Дорога на Веллесберг Сергей Лукьяненко
        Прекрасное далёко #1
        Это будущее, мир, где все свободны и получив на руки золотой значок с надписью «Достиг возраста персональной ответственности» можно делать то, что пожелаешь, работать на благо общества, или странствовать по миру, став роддером. Что выбрать, когда необходимый для жизни минимум тебе дают бесплатно. Так ли это хорошо? Ничего не делать.
        Сергей Лукьяненко
        Дорога на Веллесберг
        Ветер гнал над степью запахи трав. В воздухе словно метались разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал об этом Игорю, но тот лишь усмехнулся:
        - Чтобы унюхать то, что ты чуешь, надо собакой родиться. По-моему, воняет гарью.
        Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы стлалось грязно-черное, медленно оседающее полотнище. Там, где опоры впились в почву, ленивыми багровыми гейзерами вспухал запах сгоревшей земли. Наверное, того, кто видел бы это впервые, зрелище могло захватить. Я начал дышать ртом, и цветные пятна в воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот быстро пересыхает. Но я привык. Не советую, правда, медикам из Центра Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации генов моим детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.
        Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом он никогда не отличался, а сейчас был встрепан донельзя. Порванная на спине (для вентиляции) рубашка выбилась из обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами брюки представляли собой шедевр роддэрской моды - правая половина из джинсовой ткани, левая - из металлизированного вельвета. На груди на тонкой серебряной цепочке покачивался амулет - настоящий автоматный патрон второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень тщательно разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов. Игоря можно было с ходу снимать для передачи «Роддэры - новые грани старой проблемы». Впрочем, кажется, он пару раз в ней снимался… Игорь поймал мой взгляд, подмигнул, но ничего не сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника тот неловко выбирался из люка капсулы.
        - Эй, как тебя… Рыжик!
        «Рыжик» повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки вечные. Если Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в новеньком и действительно было все необходимое для такого прозвища: солнечно-рыжие волосы, быстрый, чуть хитроватый взгляд и такая же, немного лукавая, улыбка.
        - Меня зовут Дэйв. А вас?
        Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв говорил неплохо, только немного нажимал на гласные.
        - Не, - дурачась, протянул Игорь. - Тебя зовут Рыжик. Его - Чингачгук - можно Миша, - докончил он, увидев мой выразительный жест. - А я - Игорь.
        - Просто Игорь?
        Да, новенькому палец в рот не клади. Он смотрел на Игоря так, словно придумывал ему кличку.
        - Просто Игорь. Тебе сколько?
        Дэйв смущенно пожал плечами, словно не знал, что ответить. Замершее в зените солнце сверкнуло на золотистом кружке, приколотом к его травянисто-золотой рубашке.
        - Одиннадцать.
        - Ясно. Знак давно получил?
        Рыжик скосил глаза на кружок.
        - Недавно. Утром.
        - Во дает! - Даже Игоря такое сообщение лишило иронии. - Получил и сразу слинял? А родители? Сцен не устраивали?
        - Нет. Они, кажется, даже обрадовались.
        Игорь замолчал. Потом заговорил снова, и я обалдел - таким неожиданно мягким, дружеским стал его голос.
        - Ты держись пока с нами, Рыжик. Мы с Мишкой роддэры старые, опытные. По три года по дорогам болтаемся.
        - А вам сколько лет?
        Игорь засмеялся:
        - Учти, Рыжик, мой вопрос о возрасте был провокационный. Роддэры на такие вопросы не отвечают, в лучшем случае говорят, как давно получили самостоятельность. Но ради знакомства скажу - тринадцать. И еще. Спрячь свой знак. Роддэры это напоказ не носят.
        Я усмехнулся, глядя, как торопливо снимает Рыжик свой золотой кружок. Знак действительно делают из золота, запрессовывая внутрь идентификатор и выдавливая на поверхности слова: «Достиг возраста персональной ответственности». На обороте - имя.
        Игорь повернулся ко мне:
        - Ну что, Чингачгук, пойдем в горы?
        Горы неровной гребенкой тянулись к горизонту. Покрытые синеватым снегом вершины заманчиво поблескивали над темной каймой деревьев. Там, в горах, сосны по двадцать метров. И никаких запахов, кроме снега и хвои…
        - Далековато, - небрежно произнес я, уже зная, что пойдем. - Километров сто с гаком…
        - Куда нам торопиться-то, роддэрам…
        Мы с Игорем понимающе смотрели друг на друга. Игорь знает, каково мне. Иначе бы мы не проводили половину года в горах…
        - Да, - повернулся я к Дэйву. - Мы же забыли тебя поблагодарить, Рыжик…
        Назвав его так, я невольно смутился. Не люблю кличек…
        Но Рыжик, похоже, уже привык к своему новому имени.
        - Точно, - подхватил Игорь. - Ты нас спас. А то сели бы мы в лужу.
        Он был прав.
        В пассажирском салоне гиперзвукового самолета могла поместиться великолепная лужа, в которую уселись бы два самонадеянных роддэра. Салон тянулся широченной стометровой трубой, залитой мягким оранжевым светом. В четырех рядах кресел дремали, слушали музыку и смотрели телешоу редкие пассажиры. Самолет летел полупустым, как и положено рейсу из Флориды в самом начале курортного сезона.
        Мы с Игорем сидели рядом со стеклянной кабинкой диспетчера, установленной посередине салона. Наверное, близость к ней и навела Игоря на мысль покинуть самолет. Когда бархатный голосок стюардессы зазвучал из спинки кресел, объявляя, что через пятнадцать минут лайнер пролетит над Скалистыми Горами, Игорь легонько толкнул меня в бок. Я замычал, не раскрывая глаз. Хотелось подремать - всю ночь мы шли по обочине дороги, добираясь из города в аэропорт. Проходящие мимо машины иногда тормозили, сигналили, но мы упорно шли дальше. Настоящий роддэр не садится в автомобиль без крайней необходимости. Из одной машины, сигналившей особенно настойчиво, нас даже беззлобно обругали… Теперь я хотел спать, а Игорь неумолимо тормошил меня:
        - Чинга! Большой Змей! Ну, Мишка!
