Казнь через помилование, или Фантом Тимур Иванович Литовченко
        #
        Литовченко Тимур
        Казнь через помилование, или Фантом
        Тимур ЛИТОВЧЕНКО
        Казнь через помилование,
        или
        Фантом
        Моей любимой жене Елене
        ПОСВЯЩАЮ
        - Конрад и Глобалиус
        пытались превратить тебя
        в своего верного приспешника,
        но не удалось... Молодец!
        Я восхищён твоей стойкостью,
        юноша!
        .............................................
        - Возьми. Эти таблетки мне уже
        ни к чему, а тебе пригодятся,
        если отважишься бежать...
        Это тебе за то, что не стал на
        колени перед душегубами,
        сказал Венслав Кручек.
        (Борис Комар,
        "Странствующий вулкан")

1
        Вообще-то любопытно, что в конце ХХIII века, после двухсотпятидесятилетнего перерыва, у человечества вновь проснулось желание устроить казнь. Да еще не простую, а публичную. И к тому же - массовую. Правда, и повод уж чересчур подходящий. Тысяча сто одиннадцать предателей это вам не шутка! Казнят, правда, всего тысячу сто десять, потому что меня помиловали. Единственного.
        И все же я думаю, что Христос прольёт сегодня кровавые слезы. Да, да, натворят нынче дел его любимые "овечки"! На первых порах осудили, теперь убьют... То есть, не они убьют, конечно. Ещё бы, кто захочет брать грех на душу после того, как в
2069 году разобрали на запчасти последний электрический стул! Теперь, конечно, пришлось снова собрать с десяток. Так решил Объединённый совет церквей, проконсультировавшись с Морализатором. Саму же казнь исполнит компьютер по заранее составленной программе. Ясное дело, Морализатор пришёл к выводу, что программирование компьютера-палача это не грех. А самому компьютеру, который убивает согласно этой программе, не нужно идти к священнику на исповедь. Следовательно, "морально все чисты". Соломоново решение! Чудесно...
        Вновь эта женщина! Я почти не вижу её, лишь до боли знакомые глаза промелькнули на фоне пёстрой мешанины из десятков тысяч лиц. Но я точно знаю, что это её глаза. Я не спутаю их ни с какими другими, в них навсегда притаилась боль невосполнимой потери.
        - "Ты!.. Ты!.. Подонок! Ты убил всех моих!.."
        Конвоиры - крепкие ребята, отборные тяжелоатлеты из Легиона. Сейчас они еле-еле, но всё же сдерживают толпу желающих взглянуть на главного агент, на того единственного, кому вернули право дышать, есть, пить... Короче говоря, существовать после сегодняшнего полудня. Тогда же, перед Верховным судом, женщина однажды прорвалась сквозь их кольцо и, воткнув мне в плечо тупой кухонный нож, принялась царапаться и кусаться, словно дикая камышовая кошка. Шрамы на лице и плечах до сих пор ещё болят, особенно перед дождём.
        И все же самыми страшными были её глаза... Взгляд, который убивает...
        Понятное дело, я много читал о том, что "глаза человеческие есть зеркало души", но никогда не придавал особого значения "зеркалам", не умел всматриваться в них и читать в их глубине. Пожалуй, единственное исключение - моя Паола. Вот в неё я влюбился как раз из-за глаз. Нельзя сказать, чтоб взгляд её был ангельски кротким (что кое-кто считает идеалом человеческой красоты и совершенства). Скорее наоборот: он был жёстким. И ресницы явно подкачали, так как были коротенькими и редкими. Паола всегда комплексовала из-за ресниц и пользовалась накладными.
        Всё это так. Но когда она смотрела на меня, становило так хорошо... И взгляд её терял жёсткость, а в светло-карих радужных пятнах начинали приплясывать золотистые искорки... Не могу объяснить, что это было. Пожалуй, любовь... Бог знает. А я от всего устал. Очень устал. Чрезвычайно. И ничего уже не знаю...
        Но после того, как меня захватили дарки, я познал настоящую цену взгляда. Потому что недаром инопланетян назвали именно так. Стоило заглянуть им в глаза - и на душе становилось так темно, неуютно и жутко, что хоть в петлю лезь, лишь бы побыстрее уйти из этого мира. Для дарков в этом, собственно, и состояла главная проблема. Они гуманоиды, более того - во всём нормальные люди. Не синие спруты со щупальцами, не мозги-океаны, не шелудивые уроды какие-нибудь - обыкновеннейшие люди. Во всём. Кроме глаз.
        Заглянешь дарку в глаза и сразу поймёшь: это не человек. И не помогают ни контактные линзы, ни пересадка органов. Я думаю, у дарков чернота въелась в психику. Этого никак не замаскируешь.
        И вот проблема: если дарки хотят завоевать нас, нужна точная информация о человечестве. То есть, необходима агентура. А как агенту притаиться меж людей, если его элементарно по глазам узнать можно?!
        Вот поэтому и захватили они нас - тысячу сто одиннадцать мужчин. То есть, собственно, захватили намного больше, просто не все согласились работать на них. Цена была ужасной. Ой-ё-ёй, насколько ужасной!..
        ...Когда взрывается космический корабль, это совсем не означает, что в нем гибнут все. Тем более, когда речь идет о больших грузовых или пассажирских судах. Автоматические перегородки могут сработать, и тогда в отдельных отсеках разрушенного корабля оказываются живьём замурованные люди. И жить им остаётся до тех пор, пока не кончится что-то одно: воздух, пища или вода. Быстрее всего кончаются резервы воздуха. Но это лишь общее правило, из которого бывают исключения. Если посчастливится не задохнуться в таком обломке корабля, если не умрёшь от голода и жажды, тебя даже спасти могут. Всё зависит от того, сколько придется ждать. Впрочем, дарки и не ждали. После атаки они отыскивали обломки с живыми людьми, брали их в плен и предлагали стать секретными агентами. В противном случае - урановые рудники или ещё что-нибудь похуже... На женщин они вообще не тратили силы - ведь даже вступать в брак с ними дарки не могли: генетическая несовместимость. Зато с мужчинами как с потенциальными агентами вели долгие беседы...
        ...Мой дарк "обрабатывал" меня уже третий день. Я не знаю, почему он так прицепился именно ко мне. Кандидатам в агенты предлагались серьёзные тесты. Я отказывался уже дважды. Но мой дарк был таким же упрямым, как и я. Мы оба не хотели сдаваться. Ни он, ни я.
        И лишь в конце третьего дня у меня вызрела одна мысль...
        Сам по себе я не являюсь выдающейся и даже хоть чуть-чуть талантливой личностью. Обыкновеннейший занудный обыватель, который не слишком продвинулся по службе и не обеспечил своей семье уровень жизни, который походил бы на жизненный уровень султанов из "Тысячи и одной ночи". (Эта подборка древних восточных сказок - моя слабость, единственная книжка, которую я читал больше одного раза в жизни, но к делу это не относится.) Просто не представляю, что нашла во мне такая женщина, как Паола. Когда я расспрашивал её об этом, она лишь смеялась и говорила: "Ты, Деми, сам себя не знаешь. Ты будто "бешеный" огурец, который лежит себе на грядке, а надавишь на него - так плюнет зёрнышками, что только держись".
        Что касается "плевков", замечено было справедливо. Выходило, что жить со мной вроде бы и спокойно, а с другой стороны эксцентричные выходки, которые я периодически выкидывал, не давали скучать. Пожалуй, Паоле это нравилось, поскольку она четырнадцать лет прожила со мной и родила мне троих детей... Вот как раз из-за старшего, из-за нашего Сплинта, и случился мой последний "фокус".
        Случилось это год назад, как раз когда мы окончательно решили податься на седьмую Альдебарана. В школе Сплинт как раз взялся за реферат по истории литературы. И поскольку война с дарками, вероятно, есть и будет центральным событием нашей эпохи, тему он избрал соответствующую: "Героизм и патриотизм в литературе ХVIII-ХХI в.в. Развитие понятия". Даже неловко говорить такое о работе моего мальчика, - ведь это единственное, что он успел написать за свою короткую жизнь... Но честное слово, лучше бы этот реферат сгорел в адском пламени!!!
