Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Макаренков Максим : " Стражи Боги Холода " - читать онлайн

Сохранить .
Стражи. Боги холода Максим Макаренков
        # Жестокие древние боги, от которых отреклось человечество, не исчезли. Они внимательно наблюдают за нашим миром, ожидая тех, кто поможет им вернуться и получить былое могущество. В этот момент Земля низринется в пучину кровавого хаоса… Но всегда есть те, кто встанет на защиту людей. Пусть их мало, пусть силы неравны. Но они готовы пожертвовать всем и надеются только на себя и верных друзей. Их называют - Стражи.
        Максим Макаренков
        Стражи. Боги холода
        ПРОЛОГ
        Москва. Ночь.
        Коренастый широколицый человек в темном мятом костюме бежал по прозрачной трубе Ростовского пешеходного моста, протянувшегося над рекой Москвой.
        Взбегая по лестнице к мосту, он поскользнулся и приложился коленом к острой кромке ступеньки. Послышался противный хруст, после чего человек бежал, хромая все сильнее с каждым шагом.
        Снаружи смотрела на него миллионами равнодушных глаз апрельская ночь.
        Человек оглянулся на бегу - лампы за его спиной гасли, словно некая, невидимая глазу, субстанция вытягивала свет из окружающего мира.
        Бегущий повернулся и, скрестив перед собой руки со сжатыми кулаками, выкрикнул в сгущающуюся, несущуюся ему навстречу, тьму, короткое слово, разнесшееся громовыми раскатами. Обвивающий левое запястье человека браслет налился серебристым сиянием, и с него сорвалась молния, изогнутым клинком распоровшая наползающую темноту.
        Непроглядно-черные кольца сжались, отпрянули, и человек побежал снова, стараясь воспользоваться каждым мгновением передышки.
        Короткая схватка измотала его, дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы, по лицу текли крупные капли холодного пота. Он чувствовал, что и по ноге текут струйки - кровоточило рассаженное колено.
        - Хорошо, хоть, не сломал, - подумал он мимолетно, и услышал позади тихий треск. Не было времени оглядываться, но предчувствие новой беды сжало сердце.
        Уже маячил впереди выход с моста. Сбежать по ступеням, а там - пересечь узкую дорожку спуска к набережной, и затеряться в узких переулках и старых дворах.
        Даже тем, кто его преследует, будет непросто найти свою добычу.
        Он все же глянул через плечо, глаза расширились от ужаса.
        С тихим льдистым потрескиванием прозрачную крышу моста затягивал морозный узор, какой появляется на окнах посреди зимы. Тьма одним прыжком вернула себе с таким трудом отвоеванное человеком пространство и из непроглядно-черного зева с воем вырвался ледяной, несущий запах холодной крови и разлагающегося мяса, ветер.
        Первый порыв заставил беглеца замахать руками, он отчаянно пытался сохранить равновесие, выиграть еще несколько секунд.
        Усталое, но хорошо тренированное тело само нашло наилучшее решение. Когда в спину ударил следующий порыв, человек отчаянно прыгнул вперед, вцепился в перила лестницы и заскользил по ним вниз.
        Над мостом стремительно вырос столб черного дыма. Словно живое существо, он устремился вперед, сопровождаемый завыванием ледяного ветра.
        Возможно, коренастому удалось бы уйти, но подвела разбитая нога. На кромке тротуара он споткнулся, кубарем вылетел на мостовую, перекувырнулся через плечо, и со стоном встал.
        Порыв ветра поднял в воздух осколок разбитой пивной бутылки и метнул его вперед, туда, где поднималась темная фигура.
        Человек почувствовал, как что-то больно чиркнуло по горлу, и в воздух ударил фонтанчик крови из рассеченной артерии. Зажимая рану, раненый сделал шаг. Другой.
        Дворы уже совсем рядом.
        Дойти.
        Хотя бы на несколько минут оказаться в одиночестве, и написать кровью где-нибудь рядом с собой имя, которое все объяснит.
        Если это имя увидит Кёлер - поймет.
        В спину ударил упругий кулак ветра, человек упал на колени.
        Сильно кружилась голова.
        Он приляжет всего на минутку. А потом встанет, и пойдет дальше. И обязательно доберется до…
        Руки задрожали, подогнулись, не в силах выдерживать вес тела.
        Да. Надо поспать.
        Он все же дополз до тротуара. Положил голову на вытянутую руку, и затих.
        К концу фильма Аня постоянно вытирала слезы, хлюпала носом и деликатно сморкалась.
        А когда не сморкалась, мяла в руках носовой платок.
        Таня стискивала зубы, и напоминала, что Анька - ее лучшая подруга, еще со школьных времен несущая тяжкое бремя общения с ней - Татьяной Бересневой, рыжей язвой и потомственным циником.
        В один из наиболее душещипательных моментов сзади заржали, хрустя попкорном. Пришлось обернуться и вперить мрачный взгляд в компанию юнцов.
        Юнцы затихли.
        Последние пять минут Таня вертелась в кресле, закидывала ногу на ногу, смотрела на часы…
        Все! Состоялся затяжной поцелуй в диафрагму и, счастливая наплакавшаяся Аня двинулась к выходу. Татьяна плелась следом, стараясь не наступать на рассыпанный попкорн и оставленные у кресел стаканчики из-под колы.
        Наконец, вырвались на улицу. Блаженно вдохнули весенний воздух. Пусть и городской - намертво пропахший пылью и бензином, но весенний - пьянящий, заставляющий замирать сердце и с затаенной тоской смотреть на луну. В этом году апрель решительно опроверг все мыслимые предсказания и вынудил Татьяну в рыться в коробках с обувью и шкафу, куда были упакованы летние вещи. Почти плюс двадцать на второй неделе - это, знаете ли, ни в какие ворота не лезет, - бурчала она, стараясь удержать упорно вываливающуюся с верхней полки коробку с кроссовками, но в глубине души радовалась нежданному теплу.
        Аня снова блаженно хлюпнула носом:
        - Все-таки до чего трогательно. Побольше! Побольше таких фильмов надо!
        Застегивая молнию короткой куртки, Таня с улыбкой смотрела на подругу. В тридцать лет Аня ухитрялась сочетать качества совершенно несочетаемые: стальную деловую хватку со слезливой сентиментальностью, убежденность в том, что «все мужики козлы» с совершенно беззаветной любовью к мужу. Татьяну она считала человеком к жизни абсолютно неприспособленным, а потому жалела и опекала.
        Таня посмеивалась и охотно разрешала подруге хлопотать. Ее искренне интересовало, когда же она перестанет выдавать ее замуж. Но Аня была человеком упорным и надежды не теряла.
        Сегодня, правда, Тане удалось уболтать ее сходить в кино вдвоем, без очередного молодого человека, который «такая умница, хорошо зарабатывает и обязательно тебе понравится».
        Вздохнув, Аня промокнула платком глаза и полезла в сумочку за пудреницей.
        - Может, посидим еще, чайку попьем? - предложила она, убирая черный кругляш в сумку.
        Татьяна глянула на часы:
        - Увы. Прости, но я побегу. Хочу еще черновик статьи просмотреть.
        - У-у-у, деловая. Ладно, тогда я тоже побежала! - надула губки Аня, звонко чмокнула воздух около уха подруги, и зацокала к припаркованному неподалеку
«Ниссану».
        А Татьяна неторопливо направилась к метро. Езду по Москве на автомобиле она искренне считала развлечением для мазохистов, к тому же, в метро можно спокойно почитать, или понаблюдать за окружающими. Занятие не всегда приятное, но чертовски увлекательное.
        И еще один плюс: от «Арбатской», где расстались подруги, до «Первомайской», где Татьяна жила, прямая ветка - можно сесть и уткнуться в книгу, не беспокоясь, что пропустишь станцию пересадки.
        Коммуникатор разразился мелодией из «Футурамы», когда Таня налегла плечом на стеклянную дверь метро. Девушка остановилась, отошла в сторону, доставая пластиковую коробочку из кармана джинсов.
        Глянула на экран. Ну, естественно, кто еще это может быть!
        Вздохнув, нажала кнопку с зеленой трубкой и поднесла коммуникатор к уху:
        - Здравствуй, Олежка. Скажи, что ты позвонил просто так.
        - Таня, я редактор. Я не умею звонить просто так.
        - Я знаю, - мрачно ответила Татьяна. - Итак?
        - Итак. В Россию вернулся внезапно образовавшийся наследник рода Вяземских. Господин весьма интересный, и я хочу интервью.
        - Олежка, в твоем голосе я чую подвох…
        Послышалось шуршание, покашливание, и Татьяна добавила с угрозой:
        - Олег? В чем подвох?
        - Ну, понимаешь… Пока никому не удалось это самое интервью у него взять.
        - А кто эти «все»?
        - «Эсквайр», например…
        - Олег? И ты хочешь, чтобы я за это взялась? С «Эсквайром» он разговаривать отказался, а твоему «Вестнику Урюпинска» интервью даст!
        - Вот только хамить не надо! - попытался не слишком убедительно возмутиться Олег. Журнал, с которым Таня сотрудничала, действительно находился совсем не в первом эшелоне столичной прессы. Но, гонораров хватало для оплаты квартиры, перечислялись они без задержек, и положение вещей вполне ее устраивало.
        И все же, требовать от нее такое!
        - Тань… Ну ты попробуй хоть? - заканючил Олег, и Татьяна сдалась.
        - Ладно. Я попробую. Просто попробую, так что, в план не ставь. Скидывай мне все, что у тебя есть по этому наследнику, приеду домой, гляну.
        - Вот и славненько. Вот и чудненько, - и явно приободрившийся редактор положил трубку.
        Спускаясь по эскалатору, Татьяна хмыкнула:
        - Ишь ты - наследник! Забавно.
        Пронзительно взвизгнув, подлетел недовольный ночной поезд. В полупустом вагоне Татьяна откинулась на спинку сиденья, вставила в уши капельки наушников, и, отгородившись от окружающих музыкой, задумалась.
        В последнее время встречи с подругами давались все тяжелее. Можно было сколько угодно убеждать себя, что в одиночестве есть куча преимуществ и изображать независимую даму свободных взглядов, но…

«Но, черт побери, Татьяна Владимировна, - сказала она самой себе, - хотя бы сама себе не ври, тебе дьявольски надоело возвращаться в пустую квартиру. Даже кот уже выражает тебе свое „фэ“, а мама жалостливо смотрит и молчит.»
        Самоедские мысли эти были привычными, уютными даже. Означали, что все нормально, первая стадия самокопания проходит успешно, и скоро можно переходить ко второй - напомнить себе о неудачном замужестве, и омерзительной процедуре развода, не выдержав которой Татьяна плюнула на все, и ушла с одной спортивной сумкой, где лежала немудреная одежда и старенький ноутбук.
        Прощайте шесть лет замужества, удачи вам, дорогой Константин Борисович и всей вашей семье, надеюсь, вы больше никогда не появитесь в моей жизни.
        С тех пор миновало три года и несколько коротких бурных романов, в результате которых у Татьяны повысилась язвительность и появилось стойкая убежденность - тихую малообеспеченную старость она встретит в гордом одиночестве.
        И все же, и все же…
        Не страдая комплексом неполноценности, она прекрасно понимала, что привлекает мужчин. Невысокая стройная, вроде бы и не красавица - несколько неправильные, черты лица: острый нос, великоватый рот, широкие скулы, но… Мужчины с завидным постоянством оглядывались вслед подтянутой рыжеволосой девушке.
        Увы, многие разочаровывались, обнаружив, что вместе с сексапильной внешностью в комплект входят острый ум, независимый характер и абсолютное нежелание играть по правилам толпы.
        Некоторые поклонники стремительно исчезали с горизонта, не понимая, что еще надо этой ненормальной: ей же предлагается хорошее содержание и даже собственный автомобиль, другие - что странная девица вовсе не собирается прыгать к ним в постель, хотя это безусловно поможет в карьере.
        В конце концов, Татьяна решила, что быть белой вороной - это даже забавно.
        Заработки внештатного корреспондента в одном небольшом журнале, постоянная колонка в другом, и нерегулярные, но частые заказы еще из нескольких изданий, позволяли существовать не шикарно, но вполне, на ее взгляд, пристойно. К тому же, признавалась Татьяна самой себе, она просто терпеть не могла сидение в офисе с десяти до семи. При воспоминании о полугодовом опыте такой работы, до сих пор бросало в дрожь.
        Однако, подруга, это не значит, что ты можешь просто так отказываться от заказов, - напомнила себе Татьяна.
        - Осторожно, двери закрываются, следующая станция Первомайская, - сообщил невидимый голос.
        Промелькнули колонны «Измайловской», поезд влетел в туннель.
        Пора было выходить.
        Первомайская, как всегда, встретила гулом автомобилей, нервным скрипом тормозов на светофоре, и гортанными возгласами продавцов из окрестных палаток.
        Перейдя на противоположную сторону, Татьяна двинулась дальше, вниз, к Нижней Первомайской. Конечно, там всегда перекопано, но куда тише и зелени побольше. Район свой Таня искренне любила - за близость Измайловского парка, за обилие зелени, да много за что еще.
        Неожиданно, она поймала себя на мысли, что идет и думает о неизвестном наследнике рода Вяземских.
        Интересно, какой он? Откуда вернулся в Россию? Зачем?
        Наверняка почтенной внешности мужчина, в возрасте хорошо за шестьдесят, обремененный внушительным состоянием. Внезапно воспылал страстью к исторической родине и решил вложить здесь деньги в какой-нибудь бизнес. Отчего-то образ наследника вырисовывался именно таким, не вызывающим ни малейшего доверия, абсолютно не симпатичным.
        Пересечь перекресток, с недавно установленным светофором - наискосок, конечно же, пройти мимо уже закрытого магазина, свернуть во дворы, миновать непроглядную темень «пятачка» с гаражами-ракушками, и, вот он, дом, милый дом.
        В прихожую вырулил крайне недовольный кот Мурчатель, для друзей Мурч, выразил свое отношение к хозяйке недовольным коротким мявом и, развернувшись, удалился в сторону кухни - гордо неся задранный хвост, и ступая подчеркнуто неторопливо.
        - Зараза ты, Мурч, - сказала Татьяна хвосту, прыгая на одной ноге, в попытках снять кроссовку.
        Демонстративно не реагируя на упреки хозяйки, нахальное животное исчезло за углом.
        Впрочем, позже, когда хозяйка сооружала бутерброд с колбасой, дымчато-серое чудовище возникло в дверях и потребовало свою долю добычи.
        - На! На, проглот! - Татьяна положила кусок колбасы рядом с кошачьей миской, и пошла в комнату, прихватив блюдце с бутербродом и кружку с крепким черным чаем.
        Одним из главных достоинств ее маленькой однокомнатной квартиры, Татьяна считала обилие зелени во дворе. Открываешь дверь на балкон - и, пожалуйста, запах трав, шелест листвы… И вопли алкоголиков, доносящиеся с лавочки, что намертво вросла в землю между ее домом и соседним.
        Впрочем, с этим Татьяна успешно боролась с помощью наушников - музыку чуть погромче, и уже ничего не отвлекает и не портит настроения.
        Отодвинув в сторону стопку распечаток, девушка поставила чашку и блюдце. Включив ноутбук, вошла в Интернет.
        - Так-так, давайте посмотрим, что за наследничек к нам пожаловал.
        Письмо редактора картину особо не проясняло - из него Татьяна узнала только, что зовут потомка Ян Вяземский, прибыл он в родные пенаты прямиком из Эквадора, и занимается он бизнесом.
        Дочитав, девушка пробормотала, - Ну, да, а я думала, он асфальтоукладчик.
        Выудив из вазочки, стоящей возле монитора, карандаш, Татьяна открыла молескиновскую записную книжку, и полезла в поисковики, бурча под нос:
        - Так-так, да мы еще и Вяземские…
        Спустя несколько минут, она, недоуменно хмыкнув, откинулась в кресле, сцепив руки на затылке.
        Конечно, не стоит рассчитывать, что желтые сайты будут отслеживать каждый шаг гражданина Вяземского, но, черт побери, не каждый же день в Россию приезжают представители старинных княжеских родов! Всего три заметки - это, считай, ничего.
        Кстати, а откуда такое неподходящее для княжеского рода имя - Ян? Татьяна сделала пометку в записной книжке. Вот и вопросик для интервью готов. Правда, всего один.
        Ладно, лиха беда начало. Посмотрим, что пишут об этом человеке.
        Тон заметок был на удивление сдержанным. Конечно, истеричный КП не мог не взвизгнуть о том что, «охотницам за наследством на заметку! Великий Князь, наследник многомиллионного состояния приезжает в Россию!», но этим и ограничился. Полезной информации - ноль. Бизнесмен, много лет жил в Эквадоре.
        Кстати, а где еще? Татьяна сделала очередную пометку и открыла новую статью.
        Ага, тут информации побольше. «Потомок древнего рода оказался еще и умелым бизнесменом. Без лишней шумихи он вкладывает деньги в развитие гостиничного бизнеса, также в сфере его интересов фермерские хозяйства. Кроме того, господин Вяземский известен, как меценат, а о его коллекции древних артефактов ходят легенды. В России господин Вяземский владеет компанией „Nivva Ltd.“, головной офис которой находится в Москве».
        Прекрасно. И чем занимается эта Нивва? Снова вопросы.
        Но самой интересной оказалась третья заметка. В ней на удивление глухо рассказывалось о том, что некий Вяземский загадочным образом купил разрушенную подмосковную усадьбу и проводит работы по ее реставрации.
        - А почему нет криков о незаконной сделке и гибели памятников старины? - спросила себя Таня. В тетради появилась очередная запись.
        Сделав глоток остывшего чая, она недовольно посмотрела на тетрадь. Вбила в поисковой строке Яндекса «Nivva Ltd.». Офис в центре, в одном из переулков, что живут тихой незаметной деловой жизнью возле Старого Арбата, еще один - в небольшом бизнес-центре почти на окраине города. Собственного сайта у компании нет, что заставило Татьяну недоуменно вздернуть бровь. Впрочем, телефон и адрес есть, а остальное выясняется в разговоре.
        Побродив вокруг хозяйки, Мурч убедился, что та не собирается спать, и, потоптавшись, улегся на пороге у балкона.
        Татьяна приоткрыла балконную дверь, впуская в комнату свежий прохладный воздух, и снова с ногами забралась в ротанговое кресло у стола. Увидев его в магазине, она бродила вокруг, облизываясь, и прикидывая, как бы его разместить и как доставить, мучительно вспоминала, что там и как с деньгами, в конце концов плюнула на все и заказала! С доставкой и сборкой.
        Зато как уютно теперь сидеть - свернувшись калачиком, чувствуя себя отделенной от всего мира изогнутой чашей кресла и кругом неяркого желтого света от маленькой настольной лампы. Единственным окошком в мир становился экран ноутбука и Таня чувствовала себя инопланетянином, наблюдающим за непонятными и страшно интересными существами.
        Разве можно было променять эти ощущения на дневную работу в унылом офисе?
        Она искренне считала, что, ни за что!
        - Кстати, а что нам скажет окно в мир! - щелкнула пальцами Татьяна, и в Google набрала Yan Vyazemsky. Услужливая программа выдала десяток ссылок на английском и четыре на испанском.
        Первым делом девушка нажала мышкой на пункт «Картинки», и удивленно пробормотала:
        - Вот это да!
        Картинок нашлось всего три, маленькие, так, что черты лица человека рассмотреть было почти невозможно, но, судя по фигуре, господин Вяземский держал себя в хорошей форме, и на вид ему было не больше тридцати пяти-сорока лет.
        - А господин то больше на спортсмена-профи похож, - прокомментировала находки Татьяна.
        На всех трех снимках Вяземский выходил из потрепанного внедорожника. Одет он был не в деловой костюм, а в комбинезон горнолыжника и, хотя лицо закрывал ладонью, вид имел какой-то несчастный.
        Татьяна перешла к статьям и поняла почему.
        - Бе-е-едненький, - протянула она, прочитав первую заметку, и почувствовала, что и сама расстроилась.
        "Таинственная трагедия на горнолыжном курорте
        Сегодня на знаменитом горнолыжном курорте Вэйл (штат Колорадо) произошла трагедия.
        Во время спуска погибла двадцатитрехлетняя Анна Гильерро, отдыхавшая на курорте вместе со своим женихом - бизнесменом русского происхождения господином Яном Вяземским.
        По словам очевидцев молодые люди попали в полосу аномального тумана, внезапно затянувшего часть склона. Спустя несколько минут туман рассеялся, но, минуты эти оказались роковыми для молодой женщины. Видимо, потеряв в тумане ориентацию, госпожа Гильерро буквально вылетела с трассы. Ее тело с многочисленными, не совместимыми с жизнью, травмами нашли гораздо ниже по склону.
        Жених госпожи Гильерро, Ян Вяземский, несмотря на многочисленные ушибы и порезы, происхождение которых он не смог объяснить. не ушел со склона до тех пор, пока не было найдено тело его невесты."
        Больше никакой стоящей информации Татьяне найти не удалось.
        Порывшись в Интернете еще несколько минут, она выключила компьютер и потерла уставшие глаза.
        Глянула на страницу тетради, заполненную вопросами, и взяла красный фломастер.
        Задумчиво обвела три пункта:

1. Почему Ян?

2. Чем занимается фирма Нивва?

3. Как удалось купить усадьбу?
        Потом, подумав, дописала еще один вопрос и подчеркнула его двумя резкими красными линиями:
        Детство и юность - где?
        Закрыв тетрадь, она посидела еще несколько минут, отвечая на почту и читая френд-ленту своего блога. В конце концов нехотя бросила взгляд в правый нижний угол монитора и ойкнула - маленькие белые цифры показывали 02-34.
        - Все-все-все, - выбравшись из кресла, она сняла покрывало с кровати, откинула одеяло, и отправилась в душ.
        Уже стоя под тугими горячими струями, подумала:
        - А почему ни словечка о родителях?
        Засыпая, Татьяна решила что, пожалуй, утро она начнет со звонка в непонятно чем занимающуюся компанию Nivva.
        Утро - это кофе. Крепкий кофе с молоком и двумя кусками коричневого пальмового сахара. Пускай дорогого и совершенно непрактичного, но любимого.
        Татьяна начинала мечтать о нем, чистя зубы, умываясь, застилая кровать и, к тому моменту, когда она заходила в кухню и щелкала тумблером электрического чайника, в голове билась только одна мысль:
        - Кофе-кофе-кофе.
        Соорудив бутерброд с мягкой брынзой, Таня снова открыла холодильник, достала пластиковую упаковку йогурта, поставила на стол. Потянулась за стеклянной банкой
«Максвелл Хаус».
        При всей ее любви к этому напитку, вкус у нее был, как она сама говорила, плебейским, дальше некуда. Растворимый кофе в гранулах, и все тут. Да и молоко концентрированное, из жестяных банок, в которых она пробивала старым, советских времен, ножом-открывашкой, две дырки.
        Зато получался именно тот напиток, который ей нравился.

«Евроньюс» гнусавым голосом сообщил о досрочных выборах парламента в Италии, показал радостного президента России и голодный бунт в Африке.
        - Что в мире? - спросила Татьяна Мурча, и, не дождавшись ответа, сама себе ответила:
        - Стабильности нет.
        Захватив кружку, она пошла в комнату и, усевшись за стол, потянулась к телефону. Глянула на часы - 10:30, все порядочные люди давно на работе, пора звонить.
        - Компания Нивва, слушаю вас, - неожиданно глубокий бархатистый мужской голос.
        - Здравствуйте, вас беспокоит Татьяна Береснева, корреспондент журнала «Москва и Подмосковье». Подскажите, пожалуйста, как можно связаться с вашей пресс-службой?
        - Минутку, переключаю. - в динамике заиграл безликая офисная мелодия.
        - Здравствуйте, Татьяна. Меня зовут Николай Мелехов. Я начальник пресс-службы компании Nivva Ltd. Чем могу помочь? - снова мужской голос. Чуть более высокий, не такой бархатистый, но все равно приятный.
        - Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, каким образом можно организовать интервью с господином Вяземским? - с места в карьер взяла Татьяна. Никаких «можно ли», «не поможете ли» - стоит начать говорить просительно, и можно ставить крест.
        - Увы, господин Вяземский не дает интервью. Но, если вас интересует деятельность компании «Нивва», я с радостью отвечу на все ваши вопросы и постараюсь организовать интервью с представителями совета директоров.
        - Простите, Николай, но, неужели господин Вяземский настолько сторонится прессы?
        - Увы, это так. Поверьте, уважаемая Татьяна, порой это создает определенные трудности в моей работе, - собеседник добавил в голос доверительности, и Таня оценила высокий класс собеседника, - но, это даже не обсуждается. Ян Александрович не общается с прессой. Ни при каких условиях.
        - Ну, неужели, ни разу никому не дал интервью? - уже из чистого любопытства спросила Татьяна.
        - За последние семь лет, никому. Ни разу - отрезал собеседник.
        - Эх, без ножа зарезали, - вздохнула Таня. - Тогда, хотя бы, расскажите о бизнесе господина Вяземского в России. Почему он решил развивать его? И что это за бизнес, кстати?
        С явным облегчением любезный Николай разразился длинной тирадой, из которой Татьяна поняла, что «компания занимает лидирующее положение в своем сегменте, мы нацелены на удовлетворение самых различных нужд наших клиентов, российский рынок является для нас приоритетным, поскольку высокие темпы экономического роста позволяют рассчитывать…». И так далее, и так далее. Затем Николай записал координаты Татьяны и клятвенно заверил, что будет регулярно присылать ей наиболее интересую информацию и сообщать обо всех пресс-мероприятиях.
        Лишь положив трубку, Таня сообразила, что любезный велеречивый Николай ухитрился ни слова не сказать о том, чем же, в конце концов, занимается «Nivva Ltd.».
        - Вот ведь жук, - в сердцах высказала свое отношение к пройдошистому начальнику пресс-службы Татьяна.
        Дремавший возле балкона глаз, Мурч, открыв глаз, недовольно посмотрел на хозяйку, и перевалился на другой бок. Потеряв равновесие, медленно сполз с порога на пол.
        - А нефига было отъедать такую задницу! - мстительно сказала Татьяна коту. Мурч не отреагировал. Этому созданию с удивительным высокомерием удавалось не замечать неприятных для него вещей.
        Замигал в углу монитора конвертик. Татьяна щелкнула мышью, открывая письмо.
        Вот это оперативность!
        "Здравствуйте, уважаемая Татьяна!
        С удовольствием сообщаю, что Ваш адрес занесен в базу для рассылки пресс-материалов компании Nivva Ldt.
        Во вложенных файлах Вы найдете информацию об истории компании и ее планах.
        С уважением,
        начальник пресс-службы
        компании Nivva Ltd.
        Николай Мелехов"
        Любопытно, они и здесь умудрятся ничего не сказать? И она открыла первый файл. Так… компания образована… является… штаб-квартира в Нью-Йорке… Восемь лет назад куплена господином Вяземским…
        А через год погибает его невеста. Никаких подробностей о самом Вяземском, конечно же, нет.
        Открыв второй файл, Татьяна утонула в специфических терминах, потрясла головой, продираясь через неудобоваримые фразы, рассчитанные на специалистов, но, под конец, все же удовлетворенно протянула - Ага-а-а!
        Насколько она поняла, компания занималась разработкой и установкой эксклюзивных систем безопасности. В пресс-справке говорилось: «Много лет Nivva Ltd. является лидером на рынке эксклюзивных систем безопасности. Мы по праву гордимся тем, что находимся на переднем крае разработок, служащих повышению безопасности наших клиентов».
        Фразочка, конечно, зубодробительная, но представление о том, чем будет заниматься на родине предков наследник княжеского рода дает.

«Интересно, все же, почему никто из желтой журналистской братии не увязал это с криминалом? Ведь само просится» - подумала Татьяна, делая еще одну пометку в тетради.
        И грустно вздохнула. Между ней и гонораром за интервью встала непреодолимая преграда в лице пресс-службы компании.
        - Ну и тебе же хуже! Значит, сниму твою усадьбу во всех ракурсах, и забацаю материал о распродаже народного достояния! - в сердцах выпалила Таня да ещё показала монитору язык.
        Полистав свою тетрадь для записей, в которую вчера занесла все, относящееся к Вяземскому, нашла название купленной им усадьбы - Алёхово-Пущино. Название казалось смутно знакомым, но когда и в связи с чем, она его слышала - вспомнить не получалось.
        Решив что, если суждено, то все равно, рано или поздно, в памяти всплывет, Татьяна решила посмотреть, как лучше добраться до усадьбы.
        Все тот же Google сообщил, что деревня Алёхово-Пущино находится в ста сорока пяти километрах от ее дома, и добираться туда следует по Каширскому шоссе. Затем свернуть направо и продолжать движение.
        Распечатав страницу, Таня вложила ее в прозрачную папку-файл и сунула в свой рабочий рюкзак.
        Туда же отправились диктофон, фотоаппарат, упаковка увлажняющих салфеток, кошелек, паспорт и объемистый бумажник, в котором она хранила права и документы на машину.
        Нарубив на скорую руку несколько бутербродов, Таня завернула их в фольгу и, вместе с термосом, полным горячего сладкого кофе, тоже сунула в рюкзак.
        Постояла посреди комнаты, соображая, что еще может понадобиться.
        Вроде бы, ничего не забыла.
        Значит, пора готовить к выходу себя любимую.
        В отличие от той же Ани, подготовка эта занимала у Татьяны не пару часов, а неприличные тридцать минут.
        Квадрат гаражей напоминал Татьяне средневековое княжество. Или пиратскую республику. В общем, что-то маленькое, но страшно независимое, изо всех сил этой независимостью гордящееся.
        Сама она стала полноправной гражданкой «гаражного государства» пару лет назад, хотя «ракушку» у местного старожила Василия Петровича снимала уже больше четырех лет.
        В тот памятный день она все никак не могла открыть навесные замки гаража - еще прошлым вечером вовсю сыпалась с небес непонятная мокрядь, пропитывая все вокруг, а под уутро ударил морозец и не помогли даже колпаки из обрезанных пивных бутылок-двухлитровок. В один замок ключ влезал наполовину и категорически отказывался поворачиваться, во второй - даже не входил.
        Петрович с парой товарищей внимательно следил от своего гаража, ожидая, когда дамочка, продемонстрировав полный арсенал бабьей глупости, обратится за помощью к настоящим мужчинам.
        Татьяна перевернула в дужках замки, личинками вверх и от души прыснула в каждый
«незамерзайкой», баллончик которой достала из своей объемистой сумки.
        Василий Петрович поставил отвисшую челюсть на место и признал рыжую полноправным членом гаражного клана.
        Сейчас «ракушка» Петровича стояла запертой, как и остальные. Народ здесь появлялся вечером, после работы, или по выходным.
        Выгонялись из гаражей авто, открывались капоты, и начинались неспешные вдумчивые беседы, под обязательный «Владимирский централ». Иногда рукастый Вадик из гаража, что стоял в противоположном конце ряда, вытаскивал из своего гаража мангал, и тогда устраивалось совместное пиршество, отчего-то напоминавшее Татьяне древние языческие обряды.
        Пару раз она не успевала исчезнуть, и ее вовлекали в поедание вкуснейшего шашлыка. А также «совместное распитие крепких спиртных напитков», как торжественно объявлял непременный участник мероприятий - оперуполномоченный Алексей из третьего подъезда.
        Татьяна выгнала из гаража свой старенький «Фольксваген Гольф», с усилием потянула вниз дверь гаража, навесила замки, закрыла, подергав дужки.
        Задумчиво постояла у машины. Вроде бы ничего не забыла.
        Выехав со двора, бросила взгляд на указатель топлива - бензина меньше полбака, надо заправиться, и, доехав до перекрестка, повернула к Первомайской улице.
        Очереди на любимой заправке, спрятавшейся среди гаражей и автобаз, рядом с круговым перекрестком, не было, и уже через несколько минут приободрившийся синий
«Гольф» радостно вылетел на МКАД.
        Время «предрабочих пробок», к счастью миновало, поэтому на Кольцевой, в основном, резвились дальнобойщики и грузовики строительных компаний, с ревом пролетающие мимо жалких на их фоне легковушек.
        Татьяна внимания на невоспитанных монстров не обращала, привычно встав во второй ряд: и сзади никто не будет нервно сигналить, как в крайнем левом, и не придется срочно перестраиваться, когда впереди появится очередной съезд с МКАДА или поворот к какому-нибудь строительному рынку.
        Впереди показался щит, предупреждающий, что до Каширского шоссе осталось 3 километра, и Таня перестроилась в правый ряд. Повернув на Каширку так и решила ехать в правом - дорога незнакомая, лучше не спешить, да и рассмотреть окружающие пейзажи не помешает.
        Конечно, в мае, когда даже пыльная придорожная зелень играет всеми оттенками ярко-зеленого, или ранней осенью, в пору золотого безумия, Подмосковье смотрится просто волшебно, и даже не верится, что где-то неподалеку - один из самых безумных городов мира. Но и сейчас, когда деревья только начинались просыпаться, и лишь присмотревшись, можно было заметить на деревьях первые почки, девушка находила в пейзаже своеобразную негромкую притягательность.
        В опущенное до середины окно временами врывались запахи свежей земли, оживающих деревьев, и тот неопределенный щемящий запах, от которого сладко замирает сердце, и понимаешь - весна. Солнце. Новый мир, с новыми чудесными людьми и неожиданными встречами где-то рядом.
        В проигрывателе негромко выводит что-то романтичное Кенни Джи, треплет волосы легкий ветер - жизнь прекрасна!
        Таня почувствовала, как исчезает плохое настроение, вызванное разговором с Николаем из пресс-службы, и поднимается волна ничем не оправданного оптимизма.
        Промелькнул указатель «Белые Столбы», «Барыбино», «Михнево», и Татьяна еще раз сверилась с картой, лежавшей на «торпеде».
        Так - Ступино, налево, а там по грунтовке. Только сейчас она сообразила, что весенняя грунтовка в Московской области может означать и две глубокие колеи, заполненные кашей из грязи, воды и талого снега.
        Ладно, снега по случаю аномального тепла не будет, а вот всего остального там может быть с избытком.
        Но, думать надо было раньше, мысленно пожала плечами Татьяна, и продолжила путь.
        Миновав небольшую деревеньку, путешественница снизила скорость. Вот она, грунтовка… Правда, на удивление приличная. «Гольф» неторопливо переваливался по местным колдобинам, а его пилот, как иногда тщеславно величала себя Татьяна, оглядывался в поисках ориентиров, о которых рассказывали те, кто уже побывал в этих местах.
        На сайте любителей пеших прогулок Таня нашла упоминание о том, что дорога должна проходить по берегу озера, после чего уходить влево, на холм, на вершине которого и стоит усадьба.
        Речь, правда, шла о развалинах усадьбы и Татьяна думала, что, в лучшем случае, она побродит вокруг, фотографируя живописные руины и составляя наброски язвительного сопроводительного текста.
        Попетляв по полям, грунтовка, действительно, вышла на берег небольшого, похожего на след гигантской лапы, озера. Ветер гнал по серой воде легкую рябь, колыхалась прошлогодняя перемерзшая трава, и на Таню вдруг пахнуло запахом нездешней, негородской жизни - одинокой, застывшей в пространстве и времени, созерцательной, погруженной в себя и вечность.
        Миновав озеро, дорога, действительно, полезла на длинный пологий склон холма, поросшего редким леском. Скорее, подумала девушка, тем, что осталось от некогда ухоженного парка.
        Между деревьями, на вершине холма, мелькало, среди стволов старых берез, что-то белое.
        - Неужто, это так развалины выглядят, - удивилась Таня, осторожно подрабатывая рулем, чтобы машину не повело на повороте, и тут же резко ударила по тормозам, выворачивая руль до упора.
        Прямо на нее мчался громадный черный Лендровер.
        Визг тормозов разорвал лесную тишину.
        За рулем Лендровера сидел ас - он лишь слегка увел капот вправо и мягко остановил машину. Блестящая решетка радиатора качнулась в нескольких сантиметрах от вставшего почти поперек дороги «Гольфа», и застыла.
        Не дыша, на подгибающихся ногах, Таня вышла из машины, и двинулась к «Лендроверу». Ей было абсолютно все равно, кто там, внутри. Это же надо так нестись!
        То, что на лесной дороге водитель просто не ожидал встретить встречный автомобиль, ее нисколько не волновало - сейчас она выскажет все!
        Хлопнула дверь джипа, со стороны водителя показался невысокий белоголовый крепыш.
        - Девушка, с вами все в порядке? Вы не испугались?
        Неожиданно вежливый голос, мягкие успокаивающие интонации, ни малейшего намека на
«наезд» в стиле «баба за рулем, страшнее обезьяны с гранатой».
        Девушка длинно выдохнула, и поняла, что абсолютно не сердится.
        - Все нормально, ничего страшного. Сама виновата, замечталась, - махнула она рукой.
        В это время открылась задняя дверь, и на усыпанную прошлогодней листвой тропинку, ступил человек, при виде которого сердце Татьяны ухнуло куда-то вниз.
        Среднего роста, стройный, подтянутый, он выпадал из этого места и времени.
        Он бы прекрасно смотрелся в мундире морского офицера. И чтобы над палубой летели ядра, а он стоял бы на мостике, заложив руку за отворот. Или во главе атакующего гусарского эскадрона, - почему-то подумалось Татьяне.
        Пассажир джипа сделал шаг, и наваждение исчезло. Перед ней стоял среднего роста мужчина, одетый с тщательно продуманной дорогой небрежностью. На вид лет тридцати пяти - тридцати восьми.
        Очень короткая, на военный манер, стрижка. Правильные аристократические черты лица, могли бы показаться излишне сладкими, но криво сросшийся после перелома нос, придавал его обладателю вид взявшегося за ум хулигана.
        Не раздумывая ни секунды, Татьяна выпалила:
        - Господин Вяземский, теперь, как честный человек, вы просто обязаны дать мне интервью.
        На нее глянули холодные, напомнившие девушке воды холодного озера, серые глаза.
        Неожиданно в них мелькнула, словно поднявшаяся с глубины рыбка, смешинка, и Ян Вяземский, кивнув в ту сторону, откуда появился джип, сказал:
        - Жду вас. Подъезжайте.
        И уже водителю:
        - Владимир, поехали. Предупредим охрану о гостье.
        Услышав голос шефа, белоголовый Владимир коротко, по-военному, кивнул Татьяне, и сел за руль.
        Спустя несколько секунд мастерски развернувшийся джип уже мелькал между тонкими стволами берез.
        - Проклятье, он еще и симпатичный, - бормотала Татьяна, прыгая на сиденье «Гольфа» и врубая заднюю передачу.
        Татьяна почему-то рассчитывала увидеть глухой кирпичный забор метра в три высотой, и тяжелые стальные ворота с прорезанной смотровой щелью.
        Оказалось, владения наследника окружает изящная ограда, напомнившая ограду сада
«Эрмитаж». Однако, на верхушках побеленных столбов, девушка заметила неброские коробочки видеокамер, и призадумалась, а какими еще системами безопасности может оснастить свою территорию хозяин фирмы, на разработке таких вот систем специализирующейся.
        Ворота тоже оказались не глухими полотнищами, а настоящим произведением искусства - литые виноградные лозы обвивались вокруг волной изогнутых верхних кромок. В центре каждой створки красовался вензель «В», окруженных теми же литыми виноградными листьями.
        Ожидавший гостью возле открытых ворот, уже знакомый Владимир, нагнулся к открытому окну «Гольфа»:
        - Сейчас поезжайте прямо по аллее, машину поставьте на площадке перед домом. Ян Александрович вас ждет.
        Аллея, шла по заброшенному, заросшему, как и весь холм, березняком, парку. Таня медленно ехала, глядя по сторонам - с одной стороны проглядывает между деревьями выщербленная каменная чаша фонтана, с потемневшим от старости, но все же выжившим Купидоном. С другой виднелась беседка. «Или их раньше называли павильонами?» - подумала Татьяна. Четыре мраморные колонны поддерживали купол - тоже почерневший, обколотый понизу.
        - Интересно, приходят ли в эту беседку призраки влюбленных дам прошлого? - задумалась гостья.
        Аллея закончилась, «Гольф» выехал на выложенную большими каменными плитами площадку перед центральным домом усадьбы.
        Таня одобрительно цокнула языком. К широкой террасе, опоясывающей белое двухэтажное здание, вели ступени мраморной лестницы, по бокам которой лежали каменные львы, задумчиво глядевшие на подъехавший автомобиль.
        На верхней площадке стоял хозяин дома, несмотря на довольно прохладную погоду и поднявшийся резкий ветер, в пуловере цвета топленого молока и светло-голубых вытертых джинсах.
        Остановившись, журналистка сделала пару снимков дома, так, чтобы в кадре оказался и его хозяин, и поспешила к лестнице.
        Поднимаясь, Татьяна еще раз поразилась военной выправке и ощущению доброжелательной спокойной силы, исходившей от Вяземского.
        - Здравствуйте. Насколько я понимаю, это вы звонили с утра Николаю, - сказал он, на европейский манер протягивая Татьяне руку.
        - Ваши сотрудники хорошо информируют босса, - ответила она, отвечая на рукопожатие. - Да, я Татьяна Береснева, корреспондент журнала «Москва и Подмосковье». Спасибо, что согласились на интервью.
        - Вы не поверите, Татьяна, но я сам не понимаю, почему это сделал, - неожиданно рассмеялся Вяземский, и сделал приглашающий жест. - Однако, не стоит стоять на ветру. Пойдемте, я напою вас хорошим чаем, и мы побеседуем. Только давайте договоримся - внутри дома не фотографировать. В парке, пожалуйста, а вот в доме - не надо.
        Девушка молча кивнула и убрала фотоаппарат в сумку.
        Внутренний интерьер дома запомнился Татьяне как единое, светлое, пахнущее деревом, и чем-то еще, неуловимым, но очень уютным, пространство. Конечно, были в нем и комнаты, и коридоры, и широкая лестница, ведущая на балкон второго этажа, но все это она вспомнила уже потом, возвращаясь по ночному шоссе домой.
        А тогда - ощущение удивительной цельности и доброжелательности вокруг, любезный хозяин, короткая прогулка по коридору, одна из стен которого, полностью стеклянная, выходила в запущенный и от этого еще более очаровательный, парк.
        Вяземский открыл дверь, пропуская гостью вперед:
        - Проходите, присаживайтесь. Так хотите чаю?
        Татьяна кивнула в ответ.
        Тогда подождите минутку, я сейчас распоряжусь.
        Войдя в кабинет, Таня, осматриваясь, остановилась на пороге.
        Высокие потолки с лепниной, большое, во всю стену, окно, также выходящее в парк, стены полностью заставлены книжными шкафами.
        В глубине комнаты массивный рабочий стол темного дерева. На столе, несколько неуместный, выбивающийся из общего стиля, ноутбук.
        У окна журнальный столик и пара кресел.
        Татьяна село в одно из них, достала диктофон и, проверив, поставила на середину стола.
        Открылась дверь, и в кабинет вошел Вяземский. Быстро прошел к окну, остановился за креслом, скрестив руки, оперся ими о спинку кресла.
        - Итак, вы хотите взять у меня интервью. Зачем?
        Татьяна даже растерялась слегка, но виду не показала:
        - Ян Александрович, вы представитель старинного русского рода, всю жизнь прожили за границей, имеете успешный бизнес. Ваше возвращение…
        Вяземский досадливо поморщился:
        - Татьяна, а если без этих дежурных фраз?
        И она, не раздумывая, выпалила:
        - Да за квартиру мне платить надо! А когда стала собирать материал о вас - стало интересно.
        - Что именно интересно? - склонив голову к плечу, ехидно глянул на нее собеседник.
        - Вы. Какой вы. Почему вас назвали Яном. Как вы жили, - пожала плечами журналистка.
        - Послушайте, - возмутилась она, - это же вы у маня интервью уже берете!
        Улыбнувшись, Ян сел в кресло:
        - Прошу меня простить, это уже профессиональное.
        Татьяна решила перехватить инициативу. Включив диктофон, спросила:
        - В каком смысле, профессиональное?
        - Я же руковожу компанией, которая занимается системами охраны. Вы представляете, сколько вопросов приходится выяснить, прежде чем удается выработать наиболее подходящую для клиента схему? А если вспомнить о том, что многие просто параноидально относятся к вопросам сохранности своих секретов… - и Вяземский выразительно махнул рукой.
        - Неужели вы сами проводите такие вот встречи? Разве для этого нет специалистов компании?
        - Вы должны знать, что есть клиенты разного уровня. И потом - если я не понимаю специфики работы компании, как я могу ей управлять?
        - Логично, - позволила себе улыбнуться Татьяна.
        В дверь негромко постучали и, дождавшись громкого «Да-да, входите», молодой человек в строгом деловом костюме вкатил сервировочный столик с чайником, двумя чашками, вазочкой с печеньем и аккуратными маленькими баночками с вареньем.
        - Алексей, оставьте столик возле нас, пожалуйста. Вы свободны, я сам поухаживаю за нашей гостьей.
        И, уже обращаясь к Татьяне:
        - Искренне советую, попробуйте вот это, черничное. Совершенно бесподобное лакомство.
        Налив Татьяне крепкого черного чаю, Вяземский наполнил свою чашку, сделал небольшой глоток, и, воровато глянув на дверь, сцапал со столика банку малинового варенья.
        Запустив в нее ложку, объяснил недоуменно смотревшей гостье:
        - Алексей, кроме всех прочих его талантов, еще и мой тренер. И к моим маленьким слабостям относится крайне неодобрительно. А я малиновое варенье люблю - словами не описать.
        Отправив ложку варенья в рот, блаженно закатил глаза, а потом указал на диктофон:
        - Процитируете это, подам в суд и докажу, что ничего не было.
        - Хорошо-хорошо, никакого варенья, - рассмеялась Таня. - Тогда вы мне расскажете, почему вас назвали Яном.
        - На самом деле никакой тайны. Моя мама - полячка. Вообще, это длинная и грустная, в общем-то, история. Мой отец безумно влюбился в сотрудницу посольства Польши в США. Отец к тому времени был уже очень немолод, давно вдовец, а вот моя будущая мама - молодая красавица, замужем. По каким причинам она не могла развестись официально - не знаю, но им пришлось бежать. Отец был не слишком состоятелен, но, продал все свое имущество в Штатах, выправил маме фальшивые документы, и они сбежали сначала в Мексику, а потом в Эквадор. Там я и родился. Собственно говоря, я незаконнорожденный. Как в старину говорили - бастард.
        Вяземский надолго замолчал и Татьяна, не выдержав, спросила:
        - А, а потом, что?
        - А потом они погибли. Оба. Мне было три года. Так что, - он грустно улыбнулся, - своих родителей я узнавал по рассказам дяди. Двоюродный брат отца, осевший в Южной Америке еще до Второй Мировой. Замечательный старик, воспитывал меня буквально как родного сына, которого у него никогда не было. А родители - они поехали отдохнуть в горы, машина сорвалась с серпантина… Нашли их спустя два дня. Дядя говорил, что полицейские сказали - оба погибли сразу, не мучились.
        - Простите, - поморщился Ян, - не будем больше об этом. Не самая приятная тема. Давайте я лучше расскажу вам о том, как я купил эту усадьбу! А потом мы вместе пообедаем и погуляем по парку. Я еще ничего в нем не менял, и даже не знаю, хочу ли это делать. В этой запущенности есть что-то притягательное.
        Таня кивнула и поставила диктофон рядом с чашкой Вяземского.
        Незаметно пролетело полтора часа. Вяземский увлеченно рассказывал о своих хождениях по инстанциям, о том, как он, с пеной у рта доказывал, что восстановление исторического облика усадьбы никак невозможно без изменений в одной! Ровно одной разрушенной каменной стене… Как нанимал исследователей, обнаруживших в архивах саратовского энтузиаста-историка снимки усадьбы, как по крупицам выискивал он в воспоминаниях стариков-эмигрантов упоминания о внутренней отделке Алёхово-Пущино и составлял эскизы интерьеров.
        Но все это оказалось цветочками по сравнению с тем, что последовало, когда началось строительство!
        Вяземский рассказывал настолько живо, с такими красочными подробностями и точными деталями, давал настолько меткие и точные характеристики людям, что Татьяна спросила, не занимался ли он когда-нибудь журналистикой, или писательским ремеслом.
        Ян в притворном ужасе откинулся в кресле:
        - Упаси Боже! Да я и в школе терпеть сочинения терпеть не мог. Читать - да, читать люблю. Но вот писать самому - увольте.
        А потом они гуляли по парку, угадывали где когда-то проходили аллеи, спорили, была ли на месте вон того бугорка, рядом с беседкой, разбита клумба, и стоит ли полностью менять беседку или попробовать отреставрировать то, что есть.
        Поднявшись по выщербленным ступеням, Таня села на круговую скамью. Камень вытягивал тепло, но вставать не хотелось. Казалось, вошедший полностью отгораживался от внешнего мира, оставляя за порогом беседки всю суету, все мелкие заботы, казавшиеся такими важными в городе.
        Обернувшись, она вздрогнула от неожиданности. Рядом с гостеприимным хозяином стоял высокий широкоплечий человек с необыкновенно белыми волосами. Заметив испуг Татьяны, он учтиво поклонился и что-то прошептал на ухо Вяземскому, после чего отступил на пару шагов и словно растворился между деревьями.
        - Это начальник службы безопасности, Олаф Сигурдсон, - объяснил Ян. - Он напугал вас?
        - Скорее, удивил. Он появился так неожиданно.
        - Да, это он умеет. Военная подготовка.
        - Олаф? Это скандинавское имя, так?
        - Да. Олаф родом из Норвегии. Но мы сотрудничаем уже много лет и в чем-то он стал более русским, чем многие граждане России. Олаф прекрасно говорит по-русски. Для меня он больше, чем просто служащий компании.
        - Больше? Насколько? - Татьяна подошла к порогу беседки и смотрела на Вяземского сверху вниз. Очень не хотелось уходить отсюда, несмотря на поднявшийся холодный ветер, задувавший под короткую куртку.
        - Намного. Он мой друг, - очень серьезно ответил Вяземский.
        - Пойдемте, - протянул он руку своей гостье. - Олаф приходил сказать, что обед подан.
        Не «обед готов», а «обед подан», отметила про себя Татьяна.
        Она ожидала, что обед подадут в каком-нибудь сногсшибательном зале, а сидеть обедающие будут на противоположных концах бесконечного стола.
        Оказалось, обедает потомок древнего рода в небольшой, по меркам этого дома, комнате - чем-то средним между кухней и гостиной, сидя за деревянным, накрытым клеенчатой скатертью, столом.
        Зато, как обедает!
        Татьяна покраснела, когда сообразила, что с неприличной скоростью умяла здоровенную тарелку вкуснейшего борща и, с молчаливого одобрения сотрапезника, наливает вторую порцию.
        - Это все воздух. После такой прогулки разыгрывается зверский аппетит. - попробовала оправдаться она.
        - Да вы не оправдывайтесь, а налегайте, - добродушно улыбнулся хозяин дома. - Только место для второго блюда оставьте. Если ничего не путаю, то у нас сегодня пельмени с грибами.
        И - да. Последовали пельмени с грибами.
        И совершенно невозможный пирог с лимоном.
        И тающее во рту ванильное мороженое.
        И кофе в крохотных фарфоровых чашечках.
        И разговоры. Обо всем. Татьяна сама не заметила, в какой момент стала рассказывать о себе. Ян лишь изредка вставлял реплики, задавал короткие, но очень точные вопросы.
        Опомнилась она, лишь когда за окном сгустились сумерки.
        - Ой, мне же еще отсюда выбираться! - сорвалась гостья со стула. - Я же и вам весь график сбила! Что же вы меня не одернули!
        Ян сидел и улыбался:
        - Поверьте, если бы у меня были неотложные дела, я бы об этом сказал. А теперь - давайте-ка мы вас проводим до шоссе. Поедете за моей машиной.
        Короткие сырые сумерки растворились в глухой загородной темноте. Татьяна осторожно ехала вслед за джипом Вяземского, стараясь не утыкаться в стоп-сигналы огромного внедорожника.
        Закусив нижнюю губу, она буквально кралась вслед за джипом по темному лесу и с облегчением вздохнула только когда миновали холм - впереди показались редкие огни деревни. Пару раз «Гольф» начинало «вести» в сторону, но, всякий раз Таня успевала подработать рулем и не съехать в кювет.
        Промелькнула мимо деревня, джип замигал, показывая, что останавливается. Татьяна съехала на обочину, встав перед Лендровером. Вышла из машины. Вяземский пружинисто выскочил из автомобиля, подошел к девушке. Она заговорила первой:
        - Спасибо вам большое, Ян Александрович. И за интервью, и за… да за весь этот день спасибо!
        - Не за что. Я искренне рад был с вами познакомиться, Татьяна. Убедительно прошу, пришлите полный текст материала Николаю. Я сам вам полностью доверяю, но если не покажу ему текст, сильно обижу.
        - Конечно, пришлю, - Татьяна неловко помялась, но Вяземский молчал, и пришлось говорить самой:
        - До свидания. Я поеду.
        - Да. До свидания. Ну, теперь я жду номер вашего журнала.
        Таня кивнула, неуклюже повернулась и, почему-то чувствуя себя ужасно глупо, села в машину.
        Выезжая на трассу, она посмотрела в зеркало заднего вида - джип так и стоял на обочине. Темная фигура почти терялась на фоне черного корпуса автомобиля.
        Ей показалось, что он помахал ей рукой, но, скорее всего, просто почудилось.
        Вяземский опустил руку.
        Хлопнула дверь, с водительского места выбрался Олаф, подошел и встал чуть позади шефа.
        Сунув руки в карманы ветровки, Ян задумчиво пнул ногой камешек, и сказал, глядя вслед «Гольфу»:
        - Олаф, будьте так любезны, узнайте о нашей милой гостье все, что возможно.
        Утро Вяземский решил посвятить визитам, о чем и сообщил Олафу с Владимиром.
        Персонал «Nivva Ltd.» уже привык к постоянным отлучкам своего загадочного шефа, Олафа офисные труженики побаивались, а во Владимире женская часть компании души не чаяла. А потому все, оставшиеся в конторе, готовы были грудью встать на защиту деловых интересов предприятия.
        Что, разумеется, Вяземского и Олафа более, чем устраивало. Правда, подбирать персонал пришлось долго и упорно, но затраты, в итоге, стремительно окупались.
        Но сейчас Вяземский в последнюю очередь думал о делах фирмы.
        Он смотрел на своего начальника службы безопасности.
        Олаф с сомнением глядел на обшарпанный подъезд стандартной московской девятиэтажки из тех, что стремительно вырастали, образуя спальные районы, в 70-х годах двадцатого века.
        - Да уж. Никак не мог предположить, что такой персонаж, как Дольвего поселится в подобном, - он пошевелил в воздухе пальцами, - жилище.
        - С вашим то опытом, уважаемый, могли бы уже знать, что как раз такие персонажи и выбирают самые неприметные убежища, - поддел норвежца Вяземский.
        - А я понимаю, понимаю, шеф. Сам бы что-нибудь подобное организовал, правда, пути отхода здесь, пожалуй, несколько непродуманные. Но это не значит, что я утратил способность удивляться.
        - Кстати, насчет путей отхода. Угол вон того дома видите? Там, рядом с голубятней, наверняка, какой-нибудь лючок и ход к Приграничью.
        - Не щупал, боюсь внимание привлечь, - честно признался Олаф, и нажал кнопку переговорного устройства.
        - Володя, видишь зеленую коробку, которую Ян Александрович называет голубятней? Да-да. Так ты походи там рядышком, поконтролируй территорию. Вот и чудненько.
        Вяземский уже шел к подъезду, и Олаф поспешил за ним.
        Лифт оказался на удивление чистеньким, а выйдя на пятом этаже, они обнаружили на площадке, пролетом ниже, старенький, но отмытый до белизны кухонный столик, на котором кто-то заботливо расставил пластиковые горшки с комнатными растениями. Зелень явно чувствовала себя весьма неплохо.
        - Присмотревшись к растениям, Олаф тихонько хмыкнул:
        - Ловко. Старая школа чувствуется.
        Ян кивнул:
        - Да, простенько и со вкусом. Никаких мандрагор и прочей экзотики. Дольвего просто легонько подтолкнул у них уровень эмпатии, и вот она, готовая система сигнализации. Так что, он о нас уже знает.
        С этими словами он потянулся к кнопке звонка, Но нажать не успел, дверь уже открывали.
        Стоявший в дверях человек был высок и худ. Больше всего он напоминал вышедшего на пенсию учителя, любимого детьми и коллегами - сутуловатый, с внимательным и доброжелательным взглядом больших карих глаз. Сейчас он с любопытством рассматривал гостей поверх державшихся на кончике носа очков в тяжелой пластиковой оправе.
        Осмотрев, сделал шаг в сторону, приглашая войти:
        - Заходите, не стойте де на пороге.
        И исчез в коридоре.
        Вяземский с Олафом последовали за ним.
        Внутри квартира также напоминала жилище преподавателя или неудавшегося ученого: бедноватая но чистая обстановка, письменный стол, заваленный исписанными листами, потрепанными справочниками и тонкими брошюрками в пожелтевших мягких переплетах.
        Хозяин квартиры сел на продавленный диван, кивнул гостям на кресла покрытые красными в зеленую полоску покрывалами:
        - Присаживайтесь. Думаю, мне представляться смысла нет. Да и кто вы такие, я знаю. Так что, перейдем сразу к цели вашего визита.
        Опускаясь в кресло, Ян аккуратно поддернул штанины безукоризненно выглаженных брюк, вальяжно откинулся на спинку и заговорил:
        - Я все же представлюсь, поскольку лично мы незнакомы. Ян Александрович Вяземский. И начальник моей службы безопасности, Олаф.
        - Просто, Олаф? - хмыкнул в ответ тот, кого норвежец называл Дольвего.
        - Для вас, просто, - сухо подтвердил Вяземский. Сам начальник службы безопасности сохранял вежливо-равнодушное молчание, всем видом показывая, что здесь он исключительно в качестве сопровождающего.
        - Слышал я об одном Олафе. Говорили, что этот воин мог оборачиваться медведем. И медведь этот нес только смерть и хаос. Впрочем, - оборвал он сам себя, - это только слухи, которые я слышал много-много лет назад.
        - Если не столетий, - негромко сказал Вяземский.
        - Если не столетий, - легко согласился собеседник. - Так, может быть, все же перейдем к делу? Я не думаю, что специальный посланник Орена Стражей посетил мое скромное жилище только для того, чтобы поговорить о старых добрых временах.
        - Считайте, что это визит вежливости. Как в те самые старые добрые времена, когда было принято наносить визиты соседям, представляться, знакомиться.
        - Или когда принято было проверять поднадзорных - негромко бросил в пространство Олаф.
        Дольвего стремительно развернулся к нему, выбросил вперед руку, и уткнул в норвежца вытянутый палец с длинным твердым ногтем.
        - Ты! Ручной медведь, знай свое место - прошипел он. - Я не давал в моем доме слова выродкам Севера.
        Олаф лишь благодушно ухмыльнулся в ответ, и кивнул Вяземскому:
        - Хамит. Значит, не боится. Одно из двух, или чистый, или очень глупый.
        Вяземский задумчиво почесал подбородок, и обратился к Олафу, так, будто они сидели в комнате вдвоем:
        - Наверное, все же, чистый. Во всяком случае, я на это рассчитываю, не хотелось бы начинать пребывание на исторической родине с крови.
        И уже резко, ломая рисунок разговора, развернулся к Дольвего:
        - Четверо суток назад. В Приграничье волнение было? Отвечать быстро.
        Слова хлестнули высокого старика словно бичом. Он резко выпрямился, глаза полыхнули черным пламенем, зрачок, прыгнув, стал вертикальной желтой щелью, окруженной кольцом непроглядной черноты.
        В квартире ощутимо потемнело, температура опустилась на несколько градусов.
        На Вяземского это не произвело ни малейшего впечатления. Развалившись в кресле, он скучливо произнес:
        - Дернешься, убью.
        И Дольвего поверил, осел на диване, жуткие нечеловеческие очи снова превратились в усталые глаза доброго учителя на пенсии.
        - Чувствовал. Было такое как раз четыре ночи назад.
        - Ты знаешь, что в ту ночь произошло.
        - Знаю, конечно. Вашего сторожа и убили.
        - Стража, Дольвего, Стража, - поправил собеседника Вяземский. - Не забывайся, пожалуйста. То, что ты подписал Протокол Нейтралитета, не дает тебе права хамить.
        - Спрашивай и уходи, Страж, - с гримасой ответил Дольвего. - Протокол не дает тебе права находиться в моем жилище дольше необходимого.
        - Если это не продиктовано угрозой Границе и нейтралитету, - напомнил ему Вяземский, - А вопросов у меня немного. Пока.
        Дольвего кивнул, мол, слушаю.
        - Первое. Кто из местных мог такое сотворить? У кого могли возникнуть настолько веские причины, что он решился на убийство Стража?
        - Никто, - быстро ответил старик. - Из тех, кто здесь существует постоянно, никто. Никому не выгодно нарушать Протокол, а насчет чужих ничего не скажу, просто не знаю.
        - Как ни странно, я тебе верю. Вопрос второй - общая обстановка. Какие операции в городе могли потребовать привлечения чужих?
        Дольвего пожал плечами:
        - И снова ничего тебе не скажу. Ни о каких новых операциях по эту сторону Приграничья я нее слышал. Те, кто живет здесь, придерживаются Нейтралитета, стараются не выходить даже в Приграничье. С мелкими делами твой предшественник успешно справлялся сам, и никому на хвост, насколько я знаю, не наступил. Во всяком случае, настолько чувствительно, чтобы кто-нибудь из настоящих магов или древних рас хотел его убить, - пожал он плечами.
        - Так «да» или «нет», договаривай, - жестко сказал Олаф.
        Дольвего бросил на него ненавидящий взгляд, но продолжил:
        - Из тех, кто подписывал Протокол Нейтралитета, не появлялся никто. Но я недавно сталкивался с человеком. Зовут Мануэль Лесто. Ничего конкретного, мы просто виделись в гостях, но он него явно несло Приграничьем. Он явно умеет пользоваться дорогами магов, и зачем-то перемещался к Границе.
        - Что еще? - спросил Ян.
        - Ничего. Это было только мое ощущение. Он ничем не показал, что увидел меня или понял, кто я такой, но чувство было сильным.
        - Хорошо. Я тебе верю, - легко согласился Вяземский, и встал.
        - На этом мы заканчиваем свой визит. Спасибо за гостеприимство.
        - Надеюсь, больше визитов не будет, - процедил хозяин квартиры, провожая гостей.
        Захлопнув дверь, он процедил:
        - Будь ты проклят, полукровка.
        Подойдя к автомобилю, у которого уже дежурил обманчиво расслабленный Владимир, Вяземский негромко сказал, обращаясь к нему:
        - Спасибо большое, Володя. Мы с Олафом сядем сзади, надо обсудить кое-что. Ты, кстати, тоже слушай, это и тебя касается.
        Молча кивнув, он сел за руль.
        Как только машина тронулась, Вяземский заговорил.
        - Итак, господа, ваши впечатления от визита. Сначала вы, Владимир.
        - Поскольку наверху не был, могу сказать только об окружающей обстановке. Ход там, действительно, есть. Но им очень давно не пользовались, он и не фонит почти. Походил вокруг - на том уровне, который я могу воспринять, все чисто. Мой вывод - субъект соблюдает Протокол, либо, если и занимается чем-то, что выходит за его рамки, то очень осторожно, и не здесь. - отрапортовал Владимир и замолчал, сосредоточившись на вождении.
        - Логично. Вполне логично, - протянул Вяземский.
        - Только не забывайте, к Дольвего нельзя подходить с человеческими мерками и надеяться на его человеческие реакции, - негромко заметил Олаф.
        - Безусловно. Потому я и старался спровоцировать его на проявление сущности. Нет, он действительно не знает ничего, выходящего за рамки обычной мелкой возни в Приграничье. Дольвего не того полета птица, чтобы скрыть от нас с вами, Олаф, свое участие в чем-то крупном. Слишком злобен, слишком сильно ненавидит Стражей, не очень умен, а потому опасен для любых серьезных заговорщиков.
        - Кратко и точно, - хмыкнул Олаф.
        - А кто он, этот Дольвего? - не отрываясь от дороги, спросил Владимир.
        Ответил Вяземский:
        - Мелкий колдун. По меркам Приграничья - ребенок. В семнадцатом или восемнадцатом веках как-то смог достучаться до одного из Изгнанных богов и получил доступ в Приграничье. С тех пор периодически всплывал то там, то здесь, участвуя в попытках возвращения старых, изгнанных богов, служил тем, кто обещал ему настоящее могущество, не гнушался крови. В конце концов, по причине редкой трусости и беспринципности, был отвергнут всеми, в отчаянье связался с откровенными идиотами, пытавшимися устроить кровавую бойню в одном из французских городков, проводя ритуал возврата Бафомета. Попытка провалилась, он был захвачен Стражами, согласился подписать Протокол нейтралитета. С тех пор, а это, если я все правильно помню, 1915 год, живет в России. Сначала в Самаре. Потом, вот, перебрался в Москву.
        Как ни удивительно, на редкость информированная сволочь, пару раз уже оказывался крайне нам полезен, хотя продолжает Стражей все так же искренне ненавидеть.
        - Да, уж. Насчет трусости, это вы правы, - хмыкнул Олаф, - Лесто этого он нам сдал со свистом.
        - Лесто… Где-то я уже слышал эту фамилию, - пробормотал Вяземский и надолго задумался.
        В который уже раз, Ян задумался о том, не было ли подписание Договора Равновесия, который чаще называли Протоколом Нейтралитета, ошибкой.
        Конечно, с одной стороны, этот договор ознаменовал прекращение многовековой, незаметной для большинства, но кровавой войны, между Орденом и всеми теми силами, что старались вернуть человечество в мир первобытной жестокости и кровавых жертв.
        Но, многие считали, что именно этот договор поверг человеческий мир в состояние неустойчивого равновесия, и достаточно малейшего толчка, чтобы привычный порядок вещей раз и навсегда рухнул.
        Находились и те, кто считал Договор извращением и предательством изначальных целей Ордена Стражи. История его зарождения в буквальном смысле слова терялась во тьме веков. Всегда, в любом племени, находились люди, чувствовавшие, что привычный человеческий мир не так прост, как казалось большинству. В те времена, когда граница между разными реальностями, населенными существами, ныне считающимися порождениями воображения, была тонка, увидеть этот мир было несложно. Маги, чародеи, колдуны, жрецы - все они черпали свою силу из окружающих наш мир пространств, пользовались силами иномирных существ. Многие из которых становились богами нашего мира.