        Я вопросительно посмотрел на него.
        - Давай возьмем капсулу и смотаемся.
        - Зачем?
        - Просто так.
        Вся прелесть поступков «просто так» в том, что их не надо объяснять даже себе.
        - Давай…
        Мы поднялись с кресел. Как всегда после резкой смены положения, запахи ударили по мне с новой силой. Прежде всего - запах самолета. Трущийся металл, гнущаяся пластмасса, искрящие контакты, подгорелые изоляторы, подтекшая смазка, свежевыкрашенные панели и еще тысячи знакомых и не знакомых запахов сливались, к счастью для меня, в единый, воспринимаемый как шершавое скрипящее фиолетовое пятно над головой. К нему можно было легко привыкнуть и перестать замечать. Но вот аромат резких французских духов, плывущий от женщины в конце салона, оказался неизбежным и неуничтожимым. Он бил прямо в подсознание жаркой багряной волной, и стоило большого труда вынырнуть из-под нее, вновь думать спокойно и без усилий.
        - Прошу выделить нам капсулу для посадки в пролетаемом районе, - вежливо сказал Игорь диспетчеру. Тот оглядел нас и… Я почувствовал, как темнеет его запах - в кровь выплеснулись стрессовые гормоны, на коже проступил незаметный для глаз пот.
        - На каком основании?
        Будь на нашем месте взрослые, диспетчер и спрашивать бы не стал. Что ему, капсулы жалко, что ли?.. Но к роддэрам у многих отношение было не слишком доброжелательное. Игорь вздохнул и вытащил из кармана свой знак самостоятельности. Я - свой. Пассажиры, сидевшие поблизости, уже посматривали на нас с любопытством. Еще бы. Двое мерзких грязных скандальных роддэров требуют, чтобы им, как порядочным гражданам, дали капсулу для индивидуальной посадки.
        - Как мне кажется, серьезных оснований для высадки у вас нет?
        Я понимал диспетчера. Перед ним стояли два пацана. Один - в диком костюме, с разноцветными волосами, загорелый и исцарапанный. Другой поаккуратнее (не люблю выкрутасы в одежде), со светлыми волосами (меня тошнит от запаха краски), светлокожий (ко мне загар плохо липнет)… но все равно - роддэр. И эти роддэры из пустой прихоти передумали лететь в Токио и решили высадиться у подножия Скалистых Гор…
        - Увы. Капсула дается лишь при наличии веских причин. Или если ее попросят не менее трех пассажиров…
        Поединок кончался не в нашу пользу. Роддэров оскорбили и публично продемонстрировали остальным пассажирам их беспомощность. Теперь речь шла уже о том, чтобы спасти лицо. Игорь с надеждой посмотрел в салон. Но никого, похожего на роддэра, не увидел. Лишь рядах в пяти от нас сидел мальчишка. Но уж слишком ухоженный, домашний был у него вид… На всякий случай я кивнул ему. Мальчишка кивнул в ответ и встал. Пошел по проходу, касаясь рукой знака на груди, словно боялся, что тот может исчезнуть. Я успел лишь заметить, что мальчишка рыжий и совсем маленький, не больше одиннадцати лет.
        - Я тоже желаю сойти с самолета здесь.
        Проголодались мы лишь к вечеру: как раз перед тем, как Игорю пришла в голову идея о капсуле, в самолете разносили обед. Весь день мы бодро шли по степи, временами устраивая привалы, болтая, рассказывая разные смешные истории. Говорили в основном мы с Игорем. Рыжик слушал и нерешительно улыбался. Наконец он осмелел и рассказал историю про девчонку, решившую обмануть тест-компьютер и пораньше получить знак самостоятельности. История была с бородой, но мы сделали вид, что не слышали ее раньше. Рыжику было сейчас тоскливо, это мы понимали.
        Солнце уже коснулось горизонта, когда Рыжик взмолился:
        - Ребята, давайте зайдем куда-нибудь, перекусим…
        Игорь засмеялся:
        - Куда?
        Вокруг нас простиралось бесконечное степное море. Трава, мелкие синие цветочки, редкие чахлые кустики. Воздух тихо звенел - какие-то насекомые устроили вечерний концерт. Из-под ног иногда вспархивали птицы. Здесь был настоящий рай для энтомологов или орнитологов, желающих изучить степь в ее первозданном виде. Но кафе или бутербродной никто поблизости не предусмотрел…
        - А куда же мы тогда идем? Здесь что, нет ни одного дома?
        Игорь взглянул на меня. Я - на нежно-розовые облака, дрейфующие в потемневшем закатном небе. Откуда-то справа тянуло домом - теплым, недавно испеченным хлебом, жарящимися котлетами, гидролем - горючим для флаера. Но идти туда мне не хотелось. Какое-то шестое чувство предостерегало от этого.
        - Не знаю, - самым беззаботным тоном ответил я.
        С сомнением хмыкнув, Игорь достал из кармана две маленькие плитки шоколада. С одной хитро смотрел утенок Дональд с шоколадкой в клюве. На другой обертке был изображен Микки-Маус. У него шоколад выглядывал из плотно сжатого кулачка. Вид у мышонка был воинственный, отдавать сладости он явно не собирался.
        - Питайтесь, - тоном заботливого воспитателя в детском саду сказал Игорь.
