Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Манасыпов Дмитрий : " Мой 88 Ой Назад В " - читать онлайн

Сохранить .
Мой 88-ой: назад в… Дмитрий Юрьевич Манасыпов
        Из 2020 - в 1988. Обычный офисный сотрудник, пишущий вечерами фантастику, в необычных обстоятельствах - без денег, без документов, без Википедии для справок, без профессии и мастерства, без везения и харизмы, как у Скалы, в общем, одетый, но как голый в толпе. И что делать? Спасать СССР? Ктулху упаси, без того дел предостаточно. Надо слиться с людьми, нужно найти чем заняться, необходимо… Необходимо понять - стоит ли пытаться помогать своим и изменит ли это как-то его самого, не пропадет ли сам в петле времени, не сделает ли он хуже тем, кого любит? Умение трепать языком, кое-какие воспоминания, вера в себя, в СКВ, в жизненный опыт и в лихие девяностые, что не за горами.
        Пролог
        - Здравствуйте. Я по поводу моего заявления о пропаже…
        - Здравствуйте, я помню. Гражданин, пропавший посредь бела дня.
        - Скажите, что-то делается?
        - Конечно. Как только появится информация, мы с вами свяжемся.
        - Прошло почти полгода.
        - Да. Мы не бросили этого дела, регулярно связываемся с коллегами, собираем информацию.
        - Человек пропал, а вам все равно.
        …
        - Молчите, сказать нечего?
        - Вы курите?
        - Курю, а что?
        - Пройдемте сюда, пожалуйста, у нас в кабинете курить нельзя, а там и поговорим.
        …
        - Спасибо. Что вы хотели сказать?
        …
        - Ну?!
        - Вы сами там были. Видели, как стоят камеры, их там несколько. На этом, как его, Доме детского творчества, сразу две штуки. На лаборатории, через дорогу, еще одна.
        - И что?
        - Вы смотрели эти записи? Так?
        - Смотрела.
        - Раз смотрели, то помните - был и все, не стало. Если бы проезжала машина, можно было бы предположить похищение с какой-то там целью. Но машины не было, вот автобус, закрыл его на несколько секунд, а когда проехал - уже никого нет.
        - Так не бывает.
        - Не бывает, согласен, но случилось. Его даже запомнила одна женщина, её опросили, она дала показания. А мать с сыном, сидевшие за ней, не видели никого. Понимаете?
        - Глупость какая-то, вот что понимаю. Дайте прикурить, пожалуйста… Спасибо. Вам самому ясно - такое невозможно.
        - Согласен, но… Извините, служебный звонок. Да, Серёг, сейчас иду. Да иду, говорю. Извините, пожалуйста, мне надо работать.
        - А как нам быть?
        - Вам?
        - Нам. Как нам всем быть, когда сын, муж, отец, брат - просто пропал, не фиксируясь на камеры вокруг… Нам как быть?
        - Честно?
        - Конечно, честно.
        - Я не знаю. Я тоже смотрел эти записи, я их наизусть выучил, бл… Извините. ДДТ этот, угол соседнего дома. Он там встал, закурил, оглянулся на лабораторию, задумался, судя по всему. Дождь крапает, хотя его не видно, гром, судя по всему, с молнией (женщина шла по тротуару напротив, испугалась) автобус проехал, закрыл его и…
        - Я видела.
        - Ну, вот… Вы поймите - мы делаем что можем, но в данном случае что можно еще? Если бы вдруг погиб - всплыло бы тело, но его же нет.
        - Нам радоваться теперь?
        - Да.
        - Чему?
        - Тому, что жив.
        - Жив?
        - Ну, вы интересная женщина… Да. Тому, что жив, надеюсь. А вот где он жив и находится, вы уж извините, не скажу. Я просто следак, а не экстрасенс.
        Глава 1
        Многие, вроде бы, видели свет в конце тоннеля. А я вот, например, нет. Вспышка - да. Такую не пропустишь! Да и как, если молния ударила то ли в тебя, то ли рядом. Боль, свет резкий-резкий, даже страшно. И глаза открыть тоже страшно, но надо. Открываешь и…
        Наши привычки дело благое, хотя частенько и очень пагубное. И речь не совсем о сигаретах, велосипеде на трассе без средств защиты или пельменей побольше-пожирнее. Привычки же разные.
        Раз в полтора месяца, а если план продаж не выполняется, то чуть раньше, устраиваю… устраивал, себе как бы отдых. Одеться удобнее, выбрать, что надо вернуть маме из книг, взятых в прошлый раз, и вперед - в гости, домой. На электропоезде, с наушниками и музыкой. Тупо едешь, слушаешь, отдыхаешь душой и мозгами. Даже если дачники (а их сейчас ого-го, не смотря на всякие ковидлы) то никак не мешают. Выходи в тамбур и стой там, смотри в окно, где все такое знакомое.
        Когда ты молод, глуп и не видал больших… проблем, мысли в основном - как бы быстрее свалить куда-то, где обязательно счастье, все ништяк, бабло и отличная жизнь. Все тебя так и ждут, чтобы помочь строить будущее. А вот сейчас едешь, смотришь в окно и вспоминаешь каждую эту остановку, некоторых из людей с таких же электронов, и как-то все видится иначе.
        Вон, тетка с лимонадом, кириешками, мороженым и остальным, снова идет по вагонам. Она и двадцать лет назад ходила, разве только похудела неожиданно. А так…
        - Чипсы, минералка, орешки!
        Не купить пакет арахиса, в два раза дороже чем в магазе у станции - грешно. Вот на таких она процентов тридцать своего плана и выполняет. В отличие от меня, немолодого дурака, вместо счастливой беззаботной жизни впахивающего на дядю. Не, не подумайте, что ворчу, завидую или задумываюсь о революции. Просто констатирую факт, не больше.
        Два часа - и приехал. Город Отрадный, Самарская область, вроде бы и сильно поменявшийся за двадцать с небольшим лет, а вроде и нет. Тут пешком с завязанными глазами идти можно, как Маэстро без карты летать собирался, все знаешь. Хочешь кого-то встретить из старых знакомых, суббота на дворе - выйди на Победу, все равно кто-то пойдет на рынок, традиция.
        Я остановился покурить рядом с кинотеатром. Вернее, бывшим кинотеатром имени Ленинского комсомола, последние лет пятнадцать ставшим ДДТ, Домом Детского Творчества. Помню, в детстве, любил сюда ходить. «Смерть среди айсбергов», «Квентин Дорвард», «Мио, мой Мио», чуть позже «Фанат», само собой и, вишенкой на торте, «Рэмбо». Это уже было в России, последний фильм с отцом.
        Воздух пах дождем, небо серело и, вообще, июль в этом году оказался совсем не жарким. Даже кофту не снимал, так, засучил рукава, расстегнулся и нормально. Где-то ворочался, громыхая, гром и, наверное, стоило ускориться, чтобы успеть к маме до ливня.
        Знакомых, кстати, не встретилось. Жаль, но что поделать, да и толку ведь немного. Вопросы одни и та же - как дела, где работаешь, к маме приехал? Вроде встретишь человека, думаешь - сейчас что-то интересное узнаешь, может, даже хорошее. А шиш, это сейчас редкость.
        Гром зарокотал сильнее, приближаясь все больше, даже поежился от ветра. Затянулся, и тут над головой разорвало небо, треснув просто оглушительно, как штурмовик на форсаже. Вспышка пришла чуть позже, ударив, казалось, прямо в лицо…
        - С вами все хорошо, молодой человек?
        А?..
        - Молодой человек?!
        Вы видели свет в конце тоннеля? Я вот, например, нет. Вспышка - да, такую не пропустишь, да и как, если молния ударила то ли в тебя, то ли рядом. Боль, свет такой, что страшно. И глаза открыть тоже страшно, но надо, открываешь и…
        - С вами все хорошо?
        - Да, спасибо.
        Она кивнула и пошла. А я потряс головой и попытался понять - что это сейчас было? М-да…
        Сигарета дотлела в пепел, упавший, когда дернул пальцами. Следующую прикурил на автомате, затянулся и задумался. Что-то не шло из головы, что-то настолько странное, что сразу бросилось в глаза. А именно?
        Женщина ушла по своим делам, за спиной, чему-то веселясь, прошла молодежь, кто-то пересказывал сюжет фильма, я курил, небо все также хмурилось.
        «У нее осветленная челка».
        Да, у женщины короткая стрижка и осветленная челка, верно. Я, конечно, не знаток стилей с модами, но как-то странно. Так, а сколько у нас времени, ну, на всякий случай. Вон, часы показывают утро, десять с чем-то. Все верно.
        Часы. Черная большая коробка на стене санэпидемстанции, что напротив бывшего кинотеатра. Зеленые цифры, моргающие, когда вместо времени на табло непонятные значения. Твою мать, это неправильно. Этих часов, заодно показывающих то ли микрорентгены, то ли милирентгены, тут быть не должно. Совсем не должно, их же сняли в самом конце девяностых, а до этого они несколько лет просто темнели на стене, сломавшись. А повесили их в… в самом конце восьмидесятых, чуть позже Чернобыля, то ли по распоряжению кого сверху, то ли в тон текущей ситуации. Да и сама станция другая, темно-красная, как из детства, нас туда два раза в год водили на какие-то анализы. Тогда не милосердные мазки брали, а втыкали стеклянные такие трубки в самые нежные детские места, и все за-ради посева. Так, стоп, это никакого отношения к делу не имеет.
        Я оглянулся, уставившись на кинотеатр. Именно на кинотеатр, с афишами, сделанными вручную и закрепленными на своих законных местах. Все правильно, их тут всегда было именно две. На одной - расписание детских сеансов, на другой - все остальное.
        «Крокодил Данди»?!
        Дальше все шло на автомате: прокативший мимо самый натуральный лупоглазый ЛиАЗ, выкрашенный рыжим, странно-удивленные взгляды девчонки из еще одной компании, идущей на фильм о героическом австралийце с большим ножом, надпись «Мы любим БМП» на стене серого кирпичного дома по правую руку и мои собственные ноги, несущие дальше, к площади.
        Зачем именно туда? Это я понял не сразу, но порадовался. Чему? Никуда не девшейся логике, решившей поддержать в сложную минуту.
        Причем тут она?
        На площади, у нефтяного техникума, стоит ларек с газетами. Если сейчас у меня не сон, предсмертные галлюцинации или воздействие неизвестных причин, заставляющих мозг крутить картинки из прошлого, то на ларьке есть правильная надпись.
        «Союзпечать».
        И там, аккуратно разложенные, газеты и журналы, «Труд», «Комсомольская правда», «Волжская коммуна» и, само собой, местная «Рабочая трибуна». И если все это на самом деле, то хотя бы пойму - где оказался, вернее - когда?
        Вы не пишите на досуге книги? Сейчас много кто этим балуется. Я вот, к примеру, пишу. В основном, правда, книгами это назвать сложно. Так, монстроуроды, пострелялки, покатушки, крутые мужики и не менее крутые женщины неброской, но зато настоящей, красоты. Мужики, само собой, все такие реально-брутальные и без перегибов в сторону нагибаторства. Это мне принципы не позволяют, такое писать.
        И, как писатель-фантаст, ответственно могу заявить - совершенно не желаю становиться стандартным попаданцем. И дело не в том, что мне хотелось бы в мир сисястых эльфиек, испытывающих слабость к офисному хомячью, свалившемуся к ним на головы, ну, либо на другие места. И не в том, что всегда хотел попасть в 1941, нет.
        Мне, тупо, и дома хорошо. В своем времени. И такие вот сюжеты, как вокруг, куда интереснее на страницах книг или экране читалки. А тут…
        После перекрестка, справа, начинался сквер. И деревья в нем, уже не удивляя, показались меньше, чем помню. Все правильно, некоторые вообще сажали на сорок лет Победы, когда с дедом ходил на крохотный парад, я же помню. Слева, светлея чистыми белыми фигурами на красном, длинная стела, посвященная людям труда и даже космонавтам. И её помню, её поставили как раз в моем детстве.
        Асфальт с трещинами, серый, хотя асфальт везде такой. Я шел и понимал - мозг уже осознал, сообразил и подтвердил, а ты лишь хочешь поставить точку. Почему мозг все понял? Это просто.
        Та девчонка, посмотревшая на меня удивленно, одета в настоящую вареную джинсу. И у нее химия на голове.
        Во дворе между домами, оставшимися позади, стояла самая настоящая «Татра», краснокабинный самосвал с чуть криво смотрящимися колесами.
        Машин почти нет и мимо меня, никуда не торопясь, проехал самый обыкновенный, для прошлого, «космич» цвета изоленты. Ну, то есть 412, выкрашенный в нежно-голубой.
        Да даже если бы, вдруг такое случается, все это площадка для съемок нового сериала, они же сейчас модные, про недавнее прошлое, то все не то. Надпись «Мы любим Б.М.П» - настоящая. Будь тут съемочная площадка, или странный карнавал а-ля «Назад в СССР», то криво написали бы «Виктор Цой - Бог земной». Ну, или он еще жив, не помню, не факт. БМП - группа местная, мало кому известная вне своего короткого времени, когда все лабали тяжелый рок. Её, помню, особенно любили в «каблухе», ПТУ, через которую с мамой ходили на автобус до детского сада. Вот в мою подготовительную группу и запомнил те надписи.
        И раз так…
        «Союзпечать», бело-синяя, радостно смотрела на меня, наверняка испуганно-возбужденного, и ждала.
        - Здравствуйте.
        - Здравствуйте.
        - Можно «Рабочую трибуну»?
        - Да, конечно.
        Какие времена, такие и нравы. Газета легла на прозрачное открытое окошко прилавка раньше, чем я хотя бы попытался засунуть руку в карман за деньгами. И, наверное, я должен знать её цену, продавец-то молчит.
        - Сколько?
        Она удивленно помолчала, прежде чем ответить:
        - Три копейки.
        - А, точно.
        Для вида пришлось похлопать по карманам и даже сделать удивленное лицо:
        - Извините, похоже деньги забыл.
        Продавец кивнула и убрала печатное, значит, издание. Но не расстроила, положила-то она газетку, как и требовалось, первой полосой ко мне. И, все нужное, я увидел.
        Не важно, какая дата. Важно - какой год.
        А он был… 1988-ой, такие дела.
        И чего теперь делать?
        Глава 2
        Сигарета - вовсе не выход из проблемы. Но, как пел, и мне тут стыдно, Цой:
        - Если есть в кармане пачка сигарет…
        Дальше все ясно. Хотя курить одну за одной совершенно не стоит. Во-первых - вредно, во-вторых - не так уж их и много осталось, а в бумажнике… Даже хуже, чем ветер. В бумажнике тысячи полторы разными купюрами Банка России, вот чего там. И пластиковые карты, так…
        Мой родной город небольшой, сравнительно молодой, но уже таящий в себе интересные места. Вроде липовой аллейки, прямо за моей спиной, аллейки, утыканной скамейками. Само то, чтобы чуть передохнуть и подумать, приводя мысли в порядок.
        Мне повезло - свободная, без милых молодых мам с колясками, пенсионеров и прочих отдыхающих, оказалась прямо у перекрестка с газетным ларьком. Почему повезло? Потому как отсюда хорошо просматривается администрация города, вернее, горисполком, где желтела дежурная машина с мигалками. СССР или нет, возле власти парни, хоть в сером, хоть в черно-красном, будут всегда. Вот и пусть там будут, мне сейчас их внимание лишний раз не нужно.
        Закурил, рассматривая трещины на асфальте и машинально поглаживая скамью. Не смог справиться с желанием ощутить крашеный брус, вот ведь. Совсем недавно, казалось, повсюду были именно такие - на чугунных боковинах и с брусками, выкрашенными в два цвета. И похожих много, там, в… в моем времени. А, подишь ты, даже дерево под ладонью другое. Интересно, да уж.
        Сигарета тлела, дым полз по лениво-теплому воздуху. Июль в 88-ом оказался таким же, как дома: и не холодно, и не жарко, даже накинуть что-то хочется. Хотя сейчас, наоборот, кофту свою я снял. Всего ничего - обычная черная полуспортивная, на молнии и с капюшоном. Каждый третий, да и каждая третья, такие же носят, кто теплее, кто тоньше, кому цветастее, кому наоборот. А тут - а тут таких же нет, тут олимпийки, с полосками по рукавам или, чаще всего, одноцветные, либо с вставками и настоящие шерстяные, либо хэбэ. Так что нечего светиться, угу.
        С чего это мысли такие в голову лезут? Не иначе, проснулась вся накопившаяся конспирология, увиденная в кино с сериалами и прочитанная. Внешний вид наш друг, но, сволочь такая, и враг тоже. Легко выдаст с головой, окажись в социуме, резко отличающемся от привычного. Совсем как сейчас.
        С чего начнем? С внешности, конечно. Стрижка короткая, такие сейчас не сильно в моде, тут кто еще донашивает память по «Песнярам», кто стрижется почти под «теннис», а кто-то уже начал делать «площадку». Ничего не поделаешь, уж как есть, так и есть.
        Борода… борода, к сожалению, проблема. В Москве еще ладно, там кого не встретишь даже в это время, но тут город маленький и, помнится, вслед бородатым мужикам смотрели почти все, от мала до велика. Это решаемо, хотя - желательнее оперативно.
        Кофту в рюкзак. Рюкзак тоже не самый обычный, хотя ничего особенного в нем нет - черный, просторный, по карману сбоку и два основных. Но тут сейчас выбор небольшой: или спортивная сумка, или туристический, типа «Азимута». Тоже решаемо, нужно просто подумать.
        Футболка не подкачала, как и брюки. Футболка белая, с синей окантовкой ворота и рукавов, вполне сойдет. А любовь к милитари помогла с брюками. Они, конечно, не часть «афганки», но издалека могут сойти, хотя на них настоящий хаки, меняющий цвет. Портупея старая, надеюсь, в глаза не бросится. А вот заправиться нужно прямо сейчас, никакого рэпа, свободно-американского стиля и прочего пока в помине нет.
        Кроссовки… Повезло, купил в спортивном дисконте синие, с красно-белыми вставками и желтоватой подошвой. Издалека - прямо синий «адидас» с тремя полосками. Сойдет.
        Я аккуратно затушил сигарету и бросил в высокую литую урну, с крашено-облуплеными боками. Уверенно достал пластиковую поллитровку и попил. Убрал и глянул по сторонам. Ага, никто не обратил никакого внимания.
        Паранойя, думаете? Я бы на вас посмотрел, окажись вы на моем месте. Так, сидим, стараемся курить меньше и думаем. Думаем о том, что у нас есть и чего у нас нет, причем, в экстремальном ключе. Без всяких там «мозговых штурмов», просто напряжем голову, она же не только для того, чтобы в нее есть.
        Нет документов, а тот, что с собой, как хороший фугас с взрывателем. Попади в руки ментов, или кого хуже, капец котенку, срать не будет. Достаточно даты выдачи и органа, что выдал, точно вам говорю.
        И второй момент - смартфон. В Отрадном нет секретных производств, на улице вовсю шурует Перестройка, скоро, если правильно помню, начнется этот… парад суверенитетов. Но бдительность правильных госорганов точно имеется, и, опять же попади мой плоский товарищ в руки товарищей в сером, либо к товарищам с горячим сердцем и холодной головой… Я попал. Фотоаппарат, английский язык на комплектующих, диктофон и, самое главное, технология.
        Выкинуть?
        Мысль, только если честно, я б лучше утопил, чтобы никаким мусорщикам в руки не попало даже по частями. А удостоверение надо сжечь. Жалко, но надо. Ладно, будем решать.
        Плейер? Тоже да, на нем есть диктофон, твою мать. Ладно, тоже в утиль.
        С тем, что есть из опасного, разобрались. На очереди то, чего не имеется. Совсем, абсолютно, полностью.
        Документы и деньги, деньги и документы. И пусть бабло кажется важным, паспорт куда важнее. Это СССР и 88-ой год. Так… И что у нас получается? Хрень какая-то, скажем честно.
        Будь я нормальным попаданцем, из тех, что нигде не пропадут, то щас же бы нашел способ все решить. Растворился бы в толпе, пользуясь выучкой, ведь был бы, на худой конец, бывшим диверсантом. Отыскал бы золото партии… Не, золото Колчака и обеспечил базис. Потом нашел бы верных соратников, этаких идейных диссидентов, понимающих, что страна катится в пучину и немедленно кинулся бы спасать. Но я не диверсант и о золоте Колчака ничего не знаю.
        Если бы вокруг вдруг оказался бы параллельно-магический мир, то, само собой, у меня неожиданно проснулось вложенной троюродным дедом по бабкиной линии, само собой каким-нито мольфаром, умение с талантом и я бы переоделся в натурального Гарри Поттера.
        Или, на худой конец, попади я в так себе Средневековье, болтающееся где-то между Темными веками и Ренессансом, то неизменно оказался бы чемпионом Европы и Малых Зажопок по фехтованию, реконом и мастером-джедаем по ИСБ, либо, на худой конец, опять же - крутым, аки яйца, спецназовцем в отставке. И, само собой, стал бы эдаким маркграфом условного Дартаньяка.
        Если бы, да «бы» мешает. Я тупо в 88-ом и надо искать выход из ситуации. Причем, даже не из той, где меня вдруг вяжут местные менты, а простого желания пообедать.
        Самое обидное, оно же и смешное, что выход есть. Очень простой - пойти к своим. Скорее всего не домой, а к деду с бабушкой. Думалось мне, что доказать очевидный, хотя и безумный факт моего двойного существования здесь и сейчас - выйдет. Самое странное, что надежда четко говорила о деде, самом отъявленном материалисте из всех мне известных. И она же, надежда, давала пятьдесят процентов на успешный исход задумки.
        Но… Но интуиция настойчиво сигналила не дергаться. А её порой слушать необходимо, она не подводит, просто ты сам можешь иногда поторопиться или, наоборот, опоздать. Но если говорит «не иди туда, куда хочется», надо слушать. А раз так, друже, давай искать выход из положения и начнем с самого нужного. Не с паспорта, с бабла.
        Иногда полезно таскать с собой казалось бы ненужные вещи. Ну, в целом, зачем мне в двухчасовой поездке хороший складной нож, с зажимом-креплением для пояса из дивной страны Киталия? Колбасу или торт, неожиданно появившиеся на пути, резать? А вот, надо же, может потребоваться.
        Неимоверно хотелось закурить еще одну, но, собравшиеся интеллект с логикой настойчиво советовали погодить. А ведь верно, пачка «Кэмела», точнее, «самца», тут определенный показатель и прямо-таки отмычка в неокрепшие людские души.
        А еще нужно вспомнить все, касающееся цен на разные товары, вспомнить и пользоваться. Хотя, так-то, единственная правильная мысль касалась рыжей яркой десятки. Червонец, вроде бы, в те времена был куда как хорошими деньгами. Почему нет, если газета меньше пяти копеек, пусть и местная?
        А еще… Много всего бы вспомнить, а не получится. Мелочи стираются, вылетают из головы легко, как деньги из кармана в нулевые. Совершенно не помню, как тут с матом, к примеру, но уверен - его немного меньше. Наверное. Сленг, жаргонизмы и остальное, могут быть важны, а их с ходу не вспомнишь. Вертится в голове «кенты», а вот когда их применяли, хоть убей, не помню. Ладно, это все наживное.
        Если много лет отработал в продажах, вполне понимаешь самое главное в своей работе. И это, к слову, вовсе не правильное планирование, анализ конкурентной среды, категорирование АБЦ и прочая шелуха из методичек с курсами личностного роста. Самое главное - уметь говорить, слушать и понимать. И делать нужные выводы как можно быстрее, подстраиваясь под собеседника, выискивая эрогенные зоны опухшего гондураса самолюбия. Вот как сейчас, например.
        Тупые понты всегда дороже денег. Аксиома, чего уж, чье доказательство шло по тротуару напротив, явно выйдя из нефтяного техникума. Доказательство оказалось юношей под двадцать, упакованное в светлую рубашку на молнии и с клепками на карманах, джинсы с хорошо заметным малиновым лейблом «Мильтонс», те самые синие «адидас» и в очки. Этакую модную копию Рей-Бан, таскаемых Коброй Сталлоне, то есть «капли». Почему понты? Потому что неснятая наклейка, итальянский флажок, так и бросалась в глаза на левом стекле.
        Время всегда разное, а вот мажоры везде одинаковые. В свои текущие восемь по местному счетчику вряд ли обратил внимания на такого кадра, а вот, вишь ты, сейчас сразу увидел.
        Товарищ у него оказался попроще, очки носил обычные с диоптриями, брюки имел вельветовые и аккуратно-поношенные, рубашка тоже ничем не выделялась.
        Не знаю, что забыли эти юные организмы в технаре почти в середине лета, но я оказался им рад. Почему? Потому что пора начинать свои коммерческие махинации и разжиться хотя бы какой-то ходовой валютой.
        - Мужчины!
        Не помню, как нужно к таким обращаться, чтобы не задеть, но в их годы, да со старательно отращиваемыми смешными усиками второго, точно должно сработать. И сработало.
        - Вы нам? - «мажор» смотрел на меня несколько удивленно.
        - Вам. Здорово, пацаны.
        Не ошибся, не смутились, руки пожали, тут корона не в ходу.
        - Подскажите, где тут у вас какой-то замечательный рынок?
        - Не очень он и замечательный, - почему-то чуть покраснел второй.
        - Не Болгарка, - сплюнул первый, «мажор». - А вам зачем?
        - Слышал про Болгарку, - покивал я с видом знатока, не соврав. Про Болгарку, вещевой рынок у Куйбышева, с фарцой, джинсами, спортивными костюмами, пожеваными журналами немецкого порно из-под полы, польской косметикой и прочими товарами первой необходимости, впрямь слышал в это же время и даже запомнил.
        - Да…
        Я достал из кармашка рюкзака собственные очки, достал медленно, давая им возможность заценить свою, фильдиперсовую для 88, торбу и нацепил на нос. Очки, кстати, такая же копия Рей-Бан, пусть и старше на тридцать лет. Наклеек не имеется, опознавательные знаки окончательно стерты за три года применения, безопасны к использованию.
        Наверное, будь я персонажем модного жанра реал-РПГ, сейчас прямо перед глазами должно всплыть оконце с надписью типа «+100500 к Хитрости, получены 50 доп-очков опыта». Только тут не игра.
        «Мажор» мой маневр явно заценил, его товарищ оценил вторые «капли» на полкилометра в округе и чуть загрустил. А я продолжал ритуал втирания в доверие и, закинув рюкзак на плечо, достал сигареты.
        - Покурим?
        Юноши, явно радуясь халявному «кэмелу», кивнули и почему-то смущенно закрутили головами вокруг. Я решил проявить дипломатичность:
        - Палят технарские?
        - Да, - кивнул «мажор». - Дома предки, в технаре преподы с завучами.
        - Отойдем?
        Юноши согласились и, спрятавшись за углом парковой ограды, мы курили. Юноши нервничали меньше, хотя второй то и дело оглядывался через плечо.
        - На рынок мне зачем? - Я пожал плечами. - Да случилась тут… неприятность в поезде. Пришлось сойти в вашем чудесном городе, потратить оставшиеся после, мм-м… ресторана лаве на звонок в Куйбышев, другу. А он приедет только вечером, хочу сходить, посмотреть, может, чего получится.
        В чудесных восьмидесятых, живших без Интернета и сетевых поливаний грязью, за слова еще отвечали. Потому юноши, явно воспитанные, лишь понимающе-лошадино мотнули головами.