        И требовали кровавых жертв.
        Но крепнущее человечество не желало мириться с таким порядком вещей и, один за другим, старые боги в сопровождении своих свит, покидали землю людей, унося свое могущество и свою жестокость. Крепла Граница между миром людей и миром магических существ.
        На страже этой незримой Границы и встал Орден Стражей - людей, принявших на себя ответственность за то, чтобы больше не повторялись на земле века кровавого безумия.
        Получалось это не всегда, но пока им удавалось удерживать мир от падения в пропасть Темных Веков.
        Члены Ордена не были инквизиторами, они не стремились искоренить магию полностью, поскольку понимали, что это также навсегда изменит наш мир и, скорее всего, не в лучшую сторону. Они взяли на себя тяжкую ношу - сохранение равновесия, которое обеспечило бы миру плавное постепенное развитие.
        Порой Вяземскому казалось, что они занимаются безнадежным делом.
        Для Татьяны утро началось с воспоминаний о вчерашнем вечере.
        Добравшись до дома уже заполночь, она, зевая во весь рот, поставила машину в гараж, с трудом переставляя ноги, поднялась на второй этаж, и, открыв дверь, пробормотала:
        - Мурч, все завтра, все завтра.
        Ужасно хотелось сразу же завалиться спать, но она заставила себя аккуратно сложить одежду и забраться под душ.
        Наутро, налив традиционную чашку кофе, первым делом позвонила Олегу - редактору, отправившему ее к Вяземскому.
        - А вот скажи мне, друг дорогой, сколько полос ты мне отдашь под интервью с господином Яном Александровичем Вяземским?
        - Хани! Ты это сделала! Ты это правда сделала!
        Улыбаясь, Таня отодвинула трубку от уха, и продолжила слушать восторженные вопли собеседника.
        Выговорившись, Олег сообщил:
        - Шесть полос. Минимум. Будет больше - говори, отдам еще. Фотографии?
        - Вполне достаточно, - успокоила Таня. - Но только самого Вяземского, фасада дома и окрестностей. Внутри особняка снимать он не разрешил.
        - Танечка, свет очей моих! Алмаз сердца моего! Когда пришлешь материал?
        - А какой гонорар? - мурлыкнула Татьяна. Разговаривая с Олегом, она включила ноутбук, достала из фотоаппарата флешку, и сейчас копировала снимки на жесткий диск.
        - Естественно, верхняя планка.
        - Фотографии оплачиваешь отдельно.
        - А когда было иначе? - возмутился Олег.
        - Ладно-ладно, не изображай оскорбленную невинность. Постараюсь прислать согласованный текст до конца недели.
        - Танюша, жду. Жду и верю в тебя.
        - Все. Отбой. Жди и верь.
        Закончив разговор, Таня отключила мобильник, проверила почту - никаких стоящих внимания писем, и надела наушники.
        Расшифровывать интервью оказалось на редкость просто: у Вяземского был ясный хорошо поставленный голос и великолепная дикция. Таня даже пожалела, что в тексте не удастся полностью передать его правильную русскую речь, без ненужного мусора, характерного для жителей современных российских мегаполисов.
        В какой-то момент она поняла, что вместо того, чтобы записывать расшифровку, сидит и слушает, вспоминая вчерашний день, которого, как ей казалось, не могло быть в ее размеренной замкнутой жизни.
        Порывы свежего ветра, запах мокрой березовой коры, холодный старый мрамор беседки под рукой…
        И спокойный, уверенный в себе, мужчина, с легкой улыбкой смотрящий на собеседницу.
        Нажав на кнопку «Пауза», Татьяна встала, и потянулась. Сделала несколько наклонов в стороны, потом вперед, дотягиваясь кончиками пальцев до пола.
        Вроде бы, немного успокоилась, решила она, прислушавшись к внутренним ощущениям. Только романтических мечтаний сейчас не хватало, думала она, заваривая ройбуш в стеклянном чайнике «френч-пресс». Прихватив чайник и чашку, вернулась к компьютеру, и продолжила работу, уже не отвлекаясь и не позволяя себе расслабляться.
        К вечеру интервью приобрело более или менее законченную форму, и Татьяна, распечатав текст, забралась с ногами на диван, и углубилась в чтение.
        На секунду оторвавшись взгляд от текста, она обвела комнату взглядом.
        Полумрак, комната освещена только теплым светом прикроватного бра. В колонках на столе негромко наигрывает что-то медитативное Karunesh, темным холмиком лежит на пороге балкона Мурч, за окном деловито шелестит неожиданно сильный весенний дождь.
        - А ведь хорошо. По-настоящему, хорошо, - подумала она, и, сделав глоток отдающего нездешним жарким солнцем, напитка, вернулась к распечатке.
        Следующее утро она начала с того, что проработала вводный текст статьи, добавила описания самой усадьбы и внутренних интерьеров, набросала портреты Вяземского и его колоритных служащих, после чего, с чувством выполненного долга отправилась сооружать себе и Мурчателю обед.
        Поев, снова просмотрела текст, выловила пару опечаток, и, решив, что дальше тянуть смысла нет, отправила его, вместе с сопроводительным письмом, в пресс-службу
«Нивва Лтд.».
        Конечно, стоило бы теперь поработать над колонкой «Тайны города», которую она, вот уже три года вела для газеты «Жизнь в мегаполисе», но, побродив вокруг стола, плюнула, и стала собирать спортивный рюкзак, с которым ездила на занятия в фитнесс-клуб.
        К этому занятию ее приохотила Аня. Поначалу Татьяна ныла, закатывала глаза, узнав, сколько стоит клубная карта, и всячески отбрыкивалась.
        Аня была неумолима. В конце концов, она привлекла тяжелую артиллерию, и, после разговора со своей мамой, Таня сдалась.
        Через полгода занятий она разорилась на бутылку «Асти Мандоро», выкрала Аньку к себе на дачу, и они, в компании Татьяниной мамы, благополучно изничтожили напиток.
        С того времени произошло много разных событий, Аня свои занятия бросила, а вот Татьяна втянулась настолько, что без физических нагрузок чувствовала себя некомфортно.
        Сейчас она активно занималась тайбо - странной, на первый взгляд, смесью аэробики и кикбоксинга. Имитация ударов руками и ногами, силовые упражнения, жесткая ритмичная музыка, под которую проходили занятия - все это помогало ей очистить сознание от повседневных мелочей, почувствовать уверенность в себе, а приятная усталость после тренировки давала восхитительное ощущение полноты прожитого дня.
        Налив Мурчателю свежей воды, она выскочила из квартиры, напевая что-то неопределенное под нос, слетела на первый этаж, и помчалась на тренировку.
        Выполняя упражнения, Татьяна старалась максимально сконцентрироваться на них, изгнать из памяти воспоминание о путешествии за город, забыть человека, который, стоя у черной громады джипа, помахал ей вслед.
        Тайбо свою миссию выполнил - придя домой, девушка, блаженно постанывая, стянула туфли, постояла, отмокая, под душем, и упала в кровать.
        Спала крепко, без сновидений.
        Утром подскочила, задыхаясь. На грани сна и яви, подстерег таки, нежданный кошмар. Вроде бы ничего особенного - она идет домой мимо гаражей. Ночь, накрапывает легкий дождь. И вдруг, из черноты, притаившейся между мусорным контейнером и стоящей поблизости ракушкой, ее окатывает холодная незримая волна. Словно кто-то очень страшный и невыносимо чуждый осмотрел с ног до головы, снял мерку. Она ускоряет шаг - вот, уже в нескольких шагах ограда палисадничка, разбитого возле дома, уже виден силуэт опера Лёши из угловой квартиры первого этажа - ходит по комнате, потягивается, ставит что-то на верхнюю полку шкафа. Татьяна во сне удивляется, как же она может видеть такие подробности, но в это время темнота вокруг резко сгущается, и дом начинает удаляться. Она бежит по дорожке, но дом делается все меньше и меньше, и все яснее ощущение недоброго взгляда в спину. И все холоднее и холоднее вокруг.
        Утро… теплое, сырое, полное влажных серых туч, плывущих над Москвой. И все равно - радостное. Весеннее.
        Ойкнув, она откинула одеяло, и босиком, с удовольствием ощущая ступнями холодный паркет, побежала к столу. Нашарила в сумке мобильник, и включила. Такое с ней случалось редко - телефон она отключала только, когда работала над материалом. В это время она не терпела никаких отвлекающих факторов.
        Так и есть - пропущенный звонок и SMS:
        - Татьяна, пожалуйста, перезвоните мне. Николай.
        Сердце замерло и ухнуло куда-то вниз. Настроение почему-то ухудшилось, пол перестал приятно холодить ноги, вместо этого по телу прошла волна озноба.
        Решив, не тянуть, она нажала кнопку вызова:
        - Да-да, Татьяна, здравствуйте!
        Корпоративно позитивный голос, совершенно непонятно, что стоит за этой вежливостью.
        - Здравствуйте, Николай. Вы просили меня перезвонить.
        - Именно так! Именно так, Татьяна! Я просмотрел интервью, отправил его Яну Александровичу.
        - И каков вердикт? - стараясь, чтобы фраза прозвучала как можно более иронично, спросила Таня.
        - Замечательно! Чудеснейшее интервью. Ян Александрович искренне тронут той деликатностью, с которой вы подали материал. Так что, мы с нетерпением ждем выхода журнала.
        - Конечно. Я сразу же сообщу, - вежливо закончила разговор Таня.
        Нажав кнопку отбоя, она аккуратно положила телефон на стол, после чего радостно завопила «И-и-и-и-и!», и прошлась по комнате колесом.
        Увы, размеры «однушки» не давали развернуться, так что, совершив один оборот, она задела ногой кровать и шлепнулась голой попой на холодный пол.
        Выдохнув, отправилась умываться и кормить недовольно орущего Мурча. - Олежка? Ага. Все утвердили, я сейчас пришлю тебе текст и вечерком заеду сама, привезу снимки. Ну, да. Вместе и отберем.
        Положив трубку, Таня сунула в бумажник флешку с отобранными снимками, и решила заняться колонкой «Тайны города».
        Работа над этой колонкой была для Татьяны бесконечной борьбой с редактором, постоянно требовавшим сенсаций, кровавых подробностей, расчлененных тел, известий о незаконных застройках и оргиях олигархов. Татьяна же пыталась рассказывать об исторических личностях, приложивших руку к современному облику Москвы, загадках прошлого, показать связь тех давно ушедших времен с нынешними стремительно проносящимися днями.
        Поскольку писала Татьяна хорошо, и колонку ее читали с удовольствием, то редактор заламывал руки, кричал об актуальности и требованиях издателей, но материалы принимал исправно.
        Уже несколько месяцев она собиралась написать о «восстановлении» Измайловского кремля. Хватало загадок и в самом пожаре, но на них Татьяна намекала довольно скупо - точных фактов не было, а копать в этом направлении не хотелось - одинокая работающая девушка могла запросто схлопотать тяжелым предметом по голове.
        Но и в самом восстановлении хватало преинтереснейших фактов. Поговорив с сотрудниками магазинчиков, открытых внутри «подворья 17-го века», она узнала, как ходил по стройке архитектор-самоучка, которому доверили руководить восстановлением, и произносил исторические фразы, вроде «я произвожу тюнинг башен».
        Долгое время материал не шел, Татьяна никак не могла подобрать подходящие обороты, статья расползалась, и, шипя от злости, она удаляла файл.
        А сегодня, совершенно неожиданно, все получилось словно само собой - она будто со стороны следила за своими пальцами, порхавшими по клавиатуре.
        Поставив последнюю точку, она выдохнула, как после хорошей пробежки, и откинулась на стуле с удовлетворенным выдохом: - Й-е-е-с!!!
        Сохранив файл, она посмотрела на часы - времени до поездки в редакцию предостаточно, можно часок побегать.
        Одним из огромных преимуществ своего жилья она считала близость Измайловского парка.
        Выйти из подъезда, дойти до угла, пересечь двор и, вот он, остается только наискосок пробежать по асфальтированной площадке, на которой недавно стали вырастать палатки продуктовой ярмарки.
        А в парке - красота. Прозрачная весенняя тишина, запах мокрой, еще холодной, лишь недавно освободившейся от снежной шубы, земли. Пронзительное весеннее солнце раздвинуло тучи, и лужи, лужицы и ручейки вспыхнули острыми алмазными лучами.
        Немногочисленные мамы с колясками и фанаты-велосипедисты не нарушали картину безмятежности, а были ее частью, еще больше подчеркивая глубокое спокойствие весеннего леса.
        Необыкновенно хорошо бежать, сосредоточившись на дыхании, движении ног, понемногу выбрасывая из головы ненужные мелкие мысли, кажущиеся такими важными в городе.
        Холодный прицельный взгляд кольнул бегунью в спину и пропал, ушел в сторону, вернулся.
        Споткнувшись, Таня сбилась с шага.
        Остановилась, согнувшись, уперлась ладонями в колени, тяжело восстанавливая ритм дыхания. Рядом никого, кто мог бы ТАК смотреть. Возится на детской площадке, которую она только что оставила за спиной, малышня, на скамейке покуривает парочка молодых мамаш. На них неодобрительно смотрит, поджав тонкие морщинистые губы, строгая бабушка в синем берете. Эта, конечно, и словом и взглядом полоснуть может, но чтобы так…
        Да и не верила Татьяна особо во все эти ощущения взгляда и прочие сглазы.
        Бежать дальше не хотелось, и она, развернувшись, затрусила, постепенно наращивая темп, к дому.
        Бодрую футурамовскую мелодию своего мобильника, она услышала, когда поворачивала ключ в двери. Ворвалась в квартиру с криком, - Иду! Иду! Да не надрывайся ты!
        Незнакомый номер…
        - Алло? Слушаю!
        - Татьяна Владимировна, здравствуйте. Это Вяземский.
        - Слушаю вас, Ян Александрович, - настороженно ответила Таня, присаживаясь на диван. Мурч тут же запрыгнул на колени и принялся топтаться, требуя, чтобы его чесали.
        - Татьяна Владимировна, во-первых, я хотел поблагодарить вас за прекрасное интервью.
        - Спасибо большое, - она постаралась скрыть облегчение. Услышав голос Вяземского, сразу же подумала, что тот передумал насчет публикации.
        - А во-вторых, я хотел пригласить вас на открытие выставки. Это небольшая, но очень интересная выставка искусства индейцев Южной Америки. Буду очень рад, если вы согласитесь.
        Татьяна не отвечала, сидела, кусая губы. Перед глазами пронесся тот вечер, после которого она написала заявление об уходе из крупной фирмы, где проработала четыре года и дала себе зарок никогда не связываться с «корпоративной культурой». Работала она начальником эвент-отдела. В переводе с корпоративного на русский, на ней была организация всех пресс-конференций, презентаций и прочих мероприятий.
        В тот день она измоталась так, что еще до начала вечера чувствовала, как ее пошатывает. Мечтала только том, чтобы все это поскорее закончилось.
        Неожиданно перед ней оказался один из гостей, перед которым директор фирмы плясал на задних лапках. Важная персона являлась совладельцем одной из крупных розничных сетей Москвы. Сейчас персона была пьяна и жаждала развлечений.
        Окинув Татьяну оценивающим взглядом, персона сконцентрировалась и родила мысль:
        - Деточка, ты поедешь со мной в «Дягилев». А потом мы от всех убежим ко мне на дачу. Гар-рантирую романтический завтрак.
        Таня почувствовала, как ее накрывает волна веселого бешенства. Нежно положив ладошку на лацкан персоньего пиджака, она с томной хрипотцой спросила:
        - А вы кто, уважаемый?
        Вип-гость умолк, пытаясь сконструировать ответ. Пошатнулся, и во внезапно наступившей тишине, громко представился:
        - Я - совладелец!
        И застыл, вздернув подбородок,
        Таня громко от души рассмеялась, дружески хлопнула его по груди, и звонко ответила:
        - Пошел ты на х…й, совладелец!
        Развернулась, и ушла. Из ресторана, и из фирмы.
        Словно со стороны она услышала свой голос:
        - Ян Александрович, спасибо, но я не сплю с теми, у кого беру интервью. Вне зависимости от их положения и достатка.
        В груди разлилась холодная пустота. Показалось, что, вот прямо сейчас, она вычеркнула из своей жизни что-то хорошее и важное, что могло бы случиться, но теперь никогда не произойдет.
        Сейчас Вяземский положит трубку и навсегда исчезнет из ее жизни. Потому что, таким как он нет места в однокомнатных квартирах таких, как Татьяна Береснева.
        - Татьяна Владимировна, скажите, разве я дал вам повод заподозрить меня в чем-то подобном? - голос все так же спокоен и вежлив. Ни малейшего следа затаенной обиды.
        - Нет, не давали, но…
        - Тогда, я вас очень прошу, поверьте что, приглашая вас на открытие выставки, я имел в виду именно то, о чем говорил. Теперь, когда мы поняли друг друга, я спрошу еще раз. Вы согласны?
        - Да… То есть… А когда, а где… - Таня поняла, что мямлит в трубку что-то совершенно нечленораздельное, и покраснела.
        - Завтра в девятнадцать часов я заеду за вами. Хорошо?
        - Да-а, но… Да мне пойти не в чем на такое мероприятие! - в отчаянии выпалила Таня, чувствуя, как наворачиваются на глаза слезы. Она явственно представляла себе дородных мужчин в смокингах, сопровождаемых сногсшибательными блондинками с пустыми глазами и сумочками от Диора или Hermes.
        - Уверяю вас, Татьяна, это не светский раут и не мероприятие для миллиардеров. И потом, я уверен, вы будете выглядеть замечательно. А теперь, скажите, пожалуйста, куда за вами заехать?
        С трудом соображая, что происходит, Таня продиктовала адрес. Вежливо попрощавшись, Вяземский закончил разговор.
        Несколько минут, она неподвижно сидела на диване, глядя на прямоугольник коммуникатора, ойкнула, и бросилась к платяному шкафу.
        Вихрем ворвавшись в редакцию, Таня выдернула Олега из курилки, усадила за рабочий компьютер, и сунула в руки флешку с фотографиями:
        - На. Сливай снимки, и давай отбирать. У меня пятнадцать минут времени.
        - Спокойно! Спокойно, мать! Выдохни. Сейчас разберемся.
        Татьяна приплясывала у монитора, поглядывая на часы. Олег не выдержал:
        - Слушай, не мельтеши! Ты куда-то опаздываешь?
        - Ага. В парикмахерскую.
        Олег глянул с интересом, буркнул «ну-ну», и вернул флешку:
        - Все, вали. Я сам все отберу, снимки по полосам раскидаю. Если надо будет сокращать-дописывать, позвоню. Испаряйся.
        Парикмахерская, салон красоты, маникюр, уже в девятом часу выловленная Аня, бракующая седьмую блузку. Дома критический осмотр брючного костюма, холодный ужас - туфли! Не подойдут!
        Срочная примерка - вроде не все так страшно, теперь с блузкой, не подходит! Хотя, нет, это она уже придирается. А украшения?! А сумочка?! Не с рюкзаком же идти!
        В конце концов она села посреди разгромленной в поисках сумочки комнаты, обозвала себя дурой, повесила костюм и выглаженную блузку на плечики, напомнила сама себе, что на пресс-конференции и презентации она ходит регулярно, и завалилась спать.
        Утром снова начался мандраж. как ни пыталась она уговорить себя, что это всего лишь очередное скучноватое мероприятие, куда ее пригласили только из чувства благодарности - не помогало. к трем часам она уже жалела, что не курит.
        В четыре - обозвала себя идиоткой и неврастеничкой и заварила очередную чашку чая - кусок в горло не лез, и за весь день она сумела затолкать в себя только бутерброд с брынзой.
        К шести она решила, накладывая и стирая макияж, что звонок Вяземского не более, чем глупая шутка миллионера, и никто за ней не приедет. Одеваясь, успела придумать несколько коварных планов мести бездушному мерзавцу и представить, как горько она будет плакать, когда автомобиль так и не появится.
        Без трех минут семь, она увидела, как во двор осторожно протискивается неброский, но, явно, безумно дорогой автомобиль. Марку опознать не смогла, но весь внешний вид авто говорил о неброском, но знающем себе цену, богатстве.
        Звонок коммуникатора заставил ее подскочить и броситься в комнату.
        - Алло?
        - Здравствуйте, Татьяна. Вы не назвали номер квартиры, так что, я жду вас внизу, у машины.
        - Да-да. Я видела, как вы подъехали. Я сейчас спущусь.
        Закончив разговор, она зашипела от досады. Ну кто просил говорить, что она видела машину?! теперь он наверняка решит, что якобы неприступная журналисточка просто набивала себе цену, а сама только и ждет, как захомутать выгодного жениха!
        Все-все, думать уже некогда. В последний момент она бросила в сумку плоский фотоаппарат-«мыльницу» и выдохнула, как перед прыжком в холодную воду.
        Проверив, где изволит дремать Мурч, которому смертельно надоела хозяйкина суета, она зацокала вниз по ступенькам, моля бога, чтобы не подвернулся каблук.
        Вяземский ждал ее возле машины.
        - И снова, здравствуйте, Татьяна. Вы совершенно напрасно переживали - выглядите прекрасно.
        Вяземский улыбнулся - искренне, без напряжения. Татьяна посмотрела ему в глаза, да, в глазах тоже прыгает сдерживаемая смешинка.
        Она моментально почувствовала себя спокойно и раскрепощено.
        - Здравствуйте, Ян Александрович. Хорошо, что вы одеты вот так.
        - Как это, так? - удивился Вяземский.
        - В обыкновенный человеческий костюм. Я уже решила - если окажется, что вы в каком-нибудь фраке-смокинге, тут же разворачиваюсь и запираюсь в квартире.
        - Скажу по секрету, - понизил голос Ян, - я даже костюмы искренне ненавижу. Но, приходится носить. Положение, знаете ли, обязывает.
        - Однако, садитесь, садитесь же, - открыл он заднюю дверь автомобиля, делая приглашающий жест.
        Внутри пахло кожей, легким мужским одеколоном и чем-то еще, неопределенным, чуть пряным, но очень приятным. Татьяна так и не смогла определить этот запах, но он ей решительно понравился.
        Никакой перегородки между ними и водительским местом не было, и это Татьяне тоже понравилось.
        За рулем сидел уже знакомый крепыш Владимир. Дружески ей кивнув, он сосредоточился на нелегком деле - выезде из московского двора. С задачей он справился блестяще, и вскоре они уже двигались к центру города.
        - А где все это будет происходить? Я, к стыду своему, ничего об этой выставке не слышала, хотя за такими событиями слежу, - нарушила тишину Татьяна.
        - То, что не слышали, неудивительно. Это выставка из разряда «для своих», проходит она в особняке в центре Москвы. Кому особняк принадлежит, я не знаю. А вот о выставке договаривалось посольство Мексики и некий частный коллекционер. Но никаких афиш не было. Да, не было.
        Последние слова Вяземский произнес с какой-то непонятной задумчивостью и на некоторое время замолчал. Таня не хотела нарушать установившуюся тишину, но бизнесмен как-то внутренне встряхнулся и снова стал радушным хозяином.
        Автомобиль остановился, Владимир вышел и открыл пассажирскую дверь. Вяземский ступил на тротуар, быстро осмотрелся и нагнулся к машине, протягивая Татьяне руку:
        - Позвольте вам помочь. Мы на месте.
        Таня считала, что весьма неплохо знает Москву но, выйдя, совершенно растерялась. За дорогой она не следила, и сейчас не могла определить, в каком районе располагается внушительный особняк, отгороженный от улицы деревьями старого парка.
        Ко входу вела широкая мраморная лестница, на которой сейчас стояли, переговариваясь, несколько человек. Оставив Владимира возле машины, Вяземский и Татьяна неторопливо поднялись к двустворчатым дверям, за которыми их ожидали встречавшие гостей люди в неброских серых костюмах, одному из которых Вяземский, не глядя, протянул пригласительные билеты.
        С несколько рассеянным видом он осматривался по сторонам, словно искал кого-то знакомого. Татьяна же присматривалась к окружающей обстановке.
        Поблагодарив, встретивший их молодой человек вернул билеты и предложил пройти в зал, куда вели высокие белые двери.
        В зале в два ряда стояли длинные столы, на которых гостей выставки ожидали легкие закуски, фрукты, красное и белое вино, минеральная вода. Татьяна присмотрелась к бутылке, из которой девушка в белой униформе с вензелем известного ресторана разливала красное вино. И тихонько хмыкнула - недорогое чилийское. Для закрытого элитного мероприятия можно было бы и разориться на что-нибудь более впечатляющее.
        Заканчивался зал широкой мраморной лестницей, по которой можно было подняться на второй этаж. Очередные высокие двери, к которым и вела лестница были открыты и с того места, где стояла Татьяна, она видела фрагмент высокого потолка с лепниной.
        - Сама выставка, как я понимаю, там, наверху? - кивнула она в сторону лестницы.
        - А? Да-да, там, - несколько рассеянно ответил Вяземский, и снова сделал невидимое глазу усилие, сосредотачиваясь на спутнице.
        - Кстати, что же мы тут стоим, пойдемте наверх, - и он снова галантно предложил ей руку.
        Татьяна вынуждена была признать, что несколько старомодная галантность Вяземского, его манеры, вызывающие в памяти образы блестящих офицеров императорской гвардии из приключенческих романов и фильмов, производили неизгладимое впечатление. В его присутствии она чувствовала себя настоящей леди, аристократкой, даже походка, с удивлением осознала она, изменилась, стала плавной и неспешной.
        Она даже мимолетно пожалела, что на ней совсем не романтичный, хотя и отлично сидящей на ладной фигурке, брючный костюм, а не вечернее платье.
        Впрочем, успокоилась она, обведя окружающих взглядом, она здесь не одинока. Вечерних платьев в поле зрения не наблюдалось.
        Гости постоянно входили и выходили из широких дверей, обмениваясь впечатлениями, в особняке стоял негромкий плотный гул, характерный для художественных выставок и презентаций.
        Татьяна и Вяземский вошли в зал.
        Неяркое верхнее освещение создавало атмосферу таинственности, почти интимности, очертания зала терялись в сумерках, заставляя посетителей сразу же всматриваться в яркие световые пятна скрытых ламп, подсвечивающих стеклянные кубы.
        Татьяна подошла к ближайшей стеклянной тумбе и остановилась, зачарованная.
        Золотое украшение, подсвеченное холодным мертвенным светом, притягивало и отталкивало одновременно - прекрасное грубой жестокой красотой, манящее темной кровавой силой.
        Вяземский подошел, остановился, глядя на украшение из-за Таниного плеча.
        Она обернулась:
        - Вы же жили в Эквадоре, да? Для вас, наверное, все это не так интересно.
        - Зря так думаете. Да, конечно, я много общался с индейцами, но не забывайте, во-первых, я белый. Во-вторых, это выставка посвящена искусству ацтеков и тольтеков. А к ним отношение даже среди индейцев Южной Америки особое.
        - Особое, это какое?
        Вяземский мимолетно задумался, подбирая слова.
        - Понимаете, на бытовом уровне это почти не ощущается, особенно человеком европейской культуры, рационалистом. А вот шаманы, да и просто знающие люди относятся к ним со смесью страха, ненависти и уважения.
        Вяземский выделил голосом слово «знающие», как будто произносил его с заглавной буквы.
        - Ненависти? - удивленно вскинула бровь Таня.
        - Именно так. Цивилизация ацтеков показалась бы нам совершенно бесчеловечной. Судя по тому, что нам известно, другие племена, другие народы, служили им не более, чем источником рабов и ритуальных жертв.
        Они медленно перешли к следующему экспонату. Татьяна почему-то мимолетно устыдилась, что там мало знает об этом удивительном народе, да и о Южной Америке вообще. Несмотря на любовь к истории, ее познания ограничивались фильмом Мела Гибсона «Апокалипсис», половину которого она просидела прикрыв глаза от ужаса, да несколькими приключенческими книгами, прочитанными еще в юности. Это о Москве и Питере она могла говорить часами, но Америка… Тут она была полным профаном.
        Словно почувствовав ее смущение, Вяземский негромко заговорил, ненавязчиво взяв на себя роль экскурсовода. Он рассказывал об истории каждого предмета, обращал внимание своей спутницы на тот или иной особенно интересный фрагмент узора или изображение божества и, постепенно, Татьяну полностью захватил его рассказ.
        Мелькнула мысль, что он знает куда больше, чем показывает, но исчезла, не оформившись.
        Незаметно, она прошли вдоль всего зала и возвращались по его противоположной стороне к дверям. Судя по всему, знакомых у Вяземского здесь почти не было. Лишь пару раз он кивнул неприметным мужчинам средних лет, в одиночестве стоявшим возле стеклянных тумб. Честно говоря, этим Татьяна была несколько разочарована - по знакомым можно многое узнать о человеке.
        Почти у самого выхода они столкнулись с невысоким смуглокожим человеком в темном деловом костюме и белоснежной сорочке с жемчужными запонками.
        Роль галстука выполнял кожаный шнурок, прихваченный у горла золотым зажимом, изображавшим, как показалось Тане, ацтекского воина, держащего в руке связку странных изломанных копий.
        Острые черты смуглого лица почти неуловимо исказились в гримасе неудовольствия, но почти сразу оно засияло лучезарной улыбкой. На прекрасном русском языке смуглолицый обратился к Вяземскому:
        - Ян Александрович! Какая приятная встреча! Я искренне рад, как это правильно - свидетельствовать свое расположение?
        - Свое почтение, вы хотели сказать, дон Мануэль, так? - сдержанно улыбнулся Вяземский.
        - Да-да! То так! - восхитился дон Мануэль.
        - Позвольте представить, Мануэль Лесто, мой хороший знакомый. - отрекомендовал смуглокожего Ян.
        Латиноамериканец учтиво, как показалось Тане, даже чересчур учтиво, поклонился и, взяв ее ладонь, легонько сжал сухими горячими пальцами:
        - Искренне рад познакомиться со столь очаровательной дамой! Искренне! Искренне рад!
        - Моя спутница - Татьяна Владимировна Береснева. - коротко сказал Вяземский и обратился уже к Лесто:
        - Дон Мануэль, уверен, наши разговоры будут невыносимо скучны Татьяне Владимировне.
        - О! Конечно-конечно, я как раз собирался… я не смею вам мешать, - и смуглый дон явно собрался раствориться в полумраке зала, но Вяземский неожиданно крепко ухватил его за локоток.
        - Поэтому, я думаю, госпожа Береснева простит нас, если мы ее ненадолго покинем? - вопрос явно адресовался Тане. Та почувствовала неожиданную горечь, но, протестовать, конечно же не стала.
        - Я покину вас, господа. Спущусь вниз, возьму что-нибудь попить, - и, мило улыбнувшись, Таня вышла из зала. Взяв бокал красного вина, она оперлась о перила балкона и стала наблюдать за входящими и выходящими из входных дверей людьми.
        Знакомые лица не попадались, и она снова подумала о том, сколько же в Москве вот таких, скрытых от посторонних глаз, мест, сколько странных, почти не пересекающихся пластов жизни одновременно существует в огромном сумасшедшем мегаполисе.
        Неожиданно мелькнувшая внизу фигура привлекла ее внимание. Татьяна присмотрелась. Да, точно, из зала выходила знакомая журналистка, сотрудничающая с несколькими гламурными журналами. Таня уже собралась окликнуть знакомую, но вовремя спохватилась, и заспешила вниз по лестнице.
        Увы, догнать Ленку не удалось. Когда Татьяна открывала дверь особняка, та уже садилась в чей-то серебристый Мерседес.
        Татьяна вернулась в зал. Убивая время, пошла вдоль зала, разглядывая фотографии экспонатов, вывешенные на расставленных залу стен стендах. Особого впечатления снимки не производили, куда интереснее оказалось читать достаточно подробные пояснительные надписи, размещенные под снимками.
        Время от времени она посматривала наверх - не появился ли Вяземский.
        В очередной раз, выглянув из-за стенда, она увидела его, беседующим со смуглым латиноамериканцем. Взяв собеседника за локоть, Вяземский неторопливо шел по круговому балкону второго этажа. Наконец они остановились за колонной и теперь стояли так, что заметить их можно было только снизу, да и то не отовсюду.
        В зале стоял негромкий гул и голоса со второго этажа слышно, конечно же, не было. И все же Татьяне показалось, что вокруг Вяземского и дона Мануэля тишина сгустилась, приобрела вес и форму, сделалась плотной. Даже свет вокруг фигур казался приглушенным, делая силуэты размытыми, погруженными в тени.
        Не думая, зачем она это делает, Таня достала из сумочки фотоаппарат, отключила, чтобы не привлекать к себе внимания, вспышку, и направила объектив на стенд. Чуть сместила - на дисплее видоискателя показались фигуры на балконе. Нажав рычажок, она максимально приблизила фигуры и сделала несколько снимков, после чего убрала фотоаппарат обратно и вернулась к чтению подписей под фотографиями.
        Допив бокал, она поставила его на ближайший стол, и глянула на часы. Однако уже перевалило за полночь! Посмотрев наверх, она не увидела Вяземского. Можно было, конечно же, пойти и поискать его, но Татьяне претило навязываться. Не хотелось зависеть от малознакомого человека, который, теперь это стало совершенно ясно, пригласил ее только для того, чтобы отдать долг вежливости, да еще и бросил при первой возможности.
        Решив, что она ждет еще десять минут, после чего уходит и добирается до дома самостоятельно, Татьяна вернулась к столам. Положив на тарелку несколько ломтиков ананаса и гроздь винограда, пристроилась около большого окна, выходившего во внутренний двор особняка.
        Бездумно глядя в окно, она отщипывала виноградины и одну за другой отправляла их в рот. Неожиданно Таня увидела, как во дворе появился латиноамериканец, с которым беседовал Вяземский. Видимо, он вышел из служебной двери, невидимой из окна. Дон Мануэль казался явно возбужденным, даже встревоженным. Нервным движением закурив, он заходил по дворику, сунув левую руку в карман, а правой резко поднося сигарету ко рту. В несколько глубоких затяжек докурив сигарету, бросил окурок под ноги, растоптал его каблуком, и достал из кармана мобильник.
        Таня обратила внимание что Лесто, судя по движению пальцев, не воспользовался адресной книжкой, а полностью набирал все цифры номера. Замер, дожидаясь ответа. Заговорил горячо, размахивая свободной рукой.
        Так, с телефонной трубкой возле уха, он и исчез из поля зрения Татьяны.
        А над ухом у нее раздался негромкий виноватый голос:
        - Татьяна, я могу рассчитывать на то, что вы меня простите?
        Таня обернулась. Вяземский стоял, всем видом выражая искреннее раскаяние. Она прищурилась:
        - Ян Александрович, вот, если честно, то мне кажется, что вы играете. И нисколечко вам не стыдно.
        Вяземский посерьезнел, подобрался:
        - Знаете, если уж честно, то мне действительно, очень неудобно, но не стыдно. Состоявшийся разговор был крайне важен, и я нисколько не стыжусь того, что поступился нормами этикета. Это совершенно не значит, что я не испытываю неудобства и того, что мне действительно неприятно. Поверьте, ваше общество куда приятнее, чем общество дона Мануэля.
        Татьяна прыснула и чуть не подавилась виноградиной. Поставив тарелку на подоконник, она сделала глоток воды и снова рассмеялась:
        - Ну, это, конечно, комплимент! Просто неотразимый! После такого заявления вы прощены. Окончательно и бесповоротно! А потому, если это вам удобно, отвезите меня домой. Завтра мне рано вставать и до упора сидеть, выискивая подробности о деятельности Якова Брюса.
        - Брюса? - удивился Вяземский. - А с чем связан такой интерес к этому авантюристу?
        Удивляясь собственной наглости, Таня взяла его под руку и повела к выходу:
        - Пойдемте. По дороге расскажу. Так вот. Есть такая газета…
        Она болтала всю дорогу. Вяземский оказался прекрасным слушателем. Он не перебивал, очень к месту вставлял точные и краткие замечания, и, как оказалось, был очень осведомленным в вопросах истории России человеком.
        Татьяну поразило еще и то, что в беседе участвовал водитель Владимир. Безукоризненно сохраняя уважительное отношение к своему шефу, он задавал интересные вопросы, заставлявшие Татьяну продолжать рассказ и, похоже, искренне интересовался прошлым Москвы.
        Время пролетело совершенно незаметно, и когда автомобиль остановился, Татьяна не сразу сообразила, что они стоят во дворе ее дома.
        - Спасибо вам. Очень интересная выставка. И за беседу спасибо. И вам, Владимир, тоже - обернулась Таня к водителю.
        - Подождите немного, Татьяна Владимировна, - обратился к ней Вяземский. - Пожалуйста, не поймите меня превратно и не расценивайте этот жест приязни и уважения в неверном свете. Я хотел бы подарить вам небольшой сувенир.
        И он достал из кармана небольшой замшевый мешочек. Развязав тесемки, извлек на свет кулон в виде листа незнакомого Татьяне растения. Чем-то лист напоминал кленовый, но лишь напоминал. Взявшись за конец цепочки, на которой кулон был подвешен, он протянул его Татьяне, и очень серьезно сказал:
        - Считайте, что это амулет. Он будет помогать вам в…, - тут Вяземский чуть помедлил, - серьезных и неприятных переговорах и поможет при неожиданных встречах.
        Таня положила кулон на ладонь. От этой скромной маленькой вещицы исходили уверенность и доброжелательность, ощущение теплого металла успокаивало. Она сжала кулак:
        - Знаете, а ведь я не обычно не принимаю подарков от малознакомых мужчин… Но вот эту вещь… Спасибо вам.
        И она сама распахнула дверь автомобиля.
        Вяземский вышел следом.
        - Татьяна Владимировна, я могу вам позвонить и пригласить, скажем, отобедать.
        Чуть приподняв голову, Татьяна смотрела в его очень серьезные и спокойные глаза.
        Ужасно хотелось ответить - да, конечно, это будет так славно. Но, прикусив губу, она помолчала, и ответила:
        - Знаете, может мне лучше вернуть подарок? Поскольку я не могу вам сейчас ответить
«Да».
        И она протянула ему кулон.
        Вяземский мягко накрыл ее ладонь своей, снова сжимая ее в кулак.
        - Нет-нет. Оставьте, пожалуйста. И пожалуйста, не расценивайте этот подарок как способ давления. Но я оставляю за собой право позвонить.
        Таня молча кивнула.
        - Да, и еще, - добавил Вяземский. - Дайте мне слово, что будете носить кулон, не снимая. Хотя бы несколько дней.
        - Почему именно несколько дней? - удивилась Таня.
        - Считайте, что я немножко провидец. В ближайшие дни он вам понадобится! - и Вяземский сел в машину.
        Почти беззвучно заработал двигатель, и мощное авто, плавно развернувшись, покинуло двор. - Это, значит, площадь Европы? - скептически огляделся вокруг Олаф.
        Вяземский стоял чуть позади, задумчиво глядя на мост, по которому несколько дней назад бежал его предшественник.
        За спиной гудел суматошный Киевский вокзал, вокруг которого мельтешили людские толпы, груженые пластиковыми сумками «мечта мародера», потрепанными рюкзаками, а то и просто тюками, сооруженными из немыслимого тряпья.
        Олаф покосился на шефа и, видя, что тот не отвечает, продолжил:
        - Назвать именем Европы одно из самых азиатских мест Москвы, в этом есть какой-то исконно русский черный юмор. Я вот, давно уже общаюсь с вами, Ян Александрович, но не устаю поражаться вашим соплеменникам.
        - Я и сам не устаю им поражаться, Олаф, поверьте, - рассеянно ответил Вяземский и, оглянувшись через плечо, посмотрел в сторону гостиницы «Киевская».
        - Олаф, что вы видите? - спросил он норвежца, поворачиваясь в сторону вокзала.
        - Толпу. - кратко ответил тот и продолжил, не дожидаясь следующих вопросов, - Толпу, Ян Александрович. А это значит, что шел Мартынюк, скорее всего, не со стороны вокзала. А, возможно, вдоль набережной. Вот оттуда, - махнул он рукой направо.
        - Олаф, а если людям отвели глаза? - Вяземский оставался все в той же меланхолической задумчивости.
        Он медленно пошел через площадь к мосту. У самых ступеней остановился, задрал голову, глядя на вход в стеклянную трубу. По мосту спешили люди, процокала мимо стайка офисных девиц в туфлях на шпильке, сердито сопя, толкнул Яна толстяк с расползающимся коричневым портфелем в руках. Вяземский словно не замечал людей.
        Его глаза пытались рассмотреть ту ночь, когда по мосту бежал человек, наверняка узнавший что-то важное. Настолько важное, что кто-то решил убрать резидента Ордена, нарушить Протокол Нейтралитета. Это, знаете ли, едва ли не объявление войны.
        Олаф встал рядом, негромко спросил:
        - А может, случайная жертва? Классическое «не в то время, не в том месте»?
        - Сами-то верите, а? - с укоризной спросил Вяземский.
        - Не-а. Ни на секунду, - характерное русское «не-а» норвежец выговаривал с наслаждением, словно ребенок, недавно выучивший новое слово.
        - Вот и я - не-а. Давайте поднимемся, - не дожидаясь ответа норвежца, Вяземский энергично зашагал вверх по ступеням. На той ступени, где Мартынюк оступился и разбил колено, он задержался, не обращая внимания на спешащих людей, закрыл глаза и коснулся кончиками пальцев края ступени.
        Выпрямившись, заспешил дальше.
        С любопытством поглядывая по сторонам, он шел вдоль моста, надолго замирал, у прозрачной стены, глядя на открывающуюся с высоты панораму Москвы.
        В очередной раз застыв, Вяземский закрыл глаза и поморщился. Заметив это, Олаф с озабоченностью спросил:
        - Что-то почувствовали, Ян Александрович?
        - Нет, друг мой, ничего конкретного. Просто здесь очень хорошо ощущается, насколько безумен этот город.
        Олаф пожал плечами:
        - Это же мегаполис.
        - Дело не только в этом. Посмотрите по сторонам - город кто-то пришпоривает. Его суета уже перешла в истерические судороги. Если так пойдет и дальше, то он не выдержит. Город похоронит сам себя. Взорвется, или застынет в коллапсе.
        - Будем надеяться, что этого все же не произойдет, - пробормотал норвежец, глядя на медленно ползущие в зарождающейся пробке автомобили на набережной. - Вы что-то почувствовали там, на ступенях?
        - Да. Нашел место, где он разбил ногу.
        - А сейчас что-нибудь ощущаете?
        Вяземский недолго помолчал:
        - Да. Мартынюка гнал кто-то очень сильный. И этот кто-то использовал холод и ветер. Вспомните, как его убили - перерезав осколком стекла артерию. Вы сами показывали мне снимки. Такой осколок никто не стал бы держать в руке - крайне неудобно. Нет - его подняли в воздух и швырнули в горло жертве вместе с порывом ветра.
        - Я запрашивал наши посты контроля - никто не зарегистрировал серьезных возмущений в Приграничье.
        - Факт этот сам по себе ничего не значит, сами знаете. Есть немало существ, которые могут использовать ветер и не прибегая к силам Той Стороны.
        - Меня больше беспокоит другое, - сказал Олаф, - с кем встречался Мартынюк и почему после встречи был вынужден уходить настолько отчаянным способом?
        - Вот это нам и предстоит выяснить. А теперь, давайте найдем какой-нибудь ресторанчик потише и еще раз все обсудим, - предложил Вяземский.
        Ресторанчик они решили поискать подальше от набережной, здраво рассудив, что соседство с автомобильной пробкой - не лучший вариант для спокойной беседы.
        В одном из переулков обнаружилось то, что надо - неприметная харчевня из разряда
«для своих», практически пустая, с уютным маленьким залом и не удивление расторопной официанткой, моментально объяснившей что брать стоит, а что - не очень, принявшей заказ, и умчавшейся на кухню.
        - Мило. Простенько и мило, - высказался Олаф, и пробурчал что-то благодарственное, принимая из рук официантки высокий бокал яблочного сока.
        Вяземский откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:
        - Возвращаемся к самому началу.
        - Логично, - норвежец смаковал холодный сок и казался воплощением спокойствия. - Лично я узнал обо всем одновременно с вами. Кёлер вызвал нас буквально в один и тот же момент. Так что, вы излагайте, а я послушаю.
        - Единственное, что смог сказать Кёлер, так это то, что Мартынюк не передавал ему никакой экстраординарной информации, и не вел никаких расследований, которые могли бы вызвать подобную реакцию. Обычная рутинная работа, контроль Приграничья, редкие визиты к подписавшим Протокол, вот и все. Обстановка по обе стороны Границы в этом районе, по словам Кёлера тоже была чуть ли не сонная.
        - Что возвращает нас к гипотезе - «не то время, не то место», - отсалютовал бокалом Олаф.
        Их разговор ненадолго прервала официантка, сноровисто расставившая тарелки с наваристыми щами и корзиночку со свежим хлебом.
        Не прерывая негромкой беседы, Олаф и Вяземский принялись за еду.
        - Насколько я знаю, после подписания Протокола Нейтралитета, резидентов ордена убивали нечасто и, как правило, это было связано с попытками пробоя Границы. Но, в данном случае, нет никаких видимых следов подготовки, - сказал Вяземский.
        - Именно. Но, все же, убили его с применением Сил, следовательно, кто-то из наших клиентов имеет к его гибели непосредственное отношение. Но не обязательно, что дело в подготовке пробоя.
        - Да уж. В последние лет двадцать здесь творится такое, что никакого пробоя не нужно, - в сердцах бросил Ян. - Потеряли едва ли не всю структуру, которую налаживали десятилетиями, почти все, кого можно было считать союзниками, либо переселились, либо отправились на тот свет.
        - Либо усиленно делают вид, что не имеют к нам никакого отношения, - закончил Олаф мысль Вяземского и, отправив в рот очередную ложку супа, продолжил, - но, при этом, обстановка в Приграничье остается достаточно спокойной. Складывается впечатление, что все настолько капитально уткнулись носами в землю и гребут деньги, что по сторонам, я уж не говорю, вверх, никто и не смотрит. Даже всплеск интереса к мистике, характерный для кризисных периодов и тот был достаточно слабым.
        Вяземский аккуратно отодвинул тарелку, снова откинулся на спинку стула:
        - Насколько я понимаю, «Спецотдел» также не сообщил ничего особо интересного.
        - Нет, абсолютно ничего, - пожал плечами Олаф, - но не стоит забывать, что это, прежде всего, госструктура России, причем непосредственный наследник отдела КГБ, занимавшегося всяческой чертовщиной, а потому возможности у них сейчас достаточно ограниченные.
        - И все же подобные отделы в разведках всех стран всегда предпочитали сотрудничать с Орденом. Если местные молчат, значит, Мартынюк и их ни во что не посвящал и, скорее всего, занимался рутиной.
        - Мой контакт уверяет, что Мартынюк с ними давно уже не встречался, ограничиваясь стандартным оповещением «жив-здоров».
        - М-да… не очень веселая картина получается, вам не кажется, Олаф? На фоне абсолютного спокойствия, погибает резидент Ордена. В европейской штаб-квартире мне сообщают, что никаких тревожных сигналов от него, никаких необычных запросов, они не получали. Обстановка на границе Миров по сообщениям постов слежения, в ночь убийства также совершенно спокойна.
        Местная служба, контактирующая с нами, также не может сообщить ничего полезного, они считают, что обстановка вокруг стабильна. Подписавшие Протокол Нейтралитета, живущие в этом районе, делают честные глаза и клянутся, что ничего не происходит. Вам это ничего не напоминает, а, друг мой?
        - Напоминает. Тихий омут, - очень серьезно сказал Олаф, и добавил, подумав, - И я очень хочу верить, что дело в банальной уголовщине.
        Всю следующую неделю после посещения выставкиТаня ждала звонка. Сначала она старалась себе в этом не признаваться, списывала все на усталость, перегрузки и весенний авитаминоз, но к среде притворяться надоело, и она честно сказала зеркалу:
        - А ведь мог бы и позвонить, черт побери!
        Высунувшийся в коридор на голос Мурч согласился коротким басовитым мявом.
        - Итого, нас уже двое, - подытожила хозяйка. Легче не стало.
        Между тем, рабочие дела шли на редкость хорошо, хотя и суматошно. Таня была даже рада этому - почти не оставалось времени на ненужные мысли, удавалось загонять их на задворки сознания.
        Только поздно ночью, без сил падая в кровать, она снова вспоминала тот вечер в особняке, и стискивала в кулаке серебряный листок.
        Наутро все вставало на свои места.
        В пятницу вышел номер журнала с интервью Вяземского, и Татьяна ждала хотя бы звонка начальника его пресс-службы, но телефон молчал. Она пожала плечами и уехала за город.
        Выходные, проведенные у мамы, уже три года переселившейся на дачу, окончательно привели ее в обычное собрано-спокойное расположение духа, и ранним утром в понедельник ей удалось окончательно выбросить Вяземского и его таинственные разговоры и подарки из головы.
        Кулон, однако, она не снимала - уж больно уютной оказалась вещица. Таня не выставляла ее напоказ - просто не снимала даже в душе, и за неделю серебряная цепочка и листок на ней стали частью ее тела.
        Медленно плывя в утреннем сыром тумане, Татьяна вела свой Фольксваген к Москве. Ярославское шоссе, по которому она возвращалась в город, еще не встало, как обычно по понедельникам, и ей удалось довольно быстро доехать до Кольцевой. По дороге она прокручивала дела, которые необходимо сделать, и не сразу обратила внимание на коммуникатор, задушено надрывавшийся в сумочке. Одной рукой она зашарила в сумке, проклиная собственную рассеянность - сколько раз давала зарок, садясь за руль доставать мобильник и класть на «торпеду»!
        Номер незнакомый. Интересно, кто это в такую рань.
        - Алло?
        - Татьяна Владимировна? - деловитый, вежливо-корпоративный голос.
        - Да, это я. Слушаю.
        - Меня зовут Игорь Соловьев. Я директор по развитию издательского дома
«Гейм-сайн». Татьяна Владимировна, мы могли бы с вами встретиться?
        - А по какому поводу, если не секрет?
        - Никаких секретов, конечно же, - с отрепетированной задушевностью заверил неведомый Соловьев, - наш издательский дом является одним из наиболее динамично развивающихся на отечественном рынке, мы постоянно расширяемся и заинтересованы с сотрудничеством с настоящими профессионалами. Я хотел бы обсудить с вами возможные условия сотрудничества.
        Татьяна задумалась. У «Гейм-сайна» была не самая хорошая репутация в журналистской среде - поговаривали о том, что там диктует свою волю рекламный отдел, буквально заставляя писать о клиентах хвалебные статьи, поговаривали о хамском отношении к сотрудникам и поощрении стукачей. Авторам, однако, они платили хорошо и выплаты не задерживали.
        Решив, что хуже точно не будет, она ответила:
        - Давайте поговорим. Когда и где?
        - Татьяна Владимировна, если вам удобно, то мы могли бы встретиться сегодня в десять. Скажем, в кафе «Эстерхази» на Китай-городе. Вы знаете, где это?
        Татьяна знала. Безумно дорогое для нее кафе. Однако это деловая встреча и совершенно не обязательно там что-то заказывать, кроме минеральной воды или чашки кофе. А такие расходы ее бюджет выдержит.
        Она посмотрела на часы. Доехать, поставить машину, сбегать в душ…
        - В десять тридцать можно? Я сейчас на Кольцевой, не хотелось бы вас подводить, сами знаете, что такое московский утренний трафик.
        - Да, конечно. В десять тридцать, - неожиданно легко согласился собеседник и закончил разговор.
        Татьяна задумалась. Непонятно было, чем вызван такой интерес к ее скромной персоне. Бездарем она себя не считала, но и журналистом первого эшелона не была, зачастую сознательно избегая тем, касаться которых ей не хотелось. Благодаря излишней, как многие считали, брезгливости, знали ее лишь немногие постоянные читатели колонки.
        А тут целый директор по развитию сам звонит скромному журналисту-фрилансеру. Да еще с легкостью соглашается перенести встречу на целых тридцать минут. Как говорила незабвенная Алиса - все страньше и страньше.
        Впрочем, скоро она встретиться с этим директором и все станет ясно.
        Размышляя таким образом, Татьяна свернула на шоссе Энтузиастов.
        Московское непредсказуемое движение еще раз оправдало свою репутацию - она поставила машину в гараж куда раньше, чем рассчитывала. Направляясь к подъезду, позвонила маме:
        - Привет. Я уже около дома. Да, представляешь, даже нигде не стояла. Нет, сейчас поеду на встречу. Нет, мама. На деловую встречу. Вернусь - расскажу. Если будет, что рассказывать. Целую. Пока-пока.
        Открыв дверь, она задвигалась в привычном ритме.
        Почесать Мурча за ухом. Скинуть туфли. Насыпать коту корма, поменять воду. Открыть окно в кухне и балкон в комнате. Раздеться.
        Теперь в душ. Высушить феном волосы, уложить. Наложить макияж. Слава богу, на это у нее уходило немного времени - косметику Татьяна недолюбливала и старалась пользоваться ею как можно меньше. Процесс «намакияжевания» она называла
«нарисовать основные черты лица».
        На минуту застыла перед гардеробом, выбирая, что надеть. Хмыкнув, достала чистую глаженую футболку со зловещей физиономией дьявола и надписью «God is busy. Can I help you?». Натянула любимые, до неприличия вылинявшие «Левайсы», и посмотрела на часы.
        До встречи оставался час. Пора. Накинув легкую куртку, глянула в зеркало. Конечно, узнай Аня, что она в таком виде отправилась на встречу с потенциальным работодателем, у нее приключился бы инфаркт.
        С другой стороны - вот и посмотрим, действительно ли она так нужна издательству, как уверял вкрадчивый директор, поглядим, насколько шокирует его внешний вид собеседницы.
        Несмотря на то, что основные волны спешащих на работу горожан уже должны были схлынуть, на Первомайской вдоль платформы стояла молчаливая людская стена. Таня пристроилась возле колонны, и вставила в уши «капельки» наушников, отгораживаясь от внешнего мира.
        Подошел поезд. Хлынула внутрь напряженное московское месиво, растекаясь по вагону, поспешно плюхаясь на немногие свободные места.
        Таня зашла одной из последних, встала, прислонившись к дверям напротив тех, которые открывались на остановках. На ее ветке не было платформ справа, так что, это место было одним из самых спокойных в вагоне. Полуприкрыв глаза, она прибавила громкость, и перестала воспринимать вагон метро.
        Рвал сердце Александр Васильев, отстраненно, за гранью отчаянья, бросая в пространство слова Маяковского:
        "Выбегу, тело в улицу брошу я.
        Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.
        Не надо этого, дорогая, хорошая,
        Дай простимся сейчас.
        Все равно любовь моя - тяжкая гиря ведь -
        Висит на тебе, куда ни бежала б.
        Дай в последнем крике выреветь
        Горечь обиженных жалоб.".
        - Следующая остановка «Площадь Революции».
        Выйти, взбежать по ступенькам перехода на «Театральную». Удачно - как раз подошел поезд в сторону «Тверской». Снова переход, теперь с «Тверской» на «Пушкинскую», остается последний отрезок пути - до остановки «Китай-город». Таня впомнила что раньше станция называлась «Площадь Ногина». Еще одно мимолетное воспоминание далекого детства, без спросу всплывшее в памяти.
        Татьяна несколько раз бывала в «Эстерхази» и от кафе у нее осталось ощущение приглушенного золотистого цвета, дорогого дерева, бесшумных предупредительных официантов и очень высоких цен. Впрочем, сейчас это значения не имело - приглашали на деловую встречу ее, вот, пусть приглашающая сторона и раскошеливается.
        Воспоминание не обмануло - в кафе стояла аккуратная стерильная тишина, возле стеклянной витрины с пирожными и десертами негромко переговаривалась пожилая пара. Таня оглядела зал. Большая часть столиков свободна, завтракает лишь несколько мужчин и женщин офисного вида.
        Из-за столика у окна поднялся человек в синем костюме, поднял руку, привлекая к себе внимание.
        Татьяна подошла, и, не успела она открыть рот, как мужчина сказал:
        - Здравствуйте, Татьяна Владимировна. Я Игорь Соловьев. Рад встрече. Присаживайтесь, пожалуйста. Будете что-нибудь заказывать?
        Поздоровавшись, Татьяна села за столик. Тут же возник официант с меню. Не открывая его, Татьяна сделала заказ - салат «Цезарь», чашку кофе капучино, стакан апельсинового сока.
        И посмотрела на Соловьева, стараясь составить впечатление о человеке. Перед ней сидел характерный представитель вида «топ-менеджер компании средней руки». Неестественно гладенький, чистенький, и абсолютно безликий. Татьяне он напомнил розового пластикового пупса или восковое яблоко - такое же блестящее и неживое.
        Единственным и индивидуальным штрихом, пожалуй, был дорого потрепанный мягкий портфель, который Соловьев поставил себе на колени, доставая визитницу.
        Протягивая Татьяне визитку, он сказал:
        - Искренне надеюсь, что наша встреча пройдет удачно и мы будем долго и плодотворно сотрудничать.
        Татьяна взяла кремово-белый прямоугольник, обратив внимание на безупречный маникюр Соловьева. Последний штришок к портрету добавился, она сформировала свое мнение об этом человеке.
        - Я тоже на это надеюсь, но, для начала, должна понимать, о каком именно сотрудничестве идет речь. Насколько я знаю, у вашего издательского дома нет изданий, которые могла заинтересовать моя кандидатура. Итак?
        - Вы скромничаете, скромничаете, Татьяна! - расплылся в улыбке «человек с маникюром», как обозначила его для себя Татьяна. - Однако, вот ваш заказ. Салат у них всегда очень свежий, так что, давайте поступим так - вы ешьте, а я пока расскажу о нашем издательском доме и его планах. Хорошо?
        Разумеется, хорошо. Тем более, что салат действительно оказался исключительно хорош, а свежевыжатый апельсиновый сок приятно щекотал язык.
        Соловьев засыпал ее округлым и политкорректными фразами о миссии издательского дома, корпоративных ценностях, необходимости современного менеджмента, требованиях времени и лидирующем положении на рынке.
        Чем больше Татьяна слушала, тем четче формировалось ощущение - все эти слова ничего не значат. Они лишь дымовая завеса, отвлекающий маневр.
        Она постаралась сосредоточиться, перестать воспринимать отдельные слова, не зацикливаться на звуках, издаваемых человеком напротив. Ей это удалось, и вскоре она стала ощущать его как цельный образ. Этому приему ее научила еще в студенческие годы мама. Она советовала - если что-то в словах собеседника начинает смущать, перестань слушать звуки, постарайся следить за его губами, движением рук, выражением глаз, мимикой. Причем делать это нужно, держа собеседника как бы немножко не в фокусе. Тогда удастся поймать образ человека и его эмоции целиком, понять суть его помыслов.
        Именно это сейчас и проделывала Татьяна, задумчиво накалывая на вилку листики салата и кусочки куриного филе.
        Почти сразу она убедилась в том, что директор по развитию отчего-то нервничает. А еще - что никакое сотрудничество он ей предлагать не собирается, оттого и плетет словесные кружева, пытаясь вырулить на настоящую тему беседы. И все больше нервничает, поскольку Татьяна ведет себя не так, как он рассчитывал. Поняв это, она с искренним удовольствием принялась и дальше «раскачивать» собеседника. То есть - не реагировать никак, не задавать уточняющих вопросов, не выказывать заинтересованности.
        Наконец, ключевое слово прозвучало - Вяземский.
        - Разумеется, свою роль в нашей заинтересованности сыграло ваше блестящее интервью с господином Вяземским, - умело подпустив восхищения в голос, сказал Соловьев. - Так что, мы, безусловно, заинтересованы в сотрудничестве с журналистом такого класса.
        - Я польщена, - коротко ответила Таня, и замолчала, неторопливо потягивая апельсиновый сок.
        Как она и рассчитывала, дальнейшие вопросы крутились вокруг Вяземского. Таня отвечала умышленно односложно, гадая, что именно нужно от нее этому восковому человечку.
        Достав из кармана пиджака какой-то предмет, Соловьев принялся ловко крутить его в руке. Тонкий овал размером с большую старинную монету приковал внимание девушки. Таня поняла, что не может оторвать от него глаз. Соловьев необыкновенно ловко вращал его между пальцев, затем резко закрутил, заставив вращаться на столе подобно волчку.
        Тане показалось, что от диска-монеты исходит неясный гул.
        Мир сузился до размеров стола, затем, до размеров вращающегося черного диска. Откуда-то из неведомой дали доносился необыкновенно приятный голос ее хорошего друга Игоря Соловьева. Он спрашивал, рассказывал ли ей Вяземский что-нибудь о дымном или туманном зеркале. Упоминал ли «лицо обсидиана».
        Внезапно она почувствовала ледяной укол чуть ниже ключичной впадины. Кольцо отрезвляющей стужи сжало шею. Казалось цепочка и кулон, подаренные Вяземским, вобрали в себя весь холод суровых северных зим, всю свежесть морозного утра в лесу. У Тани было ощущение, что только что ей кто-то жестко, но дружески растер лицо снегом.
        Хотелось надеяться, что выражение лица ее не выдало, и удастся заставить говорить Соловьева дальше.
        Она ответила сонным голосом:
        - Нет, вы знаете, Ян Александрович ничего не говорил.
        - Упоминал ли Вяземский о черных камнях?
        Она пожала плечами:
        - Нет. Первый раз слышу.
        Все это становилось забавным.
        - Хорошо-хорошо, Татьяна, - в голосе Соловьева явственно слышалась брезгливость. - О последней части нашего разговора вам помнить не стоит. Все упоминания о черных камнях, туманном зеркале и лице обсидиана вы забудете.
        И тут ее чертенята, ее личные гремлины, невидимые мелкие засранцы, благодаря которым она и заслужила славу непредсказуемой стервы, несдержанной на язык белой вороны и кучу других характеристик, очнулись ото сна.
        Мило улыбнувшись, она спросила:
        - А почему, Игорь? Это же так интересно. Это имеет отношение к нашему будущему взаимовыгодному сотрудничеству?
        Именно из-за таких моментов она и терпела своих чертенят.
        Соловьев смешался и заблеял. Лихорадочно спрятав черный диск, он понес ахинею о современных методах проведения собеседований, о «конфликтном собеседовании» и проверке на «степень концентрации». Таня вежливо кивала, а затем с улыбкой спросила:
        - И, как, я прошла собеседование?
        - Да-да! Конечно! Конечно же!
        Улыбка Тани стала еще более радостной и дружелюбной:
        - Тогда расскажите мне все же, что за сотрудничество вы предлагаете? Штатное или внештатное? В каком именно журнале? Какая должность? Какой оклад?
        Соловьев погибал. Горел как швед под Полтавой.
        - Да-да… понимаете, я проводил именно предварительную встречу, в ходе которой мы должны были понять, что вы разделяете наши корпоративные ценностями…
        - И как - разделяю? - теперь она была смертельно серьезна.
        - Безусловно. Конечно же! Позвоните мне послезавтра, пожалуйста, я объясню, как к нам проехать. В отделе кадров вам объяснят. Да-да. Все объяснят! А сейчас, простите, мне надо бежать. Очень важная встреча! Был рад познакомиться!
        Последние слова он выпалил, уже вставая из-за стола и стремительно удаляясь к выходу.
        Татьяна вздохнула.
        Вот, так всегда. На самом интересном месте.
        Да еще и за завтрак придется самой платить.
        Напротив кафе стоял неприметный темный седан. В нем сидели двое мужчин, в которых Татьяна узнала бы сотрудников Вяземского - белоголового крепыша Владимира и молчаливого скандинава Олафа.
        Увидев, как вылетает из дверей Соловьев, на ходу вытаскивая мобильник и ошалело оглядываясь по сторонам, норвежец также достал мобильный телефон, нажал на кнопку вызова:
        - Ян Александрович, встреча состоялась. Да. Объект отреагировал штатно. Так точно. Ведем дальше, фиксируем контакты.
        После встречи с Татьяной человек с маникюром развил бурную деятельность. Он встретился с представителями нескольких рекламных агентств, затем поехал в офис своего издательства и около трех часов совещался с издателями журналов дивизиона
«Хобби», о чем Олафу, представившемуся сотрудником известного телеканала, любезно сообщила секретарша Соловьева.
        И все это время с лица директора по развитию не сходило встревоженно-рассеянное выражение.
        Он очень старался этого не показывать, но Олаф и Владимир были опытными физиономистами, и безошибочно определили, что объект нервничает, и с каждой минутой все сильнее.
        Каждый час они связывались с Вяземским и коротко докладывали о поведении Соловьева. Регистрировался каждый шаг, но никаких встреч, выходящих за рамки повседневной рутины, не происходило. Видимо, он отчитался тем, кто посылал его на встречу с Татьяной по мобильному, и прямого контакта не планировалось.
        Конечно, Вяземскому очень хотелось подольше поводить гладенького директора, но время поджимало. Он буквально кожей чувствовал, как все туже натягивается тетива событий, вовлекая всё новых людей. Что-то назревало, готовилось, собиралось вот-вот прорваться. Но что? Он не знал. Каждый новый день неизвестности грозил опасностью. В том числе, - признался он самому себе, ему не давало покоя то, что он вовлек в очень опасные события Татьяну причем, разыграл ее «в темную», использовал, как живца. Независимая, колючая и удивительно обаятельная девушка вывела его из обычного состояния холодной сосредоточенности, ухитрилась, сама того не зная, нащупать крохотную трещину в той ледяной броне, которую он нарастил после смерти Анны.
        Он отблагодарил ее, назначив наживкой. Нечего сказать, достойный поступок.
        Дело близилось к вечеру, а новостей о Соловьеве не поступало.
        Когда скандинав позвонил в следующий раз, Вяземский, выслушав все то же «ничего нового», спросил:
        - Олаф, а вы сами бы стали связываться с Соловьевым на месте его шефов?
        - Лично я - нет, Ян Александрович.
        - Вот и я не стал бы. Теперь давать думать. Можно его просто оставить в покое, а можно попробовать нагло поколоть и посмотреть, кто и как отреагирует.
        В динамике воцарилось сдержанное молчание. Вяземский первым нарушил его, сказав с досадой:
        - Да знаю я, Олаф, знаю, что вы предпочитаете не ускорять развитие ситуации. Но сейчас, я чувствую, на счету каждый день. Так что, нанесите, пожалуйста, визит господину директору.
        Как и положено преуспевающему менеджеру, Игорь Соловьев жил на Кутузовском проспекте. Квартира досталась ему благодаря стараниям папы, который и после выхода на пенсию сохранил самые теплые отношения с сотрудниками мэрии, ведавшими распределением жилого фонда.
