Черная звезда на счастье Лина Люче
        Горианские истории #2
        \'Черная звезда\' - военный космический корабль, на котором летает отряд специального назначения под командованием телепата высшего уровня, одного из лучших бойцов планеты Горры Тхорна эс-Зарка. Стечение обстоятельств приведет на корабль трех девушек - землянку, горианку и шаггитерианку. Одна из них похитит сердце командира, но затем \'Черная звезда\' окажется в эпицентре войны, а значит - смерть будет совсем рядом. Книга дописана и редактируется. Вашему вниманию предоставлен ознакомительный фрагмент. Роман доступен по предзаказу в магазине. Если не найдете - пишите автору [email protected] всех направлю и отвечу на все вопросы!
        ЧЕРНАЯ ЗВЕЗДА НА СЧАСТЬЕ.
        ТЕЛЕПАТИЧЕСКАЯ ПЛАНЕТА СОДРУЖЕСТВА «ГОРРА». ПЛАНЕТАРНАЯ СТОЛИЦА.
        МИКЕЯ.
        Равномерный гул транспортера едва не усыпил ее, невыспавшуюся и порядком издерганную. Неделя выдалась адской, худшей в ее жизни. Хотя ощущения подсказывали - то было совсем другая жизнь, а теперь начиналась новая. И продлится эта новая, тоскливая жизнь в лучшем случае год. В худшем - три. Все зависит от ее поведения, сказал судья. И от отзывов ее начальства.
        Микея никогда не думала, что она способна на преступление. Даже когда совершала его, это казалось больше шалостью, чем серьезным правонарушением, за которое могут судить и наказать. Но все обернулось хуже некуда. До сих пор при одном воспоминании о разговоре с отцом хотелось плакать. Она опозорила не только себя, но и его, и маму. То, что осудили ее не в одиночку, а вместе с двумя друзьями, нисколько не облегчало ее совесть.
        Она, к тому же, перестала считать Навию и Омкана друзьями после всего происшедшего - они оказались не теми, за кого Микея их принимала. К счастью, суд определил им разные места отбывания наказания, и хотя бы видеть их ей теперь не приходилось.
        Молодая горианка опустила глаза на свои руки, которых теперь не узнавала. За неделю их почти полностью покрыли мелкие царапины, мозоли и даже химические ожоги - пару дней назад она сдуру забыла надеть перчатки прежде, чем использовать средство для чистки декоративного камня в душе. Другие уборщики, которые летели с ней в транспортере, не выглядели так ужасно - они привыкли к тяжелой работе и рваному графику. И уж конечно, они знали, как пользоваться щетками и губками, не ломая ногтей и не травмируя себе кожу.
        Ее начальница, Дивия эс-Эрте, казалось, не имела ни капли жалости. Даже зная, что Микея не проходила курсов обучения уборщиков, она пальцем не пошевелила, чтобы помочь ей. В первый день, правда, она прилетела вместе с ней в ту квартиру, которую надо было убирать, но вела себя очень грубо. По сути, она просто каждую минуту одергивала ее за то, что Микея делала не так - а она делала не так абсолютно все. Правда, к концу дня, когда ее спина разламывалась, руки немилосердно болели, а в глазах темнело от усталости, она приобрела несколько полезных навыков, благодаря замечаниям эс-Эрте.
        Но как же тяжело было сдержаться, чтобы не броситься на нее и не выцарапать глаза, а молча перенести все это издевательство. Дивия перемещалась по помещению следом, ничего сама не делая - по сути, Микея целый день ползала у нее в ногах, выполняя отрывистые команды и указания, словно была дрессированным животным. Крылатая горианка в ногах у бескрылой, телепатически неполноценной, плохо образованной уборщицы - Микея готова была поклясться, что эта женщина просто самоутверждается за ее счет, хотя и не могла проверить - ее собственные телепатические способности еще минимум на год были завешены глухим блоком по тому же приговору суда. Это, пожалуй, было самой жестокой частью наказания - Микея чувствовала себя глухой и слепой, и от этого хотелось выть.
        На следующий день Микею отправили на работу одну. Оказавшись в огромной квартире ранним утром, чувствуя себя разбитой, с ломотой во всем теле, девушка все же чувствовала радость - по крайней мере, сегодня ей не придется, как вчера, выслушивать грубые окрики. Вот только уже через час, с ожогами на обеих руках, она осознала, что в окриках была своя прелесть - накануне, по крайней мере, эс-Эрте напомнила про перчатки. Больно было так, что полчаса Микея могла лишь держать руки под холодной водой, сглатывая слезы. А потом пришлось спешно завершать работу и накрывать на стол к завтраку, чтобы испариться до того, как хозяин квартиры проснется.
        Ее график весь состоял из таких «окон» - она должна была приходить к определенному времени и вовремя уходить, чтобы не путаться у хозяев под ногами - а потом возвращаться снова. До приговора суда Микея никогда не думала о людях, которые убирали ее собственную квартиру - лишь принимала как должное результаты их работы. Теперь ее жилье, вероятно, никто не убирает - оно опечатано до конца ее работы на Службу уборки. Теперь она жила в общих домах, на окраине столице. В самом бедном районе, куда раньше никогда не заходила.
        Когда ей сказали, что в ее обязанности войдет уборка лишь одной квартиры - Микея воспряла духом. Когда же увидела ее и поняла, что нужно делать - впала в отчаяние. Во-первых, помещение оказалось огромным. Оно располагалось так близко к окрестностям Сезариата, что можно было предположить - жилье какого-то советника или чиновника высокого ранга. Но этого ей знать не полагалось, как и видеть хозяина. Первое правило - никогда не мешать и не попадаться на глаза. За его сознательное нарушение полагался крупный штраф, а в ее случае это могли быть недели дополнительной работы.
        Во-вторых, девушка раньше и не предполагала, насколько тяжелой может быть добросовестная уборка. Она думала, что мытье полов - это просто разок пройтись тряпкой, ничего сложного. Оказалось, это и ползание на коленях, и отскабливание чего-нибудь липкого, а еще приходилось постоянно двигать мебель с место на место, и обязательно оставить все, как было. К счастью, хозяин в квартире был всего один, без семьи, и мусорил не много.
        Каждый день Микея чередовала помещения, в которых убиралась. Постоянное внимание ее было сосредоточено только на ванной и столовой. В спальне кровать всегда была убрана, в кабинете тоже порядок, поэтому профилактическую уборку этих помещений приходилось делать не каждый день, как и других - лоджии, взлетных площадок, гостиной и… комнаты для слияний.
        Рано или поздно туда зайти все равно придется, подумала Микея, стоя в гостиной на четвертый день. Она уже убрала каждое помещение как минимум по разу. Комнату для слияний положено было проверять каждый день, как и ванную, и в первый день эс-Эрте туда заглянула, но практически тут же закрыла дверь:
        - Он ею не пользуется, - сказала она. - Проверяй, но убирать можно раз в неделю.
        И все же Микея не проверяла. Даже зная, что ей может здорово влететь, она все никак не могла решиться зайти туда. Всю жизнь это было запретное место - она была уверена, что впервые пересечет его порог только в доме своего будущего мужа, в день своего первого слияния. Все ее существо сопротивлялось тому, чтобы зайти в эту комнату, принадлежащую, к тому же, незнакомцу.
        «Какого дьявола, тебе двадцать пять лет», - сказала себе она, остановившись возле двери, и решительно толкнула дверь. Решительно шагнув вперед, Микея сбилась с дыхания. Темнота, тишина, пряный запах ароматизаторов, беспримесная свежести. Ни одной нотки человеческого запаха - нежилое, неиспользуемое помещение. Здесь явно никого не было ни вчера, ни много дней до этого. Прерывисто выдохнув, она ударила рукой по выключателю, выкрутив свет на максимум. И принялась за уборку.
        Очищая мягкой щеткой четвертый по счету диванчик, она невольно начала проклинать про себя хозяина этой огромной комнаты: зачем столько диванчиков, если ими не пользоваться? Зачем ему вообще эта комната, когда он явно не женат и…
        Отдаленный, но отчетливый хлопок входной двери заставил ее застыть и примерзнуть к тому месту, где она находилась. В следующую секунду Микея выдохнула: конечно, это эс-Эрте пришла проверить. Хозяин вряд ли мог вернуться в середине рабочего дня. Надо выйти и показаться начальнице - тем более, что ей все равно нужно было набрать немного воды в ведерко.
        Оставив щетку возле диванчика, Микея прихватила ведро и вышла в коридор. И всем телом вздрогнула, когда столкнулась нос к носу с мужчиной, как раз проходившим мимо. Ошеломленно отшатнувшись, девушка испуганно прижалась к двери, но та, как назло, не до конца закрылась за ее спиной, и поддалась, заставив девушку потерять равновесие. Вскрикнув и взмахнув ведром, Микея начала падать, и тогда незнакомец, по-видимому, хозяин квартиры, бросился вперед, поддержав ее за локоть. К несчастью, этот галантный жест стоил ему чистой одежды, на которую выплеснулась вода из ведра.
        - Ох, эсте, простите… простите меня! - выпалила она, едва придя в себя. Положение ее оказалось даже худшим, чем можно было ожидать. Она не просто попалась на глаза хозяину всего лишь на четвертый день работы - она еще и облила его грязной водой. Если он пожалуется - ей конец, наказание растянется на три года, или даже дольше. Микея подняла глаза, ища глазами его взгляд, безмолвно продолжая умолять о прощении. К сожалению, она не могла чувствовать даже отдаленных отзвуков его эмоций, а на лице мужчины ничего не отражалось.
        Ей пришлось сильно задрать подбородок, чтобы заглянуть в глаза - но какой толк, если ее способности заблокированы? Она не могла его почувствовать… Незнакомец возвышался над ней на пару голов, хотя его рост нельзя было бы назвать чересчур высоким. Просто такова судьба всех горианских женщин - оставаться намного ниже огромных мужчин. Находиться так близко в начале знакомства очень неловко, но выбирать в этот раз не приходилось.
        Крепкая теплая рука надежно держала ее под локоть. Темно-серые глаза сузились, когда взгляд упал на ее крылья - но в следующую секунду он уже отпустил ее и сосредоточился на своей вымокшей испачканной одежде.
        - Вы меня тоже, - суховато бросил он, уже не глядя на нее, и шагнул назад. А через полминуты за ним закрылась дверь в ванную.