        - Кстати, мужчины… - как бы вспомнил я. - А в вашем, скажем так, прибежище знаний, имеются же студенческие билеты?
        - Само собой.
        - Ща.
        Корку с удостоверения снял в кармане рюкзака, от греха подальше. И явил юным советским душам, трепещущим в ожидании ветров перемен, истинное чудо - мягкую пластиковую обложку для стандартного документа, что у студента, что у железнодорожника. Фишка крылась в цветах корки - во флаге Соединенного Королевства, юнион, мать его, джеке. Мужчины заметно повелись, на что, разглядывая понты в виде наклейки, я и рассчитывал.
        - Потертая, юноши, но она прошла со мной от Лондона, где купил, до Лиепаи, от Находки до Кейптауна, от Новоросса до Рио-де-Жанейро и ничего с ней не случилось.
        Корку я приобрел с десяток лет назад в задрипанном ТЦ, но зачем им об том знать, верно? Косим под понтового моряка дальнего плавания, должно прокатить.
        - Клёво… - протянул второй и в его взгляде, бронированном толщиной диоптрий, явственно читался силуэт крепкозадо-миловидной Нины-Светы-Нади, сраженной эдакой фирмовой красотой в его руках.
        - Ну… - ожидаемо протянул «мажор». - А сколько?
        - Я бы спросил честный советский червонец, памятуя о восьми отданных фунтах, но, в связи с потертостью… пятёра.
        Жадничать не стоит, тупо, червонец-то на самом деле хорошие деньги.
        - А чего за поезд? - явно на всякий случай спросил «мажор».
        - С Владика ехал, четыре месяца отпуска положено теперь. Так торопился, что даже бороду оставил. Так чего насчет честного предложения, мужчины?
        «Мажор», сволочь такая, ожидаемо-деловито скучал, сбивая цену. Ну, так, родной, я тоже не пальцем деланный и при любом раскладе есть твой дружок. Тот не подвел.
        - У меня есть… - он вполне ожидаемо запнулся. - Три!
        Я, не менее деловито, задумался и даже пошуршал пальцами в бороде. Но понты пересилили жадность. На свет появилась заветная голубая бумажка с цифрой «пять».
        - Отличный бартер…
        Хотелось даже оскалиться в американской улыбке во все зубы, но передумалось. Обмен совершился, пятерка спряталась в карман, а я проводил взглядом удаляющуюся технарскую акулу с огорченной прилипалой. Отлично, кое-что появилось, а крендель явно не обеднеет. Такому прекрасному отпрыску приличный батя всегда отслюнявит ещё.
        И хорошо, что попались именно воспитанные парни с нефтяного, а не парочка четких, дерзких и резких с ПТУ. Те и тогда, то есть сейчас, были именно такими.
        Первую часть неожиданного квеста, свалившегося на меня, вроде бы прошел. И, куда увереннее, чем десять минут назад, двинулся дальше.
        Глава 3
        - Да скинуть Горбача… и все, …!
        Дядька, в белой кепке, разномастных брюках с пиджаком, немолодой, с красно-загорелым лицом и шеей, сплюнул. Пожевал «приму», махнул рукой и взял свою кружку с квасом. Мужики, стоявшие вокруг, зло и молча кивали.
        Продавщица, подкрашивающая губы, вздохнула и картинно отвернулась от них. Квасу хотелось неимоверно, но давать пятерку ради кружки квасу, знаете ли, глуповато. Ладно, еще попробую, вспомню молодость. И, не задерживаясь, пошел дальше, думая о мужике, Горбаче, разговорах и будущем. Не рановато ли поносят Михал Сергеича? Я-то, почти вот так, только у хлебного, услышал такие же слова позже, 89 или 90, не помню точно.
        Пришел к бабушке, говорю - так мол, да так, как же это, Горбачев, туда-сюда, угу. А бабушка взяла и отправила траву курам собирать. Вот так, значит, и поговорили.
        М-да…
        Кинотеатр снова остался за спиной, а на перекрестке решил пойти дворами. Неподалеку ментовка, и хотя они точно есть на самом рынке, встретить лишний раз сотрудников по дороге - не очень хочется. Дворы тут путаные, с сараями и гаражами, пройдешь так, что мало кто заметит. Договорились же с интуицией, так вот и не светимся лишний раз.
        - Саша-а-а! Обедать!
        Саша выскочил из-за гараже-сараев, с дыркой на колене синих трико, в майке с номером-переводилкой, одна щека грязная, другая расцарапанная. Выскочил, обернулся:
        - Пацаны, пошли, у нас котлеты!
        Пацаны, количеством двое, на штурм котлет отправились трусцой, по-военному прижимая локти к бокам. Любо-дорого посмотреть, точно вам говорю. Я хмыкнул и пошел дальше, время поджимало. Почти половина двенадцатого, надо торопиться.
        Первые нервишки утихли, гулялось спокойно и с интересом. Не надо думать, что опыт с обложкой легко повторится и дальше. Продать с рук на рынке, в Перестройку, несомненно можно. Вопрос только - что, за сколько и кому. Потому-то рынок и выбрал, надеясь именно на него и имеющееся барахло.
        Весьма полезным оказался последний приезд домой, как оказалось. Сыну вдруг потребовались «Три мушкетера» и мне показалось самым умным решением взять своих, старых, с рисунками Кускова, теми самыми, что делали книгу в два раза интереснее. И, заодно, ностальгически вздохнув, прихватил сиренево-черный томик «Королевы Марго».
        Сын с трудом освоил все криминальные приключения ОПГ бравых горцев с юга Франции, а я вдруг понял - прошлого не воротишь. Перепетии бедных католиков, вынужденно кромсавших гугенотов, а также отдельные истории Ла Моля с Коконнасом не зашли. И захватил книги с собой, поехав к маме. Две книги Дюма, конец восьмидесятых, это ли не счастье на безденежье? То-то и оно.
        У рынка, как водится, входов имелось несколько: центральный (с воротами), второй такой же, но со стороны трассы и практически дырка в заборе (прямо там, откуда я вышел). По какому-то негласному правилу возле дырки ментов никогда не наблюдалось. И это сейчас мне на руку и никак иначе.
        Где-то орал «Мираж», а в стороне мясного павильона ритмично задавал тон Майкл Джексон. Людей оказалось немало, порадовав меня. И тут…
        Беляшами потянуло сразу, как оказался внутри. Потянуло так до чертиков знакомо, что внутри все скрутило. Беляш, так-то, штука простая, кусок теста, кусок фарша, немного, или наоборот, лука, в масло, вуаля - готово. А не скажите, сами же знаете, что все немного не так. В моем детском восемьдесят восьмом рыночные беляши мне не давали, и опробовать вышло только старше. Но даже тогда, в девяностых, купи три штуки и собери котенка, делали вкусно. Потому и запах знакомый.
        Но, как известно, делу время, а обед по распорядку. Ну, кому-то по расписанию, а на дворе еще и двенадцати нет.
        Этот рынок был все же не таким, как помнилось. Я помнил лихие-святые, с их клетчатыми сумками, полосатыми и желто-зелеными палатками, кучей разномастного товара, цыганами-люля и рядами, забитыми торгашами. Тут оказалось немного иначе. Палатки стояли, но скорее напоминали небольшие киоски, а основная масса сторонников ненатурального обмена занимала сварные длинные прилавки с навесами. Хотя мне, так-то, куда нужнее кирпичная кишка неподалеку, с ее сборищем аквариумистов, попугаефилов, хомяководов и, само собой, суровых рыбаков с туристами.
        Но сперва стоило скинуть с рук кошерный печатный товар и. желательно, по сходной цене. А книгами, само собой не новыми, торговали вроде бы в двух местах.
        Я не подходил близко, вполне понимая - законы бизнеса еще не сильно волчьи, но кто-то уже коммерсантов, если можно так сказать, и доит. Наглеть не стоит, просто нужно аккуратнее. Отыскать подходящую личность, убедить в прямой необходимости помочь мне материально в обмен на бесценные сокровища. У одного, к слову, сокровища, не хватало первой и последней страниц, пришлось выдрать из-за дат. Обидно, но ничего не поделаешь.
        Её я заметил сразу. Да и поди не заметь этакое, ласкающее глаз всем своим скромным интеллигентным стилем. Ну, что может искать эта миловидная женщина возле книжных лотков в конце восьмидесятых? Либо фантастику, либо «Анжелику», скорее всего - второе.
        - А у вас нет «Графа Монте-Кристо»? - удивила меня стильная женщина.
        - На следующей неделе. - буркнул продавец и сердито пошевелил усами.
        Ему не понравилось, что покупательнице не пришлись по душе ни «Стрелы Перуна» Григорьева, ни два совсем новых сборника «Школы Ефремова» ни даже, пусть и в мягкой красной обложке с космонавтом, «Звездные рейнджеры» Хайнлайна. Горький, Пушкин и остальные классики точно остались в пролете.
        - Хорошо, - немного огорченно кивнула она и пошла в сторону выхода.
        Я догнал её, когда до выхода оставалось метров пятьдесят.
        - Извините, пожалуйста.
        Хорошо, что не додумался взять за локоть, придерживая. Она, наверное, задумалась и оглянулась на меня испуганно.
        - Да?
        - Вы интересовались «Монте-Кристо».
        Это утверждение, если что, а не вопрос. Не надо давить, нужно просто быть вежливым и настойчивым.
        - Да. А что?
        - У меня есть две книги Дюма. Не про графа, но…
        - А что у вас?
        Интерес есть, прекрасно.
        - Три мушкетера, иллюстрированные Кусковым и… «Королева Марго». В полном издании.
        Для счастья порой нужно немного, здесь и сейчас оказалось достаточно книги про бедную Маргариту Наваррскую, не более и не менее.
        Торговались мы недолго, из-за вырванных страниц сошлись на целых пятнадцати рублях за обе. Стильная интеллигентная смогла удивить, держа наготове двадцатку одним червонцем и двумя пятерками, но отторговавшись с удалью цыганки. Я не спорил, совершенно не хотелось. За полчаса мое небольшое состояние превратилось в двадцать рублей и меня это устраивало.
        «Да вы просто роскошный сукин кот! +50 очков опыта, +50 к Очарованию». Смешно? Да куда там.
        Мы распрощались и я отправился менять внешний вид, пусть и всего процентов на тридцать. Но это лучше, чем ничего.
        Завернув за угол кирпичной кишки, прячущий за собой поклонников спиннингов, блесен, мормышек и прочей снасти, встал. Удобно, рассматривая степенно торгующих мотыля, лески и крючки солидных дядек. И нужный, вроде бы, отыскался сразу. Сидел себе на раскладном деревянном стульчике, листал «Советский спорт», покуривая и попивая чаек из кружки с ручкой, аккуратно обмотанной суровой ниткой. Ну, приступим…
        - Вот этот бери. - Он показал мне на анорак, «горку», чуть вытертее остальных. - Не наглей, паря.
        Я вроде и не наглел. Договорились мы быстро. Мой китайский складной друг, рюкзак и черная кофта ушли за неплохую сумму, обычный, да-да, «Азимут» и эту самую «горку». Плюс походную вилко-ложку, потертый советский складной нож и флягу для воды.
        - А я ему с ноги!
        На такие лихие слова не стоит поворачивать голову, но сказавший со-товарищи двигались точно ко мне. Так…
        - Здорово, Палыч.
        - И вам не хворать, - сказал продавец. - Ищете чего?
        - Да нашли уже, так, поинтересоваться подошли.
        Я встал, обернулся.
        «Афганцы». Совсем молодые пацаны, один в песочке, второй в штанах от нее и майке-борцовке, весь в мускулах, с факелом и горами татуировок. Третий, стоявший позади, в джинсах и тельнике. И этот у них главный.
        Я стоял, рассматривая их, они рассматривали меня, спокойно и оценивающе. Интересно, что вот так можно рассмотреть? Бородатый мужик, в странных около-военных брюках, с неплохими очками, закончивший то ли покупку, то ли обмен. Докапываться им не с чего, парни трезвые, да и я старше их почти в два раза, с чего?
        «Афганцы» моего детства мне совершенно не казались плохими, опасными или типа того. Мой дядька, кстати, вот-вот должен уйти на дембель, прилететь «из-за речки». Где он там стоит? В Гардезе, кажется.
        - Служил? - спросил накачанный, гоняя спичку по рту.
        Интересно, с чего вопрос?
        - Тебе не все равно?
        - Ничо так заявка, - одобрил старший. - Мы так, поинтересоваться.
        - Служил.
        - А где?
        - Не там, где вы, пацаны.
        - А на чём?
        Вот, надо же такому случиться? Опасался ментов, а прикопались вдруг воины-интернационалисты. На чем? Как там у них мою трубу звали? А…
        - С сапогом бегал. Под соплом, под стволом, с вьюками.
        - Да ну? - по-настоящему удивился старший. - С каким бегал?
        - Девять дэ-эм, обычным.
        - ОГ с замедлителем были?
        Да твою дивизию… Я достал сигарету, прикурил, убрав в кулак, уставился на него.
        - Не знаю, как у вас там, а у нас замедлителей не имелось. Может, гранаты не той системы?
        Заржали все трое.
        - Нормально все, - старший подмигнул. - Мы так, проверить…
        Сапог, труба, шайтан труба - СПГ-9М, станковый противотанковый. Шарашит, куда там обычному ручному, хочешь - не забудешь. ОГ - осколочные гранаты, дэ-эм - десантная модификация.
        - Ладно, пошли, пацаны. Если чего - обращайся.
        Заприметив лоток трикотажа, выставленный на рынок от ОРСа, пошел было туда. Начал рассматривать носки и, пожалуй, просто самые… прекрасные трусы, виденные в жизни, когда…
        Знаете, когда по затылку ползет такая колючая точка, цепляющая и не отпускающая. Ну, когда кто-то вас упорно рассматривает. Возникает редко, но не ошибешься.
        Хорошо, попробуем осмотреться, глядишь, что пойму. Не знаю, кому так понравился мой затылок, но ощущение мне не нравилось. Ну, кто у нас тут?
        Справа торгуют сушеными карпами какие-то пенсионеры. Рядом - бабулька с вязаными носками, потом тот самый букинист без «Монте-Кристо», потом желтеет свежая картошка и какая-то тетка уверенно машет руками, доказывая свою правоту на торговлю. А, да, это же кусок рынка для пенсионеров. Слева…
        Тетка доказывала свою правоту ментам. Молодой, высокий и худой, кивал, соглашался и поигрывал за спиной резиновой палкой. Второй, в возрасте и усатый, стоял боком и.
        Мы уставились друг на друга. Ага, вот, значит, кто любопытствовал моей персоной. Понять бы с чего, но потом, сейчас пора начинать валить.
        Если пойду к дырке в заборе, так они пойдут за мной и, если захотят остановить, там самое место. Если двинусь к центральному входу, то их не обойти. Усатому достаточно зайти с другой стороны прилавков, а молодому остаться на месте. Значит… значит уходим к рыбакам и пробираемся к боковому для автомобилей.
        Я шагал вроде бы не торопясь, надеясь уйти и не попасть на проверку документов. Кто знает, с чего им вдруг понадобился мною интересоваться и почему не подошли сразу. Хотя… Букинист? Потерянная клиентка и стук-стук, я твой друг тем, кто присматривает за торговлей? О, тогда точно нужно валить, забираться в чужую кормушку себе дороже. Быстрее, добираемся до прохода между машинами, торопясь пройти, пока две «шестерки» не начали подъезжать за своим рыболовецким товаром. Получилось?
        Усатый показался сзади, вцепился темными глазами, совсем как удав навалился тяжестью. Я, стараясь не подавать вида, удивленно покачал головой, рассматривая красавца-попугайчика и шагнул дальше, за угол. Оттуда прямая дорога к выходу, ведущему к трассе и дачному массиву. Если повезет, то…
        Не свезло. Молодой, покуривая у открытой калитки и не пряча длинный ПР, шарил по толпе взглядом. До меня пока не добрался. Пока.
        - Молодой человек, вы идете?
        Я, стараясь не создавать пробку и привлекать внимание мента, шагнул вперед. Думай, думай…
        ССД-1 (немного ностальгии)
        Будь это совместный с Голливудом фильм, сейчас он явно стал бы классикой полицейского крутого детектива, лишь чуть уступая «Смертельному оружию», настоящему «Смертельному оружию», с Гибсоном и Гловером. Но на дворе стояла Перестройка, шел восемьдесят девятый, и «Криминальный квартет» оказался просто хорошим фильмом из советского детства, равно как юности или зрелости. Мои дед с бабушкой его как-то не поняли, но вряд ли от того кому-то стало хуже.
        Мне было девять, мы ехали к родственникам на Урал, в Кыштым, мама купила толстый журнал про кино, а я умудрился перехватить его, что было не сложно. С нами ехала моя двухлетняя сестра и все мамино внимание оказалось отдано ей. Из статей запомнились три: «Танк Клим Ворошилов-2», «Делай раз!» и «Криминальный квартет». Каждый из них не оказался обойден руганью, пусть и интеллигентной.
        Фильм с Караченцовым критиковали за насилие, образ милиции, не имеющий ничего общего с настоящей, выдуманную историю о мафиозной структуре, вросшей в министерство легкой промышленности с торговлей и за что-то там еще. Мне стукнуло девять, в вагоне мне купили у немого разносчика, они все были глухонемыми по какой-то причине, переснятый черно-белый коллаж из фотографий Брюса Ли, я уже умудрился посмотреть «Конана-Разрушителя» и добрая советская патетика недавно любимого «Макара-следопыта» с «Финистом-Ясным Соколом», уже казалась пресной.
        Фильм, как ни странно, показали по Центральному телевидению почти в тот же год, одновременно с показом в кинотеатрах «Фаната», где жестокости, мафиозности, надвигающегося беспредела девяностых и прочего, не менее некрасивого, было больше. Но хаяли, почему-то, «Криминальный квартет».
        Недавно, или уже давно, сейчас полгода порой кажутся пятилеткой, его крутили на каком-то из кабельных каналов. Я был у мамы, читал одну из любимых книг своего детства, «Республику ШКИД», и тут увидел разговор на кухне, где герой Стеклова курит одну за одной, а Сарай и Муха, суровые перестроечные мусора СССР, рассказывают, что ему делать. Видно, работники прокуратуры тогда были совершенно иными, ведь Стеклов играл как раз такого.
        Дальше я смотрел с интересом и неожиданной ностальгией, жалея, что пропустил момент, где молодой Борис Щербаков, играя мастера-стекольщика, зверски арестовывает двух каких-то упырей. Но я знал, что впереди еще две настоящих жемчужины и потому не переключался.
        Мое советское детство совершенно не было безоблачными, с кисельными берегами, розово-алыми единорогами, украшенными серпом с молотом, с хорошими милиционерами, улыбающимися и помогающими старушкам, с врачами Айболитами, умеющими лечить корь, почечные колики и триппер щелчком пальцев и добрым словом. Не, ни фига. Но доброго там хватало.
        «Криминальный квартет», как и многие конъюктурные фильмы того времени, показывал прячущуюся и всем знакомую изнанку прогнившей советской бюрократии, единственно виновной в смерти первого настоящего Города Солнца. Это понимаешь уже взрослым, а тогда нам нравилось иное, та самая пара жемчужин.
        Здесь хитрый Сарай, подвесив под потолок какого-то мелкого жулика, ломал спектакль, типа охаживая того резиновой палкой ПР-1, жулик орал, проводимый мимо важный свидетель-стукач пугался, и хорошие, «наши», менты получали нужную информацию.
        Тут Караченцов, много лет озвучивающий крутых героев Бельмондо, очень хотел сам стать таким же. И у него получалось на все сто, глаза горели, он бил ногой с разворота не хуже Чака Норриса, а все преступники, завидев его, заранее проигрывали, обделавшись в штаны от понимания крутости героя, появившегося перед ними.
        Главным же, чего частенько не хватало и не хватает западным фильмам, тут была дружба. Дружба бывших детдомовцев, выросших и не оставивших ее за бортом. Дружба наша, с песочницами, с футбиком, где ворота - два тополя, с речкой, куда надо сбежать, с дракой против пацанов из соседнего района\улицы\дома, со строгими, но добрыми учительницами и всегда выслуживающимися паскудами завучихами, с той самой газировкой за три копейки, когда вдруг копеек шесть, а вас четверо, но вы делитесь по-братски, и не стакан на двоих, а один граненый на четверых, чтобы честно.
        Это вот и оказалось в фильме главным. И не совсем ясно, поняли ли прекрасные советские актеры, что лучше всего они сыграли героев, не показанных на экране, но понятных каждому и каждой?
        Глава 4
        Сзади скрипнуло.
        - В машину!
        Сине-белая «Авиа», блестящая как новенькая, с парнями-афганцами, вот так сюрприз. Отказываться в моем положении грешно, я и не отказался.
        Дверь оставила за собой шум, закрывшись наглухо. Звуки шли только через опущенные стекла в кабине, а в самом фургоне оказалось тихо и темновато. Пахло землей, луком, чем-то чуть подгнившим и сладким. Сладким несло сильнее всего и немудрено - внутри машинёшка, поступавшая в Союз из ГДР, забита ящиками с мешками. Картошка, капуста, само собой лук и яблоки, сливы, даже груши с абрикосами.
        - Вас трое? - прилетело спереди.
        - А не видно? - не очень вежливо ответил качок в борцовке и прибавил звук магнитофона.
        Розенбаум, от имени пилота, пел про цинки, Афган и черный тюльпан с водкой в стакане. Машина мягко дернулась вперед, оставляя за собой, судя по всему, молодого мента, рынок и мой первый экстрим.
        - В Шинданде, Кандагаре и Баграме…
        Покачивало, афганцы как забыли про меня, обсуждая какого-то синего, или Синего, черт пойми. Я смотрел в их затылки, слушал чуть ленивый базар ни о чем, пытаясь понять - зачем оно им? Помочь непонятному чуваку, так открыто палившегося перед ментами? Черт знает, на самом деле, а на их месте мне точно не оказаться, понимая эти доводы. У них своя война, свои мысли, свои поступки, за спиной, сейчас и впереди, в… в будущем.
        - Тебе куда? - обернулся командир.
        Куда мне? А…
        - К стадиону.
        Если говоришь о стадионе, говоришь о «Нефтянике». «Олимпия» и есть «Олимпия», в городском спорте участвуя постольку-постольку.
        - Мы по Гагарина проедем.
        - Хорошо, на Отрадной выйду.
        Ответ не комментировался, парни вернулись к обсуждению каких-то своих перепетий, а я старательно не подслушивал. Не хватало узнать ненужное и, кто знает, чем-то опасное. Пользуясь парой-тройкой минут спокойствия, достал деньги, сложил пачкой и убрал по разным карманам. Пятерку в задний, остальное в боковой.
        После шахер-махера с серьезным рыбаком, дела поправились еще больше. После торга, с взвешиванием за-против, прикидок моего и своего барахла, не говоря о кручении в руках ножа, дядька одарил меня всем шмотьем, имеющимся теперь в наличии и полтинником. Хорошо, что в виде пяти рыжих бумажек. Итого вышло солидно, в карманах обретались семьдесят рублей, жить можно.
        Бибика мягко остановилась. Приехали? Да, в лобовом виднелся нужный перекресток с красно-кирпичными домами.
        - Карбюратор не сосает, маховик земля бросает, - качок подмигнул в зеркало. - Пассажирам приготовиться на выход в затяжном прыжке.
        - Спасибо.
        Он кивнул.
        - Вы езжайте, сам доберусь. - командир вышел вместе со мной. - Делайте, как договорились.
        Осталось дождаться - что он скажет мне. Вряд ли захотел зайти на рыночек чуть дальше и прикупить кулек с семками у бабулек.
        - Почему помогли?
        Командир пожал плечами.
        - Десант своих не бросает.
        - Я не ваш, пехота.
        - Да и похрен, - он улыбнулся. - С шайтан-трубой бегал… Воевал?
        - Воевал.
        - В горах?
        - Внизу в основном.
        - Ну, и хорошо. Ты аккуратнее, смотри, чересчур заметный. Чего с ментами не поделил, продал не то и не тому?
        - Типа того. Стой…
        Почти последняя из мелочей, оставшихся со мной, появилась на свет.
        - Держи, кожа натуральная, маде ин юэса. Этот, как его… Хилфиджер, фирма.
        - Подарок?
        - Типа того. Слушай, а откуда у вас ягоды с фруктами сейчас?
        - Украина, с Черновцов таскаем, еще кое-где берем. Начали с мандаринов, пацаны абхазские помогли.
        - А как торгуете?
        Командир закурил, предложив «мальборо». Дела у парней идут неплохо, такая пачка сейчас рубля полтора-два, наверное, если правильно помню отцовские разговоры с напарниками.
        - Комсомол помог, сделали разрешение. Да и название у нас хорошее, Союз.
        - Ясно. А менты вас не напрягут потом?
        - За что?
        Он смотрел с таким непониманием, что я явно удивился, а ему с того ухмыльнулось:
        - Хотели взять - фургон осмотрели бы, а так…
        - Ну, давай. Спасибо еще раз.
        - Бывай.
        Мы не представлялись, руки пожали и разошлись. Точно так, как на любой войне, случайно с кем-то пересекаясь. Если судьба - так еще сведет, нет, так кысмет. Что там, что тут.
        Не знаю, когда он успел, но в ладони ощутимо-мягко зашуршало. Я посмотрел на профиль Владимира Ильича, на цифру «50» и… и не стал ничего делать. Такое в жизни случается, помогаешь кому-то, сам не знаешь почему. Окликать, говорить «спасибо», морально мучиться и все такое не стал. Резона имелось ровно два.
        Я-теперешний, через год, буду ехать с Урала в плацкарте с родителями, от родственников мамы. С нами, слушая стальной ритм вагона, ехала семья башкир с Уфы, утверждавших, что они татары. Меньше суток они и мои родители будут общаться, немного выпивать и все. Они даже пойдут провожать их на вокзале. Когда вернутся и мама решит переложить сумку в освободившееся место, найдут с десяток банок сгущенки. Оставленных нам просто так, как в мультфильме про переходящий букет цветов.
        А второй резон… На командире афганцев в наличии имелись самые настоящие Lee, а на ногах бело-зеленели фирменные «торшилы». Вряд ли полтинник ему то же самое, что мне сейчас.
        Таким незамысловатым образом мой доход за несколько часов превратился в полноценную зарплату совслужащего, в сто двадцать рублей. Жить стало лучше, жить стало веселее.
        Где-то в небе, из ясно-голубого тихонько становящегося серым, с тучами, с наливающимися грозой, треснул раскат. Воздух пах дождем, обедами из форточек дома и чем-то неуловимо-знакомым.
        Мимо пронеслись пацаны, соревнуясь в скорости великов. Катафоты, брызговики из линолеума, блестящая обмотка на рамах с рулями. Кто последний, само собой, тот тухлое яйцо. Какая-то бабка, идущая с матерчато-цветастой сумкой заворчала и погрозила им вслед. Ветер, поднявшись как-то сразу, гнал пыль и пару конфетных фантиков. Привычной и постоянно валявшейся вокруг упаковки чипсов, кириешек, батончиков и прочей ерунды, пока нет.
        Вроде бы все то же самое, а все же и нет. Прокативший мимо, теперь красно-белый 677, идущий по 2-му маршруту, оказался как точкой в ненужной мысли. Привыкай, теперь это надолго.