        Не знаю уж каким образом, но раскопал Сплинт книжечку одного забытого писаки, который жил во второй половине двадцатого века. Там рассказывалось о некоем ныряющем вулкане - сплошная фантазия. А главное то, что злодеи, которые жили в этом ныряющем вулкане, тоже отлавливали нормальных людей и также заставляли их работать агентами. Совсем как дарки! А чтобы агенты не предали их, книжные злодеи заставляли кандидатов топить пассажирские пароходы. Следовательно, если тебе очень захочется предать их, на тебя пишут донос: такой-то пустил на корм акулам столько-то человек. И вся недолга.
        В то время я не знал ещё, какую цену дарки заставляют платить за служение им. Да и никто этого не знал, поскольку перебежчиков от них не было. Ни одного! Впрочем, не знаю уж каким образом, но наши всё же пронюхали, что агентура вербуется. Еще бы! Разве одни лишь дураки сидят в разведке Легиона?..
        Во всяком случае, на уровне слухов о завербованных предателях знали даже распоследние обыватели. Знали и о том, что прийти повиниться они не могут: от этого поступка завербованных удерживает что-то ужасное.
        ...Сплинт вцепился за планериста Виктора, который попал в ныряющий вулкан. Этого Виктора преступники тоже заставляли потопить пароход, но он отказывался! Не смог людей убить! Ну, здесь его по всем правилам должны были уничтожить, но нет: другие пленники помогли парню выбраться. Ещё автор в книжке той накрутил всяких чудаковатых выдумок о каком-то излучении; о том, что в результате его действия через тысячу часов нельзя будет жить за пределами вулкана, лишь внутри него или под водой, словно рыбы; о нейтрализующей излучение таблетке, которую создал пленный профессор... В общем, сплошные нелепицы. Только Сплинт мой буквально всё понимал и не на шутку разошёлся:
        - Это нечестный приём! Там была та же сама проблема, что и у нас из дарками! И если бы дарки заставили меня лично, я без разговоров потопил бы пароход.
        - Но почему же? - я по-настоящему изумился. Здесь Сплинт возьми да скажи:
        - Нейтрализующую таблетку автор просто выдумал, лишь бы оправдать отказ героя от убийства. А на самом деле так не бывает. Не может быть. На самом деле приходится выбирать:
        или сто человек, или всё человечество.
        У меня аж волосы на голове зашевелились от Сплинтовых речей, и затаив дыхание, я спросил:
        - И ты бы избрал?..
        - Ясное дело, человечество, - горделиво и немного дерзко ответил мальчик. - Какие могут быть сомнения или колебания! В жизни нет и не может быть "таблеток"! А ради спасения целого всегда жертвуют частью. Например, когда во время серьёзных хирургических операций отсекают больной орган...
        Я молчал, и Сплинт закончил:
        - Я бы потопил пароход и сдался властям. Пусть меня после этого хоть четвертуют. Сто жизней в качестве платы за всех или сто одна жизнь - которая разница?
        - Ты говоришь абстрактно, - я попробовал остановить парня и вернуть из поднебесья на грешную землю, - а вот представь себе, что это... что это я уничтожил земляков. Как бы ты воспринял то, что твой отец - убийца?
        Я старался, чтобы Сплинт понял: человек не живёт в одиночестве, в моральном вакууме. Он может принести в жертву себя, это его личное дело. Но посягать на жизнь других... Тем не менее, мальчик ответил совсем не то, чего я ожидал от него:
        - Я бы гордился тобой, отец.

2
        Так вот, в конце третьих суток допросов у меня родилась подлая мысль: а что если только притвориться, будто дарк таки уломал меня? Что, если согласиться стать коллаборационистом? Официальных сообщений о тех, кто пришли повиниться, пока не было. И хоть контрразведка может в данном случае хранить тайну, всё же вполне возможно, что я стану первым, кто вернулся обратно. А поскольку я буду первым, меня, возможно, помилуют. Более того, не просто возможно, а помилуют наверняка! Ведь дарки недаром не отваживались на открытое генеральное наступление. По оценкам компетентных экспертов, их боевые корабли и вооружение по многим параметрам не выдерживали сравнения с нашими. Так вот, ни одна крупномасштабная кампания, развязанная ими, не имела бы успеха, если бы не была внезапной, или же без тщательного выявления узловых объектов нашей цивилизации, по которым нужно нанести первоочередной удар. Рассчитывать на внезапность дарки уже не могли, поскольку чересчур рано проявили свои агрессивные намерения: небольшие стычки на периферии подчинённой человечеством части Вселенной, а также нападения на грузовые и
пассажирские корабли постепенно становили обычным явлением. Следовательно, завоевать нас они могли единственным путём - разведав самые важные и самые уязвимые "нервные центры", нанести по ним мощные удары и уничтожить их. А уже после этого развивать наступление.
        Но нетрудно вообразить, сколь велика роль агентуры в подобной войне. И какую пользу нашей контрразведке мог бы я принести, если бы для вида согласился работать на дарков, а сам сдался бы с повинной...
        Что ж, понять моё тогдашнее состояние мне и нынче нелегко. Я был потрясён и катастрофой, и неожиданным спасением, и тем простым фактом, что спасли меня не люди, а дарки. И вдобавок совершенно измучен тремя сутками допросов, "мозгопромыванием", тестированием, угрозами, уговорами, заманчивыми обещаниями и предложениями, светом, бьющим в лицо, противно вибрирующим жёстким стулом, к которому меня пристегнули специальными ремешками, лишь бы я "как следует отдохнул и выспался", жарой, жаждой (меня не поили на протяжении последних тридцати часов), отвратительным писком высокочастотных динамиков и другими "замечательными" методами убеждения. Кроме того, я зарос щетиной (ненавижу её! дома всегда бреюсь хотя бы раз в день, а то и дважды), очень вспотел (ясное дело, ни о каком душе и ни о какой ванне и речи быть не могло, поэтому от меня воняло, как от мусорника в лагере неопытных туристов), а глаза мои сами собой закрывались.
        По-видимому, допрашивавший меня дарк счёл, что в данный момент я склонен пойти на уступки, и с доверчивым видом сообщил, приблизившись ко мне вплотную:
        - Прекратите же в конце концов упираться. Ни к чему хорошему это не приведёт. И вообще, вы даже не представляете, от чего отказываетесь и на что себя обрекаете.
        Жуткие черные глаза дарка так и пожирали меня. Я согласен был отдать всё что угодно, плюс вдобавок сидеть на стуле-"трясучке" под мощным лучом прожектора ещё трое суток, лишь бы только дарк не смотрел на меня! Не в силах вынести его взгляд, я наклонил голову и невольно промямлил:
        - Хорошо... представим, я соглашусь работать на вас. Что дальше?
        - Никаких "представим"! - довольно мягко возмутился дарк. - Ваша будущая роль... скажем так, в нашем общем деле достаточно серьезна, чтобы ограничиваться предположениями. Скажите прямо и напрямую: "да" или "нет". Если "нет"... - здесь дарк уже в который раз принялся довольно-таки убедительно живописать, в какой последовательности и за какое время работы на урановых рудниках у человека выпадают зубы, вылезают волосы, трескаются ногти, слезает кожа, исчезает зрение, начинаются кровотечения, понос и рвота... Вообще-то мерзавец не только убедительно, но и довольно-таки чисто разговаривал по-нашему. Только немного шепелявил и растягивал слова. Непонятно, где он так выучился.
        Однако я уже избрал опредёленную линию поведения, а рудниками он меня пугал и прежде. Поэтому я остановил его словесные упражнения приблизительно на середине:
        - Хорошо, согласен. Что толку зарабатывать разжижение мозга и размягчение костей, если вместо этого есть шанс отличиться. Говорите-ка, что мне предстоит сделать.
        - Я не совсем понял, Демин, вы соглашаетесь с тем, что бессмысленно гибнуть на рудниках или соглашаетесь сотрудничать с нами? - как и прежде мягко спросил дарк. Тем не менее, сейчас в его голосе чувствовалось даже некое настойчивое нетерпение.
