торгашу, чтобы не протягивал лапы к нашим деньгам.
        Еле успеваю отскочить за угол, как дверь распахивается. Джованни вылетает с перекошенным от ярости лицом и почти бегом направляется к лестнице, не замечая меня.
        Я провожаю его взглядом.
        Джованни Вимано?
        Он тоже мой брат.
        Бастард.
        Унизительное слово, унизительный статус. Лоренцо был бастардом. Я знаю, как мучила его мысль об этом.
        Джованни - всегда мрачный, всегда застегнутый на все пуговицы. Я всегда думала, что его сдержанность скрывает властность, сродни отцовской, а может и жестокость. Я ошибалась?
        Как мало мы знаем своих близких.
        Мне хочется подойти к нему, спросить “почему”, узнать что он думает, что чувствует. У нас никогда не было откровенных разговоров. В семье Рино не принято распахивать душу. Каждый - узник своей Кровавой башни. Каждый должен сам справляться со своими печалями.
        Джованни спускается. Мысленно клянусь поговорить с ним. Позже. Я должна попытаться! Должна узнать какой он на самом деле.
        Мой брат - Джованни Рино.
        Подхожу к двери, чтобы постучать и снова замираю, подняв руку. Отец, должно быть, зол, очень зол из-за размолвки. Последнее дело приставать к нему сейчас, сразу после спора. Быть может, вечером, если у него будет хорошее настроение. Или завтра. Если его опять никто не рассердит…
        Нет, меня это не устраивает. Слишком долго. И я обещала Риккардо!
        Знаю, что поступаю самонадеянно, но я не в силах отложить все до другого раза. Я тоже из рода Рино. И я не позволю этой женщине издеваться над моим братом.
        Я снова спускаюсь в подвал Кровавой башни.
        Ожидание затягивается почти на час. Все это время я вышагиваю по камере, накручивая себя. Словно коплю силы перед ударом. Наконец, Изабелла Вимано входит, неся в руках лампу. На ней уже знакомая бархатная маска. Я помню, что скрывается под тканью, но слишком сердита, чтобы думать об этом.
        Прочие слуги побаиваются сеньору Вимано, что неудивительно, учитывая ее уродливую внешность и пугающий ореол тайны вокруг этой женщины. Иные называют ее ведьмой, а иные и вовсе Черной Тарой во плоти, но я не верю в эти сказки. Я уже знаю, что раньше она действительно считалась красавицей. И одно время грела постель моего отца. Он был сильно увлечен безродной девкой, поговаривали даже, что она его приворожила.
        Возможно, боги и правда покарали ее за связь с женатым мужчиной, как любит болтать челядь, но странно, что они не тронули моего отца.
        Или безумие Риккардо - его наказание за этот грех?
        Увидев меня, служанка останавливается в дверях:
        - Сеньорита Рино? Вы снова здесь?
        - Да, я здесь, Изабелла. И я хочу знать, что это значит!
        Я тыкаю пальцем в сторону камеры Риккардо.
        - Вы избиваете его?! Избиваете моего брата?!
        - Я его пальцем не тронула, - говорит она. - Он вчера беспокоился и бился головой о стену. Такое бывает. Джованни мой сын, как могла бы я обидеть своего мальчика?
        Она издевается или считает меня за дуру? Я видела синяки на шее Риккардо. Такой след оставляют только человеческие пальцы.
        - Не смейте лгать! Мы обе знаем, что ваш сын сейчас на соколиной охоте с Орландо Мерчанти.
        Как жаль, что нет возможности увидеть уродливое лицо, что она прячет под маской. Удалось ли мне застать ее врасплох? Напугать?
        Трудно сражаться с закрытыми глазами.
        - Не понимаю о чем вы, сеньорита.
        - Все вы понимаете, - мой гнев холоден и остер, как заточенный стилет. Она страшна в своем уродстве и своей загадочности, но я не боюсь ее, не испугалась бы, будь она самой Черной. - Если я еще раз увижу синяки на Риккардо, или если вы снова побежите жаловаться моему отцу… тогда ваша маленькая тайна станет известна всем, поверьте. Я об этом позабочусь.
        Я делаю шаг вперед, Изабелла отшатывается.
        - И не надейтесь, что за бедного Риккардо некому вступиться, пусть даже отец предпочел вычеркнуть его из памяти. Довольствуйтесь тем, что сумели подсунуть своего бастарда в семью Рино. Вы поняли меня?
        Она отвечает глухим “Да”.
        - Тогда вымойте его. Накормите нормально. Подстригите и переоденьте уже в чистое. Он - безумен, но он не животное. Уверена, отец платит вам достаточно, чтобы содержать моего брата, как должно. Завтра после обеда я проверю, как вы выполняете свои обязанности.
        Я покидаю подвал с видом королевы, поднимаюсь по лестнице, чувствуя себя правой и сильной этой своей правотой.
        Это незнакомое, но приятное чувство.
        Передний двор Кастелло ди Нава всегда наполнен людьми и звуками. Звон металла со стороны кузни, ржание лошадей, людские крики. От пекарни тянет свежим хлебом, запах пиленого дерева от мастерской, навоза от конюшен…
        Это место хранит счастливые воспоминания. В детстве я любила играть здесь. С Риккардо, пока он еще был рядом. И позже одна, когда удавалось улизнуть от нянек и наставниц.
        Иногда я наблюдала за играми детей прислуги. С завистью, со смутной обидой. Я была мала, одинока, и мне так хотелось друзей… но я помнила - нельзя. Мое месте не среди челяди, но над ней.
        Мельница чуть в стороне от прочих хозяйственных построек, и людей тут меньше. Журчит вода, крутится, поскрипывая, огромное деревянное колесо. Здесь, забравшись в узкую щель меж замковой и мельничной стеной, я пряталась от дуэньи.
        К ветке старой яблони все так же привязаны качели. Я опускаюсь на доску. Как я выросла! А когда-то приходилось ныть и просить Риккардо, чтобы подсадил. Поджимаю ноги, но подол платья все равно метет по земле.
        Уже не первый день я собираю осколки памяти. Пытаюсь понять, когда и как случилось, что мой брат стал животным с затравленным взглядом, а его место занял тот, другой.
        Так и не поговорила с Джованни. Струсила. Страшно было начать.
        В семье Рино не принято показывать свои чувства, но я люблю брата. Я хорошо помню, как Джованни защищал меня от отцовского произвола. Защищал и опекал. А что читал нотации - не страшно. От нотаций не больно сидеть.
        И он никогда не поднимал на меня руку. Никогда! Даже когда я позволяла себе спорить или тонко насмехаться. Да, брат очень замкнут, но я и сама не открытая книга. И не важно, что вело им в его заботе. Важно, что я ценю это.
        Как же ему было тяжело! Сменить имя, расстаться с матерью, чтобы занять чужое место и всю жизнь помнить об этом.
        Пожалуй, я даже рада, что у меня теперь два брата.
        Венто проносится совсем рядом. Я улыбаюсь, подставляю ладонь, но он словно не замечает. Летит к мельнице и начинает кружить. Его тревожный писк заставляет меня встрепенуться.
        - Что такое, малыш?
        Стриж опускается на землю у мельничной стены и принимается долбить клювом камень. Он делает это с таким отчаянием, таким остервенением и настойчивостью, словно от этого зависит его жизнь.
        Я встаю с качелей. Мне больше не хочется улыбаться.
        Что с ним?
        “Вииирррииии”, - почти что плачет мой питомец и бьется грудью о камень.
        - Прекрати, Венто! Ты поранишься!
        Беру его в руки, он вырывается. Хлопают крылья, летят по воздуху перья.
        - Что там? Хочешь сказать, внутри что-то есть?
        Он затихает в моих руках.
        - Хочешь, чтобы я посмотрела, что там? - спрашиваю я, и мне снова кажется, что я схожу с ума.
        Я разговариваю с птицей? И она мне отвечает?
        - Виииррриии.
        - Хорошо.
        Я тяну на себя камень, и он выходит неожиданно легко, словно ничто не держало его в стене. Мелькает воспоминание, слишком смутное, чтобы я успела за него зацепиться. Стриж снова верещит, храбро ныряет в темный проем и тут же возвращается обратно.
        В клюве у него зажат конец кожаного ремешка.
        - О боги, что это? - я отбираю у питомца его находку. Дергаю за ремешок и в руки мне падает кожаный кошель размером почти что с моего маленького Венто.
        Он в ужасном состоянии. Таким кошельком побрезговал бы и нищий попрошайка. Снаружи кожа поросла плесенью, местами побурела и даже побелела, а местами подгнила. Торопливо пытаюсь распутать завязки - нетерпение и страх подгоняют, требуют сделать это скорее, скорей. Не получается. За годы, проведенные в стене, кожа слиплась, спеклась в единую массу. Тогда я просто рву их, вытряхивая на землю содержимое тайника.
        И тихо ойкаю.
        - Это будет секрет. Только наш с тобой, - Риккардо хитро улыбается и выдвигает камень. В руках его скачет деревянный конь, совсем маленький, меньше ладошки, но как настоящий. Грива с черными волосами и звонкие копыта с крохотными медными подковками.
        - Так нечестно, - говорю я и сжимаю кулак. - Не дам!
        - Жадина.
        - Сам такой. Твоя лошадь - плохая.
        Он смеется, снимает с берета аграф, что держит перо и демонстративно кладет его в кошелек.
        - Жадина, - повторяет брат.
        Мне до слез жалко расставаться с сережкой, но так надо. В тайник прячут то, что дорого.
        Я отдаю ему одну из двух сережек, что недавно подарил отец. Расстаться с двумя сразу нет никаких сил. Позже я совру, что потеряла ее, и нянька будет ругаться.
        А еще позже, уже после внезапного отъезда Риккардо, я буду безуспешно искать тот самый камень, которым брат закрыл от посторонних глаз наш с ним секрет. Но так и не найду.
        Сережка. Серебряная, с лазуритом. Совсем маленькая. В самый раз ребенку.
        Позеленевший от влаги бронзовый аграф в форме головы льва.
        Четыре крохотные медные подковки и горстка деревянной трухи.
        - Я была права, - шепчу я, как безумная, сквозь подступающие слезы. - Твоя лошадь плохая, Риккардо. Видишь, от нее ничего не осталось.
        Элвин
        Первым, что я почувствовал, придя в себя, была боль. Мучительно ныл затылок. Казалось, на голову надели железный обруч с шипами по внутренней стороне, навроде тех, что можно встретить в арсенале любого уважающего себя пыточных дел мастера. И теперь невидимый садист закручивал винты, заставляя металлические шипы все глубже входить в кость.
        Я застонал, попробовал ощупать рукой затылок и понял, что не могу этого сделать.
        Я не мог пошевелить даже пальцем.
        Следующим неприятным, но закономерным открытием стал кляп во рту. Я бы больше удивился его отсутствию. Единственный способ обезвредить мага - заткнуть рот и зафиксировать пальцы. Существует даже крайне гнусная разновидность казни - специально для чародеев, когда отрубают обе кисти, вырезают язык и отпускают жить дальше. Большинство кончает с собой уже в первый месяц.
        В моем случае кляп был излишним - я работаю только через руки, но они решили перестраховаться.
        Кстати, кто “они”?
        Морщась от боли, я осторожно открыл глаза. В ушах шумело, перед глазами все двоилось, а невидимый садист вкрутил винт на обруче разом на пару оборотов. Я поморгал, дожидаясь, пока окружающий мир обретет резкость, и осмотрелся.
        Помещение вполне соответствовало расхожим представлениям о пыточных застенках. Темно, мрачно, решетки и цепи. На стенах из необработанного камня чадят факела, в углу жаровня, на которой тлеют малиновые угли, рядом щипцы, плети и прочие малосимпатичные игрушки из арсенала записных садистов.
        При попытке покрутить головой боль перетекла с затылка на виски, пульсируя в такт биению сердца, и я окончательно поставил себе диагноз “сотрясение мозга”. Потом поставил диагноз всей этой ситуации “полная задница”. Немного подумал, и поменял формулировку на такую, что заставила бы упасть в обморок иную чувствительную барышню.
        Мне случалось попадать в плен, но, настолько беспросветного положения я припомнить не мог. Люди редко представляют себе истинные возможности хорошего мага, тем более Стража. А роль жертвы, когда знаешь, что контролируешь ситуацию и в любой момент можешь поменяться с тюремщиком местами, даже забавна.
        Но тот, кто меня связал, определенно, разбирался в блокировке магических проявлений.
        Память возвращалась рывками. Схватка у дверей гробницы, звезда Хаоса, безжизненный фэйри. Остальные события тонули в тумане. Я помнил, что собирался доставить Рэндольфа к его сородичам и улизнуть прежде, чем начнутся расспросы.
        Нынешнее положение намекало: план потерпел полную катастрофу.
        Так и знал, что пожалею об этом.
        Некоторое время ничего не происходило. Головная боль постепенно отступала, в глазах больше не темнело. Я подергался на кресле, к которому был прикручен. Связать человека так, чтобы он не мог пошевелить и мизинцем в прямом, а не переносном смысле, довольно сложно, но меня обрабатывал настоящий профессионал. Руки заведены назад, почти вывернуты из суставов, каждый палец примотан к железной решетке, и примотан на совесть.
        Я все еще дергался, пытаясь ослабить путы, когда услышал звук шагов за спиной. Паскудно, когда не можешь видеть происходящее. Даже если связан, зрение дает иллюзию контроля.
        Прикрыв глаза, я весь обратился в слух. Шаги уверенные, громкие, но не слишком быстрые. Человек это или фэйри, он не привык таиться, скорее наоборот. Не суетлив, но и не медлителен. Возможно, резок. Среднего роста. Не грузный. Каблуки подбиты металлом, но звона шпор не слышно…
        Провернулся ключ в замке, лязгнула цепь.
        - Вижу, ты пришел в себя, - голос был сухим и безжизненным, как пески тамерской пустыни, а его обладатель по-прежнему находился за моей спиной. И все же зародившиеся подозрения о личности визитера перешли в уверенность.
        Ответить я, по понятным причинам, не мог.
        Прервавшиеся было шаги возобновились. Посетитель обошел меня по кругу и я, наконец, смог полюбоваться на его выскобленный до зеркального блеска череп и хищный орлиный нос. На изборожденном морщинами лбу, скрытая полупрозрачной пленкой века выделялась заметная шишка.
        Печально известный третий глаз Марция Севруса.
        Как я и предположил, князь решил лично допросить пленника. Наверное, я должен чувствовать себя польщенным.
        Проклятье, в мире очень немного существ, которых я… ну, не то, чтобы боюсь, а, скажем, по-настоящему опасаюсь. И князь Церы занимает одно из лидирующих мест в этом коротком списке.
        - Я помню тебя, - сказал он. - Ты - фаворит Исы. И ты изуродовал ее брата на дуэли чести двенадцать лет назад. Ты работаешь через пассы.
        С этими словами он избавил меня от кляпа.
        - Ну, прямо так уж и “изуродовал”, - тут же возразил я. - Просто немножко попортил красавчику личико. И я не “фаворит”. Не имею отношения ко двору княгини.
        Неплохая попытка, если он хотел меня оскорбить. Быть известным в обществе исключительно тем, что делишь постель с женщиной, пусть даже княгиней - унизительно. Тем более что мы расстались с Исой. Как раз двенадцать лет назад. И моя дуэль со Стормуром сыграла в этом не последнюю роль.
        Князь молчал, вглядываясь в мое лицо своими круглыми, как у совы, глазами. Неприятный тип. Никогда он мне не нравился.
        - Кстати, спасибо, что избавили от кляпа. Не могли бы вы теперь сделать что-то подобное в отношении веревок? Еще немного, и мои руки даже отрубать не потребуется, сами отвалятся. Как-то иначе представлял себе легендарное разеннское гостеприимство.
        Он все так же молчал, а я подумал, что слишком много болтаю потому, что нервничаю. Плохо. Ясное дело: ситуация, когда сидишь беспомощнее слепого котенка, нервирует, но это не повод молоть языком. Стоит мне начать развязно шутить в своей любимой манере, все закончится скверно.
        Одну грандиозную глупость я уже успел сделать. Признался, что не связан с Северным двором фэйри, и тем самым разом вывел себя из-под предполагаемой протекции княгини. Теперь у князя Церы нет даже такого эфемерного соображения “против”, если он возжелает оказать маленькую услугу Стормуру и отправить ему врага, перевязанного подарочной ленточкой.
        Что мне устроит братец Исы в этом случае, лучше не думать.
        Но я не жалел. Прятаться за женской юбкой - позорно. А прятаться за юбкой Исы еще и глупо. Мы с Севрусом оба отлично знали, что княгиня не пойдет на жертвы ради любовника.
        Она - из тех, кто берет, а не дает.
        - Гостеприимство не для вора, - резко ответил князь.
        - Предпочитаю термин “кладоискатель”, - ответил я, мгновенно оценивая новую информацию. Был только один человек, который мог доложить князю о моих изысканиях в гробнице. Точнее, не человек…
        - Рад, что Рэндольф пришел в себя. Я по-настоящему волновался за этого парня. Надеюсь, он не опустил никаких значимых подробностей в своем рассказе? Скажем, про нашу договоренность. Я честно выполнил свою часть сделки.
        Отличная новость. И не только потому, что я переживал за жертву моих экспериментов с рунистикой. Честный рассказ фэйри о событиях в гробнице разом превращал меня из подозрительного типа едва ли не в героя.
        - Цера - мой домен. И все, что в нем хранится, принадлежит мне. Таков Закон.
        Я кивнул с самым непринужденным видом. Словно мы вели светскую беседу на званом вечере:
        - Не спорю.
        - Мой клинок обещал тебе то, что ему не принадлежало.
        - Да, некрасиво получилась. Но услуга уже оказана и за нее была обещана оплата. Что говорит Закон о подобных прецедентах?
        Он не ответил, из чего я сделал вид, что ситуацию можно трактовать, как минимум, двояко.
        - В любом случае я не заслужил столь, - я выразительно дернул плечами, - теплого приема. Мои действия не принесли вреда ни домену, ни его обитателям. Напротив, избавили вас от большой проблемы. Так что давайте я пообещаю не распускать руки, а вы за это меня развяжите. Честное слово, буду паинькой.
        Он хмурился. Я чувствовал: наша неприязнь взаимна. Не будь Севрус таким законником, в ход могло бы пойти раскаленное железо и клещи.
        - Ты пришел, чтобы обокрасть меня.
        - Ммм… признаю, так и есть. Но я этого не сделал. Напомните, ваше высочество, что там в параграфе о намерениях?
        Эти разделы свода законов я и так помнил отлично. Намерение ничего не стоит. Важны только дела.
        - Ты сломал мой клинок, - наконец, выдал он. И я понял: это - главное обвинение в мой адрес.
        - Вы про Рэндольфа? Насколько я понял, его удалось починить.
        Севрус прошелся вдоль камеры. Что-то в его движениях выдавало скрытую нервозность. От необходимости постоянно выворачивать голову и скашивать глаза, чтобы удержать князя в поле зрения у меня начала болеть шея.
        - Как ты это сделал?
        - Сделал что? Убрал колесо Хаоса? Ловкость рук, немного крови и магии.
        Он прихватил стоявший в углу стул и опустился рядом. Снова посверлил меня тяжелым взглядом. Я надеялся, что по моему лицу не видно, насколько мне неуютно от его близкого присутствия. Стоило изрядных усилий не смотреть на подрагивающую кожистую складку века посреди лба.
        - Как ты снял с моего клинка Неоплатный долг?
        - Что?! Погоди… а это вообще - возможно?
        - Рэндольф леан Фианнамайл больше не мой должник, - сообщил князь, продолжая меня гипнотизировать. - Я потратил много сил и времени, чтобы отковать этот клинок по своей руке. Кто возместит мне потерю?
        - Как насчет того, чтобы спросить с культистов?
        Сказанное Севрусом не лезло не в какие представления о существующем устройстве мира. Пусть мне и никогда не нравилась система взаимных обязательств, составляющая основу основ общества фэйри, я не могу не признать - она работает и работает исправно. Я и сам не раз давал или принимал зароки на мелкие и средние услуги. С Большим или, тем паче, Великим долгом не связывался, но механизм работы подобных клятв совершенно такой же.
        А вот к пакости под названием “Неоплатный долг” я бы не хотел приближаться даже на расстояние полета стрелы. Прежде всего, потому, что любой другой долг можно выплатить, а эти узы - навсегда.
        Неоплатный долг - довольно циничная штука. Его дают только в случае, если фэйри считает, что ему спасли не просто жизнь, но нечто большее. Зарок превращает давшего в фактического раба и полную собственность того, кто владеет зароком.
        Я мысленно поздравил прыткого мечника с большой удачей. Быть вещью князя Церы должно быть тем еще удовольствием. Сразу стало понятным равнодушие, с которым фэйри пропускал мимо ушей все мои подколки. После школы Севруса такие шутки должны были казаться ему чем-то вроде дружеского похлопывания.
        Жаль, что я не записал последовательность рун. Очень уж интересная форма отдачи у этого заклинания. Покопаться бы в нем как следует…
        Голос князя отвлек от неуместных мечтаний:
        - Зарок снял ты, и я спрашиваю с тебя. Ты должен занять его место.
        Секунду я молчал, переваривая его слова. Потом ухмыльнулся.
        - Да это настоящая честь, ваше высочество. Но понимаете ли… у меня очень важная миссия.
        Он нахмурился:
        - Какая миссия.
        - Слоняться со скучающим видом и всех раздражать. Так что вынужден отказаться. Предчувствую, что буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
        Севрус потемнел лицом:
        - Так и есть. И она не будет долгой.
        - Тогда можно предсмертное желание? Хочу ужин и женщину.
        - Заткнись.
        И правда, стоило остановиться, но меня несло:
        - Не могу. Должен следовать своей миссии, - протянул я тоном, который сестрица Джулия в детстве называла “бесячным”. Сейчас она использует куда более крепкие эпитеты. - Так что насчет желания? Гриски с ужином, согласен только на женщину, но пусть она будет блондинкой.
        Уже понимая, что окончательно запорол переговоры, я ухмыльнулся ему в лицо и добавил:
        - Просто к слову: Братство будет мстить.
        В последнем я не был уверен. То есть - я бы отомстил за любого из своих братьев или сестер, да так, чтобы фэйри потом еще сотню лет содрогались, пересказывая друг другу подробности. Так, чтобы навсегда запомнили - Стражей трогать нельзя. Себе дороже. Но единственное правило, которому подчиняются Стражи - “Никаких правил”. Мы свободны от любых обязательств, кроме тех, что берем на себя сами.
        Пожелает ли кто из моих названных родственников отомстить за меня? Хотелось верить, что да.
        - Я не буду убивать тебя, Страж. Есть другие методы.
        Кожистая складка на его лбу съежилась и раскрылась, выпуская на свет выпуклую чернильно-черную полусферу, неуловимо похожую на глаз тарантула-переростка. Я сглотнул, ощущая предательскую сухость в горле. Матовая тьма приглашала заглянуть в нее глубже…
        Причина, по которой я боялся… да, гриски меня подери, именно боялся князя Церы. Способность расчленять души. Неважно, что он сможет отобрать в нашем поединке воля на волю - мечты и страхи, память о скучном дне, прожитом пару сотен лет назад или нелюбовь к ризотто. Я все в себе одинаково ценю, и ни с чем не намерен расставаться.
        Неважно даже, насколько сильно я смогу покалечить его в ответ.
        - Погоди! Это глупо. Может, договоримся?
        Ответом во тьме зажегся синий огонек. Тьма надвинулась, мир сделал сальто, и я понял, что это не полусфера, но яма. Бесконечно глубокая пропасть, полная жидкого обсидиана. Она раскрывалась, распахивалась медленно, но неотвратимо, и я падал вниз, на самое дно, навстречу ощерившемуся шипами голубого света нечту.
        Кажется, я кричал.
        Это было страшно. Страшно от невозможности сделать хоть что-то, как в дурном, вязком сне, когда остается только наблюдать свой полный беспомощной жути полет.
        А на дне ожидало чудовище. Гекатонхейр. Предначальный великан, сторукий, стоглазый, с ножами, щипцами, крючьями, иглами, кнутами и шипами. Справа и слева вставали осклизлые стены его обиталища, синим светом истекали куски льда в жаровне, а великан правил на оселке ланцет, готовясь извлечь из моей души что-то значимое.
        Здесь я тоже был привязан. И мог только растерянно наблюдать за его работой. Совсем как несколько веков назад, когда жрец зачитывал слова ритуала Отречения, а семилетний мальчишка у алтаря с ужасом ощущал, как у ног ложится трещина, навсегда разделяя жизнь на “до” и “после”…
        В трещине, разверзшейся в пропасть, прятались жадные по чужую душу бесплотные твари, но тогда я этого еще не знал. Просто чувствовал - происходит что-то очень-очень скверное. Непоправимое.
        Но я выиграл тот бой!
        И я давно не ребенок.
        Все вокруг - сон, морок, сумма наших с Севрусом представлений о реальности. Мои руки не связаны. У меня и рук-то здесь нет.
        Путы внутри, не извне.
        Я воззвал к своей силе, и она откликнулась. Навстречу сторукому монстру за моей спиной поднялась багряная стена в прожилках шафрана и охры. Вспыхнули и стали ничем веревки. Иллюзия вокруг дрожала, обугливалась и скручивалась, воздух разлетался белыми хлопьями пепла. Я встал, ощущая, как губы кривит злая усмешка. Жидкое пламя окутало меня подобно плащу. Огонь стекал по рукам, разбивался о землю обжигающими каплями.
        Противник зашипел подобно змее, ощетинился сотней мечей, секир и пик и пошел в атаку.
        “Фас!” - скомандовал я.
        И отпустил свое пламя.
        Текли и плавились стены под напором огнедышащего ветра. Я потянулся, расправляя плечи, выбросил из каждого пальца по жгучему гибкому хлысту. Одиннадцать яростных янтарных змей с шипением прошлись кругом, сметая со стен пыточные орудия.
        Пространство вокруг содрогалось от нашей общей боли. Пущенный противником дротик пробил мне плечо, но я только рассмеялся и снова ударил, целя в вивисектора.
        Мир пошел трещинами, осыпался выцветшей фреской.
        Я моргнул, помотал головой и убедился, что по-прежнему привязан в реальности. Болела и ныла каждая мышца. Из носа текло по губам и подбородку, капая на рубашку алыми пятнами. Облизнувшись, я почувствовал во рту соленый вкус собственной крови.
        Князь тяжело дышал, откинувшись на спинку стула. Фэйри выглядел изможденным. Он как будто разом постарел, на щеках густо запали тени, веко третьего глаза жмурилось в спазме, напоминая уродливый шрам.
        - Даже не думай, - хотел сказать это громко и уверенно, но сил хватило только на шепот. - Первую тварь, имевшую виды на мою душу, я убил, когда мне было семь.
        Он кивнул, по-прежнему тяжело дыша. Долгое время мы молчали, восстанавливая силы. Потом князь уставился на что-то за моей спиной. Даже привстал. Я предположил, что к нашим играм присоединился кто-то еще.
        - Сиятельный князь, я прошу слова!
        Я узнал этот голос и не смог удержаться:
        - Привет, Рэндольф, приятель. Рад, что тебе лучше. Извини, встал бы поприветствовать, но немного занят.
        - Говори, - приказал Севрус.
        Фэйри сделал еще несколько шагов и опустился на одно колено у ног князя.
        - Узы Неоплатного долга может снять только судьба.
        Судя по лицу правителя Церы, тому не слишком-то по вкусу пришлись подобные откровения.
        - Это все?
        - Я пришел просить за вашего пленника.
        - О боги, дружище! Это так трогательно, что я почти прослезился.
        Ладно, без шуток - я был удивлен. И действительно тронут, пусть так и не понял мотива этого поступка. Мы не друзья, у него нет передо мной долгов или обязательств. И я отнюдь не старался быть милым во время нашего недолгого общения.
        Фэйри не взглянул в мою сторону, только сердито дернул ухом. Точь-в-точь, как конь, когда отгоняет надоедливую муху.
        - Быть вашим клинком - не мое предназначение. В этом нет ничьей вины. Даже тех, кто творил обряды во славу Черной.
        - Он использовал мой клинок без дозволения. Он должен мне.
        - Я знал, что не принадлежу себе. Но я дал свою кровь. И дал бы ее снова, чтобы защитить мир.
        Марций Севрус задумался.
        Я тоже задумался. Больше над тем, как мне повезло, что я не фэйри. Уж лучше маяться в отсутствии предназначения, чем быть предназначенным стать чьей-то вещью.
        - Что ты предлагаешь? - спросил князь.
        - Пока я был без сознания, я видел сон, - медленно сказал фэйри. - Мое предназначение придет за мной, но это случится не скоро. Я останусь вашим клинком, пока не встречу его.
        Хорошо, что я сдержался, и не стал влезать со своим мнением. В конце концов, это их высокие отношения, которые мне никогда не понять.
        - А Страж? - медленно спросил Севрус.
        - Предлагаю отпустить Стража восвояси. Где бы ни были эти самые “свояси”. Раз уж мы все равно выяснили, что все это - проделки злой судьбы и я здесь совершенно ни при чем.
        - Он должен вам. Пусть даст зарок на долг.
        - В рамках разумного, - тут же вставил я. - Ты правильно сказал, моя вина не так велика. Я не обязан знать кто чья собственность.
        - Большой долг.
        - Малый.
        - Ты смеешься надо мной?
        - Нет, я торгуюсь. Хорошо, Средний. Это мое последнее слово. Или могу обязаться сделать что-то конкретное. Я вообще предпочитаю определенность абстрактным обещаниям.
        Князь Церы неожиданно усмехнулся:
        - Хорошо. Будет тебе определенность. Страж Элвин, я хочу, чтобы ты нашел и покарал тех, кто пытался призвать Хаос в гробнице Ипполита. И я хочу, чтобы каждый из них узнал перед гибелью, что смерть - кара за нарушение закона в моем домене.
        Удивительно, но его предложение даже понравилось. Во-первых, я, как Страж, всегда ощущал, что стоять на пути Хаоса - что-то вроде моего долга, пусть даже у культистов с предначальной стихией столько же общего, сколько у яблока с навозом, которым удобряли яблоню. А во-вторых, доводить любое начатое дело до конца - хороший тон. Раз уж я начал зачистку ритуала, мне и заканчивать.
        Были еще разные “в-третьих” вроде профессионального любопытства к архитектуре и отдаче рунического заклятия, но и первых двух причин вполне достаточно.
        - По рукам. Точнее, будет “по рукам”, как только мне их освободят.
        Вот тут я имел возможность пронаблюдать, что такое “полное взаимопонимание”. Князю достаточно было шевельнуть бровью, как Рэндольф вскочил с колена и оказался у меня за спиной. Меч вспорол веревки, и я потянулся, разминая затекшие плечи и пальцы.
        - И, кстати, я все еще хочу свою оплату за то, что прибрался в гробнице.
        - Ну ты наглец.
        - Может и наглец. Но нельзя отрицать, что я сделал эту работу. И сделал ее неплохо.
        Князь Церы вздохнул. Он выглядел утомленным. Неудивительно. Я тоже после нашего поединка воля на волю чувствовал себя так, словно меня разрубили на части, а потом кое-как сложили и сшили.
        - Хорошо, забирай. Рэндольф отдаст тебе твои вещи. Ты ждешь приглашения быть моим гостем?
        - Нет. Но чуть позже мне потребуется все, что вы успели нарыть по поводу культистов и гробницы.
        Фэйри переглянулись, и я заметил на лице правителя Церы смущение. Редкое зрелище.
        - Ну… - начал он.
        И замолчал.
        - Эй, какого гриска?! Вы же не хотите сказать, что вообще не занимались этим делом?
        - Занимались, - сказал Рэндольф. - Но почти ничего не нашли. Следы ведут на человеческую сторону мира.
        - Удачно, что для меня это не проблема.
        Глава 8. Пляска Змея и Паучихи
        Intermedius
        Уго
        Фьюта замерла перед кустарником. Уго перехватил ложе балестры, сложил губы “дудочкой” и присвистнул. Гончая с лаем метнулась вперед, поднимая дичь. Тяжело хлопая крыльями, из кустарника взлетело три фазана, блеснуло на солнце пестрое оперение, воздух наполнился встревоженным птичьим квохтаньем.
        Вскинув балестру, охотник поймал в прицел ближайшую птицу и спустил рычаг. Выстрел вышел удачным - с жалобным криком подбитый фазан рухнул в кустарник. Остальные, отлетев чуть в сторону, опустились на землю, предпочитая спасаться бегством.
        Уго потянулся к мешочку с глиняными шариками на поясе, без лишней спешки оттянул тетиву и вложил новый снаряд. Ушли, так ушли. Суетиться нет смысла. Охота только началась, гончая еще не раз выследит и поднимет птицу.
        Из кустов вынырнула квадратная брылястая морда. Умница-Фьюта сама, не дожидаясь приказа, разыскала и приволокла оглушенную птицу. Гончая несла добычу аккуратно, как учили, лишь прижимая зубами, но не прокусывая. Кто утверждает, что бладхаунд не подходит для охоты на птицу, тот не видел Фьюту в деле. Уго не променял бы свою любимицу и на свору легавых.
        Охотник аккуратно высвободил тушку из пасти. Фазан еще дышал, переливались красным и золотым перья на солнце. Королевская дичь.
        Он вцепился в тельце, ощущая под мягким покровом перьев теплую, полную жизни плоть и почувствовал, как сбилось дыхание. Ощущение чужой беспомощности странно возбуждало.
        Как всегда.
        Мягко, почти нежно Уго взял добычу за голову и свернул фазану шею. Возбуждение усилилось.
        В следующий раз надо будет сделать это медленнее. Или сначала сломать птице лапы?
        Посвященная говорила, что у него хорошие данные, чтобы принять в себя дар Хозяйки, но их надо развивать. Развитие включало в себя и такие вещи… вещи, после которых Уго чувствовал себя на подъеме. От них было приятно и стыдно. И чем стыднее, тем приятнее.
        Как тогда, когда он до смерти избил бродягу.
        Он остановился, вспоминая жалобные крики, смачные звуки ударов дерева о плоть. Позже он отбросил палку и бил ногами и кулаками, бил до боли, с наслаждением ощущая беззащитную мягкость живота, смотрел, как подкованные сапоги оставляют кровавые следы на тощем теле, слушал, как трескаются и ломаются ребра…
        Это было ужасно и… восхитительно.
        Ни охота, ни забой скота, ни наказание челяди никогда не давали подобного острого наслаждения. Он едва вытерпел до Ува Виоло, от плотского желания было больно сидеть в седле. Добрался до ближайшего борделя, взял первую попавшуюся шлюху, не обращая внимания, насколько она страшна.
        И долго потом воспоминание о содеянном приходило, окатывая тело волной возбуждения и стыда.
        Труп бродяги, конечно, нашли. Посудачили из-за зверского убийства, но особого шума не было. Решили, что нищего попрошайку прикончили его же дружки. Это вдохновляло, но повторять Уго не решался. Дар Хозяйки привлекал его почти настолько же, насколько пугал. Достаточно взглянуть на посвященную, чтобы усомниться нужно ли оно Уго…
        И все же дар манил, обещал силу, обещал власть и возможность занять в мире место, которое полагалось Уго по праву, но которое у него отобрали.
        Память звала пойти дальше и вспомнить все, что они с братьями творили недавно во славу Хозяйки. Воспоминание, от которого к чреслам мгновенно приливала кровь, а по всему телу прокатывалась приятная, вожделеющая слабость. Уго сглотнул и приказал себе не думать об этом.
        Позже. Когда вернется с охоты и зайдет в заведение матушки Габриэллы. У нее как раз появилось пара новых девочек.
        Он подвесил тушку к поясу и посвистел гончей. Фьюта повела носом и пошла рыскать по кустарнику. Охотник направился за ней следом по звериной тропе.
        Лиса выскочила неожиданно. Мелькнуло перед глазами рыжее, в белых подпалинах пятно, Уго толком и прицелиться не успел, пальнул от живота, почти наугад.
        И попал.
        С жалобным повизгиванием плутовка бросилась, прочь, припадая на одну лапу. Охотник азартно припустил следом за добычей, выкрикивая Фьюту. Тявканье гончей из-за спины словно придало жертве сил. Рыжей молнией зверек метнулся в непролазные кусты. Повинуясь командам хозяина, сука устремилась за пушистой красоткой, оглашая предгорья заливистым лаем.
        Охотник сбавил ход. Звонкий голос суки разносился в воздухе. Бладхаунд будет преследовать лису, пока не настигнет, недаром Фьюта - лучшая гончая на псарне Риччи. Она догнала бы добычу, даже будь та здоровой, а уж взять подранка с перебитой лапой сумеет без труда.
        Жаль, порвет. Но если повезет, и Уго поторопится, лиса еще будет дышать.
        Здесь лес рос куда реже и он ускорил шаг, пробираясь меж кустов на песий лай. Голос Фьюты звучал совсем рядом. Внезапно лай сменился жалобным взвизгом. Уго перешел на бег. Деревья расступились, открывая взгляду залитый солнцем горный склон в проплешинах серых камней и скал.
        Он увидел Фьюту почти сразу. Гончая припадала к земле, поскуливала и глухо ворчала, не решаясь напасть. Уго проследил за ее взглядом и вздрогнул. Под раскидистыми ветвями каштана стоял тот самый северянин, что совсем недавно гостил в доме герцога Рино, а потом внезапно и спешно уехал недели две назад.
        Тот самый, что унизил Уго на глазах у дрянной гордячки.
        Маг. Маг по рождению.
        С того дня Уго избегал появляться в окрестностях Кастелло ди Нава и смотреть в бесстыжие, манящие глаза Франчески.
        Все казалось, что девка вспоминает его унижение и смеется.
        От этой мысли хотелось выть и скрежетать зубами.
        Франческа Рино. Ведьма! Проклятая ведьма, что приворожила Уго. При мысли о ее губах, о ее теле, он становился больным. И возбуждение, что обычно приходило лишь после насилия, накатывало вдруг само собой, только от желания обладать наглой, родовитой сучкой. Порвать одежду, намотать волосы на кулак, швырнуть на колени. Чтобы смотрела снизу вверх, покорно и кротко.
        Джованни рассказывал - папаша Рино любит поучить дочурку разуму с помощью розги. Уго отдал бы половину состояния, чтобы хоть раз увидеть, как герцог делает это. А уж сделать самому, как он порой поступал с бордельными девками…
        Герцогская дочка - не смазливая пейзанка, ее не завалишь так просто. И он пытался по-хорошему. Пытался понравится. А ведьма смеялась. Смеялась и флиртовала с магом, унизившим Уго.
        Из-за того унижения он уже почти решил принять дар Хозяйки. Чтобы отомстить. И чтобы никогда ни один выскочка, одаренный магической силой, не посмел так нагло вести себя в присутствии Уго. Чтобы уважал. Вставал, когда Уго входит. Вставал и кланялся. Чтобы отводил взгляд и затыкал свой поганый рот…
        Чтобы боялся.
        - Ты не это ищешь? - спросил маг. Он держал трупик лисы на весу за задние лапы, любуясь тем, как солнце играет на рыжем мехе. - Кто же бьет пушнину осенью? Плешивый мех, дешевка.
        И в доказательство своих слов, выдернул изрядный клок шерсти со спины зверя.
        Уго сжал кулаки и зарычал. С каким бы удовольствием он бы сейчас ударил северянина, подпортил смазливое личико, разнес нос в кровавую кляксу, вогнал обратно в глотку эту самоуверенную усмешку…
        Он знал, что не сделает этого.
        Потому, что боится.
        Это неправильно. Так не должно быть. И так не было долгое время. С детства. Когда он решил, что другие должны бояться Уго. Уважать и боятся.
        И они боялись.
        Пока не пришел северянин.
        - Это моя добыча, - глухим от ярости голосом произнес Уго.
        - Никоим образом не посягаю на ваш облезлый и блохастый трофей, сеньор, - в готовности, с которой маг протянул трупик, Уго почудилось что-то зловещее.
        Ярость неожиданно ушла, сменившись страхом. Северянин же уехал? Или только сделал вид? Зачем маг здесь, где нет никого, кроме Уго и Фьюты? Гончая - верный друг, но она не сможет ни защитить хозяина, ни рассказать правду о его гибели.
        Он подошел, с опаской поглядывая на врага, стиснув зубы от унижения, принял из его рук добычу. В лезущей от линьки шерсти копошились насекомые. Захотелось выкинуть трупик и вымыть руки.
        - Ты следил за мной?
        - Следил? Помилуйте, сеньор Риччи, с чего бы мне заниматься такой ерундой? - насмешливо протянул маг.
        - Я думал, ты уехал.
        - Я вернулся. Понял, что нет ничего милее и краше этих мест, - с чувством продекламировал враг. - А заодно вспомнил, что все собирался вернуть тебе одну вещицу.
        В руках северянина блеснула серебряная Звезда, и Уго отшатнулся.
        - Это не мое, - хрипло сказал он, все еще сжимая в руках трупик лисы.
        - Да нет же, приятель, ты обронил это во время нашей последней встречи. Ну же! Постарайся, уверен, у тебя получится вспомнить!
        Уго и так помнил. Он обронил Звезду во время драки, когда маг унизил его перед высокомерной дрянью, сестрой Джованни. Шлюхой, готовой лечь под безродного плебея, но посмевшей смеяться над Уго.
        Он не сразу обнаружил пропажу. И долго боялся, что Звезда попадет в руки храмовых дознавателей, а те придут к отцу, задавать вопросы. Потом расслабился, решил, что обошлось.
        Не обошлось.
        - Знаешь, что означает эта звездочка? - с обманчивой доброжелательностью продолжал маг.
        - Нет, - буркнул Уго. Надежда, что встреча действительно случайна, стремительно таяла.