        Обычно Игорь вежливо кивал охраннику, пропускавшему его машину на территорию дома, отделенную от менее престижных строений оградой из прямоугольных стальных прутьев, перекидывался, пока ждал лифт, парой слов с консьержем - отставным полковником МВД Владленом Константиновичем, после чего поднимался к себе в квартиру, где ужинал обезжиренным творогом и стаканом однопроцентного питьевого йогурта.
        Сегодня он даже не повернул голову в сторону охранника и промчался мимо консьержа, не отреагировав на бодрое - Добрый вечер, Игорь Эдуардович, как день прошел?
        Отвратительно день прошел. И непонятно, какие это будет иметь последствия, - думал Соловьев, поднимаясь в лифте на десятый этаж.
        Когда его попросили переговорить с какой-то третьеразрядной пишущей дамочкой, и немного ПОДТОЛКНУТЬ ее, с помощью одного из черных камней, он согласился не раздумывая, дело было привычным. Кто же мог знать, что девица окажется под защитой! Его никто даже не предупредил! И теперь то, что начиналось, несколько лет назад, как модная оккультная забава, могло закончиться для него большими неприятностями. Он уже давно понял, что люди, с которыми его познакомили, вовсе не безобидные шарлатаны, а обладают реальным влиянием на события, имеют ВЛАСТЬ. Но как далеко простирается эта власть начал догадываться лишь недавно, и от этих догадок у него захватывало дух. С ним согласились поделиться. Не даром, конечно, но цена была удивительно невысока. Во всяком случае, так казалось в то время. Но сегодня, доложив о разговоре, и выслушав холодное, - Ладно. Мы примем меры, - он занервничал.
        Следуя указаниям, пришлось оставить в офисе черный плоский камень, с которым он обычно не расставался. Это можно было расценивать как знак явной немилости. Конечно, Игорь пытался, как советовали психологи компании, изменить отношение к ситуации и выработать позитивную программу действий, но получалось плохо. Совсем, честно говоря, не получалось.
        Поэтому в квартиру Соловьев вошел донельзя расстроенным. Захлопнул дверь, и лишь тогда обратил внимание, что в комнате, которую он называл кабинетом, горит свет. Судя по неяркому желтоватому свечению на узорчатом цветном стекле - настольная лампа.
        Соловьев сглотнул и попытался неслышно отжать собачку верхнего замка. Он по миллиметру сдвигал непослушный железный стержень, стараясь не обращать внимания на текущую по щеке струйку холодного пота, чувствуя, как все легче подается защелка, и уже начинал надеяться на то, что сумеет выскользнуть, когда из комнаты раздался спокойный голос:
        - Игорь Эдуардович, да не стойте же вы в дверях, проходите.
        Соловьев взвизгнул, и уже не скрываясь рванул защелку, одновременно, другой рукой дергая ручку входной двери.
        Открылся освещенный прямоугольник коридора, но в этот момент его вежливо похлопали по плечу и другой, более молодой, голос, произнес:
        - Ну зачем же вы так. Заходите, не стесняйтесь.
        Как оказался в коридоре невысокий белоголовый человек, Игорь понять не мог. Окончательно его сломила противоестественная вежливость этого человека, и он, покорно закрыв входную дверь, поплелся в кабинет.
        За его столом сидел второй взломщик. Хотя, зачем-то подумал Соловьев, какие они взломщики? Никаких следов. И как они через охрану просочились?
        Человек за столом с интересом изучал богатую коллекцию гей-порно, которую Игорь собирал не один год.
        Оторвав взгляд от глянцевого журнала с обнаженным красавцем на обложке, он сказал:
        - Игорь Эдуардович, у вас на редкость разносторонние увлечения! Давайте побеседуем об этом.
        Вяземский приехал через тридцать пять минут. Оставив машину за два дома от нужного, прошелся мимо огороженной территории, ничего подозрительного не заметил, и направился к проходной. Мазнул рукой перед лицом открывшего рот охранника, и тот моментально забыл о существовании непрошеного гостя. Такая же история повторилась и в подъезде. Бдительный Владлен Константинович лишь нахмурил брови и потом несколько раз тер виски, стараясь избавиться от легкой головной боли и ощущения, что он что-то упустил.
        Владимир ждал шефа в прихожей. Войдя, Вяземский кивнул в сторону коридора и спросил:
        - Соседи, пульт охраны?
        - Конечно, Ян Александрович. По полной программе.
        - Хорошо. И где хозяин дома?
        В этот момент из глубины коридора, где виднелись две белые, расположенные рядом, двери, раздались звуки спускаемой воды и тихий стон.
        Вяземский укоризненно посмотрел на Владимира и вышедшего из комнаты Олафа:
        - Что вы ему показали?
        Оперативники переглянулись. Сейчас они напоминали нашкодивших школьников.
        - Да ничего особенного, правда, Ян Александрович.
        - Тогда что с этим? - кивнул Вяземский в сторону дверей из-за которых продолжали доноситься стоны и звуки рвоты.
        - Простите, Ян Александрович. Вы приказали подготовить клиента, мы и подготовили.
        - А в качестве мер убеждения показывали Границу, так?
        - Ну, только немного, - потупился Владимир.
        - Ясно. Ей-богу, вы иногда бываете сущими детьми!
        Оперативники смотрели преданно и несколько виновато.
        - Хорошо. Что там с этим…?
        - Перепугался. Блевать изволит, - со вздохом доложил Владимир. И кажется, медвежья болезнь с ним приключилась.
        - Значит так. Я жду его в той комнате. - показал Вяземский на кабинет Соловьева. - Вынимайте сортирного страдальца, и чтобы через десять минут он был готов к употреблению.
        С этими словами он скрылся за дверью кабинета.
        Из коридора донесся стук, слабые протестующие вопли, и через пять минут перед ним предстал сильно помятый, мертвенно бледный, но вменяемый Игорь Эдуардович Соловьев. Сейчас он мало напоминал того гладкого преуспевающего человека, которого утром видела в кафе Татьяна.
        - Здравствуйте, господин Соловьев, - голос Вяземского был сух и строг. - Сейчас я буду задавать вам вопросы. Вы будете отвечать. Тогда все закончится хорошо, вы ляжете спать, и завтра проснетесь свежим, бодрым и без малейших воспоминаний об этой неприятной для вас встрече. Это понятно?
        Соловьев нервно кивнул.
        - Вам надо описывать второй вариант? - на всякий случай спросил Вяземский, поигрывая ножом для разрезания бумаг, взятым из малахитового, советских времен, прибора.
        - Не надо, - каркнул Соловьев, страдальчески морщась. - Что вам нужно, спрашивайте.
        - Давайте начнем с того, кто поручил вам встретиться с Татьяной Бересневой.
        - Я не знаю его имени, - потупился Соловьев, переминаясь с ноги на ногу перед столом.
        - Вы присаживайтесь, в ногах правды нет, - показал Вяземский ножом на кресло, приставленной к столу сбоку.
        Олаф моментально выкатил его на середину комнаты и, слегка нажав на плечо Игоря Эдуардовича, усадил.
        - Хорошо, я вам верю, - ничуть не расстроился шеф Олафа. - Просто расскажите мне о нем. Как он выглядит, как вы познакомились, чем вас так привлекла госпожа Береснева. С помощью чего вы должны были получить у нее информацию.
        - Они мне дали одну вещь. Не сейчас, раньше. Знаете, замечательно помогает при переговорах, - сбивчиво зачастил Соловьев, - Шаман называл их чёрные…
        Страшно захрипев, Соловьев выгнулся в кресле. По комнате пронесся порыв ледяного, пахнущего несвежим мясом, воздуха, замигала лампочка в настольной лампе. Зрачки несчастного закатились, из черной дыры рта рвался непрерывный утробный стон. Вяземский крикнул:
        - Олаф, держите же его!
        И сам прыгнул через стол. Олаф с Владимиром уже пытались усадить пленника обратно, но тот с нечеловеческой силой отбросил беловолосого. Пролетев через всю комнату, Владимир врезался в стену.
        С губ Соловьева срывались неразборчивые слова, состоявшие, казалось, из одних согласных.
        Раздался ужасающий треск и на белой рубашке выгнувшегося дугой человека, показалось темное кровавое пятно.
        Снова треск и утробный вой. Невидимой силой Соловьева подкинуло над креслом и его грудная клетка, разорвав кожу и рубашку, разошлась, обнажая внутренности. Торчали из истерзанной плоти белоснежные дуги ребер. Фонтанами брызнула кровь, тело Соловьева упало в кресло и все стихло.
        Завозился в углу Владимир. Олаф брезгливо оттирал лицо и руки от брызг крови.
        Вяземский присел на стол и, поигрывая ножом, задумчиво посмотрел на мертвеца.
        - Ну, что ж. Узнали мы, конечно, удручающе мало, но хотя бы стало понятно, что против нас играют очень серьезные противники.
        - Олаф, завтра же проработайте все ключевые смысловые фрагменты, упомянутые Соловьевым.
        - А сейчас, господа, пойдемте отсюда.
        Никого не потревожив, все трое вышли из дома, и уехали.
        Мертвый Игорь Соловьев до утра просидел в кресле, глядя в потолок.
        Непонятное собеседование, которое никаким собеседованием не было, оставило у Тани неприятный осадок, от которого она не могла избавиться целый день. На следующее утро, правда, стало полегче, но все равно - в голове роились вопросы. Она чувствовала, как ее привычный, одинокий, но уютный мирок, накрывает едва ощутимая, пока, но день ото дня уплотняющаяся дымка неизвестности и неопределенности.
        Сначала невероятное интервью с Вяземским, странный его подарок, потом дикий, не укладывающийся ни в какие рамки разговор в кафе…
        Таня всегда отличалась на редкость здравым рассудком и иногда сама себя даже жалела, считая слишком приземленной, но ничего не могла с собой поделать - любое упоминание о колдунах, магах и прочей эзотерике и Древнем Знании она считала уместным только на страницах романов в мягких обложках.
        Однако события последних дней просто не укладывались в ее стройную картину мироздания.
        После разговора с Соловьевым, ее не оставляло впечатление, что вот сейчас должен позвонить и Вяземский. Но, наступил вечер, а звонка не было. Засыпая, она вздохнула, и провалилась в тяжелый, полный смутных, будто затянутых клубами черного дыма, видений.
        Проснулась совершенно разбитой, в голове плавал все тот же черный дым.
        Затрезвонил коммуникатор на столе:
        - Алло, Татьяна Владимировна, это из бухгалтерии «Москвы и Подмосковья» беспокоят. Вы можете сегодня подъехать, документы подписать?
        - Да, минутку… Дайте сообразить, - Таня потерла тыльной стороной кисти глаза. Голова никак не хотела соображать. Она попыталась вспомнить, что планировала на сегодня. Так… на день, вроде бы, ничего, вечером хотела сходить, позаниматься в фитнес-клуб, а сейчас у нас? Взглянула на часы - десять с копейками.
        - Во второй половине дня, часа в четыре, нормально будет?
        - Да, конечно, - и собеседница повесила трубку.
        Нажав кнопку отбоя, Таня задумчиво пробурчала, - Ну, и что теперь делать? - и отправилась приводить себя в работоспособное состояние.
        Конечно же, чем заняться нашлось. Зарычал на столе коммуникатор, на экране текст SMS: «Проверяй почту».
        Прислал на доработку верстку статьи Олег.
        Дописать пару строк сюда, сократить здесь, вот тут ему нужен еще один блок на 500 знаков, сейчас найдем…
        Легкий прохладный ветерок, долетающий через открытую балконную дверь, колышет шторы, переговариваются о ценах на хлеб и мясо бабушки, присевшие на скамейку, расположившуюся точно между Таниным домом и соседней одноподъездной башней, солнце золотит полупрозрачную апрельскую зелень. Хорошо. Очень хорошо ей работалось, пока не явился Мурч с требованием провести ритуал спиночесания.
        Таня «вынырнула» из текста и глянула на часы.
        Ойкнув, подорвалась из-за стола, побежала на кухню, щелкать выключателем чайника - времени оставалось только на то, чтобы заглотить бутерброд.
        Торопливо напечатала сопроводительное письмо, отправила ответ с обработанной статьей, выключила ноутбук.
        Через пятнадцать минут, подхватив рюкзак с одеждой для тренировок, она вылетела из подъезда и зашагала к метро «Первомайская».
        Припекало, и она, скинув куртку, перекинула ее через плечо. Тихий квартал, ограниченный с одной стороны Нижней Первомайской улицей и опушкой Измайловского парка с другой, жил сонной дневной жизнью. Возилась на детской площадке малышня под присмотром двух, лениво потягивавших тонкие сигареты, мамаш, курсировали между магазином на углу и поликлиникой пенсионеры, да стучал с упорством отбойного молотка по своей установке юный барабанщик из первого подъезда.
        По дороге решила дозвониться до Кости Нифонтова.
        Костей он, конечно де, был для своих, то есть, друзей и коллег. Для всех остальных - капитан Нифонтов. Оперуполномоченный Центрального ОВД.
        Когда она только начинала работать над колонкой «Тайны города», то искренне надеялась, что удастся превратить ее в эстетское эссе, повествующее о временах славных и давних, о почтенных привидениях и прочих милых происшествиях, служащих для приятного времяпрепровождения бабушек и ностальгирующих по прошлому томных юношей.
        Редактор хотел мяса, крови и мертвых москвичей. Что привело к закономерному результату - Тане хотелось вести колонку и дальше, редактор жаждал трупов, нужна была информация.
        Итог - Татьяна Береснева постепенно перезнакомилась со всем Центральным ОВД, заимела несколько хороших приятелей в ОВД Измайлово и многих других организациях, которые должны обеспечивать мирный сон граждан.
        Последние несколько недель редактор хотел новых и новых подробностей о серии страшных убийств с расчленением, произошедших в разных районах города. Дела почему-то все не объединяли, и часть эпизодов вел как раз капитан Нифонтов.
        - Слушаю, - раздалось в динамике.
        Странно. Голос был не Костин, хотя звонила она на сотовый.
        - Простите, капитана Нифонтова можно услышать?
        - Танечка, привет. Это Паша Нижегородцев.
        Татьяна искренне обрадовалась. Паша, едва ли не единственный из убойного отдела не старался с грацией носорога назначить ей романтическое свидание, плавно переходящее в романтический завтрак в постели. Счастливо женатый, отец двух прелестных до нереальности девчонок, он относился к ней как к непутевой, хотя и очень умной, младшей сестре.
        - Паша, куда твои изверги дели Нифонтова?
        - А вот не знаю, Танюш. Костя в расстроенных чувствах, даже телефон, вон, забыл. Дело у него отобрали.
        - Да ты что? Какое?
        - А вот умертвия с расчлененкой, о которых ты нас с Костей расспрашивала, и забрали. Причем, странно забрали. Даже соображения его выслушивать не стали, хотя, Костя, вроде, что-то нарыл. Ткнули, понимаешь, носом в землю, указав капитану его место.
        - Вот это номер, - расстроено пробормотала Таня, - так и где он сейчас?
        - Да дома, где ему быть.
        - Хорошо, Паш. Я ему на домашний звякну.
        - До скорого, Танюш. И скажи Косте, что мобила его у меня.
        Снова отбой. Новый номер - на этот раз домашний Нифонтова.
        Метро уже рядом. Таня стояла, дожидаясь зеленого сигнала светофора, постукивая носком кроссовки по асфальту.
        - Нифонтов - спокойный, даже несколько сонный голос.
        - Костя. И даже трезвый, с удивлением констатировала Таня. - Паша просил передать, что твоя мобилка у него. А ты, значит, решил отдохнуть.
        - Я, Танюш, решил осмыслит, - задумчиво произнес Нифонтов.
        - Это, случайно, не того ли дела с расчлененкой касается?
        - Угу. Именно. А потому, я скушал сто пятьдесят коньяка и погрузился в раздумья. И, знаешь, я тут много разного надумал. Приезжай, чтоль, а? Адрес помнишь?
        Вот это было здорово. Готовый поделиться свежатинкой капитан убойного отдела.
        Таня прикинула, что у нее со временем.
        - Костя, я только вечером, совсем вечером, смогу быть.
        - Ну и ладно. Я все равно никуда не собирался.
        И Нифонтов положил трубку.
        В метро закрутила, завертела суета переполненной Арбатско-Покровской линии, выплеснула на Боровицкой, понесла к переходу.
        В редакции Таня первым делом зашла к Олегу и уточнила, все ли нормально с материалом, который она правила.
        Уже отходя от его стола, вернулась и наклонилась к уху редактора:
        - Олежка, а тебя никто обо мне не спрашивал?
        - Тань, ты о чем? - непонимающе спросил Олег, не отрываясь от монитора.
        - О том! Меня кто-нибудь необычный спрашивал? После интервью этого, с Вяземским.
        - А. Понял. Не, никто. А вот Вяземским, кстати, интересовались.
        - И кто, интересно? - полюбопытствовала Таня.
        - Да из какого-то фонда. Я уже и не помню, честно говоря. Не то эти, возрожденцы, обнаружившие у себя дворянские корни, не то любители российско-эквадорской дружбы.
        - Что именно спрашивали, помнишь? - коршуном накинулась на Олега Татьяна.
        - Слушай, ты чего такая заполошенная? - смотрелся тот в лицо собеседницы.
        - Да так… Сама не пойму. Так помнишь, или нет?
        - Да ничего особенного. Все ли вопросы и ответы попали в интервью, можно ли посмотреть исходники… Ума не приложу, зачем это им могло понадобиться.
        - Спасибо, Олеж. Я побегу.
        Чмокнув моментально разомлевшего от удовольствия Олега в щечку, Таня покинула комнату редакции.
        В бухгалтерии оформление заняло не более десяти минут, милейшая Валентина Степановна, бессменный финансовый бог издательства, заранее подготовила все документы, и Тане осталось только вписать «цифры прописью» и расписаться в двух экземплярах договора.
        Затем - снова в метро, потом фитнес-центр, «ногу! Ногу выше! Корпус не заваливаем! , и горячие струи, бьющие по сладко ноющему после тренировки, телу.
        Она уже представляла, как приедет домой и заберется под одеяло со свежекупленным романом Де Линта. В этот момент и заиграл бодрую мелодию коммуникатор. Любимой подруге обязательно понадобилось именно сегодня передать для Таниной мамы привезенный из Индии чай. Будь на то ее воля, Татьяна просто заглянула бы в лавочку возле выхода из метро «Охотный ряд», да купила там точно такой же чай, но, ведь, тогда Аня обидится. Да еще и маме ее нажалуется на бессердечную дочь.
        - Аня, только давай быстрее. Я после тренировки, устала как собака.
        Разумеется, Аня опоздала. Татьяна уже начинала чувствовать себя по-идиотски, ловя ощупывающие взгляды из проносящихся мимо автомобилей. Да уж… стоит у тротуара в свете фонарей девица в обтягивающих джинсах, голосовать - не голосует…
        Наконец, нарушая все возможные правила, притормозил рядом с ней автомобиль Ани. В ответ на язвительное замечание, что, мол, она упорно продолжает не видеть никакого смысла в передвижении по городу на автомобиле, подруга лишь посмотрела на нее обиженными укоризненными глазами, и вручила бесценный пакетик с чаем из самой Индии.
        Естественно, передачей пакетика дело не закончилось, у Ани были потрясающие новости об их общей знакомой, неожиданно удачно сходившей замуж за работавшего в Москве француза. Честно говоря, похождения женщины французского менеджера Таню нисколько не интересовали, но Анька говорила с такой увлеченностью, что грех было бы ее перебивать.
        Разговор удалось свернуть только через двадцать минут, и она бегом влетела в метро, надеясь, что Нифонтов не убьет ее за такое опоздание.
        Таня снова утопила кнопку звонка. Пронзительный, душу вынимающий трезвон поднял бы и «в готовальню», как выражался Паша Нижегородцев, пьяного, а вот Нифонтов не реагировал.
        - Сто пятьдесят, значит, - процедила сквозь зубы Таня, и глянула на часы. Однако,
22:48, а ей еще до дому добираться. А ночное метро, это, для одинокой симпатичной женщины, всегда приключение, но не всегда приятное.
        Она отпустила кнопку, подождала немного, и изменила тактику. Теперь звонок, в такт коротким нажатиям, исполнял нехитрую мелодию «та-та - тааа-тааа-тааа»!
        Никакого результата.
        Однако, как это она не сообразила сразу? Она снова достала коммуникатор и набрала домашний номер Кости. Приложив ухо к холодному дермантину двери, послушала, как заливается телефон.
        И дверной звонок, и телефонный звучали одинаково - так, как звучат звонки в пустой квартире, хозяева которой ушли. Не вышли ненадолго, а именно ушли.
        Но, Костя однозначно сказал, что выходить никуда не собирается.
        Она помедлила у двери. Позвонить на мобильный?
        А смысл? Он все еще у Нижегородцева, а раз Пашка с ней не связался, значит и Нифонтов не объявлялся.
        Увы, Татьяна очень хорошо знала одну из Костиных слабостей, а потому, махнув рукой, пробормотала: - Удачного вам кобелирования, товарищ капитан! - и побежала вниз по лестнице.
        Таня была не совсем права. Капитан Нифонтов все это время находился в квартире, но подойти к двери не мог.
        Поскольку был окончательно и бесповоротно мертв, и лежал на диване, устремив неподвижный взгляд в требующий покраски потолок.
        Рот Кости Нифонтова застыл в немом крике, поскольку ему еще живому вскрыли грудную клетку и вырвали сердце.
        Существо, проделавшее эту операцию, внешне напоминало человека - низенького, с широким плоским лицом, уродливо широкоплечего.
        Сейчас обнаженный убийца неподвижно сидел, поджав ноги, на стуле, стоящем рядом с диваном.
        Он не моргал, не дышал, не думал.
        Жертва принесена, значит Повелитель будет доволен. Удачно получилось соединить это с устранением слишком любопытного человечка, сунувшего нос дальше, чем это разрешалось.
        Такова цена любопытства. Человек оказался хорошей жертвой. Сильной и смелой. Спеленатый заклинаниями и Умением существа, он не мог кричать, не мог двигаться, но в глазах его не плескался ужас, когда обсидиановый нож опустился, рассекая мышцы и дробя кости.
        Существо, некогда бывшее человеком, прислушалось.
        Тот, кто звонил в дверь, ушел. Снаружи никого не было.
        Аккуратно, чтобы не наступить в кровавую лужу, собравшуюся на полу, убийца слез со стула, и принялся неторопливо одеваться в черный костюм, предусмотрительно снятый перед началом ритуала.
        В результате, на своей ветке метро Таня оказалась только в половине двенадцатого. Подъезжая к «Измайловской» вспомнила, что сухого корма у Мурча осталось - только зуб поточить. Это означало ранний подъем и бег к магазинчику у метро. Причем, пока она будет натягивать кроссовки и запирать дверь, в спину ей будут нестись гневные кошачьи вопли.
        Взбегая по ступеням, она застегнула куртку и сунула руки в карманы. Апрель, конечно, решил показать, что он тоже может быть теплым и ласковым, но ночи все еще отдавали холодком, который хорошо чувствовался на окраинах, особенно, поблизости от лесопарков.
        Дождавшись зеленого сигнала светофора, Таня перешла на противоположную строну Первомайской, и быстрым шагом двинулась в сторону дома, оставляя за спиной освещенный пятачок возле метро.
        Привычно срезала дорогу, свернув во дворы, и вышла на Нижнюю Первомайскую уже около перекрестка, на котором недавно установили, наконец, светофор, сейчас, правда, бестолково мигавший желтым светом., Поэтому, посмотрев по сторонам, Таня трусцой пересекла перекресток наискосок. На середине дороги кольнуло в затылке. Снова ощущение недоброго прицельного взгляда. Таня ускорила шаг, в два прыжка оказалась на тротуаре и обернулась. Нет, никого.
        Пробурчав под нос: - Дура, новопассит пей, - она пошла вдоль закрытого уже продуктового магазина, и свернула во дворы, к своему дому.
        Двор соседнего с Татьяниным дома заканчивался узкой асфальтовой дорожкой, проходящей через «территорию тьмы» - неосвещенный прямоугольник гаражей-«ракушек». Стальные коробки выстроились в подобие незамкнутого каре, оставляя свободными два выезда с территории и центральную площадку, на которой разворачивались и куда выгонялись для осмотра машины.
        Никакого освещения предусмотрено, конечно же, не было и сейчас, когда погасло большинство окон окрестных домов, из ночной темноты неясно выступали лишь стенки гаражей, стоявших возле дорожки.
        С другой стороны тянулся пустырь, частично тоже занятый «ракушками», а дальше, за ним, светилось одинокое окно районной поликлиники.
        Таня частенько возвращалась домой заполночь, но всегда старалась, в таких случаях, подходить к дому с другой стороны - через двор и детскую площадку, но сейчас там все было перекопано, и пробираться через строительные траншеи, рискуя сломать себе ногу, совершенно не хотелось.
        Таня чуть не побежала, но взяла себя в руки и пошла обычным шагом.
        С той стороны, где находился ее гараж, что-то звякнуло, раздалась приглушенная ругань. Снова звяканье, что-то тяжелое падает на размокшую землю.
        Да это же от ее гаража звуки доносятся!
        Татьяна сглотнула. Она не была героической идиоткой и не собиралась бежать в одиночку расшвыривать угонщиков. Да и, черт побери, зачем кому-то может понадобиться ее старенький «Гольф», да еще запертый в стальной коробке!
        А может это бомжи или местные пьяницы?
        Таня нашарила в сумочке длинный английский ключ, сжала его, пропустив между пальцев и уперев залитую пластиком головку в ладонь, как учил хороший друг Слава. Сделала пару шагов к гаражам.
        В горле пересохло, она откашлялась и закричала:
        - А ну пошли вон! Сейчас милицию позову!
        С огромным облегчением она услышала топот ног и увидела, как от ее гаража в сторону улицы побежала темная фигура. Выдохнув, зашагала через утрамбованную площадку к своей «ракушке», посмотреть не успели ли сбить замки.
        Едва она дошла до середины площадки, как в лицо ей ударил порыв ледяного, тяжелого, пахнущего какой-то мерзостью, ветра. Пространство вокруг затянуло плотной белой дымкой, в которой замелькали гибкие тени.
        Видимость сузилась до пределов площадки межу гаражами и Таня с ужасом поняла, что не может понять даже, в какой стороне находится ее дом. Прохлада весенней ночи сменилась промозглым холодом, и Таня увидела, что дыхание облачками пара вырывается изо рта.
        Шею ожгло, кулон, подаренный Вяземским, налился тяжестью и, чтобы не упасть, девушка резко наклонилась вперед.
        Это ее и спасло. Обрезок чугунной трубы просвистел там, где только что находилась голова.
        Гнущая к земле тяжесть тут же пропала, цепочка налилась приятным теплом, и Татьяна прыгнула в сторону, уходя от нового взмаха оборванца с испитым, налитым нездоровой гладкостью, лицом. Не издав ни звука, хулиган снова пошел вперед.
        А с другой стороны уже появлялись новые фигуры.
        Таня не дала развиться уколу тревоги в полноценную панику, уклонилась от очередного неловкого взмаха и изо всех сил пнула нападавшего в коленную чашечку.
        Она явственно услышала хруст кости, но проклятый алкоголик даже не пошатнулся. Правда удалось сбить его удар, и труба всего лишь скользнула по рукаву Таниной куртки, разрывая материю.
        Заорав от злости, она выбросила руку вперед, и широкий скошенный, наподобие стамески, конец ключа разорвал кожу нечистого опухшего лица.
        Нападавший даже не отшатнулся, и Таня поняла, что ее будут убивать. Новый отчаянный прыжок, фигуры позади уже совсем рядом, и страшный, выбивающий воздух из легких удар поперек спины.
        Ее бросило всем телом на стенку ближайшего гаража. Никак не получалось вдохнуть, она со всхлипами пыталась затолкать в себя хоть немного воздуха, шарила пальцами по железной стене, пытаясь встать, и со страшным спокойствием понимала, что это конец.
        Самым жутким было молчание. За те недолгие секунды, что прошли с начала схватки, никто из нападавших не открыл рта.
        Удалось развернуться.
        Она увидела, что на нее наступает бомжеватого вида верзила с пустыми глазами. В руке он сжимал что-то тонкое и острое.
        - Это называется заточка, - зачем-то вспомнила она, и выставила вперед руку с зажатым ключом.
        Верзила даже не сбавил шага. Он начал отводить назад руку с заточкой, походка стала ныряющей, корпусом он делал обманные движения, лицо сохраняло туповато-сонное выражение.
        Из ниоткуда появилась еще одна темная фигура. Новый участник событий нанес убийце с заточкой короткий страшный удар в горло, и верзила молча упал на колени, потом ткнулся лицом в землю.
        - Подскочив к Тане, человек взял ее за подбородок, приподнял лицо:
        - Цела? - и сам себе ответил:
        - Цела.
        Татьяна не могла придти в себя - ее спасителем оказался Вяземский!
        Между тем, он действовал с холодной эффективной жестокостью. Казалось, там, где он находился, белая, пахнущая сырым несвежим мясом дымка отступает.
        На Вяземского набросился оборванец с трубой. Все так же молча, не обращая внимания, что кровь из разодранной щеки заливает рубашку.
        Вяземский пропустил мимо себя размашистый удар, сделав шаг, оказался сбоку от противника, и нанес ему удар за ухо. Не давая телу упасть, схватил за подбородок и затылок, резко дернул назад. От короткого хруста Таня поморщилась, ее замутило.
        В свободный от дымки круг вышел человек. Таня узнала Олафа.
        Вяземский глянул на него, Олаф кивнул:
        - Да. Все.
        - Олаф, займитесь, пожалуйста, уборкой.
        Скандинав снова скрылся в дымке, а Вяземский подошел к бессильно осевшей на землю Тане, присел перед ней на корточки:
        - Татьяна Владимировна, идти сможете?
        Она хотела ответить, хотела сказать, что пусть он убирается к черту, что это он виноват, что ее чуть не убили, но почувствовала, как начинает ее бить неудержимая дрожь ужаса и, свернувшись калачиком, упала на землю.
        Вяземский легко поднял ее на руки и крикнул в туман:
        - Владимир! Забери сумку Татьяны Владимировны, найди ключи, бегом вперед.
        И с Татьяной на руках зашагал к подъезду.
        Татьяна дрожала, а, когда Вяземский внес ее в квартиру, ее уже неудержимо трясло. Перед глазами все мелькало лицо человека с трубой - абсолютно тупые, ничего не выражающие глаза, густые тягучие капли крови, стекающие по разорванной щеке, механические движения деревянной куклы.
        Ломило спину, воздух проходил в легкие со свистом, каждый вдох отдавался под лопатками тяжелой болью.
        Владимир сноровисто стащил с нее кроссовки, и они с Вяземским осторожно положили ее на кровать. Мурч попытался зашипеть на незнакомцем из-под кровати, но на него шикнули, и кот исчез.
        - Вы… как? - попыталась спросить Таня, но Вяземский оборвал ее:
        - Молчите, Татьяна Владимировна, попробуйте-ка на живот перевернуться и поднимите футболку.
        Лечь на живот она смогла, а вот когда попыталась дотянуться до подола футболки, застонала и бессильно уронила руки.
        - Так. Тогда я сам. - Вяземский ловко задрал футболку, прохладными пальцами прошелся по спине.
        - Тут болит? А тут? А ну, вдохните. Да глубже!
        Боль была адская, но вдохнуть удалось.
        - Так, судя по всему. Переломов нет. Но ушибли вас здорово.
        - Ушибли?! - Татьяна от возмущения села, и заорала от боли в спине. Но не остановилась. Ее понесло.
        - Да меня убивали! Прямо там! У моего га-ара-ра…
        Она не могла выговорить больше ни слова. Снова скрутило волной липкого ужаса, пришло осознание того, что, не наклонись она, подчиняясь волшебному кулону, лежать бы ей сейчас с проломленным черепом. И это был бы конец. Смерть. Она, молодая, умная, рассчитывавшая дожить до глубокой старости и внуков, Татьяна Береснева, навсегда перестала бы существовать.
        - Татьяна, слышите меня, - присел перед кроватью, на которую снова повалилась девушка, Вяземский.
        Таня тихо выла, всхлипывая, в остановившихся глазах застыло отчаянье и ужас.
        Глубоко вздохнув, Вяземский пробормотал:
        - Проклятье. Никогда не умел с женщинами обращаться.
        Затем исчез из поля зрения, захлопали двери кухонных шкафов, затем холодильника, раздалось недовольное:
        - Да кто же коньяк то в холодильник прячет!
        Он появился с початой бутылкой коньяка и стаканом, обычно стоявшим у Тани на столе, рядом с кувшином воды.
        - Женский алкоголизм, между прочим, неизлечим, - потряс он перед ней бутылкой. - Но сейчас ничего другого предложить не могу. И щедро плеснул в стакан.
        Сунул под нос:
        - Пейте. Давайте-давайте.
        Таня замотала головой, и Вяземский внезапно рявкнул:
        - Пейте, черт подери!
        Испуганно пискнув, она схватила стакан и осушила его до дна.
        Упав в пустой желудок, ледяной ком взорвался там шаром холодного огня.
        Вяземский отобрал стакан, наполнил его до половины, снова протянул:
        - Пейте.
        - Н-не могу.
        - Сможете. Не заставляйте силком вливать.
        Оказалось - действительно, может. После чего комната поплыла в теплом золотистом сиянии, голова закружилась, но не противно, а как-то успокаивающее, и сделалось смешно.
        Вытянув руку, она наставила на Вяземского палец и заплетающимся языком сказала:
        - В-вы - следили! Специально следили! И на выставку - специально! Больше не верю!
        Вяземский поморщился:
        - Поверьте, Татьяна Владимировна, все несколько не так, как вы представляете.
        Таня не унималась:
        - Интервью-ю! Бесе-е-дка! Спасибо, значит, большое-е!!
        Ее несло, она чувствовала, что сейчас наговорит гадостей этому спокойному сильному мужчине, который только что вытаскивал ее из страшного тумана, где ее безжалостно убивали, но остановиться не могла. Было ужасно обидно, что все эти дни, оказывается, находился рядом, но молчал, таился, наблюдал за ней, как рыбак за поплавком.
        - Нажи-ивку сделал! - разражаясь злыми слезами выкрикнула она.
        Вяземский сделал быстрый шаг вперед и легонько толкнул ее основанием ладони в лоб.
        Мягко осев, Татьяна заснула.
        Не глядя, Вяземский передал бутылку подошедшему из коридора Владимиру:
        - Поставь на место и, пожалуйста, покорми кота. Несчастное животное так перепугалось, что носу не кажет.
        - Как же, не кажет, - хмыкнул Владимир, - Это несчастное животное когтило меня в коридоре почище бенгальского тигра.
        - Ну, тогда, тем более покорми - улыбнулся шеф, - значит, заслужил награду за храбрость. А потом давай отсюда убираться. До утра тут пусть Олаф подежурит, но я не думаю, что еще что-то произойдет сегодня ночью.
        Владимир удалился на кухню, а Вяземский, стараясь не потревожить Татьяну, уложил ее поудобнее и укрыл, лежавшим на кресле, теплым пледом.
        После чего они с Владимиром ушли, тихо захлопнув дверь.
        Вяземский долго не мог заснуть.
        Лежал, закинув руки за голову, уставившись в потолок. Не хотелось закрывать глаза.
        Он боялся повторения. Снова, как и тогда, плыли перед глазами клочья белого плотного тумана, отбирающего жизни.
        Неужели, снова?
        К горным лыжам Анну пристрастил Ян. До знакомства с ним смуглое «дитя тропиков» считалась одной из лучших серфенгисток-любительниц Мексики, неплохо играла в теннис и пробовала свои силы в любительских гонках на выживание.
        Когда Ян спрашивал, как она находит на все это время, Анна лишь хохотала, и говорила, что вокруг слишком много интересного, чтобы спать, вот и весь секрет.
        Снег же она видела всего несколько раз, и относилась к нему с глубоким подозрением. К тому же боялась холода.
        Но однажды она ввалилась к нему в дом, волоча горные лыжи, и во всеуслышание объявила, чтобы Ян обучил ее пользоваться этим ужасающим приспособлением.
        Ян и выскочивший на шум Олаф задушено хохотали, глядя на воинственно сверкающую глазами девушку, пока та не обозвала их северными варварами, и не рассмеялась вместе с ними.
        Анна была прекрасной спортсменкой, тонко чувствовавшей баланс собственного тела, к тому же, помогло увлечение серфингом. Уже через пару недель, проведенных вместе с Яном на склонах горнолыжных курортов, она освоила трассы для начинающих, и ей стало скучно.
        Она жадно требовала новых впечатлений, полной грудью вдыхала свежий горный воздух и радовалась как ребенок тому, что он пахнет арбузом.
        Ян же расплывался в идиотической счастливой улыбке влюбленного по уши юнца, и не мог отвести взгляд от этого небольшого белозубого сгустка неукротимой энергии и жизнелюбия.
        Поехать в Колорадо, на знаменитый горнолыжный курорт Вэйл захотела именно она.
        Анна всегда моментально загоралась новыми идеями и тут же принималась претворять их в реальность.
        В четверг она просто вошла к Яну в кабинет и положила перед ним два билета: - Милый, мы летим в Колорадо.
        И они полетели.
        Сильно оттолкнувшись, Анна устремилась вниз по склону. Ян посмотрел ей вслед, наслаждаясь грациозными, выверенными движениями девушки, и устремился следом.
        Поскольку все его внимание было сосредоточено на трассе и фигуре Анны, набравшей хорошую скорость, то он не сразу заметил язык неестественно плотного белого тумана, устремившийся им наперерез.
        Сначала он принял его за лавину, но тут же сообразил, что никакая лавина не может идти поперек склона.
        На том отрезке трассы, куда устремился непонятный туман, находились только они с Анной. Еще несколько секунд, и они въедут в него на полном ходу!
        - Анна, падай! Падай! - заорал он со всей мочи, видя, что девушка пытается сбросить скорость и объехать жуткий белый язык, уже слизнувший большую часть склона под ними.
        Он так и не узнал, услышала ли она его.
        Белая пелена накрыла изящную фигурку в красном комбинезоне, донесся короткий вскрик, и все стихло.
        Еще сильнее оттолкнувшись палками, Ян влетел в облако тумана.
        Тут же засигналил оберег, висевший на серебряной цепочке на шее, ободряюще сдавил запястье браслет, полученный сразу после церемонии Посвящения.
        Ян как можно резче затормозил, и открыл уже рот, чтобы позвать Анну, когда нечто невидимое сдавило горло, и он получил страшный удар под дых. Путаясь в лыжах, он отлетел, и проехал несколько метров по глубокому снегу. Извернувшись, одним движением стряхнул лыжи с ног, тут же провалился в снег почти по колено.
        Уловил движение сбоку и инстинктивно вскинул руку с браслетом. Удар пришелся в висок, все вокруг закрутилось, и он рухнул в снег.
        Из тумана раздались непонятные слова, но, судя по интонации, кого-то звали. Звали настойчиво, слова звучали приказом. Ян ощутил на себе чье-то холодное смрадное дыхание и попытался разлепить веки.
        Никого. Лишь тают последние клочья тумана. К нему спешат спасатели.
        Страшно болели ребра, лицо заливала кровь из рассеченной брови, заплывал глаз.
        Ян попробовал вздохнуть, морщась поднялся и заковылял вперед, туда, где в последний раз видел Анну.
        Дальнейшее он помнил плохо.
        Его пытались силой увести со склона, он плакал, ругался, отбивался, и его оставили в покое, после того, как он согласился, чтобы ему забинтовали голову.
        Проваливаясь в снег по пояс, он бродил по склону и звал Анну.
        Ее нашли куда ниже по склону.
        Похожедевушку со страшной силой швырнуло на сотню метров вперед. С огромной скоростью она врезалась в ствол старой ели, росшей внизу и в стороне от трассы.
        Спасатель, нашедший тело, не хотел пускать Яна, раскинув руки, бормотал что-то о том, что лучше не смотреть, что потом ему все объяснят, и что девушка не мучилась.
        Услышав это, Ян ударил беднягу и прошел мимо скорчившегося на снегу сипящего человека туда, где среди зелени неестественно алел комбинезон Анны.
        Он долго смотрел в изуродованное ставшее вдруг очень белым, лицо. Покачнулся, но устоял.
        И пошел обратно, по дороге подняв на ноги все еще не пришедшего в себя спасателя. - Скотина ты, Мурч. Натуральная скотина! - выговаривала Татьяна коту, заваривая кофе.
        Мурч протестующе вопил, рассказывая, как он героически сражался прошлой ночью. Хозяйка не верила, коту было обидно.
        Сделав первый глоток кофе, Таня прислушалась к своим ощущениям. С удивлением обнаружила, что спина побаливает, но не так сильно, как она опасалась, голова на редкость ясная, и ни малейших следов похмелья.
        Это было вдвойне удивительно, поскольку Таня почти не пила спиртного еще и потому, что мучилась страшными похмельями после двух-трех рюмок водки. Вспомнив, как вчера ночью Вяземский вливал в нее коньяк, она передернулась и пробормотала:
        - Нет, ну это же надо… Не иначе, что-то подсыпал.
        Несколько минут она вполне серьезно рассматривала возможность того, что коварный бизнесмен подсыпал или вколол ей какой-то наркотик-антидепрессант, вот она сейчас и скачет стрекозой, а как только действие кончится, снова свалится в тоске и ужасе.
        Но потом, поняв, что события ночи она помнит прекрасно, и при воспоминании об убийцах с мертвыми глазами ей все так же страшно, решила, что все дело в ее здоровой психике.
        - Да, здорова как у ломовой лошади. Только сама с собой разговариваешь за милую душу, - посетовала Татьяна, глядя в окно. И сама себе ответила:
        - А с кем еще? Мурч на то и Мурч, чтобы мурчать и все.
        Говорить с кем-нибудь о событиях вчерашней ночи не стоило, это Татьяна решила сразу. Рассказывать маме просто нельзя - она, конечно, женщина крепкая и уравновешенная, но от такой новости придет в боевое состояние и неизвестно, чем это кончится для ее сердца. Аня впадет в транс и будет ежеминутно названивать, предлагая обращаться в милицию, ФСБ и ЦРУ разом.
        Милиция же просто не поверит. Оставался, конечно, Слава - одноклассник, послуживший где-то во десантных войсках, и, в итоге, ставший частным детективом, но к нему надо было идти с чем-то конкретным. Мужик он был очень хороший и, как подозревала Таня, до сих пор в нее немножко влюбленный, но что у нее имелось, кроме рассказа о колдовском тумане и попытке убить ее с помощью бомжей, которые продолжали двигаться со сломанными ногами?
        И уверена ли она в том, что сломала тому типу с трубой ногу? Опыта реальных драк у нее нет, а тогда, в темноте да с перепугу почудиться могло все, что угодно.
        Оставался, конечно, загадочный спаситель прекрасных дам - бизнесмен и потомок княжеского рода Ян Алексанрович Вяземский, но вот о нем Татьяна почему-то говорить Славе не хотела.
        В любом случае, прежде чем кому-то рассказывать, надо было разобраться самой - а что, собственно говоря, произошло?
        В том, что на нее напали обыкновенные хулиганы, желавшие отобрать сумочку, она не верила. Слишком уж много нестыковок в поведении. Ее хотели убить - причем так, чтобы это походило как раз на ограбление. Зачем? Что такого она знала?
        Следовало искать что-то необычное в своей жизни. И копаться в глубоком прошлом нужды не возникало - все началось со встречи в кафе, с непонятного собеседования.
        А выяснял у нее «директор с маникюром» что? Правильно - все, что связано с Вяземским. Упоминал какие-то странные шаманские названия - «дымящееся зеркало», черные камни…
        Таня решила просмотреть все свои материалы, связанные с Вяземским и села за стол. Открыла ноутбук и, не отвлекаясь на проверку почты, не включая ICQ - не до общения сейчас, стала просматривать файлы интервью, но ничего нового не нашла.
        Откинувшись на спинку кресла, она забарабанила пальцами по столешнице.
        Помогло - подняв указательный палец в многозначительном жесте, она произнесла:
        - О! - и открыла папку с фотографиями.
        И как она могла забыть - у нее же остались снимки с выставки!
        Дойдя до тех, что она сделала, подсматривая за беседой Вяземского с латиноамериканцем, она остановилась. Да, пожалуй, это может быть то самое загадочное и непонятное. она вспомнила странное ощущение, которое испытала, глядя на собеседников - будто вокруг них сгустились тени и сформировался кокон тишины.
        Стоило поподробнее узнать об этом доне Мануэле, но как?
        Ленка! Журналистка, которую она видела в тот вечер. Если кто и знал всех персонажей московских тусовок, так это она.
        Пытаться застать Лену в редакции до трех, а то и четырех часов дня можно было и не пытаться, поэтому Таня взяла коммуникатор и позвонила знакомой на мобильник.
        Так и есть, сонный голос:
        - Слушаю.
        - Лен, это Береснева. Ты сегодня у себя в редакции будешь?
        - Ну… да, - после длинной паузы ответила та.
        - Отлично. Я к тебе заскочу на несколько минут, хорошо?
        - Танюш, что-то срочное? А то у меня дедлайн.
        Дедлайн, конечно, для каждого журналиста - время святое, на то она и линия смерти, после которой можно уже не дергаться и не сдавать материалы, а готовиться к крупным неприятностям, вплоть до увольнения, но Татьяне тоже ждать было не с руки.
        - Я ненадолго. Спросить хочу об одном человеке.
        - Это о ком?
        - Ты знаешь такого Мануэля Лесто?
        Снова молчание в трубке. Наконец, Лена ответила:
        - Нет. Вроде не знаю. А должна?
        - Не уверена, но, помнишь, недавно открывалась небольшая выствка - индейские вещи всякие? В особняке проходит, где-то в центре.
        - Ну, да. Была я там.
        - Я там тоже была, но тебя увидела, когда ты уже уезжала. Вот там этого Мануэля я и видела. Я его сфотографировала и хотела тебе показать. Может, вспомнишь.
        - Ладно, тогда приезжай. Только не позже пяти, хорошо?
        - Хорошо, Лен, конечно.
        - И не раньше! - грозно сказала Лена, и прервала разговор.
        Нужно было как-то убить время до четырех часов, когда следовало выходить из дома.
        С тоской она обвела взглядом комнату и вздохнула:
        - Где-то у меня жил пылесос. Изобразим домохозяйку.
        К четырем часам квартирку можно было смело выставлять на конкурс «Уютное жилище», а вот сама Таня уже никуда ехать не хотела. А хотела она положить на язык DVD-проигрывателя кругляш диска с каким-нибудь фильмом Вима Вендерса, скажем "Отель «Миллион долларов» и сидеть в обнимку с Мурчем, прекрасно зная, что в финале она опять захлюпает носом.
        Однако, без пятнадцати пять Татьяна Береснева прошла вверх по Малой Дмитровке, свернула в арку и подошла к дому, стоявшему в глубине двора. Охранники прекрасно ее знали, но все равно деловито попросили паспорт и записали данные в старорежимную тетрадь.
        Попадая в редакцию журнала, где работала Лена, Татьяна всегда поражалась, как здесь можно что-нибудь делать? Светло-серые помещения, в тон стенам ковролин на полу, светло-серые столы модели «офисная тоска» и постоянное людское мельтешение… При этом столы никак не отделялись друг от друга, поэтому говорить о каком-то личном пространстве не приходилось.
        Однажды Таня спросила, почему не поставят хотя бы перегородки, и услышала, что руководство таким образом воспитывает в сотрудниках коллективизм.
        Правда, Ленка, всегда бывшая сугубой индивидуалисткой, выбила себе место в углу у стены, развернула стол к входу, и хотя бы отчасти, создала для себя видимость отгороженности от остальных. Сейчас она что-то лихорадочно набивала на клавиатуре своего ноутбука, одновременно разговаривая по телефону, зажав трубку между плечом и подбородком.
        Увидев Таню, глазами показала на стул, стоявший сбоку от стола.
        Дожидаясь, пока хозяйка стола закончит разговор, Таня достала из своей сумочки флешку, на которую скопировала фотографии Мануэля Лесто рядом с Вяземским. Поводила ею перед глазами Лены, ткнула пальцем в ноутбук, мол, я подключу?
        Та перестала печатать и отъехала от стола, продолжая возмущаться в трубку:
        - Что значит, не согласовано? Я текст вам когда отправляла? Нет, девушка, это вы не понимаете. Это ваш клиент и это вам должно быть выгодно, чтобы информация о нем была точной и достоверной.
        Таня вставила тонкий прямоугольник флешки в компьютер и стала ждать, когда Лена закончит отчитывать собеседника.
        Наконец, она положила трубку:
        - Заколебали. Наберут идиоток по по объявлению, а потом устраивают истерики - отчего это про них плохо написали. Здравствуй.
        Выпалив се это, единым духом остроносенькая высокая блондинка потянулась к Тане и клюнула губами воздух возле ее щеки.
        Те, кто не знал Лену, принимали ее за архитипическую глупенькую блондинку из анекдотов, чем та с великолепным цинизмом пользовалась как в работе, так и в личной жизни. Таня даже иногда завидовала этой способности своей знакомой, но с оттенком недоумения и даже легкой брезгливости. Впрочем, она отдавала должное умению Лены добывать материал и потрясающей осведомленности во всем, что касалось светской жизни. Поэтому подругами они так и не стали, но сохраняли ровные доброжелательные отношения.
        Таня считала, что это уже дорогого стоит.
        - Ну, что там у тебя за таинственный мачо? - спросила Лена, открывая папку с фотографиями.
        И сразу же сказала:
        - Так, вот этого я знаю, - навела она стрелочку «мышки» на лицо Лесто.
        - Слу-ушай, а это что за красавец?
        И она всмотрелась в лицо Вяземского.
        - Ян Александрович Вяземский. Бизнесмен, - коротко, не вдаваясь в детали, объяснила Таня.
        - А с чего ты им заинтересовалась, а, подруга? Кстати, а как ты попала то на эту презентацию? Там тусовка была закрытая, как Форт Нокс. - остро глянула Лена.
        - Сама пока не знаю. Честно. - надо было придумывать какую-то историю, иначе Ленка не отстанет. Таня проклинала себя за глупость - знала же, что это акула, которая вцепится и будет выпытывать все, из чего можно сделать материал.
        - Я с этим Вяземским делала интервью. Он меня и пригласил. - Таня отчаянно старалась не покраснеть.
        - Оп-па! Ну, ты даешь! - восхищенно всплеснула руками Лена. - Тогда я тебе скажу - плюнь на этого латиноса и окучивай беленького!
        - Да ну тебя! Я серьезно - знаешь об этом Лесто что-нибудь?
        - В общем, потом расскажешь, как и что у тебя с твоим бизнесменом!
        Таня с отчаяньем поняла, что теперь Вяземский навеки будет «ее бизнесменом» и переубедить Лену будет невозможно. Счастье еще, что у этой акулы сохранились в отношении Тани остатки порядочности - трепать языком и печатать заметки о «романе загадочного бизнесмена и русской журналистки», не спросив у Тани, она не будет.
        - Так. Что тебе про него сказать? - задумчиво изогнула нарисованную бровь Лена, - официально работает в посольстве какой-то банановой республики. Деньги вроде есть, но особо ими не сорит. Постоянно крутится вокруг наших музейщиков, археологов и всяческих эзотериков.
        - Эзотериков?
        - Ну, да. Всяких экстрасенсов, искателей Гипербореи и прочих. Ты чего, сейчас в тусовке это дико модно!
        - Я думала, модно искать дворянские корни.
        - Ты что! Это для дебилов из девяностых! - рассмеялась Лена, - а сейчас весь гламур ищет смысл жизни, кровь Древних, и наследие Гипербореи.
        - А этот, - Таня кивнула на монитор, где Лесто стоял приоткрыв рот, - тоже Гиперборею ищет? Он же, вроде, из Латинской Америки. Ему-то что?
        - Ой, да не знаю я. Зато достоверно известно, что он большой любитель баб-с. Но безобидный. То есть, все чинно-благородно. Цветочки, камешки, рестораны, курорты, это по полной программе. Не высший класс, конечно, - сморщила она носик, - но для девочек, недавно приехавших из Саратова, вполне сгодится.
        - Откуда знаешь? - спросила Татьяна. На такие вопросы Лена не обижалась, считая их вполне естественными.
        - Нет, меня он не клеил, - понимающе улыбнулась блондинка. - Но общие знакомые есть.
        Таня задумчиво почесала бровь. Да уж, нечего сказать, богатые сведения.
        Хотя… Хотя… подумать было над чем. И у кого спросить, тоже.
        - Лен, а распечатай мне пару снимков на фотопринтере, а?
        Лена с новым интересом взглянула на рыженькую собеседницу:
        - Ты, никак, копать что-то решила? Подруга, чую, не твой профиль это.
        - Да нет, - отмахнулась Таня. - Не копать. Мне не для материала.
        - Ну, смотри. Если что, знаешь, к кому идти.
        - К тебе. Обещаю - к тебе! - Таня подняла руку, словно принося присягу.
        Лена отправила снимки на печать и сказала:
        - Так. Где принтер - знаешь. Заберешь по дороге. А сейчас, все, прости - начинаю подгорать. И, помахав ладошкой в знак прощания, снова уткнулась в ноутбук.
        Проходя через длинную комнату, Таня забрала из принтера снимки, уложила их в сумку и вышла на улицу.
        Снова достала коммуникатор:
        - Славик? Алло. Да, я. Слу-ушай, у меня к тебе дело на миллион. Ага. Еду.
        Учителя были непоколебимо уверены, что Славу Загорулько ждет колония. Когда он после восьмого класса покинул стены родной школы, вздохнули с облегчением все, включая пятиклашек Таниного класса.
        Когда она переходила в девятый класс, коридоре школы ей встретился бравый курсант училища ВДВ, в котором она с удивлением узнала Славку.
        Затем он надолго пропал, и снова она его увидела три года назад. Искренне обрадовавшийся Славик пригласил ее на день рождения - ему исполнялся тридцать один год. Таня вздохнула, предчувствуя суровую мужскую пьянку, но школьный знакомый настолько искренне заглядывал ей в глаза, что она согласилась.
        В итоге она познакомилась с невероятно интересной разношерстной компанией из двух молчаливых молодых людей, в которых она заподозрила сотрудников спецслужб, странноватого парня, весь вечер увлеченно рассказывавшего о раскопках в Поволжье, и пары молодоженов, глядевших друг на друга влюбленными глазами. Пили на удивление немного, под хорошую плотную закуску, молодые «спецслужбисты» травили умеренно пошлые и ужасно смешные анекдоты, чуть захмелевший археолог рассказывал Тане о странных находках в курганах Поволжья, затем запели молодожены.
        Муж играл на гитаре, жена, у которой оказался приятный низкий голос, запела «По дороге сна», и все затихли.
        Как всегда молчаливый Слава дождался, когда песня закончится, и ускользнул на балкон курить. Таня вышла следом:
        - Ты надолго вернулся?
        - Надеюсь, навсегда, Танюш.
        - Погоди, ты же офицер, мне говорили, тебя наградили, звание дали внеочередное, - удивилась Татьяна.
        - Дали. Наградили. И инвалидность тоже.
        Таня ойкнула. Слава казался таким сильным, надежным, таким… нормальным, что слово
«инвалидность» никак с ним не вязалась.
        - Да ничего страшного, Тань. Но к строевой я более не годен, а штабная грызня - не для меня. Так что, я и армия прекрасно просуществуем друг без друга.
        В тот вечер они долго еще стояли на балконе и говорили. Обменялись телефонами, и регулярно созванивались.
        Таня была ему искренне благодарна за настоящую дружбу, особенно в период своего тяжелого и некрасивого развода. И за дружбу, и за то, что не воспользовался возможностью попасть к ней в постель, когда однажды на нее навалилась черная тоска, и было все равно, где, когда и с кем.
        Вместо этого он просидел с ней до утра на кухне, потягивая красное вино. С рассветом Татьяна наплакалась вдосталь, и он отвел ее спать.
        Друзья помогли ему оформить лицензию частного детектива, и дела у отставного офицера пошли на удивление успешно.
        Несколько раз Слава подкидывал ей интересную информацию о загадках современной Москвы, и о связи этих тайн с далеким прошлым города. Таня пробовала выспрашивать, как это может интересовать частного сыщика, но Славик лишь отшучивался, говоря, что заказы встречаются самые экзотические.
        Зазвонил коммуникатор. Бодрый голос Славы:
        - Береснева, я в «Дровах» на Пятницкой. Давай устроим холостяцкий ужин, а потом я тебя подкину до дома.
        - Еду.
        Проехав пару остановок, Таня вышла из «Новокузнецкой» и направилась вниз по Пятницкой. Ресторан пользовался успехом - соединение самообслуживания на манер советской столовой и непритязательного, но опрятного интерьера делали его весьма привлекательным для небогатых менеджеров и работающих студентов.
        Набросав на тарелку салатов и взяв стакан апельсинового сока, Таня поднялась на второй этаж.
        Слава поднял руку и она, лавируя между столиками, направилась к другу.
        После того, как они обменялись приветствиями, Слава перешел к делу:
        - И что тебе понадобилось? И где мой миллион?
        - Слав, ты можешь мне дать слово, что все, о чем я тебе расскажу, останется между нами?
        Детектив посерьезнел:
        - Тань, обидеть хочешь?
        - Не-а. Не хочу, - с набитым ртом ответила Таня, - но спросить должна.
        - Честное слово.
        И Татьяна безоговорочно поверила. Она рассказала Славе все - от интервью с Вяземским до ночных событий.
        Слава слушал, не перебивая, лишь сделал пару заметок в своем блокноте, с которым, кажется, никогда не расставался.
        Наконец за столом установилось молчание. Нарушил его Слава:
        - Тань. Я тебе верю. Теперь говори, что ты хочешь от меня?
        Глотнув сока, она полезла в сумку за фотографиями. Постучала по снимку:
        - Вот, видишь? Это некий Мануэль Лесто. Ты можешь о нем что-нибудь узнать? Моя знакомая сказала только, что он работает в каком-то посольстве и крутится вокруг наших эзотериков и прочих искателей Гипербореи.
        - Искателей, говоришь? Эзотериков, значит? - казалось, Славу это одновременно позабавило и заинтересовало.
        - Ага. И о Вяземском тоже. - Таня выложила на стол лист, на котором распечатала всю информацию, которую знала о Вяземском сама.
        - Тань, а ты уверена, что не стоит просто обратиться в милицию? Я тебя к хорошему оперу отведу, - заглянул ей в глаза Слава.
        - И что этот опер сделает? С чем мы к нему придем то? Нет, Слав. Я сама пока не понимаю. Странный он, но его я не боюсь. А могу ли доверять - не знаю.
        - Слушай, подруга, похоже, ты к нему неровно дышишь?! - изумился сыщик.
        - Славка! Ты поможешь или нет! - Татьяна почувствовала, что у нее горят щеки.
        - Помогу. - коротко ответил Слава, и, промокнув губы, бросил на поднос салфетку. - А теперь поехали по домам. Утро, оно вечера мудренее.
        Допив сок, Таня встала. И в самом деле, нужно было выспаться. На следующий день она запланировала поездку в поместье Вяземского. Пора встретиться со своим спасителем и задать ему несколько вопросов.
        Она очень не любила чувствовать себя дурой.
        Таня успела забыть, что достаточно пары по-настоящему теплых весенних дней, чтобы кардинально изменить придорожный пейзаж.
        Казалось, она едет по совершенно незнакомым местам - то, что в прошлый раз казалось серым и унылым, сегодня совершенно преобразилось. Даже прокопченные кособокие домишки придорожных деревень весело поблескивали стеклами свежевымытых окон.
        Дорожка, на которой произошла первая встреча Татьяны с Вяземским, теперь напоминала ей тоннель с зелеными стенами, подсвеченными изнутри теплым янтарным светом весеннего солнца.
        Остановив свой автомобильчик перед воротами, Таня несколько раз глубоко вдохнула и длинно, с усилием, выдохнула, стараясь успокоиться.
        Прекрасно зная неприятную особенность своего характера - умение «завести» себя, настроить на худший вариант развития событий, она каждый раз пыталась перед неприятной встречей прийти в состояние равновесия, но хватало «установки на позитив» ненадолго, в результате она лишь еще больше начинала нервничать.
        Она вышла, не заглушая двигатель, и направилась к прямоугольному ящику переговорного устройства, висевшему слева от въездных ворот.
        Закусив губу, вдавила большую красную кнопку, подержала пару секунд, отпустила.
        - Представьтесь, пожалуйста, и назовите причину визита, - проскрежетал гулкий металлический голос из решетчатого динамика, напоминающего забрало шлема Дарта Вейдера.
        - Татьяна Береснева. К Яну Александовичу Вяземскому. А если его нет, - не давая голосу из динамика опомниться продолжила Таня, - то передайте это Олафу. Или Владимиру. Который джип Яна Александровича водит.
        - Минутку, - отрезал динамик и умолк.
        Таня машинально глянула на часы и принялась ждать, нетерпеливо постукивая носком белой кроссовки по бетону подъездной площадки.
        Невидимый собеседник не обманул, ровно через минуту створки ворот поползли в стороны, открывая проезд, а из динамика послышалось:
        - Проезжайте, Татьяна Владимировна. Вас встретят перед домом.
        Паркуя машину, Татьяна чувствовала, как у нее трясутся руки. На верхней площадке лестницы, там, где в прошлый раз стоял Вяземский, ее ждал Владимир.
        Таня взбежала по ступеням и, коротко поздоровавшись с молодым человеком, спросила:
        - Ян Александрович здесь?
        - Да, проходите, пожалуйста, - дружелюбно улыбнулся Владимир, делая приглашающий жест.
        Быстрым шагом она направилась ко входу, Владимир шел чуть сзади.
        Остановившись в вестибюле, Татьяна резко развернулась к своему провожатому:
        - Ну, куда идти?
        - Янр Александрович ждет вас у себя в кабинете. Пойдемте. Кстати, как себя чувствуете?
        Все же улыбка у него была на редкость искренняя и Таня на секунду почувствовала прилив симпатии. Впрочем, она моментально себя одернула, напомнив, что ему, наверняка, за это хорошо платят.
        Проводив гостью до дверей кабинета, Владимир вежливо постучал, выждал несколько мгновений, и открыл дверь.
        Вяземский сидел за рабочим столом, погрузившись в чтение бумаг.
        Оторвавшись от них, он встал и, обогнув стол, направился к Татьяне:
        - Здравствуйте, здравствуйте, Татьяна Владимировна. Искренне рад вас видеть. Что вас привело ко мне?
        Таня опешила.
        Он еще изображает, что ничего не произошло! Он еще смеет играть в радушного хозяина!
        Стараясь говорить как можно более сухо и холодно, она произнесла:
        - Господин Вяземский, будьте добры, объясните, что, собственно говоря, происходит?
        - Простите, сударыня, - голос Вяземского стал на несколько тонов более официальным, - но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду? Насколько я помню, в последнюю нашу встречу я, и мои сотрудники помогли вам отбиться от нападения хулиганов. Если честно, я думал, что вы приехали поблагодарить меня.
        Таню понесло.
        - Я?! Поблагодарить? Вы что, считаете меня идиоткой? Привыкли с парадными блондинками с одной извилиной общаться?!
        - Татьяна Владимировна, позвольте! - попытался повысить голос хозяин кабинета, но Таня рубанула воздух ладонью:
        - Не позволю! Я что, не понимаю, что это вы во всем виноваты?! Это после встречи с вами на меня напали! Вы меня потому и на выставку эту чертову взяли! Вы меня как наживку использовали!
        - Да зачем мне это понадобилось то?! - наконец, вклинившись, воскликнул Вяземский.
        - Это вы мне скажите - зачем?! Что я вам такого сделала?
        - Что именно - это?
        - Да все это! Приглашение, нападение!
        - Что, и нападение тоже я устроил? - Вяземский казался искренне ошарашенным. - Интересно, это-то зачем?
        - Откуда я знаю?! Может, решили изобразить отважного спасителя и… и… изнасиловать! - выпалила Таня.
        Ну, знаете ли! - Вяземский побледнел и заговорил язвительно-спокойным тоном. - Вам не кажется, что это излишне сложная комбинация, чтобы овладеть вашим нежным девичьим телом сомнительной невинности?!
        Татьяна задохнулась. Она стояла перед Вяземский сжимая и разжимая кулаки, и чувствовала, как жарким багрянцем наливается лицо. Наконец она выдохнула:
        - Хам! Трус и хам!
        Неожиданно Вяземский устало обмяк, плечи его опустились, он отвернулся от Татьяны и безнадежно махнул рукой:
        - Да думайте вы что хотите.
        Она так и осталась стоять с открытым ртом, готовая выпалить очередную гневную тираду. Вместо этого она сунула руки в карманы и, ссутулившись, сказала с горечью:
        - Дурак вы, Ян… Александрович.
        Вяземский ответил, не оборачиваясь:
        - Не то слово, не то слово…
        Таня испытала странное ощущение - казалось, от ее дальнейших слов зависит вся ее дальнейшая судьба. Это было сладкое и страшное чувство. Она могла сухо извиниться и уйти. Ее жизнь осталась бы все такой же спокойной, упорядоченной, с небольшим, но довольно стабильным заработком, одинокими грустными выходными и редкими недолгими романами, заканчивавшимися в загородных домах отдыха или гостиницах для свиданий.
        Что произойдет в другом случае, она не имела ни малейшего понятия. И потому, потупившись и шмыгая носом, чтобы сдержать непрошеные слезы, сказала:
        - Знаете, как обидно чувствовать себя куклой? Не надо так. Давайте начнем сначала.
        Она не ожидала, что он развернется так быстро, и что в глазах его будет столько надежды. Это выражение детской, мальчишеской надежды, готовности все признать и все простить, заставило ее смутиться еще больше и чтобы скрыть это, она неловко выставила руку и попросила:
        - И еще. Не зовите меня по имени отчеству, пожалуйста. Терпеть не могу.
        Вяземский шагнул к ней, протягивая руку:
        - Хорошо. Тогда - Ян.
        Она робко пожала ему руку и попросила:
        - А пойдемте, погуляем по парку. Там так здорово. И вы мне все же расскажете, что происходит. Правда, мне надо это знать. Поймите, мне страшно.
        Ей показалось, что она физически почувствовала волну облегчения, прокатившуюся по кабинету.
        - Конечно, Татьяна Вла… Татьяна.
        - Можно просто Таня, - засмеялась она.
        Они неторопливо гуляли по дорожкам парка. Ян молчал, шел, потупив голову, сцепив руки за спиной, носками туфель откидывая с потрескавшихся плит прошлогоднюю листву.
        Наконец, остановившись, глянул на спутницу:
        - Татьяна, понимаете ли, перед тем, как я начну говорить, вы должны мне пообещать, что все, сказанное мною, останется известным только нам двоим.