        Микея сглотнула, все еще стоя на том месте, где он ее оставил. А потом очнулась и бросилась собирать все щетки - ей следовало исчезнуть, как можно быстрее. Пока он не вышел из ванной и не сменил милость на гнев. Спрятав все хозяйственные принадлежности в кладовке, Микея пулей вылетела на взлетную площадку, и через мгновение уже поднялась в воздух активными взмахами крыльев. Уборщикам, конечно, положено перемещаться на транспортерах, но на этот раз ей стоило нарушить правило - тем более, в руках у нее ничего тяжелого не было.
        Немного подумав, Микея плавно развернулась в воздухе, направляясь в сторону кафе. По дороге она вспоминала лицо хозяина квартиры. Не советник - их всего двенадцать, и внешность каждого она помнила. Может, кто-то важный из сезариата - но не из тех, кто мелькает на передовицах газет. Незнакомое лицо, неприметное. Не красавец - слишком узкие губы, крючковатый нос. Внимательные жесткие глаза. На вид лет сорок-пятьдесят. Вряд ли кто-то очень влиятельный - слишком молод. Откуда же такое шикарное жилье?
        После обеда она не без опаски вернулась в квартиру, чтобы продолжить уборку. По расписанию хозяин не должен был оказаться дома, но и утром его не должно было быть. Открыв дверь и убедившись, что квартира пуста, Микея с глубоким вздохом направилась к кладовке. «Пожалуется или нет?» - волновалась она. Если да, то по идее вечером ей об этом скажут. Открыв дверцу кладовой, она протянула руку к ведру и замерла. На видном месте сверху был пристроен сложенный вчетверо листок бумаги.
        Микея уставилась на него, как на что-то опасное. Короткое извинение незнакомца, то, как он ее поддержал за локоть утром, были первыми проявлениями человеческой теплоты, которые ей довелось испытать за последний месяц. Она не обижалась за родителей за холодность и отстраненность - она сама подвела их. Но то, как ее подставили те, кого она считала друзьями, больно ранило, а жесткий приговор суда привел в отчаяние. Все ее планы были сломаны, едва начавшаяся карьера полетела в тартарары. А рядом не оказалось ни единой живой души, которая могла бы поддержать ее.
        Раскрыв записку дрожащей рукой, Микея даже не сразу сумела прочитать написанное от страха, что там нечто резкое. Но резким оказался лишь размашистый почерк того, кто написал ей: «Простите, что напугал. Я вернулся, чтобы переодеться. Могу ли я спросить, почему вы работаете в службе уборки? P.S. Бросил одежду в стирку - посушите потом, пожалуйста».
        Прерывисто вздохнув, она застыла с запиской в руках. На ее глаза навернулись слезы. Он разговаривал с ней, как с человеком, достойным уважения. Пусть даже письменно. И даже просьба позаботиться об одежде не выглядела унизительной. Но может ли она ответить ему, не рискуя навлечь на себя гнев начальства? Он - свободный человек, мог делать, что хотел, но если ее записка случайно попадет не в те руки - ее могут наказать.
        Микея свернула кусочек бумаги и убрала в карман штанов. В отличие от остальных уборщиков, она работала не в комбинезоне - потому что у нее были крылья. И именно эта деталь заставила хозяина квартиры задать ей вопрос, на который она не могла ответить и даже не знала, хочется ли ей. Пока он проявляет дружелюбие - но вероятно, когда он узнает, что имеет дело с преступницей, уже не захочет общаться. Возможно, он даже станет возражать против того, чтобы она убиралась у него.
        ***
        В тот день Цесин эс-Эммар просто не выспался и с утра, едва придя на работу, умудрился опрокинуть на себя стакан сока. Обычно он держал на работе запасную рубашку, но тут пострадали и брюки, поэтому пришлось лететь домой в неурочный час, чтобы переодеться.
        Заметив корзину с чистящими средствами в коридоре, он хотел проскользнуть в ванную незаметно: Цесин знал, что уборщики страшно пугаются, встречаясь с хозяевами квартиры - словно это для них конец света. Причина страха не была ему известна, но вдумываться времени не находилось - и он просто старался их не смущать.
        Что больше изумило его в момент встречи с девушкой, Цесин не знал: возможно, то, что юная красавица вышла из его комнаты для слияний, или ее изумительно красивые фиолетовые крылья, которые ей очень шли, несмотря на мужской цвет. Или то и другое вместе. Когда она испугалась и потеряла равновесие, он среагировал автоматически, поддержав ее. Оказавшись в результате облитым водой, эс-Эммар был близок к тому, чтобы расхохотаться, но девушка всерьез смутилась, и пришлось воздержаться. А потом, когда их взгляды встретились, настала его очередь испугаться и смутиться: ее глаза оказались невероятно красивыми, бездонными.
        Когда он вышел из душа и обнаружил, что девушка сбежала, то даже испытал разочарование - так хотелось познакомиться с ней и узнать хоть что-то. Решение написать записку пришло спонтанно. Но вечером, к его разочарованию, ответа он не нашел - ни на том же месте, в кладовке, ни в какой-либо другой комнате. Цесин и сам не знал, как сильно, оказывается, ждал этого ответа, какое любопытство пробудила в нем незнакомка - пока не остался с носом.
        Предположив, что чем-то обидел ее из того, что было в записке, он стал размышлять об этом за одиноким ужином. Собственно, причин для ее работы в службе уборки могло быть только две: какая-то физическая неполноценность, не позволяющая найти другую работу, или приговор суда по уголовному делу. Работа в службе уборки - самое распространенное наказание преступников на Горре, если не считать совсем легких, вроде штрафов.
        Был ли его вопрос бестактным? Возможно. Цесин вздохнул. По правде, он, конечно, не являлся гением общения. Многие считали его угрюмым и нелюдимым - но сам он знал, что бывает неловок в дружеской беседе, и проще сузить круг знакомых, чем постоянно натыкаться на чьи-то обиды. У него была пара друзей, которые давно привыкли к его характеру и прямым вопросам, а остальные его не волновали. Вот, разве что, только девушки…
        Цесин не помнил, когда перестал верить во взаимную любовь. Он всегда знал, что не красавец, но ему не нужно было внимание десятков женщин - в юности интересовала лишь одна. Он был влюблен много лет, со школы. А она просто дружила с ним. Однажды он решил, что проблема лишь в то, что она не знает о его чувствах - но день, когда он решил признаться ей, стал катастрофой, и их дружба была разрушена. А через год она вышла замуж за другого.
        И тогда до него постепенно начало доходить - все то, на что раньше он не обращал внимание, словно зачарованный своей единственной любовью и надеждой. Все девичьи шепотки и косые взгляды в его сторону - далеко не флиртующие, а просто насмешливые. Сначала в средней школе, потом - в высшей. А позже на него также стали смотреть студентки, которые с удовольствием флиртовали с другими преподавателями. Удивительно, но даже его крылья не вызывали в них ни малейшего энтузиазма. Как и его награды за исследования по истории горианского языка. Как и звание профессора, которое он получил в тридцать пять, став самым молодым обладателем этого ученого звания за всю историю.
        Цесин не заметил, как стал желчным, язвительным. Он обладал достаточной самокритичностью, чтобы понимать, что мстит им. Ни одна красивая девушка в его классе не имела шанс получить высокой оценки, если только не пахала вдвое больше, чем другие. Он открыто издевался над ними на семинарах, нападая, словно коршун, на каждую, которая чего-то не доучила. Постепенно они перестали поднимать насмешливые глаза и начали его бояться. И его это устраивало. Главное, его секрет теперь был в безопасности от всех: что он сам их боится. Причем до смерти.
        К юношам Цесин тоже не проявлял особой снисходительности - по правде, лень и бестолковость раздражали его во всех студентах, вне зависимости от их пола. Он заработал репутацию самого жесткого преподавателя в Высшей академии гуманитарных наук, самого безжалостного. Он мог отправить на пересдачу любого ученика - даже самого лучшего, которому просто не повезло с вопросом. «Если вы не знаете родного языка - что вы вообще можете знать?» - насмешливо осведомлялся он, едва кто-то начинал умолять и канючить. Женские слезы не вызывали у него ничего, кроме отвращения и злой насмешливой улыбки.
        Иногда студенты мстили ему - рисовали карикатуры в учебных документах, выделяя крючковатый нос и дорисовывая клыки. Однажды такую страшную картинку сделали в виде плаката и вывесили над его столом, приписав «Демон образования». Цесин узнал, кто автор картинки, нарисовал аналогичную карикатуру на юношу и отправил ему по почте вместе с сообщением о дисциплинарном наказании в виде десяти дополнительных занятий по утрам. В том году карикатур больше не было.
        Цесин во многом был именно таким, каким его считали: нелюдимым, не общительным. Он больше любил сидеть за своими исследованиями в тишине, чем проводить время в шумных дружеских компаниях. Иногда ему казалось, что даже шаггитерианки не хотят иметь с ним дело, хотя им, конечно, было все равно. Так или иначе, он редко обращался в дома удовольствий и никогда не приводил этих девушек в свою квартиру.
        В его доме комната для слияний находилась лишь потому, что она там была запланирована изначально, а менять планировку у него не находилось ни времени, ни желания. Внезапно обнаружив, что кто-то заходит в нее, и убирает - неизвестно, зачем, Цесин удивился. Но он чувствовал, что не поэтому не может перестать думать о необычной уборщице - и не из-за ее крыльев - мало ли, всякое бывает. И, уж точно, не из-за ее страха - молодые красивые девушки теперь всегда его боялись. Дело было в ее глазах. Каких-то невероятных, потусторонних. И еще - ему показалось, что ей нужна была защита. Как той, другой девушке из его юности.
        На следующее утро Микея обнаружила новую записку. «Возможно, мне стоит снова извиниться. Я не хотел вас обижать, это просто любопытство. Хотя бы назовите свое имя. Меня зовут Цесин эс-Эммар».
        Брови Микеи поползли вверх. Так вот это кто. Ее сердце заколотилось. Она достала коммуникатор и нашла в базе его фото и электронный адрес. И, боясь передумать, написала сообщение: «Эсте, это ваша уборщица. Я получила две ваши записки, но мне нельзя с вами общаться. Я осужденная. И у меня будут неприятности. Умоляю, не жалуйтесь на меня - клянусь, я не воровка. Микея. P.S. Я училась по вашему учебнику - он был самый понятный, спасибо».
        Микея начала уборку, с минуты на минуту ожидая звонка от руководства, но ничего не случилось. А через час пришло сообщение на коммуникатор. «Маленькая, наша переписка не может быть незаконной - я спросил у друга, он следователь. Никто не вправе запрещать это вам. Так что не бойтесь. Я рад, что мой учебник вам помог. Что вы заканчивали? Цесин. P.S. Я не собирался на вас жаловаться и верю в вашу честность».