        Мы с Рыжиком одновременно разорвали обертки шоколадок. Микки на моей обертке зашевелился, разжал ладошку. Глаза у него засверкали, тоненький, знакомый по тысячам мультфильмов голосок произнес:
        - И я, и все мои друзья любим шоколад с орехами фирмы «Байлейс»!
        Запись кончилась. Микки-Маус на картинке опять замер. Шоколадку мышонок протягивал вперед. Даже на рисунке она выглядела аппетитно.
        - А у меня молчит… - обиженно начал Рыжик. Но его прервал пронзительный возглас Дональда:
        - Микки прав, но шоколад «Медовый» фирма «Байлейс» поставляет даже астронавтам Дальней Разведки!
        Игорь задумчиво произнес:
        - А ведь они упрятали в эти обертки не только динамик и синтезатор речи, но еще и блок сопряжения! Будь у нас побольше шоколадок, рисунки переругались бы, выясняя, какой шоколад вкуснее!
        Рыжик рассмеялся: наверное, представил себе ругающиеся обертки. Игорь же продолжал:
        - Чтобы придумать и начать производить эту ерунду, десятки людей годами возились с микросхемами, изобретали рисунки, движущиеся на обычной бумаге…
        - Это жидкокристаллический рисунок, - вставил Рыжик. - Я читал…
        - Я тоже. Ты бы хотел два или три года просидеть в лаборатории, уча Дональда раскрывать нарисованный клюв и ронять нарисованный шоколад?
        - Нет.
        - И я не хочу. И Мишка. Потому мы здесь, в степи. Потому мы роддэры, люди дороги, бродяги и путешественники! Мы не занимаемся бесцельной работой, не делаем вид, что нужны этому миру. Мы просто живем!
        Игорь завелся, я это почувствовал. Сумрак, легкий ветерок, треплющий его семицветные волосы, новый, ошеломленно внимающий слушатель…
        - Потому люди снова и снова бросают дома и выходят на дорогу. А все дороги сливаются в одну, имя которой - жизнь. Потому…
        - Потому мы будем ночевать под открытым небом, - вставил я. Игорь обиженно замолчал.
        - И, кажется, под дождем, - уточнил Рыжик.
        Обычно мы берем с собой палатку и еще что-нибудь из туристского снаряжения. Но на этот раз оказались в дороге слишком неожиданно. Я глядел, как Игорь пытается соорудить шалаш из ни в чем не повинных кустиков. Потом взглянул на Рыжика. Разрекламированный Дональдом шоколад его не утешил. А с севера и впрямь наступали тучи. Где-то далеко, километров за пятьдесят от нас, дождь уже шел.
        Я вздохнул.
        - Игорь, в получасе ходьбы от нас чей-то дом.
        - А?
        - Там сейчас ужинают.
        Игорь пнул ногой свое сооружение, и сплетенные верхушками кустики распрямились.
        - Так чего валял дурака? Большой Змей… Змея ты, а не Чингачгук. Еще мой шоколад лопал…
        Оправдываться я не стал. Даже сейчас мне не хотелось идти в этот дом.
        К ужину мы опоздали. Окруженный маленьким садом каменный двухэтажный дом возникал в степи как мираж. Среди деревьев тускло светилась короткая сигара флаера. Несущие плоскости подрагивали, на бортах мигали сигнальные огни, но в кабине никого не было. Наверное, компьютер проводил тест-проверку машины.
        На лужайке перед домом сгребал в кучу сухие листья рослый загорелый мужчина в закатанных до колен джинсах. Игорь опасливо посмотрел на меня, и я успокоенно улыбнулся: запах горящих листьев меня не раздражал. Мужчина повернулся в нашу сторону, и на его лице появилось нечто вроде удовлетворения. Он оперся на длинные пластиковые грабли и молча ждал, пока мы приблизимся.
        - Здравствуйте, - вежливо произнес Игорь. - У вас не найдется старой палатки и пары банок консервов?
        Мужчина улыбнулся.
        - Нам можно говорить по-русски? - чуть смутился Игорь. - Или…
        - Почему же нет, можно и по-русски, - очень чисто, но явно не на родном языке, выговорил мужчина. - Палатки и консервов нет, но найдутся три пустые кровати и не успевший остыть ужин.
        - Что ж, спасибо и на этом, - вздохнул Игорь. - Хотя дырявая палатка… - он взглянул на хмурящееся небо, - этой ночью была бы романтичнее.
        Мужчина продолжал улыбаться:
        - Я рад, что вы все-таки зашли ко мне. Тимми!
        Из окна на втором этаже появилась мальчишеская голова. Еще через две секунды Тим скатился по лестнице и остановился перед нами. Вид у него был самый обычный: растрепанный, в шортах и футболке, не старше нас с Игорем. Но что-то непонятное кольнуло меня. Я посмотрел на Игоря - глаза у него сузились, словно он целился в кого-то… Черт, что он опять задумал?
        - Тим, проводи ребят в столовую, - обыденным голосом сказал мужчина. Можно подумать, что к ним ежедневно заходят роддэры!
        - Пойдемте, - мотнул головой Тим. - Что вначале: ужин или душ?
        - Ужин, - усмехнулся Игорь. - Веди нас, Кожаный Чулок.
        - Тогда уж лучше Следопыт.
        Мы с Игорем удивленно посмотрели друг на друга. Мало кто сейчас помнит героев Купера. А Тимми уже вел нас по широкому, застланному мохнатым синтетическим ковром коридору. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи. Мне нравятся такие дома, немножко под старину, ничем не напоминающие «экологические дома» - эти уродливые полурастительные монстры, или не менее мерзкие «модульные дома» - нелепые нагромождения пластиковых пузырей.
        Тим открыл тяжелую деревянную дверь. Именно открыл, потянув за массивную бронзовую ручку, а не надавил кнопку встроенного в стену мотора. Похоже, этой кнопки вообще тут не было.