        - Хаос Предначальный. Один из главных символов Черной. Обычно его используют культисты. Ну, знаешь, хаосопоклонники. Такие смешные ребята, которые собираются ночами в местах с дурной славой, чтобы нарядиться в балахоны и спеть дурацкие гимны.
        - Мне это не интересно.
        - Ну да, конечно. С чего бы добропорядочному квартерианцу интересоваться культом Чиннамасты? Значит, это не твоя безделушка? - глаза северянина смеялись.
        - Нет, - Уго почувствовал, как крупные капли пота поползли вниз по позвоночнику. Он ненавидел этого человека, но сейчас куда сильней ненависти был страх. С беспомощной досадой он перевел взгляд на балестру в своей руке. Игрушка, глиняные пули. Ничего не стоит против человека. Был бы аркебуз …
        И разве поможет аркебуз, если враг прибегнет к магии, как в прошлый раз?
        Дар Хозяйки и только он сможет защитить Уго раз и навсегда.
        - Ну ладно, тогда, пожалуй, отнесу это в храм на неделе. Пусть дознаватели разбираются кто владелец висюльки, - маг отвесил шутливый поклон. - Приятно было пообщаться, сеньор Риччи. Хорошей охоты.
        Уго проводил северянина взглядом, потом посмотрел на тушку лисы в своей руке. Пальцы с такой силой смяли тонкие косточки, что те сломались с жалобным хрустом. С внезапной яростью Уго замахнулся и ударил тельце о камень.
        Плеснувшие на лицо кровавые брызги привели его в чувство. Он свистнул Фьюте и заторопился. Надо было звать посвященную и братьев. Немедленно!
        Франческа
        Уже поздно, надо бы готовиться ко сну. Огонь свечей дрожит на невесть откуда взявшемся сквозняке, прыгают пятна теплого света, пляшут на пожелтевших страницах в мурашках черных буковок. Ужасно скучная книга - от сухого и нудноватого языка клонит в сон, герои кажутся горсткой паяцев. Бумажные куклы, бумажные страсти.
        Я несправедлива к автору. Не роман скучен, но мои мысли далеки от подвигов славного сэра Тристана.
        Как можно думать о книгах, как вообще возможно думать о чем-то ином, кроме моего открытия?
        Знаю, что стала страшно рассеянной, это подметила даже сеньора Скварчалупи. Бьянка хихикает, делает большие глаза и рассуждает о том, как укрепляет разлука истинные чувства. Я не спешу оспорить слишком прозрачные намеки.
        Пусть считают, что я влюблена и страдаю в разлуке. Так безопаснее.
        Истинная причина моих тревог влетает в комнату и с требовательным писком кружит под потолком.
        Венто. Я по-прежнему зову его Венто. Слишком странно называть стрижа Риккардо даже в мыслях.
        Но я знаю его настоящее имя.
        И не знаю, что делать с этим открытием. Как случилось, что Риккардо стал черным стрижом? К кому мне обратиться за помощью? Никто никогда не поверит в эту безумную историю. Я бы сама ни за что не поверила.
        Так бывает только в сказках.
        - Что случилось? - спрашиваю я у птицы и высыпаю из шкатулки нарезанные кусочки бумаги с начерченными на них буквами.
        Так мы общаемся. Я задаю вопросы, он собирает ответы из букв. Поначалу я надеялась таким образом убедить отца. Показать ему, что душа Риккардо живет в птице. Но потом вдова Скварчалупи застала нас за этим занятием и сказала, что я «хорошо натаскала» своего питомца. И я поняла - не выйдет. Никто не поверит. Нужны иные, серьезные доказательства.
        - Что случилось, малыш? - повторяю я, раскладывая буквы, но стриж не спешит составлять из них слова, словно позабыл о нашей придумке.
        - Хочешь, чтобы я пошла с тобой?
        Он падает мне на плечо. Это означает согласие.
        Я иду по ночному коридору за крылатым проводником. Темно, безлюдно, замок спит, спят слуги. Должно быть от этой тишины и безлюдности я ощущаю, как в груди нарастает безотчетная тревога и уже понимаю - случилось или вот-вот случится что-то плохое.
        Мы спускаемся в подвал Кровавой башни. Там темно и тихо. И пусто.
        - Риккардо? - зову я, уже понимая, что никто не откликнется.
        Откликается Венто. В его голосе я слышу плач и просьбу о помощи.
        - Ты знаешь, куда увели Риккардо? Покажешь мне?
        Он приводит меня на конюшню. Как жаль, что я не догадалась захватить плащ! По Вилессам гуляет октябрь, если днем еще тепло, то ночи сыры и промозглы. Но что-то в поведении стрижа говорит - нет времени возвращаться в комнату. Медлить нельзя.
        Повезло хотя бы, что на конюшне никого, кроме конюха, который спит в углу на стоге сена.
        Страшно ехать куда-то одной, на ночь глядя, но разве можно поступить иначе? Брат рассчитывает на меня! Он ждет помощи, и он совсем один. А все потому, что я - трусливая дрянь. Испугалась, что мне не поверят и даже не пыталась убедить хоть кого-то в своем открытии.
        Воровато оглядываясь, седлаю Звездочку и стараюсь не думать, как покину замок.
        Все получается само собой. На внутренних воротах отчего-то нет стражи, внешние приоткрыты, караул бессовестно дрыхнет. Так-то радетельно они несут службу. И за что отец только платит им жалованье, если любой может войти или выйти из замка ночью?
        Когда вернусь, непременно скажу отцу. Пусть накажет лентяев.
        Ночь смотрит в спину голодными глазами, она глубока, как воды горного озера, холодна и тревожна. Долгий путь по горным тропам. Венто упрашивает поторопиться, но страшно гнать лошадь в темноте. Я не лучшая наездница.
        Дорога приводит к храму Последней битвы. Спешиваюсь. Снизу октагон, как уродливый вырост на теле холма.
        Зачем я здесь одна? Разве не разумнее пойти к отцу, поднять тревогу?
        Разумнее, но я боюсь. Боюсь услышать в ответ, что это не мое дело. Любой, кто хоть немного знает моего родителя, первым делом предположил бы, что Риккардо увезли по его приказу.
        Снова и снова убеждаю себя, что отец здесь не при чем, что он не причинил бы вреда брату, неважно безумен тот или нет. Убеждаю и сама себе не верю.
        Если эти страхи оправданы, смогу ли я хоть как-то помочь Риккардо? Не знаю.
        Оставляю лошадь и поднимаюсь по еле заметной тропке. Подол намок от росы, одуряюще пахнет дудником и восьмиугольная громада встает мне навстречу чернильно-черным силуэтом на фоне неба в искрах звезд. Невольно вспоминаю слова Элвина, что раньше здесь было святилище Черной. Стриж дрожит на плече. Мне кажется, я слышу, как бьется его сердечко.
        Из-за дубовой двери, окованной медью, доносятся голоса, выводящие гимн во славу Гайи. Слов не разобрать, но узнаю мелодию и облегченно выдыхаю. Гимн встающему солнцу. Странно слышать рассветные пения в ночной тиши, когда время последней службы давно миновало, но как-то легче от того, что внутри добрые квартерианцы.
        Я налегаю на тяжелую створку, и она подается. Сначала неохотно, а потом резко. По инерции вбегаю внутрь и лишь потом оглядываюсь.
        О боги. Помогите, спасите и направьте!
        Помещение изнутри озарено сотней свечей, язычки пламени колышутся, шевелятся тени. Святилище тонет в душном и тревожном запахе трав, воздух так густ, что можно черпать ложкой. Прямо передо мной по центру храма невесть откуда взявшийся алтарь. Вокруг него пятеро неизвестных в лиловых балахонах, лица скрыты капюшонами, но не это важно.
        Я смотрю только на своего безумного брата.
        Он лежит на жертвеннике, как гусь на праздничном блюде, ожидая своей очереди отправиться в печь. Волосатый, костлявый, руки и ноги растянуты веревками в разные стороны, даже издалека можно пересчитать все ребра.
        Под сводом храма гремит акапелла рассветного гимна. Узнаю мелодию, но слова - полнейшая тарабарщина. Сотни мыслей проносятся в голове за секунду. Что происходит? Что они делают? Зачем? Риккардо…
        Вдруг подмечаю, что Риккардо полностью обнажен, и невольно краснею. Нашла из-за чего переживать! Как будто это сейчас самое важное!
        А незнакомцы в балахонах обрывают гимн, чтобы обернуться ко мне. Бесконечно долгая немая сцена.
        Надо что-то сделать.
        Что именно?
        Пронзительный женский крик “Взять ее!” прерывает тягостное ожидание. Он как сигнал “Беги!”.
        И я бегу.
        Я бегу, бегу обратно по склону холма туда, где оставила лошадь. Оступаюсь впотьмах, падаю, кувырком лечу вниз, прикрывая руками голову, больно ударяюсь о камни.
        Мучительный спуск прекращается у подножия. Пытаюсь подняться, цепляясь за стебли дудника. Как в ночном кошмаре отчего-то движения так медлительны, так неспешны, пальцы соскальзывают с мокрой от росы травы, ноги подламываются и никак не встать.
        Выпрямляюсь. Тело непослушное, словно чужое. Не бегу - ковыляю, еле-еле, мухой в киселе.
        Дрожат колени, мороз в животе.
        Они налетают, когда до лошади остается всего пара футов. Первый хватает, сбивает с ног, наваливается сверху всем весом. Надо вырваться, надо сбежать, предупредить отца…
        Почти получается вывернуться, когда на подмогу врагу приходит второй преследователь. Что я могу сделать против двоих мужчин? Они скручивают мне руки за спиной, пока я бессмысленно дергаюсь, выкрикивая глупые угрозы:
        - Немедленно отпустите меня! Вы не знаете кто я! Мой отец вас повесит!
        Чья-то рука вцепляется в волосы:
        - Вставай, шлюха.
        Снова путь наверх, обратно в оскверненный храм. Не сон ли это? Как может твориться такое в часе езды от Кастелло ди Нава, в сердце владений моего отца? В храме, где мы с Лоренцо справили брачный обряд, призвав в свидетели небеса и землю, огонь и воды…
        Порождения ночного бреда затаскивают меня внутрь, чтобы швырнуть на колени у алтаря. Перед глазами подрагивает впалый, покрытый синяками живот Риккардо. Отвожу взгляд.
        Двое врагов меж тем начинают спорить, и я окончательно убеждаюсь, что это сон.
        Потому, что узнаю голоса.
        - О, Хозяйка! Откуда она здесь? - первый испуган и ошарашен, он даже слегка заикается.
        - Потаскуха следила за тобой!
        Резкое “Не называй ее так!” над головой и чуть позже полное отчаяния “Что же делать?!”.
        - Да ясно что…
        Нет. Это не может быть правдой! Я не хочу, чтобы это было правдой!
        Вздергиваю голову. Взгляд мечется с одного лица на другое. Я знаю их. Знаю всех этих людей!
        - Ри… Риккардо?! - от растерянности я называю брата тем именем, под которым знала многие годы. - Это ты?!
        Он отшатывается.
        - Я не могу, - беспомощно произносит Джованни-Риккардо. - Она моя сестра.
        - Она следила за тобой! Она нас выдаст.
        - Альберто… - шепчу я. - Уго? Орландо? Это правда вы?
        Друзья брата виновато отводят глаза, а Риччи смотрит безумным, голодным взглядом, от которого становится страшно.
        - Сама пришла. Это воля Хозяйки.
        Порываюсь встать, но руки на плечах тяжело вдавливают в пол. Саднит ушибленное колено.
        - Так нельзя… - возражает мой заступник. Возражает нерешительно. Словно сам себе не верит.
        - Уго прав, - отчего-то я совсем не удивляюсь, когда пятый изувер откидывает капюшон, чтобы показать миру ящероподобный лик Изабеллы Вимано. - Мы говорили сегодня про нее, и вот она здесь. Одна. Это воля Хозяйки.
        Мысли путаются в голове, с трудом понимаю, что происходит. Все слишком подлинно для кошмара и слишком дико для реальности. Пытаюсь поймать взгляд брата. Тот качает головой и отворачивается.
        - Она нас видела, - голос Альберто полон смущения.
        - Следила, гадина, - добавляет Орландо. В его глазах страх.
        Они боятся меня - связанную и беспомощную. Наверное, не зря. Я достаточно слышала от Элвина про культ Черной, чтобы понять, зачем они здесь и что собирались сделать с Риккардо.
        Поэтому я боюсь их не меньше.
        - Я никому не ска… - хлесткий удар по губам заталкивает назад несказанную речь.
        - Молчи, - велит сеньора Вимано. И добавляет, обращаясь к сыну. - Ты знаешь правила, Джанни.
        - Это же Фран. Моя сестра, - с упрямой безнадежностью твердит Джованни.
        И без того уродливое лицо женщины искажает гримаса ярости:
        - “Сестра”? Это дочка Камиллы. Такая же высокомерная стерва. Ты всегда будешь для нее бастардом и грязью.
        - Нет. Я не… - острый нос ее туфли с размаху врезается в живот, заставляя замолчать. Больно! Под потолком исходит криком Венто, но что может сделать птица?
        - Все равно, - говорит Джованни. - Она никому не скажет. Ты ведь будешь молчать, Фран? Правда?
        Я отвечаю “Да”, зная, что лгу. Как можно ответить что-то иное, когда твои руки связаны, а сама ты стоишь на коленях в храме Черной Тары, и пятеро служителей Хаоса решают твою судьбу?
        - Она не будет молчать, - властно говорит Изабелла Вимано. - Ты знаешь это, мой мальчик.
        Спор затягивается. Я снова пытаюсь сказать хоть что-то в свое оправдание и защиту, но встречаю побои и окрики. Служанка сует мне в рот несвежий носовой платок. Еле сдерживаюсь, чтобы не укусить ее за пальцы.
        Брат снова защищает меня. Так же, как защищал всегда от отца. Но их слишком много: справа, слева, сзади наперебой голоса. Властный - его уродливой матери. Трусливые и дрожащие - Орландо и Альберто. Давят, требуют моей смерти. Джованни почти готов сдаться.
        Озираюсь, в поисках пути к спасению и не вижу его. А потом Уго подает голос:
        - Отдай мне Франческу. В жены. Она будет молчать, я прослежу.
        - А что - хорошая идея, - говорит Джованни. И вопросительно смотрит на мать.
        При чем здесь Джованни, разве ему решать, чьей женой я стану? Отец никогда не согласится отдать меня Риччи, так зачем Уго просит брата?
        К горлу подкатывает тошнота, потому, что я догадываюсь, каков будет ответ на этот вопрос…
        Меня никто не спрашивает, но я мычу и часто киваю, показывая всем своим видом, что согласна. Смотрю на Уго снизу вверх, пытаясь выглядеть соблазнительной, что уже смешно, когда стоишь на коленях, в волосах стебли травы, а рот заткнут грязной тряпкой.
        Не хочу, не имею права умирать! Если нужно - солгу, если нужно - выйду замуж за Риччи. Хоть сейчас и прямо здесь, коль скоро они того пожелают.
        Я вытерплю даже брачную ночь с Уго, но он глупец, если надеется, что брак заставит меня замолчать или забыть.
        Никогда не забуду и не прощу, ни этого храма, ни брата на жертвенном алтаре, ни смерти отца. Я отомщу. Но чтобы суметь сделать хоть что-то, сначала нужно выжить.
        Мужчины ждут, на лице сеньоры Вимано отражается раздумье, а затем она скалит желтые зубы в неприятной улыбке:
        - Запри дверь, Джанни. Покажем ей истину? - ласково предлагает она. - Пусть дочка Камиллы станцует с нами во славу Змея и Паучихи.
        Я не сразу понимаю, что означают эти слова.
        Элвин
        Неловко признавать, но чуть было не упустил их.
        Сначала все шло по плану. Сразу после нашего разговора ухажер Франчески помчался домой с таким очумелым видом, словно за ним гнались все твари Изнанки разом. Я не преследовал его - слишком рискованно, но расчет оправдался - Риччи отправился в город, а не прямиком к кому-то из старших иерархов. Или как там называют друг друга служители Тары?
        Я опередил его всего минут на пять. Стоило войти в номер и занять место у окна, как внизу замаячил знакомый малиновый ток, и послышался лай гончей.
        Расположившись в кресле, я настроился на ожидание. С выбранного наблюдательного пункта открывался превосходный вид на городское гнездышко семейства Риччи. Прямо скажем, это было не особо привлекательное зрелище. Кондовая каменная коробка о двух этажах из серого камня с кучей мелких окошек и крыша, крытая красной черепицей. Никаких тебе колонн, пилястр, террас или балконов. Дешево и сердито.
        Я пообедал, не отходя от окна. Понаблюдал посыльных, спешно покинувших особняк через черный вход. Насчитал троих. Мало. Неужели это все местные хаосопоклонники? Обычно они предпочитают кучковаться пятерками или восьмерками.
        Мысль о панике, которую развел Риччи, собирая культистов, развлекала. Можно было нанять пару бездельников и проследить за его слугами, но решил не заниматься ерундой. Куда проще накрыть всю компанию в сборе и на месте преступления.
        Шло время. Давно стемнело, а мой подопечный так и не покинул дом. Из опасений упустить его в сумерках, я даже послал соглядатая следить за входом. Безрезультатно.
        Этому могло найтись простое объяснение. Скажем, культисты решили встретиться завтра. Почему? Да мало ли какая причина. Обряды и ритуалы привязаны к астрологии, может, завтра звезды особо расположены к служителям Черной.
        Или я просто зря обольщался, и у меня вовсе не вышло напугать любителей хорового пения до нервного тика.
        Суетится при охоте - последнее дело, но неприятное чувство, что я упустил что-то важное, не отпускало. Никогда не любил сидеть в засаде.
        Время убегало, а паскудное предчувствие только усиливалось. Особняк напротив погрузился во тьму и безмолвие, лишь на первом этаже в окнах мелькал отсвет лампы. Прождав еще час, я плюнул на здравый смысл и отправился требовать встречи с Уго.
        Сонный слуга поначалу блеял что-то про позднее время и хозяина, который не велел беспокоить. Я дал ему две попытки, а на третью подвесил за шею, захлестнув горло магическим кнутом.
        - Так что насчет проводить меня к сеньору Риччи? - поинтересовался я, наблюдая за “пляской висельника” в исполнении лакея. - Или продолжим уроки левитации?
        Его лицо побагровело, из раскрытого рта вырвался нечленораздельный хрип. Я предположил, что это означает прилив искренности, и отпустил бедолагу. Повторять не потребовалось - слуга оказался понятливым малым. Он честно признался, что сеньор Риччи уже несколько часов, как покинул особняк, повелев передавать всем посетителям, буде такие появятся, что очень устал и не велел беспокоить.
        Тайный ход! Кто мог ожидать, что в этом невзрачном домишке имеется тайный ход? И что Риччи не преминет им воспользоваться?
        Мысленно обругав себя идиотом, вслух я только выразил надежду, что никто из обитателей особняка не примет близко к сердцу мою горячность и не станет поднимать шума по поводу позднего визита.
        - Ну что вы, ваше сиятельство, - пробормотал лакей, мимоходом наградив меня графским титулом. - Какой шум, нешто случилось что?
        Понятливый парень.
        Ситуация дурно пованивала. По всему получалось, что я упустил возможность взять культистов из Рино на горячем, а это означало, что придется возвращаться в Церу и искать другие зацепки безо всякой надежды на успех.
        Более того, если я хоть что-то понимаю в людях, как раз сейчас местные хаосопоклонники заняты тем, что усиленно избавляются от меня. Насылают болезнь, порчу или призывают какую-нибудь особо мерзкую тварь. И лучше бы разобраться со всем этим до того, как события окончательно выйдут из-под контроля.
        А ведь отличный был план - проследить за Риччи и накрыть разом всю компанию. Допросить про ритуал в гробнице, собратьев из других городов. В том, что банда, учинившая кровавую баню в Цере, не ограничивается Уго Риччи и тремя его дружками, я не сомневался.
        Все упиралось в безделицу - я понятия не имел, где находится тайное убежище культистов.
        Мысль о бывшем храме Черной Тары пришла, когда я седлал лошадь.
        Франческа
        Можно согласиться и купить жизнь ценой жизни брата.
        Можно отказаться и разделить с ним алтарный камень.
        В детстве нянька рассказывала легенды, как к разным людям приходили отродья Черной, чтобы выменять душу на богатство или иные блага. Могла ли я тогда подумать, что и мне будет предложена подобная сделка?
        Душа или жизнь? Непростой выбор, но я его сделала.
        Страх ушел. Совсем ушел, стоило лишь решиться. Умирать обидно, но не страшно. Только в желудке словно морозит кусок льда, и по плечам все бегут и бегут мурашки.
        Стриж падает мне на голову и больно клюется, отлетает, кричит в возмущении. Я не обижаюсь на него за неверие, лишь отмахиваюсь, шепчу одними губами “Лети отсюда, дурачок!”. Но он возвращается, кружит над алтарем, опускается вниз и льнет к распятому телу.
        Культисты косятся на него, но не прерывают пения.
        Вместо надежды приходит свобода. Здесь нет меньшего зла, просто есть правильный и неправильный выбор. Я не стану платить за свою жизнь чужими мучениями, как ждет Изабелла Вимано. Быть может, я наивна, но не глупа. И знаю цену таким поступкам.
        Что останется от всего, во что я верю и чем живу, что останется от самой меня, если я станцую в ее танце?
        Но я не хочу умереть, как свинья на бойне. Наверное, я плохая квартерианка. Врагам не услышать от меня слов прощения.
        Я из рода Рино. Мы не смиряемся и всегда даем сдачи.
        Знакомые лица под лиловой тканью капюшонов. Оборотни. В детстве я любила слушать страшные сказки, но никогда не верила в них. Клубится дым у курильниц, несет душный запах трав. Гремит рассветный гимн. Незнакомый язык, непонятные слова. Жаль, я не успею узнать, что они означают.
        На Орландо вдруг нападает нервная икота. Звук разносится в тишине храма, я насмешливо улыбаюсь, а он багровеет и начинает грязно ругаться, но тут же умолкает от строгого окрика безродной уродливой служанки.
        Изабелла Вимано заправляет здесь всем, как умелый кукловод, и четверо мужчин знатного рода покорно движутся, повинуясь ее приказам.
        Пока идут приготовления, я жду, потупив взгляд. Ничем не выдаю своего интереса, когда жрица достает нож. Не возмущаюсь при виде кровавых полос, что чертит лезвие на нагом теле. Спокойно встречаю испытующий взгляд, чем, кажется, разочаровываю служительницу Тары.
        Я готовлюсь и жду, когда она закончит, чтобы передать мне нож. Знаю, будет только одна попытка. А еще знаю, что это будет последним, что я успею совершить.
        Если успею.
        Я никогда не убивала раньше. Никого. Разве что комаров.
        Снова и снова представляю, как жрица повернется, как ляжет в мою ладонь оплетенная кожей рукоять. Что дальше?
        Мы стоим совсем рядом. Женщина склоняется над алтарем, две тяжелые косы падают вниз, открывая взгляду бледную полоску шеи в ороговевших чешуйках.
        Это ведь совсем просто, если уметь. Почему меня никогда не учили оружному бою?
        Она выпрямляется, чтобы повернуться, и тут…
        Элвин
        Храм оказался заперт, но изнутри явственно тянуло сладковатым дурманящим дымом. Я поздравил себя с удачной догадкой. Стучаться не стал, просто разнес дверь в мелкую щепу.
        И замер, присвистнув.
        Кроме Риччи в храме находилось еще два юных оболтуса. Меня знакомили с ними на каком-то приеме, но имена юнцов сразу вылетели из головы. Да и плевать на всяких мелких прихвостней. Куда любопытнее было обнаружить в святилище сеньору Вимано и всех троих детей герцога.
        И особенно любопытно было обнаружить, одного из них на алтаре.
        Кровавые полосы на торсе говорили, что жертвоприношение уже началось, но, судя по тому, что у парня пока были целы все конечности и на месте оба глаза, до финала оставалось не меньше пары часов.
        Над несчастным психом с ножом в руке стояла Изабелла Вимано. И, что сильно меня задело, по левую руку от нее находилась Франческа.
        Какого гриска? Отчего-то вид герцогской дочки, принимающей участие в разделке родного брата, по-настоящему взбесил.
        - Ну и ну, все благородное семейство в сборе, - не смог отказать себе в удовольствии прокомментировать увиденное самым желчным тоном. - А где же герцог? Почему его не позвали на званый ужин? Я ведь правильно помню, что по традиции, это потом полагается сожрать? Или сначала отсношать, а потом сожрать?
        По кивку жрицы четверо мальчишек рванулись ко мне. Я приложил их силовой волной. Потом скрутил всем четверым руки магическими путами. Из баллисты по воробьям, но возиться с обычной веревкой не хотелось совершенно.
        - Положите нож, сеньора, - велел я, шагнув к алтарю. Она словно не услышала.
        - Элвин! - вскрикнула Франческа, но меня сейчас куда больше занимала ее наставница.
        - Нож на пол! Быстро!
        Женщина вздрогнула, перевела взгляд на пленника, замахнулась.
        - Плохая идея, - отметил я, выбивая заклинанием оружие из ее рук. - Так, хватит суеты. Сейчас все успокоятся, сядут и будут отвечать на мои вопросы.
        Франческа снова выкрикнула мое имя и шагнула навстречу с таким видом, словно собиралась повиснуть на шее. Я поморщился и отстранился. Даже смотреть на нее не хотелось. Не знаю, что было сильнее - злость или разочарование.
        Мой личный пунктик - питаю глубинное отвращение ко всему, что связано с Хаосом. А еще я невесть с чего ощутил себя оскорбленным - то ли из-за участия Франчески в этой мерзости, то ли из-за запредельного цинизма в вопросе выбора жертвы.
        Нет, с точки зрения конечной цели - отличный выбор, не поспоришь. Чем скорее уничтожишь в себе все человеческое, тем охотнее Черная поделится силой.
        Сам не знаю, с чего так завелся. Как будто первый день знаю людей.
        - Сеньорита, вы меня поражаете. Неужели это все ради мести за парня с дурацкими усами?
        - Мести? - она захлопала глазами. - Но я…
        - Не терпится стать такой же красоткой, как бабуля Вимано? Ладно, твое дело, мне плевать. Пошла вон отсюда!
        К событиям в Цере Франческа отношения не имела, по датам они частично совпадали с ее неудачным замужеством. Да и потом - я готов был поклясться, что пару месяцев назад она ничего не знала о культе Черной. Скорее всего, это был ее первый обряд во славу Тары, так что девчонка заслуживала порки, не более. И я мысленно поклялся, что позабочусь, чтобы она ее получила.
        - Что?
        - Что слышала. Проваливай. Дверь там, - я кивнул в направлении проема, откуда тянуло свежим воздухом, выдувая дурман. Руки все еще были заняты поддержанием пут на культистах. Без закрепления рунами любое динамическое заклятие приходится удерживать с помощью постоянной подпитки, и ничего тут не поделаешь.
        - Ты все не так понял! Я не…
        - Не интересно.
        Слишком отвлекся на перепалку. Это стало ошибкой.
        То ли вскрик, то ли стон повис в воздухе. Я перевел взгляд на Изабеллу Вимано, но было поздно.
        Так и не понял, что именно она сделала. Кажется, разодрала себе запястье зубами. А может ногтями. В любом случае, крови и боли было достаточно. Ей хватило, чтобы воззвать к предначальной стихии.
        Я еще поворачивался, еще перекидывал нити активных заклинаний в правую руку и поднимал левую, чтобы швырнуть жрицу о стену, когда тело ее на мгновение вспыхнуло изнутри лиловым пламенем. Она откинулась назад, переламываясь в пояснице под невозможным для человека углом. Черные с седыми прядями косы скользнули по цветной мозаике пола, голова почти коснулась камня, словно женщине переломили хребет. Ком сырой силы, что я швырнул, пролетел над ее телом, врезался в стену, и та пошла ветвями трещин.
        Жрица выпрямилась с изяществом профессиональной танцовщицы. Черный ветер инферно заструился у ее ног, завиваясь воронкой, надул подол балахона лиловым куполом. Совсем мелкий, не вихрь - смерчик, он тек по кругу, не рискуя подняться выше колена.
        Пока не рискуя.
        Пока она могла приказывать Хаосу.
        Набрякшие веки в мелких ороговевших чешуйках плотно сомкнуты. Безмятежная улыбка проплыла по лицу, которое на секунду показалось почти прекрасным в своем уродстве. Треснул безгубый шрам рта, открылся темным провалом, полным мелких и острых игл.
        Я одним движением порвал и стряхнул с ладони нити заклинаний, чтобы вскинуть вверх руки со щитом.
        А затем жрица разомкнула глаза.
        Из них глянула слепая, аморфная вечность. Хаос, альфа и омега, источник всего, безграничные возможности. Сила столь же опасная, сколь бесполезная без воли носителя.
        Лишь желания одержимого позволяют ей проявиться в полной мере.
        Крик женщины хлестнул по ушам, хлынул навстречу бурлящим, яростным потоком, чтобы разбиться о выставленный мною щит. Засвистел ветер инферно, пошел по кругу, свиваясь в сплошное черное кольцо вокруг нас двоих и алтаря с распятой жертвой. Где-то внизу, в недрах холма что-то глухо стонало и ворочалось, шатались стены, витражи на окнах лопнули и разлетелись с жалобным звоном крошевом разноцветных стекляшек.
        Одержимая наклонилась вперед, визг стал тоньше, звенел почти неслышной, перетянутой струной, ввинчиваясь под череп. Я до боли стиснул зубы, все внимание и силы уходили на то, чтобы удерживать щит.
        Ее страстное желание вело мощь Хаоса, давило стотонной каменной глыбой, било тараном, в созданные мной стены.
        Я понял, что долго не выстою.
        Франческа
        Осторожно высовываю голову из-за алтаря, ощущая щекой тепло плеча Риккардо. Все еще привязан. Я бы освободила его, но боюсь, что брат попробует убежать и попадет в беду.
        Риккардо-который-птица, тоже здесь - дрожит мягким комочком на плече безумца. Накрываю его ладонью, он вырывается и клюется.
        Когда все началось, меня как толкнул кто-то. Я упала на пол, прикрыв голову руками. Не видела ничего, только слышала звук удара, как великан долбанул гигантским молотом о стену. И потом визг.
        Лежала, пыталась испугаться и не могла. Словно шагнув мысленно за черту, разделившую живых и мертвых, навсегда утратила способность бояться.
        Только что впереди была смерть. Сначала врага, а потом моя собственная. Только что не было “завтра”. И вот все переменилось в одночасье.
        Переменилось ли?
        Привстаю, в готовности чуть что нырнуть за алтарь. От зрелища магического поединка перехватывает дыхание. Вокруг нас завивается кольцами черный вихрь в проблесках лиловых молний. Пахнет грозой и чем-то паленым. Опасно гудит воздух меж жрицей и магом. От раскинутых рук северянина разливается алое свечение, черные волны разбиваются о него и тают.
        Я отвожу взгляд и вижу нож.
        Он лежит так близко от черной границы, отделившей нас от всего прочего мира. Опасно близко. Пара дюймов, не более. Падаю на четвереньки, ползком пробираюсь к оружию.
        Рукоять на ощупь совсем такая, как мне представлялось у алтаря. Шершавая кожа приятно лежит в ладони. Нет мыслей, только немое удивление тому, что я сейчас собираюсь сделать.
        Поединок продолжается. Мне кажется, или алое свечение вокруг мага было ярче? Сейчас оно словно потускнело, подернулось дымкой.
        Я сжимаю нож и смотрю на жрицу Черной Тары.
        Я никогда не убивала.
        Встаю. Страха все еще нет, как нет и жалости, и нет лишних мыслей. Нож - как продолжение руки, лезвие в кровавых разводах. Три коротких шага.
        Ирреальная фигура в лиловом балахоне. Враз почерневшие косы мотает ветер. Искаженный лик, в котором не осталось ничего человеческого. Беззащитная полоска шеи.
        Медленно.
        Отчего все так медленно?
        Как во сне.
        Она поворачивается…
        Заношу руку с ножом.
        Черный дым из оскаленной ямы рта прямо мне в лицо.
        Стремительная тень наперерез. Навстречу жуткому дыханию жрицы.
        Лиловая вспышка. Жалобный писк. Невесомое тельце у ног.
        Тишина падает на храм, как топор палача.
        Крик северянина “Бей!”.
        В безмолвии отчетливо слышен звук, с которым лезвие входит в тело. Жрица всхлипывает и начинает падать мне навстречу.
        Медленно-медленно.
        Шарахаюсь, с ужасом наблюдая, как ее силуэт идет рябью. Концы кос завиваются клубами черного ветра. Пылью рассыпаются пальцы и руки.
        А потом время прекращает тянуться липкой патокой. Обезумевшей кобылицей срывается с привязи и несется вскачь, не разбирая дороги.
        Маг отшвыривает меня в сторону, наваливается сверху. Он тяжелый. Сопротивляюсь, извиваюсь ужом, пытаясь вывернуться. Окрик “Лежи смирно, дура!”. Вспышка жара совсем рядом, и там, где секунду назад было тело мертвой жрицы, пузыриться лиловый в желтых прожилках раскаленный купол, похожий на гнойный фурункул. Нечто сдерживает огонь, не дает пойти вразнос.
        Я больше не дергаюсь, только выкручиваю шею и смотрю на бушующее пламя - погребальный костер Изабеллы Вимано и Венто, один на двоих. Неужели все закончилось?
        Элвин отпускает меня, встает. Черный смерч вокруг нас свистит, набирая скорость. Я, приподнимаюсь. Забыв как дышать, смотрю на пляшущую рядом смерть, и отчего-то кажется, что поединок со жрицей не закончен.
        Лицо мага застыло в яростном усилии, обострились скулы, брови сомкнуты, руки судорожно дергаются, сжимаются в кулаки, словно он ловит-ловит, но никак не может поймать невидимую муху.
        Вихрь странно пульсирует. Гудящая стена плотного ветра надвигается… И отступает на прежние позиции. Дрожит пол, смерч взмывает вверх, касается потолка, и я вдруг вижу над головой небо в тусклых звездах и клочьях облаков.
        Северянин с хлопком смыкает ладони - он поймал, прихлопнул свою муху. И смерч исчезает. Совсем.
        - Уфф, - он без сил опускается на пол рядом со мной, прислонившись спиной к алтарю. Трясет левой рукой и дует на нее, будто ненароком ухватился за что-то горячее. - Еле успели. Еще бы чуть-чуть и…
        - И что? - отчего-то шепотом спрашиваю я.
        Маг дергает плечом:
        - И все. Инферно на человеческой половине мира. Даже не монстр, просто чистый Хаос. Ты же видела - она уже начала распадаться.
        Я не понимаю ни слова, но на всякий случай киваю. Нет сил задавать вопросы.
        - Спасибо за помощь. С ножом - это было очень вовремя, - говорит он. И резко. - А теперь рассказывай, какого гриска ты здесь забыла?!
        - Могу спросить вас о том же, - отвечаю я самым холодным тоном. - Мне казалось, вы покинули Рино.
        - Я вернулся. Разобраться вот с этой маленькой проблемой. Еще раз, Франческа: что ты делаешь среди культистов?
        - Вы же и так все знаете, сеньор Эйстер. И слушать меня вам не интересно.
        Он морщится:
        - Это что за попытка устроить сцену, сеньорита?
        - Я хочу, чтобы вы извинились.
        - Пока не вижу, за что извиняться.
        Мы смотрим друг на друга в упор. Потом я уступаю. Он, должно быть, прав. Трудно было подумать иное, увидев меня рядом со жрицей. И я слишком хорошо понимаю, какая участь ждала нас с Риккардо, не окажись мага поблизости.
        Рассказываю обо всем. Элвин слушает молча, не торопится, против обыкновения, вставлять ехидные шутки, лишь иногда задает вопросы. Это настолько не похоже на его привычную манеру общаться, что я не выдерживаю:
        - Что с вами случилось, сеньор Эйстер?
        Маг приподнимает бровь:
        - Случилось?
        - Я хочу сказать: почему вы молчите?
        - Наверное, потому, что вы говорите, сеньорита. Это называется “слушать”.
        - А что стало с вашей привычкой вставлять гадости?
        - Так потрясен, что нет слов, - язвительно отвечает он. - Хотите гадостей, потерпите до завтра.
        Когда рассказ переходит к Венто, я сперва сбиваюсь, но Элвин не спешит крутить пальцем у виска и спрашивать про наследственное безумие семьи Рино, поэтому я решаюсь быть полностью откровенной.
        С каждым словом груз, камнем лежавший на душе в последние дни, становится легче.
        Он крутит пальцем у виска чуть позже, когда я рассказываю, как покинула дом на ночь глядя.
        - Гениально! Сеньорита, признаю, был неправ, когда говорил про талант находить неприятности. Дело не в таланте. Ваш секрет в выдающемся уме и житейской смекалке.
        Эти слова заставляют меня рассердиться не на шутку.
        - Но что я могла сделать?! Если нет никого, кто мог бы помочь?
        - Да, да! Конечно, поехать одной в храм Черной Тары - самое мудрое решение.
        Вот теперь он снова похож на себя. И мне снова хочется его убить.
        Сухо и коротко рассказываю о выборе, который мне предложила жрица. И о своем решении. На лице северянина отражается изумление, он смотрит на меня как-то совсем по-другому. Так, словно видит впервые.
        - Значит, вы с самого начала собирались познакомить красотку Вимано с ее ножом?
        Обида возвращается. Я жажду извинений за брошенную ранее в лицо клевету, но не похоже, чтобы маг собирался извиняться.
        - Вы вправе не верить, - сердито отвечаю я. - Намерения нельзя доказать.
        Элвин улыбается и касается моей щеки кончиками горячих пальцев. Краснею под слишком пристальным взглядом.
        - Верно. Потому намерения ничего не стоят, важны только поступки. Вы отважная, но совершенно сумасшедшая девчонка, Франческа.
        Вспыхиваю, не в силах скрыть, как приятны мне его слова. Слишком уж они не похожи на обычные дежурные комплименты северянина, мало отличимые от насмешек.
        Все еще думаю, что ответить, когда из-за спины раздаются шорохи и осторожный шепот Уго и Орландо. Элвин вскакивает, мгновенно теряя ко мне интерес. Слышу звук удара, стоны, а потом веселый голос мага:
        - Друзья, невежливо покидать званый вечер, не попрощавшись. К тому же у меня осталось столько вопросов!
        Ругаю себя - как можно было забыть, что мы здесь не одни? Поднимаюсь, опираясь на алтарь. Отчего-то болит все тело, особенно локти и колени. Рядом, на жертвеннике все так же привязанный Риккардо. Он без сознания и мне не хочется будить его.
        Свечи давно потухли, в углу тлеет одинокий факел, почти не давая света, но самый темный час давно миновал. В святилище серые сумерки. Подходит час утреннего богослужения, скоро здесь будет людно, придут священник, служки, крестьяне. Что подумают они, застав оскверненный храм и всех нас?
        Маг стоит чуть поодаль над телами незадачливых поклонников Черной. Его длинные пальцы музыканта беспокойно движутся, словно вяжут узлы на невидимой веревке. Он пинком переворачивает Джованни на спину:
        - Пожалуй, начнем с тебя.
        Мне отчего-то становится страшно за брата.
        - Что вы собираетесь делать?
        Элвин ухмыляется:
        - Я сегодня в роли исповедника. Устрою культистам таинство покаяния. А ты ступай, дочь моя, и не греши.
        - Не надо, - прошу я.
        - То есть, как это “не надо”, Франческа? Это что - очередное проявление квартерианского всепрощения?
        Истеричные рыдания со стороны алтаря вторгаются в наш разговор. Разрываюсь между двумя братьями. Каждому нужна моя помощь.
        - Не обижайте Джованни. Пожалуйста.
        Он морщится:
        - Хорошо, можно начать с сеньора Риччи. Он всегда был мне симпатичен своими обходительными манерами. И, ради Четырехпутья, Франческа. Успокойте вашего второго братца, или я заткну ему рот.
        Подхожу к алтарю, чтобы ослабить веревки, но узлы завязаны на совесть.
        Голос за спиной:
        - Я бы не стал этого делать на вашем месте, сеньорита, еще сбежит. Ни вам, ни герцогу не нужны лишние слухи.
        Не могу не признать правоту этих слов. Глажу Риккардо по голове. Взгляд возвращается к черному обугленному пятну. На месте упокоения Изабеллы Вимано - провал. Яма глубиной в фут, не меньше, словно огонь смог пожрать сам камень.
        Не осталось даже пепла. Не будь Венто, это место стало бы мне могилой.
        Из глаз брата текут слезы, вздрагивает впалая грудь, трясется нелепая, грязная бороденка.
        - Потерпи, мой хороший, - ласково, как ребенку, говорю ему я. - Скоро вернемся домой.
        Он всхлипывает и шепчет “Фран!”.
        Глава 9. Милосердие и воздаяние
        Франческа
        В подвале Кровавой башни все так же темно, сыро и мрачно. Здесь всегда ночь и пахнет безнадежностью.
        Злая ирония - мои братья поменялись местами. И я снова рядом с тем, кому больше нужна поддержка и помощь.
        - Джованни! - мой шепот повисает в темноте, за пределами освещенного фонарем круга.
        В ответ - тишина.
        Снова окликаю брата и слышу хриплый голос Уго “Кто здесь?”, а потом из соседней камеры сдавленное “Фран, это ты?”.
        - Я, - подхожу ближе. - Как ты?
        Джованни приникает к решетке. Мрачное и короткое “Жив”.
        Мы молчим. Я смотрю в знакомое и чужое лицо. Он выглядит измученным и помятым.
        - Почему? - наконец спрашиваю я. - Почему, Джованни?
        Жалкая улыбка:
        - А был выбор?
        - Выбор есть всегда! - горячо возражаю я.