        Зачем мне к стадиону? Да парикмахерская неподалеку, а еще хозяйственный, продуктовый и ткани с одеждой. Надо пополнять необходимый инвентарь и, отправившись чуть позже куда задумал - пройти через парк и набрать воды в колонке. Там, где предстоит ночевать, воды может не оказаться.
        Запах советской парикмахерской… Не забудешь, а забудешь, так оказавшись в ней ни с чем не спутаешь, даже если глаза завяжут. Нагревшийся металл с пластмассой от огромных стаканов для женских укладок, самих машинок и чего-то еще, перекись, хна, мыло, «тройной» с «шипром» на «освежить?». И кресел перед зеркалами, их просиженного дерматина, протертого паркета под ногами, горячие полотенца, только-только принесенные и сложенные на полке шкафа.
        Думал, никогда больше не ощутить? На вот, выкуси.
        - Проходите, молодой человек.
        Это мне? Мне.
        - Здравствуйте.
        - Здравствуйте, присаживайтесь. Что будем делать?
        - Бороду будем стричь и брить.
        - Ну, и правильно. Такой молодой, а с бородой, старит же.
        Молодой, молодой… Та женщина, самая первая, назвала молодым. Вот ведь…
        - Присаживайтесь, что стоите?
        Сел, не отрывая глаз от зеркала. Молодой, значит.
        - Может, сделаем короче и подровняем? Густая, с рыжинкой, красиво. Да и щёки белые будут…
        - Убирайте, устал.
        - Ну, как скажете.
        А я смотрел в зеркало.
        «Получено 100 очков к охуев…»
        Эффект молнии? Ну, после последних трех часов удивляться чему-то фантастическому казалось глупым. Только я удивился, сидел в кресле, пялился в зеркало и продолжал удивляться.
        Сколько физических лет индивидууму, желающему побриться? Наверное, что от двадцати пяти до тридцати, вряд ли больше. Хотя, нет, не двадцать пять, тридцать, не меньше. Иначе эта самая футболка болталась бы на мне, как на пугале, а так… А так даже не заметил, что стала чуть свободнее.
        Вот такие, значит, дела.
        - Только никому, я не дам ответа…
        Тихо лишь тебе я прошепчу…
        Завтра улечу, в солнечное лето….
        Буду делать все, что захочу…
        Магнитофон - высокий прямоугольник с кругляшом динамика, весело переливающегося разноцветными лампочками. Не мафон, а дискотека… Гулькина сейчас, наверное, совсем молодая, да. Итак, резюмируем, пока машинка, зажужжав, начала освобождать мою рожу от плотной, аки валенок, бороды.
        Неожиданно оказалось, что меня не просто откатило на тридцать два года назад в плане календаря. Ситуация, как-то уж так вышло, сделала меня моложе на десяток лет. Оно оказалось так привычно, что даже не понял за все время, потраченное на ходьбу-торговлю-охреневание. Не кажется ли мне?
        Из зеркала смотрела явно помолодевшая, и вовсе не из-за стремительно состригаемой шерсти, физиономия. Но это не самое главное. Кончик языка уже нащупал самый настоящий вещдок, подтверждающий новый виток сумасшествия, подхвативший меня этим утром.
        Все помнят свои шрамы, переломы, операции и остальное. Странно, если бы было наоборот. Кто-то хвастается белыми неровными узлами на плече, у локтя и рядом с кистью, говорит, мол, осколки, мина рванула рядом. Если «мина» оказывается кусками кислородного баллона, шарахнувшего из-за чьей-то глупости, то никто и не удивляется. Кто-то прячет под брюками кожу, от колена до ступни, вспухшую запекшимся сыром. Потом оказывается, что наступил на растяжку. Кто-то не любит шрам от обычного аппендицита, считая, что тот портит идеальный девичий живот, не любит вспоминать, но… в деталях расскажет, как все случилось.
        А я…
        А я отлично помню лето 12-го года, когда мы с Антоном ехали с Нефтекамска в Уфу, остановились поесть в кафешке и заказали шашлык. Шашлык был отличным, картошка свежей, лук зеленым и острым. Потом вдруг «хрусть», «твою мать» и почти целый зуб, лежащий на ладони. Таблетка в дороге, чтобы не сильно ныл, таблетка в поезде, ведь изводит сильнее, таблетка на ночь, чтобы заснуть, а утром…
        Утром маленькая тетя-врач-стоматолог читает лекцию про обезболивающие, про абсцесс, про сломанную шейку, мягко достает красиво-блестящие изогнутые щипцы и небольшой шприц. Понятно, в общем. А, да… из-за кетонала вовремя не выл от боли, переспал с происходящим, накопившаяся черно-красная дрянь растворяла содержание шприца и удаление вышло, что говорится, на-живую. Вспоминать не хочется, вдоль хребта пупырышные мурашки.
        Так вот, как мне кажется, кто угодно легко отличит кончиком языка свой зуб и металлокерамику. И мой язык касался именно моего зуба. Такие, мать их, дела…
        «Получен новый уровень, плюс 100 к показателям» Точно, так и есть.
        Фантастика, как она есть. Фантастика для фантаста, типа того.
        - М?!
        «М» относилось к орудию производства, демонстрируемому небольшой крупкой ручкой с огненно-красным лаком. Опаска, поблескивая всей своей ровно-плавной остротой, застыла в ожидании. Мастер смотрела на меня, ждала ответа.
        Женщины тут, если уж на то пошло, немного отличаются от оставшихся дома. Там, наверное, эта милая дама точно боролась бы за лишние, где-то, пять кило. Времена диктуют моду, ничего не поделаешь. Тут она любила себя и не скрывала этот самый пяток, если не сказать наоборот.
        Невысокая, вся какая-то налитая жизнью, смуглая от летнего солнца, ненатурально-светловолосая, что ее не портило. Если женщина хочет подчеркнуть что-то, так всегда найдет способ, да такой, что не думаешь, а задержишь взгляд, оценивая. Эта мастер умела и мне даже стало чуть стыдно, женщине же надо смотреть в глаза, в конце-концов.
        - Ну?..
        Я уже давно забыл эту ярчайшую помаду, а тут и вспоминать не нужно.
        - Да. Опаской. Я вам как-то доверяю.
        - Вот спасибо…
        Горячее полотенце и никакого кресла, опрокидывающегося на сорок пять градусов для бритья. Но ей на самом деле доверяешь, хотя вокруг никакого барбершопного оформления, и у нее на запястье нет татуированных ножниц с расческой под цветами, и стильных фартуков под заказ. Здесь тупо парикмахерская номер какой-то и все. А за бритье со стрижкой не переживается.
        Пока лицо отпаривалось, мысли начались другие. Тяжелые, не очень желаемые, но необходимые. О себе. О будущем. О «как», «чем», «кем» и вообще.
        Почему внутри так противилась походу к деду интуиция? А ведь правильно. И если подумать спокойнее, то легко приходишь к этому. Я не специалист по путешествиям в прошлое, но правило бабочки с её крылом мне известно. А еще смотрел фильм про Де-Лориан и вполне понимаю - вмешательство в историю, особенно собственную, всегда опасно. Есть ради чего-кого задуматься? Да, есть.
        А еще есть правило Джейка. Джейка Эппинга и «Дня, изменившего мою жизнь». «Дня, изменившего мою» жизнь, сочинения, написанного Гарри Данингом, слабоумным уборщиком школы средней ступени. О дне в 61 или 62, когда отец этого уборщика, накидавшись в баре, вернулся домой и взял молоток. Отец Гарри убил всех - мать, брата, сестру, достал самого Гарри, но молоток не разнес череп в труху, просто проломил и подарил Гарри долгую жизнь. Гарри стал слабоумным инвалидом, Гарри-Жабой, Гарри, плачущим от счастья после оценки за сочинение.
        Джейк Эппинг плакал, когда читал его. Чуть позже Джейк отправился в тот самый год, чтобы найти и убить Ли Харви Освальда. А по пути спас семью Гарри. А когда Джейк, Джейку везло, он мог входить-возвращаться в прошлое/обратное, когда Джейк позвонил по номеру сестры Гарри, то…
        - Это были вы? Вы были тем человеком? Вас Гарри называл своим ангелом, спасшим жизнь всем нам? Вы молчите? Где ты был, ангел, когда Гарри отправился во Вьетнам? Он сказал, что с ним ничего не случится, что ты его спасешь! А потом в Дананге он наступил на мину и получил несколько фунтов стали, разнесшей ему ноги и нашпиговавшей кишки. Ты слышишь, мать твою, ангел?!
        Я не Джейк Эппинг, у меня нет книги с результатами всех спортивных соревнований с 1950 по 2000, нет приготовленных заранее документов, нет профессии учителя. И спасать Джей Эф Кея мне тоже не придется. Я…
        - Голову назад.
        Опаска не брила, просто скользила по щекам, подбородку, горлу.
        - Может, усы оставим?
        Усы? Пожалуй, что все же нет. Сейчас усы у каждого второго или третьего, но как-то не хочется. Если займусь тем, о чем думается, скоро борода появится снова, хочу этого или нет.
        - Брейте.
        Я улыбнулся, глядя в её серые глаза. Она улыбнулась в ответ. Такой понимающей улыбкой, когда становится ясно - ничего ни у кого не будет. Да и ладно, жизнь без того прекрасная штука.
        Работать полосой стали, легко отрезающей что угодно, по верхней губе - верх мастерства, наверное. Ко многому привыкаешь быстро, как ко всяким «жилетт» с тремя-четырьмя-сколько надо лезвиями. Ими-то, при определенных обстоятельствах, порежешься. А тут прямо врач над тобой работает, делая верные движения скальпелем. И вроде бритва не у горла, где чуть не так проведешь и кто знает, как получится. А сидишь и внутри все равно возникает немного переживаний. Но недолго, и хорошо. Не, этот аттракцион все же не для меня, посещаем хозтовары и покупаем станок с лезвиями.
        - Мыло уберу.
        Полотенце мокрое, теплое, приятно по коже, убирая уже подсохшую кожу. Она, наверное, любимица местных мужиков - не спрашивая крем после бритья на ладонь, быстрыми движениями по лицу, запах простой и приятный. А руки приятные, до мурашек вдоль спины, только не пупырышных, а очень даже нужных к случаю. Тактильные ощущения нравятся не только котам с кошками, ага.
        - Освежить?
        Вопрос обычный, а звучит чуть странно. Как будто по мне вполне понятно, что одеколона не имеется, что советского «Шипра», что прибалтийского «Дзинтарс», например.
        - Да, конечно.
        Тут в ходу резиновая груша с рассеивателем, надетым на флакон. Фш-фш, чуть покалывает и на самом деле свежо.
        - Кожа бледная осталась. Нравится?
        Не загорелая вся нижняя часть. А учитывая глупый загар, оттенка красного кирпича, смотрится вообще интересно.
        - Да все отлично, большое спасибо. Мне понравилось, очень понравилось.
        - Приходите… Вы же не местный.
        - Почему?
        Она пожала плечами. Интересно, по каким особенностям заметила? Или просто из-за города, все же маленького, где часто видишь всех и вся? Надо помнить об этом, да-да.
        - Местный, давно просто… не был. На Колыме вырос.
        Колыма - маркер, для всей страны тот самый кусок страны, где для кого «родина нашего страха», для кого тяжелый период истории, а кому и самая настоящая сокровищница, спрятанная в земле. Для нас, с Отрадного, Колыма - район частных домов и, сейчас, пенсионеров, когда-то самая окраина городка.
        - А я у Французского.
        Почему один из самых обычных гастроном назвали когда-то Французским? Да потому же, почему в Питере есть Техноложка, наверное. Назвали, прилипло, но местным все сразу ясно.
        - В седьмой учились?
        - Да.
        - А я в восьмой.
        Она не ответила, кивнула и пригласила следующего. Оно и правильно, чего время на болтовню тратить, особенно без хороших результатов, работать надо.
        - До свидания.
        Я снял штормовку и рюкзак с вешалки, отправился в кассу у входа. Расплатился, разменяв одну из пятерок и получив, наконец, мелочь с рублями. Посмотрел на себя в зеркало у входа, прятавшееся между попытками сделать интерьер.
        Интерьер почему-то делали из подобия мозаики на какую-то куртуазно-средневековую тему. Во всяком случае персонажи, выложенные кусками трехцветного стекла, неуловимо напоминали Еременко и неизвестную актрису из «31 июня», окруженных подобием массовки.
        Да, тяга к прекрасному вещь хорошая. Еще тут популярна чеканка и умеющий делать из меди самые настоящие металлические картины неплохо зарабатывает. Только я вот не умею. Но и не жалею об этом, если уж честно.
        Глава 5
        Дворик за парикмахерской так и манил присесть, подумать… покурить. В пачке оставалось пять сигарет, запасы, как и все остальное, стоило поправить. И поесть, в конце-то концов, полдня с пустым желудком ни к чему хорошему не приведут. Где поесть? Тоже мне вопрос - кафе «Сказка» в соседнем квартале, кафе, спокойно работавшее столовой большую часть времени. Отравиться позднесоветским общепитом не грозит, один из плюсов маленького города. Не поменяй пару раз масло, добавь в суп одни секили с копытами и все, радио ОБС быстро разнесет молву. Тут, конечно, не капитализм, но даже работяги, питающиеся по талонам с этого самого кафе - сюда не отправятся, случись такое. Это вам не Москва и даже не Куйбышев, тут все решает общественное мнение. Ладно, сейчас пойдем.
        На улице стало чуть душно, лето, как-никак. Ветер гонял остатки тополиного пуха, обычно собиравшегося почти снежными сугробами. Город строили в пятидесятых, сразу, как приступили к широкой разработке Мухановского нефтяного месторождения. Он и появился-то тут только из-за нефти, обнаруженной сразу после войны геологоразведкой. Поселок городского типа, начавший расти от станции магистрали, соединявшей европейскую часть страны с азиатской.
        Через остатки той поры шел утром, ещё в своём времени. Через последние «финские» домики, где половина обросла кирпичом, вторыми этажами и виниловым сайдингом. Мимо бывшего городского клуба, ставшего году в девяностом церковью, превратившейся в целый храм. Оставив за спиной натуральную нефтяную вышку, поставленную как памятник на крохотной городской площади пятидесятых, окруженную двухэтажными домиками.
        Шел и слушал в наушниках Толика, удивительно атмосферно ложащегося на эти поездки домой. Выключил ретроградный плейер незадолго перед чертовой молнией, сотворившей все вот это вокруг меня. Последняя песня, прослушанная на рипите, удивительно ложилась на это вот все…
        - Но я, я остаюсь…
        Я и остался, если вдуматься. В месте с адмиралами без флотов и всем остальным, готовящимся кануть в никуда через три года.
        Закурить все же пришлось, пусть и у самого входа в кафе, на совсем пустой желудок, но никак иначе не получилось. Мелочи, как известно, таят в себя дьявола. Мелочь, сидевшая через дорогу, напротив меня, мелочью называть не хотелось. Да и дьявола дьяволом - тоже. Свое собственное прошлое, какое бы то не было, вовсе не собственник АО «Курорты-круги, чем дальше и глубже, тем интереснее». Прошлое…
        Прошлое легко меряется многими вещами, отмечающими отрезки времени как маркеры. Можно забыть когда-то вроде очень важную вещь, вроде вопросов на экзаменах по литературе, день рождения своей самой-первой-настоящей любви, номер личного стрелкового оружия или скомороха-звезду, так популярного еще недавно, вместе со строчками его псевдо-хита. Яркие точки, отмерявшие постоянно убегающие годы никуда не денутся, врезаясь в подкорку не хуже рубцов от картечи гравия на морде грузовика-дальнобоя, стабильно получающую новую порцию из-под колес коллеги в каждом рейсе.
        Дефицит и талоны на колбасу с водкой в позднем СССР.
        Ножки Буша из стратегических запасов США и первую половину девяностых.
        Какого цвета платье было на Монике Левински… Хотя это не выветрится.
        Сериал «Интерны» и лично доктора Быкова в конце стабильности нулевых.
        «Я Вера из «Санлайта» и типа реклама о закрытии половины их сраных лавок… уже не сейчас.
        - Почем Мальборо?
        - Пятьдесят копеек.
        - А чо дорого?
        - Щас милицию позову, паскудник, дорого ему, тебе сколько лет то?!
        Дальше было, чаще всего, много разного, не особо интересного и крикливого. Да и на фига «Мальборо», когда проще купить несколько сигарет ЛМ или Бонда? А если еще и семечек стакан, то бабка типа давала скидку.
        Бабки и сигареты поштучно в, уже в Самаре, еще существовали где-то в середине нулевых, сидя, само собой, в районе рынков и больших остановок. Закат их эры с карьерой пришелся на две тысячи третий-четвертый, одновременно с массовыми мобильниками, картами Сбербанка и семечками в пакетах, неожиданно вытеснивших бабок просто отовсюду. Вряд ли мобильные и стандарт ДжиЭсЭм помог как-то убить их торговлю, но факт, все это шло параллельно.
        Но в девяностых бабки с их ведрами, ровесниками Брежнева с Андроповым, полными семечек, картонными перевернутыми ящиками и раскрытыми пачками трех дешевых, двух дорогих и одной «для девочек» марок табака были хозяйками кусков районов и содержимого карманов подростков, не желающих воровать-отбиватьливер-сниматьшапки и все равно любящих курить.
        Пользовался их услугами, покупая сигареты поштучно? Да, пусть и не особо часто. Как сейчас помню, в двухтысячном, желая бросить курить, не покупал пачками. А вот идя на работу, в офисный центр, где куковал ночами на должности охранника, покупал. Сигарет пять и старался растянуть на ночь. Где-то через две недели плюнул на эту глупость и решил начать курить опять, раз уж не получается, то хотя бы спокойно и без нервов.
        Про бабок иногда пускали трэшовые жутковатые слухи. Кто и зачем это делал - так и осталось непонятным, но все они копировали друг друга как из-под копирки и становилось ясно, что дело нечисто.
        Бабок пытались обвинить в торговле анашой от цыган. Если бы бабульки вместе с сигаретами поштучно и семечками торговали «Аленкой», вопросов точно стало бы больше.
        Бабкам впаивали продажу поддельного табака, хотя у них просто порой бывал табак с Казахстана, без акциза и, само собой, дешевле.
        Бабки, согласно тайно передаваемых секретных данных, пожарив три огромные сковороды семечек, засыпали оные в ведро и потом пихали туда ноги. Профилактика артрита, хули.
        А они, не самые лучшие, не самые добрые, не самые честные гражданки умершей страны, в своей реинкарнации не ставшей лебедем из гадкого утенка, просто хотели заработать. Просто хотели иметь в кармане сколько-то денежек, хоть рублей, хоть тугриков, да даже шекелей, будь они в ходу, и все. Смекалка и деловая хватка от природы, знание человеческой природы и терпение со спокойствием стали залогом их крохотного успеха в нелегком деле развития малого бизнеса посреди дикого капитализма новой России.
        Эти мелкие табачные маклеры легко ловили моду и поветрия с настроениями, увеличивая выбор, ассортимент и остальное согласно потребностей. «Кэптен Блэк» и «Собрание» многие если пробовали, то только благодаря им. Уверен, войди сейчас в моду курить сигары и доживи они до наших благословенно-стабильных дней Путина, на разложенных типа-прилавках само по себе, как грибы после дождя или мыши в соломе Средневековья, появились бы гаванские «Коибы». К гадалке не ходи, так бы оно и случилось.
        Бабки закончились одновременно с отмороженными временами, когда на неуплату налогов закрывали глаза, а сигареты курили почти все. Они не дожили до законов о запрете курения и слава Богу. Иначе погорел бы их бизнес, пролетел, как фанера над Парижем.
        А тут… А тут они сидели, правда, без сигарет, но с семечками. И уже готово-свернутыми кульками под рукой. М-да…
        Желудок возмутился накатившей волной ожившей ностальгии, густо смешавшейся с никотином и голодом. Возмутился, заставив плюнуть на все и пойти внутрь кафе, где бывал то в детстве один раз. Ну, что у нас тут?
        «Тут» оказалось таким, что чуть не до слез. И не стоит думать, что от переполнивших добрых чувств. Кое-что оказалось таким же, как и помнилось, таким же, от чего часто открещивались любители сетевых срачей насчет СССР.
        Отравиться ими точно бы не вышло, а вот гастрономическое удовольствие… Не поймите неправильно, но просто всегда любил пельмени. А то, что предлагали тут, пельмени бы назвал разве что художник-экспрессионист, не иначе. Мимо них подхватив поднос, прошел как можно быстрее, устремившись к салатам.
        Обычный витаминный, из капусты, с едва мелькавшим огурцом, морковью и добротно политый маслом. Не удержался, памятуя о столовой в Рязани осени 91-го, где этот салат казался единственно съедобным. Не удержался, взял два, надеясь, что жалеть не придется.
        Столовские котлеты. Господь мой Бог, сколько минут размышлений проводил над ними в школе, рассматривая эти бугристые бока, покрытые поджарившейся панировкой. Ну, в лучшем случае, когда она имелась. Смотрел, вздыхал и отдавал кому-то из пацанов. После маминых-то да бабушкиных есть это…
        Ну да, так и было. А потом меня призвали служить Родине.
        Так что взял две штуки. Пахли они, кстати, весьма даже притягательно. Макароны пошли в комплекте, совсем даже не разваренные в кашу, кетчупа с майонезом в плошках не наблюдалось, зато их споро полили рыжим и густо отдающим луком. Сойдет.
        А, да… суп оказался в наличии только грибной, а для меня это как свинина для израильтян, так что пришлось остаться без первого.
        Компот? Не, вон, пожалуйста, три стакана этого вашего кофе со сгущенкой. И все равно, что там вовсе не кофе, мне так хочется и пусть будет плохо.
        Сел, не смотря на соседей, а разглядывая все это удовольствие и держа наготове ту самую, незабываемую за все прошедшие годы, вилку из алюминия. Ну те-с, приступим.
        На улице вышел совершенно довольный. Довольный как удав после бандерлогов, довольный, как слон, выбравшийся из зоопарка, довольный, как… В общем, здесь и сейчас жизнь била ключом и вовсе не по голове. Так, насущный голод удовлетворен, осталось утолить материально-постоянные надобности и, понимая, что время упорно катится к вечеру, выдвигаться на ночевку. Она же - место для конкретных размышлений обо всем, включая обозримое будущее, собственную судьбу и остальное.
        Но сперва - сходим в хозяйственный и продуктовый, пожалуй, что. Причем, за продуктами можно заглянуть в магаз по дороге, но стоит помнить о времени на дворе. Да, дефицит сейчас вещевой, да, про талоны нет даже пересудов, но стоит побыть белкой, не упуская случая сделать запасы.
        До гастронома номер какой-то, никогда не помнил, всего лишь пройти через длинный двор. Три дома, один вдоль проезжей части, два других - за ним, перпендикулярно, буква «г», короче. Замеченные на перекрестке два товарища в серо-голубом и чуть краснеющих фуражках, остановившие троицу каких-то мужиков, только способствовали скорости.
        Во дворе пахло детством. Я чуть не споткнулся, оказавшись внутри. От явно пекущихся ватрушек на первом этаже, от масла и 76-го от «шестерки», стоявшей на стальной эстакаде за бетонкой теплотрассы, от мокрых с ног до головы детей, поливающих друг друга из брызгалок. То ли какая из бело-синих и бело-красных бутылок оказалась не чисто вымытой, то ли шампунь сделан по ГОСТу, но давно забытый запах ударил в нос. То ли это я в очередной раз дико радуюсь, на самом деле, происходящему, все еще рассматривая как кинофильм, где двадцать с лишним лет курения никак не сказались на обонянии.
        Черт знает, на самом деле, но из двора, с его рыжими лилиями, какими-то флоксами с ромашками в палисаднике, ушел очень быстро.
        Магазин… Магазин оказался собой. Даже продавщицы, все пять штук, одетые в белые халаты и колпаки, с теми самыми крашено-завитыми челками из-под них, имелись в наличии.
        Надо брать то, что спокойно съешь. Пытаться варить или даже кипятить воду там, где ночевать, не выйдет. Ничего хорошего в этой затее нет, внимания привлекать не стоит. Так что…
        «Останкинская» по два восемьдесят, «Докторская» за… ну да, так и есть, два двадцать. Имеется, за стеклянной стенкой витрины, ценник на ветчину в ажно три с полтиной, но вот ветчины, почему-то, нет.
        Бакалея тоже не особо богата. Рыжие с белым пачки макарон с рожками, крупы, «Завтрак туриста», короче, моя любимая килька в томате, само собой, что морская капуста, бутылочки болгарского кетчупа с девчонкой на этикетке вокруг горлышка, огурцы, обычная капуста, сухие брикеты сухих каш. Чуть дальше, прозрачно-сиреневые, упаковки кексов быстрого приготовления.
        Тушенки нет. Прямо беда, а…
        - Что хотели?
        Скучно ей, бедной, домой хочется. Кто знает, может тут уже «Изауру» показывают, вот ей и хочется быстрее «азым агурумгей» и дона Леонсио. Стоит, едва не зевает.
        - «Китайская стена» - ветчина или фарш?
        - Ветчина.
        - Три банки.
        Консервированная, сделанная не пойми из чего, но вполне съедобная. Хорошо, кстати, что не тушенка. Та, если память не изменяет, раз на раз не приходилась, иногда оказываясь куском жира в бульоне.
        - И «Останкинской», полкило. Если можно - порежьте, пожалуйста. У меня нож почти перочинный, неудобно.
        Вас обливали взглядом, отдающим помоями? Ну, мне вот прямо сейчас довелось. Мол, что ты за мужик-то такой, а?
        - Порежу, идите оплачивайте в кассу.
        - А сигареты где?
        - Они пробиваются отдельно.
        Да как скажете…
        Колбасу добрая душа завернула в бумагу. Ту самую коричневую вощеную бумагу, во как.
        - Спасибо.
        А она - ноль внимания, вся, оказывается, в книге. Про маркизу ангелов, конечно. Эх, милая, подожди, ждет тебя серия «Арлекин» с «Шармом» да кентавры на обложкам, романтично мнущие женскую готовую плоть под кружевами с пеньюарами.
        «Прима». Никогда не забудешь её вкуса, если служил в девяностых. Этих самых «овальных без фильтра», пусть те упакованы в пачку «Г4Зима» хоть с картинкой ростовской «Примадонны», хоть в желтую тамбовской фабрики. Нет уж, спасибо, хотя, конечно, всего четырнадцать копеек.
        Я не стал выпендриваться и взял удачу за хвост. Самый обычный «Космос», нормально, скурится. Расплатился, развернулся и пошел себе. Добывать прочее нужно-необходимое.
        Что самое необходимое в случае, когда вы, по факту, бомж? И пока еще не нашли возможности снять комнату, где легко попасться чересчур бдительным хозяевам? Выглядеть по-человечески, а это сами понимаете, просто пальцами не сделаешь. Ни зубы не почистишь, ни волосы не расчешешь. Да и вообще, так-то, надо хорошо выглядеть.
        Завтра утром, вряд ли забудется, нужно добраться до общественной бани. В любом случае - не повредит под горячую воду и, если получится, может футболку постирать выйдет.
        Слезы чуть не навернулись еще раз, но сдержался. Мне не выпендриваться, куртуазно охмуряя дам и потом показывая им стриптиз, а потому второй этаж хозяйственного, с его одеждой, никак не напугал меня стандартными черными, армейского пошива с зоновским качеством, труселями. Три штуки, самое то, равно как самые обычные х\б носки, тоже три пары. И, да, вон тот тельник заверните, пожалуйста. И с длинными рукавами тоже.