        - Хорошо, я обещаю, - пожала она плечами. - Но вам не кажется, что все это начинает напоминать мелодраму?
        - Нет. Не кажется. - голос Вяземского стал строгим. - Я верю вашему обещанию, вы кажетесь честным и серьезным человеком.
        - Хм, честным, возможно. А вот серьезным - Таня зажмурилась, подставив лицо солнцу.
        - Ничего - придется, станете и серьезной. Так вот, начнем с того, что у вас прекрасные друзья. Не далее, как сегодня утром, я уже почувствовал деликатное, но весьма настойчивое любопытство вашего друга Станислава Загорулько.
        Таня ойкнула.
        - Да-да, не удивляйтесь, Татьяна. Станислав, безусловно, профессионал высочайшего класса, но мои возможности весьма сильно превосходят его. Я думаю, что скоро он сообщит вам, что в отношении меня не стоит переживать.
        А вот то, что вы попросили его заняться еще и господином Лесто - неосмотрительно. Это крайне скользкий тип, с очень широкими связями, и какими могут быть последствия этого интереса - я не знаю.
        - Ян, кто вы такой? - прямо спросила Таня, останавливаясь посреди дорожки.
        Вяземский, слегка сощурившись от солнца, посмотрел на нее и ответил:
        - В нашей стране отчего-то считается зазорным сотрудничать государственными спецслужбами. Хотя, в той же Британии многие представители знатных родов гордятся тем, что их предки оказывали разного рода услуги тайной Службе Ее Величества. Сомерсет Моэм, кстати, совершенно не считал это зазорным.
        - Вы хотите сказать…?
        - Да. Я должен извиниться за то, что подверг вас опасности, но поймите и меня - я только успел прибыть на место, и тут же на меня натыкается милая сексуальная и неглупая журналистка. Что я должен подумать?
        С такой точки зрения Таня об этих событиях не думала.
        И все равно обида оставалась.
        - Ну и проверили бы меня. Или как там это называется.
        - Поймите, Таня, все не так просто. И потом, ну, проверил бы я вас? И что? Если вас использовали «втемную», то это ничего бы не дало, а поднимать все ваши связи, проверять связи каждого вашего знакомого в каждой редакции, с которой вы сотрудничаете… - Ян развел руками. - Простите, но это заняло бы немало времени. Рациональнее понаблюдать за вами, не привлекая лишнего внимания.
        - Значит, все же, наживка, - с грустной улыбкой сказала Таня.
        - Увы, да. Я могу только еще раз извиниться, но оправдываться не стану. Я не мог действовать иначе - слишком велик был риск.
        - Хорошо, оставим это. Ян, значит все это, - Таня обвела рукой усадьбу и парк, - только часть, как это говорят, легенды? И ваше прошлое тоже?
        Вяземский рассмеялся:
        - Нет, что вы! Все самое что ни на есть настоящее. Я действительно Ян Александрович Вяземский, я действительно владелец компании, у меня действительно есть бизнес в России.
        - А как же сотрудничество и прочее? И что это за такое сотрудничество, что вы ходите по всяким странным выставкам, а потом дам, с которыми вы там были, гипнотизируют какими-то черными каменными блямбами и убивают с помощью оборванцев, которые не орут, когда им щеки распарывают?
        Беседуя, они дошли до беседки, и сейчас стояли в ее тени. Таня медленно поднялась по ступенькам и села на холодную каменную скамью. Вяземский вошел следом, встал в центре, о чем-то задумался. Затем осторожно сказал:
        - Таня, вы верите в духов, колдунов, экстрасенсов и прочие подобные вещи?
        Наверное, если бы он сейчас встал на скамью и исполнил оперную арию или начал добывать из воздуха разноцветные шарики, она удивилась меньше.
        - Простите?
        - Таня, я могу повторить вопрос, но он от этого не изменится. Я абсолютно серьезен. Только, прежде чем отвечать, вспомните все, что с вами произошло в последние дни.
        Таня уже открыла рот, чтобы сказать все, что думает по этому поводу, но так и замерла.
        Перед глазами пронеслись картины - вот Соловьев достает из кармана черный диск и ей хочется рассказать ему все, что он хочет, а вот она видит, как ключ разрывает кожу оборванца, пытающегося ее убить, а человек никак не реагирует.
        И она ничего не сказала. Только помотала головой.
        - Вот именно, - почувствовал ее настроение Вяземский. - Не спешите отрицать то, с чем никогда ранее не сталкивались. Так вот - как я уже говорил, мы помогаем определенным службам страны, которую я, возможно из сентиментальности, продолжаю считать своей Родиной. Если более конкретно - сотрудничаю с управлением, которое отвечает за исследование явлений, обычно называемых паранормальными. Я не слишком опасаюсь рассказывать вам все это - скорее всего, если вы решите предать это гласности, вам просто не поверят. И потом, вы дали мне слово.
        Тане казалось, что свет весеннего дня померк. Ей стало зябко, и она передернула плечами.
        Вяземский заметил это и протянул ей руку:
        - Пойдемте на солнце. Прекрасно понимаю ваше состояние. Кажется, что мир вокруг не то медленно рушится, не то течет.
        Она молча кивнула, удивляясь, насколько точно он описал ее ощущение.
        Между тем Вяземский продолжал:
        - Подобные исследования проводят, насколько я знаю, спецслужбы крупнейших стран. Они пристально следят за действиями не только крупных религиозных организаций, но и за новоявленными пророками, всяческими сектами, а также шаманами, экстрасенсами, словом, всеми, кто, так или иначе, заявляет о своей причастности к Неведомому. Но куда более пристально они следят за теми, кто о такой своей причастности не объявляет. Причин тому несколько. Самая очевидная - подобная среда является идеальной для воспитания религиозных фанатиков, формирования приверженцев тоталитаризма и так далее. Степень угрозы можете оценить сами.
        Таня снова молча кивнула.
        - Но есть и другие причины. Например, периодически среди всей этой мутной массы попадаются настоящие бриллианты - к примеру, довольно сильные проскописты или биолокаторщики. За ними необходимо наблюдать, поскольку нельзя, чтобы они попали в недружественное окружение. Кроме того, иногда мы сталкиваемся с совершенно потрясающими разработками в области психологии или исследования горизонтов сознания. И, наконец, лично я не исключаю появления новых учений, которые смогут перевернуть мир, дать ему новый толчок к развитию. Разве это не увлекательно?
        Мир все еще продолжал плыть, но Таня понемногу нащупывала в нем островки знакомой реальности и старательно цеплялась за них, заново выстраивая картину.
        Ни минуты не колеблясь, она выпалила:
        - Я хочу вам помочь. Скажите, как.
        - Татьяна, о чем вы говорите? Каюсь, я вас в это дело впутал, но сейчас то…
        - Ян, вы все еще продолжаете считать меня дурой или просто хотите избавиться. Я уже влипла. Неужели вы думаете, что теперь от меня просто так отстанут? Так чем быстрее мы с вами поймем, что происходит, тем лучше.
        - Ну, что же, - почесал переносицу Ян, - похоже, вы правы. Ладно, давайте пойдем и, как и в прошлый раз, пообедаем. И я расскажу, чем вы можете быть полезны.
        Возвращаясь уже под вечер в город, Татьяна чувствовала, как внутри у нее сплетается тугой клубок противоречивых чувств. Радость, предвкушение новых интересных событий, страх, тревога, неуверенность, бодрость…
        Больше всего хотелось, чтобы не кончалась ровная асфальтовая полоса, по которой катила ее машина.
        Решив, что нет смысла стараться удержать то, что все равно рано или поздно закончится, она откинулась на спинку сиденья, поудобнее перехватила руль и прибавила громкость радиоприемника.
        Через несколько минут Таня громко, не очень мелодично, зато с большим чувством подпевала солистке «Мельницы»:
        - Но никогда мой брат-чародей,
        Ты не найдешь себе королеву,
        А я не найду себе короля!
        Дорога была уже знакома, так что, от души напевшись, Таня переключила приемник на более спокойную волну, где передавали, в основном, инструментальную музыку, и стала вспоминать разговор с Вяземским.
        Как и в прошлый раз, они обедали в небольшой столовой, и Ян Александрович, нет, просто, Ян, он сам так попросил его называть, сам ухаживал за ними.
        Она попыталась задавать вопросы, но он вскинул руку:
        - Так! За обедом никаких разговорах о колдунах и нечисти! Ешьте.
        И сам принялся уплетать потрясающе вкусный суп-пюре из шампиньонов.
        Закончив обед, они перешли в кабинет Вяземского, и он попросил принести им кофе.
        Потягивая густую темную жидкость, он и начал свой рассказ:
        - Давайте поступим так - я сейчас расскажу вам то, о чем о чем имею право говорить с непосвященными, затем вы зададите мне свои вопросы. Если я смогу на них ответить - отвечу. Не смогу - увы, «без комментариев».
        Итак, начнем с того, что я уже упоминал в беседке - фактически все спецслужбы мира, по тем или иным причинам, отслеживают явления, которые обычные граждане считают несерьезной чертовщиной, или в которые просто не верят. Между тем, подобные отделы и управления существуют, иногда информация о них даже просачивается, с разрешения руководства, в прессу. Достаточно вспомнить, к примеру, штатовскую «Зону-51».
        Вяземский сделал глоток кофе и взял из вазочки маленькое, обсыпанное сахаром, печенье. Откусил, деликатно захрустел. Прожевав, продолжил:
        - Существовало нечто подобное и у нас. Но, в силу разных причин, о которых я, правда, только читал, направление это пришло в совершеннейший упадок, особенно в лихие девяностые. Поэтому, не так давно, ко мне обратились представители российских служб, и предложили сотрудничество в этой области.
        - А почему именно к вам, Ян?
        - Таня, отчасти, «но коммент». Скажу только, что в прошлом моей семьи, да и в моем тоже, достаточно событий, которые позволяют мне считать себя, если и не экспертом, то человеком, отлично разбирающемся в этой теме. Сразу предупрежу ваш следующий вопрос - я согласился потому, что мой род всегда служил Отчизне, как бы пафосно это не прозвучало. Я не вижу причин, по которым мог бы поступить иначе.
        - Кроме того, - он улыбнулся, и лицо его стало совершенно мальчишеским, - я авантюрист и люблю все новое и неизведанное.
        - Кажется, в этом мы с вами сходимся, - хмыкнула Таня.
        - Да я уже успел это заметить!
        - Хорошо, тогда расскажите мне, какого черта со мной происходило в последние дни, и что за зомби на меня напали!
        Вяземский аккуратно поставил чашку с кофейной гущей на поднос, задумчиво промокнул губы салфеткой. Было похоже, что он подбирает слова для ответа.
        - Всего я вам не скажу. И даже не потому, что не имею права. Просто не знаю. Очень похоже на то, что вас приняли не то за моего курьера, через которого я передал какую-то важную информацию, и решили ее из вас обязательно выбить, не то за моего помощника, который раньше не был известен.
        - Но убивать то зачем?!
        - Скорее всего, когда не удалось заполучить от вас информацию во время разговора в кафе, кто-то решил, что проще будет вас убрать, замаскировав это под хулиганское нападение. Заодно, это отвлекло бы и мои силы от расследования.
        - Что за расследование, вы мне, конечно же, не скажете?
        - Не скажу, - улыбнулся Вяземский.
        - Ян, но я же не дура. Вы встретились с Лесто. Именно там вы и показали меня окружающим. Как это у вас называется - «засветили»? Узнать, что Лесто крутится вокруг наших эзотериков - дело совершенно плевое. Складываем два и два, и…? Так чем я могу вам помочь?
        Ян остро глянул на собеседницу и одобрительно кивнул.
        - Что ж. Вы явно не прекратите собирать информацию. Ради вас уже частные детективы стараются!
        Таня против воли коротко хихикнула, но тут же взяла себя в руки.
        Вяземский скрестил руки на груди, взгляд его стал задумчив. Он что-то решал для себя, выстраивал в уме некую комбинацию. Наконец сказал:
        - Вы ведете в газете колонку о городских тайнах, так? Помню, еще говорили, что интересуетесь деятельностью Якова Брюса. Значит, связи в среде знатоков Москвы, историков, этнографов имеются. Правильно?
        - Не могу сказать, что такие уж обширные, но знакомые есть. И историки, и этнографы, - вздохнула Таня, вспоминая галантного Петю Резчика, пытавшегося уговорить ее ехать с ним в Сочи. Стоять на ногах в тот момент Петя мог исключительно вертикально. Стоило ему податься назад или вперед, и он начинал извиваться, словно садовый шланг под напором воды. Приходилось хватать его за отвороты кожаной куртки и снова выравнивать. Прелесть ситуации была в том, что напоила Петю до такого состояния она. А что делать! Нужно было выкачать из него байки о призрачном мусорщике, якобы обитавшем в старых канализационных трубах под Замоскворечьем. К этнографам Петю отнести можно было с большой натяжкой, но слухов и баек о Москве знал великое множество, чем и пользовался, входя в доверие к клиентам. Правда, потом клиенты его обычно именовались «потерпевшими».
        - Отлично. Тогда слушайте дальше.
        - А можно я диктофон включу?
        - Нет, Таня, это не интервью, так что, полагайтесь на память. Вы уже сами поняли, что дон Мануэль Лесто вызывает мой живейший интерес. Им самим уже занимаются, но меня привлек один момент, который вы сами и назвали - это его контакты с отечественными любителями эзотерики и прочими, как вы сказали «гиперборейцами». Этот человек ничего не делает просто так, поэтому, у него есть какая-то цель. Какая - тоже задача не ваша. Вас же я попрошу заняться тем, что поможет и вам самой - если что-то получится, материал будет сенсационный. Да и интерес в этом направлении с вашей стороны будет куда более естественным, чем с моей.
        - Так что за интерес то? - решила ускорить размышления Вяземского Татьяна.
        - Да, простите. Я немного увлекся. Чтобы стало понятнее, о чем речь, я должен сказать пару слов о самом Мануэле Лесто. Я знал его еще там - в Эквадоре, и он всегда вращался в кругах различных мистиков, почитателей Кастанеды, спонсировал каких-то непонятных колдунов, возрождающих «традиции далеких предков», и так далее. При этом сам он человек самого, что ни на есть практического склада ума, обладает весьма приличным состоянием и давно уже состоит на дипломатической службе.
        Все бы ничего, но однажды господином Лесто заинтересовалась налоговая служба Аргентины. Всерьез заинтересовалась, но, вот ведь незадача, главные фигуранты внезапно скончались, следователь, занимавшийся основной линией расследования сошел с ума, а документы на этого достойного человека пропали из охраняемого сейфа. Связать это с самим доном Мануэлем не удалось, но, как говорится в классическом анекдоте, «осадочек остался».
        Таня почесала ногтем бровь и спросила:
        - И чем придется интересоваться мне?
        - А как раз тем, о чем вы уже узнали. Его интересом к московским мистикам. Но я не прошу вас ходить и выспрашивать знакомых Лесто. Нет. Мне нужны ваши способности в увязывании обрывков информации.
        Дело в том, что Лесто с младых ногтей увлекается мифологией и магией тольтеков и тех, кого многие считают их преемниками на пути Темного Знания - ацтеков.
        Раз Лесто здесь и собирает информацию, значит, чувствует что-то полезное для себя. Я хочу понять - что. Ищите все, что как-то может объединять ритуалы тольтеков, ацтеков, и интерес Лесто к российской истории. Пусть даже это покажется вам совершенно бредовым.
        Таня старательно записала в свою тетрадь - «тольтеки, ацтеки, ритуалы. Славяне - какие ритуалы были у них. Москвоведы? Кого спросить?».
        Вяземский дождался, когда она закончит писать, и попросил:
        - А теперь, пожалуйста, расскажите, как можно более подробно, о чем вас пытался выспросить Соловьев.
        Рассказывать пришлось три раза. Каждый раз Вяземский задавал новые уточняющие вопросы. Особенно его интересовало все, что связано с «дымящемся зеркалом» и
«черными камнями». В конце концов Таня заявила, что больше не в состоянии выносить такое насилие над своим мозгом, поскольку вспоминать попросту нечего.
        Вяземский вышел провожать ее на крыльцо. Подтянутый, очень прямой, он снова показался ей человеком другой эпохи - куда более опасной и благородной, пришельцем из тех времен, когда слово «честь» еще не вызывало презрительную усмешку.
        И пусть говорят, что таких времен не было - при виде Вяземского Татьяна хотела верить - были. Обязательно были.
        Она уже сбегала по ступеням, когда Вяземский окликнул:
        - Татьяна! Таня, подождите.
        Она обернулась и чуть не столкнулась с ним - оказывается, он был уже совсем рядом. На раскрытой ладони протягивал ей свернутый кольцом кожаный ремешок.
        - Возьмите, пожалуйста.
        - Ян, у вас входит в привычку дарить мне на прощание подарки, - улыбнулась она.
        - Разве это плохая привычка? - его ответная улыбка казалась чуть смущенной.
        - И вы снова попросите носить, не снимая?
        - Да. Попрошу. Желательно, на левой руке. Давайте-ка я сам завяжу.
        Оказалось, это браслет, наподобие тех, которыми любили украшать себя хиппи. В отечественном сленге они получили известность, как «фенечки».
        Но этот отличался от никчемушных поделок арбатских бездельников, как кухонный нож от боевого клинка.
        Через широкую кожаную полосу были пропущены несколько тонких ремешков, на которых крепились маленькие костяные фигурки.
        Таня присмотрелась - белый волк с оскаленной пастью, медведь, грозно поднявший лапу, хищная птица, раскинувшая крылья - не то сокол, не то орел.
        - Кто это? - серьезно спросила она, показывая на птицу.
        - Сокол, - коротко ответил Вяземский.
        Татьяна вытянула руку, любуясь подарком. Браслет смотрелся стильно и даже грозно. Он плотно охватывал запястье, и Тане неожиданно захотелось сжать ее в кулак, почувствовать в руке тяжесть рукояти боевого меча.
        - Это тоже оберег, да? - посмотрела она на Яна.
        - Да. Но не только. Считайте это еще и системой охраны. И средством аварийной связи. Если вам будет что-то действительно серьезно угрожать, сорвите одну из фигурок и постарайтесь сломать. Например, раздавите каблуком. Но только, если угроза будет действительно смертельной. Это очень, - тут он сделал паузу, - мощное средство. В обычных условиях с этим оберегом управляются иначе, но вам я сейчас об этом рассказывать не буду.
        - Спасибо, - коротко, но от всей души поблагодарила она Вяземского.
        Уехала Таня только в начале восьмого, когда апрельский вечер решительно вступил в свои права, и парк затянуло зябкими сумерками.
        Трясясь по колдобинам грунтовки, она поймала себя на мысли, заставившей ее досадливо зашипеть: - Ай-й, прекрати.
        Ей очень не хотелось уезжать. А хотелось сидеть в беседке рядом с Яном и смотреть, как вечерние тени размывают очертания деревьев, вдыхать запах весенней ночи, мерзнуть в своей тонкой городской куртке, а потом отогреваться в той маленькой столовой, где они обедали, и смотреть, как Ян, поглядывая на дверь, ложкой поедает варенье.
        Сейчас эти мысли снова вернулись.
        Решительно выпрямившись, она нажала кнопку переключения радиостанций на автомобильном приемнике. Удовлетворенно сказала: - О, то, что нужно!
        И бодро заголосила вместе с солистом «Наива»:
        - Я часто вижу страх
        В смотрящих на меня глаза-ах!
        Если бы Татьяна или Вяземский знали о трагической участи капитана Нифонтова, если бы Ян попросил ее заняться поисками чуть раньше, если бы он несколько раньше узнал о «расчлененке», которую уже забрало в свое производство и строжайше засекретило ФСБ…
        Сколько их, этих вечных «если бы»?
        Многих событий бы не произошло, многие люди остались бы живы, но все случилось так, как случилось.
        Татьяна уехала домой, а Вяземский вызвал к себе Олафа, и, налив ему большую кружку крепкого черного чая, предложил присесть в одно из кресел, стоявших возле столика у окна.
        Сам сел напротив, задумчиво уставился в непроглядную темень.
        - Ян Александрович, что вас беспокоит? - прихлебывая чай, спросил Олаф.
        Вяземский помолчал, поглаживая пальцами подбородок.
        - Понимаете, Олаф, я никак не могу связать воедино кучу разрозненных фактов. Я чувствую шевеление вокруг, понимаю, что готовится что-то серьезное, возможно, даже один из Прорывов, но как только я пытаюсь сконцентрироваться и собрать картину, детали тут же разлетаются.
        - Вы думаете, они действительно могут готовить Прорыв? Последний раз это случилось… сколько? Сорок или пятьдесят лет назад. Насколько я помню, австралийцы после этого заверяли нас, что Граница запечатана настолько надежно, насколько это вообще возможно.
        Вяземский указательным пальцем потер свою искривленную переносицу:
        - Печати! Вы не хуже моего знаете, насколько они условны. Да, австралийское отделение поработало замечательно и теперь там тишь да гладь. Но вопрос надо ставить иначе - чей именно Прорыв может готовиться? И почему именно здесь? И какое ко всему этому отношению, черт побери, может иметь аргентинский мошенник Лесто?
        - Не пойму. Пока не пойму, Ян Александрович, - признался Олаф.
        - Вот и я пока не понимаю.
        Бесшумно поставив чашку на столик, Олиф снова откинулся в кресле.
        - Скажите, а вы действительно думаете, что эта журналистка может раскопать что-нибудь стоящее?
        - Откровенно говоря, нет. Но - сами знаете, иногда случаются самые невероятные вещи. К тому же, для нее куда безопаснее сидеть в архивах и беседовать с благообразными старичками-учеными, нежели рыскать по городу в поисках информации о Лесто. Откровенно говоря, я еще не знаю, как аукнется ее просьба, с которой она обратилась к Станиславу Загорулько.
        - Думаете, этот будет рыть всерьез?
        - Мало того, он уже роет. Вот скажите, вы верите в совпадения?
        - Если честно, не очень, - сдержанно улыбнулся Олаф.
        - Вот и я не очень. А то, что капитан Загорулько служил в группе, обеспечивающий силовое прикрытие экспедиций «Спецотдела», и вовсе наводит меня на тяжкие размышления. Кстати, это стопроцентно достоверная информация?
        - Абсолютно. Поверьте, я перепроверял по нескольким источникам - уточнил Олаф. - Сегодня с утра данные подтвердили. А потому, снова встает вопрос, который я вам задавал сегодня утром, когда отследил активность этого детектива - случайна ли ваша встреча с Бересневой.
        Вяземский встал, прошелся по кабинету, остановился перед собеседником.
        Покрутил головой, разгоняя напряжение после трудного дня. Ответил:
        - А вы знаете, думаю, случайно. Либо ее используют настолько втемную, что она это как вмешательство даже не воспринимает. Понимаете, не будь это так, она не стала бы обращаться к Загорулько настолько открыто. Да и сам этот отставной капитан не полез бы так прямолинейно меня проверять.
        - Похоже на то, - кивнул, поднимаясь, Олаф, - Какие распоряжения будут на завтра?
        - Завтра мы с вами будем совершать визиты. Мне очень интересно, что же, все-таки, черт побери, происходит в этом славном городе.
        В это же время в одном из особняков, расположившихся в самом центре Москвы, состоялась беседа, содержание которой очень заинтересовало бы Яна Вяземского и Олафа.
        В комнате, освещенной лишь несколькими масляными светильниками, находились двое.
        В невысоком ухоженном мужчине ярко выраженного латиноамериканского типа Татьяна без труда узнала бы Мануэля Лесто. Сейчас дон Мануэль взволнованно расхаживал перед вторым участником разговора, который слушал торопливую речь дипломата, вольготно раскинувшись в мягком кожаном кресле.
        Разговор шел на языке, который вряд ли поняли бы даже те, кто сегодня называет себя потомками ацтеков. Звуки этого языка некогда грозно разносились с вершин ступенчатых пирамид, обильно орошенных человеческой кровью, повергая в ужас окрестные племена.
        - Поймите вы, - горячо убеждал Лесто, - нельзя действовать настолько неосмотрительно! Мы лишены поддержки Старых Кланов, у нас почти нет здесь серьезных агентов влияния (конечно же, он употребил другое понятие, но его аналог в нашем с вами языке найти почти невозможно)! Попробуйте объяснить это нашему почтенному гостю!
        - Гостю? - холодно спросил сидевший. Его широкое круглое лицо с толстыми мясистыми губами и тяжелыми веками напоминало маску древнего жестокого божества. Веки лица-маски дрогнули, и Лесто, споткнувшись на полушаге, остановился. Взгляд черных, горящих жестоким внутренним светом, глаз, пригвоздил его к месту.
        - Гостю? - переспросил широколицый. - Вы забываетесь, Лесто. И забываете, что тот, кого вы назвали гостем, является вашим хозяином. И если Говорящему с Тецкатлипока нужны для смертного существования жизни этих белых дикарей, то он их получит столько, сколько требуется. Это понятно?
        Лесто вытер белоснежным платком посеревшие трясущиеся губы:
        - Великий Ицкоатль, поверьте, я нисколько не сомневаюсь в мудрости Говорящего. Вы знаете, что во всем здешнем мире ему не найти более преданного слуги.
        - Конечно, знаю, - высокомерно ответил Ицкоатль. - Ты же прекрасно понимаешь, что твое жалкое существование зависит от того, насколько ты будешь полезен Говорящему с Тецкатлипока.
        Произнося эти слова, Ицкоатль встал. Несмотря на небольшой рост, он, казалось, нависает над Лесто, подавляя собеседника холодным презрительным величием.
        - А потому, - продолжал он, - не беспокой меня более подобными мелочами.
        - Хорошо, о Великий, - склонив голову, ответил Лесто. - Но я хотел бы знать, что делать с женщиной, которой так неосторожно открылся наш слуга. И как поступить с воином, которого прислали сюда наши враги?
        На секунду Ицкоатль задумался. При упоминании воина его бесстрастное лицо исказила быстрая, похожая на змею, проползающую по песку, улыбка.
        - Лишнего внимания привлекать тоже не надо. Поэтому, в отношении воина пока ничего не предпринимай. Сейчас мы должны отвлекать его, подбрасывать ложные следы, подобно тому, как ящерица отбрасывает свой хвост, уходя от врагов. Для этого как раз можно использовать женщину. Попробуй убить ее, но так, чтобы это выглядело, как несчастный случай. Даже если она останется жива, то своими воплями отвлечет нашего преследователя. А нам нужно всего несколько дней. Тецкатлипока уже готов показать Говорящему место, подходящее для ритуала.
        Ицкоатль покинул комнату. Губы Лесто снова затряслись, он с облегчением промокнул платком лицо. Больше всего он боялся, что это порождение неведомых адских сил припомнит ему, что Соловьева вербовал именно он. Но, судя по всему, на этот раз обошлось.
        Лесто не обольщался в отношении себя: он оставался тем же, кем и был ранее - полуграмотным авантюристом, умеющим проскользнуть в нужные двери, благодаря обходительности и грубоватой природной хитрости.
        Когда, несколько лет назад, к нему обратилась за помощью его тогдашняя любовница - сочная тридцатипятилетняя дамочка, помешанная на магии ацтеков, он и предполагать не мог, что все закончится тем, что он будет стоять посреди кабинета в ненавистной Москве и вытирать со лба холодный пот.
        Сначала его попросили помочь выкрасть ритуальный обсидиановый нож, хранившийся у одного из миллионеров-затворников, чьи коллекции никто никогда не увидит.
        Сумму назвали такую, что Лесто ни секунды не колебался. Нет, конечно же, он не полез на охраняемую виллу сам. Но договорился с нужными людьми и очень умело организовал весь процесс.
        Его отблагодарили.
        А через некоторое время любовница подарила ему гладкий черный камень, похожий на крохотное зеркальце.
        И его дела пошли в гору. Черный диск работал безотказно, открывая нужные двери, помогая добиться расположения таких красоток, о которых он раньше и не мечтал. И главное - даря Власть.
        Когда Виктория, так звали его пассию, попросила найти здоровенького ребенка, которого не хватятся, он даже не стал интересоваться, зачем это нужно.
        Просто сделал так, что ничего не подозревающий малыш оказался посреди джунглей, где возвышались развалины древнего храма.
        Сам ритуал он запомнил плохо - слишком силен был ужас от увиденного.
        Но затем появившийся откуда-то из непроглядной тьмы Ицкоатль возложил руку ему на лоб и показал что может получить верный слуга.
        А потом - ЧТО случается с тем, кто отказывается.
        Лесто очень старался быть верным слугой.
        Татьяна думала что, вернувшись домой не сможет заснуть и уже прикидывала, чем заняться, чтобы умотать себя до такой степени, чтобы упасть и забыться до утра.
        Можно было посмотреть материалы по «расчлененке», также все еще висел долг - ненаписанный материал о Якове Брюсе. Якобы, он по приказу Петра I составлял карту
«сильных мест» Москвы и Подмосковья. Сейчас многие считали, что под «сильными местами» следует понимать зоны геомагнитной активности. Как бы то ни было, а материала о самом Брюсе Таня набрала уже немало, и колонка вырисовывалась вполне занятная.
        Куда меньше ей хотелось заниматься расчлененкой, но редактор вцепился, что твой терьер, и требовал кровавых подробностей.
        Кстати, а как там Нифонтов? - и Таня набрала номер капитана.
        - Абонент не отвечает или временно недоступен, - сообщила ей автоматическая барышня.
        Звонить в отделение с дороги не хотелось, поэтому она снова кинула коммуникатор на сиденье и сосредоточилась на дороге, решив позвонить капитану на работу уже из дома.
        Вот и будет чем заняться, чтобы прогнать бессонницу.
        Однако, навешивая на гараж замки, Таня поняла, что глаза у нее слипаются, и она готова уснуть прямо здесь - рядом с железной коробкой, положив рюкзак под голову.
        Кое-как она дотащила себя до подъезда, постанывая, поднялась на второй этаж и ввалилась в квартиру.
        Лишь на следующее утро она осознала, что ни разу не обернулась, высматривая возле гаражей подозрительные тени, не испытала даже мимолетного прикосновения страха, идя к подъезду. Это она-то! Которая после каждого неприятного столкновения с руганью в очереди нервно оглядывалась.
        Улыбнувшись, сжала в кулаке серебряный листок, словно пожимая руку верного друга.
        Неотвратимо надвигались майские праздники, обещавшие в этом году быть на редкость теплыми. Во всяком случае, в этом была непоколебимо уверена Танина мама, уже несколько лет безвылазно жившая на даче в Зеленоградской.
        Выйдя на пенсию, она заявила, что больше ни секунды не намерена дышать загазованным воздухом, сдала свою двухкомнатную квартиру возле метро
«Алексеевская», и уехала в старый бревенчатый дом, стоявший на лесной поляне.
        Сейчас все были довольны - Светлана Игоревна с наслаждением возилась в огороде и, развив неожиданно бурную деятельность, занималась обустройством дома, а Татьяна жила в собственной квартире, что решало множество проблем.
        Увы, квартира эта досталась ей от отца, ушедшего из жизни несправедливо рано и неожиданно.
        Первое время она даже не могла заснуть без снотворного, настолько все в квартире напоминало о папе.
        Со временем боль утихла, после развода Таня окончательно перебралась в Измайлово и сейчас ни на что не променяла бы свое скромное жилище.
        Каждую весну широкий подоконник занимал пластиковый ящик с рассадой, которую Таня на майские праздники отвозила маме.
        Из года в год она пыталась выяснить у нее, зачем растить рассаду на подоконнике у непутевой дочери, если можно прекрасно вырастить и прямо на месте - в экологически чистом доме. Светлана Игоревна лишь махала рукой и говорила, что таким образом она хоть как-то дисциплинирует чадо-разгильдяйку.
        Наскоро убравшись в квартире, Таня засела за статью.
        Рассказ об удивительной жизни колдуна Брюса лег на бумагу очень легко, закончила она его фразой: «Что сталось с Брюсовой картой достоверно не знает никто. Многие считают, что она существует и поныне, в каких-нибудь секретных кремлевских хранилищах, другие - что карта бесследно затерялась во время войны. Но точно можно сказать одно - загадки Москвы и сегодня продолжают будоражить наши умы, и, возможно, сегодня на старинную карту можно было бы нанести новые „сильные места“.
        Поставила точку и задумалась. Интересно, а есть ли сегодня такие карты Москвы и Подмосковья? Порывшись в памяти, не припомнила ничего, кроме откровенно любительских фальшивок, и записала в тетради - «поискать карты московской чертовщины».
        Незаметно пролетел день.
        Перечитав колонку, Таня отправила ее в редакцию и с удовольствием закрыла крышку ноутбука. Посмотрела на часы - можно, конечно, выехать сейчас, в ночь, но это означало сборы с бухты-барахты, напряженное всматривание в непроглядную темень дороги, и прочую нервотрепку. Да еще и мама будет волноваться…
        Нет, лучше выехать с утра.
        И она поставила будильник на шесть.
        Таня порадовалась, что предусмотрительно положила коммуникатор, служивший ей и будильником, на стол, подальше от кровати. Окажись он в пределах досягаемости - непременно прихлопнула бы его рукой, и, нашарив кнопку отключения, вырубила.
        И точно оказалась бы 30-го апреля посреди раскаленной, уже в три часа дня наглухо вставшей, Ярославки.
        Теперь же пришлось выбираться из постели, брести, пытаясь разлепить глаза, к столу, отключать жизнерадостно трезвонящую железяку. Не давая себе упасть обратно в постель, она открыла балкон и вдохнула полную грудь холодного бодрящего, еще ночного, воздуха.
        Вымолвив: - Ы-ы-ы-рррр, она, поежившись, побежала на кухню - щелкать чайником, в ванную - умываться, затем последовала традиционная предпраздничная Большая Кормежка Мурча. Коту оставлялись две миски полных еды и две плошки с водой.
        А потом надо было вывести «Гольф» из гаража, подогнать его к подъезду, загрузить длинный, норовивший причудливо изогнуться и перевернуться, пластиковый ящик с рассадой…
        В результате к Кольцевой она вырулила только в семь утра. На мосту уже вырастал автомобильный хвост их жаждущих попасть в Балашиху, но, слава богу, съезд на Кольцо был свободен.
        Дождавшись, когда мимо пронесется вереница рычащих грузовиков, она влилась в пока что не слишком плотный поток и покатила в правом ряду.
        Ей повезло. Даже змеевик съезда на Ярославское шоссе и вечную пробку перед Королёвым удалось миновать вполне благополучно а дальше машины стали сворачивать в сторону дачных поселков и перед Пушкино она неожиданно обнаружила, что в пределах видимости маячит лишь пара автомобилей позади, да изредка просвистывают дальнобойщики в сторону Москвы.
        Татьяна ехала неторопливо, наслаждаясь возможностью отвлечься от суматохи последних дней, чувствуя, как покидает ее напряжение и его место занимает радостное предчувствие праздника, полного яркого слепящего солнечного света, белизны стволов старых берез, растущих вокруг дома и маминого причитания:
        - Да что же ты делаешь! Ну, ты же всю рассаду погубишь!
        А вечером они усядутся на террасе и будут пить необыкновенно вкусный чай и трепаться «за жизнь». Такой чай получался только на даче - Светлана Игоревна специально набирала воду из родника, к которому перебирались по шаткому мостику из бревен, перекинутых через год от года мелеющий ручей.
        Вода из этого, заключенного в древнюю коричневую трубу родника была действительно божественно вкусна. А чай! Для того, чтобы побаловать себя лишней чашечкой, Таня набирала полные канистры, потом долго стоявшие в ее крохотной кухне.
        Она настолько замечталась, что не сразу сообразила, что в сумке надрывается коммуникатор. Чёрт! Ну, будет она его когда-нибудь доставать?!
        - Алло! Алло! - она даже не посмотрела, кто звонит.
        - Тан… Ты слы… - в динамике трещали помехи, потом воцарялась глухая тишина, через стену которой неуверенно прорывался настойчивый голос.
        Она узнала характерный басок Славы Загорулько и радостно закричала в ответ:
        - Славка! Привет! Ты что в такую рань на ногах?!
        - Слушай, ты кому-ни…, тррррр, еще про Лесто гово - тррррр - ла?
        - Что? Кому говорила?!
        - Да! Да!
        - Только Вяземскому! Но он и так знает!
        - Кроме него! - кричал в трубку Слава.
        - Никому! А что случилось?! - Таня почувствовала укол тревоги.
        - Береснева! Не лезь дальше! - неожиданно четко и ясно прорвался голос Славы. - Это очень опасный человек. Никого, слышишь? Никого больше о нем не расспрашивай и Вяземскому своему скажи, чтобы… тррррррррррррр………
        Динамик разразился пронзительным воплем помех и связь прервалась.
        Таня еще пару раз попыталась набрать номер детектива, но механический голос сообщил что, абонент недоступен.
        Впереди уже показалась островерхая крыша знаменитого ресторана «Сказка», пора было перестраиваться в крайний левый ряд, чтобы уйти на разворот, и Татьяна кинула коммуникатор обратно в рюкзак.
        Пропуская встречные машины, она думала о том, что могло заставить Славу так встревожиться. Судя по тому, что говорил ей Вяземский, латиноамериканец был авантюристом, возможно, мошенником, но особой опасности не представлял. А тут…
        Маленький синий Фольксваген «Гольф» стоял в крайней левой полосе, на участке, отведенном для разворота. Место это Таня очень не любила, но иного пути, чтобы попасть на отходящую от Ярославского шоссе дорогу к станции «Заленоградская» не существовало.
        Нужно было пропустить встречный транспорт и, увидев «окно» быстро развернуться и по диагонали пересечь все полосы, вставая в крайнюю правую.
        Увидев, что навстречу никто не едет, Татьяна приготовилась переключить скорость, когда из-за поворота вылетела огромная фура.
        Пришлось снова выжидать.
        Внезапно, машину сотряс сильнейший мягкий удар. Казалось, по «Гольфу» с размаха врезали великанской пуховой подушкой.
        Машина выпрыгнула на встречную полосу прямо под колеса грузовика.
        На Таню снизошло противоестественное спокойствие.
        Она видела каждую деталь - отблески солнца на надраенной радиаторной решетке, нестерпимо сияющие буквы Scania, трещины в асфальте, мусор в стыках бетонных плит на площадке перед магазином, брызги краски на вывеске «Хозтовары»…
        Очень спокойно она выжала сцепление, врубила передачу и до отказа утопила педаль газа. Протестующе воя, синий автомобильчик снова прыгнул, и на какие-то миллиметры разминулась с истерично воющим грузовиком.
        Передними колесами «Гольф» уже заехал на площадку перед хозяйственным магазином, еще чуть-чуть и он покинет шоссе!
        По крайней правой полосе накатывал еще один грузовик. Раньше его не было видно за
«Сканией», он держался чуть позади, а сейчас наддал.
        Цапнув с пассажирского сиденья рюкзак, Таня дернула ручку двери и вывалилась из машины.
        Больно ударилась плечом и коленом. Закрыв от ужаса глаза, покатилась по пыльному бетону, ожидая, что сейчас ее накроет собственным автомобилем.
        Удар, скрежет!
        Удаляющийся рев двигателей, тишина.
        Ни одной машины на шоссе.
        Защебетали в придорожных кустах пичуги.
        Таня подняла голову, открыла глаза.
        В дверях хозяйственного магазина стояла абсолютно белая продавщица. Она смешно открывала и закрывала рот, пытаясь поднять руку и показать на изуродованный автомобиль.
        Таня окинула долгим взглядом груду металла, и визгливо захохотала. Безумно смешным казались зеленые ростки помидорной рассады, торчавшие из искореженной массы железа, несколько секунд назад бывшей ее любимым «Гольфиком».
        Грузовик смял и разодрал всю заднюю часть автомобиля, превратив ее в месиво. Водительское сиденье сорвало с места и бросило на руль.
        Не выпрыгни она - сейчас бы висела, пришпиленная к рулю, - подумала Таня, и это тоже показалось ей безумно смешным.
        Оказалось, она все еще сжимает в кулаке лямку рюкзака.
        Пошарив в нем, нашла коммуникатор и набрала номер мамы. Захлебываясь от смеха, с трудом проговорила:
        - Мам. Да, я. Мам, а я тебе рассаду не привезу-у!
        Гаишники прибыли на удивление оперативно. Выбравшийся из белого «Форда» с синей полосой увесистый сержант, с достоинством несший впереди себя сытое упругое пузо, коротко спросил Таню о причине аварии, и передал описания грузовиков по радио.
        Потом о чем-то долго расспрашивал Таню снова, она старалась отвечать, но приходилось концентрироваться даже для того, чтобы просто понять, что обращаются к ней.
        Приехала «Скорая», оказывается, ее вызвала продавщица из «Хозтоваров». Таня сидела в густо пахнущем спиртом и какими-то медикаментами нутре «Скорой» и не чувствовала, как мажут ее ссадины, как накладывают повязку на стесанное почти до кости колено. Потом врач сунул ей под нос вату, Таня вдохнула и в голове у нее взорвалась бомба. Она резко дернулась назад, врач придержал ее, удовлетворенно приговаривая:
        - Ну-ну, вот и отлично. Теперь приходим в себя и начинаем соображать.
        Нашатырь помог, Таня действительно сумела включиться в происходящее.
        Оказалось, снаружи уже собрался народ. С плачем попыталась повиснуть на шее дочери Светлана Игоревна, чуть позади озабоченно всматривался в Таню их сосед по даче - отставной полковник Василий Степанович, которого мама моментально мобилизовала, чтобы добраться до места аварии. «Пятерка» Василия Степановича приткнулась на обочине, сразу же за автомобилями ГИБДД.
        Зашипев от боли, Таня уперлась рукой маме в грудь и мягко отстранила ее. Светлана Игоревна тут же принялась ощупывать лицо дочери, тревожно заглядывая ей в глаза и зачем-то все время спрашивая:
        - Ты не ушиблась, ты не ушиблась, деточка?
        Таня почувствовала, как пузырится внутри смех и поняла, что мама сделала самую замечательную вещь на свете - окончательно вернула ее в реальность. Она сама жива, мама рядом и, как всегда, переживает за нее, как за пятилетнюю, солнце все еще светит, значит, все в порядке.
        И она здоровой рукой прижала маму к себе:
        - Нет, мама. Я не ушиблась. Я просто чуть не угробилась.
        Вот тогда Светлана Игоревна и разревелась.
        Дальнейшие события Таня помнила довольно слабо - вместе с облегчением пришла огромная усталость. Василий Степанович отвел ее к своей «Пятерке», открыл заднюю дверь и усадил на сиденье со словами:
        - Дверь не закрывай, просто посиди. Или приляг. Я сам там разберусь.
        И разобрался ведь! Пару раз сквозь забытье Таня слышала его зычный голос, перекрывавший недовольное бормотание гаишников.
        В итоге сержант, оформлявший аварию, подошел к ней с какими-то бумагами, попросил подписать.
        Тут же возник отставной полковник, коршуном навис над плечом толстяка-милиционера, глянул на бумаги, и кивнул Тане:
        - Все нормально. Подписывай.
        Расписавшись, Татьяна вышла из машины. Вздыхая, побродила вокруг останков
«Гольфа». Василий Степанович ходил рядом, с другой стороны, все время заглядывая в лицо дочери, шла Светлана Игоревна.
        В конце концов, Таня не выдержала:
        - Да живая я! И не рехнулась! Колено болит, плечо болит! А крыша не поехала!
        Колено, действительно, болело зверски.
        Таня остановилась у смятого заднего бампера.
        Да какой уж там бампер! Всю заднюю часть автомобиля вывернуло и даже частично оторвало, удар многотонного грузовика, несшегося на полном ходу, был страшен.
        И все равно Таня напряженно всматривалась в изодранный металл, словно надеялась обнаружить следы того первого толчка, что выбросил ее на встречную полосу.
        Сосед-полковник встал рядом, проследил за Таниным взглядом, хотел что-то спросить, но не стал. Вместо этого обратился к Таниной маме:
        - Светлана Игоревна, а посмотри у меня в машине мобилку, принеси, будь другом.
        Как только она отошла, спросил девушку:
        - Ты что высматриваешь то? И как тебя, вообще, угораздило?
        - Ох, Василь Степаныч, не спрашивайте. Сама не пойму. Вот как пойму - так скажу, верите? - задумчиво, не отрывая взгляд от погибшей машины, сказала она.
        Теперь заболело еще и плечо. Поморщившись, Таня попробовала поднять руку и со свистом выдохнула воздух сквозь сжатые зубы, острое шило проткнуло руку от плеча до грудины.
        Подоспевшая мама тревожно спросила:
        - Что? Что такое?
        И, не дожидаясь ответа дочери, обратилась уже к соседу:
        - Вот что, Степаныч, вези ты ее в Москву, в «травму». Пусть снимки сделают.
        Таня попробовала протестовать, но разве можно сопротивляться двум бодрым пенсионерам, почувствовавшим свою полезность?
        - А с ней что? Не оставлять же. Оформлять там что-нибудь - попыталась она вывернуться, но Василий Степанович решительно обнял ее за здоровое плечо и повел к машине:
        - В утиль ее. Все. Померла, так померла. Я сам все устрою, прослежу, чтобы ее и отволокли куда надо, и с учета сняли.
        Если Полковник, как звали Василия Семеновича между собой все обитатели дачного поселка, что-то говорил, то все знали - так и будет.
        А к Татьяне и особенно ее маме, он испытывал чувства, похоже, далеко выходящие за рамки добрососедских. Впрочем, держал себя истым джентльменом, и, как подмечала Таня, Светлана Игоревна тоже начинала отвечать бравому отставнику взаимностью.
        В другое время Таня бы рассыпалась в словах благодарности, уверяла, что все сделает сама, но сегодня только молча кивнула, и, усевшись в машину полковника, устало закрыла глаза.
        Навалилась тяжелая дремота.
        Она слышала, как Василий Степанович звонит куда-то по телефону, что-то резко говорит командным тоном, потом она окончательно провалилась в сон и очнулась только когда «пятерка» затормозила перед больничного вида строением.
        - Пойдем, девонька, - тронул ее за руку Василий Степанович.
        Потом ее осматривали люди в белых халатах и с воинской выправкой, ей сделали рентгеновский снимок, ей светили в глаза, ей поменяли повязку на ноге и еще раз обработали ушибленное плечо, ей…
        Василий Степанович добрым но грозным ангелом возвышался за спинами докторов, отчего они подтягивались и делались внимательны и любезны.
        Таня мимолетно подумала, кем же был милейший Степаныч во время службы, но мысль тут же ушла.
        Выяснилось, что переломов и внутренних травм нет, есть только капитально ободранное колено, которое болеть будет долго, но, в конце концов, заживет, да сильнейший ушиб плеча, тоже неприятный, но здоровью не угрожающий.
        Один из докторов на прощание выписал ей какие-то таблетки, наказав обязательно выпить перед сном, и с напутствием:
        - Не волнуйтесь, но выпейте обязательно. Штука хорошая. Их людям, вышедшим с
«Норд-Оста» давали. Поверьте, вам это потребуется.
        Таня поверила - потребуется, хотя пить непонятные снадобья очень не хотелось.
        Неожиданно она очень остро поняла, чего именно ей хочется - чтобы рядом оказался Вяземский. Не нужно даже, чтобы он что-нибудь делал, просто был рядом, и она об этом знала. За руку могла бы подержать.
        Таня всхлипнула и, прогнав ненужные мысли, попросила Василия Степановича:
        - А отвезите меня домой, пожалуйста. Я сейчас, наверное, приеду, и до утра просплю.
        Она действительно думала, что отключится, едва сядет на кровать. Думала так, устраиваясь поудобнее, чтобы не тревожить плечо, где наливался феноменальных размеров синяк, думала, что заснет, пристраивая больное колено, мечтала об этом, закрывая глаза…
        Яркий свет, удар, даже не удар, мягкий, но неимоверной силы, толчок, «Гольф» летит вперед и, сотрясаясь, приземляется перед грузовиком. Надвигается решетка радиатора…
        И снова…
        И снова…
        Раз за разом она прокручивала в памяти те секунды, когда жизнь ее подошла к тончайшей грани, где кончается известная нам территория бытия и начинается что-то, чего боятся все, без исключения, люди. К грани, за которой ты получаешь окончательный Ответ, но откуда уже не можешь вернуться, чтобы рассказать другим.
        До боли сжав ладони, она заставляла себя прокручивать картинку снова и снова, не трясясь, сдерживая свое тело, которое хотело забиться в неконтролируемых судорогах, и всматривалась внутренним зрением в уже несуществующее зеркало заднего вида.
        По секундам она проживала мгновения удара и все больше убеждалась - в зеркале заднего вида не было видно ничего, кроме пустого шоссе и голубого неба.
        Осознав это, Таня успокоилась.
        Постанывая, встала с кровати, и пошла на кухню, заваривать чай.
        Она думала, что теперь-то точно испугается так, что не сможет даже подойти ко входной двери, но вместо этого наступило абсолютное спокойствие.
        Все произошедшее настолько не укладывалось в рамки реальности, что не было смысла прибегать к каким-нибудь стандартным мерам - звонить в милицию, поднимать на ноги друзей, бежать или прятаться.
        Если она осталась в живых - значит, сможет позаботиться о себе и дальше.
        Таня поняла, что все это время неосознанно потирает пальцами фигурку сокола на браслете, и вспомнила, или ей показалось, что вспомнила, как за долю секунды до удара, она увидела в небе парящую, раскинув крылья, птицу.
        Были ли это сокол?
        И что это значило?
        Она не знала. Но ей казалось, что в тот момент какая-то сила помогла ей, подтолкнула к действию, не дала удариться в панику.
        - Вот и сейчас не впадай, - громко сказала она самой себе, и, налив чай в большую коричневую кружку, пошла в комнату.
        Сон все равно не шел, поэтому она села за стол и включила ноутбук.
        Печатать как следует не получалось, слишком болела рука, и она решила, что проверит почту, а потом попробует поискать сведения, о которых они разговаривали с Вяземским.
        За исключением тематических рассылок, на которые она подписалась еще года четыре назад и до сих пор по привычке просматривала, писем было всего два - одно от редактора «Жизни в мегаполисе», сообщавшем, что материал он принял, но все равно требует нормальной колонки о загадочных убийствах с расчлененкой, с обязательным упоминанием того, что «Власти Скрывают!».
        Таня вздохнула и сделала в Аутлуке пометку - разыскать, наконец, наутро Нифонтова.
        А вот второе сообщение заставило ее податься вперед.
        Славка Загорулько крайне редко отправлял письма по электронной почте, хотя в компьютерах разбирался прекрасно и активно ими пользовался, особенно для чтения новостей.
        Но он предпочитал звонить или встречаться лично, мотивируя это тем, что не слыша или не видя собеседника не чувствует его реакцию и это его раздражает.
        Таня прекрасно его понимала - в такой работе, как у него, контакт был едва ли не главным.
        Но, вот же оно:
        От: Станислав Загорулько
        Для: [email protected]
        Тема: не могу дозвониться, пишу. Перезвони
        Вроде бы ничего особенного, но у Тани почему-то неприятно сжалось сердце.
        Она открыла письмо и стала читать:
        Таня, привет.
        У нас оборвалась связь и я больше не смог дозвониться. Надеюсь, у тебя все в порядке, но я беспокоюсь. Как только прочитаешь мое письмо - позвони.
        По твоим вопросам я могу сказать тебе немного.
        Насчет Вяземского, как я понимаю, ты можешь особо не беспокоиться, судя по тому, что я узнал, мужик он порядочный (что для бизнесмена и вовсе редкость), но загадочный и, как мне про него сказали, опасности к себе притягивает.
        Так что - смотри в оба.
        По второму персонажу - держись от него подальше. Позвони, встретимся, я расскажу поподробнее, но могу сказать, что по ту сторону океана им очень сильно интересовались в связи с торговлей оружием, наркотрафиком и торговлей артефактами, представляющими историческую ценность. Обвинения не предъявлялись, так что, официально, он перед законом чист.
        Однако в Москве им тоже заинтересовались, но никаких конкретных фактов пока нет. И, насколько я понимаю, не будет.
        Но тебя очень прошу - прекрати совать свой нос в такие дела.
        Мне будет обидно, если с тобой что-нибудь случится.
        До встречи,
        Слава
        Ничего конкретного Слава не написал, да и не мог. Не стал бы он доверять важную информацию электронной почте, неизвестно через сколько серверов, а значит, вполне возможно, и любопытных глаз, проходящей.
        Однажды, крепко выпив, он долго рассказывал Тане, насколько иллюзорна анонимность человека в Интернете, и после этого разговора Таня долго чувствовала себя вуаеристкой, открывая крышку ноутбука.
        Посмотрев на часы, она сначала решила не беспокоить Славу до утра. Но он однозначно просил перезвонить, как только письмо будет прочитано.
        Выбрав его номер из списка контактов, она приложила коробочку коммуникатора к уху.
        Любезная электронная девушка сообщила, что вызываемый абонент недоступен, или находится вне зоны действия сети.
        Это становилось тревожным.
        Сначала Нифонтов, потом Слава… И тот и другой отвечали на звонки в любое время дня и ночи - работа такая.
        Поколебавшись, Таня набрала номер домашнего телефона Славы. Жил он один, но все равно она чувствовала неловкость, звоня заполночь. А что, если он не один, и звонок раздастся в самый неподходящий момент?
        - Ну, сам виноват! Сказал, звони, как только прочитаешь, - подумала она, слушая длинные гудки.
        После пятнадцатого положила трубку и задумалась.
        Найти его еще каким-нибудь способом она не могла - координат его девушки она не знала, да и до конца не была уверена, что девушка такая существует.
        Телефонов его друзей, с которыми она познакомилась на дне рождения, у Тани тоже не было.
        Хотя, как она могла забыть! Они же знакомы с Нифонтовым! Который упорно не отвечает!
        Ну, его-то отыскать проще.
        И Таня набрала номер Центрального ОВД:
        - Оперуполномоченный Нижегородцев слушает.
        - Паша, здравствуй, мой хороший.
        - Тане-ечка, - потеплел голос Паши.
        - Танечка, Танечка. А вот скажи мне, друг мой Паша, отчего же Константин свет Нифонтов мне встречу назначил, а дверь так и не открыл?
        Паша охнул в трубку.
        - Тань, ты же не знаешь ничего, так? Это получается, ты его последняя видела?
        - Что значит - не знаю? Что значит - последняя видела?
        - Танюш, понимаешь… Убили Костю.
        Перед глазами снова все поплыло. Как сегодня утром, когда она встала после прыжка из машины. Но рядом не было доброго доктора с нашатырем, и ангела-полковника не было.
        Пришлось вцепиться рукой в край стола и прикусить до крови губу.
        - Когда? - глухим голосом спросила она.
        - Судя по всему, дня два назад. Вот после того, как ты нам позвонила, стали его искать, он на звонки не ответил. Ну и…нашли. Так что, ты загляни ко мне завтра, Танюш, хорошо?
        - Да-да. Конечно, - машинально ответила Таня, уже не слыша Нижегородцева.
        - Таня, прямо с утра и загляни. Хорошо? Позвони, и загляни- голос Паши стал чуть жестче, возвращая ее к реальности.
        - Да. Да, Паш, обязательно, - сказала она и положила трубку.
        Кто сказал, что я не смогу теперь испугаться, - спросила Таня сама себя и, закутавшись в плед, забилась в угол кровати.
        И так уснула.
        За время своей службы Станислав Загорулько повидал многое.
        Сопровождая экспедиции несуществующего подразделения, о деятельности которого рассказывали исключительно шепотом и только среди своих, он видел, как начинают светиться курганы в степях. Сжимая в холодеющих от страха руках автомат, с магазином, снаряженным патронами с безумно дорогими серебряными пулями, думал, успеет или нет извернуться и пристрелить того чье мертвящее дыхание чувствовал на затылке, отстреливался от вполне реальных боевиков на Кавказе, прикрывая отход научной группы…
        Он не стыдился того, что испытывает страх.
        Страх помогает выжить. Он придает тебе силы, дает тебе возможность совершать такие поступки, на которые ты никогда не решился бы в обычном состоянии.
        Подстегиваемые страхом люди перепрыгивают через пропасти и проходят сквозь огонь. Подстегиваемые страхом бесчестья солдаты встают в полный рост и идут в самоубийственную атаку.
        И иногда выживают.
        Страх придает силы.
        Надо только уметь его использовать.
        Станислав умел. Он был мастером выживания, иначе не дотянул бы до своих лет.
        Сейчас он снова пытался выжить.
        Отправив письмо Тане, он закинул за плечи маленький плоский рюкзак, выполнявший у него роль «тревожного чемоданчика», сунул в ножны на щиколотке плоский короткий нож, в кобуру на поясе отправил миниатюрный «вальтер».
        И открыл дверь квартиры.
        Стоящего на лестнице человека, покачивающегося словно алкоголик, он уложил коротким ударом в кадык и рванул вниз по лестнице.
        Звонить ребятам из «Спецотдела» было нельзя. После того, как его явно «слили» Лесто, он не мог верить коллегам. Оставалось надеяться, что удастся обезопасить хотя бы Таню. Если она прочитает его письмо, есть шанс, что она хотя бы не будет совать нос дальше, а сейчас ей плотно заниматься не будут - слишком мелка рыбешка, больно незначительную роль играет.
        Значит, надо устроить шум и привлечь внимание к себе.
        Впрочем, он вовсе не собирался просто так помирать.
        Если удастся оторваться, он попросту уедет. Исчезнет в Мещерских лесах, среди озер, где имелся у него домик, официально принадлежащий местному леснику.
        Надо было только оторваться.
        Запульсировал амулет, подвешенный к браслету на руке. Увидь его Таня, она удивилась бы сходству волчьей фигурки с той, что была на ее обереге.
        Но Слава свой амулет носил в городе редко, а потому все сложилось так, как сложилось.
        Следующий противник ожидал его в подъезде.
        А амулет пульсировал все сильнее, и Слава почувствовал, как начинает формироваться что-то у него за спиной - среди теней, живущих на лестничной площадке, где местная пьяная молодежь постоянно разбивала лампочку.
        Видимо тот, кто послал этих гопников, очень хотел, чтобы все выглядело как пьяная разборка. Но не было никаких «Мужик, дай закурить». Просто сверкнул нож, Слава ушел в сторону и вогнал свою, сложенную копьем, ладонь в солнечное сплетение нападавшего.
        Тело еще оседало на заплеванный пол, когда Станислав навалился всем телом на дверь и вылетел на улицу.
        Позади клубились, стекали по ступеням завитки черного, пахнущего сырым мясом, тумана.
        Они вытянулись стремительными щупальцами, одно из них стрельнуло в темноту, коснулось Славиной ноги.
        Детектив болезненно вскрикнул - по лодыжке полоснула острая волна боли, носок моментально промок, в ботинке захлюпала кровь.
        - Надо уводить от людей, - мелькнуло у него в голове, и Слава побежал.
        Впереди маячили корпуса недостроенных высоток, и рванул туда.
        Просто так сдаваться - нет уж.
        На бегу достал «вальтер», снял с предохранителя.
        Перепрыгнул через забор, огораживающий стройку, и перекатом, так чтобы не заметили из вагончика сторожа, ушел ко входу в здание.
        Внутри пахло сырым бетоном и чем-то холодным и несвежим, как часто пахнет в пустых, еще не знавших жильцов, зданиях.
        Черным на черном зияли провалы незастекленных окон.
        Слава присел за штабелем каких-то ящиков и затих.
        Минута, другая…
        Казалось, он сидит здесь уже полночи, хотя прекрасно понимал, что прошло всего несколько минут.
        Тьма в одном из оконных проемов сгустилась и прыгнула на него, расшвыривая ящики.
        Мелькнула фигура, словно в плащ, закутанная в клубы дыма.
        Детективу удалось уклониться от полосующего удара когтистой лапы, и он в упор разрядил в грудь нападавшему свой «вальтер».
        Серебряные пули прошли через тело, не причинив заметного вреда.
        Существо молниеносно выбросило вперед когтистую лапу и схватило Славу за горло.
        Он почувствовал невыносимую вонь гниющих растений, разлагающегося сырого мяса, и потерял сознание.
        Придя в себя, почувствовал, что его лицо обдувают потоки свежего ночного воздуха.
        Открыв глаза, увидел, далеко внизу улицу, по которой проезжают редкие ночные автомобили, спокойные сонные коробки спящих домов, затем его подкинуло в воздух, и он коротко страшно закричал, когда жуткие когти разорвали его грудную клетку, и чудовище с торжествующим ревом вырвало его сердце.
        Ревел под окном чей-то автомобиль. Судя по звуку, хозяин его о таком достижении цивилизации, как глушитель, если и слышал, то воспринимал, как абстрактную идею.
        Таня полежала, следя за перемещением рева, дождалась, когда он, наконец, стихнет, и уже собралась было снова уснуть, как вдруг ее толкнуло изнутри - Костя Нифонтов убит!
        Она резко села на кровати, и заорала от боли в плече и ноге.
        Испуганный Мурч подлетел в воздух, приземлился, выгибая спину дугой, и, загребая задними лапами, унесся в коридор, подальше от обезумевшей хозяйки.
        Она осторожно оперлась на стреляющую болью ногу. Хромая, сделала шаг, другой, прислушалась к ощущениям. Тело болит зверски, но передвигаться удается.
        Правда, со скоростью престарелой черепахи.
        Меняя повязку на колене, Таня чуть не расплакалась - казалось, вернулись дни далекого детства. Только перебинтовать сочащееся кровью из трещин в запекшейся корочке колено теперь было некому. Кроме ее самой.
        Пересчитав деньги, решила, что лучше разориться и доехать на такси, чем рисковать выпасть из автобуса.
        Кофе, бутерброд - и она похромала к Нижней Первомайской на поиски машины.
        Только сев в машину и, назвав водителю адрес, она поняла, что не позвонила заранее Паше, который запросто мог уехать на вызов.
        Охнув, Таня набрала номер его мобильного.
        - Да, Танечка, слушаю тебя, - голос старшего лейтенанта Нижегородцев, как всегда, когда он слышал Таню, становился теплым и приобретал нотки, с которыми любящий девушка обращается к милой внучке. Надо сказать что «дедушка» был на пару лет старше Татьяны.
        - Паша, я уже еду к тебе. Ты на месте то будешь?
        - Что ж ты раньше не позвонила то? Но, да, буду.
        Нижегородцев встретил ее на крыльце ОВД - выбрался из кабинета перекурить. Увидев, как она хромает через двор, отправил окурок в урну и устремился навстречу.
        Таня предупреждающе подняла руку:
        - Так! Только никакой помощи и поддержки. У меня еще и плечо болит зверски.
        - Что с тобой? Что стряслось? - Паша выглядел искренне обеспокоенным.
        - Не поверишь - в аварию попала.
        - Ох, ну ты же подумай!
        - Ладно, Паша, это все потом. Пойдем, ты ж меня не о царапинах беседовать позвал.
        В кабинете, который Нижегородцев делил с двумя другими операми, к счастью по случаю Первомая никого не было, и Таня почувствовала облегчение. Отвечать еще на чьи-нибудь вопросы, рассказывать, что да как, не было ни малейшего желания.
        - Кофе, чаю? - предложил хозяйственный Паша.
        Она помотала головой - ничего не хотелось. В гибель Нифонтова до сих пор не верилось. Все казалось, что это дурацкая шутка, и тянуло обернуться - вдруг Костик выглядывает из-за двери и хихикает.
        Но, нет. Паша всерьез готовится снимать показания.
        - Танюш, тут штука такая. Судя по всему, дело Костино у нас отберут, так что, будь готова, что тебя снова вызовут.
        - И кто заберет? - поинтересовалась Таня.
        - Те, кто и прочие расчлененки забрал.
        - А кто они, эти «те же»?
        - Так! Гражданка Береснева! - хлопнул по столу блокнотом Паша. - это я у вас показания беру. Так что, приступим.
        И они приступили.
        Несмотря на простоватую внешность румяной деревенщины и гыкающий говорок, старший лейтенант Нижегородцев обоснованно считался толковым и подающим большие надежды опером. Что и доказал в очередной раз, вынув из Татьяниной памяти такие подробности ее разговоров и встреч с покойным капитаном, что она сама удивлялась, как умудрилась это запомнить.
        Поставив последнюю точку, пододвинул бумаги Тане:
        - На, расписывайся.
        Аккуратно ставя подписи там, где указывал Нижегородцев, она негромко спросила:
        - А все же, что с Костей случилось? Получается, ведь, что когда я в дверь звонила, его уже убили, так?
        - По всему, так выходит, - развел руками Паша. - Но, ты скажи лучше, что с тобой стряслось?
        Он явно старался увести разговор от смерти капитана, и Таня решила не настаивать.
        Вкратце пересказав события вчерашнего дня, она умолчала и о странном ударе и, конечно же, о том, что в зеркале заднего вида не заметила никого и ничего, что могло бы этот удар нанести.
        Паша был сугубым материалистом, и потусторонний мир признавал только на телеэкране, и то, после двух-трех банок пива.
        - Это что же, ты без машины теперь?
        - Ага, совсем. «Гольф» в лоскуты, - пожаловалась Татьяна. - И другая машинка мне не светит.
        - А ты погоди расстраиваться. Может, и помогу, - неожиданно подбодрил ее старлей.
        - Паша, дарлинг! Всех моих стратегических запасов хватит только на убитую
«девятку», а ездить на таком - это стать полуфабрикатом для крематория! Причем, ежемесячно выкладывающим деньги иродам из автосервиса!
        Не слушая причитания Татьяны, Паша сосредоточенно жал на кнопки, листая адресную книгу своего мобильника.
        Дойдя до нужного имени, нажал кнопку с зеленой трубкой:
        - Артур, ты? Ага, я. Артур, хорошему человеку нужна машина. Нет, денег у человека нет. Артур, когда я говорю «денег нет» - это совсем нет. Она честная работающая девушка.
        Голос Паши наполнился укоризной:
        - Артур, давай считать, что я этого не слышал. Это мой друг. Действительно - друг. Вот. Прекрасно. Сейчас приедем.
        На том конце что-то неразборчиво воскликнули, но Паша прервал собеседника:
        - Артур, я еду.
        Поднимаясь из-за стола, Нижегородцев аккуратно вложил мобильник в кобуру на поясе и потянулся за пиджаком, висевшим на спинке старого кресла:
        - Всё, поехали.
        - Куда, Паша?
        - Как куда? За машиной! - искренне удивился старший лейтенант.
        Сам он ездил на видавшей виды, но идеально отлаженной и ухоженной «девятке». Несколько раз Паша подвозил ее до дома, и каждый раз Таня удивлялась и завидовала его умению водить вроде бы неторопливо, аккуратно, но при этом оказываться в нужном месте в кратчайшие сроки.
        Выруливая на улицу, Паша сказал, не глядя на Таню:
        - А заберут дело Кости, как и все остальные, парни не из нашего ведомства.