        Вот же негодяй! В логичности ему не откажешь. Итак, ответить прямо и недвусмысленно? Что ж, нет проблем. И я уточнил:
        - Да, подтверждаю, что соглашаюсь работать на вас.
        Тогда дарк достал откуда-то небольшой аппаратик (дарковский вариант нашего диктофона) и заставил меня, смотря ему в глаза, прочесть что-то вроде декларативного заявления: "Я, Демин Валявский, такого-то числа, месяца и года за летоисчислением Земли добровольно и без всякого к тому принуждению согласился сотрудничать..." - и так далее.
        - Так вот, если вы вдруг измените свое решение, данная запись попадёт в вашу контрразведку, - сказал дарк. По-видимому, во время чтения голос мой не дрожал, а в глазах ничего такого подозрительного не промелькнуло. Следовательно, мне удалось его обмануть.
        Я очень обрадовался. Ещё бы! Начхать на эту подлую запись! Когда в контрразведке я изложу всё, что они мне сообщат, то не забуду рассказать о допросе со всеми подробностями. И о записи, ясное дело, тоже. Скорее всего, она мне не помешает. Подумаешь! Большое дело - два десятка пустых слов! Я же не собирался и в самом деле работать на врагов человечества, я же на деле докажу это...
        - Но это не все, - спокойно продолжал дарк. - Было бы непростительной глупостью с нашей стороны полагаться только на слова агентов. Мы требуем от каждого, кроме согласия, также конкретного дела.
        Меня аж потом прошибло (несмотря на то, что за последние тридцать часов я всё острее ощущал недостаток жидкости в организме). Вот подонок! Неужели что-то всё же промелькнуло в моих глазах, и он решил "подкрутить гайки"?!
        - Только не думайте, пожалуйста, что мы как-то особо выделяем вас из общей массы коллаборационистов, - словно читая мои мысли, быстро проговорил дарк. - Это стандартная мера контроля, не более того. Если б не она, кто-нибудь из завербованных нами людей уже давно перебежал бы обратно и провалил свою часть агентурной сети.
        - Следовательно... эта сеть уже существует? - словно бы невзначай поинтересовался я. Дарк сразу же окинул меня с головы до ног своим чрезвычайно неприятным взглядом. Тем не менее, когда я всё же решился посмотреть ему прямо в глаза, в них не было ничего, кроме тоскливой радости. Словно огромный бархан распахнул песчаную пасть и захохотал, а оттуда вырвался оголтелый смерч и понёсся с сумасшедшей скоростью, сея кругом смерть и разрушение.
        - Совершенно верно, такая сеть почти существует, недостаёт лишь двух-трёх звеньев. . И вы займёте в ней надлежащее место, уверяю Вас, Демин.
        Дарк о чём-то умалчивал. Он явно боялся проговориться и коснуться чего-то ужасного. Относительно последнего я недолго оставался в неведении, поскольку дарк сразу же прибавил:
        - Так вот, Демин, в качестве дополнительной стандартной меры контроля мы предлагаем вам уничтожить некоторое количество ваших соотечественников. Скажем, подорвать несколько ваших кораблей. Ну что, согласны?
        Вот так! А я думал, почему это он не спрятал диктофон...
        Следовательно, они предлагают завербованным уничтожать межзвёздные корабли. И кто бы мог подумать!..
        Но нет, подумать как раз можно! Я вспомнил найденную Сплинтом в библиотеке древнюю книжку о ныряющем вулкане. Фактически мне предложили как раз то же: ружьё с наимощнейшим зарядом в руки, вокруг ноги - крепкая лёска, рядом дрессированная акула, прямо по курсу - корабль с людьми. Шаг назад или в сторону - и ты покойник. Подорвёшь корабль - тоже покойник, только не физический, а моральный. Так как предашь своих. И если тебя наверняка помилуют за сообщённую о противнике информацию, то за погибших по твоей милости людей могут и судить. А это непреодолимая стена отчуждения со стороны соплеменников и верная пожизненная ссылка.
        Дарк принялся бубнить что-то насчёт будущей благодарности за предоставленные "услуги" после их, дарков, победы над человечеством, тем не менее я не слышал его. Естественно, он лгал. Так как предатель - он и есть предатель. И останется таким хоть на Тау Кита, хоть на Гамме Ориона. Если он предал своих, то разве не более охотно предаст и новых хозяев? Чего же с ним нянчиться?! Расстрелять его, ещё и прежде других...
        Но вслед за этим я вспомнил крайне бессмысленные, глупые слова, сказанные мне Сплинтом во время нашего спора относительно его реферата: "Я бы гордился тобой, отец..."
        Что же это получается?! Над чем я бьюсь, над чем мучаюсь?! Фактически, в моих руках судьба целой цивилизации! И выбираю я не между продолжением обычной жизни, вечным позором или ужасной каторгой для себя одного, а между существованием и несуществованием, то есть исчезновением человечества. И здесь мой мальчик, похожее, прав: что такое несколько сот жизней, пусть даже тысяча, по сравнению со всей цивилизацией! Это даже не капля в море.
        И если откажусь я, который наперёд уже решил рассказать всё контрразведке, разве не отыщется на моё место другой, но менее решительный бедолага? Тогда весьма вероятно, что агентурная сеть не будет раскрыта! А это означает возможное поражение в войне. Сплошное порабощение или даже уничтожение всех! Всех!!!
        Было здесь ещё одно чрезвычайное обстоятельство. За последние сто двадцать лет среди людей вообще никого не убили (стычки с дарками, произошедшие сравнительно недавно, к убийствам никто и не думал причислять, ясное дело). И вот мне предлагали осуществить такое. Да я с молоком матери, можно сказать, вобрал библейское "не убий!" Мне претила сама мысль о том, что я обязан собственноручно оборвать бесценные, священные жизни существ разумных, культурных и гуманных, во всём похожих на меня, а возможно, даже лучших, чем я.
        - Вижу, вы всё ещё колеблетесь, - донесся до моего слуха голос дарка. Я встрепенулся и поднял на него глаза, пытаясь всем своим видом выразить почтительное внимание, приличествующее сложившейся ситуации.
        - Вот так-то лучше, - холодно заметил дарк. - А чтобы окончательно склонить вас к сотрудничеству, я сейчас кое-что открою - вам предстоит занять самое высокое положение, Демин. Лучшее из всего, что возможно для наших сподвижников. Тесты доказали, что вы обладаете потенциалом, который позволяет возглавить всю нашу агентурную сеть. Вообразите же, сколь велика будет наша благодарность вам после победы!
        Я едва не вскочил от неожиданности, и дарк вновь холодно улыбнулся, наблюдая за моей реакцией.
        Ну и ну! Уже не знаю, как они составляли свои тесты, по каким критериям и что выясняли, но только я никогда не замечал за собой ничего такого, что соответствовало бы определению "шпион", ставшему теперь совершенно книжным. Я просто не представлял себя личностью, которая тихонько крадётся, высматривает, вынюхивает, тайно добывает какие-то сведения... И тем более главарём целой банды таких вот неприятных типов!
        Тут мне вновь показалось, словно дарк читает чужие мысли, так как он сказал:
        - Успокойтесь, Демин, вы непременно справитесь. На самом деле вам не придётся прибегать ни к каким особым действиям, которые лежат вне границ обычных ваших представлений. Просто вы будете получать интересующую нас информацию от "сотников" и передавать непосредственно нам, а также координировать действия "сотников", руководить ими и через них - другими агентами. Не ли правда, ничего необычного? Так что оставьте сомнения, Демин.
        Господи, после услышанного я и не собирался сомневаться! Соглашаясь на сотрудничество, я получал в свои руки концы всех сплетений агентурной сети. Это означало, что с моей помощью их получила бы и контрразведка. В такой ситуации грех было не согласиться!
        Что же касается убийства людей, пожизненной ссылки и постоянных укоров совести... Да, разумеется, я очень моральный и религиозный человек... Но в тот злополучный миг я видел перед собой Сплинта, который твердил: "Я бы гордился тобой!" Итак выходило, что я сознательно жертвовал собой ради спасения человечества в целом! Мне импонировало даже, что моя роль в некоторой степени будет походить на действия Самого Христа: я сознательно передам себя в руки правосудия, сознательно пройду через распятие на кресте справедливого общественного мнения... меня будут шельмовать, оплевывать и унижать, меня непременно отправят в пожизненную ссылку. Справедливо осудят но в тот же время совсем несправедливо! Так как я спасу всех!!! И никто этого не оценит...