        В хозяйственном, опять же не выпендриваясь, скромно заплатил за расческу, мыльницу, кусок хозяйственного, зубную щетку покрепче и долго выбирал только станок для бритья. Черный пластмассовый, несмотря на кажущуюся хрупкость, в руке сидел лучше.
        - Вот его. И помазок, пожалуйста.
        - Лезвия?
        - «Спутник»?
        - У нас «Нева».
        Нева-Нева и ты… вдова, блин.
        - Одеколон?
        - Не, крем. Вон тот, с котятами и щенятами.
        - Детский?!
        - Да. Спасибо. А у вас нет канцтоваров?
        - Вон там посмотрите, но там только школьное все.
        Школьное? Ну, мне пойдет и школьное, хотя блокнот было бы лучше.
        И мне повезло. Записная книжка, с разметкой по буквам, в крохотном уголке отдела канцтоваров нашлась. И ручка.
        Ну, вот теперь можно и попытаться отдохнуть-подумать. Пошли, дружище, сейчас начнется самая тяжелая часть «сегодня». Точно тебе говорю, уж поверь.
        Глава 6
        Дым плавал внутри домика-каморки, сложенного из бетонных плит, лениво выходя через приоткрытую форточку. Мысли, наконец-то, собрались в кучу и родили внятное решение. И появилось оно после очень четкого разрушения одной дубовой гипотезы. Гипотеза говорила о параллельности мира со временем, куда меня занесло и, мол, это не твой мир. Но…
        Но все не произнесенные вслух хохмы о слезах из-за семейников, лезвий «Нева» или неплохого, но странноватого на вкус «Космоса», сейчас не хотелось даже вспоминать.
        Опровержение ждало меня на грунтовке, знакомой до камешка, в моем прошлом-настоящем густо залитой асфальтом. Здесь грунтовка была собой и пыль вилась вокруг подошв совсем как в детстве. И крыши обычных домиков в восемьдесят квадратов частного сектора Колымы, где жили дед с бабушкой, серели тем же самым шифером.
        В хлебном оказался одна из последних теплых буханок белого, но большего и не требовалось. Из магазина, косясь на густые заросли амброзии, начинавшиеся сразу за ним, вышел с той самой тяжестью на сердце. А как еще, если стоишь в своем собственном детстве? И хорошо, что снова потянул сигарету, пройдя сто метров и чуть не добравшись до поворота на нашу улицу. Тут и стало ясно - это именно мое время, мой мир и все мое.
        Они, явно отправленные бабушками, стояли у зеленых сорняковых джунглей. Команды, в два голоса, были поданы, ужин ждал и все такое. Дед Андрей, наш сосед, как всегда красный от загара, в выгоревше-рыжей рубашке, заправленной в самые обычные треники. И мой Сергей, в любимой зеленоватой «гимнастерке» и сине-рабочих штанах, присланных дядькой с Севера. Не молодые, откуда тому взяться, но вовсе не старые, прямые и строгие. И живые.
        Горло перехватило, но сигарета помогла.
        А потом из зелено-волнующихся джунглей, вчетвером, появились мы: Лёха, с Женьком, мой брат и я сам. Значит, я все же там, где и думал. Значит, надо понять - как быть дальше, что, когда, как и с кем делать.
        Дальше было проще. Подкативший первый маршрут, позвякивающий задней площадкой, поселок Привет, пустые к сумеркам дачи и сам этот домик, сложенный из… из плит, все верно. Дача моей второй бабушки, давным-давно проданная в пропавшем прошлом, снова ждала.
        Ключ нашелся там же, где и всегда. Воды в колодце, набиравшемся полсуток, не оказалось, значит, сегодня тут были мои. Сторожей в восьмидесятых здесь не водилось. Свечка, упрятанная в литровую банку с гречкой, спички, соль, две чашки и тарелка. Воду во флягу набрать я не забыл, хотя сейчас и опасался - хватит ли до утра?
        Первым делом вовсе не кинулся пробовать «ту самую» колбасу в прикуску с хлебом из детства, хлебом без улучшителей с комплексными добавками, настоящим хлебом из муки, масла и соли. Первым делом взялся за блокнот с ручкой, записывая имена, фамилии, города и даты. Расчитывать на память, имея под рукой чем и на чем писать, не стоит. Зачем что-то писал? Ну, как… на будущее. Как средство заполнить пустоту собственного просто-существования и для хотя бы какой-то пользы от прибытия с будущего. А потом начался мозговой штурм.
        Главным пунктом, как и раньше, оставались документы, вернее, паспорт. Глупо ли, умно, но кое-что придумал. Вряд ли меня одобрило большинство современников, узнай - как и где решил его прошарить, но ни выхода на блатных с их возможностям, ни большого бабла, для выхода на тех, кто блатных знал, у меня не имелось. А вот место в Союзе, где сейчас возможно многое, потихоньку появлялось все сильнее. Если не изменяет память, конечно.
        Вторым важным пунктом становилось все дальнейшее. Казалось бы, на первое место должно выйти самое главное… И вовсе не спасение Союза. Союз, сдается мне, уже не спасешь, если ты, конечно, не Сталин из басен, баек и мечтаний. Почему? Да все просто.
        Ни перво-последний президент СССР, ни его аналог-конкурент по РСФСР в одиночку страну не развалили. Не бывает такого, когда раз и все лопнуло, такое в одиночку не провернешь. И, тоже в одиночку да при желании, можно… как-то устранить одного из персонажей, само собой. Только это глупо. Если что и поменяется, то лишь станет хуже. Не то, чтобы имелась паранойя именно насчет Госдепа, но кураторы проекта развала точно имелись. Холодная, или нет, но война оказалась проиграна.
        А войны выигрывают умные головы в штабах, как бы обидно это не звучало. И запасные варианты имеются всегда, и любой запасной вариант, если вдуматься, всегда чуть хуже первого. Только этого «чуть» может быть достаточно для самой настоящей Гражданской. А уж такого желать своей стране мне и близко не хотелось.
        Никаких других вариантов воздействовать на большую историю у меня не имелось. Даже будь я ярым поклонником спасения СССР, что не совсем так, что можно сделать? Ничего, от слова совсем. Спасать страну должно было старшее поколение, сейчас и через три года.
        И что тогда остается после того, как я приобрету, наконец, личность с печатями и прочим? Начать помогать своим, спасать тех, кого хочется спасти? Все правильно, будь мне лет двадцать пять… Так и поступил бы. Да есть, мать ее, закавыка. Вернее, кое-кто куда серьезнее.
        Откуда я, как и все остальные, получали знания о действиях хронопутешественников? Из книг с фильмами. В основном - разухабистых поделок на разок, отдохнуть и пофантазировать. Притворить в жизнь какие-то мечты с комплексами, сочиняя такие сюжеты или порадоваться за кого-то, чьи мысли схожи с твоими собственными. Мало кто помещал попаданца в тело, скажем, спартанского раба-илота или нашего собственного крепостного, ну, разве что, за исключением красавца Биковича за-ради бабла в новогодние недели. А если и помещал, то, вуаля, одно-другое-третье и все хорошо. Никаких тебе гангрен, черных осп, абсцессов и смертей из-за «просто» заболевшего зуба. Не говоря про социальное положение и трудности, возникающие из-за того, что должны возникнуть.
        Я вот завидовал Сварогу. Ему-то было хорошо - раз, и наследный граф, два - и тебе в голову засандалили заклинания и все такое. А еще он десантник, почти спецназовец. Вот окажись я спецназовцем, так сразу отправился бы что-то и кого-то спасать и спас бы, лютопревозмогая, вертя на причинном месте злодеящих вражин и оставляя за собой горы. Горы из, само собой, негодяев, павших от моей руки, сподвижников, ошалевших от моей крутости и женщин, удовлетворенных одним брошенным взглядом, не говоря о чем-то большем. Угу, так бы и случилось, к гадалке не ходи.
        Марку Твену было простительно, Марк Твен создал идеального Марти и отправил в идеальное как-бы Средневековье. А у меня тут вовсе не Марк Твен, Бушков, Башибузук или еще какой-то из современников, отправляющих тренеров-фехтовальщиков завоевывать ландграфства. У меня тут дилемма, выглядящая крайне погано. И решить её нужно с точки зрения настоящей, неподдельной, человеческой морали.
        Бабочка взмахивает крылом, а где-то начинается цунами. Хронопутешественник сходит с тропы, ломая цветок, а жизнь на Земле меняется из-за чужой невероятной цивилизации. Марти скачет с гитарой на школьном балу и смотрит на собственную исчезающую руку. Джейк убивает Освальда и возвращается к ядерному пепелищу вместо своего коттеджа.
        Причины и следствия - штука простая, как черенок от лопаты и сложная, как теорема Ферма для большинства землян. Любое действие имеет последствие, превращающееся в совершенно новый виток событий, меняющий чужие жизни.
        Если в октябре девяносто четвертого я как-то вмешаюсь в жизнь своей же семьи, случится многое. Но самое главное - может не случится знакомства с одной милой девчушкой со строгими глазами через три года. И если оно не произойдет, то через девять лет на свет, просто-напросто, не появится наш сын.
        Не появится. Его не станет таким, какой он есть. Не будет любить смотреть на поезда метрополитена в три года, не спросит «где рррыба» в то же время, не возьмет в руки Лего и не влюбится в «Форсаж» в свои шесть, не нарисует… не напишет акварели на пленерах в четырнадцать. И дальше, еще неизвестное, у него тоже не случится. Совсем.
        Каждое действие рождает последствия и только мне решать - какими они будут. И…
        Малодушно, но решения о семье я так и не принял. Не хватило духу, что ли. Все, что случится уже очень скоро, казалось самым настоящим разменом: теряешь одно, но находишь другое. И уже не знаешь - как быть, что больше боишься потерять?!
        Зато смог определиться кое с чем другим.
        Страну пусть спасают другие, мало ли, вдруг такой же, как я, сейчас трясется в поезде, идущем по железке? Трясется и точно знает, как ему быть. Написать все известные фантастические книги, стать миллионером и, заодно, раскрыть глаза обычным людям на неласковое будущее. Успехов, удачи и т.д, тчк.
        Страну, на самом деле, не спасти. Скоро появится много сортов колбасы вместо трех-четырех и наступит счастье, вместе с доступными джинсами-мальвинами, порнухой, СПИДом-Инфо, СКВ и сигаретными бычками в поллитровых банках в девяносто втором. Пацанами с клеем в пакетах. Пацанами в кирзачах, умирающих на Кавказе. Пацанами в спортивках, убивающими друг друга в эпоху первичного накопления капитала. Девчонками в лосинах, пока еще не знающих о подтяжках лица и работе в Мак-Даке. Девчонками, пожалуй, что последними прыгавшими через натянутые резинки на переменах. Девчонками, порой не возвращающимися домой от подруги.
        Борзых Николай Николаевич, семьдесят первого года рождения, Москва. Пять доказанных жертв и куча неопознанных вещей со следами крови.
        Легоньков Михаил Юрьевич, семьдесят третьего года рождения, Нижний. Три неопровержимых случая.
        Их и еще пять ФИО, а также города, что точно вспомнил, сразу же записал в блокнот. Когда имеешь хобби - писать, порой лопатишь в Сети много странных страниц. Например, о тех, кто встречал на темных улицах девяностых девчонок в «мальвинах» и тех потом больше не видели. Живыми.
        А вот мертвыми и даже по частям - да.
        Так что я точно знаю - кем и чем займусь в ближайшие десять лет. Ну, кроме того, что, либо мне ехать на Кавказ лет через шесть, либо…
        Я ж не герой. Просто ставлю доступные цели, если они могут хотя бы кому-то помочь. Избавить от самого настоящего страха, ужаса, продирающего до печенок и чего похуже. А все остальное - время покажет. Ну, последнюю перед сном и в люлю. Можно даже на улицу выйти.
        Амброзия густо росла за забором, её, сколько помню, вырубали, но она лезла, лезла и лезла. Самые настоящие зеленые джунгли, мать их, как те, где Рэмбо воевал с Вьетконгом.
        ССД-2 (немного ностальгии)
        Кольт дал некоторым людям больше шансов. Калашников их уравнял.
        Мой советский калаш был красно-пластмассовым, с отсоединявшимися желтыми прикладом, магазином и рукояткой. В комплекте еще шел синий штык-нож, но он постоянно терялся. Точно также, как через несколько проведенных тактических «войнушек» АКМ превращался в АКСУ, когда ствол почему-то легко отламывался.
        У Женьки, жившего в соседнем доме, имелся настоящий металлический ППШ с трещоткой, доставшийся в наследство от кого-то из трех братьев. Леха, живший дальше, гордо пользовался металлическим ТТ, заставляя переживать за все-превсе пластмассовые орудия войны, что я хранил в бывшей собачьей будке у моих деда с бабушкой. Металлического оружия в перспективе не наблюдалось и это приводило мои детские нервы в состояние полного расстройства. Не, а как, когда у пацанов оно есть, а у меня фига? Именно, что так неправильно.
        В семь лет ситуация поменялась. Мама с отцом вдруг заехали на улицу, хотя не собирались, все занятые моей недавно родившейся сестрой. Сестра, как всегда, что-то там скрипела и орала в коляске, а на столе вдруг появилась малиновая коробка с нарисованным вороненым пистолетом.
        Не знаю, как чувствовал себя коммандо Шварц, обнаружив тайник торгашей оружием и увидев его наполнение и, да, как и всем, в детстве очень хотелось оказаться в подвале, вскрытом дядей Бобом во втором «Терминаторе», битком набитом оружием. Тогда, летом восемьдесят седьмого, мне выпало счастье. Черное, блестящее, со снимающейся крышкой и длинным стволом самого настоящего игрушечного маузера. Дождаться, когда пацаны поужинают и мы снова отправимся крушить всех наших врагов, было почти нестерпимо.
        - Ничо так, - сказал Женька и поправил чуть большие новые штаны, снова доставшиеся от кого-то, - с пистонами?
        - Пистонов не купили, не было. - как-бы нехотя сказал я, видя, что Женек заценил и вообще.
        - Вот так можно. - Леха снял прямоугольную крышку, доходившую до ствола и прищелкнул под ним, неожиданно превратив пистолет почти в маленький автомат. - Круто, короче.
        И мы отправились туда, где пели суровые ветры войны, несшие запахи несуществующего, но обязательно сожженного, пороха, пролитой крови неисчислимых вражьих полчищ и влагой джунглей. Джунгли были почти всамделишние, огромный кусок пустыря между улицами пригорода и лежащих в километре-полутора сараях с огородами, сплошь заросший амброзией. Аллергии у нас не наблюдалось и мы уходили в высоченные поросли, откуда кое-где торчали раскидистые клены, шелестели кусты или высились тополя.
        Лешка учился уже в пятом и смотрел Рэмбо, рассказывая нам с Женькой про ужасные бои в джунглях, настоящих вьетнамских и суровых джунглях. А Рэмбо, так уж вышло, явно был нашим врагом, почему-то уничтожавшим советских солдат как Илья-Муромец поганых. Всем давно стало обидно и стоило как-то компенсировать весь ужас, рассказанный старшим товарищем. Нашими джунглями стали заросли и там хватало место не только нам.
        Мы, партизаны Вьетконга, знали все три места, где кучкой всегда валялись недавно выжатые тюбики из-под клея, а порой, добавляя перца, виднелись и сами потребители резко воняющей хрени, превращаемой пальцами в густые сопли. Обдолбанные наемники капитала, не иначе, устраивали свои лагеря в этих свободных джунглях и нам приходилось идти тише соседских и своих котов, стараясь не хрустеть или, еще хуже, трещать всяким дерьмом, густо лежавшим под ногами.
        Идти след в след, как настоящий Чингачгук с Натти, принятые на службу в нашу армию и выглядывая следующие опасности, выпавшие разведгруппе, всегда было круто. Нам троим вполне хватало выдуманных врагов, чаще всего хорошо знакомых. Например, сторож нескольких фундаментов для каких-то коттеджей, что никак не строили. Эта, не иначе как эсесовская, сука владел тремя дворнягами, прикормленными и слушавшимися его команд прямо как цирковые. Пройти мимо нескольких лабиринтов, вырытых под коммуникации и спрятанных внутри прямоугольников из блоков, было практически невозможно. Удирать от собак приходилось всегда, а с собой требовалось брать гранаты, чтобы хотя бы как-то откидываться от зубастых сволочных гавкалок. Особенно от невысокой черно-рыжей и лохматой сволочи, иногда бежавшей за нами до самой улицы.
        Настоящие и живые враги встречали нас возле Горы. Наверное, когда-то при строительстве крохотного района пятиэтажек неподалеку сюда свозили строительный мусор и сделали отвал, закопав все это. Гора покрылась травой, кустами и торчала из зарослей ровно посередке между нашими одноэтажными параллельными улицами и светлыми высотками. Там нас караулили пацаны с Жигулевской, почему-то желавшие общаться с нами троими исключительно с помощью рук, ног и желания накидать лещей.
        В день товарища маузера вражья оказалось больше. Мы отступали, а Леху, сцепившегося с двоими, прикрывали, бросая удачно попавшимся сгнившим репчатым луком. Кто вывалил его тут - нас не волновало, он жутко вонял и, попадая в «жигулевских», разлетался липкими соплями, заставляя тех злиться и прятаться. На прорыв их не тянуло после двух попаданий в головы.
        Леха отступил с достоинством, заполучив подбитый глаз, не потеряв оружия и даже не порвав одежды. Основной противник страшной рукопашной орал что-то, булькая разбитым носом, второй молчал, держась за живот и смотря на нас блестящими глазами в слезах. Мы отступили, заросли-джунгли, шелестя, скрыли наши пути отхода. А вот мой товарищ маузер лишился той самой клевой крышки.
        Через месяц приехал с севера двоюродный брат и, под шумок, мама купила мне новый маузер, подарив возможность стрелять по-македонски.
        Глава 7
        Я оставил два рубля, выходя из домика. И не потому, что считал правильным платить собственной бабушке за не причиненный ущерб, а просто из уважения.Она-то просто поймет - кто-то тут был, может и расстроиться, а так…
        Домик помог разобраться с последними доказательствами моей «-инности». Удостоверение сгорело в тазу, пластик телефона превратился в кляксу и оказался закопан вместе с пеплом документа. Батарейку, по дороге, закинул в компостную яму явно заброшенной дачи, а сам корпус, размолотив в хлам, выкинул на пустырь, выходя из поселка. Плейер канул в Лету трухой, разбитый молотком и выброшенный в недавно привезенный кому-то навоз.
        Куда двигаемся дальше? Сперва, будем честными, отправимся в баню, самую обычную общественную номер один, стоящую прямо на остановке первого маршрута.
        Подивишись еще не появившимся контролерам с кондукторами, купил билет и пробил в компостере. Честность пока в ходу, надо же, даже двое парней, совершенно не смахивающих на тимуровцев, сделали то же самое.
        Серый шифер бани заметил издалека. Как и поворот перед ней, где продавали пиво раз в неделю. То ли привозили его в субботу, то ли еще не время, но в относительно раннее воскресное утро народа с банками-тарой да канистрами, под «жигули», не наблюдалось.
        Баня пахла… баней. Сыростью из отделений, мылом, доносящимся духом парной, дезинфекцией от полотенец с простынями, нагревшимся металлом тазов, едва уловимой ржавчиной труб с лейками. Был, не забудешь, прямо как семьсот тридцать дней в сапогах.
        Деду, выдававшему тазы со шлепанцами, сунул рубль оставляя рюкзак:
        - Не в службу, а в дружбу, приглядите?
        Дед кивнул и рюкзак спрятался где-то под прилавком. Честность - честностью, только тут же рядом интернат. А те времена в интернате водились такие ребятки, что подсматривание за женским отделением казалось цветочками. Одежду они не сопрут, мимо деда этого не пронесешь, большая для подростков, на себя тоже не напялишь, а вот деньги с барахлом…
        Ну, или это просто приобретенная испорченность и ничего больше. А на честных советских ребят сложной судьбы наговариваю, вот и все.
        Пахнуть хозяйственным мылом, в целом, наверное не комильфо. Но лучше, чем начинать пованивать. Я бы еще с удовольствием постирал белье с футболкой, но сушить негде, здесь не стоит, так что… просто с собой, завернув вон, в оставленную кем-то газету.
        Пока раздевался, пролистал самый настоящий «Советский спорт», какие-то фамилии узнавая, какие-то нет. Но некоторые, даже захочешь, так не забудешь. Эт же восемьдесят восьмой. Самое, правда, смешное тут другое… В восемьдесят восьмом Лобановский, Протасов, Дасаев, Дзенга, Гуллит и Ван Бастен ни о чем мне не говорили, вообще. В отличие от восемьдесят девятого. Да уж… Пять душевых оставались занятыми, моя очередь подходила седьмая, в парную меня никогда не тянуло, а разбор последней игры сборной, явно до сих пор не дававшей покоя экспертам, увлек. Или, скорее, не он, а память.
        Восемьдесят девятый оказался для нас с братом практически волшебным. Понятно, что для многих других год был сложным, непростым, плохим и еще много эпитетов. Для двух пацанов, еще даже не подростков, он стал волшебным. Почему? Все, как водится, просто.
        Самое главное - мы встретились. Это не индийский фильм, мы тупо жили в разных городах, так как были двоюродными. Самым клевым моментом года был приезд именно старшего брата и последующий месяц, когда он жил у деда с бабушкой.
        Вайбер, смартфон, скайп, покажи нам тогда такие штуки и мы бы поверили во все, творившееся в «Гостье из будущего», потому как видеотелефон было невозможно представить, а вторую часть «Назад в будущее» никто из нас еще не видел. И даже не подозревал, что его уже сняли.
        А потом… мы нашли пять рублей. Пять настоящих, бумажных, голубеньких, советских рублей. Шли с хлебом из магазина и наткнулись, прямо под ногами. На нашей половине улицы стояло шестнадцать домов, разделенных грунтовкой, столько же было на трех соседних. Пять рублей, сданные бабушке, ждали своего два дня, пока они с дедом, честные люди, выигравшие Войну, жившие при Сталине, поднимавшие страну, искали хозяев купюры. Никто не сознавался и не терял, купюру перевели в монеты и раздали нам поровну.
        Думаете, люди, платящие по семерке за драные джинсы из страны Киталия, пять рублей это хрен собачий? Шиш вам, это были огромные деньги, в отличие от доллара обеспеченные не только золотом, но еще и всеми танками СССР. И самолетами.
        Чудеса только начинались. Мы, направленные мягкой, но непререкаемой, как Феликс Эдмундович, волей бабушки, направились в книжный. Да, развлечения тоже были важны, но «Звездные войны» пришли в Союз только через год, а повтор фильма про Хон-Гиль-Дона, парня с флейтой, начинался в конце месяца. А в видеосалоны нас двоих еще не отпускали, там ниндзи, голые бабы и ваще капитализм, между прочим.
        Руководство КПСС, так-то, все же не были людоедами, упырями и идиотами, хотя по поводу последнего сомнения есть и сейчас, да у каждого второго. И, пусть и притормаживая, старалось временами налаживать обычную жизнь, без строительства социализма и помощи братским странам. В книжном нас ждал, поразив по самое не балуй, журнал «Берни-88», выпущенный совместно с Диснеем и рассказывающий про Евро-1988, где половина киевского «Динамо», а еще Ринат Дасаев и прочие не смогли одолеть в финале Гуллита, Кумана и, само собой, Марко Ван Бастена, перед этим раскатав всех остальных. Это было истинно яркое и красивое чудо с полиграфией, кажущейся тогда чем-то нереальным. Ох эти рыжие голландские ромбы…
        Продавец, живи она сейчас в том самом возрасте в десятые, не иначе как стала бы супервайзером «Магнита» или «Пятерочки». Деловое чутье, нюх на неорганизованных детишек с лишним баблом и знание торговой матрицы сделали свое черное дело и, не успели мы отойти от всей яркости Берни с команды Лобановского, как поверх журнала легли два атласа «Человек и мир». Да-да, те самые, что продаются и сейчас, чертова нестареющая классика.
        Много ли у нас осталось после кассы? Да что-то там осталось и по дороге домой мы заперлись в «Хозяйственный». В нем был отдел игрушек и тут-то стало ясно, что мы окончательно сподобились чего-то неземного за что-то хорошее. Мелькнувшие в прошлом году и пропавшие солдатики «Дети полка» материализовались в нашем магазине, да еще и увеличившись по моделям. В общем, бабушка, глядя на наши счастливые лица покивала и отправила драть траву для куриц. А потом - собирать рыжую колорадскую личинку с картошки, а потом обирать вишню, и, вообще, наглядно показала, что радостью и счастьем нужно дорожить.
        Вообще-то «детьми полка» мы их не называли, для нас они были «толстячками» и все такое. Но суть даже не в них, сделанных по лекалам и формам собственного производства. Мы тогда знать не знали, что все викинги, индейцы и ковбойцы делались по копиям импортных игрушек. Да и сейчас на это все равно.
        Да уж, а мне так тем более. Это время еще не наступило.
        Знай я, где делать ставки, кстати, мог бы сделать. На Олимпиаду, на её футбол и, конечно, баскет. Господ американцев ожидает повтор семьдесят второго, и, конечно, Сабонис с Марчюленисом. Знать бы где, конечно.
        Я зашел в раздевалку, вытирая голову. И удивился, приятно так. Качок-афганец, явно только появившись из парной, пил что-то из пластикового стакана-крышки термоса в красно-черную клетку.
        - О, здорово, бродяга! - он улыбнулся как хорошему знакомому. - С легким паром!
        - Взаимно. Здорово. На ловца, как говорится…
        - Ну, братишка, ты ваще нахальный бивень. - он улыбнулся еще шире, здоровый, сильный, довольный собой и тем, что он второй день подряд нужен. - Чай будешь?
        - Не откажусь. Только у меня даже кружки нет.
        - Да на, - качок протянул свой стакан. - Ну, базарь.
        - Командира бы вашего увидеть.
        - Опять с ментами чего не поделил? - он гыгыкнул, но сразу стал серьезным. - На хрена?
        - Обратиться больше не к кому.
        - Понял. Ты это, дуй в качалку, Вадим там. Знаешь, где Олимпия же?
        - Знаю.
        - Вот давай туда и шуруй, а я еще разок схожу. Бывай, бродяга. Стакан рядом с термосом поставь, не возьмет никто.
        В качалке, само собой, качались. Тренажеры и половина штанг были заводскими, не сваренными по гаражам из всего подряд, приятно удивив. Молодые парни сопели, пыхтели, приседали и работали над широчайшими мышцами спины, трапецией, бицепсами с трицепсами и прочей мускулатурой.
        Двое обсуждали жим, жратву и, вроде бы, ни разу не упомянули чертов метан. Шварц со Слаем, строго смотревшие с плакатов по стенам, придавали стимула. Железо звенело, гулко ухало о затертые маты под ногами и иногда попадало в ритм двух груш, висевших в углу. Над теми работали сухие жилистые парни из афганцев, если судить по портакам-татухам. Железками же увлекались юноши, скорее всего в армии пока не бывавшие.
        - Тебе чего, дядя? - поинтересовался невысоко-кубический, в сине-белой олимпийке и шортах, строго смотря на меня. - А?
        - Вадим нужен.
        - Да? - он подозрительно меня осмотрел. - Я тебя знаю?
        - Нет. Где Вадим, не подскажешь?
        Кубический, снова окинув взглядом, кивнул в дальний угол, где прятался проход куда-то внутрь.
        - По стенке пройди, парни тут босиком работают.