        Таня аж выпрямилась. Вот это да. Выходит, не просто так хитрый опер уводил разговор. Неужели, боялся, что его подслушивают? Или просто перестраховывался? Так что же такое происходило с этими убийствами такого, что битый-тертый опер старается не разговаривать в родном кабинете?
        Но задавать эти вопросы Таня не стала. Спросила только:
        - А кто? «Соседи»?
        - Ты понимаешь, вроде и «соседи», да странные какие-то, - не отрывая взгляд от дороги, ответил Нижегородцев, - внешне все тип-топ. Бумаги, печати, полномочия… Но, по идее, главк такое дело забрать должен, как-никак, убийство сотрудника
«убойного» отдела. Прокуратура, опять же, должна важняков направить. А вот
«нацбеза» там никак не просматривалось. Но приехали серьезные ребята и нам приказали отдать им всё. Причем, не пикая. Я тебя допрашивал, вообще, только потому, что, формально, дело еще в нашем производстве. Подошью твои показания, и отдам с остальными бумагами.
        - Паша, а мне ты не боишься рассказывать? - прямо спросила его девушка. Все происходящее начинало напоминать голливудский триллер, и ей хотелось понять, какая роль отводится Татьяне Бересневой. Очень не хотелось быть блондинкой, которой перерезают горло по причине исключительной тупости и никчемности персонажа.
        - Не боюсь, Тань. И не просто так рассказываю. В общем, ты поосторожнее. Если кто будет спрашивать о Косте - ты с ним иногда болтала, и все. Чем именно он занимался в последнее время, он тебе не говорил. Или говорил, но в самых общих чертах. О серии расчлененок ты знаешь тоже только в самых общих чертах. Слухи и не более. Именно так записано, кстати, и в твоих показаниях.
        - А все же - что в них, убийствах этих, такого страшного?
        - Понимаешь, Тань, они - Паша осторожно подбирал слова, - они нечеловеческие. Словно совершались с какой-то целью, а жертва - для того, кто убил, и не человек вовсе.
        - Паш, но ведь если это маньяк, то…
        - Нет. Как тебе объяснить. Я ведь это обосновать не могу. Но, вот если даже ты мясо для отбивных режешь - ты его режешь так, чтобы тебе приятно есть было. А тут - словно он не мясо резал, а какую-то задачу решал.
        - Спасибо тебе, Паша, большое, - Таня представила себе отбивную и поняла, что долго не сможет их есть.
        - Да не за что, Танюш. Приехали.
        Приехали они на территорию одного из «гаражных племен», как называла такие места Таня.
        Наверное, они есть в каждом большом городе - кварталы, граничащие с промзонами, врастающие в них и переплетающиеся с ними. К внешне заброшенным корпусам, бетонным заборам и бензозаправкам, выглядящим так, словно они перенеслись в наше время из благословенных восьмидесятых, лепятся соты гаражей с перекошенными деревянными дверями, обитыми, словно ворота древних замков, железными полосами, живут тихой настороженной жизнью бетонные боксы, рядом с которыми выставлены щиты с надписью
«Шиномонтаж» или «Автомастерская».
        Рядом с одним из таких боксов и остановилась Пашина «девятка». Из темноты бокса навстречу ему неторопливо вышел, вытирая руки ветошью, человек, которого Таня сразу же назвала про себя «жгучий кавказский мужчина».
        Несколько робея, она тоже вышла из машины, но подходить к собеседникам не стала. Она всегда неуютно чувствовала себя в таких местах, ей казалось, что аборигены смотрят на нее с презрением и потихоньку просмеиваются.
        Однако, рядом с Пашей она чувствовала себя более уверенно, да и машина, честно говоря, нужна была до зарезу.
        Обернувшись, Нижегородцев махнул ей рукой:
        - Танюш, иди сюда, познакомься.
        Стараясь не слишком явно хромать, она подошла к собеседникам.
        - Таня, это великий мастер автомобильного мира Артур. Артур - это Таня. Она мой друг. Помоги ей, пожалуйста, Артур.
        Паша явно выделил голосом слово «друг» и Артур это почувствовал.
        - Друг Паши - мой друг. Чэм могу памоч? - Тане показалось, что он зачем-то нарочно утрирует кавказский говор. Впрочем, если ему так нравится, то почему бы не подыграть?
        - Как Паша и сказал - очень машина нужна.
        - А на сколько дэнег рассчитываете?
        Таня замялась и покраснела:
        - У меня тысячи две есть. Ну, две с половиной. Долларов…
        Артур посмотрел на Пашу с явной укоризной. Его акцент куда-то пропал.
        - Паша, скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал? Ты правда хочешь, чтобы я что-то приличное нашел за такие деньги? Девушке?
        Лицо Паши излучало доброжелательность:
        - Ага. И машина Танечке нужна сейчас. Артур, ну, я ж тебя знаю.
        Великий мастер задумчиво почесал в затылке. При этом напрягся мощный бицепс, обтянутый линялой футболкой, и Таня отметила, что мужик этот не так прост, как кажется - фигуру свою он явно конструировал в хорошем фитнес-клубе.
        - Эх, Паша… Ладно.
        И, уже обращаясь к Тане:
        - Вы с машинами, вообще, как? Коробка-автомат? И что-нибудь вроде «Ниссан-Микро».
        - Гольф! Второй. Механика. Какой Ниссан! - махнула рукой Таня и засмеялась.
        Артур заметно повеселел и сказал.
        - Тогда погодите минутку. Сейчас ключи возьму.
        Заперев бокс, он повел их вглубь гаражей. Остановившись перед одним из них, открыл дверь, и исчез внутри, бросив:
        - Стойте. Сейчас выгоню.
        Спустя пару секунд, в гараже раздался тихий утробный рык. Таня ойкнула.
        А затем на яркое весеннее солнце из густых теней выползло чудовище.
        Когда-то оно было «Москвичом». Об этом говорили общие очертания аппарата и стилизованное металлическое «М» на капоте.
        Сейчас же он больше всего напоминал жуткую бронемашину из фильма «Безумный Макс-2. Битва за бензин». Или еще какого-нибудь постапокалиптического ужаса.
        Темно синий корпус «Москвича» подвергся жестокому тюнингу, причем, трудился над ним кто-то, бредивший рыцарскими доспехами. В результате автомобиль приобрел угрожающего вида обвеску, вроде той, которую ставят на свои машины стритрейсеры. Только эта была тяжелой на вид, угрожающе-черной и утрированно грубой. При всей этой убийственной подвеске просвет между днищем и дорогой оказался даже больше, чем у Пашиной «девятки», что гарантировало - на грунтовой подмосковной дороге машина не сядет на брюхо.
        Из автомобиля выбрался сияющий Артур.
        - Вот! Берите! Просили - Артур сделал!
        - Артур. Это. Что? - спросил Паша, ошеломленно глядя ни сине-черное чудище, смотревшееся на залитой солнцем бетонной площадке перед гаражом словно корабль инопланетных агрессоров, обгоревший при входе в земную атмосферу.
        - Это, Паша, автомобиль «Москвич»! Его один умелец сильно до ума доводил, но потом пришлось продать. В общем - у меня он без дела стоит, а продавать - покупателя нет.
        Таня молча смотрела на наглую агрессивную морду "когда-то «Москвича» и в голове ее крутилась одно слово - «Бэтмобиль».
        - Артур, а бензина оно сколько ест? - спросила она, понимая, что уже сдалась.
        - Да меньше, чем его «зубило», - фыркнул Артур, кивая на Пашу.
        - А запчасти? А не рассыплется?
        - Э-э-э, дэвушка, - снова прорезался у Артура говорок джигита, - если что случится, ко мнэ приедеш. Для друга Паши - сдэлаю!
        - А вообще, - продолжил он, переходя на нормальный русский язык, - машина надежная и простая, как трактор. Но привыкнуть надо. В ней мощи - как в хорошем BMW, учитывайте. И поначалу поосторожнее, концентрируйтесь на вождении, контролируйте руль, особенно в поворотах - автомобиль куда тяжелее «Гольфа», за счет этого в повороты входит туговато, но и дорогу держит - залюбуешься.
        Таня слушала, кивала, а сама не отрывала глаз от машины.
        Казалось, инопланетный аппарат улыбается ей чуть нагловатой дружелюбной улыбкой, и ей хотелось как ребенку улыбнуться в ответ.
        Дальше все завертелось как в калейдоскопе, и в восемь часов вечера Таня обнаружила, что загоняет принадлежащий ей и поставленный на учет «бэтмобиль» в гараж. Рыкнув последний раз, автомобиль затих.
        А она еще несколько минут посидела, стараясь понять, как чувствует себя в салоне, напоминавшем рубку спартанского космического корабля.
        Как ни странно - ей понравилось.
        Позвонить Славе она забыла. Мысль эта напрочь вылетела у нее из головы, вытесненная гибелью капитана Нифонтова, разговором с Нижегородцевым, суетой с оформлением машины…
        Впрочем, это уже ничего не могло изменить в их судьбах.
        У каждого человека существует предел восприятия, переступив который он даже самые трагические известия воспринимает с неестественным спокойствием. Это не значит, что они его не затрагивают - просто в душе не остается места для эмоций, и та таинственная сущность, которую принято называть человеческой личностью, пытается сохранить себя, не рассыпаться под грузом страшных сообщений.
        Таня перешла этот порог второго мая, когда спросонья нажала кнопку ответа на коммуникаторе и хрипло пробормотала, не открывая глаз:
        - Слушаю.
        - Танечка, здравствуй, - несколько смущенно ответил ей знакомый голос. Паша? Что могло потребоваться от нее Нижегородцеву сейчас?
        Таня села на кровати.
        - Что случилось, Паша? - спросила она уже совершенно другим голосом. Сердце тяжело бухало, в голове нарастал неприятный звон.
        - Тут такое дело, Танюш… Скажи, тебе известен некий гражданин Загорулько Станислав Борисович?
        Ей потребовалось несколько секунд для того, чтобы сообразить, что речь идет о Славе.
        - Да. Слава Загорулько. Мой хороший товарищ. Он и Костю знал, кстати. Что случилось, Паша?
        Наверное, подсознательно она уже знала ответ, но отчаянно хотела ошибиться.
        - Понимаешь, мы нашли у него мобильный телефон, в адресной книге и списке последних вызовов - твой номер. Мы сейчас отрабатываем все его контакты…
        - Паша, да что с ним случилось то? - не сдерживаясь, заорала она в трубку.
        И услышала то, о чем знала с самого начала разговора:
        - Гражданин Загорулько найден мертвым. Судя по всему, несчастный случай. Падение с большой высоты. Дело поступило к нам только сейчас - вот я тебе сразу же и звоню.
        - Как это произошло? - Таня наблюдала за собой со стороны.
        Голос совершенно спокоен, разговаривая, она встает и идет к столу. Взяв ручку, открывает тетрадь в черной обложке:
        - Паш, где и когда это случилось?
        - Да почти рядом с тобой. На Нижней Первомайской. Там высотку сейчас строят, поблизости от пятого дома. А случилось это в ночь на первое мая, вызов поступил в ноль три двадцать две.
        - Спасибо тебе большое, что позвонил, - поблагодарила она Нижегородцева, и нажала кнопку отбоя.
        Преувеличенно осторожно положила коммуникатор на стол и невидящим взглядом уставилась на тетрадный лист, где ее почерком было выведено: «Н. Первом. Высотка. С 30-го на 1-е. Ночью. Падение с высоты».
        Сборы заняли пятнадцать минут. В рюкзачок отправились фотоаппарат, диктофон, блокнот с жесткой откидной крышкой, ручка и документы. В том числе зеленое удостоверение с серебряными буквами «ПРЕССА».
        Выйдя на улицу, она отгородилась от идиотски жизнерадостного солнца темными очками и похромала к месту гибели Славы.
        В то, что это несчастный случай, она не верила ни на йоту.
        Утро праздничного московского дня - это солнце, запах медленно нагревающегося после прохладной ночи асфальта, тишина, и редкие сосредоточенные мужчины с тяжелыми, стекающими вниз, лицами.
        Движения на Нижней Первомайской почти не было, лишь возле школы парковалась пара фанатичных любителей футбола, из тех, что уже много лет собирались каждый выходной, чтобы провести суровое мужское соревнование на школьном поле.
        Новостройка, выглядела нагловатым стилягой, напоказ стоящим рядом с тротуаром, в отличие от своих, куда более скромных, соседей-старожилов.
        Подходя к дому, Таня напряженно всматривалась в асфальт тротуара.
        Она сама не понимала, что рассчитывала увидеть - упасть сюда Слава никак не мог, но все равно, шаги ее невольно замедлились.
        Пройдясь по тротуару вдоль дома туда и обратно, она решила осмотреть территорию вокруг высотки. С чего она, вообще, решила, что Слава упал с этой стороны?
        Новостройку еще окружал невысокий щитовой забор, но проникнуть на территорию труда не составляло - со стороны дворов въезд для грузовиков был открыт.
        Таня подошла к темному зеву подъезда. Внутрь заходить не хотелось.
        - Эй, гражданочка! Вам тут чего надо?
        От строительного вагончика к ней спешил дородный мужик в засаленном синем мундирчике, с трудом сходившимся на объемистом животе.
        Только сейчас она поняла, что находится на территории, со всех сторон огороженной глухим забором, а между ней и выходом стоит охранник и недобро щурится.
        А кто живет в остальных вагончиках?
        Она припомнила все жуткие истории об изнасилованиях, совершенных рабочими-гастарбайтерами и очень спокойно подумала: - ты идиотка. Сейчас тебя изнасилуют, убьют, и зальют в бетон. Или наоборот.
        - Так что надо-то? - переспросил охранник, подходя ближе.
        Таня ткнула ему в нос удостоверение прессы, и как можно более дружелюбно сказала:
        - Татьяна. Газета «Жизнь города». В редакции стало известно, что тут произошло убийство.
        Взгляд толстяка стал более дружелюбным.
        - Ну-у, не совсем здесь, но было дело.
        Он почесал подбородок:
        - А это… стимул какой-то будет?
        Таня помянула недобрым словом Голливуд, приучивший всякую сявку требовать от работников пера деньги, и сделала вид, что думает:
        - Ну, в зависимости от того, что видели. Вы сами тело нашли? Показать место убийства можете?
        Охранник поскучнел:
        - Не. Не я дежурил. Выметайтесь, дамочка.
        - А что видели? Милиция быстро приехала? - Таня обратила внимание на нездоровый цвет лица охранника. Праздник труда не прошел для него бесследно, и сейчас он явно размышлял о целительных свойствах пива.
        Она достала сторублевую купюру и жестко сказала:
        - Покажешь, где человек упал - на опохмел хватит.
        Охранник сглотнул:
        - Не с этой стороны было. Говорят, менты по всей мостовой его мозги собирали. Серега, сменщик мой, который, значит, дежурил, говорит, жмур этот грохнулся прям посреди проезжей части. Напротив дома - это да. Но не на нашей территории. Как он там оказался - ума не приложу. Серега говорит, услышал в доме шум какой-то, вышел, вроде тихо. Обошел вокруг, и тут с улицы тормоза визжат, потом баба какая-то заорала - она едва на мужика этого не наехала. Ну, потом приехали, везде лазили, Серега говорил - в доме гильзы нашли - шмалял кто-то.
        Татьяна прошмыгнула мимо толстяка, сунув ему в руку сторублевку и пошла обратно - к проезжей части.
        Если охранник не врал, то Слава упал примерно там, где заканчивались черные полосы - следы отчаянного торможения.
        Таня оглянулась по сторонам. Машин нет. Выбежав на проезжую часть, она обернулась, запрокинув голову, посмотрела на верхние этажи новостройки.
        Неудивительно, что охранник так удивился. Слава не мог выпасть из окна высотки.
        Даже если он сошел с ума, и с разбегу рыбкой вылетел из окна последнего этажа, он физически не мог оказаться на середине мостовой - расстояние было слишком велико.
        Вернувшись на тротуар, она медленно побрела по улице, стараясь связать воедино все, что узнала и увидела.
        Достав коммуникатор, вызвала Нижегородцева:
        - Паша, скажи мне, - начала она, едва тот взял трубку, - как Слава мог оказаться на мостовой, если…
        - Ты где? - прервал ее опер.
        - Иду по улице, только что прошла Пятую Парковую.
        - Иди к рынку, что возле «Измайловской» и жди меня там.
        На этом разговор оборвался.
        Утро вокруг превратилось в тонкостенный сосуд полный хрупкой прозрачной тишины. Тане казалось, что стоит резко оглянуться, сделать неверный шаг - и тишина взорвется криком и топотом ног, к ней побегут страшные люди в одинаковых костюмах, запихнут в машину, и увезут туда, откуда она никогда не вернется.
        Стараясь не ускорять шаг, Таня продолжала идти вдоль улицы. Но теперь каждая проезжающая машина заставляла ее стискивать зубы и сжимать кулаки, чтобы не вздрагивать.
        Крытый продуктовый рынок, впросторечии «оптовка» не работал, и Таня не стала торчать возле дверей, решив, что лучше потихоньку пройтись до ступенек, ведущих к открытой платформе станции метро «Измайловская».
        Откуда возник Паша Нижегородцев, она не поняла. Крепко взяв ее за локоть, потащил вперед, шепнув:
        - Не дергайся. Все в порядке.
        Она простонала:
        - Идиот, я ж чуть не померла. Что б ты с трупом то делал?
        - Да ладно, померла. Раз язвишь, значит все в порядке, - напряженно отшутился опер.
        Приложив прямоугольник проездного к кругляшу турникета, он толкнул Таню вперед и прошел следом.
        - Ты что за конспирацию устраиваешь, а, Паш? Что стряслось то? - набросилась она с вопросами, едва они оказались на платформе.
        Паша встал так, чтобы видеть всех, кто мог к ним подойти, и махнул рукой:
        - Таня, заканчивай рыпаться. Я тебе ничего не говорил, ты ничего не знаешь.
        - Паша, ты о чем?! Ты понимаешь, что уже два человека, которые были моими друзьями, погибли? А один из них был и твоим другом, кстати!
        Нижегородцев моментально оказался рядом, притиснул ее к колонне, и прошипел, глядя в лицо бешеными, белыми от страха, глазами:
        - Жить хочешь, дура? Тогда забудь все. У меня дети и жена, поняла? И я ничего не знаю. Загорулько этот из окна выпал. Сам выпал, ясно? И если тебя будут спрашивать - ты ни хрена не знаешь. Просто выпытывала жареное, чтобы бабла срубить.
        Таня отчаянно уперлась Паше ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть, отодвинуть этого страшного чужого человека, который делает ей больно, но он лишь встряхнул ее так, что лязгнули зубы, и заорал страшным шепотом:
        - Поняла?!
        Таня кивнула.
        Нижегородцев сразу успокоился, отпустил ее и сказал совершенно спокойно:
        - Ну и отлично. Ты пойми, я тебе добра хочу. Ты сейчас для них - мелкая сошка, интереса к тебе никакого. А если поймут, что ты можешь помехой стать - прихлопнут. На всякий случай прихлопнут.
        - Я понимаю, Паш. Правда, понимаю, - сказала она, не поднимая головы. Очень не хотелось встречаться с ним взглядом.
        - Тогда я пойду, Танюш.
        - Иди, конечно, Паш.
        Уже в спину спросила:
        - Скажи только, дело тоже «соседи» забрали?
        Нижегородцев на мгновение сбился с шага, не поворачиваясь, коротко кивнул, и взбежал по лестнице к выходу из метро.
        Таня бессильно опустилась на скамейку.
        Мимо грохотали один за другим, полупустые поезда подземки, высаживая редких похмельных пассажиров.
        Прошло всего несколько минут, и она оказалась в полном одиночестве. И круг пустоты разрастался.
        Два человека, которым она верила, на которых рассчитывала, мертвы, а третий только что ушел. Ушел, скорее всего, навсегда, и она не имеет никакого права его осуждать.
        Она чувствовала себя обманутой, как в детстве, когда ей говорили, что укол - это совсем не больно, что микстура совсем не горькая, что дедушка просто уехал…
        Но в детстве всегда можно было уткнуться в маму и выреветься.
        Сейчас она не могла позволить себе даже намекнуть ей о том, что происходит.
        Достав из кармана коммуникатор, Таня нашла в списке звонков нужную строчку и нажала клавишу вызова.
        - Ян, это вы?
        Она поняла, что шмыгает носом, стараясь не расплакаться.
        - Приезжайте, пожалуйста…
        Вяземский обещал подъехать в течение получаса. Все это время Таня бродила, как он велел, по медленно оживающей улице, заходила в магазины, стояла возле метро, делая вид, что кого-то ждет, толкалась возле витрин салонов сотовой связи - лишь бы все время быть среди людей.
        Ровно через тридцать минут, когда она, стоя у палатки, торговавшей журналами и книгами о поисках инопланетных цивилизаций, искоса оглядывала спешащих мимо людей, сзади раздался спокойный негромкий голос:
        - Здравствуйте, Таня.
        От облегчения чуть не подкосились ноги. Он приехал. Обещал - и приехал.
        Порывисто обернувшись, она с трудом удержалась от того, чтобы не повиснуть у Яна на шее.
        - Господи, спасибо вам огромное, Ян. Мне страшно. Ужасно страшно.
        Он осторожно обнял Таню за плечи, и она невольно вскрикнула - пострадавшая в аварии рука все еще основательно побаливала.
        - Да что с вами такое, Таня?
        - Я все расскажу. Обязательно, - глубоко вдохнув, она попыталась успокоиться. - Просто, понимаете, со мной столько всего случилось разом…
        Она почувствовала, как начинает мелко дрожать нижняя губа. Вот это совсем никуда не годилось. Такого с ней не случалось много лет, не хватало удариться в истерику сейчас.
        С ужасом она представила, как смотрится рядом с невыносимо элегантным даже в обыкновенных классических джинсах и неброской ветровке, Вяземским.
        Глаза красные, на лице - полное отсутствие макияжа, прическа - прическа отсутствует, как факт. Ой, стыдобища-а…
        Ян понял, что пора брать ситуацию в свои руки:
        - Здесь есть тихое место, где мы могли бы посидеть и спокойно поговорить?
        - Да. Неподалеку. Японский ресторанчик.
        - Даже япо-онский! - иронически протянул Вяземский, - Ну, тогда ведите.
        Ресторанчик располагался в подвале строения, основную площадь которого занимала табачная лавка, магазин «Сумки», и трактир с заковыристым названием «ШтiрлицЪ».
        Спустившись по ступенькам, они оказались во владениях гостеприимной дамы в кимоно и с сочным малороссийским говорком. Она деловито повела их по проходу, показывая кабинки, в которых надо было сидеть на полу перед псевдояпонскими столиками. Ян попросил чего-нибудь более европейского, и дама бодро устремилась вглубь темного коридора.
        - Она мне напоминает Солоху, - тихонько шепнул Ян на ухо Тане, и та чуть не прыснула со смеху, несмотря на комок страха и горечи, упорно не желавший рассасываться у нее в груди.
        Наконец, они уселись за столиком, располагавшимся в уютной нише, отделенной от остального зала плотной занавеской.
        Таня откинулась на мягком диванчике и блаженно закрыла глаза. Она чувствовала себя в абсолютной безопасности, и хотелось хоть несколько секунд насладиться этой иллюзией.
        Быстро проглядев меню, Вяземский сказал:
        - Ну, кухня Страны Восходящего Солнца им, конечно, только снилась, но, если вы говорите, что здесь съедобно, то я вам доверюсь.
        - Съедобно, съедобно, - закивала Татьяна, чувствуя, что расплывается в идиотской улыбке.
        - Ну и славно.
        Ян уговорил ее сделать заказ, уверяя, что чем больше нервничаешь, тем важнее нормально есть.
        Он говорил о пустяках, пока им не принесли еду, запретил говорить о делах, пока они поглощали роллы а Татьяна, ещё и мисо-суп, и лишь когда принесли ройбуш для Тани и кофе для Вяземского, он сказал, сделав первый глоток:
        - А теперь рассказывайте.
        Таня обнаружила, что легкая болтовня Яна, его естественное спокойствие, позволили разложить события по полочкам, выявить основное, понять, что именно тревожит больше всего.
        Кольнула на мгновение мысль - а если за всем этим стоит как раз он?
        Но разве у нее был выбор? И она начала рассказ.
        Ян слушал внимательно, со вкусом пил кофе, попросил принести вазочку мороженого с шоколадом, подбил на десерт и Татьяну.
        - И вот, сегодня, я поняла, что вокруг меня происходит что-то страшное, а я осталась одна. Мне страшно, и я ни черта не понимаю. А во всем виноваты вы.
        Она обвиняющее ткнула ложечкой в Вяземского. Тот задумчиво кивнул, соглашаясь.
        - Знаете, судя по всему, действительно, я. А еще точнее - ваше любопытство, которое привело вас ко мне.
        Неожиданно жестко он продолжил:
        - Запомните, Таня, во всем, что с человеком происходит, виноват только он сам. И все его достижения - это его заслуга. Например, этот оперуполномоченный, Нижегородцев, о котором вы так нелестно отозвались, очень мужественный человек.
        Таня покраснела. Она действительно довольно резко высказалась по поводу того, что Паша вильнул и свалил в кусты, не желая разобраться в смерти друга.
        - Он предупредил вас. Это уже много. Он дал вам дельный совет - и это поступок друга. Он поступил совершенно правильно, поскольку отвечает за жену и детей. Герои часто умирают молодыми, и всегда одиноки, Таня, а мир принадлежит живым.
        - Спасибо, вы меня так утешили, ну, так утешили! - в сердцах бросила Таня. Она чувствовала, как на нее вылили ведро холодной воды.
        Дура, а ты чего ждала? Что она сейчас бросится решать твои проблемы? - подумала она, и постаралась сдержать подступающие к глазам слезы.
        Поэтому, вопрос Яна расслышала не сразу.
        - Таня, так у вас есть загранпаспорт?
        - Есть. А что? - спросила она, не понимая, какое это имеет отношение к сказанному.
        - Поедете со мной в Берлин? - скороговоркой, словно боясь вопроса, выпалил Вяземский и тут же, защищаясь, выставил перед собой руки:
        - Таня, номера разные! Я имею в виду именно то, что говорю! Просто, самым лучшим решением будет увезти вас отсюда хотя бы на пару дней.
        - А с чего такая любезность, Ян Александрович? Кто-то только что говорил, что человек во всем виноват сам?
        - Говорил. И продолжаю говорить, - буркнул Вяземский, сосредоточенно вычищая остатки растаявшего мороженого. На Татьяну он упорно не смотрел и, кажется, даже слегка покраснел:
        - Но кто сказал, что людям нельзя помогать.
        - Так, поедете? - он со звоном опустил ложку в пустую вазочку.
        - А… когда?
        - Завтра. В крайнем случае, послезавтра.
        - Что? Да кто же мне даст визу… А билеты? А как…
        Вяземский жестом остановил поток вопросов.
        - Поедемте к вам, вы мне отдадите загранпаспорт, завтра с утра я позвоню, и скажу, когда вылетаем.
        - Но у меня нет денег, - предприняла последнюю безнадежную попытку Таня. Сердце часто-часто билось, и она прекрасно понимала, что поехать ужасно хочется, и что Ян предлагает это от чистого сердца, и что сейчас он скажет:
        - Таня, это я вас приглашаю. И это я все оплачу. Хорошо?
        - Хорошо, - ответила она, и Ян с облегчением выдохнул.
        До Таниного дома их довез молчаливый Владимир.
        Ян поднялся вместе с ней, вежливо поздоровался с Мурчем, дождался, когда Таня добудет из недр рабочего стола красную книжечку паспорта, и исчез, напомнив на прощание:
        - Завтра с утра звоню.
        Как только за ним захлопнулась дверь, Таня прислонилась к ней спиной, закрыла глаза, и пробормотала:
        - Береснева, кто-то сходит с ума. Кажется, ты.
        Московский офис компании «Nivva Ltd.» располагался в небольшом бизнес-центре на окраине.
        Скромная вывеска над боковым входом, глазок видеокамеры - вот и все, что указывало на то, что за дверью находится офисное помещение.
        Взбежав по ступенькам, Вяземский дернул на себя тяжелую дверь, кивнул двухметровому молодцу, выросшему из-за стойки с мониторами, и проследовал к себе в кабинет.
        На ходу бросил секретарше - серьезной шатенке в строгом брючном костюме:
        - Анна, пожалуйста, вызовите господина Сигурдсона.
        Начальник службы безопасности появился на пороге кабинета через полторы минуты.
        Посмотрел на шефа, явно пребывающего в состоянии тревожной задумчивости, и, приоткрыв дверь, высунул голову в приемную:
        - Аня, пожалуйста, два кофе. Да, еще - нас с Яном Александровичем здесь нет.
        Шатенка коротко кивнула, и Олаф закрыл дверь.
        - Наглеете. Субординацию нарушаете. Анну Аней называете. Кстати, ей это нравится, - с тоской произнес Вяземский, откидываясь в кресле, и устало закрывая глаза.
        Постучавшись, вошла Аня, ввезла столик с дымящимся кофейником и прочими принадлежностями для ценителей кофе.
        Вяземский полез во внутренней карман ветровки:
        - Анна, будьте добры, сделайте для владелицы этого паспорта шенгенскую мультивизу, и закажите нам с госпожой Бересневой билеты в Берлин. В Берлине нам потребуются два номера в какой-нибудь приличной тихой гостинице.
        - На какой срок, Ян Александрович? - уточнила Анна.
        - На двое суток.
        Дождавшись, когда секретарша выйдет, Олаф поднял бровь и всем лицом изобразил недоумение:
        - Даже так?
        - Даже так, Олаф, даже так. А сейчас я тебе буду рассказывать, почему.
        Рассказывать Вяземский умел. Он коротко и точно изложил все, что говорила ему Татьяна, не забыв охарактеризовать и эмоциональное состояние Бересневой.
        Слушая ту, часть, о которой уже знал, Олаф вежливо кивал, а в тот момент, когда Вяземский заговорил о серийных убийствах с расчленением, что-то эмоционально пробормотал и, резко подавшись вперед, поставил чашку на столик..
        Закончив рассказ, Вяземский допил кофе и снова откинулся в кресле.
        Сложив пальцы домиком, уперся ими в подбородок, помолчал.
        Молчал и норвежец.
        Наконец, наливая себе вторую чашку кофе, произнес:
        - И что это может значить, как думаете?
        Вяземский качнулся вперед, оперся локтями о столешницу:
        - Нет уж. Сначала я хочу услышать ваши соображения, уважаемый господин Сигурдсон.
        - Если коротко, то где-то сидит «крот».
        - Это я и сам понял, - махнул рукой Ян. - Вот где он сидит, и на каком этапе от нас такую важную информацию закрыли? Как думаете?
        - Да нечего особо думать. Девушка сама сказала - дело у милиции, не церемонясь, забрали «соседи». До нас информация не дошла, а договоренность со «Спецотделом» еще никто не отменял, если я не ошибаюсь. Однако, мне никто о таком аспекте этой серии, как расчлененка, не говорил. Даже не намекнули, сукины дети!
        - Русеете, Олаф, русеете, - с удовлетворением отметил Вяземский. - Ишь, как кроете.
        - А-а-а! Тут поработаешь, начнешь хлестать водку и мечтать о возрождении Российской Империи почище самих русских!
        - Так начинайте прямо сейчас! - рассмеялся Ян, и тут же посерьезнел: - Ладно, разрядились, теперь работаем. Я рассуждаю, если вы где-то видите нестыковку, поправляете. Идет?
        - Идет, поехали, - кивнул Олаф.
        - Начинаем плясать от убийства Мартынюка. Первые преступления произошли незадолго до его гибели, но он о них в донесениях не сообщал. Значит, или подробности и ему были неизвестны, или он только начал заниматься серией, и просто не успел отметить их в сводке.
        Далее - убийства носят явно ритуальный характер. Татьяна точно запомнила слова оперуполномоченного о том, что расчленение делалось не в приступе ярости, а так, словно убийца старался добиться какой-то цели.
        - Возможно, конечно. Но, почему это не может быть обыкновенный сумасшедший, свихнувшийся на сатанизме? - Олаф взял на себя роль «адвоката дьявола» и выискивал слабые моменты в построениях шефа.
        - Возможно и такое. Но теперь давайте сопоставим это со временем появления здесь Мануэля Лесто, попыткой прощупать Татьяну Бересневу, и гибелью капитана Нифонтова, занимавшегося убийствами, и Станислава Загорулько, пытавшегося накопать информацию на Лесто.
        Дойдя до книжных полок, Вяземский провел пальцем по корешкам, и развернулся:
        - Теперь приплюсовываем к этому странное молчание «Спецотдела», который всегда сохранял в отношении Ордена благожелательный нейтралитет, а то и выступал союзником, и получаем следующие малоутешительные выводы…
        Прервавшись, он сделал глоток кофе, и продолжил:
        - В «Спецотделе» сидит крот. И, скорее всего, не один. И не «крот» даже, а несколько продажных мерзавцев, которым хорошо заплатил Лесто или его хозяева. Это вывод номер раз.
        - А номер два? - спросил Олаф.
        - А номер два со всей очевидностью вытекает из предыдущего. Готовится что-то крупное. И осуществиться это должно в ближайшие дни. Уж больно «горячая» информация об убийствах, такую долго не удержишь, проще слить дозировано. Раз они пошли на такую тотальную молчанку, значит, им надо выиграть буквально три-четыре дня, максимум, неделю, а дальше информация потеряет актуальность, или сама ситуация кардинально изменится.
        - И вы не боитесь улетать в такое время?
        - Боюсь. Очень боюсь, Олаф, - серьезно проговорил Вяземский, глядя на норвежца. - Но ситуация такова, что надо встретится с Кёлером. Причем, лично. В данном случае, я опасаюсь задействовать традиционные каналы связи, а выходить через тонкие слои - слишком опасно. Сами знаете, насколько быстро это отследят в Приграничье. Только внимание к себе привлечем. Но, ситуация, сложившаяся со «Спецотделом» вызывает у меня глубокую тревогу, поэтому я хочу получить от Кёлера полную картину активности. А самое главное - если «Спецотдел» действительно играет против нас, то задействовать обычные каналы - полное безумие. А уж если придется вступать с ними в прямое столкновение, то я должен точно знать, до каких пределов могу дойти. Как-никак, а мы рискуем схлестнуться с государственной спецслужбой. К тому же, хочу, чтобы Кёлер взглянул на Бересневу. Мне кажется, что у нее есть потенциал.
        - Даже так… - повторил Олаф фразу, с которой начался разговор.
        - Именно - кивнул в ответ Вяземский и сменил тему, - так что скажете по поводу моих построений?
        - На сто процентов совпадают с моими, шеф. Но на один вопрос мы так и не ответили.
        - Что именно затевается?
        - Точно.
        - А вот это вы и постараетесь выяснить, пока я буду гулять по Берлину, - улыбнувшись, обрадовал Олафа Вяземский.
        Предложение Вяземского, его доброжелательный мощный напор, настолько ошеломили Татьяну, что она полностью упаковала сумку, собрала необходимые документы, убрала квартиру и покормила Мурча за два с половиной часа.
        После чего села на кровать, и поняла, что делать больше нечего.
        Ах, да, позвонить маме.
        Не сообщая ненужных подробностей, она сообщила, что улетает на пару дней, благодаря знакомой из турагентства. Знакомая такая у Тани действительно была, но номер ее телефона Татьянина мама не знала, так что проверить информацию не могла… В результате, обрадованная Светлана Игоревна закончила разговор, уверенная, что любимой дочке наконец-то удастся отдохнуть и отвлечься после аварии.
        Минут сорок Таня неприкаянно бродила по квартире, понимая, что делать ничего не может, разговаривать ни с кем не хочет, а уходить куда-то из дома попросту страшно.
        В конце концов она со вздохом села за рабочий стол и включила ноутбук. Если уж убивать время, то с пользой. Вяземский просил собрать информацию, которая могла бы объяснить, что ищет Лесто среди московской эзотерической публики.
        Все, что говорил ей Ян, она помнила, но происходящая вокруг чертовщина до сих пор не укладывалась в голове.
        Спецслужбы, шаманы, зомби с обрезками труб, несчастный случай, явно отдающий убийством. Дикая эта авария, после которой впору бежать в церковь и свечки ставить.
        Не бывает такого в двадцать первом веке.
        В этот момент она неловко повернулась, и плечо протестующее заныло.
        А ты говоришь, не бывает! - сказала она самой себе, и решительно выбросила из головы мысли о том, что может быть, а чего нет.
        Однако, подумала она, шевеля пальцами над клавиатурой, - что именно искать? Какие отправные точки? Из чего исходим?
        Вяземский говорил что-то о Темном Знании. Причем, произносил название именно так - с заглавных букв.
        Следовательно, надо как можно больше узнать о всяческой нечисти.
        И она набрала запрос.
        С раннего детства у нее проявилась одна особенность, позволившая Татьяне стать очень неплохим журналистом, но сделавшая ее абсолютно непригодной для монотонной офисной работы - увлеченность.
        Если дело ее интересовало, она уходила в него с головой, и напрочь забывала об окружающем мире. Вывести ее из этого состояния могли только внешние обстоятельства. Например, как сейчас, разразившийся музыкой коммуникатор.
        Вздрогнув, Таня схватила аппарат.
        Звонил Вяземский.
        - Таня, здравствуйте. Я заеду за вами завтра в шесть. Вылетаем в восемь утра, но все вопросы уже решены, так что, мы можем особо не спешить.
        - Х-хорошо. Я готова. - Таня все еще не до конца верила в происходящее, а потому сама не знала, как реагировать.
        - Простите, что поздно вам сообщил, - в голосе Вяземского явно чувствовались извиняющиеся нотки, - но мне только недавно принесли ваш паспорт.
        - Ой, а сколько время? - Таня только сейчас догадалась посмотреть на часы.
        Оказалось - уже половина двенадцатого ночи.
        Если Ян заедет в шесть, то встать надо не позже пяти.
        И стоило ли ложиться?
        Подумав, решила, что - стоит. Но, перед тем, как отправиться в постель, она решила распечатать наиболее интересные статьи, и упорядочить мысли, записав основные пункты в любимую молескиновскую тетрадь.
        Закрыв глаза, она почти моментально провалилась в полузабытое состояние, часто бывшее ее спутником в студенческие времена. В голове гудели слова, причудливо переплетаясь, теснились образы, голова кружилась от обилия звуков и картин.
        По опыту, она знала, что успокоить этот кавардак, можно только одним способом - свернуться калачиком, поймать один из образов, уцепиться за него, и потихоньку упорядочивать информацию.
        Обычно, минут через двадцать, она засыпала, а, проснувшись, обнаруживала, что самая суть узнанного накануне, крепко осела в голове.
        Мелькнула картинка, увиденная на одном из сайтов - изображение Чернобога.
        Темное худое лицо с острой бородкой клинышком, недобрый внимательный взгляд больших черных глаз устремлен куда-то вверх и в сторону. На голове божества - корона с острыми грубо обработанными зубцами разной величины, обруч короны украшают необработанные драгоценные камни.
        С него Таня и начала сегодня свои поиски. Конечно же, она понимала, что этот
«интернет-рейд» не более чем баловство, попытка убить время и даже студент исторического факультета, скорее всего, засмеет результаты «изысканий». Но процесс оказался на редкость увлекательным, а то, что она узнала, наверняка поможет ей сделать не один материал.
        Она уцепилась за образ Чернобога, и принялась раскладывать по полочкам факты, вымысел и домыслы.
        Вяземский просил узнать, чем именно мог интересоваться Лесто, что узнавать у людей, увлекающихся эзотерикой и славянским язычеством.
        При этом он говорил о Темном Знании. Таня решила, что вряд ли такой человек, как дон Мануэль будет выпытывать тайны свадебных обрядов или методы излечения младенцев от желудочной хвори.
        А потому, она принялась за изучение «темной половины» славянского пантеона.
        Прокручивая экраны с изображениями и описаниями разномастной нечисти, она пробормотала:
        - Да уж, в воображении предкам не откажешь.
        Мир древних славян был густо населен водяными, лешими, вилами, берегинями, полевиками и множеством других, добрых и злых, существ и духов.
        Но все это казалось Татьяне мелким, неподходящим для того, что она искала. Хотя, что именно она искала то?
        Этого она и сама не знала.
        Подумав, набрала в поисковике «злые боги славян», и спустя пару секунд удовлетворенно произнесла: - Та-а-ак!
        Пантеон собственно богов оказался не слишком велик, а роль главного злодея и властелина темных сил однозначно отводилась Чернобогу - повелителю холода, зла и безумия. Черноликий, с усами цвета темного серебра, он заставил Таню поежится. Древних изображений бога она не нашла, но и более или менее современные художники изображали его схожим образом - как излучающего темную жестокую силу властителя, глядящего на мир с яростным высокомерием.
        Судя по тому, что она прочитала, Чернобога боялись и старались его умилостивить, принося кровавые жертвы, в том числе и человеческие.
        Это Таня выписала в тетрадь и набрала имя, упоминавшееся не реже, чем Чернобог - Морана.
        Богиня смерти, владычица холода. Таня подумала, что, наверное, Снежная Королева явилась как раз более цивилизованной, смягченной версией Мораны, которая не ограничивалась похищением маленьких мальчиков, а вымораживала целые деревни.
        В книжке с черной обложкой появилось еще одно имя. Подумав, Таня вписала туда же:
«Мары - слуги Мораны. Злые духи, которые ходят, держа голову под мышкой. Умерщвляют тех, кто отзовется на их шепот».
        Лежа, крепко зажмурив глаза, Таня поежилась, и поплотнее завернулась в одеяло.
        От Мораны мысли ее перетекли к зловещему богу ацтеков.
        Тецкатлипока - «дымящееся зеркало». Бог-искуситель, требующий человеческих жертв, бог пещер и землетрясений, засухи, звезд и холода, олицетворение Севера.
        Он рыскал по улицам ацтекских городов, разыскивая преступников, и он же олицетворял собою жертвенный нож. Его называли «тот, рабами кого мы все являемся».
        Каждый год ацтеки избирали «воплощение» Тецкатлипоки, все желания которого неукоснительно исполнялись.
        Но в конце года «воплощение» приносилось в жертву своему кровавому господину.
        Таня почувствовала, что ее накрывает пелена дремоты. Она расслабилась, подтянула под щеку подушку и через несколько минут дыхание замедлилось, сделалось тихим и ровным.
        Но спала она беспокойно, лоб пересекла морщинка сосредоточенности, глаза под веками беспокойно двигались, словно она пыталась рассмотреть что-то в своем сне.
        Она стояла на опушке глухого леса, черной стеной возносящегося к ночному небу, усыпанного нестерпимо сверкающими в морозном воздухе звездами.
        Таня выдохнула, и дыхание вырвалось облачком холодного пара.
        Только теперь она поняла, что стоит совершенно обнаженная в глубоком снегу.
        И тут же она ощутила холод. Холод - повелитель, страшный многовековой. И она оказалась в самом его сердце.
        Каждый вдох вымораживал легкие, глаза заслезились, слезы тут же застыли на щеках, но она этого уже не чувствовала.
        В тщетной попытке согреться, Таня обхватила себя руками и попробовала растереть плечи, но руки отказывались двигаться.
        Она хотела закричать, но замерзшие губы лишь слегка разомкнулись, треснули, и на снег упали капли крови.
        Тихонько застонав, Таня попробовала сделать шаг, но потеряла равновесие и упала в снег.
        Пропали все ощущения, кроме дикого ужаса.
        Внезапно тишину ледяной равнины нарушило тихое шипение.
        Таня с трудом разлепила веки. По черному, искрящемуся острыми разноцветными искрами, снегу неслись огромные сани из прозрачно-голубоватого льда.
        Правила санями черноволосая укутанная в белоснежные меха. Сани неслись сами по себе, женщина лишь задавала направлении, е легонько касаясь рукой левой или правой кромки полозьев, которые, плавно изгибаясь, возвышались над головами пассажиров саней, подобно гигантским бивням.
        Почему-то Таня ни на минуту не усомнилась в том, кто правит чудесными санями. Морана. Повелительница холода.
        Узнала она и мужчин, стоявших позади богини, хотя они выглядели совсем не так, как на иллюстрациях к статьям.
        Чернобог, как и Морана носил меховое одеяние, состоявшее из распахнутой на бочкообразной груди куртки и доходящих до колен штанов. Запрокинув лицо с гладко выбритым подбородком и длинными, отливающими серебром, усами, он жадно вдыхал нестерпимо холодный воздух.
        Рядом, держась левой рукой за борт саней, стоял плосколицый человек с очень смуглой кожей. В руках он держал длинную палку, на кожаном поясе висел каменный нож, а рядом покачивалось подвешенное на кожаных шнурах зеркало, исходящее черным дымом.
        Тецкатлипоки повернул голову и посмотрел на Таню.
        - Пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте меня здесь, - попыталась крикнуть она, хотя и понимала, насколько глупо рассчитывать на милосердие этих богов, но уже не смогла разомкнуть губы.
        С криком она села в кровати. Тело сотрясала крупная дрожь, Таня не чувствовала ног, с трудом сгибались руки, пальцы не слушались, словно она действительно провела несколько часов на холоде.
        Тяжело, со всхлипами, дыша, она приходила в себя.
        Бодро заиграл мелодию из «Полицейской академии» коммуникатор. Значит, пять утра.
        Откинув одеяло, она выпрыгнула из кровати.
        Ранним майским утром, когда Татьяна только выбиралась из кровати, и наскоро сооружала себе немудреный завтрак, в ожидании Вяземского, по Минскому шоссе пронеслись три неброские иномарки. Опытные водители строго сохраняли в колонне дистанцию, предусмотрительно притормаживали перед постами ГИБДД, но ни один инспектор не повернул голову в их сторону - маленькую колонну надежно защищала от посягательств людей с полосатыми палочками мощная аура власти, которую инстинктивно чувствовали и люди в форме, и другие водители, безропотно уходившие из левого ряда, пропуская автомобили.
        Почти не снижая скорости, автомобили ушли на поворот к Голицыно, миновали сонный поселок, власти которого то хотели сделать его городом, то пугались и снова превращали в поселок городского типа, и влетели в предусмотрительно открытые металлические ворота, за которыми начиналась ухоженная улочка, с возвышающимися по обе стороны кирпичными особняками.
        О продаже домов в этом месте никто не давал объявлений, в отличие от многих других
«элитных поселков», как грибы после дождя разросшихся вокруг Москвы в конце девяностых. Здесь все дома строились для себя и каждый знал, кто живет рядом.
        Одним из негласных правил жизни в этом поселке являлось - никогда не спрашивай, что делает твой сосед. Правило это соблюдалось неукоснительно, а потому никаких трений, характерных для «шести соток» здесь не возникало.
        Автомобили свернули к изящному двухэтажному дому с башенкой, стилизованной под башню средневекового замка.
        Сначала из передней и задней машины выбрались деловитые молодые люди в ладно сидящих синих костюмах. Без спешки и шума они распределились по участку, и словно бы растворились в тихом подмосковном воздухе.
        Затем открылась передняя дверь автомобиля, ехавшего в центре кортежа, и оттуда показался Мануэль Лесто. Подойдя ко входной двери в дом, он вежливо постучал, и, подождав несколько секунд, открыл ее. Переступив порог, исчез в доме на пару минут, вернувшись, сбежал с крыльца, и открыл заднюю дверь автомобиля.
        Из салона неторопливо выбрался широколицый Ицкоатль. Лесто, продолжая сгибаться в почтительном поклоне, что-то сказал своему господину, после чего индеец коротко кивнул, и они оба направились в дом.
        Молодой человек, как брат-близнец похожий на тех, что рассредоточились по участку, провел гостей в большую светлую комнату, со стенами, отделанными простыми некрашеными деревянными панелями. Пол также состоял из широких досок, да и обстановку комнаты составляла исключительно тяжелая деревянная мебель.
        В центре комнаты стоял, ожидая гостей, высокий пожилой человек, чья выправка безошибочно выдавала военного. Причем, что-то в его облике вызывало образы старой кинохроники - Государь-Император принимает парад, маршируют гвардейские полки…
        Последний участник встречи также отличался отменной выправкой, но уже иной - характерной для людей, послуживших в горячих точках - более расслабленной, гибкой, готовой смениться жесткой атакой.
        Войдя, Лесто отошел в сторону, а Ицкоатль приблизился к высокому старику и внимательно посмотрел тому в глаза. Тот, не дрогнув, встретил взгляд непроницаемых черных глаз. Некоторое время безмолвная дуэль продолжалась, и индеец, рассмеявшись, первым развел руки в стороны, показывая, что признает соперника равным себе.
        Величественно поклонившись, старик сделал рукой приглашающий жест:
        - Прошу вас, господа, рассаживайтесь.
        Севший напротив человека в кресле Ицкоатль коротко кивнул, его визави ответил таким же кивком. Лесто сел рядом с хозяином, старик опустился напротив индейца на стул с высокой спинкой.
        - Итак, господин Лесто, наконец, мы все встретились, - начал пожилой. - Сегодня я пригласил на встречу и Валерия Степановича, думаю, ему надо быть в курсе происходящего.
        Лесто перевел Ицкоатлю слова старика, и индеец, кивнув, бросил короткую вопросительную фразу.
        - Великий Ицкоатль хочет знать, когда может состояться ритуал?
        Старик усмехнулся:
        - Не все сразу. Вам придется потерпеть еще несколько дней. К сожалению, то Место Силы, которое мы хотели использовать первоначально, сейчас попросту недоступно. Мы всеми силами ищем новое, но на это нужно еще хотя бы три-четыре дня.
        Лесто, взявший на себя роль переводчика, наклонился, и зашептал индейцу на ухо. Выслушав, тот заговорил резким недовольным тоном.
        Лесто сглотнул, но перевел:
        - Великий Ицкоатль говорит, что ждать больше нельзя. Говорящий с Тецкатлипока требует, чтобы ритуал был проведен как можно быстрее.
        - Требует?! - неожиданно загремел в комнате голос высокого старика. Он поднялся во весь рост, и казалось, заполнил собой все пространство комнаты, нависая над неожиданно ставшими маленькими и жалкими, людьми:
        - Требует?! Вы забываетесь! Я - Великий жрец Чернобога и Морены! И я решаю, когда и как помочь вам - чужестранцам, пришедшим ко мне с мольбой! Это мои боги говорили со мной и это они согласились пожертвовать своим воплощением, чтобы дать возможность вернуться в мир вашему владыке! И вы говорите мне о каких-то требованиях?!
        Со своего места поднялся Ицкоатль. Лицо его сохраняло бесстрастность, но, казалось, он готов разорвать говорившего.
        Указывая на жреца Чернобога пальцем, он что-то гневно прокричал и, повернув голову, взглянул на Лесто. Тот снова перевел:
        - Великий Ицкоатль говорит, что вы должны выполнять волю ваших богов, а не придумывать объяснения. Между нашими богами заключен Договор Возвращения, и ваше дело - исполнять его незамедлительно. Великий Ицкоатль напоминает, что именно благодаря «дымящемуся зеркалу» и власти над заморозками в любое время года, Тецкатлипока и имеет возможность воплощения, что признали и твои боги!
        Спокойный, с ленцой, голос, раздавшийся из-за стола, заставил всех троих посмотреть на говорившего.
        Четвертый участник встречи смотрел на троицу, вальяжно развалившись в кресле.
        - Вы знаете, вот, сколько живу, столько и удивляюсь тому, как самые стройные планы рушатся оттого, что при первых же трудностях, участники начинают искать крайнего. Вы, что, ларёк в пригороде делите? - с искренним удивлением спросил он.
        Жрец Чернобога и Ицкоатль смотрели на говорившего с плохо скрываемым бешенством, но тот, казалось, совершенно не испытывал страха.
        Посмотрев на них еще несколько мгновений, он неожиданно жестко сказал:
        - Сядьте. И послушайте меня.
        Говоря это, он поднялся из кресла. Оказалось, что ростом он не уступает старику, а габаритами намного превосходит.
        Кивнув Лесто, неожиданный оратор сказал:
        - Переводите, дон Мануэль. Всё переводите. Я чувствую, пришло время немного освежить память нашим почтенным гостям.
        Лесто шепотом перевел сказанное. Старик же сидел, продолжая свирепо глядеть на говорившего.
        - Итак, разрешите вам всем напомнить, что не будь меня, вы бы здесь не собрались. Вы, собственно, кем были то, уважаемый Борис Вениаминович? - спросил он старика, положив ему руки на плечи и нагнувшись к самому уху.
        Старик дернулся, но промолчал.
        - Вот именно… В безвестности прозябали. И все ваше служение Чернобогу сводилось к убийствам кур возле деревянного столба, упрятанного от посторонних глаз в мещерской глуши.
        Борис Вениаминович попытался что-то сказать, но широкоплечий прервал его, наставив в лоб указательный палец.
        - Да и там я вас нашел без особого труда. И обязан был бы сдать Стражам. Или без затей отправить к нам на Базу-17.
        - Но мы!
        - Да! Мы! Договорились. А потому сидите и слушайте.
        И жрец сел.
        - Теперь вы, Лесто и ваш господин. Поправьте, если я ошибаюсь, но вы сами охотно работали с парнями из Колумбии и ходили под смертным приговором за распространение наркотиков, а сил некогда могучего Ицкоатля и Говорящего с Тецкатлипокой, хватало только на то, чтобы удерживать в страхе пару мелких лесных деревушек.
        Дождавшись перевода, Ицкоатль величественно кивнул, и заговорил. Лесто перевел:
        - Великий Ицкоатль говорит, что согласен с горькой мудростью ваших слов и желает, чтобы вы говорили и дальше, уважаемый Валерий Степанович.
        - И на том спасибо, - несколько театрально поклонился Валерий Степанович.
        - А теперь к делу. До тех пор, пока я руковожу «Спецотделом», мне удастся скрывать информацию от Стражей и моего руководства, но не забывайте - я не всемогущ и не вездесущ. И не все люди в Отделе знают о том, что происходит. Поэтому, тянуть не в моих интересах.
        Он жестко усмехнулся: - Я тоже хочу получить свою награду.
        - И все же, - спросил Лесто, - Что мешает проведению ритуала?
        - Именно это и пытался вам сказать Борис Вениаминович. Поймите же, место, которое одновременно подходило бы и для принесения жертв Чернобогу с Мореной, и вызова Тецкатлипоки найти крайне сложно. Тем более, что Говорящий с Тецкатлипокой ослаблен, и ему самому постоянно нужны жертвы просто для того, чтобы существовать в материальной форме. Значит, нужна могучая энергетика, а само место ритуала, ко всему прочему, не должно контролироваться Стражами, и не привлекать внимания властей. И находиться как можно ближе к Приграничью, чтобы пробой удалось провести совершенно нетипичным образом. Вы же сами мне говорили, что основную часть ритуала, совершенно чужого для этой земли, придется проводить в самом Приграничье. Не забывайте еще и о том, что никто не пробовал осуществить пробой для Изгнанного на таком расстоянии от места, где он был изгнан.
        - Увы, это так. Для того, чтобы один из Изгнанных смог вернуться, нам придется принести необходимые жертвы между мирами. И нет никакой гарантии, что нам удастся добиться результата. Еще никто не пробовал вернуть бога в таком отдалении от мест, где ему поклонялись, - с неохотой подтвердил жрец Чернобога.
        - И вы думаете, что все это время Стражи будут сидеть и смотреть, сложа руки? Да они сразу же помчатся к месту, стоит только им засечь пробой. А команда, которую сюда прислали после устранения Мартынюка, производит впечатление настоящих профессионалов. Таким образом, место должно контролироваться моими людьми, которые должны дать вам время для того, чтобы провести ритуал должным образом. Я ничего не упустил?
        Начальник «Спецотдела» обвел присутствующих внимательным взглядом.
        - Судя по вашему молчанию, ничего. Тогда давайте продолжим. Мои люди постарались систематизировать всю информацию о так называемой Брюсовой карте. Удалось установить достаточно точные координаты мест, которые он называет «сильными». Эти описания можно сопоставить с современной топографией области. Вас я попросил приехать потому, что окончательно определить пригодность объекта можете только вы. Так, что, займемся делом?
        Он поднял тубус, стоявший все это время рядом с креслом, и вытащил из него несколько свернутых в трубку карт.
        Разложив бумаги на столе, придавил норовившие загнуться углы тяжелой хрустальной вазой и массивной пепельницей:
        - Вот, смотрите, что нарыли мои аналитики.
        Все четверо склонились над картами.
        Пятый раз проверив, достаточно ли у кота воды и еды, Татьяна снова встала у окна на кухне, и всмотрелась в сонный двор. Постояла несколько секунд, нервно развернулась, ушла в комнату. На часах было 05-55.
        Ян обещал приехать в шесть, и ровно в 06-00 под окнами зашуршали шины автомобиля. Таня не стала дожидаться, когда хлопнет дверь машины, чмокнула Мурча во влажный нос и, заперев квартиру, сбежала вниз.
        Конечно, же, Вяземский ждал ее возле открытой двери автомобиля. Глядя на Таню, он смущенно улыбался, и казался совершеннейшим мальчишкой, приехавшем на первое свидание.
        Неожиданно Таня поняла, что куда больше стесняется не его, а сидящего за рулем Владимира. Наверняка же будет сейчас глазеть на нее - вот, мол, новая любовница шефа. Стыдобища то какая…
        Разозлившись на себя за глупые мысли, она решительно направилась к машине. Ян поспешил навстречу, и молча отобрал у нее дорожную сумку. Укладывая сумку в багажник, сказал:
        - Здравствуйте. Как спалось?
        - Отвратительно, если честно. Всю ночь мучили кошмары.
        - Таня, а вы летать не боитесь часом - озабоченно глянул на нее Вяземский. - Впрочем, лететь недолго, переживете.
        Он негромко хлопнул крышкой багажника, и жестом предложил садиться в машину.
        Закрывая дверь автомобиля, она испытала необыкновенно сильное чувство - казалось, она не просто уезжает, а оставляет позади все, что было до этого момента. Вот, сейчас закроется дверь, автомобиль, мягко урча, вырулит со двора, и все, что случилось с ней за тридцать лет, останется позади. Страница перевернется, и перед ней откроется совершенно чужой неведомый мир, в котором ей придется существовать дальше.
        Она едва не закричала: - Стоп. Не надо. Подождите, я выйду!
        Но куда сильнее страха было желание увидеть, а что там, в этом новом мире. И, откинувшись на спинку сиденья, она выдохнула:
        - Поехали!
        Дальнейшие события слились для нее в сплошную разноцветную киноленту, где ей отводилась роль зрителя. Ян и Владимир, который, едва она с ним поздоровалась, ответил широкой добродушной улыбкой, и отсалютовал двумя пальцами, казались ей двумя волшебниками, попросту не замечающими препятствий.
        Московский аэропорт показался ей странно молчаливым, затаившимся, полным приглушенных звуков и теней. Владимир помог им сдать багаж, дождался, когда они пройдут паспортный контроль, после чего, пожав руку Вяземскому, и снова улыбнувшись Тане, покинул их.
        Уже объявили посадку на рейс, и Ян, вежливо взяв ее за локоть, повел к нужной секции.
        Забитый пассажирами автобус подвез их к самолету, и вот она уже стоит под огромным белым крылом, а рядом спокойно ждет своей очереди пройти на посадку спокойный сероглазый мужчина с мальчишеской улыбкой.
        Таня поймала себя на том, что постоянно исподтишка посматривает на него, и, кажется, покраснела.
        А потом она никак не могла застегнуть ремень безопасности, и Ян, заметив это, нагнулся, вежливо забрал половинки ремня, и защелкнул тяжелую металлическую пряжку.
        Завыли двигатели, самолет вздрогнул, и медленно покатил к взлетной полосе.
        Что-то рассказывала, подкрепляя слова энергичными жестами, стюардесса, но Таня не понимала ни слова, казалось, в мире выключили звук, оставив только изображение, зато краски стали нестерпимо яркими, и она закрыла глаза.
        В ушах бухало, и она поняла, что это ее сердце.
        - Господи, да я, никак, боюсь, - мысленно простонала она, и тут же спохватилась. А чего, собственно говоря, она так испугалась?
        Летела она далеко не первый раз, за границей тоже бывала, на английском, худо-бедно, объясниться сможет.
        Пришлось признаться, что она до дрожи боится того, что испытывает к мужчине, сидящему в соседнем кресле.
        Спроси ее, а что она чувствует, и Таня не смогла бы точно ответить, но сердце ее сладко замирало, безумно хотелось на взлете, когда все внутри ухнуло куда-то вниз, взять его за руку, и сильно-сильно сжать, чтобы ощутить ответное пожатие твердой сухой ладони.
        Вместо этого она вцепилась в подлокотники и сжала зубы.
        Полет она почти не запомнила, полностью погрузившись в борьбу с собственными страхами и мечтами.
        Ян, посмотрев на нее, сделал какие-то выводы и, сказав, - Таня, я почитаю пока, если вы не против? - раскрыл серую пластиковую папку, которую достал из своей дорожной сумки перед взлетом.
        Но она время от времени ловила его внимательные взгляды.
        И - вдруг, разом, под крылом поплыл серо-зеленый, состоящий, казалось, из сплошных футбольных полей и небольших трех-четырехэтажных домов Берлин. Самолет вытряхнул из своего брюха шасси, толкнуло снизу, и они уже катились по бетону аэропорта Тагель.
        Таня выглянула в окно и поразилась тому, насколько пейзаж за иллюминатором похож на тот, что она видела, каждый раз прилетая, в маленький аэропорт Адлера, но как только они вошли в здание, сходство с обшарпанным одноэтажным аэропортом курортного городка исчезло.
        Спокойные, излучающие доброжелательность и чувство собственного достоинства таможенники, негромкие объявления на немецком и английском, отсутствие спешки…
        Незаметно для себя, Таня успокоилась. Во всяком случае, в ее мире снова включили звук.
        Навстречу Вяземскому спешил румяный улыбающийся человек в серых, чуть коротковатых, брюках и полосатой рубашке с короткими рукавами. Рубашка угрожающе натягивалась на крепком животе, слегка подрагивавшем при каждом шаге.
        Вяземский крепко пожал руку встречающего, и обменялся с ним парой фраз на немецком.
        Повернувшись к Тане, представил:
        - Герр Бухгольц, представитель компании в западной Европе.
        И, уже обращаясь к немцу:
        - Госпожа Татьяна Береснева.
        Бухгольц церемонно поклонился, и ответил на хорошем русском:
        - Искренне рад знакомству.
        Не слушая возражений Татьяны, он отнял у нее сумку, и повлек их к выходу из аэропорта, на ходу рассказывая:
        - Как вы и просили, я арендовал машину. Фольксваген-Пассат, надеюсь, он вам подойдет. Сейчас я довезу вас до гостиницы, и отдам вам ключи. Если я понадоблюсь, Ян Александрович, вы всегда застанете меня в офисе. А, вот и наш автомобиль.
        В Берлине Таня еще ни разу не была, и потому пока они ехали из аэропорта в город, с любопытством смотрела по сторонам. Ее снова удивило сходство окружающей местности с небольшим южным городом - обилие зелени, солнца, неторопливые движения прохожих. Усиливало сходство и множество по-восточному одетых смуглых женщин и детей.
        Миновав площадь, посреди которой белокурая валькирия в фуражке и ярко-желтом жилете регулировала движение, Бухгольц перестроился в правый ряд, и притормозил у тротуара.
        - Мы приехали. Ян Александрович, номера, как вы и просили, забронированы, ключи от машины я оставлю у портье, так что, вы идите, а я займусь парковкой.
        Вяземский тепло поблагодарил расплывшегося в улыбке немца и, пожав на прощание Татьяне руку, Бухгольц отбыл.
        Регистрация заняла несколько минут, и лишь поднимаясь вдвоем с Вяземским в лифте, Татьяна поняла - она в Германии, в незнакомом отеле, вдвоем с мужчиной, одно присутствие которого, заставляет ее сердце замирать.
        Бесшумно открылись двери лифта. Этаж встретил их уютной тишиной давно обжитого, ко всему привыкшего, здания.
        - Вот и ваш номер, - сказал Вяземский, останавливаясь перед дверью с номером 503. - Мой чуть дальше, пятьсот седьмой.
        Таня открыла дверь, и вошла в маленький, но на редкость уютный, похожий на старинную шкатулку, номер.
        Вяземский тихо вошел следом, помявшись на пороге, поставил Танину сумку, и сказал:
        - Ну, вы обустраивайтесь, я буду у себя в номере.
        Сердце гулко бухнуло, и застряло где-то в горле. Таня поняла, что внутри у нее разрослась звенящая пустота ожидания. Пустота звенела на нестерпимо высокой ноте, моментально пересохли губы, руки вдруг стали ледяными, она не чувствовала кончиков пальцев.
        Непослушными ногами она сделала несколько шагов и, обняв Вяземского, уткнулась в его ветровку.
        Губы не слушались, но она выговорила, наконец, то, что хотела сказать с первой их встречи:
        - Останься, пожалуйста. Не уходи.
        Они долго лежали обнявшись.
        Таня крепко обхватила руку Яна, и уткнулась ему носом в плечо. Она лежала, очень тихая, напряженная, и улыбалась неуверенной, готовой смениться слезами, улыбкой. Ей было необыкновенно хорошо, и, одновременно, очень стыдно.
        Не поднимая головы, она тихо спросила:
        - Я дура, да? Легкомысленная идиотка?
        Ян осторожно высвободился из цепкого кольца ее рук, и приподнялся на локте. Тане захотелось зарыться в подушки и одеяла, и она потянула край наволочки на себя. Но Ян не позволил. Кончиками пальцев он нежно отвел прядь ее растрепавшихся волос, очень серьезно всмотрелся в лицо, а потом, все также молча, крепко обнял.
        И им стало легко и хорошо.
        Около трех часов дня голод все же заставил их, посмотрев друг на друга, расхохотаться, и в один голос сказать:
        - А где бы тут поесть?
        Пока Ян принимал душ, Таня сладко потягиваясь, прислушивалась к тихим шумам незнакомого города. Они оказались деликатными и странно успокаивающими. Хлопнула дверь номера напротив, женский голос прострекотал короткую фразу на незнакомом языке. Таня почему-то решила, что испанском. И снова все стихло, лишь шумела вода в ванной. Она представила, как струи воды бьют по сильному поджарому телу Яна, и зажмурилась от удовольствия.
        Выйдя из душа, он сел на краю кровати, и потянул ее за большой палец ноги:
        - Вставай. Твоя очередь.
        Рывком сев, она снова обняла его, крепко поцеловала, и умчалась в душ. Плечо все еще болело, но сейчас она не обращала на это внимания.
        В пустом гостиничном ресторане они повергли в легкий ступор официанта, принимавшего заказ, заставив переспрашивать - точно ли господа никого не ждут к обеду.