        Микея судорожно облизала губы. Хотелось ли ей переписываться с ним? Еще как! Ей было ужасно приятно, что кто-то верит ей на слово после всего, да и просто интересно было общаться с ним теперь, когда она знала, кто он такой. Только немного страшно случайно сделать ошибку.
        «Я закончила факультет переводов в академии лингвистики. Слышала, когда наши приглашали вас на работу - все студенты на филологии чуть со страху не умерли. Вы, правда, такой строгий? Мне показалось, что нет», - написала Микея в ответ. А потом убрала коммуникатор подальше и принялась мыть пол в его гостиной. Следующий раз она разрешила себе проверить его, лишь когда закончила.
        ***
        От своего друга Цесин получил не только разъяснение о переписке, но и всю открытую информацию о деле Микеи с припиской: «очень жесткий приговор. Судья не с той ноги встал». Погрузившись в чтение материалов, Цесин убедился, что так оно и было. «Обжаловать можно?» - уточнил он коротким сообщением. «Теоретически можно, с хорошим адвокатом. Но у нее вряд ли есть деньги», - последовал ответ.
        Цесин ответил девушке: «Я, правда, строгий. Но если бы мои студенты писали так же грамотно, как вы, возможно, я был бы добрее с ними».
        Ответа на этот раз пришлось ждать долго. Он успел провести две лекции, прежде чем получил от нее: «Я бы хотела у вас учиться, Цесин. Наши учителя иногда не умели толком объяснять. Я приходила домой, читала ваш учебник - и все становилось ясно. P.S. Теперь я боюсь сделать ошибку - тогда вы больше не будете мне писать?»
        По тонким губам Цесина скользнула улыбка.
        «Я не настолько педантичен, Микея. Мне приятно то, что вы пишете. Студенты редко благодарят», - быстро набрал он и отправил сообщение.
        Закончив занятия, он провел еще какое-то время над заполнением документов, а потом собрал все и полетел домой. На этот раз он зашел в свою квартиру с особенным чувством. Ему было и приятно, и неприятно то, что его квартира убрана руками девушки с бездонными глазами. Остановившись посреди гостиной, Цесин присел на минуту и коснулся блестящей столешницы. Его взгляд скользил по чистым коврам, свежевымытому полу.
        Представлять Микею ползающей здесь на коленях, с щетками и тряпками, было просто невыносимо, словно он сам мучил ее этой тяжелой работой, так не подходящей для хорошо образованного человека. Но все же ему было приятно видеть результаты ее труда как доказательство ее присутствия. Ему даже показалось, что он ощущает слабый аромат женских духов, хотя это наверняка была иллюзия. Он только сейчас понял, что после уборщиков никогда не остается чужих запахов - им, скорее всего, запрещено пользоваться парфюмом.
        Поднявшись, Цесин пошел по коридору и остановился возле комнаты для слияний. И, не совладав с соблазном, толкнул дверь и зашел внутрь. Когда-то давно, еще юношей, он мечтал, что у него будет такая комната. Своя. Его и ее - той самой девушки, которую он представлял рядом долгие годы. Ее отказ надолго отбил у него охоту мечтать о чем-либо, тем более - о таких глупостях. Но вчера эта крылатая фиалковоглазая красавица вновь возмутила в нем все те мысли и мечты.
        Теперь он знал ее возраст - двадцать пять, и даже насмотрелся на фотографии - симпатичная, почти красавица. Она согласилась переписываться с ним - интересно, согласилась бы она встретиться? Цесин сел на один из диванчиков и закрыл глаза, проводя рукой по бархатной обивке, на мгновение позволив себе представить, что гладит женское тело.
        Ему уже сорок шесть, давно пора было подать заявку на подбор невесты. Но его всегда останавливал парализующий страх - что, если его невеста посмотрит на него с таким же удивлением и насмешкой, как многие другие красивые девушки? Что если подумает - какой из тебя жених, из такого страшного и несуразного? Из нудного препода, который создан лишь для того, чтобы портить жизнь юным созданиям? Цесин и сам не знал, способен ли стать веселым и жизнерадостным для кого-то.
        Он вздрогнул от звонка коммуникатора, показавшегося оглушительным в тишине, и достал его из кармана. «Что вы думаете о новых языковых правилах, Цесин? Которые собирается утверждать Совет? Я читаю сейчас и не знаю, то ли плакать, то ли смеяться», - написала ему Микея. Он немедленно улыбнулся, читая ее сообщение. После прочтения этих правил накануне его посетили точно такие же чувства.
        Политика сезариата по упрощению языка была понятна, учитывая огромное количество ошибок, которые допускали горианцы, а также начатую кампанию по подселению землян: инопланетянам чем проще язык - тем лучше. Но все существо Цесина сопротивлялось этим упрощениям, которые, по его мнению, были ничем иным, как сознательным уничтожением языка в том виде, в каком он дошел до них от предков.
        «Похоже, надо плакать и смеяться одновременно, Микея. Над правилами - смеяться, и плакать над этими людьми. Завтра выйдет моя статья об этом кошмаре. Моя и еще двух коллег. Мы надеемся, к нам хоть немного прислушаются. Как прошел ваш день, маленькая?», - ответил он, выходя из комнаты для слияний. Цесин аккуратно положил коммуникатор на туалетный столик в ванной и снял рубашку, умываясь. Ему не терпелось прочитать ответ.
        «Я с удовольствием прочитаю вашу статью, Цесин, спасибо, что сказали! Сегодня я убирала вашу гостиную и кабинет. Простите, если некоторые книги окажутся не на местах. Я начала протирать пыль и потом забыла, что где брала».
        «Это ерунда, Микея, я сам не знаю, где у меня что. Спасибо вам. Не перенапрягайтесь с уборкой, прошу вас. Мне не нужна стерильность».
        «Вы очень добрый. Я иду спать. Желаю вам спокойной ночи. Я очень рада, что познакомилась с вами. P.S. Простите, что облила водой. Вашу одежду я выгладила, она уже в шкафу».
        Получив ее сообщение, Цесин улыбнулся. Добрым его, пожалуй, еще никогда не называли. Возможно, он действительно был необычно мил с этой девушкой - но она ведь другого и не заслуживала. И его неожиданно затянула переписка с ней - так, как он и сам не ожидал.
        Через неделю Микея внезапно поняла, что каждое утро она встает с охотой и идет на работу почти с радостью, потому что ей приятно убирать у Цесина и одновременно переписываться с ним. Они словно подружились - насколько это было возможно по переписке. Она осмелела настолько, что иногда даже спрашивала у него в сообщениях, куда лучше положить ту или иную вещь, а пять дней спустя набралась храбрости попросить одну из книг почитать, на что Цесин мгновенно отреагировал разрешением брать любые книги в любое время.
        Они даже перешли на "ты" и обсуждали в сообщениях все - от его статьи до ветреной погоды, от новостей до его работы. Цесин стал рассказывать веселые истории о своих студентах, пародируя их с таким остроумием, что Микея покатывалась со смеху, читая его сообщения. Она в ответ вспоминала истории о своей собственной студенческой жизни и однажды даже пожаловалась ему на начальницу.
        «Мне жаль, что с тобой это случилось, маленькая. Я очень надеюсь, что скоро все закончится», - написал он. Микея прерывисто вздохнула, получив это сообщение. Они не касались в переписке ее приговора, но она знала, что это не из-за того, что он осуждает ее - просто проявляет тактичность.
        «У меня сегодня тяжелый день, - написала она. - Завтра эта грымза придет проверять, как я убираюсь. Все должно быть идеально».
        «То есть мне лучше вообще не появляться дома вечером, чтобы не пачкать?» - весело написал он. Следом пришло второе сообщение: «Погоди-ка. Она придет ко мне домой проверять? Без каких-либо жалоб с моей стороны?»
        «Ну… это вроде обычный порядок. Я же осужденная. И, конечно, ты можешь делать дома все, что хочешь. Хотя я буду благодарна тебе, если ты сегодня воздержишься от вечеринок», - написала она с несколькими смайликами.
        «А когда она придет?» - осведомился он.
        «Утром. Я уже жалею, что сказала тебе. Я не подумала, что тебе это будет неприятно».
        «Нет, ты правильно сделала, маленькая. Я не сержусь. Обещаю не устраивать вечеринок»
        На следующее утро Микея прилетела до рассвета, стараясь сделать так, чтобы все блестело. За пятнадцать минут до времени пробуждения Цесина, указанного в его расписании, она исчезла. А после его ухода на работу вернулась, чтобы спешно прибрать все в столовой после завтрака.
        Буквально четверть часа спустя появилась и Дивия, оглядевшись с таким видом, словно ожидала увидеть последствия взрыва, но все внезапно оказалось в порядке. Однако и это ее не удовлетворила, и с поразившей Микею резвостью эта грымза начала отодвигать мебель и перечислять огрехи: за большим диваном, который Микея не могла отодвинуть физически, обнаружилось немного пыли, внутри бара - пятнышко от пролившегося вина - возможно, накануне, потому что она его мыла изнутри позавчера.
        С каждым обнаруженным пятнышком и крохой пыли ее начальница, казалось, становилась все живее и с удвоенной энергией принималась разыскивать почти невидимые глазу соринки и пылинки. Возможно, поэтому Дивия не сразу заметила, как входная дверь открылась, и появился хозяин квартиры. Зато Микея, шокированная его приходом, моментально остолбенела и приросла к полу.
        - Добрый день, дамы. Я могу узнать, что здесь происходит? - таким холодным тоном, которым можно было бы заморозить, наверное, целый класс нерадивых студентов, осведомился Цесин, глядя в спину Дивии, которая все еще копалась в его баре, разглядывая бутылки.
        Едва не подпрыгнув на месте, начальница Микеи резко повернулась - ее лицо вытянулось. Прижимая бутылку к груди, с испуганным лицом, эс-Эрте приобрела такой смешной вид, что Микея обязательно бы расхохоталась, не будь она тоже слегка напугана. Ведь это она была виновата в том, что происходило. Возможно, она чересчур разоткровенничалась с ним, но с чего она решила, что Цесин будет на ее стороне? Возможно, он пришел лишь потому, что ему неприятно все происходящее: и осужденная в его доме, и проверки, а все из-за нее. Так не проще ли ему будет пожаловаться на все скопом и избавиться от Микеи раз и навсегда?
