К далекому синему морю Дмитрий Юрьевич Манасыпов
        МетроВселенная «Метро 2033»Метро 2033: Дорога стали и надежды #2
        «Метро 2033» Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Идя дорогой стали, он встал на тропу смерти, но, не пройдя и шага, нашел надежду. Новую надежду и новый путь. Опасный, сложный путь, ведущий к тем, дороже кого просто нет. Туда, где он так давно не был. К далекому синему морю. Но для того чтобы пройти этот путь до конца, ему придется сперва разобраться с прошлым. Ведь оно, подобно затаившейся змее, может в самый неожиданный момент нанести смертельный удар…
        Дмитрий Манасыпов
        К далекому синему морю
        Жизнь похожа на бои без правил.
        Не всегда побеждает тот, кто первым ударил.
        И если сегодня ты победил.
        То хватит ли завтра воли и сил?!
        «Не говори», Черный Обелиск
        Автор идеи - Дмитрий Глуховский
        Карта - Леонид Добкач, Илья Волков
        Д. А. Глуховский
        Д. Ю. Манасыпов
        
        Куда ж вы все претесь-то?
        Объяснительная записка Вячеслава Бакулина
        Устал я что-то. Даже ванговать лень, глядя из заканчивающегося у меня 2015-го в ваш (надеюсь) прекрасный 2016-й. А с другой стороны, как-то мне чем дальше, тем более фиолетово, кто там будет править в Сирии, чем закончится меряние одного престарелого джентльмена амбициями со всем миром и действительно ли изо всех возможных курортов соотечественникам останется (в добровольно-принудительном порядке) только тот единственный, который наш. Пусть такая позиция, если подумать, и совершенно неправильная, а вот фиолетово, хоть ты тресни.
        Задумался же я нынче вот на какую тему: отчего это у нас в серии какого героя ни возьми, сплошь натура деятельная и кипучая, что та пачка дрожжей, брошенная в сельский нужник? Непоседы и бунтари, вечно испытывающие в известной части организма острый зуд преобразователя вселенной (каламбур, однако!). Все-то им позарез надо куда-нибудь… по следам приснопамятного пастыря Макара с его молодыми парнокопытными. Одному за приключениями, другому за безопасностью, третьему за любовью, четвертому за местью, пятому за куском пожирнее, шестому за [действительно помогающим] очистителем совести, а какому-нибудь семь тыщ триста пятнадцатому - и вовсе за «звездой кочевой, не гадая». А если погадать или хотя бы подумать сначала?
        Помните, ближе к концу прелестной отечественной экранизации трэверсовской «Мэри Поппинс» был диалог Мистера Эй и Леди Совершенство? «Но я иду бороться с несправедливостью!» - «Но не слишком ли далеко вы собрались?»
        Вот уж ни убавить, ни прибавить!
        Опасаюсь вызвать праведный гнев почтеннейшей публики, и все же продолжу. Благо, чтоб мою карму испортить еще сильнее, изрядно попотеть придется.
        Друзья-бунтари и коллеги-бродяги. Вы, которым на месте не то что не сидится, но и ничего полезного, увы, также не делается. Вы, вечно рвущиеся - допустим даже, исключительно с чистыми и бескорыстными помыслами, - в самые далекие края. Вы, потомки и продолжатели славного дела легиона «спасателей», «кормителей», «просветителей», «восстановителей» и «освободителей» всех и вся где-нибудь подальше, на задворках Ойкумены, где сплошь драконы и псеглавцы.
        У вас дома - как?
        Все ли голодные сыты, все ли скорбные утешены и все ли заблудшие свет узрели? А злодеи местные наказаны - все? А воры (и в исконном смысле этого слова, и в нынешнем) да дураки из властных структур все ли изгнаны?
        В общем, дорогой мой народ-богоносец, он же богоборец, не пора ли оставить дела дальних - дальним? Или, по крайней мере, у себя навести порядок прежде, чем пытаться упорядочивать всё и вся в чуждых пределах?
        Повзрослеть - не пора? Ведь взрослость, она не количеством седин-годин-морщин меряется. Отнюдь. Ее единица исчисления - ответственность. За свои поступки, за своих детей, за свой дом, за дела соотечественников и правителей, наконец. Нет ничего проще, чем сказать: «Тут, на родине, все плохо. И всегда было плохо. И всегда будет, скорее всего». Сказать - и отчалить куда-нибудь подальше. Но знаете что? Чем больше людей станут рассуждать и поступать схожим образом, тем больше правды окажется в утверждении, изложенном выше. Действительно - и было, и есть, и будет.
        Так что когда вы слышите в очередной раз «это меня не касается», «да что я могу», «все равно ничего не изменишь», когда видите очередного Данко, рвущегося своим пылающим сердцем светить кому угодно, лишь бы подальше от родных берез, осин и баобабов, знайте - этот человек еще маленький и незрелый.
        Как бы он ни выглядел.
        Дом у дороги
        Кирпичная стена. Старая, с вывалившимися кусками. С полустертой звездой на облезших воротах. С еле заметными номером войсковой части и двуглавым орлом. Завалившееся двухэтажное здание у КПП. Жирная грязь под ногами. Парок озябшего дыхания. Ярость, закипающая внутри. Ярость, плавно перетекающая в опасность. Опасность, колюче поблескивающая черными гранями злобы, превращающаяся в смерть.
        Смерть, лениво и тихо, приближалась к бывшему учебному центру войсковой части. Кралась под шелестящими потоками, низвергающимися с неба. Хитро смотрела темными провалами на рыжие всполохи за стеной. Пряталась за ревом ворочавшейся грозы.
        Тучи ворчали, грохотали, полыхали изнутри, наползая друг на друга. Молнии били белыми сияющими вилами. Протыкали черную брюховину неба, жалили землю. С треском, слышным даже за громом, полыхало дерево. Алое пламя не залить молоком черной коровы. Не залить и дождем. Особенно если вместо воды с неба стегает острыми плетьми кислота.
        - Чертова ночь… - Чолокян почесал заросший подбородок, покосился в широкую темноту пустого окна, - чертова.
        Молния полыхнула еще раз. Воткнулась ломаными росчерками куда-то за разрушенную стену. Осветила голубым темноту на втором этаже большого ангара. Смешалась с багровыми отсветами пламени, лениво ворочавшегося в двух обрезанных железных бочках.
        - Такой ночь дома сидеть хорошо, - Чолокян покопался в сумке, достал кусок вяленого мяса и начал неторопливо жевать, - а приходится здесь торчать. Нормально?
        Никто не ответил. Силы у людей кончились, когда они месили грязь по дороге сюда. Острый запах аммиака, признак кислотного дождя, смешавшегося с обычным, гнал вперед. Сейчас каждый сидел и отдыхал. Кто как. Людей в ангаре собралось много, человек десять.
        - Да и черт с вами… - проворчал, сражаясь с жесткими волокнами, Чолокян, - сидите тут, как бирюки. Пойду к лошадям схожу.
        Ржавая, но пока крепкая лестница заскрипела под его шагами. Внизу, подсвеченные еще одной рыже-огненной бочкой, фыркали, сопели, хрустели кормом лошади. Их было всего пять - три вьючные и две верховые. Самого Чолокяна и его спутника. Вернее, спутницы. Тоненькой и замерзшей молодой девчушки, кутавшейся в солдатское синее одеяло у костров. Чолокян, недавно купивший жену, бухтел матерками, глядя наверх, и подкидывал корма своим четвероногим любимцам.
        - Скотину жалеет, есть дает, - проворчало что-то мягко-пухлое, закутанное поверх рваного резинового плаща в уйму лохмотьев, - нет бы людям подкинул чего…
        - Я тебе сейчас таких свежих и горячих накидаю, отказываться заколебешься! - рявкнул снизу Чолокян. - Ты кто такой, чтобы я тебя кормил, а?
        «Мягкое», то ли мужик, то ли баба, заткнулось и спрятало личико, еле видное в свете пламени, куда-то в свое тряпье.
        - Не собачься, крещеный, - устало повысил голос здоровенный мужик в теплом армейском бушлате, растягивающий на перилах ОЗК, - не то время.
        Чолокян, ругавшийся под нос по-армянски, спорить не стал. Дядька внушал уважение ростом, шириной плеч и выражением единственного глаза. Второй, слезящийся и запавший, пересекал жуткий шрам. Тоже внушавший уважение. Как и двуствольный вертикальный «ИЖ».
        - Сейчас сообразим, Сережка, чего поесть, - дядька подмигнул мальцу, прицепившемуся к нему где-то в Абинске, тех трех кварталах, что остались. - И с другими поделимся.
        - Добрый ты какой… - высокая, не годам гибкая женщина с седыми волосами усмехнулась. Волосы серебрились даже в плохом освещении. - С чего вдруг?
        Дядька не ответил, начав заниматься куртешкой мальчика. Сережка, живой пострел лет двенадцати, смотрел на него во все глаза. Он порывался помочь, но мужик, явно чего-то опасавшийся, запретил ему вставать с лежанки и укутал в плащ-палатку. Мальчонка, привалившись к рюкзаку, порой кашлял.
        - Ну-ну, - седая усмехнулась, блеснув оставшимися зубами. Прореха во рту темнела внушительно. - Еще и заботливый…
        Дядька повернулся. Красивым и опасным движением матерого хищника. «Мягкое», кутавшееся в отрепья, замерло. Замер Чолокян, даже не опустив ногу на ступеньку. Замерла его супруга. Замерли остальные. А вот седая плевать хотела на красивую хищность. Только положила руку на роговую рукоять выгнутого большого ножа, сделанного из автомобильной рессоры.
        - Я не добрый, - дядька усмехнулся, - просто не такой злой, как ты… Багира.
        Седая вздрогнула. Да так, что даже подбородок дернулся в сторону. Пальцы, сжимающие рукоять, разжались. Одноглазый кивнул и бросил ей плоскую банку.
        - Чертова ночь, - повторил Чолокян, сев рядом с женой и погладив ее по плечу. Свою верховую он гладил куда нежнее. - Не надо ссориться. Место плохое.
        - Все у тебя плохое и чертово. - Коренастый седобородый дед, одетый в что-то, больше всего напоминающее тулуп, развязал горло вещмешка. Качнулся, блеснув отсветами пламени, большой крест. - Вот, братие и сестры, к общей трапезе. Не побрезгуйте.
        Чолокян, потянув носом, замер. Запах, что и говорить, не казался приятным. По первости и для тех, кто его не понимал. Чолокян понимал. Темная старая ладонь держала густо пахнущий козий сыр. Крепкое запястье, уже покрытое пигментными пятнами, обвивали четки.
        - Тебя-то, отец, куда понесло? - женщина, названная одноглазым Багирой, вздохнула. - Ты же из ахтырской церкви?
        - Храма, дочка, - поправил ее священник, - а звать меня Евдокимом. Приживался я там, теперь решил дальше пойти. Вера сейчас-то ой как нужна. Без нее, что говорить, плохо людям. Души слабеют, а где душа ослабела, там и тело гибнет. Угощайтесь, мне вот добрые женщины на дорогу собрали. Недалеко только ушел.
        - Вера… - одноглазый хмыкнул. - Тело слабеет от недостатка витаминов, нормального белка, болезней и…
        - Дайте поесть уже, - фыркнуло «нечто» и потянулось к перевернутому пластиковому ящику, где уже кто-то незаметный резал сыр. - Вера, тело… жрать хочется.
        Отец Евдоким вздохнул:
        - Вера должна быть. Она же вперед нас движет, заставляет в даль смотреть…
        Глава 1
        Долгая дорога к дюнам
        Самарская обл., город Отрадный
        (координаты: 53°22?00? с. ш. 51°21?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Грохотало. Снаряды, разрываясь, крошили кору, рубили ветки. Свистели осколками вокруг, изредка вспарывая землю совсем рядом. Остро несло порохом. И кровью. В том числе и его.
        Холодало. Замерзшая земля резала тело. Кружась, медленно и плавно, падали снежинки. Ложились, блестя узорчатой белизной, закрывая грязь. Первые вестницы грядущей зимы. Ровно и мягко покрывали все вокруг белым ковром. Не таяли даже на лице, практически остывшем.
        Он плыл вместе с ними, так же тихо и спокойно. Закрывая глаза и засыпая. Боль осталась позади. Боль отпустила, из острой кромки ножа, полосующего тело, превратившись в пульсирующий алый коридор. Воздух, крошащийся льдинками снаружи, здесь колыхался мягкими теплыми волнами. Заставлял нырять в покой и тепло, глубоко и безвозвратно.
        Тихая глубина засасывала. Обхватывала со всех сторон, ласково сжимала и утаскивала все дальше. И потом неожиданно устремилась вверх. Он улыбнулся, все понимая и глядя вниз, на такое ненужное и хрупкое тело. Пора засыпать…
        Тепло задрожало. По красному стеклу пробежали еле заметные трещинки. Дрожь стала сильнее, трещины, хрустя, разбегались все шире. Он хотел закричать, помешать, не допустить, совершенно не желая останавливаться. Не получилось. Сияющий холодом мир ворвался внутрь, разорвал теплый персональный тоннель покоя. Разнес к чертям и в клочья мозаику, переливающуюся добром и всеми оттенками алого. И вот тогда…
        Морхольд захрипел, взвыл, надрывая связки. Вцепился в мерзлую землю, ломая ногти и раскрывая рот. Забился, жадно хватая воздух всей грудью, захлебываясь в страшном кашле. Перевернулся, ничего не видя, растерянно тыкая руками вокруг.
        Над головой грохотало и свистело. Бой явно не думал заканчиваться. И пора убраться отсюда. Раз уж не вышло помереть.
        Рука наткнулась на что-то покрытое снегом, свалявшееся и мохнатое. А, да, чертов кот чертова башкира. Морхольд, раскорячившись черепахой, встал на четвереньки. Боль вернулась. Боль пронзила насквозь. От лопаток и до самых пяток. Он стиснул зубы, мотая головой и воя от нее, безбрежной и яростной. Надо, надо двигаться. Чертов кот…
        Чертов кот оказался тяжелым. Отползать, таща лохматую зубастую скотину, оказалось нелегко. Но кошак явно не так мертв, как казался. Во всяком случае, почему-то хотелось в это верить. Морхольд нащупал толстый кривой сук, схватился покрепче, плюнув на проткнувшие ладонь острые шипы. Взвыл еще раз, вставая на ноги. И, волоча за шкирку волосатую и усатую подлюку, шатаясь и не чуя левую ногу, двинул отсюда к чертовой матери.
        Кто и кого побеждал? Да все равно.
        Убралась ли Даша и ее новые спутники? Да накласть.
        Все потом. Сейчас надо еще раз выжить. Раз уж почему-то не вышло помереть.
        Согнутая фигура, ковыляя и прижимаясь к деревьям, уходила в белую отвесную стену снега.
        Снег угомонился к ночи. Разом взял и перестал валить. И даже начал таять. На небе, как и обычно, клубилось и густело серое и непроглядное.
        Костерок, разведенный от одной из трех оставшихся спичек, трещал в ямке. Укрывшись под длинными корнями наполовину вывороченного дерева, Морхольд сопел и потел. Боль не проходила. Но хотя бы не стреляли вокруг. И вряд ли кто сейчас станет его искать.
        Кот, и верно оказавшийся живым, блестел оставшимся глазом и еле заметно подрагивал усами.
        - Морда… - Морхольд вздохнул, - куда так отожрался?
        Кот не ответил, чего и следовало ожидать. Еле слышно мявкнул чего-то и закрыл глаз.
        - Спи, рожа… - Морхольд матюгнулся, - а я вот хренушки усну, судя по всему. Дожил, с котом разговариваю.
        Кот не шевелился. Чуть подрагивало одно ухо, рваное, но зато с уцелевшей кисточкой на самом кончике. Морхольд, шипя, вытянул левую ногу. Спину прострелило от самой середины, ударило эхом до колена. Неожиданно захотелось стать маленьким мальчиком, уткнуться маме в грудь и поплакать.
        - Твою за ногу… - он выдохнул, зябко поежившись. Костерка-таки не хватало для тепла. Зубы пока не стучали, но надолго такое счастье?
        Он сгреб редкую сухую листву, устроив лежбище. Прислонился спиной к корням, закрыв глаза. Хорошо, куртка более-менее уцелела. Хотя прорех в ней столько, что в пору называть ее решетом. Холодно, сука. Голодно, мерзко, больно… Да и вообще… каково оно, осознать, что умирал?
        Морхольд что-то шептал под нос, совершенно не понимая, что организм все-таки сдался и начал засыпать. Последняя мысль крутилась вокруг холода и возможного воспаления внутренних органов. Потом она преобразилась в шуршащую упаковку самого настоящего «Сникерс кинг-сайз» и разорвалась фейерверком на день Победы.
        Проснулся он от нескольких желаний сразу. Хотелось, ни много ни мало, а есть, ссать и выпить таблетку «нурофена». Или еще какого обезболивающего. Потому как боль, спрятавшаяся на ночь, вернулась. Морхольд зашипел, заставив все так же дрыхнущего кота открыть глаз. Судя по чистой шерсти на боку, животина за ночь ни разу не перевернулась.
        - …, твою … и … в … на … Распрямить твои кудряшки, - он отхромал подальше, злясь на ненужные вроде бы правила приличия. Кого тут стыдиться, кота?!
        Хотя, уже возвращаясь назад, понял, что поступил правильно. Не гадь там, где ешь. Или живешь. Пусть даже в их с котом пещерке они и не жили, и с едой туго. Один хрен, нечего расслабляться. Тем более, что идти, неожиданно, стало легче.
        Еще вчера, добравшись сюда и разведя костер, Морхольд попробовал немного разобраться в собственных повреждениях. Выходило не особо хорошо, но не так страшно, как казалось. Глаз пришлось прикрыть повязкой из чудом оставшегося на поясе остатка прокипяченного бинта. Левая ладонь превратилась в отбивную, совсем как после удара кухонным молотком. Первого удара, когда мясо еще не в лохмотья, но… и этого хватает. Ну очень неудобно и больно. Скорее всего, два оставшихся ногтя слетят к чертовой бабушке в течение пары дней. Но, самое главное, на спине крови не оказалось.
        Значит, что? Приложило волной от взорвавшегося снаряда хрен пойми откуда взявшегося танка, да-да. Впечатало в одно из ближайших деревьев, такие дела. Позвоночник подозрительно щелкал и хрустел, и поневоле становилось не по себе. Да и черт с ним. Живой, относительно целый. Все остальное… ерунда, война план покажет.
        - Э, кошастый, жрать хочешь? - Морхольд покрутил головой, отыскивая необходимое. Кот, как ни странно, смотрел на него заинтересованно. Даже, как показалось, понимающе.
        - Ты б хоть мяукнул, что ль, если согласен… - Морхольд довольно кивнул, обнаружив искомое. А кот коротко и приглушенно муркнул. Прямо как БТР.
        Снег полностью все же не растаял. Так, лежал белыми пятнами там и сям. Солнце, понятное дело, не выглядывало. Но холодная корка заметно сокращалась. Это хорошо, глядишь, вода покажется не такой и холодной. Какая вода? Морхольд поежился.
        Река находилась недалеко. Пусть сейчас она и не бежала так быстро, чтобы услышать, но в этом он не сомневался. Ее Морхольд чувствовал сразу. С самого детства. И вода сейчас ох как нужна. Потому что еду взять негде.
        Из съедобного рядом оказался лишь одинокий куст рябины. Красные ягоды радостно горели на ветках, густо обсыпав их алыми россыпями. А толку? Он же не снегирь или синица, чтобы наесться этой вот красивой горечью.
        Да и кота стоит покормить. Мышковать или, того пуще, поймать птицу себе по размеру кошак сможет не скоро. Раз так, нечего торчать дуб дубом и ждать манны небесной. Пусть и способ, которым стоило добыть пожрать, применялся на его веку всего пару раз. И то не им самим.
        Морхольд подкинул сушняка, собранного еще ночью и лежавшего поодаль от костерка, выпаривая влагу. Огонь пригодится. Ненадолго придется вернуться в каменный век, честное благородное слово.
        Выдаст их дым? Нет, не выдаст. В этом Морхольд не сомневался. Дым стлался над землей, теряясь в корнях и не поднимаясь вверх. Птиц вокруг не оказалось, не вспугнешь. Да и кот чужих-опасных почует. Как и любой усато-полосатый - пусть и сильно ранен, но бдителен. Точно-точно, вон, ухо еле заметно крутится локатором. И хорошо, такую сигнализацию и за цинк «семерки» просто так не купишь.
        Замеченную ветвь, относительно прямую и вполне крепкую, ломал уже не таясь. Древесина, упругая и сильная, поддаваться не желала. Но бороться не смогла и отступила, наградив длинной, по плечо и толщиной с запястье необходимой снастью. Пусть пока еще и в виде полуфабриката. Глаза боятся, руки делают.
        Среди редких оставшихся при нем вещей сохранился один, крайне важный, предмет. Тот, без которого пришлось бы тяжело. Нож. Короткий, широкий и крепкий. Сохранился только благодаря куртке, где сталь постоянно спала во внутреннем кармане на груди. Пользоваться им выпадало нечасто, но вот и пригодился.
        Так… рядом обнаружилось полезное переплетение корней. Высокое, чуть не по колено. И очень удачно вышло закрепить там эту самую палку. Так, чтобы она поменьше вертелась. Что еще?
        Шнур, скрепя сердце и плюя на собственную алчную жабу, пришлось выпарывать из многострадальной куртки. Крепкий, стянутый из синтетических нитей, он утягивал живот Морхольда, и таким способом приходилось пользоваться давно. В спокойные сытые месяцы живот упорно старался подрасти. Ничего, сейчас - тоже весьма нередкие дни - лишнее уйдет быстро. Так что сильно жалеть не стоило.
        Короткий и плотный сучок валялся прямо под ногами. Пригодится. Морхольд, поморщившись от чуть колыхнувшейся боли, примерился и взялся за дело. Дело оказалось небыстрым и непростым. Что поделать, в чем-то ты специалист, в чем-то сущий рукожоп. Так всегда и у всех.
        Нож входил в плотное дерево тяжело и адски скрипя. Два первых надреза, крест-накрест, посередине обломанного края. Чуть расширить, водя сталью как пилой, порой подстукивая сучком, стараясь вбить поглубже. Ветка поддавалась с заметной неохотой. Но поддавалась.
        Упорно, до рези в ладонях от спинки ножа и шершавой коры сука, взад-вперед, и снова и снова. Нож уже не скрипел, практически стонал. Дерево аккомпанировало чуть тоньше. Но дело шло, как и задумывал. Сталь входила все глубже, добравшись на две трети до нужной глубины.
        Приходилось останавливаться и вытирать пот. Тот уже не просто выступал. Катился по лицу и спине градом. Тонкие струйки, противные и липкие, с шеи перебрались на грудь, явственно желая стечь на живот. А вот спина стала болеть меньше. И даже вышло перенести вес на больную ногу. Та даже стала слушаться, не подгибалась.
        Время явно перевалило за полдень, низкие тучи прямо посветлели. Растеплило, от снега остались только жирные влажные прогалины. Пар изо рта уже не шел. Взамен явственно парили рукава и, наверное, спина. Зато и дело потихоньку приблизилось к концу.
        Когда нож закончил скрипеть, резать им можно было разве что давно пропавшую в природе вареную колбасу. «Докторскую», прочно занесенную в Красную книгу канувших в небытие примет развитой цивилизации. Да и то, возникло сомнение в способности ножа разрезать полиэтилен обертки лезвием. Разве что незатупившимся кончиком.
        Придирчиво рассматривая результат, Морхольд довольно хмыкнул. Ну, первый блин вышел не особо комом. Такие… вполне одинаковые четыре рога. Хватило бы ножа, чтобы заострить. Он вздохнул и принялся кромсать дерево снова. Плоские разлохмаченные концы потихоньку превращались в острые и относительно опасные жала.
        Шнур пошел в дело чуть позже. Аккуратно, не перетягивая, Морхольд стянул рога у целой части своей самоделки и пошел к пещерке. Вот что-что, а как посошок эта деревяшка ему точно сгодится.
        Кот наконец-то сменил положение. Морхольда он встретил, лежа на пузе. Роскошная шуба и рыжеватый подшерсток делали его даже больше, чем на самом деле.
        - Ба, да ты, хвостатый, ожил? - Морхольд сел осторожно, боясь потревожить спину, и сунул конец деревяшки в костер. Подбросил сушняка и приготовился вовремя достать эту вот древнюю снасть.
        Кот фыркнул, запах занявшегося дерева ему почему-то не понравился. И не ответил, совершенно не удивив.
        Дерево, потрескивая, тлело. Несколько раз поворачивая его, Морхольд пристально всматривался. Да, охотник-неандерталец из него, словами классика, как из козьей жопы труба. Ну, бывает на старуху проруха. Дело-то все равно не бесполезное, да и спорится.
        Выхватив чуть вспыхнувшую шнуром палку, он быстро притушил огоньки, сунув в просохший песок на полу. И критично осмотрел творение. Лишнее обгоревшее убрал бедным ножом и хмыкнул. Затея удалась. Обугленные рога стали крепче. Ну, или должны были стать. Из сломанной ветки вышла самая настоящая острога. Рыбацкая древняя острога. Осталось только использовать ее удачно - и будет им с котом счастье. Если и впрямь повезет.
        Морхольд встал, покосился на усатого собрата по несчастью. Тот, не сменив позы и загадочно, как только кошки и умеют, смотрел на него. Страшноватое зрелище, что и говорить, когда на тебя смотрит огромный одноглазый саблезубый кот.
        - Отдыхай, жопа мохнатая, - Морхольд сплюнул, - а я попробую найти нам жратву. Остаешься за старшего. Если что - три зеленых свистка.
        Позвоночник, радостно отреагировав на подъем и первые шаги, стрельнул горячим трассирующим. От крестца и до самой пятки. Морхольд сплюнул, с горечью поняв, что уже привыкает.
        Идти к реке оказалось не так просто. Деревья заканчивались не по-над берегом, отступая на несколько метров. И тут вчерашние упражнения погоды сказались куда сильнее, размыв все, куда дотянулись. Несколько раз приходилось крепко упираться концом остроги в землю, чтобы не упасть, оскользнувшись.
        Река катилась себе мимо. Черная, едва заметно блестевшая гладкой спиной. Пахнуло, несмотря на холодок, ее густым запахом. Илом, влагой, чем-то неуловимым, присущим вот таким речкам. Пусть и ставшим в одночасье крайне большими.
        Морхольд остановился и покрутил головой. Лезть в холодную воду он не собирался, но отсутствие деревьев могло сыграть плохую шутку.
        Неподалеку виднелась ива, накренившаяася над рекой, толстая и длинная. Метров двадцать, ага. Хреновы двадцать метров, что вчера он прошел бы за пару-тройку секунд. А вот сегодня пришлось ковылять целых десять. А уж забраться… Морхольд вздохнул, предвкушая это удовольствие. И полез.
        - Получилось, надо же… - Морхольд поморщился. Ходить, работать, рыбу бить - не так больно, как сидеть. Вот глупость какая… - Слышь, усатый, тебе вкусно?
        Кот не отвечал. Старательно уплетал то ли карася, то ли еще какую рыбину и урчал. Морхольд довольно улыбнулся и снова похвалил сам себя. Рыбалка-убивалка удалась. Пусть он и сверзился вниз, вместо того, чтобы прихлопнуть еще одну рыбину.
        Одежда сохла у костерка, распяленная на вбитых в землю рогульках-сучьях. Рыбы набил целых пять голов. Или штук? Головы, кстати, кот не ел, видать, брезговал. Все рыбины оказались разными. Морхольд не особо жаловал рыбу до Беды, не говоря о рыбалке. Но все ж таки оказался удивленным. Как-то водоплавающие совершенно не напоминали тех, из детства.
        Кот самозабвенно приканчивал половину третьей рыбины. Поделил прямо по-братски: коту полторы и ему полторы. Разве что размеры разные. Свою порцию, недолго думая и выпотрошив, запек в углях. Отрезал мерзковатые зубастые головы, обмазал тушки глиной, взяв ее с бережка, и запек. Рыбка, после того, как горячую глину отстучал ножом, пованивала, плохо пропеклась, но елась на ура.
        - Не-не, и не проси, - Морхольд шикнул на кота, так и тянувшегося к оставшейся сырой рыбешке. - Это на утро, бестолочь.
        Тот как будто понял. Успокоился и завалился спать. Свернулся в клубок, засунув нос куда-то в шерсть, - и все, нет кота.
        Морхольд дохрустел остатками порции, поковырялся в зубах нехилой косточкой и, скривившись, еле смог встать. Сгреб побольше листвы в свое «гнездо» и вышел на воздух.
        Похолодало. Первый вчерашний снег выпал рановато. До Нового года, если прикинуть, месяца два. Ну, край, с половиной. Потому и холодает серьезно, чему удивляться? Морхольд подышал на руки, растирая ладони. Высохшие футболка и штаны тепла не прибавляли. Хорошо, что додумался снять куртку, залезая на деревце.
        Над головой, посреди черно-алмазной ночи, неожиданно пробившейся через тучи, на него смотрела Большая медведица. Ковш, родной и привычный, чуть подрагивал свечением мерцающих звезд.
        Морхольд еще раз дохнул на руки. В голове, точь-в-точь как звездочки, мерцали мысли. Несколько. И ни одна ему не нравилась. Потому как хорошего в них не наблюдалось. Что они с котом имели в наличии?
        Два нормально функционирующих глаза на двоих. Обоняние и всякие там шестые-седьмые чувства - только у хвостатого. Нормально работающие двигательно-опорные аппараты тоже стоило поделить на два и прикинуть, насколько оба инвалида мобильны, - шесть плохо работающих лап с ногами на двоих. Рука вроде бы приходила в себя, а у кошака ребра явно подживали, равно как и мясо, подранное клыками страхолюдной собаки Клыча. Ну, это-то ладно. Можно записать в плюсы нехитрой бухгалтерии.
        А в минусах чего выходит?
        У-у-у, тут все круче. Но по порядку.
        Пока их не искали. Если б наоборот, так давно бы нашли. Но, тем не менее, пока все в норме. Если повезет, то забудут. Да и мало ли, вдруг никто их не видел? Хотя тут Морхольд сомневался. Да и потом, зная Клыча, стоило ожидать прочесывания всей территории рядом с детским лагерем. Если, конечно, Клыч выжил и победил. Или не победил, но сохранил свои силы.
        Ребятки же, что шли за пай-девочкой Дашей, Морхольда пугали не меньше. Очень уж серьезны и круты. От таких стоит ожидать и следопытов, и командира, желающего прочесать все и вся. Вспоминая безумную гонку, начавшуюся еще в Кротовке, Морхольд поморщился. Чертовы крутые перцы. Таких если останавливать, так двумя штурмовыми отрядами с Кинеля, не меньше. Хотя… то ли интуиция, обострившаяся с годами, то ли задница, чуявшая подлянку, подсказывала: да и ну его нахер, воевать с такими. Как-то он не удивился бы потом полноценному полку, явившемуся на поиски своих коллег.
        Ну и самый главный проблемный вопрос: чего делать? И как быть?
        На кой ляд он подписался на сделку с Дашей? Правильно, из-за пусть и призрачной, но надежды. Найти своих. Найти тех, кого потерял. И? Жива ли Даша? И не врала ли она?
        Морхольд выматерился. Так, как матерился крайне редко. Так, что самому стало противно. А потом развернулся и пошел спать. Потому что от всех неожиданных новшеств в своей жизни он сильно устал.
        Лег, зарывшись в листву и положив в костер толстую валежину. Часов на пару хватит, а там… А там так и так вставать, да идти отливать. Морхольд накинул куртку, подложив рукав под голову, повернулся на бок, крякнув от боли. Когда к спине, уркнув, привалилось тяжелое, мерно дышащее и теплое, он улыбнулся. Животине тоже хотелось больше тепла. И уснул.
        А утром кота рядом не оказалось. И в пещерке тоже.
        - Ну, ты и гад… - Морхольд, ковыляя по следам на вновь выпавшем снежке, добрел до реки. - Сволочь усатая.
        Кот сидел и смотрел на непроглядно черную воду. Его совершенно не заботили несколько ворон, увлеченно клевавших какую-то падаль на мокром песке. Усатый просто сидел, смотрел, лишь дернув ухом, когда человек оказался рядом с ним.
        - Ну и какого ж ты сюда приперся, скотина? - поинтересовался Морхольд, растирая бедро. - Я-то, ясен пень, дебил еще тот, что поперся тебя искать. Но интересно же…
        Кот не шевельнул даже усом. Морхольд потыкал ногой в валявшееся на берегу бревно, сел. В этот раз стрельнуло где-то в крестце.
        - Добегался, конь старый, - он сплюнул, - что-то да вылезло. Эй, морда, чего тут интересного? Друга своего ждешь?
        Кот повернул морду и взглянул на Морхольда до жути осмысленным взглядом.
        - Да ладно… Как его, Азамат, да? Слушай, кошастый, ты меня пугаешь. Шевельни усами, если понял, о чем я… Не, не шевелишь? Азамат?
        Кот мявкнул. И заметно обеспокоился. Даже встал и начал крутиться на месте.
        - Угу… - Морхольд почесал подбородок. Вернее, ногтями пробился через заметно отросшую бороду и поскреб по коже. - Интересно.
        Будущее обретало более четкие границы. Хрен знает, что там у кота в его кошачьей голове, но… Хотелось верить, что что-то серьезное. Крути-не крути, а вся ситуация случилась из-за Дарьи. И найти ее стоило хотя бы для получения ответа, да. Ответа на самый важный для него, Морхольда, вопрос. Где искать.
        - Подожди-ка, дружище, - он сплюнул, глядя на явно нервничающего кота, - подожди.
        Бревно чуть нагрелось и холод мыслей не путал. Итак, судьба, вроде бы повернувшаяся задней точкой, сделала нежданный поворот. Верить в хорошее не стоило, но надеяться хотелось. Как минимум в то, что у кота не бешенство и он мявкает не просто так. Выбор у них, на самом деле, невелик. Но даже среди его практически отсутствия и какой-никакой, но альтернативы, желалось верить в лучшее.
        Стоит оставаться на месте? Вряд ли. Почему? Все просто.
        Берег все равно прочешут, рано или поздно. Вероятнее всего, что рано.
        Будет ли какой-либо прок, если отлежаться еще пару дней? Да ни хрена. Ни спина, ни нога нормально работать не собираются, так чего ждать? Есть ли шанс на встречу с Дашей Дармовой? Надо полагать. И явно больше, чем если вдвоем, на пару с котом, остаться.
        - Эй, мохнатый…
        Кот внимательно посмотрел на человека. Иногда он его даже пугал. Во всяком случае зверя, так явно понимавшего речь, Морхольд не встречал. Раньше.
        - Пошли за манатками, черт с тобой, - встал, пожалев о забытой остроге, - а потом и искать. Да не вру, пошли.
        Уже уходя вверх по течению, Морхольд прислушался. И присмотрелся. Черные точки воронья взмывали вверх чуть поодаль. Стоило поторопиться.
        Темнело. Ветер тоскливо и жалостно подвывал в разросшихся ввысь и вширь ивах. Плети ветвей, голые и безжалостные, хлестали вокруг деревьев, так и норовя пришибить кого-нибудь. Каркали, разлетаясь, невеликие черноперые вороны, ни капли не поменявшиеся с самого Морхольдовского детства. Видать, умным и хитрым крылатым совсем наплевать на Беду и ее последствия.
        Начал крапать дождь, но прекратил практически тут же. Радоваться этому, рассматривая низкие черные перины, рокочущие громом, Морхольд не стал. Стоило ждать от природы крайне неприятной пакости, не иначе. Ливня с градом, позавчерашнего бурана или, того хуже, льдисто-острой вьюги. Он бы не удивился, после Беды поземку частенько видели и в сентябре. Стоило поднажать. Хотя выходило оно как-то стремновато, если не сказать хуже.
        Что кот, что человек, бредущие по раскисшей земле, обдуваемой со всех сторон постоянно меняющимся ветром, могли вызвать одновременно и хохот, и сострадание. Еле-еле переставляя лапы с ногами, останавливающиеся каждые триста-пятьсот метров, мокрые и порой с трудом вылезающие из грязи.
        И если кот справлялся с дорогой относительно грациозно, как и положено любому хищнику, то Морхольду приходилось туговато. На одной из остановок он невесело усмехнулся и отряхнул с штанины жирные бурые потеки: ему пришло в голову одно сравнение. Так себе сравнение, если честно. С пресловутой коровой на льду. С килограммами мяса и сала, танцующими на хрустящей и скользкой зеркальной поверхности. Выплясывающими что угодно, кроме чего-то красивого.
        - Эй, котозавр! - Морхольд выдохнул, тяжело оперся на острогу. - Мы хоть верно идем-то?
        Кот, что вполне логично, не ответил.
        - Да и ладно. Двинули.
        Получалось не особо, однако двигались. Медленно, но верно. Чуть ли не по километру в час, если судить по собственным внутренним часам Морхольда. Великолепная скорость, ага.
        До ночи оставалось не так и мало, когда кот неожиданно громко мяукнул и задал такого дра-ла-ла, что оставалось только поражаться. Ну, тому, как может нестись вперед животина, не так давно почти помершая.
        Причину мявканья Морхольд увидел чуть позже. Увидел и вздохнул. Было с чего.
        Вряд ли на реке туда-сюда шныряли суда, похожие на это, наполовину выброшенное на берег. Довольно большой корпус из стали, с торчащими по бортам металлическими штырями. С трубой паровой машины и даже мачтой. Яхта, ексель-моксель. Натурально, самая настоящая. Даже с именем. Ага. «Арго».
        А раз так, то… то как бы путешествие не закончилось, только начавшись. В смысле его, Морхольда, путешествие. Хреновастые дела получаются.
        Он сжал зубы и пошел быстрее. Чавк-чавк, ноги месили кашу под ногами. Чоп-чоп-чоп, чавкая месивом, соглашалась с ними острога, превратившаяся в посошок. Подошвы видавших виды ботинок разъезжались, совершенно несогласные с желаниями владельца переть вперед аки УАЗ. Кот, мелькающий впереди, одним прыжком оказался на борту, завис на секунду и спрыгнул внутрь. Морхольд выругался и решительно поднажал. Спина отозвалась мгновенной вспышкой тепла, горячо разлившегося по мышцам.
        Он доковылял в аккурат к тому моменту, когда морда кота показалась над сталью борта. Усатый мявкнул, зовя за собой.
        - Да иду, - Морхольд остановился, противореча собственным словам.
        Остановиться стоило. Хотя бы для того, чтобы понять - каким макаром этот вот бороздящий волны корабль оказался здесь. Выброшенный на берег аки Иона. Хотя, если память не изменяла, кит, проглотивший Иону, никуда его не выбрасывал. А кого тогда выбрасывал и кто? Капитана Ахава Моби Дик? Капитана, которого играл Ричард Харрис и за которым гонялась косатка?
        Морхольд вздохнул. Судя по всему, удар сказался не только на мышцах и позвоночнике. Если мысли мечутся и подкидывают совсем глупые вещи, то что? Все верно, контузия. Едрит Мадрид, как говаривала медсестра Люба из давно и прочно померших «Интернов».
        Так, что здесь?
        Он обошел «Арго» с кормы, взглянуть на левый борт. Как и стоило ожидать: выгнутый винт, полузатопленная часть корпуса и пробоина. Небольшая, но и ее хватило. Хотя винт заинтересовал куда больше.
        Ублюдка, намотанного на острые лопасти, Морхольд ранее не встречал. Мерзопакостный гад отдавал чем-то совсем нехорошим. Напоминал рыбочудов, живших под Самарой и каким-то образом выходящих даже через туманную границу, опоясывающую город. Откуда-то повелось звать тех мэргами. С ними Морхольду довелось повоевать не так и давно. Точно перед тем, как во снах стала являться дева в облике Дарьи Дармовой. Но таких, как сдохший гад, видеть не доводилось.
        - Ктулху тебя задери… - он присвистнул, разглядывая существо, - ну и урод.
        Желтоватая рыбья кожа в крохотных чешуйках. Мощные мышцы рук и плечей, видневшиеся в каше, оставшейся от рубящего удара винта. Перепонки? Куда ж без них. Гребень на башке, прямо как у гребаного Ихтиандра из золотого фонда фильмов СССР. И вполне себе человеческое лицо пацана, пусть и с признаками вырождения.
        - Беда-а-а… - протянул Морхольд и отмахнулся от снующего по палубе и мявкающего кота. - Да иду, за ногу тебя, иду. Не ори.
        На борт пришлось подниматься сильно матерясь и сопя. Иначе не получилось. Когда Морхольд шлепнулся на металлический настил, пот катил с него градом. Не хуже, чем дождь, что стал сильнее.
        Кровищи здесь хватало на весьма нескромных размеров мясорубку. Как и гильз, разбросанных по всей палубе. Морхольд огляделся, удивляясь увиденному. Надо же, сколько он просто не знал о том, что было под боком. Корабль, речной, на ходу. Рыболюди, точь-в-точь как иллюстрации к рассказам Лавкрафта о Дагоне и его детях.
        Он прошелся по борту, задержавшись у спаренного пулемета на корме, покачал головой, глядя на крупнокалиберный танковый Владимирова на носу и остановился, наконец, у штурвала. Он оказался прямо как в книгах Верна, с крохотным рулевым мостиком… и самим рулевым. Или шкипером, кто знает. Почему-то подумалось, что именно капитаном, так и не покинувшим свое судно.
        Большой крепкий мутант, весь в нездоровых наростах по лицу и со странно сросшимися пальцами на руках. В плотной провощенной куртке и вооруженный пожеванным (и бывает же такое!) АКСУ. С левой стороны шея у капитана практически отсутствовала, разодранная в клочья.
        Кот остановился рядом, приподнявшись на задних лапах и всматриваясь в хмурое нелюдимое лицо, застывшее в смерти. Морхольд готов был поклясться, что животина знала мутанта и даже переживала из-за него. Он попробовал оттащить капитана к борту, надеясь спустить вниз, на берег. Зачем? Дурацкая мысль, что и говорить. Морхольд просто хотел его похоронить. По-человечески, как положено. Пусть и потратив на эту дурь время и силы. Именно так.
        Не получилось.
        Руль оказался согнут и практически вбит в тело погибшего. Металл крепко-накрепко придавил его к металлу мачты за спиной. Ни туда, ни сюда.
        - Прости, друг, - Морхольд протянул руку и закрыл блеклые черные глаза, - чем могу.
        Кот отошел и остановился. Поводил носом взад-вперед, будто к чему прислушиваясь. Оно и верно, мутант мутантом, но больше трупов на судне не оказалось. Кровищи - хоть отбавляй, вся палуба в крови, а тел-то нет. Морхольд нахмурился.
        Ему верилось в то, что человеческий век здесь, на многострадальной и натерпевшейся от человека Земле, не закончился. Да, верилось. Эта вера придавала сил всегда. Без всякого глупого и оставшегося в прошлом пафоса - Морхольд верил.
        В страшные бои, ждущие впереди. В тяжелую борьбу, когда медленно, пядь за пядью, придется забирать свое назад. Не надеяться на волшебника в голубом вертолете, морских пехотинцев и воздушную кавалерию из-за океана, а делать все самим. Как уже было, и не раз. И больше всего ему хотелось верить в собственное участие в этой, по-настоящему последней, войне.
        И сейчас, не видя тел, он поневоле поежился. Своих забирают только разумные существа. И погибших «своих» у рыболюдей должно было оказаться немало. Если судить по крови. Слишком уж ее много. А ни одного нет.
        Кот, тем временем оказавшийся на носу, мяукнул. Морхольд подхромал к нему и присоединился к занятию мохнатого: разглядыванию берега.
        - Умный ты, зараза, - чуть позже констатировал факт и даже улыбнулся, - повезло мне, что вытащил тебя, лохматый.
        Как бы ни бушевала река и небо, льющее дождь, пару следов они так и не уничтожили. Невеликий отпечаток тех самых ботинок, что Морхольд самолично купил Дарье в Кинеле, вел к перелеску. Он довольно оскалился, машинально погладив умную башку кота. А тот даже не зашипел.
        - Дай мне тут прошвырнуться, - попросил Морхольд, - вдруг чем разживусь.
        И ведь получилось. Не сказать, что они стали сильно богаче, чем утром, но все же.