        - Когда мне было десять лет, мать сказала, что меня теперь зовут Риккардо, - мрачно отвечает брат. - Что я буду наследником. И что должен пока пожить в поместье Риччи. За меня все решили. Где ты видишь тут выбор?
        Он говорит непривычно коротко и просто. Словно обычная церемонность спала с него вместе с чужим именем.
        - Не тогда. Вчера.
        - Я не стал бы резать тебя, Фран.
        - А Риккардо?
        Его лицо мрачнеет, губы сжимаются в тонкую полоску.
        Из-за двери соседней камеры меня снова окликает Уго. Альберто велит ему заткнуться и дать поспать. Звуки оплеухи, короткая возня за стеной.
        Тяжело говорить при свидетелях, но иной возможности не будет. Я и так нарушила все запреты, обманула отца и Элвина. Сейчас, пока они наверху решают судьбу пленников, я могу задать свои вопросы.
        Мне нужно услышать, что скажет Джованни.
        Чтобы принять правильное решение.
        - Риккардо - несчастный, безумный мальчик. Что он тебе сделал?
        - Я его ненавидел, - говорит брат свистящим шепотом. - Все вокруг предназначалось ему - не мне. Титул. Земли. Похвала отца. Даже твоя улыбка.
        - Твоя мать отняла у него все, - говорю я и мне почти больно от жалости к Риккардо. - Даже разум.
        Его смех полон горечи:
        - Лучше бы она этого не делала. Ты не знаешь, каково это, когда тебя постоянно с кем-то сравнивают. И помнить: что бы ты ни сделал, все равно в глазах отца будешь хуже, чем придурок, который ходит под себя.
        - Знаю, - говорю я ему ласково и грустно. - Все я знаю.
        Кому, как ни мне, знать, о чем речь? Наш родитель - великий мастер показать, сколь он разочарован. И я давно оставила попытки заслужить его любовь подчинением.
        Как объяснить Джованни, что дело не в нем?
        - Поэтому ты стал таким… культистом? - как ни стараюсь я смягчить свой тон, это слово звучит, как плевок. - Из-за обиды на отца?
        Я пришла не нападать, но спрашивать. И все же в моем голосе обвинение. Но Джованни принимает его смиренно. Кажется, он готов стерпеть куда большее, лишь бы я не ушла, не оставила его наедине с темнотой и тревожным ожиданием.
        - Нет. Это тоже не я выбрал. Я ничего не выбирал, Фран. Понимаешь? Всегда выбирали за меня, - он в отчаянии бьет кулаком по стене. - Ты даже представить не можешь, как я ненавидел все это в детстве. Балахоны. Пение. Вонь эту. Прятаться ото всех.
        - Зачем тогда втягивать Уго, Орландо и Альберто? - чем больше он оправдывается, тем больше я начинаю заводиться. Мне почти хочется, чтобы он оказался в чем-то виноватым. Потому, что… ну, нельзя же натворить столько всего и при этом быть жертвой?!
        А брат снова не обижается.
        - Я никого не привлекал. Они приняли посвящение в Фельсинском университете. Уго, скажи?
        В соседней камере угрюмое молчание. Потом неуверенный голос Орландо:
        - Мы не виноваты. Мы не хотели ничего дурного. Это… ну, как игра была.
        - На старшем факультете половина школяров служили Хозяйке, - добавляет Альберто.
        И снова Орландо:
        - Это все сеньора Вимано.
        Не выдерживаю - подхожу к окошку камеры Орландо, чтобы взглянуть в его лицо. Он отводит взгляд. Серый от страха, весь трясется.
        - Я видела эту игру, - говорю ему. - Помнишь, как вы притащили меня в храм?
        - Мы не знали. Все начиналось, как игра, а потом…
        - Мы не думали, что все будет так, - ноет в тон ему Альберто.
        Поворачиваюсь к камере, где он заперт вместе с Уго. Альберто смотрит взглядом побитой собаки, Уго сжимает кулаки, хмурится исподлобья и молчит.
        Мне становится противно. Отворачиваюсь. “Скажи им, что мы не виноваты, Фран” - в спину.
        Возвращаюсь к брату и думаю, что он все же молодец. Он и Уго держатся достойно. Быть может, я высокомерна, но трудно сочувствовать тому, кого так корчит от страха.
        Орландо и Альберто еще окликают меня вразнобой на два голоса, оправдываются, просят замолвить за них словечко. Наклоняюсь к решетке близко-близко, ловлю взгляд брата.
        - Я не мог отказаться, Фран, - шепчет он одними губами.
        - Ты мучил людей во славу Черной?
        Он мотает головой:
        - Нет. Я не мучил. Кровавая жертва нужна, только если просишь силы. И раньше… мать всегда делала это одна.
        Северянин говорил что-то похожее. О том, что большинство культистов - балаганные шуты. Вроде Орландо и Альберто. И что Черной плевать на любые обряды.
        - Но ты знал!
        Брат отводит взгляд:
        - Знал. Она любила повторять, что делает это ради меня. Чтобы я стал герцогом. И тогда, одиннадцать лет назад с Риккардо. И потом…
        - Потом?
        - Бесплодие Руфины, - он называет имя моей первой мачехи. - И Лукреция. Мать не хотела, чтобы у герцога еще были сыновья.
        Холодно. Отчего мне так холодно?
        - И… моя мама тоже?
        Джованни кивает, упирается в решетку в струпьях ржавчины. Когда отодвигается на лбу остаются рыжие полосы.
        - Прости, Фран… если сможешь.
        - О боги, какой ужас, - шепчу я, пряча лицо в ладонях.
        Изабелла Вимано. Злой демон семьи Рино. Страшная расплата отцу за то, что завел любовницу.
        - Я помню, как она была другой, - тихо говорит брат. - Очень красивой и доброй. Ненависть и сила меняют людей.
        Я вцепляюсь в решетку, подвигаюсь ближе к нему. Ржавчина пачкает пальцы.
        - Зачем все это было вчера? О чем вы хотели просить Черную?
        Кривая, скорбная улыбка:
        - Мать решила, что мне пора стать герцогом. Чтобы сразу решить все проблемы.
        - Проблемы?
        - Ты с твоими угрозами, - он загибает палец. - Затем, Элвин Эйстер, - еще один палец. - И сам отец.
        - И ты согласился?!
        Брат пожимает плечами:
        - Я трус, да. Всегда боялся с ней спорить. Можешь меня презирать.
        Странно, но во мне нет презрения. Только жалость.
        - Что с нами будет, Фран? Ты знаешь, что сделает отец?
        Качаю головой. Я не знаю. После рассказа Элвина о событиях в храме, мне захотелось оказаться на другом конце города - таким сумрачным стало лицо родителя. Не принесла облегчения даже мысль, что этот гнев предназначен не мне. Потому я не спорила, когда отец приказал выйти вон и заперся с магом.
        Там я ничем не могла помочь. И меня никто не стал бы слушать.
        - Не знаю, что он решит. Элвин требует, что вас отдали ему. Он - тайный дознаватель храма.
        Северянин признался, что действует по поручению храма, еще тогда, на рассвете. Я сперва удивилась, а потом подумала, что это многое объясняет.
        Стояло стылое утро. Факел догорел, но было уже совсем светло. Я металась между рыдающим Риккардо, к которому внезапно вернулся разум, и оглушенным Джованни. Элвин посмотрел на мою бестолковую беготню, перерезал веревки на руках Риккардо и пошел связывать пленников. Когда очередь дошла до Орландо, сперва раздел его, швырнув мне гору тряпья:
        - Вроде размер вашего братца. Пусть прикроет срам, дитя природы.
        Я одевала Риккардо, уговаривая повернуться и просунуть руки в рукава, как маленького, Элвин вязал узлы и вслух рассуждал какова вероятность, что мой брат хоть что-то соображает после одиннадцати лет заключения в теле птицы. Небо над головой медленно наливалось голубым.
        Мага отчего-то очень забавляло, что все происходит в храме, и он цитировал священные Заветы к месту и не к месту, целыми кусками. Помню, как сердило это меня, но я решила не вступать в перепалку.
        Когда мы оба закончили, я спросила, что делать с пленниками. Он подмигнул:
        - Не волнуйтесь, сеньорита. Собираюсь как следует позаботиться о заблудших душах. Да и про тела не забуду.
        Как раз после этих слов я заволновалась. Потребовала, чтобы все мы немедленно направились в Кастелло ди Нава. Он в ответ как всегда лениво насмешничал, а я все больше заводилась…
        Спор разрешил приход святого отца. Тогда северянин, наконец, и признался, что тайно действует по поручению храма.
        Это напугало меня. Официя храмовых дознавателей славилась нетерпимостью к служителям Черной, переходящей в запредельную жестокость. Я не хотела, чтобы брата сожгли на костре после долгих пыток и начала еще усерднее настаивать, на передаче решения герцогу. Он, как господин этих мест, имел право карать и миловать.
        Святой отец неожиданно поддержал мой призыв. Помню странную досаду, смешанную с уважением, во взгляде Элвина. И слова, застрявшие отравленной иглой:
        - Как вы полагаете, сеньорита, отчего истинные адепты Хаоса такие уроды? Да потому, что их внешняя оболочка соответствует сути. Думаете, это Черной нужны кровь и муки? Черной плевать. Просто чтобы стать вратами Хаоса, надо сперва уничтожить в себе все человеческое. Служение Таре, истинное служение, которым занимался ваш братец, - дорога без возврата. Рано или поздно он закончит так же, как его матушка. Чудовищем.
        Я смотрю в несчастное лицо своего брата и не вижу чудовища. Он действительно ни в чем не виноват - жертва беспредельной материнской любви и такого же беспредельного эгоизма. Я способна понять его, как никто другой.
        Я принимаю решение.
        Замок плохо смазан, и ключ заедает, открыть получается не с первого раза. Распахиваю дверь. Джованни не торопится выходить из камеры, словно боится поверить в близость свободы.
        Протягиваю ему плащ:
        - Завернись и скрой лицо. Пошли, у нас мало времени.
        В спину нам летят крики. Пленники проклинают и умоляют открыть двери, но мы не оборачиваемся.
        За стенами замка ждет оседланная лошадь. Солнце в зените, ни облачка на темно-синей лазури небес. Безмятежная осень Вилесских предгорий.
        Я отдаю брату кошель с деньгами. Тот далеко не так увесист, как хотелось бы, но это все, что у меня есть. Подумав, снимаю сережки. Золото можно продать.
        Он пытается вернуть мне украшения:
        - Не надо.
        - Нет, возьми. Обещай, что уедешь далеко-далеко. Туда, где тебя не найдут дознаватели. И что никогда больше не подойдешь на полет стрелы к служителям Черной.
        Он обнимает меня, прижимается щекой к щеке. Шепот на ухо:
        - Обещаю. Береги себя, Фран. И… держись подальше от Элвина Эйстера.
        - Это еще почему? - мне совсем не хочется следовать этому совету.
        Брат вздрагивает, выпускает меня из объятий:
        - Не знаю. Просто предчувствие.
        - Не ревнуй, - я улыбаюсь. - Он мне совсем не нравится.
        Брат запрыгивает в седло.
        - Прощай, Фран, - тихо говорит он и пришпоривает лошадь.
        Я смотрю ему вслед, до тех пор, пока мир вокруг не растворяется в потоке горячих, соленых капель.
        Intermedius
        Уго
        Он потянулся и с отвращением сел на грязном тюфяке. Почесал укус блохи. Из отхожего угла пахнуло нечистотами, и Уго скривился. В давящей тишине подземелья хорошо было слышно, как в соседней камере на таком же тюфяке стонет и ворочается Альберто.
        После того, как сукин сын Джованни Вимано сбежал, Уго со злости избил соседа.
        Он давно мечтал это сделать. Выскочка и нытик Альберто бесил до желания пустить ему кровавые сопли еще в университете.
        Драка вышла недолгой, и закончить Уго не дали. Как только прознали? Прибежало два мордоворота из числа особо преданных герцогу воинов. Сунули несколько раз Уго кулаком в лицо и под дых, оттащили сокамерника, и теперь Альберто занимал бывшее узилище Джованни.
        При мысли об ублюдочном сыночке посвященной ладони сами собой сжались в кулаки. Джованни всегда был самым хитрым из них. Уго слушал, как тот вешал лапшу на уши этой тупой высокомерной стерве - своей сестре и все думал - вмешаться или не вмешаться? Промолчал. Надеялся, что Вимано не оставит соратников в беде. Что ему стоило оглушить Франческу, когда она открыла камеру и выпустить всех? Проклятый ублюдок!
        Уго очень надеялся, что герцог от души высечет потаскуху. Так, чтобы стерва еще долго не смогла сидеть.
        Все в вокруг вызывало омерзение, все бесило. Темнота, сырость, духота, нытье Орландо и Альберто. И, особенно, полная неизвестность, что будет дальше.
        Уго жалел, что избил Альберто бездумно, для удовольствия. Да, у него здесь не было ни свечей, ни ножа, ни ритуальной одежды. И он никогда не делал это в одиночку. И все же можно было попробовать воззвать к Хозяйке. Тогда ему бы не стали препятствием ни двери, ни засовы. Тогда Уго разнес бы Кастелло ди Нава по камушку.
        Он знал, почему не сделал это. Слишком живо было воспоминание о том, во что превратилась посвященная.
        Страшно стать таким.
        И еще видел, как ставшую сосудом предначальной стихии жрицу смог остановить обычный маг. Это шло вразрез со всем, чему учили Уго в Ордене.
        Ничто не способно противостоять Предначальному Хаосу. Но Элвин Эйстер смог.
        Неужели такова сила храма? А как же откровения гофмаршала о том, что боги мертвы?
        Не было никаких шагов. Уго бы их услышал. Он все время прислушивался, ловил звуки, ждал вестей - добрых или дурных. Что угодно, лишь бы не каменный мешок, темнота и нытье соседей.
        Но шагов не было. Просто в камере враз стало светло, словно снаружи зажглось с десяток факелов. Через окошко легли теплые блики, осветили убожество и грязь вокруг. Уго приник к решетке, ухватившись руками за прутья.
        Поначалу свет заставил болезненно сощурить глаза. А затем Уго услышал хорошо знакомый ненавистный голос:
        - Доброй ночи, друзья. Как вам гостеприимство герцога?
        Северянин стоял посреди комнаты. Над его головой повис шар света - настолько ослепительно-яркого, что на него, прямо как на солнце, невозможно было смотреть, не щурясь.
        Орландо разразился сетованиями, и Уго презрительно скривился. Неженка Мерчанти славился своей любовью к изысканной еде, тонким тканям и приятной обстановке. Все время, что их держали здесь, он беспрерывно жаловался на неудобства, чем раздражал не только Уго, но и Альберто.
        - Думаю, беде можно помочь, сеньор Мерчанти, - с опасной доброжелательностью согласился маг. - Как насчет рассказать мне все, что знаете о вашей организации? Если будете полезны, обещаю вам амнистию.
        Орландо осекся и замолчал.
        Уго понимал его. Тому, кто раскроет рот, не жить. Орден не прощает ренегатов. У служителей Хозяйки лишь одна дорога, она свивается в кольцо змеей, кусающей собственный хвост.
        - Это относится ко всем, - продолжал северянин. - Добровольное сотрудничество или знакомство с палачом - выбирайте.
        Подельники по-прежнему молчали. А маг, скотина, продолжал вещать. Вкрадчиво и очень-очень убедительно.
        - Опасаетесь мести? Понимаю. Но если храм уничтожит культистов, мстить станет попросту некому. И подумайте, друзья, что альтернатива - пытки и костер. Причем не “когда-нибудь”, а совсем скоро, на днях.
        Уго с тоской подумал, что дело совсем не в верности Ордену. Просто дружки знают слишком мало. Как и сам Уго.
        И хорошо. Будь иначе, эти хлюпики давно бы перекрикивали друг друга, соревнуясь за право первым рассказать все дознавателю.
        - Я скажу! - истерически всхлипнул Орландо. - Я все расскажу!
        Это было как сигнал “К атаке!”. Теперь Альберто и Орландо хором на два голоса убеждали мага в своей тайной любви к храму.
        Дознаватель прошелся, заглядывая в окошки камер. Остановился напротив Уго. Черный силуэт перекрыл свет от маленького солнца под потолком. Кулаки Уго сами собой сжались, да так, что ногти впились в ладони.
        - А вы, сеньор Риччи? Не хотите облегчить душу покаянием?
        - Нет, - хрипло выдохнул Уго. И представил, как наглец лежит на алтаре, а нож Уго вспарывает живот, чтобы вынуть требуху из еще живого тела.
        Во славу Хозяйки.
        - Печально. Но, возможно, вы измените свое мнение.
        Маг вернулся в центр комнаты, подвинул стул, уселся на него верхом, положив руки на спинку, и начал допрос.
        Все, что творилось дальше, было стыдно слушать. Четкие вопросы северянина, неумелое блеяние подельников. Как Уго и думал - они почти ничего не знали. Шелупонь, мальчики на побегушках. Джованни Вимано - вот кто бы смог ответить на вопросы мага.
        Или его мать.
        Уго слушал, и его кривило от ненависти. Хотелось отойти, упасть на тюфяк, заткнуть уши. Но вместо этого он продолжал, как зачарованный, пожирать врага взглядом.
        Если Уго выживет, если выйдет отсюда, предателям не жить. И смерть их на алтаре во славу Хозяйки будет воистину ужасной.
        - Любопытно, - протянул северянин, подводя итог затянувшейся беседе. - Но мало. Получается, существует целый таинственный Орден, который вербует приспешников среди студентов университетов. Уверен, одной Фельсиной дело не ограничивается. Причем, это не обычная дурь с песнопениями, а настоящие обращения к Хаосу. Я ведь правильно понимаю, что обряды проводились не только в Цере и Ува Виоло?
        Орландо и Альберто наперебой бросились подтверждать выводы дознавателя, а Уго ухмыльнулся.
        Они не знали точно. Просто говорили то, что маг хотел услышать.
        Для служения в Цере собрался весь Орден, но никто из них не знал братьев из других городов иначе, чем в лицо и по прозвищам. Устав Ордена поощрял подобную рассредоточенность, и теперь Уго видел, каким мудрым было это решение со стороны лорда-командора. Не зря гофмаршал порой сравнивал Орден с многоголовой Гидрой.
        Пусть северянин попрыгает.
        - И вы совсем не в курсе, где находится главная резиденция? - очень мягко продолжал дознаватель. - Никаких догадок? А если подумать?
        Догадок было много, но северянина решительно не устраивали просто названия чужеземных столиц, которые выкрикивали пленники. По каждой выдвинутой версии, он учинял форменный допрос.
        Профессионально спрашивал, сволочь.
        - Мда… негусто, - с разочарованием подвел он итоги. - Проклятье, до чего же не вовремя у Франчески случился приступ сестринской заботы! Будь здесь Вимано, все было бы куда проще. Хотя еще остается сеньор Риччи.
        Уго сглотнул. В интонациях дознавателя ему почудились кровожадные нотки.
        - А что будет со мной, - дрожащим голосом спросил Орландо. - Я честно сотрудничал! Вы обещали помилование.
        - А, верно, - маг встал. - Я устрою вам побег.
        - Пппобег, - от неожиданности Альберто начал заикаться. Да и самому Уго показалось, что он ослышался.
        - Ага, - радостно согласился дознаватель. - По примеру Франчески. Неизвестные сообщники прокрались в подземелье и помогли бежать служителям Черной! - с чувством продекламировал он. - Не правда ли звучит, как начало пошловатой пьески?
        - А Уго? - пискнул Орландо. - Он же расскажет!
        Вот ведь сволочь! Пытается убрать Уго чужими руками, чтобы Орден не прознал о предательстве.
        - Сеньор Риччи тоже сбежит.
        Холодея от нехорошего предчувствия, Уго наблюдал, как маг открывает камеру Орландо. Заходит внутрь с тем, чтобы пять минут спустя снова выйти.
        В одиночестве.
        Игнорируя град вопросов, северянин аккуратно запер дверь и перешел к темнице Альберто. Все повторилось.
        - Ну, вот мы и остались одни, сеньор Риччи. По-прежнему ничего не хотите сказать?
        - Что ты с ними сделал? - Уго хотел бы, чтобы это прозвучало угрожающе, но страх прорвался, заставив голос скакнуть вверх.
        - Пока ничего.
        Звон ключей.
        - Понимаете, сеньор Риччи, побег - единственный вариант. Мои бумаги не пройдут тщательной проверки, как-то не готовился всерьез выступать в роли дознавателя, - с этими словами маг открыл дверь камеры.
        Уго ждал этого. Готовился. Стоило повернуться створке, как он прыгнул. Прыгнул, чтобы испытать уже знакомое чувство униженности и бессилия. И упругое объятье невидимой веревки на руках. А северянин взял его за шкирку, щелкнул пальцами…
        Шар белого света под потолком лопнул со смачным звуком. На мгновение мир погрузился во тьму. А затем все предметы вокруг засветились сами собой, словно подсвеченные изнутри. Было по-прежнему темно, но при этом глаз различал контуры и очертания.
        То же самое подземелье, но куда-то пропала скудная меблировка. Остался каменный мешок с голыми стенами. Привалившись к одной из них, сидели связанные Орландо и Альберто
        - Что это? Что ты сделал, колдун? - спросил Уго, ненавидя себя за то, что не может гордо промолчать.
        - Тоже никогда не был на Изнанке? Поразительно, вас хоть чему-нибудь учили в вашем Ордене кроме как шинковать людей на гуляш?
        Уго почувствовал, как поверх невидимой веревки на руки ложится обычная.
        - Так, сейчас добавлю последние штрихи в картину вашего бегства и вернусь, - с этими словами маг исчез.
        Он отсутствовал недолго. Орландо и Альберто успели лишь пару раз обвинить друг друга в происходящем, а Уго мрачно пообещать разбить им головы, когда маг появился снова.
        - Я пытался по-хорошему, - в обычно мурлыкающем голосе северянина прорезались стальные нотки. - Теперь будет по-плохому.
        Он поднял указательный палец, словно призывая присутствующих к вниманию, и на кончике вспыхнул язычок малинового пламени.
        - Сеньор Риччи, вам придется поделиться всем, что вы знаете.
        Когда ладонь, больше похожая на кусок раскаленного, дышащего запредельным жаром металла, коснулась его щеки, Уго закричал. И он кричал еще долго, целую вечность. Кричал и чувствовал, как плоть обращается в уголь и прогорает до кости.
        Не осталось ни мыслей, ни гордости. Только невероятная, всеобъемлющая боль.
        Потом тоже была боль, но уже другая, не такая острая. И нутряной ужас при мысли, что это уродство, этот ожог, спаливший пол-лица, - навсегда.
        И даже понимание, что это “навсегда” продлится совсем недолго, не утешало.
        Еще были слезы. Беспомощная, бабская истерика, с подвыванием, всхлипыванием, тонким повизгиванием. Маг стоял рядом и чуть морщился, когда крики Уго становились слишком громкими.
        Никто не пришел на шум. Здесь, в полной шевелящихся, выпуклых теней темноте, не было живых людей. Только беловолосый выродок - хозяин этого места. И он не был человеком.
        Уго упал на каменный пол, мечтая умереть, и понимая, что это случится не раньше, чем того захочет его мучитель. Слезы продолжали течь и течь, сорванное горло хрипло скулило, и все это слышалось как будто со стороны. Так, словно Уго не имел к этому отношения.
        Он едва почувствовал удар. Магу пришлось еще пару раз пнуть его, чтобы привлечь внимание
        - Где находится штаб-квартира Ордена?
        - Не знаю, - прохрипел Уго, проклиная свою гордость. Разве теперь палач поверит, что он, Уго, знает не больше, чем пара трусливых слюнтяев?
        - В следующий раз будет глаз, - равнодушно сказал маг. - Так что лучше рассказывай.
        Как издалека он услышал дрожащий голос Орландо:
        - А я?! Что со мной? Вы меня отпустите?
        - Я тебя убью.
        - Что?!
        - Гейс, который я дал князю Церы, не оставляет вариантов. Сказал бы “мне жаль”, но мне не жаль. Не люблю все, что связано с Хаосом. И презираю культистов.
        - Ты обещал, что отпустишь нас, если мы все расскажем, - взвизгнул Альберто.
        - Я солгал.
        Франческа
        Я заглядываю в комнату, озираюсь. Мне еще не приходилось бывать здесь раньше. Обстановка мало отличается от моих покоев. Комод у стены, рядом с ним большое зеркало. В центре кровать под балдахином - не убрана, одеяла и подушки навалены кучей. Стены в гобеленах. Ставни раскрыты, на полу косой прямоугольник солнечного света
        На первый взгляд в комнате никого. На второй можно заметить, как вздрагивает свернутое валиком одеяло. А если прислушаться, то даже различить сдавленные всхлипы.
        Открываю дверь чуть шире и бочком протискиваюсь внутрь.
        Мужские покои. Мне не полагается находиться в этой части замка, но в последнее время все так встало с ног на голову, что трудно принимать правила всерьез.
        - Привет, - говорю я. - Можно я посижу здесь с тобой?
        Он в ответ замирает. Пытается сделать вид, что здесь никого нет. Он всегда так делал раньше. Я помню.
        Прохожу через комнату, чтобы, поморщившись от боли, сесть на краешек кровати.
        Я веду себя неприлично. “И плевать”, как любит говорить Элвин Эйстер.
        Кладу руку на одеяло.
        - Ну, что случилось?
        Я знаю, что случилось. Очередная ссора с отцом. Одна из первых. И, уверена, одна из многих.
        Он выныривает. Лицо заплакано, глаза красные, весь вспотевший и помятый. Теперь, когда ему сбрили бороду, Риккардо кажется совсем мальчишкой. Гораздо моложе своих лет.
        Или гораздо старше. С какой стороны посмотреть.
        - Ничего! - голос тоже мальчишеский, упрямый и слишком высокий.
        - Мне уйти?
        - Не надо! - вылезает из-под одеяла - так и прятался там в одежде. Лезет обниматься. Я прижимаю лохматую голову к груди, глажу по волосам. Бедный мальчик.
        Забывшись, говорю это вслух. Он вырывается.
        - Да! Мальчик! - губы дрожат, на лице вызов. Как у задиристого подростка.
        - Ты не виноват.
        Риккардо и правда не виноват. Он - десятилетний ребенок в теле взрослого мужчины. Брат говорит, что не помнит, что было с ним эти годы, но стоит начать расспрашивать, в его глазах поселяется ужас. Он замыкается и отвечает односложно только “да”, “нет” и “не знаю”.
        - Ты поэтому плакал?
        - Я не плакал, - бурчит он.
        - Ну как хочешь.
        Риккардо не выдерживает долгого молчания. Снова подвигается, кладет голову мне на колени. Перебираю его волосы.
        - Я так не могу, - его голос прерывается от рыданий. - Все изменилось, Фран.
        - Одиннадцать лет.
        - Отец хочет, чтобы я был наследником. А я… я не понимаю ничего. И не умею.
        - Все с чего-то начинали. Ты научишься, - пытаюсь я его утешить.
        Всем нам нелегко далась эта замена. Отец сочинил дикую историю, но даже она не идет ни в какое сравнение со слухами, что ползут среди челяди.
        По счастью Риккардо слишком похож на отца, чтобы можно было усомниться в родстве.
        - Я ему не нужен. Нужен тот, другой, - мрачно говорит брат.
        - Глупости. Джованни не вернется. И сколько можно сравнивать? Учись, взрослей. У тебя все получится.
        Риккардо подвигается ближе, обнимает меня за талию.
        - Я люблю тебя, Фран. Пожалуйста, не уходи. Посиди со мной еще чуть-чуть.
        - Тебе надо идти к отцу, - грустно говорю я. - И если меня здесь найдут, опять выпорют.
        Встаю. Риккардо выше меня на полторы головы, но с ним я ощущаю себя совсем взрослой и мудрой. Брат пробуждает во мне материнские чувства, хочется обнять его, защитить от жестокого мира.
        Смешно. По-настоящему защитить кого-то можно, только научив сражаться, и мое женское оружие не поможет мужчине.
        Но я могу поддержать брата, пока он учится.
        - Я пойду. А ты вернись к отцу, пока он совсем не разозлился.
        Он отводит взгляд и кивает. И я понимаю: так и будет сидеть, запершись в комнате.
        Бедный, глупый Риккардо.
        Я прохожу мимо покоев Джованни и вдруг замечаю, что дверь приоткрыта. Надо бы быстрее прошмыгнуть мимо, но меня разбирает любопытство. Заглядываю внутрь и наблюдаю раскрытую дверцу комода, спину и коротко остриженный затылок.
        Элвин Эйстер предпочитает военный стиль. Он совсем как мой отец - не признает бород, усов и пышных локонов. Смотрится непривычно, но ему идет.
        Маг выгребает на пол содержимое полок, поворачивается и встречает меня хорошо знакомой насмешливой улыбкой. Не могу удержаться, улыбаюсь в ответ.
        - Заходите, раз уж пришли составить мне компанию, сеньорита. Не надо топтаться на пороге, - мурлычет северянин, словно кот. - Я как раз разбирал вещи вашего брата.
        - С чего это вы разбираете его вещи? - захожу внутрь и прикрываю за собой дверь. Еще не хватало, чтобы нас увидели слуги.
        Он подмигивает:
        - Пытаюсь понять, куда он мог сбежать. И где искать прочих культистов.
        - И отец дал на это разрешение?
        Мне становится тревожно. Конечно, через прочих служителей Черной Джованни теперь не найдешь. Но у официи дознавателей длинные руки.
        Утешаюсь тем, что даже я сама не знаю, куда направился брат.
        Элвин наклоняется над вываленной кучей барахла. Среди тряпья мелькает связка бумаг, им он уделяет особо пристальное внимание.
        - Ну да. Ваш батюшка был весьма раздосадован его исчезновением.
        Это неправда. Будь отец по-настоящему зол, дело не ограничилось бы двумя десятками розг. Бывало, он наказывал меня куда строже за более мелкие провинности.
        Думаю, он испытал облегчение, когда узнал о побеге Джованни.
        Конечно, прочие пленники не стали молчать о моей роли. Когда меня вызвали к отцу в кабинет, я сразу поняла, о чем пойдет речь. Вошла тихо, скромно, как и положено послушной дочери. Стояла, потупив глаза, смиренно выслушивая упреки и брань. Просила прощения и говорила, что не знаю, что на меня нашло.
        Я хорошо помню правила этой игры.
        Поначалу смущало присутствие Элвина, но позже у меня возникло твердое убеждение: все происходящее - спектакль, который отец затеял для тайного дознавателя. Чтобы храм точно был уверен - семейство Рино здесь не при чем. Мы честные квартерианцы, а Джованни - единственная паршивая овца, да и вообще бастард. Так что я старалась, как могла, играть свою роль. Иногда поднимала голову, чтобы посмотреть: как он? Верит? Поднимала и натыкалась на ироничный, изучающий взгляд. Маг не выказывал гнева. Молчал и смотрел пристально, со странной улыбкой - по лицу ничего не прочитать. Это сбивало, оттого я была косноязычнее обычного.
        Так я и не поняла, рассердился он из-за моей помощи Джованни или нет.
        До смерти боялась, что отец предложит Элвину остаться посмотреть на порку. Я бы не пережила такого унижения. Но нет, он вообще не упоминал при дознавателе подробностей о предстоящем наказании.
        - А это обязательно? - спрашиваю я. - Ловить Джованни?
        - А как же? - показушно удивляется северянин, перебирая вещи брата. - Мы же не можем позволить служителям Черной Тары просто так разгуливать среди приверженцев Четырехпутья. Помните, что тогда было в храме, Франческа? Хотите, чтобы кто-то другой оказался на вашем месте? Или на месте Риккардо?
        - Он не виноват!
        - Ну да, конечно. Его связали и привели туда силой.
        - Это все его мать.
        - А братец изрядно заморочил вам голову, я смотрю. У человека всегда есть выбор, Франческа. Просто такая сила - слишком большой соблазн.
        - Каждый имеет право на ошибку. И на второй шанс.
        Он выпрямляется и хмурится:
        - Опасные речи. Не повторяйте их в присутствии других, если не хотите, чтобы вас заподозрили в причастности и ко второму побегу.
        Вздыхаю. Никто не поверил, что я не виновна в исчезновении Уго, Альберто и Орландо. Никто, кроме Элвина. Меня спасло только заступничество мага. Не знаю, как он сумел убедить отца, но второй порки так и не последовало.
        - Спасибо за помощь.
        - Ну, спасать девиц из беды - мое призвание. Кстати, не хочу быть нескромным, но, надеюсь, я заслужил толику благодарности? - он говорит это так вкрадчиво, что я сразу понимаю о какой “благодарности” идет речь.
        И взгляд… его взгляд становится совсем другим. Таким… бесстыжим, ласкающим. Хочу прикрыться, ощущаю себя голой.
        Делаю шаг назад.
        - Спасибо, - в горле сухость, мурашки по телу.
        - Разве это похоже на благодарность? - он шагает навстречу, словно в деревенском танце. Моя очередь отступать.
        Утыкаюсь спиной в дверь.
        - А что будет похоже? - это получается очень хрипло.
        Маг делает второй шаг, его руки упираются в дерево справа и слева. Теперь не сбежать.
        Смотрю снизу вверх. Чувствую себя рядом с ним совсем маленькой и слабой. Беспомощной. И это не пугает - возбуждает. Может оттого, что он продолжает нагло раздевать меня взглядом.
        Возмутительно. Приличный человек не позволит себе подобного по отношению к леди.
        Кто сказал, что Элвин Эйстер приличный?
        - Вот это.
        Он наклоняется, берет мое лицо в ладони. У него такие горячие руки. В голубых глазах пляшут бесноватые искры.
        Я знаю, что он сейчас сделает, но не хочу сопротивляться и останавливать его.
        Закрываю глаза, и это как сигнал. Настойчивые и мягкие губы накрывают мои. От прикосновений бегут мурашки. Его руки опускаются на плечи, притягивают меня, скользят ниже по телу. Я чувствую их жар сквозь слой одежды. Внутри вспыхивает какое-то сумасшедшее желание. Задыхаюсь, уже совсем нет воздуха, а поцелуй все длится и длится, и я не хочу, чтобы прекращался…
        Когда маг, наконец, отрывается от меня, с моих губ слетает всхлип. Мы смотрим друг на друга, тяжело дышим, и я понимаю, что все не закончится одним поцелуем. Элвин снова приникает к моим губам и вжимает меня в свое тело. Я запускаю руку в его волосы, взъерошиваю их - короткие и мягкие. От него пахнет дымом, пергаментом и имбирным элем.
        О его губы можно обжечься, но я хочу этих погибельных прикосновений. Покорно выгибаюсь, подаюсь под нажимом ласковых, уверенных рук. Кажется, кроме жара его ладони источают вожделение, и что-то внутри меня отзывается не менее яростным влечением. Отвечаю на поцелуй, как умею, заменяя недостаток опыта рвением.
        Его руки спускаются ниже, ложатся на ягодицы, сжимают. Взвизгиваю, пытаюсь вырваться. Больно!
        - Что, герцог не пожалел розгу? - ухмыляется этот гад.
        - Ненавижу тебя, - шиплю ему в лицо.
        - Ага, - соглашается он. - Ненавидишь.
        И снова поцелуй, в котором ярости больше, чем нежности. Кусаю его за губу. Смеется.
        - Да ты просто дикая кошка.
        Элвин тоже легонько кусает меня. Это не столько больно, сколько приятно. Прижимаюсь еще теснее, хотя казалось - это невозможно. Чувствую стыд и возбуждение одновременно. Где мое воспитание? Как могу я вести себя так распутно?
        Он, оставляет цепочку поцелуев, спускаясь ниже по моей шее. Одна рука все так же лежит на талии, а вторая пытается распустить шнуровку лифа.
        Это неправильно!
        Тяжело дышу и пытаюсь отвести его руку. Я не хотела, чтобы все зашло так далеко.
        - Так нельзя, - мой голос слаб, как у недужной. Я и чувствую себя больной. Тело горит, в голове пусто и легко, ноги не держат. - Могут войти слуги.
        Он удерживает меня, не давая вырваться, прикусывает мочку уха. Жаркий шепот отзывается во мне сладострастным предвкушением.
        - Я запру дверь.
        - Так нельзя, - упрямо повторяю я, и сама себе не верю.
        Что со мной происходит? Почему я не сопротивляюсь по-настоящему?
        Еще один ласковый укус.
        - Не надо, - мой голос прерывается.
        Это звучит как “Да, да! Еще!”.
        - Надо!
        - Пожалуйста, не здесь!
        Язык очерчивает ушную раковину. Чувствую щекой и ухом горячее дыхание, от него бросает, то в жар, то в холод. Так легко обмякнуть и полностью отдаться чужой власти.
        Вкрадчивый шепот:
        - Ты же хочешь этого.
        Хочу! Меня тянет к убийце Лоренцо. Уже давно. Потому, что я - грязная, похотливая дрянь.
        Ненавижу! Ненавижу его! Зачем он так со мной? Как будто я - кухонная девка, которую можно зажать в углу и облапить!
        Я же знала, что так будет. Готовилась и даже ждала.
        Но я не знала, что будет так трудно сказать “нет”.
        Приходит спасительная мысль, и я вцепляюсь в нее, выныривая из сладкого, полного соблазна омута.
        - А что потом? - спрашиваю я, пытаясь сделать вид, что мне все равно. - Ты уедешь?
        - Я должен. Это дело с культистами… но я вернусь, Франческа. Обещаю.
        Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Зачем унижать меня и себя ложью? Ах, если бы он только был честен!
        Он снова меня целует, и я подчиняюсь со странной смесью злости и нежности. Потом вырываюсь:
        - Не здесь!
        - А где?
        Снимаю с пояса ключ. Я знала, что так будет. И даже подготовилась.
        - Сегодня ночью. Угловая комната на третьем этаже. А теперь пусти меня.
        Высвобождаюсь из объятий. Он не удерживает и не мешает открыть дверь. Сгребает сзади, когда я уже стою на пороге, когда любой может пройти по коридору и увидеть нас. Целует в висок, в ухо, спускается к шее. Каждый раз словно ставя клеймо.
        Вырываюсь и сбегаю. Бегу всю дорогу до своих покоев, влетаю в комнату, падаю на кровать. Сердце колотится, как сумасшедшее, и все никак не получается отдышаться. Хочется рыдать и смеяться одновременно.
        Да что со мной такое?!
        - Бедная Фран, - говорю я. - Бедная, глупая Фран.
        Долго лежу, в голове ни единой мысли. Вспоминаю вкус его губ, его запах.
        За что мне это все?
        Поднимаюсь - время спускаться к обеду. Если не появлюсь, отец начнет беспокоиться и пошлет служанку узнать, что со мной. Ловлю свое отражение в зеркале напротив - волосы встрепаны, губы припухли, глаза огромные и растерянные на бледном лице.
        Что я наделала?!
        Глава 10. Маски сброшены
        Элвин
        Расклад испортил побег Джованни Вимано. Или правильнее сказать “Джованни Рино”? Папаша показательно отрекся от наследничка, но меня не оставляла мысль, что все это - не более, чем спектакль, причем поставленный специально для меня. Право, я был тронут и даже подыграл участникам, как умел. Единственной искренней ноткой на этом празднике взаимного лицемерия была любовь Франчески к невзрачному и подленькому брату.
        Стоило бы разозлиться на ее самоуправство, но вместо этого все время, пока плутовка стояла перед папашей Рино, изображая скромницу, я ловил себя на чувстве подозрительно похожем на восхищение.
        Вот ведь сумасшедшая девчонка!
        Следующей проблемой стало нежелание герцога выдавать пленников без запроса со стороны храмовых иерархов - моего предполагаемого “начальства”.
        Умберто Рино можно было понять. С одной стороны, поклонение Хаосу - очень серьезное обвинение, пренебречь которым не может даже герцог. С другой, отпрыски знатных, аристократических семей - совсем не то же самое, что безродный плебс. Выдать храму по первому требованию троих пленников означало нажить среди вассалов врагов, которые не преминут ударить в спину в беде. Что совсем не грело герцога в свете его планов отделения от Разенны. Вот он и вился угрем, выдумывая проволочки. Пытался угодить и нашим, и вашим.
        А я не мог настаивать. История, которую я второпях сочинил, содержала в себе столько глупостей и нелогичностей, что оставалось только поражаться слепоте папаши Рино. Что лишний раз подтверждало: чем беззастенчивее ложь, тем охотнее в нее верят. Главное - сделать лицо понаглее.
        Я и так не уставал радоваться светлой мысли подделать грамоты дознавателя, что посетила меня в Цере. Но более-менее серьезной проверки не выдержали бы ни бумаги, ни сама легенда.
        И ведь даже не собирался их применять! Не будь в храме Франчески, я бы просто утащил всех культистов на Изнанку и там допросил, не торопясь.
        В итоге так и пришлось сделать. Только это ничего не дало, кроме чувства легкой гадливости, которое почти всегда посещало меня после необходимости прибегать к пыткам.
        Самое обидное, что расколоть Уго Риччи так и не получилось. Пытать людей - отдельное искусство, и я, в отличие от моего брата Фергуса, никогда не любил это занятие. Оно неприятное, грязное и довольно шумное.
        Уверен, настоящий храмовый дознаватель сумел бы выбить из культиста все, что тот знал. Я же самым позорным образом проморгал начало болевого шока. Оставалось только материться.
        Стоило всерьез отвлечься на поиски культистов, как крепость по имени Франческа пала почти без усилий с моей стороны. Скучно. Не раз замечал, что путь к цели доставляет гораздо больше удовольствия, чем ее достижение. Достижение влечет за собой разочарование и хандру, в то время как движение придает происходящему пусть искусственный и высосанный из пальца, но все-таки смысл.