        Парни работали на ковре, выделенном сразу за железками. Двое махали ногами, работая почти в полную силу. Группа поддержки советовала, матюгалась и болела. Один, с парашютом и облаками на правом плече, совершенно механически крутил чаки.
        Командир Вадим нашелся в тренерской, ну, либо чем был небольшой кабинет, выходивший окнами на сам стадион. Там, по щербатым беговым дорожкам, бегали старшеклассницы-легкоатлетки, вместо каникул работавшие над стометровкой. Вадим, то ли оценивая уровень подготовки, то ли любуясь задницами в коротких спортивных трусах, оглянулся.
        И даже виду не показал, что удивлен. Кивнул на стул, один из шести разномастных, жавшихся к столу.
        Двухкассетный «Акаи», к моему удивлению совершенно не хрипел Высоцким, не ныл я-хочу-быть-с-тобой и даже не рассказывал, снова и снова, мысли пилота. Мафон, вполне осознанно, рассказывал английским словами про дым над водой, такие вот дела.
        - Кури, - он кивнул на обязательную красно-белую пачку. - Говори. Гордый, что ли?
        Я криво усмехнулся, уже пряча синий «Космос» и щурясь от его дымка:
        - К хорошему быстро привыкаешь.
        - А… - Вадим ухмыльнулся и воткнул в розетку вилку электрочайника. - Ты, стало быть, привыкаешь к плохому? На зону заехать, что ли, решил? Кроме борьбы с несуществующими вымогательствами со стороны ментов сделал еще что-то интересное? Угнал «бобик» с запертыми шмарами, изъятыми с рабочих мест в ЦПХ, скоммуниздил «ксюху» для теракта или что хуже? Колись, Робин Гуд.
        - Нет. - Я усмехнулся. - Помощь нужна.
        - Удивил, - буркнул афганец. - К нам не только ты за помощью приходишь. Чем могу?
        - У вас в Краснодар машины не гоняют?
        Он пожал плечами, кивнул, спросил:
        - Тебе когда нужно?
        - Я бы сказал, что чем раньше, тем лучше, но…
        - Ну?
        - Мне бы справку об освобождении сделать.
        - Так… - Вадим превратился в командира, глаза смотрели провалом ствола. - Интересный вопрос. Ты, скажи мне честно, я ж все равно узнаю, ничего в городе на нахерачил?
        - Нет. Я понимаю, что нагло себя веду, но обратиться мне не к кому. А нужно во, край как надо.
        И провел ладонью по горлу.
        - Не помогу я тебе со справкой, - командир закурил. - С машиной помогу, парни через три дня едут в ту сторону. До самого не доедут, но там доберешься. Они все равно спят как сурки, пока один ведет. МАЗ, со спальником, пассажирское всегда свободно. Ну, а если менты тормознут, ты уж сам как-то, не подставляй пацанов.
        - Спасибо.
        - Да не благодари, особо не за что. Ну, посажу тебя в машину, обломлюсь с того?
        - А мог и послать. Или по глазам бритовкой.
        - Шутишь? - он ухмыльнулся. - Я тебе не Ильич, да и ты не пионер.
        - Кто сможет со справкой помочь?
        - Помочь? - Вадим ухмыльнулся снова, криво и зло. - Они не помогают, они дела крутят. Не нужно тебе к ним.
        - Урла?
        - Урки, да. Они нас не трогают, мы их, живем потихоньку.
        - Я и смотрю, в зале парни в пинг-понг играют.
        - Не мы такие, - Вадим кивнул. - Жизнь такая. Все может случиться, зачем форму терять? Да и пацанов подтягиваем, к армии готовим, к войне. Половине, наверное, в Афган лететь.
        Хотелось ему сказать, что он не прав. Очень хотелось. Что осталось недолго и последняя ленточка перейдет через мост, крокодилы с восьмерками, идя перелетной стаей, пересекут границу и Афгана больше не станет.
        Хотелось, но не сказал.
        И о том, что про пацанов, сейчас так и лезущих к крутым афганцам, он ошибается, считая их насколько-то своими. Пройдет немного времени и посетители качалки откроют свою, станут эдакими Василиями Буслаевыми крохотного городка, делающими что и как хочется. Нет, в криминал они не попали, так, по малости хулиганили.
        И сами афганцы останутся честными людьми, не сунувшимися в девяностые в дикую войну разборок. Кто откроет свой магазин, кто займется похоронным бизнесом, кто сумеет запустить небольшое производство продуктов, прогорев в дефолт. Кто-то, само собой, сопьется, сколется, станет пыльным силуэтом, просвечивающим на солнце. И такое случится, такое всегда случается среди вернувшихся с войны.
        А крутить-вертеть городом станут именно «синие», серьезные люди, потоптавшие что надо, прячущие под золотом печаток синеву перстней и со временем, даже в жару, не носящие маек, открывающих плечи.
        Много мне хотелось сказать этому странноватому человеку, помогавшему мне из-за каких-то своих резонов. Много. Но не сказал.
        - Заработать хочешь?
        - Не откажусь.
        - Сегодня на станции вагон перегружать будут. А железнодорожники сами туда не полезут, воскресенье, отдых, туда-сюда.
        - Хорошо. Сказать, что от тебя?
        - Да зачем? - он удивился. - Думаешь, там очередь выстроится? На, ключ, ночевать-то тебе негде?
        - Нет.
        - Вернешься сюда, душевая открытая, на матах выспишься. Утром ключ оставишь в двери и не закрывай. Уходи пораньше, директор по понедельникам проверяет тут все.
        - Слушай, а как вы её открыли-то?
        - Кого?
        - Не «кого», а что. Качалку.
        - Не понял, - он мотнул головой. - Закон о кооперативах весной же вышел. А это спортивный клуб, все честь по чести. Я бы и того комсомольца, что наш «Союз» курирует, убрал бы, но…
        - Наговнит?
        - Разгребать устанешь. Ладно, к вечеру иди на станцию, там сам разберешься. Ключ не проеб… не потеряй. А в среду, в обед, чтобы тут был. Рюкзак кинь под мой стол, не пригодится, а за лавандос не переживай. У нас крыс не водится.
        Задергался, звонко крякая, зеленый телефон и командир афганцев весь ушел в разговор.
        Составы отыскались сразу. Все верно, пришлось перегружать два вагона, перетаскивая плотные картонные кули с чем-то мелко-сыпучим. Один из «коллег», явно опытный, облазил один, чуть ли не облизывая-нюхая, авторитетно заявил, что не вредно. Ну, раз так, то оставалось лишь начать и кончить.
        Хорошая работа, ничего не скажешь. Никакой тебе ответственности, кроме материальной, если чтослучится с грузом. Знай себе бери, неси, сваливай и за новой порцией. Так уставать за час выходило, наверное, только в армии. Но обстоятельства диктуют средства достижения, так что извольте не пыхтеть, а двигайтесь. А пыхтите только с осознанием значимости собственного труда. И не соревнуйтесь с соседями по мешкам, глупости это всё, спокойно и размеренно, не забывая о спине.
        Я вытер пот рукавом штормовки, сел, дожидаясь расчета. Спина с ногами ныли и даже подрагивали. Но кое-что все же заработал и молодец. Рубли перекочевали ко мне, я закурил, кивнул и пошел в сторону стадиона. В душ хотелось неимоверно.
        - Э, фраерок, ты куда собрался?!
        Тоже не забудешь, услышишь один раз. Манерно-протяжно, гнусаво и… приблатненно, в общем.
        - Стоять, дятел!
        Глава 8
        - Стоять, дятел…
        Это так прекрасно звучит, честное слово. И фраерок, и дятел… Бог троицу любит, еще чего дождусь, интересно?
        - Ты чо, фуфел, не понял?
        Дождался, слава яйцам. Ну, кто у нас тут?
        Синие, кто же еще. Урла-урки или косящие под них, в темноте не особо разберешь. Удивляться фиксам и делать вид, что писаешься со страху, косясь на темные фаланги пальцев, где ничего не разберешь? Стрижки короткие, глаза дерзкие, повадки охуе… наглые. Дань они тут снимают, с грузчиков на вагонах. Вот ведь, а?
        - Сюда!
        Тот, что поближе, сутулый, тощий, рукой у пояса маячит, мол, к ноге, баран. Надо же…
        Второй, прилепившийся к сутулому, прямо бык. Не осеменитель хорошей голландской породы, а ломовая единица, умеющая бить, ломать и унижать. Да уж, сейчас мне станет больно.
        - Шевели поршнями, чухан!
        А вот это совсем некрасиво. Не знаю, как у них там в их собственной Нарнии, а вот в моей армии чуханить было западло.
        Мне станет больно в любом случае, ведь если бьешь головой в чье-то лицо, ощущения так себе. Главное попасть, не дать себя завалить и быстрее решать вопрос с вторым. Этой хреновой рамой с плечами в сажень.
        Зачем вообще драться? Почему бы не отдать сколько-то из заработанного? Не опасно ли вообще? Чересчур много условностей вместо действия. Иногда бой - просто бой, лучшее средство разрешения конфликта с применением активной фазы агрессивных переговоров.
        Да и, честно, как-то стремно это все. Огребу? Значит, огребу.
        Вот если бы я был спецназовец или десантник, у-у-у, сейчас бы все было иначе. Только, к сожалению, не имеется такого в биографии, а есть лишь сколько-то драк. С разными, если честно, исходами.
        Моя башка попала точно в цель, заставив окружающих услышать сочный звук, смахивающий на производство отбивных и хруст влажной валежины. Сутулый, беззвучно, упал назад, а его голова ударилась об платформу со звуком разбитых бильярдных шаров.
        Здоровый не подкачал, оказавшись тем еще быстрым сукиным сыном. Я отпрыгнул, отворачивая лицо, но кулак зацепил. От себя звуков не услышал, но и не обманулся - левую бровь он мне рассек. Зато и мне повезло, левой, в пах, получилось очень удачно. Он как поперхнулся, хакнул, сгибаясь. Локтем и всем весом промеж лопаток, ногой в тазобедренный, руками, с оттягом, по почкам.
        И вернуться к сутулому, прописать в голень, добавить в ухо.
        - Ты это, земляк, иди давай отсюда, иди.
        Так называемый бригадир косился на меня со злостью и страхом. А я… А у меня потихоньку успокаивалось внутри, отпускала чертова дрожь, всегда появляющаяся в такие моменты.
        Ненавижу драки, дичь какая-то - бить человека. Не на ринге же, не за корову…
        Я ушел, не занимаясь благородной мародеркой по типу «что с боя взято, то свято». Так, увидел самый настоящий носовой платок в кармане воющего сутулого, зажал бровь. Хотел добавить, но не стал… Эти, при всей их как-бы внешне-воровской понтовости, могли на самом деле быть просто приблатненными утырками. Но проверять не хотелось, мало ли. Хреновые дела творятся в моей бывшей стране, если такие доят простых грузчиков с подработки. Куда хреновее, чем думалось и помнилось.
        Терять время нельзя, а уж какие последствия случатся… так того не миновать.
        Темнота прятала в себе, растворяя мое стратегическое отступление. Возможно, закралась мысль, зря сорвался. Нашел неприятностей на собственную задницу, решай их теперь в случае чего. Просто приблатненные или, наоборот, серьезные люди, какая теперь разница? В любом случае просто так не оставят, будут искать, а раз так…
        А раз так то надо не светиться, крутить башкой по сторонам и держать ухо востро. До среды уж точно, два с половиной дня. И вот это проблема, если честно. Но будем решать.
        Ночной родной городок конца восьмидесятых ночью с воскресенья на понедельник… отличался от будущего. Автомобилей, само собой, почти нет. Молодежь, пользуясь каникулами, сидела по детсадовским беседкам там, где не гоняли сторожа. Со стороны одного, здесь совсем нового, доносилась гитара. Пели что-то не очень понятное, дворовое и практически незнакомое. И никаких тебе включенных мобильников с переносными колонками, живой звук, так сказать.
        Когда сзади, натужно воя движком, замельтешил дальний свет, отошел за кусты. Случай, как известно, всякий бывает.
        Пролетевшая «шоха» не дала рассмотреть пассажиров, но почему-то казалось, что там мои недавние знакомцы. Радоваться за их физическое состояние совершенно не хотелось, да и непонятно - хорошее ли оно хотя бы у одного? Вполне вероятно, что это сутулый везет здорового в больничный городок. Ну, а чего хотеть, если выбираешь себе волчье занятие, чтобы все вокруг оказались овцами?
        Вообще, этим двоим «спасибо» можно сказать. Напомнили очень простую вещь: с волками жить - по-волчьи выть. А таких волков в ближайшие годы станет куда больше, стоит готовиться. Хотя бы отжиматься и делать утреннюю зарядку, что ли. Вообще тема, совсем как:
        - Не переживайте, этот страшный пират ничего не сделает Джиму, ведь Джим… Каждое утро… Делает… Зарядку!
        Конечно, не стоит забывать и о том, что против лома нет приема. И, ровно как лучшая рыба - колбаса, так и самый лучший боевой стиль заключается в количестве патронов магазина. Не говоря о занятии, намеченном уже на ближайшее будущее. Кое-кто из моих знакомцев, пока известных только по записи в книжке, начнет свою деятельность уже в девяносто первом. И вовсе не факт, что справиться с любым из этих ублюдков окажется легко. Особенно если голыми руками, всякое может случиться.
        Подойдя к «Олимпии» постоял, рассматривая большую стоянку перед стадионом. Здесь, с утра, всегда шумно от техники нефтяников, разъезжающихся по работам. Тут, вон в той кирпичной будке, до самого конца девяностых будут ежедневно выдавать молоко по специальным талонам их семьям. Самим водилам, буровикам, помбурам, слесарям и прочим этим заниматься некогда. Года до девяносто пятого отсюда постоянно шли с бидонами местного молока, потом в ход пошли полиэтиленовые пакеты с улыбающимися коровами от «Самаралакто», молокозавод-то закрылся, проиграв дикому капитализму.
        Если глаза не обманывали, то никто меня не ждал. Хорошо…
        На воротах с калиткой и будкой сторожа курил дядька, замеченный еще днем.
        - Здорово, постоялец.
        - Доброй ночи.
        Он оглядел меня с ног до головы, прищурился на темную запекшуюся кровь.
        - Споткнулся?
        - Типа того.
        - Душевую не заляпай, если снова потечет. Напакостишь - вымоешь.
        - Яволь, мой генерал.
        - Вот ты, посмотри, какой юморист… прямо Хазанов номер два. На, парни оставили.
        И, зайдя в сторожку, передал бумажный сверток. Пахло мясом, хорошо прожаренным на углях после дров и, ну конечно, уксусным маринадом.
        - Спасибо. Будете?
        - Иди давай, - он махнул рукой, - с утра разбужу, не стану надеяться, что сам встанешь.
        - Хорошо.
        Из темноты вдруг возникло еще более темное пятно, превратившись в собаку. Большая помесь овчарки с кем-то встала и заинтересованно покрутила ушастой мордой. А из темноты, переваливаясь, выкатились несколько плотных комков с хвостиками.
        - Найда, иди спи! - буркнул сторож. - Опять голодная, что ли? Смотри, сейчас попрошайничать станет, мясо почуяла. И так сегодня обожралась, еле ходила.
        - Кормит же. - я улыбнулся, глядя, как самый нахальный щен уже нюхает мои кроссовки, а его мамка, сев на задние, спокойно рассматривает меня.
        - Эт да.
        Я кивнул и пошел в сторону качалки. Подумал и причмокнул, хлопнув по бедру. Умница кормящая мать-героиня все поняла и потрусила следом. Остатки колбасы в моем рюкзаке ночь-то переживут, а потом? Не пропадать же добру, правильно?
        Качалка, как утомившись за день вместе со спортсменами, мирно спала. Фонарь за решётчатым окном заливал её голубовато-белым светом и до кабинета добрался ни разу не споткнувшись.
        Найда оказалась собакой воспитанной, колбасу вежливо обнюхала, лизнула ладонь и забрала её только когда положил на крыльцо. Махнула хвостом и убежала к своим, уже начавшим поскуливать, отпрыскам. Всегда любил мохнатых и никогда не имел собаки, вот ведь. А они, в свою очередь, всегда любили в ответ. Это вам не коты, эти любят честно и в ответ, преданно и без предательства.
        На командирском столе меня ждала ещё пара сюрпризов: банка кофе и эмалированная кружка, с ручкой, обмотанной толстой ниткой чтобы не обжигаться. Под ней лежала записка.
        «Кружка тебе, говорят, что нет. Здесь до среды не рисуйся, директор стадиона изволит нервничать, когда видит незнакомые рожи. Сахар в шкафу».
        Чувство было знакомым и приятным. Дома оно в последнее время стало встречаться чаще, также, как связь с её Вайберами и Ватсапами урезали расстояние между теми, с кем с возрастом общаешься все чаще. С теми, кто тебе не брат, не друг, а что-то иное, большее, чем кровное родство.
        В свертке оказалась хорошо прожаренная говядина, несколько краснобоко-тугих редисок и два огурца с зеленым луком. Просто, вкусно и вроде бы обычно, вроде бы…
        Командир афганцев знал цену простым вещам, как и все они. И я знал, сходив в армию. Иногда оно сильно мешало, иногда помогало. Я включил чайник, взял кружку, крутя в руках и рассматривая. В детстве они всегда были рядом, потом появились на службе, потом снова пропали. Стальные и с эмалью, да.
        Чайник разогревался совершенно не так, как китайские пластиковые. Сделанный, как все советское из надежнейшего хромированного… чугуния, он сердито ворчал и важно побулькивал. Я все крутил кружку, рассматривая сколы белой эмали и думал. Вспоминал еще не случившееся, вспоминал и думал о самых обычных мальчишках.
        Таких же, как я-сегодняшний, гонявших на «Сурах», «Камах» и «Уральцах», стачивающих октябрятские звездочки до серого блеска, на переменах носящихся по коридорам школы, весной игравших в клёк и ножички, летом лазавших в дачи за зелеными яблоками и уматывающихся в футбик, рассаживающих локти с коленками в войнушке.
        Через десять с небольшим лет мы все встретимся. Там, где сейчас всесоюзная здравница, потихоньку начинающая закипать. Два года, вроде так, два года назад мои родители ездили в Дагестан, привезли мне-сегодняшнему пластмассовую шашку и тонкую пачку фотографий с отпуска. Женщины в коротких платьях, довольно улыбающиеся мужчины, какая-то база отдыха с днем то ли Нептуна, то ли какого-то маскарада под самых настоящих индейцев.
        Через десять лет мы, сейчас носящиеся в своих каникулах, встретимся там, в Дагестане, спаленном солнцем, Дагестане, где вот такие кружки будут вместо детских любимых чашек в горошек, с олимпийскими мишками или, не знаю, с всадниками Клодта. Встретимся, потеряем первых друзей с офицерами, отправимся дальше, в республику, где на зелено-белом флаге чернеет волк.
        Так что… Хорошо, что все эти настоящие казаки с Ростова и Кубани, суровые челябинские парни и не менее суровые пацаны с Тагила и Ревды, невысокие чуваши с Чебоксар и хитрые ставропольские армяне сейчас просто могут стрелять из игрушечных автоматов. Играйте, пацаны, воюйте, пока война веселая и интересная. И на ней убивают «из последних сил», а враги встают и идут воевать снова.
        Чайник закипел. Мясо оказалось жестковатым, уксусом пахло чуть больше нужного, но оказалось очень вкусным. И не странно, голод, так-то, лучшая приправа. Я хрупал редиской, сочной, немножко резкой и крутил в руках банку кофе. И удивлялся тому, как быстро меняются материальные ценности в нашей жизни. Эту вот банку, темного стекла и с высоким граненым горлом, могли купить не все. В ней, в отличие от жестяных упаковок советского производства, пряталось настоящее кофе.
        Потому как на этикетке и крышке красовалась коричнево-красная голова индейца с двумя перышками и надписью Cafe Casique. Настоящий бразильский кофе… Ну, а кому настоящее, само собой. То не суть.
        Сыпанул ложку с горкой, кинул рафинада, залил кипятком и стал ждать, когда остынет. Стало жутко интересно - какой же у него вкус, давно не пробованный и забытый. Совсем как у советского мороженого. Кофе, твою мать, растворимый кофе, был ведь показателем успеха, вот такие дела, м-да. В восьмидесятых - показатель одного, в девяностых - того же, но чуть иначе. В моем пропавшем «сейчас» кофе, наконец-то стал просто кофе. А здесь и чуть позже…
        Несомненно, растворимым порошком тогда, в наши лихие девяностые, упивались не все. Вполне хватало любителей не только молотого, но в зернах, перерабатываемого в труху самостоятельно и завариваемого с особым удовольствием. У имевших хороший заработок даже стали появляться кофеварки как в американских кинофильмах, где черная густая жидкость постоянно стекала в прозрачные колбы-кувшины, а крутые копы, в участках, полных Мела Гибсона, Денни Гловера и даже Робокопа, глотали ее литрами.
        Но… Но в основном на российских кухнях, равно как в комнатах общаг, стояли самые обычные жестянки. Чаще всего Cafe Pele, с мелким коричневым порошком, изредка, возникая к девяносто пятому все реже, полки магазинов вдруг наполнялись вот таким же Cafe Casique, как привет из старого-доброго СССР, с его дефицитом. Время Нескафе еще только начиналось, а красные кружки еще были нам незнакомы.
        Самое главное крылось в другом. Кофе стало много, его не нужно было искать и из показателя состоятельности продукт потихоньку уплывал, став совершенно массовым. Здесь, в восьмидесятых банка кофе есть вполне вменяемая валюта для натурального обмена с нужными людьми. Так и было, как не хотелось бы сказать о жизни в Союзе, полной только хорошего, газировки из стакана, честных ментов и добрых людей на каждом шагу. В СССР хватало разного, пусть и положительного имелось немало.
        Но речь не о том.
        Производители никак не желали терять рынок, и на замену порошку к нам пошел инновационный гранулированный растворимый экстракт сушеных тараканов напополам с активированным углем. Марок типа Бушидо или Давидофф тогда не наблюдалось, но всякие прочие появились как грибы после дождя, от Чибо до прочих, всем своим видом говорящих о двух вещах: относительном достатке и его же, хозяина банки, дурости, тратящегося не ради удовольствия, а чтобы что-то там доказать.
        Пакеты «три в одном» появились в моей жизни одновременно с почти закончившимися поездками на соревнования по баскету. Хотя первый кофе в пакетике мне перепал в начале девяносто третьего, когда мама, еще работавшая в разваливающейся ОРСовской системе принесла десять-пятнадцать крохотных черных пакетиков из Венгрии.
        Круче было только Андрюхе-Дрону, чья не менее умная мама выдавала ему с собой большую пластмассовую банку из-под растворимого какао, где сразу перемешивала кофе с сахаром-песком. Ему даже не приходилось залезать ложкой в две разные банки, потому его собственный запас заканчивался даже раньше соревнований.
        Кафе Пеле мой брательник увозил с собой на учебу, в общагу, и, спустя неделю, ему почему-то приходилось покупать следующую банку. Дядька негодовал, не понимал, но шел за продуктами непутевому студенту, лишь бы деточка не страдала.
        Первой нашей покупкой с зарплаты в Чечне, уже шагнув за рубеж девяностых, весной двухтысячного, стала банка чертова Кафе Пеле, привезенного нам местным дедом с Беноя, заодно прихватившего на шару две пары кроссовок, тут же приобретенных и нацепленных на ноги. Дед был еще тот бизнесмен, голубые майки Найк в следующий раз были даже не в количестве двух.
        Те кружки кофе, что мы распивали, сидя на земле у блиндажа, ни фига не стали самыми вкусными в моей жизни. Это был просто кофе, девяностые заканчивались, наша война подходила к концу, а чуть меньше, чем через полгода, когда мы с Катей оказались в нашей первой квартире, в шкафчике нашли старенькую турку-джезву. И понеслось.
        Я курил на крыльце, смотрел на тёмную, после выключенных фонарей, ночь со звездами и пил кофе. Самый обычный растворимый и всё. Было хорошо и думать о завтрашних проблемах не хотелось. Они будут, знаю, да еще какие. Но все решаемо.
        Глава 9
        Если за твоей матерью идет какой-то непонятный хрен с горы, с глазами Терминатора и вальяжной походкой лиса, охотящегося за курами, а ты размышляешь о бабочке с её крылом, то тут все просто.
        Ты просто мудак.
        - Ставишь?
        Мужик багровел, очумело шевелил усами и водил глазами, налитыми кровью. И полез в карман за очередным мятым рублем.
        - Ты чо, в дурака что ли играешь? Три раза проиграл, отыграться надо. Треху ставь.
        Дядька, с утра подшофе, отсчитал свои три рубля. Положил на угол картонной коробки.
        - Мужик!
        Наперстки закрутились, летая под ловкими руками и с известным результатом. Прямо Поле Чудес в стране Дураков, да уж.
        Я курил, прячась от солнца в тени тополя и наблюдал за происходящим. Дядьку обрабатывали профессионально-нагло, не обращая внимания на людей вокруг, советовавших, лезших куда не надо и вообще. Наперсточники свое дело знали туго, таких вокруг пальца не проведешь. Хочется кому-то донести правду до лоха? Пусть трындит, крыша все кроет, а кто лишнего вякнет… Тому быстро все объяснят.
        Игра велась за автобусной станцией. Здесь тень, здесь курят, здесь постоянно топчется молодняк, едущий в Куйбышев, вахтовики, отправляющиеся в аэропорт, тут по-своему людно. Затешись в толпу и пропади от чужих глаз. Так и поступил, сразу как купил билет в Тимашево.
        Тимашево - село рядом с городом, большое и сейчас густо населенное. Зачем мне в него? Да из-за ночной драки и желания не попадаться на глаза тем упырям. Почему так откровенно на автобусной станции? Потому что им в голову не придет, что наглый ублюдок, сумевший распечатать коробку звездюлей, решит свалить из города. Пока они ищут, тут я уверен, распрашивая и наводя справки. Что моя персона явно не местная - разберутся к обеду. А я успею свалить, пропасть на день, вернусь к вечеру и снова потеряюсь. Там как-нибудь перекантуюсь во вторник и все, машина-Краснодар-нужная точка Союза.
        Ночью успел постирать футболку с ношеным бельем, тельник, на всякий случай, оставил сухим. Сейчас, в очках, без майки в полоску, с рюкзаком и убранной штормовкой, может быть со стороны не сильно похож на себя вчерашне-вечернего.
        Перестройка и надвигающиеся лихо-святые сейчас ощущались куда круче, чем за два выходных дня. У автостанции, где раньше стояли только «икарусы», «луноходы» и пазики с кавзиками, торчало несколько машин с водилами-бомбилами.
        Кооперативное движение скоро наберет обороты, частный бизнес полезет как грибы после дождя, но дядьки, сидящие в машинах с чертиками из капельниц, розочками, залитыми в эпоксидку на ручках КПП и лениво покуривающие, забьют на это болт. Забьют и впишутся в пейзаж лет на двадцать, пока на такси не станет кататься дешево даже для школьников, добирающихся на занятия по трое, скидываясь по десятке.
        Тройка девчонок, явно едущих в Подбельск отмечать практику своего педучилища, терлись на станции из-за студентов с Куйбышева. В Подбельск дешевле и быстрее доехать на электричке, они идут каждый час, а вот студенты, все из себя понтовые, обретались тут. Пацаны явно из семей при деньгах, красовались, ржали как кони над проигрывающим и проигрывающим мужиком у наперсточников.