        Спички, два больших коробка самых настоящих охотничьих спичек, найденных в каюте под палубой. Запаянных в пластик и совершенно сухих.
        Несколько сухарей, завернутых в чистую тряпку. Один Морхольд немедленно отправил в рот и зажевал, наслаждаясь кисловатым привкусом ржаного хлеба. Мир вокруг него стал еще чуточку больше. Где-то еще, а не в Кинеле кто-то выращивал рожь и пек хлеб, превратившийся вот в эти самые сухари. Красота.
        Два магазина «семерки», завалившихся под отстегивающуюся койку, порадовали не меньше, чем раскладной кривой нож. Нож Морхольд определил сразу же: садовый. Таких у его деда, в далеком детстве, было несколько. Этот как раз походил на один, с синей ручкой, как брат-близнец. А патроны? Уж они-то всегда сгодятся.
        Большим сокровищем оказался совершенно неожиданный предмет, хранившийся в ящике капитанского стола. Атлас автомобильных дорог, от ведь. Откуда, для чего он был нужен капитану? А вот, попал в руки тому, кто оценил эту драгоценность по достоинству. И пусть атласу лет в обед чуть больше двадцати и выпущен как раз перед Бедой, не беда.
        И плащ. Длинный, чуть не до пят, кожаный, с дополнительными разрезами сзади и по бокам. И даже с капюшоном, державшимся на металлических крючках. Судя по размеру - капитанский. Крепко скроенный, надежный. Хотя пару швов на рукава Морхольд бы положил.
        А вот из огнестрельного оружия ему так ничего и не попалось. Но и на том спасибо, подумалось Морхольду, перекинувшему ногу через борт. «Арго» вздрогнул. Сильной, прошедшей по всему стальному корпусу дрожью.
        Летя к коту, уже ждавшему внизу, Морхольд что-то увидел. Что-то, заставившее его вздрогнуть. Но осознать, что именно, вышло позже. Он отковылял к деревьям, косясь на неожиданно сдавшее назад судно. Под килем хлюпало, влажно брызгало водой, корпус скрипел… Но «Арго», по неясной прихоти реки, упорно возвращался в ее черную глубину.
        И Морхольд, стоя на берегу, был готов поклясться, что закрытые им самим глаза погибшего шкипера-мутанта, чьего имени он не знал, на какой-то миг вдруг открылись. И посмотрели именно на него.
        Черт знает, что за мысли… Но прожив последние пару десятков лет в тени Беды, Морхольд порой сильно и не удивлялся. Стоял и смотрел на темный силуэт с трубой и мачтой, прочно вставший на воду. «Арго», чуть проседая на корму, но поднимаясь и поднимаясь, пошел по черной глади. И почему-то на миг показалось, что судно не просто дойдет до Самарки и приткнется на берегу у Волги, перед Чертой. Подумалось, что еще услышит странную новость о яхте, шедшей сама по себе против течения.
        - Контузия, не иначе, - Морхольд улыбнулся мыслям, - точно тебе говорю, усатый.
        Кот муркнул и мягко, покачивая хвостом, скрылся среди деревьев.
        - Ну ты и пакость, - проворчал Морхольд, - в следующий раз предупреждай, когда вот так исчезать соберешься.
        Заметно темнело, и он старался усмотреть хотя бы еще парочку следов. Хотя и так стало ясно, что кошак пер напролом не просто так. Да и повезло.
        На самом краю немалых размеров лужи отпечаток ботинок встретился еще раз. И второй, не Дарьи, попался чуть дальше. А потом все-таки стемнело окончательно. Почему они не остановились? Потому что впереди явственно мелькнул огонек, да и чуть стихший ветер принес запах дома и еды. Кто-то там, в тепле и уюте, тушил мясо. Судя по запаху - весьма вкусное.
        Морхольд остановился под низким раскидистым орешником и напряженно всмотрелся в темноту. Плохо, что один глаз не в строю. Но и имеющегося хватит. А так - пока вроде бы все ясно.
        Небольшой домик, в две-три комнатки. Бревенчатый сруб и дощатые, крашенные зеленым, сени. Пристрой, длинный и приземистый. Из почерневших от времени тех же бревен. Если судить по запаху, пробивающемуся даже через дождь, со скотиной. Со свиньями, уж точно, не спутаешь. Пахло… да что там, воняло знатно. И, вот ведь, ограды практически никакой. И что оно может значить? Да что угодно.
        Личность, живущая в избушке, находится под чьей-то охраной и ни хрена по этой причине не боится ни бога, ни черта.
        Или хозяин дома - ленивая скотина, и даром не хочет обезопасить самого себя крепким частоколом.
        Или человек, живущий здесь, плевать хотел на все. Как карта ляжет, так и будет.
        Или его просто-напросто боялись. Причем даже зверье. Верилось слабовато, но мало ли. Про рыболюдов на реке собственного детства Морхольд слыхом не слыхивал. Вдруг и тут так же?
        Оставалось проверить все догадки опытным путем. Тем более кот явственно намекал всем своим напряженным телом - нам с тобой, человече, именно туда. В самое логово местного людоеда, например. Кто ж его знает, что он там за мясо харчит?
        Морхольд присмотрелся внимательнее, надеясь быстро определить стратегию штурма. Напороться на дуплет из самой обычной двустволки как-то не хотелось. А вряд ли хозяин захочет поприветствовать незваных гостей как-то иначе. Ну, сам Морхольд поступил бы именно так. Причем ружье закреплял бы на ночь прямо напротив двери самострелом. Чего руки марать, когда ворье само себя пристрелить сможет?
        Напряженное выискивание слабого места помогло. Одиноко торчащая коробка у пристроя могла быть чем угодно. Будкой для инвентаря. Ледником для освежеванных трупов. Каморкой для утренних, обеденных и вечерних молитв. Да мало ли.
        Но почему-то Морхольд совершенно уверился в мысли о самом обычном сортире. А раз так, то стоило добраться именно до него. И ждать. Тем более, что каких-либо других будок, заполненных мутировавшими собаками, к примеру, не наблюдалось.
        Он пригнулся и, чуть шипя сквозь зубы от очередного прострела, осторожно пошел вперед. Но пройти вышло недалеко.
        Хлопнула дверь. На пороге появился силуэт, мирно попыхивающий самокруткой.
        - Хорош прятаться, - голос показался не молодым, но и не дряхлым, - выходите. Оба. И ты, и твоя зверюга.
        Вот такие дела, полоскать твои подгузники.
        Свет от керосиновой лампы мягко струился желтым янтарем. Фитиль потрескивал как-то особо уютно. Морхольд, облизав и отложив ложку, степенно хлебал чай. По-купечески, из блюдца. Не смог отказать себе в такой дурости.
        Травяной сбор из легко угаданных шиповника, смородины, земляники, чуть зверобоя и мелиссы, шел хорошо. Особенно под медок. Медок удивил особо, оказавшись цветочным. Пчелами, нормальными и хозяйственными, никого не удивишь, это верно. А вот откуда взялись эти самые нормальные полевые цветы? Не гречиха?
        Да и вообще… многое в доме удивляло.
        Чистота и уют, давно не свойственные миру. Одинаковые занавески на окнах, длинные, фабричные, интересного сочетания цветов: лиловые и зеленые. Вместе с ровными белыми стенами гостиной - да-да, именно гостиной, - они создавали непередаваемый ансамбль. Морхольд сидел и тихонько удивлялся своему удивлению еще больше.
        На полу лежал светлый ламинат. Этот материал он уже и не помнил, а тот лежал. Как новый. Чистый и даже отблескивающий в свете керосинки. Окажись в доме хозяйка, Морхольду было бы стыдно за грязные ноги и онучи, оставленные вместе в ботинками в сенях. Тоже, само собой, чистых.
        Но, во-первых, хозяйки не оказалось. А во-вторых, хозяин сразу отправил его в душевую, располагавшуюся за сенями. Отмытый и довольный Морхольд получил свежую пару теплого армейского белья - пусть и старого, как отходы мамонта, образца. Пресловутую «вошебазу», то есть самую настоящую зимнюю «белку». И, кроме этого сухого и пахнущего только лежалым счастья, хозяин одарил его неношеными шерстяными носками.
        Хозяин… хозяин. Стало ясно, что он именно тот, кого боялась вся округа. Включая бандитов, зверье и, вероятнее всего, самого Клыча.
        Чуть старше Морхольда, на неуловимые лет пять - десять. Высокий, крепкий, с коротким ежиком волос и внимательными глазами. Несколько шрамов на лице и бездна спокойной уверенности. Такой, что Морхольду оставалось только сыто рыгнуть после ужина и честно рассказать о цели визита и собственных планах. Которые, к слову, включали выбивание правды именно из мужика напротив. Он-то, кстати, чай пил из обычной кружки, с ручкой, обвязанной нитками.
        Чай парил, мед сладко пах, хозяин молча пил и внимательно смотрел то на кота, спящего в углу, то на Морхольда. А тот, сочно причмокивая, с присвистом хлебал из блюдца и не знал с чего начать. И косился на СКС, висящий сбоку от хозяина. Странно, но оружие никак не нарушало уюта комнаты.
        - Давай упрощу тебе задачу, - хозяин отрезал кусок сот и протянул Морхольду, - ты как к такому предложению?
        - Так заметно, что меня что-то гложет и не могу это высказать?
        - Прямо в точку, - тот усмехнулся, - лучше и не скажешь.
        - Ну… если оно так, то только «за».
        Тот кивнул.
        - Для начала, гостюшка, ты б представился. Понимаю, недосуг, усталость и все такое… но?
        Морхольд усмехнулся в ответ:
        - Прошу прощения, утомился.
        - Кто бы сомневался. На дворе-то, чать, не благословенный две тысячи восьмой. Это тогда было хорошо. Евро сорок, доллар тридцать, нанотехнологии, маршрутные такси, первые айфоны и вообще - тишь, гладь и божья благодать.
        - Действительно. Меня зовут Морхольд.
        - Интересное имя. Валлийское, кажется? Вроде бы упоминалось в «Тристане и Изольде»?
        - Радует общение с образованным человеком. Гляжу на вас и так и вижу очами души своей диплом о высшем. И почему-то звезды на погонах в придачу.
        - Да чего только не бывает, особенно в прошлом.
        - Ну, так…
        - Кто слишком много такает, тому в рот птичка какает, - хозяин отхлебнул из кружки, - слышали, наверное?
        - Великолепная книга за авторством Франсуа Рабле. Из главы о детстве Гаргантюа, если память не изменяет?
        - В наши-то с вами времена общение с человеком, не чуравшимся в прошлом чтения классика французской литературы, да и мировой в целом, - великая радость.
        - Ну, старик Рабле умел радовать неожиданными перлами в своем панегрике, эт точно, - Морхольд надул щеки и, прихлюпнув, допил чай. - А как вас величать?
        - Хм… - хозяин открыл жестяной портсигар, советский, с выдавленной охотничьей собакой, предложил угощаться, - а зовите меня, пожалуй, Егерь… Хотя нет, это имя для того, кто давным-давно ушел. Можно сказать, стал призраком. Зовите Лесником.
        - Удивительно незнакомое имя. Оба.
        - Взаимно, земляк.
        Морхольд удивленно посмотрел на него.
        - И не спрашивай, не поймешь. Родились мы с тобой в одном городе. Том самом, бывшим когда-то очень радостным. Откуда ты и добрался сюда.
        Удивляться этому уже не хотелось.
        - Может быть… земляк, ты тогда знаешь, зачем приперся к тебе?
        Лесник пожал плечами.
        - Знаю. Бери сигарету, Морхольд. Угощайся…
        - А, не курим… - Морхольд взял самокрутку, сделанную с помощью машинки и тоненько хрустнувшую всамделишней папиросной бумагой.
        - Добалагурим, не переживай. Да и никто из нас двоих не Цезарь.
        - Любишь «Обелиск»?
        - А как его не любить? Соляры для генератора нет, так бы включил.
        - Странно, что нет.
        - Появится. На, читай. Тебе оставила твоя девочка.
        На стол лег вырванный из записной книжки листок. Морхольд затаил дыхание, увидев написанное. Координаты. Простые географические координаты.
        - Это далеко, - Лесник закурил, - очень. На юге.
        Морхольд сглотнул. Но как?
        - Они пришли позавчера. Девочка, девушка и парень-башкир. - Егерь постучал пальцами по столу. - Жалко девушку. Мало того, что с пальцами беда, так еще и дети Дагона подрали. Но я помог, пальцы скоро заработают.
        - Рыболюды?
        - В точку. Дойдут до него руки… правда, когда, не знаю. Развел, понимаешь, черт-те что на реке.
        - Они…
        - Они ушли сегодня утром. Двинулись в сторону Похвистнево. Дойдут, как мне думается. Очень уж паренек у них упорный. Да и девочка…
        - Девочка чудо, - Морхольд облизал пересохшие губы, - просто чудо.
        - Чудо, что ты смог сюда дойти. И выжить.
        - Откуда знаешь? И кто ты такой, твою-то за ногу?!
        - Я же сказал: твой земляк Лесник. Я местный… старожил.
        - Да нет здесь таких старожилов, землячок, - Морхольд помотал головой, - не слышал про тебя. Никогда.
        - Так ты не живешь здесь. Мотаешься где попало, а на родину не заманишь ни калачом, ни пряником. Стыдно тебе?
        Он не ответил. Пожал плечами.
        - А потом удивляешься, что чего-то не знаешь. Свой город надо любить.
        - Ага.
        - Ага, ага… - Лесник невесело усмехнулся. - Жаль, Таната нет. Он бы тебе все объяснил куда доходчивее.
        - Я смотрю, вас здесь немало.
        - Нас здесь трое. Я, Танат и Мэри Энн. Был еще пес, Костоглод. Но он погиб. И Таната тоже… нет. И хорошо, что ты встретился именно со мной. Встретился бы с ним, значит, дела у тебя были бы плохи.
        - Да ладно, хватит лечить. Понимаю, что вышел сюда не просто так. Судьба?
        - Как говорил один стрелок, Морхольд, это Ка.
        - Роланда его Ка и лично Стивен Кинг привели в начало пути. А мне бы добраться до конца своего. До своей Темной Башни. И найти свой Ка-тет.
        - Захочешь - доберешься, - Лесник пожал плечами, - было бы желание.
        - На юг?
        - Ты испугался? Знаешь такое место, Джемете?
        Морхольд не ответил. Анапа, значит. Вот как…
        Все сходилось. Туда они и отправились практически день в день, когда небо разродилось огнем. Оставшаяся семья. Мама и сестра. Подарок на ее пятнадцать лет. Отдых на море.
        - А как я могу быть уверенным в…
        - Не придумывай причин, сынок, - Лесник усмехнулся, - будь мужиком.
        Спорить с ним о возрасте и о том, что он ему годился в братья, не хотелось. Все это было неправильным. Дом, хозяин, координаты, разговор этот дурацкий, отдающий надуманным диалогом в приключенческом чтиве, которое он любил тогда, до всего этого дерьма. Надуманный, как бы многозначительный, с недомолвками и Тайной. Именно Тайной с большой буквы «т».
        - Она уже тогда, оставляя листок, знала про мой выбор?
        Морхольд внимательно смотрел на человека, увиденного впервые.
        Даша Дармова. Странная девочка, умеющая то, что нельзя было и предположить в прошлой жизни. Ведь оставляя эти самые цифры и градусы широты с долготой, она давала выбор. Ему, человеку, вроде бы выполнившему свои обязательства. Ведь довел до Отрадного. Ведь сдал с рук на руки упрямому башкиру Азамату.
        Но на душе скреблись кошки. Такие, с вон того кота величиной. И соответствующими когтями. Ведь, давайте честно, он же шел не из-за такой нужной информации. Он просто нашел себе какую-то настоящую цель. Кроме постоянных ходок за давно пришедшим в негодность хабаром из прошлой жизни. Или за ублюдками, чьи головы оценивались в патронах. И как же быть?
        Лесник кивнул, не спеша поднялся и вышел. Оставил Морхольда наедине с самим собой. Подумать. Тоже мне, благородный дон, ну-ну. Хотя, и это верно, больше-то он ничего и не мог бы сделать. Выбор есть всегда. Даже пусть и небольшой.
        Идти в Похвистнево? Или на юг?
        Анапа. Он был там один раз. Его разговоры и отправили маму с сестрой туда. Море за невысокими дюнами. Запах соли и шашлыка. Гомон детей, их там всегда было много. Кусочек солнечного теплого счастья, оставшийся в памяти. И дорога туда куда длиннее, чем в ту же Уфу.
        Ответ Морхольд уже знал. Выбор, на самом деле, сделан. Осталось только его осмыслить и принять. И начать новую дорогу. Но сперва выспаться.
        - Вроде бы все проверил, стреляет хорошо. Но старый… - Лесник положил перед Морхольдом «макаров», блестящий маслом, и три обоймы. - Патронов маловато, ты уж не обессудь. Что было - отдал парнишке этому, Азамату. Ему придется тяжелее. Чем тебе.
        Морхольд кивнул. Тут хозяин прав на все сто.
        - Ну, усатый, бывай… - он протянул руку, очень сильно захотев погладить кота по умной башке, - не обижайся.
        Кот посмотрел умно, по-человечески, и сам ткнулся широким лбом прямо в ладонь. Муркнул и пошел к деревьям. Оглянулся, замерев и глядя прямо на Морхольда. Мол, чего стоишь, пойдем! Ну?!!
        Человек покачал головой, пожал плечами. Виновато и отчасти жалко. Кот повернулся задом, чуть дрогнул хвост, и зверь пропал среди стволов.
        - Б… ь!
        Морхольд сплюнул.
        - Чего ругаешься? - Лесник покосился на него.
        Ветер выл все сильнее. Зима приближалась. А Лесник только поднял капюшон штормовки. И все.
        Зря он думал, что Морхольд не бывал дома. Еще как бывал. И новая, весьма долгая дорога, начнется через дом. И теперь Морхольду предстояло возвращаться. В Отрадный.
        - Так чего ругаешься?
        - Стыдно. Даже кот и тот на меня надеялся.
        - Не глупи, - Лесник закурил. Ветер мгновенно растащил дымок в стороны, - ты не просто прогуляться решил. Семья… это же самое главное и дорогое, что есть у человека. Ты можешь найти свою. Любой поймет. Не поймет, так либо мудак, либо дурак.
        Морхольд не ответил. Примерял пистолет к большому внутреннему карману плаща. Кобуры у Егеря не оказалось. Вместо нее хозяин подарил Морхольду старый и надежный вещевой мешок. Тот, чьи точные копии-близнецы доходили куда угодно вместе со своими хозяевами. Хоть на Эльбрус, хоть до Кандагара, хоть до Берлина. И не пустой.
        Кусок сала, связка твердых, убить можно, сухарей. И спирт. Святое правило трех «с», передаваемое от отца к сыну. С которым русская армия выигрывала любую войну. Сало, сухари и спирт. Ни мороз, ни пекло, ничего не страшно.
        Толстый пластиковый пакет с тремя десятками сигарет в картонных пачках. И свитер. Той же домашней вязки, что и носки. Плотный, теплый, самое то по погоде на дворе.
        - Как думаешь добраться?
        Морхольд пожал плечами.
        - Через Волгоград, потом вдоль железнодорожной ветки на Краснодар. А там - как получится. Надо бы успеть до Нового года. И подарки найти.
        - Оптимист, - хмыкнул Лесник, - или нет?
        - Ну… тут как выйдет. Если все срастется, то какой-то кусок даже пролечу. Волга встанет - сколько-то по льду пройду.
        - Тоже правильно. Бывай, человече.
        Он хлопнул его по плечу и пошел в дом. Морхольд кивнул и двинулся обратно. Только не вдоль реки, а посуху. Так-то оно сподручнее, да и мало ли…
        Небо сыпало крупой, острой и жесткой. Дождь принимался лить не меньше пяти раз, пока он добрался до бывших дач в Раздолье. Земля снова раскисла, плевалась брызгами, заставляла чаще опираться на посох-острогу. Спина одаряла вспышками и выстрелами боли, но Морхольд шел и шел, как заведенный.
        Раз-два, раз-два, левой, левой. Таким шагом можно пройти весь мир. Если есть задача. Или вера во что-то. Хотя пройти даже не мир, а полторы тысячи километров хотелось бы не одному. Но уж как есть. Его размен с судьбой Даши Дармовой оказался равноценным.
        Рука, начавшая походить сама на себя, смазанная жиром и мазью из трав, крепко забинтованная, беспокоила не так часто. Глаз не работал. Тек слезой и порой вспыхивал ало-огненной паутинкой в темноте под перевязкой. Смех, да и только: калечный рукожоп шел в свою личную Шангри-Ла, аки Фродо в Мордор. Ага, наверное, проще было зайти посередь реки Большой Кинель и терпеливо ожидать, пока кто-нибудь не схарчит. Но ведь если помирать, так с музыкой. И Морхольду очень сильно хотелось, чтобы она зазвучала не скоро.
        Он остановился. Крыши домиков, заметные среди разросшихся посадок, серели впереди. Пробивались через морось темными острыми пятнами, кое-где либо уже совсем провалившимися, либо щерящимися обломанными зубами проломов. Заботливые хозяева, ухаживающие за домиками, давненько стали удобрениями для собственных грядок. Не любил Морхольд эти места. И даже до Войны-Беды не любил.
        Единственное, что радовало: не нужен счетчик. Нет здесь радиации. Не с чего ей здесь браться. Зато хватало собственных гадостей. А как еще, если двадцать лет назад по всей земле прошлась беда, да такая, что вспоминать не хочется. Не говоря о том, что если много лет закачивать водный раствор вместо выкаченной нефти - как-нибудь да рванет. Отрадный в некоторых местах был напичкан дрянью, называемой самим Морхольдом «ловушками». Разными.
        Вот и сейчас, прямо перед ним, сырой воздух совершенно незаметно подрагивал сразу в нескольких местах. И эти самые «несколько мест» явно сливались в кривую полосу, шедшую по всему открытому пространству. А по бокам торчал такой бурелом, что лезть в него ну просто очень не хотелось.
        «Битум». Никак больше назвать густую вязкую горячущую смолу он не смог. Смоляное варево, как-то растворившее на его глазах немаленького лосенка. И вся эта пакость сейчас как нарочно оказалась на самом удобном пути к его первой цели. Эти «ловушки» появлялись и пропадали не очень быстро. Несколько дней, порой неделя. И, как назло, сегодня явно решили оказаться здесь.
        Морхольд чуть отступил, спрятавшись под обвисшим сырым кленом. Серая пелена над головой густела и не рассасывалась, это да. Вот только он совершенно не помнил, чтобы низкая облачность останавливала охотящуюся стервь. И застревать на открытом месте столбом не стоило.
        Так… какие варианты?
        Варианты-то выглядели так себе, ничего хорошего.
        Первый: пройти через бурелом из разросшегося чилижника, перекошенных карагачей, кленов, вязов и редких тополей, невесть как оказавшихся здесь. Долго, а по времени уже обед. Добраться до цели стоило засветло. Пойдешь через одичавший пролесок - три часа пропадут. Как минимум.
        Второй: вернуться на полкилометра и попробовать обойти дачи по самым границам. Но тут подводных камней больше. «Битум» может быть где угодно. Не говоря о «мясорезке». И времени жалко, и себя самого, ковыляющего назад.
        Ну, и третий, к которому он и склонялся. Пройти по доскам забора самой крайней дачи, выломав и настелив их на относительно целый кусок частокола. Тем более, несколько уже валялись, сырея, впереди. Хотя тут еще та загвоздка. Сам Морхольд, будь он мародером или бандитом, с удовольствием бы подстроил все именно так, воспользовавшись моментом. И сидел бы в засаде. Чужих следов не заметно? Так дождь шарашит какие сутки?
        - Монетку кинуть? - поинтересовался он у дач. Или у неба. Или у пустоты за спиной. - А толку? Да и хрен с ним.
        И шагнул к доскам. Пришлось попотеть, укладывая их, но вроде бы выходило, как и задумывалось. Морхольд осторожно, косясь на марево над «ловушкой», пополз вперед. Дерево прогибалось, хрустело и брызгало прелью и щепками на концах. Дрожало, но не ломалось. Морхольд пыхтел и аккуратно, сантиметр за сантиметром, двигался подальше от жаркого и жадного зева ближайшего «битума». Жухлая остатняя трава рядом уже ссохлась в проволоку, выдавая «ловушку».
        Когда он скатился на землю, перевалив через обгрызенный край доски, спина болела немилосердно. Падая, он едва успел подхватить полетевший в сторону ПМ. И все же грохнулся, сильно приложившись о несколько битых кирпичей из стопки под забором.
        Выстрелы ударили сразу, с разных сторон. Первая пуля разнесла половину штакетины за его головой. Вторая и третья размозжили в труху рог подруги-остроги. А вот две следующие вкусно поцеловали его в спину.
        Дом у дороги-2
        - Да хорош уже пургу-то нести, а, батюшка? - Одноглазый начал нарезать кривым ножом сухую чурку. В ней не без труда угадывался рыбий балык. - Вера, вера, о чем вы?
        Священник пожал плечами, глядя как-то виновато и беззащитно. Одноглазый хмыкнул и подсел к нему.
        - Не обижайся, отец. Просто, ну…
        - Зла много вокруг, вот и все. А вера, она ведь тяжела в такие-то лихолетья. Многие ли смогут видеть в ней что-то… ну, что-то правильное.
        - Это верно, - Чолокян, жуя сыр, покосился в черный проем окна, - в такие-то года больше в себя веришь, да в ствол.
        Женщина, названная Багирой, глянула на него, как на дурачка. Чолокян втянул голову в плечи и отошел к жене, неся ей еду.
        - Мне вот интересно, друг ты мой ситный, - Багира посмотрела на одноглазого, - рожа твоя не особо мне знакома, а на память не жалуюсь. Откуда ты меня знаешь?
        - Это ужасная тайна, - одноглазый усмехнулся в бороду, - не расскажу.
        На какое-то время все замолчали. Хотя и молчал-то каждый по-своему.
        Священник просто сидел, тихо и покойно. Быстро склевав скромную порцию, еле заметно шевелил губами, перебирая четки. Какой-то умелец любовно выгладил их из абрикосовых косточек, отполировав до блеска. Щелк-щелк, одна за другой косточки отсчитывали мгновения жизни, а хозяин молча разговаривал с тем, в кого верил.
        Чолокян, достав из потрепанного, но пока крепкого рюкзака запасную сбрую, вооружился шилом, дратвой и кривыми толстыми иглами. Скрипел кожей, что-то ворчал под нос, мешая русский мат и армянскую брань. Изредка, быстро опустив кусочек ветоши в банку из-под дорогого крема для тела, втирал растопленный жир. Жир изрядно вонял, но никто не морщился. Что делала его молодка жена - никто не видел.
        «Мягкое», нисколько не растеряв своей пухлости, с шуршанием завернулось в лохмотья и молчало с регулярным почесыванием, кряхтением и сопением. Круг пустоты вокруг него расширился еще больше. Сразу после того, как оно, мелькнув грязными пальцами, сочно раздавило особо крупную вшу.
        Трое, видно отец, мать и то ли некрупный сын, то ли немалая дочь, одинаковые, круглолицые в отсветах костра, молчали как-то степенно, как и положено настоящим кубанским казакам. Давно уже не стало сытой древней зеленой Кубани, давно не ленилась течь в своем нормальном русле и сама мутная река Кубань, а вот, вишь ты, казачья степенность никуда не делась. Отец, подсвечивая себя резанной из вишневого корня трубкой, дымил самосадом. Мать, крепкая телом и белая кожей открытой шеи и пудовых грудей, что-то рукоделила. Дочесын прятался в темноте и не выделялся.
        Багира молчала сурово и каменно. Достав из-под длинной армейской куртки приличный тесак, водила по нему точилом, изредка проверяя заточку ногтем. Чуть виднелись в темноте седые непокорные волосы, вжикал по стали брусок, сама женщина, обманчиво не глядя вокруг, смотрела перед собой.
        Мальчишка одноглазого, укутанный в бушлат, молчал, стуча зубами и бледнея лихорадочным потеющим лицом. Густо дышал, с клокотаньем прогоняя воздух через сопли шкворчащего носа. Пытался уснуть, укутав лицо дрянным шарфом.
        Одноглазый молчал переживая. Косился на темноту за окном, прореживаемую молниями, и метался душой, явно мучаясь по мальчишке и страдая от невозможности помочь. Иногда вставал и отходил к доскам, прибитым к оконным рамам, шипящим от капель кислоты и стонущим от удара ветра. Благо хотя бы чертова ночная буря чуть поутихла.
        Одноглазый смотрел в клубящуюся темноту и злился. Оглядывался на попутчиков, пытаясь рассмотреть кого-то еще. Что-то тревожило, цепляло коготками опасения, не отпускало. Пламя, то поднимающееся, то смирявшееся в раскаленной бочке, не давало возможности как следует рассмотреть всех и каждого.
        Мальчика он нашел уже больного. Куда было тащить дрожащего мальца? Он не знал. Бросить его не мог, и сейчас, зная о бесполезности любых переживаний, изводил себя ненужной злобой.
        Одноглазый сел рядом, приложил ладонь ко лбу мальчонки. Тот полыхал не хуже бочки. Мужчина вздохнул. Сделать что-то полезное из ничего он не умел. Умел другое - убивать, защищать, ломать самых сильных и не давать ломать самого себя, выживать в пустошах рухнувшего мира, отыскивать многое необходимое и даже по малости лечить. Но придумать хотя бы какое-то средство, облегчившее детское страдание…
        Темнота поодаль от костра ожила. Выпустила из чернильной густой тени человека в странной хламиде, висевшей до колен трапецией. Костер подсветил силуэт, показал всклокоченные спутанные волосы, немалую бороду и свежий шрам на щеке.
        Бродяга остановился рядом с одноглазым. Пламя пробежалось по хламиде, узнав в ней несколько грубо разрезанных и стянутых капроновым шнуром мучных мешков. Одноглазый хмуро покосился на него. Не хватало ему рядом еще одного вошесборника кроме «мягкого».
        Бродяга оскалился, блеснув неожиданно ровной полоской зубов, и протянул руку. Одноглазый непонимающе уставился на нее. Костер, как живой, заинтересованно дрогнул, бросил больше света. Одноглазый сглотнул комок, дернул разом высохшей глоткой. Название на белой коробочке, когда-то блестящее, стерлось. Но осталось самое главное, по низу, мелким шрифтом. Он смотрел, не веря глазам, смотрел и боялся протянуть руку в ответ, не веря в чудо.
        Бродяга хмыкнул и нагнулся, поднося ближе нежданное волшебство. Одноглазый цепко взялся трясущимися пальцами, замер, схватив второй ладонью грязную руку мага и кудесника.
        «Четыреста миллиграмм, четыреста! - мысли скакали бешено, взрываясь от негаданной радости. - Ибупрофен, четыреста в дозировке, Господи спаси, Господи помоги и выручи, лишь бы подействовало, лишь бы осталось хотя бы немного активного вещества, Господи!!!»
        Священник, молча отщелкнув новую косточку, вытер блеснувшие слезой глаза. Багира сплюнула, поджав губы. Чолокян покрутил пальцем у виска. Отец сделал то же самое, а вот мать улыбнулась и кивнула. Бродяга прижал палец к губам и ушел в свою темноту, подальше от костра.
        Одноглазый, открутив крышку фляги, трещал разрываемой упаковкой. Быстро запихнул таблетку мальчишке, дал запить. Воду тот пил долго и жадно, с явным трудом двигая кадыком.
        Одноглазый замер, выжидая, веря и не веря в возможное здесь и сейчас. Никто не решился нарушить тишину. Каждый молчал и ждал по-своему. Когда дыхание мальчика стало ровным и он, неожиданно звучно зевнув, провалился в сон, выдохнули все.
        Священник перекрестился.
        - И в людей верить надо всегда.
        Покосился на Чолокяна и вздохнул.
        - А не только в стволы.
        Глава 2
        Бегущий от лезвий
        Самарская обл., город Отрадный
        (координаты: 53°22?00? с. ш. 51°21?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Морхольд, привалившись к стволу перекрученной яблони, хмуро рассматривал продырявленный вещмешок. И сало, с одного конца размочаленное попаданиями. И то и другое жалеть казалось глупым. Но он жалел. Хотя радовался больше.
        Спасители сидели здесь же, разогревая на углях костерка банки с кашей и тушенкой. Еще один, огромный до неправдоподобия, порой хрустел зарослями малинника, уйдя в дозор. Отчасти Морхольд даже порадовался. В его присутствии становилось немного неуютно. Чересчур уж тот… большой.
        Парочка, терпеливо дожидающаяся горячего обеда, не нервировала. Необычного в них было немного. Снаряжение, ага, именно оно. Такого профессионального обвеса, амуниции и прочего Морхольд не видел… да вообще никогда не видел.
        Комбинезоны-хамелеоны, защитные анатомические шлемы, ботинки, пошитые по ноге. Оружие оказалось обычным. «Винторез», «семьдесят четвертый» АК, АПСы, НРы. У громилы, прятавшегося в малиннике, очень серьезно и сурово смотрел на мир «Печенег». Правда, какой-то явно модифицированный.
        Ну, а то, что в тройке оказалась женщина, не удивишь. Разве только - и тут он явно не ошибался - мелькало в их лицах что-то одинаковое. Такое… родственное, сразу выдававшее брата с сестрой. Старшего брата и младшую сестру.
        - Спасибо-то скажешь? - мужчина подмигнул Морхольду. - А?
        - Спасибо, - буркнул тот, - чего-то до хрена помощи из ниоткуда в последнее время, даже растерялся.
        - Хам, - констатировала женщина, - быдло и мужлан.
        - Да, ты права, я настоящий мужчина…
        - Яйца, табак, перегар и щетина, - хмыкнула она, - мы ровесники.
        - Искренне рад.
        - Я Скопа, это Пикассо, а там, в кустах, огромный и злой призрак, его звать Большой.
        - Морхольд, к вашим услугам.
        - А про бороду? - хмыкнул Пикассо.
        - Ты ж бреешься.
        - Ну да. Пикассо к вашим услугам, Морхольд, да удлинится твоя борода.
        Скопа и Пикассо усмехнулись. Да так одинаково, что если у Морхольда и оставались сомнения относительно степени их родства, то сразу пропали.
        - Слушайте, ребят… - он достал одну из подаренных сигарет и прикурил от горящей веточки, - а вы-то кто?
        - Э? - Скопа посмотрела на него крайне удивленно. Пикассо улыбнулся, как-то очень понимающе:
        - Стало быть, ты местный? И кого-то уже встречал.
        - Лесника я встречал.
        - Понятно. Ну а мы… как это, сталкеры, наверное. По-своему так. Живем здесь, как можем другим помогаем.
        - Угу, а чего в бою недавнем не помогли? - больше спрашивать что-либо не хотелось. - Стоп…
        Морхольд вспомнил доску, которую не так давно видел в школе, где прятался вместе с Дашей от стерви.
        - А кто такой Кефир? И почему ты жадная скотина?
        Скопа вздохнула, Пикассо снова усмехнулся. Количество его ухмылок и усмешек уже заставляло злиться.
        - Жадный - это сам Кефир. Он… м-м… мутант, короче. Живет в городе, кровь пьет у всех, кто есть в округе. Но человек нужный. Достать может что угодно.
        - Да и бес с ним.
        - А бой - у реки, с применением артиллерии? - Пикассо зевнул. - Далеко были. Да и не наш он был, как понял.
        - А на кой ляд мне помогли?
        Двое мародеров, скорее всего выживших «клычевских», лежали в углу забора, заброшенные в высокую крапиву. Помощь от странноватой тройки оказалась как нельзя вовремя. Еще бы немного, и каюк Морхольду.
        - Так получилось, - Пикассо подхватил ножом одну из банок прямо под донышко, перекинул на землю. Полез за остальными. - Ты против?
        - Нет.
        - И хорошо. Угощайся, хорошие консервы, у Кефира как раз брали. Откуда-то с Госрезерва, им сто лет в обед, но ни хрена не порченые. Умели делать раньше.
        - Спасибо.
        Отказываться от еды было бы глупостью. Тем более, что гречка с мясом пахла одуряюще вкусно. Морхольд наклонился, скрипнув зубами от боли в крестце.
        - Чего с тобой? - Скопа нахмурила брови.
        - Черт знает. То ли взрывом об дерево приложило, то ли просто ударной волной. Ходить иногда не могу.
        - Беда, - констатировал Пикассо, - надо помочь.
        - Надо, - согласилась с ним сестра, - у тебя сколько с собой шприцов?
        - Штуки три.
        - У меня тоже.
        - Погодите-ка, - забеспокоился Морхольд, - чего за самаритянство?
        Две пары глаз уставились на него с явным удивлением.
        - Чудак человек, - сплюнул Пикассо, - я поражен.
        - Говорю же, хам, мужлан и просто неблагодарная личность, - Скопа сплюнула круче, прямо через зубы. - Что, не надо помогать?
        - Извини, - Морхольд вздохнул. Ему и впрямь стало стыдно. - Как-то отвык.
        - Это да. - Пикассо покопался в кармане разгрузочного жилета и достал металлическую зубочистку, засунул в рот, погонял языком. - Капец курить хочется. Сколько лет как бросил, а все тянет. Дыми в сторону, слышь?
        Морхольд согласно кивнул.
        - Отвык он от помощи, - Пикассо стиснул металл зубами, - а раньше, надо полагать, все вокруг так друг другу и помогали?
        - Тоже верно.
        - Ладно. Смотри, - из подсумка он достал небольшую пластиковую емкость с иглой под колпачком, - штука полезная. Народная фармакология - это вещь, брат, всегда поможет. Разве что тару такую найти удалось не сразу. Но не боись, мы их хитро кипятим, ничего не подхватишь. Давай, прям в плечо. Подействует быстро.
        Морхольд подержал инъектор на ладони, прикинул и решил отложить. Мало ли, чего впереди ждет. Да и…
        - Не доверяет, сестренка. Ну, что за люди пошли, совершенно не верят в человечность чужих поступков и благородство. Дурень, зачем мы тебя спасали бы тогда?
        Крыть оказалось нечем.
        - Мне идти очень далеко. А сейчас потерплю.
        - Ну, как знаешь.
        Морхольд кивнул и продолжил есть. Брат с сестрой присоединились, а Большой так и не показывался. Когда за спиной Морхольда хрустнула ветка, он чуть не подпрыгнул. А вот Пикассо только усмехнулся и приветливо помахал рукой.
        Женщина подошла и села рядом. Сбросила рюкзак и протянула руки к костру.
        Молодая, темноволосая, с тонким длинноватым носом и серьезными глазами. Без каких-либо признаков противогаза, счетчика или химзащиты. Морхольд вздохнул, вновь ощутив волну непонимания и удивления. На этой оказались джинсы. Вот такие дела.
        - Привет, Мэри Энн. - Пикассо подмигнул и, подхватив ножом под дно, поставил перед ней очередную разогретую банку. - Угощайся. По грибы ходила?
        - В основном по ягоды, - женщина улыбнулась краешком губ, - самое время сейчас кое-что собирать. Скоро совсем похолодает.
        Морхольд посмотрел в небо. Серое и низкое, оно пока притормозило моросить. Но ждать с него снега, например?
        - Ну, не прямо сейчас, - Мэри Энн принялась есть, - потом. Свитер подошел?
        Он кивнул. И поблагодарил.
        - Хорошо.
        Какое-то время все жевали, не отвлекаясь на разговоры. Но не особо долго.
        Морхольд довольно откинулся назад, предвкушая продолжение пути. Спина осоловело ныла, но пока не стреляла. Это радовало. Опыт подсказывал - впереди немало сложностей.
        Ветер снова затянул резкий и тоскливый блюз, насвистывая в прорехи домиков и слепых окон. Острые порывы лезли за пазуху, настойчиво добираясь до теплого тела. И впрямь холодало.
        Трава, дряблая, желтая и размазанная в грязи, даже не трепетала. Поникла, готовясь заснуть до весны. Деревья водили ветвями, настороженно посвистывая самыми тонкими сучьями как розгами. Оставшиеся листья лениво кружились, падая вниз.
        Осень, мать ее. Пора очарования и бла-бла-бла. Остатки сентябрьской паутины давно унесло ветром. Вместе с теплом и уютом. Лужица чуть поодаль остро и льдисто блестела черным застывшим зеркалом. Рябина, переливающаяся хрустальной алой россыпью ягод, шуршала и колыхалась. От ее волнения по спине бежали вполне себе зимние мурашки.
        Пикассо снова засунул зубочистку в рот и повернулся к Морхольду:
        - Ты сейчас куда?
        - До Колымы.
        - Осторожнее, смотри. Там «серые» вовсю охотятся.
        - Уж в курсе, - буркнул Морхольд, - пару дней назад гнали меня.
        Пикассо кивнул. Мэри Энн посмотрела на Морхольда:
        - Дай-ка мне свою руку.
        - Погадаешь?
        Зеленоватые глаза выстрелили злостью. Морхольд замолчал.
        - Посмотрю судьбу.
        Судьбу так судьбу.
        Тонкие пальцы сильно взялись за запястья. Пробежали щекотливыми муравьями по открытой ладони, замерли. Скопа, откинувшись на большой рюкзак, дремала. Пикассо смотрел в небо и меланхолично грыз зубочистку. Большого было ни слышно, ни видно.
        - Ты проживешь долгую жизнь. И прошла у тебя ее малая часть. Делал много зла, а можешь сделать не меньше. Ты сможешь найти потерянное, если поверишь в собственные силы. Но, причиняя боль и зло, ты накопил много долгов. И идти тебе теперь вперед только крадучись. Никакой стали, никакого пороха. Как в сказке: возьми три пары железных башмаков, три железных посоха и три железных хлеба. И когда сотрешь и съешь весь металлолом, то только тогда найдешь искомое.
        - Волшебная просто судьба получается… - Морхольд хмыкнул. - И как это мне столько пропереть без стали с порохом?
        - Попробуй заменить их на дерево, камень и кость, как еще? - Пикассо усмехнулся. - Мэри, что-то ты как-то очень закрутила все. Попроще не хотелось?
        - Много ты понимаешь в судьбе и ее чтении, - женщина сморщила нос, - хотя…
        - Пора идти. - Пикассо встал. - Хорошей тебе дороги, сталкер. И спи более чутко.
        Морхольд открыл глаза. Покосился на прогоревший, но еще теплый костер, сереющий золой. На два тела в сухих бустылях у поваленного забора. На огромный отпечаток ботинка в сырой земле. Было ли, не было…
        Спина застонала, отзываясь на подъем. Он оперся на острогу, встал, чуть поморщившись. Итак, до сумерек надо дойти в точку «А». Точка «А» лежала километрах в пяти по прямой и в семи-восьми кривыми зигзагами, что наверняка выпадут по пути. Следовало торопиться.
        Первые шаги дались с трудом. Нога не хотела сгибаться в колене, мешок висел пудовым грузом. Земля жирно чавкала, стараясь крепче вцепиться в подошвы. Ветер снова настырно лез под плащ, небо хмурилось и плевалось то крупными каплями, то моросью, то крохотными градинками.
        Потихоньку стало легче. Мышцы разогревались. Покалывали приятными горячими иголками изнутри, загоняя боль глубже. Ну, так не просто можно жить, так еще можно весьма и весьма двигаться. А движение, как известно, это жизнь.
        Он упорно шел вперед, стараясь уловить новый для себя самого рваный ритм. Ловил воздух, жадно вдыхая его полной грудью и пытаясь поймать что-то необычное. Про свой родной город в последнее время Морхольд знал все-таки не так и много. А что знал - пугало.
        Пока радовало одно: отсутствие зеленоватого тумана. Он появится попозже. Морхольд полагал, что успеет добраться до своего личного «схрона» раньше. А вот прочие обстоятельства вызывали одно расстройство.
        Зверья у города перед Бедой хватало. И когда люди сдали позиции - животные быстренько этим воспользовались. Пока людей валили в могилу эпидемии, странные осадки, голод, стычки и просто безумная тоска по прошлому, доводящая до самоубийств, четырехногие знай себе забирали все, что можно.
        Что говорит о хорошем балансе животного мира в охотохозяйстве? Верно. Поголовье волков. Если серые имеются - все хорошо. Просто так они никогда не придут. А вокруг Отрадного волков видели начиная года с десятого. И сейчас, яснее ясного, количество стай только выросло.