        Да, некто. Кроме моего мальчика. Он единственный скажет, как и распятый вместе из Христом разбойник: "Да, папа, ты правильно сделал. И я горжусь тобой".
        Слезы умиления и самолюбования навернулись мне на глаза, и я пробормотал:
        - Не собираюсь даже сомневаться ни в чём. Говорите, сколько кораблей я должен уничтожить?
        Дарк энергично кивнул, встал и принялся расхаживать передо мной.
        - Так вот, каждый рядовой информатор, завербованный нами, обязан подорвать по одному небольшому невоенному кораблю. Чем более высокую ступень в агентурной сети он должен занимать, тем большее количество соотечественников обязан убить. Это понятно: ответственности больше. Вы же, как лицо самое ответственное, должны уничтожить... - дарк выдержал небольшую, но эффектную паузу, - скажем, десять больших транспортов.
        Это означало жизнь пяти, а то и пятнадцати тысяч человек! На мгновение у меня перехватило дыхание, тем не менее отступать было уже поздно. Я хорошо понимал: если откажусь теперь, меня даже на рудники не отправят, а убьют сразу же, на месте. Слишком многое было уже сказано.
        - Согласен, - как можно бодрее подтвердил я.
        - Попробовали бы вы не согласиться, - с ледяной улыбкой сказал дарк и, придвинув диктофон как можно ближе, продолжил дальше: - Вас перехватили по дороге на седьмую Альдебарана. Завтра этим же маршрутом должна проследовать "Голден Глория". Вполне приличное начало. Итак, повторяйте за мной: "Я, Демин Валявский, согласен уничтожить пассажирский транспорт "Голден Глория", рейс двадцать семь-сорок, Альдебаран-семь... "

3
        Уж не знаю, как хватило у меня мужества и сил повторить за дарком рейс и название корабля, маршрут, дату и время его следования. Затем меня в конце концов отстегнули от стула-"трясучки", напоили водой, добавив какой-то тонизирующей гадости, провели в комнатку с глухими, без всяких отверстий, окон и отдушин стенами, зато с кроватью, нормальной мягкой кроватью (это была единственная мебель), немного убавили свет и оставили в одиночестве.
        Тем не менее, не могу сказать, чтобы я в самом деле остался в одиночестве. Безусловно, извне за мной следили. Но наихудшим было другое: меня не покидали самые ужасные компаньоны-мысли.
        Боже, что за идиотом я был! Чего ради согласился принять предложение дарка! Ведь завтра на "Голден Глории", рейс двадцать семь-сорок, на седьмую Альдебарана должна была прибыть моя семья!!! Паола с детьми...
        Всё это мы спланировали заранее. Я летел первым в роли пассажира на небольшом "грузовике", узнавал, что и как на новой планете, нанимал временное жильё и вообще готовил встречу. Они прибывали на заранее приготовленное место со всеми удобствами, так как "Голден Глория" - это комфортабельный лайнер на тысячу четыреста пятьдесят персон, плюс полусотенный экипаж.
        И вот четверо из полутора тысяч - мои! Самые дорогие мне люди, ради которых я готов был в огонь и в воду, ради которых жил двадцать лет из сорока. Паола, в глазах которой я только и мог читать... Мук и крошка Дори... Сплинт с его наибессмысленнейшей гордостью за такого никчемного отца...
        Всю ночь я метался по комнатке, словно загнанный зверь, ревел, грубо ругался, визжал, плевался, бился головой о стены, оказавшиеся такими же мягкими, как матрац кровати, искал на голых стенах хоть какой-нибудь гвоздь или крючок, чтобы разорвать одежду на полосы, связать веревочную петлю и совершить страшный грех самоубийства... Потому что такой поступок всё же лучше, чем уничтожение полутора тысяч человек вообще и собственной семьи в частности!
        А также совершенно лишённый смысла: со мной или без меня, тем не менее дарки так или иначе нападут завтра на "Голден Глорию". И петля вокруг моей шеи ничего принципиально не изменит.
        Потом я в изнеможении свалился на кровать и начал молить Бога о чуде. Только оно могло спасти Паолу и детей. Несомненно, о нападении дарков на грузовой корабль, который вёз меня, стало известно в тот же день, и я молил Всевышнего, чтобы они испугались и сдали билеты. Когда вдруг понял, что теперь аргументов за полёт ровно вдвое больше! Во-первых, обычно дарки не повторяли подобных операций в одном и том же секторе за столь короткий промежуток времени: их корабли уступали нашим, поэтому дарки старались не появляться там, где их могли поджидать. Во-вторых, Паола конечно же испугалась за меня и, разумеется, захочет разобраться на месте, то есть полетит обязательно. А с ней дети...
        Не могу описать степень охватившего меня отчаяния, когда я понял всё это! Тогда я принялся молиться уже неизвестно о чём: чтобы тотчас же, в этот же миг в моей "мягкой" тюрьме объявился некий книжный Венслав Кручек с пилюлей... ну, хоть бы цианистого калия, лишь бы я мог отравиться! Чтобы таблетка оказалась вдруг фантастической пилюлей невидимости, и дарки... не нашли бы меня! Чтобы всё здесь немедленно взорвало. Чтобы все мы провалились в Тартарары...
        Конечно же, всё осталось, как и было до того. Никакой супергерой ко мне не явился. И в этом мысль моего Сплинта оказалась верной: чудодейственные пилюли существуют лишь в книжках, а не в жизни...
        Тогда я понял, что вообще делаю всё наоборот. И на меня излилась волна самого большого раскаяния! Ведь нынешний ад начался как раз с того, что я вообразил себя Христом, забыв, что ни в коем случае не являюсь Сыном Божьим, что я лишь жалкий человечишко с маленькой буквы. Христос мог спокойно выпить чашу горечи и умереть за других - а я не могу... так как, в отличие от Иисуса, у меня жена и дети! Это мое сверхуязвимое место, которое я сам же себе и создал! В отличие от умницы Христа.
        Вот за свою безмерную гордыню я и наказан. Я не был совершенным, но вызвался играть такую роль, причём не на подмостках сцены и не перед объективом камеры, а в жизни! Куда уж там спасать человечество, когда и собственных страданий мне многовато, и свою собственную семью я уже не в силах спасти...
        Итак, постепенно я впал в состояние глубокой прострации. Я знал лишь одно: что непременно не выполню задание дарка. То ли не сумею прицелиться (я им не стрелок и не военный пилот!), то ли наш корабль расстреляют истребители охраны, то ли мои каким-то чудом всё-таки не попадут на лайнер, то ли вместо "Голден Глории" полетит обыкновеннейшая "болванка", пустая ракета без единого человека, с одними роботами или даже без них... Следовательно, что-то всё-таки должно произойти.
        Через несколько часов дарки вернулись. Я совершенно не отреагировал на их появление, по поводу чего мой дарк сказал:
        - В самом деле, грустно видеть, в сколь жалкое и отвратительное создание превращает человека философия богопочитания и запрета на убийство. Будьте бодрее, Демин! Не вас же собираются убить.
        Он был абсолютно прав. Я в самом деле походил на безвольную медузу. Мои руки, ноги, голова желейно подрагивали, я довольно-таки плохо соображал. Дарки вынуждены были подхватить меня под локти, так как сам я не мог сделать ни единого шага. Меня тащили куда-то, потом везли и вновь тащили...
        Даже не знаю, как очутился в пилотском кресле. Оказалось, мы давно уже летим в гиперпространственном коридоре, а мой дарк сидит подле меня и тихонько этак шепелявит:
        - ...малейшая попытка неподчинения, Демин, и я отстрелю вам голову. Поняли ли вы в конце концов?! Разнесу башку, так это у вас называется?