        Девчонки подхихикивали, ожидая, когда парни подойдут к ним сами. Те не спешили, набивая цену и поставив точку в собственной крутости, включив переносной настоящий «шарп».
        - Я так хочу быть с тобой…
        Ну, действительно, кто же еще, если не Бутусов? Сейчас про резал себе вены, чуть позже об Алене Делоне с одеколоном. Девчонки таяли, как мороженое в стаканчике у мальчишки, вместе с мамой провожающей папку на Север.
        Мода - дело интересное. Глядя на троицу желающих быть охмуренными, хотелось вздохнуть. А потом достать фотоаппарат и снять на память. Никогда не понимаешь ценность фотографий просто жизни вокруг, если, конечно, ты не профессиональный историк или фотограф, ценящие время совершенно иначе, чем обычные люди. Снять бы этих трех, распечатать сразу несколько снимков, чтобы хоть один сохранился и дожить до Сети, тематических вечеринок и прочей туфты.
        Вот так они выглядели, девчонки времен «Маленькой Веры» и «Аварии, дочери мента». Темная тушь жирными полосами на веках, яркие тени, яркая помада, химия и челки. Юбки, закрывающие… в общем, закрывающие. А не смесь бульдога с носорогом, спортивные костюмы с лосинами, яркие резинки для волос, шпильки и серьги кольцами. Адский микс из пяти-семи лет жизни, никак не возможный к смешиванию в свое время.
        Да, мода штука странная и страшная. И…
        Я чуть не выронил сигарету и едва успел ее подхватить. К станции, о чем-то говоря, подходила мама. И я-сегодняшний. Вот такие дела.
        В общем, мысль поехать в Тимашево не растаяла в воздухе, даже когда стало ясно - они едут туда же. И, вроде бы вспомнив, понял, зачем. Обувь мне покупать в школу, мои любимые школьные тупоносые туфли, что, наверное, завезли в универмаг Тимашево раньше, чем к нам. Мама работала в ОРСе, знала многое оперативно. И, да, помню эту поездку. Тогда сестра, чуть больше чем годовалая, осталась у бабушки. Вдруг, конечно, ошибаюсь и едем мы в…
        Не ошибся. Мама и я вышли из станции, отправившись к скамейкам у остановки тимашевского маршрута.
        Так, хорошо. И тут я увидел его.
        Мужика моего роста, одетого как-то очень скромно и незаметно, в кепочке и аккуратных туфлях, вышедшего вслед за ними. И смотрящего вслед не глазами, а стволами спаренного пулемета.
        Так…
        Если за твоей матерью идет какой-то непонятный хрен с горы, с глазами Терминатора и вальяжной походкой лиса, охотящегося за курами, а ты размышляешь о бабочке с её крылом, то тут все просто.
        Ты просто мудак.
        А быть мудаком… немного иное, чем мне хочется от жизни.
        Мужик шел целенаправленно, спокойно и легко помахивая левой рукой и пряча правую в заднем кармане так себе белорусских джинсов. Ничем не выделяющийся среди остальных, пассажиров и просто прохожих крохотного пятачка.
        Думай, думай…
        Автобус потихоньку пыхтел движком, готовясь выезжать, народ подтягивался, желая сидеть. Мама со мной аккуратно стояла сбоку, готовясь подняться спереди. Люди кучковались, ломая дистанцию, удерживаемую вот-вот.
        Мужик спокойно шел к маме, держа руку в кармане.
        Понял…
        … - Роуминг - гуд бай! - спел Сергей Лемох в рекламе Мегафона и запрыгал, прям также, как двадцать пять лет назад. Даже прическа почти та же самая.
        - Бесаме, бесаме мучо… - сказал он же в «Чао, бамбино», повел коком на голове и запрыгал совсем иначе, еще не измученный четвертьвековой непопулярностью. Дальше камера заскакала за Сергеем, останавливаясь то на девчушках, исполняющих самбу-румбу, то на моряке-анархисте, стреляющим из пулемета «максим» по яблоку на голове официанта, то на цветных фишках, рассыпаемых по зеленому сукну казино. Девяностые пели и танцевали с ярким и легко узнаваемым ритмом техно. И так же пришли в нашу жизнь.
        Девяностые вломились в дома как НКВД к врагам народа - лихо, нагло, с огоньком и с совершенно одесской бандитской удалью. «Ви-таки не знаете за Беню Крика? А таки Беня знает за вас…». Ритмично работающее в рабочем режиме сердце СССР вздрогнуло, замерло, как в еще не слышанной никем песне «Сплина» и пошло снова. Застучало рваными сбойками аритмии, гоня яд по артериям и венам страны, разложившейся на сразу мертвого ублюдка СНГ.
        Кровь нашего прошлого, оставшегося там, в сигаретном дыме наконец свободно продаваемых мальборо с кэмелом, красивых этикетках спирта Ройал и водки Белый орёл, мексиканских и бразильских сериалах, расстреле Белого дома, смраде и пожарищах Чеченской войны, была черной и густой, как нефть, к Миллениуму ставшая проклятьем и благословением. Кровь эта, то едва бежавшая по сосудам страны, лежавшей в коме, то несущаяся со скоростью последков наследства Королева с Гагариным, стала грязно-мутной.
        Как мысли живших там, в лихих, благословенных, свободных, голодных и жирных девяностых. Первые два года демократии свободной новой России, уверенно идущей куда-то в непонятное будущее с капитаном Ельциным, вопили об одном: выжить. И заработать.
        А деньги и совесть несовместимы. Большие деньги.
        Воровали всегда. Грабили и убивали тоже. Люди есть люди, их не исправишь даже если у руля стоял усатый грузин с трубкой. Что говорить о сытых и мягких семидесятых, перетекших в восьмидесятые, закончившиеся локальными геноцидами, гражданскими войнушками и аферами масштаба страны?
        Кварталы сходились с кварталами на пустырях, с велосипедными цепями, «фураги» держали в страхе рабочие районы, блатные вновь и вновь убивали Шукшина в «Калине красной», ножи с наборными ручками, сработанные на «зоне», как и ручки с розами на КПП, были у каждого второго. Но криминал был где-то в стороне, касался своим страшным боком обычной жизни семидесятых-восьмидесятых очень редко.
        Девяностые ревниво восстановили паритет.
        - Бесаме, бесаме мучо…
        Кар-Мэн прыгали в ненастоящем казино, ковбой и матрос мерялись умением стрелять, а отец удивленно смотрел на мою враз потемневшую маму. Мама, в первый раз за тридцать семь лет своей жизни столкнулась с кражей. Ей взрезали сумку на рынке и достали красивый большой кошелек, подаренный моим дядькой. Она искала его минут десять, перерывая сумку, снова и снова, пока отец решил не посмотреть сам и не увидел собственные пальцы, торчащие изнутри через прямоугольный аккуратный разрез.
        - Ну как же так? И что делать? - спросила мама и ушла в спальню.
        Девяностые, через экран нашего, еще черно-белого, «Рекорда» с ручкой-переключателем целых двух телеканалов, подмигнули Распутиным, крутящим в руках бутылку с самим собой. Я даже успел застать эту рекламу на первом цветном телике, да.
        Мама успокоилась быстро, девяностые приучили всех ко всякому дерьму. А оно, как водится, случается…
        Все верно, я же обратил внимание на красный кошелек, вспомнив его сразу. И не только я.
        Карманник, елки ты палки. Ну, проще от этого не стало, но делать что-то нужно. И вряд ли это как-то изменит мою собственную историю, потому как не воровали у нее до девяностых.
        Главное - успеть.
        - Эй, земляк!
        Мужик почти добрался до цели, когда я оказался сзади.
        - Мужик, слышь…
        Если мне придется положить руку на его плечо, надо выбирать правое. Он на взводе, что-то острое в правом кармане, где рука. Если руку на правое плечо, то сделать ничего не сможет, либо дернется, а тогда, пусть и придется драться, окажется не так серьезно.
        - Эй!
        Он развернулся, левой поправляя кепочку, не вынимая правую и, не глядя на меня, спросил:
        - Тебе чего?
        Профессионал. Глаза стреляют вокруг, вычисляют-вычисляют-вычисляют, ищут мусоров или, кто знает, коллег-конкурентов. Ищи, родной.
        - Есть прикурить?
        Он уставился на меня, злобно, с места раскалившись так - палец приложи, обожжешься.
        - Не курю.
        За его спиной мягко зазвенела своими бутылками задняя площадка 677-го, подкатившего за пассажирами. Те столпились сильнее, а мои как-то сразу оказались внутри.
        - А-а-а… - протянул я и похлопал себя по карманам, радостно расплывшись в улыбке. - Прикинь, нашел.
        Достал зажигалку и прикурил. Выпустил дым ему в лицо, с одной стороны надеясь, что не забыкует, а с другой - очень желая обратного. Никогда бы не подумал, что могу так озвереть из-за, казалось бы, все-таки житейской ситуации. Но озверел.
        - Курить - опасно для здоровья, братишка, - сплюнул он. - Говорят, рак случается.
        И пошел по своим делам. Уверенный и спокойный лис, легко становящийся злобным и бешеным, когда было нужно. В этот раз он остался рыжим и пушистым, чуть вздыбив шерсть, но уже успокоившись. И, если честно, впору думать, что лучше бы дальше остались такие, как он. А не те голодные и наглые, как дикие рыжие псы Дананга, что появятся совсем скоро.
        И, да, кое-какие даты я помнил точно. В этом, 88-ом, году, появились первые ОМОН. Свое крещение они приняли в первый же год существования и продолжили, все серьезнее, в следующем, последнем году восьмидесятых, 89-ом.
        ССД-3 (немного ностальгии)
        Восемьдесят девятый год, для меня-ребенка ставший совершенно волшебным, на самом деле был разным. Хватало в нем всякого, от потрясений и до сущей ерунды.
        Наши войска вышли из Афгана. Интернациональный долг оказался не нужен, равно как огромное количество молодых и злых мужчин, умеющих убивать и вдруг узнавших, что мало кому нужны в своей стране, в Азии продолжалась Большая игра, а Афганистан вернулся в свое любимое средневековое состояние и резню. Спустя десять с лишним лет Гиндукуш снова услышал клекот вертушек, но теперь совершенно правильных. В страну многих национальностей и языков демократично зашли войска НАТО и никто не возмутился.
        Развалился блок стран Варшавского договора, треск Берлинской стены заставил радоваться свободе всех, включая жителей СССР, неожиданно начавших осознавать отсутствие каких-либо братских отношений между республиками, национальностями и русскими. Русские с удивлением осознали себя захватчиками, душителями воли и гордых народов, собранных на одной шестой суши планеты Земля.
        Михаила Горбачева «Таймс» обозвал человеком года, а президентом США стал первый Джордж Буш. В Прибалтике национальные языки объявлялись государственными, поднимались старые флаги, тронутые молью и национализмом. В Иране за голову Салмана Рушди, автора «Сатанинских стихов», объявили премию почти в три миллиона вечно зеленых американских рублей. На Балканах потихоньку подкидывали уголька и подливали коктейля Молотова в костерок, заставивший полыхнуть огромную Югославию. Веселились как могли, но у нас куда страшнее оказался конфликт между неожиданно зазнавшимися гордыми джигитами Грузии и Осетии. Топоним Цхинвал в первый раз прозвучал прощальными залпами, еще не зная, что его ждет впереди.
        С неба валились самолеты, и над Тихим океаном открылась дверь Боинга, уконтропупив сколько-то пассажиров. Но на общем фоне валящегося коммунизма никто даже не заподозрил в этом ужасное КейДжиБи.
        Радовало кино. Марти во второй раз отправился покорять время на своем ДеЛориан, а саркастичный Индиана Джонс завершил настоящую трилогию о самом лучшем археологе Голливуда. Кинокомиксы, еще не подозревающие о триумфе Марвел и Мстителей, пополнились первым фильмом с Бэтменом-Китоном, и Джек Николсон изображал в нем настоящего клоуна, застолбив место «лучшего врага Бэтмена» на долгие двадцать лет и до Хита Леджера. А Оливер Стоун снял Круза в «Рожденном четвертого июля» и это до сих пор весьма круто.
        У нас… у нас Виктор Цой был крутым перцем в «Игле», Жигунов раскачал мускулы и махал мечом в «Подземелье ведьм», неожиданно всплыл Исаак Бабель и его «Одесские рассказы», сразу в «Биндюжнике и Короле» и «Искусстве жить в Одессе». Алексей Петренко играл инфернального Сталина по Искандеру, Димочка Харатьян снялся в последней относительно внятной комедии Гайдая «Операция-кооперация», рекламировавшей кооперативные дела в перестроечном СССР, а молодая, но не такая стильная и красивая, как в роли Каменской, Елена Яковлева - сыграла проститутку в «Интердевочке».
        А, да, в Мексике уже сняли «Просто Марию», но тяжелая судьба швеи с мотором, сыном-загадкой «губа до пола - играет в поло» и падре с усами только ждала нас в девяностых. А я, чувствуя себя сильно взрослым, додумался при маме и бабушке обозвать нашу кошку, любящую промискуитет, интер-Муркой. За что со мной был проведен поистине НКВДшный разговор о разврате в окружающей жизни. Разве что лампой в глаза не светили на предмет наличия интереса к подглядыванию за женским отделением общественной бани номер один города Отрадного. Но я был честен, как настоящий и недавно надевший галстук пионер и мог, почти вырвав сердце аки Данко, признаться: ни разу! И от меня отстали.
        Мир музыки тогда уже создал, но не сильно познал великого и ужасного Мерилина Мэнсона, Fear Factory и Gamma Ray, а Unleashed с Dark Tranquility уже взялись закладывать кирпичи в бастионы стокгольмского и гетеборгского дэтха. Но в целом мир покорила Каома с «Ламбадой» и наш Колобок, низко-кругло-лысеватый учитель музыки наяривал ее на аккордеоне и девочки-припевочки, через одну ходившие на фоно, тонкими пальчиками вторили ему по крышкам парт.
        А у нас… а у нас появились две очень знаковые группы девяностых. «Любэ» и «На-На». Суровые парни во главе с Расторгуевым пели про Жеглова и Махно, стояли твердо, как памятник Железному Феликсу, а вот вторые…
        Любитель хлебнуть «Крота» и дешевого пиара Барри Каримович Алибасов, отработавший сколько-то в «Интеграле», обладал нюхом и чутьем на требования публики, сумев сколотить нечто, ставшее символом эпохи. Из всей отечественной попсы такого же, необъяснимо противного и ошеломительного успеха смог добиться лишь поющий грудью вперед через броню цыганских пиджаков Стас Михайлов.
        Веселые и отпетые мальчуганы прыгали по сцене под веселые и задорные мотивы, порой шлепая девчонок кордебалета по тренированным нижним полушариям, почти раздевались сразу, как это стало можно и стали эталоном российского бойз-бенда вплоть до Иванушек и Мошенников. Они пели полную ерунду, рифмующуюся с еще большей ерундой, и были популярнее «Ласкового мая»… Почти… Наверное. Но переплюнуть их популярность в СНГ не смог даже «Парк Горького». «Фаина-Фаина-фай-на-на…» и «Упала шляпа», подумать только, до сих пор может легко возникнуть в голове.
        «На-На» закончилась вместе с оголтелыми временами малиновых пиджаков, ножек Буша и ценами в у.е., может, чуть позже. И лучшим продуктом от ее участников можно было считать соучастие Лёвкина в «Кедах», Левкина, пытавшегося рубить панк-рок в нулевых.
        «На-На» закончилась, также, как и многое другое, включая Перестройку с девяностыми. Да и ляд с ними.
        Глава 10
        Никуда я не поехал. Стоял, смотрел вслед уезжавшему автобусу и курил, вроде бы, третью подряд. Никогда не ощущал себя так, одновременно, здорово и погано. Никогда.
        А потом, как-то случайно, взглянул на красную телефонную будку. И, рассмотрев звонившего, напрягся как электролиния. Звонил там мой недавний терминатор-лис, а его взгляд, совершенно не случайно вдруг воткнувшийся в меня, казался очень опасным. А-я-я-яй, честное слово.
        Если интуиция говорит «беги», так беги. Ну, либо старайся слинять быстрее и незаметнее, хотя в последнем сомневался. Чересчур серьезно смотрел за мной лис-карманник, чересчур сильно несло опасностью с его стороны. И расклад, выходит, получался так себе, если честно. Потому как…
        Кто промышляет карманным воровством, да и сумочным, в это время? Только профессионал, а если судить по возрасту - так весьма серьезный. Нарки появятся позже, да нарки и не будут уметь воровать словно фокусы показывают. Там все будет грубо, а этот, сразу видно, человек бывалый.
        Раз бывалый, то знает расклад и всех, кого знать нужно. А эти самые «нужно» имеют прямое отношение к ворам, городскому смотрящему и, возможно, тем двум вчерашним. Раз так, то меня все же ищут и просто переодевшись никого не проведешь.
        И вот тут есть незадача.
        На дворе восемьдесят восьмой, ясный день, открыто никто к тебе особо не подойдет. Ну, либо «слышь, пойдем поговорим», не больше. Не пойдешь, так никто тебя хватать и тащить не станет, время еще не то. Но стану шастать открыто, попадусь на глаза и сколько прохожу, да куда дойду к вечеру?
        Идти к афганцам? Вроде правильно, да… Но если парни решат вписаться, то зачем им такой геморрой? Вот именно, и мне кажется, что не надо им такого. Значит, будем решать вопрос собственными силами.
        Рабочий день восемьдесят восьмого года, это не времена Андропова. Мент тебя особо не остановит, не поинтересуется, почему не на работе. Вон, на автостанции, дядька уже с утра был похмелившись и ничего. Кругов, правда, тут особо не понарезаешь. С одной стороны, если меня ищут, то лучше не светится на центральных улицах, а с другой, сунешься на задворки, в лабиринты между домиками в два этажа, с их гаражами-сараями-палисадниками-огородиками, там-то меня и прихватят.
        Был бы я спецназовцем-попаданцем, само собой, игнорировал бы все эти факторы как-бы опасности. Море по колено, приемы специального спецназовского боя гарантированно уложат до пятидесяти обычных советских урок. Особенно, если те станут подбегать организованно и колоннами.
        Только и я не спецназовец, и вокруг не история типа ТНА, то есть «так надо автору», да и урла восьмидесятых, откинувшаяся с зон, люди тертые. Перо под ребро сунут и не заметишь, бах, печень пополам, несколько минут и здороваешься с апостолом Петром. Если повезет, конечно.
        А мне помирать нельзя, у меня несколько задач впереди.
        Вариантов немного, так что…
        Так что первым делом, совершенно не смущаясь возможного преследования, я просто дождался автобуса и поехал в район, где рос все детство. Тем более, там рабочая столовая и работает она с утра и до вечера, кормя сменившихся работяг и всех зашедших.
        Стало пасмурно, на стекле оседали мелкие капли. Автобус-«пятерка» завернула направо, а я увидел на площади давно забытое диво - зооцирк, переезжающий с места на место, уже расставленный прямоугольник клеток, отдельно стоящий шатер, где угадывался стальной решетчатый шар для адских мотоциклистов, гоняющих внутри, еще какие-то палатки и даже слона, мерно спускавшегося из большого трейлера.
        Жаль, что день испорчен, я б сходил. Хотя бы даже за-ради козинаков из воздушного риса, облитого сахаром. Правильно, конечно, гозинаки и из грецких орехов с медом, но какая разница?
        День стал серым, неожиданно выгнав из себя всю жару, вот-вот окутавшую все вокруг. Мне на руку, петлять в жару дело так себе. Очки снимать не стал, в такую погоду из-под них хорошо смотреть и наблюдать. Прямо как сейчас, когда вдруг стало ясно - за мной-то наблюдают. А кто?
        Автобус оказался полным и не удивительно, только что пришла электричка с Сама… с Куйбышева. Я стоял на задней площадке, вроде бы закрытый от взглядов со стороны, но ощущение внимания, метра так в два длиной, не отпускало.
        А-а-а, вот увидел. Смотревший, поняв, что замечен, постарался спрятаться за теткой в цветастом платье. Пацан, лет семнадцати, наверное так. Растянутая футболка, непонятные штаны, что тут скажешь? Да ничего, кроме одного - за мной смотрит и его отправил кто-то. Не сидел, из малотених шестерок, кружащих вокруг блатных. Почему так?
        На зоне-малолетке, если тут такие есть, в наколках разбираются, у них там свои понты. А у этого левое запястье украшено пятью синими точками, четыре квадратом, одна посередке. Глупость подростковая, мол, сижу один в четырех стенах, да и сделана нарочито стремно, тремя иголками, связанными нитками. Неровно и некрасиво. Но суть не в этом, в том, что за мной смотрят. Пасут, как говорится.
        Захотелось выйти на остановке и все же пойти в «Олимпию». Но…
        На повороте увидел стоявшую «шоху», а в ней, в очках и с бело-медицинскими штуками на рыле, курил вчерашний наглый. И ехала «шоха» ровно в сторону стадиона афганцев. Вот такие дела.
        Что главное в случае неприятной неожиданности? Особенно, если за тобой следят? Правильно, делать вид, что все отлично. И лишний раз не дергаться, а если дергаться, то по делу и резко. Совсем как я на следующей остановке.
        Возмущений-то, криков и ругани в мой адрес… Не спорю, простите, я тороплюсь, меня хотят немного изувечить. Или еще чего сделать, не менее неприятно. Искренне сомневаюсь, что мой «товарищ» на шестерке ищет мою персону чтобы отвезти в кафе и накормить шашлыком по-карски, да под «цинандали».
        Пацан, смотревший за мной, не смог удержаться и выдал себя, рванувшись следом и увязнув в обильных телесах той тетки в цветастом. Я кивнул, глядя на его ошалевшую пачу за стеклом и двинулся в сторону площади. В столовую, к сожалению, мне уже…
        А почему бы собственно и нет? Раз мне так и так нынче наворачивать петли, как зайцу, столовая на следующей остановке этого маршрута, и мой человек-следящий дрон знает, что я его раскрыл - почему бы и не сходить. Думаю, что сейчас этот пацан, выскочив из 677, станет звонить, аппарат с будкой рядом со столовой имелся… вроде бы. Потом попробует пройтись назад, в поисках меня, а я… А я пойду чуть выше, по параллельной улице и именно за картофельным пюре, компотом, винегретом и порционным минтаем, жареным в кляре. Так есть захотелось, что даже вкус на языке завертелся.
        К столовой я подошел нагло и ничего не боясь, ага. Вот такой вот из меня стратег с тактиком, наперед просчитываю все ходы неприятеля.
        Ходы заведующей общепита просчитать не удалось. Вместо всего желаемого мне досталась тарелка пшенной каши, два остывших беляша и кофе. Тот самый, густо сдобренный сгущенкой до состояния слипания всего, склонного к слипанию. И то хлеб.
        А вот когда я вышел…
        Дядька моего возраста, в рубашке, брюках и кепочке, уставился на меня с таким неприкрытым желанием порадоваться увиденному… Что я развернулся и очень быстро двинул куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону нового района и это показалось в чем-то неплохо. Там дальше стройка, мало ли, как все повернется.
        Когда переходил через перекресток, то услышал надрывно работающий движок неподалеку. Дядька, прилепившись как банный лист, шел себе сзади. Делал вид, мол, я не я, лошадь не моя и все такое. Возможно, он позвонил, даже более, чем вероятно. Так что…
        Так что сопоставив воющий двигатель, мужика за спиной и все прочее, сразу на той стороне перекрестка побежал. Матюг прилетел следом, его сандалии защелкали по асфальту и мы понеслись вдвоем. Прямо как советский атлет и преследователь из капиталистического лагеря, да уж.
        Бежать оказалось сложно, даже очень. Легкие тут же загорелись, позже начало колоть в боку, но деваться мне некуда. Единственное, что беспокоило - возможность как-то скинуть его с хвоста, желательно надежнее. Больно уж сильно прицепился, ровно как клещ.
        Нас ровняло одно - мы оба курили. Окажись он некурящим, так догнал бы сразу и все, драка там, катание в пыли и подкатившая машина с товарищами. А дальше, вероятно, деревянный макинтош, хотя это вряд ли… Два мешка из-под картошки, яма на старом кладбище, подрытая в чьей-то готовящейся могиле, похороны на втором этаже и все.
        Мне такого не хотелось.
        Я пробежал мимо двух мамок, кативших коляски и смотревших на меня ошарашенно и недоумевая. Свернул за угол, присев за грубо сваренной конструкцией у хлебного. Сломанный черенок от лопаты попался очень вовремя, заставив порадоваться бескультурию кого-то из местных.
        Им-то и приложился прямо по голени моему «ведомому», выскочившему следом. Врубил со всей силы, довольно наблюдая, как он заорал и начал кататься по асфальту. И добавил еще, по башке, по спине, по… Черенок сломался еще раз, оставив в руках форменный огрызок.
        Напротив, за хоккейной коробкой, скрипнули тормоза. Я задрал голову и увидел… понятное дело, моего «крестника», в бинтах с марлей и очках. Черт…
        Пришлось снова бежать.
        Гонка прекратилась на строящейся улице Орлова. Тут, врытые в котлованы, уже торчали бетонные плиты и фундамент будущих микрорайонов девяностых. Я нырнул в один, пробежал дальше, чтобы выскочить наружу. Сама стройка пока спала, рабочих не заметно, тишь-гладь-божья благодать, даже прикормленные собаки, лежавшие возле экскаватора, тупо-лениво проводили меня глазами.
        Колеса скрипнули где-то у въезда на площадку, потом зашуршал разлетающийся гравий. Так… мне надо уйти левее, выйти к узкой дороге и, через нее, пройти в строну Осиновки. А там завернутьи через парк выбраться на Колыму. Ночевать придется в каком-то из бараков, готовящихся к сносу, но еще стоявших.
        Только сперва надо уйти отсюда, где меня уже думают, что прижали.
        До густо заросшего пустыря не дотянул сто метров, вовремя увидев два синих пятна. Нырнул в котлован и, освоившись в темноте, шагнул в сторону, в незаметную нишу стены. Подождем, хорошо.
        - Я тут гляну, Чумак.
        - Давай, обойду вон туда. На пустыре его нет?
        - Не, видно было бы.
        Чумак явно отправился дальше, а второй зашуршал, спускаясь вниз. Он старался идти тихо, но, как и мне, ему пришлось почти балансировать, когда земля покатилась вниз.
        Запахло табаком, он, видно, закурил. Ну, хорошо. Искать меня ищут, да явно держат за чуть удачливого, но простого фраера, даже лоха, если уж быть точным. Не боятся, переоценивая себя. Это еще лучше, это вообще прекрасно.
        Когда стало ясно, что невидимый и курящий герой топчется так, что не заметит если выгляну, то я… Выглянул.
        Стриженый, в олимпийке и джинсах, вытягивал голову, всматриваясь в кирпично-бетонное нутро строящегося дома, пахнущее сухой землей, кошками и ночными заходами пэтэушников. Ну, можно, конечно, изобразить из себя самаритянина и просто попробовать уйти, только вот…
        Только вот выход закрывала его стриженая башка и что-то, весьма смахивающее на ментовской обрезанный ПР. Да и хрена ли жалеть кого-то, желающего шарахнуть тебе пожестче?
        Огрызок кирпича подходил как нельзя лучше. Если ударить за ухо, посильнее, не выживет. Если дать прямо по кумполу, будет сотряс и, в худшем случае, проломленная башка. Как по мне - оба варианта хороши и как получится, так получится.