        Порадовало, что я все же оказался прав - пассивность сеньориты была обманкой. Плодом слишком хорошего воспитания и религиозных проповедей. Вулкан чувственности, что прятался под тонкой корочкой льда, обещал незабываемую ночь. Так что я собирался сполна насладиться плодами незаслуженной победы и, как только в замке погасили огни, направился в женское крыло. Удача благоволила - я незамеченным пересек коридор и достиг входа в покои. Дверь открылась бесшумно.
        Немного удивила царившая в комнате темнота. Если я хоть немного разбираюсь в таких делах, девица должна была метаться по комнате в беспокойстве от предвкушения и страха. Раскрыв ладонь, я запалил на ней крохотный огонек. Светлее почти не стало.
        Комната пахла лавандой. Огромная кровать в глубине белела льняными простынями. Под бесформенным одеялом угадывался женский силуэт.
        - Франческа!
        Девушка не повернулась.
        Я подошел, опустился на край кровати. Франческа спала на боку, спиной ко мне, завернувшись в одеяло, из-под которого виднелись только волосы, уложенные в косы.
        Гриски меня дернули добавить романтики моменту. Вместо того, чтобы просто потрясти девицу за плечо, я наклонился и поцеловал ее. Вполне целомудренно - в щеку.
        Невероятно мерзкий, пронзительный визг разрезал тишину ночи. Я отшатнулся, потерял равновесие и плюхнулся на пол. А чудовище на кровати все вопило и вопило.
        Визг гарпии вонзался в мозг, на секунду я даже оглох. В этот момент дверь распахнулась, в комнате стало разом светло и людно, в глазах зарябило от свечей.
        Только при виде Франчески - полностью одетой, с тяжелым подсвечником в руках, во главе целого выводка сплетниц и кумушек, пришло осознание: я стал жертвой розыгрыша, затеянного девчонкой.
        - Надо же, лорд Элвин, - ее голос сочился ядом. - Кто бы мог подумать, что вы страдаете от тайной страсти к вдове Скварчалупи.
        Я, леденея, повернул голову. Гарпия на ложе действительно оказалась дуэньей. Сеньора куталась в одеяло и не переставала голосить на одной, особо противной ноте. Среди кружев ночной сорочки ее природное уродство казалось еще более гадким.
        - Какая жалость, что вам нравятся дамы постарше, - хихикнула Бьянка Фальцоне. Сплетница стояла по правую руку от Франчески в полнейшем восторге от разворачивающегося вокруг скандала.
        - Ах, это объясняет, почему лорд Элвин так холоден с женщинами своего возраста, - с не меньшим восторгом подхватила рябая девица, которую я обижал невниманием на протяжении всего пребывания в Кастелло ди Нава.
        - Но стоило бы предупредить вдову о вашем визите, сеньор.
        - Не будем слишком жестоки. Он, должно быть, совсем потерял голову от влечения.
        Я стиснул до хруста челюсть и прикрыл глаза в бешенстве. Насмешки и убогие шуточки. О, они наслаждались затеянным герцогской дочкой спектаклем. Казалось, в комнате собрались все обитатели замка. Приживалки, подружки, бедные родственницы. Те, кого я задел случайным колким словом, кем пренебрег или обидел намеренно или походя. А ничтожества, с которыми мне не случилось пересечься, просто радовались, им немного надо - любое унижение знатного человека уже счастье.
        Смеялись даже слуги.
        Вдова перестала вопить и начала возмущаться. Еще более противно и так же громко, как умела она одна.
        - Лорд Элвин, ну скажите же что-нибудь, - с фальшивой заботой обратилась ко мне Франческа. - Зачем вы отводите взгляд, неужели вам совсем нерадостно нас видеть?
        Я открыл глаза. Она стояла надо мной, и лицо ее дышало злым торжеством. В тот момент мне казалось, что я никого и никогда не ненавидел сильнее.
        - Зачем вы сидите на полу? В кресле будет куда удобнее. Хотя, надо полагать, вас куда больше привлекает кровать вдовы Скварчалупи.
        Я знал, что нужно сделать. Встать, посмеяться вместе со всеми, отшутиться, включиться в игру, чтобы сохранить лицо. При должном умении даже такой полный разгром можно превратить в мелкое поражение, а то и обратить себе на пользу.
        Но я не мог. Боялся, что не справлюсь с собой и убью ее.
        Магия рвалась сквозь пальцы так, что руки сводило. Огонь. Испепеляющий и чистый. Казалось, я дышу им и непонятно, как светские бездельники вокруг умудряются ничего не замечать. Камень пола заметно нагрелся, температура воздуха тоже подскочила, а когда я оперся о деревянный подлокотник кресла, на нем остался обугленный след.
        Только понимание, что если я сейчас позволю себе потерять контроль, то ничего уже нельзя будет изменить, и Франческа навсегда останется в моей памяти торжествующей победительницей, спасло всех.
        - Что вы говорите, сеньора Скварчалупи? Он правда вас поцеловал? - новый взрыв хохота.
        Я встал и пошел к выходу из комнаты. Перед глазами мелькали насмешливые лица, смех стоял в ушах. Никто не удерживал меня. Лишь в спину ударило “Куда же вы?”, но освобождение уже было рядом - руку протяни.
        - Не надо, Бьянка. Оставь его, - услышал я голос Франчески, выходя из комнаты.
        Не помню, как дошел до конюшни. Не стал будить конюха - невыносимо было видеть любое человеческое лицо. Внутренне я все еще переживал унижение. Мне хотелось разрушать. Ведомый больше инстинктом, чем соображениями разума, я оседлал лошадь и погнал ее по ночной дороге к отрогам гор.
        Только у подножия Вилесс я позволил себе спешиться и дать выход бешенству. Огненный шторм вырвался наружу. Пламя бушевало на склоне, испепеляя травы и деревья, сжигая сам камень.
        Я поливал скалы огнем, но гнев не утихал. Перед мысленным взором вновь и вновь вставали лучащиеся самодовольством, хохочущие лица людишек.
        Франческа, ты знала, каким орудием лучше нанести удар.
        Унижение. Его так давно не было в моей жизни, что я совсем позабыл этот горький вкус. А подобного публичного позора и вовсе не получалось вспомнить, сколько ни пытался.
        Особенно мучительно было сознавать, что до этого вечера я действительно испытывал к Франческе некоторое романтическое влечение, причин которого не мог понять. Должно быть, душа была прозорливее самонадеянного разума и чувствовала в девушке тайную силу духа за маской жертвенной овечки.
        А какой позор в том, что меня - меня, который так гордился своим умением читать в человеческих душах, переиграла обычная человеческая девчонка, едва достигшая совершеннолетия. Я снова и снова перебирал в памяти наши разговоры, все эти осторожные расспросы и явственно видел: то, что казалось интересом влюбленной девицы к таинственному аристократу, на самом деле было разведкой. Она изучала меня, искала слабости, чтобы потом больнее ударить.
        Хвала богам, что я не привык хоть кого-то допускать к своему сердцу.
        Я вернулся в Кастелло ди Нава с первыми рассветными лучами, передал заботам сонного конюха лошадь, растолкал слуг и приказал таскать воду для ванны. В голове, несмотря на бессонную ночь, стояла удивительная ясность, восприятие было четким.
        Вместо того, чтобы, по обыкновению, позавтракать в комнате, я спустился к общему столу. Ехидный комментарий от Франчески показал, что девица не оставила этот маневр без внимания.
        За завтраком я молча стерпел смешки и намеки с женской половины стола. Присутствие мужчин несколько остужало пыл сплетниц. Герцог никак не прокомментировал мой ночной поход, видимо, ему еще не доложили о происшествии. Оно и понятно, не в интересах Франчески привлекать внимание грозного родителя к своим шалостям. Так же, как понятно, что, рано или поздно, Умберто Рино все равно узнает.
        После завтрака она собиралась удалиться в свои покои в компании пары подружек, но я заступил им дорогу.
        - Идите, - велела она в ответ на вопросительные взгляды девиц. - Я вас догоню.
        Те посмотрели на меня и, не сговариваясь, прыснули.
        - Как себя чувствуете, лорд Элвин? Как спалось ночью? - спросила Франческа, когда девицы немного отошли.
        Я скрипнул зубами, расслышав в конце коридора упоминание вдовы Скварчалупи и взрыв смеха.
        - Неважно.
        - А я вот прекрасно. Хорошие шутки способствуют здоровому сну.
        - Вы, видимо, считаете себя большой шутницей, сеньорита?
        - А вы, видимо, считаете меня дешевкой, готовой отдаться первому встречному после пары сомнительных комплиментов, - она гневно тряхнула головой. - Я - Франческа Рино. Поначалу поверить не могла, что вы действительно ожидаете моей благосклонности. Никто и никогда не оскорблял меня больше. Я раскусила вас - пустой, никчемный человек, по недосмотру богов наделенный великим даром. Вы делаете вид, что глубоки, как бездна, но в реальности - мельче блюдца. На меня не действуют ужимки, в вас нет никакой тайны. Я вас презираю и задала заслуженную трепку.
        - Что же, у вас получилось. Умею признавать поражения.
        - Надеюсь, этот урок оградит меня от дальнейших назойливых проявлений вашего внимания.
        - Напротив, - я неприятно улыбнулся. - Теперь вы меня ПО-НАСТОЯЩЕМУ заинтересовали, дорогая Франческа. А когда меня что-то интересует, я отдаюсь этому вопросу со всем возможным вниманием.
        По лицу ее пробежала тень страха, но девушка почти сразу сумела совладать с собой.
        - В ближайшее время Кастелло ди Нава будет крайне неудобным для вас местом, лорд Элвин.
        - Ничего. Я потерплю. Эту историю забудут. Случится новый скандал, кого-то обрюхатят или застанут с любовником, и кумушкам надоест пережевывать замшелые сплетни. А мне еще представится шанс выразить все восхищение, что я испытываю к вам.
        - Я вам не доверяю, вы мне противны. Вы ничего не сможете сделать, - казалось, она пыталась убедить в этом, прежде всего, себя.
        - И правда. Какая жалость. Хорошего дня, сеньорита.
        - У вас нет надо мной власти! - крикнула она мне в спину. Голос ее дрожал.
        Что же - в чем-то Франческа была права - у меня действительно не было над ней власти. Пока. Значит, эту власть следовало получить.
        Судьба ухмыльнулась и пошла навстречу.
        Известие о войне пришло в тот же день, опередив разеннскую армию всего на неделю.
        Грызня за власть длилась в Разенне так долго, что все уже привыкли к мысли - империя проживает закат, волк одряхлел и потерял клыки. На фоне продолжавшихся закулисных распрей герцог Рино пять лет не платил подати, сетуя в письмах на бедность, голод, мор и еще множество несчастий. Было очевидно: выход вольного герцогства Рино из-под протектората - вопрос времени. Сыграй Франческа запланированную свадьбу с Альваресом, он мог бы случиться уже в этом году.
        Но нет, не случился. Вместо дерзкого официального письма с требованием присвоить Рино статус доминиона или сундуков с золотом в Церу снова были направлены извинения и жалобы на неурожай.
        Ответ пришел на кончиках копий. Юный волчонок Чезаре Фреццо решил отпраздновать совершеннолетие маленькой, победоносной войной с собственным народом.
        Десять тысяч разеннцев - регулярная армия. И почти в два раза больше наемных пехотинцев с Аларского нагорья, заслуженно считавшихся лучшими в своем деле. Это не считая всякой мелочи вроде прайденских рыцарей с отрядами кнехтов - тоже наемники, но неорганизованны и настроены скорее грабить, чем воевать.
        Армия Фреццо стальной волной прошлась по южным землям Рино. Города и селения сдавались без боя. Волна докатилась до Уве Виоло, захлестнула город и разбилась о гордый корабль в скалах. Началась осада.
        Умберто Рино успел увести остатки войск в замок. Теперь в Кастелло ди Нава было непривычно людно. Пахло лошадьми, кожей, металлом, кровью и человеческим потом. Пища как-то разом стала скверной, знатные женщины редко покидали свои покои, и в глазах каждого обитателя крепости читалась безмолвная тревога.
        Поначалу Фреццо предпринимал штурм почти каждый день, порой даже дважды в сутки. Но, потеряв почти три тысячи людей и так ничего не добившись, сменил тактику. Теперь его войска встали лагерем на соседнем холме, откуда я так любил наблюдать закат над долиной. Штурмы стали редки и, казалось, проходили больше для проформы, чтобы обитатели замка не расслаблялись. Волчонок выжидал.
        У нас тоже были раненные и убитые. Не хватало медиков, лекарств, подходили к концу запасы пищи, смолы и стрел. Хорошо, хоть питьевой воды в колодцах было с избытком.
        Кастелло ди Нава создавался гением фортификационного искусства. С “кормы” корабль был вовсе неприступен, “борта” частично врастали в отвесные скалы, а гордо воздетый “нос”, к которому вела единственная дорога, был расположен так, что почти не давал использовать осадные орудия. При должном оснащении и гарнизоне замок мог сопротивляться бесконечно долго. Однако ни первого, ни второго у герцога Рино не было.
        Среди солдат упорно гуляли слухи, что на помощь вот-вот прибудет армия соседей. Называли Анварию, Прайден, Эль-Нарабонн и даже Лурию. Наивно, но люди верили. Трудно держать осаду без малейшей надежды.
        Я знал, что это ложь.
        Анвария, занятая вялотекущей войной с Дал Риадой, уже отказалась вмешаться во внутренние дела Разенны. Эль-Нарабонн согласился, но цена, которую король потребовал за помощь, показалась Умберто Рино непомерной - полная утрата всех привилегий, самостоятельности и, фактически, присоединение к амбициозному и агрессивному западному соседу на правах бедной родственницы. Оставалась надежда, что северо-восточный Прайден увидит в сложившемся пасьянсе свой интерес и сядет за стол.
        Я достаточно времени провел рядом с Мартином, чтобы не сомневаться в его ответе.
        По всему получалось, что Фреццо мог сорвать герцогство, как спелый плод, без жертв и малейших усилий. С учетом потребностей войск, припасов замка едва ли хватило бы больше, чем на месяц. Дальше обитателей ждало меню из лошадей и крыс.
        Все обещало закончиться, самое позднее, к середине зимы.
        Две недели прошло в напряженном ожидании. Я принимал участие в обороне наравне с другими мужчинами, давился несъедобной бурдой, а в свободное время изучал архив семейства Вимано.
        Чужая армия не была преградой. Я мог покинуть Кастелло ди Нава в любой момент. Но для этого следовало знать, куда двигаться.
        Ответ нашелся среди писем Джованни, и он мне не понравился. Я не хотел возвращаться в Рондомион. Город хранил слишком много воспоминаний. И на его Изнанке все так же правила Иса…
        Иса. Ледяные губы, тонкие брови вразлет, надменный профиль. Будет ли она рада моему возвращению из изгнания? Или прикажет убираться прочь, пока не затравила собаками?
        В надежде на ошибку, я вновь и вновь просматривал документы. И убеждался, что первые подозрения оказались верными. Все дороги вели в Рондомион. Пришло время оставить обреченный корабль Кастелло ди Нава судьбе и армии Фреццо.
        Единственная причина, по которой я не торопился это сделать, каждый день встречала меня за ужином тревожным взглядом прекрасных серых глаз.
        Я старался избегать встреч с Франческой. Она будила слишком противоречивые чувства. Мне то хотелось убить ее, то прилюдно унизить, а то запереться с ней в комнате, сорвать одежду, швырнуть на живот, заломив руку, и взять силой, не обращая внимания на слезы и мольбы.
        Или напротив - медленно раздеть, целуя. И любить долго и нежно.
        Она сама пришла, когда я сидел в библиотеке, просматривая переписку Джованни с университетскими друзьями.
        - Отец получил ответ эрцканцлера, - выпалила девушка.
        Кажется, это были ее первые слова, обращенные ко мне со времени того памятного разговора после завтрака. И, разумеется, ни “Здравствуйте”, ни “Извините, что помешала”.
        - Дайте-ка угадаю. Братец всячески извиняется, расшаркивается и заверяет в симпатии. Но войска не пришлет
        Франческа кивнула. Выглядела она неважно. Лицо бледное, под глазами круги.
        - Не удивлен. Северная кампания сделала из Мартина ярого приверженца идей созидания. Ундландцы - крепкие ребята и умеют дать сдачи, так что орел еще не скоро вылетит на охоту.
        - А вы… вы можете нам помочь?
        - О, ценю вашу веру в мой гений. Вы действительно считаете, что я способен разделаться с тридцатитысячной армией?
        - Вы могли бы написать брату!
        - Это герцог велел прийти ко мне с просьбой? - уточнил я. И, судя по тому, как она скисла, попал в точку. - Похоже, ему так и не доложили о вашем умении тонко пошутить.
        Она хотела что-то сказать, но я продолжил.
        - Отвечу вам то же, что сказал вашему отцу неделю назад. Я мог бы написать Мартину, но не стану.
        - Потому, что еще злитесь?
        - Нет, потому, что это будет бесполезно. Брат всегда ставил интересы дела выше всяких родственных соплей. Прайдену невыгодна война с Разенной. Не сейчас, когда прошло меньше полугода после подписания мирного договора с Ундландом.
        Франческа совсем поникла.
        - Как вы думаете, что с нами будет?
        - С вами? - уточнил я. - Могу предположить. Я бы на месте императора казнил вашего отца и брата, а вас выдал замуж за преданного вассала. И даровал ему герцогский титул. Так что не волнуйтесь, смерть вам не грозит. Может обесчестят пару раз, если сильно не повезет.
        Девчонка сглотнула, посмотрела на меня расширенными зрачками.
        - Неужели ничего нельзя сделать?
        - Жизнь жестока. И редко соответствует ожиданиям. С вашего позволения, я вернусь к работе? Бумаги сами себя не прочитают.
        Она еще помялась, словно хотела что-то сказать, но так и не решилась. Ушла.
        Я отложил письма и мрачно сгорбился, подперев голову руками.
        Надо уезжать. Черная с детским желанием реванша. Девчонка переиграла меня, а я повелся и показал себя полным ослом. Бессмысленно теперь пытаться что-то доказать.
        Щелчки по самолюбию - отличное лекарство от излишней самонадеянности. Горькое, но полезное.
        Надо бы радоваться, что все складывается так удачно. Война похоронит глупую историю. Рино и сероглазая любительница дурных шуток обречены. Пусть молодой император возьмет то, что полагается ему по праву рождения. Герцог сам виноват, что играл и заигрался.
        А меня ждет столица Дал Риады и охота на Орден. Я - Страж, что мне человеческие беды и заботы?
        - Ваше великолепие, я на пару слов.
        - Да, сеньор Эйстер, - герцог поднял голову. Вид у него был заспанный, не иначе так и дремал, сидя в кресле.
        Он здорово осунулся, а под глазами набрякли тяжелые мешки.
        - Мне показалось, что вам немного досаждает эта толпа народа за крепостной стеной.
        Герцог поморщился. Не секрет, что его раздражает моя привычка иронизировать по любому поводу.
        - Чего вы хотели?
        - Что скажете, если я помогу вам избавиться от нее? Не бесплатно, конечно. Все на свете имеет свою цену.
        Умберто посверлил меня неприятным взглядом, но включился в игру:
        - И какую оплату вы ждете?
        - Вы отдадите мне Франческу.
        Он моргнул:
        - В жены? Да, конечно…
        - Погодите, разве я сказал “в жены”? Нет-нет, никаких свадеб, определенно, я слишком молод для брака. Вы просто отдадите мне ее. Я хочу владеть ею безраздельно.
        Думал, он ударит меня, но герцог сдержался:
        - Объяснитесь, что значит “отдать”? Она не крестьянка и не рабыня для постельных утех с востока.
        - Ровно то, что я сказал. Вы полностью и прилюдно отречетесь от любых прав опекуна и отца и передадите мне всю власть над ее судьбой. Так, будто у вас никогда не было дочери. И да - хочу сразу предупредить, я увезу ее на север. Девочке пора посмотреть мир.
        - Если это шутка, она граничит с оскорблением.
        - Никаких шуток, ваше великолепие. Я берусь до завтрашнего утра избавить вас от армии Фреццо и за это прошу вашу дочь. Ах да, оплата, разумеется, только после того, как я выполню свою часть сделки. Если мне это не удастся, вы ничего не должны. Можете даже покарать меня за дерзость, предложение и впрямь несколько вызывающее. Отчаянные времена, отчаянные меры.
        В этот раз он молчал очень долго. Гриск знает, о чем думал. Вряд ли поверил, скорее, просто был в полном отчаянии.
        Умберто Рино оперся крупными, сильными ладонями о стол и поднялся, словно поднимал небо на плечах, подобно легендарным атлантам.
        - Хорошо, сеньор Эйстер. Если вы сделаете это, вы получите Франческу.
        Под утро я поднялся на ближайшую к воротам башню. Часовой отсалютовал мне мечом. Его лицо показалось знакомым, должно быть нам приходилось стоять рядом на стене, отражая атаку.
        - Что там?
        - Все спокойно, сеньор. Похоже, штурма в ближайшие часы не будет.
        - Отлично! - я подошел к краю, разминая руки. То, что я собирался сделать, пугало даже меня. Однако где-то внутри жила твердая уверенность, что задача по силам.
        По-своему изумительное чувство, когда готовишься совершить чудовищную глупость и знаешь, что это именно глупость, но останавливаться нет никакого желания.
        В некотором роде это можно назвать высшим проявлением свободы. Я собирался сделать это потому, что мог. И потому, что был готов ответить за любые последствия.
        По пальцам словно пробегали короткие электрические разряды, жар поднимался изнутри и расходился по телу. В токе крови бурлила магия, я ощущал ее тяжелую, тягучую сладость каждой клеткой тела.
        Я убрал маскировку - для того, что задумано, потребуются все силы. Тень у ног отозвалась беззвучным ворчанием. Еле различимая, чернильно-черная в предрассветной серости.
        Нечеловеческая.
        В сумерках рдели огни вражеского лагеря, ветер доносил лошадиное ржание. В воздухе стоял дымный запах костров и увядших трав. Рассвет - рубеж, осень - рубеж, а я - Страж. Мы сильны там, где проходят границы. Мы сами - воплощенная граница.
        Я снова размял пальцы, как музыкант, готовящийся сыграть на арфе. В последнюю минуту вспомнил о часовом и бросил ему через плечо:
        - Лучше уходи.
        - Что?
        Я поднял руку. Свет, окутывавший ее, переливался всеми оттенками красного и синего с прожилками пронзительного жемчужно-белого перламутра.
        - Ты будешь мешать. Уходи. Быстро. Или я могу тебя убить, просто по неосторожности.
        Больше я не смотрел в его сторону. Сила рвалась наружу. Я потянулся вперед, к холму и взял первый, робкий аккорд.
        Небо над станом противника окрасилось багряным, по периметру лагеря засвистел ветер.
        Добавим немного драмы.
        Ветер запел, усиливаясь. Пока его задачей было не дать солдатам покинуть обреченный холм.
        Теперь огня!
        Правой рукой я крепко держал ветер, не давая ему пойти вразнос по окрестным виноградникам. Пальцы левой дрогнули, выплетая частое стаккато.
        В небесах полыхнули сухие зарницы и вниз, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее закапали сгустки огня. Чистое пламя падало, разбивалось о скалы, палатки, телеги с фуражом. Занялись заросли дрока, верхушка холма светилась в ночи гигантским кострищем. столб дыма уходил в небо - черный и хорошо различимый даже в густых рассветных сумерках.
        Слишком долго. Так я буду возиться до завтрашнего утра. Rinforzando.
        Пламя взревело, разгораясь от ветра, выжигая все на своем пути. Теперь серое рассветное небо рассекал гигантский огненный столб. За пеленой воздуха бушевал ад. Распускались ослепительно-алые цветы, навстречу им с неба летели кроваво-красные пчелы, и все соединялось в диком крещендо, танце живого огня.
        Я стоял пьяный от магии, ощущая себя с ней единым целым. Я был ветром, который вскидывал и крутил телеги, лошадей, людей. Я был пламенем, что глодало почерневший, расплавленный камень. Я был небесами, взиравшими на это в безмолвном равнодушии.
        Еще секунду, и меня не стало бы вовсе.
        Задохнувшись, я сжал кулаки. Симфония из огня и ветра отозвалась жалобным диссонансом. Diminuendo.
        Воздушный кокон сжался, опали огненные замки. Нависшие над холмом тучи дрогнули, на изуродованную пламенем землю пролились потоки прозрачной, исцеляющей воды.
        Coda.
        Из-за отрогов Аларских гор на северо-востоке медленно, робко карабкалось солнце, словно боясь взглянуть на место, где еще недавно бушевали стихии. От подножия холма начинался ровный слой пепла и сожженного, черного камня. Ни малейшего следа почти тридцатитысячной армии, ни черепов, ни обгорелых осадных машин, ни остатков обозов. Только жирный, угольно-черный пепел.
        Не скоро эти склоны снова покроются дроком и оливами.
        Слабость ударила, разом лишая сил. Некогда могучее пламя в крови превратилось в едва тлеющие угли. Я пошатнулся и понял, что познал пределы собственного могущества. Они ужасали.
        Тяжко опираясь на стену, я повернулся и увидел Умберто Рино. Не знаю, как долго он там стоял, возможно, часовой сразу побежал к нему, стоило мне начать.
        Герцог был невероятно бледен, в глазах его я увидел отражение собственной жути.
        - Что же, ваше великолепие. Надеюсь, вы не станете отрицать, что свою часть сделки я честно выполнил, - меня хватило, чтобы криво улыбнуться.
        Нельзя было давать ему понять, насколько слаб я был сейчас - слабее котенка. Иначе, можно не сомневаться, герцог зарубит меня прямо тут, из ужаса перед тем, чего не мог ни понять, ни осознать.
        Только что на его глазах я за час уничтожил армию - чудовищное, невозможное для обычных человеческих магов действие. Только жрецам Черной во время диких камланий, в моменты прикосновений к Хаосу, бывает доступна подобная сила.
        - Надеюсь, вы тоже честно выполните вашу часть.
        Он кивнул. Руки его тряслись, как у старого пропойцы.
        Я понял, что не дойду до собственных покоев. Не будь рядом стены, я бы уже рухнул.
        - А сейчас оставьте меня. Мне надо… побыть одному. Велите запереть дверь. И чтобы сюда никто не входил. Любой, кто нарушит этот приказ, лишится жизни.
        Когда за ним закрылась дверь, я сполз на холодный камень и бездумно лежал, глядя в белесые осенние небеса. Мертвенная тишина спустилась на башню, не было слышно криков людей, скрипа колес, ржания лошадей. Непосильная усталость не давала провалиться в сон, словно что-то держало меня в мире.
        Пустота. Только небо и запах гари.
        Тридцать тысяч душ. Проклятье, ради чего? Пары сочных сисек? Ну, или “прекрасных глаз”, как сказал бы лицемер. Стоило ли оно того? И затем ли мне была дарована сила?
        Глава 11. Когда сгорают иллюзии
        Франческа
        Хмурое утро. Небо обложили тучи - тяжелые, серые, как комки грязного теста. В воздухе запах гари.
        Осень.
        Я смотрю на своего отца, и он отводит взгляд.
        Только что он отрекся от меня.
        Челядь и солдаты, напротив, даже не смотрят - глазеют. Жадно, словно на выступление заезжих комедиантов. Чтобы запомнить и рассказать потом друзьям и соседям, как оно было.
        Только мысль об этом не дает мне разрыдаться. Выпрямляюсь через силу. Все еще надеюсь, по-глупому надеюсь, что отец сейчас рассмеется и скажет “Это шутка, Фран. Неужели ты поверила?”.
        Герцог не любит шуток.
        Его лицо сумрачно и враждебно, челюсть стиснута. Сколько ни пытаюсь, не могу поймать взгляд. Словно ему неприятно меня видеть.
        - Отец!
        Он отворачивается.
        За что?
        Оглядываюсь, ищу в толпе брата. Его нет. Так и не вышел проводить меня.
        Это наказание? В чем я провинилась?
        Тяжелая рука ложится на плечо, придавливает к земле. Оборачиваюсь к человеку, которого отец только что назвал моим господином и повелителем.
        - Время, сеньорита. У нас впереди длинный путь.
        Я не решаюсь задать вопрос, куда ведет этот путь. Слишком боюсь заплакать. Я - Франческа Рино. Врагам и плебсу не увидеть меня жалкой и униженной.
        Он подводит меня к лошади. Даже подсаживает с заботой, в которой мне чудится издевка. Толпа расступается. На нас косятся с суеверным ужасом и тайком делают знаки от сглаза.
        Многих, как и меня, сутки назад разбудили огненные зарницы. Помню, я стояла у окна в одной ночной сорочке, не чувствуя холода стылого рассвета, и смотрела, как небо над холмами раскрывается кровавой пламенеющей раной. Не было иных мыслей, кроме безотчетного, нутряного ужаса. На моих глазах зачинался день Последней битвы, Закат богов - разве мог быть чем-то иным кипящий огненный ад на расстоянии двух полетов стрелы?
        Я вдыхала полный пепла воздух, не в силах отвести взгляд, все время, пока длилась вакханалия ветра и пламени. А позже, когда с небес хлынули струи дождя, мир потерял все запахи, кроме запаха гари.
        Гарью несло от еды и одежды, духов и взбесившихся со страху лошадей. Куда бы я ни пошла, меня преследовал запах пожарищ. Напоминая о человеке, кожа которого пахла так же.
        Я недолго думала, что это всего лишь совпадение.
        Утром на Кастелло ди Нава легли хлопья пепла - мелкого и черного, как мириады дохлых мух. Холмы напротив походили на безжизненные адские пустоши, а в замковой капелле было не протолкнуться. Люди рыдали и каялись в грехах. И на лице каждого встречного человека я ловила тень своего ужаса.
        Никто не радовался избавлению от военной напасти. Слишком жутким и противоестественным оно вышло.
        Подавленное молчание и крики покаяния висели над замком еще сутки. А в тревожных перешептываниях все чаще звучало одно имя.
        Элвин Эйстер.
        Мы спускаемся вниз по тропе, и я снова вижу впереди толпу. Кажется, здесь собрался весь Ува Виоло. Новости разлетаются быстро, город слишком близко к замку. Я молю богов дать мне сил пережить это новое унижение и выпрямляю спину. Сижу на лошади прямо, очень прямо, как будто на голове чашка с водой и надо не пролить ни капли. Делаю высокомерное лицо, а бледность… ее можно списать на нездоровье. Никто из простолюдинов не увидит моего страха или слез.
        Горожане чертят мне вслед кресты в воздухе, провожают шепотом, всхлипами и любопытными взглядами.
        - Вы прямо жертвенная дева, - ехидно замечает мой спутник. - Отдана чудовищу в уплату за спасение города.
        - Куда мы едем?
        - На север.
        - И что там? Что вы собираетесь делать со мной?
        - Признаюсь, сам пока не знаю. Давайте сначала доберемся до места, сеньорита.
        Мы едем весь день, весь длинный, бесконечный день, под обложенным тучами небом. Сыро, водяная взвесь в воздухе. Я вспоминаю, как рано утром отец поднял меня, велел одеться, собрать вещи и выйти во двор замка. Он до последнего скрывал детали своей сделки с Элвином Эйстером.
        Боялся, что сбегу?
        Я могу простить ему многое, но эту трусость простить не в силах. Как не в силах простить Риккардо то, что брат так и не вышел обнять меня в последний раз.
        Как мало нужно уважать меня, чтобы торговать, словно лошадь? Не спросив разрешения, не сказав ни слова. Даже не как товар на брачном рынке. Просто, как вещь!
        Если бы отец пришел ко мне и честно рассказал вжвббв все, если бы спросил меня… возможно я бы согласилась. Сама.
        Я не хотела видеть смерти своих близких, не хотела, чтобы горели виноградники и солдаты грабили города. Всю последнюю неделю я часами простаивала на коленях в капелле, умоляя богов прислать избавление.
        Не это ли ответ на мои молитвы?
        Я смотрю на мужчину рядом. Что я знаю о нем? Кто он? Маг? Агент официи? Брат курфюрста? Что из этого было ложью, а что правдой?
        Как сумел он сотворить то чудовищное, неслыханное деяние - то ли преступление, то ли подвиг?
        Чего ждать от него дальше?
        Снова приходит острое, почти похожее на боль сожаление. Мне не следовало затевать тот розыгрыш. Просто не стоило.
        Впервые я пожалела о своей глупости на следующий день. Мне не хватало Элвина. Его улыбок, рассказов, насмешливых замечаний. И этого огонька, что порой загорался в его глазах.
        Он теперь вообще на меня не смотрел.
        И позже, когда началась осада, я пожалела вторично. Вспоминала те поцелуи в комнате Джованни и жалела, что не ответила “да”. Близость смерти все меняет. Я думала просить прощения, но так и не смогла найти нужных слов. Было стыдно, и он не хотел разговаривать.
        А сейчас я просто жалею, что затеяла эту игру. Желание сделать все по-своему, против воли отца, оскорбленное самолюбие, жажда мести сыграли со мной шутку не менее дурную, чем я с Элвином.
        Это была глупость.
        И теперь я в полной власти этого человека.
        Человека ли?
        Ближе к ночи, мы останавливаемся в трактире, и он представляет меня своей женой, а потом отводит трактирщика в сторону и о чем-то с ним шепчется, сдабривая рассказ медной монетой.
        Закрывается дверь номера, отделяя нас от мира, опускается задвижка. И я остаюсь с ним наедине.
        - Здесь только одна кровать.
        - Ага. Мы же супруги, дорогая.
        Я отшатываюсь. У меня больше нет ни статуса, ни титула, ни отца. Я - никто и меня некому защитить.
        Да и кто бы смог защитить меня от чудовища, способного уничтожить армию?
        - Не подходите, - голос срывается.
        Кривая усмешка на жестком лице.
        - Почему нет, Франческа? Назови хоть одну причину.
        Я пытаюсь сбежать, прошмыгнуть мимо, но это бесполезно. Он ловит меня, я кричу, трепыхаясь в его руках.
        - Не надо орать, - выдыхает он мне в лицо. - Никто не придет на вопли. Я сказал трактирщику, что моя жена скорбна разумом.
        Я дергаюсь, пытаюсь освободиться, остро ощущая свою беспомощность. Неужели все закончится насилием? Элвин удерживает меня за запястья, его руки, как стальные клещи кузнеца. С болезненной ясностью понимаю насколько он сильнее.
        Он швыряет меня на кровать, наваливается сверху. Вырываюсь - неумело и тщетно. От него опять пахнет костром. Знаю - теперь этот смрад будет приходить ко мне в кошмарах вместе с мелким, похожим на черный снег пеплом.
        Элвин заводит мне руки за голову, стискивает запястья. Наклоняется ниже. Я бессмысленно царапаюсь, мотаю головой. Неужели мне когда-то нравились его поцелуи?
        Его нога раздвигает колени, как я ни пытаюсь сопротивляться.
        Он сильный. Слишком сильный. Или я слишком слаба.
        Это как в дурном сне, где все наизнанку. Поцелуи грубы и болезненны. Прикосновения, которые раньше дарили столько восхитительных эмоций, теперь отзываются спазмами отвращения. Я еще пытаюсь сопротивляться, но уже понимаю - бесполезно. Ничто не помешает ему сделать это со мной.
        Меня трясет от гадливости, пока он расшнуровывает лиф, запускает руку под платье и тискает меня. Пытаюсь забыться, уйти в себя, сбежать, но унижение прорывается злыми слезами, которые нет сил сдержать. Мой мучитель замирает. Правая рука по-прежнему сжимает мои запястья, лицо близко-близко - не отодвинуться.
        - Пожалуй, вы правы, Франческа, - говорит он медленно. - Как-то не то получается. Такое чувство, что никто из нас не получает удовольствия. Никогда не насиловал женщин и, похоже, правильно делал.
        Выпускает меня, поднимается и протягивает руку. Я лежу, не в силах поверить, что продолжения не будет. Хочу спрятаться, забиться в щель и выплакать свой страх и обиду.
        - Сеньорита, приведите себя в порядок и вставайте, нас ждет ужин. Или вам нужно какое-то особое приглашение?
        - Я не пойду.
        - Как пожелаете.
        Он запирает дверь. Возвращается спустя несколько часов, когда я уже уснула, будит меня руганью, наткнувшись в темноте на стул. Вокруг него витает тяжелый винный дух. Я благодарю богов, что заснула, так и не сняв платье. Лежу в кровати, съежившись на самом краешке, слушаю, как он раздевается. Тихонько выскальзываю из-под одеяла, сползаю на пол - слишком страшно находится с ним рядом.
        - Франческа, не занимайся ерундой, - говорит он, словно видел мои осторожные маневры. - Я тебя не трону.
        Я молчу, забыв как дышать.
        - Ну как хочешь. Можешь спать на полу.
        Я провожу полночи в кресле, а уже под утро, совсем измучившись, решаюсь прилечь.
        Мои сны пахнут вином и пеплом.
        Элвин
        Весь первый день, пока мы ехали, я пытался понять, зачем сделал это.
        Какого гриска? У меня впереди возвращение домой, сложный разговор с княгиней Северного двора, разборки с Орденом. Зачем в этом пути такой сундук без ручек, который к тому же косится на меня, словно я живое воплощение Черной Тары?
        Полные суеверного ужаса взгляды, которые бросала девчонка, раздражали. Хотелось прикрикнуть на нее, но ясно же - не поможет.
        Проклятье, я же спас ее отца, слабоумного братца и весь маленький уютный мирок, которым Франческа так дорожила! Могла бы быть поласковее в благодарность. Хотя бы не вести себя так, словно я - абсолютное чудовище.
        Ну что же, будем честны - роль злодея всегда удавалась мне куда лучше геройской. Последняя накладывает слишком много ограничений в выборе средств.
        В первом же трактире я попытался ею овладеть и почти сразу понял - не то. Иса любила изобразить сопротивление, и меня это всегда заводило, но есть, оказывается, принципиальная разница, когда происходящее - реальное насилие, а не эротическая игра с известным обоим финалом. Вырывалась она, что ли, по-другому?
        Так что я весь вечер провел в общей зале, заливая недоумение вином.
        - Я - осел, - подвел я печальный итог вечера и всей военной кампании.
        Девица наотрез отказалась делить со мной постель, но, проснувшись утром, я обнаружил ее, на самом краешке кровати.
        В дорожном платье.
        Отчего-то это показалось милым. Франческа спала, как котенок - свернувшись калачиком, подтянув колени к груди. Иногда она вздрагивала и тяжело вздыхала.
        Наверное, ей снились дурные сны.
        Захотелось погладить ее по голове, но представил, как сеньорита развопится, и не стал трогать.
        Весь день она отчаянно клевала носом в седле, а к вечеру вознамерилась снова лечь спать все в том же платье.
        - О боги, Франческа! Не хотел говорить об этом, но неужели вас не приучили мыться и менять одежду? После двух дней пути вы пахнете отнюдь не фиалками.
        Она вспыхнула:
        - Я не буду раздеваться в твоем присутствии.
        - Не будь дурой. Если я захочу тебя, одежда мне не помешает. Живо в лохань, или я сам тебя раздену и окуну.
        На третью ночь меня разбудил короткий вскрик боли. Франческа сидела на полу и дула на руку. На ладони вспухал ожог.
        - Да вы никак решили взять поиграть мою шпагу, сеньорита. Разве вам в детстве не объяснили, что чужое брать нехорошо?
        Она трясла рукой, шипела и злобно зыркала.
        Пришлось вставать, будить трактирщика, смазывать ожог мазью и бинтовать ей руку.
        Мы пересекли границу и теперь не быстро, но безостановочно двигались на север, минуя крупные города. Дважды за путешествие Франческа пыталась бежать. Первый раз я настиг ее уже через пару часов, второй раз беглянка пряталась от меня почти сутки. Каждый раз, поймав ее, я любезно интересовался, чего именно добивалась сеньорита и как планировала распорядиться вожделенной свободой.
        - Хорошая попытка. Однако думали ли вы, что будете делать дальше? Денег у вас нет, дома теперь тоже. Вряд ли Рино рискнет дать вам укрытие.
        Девушка отмалчивалась.
        Она вообще все больше молчала. Говорил я: “Подсадить вас?”, “Попробуйте поросенка”, “Распорядиться, чтобы принесли грелку?” Порой девчонку прорывало, и она требовала от меня отчета о своей дальнейшей судьбе. Я отшучивался не столько из желания подразнить ее, сколько потому, что действительно не мог понять ни зачем забрал ее, ни что с ней делать дальше.
        В глазах Франчески нарастала паника, но сдаваться она не собиралась.
        По мере продвижения на север становилось все холоднее. Если в Рино лишь едва заметны были первые признаки увядания, то в Анварии осень бушевала вовсю. Франческа ежилась и дрожала под пронзительными ноябрьскими ветрами. Я купил ей теплый плащ из далриадского сукна.
        Поначалу меня здорово раздражали эти испуганные взгляды, вечная скорбная гримаса на лице и привычка отшатываться чуть что, но позже я включился в предложенную игру. Сеньорите так хочется побыть жертвой? Помилуйте, как можно отказать даме?! Тем паче, что для поддержания злодейского образа от меня требовалось немного - гнусно намекать на ее дальнейшую печальную участь, принимать за нее все решения и иногда пугать случайными прикосновениями.
        Последнее было расплатой за попытку насилия. Стоило дотронуться до нее, даже с самыми невинными намерениями, например, помогая слезть с лошади, как на лице Франчески мелькала гримаса немого отвращения. Она съеживалась и замирала, словно кролик рядом с удавом или брезгливо кривила губы. Я не показывал, насколько это меня задевает, иной раз даже нарочно дразнил девчонку, слегка нарушая выстроенные ею границы.
        Но это еще как задевало!
        Была злая ирония в том, чтобы каждый вечер ложиться в одну кровать с красивой женщиной и при этом яростно предаваться воздержанию. Для полноты картины между нами не хватало только меча. Но я не собирался добавлять в свою жизнь пошловатых штампов из рыцарских романов. И Франческа снова каждую ночь уползала на самый край постели, лишь бы подальше от меня.