        Да и остальные, вроде бы мирные животины, только добавляли хлопот. Кабаны, быстро почуяв свободу передвижения, первыми ринулись занимать огороды, сады и палисадники. Благо разводимые людьми культуры после Войны принимались практически сами по себе. Зверье жрало от пуза и, соответственно, плодилось и множилось.
        А встречаться с семейкой кабанов без картечи или нарезного с «семеркой» Морхольду совершенно не улыбалось. Секачи, то ли из-за обильного корма, то ли из-за Беды, порой вымахивали в холке метра под полтора. Этакая гора из костей, мускулов и толстенного слоя жира, заросшая косматой колючей шерстью, с диким похрюкиванием налетающая на любого, представляющего потенциальную опасность для поросят.
        Смех смехом, но сейчас стоило опасаться даже бывших домашних кошек, давно плюнувших на врожденные эгоизм и склонность к одиночному образу жизни и сбивавшихся в самые настоящие прайды. Хорошо, хоть кошачьи особо не выросли.
        Ну, и стервь. Куда ж без нее? Эту крылатую lupus femina[1 - Самка у хищников семейства псовых (волки). Самец, само собой, кобель, а самка - lupus femina.] Морхольд обожал особой неподдельной любовью. Крайне жалея об отсутствии возможности притащить КПВТ, зарядить его МДЗ и расстрелять тварь к едрене-фене.
        Еще отдельной статьей проходили прямоходящие гомункулусы, выродившиеся из его бывших земляков. А «серые», совершенно сумасшедшие людоеды и садисты, стояли в списке опасностей наособицу.
        Иногда Морхольду даже казалось, что, приходя сюда, он переносится куда-то в амазонскую сельву или еще какой-то зеленый ад с его дикарями, анакондами и прочими забавными и милыми несуразицами. Теми, которых хлебом не корми, а дай пожрать человечинки. Страшное дело, право слово. Особенно когда ковыляешь во всем этом чаде кутежа во мгле Ада с помощью самодельного костыля. Раньше он ощущал себя гораздо увереннее.
        Через час он добрался до Осиновки. Отсюда оставалось не так и много, и Морхольд даже успел порадоваться. Зря или нет - пока было неясно.
        Ветер, вместе с ним добравшись до открытого пространства, довольно взвыл. Морхольд, оглядев огромный пустырь, вздохнул. Здесь не осталось практически ничего, напоминающего о цивилизации. Крыши ближайших домов торчали в километре впереди. А между ними и пролеском, откуда он обозревал окрестности, царила пустота.
        Пустоту разбивали несколько совершенно не удививших натюрмортов. Большие железные штыри, прикрученные к ним колючей проволокой поперечины и украшение - останки каких-то бедолаг. Тех, кто до него решился пройти здесь. Выбеленные временем черепа, редкие остатки грудных клеток и истлевшая ткань одежды.
        - Весело, - Морхольд сплюнул, - чего и говорить.
        Он шарил глазами вокруг, стараясь усмотреть опасность. Но та обнаруживать себя упорно не желала. Но он ее чувствовал. Ощущал каждым сантиметром собственной пропотевшей кожи. Ловил еле заметные оттенки в холодном сыром воздухе. Слышал в симфонии мельчайшего мириада звуков. Она таилась недалеко.
        Ветер. Ни разу не затихавший уже черт знает сколько. Резкий, пронизывающий насквозь и пару раз зацепивший тело даже через плащ и свитер. Колючая высокая трава шла волнами, отливала сероватой сталью. Тонкие высохшие деревца гнулись, цепляя когтями сучьев густой сырой воздух. Темнели вросшие в землю по самые окна останки домиков. Каркало вездесущее местное воронье.
        Город виднелся впереди. Серел пока держащимися пятиэтажками на самой окраине. Тыкал в небо непроходимым лесом того самого парка, где недавно он несся на квадроцикле. Игла телебашни вяло трепетала полосами отставшей краски.
        Снова всплыла в памяти школьная доска, исписанная мелом. Там, в прогнившем коридоре, когда к его плечу прижималась Даша Дармова, а по дому напротив, грохоча шифером и кирпичами, ползала стервь. Слова пришлись как нельзя вовремя. Что-то в них ощущалось.
        - Здравствуй, район… - Морхольд усмехнулся. Зло и нехорошо. - Я снова вернулся.
        Без стали и пороха, да? Ну-ну.
        Он сделал первый шаг. Вышел, не таясь, понимая всю бесполезность осторожных попыток. Нащупал в кармане одну из пластиковых ампул, подаренных недавно. Зубами стащил с иглы колпачок и воткнул в бедро. Жидкость вошла в мышцу легко и свободно. Спина отозвалась чуть позже. Вот только что, ровно и лениво, как нажравшийся хищник, боль ворочалась внутри него. И вдруг - нате, получите, взяла, да и пропала. Как нельзя вовремя.
        Морхольд подмигнул первому скелету, скалившемуся редкими зубами и даже парой золотых коронок. Помнится, одна ведьмачка не послушала колдунью и взяла с собой меч. И сделала все правильно. Потому как та оказалась глупой и плохой колдуньей. Щелкнул предохранитель ПМ. Глядишь, теперь получится и повоевать. Ну, кто на новенького?
        Под ногами земля, чуть просохшая от ветра, еле слышно скрипела мелкими камешками. Морхольд перешел на бег, стараясь справиться с километром опасной пустоты как можно быстрее. Бежал размеренно, внимательно смотря по сторонам и под ноги. Не хватало ему сейчас угодить в какую-то яму. Крыши приближались. Дышать становилось все сложнее. Сердце колошматило во всю дурь, отдаваясь в висках.
        До первого дома, с почти полностью слезшей зеленой краской, оставалось немного. Первые силуэты, таившиеся в тени ржавого и вросшего в землю грузовика, Морхольд заметил случайно. Блеснул металлом кончик чего-то двигавшегося, но и этого хватило. Хозяин оружия сообразил, что замечен, чуть позже своей жертвы. И таиться больше не стал. Как и его товарищи.
        Морхольд с ходу прыгнул вперед, ныряя за остов «десятки». В металл ее бока тут же с хрустом что-то воткнулось. Ясно - заточенные пруты арматуры. Ржавые по всей длине, кроме острия. Великолепная вещь, ага. Даже если удерешь после попадания… столбняк обеспечен.
        Сбоку и за спиной загомонили, заорали, засвистели и заулюлюкали. А то, охота началась. Морхольд, не глядя, несколько раз выстрелил, а потом курок лишь сухо щелкнул. Морхольд наметил большую дырку в заборе и вошел в нее, как ныряльщик в воду. Повезло, не зацепился мешком. Везенье кончилось по ту сторону.
        Ноги вляпались в раскисшую глину, разъехались. Он постарался опереться на острогу, получилось не очень. Морхольд полетел вперед, увидел приближающуюся дряхлую собачью будку и выставил плечо. Доски треснули, проламываясь внутрь, будка сложилась, брызнув деревянным крошевом.
        Морхольд, матерясь, начал вставать, когда на заборе возник первый охотник. Воздух резанул короткий свист и оставалось только успеть поднять руки с острогой. Заточенный прут, пущенный как дротик, с хрустом воткнулся в дерево. Хозяин, поджарый детина с изъеденным мутацией лицом, весь в сером, спрыгнул на землю. В Морхольда хищно прицелился следующий прут.
        Разросшаяся у дома крапива шевельнулась. Морхольд вжался в землю, пропустив над собой летящее вперед вытянутое тело. Волчище, чуть поменьше хорошей свиньи, с хрустом вцепился в «серого». Тот разве что успел завопить и замолк. Выпавший прут, подхваченный Морхольдом, пригодился как нельзя кстати. В горло следующего четырехногого он вошел легко и незатейливо. От оскаленной пасти вышло отбиться острогой. И кинуться бежать дальше. Забор дрогнул под первым из подтянувшихся «серых». Но беглец уже успел выскочить в проулок.
        За спиной орали и рычали. На какое-то время, так уж удачно вышло, два разных клана местных охотников схлестнулись между собой. Фартануло - и не стоило бросаться такой редкостью. Вот Морхольд и не бросался. Бежал, как мог, не оглядываясь. Ноги разъезжались по грязи.
        Улочка-то недлинная, это он помнил хорошо. Чуть поворачивала в конце точно в необходимом месте. А там, перемахнув еще две, оставалось только добраться до цели. И отсидеться. Хотя следы стоило запутать. И, да, хреново без оружия.
        Прыжками, длинными и не такими ловкими, как раньше, вперед, вперед. Через поваленную сухую березу, через вросший в землю игрушечный пластмассовый самосвал, через проржавевшее ведро. Проехавшись по длинной полосе желтой грязи - встать, наплевав на изгвазданные коленки и руки, - дальше, дальше!
        Ветер гнул деревья, сухие и черные. Те тянули когтистые сучья-лапы к нему, к небу, к силуэтам за спиной. Каркая, кружилось умное воронье. Знало, где кровь, там и пожива. Морхольд оскалился, коротко оглянувшись.
        Там и дрались, и гнались. Серые лохматые сцепились с серыми двуногими. Но не все.
        Волк за ним гнался один, длинный, молодой, поджарый. И хитрый. Не дожидаясь арматурины в мохнатый бок, - раз - и скользнул за заваленный дощатый забор. Сволочь. Могло бы стать на одного вражину меньше.
        Троица, припустившая за Морхольдом на своих двоих, не удивила. Самые обычные «серые». Рассмотреть, ясное дело, оказия не выпала, но чего он там не видел?
        Сухие, хищные, с выбритыми по бокам головами. Размалеванные смесью жира и сажи с пеплом, той самой, серой-пресерой. С широкими вкраплениями черных мест. В кожаных, украшенных отрезанными пальцами нагрудниках. И если ему все же не изменило зрение, то, право слово, на долю одного-единственного Морхольда выпала великая честь: за ним гнался целый Ловчий. Судя по белеющему на наплечнике черепу.
        Морхольд сплюнул и свернул в пролом в ближайшем заборе. Приостановился, оглядываясь. Что у нас тут? Ага… просто праздник какой-то. Спасибо тебе, садовод-огородник, большое и человеческое.
        Черенки обоих вил легко сломались от удара ногой. Воткнул прямо напротив пролома, зубьями к нему, бросил сверху картофельный мешок с давно расквасившимся содержимым. Проржавевшие гвозди, торчавшие из доски-заготовки, только добавили милоты к сюрпризу. Особенно после быстрого окунания ее в грязь. Глядишь, кому-то не повезет. Морхольд быстро расстелил кусок мокрого полиэтилена аккурат перед натюрмортом. И побежал дальше, прихватив еще один сюрприз.
        За домом, вросший по крылья, стоял какой-то последыш ВАЗа. Или «рябина-соло», или «гранд-мини». Проржавевший и скалящийся осколками стекол. Взлетая на него, Морхольд услышал позади приятный звук. Треск, хруст и булькающий вопль. И даже один крик. Он не удержался и оглянулся. Вовремя.
        Острога успела отбить брошенное боло, зацепив один из шаров. Почти успела. Боло со свистом заплелось вокруг деревяшки. Снимать его придется потом. Морхольд выругался и метнул сюрприз. Топор, коричневый от ржи, свистнул и гулко звякнул, ударившись об угол дома. Ловчий, присев, оскалился и засвистел. Позвал подмогу. И правильно.
        Оба его напарника выбыли из строя. Временно или нет - время покажет. Первый точно надолго. Сложно продолжать погоню, когда шею проткнули зубья вил, сразу два из трех. Да и вторые вилы как-то очень подозрительно виднелись под грудью.
        Вдобавок на преследователе, еле слышно воющем, лежал его товарищ. И вот этот даже не дергался. Доску с гвоздями Морхольд не видел. Из-за левой руки и тесно прижатого к доске лица. Красота, одним словом.
        - Бывайте, ихтиандры фиговы, - не удержался Морхольд и спрыгнул вниз. Ждать подарков от судьбы не стоило.
        Приземлиться вышло не очень. Точно в кучу древнего, несколько десятков раз прокисшего навоза. Морхольд крякнул, рванувшись вперед и стараясь быстрее выбраться из чавкающей липкой жижи. За рукав, судорожно подергиваясь, заползла какая-то желеобразная дрянь. Представлять, чего там такое, он не хотел. Ловчий за спиной засвистел пронзительнее, модулируя свист в четко слышимый приказ.
        Сбоку мелькнуло темное, стремительно полетело к нему. Морхольд ударил практически не глядя, откатываясь в сторону. Острога хрустнула, не выдержав веса волчары, подкравшегося огородами. Одновременно хрустнуло что-то внутри хищника. Клыки лязгнули, не дотянувшись до жертвы. Морхольд, нащупав сбоку тяжелое, ударил, еще раз и еще. Череп зверя, треснув, вминался глубже и глубже. Спасибо тебе, добрый человек, оставивший на грядках обрезок трубы!
        Заскрежетало ржавое железо. Кого-то из подоспевших «серых» автомобиль не выдержал. Охнул, проседая и разваливаясь, спасая жизнь никчемного Морхольда.
        - Да чтоб вас… - он сплюнул, вздохнув о верной потерянной деревяшке, и встал.
        Спина щелкнула, заставив на мгновение замереть, потерять мир вокруг от вспышки пронзительно белой боли. И отпустила, наполнившись обжигающим кипятком где-то в том месте, где у далеких мохнатых предков отвалился хвост.
        По пути, несясь к висевшей на одной петле калитке, подхватил еле заметную в высоченной траве кувалдочку. Почти квадратная головка, наваренная на трубу. Так себе, если честно, но на безрыбье, как говорится…
        Волк корчился на траве, брызжа слюной вперемежку с кровью, никак не умирая. Довершая начатое, на него, с уже доставшим уши хрустом, рухнул кусок забора. Свора ублюдков довольно заулюлюкала, однако успела заметить сматывающегося Морхольда.
        Он сразу повернул направо, понимая, что надо добраться до перекрестка. И потом рвануть вверх. Умудрившись по дороге сбросить серых упырей. И двуногих, и четырехлапых.
        Стоило бы оценить количество преследователей, но не вышло. Отрыв сократился до минимума, надо наверстывать. Это точно. Морхольд все же оглянулся через плечо. И порадовался. Охотников оказалось пятеро. Всего-то пятеро. Да он их как бог черепаху разделает… разделал бы, еще с недельку назад.
        Тварь Ловчий бежал, как и водится, посередке. Берегут подлюку, тьфу ты.
        Морхольд несся, летел, иногда резво скользя по вконец раскисшей земле. Дождик, мерзко крапавший с утра, разошелся. С неба лило. Шуршащие плети падали вниз косо и хлестко. Одежда пропиталась водой мгновенно. Под ногами не чавкало, нет. Сапоги просто черпали жидкую грязь, хлюпая ею и поднимая вверх самые настоящие грязевые гейзеры.
        Нет худа без добра. Не только ему приходилось туго. Замеченная по дороге навозная куча, такая же, как и попавшаяся раньше, среагировала на ливень сразу же. Донесшиеся сзади недовольные крики говорили об одном: серые попали в растекшуюся жижу всем скопом, покатившись и по ней, и по грязи.
        Как говорили в любимых им до Беды книжках - рояль в кустах, ага. И никак более.
        - Бэмс, - хмыкнул Морхольд, - хотите зефира в шоколаде?
        До перекрестка добраться получилось чуть быстрее, чем думалось. Оставалось несколько вопросов. Подъем по чертовой грязевой скользкой мерзкоте, сброс «хвоста» и остаток пути до дома. Именно так.
        Морхольд засунул кувалдочку за пояс. Пинком выбил жердь из очередного многострадального забора. Не круглую и прочную, а ребристую и хлипкую. Но лучше, чем ничего. И решительно погреб наверх. Не оглядываясь. Стараясь представить себя не кем иным, как великим и канувшим в Лету великим Бьерндалленом на подъеме.
        Жижа цеплялась за сапоги и жердь, тянула вниз. Морхольд сопел и фырчал аки морж, отплевываясь от воды, бившей в лицо. Ливень не успокаивался. Внизу, метрах в тридцати, выли и орали. Старались напугать, не имея возможности добраться. Упертые сволочи, что и говорить. И глупые. От ощущения собственной охрененной крутости. Этого Морхольд простить просто не мог. И поднажал, желая выиграть пару-тройку свободных секунд.
        Впереди засерели остатки гаражей, выстроенных во времена СССР. Именно из-за них Морхольд и надеялся на праведное наказание. Только бы добраться быстрее и найти драндулет. И близко к подъему. Господи Боже, только бы сложилось.
        Морхольд хрипло выдохнул, вцепившись в чахлый куст, торчащий прямо у самого края подъема. Подтянулся, метнув быстрый взгляд через плечо. Целеустремленные «серые» ползли следом за ним. Хотя приходилось им хуже. Дождь времени не терял, размывая спуск все сильнее.
        Искомое он заметил сразу. Бежево-ржавый «таз», то ли шестерка, то ли тройка, вот он, стоит, ждет. И даже чуть в сторонке свалены бревнышки. То, как говорится, что надо. Угу. Если бы не «но».
        «Но» смотрело на Морхольда сверху вниз. И даже не просто сверху вниз. «Но» высилось над ним, сипящим и выдохшимся, как мачтовая сосна над чахлой садовой петунией. Как серый волк над зайчишкой-беляком. Как испанский маяк над авианосцем США.
        «Но» имело около двух с небольшим метров в высоту. «С небольшим» варьировалось от пяти до пятнадцати сантиметров. В ширину «Но» показалось если и меньше, то совсем чуток.
        Одетое в невообразимых размеров нечто, сшитое не иначе как из целых шкур двух, а то и трех кабанов. В таких же огроменных чунях, сделанных из парочки подсвинков. На подошвы явно изодрали тракторную покрышку. «Но» было вооружено охрененных размеров молотом с крюком на верхней его части. И с рожей, замотанной толстыми полосами брезента. И в старых «совковых» сварочных очках. Жесть, в общем, Ад и Израиль, одним словом.
        - Твою-то мать… - Морхольд понял одну вещь: он не успеет. Ничего не успеет.
        Так и вышло.
        Ножища бацнула его в бок. И не сильно, и не быстро… да только мир потемнел и съежился. Чуть ли не так же, как от страха съежилось все у Морхольда в штанах. И тут же, как мамка последнего щенка-сосунка, «Но» подняло его в воздух за шкирку и шваркнуло о те самые бревнышки. Приложив об них второй, вроде бы целой, половиной.
        Морхольд шлепнулся о деревяшки, словно куль с дерьмом. Смачно, с сочным жирным хлопком. Потом Морхольд свалился в грязь. Хотелось заорать или завыть, но вышло только заскрипеть зубами и тихо-тихо рыкнуть. Больше сил ни на что не нашлось.
        Дождь не успокаивался. Колотил тяжелыми каплями вокруг, бил по голове. Морхольд, заново учась втягивать в себя воздух, осторожно пошевелился. Мало ли, вдруг чудовищу удалось сделать из него отбивную. И сейчас у него внутри вперемешку с осколками ребер бултыхаются в кровяном бульоне селезенка в компании с прочими разорванными внутренними органами?
        Сильно хлюпнуло, он замер. Пока не понял, что хлюпнуло не внутри него, а вовсе даже и снаружи. Просто грязь решила из жидкого дерьма превратиться в дерьмо липкое. И засосало добрый кусок одежды, так чудесно ей предоставленной. Так… вроде бы все в норме. Руки-ноги слушаются, спина болит уже привычно, а не как-то по-новому, голова не кружится, блевать не тянет, от удара не обделался. А раз так, то что?
        Верно. Еще потрепыхаемся.
        Морхольд осторожно отполз, стараясь не отсвечивать. Опасался, пока во всяком случае, зря. Чудовище в шкурах и темных очках-маске нашло себе занятие поинтереснее.
        Воткнув в грязь крюко-колотилку, оно уже торчало у самого спуска. Несмотря на стену дождя, Морхольд четко видел пар от спины, пролезающий через грубые швы, которые соединяли куски громадного зипуна. На спине оказалась огроменная торба. И торчавшая из прорехи бледная тонкая кисть руки Морхольду не понравилась.
        Что в ней понравится? Если здоровяк так охотится, то что? Да ничего хорошего. Морхольду грозило стать окороком? Сразу после того, чем занимался парящий, аки разогретый котел, великан.
        Еще бы он не парил… Поди не вспотей, если берешь и толкаешь вперед тот самый «таз». Натурально, с помощью рук и ножищ, уходящих в грязь чуть ли не по колено. По щиколотку-то уж точно.
        «Таз» заскрипел, бодро вспорол жижу и ухнул вниз. Морхольд грустно проводил взглядом исчезающий капот с почти отвалившимся бампером и вздохнул. Вопли, донесшиеся сразу же за этим, сказали многое. Чудище явно выбило страйк в этом фантасмагоричном местном боулинге. Кегли внизу визжали и хрипели от боли, быстро смещаясь вниз, если судить по звукам. Во всем этом невообразимо мерзком веселье хорошим моментом оказалось одно: Морхольд провожал взглядом бибику, стоя на ногах и поудобнее перехватив одно из бревнышек. Дожидаться более удобного случая он не решился.
        Судя по хрусту в спине… вечером, если Морхольд его дождется, светило кататься по земле и выть от боли. Но пока, здесь и сейчас, он сделал единственно правильную вещь. Бревно взмыло вверх и упало прямо на затылок чудища. Но не попало. Чудовище оказалось не только огромным и сильным, не-не. Оно явно обладало чудовищно прекрасным слухом. И успело развернуться. Пусть и не полностью.
        Дерево гулко ударило практически в темя. Скользнуло по мокрому брезенту, пошло вбок, но все же дело сделало. Гигант завалился, медленно, медленно и… ушел вниз, величаво и неотвратимо, прям как «Титаник» в любимом детском фильме. Что-то треснуло и хрустнуло. Мелькнула правая подошва, комья грязи подлетели вверх, и, шурша и чавкая, чудовище покатилось вниз.
        Проверять - жив ли любитель толкать машины или нет, Морхольд не решился. Хотел прихватить с собой колотушку. Но, взявшись за лом, на который и приварили молот, понял - не справится. Слишком тяжела. Глянул вниз, стараясь что-нибудь рассмотреть через дождь.
        Ну да. Покой ему не снится. Кто-то уже начал шевелиться и вставать. Почему-то Морхольд даже знал - кто. И, снова прихрамывая, он пошел вперед. Быстрее, еще быстрее.
        Сзади, прорываясь через шелест дождевых плетей и вой снова ударившего ветра, донесся рев. Злость, боль, ярость, сломанный хребет, выпущенные и растоптанные кишки, лопнувшие под чужими пальцами глаза и ребра, пробившие кожу, именно в таком порядке. Так это Морхольд и услышал. Беги, дурень, беги быстрее, ага…
        Он бы побежал. Как полчаса назад. Но не выходило. К спине добавился сустав слева. Щелкало практически у паха. Ногу свело в колене. Боль сильно, толчками, била в обе стороны. К лопаткам и от бедра вниз, до самых кончиков пальцев. Он практически прыгал на одной правой, подтягивая левую, так некстати выбывшую из строя.
        Жердь все-таки треснула. Морхольд взвыл, видя, как надлом прошел почти посередине. Как же не вовремя…
        Он полетел лицом вперед и выставил руку. Хорошо, что та выдержала.
        Морхольд вывернулся назад. Ну, что сказать? Как и ожидалось. Судя по всему - до моря добраться не вариант. Смерть шла к нему неторопливо и выглядела очень некрасиво. А может ли она вообще выглядеть по-другому? То-то и оно, что вряд ли.
        Выход? Да нет его, выхода. Вообще нет.
        Грязь чавкала. Чавк, чавк, чавк. Тракторные покрышки месили ее с каким-то особым удовольствием. Гигант шел к нему. Медленно, будто наслаждаясь моментом.
        Удар и падение явно не прошли даром. Морхольда покачивало даже на четвереньках. Убивало-колотушку, что он играючи крутил совсем недавно, пришлось волочить. Та плугом вспахивала совершенно неприлично раскисшую землю. Тащила ее, как борона, оставляя даже отсюда видимую борозду. Беда-а-а…
        Морхольд сплюнул, переворачиваясь на спину и прижимаясь к обломку бетонного столба. Когда-то державший провода, теперь он лежал между человеком и его смертью. И вряд ли он остановит чудовище, так настойчиво идущее к своему обидчику.
        Сдаваться? А вот накося выкуси. Помирать, так весело, с огоньком, само собой. Жаль только, что дровишек шиш да маленько. Один молоток против этакой дуры-кувалды, килограмм в десять.
        Кровь от удара бревном у чуда не успокаивалась. Темнела на и без того темном от дождя брезенте, намотанном по голове медленно идущей смерти. Приложил, что и говорить. Жаль, не полностью. Ему бы контрольный звонок в голову девятью миллиметрами. Да не судьба.
        Чудовище дотащилось до столба. Перешагнуло его с громким чавканьем. Морхольд оскалился, готовясь к последнему в его жизни удару. Огромная рука подняла молот в воздух, и вниз полетела грязь, рассыпаясь на крошечные капли.
        Дом у дороги-3
        Чолокян достал из непромокаемого чехла стеганое цветное одеяло и закутался в него. Девочке-жене, тут не соврать, он дал армейский спальник. Хороший, хочешь залезай в него, хочешь расстегни и накройся, как таким же одеялом.
        Одноглазый, успокоившись по поводу мальчишки, торчал у лестницы. Караулил. Хотя от кого сторожить в такую чертову ночь? Ну да, ну да. И он, и Багира знали: вряд ли темнота остановит кого-то, кто захотел бы на самом деле добраться до людей в ангаре. Тут и дождя с кислотой окажется мало.
        Одноглазый нервничал. Беспокоило само место. И сильно.
        Когда-то давно, целых полвека назад, здесь ничего не было. Невысокие сопки, речка Абинка, станица Ахтырская. А конкретно здесь - ложбина между двумя мохнатыми лесистыми буграми и пустота. Редкие подрастающие деревца, трава порой по пояс, заросли давно умершего виноградника.
        Потом пришли люди. Со звездами на кокардах и погонах, в серой мышиной форме. И другие, одетые в обычную одежду. Смотрели, вымеряли, спорили, заносили на бумагу. И уехали. А ложбина осталась ждать других. Потому как если приходят болтуны, то жди потом работников.
        Землю в ложбине нещадно вскрыли ковшами экскаваторов и лопат. Разровняли, засыпали заново, залили бетоном и асфальтом. Быстро, но крепко, слепили несколько коробок, серых, однотипных. Окружили высокой кирпичной стеной и закрыли входы-выходы сталью ворот и калиток. Подняли вышки, чтобы смотреть за округой.
        Ложбина замерла, выжидая. Сопкам вокруг было страшно и одновременно интересно. Они выжидали.
        Серые скучные здания заселили. Женщинами. В одинаковых серых робах. Странными женщинами. Больными душой. Женщинами, полными злобы, жестокости и страха перед нормальным миром. Женщин, спрятанных от него не только за стеной с колючей проволокой, но и за решетками. Женщин-заключенных, страдавших психическими расстройствами.
        Некоторых закрывали в трехэтажный кирпичный куб, стоящий на отшибе. Некоторые после не выходили. Их выносили.
        Ложбина и сопки смотрели, внимали, слушали. Пропитывались темной злостью и отчаянием. Земля, часто напоенная не только слезами, но и кровью, изредка стонала. Ветер, залетавший сюда, старался быстрее выбраться. И, улетая дальше, стряхивал с прозрачных крыльев темный налет горя и гнева.
        Потом все пропало. Практически в один день. Хотя в те годы все менялось быстро. Была огромная страна - стало пятнадцать поменьше. Реял алый флаг - подняли бело-сине-красный. Все менялось так быстро, что сопки и ложбина, живущие здесь тысячелетия, только поражались.
        Со стороны седых холодных гор все чаще веяло пожаром и кровью. С войной местная земля была знакома. И сейчас, вновь слыша далекие-далекие выстрелы, приготовилась ждать новую кровь. Но дождалась только тех, кто ее проливал.
        Ворота обновили, выкрасили зеленой краской. Прилепили несколько красных досок с золотыми буквами и раскоряченным двуглавым орлом. Ветер, залетевший в знакомую ложбину, заинтересовался и ткнулся почитать.
        «Войсковая часть 3703» ни о чем ему не сказала. Так же, как черный перевернутый треугольник с белым конем, несущимся по гербу-шеврону. И большие буквы - «66 ОПОН 2 ДОН СКО ВВ». Для ветра Кавказ был просто домом. И он не делил его на северный, южный и прочие.
        Ревя двигателями, внутрь красных стен закатывались машины. Боевые и транспортные. Перхая от пыли, пройдя пять километров от станции по самому солнцепеку, заходили колонны совсем мальчишек. Кричали и матерились усатые взрослые мужики, орали и даже сильнее сквернословили молодые и без усов. Колонны выстраивались, отряхивались, муравьями метались между машинами и серыми низкими зданиями. И вот этим, где сейчас не спал одноглазый.
        Да, он не мог всего этого видеть. Сам он оказался в первый раз внутри ангара куда как позже. Но и на его долю пришлось сколько-то простого человеческого счастья, ощущаемого ровно тогда, когда вокруг только беда. Хотя он бы лучше еще пару раз прошел то время, чем жить сейчас.
        Война, она и есть война. Кто выживет, кто нет, кто-то выиграет, кто-то окажется на самом дне. А сейчас? Беда не просто ударила всех разом, расколов мечты, надежды и планы в хрупкие черепки. Нет. Беда сделала хуже.
        Она, наплевав на все и вся, отнеслась к людям как общепитовский повар. Взяла, не глядя, людишек в горсть. Бросила на доску, покромсала немытым острым тесаком. Запихнула в грязный стакан адского блендера и нажала на кнопку. Превратила миллионы и миллиарды судеб в жесть-винегрет. Только вместо растительного масла использовала нечто другое. Слезы и кровь. И, все-таки вспомнив о полученном кулинарном образовании, сдвинула замызганный колпак, подумала-подумала и сыпанула все имеющиеся пряности.
        Болезни, голод, злобу, жестокость, ненависть, страх…
        Осталось место состраданию? Наверное, если вспоминать о бродяге с его таблетками и странноватом монахе. Да вот только один Чолокян, купивший себе женушку, перебивал все это разом.
        Одноглазый вздрогнул, поняв, что провалился в сон. Покосился за спину, где сбившиеся в кучки попутчики уже угомонились. Усталость брала свое. Сон не отогнать, если тело обессилело.
        А место ему не нравилось. Тогда, в прошлой жизни, все байки про безумных зэчек казались просто байками. А после Беды одноглазый стал относиться к ним по-другому. Слишком много странного и страшного случилось за два десятка лет. Впору поверить, что не все так просто.
        Да и кто знает? Может, они все на самом деле давно умерли, сгорели в горниле термоядерного удара. И вся дрянь вокруг - их личный круг Ада, не более. И они снова и снова будут бродить по нему. Вспоминая былое и живя подобием жизни. Искупление грехов, мать его, никак и не скажешь. Только вот чьи грехи искупает мальчик Сережа, уснувший, но так и продолжавший клокотать воспаленными бронхами?
        Одноглазый провел рукой по перилам лестницы. Полвека назад ее сварили и замуровали в кирпич. Сколько таких прикосновений она знала? Тысячи?
        Металл с остатками краски холодил. Холодил нехорошо, холодил тоскливо и мерзко. Трещала бочка внизу, освещая, вот чудо, даже улегшихся лошадей. Скотина тоже уморилась по полной, спала даже не стоя. Лошади нервничали, фыркали во сне. Это пугало больше. Этих не проведешь, эти плохое чуют, куда там людям. И одноглазый помнил, как не хотели заходить в ворота его бывшей части лошадки.
        Списали на испуг из-за найденного и расклеванного птицами пса у самого ангара. Мало ли, могла и целая стая забежать и скрыться. А этих-то боялись и люди. Возможно и такое. Только одноглазый, заходя внутрь кирпичной коробки привычно, как и больше двадцати лет назад, покосился направо.
        На одиноко стоящее здание вроде как бывшего изолятора. На его черные оскалившиеся дыры от окон. На беспроглядный мрак, еле заметный через стену дождя. И вздрогнул, по старой памяти.
        Глава 3
        Один и не дома
        Самарская обл., город Отрадный
        (координаты: 53°22?00? с. ш. 51°21?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Слышал ли он про застрявший в самую Беду в городе зооцирк? А то, конечно слышал. Но не верил. И зря.
        Кошмар-колотушка так и не опустилась. Разве что принялась описывать круги, угрожая и с гулом рассекая лениво падающие капли успокаивающегося ливня. Ее хозяин, пока не особо твердо стоящий на ногах, даже чуть отступил. Было с чего. Одно чудовище смотрело на другое.
        Морхольд замер, вжавшись в грязь и стараясь слиться с нею. Впрочем, плащ, штаны, вещмешок и даже его голова давно превратились в один большой грязный комок. Такой себе живой, еле шевелящийся и вжимающийся в бетонный столб комок грязи. А как еще? Как поступать, когда не можешь нормально двигаться? И над тобой, на расстоянии в пару метров, выясняют отношения две существа, совершенно ненормальных даже для ненормальнейшего мира вокруг?
        Если серая тварь, возникшая из дождя, не относилась к кошачьим, то Морхольд - балерина. Если тварь, заревевшая так, что он оглох, не относилась к крупным кошачьим, то он, мать ее, Кшесинская. Если…
        Какая разница, что там еще «если». Про зооцирк врали, видно, не зря. И не зря считали Отрадный совсем уж безумным карнавалом монстроуродов. Ничем другим объяснить наличие зверюги, выглядевшей точь-в-точь как лев, не получалось. Разве что грива у львов, по воспоминаниям, не особо смахивала на растрепанную бухту колючей проволоки. И цвет у них все же явно был не пепельным. А так…
        Крепкое широкогрудое приземистое тело. Толстенные лапы с огромными подушечками и черными когтями. Хвост, не иначе как двухметровый, яростно хлеставший по бокам. Клычища - с локоть Морхольда. Темный треугольник носа, усы, шевелящиеся жесткими антеннами. И грива, торчащая во все стороны грязными заскорузлыми пучками. И пепельно-серое. И ревущее так, что хотелось врыться в землю аки червю.
        - Симба, твою мать, - Морхольд, лежа на спине, косился туда-обратно и пытался понять, чего же ждать дальше.
        Запах зверя пробился даже через дождь. Сильный, заставляющий нервничать еще больше. Тот, что ни с каким другим не спутаешь.
        Двуногое чудище чуть отступило, но сбегать явно не собиралось. Наоборот, здоровяк вращал свою убивалку все сильнее. Сколько в нем силищи, не получалось даже представить. Лев, порыкивая, пока стоял на месте. Лишь чуть повернулся, дав заценить мощь мышц на ляжках. И вот тут многое встало на свои места.
        Одинаковые шрамы. Старый и совсем свежий. Оба практически рядом, над левой лапой. Треугольная впадина, разрывающаяся книзу широкой полосой, сужающейся к концу. Морхольд сложил увиденное, как два и два. И покосился на вертящуюся смерть-колотушку. На острый треугольный шип, венчающий кувалду. Вот оно как… да они старые друзья. Мешать их встрече он и не собирался. Как-то оно невежливо, встревать в такую приятельскую потасовку и не дать им шанс укотрупить друг друга. Глядишь, повезет, и два чудища, натурально, ухендожатся по полной.
        Ждать пришлось недолго. Серый, как грязь вокруг, как оставленные сзади ублюдки, как небо над головой, Симба решился первым. Бурые влажные комья, взрытые задними лапами, разлетелись во все стороны. Двуногое страшилище уклонилось, ответно протянув льва по бочине. А дальше Морхольд решил свинтить с сеанса этого захватывающего боевика.
        Получилось не особо. Во всяком случае, по первости. Потом дело пошло.
        Раскорячившись старой немощной черепахой и хлебанув жижи, он осторожно пополз прочь. Грязь не просто попала за одежду. Грязь стала практически второй кожей. Морхольд, всхлипывая, дергаными рывками перебирал руками-ногами, наплевав на жидкую прослойку, катавшуюся по нему. Наплевать. Главное - выбраться.
        Не оглядываясь, сжав зубы, цепляясь за редкие мокрые ребра вбитых в дорогу кирпичей, пучки оставшейся травы, россыпь желтого щебня, Морхольд рвался отсюда. Со скоростью полудохлого ленивца, плюясь горькой тягучей слизью, размазывая по лицу сопли и слюни, он старался убраться подальше.
        Там, позади, разметывая шрапнель жирных комков и россыпь водяных капель, ревели, сопели, уклонялись и били. Кто побеждал? Да черт знает, Морхольда оно не интересовало. Его интересовало совершенно другое. Спина отпустила. Ноги разогнулись, легко и непринужденно. И, вот удача, прямо перед собой он заметил развалившийся низкий заборчик из когда-то примотанных друг к другу металлических труб. Одна так и просилась в качестве костыля. Точно-точно.
        Спорить с таким желанием Морхольд не решился. Подхватил ржавую железяку с остатками бело-рыжей краски и потрюхал вперед. Точно к полуразвалившимся пятиэтажкам, между которых надо было выйти к конечной точке маршрута.
        Дождь ударил с новой силой. Морхольд задрал голову кверху и харкнул прямо в серую мерзкую хмарь.
        - Достал, слышь, достал!!!
        Его почему-то никто не услышал. За исключением выглянувшего из одного окна уродца. Уродец, скорчив печеную картошку личика, харкнул в него в ответ. И спрятался. Морхольд хмыкнул и пошел дальше. Поковылял, вернее.
        Двор, густо заросший кустами и сорняком, окружали самые настоящие джунгли. Высокие, темно-зеленые и раскидистые. Амброзия, проклятущая мерзопакость, после Беды как будто допинга глотнула. Разрослась повсюду, куда смогла дотянуться. И вот сейчас, поблескивая мокрыми листьями через стену дождя, шелестела даже сквозь шум воды прямо перед Морхольдом.
        - Эх, парни, - вздохнул он как-то совсем печально, - и где ж мое мачете…
        Оно не просто пригодилось, а было бы самое то. Но не судьба. Где-то позади рыкнули совсем уж ужасно непотребно и, раздвинув первые толстые стебли рукой, Морхольд решительно шагнул вперед. Порция воды, скатившаяся с листьев за поднятый ворот плаща, даже взбодрила. Хотя о простуде подумалось уже раз в пятый, если не в десятый.
        Морхольд вынырнул из джунглей прямо как подводная лодка «Северодвинск», она же последняя оставшаяся перед бедой «Акула». Величаво, важно, сильно и, одновременно, очень быстро. Очень желая выбраться на свободу и глотнуть воздуха. Еле переводя дух и мокрый с головы до ног. Присвистнул, глядя перед собой. Обрадованно. Он вышел ровно в нужное место.
        Высокая береза, выжившая и не сломавшаяся за двадцать лет. Крохотная будка подстанции. Невысокие домики за заборами из сетки-рабицы. Хотя от заборов как раз осталось очень мало. И улица, раскисшая, бурая, ведущая к нужному дому высокому, кирпичному. Вернее, к его гаражу.
        Морхольд рванул из последних сил, волоча трубу по грязи. Амброзия позади ходила ходуном от кого-то, решительно и неутомимо идущего за Морхольдом. На бег перейти оказалось как-то нетрудно.
        Восемь дворов. Всего восемь дворов. Всего в длину - сто, край сто пятьдесят метров. Поди пробеги, когда падаешь через каждые три. Но он бежал. После пятого дома, розово-облупившегося, Морхольд оглянулся. И порадовался.
        В этом раунде победил лев. Хотя и явно с трудом. Темное в сумерках пятно двигалось за человеком не так быстро, как тот ждал. Морхольд харкнул густым комком и в который раз пообещал бросить курить. Снова сам себе не поверил.
        И постарался поднажать.
        До гаража Морхольд добрался, опережая левушку от силы метров на двадцать. Перелетел через остатки штакетника, сломав несколько штук, и упал, зная, что успевает. Труба пришлась как нельзя кстати. Крышка люка, замаскированного возле гаража, подделась легко. Морхольд полетел вниз, приземлившись на удивительно сухой пол, захлопнул стальную пластину, вставил трубу в ручку. И тут же, заревев и скребанув по металлу, на люк свалился лев.
        - Болт те в рыло, драный удод, - оскалился Морхольд, - а не вкусная человечинка.
        Он прислонился спиной к стенке хода. Выдохнул и прикрыл глаза. Тварь наверху ничего не сделает и внутрь не попадет. Первую часть своего пути Морхольд одолел. Пусть и с трудом, но справился.
        - Хорош рассиживаться, - Морхольд отлепился от кирпича, - надо зашхериться лучше.
        Как так вышло, что новые хозяева его дома, того, что был в детстве, оказались помешаны на выживании? Кто знает… но Морхольд в свое время страшно порадовался обнаруженному несколько лет назад. Сам дом, бесконечно изменившийся, ничего не таил. В отличие от гаража. Вот тут хозяин разошелся не на шутку.
        Полтора этажа вниз. Бункер, прям как он есть. Толстенные стены, стальные перекрытия, запасы, погреб-ледник, несколько спальных мест, помывочная. Морхольд чуть не прослезился от счастья, обнаружив всю эту красоту.
        Помог случай. Вернее, безветренная погода. И трупный запах, идущий откуда-то из-под земли. Крышку люка, хитро прикрытую дерном, он искал минут пять, несмотря на крохотность участка. Вскрыл сразу, благо изнутри она, считай, и не закрывалась. Хозяин умер не так давно, и, если бы не потепление, вряд ли Морхольд смог бы вообще что-то найти.
        Тогда пришлось упаковаться в химзу, опасаясь какой-либо заразы. Но успокоился он быстро. Причиной смерти хозяина оказался банальный перитонит. Кожа на боку взбухла черно-зеленым желваком, кое-где лопнувшим и выпустившим гнусную мерзость пополам с кровью. Глядя на заострившиеся черты лица, Морхольд невесело поцокал. Умирать в двадцать первом веке из-за не удаленного вовремя аппендикса… грустно.
        Он похоронил дядьку в дальнем углу, зарыв поглубже. И сказал спасибо. На клочке бумаги, зажатом в пальцах, красовались три цифры кода. Чертов альтруист и гуманист, подаривший Морхольду такое счастье. Почему? Кто знает. После Беды даже самые жадные порой удивляли человечностью поступков.
        Код подошел к гаражному замку, причем дверь была заперта еще на несколько внутренних и наружных замков. Тогда, дождавшись, пока тамбур хотя бы чуть проветрится, он зашел внутрь.
        И сейчас, слушая беснующегося льва, Морхольд в который раз помянул добрым словом бывшего хозяина бывшего родного дома.
        - Спасибо тебе, добрый человек, - он подошел к двери во весь рост: высота тамбура позволяла. - Здравствуй, милый дом.
        Дверь мягко осела, открываясь. Солидол, найденный километрах в пяти отсюда, оказался хорошим. Ну, после снятых сверху пяти сантиметров твердой корки. И еще треть пришлось выкинуть из-за треснувшего пластика сбоку. Банка шлепнулась с полки, треснула, и Морхольд нашел ее только по запаху, из-за своей мерзости навсегда вбивающемуся в память. А был он здесь в последний раз месяцев пять назад, не меньше. И ничего, дверь даже не скрипнула. Равно как и замок.
        Судя по звукам сверху - лев не сдавался. Бояться, что зверь привлечет чье-то внимание, не приходило в голову. За пару лет Морхольд убедился в полной неприступности своей находки. Вряд ли местные ублюдки отыщут работающий автоген или много хорошего и сохранившегося ВВ, вроде того же пластита. Так что реви, беснуйся, разрывай землю, хрен с тобой. Глядишь, Симба, доберешься до бетона и коготки поломаешь. Морхольд ничего не имел против такого варианта.
        Он прикрыл дверь, на ощупь, ногой, подтянул табурет и плюхнулся на него. Прижался, не скидывая вещмешка, к холодной стене и выдохнул. Добрался…
        По спине, откуда-то из самой середины, мерзко покалывая и тоненько звеня, разбегалась ледяная паутина боли. Морхольд хмыкнул, понимая, что всякого рода различные болевые ощущения воспринимаются уже нормально. А разнообразие даже дает возможность не скучать и наслаждаться каждым новым видом тихой непрекращающейся пытки. И да, радоваться. Потому что если болит - ты еще жив.
