Погружение в бездны разума Евгений Юрьевич Лукин
        Прежде чем подслушивать чужие мысли, прислушайтесь к своим.
        Евгений Лукин
        Погружение в бездны разума
        Предполагается, что человек, который вообще не имеет наклонности к мышлению, не может мыслить худо.
        М. Е. Салтыков-Щедрин
        Мирона Притырина я помню ещё долговязым застенчивым студентиком. Теперь это крупный бизнесмен - килограммов этак на полтораста. Ноги при ходьбе он разбрасывает в стороны, а руки держит несколько врастопыр, поскольку не может прижать их к туловищу. Осанка - величественная. Да и как иначе, с его-то нынешней корпуленцией!
        Все эти детали облика выявились при личной встрече, предварённой внезапным телефонным звонком. Первым за десять лет.
        - Ты мне нужен, - прямо сказал Мирон - так, словно мы с ним расстались вчера.
        - Вернее, нужен мне не ты, - уточнил он, когда я, несколько, признаться, оторопелый, прибыл в его просторный офис. - С Ефимом Голокостом - дружишь?
        - Н-ну… в общем… Да. Дружу…
        - Тогда поехали.
        - Куда?
        - К нему.
        И поехали мы к Голокосту.

* * *
        Раньше он так по-хозяйски людьми не распоряжался. Почему я не обиделся и не послал его подальше? Ну, во-первых, давненько не видались, во-вторых, разобрало любопытство: зачем это владельцу торговой фирмы понадобился вдруг народный умелец?
        При всей своей гениальности Ефим Григорьевич Голокост не то чтобы трусоват - нет, скорее он склонен к уважительному трепету перед хозяевами жизни. Вполне естественно, что Притырин поразил его своими размерами, статью и бесцеремонностью.
        - Мысли читать?.. - осведомился Мирон.
        К тому моменту, когда мы с ним ступили в квартиру Голокоста, я почти уже привык к новой манере речи моего бывшего сокурсника. Бизнесмен Притырин произносил лишь ключевые слова, а фразу в целом собеседник должен был достроить сам.
        Задрав вдохновенно всклокоченную бороду, хозяин с восторгом уставился на огромного гостя.
        - В каком смысле?
        - В прямом.
        Изобретатель-самородок уложил голову ухом на плечо и озадаченно поскрёб макушку.
        - В прямом - нет, - с сожалением сообщил он, возвращая мыслительный орган в исходное положение. - Чтение подразумевает буквы… алфавит… Мы же, согласитесь, мыслим не в письменном виде…
        На секунду Мирон запнулся. Но лишь на секунду.
        - Ладно, - допустил он. - Читать нельзя. Слышать?
        - Слышать можно.
        - Прослушку установить?
        - Почему нет?
        - Сколько?
        - Что сколько?
        На крупном лице бизнесмена обозначилось недовольство. Не сумев достроить простейшую фразу, Ефим сильно упал в его глазах.
        - Э-э… - вынужден был вмешаться я. - Речь, видимо, идёт о финансировании изобретения… машинки для прослушивания мыслей…
        - А! - сообразил Голокост. - Нисколько. Я её в прошлом году сделал…
        На сей раз Мирон даже уст разъять не соизволил. Просто посмотрел на Ефима, чем привёл того в ещё большее затруднение.
        - Н-ну… - прикинул гений-надомник, ощупывая кончиками пальцев нечто незримое. Чёрт его знает, что у него там нащупалось, но назвал он какую-то совершенно смешную сумму.
        Безденежье - постоянная беда Голокоста. Патентовать его изобретения, как правило, отказываются, но идеи крадут охотно.
        Притырин поморщился и, достав гаджет, велел кому-то перевести на счёт Ефима раза в четыре больше, чем тот запросил.
        - Мирон!.. - опять не выдержал я. - Ну ты хоть объяснил бы, что затеваешь…
        Мирон безмолвствовал. Я уже решил, что ответа не дождаться, когда прозвучало глуховато:
        - Негрелый.
        С Тохой Негрелым, пока его не отчислили, мы тоже учились когда-то на одном курсе.
        - Та-ак… И что с ним?
        - Начальник отдела.
        - У тебя?
        Утвердительное молчание.