        Я хотел ее! И, проклятье, она была моей - моей по законам фэйри, людей, богов. Я заплатил за нее чудовищную, непомерную цену, с головой искупался в крови. Я спас, мать ее, это игрушечное государство - сыры, красильни, виноградники, маскарады, вытащил из задницы, куда их всех загнали амбиции и недальновидность папаши Рино. Это была честная сделка!
        Но у Франчески, как всегда, было свое мнение. А я не хотел ее насиловать. Утолив похоть подобным образом, я унизил бы себя.
        Я совершенно не представлял, что с ней делать.
        Оставалось только язвить и играть роль злодея. Чем я и занимался, даже получая некоторое извращенное удовольствие.
        До тех пор, пока моя пленница не пропала.
        Мы почти достигли северной границы Анварии. Места кругом пролегали дикие, разоренные недавней войной. Остановившись на ночь в очередном трактире, недалеко от города Иль-де-Шьян, я утром не нашел своей спутницы. Ночью девушка вылезла через окно и сумела выкрасть лошадь. Денег при ней не было, но я припомнил, что из Рино Франческа захватила какие-то украшения.
        Поначалу я не расстроился. Выходки пленницы приятно скрашивали однообразие долгого путешествия, и я был уверен, что смогу найти ее так же легко и быстро, как в прошлые разы. Однако, когда поиски ничего не дали, забеспокоился. Ладно еще, если она действительно сумела сбежать. Немного обидно, но достойно восхищения. Куда вероятнее, что девчонка попала в беду. Женщина не должна путешествовать в одиночестве без спутника или отряда, если не хочет неприятностей. Ну, или если эта женщина не кто-нибудь вроде одной из моих сестер.
        Пять дней я прочесывал тракт и город, расспрашивал селян и сулил деньги. Пока у дверей постоялого двора ко мне не подошел этот молодчик.
        - Ваша милость, не вы ли ищете жену?
        Я остановился:
        - Допустим.
        Противный тип. Низенький, лысоватый, с широким и плоским, точно блин, лицом. Одет как крестьянин, но взгляд слишком наглый. Готов поклясться, в заплечном куле у него спрятан арбалет или дага.
        - Да просто ежели так, то, может, я знаю, где жену вашу искать.
        Для вора слишком неопрятный. Бандит?
        - И где же?
        - Так вы, надо думать, дорожите женой-то, ваша милость. Надо думать, вы бы заплатили человеку, который помог ее отыскать, не?
        - Пошли.
        - Куда, ваша милость?
        - Это разговор не для улицы.
        Он хотел устроиться за стол в общем зале трактира, но я сказал, что не стану обсуждать дело в присутствии других людей и потянул его в комнату. Пока мы поднимались, я еще раз оглядел этого субъекта и окончательно убедился, что он из подлой породы людишек, которых в здешних местах называют “бригандами”, а проще сказать - грабитель с большой дороги. Если Франческа в руках этих ребят, понятно, почему я не мог найти ее уже целых пять дней.
        Я закрыл и запер дверь:
        - Итак, где твои друзья держат мою жену?
        - Дык, вы не поняли, ваша милость. Нешто я говорил что про друзей, - его глаза забегали.
        Я щелкнул пальцами, зажигая на кончиках языки бледного пламени, и подарил ему самую неприятную из своих улыбок.
        - Нет, это ты не понял, милейший. В разлуке с супругой я становлюсь крайне беспокойным парнем. И ты сейчас почувствуешь всю силу моего беспокойства.
        Франческа
        Я тихонько всхлипываю, затыкая рот ладонью, и в который раз ощупываю железный браслет на ноге.
        Он тяжелый и грубый, на коже оседают рыжие хлопья, но металл изъеден ржавчиной лишь снаружи и держит крепко. Такая же тяжелая, ржавая цепь тянется от браслета к стене сарая.
        Здесь темно и пахнет нечистотами. Грязная солома на полу и кувшин с подтухшей с водой в углу. В щели ложатся лучи солнца и задувает ветер. Без плаща холодно.
        Мой плащ был слишком хорош - совсем новый, из мягчайшего серого сукна превосходной выделки. Они даже поругались, кому достанется добыча.
        Снова заталкиваю всхлип назад в горло. Слезы не помогут, от них нет никакого толку. Болит лодыжка - кожа содрана там, где острый край браслета врезается в плоть при каждом движении. Правый глаз опух и заплыл. Вряд ли сейчас меня можно назвать “красавицей”. И, пожалуй, это хорошо.
        Приникаю к щели в стене. Пламя выхватывает уродливые, заросшие лица. На огне закипает варево, от ароматного духа рот наполняется слюной. Сглатываю. Хочу есть! Я здесь уже вторые сутки и за это время никто не вспомнил, что пленники тоже нуждаются в пище.
        Я не прошу. Не хочу напоминать о себе лишний раз. Пусть бы они совсем забыли обо мне. Навсегда.
        Я знала, что Элвин будет искать меня на тракте. Будет искать и найдет, как в прошлый раз. Поэтому схитрила: три дня пряталась у него под носом в городишке со смешным названием Иль-де-Шьян и лишь затем отправилась в путь.
        Но не успела уехать далеко.
        Бандиты высыпали из леса так, словно поджидали именно меня. Их было четверо. Один перехватил лошадь под уздцы, второй стянул меня с седла. Я рвалась и кусалась, визжала и звала на помощь, но тракт был пуст. Потом здоровый громила ударил меня в лицо кулаком. И еще раз, для верности.
        Это была даже не боль и обида, просто шок. Меня никогда не били по лицу. Щека онемела, налилась горячим, из носа закапало. А он хмыкнул, раздвинул губы в щербатой усмешке и развязал тесемки моего плаща…
        От него воняло чесноком. Ручищи-лопаты - широкие, с толстыми пальцами и обкусанными ногтями, прошлись по моему телу, сорвали тонкую золотую цепочку с символом веры с шеи. Находка кошелька настолько обрадовала бандитов, что они даже ненадолго позабыли обо мне.
        В тот момент я злорадно подумала, что золотых дел мастер не зря ободрал меня, как липку, дав втрое меньшую цену, чем реально стоили серьги.
        Поделив деньги, украшения и плащ, двое взялись за переметные сумы, а третий запустил руку в декольте, пока четвертый держал мне руки.
        Дальше я кричала и вырывалась так, что вмешался рябой главарь. Я не поняла ни слова из его речи, но громила стушевался и прекратил меня щупать.
        Разбойники связали меня, перекинули через мою же лошадь, как куль, заткнули рот. Дальнейший путь я помнила урывками. Перед глазами мелькала лошадиная шкура и подмерзшие комья грязи на дороге. Потом дорога пропала совсем, солнце скрылась за густыми ветвями. Последние несколько сотен футов я проделала пешком, подгоняемая пинками - проехать на лошади по таким зарослям нечего было и думать. Ветки хлестали по лицу, деревья норовили сунуть корни под ноги.
        Поляна с кособоким домишком, пара сараев, большое кострище под навесом из ветвей.
        Мое появление было встречено радостным свистом и криками. Вокруг сразу собралась толпа. Грязные, заросшие хари, кислый запах браги и пота, смешки, тычки, щипки.
        Было ужасающее, невыносимое чувство беспомощности, когда с кристальной ясностью понимаешь, что именно сейчас произойдет. И ничего, совсем ничего невозможно сделать.
        И снова приказ главаря избавил от участи, которая казалась страшнее смерти. По его распоряжению, один из бандитов, оттащил меня в этот сарай и надел браслет на ногу.
        На двери замок и я благодарю богов, что он хранит меня от посягательств. Не будь его, я бы все равно никуда не делась. Длины цепи хватает на пять шагов, не больше. А снаружи у костра всегда дежурит кто-то из бандитов.
        Один из них пробует варево и одобрительно кивает. Разбойники собираются у костра. по кругу идет мех, слышен стук ложек о миски, грубый хохот. Ветер снова доносит аппетитный мясной дух. Я вслушиваюсь в разговоры, силясь разобрать хоть что-то.
        Бесполезно. Мой анварский так плох, что его почти нет. Меня готовили к замужеству в Эль-Нарабонн или за одного из герцогов Разенны. Я без ложной скромности могу сказать, что знаю нарский - язык западных соседей, лишь немногим хуже родного. Также отец захотел, чтобы я выучила оба языка Прайдена. И уже по собственному почину я освоила альбский, чтобы читать романы про рыцарей короля Ангуса. На анварский не хватило времени и интереса.
        Трое бандитов встают, чтобы отойти от костра, и я не сразу понимаю, что это по мою душу. Лишь когда раздается скрежет металла в замке, мне становится страшно.
        Они ковыряются долго. Очень долго. Не меньше десяти минут. Я отползаю к дальней стене сарая и сижу там тихо, не дыша. Потом замок все же щелкает. Скрипит дверь, на утоптанную землю ложится прямоугольник света. Лучи солнце отливают кровью.
        Они идут ко мне, переговариваясь на своем картаво-шипящем языке.
        - Не подходите, - беспомощно говорю я. Рука сжимает ручку кувшина - невеликое, но все же оружие.
        Они ржут и скалятся, снова бубнят на анварском. Я узнаю одного - тот самый мерзавец, что облапил меня на тракте. Сальные глазки, щербатая ухмылка в пегой бороденке, вонь немытого тела.
        Бандиты набрасываются одновременно, не успеваю даже поднять свое оружие - кувшин вырывают из рук. Трещит платье. Я взвизгиваю, брыкаюсь, вырываюсь. Чья-то рука вцепляется в волосы, тянет назад. Жесткие в мозолях пальцы, щиплют и сжимают грудь. Один удерживает меня за руки, второй подхватывает за бедра, тискает ягодицы. Совсем близко мелькает заросшая жестким волосом щека, и я вцепляюсь в нее зубами. Слышу возмущенный рев, потом удар в живот выбивает весь воздух. Беспомощно раскрываю рот. И нет сил что-то сделать.
        Они опускают меня на кучу гнилой соломы. Глотаю воздух, пытаюсь и никак не могу вдохнуть. Щербатый задирает юбки.
        И боль…
        Унижение и боль.
        Долго.
        Он заканчивает, встает, снисходительно похлопывает меня по животу. Небрежно оправляет одежду и отходит.
        Сквозь слезы плохо видно, мир расплывается. Неужели все закончилось?
        Как ответом “нет” место насильника занимает другой - низенький и плотный.
        Я хочу умереть. Боги, дайте мне умереть!
        Элвин
        Истошный женский крик застал меня уже на подходе к разбойничьему лагерю. Я рванул со всех сил, протискиваясь сквозь заросли. Деревья расступились, и я вылетел на поляну. Закатное солнце освещало хижину и пару криво сколоченных сараев. У кострища сидело с десяток бородатых, замызганных хмырей, вооруженных чем попало. При виде меня мужчины заволновались и потянулись к оружию.
        Большая ошибка. Безоружных я еще мог бы оставить в живых.
        Сдавленные стоны подсказали, где следует искать пропажу. Франческа лежала на охапке сена, над ней сверху, слегка приспустив штаны, пыхтел здоровенный бугай. Она уже не кричала, только всхлипывала.
        Опоздал.
        В сарае находилось еще двое. Один удерживал тонкие запястья девушки, второй просто развалился рядом.
        Нет, я не убил их. Только оглушил. Они не заслуживали легкой смерти.
        Насильника все же проткнул шпагой. Побоялся иначе задеть девчонку. Громила захрипел и повалился на Франческу. Стащить его с несчастной получилось лишь со второго раза - подонок был тяжелым.
        - Нагулялась? Посмотрела мир? - зло спросил я. И осекся, увидев ее лицо.
        Беглянка мазнула по мне безумным, затравленным взглядом. От лифа платья остались одни лохмотья, под глазом чернел здоровенный синяк, руки и ноги также покрывали синяки и ссадины. Россыпь свежих мелких кровоподтеков - следы от пальцев, наливалась на груди.
        - Франческа?
        Она отшатнулась от протянутой руки и поползла назад, поскуливая, как дикий зверек. От ноги к кольцу в стене тянулась толстая, проржавевшая цепь, из тех, что надевают на каторжников.
        Франческа доползла до стены, чтобы вжаться в заросший паутиной угол. Я подошел ближе, и она зажмурилась, попытавшись прикрыть от меня голову, словно боялась, что я сейчас ударю. Я опустился рядом, завернул девушку в плащ. Обнял, преодолевая сопротивление. Она сначала заверещала, потом успокоилась и поникла.
        Пока я сжимал ее в объятиях, гладил по голове, по спине и пытался совладать с приступом гнева - тяжелого и темного, Франческа сидела обмякшей куклой - безучастная, словно все происходящее вокруг ее не касалось.
        - Эх ты, - выдавил я. И замолчал.
        Ни демона не умею утешать. В Братстве не принято утирать друг другу сопли. Покажешь больное место, и милые родственники с радостью поспешат по нему пнуть. От души.
        Но кое-что я все же мог для нее сделать.
        Я встал. Откатил троих ублюдков, чтобы уложить их рядом. Двое по-прежнему были без сознания. Тот, которому я проткнул легкое, еще дышал - тяжело и со свистом. Крепкий парень.
        - Франческа.
        Она не ответила.
        Я взял девушку за плечи, тряхнул. Голова безжизненно мотнулась. Остекленевший, направленный внутрь взгляд мне совсем не понравился.
        - Смотри! Нет, не надо уходить в себя, смотри на меня, смотри на них.
        Казалось, она не слышала, тогда я потянул ее за волосы, принуждая поднять голову.
        - Вспоминайте, сеньорита. Вы - Франческа Рино. Вы не склоняетесь и всегда даете сдачи. Вот трое подонков, которые сотворили с вами это, и они еще живы. Хотите, чтобы я сделал с ними что-нибудь в ответ?
        Франческа молчала.
        - Может простить их? Оставить, пусть живут? В духе квартерианских заповедей.
        Если бы она сказала “да” или промолчала, я бы тогда, наверное, отпустил ее. Отправил обратно папаше Рино с письменным извинением и хорошим отрядом наемников для охраны.
        Губы Франчески шевельнулись. В глазах зажегся знакомый огонек:
        - Нет, - тихий шепот, похожий на шелест листьев.
        - Не слышу. Громче!
        - Дай мне кинжал!
        Этого я не ожидал.
        - Хочешь сама?
        - Да!
        Будь я проклят, если стану ее отговаривать!
        Она медленно поднялась, цепляясь за мою руку. Сделала несколько шагов на подгибающихся ногах. Цепь волочилась за ней ржавой гадюкой и я подумал, что надо бы снять эту дрянь, но побоялся нарушить решимость девчонки. Позже.
        Франческа остановилась над ублюдками. Помедлила и вдруг с каким-то исступленным, звериным рыком упала на колени. Кинжал взмыл в воздух, чтобы опуститься. Еще раз. И еще.
        Кровь разлеталась ложилась брызгами на плащ и волосы, пачкала кожу. Лицо девчонки искажала безумная гримаса, но это было другое, правильное упрямое безумие, с которым встают, идут, живут и творят невозможное.
        Я бы действовал по-другому. Не так отчаянно. С пониманием что и почему делаю. Месть лучше подавать охлажденной - истина, которую я усвоил очень рано.
        Но это было ее право. Не так важно, каким будет лекарство, главное, чтобы помогло.
        Она остановилась, наверное, после десятого удара. Бессильно опустилась на землю, содрогаясь от беззвучных рыданий.
        Подойдя к девушке, я аккуратно вынул кинжал из ослабевших рук. Погладил по спутанным, испачканным в крови волосам. Сшиб с цепи замок и снял обруч. На коже остался кровавый след, повторявший форму браслета. Хотя бы здесь мои ничтожные таланты в магии жизни могли сгодиться.
        Франческа как-то быстро перестала плакать. Смотрела пустыми глазами, как я заживляю ссадины, и молчала. Лучше бы рыдала, честное слово.
        Я взял ее на руки, поднял. Она была совсем легкая. Как кошка.
        У края поляны я положил свою ношу на траву и обернулся. Пятачок перед хижинами был усеян обрубками человеческих тел - аквилонская плеть может быть страшным оружием, а я был очень зол, когда услышал крик сеньориты.
        Зол и, пожалуй что, напуган.
        - К грискам все! Не знаю, как ты, а я хочу здесь прибраться.
        Тела, хижина и сараи рядом вспыхнули одновременно. Мы стояли и смотрели на языки огня в вечерних сумерках. Франческа подалась вперед, отблески пламени играли на бледной коже.
        Я протянул ей руку:
        - Моя лошадь меньше, чем в полумиле отсюда. Сможете дойти сами, сеньорита?
        - Наверное.
        - Хорошо. Потому что таскать девиц на руках - немного не мой стиль. Я ведь злодей, помнишь?
        Франческа
        Силы оставляют меня почти сразу, после нескольких шагов. Вопреки собственным словам про “не его стиль” Элвин берет меня на руки и несет. Я чувствую ничего. Именно “чувствую ничего”, а не “ничего не чувствую”. Внутри пусто.
        Он сажает меня на лошадь перед собой. Я так измучена, что поминутно засыпаю, и только его поддержка не дает мне соскользнуть на землю.
        Когда чувства начинают возвращаться, первой приходит боль. В животе - сильная. Все остальное болит примерно одинаково.
        Он вносит меня в номер, кладет на кровать, и чуть позже я слышу со стороны лестницы его резкий голос, отдающий приказы на анварском. Лежу. В душе по-прежнему пустота. Никаких мыслей. Хочется спать, но страшно.
        Я знаю, что придет ко мне во сне.
        Элвин возвращается и пытается стянуть с меня плащ.
        - Нет! - вцепляюсь в кусок ткани, словно это мое единственное спасение и смысл жизни.
        - Так, - устало и зло говорит маг. - А ну быстро прекратила быть дурой, или я поставлю тебе второй фингал, под другим глазом!
        Я подчиняюсь не из страха. Просто нет сил бороться. Не сегодня.
        Он вытряхивает меня из остатков платья. Я пытаюсь закрыться руками, но маг прикрикивает и ругается. Снова болезненное пощипывание там, где кожу рассекают царапины, и они исчезают без следа. Я не знала, что он умеет еще и так.
        Потом Элвин щелкает пальцами, и дубовую бочку наполняет теплая вода.
        - Пожалуйста, не надо! - умоляю я, поняв, что он собирается меня мыть. Неужели сегодняшний день принес недостаточно унижений?
        - Надо.
        - Можно я сама? Пожалуйста!
        Он удивляется моему вопросу, но уступает.
        Я опускаюсь в бочку. Слегка саднит кожа на лодыжке, там, где был браслет. Болит низ живота. По воде плывут кровавые разводы и я сначала пугаюсь, а потом вспоминаю, как летели в лицо красные брызги.
        Чувствую себя грязной. Не снаружи. Изнутри.
        Элвин сидит рядом, сгорбившись. Разумеется, он и не подумал отвернуться.
        Я смотрю на свои запястья. Их снова украшает кольцо темных пятен, вместо тех синяков, что поставил мне Элвин и что уже успели сойти.
        - Сменить воду? - тихо спрашивает он. Я киваю.
        Я почти засыпаю в теплой воде, когда он вытаскивает меня из бочки, чтобы смазать синяки вонючей мазью.
        - Повернись, - приказывает маг сквозь зубы, и я съеживаюсь, услышав злость в его голосе.
        Его прикосновения уверенны и профессиональны, в них не чувствуется вожделения. Рука ложится на живот. Туда, где под кожей разливается лиловое пятно.
        - Они били тебя?
        - Один раз.
        - Болит?
        - Не сильно.
        Болит ниже, но я не стану говорить об этом с мужчиной.
        Он заканчивает, а я вдруг понимаю, что мне нечего надеть - все, что было при мне, сгорело с разбойничьим логовом.
        Осталось пара платьев, которые я не взяла при побеге. И ни одной сорочки. Делюсь своей проблемой, и Элвин ухмыляется:
        - Ну, раз уж вы умудрились потерять весь гардероб, придется ходить a naturel, сеньорита. Чему лично я только рад.
        Я не отвечаю - нет сил смущаться или злиться, и он мрачнеет. Говорит, что женщины в синих пятнах не в его вкусе и надевает на меня свою рубаху. Та сильно велика, плечо проскальзывает в ворот.
        - Завтра купим тебе чего-нибудь в городе. А сейчас - спать.
        Ночью приходит щербатый насильник и все повторяется, как наяву - боль, унижение, беспомощность. Я визжу, бестолково вырываюсь, чтобы выпасть в темноту гостиничного номера.
        Тишина. На полу лучи лунного света сквозь щели в ставнях. Ровное дыхание мага.
        Усмиряю рвущиеся всхлипы и снова закрываю глаза. Сон бродит рядом, касается лица краем рукава. Поначалу он нежен и легок, и я доверяюсь, позволяю увести себя далеко-далеко… чтобы там снова встретить знакомую щербатую ухмылку. Теперь насильников трое - на груди второго разбойника сочатся темными каплями пять кровавых ран, хлюпает влажный разрез на шее третьего. И снова ужас, омерзение и боль.
        Прикосновение горячих ладоней прогоняет морок.
        - Тихо! - приказывает Элвин, прижимая меня к груди. - Не дергайся. Я не собираюсь тебя лапать, но дай уже поспать, а?
        - Пусти!
        - Как хочешь.
        Он и правда убирает руки, но я не спешу отодвинуться. Лихорадочный жар, что всегда окутывает его тело, гонит мертвецов прочь. Утыкаюсь ему в плечо, и он неловко обнимает, прижимает к себе.
        - Дурочка, - голос мага непривычно нежен. - Маленькая дурочка. Зачем сбежала? Думаешь, мир сделан из сахарной ваты?
        Эта нежданная нежность становится сигналом, словно рушит незримые запруды в душе. Весь ужас ожидания, накопившийся за эти недели, все одиночество, тоска по родным, растерянность, кошмар насилия прорываются безутешными рыданиями.
        Я захлебываюсь в слезах, спрятав лицо у него на груди. Кажется, никогда в жизни так не плакала. Даже в детстве.
        Он вздыхает, морщится и гладит меня по голове.
        Потом, когда слезы заканчиваются, я засыпаю, обняв его. И не помню своих снов.
        Глава 12. Вкус ненависти, запах безумия
        Франческа
        Я просыпаюсь неожиданно рано. Комната выстыла за ночь, но в объятиях Элвина тепло. Мои руки обвиваются вокруг его шеи, голова лежит на плече.
        Он еще спит.
        Это хорошо.
        Потому, что вместе со мной просыпается злость.
        Ядреная такая. Сильная.
        Я зла на мир, на людей, на себя. И неимоверно зла на мага. Ужом извиваюсь, выползая из кольца рук. Мне сейчас совсем не хочется быть с ним рядом. Сегодня я понимаю то, что ускользало раньше. Он виноват в том, что случилось вчера, лишь немногим меньше насильников.
        Я почти с ненавистью смотрю на мужчину в постели. Если бы не он, я никогда не оказалась бы здесь - на севере чужой страны, языка которой я не знаю. Не пыталась бежать. Не попала в плен.
        Он убил моего мужа, силой увез меня из родного дома, пугал, издевался и насмехался почти три недели.
        И вчера он опоздал!
        И что - теперь он считает, что достаточно пары снисходительных, ласковых слов, чтобы я растаяла и стала покорно принимать все, что он пожелает со мной сделать? Чтобы простила?
        Я из рода Рино. Мы не нуждаемся в жалости врагов. И не сдаемся.
        При воспоминании о вчерашней слабости приходит стыд. Как я могла так расползтись, забыть о гордости? Неужели нельзя было поплакать в одиночестве?
        На мне все еще его рубаха. Сдираю ее с неожиданной яростью и роюсь в вещах. Нахожу темно-синее платье, из шерстяного муслина. Я оставила его потому, что шнуровка на спине слишком неудобна, когда путешествуешь в одиночестве.
        Исподней сорочки у меня нет, надеваю платье прямо на голое тело. Шерсть слегка покалывает кожу.
        Ощупываю заплывший глаз. Пудры, чтобы хоть как-то замаскировать синяк, тоже нет. А и была бы - не поможет. Поэтому оставляю все как есть, иду искать служанку.
        Трактирная девка косится на меня с испугом и это добавляет ярости. Конечно, Элвин не успел вовремя в тот сарай, но успел рассказать владельцу постоялого двора о моем якобы безумии. Он повторял эту историю на протяжении всего пути в каждом трактире, и я вдоволь насмотрелась на опасливые гримасы черни.
        - Зашнуруй платье, - приказываю я. - И заплети волосы.
        Она моргает с глупым видом. Я повторяю на альбском и, о чудо, служанка понимает меня.
        Как же надоело быть бессловесной скотиной! Хорошо, что Дал Риада уже недалеко. Если я правильно догадалась, маг везет меня именно туда. Почему не в Прайден? Не знаю.
        Пока служанка возится со шпильками, рассматриваю свое отражение в медном зеркальце. Синяк ужасен.
        - У тебя есть пудра?
        Ну откуда у трактирной девки пудра?
        - Сходи купи!
        Пока ее нет пробираюсь на кухню и краду нож. Обычный нож, каким режут мясо - ничего особенного. Прячу свою добычу в рукаве.
        Давно надо было так сделать!
        Как и думала, от пудры никакого толку. Мне еще неделю или две ходить с отметиной на лице. Интересно, почему Элвин не избавил меня от синяков магией, раз уж взялся лечить? Ему нравится вид избитой женщины?
        Возвращаюсь в нашу комнату. Мой “господин и повелитель” еще изволят почивать. Притомились от вчерашних забот.
        Сталь в рукаве приятно холодит кожу. Я больше не чувствую себя беззащитной. Развлекаюсь мыслью, как достану нож и ударю своего сторожа, пока он так беспечно спит. Как он резко выдохнет, раскрыв в изумлении голубые глаза, попробует что-то сказать и не сможет. А потом его взгляд остекленеет, и всегда горячая кожа начнет холодеть.
        И все - свобода.
        Я знаю, что не убью его. Я нуждаюсь в нем. Мой побег показал, как я слаба и зависима.
        Но мечтать об этом приятно. Надоело быть жертвой.
        Я сделаю это потом. Когда все спланирую и подготовлюсь. Когда у меня будут деньги, чтобы нанять охрану. Когда я придумаю, что делать дальше.
        Больше никаких глупостей. Я хорошо подготовлюсь в следующий раз. И подарю ему удар ножом на прощанье.
        Я не убивала до вчерашнего вечера. Изабелла Вимано не считается, она не была человеком. Но теперь я знаю - убить не сложно. Совсем не сложно. И не страшно.
        Даже приятно.
        Я хочу, чтобы кто-то заплатил за вчерашнее! Тот, кто по-настоящему виноват во всем.
        Элвин
        Проснулся я в одиночестве - девица как-то сумела выбраться из объятий, не разбудив. Пока валялся в кровати и думал - седлать лошадей или дать Франческе еще денек отлежаться, объявилась моя пропажа.
        Я рассматривал ее, не подавая вида, что не сплю. Вид у девчонки был боевой и какой-то сердитый. Это хорошо, значит переживет, выкарабкается.
        Она - настоящий боец.
        В пику вчерашней слабости, сегодня Франческа изображала леди Совершенство. Одета не просто аккуратно - воплощенная аккуратность. Прическа волосок-к-волоску, пудра на лице. Строгое темно-синее платье - этот вдовий цвет делал ее старше. Губы решительно сжаты, глаза сощурены и злы.
        Весь ее вид заявлял, почти кричал “Я в полном порядке! Я - Франческа Рино”. Правда, впечатление несколько портил черневший под глазом фингал.
        - Вставайте, сеньор Эйстер. Или вы так утомились от вчерашних трудов, что намерены весь день провести в постели?
        Аж опешил от этого ядовитого тона. Вроде ничего не успел сделать, чтобы вызвать у нее такой настрой с утра.
        - Милое платьице. В тон к синяку подбирали?
        - Солнце уже высоко. Мы едем или нет?
        - Смотрю, вам не терпится.
        - Раз судьбы не избежать, я хочу поскорее узнать, какую подлость вы для меня приготовили. Ожидание невыносимо.
        Я почувствовал себя оскорбленным. Не то, чтобы ожидал благодарности, но все же… Я вчера был редкостным паинькой. Непонятно, чем заслужил такое с ее стороны.
        - Сеньорита, почему вы так уверены, что я подготовил именно “подлость”?
        - Потому, что давно не жду от вас ничего, кроме подлостей.
        Думаю, она сказала это специально, чтобы уязвить. И, чтоб я сдох, ей это вполне удалось!
        - Да уж. Простите, что вчера подло прервал свидание с обходительными кавалерами. В следующий раз обещаю не вмешиваться.
        Она сверкнула глазами:
        - Это ты виноват!
        - Вот это новость. Я виноват в том, что сеньорита сбежала? Или в том, что дура?
        Она смотрела на меня с яростью. Ну точно дикая кошка! Ох уж этот разеннский темперамент. И, хуже всего, что я завелся в ответ. Вчерашнее беспокойство, бессильный гнев перед тем, что уже свершилось, и возмущение от ее нелепых обвинений натолкнули на неожиданную идею. Я расплылся в нехорошей улыбке:
        - Что же, раз вам невыносимо ждать, познакомлю вас с вашей судьбой.
        - Здесь? Сейчас?
        - Ага.
        Не торопясь, я вылез из-под одеяла и начал одеваться. Поначалу мысль выглядела дикой, однако чем больше я ее обдумывал, тем более разумной и, что греха таить, соблазнительной она казалась. Так я буду уверен, что она никуда не денется и не перережет мне ночью глотку. Непредсказуемость пленницы, конечно, приятно щекотала нервы, но, вчерашние последствия показались слишком дорогой платой за развлечение.
        И главное - так я смогу добиться подчинения без лишнего насилия. Франческа станет восхитительно послушной. Очень-очень послушной и покорной.
        - Итак, моя любительница запретных знаний. Помните ли вы, с чего все начиналось? Артефакт де Бриена, - пояснил я в ответ на ее недоумевающий взгляд. - Не успел рассказать, мне удалось заполучить его. Изящная штучка, интереснейший сплав двух разнородных заклятий, причем одно из них динамическое. Де Бриен сумел его закольцевать и сделать константой. Ладно, что-то меня заносит. Не будем вдаваться в детали, они неважны.
        Я порылся в дорожном мешке.
        - Забавно, что вы считаете меня в ответе за глупости, которые сделали. Пусть так, я не против - мне не привыкать отвечать за других. Но я больше не желаю подвергать вашу жизнь риску, поэтому хочу быть уверен, что вы точно никуда не денетесь.
        - Я не буду больше…
        - Нет, нет! Никаких обещаний, которые вы не в силах исполнить. Очевидно, лишь вам покажется, что представился удачный случай, как вы предпримете новую попытку. Некоторые люди просто неспособны учиться на ошибках. К тому же, мне хочется испытать эту вещицу. К слову, перевод “венец подчинения” был несколько неверным.
        Я, наконец, откопал на дне мешка то, что так искал. Ее глаза расширились:
        - О нет! Вы же не наденете на меня… это?
        - Именно, что надену. Знаете, никогда не мечтал о собаке. Трусливые, надоедливые твари. Но волчица - это гораздо, гораздо интереснее.
        Она отступила к окну:
        - Я буду кричать.
        - Кричите. Все окрестные деревни в курсе, что моя жена - чокнутая.
        Я щелкнул гибкой полоской кожи в руках и продолжил тоном университетского профессора:
        - На самом деле, форма не так важна. Вся магия вот в этом небольшом камушке, видите. Это могло быть кольцо. Или действительно венец. Или кулон. Однако мне в подобном исполнении видится изумительный символизм. Учитывая ожидаемый эффект.
        В последнюю минуту Франческа рванулась в сторону двери, но я перехватил ее, заломил руку за спину и впечатал лицом в стену. Из рукава платья выпал нож, звякнул о пол.
        - Это для меня? А что не пустила в ход?
        - Не успела, - прошипела она и забилась, как свежепойманная рыба.
        - Милая, ну неужели нельзя обойтись без предварительных игр? Просто расслабься и дай мне сделать это.
        Застегивать ошейник одной рукой - адски неудобно.
        - Думаю, теперь сеньорите придется перейти на закрытые платья и шарфики. Мы же не хотим объяснять каждому встречному такое странное украшение.
        Полюбовался результатом. Тонкая полоска черной кожи на ее бледной шее смотрелась волнующе.
        - Я ничего не чувствую, - Франческа даже прекратила сопротивляться.
        - Ах да! Активация.
        Я положил руку на маленький камушек, лежащий в ложбинке между ключиц, и направил в него силу. Артефакт завибрировал и отозвался, признав меня хозяином.
        - В теории, теперь я - единственный, кто сможет снять с вас это. Так что будьте послушной девочкой и, может быть, заслужите свободу, - я отпустил девицу и она немедленно начала дергать и тянуть за ошейник. - А сейчас хочу посмотреть на эффект. Морф!
        Это было совсем не так, как обычно происходит у фэйри со способностью к трансформации. Пару раз довелось наблюдать - жутко неаппетитное зрелище. И, если верить отзывам, довольно болезненное. Нет, ее тело не корежило и не сминало, переплавляя заново по иной форме. Не рвалась одежда, не прорастала шерсть сквозь кожу. Все произошло без лишних эффектов, чисто и мгновенно. И все же результат обескураживал.
        Я расхохотался:
        - Кошка? О, Наместники, ну и шутка! Франческа, милая, я рассчитывал хотя бы на рысь, раз уж она на вашем гербе. Но это?
        Она съежилась, прижала к голове округлые, широко расставленные уши и зашипела.
        - А впрочем, - я поднял ее на руки и с наслаждением запустил пальцы в густой мех. - Пожалуй, что и кошка. Гордая, своенравная, шипит по любому поводу и всегда готова к драке.
        Из нее получилась очень странная кошка. Размерами она казалась крупнее обычной домашней, но когда я взял пушистую бестию на руки, то понял, что это было иллюзией из-за невероятно густого и длинного меха серых и палево-охристых оттенков, белого на кончиках, словно присыпанного снегом. Огромные, злющие глаза с круглыми, а не щелевидными, как у обычных кошек, зрачками. Черные отметины на лбу и узкие черные полосы по пушистым бакам. А хвост! Не хвост, хвостище - толстенный и полосатый. Хороша! Просто невероятно хороша. И удивительным образом похожа на себя в человеческом обличие - такой же свирепый, мрачный и, в то же время, несчастный вид. Франческа-кошка будила восхищение и легкую опаску, вкупе с желанием почесать за ушком.
        Сейчас она страдальчески терпела мои прикосновения, зло щурила глаза и шипела, но магия, заключенная в ошейнике, не позволяла ей причинить вред хозяину.
        - Отлично, пусть будет кошка. Может дать вашему alter ego какое-нибудь занятное прозвище? Например, “Пушинка”? Ладно, ладно, не надо так реагировать. Признаю, это уже несмешно и жестоко. Кроме того, мне не хватает ваших ответных реплик, так что возвращайтесь-ка в привычное состояние. Морф.
        Она кубарем скатилась с моих колен, тяжело дыша. Я присел рядом.
        - На что это похоже, Франческа? - мне и правда было любопытно.
        Девица молчала.
        - На что это похоже? - на этот раз я сопроводил вопрос легким всплеском силы, направив магию в соединившую нас нить.
        - Ни на что. Мир видится по-другому. Запахи и звуки рассказывают больше, чем глаза. И все огромное, - выговорила она против своей воли.
        - Интересный опыт. Я вам почти завидую, леди Пушинка. Что, не называть вас так? Хорошо, не буду.
        Она молчала, отвернувшись. Закусив губу, ощупывала тонкую полоску кожи, украшенную неброским серым камнем, на своей шее.
        - Давайте собираться, сеньорита. Время к полудню, а еще нужно найти для вас лошадь.
        Франческа подняла на меня тяжелый взгляд:
        - Я знала, что ты - подлец, для которого нет ничего святого. Но это… это слишком даже для тебя. Лучше бы ты меня убил.
        Ее слова задели, но со своей точки зрения пленница была права.
        - Да, да. Мы это уже проходили. Я - подлец, сволочь, негодяй и вообще аморальный тип. И если бы я вас убил, получилось бы не так весело. Вставайте, Франческа, нас ждет дорога.
        Франческа
        До дня, когда он надел ошейник, я не знала вкуса ненависти.
        Я думала, ненависть знакома мне, но то была не она - гнев. Гнев ярок, но недолог и проходит без следа. Ненависть жжет душу раскаленным железом днем и ночью.
        Говорят, кто не любил, тот не жил. Я же скажу - не жил тот, кто не пробовал ненавидеть. Знаю это, потому что испытала и первое, и второе. Ненависть сильнее и ярче, она приходит в двери сердца незваной, и ее не прогнать так просто. Она дает силы жить и ждать.
        На шее моей ошейник. Как у скотины, как у шелудивого пса. И тот, кто рядом, тот, кого я ненавижу сильнее жизни, может отдать мне приказ, который я не смогу не исполнить. Я - его рабыня, животное, вещь. И я клянусь, мысленно клянусь себе в сотый раз, что он поплатится за то, что сделал со мной.
        Я ненавижу даже его больше, чем ублюдков, которые надругались надо мной. Они сделали это над моим телом, он же - над моей волей, душой, свободой.
        Он ничем не лучше них. Даже хуже.
        - Если бы взглядом можно было пытать и убивать, сеньорита… Оооо, страшно представить какая участь ждала бы меня тогда.
        Я не отвечаю. Я опускаю взгляд. Я умею терпеть, ждать и скрывать свои чувства. Отец долго воспитывал во мне эти умения розгой и горохом, рассыпанным по полу.
        - Суп из утки просто изумителен, попробуйте. Кто бы мог подумать, что в этой дыре умеют так готовить.
        Я молчу. Успела заметить, что молчание раздражает его куда больше любых дерзостей.
        - Что, прелестная Франческа, решили назло мне уморить себя голодом?
        Он прав. Мне надо есть. Мне надо выжить и набраться сил. Чтобы отомстить.
        Мы движемся сквозь села и города на север. Не знаю, куда везет меня мой враг, и не стану задавать вопросов. День за днем в седле. Холодно. В Рино так холодно не каждую зиму.
        Обед в очередном трактире, неизвестно каком по счету в череде постоялых дворов. Мы проезжаем сквозь деревенскую ярмарку. Он покупает маленькую глиняную грелку с узким горлышком и протягивает мне:
        - Грейтесь, сеньорита.
        Беру ее. Глина слегка шершавая, удобно лежит в руках. От нее расходится приятное тепло, ласкает озябшие пальцы. Разжимаю руки. Грелка падает на землю и разбивается. От пролившейся горячей воды поднимается пар:
        - Ой, - говорю. - Надо же, какая досада.
        Он хмурится:
        - Видно вам нравится мерзнуть, леди кошка.
        Сгущаются сумерки. Мы останавливаемся на ночь в гостинице. Ужин. Его болтовня, мое молчание.
        Он придирчиво проверяет чистоту простыней, щелчком пальцев заставляет сдохнуть клопов в перинах и требует у трактирщика постелить свежее, только что выстиранное белье. Тот повинуется.
        Это повторяется из раза в раз. Мой враг любит комфорт. Он всегда требует себе лучшего: комнат, еды, овса для лошадей. И всегда получает желаемое.
        Я не знаю, зачем нужна этому человеку. Мы спим рядом уже месяц, но с того, первого раза он не делал попыток овладеть мною. Должно быть, он бережет меня для какого-то невероятного, невозможного унижения и издевательства.
        Мне снова приходится ложиться в одну кровать с тем, кого я так ненавижу. Забиваюсь на самый краешек. Холодно. Одеяло пахнет сыростью и мокрой шерстью. Можно пожаловаться тому, кто спит рядом, он велит принести грелку, но я стараюсь не заговаривать с ним первой.
        Я лежу в постели, слушаю сонное дыхание своего врага и думаю, что стоило быть настойчивей в попытках добыть кинжал, пока мою шею еще не стягивал ошейник. Сейчас не в моей власти причинить ему вред, как бы ни мечтала я вонзить нож ему в сердце и стереть, наконец, выражение насмешливого превосходства с породистого, красивого лица. Но я знаю - у такого, как он, должно быть много недругов. Я найду их и предложу свою помощь. Я буду лазутчиком, шпионом, соглядатаем. Я узнаю пределы своей свободы, я отомщу так, как будет позволено заклятьем. И когда он будет умирать, когда я загляну в его глаза, возможно, тогда ненависть покинет меня, чтобы оставить лишь тоску и чувство утраты.
        Intermedius
        Эмма Каррингтон
        Эмма следовала за оруженосцем по тайным коридорам резиденции Ордена и гадала, зачем она могла потребоваться гонфалоньеру. Джозеф Найтвуд не отличался любовью к задушевным беседам ни о чем. И он едва ли замечал Эмму ранее.
        Эмму не удивляло это невнимание, пусть она, как одна из немногих женщин в организации, к тому же женщина, обладающая редкими знаниями и опытом хирурга, могла бы рассчитывать и на большее.
        Она привыкла к мужскому равнодушию.
        Не красавица, и ничего не поделаешь. Ну, хоть не дура. Возможно, позже, когда она сможет проявить себя, ее заметят и оценят. И даже сумеют разглядеть в ней не только надежного соратника или хорошего врача, но и женщину.
        Они свернули за угол и встали у двери из мореного дуба. До этого Эмма была здесь всего пару раз. Она подняла взгляд на низкий, выложенный необработанным камнем потолок и подумала о толще земли над головой. Интересно, когда по площади сверху марширует королевская гвардия, слышно ли это в кабинете гонфалоньера?
        Оруженосец кивнул, и Эмма вошла, преодолевая робость.