        - Э… а… мы из службы уборки, эсте, - сказала Дивия таким голосом, что Микее даже стало ее жалко - рядом с Цесином ее начальница растеряла все свое величие, самодовольство и даже простое человеческое достоинство.
        - Тогда почему я не вижу, чтобы вы убирались?
        Цесин сверлил Дивию взглядом и - Микея была готова поклясться - по поверхности сканировал эмоции. Та побледнела и стала мямлить нечто невразумительное про плановую проверку, на что хозяин квартиры указал ей на дверь:
        - Вы не будете проводить никаких проверок у меня дома. Оставьте свое имя, чтобы я мог написать жалобу, и немедленно уходите.
        Его голос был таким жестким, что Микея поежилась. Она прерывисто вздохнула и стала собирать все моющие средства, чтобы сложить все на место и исчезнуть следом за Дивией. Но Цесин неожиданно закрыл дверь за ее начальницей на замок и повернулся к ней:
        - Оставь это. Пожалуйста, - совсем другим, очень мягким и спокойным голосом сказал он. Микея послушно оставила на полу ведро со спреями, гелями и щетками и выпрямилась, заглянув в его глаза. Он смотрел на нее с интересом, изучая с ног до головы. У нее тоже было время, чтобы разглядеть его теперь в деталях. Лицо, показавшееся ей неинтересным с первого взгляда, теперь выглядело совсем иначе, после такой долгой переписки с его обладателем.
        В серых умных глазах она заметила искорки смеха, в изгибе тонких губ - ироничность. Линия скул и подбородка отражали жесткость лица и его характера, но что-то в том, как он смотрел на нее, успокаивало. Его удлиненная стрижка - если это когда-то можно было назвать стрижкой - придавала его виду какую-то несуразность, неаккуратность, одновременно смягчая его. Темные пряди беспорядочно падали на лоб и лицо. Но зато одежда его блестела идеальной чистотой и сидела на нем почти идеально, без единой складки - Цесин явно принадлежал к числу тех людей, которые одним своим видом придают элегантность любому одеянию, даже самым обычным брюкам и рубашкам.
        Под его внимательным взглядом ее щеки порозовели - она знала, что он видит перед собой неаккуратно причесанную и одетую девушку - она уже с утра излазила всю его квартиру вдоль и поперек. Ее фиолетово-розоватые волосы были разлохмачены, лицо не знало нормального ухода больше месяца и тоже выглядело не лучшим образом. Не говоря уж об ужасной рабочей одежде и изуродованных водой и мылом руках, которые хотелось спрятать за спину. Она не хотела встречаться с ним вот так. Ей мечталось - только мечталось в самых глупых мечтах - что они встретятся уже потом, когда она не будет приговоренной, и сможет сходить перед встречей в салон красоты, и надеть красивый линос, и ее руки будут снова нормальными женскими руками с аккуратным маникюром и нежной кожей.
        - Прости меня, - пробормотала она, опуская глаза.
        - За что? - тихо спросил он.
        - Не знаю… я чувствую себя виноватой во всем этом…
        - Нет!
        Он порывисто шагнул к ней, и Микея инстинктивно сделала шаг назад, удивленно посмотрев на него.
        - Маленькая, я просто… просто хотел ей помешать мучить тебя. Пожалуйста… ты можешь присесть? - предложил неожиданно Цесин, и Микея удивленно приложила правую руку к груди:
        - Ты… пришел ради меня?
        - Господи, ну конечно, ради тебя. Неужели ты думаешь, я пропустил лекцию ради обороны своего бара? - насмешливо спросил Цесин, и она засмеялась.
        - Садись уже, - развеселившись, сказал он и даже позволил себе подтолкнуть ее ладонью под локоть в сторону дивана: Налить тебе что-нибудь?
        - Хочешь напоить меня сяши? - засмеялась она снова, с чувством огромного облегчения.
        - Я имел в виду сока, - укоризненно глядя на нее, заметил Цесин.
        - Я просто пошутила. Тогда тхайи с меланом. Тот, что на второй полке, - подсказала она.
        По мужским губам скользнула новая усмешка:
        - Похоже, ты уже лучше знаешь мой бар, чем я.
        Микея перестала улыбаться.
        - Я не из любопытства. Просто положено протирать бутылки, - тихо пояснила она.
        - Я тебя ни в чем не обвиняю.
        Цесин задержал на ней взгляд перед тем, как налить им обоим сока, и сел на диванчик напротив:
        - Я давно хотел встретиться с тобой. Ты не против?
        - Ну… Я предпочла бы не быть в таком ужасном виде, - призналась она, стыдливо пряча пальцы с обломанными ногтями и пятнами от ожогов.
        - Ты очень красивая.
        - Скажешь тоже.
        - Это правда.
        - Пожалуйста, перестань.
        На ее глазах выступили слезы, и на лице Цесина отразилось замешательство. К ее удивлению, он мгновенно отказался рядом и, нарушая все возможные правила приличия, притянул ее к себе, забрав стакан. А потом просто позволил выплакаться, уткнувшись в свою грудь. Теплая ладонь все время гладила ее по волосам, и он что-то шептал ей умиротворяющее. А потом взял ее руки в свои, и тут у него вырвалось тихое восклицание, при виде ожогов на ее коже:
        - Тебе надо к врачу!
        - Они уже почти зажили, - помотала головой Микея. - Мне сказали, что это не повод требовать медицинской помощи.
        - Я вызываю врача.
        - Нет. Нет, пожалуйста, - она насмерть вцепилась в его руку. - Цесин, кто это оплатит?
        - Что за дурацкий вопрос? - раздраженно осведомился он. - Разумеется, я и оплачу.
        Через час Микея уже сидела с забинтованными руками на последней парте в его аудитории и слушала, с ее точки зрения, невероятно интересную лекцию о модификации гласных звуков в однокоренных словах на протяжении столетий. С переменой звуков незаметно менялось и значение слов - подчас до противоположного. Цесин рассказывал об этом так захватывающе, что Микея и не заметила, как пролетели полтора часа.
        - Ты не заснула, маленькая? - спросил он, опускаясь за свой стол, когда студенты гурьбой покинули аудиторию.
        - Ты что! Это же так интересно! - с сияющими глазами выпалила она, поднимаясь, чтобы подойти к нему поближе: Спасибо за приглашение, Цесин. Мне очень понравилось. Я бы все твои лекции с удовольствием послушала.
        - Боюсь, что сегодня у меня остались только семинары. Тебе лучше поехать домой поспать, - предложил он. - У тебя глаза совсем красные.
        Микея покачала головой:
        - Днем в общих домах невозможно спать. Слишком много народу, шумно, а перегородки тонкие.
        - Поезжай ко мне, - пожал плечами Цесин. - Просто возьми плед и ложись в гостиной или на террасе - где хочешь. Можешь в гостевой спальне.
        Глаза Микеи широко распахнулись:
        - Но это… это как-то…
        - Это абсолютно нормально. Поезжай, - отрезал он. - У меня еще три семинара. За это время ты успеешь хорошенько выспаться. А потом мы пообедаем, хорошо?
        Микея изумленно уставилась на него. Профессор Цесин эс-Эммар, автор ее любимого учебника, хотел пообедать с ней? Хотел, чтобы она отоспалась у него дома? Заплатил за лечение ее рук? Еще пару недель назад она бы сочла сумасшедшим любого, кто сказал бы, что такое может с ней произойти.
        - Спасибо, Цесин, - с каким-то восхитительно приятным теплом в груди сказала Микея и, повинуясь мгновенно порыву, наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку - и тут же вспыхнула, увидев его удивленные глаза - и побежала к выходу из аудитории, чтобы в коридоре смешаться с толпами студентов. Она раскраснелась от смущения, сама не зная, что на нее нашло. Ее губы еще долго хранили на себе отпечаток грубоватой небритой щеки, царапнувшей их. И это вызывало прилив тепла где-то глубоко внутри.
        АРИАДНА.
        Косы. Самое ненавистное для нее на Горре - это косы. Ей почти сразу объяснили, что принято заплетать их в школу. Ее разумный аргумент о том, что это правило разработано для местных девочек моложе шестнадцати, а не для землянок старше тридцати, разбилось о контраргументы ее опекуна, что учителя-женщины тоже ходят с косами. К сожалению, это соответствовало действительности. Не то, чтобы существовал такой закон - просто обычай.
        Но ее попытки нарушить его почему-то ужасно огорчали окружающих, и пришлось смириться. Даром, что поначалу ее темно-русым волосам недоставало длины, даром, что ее пальцам недоставало ловкости, что выходило криво, и пряди все время выбивались. Даром, что косы ей не очень-то шли. Хотя, когда Ариадна привыкла, пришлось признать, что все-таки шли - если, конечно, заплетать по-человечески, а не как она это обычно делала сама.
        Иногда ей помогала Эниэла - жена ее опекуна. Но она немного ревновала, и Ариадна старалась не беспокоить горианку по пустякам. Как, впрочем, и самого Астана. Он еще два года назад заявил, что намерен стать для нее самым близким человеком и другом - по крайней мере, на первое время, но на практике даже образование психолога не помогло ему справиться с этой задачей.
        Поражение на этом фронте вызывало у горианца глухое раздражение последние месяцы, которое проявлялось тем резче, чем сильнее он старался спрятать его. Ариадна в ответ наглухо закрылась. Она старалась не впадать в отчаяние, памятуя о том, что обратного пути нет. Ее никто не тащил на Горру силой, но перед тем, как она сказала: «да», ей четко объяснили, что на Землю вернуться будет нельзя. Хотя бы потому, что для нее, теперь телепата с раскрытыми способностями, нет более верного способа свести себя с ума, чем на всю жизнь поселиться среди нетелепатов.
        Иногда она думала, что приняла ошибочное решение. Возможно, она и родилась телепатом, но родилась-то она на Земле, и прожила там больше тридцати лет. Все это время Ариадна лишь смутно догадывалась о своих нераскрытых, неразвитых способностях. Как слепой человек с крепко завязанными глазами мог бы смутно догадываться о том, что способен видеть - различая слабый, чуть пробивающийся сквозь повязку свет - и то, лишь в солнечную погоду.
        Телепатия, конечно, ошеломила. Первые месяцы на Горре прошли под знаком этого шока, кроме того, вначале ее физически изолировали, и она из-за этого сразу не поняла, насколько ее жизнь на новой планете ограничена естественным образом - в силу ее необразованности по местным меркам, плохого знания горианского, нехватки кругозора в местной культуре, традициях, даже развлечениях. Когда все дошло до нее в полной мере - стало хуже, хотя знакомство с другими землянками немного поддержало психологически.