        Жизнь прям налаживалась. Хотелось бы сказать - на глазах, но это явно не правда. Во-первых, один глаз до сих пор прикрыт повязкой. Которую, к слову, поменять бы. Да и на руке тоже. Во-вторых - ни зги не видно. Хотя, как раз это исправить легко.
        Морхольд протянул руку, нашел нужное. Спички, затянутые в презерватив, и стеклянную банку с гречкой. В гречку, чтобы стояла ровно, он сам когда-то воткнул свечу. Зубами разорвал латекс, чиркнул спичкой по чиркашу и - вуаля, да будет свет.
        А свечка оказалась погрызенной. Морхольд вздохнул. Мышей ему здесь только и не хватало. Фитилек затрещал, замерцал, но гаснуть не собирался. Осветил «прихожую», блеснул на глянцевой облупившейся краске табурета, на ребрах решетки у входа. Да, это правильно. Хотя смысла счистить грязь с подошв он не видел. Ботинки умерли.
        Одежду он сложил аккуратно. Нечего свинничать. И носки бросать куда попало не собирался. Дом - он и есть дом, неча в нем гадить. Стаскивать промокшую, жирную от впитавшейся бурой гадости «белку» вышло совсем плохо. Морхольд еле-еле разогнулся. Больше всего он опасался за свитер. Получится ли отстирать или нет, черт его знает. А вот высушить правильно…
        Где-то здесь, внизу, должны стоять его «чуни». Точно, вот они. Пару коротких, по щиколотку, калош Морхольд нашел в одном из домиков поблизости. Таких же, как были у прадеда с прабабушкой. Даже советских, блестящих и с красной тканью внутри. Наскоро вытер относительно чистым низом «белки» ноги и пошлепал внутрь. Вернее, потащился.
        Одно из главных сокровищ его личного бункера находилось в третьем кубрике. Аккуратно сделанная печка, подогревающая не только само помещение по старой, как грех, системе стальных труб. Но и емкость с водой. А емкость эту он сам наполнял в последнее свое посещение полностью. И даже налил холодной в огромные четыре канистры, стоявшие по стенке помывочно-отопительной комнаты.
        По дороге Морхольд запалил все прочие светильники, разгоняя темноту. Мягкий рыжий свет ласково колебался, суля хотя бы и краткий, но уют. Старенькое шерстяное одеяло, оставленное на спинке кровати, оказалось кстати. Продрог он очень и очень сильно. Закутавшись от ушей до колен, Морхольд счастливо вздохнул. Тонкая и вытертая, но все еще колкая ткань обняла совсем как старый добрый друг.
        - Хоум, свит хоум… - Морхольд поеживался. А как по-другому, если осень и даже снег на улице, а тут так вообще под землей? Так что дом, милый дом, стоило протопить.
        За дым он не переживал. Самое главное - было бы с чего дыму идти. Хозяин бункера явно оказался с хорошей такой шизанутостью, соорудив свой тайный теремок со всем прилежанием. Дым из бункера выходил аж чуть ли не со стороны соседских участков. Как этот хитрец смог такое сотворить… Морхольд думать не хотел. Результат устраивал его полностью, а остальное - не важно.
        Топить приходилось чем Бог пошлет. В последний раз, про запас, Господь Вседержитель смилостивился над несомненным грешником и послал не просто удобные и жаркие шпалы. Нет, повезло найти уголь. Самый натуральный, сваленный в сухую яму и закоксившийся за двадцать лет поверху. Сбив полметра черного монолита, Морхольд с радостью обнаружил жирно поблескивающие черные куски. Тачку получилось отыскать рядом. И вот сейчас вся эта благодать, вместе с загодя заготовленными дровишками и растопкой, пошла в дело.
        Огонь взялся сразу. Сухие щепки, потрескивая, разгорались, за ними принялись мелкие чурочки. Морхольд, подвинув еще один табурет, сел, нахохлившись, напротив печки. Смотрел на пламя, следя за его рыжими юными языками, радостно лижущими дерево. Времени много не потребуется, но как же сейчас оно начнет тянуться…
        Холод, отошедший там, на поверхности, куда-то далеко, захлестнул полностью. Перекатываясь под кожей морозными крохотными комками, он настойчиво звал спать. Просто спать. Но это не казалось верным решением. Так нельзя. А организм, пусть и изрядно потрепанный, должен выдержать.
        Тем более, что если разобраться, кроме собственного тела ничего у Морхольда больше и не было. Да и то уже порядком поизносилось. И сейчас, ноющее и ослабевшее, оно настойчиво желало нырнуть в сон. И поэтому стоило с ним побороться. А то как справишься с огромным путем, лежащим впереди, если не сможешь заставить самого себя немного потерпеть?
        А идти далеко… ох и далеко. Так Морхольд ногами еще не заходил. Что там ждать? Смешной вопрос. Холод, ветер, степи, волки и смерть. И надежда. Чего больше? Бес его пойми. Волки, это нехорошо… смерть всяко хуже. Разве что надежда греет. Как чай. От чая он был не отказался. Протянуть руку, взять один из двух горячих, исходящих паром котелков со сладким чаем. Лишь бы не облиться. И волки бы только не унесли. Жалко чая… Твою мать!
        В себя удалось прийти чуть не ткнувшись лбом в малиновую от жара дверцу. Все-таки сморило, все-таки ослаб.
        - Старость не радость… - Морхольд взял кочергу, гнутый прут от кровати, пошерудил в печке, забросил несколько полешек и подтянул таз с углем. Совок… совок, сволочь, куда-то пропал. А, вот он. - А маразм не оргазм. Эт точно.
        Полено влезать не хотело, пришлось подтолкнуть кочергой. В поддувало сыпалась зола и, звонко звякнув, упало несколько гвоздей. Печь, струясь уже синеватым пламенем над рдеющими углями, жарила немилосердно. Бункер ощутимо прогревался.
        Морхольд затолкал последние деревяшки и пощупал бак с водой. Потихоньку тот тоже нагревался. Решив не тратить время потом, отправился в чулан за корытом. Пластиковая ванночка для грудничков вместо нормального корыта подходила хорошо. Одежду он притащил в охапке, сипя от боли в спине, но стараясь не уронить даже носка. Грязь в мыльне разводить не хотелось.
        Мыло, несколько больших брусков, хранилось в жестяной коробке, запакованное в полиэтилен. Ножей в его убежище хватало. В свое время Морхольд специально распихал по каждому кубрику все возможные орудия убийства, не требующие перезарядки. Вот и сейчас, запустив руку за небольшой шкаф с рыльно-мыльными, он вытащил большой шеф-нож. Надо полагать, даже приснопамятный усач Баринов ужаснулся бы, увидев, для чего тот ему сейчас нужен. А Морхольда оно только веселило.
        Дорогущая взаправдашняя японская сталь очень хорошо крошила заурядное хозяйственное мыло. Рубило его на мелкие куски, летящие в ванночку. Пахло мерзковато и одуряюще. Пахло предвестником настоящей чистоты, что не добиться никаким «Давом» с запахом жожоба и еще какого-либо говна. Чистая обувная щетка в мыльне тоже имелась.
        Воздух прогрелся хорошо, до пота. Морхольд скинул одеяло, дошлепал к баку с горячей водой и открыл кран. Вода уже обжигала, он довольно хмыкнул. Набрал в ванночку, растворил мыло и забросил одежду. Свитер и носки замочил в холодной воде, а плащ растянул на крючках на стене. Просохнет, а там и ототрется все, что само не отлетит. За кожу Морхольд не переживал. Бывший хозяин смазывал ее добротно, никакой ливень не покоробит. Ну, а теперь стоило заняться и самим собой.
        Морхольд, стоя на досках в углу, слушал журчание воды и неторопливо мылился. Улыбался и в который раз опрокидывал на себя большой ковш. Грязь давно стекла вниз, в водосток, но отказать себе в удовольствии он не мог. Потому как прекрасно помнил…
        Ветер мел поземку. Нежданно стало сухо, и от того даже холодней. Но сырость достала. Сырость проникала повсюду. Лезла за шиворот, внутрь одежды, в обувь. Хлюпала жижей в ходах сообщения и осаживалась мелкими-мелкими капельками на металле. Оружие приходилось сушить и смазывать по два раза на дню. Про помыться не было и речи. Но тут неожиданно стало сухо.
        Чтобы нагреть воды для помывки четырех молодых организмов, хватит двух не самых толстых бревен. Вопрос только в том - где их взять? Ответ, как и всегда, был один. Пойти и разобрать тот забор, куда еще не добрались соседи. А таких оставалось все меньше. Но Гусь, совершенно уверенный в победе и чесавшийся больше остальных, решительно потопал к деревне.
        Искомое нашлось не сразу. Пришлось поспорить с кем-то из местных, крывшим отборным русским матом безо всякого акцента. Сошлись на трех банках тушенки. Но потом. Сколько «потом» они уже торчали - думать не хотелось.
        Когда очередь дошла до места, где можно было просто намылиться, ополоснуться и не околеть назавтра от крупозного воспаления легких, то единогласно выбрали погреб. Орудийный. Для гранатных ящиков. Тем более, что вырыли его больше требуемого и места там хватало. Оставив Палыча рыть узкую глубокую яму для воды, Гусь и Морхольд, тогда бывший вовсе даже не Морхольдом, отправились за досками для настила. К стоящим рядом армейцам. А Рибок пошел за посудой. К старшине.
        Мыться хотелось нестерпимо. Последний раз в бане каждый побывал чуть ли не полмесяца назад. Два переезда сделали свое черное дело, превратив кожу из загорелой в темно-серую. От нагара соляры, тлевшей в коптилках землянки. От сажи из печи. От земли, в которой вырубили нары. От грязи, чавкающей в окопах и ходах последнюю неделю. От сожженного пару дней назад пороха. Гранат тогда они не пожалели, было с чего. Патронов сожгли тоже немало. В общем, стоило мыться. Тем более, что к пехоте привезли пополнение.
        А пополнение, как ни крути, во время дороги успело обрасти. Вшами. И спасало только одно - взвод с пополнением стоял за километр. Но профилактика есть профилактика.
        Доски они приволоктащили точно к моменту возвращения злющего Рибока. Тот, повесив спереди и сзади по термосу для еды, умудрился притащить еще и два ведра. Полных. Что ему стоило изображать из себя верблюда, становилось ясно по темному от пота бушлату.
        - И кто ж тебя просил так убиваться? - Гусь философски закурил и покосился на доски. - Их бы ошкурить слегонца, а то занозы.
        - Дрова пили, - бросил Рибок и повернулся к Морхольду: - Пошли за наждаком.
        Гусь остался пилить и колоть. С гор набегала хмарь, грозя моросью, сыростью и туманом. Солнце лениво ползло к темным тучам над горами. Рибок злился и плевался. Как самый настоящий верблюд.
        Старшина, подумав, нашел у себя кусок самой мелкой наждачки. Поглядел на злющего Рибока и, подумав, выдал им бутылку паленой осетинской водки. И отправил к танкистам. Те стояли у соседнего взвода.
        Водку они не отдали, а с танкистами поделились сигаретами, стыренными Морхольдом у старшины, пока тот искал Рибоку водку. Вместо наждачки танкисты обнаружили в «семьдесят втором» рубанок. Удивились сами и подарили початый флакон шампуня. Хмарь опускалась ниже, а от солнца осталась ровно половина.
        Гусь, взяв рубанок, довольно кивнул. Палыч, вылезая из землянки, покрутил его в руках, сплюнул, обозвал обоих путешественников рукожопами и посоветовал побриться этим самым рубанком. Проведя им по доске, Рибок завернул совершенно непотребную руладу и передал рубанок Морхольду. Тот только пожал плечами и передал назад Гусю. Рубанок оказался тупым, как станок «Джилетт» после пользования его целым батальоном. Солнце спряталось, хмарь осела туманом у самой «зеленки», армейцы начали постреливать.
        Доски положили как есть и накрыли чем смогли. Палыч достал из своего бездонного рюкзака старые резиновые сапоги, повздыхал и быстро, как делал все прочее по хозяйству, отрезал голенища. Получившиеся коврики он прибил с шести ударов. И пошел за первой порцией воды.
        С неба полетела мокрая крупа. В окопах снова захлюпало. Заметно темнело. Туман за бруствером шевелился живым злым комком и изредка пугал непонятным шумом. «Бэха-двойка» армейцев, стоявшая с самого края их позиций, периодически потрескивала, вгоняя внутрь серой мглы полоски трассирующих снарядов.
        Морхольд пошел мыться предпоследним. Спустился с НП, передав почти разряженный НСПУ Рибоку, и, загребая грязь, отправился к погребу.
        Палыч натянул две палатки, прижав их ящиками, и одну приспособил пологом, хоть насколько-то закрыв помывку от ветра. А тот выл уже час, не переставая.
        - Давай быстрее, - Гусь, передав единственную на всех мочалку, вытертую, с двумя дырками, торопливо застегивал «разгрузку». - Палыч еще не мылся. А я тоже на пост. Чет мне как-то страшновато.
        - Угу, - буркнул Морхольд, повесил АК за спину, засунул мочалку за пояс, подхватил оба ведра и пошел. Шлепнулся он перед самым погребом. Но вперед, успев выставить колено и широко разведя руки. Ошпарило кипятком чуть-чуть. Его и плескалось-то в ведрах где-то на треть.
        Света под натянутым брезентом хватало ровно для того, чтобы встать и не упасть. Морхольд торопливо стащил одежду, поеживаясь от холода, замешал воды в одном ведре и взялся мылиться.
        Когда он посмотрел на свою собственную ногу, то даже оторопел. Сажа, копоть, грязь… просто текли по коже. Темно-серыми ручейками. Он поставил обе ноги рядом и присвистнул. Надо же, он превратился прямо-таки в испуганного и побледневшего до серости негра, не иначе.
        - Чуть не заснул, опять… - Морхольд встал с мокрых и остывших досок. - Беда, чего и говорить.
        Сон, поднявший прошлое, заставил улыбнуться. Да, тогда тоже было несладко. Угу, так и есть. Но он все же променял бы эту жизнь на три, а то и пять повторов прошлой. На те полтора года, пусть и превратившиеся бы в семь с половиной. Потому что та война все равно закончилась. А вот Беде ни конца, ни края не видно.
        Теперь стоило заняться и здоровьем. Как раз сейчас он и руки дополнительно отмоет. Морхольд добрел до ванночки с одеждой, когда его повело в сторону. Он уцепился за стену, осторожно присел. Организм вырубался. И только последней проволочки его внутреннего предохранителя хватало на какое-то время. Закутавшись в одеяло, пошуровав кочергой в печи и добавив полтора совка угля, Морхольд побрел в жилой кубрик. Свечу он затушил пальцами, наплевав на ожог. Стоило поторопиться.
        Бинты, настойка на спирту и стрептоцид. Стрептоцид накрошил ручкой шеф-ножа на кусочке марли. И еле-еле выдавил в спирт мазь Вишневского, срок годности которой вышел давным-давно.
        Протер свежие ссадины спиртом, шипя сквозь зубы. Достал небольшое зеркальце на подставке и, запалив еще пару свечей, принялся снимать повязку с глаза. Та, отмоченная, пошла хорошо. Лучше, чем перевязка на пальцах. Морхольд поднял зеркало, приблизил, присмотрелся.
        Ну… плохой результат всяко лучше никакого. И даже уже можно что-то разобрать. Он вздохнул и начал втирать мазь в кожу. Закрутить голову аккуратными полосками получилось не особо, рука начала отдавать болью, мешала. Но Морхольд справился. И только потом, замешав остатки мази со стрептоцидом, густо засыпал пальцы. Будет толк, не будет, черт знает. Все равно больше ничего нет.
        Заматывал руку уже на автопилоте. И на нем же, еле переставляя ноги, добрался до кровати. Натянул одеяло до живота и выключился. Полностью и бесповоротно.
        Над головой звонко свистнуло, еще и еще. Молодой Морхольд шлепнулся мордой вперед, грызанув сухой выжженной земли. Пули, задорно чирикая, впивались в бруствер, кололись летящими комочками суглинка.
        - Твою мать, Клен, прикройте меня! - орал где-то позади лейтенант. - Клен, Клен!
        Клен отвечать не торопился. Кто знает, могли и глушить. Морхольд, отжавшись от земли, покрутил головой по сторонам. Воняло порохом и свежей кровью. Слева кто-то выл на одной высокой ноте. Грохотал пулемет Шомпола. Весело сверкая, разлетались трассеры. Лейтенант все звал Клена. Тот не отзывался.
        Гулко бухнул его, Морхольда, гранатомет. До позиции ребята все-таки добрались. Ему тоже стоило поторопиться. И Морхольд, пригибаясь, побежал по траншее. Над головой продолжало свистеть и чирикать, закидывая за воротник острое и колкое.
        Вой, вибрируя, приближался. Морхольд выскочил в небольшой завиток, раздваивающий траншею. Вой обхватил его со всех сторон, заставляя выбросить из себя недавний ужин. Он ухватился за дерн, колкий и высохший от жары, удержался на трясущихся ногах.
        Выл капитан. Выл, глядя в небо белыми глазами. Он лежал на спине и держался за штанину. У колена. Чуть выше него. А ниже, поблескивая в остатках солнца чистой белизной с одним-единственным алым разводом, торчала кость. От нее, вися на красных, желтых и еще каких-то ниточках, вниз уходили лохмотья. Капитан выл.
        Земля сыпанула гуще, в траншею, дико блестя глазами, скатился Младшой. В руках Младшой почему-то держал растяжку от палатки. Морхольд, косясь на него, начал вставать.
        - Прижми его! - быстро и тихо-тихо, подмигивая, зашептал Младшой. - Ну, прижимай!
        Морхольд прижал. Навалился на капитана, почти сел сверху, закрывая Младшого. Капитан забубнил, сбившись со своей одной ноты, заплевался и начал махать руками.
        - Держи! - Младшой резко развернул покалеченную ногу, воткнув шприц. Капитан побледнел и начал уплывать куда-то вглубь себя. Морхольд навалился сильнее, чуть оглядываясь.
        Младшой, сопя, дергал оставшийся кусок каната. Как он продел лохмотья внутрь… мысль мелькнула и пропала. Медик с силой рванул канат вверх, прижимая деревяшку самой растяжки выше колена. Кровь брызнула, еще… и сразу стала течь медленнее. Младшой, сопя громче, торопливо бинтовал.
        Морхольд дернулся и резко сел. Спину проткнуло раскаленным шилом, но терпимо. Он хватал воздух ртом и не мог надышаться. В кубрике стало ощутимо прохладнее. Чертов сон оказался прям в руку. Стоило подкинуть угля.
        Он пошаркал к печке, мотая головой и ворча. Память подкидывала по ночам разное. Казалось - чего только не видел, чего только не делал. А во сне, вот ведь хрень, вновь становился самим собой больше двадцати лет назад. И как тогда же, как в первый раз, сердце колошматило раза в три быстрее.
        Сигарету он прикурил медленно. Сел, глядя на угли в печке, задымил. Самокрутки ему дали с собой хорошие. Крепкие, но не горлодерки. Дым пах сладковато, мирно. Такие же он курил перед Бедой, дорогие, турецкие. Как там ее? Латакия, да. Какой-то интересный сорт табака, точно. Окурок отправил в печку щелчком, забил ее полностью и отправился досыпать. С утра его ждало много дел. Силы понадобятся.
        Морхольд приоткрыл глаз, пытаясь что-то рассмотреть. Само собой, не вышло. Он нащупал спички на тумбе у кровати, запалил свечку. И поморщился. Ничего и никуда не пропало, отдаваясь хрустким звонким щелчком где-то в пояснице.
        Сколько проспал? Непонятно.
        Морхольд откинул крышку деревянного ящика, стоявшего у кровати, достал чистый камуфляж, старенький, но крепкий «Вудленд». Белье, чистые теплые портянки. И дождавшиеся своего часа яловые сапоги. Оделся, обулся, ощущая, как сильно хочется есть. Надо было что-то сообразить.
        Сообразить вышло не особо много. Солонина, банка гороха, закатанная вручную в Кинеле, кусок сыра. И вода. Желудок довольно заурчал. Морхольд, жадно глотая желтые куски мяса, прохромал к лестнице, ведущей наверх. Стоило понять - что творится на улице.
        Надстроенный второй этаж у гаража венчали четыре окна, плотно закрытые стальными ставнями, открывающимися и запирающимися изнутри. Морхольд подошел к левому, выходящему на саму улицу. Осторожно, чтобы не звякнуть, поднял крышку, закрывающую смотровую щель. Выглянул. Ну, как и предполагалось.
        Серая хмарь. Крапающий дождь. Остатки утренней наледи на лужах. Качающиеся черные деревья поодаль. Каркающее воронье, тучей вьющееся там же. Добрый и милый пейзаж. Льва не наблюдалось. Морхольд довольно кивнул и похромал вниз, стирать.
        Нагревать воду все-таки пришлось. Отстирать чуть ли не килограмм-полтора всякого дерьма, добравшегося даже в белье, холодной не получилось. Но Морхольд не жаловался. От постоянного движения в спине приятно грело и боль отступала. А еще он вроде бы не заболел. Ни соплей, ни кашля.
        Возился со всем он часа два, не меньше. Потом занялся плащом и приготовил обувь. Отчистил, где-то отмыл, нашел высокую банку гуталина, отковырнул засохшую черную пасту, разогрел, смазал сапоги. И только потом, растянув плащ на стене, начал натирать его жиром. Жир, свиной, топили в Кинеле, и Морхольд, несмотря на тяжесть, притащил сюда небольшую канистру с широченным горлом. Воск, конечно, был бы лучше, но такого сокровища он не видел все последние два десятка лет.
        Высохшая после стирки щетка, лежавшая на горячей печке, пригодилась снова. Хотя швы ему и пришлось промазывать небольшой тряпкой, по основной площади немаленького плаща Морхольд прошелся именно щеткой.
        За делами он и не заметил, как на улице, под начавший снова выть ветер, тяжело свалились чернильно-темные сумерки. Ужин был таким же обычным и надоевшим, как и завтрак. Разве что на десерт - несколько сушеных яблочных долек. Морхольд, дожевывая последнюю и старательно разгоняя кисловато-сладкую слюну по рту, уже пожалел о Кинеле. Кто его знает, встретится ли еще место, где славные «мичуринцы» смогли выращивать в теплицах низенькие яблоньки? И огурцы. Вот огурца соленого сейчас бы…
        - И водки. С перцем. И сала. И борща… - Морхольд усмехнулся собственным обнаглевшим мыслям и решил окончательно себя добить. - И пельменей. С зеленым лучком и сливочным маслом… Ты, Морхольд, моральный урод. И больше никто.
        Стоило перекурить. И присесть. Спина опять наливалась остро стреляющими крохотными разрывами. А собирать манатки в поход можно начать и чуть позже.
        Он закурил, наслаждаясь дымом. И теплом. И покоем бункерка. И, наконец-то, сознался сам себе в том, что ему страшно. Безумно страшно отправляться в намеченный поход. Крайне жутко выходить наружу. Возвращаться в безумие свихнувшегося мира Беды. Опасаться слов клятой ведьмы, наговорившей про путь покаяния с поеданием стальных караваев. И очередной осечки у оружия, которой не должно быть.
        Печка потрескивала, даря тепло. Одежда, развешенная на веревках, практически высохла. Жаль, утюга в хозяйстве не водилось. Морхольд фыркнул, вспомнив недавние собственные фантазии про еду. Да, комфорт и полные холодильники померли давно и безвозвратно. Много чего померло.
        Например, шаурма. Или шаверма? Да какая разница-то… все едино. Или беляши на рынках… собери трех котят, угу.
        Ладно. Он посмотрел на рюкзак, что собирался взять вместо вещмешка. И даже задумался. В чем-то старенькая торба куда лучше. Но зато сюда войдет больше необходимого. Да и дырки латать… А необходимое тащить стоит в обязательном порядке. Тем более, что услуги кое-кого дороги и необходимы ему как воздух. Куда он собирался? Ну, как куда?
        В аэропорт.
        Летуны, обитавшие в бывшем областном Курумоче, могут подсобить в самом начале пути. Слышал он, что те регулярно мотаются в сторону Саратова. Несутся по воздуху, аки раньше. Разве что не так быстро и безопасно. Хотя, опять же, смотря какое «раньше» рассматривать.
        Он вполне знал, чем расплатиться за перелет. Два небольших чемоданчика, аккуратно упакованные, сейчас стоили дороже любого золотого браслета в палец толщиной. Почему? Потому что внутри чемоданчиков лежали автономные плитки, работающие на баллонах с газом. Газ у летунов явно водится. А уж баллоны Морхольд захватит с собой.
        Вообще, размышляя здраво, порой приходилось просто-напросто поражаться. Удаче и не иначе как высшему благоволению к человеческому роду. Загадили матушку-планету, превратили атмосферу в решето, залили все огнем и радиацией, и вот, смотрите, регулярно кто-то да сталкивается с чудесами. Морхольд столкнулся с четырьмя небольшими баллончиками, по какой-то причине полными газа. И работающими. Так же, как и плитки. И думалось ему, что за такое богатство место себе он приобретет обязательно. Только бы добраться.
        С такими мыслями он вновь отправился спать.
        Утром, проделав все заново, кроме стирки одежды, покряхтев и отжавшись от пола, почувствовал прогресс. Спина чуть заткнулась. Ну и хорошо. Пора бы уже и собираться.
        Плитки легли в рюкзак друг на друга. Баллончики Морхольд смог впихнуть по бокам, даже чуть добавив жесткости. Что еще?
        Тубус с фотографиями? Старый друг, из-под порохового заряда к его армейскому СПГ. Точно. На место.
        Еда? Конечно. Сало, пакет с сухарями, две драгоценных банки тушенки свежей варки и закрутки, две фляги с водой. Одну на пояс, вторую в рюкзак, во внешний карман. Фляги Морхольд предпочитал металлические, еще советского производства. Казались они ему надежнее легких пластиковых. Ретроград, что еще тут сказать?
        Спирт? Еще бы.
        Вещи? Высохли. Повезло: после стирки в холодной воде и сушки на столе ни свитер, ни носки не пострадали. Свитер он нацепил сразу. Носки убрал в мешок. Пригодятся потом.
        Смена белья - туда же. Портянки, катушка черных ниток и две иглы. Соль в пластиковой баночке с закручивающейся крышкой. Несколько упаковок настоящих бинтов. Спички и веревка.
        На обмен и торговлю с собой у Морхольда еще оказались несколько полезных вещей. Набор хирургических инструментов, найденный в бывшей больнице Отрадного. Два комплекта кружевного женского белья из небольшого торгового центра. Насколько Морхольд слышал про летунов и их привычки, сводящиеся к местным кабакам и их девочкам, белье придется в кон. И еще одна чудесная вещь: иллюстрированный справочник по детским болезням. С фотографиями и действительно качественными изображениями ветрянок, корей, скарлатин и даже панариция.
        Так, что пойдет с собой в разгрузочный комплект, что таки придется надеть? И на портупею? Конечно, только необходимые вещи.
        Пара цилиндров с ракетами. Компас на широком ремешке, старый и надежный. Еще одна упаковка спичек и ИПП. На пояс Морхольд повесил небольшой топорик. Топорик ему нравился, удобная штука, как бы охотничий. Нож, вдобавок к складному кривому, взял обычный НР. Он пришелся по душе Морхольду своей незамысловатой простотой и надежностью. И тот самый, спасший их с котом, сотворив рогатину. Туда же, во внутренний карман.
        Оружие? Почему-то Морхольд не сомневался: что-то пойдет не так. Мысли подтвердились у оружейного шкафа. Вот здесь помешанность хозяина бункера на безопасности и раньше играла не самую лучшую роль.
        Стальной ящик, утопленный в бетоне, закрывался на кодовый замок. И что случилось с клавишами, простыми металлическими кнопками, Морхольд не знал. Они просто не утапливались внутрь. Чуть прижимались под пальцами… и все. Слова Мэри Энн про железные караваи с посохами жутко и серьезно принимали совершенно реалистичную окраску. И даже злиться если и хотелось, то не так и сильно.
        - …твою в … - Морхольд шарахнул кулаком по дверке. Та загудела, Морхольд зашипел и начал дуть на пальцы. - …!
        Он сплюнул. А что еще оставалось? Рвать? Так нечем. И даже зубила с кувалдой нет. А были бы? Против сейфа? Да не смешите мой пупок.
        Резервный план, да-да. Резервный, мать его, хреновый план.
        Морхольд, ругаясь на собственную лень, из-за которой отличный план грозил сорваться, едва начав претворяться в жизнь, отправился в последний кубрик, служивший чем угодно, включая мастерскую. Резервный план состоял из дюралюминиевой трубы, трех болтов с гайками и найденного давным-давно стального тупого пера, приваренного к хвостовику с отверстиями. Слава Ктулху, в дюрали отверстия тоже имелись. И практически совпадали. Разве что само перо он так и не удосужился заточить как следует. Тогда он работал долго. Напильником, точилом, даже шлифовальным кругом от болгарки, найденным в хозяйственном магазине какого-то ИП Николаенко. И вроде даже заточил. Ну, так, с пивом и в плохой день.
        С болтами пришлось повозиться. Так же, как и с хвостовиком, категорически не желавшим садиться на черен до конца. Благо, что и тиски, и кувалдочка здесь имелись изначально. Через полчаса, мокрый, но довольный Морхольд любовался полученным копьем. Или еще чем-то таким же. Копье имело просто нереально апокалиптичный вид, прямо как в фильмах и книгах, что он любил в детстве.
        - Я прям Хьорн-охотник, ага… - Морхольд покачал новенькую приблуду в руках. Ну… вес и балансировка явно не соответствуют друг другу. Он расплавил немного найденного когда-то свинца, прям как в том же детстве, и сотворил противовес. Теперь порядочек.
        - Пора в путь, - приказал он сам себе, категорично и непререкаемо.
        - Давно пора, - со вздохом согласился.
        Последними штрихами оказались спальный мешок, надувная лодка, насос-лягушка и черпачки, идущие в комплекте вместо нормальных весел.
        Впереди у него минимум две полноводные речки. Кинель и Сок. И если через Кинель, чуть подальше, мост стоит, то как дела с мостом через Сок - кто знает? Он не знал.
        Перед уходом, попрыгав с рюкзаком за плечами, Морхольд даже расстроился. Придется не просто тяжело. Придется очень сложно. Присесть на дорожку не получилось, ибо спину потянуло так, что сядь - не встанешь. Но Морхольд не расстроился. Не верил он в приметы.
        Когда-то родная улица встретила негостеприимно. Он совершенно не удивился бы дождю. Но Бог миловал, чуть кропило моросью, и все. Зато ветер лютовал не на шутку. Так и плевался в лицо каплями, старательно выбивая слезу из глаза. Капюшон надевать он не рискнул, тот сильно закрывал обзор. Вязаная шапочка-маска оказалась в самый раз.
        Морхольд шел, месил грязь и смотрел по сторонам. Вокруг все, как и обычно. Необычна только конечная точка маршрута. На такое расстояние он еще не уходил. Но все же бывает когда-то в первый раз.
        До моста добрался без происшествий. Пару раз пришлось прятаться в кустах, заметив вдали сначала стаю собак, потом стаю «серых».
        Морхольд через ветки клена, низкие, покрытые каплями, присмотрелся. Он искал глазами опасность, ощущаемую и осязаемую. И не находил. Ну не было ее, даже если присмотреться получше.
        Река, черная и ленивая. Мост, бетонный и старый. Тот берег, нужный и еле заметный за туманом. Ничего больше. Разве что под мостом завелся тролль, как в сказках. Но троллей под мостами Морхольду пока не встречалось. А ждать дольше - просто не стоило. Удачу нужно ценить и беречь.
        Даже на мосту под подошвами чавкала земля. Серое полотно оказалось густо заляпанным грязью и испещренным отпечатками ног, лап и копыт. Это порадовало. Мостом пользовались. Значит, и вес выдержит, и опасности ждать особо не приходилось.
        Морхольд дошел практически до самого конца. Туман, слева от ограждений, загустел, потемнел и зашевелился. Морхольд остановился, сплюнув. И впрямь, все когда-то случается в первый раз. Вот тебе и тролль. Или что хуже.
        Тролль впечатлял. В ширину - никак не меньше чудовища, желавшего замочить Морхольда кувалдо-колотушкой. Даже внешне существо весьма напоминало ту дрянь. Разве что чуть ниже, и морду прятало за темным и удивительно целым экраном сварочной маски. И вместо убей-колотилки на плече тащило самую настоящую деревянную дубину, густо усеянную разнокалиберными ржавыми шипами. Мост даже ухнул, когда та пошла вниз и стукнулась о бетон.
        - Беда-а-а-а… - протянул Морхольд. - Ну и чего мне с тобой теперь делать?
        Тролль молчал и сопел. Густое белесое дыхание пробивалось снизу маски, клубилось, смешиваясь с туманом. Позади сухо щелкнуло. Очень знакомым звуком предохранителя, поставленного на боевое положение. Голос любителя подкрадываться оказался под стать, сухой и скрипучий.
        - Ты не смущайся, человече… кхе-кхе… скидывай все. И вали себе откуда шел.
        Дом у дороги-4
        Одноглазый сел на ступеньку лестницы, положил на колени оружие.
        Лошадки Чолокяна мирно хрустели из торб. Тихо посвистывали сырые дрова в раскаленной бочке. Сам Чолокян, что-то шепча во сне, ворочался и порой похрапывал. Остальных одноглазый не слышал. Не услышал и Багиру, подошедшую сзади. И вздрогнул, только когда та опустилась на ступеньку выше.
        - Стареешь?
        - Да никто не молодеет, - мужчина залез во внутренний карман, достал портсигар и закурил.
        Багира втянула запах самосада и поморщилась.
        - До войны смолили и смолили, и сейчас никак не бросите.
        - Сама не курила?
        - Бросила… давно.
        - Ну и не завидуй, не порть кайфа.
        Какое-то время молчали.
        - Откуда меня знаешь? - женщина начала разговор первой. - Ни разу тебя не видела.
        Одноглазый хмыкнул:
        - Зато я видел. Как раз один раз. И слышал.
        Багира поерзала.
        - Надо же. Наша слава опережает нас самих.
        - Типа того. Ты красивая.
        - Ишь ты… - женщина, это одноглазый понял сразу, улыбнулась. - Давно мне такого никто не говорил. Да красоты-то и не осталось.
        - Это тебе так кажется. Красота она либо есть, либо нет. Испортить ее трудно.
        - Даже шрамами?
        - Даже ими.
        - Ну да…
        В дырках окон снова загрохотало. Зимняя дикая гроза бушевала не на шутку. Молнии втыкались острыми белыми вилами чуть ли не в стены. Одноглазый покосился на женщину. Он сказал ей правду. В блеске сумасшедших небесных разрядов это полностью подтверждалось.
        Красивый, поистине королевский профиль тонкого, чуть длинноватого носа. Плавные брови над пусть и небольшими, но правильными глазами. Яркие полные губы, созданные для улыбок. И поцелуев. И их совершенно не портил шрам, идущий от подбородка до носа.
        - Красивая? - она вздохнула. - Красивая. Была когда-то красивой. Помнишь, перед войной в рязанское высшее начали девчонок принимать?
        Одноглазый кивнул. Он помнил. Хотя и не понимал. Ни тогда, ни сейчас.
        Багира замолчала. Ненадолго.
        …помнишь, да? Сперва смешно смотрелись, это точно. В Контакте, когда первые фотографии с присяги появились, сколько глумились. Идите борщ варите, а вон та, рыжая, ниче так, девушка, это автомат, а не член, держите крепче, не бойтесь. Половина тех, кто такое писал, в армию даже тогда идти боялись. На год. Ссали и просили мамку с папкой денежек заплатить и отмазать. Но то ладно.
        Нас в Новоросс отправили. Как раз на втором курсе были. На горную подготовку. У моря лазали, а потом на Кавказ отправили. То ли повезло, то ли нет. По Новороссу же как били, знаешь? Там спеклось все, что могло спечься… наверное. Не была, что мне там делать?
        До Кавказа мы так и не доехали. Через Ростов должны были отправить, поездом. А мы встали, что-то с путями случилось. То ли перед нами комбайн сбили, то ли еще чего. Какой комбайн? Да хрен знает, «Джон Дир», возможно. Да ну тебя, самый настоящий комбайн, на переезде. Да. Ты слушаешь? Вот и не перебивай.
        Самое смешное, что оружие у нас было с собой. Настоящее, и патроны тоже. По два рожка на каждую. На каждую, да. Два взвода девчонок в голубых беретах. И пять мужиков на нас всех. Капитан, два лейтенанта и сержанты. Медбратья. И тут как раз и шандарахнуло.
        Укрылись в старом убежище, те очень кстати приводили в порядок. Просидели с неделю, наружу носу не совали. Капитан полез к дозиметрам, а те не работают. Дядька, ГО-шник станционный, чуть не обмочился, когда его к ответу потащили. Хотели его же и выгнать наружу, проверять. Но не получилось.
        С той стороны к нам давай колотиться. Кричат, открывайте, норма на поверхности. Гражданские? Конечно много, половина состава точно. Куда делись? Разбежались. Они ж как стадо. Половину успели загнать, и хорошо. Остальные по кустам - и к станице ближайшей. Гражданские давай вопить - не пускайте и все такое.
        ОЗК? Обижаешь. Мы женщины, но десантники. У каждой из нас еще и по зимнему маскхалату было. Потом и пригодились. Следующей же зимой. Открыли? Да, одного запустили. В предбанник. Капитан и один сержант вышли туда же.
        Как вернулись, смотрим, а они просто не в себе. Всем давно уже ясно стало - что да как случилось. Но тут говорят точно - все мертвое у Краснодара. И от Ростова никто не отзывается. Хотя вокруг по станицам людей много. И снаружи не то что норма, но и не так уж и страшно. А чего удивляться? А, ты и не удивлен? Сталкивался?
        В общем, пришли именно со станицы. Глава местный и еще кто-то с ним. Говорят, станицу какие-то бандиты окрутили. Объявили себя властью и уже начали жить кум королю. Тем более - половина нашего состава туда убежала. Их-то первым делом и определили в рабочий класс. Кто определил? Те бандиты.
        Глава не договаривал, скотина жирная. Его же станичные менты да охрана с ближайшего какого-то комбината и решила всех под себя подмять. Человек двадцать скотов набралось, не больше. Все охотничье оружие у людей забрали. Посты расставили, за околицу никого не пускали. Ну, что делать? Капитан подумал и даже не стал плебисцит устраивать. Какая, на хрен, демократия, это армия.
        Вот тогда в первый раз мы с девчонками и повоевали…
        Багира вздохнула. Одноглазый протянул ей флягу с водой. Та пила, чуть морщась. Вода здорово холодила два раскрошившихся зуба. Прямо как тогда…
        Догорал невысокий дом прямо по улице. Рядом с забором неподвижно и страшно лежала фигура в голубом берете. Еще одна свисала с крашеных досок. Из дома недавно выскочила полыхающая фигура, вылетела, дико крича и мечась из стороны в сторону. Патронов на нее никто из девчонок не потратил. Сейчас тело догорало поодаль, жутко воняя сгоревшим мясом.
        Багира, опустошив желудок, лежала за кучей песка. Ждала возможности помочь девочкам, зажавшим тройку ублюдков в доме по правую сторону. Жевала кисточку шелковицы, рассыпанной по земле. Медбрат, раненный в плечо, старался не шевелиться. Кровь густо проступала поверх бинта.
        Местные не врали. Дозиметры практически не трещали. Тучи на небе… а когда их не бывает? Солнца нет? Не страшно. Люди страшнее.
        Когда разведка добралась до крайних хат, часового они нашли одного. Пьяного и спящего. Связывать капитан не стал. Молча провел ладонью по горлу и кивнул сначала на часового, потом на подчиненную, Лизу. Лиза справилась. Без сожаления… практически. А остатки его, если и были, разлетелись чуть позже. Сразу за дверью первого же домика.
        Багира, ворвавшаяся внутрь с бешено колотящимся из-за тонкого детского крика сердцем, не думала. Державшему девчонку за руки - вынесла мозг с первого выстрела. Тому, что пыхтел над малолеткой, врезала промеж тощих волосатых ляжек и только потом, откинув его в сторону, забила до смерти ногами и прикладом АК. Тогда желудок не бунтовал.
        Багира дождалась. Выбрала спуск, спокойно глядя в убегающую спину. Приклад толкнул в плечо, силуэт упал. Она села, положив автомат на колени, и стала жадно глотать воду. Чуть ныл зуб, зацепленный крошкой кирпича, когда в нее стреляли. Губа распухла, но уже не кровила. Стрельба стихала. Сложно справиться с десантурой из Рязанки, даже когда в ней почти одни бабы, что и говорить.
        Последний из тройки, прятавшейся в доме, остался в живых. Ненадолго, надо думать. Саша с Аней, заломав немалого парня, волоком тащили его в центр станицы. Багира встала и пошла к ним, помогать.
        Станичные собирались. Стояли, косились на девок в камуфляже и голубых беретах. Перешептывались, щелкали семечки и нервно курили. Багира, сидевшая на прилавке для торговли пенсионеров, смотрела и поражалась. Все как всегда. Просто люди. Просто военные. Просто преступники. Как будто никакой войны, никаких ядерных ударов… Уже потом ей рассказали про станичного врача, имевшего сдвиг по поводу ядерного удара и всего прочего. Так что результаты замеров тот станичным довел оперативно. И пока не было дождей, люди не боялись.
        - Тихо! - капитан вышел вперед. - Слушайте меня!
        Люди притихли. Косились и шебуршали, приходя в себя и расслабляясь. Беда отступила. Так они думали.
        - Мы только что уничтожили тех, кто пытался превратить вас в рабов, - капитан заложил большие пальцы за портупею, покачался на каблуках, - наплевав на общую беду. Так вот… станичники, мы это сделали не за просто так. Вы нам немного должны. Сколько? Это вам глава администрации расскажет. А сейчас, чтобы у вас не возникало сомнений в нашей решимости защищать вас всеми возможными способами, проведем публичную демонстрацию наказания за убийство, изнасилование и вооруженный грабеж. Суд теперь один. И это мы.
        Притащенный здоровяк, уже разложенный на земле и крепко привязанный за руки-ноги к палаточным длинным кольям, вбитым по самые «ушки», заорал. Багира вздохнула, приложилась к фляжке. Блевать, так хоть чем-то. Было с чего.
        Кол, крепкий, смазанный маслом-переработкой, ему воткнули в задний проход. В паз на конце кола вставили веревку, а ее саму прицепили к морде УАЗа-буханки, служившего здесь за скорую. А машина стояла прямо перед лицом матом орущего детины.
        Капитан посмотрел на него, закурил и, бледный, сухой, сел за руль. Бандит заголосил сильнее, заплакал детским плачем. В толпе закричали, двигатель УАЗа зажужжал, машина двинулась вперед. Крик ушел в инфразвук, стеганул по ушам плеткой и оборвался.
        - Они потом и не спорили… - Багира почесалась в затылке, - дали все, что нужно. Нас построили и предложили выбор. Идти домой, с боекомплектом и сухпаем, или влиться в ряды наемной роты.
        - И ты ее выбрала?
        - Нет, - Багира зевнула, - я ушла домой. Пешком. Добралась до границы с Ростовом. И потом вернулась назад. Пойду вздремну.
        Глава 4
        Доказательства жизни
        Самарская обл., с. Красный Яр
        (координаты: 530°29?51? с. ш. 50°239?20? в. д.),
        2033 год от РХ
        - Вот ты чудак человек… - гном присвистнул, закуривая самокрутку. - А табак у тебя знатный, духовитый.
        Морхольд улыбнулся, глядя на него. Парочка поражала. Просто своим наличием. Непохожестью, серьезностью и вообще. Хотя еще час назад он и не думал улыбаться. Не до того стало.
        Морхольд дошел практически до самого конца. Туман, слева от ограждений, загустел, потемнел и зашевелился. Морхольд остановился, сплюнув. И впрямь, все когда-то случается в первый раз. Вот тебе и тролль. Или что хуже.
        Тролль впечатлял. В ширину - никак не меньше чудовища, желавшего замочить Морхольда кувалдо-колотушкой. Даже внешне существо весьма напоминало ту дрянь. Разве что чуть ниже и морду прятало за темным и удивительно целым экраном сварочной маски. И вместо убей-колотилки на плече тащило самую настоящую деревянную дубину, густо усеянную разнокалиберными ржавыми шипами. Мост даже ухнул, когда та пошла вниз и стукнулась о бетон.