        - Мисс Каррингтон, - Джозеф встал, чтобы приложится к ее руке - дежурный жест вежливости и только, но по спине привычно пробежали сладкие мурашки. - Спасибо, что пришли так быстро.
        - Это было несложно, я находилась в лаборатории, - ответила Эмма, зардевшись.
        Под ласковым взглядом мужчины губы сами собой расплылись в глупейшей улыбке. Она потупилась, мысленно кляня свою слабость.
        Беда даже не в том, что Джозеф Найтвуд на двадцать лет старше. Беда, что он недавно женился повторно на молоденькой хорошенькой кукле без единой мысли в голове… Эмма видела как-то новобрачную - сплошные хихиканья и кудряшки. Зачем адепту мирового равновесия такая супруга? Она же не в состоянии ни понять, ни оценить, сколь огромную и важную работу выполняют они все. И никогда не поддержит мужа на этом нелегком пути.
        Нет, Эмма вовсе не влюблена в гонфолоньера. Не больше, чем в своего коллегу по магическим разработкам Просперо Гарутти. Просто ей нравится его усталое, некрасивое лицо с тяжелой челюстью, приветливые карие глаза и гордый профиль. Нравится, как он всегда кланяется при встрече, нежно берет ее руку, а у Эммы красивые руки - руки хирурга, с длинными пальцами и ухоженными, коротко остриженными ногтями, в свои огромные ручищи - такие под стать иметь лесорубу. Нравится, как сухие губы быстро касаются тыльной стороны ладони, и как потом он не сразу торопится выпустить тонкие пальчики…
        Было время, она питала надежды сменить опостылевшую за двадцать шесть лет фамилию “Каррингтон” на куда более аристократичную и звучную.
        Эх, мечты-мечты… сколько было их за эти годы?
        - Что-то случилось? - спросила Эмма.
        Вызов Найтвуда отвлек ее от ежедневного штудирования рунических трактатов в лаборатории. Не одаренная и толикой магического таланта, Эмма питала амбициозные надежды стать лучшей в теории рунических заклятий.
        Шокирующе дерзновенный замысел. Все равно что мечта стать великим композитором для глухого от рождения.
        Но у нее получалось. Пока еще робко, порой ошибаясь, она уже умела создавать последовательности, выстраивать цепочки и задавать вектора силы. Отсутствие таланта вполне успешно заменял аналитический ум, цепкая память и педантичность. А тщательно скрываемая от мира творческая жилка позволяла экспериментировать с по-настоящему рискованными сочетаниями, находя интересные решения.
        Да, отсутствие силы не давало ей перейти к практическим испытаниям - начертанные Эммой руны оставались бессмысленными каракулями. Но ее ум и знания могли послужить другим. Например, тот же Просперо Гарутти, несмотря на врожденный талант мага, оказался совершенно неспособен к рунистике. Разеннец просто не чувствует, не понимает закономерностей, допуская грубейшие ошибки. А Эмма чувствует. Рунистика не сложнее математики или логики, к которым у нее всегда была склонность.
        Сам лорд-командор уже несколько раз пользовался находками Эммы и отзывался одобрительно, велев предоставить начинающему рунику все возможные материалы для исследований.
        - Нельзя сказать, чтобы “случилось”. Но у меня есть к вам просьба, мисс Каррингтон.
        - Личная? - изумилась Эмма.
        - О нет, что вы. Я бы никогда не позволил себе такую наглость. Это… для нашего общего дела. Но работа столь сложная и опасная, что я могу только смиренно просить вас о помощи, никак не более.
        Эмма почувствовала, как тает от тона, которым он произнес эти слова. Вопреки словам Найтвуда, что-то глубоко личное все же проскальзывало в его доверительной, чуть растерянной улыбке и заботе, с которой он произнес эти слова.
        Она нужна ему!
        - Что я могу сделать для… для Ордена?
        Мужчина побарабанил пальцами по краю стола.
        - Скажите, вы когда-нибудь были в Батлеме?
        Батлемская лечебница для умалишенных смердела.
        Госпиталь божьего слуги святителя Бартоломеуса, где мисс Каррингтон имела счастье трудиться два дня в неделю по вторникам и пятницам, тоже не благоухал розами. В больнице стоял запах болезни, вонючих мазей и травяных настоек и сырой штукатурки. Однако он был привычен и даже чем-то приятен. И уж, разумеется, не шел ни в какое сравнение с резкой до невольной слезы вонью, окружавшей здание Батлемской лечебницы подобно ядовитой кисее.
        Батлем пах, вонял, смердел экскрементами хуже, чем деревенский нужник. К смраду от коллектора примешивалось амбре гниющего мяса, перебродивших до состояния однородной бурды помоев и полуразложившихся трупов.
        Запах безумия.
        Эмма побледнела, покачнулась и вынуждена была опереться о руку своего спутника.
        - Аккуратнее, мисс Каррингтон, - предупредил Найтвуд. - Лучше дышать через рот.
        Она так и поступила, но это мало помогло. Едкая вонь, казалось, вторгалась в тело через поры кожи, отравляя организм ядовитыми миазмами.
        - О боги, как возможно было довести лечебницу до такого состояния? - прогнусавила Эмма, прикрывая нос платком. - Здесь же содержатся люди!
        Гонфалоньер покачал головой.
        - Это не совсем люди, мисс Каррингтон. А все свободные средства Ордена уходят на наше дело.
        Второй вещью, поразившей Эмму, была ужасающая, застарелая грязь и разруха, царившие в лечебнице. Даже самая нищая ночлежка для рондомионских побирушек была чище. На полу и стенах то и дело встречались пятна, о происхождении которых не хотелось лишний раз думать. Вдоль коридора, нисколько не стесняясь присутствия людей, сновали жирные крысы, в углах белели клочья паутины, похожие на куски ветхой ткани.
        А третьей стали звуки. Звериный вой, крики, в которых не было ничего человеческого и членораздельные вопли - имена святых и матершина, богохульства и плач “мама, мамочка” из-за запертых дверей, сливались в жуткую симфонию тоски и безысходности. И, если ступив на порог Батлема, мисс Каррингтон узнала запах безумия, то теперь она услышала его голос.
        Они прошли по выстывшему коридору мимо запертых комнат, заполненных безумцами. Эмма бросила короткий взгляд сквозь зарешеченное окно и прокляла свое любопытство.
        Когда они спустились по темной узкой лестнице, стало чуть легче. Сюда тоже долетали крики и проклятия, но расстояние глушило невыразимый ужас жалоб умалишенных. Здесь, в подвале, это можно было выносить. А к отвратительному смраду, как оказалось, человек способен притерпеться.
        - Обычно мы держим его здесь, - сказал Найтвуд. - Но иногда переводим на первый этаж. По мнению управителя, пребывание там становится наказанием, но я не разделяю этой уверенности. Кажется, этот… эта тварь только развлекается, когда мы делаем так.
        - На первый этаж? В общую палату? - содрогнулась Эмма, вспоминая случайно подсмотренный за решеткой ад - копошение изможденных тел в обрывках одежды, оскаленные хари, на которых не осталось ничего человеческого, и давящая, невыносимая атмосфера страдания, душевной муки за той гранью, что можно вытерпеть, не утратив рассудок.
        Отчего-то особенно ей запала в душу молоденькая девушка - подросток, почти ребенок с привлекательным, но абсолютно пустым и равнодушным лицом. Она лежала на животе поперек кровати и теребила в руках трупик крысы - подол длинной рубахи заброшен на спину, в сумерках непристойно белеют обнаженные ягодицы.
        Впусти туда здорового, уравновешенного человека, и через час пребывания он ничем не будет отличаться от прочих обитателей Батлема.
        - О нет. Это было бы слишком опасно. Не для него, для них, разумеется. Помните, что я говорил, мисс Каррингтон? Никаких физических контактов! Вы даже представить не в силах ни его возможности, ни степень угрозы.
        Мысленно Эмма снова содрогнулась. Ей предстояла встреча с настоящим чудовищем. Легендарным монстром. Найтвуд мог бы не повторять свои предупреждения - мисс Каррингтон была усердной ученицей и хорошо помнила все, что слышала и читала об этом создании.
        Гонфалоньер остановился у неприметной двери в конце коридора и зазвенел ключами. Эмма выслушала и запомнила его пояснения, каким ключом следует отпирать каждый из трех замков. Также она послушно вложила руку в распахнутую пасть чудовищной гаргульи. Клыки магического сторожа слегка кольнули кожу, пробуя кровь Эммы на вкус.
        - Теперь она запомнит вас, - сказал Найтвуд то, что Эмма и так знала. - И пустит в следующий раз, когда вы придете без меня.
        Эмма подумала, что мужчина нервничает не меньше нее самой, оттого и несет что попало. Подумала, но спросила о другом:
        - Неужели так необходимо, чтобы я приходила сюда совсем одна?!
        - Если он вас признает и согласится общаться, то да, - Найтвуд вздохнул и вдруг взял ее руки в свои ладони. Эмма вспыхнула, тщетно пытаясь скрыть смущение и радость. - Мисс Каррингтон! Эмма! Нам очень нужны сведения, которыми обладает этот… это создание. Очень нужно его сотрудничество. Я понимаю, что просить вас участвовать в таком - жестоко и недостойно мужчины, но все же… он уже отказался беседовать с пятью другими адептами, которых мы к нему присылали. На вас вся надежда.
        - Я все понимаю, мистер Найтвуд, - голос Эммы прервался от волнения.
        Он никогда не говорил с ней подобным тоном. И уж тем паче никогда не говорил таких удивительно приятных слов. Она почувствовала, как за спиной вырастают крылья. В этот момент Эмма готова была сделать для него все что угодно, если нужно, дневать и ночевать в камере опасного пленника, но выяснить все, что нужно Джозефу…
        Джозеф… Такое красивое имя.
        - Что я должна сделать, чтобы понравится ему.
        - Ничего. Просто будьте собой.
        Эмма кивнула с сомнением. Если заключенный уже отказался беседовать с пятью куда более квалифицированными и опытными адептами, то отчего Найтвуд так уверен, что он не прогонит Эмму?
        Гонфалоньер понизил голос. Каждое его слово медом лилось в непривычные к похвале уши Эммы.
        - Вы удивительная, умная и сильная женщина. Я восхищаюсь вашей смелостью и решительностью. И умоляю - будьте осторожны! Это создание хитрее и опаснее тысячи демонов!
        - Я помню все, о чем вы рассказывали, мистер Найтвуд. И обещаю быть осторожной.
        Он еще раз сжал ее пальцы. Так, словно не хотел выпускать. Словно волновался. И Эмма подумала, что, должно быть, Джозеф жалеет о своей скоропостижной повторной женитьбе. И что все еще можно изменить…
        Дверь не скрипнула - петли были отлично смазаны. Комнату внутри освещал одинокий и тусклый масляный фонарь. Эмма прищурилась, озираясь по сторонам. Камера была поделена посередине железной решеткой, вмурованной в пол и потолок темницы. Фонарь находился на той же стороне, что и Эмма - стоял на полу, рядом с крепким табуретом - единственной мебелью по эту сторону комнаты. И без того тусклый светильник располагался слишком низко, оттого вторая половина комнаты терялась во мраке. С места, где стояла Эмма, возможно было разглядеть только кровать - по виду совсем такую же, как у обитателей лечебницы этажом выше.
        Резкий смешок с покрытой тенями половины заставил вздрогнуть не только Эмму, но и ее спутника.
        - Как отрадно снова видеть тебя, добрейший Джо, - голос был неожиданно глубоким и красивым - богатый обертонами густой и звучный баритон. Сейчас в нем отчетливо звучала ленивая ирония, словно обладатель голоса находился в светском салоне и поддерживал необязательную вежливую беседу. - Тебя, и твою очаровательную спутницу. Не это ли та самая жертвенная овечка, что ты давеча обещал привести мне на заклание?
        Черный силуэт отделился с той стороны решетки, чтобы подойти чуть ближе, но обладатель голоса все еще держался в тени. Эмма почувствовала, что не в силах справиться с крупной дрожью при попытках представить его внешность. Воображение рисовало жуткие картины уродства, перед которыми пасовала кунсткамера Ордена или искаженные даром предначальной стихии посвященные.
        - Представь нас, Джо, будь столь любезен, - меж тем со смешком продолжало скрывшееся во тьме создание. - Не хотелось бы нарушать этикет, первым обращаясь к незнакомой даме.
        - Это мисс Каррингтон, Жиль, - недовольно отозвался Найтвуд. В присутствии пленника гонфалоньер словно съежился, утратил часть своей властной ауры, что так завораживала Эмму. - Она готова говорить с тобой и отвечать на твои вопросы. Видишь, мы выполнили свою часть сделки.
        - О боги, что за слова, что за тон, мой дорогой Джо, - замурлыкала тень. - Помилуйте, какая “сделка”. Я всего лишь просил подарить мне немного подлинной роскоши - роскоши человеческого общения с кем-то способным мыслить, а не только повторять догматы о равновесии вслед за нынешним лордом-командором. Печально видеть во что фанатичный идеализм превращает некогда уважаемую организацию.
        - Мисс Каррингтон - та, кто вам нужен.
        На этих словах Эмма решила поддержать гонфалоньера. Она выпрямилась, присела и постаралась даже дружелюбно улыбнуться шевелящейся за решеткой тьме:
        - Я к вашим услугам, мистер… и я буду рада развеять вашу скуку приятной беседой.
        - О да, - задумчиво согласился голос. - Она и вправду великолепна, Джо. Ты знал, кого выбрать. Воистину королевский подарок, даже если забыть, что речь идет о привлекательной женщине.
        Эмма замялась, не зная, как реагировать. Незнакомец обсуждал ее в ее же присутствии и назвал “подарком”, что граничило с оскорблением. Но при всем том в голосе пленника не чувствовалось пренебрежения или иронии. Казалось, он был серьезен, когда назвал ее “привлекательной”.
        В конце концов, она решила сделать вид, что не услышала этих слов.
        - Оставь нас, - приказал голос.
        Найтвуд отступил к двери с явным облегчением. Перед тем, как закрыть створку, он поймал взгляд Эммы и растерянно пожал плечами, игнорируя невольный умоляющий жест женщины.
        - Я буду ждать вас у лестницы, - произнес он.
        И вышел.
        Оставшись наедине с жутким пленником, Эмма постаралась ничем не выдать своего страха. Она прошла несколько шагов, опустилась на табурет и достала блокнот, стараясь сохранить вид независимый и деловой.
        - Вы знаете, зачем я здесь, мистер…
        - Жиль, - подсказала тень. - Зовите меня просто Жиль, чудеснейшая мисс Каррингтон.
        Черный силуэт надвинулся, и Эмма еле сдержалась, чтобы не отшатнуться. А потом пленник подвинул в круг света стул и опустился на него, наклонившись вперед. Так, чтобы фонарь осветил его лицо.
        Эмма рассматривала легендарного чернокнижника со смутным разочарованием. Он совсем не был уродлив. Его нельзя было назвать и красавцем, но лицо пленника - мужественное, длинное, с резкими чертами, крупным носом и тяжелыми, сросшимися на переносице бровями, несомненно, привлекало внимание.
        Не было ничего уродливого и в его фигуре - мощной, полной скрытой силы. Пропорциональное сложение, широкие плечи и отсутствие брюшка, несомненно, сделали бы этого мужчину привлекательным в глазах любой женщины. Впечатление портил только небольшой горб, добавлявший пленнику сутулости.
        Когда он сидел, подавшись вперед, оценить его рост было сложно, но Эмма подумала, что, скорее всего, он не такой низкорослый, какими обычно бывают горбуны.
        - Что, - спросил пленник, сопроводив свой вопрос улыбкой. - Вижу, вы разочарованы, сладчайшая мисс Каррингтон. Ожидали встретить чудовище, не так ли? Что же, прошу простить - я всего лишь небольшая шутка природы.
        - Вы знаете, зачем я здесь… Жиль? - спросила Эмма, стараясь не заглядывать в гипнотические черные глаза мужчины.
        - Знаю, - он рассмеялся. - Лорд-командор вздумал сыграть с Предназначением. Ах, какая опасная глупость, неужели мой опыт ничему не научил наивного юношу? Судьба всегда играет краплеными картами.
        - Я не понимаю…
        - Некий неизвестный, но прыткий любитель вмешался и испортил вам ритуал. Судьба любит пошутить, не находите? Что вы качаете головой? Почему “нет”? Ах, ни за что не поверю, что такая умная женщина не видит в случившемся несомненной иронии. Учитывая список преступлений, на которые пошел нынешний лорд-командор чтобы воплотить в жизнь этот безумный замысел. Неудивительно, что он так переживает за результат. Его можно понять… о да, еще как можно. А знаете ли вы, дражайшая мисс Каррингтон, кто я, и отчего моя помощь так важна для вашего кумира?
        - Мне рассказали вашу историю.
        Его глаза сверкнули:
        - Уверен, любезнейшая мисс Каррингтон, вам рассказали отнюдь не все.
        Глава 13. Рондомион
        Франческа
        Город кутается в обрывки тумана, как нищенка в ветхий плащ. Издали он выглядит унылым и серым. Низкое небо хмурится, угрожая пролиться дождем. Тяжело влечет темные воды Темес - слишком широкий и непокорный, чтобы позволить заковать себя в камень дамб, набережных и мостов.
        Рондомион - столица Дал Риады. Полуостров Альба.
        Север.
        Мне не нравится здесь. Серые дома, серые улицы. Я всегда ненавидела зиму и холод, но Разенна и зимой остается прекрасной. Здесь же все бледное, словно злой волшебник украл у мира вокруг иные краски, кроме серой.
        - Какой отвратительный город. Мне следовало знать, что ты мог выползти только из такой дыры, - я говорю это, чтобы уязвить своего спутника.
        Нет, я вовсе не хочу вывести Элвина из себя! Когда он приходит в ярость, когда щурит холодные глаза и улыбается - неприятно и предвкушающе, мне становится по-настоящему страшно.
        Я стараюсь злить его по мелочам. Чтобы не был таким довольным.
        - Вы ошибаетесь, леди. Моя родина еще севернее. Но вы правы в том, что Рондомион будет нашим домом ближайшие годы. Так что привыкайте любить его.
        Слово “годы” отдается тоской в груди, оно пахнет безнадежностью, но я гордо вскидываю голову. Мой враг слишком самоуверен, он уже забыл, как я провела его один раз. Посмотрим, чья возьмет!
        - И не подумаю.
        - Зря. В нем есть особая, суровая прелесть, которую не разглядишь с первого взгляда.
        Мы проезжаем через город. Сначала грязные окраины, потом каменная мостовая центральных улиц. Сворачиваем в проулок настолько узкий, что полы моего платья отирают стены справа и слева. Минуем районы с домами знати и зажиточных горожан, под копытами снова раскисшая грязь, а впереди черной полосой перечеркивает небо шпиль часовой башни.
        За мастеровыми кварталами начинаются трущобы. Я с удивлением поглядываю на Элвина - трудно поверить, чтобы он, с его требовательностью и сибаритскими привычками, собирался жить в одной из этих ужасных хибар, крытых гнилой соломой. Вслед нам летит лай собак и с любопытством смотрят чумазые дети в обносках.
        А потом жилые дома заканчиваются совсем. Впереди изглоданные временем развалины дворца - черны провалы окон, патина времени на полуобрушенных, обгорелых стенах. И одинокая башня затмевает полнеба.
        Камень башни оплетен пожухлым, лишенным листвы вьюнком. Циферблат без стрелок, как символ - время превратилось в безвременье.
        Здесь спокойно и печаль разлита в воздухе эхом, флером, отзвуком пения окарины. Я пробую тишину на вкус. Она горчит.
        - Нравится? - тихо спрашивает маг.
        Я не отвечаю. Не хочется врать, что нет.
        - Старина Честер.
        - Что?
        Он кивает на башню:
        - Так называют ее местные жители. Символ Рондомиона. Последний свидетель эпохи правления королей Альбы на всем северо-востоке. Когда горел дворец, огонь сумели потушить раньше, чем тот перекинулся на башню.
        - Зачем мы здесь?
        - Хочу показать вам кое-что интересное.
        - Уверена, что не хочу этого видеть.
        - Франческа, вы дуетесь всю дорогу. Ну хватит, не будьте букой. Помнится, я рассказывал вам про княжества фэйри, и вы спросили, как они могут соседствовать с людьми, не привлекая внимания? Вам представится возможность самой убедиться, как.
        Он кладет руку на шею моей лошади.
        - Смотрите, сеньорита. Вот она - Изнанка мира.
        Мир вокруг моргает. И вдруг становится нереально, невозможно четким, наполняется глубокими, холодными цветами. По сумрачному, напившемуся ультрамарина небу, плывут клубы графитовых туч. Каждая веточка, каждая трещинка на камне делается контрастной, резкой и до невозможности реальной.
        Сдержать восхищенный вздох не получается, как я ни пытаюсь, и Элвин довольно улыбается.
        - Я знал, что вам понравится. И это вы еще не видели дворца княгини. Впрочем, человеческий город тоже хорош. Если будете послушной девочкой, я покажу вам его.
        Я молчу, но в этот раз не для того, чтобы позлить его. Смотрю во все глаза на башню и не могу наглядеться.
        Здесь она совсем другая.
        Толстая одеревеневшая лоза обнимает камень, подобно спруту, карабкается вверх по телу башни до циферблата. Древесная плоть врастает в камень, а камень вырастает из дерева, и уже невозможно отделить одно от другого.
        - Это дерево крепче стали. А люди удивляются - почему Старина Честер не спешит рассыпаться, - маг подмигивает, - Считается, что все дело в предсмертном проклятии последнего короля Древней Альбы. Я потом расскажу легенду. Вы же любите страшилки.
        - Но как… - я осекаюсь, не зная, о чем спрашивать первым.
        - Вы про лозу? Это моя сестра Августа постаралась. Она - гений во всем, что касается магии жизни. Эх, жаль, сейчас не весна. Вы бы видели, как хорош Старина Честер, когда дерево цветет и выбрасывает побеги! Полбашни в огромных цветах. И обязательно напомните, чтобы я показал вам окрестности в сумерках. Уверен, вы оцените подсветку, - в его улыбке читается скрытая гордость.
        - Это ваша… ваш…
        - Ага. И моя в том числе. Король Эрк мак Эйдах хотел снести башню, но мы с братьями и сестрами выкупили старика, подлатали и сделали фамильной резиденцией. Одна из причин, по которой я люблю Рондомион. Даже у княгини Исы нет таких шикарных апартаментов с видом на город.
        Элвин спрыгивает с лошади и протягивает мне руку:
        - Добро пожаловать в мой мир, леди.
        Элвин
        В конюшне нас поджидал сюрприз.
        - Ого, какой красавец! - выдохнул я, разглядывая чужого коня.
        Он был великолепен. Значительно больше обычной лошади, но не такой массивный, как рыцарские дестриэ. С длинными, мускулистыми ногами, широкой грудью и весь покрытый густой огненной шерстью. Крупная голова на длинной, лебединой шее. Большие уши и удлиненные, раскосые глаза придавали жеребцу слегка хитроватый вид. Весь текучий - кусок живого пламени, принявший облик лошади.
        Мой Квинт, на котором я проделал весь путь от Разенны до Рондомиона - к слову, совсем неплохой конь - рядом с этим рыжиком смотрелся убогой крестьянской клячей.
        Я зачарованно протянул руку - похлопать жеребца по шее и еле успел отдернуть. Зубы лязгнули в паре дюймов от пальцев. Злющие глаза сверкнули алым, конь недовольно всхрапнул и мотнул головой.
        - Хорошо, парень. Я понял - только без рук. Но чей ты? Точно не Мартина, не Мэй и не Эйприл. Вряд ли Джаниса и Августы, хотя… кто знает? Твейл, Вереск или Джулия? А может, Кора?
        Конь не ответил, хотя я бы не удивился, заговори он. Рыжик не просто фонил магией, он словно был чистой магией. Наверное, потому я не мог отвести от него взгляд, как ни старался.
        Вообще я равнодушен к традиционным мужским страстям - лошадям, оружию и гончим псам. Разбираюсь в первых двух предметах настолько, насколько требуется, и полностью игнорирую третий. Меч - забавное, но необязательное дополнение к магии. Лошадь - глупая, своенравная скотина, которая нужна, чтобы не бить ноги на дорогах. Никогда до сего дня не понимал тех, кто делает из этих простых вещей культ.
        - Может, пойдем?
        - Сеньорита, вы что - ослепли? Посмотрите на это восхитительное животное.
        - Да, красивый. Выглядит довольно опасным, - с напускным равнодушием отозвалась девчонка.
        - Готов поклясться - не только выглядит! Обожаю опасных тварей. Ну, разве он не чудо?
        Она зевнула:
        - Мне все равно. Но тебе нет, поэтому мы будем стоять здесь, пока ты не налюбуешься.
        Вот ведь вредная девчонка! Уверен, это было сказано исключительно, чтобы меня раздосадовать.
        Усилием воли я вернул себя к реальности. Передал наших лошадей заботам двух брауни и велел доставить вещи в мою комнату.
        По дороге к выходу я все оборачивался, рискуя свернуть шею, и гадал - кому из моих родственников принадлежит огненный жеребец.
        - Элвин, ты, кусок дерьма. Что ты делаешь в Рондомионе, когда должен быть в Прайдене?
        - Спасибо за комплимент, братец. Я тебя тоже люблю.
        Фергус высок и худ. Так худ, что это кажется почти болезненным. Без одежды он - наглядное пособие по анатомии, кости выпирают, растягивая кожу цвета толченого мела. Длинные руки и ноги. Кисти - два бледных паука в россыпи драгоценных перстней. Коса белей алебастра. Острые скулы, какие редко встретишь у человека, разве что уроженцы Ибернийских островов иной раз могут похвастаться таковыми. Глаза цвета крови в обрамлении белесых ресниц и густые, так же лишенные красок, брови.
        Больше всего он похож на гигантского, бесцветного богомола.
        - Какого гриска ты вернулся? И зачем притащил с собой человеческую сучку? - он улыбнулся Франческе, обнажив безупречные зубы. - Привет, сладкие сиськи.
        Девица пискнула и спряталась за мою спину.
        - Я, в некотором роде, в почетной ссылке. О причинах лучше спросить у Мартина. А вот что ТЫ делаешь в моем доме? Не припоминаю тебя здесь, когда мы выкупали и реставрировали Старину Честера. И не смей говорить, что занял мои покои.
        Он хохотнул:
        - Меня Кора пустила пожить. Знал бы, что ты приедешь, непременно занял бы твои комнаты.
        - Попробуй. Я оставил там пару сюрпризов, как раз на подобный случай.
        Альбинос скептично ухмыльнулся. Не поверил, ну и дурак. Как будто первый день меня знает.
        - Зачем ты здесь, Фергус?
        - Я приехал для Большой игры, - он приосанился.
        - Все демоны Изнанки, я и забыл. Високосный год. Погоди, но игра только в феврале.
        - Ага, в феврале. Но вертлявая девка-удача уже раздвинула для меня ноги. Неделю отмечаю. Ринского осталось всего пять бутылок, а от шаннской кислятины у меня изжога.
        - И долго собираешься здесь жить?
        - После игры уеду, не ной. Не понимаю, с чего вы все так цените эту помойку.
        - А что не помойка? Твой Зайнбенбурген?
        - Ну хотя бы, - у Фергуса неприятная улыбка. Широкая и вроде бы радушная, но кажется, что он скалит зубы только для того, чтобы укусить. - Мы там знаем толк в веселье. Если приедешь, я покажу тебе, что такое настоящая потеха.
        - Выковыривать пленным глазные яблоки ложкой и другие милые развлечения? Спасибо, обойдусь. И не вздумай устроить подобное в моем доме. Кстати, это твой конь в конюшне?
        - Ага. Что скажешь, хорош, да?
        - Как такой говнюк, как ты, разжился подобной лошадью?
        - Выиграл в карты. Оттого и пью. Как конь, - он засмеялся своей немудреной шутке. - Все равно больше делать нечего.
        - Придумай себе занятие.
        - Уже придумал. Пью.
        - Отдаю должное твоей богатой фантазии, но как насчет уехать на пару недель? Скажем, на охоту?
        Брат поморщился. Он ненавидит любые намеки, а дипломатию именует не иначе, чем “гребаным лицемерием”.
        - Хочешь от меня избавиться?
        - Да ты на лету ловишь.
        - Сдохни, я никуда не уеду!
        Кто бы сомневался, что он так ответит.
        Я устал от дороги, за спиной по-прежнему вздыхала и переминалась Франческа. Совсем не та ситуация и настроение, что требуются для ссор и дуэлей.
        - Ладно, можешь пока пожить. Но будешь доставать - вышвырну на мороз и можешь бежать жаловаться Коре.
        Он снова хохотнул и сложил пальцы в непристойном жесте.
        - Давай, устраивайся и приходи пить вино в каминную залу. Я буду там.
        - Жди меня через час.
        Еще одна нежданная проблема. Фергус - последний из Стражей, кого мне хотелось сейчас видеть. Честное слово, я бы даже с Эйприл с большим удовольствием пообщался.
        На прощание он одарил Франческу долгим, внимательным взглядом, что мне совсем не понравилось. Счастье, что у девицы хватило ума не заговаривать с ним.
        Франческа
        Мы долго поднимаемся по винтовой лестнице. Маг снисходительно поясняет, что на первом этаже холл, кухня и столовая, на втором - каминная зала, лаборатория и библиотека, а с третьего по пятый отведены под жилые покои для членов его семьи.
        - Вам понравится обсерватория наверху - это моя гордость. Если, конечно, милые родственники не разнесли ее по пьянке за эти годы.
        Я молчу, оглушенная происходящим. Кажется, я в одночасье перенеслась в одну из сказок старой Розы. Из тех, где принцессу похищает злой чародей, чтобы запереть в своей башне. Привычный мир осыпался, обнаружив странноватую изнанку. Или правильнее говорить Изнанку, с большой буквы?
        Сбудется ли для меня сказка до конца? Найдется ли рыцарь, который осмелится бросить вызов колдуну, чтобы спасти меня?
        Мы останавливаемся на площадке пятого этажа. Элвин прикладывает раскрытые ладони к двери, хмурится, потом начинает постукивать по дереву, выбивая странный, нервный ритм.
        - Надо снять замки и ловушки, - поясняет он на мой вопросительный взгляд.
        Раздается громкий щелчок, маг поворачивает ручку и распахивает дверь.
        - Прошу.
        Я с опаской заглядываю внутрь. И снова, как ни стараюсь, не могу сдержать восхищенного вздоха.
        Мы входим в часовую комнату.
        Половину стены занимают медные шестерни - от крохотных, до огромных, высотой в мой рост. Красноватое, в прозелени кружево мостов, барабанов, зубчатых колес и пружин.
        В остальном помещение невелико. Семь шагов вдоль каждой из стен. Большое окно - цветной витраж в свинцовом переплете - круг четырех стихий. Стены обшиты деревянными панелями, изящная резная мебель в чехлах - стол и кресла с позолоченными ножками, буфет в углу. По деревянным дверям в соседние комнаты идет узлами узор - скалятся чудовища, собаки и драконы, вязью чередуются трискели и кресты в круге.
        И на всем слой пыли и запустения. Я чихаю.
        - Мда… надо прислать сюда центурию брауни, пусть приберутся, - недовольно замечает маг, входя вслед за мной. И ведь накладывал заклинания от пыли…
        - Брауни? - я помню, что решила не заговаривать с ним первой, но нет сил сдержаться.
        - Такие мелкие мохнатые тварюшки ростом с сидячую собаку, - он проводит рукой чуть выше колена. - Живут в подвале, питаются магией. Очень удобная вещь в хозяйстве, так что не пугайтесь, если встретите. Послушны, исполнительны, не воруют. Но тупые.
        Я пытаюсь подойти к окну, но Элвин ловит меня за руку.
        - Не так быстро, леди! Тут тоже есть парочка ловушек. Терпеть не могу, когда братья и сестрички шарятся по моим вещам. Вы видели Фергуса, так что, уверен, поймете мои чувства.
        Содрогаюсь, вспоминая людоедскую улыбку.
        - Ваш брат - жуткий человек.
        - Он не человек, - рассеянно поправляет меня маг, распутывая невидимые глазу узлы. - И я тоже, если вы еще не поняли.
        - Я догадывалась, - отчего-то я перехожу на шепот. - А почему он… такой?
        - Какой “такой”?
        - Вы же братья. И ты - нормальный.
        Элвин оборачивается, чтобы нависнуть надо мной.
        - Франческа, если вам дорога жизнь, не смейте никогда - слышите, не смейте - упоминать при Фергусе его внешность или тем более задавать вопросы о ней! Старайтесь вовсе не попасть в фокус его внимания, а если попали - будьте милы, вежливы и покорны. Это со мной вы можете позволять дерзости, пока я нахожу их забавными, но избавь вас боги от того, чтобы узнать его гнев! Даже статус моей собственности может не спасти вас. Понятно?
        Я сглатываю и киваю.
        - Вот и хорошо, - он снова расслабляется и медленно стаскивает перчатки. - Мне жаль, но придется потерпеть неприятное соседство. Что вы на меня так смотрите?
        - Ваша… рука.
        - А, это, - он вытягивает левую ладонь и любуется на нее, словно видит впервые. - Все еще хотите сказать, что я - “нормальный”, сеньорита?
        - Но в Рино…
        - Да, да, - маг подмигивает. - И в Рино, и в Прайдене, и в Анварии. Что я - дурак, разгуливать по человеческим городам с такой приметой?
        - А вторая…
        - На правой пять пальцев, как у всех. Впечатляет, правда?
        Я смотрю на шесть пальцев на его левой кисти, снова сглатываю и отступаю, чтобы опереться о стену. Чему можно верить, если все вещи и люди вокруг не то, чем кажутся?
        - Леди, вы меня разочаровываете. Это всего лишь шесть пальцев и перчатка с заклинанием иллюзии, ничего такого из-за чего стоило бы падать в обморок.
        - Просто… слишком много всего, - беспомощно говорю я.
        Он улыбается:
        - Вы справитесь, я в вас верю.
        Мы проходим в соседнее помещение - комната еще меньше часовой, но уютная. Меня завораживает витражное окно над кроватью и барельефы в виде сидящих кошек по краям камина. Через цветную стеклянную мозаику виден изгиб реки и развалины дворца, а чуть дальше жилые кварталы города. От высоты захватывает дух.
        - Ладно, сеньорита, отставим лирику. Жить будете здесь, эта комната как раз предназначена для личного слуги.
        - Слуги? - оскорбленно спрашиваю я.
        - Слуги, - кивает он. - И не надо делать такое лицо, леди кошка. Вы - моя собственность, и я найду вам применение. Раз уж не хотите греть меня ночью, считайте себя чем-то вроде личной служанки. И благодарите богов, что грязную работу выполняют низшие вули. Сейчас я распоряжусь об уборке, горячей ванне и ужине, а вы пока распакуйте вещи и приготовьте мою постель. Можете заодно познакомиться с брауни.
        - Я не буду этого делать! - мой голос звенит от негодования.
        - Вам так нравится, когда я вас принуждаю, Франческа? - мягко спрашивает Элвин.
        Мне хочется его ударить. Дать пощечину, как сделал Лоренцо когда-то. Стискиваю кулаки так, что ногти оставляют кровавые лунки в ладонях. Больно и эта боль отрезвляет.
        Ничто не сравниться с унижением от счастья, когда маг отдает приказ через ошейник. Всегда сначала по телу пробегает жаркая дрожь, а потом все в мире теряет смысл, кроме его желаний.
        И особенно омерзительно чувство полного удовлетворения и покоя, что приходит, когда я следую его воле.
        Я сопротивляюсь всякий раз. Бессмысленно, безнадежно, глупо, но отвоевываю крупицы свободы. Медлю секунды перед тем, как бросаться выполнять приказ, ищу лазейки в словах.
        Не из вредности, нет.
        Мне страшно.
        Я боюсь, что если однажды уступлю, поддамся, не буду бороться, то потеряю себя целиком. Скользну в сладкий, нерассуждающий туман, последую соблазну и навсегда отдам право решать за себя тому, кто сильнее, умнее и лучше знает, как надо…
        Отрекусь от себя, стану послушным орудием. Как всегда хотел отец.
        О, как легко это сделать! Расслабиться, сдаться. Как тяжело искать силы, чтобы сказать “нет”! Что за чудовище придумало это ужасное заклятье?!
        Искушение послушанием.
        Мое счастье, что маг прибегает к своей власти не слишком часто.
        - Давайте, будьте хорошей девочкой. Сделайте книксен и скажите “Как прикажете, мой лорд”. Не будем заставлять Фергуса ждать, а то он еще поднимется сюда, обуян жаждой общения.
        - Хорошо, - глухо говорю я и мысленно добавляю “Ты еще пожалеешь об этом!”.
        Элвин
        Я опоздал на полчаса против обещанного. Фергус развалился в кресле у камина с золотым кубком в руках. Бутылка двадцатилетнего “Меда Рино” была пуста наполовину.
        - Садись брат, - махнул он рукой на второе кресло. - Валяй, я хочу послушать, как ты подгадил Мартину и где взял такую бабенку.
        Стоило потянуться к бутылке, из-под столика выкатился отвратительный карлик, похожий на жабу, наполнил второй кубок и с поклоном протянул мне.
        - Тьфу ты! Фергус, это твой дружок?
        - Ага, - он захихикал. - Я теперь вывожу карликов. Гуга - самый удачный экземпляр.
        - Тоже мне проблема - вывести карлика. Берешь любого низшего вуля и кормишь…
        - Неа! - альбинос важно поднял указательный палец. - Из вуля любой дурак сможет. А ты попробуй из людей.
        - Ты хочешь сказать, это раньше было человеком? - меня передернуло.
        Гуга - маленький, скрюченный, с расплющенным носом и огромным ртом. Таких прирожденных уродцев часто можно встретить при дворах мира сего, где они служат шутами, и, подчас, их судьба куда завиднее судьбы пейзан или нищих.
        Вот только готов спорить на что угодно, братец никогда не стал бы возиться с карликом, который уже родился таковым.
        - Ага. Что скажешь? Хорош?!
        - Гриска-с два! Ты - больной ублюдок, и я не хочу ничего знать об этом.
        Он сделал большой глоток вина и снова захихикал.
        - Давай, Гуга. Покажись.
        Карлик, кувыркаясь через голову, выбрался на середину комнаты и начал раздеваться.
        - Если ты не прекратишь сию секунду, я уйду, и пей свое ринское в одиночестве, - предупредил я. - Никаких демонстраций. Достаточно того, что мне придется весь вечер затыкать тебя по поводу подробностей.
        - Ладно, Гуга, потом, - разочарованно скомандовал братец. - Ты как был скучным дерьмом, Элвин, так им и остался.
        Попойка продолжилась, но радости в нашей встрече было немного. Меня не оставляло ощущение, что братца несет. Фергус временами бывает настоящим ублюдком, и сейчас, похоже, настали как раз такие времена.
        Он рассказал про свои встречи с Корой, Джулией и Вереском. Я в ответ порадовал его новостями о Мартине. Вино в бутылке закончилось, хотя я старался не налегать и едва ли выпил больше половины кубка.
        Когда нас прервали, я был даже рад. В дверь вкатился брауни, чтобы объявить писклявым голосочком:
        - Письмо лорду Элвину от Исы фрой Трудгельмир княгини Северного двора.
        - Давай сюда, - обреченно велел я.
        Нет, было ясно, что этого разговора не избежать. Но я надеялся отложить его хотя бы на пару дней. Проклятье, как она узнала? Всего три часа, как вернулся.
        Альбинос, когда я поделился с ним этими соображениями, только хмыкнул:
        - Это ее город. Чего там, Элвин? Чего надо надменной стерве?
        Я развернул послание.
        - Приглашает на праздник первого снега.
        - И когда?
        - На следующей неделе. Ты идешь?
        - Что я забыл в этой богадельне? Лучше в бордель схожу, - пренебрежительно отозвался Фергус, из чего я сделал вывод, что его не позвали.
        Я свернул письмо и задумался. Начало было хорошим. Учитывая, на какой ноте мы с Исой расстались, даже слишком хорошим. Ей что-то от меня нужно?
        Фергус отхлебнул из кубка и захихикал:
        - Отжарь как следует ледяную сучку. Может, тогда она не будет слишком морозить всем задницы этой зимой.
        - Заткнись.
        Он показал характерный жест. Потом повернулся к карлику и велел принести еще бутылку.
        - Раз уж мы о бабах. Давай про свою девку.
        Мне с самого начала совсем не понравился его интерес. В двух словах обрисовав историю моего обретения власти над Франческой, я особый упор в своем рассказе сделал на тот факт, что она принадлежит мне полностью по законам фэйри.
        История привела альбиноса в искреннее восхищение:
        - А я ошибся. Ты не такое уж скучное дерьмо. Семья тебя сожрет за то, что ты устроил в Рино.
        - Посмотрим.
        От его одобрения стало неприятно. Да, я брезгую Фергусом и всем, что с ним связано. И особенно мерзко, что названный братец прав. В долине Ува Виоло я перешел черту, опасно приблизившись к грани, за которой добро и зло одинаково теряют смысл.
        Шаг навстречу своей тени.
        - Сожрут. Особенно Мартин. Братик-святоша в последнее время слишком много о себе мнит. Давай отмордуем его? Как в старые добрые времена.
        Я поморщился, как всякий раз при напоминании о временах, когда мы с Фергусом были дружны.
        Тогда я был сильно моложе и глупее. А он таскался за мной и заглядывал в рот.
        - Спасибо за предложение. Буду иметь в виду.
        - Опять врешь. Ты сидишь себе и думаешь “Я скорее вылижу задницу Мартину, чем обращусь к Фергусу”. Ты - лицемер, братишка, как и вся эта семейка. А ведь ты еще один из лучших.
        - Может уже хватит пить? - мягко спросил я, когда он опять потянулся наполнить свой кубок.