        Сначала анализировать все эти проблемы было некогда. Ариадна занималась с утра до вечера, до рези в глазах, до головокружений - пока не научилась сносно говорить на горианском, телепатически различать эмоции, вести себя прилично по местным меркам - например, не показывать большей части эмоций лицом, а вместо этого направлять их к собеседнику телепатически.
        Она не сразу свыклась с институтом пре-сезариата - с одной стороны, это очень успокаивало - знать, что Астан всегда рядом, всегда поможет, ответит на все вопросы и подстрахует, если она что-то начнет делать не так. Но с другой - он же и контролировал, и иногда это ощущалось как гипер-опека, особенно в те моменты, когда их мнения по поводу значительности происходящего расходились. Сначала ей даже не верилось, что такой «надсмотрщик» есть у каждого жителя планеты - все казалось, это только для землян. Горианцы улыбались и постоянно объясняли, что речь идет о близких людях - мужьях, отцах, начальниках на работе, которые становились вторыми отцами.
        «Зачем взрослому человеку второй отец?» - изумлялась она. Горианцы снова улыбались и объясняли что-то про необходимость оберегать хрупкую психику телепата, про необходимость стороннего взгляда. Но Ариадне порой не хватало свободы, а какие-то замечания опекуна просто раздражали.
        Взять те же ругательства. Ариадна никак не могла отучиться употреблять легкие ругательства вслух - если прищемляла палец, например, или когда в последний момент вспоминала, что забыла о чем-то важном. Ее пре-сезар воспринимал это так, словно в его присутствии совершалось нечто страшное. Каждый раз он делал ей замечание очень серьезным тоном, со временем стал добавлять к ним строгий выговор, пока, наконец, не объявил, что вынужден ее наказать.
        - Поставишь меня в угол? - развеселилась Ариадна. К тому времени она уже год провела на Горре, и знала, что такое традиционные наказания. Ей было известно, что женщин и детей часто наказывают в уводе - по сути, иллюзорной поркой. Но каждый раз попытка представить такое в исполнении Астана ни к чему не приводило. Не то, чтобы ее пре-сезар казался мягким человеком, скорее каким-то нерешительным.
        «Возможно, если его разозлить…», - размышляла Ариадна, вот только она ни разу не видела его злым. Этот горианец казался каким-то неуловимым для нее, каким-то никаким, как будто они существовали на разных волнах, и просто не были способны контактировать друг с другом таким образом, чтобы распознать. У нее было сильное чувство, что она в свою очередь остается белым пятном для Астана, который прилагал столько сил, чтобы узнать, что у нее на душе и в мыслях, но терпел полное фиаско, прежде всего, профессиональное, как психолог.
        - Возможно, ты не готова к наказанию в уводе, так что я предлагаю поступить иначе, - чопорно начал Астан, но она перебила.
        - Я не готова или ты? - еще насмешливее уточнила Ариадна. - А может, ты просто зря придираешься и надо признать, что я ничего такого не сделала, за что надо наказывать?
        Если бы ее кто-нибудь спросил в тот момент, зачем она провоцирует своего пре-сезара, Ариадна бы не смогла ответить. Астан ее, безусловно, не пугал, его угрозы наказания - тем более. Но раздражение присутствовало. От придирок, от его нелепых «психологических» штучек - она даже сейчас чувствовала, что он не столько желает наказать ее, сколько с интересом изучает ее реакцию. И, кажется, она подкинула ему любопытный материал, сама того не желая.
        - Так ты хочешь попробовать, как это? - горианец немного по-птичьи наклонил голову, вслушиваясь в ее эмоции, как лесные птицы вслушиваются в незнакомые шорохи - не идет ли хищник?
        Его голос стал мягким и участливым, и Ариадну едва не передернуло от отвращения. Ничего она не хотела с ним «пробовать». Теперь это звучало как предложение каких-то извращенных сексуальных утех.
        Ощутив ее эмоции, Астан слегка побледнел и стиснул челюсти:
        - Ты не готова, - вынес он вердикт, резко мотнув головой. И добавил: Ты наказана на всю следующую неделю - тебе запрещается находиться вне дома после школы.
        «Как же ты меня достал», - с бессильной злостью подумала Ариадна, глядя прямо в светло-серые глаза, даже не пытаясь скрывать свои эмоции. Запрет на прогулки означал целую неделю не видеться с Лиской и Марией вне школы из-за какого-то нечаянно слетевшего с губ ругательства. А он знал, что для нее обеды с подругами-землянками - единственная отдушина. И пригласить их домой она не сможет, потому что она сама здесь не дома.
        «Козел, козел, козел», - мысленно кричала ему она, эмоционально реагируя на наказание, словно маленький ребенок. Но вслух произносить оскорбления, конечно, не стала.
        И самое отвратительное, за что Ариадна еще больше ненавидела пре-сезара впоследствии - наказание подействовало. Ее контроль за речью с тех пор резко усилился, и она больше не ругалась вслух.
        В другие дни Астан вызывал у нее добрые чувства. Иногда ей даже казалось, что они вот-вот станут друзьями, ее тянуло поделиться с ним - и порой Ариадна рассказывала о своей земной жизни, что помнила. Помнила она, правда, мало.
        Когда ее способности разблокировали, что-то случилось. Астан объяснил ей, что потенциал оказался выше, чем они думали, а риск травм - кратно больше, и ее память надолго закрыли. Осталось лишь детство, и то - не полностью, немного старшей школы и буквально несколько эпизодов взрослой жизни.
        Насколько ей было известно, Ариадна никогда не была замужем и не имела детей, но у нее были длительные отношения. Работала агентом в турфирме, в качестве хобби занималась дизайном помещений и планировала учиться, чтобы сменить профессию. Но почти ничего этого она не помнила.
        На ее вопросы в самом начале Астан облек ее жизнь в сухой пересказ, сразу оговорив, что рассказывает не все. В ее прошлом было что-то, ради чего закрывали память. И она все еще не могла вынести этих воспоминаний, считали горианкие врачи. Так что ей предстояло еще минимум лет пять оставаться девушкой без прошлого - пока ее психика не стабилизируется.
        Впрочем, что могло бы быть более нелепым, чем беспокоиться о том, чего не помнишь? Косы - вот что бесило ее по-настоящему.
        Завтрак давно прошел, она уже опаздывала - а волосы не желали слушаться, и, в третий раз переплетенные, снова представляли собой жалкое зрелище. Коса сбилась на левый бок, справа торчали две пряди. Очень хотелось выругаться вслух - но она знала, что если Астан ее просканирует, то увидит это. Поэтому Ариадна дала выход раздражению иначе: расплела все волосы и оставила распущенными. Пусть это бесит всех учителей - зато сегодня она не будет ходить с кривой косой, чувствуя себя криворукой дурой при этом.
        Если бы она осталась на Земле, ходила бы со стрижкой. Ариадна знала, что красива внешне - ей шли почти любые прически, и она предпочитала те, которые не требовали больших временных затрат. Огромные темно-серые глаза - удивительно «горианские» по цвету, большой рот красивой формы, точеный носик, высокие скулы, резко изогнутые темные брови и пушистые длинные ресницы. Минимум косметики делал все это почти идеальным.
        Горианцы-мужчины задерживали на ней взгляд на улице - и не только потому, что видели землянку. Но Ариадна старалась не смотреть на них - Астан давно объяснил, что помолвки редко случаются не через систему, а знакомиться на улицах не принято совсем.
        - А если девушка на улице очень понравится, что делает мужчина? - с любопытством осведомилась она.
        - Если ты до такой степени кому-то понравишься, он найдет меня и поговорит, - спокойно объяснил Астан, и Ариадне расхотелось задавать дальнейшие вопросы. В его голосе, когда он говорил: «до такой степени» слышался плохо скрываемый скепсис. Но, конечно, ее опекун больше знал о горианских мужчинах, чем она.
        Школы на Горре строили небольшие, и располагали часто - почти в каждом дворе. Но то учебное заведение, в котором занималась Ариадна, находилось на другом конце города - Лиска и Мария жили в той стороне, ближе к скалистой гряде столицы Горры. Где-то там, на огромной высоте, парил величественный Сезариат, планетарное правительство, и вокруг него - город в облаках, где туда-сюда сновали крылатые люди, давно обжившие и огромные каменные плато, и утопающие в зелени склоны.
        К скалам примыкал фешенебельный пригород с роскошными домами, в одном из которых жила Лиска со своим мужем, знаменитым капитаном Дейке эс-Хэште и рожденной в прошлом году дочерью - уже горианкой. Мария, как и Ариадна, все еще оставалась под опекой специально подобранного психолога, но давно уже имела жениха, который вот-вот должен был превратиться в мужа. И только для нее одной в системе все не находилось совпадений.
        Поначалу Ариадна молилась, чтобы жених не отыскивался подольше - но чем больше проходило времени, тем больше, удивительное дело, ей хотелось, чтобы поиск наконец увенчался успехом - хотя бы ради того, чтобы она могла формально называться невестой и не чувствовать себя больше гадким утенком. Как бы глупо это не звучало, но казалось, что все окружающие думают: в системе не находилось совпадений из-за какого-то изъяна в ней самой.
        Идя сквозь квартал, вновь и вновь ловя на себе мужские взгляды, Ариадна все чаще задумывалась: что, если они на самом деле не считают ее привлекательной, а просто изучают с любопытством, словно диковинное животное?
        Настроение в тот день было ни к черту, и утренней прогулкой насладиться не удалось. Она даже не стала останавливаться у любимой хлебной лавки, чтобы купить свежих булочек для школьного перекуса. А любопытных прохожих одарила такими взглядами, что те разом передумали любоваться на нее. С транспортером, правда, повезло - не пришлось ждать на станции, и от этого немного полегчало. Обойдется хотя бы без опозданий в школу, если повезет.
        Всю дорогу она смотрела в окно, ни о чем не думая, а когда вышла - увидела сияющую Лиску и против воли улыбнулась. В отличие от Марии, та нерегулярно появлялась в школе - сказывались заботы о ребенке, да и, по правде, эсте эс-Хэште уже не особо нужны были эти занятия. Муж нанял ей лучших учителей, стараниями которых Лиска далеко обогнала и Ариадну, и Марию почти по всем видам наук, предложенных в программе для землян.
        Даже в телепатии она пока превосходила Ариадну, и это немного «царапало» - ведь она знала, что у нее потенциал выше, и она тоже старалась изо всех сил. Вот только где ее учителю до Тхорна эс-Зарки, который занимался с Лиской в прошлом году!