        Нас окатило волной запахов. Даже Игорь с Рыжиком потянули носами. А я на секунду отключился.
        Ваниль, сдобное тесто, шоколадный крем, цукаты… Жареная индейка, фаршированная яблоками. Лимонное желе, апельсиновый мусс и мороженое с орехами… Старые фильтры в кухонном кондиционере, впитавшие в себя аромат пищи за несколько последних месяцев…
        - Что с тобой, Миша? - Игорь схватил меня за плечи. Я покачал головой.
        - Все… Все хорошо, даже слишком.
        - Чинга… Все правда в порядке?
        - Да.
        Тим с недоумением смотрел на меня. Разглядывая кухню, я ощущал на себе его растерянный взгляд.
        Это была именно кухня - а я-то был уверен, что нас ведут в столовую, где уже суетятся роботостюарды, а из стенного подъемника лифт выплевывает подносы с пищей. Неяркий свет лился из притушенных светильников, потемневшие окна закрывали оранжевые шторы. Темно-коричневые панели, такие же шкафы и столики. Один стол побольше, возле него три стула с высокими спинками. Лишь электронная плита сияла своей подчеркнутой белизной. Перед ней стояла молодая женщина в длинном платье. «Сестра», - автоматически отметил я.
        - Мам, ты нас накормишь? Это те самые роддэры!
        «Мам…» Ладно. Но почему те самые?
        - Тимми, не роддэры, а роуддэры. - Женщина улыбнулась. - Ведь так, ребята?
        - Ваше обращение «ребята» мы принимаем по отношению к своему биовозрасту, - с достоинством ответил Игорь. Женщина снова заулыбалась. - Правильнее называть нас все-таки роддэрами - это название сложилось исторически в начале века. Похоже, вы нас ждали?
        - Нас вызвал по фону пилот стратолайнера, - с готовностью ответил Тим. - Сказал, что трое упрямых роддэров решили высадиться в пустынном районе, где ближайший дом - наш.
        Тим выпалил это с явным восторгом. Даже наше упрямство прозвучало у него как неслыханное достоинство. У Игоря опять недобро блеснули глаза.
        - Тимми, принеси себе стул, - скомандовала женщина. И снова обратилась к нам: - Вы можете звать меня миссис Эванс. Или, как это по-русски… тетя Ли. Меня зовут Линда.
        - Вы очень хорошо говорите по-русски, - быстро вставил я, увидев, что Игорь уже собирается съязвить. - Вы жили в России?
        - О нет. Я большая домоседка. Это… как произнести… увлечение моего мужа. Он лингвист, работает по программе «конвергенция». Немножко учит нас…
        - Папа знает восемнадцать языков, - заявил Тим. Он притащил еще один стул, держа его обеими руками перед собой. - А я - шесть.
        Игорь усмехнулся. Для роддэра шесть языков - не повод для хвастовства.
        - Вы начнете с пирога или подогреть что-нибудь посущественнее? - осведомилась миссис Эванс.
        - Сладкое мы сегодня уже ели, - садясь за стол, ответил Игорь.
        Я проснулся резко, словно от толчка. Обычно такое случалось со мной в минуты опасности. Сейчас опасностью и не пахло. Я улыбнулся понятному лишь мне каламбуру, стараясь по-настоящему вслушаться в запах этого дома. Он не был ни злым, ни жестоким, в нем не чувствовалось ни скрытой враждебности, ни затаенной тревоги. Почему же я ощущаю какой-то холодок? Почему со вчерашнего дня меня не оставляет беспокойство?
        Повернувшись, я посмотрел на соседнюю кровать, где безмятежно спал Тимми. Хороший мальчишка. Хоть и не роддэр, но явно не дурак, похоже, ему немного осталось до знака самостоятельности… А у меня не проходит к нему настороженность.
        Вчера вечером, когда родители Тимми уже легли, а мы еще досматривали развлекательную программу по молодежному каналу, Игорь поинтересовался:
        - А где мы будем спать?
        Не отрываясь от экрана, где герой в сверкающем белом плаще крошил неизменным лазерным мечом исполинских тараканов, напевая при этом о цветах для своей любимой, Тимми сказал:
        - Кто-нибудь со мной, а двое - в соседней комнате.
        Я поймал его взгляд.
        - Отлично, - бодро воскликнул Игорь. - Поболтаем перед сном.
        Я поймал его взгляд и сжал губы. Моему другу явно попала вожжа под хвост.
        - Да, - подчеркивая каждое слово, произнес я. - Ты же собирался рассказать Дэви про роддэрские обычаи…
        Мы с Игорем напряженно посмотрели друг на друга. Это было ничем не хуже разговора.
        «Ты против, Чинга?»
        «Конечно. Нечего дурить мальчишке голову».
        «Ерунда. Он будет наш».
        Обычно, если Игорь решал обратить кого-нибудь в нашу веру, это не занимало много времени.
        - Тимми, покажи, куда идти. Спать хочется… - Я зевнул.
        - Тогда я тоже ложусь, - выбираясь из кресла, произнес Тим.
        А Игорь усмехнулся и слышимым лишь мне шепотом сказал:
        - Он станет роддэром.
        Не знаю, почему я восстал против этого. Никогда раньше мне в голову не приходило мешать Игорю вербовать новеньких. Может быть, опять вмешалось ощущение непонятной опасности?
        - Тимми… - тихонько позвал я.
        Откуда-то из глубины набросанных на соседнюю кровать пледов (кондиционер работал на полную мощность) вынырнула тонкая рука. Затем темноволосая голова.
        - Я ждал, пока ты проснешься, - с готовностью объявил Тим. - Вы же вчера здорово устали.