        - Беда-а-а-а… - протянул Морхольд. - Ну и чего мне с тобой теперь делать?
        Тролль молчал и сопел. Густое белесое дыхание пробивалось снизу маски, клубилось, смешиваясь с туманом. Позади сухо щелкнуло. Очень знакомым звуком предохранителя, поставленного на боевое положение. Голос любителя подкрадываться оказался под стать, сухой и скрипучий.
        - Ты не смущайся, человече… кхе-кхе… скидывай все. И вали себе откуда шел.
        Тролль что-то пробухтел. Ну точно медведь в зоопарке. Морхольд сплюнул.
        - А если болт на воротник?
        Тролль неожиданно заухал. Прямо как сыч. Засмеялся?
        - На каждый хитрый…
        - Полна жопа огурцов, точно, - Морхольд еще раз сплюнул. Круто, прямо как в боевиках. - Так поговорим, может, или будем фольклором меряться? Писькомерство, оно ж для школьников.
        Тролль заухал сильнее. Морхольд натурально разозлился. Ситуация казалась идиотской. Но сзади тоже, сухо и скрипя, засмеялись. Засмеялся.
        - А че ты такой дерзкий? Бессмертным ся щитаеш?
        Морхольд покачал головой.
        - Я сейчас обернусь. Медленно.
        - Да хоть быстро. Ляля, подойди поближе. Вбей его по колена, если дернется.
        Ляля? Твою дивизию… Морхольд цокнул языком, глядя на громаду, двинувшуюся к нему. Тролля звали Лялей. Если он еще и девочка, ну чего тут скажешь? Век живи, век удивляйся.
        Он обернулся, стараясь не обращать внимания на тяжелый топот за спиной. Интересно, громада специально вот так бухает ножищами? Нагнетающе-депрессивный эффект, ага. Психологи подмостовые, етить их за ногу. Воображения вполне хватало. И быть вбитым по колени Морхольду не хотелось.
        От де-е-ела-а-а…
        Мальчик-с-пальчик. Годзилла-транссексуал Ляля и крохотуля-гоблин с адски злобным морщинистым личиком. Вот только глаза… точнее, глаз оказался молодым. Таким ясным и чистым, как кусок неба, настоящего, виденного Морхольдом за двадцать лет Беды раза три. Второй закрывала глухая повязка. С белым ржущим веселым черепом. Пираты, е-мое. Корсары великого Большого Кинеля. Сухопутные.
        По грудь Морхольду. Сухой и весь какой-то скукоженный, с нездоровой желтой кожей. Длинные руки с совсем уж длинными пальцами узких, но сильных ладоней, держали КС-23. Как кроха удерживал это чудище, да еще ровно, Морхольд не особо понимал. Но этот вопрос волновал куда меньше, чем черный зев ствола, практически упершийся ему в нос.
        Хотя… сползшие вниз рукава слишком большой для гнома куртки показали предплечья. Крепкие, жилистые и совсем неподходящие для такого коротышки. М-да, ситуевина.
        - Дело пытаешь аль от дела лытаешь? - Поинтересовался, чуть качнувшись, ствол. Морхольд выругался про себя. Ну как ствол мог что-то спросить?
        - Гуляю, не видно разве? - Он вздохнул. И замер. Потому как куртка на груди гнома чуть оттопырилась, явив взгляду нечто совершенно неожиданное.
        Как оно бывает? Вроде бы попал ты по самое не балуй, и выхода нет. Вот прям несколько секунд - и случится что-то необратимое. А потом, внимательнее оценив ситуацию, выход находишь легко и непринужденно. Если вовремя включишь голову. Как сейчас.
        - Куба либре? - Морхольд замер, внимательно наблюдая за черным провалом, следившим за ним.
        Ствол замер. Дрогнул. Чуть повернул в сторону.
        - Патриа о муэрте, блин… - Ствол опустился. Гном поставил оружие прикладом на бетон и почесал грудь. Поскреб пальцами по красной майке. Такой же, какая недавно имелась у Морхольда. С портретом Че. Великого и незабвенного Команданте. - Я в шоке.
        - Такая же фигня, - Морхольд выдохнул. Пот по спине все же покатился. - Перекурим-перетрем?
        - А то.
        - Вот ты чудак человек… - гном присвистнул, закуривая самокрутку. - А табак у тебя знатный, духовитый.
        Морхольд улыбнулся, глядя на него. Парочка поражала. Просто своим наличием. Непохожестью, серьезностью и вообще. Хотя еще час назад он и не думал улыбаться. Не до того стало. А вот сейчас…
        Ляля все же оказался мальчиком. Огромным мальчиком, лет пятнадцати. Как и его друг, злобный кроха Зима. Хотя тот казался явно старше. Почему Зима - тот не объяснил, да Морхольду оно и не требовалось. Ему требовалось пройти дальше. И цели он вроде достиг.
        Рассказал все. Про то, как еле выжил здесь недавно. Про дорогу к семье. Тут гнома и проняло. Гном хлюпнул носом и отвернулся. Морхольд почесал начавшую отрастать бороду и задумался. Задумался о том - кто эти двое.
        Мутанты? Ну да. Ни с чего другого не меняет людей таким-то вот образом. Мастер-Бластер, не иначе. Разве что Мастер Зима не лилипут, а просто небольшой. Скромный по размерам. Хотя Морхольд и не удивлялся его атаманству. Ляля не снимал маску, смущался, объяснил Зима. Но и так стало ясно - тому лет совсем мало. Что за жизнь?
        Два ребенка - ведь Зиме точно не больше шестнадцати - восемнадцати - живут разбоем и грабежом. Спокойно мордуют и убивают прохожих, хотя порой оказываются вот такими хорошими парнями.
        - А вы как тут вообще оказались-то? - он посмотрел на ребят. - А?
        Ляля вздохнул и отошел, сел, опершись на дубину, и мелко затрясся плечами. Зима затянулся, глаз его разом потух. Гном нахмурился, зло и нехорошо.
        - Как-как… побили всех наших. Несколько лет назад. Мы ж кочевали. Туда-сюда, искали где лучше. Тут торговцы встретились, давай рассказывать, что там вот, в Кинеле, город. А сейчас они Кротовку восстанавливают. Ну, а мы шли чуть не от Урала. Обрадовались. А дальше…
        А дальше Морхольд знал. Недавно сам рассказывал Даше Дармовой, стоя перед поездом в Кинеле…
        - Да то. - Морхольд поднял свою длинную и явно тяжелую сумку. Что-то лязгнуло внутри. - Когда возле поворота на Тимашево нас осталось десятеро, плевать я хотел на выбор между добром или злом и на то, чью сторону представляю. У Кротовки вот эти самые мужики в спецовках, пропахшие креозотом, маслом, углем, тащили и ремонтировали пути. А на них перла первая часть банды откуда-то со стороны Красного Яра.
        Голодные и холодные, больные, мутировавшие, но не люди. Нелюди, девочка. И свой выбор оказалось сделать просто. И каждый его сделал. Когда пришла помощь, нас, тех, кто дышал, оставалось четверо. Шестеро уже остыли. И вокруг, накромсанные, разорванные, посеченные осколками, подыхающие и сгоревшие, лежали еще тридцать голов. Очень опасных и злобных животных.
        - Тридцать?!
        - Да, тридцать. А через год я услышал про пятьдесят. Тем самым ухом, что только-только отошло. В Красном Яру, куда дошел с продырявленной ногой. Дырку мне прижег Лепеха, ИПП наложил Шамиль. Сейчас даже и не знаю, арифметическая прогрессия работает вовсю. Ну, как тебе объяснить… эй, земляк!
        Топающий по бурой жиже кинелец обернулся, перехватив удобнее мешок, квохчущий и двигающийся.
        - Не помнишь, сколько тогда те десятеро положили у Отрадного?
        Мужик почесал затылок, смачно харкнул, прочистил горло и ответил:
        - Да чуть ли не сто, земеля. Если не больше.
        Морхольд повернулся к Дарье:
        - Вот такое волшебство и есть арифметическая прогрессия. И сарафанное радио. Те, дикие, шли к станции, злые, голодные и больные. Мужики, бабы, подростки. Основной табор остался дальше, им занимались уже не мы. И победили мы, если уж честно, только из-за грамотно выбранной позиции, какой-никакой, но выучки и боеприпасов. И их усталости.
        - … вот так все и вышло. Нас двое осталось. А куда нам? Мне тогда и пятнадцати не было. Этому одиннадцать не исполнилось. - Зима покачал головой. - За что положили-то, а?
        Морхольд не ответил. Захотелось сделать им что-то хорошее. Извиниться как-то. Ну, не признаваться же в том, что он был там, у перекрестка?
        - На вот, - протянул Зиме НР. - Пригодится. Хороший нож. Так как, говоришь, лучше идти? Прямо вдоль дороги?
        - Угу. Только полями. И держись пролесков. Там, если что, спрятаться можно.
        - Ясно. Слушай, дите полураспада, откуда ты знаешь про Кубулибру, Че?..
        Зима усмехнулся, достал откуда-то из глубины своего балахона небольшую замусоленную книжку с портретом Команданте.
        - Проходил тут как-то один хрен. Вот, оставил. Интересно же, и… Ляля?!
        Ляля стоял у моста. Наклонив голову и еле слышно рыча. Как хороший боевой пес перед поединком. Дубина, крепко взятая обеими ручищами, описывала кривые дуги. Гигант смотрел в туман на той стороне моста. И монотонно, басовито, клокотал злобой.
        Морхольд сглотнул, почуяв что-то нехорошее. И знакомое.
        - Молот, сволочь, Молот… - Зима вскочил, подтягивая КС. - А я картечи взял всего два патрона. Молот, Ляля его чует. Ты, мужик, давай, греби отсюда. Лялю с места не сдвинешь теперь. Он Молота ненавидит. Молот мамку его убил, еще тогда, давно…
        Молот… Морхольд встал, слепо шаря рукой в поисках рюкзака. Молот, значит. Он уже понял, кого увидит посреди медленно тающих желтоватых кусков тумана. Да-да, и это вовсе не Дед Мороз. Это чудовище.
        Чудовище, одетое в невообразимых размеров нечто, сшитое не иначе как из целых шкур двух, а то и трех кабанов. В огроменных чунях с подошвами из тракторной покрышки. С охрененных размеров молотом с крюком на верхней его части. И с рожей, замотанной толстыми полосами брезента. И в старых «совковых» сварочных очках. Жесть, в общем, снова Погибель, Ад и Израиль, слитые воедино. И совершенно живое.
        Почему Морхольду показалось, что чудовище шло сюда вовсе не из-за желания прогуляться? Или из-за визита к Зиме с Лялей? Наверное, пятая точка подсказала. Почуяла, так сказать. И спорить с гномом, торопливо запихивающим два патрона картечи в КС, он не решился.
        Прикусил язык. Не фигурально, а натурально. Потому как хотел попросить прощения у двух малолеток. Ведь, злая штука судьба, во всех их бедах виноват именно он, Морхольд. И семья погибла отчасти из-за него. И Молот пришел за ним же. Твою-то мать.
        Чудовище по имени Молот, тяжело дыша, остановилось. Огромный кожух, прячущий внутри не менее огромные мышцы, ходил ходуном. Драка со львом потрепала, да как… Но Молот явно радовался встрече с человечком, из-за которого все и случилось. Сварочные очки прожигали Морхольда прямо как рентгеновский аппарат, не иначе.
        Кувалдо-убивалка тяжело ударила по бетону. Ляля рыкнул, делая первый шаг. Дубина завертелась, напоминая тот самый вертолет с винтом на холостом ходу. Воздух свистел и выл. Зима обернулся к Морхольду:
        - Беги, нормальный. Вдруг не справимся, он тогда и до тебя доберется. Ищи маму. Ищи семью, тебе говорю!
        Тот не послушал. Замер, наблюдая за боем. За схваткой двух странных и страшных гигантов. Не мог оторваться.
        Дубина выдержала первый удар. И второй тоже выдержала. Гудело дерево, сталкиваясь с металлом. Сопели, выдыхая четко видимые облачка пара, и плевались каплями двое чудовищ. Молот и Ляля, мрачный маньяк и подмостовый тролль сошедшего с ума мира.
        Молот, схлопотав удар локтем в плечо, чуть сдвинулся, качнулся, но не упал. Ударил рукоятью, длинным железным ломом. Ляля парировал, подставив предплечье. Лязгнуло, как будто металл ударил по металлу. Ляля рыкнул и резким движением угодил маской по лицу Молота.
        Молот ухнул, отшатнувшись. И тут же, не уловив момент, заработал дубиной в грудь. С хрустом, гулко отдавшимся в сыром воздухе, тяжелый конец, покрытый шипами, впечатался прямо в грубый зипун. Посередине.
        Молот отлетел и упал.
        Зима выдохнул и шагнул вперед. Открыл рот, собираясь что-то сказать, сморщил личико. Ляля быстро оказался рядом с молотом, подняв дубину и радостно завизжав. Морхольд замер, зная, почему-то зная, что будет дальше.
        Ручища шевельнулась, дернулась, ударила. С той скоростью, что не ждешь от увальня-медведя. Быстро, молниеносно, убойно. Крюк, описав дугу, попал Ляле в колено. Тот, тоненько вскрикнув и взмахнув руками, шатнулся в сторону. Подпрыгивая на одной ноге и громко всхлипывая, опираясь на дубину, отступил назад.
        Молот рывком сел. Зима раззявил тонкий кривой рот, заорал, плюясь и срываясь с места:
        - Тва-а-арь! Ляля, беги, Ляля!!!
        И вот тогда Морхольд побежал сам. Как смог.
        За спиной хрипло верещал Зима:
        - Беги, Ляля, беги!
        И не было выстрела. Был рев и треск, лязг и грохот от вновь столкнувшихся гигантов. И звенящий крик так и не выстрелившего гнома.
        Серело. День давно катился к вечеру, сумерки спускались все быстрее. Морхольд шел, плюясь, как верблюд, и иногда прикусывая губу. Левая нога снова не хотела слушаться. Хотя, вот-вот только что, он именно бежал. Тяжело, переваливаясь, как откормленная индоутка, но бежал.
        Сколько раз он оглянулся? Двадцать, тридцать, больше? Признаваться в собственном страхе не позорно. Не признаются сами себе только глупые люди. Или излишне самоуверенные. Хотя, чаще всего, это одно и то же. Морхольд себя глупым не считал.
        Где-то километра два назад вместе с моросью посыпала крупа. И вроде негусто, но заслонила видимость метров на сто. Впрочем, как он ни всматривался, и раньше никого не видел. И ему почему-то хотелось верить в победу Ляли. Этого огромного ребенка-олигофрена. Не верилось, конечно. Особенно если вспомнить серого льва…
        Он брел где-то между лесопосадками и куском степи, в стороне от серой крошки, оставшейся от асфальта дороги. До Курумоча, если сложится, дня полтора-два пути. Уповать на какой-то транспорт здесь и сейчас просто не мог. Странно, но за все пройденные километры живности практически не встретилось. Так, мелькали птицы, не более. Пару раз Морхольд заметил черные точки ворон, круживших в одном месте. В ту сторону не пошел.
        Даже если там и находился какой-то бродяга, такой же как он, чем ему помочь? Тем более, что падальщики есть везде. Вряд ли волки водятся только у Отрадного. Стоило поторопиться. С его-то рогатиной, топориком и ножом против стаи… не выстоять. Да и рогатина, к которой он закрепил спальник, перекинув ее через плечо, сразу не поможет. А спальник выкидывать жалко. Глупость, конечно, но жалко.
        Морхольд прищурился в густо валящую крупу. Пришлось поднять воротник плаща, ветер никак не желал угомониться.
        Белесый вертящийся кокон окружил со всех сторон. Он успел наметить азимут, небольшую рощицу километрах в трех. Стоило поторопиться, чтобы не потерять курс. В такую-то погоду оно немудрено. Шел, вспоминая все увиденное и не теряя надежды рассмотреть хотя бы что-то через кромешную белую мглу, наступающую все решительнее.
        Морхольд шел, упрямо, как и всегда. Наклонив голову и раскатав шапчонку-маску, облепленную снегом, тяжело опираясь на рогатину, хромал вперед. Воздух хрипло ходил туда-сюда по носоглотке. Булькали бронхи, ежеминутно заставляя отхаркивать вязкую серую слизь. Чертово курево давало о себе знать. Морхольд сжимал зубы и шел.
        Темп он задал хороший. Только вот не справился. Укатали мустанга-иноходца радиоактивные холмы с перелесками и прочая пересеченная местность. Когда все перед глазами начало затягивать красной дымкой, он просто встал. Оперся о древко и выдохнул.
        Руки дрожали. Ноги тряслись. Спина резко, толчками, гнала по телу боль. Пот пропитал лицо, грудь, шею, тек, казалось, даже по пяткам. Морхольд облизал губы, провел языком по щетине над верхней губой, уже превратившейся в усы. Если их выжать над кашей, то ее и солить не потребуется. Он сглотнул, достал флягу. Зубы стучали по ободку. Воду хотелось пить взахлеб, не останавливаясь и не передыхая. Но это отдавало чистым самоубийством. Запалиться как не выведенному после водопоя коню - хуже не придумаешь.
        Крутящаяся вокруг мгла чуть подутихла. Появились просветы. А рощица, куда он так рвался, оказалась не так и далеко. Нужно только чуть скорректировать курс. Морхольд довольно осклабился. Было от чего. Среди деревьев хорошо пережидать бурю. И, уже знакомо, разливалась от поясницы горячая волна, полностью убирающая боль и дающая возможность двигаться почти свободно.
        - Еще повоюем, ага. Точно тебе говорю, кусок дебила, - он хмыкнул, - пердун старый. Да?
        Подумал и ответил:
        - Да. Старый стал, говно стал.
        На всякий случай оглянулся. Мало ли, вдруг кто подслушивает? И закончил удивительно умную народную присказку:
        - А молодой был, тоже говно был.
        И двинул к спасительным кленам, карагачам или березкам. Хотя лучше бы это оказались елки. На тех иглы не осыпаются, а на лиственных деревьях сейчас - одни голые черные ветки. Корявые и не особо густые.
        Морхольд еще раз оглянулся. Молот, пришедший к мосту, напугал. Так сильно, что теперь становилось непонятным - как ночевать? Вряд ли тварь пришла просто так. Морхольд нюхом чуял, что чудовище шло именно за ним. Ровно, спокойно и неотвратимо. И вряд ли его задержали на мосту странные друзья. Хотя он очень сильно хотел, чтобы эти двое, которых он и осиротил, таки выжили… Он чувствовал, что урода с кувалдой еще увидит. И парни никак не могли выжить. Оба. Жестоко, но справедливо.
        Морхольд раздвинул низкие мокрые ветки и оказался на поляне. Большой поляне, с сырой жухлой травой. Рощица оказалась обманкой. Хотя, конечно, места спрятаться от снега ему хватит. К тому же ветер вроде бы поутих.
        Он оглянулся, ища дерево пораскидистее и постарше. Чтобы ветви гуще и хоть немного сухого места под ним. Напротив, метрах в двадцати, хрустнуло. И снова. Морхольд замер, лихорадочно соображая - успеет ли спрятаться?.. Не успел.
        На поляну, стряхнув с ветвей капли, выскочил… лосенок. Самый натуральный лесной телок, высокий, тонконогий и явно замученный. Мекнул и рванул к Морхольду. Тот сглотнул и уставился на него, не понимая, что делать. Пока лосенок, потешно задирая ноги, бежал, Морхольд отметил три обстоятельства.
        На пока тонкой шее, самый пренастоящий, темнел ошейник.
        По левому боку малыша, уже подсохнув, тянулись бурые потеки из нескольких ран.
        И за ним шел какой-то зверь.
        Морхольду очень не хотелось сейчас драться с этим самым каким-то зверем. Вот совершенно.
        Но лосенок уже подбежал, ткнулся в плащ горбатой мордочкой и снова мекнул. Морхольд совершенно автоматически положил руку на теплый, мокрый и остро пахнущий лоб. Лосенок чуть прянул, вздрогнув, но не отбежал. Прижался ближе, навалившись немалым весом, и тяжело поводил боками.
        Кусты напротив дрогнули, выпустив охотника. Крепкого, приземистого, с высоко поднятым задом, рыжеватой шубой и тупой мордой.
        - Росомаха, твою мать… - Морхольд оторопел. - Откуда же она здесь?
        Росомаха, явно не принимая человека за противника, трусила к нему. Росомаха… выросшая до размера теленка. Зверюга, припершаяся откуда-то с севера. Морхольд крякнул, поправив повязку на глазу, и решил не убегать. Глупо, но он решил именно так. Из-за несмышленого прирученного лосенка, каким-то странным образом оказавшегося здесь.
        Морхольд пихнул его за деревья, сильно, в холку. И шагнул вперед, скинув рюкзак и вьюк с древка. Да… такого у него еще не было. Честный бой. Человек против зверя. Никакого свинца, никакого пороха. Только мускулы против мышц, когти и зубы против стали. Он оскалился, глядя на спокойно приближающегося зверя. А росомаха, встав, оскалилась в ответ.
        - Ты принимаешь бой, мешок ты шерстяной, - Морхольд сплюнул. - Давай, иди сюда, ну!
        Росомаха мягко двинулась по дуге. От середины поляны ей идти метров семь, не меньше. Хитрым и путаным шагом. Косолапым и обманчиво неуклюжим шагом зверя, бывшего опасным еще до Беды.
        Морхольд, наклонив в ее сторону жало и перехватив ратовище посередине, старался не упустить момента, когда та, хрипло засмеявшись-закашляв, кинется на него. Какие у него шансы? Против такого вот зверя, заметно подросшего за двадцать лет? Да практически никаких.
        Бродяга севера. Одиночка, шугающая даже волков. Причем стаями. Хитрая бестия, родственница совершенного безобидного соболя. Неутомимая путешественница, во время своих странствий проходящая тысячи километров. Жрущая все подряд и могущая забить даже взрослого лося. Пусть и не всегда и с большой долей удачи. Лютая в схватке с любым противником и редко отступающая даже перед хозяином тайги.
        Когда-то ненужные знания из Вики всплывали в голове сами собой. Нет бы читал что-то на охотничьих форумах. Там, где редкие эксцентричные безумцы могли рассказать про самый древний способ охоты. Такой же, как и у него, с рогатиной и ножом. Или топором, что куда лучше.
        Куда ее бить? Хотя… мало ли что могла отрастить себе мутировавшая тварь. Какие-нибудь хрящевые бляшки под толстенной шерстью. Или нарастить костную массу самой грудины. Черт знает.
        Кусты напротив задрожали. А вот затрещать не успели. Росомахе же не хватило длины крепких и сильных, но немного коротких лап. Коротких по отношению к еще одному звериному гостю.
        Рев ударил по ушам, как сигнал тепловоза, несущегося по путям, забитыми дураками. Да и вообще, появление папаши лосенка весьма походило на локомотив. Огромный, серо-сивый, украшенный развесистыми ветвями рогов, с темными злющими глазами, острыми черными копытами и весящий явно около тонны. Или чутка меньше. Килограмм на сто, где-то так, если на глазок.
        Росомаха почти успела скрыться среди спасительных деревьев, неуклюже прыгая и поддавая задом. Почти. Лось пролетел над ней, вытянувшись в прыжке. И ударив вниз задними ногами.
        Росомаху высоко подбросило и откинуло на открытую местность. Бык, развернувшись и взрыв землю с пучками пожухлой травы, уже оказался рядом. Мотнул головой, заставив большущего зверя залаять от боли. Ну и живучая, удивился Морхольд. Лось дал росомахе упасть. А потом, встав на дыбы, ударил передними копытами. Всем весом, безжалостно и неумолимо. Как и положено отцу, защищающему ребенка.
        Хрустнуло, чавкнуло, еле слышно плеснуло. Росомаха превратилась в рыжий мохнатый тюк, набитый раскрошенными костями, переливающийся кровавой слизью вперемешку с кишками и прочей требухой. А бык, торжествующе фыркнув, повернулся к лосенку. Ну и, соответственно, к Морхольду. Хотя тот уже сидел на ближайшей березе, наплевав на брошенный рюкзак. Мыслить надо здраво. И от такого разъяренного папаши бежать сразу.
        Бык потянулся к лосенку, дрожащему рядом с ним. Обнюхал его, смешно, по-телячьи, замычавшего. Шумно вздохнул, почуяв кровь. Принюхался и несколько раз провел длинным малиновым языком по широким ранам. Но про Морхольда не забыл. Поднял голову, глядя на беглеца в упор, и заставил его вздрогнуть, изобразив паровозную сирену.
        Морхольд очень надеялся, что счастливые рогатые родственники теперь слиняют. Но бык явно не торопился. И, что оказалось хуже всего, ошейник у него также присутствовал. Только размерами он был с хомут для лошади.
        И с хозяином зверюшек встречаться не хотелось. Однако существовала опасность, что домашние звери могут стоять и ждать здесь человека хоть до Рагнарека. Хоть до рака, свистнувшего на горе, или до морковкиного заговения.
        - Эй, друг! - донеслось со стороны все тех же кустов. - Ты там долго сидеть собираешься?
        Крупа сыпанула снова, и Морхольду пришлось вглядеться, чтобы разобрать - а кого ж там принесло?
        А принесло вполне себе обычного дядю, одетого в прорезиненый плащ, сапоги-кирзачи и старые армейские штаны-ватники. Ну и, конечно, с двустволкой в руках. Это явно правильный мужик, которому наплевать на патроны к автомату. Лишь бы водились порох, пыжи и гильзы для его «двенашки». А уж напихать в патрон можно чего угодно. Хоть пули-боло, с проволокой между двух свинцовых шариков.
        - Да могу пока и посидеть тут, если никому не помешаю.
        Морхольд прикидывал - что и как сделать? Вариантов оказалось немного. Нож достать незаметно не получится. А рогатиной не размахнешься. Да и кидать ее он не умел. Беда прям.
        - Слезай, - мужик потрепал лосенка за холку, погладил быка. - Тихо, Бурый, тихо, мой хороший. Я видел, как ты детку хотел защитить, так что не бойся, слезай. А впрочем, лучше и правда посиди. Сейчас Жива придет, уведет зверей. Бурый волнуется, за дите переживает.
        - Так я посижу, покурю?
        - Посиди. А курить ты б бросал. Вредная привычка.
        - Угу.
        Из кустов появилась женщина. Возраст не угадаешь. Круглая, полноватая, укутанная в какие-то телогрейки и в нескольких юбках. В чувашском платке на голове. Или в мордовском? Черт знает. С сумкой на боку.
        Женщина на Морхольда внимания не обратила. Совершенно. Видать, мужики с рогатинами здесь по деревьям постоянно сидят. Подскочила, что-то ворча, к лосенку, не думая и не боясь отогнала быка. И начала бодро вытаскивать из сумки какие-то банки. Несмотря на снег с ветром, запахло травами, медом, чем-то типа дегтя и совсем уж непонятными ароматами.
        - Вы ветеринар? - поинтересовался Морхольд. - Здрасьте…
        - Лекарь, - буркнула Жива, - мне все равно кого лечить. Хотя вот этих лечить приятнее, чем дураков, сидящих на деревьях.
        - А зачем меня лечить? - еще сильнее поинтересовался Морхольд.
        - Завтра поймешь, - проворчала женщина. - Слезай и иди с Шимуном. Спину тоже поправим.
        - Я Шимун, - мужик наклонил голову. - А ты кто?
        - Морхольд. - Морхольд задумался и прислушался к себе.
        Хреново, но тетка, видно, и впрямь лекарь. Пока шел и готовился к бою, ничего не замечал. Но валяние в грязи в Отрадном на пользу не пошло. На глаза давило, в носоглотке ощутимо корябали крохотные коготки.
        - Дас ист нихт безондерс гут, йа.
        - Чего ты там трындишь? - Шимун повесил ружье на плечо. - Бредишь уже? Температура?
        - «Это не есть хорошо», - сварливо пояснила Жива. - Немецкий, неуч.
        - Век живи, век учись, - философски пожал плечами Шимун.
        - Ну-ну, - она вытерла руки о юбку и сняла с широкого пояса с кармашками веревку. - Бурый, дай шею.
        Бурый покорно подставил мощную выю с хомутом-ошейником. Жива привязала веревку и пошла куда-то в кусты. Лосенок потянулся следом. Шимун проводил их взглядом, наклонился и поднял Морхольдовы пожитки.
        - Что со спиной?
        Морхольд аккуратно сполз и поморщился:
        - Черт его знает. Взрыв был рядом. Ну вот, в себя пришел, а оно вот так.
        - Ладно, пошли. - Шимун потопал к кустам. - Поздно, холодает. Под крышу надо.
        Крыша оказалась непростая. На колесах. Огромный фургон, запряженный лосями. Морхольд выдохнул и решил больше ничему не удивляться. Не получилось.
        Размер транспорта он смог осознать, только подойдя ближе. С половину нормальной шаланды на восемьдесят два куба, не иначе. Одна вторая грузовой фуры, охренеть не встать. На трех мостах, именно так. С двойными широченными покрышками на каждом. Со стенками, плотно закрытыми толстым промасленным брезентом. С натуральной и открытой сейчас дверью на «корме». В которую кто-то только что зашел. И даже с чем-то вроде наблюдательной башенки на крыше. Лосей, запряженных в фургон, оказалось десять. А как еще тащить эдакое чудо?
        - Вот так и живем, - Шимун улыбнулся. - Нравится?
        Сейчас по душе Морхольду пришелся бы даже свинарник. Лишь бы сухой и с крышей. Но говорить об этом он, само собой, не стал.
        У задней части фургона имелась, так сказать, дополнительная опция. Навес, опирающийся на два крепких столбика. Под ним, волшебным образом чихая на ветер и лютые осадки, мирно горел костерок. В специально вырытой ямке, сумасшедше пахнув чем-то вкусным. Даже, скорее всего, не просто «чем-то». А очень даже какой-то кашей. И с мясом.
        Морхольд даже застыдился. Так бурно и громко заявил о себе желудок. Шимун, покосившись на спасенного, только улыбнулся.
        - На всех хватит, Янка варит.
        И точно, возле котла, висевшего на металлическом раскладном треножнике, суетилась легкая девичья фигурка. Помешивала, даже что-то подсыпала. Жива, виднеющаяся с задней стороны, у лосей, все колдовала над привязанным к колесу лосенком.
        - Встречай гостя, Ян, - Шимун подошел и плюхнулся на раскладной стул для пикника. - Это Морхольд.
        Яна подняла голову и посмотрела. Насквозь. Чистыми серыми глазами. Улыбнулась, став похожей на какую-то милую антропоморфную диснеевскую мышку. И еще милее шмыгнула курносым носом.
        - Здрасьте!
        - Здравствуйте, - он поискал глазами вокруг и прицелился на колоду, явно служившую и для рубки дров, и для рубки мяса.
        - Стой, друг, - Шимун протянул руку к двери. Оттуда протянули еще один складной стул. - На, садись.
        - Спасибо. - Морхольд собрался было сесть, но не вышло.
        - Куда садись? - Жива появилась из-за фургона, сердито смахнула с лица пот. - Марш внутрь, быстро!
        Он послушался. Шагнул к опущенной складной лестнице, и тут фургон чуть просел, выпуская двоих. Мрачного крепыша в фуфайке и ОЗК поверх нее и рыжего тощего парня с хитрым тонким лицом.
        - А, да, - Шимун повернулся к ним. - Морхольд, это Петя. А вот этот рыжий любит, когда его зовут Гамбитом. Глупо, но приходится терпеть. Парни - Морхольд. Честный бродяга, защитник лосят и просто хороший человек… наверное. И немножко больной.
        Петр буркнул что-то вроде «свалился на нашу голову» и потопал куда-то к лосям. Гамбит оскалился сахарно-белой ухмылкой и протянул узкую сильную ладонь.
        - Болен? - длинная и подбритая пополам бровь вопросительно изогнулась. - Шизофрения? Дизентерия? Почесуха обыкновенная?
        - Болтун и трепло, - Жива покачала головой. - Брысь Пете помогать.
        - Ухожу, ухожу! И в тот же миг веселое созданье, включив форсаж…
        - … получило волшебный пендель, - нахмурилась Жива.
        Шимун усмехнулся, глядя на прыснувшего снежной крупой Гамбита. И повернулся к Живе:
        - Так ему не есть, что ли?
        - Нет, - буркнула та, - вот именно ему не есть. Ему пить. Яна, вскипяти чайник. Большой. И завари ромашку, с медом. И…
        - И малину запарю, - девушка улыбнулась, показав щербинку между верхних зубов. - Все понятно и ясно.
        Приятно удивившись, Морхольд полез внутрь. Нерешительно встал у самой двери. Покосился на резиновую дорожку, уходившую к нескольким перегородкам из ткани, делившим фургон на части.
        - Чего встал? - поинтересовалась Жива. - Боишься, что съедим?
        - Наследить не хочется. У вас тут чисто.
        - Воспитанный… надо же. Заходи.
        Морхольд мотнул головой и засопел.
        - Позови Шимуна. Пожалуйста.
        Жива покрутила пальцем у виска:
        - Ты чего свое и мое время тратишь зря?
        - Позови.
        Она вздохнула и, откинув толстый полог, берегущий тепло, выглянула наружу. Шимун появился почти сразу. И серьезный, судя по глазам, прищуренным и внимательным.
        - За мной могут идти, - Морхольд прикусил губу. - Простите, ребят, сразу не сказал.
        - Кто?
        - Не знаю. Не человек, чудовище просто. Огромный, не проглядишь, даже если захочешь.
        - Ты ему чем насолил?
        Морхольд шмыгнул носом. Внутри фургона оказалось не просто тепло. Здесь было именно осязаемое тепло. Живое, волнами идущее от печки, спрятанной где-то за занавесками-перегородками.
        - Не сдался ему и не помер. Вот, думаю, и обидно стало. Мало ли, вдруг он головы коллекционирует и ему моя сильно понравилась.
        - Вон чего… - Шимун поскреб подбородок. - Да и черт с ним. Иди лечись. Ты малыша спас, не бросим же мы тебя. Иди, говорю, не переживай. Иди!
        Морхольд посмотрел прямо в его глаза. И поверил. Да, он мог просто идти отдыхать. Шимун говорил правду. Он мог защитить всех своих близких. И даже его, идиота и почти инвалида Морхольда.
        Жизнь странная штука. Он всегда боялся, что тело перестанет его слушаться. Страшился даже представить что-то подобное. И сейчас, когда это все же случилось, мир не перевернулся. Да, все стало другим. Но Морхольд неожиданно для самого себя принял перемены стойко. И помощь принимал так, как никогда бы раньше себе не позволил. Он не любил оставаться в должниках. Но выхода-то не было.
        Жива ждала его ближе к «носу» фургона. Нетерпеливо постукивала ладным, хорошо стачанным ботинком и хмурилась. Морхольд последовал совету и потопал к ней прямо в сапогах. Заглянул в предлагаемый закуток. Хмыкнул.
        Светильник из консервной банки с жиром и фитилем из куска полотняного ремня. Наружная стенка полностью прикрыта несколькими овчинами. Топчан, крепкий, сколоченный из досок, накрытый той же овчиной. Подушка… Морхольд снова хмыкнул. Подушка явно оказалась со складов «Икеи», не иначе. Ага, даже этикетка осталась. И откидной столик, на котором уже стояла парящая большая миска с водой.
        - Раздевайся, садись, - Жива достала из одного из кармашков медицинские ножницы. - Быстро давай.
        Морхольд закряхтел, стаскивая плащ и остальное. Сапоги сползали неохотно, промокшие насквозь. Брюки он стаскивал шипя от вновь прорезавшейся боли в спине.
        - Трусы можешь оставить, - разрешила Жива, - стриптиз в твоем исполнении мне неинтересен.
        - У меня кальсоны, - обиделся Морхольд, - и я не собирался их снимать.
        - Скажу - снимешь, - она показала ему на топчан и зажгла пару свечек, взявшихся неожиданно ярко. - А теперь сиди, молчи, делай что скажу и отвечай тоже как скажу.
        - Слушаюсь, мой генерал.
        - У-ню-ню я тебе, - Жива погрозила пухленьким пальцем и принялась извлекать медикаменты, фармакологию и гомеопатию, - не сметь самому перевязки снимать.
        Морхольд, чуть стесняясь своих густо пахнущих онучей, наконец-то сел. В крестце явственно щелкнуло и кольнуло. Сильно кольнуло.
        - Мм-м, да тут дело вовсе и не во взрывах… - она покачала головой. - Раньше-то таким многие страдали. Хотя, надо думать, и взрывы ваши мальчишечьи роль сыграли. Ну-ка, мил друг, повернись на свет. Ого, вот это синяки. Обо что так приложило? Не знаешь? Да и ладно. Руку давай, да не дергайся, тетя Жива не откусит. Костлявая больно, чего в ней есть? Стрептоцид и линамент по Вишневскому, ну, конечно, что еще мужик может прилепить на такие открытые повреждения кожного покрова и мягких тканей?
        Морхольд слушал, сопя и четко понимая, что его клонит в сон. Тарахтение Живы работало как надо, это он понял сразу. Лекарь из нее, видно, хороший. Так и стоило многим врачам поступать: болтать, болтать, заговаривать пациентов, пока их же и кромсают. На своем опыте убедился.
        Как-то Морхольду пришлось переносить под местным, не самым сильным наркозом вскрытие и чистку панариция. Если бы не хирург-краснобай, он бы пару раз запрыгнул на стенку. А так, слушая анекдот за анекдотом, и не заметил, как палец превратился в тугой белый и пахнущий стерильностью кокон. Пока тот густо не набух красным от раскромсанной первой фаланги и вырезанного ногтя. Так и тут, пока он это вспоминал, Жива уже ловко срезала повязку с глаза.
        - Ох ты ж, как тебя резануло, бедного. Так, потерпи, сейчас будет щипать. Чего-чего? Ну-ка, не дергайся. Да, жжет, а как еще? Терпи, сказала. Вот, вот так хорошо. Чем пахнет? Все равно такого не знаешь. Вытяжка из трав и страшный секрет… поможет. Воспаление убирать надо. Видеть? Сколько пальцев? Ну… могло быть и хуже. С собой дам? А кто тебя отпустит? Да и посмотрим, как ты завтра-то будешь. Чувствовать, чего еще? Да лет тебе сколько, милый? Ну, почти как мне, да, ровесники. А откуда тетя Жива про стриптиз знает, по-твоему? Так…
        Она смахнула пот со лба. Пригревало знатно. Тяжелая подушка сна давила сильнее. Морхольд хотел улечься и заснуть. Но тетя-ровесница, беспрерывно трындя, не разрешала. Хотя уложить на живот уложила.
        - Терпи, так надо. Барсучий жир, змеиный яд, жабья икра и кровь некрещеных младенцев. Да ну тебя. Чуешь, чем пахнет? Народная медицина многое умела… и умеет. Образование? Нет у меня образования. Ролевик я, с большим стажем игр перед войной. Смешно? Кому как. Там и научилась, и до этого училась. Ага… вот здесь больно? Тихо, не маленький мальчик! М-да… Да, Янчик, заноси.
        Девчушка зашла, держа в руках деревянный круглый поднос с кружками. Тремя. С густо валившим от них паром. Поставила на столик, рассыпалась в веснушках улыбки и ушла. Доброе и светлое теплое существо, прям как золотистый солнечный лучик. Морхольд улыбнулся. Легко и очень-очень по-доброму. Давно не встречалась такая солнечная личность.
        - Э-э-э, милок, ну-ка т-п-р-р-у! - Жива щелкнула его по лбу. Вышло ощутимо. - Куда зенки бесстыжие вытаращил, а? Да у тебя по глазам твоим паскудным видно, что кобель кобелем. Я тебе сейчас вот клизму поставлю. Понял?
        Морхольд уткнулся лицом в подушку и улыбнулся. Жива ему нравилась. Суетилась, ворчала, что-то там надувалась как квочка, но все равно нравилась.
        - Так… слушай внимательно. Спасибо, Яночка. Лежи, бестолочь, дай мази впитаться. Спасибо за ведро. И еще воду, да, поставь сюда. Будет пить, будет. Как пес шелудивый после случки - из лужи лакать начнет. Лежи, говорю.
        Стукнуло. Морхольд вздохнул. После принесенного поганого ведра о каком вообще кобелячестве может идти речь?
        - Пей ромашку. Малину. Теперь вот это. Воняет? Потерпишь. Я ж терплю твои портянки у себя под носом. Давай, залпом. И под одеяло. Потеть, сильно не орать, по нужде в ведро. Быстро!
        Он послушно пил первое, второе и третье. После третьего, где явственно ощущался спирт вперемежку с целым луговым, полевым и лесным букетом, а также шишки, коренья и почки, Живе явно не стоило переживать о его, Морхольда, непослушании. Как сидел, так и рухнул, тут же покрывшись горячей липкой испариной.
        Жива взяла серое в черную клетку залатанное шерстяное одеяло и накрыла бродягу. Надела на светильник стеклянный колпак, приспособленный из потолочного плафона, и ушла. Лекарка прекрасно знала, что будет дальше.
        * * *
        Холод сменялся палящей жарой. Острые раскаленные иглы проникали повсюду. Белесые клещи, только из огня, с жутким хрустом ломали суставы и дробили ребра. Прозрачный, из закаленного стекла, коловорот со скрипом вкручивался в голову. Сразу в нескольких местах. И сразу же за ним, наваливаясь со всех сторон, Морхольда окутывало колючее снежное одеяло.
        Лед ломил все тело, выгибал позвоночник и перехватывал горло. Продирал морозом прямо под кожей, заставлял зубы выстукивать затейливый мотив. Щипцами, обжигающими от толстого инея на них, пытался добраться до самого сердца.
        Морхольд, сжавшись в комок, плакал. Слезы, не останавливаясь, катились по лицу. Мешались с потом, пропитавшим и подушку, и одеяло. Горло, сипло хрипя, перехватывало еле слышные стоны. Рот, сухой и трескучий, ныл. Сил дотянуться до большой кружки с водой просто не было. Совершенно.
        Его снова скрутило. Морхольд уткнулся в воняющую потом и грязью подушку, вцепился зубами, прокусив наволочку и добравшись до синтетики набивки. Хлопок трещал, наполняя рот мельчайшими волокнами ткани. Изнутри тела, распрямляясь пружиной, начинал выходить вой.
        Занавеска отлетела в сторону. Прохладная, не пугающая льдом ладошка легла ему на голову. Чуть позже по лбу прошлось мягкое и ворсистое, смахивая едкий текучий пот.
        - Тихо, тихо… - Яна, присев на топчан, гладила Морхольда по волосам. Тот прятал лицо в подушку. Такой стыд! Так перед девушками он никогда не позорился.
        - Тихо… - повторила она. - Не надо, не переживай. Это только одна ночь, потом пройдет. Будет слабость, но не будет болезни. Жива знает свое дело. Она уже делает тебе вторую порцию.
        Морхольд дико покосился на нее. Вторую? Издевается?
        - Смешно… - Яна улыбнулась. - Ты бы себя видел сейчас. Заснешь часов на восемь и не проснешься, пока все не закончится. Там успокоительное.
        Морхольд выдохнул. И кивнул на кружку.
        - Ой, прости…
        Ободок стучал по зубам уже не так сильно. Она ли помогла, или то, что окончательно проснулся, черт знает. Вода согрелась, текла по пересохшему горлу легко и свободно. Выхлебал кружку на пол-литра секунд за пять. Выдохнул и сел. Смотря на то самое ведро. И на Яну.
        - Я помогу.
        - Выйди, пожалуйста, - Морхольд выдохнул слова как можно быстрее. Сил у него не осталось. - Пожалуйста.
        Яна прикусила губу, дернула щекой. И все-таки вышла.
        Морхольд оперся о столик, надеясь не сломать его. Встал, пошатываясь. На два шага к ведру у него ушло чуть меньше минуты. А потом пришлось закрыть глаза и не думать ни о чем. Ни о звуках, разносящихся по всему фургону. Ни о запахе. Он больной. И точка. А Яна чудо. И такие девушки не про него. И вообще, у него есть цель.
        Он уже снова лежал, когда занавеска дернулась. Слава Ктулху, там стояла Жива. С небольшой склянкой в руке. Спиртом тянуло так, что его даже передернуло.
        - Могу поджечь, - Жива усмехнулась, - как абсент в клубах. Помнишь?