        Она бы тоже не отказалась позаниматься с этим красавчиком, и не только телепатией. На ее долю выпало лишь пару раз взглянуть на него на «Черной звезде», пока они летели с Земли. Но завидовать не стоило, ни в коем случае. Ариадна привычно одернула себя: нельзя допускать ни единой негативной эмоции по направлению к двум соотечественницам - не теперь, когда в клуб землян на Горре входило всего три взрослых женщины, включая ее саму.
        - У меня сногсшибательные новости, - объявила Лиска, едва дождавшись, пока она выйдет из транспортера. - Мы едем на ежегодный турнир!
        Расцеловавшись с ней в обе щеки, Ариадна осторожно уточнила:
        - Мы - это кто?
        О турнире она слышала. Одно из главных развлечений Горры, помешанной на боевых искусствах. Поразительно, но на этой мирной планете, уже много сотен лет не знавшей войн, а также серьезных преступлений, показательные драки пользовались гораздо большей популярностью, чем на Земле. По уровню ажиотажа ежегодный турнир между лучшими бойцами под эгидой Службы охраны Сезариата можно было сравнить только с чемпионатом мира по футболу на Земле.
        - Мы - это мы! - завопила Лиска, приходя в еще большее возбуждение, схватив ее за руки. - Это ты, я, Мария! Тхорн будет участвовать! Он сказал, что у меня будет столько приглашений, сколько я захочу! Хочешь, я и опекунам твоим тоже сделаю? Хочешь?
        - Хочу, - широко улыбаясь, ответила Ариадна. - Спасибо тебе. И передай Тхорну тоже большое спасибо.
        - Конечно, передам, - возбужденно пообещала Лиска, но тут ее взгляд остановился на волосах Ариадны:
        - А что случилось с твоими косами?
        - Достали они меня, - вздохнула она и рассказала об утренних мучениях.
        - Давно бы сказала. Я могу тебе заплетать, - предложила Лиска, и, не слушая никаких возражений, усадила ее на скамью, прямо на транспортерной станции, тут же принимаясь за дело.
        - Мы опоздаем, - попыталась снова поспорить Ариадна, внутренне уже подготовившая себя к акции молчаливого протеста в школе.
        - Все равно ждать Марию, - отрезала Лиска. - Я хочу сообщить ей новости перед уроками. Она будет в восторге!
        - Еще бы, - улыбнулась Ариадна.
        МИКЕЯ.
        Она действительно отчаянно нуждалась в нескольких часах сна. Впервые за несколько дней руки не болели, благодаря обезболивающей мази. Доктор отругал ее за позднее обращение и выдал официальную справку, позволяющую не работать три дня. Микея и рассчитывать не могла на такое счастье, хотя ее и тревожило, что она не получила до сих пор ни одного сообщения от Дивии.
        Страшно было, что та придумала какую-то каверзу в отместку за утреннее. Впрочем, вряд ли: Дивия же не знала, что это она так подставила ее, размышляла Микея. С виду Цесин просто случайно вернулся и высказывал недовольство вроде как им обеим. Какой же он все-таки милый… в доброту этого человека просто невозможно было поверить - удивительно, почему же его все-таки так боятся студенты?
        С этими мыслями Микея заснула в гостиной, чтобы проснуться от тихого звука открывающейся двери. Как ни старался Цесин не шуметь, она мгновенно подняла голову и села на диване, держа плед у груди и позевывая.
        - Как ты? - негромко спросил он, опускаясь напротив нее.
        - Лучше, - улыбаясь, ответила она. - Спасибо, что разрешил поспать здесь.
        - Я был только рад. Готова перекусить? Я зверски голоден.
        - Еще бы, - снова улыбнулась она. - Я уж вообще не помню, когда ела последний раз.
        Цесин с досадой цокнул языком:
        - Я должен был предложить тебе еще утром.
        - Не переживай об этом, - быстро сказала она, смущенно поправляя одежду и приглаживая растрепанные волосы. - Я выгляжу ужасно, да?
        - Ты выглядишь выспавшейся. И мне это нравится, - сказал он и поднялся, чтобы заказать еду.
        - Знаешь, когда я впервые попала в твою квартиру, думала, здесь живет какой-нибудь советник, - призналась она, с аппетитом наслаждаясь обедом с Цесином.
        - Здесь живут парочка по соседству, - кивнул он. - Я купил эту квартиру на премию от правительства, когда получил профессора.
        - Твои исследования просто невероятные. Я тогда все взахлеб читала, без разбору, когда они вышли, - призналась Микея, ожидая, что ему это будет приятно, но внезапно лицо Цесина превратилось в застывшую маску, а губы искривились насмешливой улыбкой:
        - Знаешь, чего я очень не люблю, Микея?
        - Чего? - спросила она, не донеся ложку до рта. Ее лицо вытянулось. От его тона повеяло холодом, который не был оправдан, чем бы то ни было. Что она такого сказала?
        - Я не люблю, когда врут, пользуясь тем, что эмоции заблокированы. Даже если врут для того, чтобы сделать собеседнику приятно, - резко бросил Цесин - в его глазах плескался искренний гнев.
        - Это нелепо, - вырвалось у нее со смешком, и она решительно положила ложку, глядя ему в лицо, - с чего, скажи на милость, ты решил, что я лгу?
        - Мои исследования вышли двенадцать лет назад. Тебе было тринадцать.
        Он сверлил ее обвиняющим взглядом, который, возможно, и напугал бы ее, если бы она лгала, как он думал, вот только Микея не лгала.
        - И что? - спокойно спросила она, наклонив голову.
        Цесин снова сузил глаза и осекся. В его взгляде мелькнуло сомнение.
        - Валяй, проверь. Я не могу снять блоки, но ты можешь просканировать, и тогда узнаешь наверняка. Я разрешаю, - с легким вызовом предложила она.
        Ее собеседник изменился в лице, а потом на нем отразилось чувство вины. Наконец, Цесин опустил глаза:
        - Прости меня. Я не должен был обвинять тебя во лжи. Просто…
        - Просто ты не привык общаться с девушками, которым ты действительно интересен, - наугад выпалила она и попала. На его скулах резко обозначились желваки, и он отложил ложку, не доедая супа.
        - Красивых девушкек вроде тебя обычно мало интересуют мои исследования, - ровным голосом сказал Цесин, глядя в сторону, а потом внезапно глянул в глаза: Ты и правда читала все?
        - Все, что смогла найти. Ты был одним из моих любимых авторов. Возможно, благодаря тебе я решила стать переводчиком, - подтвердила Микея. За столом воцарилось молчание, и она решила доесть суп, поскольку все еще была голодна. Цесин последовал ее примеру, а потом тихо сказал:
        - Мне никто никогда не говорил настолько приятных вещей.
        Микея пожала плечами:
        - Это правда, Цесин.
        - А какие языки ты знаешь?
        - Октианский. И шаггитерианский - три наречия. Сейчас пытаюсь разобраться в четвертом. То есть пыталась…
        Она опустила голову, и Цесин протянул руку, заправляя ей волосы за ухо. Этот интимный жест заставил ее вздрогнуть, и он моментально убрал руку:
        - Прости.
        - Нет! - почти одновременно сказала она. - Не извиняйся. Мне…
        - Что? - совсем тихо спросил он севшим голосом, но Микея лишь покачала головой. Она чуть не сказала ему, что его прикосновения приятны ей. Это уж слишком. Это похоже на…
        - Цесин, а откуда ты знаешь, сколько мне лет? - вдруг тихо спросила она.
        - Это просто невероятно. Как ты мог… как ты мог так поступить и молчать все это время? - возмущенно разрывалась она пару минут спустя, вскочив со стула. Цесин признался, что читал ее дело под ее испытующим взглядом и вдруг начал говорить о совершенно невероятных вещах - вроде того, чтобы опротестовать приговор. И заплатить за ее адвоката.
        - Я не могу позволить тебе. Это неприлично. Это…
        - Это не будет неприлично. Если ты отдашь мне пре-сезариат.
        - Но… на каком основании? - изумилась она, краснея от мыслей, которые не должны были стать ему известны.
        Цесин, тоже почему-то смущаясь, размахивал руками, расхаживая по столовой.
        - Да мало ли. Назовем тебя моей аспиранткой. Придумаем какое-нибудь исследование, которое ты делаешь со мной. Потом, ты фактически работаешь на меня сейчас. Допустим, я могу поручить тебе еще что-то сверх того, что ты обязана делать по приговору. Будешь сортировать мои документы, например. Поможешь мне с проверкой ученических работ.
        Микея сглотнула, обхватив себя руками. Это было невероятно щедрое предложение, но внезапно ей стало грустно.
        - Мике… ну соглашайся, пожалуйста. Мы оспорим этот приговор, мы вдвоем сможем.
        - Как ты назвал меня? - слабо улыбнулась она.
        - Мике. Тебе нравится?
        - Да, - она подняла глаза, когда он шагнул вперед, и внезапно утонула в его обеспокоенных глазах, полных надежды и тепла.
        - Или… ты ожидала услышать что-то другое от меня? - внезапно севшим голосом спросил он.
        Ее ноздри слегка раздулись, она тяжело дышала, но молчала. Они играли в гляделки, каждый не решался произнести что-то первым. Микея точно знала, что это не должна быть она. Но Цесин почему-то не решался. Наконец, очень медленно, он поднял руку и коснулся ее щеки кончиками пальцев, снова заправляя волосы за ухо, не отрывая взгляда от ее глаз.
        - Если я обниму тебя…
        - Да.
        Цесин шагнул ближе, и его теплые сильные руки легли на ее бедра. Он рывком поднял ее, и Микея автоматически обхватила его руками за шею, а ноги обвила вокруг талии. Не успела она прийти в себя от непривычной близости к нему, как он наклонил голову и нашел ее губы.
        Первое же соприкосновение унесло ее куда-то в параллельную реальность, одновременно обострив все пять чувств. Она вдруг с особенной насыщенностью ощутила запах его цитрусового парфюма, и тепло его рук на своих бедрах, сквозь тонкую ткань штанов. А еще - очень нежный поцелуй. Его губы в первый момент показались прохладными, но когда теплый язык скользнул в глубину ее рта, Микее стало горячо. Она не подозревала, что ее тело может так сильно отреагировать на поцелуй - ведь раньше, когда она целовалась в школе, такого не случалось.
        - Святые звездные лучи... Маленькая, - прошептал он, с заметным трудом оторвавшись от нее.
        - Цесин, - тихо шепнула она, положив голову на его грудь.
        - Ты согласна на помолвку?