        Я усмехнулся. Спросил:
        - Что, подъем?
        Тимми поморщился.
        - Холодно… Кто только придумал эту гадость - кондиционеры.
        - Кто только включает их в дождь… - в тон ему ответил я.
        Тимми заерзал в постели.
        - Знать бы, что на завтрак. Решили бы, стоит ли вставать.
        Я втянул в себя прохладный, профильтрованный кондиционером воздух. Еще, еще… Мокрая трава и веточки мяты под окном, комочек клубничной жвачки на тумбочке Тима… Подтекшие и плохо замытые следы вишневого варенья на подоконнике… Сластена… Да куда этому малышу в роддэры?! Еще один вдох… И слабая разноцветная струйка запахов из дверной щели.
        - Оладьи. С апельсиновым джемом, - задумчиво сказал я. - И горячий шоколад. Вставать будем?
        Тимми взглянул на меня веселыми и удивленными глазами.
        - Ты откуда знаешь?
        - Запах, - откровенно ответил я. - У меня хорошее обоняние, не зря прозвали Чингачгуком.
        Спорить Тим не стал. Вряд ли он подумал о том, какое обоняние способно различить запах пищи через два этажа и пять плотно закрытых дверей, в вылизанной кондиционером комнате.
        - А может, ты еще знаешь, сколько сейчас времени? - протянул он. Я неопределенно кивнул головой на стол, где поблескивали экранчиком мои часы.
        Вставать Тимми явно не хотелось. Он покосился на стол, потом медленно вытянул к нему руку…
        Часы с шуршанием поползли по стеклу. На секунду замерли у края, словно набираясь сил, крутанулись и тускло-серой молнией прыгнули в Тиммину ладошку.
        - Полдевятого. Точно, пора вставать, - со вздохом признал Тим.
        Через секунду, сбросив одеяла, я уже стоял у его постели.
        - Тимми! Ты… психокинетик?
        Он кивнул, похоже, даже смущенный произведенным эффектом. А впрочем, стоит ли мне так удивляться? Да, психокинетиков во всем мире не более двухсот. Но я, например, вообще единственный в своем роде.
        - Пошли лопать оладьи, чудотворец. - Я со смехом взял его за руку. И быстро глянул на ладошку.
        Все верно, психокинетик. Трюк исключался начисто - кожу покрывала мелкая, уже исчезающая ярко-алая сыпь. Даже несильное телекинетическое воздействие не проходит для человека бесследно.
        - Только при родителях не проговорись, - попросил Тимми, натягивая шорты и футболку. - Ага? А то они не понимают, что мне нужна тренировка, и ругаются…
        Дверь беззвучно открылась, и мы увидели Игоря. С ослепительной улыбкой, с торчащими во все стороны прядями волос. И со словами:
        - Привет, роддэры, старые и молодые!
        За завтраком миссис Эванс все пыталась нас развеселить. Подтрунивала над Тимми, который совсем не обижался на это, тормошила грустного и задумчивого Дэйва. Мы с Игорем понимали, почему Рыжик старается даже не смотреть на миссис Эванс, особенно, когда та обнимает Тимми, и злились. Но миссис Эванс не прекратила беспечного разговора и после того, как Рыжик торопливо, давясь словами, сказал: «А у моей мамы оладьи никогда не получались…» И Дэйв, к нашему удивлению, постепенно повеселел. В конце концов они с Тимми и миссис Эванс отправились в сад - посмотреть пруд и, может быть, искупаться. Мы остались - Игорь заявил, что нам нужно заказать кое-какие вещи и еду по линии снабжения.
        Разговор я начал, едва закрылась дверь, а Игорь ленивой походочкой подошел к дисплею.
        - Командир, пора сматываться.
        - Что за новый чин? - удивленно-наигранно поинтересовался Игорь. - И в чем причина спешки?
        - Я не знаю, - честно ответил я. - Но не стоит тут оставаться.
        - Чинга, - уже серьезно продолжил Игорь. - Как только я пойму, что Тимми решил уйти в роддэры, мы отсюда слиняем.
        - Что он тебе так сдался? Захочет и сам уйдет.
        - Я его не пойму, Чинга. Обычно сразу видно, станет человек роддэром или нет. А Тима я не пойму. Интересно побороться.
        Мне вдруг стало все равно.
        - Как знаешь, Игорь. Я тебя предупредил.
        Игорь сосредоточенно сопел, нажимая кнопки на терминале доставки.
        - Хочешь икру? - неожиданно спросил он. - Закажем пару коробок.
        - Не люблю синтетику, - резко ответил я. Игорь, похоже, пытался помириться.
        - Какая синтетика? Это дом полноправных членов общества, их снабжение не лимитировано.
        - Нечестно, - упрямо возразил я.
        - Тогда пошли искать хозяина. Поблагодарим за гостеприимство.
        На какое-то мгновение я поверил, что Игорь все-таки согласился со мной и хочет уйти.
        - Пошли.
        Свою ошибку я понял, едва мы ступили в кабинет. Великолепный кабинет - кучи книг в шкафах, груды распечаток возле информационного терминала, заваленный бумагами и дискетами стол. Красота! Сразу видно, что здесь по-настоящему работают. Не потому, конечно, что вокруг был беспорядок. Пустите нас с Игорем в любой приличный дом, мы за полдня устроим то же самое. А вот атмосфера работы у нас не получится. Никогда…
        - Вот как трудятся полноценные люди, - торжествующим шепотом произнес Игорь. Я схватил его за руку, потянул к двери. Но Тиммин папа, сидевший к нам спиной, уже обернулся.
        - А, роддэры… Идите сюда.
        Игорь с радостной улыбкой двинулся вперед. За ним, поневоле, я.