        Я слегка повернул голову и увидел у своего виска дуло небольшого лучемёта. В ответ на моё удвиление дарк брезгливо взял меня за подбородок, повернул мою голову обратно и раздражённо сказал:
        - Не дёргайтесь, смотрите перед собой. Ну что за идиот! Другие на вашем месте реагировали намного спокойнее. И сознаюсь честно, я не понимаю психоаналитиков, которые рекомендовали назначить вас главой резидентуры. Тем не менее, у психоаналитиков свои основания, не мне их критиковать, - здесь дарк прошипел что-то неразборчивое. По-видимому, на своём родном языке.
        - Мне всё равно,- сказал я мрачно. - Я выполню всё, что прикажете.
        Не знаю, как выдавил из себя такое. На самом деле же мне хотелось взбунтоваться, сорвать лучемёт, смотревший мне в висок, сжечь всё дотла, всех изорвать в клочья и застрелиться самому... И однако же я продолжал безвольно и апатично сидеть в кресле.
        А впрочем, первые мои слова, произнесенные после продолжительного молчания, произвели на дарка благоприятное впечатление. Он облегчённо вздохнул и сказал:
        - А вы крепче, чем кажетесь на первый взгляд. Уже и заговорили, и задышали свободнее... Ничего, Демин, это в первый раз убить страшно. Действительно, страшно. Потом уже легче. По себе знаю. Но я вижу, психологи не ошиблись. Держитесь бодрее, вас ждёт блестящее будущее!
        Здесь я самым идиотским образом захохотал, но совсем не оттого, что поверил обещаниям дарка. И не потому, что не верил в них с самого начала. Просто мне пришли на ум сразу две вещи: во-первых, дарки нарочно устроили так, чтобы главный агент, то есть я, должен был убить свою семью (хотя откуда им знать, что моя семья полетит как раз на "Голден Глории"?..); и во-вторых, что ни Паолы, ни детей на лайнере нет. Я точно знал, что их там нет! Голову готов был положить на отсечение!
        Это было какое-то сумасшествие, честное слово. Зато мне сразу же стало легче, и я вновь вообразил себя жертвой во имя жизни человечества. Просто обстоятельства требовали, чтобы я совершил массовое убийство, рассекретил всю вражескую агентуру и с гордо поднятой головой отправился в ссылку, чтобы умереть там. Или даже на плаху. Моя же семья будет жить и дальше, окружённая почетом и уважением. Паола, Сплинт, Мук и крошка Дори...
        Ну, не настоящее ли это сумасшествие?!
        - Почему вы смеётесь? - спросил между тем дарк.
        Я с самым серьёзным видом откашлялся и сказал первое, что пришло на ум:
        - Просто принял решение, вот и всё. Где там этот корабль? И расскажите, как прицелиться.
        Удивительная вещь: дарк ласково похлопал меня по плечу! Никогда не думал, что эти существа способны хотя бы на самые незначительные проявления хоть каких-нибудь тёплых чувств.
        - Не волнуйтесь, Демин, наводить вам не придётся. Вы лишь нажмёте гашетку, - тут передо мной прямо из пола выдвинулся рычаг с кнопкой на верхушке. Дарк положил на рукоятку рычага мою правую руку и пристегнул специальным зажимом. И сразу же я почувствовал, что мою голову также зафиксировали захватами.
        - Простите за необходимые меры предосторожности, Демин. Если через пять секунд после моей команды вы не нажмёте гашетку, вам отстрелят голову, как я и обещал. Всё делается автоматически, - спокойно продолжал дарк, - нажмёте гашетку - выключите лучемёт, не нажмёте - дело ваше, прощайте навсегда. И руку с рукоятки вы не уберёте.
        Рукоять была тёплой, гладкой и чрезвычайно удобной. Мне и в самом деле захотелось надавить на кнопку... и я нажал.
        - Не сейчас, чуть позже, - так же кротко сказал дарк. - "Голден Глория" вот-вот появится. Запомните, вам непременно нужно нажать, иначе...
        На миг помещение, в котором мы находились, озарилось мертвенно-синим светом, и немедленно с правой стороны от моего лица возникло продолговатое чёрное табло.
        - "Голден Глория", - выдохнул дарк. Стена передо мной превратилась в подобие экрана, на котором возникло изображение трубообразного туннеля с серовато-зелёными подвижными стенами. Стены сходились к центру экрана, в этой точке очень быстро разгоралось ярко-белое свечение. Это и был гиперпространственный коридор (стоит сказать, в фильмах режиссёры изображают его намного более красивым, чем он есть на самом деле), по которому встречным курсом шла "Голден Глория".
        Свечение распалось на три пятна, одно из которых было большим, чем два других. Так и есть: понадеявшись на то, что дарки не нападают на транспорты дважды подряд в одном районе, командир лайнера вызывал конвой лишь из двух истребителей. Кретин!..
        - Готовьтесь, - скомандовал дарк.
        Истребители-конвоиры включили форсаж, "Голден Глория" же попробовала затормозить, так как две белые точечки тут же сделались ярче третьей. Понятное дело, лайнеру следовало развернуться и лечь на обратный курс, однако коридор был слишком узок для такого маневра. Пересекать же его шевелящиеся стены опасно: судно могло втянуть в Бог весть какое измерение, из которого нет возврата.
        Всё это я понял интуитивно, так как на самом деле не имел ни малейшего представления о тактике боя в гиперпространственном коридоре. И вообще намного позже до меня дошло, что видеть что-либо в космосе на самом деле невозможно - ведь там темно. Видимое на стене-экране изображение создавалось локаторами.
        Пока что было ясно лишь один: конвой обогнал "Голден Глорию" и сейчас завяжет перестрелку с нами. В уголках и по краям экрана немедленно возникли слабые контуры истребителей дарков, а дальше всё его поле расчертили яркие пучки лучей. Я не успевал следить за ходом разворачивающейся стычки, так как на табло перед моим лицом замигали пять зловеще-красных огоньков, а дарк взревел:
        - Огонь!!!
        Я понял, что красные лампочки отсчитывают отведенные мне секунды. Когда самая левая из них погасла, я прочно сжал рукоять рычага.
        "Голден Глория" всё-таки не смогла затормозить, и теперь была видна довольно чётко (я заметил даже коротенькие факелы тормозных двигателей). Это было в самом деле стройное и красивое судно...
        Погасла вторая лампочка.
        Один из истребителей конвоя вмиг треснул, точно воздушный шарик, разбрызгивая вокруг себя тучу огня и искр. А это значит... что и мои вот так же разлетятся!!!
        Погасла третья лампочка.
        Господи! Теперь я совершенно точно знал: Паола и дети на корабле. О ужас!
        Вспыхнули сразу же два угла экрана: это взорвались два истребителя дарков подряд. Боже, почему эскорт землян не попадёт в корабль, на котором нахожусь я?! Тогда бы весь этот ужас мигом окончился...
        Странное дело: в фильмах во время демонстрации сцен космической войны все взрывы непременно озвучиваются. Почему? Ведь на самом деле всё происходит абсолютно бесшумно - в космосе нет атмосферы, следовательно, не может быть и звуков.
        Погасла четвёртая лампочка!!!
        Изображение "Голден Глории" заняло уже пол-экрана, тем не менее его заслонило лицо Сплинта. Мой мальчик сказал: "Спаси всех, папа. Ведь ты можешь спасти. А я буду гордиться тобой".
        И я до боли в пальцах надавил кнопку на рукоятке рычага.
        Последний огонёк так и остался гореть на табло.
        Все вокруг вздрогнуло, от верхней части экрана к центру протянулся ослепительно сияющий луч.
        Это напоминало кошмарный сон: лучевой шнур распорол обшивку лайнера, словно нож рыбье брюхо. Вероятно, наводчик знал некую "особую точку", так как корабль взорвался, от продольной отделилась поперечная кольцевая трещина, и корпус судна раскололся пополам. Развороченная хвостовая часть, гонимая продолжавшими действовать рабочими двигателями, развернулась налево и вниз, прошила стену туннеля и исчезла за ней, лишь ярко-зелёные эллиптические волны побежали в оба конца шевелящейся трубы! А носовая часть проплыла над нами, и вместе с воздухом из неё выпадали какие-то обломки... и совсем маленькие, такие крохотные фигурки! Люди. Они бессмысленно дёргали ручками, ножками и головками, извивались, корчились, а затем переставали корчиться, извиваться и дёргаться и плыли в пространстве такие же мёртвые и застывшие, как обломки корабля вокруг них.