        - Иди ты… - Морхольда потрясывало, когда снова пришлось садиться. - Чуть не помер.
        Она пожала плечами.
        - Захотела бы, помер бы. Пей.
        Морхольд выпил. И умер. Провалился в вязкую глубокую чернь, изредка пересекаемую синими всполохами. И остался в ней. В коротком, до утра, аду. Его личном аду, где Морхольд оказался в прошлом. В своем прошлом, что так и не случилось. В прошлом, из-за спокойствия и мира которого хотелось плакать. И от его конца тоже. Снова.
        «Опс… вот она и пятница. Наконец-то. Вечер, июнь-месяц, тепло, выходные… прекрасно. Срочно-срочно валим из офиса, да живее. Нас что-то держит?» Подруга-тень согласно кивает: да, и нечего притворяться, будто не знаешь, что именно. «Хорошо-хорошо, я быстро».
        Бац-клац по модно-черной клаве. Резко и точно печатаем все, что будет нужно в понедельник. Домой брать не хочется, так как дома в субботу и sonnabend надо отдыхать. Пляж там, стройные и загорелые тела, алкоголя немного, party на открытом воздухе. А раз за все это нужно платить - так приходится срочно заканчивать все дела. Иначе и платить нечем будет. Интересно: есть кто-нибудь еще в офисе? Кто это там копытцами стучит? Да не один? Трудоголики завелись, не иначе, это плохо. Нас, любителей поработать, и дустом потом не выведешь.
        В коридоре яркий свет. И тень Морхольда заинтересованно присматривается к своим товаркам, появившимся в проеме. А-а-а-а… Все ясно. Длинная, острая и худая жердина главбухини, кокетливая клепсидрочка финансовой повелительницы и высокий твердый параллелепипед исполнительного директора. Да и голоса тоже их.
        Действительно, прямо удивительно, тень Морхольда соглашается с нашей остро-худой, и чего это вы в пятницу, да? Ну-ну, конечно, бюджет готовите. Тень-подружка согласно кивает, наверняка уже перекинувшись парой слов с такими же, как и она. Хотя… есть, всегда есть два варианта.
        При первом - две тени, та, которая с выпуклостями, и строго-жесткая, будут стоять в обнимку и любоваться закатом. Во втором - те же, будут сплетаться во-о-о-н на том самом диване, кожаном и скрипучем, что стоит у финансини в кабинете. Кто знает, какой лучше для разведенного мужика и матери двух детей, на которую давно забил ейный муженек?
        Бухгалтерша идет к лифту. Даже и смотреть не нужно, чтобы понять, какое у нее сейчас выражение лица. Ну, точь-в-точь как девушка из Смольного, которая застукала на сеновале кучера Семена с кухаркой Палашкой. Такое же, наверняка, как будто зараз съела кило лимонов. Развратники, ага, и на семью ей, финдиректору, глубоко наплевать. Эх, грымза ты, грымза…
        Морхольдова тень соглашается и представляет, как вечером из подъезда, где живет их острый главбух, выйдут: похожая на страдающего (хотя куда уж дальше) полнотой Винни-Пуха тень ее мужа, ее собственная и похожие на сиамских близнецов, семенящие сына и его жены. Погрузятся в пузатенькую «одиннадцатую», которая при закате будет, отражаясь в сером асфальте, похожа на минивен. И упылят на дачу. На все выходные. И давай там… Выдавать стахановские рекорды по вскапыванию-полке-обрезке-корчеванию-поливке-и-посадке.
        А второй вариант? Есть, лежит запыленным на антресолях, и в нем глубокие тени, полненькая и острая, ложатся в сторону от театральных кресел. А сиамская… она теряется среди многих таких же где-то, где весло, много музыки, света стробоскопов и веселья. Возможно ли?
        Все-все, товарищи, я тоже ухожу. Морхольдова тень, радостно подпрыгивая, идет за ним к лифту. Сзади чуть слышно скрипит дверь, закрываясь. Счастья вам. И людям, и их спутникам.
        Ох, как на улице-то хорошо! Солнце еще высоко, тепло, пахнет еще свежими, хотя уже и не клейкими, березовыми листочками. Прямо хоть пой от наслаждения жизнью. Вперед, вперед. Сегодня Морхольд без автомобиля, своим ходом. И очень даже не против. Ни он, ни его тень. Она бежит сейчас впереди, рассматривая встречных и поперечных. Любопытная подруга. Да и сам Морхольд тоже, если уж откровенно говорить. Ничего не может с собой поделать, любит наблюдать за людьми.
        Вот, красиво, как по подиуму, идет девочка, совсем молоденькая. Волосы до попы, ноги длинные-шоколадные, разрез на легком платье до… самой верхней из всех верхних, трети бедра, в верхнем вырезе - не то что прыгает, нет. Там плавно, как морские волны, колышется. Очочки и сумка от «Gucci», туфли от еще кого-то. А тень?.. Ну-у-у на те… чего это она такая сгорбленная? И плечики трясутся. Подруга, а сходи… уже успела, ну умничка. И?
        Ну конечно. А чего ж еще могло быть? Думать надо было, думать, своей красивой головой. Да, такие они, мужики, а ты что хотела? Ну, не плачь. И стоит-то совсем ничего… А варианты? Наверное, их будет больше, чем два.
        …Красивая молодая женщина с «упакованным» кавалером под ручку. В глазах - упоение жизнью и своей красотой, ни сожаления о том маленьком куске фарша, который не так давно вытащили из нее. А по ночам, когда очередной тест на беременность летит в ведро с кусками использованной туалетной бумаги, - слезы, слезы и боль;
        …такая же красивая, но не такая уверенная в себе и в жизни, толкающая впереди себя коляску, купленную через газету «Из рук в руки», в корзинке пакет из «Магнита» или «Пятерочки»;
        …красивая, уверенная, с коляской из «Детского мира», модной, трехколесной. И с «упакованным» товарищем.
        Какой вариант будет, а, подруга-тень? И Морхольд не знает… Ладно, иди красиво, бабочка-папильон, все у тебя образуется.
        А это кто? Ох, какие они. Даже не тянет назвать дедом и бабкой. И даже пенсионерами не тянет обзывать. Не подходит оно ни к гвардейской выправке пожилого мужчины с рядом орденских планок, ни к его женщине в легком летнем плаще и шелковом шарфике на шее. Идут плавно, аккуратно и уверенно. Смотрят на мир уже не такими, как в юности, цветными глазами. Но все равно - твердо и чуть с насмешкой.
        И тень-подруга уже закрутилась перед аристократически вычурными их спутниками, сняла взявшуюся откуда ни возьмись треуголку, помотала плюмажем, отвешивая церемониальный поклон. Дама пролорнировала молодого (ну да, подруга сейчас в образе) повесу. Кавалер качнул гордой гвардейской головой с римским профилем. Вот ведь, были люди в их-то время…
        Вперед, вперед. По лестнице, шаркая в прыжке подошвами «Конверсов» по выщербленным ступенькам. Остановка, люди, спешащие домой, поток желтого и оранжевого цвета, текущий мимо в серой асфальтной струе. Что тут интересного?
        Студентишка стоит, делает вид, что листает конспекты. А тень мечется, уворачиваясь от двух полицейских, которые хотят утянуть ее в сторону военкомата. Владельцы их, тех, чьи фуражки на асфальте вытянуты как у эсэсовцев, тоже присматриваются к парнишке. А ведь исключили, точно…
        Чуть подпитый работяга, едущий с шабашки. Он-то еще стоит, прислонясь к железяке остановки, а вот тень… Размазало ее, бедную, по нагретой поверхности тротуара, вырубает.
        Уставшая мама, держащая аж двоих малолетних хулигашек за руки. Они вырываются. Хотят еще побегать, несмотря на сутолоку и проносящиеся машины. Хорошо, что это крашеное в солнечный цвет очарование не видит, что творят их тени, уже залезшие на самый козырек, под которым прячутся от лучей закатного солнца их хозяева.
        И еще. И еще. Великое множество и людей, и теней. У каждого - своя собственная жизнь. О! Вот и маршрутка. Прыг в нее, и надо же!!! Свободное сиденье, можно включить что-нибудь и смотреть за окно. Тень прижукливается рядом, сворачивается в комочек и довольно урчит. Ну да, дорогая, набегалась. Потерпи, скоро приедем домой. А за окном?..
        О-о-о-о… там целый хоровод и калейдоскоп, смешивающийся в водовороте тех, чья жизнь зависит от света.
        Вон какой-то кот, похоже, из японского мультфильма, носится за одной из героинь сказки про паренька с луковичной головой. А вот виднеется девушка, похожая на участницу боевика про пиратов. Ту, что была колдуньей Вуду. А это кто? Интересная тень, - то молодая девушка, то умная и пожившая женщина. Что-то большое и пушистое, с хвостом и торчащими ушами. Человек, чье тело мгновенно вытягивается в гибкое змеиное. Кто-то странный, перетекающий из образа в образ. Девушка с волной кудрей и почему-то с лютней. Кролик, снимающий цилиндр и извлекающий кувалду. Паренек, похожий силуэтом на Джонни, гуляющего по коробкам разного цвета. Миллионы, мириады, вселенные, живущие рядом…
        Вечер. Тени успокаиваются и уходят. До утра. Спокойной ночи, подружка.
        Ночь превращается в день. Вскипает раскаленным газовым облаком. Жжет непереносимым и все плавящим жаром. Убивает и людей, и их тени. Разрывает в клочья и уничтожает в топке ядерного огня.
        Солнце ничего не может. Даже пробиться сквозь серые низкие тучи. Но и так знает, что все кончено. И что внизу нет никого и ничего. Ни людей. Ни теней.
        Морхольд вздрогнул и проснулся. Сглотнул, шмыгнул носом. Приснится же такое, а? И где он все-таки?
        Судя по запахам, все еще в фургоне. Это не приснилось.
        Пахло золой и углями от печи, находящейся рядом. Его, Морхольда, потом. Литрами мерить надо, наверное. Что за лекарство у Живы, кто знает, но сейчас он верил в свое выздоровление. Слабость? Ничего, пройдет.
        Фургон поскрипывал, явно находясь в движении. А вот это не очень хорошо. Ему, может быть, вовсе и не по пути с ними, а? Морхольд решил встать. Не получилось.
        Руки и ноги кто-то притянул к топчану. Стянул плотным, хотя и мягким. Вляпался все-таки, все-таки вляпался. Верить в это не хотелось. Совершенно.
        Он дернул руки, надеясь как-то растянуть то ли веревки, то ли ремни. Но толку-то, толку? Сил осталось на еле заметные подергивания. Морхольд скрипнул зубами, злясь на самого себя и не понимая: зачем это? Лечить, ухаживать? И зачем он им вообще?
        Неожиданно топчан еле заметно дрогнул. Что за хрень? Морхольд приподнял голову, уже чувствуя странные касания по ноге. Этого ему не хватало!
        По овчине, замерев на мгновение и тут же прыгнув, шло - не кралось, а шло - нечто. Небольшое, вытянутое, с четырьмя сильными кривыми лапками, поверх чешуйчатой кожи покрытое чем-то вроде крохотных крапчатых перышек.
        Нечто быстро оказалось у него на груди. Село, по-кошачьи скребанув когтями, нагнуло длинную шею. Мелькнул темный язык, и нечто зашипело, оскалившись. Мягко и сочно чвакнув, из верхней челюсти медленно выползли клыки. Блеснули прозрачным и жидким на загнутых кончиках. Морхольд судорожно вздохнул. Нечто еще раз зашипело.
        Дом у дороги-5
        Одноглазый слушал ветер и успокаивающийся дождь за окном. Да, уже не хлестало, не пыталось влезть внутрь ангара пахнущее водой и кислотой чудище. Это не очень хорошо. Здесь, в глуши, после дождя кто только не проснется, кто только не захочет покушать. А тут, смотрите, целый шведский стол. На выбор: от сухих жестких ребер до почти молочного младенца. Налетай не хочу.
        Он поправил бушлат, поднял воротник. Вдали от полыхающей бочки холод ощущался очень сильно. Вспомнился детский теплый шарф. Такой мохнатый, бело-сине-желтый. Тогда он его страх как не любил. Сейчас сразу намотал бы на шею, прикрыл грудь. Да, именно так.
        Люди за спиной спали. Вернее, как? Кто-то спал, кто-то неразборчиво бухтел под нос. Кто-то, если судить по тихому чавканью, жрал в одно рыло. Ну, каждому свое. Подумать о еде для человека, охранявшего их? Да ни за что. Так оно было всегда. Кто-то другой должен, а я нет.
        А уж вот так, по ночам охранять… Точно кто-нибудь другой. Такой вот дурак, как он сам. И ведь просидит, если надо, всю ночь. Пусть и только из-за одного Сережки, который ему никто и зовут его никак. Ну, немного за девчонку Чолокяна, хотя тот и сам мог бы покараулить. Багира? Пусть тоже поспит. Дань уважения воина воину. Тем более, она точно придет его сменить.
        Люди всегда остаются людьми. Большинство всегда боялось ремесла, выбранного одноглазым. Зато любило порубиться в компьютерные игры, выкашивая вражин батальонами и лишь изредка пользуясь аптечками. И не умирая.
        А такие, как одноглазый? Когда-то, до того, как он попал в свою часть, воинов считали за идиотов. В девяностые не было профессии хуже, а призывники, как могли, бежали от армии. Боясь даже не боевиков, жаждущих отрезать им голову. Боясь получить люлей от таких же призывников.
        Когда тем совсем молодым воинам приходилось воевать, защищая края обгрызенной империи, то, возвращаясь оттуда, они удивлялись. Парни, прошедшие боль, голод, холод, смерть и кровь, слышали странные мантры. От тех, кто твердил о своем призвании защищать их от страшного государства, кидающего ребят на бойню.
        «Пушечное мясо! Необстрелянные мальчишки! Война за нефтедоллары!»
        Воины слушали, молчали и уходили. Правозащитники продолжали орать дальше. Сами воины, как правило, были им совершенно не нужны.
        Потом армия стала престижнее. Служили в ней с возрастающей охотой. Те, кто хотел служить. Они вопросов про «за что война?» не задавали. Солдатам намного проще. Не потому, что они глупые и выполняют приказы. Нет. Они просто видят врага на месте. И вопросы отпадают сами собой.
        Одноглазый смотрел на серый бетон внизу, вспоминал ряды кроватей. Ночь, когда их подняли в первый раз. В очередной раз где-то случилась беда. И выручать выпало им.
        - Сержант, сержант, твою мать! Куда ты меня тащишь!!! Пусти! Пусти!!!
        - Да держите его, дауны! - Сержант-медик торопливо сдергивал пластиковый колпачок одноразового инъектора. - ИПП доставайте быстрее, шевелитесь, гамадрилы беременные!
        Лейтенант мутнеющим взглядом смотрел на высоту, с которой, тонко вскрикнув, полетел от пули снайпера коротышка Маугли. Тот самый коротышка Маугли, давно мечтавший попасть на войну и получить «крап», как у старшего брата.
        Пули свистели, рассекая воздух и человеческую плоть. Хлопали, разлетаясь свистящими мелкими осколками ВОГи. Гулко бухали откуда-то с гребня минометы, сделанные из камазовских карданов. Хорошая штука мина, ей самое главное иметь трубу и иглу. Дальше она полетит куда направят. А у них минометов не было. И хорошие, крутящие в полете хвостовиками, штуки летели именно на них.
        С трех точек били пулеметы. Не давали поднять головы, не давали подняться по сухой выжженной траве не самой высокой горки. Под кустами, на жестких острых кочках, лежало немало застывших ребят в «зеленке». Злые острые шмели, посылаемые пулеметами, косили людей.
        Ахмед Ибн-Хафизи, получивший свое десять с лишним лет назад в Даге, вернулся. Вернулся чуть в другое место и чуть к другим людям. Вот только защищать их снова выпало самым обычным парням из необъятной страны, где правил Его Темнейшество.
        Одноглазый спорить с приказами Его Темнейшества и не думал. Цену таким мысленным спорам он видел. Пара деревушек на равнине, с сожженными домами, женщинами, плачущими в голос, ничего не понимающими детьми. Этим, идущим за Ибн-Хафизи, явно чем-то не угодила их вера. Вера, казалось бы, не отличающаяся от их собственной. По утрам и у них, и у людей Ибн-Хафизи голосили муэдзины. Намазы совершались в одну сторону света. Разве что здесь женщины не кутались с ног до головы в плотную ткань. Возможно, это и не понравилось.
        Самое главное недовольство пришедшие выразили мужчинам. Особенно сопротивляющимся. К моменту приезда первых машин из «ленточки», где ехал Одноглазый, плетень первого же дома живописно украшали головы. Уже со ссохшимися лицами, заляпанные пылью поверх бурой крови, смотрящие на русских бельмами мертвых глаз.
        Вопросов по приказу, скорее всего пришедшего явно не от Господина Дракона, никто не задавал. Их дело - свинец, и они его знали хорошо. Ибн-Хафизи решил не прятаться.
        Они нашли его на горушке неподалеку. Готового и ждущего. Его и его людей. Врывшихся в землю, пристрелявших оружие, приготовившихся принять бой и умереть во славу… Кого? Чего? Всем было все равно.
        Кровь будоражит сразу же. Порох только подбавляет адреналина. Начав бой - не остановишь по щелчку пальцев. А русский солдат, пусть он же и татарин, чуваш или еще кто, записанный в паспорте хоть армянином, отступать не привык. Одноглазый сразу понял, что рубиться здесь будут все. До самого конечного конца. Так и вышло.
        Сейчас, жадно глотая горячую воду из фляги, снятой с кого-то, кого не узнал, Одноглазый косился на затихающего капитана.
        - Костя! - Сила, присевший за остов, когда-то давно бывший БТРом, водил биноклем. - Хорош отдыхать. Побежали дальше.
        Побежали… Одноглазый вытер лоб. Посмотрел на руку, заляпанную темно-красным. Странно, он ж вроде целый? А, да, это не его. Срезало рядом паренька из новых. Как его звали? Черт знает. Был пацан - и нет пацана. Война.
        Сила дернулся вперед, вжался в серую колкую пыль и желтые пучки травы. Извиваясь и дергая ледащим задом, пополз к неглубокой ячейке - видимо, кто-то не успел закончить. Одноглазый Константин, обладавший тогда обоими глазами, чуть выждал и пополз за ним.
        Пули вжикали над головой, свистели и злились. Две, умиротворенно чавкнув, на глазах Одноглазого вошли прямо в грудь Батона, неосмотрительно выскочившего следом за ним. Батон широко раскрыл рот, силясь набрать больше воздуха, посмотрел вокруг мокрыми глазами и упал. Вперед лицом. Пальцами загреб серую пыль и подтащил к себе. Одноглазый сматерился и повернул назад.
        Сила, доползший до ячейки, раскорячился, вытаскивая рывшего ее неудачника. Сипел, вжавшись лицом в крохотный бруствер, и тянул. А Одноглазый добрался до Батона, схватил за ремни разгрузки у лопаток и поволок назад, за БТР.
        Батон еле слышно стонал и сопел, хлюпая то ли ртом, то ли носом. Как будто давился соплями от насморка. Одноглазого забила дрожь. Стало так страшно, как в детстве, когда он совсем маленьким шел на дно и видел обросший снизу илом буек. Тук-тук-туктуктутук, сердце скакало внутри как ошалевшее. Он все же полз. Полз, краем глаза цепляя все вокруг. И видел, видел, как:
        …падал, скрюченными пальцами хватаясь на стремительно набухающую штанину, здоровяк Дизель, напоровшийся на «растяжку»;
        …тащил на себе обмякшую громаду пулеметчика Бабачачи сержант Грек, совсем недавно получивший письмо от девушки, которая скоро должна была родить ему ребенка. У самого Грека левая сторона лица напоминала отбивную. Да и Бабачача глядел на мир совершенно снулыми, как у заснувшей рыбы, глазами. Но Грек, упорный и прямой, плевавший на пули, тащил его дальше;
        …взяли пулеметную точку два брата Антоняна. Один, развернув ПК, грохотал очередями по ближайшему подъему, что-то кричал по-армянски, выл и хохотал. Второй споро подтаскивал бородатых мертвецов, сооружая дополнительный бруствер.
        …подтягивались, прикрытые антоняновским огнем, взводники из третьего и четвертого. Ползком, от кочки до трупа, от трупа к минной воронке, от воронки к пулеметному гнезду, двигались пацаны. Мины все так же свистели вокруг, но взводники вошли в раж. Плевали на мелкие осколки, на цвикающие куски свинца, на крики и ор с гребня высотки. Лезли, перли вперед, шли на смерть, ломили и жаждали быть первым, кто доберется хотя бы до начала самой гряды.
        Одноглазый оскалился, видя еще одного замолкнувшего стрелка на гребне. Захотел рассказать Батону, привалил его к БТРу. И заткнулся на половине слова. Замер, глядя на спокойное и ровное лицо товарища, смотревшего куда-то вдаль. На влажную дорожку, тянущуюся от уголка глаза к подбородку.
        Над головой загрохотало и засвистело. Старлей, прижавший к уху рацию, округлил глаза и замахал свободной рукой. Одноглазый задрал голову и радостно завопил. Крик и свист, поднявшийся вокруг, перекрыл даже этот небесный грохот. Но ненадолго. Поспорить с авиационным двигателем тяжело. Не говоря про вооружение «грача». А они, «грачи», прилетели.
        - Твою мать… - Одноглазый потер лицо. - Заснул. Стыдно-то как.
        - Стыдно когда видно, - Багира зевнула прямо над его ухом. - Сижу тут минуты полторы. А до этого ты не спал. Советую все же покемарить.
        - Да ладно…
        - Хоть заладно. Толку от тебя сейчас.
        - Тоже верно.
        - Чего ты там в атаку ходил-то?
        - Да… Юность вспомнил. Как вот отсюда ездили на масштабные военные учения.
        - На Кавказ?
        - А куда еще-то? Маму жалко было. Но потом она как-то привыкла.
        - Мамы - они такие, это да…
        - Ладно. Пойду. Но скоро вернусь. Оставить ствол?
        - Нет. Иди. У меня свой есть. Где прячу - не скажу. У женщин должны быть тайны.
        Глава 5
        Доказательства смерти
        Самарская обл., с. Красный Яр
        (координаты: 53°29?51? с. ш. 50°23?20? в. д.),
        2033 год от РХ
        - Вот ты где! - Шимун сгреб протестующее существо за шкирку, обхватил пальцами морду. - Тихо, жуть, тихо.
        - Жуть? - Морхольд выдохнул.
        - Жуть. И запомни, друг, - Шимун присел на топчан, почесывая существо под подбородком, - именно Жуть. Не Жутик, Жутька, Жутя или что-нибудь такое же зефирно-розовое в мимимишечных понях. Только Жуть. Так, смотрю, ты в себя пришел?
        - Ну да, как бы пришел.
        - Жива! - Шимун встал, придерживая рвущуюся куда-то Жуть. - Пациент проснулся. Пора отвязывать.
        - А сам чего не отвяжешь?
        - Так она врач, ее не обманешь.
        - Чего?
        Шимун усмехнулся и вышел. Жива появилась чуть позже. Не хмурая, а вовсе даже улыбчивая. Села, пощупала пульс на шее, заставила высунуть язык, пальцами подняла веко и долго рассматривала глаз.
        - Меня же просто продуло? - Морхольд непонимающе посмотрел на женщину. - Нет?
        - Просто продуло. А я просто сделала тебе что-то вроде прививки от разных гадостей и влила в тебя как можно больше иммунитета. Это легко не перенесешь.
        - Помер бы…
        Она пожала плечами.
        - Похоронили бы, не переживай. Ты, если по лодке судить и прочему, далеко собрался?
        - Не близко.
        - Зима на носу. Надо быть здоровым. Так что радуйся, тетя Жива тебе помогла. Организм сильный, справился. А вот спиной сильно не помогу, тут уж извини. Сейчас отстегну.
        Морхольд, растирая запястья и щиколотки, сел. Его даже качнуло в сторону.
        - Одевайся. Только на улицу по делам и тут же назад, - Жива протянула сильно пахнущий травами комочек. - Нельзя тебе пока много ходить. Лежать надо. И на, рассоси пилюлю.
        Он оделся в предложенные вещи. Ватные штаны, теплые ношеные сапоги и очередной овчинный кожух. Откуда они нашли столько овчины? Морхольд пошел вперед. Его качнуло, и пришлось хвататься за что придется. Но вроде устоял.
        Жива мелко ступала следом, не мешала и не помогала. Кожаные галоши, надетые на вязаные высокие чулки, мягко шуршали за Морхольдом. Он двигался к двери, прислушиваясь к самому себе.
        Шлось неплохо. Очень даже хорошо шлось, если честно. Конечно, смотря с чем сравнивать. Но с самим собой еще вчера… шлось великолепно и чудесно. Слабость? Ну, слабость, подумаешь. Пройдет. И, да, Жива точно была права. Надо будет полежать. И тогда, глядишь, дальше сложится куда удачнее задуманного.
        Он спустился по лестничке, аккуратно и бережно. Оглянулся.
        Фургон стоял. Хотя не так давно вроде бы катил себе и катил. Но… причину Морхольд понял сразу. Надвигалась буря. Сильная снежная буря. Шла с севера, закручивая штопором серые и обманчиво ленивые тучи. Такую погоду вряд ли стоит встречать в пути. А переждать надо с умом. Этим остальные и занимались.
        Фургон стоял в небольшой рощице. Таких здесь, в лесостепи, хватало. Разве что не все были так удобны. Очень похожа на ту, где к Морхольду подбежал лосенок. С поляной посередине, не очень большой, но и не маленькой.
        Деревья здесь росли раскидистые. Под самое-самое, прикрыв ветвями половину, фургон и подогнали. Оставшуюся часть транспорта вся странная компания старательно прикрывала тентом. Большие серые вьюки, крепившиеся по краям, оказались навощенным брезентом, свернутым и расположенным так, чтобы делать дополнительный навес. Большая его часть прикрывала лосей. Те сбились кучей, плотно прижимаясь друг к другу. Бурый, косясь на Морхольда, плечом остановил лосенка, сунувшегося было к знакомому человеку.
        - А, и правда ожил, - Шимун, закрепив растяжку на стволе кривоватой крепкой березы, помахал ему. - Пошли перекурим, пока Жива ворчать не начала.
        - Толку-то? - Жива встала за спиной, заложила ладони за теплую юбку-поневу. - Ворчи, не ворчи, ты все равно дымишь. И других тянешь. Тьфу, аж противно.
        Морхольд усмехнулся. Невесело. Веселиться было не с чего. А от предложенной самокрутки не отказался. Вкус узнал сразу. Табак с Кинеля, не иначе.
        - Ни разу вас не видел в Кинеле.
        Шимун покосился на него.
        - Видно, временем не пересекались. Ты оттуда?
        - По большей части. Перекати-поле.
        - Ясно-понятно. - Шимун крикнул рыжему, показал, что тот делал неправильно. - Ты куда идешь-то?
        Морхольд затянулся и подумал. Чего скрывать цель?
        - В Курумоч. К летунам.
        - Серьезно. Куда лететь собрался?
        - К Волгограду.
        Шимун кашлянул, потер переносицу.
        - Ну, так-то пошутил, конечно. Дороговато выйдет такой аэрокруиз.
        - Наплевать. Мне надо на Новый год подарки своим отвезти.
        - В Волгоград?
        - Нет. В Анапу.
        Шимун как-то опасливо покосился на Морхольда.
        - Тебе говорили, браток, что ты на всю голову шибанутый?
        Морхольд кивнул:
        - Неоднократно.
        Шимун хмыкнул:
        - Ладно. Ты по делу ж вышел, полагаю? Ну, вон туда отойди, чтоб твое дело нам не попортило красоту девственно белого покрывала… которое скоро до нас доберется. И быстро назад. Буря будет лютая. Уж поверь.
        Морхольд пошел к указанным кустам. Зашел за них, надеясь, что назад доберется спокойно. Слабость вновь накатывала волнами. Он повернулся к открытой степи, куда уходила колея от фургона. И вздрогнул.
        Лютая? Не то слово. Зима наступала, да так, что хотелось спрятаться и не казать носа до лета.
        Вдали, клубясь и набухая на глазах, серыми разрывами шрапнели шли тучи. Шли огромным всепоглощающим фронтом, местами наливаясь уже практически черным. Холодало, воздух вокруг свистел накатывающим злющим ветром, пробирающимся к голому теплому телу. И под всей этой красотой… под ней, вихрясь, плотная и белая, к роще неслась стена.
        Быстрая, за один стук сердца съедавшая пару-тройку метров пока еще черной осенней земли с желто-бурыми проплешинами травы. Кипенно-белый живой прямоугольник, без конца и без края, накрывал весь мир. Тот, что можно было охватить взором. По бугристой поверхности стены, ежесекундно волнующейся мириадами хлопьев снега, мешаясь с ним, скользили триллионы колючих острых осколков льда.
        Морхольд решил не наслаждаться видом. Не стоило. Стоило надеяться на крепость всего дерева в округе. И рощи, и фургона.
        - Эх и воет, - рыжий Гамбит глотнул из кружки, - хреново как-то.
        - Да ладно, - Шимун разлил чайник по кружкам, поставил обратно на печку. - Сейчас уже не страшно. Закрепили все верно, животных, как смогли, защитили, роща стоит. Нам теперь просидеть до конца бури, и дальше.
        - Откопаться бы сначала… - Гамбит скорчил рожу. С его подвижным лицом любая смотрелась потешно.
        - Откопаемся.
        Морхольд, потягивая самый натуральный глинтвейн, молчал. Слушал странную компанию, приютившую его, кутался в одеяло на лежанке у печи. В фургоне хватило места даже для такого вот закутка, то ли столовой, то ли кухни, то ли гостиной. Всё вместе.
        Эдакий маленький автономный уютный мирок, особенно сейчас, когда за плотно задраенными оконцами-бойницами ревет и лютует самое страшное страшилище обезумевшего большого мира. Он сам этот мир, на какой-то момент превратившийся в осеннюю снежную бурю.
        Хорошо было до Беды. За окном мороз, вьюга, пурга, буран, да хоть муссонные дожди. А ты сидишь весь такой в теплом и сухом жилье, попиваешь чаек, тихо и лампово читаешь книжку, вяжешь носки или шарф и даже перекусываешь копченой колбаской и свежей «городской» булочкой. Морхольд усмехнулся, посмотрев в кружку с глинтвейном. Было да сплыло.
        Странная компания, сидя у потрескивавшей чурочками садовой печки, молчала. Знакомо и по-семейному. Или так, как молчат старые и хорошо знающие друг друга люди. Товарищи. Или настоящие друзья, давно ставшие этой самой семьей.
        Рыжий паренек, обзывавший сам себя каким-то Гамбитом, молча и сосредоточенно точил уже какой-то там по счету метательный нож. Яна, солнечная и светлая девчонка, протянула руки к печи и смотрела на игру пламени, отражавшегося на узких ладошках. Тетя Жива, деловитая курица-наседка, споро перебирала спицами, вывязывая что-то из синтетической пряжи. Молчун Петр, сгорбившийся, сцепивший руки, так что сразу становилось ясно - кочергу из стального прута он завяжет узлом влегкую. Шимун, снявший шапку, но даже в натопленном фургоне оставшийся в узорной черно-белой бандане. Странная компания странных хороших людей.
        - Мы циркачи. - Шимун поднял голову и взглянул на Морхольда. - Тебе явно интересно, кто мы такие и как вообще у нас кочевать получается. Так что не удивляйся ответам на незаданные вопросы.
        - И что у вас за цирк? - Морхольд отхлебнул из кружки.
        - Самый простой, как в Средние века. Гамбит - жонглер, акробат и метатель всевозможных острых предметов. Петр - силач и тоже жонглёр, только гирями и штангами. Яна - предсказательница и гадалка. И я, - Шимун наклонил голову, - маг и престидижитатор. И стрелок. Из всего, что есть.
        - А Жива?
        - А Жива торгует всякими лечебными бальзамами и снадобьями. Ей тоже всегда рады. И еще у нее есть супертрюк. Она очень быстро рвет ненужные и больные зубы.
        - Быстро? - Морхольд заинтересованно посмотрел на женщину.
        - Патрон за минуту, - буркнула Жива. - Обычно укладываюсь в три-пять.
        - Дешево.
        - Потому именно ее аттракцион часто собирает аншлаги. Нам с ней, бывает, тяжело тягаться, - усмехнулся Шимун, - но мы не против.
        - Понятно, - Морхольд поерзал, устраиваясь удобнее, - а куда сейчас едете?
        - Теперь туда же, куда тебе надо, - Шимун пожал плечами, почесывая под узким подбородком мирно дремлющую Жуть, - к летунам. Там всегда хлебно.
        - Вон оно че, - Морхольд подтянул одеяло до подбородка. Странно, но его пока еще знобило. - Это очень хорошо.
        - Конечно… - Шимун попытался ухватить внезапно подобравшуюся и дернувшую к Морхольду Жуть, но не успел. - А, чертовка. Аккуратнее с ней, у хвоста не чеши, может цапнуть. Потом отпаивать придется.
        - Яд?
        - Токсин. Покроешься красными струпьями и дристать станешь дальше, чем видишь. Хотя, сдается мне по убитым ею голубям и мышам, она может регулировать уровень токсина в своей дряни. Усилять там, ослаблять.
        - Странная тварь, - Морхольд замер, поняв, что Жути не понравилось последнее слово. Извиняюще почесал той выступающие жесткие надглазья, провел пальцами по худому, торчащему остренькими выпадами позвоночнику. Жуть расслабилась и довольно засопела. - Никогда таких не видел.
        - Да и мы тоже, - оторвалась Жива от вязания. - Нашли ее с полгода назад, возле Засрани.
        - Сызрани?
        - А не все ли равно? - тетя Жива удивленно подняла брови. - Была Сызрань, да кончилась. Сейчас там кромешная Засрань. Знать бы только почему.
        - Да и ладно. Нашли?
        - Сняли с крыши коттеджа, - Шимун налил себе еще глинтвейна. - Металась взад-вперед, а ее съесть хотели. Местные крыложоры.
        - А ты куда потом, после летунов? - вклинилась Яна.
        - Лучше и не спрашивай, - Шимун усмехнулся, - удивишься и огорчишься.
        Морхольд вздохнул.
        - К морю. К далекому и, возможно, синему. Семья моя там перед Бедой отдыхала. Мама, сестра. Верю, что живы. Надо добраться. И обязательно до Нового года.
        Петр фыркнул, покачал головой и покрутил пальцем у виска. Гамбит поджал губы и тонко усмехнулся.
        - Вот как-то так мне и самому подумалось, - Шимун откинулся на спинку своего кресла-качалки. - Но он, видать, парень упрямый, в сторону не свернет.
        - С дюралевой ковырялкой и ножиком-топориком? - насмешливо прогудел Петр. - Может, чего серьезнее подкинуть?
        Морхольд не успел ответить. Ответила Яна.
        - Не поможет. Ему не поможет то, что ему дашь ты. Идти без единого выстрела для самого себя. Так сказали. Он и идет. Все по-честному. Человек против взбесившегося мира…
        Морхольд сглотнул. Все молчали, пламя плясало за приоткрытой дверкой, порой показывало наглые рыжие языки через конфорки, отсветы метались по лицу девушки, говорящей так же отстраненно, как встреченная то ли во сне, то ли наяву Мэри Энн.
        - Ты сам все знаешь, - Яна повернулась к нему. - Единственное, что могу сделать… раскинуть карты. Ты же хочешь знать больше?
        Морхольд напрягся. Хотел ли он знать больше?
        - Нет. Не хочу.
        - Почему?
        - У него есть надежда, сестренка, - Гамбит полюбовался тускло сияющей кромкой ножа, - только ею и живет. А твои карты имеют привычку говорить чистую правду. Она нужна не всем и не всегда.
        - Это точно, - Морхольд почесал бороду. - Побриться бы надо. Наверное.
        - Утром. Воды осталось только для еды и питья, - Жива вздохнула. - Потерпишь.
        Снова замолчали. Тихо потрескивало. В печи, в стенах фургона и за ними. Дрова, доски и металл креплений бортов, гнущиеся под ветром деревья. Огонь плясал, распространял вокруг самое настоящее живое тепло. Пахло глинтвейном.
        Морхольд совершенно не удивлялся глинтвейну. Лосям. Фургону поистине исполинских размеров. И тому, что эти люди могли путешествовать по пустошам, лежавшим на много километров вокруг. На дворе царила Беда, и чего только не случилось за ее двадцатилетнее царствование.
        - Сейчас бы посмотреть чего… - неожиданно вздохнул здоровяк Петр. - Сериал.
        - «Игру престолов», - Жива критически посмотрела на вязание. - Чего там дальше случилось?
        - А мне не нравилось. - заявила Яна и посмотрела на Морхольда. - Чего?
        - Тебе лет-то сколько?
        - Больше, чем кажется. Свежий воздух, относительно здоровая пища, - девчонка пожала плечами. - Видела я «Игру престолов». Весь первый сезон, его же только показали? Не нравилось мне. Сиськи, сиськи, интриги. Кровища. Еще сиськи, немного сказки и снова сиськи. И кровища.
        - Сиськи и кровь-кишки-мозги-по-стене - это про Спартака, - Гамбит лихо прокрутил между пальцев здоровенный глоткорез. - Да, я тоже чуть старше, чем выгляжу. Мне старший брат разрешал в ВК смотреть. Клевые сиськи порой показывали.
        - Только «Настоящий детектив», - Шимун глотнул из кружки, - только хардкор.
        - Хайзенберг, - Морхольд зевнул, - вот Хайзенберг это круто.
        - Не-не, - Яна улыбнулась. - Мне «Гарри Поттер» нравился.
        - Это не сериал.
        - И что?
        - Ну да. А мне не нравился. Хотя нет, вот «Голодные игры» еще исключительное шайссе.
        - Чего? - не понял Шимун.
        - Дерьмо, - пояснил Морхольд, и Шимун согласно кивнул. - Хуже могут быть только «Сумерки».
        - Ничего вы не понимаете в любви, - Жива быстро, петля за петлей, строчила шарф. Именно шарф. - Чувства, отношения…
        - Вампиры, - буркнул Петр, - или еще какая-то дрянь. Чего только не придумывали, лишь бы бабла с людей срубить.
        Морхольд хмыкнул и решил переодеться. Своя одежда высохла, а она, как известно, куда ближе к телу. Когда вернулся, все так и спорили про кино.
        - «Сумерки»… как-то бредово, - Гамбит скривил рот, - хотя и чутка весело.
        - Это да, - Петр хмыкнул. - А мне нравились кинокомиксы. И Грейнджер тоже… потом, когда выросла.
        - Да и ладно, - Жива посмотрела в опустевшую кружку, - нам ночь пересидеть надо. А ведь, ребят, хорошо сидим…
        Никто не возразил.
        За бортом, пробившись сквозь вой ветра, треск и скрип досок, рыкнуло. И тут же успокоилось. И снова, перекрывая все прочие звуки, - рев уже в несколько глоток, и тонкий визг.
        - Твою мать! - Шимун вскочил. - Лоси!
        В его руке, взявшись из ниоткуда, щелкнула, переламываясь, двустволка. Патроны, судя по всему, он носил в патронташе, пришитом к широкому поясу. Красные пластиковые цилиндры нырнули в стволы, ружье щелкнуло еще раз. Громко, отчетливо давая знать - мужчина готов к бою.
        Снаружи грохнуло, да так, что кусок борта просто разнесло. Вместе с плечом Шимуна, отлетевшего к стене и медленно сползшего по ней. Не узнать звук Морхольду было невозможно. Такой заряд пороха применялся только в одних боеприпасах, знакомых ему. Для КС-23. А раз так, он в одну секунду отчетливо осознал - кто стоит на улице и что двое мальчишек-мутантов, живших под мостом, точно и бесповоротно мертвы.
        - Шимун! - Жива отшвырнула вязание и рванулась к упавшему мужчине. - Шимун!
        Гамбит хищно оскалился, откинул до сих пор незаметный люк.
        - Стой! - Яна вскочила, дернулась было за ним.
        Рыжая голова мелькнула и пропала в проеме, откуда тут же, завывая, ветер забросил внутрь несколько пригоршней снега и заткнулся, прихлопнутый люком.
        Петр подхватил упавшую двустволку и пошел к двери. Оглянулся, ища глазами Морхольда.
        - Ты про это говорил?
        Тот только кивнул.
        - Убью его, их… разберусь с тобой.
        Теплая толстая рубашка на груди лопнула, выпустив наружу… две руки. Еще две руки. Короткие, мускулистые, сплошь в лоснящихся от пота валунах мышц. Петр перехватил этими руками ружье, а двумя обычными схватил колун и пешню. Грузно протопал к двери. Дверь, практически выбитая ударом ноги, жалобно скрипнула. В фургон ворвался свирепый вой ветра, потянуло холодом.
        Морхольд, поморщившись, встал. Достал свою рогатину, нацепил пояс с топориком и, выдохнув, двинулся на помощь. Уж что-что, а она потребуется. Хотел помешать Яне пойти следом, но не успел. Девчонка, мазнув по нему ненавидящим взглядом, выскочила первая. В ее руке, блеснув царапинами и сколами покрытия, уютно устроился «Грач».
        За дверью, пронизанная насквозь жгучими плетьми бури, властвовала белесая и практически непроглядная мгла. Морхольд, раскатав шапочку-маску и подняв капюшон плаща, спрыгнул вниз, прямо как в омут, слепо и надеясь на удачу. Приземлился, прищурившись и стараясь рассмотреть хоть что-нибудь.
        Ветер стихал.
        Снежная круговерть чуть успокоилась. Проглянула начавшая уходить луна. Ее тусклого серебра хватало на малое: не потеряться и с превеликим трудом разглядеть что-нибудь рядом. Морхольд разглядел следы. Яны и Петра, ведущие к животным. Там же, видно, прихваченный из фургона, полыхал длинный факел, кривя пламя под напором ветра.
        Снег, утоптанный лосями, темнел кровью. Ее оказалось столько, что вспомнилась скотобойня в Кинеле, когда туда пригоняли скотину. Морхольд, подойдя, встал за спиной Яны. Девчушка сидела на коленях и гладила голову лосенка, не мигая смотрящего прямо на Морхольда. Горло ему перерубили практически полностью, до позвонков.
        - Посмотри на борт, - тихо, не оборачиваясь, шепнула Яна.
        Морхольд взглянул на фургон, затянутый брезентом. Снег облепил его почти полностью. Но в одном месте белый покров недавно стерли, одним сильным движением руки. И казавшиеся черными в свете факела буквы виднелись очень хорошо.
        СДОХНУТ ВСЕ
        - Кто это? - Яна повернула к нему лицо. - Что ты сделал?
        - Ничего… - Морхольд уставился в снегопад, густой, но уже не такой дикий. - Просто не захотел умирать. Ему не понравилось. Где парни?
        - Не знаю, - девушка повела плечами, - не видела.
        Морхольд потянул Яну за плечо. Та не отстранилась, послушно встала и двинулась за ним. Рука с пистолетом висела вниз плетью. Безвольно и слабо.
        Морхольд замер, прижавшись спиной к борту, хоть как-то прикрывая спину. Снег валил. Белое и черное, со всех сторон. Пропавшие цепочки следов, никаких посторонних звуков. Треск факела, шорохи деревьев, редкие глубокие хрипы еще живого лося. Ни Петра, ни Гамбита. Ни Молота.
        Он ловил запахи и движения воздуха, стараясь найти хотя бы какую-то подсказку. Не выходило. Сырость и воняющий смолой факел перебивали все. Кровь лишь добавляла непонятного, сбивала попытку уловить хотя бы какой-то след. В стороне захрустели кусты. Морхольд поднял рогатину, прищурился.
        Сбрасывая с плеч и головы снег, на поляну вышел Петр. Сердито поводил головой взад-вперед и, опираясь на пешню, пошел к фургону.
        - А где брат? - шепнула Яна. - Почему он один?
        Ответить Морхольд ничего не успел. Темнота за спиной четырехрукого ожила, родив мрак, еще больший, чем она сама. Петр успел обернуться, поднимая вверх пешню. И не ударил. Гамбит, скользнув мимо него, что-то бурчал себе под нос.
        - Слава богу… - Яна шагнула вперед, отлепилась от борта. - Живой.