        - Подозреваешь измену фирме?
        Лёгкая задумчивость на челе.
        - Ну так и проверил бы его на детекторе лжи! На этом… как его… на полиграфе…
        - Проверял.
        - И что?
        - Ничего.
        Ну надо же! А ведь когда-то лучшими друзьями считались… Как хорошо, что я не бизнесмен!
        Ефим тем временем открыл кладовку и, порывшись, извлёк оттуда противопожарный индикатор дыма с обрывком провода.
        - Что это? - перевёл я движение левой брови Мирона.
        Собственно, мог бы и не переводить - мог бы и сам ответить. Страсть Голокоста втискивать потрясающие свои устройства в наименее подходящие для этого оболочки (очечник, банка из-под пива, лампочка накаливания) была мне более чем хорошо известна.
        - Расстояние? - потребовал Мирон Притырин.
        - До чего?
        - До объекта, - разъяснил я. - В метрах.
        - Два… два с четверью… - отозвался Ефим. - Не больше…
        Мирон прикинул.
        - Достаточно, - решил он. - Потолки у нас в офисе - два с половиной.

* * *
        Судя по всему, Антон Андронович Негрелый, благополучно пройдя проверку на детекторе лжи, напрочь утратил бдительность, стал беспечен и даже предположить не мог, какую новую каверзу ему готовят. В отличие от Мирона Тоха почти не изменился: заматерел, обрёл солидность, но как был колобком, так колобком и остался. Меня он не узнал. Даже когда нас заново представили друг другу, наморщил лоб, промычал с сомнением: «Да, помню… помню…» - хотя видно было, что ни черта он не помнит.
        Между нами, имелось у меня намерение как-нибудь незаметно предупредить его по старой дружбе, чтобы особо мыслям своим воли не давал, но после такой встречи исчезло. Мирон тем не менее что-то, видать, заподозрил и решил из поля зрения меня на всякий случай не выпускать - на мою робкую просьбу удалиться восвояси он ответил решительным отказом. Так вот и вышло, что вся операция с начала до конца происходила на моих глазах.
        Разумеется, ничто не мешало мне повернуться и уйти, однако не хотелось оставлять Ефима в лапах крупного бизнеса, да и любопытство опять-таки, любопытство… Ну сами представьте: услышать человеческие мысли, погрузиться в таинственную бездну разума… Не каждый день, согласитесь, выпадает такая возможность.
        Заменить настоящий индикатор дыма, укреплённый аккурат над рабочим столом Тохи, на изделие Голокоста труда не составило - и первое прослушивание тайных помыслов начальника отдела состоялось в тот же день сразу после обеденного перерыва.

* * *
        На стеклянном столике для чаепитий в кабинете Мирона утвердился репродуктор времён Великой Победы над Германией - точнее, корпус от репродуктора, а что там содержалось внутри, известно лишь Ефиму Григорьевичу Голокосту. Хотелось бы знать, откуда он берёт такие древности!
        Честно говоря, было ещё и неловко. Я человек старых убеждений, отступать от них не собираюсь. Подслушивать, равно как и подглядывать, занятие, на мой взгляд, глубоко интимное. А предаваться этому втроём… Ну не знаю! Групповуха какая-то…
        Вскоре к неловкости добавилась и досада: подслушивать оказалось невероятно скучно. Сначала Антон Андронович Негрелый вникал в какой-то договор, кое-что из него зачитывая - то ли мысленно, то ли вслух, трудно сказать. Изредка тягомотину эту оживляли редкие матерные вкрапления.
        Качество звука - отвратительное! Чуть лучше первого фонографа и, пожалуй, чуть хуже граммофона. Какие-то потрескивания, поквакивания, взвизги иглы по заезженной бороздке.
        Потом Антону Андроновичу позвонили. Начался долгий и занудный деловой разговор.
        Мирон сопел, хмурился, наконец не выдержал:
        - Мысли - где?
        - Словами глушатся, - как бы извиняясь, пояснил Голокост. - Верещанье… мяуканье… Слышите? Это и есть мысли… Вернее, обрывки мыслей… или даже отзвуки…
        - Слова убрать?
        Голокост пожал острыми плечами.