        - “Может уже пора заткнуть свой ротик?”, - передразнил он меня. - Иди в ад, Элвин. Ты не будешь мне указывать, чего можно, а чего нельзя!
        Да, слухи не преувеличивали, скорее преуменьшали.
        Фергус всегда был тем самым уродом, без которого в семье никак. Не стану гадать: Оммаж и знакомство с тенью сделали его таким, выбелив кожу и волосы, или в душе его с самого начала была какая-то червоточина. Знаю только, что чем дальше - тем хуже.
        Мы все развращены незаслуженной властью, для его сердца это испытание оказалось непомерным. Однажды брату придется познать горький вкус ограничений. Это уроки, которые рано или поздно усваиваем мы все, но будь я проклят, если хочу стать для него запоздалым учителем.
        - Как знаешь. Кто я такой, чтобы стоять между человеком и его завтрашним похмельем?
        - Ты просто не видел, сколько способен выпить по-настоящему крепкий мужчина.
        - Я в своей жизни видел достаточно пьяных рыл. Ничего интересного.
        - Я знаю, почему ты не пьешь. Боишься отпустить себя, - с характерным упрямством забулдыги продолжал он. - Потому, что внутри ты - такой же, как я. Только трус. Ты трус, братец.
        - Куда мне до вас, сэр Смельчак. Воевать с зеленым змием - удел доблестных.
        - Ты куда?
        - Хочу оставить тебя наедине с подвигом. Иначе победа будет неполной, а зеваки скажут, что тебе помогали. Вперед, братец, еще четыре бутылки ринского ждут справедливой кары.
        - Ути, девочка обиделась.
        Я не ответил. Оскорбления Фергуса примитивны и бьют мимо цели, куда ему до моей сероглазой сеньориты. Однако терпеть пьяный бред я точно не нанимался.
        Он выкрикнул мне вслед заковыристую непристойность. Когда я уходил, карлик забрался на стол, извлек блок-флейту и начал наигрывать жутко заунывную мелодию, болтая коротенькими ножками.
        Похмелье не улучшило характер альбиноса. Днем Фергус выполз в столовую, распространяя густой запах перегара. Обед прошел в молчании. Сытная пища вернула ему доброе расположение духа, и братец даже пробурчал что-то вроде извинений. Я кивнул, показывая, что принимаю их.
        - Слушай, еще вчера хотел спросить по поводу твоего выигрыша. Это ведь не обычный конь?
        - А, шут его знает. Наверное. Старый хрыч Герат леан Ллиерд не поставил бы простую лошадь.
        Ну дела! Он даже не поинтересовался, кого именно выиграл! Определенно, Фергус не заслуживал благородное животное, что досталось ему так легко.
        - Продать не хочешь? - как можно небрежнее спросил я. - Мой Квинт что-то прихрамывает, думаю заменить его.
        - Может быть, - он похмелился шаннским и окончательно повеселел. Налитые кровью глаза остановились на Франческе, задумчиво ковыряющей десерт.
        - А девка-то как в постели? Ничего?
        Я сделал неопределенное движение плечами, которое можно было истолковать двояко.
        Надо проследить, чтобы, пока он гостит, сеньорита не покидала лишний раз наших покоев.
        Девушка замерла под его жадным взглядом и медленно положила ложку.
        Следующая реплика Фергуса была предсказуема до икоты:
        - Дай попробовать.
        - Может тебе еще мою расческу дать? Извини, братец, но я не сторонник общественного пользования - брезглив. Личные вещи потому и называются личными.
        Франческа резко отодвинула стул, встала и молча вышла.
        - Неласковая какая, - сощурился ей вслед Фергус. - Ну, шиш тебе тогда, а не конь, если ты такой жлоб.
        - Плевать, не больно-то и хотелось.
        Я лениво доел обед, выпил вина, обменялся парой незначащих реплик, никак не выдавая гадливости, что возникла у меня от этой сцены и роли, которую пришлось сыграть. Братец - та еще скотина, опасно давать ему понять о моем весьма неоднозначном отношении к сеньорите.
        В первую очередь опасно для нее самой.
        Когда из-под стола выбрался давешний карлик с флейтой, я демонстративно скривился и отправился в свои покои.
        - Франческа!
        Она сидела, забравшись с ногами в нишу у окна, и смотрела, как за цветным стеклом ветер сыплет мелкую снежную крупу.
        - Я не собираюсь оправдываться, можете думать что угодно, я в ваших глазах и так исчадие ада. Но просто к сведенью: с Фергусом иначе нельзя. С некоторыми другими существами - тоже. И знайте, я не считаю вас вещью.
        - Верно. Только домашним животным.
        И я подавился заготовленной речью.
        Франческа
        Снегопад закончился почти час назад. Лучи закатного солнца погладили витражную мозаику и спрятались. Я сижу в нише у окна и смотрю, как город - зеленый, желтый, красный, голубой становится темно-синим, тонет в сумерках, словно в густом киселе.
        Чужой, холодный город за окном. В комнате запах меди и пыли. Так пахнет время.
        Он стремительно распахивает дверь, врывается внутрь - на лице радостное предвкушение:
        - Собирайтесь, сеньорита. Ночь обещает быть звездной, а я помню, что обещал показать вам обсерваторию.
        - Я никуда не хочу, - из-за злости мой голос звучит глухо.
        Он правда надеется, что пойду с ним? После того унижения за обедом?
        - Ну хватит, прекращайте злиться, вам не идут надутые губки. Будет очень романтично - звезды, луна, вид на Рондомион. В свое время мы с Августой перестарались с магией, и теперь Старина Честер слегка светится в ночи. Смотрится потрясающе. Вам понравится, обещаю, - он улыбается - очаровательно и нахально. Так же, как в Рино, когда подбивал меня на какую-нибудь авантюру.
        Дома это было как наваждение. Элвин улыбался, и я послушно следовала за ним. Злилась, возмущалась его беспардонностью, но следовала. А сейчас чары сгинули. Я гляжу на него и чувствую лишь желание уязвить посильнее.
        - Какая разница, что понравится или не понравится вашей расческе? - отвечаю я самым холодным тоном, на какой только способна.
        - Франческа, прекратите. Я думал, мы уже обсудили это.
        - Так и есть, - снова утыкаюсь носом в разноцветное стекло.
        Голос совсем рядом, над головой:
        - Не пойму, кого из нас двоих ты пытаешься наказать, - меня передергивает от добродушно-снисходительных интонаций.
        На плечо опускается рука, и я стряхиваю ее, точно ядовитое насекомое.
        - И чего я тебя уговариваю? А ну пошла!
        И я встаю и иду.
        Потому, что не могу отказаться.
        Мы поднимаемся по выщербленным ступеням. Я пытаюсь замедлить шаг, ощущая, как внутри тонкой струной, комариным писком дрожит бездумная, искусственная радость. Счастье подчинения, от которого хочется взвыть больной собакой. Это хуже, чем изнасилование. Потому, что все происходит как будто добровольно, с моего согласия.
        Дверь открывается в морозную тьму. Здесь, на крыше башни, холодно и безветренно. Над головой - распахнутый купол небес в мириадах звезд, под ногами бледное озеро опалесцирующего голубого света. Оно переливается в лунных лучах, разбегается волнами от каждого шага, словно ступаешь по сияющей водной глади.
        Красиво. Мне бы понравилось, приди я сюда по своей воле.
        Холод кусает за нос и щеки. Съеживаюсь. Элвин обнимает меня сзади за плечи. Совсем как вечность назад на Раккольто, когда мы стояли у реки.
        - Прости, забыл про плащ, - шепчет он мне на ухо. - Но так даже лучше.
        - Мне не холодно.
        Высвобождаюсь, и он не пытается удержать. Тащит меня к телескопу и пытается рассказать что-то про звезды и башню. Я зеваю напоказ, и маг осекается.
        - Ну хватит. Поиграли, и будет. Франческа, признайтесь, вам же здесь нравится? Я заметил - вы любите такое!
        - Зачем вам мое признание, - говорю я, - когда вы и так знаете, что я чувствую?
        Выражение досады на его лице сменяет злость. Обычно я пугаюсь, когда он так смотрит, но сейчас мне все равно.
        - Я ведь могу приказать… - начинает он.
        - Приказать радоваться?
        Неужели он и правда может приказать мне получать удовольствие? Смогу ли я сопротивляться такому приказу?
        - Давай, прикажи, - сквозь слезы кричу я. - Преврати меня в животное, вещь! Скажи, что я должна делать, думать, чувствовать! Тебе это нужно? Кукла на ниточках?
        Элвин ругается и лупит кулаком по каменной стене. Мы с ненавистью смотрим друг на друга.
        - Иди к Черной, Франческа. Чтобы я еще раз…
        Он не заканчивает. Разворачивается и уходит. Глухой стук двери разносится в морозной тишине.
        Я остаюсь совсем одна.
        Впору праздновать - я смогла задеть своего тюремщика, но в мимолетной победе нет радости. Смотрю на лужу бледного света под ногами, на спящую черноту за границей башенных стен и хочу выть от безнадежности, от того, как все неправильно. Изнутри растекается тоскливый холод, словно где-то в душе засел кусок льда и жжет стылым огнем. Я падаю на колени, по щекам бежит вода, губы повторяют заученные с детства слова молитвы, а тысячеглазое небо глядит безмятежно и равнодушно.
        Глава 14. Химеры
        Intermedius
        Эмма Каррингтон
        Это странная сделка с чудовищем.
        С легендарным чудовищем, которое знает и умеет так много, что даже всесильный лорд-командор вынужден идти к нему на поклон.
        Нет, неправильно. Не “идти на поклон”, а “отправить на поклон Эмму”. Потому что ни с кем иным чудовище разговаривать не станет.
        Долгий путь пешком через весь город. Эмма снимает дом почти в самом центре, Батлем же выстроен на отшибе, чтобы крики умалишенных не тревожили покой мирных горожан.
        Брусчатка мостовой, каблуки оскальзываются на льду, потом замерзшая грязь, лужицы под корочкой льда… Нищие хибары, запах дыма и прокисшего эля.
        И тяжелый, ставший привычным дух безумия за квартал до лечебницы. Массивные двери в два человеческих роста, сплошные стены в крохотных окошках под потолком - в такие разве что мышь проскочит. Глухие, мертвые, как лицо покойника.
        Ступени в наледи, ветер швыряет горстями снег в лицо, тихий стук, голос мрачноватого детины-привратника “Доброго денечка, мисс Каррингтон”. Коридор кошмаров, вой безумцев справа и слева, попискивание крыс. Запах.
        Темная лестница. Фонарь покачивается в руке, бросает тревожные блики на стены, привычное покалывание клыков каменного сторожа.
        Камера, разделенная надвое решеткой. Два стула - по ту и эту сторону железных прутьев.
        Тихий смешок.
        - Ну, здравствуй, Эмма.
        Легендарный чернокнижник. Чудовище в человеческом обличье. Узник Батлемской лечебницы. Гениальный маг. Горбун.
        Мужчина с насмешливыми и умными черными глазами.
        - Доброе утро, Жиль.
        - Я подумал - будет лучше, если вы не станете называть меня этим именем, Эмма. Оно будит слишком много такого, чему лучше бы не просыпаться.
        - Тогда как мне вас называть?
        Смех.
        - Джон Доу. Под этим именем я прохожу в их бумагах. Пациент номер ноль. Не поверите, но Батлем построили лишь для того, чтобы лорду-командору было, где держать меня. Мой личный, маленький ад.
        Это странные встречи. В начале он всегда берет предоплату.
        Не деньгами и не благами. Откровениями и разговорами.
        - Вас дразнили в детстве другие дети, Эмма? Называли дурнушкой?
        - Нет.
        - Фи, как не стыдно врать, маленькая плутовка. Мы же договорились, скрытная мисс Каррингтон - только полная и абсолютная откровенность. С вашей стороны, с моей стороны. Это путь навстречу, и каждый должен прошагать свою сотню лиг.
        - Я не лгу, мистер Доу. Там, где я выросла, не было других детей.
        - Вы росли в необычном месте?
        - Весьма необычном. Эксфордский университет. Мой отец преподавал медицину.
        - Потрясающе! Неужели у других преподавателей не было детей?
        - Увы. Видите ли, большинство профессоров Эксфорда - монахи из Ордена сыновей Знающего. Им запрещено заключать браки. Считается, что семейная жизнь отвлекает от служения истине.
        - Суждение, не лишенное здравого смысла. Но как же дети слуг?
        - Мать запрещала играть с ними. Считала, что так я могу нахвататься плебейских привычек. Понимаете, она сама из семьи мастерового. И очень гордилась, что вышла замуж за доктора. А когда я подросла, ровесники не пожелали принимать меня.
        “Мышонок” - так называл ее отец. Раньше ей нравилось. Пока дети слуг не начали дразнить “крыской” и она сама себе в зеркале не стала все больше казаться похожей на крысу-переростка.
        Мягкая улыбка:
        - Значит, я был прав, дражайшая мисс Каррингтон. Вы были изгоем. Печать отверженного, да. Она начертана на вас незримыми буквами. Всякий, умеющий видеть, способен разглядеть ее. Вы - дурнушка и день, когда вы поняли это, стал самым горьким днем в вашей жизни.
        - Зачем вы говорите мне это?!
        Он задает много вопросов. Личных вопросов. Не оскорбительных, о нет! Хуже. После предупреждения гонфалоньера Эмма была готова к издевательствам, но вопросы узника не о телесном.
        Он требовательно спрашивает о самом больном и личном. Выслушивает, мгновенно улавливая недомолвки или откровенную ложь. Когда Эмма рассказывает о тревожном, о стыдном, он никогда не смеется, лишь улыбается - понимающе и мягко. И стыд уходит, оставляя облегчение от того, что тайну можно разделить с кем-то, кто не станет осуждать или насмехаться.
        Обидными его высказывания становятся, лишь когда она пытается кривить душой.
        - Вы влюблены в милейшего Джозефа, мисс Каррингтон?
        - О нет! Совсем нет…
        Он откидывается на спинку стула по другую сторону разделенной решеткой камеры. Так, что его лицо совершенно теряется во тьме.
        - И не стыдно быть такой маленькой врушкой?
        - Я не понимаю, какое отношение…
        - Ну, вот и признались. Думаете, любезнейший Джозеф - самая главная и драгоценная тайна вашего сердца? Для любого, кто хоть раз видел вас рядом с симпатичнейшим Джо, все яснее ясного дня. Ах, какая ирония в этой идиоме! Я так давно не был снаружи, что, кажется, совершенно не помню, на что похож ясный день.
        - Вы правы насчет моих чувств, Джон. Я признаюсь в них, раз уж мы договорились не лгать. Не думаю, что в любви есть что-то постыдное.
        - О да. Особенно в запретной и порочной страсти к женатому мужчине, пылкая мисс Каррингтон.
        - Я никогда не позволю себе перейти границу! И не возводите напраслину на мистера Найтвуда - он совершенно не догадывается о моих чувствах!
        - Хммм… вы правда так думаете?
        Это странная работа. Наугад, наощупь.
        - Мы не знаем, какие руны стер и какие добавил этот самонадеянный юноша. Или девушка? Как вы думаете, это могла быть леди?
        - Не знаю.
        - Такая вероятность прибавляет нам работы. Готовьтесь, вычисления потребуют времени.
        - Вы думаете, он не все испортил?
        - Смотря, что понимать под “испортил”.
        - Я хочу сказать - обряд все же сработает?
        - О, безусловно, сработает! Лорд-командор вписал ритуал кровью в книгу Судьбы. Кровью волшебного народа, детей Предназначения. Такие вещи не проходят бесследно. Вопрос в том, КАК он теперь сработает. Признаться, мне самому интересно, к чему приведет эта история.
        Это похвала от настоящего мастера. Похвала, от которой в груди разливается приятное тепло:
        - У вас цепкий ум, просто феноменальный. И природное, не побоюсь этого слова, чутье. Работать с вами истинное наслаждение.
        Эмма мнется, потом все же решается задать вопрос, который гложет ее уже давно:
        - Вы так много знаете про ритуал. Кажется, даже больше самого лорда-командора. Откуда?
        Снисходительная улыбка:
        - Это я его разработал, Эмма.
        Элвин
        В первый раз никто не ответил. Я переждал с минуту и раздраженно замолотил колотушкой по медной пластине. Звук разнесся по всему дому. Уверен, он вполне мог пробудить даже некрепко заснувшего вурдалака.
        С той стороны двери сначала стояла тишина, а затем послышался неприятный скребущий о половицы звук. И утробное ворчание, от которого по коже продрало морозом, и волосы поднялись дыбом.
        Голос гриска трудно спутать с чем-то иным. И если изнаночные твари разгуливают по дому мейстера Гарутти, значит, живых людей там нет.
        Уже понимая, что опоздал, я вошел через Изнанку. Вынырнул ровно за спиной твари. Повезло.
        И почти сразу понял, что ошибся. Это был не гриск.
        Химера.
        Очень раскормленная и уродливая.
        Она выедала требуху у лежащего возле двери тела. Ощутив мое присутствие, тварь глухо заворчала и подняла вытянутую морду. Кровь покрывала ее, как маска, доходя до ушей. Тусклым металлом блеснули акульи зубы в распахнутой пасти. Снова угрожающе заворчав, химера припала на мощные лапы и вздернула покрытый хитином зад с гибким хвостом, оканчивающимся скорпионьим жалом.
        Хороша, несмотря на уродство! И по-настоящему смертоносна. Кто-то очень постарался, создавая из нее совершенное орудие убийства.
        - Иди сюда, красавица, - хмыкнул я и сделал приглашающее движение.
        Ее не пришлось дважды упрашивать.
        Удар огненной плетью настиг приземистое тело уже в полете, но не рассек, а лишь ожег. Химера совершенно по-собачьи взвизгнула и ударилась о выставленный щит. Покрытые ядовитой слизью когти царапнули защиту, и я почувствовал, как та поддается.
        Отродья Изнанки. Никогда не знаешь, какая магия на них подействует и насколько серьезно.
        Над головой противника взмыл хвост, нацеливая жало. Я выждал для того, чтобы в последнюю секунду уклониться, убирая щит, и рубануть шпагой.
        Вой оглушил. Его должны были слышать в домах за три квартала вокруг. Отрубленный кусок хвоста упал на пол, бешено извиваясь, будто был способен продолжать свое существование отдельно от прочего тела. А тварь рванула вперед, ощерив кривые зубы.
        Разряд молнии заставил ее рухнуть. Я не стал больше экспериментировать с магией, просто отсек голову и пронзил сердце. Разрубленное тело еще долго продолжало дергаться. Из ран сыпалась густая черная пыль, похожая на угольную.
        Все время, пока тварь перебирала лапами я стоял над ней со шпагой. Наконец, вложенная в химеру ненависть истаяла в воздухе и я оставил монстра, чтобы склониться над трупом мужчины у входной двери. Судя по одежде, это был слуга. Немолодой, полноватый, с густыми рыжими бакенбардами. На обрюзгшем лице навеки застыло выражение ужаса, губы приоткрыты в предсмертном крике.
        Я отправился осматривать дом.
        Картина на кухне была столь выразительна, что захотелось дать ей поэтичное название в духе современных художников. Например, “Кровавый полдень”. Для концептуального единства не хватало какой-нибудь мелочи, вроде гирлянды кишок под потолком, но и без того зрелище… Ну, скажем, впечатляло. До желания расстаться с завтраком. Я прошелся меж ошметков плоти, стараясь не наступать в лужи. Осмотрел останки. Покойная химера любила полакомиться ливером и поиграть с едой, но головы отчего-то не трогала.
        Дородная кухарка и девчонка-горничная. Совсем молоденькая и хорошенькая.
        Была молоденькой и хорошенькой, пока не превратилась в кучку кровавых кусков и обглоданных костей.
        Растерзанное тело Просперо Гарутти лежало в кабинете. Если людей просто было жалко, то тут захотелось сделать с хозяином химеры то же, что я немного раньше сделал с его выкормышем. Ублюдок сильно осложнил мне работу.
        Я поднял за волосы оторванную голову. Мейстер Гарутти оказался типичным разеннцем. Смуглым и кучерявым, с кожей, нежной как у девушки, глазами-маслинами и пухлыми губами. Смазливым. И удивительно молодым. Последнее было ожидаемо, не зря Просперо дружил с Джованни Вимано в Фельсинском университете.
        Кто же виноват, что мне при словах “алхимик, бакалавр философии” представляется убеленный сединами бородатый старец?
        Положив голову на стол, я оглядел кабинет. Кипы, тонны бумаг. На просмотр этого богатства уйдет не одна неделя. Остается только молить богов, чтобы среди записей доктора сыскались хоть какие ниточки, ведущие к прочим культистам.
        Просперо Гарутти был моей лучшей зацепкой. Единственной зацепкой, если уж начистоту. Со смертью мейстера я опять утыкаюсь в стену. Что делать, если бумагах не найдется подсказки? Ехать в Фельсину?
        Да я бы поехал туда! С радостью. Нужно выжечь змеиное гнездо. Можно в самом прямом смысле. Черная с университетом (а Черная и правда с ним, если задуматься) - отстроят новый.
        Слишком много развелось этой пакости, самое время проредить.
        Но идиотская верность Франчески делала поездку бессмысленной. Девчонка выпустила Джованни. И, чтоб я сдох, конечно он побежал к руководству Ордена. Не бывает бывших культистов.
        А те уже приняли меры, можно не сомневаться.
        Я вернулся к телу химеры. Оно уже подернулось серым налетом и сейчас больше всего походило на разломанную статую из серого гипса - материя, из которой состоят все изнаночные твари, от жутких, почти иммунных к магии монстров, до разумных и забавных брауни, однородна и имеет мало общего с плотью.
        Кто-то взрастил эту тварь. Выкормил болью и ненавистью, чтобы натравить на обитателей этого дома. И вряд ли целью этого “кого-то” была молоденькая горничная или рыжий слуга.
        Ее создавали по душу Просперо Гарутти, и она имеет отношение к Изнанке мира. Значит ли это, что хозяин химеры враг Ордена? И что ему известно о культистах?
        Точно знаю одно: он опасный дурак, если не сказать крепче. Потому, что оставить изнаночную тварь свободно гулять по миру людей может только идиот или подонок.
        Стоп! А кто сказал, что он собирался ее оставить?
        Ответом на эту мысль стал робкий стук со стороны входной двери.
        О, конечно это мог быть кто угодно. Сосед, привлеченный визгом химеры. Или зеленщик из лавки напротив… хотя нет, зеленщик бы воспользовался черным входом…
        Но если случайный визитер - хозяин химеры, он не уйдет так просто.
        Я хищно ухмыльнулся. Отлично! Даже просто замечательно!
        Отпихнув тело рыжего слуги, одним движением накинул иллюзию. И даже не забыл про одежду - мой костюм мало походит на то, что закон о сословиях предписывает носить незнатному алхимику.
        Меж тем стук прекратился. Я, торопливо откинул засов и рванул дверь. Так спешил, что чуть не пришиб стоявшую за ней молодую женщину.
        - Ой, - она отшатнулась. - Мейстер Гарутти, это вы? Сами открываете?
        Я кивнул и подумал с досадой, что никогда не слышал голос покойного, значит, не смогу создать иллюзию.
        - А почему не Джордж?
        - У него выходной, - хриплым шепотом ответил я.
        Незнакомка изучала мое лицо с подозрительным вниманием, точно не была уверена, что я - тот, за кого себя выдаю. Я старался держаться в тени и вспоминал черты покойного. Ошибся? Или все верно? У меня хорошая, даже отличная память на лица, но стоило хоть раз бросить взгляд в зеркало перед тем, как отпирать.
        - Что у вас с голосом? - спросила женщина.
        - Заболел.
        - Так вы поэтому сегодня не пришли? - она неодобрительно покачала головой. - Стоило предупредить. Гонфалоньер беспокоился.
        Она сказала “гонфалоньер”? И, готов поклясться, имела в виду не какого-нибудь военачальника одного из разеннских герцогств.
        Я поздравил себя с удачей. Отличная была идея - выдать себя за мейстера. Просто превосходная!
        Так уж получилось, что разговорчивая парочка из Рино - Альберто и Орландо упоминали, что в Ордене имеется лорд-командор, гофмаршал и гонфалоньер. Помнится, тогда меня еще позабавило, что при этом у культистов отсутствовали, например, сенешаль и великий магистр. В этой урезанной иерархии виделся какой-то смысл, значение которого не постичь, не зная истории Ордена.
        Незнакомка меж тем переминалась, поднимая и снова отводя взгляд. Ее без зазрения совести можно было назвать “страшненькой”. Мелкие черты лица, тонкие губы, выпирающий подбородок, слишком острый нос. Глаза в обрамлении белесых ресниц. Не уродина, просто не привлекательна. К тому же давно вышла из возраста девичьей прелести - никак не меньше двадцати пяти лет. Волосы убраны в чепец по примеру замужних дам, но отсутствие брачного браслета на руке свидетельствовало, что на красотку так никто и не позарился.
        Культистка? Вполне возможно. Чем еще заняться невзрачной и обиженной на мир старой деве?
        - Я могу вас осмотреть. Если нужна врачебная помощь, - сказала женщина, не догадываясь, что я как раз в этот момент с сожалением отказался от идеи заманить ее в дом и вытрясти все, что она знает.
        Никогда не пытал женщин и как-то не хочется начинать. К тому же дама вряд ли много знает. А вот ее исчезновение привлечет ненужное внимание. Я покачал головой и поднес руку к горлу, жестами показывая, что мне сложно говорить.
        Гостья все еще мялась. Так, словно хотела поднять неудобную тему и не знала, как начать.
        - Простите, мейстер Гарутти… вам приходилось посещать Батлем?
        Сказать, “такого я не ожидал” - очень сильно преуменьшить. Батлемская лечебница для душевнобольных в принципе странное место для светских визитов. И подобное посещение явно не та тема, которую обсуждают между делом даже близкие друзья.
        Или она так изящно намекает, что Просперо Гарутти давно пора полечить голову?
        Я покачал головой и уставился на нее - всем своим видом выражая немой вопрос. Она окончательно смутилась:
        - Ох, извините! Я не должна была. Просто… ах, забудьте!
        Гриски меня побери, это становилось все интереснее. Я проклинал обстоятельства - ужасно хотелось взять ее в оборот, но слишком много препятствий для задушевной беседы. Начиная от кровавых пятен на полу сразу за дверью и заканчивая тем, что я не знал имени женщины.
        Она, кажется, уже жалела, что пришла.
        - Насколько серьезна болезнь? Когда вас ждать в лаборатории?
        Я пожал плечами.
        - Сможете прийти на следующей неделе? В пятницу? Я не хочу переносить эксперимент.
        - Постараюсь, - ответил я все так же тихо и хрипло.
        Еще как постараюсь! Приложу все усилия!
        - Хорошо, - в ее голосе слышалось неявное облегчение, что наш странный разговор заканчивается. - Я передам мистеру Найтвуду о вашей болезни.
        Я поклонился, по-прежнему избегая слишком высовываться из тени, и закрыл дверь.
        Стук деревянных каблуков подсказал, что она действительно ушла. Промчавшись через весь дом, я сорвал по дороге иллюзию и выскочил через черную дверь. На прощанье кинул запирающие чары - не хватало, чтобы кто-нибудь заглянул к Гарутти раньше времени и нашел трупы.
        Хозяина химеры, если тот придет за своей зверушкой, чары вряд ли остановят. Но я надеялся обернуться раньше.
        Культистка уже успела свернуть за угол, когда я нагнал ее и пристроился чуть поодаль. Следить за ней было легко - она, подобрав юбки, вышагивала целеустремленно - быстрым, почти мужским шагом и не оборачивалась. Недолгая прогулка закончилась на городской площади. Женщина вошла в приземистое двухэтажное здание, украшенное спереди портиком с шестью симметричными колоннами.
        Городская больница. В основном, для бедноты. Тех, кто не может позволить себе личного врача.
        Ни разу не был внутри. Только законченный кретин пойдет к эскулапам, когда есть возможность обратиться к магу жизни.
        Потратив время на новую личину - не светить же в предположительном осином гнезде своим чересчур приметным лицом, я обзавелся простецкой физиономией и костюмом мастерового. Надолго такой маскировки не хватит - моей осанке, походке и манере держаться не хватает смирения. Когда пытаюсь подражать простолюдинам, выходит тот еще провинциальный балаган. Но все же не слишком внимательного наблюдателя иллюзия вполне способна обмануть.
        Сразу за дверью начинался дортуар с множеством кроватей, больше половины из которых были заняты. Здесь не топили, а в воздухе стоял тяжелый запашок лекарств и болезни. Вдоль стены тянулась длинная очередь из черни. Она оканчивалась у ширмы, за которой врач осматривал пациентов.
        Я не надеялся нагнать культистку - с момента, когда женщина вошла в больницу, прошло уже больше десяти минут, но мне повезло. Подруга Гарутти по Ордену стояла у ширмы, беседуя с монахиней из обители Дочерей Милосердия - серое платье, черный платок с вышитым перевернутым треугольником.
        Еще не успел придумать, как бы подобраться поближе, когда монахиня повернулась к очереди и объявила, что доктор осмотрит еще пятерых, а остальным лучше прийти завтра. Эта новость вызвала глухой ропот среди пациентов.
        - А чего бы госпоже хирургу не взглянуть на мою ногу раз уж она здесь? С утра жду, - преувеличенно громко возмутился громила, сидевший, привалясь к стене, у самого входа. Одна штанина у него на ноге была обрезана у колена, голень прикрывала тряпица в бурых пятнах.
        - Доктор Каррингтон сегодня не работает, - слова монашки вызвали еще одну волну ропота. Недовольные пациенты потянулись к выходу. Вместо того, чтобы последовать их примеру, я углубился в коридор за культисткой.
        Шитая белыми нитками история, которую я собирался рассказать, оказалась не нужна. Доктор Каррингтон и по коридорам больницы маршировала, как по улице, не оглядываясь.
        Женщина дошла до двустворчатых дверей в конце коридора, размерами больше напоминавших замковые ворота. Сходство усиливалось за счет каменной гаргульи, сидевшей у входа. Она вложила руку ей в пасть, и глаза статуи на долю секунды полыхнули синим, а дверь приоткрылась.
        Я еле сдержался, чтобы не выматериться. Вот так вот! Двери с потомком Кербера на человеческой половине мира? Откуда?
        Она зашла внутрь, и дверь захлопнулась. Глаза каменного сторожа погасли, сейчас он снова казался обычной статуей.
        Их называют “дети Кербера”, что является скорее метафорой, чем отражением реального родства. Големы, заклятые на распознание и охрану - ничего особенного, кроме того, что секрет их создания давно утрачен. Немногие “детки”, что смогли пережить своих творцов, сейчас караулят входы в княжеские покои фэйри. У Исы, например, есть один.
        Нет, вряд ли поклонники Черной сумели изготовить нового голема. Скорей им просто удалось где-то раздобыть и подчинить одного из неупомянутых в летописях сторожей.
        Отлично, это избавляет от вопроса “Где искать дальше?”. Голем, как светящаяся в ночи табличка со стрелочкой “Все самое ценное - здесь”. Но плохо, что проникнуть внутрь незаметно не получится. Каменному сторожу вряд ли придется по вкусу моя кровь.
        Я решил не искушать дальше судьбу. Еще выйдет кто-нибудь спросить какого гриска тут слоняюсь. В то время как в доме мейстера Гарутти моего внимания ждут четыре трупа.
        И много, очень много пищи для размышлений.
        Франческа
        Я заплетаю косу, гадая есть ли на Изнанке прачки. У меня не осталось чистых платьев, надо бы что-то сделать с этим.
        Он стучится и заглядывает внутрь, не дожидаясь моего разрешения.
        - Меня не будет до вечера, сеньорита. Ведите себя хорошо и постарайтесь не попасться на глаза Фергусу.
        И исчезает прежде, чем я успеваю что-то ответить. Слышно, как за стеной хлопает дверь.
        Ну конечно! Я же вещь, домашнее животное, бессловесная скотина. Кого волнует, что я собираюсь сказать?! Или, что я могу быть не одета!
        Хочу засов в свою комнату! Чтобы он не смел вторгаться в любой момент, когда пожелает!
        Бормоча сквозь зубы нелестные слова в адрес мага, надеваю все то же темно-синее платье из шерстяного муслина. Оно меньше прочих нуждается в стирке.
        А еще я заметила, что оно не нравится Элвину. Смешно, но мне хочется хоть так досадить ему.
        В моих покоях большое зеркало. Смотрю на женщину в нем. У нее зло сощуренные глаза, губы сжаты в тонкую нитку.
        И ошейник на шее, как у скотины.
        Ужас, во что я превратилась. Во что он меня превратил! Я ведь никогда не была такой.
        Я должна сбежать, должна освободиться от его власти. Пока от той, прежней Франчески, еще осталось хоть что-то.
        Для этого надо узнать как можно больше о моем хозяине.
        Ответом на мои мысли из соседней комнаты доносятся шорохи и неясное бормотание. Неужели маг вернулся? Прокрадываюсь к двери, чтобы заглянуть в щель.
        На первый взгляд можно подумать, что часовая комната пуста. Опускаю взгляд и еле удерживаюсь, чтоб не вскрикнуть.
        Голый, поросший густой шерстью человечек. Он ростом мне по пояс. Круглое тельце, руки и ноги одинаковой длины. Черты сморщенного личика - пародия на людские. Слишком крупный рот, нос формой похож на корнеплод, глаза - большие и влажные, блестят озорным любопытством. Из одежды на нелепом создании лишь замызганный передник и цветастый платок на голове. Человечек орудует веником и мычит под нос однообразный мотив.
        Я уже видела таких, как он. Элвин называет их “брауни”.
        - Привет, - говорю я.
        Существо выглядит милым, пусть и слегка несуразным. Моя злая настороженность тает сама собой.
        - Леди! - голос у брауни высокий и писклявый. Нелепый, как и вся его внешность.
        Он откладывает веник и кланяется, а я смиряю порыв подойти и погладить его по голове. Хочется общаться с брауни ласково, как с ребенком.
        - Как тебя зовут?
        - Скриблекс, леди.
        - Давно ты служишь у Элвина?
        - Давно, да. Давно, - радостно кивает Скриблекс. Он забавно глотает окончания слов и картавит.
        - Я хотела спросить - как давно?
        - Долго.
        - “Долго” - это сколько? Года, два.
        Он задумывается, моргая круглыми глазами, потом улыбается так, словно решил сложную задачу.
        - Много! Вот!
        Мне бы рассердиться, но у него слишком бесхитростный взгляд.
        - Ладно, не важно. Скажи, ты хорошо знаешь своего хозяина?
        - Э?
        - Ну, кто он, например?
        - Лорд Элвин, - гордо говорит брауни. - Я знаю, да!
        Да, маг не зря называл брауни “тупыми”.
        - Я не об этом. Лорд Элвин - не человек. А кто он?
        Скриблекс долго хмурится, а потом радостно подпрыгивает на месте:
        - Маг! Он маг! Вот! Правильно, леди?
        - Правильно, - печально соглашаюсь я. - Извини. Не хотела тебя отвлекать. Можешь вернуться к работе.
        Брауни снова берется за веник и затягивает свою немудреную песенку без слов.
        Так позорно оканчивается моя первая попытка.
        Не страшно. Есть много способов разузнать о человеке. Задать вопрос - самый простой, но не всегда самый верный. Вещи, которые мы выбираем, порой способны рассказать о нас больше, чем близкие друзья. Главное - уметь слушать.
        Я умею.
        Дергаю ручку двери, и она поддается. Маг настолько мало меня опасался, что даже не потрудился запереть свою комнату.
        Его покои больше моих. Здесь есть заваленное вещами бюро и книжный шкаф. На стене картина - гротескные, отвратительные создания пожирают и мучают людей. Обнаженные человеческие фигурки - смешные и жалкие, распяты на гигантских арфах, лютнях, вписаны деталями в жуткие механизмы. Люди корчатся и страдают, демоны хохочут. Должно быть, художник пытался изобразить ад. Отвожу глаза. Мастерство живописца несомненно, но от взгляда на шедевр накатывает настоящая жуть.
        Очень похоже на Элвина. Наверное, вечерами он разглядывает картину, наслаждаясь зрелищем чужих мучений.
        Всю вторую стену занимает гобелен с вытканной картой.
        Шар из матового стекла под потолком и еще один - над письменным столом. Магические светильники. У меня в комнате есть такой же. Мой хозяин использует их вместо свечей, и хоть мне не нравится их холодный свет, не могу не признать, что они куда ярче тех же масляных ламп.
        Шкура белого медведя на полу у камина. В углу мольберт с загрунтованным холстом. Его не трогали так давно, что грунт покрылся сетью трещин, наполовину осыпался. На бюро реторты и колбы, вперемешку с исчерканными листами бумаги. В закрытой банке, заполненной мутной жижей, плавает что-то пугающе похожее на голову младенца. Рядом нож в ножнах из темного дерева, резные костяные фигурки, мелкие инструменты непонятного назначения, свитки, замшевые перчатки, струны для скрипки, несколько перстней-печаток, письменный набор, чернильница с залитой в нее жидкостью подозрительного красного цвета и еще сотни других мелочей, разбросанных в хаотичном беспорядке.
        О, эта комната не просто рассказывает, она кричит о своем хозяине. Незримое присутствие Элвина ощущается здесь во всем. Большинство вещей превосходного качества, и на всех них неуловимый, но несомненный оттенок эпатажа.
        Перед кем он рисуется здесь, в комнате, куда старается не пускать даже родственников?
        Поначалу я теряюсь. Мне неловко вторгаться в его мир. И я никогда ранее не обыскивала чужого жилья.
        Но голос совести тих. Гнев и жажда мести вещают куда как громче. Я начинаю осмотр с документов. И почти сразу понимаю, что это надолго…
        Пару часов спустя я бессильно опускаюсь в кресло. Я устала, у меня болит голова, и я бессмысленно потратила время.
        Маг меня переиграл. Больше половины бумаг на неизвестных языках. По внешнему виду букв я узнала ундландский и анварский. Еще один язык похож на тот, что показывал мне Элвин в Рино. Древнеирвийский. Но я не уверена до конца. О принадлежности двух других можно только догадываться.
        Те бумаги, что я смогла прочесть, не представляют интереса. Списки дел, случайные цитаты, стихи - слишком хорошего качества, чтобы я могла заподозрить Элвина в авторстве, черновик письма, в котором маг цветасто и едко жалуется на скуку. Я возлагала большие надежды на два пергаментных свитка, но они оказались пусты.
        После короткого отдыха я перехожу к книжному шкафу. В нем томик сонетов и с десяток трактатов по магии и алхимии. Половина снова на неизвестных мне языках, о содержимом можно догадываться лишь по миниатюрам и литографиям. Кроме книг в шкафу хранится несколько странных предметов. Еще более странных, чем те, что небрежно вывалены на бюро. Например, отделанный серебром сигнальный рог. Или деревянная резная фигурка сидящего на корточках существа с невероятно уродливым и злым лицом.
        Мое внимание привлекает медное яйцо размером с кулак. Поначалу даже не само яйцо, а подставка в форме скрюченной человеческой руки. Красиво и страшно. Узловатые когтистые пальцы сжимают блестящую скорлупу, свет скользит по ней, играет, переливается.
        Беру яйцо в руки. Оно теплое и приятно тяжелое, словно живое. По полированной поверхности пляшут золотые искры. Вглядываюсь в их кружение и вдруг понимаю, что это не искры.
        Крохотные, сотканные из солнечного света женские фигурки. Обнаженные, с полупрозрачными крыльями за спиной. Как у бабочек.
        Они скользят в вихре радостного танца. А меж небом и землей натянуты сотни блестящих медных струн, как на гигантской арфе. Струны поют, то нежно, то страстно, искрами на свету вспыхивают и гаснут аккорды, рождая новых и новых крылатых красавиц.
        Золотые феи танцуют - совершенные в своей наготе, свободные и беспечные.
        Смех перезвоном колокольцев.
        Зов “иди к нам”.
        Я встаю, расправив радужные крылья. Одежды спадают ненужным грузом.
        Я умею летать!
        Хоровод в воздухе. Рука об руку с сестрами.
        Мы смеемся и кружим в вихре танца.
        Гладкая скорлупа купола над головой и блестяще озеро меди под ногами.
        Становится жарче. Озеро раскаленного текучего металла бурлит и вспенивается. В нежном пении арфы нарастают зловещие нотки. Танец ускоряется, струны звенят торопливо, тревожно. Все трудней поспевать за мелодией. Купол над головой наливается темным пламенем.
        У меня кружится голова.
        Все плывет, сливается в мельтешении золотых искр.
        Вспышки света.
        Бесконечный бег по кругу.
        Арфа грохочет, взвизгивает, дребезжит - разнузданно и фальшиво.
        Задыхаюсь. Сердце бьется, как сумасшедшее. Слишком быстро. Больше не могу так…
        Щеку ожигает болью, и все прекращается в один миг.
        Я сижу на полу и Элвин, склонившись, трясет меня за плечи.
        - С возвращением к опостылевшей реальности, сеньорита, - его голос сочится ядом. - Как вам грезы бронзовой Вары?
        - Что?
        Я пытаюсь пошевелиться и вскрикиваю от боли. Мышцы задеревенели, по телу бегут кусачие мурашки.
        За окном темно, комнату заливает безжизненный яркий свет от шара под потолком.
        Вечер.
        - Что случилось? - спрашиваю я дрожащим голосом. - Только что было утро.
        - Случилось, что одна хорошенькая идиотка зачем-то полезла в мои вещи, - зло отвечает маг. - Как будто опыт со шпагой ее ничему не научил.
        Смущенно отвожу взгляд. Зря я надеялась, что Элвин не узнает про обыск. Щека все еще пульсирует болью. Подношу к ней руку и не могу поверить.
        - Ты ударил меня?
        - Три раза, - подсказывает он.