        И знаете, мне показалось, что я ясно увидел среди них всех своих, как вижу вот сейчас вогнутую чашу гигантского стадиона и приготовления к казни! Паола держала на руках крошку Дори. Она с укором кивала головой, словно говоря: "Как ты мог, Деми?.." И, несмотря на столь откровенно осуждающий жест, в её глазах читалось понимание, от чего мне даже стало немного легче. Мук спрятал руки в рукава курточки, дрожал и хныкал: "Мне холодно, папа... и больно!" А потом раздулся, как мыльный пузырь, и тоже лопнул. Только, понятно, без дыма, искр и огня. Вообще они все там лопались, возможно, просто я заметил это явственнее, наблюдая за Муком. Зато Сплинт меня не подвёл! Мальчик в самом деле улыбался по самые уши, махал рукой и кричал: "Я горжусь тобой! Ты смог, папочка! теперь они тебе поверят". Так он и поплыл дальше - ледяной мумией, не переставая улыбаться даже мёртвым...
        - Однако, вы едва не опоздали с выстрелом, Демин. Советую в следующий раз быть порасторопнее, - сказал у меня над ухом дарк. Совершенно обезумевший, я посмотрел на него, на табло с одиноким огоньком. Провёл высвобожденной от захвата рукой по волосам, помахал перед глазами. Я видел всё это, ощущал - и вместе с тем не видел. И не ощущал. Я вообще ничего в это время не воспринимал. Да и стал ничем. И прилежно поспешил закрепить данный статус. Девять остальных кораблей я уничтожил не колеблясь, в первую же секунду после команды. Дарк был вполне доволен.
        Наконец, проведя в плену месяц, я был снабжён наиподробнейшими инструкциями и одиннадцатью записями компромата. После несколько даже задушевной прощальной беседы с целой группой дарков (мой оказался там лишь мелкой сошкой) был тайно высажен на седьмой планете Альдебарана. Как и прежде, я находился в странном полусонно-полуслепом состоянии, похожем на сомнамбулизм. И словно направляемая чужой волей сомнамбула (или запрограммированный заранее робот, это уже кому как нравится) прежде всего направился на местную базу Легиона и попросил немедленно доставить меня в ближайший филиал контрразведки.

4
        Вся агентурная сеть дарков была ликвидирована в течение шестидесяти восьми часов. Собственно, хватило бы и тридцати шести. Просто три рядовых агента и "десятник", завербованные уже после меня, прибыли к местам назначения на сутки позже, чем я. Поэтому операция чуть-чуть затянулась. Никто не ожидал такого быстрого и столь полного провала, ни наши, ни тем более дарки. А дело было как всегда в маленьком пустячке. То есть и не в пустячке совсем, если хорошенько разобраться. Здесь помогло именно избранное дарками средство, призванное обуздывать и сдерживать: компромат.
        Сеть резидентов была построена с математической точностью: главный агент (то есть я) получал информацию от десяти "сотников", каждый из них общался с десятью "десятниками", а каждый "десятник" в свою очередь - с десятью рядовыми агентами. В общей сложности тысяча сто одиннадцать мужчин. У каждого начальника имелось по десять записей компрометирующего материала на непосредственный подчинённый. (У меня было одиннадцать записей только потому, что одиннадцатая касалась новенького "десятника", этот компромат я должен был передать соответствующему "сотнику", подчинённому мне.)
        Так было сделано для того, чтобы в случае отказа подчиниться начальник мог оперативно приструнить непокорного агента. И поскольку главный резидент передал в контрразведку записи на десять "сотников", легионеры очень быстро получили с помощью найденного у них компромата доступ к ста "десятникам". Таким же образом была арестована тысяча рядовых коллаборационистов. Получается, я сыграл роль камня, сорвавшегося с вершины и вызывавшего лавину... И теперь, оглядываясь на прошлое, могу без ложной скромности отметить: как раз благодаря мне для человечества всё кончилось счастливо. Ведь до моего появления контрразведка никакими внешними усилиями не смогла раскрыть ни единого рядового агента! У всех нас были настолько отточенные "легенды", что "раскусить" хотя бы одного не удалось бы и за тысячу лет!
        Потом я передал даркам фальшивые сведения об объектах нападения, и все до последней ударные группы их звёздной флотилии попались в ловушки и были стёрты в порошок. Окончательно разбить остатки армады, обескровленной потерей самых лучших кораблей и отборных вояк, да к тому же деморализованную столь неудачным началом кампании, было несложно.
        Кстати, компромат на меня люди тоже получили! Через день после сокрушительных провалов первых же боевых операций на седьмой Альдебарана обнаружили неизвестно кем подбитый одноместный корабль. Рядом лежал труп дарка с прожжённой лучемётом дырой в груди. Покойник сжимал в руке диктофон с записью. Однако никакой сенсации запись не вызвал: с самого начала я и не думал ничего скрывать от контрразведки. Когда же меня привезли на место события, я с удовлетворением узнал в убитом мерзавца, который допрашивал меня.
        Дальше был суд. Никто из нас даже не собирался отрицать свою вину. Все коллаборационисты были морально уничтожены ещё тогда, когда по указке дарков взрывали грузовые и пассажирские корабли. С тех пор ни один не был способен оказывать сопротивление любой внешней силе.
        Тем не менее, все мы боялись позора, и кое-кого это удручало настолько, что они пробовали наложить на себя руки. Человек с десять едва не сделали это во время ареста, двое сумели вскрыть себе вены, уже находясь под стражей. И врачам пришлось таки попотеть, лишь бы никто не умер преждевременно. Не удалось также полностью предотвратить и попытки внешних покушений. Меня самого однажды ранили прямо перед дверями здания суда. А впрочем, об этом я уже говорил, не хочу повторяться. Здесь врачам тоже пришлось попотеть.
        Вообще война с дарками всколыхнула в человеческих душах такие глубинные тёмные инстинкты, о которых в нашем светлом боголюбивом мире уже никто даже понятия не имел. Я часто размышляю над этим. Взять хотя бы арест. Скажите пожалуйста, кто из нас мог хотя бы помышлять о побеге?!. Кто попробовал бы совершить это?! И каким образом? И с какой стати? И главное: куда мы могли бы убежать?! Между тем, нас усердно охраняли...
        Просто сработал очень древний инстинкт: поймал дикого зверя - в клетку его! Схватил предателя - в тюрьму, которая есть не что иное, как очеловеченная клетка. Кстати, недавно в печати промелькнуло сообщение: где-то на Земле возрождён один из классических зоопарков. С клетками.
        И вот сидишь, бывало, под стражей и думаешь: Господи, что же это творится такое?! И разве не одержали дарки над нами некой моральной победы? Не главный ли это итог войны, которого никто не замечает? Ведь впервые после нескольких веков ангельской чистоты и кротости люди осуждают насмерть людей. Боже мой!
        Люди - людей...
        И благодарить ли за это судей? Если честно, то все мы радовались такому приговору. Никто не хотел жить после того, что произошло.
        В особенности я.
        И что печальнее и смешнее всего - как раз меня и оставили в живых! Вся эта нелепица случилась благодаря проклятому адвокату. Я молчал о самом главном, говорил лишь, сколь жестоким ударом стало для меня известие о том, что Паола с детьми летела именно на "Голден Глории". Я неподдельно плакал прямо в зале заседаний и столь же неподдельно клялся, что для меня смерть была бы милее ссылки, вслух высказывал сожаление по поводу того, что смертная казнь упразднена и так далее. Примерно в поэтом же духе выступали три четверти экс-агентов. Остальные молча отсиживались на скамье подсудимых, тоже однако не стремясь защитить себя.
        Но вот выступил прокурор с требованием смертной казни для всех коллаборационистов. В порядке исключения... При этом он сослался на рекомендацию Морализатора, основанную на стихе из Второзакония "...и так истреби зло из среды своей". Стоит отметить, что после заявления все мы облегчённо вздохнули, лишь у трёх самых молодых заблестели глаза: всё ж таки им хотелось ещё пожить. Зато я просто обрадовался. Без моих родных мне незачем задерживаться на этом свете! Кроме того, я несколько раз подолгу разговаривал с братом священником, который совершенно успокоил меня: если я откровенно раскаялся в содеянном, Господь простил меня и без сомнения отправит в рай к Паоле и детям.