        И судорожно выгнулась. Из горла, насквозь пробитого ножом, вырвался хрип, тонко засвистел выходящий воздух, и девушка осела в снег. Нож был тот самый НР, который Морхольд подарил гному Зиме. Из темноты, задев его лишь краем, прилетела огромная рука, сшибла на землю. Земля ударила, больно, до искр, заставив прижаться к ней. Морхольд, четко услышав хруст с левой стороны, охнул, и попытался встать. Не вышло, руки не слушались.
        Получилось только приподняться и посмотреть.
        Взгляд упал на разом побелевшее лицо Яны. На темные широко распахнутые глаза, на густой красный след, тянущийся по подбородку вниз. Она еще жила, глотая кровь и сипя пробитым горлом. Пальцы сжимались и разжимались. Удар пришелся сверху. Ногой, обутой в огромный, с подошвой от тракторной покрышки, башмак. Морхольд зажмурился, но успел. Успел увидеть страшное.
        Как тонкая и безупречная, самая настоящая фарфоровая красота, белокожая, с мелкой россыпью веснушек, хрустнув раздавленным гороховым стручком, превратилась в ужас. Морхольд сжал зубы, утробно взвыл, царапая лицо онемевшими пальцами.
        Гамбит, размашисто прыгая, петляя из стороны в сторону, бежал к погибшей сестре. Кричал, не останавливаясь, и мельтешил руками. Такой скорости Морхольду видеть не доводилось. Ножи, лишь на миг вспыхивая лунными отблесками, свистели, разрезая воздух. Ни один не пропал даром. Пять глубоко вошли в левое предплечье Молота, загораживающее лицо. Два воткнулись в темную кожу защиты на груди. Последний нож Гамбит засадил чудовищу в бедро по самую рукоять, обвитую шнуром. Что-то кричал Петр, не успевая за рыжим. А тот, достав из-за спины два кривых матовых клинка-кукри, прижал их обратным хватом и сделал еще один, невозможный и практически совершенный прыжок. Полетел вперед, выгибаясь и целясь в шею Молота, чуть отвлекшегося, вытаскивающего из бедра нож.
        Гигант оказался проворнее. Гудя, снежный воздух вспорола кувалда. Встретила акробата и жонглера прямо перед лицом своего хозяина.
        Звук вышел страшный. Глухой, с еле уловимым треском ломающихся костей и чавкающим разрывом внутренностей Гамбита. Удар, страшный и неожиданный, отшвырнул того к дальним кустам. Узкое сухое тело проломило их, сбив снег, и пропало, кануло во тьму.
        Грохнул дуплет. Молот, припавший на колено и загородившийся единственным имевшимся щитом - телом Яны, отшвырнул его в сторону. Встал, двинулся к Петру. Перехватив поперек кувалду, встретил удар четырехрукого. Морхольд, матерясь, воткнул в мерзлую землю рогатину, встал. Охнул, когда его повело вперед и вниз. Но не упал. Не упал, мать твою!
        К бою он не успел. Наверняка Петр был очень силен. И вряд ли Морхольд справился бы с ним голыми руками. А вот у Молота получилось. Пешня улетела в сторону, и кисть, больше напоминающая ковш небольшого экскаватора, схватила четырехрукого за шею. Чудовище подняло Петра в воздух, наплевав на гулкие удары прикладом по голове. Двустволка скользила по мокрым плотным повязкам, закрывающим лицо Молота. А потом раздался громкий звук, перекрывший все остальные. Треск от сломанного одним титаническим усилием позвоночника. Петр кашлянул. И затих. Мешком упал прямо под ноги Молота. А тот повернулся к шатавшемуся Морхольду.
        Морхольд шел вперед. Его заносило влево, но он шел. Голова гудела, но он шел. Ноги подкашивались, но он - «а вот хрен тебе, урод!» - шел. Молот, стоя к нему боком, с интересом наклонил башку. Начал разворачиваться, покачивая кувалдой как клюшкой для гольфа. Морхольд не обольщался насчет своей судьбы. Знал, что проиграет. Но уж точно его голова не улетит за пределы рощи, оторванная одним ударом. Это да, не улетит.
        Скрипнула дверь фургона. Молот гулко хмыкнул и повернул голову к ней. Морхольд, стараясь не упасть, поглядел туда же. Выдохнул, не веря глазам. Глазу.
        Держась за косяк, на пороге стоял Шимун. С промокшим от крови бинтом. Без банданы. С блестящим темным глазом. Третьим и на лбу. Снег под Молотом еле слышно скрипнул. И Морхольд, глянув на него, не поверил. Чудовище, недоверчиво мотая башкой, чуть отступило.
        Шимун, подволакивая правую ногу, с рукой, висевшей вдоль тела, спустился по ступенькам. И пошел к ним. Его кровь капала на снег, пятная узкую дорожку. А перед ним, явственно ощутимая, шла волна. Тяжелая, плотная, потрескивающая яростью, болью и гневом.
        Шимун остановился, подняв здоровую руку. Молот хохотнул, но как-то… опасливо, шагнул назад. Морхольд же, заметивший движение там, где не стоило его ожидать, тихо осел на землю.
        Ветер внезапно стих, в воздухе лениво закачались крупные белые хлопья. На мгновение все застыло. Кроме живого, тяжело дышащего Бурого, вожака уничтоженного Молотом стада.
        Гигант, такой внимательный, почему-то его не заметил. Морхольд, не так давно привыкавший к фокусам Даши, даже не удивился. Ну, а что? Часто встречаются люди с третьим глазом? То-то.
        Когда Бурый, твердо встав на ноги, взревел, Молот спохватился. Он даже успел повернуться. И тут темная рогатая гора сохатого сбила чудовище с ног. Поволокла ветвистой кроной рогов в кусты. Те затрещали, пропуская живой снаряд.
        Морхольд, сопя, снова встал. На этот раз получилось гораздо лучше. Захромал к фургону, понимая, что это глупо. Прямо перед ним, чавкнув сырой землей и тающим снегом, шлепнулся рюкзак.
        - Бери и уходи… - Шимун прислонился здоровым плечом к фургону. - Беги, человек. Пока он не вернулся… или я не передумал. Ты погубил мою семью.
        Морхольд медленно поднял рюкзак. Подождал, пока к нему не прилетит лодка, и даже успел ее поймать. Жива, вставшая за Шимуном, смотрела строго. И не на Морхольда.
        - Ты его привел, - она вздохнула, - и ты погубил всех. Иди отсюда, человек. Тебе не место здесь. А нам надо заняться нашими мертвыми.
        Морхольд прицепил лодку к рюкзаку и, не оборачиваясь, пошагал в ту сторону, куда утром должен был отправиться фургон с живыми людьми. Или мутантами, без разницы. Главное, что с живыми.
        Уже светлело, когда он понял, что Сок течет неподалеку. До моста оказалось далеко, но Морхольд все же думал про него. Пока не обернулся. В очередной раз не обернулся. И мост отошел на задний план. Близость же Сока с одной стороны радовала, а с другой - создавала проблему.
        Там, позади, с последнего холма спускалась одинокая фигура. Пусть и медленно, но неотвратимо. Высокая, мощная, несшая на плече что-то длинное. А уж что именно, Морхольд прекрасно знал. Так что вариант один. Бежать до Сока, надеясь на то, что тот не встал, и быстро накачивать лодку.
        Морхольд побежал не оглядываясь.
        Уже подбегая к невысокому кургану, он почуял, что с Соком повезло. Морозца не было, и воздух густо пах рекой. Зеркальная лента уже мелькала впереди, показываясь из-за соседнего низкого холма.
        Оскальзываясь на растаявшей наледи и раскисшей земле с тонкими пучками травы, Морхольд вскарабкался на курган. Сок лениво перетекал внизу. Беглец все же оглянулся. И понял, что надо еще прибавить ходу. Хорошо, что Сок здесь совсем даже не узкий. И, хотелось верить, глубокий.
        Морхольд скатился по склону кубарем, споткнувшись и чуть не полетев вниз головой. Остановиться вышло практически у самой воды. Он присел, распуская тесемки, держащие лодку. Старую, китайскую, дерьмовую, но все же должную выдержать один-единственный заплыв к тому берегу.
        - Давай, давай! - последний узел ему пришлось рвать зубами. - Ну!
        Тесемка поддалась. Пахнущая старостью и пластиком, синяя с желтым лепешка разлаписто раскинулась у самой кромки густо-черной воды. Насос, привязанный к рюкзаку, он отцепил куда проще. С ним нечего церемониться и бояться, что проткнешь ножом. Бечевка, держащая «лягушку», треснула сразу.
        Шланг Морхольд еле вкрутил трясущимися и практически отмерзшими пальцами. Несколько раз срывалась резьба пластиковой гайки, но он все-таки ее победил. И, отпустив скобу предохранителя, начал качать. Спина тут же ласково напомнила о себе. Но он качал.
        Когда Морхольд закручивал пробку, с дрогнувшего кургана осыпалась земля от несущегося вниз Молота. Собрать весла беглец не успевал. Пришлось кинуть рюкзак в лодку, вбежать по колено в ледяную воду и, толкнув вонючую резину вперед, упасть животом на плавсредство, опасно наклонив корму. Но он все же успел. Практически.
        Морхольд судорожно загребал черпаками, стремясь к противоположному берегу, когда над головой, шелестя, пролетело что-то темное. Потом звонко лопнуло и зашипело. На самом носу, у желтой блямбы с дыркой для швартовного линя, появился разрез. Вроде и не широкий, но расходящийся все дальше.
        - Тварь! - в отчаянии заорал Морхольд. - Чтоб ты сдох, гнида!
        Молот, величаво возвышавшийся по колено в воде, погрозил ему кулаком. Показал на что-то пальцем и вернулся на берег. А Морхольд, на мгновение запнувшись, посмотрел, на что ему столь любезно указали. И замер. На мгновение. А потом, почувствовав мурашки, пробежавшие от пяток аж до ушей, начал грести сильнее.
        Воду, из черной вновь ставшую зеркальной, рассекал невысокий треугольник. Всего бы ничего, только под водой, откуда он торчал, бодро двигаясь к трепыхающемуся Морхольду, угадывалось продолжение. Судя по расходящимся волнам, продолжение большое и сильное. И явно голодное. А до берега оставалось метров пятнадцать, не меньше.
        Десять… восемь… И тогда вода сбоку вскипела, выпустив наружу бугристую бурую спину, украшенную острыми шипами хребта. Желто-зеленые иглы как бы нехотя и с ленцой прошлись по пластику, с треском и шипением распоров его. Лодка вздрогнула, просела на один бок и почти сразу, не задерживаясь, пошла вниз. Вместе с Морхольдом.
        Дом у дороги-6
        Багира сменила одноглазого. Тот ушел к своему Сережке, чем-то шуршал в темноте, еле слышно ругался. Она не считала его на самом деле хорошим человеком. Вряд ли за последние десятилетия не водилось за странноватым мужиком грехов посерьезнее. И помощью мальчонке их не замолишь, не вымараешь из собственной книги Судьбы.
        Женщина покосилась на окно. Дальнее, с выбитыми кусками фанеры, свистящее ветром. Ночь, начавшаяся очень рано, не сдавала позиций. Разве что дождь успокоился. За ее спиной сопело, храпело, ворочалось и делало еще кучу разных вещей спящее стадо. Стадо, к которому пришлось прибиться.
        Багира не любила врать сама себе. Она не очень-то жаловала людей. Сейчас, во всяком случае. Раньше? Раньше все было по-другому. Тщательно выбранные маски не давали многим показывать самих себя настоящих. Война маски у людей не сорвала, нет. Война спалила их. Оставила лишь настоящие лица, не спрятанные за лицемерием. Пусть иногда и превращенные шрамами в кусок оплавившегося сыра, но честные.
        Почему же, не любя, она их сторожила? Потому что каждому свое. Завтра утром Чолокян позволит ей оседлать одну из лошадок и возмущаться будет совсем немного. Потому как он торгаш, а Багира нет. Его дело патроны считать, а ее - ими убивать. И не только ими. И Чолокян прекрасно это осознает. И вряд ли захочет спорить.
        Такие ночи, как эта, быстро расставляют точки на положенных местах. Людям повезло, что из всех бед случился только ливень. По пути сюда не встретилось даже завалящейся стаи собак. Отбиваться от бешеных мутантов с овцами, составлявшими половину спящего люда, Багире не хотелось. Всю работу пришлось бы делать ей, одноглазому, ну и, возможно, тому бродяге, давшему лекарство для мальчишки. Что-то в нем было. Что-то неуловимое, знакомое каждому, хотя бы раз пролившему кровь другого.
        А кровь, как известно, не водица. Кровь скрепляет воедино несовместимое. Кровь объединяет даже тех, кто ненавидит друг друга.
        Крови за последние десятилетия хватило по горло. Пускали ее лихо, без оглядки на совесть или Бога. Порой именно его Именем. Лили во имя Аллаха, Единого и Милосердного. Пару раз Багира видела смерть даже во имя Яхве, конкретного покровителя вполне себе вроде мирных иудеев. Разве что иудеи были из Кабардино-Балкарии и по повадкам и умению вскрыть человека куда больше напоминали своих соседей по Северному Кавказу.
        Сзади, еле слышно, подошел одноглазый.
        - Ты чего спать не лег? - она даже не покосилась в его сторону. - А?
        - Да как-то так.
        Одноглазый сел на ступеньку ниже, поставил двустволку между колен. Поскрипел пальцами в короткой бороде.
        - О чем думаешь?
        Багира зевнула.
        - Лабуда всякая. Про людей, про смерти. Как жизнь перестали ценить. Порой из-за глупостей всяких убиваем друг друга. Даже сейчас, когда каждая жизнь на вес золота.
        - А то раньше по-другому было, - одноглазый ткнул пальцем куда-то в глубину огромного пустого пространства ангара. - Вот тут за несколько лет до войны спали на полевых выездах солдаты. Вон в той трехэтажке - офицеры. Два разных мира, которые пересекаться не должны. Часть наша была в готовности номер один, всегда. Тут хочешь не хочешь, а дорожить друг другом надо. И без разницы, офицер ты или рядовой контрактник. Война для всех равна.
        - И?
        - И… - одноглазый снова оскалился, - довелось видеть, как двое, о ком и не подумаешь, дрались из-за сущей ерунды. Не просто дрались, чуть не на смерть.
        Багира заинтересовалась:
        - И из-за чего?
        Одноглазый оскалился в ухмылке, темнея дыркой на месте двух боковушек сверху.
        - Как всегда… из-за бабы, из-за чего же еще.
        Света ночью не хватало. Редкий-редкий, фонарей немного. Еле освещали пятачок выжженной и вытоптанной земли за длинным рядом больших палаток. Но его хватало, чтобы охватить тесный круг людей. Лиц почти не видно, все смотрели в круг. Спины, спины, крепкие и широкие, в выстиранных камуфляжах, светлых горках и нескольких редких «спецовках». В кругу…
        В кругу «месили» друг друга двое. Одному лет двадцать. Высокий, чернявый, худой как жердь, в уже разодранной зеленой майке-безрукавке, камуфлированных брюках и дешевых «берцах». Противник старше лет на десять. Плотный, среднего роста блондин. Форма-хаки, кроссовки и полевые погоны, «бегунки» с большой, шитой зеленой нитью звездой. Ее не видно в темноте. Но те, кто стоит вокруг, - это знают.
        Оба уже хорошо подбили друг друга. Офицер облизнул разбитую губу, сплюнул кровью. У противника текла кровь из рассеченной брови, а подбородок стал темно-багровым. Белобрысый хорошо приложил ему с правой в нос. Чернявый ответил. Распробовали друг друга, точно.
        Сейчас они осторожно кружились в затейливом брейк-дансе боя. Именно боя, не драки. Офицеры не дерутся с рядовыми, в особенности с рядовыми срочной службы. А из-за чего тогда такое исключение, а? Шерше ля фам, как же еще…
        Ему только исполнился двадцать один, призвался после техникума и отслужил уже десять из двенадцати. Ей двадцать три, адыгейка, писарь дивизиона, невысокая, полненькая, с темным пушком над верхней губой. Абсолютно случайно, когда Ему пришлось остаться дежурным вместо упеченного на «губу» сержанта, Она задержалась в канцелярии.
        Душная краснодарская ночь, цикады за окном, тоска по любви, и просто здоровое и нормальное желание двух молодых организмов. Дивизионная каптерка, наваленные в кучу матрацы, дешевые китайские презервативы, приобретенные в ларьке у краевой клинической больницы. Короткое простое счастье минутного обжигающего тепла. Голубоватый свет фонаря в зарешеченное оконце, всхлипы, запах пыли и женщины, шорохи и еле слышный стук стеллажа о крашенную зеленой краской стену. Ведь это и не странно, такое случается. Но потом…
        Ох уж это «потом». И не дурак вроде, и понимающий - что было, то было, и хорошо. Так не фига, повел себя, как влюбленный идиот. Молодой стихоплет, напрягаемый Им, в какой-то момент устал сочинять любовные канцоны и прочие ритмичные изыски. Писарь из «минометки» злился, потирая свежий «бланш», поставленный Им за то, что тот отказался красиво заполнять бисерным почерком очередной лист писчей бумаги. А глупые цветы, изображенные с помощью набора из десяти карандашей! Чего только с людьми не бывает, в подобных-то ситуациях. Даже не хочется пользоваться смартфоном. По старинке - чтобы красиво и от руки. Особенно если писари и впрямь писали, а не набивали тексты в «Ворде». Но!
        Начштаба, майор Гиацинтов. Жесточайшая правда жизни: майор и его ППЖ. Со всеми вытекающими обязанностями. Майор тоже был далеко не дурак. Его уважали за жесткость, ум, справедливость. На то, что творилось у него под носом, - смотрел сквозь пальцы. Только Она чаще обычного появлялась в полковом медпункте, заходя в процедурный кабинет, где за занавеской стояло поблескивающее холодное кресло. Наверное, майор все-таки и дальше ничего бы не делал. Но летом, за четыре месяца до Его дембеля, полк укатил туда, где земля выжжена, на домах зеленые крыши и в каждом населенном пункте торчит головка мечети. А сами понимаете, что в таких вот ситуациях - жизнь диктует чуть другие правила.
        Там-то оно все и случилось.
        А как было? Да очень просто. В палатке майора частенько опускались шторы и включалась громкая музыка. Ой, вот только не нужно про то, что это пошло и все такое. Ценить обычную плотскую, а не только возвышенно-воспаренную любовь начинаешь именно так. Когда каждую минуту тебе на голову может жбякнуться что-то тяжелое и смертоносное. Вот майор с дивизионным писарем и наслаждались. А Ему, перед самым выездом, ОНА четко сказала: хватит заниматься детскими глупостями. Все!
        Вот только не всегда даже принятое вовремя правильное решение исполняется. Так получилось и здесь. Ходили кругом да около, смотрели друг на друга, облизываясь про себя и вздыхая. И не выдержали. Когда майор уехал на одну из застав.
        Тайное или нет, но оно было, свидание. Которое переросло в то, во что и должно было перерасти.
        А на тумбочке у палаток стоял дневальный, проморгавший возвращение Гиацинтова…
        Наверное, все это майору наконец осточертело. А может, сказалось напряжение. Да кому понравится, когда возвращаешься «домой» и видишь, как твою женщину, сопя и пуская слюни, трахает какой-то щенок? Вот потому вечером, после отбоя, круг людей в форме смотрел на них, бившихся за Нее.
        - М-да… - Багира потерла нос. - Конечно, баба виновата, кто ж еще, да? Глупая какая-то история. Это хоть не ты был?
        Одноглазый помотал головой.
        - Она мне не нравилась. На вкус и цвет, сама понимаешь. Тем более, служил уже по контракту, а женщин в Красном всегда было много. И даже порой красивых.
        - Ой, да что ты, - Багира усмехнулась, - красивые порой. А то вы, мужики, как на подбор, каждый второй прямо Брэд Питт.
        - Тсс-с, - одноглазый подмигнул, - не зови дьявола на ночь глядя. Говорят, после войны он приходит по ночам к тем женщинам, которые его звали.
        - Кто? - оторопела Багира. - Питт?
        - Ага.
        - Тьфу ты, клоун, - она фыркнула. - В кои веки попался вроде нормальный мужик, а все туда же. Смеяться после слова «лопата»?
        - Да как хочешь, - одноглазый виновато пожал плечами. - Глупость сморозил?
        - Не то слово. Хотя… Хорошо, что мы с тобой помним про Питта. Могли бы про Кончиту Вурст помнить. Оно отбиралось на «Евровидение» перед самой войной.
        - Не-не, - одноглазый хохотнул. - Не видел. Да у нас Зверев был - свой, теплый, ламповый.
        - А мне Том Харди нравился, - Багира вздохнула, - я с ним все фильмы смотрела. Перед войной, помнишь, он нового Безумного Макса играть должен был. Жалко, не увидела. Он тебе нравился?
        - Кто?
        - Харди. Хотя да. Там еще Терон играть должна была. Терон?
        - Нет. Только Моника Белуччи, только она.
        - Почему?
        - Потому что она - воплощение самой настоящей греховной красоты. И из-за глаз.
        Багира вздохнула и не поверила. В глаза. Мужики такие мужики. Ага, глаза.
        Глава 6
        Трое без лодки
        Самарская обл., аэропорт Курумоч
        (координаты: 53°30?06? с. ш. 50°09?18? в. д.),
        2033 год от РХ
        Вода обожгла холодом. Рюкзак, лямкой охвативший рукав плаща, тянул вниз. Морхольд всхрапнул, захлебнулся, закашлялся. Оттолкнул липнущий спустивший пластик лодки, броском кидаясь вперед. Разом отяжелевшая одежда мешала, сковывала. По лицу ударило волной, забив носоглотку, попав в глаза. Дерьмо!
        Рядом плеснуло, ударило тяжелым по ногам. Морхольд дико заорал, ничего не стыдясь. Умирать страшно. Умирать из-за какого-то карася-переростка еще и мерзко. Только рыбе это не объяснить. Да и воде, упорно тащившей его вниз, тоже.
        Он нырнул, против воли и сознания, орущего - не надо, не надо! Надо! Потому как из-под черной глади, в ряби и пене, тварь прикончит его сразу. Чертов рюкзак скинуть не удалось. Рогатина торчала пером вперед, лишь бы успеть.
        Тут, внизу, вода казалась уже не такой ледяной. И не мутная, практически прозрачная, ни фига не черная. Морхольд, еле шевеля ногами, крутил головой. И, увидев искомое, замер. Потому как справиться с такой-то вот сволочью, в ее стихии, с говно-копьем… было нереальным. Со дна, соглашаясь, скалилось несколько черепов.
        Из глубины, рассекая воду со взвесью ила и песка, прямо на него неслось чудовище. Вытянутое тело, длинная пасть, плавники, покрытые иглами, частокол шипов по позвоночнику. Щука, етит-колотит. Крокодил просто, а не щука. Но Морхольд сдаваться за просто так не собирался.
        Рыбина, изогнувшись хитрым поворотом, замерла. Секунду спустя, еле заметным глазу движением, ударила. И он ее встретил. Единственным возможным и отчаянным движением. Зажав ратовище рогатины под мышкой и ударив, как смог, косым выпадом, стараясь поддеть под жабры.
        Сталь вошла в мягкие, податливые ткани легче, чем думалось. Сложнее оказалось со второй частью замысла. Пробить вязкую мякоть и зацепить позвоночник не вышло. Рыба вырвалась, дернула кверху. Легкие Морхольда жгло без кислорода, краснело в глазах. Он пробкой выскочил на поверхность, отчаянно думая о том, что дальше, и пытаясь скинуть рюкзак. Над головой просвистело. И еще. Когда щеки, содрав кожу, коснулся тросик, он понял, что спасся.
        Если сможет не утонуть. Но ему не дали. Вытащили на тот, нужный ему, берег.
        - Фартовый ты чувак, - человек, присевший рядом с кашляющим и хватающим ртом воздух Морхольдом, похлопал его по плечу. - В рубашке родился.
        Морхольд что-то промычал, смотря в небо. Небо, низкое и мрачное, было просто прекрасным. Ничего красивее он не видел.
        - Эй, с тобой говорю! - И человек, встав, присовокупил к словам пинок. В бок.
        Желающий сказать «спасибо» Морхольд как-то сразу передумал это делать. И обратил внимание на творящееся вокруг.
        Щука, вытащенная на берег, не трепыхалась. Голова, страшная, зубастая, блестя гладкой сизой мордой, лежала отдельно. Здоровенный бородатый вахлак в плаще от ОЗК, резиновых чулках поверх валенок и в теплых ватных штанах занимался рогатиной и рюкзаком Морхольда. Вернее, пока еще рогатиной, крутя ее в руках и одобрительно причмокивая.
        Поодаль сворачивал чудо-снасти, помесь арбалета и гарпунной пушки, длинный тощий малый с лысой головой. Одежда была такой же, что и у его товарища.
        Ну и любитель пинаться. Невысокий крепыш, ароматно пахнущий потом, гнилыми зубами и перегаром.
        В общем, картина вырисовывалась ясная. Морхольду повезло наткнуться на самых обычных бродяг. Из тех, кто легко выручит прохожего, забрав слишком тяжелый груз или поможет женщине, показав ей немного нового в отношениях мужчины и женщины. Милые ребята, что и говорить. Хотя, как раз-таки поговорить стоило. Так, на всякий случай.
        - Меня Морхольдом зовут. Помочь бы мне еще немного, пацаны.
        - Ха, слышь, Ермак, - гнилозубый подкинул в руке здоровенный, хорошо наточенный нож. - Веселый нам попался человечек.
        Ермак что-то буркнул, отложив рогатину и живо заинтересовавшись рюкзаком.
        - Да и хрен с тобой, - обиделся гнилозубый. - Понимаешь, Морхольд, еще неизвестно, останешься ты нам торчать за спасение от щуки или нет.
        - Вот оно че, - усмехнулся Морхольд, внимательно следя за чуть подрагивающим в полуметре от своего лица тесаком. - Ну да, сложно не понять.
        - Умный поганец, - гнилозубый хихикнул, - а чего ж ты тогда без огнестрела, умник? Нам бы не помешало, глядишь, оставили тебе твою ковырялку, добрался бы до летунов.
        Морхольд улыбнулся. Он двигался в верном направлении. Осталось только выкрутиться. Гнилозубому не понравилась эта улыбка, и, нахмурившись, он наклонился к спасенному.
        Ермак, терзающий узлы рюкзака, внезапно дико завопил. Гнилозубый, вздрогнув, обернулся. Морхольд не стал терять времени. Он ударил. Два раза. По яйцам и в кадык. Сильно, до хруста, насмерть. И потом, перевернувшись набок и схватив выпавший нож, вскочил, кинулся к дылде, что пялился в сторону орущего на земле Ермака. Вернее, уже затихающего Ермака. Из распоротого горла бугая толчками выплескивалась кровь. А на груди его, булькающего и дрожащего в агонии, сидела шипящая Жуть. Вся в крови и злющая. Чертовски злющая.
        Морхольд, передумав идти в рукопашную, подхватил небольшой котел. Бандито-рыбаки явно хотели расположиться на привал, но утварь пригодилась для другого. Закопченный бок мелькнул в воздухе и попал не совсем так, как хотелось Морхольду. Не в голову, почти в грудь. Точнехонько в солнечное сплетение. Дылда охнул и сложился, с размаху сев на задницу. Встать ему Морхольд не разрешил. Подлетел, со страхом думая о последствиях таких прыжков, врезал ногой в живот, в голень и уже сжавшемуся добавил несколько раз куда попало, не целясь, размашисто, чтобы пробрало до самых печенок.
        Затем, подхватив бухточку троса, стреножил поверженного противника: левую руку подтянул к правой ноге и наоборот. Вот теперь, после всех предосторожностей, можно было и чуть вздохнуть. Правда, помня о Молоте, упорном и настырном сукином сыне, висевшем над ним как… как какой-то чертов меч. А, да! Дамоклов меч.
        Ермака, сипящего и все никак не отдававшего концы, он оставил как есть. Грабить нехорошо. Пусть помучается. Покосился на Жуть и похромал к гнилозубому. Спина уже решила расплатиться за излишнюю прыть. К его радости, тот уже окочурился. Судя по синим губам, пене и разодранному в кровь ногтями лицу - удар Морхольда пришелся как надо. И гнилозубый просто-напросто задохнулся из-за вбитого в горло кадыка.
        Морхольд скинул сырой плащ, стащил ОЗК с гнилозубого и натянул на себя. Снега не наблюдалось, но ветерок дул - будь здоров. Конечно, хотелось верить в настой Живы, обещавший повышенный иммунитет и все такое. Но переодеться стоило. Только сперва придется разобраться с невесть как попавшей в его рюкзак Жутью. Этого еще ему не хватало, право слово.
        Животина, переставшая топорщить перышки, занималась наведением марафета. Ну, точь-в-точь как какой-то мирный кошак до Беды. Ширк-ширк языком по когтистой кривоватой лапке - и по морде, и по морде, и за ушком. Прям, мама не горюй, пасторальная идиллия. Путник и встретившийся ему кот. И два дохлых упыря в лужах крови. И щука метра в три длиной. Сюрреализм, хрустеть твоей кочерыжкой.
        Так… непорядок. Ветер задувал все сильнее, проникая внутрь ОЗК. Мерзнуть и болеть Морхольд не хотел. Надо было найти выход. И быстрее. Зубы начали заметно постукивать.
        Жуть покосилась на приближающегося Морхольда, который намеревался отцепить от рюкзака спальник. Молча показала клыки. Видно, решила считать морхольдовский рюкзак своим домом. С этим Морхольд соглашаться не хотел.
        - Ну-ка, - он покосился на зверюгу, - тихо, тихо. Иди покарауль вон того.
        И кивнул в сторону связанного дылды. Жуть надулась, выгнула спину и зашипела во всю пасть. А потом, мягко и пружинисто подпрыгивая, быстро добралась до пленного. Тот, уже очнувшийся, замер, глядя на устроившуюся прямо у его носа странную скотину.
        - Умница. Если рот раззявит - сожри ему язык.
        Длинный судорожно сглотнул, Жуть предупреждающе кхекнула. Морхольд же, вздохнув, взялся за дело. Отпорол у спальника низ, вырезал и оторвал по большому кругляшу в районе плеч. Вывернул первый попавшийся бандитский вещмешок и - вот удача! - сразу нашел большую сухую тряпку. Потом, подкинув в костер дровишек, достал относительно сухое белье из своего рюкзака. Только штаны пришлось стаскивать с Ермака. Но ничего не поделаешь, его размер подходил, а какой-либо галантерейной лавки в округе не наблюдалось. А что с бою взято, то свято. Пусть это и заношенные и, наверняка, вшивые штаны.
        Морхольд разделся и быстро, подпрыгивая на здоровой ноге, насухо вытерся тряпкой. Натянул белье и штаны, перехватив их портупеей. И нацепил на себя обкромсанный спальный мешок. Продел руки в дырки у плеч, застегнул, снова влез в ОЗК. Хм, а получилось очень даже хорошо. Тепло и сухо, что еще надо? Ай… твою мать… он почесал бедро прямо через ткань и плотную вату. Что-что… добраться до людей и найти дуст против вшей, вот что.
        Свои вещи он развесил на рогатине, странных арбалето-гарпунометательных хренях и сломанных стволах двух березок. Плащ уныло обвис грязной тряпкой, брюки смотрелись еще грязнее, чем до вынужденного купания. А вот свитер Морхольд аккуратно разложил на куртке гнилозубого. Осталось несколько дел. Домародерствовать, поесть и поговорить с пленным. А, да. И накормить Жуть.
        Вещей у рыбаков-недобандитов оказалось не так и много. Из полезного обнаружились всякие рыболовные снасти, два настоящих кизлярских ножа, сломанные поддельные часы «Тиссо», три фильтра к противогазу, книга про Безымянку и парня в респираторе, металлическая фляга с каким-то вонючим спиртным и три свежезакатанных банки мясных консервов. Так себе набор, если честно.
        Морхольд вскрыл одну банку, вооружился ножом и начал есть. Жуть покосилась в его сторону. Решив не терзать животное, он выложил половину консервов на шапку Ермака и подвинул к мордочке. И спустя тридцать секунд удивленно присвистнул.
        - Ну ты и сильна есть, красотка.
        Красотка, в чем Морхольд был уверен, подошла и потерлась о его колено. Он почесал зверюшке подбородок и одобрительно кивнул, слушая довольное урчание.
        - Эй, земляк, - Морхольд пхнул связанного, - далеко аэропорт?
        - Не-не, - зачастил пленный, - близко, часа два, я покажу, покажу!
        - Молодец, - констатировал Морхольд, - а теперь заткнись.
        Тот заткнулся. Жуть снова оказалась рядом с его лицом и, видно на всякий случай, зашипела.
        Пора было и честь знать. Морхольд покрутил головой: нет ли где опасности. На его счастье, высокой мощной фигуры не наблюдалось. Хотя, как он уже убедился, отсутствие Молота в поле зрения вовсе не говорит о том, что того нет рядом. Мост мостом, а вдруг где-то тут неподалеку брод, например? Или добрый паромщик?
        - Я убью тебя, лодочник… - он усмехнулся. - Лезет же в голову чушь какая-то.
        Вещи собрал быстро. Все сырое приторочил к рюкзаку, сложил найденные относительно ценные манатки в вещевой мешок, освободил пленному ноги. Именем не интересовался, на кой ляд? Рыбачьи гарпунопулялки повесил ему же на шею, вместе с вещмешком. Рюкзак приспособил на спину несчастного дылды. Остаток троса завязал на шее и пинком отправил невольного носильщика вперед.
        Когда по ОЗК, тоненько покалывая коготками, от бедра до плеча пробежали быстрые лапы, Морхольд понял, что Жуть признала его за своего. Покосился на хищную мордашку, невозмутимо посвистывавшую через вывернутые узкие ноздри, и ухмыльнулся.
        - Мне еще деревянную ногу, тьфу-тьфу, шляпу с перьями, а тебе научиться орать про пиастры - и пипец, я прямо капитан Сильвер…
        Они тронулись. Похожий на заморенного навьюченного верблюда Дылда, важный и наглый караванщик Морхольд и не менее наглое непонятное создание Беды, сидящее у него на плече, аки попугай приснопамятного Джона Сильвера.
        Под ногами чавкала раскисшая после снегопада земля. Из нее торчали колючие остатки несдавшихся сорняков. Выл ветер - постоянно, как девочка-подросток настроение, менявший направление. Небо хмурилось и нависало мрачнее обычного. Хотя, возможно, просто надвигался вечер. Морхольд, если честно, немного запутался.
        Чуть поодаль, вяло взмахивая крыльями, пролетел нехилый крыложор. И даже не обратил никакого внимания на трюхающий внизу ужин.
        - Охренеть, - удивился Морхольд, - это как так?
        - С помойки летит, - осторожно вякнул Дылда, - с аэропорта.
        - С помойки?
        - Ага, - услужливый проводник-носильщик даже попытался обернуться, - там же бойня, всегда найдется что выкинуть.
        - Выкинуть? С бойни? - Морхольд удивился еще больше. - Это как же? Ты иди, не оборачивайся. И отвечай. Вижу я, сам понимаешь, не очень хорошо, а вот на слух не жалуюсь.
        - Ну как… Хвосты, копыта, кости… Головы…
        Морхольд покачал головой, не веря. Это насколько же можно хорошо жить, чтобы выкинуть голову? Такого себе в Кинеле - даже в Кинеле - не позволяли. Где сейчас с едой хорошо?
        С головы, коровьей или свиной, какая разница, столько всего можно срезать - суп сварить, холодец залить, ну, правда? Губы так вообще деликатес, особенно если где сподобиться уксуса найти и горчичного порошка. Ни то, ни другое умирать после Беды не хотело. Порошок развел и пользуйся, а уксус только крепче становился. Головы выкидывать, обалдеть просто.
        Рога тоже в дело, само собой. Вместе с копытами. Это раньше можно было посмеяться над этим. Но не сейчас. Пуговицы, к примеру, самое оно из кости резать. А рога давно под светильники приспособили. Масла или парафина залить, фитиль воткнуть, в дырку от сучка засунуть, - все, пользуйся.
        Пожалуй, тут Морхольд даже готов был поверить, что мог погорячиться с оплатой за товар. Не продешевить, а наоборот. Как бы его плитки и все прочее не оказались бы так… чем-то не особо важным. Хотя это все хорошо. Да-да, он усмехнулся.
        Если летуны и вся кодла, вьющаяся рядом с ними, так шикуют, то что? То они и впрямь летают, возят что-то важное и дорогое. И постоянно. Откуда еще возьмется целая бойня, функционирующая так, что крыложоры обжираются ее отходами? Отходами, которые в Кинеле с руками оторвали бы скорняки и прочие мастеровые.
        - Слушай, а как там вообще люди живут?
        - Я думал, ты там был, - удивился длинный. - Ну ты так… уверенно…
        Морхольд хмыкнул.
        Ему не довелось бывать в самом аэропорту. Да и, если честно, он узнал про него случайно. Думал когда-то, что по Курумочу точно шандарахнули и камня на камне не оставили. А потом, полгода назад, увидел как-то в небе странную штуковину. Она больше всего напоминала воздушный шар. Или дирижабль, в этом Морхольд не особо разбирался.
        Ну, да, так и было. Он вспомнил, как топал от Энергии до Кинеля, по пояс проваливаясь в болото, и…
        - Мужик, слышь че, а? - дылда явно нервничал. - Мужик!
        - Тебе кто-то право голоса дал? - поинтересовался Морхольд и погладил встрепенувшуюся было на плече Жуть. - Тихо, тихо, спи, умница.
        - Ты это… - дылда замялся. - Ну…
        - Не нукай, не запряг. Чего хочешь? Убивать не буду, успокойся.
        - И не продашь? А? Слушай, Христом Богом прошу, только не продавай!
        О-о-о, вон оно чего, ага. Все ясно. Откуда ветер дует, в том числе и для летунов. Ну, конечно, как про такое можно было не подумать. Уж если в Кинеле порой чуть ли не открыто людьми приторговывают, что говорить про места, где нажива просто правит бал?
        - Я… - Морхольд внезапно остановился, вспомнив про то, о чем совсем забыл. И лучше бы не вспоминал. - Ну-ка, на месте стой, раз-два.
        Он развязал рюкзак, пошарил в поисках необходимого. Отлегло. Вот они, как были, заново затянутые в пластик.
        Чиркнул спичкой, закуривая. Кашлянул, поперхнувшись дымом. Вот и стоило, а? Ведь больше суток не курил, зачем?
        - Слушай, землячок, - Морхольд подошел к Дылде и вгляделся в лицо. Вот сволочь, прямо чуть не плачет. А всего час назад мечтал его же, Морхольда, побыстрее обуть. Если не продать. А сейчас? - Я людьми не торгую. Если торгую, то мертвыми. Причем частями. Обычно мне платят за головы.
        Бандит заткнулся.
        - Иди давай, да помалкивай, - Морхольд пнул его под зад. Не особо сильно, так, выместить неожиданно возникшее желание все-таки уконтрапупить тощего упыря, уже понявшего, что легко отделается. Что все досталось сдохшим напарникам. Вот сука, честное слово. И ведь правда рука может не подняться.
        - Рассказывай, чего там и как, - Морхольд со злостью выплюнул окурок, вдавил в булькнувшую жижей грязь. - Только не ври.
        Дылда закивал, да так быстро и часто, что Морхольд даже испугался немного. Вдруг башка оторвется?
        - Входов там три. С поселка два и один с платформы. Мы к нему выйдем. Ну, это, платформа там была для поездов. До нее надо будет доехать. Поезд отходит раз в четыре часа от рельсов за развязкой. Скоро доберемся. Стоит пять патронов. И потом, за вход внутрь, еще пять. Я тебе дорого обойдусь, да.
        - Ты зубы не заговаривай, это я все знаю, - Морхольд порадовался двум найденным еще на яхте магазинам с «семеркой». Пострелять ему не выходит, так хоть расплатиться. - Я сам свои расходы посчитать могу. Где там жить можно?
        - В гостинице. Ну, для пилотов бывшая гостиница. И еще есть пара, да и так, снять можно комнату. Сами летуны живут в здании аэропорта. Оно крепкое. Хорошо, говорят, не успели новое сделать. Там по проекту стекло и легкие конструкции. А тут, сам увидишь, прямо крепость сделали. Советских времен аэропорт же…
        Морхольд согласился. Советские постройки - они надежнее. С душой строили и ответственностью. И - да, порой так, чтобы обороняться. Как с ледоколами типа «Арктика», точно, читал когда-то. На них даже пушки можно было устанавливать, если что. Не говоря уж про благословенные времена папирос. Когда их диаметр полностью соответствовал калибру «семерки». Говорили, производство перепрофилировалось в несколько дней. Были папиросы - стали патроны. Красота. Соображали предки.
        - Чего там еще интересного?
        Дылда замялся:
        - Бабы.
        - Чего?
        - Бабы. Там столько баб… такие гладкие, чистые, красивые. В этих, как их, чулках…
        Морхольд хрюкнул от удовольствия. Не из-за упоминания вроде как канувших в Лету чулок, Ктулху с ними. От голоса пленника, недавно умолявшего не продавать неведомым работорговцам. Голоса, ставшего масляным при одной мысли о проститутках. В этом Морхольд ни капли не сомневался. Ну с какой стати каким-то гладко-красивым бабам ходить в чулках напоказ? Мулен Руж, блин.
        Да, век живи и все так же продолжай удивляться. Люди чуть не погибли в Беду, выжили, цепляясь за остатки цивилизации и не сдаваясь. И вот, чуть только человечество встало на ноги, на крохотном куске отвоеванной назад Земли уже вовсю процветает то же самое, что и незадолго до войны.
        Блэк-джек, гетеры, прожигание жизни и отсутствие морали. Ну да, так и есть. Наверное.
        Морхольд усмехнулся. Он вовсе даже не расстроился по этому поводу. Задержаться в Курумоче ему явно придется. И он совершенно ничего не имел против простых радостей жизни. Особенно если в чулках. Не зря он прихватил кружевные труселя с лифчиками. Не обманул единственный раз встреченный парняга с Курумоча. Техник, набедокуривший и бежавший от СБ летунов. Он-то Морхольду и рассказал немного про нравы и прочее. А сейчас все только подтверждалось.
        - Поезд! - радостно заорал Дылда. - Вон, впереди!
        Однако же… и впрямь, железка. Морхольд взбодрился. Цивилизация придвинулась чуть ближе, обдав теплой волной ожидаемого комфорта. И отдыха.
        Да, теперь стало видно лучше. Насыпь, небольшой локомотивчик, пыхтящий жирным черным дымом, три вагона. Откуда же летуны брали столько дизельного, что позволяли себе гонять каждый день и по нескольку раз крохотный поезд?
        Смотри-ка, там и люди стоят. И много. Морхольд присмотрелся.
        Люди стояли цепочкой, явно ожидая очереди на посадку. Ну конечно, таможенный и пограничный контроль. Небольшое здание, стоявшее сбоку от путей, явно служило для самого обычного инвентаря обходчиков и их же отдыха. А теперь, фу-ты ну-ты, превратилось в заставу. Даже с пулеметным гнездом из мешков с песком на крыше.
        Вот так и возникают государства там, где недавно просто взлетали самолеты. Глядишь, если летуны захотят, лет через десять будет здесь демократическая республика Нижнего Сока, например. Ну, насчет Сока неизвестно, но демократическая, это непременно. Если где все упирается в наживу, то там сразу методом почкования взрастает демократия. А уж тут, где ее можно подкрепить самодельным напалмом с воздуха, она просто обязана появиться.
        Вблизи поезд выглядел очень знакомо. Наваренные стальные пластины с бойницами. Невысокие башенки поверху, смотрящие наружу стволами ПК и даже одного «Корда». Почему-то Морхольд не сомневался в том, что этот самый «Корд» вовсе не куплен у заезжих торговцев. Почему-то казалось, что все вооружение местное, откуда-то из тайных закромов.
        - Стой! - от блокпоста, хорошо скрытого мокрыми кустами и нарубленными ветками, вышел человек, поднял руку. - Кто такие?
        Дылда остановился, упершись руками в колени. Сипло дышал. Надо же, Морхольд и не заметил, как успел загнать его за два часа пути.
        - Мне надо в аэропорт! - он, не отпуская поводка, вышел вперед. - Слышал, что это не возбраняется.
        Человек кивнул и снова махнул рукой. Только теперь подзывая к себе.