        Уверили, что не ждут, и стремительно расправились с принесенным заказом. Правда, мороженое доедали уже с некоторой ленцой, глядя друг на друга, и, то и дело, расплываясь в улыбках, по которым окружающие безошибочно узнают влюбленных.
        А потом они бесцельно бродили по Берлину, и Ян рассказывал обо всем, что знал в городе.
        В каком-то торговом центре, Ян уговорил ее купить легкую куртку, взамен той, что погибла во время ночного нападения у гаражей, и жутко обиделся, когда она сама полезла за деньгами, пытаясь расплатиться.
        Выйдя из магазина, перебежали на другую сторону улицы и, не сговариваясь, зашли в кафе, и заказали по большой чашке кофе и какие-то необыкновенно вкусные, как уверил их официант, булочки.
        За окном темнело, некоторые витрины засветились теплым золотистым светом, а большинство попряталось за тяжелыми стальными ставнями.
        - У нас в это время жизнь только начинается, - заметила Таня, кивая на человека деловито запиравшего небольшой магазин.
        - Здесь совершенно другой ритм жизни. Хотя это столица, но в восемь-девять вечера, особенно в будние дни, ты увидишь на улицах только туристов. Кстати, это кафе тоже скоро закроется, здесь не так много мест, работающих допоздна.
        - Ян, скажи, а кто ты на самом деле? - неожиданно спросила Таня. Еще мгновение назад она и сама не подозревала о том, что задаст этот вопрос. Просто, вдруг, в голове сложились в единую картину куски мозаики, все эти дни кружившие в ее голове, и она поняла, что Ян что-то недоговаривал.
        Она посмотрела ему в глаза и уточнила:
        - Я не перестала верить тебе. Просто, если можешь, скажи. Если нет - скажи, что не можешь говорить.
        Ян промокнул губы салфеткой, чашки, аккуратно свернув, положил возле блюдца. Смешно сморщившись, почесал кончик носа и, что-то решив, решительно произнес:
        - Ну, хорошо. Скажи, ты веришь в колдовство? В существование древних богов? В то, что, умирая, человек не превращается в гниющий труп?
        Таня уже открыла рот, чтобы ответить все, что думает, но Ян поднял руку, не давая ей заговорить:
        - Вспомни все, что происходило с тобой в последние дни, и подумай, прежде чем ответишь.
        И она промолчала.
        Оглянувшись через плечо, Вяземский о чем-то спросил по-немецки официанта, стоявшего возле барной стойки и, дождавшись ответа, перевел Тане:
        - Они будут открыты еще около часа. У меня хватит времени рассказать тебе все вкратце. Потом, я отвечу на твои вопросы. Если они, конечно, будут.
        Таня, вертя в пальцах изящную ложечку, пыталась найти правильные слова для ответа. В конце концов, просто сказала:
        - Да. Теперь, верю.
        Ян удовлетворенно кивнул:
        - Правильно делаешь. Значит, я могу рассказывать, не опасаясь, что меня примут за сумасшедшего. Только, предлагаю, сначала заказать еще кофе.
        Он улыбнулся: - Все равно, спасть мы ляжем очень поздно. Я еще поведу тебя смотреть на ночной Берлин с крыши Рейхстага.
        Таня, уперлась локтями в стол, и положила подбородок на ладони. Она не отрываясь смотрела на Яна, и была счастлива. Неужели он не понимает, что бы он ни сказал, это уже не сможет перечеркнуть то, что произошло между ними. Сегодня днем она чувствовала себя совершенно счастливой, и это чудо подарил ей он - Ян Вяземский. Она верила ему безоговорочно, и была абсолютно спокойна. Даже если он скажет, что миру осталось существовать три дня, она не испугается. Ведь рядом он - а значит, все закончится хорошо.
        Улыбаясь, она сказала:
        - Рассказывай. Я тебе действительно верю, - и замолчала.
        Официант принес их заказ, и Ян, поблагодарив его коротким кивком, начал, задумчиво помешивая кофе:
        - Для того, чтобы понять, кто я такой, тебе придется выслушать небольшую предысторию. Точнее - лекцию об окружающем нас мире. Сегодня большинство людей считает себя верующими исключительно номинально, не испытывая никаких глубоких чувств, не понимая смысла обетов и ритуалов. Кроме того, мы видим последствия так называемого рационалистического мировоззрения. В самом грубом виде, оно сводится к тому, что «бога нет», «добро и зло, всего лишь моральные категории», «мораль меняется вместе с развитием общества», «мораль не имеет никакого отношения к политике и экономике» и так далее. Помнишь, любимую фразу негодяев из американских боевиков? «Ничего личного».
        Таня кивнула и решилась на вопрос:
        - А какое это имеет отношение к колдовству и прочим вещам, о которых ты говорил?
        - Подожди. Дойдем и до этого. Так вот, рационалисты кое в чем правы. И теория естественного отбора в чем-то тоже верна. Отбор происходит. И среди богов, религий, систем мировоззрения, тоже. Не просто так ведь ныне забыты Чернобог или Молох, которым приносили человеческие жертвы.
        И дело не в том, что им стало невыгодно поклоняться. Поверь, эти существа наделяли избранных огромной силой и великими богатствами.
        Но, при этом, они толкали остальное человечество к пропасти, и с удовольствием смотрели на истребление рода людского.
        Понимаешь ли, когда начинают говорить, что мораль меняется вместе с обществом, когда приводят в пример то, что раньше племя съедало своих сородичей или пленных, что раньше моральным считалось отправить ведьму на костер, я начинаю думать - зачем человек говорит это, что хочет оправдать?
        Он же сознательно умалчивает о том, что племена каннибалов вырождаются, что те, кто отправлял невинных на костер, зачастую заканчивали дни свои еще более страшно. Наконец, они забывают о том, что и само человечество отвергло эту мораль, поскольку она ведет только в пропасть кровавого безумия и уничтожения.
        - Значит, из всех путей развития выбирается самый добрый?
        Вяземский улыбнулся:
        - Если точно, то «из всех решений выбирай самое доброе». Увы, пока это идеал. Насколько я знаю, автор, написавший эти слова, сам в нем разочаровался. А жаль. Творцы не должны бросать свои создания. Тем более - следование именно этому идеалу, как показывает развитие человечества, с наибольшей вероятностью ведет к нашему выживанию.
        - Знаешь, твои действия с этим идеалом как-то не всегда увязываются.
        Лицо Яна стало жестким.
        - Да. Если приходится, я убиваю. И буду убивать дальше. По возможности, тихо и незаметно. Для того, чтобы у тех, кто еще сможет поверить в добрые решения, однажды оказался мир, в котором это можно сделать.
        Таня накрыла руку Яна своей:
        - Не злись на меня. Пожалуйста.
        - Да я и не злюсь, - кривовато усмехнулся Ян. - Просто частенько ощущаю себя ассенизатором.
        - Почтенная профессия, - очень серьезно сказала Таня, не отпуская его руку. - И если ты не против, я бы хотела составить тебе компанию.
        И добавила:
        - Если ты, конечно, расскажешь, что имеешь в виду под «ассенизацией».
        - Я же обещал. Значит, расскажу. Так вот, я только что говорил о естественном отборе среди богов. На самом деле, все, конечно, не так просто. Для начала постарайся представить наш мир, как одну из областей гигантского пространства, в котором вся Вселенная, описываемая законами современной физики - лишь малая часть. Развиваясь, человечество отвергает те силы, которые потенциально могут привести его к уничтожению. Иногда это происходит вместе с исчезновением или распадом народа, который поклонялся таким богам, иногда люди сами отвергают старого бога. Вместе с таким богом они отвергают, как правило, и огромный бестиарий всякой нечисти, сопровождающей своих господ. Такие боги не могут больше существовать в нашем мире. Они становятся Изгнанными.
        - Но, разве, они не исчезают? Ну, не знаю, не умирают?
        - Но ты же о них помнишь, правда? Следы их существования остаются в памяти человечества, значит и сами боги тоже живы. Но - в другом пространстве. Или пространствах. Между ними и нашим миром существует странное место, называемое Приграничьем. Из него черпают силу те, кого мы привыкли называть колдунами, экстрасенсами, провидцами и множеством других названий.
        Таня отчего-то погрустнела, и Ян это заметил:
        - Что с тобой? - попытался он заглянуть ей в глаза.
        - Ты сказал, что исчезают злые, жестокие боги. Но, у каждого народа были и добрые божества. Как же с ними?
        - С ними точно также, увы. Такие боги уходят сами, понимая, что должны это сделать. Ведь и в жизни людей случается, что родители жертвуют собой ради детей. Теперь представь, как это происходит с богами. Очень грустно, но неизбежно.
        Таня попыталась представить, и ей захотелось плакать.
        Между тем, Ян продолжал:
        - Разумеется, не всем нравится такое положение вещей. Время от времени люди пытаются вернуть сюда старых кровавых богов, или кто-то из современных магов вызывает из Приграничья тварь, которой не место в этом мире. Для того чтобы уничтожать таких существ, предотвращать «пробои Границы», как мы это называем, следить за теми, кто использует возможности Приграничья, и создан Орден. Орден Стражей.
        Улыбнувшись, он сделал глоток кофе:
        - Ну, Орденом он называется сейчас. В разные времена он носил разные названия. Но суть всегда сохранялась - мы существуем для того, чтобы охранять наш мир. Вот так громко, и так просто.
        - Ты не боишься все это мне рассказывать? - очень серьезно спросила Таня.
        - Нет. Я верю тебе. И, даже, если ты решишь об этом написать, что произойдет? Поверь, спецслужбы и тайные отделы наиболее серьезных религиозных организаций прекрасно о нас осведомлены, и зачастую являются нашими союзниками. А если такой материал появится в газете, то читатели просто скажут «ух, ты!», и на следующее утро завернут в твою статью рыбу. Но, в первую очередь, я тебе верю.
        - Спасибо, - хотелось сказать еще что-нибудь, рассказть, как много значт для нее это доверие, но слова не шли, и она замолчала.
        Только что мир, в котором она жила, перестал быть простым и понятным. Оказалось, у него есть глубины, о которых она даже не подозревала. Темные бездны, в которые по ночам заглядывают дети, забывая о них становясь взрослыми, никуда не пропали, наоборот, все эти годы они были здесь, и сейчас наполнились новой, незнакомой жизнью. Сорвавшись с якоря, мир плыл перед глазами, тек, превратившись в густой, словно мед, поток янтарного цвета.
        Закружилась голова, и она, пытаясь найти точку опоры, сжала ладонь Яна.
        - Что, в голове не укладывается? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, - Я, когда об этом узнал, честно говоря, на три дня сорвался в форменный запой. Боялся выходить из дома, вздрагивал, если хлопала дверь, и ждал, когда ко мне на балкон приземлится Дьявол.
        - Надеюсь, запой мне не грозит, ты и остановишь, но в целом верно, ощущения примерно такие.
        - Отлично. Не грозит - и чудно. Поскольку, как я уже однажды тебе говорил, женский алкоголизм неизлечим. А теперь нам пора смотреть на ночной Берлин. А мне - еще и разговаривать с очень хорошим человеком, которому я хочу тебя представить.
        - Это что за человек? - с некоторым подозрением спросила Таня.
        - Пойдем-пойдем. Расскажу по дороге, - Ян уже вставал со стула. Показав официанту несколько купюр, он оставил их на столе, прижав блюдцем.
        Вечерний Берлин оказался тих и пустынен. Несмотря на это, такси моментально материализовалось у тротуара, стоило Яну вытянуть руку.
        Они сели на заднее сиденье, Вяземский назвал адрес, пожилой таксист понимающе кивнул, и машина тронулась. В дороге Таня снова обхватила руку Яна и прижалась к нему. Она ужасно стеснялась этого, страшно боялась показаться навязчивой, но ничего не могла с собой поделать. Казалось - , отвернешься на секунду, и, рядом никого нет, она одна в ставшем вдруг чужим и страшным городе.
        Но Ян не исчезал. Сидел рядом и время от времени легонько целовал ее в макушку.
        Такси остановилось, Ян протянул водителю деньги, жестом показал, что сдачи не надо. Вышел, протянул руку, помогая Тане.
        - Нам туда, - показал он на красиво подсвеченный купол, сразу же приковывавший к себе внимание. Остальное здание Рейхстага тонуло в полумраке и казалось единой внушительной глыбой, нависающей над прилегающей площадью.
        Таня тихонько ойкнула, увидев очередь, начинающуюся у нижних ступеней лестницы.
        Ян посмотрел на часы:
        - Не волнуйся. Успеем.
        И они, как самые обычные туристы, встали в очередь. Таня присматривалась к людям, стоявшим перед ней. Вот японцы как заведенные щелкают затворами фотоаппаратов. Пара пожилых американцев - бодрые, громкоголосые, сухонькая бабушка что-то показывает своему деду, тот важно кивает, с интересом посматривая на молодую смуглокожую пару, самозабвенно целующуюся рядом с ними.
        Потом она так и не могла вспомнить, о чем они говорили с Яном, медленно перешагивая со ступеньки на ступеньку, но чудесное ощущение оторванности от мира и ожидания чего-то прекрасного, не покидавшее ее всю ночь, она запомнила навсегда.
        Незаметно они оказались в удивительно небольшом вестибюле, где Ян купил билеты, затем пришлось пройти через рамку металлоискателя, и вот они уже в кабине лифта, плотно прижатые к другим туристам.
        Открылись двери, и они оказались на крыше Рейхстага. Люди медленно расходились, осматриваясь по сторонам. Внутри купола проходила спиральная лестница, и Ян повел ее наверх.
        Они медленно поднимались, Таня крутила головой, стараясь увидеть все сразу, пока не поняла, что голова начинает гудеть, и уже не может вмещать новые впечатления.
        - Пойдем наружу? - предложила она Яну, и тот сразу же согласился.
        Они подошли к парапету крыши и облокотились о него, молча глядя на раскинувшийся вокруг город.
        Позади раздалось тихое постукивание, и Ян обернулся. Оглянулась и Таня.
        К ним подходил высокий, очень прямой человек в неброском темно-синем костюме. При ходьбе он слегка опирался на изящную черную трость с металлическим наконечником, постукивание которой они и услышали.
        Густые абсолютно седые волосы гладко зачесаны назад, открывая высокий, прорезанный глубокими морщинами лоб. Морщины избороздили и вытянутое, со впалыми щеками, лицо мужчины, однако, он не выглядел стариком. Скорее, подумала Таня, очень много повидавшим, и много испытавшим. Она обратила внимание, что ухоженная «капитанская» бородка человека в костюме, была черной, хотя и в ней пробивалась седина.
        Ян выпрямился, подобрался, и Тане показалось, что сейчас он щелкнет каблуками, как делали белые офицеры в кино.
        Но, вместо этого, он вежливо поклонился, а затем от души обнял гостя:
        - Здравствуйте, Франц.
        Человек отстранил его, вгляделся в лицо:
        - Здравствуй. Здравствуй, Ян.
        Вяземский сделал шаг в сторону и церемонно, несколько напряженным голосом, представил:
        - Господин Франц Кёлер. Госпожа Татьяна Береснева. Моя… спутница.
        Кёлер протянул Татьяне руку, пожал, и задержал ее ладонь в своей. Внимательно взглянул ей в глаза, и Таня почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Мир вокруг исчез. Остались только внимательные светло-карие глаза, заглядывающие в такие уголки ее души, о которых она сама не подозревала. Сглотнув, онасосредоточилась на этих странных, но совсем не страшных глазах. И взглянула в ответ. Попыталась поймать в фокус зрачки своего собеседника. Почувствовала, что тот несколько удивлен, что он не испытывает к ней никакой злобы, а скорее…
        Все закончилось. Пожилой господин учтиво отступил, и произнес по-русски, с сильным акцентом:
        - Ян рассказывал о вас. Искренне рад сделать знакомство, фрау Бйер-рес-нева.
        Ян обменялся с Кёлером парой фраз на немецком, и обратился к Тане.
        - Там, в кафе, ты сказала, что готова помочь мне.
        Она кивнула.
        - Тогда, очень прошу тебя, разреши нам поговорить. От этого разговора зависит, как именно ты сможешь помочь.
        Она не обиделась. В конце концов, даже в детских играх новичков сначала проверяют. Кивнув, погладила его по щеке, и сказала: - Я похожу и посмотрю на город. И поснимаю, - подняла она свой рюкзак, на дне которого лежала неразлучная
«мыльница», - Только потом не забудьте обо мне, хорошо?
        - Хорошо, не волнуйся, - улыбнулся Вяземский, и Таня оставила мужчин.
        Очень хотелось, конечно, узнать, что именно скажет этот Франц о ней Яну, но, увы. Она надеялась, что он не будет от нее это скрывать.
        Как только Татьяна скрылась за поворотом крыши, Кёлер нацелил ей вслед трость:
        - Ты правильно сделал, что показал её мне. Ты не ошибся. В ней есть потенциал. Она неожиданно сильна. Подготовки никакой, но, черт побери, она едва меня не прочитала!
        - Да, я заметил, что вы довольно резко разорвали контакт, Франц, - кивнул Вяземский.
        - Как ты относишься к ней, мой мальчик? - неожиданно мягко спросил Кёлер.
        Ян ответил, не задумываясь, выпалил:
        - Влюбился. Как мальчишка. И очень этого боюсь.
        - Я понимаю тебя. Потому и спросил. После трагедии с Анной я боялся, что ты никого и никогда к себе не подпустишь. Именно потому, что ты так ответил, я должен тебя спросить - ты уверен, что хочешь посвятить ее в дела Ордена?
        - Не хочу, конечно, - пожал плечами Ян, - но не вижу другого выхода. Волей-неволей, она уже вляпалась в комбинацию. Оставить ее в неведении - верная гибель, а этого я себе не прощу. А если у нее действительно есть потенциал, то чем быстрее она сможет его развить, тем лучше.
        Кёлер видел, как старается не показать своего облегчения Ян, но его радость пробивалась сквозь броню многолетней бесстрастности, воспитанную лучшими наставниками Ордена. И им тоже, напомнил себе старик.
        - Она хорошая женщина, Ян, - медленно, подбирая слова, сказал его пожилой собеседник, поигрывая тростью, - но учти, то, что я увидел, может многим в Ордене не понравиться. Потенциал в ней есть, но, её саму или кого-то из ее предков касалась сила Изгнанных. В ней есть Тень.
        Вяземский вспыхнул:
        - Во мне тоже, Франц. Но это не помешало мне занять место отца, когда пришло время. И я доказал, что мое происхождение ничего не значит! Почему вы думаете, что…
        - Я не думаю, мой мальчик. - все так же мягко перебил его Кёлер. - остынь. Я как раз сказал тебе, что считаю ее хорошим человеком. Береги ее. А раз в ней есть Тень, береги вдвойне.
        На мгновение Кёлер замолчал, продолжил куда медленнее, слова тяжело падали в ночную тишину:
        - Хотя это не понравится многим во Внутреннем Круге, но я, своей властью, позволяю тебе открыть этой женщине то, что Страж имеет право открывать непосвященному. Также, если ты сочтешь, что она достойна быть Стражем, я разрешаю тебе подготовить ее к церемонии. Я верю тебе, Ян. Теперь говори об основной цели встречи.
        - Конечно, Франц. Дело вот в чём…
        И Вяземский сжато рассказал ему обо всем, что произошло в Москве, с момента гибели Мартынюка.
        Кёлер оперся спиной о холодный парапет крыши, и задумался. Так он стоял, молча, постукивая наконечником трости о каменные плитки, пока Вяземский не прервал молчание:
        - Скажите, Франц, почему именно меня послали разбираться с этим убийством? Меня, которого так долго держали подальше от оперативной работы? С которого так до конца многие и не сняли подозрения после смерти Анны?
        - С тебя сняты все подозрения! Так решил Внутренний Круг, и ты сам присутствовал на заседании, если я еще что-то помню! - резко ответил Кёлер.
        - Франц, мы оба прекрасно знаем, что если бы не ваш авторитет, который вы пустили в ход, исход мог бы оказаться совершенно иным.
        - Обвинения сняты. Точка, - отрезал Кёлер. - А почему именно ты - так именно потому, что держать тебя и дальше в архиве было бы преступлением. Ты один из лучших моих оперативников, хотя и не обладаешь таким опытом, как другие. У тебя прекрасная команда. И, наконец, ты практически никому не известен в России, хотя и связан с этой страной узами крови. Я дал тебе шанс. Используй его.
        - Поэтому я и попросил о личной встрече, магистр, - официально вытянулся Вяземский.
        - Прекрати. Ты не на официальной аудиенции, - пробурчал Кёллер. - я прекрасно понимаю, что просто так ты не стал бы требовать личную встречу, да еще и в такой обстановке. Спрашивай. И можешь не беспокоиться, наш разговор не подслушают, а даже если узнают о встрече, то есть прекрасное обоснование - ты обязан был показать мне женщину, обладающую такими скрытыми способностями.
        - Официальные донесения Мартынюка я видел. А не было ли каких-либо сообщений от него, которые проходили бы по официальным каналам? Не встречался ли он с кем-нибудь лично?
        - Насколько я знаю, нет, - подумав, ответил Франц, поглаживая бородку. - Однако, обязательно уточню.
        - Отлично. Следующий момент - могу ли я просмотреть отчеты наших постов слежения об активности Приграничья за последние три недели?
        - Какие сектора? Сам понимаешь, полную картину я тебе дать не вправе.
        - Западная Европа, Россия. Пожалуй, еще Дальний Восток - сами знаете, сейчас в России очень сильно азиатское влияние.
        - Логичное требование. Завтра приезжай в Университет, я подготовлю данные.
        - И, наконец, самое главное - какие у меня полномочия, в случае столкновения со Спецотделом?
        - Я полностью доверяю твоим выводам, Ян. Могу сказать, что последние наши контакты с людьми из «Спецотдела» оставили у меня весьма странное впечатление, но я списал это на то, что у них грянула очередная реорганизация. Выходит, зря. Относительно полномочий… Будь крайне осторожен. Орден сейчас не в том положении, чтобы начинать войну с организацией, вроде Спецотдела. А потому, решай сам. Если ситуация будет критической и возникнет прямая угроза Границе - я разрешаю тебе применять любые меры, прямо не нарушающие Устав ордена и Договор Равновесия. Если же окажется, что происходит очередная драчка за власть - вмешиваться запрещаю. Только пристальное наблюдение и вывод из-под удара ценных контактов и информаторов. И учти, в случае прямого столкновения, тебе не приходится рассчитывать на подкрепление.
        - Спасибо уже за разрешение действовать, Франц. Вы понимаете, что этим решением наживете себе новых врагов во Внутреннем Круге?
        Кёлер рассмеялся.
        - Не преувеличивай, Ян. Новых врагов в моем возрасте нажить весьма затруднительно. Если у тебя больше нет вопросов, то я отправлюсь спать. Увы, в моем возрасте романтика ночи противопоказана.
        - У меня есть еще один вопрос, магистр, - Ян сознательно обратился к Кёлеру подчеркнуто официально.
        - Слушаю тебя.
        - Как вы сами думаете, что может затеваться в Москве? Все говорит о том, что происходит нечто из ряда вон выходящее, но внешне зацепиться совершенно не за что. После убийства Мартынюка моя группа оказалась в полной информационной изоляции. Если у вас есть хотя бы подозрения, прошу вас, поделитесь.
        - Увы, Ян. Я действительно сказал тебе все, что знал, то есть, ничего нового.
        - Франц, скажите, - понизил голос Вяземский, - это может быть подготовкой «пробоя Границы»?
        Магистр молчал, покручивая набалдашник трости. Наконец, ответил:
        - Судя по тому, что известно мне - нет. Я снова могу повторить - никакой аномальной активности в Приграничье, никаких данных о том, что в Москве появился кто-то, способный вызвать Изгнанных, не обращаясь к внешним силам.
        - Скажите, а были ли случаи, когда Изгнанного пытались вернуть вдали от тех мест, где ему поклонялись?
        Опершись на трость, магистр сделал несколько медленных шагов вдоль парапета. Легкий ночной ветер чуть заметно шевелил его седые волосы, зачесанные назад и собранные в «хвост», скрепленный старинным серебряным зажимом. Остановившись напротив Вяземского, Кёлер ответил:
        - Официально, подчеркиваю, официально, считается, что таких попыток никогда не было.
        - А неофициально?
        - Неофициально, я могу сказать, что слышал о двух. Обе закончились трагически, в первую очередь, для заговорщиков.
        - Почему?
        - Слишком жаждал власти каждый из Изгнанных. Они элементарно не смогли договориться. Именно поэтому я думаю, что убийство твоего предшественника и непонятное молчание Спецотдела связано с чем-то другим. С чем именно - разберись. Я предоставил тебе все необходимые полномочия. На этом я должен закончить нашу встречу. Жду тебя завтра с утра.
        Они крепко пожали друг другу руки, и Кёлер растворился в ночных тенях.
        Таня вздрогнула, когда Ян вдруг возник рядом с ней.
        - Тебе нравится? - кивнул он на море огней, разлившееся внизу.
        - Да. Тут очень спокойно. И очень хорошо думается. Ваша встреча закончилась? Ты скажешь мне, кто он?
        - Да. Я расскажу тебе все, что знаю сам, - очень серьезно сказал Ян, глядя ей в глаза. - Хотя не уверен, что ты меня за это поблагодаришь.
        - А вот уж это мы с тобой не узнаем, пока ты не выложишь мне все-все-все - сказала Таня, и обвила его шею руками.
        Вскоре пришлось спускаться с крыши, и они медленно шли по темной улице, где снова поймали такси, и когда таксист спросил, куда везти, они почему-то решили ехать на центральный вокзал, смотреть на ночные поезда.
        И они бродили по пустому ночному вокзалу, сверху вниз глядя, как прибывают тихие немецкие поезда, и, обнаружив работающий прилавок за которым дремала продавщица, купили и стремительно уничтожили изумительно вкусные фруктовые салаты из пластиковых стаканчиков, и целовались на глазах у невозмутимых полицейских.
        Уже светало, когда они вошли в тихий вестибюль гостиницы.
        Ян снова так и не попал в свой номер.
        При первом знакомстве Валерий Степанович Суханов часто производил впечатление недалекого службиста, этакого стопроцентного «сапога»-карьериста, для которого идеалом является аккуратно покрашенная трава перед казармами и чисто выметенный с помощью ломов плац.
        Валерий Степанович прекрасно об этой особенности своей внешности знал и всячески ее культивировал.
        Благодаря этому, те начальники, которых он хотел держать от себя подальше, считали его исполнительным тугодумом и в особо его дела не лезли, а те, от кого действительно зависело благополучие полковника, ценили его, как умного дальновидного специалиста, прекрасно разбирающегося во вверенной области, к тому же, безусловно преданного.
        Выводы являлись совершенно правильными, за исключением одного - полковник Суханов был предан исключительно самому себе. Однако, являясь человеком редкого ума и великолепно развитой интуиции, Суханов понимал, что демонстрировать это нельзя ни в коем случае. Следовало преданно смотреть в глаза начальству и выжидать момент, когда можно будет взять все и сразу.
        Второй попытки никто не даст, а в случае неудачи его уберут.
        Так что, полковник являл собою образец верности, преданности и офицерской чести, что также приносило свои дивиденды.
        Вся карьера полковника была связана со «Спецотделом», куда он попал после срочной службы в армии. Наверное, решающей причиной, по которой старшему сержанту ВДВ Валерию Суханову предложили продолжить службу в спецподразделении войск КГБ, оказалось полное отсутствие воображения. Суханов никогда не задумывался, возможно или нет то, что он видел перед своими глазами, и действовал исключительно сообразуясь с обстановкой и необходимостью выжить.
        Поэтому, когда в одной из среднеазиатских республик, посреди ночной пустыни, бархан неожиданно взорвался, и из него появились мертвецы, набросившиеся на лагерь научной экспедиции, сержант Суханов не стал тереть глаза и пытаться понять, не галлюцинации ли это, а открыл огонь.
        В результате, спасся он и двое ученых в чине майора. Остальные бойцы взвода, приданного экспедиции, погибли жуткой смертью.
        Лишь много лет спустя, он узнал, что тогда в пустыне экспедиция должна была выйти на контакт с колдуном, по слухам полностью подчинившего себе местных беев, включая тех, что сидели в обкоме партии, и потихоньку раскидывал свои сети дальше.
        Закончил этот колдун, надо сказать, плачевно - Суханов попросту сдал его азиатскому филиалу Стражи, решив, что рисковать ресурсами Спецотдела в данном случае нет никакого смысла.
        Сейчас начальник Спецотдела полковник Валерий Степанович Суханов занимался излюбленным делом - анализировал варианты развития ситуации.
        Пока все развивалось так, как он и предполагал.
        Правда, Мартынюка хотелось бы вывести из игры несколько позже, но резидент Стражи оказался слишком настырным. Орден оперативно прислал спецгруппу разбираться с ситуацией, но людям Суханова удалось скормить им успокаивающую дезу. Строго говоря, даже и не дезу.
        Просто он умолчал о некоторых особенностях серии убийств, прокатившихся по столице.
        Куда больше полковника беспокоила необходимость удерживать шаткий мир между жрецом Чернобога и Ицкоатлем.
        И тот и другой рвались главенствовать и, если бы не железная воля Суханова, давно вцепились бы друг другу в глотки. Их обоих он с удовольствием отправил бы в расход, поскольку не переваривал неврастеников, но приходилось сдерживаться, обращаться твердо, но уважительно. Последний разговор показал, что он не ошибся с диагнозом - все они не могли без Вождя, Повелителя, жаждали подчиняться, хотя даже сами себе в этом бы не признались.
        С этой особенностью Суханов сталкивался уже не в первый раз - невозможность существования без Хозяина являлась характерной приметой натур деспотичных, но неуверенных в себе. Верхушка сект, чиновники среднего и высшего звена, всем им как воздух требовался ореол причастности к Власти, к Божеству, им необходимо было отождествлять себя с кем-то действительно великим.
        Именно на этот крючок полковних их и поймал.
        Обдумав еще раз возможность бунта со стороны жрецов, он отмел ее как несущественную. В конце концов, если бы не Суханов, они так и прозябали бы в безвестности. Это он дал им шанс прикоснуться к настоящему могуществу.
        И неважно, что все закончится не так, как хотят жрецы. Такова природа этого мира - говорят с богами жрецы, но правят воины.
        Некоторое беспокойство внушала некстати проявившая интерес к убийствам журналистка, но и здесь затруднений не предвиделось. Источник информации удалось перекрыть, а ее саму - запугать. Конечно, лучше, если бы она исчезла совсем, но вмешался его величество Случай - оказалось, что ушлая дамочка успела познакомиться с оперативником Стражей и даже вызвать его интерес. Убирать ее при таком раскладе было бы тактически неграмотно.
        Прикинув расстановку сил, полковник улыбнулся. Характеризовалась она короткой фразой - никто не хочет резких движений. Орден Стражи не в том положении, чтобы вызвать неудовольствие власть имущих, слишком он ослаб за последние полтора столетия, спасибо материализму и рационализму. Но и ввязываться в войну со Стражами тоже никто не хочет - слишком выгодно их существование в мире, где стабильность и без того в дефиците.
        Вот и приходится всем им действовать, разговаривая шепотом и ходя на цыпочках.
        Суханов представил, что произойдет, если удастся его затея, и улыбнулся. В конце концов, ни одна операция не обходится без потерь. Главное - уцелеть самому, и сохранить тех, кто может оказаться полезным в дальнейшем. По этой части Валерий Степанович был докой.
        Смутную тревогу вызывал лишь один человек…
        Он подсел к Суханову как-то вечером, когда полковник ужинал в своем любимом ресторанчике неподалеку от дома.
        Полковник недоуменно глянул на незваного гостя, но тот встретил его недовольный взгляд ответным взглядом голубых, по-детски наивных, глаз.
        - Я ужинаю. Ужинаю один, - объяснил полковник, и вернулся к жаркому.
        Гость, однако, и не думал исчезать. Положив локти на стол, он подался вперед и прошептал так, что Суханов едва расслышал:
        - А Стражи, между прочим, жреца Чернобога давно выслеживали.
        Полковник аккуратно отложил вилку и нож, неторопливо промокнул салфеткой губы. Это становилось интересным. Кто же пытается его вот так, внаглую прощупать?
        И снова гость его опередил.
        - Я вас не провоцирую, Валерий Степанович. Напротив. Хочу предостеречь. Не пытайтесь использовать одного этого старика для того, чтобы вернуть Изгнанного. Не выйдет. Стражи накроют, как бы вы ни старались. И в этом случае, церемониться не будут, о дипломатии и не вспомнят. Поверьте, когда надо, они могут действовать молниеносно и абсолютно беспощадно.
        - Кто вы? - спросил, наконец, полковник.
        - А это неважно, совершенно неважно. Впрочем, зовите меня Лодочником, - простодушно улыбался собеседник.
        Суханов пытался понять, кто же перед ним. Неброская, но хорошего качества одежда, какую предпочитают бизнесмены средних лет в неслужебной обстановке - короткая синяя ветровка, классические джинсы, светло-синяя рубашка с расстегнутым воротом. На пальцах - никаких колец. Светлокожий, лицо характерно славянское, волосы темно-русые, чуть вьющиеся. Симпатичный мужик лет тридцати с небольшим, по пути с работы заглянувший в недорогой ресторан пропустить пару кружек пива.
        - И что же вы хотите от меня, Лодочник?
        - Помочь. Всего лишь помочь, Валерий Степанович.
        Вот тогда Лодочник и рассказал ему о прозябающем в джунглях Ицкоатле, как зеницу ока берегущем Говорящего с Тецкатлипокой - бессмертного жреца древнего ацтекского бога, сумевшего обмануть время и Стражей. Столетиями он существовал на зыбкой грани между жизнь и смертью, не оставляя следов в том странном междумирье, что называют Приграничьем. Он рассказал полковнику и о попытках вернуть древних богов с помощью жрецов и Мест Силы других народов, чуждых этим богам.
        И о том, почему сорвались эти попытки - тоже рассказал.
        Лодочник еще не закончил рассказ, а полковник уже знал, что рискнет.
        Его интересовало одно:
        - А какая выгода в этом вам, Лодочник?
        Молодой человек улыбнулся до отвращения искренней улыбкой страхового агента:
        - Считайте это бескорыстной помощью, полковник. Поверьте, меня вы больше не увидите.
        И ведь не обманул. Суханов действительно больше его не видел. Осторожные попытки узнать что-либо о человеке, называющем себя Лодочником ничего не дали, и полковник приступил к осторожной реализации своего плана. Первым шагом явилась вербовка Мануэля Лесто.
        На сегодняшний день все подготовительные этапы завершились, операция развивалась точно по плану. Что касается вынужденных высокопоставленных союзников, прикрывающих людей полковника он нежелательного внимания милиции, то о них он беспокоился в последнюю очередь. Если его план удастся, то «союзники» быстро и тихо канут в безвестность, а если затея провалится, то его шкуру не спасет никакая протекция.
        Благодаря информации, почерпнутой из обрывков Брюсовой карты, удалось оперативно найти подходящие места для проведения ритуала.
        Правда, полковник периодически задумывался о том, у кого еще могла сохраниться информация о составленной Яковом Брюсом карте с удивительно точным перечислением мест, в которых наш привычный мир соприкасался с Приграничьем, но, судя по заброшенности обнаруженных мест, если о них кто и знал, то очень давно не пользовался.
        Оставалось дождаться благоприятного для проведения ритуала времени.
        Счет шел на дни.
        Проснувшись в половине шестого утра, Ян постарался незаметно выскользнуть из номера и, конечно же, ему это не удалось.
        Открыв один глаз, Таня, не двигаясь, наблюдала за его сборами и уже собралась спросить, а куда это он собрался, когда Ян, обернувшись, поцеловал ее в висок, и сказал:
        - Я буду часа через три. Поспи пока, завтрак в гостинице с восьми, если хочешь, позавтракай.
        Уткнувшись носом ему в ладонь, она покивала, и натянула на себя одеяло.
        Уже в дверях, он сказал, обернувшись:
        - А что ты не спишь, я понял по дыханию. У спящих совершенно другой ритм.
        Сейчас, на подлете к Москве, он вспоминал безмолвные коридоры Университета, низкий сводчатый потолок хранилища, где по приказу Кёлера для него уже были подготовлены необходимые данные, и постепенно нарастающее чувство бессилия, охватывавшего его по мере того, как он переворачивал тонкие страницы отчетов.
        Январь - ничего, февраль - обычная активность, ничего заслуживающего внимания, март… Создавалось впечатление, что по всей Восточной Европе настала тишь, гладь, и божья благодать. Можно уходить в отставку и коротать дни на пляже, потягивая коктейли, благо, денег хватает.
        Скрипнула дверь, и Ян обернулся. По проходу к нему шел магистр.
        Встав, Ян коротко поклонился, и Кёлер похлопал его по плечу:
        - Сядь, сядь, Ян. Ты же знаешь, я не люблю официоза. Тем более, между близкими людьми. Скажи лучше, ты нашел что-нибудь интересное в отчетах?
        - Совершенно ничего, магистр. И это меня настораживает.
        - Так-так, подробнее, пожалуйста, - Кёлер опустился на соседний стул и откинулся, приготовившись слушать.
        - Слишком все тихо и гладко. На фоне общих потрясений последних десятилетий в Восточной Европе тот период, за который я просмотрел отчеты, кажется просто-таки образчиком стабильности. Что не очень вяжется с опытом Ордена. В одной Москве живет несколько сотен тех, кто может так или иначе использовать энергию Приграничья. Добавим сюда Петербург и другие крупные города… Мы должны получить картину достаточно мощной активности. Но, судя по сообщениям, она едва ли не нулевая.
        - И какие же выводы ты из этого делаешь? - негромко спросил магистр.
        - Учитывая, что агентура ордена в России в последние годы была достаточно слабой, и мы вынужденно полагались на данные Спецотдела, то вывод неутешителен. Собственно, вчера я уже его вам высказал. Спецотдел начал работать против нас.
        - Это я помню - кивнул Кёлер, - И это все твои выводы?
        - Скорее всего, у верхушки Спецотдела появились свои планы. В которые никак не вписывается сотрудничество со Стражами. Действует он, или они, не в одиночку, их покрывает кто-то из высшего эшелона. Недаром же им удалось так успешно скрыть от нас информацию о ритуальных убийствах. Кроме того - мы с Олафом работаем на месте больше двух недель, и за это время не раскопали ничего. Вообще, ничего. Все встречи заканчиваются пожиманием плечами и ответом в духе, простите, но я ничем не могу помочь, ничего не происходит.
        - Правильно рассуждаешь. Все это я заметил и сам. Потому и отправил в Москву именно тебя и Олафа. Вы подтвердили мои выводы. Которыми я, кстати сказать, не спешу пока делиться с остальными членами Внутреннего Круга.
        Вяземский остро глянул на пожилого человека, рассеянно поглаживавшего набалдашник черной трости. Магистр спокойно встретил его взгляд, кивнул:
        - Да-да, ты не ослышался. Прежде, чем начинать бить тревогу, я должен получить неопровержимые доказательства, и понять, на каком уровне прикрывают авантюристов из Спецотдела. То, что в одиночку они не смогут провернуть серьезную операцию, понятно, ресурсы не те. Но и у нас сейчас не то положение, чтобы вступать в открытое противостояние. Мне было необходимо, чтобы ты сам понял картину происходящего. Я в тебе не ошибся.
        Татьяна дергала его за рукав.
        - Приземляемся, смотри какая красотища!
        Прильнув к иллюминатору, она неотрывно смотрела в ночную тьму, посреди которой полыхало зарево ночной Москвы.
        Плавно разворачиваясь, лайнер шел на снижение, давая возможность пассажирам сполна насладиться зрелищем.
        До самого горизонта земля пылала электрическим огнём. Улицы и проспекты текли, запертые в берегах кварталов, переливающихся мириадами драгоценных камней.
        - Когда смотришь на все это сверху, понимаешь, что город, действительно, никогда не спит, - шепнул Ян Тане на ухо. Она молча кивнула, не поворачиваясь, не в силах отвести завороженный взгляд от электрического моря внизу.
        Даже если бы Таня пристально всматривалась в ярко освещенные улицы Москвы, она не увидела бы с огромной высоты небольшого особняка, со всех сторон укрытого от посторонних взглядов глухими стенами соседних зданий и густой листвой ухоженного парка.
        Сейчас свет горел лишь в комнате охраны, да на крыльце, совершенно не разгоняя, а лишь усиливая ощущение глубокого мрака, поглотившего здание.
        Со второго этажа доносились тихие скрипы и шорохи, заставлявшие охранников - тертых, ко всему привыкших парней, погромче включать звук маленького черно-белого телевизора, стоявший на столе в комнате дежурной смены, и совершать обход особняка только парами.
        Еще несколько недель назад, когда на втором этаже не открылась эта чертова выставка, служба здесь считалась отдыхом - приходи, да заваливайся дрыхнуть, не забывая завести будильник, чтобы вовремя сделать обход.
        Но теперь все изменилось. Что именно, охранники и сами не могли бы сказать, да их и не спрашивал никто. Но спать во время ночных смен они перестали - слишком жуткие кошмары снились. Да еще этот индеец, о котором господин Лесто предстасказал, что это куратор выставки, который некоторое время поживет в особняке, чтобы лично наблюдать за сохранностью экспонатов… Как же, куратор. Ага, так они и поверили.
        Мороз по коже пробирал, стоило только ему пройти мимо. Да и запашок… нет, от него не воняло, как от бомжа, но люди безотчетно настораживались, ощущая почти неразличимый запах, от которого просыпались дремавшие тысячелетиями инстинкты - запах дикого хищного животного.
        Один из охранников ночной смены шепотом рассказывал, что как-то зашел в темную комнату, и увидел едва различимую фигуру индейца, стоявшего у окна. Когда он повернулся, то глаза его светились в темноте.
        Ему, конечно, никто не поверил, но, на всякий случай, все, кто работал в особняке, старались держаться от краснокожего подальше.
        Охранник говорил правду. Глаза Ицкоатля действительно светились в темноте. Сейчас он уверенно шел по коридору второго этажа. Свет ему был почти не нужен. Подойдя к двери, за которой начинались его апартаменты, индеец на всякий случай обернулся, хотя и так знал, что за ним никто не следит, и вставил ключ в замочную скважину.
        Войдя, закрыл за собой дверь и прошел в дальнюю комнату, ключ от которой держал на отдельном брелоке.
        Войдя, плотно закрыл за собой дверь, и тут же склонился в почтительном поклоне.
        В дальнем углу комнаты затеплился едва различимый голубоватый свет, постепенно очертивший фигуру сидящего человека.
        Встав на колени, Ицкоатль подполз к нему, и снова поклонился, коснувшись лбом пола.
        Раздался тихий шелестящий шепот, подобный шороху песка, сдуваемому ветром пустыни с холодного камня. Слова древнего языка тяжело падали в полумрак комнаты:
        - Успешно ли идут приготовления к ритуалу, вождь?
        - Да, Великий Жрец, пока никаких серьезных препятствий не встретилось.
        Сидевший подался вперед. Каждое движение давалось ему с трудом, словно человек многие годы провел в неподвижности.
        Индеец привычно подавил дрожь при виде мертвого лица, больше всего похожего на череп, обтянутый иссохшей неравномерно сморщившийся кожей. Лицо мертвеца, тело которого должно было рассыпаться в прах столетия назад.
        Ицкоатль помнил, как впервые увидел эту жуткую фигуру, восседающую на каменном троне в глубине гигантского зала, высеченного в скале. Его привел туда отец, в тот день, когда понял, что больше не может выполнять обязанности вождя и защитника Говорящего с Тецкатлипокой.
        Жрец подарил отцу покой, а Ицкоатль получил родовое имя, и всю мудрость предков, накопленную за время служения. А еще - немыслимое для обычных людей долголетие, которое, однако, казалось с жалким, по сравнению со временем существования Жреца.
        Жрец приблизил свое лицо к лицу Ицкоатля и всмотрелся в глаза вождя.
        - Тебя что-то беспокоит. Говори.
        - Это не беспокойство, Великий Жрец. Я просто стараюсь предусмотреть все возможные препятствия.
        - Ты мудр, - сухая, похожая на лапу хищной птицы, рука коснулась щеки вождя. - и ты знаешь, сколь велика награда Тецкатлипоки, а потому, я уверен, ты сделаешь все, что надо.
        - Разумеется, Великий. Но я не могу не задавать себе вопрос - можем ли мы доверять чужеземному жрецу и его богам.
        Жрец рассмеялся тихим шипящим смехом:
        - Конечно же, нет. Именно поэтому мы и берем с собой для охраны собственных воинов. Надеюсь, о них ничего не известно посторонним?
        - Разумеется, нет. Они там, где им и положено быть.
        - Очень хорошо. Нам пора приступать к последним приготовлениям.
        Глаза Жреца вспыхнули огнем жестокой радости:
        - Жертвы. Пора готовить жертвы. Только молодые здоровые мужчины.
        - Все будет исполнено в срок, - заверил Жреца Ицкоатль.
        - И вот еще что, - задумчиво произнес жрец, - не забудь, что там, где будет проходить ритуал, не должно быть этого уродливого огнестрельного оружия чужеземцев. Это может вызвать гнев Тецкатлипоки или нарушить равновесие миров, необходимое для завершения. Только освященное веками оружие наших предков должно проливать кровь жертв.
        - Разумеется, Великий Жрец, - снова поклонился Ицкоатль.
        - Теперь иди. Я буду думать, - жестом отпустил вождя живой мертвец, свечение вокруг его усохшего тела, замотанного в слои шерстяного покрывала, померкло, и Ицкоатль, бесшумно ступая, покинул комнату.
        Заперев за собой дверь, он постоял несколько секунд, размышляя, затем прошел к стене, возле которой стоял небольшой деревянный стол и пара стульев. Аккуратно отодвинул драпировку, закрывавшую большую часть стены. Показалась дверь, которую Ицкоатль открыл ключом, висевшим на общей связке.
        Войдя, он долго вглядывался в темноту маленькой комнаты без окон. Включать свет не было нужды, он прекрасно видел десять мощных обнаженных тел. Его воины спали, погруженные Великим Жрецом в состояние близкое к смерти.
        Скоро они проснутся, и исполнят ту единственную миссию, ради которой и существовали все эти годы.
        Счастье. Когда ты просыпаешься, открываешь глаза, а за окном - солнечное утро, шелестит свежая майская листва, мурча когтит одеяло кот, взобравшийся на спину, едва почуяв, что хозяйка проснулась, а ты улыбаешься, и сладко потягиваешься.
        Это счастье.
        Счастье. Ты знаешь, что человек, ставший для тебя самым дорогим на свете, тоже думает о тебе и сейчас, скорее всего, смотрит на часы, и думает, позвонить или нет, не слишком ли рано, не разбужу ли?
        Это настоящее счастье.
        Таня потянулась, цапнула коммуникатор, не успевший разразиться сигналом будильника, и ткнула стилом в пункт «Контакты». Улыбаясь, набрала SMS: «Я проснулась. Я бодра. Я соскучилась».
        Нажала «Отправить» и, снова со сладким стоном потянулась.
        Когда они возвращались из аэропорта в город, Ян сидел с таким сосредоточенным видом, что она забеспокоилась. Оказалось - все это время он думал, как бы тактичней предложить ей переехать к нему за город.
        Высаживая ее у подъезда, не выдержал, и сказал прямо.
        Таня улыбнулась, и отрицательно покачала головой:
        - Прости, но нет. Причин много, но, давай ты мне просто поверишь - это не потому, что я тебе не доверяю или хочу изобразить независимость. О бредовых вещах, вроде
«открытых отношений» я вообще вспоминать не собираюсь.
        - Таня, дело не в этом. Дело в твоей безопасности.
        Она погладила его по щеке.
        - Я понимаю. И верю тебе. Но - я не могу сейчас вот так, сходу, менять всю свою жизнь. Дай мне подумать.
        Ян вздохнул и поднял руки, признавая поражение:
        - Хорошо. Я понимаю. Честно. Только, пожалуйста, не пропадай не предупредив. Это все, о чем я тебя прошу.
        - Конечно. Я обещаю.
        Разумеется, она сдержала обещание.
        Уже на следующее утро, позвонила ему, жутко волнуясь, стараясь не думать о том, что может услышать равнодушный голос, с досадой цедящий в ответ дежурные слова.
        Услышав нежное: - Здравствуй, соня, - она готова была замурлыкать, как кошка, которую почесали за ухом.
        Они договорились встретиться и пообедать. Часы до встречи тянулись ленивые и бестолковые, она пыталась что-то делать, кому-то звонить, отбилась от тысячи вопросов Ани, просмотрела почту и даже попыталась начать черновик очередной колонки «Тайны города». Но, набрав почти экран текста, с досадой закрыла файл, не сохраняя.
        Следовало признаться самой себе - это было не легкое увлечение и не то, что Аня называла «основательной симпатией». Она бесповоротно влюбилась, налицо все симптомы тяжелой стадии болезни.
        Но до чего же хорошо было чувствовать эту болезнь.
        Обедали в центре Москвы, в небольшом ресторанчике. Ян сказал, что питает к подобным заведениям слабость и выискивает в каждом городе, где ему приходится бывать.
        Неторопливо выбирая ягоды из фруктового десерта с мороженым, Таня спросила:
        - Скажи, а ты сам можешь использовать эти силы… О которых мне рассказывал?
        - Смотря какие и как.
        - Если говорить очень грубо, ты колдун?
        Ян усмехнулся и положил ложечку на край блюдца:
        - Если очень грубо, то да.
        - Скажи, а почему тогда ночью ты не применил что-нибудь такое - магическое? Ты же у гаражей действовал, как какой-то Рембо. Да и Олаф, как я понимаю, не отставал.
        Ян сложил руки на столе, став похожим на школьного отличника за партой, и очень серьезно сказал:
        - Скажи как можно быстрее «Столоверчение не способствует развитию здоровой психики».
        - Что-о? - Таня расхохоталась, с восторженным недоверием глядя на Яна.
        - Таня, я серьезно. Скажи эту фразу, как можно быстрее.
        - Ну, ладно. Столо…
        Не успела она произнести первый слог, как в кончик носа ей уперлась холодная чайная ложечка.
        Движения Яна она не уловила.
        - Теперь понимаешь, почему?
        Несколько ошарашенная, она кивнула, пытаясь понять, как ему удалось. Он не тянулся вперед, не менял позу. Рука словно выстрелила и так же быстро вернулась назад. Таня считала себя достаточно спортивным человеком с неплохой реакцией, но такое… Она попыталась представить, что еще можно ожидать от этого очень спокойного и внешне добродушного человека, но не смогла.
        - Разумеется, существуют и магические приемы нападения и защиты. Есть и предметы, с помощью которых эти самые приемы могут использовать люди, не обладающие особыми способностями. Кулон и браслет - именно такие средства.
        - Это я уже поняла, - с благодарностью сказала Таня, - они мне уже жизнь спасли.
        - Но, все это хорошо, однако, в случае серьезного нападения поможет слабо. Обязательно нужно развивать свои «земные», физические навыки, желательно уметь обращаться с оружием, знать приемы самозащиты. И, конечно же, развивать то, что у тебя тут, - он постучал пальцем по виску. - А еще, стараться развивать интуицию и верить тому, что она тебе говорит.
        - А меня научишь? - Таня смотрела на него горящими глазами. То, что он говорил, было настолько увлекательным, что ради того, чтобы соприкоснуться с этим чудесным миром, стоило рискнуть. К тому же - это его мир. Мир человека, за которым она готова была идти, куда угодно.
        - Научу всему, чему имею право учить, - сказал Ян, поднимаясь, - И не я один буду учить. Пойдем. У Олафа сегодня есть немного времени, я попросил его кое-что тебе показать.
        Оказалось, «кое-что», это прекрасно оборудованный спортзал и скрывающийся в недрах здания тир.
        Олаф оказался прекрасным наставником, правда, после полутора часов, в течение которых он учил Таню, как вести себя в случае нападения на улице, в машине, в подъезде, в чужом офисе, она перестала понимать, что именно у нее болит, и давно ли это началось.
        Но удовольствие от занятий перевешивало.
        Через полтора часа появился Ян, встал возле двери в спортзал, и принялся наблюдать, скрестив руки на груди.
        Олаф еще пару раз показал Тане, как правильно уходить от удушающего захвата, после чего сказал:
        - Все. Закончили. Все равно, вы почти ничего не запомните, тут требуются постоянные тренировки?
        - А в тир?! - запротестовала Татьяна, - Сами же его показали!
        - А в тир - в качестве поощрения! - отрезал Олаф и ушел в раздевалку.
        Взмокшая запыхавшаяся Таня, тяжело дыша, смотрела на Вяземского.
        - Ну, и каково ваше мнение, милостивый государь? - нарушила она, наконец, молчание.
        - Отлично. Для первого раза, разумеется. А сейчас я все же попрошу тебя вернуться домой, и заняться своими делами. А еще лучше, порасспрашивать своих знакомых о том, что так могло заинтересовать Лесто, помешанного на ацтеках, в среде местных любителей славянской древности.
        Таня подошла к нему вплотную, легонько поцеловала в щеку:
        - А мы больше сегодня не увидимся, да?
        Ян погладил ее по щеке, убрал прядь волос, выбившихся из стянутого резинкой
«хвоста»:
        - Танюш, происходит что-то очень и очень нехорошее. Самое мерзкое - я не могу понять, что именно. Но угрожает это «что-то» нам всем. Тебя уже чуть не убили только за то, что ты оказалась поблизости. Поэтому, пока мы не устраним угрозу, я просто не смогу спасть спокойно.
        - Я все понимаю. Правда-правда, понимаю. Просто… понимаешь, я очень скучаю. Мы не виделись всего день, а я уже скучаю. Как девчонка. Правда, глупо?
        Она хотела улыбнуться иронично, беззаботно, но улыбка вышла жалкой и неуверенной.
        Вздохнув, Ян сгреб ее в охапку, сильно прижал к себе, зарылся лицом в волосы. Проговорил тихо:
        - Не глупо. Я ничего не хочу сейчас. Только с тобой быть. Только с тобой. Но - я не могу все бросить и потом всю жизнь бояться за тебя. Не смогу простить, если снова…
        Оборвав фразу, он еще сильнее прижал ее к себе.
        Не хотелось, чтобы он отпускал. В кольце сильных надежных рук хотелось остаться навсегда.
        Но ему нужно было идти. Его ждали дела. По-настоящему важные дела, мешать которым было бы настоящим свинством, а потому Таня уперлась ладонями в широкую грудь Яна и высвободилась.
        - Иди. Я буду ждать твоего звонка. Обещаю быть очень осторожной и заняться твоей просьбой.
        Проводив Татьяну, Вяземский остался ждать Олафа возле автомобиля.
        Норвежец показался через пару минут - свежий, собранный, деловитый.
        - Ну, и как вам ученица? - обратился к нему Ян.
        - Толк есть, - коротко ответил Олаф.
        - Хорошо. Давайте-ка навестим наш офис, там и поговорим, - и Ян опустился на заднее сиденье автомобиля.
        Ехали молча. Вяземский погрузился в свои мысли, а Олаф и сидевший за рулем Владимир решили не беспокоить шефа разговорами.
        Уже когда автомобиль въезжал на стоянку перед офисом «Ниввы», Ян сказал:
        - Владимир, присоединитесь к нам с Олафом, пожалуйста. Надо обсудить дела наши скорбные.
        В кабинете Вяземский сел за свой стол, указал оперативникам на кресла:
        - Присаживайтесь. Олаф, давайте начнем с повторения. Итак, очень коротко, что удалось узнать за время моего отсутствия?
        - Практически ничего, Ян Александрович. Как я уже говорил, наши контакты в
«Спецотделе» молчат. Точнее - на разговор идут, как обычно, весьма охотно, но ничего ценного не сообщают, отделываются привычным «все в норме». Удалось засечь поездку начальника «Спецотдела» за город, в поселок Голицыно. Но - там тоже ничего криминального, в поселке этом живет его старый армейский друг, так что, встреча имеет веские основания. Правда, есть примечательная деталь - в то время, когда там находился полковник Суханов, на территорию поселка проследовала колонна из трех автомобилей. Автомашины принадлежат фирме, о которой известно, что она связана со
«Спецотделом». Увы, пассажиров установить не удалось.
        - Негусто. Впрочем, все это мы с вами, Олаф, вчера обсуждали. А теперь о том, почему я попросил присоединиться и Владимира. Как вы помните, единственной очень слабой зацепкой у нас с вами была наводка на Мануэля Лесто. Наводка эта сработала, правда, не совсем так, как я рассчитывал. После того, как я с ним побеседовал, к нему проявила интерес Татьяна Береснева. Результат вы знаете. Человек очень старается обезопасить себя, но в открытое противостояние с нами не ввязывается. Что это означает?
        Вопрос был, пожалуй, риторическим, но Владимир решил ответить. Посмотрев на Олафа, откашлялся и негромко произнес:
        - Время выигрывает.
        - Правильно. Но только отчасти, - указал на Владимира ручкой Вяземский. - Мыслю я, други мои, что Лесто играет еще и роль приманки. И тот, кто на самом деле за ниточки дергает, внимательно смотрит, кто и зачем интересуется доном Мануэлем.
        - Хотите сказать, что и все его действия - тоже, не более, чем отвлекающие маневры?
        - Не факт, не факт, - Вяземский прикусил губу, машинально начал катать между пальцев прозрачный стержень гелевой ручки. - Скорее всего, он просто выполняет сейчас второстепенные обязанности, находится на подхвате. Кажется мне, что он сейчас - отработанный ресурс. Вот его и используют как маячок. Сам он, кстати, может об этом и не знать.
        - Так, может, и прижать его поплотнее? - снова высказался Владимир.
        Олаф, протянув руку, похлопал младшего коллегу по плечу:
        - Погоди. Наприжимаешься еще. Лесто, скорее всего, сыграет в ящик, как только ты за него возьмешься. Вспомни, как мы этого директора на Кутузовском кололи.
        - М-да… С директором, конечно, вышел полный пшик. Я просматривал отчеты об активности Приграничья за эти числа - ни малейших всплесков. И это тоже странно.
        - Это что же? Выходит, где-то здесь сидит некто, накопивший такое количество энергии, что может ей вот так свободно распоряжаться?
        - Выходит, так. И мне очень интересно, кто это, и где он может быть. Пока что мы с вами действовали по классической схеме - опрос, выход на известные контакты, отработка наиболее вероятных мотивов и версий. В общем - полицейской работой занимались. Не пора ли нам перейти к менее традиционным действиям? И нанести визит в особнячок, где я так тепло беседовал с господином Лесто?
        - Почему именно туда? - поинтересовался Олаф.
        - А больше просто некуда, - честно признался Вяземский. - К тому же, как-то быстро он тогда занервничал, жаль я значения не придал.
        - Будем, значит, нарушать закон и порядок? - высказался Олаф.
        - Нет. Не будем, а будете. Вот вы с Владимиром и будете, - уточнил Вяземский, закрывая вопрос.
        Еще до поездки в Германию Таня пыталась связаться с несколькими своими знакомыми, у которых обычно консультировалась, когда требовалась интересная информация о московской старине, городских легендах и преданиях или возникала нужда проверить достоверность исторических фактов.
        Самому молодому из них, сотруднику библиотеки крупного института, Таня послала по электронной почте письмо, двум другим пыталась дозвониться. Милейший Семен Никитич бодро прокричал в трубку, что сейчас он на даче в ста двадцати километрах от Москвы, и будет рад с ней побеседовать по возвращению в город, а вместо Игоря Львовича Малинина трубку взяла его супруга - дама крайне ревнивая, и не скрывающая того, что подозревает Татьяну в непристойной связи со своим семидесятитрехлетним мужем. Добиться от нее чего-либо внятного не удалось, и Таня оставила все свои поиски на «послепраздников».
        Боря Вольский на письмо так и не ответил. Видимо, как и большинство сотрудников, числа тридцатого апреля распрощался с работой до окончания майских праздников, либо Татьянино письмо угодило в спам.
        Мобильник он не признавал категорически, так что, вернувшись домой, Таня уселась за рабочий стол, и нашарила среди бумажных завалов трубку домашнего телефона.
        Боря являлся кладезем информации обо всем, что происходило в малопонятных для непосвященного кругах, которые Таня называла «оккультяпными». Повидав по роду своей деятельности томных дам в возрасте глубоко за сорок, устало тянувших тонкие сигареты, рассуждая о пассионарности, проклятьях древних родов и особой миссии, возложенных на них Небом, Таня старалась наблюдать за такими людьми со стороны, опасаясь за собственный рассудок.
        Боря же искренне развлекался, посещая сборища контактеров или прямых потомков гиперборейской расы, с наслаждением рылся на книжных развалах, увлеченно раскапывая книги с зубодробительными названиями, вроде «Вся правда о поисках Шамбалы войсками НКВД» или «Берия - шпион инопланетных агрессоров». При этом он ухитрялся оставаться на редкость разумным человеком, склонным к несколько циничному юмору.
        Застать его на работе было делом не простым, но сегодня ей явно везло:
        - Вольский слушает.
        - Боря! Ты ли это, друг сердечный?
        - Я, а кто же еще, - хмыкнул Борис.
        - А вот скажи мне, Боря, давно ли ты почту свою проверял?
        - Э-э-э… регулярно этим занимаюсь.
        - А не видел ли ты письма моего? Которое я тебе еще до майских отправляла?
        - Видел! В тот же день и прочитал! - бодро отрапортовал Вольский.
        - А ответить? - голос Тани сделался вкрадчивым.
        - Тань, ну ты же знаешь, мог бы - ответил. Но ты же спрашиваешь не пойми о чем. Индейцы какие-то, о которых я вообще ни сном, ни духом. Верная Рука, друг апачей - все, что я сходу о них вспомнить могу.
        - Я про ацтеков спрашивала, а не про апачей, - въедливо уточнила Таня.
        - Да какая, собственно, разница. В общем, если честно, я сначала просто не сообразил, чем тебе помочь, а потом закрутился. Праздники, то, сё, в общем, не до того было. Потом парни эти странные замучили расспросами…
        - Какие парни? - быстро спросила Таня. Почему, она и сама не могла бы сказать, но что-то ее толкнуло изнутри. Наверное, это и называется журналистским чутьем - суметь понять, когда человек бросает внешне ничего не значащую фразу, за которой скрывается интереснейшая история.
        - Честно говоря, не знаю точно, кто они. Говорили - из какой-то общественной организации. Вроде областной комитет по охране памятников старины или еще как-то так. Заковыристо, в общем. Но, знаешь, если и работают они в общественной организации, то не больше, чем на полставки.
        - Это почему?
        - А потому, что от них «людьми в черном» за версту несет.
        В свое время, посмотрев комедию «Люди в черном» о парочке суперагентов ФБР, занимающихся инопланетянами, живущими на Земле, Боря пришел в дикий восторг и с той поры всех сотрудников спецслужб называл только так.
        - И что же им от тебя потребовалось? Какие секретные материалы обнаружились в твоей библиотеке?
        - А вот знаешь, интересно. По основной моей работе они и не спрашивали ничего. Но, ты же помнишь, я Москву петровской эпохи очень неплохо знаю. Вот об этом и спрашивали.
        - Да ты что? А конкретнее можно?
        - Кстати, а ты же сама меня об этом как-то спрашивала. О карте Брюса. Помнишь?
        Татьяна вспомнила. Действительно, готовя колонку о Сухаревской башне, она спрашивала Борю и Якове Брюсе. Тот что-то говорил, помимо прочих интересных вещей, о том, как Брюс, по заданию Петра I, составил карту «сильных» мест Москвы. Поговаривали, что не только Москвы, но и Подмосковья.
        - А что именно спрашивали?
        - Очень подробно о том, есть ли какие-то следы этой карты, известны ли упоминания о конкретных объектах, проводил ли кто-нибудь реконструкцию карты, и так далее. В общем, полный бред.
        - И что ты им сказал.
        - А что я мог им сказать? Рассказал о том, что никаких документальных подтверждений не сохранилось, карта же пропала в середине 20-го века, а что касается описаний - они есть, сохранились в хранилищах Академии наук. Там пусть и ищут.
        - Как думаешь, а почему они так заинтересовались?
        - Честно говоря, понятия не имею. Но, сдается мне, что в Академии они не смогли найти того, что им требовалось. Описание там есть, но весьма поверхностное. А из знатоков, из тех, кто мог бы рассказать подробно что к чему, никого уже не осталось. Кто умер, кто в девяностые ушел джинсами торговать, кто уехал в теплые края на другую сторону шарика. Осталась пара-тройка энтузиастов, но они давно на пенсии.
        - А ты не знаешь, кто бы это мог быть?
        - Да вот твой старичок Малинин, к примеру. Попробуй его порасспрашивать.
        Поблагодарив, Таня положила трубку, и задумалась. Странно все это… Спецслужбы, колдовская карта Брюса, и все это по времени совпадает с началом событий, которые Ян считает очень опасными.
        Найдя в коммуникаторе номер Малинина, она нажала клавишу вызова, молясь про себя, чтобы профессор не оставил мобильник в прихожей, где его найдет жена. Если она возьмет телефон - последует длительный допрос, в конце которого она положит трубку, сказав, что Игорь Львович занят.
        Снова повезло. В динамике раздался бодрый надтреснутый голос Малинина:
        - Здравствуйте, Танечка! Душевно рад вас слышать.
        - Здравствуйте, Игорь Львович, - Таня тоже искренне радовалась. Малинин ухитрился сохранить энергичность и жизнелюбие, которых хватило бы на пятерых молодых людей.
        - Вы просто так, поболтать со стариком, или по делу? - спросил профессор, и тут же спохватился, - Ох, о чем это я. Вы же по мобильному, значит, по делу. Знаете, постоянно забываю, что эти приспособления служат еще и для пожирания денег.
        - Игорь Львович, скажите, пожалуйста, а вас в последнее время никто не расспрашивал о карте, которую составлял Яков Брюс?
        - Да, приходили какие-то очень самоуверенные молодые люди, - удивился профессор, - а что такое?
        - Нет-нет, ничего. Просто интересуюсь. Скажите, а о чем, конкретно, они спрашивали?
        - О самой карте, о том, какие территории там были отмечены, как «места силы». Знаете, еще они очень интересовались, составлял ли Брюс карты Подмосковья.
        - И, как? Составлял?
        - Понимаете, Танечка, официальных данных нет. Но, существуют предания, что занимался, занимался чем-то таким шотландский колдун!
        Внезапно, собеседник заторопился:
        - Простите великодушно, Танечка, бежать, бежать мне надо. Вы, знаете что, если хотите поподробнее поговорить, вы ко мне приезжайте. Мы обо всем замечательно побеседуем!
        - Конечно, Игорь Львович, как скажете. Когда вам будет удобно встретиться?