        - Ты. Меня. Ударил!
        - А вы предпочли бы так и сидеть, пуская слюни на эту дрянь? - маг протирает бронзовое яйцо тряпицей, следя за тем, чтобы не касаться оголенной кожей поверхности, затем убирает страшную игрушку обратно в шкаф.
        Я отворачиваюсь. Щека неприятно горяча, но сильнее боли возмущение. Он меня ударил! По лицу!
        Элвин наклоняется, берет меня за подбородок:
        - Тссс, не дергайся! Проклятье, похоже, будет синяк. Подожди, сейчас смажу.
        Сдерживаю порыв крикнуть ему в лицо “Мне ничего от тебя не надо!”, вырваться и уйти. Так я сделаю хуже только себе. Он смазывает мне щеку мазью, потом резко дергает за ошейник, принуждая подняться.
        Его лицо близко-близко. Кого другого, может, и могла бы ввести в заблуждение обманчиво любезная улыбка, но я вижу - маг зол не на шутку. Пытаюсь отодвинуться. Элвин улыбается шире и снова дергает за ошейник.
        - Значит так, сеньорита. Я видно слишком добренький хозяин. И слишком занят, чтобы уделять вам внимание. Так что у нас новые правила. Во-первых, запрещаю трогать вещи в моей комнате без спроса. Любые вещи. Это понятно?
        Его рука все еще лежит на проклятой полоске кожи, мешая отстраниться. Трудно дышать. Чувствую, как через ошейник в мое сознание вливается чужая воля, превращая запрет в абсолютный закон бытия.
        - Во-вторых, надо и правда придумать вам занятие, чтобы не скучали в мое отсутствие. Скажем, уборка в часовой комнате. Уверен, вы с ней справитесь куда лучше брауни.
        Конечно, еще одно унижение. Кажется, ему никогда не наскучит издеваться надо мной. Закрываю глаза, чтобы не видеть его лица. Могла бы - и уши заткнула, но маг не позволит этого сделать. Приходится слушать, как ненавистный голос продолжает:
        - В третьих, надо как-то оградить вас от проявлений вашего могучего интеллекта, поэтому отныне вам запрещается покидать башню. У меня нет времени бегать и вытаскивать сеньориту изо всех неприятностей, в которые она изволит угодить.
        - Все? - с отвращением спрашиваю я. - Я могу уйти?
        - Идите, - маг разжимает пальцы. Снова можно дышать. Отшатываюсь, растирая горло.
        Уже в спину мне летит:
        - Франческа!
        Я не оборачиваюсь, делаю вид, что не слышала, но он продолжает.
        - Это было очень глупо. Здесь, на Изнанке, вещи часто не то, чем кажутся. И многие опасны так, как ты даже не в силах представить.
        От моего хлопка дверью содрогаются стены.
        Глава 15. Зверь, что прячется внутри
        Элвин
        На праздник первого снега я опоздал. За годы, что был в отъезде, княгиня перенесла место празднования, о чем ни словом не упомянула в приглашении.
        То ли забывчивость, то ли многозначительный намек на мой нынешний статус при ее дворе. Как хочешь - так и понимай.
        Нижний берег Темеса изрезан заливами и бухтами. Летом здесь хорошо прятаться от нескромных взглядов в зарослях рябины и орешника, в воздухе стоит терпкий запах медоносных трав и гудят пчелы. Сейчас скорбные силуэты плакучих ив повисли над рекой, развесив припорошенные снегом ветви, словно гигантскую паутину.
        Едва приметную дорожку из полупрозрачного льда я заметил далеко не с первого раза. Раньше тропы оформлялись куда как торжественнее. Тонкий лед вывел через протоку к широкой заводи. Берега бухты украшали могучие далриадские дубы - настоящие патриархи, видевшие не один десяток королей. Поверхность воды сковывал все тот же лед, превращая заводь в гигантскую площадку под открытым небом. И на этой площадке шло состязание.
        Вихрем кружились мелкие, колючие снежинки. Свивались кольцами, прорастали причудливыми фигурами, цветами и растениями, повинуясь прихотливой воле художников.
        - Добро пожаловать на праздник первого снега, лорд Элвин, - раздалось откуда-то снизу. Я опустил глаза. У ног важно стоял коротышка-фэйри, выряженный в снежно-белый упелянд, подбитый беличьими шкурками.
        - Здравствуй, Тидди.
        - Я доложу о вашем прибытии княгине Исе.
        - Не надо. Я сам о себе доложу.
        Послышались аплодисменты - очередной конкурсант завершил свое выступление и теперь раскланивался.
        Уже не заботясь о том, чтобы остаться незамеченным, я двинулся к фэйри, разминая по пути пальцы.
        Тихий шелест. Снег пошел поземкой, завернулся в тугой кокон. Кокон рос, ширился, пока не превратился в яйцо, скорлупа которого пошла трещинами и лопнула, чтобы выпустить в мир снежного дракона. Я старался: дракон получился длинным и гибким, как змея, со сложенными за спиной стрекозиными крыльями. Тварь неспешно выбралась, отряхнулась, расправила крылья и устремилась к солнцу. Фэйри, запрокинув голову, наблюдали за его полетом, и я решил их слегка позабавить. Дракон выписал в воздухе восьмерку - одну, другую, третью. Вошел в пике, кувырнулся, рванулся вниз, чтобы на бреющем полете пройти мимо застывших фэйри, выдохнуть им в лица горсть снежной крупы и рассыпаться белой пылью.
        Медленные насмешливые хлопки стали мне наградой:
        - Браво, браво, лорд Элвин. Вы, как всегда, бесстыдно отбираете хлеб у моих подданных.
        - Простите, ваше высочество, - я преодолел разделявшее нас расстояние и поклонился.
        - За что вы извиняетесь?
        - Я опоздал.
        А еще я вернулся в город, который княгиня приказала мне покинуть двенадцать лет назад.
        Вернулся без разрешения.
        При взгляде на нее привычно перехватило дыхание. Как всегда - ошеломительна. Также лишена красок, как и Фергус, но если братец - чудовище, то Иса - само совершенство. Ее кожа - голубой жемчуг. Волосы цвета первого снега, глаза - две синие льдинки. Точеная безупречность ее лица навевает мысли скорее о мастерстве скульптора, чем живой, человеческой красоте.
        Подчеркнутая простота наряда княгини спорила с богатством облачения двора. Тонкий венец из плетеного серебра. Платье-туника бледно-голубого шелка, перехваченное поясом на талии. Из-под платья выглядывали босые ступни с крохотными пальчиками - почему-то именно эта мелочь меня особенно восхитила.
        Мелочи, нюансы, детали… о да, Иса знает в них толк. Помню, однажды перед началом бала она шепнула мне на ухо, что на ней нет белья. Какие танцы после такого?! Я весь вечер только об этом и думал.
        Не успокоился, пока не проверил. Не соврала.
        Я прогнал неуместное воспоминание и снова поклонился:
        - Стоит вам приказать, и я немедленно покину город.
        - Нет, нет! Останьтесь, - она протянула узкую прохладную ладонь, и я коснулся губами кончиков пальцев. - Не могу же я выгнать победителя снежного турнира.
        - Еще рано говорить о победе.
        - Я в вас верю. Удивите меня, лорд Элвин. Вам всегда это удается.
        - Постараюсь, ваше высочество.
        Я перевел взгляд на человеческого юнца у подножия ледяного трона. Мальчик пожирал правительницу влюбленным взглядом. Молод, наивен и восторжен - все, как любит Иса. Она съедает таких детишек на завтрак без соли и хлеба, но меньше их не становится.
        Если насчет босых ножек или странной забывчивости в приглашении еще можно было поспорить, то здесь точно никаких иных вариантов - демонстрация и намек сразу.
        На этот раз княгиню ждет разочарование. Я не стану играть в ее игры. Не хочу.
        Собирался назло ей потерпеть поражение в турнире, но увлекся состязанием. В финальной битве пришлось попотеть. Противники помнили о моей репутации и двинули снежных воинов с разных сторон, рассчитывая сломить мою армию, чтобы потом выяснить меж собой, кому достанется корона чемпиона. Не вышло! Я вырастил ледяного голема с палицей вместо руки - фокус, недоступный для любого из здесь присутствующих, кроме Исы.
        От поступи гиганта дрожал лед, а воины противника разлетались под ударами булавы - правилами запрещалось собирать их повторно после “смерти”. Бойцы стояли до конца, даже когда исход боя был предрешен, ни один не дрогнул. Одно слово - фэйри. Как будто от того, насколько красиво и пафосно умрет каждый снежный фантом, что-то зависит. Будь я на их месте, непременно оживил бы действие парочкой комичных дезертиров.
        Под восторженные крики придворных Иса надела на меня корону чемпиона и одарила улыбкой, двусмысленной, как большинство ее высказываний.
        - Не думала, что вы способны вдохнуть жизнь в лед.
        - Не способен. У меня нет вашей власти над холодом. Велите расколоть великана, и вы увидите, что лед лишь внешняя оболочка. Внутри вода.
        - Ловко придумано, корона по праву ваша, - и полушепотом. - Я желаю послушать о ваших странствиях.
        Что же, этого разговора все равно не избежать. Мне нужно ее разрешение, если я собираюсь охотиться на культистов в Рондомионе. И, скорее всего, потребуется ее помощь.
        - Конечно, ваше высочество. Когда?
        - Сегодня вечером. И не забудьте - завтра бал в честь победителя турнира.
        Под ревнивым взглядом юнца я снова поклонился и отошел принимать поздравления. Меня здесь помнили. И думали, что знают, зачем я вернулся. Каждое поздравление было не случайным, каждое приглашение таило в себе намек на возможный альянс. Любой из присутствующих здесь фэйри прикидывал, как приспособить мое возвращение к собственной выгоде. Готов поспорить на что угодно, Иса прекрасно знала, что делала, когда приглашала меня на ужин. Княгиня помнит: окружению нужно время от времени устраивать встряску. Чтобы не скучали.
        Ну как можно ею не восхищаться? Такая умница!
        Напиток в бокале был терпок до горечи.
        - Это не вино.
        - Это рябиновая настойка, Элвин. Тебе ли не знать, что в Дал Риаде не растет виноград.
        - Двенадцать лет назад он тоже не рос. Тогда это никому не мешало.
        Она провела пальцем по краю кубка.
        - Этим ты отличаешься от всех нас.
        - Чем?
        - Годы, Элвин. Ты считаешь их. Я - Иса Рондомионская. Что мне годы? Сегодня в моде скорбь и томность, как было уже не раз, и мы пьем рябиновую настойку, вспоминая тех, кто ушел. Завтра признание получит страсть, и я велю Тидди закупать вино для дворцовых подвалов.
        - Ну, глобально нет большой разницы, чем надираться. Хоть скверным пивом, как плебеи. Вот только Фергус отчего-то всегда сначала выпивает лучшее.
        Она нахмурилась:
        - Я не об этом. Ты живешь быстро. Так, словно впереди жалкие несколько лет. Это человеческая кровь, ее не победить.
        Как она любит двусмысленности. Сиди и гадай, что имела в виду. Что двенадцать лет для нее ничего не значат, и она по-прежнему ждет извинений? Или что-то иное?
        - И пытаться не собираюсь. Меня всегда забавляли учения, предлагающие кому-то извратить свою природу, - язвительно отозвался я. - Например, занятные человеческие представления о ценности воздержания
        - Ты сегодня циничен.
        - Я всегда циничен.
        - Сегодня - особенно.
        - Исключительно от счастья, что снова вижу княгиню.
        Все было слишком неофициально, и мне это заранее не нравилось. Проклятье, кто приглашает для дружеской беседы выпить вина в спальне? Хорошо, не вина - рябиновой настойки. Не суть.
        Она сделала перестановку. Теперь везде были зеркала, множество зеркал. Одно прямо над гигантским ложем - на такой постели могла бы разместиться половина Братства. Резные столбики, полог убран, вызывающая белизна простыней.
        Слишком толстый намек на ожидаемое завершение вечера.
        И эта грискова тряпка на фэйри слишком уж обтягивала ее тело. Кажется, без одежды она и то смотрелась бы менее голой. Готов поставить всю свою коллекцию артефактов против грязного носового платка, что под тонкой тканью не было ничего.
        Мне приходилось прилагать усилия, чтобы смотреть ей в глаза, а не ниже. Туда, где в вырезе декольте призывно покачивался шарик голубого топаза на серебряной цепочке.
        Забавно, как быстро ее намеки перешли с “Ты мне не слишком-то интересен” и “Завоюй меня” до “Давай начнем сначала”.
        Нет, спасибо, уже наигрался. Что я ей - мальчик вроде того юнца у трона?
        - Как поживает Стормур?
        Иса нахмурилась:
        - Отец сделал его своим регентом.
        - Надо полагать, это означает, что братец-буря навсегда перебрался в Хансинор? Какая утрата, однако! Я буду скучать по его сиятельной физиономии. Никто другой не умеет так забавно пучить глаза.
        - Не надо! - в ее голосе захрустел лед. - Элвин, ты рискуешь все испортить.
        - Обожаю рисковать и все портить. В последнем мне вообще нет равных.
        - Еще слово о моем брате и я тебя выставлю.
        - Просто ради интереса: “выставлю” означает “выставлю из дворца”?
        - Из города тоже.
        Она не шутила, и я заткнулся.
        Надо было перейти к делу: гейс, данный князю Церы, каменный сторож в логове культистов… Но мысли, как и взгляд, упорно возвращались к топазу в соблазнительной ложбинке. Камень слегка светился изнутри, приманивал взглянуть, как платье на вдохе натягивается, обрисовывая грудь фэйри. Под тонкой тканью рельефно выделялись напряженные соски. Я вспомнил запах ее волос, вкус кожи…
        И красные ожоги, что оставляло на ней мое пламя. После каждой нашей ночи она вся была в пятнах, как далматин. Мне в ответ доставались укусы и царапины.
        Иса подалась вперед и задышала чаще. Темно-вишневая капля сорвалась с края ее бокала, упала чуть ниже ямки ключицы, скользнула, оставляя багряный след на безупречном мраморе кожи. Я потянулся стереть ее…
        Наши глаза встретились.
        Надо уходить. Это ловушка.
        Я залпом допил содержимое бокала. И понял, что никуда не уйду.
        - Встань!
        Иса усмехнулась, услышав приказ в моем голосе. Той самой развратной, сводящей с ума усмешкой. И послушалась.
        - Распусти волосы.
        Она смотрела надменно, но в дышащем высокомерием и чувственностью лице читалась скрытая готовность подчиниться. Если я буду достаточно настойчив.
        - Ну? Мне самому это сделать?
        Танцующей походкой фэйри скользнула к стене, встала меж двумя зеркалами. Еще один высокомерный взгляд сверху вниз, затем она подчеркнуто медленно вынула шпильку. Одну. Вторую и третью… Туго свернутый узел волос распустился, разметался снежной волной по плечам. Сияющий белый шелк объял хрупкую фигурку.
        “Что дальше?” спрашивали ее смеющиеся глаза.
        Я поднялся и пошел к ней, расстегивая на ходу одежду, не видя ничего кроме повелительницы фэйри. Наткнулся на столик и пинком отшвырнул его с дороги. Бутылка жалобно звякнула.
        Запустил руку в волосы Исы и потянул, заставляя вскинуть голову. На ее ледяных губах застыла рябиновая пьяная горечь.
        - С возвращением, Элвин, - шепнула княгиня, когда я прервал поцелуй и замер, тяжело дыша, балансируя на грани знакомого омута перед тем, как гремучий коктейль из любви и ненависти заставит забыть обо всем. - Я скучала.
        Она прокусила мне губу. Я порвал ее платье. И снова остановился, перед тем, как нырнуть в привычное безумие.
        Тело девственницы, еще чуть незрелое, как плод с легкой кислинкой. Аккуратные яблочки грудей с бледно-розовыми напряженными сосками, стройные бедра, длинные ноги. В обманчивой беззащитности изгибов читался вызов, ровно как и в сладострастной усмешке и всем выражении лица. Она все так же напоминала мраморную статую, но теперь это было изваяние богини-покровительницы блудниц.
        - Без белья. Так, Иса?
        - Я ждала тебя.
        Острые ногти фэйри вспороли кожу на моей шее, кровь пропитала ворот рубашки. В ответ я захватил ее запястья и вжал в зеркальный лед над головой, скользя губами по обжигающе холодной коже, чувствуя, что теряю себя с каждым прикосновением. Иса вскрикивала и дергалась от поцелуев. Там, где я ее касался, оставался красный след, похожий на ожог. Не знаю, чего хотел в тот момент больше - сделать ей больно или приятно, но она продолжала вырываться, разжигая вожделение и желание подчинить, принудить, заставить…
        Не помню, когда она уступила, и как избавился от остатков одежды, не помню, как мы оказались на кровати. Я швырнул Ису на живот, заломив ей руку за спину. Фэйри всхлипнула, изогнулась подобно кошке и застонала - не понять, от боли или сладострастия, когда мы соединились. Волосы струились по спине серебряной рекой, вторая рука бессмысленно царапала и комкала одеяло.
        Это не было актом любви - я брал ее жестко и грубо. Иса всхлипывала каждый раз, когда я с яростью вламывался в ее тело или слишком сильно стискивал бедра и грудь - так, чтобы остались синяки. Каждое движение навстречу, каждый резкий толчок, дарили наслаждение и опустошение, мучительное чувство утраты чего-то важного. Пламя магии вспыхивало и гасло в крови, поглощенное извечным холодом, но остановиться было немыслимо.
        Я медленно накрутил на руку живое, текучее серебро волос, принуждая подняться. Поцеловал шею сзади, ущипнул за сосок. Зеркало над кроватью отразило наши сплетенные тела, прикрытые глаза Исы, гримасу то ли муки, то ли удовольствия на запрокинутом лице.
        Финал был ошеломителен, болезнен и ярок. Я выпустил ее из объятий, со стоном повалился рядом. Перед глазами все плыло от жара, а плотский голод стал лишь сильнее. Иса лежала рядом прохладным куском мрамора - желанная, доступная и недостижимая - лекарство и яд.
        Домой я шел пешком, глотая ртом морозный воздух и покачиваясь, как пьяный. Опять. Снова и снова в ту же ловушку.
        Иногда мне кажется, что это не любовь, но болезнь. Как зависимость от маковой вытяжки. И дело не только в том, что лед и огонь до печального плохо совместимы. Иса пробуждает во мне все худшее. Входя в нее, я чувствую ненависть, настолько сильную, что она почти похожа на нежность. Ее царственность, мнимая покорность, красота, равнодушие - все вызывает ярость. Хочется слышать крики боли, хочется сломать, растоптать, уничтожить эту женщину. И каждый раз после соития, обессиленный и опустошенный, я думаю, что утолял жажду морской водой.
        Что я для нее? Игрушка? Очередной мальчик? Не знаю. Кто может представить себе помыслы повелительницы фэйри? Не я. Страшусь даже подумать о том, сколько ей лет. Мне нравится делать ей больно и заставлять подчиняться. И если Иса фрой Трудгельмир согласна на это, значит, ей тоже нравится грубость. Она не из тех, кто станет терпеть.
        Иса не способна любить. Такова ее природа - природа фэйри льдов и туманов. Такова ее суть. Она не умеет любить, я не умею отступать. О боги, да мы идеальная пара!
        И все же в том, чтобы обладать ею, не обладая, есть особое, болезненное наслаждение. Я - большой любитель стучать в запертую дверь. Наша связь тянется годы, десятки лет. Не раз пробовал прервать ее, но стоит увидеть Ису вновь, как все возвращается на привычный круг. Знаю, что не в силах устоять перед ее ледяным, отстраненным совершенством.
        Франческа
        За оплошность пришлось дорого заплатить - от и без того невеликой моей свободы почти ничего не осталось.
        Вечером я заперлась в комнате и снова рыдала от отчаяния. Будущее казалось беспросветным. Мой враг силен, а я так слаба. Мне нечем, просто нечем ему ответить.
        Утро всегда милосерднее вечера. Я встаю с мыслью, что не все потеряно.
        Сегодня отражение смотрит недоверчиво и печально. У него опухшие красные глаза, на щеке под кожей проступает темное пятно в форме ладони. Синяк не такой ядреный, как был после разбойников, едва заметный, но есть.
        Маскирую его, чем могу, и снова надеваю все то же синее платье. Так и не спросила вчера, что делать со стиркой. И не хочу спрашивать. С мага станется ответить, что теперь это моя обязанность.
        Он собирается превратить меня в служанку. Меня - Франческу Рино! Зачем? Неужели мало девок, которые будут счастливы вычищать за ним его грязь?!
        Если это месть, то она выглядит мелкой.
        Элвин запретил трогать вещи в его комнате, но ничего не сказал про прочие покои. И я помню, что кроме жилых комнат в башне есть еще библиотека и лаборатория. Возможно, в них я найду что-то, что поможет мне избавиться от ошейника.
        Или от того, кто его надел.
        Я спускаюсь на второй этаж. Дверь в лабораторию не заперта, но при виде реторт и колб, горелок, бутылок с разноцветными жидкостями, кусков пергамента, испещренных рунами и других жутковатых, связанных с магией вещей я живо вспоминаю вчерашний неудачный опыт. Нет, сегодня я не готова так рисковать. Второй неудачной попытки маг мне не простит.
        В библиотеке кроме рядов уходящих во тьму книжных шкафов есть бюро - обитое кожей, инкрустированное костью, на изящно изогнутых ножках, с кучей полочек и ящичков. И поразительно чистое - ни клочка лишней бумажки, ни писем, ни черновиков. Обыскиваю полочки, нахожу письменный набор, пресс-папье, бумагу с вензелями и несколько перстней-печаток, по виду совсем таких же, как в комнате Элвина. Увы, никакого архива. Ничего, что могло бы поведать тайны мага.
        Жаль. Мне нужно изучить моего врага. Узнать чем он живет, найти его слабые места. Знаю, в открытом бою у меня нет ни единого шанса, но каждый сражается тем оружием, какое имеет.
        Уроки отца не прошли даром. Я умею настаивать на своем вопреки воле мужчин, подчиняться, не подчиняясь, выжидать и действовать.
        Я не сдамся.
        Обыск затягивается до вечера. На этой комнате тоже лежит отпечаток личности Элвина, но неявный, смазанный. Не похоже, чтобы он часто бывал здесь.
        Здесь властвуют книги. Сотни, тысячи книг. В основном, трактаты. Магия, алхимия, астрология, эзотерика, философия, математика, естественные науки. Встречаются настоящие редкости - инкунабулы и рукописные гримуары. Из любопытства открываю одну из таких - в переплете деревянных дощечек и черной кожи. На пергаментных листах бурые символы мало похожие на буквы любого из человеческих языков. Поначалу мне кажется, что чернила выцвели, но потом я понимаю - книга написана кровью.
        Больше половины трактатов на неизвестных мне языках. Впервые задумываюсь, как много языков знает мой тюремщик. Вспоминаю наше общение и насчитываю никак не меньше дюжины.
        День клонится к вечеру, я осмотрела уже больше половины шкафов, но так и не встретила ничего, способного приблизить меня к цели. В желудке начинает урчать все сильнее, в конце концов, я решаю спуститься на кухню. Я не привередлива, куска хлеба с сыром будет вполне достаточно.
        Заканчиваю с последним шкафом - на сегодня все. Встаю с колен и отряхиваю подол. Успеваю почти дойти до двери, когда понимаю, что я не одна в комнате.
        - Привет, киска, - альбинос стоит в дверном проеме, перекрывая проход. Он держит за горлышко початую бутылку вина и салютует мне ею. - Выпьем?
        - Нет, благодарю вас.
        Пытаюсь обойти его, но пальцы, похожие на связку обглоданных костей, вцепляются в руку повыше локтя.
        - Я сказал - выпьем, - повторяет он, раздвигая губы в нехорошей усмешке.
        Мгновение я колеблюсь. Бежать? Сопротивляться? Или подчиниться? Элвин предупреждал меня насчет Фергуса. Чтобы я по возможности не попадалась ему на глаза. А если уж попалась - не заговаривала.
        Но Элвин - мой враг. И он, судя по всему, не в лучших отношениях со своим братом.
        Враг моего врага мой… кто? Не знаю. Стоит проверить.
        - Хорошо, давайте выпьем, - соглашаюсь я.
        На лице альбиноса мелькает удивление, потом он свистом подзывает брауни и велит принести два бокала.
        Вино красное, но не того насыщенного, темно-рубинового оттенка, которым славятся вина моей родины. Я даже по запаху чувствую - эта лоза из провинции Шан. Мне не нравятся анварские вина, они слишком кислые, но из вежливости касаюсь губами края бокала.
        - Значит ты новая подстилка моего братца? - начинает Фергус, сделав большой глоток. - Ты пей, пей, сладенькая.
        - Я не подстилка! - гневно возражаю я на это.
        - А как тебя еще называть? Грелка? Киска?
        - Можно “киска”.
        По крайней мере, это близко к правде.
        - Странно, что Элвин притащил тебя сюда. Обычно он не водит баб домой.
        - Поверьте, я была бы счастлива оказаться как можно дальше отсюда.
        - Врешь.
        - Не вру.
        Он не верит.
        У нас получается странный разговор. Кажется, Фергусу не нужны мои ответы. Ему достаточно, что я сижу рядом, слушаю и время от времени делаю вид, будто прикладываюсь к бокалу.
        Он говорит и говорит, мимоходом вставляя бранные слова, от которых меня передергивает. Его речь грязнее одежд золотаря, рассказ прыгает с одного на другое но, какой бы темы мы не коснулись, разговор съезжает к моему тюремщику и его брату. К Элвину.
        Несложно понять, что Фергус обижен на мага.
        - Хитрозадый выродок считает себя лучше всех! - говорит он, стискивая бокал так, что еще немного и марунское стекло пойдет трещинами. - Его гребаное высочество!
        Налитые кровью зрачки изучают мое лицо. Он замечает синяк и прикладывает пальцы, словно сравнивая форму кровоподтека со своей рукой.
        - Часто он тебя так ласкает?
        - Не очень.
        - Лицемерный ублюдок!
        Я удивляюсь, заслышав в его голосе гнев. Меньше всего альбинос похож на рыцаря-защитника.
        - Элвин всегда любил высокомерных сучек вроде тебя. Чтоб с гонором и не сразу давала. Но пожечь целую армию ради одной киски… чем ты его так зацепила?
        - Не знаю.
        - Небось, хороша в постели.
        - Боюсь, что это не так.
        - Давай проверю.
        К горлу подкатывает дурнота. Мне противна мысль о близости с мужчиной. Любым мужчиной. Память о насилии не ушла, просто спряталась. Чтобы напоминать о себе приступами щемящей боли или страхом.
        Вот как сейчас.
        Вздрагиваю и порываюсь подняться. Он прикрикивает:
        - Куда пошла? А ну села на место! Так-то лучше. Чего трусишь? Я бы тебя подергал за сладкие сиськи, но блондинчик взбесится. Он всегда был жаденышем. Не любит, когда берут его вещи. Разве что сама согласишься. Согласишься?
        - Нет.
        Я прикрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Я же отомстила. Они мертвы. Все трое.
        Все хорошо.
        …не хорошо, не ври.
        - Ага, так и знал. Все вы на нем виснете, кошки похотливые.
        - Я не такая.
        - Так я и поверил. Не надейся, шлюшка, он тебя тоже выкинет. Он со всеми так. Как надоешь - высморкается и вышвырнет.
        - Хорошо бы побыстрее.
        Альбинос пьяно хихикает:
        - Что, правда, хочешь уйти? Вот умора!
        Это открытие приводит его в отличное расположение духа.
        К сожалению, Фергус далеко не так пьян и глуп, как кажется на первый взгляд. Когда я осторожно подвожу разговор к легенде об оружии, откованном на погибель злым чародеям, он сразу понимает к чему мои расспросы.
        - Сказочки любишь? Да, кисонька? - ухмыляется он мне в лицо. - Выкуси. Элвин - мешок с дерьмом, но он мой брат. Не хватало, чтобы сисястая девка в ошейнике прирезала Стража.
        - Я просто хочу снять это, - рука оттягивает ошейник - жест, за считанные дни ставший привычным. Эта полоска кожи душит меня и днем, и ночью. Мечтаю сорвать ее, вдохнуть свежего воздуха.
        - Дай посмотрю, - я отшатываюсь от бледных рук, похожих на птичьи лапы, и Фергус снова смеется. - Да не бойся.
        Мне не нравится его взгляд - голодный и алчущий. Не нравится, как он смотрит на меня - как на кусок свежеподжаренного мяса.
        Снова становится страшно, но я знаю - нельзя показывать хищнику страх.
        Если не хочешь стать жертвой.
        Маг сказал - пока на мне ошейник, я под его защитой. Считаюсь его вещью. Фергус не полезет, если не дразнить его.
        …а еще Элвин велел не заговаривать с Фергусом.
        - Никто с тебя это не снимет. Никто не захочет с ним ссориться, - рассуждает меж тем альбинос. - Ты того не стоишь. Разве что я мог бы… - он делает многозначительную паузу, словно приглашая умолять его, но я молчу, и он продолжает:
        - Мог бы обменять тебя на коня. И снять ошейник.
        Я не спешу радоваться.
        - А что взамен?
        - Для начала - отсоси.
        - Что?! - не понимаю о чем речь, и тогда он жестами и непристойными словами поясняет, что именно имел в виду.
        Это отвратительно.
        Боги, какая мерзость! Затыкаю рот рукой. Кажется, меня может стошнить от одной мысли о чем-то подобном. Фергус снова смеется.
        - Видела бы ты свое лицо.
        Я поднимаю взгляд и вжимаюсь в кресло.
        Потому что в двери библиотеки стоит Элвин. И он зол.
        Очень зол.
        Фергус салютует ему бокалом:
        - Привет, братик. Твоя кисонька, оказывается, ничего не знает про минет. Чего не научил?
        - Живо в свою комнату, сеньорита, - сквозь зубы говорит маг и щурит потемневшие от гнева глаза.
        Я встаю и по стеночке иду к выходу, невольно втягивая голову в плечи. Быстрей бы выбраться отсюда! Он по-прежнему стоит в дверном проеме и не думает посторониться, поэтому мне приходится протискиваться почти вплотную.
        От него пахнет алкоголем и женскими духами - горький цитрус с ноткой миндаля.
        Уже поднимаясь по ступенькам, слышу за спиной резкий голос мага, обращенный к брату:
        - Пришло время съезжать.
        Потом Элвин входит в библиотеку и прикрывает за собой дверь. Больше не доносится ни звука, и я гоню прочь мысли подслушать их спор. Страшно подумать, что маг со мной сделает, если поймает за этим занятием.
        Приходится и правда идти в свою комнату.
        Может они совсем поругаются и поубивают друг друга? Бывают же чудеса.
        Чуда не случается, вскоре маг врывается ко мне:
        - Я не предупреждал насчет Фергуса?
        Отец в гневе багровел и начинал кричать. Элвин бледен и говорит тихо, но в его лице, сощуренных глазах, опасно ласковом голосе, появляется что-то, пугающее меня до дрожи. Сильнее, чем крики отца.
        Маг уже пришел злым, как сотня демонов, а теперь еще и ссора с братом…
        Ссора из-за меня.
        - Так какого гриска, Франческа? Вас что - давно не били и не насиловали?
        Это угроза?
        - Все произошло случайно… - беспомощно говорю я, пятясь и не отрывая взгляда от его лица.
        Упираюсь спиной в стену. Ошейник стягивает горло, напоминает - от хозяина не сбежать. Не стоит и пытаться.
        И опять маг слишком близко. Ему как будто нравится вот так вторгаться - бесцеремонно, не спрашивая разрешения, не предупреждая.
        Мгновенной, мучительной вспышкой память - свист плети, злые глаза отца, короткое “Терпи, потаскуха”.
        Когда отец злился, я знала, чего ждать от него. Что сделает Элвин? Снова ударит? Принудит к чему-то унизительному? Изнасилует?
        …кровавое солнце сквозь щели сарая, кислый запах браги и боль…
        Нет! Не надо туда! Не буду вспоминать.
        - У вас все происходит “случайно”, сеньорита, - жарко выдыхает он мне в ухо. - Может пора хоть немного начинать отвечать за свою жизнь?
        В ответ приходит гнев. Сколько можно? Не позволю так с собой обращаться!
        - Отойдите от меня, сеньор!
        Это звучит неожиданно высокомерно, и маг зло щурится в ответ.
        - С какой стати?
        - Если в вас осталась хоть капля благородства…
        - Сегодня только пара капель рябиновой настойки, - с издевкой в голосе перебивает он и подвигается еще ближе, прижимаясь ко мне. - Завтра не будет и этого.
        - Вы подлец.
        - Еще какой. Кстати, давненько я не делал подлостей.
        Он берет меня за подбородок, заставляет взглянуть на себя. Горячее, смешанное с запахом алкоголя, дыхание опаляет щеку. На лице странная досада, в глазах злой огонек.
        - Наказать вас что ли, сеньорита? - задумчиво говорит он. - Выпороть по примеру папаши Рино за непослушание.
        Я обмираю от ненависти. Неужели он правда решится на подобное? Решится так меня унизить!
        - Только посмейте, и я…
        - И вы что? Посмотрите на меня решительно и грозно? О да - страшная кара, уже боюсь.
        Опускаю в бессильной ненависти руки. Маг прав. Я ничего не смогу ему сделать. Рыдай, возмущайся, будь покорна - моя судьба в его руках.
        Меня почти тошнит от усталости, страха и отвращения. Уже нет сил драться. Хочу просто сбежать, ускользнуть…
        А потом происходит странное. Я и правда ускользаю, падаю куда-то внутрь самой себя. Или не так. Не падаю - наоборот. Навстречу из глубин души поднимается что-то.
        И мир становится иным.
        Запахи. Их столько, так невероятно много - симфония, какофония, лавина, безудержная атака со всех сторон разом. Опьяняют, оглушают, захлестывают. Теряюсь, тону в этом изобилии, в этом месиве, погружаюсь в них, как в воду, с головой и уже ничего не разобрать…
        Звуки. Скрипы, шорохи, вздохи, барабанной дробью стук сердца человека рядом, диким звериным воем песня ветра за окном. Тоже много. Слишком много.
        Огромное. Все враз становится огромным, невозможно огромным, великанским, неохватным. Цвета блекнут, меркнут - неяркие, словно присыпанные пеплом.
        В полном ошеломлении трясу головой и дергаю ушами - большими треугольными ушами, поросшими мехом. Пол неприятно холодит подушечки лап.
        Он - пышущий жаром и пахнущий гарью. Рядом, над головой.
        - Потрясающе. Франческа, как ты это сделала? Я же не давал команды на морф.
        Ладонь опускается сверху, пытаюсь выскользнуть - не получается. Он ловит меня, поднимает, прижимает к себе. Пальцы гладят и перебирают шерсть. Это невыразимо приятно - по телу идет сладкая дрожь. Его запах опьяняет - он везде. Принюхиваюсь, втягиваю, пью его, как пьют дорогие вина - сложный букет, тонкий вкус. Снег, секс, кровь, сталь, рябина, огонь, другая женщина - о да, конечно, та самая - цитрус и миндаль, холодный и строгий запах. И еще сотни, тысячи ароматов, способных рассказать, где он был и что делал сегодня весь день. И что-то про него самого.
        Кошачья половина моей души поднимает голову, чтобы сказать возбужденное, восторженное “ДА!”. Ей нравится, о да - еще как нравится этот запах. Не тот, который цитрус и миндаль, тот будит ярость - шерсть дыбом, спина дугой. Но тот, который его - это да, да, да! Еще! Еще!
        Кошка жаждет потереться, пометить его, выпросить еще ласки, обмякнуть пушистым ковриком в сильных руках. Обмякнуть и замурлыкать.
        Это все ошейник. И это подло. Невероятно подло!
        Я не знаю на что я больше зла. На его хозяйские прикосновения? Или на то, как приятны эти проглаживания мне-кошке?
        Как он смеет трогать меня, не спросясь?! Словно я и правда бессловесная скотина!
        - Вы и в виде кошки настоящая красавица, сеньорита. Даже затрудняюсь сказать какое из двух обличий идет вам больше.
        Выпускаю когти. Оцарапать бы его, вцепиться - зубами, когтями в руки, так нагло оглаживающие меня.
        Нельзя.
        Хозяин.
        Ненавижу!
        Изворачиваюсь, вырываюсь, выскальзываю из рук, падаю на пол. Лапы мягко пружинят, дверь приоткрыта, удираю со всех лап…
        - Кошка бешеная, - усмехается мне вслед мой мучитель.
        Элвин
        Не стоило надевать на Франческу ошейник. Но кто знал, что она так это воспримет?
        Я залпом прикончил кубок и скривился. Стараниями Фергуса в доме не осталось приличного вина. Какого демона он всегда выпивает сначала лучшее?
        Не знаю чего она себе там напридумывала, но я не собирался мстить. Я хотел… а, сам не знаю, чего я от нее хотел. Не унижать и не делать больно - это точно. Кто бы смог меня остановить, пожелай я сделать с ней хоть что-то?
        И раз уж Франческа не дура, должна это понимать.
        А если понимает, то какого демона продолжает свои фокусы? Еще в дороге девица словно задалась целью меня спровоцировать.
        Как ни смешно, только безграничная власть удержала от того, чтобы прибегнуть к этой власти.
        Один взгляд на тонкую полоску кожи на ее шее, одно случайное прикосновение к протянутой меж нами магической нити остужали гнев почище ведра ледяной воды. Франческа теперь была не просто человеческой девчонкой. Она была моей рабыней не только по формальному статусу, но и по сути. Издевайся - не хочу.
        Я не хотел.
        Если я и раньше не хотел причинять ей боль, то теперь… теперь любая подобная попытка превращалось в настоящую низость. А я, быть может, и подлец, но у меня тоже есть честь. И уж конечно, человеческая девчонка, которой не исполнилось и семнадцати - лучший противник для такого, как я, со всем моим могуществом. Может еще других Стражей позвать на помощь, вдруг не справлюсь в одиночку?
        Да я себя уважать перестану, если ее хоть пальцем трону!
        А выпороть девицу по примеру папаши Рино ну очень хотелось.
        Никогда не думал, что беззащитность сама по себе может быть щитом.
        Ладно, если говорить про последнюю неделю пути, та стала не столько испытанием для моего терпения, сколько вызовом чувству меры. Я честно старался не спускать герцогской дочке хамства, не переходя при этом черту. Франческа была так зависима от меня, что сделать это, не прибегая к ошейнику, оказалось несложным. Честная, мать ее, игра.
        Даже испытал некоторое горькое удовольствие, утверждая свою власть без магии подчинения.
        Но потом… когда мы, наконец, добрались до Рондомиона! Что я получил в ответ на попытку прекратить войну?
        Вообще я люблю противостояния, в них есть азарт. Но тут понял, что не на шутку соскучился по обществу сеньориты. Мне хотелось ее интереса, вопросов, жадного внимания и легкомысленного флирта. Как было в Рино. И я попробовал вернуть все к тому, с чего мы начинали.
        Это было ошибкой. Не стоило ее заставлять.
        В ту минуту, когда мы стояли наверху, я с леденящей ясностью ощутил какой страшный соблазн такая власть над другим человеком. Приказать ей радоваться. Задавать вопросы. Ответить на поцелуй. Выпрашивать ласку и внимание…
        Хотелось… о, как в тот момент мне хотелось сделать это!
        Сломать Франческу навсегда. Превратить в безвольную марионетку.
        Хорошо, что сумел остановиться.
        Зачем мне кукла, у которой нет иных желаний, кроме моих? Право слово, это попахивает рукоблудием. Во всех смыслах.
        Решил оставить злючку в покое - пусть посидит в одиночестве. И в первый же вечер обнаружил ее на полу своей комнаты в обнимку с бронзовой Варой.
        Нашла, что трогать. Она бы еще в Горн Проклятых протрубила, гениальная моя.
        Это сейчас я насмехаюсь. А в тот момент здорово перепугался. Вышиб у нее из рук эту дрянь, попробовал вернуть к реальности через ошейник - не получилось. Показалось, что все - опоздал, и Вара сожрала разум девчонки. Помню, как тряс ее за плечи и лупил по лицу. На третьей пощечине Франческа пришла в себя. Облегчение было таким сильным, что даже отругать ее толком не сумел.
        А надо было. Может тогда на следующий день не застал бы эту идиотку пьянствующей с Фергусом.
        Нет, ну вот меня она, значит, боится и презирает. А с Фергусом запросто попивает винишко!
        Минету он будет ее учить, как же!
        Разговор с братом вышел по-настоящему тяжелым. Сам не понимаю, как сумел не довести дело до дуэли. Учитывая, что и так был на взводе.
        И, кажется, после я снова повел себя не по-рыцарски по отношению к сеньорите. В очередной раз подтвердил гордое звание негодяя.
        Каюсь, не смог сдержаться. А кто бы смог перед этим полным ужаса и отвращения взглядом? Когда точно знаешь, что любое твое слово, любой поступок истолкуют превратно.
        Я перевернул бутылку, потряс. На дно кубка упали три жалкие капли. Сначала даже не поверил - бутыль, определенно, была полна, когда открывал. Куда все делось?
        Поздравив себя с предусмотрительностью, я откупорил вторую бутылку. В ней оказалось белое игристое, что несколько примирило с реальностью
        Зачем она мне? Не бутылка - с бутылкой все ясно. Девчонка. Насиловать ее я не буду, а добровольно она скорее ляжет с фергусовым карликом, чем со мной. Служанка из нее… ну, какая может быть служанка из герцогской дочки?
        Я представил, как отпускаю Франческу. В башне снова станет спокойно и тихо - только мои шаги и возня брауни. Никакой необходимости заботиться об упрямой идиотке. Никаких ненавидящих взглядов исподлобья.
        Мир и покой. Как на кладбище
        Конец первой книги