        Вообще, все были в равной мере удовлетворены: и подсудимые, и публика (особенно те, чьих близких мы расстреляли), и судьи. Потом выступили пленники, которые выжили на урановых рудниках. На этих калек и в самом деле жутко было смотреть, относительно этого мой дарк не преувеличивал. Прокурор же прибавил, что не все, дескать, согласились работать на врага, и вновь зачитал что-то из толкований Морализатора.
        Далее суд заслушал защиту. Только вообразите, несмотря на все старания адвокатов, Морализатор не согласился ни с одним аргументом! Ни слишком юный возраст, ни неопытность, ни душевное состояние, ни процедура допроса со всеми сопутствующими угрозами - ничто не смогло заставить компьютер хоть немного смягчить приговор хотя бы для одного подсудимого. Морализатор твёрдо настаивал на своём (если для бездушной, а значит максимально объективной машины существует хоть что-то своё!): нарушение важнейших библейских заповедей - "не убей" и "возлюби ближнего своего" - вот сущность поступка каждого коллаборациониста, то есть, это несомненное зло; зло же надлежит истребить, тщательно искоренить из среды человечества, и если этого не сделать сразу, оно снова возродится среди людей, а такое возрождение станет новейшим грехопадением.
        Откровенно говоря, процедура всех изрядно утомила. В самом деле, что здесь было спрашивать, что выяснять, над чем ломать голову, когда и без того всё ясно?! Тем более, никто не ожидал никакой сенсации от обращения к Морализатору по поводу меня. Действительно, что принципиально нового могло произойти во время рассмотрения поступка главного экс-агента, который убил людей гораздо больше, чем любой прочий предатель человечества...
        В общем, все, в том числе и я, считали попытку защитить меня пустой формальностью. Тем не менее здесь как раз и случилось то неожиданное, что средства информации не устают обсуждать до сих пор. Умник-адвокат не поленился запросить справку о покупке моей семьёй билетов на седьмую Альдебарана. А в справке было чётко указано имя покупателя: Демин Валявский.
        - Следовательно, подсудимый, это вы покупали билеты для всей семьи?
        (Адвокат сделал ударение на "вы").
        - Да. А что же здесь странного?
        - Следовательно, вы наперёд знали, что ваша семья полетит на том корабле, который дарки как раз и предложили вам уничтожить?..
        Я почувствовал, что пол заколебался подо мной. Проклятый юрист обо всём догадался! Лгать я не научен, более того - совсем не умею. И никогда не собирался нарушать заповедь о запрете лжесвидетельства. Пришлось во всём сознаться.
        - Почему же вы в таком случае стреляли? Вы что, хотели избавиться от близких? - не удержался от каверзного вопроса главный судья. Я обвёл взглядом громадный зал, замерший в ожидании моего ответа. Никто ничего не понимал, откровенно не понимал! Ни судьи, ни прокурор, ни адвокат, ни другие подсудимые, ни публика. Мне показалось даже, что камеры трансляторов новостей тоже удивлённо вытаращили на меня свои выпуклые объективы.
        И здесь меня словно прорвало! Я попробовал изложить им всё. Я впал в настоящую истерику. Я кричал. Я обзывал всех их, всех людей вообще разными наиобиднейшими прозвищами за неспособность понять простой и очевидный факт: без такой жертвы с моей стороны выявить агентурную сеть дарков в наикратчайшие сроки было бы немыслимо. Выиграть войну было бы невозможно! Что в отличие от всех я чётко представлял это с самого начала, а они все не представляют даже теперь. И что действовал я лишь исходя из этих соображений... Что в отличие от других я убивал не бессмысленно, что выкупил человечество не просто ценой существования абстрактных чужих душ, а ценой жизни близких... Что после случившегося просто не могу жить, и пусть меня побыстрее избавят от страданий любым мыслимым способом, который сочтут подходящим для такого ублюдка, как Демин Валявский...
        Когда же я пришел в себя после приступа временного помешательства, то с откровенным изумлением обнаружил, что сижу в знакомой "одиночке". Оказывается, судей так шокировала моя откровенность, что они вынуждены были на сутки прервать заседание, чтобы обсудить дополнительную информацию. Это сообщение хмурого дежурного не вызвало у меня хотя бы малейшего интереса. Я не мог дождаться, когда же меня в конце концов казнят, и наименьшее промедление на пути к этому желанному событию, самая ничтожная задержка вызывала такое же раздражение, как ноющая зубная боль.
        Откуда же я мог знать, что меня вообще не казнят! Очутившись на следующий день в зале заседаний, я почти физически ощутил стену отчуждения, которой отныне был отделён от каждого человека. Даже коллаборационисты, товарищи по несчастью меня не понимали, так как одно дело убить чужого для тебя человека и совсем другое - близкого, а не просто ближнего. Отчуждение ещё более усилило мою тоску о смерти...
        И надо же! Адвокат проконсультировался с Морализатором, и тот, проанализировав истории принесения в жертву Авраамом Исаака и в особенности - Иеффаем собственной дочери обнаружил, что мотивы моего поступка полностью совпадают с мотивами послушания праотца и израильского судьи. И на этом основании вдруг принялся восхвалять мой поступок и порекомендовал оправдать меня.
        И меня таки оправдали! Единственного! Не знаю, правда, в силах ли кто-нибудь придумать для меня более ужасное наказание... Кроме того, с тех пор меня восхваляли публично, расписывали мои добродетели во всех выпусках новостей из зала суда. И продолжают делать это в специальных тематических программах. Хотя, что самое интересное, стену отчуждения я чувствую до сих пор. Меня, как и тогда, в зале суда, никто не понимает...
        Но, несмотря на это, вслух все возносят до небес.
        И вот теперь я сижу в особой ложе, устроенной специально для меня на южной трибуне стадиона и оглядываю приготовленные орудия убийства. Уже почти полдень, яркое солнце нестерпимо печёт затылок, просто поджаривает его... Господи, всюду одно и одно и то же! Разве прожектор у дарков не излучал столь же горячего сияния? Только светил в лицо, а не в спину. И разве не был таким же невыносимым огонь лучемётов, который сжигал живьём наши жертвы...
        Тысяча сто десять человек уже заняли уготованные им места. Все они согласны со смертным приговором, слова которого сейчас монотонно льются из динамиков, заполняют чашу стадиона, закручиваются обратной воронкой и возносятся в поднебесье, словно стремясь утащить за собой души осужденных, которые, Бог знает как, всё ещё удерживаются в телах. Своё согласие с приговором все высказали ещё в зале суда. Каждый. Один лишь я протестовал против жизни, но мой протест был отклонён... А приговорённые к казни, а не к жизни, не протестовали! Хотя мощные легионеры только что тащили некоторых под подмышки. Но это не потому, что экс-агенты оказывали сопротивление. Просто у них не осталось сил, чтобы идти. Ноги подкашивались.
        И сейчас я вижу, что во-о-он тот молоденький юноша из рядовых агентов едва стоит. Кажется, ещё миг, и он раньше времени упадёт со скамьи и забьётся в петле. Так бы уже и произошло, если б не специальный подколенник, который удерживал ноги ровными. Помню, в зале заседаний юноша тихонько плакал, а его старенькие родители просто рыдали! Он у них был единственным сыном, утехой и опорой в старости. Как раз боясь нанести отцу и матери моральную травму, юноша решил выжить любой ценой. Оттого и стал предателем. На суде я не выдержал и попросил, чтобы меня казнили хотя бы вместо него.
        "Преступление индивидуально. Ответственность перед Господом каждый человек также несёт индивидуально. Следовательно, смертная казнь кого-либо вместо другого есть бессмыслица".
        Такой была рекомендация неуступчивого Морализатора.