        - Давайте не будем откладывать? Подъезжайте завтра, часиков в семь-восемь вечера, поужинаем, чайку попьем. Антонина Васильевна как раз уедет на дачу, а я точно вернусь из университета. А то, - тут профессор рассмеялся мелким рассыпчатым смехом, - она продолжает меня ревновать к любому существу женского пола. А вы, Танечка, у нее просто вне конкуренции!
        Таня постаралась не хмыкнуть в трубку, и благовоспитанно ответила:
        - Хорошо. Давайте завтра в два часа дня. Я тоже буду искренне рада вас видеть.
        Нажав кнопку отбоя, она пробормотала: - Так, все интереснее и интереснее, - и снова принялась тыкать стилом в экран коммуникатора, в поисках номера своего третьего «эксперта по чертовщине».
        Семен Никитович Вышегорский также ответил сразу. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В свои преклонные годы, он являлся горячим поклонником современной техники, и со страстью покупал новейшие телефоны, а ноутбуки менял каждый год, в погоне за все новыми и новыми функциями. К чести Семена Никитича следовало сказать, что технику он осваивал прилежно, и пользовался ею с большим толком. Правда, электронную почту не любил, говоря, что не может уловить интонацию собеседника, читая письмо с экрана.
        Закончив разговор, Таня откинулась в кресле, положила вытянутые ноги на стол, закинула руки за голову, и принялась задумчиво мурлыкать под нос что-то не слишком мелодичное.
        Вырисовывалась интересная ситуация, о которой, несомненно, стоило сообщить Яну.
        Хотя, решила она, сначала стоит встретиться с Малининым. Милейший Игорь Львович за чаем с брусничным вареньем мог припомнить новые подробности разговора.
        Засигналив зеленым огоньком, коммуникатор подал голос.
        Глянув на экранчик, Таня подняла бровь, издав удивленное, - О, как.
        После разговора на платформе метро, Таня никак не ожидала звонка от Нижегородцева. Однако, вот он.
        - Здравствуй, Пашенька, - промурлыкала она в трубку.
        - Здравствуй, Танюш, - Нижегородцев разговаривал как ни в чем не бывало, - а скажи мне, подруга, ты документы на свою супертачку забирать собираешься? Да и деньги неплохо было бы отдать.
        Таня тихонько ойкнула. Получилось, действительно, неудобно.
        - Паша-а, я ду-ура безголовая, сил нет, - протянула она, лихорадочно соображая, как ей побыстрее встретиться с Пашей, и рассчитаться за машину. Благо, нужная сумма лежала у нее дома, так что, хоть с этим проблем не должно возникнуть.
        - Как приятно слышать, что хоть кто-то себя здраво оценивает, - хмыкнул Нижегородцев, но тут же милостиво предложил, - Давай-ка, я до тебя сейчас доеду, ты меня чайком напоишь в качестве благодарности. А еще лучше - обедом накормишь.
        Вскочив с кресла, Таня, не отрывая коммуникатор от уха, побежала к холодильнику. Открыв дверцу, окинула тоскливым взглядом полки. Пара помидоров, три огурца, бутылка питьевого йогурта, упаковка низкокалорийного творога. На нижней полке - банка земляничного и банка яблочного варенья.
        Всё.
        - Паша, а ты когда подъедешь? А то, если ты обедать желаешь, то мне в магазин придется бежать.
        - Часа тебе хватит?
        Таня прикинула, что изобразить обед из макарон и пачки полуфабрикатных котлет, она за час точно успеет.
        - Ага, давай. Жду с нетерпением!
        Когда раздался звонок в дверь, по квартире разносился запах жареных котлет, а Таня дорезала овощи, сооружая нехитрый салат из огурца, помидора и майонеза.
        Паша вошел, заранее потирая руки, чмокнул хозяйку в щеку, после чего Таня направила гостя в ванную.
        - Так, вот тебе все документы, давай сразу деньги, пока я не забыл, - и Паша убрал в потертую барсетку пачку денег, перетянутую желтой резинкой.
        В пару минут умяв полную тарелку макарон с тремя котлетами, Нижегородцев, по-кошачьи жмурясь, блаженно развалился на стуле.
        - А сооруди, пожалуйста, чайку, Танюш, - попросил он, - и ты увидишь перед собой счастливого человека.
        - Так уж и счастливого? - поинтересовалась Таня, доставая чашки и заварочный чайник.
        Выглядел старший лейтенант, действительно, не слишком хорошо. Меньше, чем за неделю, он похудел, осунулся, под глазами залегли глубокие тени. Он старательно изображал привычного - веселого и беззаботного Пашу Нижегородцева, но Таня видела, как нервно старший лейтенант косится в сторону окна, стоит только на улице раздаться резкому звуку, как напряглись его плечи, когда на лестнице застучали чьи-то шаги.
        Вопрос Паша проигнорировал, принявшись сосредоточенно прихлебывать горячий чай. Сделав пару глотков, поставил чашку, с досадой посмотрел на Таню:
        - Ну отчего ты такая любопытная, Береснева, а? вот почему не можешь дать человеку просто посидеть, попить чаю, отдохнуть от трудов?
        - Работа у меня такая, - напомнила ему Татьяна, - журналист, называется.
        - Акула пера. Пиранья клавиатуры, - грустно констатировал Паша, и Таня повнимательнее всмотрелась в гостя.
        - Паша, а ведь ты мне сказать что-то хочешь.
        - Я ж говорю, пиранья клавиатуры. Еще и умная, черт бы тебя побрал.
        Нижегородцев нервно пододвинул к ней чашку.
        - Сделай-ка мне кофейку, акула.
        - У меня только растворимый, Паш, - на всякий случай уточнила она, и потянулась за банкой.
        - Да сыпь, что есть!
        Держа в руках пузатую кофейную банку, Таня обернулась, и удивленно уставилась на старшего лейтенанта.
        - Нижегородцев, да ты, никак, нервничаешь? Что происходит то?
        Паша встал, резко отодвинув стул, прошелся туда-сюда по крохотной кухне, встал у окна, барабаня пальцами по подоконнику.
        - В общем так, если что, я сюда приезжал отдать тебе документы на машину. И все. Поняла? Ты накормила меня обедом и выпроводила. Ясно? Повтори?
        - Ты отдал мне документы на машину, я накормила тебя котлетами с макаронами. Кстати, ты умял полпачки.
        - Я сам не понимаю, на фига тебе все это говорю, но за последние сутки пропало несколько человек. Мне во всяком случае, известно о пяти. В разных районах Москвы.
        - Паш, да в Москве люди десятками, если не сотнями пропадают. С чего, вдруг, ты задергался?
        - Сиди и слушай, - Нижегородцев вырвал у Татьяны банку, ополоснул под струей воды чашку, из которой до этого пил чай, аккуратно вытер цветастым кухонным полотенцем. Бухнул две ложки кофе, заозирался, и Таня молча пододвинула к нему круглую стеклянную сахарницу. Нижегородцев, сопя, отправил в чашку три ложки сахара.
        - Паш, ты не молчи. Ты говори, давай.
        - Береснева, не дави. Я думаю.
        - Я давлю?! Ты сам приходишь ко мне, ведешь себя как девица которая не сообразит, потискаться с парнем или мама заругает, а потом я же еще и давлю!
        В это время щелкнул чайник, оповещая, что вода вскипела, и Нижегородцев снова вздрогнул.
        Чертыхнувшись, в сердцах бросил ложку на стол.
        - Да что с тобой творится?! - снова спросила Таня, всплеснув руками, - ты ж параноиком становишься! Тебе успокоительные пить пора!
        - Пью. Не помогает, - отмахнулся Паша.
        Налив кипяток, он медленно размешивал сахар, стараясь успокоиться.
        - Понимаешь, все пропавшие - здоровые молодые мужики в возрасте до тридцати пяти лет, не имеющие никаких криминальных связей, одинокие, ведущие отвратительно здоровый образ жизни. Как там? «В порочащих связях замечен не был», и далее по тексту. При этом, заметь, пропали все они за последние сутки. Узнал я об этом случайно, наши то занимаются только одним случаем. И я бы, конечно, внимания не обратил, но, в коридоре чуть не нос к носу столкнулся с мужичком из «соседей». Он у нас шустрил, когда забирали Костину «расчлененку». Потом я его видел еще раз, когда мы разбирались со смертью Загорулько.
        Таня почувствовала, как по спине ползет нехороший холодок страха. Вокруг снова начинались непонятные события.
        Да и не заканчивались они, призналась она самой себе, просто ты совершенно перестала обращать внимание на внешний мир, погрузившись в свои чувства. А вот мир о Татьяне Бересневой не забыл и, кажется, готовил какую-то очередную подлость.
        - Не знаю, каким боком это может тебя касаться, но чую, лучше тебе об этом знать, - вывел ее из ступора голос Нижегородцева.
        - Знаешь, Паш, а ведь меня никто так и не вызвал в связи с гибелью Славы, - медленно сказала она.
        - Вот это совсем интересно, - отхлебнул кофе Паша. - Наводит на определенные размышления. И я, однозначно советую тебе свалить из квартиры.
        - И что за размышления тебя натолкнули на такую интересную мысль?
        - Танюш, первое, что должен был сделать следователь, получив дело Загорулько, это пройтись по его ближайшему окружению. В которое ты, без вопросов, попадаешь. Раз этим никто не занялся, значит, дело забрали, чтобы похоронить. Следовательно, это часть какой-то операции «соседей». И есть у меня подозрение, что операция эта частная. Была б она легальной, они бы действовали по стандартным процедурам, с вызовом свидетелей, отработкой контактов и прочими кренделями. А так…
        Не закончив фразу, он махнул рукой. Впрочем, Таня и так его прекрасно поняла.
        - Вот такие пироги, Танюш, - сказал, допивая кофе, Нижегородцев.
        - А теперь пойду я. Владей своим супермобилем, радуйся жизни, и сделай так, как сказал добрый дядя Паша. Исчезни на некоторое время. А то… нехорошие какие-то у меня предчувствия.
        Закрыв за Нижегородцевым дверь, Таня уселась в кресло у своего рабочего стола, как и до прихода гостя, закинула на него ноги. Невидящим взглядом уставилась в монитор, по которому неторопливо плавали рыбки скринсейвера.
        Непонятные убийства, покушения на ее жизнь, гибель Кости Нифонтова и Славы Загорулько, теперь, вот, исчезновения людей…
        А еще неизвестные визитеры, расспрашивающие ее знакомых о карте Якова Брюса, невероятный рассказ Яна, полностью изменивший картину мира, в котором она живет, а еще…
        Таня никак не могла уловить связь между всеми этими событиями, но чувствовала, что она должна быть.
        Вот, только, как ее нащупать?
        Черная стена леса приближалась нестерпимо медленно, хотя Таня бежала изо всех сил. Проваливаясь по пояс в невесомый, обжигающий нестерпимым холодом, снег, она рвалась вперед, надеясь обрести убежище под тяжелыми еловыми лапами, затеряться среди потрескивающих от мороза стволов.
        Позади, все ближе и ближе, слышалось тихое потрескивание ледяных полозьев.
        Она боялась оглянуться, потерять хоть мгновение, отпущенное отпущенного ей времени.
        Дыхание с хрипами и свистом вырывалось из обожженных холодом легких, но она упорно проталкивала в себя неподатливый воздух. При каждом выдохе, вместе с облачками пара, с губ срывались брызги крови. Она не чувствовала боли в растрескавшихся, кровоточащих губах, старалась не думать, что будет делать, когда доберется до леса. Пока она может двигаться - она жива.
        Скрип становился все громче, и Таня не выдержала - обернулась.
        Ледяные сани были совсем рядом.
        Она увидела нечеловечески спокойное лицо Мораны, даже не взглянувшей на нее, и едва уловила движение Чернобога.
        Бог небрежно взмахнул рукой, и Таня почувствовала, как спину между лопаток обожгло холодом.
        Внутри взорвалась ослепляющая боль, и она с ужасом увидела, как из груди у нее появляется синеватый ледяной наконечник, а за ним и древко копья.
        Мир вокруг закружился, и она ничком упала на снег.
        Прозрачные весенние сумерки медленно вползали в город. В метро толпы менеджеров и секретарш вырвавшихся из душных офисов штурмовали вагоны, на Таганке привычный дневной затор перерос в столь же привычную безнадежную пробку, в которую с упорством лосося, идущего на нерест, вливались все новые и новые автомобили.
        Вокруг парапетов подземных переходов собирались стайки измочаленных мужичков, припадающих к бутылкам пива.
        Тем, кому повезло работать рядом с жилыми кварталами, устраивались на лавочках возле детских площадок, и вели неторопливые беседы, обсуждая невменяемое руководство и тяготы семейной жизни, не забывая потягивать пиво.
        В небольшом уютном дворике, чудом сохранившемся в центре Москвы, угловую лавочку облюбовали двое мужиков распространенного типа «мелкий менеджер небольшой фирмы». Одному явно уже перевалило за сорок, второй выглядел помоложе, но лица у обоих усталые, в неторопливых движениях сквозит обреченность людей, для которых жизнь - серый замкнутый круг, по которому надлежит бежать, пока не помрешь.
        - Вы не хмурьтесь так, Владимир, - выговаривал своему молодому коллеге Олаф, со вкусом обгладывая прозрачную полоску рыбьей спинки, добытой из плоской пластиковой упаковки.
        Владимир со вздохом запустил руку в пакет, достал такую же полоску, с сомнением осмотрел и сунул обратно. Сделав символический глоток темного пива, осмотрелся. К подъезду семенила, неодобрительно поглядывая на расслабляющихся мужичков, сгорбившаяся бабушка, на ступеньках обернулась снова, но ничего не сказала.
        Загорелся свет в окнах, сумерки незаметно сгущались, размывая незамысловатый пейзаж двора, превращая его в таинственную «терра инкогнита».
        - Да я и не хмурюсь, - запоздало отреагировал Владимир, - просто не очень приятно, когда на тебя вот так смотрят.
        - Вы, Владимир, просто не цените прелестей работы в мегаполисе! - отсалютовал бутылкой норвежец и надолго присосался к горлышку. Оторвавшись, выдохнул: - Неплохое пиво, надо сказать. Так вот, недооцениваете вы всю прелесть работы в большом городе. Я вот, надо сказать, предпочитаю работать как раз в городах. Вы посмотрите - здесь же никто никого не знает, поток лиц такой, что даже незнакомая подозрительная физиономия стирается из памяти аборигена уже через несколько минут. Вы думаете, эта бабушка, которая на вас так косилась, вызовет полицию? Уверяю, отпирая дверь, она уже будет думать о своей манной каше и зубном протезе, а никак не о незнакомом молодом человеке, пьющем пиво во дворе дома. А вот если бы мы с вами работали маленьком американском или немецком городишке, то уже через три минуты нас вежливо расспрашивали полицейские.
        - Тут вы, конечно, правы, - согласился Владимир.
        Олаф хмыкнул:
        - Конечно, прав. А в каком-нибудь эвенкийском стойбище, к нам бы уже шагали суровые дурно пахнущие мужчины с охотничьими ружьями.
        - Случалось в вашей карьере и такое?
        - Случалось. Правда, были это не эвенки, и шли они не с ружьями, а луками и копьями. Поверьте, от этого веселее не стало.
        Владимир не стал доставлять старшему товарищу удовольствие, и не принялся расспрашивать, чем закончилась та история. И так ясно, если Олаф стоит перед ним и аккуратно, мелкими глотками, тянет легенькое светлое пиво.
        - А теперь, я советую принять ту самую таблеточку, которой я вас снабдил перед выходом, - негромко порекомендовал норвежец, и сам незаметно вытряхнул из рукава маленькую белую таблетку. Отправив ее в рот вместе с кусочком сушеной рыбы, запил ее очередным глотком пива, и аккуратно поставил бутылку в урну. Владимир последовал его примеру. После этого они обсудили, не взять ли еще по одной, и двинулись в сторону улицы, где в доме через дорогу светилась витрина маленького магазинчика, из тех, что круглосуточно ждут постоянных покупателей, предлагая им небогатый, но постоянный набор пива, водки и дешевого вина.
        Дожидаясь просвета в плотном потоке машин, Олаф достал из кармана дешевенький мобильник, нажал кнопку вызова - номер, по которому он собирался звонить, шел первым в списке последних звонков. Приложив аппарат к уху, дождался тонкого свиста, подтверждающего, что линия защищена от подслушивания.
        Привычно огляделся - не услышит ли кто-нибудь, то, что не предназначено для посторонних.
        - Алло? Да, здравствуйте, Ян Александрович. Да, мы тут устроили с Владимиром вечер трудного дня, позволили себе по бутылочке пива.
        Выслушав ответную реплику собеседника, продолжил:
        - Разумеется. Но не в этом дело. Так вот, никаких средств особой защиты, - выделил он голосом слово «особый», - я не отследил. Следовательно, или там нет того, что нас интересует, либо это «что-то» находится в пассивном состоянии, а средства магической защиты они применять опасаются. Скорее всего, чтобы не привлекать нашего внимания.
        Олаф снова прервался, слушая Вяземского. В этот момент в потоке автомобилей возник просвет, и Владимир бросился через дорогу, потянув за собой норвежца.
        Перебегая дорогу, Олаф негромко говорил:
        - А вот двоих парней «Спецотдела», контролирующих прилегающую территорию, мы с Владимиром опознали. Что? Нет, двое, больше нет. Кроме них только стандартные вестибюльные страдальцы.
        Ступив на тротуар, норвежец жестом показал Владимиру, иди, мол, в магазин один, а сам остался около входа. Неторопливо расхаживая, он говорил в трубку:
        - Вот именно. Володя тоже сразу об этом сказал. И я совершенно с ним согласен. То, что спецотделовских всего двое, явно говорит о том, что тут частная инициатива. Скорее всего, сам господин Суханов и старается. Так что, шума поднимать, конечно, не будем, но, если что, ведем себя нагло, широкой огласки им явно не хочется, так что, шумно давить не будут.
        Попрощавшись, он отправил телефон во внутренний карман пиджака, предварительно проверив, что телефон переведен на вибровызов.
        Из магазина как раз показался Владимир, показал, подняв руки, четыре бутылки пива, ловко зацепленные между растопыренными пальцами.
        - А пакет, что, не додумался? - проворчал Олаф, забирая две бутылки.
        Пришлось распихивать ёмкости по карманам ветровок.
        Свернув в ближайший переулок, напарники медленно зашагали по узкому тротуару, перебрасываясь ничего не значащими фразами.
        Вскоре еще две бутылки отправились в урну, а, дойдя до конца переулка, пара остановилась и принялась оглядываться. Любой, кто хоть раз употреблял больше полулитра пива зараз, сообразил, что людям очень и очень нужен укромный уголок.
        Как назло, вокруг громоздились только вставшие стена к стене офисные особняки. Пришлось незадачливой паре отправляться дальше по сонной улице.
        Окончательно стемнело, исчезли последние прохожие, и улица погрузилась в тишину. Неутихающая московская суета осталась где-то в стороне, отделенная от путаницы то забирающих резко вверх, то, устремляющихся вниз улочек стенами старых, помнящих, еще дореволюционные времена, домов.
        Впрочем, Владимиру с Олафом, было не до красот архитектуры. Они шли, все более нервно оглядываясь, пока не увидели впереди долгожданную арку, ведущую в небольшой пустынный двор.
        Наверное, дома, окружавшие дворик, готовились к сносу или капитальной реконструкции, поскольку вид имели абсолютно нежилой. Окна глядели на незваных гостей темными провалами, двери у нескольких подъездов отсутствовали, да и сам двор вид имел самый что ни на есть заброшенный.
        Пройдя через арку, Олаф и Владимир разделились. Олаф, бесшумно поставил пивные бутылки у стены, одним движением скинул свою легкую светлую куртку, и вывернул ее наизнанку. Оборотная сторона оказалась темно-серой, полностью скрывающей своего владельца в ночной темени.
        Надев куртку, он застегнул «молнию», и достал из бокового кармана тонкую шапочку, превращающуюся в маску с прорезями для глаз.
        Владимир же аккуратно расставил пивные бутылки, свои и те, что оставил Олаф, поперек входа во двор, и бесшумно заскользил от подъезда к подъезду, заглядывая в каждый. По дороге он также вывернул свою куртку и натянул шапку-маску.
        Убедившись, что они одни, оперативники вошли в крайний слева подъезд, и канули в непроглядной тьме.
        В кабинет Вяземского, тихо постучав, заглянула Анна.
        - Ян Александрович, я могу идти?
        Хозяин кабинета глянул на часы:
        - Конечно, Анна. Я удивлен, что вы еще здесь. Произошло что-то из ряда вон выходящее, что вы в такой поздний час в офисе?
        - Нет, что вы, Ян Александрович, вы бы об этом узнали первым, - смутилась секретарша. Она, как и другие сотрудники «Ниввы» с первых же дней с удивлением узнала, что их шеф вовсе не считает ценным сотрудником того, кто днюет и ночует на работе. Зато за результаты рабочего дня Вяземский спрашивал жестко. Однако вынуждены были признать работники, если и устраивал разнос, то исключительно по делу и в настолько невыносимо корректной форме, что лучше бы орал.
        - Тогда, конечно, идите, - отпустил Вяземский Анну, - Я еще какое-то время побуду здесь, кабинеты запру своими ключами, ну, а охрана, сама знаете, не дремлет.
        - Да-да… конечно, просто я подумала, раз вы здесь, вдруг, от меня что-то понадобится. Да и господин Сигурдсон еще не возвращался.
        - Олаф сегодня уже не будет заезжать в офис, - улыбнулся Вяземский, и Анна, попрощавшись, ушла.
        - Господин Сигурдсон, значит! - хмыкнул он, когда дверь за девушкой закрылась, - Вот тебе и невозмутимый скандинав!
        Оставшись в одиночестве, он встал из-за стола, медленно заходил по кабинету.
        Пожалуй, больше всего он не любил ждать.
        Ян предпочел бы сейчас вместе со своими оперативниками скользить по истертой лестнице заброшенного подъезда, бесшумно вскрывать люк на чердак, пробираться к выходящему на крышу окну, ступая так, чтобы не потревожить ни единой пылинки.
        Но, он не мог позволить себе такой роскоши.
        Досадливо поморщившись, Ян постарался обуздать свое нетерпение.
        В который уже раз, он подумал, что малочисленность ордена Стражи - это одновременно и его огромная сила, но и ахиллесова пята.
        Да, конечно, только благодаря своей малочисленности, Орден мог оставаться дееспособным столько веков, вовлекая в свои ряды только тех, кто обладал не только уникальными талантами и умениями, но и безусловной преданностью делу. Именно малочисленность Стражей позволила им пережить времена Инквизиции и ускользнуть от пристального и недоброго внимания Ананеребе, но она же заставляла работать на износ, не ожидая смены.
        Смены, зачастую, попросту не было.
        Два! Всего два настоящих Стража на всю европейскую территорию России - это же катастрофически мало, - в который уже раз подумал Ян. Случись что с ним или Олафом, и найти замену будет почти невозможно.
        Внезапная гибель Мартынюка - и всю его агентурную сеть приходится выстраивать заново. Конечно, он оставил отчеты, в которых содержались имена и координаты тех, с кем он сотрудничал, но многие, люди и не совсем люди, были существами крайне недоверчивыми, и с каждым приходилось выстраивать отношения заново.
        Все это требовало времени, а его не было.
        Вот это и есть действия в состоянии информационного вакуума, чертыхнулся Ян, направиляясь к стоявшей в углу кабинета кофеварке.
        Брезгливо поморщившись, запустил аппарат и встал рядом, сунув руки в карманы.
        Пить кофе на ночь - идея, конечно, не лучшая, но он прекрасно знал, что, пока не получит отчет от Олафа, глаз не сомкнет.
        А информация требовалась, как воздух. Хоть какая-нибудь. Хотя бы самая тонкая ниточка, благодаря которой удалось понять, что именно задумал Лесто, и каким образом в это замешаны сотрудники Спецотдела.
        Дай бог, чтобы это оказались какие-нибудь безобидные шалости, вроде контрабанды или рэкета, - подумал Ян. Цинично, конечно, но пусть, даже, это окажется попытка устранения конкурентов с помощью черной магии и человеческих жертв. С этим мы как-нибудь справимся, благо, опыт есть.
        Однако ему казалось, что все куда хуже. В глубине души зрела уверенность, что Лесто, точнее, те, кому этот авантюрист служит, готовятся нарушить основное положение Протокола Нейтралитета, и провести Ритуал.
        А их всего трое, и они до сих пор тыкаются по углам, как слепые котята.
        Ян снова посмотрел на часы. Сейчас Олаф с Владимиром должны находиться на крыше здания, примыкающего к территории особняка, в котором разместился со своей выставкой Лесто. Еще несколько минут, и настанет время полного радиомолчания.
        Досадливо морщась - он терпеть не мог отдавать указания о ходе операции, основываясь только на неясных ощущениях, Вяземский нажал на кнопку вызова телефона, подключенного к защищенной линии.
        Долго ждал, вслушиваясь в неясные шорохи, раздававшиеся в динамике, пока не услышал приглушенный голос Олафа:
        - Ян Александрович, я, конечно, чрезвычайно уравновешенный человек, как и положено настоящему норвежцу, однако, искренне надеюсь, что произошло нечто, заслуживающее моего пристального внимания именно сейчас.
        По этой цветистой фразе можно было безошибочно понять, что Олаф нервничает. Как и любой нормальный человек в подобной ситуации.
        От большинства Сигурдсона отличало то, что он умел контролировать эмоции.
        - Олаф, в первую очередь ищите любые признаки подготовки к Большому Ритуалу.
        - Даже так? - голос оперативника моментально приобрел нотки мрачной сосредоточенности, - Это достоверная информация или…?
        - Или, Олаф. Или. Нет у меня информации.
        - Понятно. Приступаем, - немногословно отрапортовал норвежец, и закончил разговор.
        Вяземский опустил трубку во внутренний карман пиджака и снова зашагал по кабинету.
        Вот теперь, действительно, оставалось только ждать.
        На плоской крыше дома, чья глухая кирпичная стена примыкала к территории особняка, являвшегося целью ночного визита, Олаф и Владимир в последний раз проверяли снаряжение.
        Передав коллеге слова Вяземского, Сигурдсон вернулся к последним приготовлениям.
        Норвежец в очередной раз проверил, насколько плотно лежит во внутреннем кармане коробочка декодера, с помощью которого он должен был обойти систему безопасности. Владимир поправил компактный плоский пистолет во вшитой в ветровку кобуре, зачем-то потрогал висевший на толстом кожаном шнурке амулет и снова убрал его под рубашку.
        - Терпеть не могу эту часть работы, - пробормотал он, берясь двумя пальцами за фигурку сокола, прикрепленную к широкому кожаному браслету. Татьяна бы легко узнала его - такой же ей подарил Ян. Правда, Владимир свой на руке не носил, предпочитая держать в одном из внутренних карманов куртки.
        - Успокойтесь, Владимир. Сами знаете, это самая легкая и безопасная часть операции, - добродушно сказал Олаф.
        - От этого не легче. В десанте, я хоть мог за стропы подергать, понятно было, что тебя держит. А тут!
        - А тут, мой юный друг, методы, проверенные тысячелетиями! - наставительно поднял палец Олаф.
        - Угу. То-то десантура сотнями с небес сыплется, а мы с вами одиноких альбатросов над Москвой изображать будем, - буркнул Владимир.
        После чего, длинно выдохнув, закрыл глаза, и что-то тихо зашептал, подушечками пальцев поглаживая костяную фигурку птицы.
        Закончив шептать, открыл глаза, и, разбежавшись, прыгнул с крыши.
        По всем законам физики, он должен был камнем упасть на асфальт, и застыть там, предварительно разбрызгав по двору содержимое черепной коробки.
        Вместо этого, молодой человек, почти неразличимый в ночной тьме, мягко спланировал на крышу особняка. В последний момент его мотнуло в сторону, но, ловко приземлившись на согнутые ноги, он изящным перекатом ушел с места приземления, и поднялся на одно колено, уже держа в руках пистолет.
        Короткий ствол оружия неподвижно смотрел на слуховое окно, ведущее на чердак.
        Позади раздался чуть слышный шорох. Владимир, не оборачиваясь, прошептал:
        - А шеф мог бы и чем-нибудь посильнее сокола зарядить. Заклинание почти отключилось, когда я в паре метров над крышей болтался.
        - Вы бы еще с сиреной и мигалками сюда приехали. Как ваши депутаты любят, - ядовито прошептал Олаф, возясь с декодером. - Заряди Ян Александрович посильнее, то же самое было бы.
        Владимир обиженно засопел, но промолчал.
        Нажав несколько кнопок на пульте декодера, Олаф посмотрел на маленький экран прибора, и протянув над плечом Владимира руку, легонько толкнул створку окна.
        Молодой оперативник скользнул в темный проем. Следом, выждав несколько секунд, Сигурдсон.
        Притворив за собой створку, они около минуты стояли неподвижно, привыкая к темноте чердака и вслушиваясь в окружающее пространство.
        Наконец, Олаф ткнул рукой влево от себя, затем наставил указательный палец на Владимира. Тот кивнул, и, все так же держа пистолет перед собой, бесшумно ступая, двинулся в указанном направлении.
        Оба оперативника прекрасно видели в темноте. Дойдя до люка в полу, Владимир остановился, и, присев на корточки, принялся кончиками пальцев ощупывать его по контуру. Подоспевший Олаф поставил коробочку декодера туда, куда указал Владимир, спустя пару секунд экран прибора успокоительно мигнул зеленым, и Владимир потянул крышку на себя.
        Теперь уже Олаф первым скользнул в проем, а молодой оперативник, закусив губу от напряжения, сантиметр за сантиметром поднимал тяжелую крышку, пока не откинул ее полностью. Конечно, им не хотелось оставлять люк открытым, но другого выхода не было - закрыть его, не подняв шума, без помощи магии было нереально, а применять ее внутри особняка, Вяземский категорически запретил.
        Оперативники оказались на маленькой технической площадке под потолком. Спустившись по узкой лестнице из металлических прутьев в пыльный коридор, по обе стороны которого шли запертые двери, Владимир сверился с планом особняка, подсвечивая себе маленьким фонариком-карандашом.
        - Пока все совпадает, - шепнул он Олафу. - Это служебный коридор, тут всяческие кладовые, отопление и прочие неинтересные помещения.
        - Смотря для кого неинтересные. Смотрим внимательно по сторонам, выискиваем все необычное.
        - Вот именно эта формулировка мне и нравится. Сразу становится понятно - основная часть нашей работы, обыденность и скука, - и Владимир медленно двинулся вперед по коридору, внимательно осматривая каждую дверь.
        Норвежец шел следом, вслед за своим молодым коллегой проверяя каждый сантиметр стен и пола.
        Владимира подобный контроль нисколько не задевал - он знал, что Олаф непостижимым образом удавалось уловить то, что не замечал никто другой. К тому же, часть его внимания направлялась на контроль обстановки по ходу движения, а потому Владимир допускал, что может упустить малозаметную деталь.
        Судя по тому, что норвежец неторопливо, но безостановочно следовал за ним, Владимир ничего не упустил.
        Коридором явно пользовались нечасто, да и убирались не слишком усердно, о чем говорил слой пыли на деревянном полу. С одной стороны, он помогал оперативникам - сразу было видно, что к дверям уже давно никто не подходил. С другой - теперь в пыли отпечатаются их следы. Впрочем, это не слишком заботило норвежца. Главное - спокойно покинуть объект, а там, пусть хозяева гадают, кто и зачем их навестил.
        Глянув за угол, Владимир поманил Олафа:
        - Ваша очередь, командир. Займитесь вскрытием.
        Норвежец в два шага преодолел короткий аппендикс, которым заканчивался коридор, и присел перед стальной дверью.
        Снова пошел в ход декодер, затем Олаф достал одну из отмычек, спрятанных в его широком брючном ремне.
        Закрыв глаза, он легчайшими движениями поворачивал в замке стальную пластинку, пока не раздался легкий щелчок.
        Владимир тут же придержал ручку двери, чтобы она случайно не приоткрылась.
        Снова коридор, но уже более обжитой. Деревянные двери с потускневшими медными табличками, ковровая дорожка на полу - сильно вытертая, отметил Владимир, в противоположном конце коридора виднеются мраморные перила, значит, как и отмечено на плане, он выходит на кольцевой балкон. Направо от коридора должна находиться лестница, по которой можно спуститься на второй этаж. Туда, где находится экспозиция выставки, а также жилые комнаты и кабинет директора культурного центра, располагавшегося в особняке.
        Большинство кабинетов не запиралось на ночь, остальные быстро уступали отмычке в умелых руках Олафа. Оперативники действовали осторожно, но быстро, умело осматривая помещения.
        Заканчивая осмотр последнего кабинета, норвежец присев на корточки, привалился к стене. Владимир сел рядом, посмотрел на часы:
        - Уже третий час ночи, а мы не нашли ничего, интереснее порножурналов в одной стопке с отчетом о детском утреннике для сотрудников посольства Аргентины. Это, конечно, много говорит о моральном облике владельца стола, но не приносит нам никакой пользы.
        - Отчего же? Можем заняться шантажом, выйдя на пенсию, - задумчиво произнес норвежец. - Но сначала предлагаю обследовать второй этаж.
        В зале экспозиции они разделились. Владимир пошел вдоль стены с окнами, выходящими во двор, Олаф взял на себя противоположную сторону.
        Дойдя до маски в виде головы ягуара, он остановился и внимательно всмотрелся в ее черты. Казалось, ему что-то не дает покоя, но он и сам не может понять, что именно.
        В конце концов, Сигурдсон двинулся дальше.
        Скользя бесшумными тенями по залу, оперативники Ордена вслушивались в тишину спящего здания, стараясь уловить малейшее изменение, самый легкий звук, но старинный особняк казался абсолютно неподвижным, напоминая глубокого старца, лишь на людях способного изобразить оживление.
        Дойдя до двери, ведущей вглубь особняка, к жилым комнатам, Олаф с Владимиром переглянулись.
        И тот и другой испытывали чувство легкого разочарования. Оба надеялись хоть что-нибудь обнаружить в зале с экспонатами. Но - ничего такого, что можно было бы счесть подходящим для использования в Ритуале.
        Приоткрыв дверь, Владимир выглянул в коридор. Непроглядная тьма, мертвая тишина, почти неразличимые очертания дверей. Еще никогда ему не приходилось открывать их столько за одну ночь.
        Мимо мягко проскользнул Олаф. Его молодой напарник последовал за ним, выждав несколько секунд.
        Владимира несколько нервировало то, что скоро охрана особняка должна была совершать очередной обход. Конечно, затаиться за письменным столом в одном из кабинетов труда не составит, но, все равно, приятного мало. Владимир очень не любил риск и ситуации, которые не мог стопроцентно контролировать. Именно поэтому ему нравилось работать с Олафом. Неторопливый обстоятельный норвежец старался предусмотреть все возможные варианты развития событий и, как правило, его операции проходили на редкость гладко.
        Каким-то, не то седьмым, не то восьмым чувством, он уловил, как изменилась темнота в коридоре. Словно непроглядную тьму морских глубин взрезало черное тело неведомого на суше чудовища.
        Оперативник едва успел уклониться. Перед его лицом пронесся широкий наконечник короткого копья, пахнуло острым звериным запахом. Нападающий действовал абсолютно бесшумно, старался сохранять тишину и Владимир.
        Мягко упав на пол, он перекатился к противоположной стене, пружинисто поднялся и застыл в низкой боевой стойке.
        Чуть дальше по коридору раздавалось тихое сопение. Значит, Олаф еще жив и, скорее всего, разбирается со своим противником.
        Глаза окончательно привыкли к темноте, Владимир уловил очертания нападавшего. Маленького роста, с непропорционально широкими плечами, он как раз снова метил в него копьем, одним высоким прыжком преодолев разделявшее их расстояние.
        Молодой оперативник стоял неподвижно до последнего момента, затем почти незаметно сместился, поднимая руку, и, схватив копье сразу за наконечником, резко дернул.
        Услышал глухой стук - наконечник с силой врезался в стену, но обрадоваться не успел. В него врезалось тяжелое скользкое тело, и нападающий всем весом вдавил его в стену.
        На Владимира обрушился град ударов. Его противник бросил копье и замолотил руками и ногами, вынуждая уходить противника в глухую защиту.
        Коротким ударом снизу Владимир разорвал дистанцию и тут же снова едва ушел от удара ножом в шею. Когда короткое черное лезвие успело появиться в руке врага, оперативник не заметил.
        Дело принимало скверный оборот. Пистолет он убрал в кобуру, во время обследования зала, а ножа у него не было. Приходилось полагаться только на навыки рукопашного боя.
        Тем временем последовал новый выпад, лезвие оцарапало щеку оперативника. Тело действовало само. Владимир на противоходе поймал руку с ножом, резко ударил по локтевому сгибу, вынуждая противника согнуть руку, и сделал шаг вперед, стараясь вывести его из равновесия.
        Получилось. Свободной рукой оперативник ухватил кулак с зажатым в нем ножом, и резко толкнул от себя.
        С тихим хрустом лезвие вошло в глазницу противника. Владимир мягко опустил на пол обмякшее тело и поспешил на помощь Олафу. Впрочем, необходимости в этом не было. Норвежец уже осматривал лежащего у его ног мертвеца. Коротко глянув на напарника, убедился, что с тем все в порядке, и вернулся к прерванному занятию.
        - Откуда они появились? - тихо спросил Владимир, присаживаясь на корточки перед трупом.
        Олаф молча ткнул пальцем в сторону одной из дверей, слегка приоткрытой, в отличие от остальных.
        Владимир присмотрелся к лежащему поперек коридора телу.
        - Мы, что, братьев-близнецов уложили? - шепотом спросил он своего старшего товарища, доставая пистолет, и направляя его в сторону приоткрытой двери.
        Ответить Олаф не успел. Дверь сорвало с петель и впечатало в стену коридора. А в дверном проеме возникло чудовище, огласившее коридор низким угрожающим рычанием. Существо казалось дикой помесью человека, ягуара и какой-то жуткой, невиданной на Земле, твари. Туловище с широкой грудной клеткой и могучими плечами борца, несомненно, принадлежало человеку, но руки существа заканчивались пальцами с длинными загнутыми когтями. Короткую толстую шею венчала голова гигантской дикой кошки, глаза которой горели первобытным умом и яростью прирожденного хищника.
        Стремительно развернувшись в сторону оперативников, чудовище пригнулось, готовясь к броску. Ноги существа, как успел заметить Владимир, напоминали кошачьи, и заканчивались широкими, покрытыми мехом, ступнями.
        Ни секунды не раздумывая, он открыл огонь. Пистолет со встроенной системой шумоподавления глухо закашлял. Чудовище пошатнулось, когда пули выбили из его груди облачка кровавых брызг, но не упало, а лишь затрясло головой и снова взревело.
        Тихо сказав: - Твою же ж маму, - оперативник сместил прицел, ловя на мушку голову невиданной твари, и в этот момент монстр прыгнул.
        Владимир опрокинулся навзничь, продолжая стрелять, но, казалось, ничто не может остановить стремительно надвигающуюся тушу. Глаза существа гипнотизировали, подавляли волю к сопротивлению, становились все больше…
        Перешагнув через лежащее тело напарника, Олаф широко, по-медвежьи размахнулся и снизу-сбоку врезал раскрытой ладонью по голове человека-кошки. Владимир мог поклясться, что слышал, как хрустнул от удара череп существа. Тяжело врезавшись в стену, тело обрушилось на пол.
        Олаф резко вздернул на ноги ошалело глядящего на него Владимира:
        - Все! Визит окончен, скажите хозяевам «всего хорошего».
        - Всего хорошего, - послушно сказал Владимир, и напарники понеслись к двери, через которую вошли всего пару минут назад.
        Из зала экспозиции уже доносились встревоженные голоса охранников. Пинком открыв дверь, Олаф тут же отпрыгнул в сторону, и в зал влетел Владимир. Увидев набегающего охранника с занесенной дубинкой, упал, не снижая скорости, и, в подкате, за который любой футбольный судья тут же влепил бы ему красную карточку, врезал противнику по ногам.
        Неловко взмахнув руками, охранник рухнул, вылетевшая из руки дубинка угодила в одну из тумб, на которых размещались экспонаты выставки, заревела сигнализация.
        Уложив своего противника коротким тычком в грудь, Олаф крикнул: - К окнам!
        Подав пример, он с разбегу врезался в окно, и в серебристом дожде осколков, покинул здание. Еще раз пнув начавшего подниматься охранника, за ним последовал Владимир.
        Перемахнув через ограду, напарники растворились в темноте московских переулков.
        Двадцать минут спустя по пустынной набережной Москвы-реки неторопливо шагали двое прилично одетых мужчин. Один из них время от времени промакивал носовым платком глубокую царапину на скуле, каждый раз злобно шипя. Щека болела.
        - Да перестаньте вы обращать на нее внимания, Владимир, - не выдержал Олаф, - Всего лишь царапина. К тому же, уже подсохшая. Приедем в офис, протрете спиртом, и все.
        - Царапина то, царапина, но черт его знает, какая гадость была на том ноже, - брюзгливо ответил Владимир.
        Олаф дружески похлопал его по плечу:
        - Не переживайте. Господа, подобные тем, что так невежливо обошлись с нами ночью, предпочитали в своих родных краях яды быстродействующие. Так что, будь лезвие отравленным, вы бы не шагали сейчас рядом со мной.
        - Спасибо вам огромное, господин Сигурдсон, - с искренним чувством поблагодарил норвежца напарник, - Умеете вы подбодрить.
        - Да не за что, совершенно не за что, - несколько рассеянно отмахнулся Олаф, - А вот шеф наш, кстати, если и не гений, то близок к этому. Впрочем, я тоже.
        - С чего такой вывод? - хмыкнул Владимир, удивляясь внезапному изменению темы.
        - Ян Александрович очень точно угадал, что кто-то в Спецотделе занимается самодеятельностью, и участвует в авантюре Лесто на свой страх и риск.
        - Да, было такое. А почему вы именно сейчас это припомнили.
        - Владимир, за нами кто-нибудь следит?
        - Нет. Я ничего не заметил.
        - Вот именно. И я тоже не заметил. А будь операция санкционированной, то над нами бы уже кружили вертолеты, а с деревьев гроздьями свешивались неприметные люди с видеокамерами и снайперскими винтовками. А вокруг - вы посмотрите только! - и Олаф широким жестом обвел вокруг. Прошелестела мимо одинокая ранняя машина и исчезла в серых рассветных сумерках.
        - А еще - нас практически не преследовали. Один из спецотделовских топтунов помчался, но мы его стряхнули через семь минут.
        - Олаф, а вы заметили, что наши противники в особняке выглядели, мягко скажем, необычно? Мне они показались не то индейцами, не то эскимосами. А уж это чудище… - Владимира передернуло при воспоминании о скоротечной схватке, - Кстати, как это вы его так, одним ударом?
        Молодой оперативник пристально смотрел на норвежца. Олаф помолчал, сказал нехотя:
        - Володя, есть у меня, скажем так, некоторые способности, которыми я не очень люблю пользоваться. И оставим эту тему. Хорошо?
        Владимир, не раздумывая, кивнул. Раз Олаф просит - значит так надо.
        - Я, вот, другую особенность у наших визави в особняке заметил, - Олаф остановился, сунул руки в карманы, и повернулся лицом к реке. Постоял, запрокинув голову и закрыв глаза, вдыхая свежий, еще не убитый выхлопными газами, воздух с воды.
        - Они не дышали, Володя. - Да! Слушаю! - Вяземский крепко прижал телефонную трубку к уху.
        Выслушав доклад Олафа, сказал только: - Идите в том же направлении, что и шли. Я вас подберу, - и дал отбой.
        Секунду постоял, постукивая мобильником по ладони, пробормотал: - Значит, так. Значит, не дышали, - и, взяв со стола ключи, быстрым шагом вышел.
        Москва только начинала просыпаться, но движение на набережных с каждой минутой становилось все оживленнее. Нарушая правила, Вяземский тормознул, поравнявшись с неторопливо идущей парой, и оперативники быстро сели в машину.
        Посмотрев в зеркало заднего вида, Ян спросил:
        - Владимир, ощущения какие? Щека не немеет, кровотечение не возобновляется?
        - Все нормально, Ян Александрович! Меня уже господин Сигурдсон… продиагностировал.
        Олаф тихонько хмыкнул, поудобнее устраиваясь на сиденье, сплел пальцы на животе, и затих.
        Вяземский сосредоточился на управлении автомобилем, пользуясь относительно свободной дорогой, вел резко, агрессивно, перестаиваясь из ряда в ряд, не включая поворотников ушел с набережной в районе Большой Ордынки.
        Смотревший все это время в заднее стекло Владимир, сел, наконец, прямо, сказал:
        - Все чисто, за нами никто не ехал.
        - Да можно было, собственно говоря, не устраивать шахматы на дороге, за нами никто не шел, - пробурчал, не открывая глаз, Олаф.
        - Даже если вы параноик, это не значит, что за вами не следят. Кто меня учил? - не оборачиваясь, сказал, улыбнувшись, Вяземский.
        - Я, я учил. И хорошо выучил, надо сказать. Да и Владимира, без ложной скромности скажу, тоже неплохо натаскал.
        Олаф сохранял расслабленное спокойствие, но Яна это не обмануло.
        - Что, вам тоже не дает покоя то, что мы оставили особняк без наблюдения?
        - Конечно, черт побери, беспокоит! Но оставаться там мы не могли, а подключать вас к наблюдению - чистейшее безумие и нарушение всех и всяческих уставов!
        - Не переживайте так. Что-то мне подсказывает, что в ближайшие два-три часа они никуда не денутся, а к тому времени мы плотно займемся наблюдением.
        - Надеюсь, что так. Ох, как надеюсь.
        - Олаф, междусобойчик у них, явно, включает более двух участников, при этом они стараются организовать все как можно тише. Сейчас охрана особняка, которая, я думаю, не в курсе происходящего, объясняется с милицией, а господин полковник Суханов срочно гасит пожар. Затем Лесто организует перевозку того, что он прячет в особняке. На это тоже нужно время. А вот куда повезет - зависит от того, когда они собираются проводить ритуал.
        - Думаете, все же, Ритуал?
        - А как еще вы объясните мертвецов, которых на вас натравили, и монстра в особняке? Особенно его. Вы сами знаете, сколько энергии и какое мастерство нужны, чтобы управлять таким созданием. Так что - там затевается что-то очень и очень серьезное.
        - Как я понимаю, сейчас мы займемся экипировкой, а затем отправляемся обратно к особнячку?
        - Вы отправляетесь, Олаф. Вы с Владимиром и отправляетесь. А я буду неподалеку.
        К поездке в гости к Игорю Львовичу Таня начала готовиться заранее. Позавтракав, она первым делом сбегала в магазин на углу, и купила любимый вафельный торт профессора.
        Затем проверила электронную почту, и кратко записала все вопросы, которые собиралась задать Малинину, а также основные факты, по поводу которых хотела проконсультироваться. Она давно заметила, что, профессор относится к большинству собеседников, как к студентам, и подыгрывала ему.
        Незаметно для себя, она начала составлять такие «конспекты» перед каждой деловой встречей, и оценила их удобство.
        С утра она позвонила Яну, но наткнулась на голосовую почту. Это изобретение операторов связи она искренне не любила, а потому коротко сказала, что собирается в гости к хорошему знакомому, и дала отбой.
        Пройдясь по квартире, татьяна решила, что вполне успеет произвести легкую уборку, и вытащила из-за дивана пылесос. Так, за уборкой, обедом, глажкой постиранного белья, и пролетело время до вечера.
        В пять Таня решила, что пора остановиться.
        Выехать она решила заранее, поскольку визит этот являлся еще и первой ее серьезной проверкой на совместимость с «Бэтмобилем». К тому же, в семь вчера уже начинали образовываться пробки в сторону области.
        Подняв дверь гаража, она критически осмотрела корму автомобиля. С непонятной робостью протиснвшись к водительской двери, скользнула на сиденье. Зеркала она отрегулировала еще когда автомобиль перегоняли к ней, но в остальном салон оставался чужим.
        Помедлив пару секунд, Таня повернула ключ зажигания.
        Мощный двигатель негромко зарычал, и она зачем-то заговорила, обращаясь к машине, - Ну-ну. Все хорошо. Сейчас поедем, - и осторожно вывела задним ходом автомобиль из «ракушки».
        По-настоящему она оценила свое приобретение только на Кольцевой. Агрессивная машина заставляла окружающих держаться от нее подальше. Ей никто не садился на
«хвост», не пробовал подрезать, машина, как и обещал джигит-умелец, замечательно держала дорогу, и через десяток километров Таня начала испытывать удовольствие от вождения.
        Успокоившись, она щелкнула кнопкой аудиосистемы, и нашла «Наше радио». Кабину заполнил голос Шевчука, и Таня окончательно поняла, что на сегодня жизнь удалась.
        Правда, страшно хотелось увидеть или, хотя бы, услышать Яна, но, после разговора с автоответчиком, она решила не беспокоить Вяземского. Или тот все еще недоступен, или не может перезвонить. В любом случае, он занят.
        Так она уговаривала себя, приближаясь к нужному съезду с Кольцевой.
        И все же, она не выдержала. Ругая себя за невыдержанность и оправдываясь, что Яну наверняка будет интересно узнать о гостях профессора и исчезновениях людей, девушка нажала кнопку вызова.
        Гудок, другой… и голос, от которого на лице появилась широкая улыбка, а по всему телу прокатилась теплая ласковая волна:
        - Алло. Привет, Танюш. Я по тебе соскучился.
        Казалось, что улыбка шире уже не будет. Оказалось она ошибается.
        - Привет. Я тоже. Не хотела тебе мешать, но, прости, не выдержала. Но у меня есть оправдание! - добавила она поспешно.
        - Да не нужно никаких оправданий, Тань. Это очень здорово, что ты позвонила.
        - И все равно! Оправдание есть! Я сейчас еду к Игорю Львовичу Малинину. Помнишь, я тебе говорила о нем, когда ты попросил разузнать о всякой чертовщине? Так вот…
        Рассказывать Таня умела, и максимально кратко и четко изложила суть вчерашних бесед. Ян слушал, не перебивая, лишь пару раз вставил, - Так. Ясно, продолжай.
        - А еще ко мне вчера приезжал Паша Нижегородцев.
        Она запнулась, думая, как объяснить Яну, кто это такой, но память у Вяземского была профессиональной.
        - Да, помню. Следователь, который предупредил о гибели твоего друга.
        - Да. Это он. Так вот, он мне рассказал о том, что в последние сутки пропало несколько человек. Все - молодые здоровые мужчины. И ими интересовались те же люди, что и убийствами с расчленением.
        - Таня, где живет твой профессор, - спросил Ян неожиданно жестко.
        - На Волгоградке, а что? - удивилась Татьяна.
        - Диктуй точный адрес. А дальше действуй так - приезжаешь к нему, вы пьете чай и разговариваете, ведете себя мило и естественно, но если кто-то позвонит в дверь, ты просишь профессора не открывать. Я еду. Мне открываете только после того, как я позвоню по мобильнику. И еще… когда будешь подъезжать, посмотри вокруг, нет ли чего подозрительного.
        - Ян, что случилось?
        - Вполне возможно, ничего, и у меня просто паранойя. А может, и нет. В любом случае, ты говорила, что хочешь мне помочь. Так вот. Помоги мне. Займи этого профессора до моего приезда. И обязательно, подробно, слышишь, как можно подробнее, расспроси его о том, что именно хотели от него эти молодые люди. О каких местах расспрашивали, что именно уточняли, называли ли какие-нибудь названия сами. Сделаешь? Это действительно важно.
        - Хорошо. Конечно. Как скажешь…
        Во время разговора Таня перестроилась в правый ряд, и сейчас включила поворотник, уходя на Волгоградское шоссе.
        - И еще. Следи за амулетом, который я тебе подарил. Если почувствуешь, что он становится холодным…
        - Значит, сейчас случится какая-нибудь гадость, - закончила Таня.
        - Именно. Будь очень. Очень осторожна, Танюш, - и Ян закончил разговор. - Олаф, справляетесь пока без меня, - говорил в черную дужку телефонной гарнитуры Вяземский, выводя автомобиль из виража. Он вдавил педаль газа, не успев закончить разговор с Татьяной. Сейчас Ян пытался выиграть каждый сантиметр, каждую секунду, и проклинал вечные московские пробки.
        - Да, я еду в направлении Волгоградского шоссе. Слушайте внимательно. Татьяна получила по-настоящему ценную информацию. В последнее время нескольких ее знакомых историков и этнографов неизвестные им люди расспрашивали о карте Якова Брюса, особо интересуясь местами силы, существующими и сегодня. Это первое. Второе - за последние сутки бесследно пропали несколько здоровых молодых мужчин, и знакомый следователь Татьяны сообщил, что эти дела контролирует человек, ранее отслеживавший убийства с расчленением. Да, она совершенно уверена.
        Проскочив на желтый свет, Ян свернул, пытаясь обойти по параллельной улице очередной затор. Сзади возмущенно засигналили.
        - Именно. Их операция вошла в завершающую стадию. Я уверен, к этим бедолагам-историкам пришлют чистильщиков. Надеюсь, успеть. Конечно! - почти закричал он, выслушав очередную реплику собеседника. - Да не могут не прислать. Если дело провалится, то чем меньше свидетелей, тем лучше. Страховка, черт бы ее побрал.
        Олаф, как только засечете повышенную активность, звоните мне. Зачистку хвостов они начнут не раньше, чем основную часть операции. Скорее всего, одновременно. Им нельзя привлекать к себе внимания. Все, отбой! Справляйтесь.
        Закончив разговор, Ян проверил компактный автоматический пистолет в поясной кобуре, и снова полностью сосредоточился на дороге.
        Ему казалось, что секунды пролетают слишком быстро, а автомобиль двигается так, будто вязнет в густом сиропе.
        В тысячный раз, он говорил себе, что не должен был посылать туда Татьяну. Почему не сказал, чтобы она разворачивала машину и не приближалась к дому?
        Да потому, что так выше шансы застать профессора в живых, успеть задать ему нужные вопросы.
        Но, дьявол тебя забери, эта женщина верит тебе, она надеется на твою защиту! Как ты можешь рисковать ее жизнью?
        Он ответил сам себе. Спокойно и рассудительно. Это твой долг. Ты дал клятву, ты выбрал дело, которое стало самым главным в твоей жизни. Ты служишь этому миру и должен делать все, чтобы он остался пригодным для жизни. Чтобы вот так, как сейчас шли по улицам люди, целовались в парках парочки, засыпали у подъездов пьяные, рождались дети и умирали, спокойно закрыв глаза, старики. И если тебе придется пожертвовать ради этого близким человеком - ты пожертвуешь. Так?
        Или нет?
        Отвечать на вопросы некогда - ревя двигателем, автомобиль вошел в очередной поворот.
        Паркуясь у дома Игоря Львовича, Таня вспоминала все когда-либо виденные боевики и фильмы о шпионах.
        Сердце колотилось где-то в горле, от страха и напряжения подташнивало, но она старалась не подавать виду. Медленно проезжая мимо многоподъездного дома, в котором жил Малинин, она внимательно смотрела по сторонам.
        Двор этот всегда казался Татьяне совершенно не московским. За ним старательно ухаживали, детская площадка сверкала чистотой, а однажды она видела невероятное зрелище - трезвый дворник просеивал песок для огромной деревянной песочницы, в которой постоянно увлеченно копошилась детвора.
        Сегодня двор выглядел так же, как и в любой другой вечер.
        В песочнице мелькали яркие бейсболки малышни, серьезные бабушки зорко приглядывали за внуками, но, услышав низкий рык двигателя, синхронно повернули головы, и проводили «Москвич» суровыми взглядами.
        Машины на стоянке перед домом тоже, судя по всему, принадлежали местным жителям. Каждая точно вписана в свой прямоугольник, начерченный белой краской на асфальте, многие покрыты основательным слоем пыли - на этих явно выезжают только в выходные.
        Значит, если кто-то и ведет слежку, то засел в подъезде, либо смотрит откуда-нибудь в бинокль.
        Поставив машину на свободное место, Таня, стараясь выглядеть беззаботной, подхватила с пассажирского сиденья сумочку и пакет с тортом, включила сигнализацию, и обошла автомобиль, проверяя, все ли двери закрылись. Дергая ручки, она посматривала по сторонам, еще раз проверяя, нет ли кого подозрительного в поле зрения.
        Никого. Жильцы еще только пробираются к домам после трудового дня.
        Тишина и благолепие. Детские голоса, шелест листвы, приглушенный шум машин с улицы и доносящиеся из открытого окна телевизионные голоса.
        Таня набрала на домофоне код квартиры, который после первой же встречи доверил ей Игорь Львович, и вошла в прохладный, слегка пахнущий хлоркой подъезд.
        Нажав кнопку лифта, она наблюдала, как неторопливо меняются цифры: 12, 11, 10…, пока ей не пришло в голову, что во всех фильмах и романах герои предпочитают подниматься по лестнице, поскольку кабина лифта - ловушка, из которой нет выхода. То есть, конечно же, есть, лихой герой Брюса Уиллиса выбирался через люк в крыше, вот, только, Таня совершенно не горела желанием повторять этот трюк.
        Поднимаясь по лестнице, она мучительно вспоминала, а есть ли, вообще, в лифте этого дома люк.
        Между восьмым и девятым этажами она призадумалась, стоило ли топать по лестнице, но тут же одернула себя - осталось всего ничего, профессор жил на десятом.
        Поднявшись на площадку, она недолго постояла, приводя в порядок дыхание и, поправив волосы, нажала кнопку звонка. На лестнице никого не было, и это ее несколько приободрило. Впрочем, тут же подумала Таня, что там делается этажом выше, она не проверяла. Правда сверху не слышалось ни звука.
        Из-за двери донеслось бодрое, - Иду-иду! Сейчас, Танечка!
        Щелкнул замок, и профессор, открыв дверь, широким жестом пригласил гостью:
        - Заходите! Душевно рад, душевно рад вас видеть, Таня!
        Широко улыбаясь, девушка вручила Игорю Львовичу пакет с тортом, и, обняв, поцеловала в щеку. Пожилому профессору по-мальчишески льстило, когда женщины давали понять, что все еще видят в нем интересного мужчину, а Тане нравилось видеть, как молодо загораются у него глаза и расправляются плечи.
        К тому же Малинин действительно производил впечатление. Среднего роста, сухой, смуглокожий, с острыми, словно вырезанными стремительным росчерком ножа чертами лица, профессор даже дома носил тщательно отглаженный костюм и белоснежную сорочку с тщательно повязанным галстуком.
        Таня украдкой глянула вниз. Так и есть - на ногах легкие туфли. Она ни разу не видела, чтобы профессор носил тапочки.
        Заглянув в пакет, Малинин зацокал языком, - Ну не стоило, Танюша, зачем же так разоряться?
        - Да вы что, Игорь Львович? Какое разорение! И потом, я девушка работающая, могу себе позволить угостить уважаемого мною человека тортом! А теперь, пойдемте пить чай!
        После звонка Яна, Таня думала, как вести себя с профессором, стоит ли рассказывать ему об опасности, и решила что, если не заметит ничего подозрительного около дома и в подъезде, то не будет волновать пожилого человека.
        - Проходите в гостиную, Танечка, а я сейчас соображу нам чайку, - и Малинин, унося пакет с тортом, прошел на кухню.
        Таня же, скинув кроссовки, надела домашние туфли, выставленные для нее Игорем Львовичем, и прошла в гостиную. С первого своего посещения этой квартиры, она почувствовала себя у профессора неожиданно уютно.
        Идеальная чистота, легкий запах жидкости для мытья стекол, почти неуловимый запах хорошего мужского одеколона, и запах книг… Это было книжное царство. Огромные, до потолка, книжные шкафы притягивали Таню, гипнотизировали, заставляли забыть о времени. Она бродила от шкафа к шкафу, осторожно снимая с полок тяжелые тома, проводить кончиками пальцев по старинным потемневшим переплетам, открывать книгу, прочитывать абзац-другой, ставить на полку, и переходить к следующему шкафу. И так, пока профессор не вносил в комнату поднос, бодро оповещая:
        - Чай подан, Татьяна Владимировна, извольте к столу!
        Заваривать, или, как он говорил, готовить, чай Малинин не позволял никому, и после второй возмущенной отповеди Таня перестала бросаться ему на помощь. Тем более, что чай действительно получался изумительно вкусным.
        - Извольте к столу! - объявил Игорь Львович, появляясь в дверях с подносом, на котором стояли чайные чашки, чайник, накрытый колпаком в виде устрашающего молодца в казачьем наряде, и тарелка с аккуратно нарезанными кусками вафельного торта.
        Поставив поднос на столик, вокруг которого стояли три мягких кресла, Малинин, сосредоточенно хмурясь, разлил чай по чашкам, взял в руки свою, и с наслаждением откинулся на спинку.
        - Итак, Таня, вас заинтересовали мои визитеры. Честно говоря, мне и самому они показались несколько странными, но, с другой стороны, в последние годы происходит столько непонятного для моей головы, что я временами начинаю думать, не нависла ли надо мной угроза старческого маразма.
        Таня фыркнула в чашку:
        - Что вам точно не грозит, Игорь Львович, так это маразм. Уж вы мне поверьте. А скажите, почему эти гости показались вам необычными?
        - Они казались очень, - профессор пошевелил пальцами в воздухе, - информированными. Но не глубоко, а так, словно получили основательный инструктаж и сейчас спрашивали меня по установленной схеме.
        - То есть? - не поняла Таня.
        - Они задали мне несколько вопросов для проформы. Уже из этих вопросов я понял, что они знают о том, что Брюс чертил карту Москвы и Подмосковья, имели мои визитеры представление и о «местах силы». Что, должен заметить, само по себе необычно для молодых людей неброской внешности и явно спортивным телосложением.
        Профессор с аппетитом захрустел вафельным тортом, и Таня воспользовалась моментом, чтобы задать следующий вопрос:
        - Игорь Львович, а они о каких-то конкретных местах спрашивали? Вам не показалось, что какие-то места их интересовали особо?
        - А вы знаете, Таня, да, похоже, интересовали. Они очень настойчиво выводили меня на разговор о местах силы, которые находятся в заброшенных или малоизвестных местах вокруг Москвы. Казалось, для них представляли интересы те, что уже во времена Брюса считались «сильными» и сохранили эти свои свойства и по сей день.
        - А разве они не сохраняют их постоянно? - удивилась Таня.
        - Нет. Конечно же, нет, - оживился Малинин, - В качестве примера приведу такой термин - «намоленная икона». Слышали, наверняка? Или «намоленное место». Если отбросить мистику, то это место, которым постоянно является объектом поклонения. Грубо говоря - место, или предмет, которым постоянно пользуются. И справедливо это даже в отношении самых что ни на есть обычных предметов.
        - Вот, видите часы? - профессор протянул к ней руку. На запястье, на потертом кожаном ремешке красовались старые поцарапанные часы, едва ли не довоенных времен.
        - Вижу, - подтвердила Таня.
        - Часам этим лет, куда больше чем вам. Они со мной такое прошли, что рассказать - не поверите. Ходят до сих пор секунда в секунду. А почему? Это мои часы. Я их ношу, практически не снимая. Можете считать, что я им отдаю часть своей энергии, а они меня благодарят своей. С «местами силы» схожая история, но, конечно, куда более сложная. Люди отдают таким местам, свою энергию, силы, а то и жизнь, совершают определенные ритуалы, а взамен…, - Малинин сделал небольшой глоток, - взамен они получают доступ к силам этого места.
        - Так они все какими-то конкретными местами интересовались? - старательно скрывая нетерпение, спросила Таня.
        В ней нарастало непонятное беспокойство. Здесь, в гостиной, где она всегда отдыхала душой, беседуя с умницей профессором, в окружении книг, за чашкой горячего чая, Тане неожиданно сделалось неуютно. Словно подул откуда-то неприятный сырой ветерок, заставляющий ежиться и кутаться в теплый платок.
        - Да, вполне конкретными. Одно такое место - старая церковь в деревне Егорьевка. Захудалая деревушка в районе Видного. Но место, на самом деле, очень непростое. В свое время там находились языческие капища, потом неоднократно и в самой церкви, и в деревеньке происходили вещи, скажем так, малоприятные, объяснить которые можно было только тем, что кто-то пытается совершить там некие ритуалы, весьма далекие от православных.
        - А второе?
        - Второе - старое, ныне почти заброшенное кладбище в районе поселка Семивраги. Есть свидетельства, что оно неоднократно использовалось для сокрытия самых неблаговидных делишек. Незадолго до Первой мировой там накрыли не то секту, не то банду, для нас важно то, что, по свидетельствам очевидцев, свои жертвы они прятали именно на этом кладбище. Существуют и более ранние свидетельства того, что место это использовалось для жертвоприношений, возможно, человеческих!
        Малинин рассказывал увлеченно, не забывая, впрочем, о вафельном торте, и Татьяна, понемногу заслушалась, хотя непонятное беспокойство так и засело внутри холодной занозой.
        - Но, что самое удивительное, вокруг этого кладбища мистическая уголовщина продолжала происходить и, практически, в наши дни. Последний раз оно привлекло к себе внимание, если мне не изменяет память, в 1974 году. А дело было так…
        Но, как именно, профессор договорить не успел.
        Следить за особняком в дневное время оказалось очень неудобно. Улица, на которую выходил его фасад, являла собой образчик тихого прибежища офисных зданий, в которых очень любят располагаться фирмы с неброскими латунными вывесками у подъездов и вежливыми охранниками с цепким взглядом, встречающими каждого посетителя у дверей.
        Пришлось прибегнуть к дедовским методам, и искать маршрут объезда, поставив машину наискосок от ворот, ведущих к особняку, и расстелить на торпеде карту города. Затем медленно кружить по кварталу. Потом Владимир стал неторопливо гуляющим гостем столицы, а, под конец, напарники засели в ресторанчике, из окон которого частично просматривался подъезд к объекту наблюдения, и принялись старательно изображать встречу старых друзей.
        Все это время в особняке не происходило ровным счетом ничего.
        К шести часам вечера даже Олаф начал сомневаться в том, что случится хоть что-нибудь, и прилагал огромные усилия, чтобы не потерять сосредоточенность на цели.
        Впрочем, звонок Вяземского встряхнул оперативников. А через несколько минут после того, как Олаф закончил разговор с шефом, у ворот особняка остановилась машина, и Владимир пробормотал:
        - А вот, наконец, и дон Мануэль пожаловал.
        Лесто быстрым шагом пересек двор, взбежал по ступенькам мраморной лестницы и исчез в здании.
        Снова потянулись томительные минуты ожидания, заполненные оживленной беседой ни о чем и призывами к официантке принести еще по сто пятьдесят.