        У меня оказалась отличная позиция, со слежавшейся землей, что не посыпется струйками и ровно торчащими из нее отдельными кирпичами.
        Вперед, гардемарин, вас ждут великие дела.
        Стриженый шагнул вперед и стал еще сильнее всматриваться в темноту подвала, наполовину закрытого плитами. Спасибо, упростил задачу. На кирпич, осторожно, на второй, по земле, еще несколько шагов…
        Сзади треснуло и рассыпалось разлетевшимся битым стеклом. Смотреть - что там, времени не осталось. Пришлось почти прыгать, видя, как он развернулся, заметно дернувшись и начав раскрывать рот для крика. Я все же успел, успел дотянуться, ударить первым и даже попасть. Пусть и не туда, куда целился раньше.
        Кирпич с хрустом врубился в рот, заталкивая назад крик напополам с крошевом зубов и красно-брызгающими кусками губ с деснами. Его голову развернуло вправо, вслед инерции удара, а я ударил в горло, в кадык. Почему-то пожалел, ударил не костяшками, разбивая хрящ и вгоняя его в дыхательное. Ударил кулаком, окончательно добив умерший вопль, приложил коленом в живот и добавил сверху в затылок.
        Стриженый упал, скорчившись. Обрезанный ПР откатился вниз, в подвал и лезть за ним не стоило. Только-только выбравшись из легкой ловушки - не стоит загонять себя в сложную. Неинтересны мне гладиаторские битвы в замкнутых строящихся помещениях, ну в жопу.
        Я ж ни хрена не Чак Норрис, да и Рэмбо из меня, как из козьей сраки - труба. Загнали в угол, так получите и распишитесь.
        А еще у меня появился вопрос. Откуда взялась та бутылка, зеленая «чебурашка», совершившая сеппуку о бетон? Не имелось ее там, вообще. А она взялась и раскололась. И это мне не нравилось.
        Но разбираться с возникшими мыслями явно стоило потом, а пока, пробежав пустырь, я вломился в кусты, камыш и прочую пердь на пути к парку.
        Вечер я встретил почти там, где собирался, потный, грязный и злой. План не удался, меня загнали в джунгли моего детства и там мы устроили самый настоящий зеленый ад Вьетконга. В смысле не кровавое побоище, а самые настоящие партизанско-гестаповские прятки. Я прятался, меня искали.
        То ли память включилась в экстремальной ситуации, то ли судьба исправлялась за непонятно откуда взявшуюся и разбившуюся бутылку в котловане. Все равно, просто я петлял среди противно колючих стволов совсем как в детстве, прекрасно зная все хитрые повороты и один раз даже спрятавшись ровно за пару секунд до повления парочки с трубами в руках.
        Отсидев минут пять, успокоив дыхание и чуть подсохнув, слушал. Они искали, немного погодя начали перекликаться и даже замыслили военную хитрость. Типа свалили отсюда, ну его нахер, потом найдем. Всего ничего, только два голоса неожиданно вывалились из общего ора, а направление, где слышал их в последний раз, разобрал и понял.
        Мне пришлось идти чуть ли не на карачках, но зато я выбрался к большой посадке из тополей и через нее рванул к белеющим пятиэтажкам, уже подсвещенным фонарями. Меня заметили где-то на середине пути.
        Движки машин, после свиста и криков-указаний, заработали, я припустил быстрее и почти успел добраться до выхода в сторону парка, вот-вот только оставленного позади. Когда на подъездную дорожку упали резко увеличивающиеся круги желтого света, то остановился…
        Осталось вжиматься в стену и ждать машины, поехавшей в круг, ну, либо выйти на асфальт, прямо перед фарами второй, светившей вдоль кустов. Во дворе, со второго въезда, шли и весело-матерно переругивались, ожидая конца загонной охоты.
        Дерьмовые дела, если честно. Не знаешь, чего ожидать от самой ситуации и как быть, тоже не особо понимаешь. Во дворе идут трое, в машинах по паре человек. Вряд ли они с пустыми руками, пусть у них с собой что? Ножи? Обрезки труб? Свинчатки-кастеты? Скорее всего, что вместе, а вместе оно легко превратит меня в фарш. Со стволами тут еще немного туго, армейские склады, как граница, на замке, самоделок не много, «черных» копателей с эхом войны тоже не особо.
        Так и…
        Прямо за спиной тихо и удивленно присвистнули.
        Глава 11
        Если удача повернулась к тебе спиной, то она закончилась. В моем случае спина, а также все остальное, что пониже, наоборот помогли. А еще моя удача со спины смотрелась потрясающе. Возможно, дело было в нервах, адреналине и всем прочем, но выглядела она, в халате с поясом, очень красиво.
        Мне тоже хотелось удивленно присвистнуть. Такое не случается, а если случается, то хочется задуматься - как же так?
        Ведь моя удача в гладком поблескивающем халате оказалась той самой покупательницей Дюма с рынка. Вот такие дела…
        Минуту назад, одними жестами и стоя на балконе, она сказала все нужное. Первый подъезд, такая-то квартира, дверь оказалась открытой, я прошмыгнул гусиным шагом и вроде бы остался незаметным. Не нужно глупой гордости, не надо храбрости как-бы волка-одиночки в неравном бою. Когда у тебя на хвосте волкодавы, надо удирать. Да и про волков-одиночек все это байки, не больше.
        Замок щелкнул мягко, без звука. Интересные дела.
        - Я Таня.
        Пришлось назваться, хотя хотелось обмануть. Интуиция так и кричала - надо наколоть, надо… А я взял да сказал правду.
        - Кофе хочешь?
        - Да, если можно.
        - Руки мой и на кухню… Рэмбо.
        - Я не Рэмбо, а это так, случайность.
        Она ничего не сказала, улыбнулась и ушла. Красивая улыбка, одними губами.
        Я еле удержался, чтобы не проводить взглядом икры с щиколотками, гладкие и смуглые. Некрасиво, братец, девушка тебе только что жизнь спасла, надо понимать. А ты?
        В подъезде шумнуло. Осторожно подошел к двери, приник к глазку. Здрасьте, пожалста, вот и мои друзья, аж втроем. Идут, не особо таясь, проверяют этажи. Лишнее подтверждение имеющейся благодарности в адрес странновато поступившей Тани, любительницы Дюма, атласных халатов и летнего загара. И кофе, надо полагать.
        Сзади постучали по косяку.
        - А?
        - Товарищи тебя потеряли?
        - Вроде того. Спасибо.
        - Да не за что, твое счастье, была на балконе. Руки мой, говорю, колонку включу. Да и, вообще, раз уж ты тут, в душ сходи. Полотенце возьми в красно-желтую полоску. Ты, чую, кроссы бегал весь день?
        Едкость, колкость и сарказм, смешать в шейкере с гуманностью и помощью совершенно не близкому, взболтать и получится сцена, как из кино. Но я был ей совершенно рад.
        Ванная, раздельная с туалетом, оказалась той самой, советско-уютной. С металлическим прутом, держащим занавеску из чего-то вроде клеенки, с полкой у окошка в кухню, где весело блестели разноцветные бутыли шампуня, скорее всего, из ГДР. Такие ставили как украшение, но этими пользовались.
        Чистое белье и тельник оказались очень кстати. Вонять, как верховому коню после полковых учений мне не хотелось. Грязное, свернув, в который уже раз кинул в рюкзак. Не здесь же мне его полоскать, верно?
        Запах кофе, готовящегося в турке, сложно перепутать с растворимым. Запах плыл из кухни, заставляя внюхиваться, внюхиваться и наслаждаться. Кофе, надо полагать, придумал сам дьявол, искушая души человеческие. И больше никак.
        Природа горьковато пахнущего наркотика объяснилась на удивление просто - на подоконнике стояла золотистая большая пачка с каким-то весело улыбающимся Педро, держащие на ладони зерна.
        - Бразильский, - Таня кивнула на нее. - Подруга работает в ОРСе, помогает, когда может.
        Я сел, не совсем понимая - с чего бы мне начать. Вроде как поблагодарил, еще раз говорить спасибо этой вот особе… Может и оскорбиться.
        - На.
        Она поставила пепельницу передо мной. И сама закурила, достав пачку «Герцоговины».
        - Ты чего с ними не поделил-то, букинист?
        Я невольно улыбнулся.
        - Звучит осуждающе.
        - Ну-у-у… - она покрутила ладонью, дым поплыл сизой полоской. - Я тебя сразу узнала, вот ведь. Думаю… помочь, наверное, надо? Сразу было видно, что человек воспитанный, культурный, а тут за ним всякие хулиганы гоняются с неизвестными целями.
        И уставилась на меня с каким-то очень профессионально-осуждающим прищуром. Я не выдержал и долго смеялся, чуть не начав хрюкать. Она смеялась вместе со мной, а смех тоже оказался хорошим, мягким и звонким в конце. Умеющая строго смотреть Татьяна, при ближайшем рассмотрении, оказалась удивительно милой особой. Там, на рынке, мне встретилась очень стильная для своего времени и, одновременно, строго выглядящая молодая женщина.
        Тут, одетая в самый настоящий вещественный соблазн, вместе со мной и надо мной хохотала смешливая девчонка, прячущаяся в совсем еще девушке.
        Брюнетка, зеленые глаза, острые нос с подбородком, тонкие длинные пальцы, что на руках, что на ногах, по дому она ходила босиком. Когда стало ясно, что совершенно спокойно рассматриваю ее ноги, пришлось поднимать глаза, понимая - на что наткнусь. Так и вышло, смотрела она снова строго, хотя в этой строгости мелькали самые настоящие чертики.
        - Я сейчас… - она посмотрела на турку. - Не убежит. А я, пожалуй, переоденусь, если ты не против.
        - Я только за.
        - Точно?..
        - Да.
        Кофе тихонько поспевал, даже не начиная ощутимо булькать. Я закурил еще одну и уставился на красные, в белый горошек, чашки в небольшом шкафу. Потом глянул на полку того же шкафа и понял - почему она не спала. Ну, во всяком случае, не по причине выглядывания в ночи принца с рюкзаком за спиной и прячущегося от злых ворогов.
        Татьяна оказалась учительницей. И, такое мне не встречалось, но кто запретит, одновременно английского и немецкого. Ничем другим, кроме как любовью к самообучению посреди лета с каникулами, не обхяснишь наличие учебников для шестых, седьмых и восьмых классов, а также нескольких общих тетрадей. И разноцветных ручек.
        Учительница, наверное, очень хорошо. Плохо другое… Татьяна еще и красивая женщина, причем, главное тут последнее. И женщина никогда не пустит к себе мужика просто так. Оказался внутри этой двушки, у женщины, виденной один раз, так поверь - чем-то ты ей глянулся. Советское воспитание, или еще какое, но она явно женщина смелая и сильная, самостоятельно решающая некоторые моменты своей личной жизни.
        И вот тут настоящий попадос. Очередная моральная дилемма, сука…
        Все, как водится, просто и сложно одновременно. Просто в том, что никуда мне не деться и женщины у меня будут. Сложно же в… в самой ситуации. Когда твоей женщине сейчас восемь, и увидеть её ты сможешь лишь со стороны, то чувствуешь себя странно. Как будто жизнь, оставленная за спиной, закончилась, но ты так не думаешь. До сих пор, хотя уже три дня живешь другой, а к прежней больше никогда не вернешься.
        Никогда.
        Глупо, но ощущал себя каким-то моральным вдовцом, что ли. Как можно изменить восьмилетней девочке, что сейчас даже не думает о тебе? Именно, что никак.
        А тут…
        Все же просто, повторюсь: ни одна женщина не пустит к себе мужика, если не имеет на него виды. Даже если вид, по какому-то странному стечению обстоятельств, на одну ночь. Хотя, все же, такое вряд ли. Почему она так поступила? Бывает.
        Бывает, зацепишься взглядами и понимаешь - прямо здесь и сейчас стоит подойти и познакомиться. Вот есть что-то в глазах, что никак не умеют гооврить, есть что-то, что прямо кричит - да скажи ты пару слов, сделай первое движение навстречу и…
        И дальше может быть, как угодно. Это ж жизнь.
        Жизнь, в целом, всегда испытывает тебя в отношениях. Жизнь любит подкинуть самых простых соблазнов ровно тогда, когда их совершенно не надо. А уж ка кты справишься, если справишься, дело только твое. И твоей совести.
        И все равно - где, когда и как такое случается. Хоть здесь и сейчас, во времена «у нас секса нет», или спустя тридцать лет, в, например, Египте.
        Женщины разные, во всем, везде и всегда. Одни спят в почти бабушкиных ночных рубашках в пол, другие любят разношенные футболки, третьи предпочитают почти детские пижамки с картинками, четвертые выбирают кружева и прозрачность, пятых устраивают исключительно одни трусики, а самые веселые и любящие себя и секс спят вообще голышом. И можно не поверить, но порой хорошо, когда женщина предпочитает спать в чем-то. Вопросов сразу же меньше. Хотя тут… тут неизвестно.
        Тут так жарко, что футболки с рубашками могут заодно быть полотенцами. Из хорошего только само прозрачное море, рыбы и бело-сказочный песок. Зато даже в море тепло, не остынешь. Хорошо, хоть не жарко. Зато солнце так и липнет к коже, любая бледная немочь, при желании, быстро станет молочно-шоколадной. Не говоря о смуглых и не боящихся ловить всею собой наотмашь бьющий золотой жар.
        Лучше всего внутри гостиницы. Тут кондиционеры, большие винтажные, как из фильмов семидесятых, вентиляторы у потолка, лёд на баре и никакого солнца. Солнце и тепло порой тоже надоедает. Не так, как арабы, но все же. Зато тут можно курить где угодно, никто ничего не скажет. Садись, залезай в сеть, кури, пей кофе и расслабляй голову, если вдруг остался один.
        Вечерами внизу гудит не хуже пчелиного роя, работающего шреддера или ремонта у соседей. Хорошо, мест много, всем найдется. Море штука отличная, полезная и легко заставляющая устать. Поплавала побольше? Сон будет крепче и раньше. Вот и сиди один, листай новости и жди, когда сам спать захочешь.
        Жизнь вокруг бурлит куда там бразильскому карнавалу. Налили-выпили-закусили и снова, по полной, все включено, чего не накидаться в грибы, сопли и шишки, верно? И будь что будет, отдых, живем один раз, а вон тот весьма даже ничего…
        Надо ж как, вот тут, в блоге, мадам пишет о сальных и смоляных взглядах арабов. Так и раздевающих ее несчастную. Мол, шагу сделать нельзя, а ее рассмотрели с ног до головы, уделив особое внимание красивым выпуклостям с впуклостями. Плохие арабские мужики, рассматривают ее как кусок мяса, мечтая накинуться скопом… ну или втроем… да даже вдвоем и немедленно в хвост и гриву, везде, вдоль и попрек, по очереди и вместе и вообще. Хм…
        А за соседним столиком крепкая, да что там, просто-напросто пышная златовласка вовсю улыбается и стрекочет с двумя теми самыми арабами. Арабы под метр девяносто и явно качают железо в любое свободное время. Девочка красивая, лицо ангела, нос тонкий, губы полные, длинные, светло-светло коричневые. Когда улыбается - хоть Марию-Магдалину с нее пиши, будет желание. А сама на самом деле пышная и крепкая, таких в Контактике любят мило обзывать жирухами, свиноматками и еще как-нибудь ласково. Ей же не мешает, видно, все у нее хорошо. А арабы лыбятся в ответ, трындят по-английски, смотрят-смотрят-смотрят. Ну, сложно не понять чернобровых качков, на их-то фоне она вообще девочка-колокольчик из ансамбля «Ручеек» для детей с дефицитом массы тела.
        Хороша, зараза, если присмотреться. Плохо это, смотреть на незнакомых женщин, когда своя просто спит неподалеку, но если красота есть, ты на нее все равно станешь смотреть. Вес лишний? Не смешите мой пупок, честное слово, если красота есть, вес не сильно испортит.
        У этой красота в блестящих каре-турецких глазах, в улыбке зовуще-обещающей, в ровных зубах, где язык мелькает, такой же коралловый, что ли… Руки ухоженные, маленькие, сарафан открытый и там, плавно, до дрожи маняще, чуть вздрагивает такое загорелое в чернь, куда там Памеле. Лишний вес? Да в вырезе у бедра, ничего не прячущего, только смуглое и налитое, ни следа той самой корки, что хуже половины смертельных болезней. Пышка? У нее такие пропорции, талия кажется тоньше чем у соседки, самой обычной офисной выдрочки, сиво-крашеной и заморенной фитнесом с диетами.
        Арабы на ту ноль внимания ноль, оно только на нее, только на руки, летающими вслед словам и ярко брызгающими красным свежим лаком. Я не я, если арабам вставать сейчас противопоказано, чтобы не напугать строгих теток, сидящих с внуками напротив, своими вздыбленными на ширинках белыми легкими брюками.
        Кофе, сигарету, прикурить и стараться не смотреть туда. Отвернись, кому сказано, почитай о курсах валют. И не смотри. Не смо…
        - Можно прикурить?
        Да что ты, а? Не курят арабы?
        - Пожалуйста.
        Щелк. Огонек прыгает, отражаясь в карих глазах, арабы смотрят зло, а эта уходить не торопится. Руку в сочный сдобный бок, улыбается и прямо хочет что-то спросить. Бывает же такое.
        - Доброй вам ночи.
        - Уходите?
        Сарафан светлый, грудь открывает, бедра с ногами почти не прячет, только посередке свободный, все же чуть стесняется. Загар к таким сам липнет, целует изо всех сил, в вырезе на груди, так блестит капелька чего-то, пота ли, воды, водки с тоником и льдом… какая разница. Капля бежала от точеного подбородка, добираясь вниз по удивительно стройной шее, нырнула у ключицы, скатилась алмазом в плавное, красивое, с заметными белыми линиями у самой ткани.
        - Да. Спать пора.
        Не надо никому ничего объяснять, всякое в жизни случается. Красивая? Да. И что? Ну, про себя да в спину обзовет, может. Если, конечно, тебе не показалось… Специально тех арабов заводила, игралась? Глупость какая-то. А ведь встречал пару раз, на пляже видел, мог бы понять что-то. Да и ладно, иди давай, сраный ты лорд Байрон, коротавший в уголке и в одиночку.
        Внутри немного горит от непонятной злости и хочется идти быстрее. Мысли скачут себе, скачут, с бегающего по потолку рыже-зеленого геккона обратно ко всему этому упруго-крепко-загорелому и превращаясь в форменную порнуху. Твою-то мать, а?!
        Дверь в номер как ворота крепости перед отрядом скачущих монголов, честное слово. Где карточка? Не выронил у бара случайно? Фу-у-у, не выронил. И…
        Оглянулся все-таки. Слаба душонка, тянет ее на подленькое, верно?
        Ладно, похвали себя, справился, ушел, дверь закрыл. Отрезал себя от окружающего мира с его соблазнительными загарами на выпуклостях и хорошо. Возьми с полки пирожок, там их два, возьми средний, понюхай и убери назад.
        Курить - это как дать себе какой-то шанс. Не самый хороший, но обязательный. Человек прячется за сигаретой, старается отодвинуть от себя мир вокруг и закрыться. Подумать, понять, принять и дальше уже как-то жить с этим. Говорят, умные люди делают такие фокусы безо всякого никотина. Так то умные.
        Внутри прохладно, кондиционер и не выключался. Надо пройти через первую комнату, вторую, на балкон. Покурить и лечь спать. Выкинуть из головы вдруг вспыхнувшее и ненужное. Жизнь штука сложная, в ней место есть многому, успевай принимать верное решение.
        Крыло хорошее, света в окна не так много, фонари горят подальше. Сегодня луна, круглая такая, яркая, почти как дома. И светит внутрь, лезет своим волшебным серебром, как-то странно не вяжущимся с жарой там, за стеклом и стенами. Зато видно все хорошо. Не споткнешься, все заметишь.
        И даже больше.
        Женщины злятся из-за полосок загара. Вам, типа, мужикам и тут проще. Осталась от плавок полоса широкая, не страшно, вы же мужики. А у нас, если не бикини из шнурков, и тут пятно, и тут треугольники, и вообще!
        Ничего вы не понимаете, милые девы, девицы и подрастающие девочки.
        И хорошо, когда женщина любит спать не голышом. Не привыкнешь.
        Смуглое на белом. Смуглая плавная красота, на боку, на белых и гладких простынях. Белье для гостиниц какое-то особенное, особенно белое, особенно плотное, особенное, в общем. Спасибо, луна, ты настоящий друг художника. Ты всегда подчеркнешь, где надо затенишь, немножко спрячешь и оставишь только идеально красивое. Вот как сейчас, смуглое на белом, на боку, чуть выгнувшись. И с теми самыми полосками, так хорошо заметными, так безумно подчеркивающими горький шоколад бархата, своей, теплой и кажущейся продолжением себя, совершенно голой твоей женщины.
        Курить? Да на фига?
        Женщины и кошки они как сестры. Пусть и не всегда. Вот сейчас, когда беззвучно и мягко вдруг уже лежит на спине, закинув руку за голову, вытянув ногу и отведя в сторону другую, именно кошка.
        Шоколадно-сладкая кошка с белыми полосками и даже треугольниками.
        Просто лежит, слегка разведя бедра, закинув руку за голову и все.
        Только вдруг кровь начинает стучать сильнее, бьется сложным и быстрым ритмом.
        Белый большой прямоугольник, прямо как бархат футляра для бриллианта.
        Бриллиант темнеет на белом, незаметно, едва-едва, раскрываясь все больше.
        Белый треугольник не загорелой кожи выше бедер тянет к себе живым магнитом.
        Прохладный воздух кошачье урчащего кондиционера не чувствуется горячей кожей.
        Собственная одежда такая лишняя и ненужная сама собой оказывается на полу.
        Белые треугольники на груди и темные овалы на них.
        Если женщина хочет, даже не нужно приглядываться или дотрагиваться.
        Запах женщины сам дотягивается до тебя тонким неуловимым кошачьим хвостом.
        Жаркая ночь за окном пробегает внутри вместе со стучащей кровью.
        И любое решение сейчас окажется верным и правильным, это ясно по чуть расходящимся бедрам.
        Луна. Бархат смуглой кожи. Запах женщины. Смуглое на белом и белое по смуглому.
        Кровь стучит сильнее и выпустить можно только одним способом.
        …
        Спасибо, Луна. Спасибо, горячая и пахнущая самой жизнью жаркая ночь.
        - Чуть не упустил, а?
        Я вздрогнул, приходя в себя. Да, кофе мог и убежать.
        - Извини, задумался.
        Она улыбнулась, достала из «Орска» стеклянную бутылку с молоком. Я кивнул, смотря, как кофе льется в чашку. Надо же, этой английско-немецкой учительнице кофе пьется не чашечками, а именно чашками. Это так прекрасно.
        - Шрайбикус? - я кивнул на учебник дойча. - Морген, морген, нихт нур хойте, заген алле фауль лейте.
        - Мне почему-то казалось, что ты должен знать фарси. Ну, или африканский какой-то. Банту, например.
        Я заметно удивился даже без слов.
        - Лицо под бородой белое, загар из-под футболки, плечи белые. И никаких якорей с русалками, или что там моряки колют.
        - Какие познания в татуировке.
        Таня кивнула и уставилась как-то… странно.
        - Что?
        - Ничего. Просто пытаюсь понять - кто же ты такой? Говорят, есть такая профессия, военный советник…
        Женщины, женщины, вы и тайны просто созданы друг для друга. Особенно, если вдруг мужик чем-то глянулся.
        - Просто человек, в какой-то промежуток времени без определенного места жительства и рода занятий.
        - Ты хотел сказать другое.
        - Что?
        - Ну… зачем оно тебе надо, Татьяна, что-то про меня понимать? Вот чего ты хотел сказать. А еще ты собрался уйти, хотя там может что угодно случиться. Но ты уйдешь.
        Да, я уйду. Потому что, как бы мне не нравились зеленые глаза и тонкие пальцы, черные волосы со всем остальным, этому не время. А человек я слабый, потому сбегу.
        - Я кофе допью.
        - Хочешь яичницу?
        Яичницу… Я помотал головой. Надо идти. Глупо, но надо, сейчас иначе никак. Бараки тут недалеко, дойду. Вряд ли меня там станут искать.
        Я уже завязал шнурки и встал, не зная, что сказать на прощание. Таня достала руку из кармана синей олимпийки. И уставилась на меня так, что захотелось провалиться сквозь землю.
        Подумаешь, календарик. Да их, этих календариков, вообще на свете много. Ага…
        Только не «Спортмастер» за две тысячи двенадцатый, служивший, скорее всего, закладкой и спрятавшийся в какой-то из книг.
        - Ты…
        Я ушел быстро, стараясь не оглядываться. Дверь закрылась мягко и бесшумно, совсем как в первый раз.
        На улице оказалось тихо и прохладно, пахло дождем, но пока было сухо. Постоял, привыкая, шагнул в темноту, надеясь быстрее пройти через двор с его фонарями. Машин или поджидающей меня делегации не наблюдалось.
        Я пересек двор наискосок, стараясь быстрее добраться до деревьев и отправиться к баракам. Завтра день, потом еще ночь и все, город детства останется за спиной. Иногда вдали проще, чем там, где должно быть хорошо. Календарик этот еще, мать его.
        Тени, качнувшиеся из-за детского домика на игровой площадке заметил самым краем глаза. На голову накинули темное, пахнувшее сыростью, следом в голове вспыхнуло и тут же сменилось одной сплошной чернотой.
        Глава 12
        - Добавь-ка ему. Затрепыхался, мурло.
        Добавили ногой в живот. Меня согнуло, чуть не вывернуло наизнанку, но я справился и только скрипел зубами. Скоты хреновы, а!
        - Пришел, падла, в себя. Слышь, Серый?!
        - А, чо?
        О-о-о, да это, никак, мой знакомец, крестник по сломанному носу, не иначе. И без того гнусавил, а сейчас так вообще, слышать противно.
        - Попался, фраер тухлый? Сейчас я тебе ногти повыдергиваю.
        Да ну?
        - Отошли.
        - Ты чо, Кука, я только…
        - Хавальник завали и свинтил отсюда. Кто сказал его бить просто так? Я говорил? Нет… может, Сват говорил? Тоже нет? Вы чо, попутали что ли? Матрас где?
        Зашуршало, надо полагать, мне несли матрас. Вот так дела, честное слово, не ожидал.
        - Вон туда его кинули. Эй, ты живой?
        - Да.
        Это уже я говорю, отвечая на четкий угаданный вопрос.
        - Это недолго, фраер. Это мы с утра поправим. Руки тебе развяжут, мешок сам снимаешь, матрас вон, даже не обосанный. Параши, извини, не предусмотрено. Ничо, мы терпели, так и ты потерпишь, не гостиница. Просьбы есть?
        - Сигареты с зажигалкой оставьте.
        - Да он охуе…
        - Рот закрой! Оставьте ему сигареты, не спалит же сам себя. Руки давай. Захочешь сбежать, можешь стену погрызть или пол подкопать. Стена в три кирпича, под полом полметра бетона, попробуй.
        Руки развязали, сунули мятую пачку «Космоса» и спички. Крысы, они и в Африке крысы. Увидели мой обычный «Бик» и не смогли не увести, понторезы гнилые. Дверь закрылась, издав явственно металлический звук. Так, снимаем мешок и оглядываемся, чего у нас тут?