        - Как же их уберёшь, если он в данный момент говорит?
        - Что делать?
        - Подождём, когда замолчит… отвлечётся от дел…
        Ждать пришлось долго.
        - Ага… Вроде чай ему принесли… - пробормотал Мирон. - Кажется, сейчас думать начнёт… Ну-ка, ну-ка…
        Замерли в предвкушении.
        Что-то шипело и потрескивало. Затем переливисто взвизгнуло, словно плёнку на старом магнитофоне быстро перемотали.
        - Уомпл… - всплыло огромным пузырём из морских глубин.
        Мы ошалело переглянулись.
        - Графиня… - безразлично произнёс голос Тохи Негрелого. Помолчал - и ещё раз с той же вялой интонацией: - Графиня… Графиня-графиня… Ну и что?..
        - Какая графиня? - возмутился Мирон.
        - Уомпл… - словно бы в ответ прозвучало из репродуктора.
        - Дело вот в чём… - поспешил растолковать готовый к услугам Голокост. - При мышлении каждое слово не воспроизводится… Иначе бы мы думали крайне медленно… Понимаете, мозг как бы использует свою собственную стенографию…
        В репродукторе заливисто всхохотнуло.
        - Вот… - сказал Ефим. - Вот это оно и есть… Мы ведь о мысли как говорим обычно? Скользнула, мелькнула…
        - Так это у него - что? В голове такое?
        Голокост виновато развёл руками.
        - У каждого…
        - Но-но!.. - грозно предостерёг Мирон. - У каждого… - неодобрительно покосился на репродуктор. - А медленнее прокрутить?
        Ефим взялся за верньер из окаменевшей коричневой пластмассы и что-то там увернул, нечаянно поймав момент, когда допотопное устройство вновь испустило истерический девичий хохот. Прерывистые взвизги замедлились, обратились в басовитую позевоту.
        А меня вдруг прошибло дрожью. Дело в том, что я попытался прислушался к собственным мыслям - и, верите ли, ни одной не смог уловить. Так, смутные обрывки какие-то… Неужели, прицепи надо мной к потолку такой вот лжеуловитель дыма, из динамика полезет то же самое, что и сейчас?!
        - Ладно, пусть будет, как раньше, - буркнул Мирон.
        Ефим снова крутнул верньер.
        - Ну и что?.. - отрешённо и глубокомысленно повторили в репродукторе. - Ну и что?..
        - Да он нам голову морочит!.. - Крупный бизнесмен Мирон Притырин раздул ноздри, затем, осенённый внезапной догадкой, повернулся ко мне, и глаза его, клянусь, стали страшны. - Предупредил дружка?..
        - Кого?.. Тоху?.. - вскричал я. - Опомнись, Мирон! Я ж от тебя на шаг не отходил… Когда бы я успел?
        Мирон опомнился. Разбрасывая тумбообразные ноги, направился к своему столу, обогнул, кое-как уместился в кресле, задумался.
        - И это всё? - негодующе вопросил он.
        - Что вы! Что вы!.. Нет, конечно… - залебезил Голокост. - Звук - всего лишь часть мысли… Есть ещё и зрительные образы…
        - Зрительные? - усомнился Мирон. - Где? Вот думаю - и не вижу.
        - Так вы их сейчас и не увидите! У вас глаза открыты! А стоит их закрыть… надолго… или оказаться в кромешной темноте… Смутненько, правда, но можно будет кое-что различить…
        - Не помню такого.
        - Ну как это? А во сне, например!.. Что такое сон? Это наши зримые мысли… Знаете, у меня дома стоит телевизор марки «Рубин» - так вот я мог бы из него сделать…
        - Не надо, - тяжко изронил Мирон.
        Все примолкли, поэтому очередное «уомпл» всплыло из динамика особенно гулко. И что-то я развеселился.
        - Ну? - с вызовом спросил я Мирона. - Подозреваемый оправдан?
        Тот помолчал, покряхтел.
        - Всё-таки я его уволю, - постановил он наконец.
        - За что?! - ужаснулся я.
        - А на хрен он мне такой нужен?! - вспылил Притырин.
        И бросил уничтожающий взгляд на репродуктор.
        Сентябрь - октябрь 2016
        Волгоград