        Микея вместо ответа прижалась губами к его шее, но потом все же ответила, не желая, чтобы он сомневался:
        - Да. Но…
        - Не надо. Просто позволь мне позаботиться о тебе, - прошептал он, нежно касаясь губами ее щеки, уха. Его дыхание расшевелило ей волосы, и Микея застыла в его объятиях, едва удерживая стон наслаждения. И тут же раскраснелась, когда до нее дошло, что она творит.
        Ее округлившиеся глаза встретились с затуманенным взглядом Цесина, и тут он спохватился тоже, и опустил ее на пол.
        - Прости меня. Я не должен был… Я сейчас подам заявку в системе, и мы завтра сможем сходить на собеседования, - пробормотал он.
        Микея кивнула. Они оба понимали, что до собеседований и одобрения их помолвки Центром семьи она не может считаться официальной. Ее вдруг охватил какой-то мандраж. Она не знала, готова ли ко всем этим формальностям. С детства ее учили, что помолвка - не развлечение, а ответственный шаг. Что прежде, чем в нее вступить, надо подумать, особенно, если жених не подобран системой.
        В этом случае рекомендовалось подумать дважды, ведь невеста находится в более уязвимом положении, отдавая жениху пре-сезариат, и право на сканирования, а за ними могут последовать и другие неприятные последствия. Например, если Цесин увидит в ее прошлом что-то, с чем ему будет сложно смириться, он может просто расторгнуть помолвку, и она окажется в незавидном положении брошенной невесты. А в ее прошлом, похоже, такого было предостаточно, ведь она никогда не вела себя как образцовая горианка.
        Обхватив себя руками, девушка озадаченно посмотрела на Цесина. Он, конечно, намного старше, но понимал ли он сам, на что идет, выбирая ее в невесты? И не откажется ли он после первого же сканирования от этой помолвки?
        - Ты раньше был помолвлен? - тихо спросила она, глядя на него снизу вверх.
        - Нет. А ты?
        Его лицо на секунду напряглось, но тут же расслабилось, когда Микея покачала головой. И по его губам скользнула мягкая улыбка:
        - Тебе не по себе, да?
        - Да, немного, - призналась она.
        - Если я пообещаю, что не стану сканировать тебя в первое время…
        - Как ты узнал?
        - Что ты опасаешься этого? Это естественно, маленькая - любая невеста об этом думает. Я же работаю с молодыми людьми и девушками тоже - предостаточно наслушался таких разговоров, - с кривоватой насмешливой улыбкой заметил Цесин.
        У Микеи вырвался смешок:
        - Представляю. Только я не уверена, что мне будет легче, если ты отложишь сканирование.
        Цесин наклонил голову и смерил ее изучающим задумчивым взглядом:
        - Тебя беспокоит то преступление, которое ты совершила?
        - В том числе, - неуверенно кивнула она, смерив его на этот раз откровенно обеспокоенным взглядом.
        Цесин оглянулся и присел на край стула, протянув ей руки. Микея вложила свои забинтованные ладони в его, позволив притянуть себя ближе. Ее глаза, полные надежды, были совсем рядом, и в них он разглядел столько тревоги, что ему с трудом удалось сохранять серьезность. Но все же он сохранил невозмутимое выражение лица, когда спросил тихим заговорщическим тоном:
        - Ты летала в застывшие с крылатыми мальчиками в школе?
        - Да, - еле слышно сказала она.
        - Целовалась?
        - Да.
        - И после школы?
        - Да. Один раз, - упавшим голосом призналась Микея.
        - И было что-то большее, чем поцелуи?
        - Нет.
        Ее щеки вспыхнули, ресницы поднялись, и во взгляде отразилось возмущение: как он мог такое предположить? На этот раз Цесин рассмеялся, и Микея охнула, тяжело дыша:
        - Ты… тебе это смешно? Ты издеваешься надо мной?
        - Нет, нет, - он смеялся, уклоняясь от ударов ее рассерженных кулачков - впрочем, не слишком сильных. - Но я уже говорил, я работаю с молодыми людьми. Какой бы я ни был строгий и злой, я не ханжа. И не ретроград.
        - О… ты… правда не сердишься? - прерывистый вздох и опасливый взгляд фиалковых глаз.
        - Не знаю, - честно ответил он. - Может, и рассержусь, когда увижу. Но это никак не скажется на помолвке.
        Микея смотрела на него непонимающим взглядом, совершенно сбитая с толку, и Цесин не удержался от объятия, коснувшись губами ее виска:
        - Это все, чего ты так боялась?
        - Почти. Я хотела бы рассказать тебе… обо всем перед помолвкой.
        - Хорошо.
        Он легонько отодвинул ее от себя и встал:
        - Ты не против пойти на террасу? Там посвежее, и разговаривать приятнее.
        Пару недель назад Микея не думала, что так скоро решится рассказать кому-то, что произошло. Ей казалось, после суда ее будет тошнить от одной попытки вспомнить, и она не ошиблась. Но с Цесином ей хотелось быть откровенной - она решила, даже если он тоже осудит ее, все равно надо рассказать.
        Началось все год назад - с того, что она работала над переводом одной октианской художественной книги, на пробу. Встретив в ней такую откровенную сцену, что ее глаза полезли на лоб, Микея все же не удержалась от того, чтобы дочитать до конца. Переводить такое ей не разрешалось - она должна была обратиться к руководителю, который мог принять решение: пропустить эту сцену или отложить книгу в негодные для перевода на горианский.
        Но ей было слишком любопытно - и, кроме того, уже хотелось попробовать перевести - хотя бы взглянуть, как это будет выглядеть на горианском. Микея не учла лишь одного - когда она закончит работу, ей непреодолимо захочется показать ее кому-то. Так о ее проступке узнала Навия - ее подруга и секретарь ее начальника. Микея дала девушке почитать книгу под строжайшим секретом, но Навия решила, что большой беды не будет, если она поделится тайной с женихом.
        Вместе они из любопытства уговорили Микею закончить перевод, и в него попало еще две эротические сцены и, что еще хуже, сцена убийства. Такие вещи даже из художественной литературы на горианский переводить запрещалось под страхом уголовного наказания - прочтения подобных вещей некоторыми телепатами могло повлечь психотравмы. Откровенную эротику тоже не разрешали переводить - и, конечно, ее запрещалось читать невинным девушкам - таким, как сама Микея и Навия.
        Но нарушение всех этих запретов, скорее всего, не послужило бы причиной для столь серьезного наказания, если бы не случилось кое-что еще. Несколько месяцев спустя, когда все трое почти забыли о злополучной книге, Омкан, работавший бок о бок с девушками, внезапно начал проявлять все больше внимания к Микее и все меньше - к своей невесте. И вскоре последовало расторжение помолвки.
        Узнав о том, что ее жених влюбился в подругу, Навия почему-то решила, что во всем виновата Микея, и решила отомстить. Руководствуясь скорее эмоционально, чем холодным расчетом, девушка решила разослать запретную книгу по всему их бюро переводов - от имени Микеи. Когда началось разбирательство со сканированием всех троих, Навию, конечно, уличили в этом подлоге, и также осудили, но Микея получила самое серьезное наказание - поскольку именно она выполнила запретный перевод.
        Заканчивая рассказ, она гордилась тем, что смогла не плакать, но, стоило ей поднять глаза и встретиться взглядом с сочувствующим, мягким выражением Цесина - как она всхлипнула. И он мгновенно обнял, погладив ее по голове, и позволяя снова выплакаться в свою рубашку.
        - С тех пор, как мы познакомились, я все время делаю тебя мокрым, - сказала Микея, смущенно вытирая слезы через пару минут. Она пыталась перестать судорожно всхлипывать, но это привело лишь к тому, что ее горло заболело, а всхлипы стали еще громче.
        Цесин улыбнулся одним уголком рта, не удостоив влажное пятно на рубашке ни малейшего внимания:
        - Я это переживу.
        Микея подняла влажные глаза, вглядываясь в его выражение лица, и он кивнул, понимая, что ей важно узнать, что он думает.
        - Это какая-то очень нелепая история, маленькая. Я думаю, тебя чересчур жестко наказали. Я не вижу здесь никакого страшного преступления, учитывая, что книгу разослала не ты - да и то, никто не пострадал. И еще, мне очень жаль, что эта твоя подруга так поступила с тобой.
        - Она мне не подруга!
        - Нет. Конечно, нет, я просто неправильно выразился. Но парень, похоже, тоже попал под раздачу.
        - Это все из-за него! Если бы он не поступил так с Навией…
        - Но люди не вольны над своими чувствами.
        Микея осеклась, сердито глядя на него:
        - Ты действительно так думаешь? Он вступил с ней в помолвку, а потом…
        - Но ты очень красива. Я его понимаю, - с мягкой улыбкой возразил Цесин, касаясь ее волос. Девушка замолчала. Ей льстил его комплимент, и одновременно хотелось доказать, что Омкан поступил неправильно. А потом из ее головы улетучились все мысли, когда его взгляд сосредоточился на ее губах. Микея прикрыла глаза и невольно потянулась к нему, но теплые руки внезапно остановили ее вместо того, чтобы обнять:
        - Нет, маленькая. Сначала мы оформим помолвку.
        Его глаза смеялись. Ей хотелось что-нибудь бросить в него и одновременно хотелось засмеяться и обнять. Она долго пыталась подавить улыбку, но, в конце концов, не смогла.
        ГОРРА, ЮЖНЫЙ ПОЯС, АМДИНА.
        Ветви пышных фруктовых деревьев в сезон созревания клонились к самому низу - так, что ей приходилось кое-где даже обходить их или наклоняться, подныривая под гроздья плодов тхайи, чтобы пройти по аллее. Тонкие фиолетовые брови на красивом загорелом лице нахмурились, когда горианка остановилась перед веткой, сломанной под собственной тяжестью. С ее губ сорвалось тихое восклицание с интонацией досады. Стоило ей уехать всего на месяц, как сады остались без должного ухода. Жаль, но управляющего придется уволить, подумала она, принимая решение, как всегда, быстро. Впрочем, тут и думать было особо не о чем: находись этот человек на своем месте, он не позволил бы себе относиться к работе спустя рукава. Увольнение, возможно, пойдет ему на пользу. А садам - так точно.
        Пройдя центральную аллею до конца, молодая женщина свернула на дорожку, ведущую к крыльцу дому, который располагался на небольшом отдалении. Юбка ее линоса, сзади удлиненного по последней моде, развевалась на ветру, то внезапно открывая стройные ноги, то прилипая к ним тончайшей шелковой пеленой. Шеттая в последние годы полюбила хорошо одеваться, и ей нравилось, как мужчины смотрят на ее фигуру в кокетливых одеяниях. Даже случайная встреча с кем-то не могла застать ее одетой кое-как. И, конечно, не случилось этого и в тот день, хотя гость пришел безо всякого предупреждения.