        Господи! Боже мой! Отец, Сын и Дух Святой! Так что же это происходит?! Зачем нам нужен Морализатор, о какой вообще морали, о какой справедливости может идти речь, если вследствие войны люди вновь начали убивать и сейчас продолжают делать это?! Значит, в итоге двести пятьдесят бескровных лет прошли для человечества зря, и неизвестно, в какие ещё бездны дремучих инстинктов мы ныряем, в которую трясину проваливаемся... Опомнитесь, люди!!!
        К чему после зачитывания приговора метроном отсчитывает последнюю минуту жизни осужденным: чего ради эти дополнительные пытки?..
        Вот и конец! Упали складные скамьи, и целая тысяча заплясала в воздухе в ужасном танце смерти. Чего ради?! Почему?! Что ж это за Морализатор такой, насколько морален этот компьютер со своей проклятой программой милосердия, составленной согласно Божественным библейским законам, если он безжалостно приговорил людей к самому непереносимому виду казни - к повешению?!
        Ах, забота о зрителях... Ах, слишком много крови будет, если всем осуждённым, рядовым и командирам отрубить головы и слишком невыносимый смрад, если их сжечь тем или иным способом... Но ведь повешенные умирают не сразу, а как минимум на протяжении минуты или даже по несколько минут.
        А впрочем, какая разница, сотню человек ты убил или десять тысяч. Ты стал убийцей, вот и всё! Итак, на виселице или на гильотине, а всё равно необходимо заслужить в глазах соплеменников прощение греха предательства следовательно, нужно умереть.
        Ну, наконец-то! Последний перестал дёргаться... Как, опять минутный отсчёт?! И вот блеснув на ослепительном солнце, со свистом падают ножи ста гильотин, и сто отрубленных голов "десятников" летят в корзинки.
        На западной трибуне кто-то голосит. Наверное, жена, которая только что сделалась вдовой.
        Новая минута отсчёта - и я уже не могу видеть, как от разрядов пятидесятикиловольтного тока скрючиваются и обугливаются тела десяти "сотников". В самом деле, если бы так казнили рядовых агентов, было бы многовато горелого. Только вот интересный вопрос: может, лучше было бы вообще никого не казнить? Может, хватило бы с человечества жертв, понесенных во время войны?..
        Мне бы следовало сидеть напротив, с северной стороны. Солнце слепило бы глаза, и я бы не смог вообще ничего разглядеть... А может, это тоже часть наказания жизнью, изобретенного неутомимым Морализатором? Я не могу оторвать взгляда от пустого кресла, над которым нависает консоль с небольшим плазмогенератором.
        Так как в этом кресле по всем правилам должен был сидеть
        я сам!
        Последний раз процокала минута отсчёта, после этого мгновенно сверкнула ослепительная вспышка - и пустое чёрное кресло исчезает, превращается в прах.
        Вот так должен был бесследно исчезнуть, развеяться пеплом и пылью главный коллаборационист, которой, к сожалению, остался жить дальше.
        Кстати, почему сверхморальный Морализатор не порекомендовал совсем отменить процедуру сожжения пустого кресла? Это же чистая символика! Или меня таки казнили - но чисто символически? В самом ли деле никто, ни один человек не пожелал вмешиваться в ход составленной компьютером программы казни, лишь бы не запятнать собственную хрустально-чистую человеческую душу?..
        Ясное дело: вмешательство человека субъективное, Морализатор же как Бог - объективен. И он - машина, следовательно, безгрешен...
        Погодите, а не является ли наш хвалёный Морализатор новым идолом? "Не делай себе кумира..."
        Тяжела десница Твоя, Господи! Но и лёгок Твой крест. Только где рука, а где ноша? Как различить их?..
        - Подождите, Валявский!
        Где это я?!
        Эге, оказывается, возле дома. Любопытно, как и когда я оставил стадион? Смертная казнь кончилась, огромная чаша опустела, и я пошёл прочь. А это?..
        Взгляд!!!
        Господи, одна и та же женщина! Одна и та же!!! Которая ранила меня кухонным ножом перед помещением суда!
        - Подождите, Валявский. Я...
        - Что вам нужно?
        Куда, однако, девалась убийственная сила её взгляда? Осталась только грусть... и ещё что-то, чего я пока не понимаю.
        - Знаете, я решила... Я не знала тогда, перед судом, что вы и своих убили. Причем сознательно, ради всех остальных. Это так... возвышенно...
        - Да что вы такое несёте?! - моему раздражению нет границ. Господи, прости и помилуй меня и эту глупую... Аллилуйя! Благодарю, что простил, Ты воистину благой и милосердны!
        - Нет, правда. Жертва всегда возвеличивает. И... я долго думала, колебалась... Простите меня. За нож. Я долго молилась, чтобы вы меня простили, как простил это покушение и Бог.
        - Лучше бы вы не промахнулись, тогда бы я не мучился. Впрочем, я нисколько не сержусь на вас... Всего наилучшего.
        Несмотря на жару, я зябко ёжусь, поднимаю ворот рубашки и спешу домой.
        - Слава Богу, что не сердитесь. И благодарю за прощение. Только относительно "не промахнуться" вы неправы. Врачи вас все равно бы выходили.
        Я на миг останавливаюсь. Ведь она права! Не на меня одно совершали покушение...
        - И знаете что, Демин...
        С чего бы это ей переходить на имя вместо фамилии?!
        - Вы такой одинокий, неприкаянный... Во время этой войны мы оба потеряли всех близких. И вы, и я. И вот я подумала... Я долго думала, Демин... Это не мгновенное, а очень взвешенное решение... - она дрожит, краснеет и бледнеет попеременно. - Горе так сближает...
        О Господи! Только этого не хватало.
        - Я хочу вступить с вами в брак.
        - Нет.
        - Но вам так требуется духовная поддержка..
        - Нет!
        Я поворачиваюсь и во весь дух мчу в подъезд.
        - Семья так много значила для вас? В самом деле?
        - Да, да!!! Оставьте меня в покое!
        Однако вслед мне катится её последнее восклицание: "Тем более требуется! И я советовалась с Морализатором..."
        Я закрываю двери квартиры, с разгона бросаюсь на диван. Дрожащими руками вынимаю из нагрудного кармана потрёпанную, не раз пропитанную потом голограмму нашей семьи. Точнее, жены и детей, поскольку свое изображение я тщательно оторвал, пока сидел в камере. Такому грязному выродку, как я, не место рядом с ними, моими дорогими чистыми ангелами!
        Один, навсегда один, пока живой. Проклятый людьми и непонятый никем в мире.
        А они молча улыбаются мне: Паола, младшенькие и конечно же Сплинт. И всегда будут улыбаться, пока я не встречусь с ими в раю. Я их предал, они меня - никогда.
        Господи, но чего ради Ты оставил меня в живых?! Меня, одинокого и сумасшедшего?! Разве что в качестве примера для живущих? Или чтобы выслушивать признания разных психопаток? С Морализатором она, видите ли, советовалась! Дура...
        "Не делай себе Морализатора... Не поклоняйся ему и не служи ему, ибо я, Господь, Бог твой, Бог ревнитель, который наказывает детей за вину отцов..."
        Не осталось у меня детей! И после меня не останется тоже. Лишь ваши души, дорогие мои, навеки со мной, и Господь. А я давно уже ничто. Пустое место, сожжённое разрядом плазмы. Привидение. Фантом.
        Все в глазах мутнеет, двоится, троится, дробится на тысячу осколков, пока я не понимаю, что причина тому - слёзы, которые обильно катятся из глаз по щекам. Сквозь них я не вижу голограммы. Не вижу родных и близких. Отделённый, навсегда отделённый пространством и временем, энным измерением.
        Не мог я видеть, как они гибли в вакууме! Они были в хвостовой части "Голден Глории", которая пошла за границу гиперпространственного коридора. Возможно, именно там они выжили...
        Или как раз в неподвластном человеку энном измерении расположен божественный рай?
        Впрочем, какая разница... Отсюда они исчезли, а я остался здесь! Так чего ради же, Господь?
        Служить поучительным примером?
        Или не быть?!
        Или же стереть в пыль Морализатор и, растворив в воде, давать пить людям? Уничтожить этого бездушного идола во имя Бога Живого, о котором другие... забыли!
        А впрочем, не знаю, не знаю... Ничего не знаю.