        - Спасибо, - усаживаясь в свободное кресло и стараясь не слишком уж привставать на цыпочки, ответил Игорь. Ну и кресла! Словно специально для издевательства над роддэрами. Пытаясь утвердиться на необъятном кожаном сидении, я особенно остро осознал, что росту во мне метр сорок девять, а веса не хватает и для этих сантиметров.
        - Мы вас на минутку оторвем от дел, если вы не очень заняты, - самым вежливым из своих голосов сказал Игорь. - У нас вышел маленький спор с Мишей. Помогите разобраться, пожалуйста.
        Мистер Эванс кивнул, выключая мерцающий на столе дисплей. Давал понять, что временем не ограничен.
        - Один из нас, - продолжал Игорь, - считает неэтичным пользоваться за ваш счет предметами роскоши. Ну, заказывать килограммами икру, приобретать персональные гравитаторы, делать заказ на строительство такого же дома, как ваш. А другой говорит, что вы такой же бездельник, как и любой роддэр. Только прикрываетесь видимостью работы.
        Меня передернуло. Да, эпатаж - это непременная черта любого роддэра. Но зачем Игорь так построил фразу, что непосвященному в роддэрский сленг человеку покажусь хамом именно я.
        - Как я понял, бездельником меня считаешь ты.
        С добродушной улыбкой мистер Эванс разглядывал Игоря.
        - Резонируешь, - одобрительно кивнул Игорь.
        - По пяти плоскостям, - немедленно отозвался мистер Эванс.
        Этого я уже не понял. Сленг меня мало интересует. Но Игорь уважительно развел руками.
        - Я восхищен. Серьезно, вы отличный знаток. Но зачем ваши знания, а? Кому они нужны, когда достаточно выучить три-четыре языка и общаться с любым, любым человеком в мире?
        - Можно неплохо прожить, зная лишь один язык, - подтвердил Эванс.
        - Тогда зачем нужны вы? Кому поможет ваше знание арабского или, скажем, диалекта гамбургских мафиози начала двадцать первого века?
        - Не знаю. Скорее всего - никому.
        Игорь вздохнул.
        - Значит, прав… Мы живем - или доживаем? - в мире машин и компьютеров. Они вытесняют людей отовсюду, и с этим ничего не поделаешь, это прогресс. Настоящей работой занято меньше двадцати процентов населения. Остальные либо уходят в роддэры, либо… - Игорь сделал паузу, - имитируют бурную деятельность. В тех областях, конечно, где это возможно - литературе, живописи, истории, археологии, филологии… Можно размалевать синей краской полсотни фанерок, развесить их по стенам специально выстроенной картинной галереи и считаться самобытным художником. Общество позволит, оно богатое. Роддэры для общества опаснее, но, в сущности, и они терпимы…
        Мистер Эванс слушал его вполне серьезно. И внимательно.
        - Ты молодец, дружок, - тихо сказал он. - Мыслишь вполне здраво. Одна беда - с позиции одиночки.
        - Это как? - заинтересовался Игорь. - Ваше обращение «дружок» я принимаю…
        - По поводу биовозраста, - без улыбки закончил мистер Эванс. - Ты прав, мы живем в трудное время. Время беззаботности. Мир всегда двигали вперед считанные проценты людей. Из звериных пещер к далеким звездам мир вытащили гении. Те, кто придумали колесо и тормоз для колеса. Пенициллин и многоступенчатые ракеты. Генную инженерию и компьютеры…
        Меня словно холодной водой облили. Не надо про генную инженерию! Дискеты компьютера ударили мне в лицо жесткой коричневой лентой запаха. Пузырек с лекарством на столе - удушливым искрящимся облаком. Не надо!
        А Тиммин отец, не замечая болезненной гримасы на моей физиономии, продолжал:
        - Раньше находилось занятие для всех. Но сейчас не нужны тысячи людей, чтобы построить придуманный гением ракетоплан. И не нужны еще сотни, чтобы прокормить гения и строителей. И десятки тех, кто лечил, развлекал сотни и тысячи - тоже не слишком-то нужны…
        - Киберюмористов пока не существует, - возразил вдруг Игорь.
        - Да, но это мелочи. Так что в посылках ты прав. Выводы получились неверные.
        Мистер Эванс больше не смотрел на Игоря. Он вертел в руках авторучку и негромко, словно самому себе, говорил:
        - Таланты могут найтись у каждого, только пока это у нас не очень-то получается. Но есть и другой выход. Заниматься своим делом, даже если таланта в тебе - миллионная доля, а остальное - просто труд и терпение. Заниматься, зная, что никогда не сотворишь чуда, что на всю жизнь останешься одним из миллиона бесталанных, которые пользы-то принесут как один-два настоящих гения.
        - Вы имеете в виду себя? - жестко, не колеблясь, спросил Игорь.
        - Да.
        Мистер Эванс отложил в сторону несчастную авторучку, выгнувшуюся в его пальцах затейливым вензелем.
        - Я занимаюсь программой «Конвергенция». Это создание единого языка, основанного не на смеси самых известных и простых языков, как эсперанто, а на принципе логем.
        - Логем?
        - Да. Логема - это логическая единица речи, звукосочетание, которое на любом мировом языке имеет одинаковый смысл.
        Игорь рассмеялся.
        - Чушь. Этого не может быть.
        - Может. Выделено уже шестьдесят три логемы. Они понятны без перевода любому человеку в мире. И каждая из этих логем - на счету лингвистов-гениев, лингвистов от природы, от бога. Возможно, даже наверняка, что в их труде есть доля таких же, как я, есть и мой вклад. Но вычислить его невозможно - настолько он мал.
        Мистер Эванс кивнул на книжные шкафы, на дискеты с записями.
        - Я изучаю эволюцию имен собственных и местоимений в латышском языке двадцатого века. Чем и как это поможет Шарлю Дежуа или Чери Сайн, я не знаю. Но, возможно, поможет.