        Конура какая-то, не оштукатуренный кирпич, холодный бетон, небольшой окошко под потолком, убранное решеткой. Да, не сбежишь. Растирая руки, подошел к окошку и закурил. Дым потянулся вверх, а я стоял и пытался понять - где ж все-таки оказался? Оно ж как? Если знаешь от чего отталкиваться, то будет проще. Я знал.
        На третьей подряд сиге ожидание сработало. Загрохотало поездом, да вполне себе сильно. Раз так, то здание в городе, за ним поездов почти не слышно. Толку от такого знания ноль, но если не пытаться думать, то в такой ситуации и свихнуться можно.
        На голове надулась шишка и подсохла кровь. Но сотрясения не оказалось, уже хорошо. Драться с ними, когда откроют утром, вряд ли выйдет. Пусть и били руками-ногами-подручными средствами, но когда откроют то… То кажется мне, что в живот станет смотреть самый обычный ТОЗ, например. Дернешься и получишь дробью, хорошо, если в ляжки, а не в ливер.
        Зачем я им? Надо полагать, привезли ради общения с тем самым Сватом, что тут всем заправляет. Скорее всего, фишка в наказании, чтобы все в городе узнали - как связываться с «синими». Хреново, конечно, но мало ли как пойдет? Если сразу не начали хотя бы бить, то остается какой-то шанс. Откуда он взялся? Будет утро, там и узнаю. А пока, конечно, просто надо поспать, что ли.
        Вот только сон идти не хотел. И, верно, с чего бы?..
        Глупо, но думалось-то вовсе не про утро. Самый страх, до дрожи в коленках и липко-холодных кишок был недавно, когда пришел в себя и лежал в мешке. Сейчас страх все же отошел, спрятался, сигареты отогнали. Пока темно, сверчки трещат, поезд гудит, часы… часы не тикают, сняли часы, падлы.
        Покоя не давала та самая бутылка, грохнувшаяся на стройке. Почему? Да все очень просто - ее там нигде не имелось. Глупая привычка, но она помогла рассмотреть стену, выемки, остальное. Не было там никакой темно-зеленой чебурашки, вот совсем не виднелось. А она, как гребаный суслик, взяла и появилась. Вот потому все одновременно просто и сложно.
        Попасть в прошлое для человека, вечерами стучащему по клаве в фантжанре - разрыв шаблона и никак иначе. Одно дело придумывать ситуации, героев, диалоги, другое - оказаться на их месте. И тут, хочешь не хочешь, начнешь примерять на себя все фантастичное, что вспомнишь. Совсем как сейчас я, лежа на старом солдатском матрасе в конуре у тех, кто уже обещал мне ногти выдернуть. И эта примерка мне не особо нравилась. Потому как…
        Когда майор Сварог стал лордом, то его закинуло в Ямурлак. Автор явно сперва думал о вмешательстве в это вовсе непонятных сил, но потом списал на заговор. Хотя, конечно, не то…
        Джейк Эппинг, собираясь изменить время и судьбу нескольких человек, схватил желудочный грипп. Он дристал дальше, чем видел и вроде как даже купил резиновые трусы. Потом у него отказывала машина. Потом…
        Время вмешивалось, делало так, что Джейку постоянно мешала сама судьба. Ровно как с бутылкой на стройке. Мало ли, что мне еще предстоит встретить? Может, время на самом деле настоящее, живое и не любящее, когда мешают его расписанным партиям?
        Ну, или как в «Пункте назначения», когда Смерть все равно шла за ними и…
        - Как сурок дрыхнет.
        - Ничо, щас как сурок пищать начнет.
        Я открыл глаза и уставился на них. Точно, угадал, вот тебе и оружие, пусть и не двустволка, а самый обычный макарыч. Держит прямо уверенно, явно тот самый, что вчера отдавал приказы. Так и вышло:
        - Вставай давай.
        - К стенке поворачиваться, руки назад, а?
        Сказал и пожалел. У того аж дернулся глаз, а палец на скобе побелел. Хорошо, хоть «начальник» не упомянул, сдержался. С другой стороны правильно, с этими иначе никак, они быстро страх чуют, становясь волками.
        - Борзый?
        Я не стал отвечать, встал, зевая и закурив.
        - Борзый… - протянул хрен с макаром. - Руки вытяни.
        На такой случай у них нашлись нормальные ментовские браслеты. Щелк, и вот у меня новое впечатление, ни разу ранее ощущаемое.
        - В сортир-то пустите, опричники? Сами же все знаете, как понимаю.
        Оба снова едва удержались, чтобы не накидать мне и я порадовался. Только гордость не позволяла подпрыгивать и сжимать ноги. Ссать, сука, хотелось неимоверно.
        В общем… В общем потом меня отвели в комнату, где нас уже ждали. Это было строящееся здание, где-то в районе автохозяйства, не иначе, пахло свежей кладкой, краской с первого этажа и прочим ароматом ремонта. За окном, тоже убранным решеткой, виднелись красные и рыжие кабины самосвалов, там ходили люди, а тут…
        А тут сидели за столом звери. Мой гнусавый «крестник» с новой нашлепкой на роже, два немаленьких облома и, судя по всему, тот самый Сват. Смотрящий, короче, за моим родным городом со стороны уголовно-криминальных ОПГ, уже вовсю маячущих на горизонте. Вернее, уже существующих.
        - Этот? - Сват, пьющий… кофе, смотрел на меня.
        Высокий, жилистый, аккуратно стриженый и в легкой рубашке с джинсами. На столе, занимая его наполовину, лежало мое барахло, деньги, часы и одежда.
        - Этот, пахан, - гнусавый радостно скалился. - Дашь мне его, а?
        Тот не ответил, отхлебнул, потянул сигарету из пачки. Сват курил «самца», причем без фильтра и настоящего американского. Серьезный дядька, ничего не скажешь.
        - Присаживайся… бродяга.
        Гнусавому это не понравилось, он даже поморщился, но промолчал. Бродяга, так-то, ничего хорошего, но точно лучше фраера. Не говоря о чем хуже, само собой. Говорит «присядь», так садись и не выпендривайся, следи за словами, будь осторожен.
        - А браслеты нахрена? - Сват посмотрел на серьезного со стволом. - Ты чего, Кука, сними, мы ж не мусора. Да и он баловать не станет, верно говорю?
        Я кивнул, металл щелкнул, руки оказались свободны.
        - Ну, рассказывай давай, как да зачем ты решил понтоваться, понятия путать и мешать нам, на нашей земле, работать?
        - Я?!
        - Да ты охуе…
        - Серый, угомонись!
        Сват не крикнул, не поднял голос, но гнусавый Серый потух и явно расстроился. Ну, а как еще, если старший тебе указывает? И указывает так, как следует - спокойно да ровно. Давно замечено, что ор, рваная майка на груди и бешеные глаза, конечно, заставляют напрягаться. Но пугает, до дрожи в коленках, сказанное именно вот так, ровно и спокойно. Кто орет, того слушают, кто говорит, к тому прислушиваются. Разница вроде невелика, а суть меняется сразу, и, вот честно, я уловил надежду для себя.
        Когда вдруг становится ясно, что в самых тяжелых переговорах есть какая-то, да надежда на относительно хороший результат, надо действовать. Быстро, иногда чересчур грубо и прямо, но не молчать.
        - Я понтов не колотил и понятий не путал. Да, пришлось пойти вагон разгружать, так с кем не случается? Джентльмен, сука, в поисках десятки, вот и все.
        - О, - Сват ухмыльнулся. - А на рынке кто шмот сбагривал, мешая людям строить честные коммерческие отношения?
        - Так того дядю вроде как менты крышуют, вам-то чем помешал?
        - Смотрите, братва, четкий какой.
        - Четкий, дерзкий, как еврей одесский, ага. Я ж говорю, ваше преподобие, что никаких ваших дел не знал и понятий не путал. Этот вот, он ко мне что, подошел как сраный лорд Байрон и такой - ах, извольте, знаете ли, внести лепту в кассу профсоюза грузчиков, так, что ли?
        Двое амбалов заржали в голос, суровый Кука, убравший ствол и стоящий за спиной, хмыкнул. Гнусаво-резкий Серега побледнел, покраснел, потянул наружу самую натуральную зоновскую финку. Эдакую кованую с рессоры и с ручкой, украшенной полированно-подобранными кусочками пластика, то ли с зубных щеток, то ли с чего еще.
        - Я тебе, падла, кишки выпущу.
        - Сядь! - все же, не выдержав, рявкнул Сват. - Перо убери. И выйди, вообще. Вы, братва, тоже, не в обиду. Мне с этим перетереть с глазу на глаз надо.
        - Сват… - протянул Кука, собираясь спорить.
        - По-братски, Кука, выйди.
        Когда мы остались вдвоем, Сват кивнул на чайник:
        - Чифирнешь или кофейку?
        - Кофе.
        - Так бери, сыпь, мешай… сявку что ли нашел?
        Кофе оказался вкусным, особенно со сгущенкой, стоявшей открытой. Я покосился на начиканную колбасу, он кивнул и я поел в первый раз за сутки. Наглеть не стал, ел аккуратно, держа лицо. Когда закончил, закурил.
        - Ты кто такой вообще? - спросил Сват напрямую. - Прежде, чем ответить, подумай. Кука у меня умный, он с тебя даже штаны спустил, пока ты в отключке валялся. И надел потом. Ремень, кстати, забери, мы не на киче.
        - И чего он у меня увидел?
        - Загар увидел, как после шорт. Морда ему твоя, белая после бороды, не очень понравилась. Ты, конечно, можешь наврать, что типа мареман, только наврешь ведь.
        - Навру.
        - Ну, так кто ты такой и чего тебя к нам занесло?
        Вот он, на самом деле, настоящий Акела, вожак стаи, умный, опытный и понимающий больше, чем все его шестерки, вместе взятые. Врать? Ложь он почует, у таких на нее специальные датчики зона вмонтировала, значит, нужно темнить.
        - Да случайно занесло, жизненная коллизия.
        Сват очень светло улыбнулся, так светло, что захотелось иметь в кармане тот самый кусок кирпича, чтобы успеть дать в зубы. Зубы, кстати, отличались поразительной целостностью и вполне себе нормальным цветом. Слева темнела коронка, не из золота, стальная. Да и, вообще, было в нем что-то странное, что-то, выдающее за паханом уголовников какого-то другого человека.
        - Коллизия, говоришь? То есть, как понимаю, мне тут выпала честь общаться с образованным человеком? Да при этом еще и легко сходящимся со всякими там воинами-интернационалистами. Правильно?
        Ага, вот оно как, значит? Честь-то, судя по всему, выпала нам обоим. Высшее, скорее всего, не оконченное, но пробивается наружу. Все в этом «смотрящем» как-то отличалось от стереотипа. На пальцах синего почти не видно, что странно, на дворе кончаются восьмидесятые, воровские законы святы и чтутся, а… А может все проще. Может, Сват по воровским понятиям где-то между мужиками и ворами, может, имеется что за душой, из-за чего ему никогда не светило войти в их элиту. Но воры не дураки, воры нужного человека видят и двигают, особенно, когда тот покажет характер. Вот и оказался этот самый улыбчивый не любитель чифирнуть на своем месте, как откинулся.
        Назад ему дороги нет, впереди относительно ясная перспектива, ходка у него явно имеется и опасаться ему особо нечего. И сейчас, решая, что ему делать с нарушителем установленного порядка к четкому воровскому взгляду добавилось прошлое. И интеллект, прощупывающий все возможные ситуации.
        - Загар-то на юге получил?
        Загар?
        Таня говорила про загар. И спрашивала про фарси и банту, и определила в военные советники. Стереотипность мышления и восприятие действительности помешали ее понять, вот ведь. Это как у нас в сторону женщин на хорошей бибике говорят сами знаете, что. Так и тут, оказывается, определенные выводы одинаковы для разных людей.
        И мои часы, хорошо, не продал. Какое-то время уже крутил их в руке, перед тем, как надеть обратно. И заметил кое-что легко объяснимое: их открывали. На самом деле открывали, аккуратные свежие следы хорошо заметны. И выводы по ним тоже сделали интересные, те самые выводы, что могли б мне помешать, окажись в руках госорганов.
        Часы не советские. Внутри прокладка, позволяющая нырять на указанную глубину, механизм подзаводится сам, сделан в Японии и для хорошей работы часам необходимо просто находиться на руке. Стрелки и цифры отмечены фосфором и светятся. Самые обычные часы с небольшими нюансами и часики эти просто так у советского гражданина не появятся.
        Загар у меня самый стремный, водительско-офицерский, это когда лицо, шея и руки по локти становятся темными, а в моем случае еще и красноватыми. И ноги у меня загорели чуть выше колен из-за шорт.
        В СССР конца восьмидесятых мужики, конечно, шорты носят. Но редко, в основном в отпусках или проживая в совсем уж жарких районах. Борода пока не то, что редкость, но носят ее определенные люди в определенных местах, культура с модой такие, чего уж.
        Так что… Так что, конечно, могу я быть геологом, вышедшем из тайги, моряком, чего уж там или кем-то еще. В сторону «кем-то еще» думал сейчас вор напротив и думала хорошая девушка Таня, думали, мысля своими собственными стереотипами. И кроме загара им очень хорошо помогли в мыслях мои руки, самые обычные офисно-планктонные руки, без следов работы, без мозолей, аккуратные и относительно ухоженные.
        Не, конечно я могу быть и инженером, строящим цивилизацию в просоветском Бандустане. Но для Тани это показалось не таким романтичным, а у Свата взгляд явно практичный. Наверняка, что среднестатистический советский инженер, мотающийся по загранкам, по его мнению не должен был бить морды блатным. Ага.
        Так что остается…
        Где сейчас СССР помогает строить светлое будущее? Пока все там же, где и пять лет назад: Латинская Америка, остров Свободы, Ближний Восток и Африка. Вот там и мог себе обретаться такой, как я, то ли все же гражданский специалист-инженер, то ли как советник от одной из двух серьезно-силовых контор. Парни-афганцы думали на вторую версию и вряд ли Сват думает иначе.
        - Можно сказать, что загар южный, да.
        - Угу, - покивал Сват. - Так чего мне с тобой делать, южный человек? Без документов, борзый на всю голову, людей не уважающий…
        Добрались до самого важного? Наверное, что так. Что мне делать? Верно, блефовать, совсем как в покере, в который никогда не играл и никогда не любил. Блефовать взвешенно, осторожно и. одновременно, нагловато. Стоит попробовать, а уж потом, если не выйдет…
        Вряд ли Сват остался бы со мной один на один только из-за самомнения. Есть у него с собой козырь, прячется он где-то неподалеку и имеет, думаю, вполне себе девять миллиметров калибра. Так что, вариант у меня один.
        Договариваться.
        - Понять, простить, отпустить. И помочь.
        - Да ну?! - вот тут он удивился. - И с чего бы?
        - Я вот в детстве сказки любил. Стой-стой, дай договорить.
        - Говори.
        - Помню, жил-был на свете Иван, то ли дурак, то ли царевич. Встретил он то ли Варвару-красу, до наглой жопки косу, то ли Марью Моревну, то не суть. В общем, встретил он себе на голову с приключениями эдакую красотку, всю из себя в кокошнике, сарафане, с ладными сисечками и сапогами красной козловой кожи. А потом, все знают, страх-беда-наказание, красавицу похитил и пошел себя Ваня по свету гулять, любовь свою искать и спасать…
        Сват смеялся, тихо, не в голос, прикрыв лицо ладонью. Я подождал, закурив и потягивая давно остывший остаток кофе.
        - Вот ты балабол!
        - Не балабол, а краснобай, разница есть.
        - Родился таким или научили?
        - Ну, жизнь такая, не мы такие, чему хочешь научит. Дальше рассказывать?
        - Давай, уже интересно.
        - В общем, куда бы Иван не пошел, вечно ему попадались то утки с селезнями, то зайцы с кроликами. Он их есть собирался, а те ему - пожалей нас, Ванятка, мы тебе пригодимся. В будущем.
        - Вон чего, - Сват закурил свое «мальборо». - Ты у нас Иван, получается?
        - Я скорее сокол, которого Иван подбил, а тот заговорил и дальше ты знаешь.
        - Ясно…
        Сват курил, я курил, дым стлался по комнате и в ней, вместе с ним, висели сразу недоверие, ожидание логического конца, мгновенные просчеты ситуации и небольшая надежда.
        - Допустим… - Сват прищурился и тут, как наяву, стало видно - учился он где-то, учился серьезно и не гуманитарно, а потом… Да кто знает, что там было потом. От фарцы до простой драки не с тем парнем, когда тот пострадал, а вот этого вот взяли и закрыли.
        - Допустим, - повторил он. - Допустим, я тебя отпущу, ты так-то, формально, прав. Законов наших с понятиями знать не обязан, Серый, думаю, быковать начал и огреб. Вот только ты тут еще кое-кому зубы вышиб и челюсть сломал, в курсе? С ним как быть?
        - А он, надо думать, если бы меня поймал, то такой - ой, пожалте с нами к первому лорду Адмиралтейства на переговоры сторон?
        - Борщишь.
        - Борщу. Только ты, вижу, беспределом не особо промышляешь, живешь по совести и своих стараешься к ней же привести.
        - Это не твое дело.
        - Не мое. Но я твоим пацанам ни хрена не лох базарный, чтобы ждать, когда они меня ногами пинать начали бы. Обложили, как волка, с красными флажками, так получили обратку.
        Сват молчал, смотрел, думал. И, что характерно, не крутил в руках ненужных четок, таких модных уже скоро, в девяностых.
        - Взять с тебя за вред нечего, запишем в долг. Как и мою помощь, если решу тебе помочь. Отпущу, бродяга, не переживай. Какая помощь нужна?
        Я бы сейчас закрыл глаза и выдохнул от облегчения, но рано. И даже если договоримся, делать так не стоит, не те время с местом, не говоря о человеке напротив меня.
        - Справка о освобождении.
        - О как… - Сват усмехнулся. - А со справкой, думаешь, будет проще?
        - Будет. Жизнь штука сложная, видишь, как меня подкинуло? Тебе эта справка - как пальцами щелкнуть, а мне почти как конторское удостоверение-вездеход. Мусора же щемят, верно? Куда без бумажки?
        Менты щемили, что есть, то есть. Когда собирал инфу про тех ублюдков, кто сейчас внесен в записную книжку, лежащую среди вещей и куда я внес даже даты, то кое-что запомнил. Первые ОМОН, первые серьезные проверки документов в столице, даже усиление патрульной службы и переводы частей ВВ в новые места.
        А вот интересно - что они подумали о тех именах, городах и датах, записанных вразнобой и понятных только мне? А если…
        - Ну, хорошо, - кивнул Сват. - Сдается мне, не врешь ты особо. А раз так…
        Где-то на этаже слышался мат, приближаясь сюда. Кто-то уже переходил на истеричный визг, кому-то явно угрожали, слышался очень уверенный топот.
        Там, за дверью явно готовились к чему-то серьезному, голоса перешли в активно-агрессивную фазу и Сват нахмурился. Потом…
        Потом дверь открылась чересчур резко, Сват сунул руку под стол, а в комнату, мимо гнусавого, прижатого мускулистыми руками к самой двери, зашел Вадим. Тот самый командир афганцев.
        - Я в изумлении, - заявил Сват, глядя на него. - Ты по делу, соскучился или решил, наконец, себя проявить как-то? Ты зачем моими людьми двери открываешь?
        - Где? - удивился афганец и оглянулся. - Это Кача ему прием показывает, пригодится.
        - Да ну? - удивился Сват. - Точно, Серый?
        Серый, немного… побагровевший, кивнул. И, как в дзюдо, похлопал злющего качка-афганца по ручище.
        Тот его отпустил и даже поправил помятую олимпийку. И улыбнулся, как, наверное, улыбается стаффор перед тем, как откусить от вас кусок.
        - Вот и хорошо, - сказал Сват, - а то я прямо запереживал, Вадим. Так ты чего тут?
        - Сорока на хвосте принесла, что у тебя тут один наш товарищ, вот и заехал. Он мне для дела нужен.
        - Сорока, смотрю, у вас по расписанию работает? А если б ночью прочирикала - штурмовать приехал бы. Вадим?
        - Сорока у нас на должности старшего разведчика состоит, как смогла, так и принесла. - Афганец посмотрел на меня. - Да и товарищ наш, смотрю, в гостях у тебя.
        - Этот вот? - Сват кивнул на меня и убрал руку из-под стола. - Так ты вовремя. Мы уже обо всем договорились.
        - Нет.
        - Чего? - он посмотрел на меня, потом вспомнил. - А-а-а… Когда нужна?
        - Завтра бы край.
        - Чумовой ты человек, как посмотрю. И куда ты следуешь из колонии, друг, в какой край нашей необъятной советской родины?
        Я сказал. Вадим покосился на меня и промолчал, а Сват, оглядев нас обоих, только присвистнул:
        - Да уж, вы, военные, точно все на голову еба… больные. Как скажешь, бродяга, помогу, мне не сложно.
        - Я запомню, как и говорил.
        - Запомни-запомни. Ну, парни, идите своей дорогой, чего уж.
        Когда мы оказались внизу, во дворе, то…
        - Значит, вот этого! - палец Вадима уперся в меня. - Везешь на базу, никуда не пускаете и знакомите с пацанами.
        - С какими? - качок Кача уставился недоуменно.
        - Дым, Валий, они завтра в Крас едут. Он с ними поедет.
        - Хорошо, командир.
        - А ты… - он уставился на меня. - Посиди спокойно хотя бы немного, хорошо? Без проблем, без гуляний по городу, в общем, понял, да?
        Я кивнул. Спорить с ним просто неправильно. Я вообще им всем должен, как земля колхозу, не иначе.
        Пацаны приехали на двух машинах, совершенно пацанской девятке-зубиле и уже знакомой «авии». В нее-то мне и пришлось сесть, правда, на пассажирское. Мой знакомый качок, как всегда довольно улыбаясь, постучал по своему красно-клетчатому термосу и положил на сиденье сверток. Пахло колбасой и колбасным сыром. Двигатель фыркнул и мы поехали на какую-то там базу, к Дыму с Валием, уже собиравшимся на Кубань.
        Ну, жизнь налаживалась, чо.
        Эпилог
        Машина оказалась самой настоящей «Сканией». Не особо новой, но удобной и как-то оказавшейся в Союзе на зависть большинству встреченных дальнобоев. Машина пахла сигами, котлетами, ветром из-за опущенных стекол и перезревшими абрикосами.
        Абрикосы Дым купил у бабульки в станице и сейчас их остатки старательно благоухали на всю кабину. Валий дрых в спальнике, Дым курил, травил байки за Афган, постоянно пытался вытянуть из меня мои места службы, ржал над пока еще неизвестными анекдотами про Ржевского, не придуманными из-за совершеннейшего скотства и делился их собратьями про Штирлица, Василия Иваныча с Петькой и Вовочку.
        Магнитола, самая настоящая автомобильная магнитола, работала на ура, Цой ждал перемен, а с утра, совершенно неожиданно, услышал песню про коней. Не, не тех, что по полю вдвоем и даже не тех, что скоро будут повсюду, ведь станет модно про «любо, братцы, любо…». Хрена.
        - Виток за витком мчится время быстрей
        Мораль остается одна
        Сражение выиграл тот, кто умней
        Для жизни не сила важна
        Бывает, что детские мечты сбываются. Мне, наверное, повезло хотя бы в, на самом-то деле, мелочи. Я смогу услышать песни Толика Крупнова вживую, не застав их в том будущем, что сейчас одновременно с тем прошлое. Наверное, я как-то странно замолчал, потому как Дым тоже решил не рассказывать очередное похождение неутомимого штурмбанфюрера.
        Когда бы не вспомнил ты старый урок
        Почудится ржанье коней
        Повторы имеют особенный прок
        Становишься сразу сильней.
        - Хорошо, что ты не сказал, что из наших, - поделился Дым. - Обидно было бы, вроде нормальный пацан, а все туда же.
        - Уже появились?
        - Кто?
        - Военнослужащие отдельной десантно-водолазной бронекопытной специальной дивизии, стоявшей в Шиндагаре.
        Дым осоловело посмотрел на меня, подумал и… и начал хохотать. Валий, заворочавшийся в спальнике, быстро объяснил все, что думает о таких подонках как он, и Дым чуть утих.
        - Шиндагар, сука… - Дым простонал и вытер глаза. - Появились. Значки покупают, форму там.
        - Дальше больше будет, так всегда.
        - Это точно. Война всем разная.
        Война всем разная. Кача, услышавший, куда я смазал лыжи, не удержался и рассказал своим. К следующему утру, когда наш дальнобойный крейсер готовился к отходу, мой рюкзак преобразился.
        Сверху и снизу, притянутые шнурами красовались бушлат-«дубок» и самый настоящий пакистанский спальник, теплый, тонкий и из чего-то прочного сверху. Китайская консервированная ветчина переселилась в холодильник ремонтной автобазы, а на замену пришла самая обычная тушенка.
        Еще мой брезентовый друг, заметно раздувшись, вместил внутрь поношенные, но хорошие берцы, толстые и тонкие перчатки, свитер с горлом вязки чьей-то бабушки, вязаную же шапку, тельник с рукавами, пар пять тонких и две плотных, носков, комплект афганки-песочки и… И еще по мелочи.
        Молодые, и уже не очень, псы войны, видевшие Гиндукуш, Саланг и остальное, пока относились к войне с уважением. Не ждали ее дома, чуть отвыкли и все же готовы были поверить в нее, стучавшую совсем рядом. Потому и отнеслись, как к своему, собрав серьезно.
        Мы были уже около первых кубанских станиц и скоро должны были добраться в Крас. Оттуда дорога казалась прямой и до места назначения не так далеко, как с родины.
        Можно, конечно, было остаться и найти работу, а там как пойдет. Можно было надеяться на случай, но случай помогает только нормальным попаданцам, а не мне. Я выбрал, пожалуй, самое глупое и, одновременно, самое действенное решение.
        Для устранения хотя бы первой парочки из списка, так, чтобы потом не прятаться по стране, выживающей в горниле девяностых, мне нужны два паспорта и две личности. Окажись я, на самом деле, правильным хронопутешественником, так легко решил бы эту проблему. Нашел бы какого-то негодяя, похожего на меня как две капли воды, чурающегося соседей, живущего на отшибе, забытого госорганами, одноклассниками, учителями, коллегами, дальними родственниками и… И все стало бы хорошо в один миг.
        Только такое не случается. А еще тут СССР и инерция его МВД с Конторой, сейчас особо возбужденных из-за начала беспредела умирающей державы. А раз так - все должно быть сделано правильно и четко. Чтобы ни сучка, ни задоринки. Где такое возможно, без связей, бабла и прочего? Только там, где есть беда, а еще встречаются падальщики, наживающиеся на ней.
        Все знают - кому война, а кому мать родна. Так было и так будет.
        Потому конечный путь у моей дороги имеет конкретную привязку и название. Названия, что скоро превратятся в имя нарицательное, понятное всем и вся. И даже сейчас, когда там едва-едва звучат выстрелы, потребуются упыри, выполняющие черную работу. Значит, придется побыть упырем, цель оправдывает средства.
        Дорога бежала вперед серой полоской советского асфальта. Впереди ждали много таких же километров, а также стальные рельсы и пока еще деревянные шпалы, пахнущие креозотом. Да, впереди дорога. А также Степанакерт. И Карабах.
        Самара, июль 2020
        При создании обложки использованы:
        Бесплатные шаблон и шрифты ресурса «Канва»
        Обложка журнала «Юность» за июль 1988, из свободного доступа на сайте журнала
        Фотографии из личного архива

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к