        Уже издалека заметив громадную мужскую фигуру в военных темных брюках и ослепительно белой рубашке, она широко улыбнулась и слегка ускорила шаг. Какое-то время он не двигался, явно любуясь ею, с видимым удовольствием наблюдая за ее приближением своими пронзительными раскосыми глазами - а потом пробежал пару десятков метров навстречу, подхватывая на руки, закружив, пока она не засмеялась, шлепая ладонями по плечам:
        - Хватит, хватит… у меня голова кружится!
        Но он не отказал себе в удовольствии еще поозорничать и приподнял ее на вытянутых руках, словно ребенка, чтобы потом крепко прижать к себе и звонко расцеловать в обе щеки. А потом снова прижаться и глубоко вздохнуть, зарываясь носом в волосы.
        - Так долго не приезжал, - тихо, с легким упреком, прошептала она, гладя по непривычно гладкой, лысой голове. - Волосы сбрил зачем-то...
        - Вот, приехал. Зато на целую неделю, мам, - с оправдывающейся интонацией в голосе сказал Тхорн эс-Зарка и поставил Шеттаю на Землю. - А волосы для турнира сбрил.
        - Это какого еще турнира?
        Красивое женское лицо слегка вытянулось, а в глазах появилась тревога. Тхорн едва удержался от смешка: после того, как шестьдесят лет назад он схлопотал перелом ноги на одном из турниров, она считала их чрезвычайно опасными и боялась его участия в соревнованиях больше, чем боевых вылазок на другие планеты.
        - Службы охраны. Ничего особенного.
        - Господи, а это-то что? - осведомилась Шеттая, разглядывая его теперь лысую голову - с той стороны, где ее украшала черная звезда - эмблема его корабля.
        - Просто краска, мам. И она смоется, а волосы отрастут, - с легкой насмешкой сообщил Тхорн.
        - Какой-то детский сад, - проворчала она с неисчезающей тревогой, которую он не только видел в глазах, но и прекрасно чувствовал телепатически. - Вот отец увидит - его хватит удар, помяни мое слово.
        - А где, кстати, отец? - поинтересовался Тхорн, проходя за матерью в дом.
        - Улетел с садовником за инструментами. Они без нас купили все не то. Ты не представляешь, какой тут бардак - всего-то на месяц улетели в отпуск, и, вот, пожалуйста…
        Шеттая ворчала, а на Тхорна нахлынуло чувство детского покоя и радости. Он редко бывал у родителей, но когда прилетал, то надолго заряжался этим уютным домашним ощущением. Мама всегда немного поворчит, поволнуется за него, а потом покормит, сядет рядом, и долго-долго будет слушать все, о чем бы он ни рассказывал. А отец сначала будет рассказывать о садах, о сборе урожая и о том, какие бессовестные стали торговцы, которые слишком дешево хотят закупать фрукты, чтобы потом продавать втридорога. А потом вдруг осечется и с еще большей тревогой, чем мать, начнет расспрашивать про его «дела», и обязательно неловко скажет: «ведь опасно-то как» - и глаза спрячет, стыдясь своих переживаний.
        Его родители, обычные бескрылые горианцы, уже более ста лет занимались выращиванием фруктов. Они долгое время работали на других людей, и лишь сорок лет назад, когда разбогатевший Тхорн купил им огромный кусок земли под сады и просторный дом, перестали сами заниматься подрезанием деревьев и сбором плодов тхайи. Теперь на них работал управляющий, садовник и с десяток рабочих, а им оставалось лишь руководить, чему Тхорн несказанно радовался, с потаенным восторгом глядя на маму, расхаживающую по саду в красивых платьях и на отца, деловито и уверенно строившего планы по расширению семейного бизнеса.
        И он знал, что его родители так же гордились своим единственным ребенком, как и он - ими, и только одного никак не могли дождаться - чтобы он женился и подарил им внуков. Мама, выглядевшая в свои сто двадцать три просто великолепно, все же уже перешагнула тот возраст, когда женщине следовало бы заводить детей. Они никогда не обсуждали эту тему, но Тхорн знал, что они с отцом долгое время хотели родить еще ребенка, только не получилось. И теперь их глаза, полные надежды, смотрели на него, а он просто не знал, что им на это ответить. Он не чувствовал себя человеком, который сможет жениться. Хотя бы когда-нибудь.
        Хотя его покойный дед тоже долго не женился - это не помешало ему после ста лет обзавестись женой, а затем - и тремя детьми, младшей из которых стала Шеттая. На него Тхорн походил больше, чем ему хотелось бы. Кадар эс-Суйа тоже сделал карьеру военного - правда, никогда не владел собственным кораблем, служа сезариату. Он много лет был капитаном, и его уважали. Именно он в свое время настоял, чтобы пятилетнему Тхорну вживили крылья, а когда внуку исполнилось четырнадцать - сам отвел его в военную академию.
        И все же они никогда не были близки. Тхорн с раннего детства чувствовал, что дед недолюбливал его отца, которого сам он обожал. И это навсегда осталось стеной между ними. Кроме того, он долгое время не мог приспособиться к его холодности, жесткости, и нежеланию проявлять какие бы то ни было эмоции. Позже, уже взрослым, он понял, что военная служба накладывает отпечаток, но все равно каждый раз покрывался холодным потом, замечая, что ведет себя совсем как дед.
        Уставившись на его портрет, который Шеттая повесила в гостиной, Тхорн неожиданно для себя спросил:
        - Мам, я на него похож?
        - Внешне - очень, - быстро отозвалась она, встрепенувшись.
        Они ждали его отца в гостиной - Тхорн полулежал на самом большом диване, полностью расслабленный, Шеттая сидела у его головы, нежно массируя виски. Портрет висел на стене напротив, а тот, кто был на нем изображен, строго смотрел на них, словно не одобряя таких телячьих нежностей.
        - Это я вижу, - сказал Тхорн, глядя в такие же, как у него, зеленые глаза человека с портрета, и послал ей телепатический смешок. Мама была одним из немногих людей на свете, с которыми он держал эмоции всегда открытыми и старался проявлять их как можно больше.
        - Ну…
        Она задумалась, наклонив голову, и пожала точеными плечами:
        - В чем-то похожи, но ты все-таки другой. Папа был жестче - по крайней мере, для меня. Но все-таки я была его дочерью, а не матерью, так что…
        - Думаешь, я стану таким же отцом, как он? - обескуражено спросил Тхорн, и ему стало холодно. И, к сожалению, он не успел закрыться. Шеттая немного удивленно посмотрела на сына сверху, уловив негативную эмоцию. Ее брови поднялись, а в эмоциях мелькнула растерянность, после чего она мягко улыбнулась:
        - Сыночек, но ведь твой дед не был плохим человеком. И он очень любил меня и моих братьев.
        - Извини, мама, я ничего плохого не имел в виду, - пробормотал Тхорн, поспешно маскируя эмоции от матери - впервые за долгие годы. Он не мог их закрыть, это бы обидело ее, но благодаря огромной разнице в телепатическом уровне умел ретушировать негативный фон и без этого.
        - Тебе не за что извиняться, - с теплотой сказала она. - Лучше спроси меня, если хочешь знать больше.
        Тхорн выпрямился, принимая сидячее положение. Раскосые зеленые глаза встретились с лучистым взглядом фиолетовых глаз, мягко сканируя эмоции - не слишком глубоко, чтобы ни в коем случае не заметила. Но никакого подвоха он не уловил - его мать действительно выглядела готовой к откровенному разговору.
        - Хорошо, - наконец изрек он. - Можешь рассказать, почему он всегда был так холоден с папой?
        - Ах, вот ты о чем, - Шеттая немного грустно улыбнулась. - Здесь нет никакого секрета, я думала, ты понимаешь. Папа хотел, чтобы я вышла замуж за военного.
        - Но у тебя нет крыльев, - вырвалось у Тхорна. Под новым удивленным взглядом матери он едва не покраснел до ушей: да что с ним такое? Он уже дважды произносил вещи, которые могли бы считаться оскорбительными, если бы Шеттая не прощала ему столь многое.
        - Видишь ли, - медленно произнесла она, и в ее голосе он услышал легкую насмешку. - Не все мужчины полагают, что они обязательно должны быть у женщины.
        - Да… прости меня, мам. Я, не подумав, сморозил…
        - Это ничего. Я только не хотела бы, чтобы ты по такому принципу выбирал себе жену, сынок. Хотя нынешние программы отбора это и учитывают, но это все такая ерунда…
        - Я знаю, мама. Поверь мне, я об этом даже не думаю.
        - Все дело в твоем уровне, да? - тихо спросила она.
        У Тхорна захватило дух. Раньше мама никогда не задавала столь откровенных вопросов. Но и он раньше не вел с ней подобных бесед.
        - Наверное, да, - немного растерянно ответил он. - Это не помогает, во всяком случае. Я читаю их мысли, и они иногда такие глупые…
        Тхорн посмотрел в глаза матери, которые она мгновенно опустила, думая, безусловно, о том же, о чем и он: ее мысли он тоже читал. Старался поменьше, но иногда ему просто не удавалось этого избежать.
        - Я не должна была спрашивать. Извини меня, - тихо сказала она.
        Тхорн хотел сказать, что это неважно, и что он вовсе на нее не в обиде, но Шеттая тут же переключилась и с улыбкой невозмутимо продолжила:
        - Так вот, твой дед был очень возмущен, когда я приняла предложение о помолвке. Мне едва исполнилось шестнадцать, и он считал, что из-за юного возраста я не могу разобраться, какой мужчина мне нужен. Но я полюбила твоего отца с первого взгляда.
        - И сколько… сколько длилась помолвка? - с любопытством спросил Тхорн, вдруг сообразив, что никогда не спрашивал об этом у родителей.
        - Три недели, - слегка порозовев, ответила Шеттая, и глаза ее сына округлились. Вдохнув, он забыл сделать выдох и просто замер, изумленно переспросив:
        - Сколько?
        Он был уверен, что его родители - рассудительные, неимпульсивные люди. И всегда такими были.
        - Три недели и два дня, если быть точным, - раздался голос отца, вдруг появившегося на пороге, и Тхорн, повернув голову, увидел его смеющиеся серые глаза:
        - Иногда любовь приходит очень быстро, сын.