        - Шарль Дежуа - это тот, кто расшифровал сигналы Маяка Пилигримов? - задумчиво спросил Игорь. Не дожидаясь ответа, попросил: - А вы не можете произнести хоть одну логему?
        - Могу.
        Мы с Игорем замерли. А отец Тимми скорчил какую-то гримасу, словно разминая щеки, набрал воздуха и произнес… что-то короткое, отрывистое, почти не запоминаемое. И абсолютно бессмысленное…
        - Конечно, непонятно, - засмеялся Игорь. - Вот так логема! На роддэров не действует.
        - Нет, не понял, - с некоторым сожалением ответил я. И тут до меня дошло, что я отвечаю на словно бы и не произносившийся вопрос. Через мгновение это понял и Игорь.
        - Вот так, - улыбнулся мистер Эванс. - Я произнес вопросительную логему понимания. Она показалась вам бессмысленной, но содержащийся в ней вопрос вы уловили.
        - Хорошо, - после некоторой паузы признал Игорь. - Я беру назад свои слова про бездельника. Но ведь и это не для всех. Многие, очень многие не смогут работать, не видя результатов труда. Им-то что делать? Их будет все больше и больше…
        - А им надо держаться. Жить. Хоть роддэром, хоть художником-абстракционистом. До тех пор, пока человек не сможет управлять самой сложной на свете машиной.
        - Какой это машиной?
        - Самим собой. Пока обруганная и приевшаяся всем наука не даст каждому возможность преобразиться.
        - Телепаты-телекины… Люди-молнии, бессмертные, ясновидящие… Так, что ли?
        - Так. У человечества переходный возраст. А для него тоже есть свои болезни: роддэрство, нелюбимый тобой авангардизм…
        - Это мной-то? - Игорь рассмеялся, тряхнув семицветной гривой.
        Они смотрели теперь друг на друга почти мирно. Но меня это не радовало. Во мне клокотала ярость.
        - Значит, преобразимся? - спросил я. - Расширение возможностей человека - как лекарство от болезней человечества? А вы не слыхали, что есть лекарства опаснее, чем сама болезнь?!
        Мистер Эванс удивленно повернулся ко мне.
        - Конечно, без случайностей не обходится… Ты имеешь в виду что-то конкретное?
        - Я имею в виду вашего сына.
        У Игоря глаза полезли на лоб. Он-то ничего про Тимми не знал… У мистера Эванса исказилось лицо.
        - Да, Тим - психокинетик. И разрешение на генную операцию давал я. Но ничего плохого ему эта способность не принесла.
        - Вы видели взрослых психокинетиков? - тихо спросил я.
        Он покачал головой.
        - А я знал одного. Почти полная потеря зрения, руки в язвах до самых локтей. Ему было двадцать семь, он выглядел на пятьдесят.
        Мистер Эванс прикрыл глаза. Сейчас и он выглядел на пятьдесят, не меньше.
        - Я знаю. Слышал… Да меня и предупредили врачи из Центра. Это бывает, если очень сильно перегружаться. Очень… Но что я могу поделать? Вы же теперь все взрослые… Не надо дожидаться пятнадцати… или сколько там было раньше, лет. Сдал экзамен - и можешь распоряжаться собой. Если вы сможете уговорить Тимми - я буду только рад. Пусть оперирует хотя бы два… Ну, три раза в неделю.
        - Оперирует? - Игорь вскочил с кресла. Непонятная реакция. Всем известно, что психокинетики становятся, в основном, хирургами. Только они способны выдрать, вытащить из человеческого тела запущенный рак со всеми его метастазами или вылечить порок сердца у еще не родившегося ребенка. Игорь повторил: - Оперирует? Но ведь для этого необходима вторая ступень. Право на коллективную ответственность…
        В полной тишине мы смотрели на то, как отец Тимми достает из ящика стола знак самостоятельности. Такой же, как у нас с Игорем. Только слова на нем другие: «Достиг возраста коллективной ответственности».
        - Он его не любит. Отдал мне на сохранение.
        - Ну я дурак… - отчетливо прошептал Игорь. - Дурак.
        Он поднес знак к глазам, словно не веря. Потом быстро вышел из комнаты.
        - Если бы их было больше… - как-то безнадежно произнес мистер Эванс. Ухода Игоря он, похоже, не заметил. - Тим ведь понимает - если он не поможет человеку, тот умрет. Вот и делает по три операции в день…
        «А в редкие выходные развлекает своими способностями любопытствующих роддэров», - подумал я.
        - Это ведь оказалось не очень и сложно - телекинез. Синтезировали какое-то вещество, оно позволяет любому стать психокинетиком. Но выпуск его наладить не могут, приборы не позволяют добиться чистоты раствора. Кажется, оно называется псикиноверрином…
        - Псикиноферрином, - автоматически поправил я. - Там молекула гема в цепи. ПКФ встраивается в эритроциты.
        …Боль. Дикая, запредельная, невыносимая боль. Выворачивающие все тело судороги. Фиолетовый туман, в котором плавают раскаленные добела шарики. Вот такой он - запах ПКФ для моего «суперобоняния». Длинный коридор. Белые стены. Режущий глаза свет. Я ползу по гладкому холодному полу. Навстречу уже бегут - проклятые, ненавистные белые халаты, такие же холодные и чужие, как эти стены. Меня тошнит, вместе с блевотиной выплескиваются сгустки темной крови прямо на чистые халаты, в сочувственные, встревоженные лица. И я кричу, выгибаясь в поднимающих меня руках: «Забирайте свое дерьмо! Забирайте! Я доварил вашу похлебку, пробуйте! И это, это жрите! Жрите…»
        В Веллесбергском Центре Совершенствования я работал полгода. Уходя, сказал, что не хочу делать других такими же несчастными, как я сам. Соврал… Меня погнала в роддэры боль.