        Когда к объекту подкатили два «мерседесовских» фургона в сопровождении пары тонированных Ауди, Владимир даже обрадовался.
        Фургоны, почти не тормозя, проехали в заранее открытые ворота, за ними последовала одна из машин сопровождения. Вторая осталась у ворот, из нее вышел плечистый молодой человек и, окинув улицу скучающим взглядом, закурил.
        - А во второй машине, не иначе, полковник Суханов, - негромко обратился к Владимиру норвежец, и в ту же минуту, будто услышав его слова, из автомобиля показался начальник «Спецотдела».
        Поднимаясь по ступенькам, он с кем-то разговаривал по мобильному телефону.
        Провожая его взглядом, Олаф достал свой аппарат:
        - Ян Александрович, они появились. Да, оба. Суханов сейчас поднимается в особняк. Прибыла целая колонна. Два седана «Ауди», два «мерседесовских» фургона.
        И после паузы:
        - Да, понял вас.
        Убирая телефон, бросил Владимиру:
        - Идите в машину, я расплачусь. Будем следовать за фургонами, как только те появятся из ворот.
        Полковник Суханов относился к препятствиям философски, а одной из любимых книг его библиотеки был хорошо изданный сборник законов Мёрфи. Его перечитывание помогало сосредотачиваться на достижении действительно значимых целей, не отвлекаясь на ненужные сожаления и несвоевременный поиск ошибок.
        Узнав о ночном проникновении неизвестных в особняк, где чертов индеец хранил своих мертвецов и другие жуткие принадлежности колдовского ремесла, полковник лишь вздохнул. Удивительным везением он считал уже то, что удалось так долго действовать, не привлекая ничьего внимания.
        Особенно, признался он сам себе, внимание Стражей. С Орденом полковнику связываться очень не хотелось, поскольку он хорошо знал, насколько эффективно и беспощадно умеют работать эти люди.
        В ответ на вопли мексиканца, разбудившего его ни свет, ни заря, полковник очень спокойно сказал:
        - Лесто, все равно операция должна состояться сегодня. Эта разведка ничего не даст противнику. Они попросту не успеют предпринять что-либо адекватное. К тому же, они не знают место. Не суетитесь, это вредно для желудка.
        Сейчас же, шагая со ступеньки на ступеньку, он не испытывал никаких сомнений. Операция перешла в активную фазу, следовательно, любые эмоции и мысли, не относящиеся к делу, следовало давить на корню, как вредные.
        Выходя из машины, он по памяти набрал номер. Дождавшись ответа, коротко сказал, - Дедушке из Волгограда нужна немедленная помощь, - после чего стер номер из списка вызовов и сосредоточился на погрузке фургонов.
        Профессор, видимо, собирался рассказать еще что-то о загадках старого кладбища, когда запиликал дверной звонок. Таня даже подпрыгнула от неожиданности, а Игорь Львович, недоуменно подняв бровь, спросил:
        - О, кто бы это мог быть?
        Легко поднявшись на ноги, он направился в сторону прихожей, и Таня уже собралась крикнуть профессору, чтобы тот не открывал дверь, как зазвонил ее коммуникатор. Высветился номер Яна. Схватив аппарат, Таня поспешила за профессором в прихожую, нажимая кнопку приема:
        - Ян! А я слышу, как ты в дверь звонишь!
        - Я не звоню в дверь! - отчаянно закричал Вяземский.
        Выронив аппарат, Таня одним прыжком оказалась в маленькой прихожей. Пожилой профессор неторопливо отодвигал «собачку» замка, недовольно бурча:
        - Милиция! Интересно, что вам, понадобилось, молодые люди в такое то время!
        - Не открывайте! - крикнула Таня, и, видимо услышав ее, тот, кто стоял за дверью, налег на нее плечом. Таня с разбегу всем весом врезалась в дверь со своей стороны.
        Плечо взорвалось оглушающей болью, но девушка не обратила на это внимания. Щелкнул замок, за дверью послышался шорох, недовольный голос отчетливо произнес:
        - Милиция, сказано же. Открывайте.
        - Танечка, да что происходит? - с любопытством спросил Малинин.
        После того, как Таня отпихнула его, захлопывая дверь, Игорь Львович сделал шаг назад, и сейчас стоял посреди коридора, точно напротив дверного глазка.
        Таня и сама не могла потом объяснить, какая сила руководила ей. Взглянув на профессора, недоуменно разводящего руками, она внутренним зрением увидела, как кто-то на лестничной площадке приставляет к «глазку» на входной двери ствол пистолета, нажимает на спуск, и во лбу Игоря Львовича появляется небольшое отверстие, он нелепо взмахивает руками, и, дернув головой, валится назад.
        Не раздумывая, она оттолкнулась от двери и, толкнув профессора обеими руками в грудь, повалила на пол, упав сверху.
        Со стороны двери раздалось тихое «плям», и стекло закрытой двери в кухню раскололось.
        Таня отчаянно соображала, что же делать.
        Судя по всему, Ян уже где-то рядом, он обещал позвонить, когда подъедет. Но нельзя же просто лежать и ждать!
        - Таня, мне, конечно, очень приятно такое соседство, но не могли бы вы с меня слезть? - деликатно постукивая ее пальцем по плечу, проговорил Малинин.
        Упершись ладонями в пол, она встала на четвереньки и на коленях, подползла к двери. Стараясь не шуметь, взяла двумя пальцами цепочку и вставила в прорезь на косяке, Повернувшись, посмотрела на профессора и ткнула пальцем в сторону комнаты.
        Кивнув, Малинин по-пластунски пополз в комнату.
        А Таня, схватив кроссовки, бросила их Игорю Львовичу и, встав, изо всех сил налегла на шкаф с одеждой, стоявший сбоку от двери.
        Щёлк-щелк-щёлк - выстрелы из оружия с глушителем выбили нижний замок, дверь сотряс новый удар. Закричав от ярости и отчаянья, Татьяна налегла на шкаф и опрокинула его поперек прихожей.
        Вовремя.
        Дверь ударилась о стенку шкафа, наискось перекрывшего прихожую. В щели показалась мужская рука в тонкой перчатке. Убийца схватился за косяк, последовал новый удар. Скрипнув, шкаф покачнулся, проехал несколько сантиметров по полу.
        Толкнуть дверь руками Таня не могла - мешал шкаф. Подобравшись поближе, она легла на спину, протиснулась под шкаф, и изо всех сил ударила ногами в край дверного полотна. Раздался болезненный крик, и дверь закрылась.
        Впрочем, Татьяна понимала, что надолго это нападающего не задержит, уже оба замка были выбиты выстрелами.
        Перебирая ногами, она отползла от двери, и спряталась за углом коридора. Осторожно высунувшись, увидела, как дверь открылась снова, и в паркетный пол прихожей ударили три пули. Точно туда, где она лежала несколько секунд назад.
        - Телефон не работает, Таня! - послышался сзади спокойный голос Малинина, - Звоните по своему мобильному, а я попробую задержать супостата.
        Обернувшись, она увидела что профессор стоит, воинственно сжимая в руке широкий нож, которым до этого резал торт.
        Вместо того, чтобы набирать «02», Таня нажала кнопку вызова, отчаянно надеясь, что Ян рядом.
        Бросив машину на углу дома, Вяземский быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, направился к подъезду. Достал мобильный телефон, вызвал Таню.
        И услышал то, чего боялся:
        - Ян! А я слышу, как ты в дверь звонишь!
        Прокричав, - Я не звоню в дверь! - он бросился бежать, отбросив всякую осторожность.
        Влетел в подъезд, помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней, хватаясь рукой за перила, вбрасывая сильное тренированное тело наверх.
        Сердце тяжело бухало и замирало от страха, а в голове билась одна мысль - это ты отправил ее сюда, это ты будешь виноват в ее смерти.
        Лестница казалась бесконечной. Он старался отталкиваться от ступеней все сильнее, все быстрее, но лестничные площадки проплывали мимо так, словно он был ленивой глубоководной рыбой, двигающейся едва шевеля плавниками.
        Пятый этаж, шестой, седьмой…
        Услышав шум нескольким этажами выше, Ян остановился. Приказал себе забыть обо всем, кроме ближайшей задачи. Если сейчас он бросится вперед. очертя голову, то погибнет сам и, уж точно, погубить и Таню и неизвестного профессора.
        Достав плоский автоматический пистолет со встроенной системой шумоподавления, быстрым шагом продолжил подъем. Теперь Ян ступал совершенно бесшумно, ставя ступни на край ступеней, прижимаясь спиной к стене. Прежде, чем подняться на следующий пролет, он осторожно выглядывал снизу вверх, стараясь увидеть, нет ли кого на площадке.
        Лестницу заволакивали сумерки, но освещение подъезда пока не включали, и разглядеть, что находится выше, становилось все сложнее.
        На стене около лифта Ян увидел цифру девять.
        Сверху снова раздался шум - характерное покашливание пистолета с глушителем, затем, тяжелый удар в дверь.
        Ян рванулся вперед.
        На площадке между этажами - никого. Удача!
        В два прыжка одолев последний пролет, он рыбкой вылетел на лестничную площадку, один взглядом охватив картину.
        Мужчина в милицейской форме плечом налег на дверь квартиры, в руке у него пистолет с длинным наростом глушителя на стволе. Дверь приоткрыта, но не открыть ее киллеру пока не удается.
        Все это Ян видел, уже нажимая на спусковой крючок.
        Оружие три раза беззвучно вздрогнуло у него в руке, тело убийцы ударилось о дверь квартиры и сползло на пол.
        Уже лежа, Ян прицельно выстрелил убийце в голову. Тело дернулось и замерло.
        Воцарилась полная тишина, и лишь теперь Вяземский почувствовал, что в кармане вибрирует телефон.
        Не вставая с пола, достал аппарат:
        - Да? Да, я совсем рядом, Танюш. Лежу перед квартирой профессора. Нет, я не ранен, впускайте.
        Осторожно поднимаясь на ноги, Ян держал на прицеле участок лестницы, ведущей на следующий этаж. Но, видимо, убийца был один. Во всяком случае, в подъезде его никто не страховал. Это, конечно, ни о чем не говорило, и оставаться в квартире Татьяне и профессору Малинину было никак нельзя.
        К счастью, шум кратковременного сражения не привлек внимания соседей - совершенно не хотелось сейчас разбираться с милицией.
        Из квартиры доносились возбужденные голоса. Услышав голос Тани, Ян почувствовал, как по телу разливается волна облегчения. На мгновение ноги стали ватными, и он прислонился к стене лестничной площадки.
        Впрочем, одернул он себя, не время расслабляться. Оттащив убитого от двери, он столкнул тело с лестницы. Лучше, чтобы его нашли не у профессорской двери, хотя, конечно, вопросы у милиции все равно возникнут. Впрочем, Ян надеялся, что после завершения операции он успеет нажать нужные рычаги, чтобы избавить профессора и Татьяну от ненужного внимания властей.
        А если предотвратить ритуал не удастся, то уже ничего не будет иметь смысла, подумал Ян, но постарался прогнать сомнения.
        Прижавшись щекой к двери, он увидел часть маленькой прихожей. В паркетном полу зияли пулевые пробоины, и Ян снова ужаснулся тому, что он едва не опоздал. Еще несколько минут, и он смотрел бы на трупы людей, которые ему доверились.
        Дверь дернулась, и Ян увидел, что прихожая перекрыта шкафом, который сейчас кто-то поднимал.
        Помочь он никак не мог, а шуметь, крича через дверь, не хотелось, чтобы не привлекать лишнего внимания.
        Оставалось ждать, и Ян чувствовал, как нарастает нетерпение.
        Он должен увидеть Таню, должен убедиться, что с ней все в порядке, он больше не может так, черт побери, он сейчас взорвется, если…
        Дверь открылась, и Таня повисла на нем, обхватила, плача и смеясь, ощупывая его лицо, спрашивая:
        - Ты не ранен, с тобой все хорошо? Да говори же ты?!
        И в серых глазах такая бездна тревоги и любви, что Ян задохнулся от внезапного понимания - он отдаст все на свете за то, чтобы эта женщина была счастлива.
        Мягко отстранив Таню, он осмотрел ее.
        - Я в порядке. Ты цела?
        Таня закивала, и теперь уже Ян обнял ее и зашептал:
        - Господи, какой я дурак, как я мог…
        Раздалось тихое покашливание, и в коридоре показался пожилой, аккуратно одетый мужчина, сжимающий в руке столовый нож.
        - Молодые люди, я искренне рад, что вы обрели друг друга, но кто-нибудь объяснить мне, что происходит.
        Оторвавшись друг от друга, они посмотрели на профессора и в один голос сказали:
        - Да, конечно.
        Переглянувшись, они рассмеялись, и продолжил уже Ян:
        - Собирайтесь, Игорь Львович. Познакомимся по дороге. Сейчас вам опасно здесь оставаться.
        Профессор не раздумывал:
        - Хорошо. Я должен взять с собой документы и деньги. И позвонить жене. Хотя, - перебил профессор сам себя, - лучше сделать это по дороге. Подождите несколько минут.
        Когда Малинин ушел, Ян шепнул:
        - Возможно, придется прорываться с боем. Ты как?
        - Глупый, - Таня смотрела на него сияющими глазами, - С тобой, куда угодно и как угодно.
        - Хорошо. Ты умница, отважная умница. А теперь - делаем все, чтобы вы с профессором остались целы и невредимы.
        Малинин не обманул, на сборы у него ушло не более трех минут.
        - Спускаемся по лестнице, - скомандовал Ян, и они покинули квартиру.
        Проходя мимо лежащего на площадке между этажами тела, Таня судорожно вздохнула, но с шага не сбилась и даже не вздрогнула, а Малинин лишь неодобрительно хмыкнул.
        Заработал лифт, и беглецы по команде Яна прибавили шаг. Сталкиваться с кем-нибудь из жильцов сейчас было бы совсем некстати.
        Профессор держался молодцом, не отставал, и вскоре они спустились на первый этаж.
        - Моя машина на углу дома, - сказал Вяземский, - План таков. Выходим все вместе, профессор держится между мной и Таней. Идем как можно плотнее, возможно, нас не заметят.
        - Идиотский план, молодой человек! - возмущенно проговорил профессор. - Если меня заметят в вашем сопровождении, то попросту застрелят всех троих! Пустите меня, сначала выйду я, вы за мной! Если уж вам действительно так хочется, то прикрывайте меня на расстоянии, когда я побегу к вашей машине!
        - Хорошо, - не стал спорить Ян, - выходите и быстро идете направо. на углу - синяя
«Шкода Октавия». Я открываю с пульта дверь, вы ныряете на заднее сиденье и не поднимаете головы.
        Профессор кивнул и, ни слова не говоря, вышел из подъезда. Следом двинулись Ян и Таня.
        Она смотрела, как профессор сделал шаг, другой, третий…
        Во дворе ни кого. Ушли с площадки бабушки с внуками, стоит тишина, даже людей, идущих с работы, не видно. Лишь из чьего-то окна, как и тогда, когда она приехала, доносится бубнеж телевизора.
        - Ложись! Ложись! - разорвал тишину голос Яна, и профессор тут же ничком упал на асфальт. В стену дома ударили пули. Таня не видела, откуда стреляют, но Вяземский стремительно навел на темные силуэтв машин, ыстоящих у соседнего подъезда, и открыл огонь.
        Невидимый стрелок перенес огонь на Яна, и тот был вынужден отступить под прикрытие стены подъезда. Малинин со всех ног несся к подъезду. Выступив из укрытия, Вяземский, сделал еще три выстрела, давая возможность профессору спрятаться.
        Таня окинула взглядом двор. До машины Яна им добираться долго. А вот ее «Москвич» - наискосок от подъезда.
        Объяснять Яну замысел нет времени.
        И она, спрыгнув в палисадник, окружающий дом, побежала. прижимаясь к стене дома.
        Ян что-то крикнул вслед, но тут же снова сосредоточился на стрельбе.
        А она уже пересекала асфальтовую дорожку, нашаривая в кармане ключи от машины и брелок сигнализации.
        Скользнула на сиденье, повернула ключ зажигания. Ну, не подведи!
        Ударив по педали газа, она заставила автомобиль прыгнуть вперед, резко крутанула руль, и тут же выровняла автомобиль.
        Она уже у подъезда «Москвич» перекрывает невидимому стрелку обзор. Нагнувшись, Таня открывает дверь со стороны пассажира, тянется, чтобы открыть заднюю дверь, и слышит, как около виска что-то жужжит. Около машины кашляет пистолет Яна, с заднего сиденья кричит Малинин:
        - Я внутри! Я не ранен!
        Ян падает на пассажирское сиденье, и она дает задний ход.
        Машина вылетает со двора, и вливается в густой вечерний поток, ползущий по ярко освещенному Волгоградскому шоссе.
        Таня бросила взгляд в зеркало заднего вида. Вроде бы никто не преследует.
        Малинин выпрямился на сиденье, наклонился вперед и, вежливо постучав пальцем по плечу Яна, спросил:
        - Молодой человек, наша очаровательная спутница нас так и не познакомила. Позвольте представиться - Игорь Львович Малинин.
        Неожиданно для себя Таня расхохоталась. Увидев, что Ян и профессор Малинин смотрят на нее с нескрываемой тревогой, она выдавила, между приступами смеха:
        - Ох, Игорь Львович, вы прекрасны. Никогда еще меня не убивали в такой замечательной компании!
        Коротко хмыкнув, Ян полез за телефоном, и вызвал Олафа:
        - Где вы? Какая обстановка.
        Выслушав ответ, Вяземский сказал:
        - Хорошо. Мы тоже выезжаем на кольцо. Я остановлюсь, чтобы высадить Татьяну и профессора, и нагоню вас.
        Не отрывая взгляд от дороги, Таня сквозь зубы прокомментировала: - Черта с два ты меня высадишь. Лучше спроси сам Игоря Львовича, о каких двух местах силы его расспрашивали, - и послала «Москвич» в щель, образовавшуюся в левом ряду.
        Встав в скоростной ряд, она еще сильнее вдавила педаль газа.
        Сзади подал голос профессор:
        - Молодой человек, мне кажется, сейчас с Таней спорить бесполезно. К тому же, неужели вы думаете, что я пропущу такое замечательное приключение?
        Тяжело вздохнув, Ян сказал в трубку:
        - В общем, Олаф, когда увидите темно-синего монстра, некогда бывшего «Москвичом», знайте - это мы. Теперь о ваших действиях. Следуйте за колонной открыто, заставьте полковника нервничать. Но сами активных действий не предпринимайте. Я перезвоню через несколько минут.
        Закончив разговор, он посмотрел на сосредоточенное лицо Тани, обгонявшей очередную машину, и взялся за ручку над дверью.
        - Ну, если так, жми на газ и постарайся не убиться. Мы должны нагнать Олафа.
        Спрятав трубку мобильника, Олаф деловито завозился, на сиденье. Нагнувшись, пошарил под «бардачком». Выпрямился он, уже держа в руках «беретту».
        Владимир скосил глаза на напарника:
        - Ого. Дела настолько интересны?
        - Вы даже не представляете себе насколько, Володя.
        Молодой оперативник уже понял, что Володей норвежец называет его только, когда им грозит серьезная опасность или нужно сообщить что-то действительно важное.
        Он подобрался, ожидая инструкций.
        - Ян Александрович дал добро на открытое преследование. Наша задача - привлечь к себе внимание, объявить своим поведением о том, что нам все известно. Через несколько минут шеф перезвонит с какой-то важной информацией. Надеюсь, это будет хотя бы приблизительные координаты места, куда направляются деловитые джентльмены, которым мы сейчас представимся.
        Молча кивнув, Владимир утопил педаль газа.
        До этого они старались держаться так, чтобы между ними и колонной, в середине которой двигались фургоны, находилось, минимум, три автомобиля.
        При том плотном потоке, что тек по Каширскому шоссе в вечерние часы, это не составляло труда. Кроме того, чтобы не привлекать к себе внимания, Владимир то и дело перестраивался в другой ряд и уходил вперед, а затем, постепенно, снижал скорость, пристроившись за каким-нибудь неторопливым дедушкой на «классике».
        Теперь же он аккуратно обошел, один за другим, несколько машин, и пристроился сразу же за автомобилем, замыкающим колонну. Возмущенно засигналил позади нервный водитель серебристого «Ниссана», но напарники не обратили на это внимания.
        Владимир мастерски «приклеился» к заднему бамперу «Ауди», вынуждая водителя нервничать.
        Снова зазвонил телефон Олафа.
        - Да? Понял. Хорошо. Мы уже на Каширском шоссе, движемся в сторону области. Да, понял. Значит, вы скоро нас нагоните. Конец связи.
        И, уже обращаясь к Владимиру:
        - А конечный пункт нашего путешествия, Володя, кладбище.
        - Все там будем, - сквозь зубы проговорил Владимир, сосредоточенно глядя на идущую впереди машину. Тонированное стекло не давало возможности увидеть, что происходит в автомобиле, но, судя по его почти незаметному подергиванию, водитель чувствовал себя некомфортно.
        - Это, безусловно, так. Но, в данном случае, речь идет о почти заброшенном кладбище за деревней Семьи-враги, - по слогам выговорил сложное название норвежец.
        Владимир отметил, что первый раз в совершенно естественной, с характерным московским произношением, речи его непосредственного начальника прорезался акцент.
        Неужели и он способен волноваться? - подумал оперативник, и тут же прогнал непрошенную мысль. Подмосковье он знал очень неплохо, и сейчас готовился к тому, что колонна начнет перестраиваться, готовясь к съезду с магистрали.
        По мере удаления от мегаполиса уменьшалось и количество машин на шоссе. Поток автомобилей еще оставался достаточно плотным, но возможностей для маневра предоставлялось все больше. Владимир по очереди оторвал руки от руля, размял пальцы.
        - Олаф, готовьтесь. Что-то мне не по себе. Если они собираются реагировать, то сейчас самое время. Чтобы забло…
        Резко вильнув, «Ауди» ушла правее, и ускорилась. Одновременно с этим открылась задняя дверь фургона, неяркий свет очертил человеческий силуэт.
        Человек прыгнул, вытягивая руки.
        Владимир ударил по тормозам, выворачивая руль, но человек не упал под колеса, как должно было произойти.
        Силуэт стремительно изменился. Мощные крылья ударили по воздуху, поднимая чудовище над асфальтовой лентой.
        Следующим взмахом монстр послал свое мощное тело вперед и живым снарядом врезался в крышу автомобиля оперативников Ордена.
        - Да твою же ж маму так! - заорал Владимир, пытаясь выровнять автомобиль.
        Со всех сторон раздавался скрежет тормозов, визг покрышек, послышался лязг и грохот столкновения. Олаф, нагнувшись, шарил по полу, нащупывая оброненную при торможении «беретту».
        Крышу сотряс мощный удар, и точно над водительским сиденьем образовалась внушительная вмятина.
        - Олаф, быстрее! Он меня почему-то не любит! - с тревогой прокричал Владимир, не отрывая взгляда от дороги. Огни фургона все быстрее удалялись, и бывший десантник нажал на газ, одновременно крутя руль то в одну, то в другую сторону, и отчаянно сигналя. Но стряхнуть нежданного гостя с крыши не удавалось. Тварь сидела, как приклеенная. Новый удар, теперь сопровождающийся скрежетом раздираемого металла, и Олаф почувствовал, как волосы на голове встрепал ночной ветерок, ворвавшийся через рваную дыру в крыше.
        Нашарив, наконец, пистолет, он выпрямился и направил ствол вверх.
        - Открой рот! - крикнул он напарнику и тут же пять раз нажал на курок.
        В замкнутом пространстве звук выстрелов оглушал. Салон наполнилось пороховой вонью. Сквозь грохот выстрелов Олафу послышался пронзительный звериный крик, и автомобиль вильнул, освобождаясь от дополнительной тяжести. Воспользовавшись передышкой, Владимир нажал на газ, стараясь нагнать колонну. Олаф посмотрел в боковое зеркало, но не увидел тела на асфальте. Позади виднелись лишь фары немногочисленных машин. Открыв окно, норвежец высунул голову, и тут же убрал ее обратно.
        - Я ничего не вижу, - крикнул он, и тут же стекло со стороны Владимира разлетелось. Машину снова тряхнуло.
        В образовавшуюся дыру стремительно просунулась когтистая лапа монстра, и полоснула Владимира поперек груди.
        Молодой оперативник закричал от боли, но руль не выпустил. Вытянув руку, Олаф собрался выстрелить, однако за окном виднелась только лента ночного шоссе, монстр исчез.
        Норвежец с тревогой смотрел на своего напарника. Тяжело дыша, тот вцепился в руль обеими руками, и продолжал вести машину. Ветровка и рубашка висели лохмотьями, их заливала кровь из глубоких ран на груди.
        Молодой человек бледнел на глазах.
        - Сколько продержишься? - тихо спросил Олаф.
        Володя лишь мотнул горловой: - Поверхностные. Следите лучше, где там эта птичка.
        Словно услышав, монстр всем весом обрушился на капот автомобиля. Размахнувшись, выбил лапой переднее стекло, и, оттолкнувшись от капота, прыгнул в машину, метя в водителя.
        Грохот пистолетных выстрелов слился в непрерывный рёв. Олаф опустошал обойму
«беретты» в морду чудовища.
        Голова твари исчезла в кровавом облаке, тело отбросило наружу, и оно исчезло под колесами автомобиля.
        Норвежец посмотрел на напарника и, нагнувшись, перехватил руль. Владимир сидел на сиденье, смертельно бледный, кровь из разорванного когтями лба, заливала глаза.
        Олаф не успел.
        Автомобиль повело и, съехав на обочину, он тяжело грохнулся в глубокий кювет. Глухо рыкнув, двигатель заглох.
        Что-то бормоча по-норвежски, Олаф выскочил из машины, и бросился к водительской двери.
        Распахнув, вытащил Владимира на траву.
        Забормотал, теперь на русском:
        - Володя, сейчас. Терпите.
        - Да терплю я, - поморщился напарник, - только не вижу ни черта.
        Дышал он тяжело, и бледнел с каждой минутой.
        - И больно, честно говоря, до чертиков.
        - Сейчас. Аптечку достану.
        - К черту аптечку. Докладывайте Вяземскому, что мы их потеряли.
        В этот момент рядом с ними затормозил автомобиль.
        Ночь превратила шоссе в потоки оранжевого огня, текущих, словно лава, пробивающая себе путь по склону вулкана.
        Татьяна, откинувшись на спинку кресла, закусила губу, и молилась только о том, чтобы не запаниковать. Она старалась отгонять от себя мысли о том, что вытворяет на дороге. Сейчас имела значение только скорость.
        Ее пассажиры напряженно молчали, следя за тем, как остаются позади одна машина за другой, а их темно-синий рычащий монстр взрезает ночную тьму.
        - Вон там, впереди, - показал Ян на группу огней, - мне кажется, это та самая колонна.
        Таня молча кивнула, готовясь к очередному обгону, и в этот момент все изменилось.
        Впереди появился светлый прямоугольник - кто-то открыл дверь фургона, и из него выпрыгнул человек.
        Затем Таня сосредоточилась только на том, чтобы выжить в том хаосе, что воцарился на дороге.
        Какофония сигналов слилась в один надсадный истерический вопль. Слева с грохотом столкнулись два автомобиля, один из них закрутило и понесло поперек дороги. Протаранив ехавший через два ряда внедорожник, он остановился, и из-под капота вырвались язычки пламени.
        Не снижая скорости, Таня вывернула руль вправо, и чуть ли не поперек шоссе выехала на широкую обочину. Выровнявшись, она рванула вперед, стараясь нагнать ушедшую колонну.
        Ян и профессор сохраняли молчание. Неведомым ей самой образом, она чувствовала оттенки этого молчания - мальчишески-восхищенное у Игоря Львовича и ободряющее Яна.
        - Смотри, это Олаф! - крикнул Ян, но она и сама уже увидела торчащий из канавы задний бампер автомобиля.
        Затормозив, Татьяна выпрыгнула из машины, но Ян ее опередил. Он уже спускался к пострадавшим.
        Взглянув на белое лицо Владимира, спросил:
        - Состояние?
        - Раны поверхностные, - ответил за товарища Олаф, - но крови потерял много и двигаться не может.
        - Я смогу, - поморщился Владимир, - помогите перетянуть только эти чертовы царапины.
        - Время потеряем, - коротко бросил Ян, и обернулся к Татьяне и Малинину, спешившим к ним:
        - Профессор, вам придется остаться с раненым! Сможете ему помочь? - показал он на раненого.
        Профессор молча отобрал у Олафа аптечку. Открыл, одобрительно хмыкнул, и склонившись над раненым, коротко бросил: - Дайте нож, если есть.
        Олаф достал раскладной нож.
        Профессор принялся сноровисто срезать с Владимира клочья одежды. Не поворачиваясь, бросил, - Езжайте, - и снова полностью сосредоточился на пострадавшем.
        Вяземский кивнул Олафу, и тот зашагал к искореженной машине.
        Открыв багажник, нажал на незаметный рычаг, поднял замаскированную крышку.
        Таня тихо ойкнула, когда он достал из багажника два коротких автомата, подсумки с запасными магазинами, и несколько гранат.
        Они с Вяземским распределили между собой оружие, после чего двинулись к автомобилю.
        Татьяна поспешно заняла свое место за рулем.
        Ян, как и прежде, сел на переднее сиденье, Олаф сзади, и «Москвич» снова устремился в погоню.
        Татьяна перестала бояться. Высадив Малинина, она оставила с ним там, на шоссе, еще одну часть своей жизни и себя прежней.
        Ее захлестнул чистый восторг схватки. Мир вокруг стал простым и ясным. Ей доверили свою жизнь человек, которого она любит и его друг. Значит, она не может его подвести.
        Там, впереди - мерзавцы, которые хотели убить Яна, профессора Малинина, Володю, оставшегося лежать в кювете с располосованной грудью и изодранным лицом, которые уже убили Костю Нифонтова и Славу Загорулько, и неизвестно скольких еще людей.
        Их надо остановить.
        Все просто.
        Новый мир ей нравился.
        Как только они свернули с шоссе, скорость пришлось сбросить.
        Ян накрыл ладонь Татьяны своей, попросил:
        - Не спеши. Нам совсем не нужно, чтобы они заметили хвост.
        Теперь они почти крались по дороге. «Москвич» колыхался на многочисленных рытвинах и выбоинах асфальта, и Таня прикладывала большие усилия просто для того, чтобы удержать тяжелую машину на проезжей части.
        Миновав спящий придорожный поселок, они выехали на совершенно пустую дорогу, поднимающуюся на холм. На вершине холма виднелись очертания деревьев. Темные, не подсвеченные ни фарами, автомобилей, ни отсветом какого-нибудь жилья.
        - Они здорово нас опережают, - констатировал Олаф.
        - Это точно, - подтвердил Ян, и спросил - А что вы обязательно сделали бы на их месте?
        - Заслон бы я оставил, - буркнул норвежец.
        - Вот именно. И регулярно с ним связывался. А потому, действовать надо быстро.
        - Согласен, так что мы тянем? - норвежец накручивал на ствол «беретты» черный цилиндр глушителя.
        Закрыв глаза, Ян откинулся на сиденье. Пальцы правой руки поглаживали фигурку сокола, прикрепленную к браслету. Таня с тревогой увидела, как бледнеет Вяземский, черты его лица заостряются, в них проступает что-то дикое, хищное. Вздохнув, он открыл глаза, и Таня закусила губу, чтобы не закричать - серые глаза Яна превратились в глаза птицы.
        Неподвижно глядя перед собой, он по-птичьи дернул головой.
        - На холме никого. Кладбище начинается внизу, у его подножья. Справа от дороги строения. Видимо, мастерская и склады. Автомобили проехали дальше по дороге и свернули на центральную аллею кладбища. Но далеко не проехали. Дальше там настоящий лес.
        Он помолчал. Досадливо поморщился, - Плохо видно. А, вот. Они выгружают что-то. Тела, мне кажется. Шевелятся. Люди, живые, но им, похоже, что-то вкололи. Ага, а вот и охрана. Олаф, двое слева от аллеи, двое справа. Вооружены автоматами. Разгрузка продолжается. Черт, не могу больше.
        Снова закрыв глаза, он сильно потер руками веки. Открыв, поморгал.
        Глаза снова приобрели нормальный вид.
        Взглянув на Таню, Ян улыбнулся и развел руками, будто извиняясь: - Вот, такие дела. Одна из сторон моей работы.
        Та неуверенно улыбнулась в ответ:
        - Я сейчас не буду спрашивать, как ты это делаешь, но потом ты мне все подробно объяснишь.
        Ян кивнул, и, обернувшись к Олафу, заговорил:
        - План таков. Мы подъезжаем к вершине холма, оставляем автомобиль под деревьями, и тихо спускаемся вниз. Мы с вами, Олаф, снимаем охрану, после чего вы с Таней остаетесь в арьергарде и прикрывает меня.
        - А вы, значит, с шашкой наголо мчитесь, и врезаетесь в орды врагов? - саркастически молвил норвежец.
        - Примерно так, - мило улыбнулся Ян. - На самом деле там не так много людей. Я увидел полковника Суханова, Лесто, двух индейцев, один, судя по виду, колдун, некоего благообразного господина славянской наружности, шестерых, по всей видимости, охранников колдуна, и десяток почти неподвижных тел. Как я понимаю, жертв. Мне кажется, жертвы чем-то опоены и их поведут, а не понесут. А, да. Еще четвер вооруженных парней вокруг полковника Суханова. Видимо, его гвардия.
        - Ян, вы просто не справитесь один.
        - Справлюсь, - с уверенностью сказал Вяземский, - так что, отставить споры. Пора. Мне кажется, сейчас они будут пробивать ход в Приграничье, чтобы провести ритуал. Не зря же они остановились у старой часовни. А значит, их внимание будет рассеиваться. У меня две гранаты, что поможет быстро уравнять численность.
        Таня тихонько нажала на педаль газа, и автомобиль пополз на холм. Фары она выключила, как только проехали поселок, и сейчас напрягала зрение, чтобы разглядеть дорогу. Свернув, остановила автомобиль под старой березой и заглушила двигатель.
        Все вышли.
        Ян и Олаф, двигаясь, словно призраки, распределили между собой оружие, после чего Вяземский подошел к Тане и протянул ей автомат.
        Шепотом объяснил:
        - Смотри, вот предохранитель, вот курок. Вот в этом положении автомат на предохранителе, сдвигаешь вниз - стрельба одиночными. Следующее положение - очередями. Первой огонь не открываешь, только если будет прямая угроза твоей жизни, или я скомандую.
        - Мы с Олафом идем вперед, ты держишься радом с ним. Возле мастерской остаешься, ждешь нас. Мы снимаем заслон, после чего Олаф возвращается к тебе и вы остаетесь обеспечивать тылы. Все ясно?
        Кивнув, Таня взяла оружие.
        - А теперь приготовься. Поначалу будет немного неприятно, может затошнить, начнет кружиться голова. Тогда задержи дыхание, и медленно выдыхай, пока не почувствуешь, что воздуха не осталось. И только после этого медленно, очень медленно вдыхаешь носом.
        Татьяна не успела спросить, к чему именно готовиться. Ян положил одну ладонь ей на затылок, второй сжал фигурку волка на Танином браслете, и зашептал. В словах незнакомого языка слышалось рычание дикого зверя и шелест леса, посвист холодного зимнего ветра и шорох опавшей листвы.
        Закончив шептать, он резко разжал кулак, и Таню ударило изнутри. Она оказалась внутри рушащегося дома, под обвалом, в центре урагана! На нее валились пласты звуков, запахов, образов, мир смещался, кружился вокруг, орал и взрывался красками.
        - Выдох! Выдох! - тряс ее Ян, и она послушно кивнула. От этого движения ее замутило еще сильнее, и она поспешно выдохнула.
        Казалось, воздух в легких никогда не закончится. Наконец, она задержала дыхание и, когда в глазах заплясали разноцветные точки от недостатка кислорода, опасливо втянула воздух.
        Запахи остывающего мотора, машинного масла. Сильный запах свежей травы. Резкие запахи сильных мужских тел. Один - нестерпимо волнующий, манящий. Это Ян. А вот Олаф пахнет как-то странно. В его запах вплетается нотка мокрой шерсти крупного зверя, от которой волоски на шее встают дыбом и хочется оскалиться и зарычать.
        - Теперь ты немного волк, - шепнул на ухо Ян. - Пойдем. Двигаешься бесшумно.
        Они скользили между деревьев, и Таня постепенно училась обращаться с новыми возможностями своего слуха.
        Вот проехала по далекому шоссе машина, а вот пробежал под ногами какой-то маленький зверек. Кажется, мышь. Треснула в лесу ветка, и Таня насторожилась. Но, нет. Это не человек идет, просто порывом ветра обломило высохший сучок.
        Лишь спустя несколько минут она поняла, что не слышит шагов Яна и Олафа. Таня осмотрелась, но не увидела их.
        Внезапно норвежец возник рядом с ней, заставив вздрогнуть. Он показал рукой в просвет между деревьями, и склонился к уху:
        - Вон крыльцо мастерской. Прячетесь рядом с ним, следите за дорогой и прилегающей территорией. В первую очередь ориентируйтесь по слуху и запаху, глаза могут подвести. Например, вам могут показать фантом.
        Она молча кивнула, внимательно слушая.
        - Мы снимаем часовых, потом я возвращаюсь к вам. Все, инструктаж окончен.
        В какой момент массивный норвежец растворился в окружающей темноте, она так и не поняла. Просто отступил на шаг, и пропал.
        Короткими перебежками, стараясь, чтобы ни одна травинка не шевельнулась под ногой, она пробралась к крыльцу закрытой на ночь мастерской. Вспомнив наставление Олафа, потянула носом ночной воздух, и поморщилась.
        Неприятный запах давно не мытого тела, мочи, бетонной пыли и застоявшейся воды. Запахи железа, машинного масла, сухого дерева. Внутри…, она прислушалась. Внутри, судя по всему, никого. Отступив в тень от козырька, она присела на одно колено, и поудобнее перехватила автомат. Как там объяснял Ян? Вот этот плоский рычажок вниз - одиночные. Вот так - очередь. Переведя оружие на стрельбу одиночными, она направила его в сторону дороги, и застыла, стараясь даже не дышать.
        Потянулись минуты ожидания.
        Суханов лично отбирал людей для участия в операции. Полковник до сих пор морщился, вспоминая, что пришлось расширить круг посвященных. Но иного выхода не было. Участвовать в несанкционированной, абсолютно противозаконной операции могли только сообщники. Те, кто повязан кровью, деньгами и личной преданностью.
        Как всякий умный человек, полковник ценил преданность не меньше, чем круговую поруку кровью, а потому в бойцах, оставленных в заслоне, увереннее сомневался.
        Хорошо подготовленные, прекрасно оснащенные боевики гарантированно продержались бы даже против превосходящих сил противника не менее семи минут, давая возможность остальной группе закончить ритуал, либо уйти. Поэтому, сейчас все внимание полковника сосредоточилось на выгрузке «овощей», как он назвал людей, предназначенных для принесения в жертву, и жреце Чернобога.
        Старик вел себя излишне нервно, и это Суханову категорически не нравилось.
        Подойдя, полковник тронул его за плечо, и спросил:
        - Что-то не так? Вы что-то неважно выглядите.
        - Нет-нет! Все в порядке - взвинчено ответил тот, - Просто, какое-то странное чувство. Ощущение, что за нами наблюдают. Но я не могу понять, кто и как. Понимаете, никаких…. Признаков. Просто ощущение.
        Полковник немедленно нажал кнопку переговорного устройства:
        - Пост-один, пост-два, обстановка?
        В ответ он услышал в динамике вставленного в ухо приемника условленный сигнал - три щелчка, пауза, еще два.
        Похлопав жреца по плечу, успокоил:
        - Все в порядке. Рядом никого. Лучше не тяните, открывайте проход.
        Кивнув, старик поднялся по ступеням заброшенной часовни. В дверях обернулся, указал на одного из одурманенных людей, - Вот этого, ведите его сюда.
        Полковник кивнул свои «гвардейцам», и двое из них подхватив несчастного под руки, стремительно подняли по ступеням.
        - Затаскивайте его внутрь и ставьте на колени в центре часовни, - приказал жрец Чернобога.
        Вся его нервозность и неуверенность пропали, в жестах и голосе появилась властность, каждое движение стало точным и выверенным.
        Жертву поставили на колени, придерживая за вытянутые в стороны руки. Голова человека бессильно моталась, все время падая на грудь, из уголка рта тянулась нитка вязкой слюны.
        Встав перед одурманенной жертвой, жрец протянул руку и, вошедший вслед за своими людьми Суханов вложил в нее длинный кривой нож.
        Жрец Чернобога заговорил, закрыв глаза. Голос его то взлетал до пронзительного визга, то раскатывался низким рыком. Слова наползали друг на друга, образуя дурманящий водоворот, полковник почувствовал, как вязкий ком скакнул к горлу, темные стены поплыли, рык жреца вибрацией отдался в животе.
        Схватив жертву за волосы, жрец полоснул ее по горлу, на доски пола хлынул черный в темноте, остро пахнущий железом, кровавый поток. Обмакнув лезвие в кровь, жрец стремительно чертил на стене неизвестные полковнику, вспыхивающие синим светом, и тут же гаснущие знаки.
        Закончив, старик отступил в сторону, и приказал: - Бросьте мертвеца в его кровь.
        С трудом сдерживавшие дрожь страха бойцы с облегчением отпустили руки, и тело бессильно рухнуло в центр черного пятна. Казалось, оно погружается в трясину. Вот, затянуло в кровавую лужу голову, плечи… С противным хлюпаньем тело исчезло, кровь тут же впиталась в доски пола.
        - Жертва принята, - благоговейно прошептал жрец Чернобога, - Дверь должна открыться.
        В тот же момент стена, на которой он чертил знаки, вспыхнула синим светом, и пропала. На ее месте открылся проход.
        Суханов увидел каменные стены пещеры, достаточно широкой для того, чтобы по ней рядом шли два человека. В нескольких шагах, пещерный коридор сворачивал, из-за поворота лился все тот же синеватый свет.
        - Быстрее, быстрее, - поторопил его жрец, - проход не вечен!
        - Готово! Заводите! - высунувшись из двери, скомандовал Суханов, и его бойцы, вместе с безмолвными, внушающими страх индейцами Ицкоатля поднялись в часовню, ведя с собой предназначенных в жертву людей.
        Бойцы Спецотдела, оставленные Сухановым для прикрытия, считались непревзойденными спецами в деле маскировки. Потому, собственно, и получили задание обеспечивать безопасность предприятия, прикрывая основной отряд со стороны дороги.
        Они так и не поняли, откуда пришла смерть. Только что никого не было, приборы ночного видения показывали успокаивающую черно-зеленую картинку, не подавали признаков жизни и датчики движения, оставленные в местах наиболее вероятного прохода, и вот - темнота сгустилась, послышался сухой кашель пистолетов с глушителем, и тела, конвульсивно дернувшись, застыли на земле.
        Приложив два пальца к шеям убитых, Вяземский проверил пульс. Убедившись, что оба противника мертвы, бесшумно двинулся в ту сторону, где скрылся Олаф.
        Встретились они на полпути.
        Ян молча ткнул пальцем в сторону видневшейся в просвете между деревьями крыши мастерской. Норвежец кивнул и, они разошлись.
        Олаф бесшумно возник перед Татьяной, однако, теперь она почувствовала его приближение, и уже не вздрогнула. Хотя, все равно, заметила в последний момент, и только благодаря неожиданно обретенному сверхъестественному обонянию.
        Она уловила изменение запаха поблизости, сместила в ту сторону, откуда потянуло мокрой шерстью, ствол автомата, и в ту же секунду норвежец оказался рядом.
        Присев рядом, сказал, не глядя на девушку:
        - Сейчас я предложу вам вещь, за которую Ян Александрович, если мы живы останемся, оторвет мне голову. И будет прав.
        Ответом ему было напряженное молчание. Вздохнув, он продолжил:
        - Он не справится там один. Я должен идти с ним. Но оставить вас тут одну, я тоже не могу. Скорее всего, полковник, который оставил посты наблюдения, уже ждет от них условного сигнала. Не получив его, он вызовет группу поддержки, которая ожидает где-нибудь в районе шоссе. Одна вы их не задержите, вас убьют через несколько секунд.
        - Значит, идем вместе, - прошептала пересохшими губами Таня.
        Олаф одобрительно хмыкнул.
        - Обещаю, если выживем, буду вас учить всему, что сам знаю. А еще напою пивом.
        - Вот это я обязательно запомню, - прошипела она, и мотнула головой, - Ведите… наставник.
        Олаф был совершенно прав.
        Стоя у входа в скальный коридор, полковник Суханов пропустил всю процессию и, тронув за плечо, задержал одного из своих бойцов.
        Приложив палец к губам, приказал молчать, затем придвинул поближе к губам тонкую черную дужку переговорного устройства:
        - Пост-один, пост два, доложите.
        Нахмурившись, подождал пару секунд:
        - Пост-один, пост-два, вас не слышу.
        Молчание. Прекратив безрезультатные попытки, полковник приказал:
        - Филиппов, берешь остальных, располагаешься здесь, удерживаешь позицию. Пошел.
        Кивнув, боец исчез в проходе, а полковник снял с пояса рацию.
        - Лиса вызывает Сову, как слышите.
        Сквозь треск помех послышалось: - Слышим нормально.
        - Красный код, повторяю, красный код.
        - Вас понял, Лиса. Действуем.
        Полковник повесил рацию обратно на пояс, и потянул из кобуры пистолет.
        Обстановка кардинально менялась, причем, изменения эти происходили слишком быстро. Суханов рассчитывал, что после схватки на шоссе, он выиграл, минимум, час, которого с лихвой хватит для выполнения ритуала.
        Он двинулся к двери в часовню, собираясь занять место у двери, и контролировать территорию до прибытия Филиппова и его людей.
        Полковник всегда обладал феноменальной реакцией. Поэтому даже успел уловить момент, когда в дверях возник человеческий силуэт.
        Он даже начал поднимать руку с пистолетом, но человек был уже совсем рядом, и не оставалось времени даже на то, чтобы закричать, не осталось времени для сожалений. Времени не осталось ни на что, потому, что противник с нечеловеческой силой вонзил ему в сердце нож, одновременно зажимая свободной рукой рот.
        Ян тихо опустил на пол обмякшее тело полковника.
        Обошел и, схватив под мышки, оттащил в самый темный угол часовни.
        Досадно, конечно, что не удалось ликвидировать Суханова до того, как он вызвал подкрепление, но что толку жалеть о том, что уже случилось.
        Сняв с плеча автомат, он сбоку подобрался к проему, ведущему в каменный коридор, кончиками пальцев провел по шершавой поверхности камня.
        Мощь колдуна, сумевшего пробить такой стабильный проход в Приграничье, впечатляла.
        Прислушавшись, Ян уловил шаги. По проходу быстро, но осторожно шли люди. Четверо.
        Вовремя я успокоил полковника, похвалил себя Ян, и прижался спиной к деревянной стене, справа от прохода в Приграничье. Дождался, когда шаги станут более отчетливыми, и, вытащив чеку, бросил гранату в проход.
        Рубчатое яйцо закрутилось под ногами бойцов. Шедший последним старший группы успел бессмысленно заорать, - Граната! - и отпрыгнуть за скальный выступ, выпирающий из стены коридора как раз на повороте.
        Сухо рванул взрыв, посыпалась с потолка труха.
        Кто-то надсадно кричал. Захлебывался воплем, невидимый в дыму, заполнившем тесное нутро коридора.
        Вяземский сложил руки лодочкой, поднес к губам, и что-то зашептал. Затем дунул и сделал быстрое движение, словно вбрасывая что-то в проход.
        Засевший за выступом Филиппов увидел, как в коридор пригнувшись, запрыгнул человек с автоматом наперевес. Держал он его вполне профессионально, но двигался как-то странно - дергая головой из стороны в сторону, словно что-то высматривая. Он почему-то не обратил внимания на катающегося по полу, держась за окровавленное лицо, бойца, целеустремленно продвигаясь вперед.
        Стремительно выдвинувшись в коридор, Филиппов послал в незнакомца короткую очередь.
        Пули выбили каменное крошево из стены, но не причинили странному человеку никакого вреда.
        Отпрянув обратно в укрытие, Филиппов почувствовал, что покрывается холодным потом.
        Морок! Черт побери, кто-то наслал на него морок, и он, как последний лопух, обнаружил свою позицию. Впрочем, пусть попробуют его отсюда выкурить.
        Выглянув из-за угла, он увидел, что морок все также продолжает кружить в коридоре. Облизнув губы, боец приказал себе не обращать внимания на фантом, и сосредоточиться на неровной дыре входа.
        Опустившись на одно колено, он взял коридор на прицел.
        Мешали крики раненого, но боевик приказал себе не обращать внимания на звуки.
        По-птичьи подергивая головой, человек в коридоре развернулся, и от бедра выстрелил в Филиппова. Короткая очередь разнесла голову бойца, мертвое тело упало поперек коридора.
        Переведя автомат на стрельбу одиночными, Ян застрелил продолжавшего монотонно кричать солдата, и двинулся дальше.
        Стены каменного коридора уходили в стороны, потолок постепенно исчезал в тенях, проход превращался в зал, стены которого терялись в непроглядном мраке. Центральную часть этого невероятного зала заливал неяркий синеватый свет, источник которого скрывался где-то впереди, невидимый среди каменных глыб, обломков гигантских каменных блоков и колонн из зеленого с черными прожилками камня.
        Поводя перед собой стволом автомата, Вяземский медленно приближался к источнику света.
        Нападавшего он не увидел. Почувствовал движение воздуха слева, где сгущались тени, и откинулся в сторону, блокируя удар автоматом.
        Тяжелый, сотрясающий все тело, удар обрушился на подставленное оружие.
        Ян оступился, почувствовал, что падает, зацепившись за обломок камня, и, выпустив автомат, перекатился в сторону. Вскочив на ноги, отпрыгнул в сторону, доставая нож.
        Перед ним стоял невысокий, казавшийся почти квадратным из-за непропорционально широких плеч, индеец, В правой руке палицу он небрежно сжимал, усыпанную острыми даже на вид осколками обсидиана.
        Плоское лицо воина ничего не выражало. Непроницаемые черные глаза равнодушно смотрели на Вяземского. Ян подумал, что так, наверное, мясник смотрит на корову, прикидывая, как ловчее её зарезать.
        Индеец ткнул себя пальцем в грудь, и сказал: - Ицкоатль.
        Вяземский лишь холодно улыбнулся в ответ, и перебросил из руки в руку нож.
        Ицкоатль исчез, превратившись в вихрь. Ян снова отпрыгнул, уходя от удара палицы, но один из осколков все же задел его плечо. Руку дернуло резкой болью, но Ян постарался заблокировать ее. Потом будет очень погано, но до «потом» надо дожить. И тогда блоль станет наградой, свидетельством того, что он жив.
        Сейчас необходимо сохранять бесстрастность.
        Ицкоатль старался измотать противника. Ему некуда было спешить. Главное - не пропускать его к месту жертвоприношения, остальное неважно. Понимал это и Вяземский.
        Скосив глаза, он увидел лежащий на камнях автомат. Увы, совершенно бесполезный, поскольку удар палицы пришелся как раз по магазину и искорежил его.
        Заметив взгляд Яна, индеец нехорошо ухмыльнулся. Он стоял совершенно расслабленный, лишь черные, словно два осколка обсидиана, глаза, внимательно наблюдали за каждым движением Вяземского.
        - Ну и черт с тобой, - громко сказал Ян и, без всяких финтов и отвлекающих маневров двинулся на противника.
        Ицкоатль перехватил палицу, и побежал на Яна. В последний момент сделал резкое движение вправо, показывая, что сейчас прыгнет и ударит сбоку, и тут же прыгнул вверх и вперед, обрушивая сверху смертельный удар.
        Ян прыгнул навстречу. Правая рука с ножом до последнего момента оставалась прижатой к телу.
        Удар палицы пришелся в пустоту.
        Глаза Ицкоатля расширились в недоумении. Вяземский стоял, прижавшись к нему, обнимая, словно давно не виденного друга. Ян еще раз резко дернул тело индейца на себя, и вождь резко, со всхлипом, втянул воздух.
        Палица выпала из его слабеющей руки, и он вцепился в куртку Яна, пытаясь удержать, дрожащие пальцы потянулись к горлу, но Вяземский, сделав шаг назад, рванул на себя нож, по самую рукоять вошедший в грудь Ицкоатля.
        Перешагнув через тело индейца, он поднял автомат, попытался достать магазин, и с досадливой гримасой положил оружие. Автомат был безнадежно испорчен.
        В пистолете патронов тоже не оставалось - последние ушли на посты, выставленные Сухановым.
        - Ну, что же, обратимся к опыту древних, - усмехнулся Ян, и поднял палицу Ицкоатля.
        Стараясь держаться в тени, он направился к источнику света.
        Татьяна старалась ступать след в след за Олафом, но все же пару раз поскользнулась, больно приложившись коленом о покосившиеся могильные плиты.
        Они крались к полуразрушенной часовне, согнувшись пробираясь среди могил, обходя огороженные участки, перебегая от дерева к дереву.
        Глухо рванул впереди взрыв, и Олаф побежал, почти не скрываясь. Плюнув на осторожность, Таня помчалась за ним. Тревога за Яна заглушала соображения безопасности. Он может быть ранен, ему нужна помощь, значит, надо как можно быстрее оказаться рядом, и все будет хорошо. Что именно «хорошо», она не знала, зато остро понимала, что больше не может выносить неизвестность.
        Показалась часовенка, около которой сгрудились темные туши фургонов и легковых автомобилей. Олаф предостерегающе поднял руку, и Таня присела за могильной плитой.
        Спустя несколько секунд, он поманил ее, и двинулся вперед.
        Войдя внутрь, она увидела норвежца склонившимся над какой-то темной массой в углу. Выпрямившись, он хмыкнул, - Чисто сработано.
        Но Таня не смотрела на него. Она не могла оторвать глаз от невероятного зрелища.
        Большей части задней стены часовни не было. Вместо нее чернел слабо освещенный зев прохода, ведущего в какое-то место, которого просто не могло быть.
        Олаф подошел, заглянул в туннель, и перевел взгляд на Таню:
        - А вот это то самое Приграничье, о котором вам, может быть, говорил Ян.
        Обостренным слухом она уловила слабый шум, идущий оттуда, где они прятались несколько минут назад. Тихо шлепнула дверца машины. Затопали ноги в тяжелых ботинках.
        - Ах ты, черт. Раньше они приехали, чем я рассчитывал, - проговорил Олаф.
        Положив руку на плечо Тане, он заглянул ей в глаза.
        - Неловко все получается. Бегите вперед, и попробуйте помочь Яну. А я постараюсь разобраться здесь.
        - Один? - изумилась Таня?
        - Бегите. Бегите к Яну, Татьяна Владимировна. И не оглядывайтесь, пожалуйста. Мне это будет не очень приятно, - вежливо сказал Олаф, и слегка подтолкнул ее.
        Таня побежала по заваленному обломками камня и непонятным, рассыпающемся в прах, мусором, тоннелю.
        Она почти не обратила внимания на мертвые тела, лежавшие поперек прохода. Эти люди встали на пути Яна, значит они были врагами..
        Раздался позади низкий медвежий рев, и человеческие крики. Ударили и смолкли короткие очереди, снова взревел медведь.
        Спотыкаясь, падая, сбивая в кровь руки о каменное крошево, она пролетела площадку, на которой незадолго перед этим сошлись Вяземский и Ицкоатль, не заметив тела индейца, и резко остановилась перед широкой лестницей, стараясь охватить взглядом открывшуюся картину.
        В огромном подземном зале шел бой.
        Точнее - схватка одного со многими.
        Тане хватило доли секунды, чтобы охватить взглядом картину происходящего.
        Ян прорывался к дальнему концу пещеры, где на широком возвышении была установлена каменная плита, выполняющая роль алтаря. На плите двое индейцев удерживали человека, прижимая к камню его руки и ноги.
        Мертвые тела с распоротыми грудными клетками лежали у основания плиты, заливая камень кровью.
        А над жертвой нависло жуткое порождение ночных кошмаров. Когда-то оно, наверное, было человеком, но прошедшие с того времени века, превратили его в иссохшую, похожую на богомола, мумию. Сухая кожа отваливалась невесомыми чешуйками при каждом движении, челюсти двигались с трудом, выплевывая слова заклинания, и лишь глаза горели нечеловеческим торжеством.
        Похожая на узловатый корень рука, сжимавшая жертвенный обсидиановый нож, стремительно опустилась.
        Мертвый жрец торжествующе поднял над головой кровавый пульсирующий комок плоти и проревел длинное, казалось, состоящее из одних согласных, слово.
        Тане показалось, что по залу пробежала волна тьмы.
        Но времени отвлекаться не было.
        Ян отчаянно отбивался тяжелой на вид палицей от наседающих на него охранников жреца, вооруженных копьями и короткими дубинками.
        Пока ему удавалось их сдерживать, но долго так продолжаться не могло. Вот копье промелькнуло в миллиметре от его щеки, Ян поскользнулся, и с трудом удержал равновесие.
        Эти сволочи собирались убить ее любимого.
        И Таня стала делать то единственное, что могла сейчас - стрелять.
        Первой же короткой очередью она скосила индейца, метившего Яну копьем в бок.
        Поднявшись во весь рост, она медленно пошла вперед, поливая зал короткими очередями. Автомат грохотал, бился в неумелых руках, но все же пули находили свои цели. Опасаясь, что заденет Яна, Таня перенесла огонь на индейцев, стоявших вокруг алтаря.
        Только сейчас она заметила, что кроме них у каменной плиты стоит седой старик с окровавленным ножом. Резко вытянув руку с ножом, он открыл рот, чтобы что-то крикнуть.
        Татьяна нажала на курок, и очередь отшвырнула тело жреца Чернобога от алтаря.
        Вяземский раскроил голову последнего противника, и прыгнул туда, где жрец-мумия и последний оставшийся в живых индеец поспешно клали на алтарь последнюю одурманенную жертву.
        Метнув палицу в помощника жреца, Ян схватил сухую руку, сжимающую нож и противники застыли в хрупком равновесии.
        Мертвые губы жреца раскрылись и он прошипел одно единственное слово.
        По залу поплыл тонкий, сводящий с ума, звон.
        Непроницаемые глаза жреца завораживали. Ян чувствовал, что проваливается в них, падает, падает…
        - Ты будешь падать целую вечность, - прошелестел в его голове бестелесный голос, - А когда мне надоест, ты упадешь на жертвенник, и я вырежу твое сердце. И принесу в жертву своим богам.
        Ян не видел, где он, не чувствовал своего тела. Он знал, что все еще сжимает руку жреца, но не мог пошевелиться. Тела больше не было.
        Остался только разум, блуждающий в непроглядных глубинах тьмы, заполняющей то, что когда-то было человеком.
        - Этого человека больше нет, смертный, - шептал ему голос, - Он умер. Умер с радостью, чтобы родился я - Говорящий с Тецкатлипокой. Я буду существовать вечно. А хочешь увидеть, что будет, когда мой господин войдет в этот никчемный мир?
        Перед взором Яна возникло видение.
        Развалины огромного города посреди выжженной равнины. Улицы, забитые ржавеющими остовами автомобилей. Кутающиеся в лохмотья люди пробираются среди руин, стремясь к центру города, где возвышается титанических размеров пирамида, на вершине которой восседает существо с телом человека и головой ягуара.
        Люди падают на колени, моля даровать им хоть немного еды, света, хоть немного жизни.
        Тецкатлипока указывает на женщину, стоящую у подъезда обрушившегося дома, и двое жрецов, бродящих в толпе, подхватывают ее под руки. Бог манит их к себе, и жрецы возносятся в воздух, поддерживая обмякшую от ужаса жертву.
        Взлетает в воздух рука, сжимающая жертвенный нож.
        Бог запрокидывает голову и визгливо хохочет.
        Услышав пронзительный звон, Таня упала на колени, закрывая руками уши, и зажмурилась.
        Она стоит на опушке черного, засыпанного снегом, леса. Тело терзает неимоверный холод. Губы начинают дрожать от холода, и она обнимает себя руками за плечи, чтобы хоть немного согреться.
        На нее надвигаются ледяные сани, и она видит равнодушные лица Мораны, Чернобога и Тецкатлипоки, глядящих на ничтожную смертную.
        Она понимает, что сейчас умрет. Но почему-то знает и другое - где-то там, позади, из последних сил сражается Ян. Быть может, она сможет подарить ему несколько лишних секунд.
        Дрожа, она выпрямляется, и разводит руки в стороны в жалкой, нелепой попытке преградить путь всемогущим богам.
        - Нет, - шепчет она чуть слышно, и чувствует соленый вкус крови на губах.
        Сани замедляют свой бег.
        Тецкатлипока неторопливо поднимает исходящее дымом зеркало, висящее у него на боку, и вглядывается во что-то, видимое только ему одному. Нестерпимо медленно текут секунды. Тане кажется, что само время умерло на опушке этого леса, замерзнув и рассыпавшись снежной пылью.
        Наконец, бог опускает зеркало и молча трогает Морану за плечо.
        Богиня смотрит на девушку, и величественным жестом касается изогнутой дуги возносящегося над головами богов, санного полоза.
        Сани сворачивают и удаляются вдоль кромки леса.
        Таня слышит презрительный смех Мораны и без сил валится в снег.
        Блуждая в темноте, Ян чувствует легкую, почти незаметную дрожь, прошедшую по телу жреца.
        Он чувствует, как его касается женская рука, и голос Тани шепчет: - Я здесь. Я с тобой.
        Изо всех сил Ян давит, и рука с ножом поддается. Колодцы пустоты удаляются, он видит перед собой мертвое лицо мумии и, рывком разворачивает руку жреца с зажатым в ней ножом. Навалившись всем телом, он вгоняет рукоять жертвенного ножа в грудь Говорящего с Тецкатлипокой.
        Жрец валится на камни, рядом с алтарем.
        На зал обрушилась тишина.
        С трудом открыв глаза, Таня попробовала сесть. Тело все еще била крупная дрожь, по нижней губе текло что-то горячее и соленое. Вытерев губы, она увидела, что рука измазана кровью.
        Глазами она искала Яна.
        Вяземский сидел, привалившись к алтарю, рядом с рассыпающимся в прах телом жреца.
        Увидев, что Таня смотрит, он слабо улыбнулся, и попытался подняться.
        Левая рука Яна висела плетью, он шатался, но смотрел на Таню не отрываясь.
        Шаг за шагом он шел к ней через зал. Подойдя, опустился на колени. Поднял здоровую руку, и погладил по щеке.
        - Я слышал тебя. Там. В темноте. Ты спасла нас.
        Она ответила, глядя ему в глаза:
        - Просто я люблю тебя.
        Поддерживая друг друга, Ян и Таня выбрались из прохода.
        Как только они вышли из часовни, стены здания затряслись, и, с тяжелым грохотом, ветхое строение рухнуло, погребая под своими руинами всех, кто погиб в эту ночь.
        Олафа они нашли среди могил, лежащим в окружении растерзанных трупов.
        Похоже было, что их рвал дикий зверь.
        Норвежец редко, со свистом дышал, из простреленной груди толчками выплескивалась кровь, но он внимательно смотрел на Вяземского.
        С трудом прошептал:
        - Удалось? Там? Удалось.
        Ян кивнул, опускаясь рядом с ним на колени.
        - Насколько все плохо?
        - Не надейтесь, - слабо улыбнулся норвежец, - Выживу. ПрОклятые, они, - он закашлялся, - так просто не умирают.
        Таня села рядом с Яном и прижалась щекой к его перепачканной изодранной куртке.
        Над деревьями всходило яркое весеннее солнце.
        Приближаясь, выли милицейские сирены.
        ЭПИЛОГ
        Две недели спустя
        Ян и Олаф сидели на открытой веранде ресторана, расположившегося на берегу пруда в одном из московских парков. Сделав глоток кофе, Олаф подался вперед, чтобы поставить чашку, и слегка поморщился.
        - Все еще беспокоит? - спросил Ян.
        Норвежец махнул рукой:
        - Ничего страшного. Но, с возрастом даже такие царапины заживают медленнее.
        Вяземский знал, что тема эта не слишком приятна Сигурдсону, и перевел разговор:
        - Как вам показалось состояние Владимира?
        - Вы и сами все прекрасно видели, Ян Александрович. Вместе же его навещали, - пожал плечами норвежец.
        - Да видел, видел. К счастью, профессор Малинин оказался на редкость толковым человеком и грамотно оказал ему первую помощь. Так что, физическое состояние Владимира у меня опасений не вызывают. Я имел в виду - насколько он оправился психологически?
        - Совершенно. На все сто процентов, - уверенно ответил Олаф, - и в этом, кстати, ему опять же помог Малинин. Он же буквально взял его под свое крыло и мне кажется, теперь считает Володю своим студентом.
        - И это замечательно, - улыбнулся Ян, но улыбка тут же исчезла с его лица, - Как только Владимира выпишут, приступайте к тренировкам. Вы оба будете нужны мне в здравом уме и полной кондиции.
        - Что-то о чем я не знаю? - вопросительно изогнул бровь Олаф, - вроде бы и с властями и с Большим Кругом все вопросы улажены, нашей работой довольны.
        - Да, конечно. Но вопросы остались.
        - Например?
        Ян задумчиво крутил маленькую ложечку, невидящим взглядом глядя на гуляющих вокруг пруда людей:
        - Например, совершенно непонятно, как полковник Суханов узнал об Ицкоатле и Говорящем с Тецкатлипокой. Как ему удалось установить с ними контакт? О них нет практически никаких современных данных даже у наших отделений в Америке.
        - Случайность? Удача? - предположил Олаф, но Вяземский отмахнулся.
        - Бросьте Олаф, вы сами в это не верите.
        - Значит, кто-то помог?
        - Именно. Кто-то помог, - повторил Ян. - И я очень хочу узнать, кто. И, главное, зачем.
        - Хорошо, Ян Александрович. Задача ясна, - сказал Олаф, вставая, - а сейчас, с вашего позволения, я хотел бы вас оставить.
        - Да, конечно, Олаф. Я еще некоторое время посижу здесь, - Вяземский тоже встал, провожая норвежца.
        Олаф ушел. Вяземский заказал еще одну чашку кофе и в задумчивости сидел, ожидая заказа. Взгляд его неторопливо скользил по людям, решившим провести теплый летний вечер у воды.
        Вдруг он подался вперед, широко улыбнулся и встал, маша рукой кому-то внизу.
        По огибающей пруд дорожке к нему спешила Татьяна. Увидев Яна, подняла руки над головой и замахала в ответ.
        Все же, этот мир прекрасен, подумал Ян. Он стоит того, чтобы его спасали.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к