        Дверь распахнулась, едва мистер Эванс собрался начать расспросы. Откуда это роддэру известно точное название препарата? Но в кабинет ввалились Дэйв с Тимми, и мистер Эванс мгновенно переменился.
        - Пап, пошли купаться, - выпалил Тимми. - Покажешь нам, как плавать на спине.
        Оба они - и Дэйв, и Тимми, были мокрые, взъерошенные и абсолютно счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро встал.
        - Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.
        Тут Тимми заметил меня. Неуверенно кивнул, видимо раздумывая, интересно ли настоящему роддэру бултыхаться в десятиметровом пруду. Я усмехнулся и с беззаботным видом поднялся с кресла. Пообещал:
        - Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.
        После устроенной беготни я спал, как убитый. И проснулся лишь когда моя кровать начала ездить по полу.
        Возле дверей я оказался, наверное, в один прыжок. Мне доводилось видеть разрушенные землетрясением дома… Но вокруг все было спокойно. Лишь дергалась, как в конвульсиях, кровать. Потом лежащая на столе книга поднялась в воздух и зашуршала перелистываемыми страницами. Я еще ничего не понимал. И только когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло…
        В полутьме не было видно его лица. Я присел на кровать, взял Тимми за руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно он держался за что-то, мне не видимое.
        - А ну, кончай, - тихо сказал я. - Все хорошо. Заканчивай.
        Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал Тима по щеке.
        - Тимми, все хорошо… Просыпайся. Или смотри другой сон. Тимми, успокойся…
        Я уговаривал его минут пять. Наверное, надо было просто разбудить пацана. Но мне не хотелось этого делать…
        Когда книжка тяжело осела на пол, а Тимми задышал ровнее, я тихо, не включая света, нашел свою одежду. Быстро оделся. Посмотрел еще раз на Тимми - теперь он спал вполне безмятежно. И вышел.
        В кабинете горел свет. Я чуть поколебался и сказал вполголоса:
        - Мистер Эванс, до свидания.
        Я был почти уверен, что он меня не услышит - за дверью слабо жужжало печатающее устройство компьютера. Но звук исчез, а еще через мгновение мистер Эванс недоуменно посмотрел на меня.
        - Вы уходите?
        Я кивнул.
        - Жаль… - Он беспомощно улыбнулся. - Честно говоря… Тимми вчера так здорово развеселился, когда играл с Дэйвом.
        - Пусть и дальше играют.
        Он понял. И кивнул - не соглашаясь, а скорее с благодарностью. Потом вдруг шагнул ко мне и взял за руку.
        - Скажи, если, конечно, тебя не задевает мое любопытство. Ты тот самый мальчишка, который однажды довел до конца синтез ПКФ?
        - Я принимаю ваше обращение применительно к биовозрасту. - Я попытался улыбнуться. - Да, тот самый.
        Он кивнул, ничего больше не спрашивая.
        - Это очень трудно, - тихо сказал я. - Понимаете, человеческий мозг не рассчитан на то, что со мной сделали. Ему не хватает каналов восприятия. Ну, он и выкручивается, как может, превращая запахи в свет, звук… Иногда и боль. Очень больно, честное слово. А если просто лишить меня обоняния - я ослепну и оглохну. Все слишком тесно связано…
        - Я верю.
        Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.
        - Я вернусь в Веллесбергский Центр, - торопливо сказал я. Мне показалось, что он уже готов уйти. - Я тогда был младше, чем Тимми. А сейчас, наверное, выдержу… Ведь все равно, что бы я ни делал, моя дорога туда. И с нее не свернуть, я понимаю.
        - Тебе очень трудно?
        Я молча кивнул и спросил сам:
        - Тимми выдержит год?
        - Да. А почему год?
        - Не знаю. Просто думаю, что за год успею. Игорь не сможет, никогда не сможет работать так, как вы - в миллионную долю. Только не обижайтесь.
        - Я не обижаюсь.
        - У него характер такой. Ему надо быть или первым, или хотя бы в первом ряду. Если он не найдет своей дороги, то так всю жизнь и останется роддэром. Лучшим роддэром в мире. И многим задурит головы, не со зла, а так… Но это не нужно, роддэры ведь не форма протеста и не поиск нового пути. Мы - боль. Форма боли в середине двадцать первого века. Такие, как я, у которых боль внутри, и такие, как Игорь. Середина, не желающая ей оставаться. А я все верю, что помогу ему найти свое место.
        Мистер Эванс посмотрел мне в глаза. И сказал:
        - Теперь я знаю, что ты вернешься в Центр.
        Я улыбнулся и сделал шаг к спальне. Попросил:
        - Потушите на пять минут свет. Пусть Игорь думает, что мы уходим, как настоящие роддэры - не прощаясь, тайком.
        Мистер Эванс улыбнулся. У него была красивая улыбка, сильная и добрая. Знаю, что про улыбки так не говорят, но мне она виделась именно такой.
        - Ветра в лицо, роддэр, - сказал он.
        Я кивнул. И подумал, что иногда не нужно даже логем, чтобы понять друг друга.
        Мы шли на восток, и солнце медленно выкатывалось нам навстречу. Игорь насвистывал какую-то мелодию. Сумка с продуктами и всякой полезной мелочью болталась у него на плече.
        - Не обижаешься, что я решил оставить Рыжика? - спросил он меня, когда дом скрылся из глаз.
        Я покачал головой. И вдруг почувствовал, как невидимые пальцы крепко сжали мою ладонь. Там, в маленькой комнатке на втором этаже, проснулся Тимми.
        Я улыбнулся. И пожал протянутую через холодное утро руку.