        Морхольд снял с пленного рюкзак и вещмешок, вручил поводок и пошел к охраннику.
        Дылда, которого в обычной жизни звали Егором, выдохнул. С облегчением и надеждой на будущее. Надежда на будущее имела вид связки ключей в количестве трех штук. И ходу до нее всего ничего, час в обратную сторону. Ничего, главное дойти.
        Погребок в домике умершей деревеньки. Серьезный большой погребок. Там он и подельники ночевали, прятались, хоронили добро. Надо только дойти, и все. Чертов бородатый хромой урод его отпустил, дурак. Даун. Идиот. Фуфел. Вот завтра, когда он придет в себя и просчитает, сколько теперь у него на одну харю хабара, тогда…
        Егор относился к подельникам как к необходимому злу. И Леха Гниль, и Ермак - помощь в достижении какого-никакого, а благополучия. Не больше. Но отомстить за корешей стоило. И если не сам, так чужими руками. А кому и чем заплатить - тут Егорка разберется, не продешевит. Чертов упырь со своей кото-ящерицей сдохнет. И скоро. Да-да.
        Егор почти добрел до цели. Он шел, еле передвигая ноги, не замечая ничего вокруг. И никого. Бормотал себе под нос, практически засыпая. И когда впереди показался нужный дом, Егор лишь чуть встрепенулся. Зачавкал к тыльной части, к кирпичному выступающему крылу и жестяной крыше над ним. И снова ничего не заметил. И никого. Хотя, что и говорить, позже он здорово пожалел о своей глупости. Не заметить этого кого-то, идущего за ним, было сложно.
        Когда огромная кисть взяла его сзади за шею, Егор забился и попытался заорать. Не вышло. Свет померк наглухо и сразу.
        В себя Егор пришел в своем, как он считал, собственном подвале. Подвешенный за руки к одной из стальных балок, держащих кровлю, он дернулся и затих, поняв, что кричать не надо и, может быть, стоит повисеть, как мешок с картошкой. Хотя бы еще немного.
        Света не хватало. Хотя горели и три коптилки, и с десяток свечей - весь запас, хранившийся в небольшом комоде для посуды. Но темнота все равно окружала со всех сторон, давила, пугала лязганьем и звяканьем в дальнем углу, куда подельники сваливали всякий инструмент. Егор задергался сильнее, когда звук прекратился. Сменился шарканьем, двигающимся к нему.
        Тьма родила огромный черный сгусток. Он вышел, пригибаясь под притолокой. Встал напротив, шумно сопя сквозь толстые бинты, укутавшие лицо. Стянул на шею морской шарф и ткнул Егора пальцем под дых. Так, что на какое-то мгновение мир вспыхнул сверхновой и стало очень больно. А потом, пошарив под огромным кожухом, достал легкий охотничий топорик и поднял его прямо к лицу Егора.
        Тот всхлипнул, так сильно захотелось жить. Или хотя бы умереть не очень больно.
        - Мужик, ну чего ты, мужик? У меня схрон есть, покажу, только отпусти!
        Лезвие топорика оказалось совсем близко. Великан что-то заворчал, обдал горячим дыханием, показал на топор, несколько раз топнул левой ногой, чуть покачнулся на ней же. И снова показал топорик. Топорик…
        Егор понял. Егор вспомнил. Он его видел. Утром. У хромого. На поясе, в специальном кармашке. А потом, когда шли, топорика не было. Потерял? Да-да, точно, так и есть! А великан… он тоже там был, в тумане, на том берегу Сока, точно!
        - Я покажу, проведу!!! Только не убивай, пожалуйста!
        Великан одобрительно ухнул и разрубил узел, стягивающий запястья Егора. А заодно отхватил у него два пальца. Егор сдавленно взвыл и, торопливо закивав - снова в аэропорт? да пожалуйста! - кинулся бинтовать обрубки.
        Морхольд спустился с подножки на перрон. Покосился на контролера, взыскавшего с него дополнительные три патрона за Жуть, не вовремя высунувшую мордочку из расстегнутого ОЗК. Поезд оказался высший класс. Даже половина сидений сохранилась. Хотя за них пришлось отдельно доплатить целых две «семерки». Но зато с комфортом проехал минут десять. Ему понравилось. Как в старые добрые времена до Беды.
        А дальше? А дальше таможня. Прям беда-а-а…
        - Что в рюкзаке? - таможенник, скучающий серый тип в тужурке с крылышками, откровенно зевал. - Есть что запрещенное?
        - Что запрещено?
        - Политическая литература, агитационные материалы, взрывчатые вещества. Все остальное - милости просим.
        - Нет у меня никакой политической агитации, и ВВ нет, - Морхольд почесал бедро. Вши уже успели достать. - Трусы есть, женские, красивые. Где продать можно?
        - Ну, это просто, - тот зевнул. - Но вы задерживаете прочих. Платите и проходите. Рюкзак проверь, Саш.
        - Зверь, - прогудел массивный Саша в «кирасе», «орехе» и упакованный с ног до головы только в качество. - Мутант.
        - Проглядел, - таможенник лениво повернулся на стуле. - Ишь, какая милая зверушка. Кусается?
        - Куда ж без этого? - Морхольд погладил Жуть. - Не она такая, жизнь такая. Смирная девчонка, проблем не будет.
        - Еще десять семерок - и вали с ней куда хочешь.
        Морхольд молча отсчитал патроны и пошел в само заветное Эльдорадо. Первый магазин опустел. Осталось патрона три. Всего выходит тридцать три. Пару-тройку дней прожить, надо полагать.
        Вечерело. Надо было найти где переночевать. Вот только пользоваться услугами зазывал, толпившихся прямо за заборчиком таможни, он не стал. Клоповники ж втюхивают, не иначе. А вот…
        «А вот» стояли прямо у самого спуска с платформы и в количестве трех штук. Самые натуральные рикши. Разве что одноосные повозки казались больше и вместительнее виденных в детстве из стареньких боевиков. И в качестве тягловой силы в них было аж по три двуногих скакуна. И зазывалы, стоящие перед небольшой группкой носильщиков, вели себя вовсе не как оставленные позади крикуны с картонками о ценах.
        Серьезные важные люди, сразу видно. Один в какой-то карикатурной летной синей униформе, кожаной куртке-пилот и фуражке. Второй - мама не горюй! - в черной строгой паре и при галстуке, видневшимися под самым настоящим кашемировым пальто. А третий, опираясь на трость и поводя ухоженной бородой, хвастался меховыми отворотами длинной шубы и шляпой-цилиндром. Цилиндром, Ктулху, лакированным цилиндром.
        - Ничего себе карнавал, - пробормотал Морхольд, опуская на землю рюкзак и опершись на рогатину, - видел бы нас Сальвадор Дали.
        - Еще в какой дали, - пророкотал обладатель бороды, - Сальвадор-то еще в какой дали, любезный. На той стороне Атлантики.
        - Ну да, - Морхольд кивнул, - что-то похожее я и имел в виду.
        - Гостиницу ищете? - вежливо поинтересовался «пилот». - Тогда вам к нам, в «Летную». Классическая гостиница с номерами, душем в конце коридора, столовой.
        - Неплохо, - Морхольд почесал бороду. - А спится у вас как?
        - Если вам выспаться, - «галстук» крайне элегантно, не раскрывая рта, зевнул, - то это к нам. ВИП-Терминал, любезнейший, все на высшем уровне. И никакого шума, как у них, в общежитии. И даже одноместные номера.
        - Мм-м, - Морхольд зевнул простецки, лишь прикрыв рот кулаком, - а как у вас насчет поесть, отдохнуть, так сказать, чтобы в кровати не одному…
        - Это не к ним, мил-человек, - борода важно выпрямился, - к нам, в «Мулен Руж». Тут вам и поспать одному, и не одному, и ресторан, а не столовая, и «Пушистый барсук» с девочками. Да что там, земляк, сами летуны, которые настоящие, а не ряженые, у нас живут. Все, как один. Целый этаж занимают.
        Морхольд кивнул. Дежа вю просто, прибытие будущего статского советника и кавалера Ордена Хризантем в столицу. Последний вариант его полностью устраивал. Бородач понял все правильно и, подмигнув, сам забросил рюкзак в корзину, закрепленную позади сиденья. Вскочил на подножку и пригласил Морхольда. Его коллеги уныло закурили и принялись высматривать гостей в толпе угрюмых и явно не очень богатых людей, тащивших, как понял в поезде Морхольд, товар для завтрашнего базара.
        Рикши, услышав щелчок кнутом, дружно хакнули и понесли. Да так, что повозку подкинуло на месте.
        - По делу к нам? - поинтересовался сопровождающий, глядя на умиротворенно раскинувшегося на сиденье пассажира. - Или отдохнуть?
        Морхольд удивленно приподнял бровь.
        - Приезжают, а как же-с, - бородатый поправил цилиндр. - Я же по основной работе конферансье, извольте знать-с.
        И выдержал театральную паузу. Морхольд, подумав, решил не интересоваться - где же именно тот конферансил. Или конферансьерил?
        - «Пушистый барсук», уважаемый, - бородатый кивнул, самодовольно и гордо, - лучшее место во всей губернии-с. И даже за ее пределами.
        - Да что вы говорите?
        - Именно так-с, имеем подтверждение от гостей из саратовских и прочих соседских земель, да-с. Высший уровень. Наивысочайший. Не девочки, богини. Имеется даже одна профессиональная порно-стар.
        - Чего?! - Морхольд вздрогнул. Порно-стар… После двадцати лет Беды?!
        - Снималась в специализированных фильмах. Сейчас ей не более тридцати пяти.
        - Фу, ешкин кот, - Морхольд выругался, - хватит, пожалуйста. Будьте так добры, господин конферансье, не продолжайте.
        Впрочем, в душе он ликовал. Саратовские и прочие, ишь ты. Значит, летают. Значит, шанс есть. И сами летуны. Хорошо.
        - А вот и наше прекрасное заведение! - довольный бородатый так и светился, радуясь возможности поразить заезжую деревенщину увиденным. Да уж, Морхольд покачал головой. Их, богатых, не понять, куда там.
        Сколько работающих генераторов есть в Кинеле? Десять. Это он знал точно. Постоянно работающих - пять. Два на мастерские и депо. Два на комендатуру и освещение части вынесенных постов. И один, самый слабенький, на больницу. На две имеющиеся там операционные. А ему как-то раз, когда пришлось доставать картечь из задницы, резали мясо при свете пяти керосинок. Дешевле выходило. Электричество в больнице врубали для операций детишек, родов, особо страшных случаев и, вполне обоснованно, для администрации и их семей.
        Нефть, появившуюся после Беды из вроде выкачанных пластов, добывали с трудом. Хорошо, что оставшаяся база законсервированных остатков Мухановского месторождения помогала инструментами и сохранившимися технологиями. И небольшой НПЗ, сделанный в самом Кинеле, работал круглые сутки. И топливо стоило безумно дорого. А здесь?
        Люди, люди, ядрена кочерыжка! Морхольду хотелось сделать что-то плохое. Ну как так можно, скажите, пожалуйста? Вон, за спиной, уставшие и замученные, целые семьи шли в дешевые ночлежки, мыться при лучинах, готовить на дровах. А это?
        «Мулен Руж»… м-да. Хотя отсветы падали так, что читалось «Муден Руж». Хрен редьки не слаще, что и говорить. Прямо в точку. В цель, так сказать.
        И еще, понимаешь, какой-то умелец умудрился из гибких неоновых палочек сделать прямо произведение искусства по сегодняшним меркам. Супругу Кролика Роджера. Только без платья. Белое и красное, светящееся и красивое. Морхольд вздохнул. Безумная трата горючего, что и говорить. Но и впрямь, красиво.
        «Красная мельница», если он правильно понял название, находилась в самом здании аэропорта. Превращенного в крепость. С окнами, убранными сталью, кирпичной кладкой, с блоками по самому низу и с самыми настоящими ДОТами.
        Крупнокалиберные пулеметы КПВ смотрели на мир грустно и внимательно. Их сородичи в лице ПК на фоне толстенных, упрятанных в дырчатые кожухи, обладателей 14,5 мм казались мелкими пукалками. Цену таким ошибкам Морхольд хорошо знал.
        На крыше, если он правильно понял, крутились в сиденьях расчеты старых добрых ЗУ-23. Ну, и верно, как еще защищать небо, как не зенитными установками, да еще и спаренными?
        - Охрана по высшему разряду, - продолжал разливаться бородатый, - никто и ничто не побеспокоит наших гостей.
        Кроме, разве что, других гостей. Ну, или хозяев. Морхольд думал именно так и вряд ли ошибался. В таком месте по уши ребят, считающих себя королями постъядерного мира. Да-да, такое он уже встречал. Пусть и не в столь объемных масштабах с декорациями.
        Он молча протянул конферансье три оставшихся в магазине патрона. Не обломится чаевыми и не побрезгует. Вблизи и сам бородатый, и его выпендрежный мех на отворотах оказались вытертыми и покрытыми для блеска каким-то жиром, а цилиндр так вообще вонял грязью, пригоревшим маслом и чем-то неуловимо вонючим, свойственным по старой памяти именно ночным клубам. Смесью никотина, спиртного, помады и блевотины.
        Жуть, снова встрепенувшись, заволновалась и закрутила головой, высунувшись из-за отворота ОЗК-шного плаща. Но никто вроде не шарахался, и даже встреченная в меру красивая девочка, одетая в кожаное пальто, покосилась разве что с любопытством. Мол, что это за гламурная зверюшка у заросшего грязного типа в резине? Может, новое веяние и ей тоже стоит отыскать такую вот миленькую гадость с желтоватой кожей и жесткими рыжими, в крапинку, перышками?
        Портье, одетый в самый обычный камфуляж и какой-то весь сильно уставший, на Жуть не обратил вообще никакого внимания. Зверек явно обиделся на отсутствие внимания и нырнул обратно за пазуху. Хандрить, наверное.
        - Комнату?
        - Номер. - Морхольд поставил рюкзак на пол и прислонил рогатину к стойке, устроенной из кабинки для пограничного досмотра документов. Металл лязгнул, но усач, лениво смотрящий на прибывшего, даже глазом не повел.
        - Номер? С горячей водой, большой кроватью и завтраком? - все так же лениво поинтересовался портье.
        - Именно так.
        - Пятнадцать семерок или двадцать пятерок. Одна десятая стандартного слитка бывшего Сбербанка. И больше никакого бартера или обмена.
        Морхольд задумчиво кивнул и достал свой аргумент. Второй, и последний, магазин с «Арго». Отсчитал необходимое и убрал магазин, сиротливо полегчавший. Сутки в уютном номере и с ванной? Да, да и еще раз да.
        - В душевой отдельно есть банка с разведенной жидкостью от паразитов. Обработайте, пожалуйста, себя и одежду.
        Коридорные отсутствовали, и рюкзак на второй этаж он дотащил сам. Да и черт с ними. Хотелось уже скинуть одежду и помыться. И поесть. И завалиться спать.
        Когда он открывал дверь, позади скрипнуло. Уставший Морхольд, в мыслях уже возлежавший в горячей ванне с настоящей мыльной пеной, не успел обернуться. Только перехватил дернувшуюся было и выпустившую клычки Жуть. Еле успел, а то…
        Нож, прижатый к шее, неприятно холодил. И был очень острым. Кровь из крохотного пореза уже потекла вниз.
        Дом у дороги-7
        Огонь в бочке трещал, разгонял холод, насколько мог. Рассеивал, пусть и немного, густую черную тьму ангара. Заставлял ее отползать подальше, бросал мягко-рыжий туман-сфумато на спящих людей.
        Багира, сидя на разложенной плащ-палатке, старалась не оглядываться на них. На что там смотреть? Вот именно - «на что». Не «на кого», а «на что». К этой людской куче, густо пахнущей потом и недавним ужином, женщина относилась… не особо тепло. Но караулить их хуже от этого она не собиралась. Да, такая ее работа: защищать тех, кого порой самой хочется грохнуть.
        Лежат, спят, кряхтят, сопят… пердят, прости Господи. Сколько среди них нормальных, настоящих? Немного. Багира это знала, чуяла звериным чутьем. Одноглазый, странный бродяга с лекарствами, поп и… все-таки, Чолокян. Наверное. Тут она не понимала полностью.
        Казачатам Багира не доверяла совершенно. Насмотрелась на местных, спасибо, знаем, кушали. То со сметаной, то с дерьмецом. Куча тряпок, набитых вшами? Раньше таких близко не подпускали к подъездам, гнали пинками. А сейчас каждый третий такой.
        Но это ее жизнь. Такая, какой стала. Она хотела так? Да нет, даже поступив в «рязанку», думала про другое. По глупости пошла, сама не поверила, когда получила нашивку курсанта. Зачем осталась? Судьба такая, не иначе. Не осталась бы, что? Сгорела, умерла от лучевой, родила бы и мучилась в горячке, хватала бы воздух ртом, удерживаемая чужими руками и слушая чужое сопение на ней самой. Обычная судьба большинства прочих женщин. Ни ее.
        Багира смогла выбрать сталь, порох, свинец. То, что не каждого мужчину делает мужчиной. Хотя, мужчину не делают мужчиной даже погремушки под трусами. Или широкая, лопатой, борода. Багира видела и бородатых женщин, целых двух, и баб, насилующих мужиков не хуже обладателей первичных половых признаков, и неумех, чьи холодеющие руки упускали драгоценный 74-й АК в грязь, обильно политую их же собственной кровью. Мужчины, мужики, мужчинки.
        Про таких, как Багира, когда-то в меру известная женщина-писатель сказала: ее очень долго били, били, били, и потом она стала злой. Нет, ну если это правда? Так оно и есть. И били, и стреляли, и резали, и пару раз пытались подорвать и даже отравить самопальными газами. Чего только не случалось за двадцать-то лет.
        А многое ли ждало в прошлой жизни, если бы та осталась такой же прекрасной, как была, когда ее не ценили? Если бы Багира не поступила?
        Ох, кто знает…
        Что-то же ждало обычную девчонку после школы? Да как у всех…
        Дочка, поступай на бухгалтера. Или юриста. Юристов хоть чем жуй? Доча, не стыдно такое матери говорить? Мы с отцом все для тебя, чтобы ты, а ты! Что извини, что? Господи прости, ну что за… ну… ну как ей объяснить? Куда? На какой иняз? Ты знаешь, сколько стоит? ЕГЭ? Да какой ЕГЭ? Куда отправила? Отец, отец, ты посмотри на нее, а? В МГУ отправила, думает, поступит. Нет бы, как люди нормальные поступают, вон, в экономический… что? С голой жопой теперь ходить будешь. Иди, чтоб глаза мои тебя не видели! Тварь неблагодарная!
        И мысль мелькнет - надо отправить в экономический. И что, что бухгалтеров хоть жопой, как и юристов, есть можно? Она же не дура. Вроде.
        А потом? А потом из МГУ отказывают. И, еле-еле успевая, ЕГЭ летит куда попадется. И даже не в экономический. Да и ерунда, маркетинг тоже, знаете ли, востребован. Технические науки? Я вас умоляю, не смешите мой пупок. Из меня инженер, как из Ленки балерина. Лен, да я пошутила, Лен…
        И вперед, учиться, учиться, мудиться и веселиться. Чего больше? Да черт знает. Когда мать с отцом доймут полностью - съехать. Снять с девочками квартиру, а через месяц, когда девчонки-подружки скажут: а есть чем платить? Что тут? Искать работу. А тут вариантов не очень много.
        Можно пойти диспетчером в такси. Промоутером. Продавцом в торговый центр или в салон мобильной связи. Или еще куда.
        В такси работают сплошь тетки за тридцать. Неудачницы. Промоутером работать надо уметь, делить сраные «золотые» полки, отпихивать крепких наглых парней, катать рохлю с продукцией. Да и она ж маркетолог, а не неудачница. Продавцы почему-то зарабатывали сущую ерунду. Первые пару лет. А ей ждать было нельзя. Что в остатке? Есть еще куда пойти, ясное дело.
        «Куда» оказывалось кабаком. Рестораном, кафе, пивной, баром, как ни назови… суть одна: кабак. И в бар тебя не пустят. Там мальчики работают. Надела фартучек, бейджик, подносик в ручки и вперед. Бегом-бегом, а то чаевых не оставят. Она же не неудачница, она случайно, временно.
        А квартиру уже одной пора снимать. Потому что любовь же. До этого детские глупости были, а не любовь. И перейти на заочку. Нет, мам, доучусь. Да хорош, мам. Курочку? Буду. И пельмешки буду. Да вечером поужинаю в ресторане, ты чего. У нас там вкусно кормят. Дома? Да я там сплю. Все, побежала.
        Опять макароны сделали? А нельзя хотя бы рожки какие-то или чечевицу? Дома есть буду? Да пошел ты! При-в-ее-е-е-т… мм-м, а еще? Нет, Алексей Алексеевич, мы работаем, да, работаем. Все, пошла, пошла я, ну, пусти, ну-у…
        Две полоски на тесте? Не страшно? За врача денег? Или даже постинор какой-то? Старый, как фекалии мамонта? А не пошел бы ты? Козлина, урод, тварь, сука… скотина… сволочь… все хорошо, мам, правда, не плачу, нет, проснулась только что. Все хорошо, правда.
        …сколько? Да, сразу. А работать можно будет в этот день? Нет? Хорошо. А больно? Не больно? А… хорошо. Да, когда прийти? Да, конечно, да. Спасибо.
        Мам? А ты чего приехала? Что? Все хорошо. Что? Зачем ты в моих вещах копалась? Ты еще в ноут заходила? Мам, ну чего ты лезешь?! Да, мам. Да! Залетела, да. Ушел. Какая разница? Пап, ну скажи ей, пап… Пап? Ты чего? Па-а-ап?
        Никакого медицинского кресла или кушетки. Сначала. А вот потом, после девяти месяцев. Ну да. И жизнь все равно как-то краше. Потому что вот, маленький молочный комок счастья. Скрипящий, сопящий и пока даже ничего не видящий. А дальше?
        А дальше целая жизнь.
        Багира хмыкнула, потерев глаза. Ей тоже хотелось спать. Очень хотелось. А мысли чуть туда и не привели. Жалела ли она про ребенка? Того, что оставила общине? Наверное. Но что она дала бы ему здесь и сейчас? Она же не неудачница. Она Багира. Воин. Наемник. Гроза Кубани, что по эту сторону, что по ту. Почти до самого тихого Дона.
        И все равно, изредка, как сейчас вот… когда за спиной одноглазый караулил своего Сережку… ей хотелось караулить именно кого-то своего. Родного. Виденного всего пару раз.
        А еще ей бы очень хотелось прогуляться с ним по парку. И купить эскимо.
        Глава 7
        Дама без камелий
        Самарская обл., аэропорт Курумоч
        (координаты: 53°30?06? с. ш. 50°09?18? в. д.),
        2033 год от РХ
        Морхольд успокаивающе и очень аккуратно гладил Жуть. Жуть, утробно рычащую и так и рвущуюся вцепиться в руку, державшую нож. Ну как объяснить зверушке, что не надо? Не стоит. Он потом бы сам себе не простил.
        Ведь очень даже знал эту руку. С длинным шрамом, идущим от большого пальца к запястью. И нож. Его знал даже лучше. Вплоть до узоров и скачущего волка. Хороший нож, со Златоуста. Морхольд его сам подарил, прощаясь с нынешним владельцем.
        - Лепеха, идиот, - он покосился назад, зная, что увидит довольную, до ушей, улыбку, - убери. Она ж ядовитая.
        - И на кой она тебе нужна? - Лепешкин-старший ножик убрал. И даже отступил подальше. - А?
        - Бэ. - Морхольд почесал Жуть надглазья. Та перестала ерепениться и заурчала. - Думаешь, просил со мной идти? Сама пристала. Не выкидывать же. Маленькая еще.
        - Ты этот, как его… - Лепешкин сморщился. - Ну… непроходимый, это-самое…
        - Романтик?
        - Ага, фуянтик, - Лепешкин снова улыбнулся. - Здорово, борода!
        - Здорово. - Морхольд и впрямь был рад. - Рад, что ты живой.
        - Такая же байда, не поверишь.
        Морхольд усмехнулся. Лепеха не поменялся. Совсем не поменялся. Даже внешне.
        Он ушел из Кинеля… да почти сразу, как они выжили у того перекрестка. Похоронил брата, пропил боевые, набил морды кому смог, поцапался с администрацией. И кто-то сманил парня, увел куда-то. Слышал Морхольд, что бывал Лепешкин-старший у Клыча. И даже опасался встретить его у Отрадного. Но, видно, не срослось у них что-то. И вот теперь, крепкий, потерявший всего один зуб и крайне довольный Лепешкин скалился на Морхольда и косился на Жуть. Та наблюдала за ним вполглаза, все так же считая его опасностью. И для себя, и для нового друга.
        - А ты чего к нам? - Лепешкину явно хотелось всего и сразу. И потрепаться, и узнать новости, и рассказать про себя, и, это уж точно, хвастануть. И Морхольд очень склонялся ко всему ассорти из общения-выпивки-эмоций и, возможно, даже набить кому-то морду. Но чуть позже.
        - Знаешь, Санек… - Морхольд задумался. - Хорошо, что тебя встретил. Поможешь? Хоть советом.
        - Да, братух, ты че?!
        - Тогда это, давай, заходи, - Морхольд толкнул дверь. - Сейчас быренько помоюсь, а потом ты мне все расскажешь.
        - Не-не, - Лепешкин помотал головой, - я с твоей ящерицей не останусь. У себя подожду. Как сполоснешься, стукнись напротив. Девки и бухло никуда не убегут.
        - С ними тут все хорошо?
        - А то… - Лепешкин ухмыльнулся, - еще как хорошо.
        Морхольд кивнул и шагнул было в номер.
        - Морх… - окликнул Лепешкин. - Ты себя видел ваще?
        - Бывало. А что?
        - Погоди.
        Лепешкин открыл дверь напротив, вошел внутрь и очень быстро вынырнул. Протянул синий комбинезон и армейский свитер с горлом.
        - Давай все-таки зайду, шмотье заберу. Твое барахло постирать надо. И сдается мне, что ты на мели.
        Морхольд хмыкнул. Что есть, то есть. А вот поправить положение… Это возможно. Но об этом потом.
        - Во, хоть на человека похож. - Лепешкин довольно осмотрел чистого и пахнущего мылом Морхольда. - Где ты свою тварь-то оставил? И чего у тебя в рюкзаке с мешком?
        - Спит она, - Морхольд сел в скрипнувшее кресло, оббитое грязно-бежевой, в цветочек, тканью. - Поторговать надо. Заработать.
        - Ну, не знаю… - Лепешкин, дымя самосадом, пожал плечами. - Давай накатим, я тут подразжился самогончиком, на шишках. Давай.
        Накатили. Осадили салом и водичкой. Морхольд, вежливо прикрыв рот кулаком, рыгнул. Лепешкин подмигнул и зажевал зубчик чеснока.
        - Чего у тебя на торговлю-то?
        Пришлось открыть рюкзак. Лепешкин, увидев Морхольдовы драгоценности, даже покачал головой.
        - Серьезно? Плитки работают?
        - Они не для продажи… - Морхольд разлил еще. - Они для обмена. Летунам.
        - Куда лететь собрался?
        - Мне бы до Волгограда.
        Лепешкин кивнул. Без удивления. Волгоград так Волгоград. Надо, значит надо.
        - Понятно. Значит, браток, тебе к Элвису Кликману.
        - Кому?!
        - Увидишь. Думаю, сговоришься. Попробуем сегодня вечерком.
        - А сейчас что?
        - Еще не вечер. Только это… мне в кантине в долг не нальют, я ж так, охрана. А стоит там недешево. У меня вот, золота немного. И «семеркой» не сильно богат.
        - Это ерунда. - Морхольд достал упаковки с нижним бельем. - Говорят, тут девчушки даже в чулках встречаются?
        Лепешкин довольно ухмыльнулся:
        - А ты все так же шаришь, пес старый. Пошли.
        Морхольд крякнул, увидев впереди очередное сумасшествие с электричеством. Над входом в грубо сложенную арку, переливаясь голубыми отсветами, красовалась вывеска.
        «Пушистый Бар Сук».
        М-да. Теперь понятно.
        А еще из темноты арки доносилась музыка. Самая натуральная бодрая музыка, самый настоящий, охренеть не встать, хард-рок. Морхольд, на голодный желудок после самогона чувствующий себя просто очень хорошо, ощутил себя еще лучше. Лепешкин, непонимающе смотря на него, уже стоял у входа. А Морхольд, не веря ушам, слушал «Велкро Флай» Зи-Зи Топ.
        - Да пошли, что ли, - Лепешкин потянул его за рукав, - лабуду какую-то играют, а ты стоишь и прешься.
        Прешься… А как иначе? Но тут Морхольд все-таки оказался по ту сторону арки и окончательно понял, что это просто рай. И больше никак.
        Музыка гремела из старых и латаных колонок, почти полностью закрывающих небольшую сцену. Судя по запаху, генератор пыхтел неподалеку. И на сцене, втроем, на гитаре, басухе и ударных играли. Долбили блюз-рок, выдавая рифф за риффом, самые натуральные музыканты. Один даже в откуда-то добытых джинсах-скинни.
        Барная стойка оказалась натурально барной стойкой. Длинной, выгнутой плавными линиями и подсвеченной. Правда, свечами, спрятанными в большие стеклянные банки. Зато их было много. И света они давали достаточно.
        Зеркала, как и положено, занимали все стену за стойкой. А на полках - тут Морхольду хотелось ущипнуть себя - стояли разнокалиберные разноцветные бутылки. Мало того, часть из них казались до сих пор не открытыми. Такое еще возможно?
        А на самой стойке… Морхольд выдохнул. Они казались ему просто волшебными феями. Дико распутными и прекрасными феями. И наплевать, что они тупо самые обычные, пусть и крайне ухоженные по нынешним временам, шлюхи. Ему нравилось.
        Разноцветные кусочки материи. Так, чуть прикрывающие кое-что. Лениво-томные и тонко рассчитанные движения. Шпильки, мать их, босоножки на шпильках! Морхольд покосился на добрых два десятка солидных мужиков, пускающих слюни на крошек, вытанцовывающих на стойке, и моргнул.
        Не иначе как в лепешкинской самогонке было что-то стороннее. Ну как можно впасть в такой ступор из-за далеко не самых красивых баб в мире?
        Он толкнул в бок Лепешкина.
        - А? - тот покосился полоумными и блестящими от влажных мечтаний глазами. - Че?
        - Они ж замерзли. Вон, что плотнее, у нее все ляжки в пупырьях.
        - …! - Лепешкин разозлился. - Ты, братух, порой просто чудовище. Зачем?
        Морхольд вздохнул. Приблизился к уху Лепешкина и громко, стараясь переорать визги и запилы гитар, проорал:
        - Затем, брат, что мне надо попасть в Волгоград. Потому что потом мне пешком надо будет идти в Анапу. Там моя семья!
        Лепешкин вздохнул. Кинул взгляд на девиц с прыгающими под тканью округлостями.
        - Тебе говорили, что ты на всю голову гребанутый?
        Морхольд хищно и довольно осклабился. И кивнул.
        - Ладно, хрен с тобой. Пошли.
        У незаметного входа за баром, привалившись к косяку пудовыми плечами, скучал индивид с откровенно борцовскими ушами. И на Лепешкина он смотрел как-то недоброжелательно.
        - Не велено…
        Лепешкин нахмурился.
        - Ты это, давай, не того…
        Морхольд вздохнул. Самогонка выветривалась, и кое-что становилось ясным. Лепешкин без таких вот милых людей просто не мог. И ссориться умел с любым.
        - Послушай, земляк, - он чуть подвинул Сашку, - мне бы увидеть хозяина этого чудесного заведения.
        - Думаешь, хозяину оно надо? - Земляк поинтересовался вежливо, но скучно.
        - У меня есть кое-что с собой, - пояснил Морхольд. - Как раз то, что здесь наверняка надо.
        - И что это такое?
        Голос принадлежал женщине. Лепешкин втянул голову в плечи и чуть отодвинулся. Морхольд повернулся. И удивился. Уже в какой раз за пару десятков минут.
        Она должна была быть не такой. Высокой, крепкой, с большой грудью и широким скуластым лицом. С лишним весом, несмотря на Беду вокруг. Должна была, но фигушки.
        Если ее макушка доставала Морхольду до плеча, то он балерина. И если кто-то считал женщину миниатюрной, то сам Морхольд мог счесть ее только за тощую швабру. Такую, крайне модную перед самой войной. Сорок семь и меньше, вот-вот.
        Лицо форменного Буратино. Нос длинный, скулы высокие, улыбка губами-пельменями, чуть вывернутыми, припухшими и от уха до уха, как у Гуинплена. И волосы, вдобавок, стянуты на затылке в тугой хвост, аж уголки глаз назад оттянулись. М-да уж…
        А ведь, если опустить все эти подробности, сердце Морхольда почему-то екнуло и упало куда-то вниз. И не сказать, что торопилось возвращаться на положенное место. Скорее, наоборот.
        - Так что?
        И голос с хрипотцой. Не женщина - мечта, что и говорить.
        Морхольд достал из комбинезона первый комплект. В светлых глазах женщины мелькнуло одобрение, смешанное с пониманием. Почему-то сразу стало ясно - не переплатит. Хотя и получится поторговаться.
        - Сашенька, - она покосилась на Лепешкина, - выпей за счет заведения. И подожди товарища. Если захочешь.
        Лепешкин кивнул и тут же испарился. Морхольд тихо вздохнул про себя. Укатали Сашку местные горки. И вот такие особы, что и говорить. Дикого анархиста, любителя пострелять и подраться. Дела-а-а.
        Морхольд послушался изящно поманившего пальца. С ноготком, покрытым лаком. Цивилизация во всем, даже в мелочах. Морхольд поневоле зауважал летунов. Еще больше.
        А она? Вечернее, мать его, платье. Черное, узкое, обтягивающее удивительно пропорциональную, хотя и маленькую задницу. И отнюдь не плоскую. Спина открыта, позволяя любоваться старой и очень хорошо сделанной татуировкой. И чулки. Тут Морхольд был верен самому себе. Несмотря на уйму прошедших лет, чулки он угадывал за сотню метров. Хоть даже по форме носа у их обладательницы.
        В ее кабинете оказалось уютно. А как еще может быть, если в дальнем углу стоит большая кровать с самым настоящим покрывалом, на полу - ковер, а на нем - большой стол и три кресла. Правда, седалища оказались разномастными. Хозяйское, дорогое офисное, и два разнокалиберных, пусть и с высокими спинками. Ну и, само собой, печь-голландка оказалась сложенной каким-то умельцем и даже украшена пусть и дешевыми, но изразцами. Милыми синенькими поддельными пластинками из волшебной страны, где все есть. Из Киталии.
        Женщина прошла за стол, села, стукнула чем-то в тумбочке. Морхольд глубоко и блаженно вдохнул воздух. Пахло ромом. Самым настоящим, карибским, отдающим йо-хо-хо и сундуком мертвеца. Янтарная жидкость благородно булькала в стеклянные пузатые стаканы, Морхольд наслаждался. Полностью всем моментом. Его, черт побери, дьявольско-роскошной наполненностью. Безумной фантасмагорией, что провернулась за неполные сутки. От продуваемых насквозь степных пустошей, покрытых мокрым снегом, - до тепла, красного бархата поверх стола, блестящих глаз напротив и барбадосского рома с синим попугаем на этикетке.
        Она протянула ему стакан. Отказываться Морхольд не стал. Лишь втянул ноздрями терпкий аромат, пахнущий ирисом, и покатал по языку крохотную каплю перед тем, как пригубить.
        - За встречу, - хрипловатый восторг для ушей Морхольда продолжался. - Будем.
        Он согласился.
        - Представляться не стоит.
        - Почему?
        - У меня есть на тебя определенные виды. И если мне не изменяет мое собственное чутье, то лучше мне про тебя ничего не знать.
        - Почему?
        Она улыбнулась. Растянула свои резиновые губы, став еще более удивительной. Ну никак не может женщина быть одновременно красивой и похожей на Буратино. Она могла.
        - Полагаю, твой словарный запас куда богаче.
        - Есть немного. Высших учебных не заканчивал, но все же.
        - Вот и я о том же. И, несмотря на то, что тебя привел Лепешкин, ты мне кажешься другим. Мне почему-то кажется, что ты не особо любил тогда, до войны, Шнурова.
        Морхольд согласился.
        - Вот он как-то сказал, что если у мужика борода аккуратная, то и тестикулы всегда вымыты. А уж в наше время это крайне дорогого стоит.
        Морхольд пожал плечами.
        - Лепешкин отдыхает уже неделю. И в душе был раза полтора, от силы. А ты только пришел, тебе нужны деньги, ты одет в чужие вещи, но ты сразу же вымылся. Многие рейнджеры таким похвастаться не могут. Лишай притащить и на моих девочек его запустить - им как два пальца об асфальт.
        - Рейнджеры?
        - Сталкеры… такие же, как ты, бродяги. Просто у нас они любят называть себя именно так. Ну, да и ладно. Итак, любезный незнакомец, что тебе надо? Можно сразу. Можно частями.
        Морхольд усмехнулся. Достал одну из трех высохших самокруток и потянулся к свече, прикурить. Палец с аккуратным ногтем подвинул к нему пепельницу из донышка снаряда. Не к ЗУ-23. А к чему-то очень серьезному.
        - Мне нужны деньги. Вернее, патроны. Хотя, как понимаю, вы здесь предпочитаете именно деньги?
        - Мы здесь предпочитаем золото, хотя и не всегда. Золото всегда хорошо идет к летунам. А уж куда они его девают потом, это не наша забота. Но с тобой расчет будет в патронах. Семерка, пятерка, маслины?
        Морхольд пожал плечами. За номер он рассчитался семеркой.
        - Семерка.
        - Ну, показывай.
        Он показал. Оба комплекта. Просто положил на стол.
        - Наши мужчины будут тебе благодарны, хотя сами этого и не поймут, - женщина разрезала полиэтилен, мягко и нежно, очень аккуратно. - Красный и черный. Надо же, как хорошо сохранились. По полтора магазина за каждый. Итого - девяносто.
        - Может, не девяносто, а сто тридцать? Магазины же бывают и по сорок пять.
        - Да некоторые вспоминают и дисковые, по семьдесят пять, чего уж там, - она хмыкнула. - Нет, сто тридцать не получится.
        - Точно?
        - Сукин ты сын, а? Сто.
        - Сто?!
        - И два талона на ужин и обед. У меня здесь. Все включено.
        - Истинно по-царски…
        - Ерничаешь?
        - Есть немного, - Морхольд затушил самокрутку. - А ведь можно было и…
        - Можно Машку за ляжку, - женщина выпила ром одним глотком, поставила стакан на стол со стуком, - козу на возу, ну, полагаю, что дальше ты знаешь.
        - Как-то некрасиво звучит.
        - Да ты издеваешься?
        - Да. - Морхольд тоже допил ром. - Наслаждаюсь тем, как ты ругаешься. Очень эмоционально и красиво. Причем и выглядит, и звучит. Тебе говорили, что у тебя очень красиво получается ругаться? Как у итальянки. Вот эти твои жесты, когда пальцами вот так… ну и голос. Ты знаешь, он очень хорош.
        Женщина засмеялась. Морхольд даже захотел поморщиться. Но сдержался, ничем себя не выдав. Смеялась она некрасиво. Громко и лающе.
        - Ты самый настоящий мартовский кот, мяу-мяу-мурр, - она успокоилась. - Как в старом анекдоте про Ржевского. Поручик, а как у вас так с женщинами получается?
        - Подхожу и говорю… - Морхольд поставил локти на столешницу и улыбнулся. - Мадам, а разрешите вам впердолить?
        - А по морде?
        - Случается. Но в основном впердоливаю.
        - Свинья… и кобель.
        - Ага, свинокобель.
        Трещала печка. Оба молчали. Слова оказались уже не нужны. Морхольд смотрел на нее и просто не мог себе представить, что вот эта женщина, которая не должна даже и смотреть на него, самого обычного бродягу, воспринимает его как мужчину. Прямо вот сейчас и здесь.
        - Посиди.
        Она встала и пошла к кровати. Теперь стало понятно, что за странная конструкция виднелась пообок от нее. Ширма. Для нее и нужен был столбик, запримеченный Морхольдом ранее и казавшийся странным, ненужным. Широкая красная штора проехала по натянутой проволоке, скрыв женщину.
        - Не скучай, я быстро, - голос доносился свободно, лишь чуть приглушаемый тканью. - Поговори со мной, что ли…
        Поговори. Морхольд достал еще одну самокрутку. Жалеть их сейчас не хотелось. Да и докурить побыстрее - лучший вариант. Потом он поплюется всякой мерзостью, отхаркивая ее в безумных количествах, но зато прочистит легкие. Какая там сила воли?!
        Сила воли? Я вас умоляю, хотелось бы сказать Морхольду. Какая там сила воли, если прошло двадцать лет, как не работают табачные ларьки, а он все дымит и дымит? Хорошо, что хоть не сухой капустой. Или еще какой полынью.
        - Чего молчишь?
        Судя по звукам, там же где-то прятался и умывальник. Если не целиком туалетная комната. Голос прозвучал еще глуше, а вот плеск воды и звон, когда она бежит во что-то металлическое, спутать сложно.
        - Что ты хочешь услышать?
        - Давно бродишь взад-вперед?
        - С самого начала…
        Да, так и есть. Морхольд затянулся, глядя на мерцающие огоньки в отверстиях печной дверцы. Встал и подкинул угля, щедро зачерпнув его совком из плоского корыта, стоявшего рядом с печью.
        Уголь… вот откуда он здесь? А ведь есть.
        Давно ли он бродит? И впрямь, с самого начала Беды. Как сейчас перед глазами стоят первые ходки. Когда многое казалось не просто странным. Оно казалось ужасным, непонятным, безумным. И ведь сколько их тогда было? Таких же, как Морхольд, молодых, жадных, желающих стать в новом мире кем-то значимым. Много. А сколько осталось?
        Мало. Сам Морхольд похоронил, спустил под воду, сжег и утопил в кислоте почти взвод. Тех, кто шел с ним бок о бок первые несколько лет. И только после пятнадцатого трупа, когда пришлось рыть в мерзлой земле могилу для Енота, зарекся ходить с кем-то.
        Шаг за шагом, заново открывая такие родные и такие чужие теперь места. Морхольд прекрасно помнил каждый пройденный километр. Дороги смерти, дороги надежды. Где-то он находил что-то нужное, где-то приходилось отдавать что-то необходимое. По грязи, в слякоть, в ветер и ливни, под редкими и жгучими лучами озлобленного солнца.
        - Ну, судя по твоему молчанию, давненько…
        Вода перестала литься. Теперь за ширмой шуршало.
        - До нас ты не добирался. Я бы тебя запомнила. Странно, что Кинель так и не открыл правду своим жителям.
        Кинель?
        - Ой, я разболтала военную тайну…
        Что-то мягко щелкало. Вот что там могло мягко щелкать?
        Военная тайна, ну-ну.
        Морхольд и сам давно догадался, что вряд ли летуны не сошлись с администрацией железнодорожной крепости. Когда они только ехали к гостинице, он почуял легко узнаваемый шлейф. Знакомого топлива. Переработанных углеводородов. Причем - тут ошибиться было сложно - топлива дорогого. И такое приходилось нюхать в одном месте. В спаленной недавно Кротовке, где из добываемых остатков мухановской нефти кто-то очень умный делал дизель, бензин и керосин. А он-то еще думал - куда идет керосин в таких количествах? А вот сюда и идет. Тайно и очень аккуратно. Никто даже и не заподозрил ничего, надо же.
        И теперь становилось ясно, куда пропадали несколько лет подряд бригады рабочих. А вот сюда и пропадали. Тянули ветку, проложенную через Тимашево к Сарбаю. Надо же, и никто не проболтался. Хотя и рабочие пропадали, так-то…
        - Ты давно не был с женщиной?
        Ох ты ж… Морхольд усмехнулся. Ну как так?
        Она красива. Она пахнет женщиной, прошлым, надеждой и теплой перечной страстью. Она вполне понимает, что таких у него не было очень давно. И все равно… все равно в голосе слышится неуверенность. Прячется за хриплыми нотками превосходства над всеми женщинами в округе. Таится за плавными переливами едва слышных вздохов, обещающих идиотское по названию и верное по сути райское блаженство. Почему? Откуда неуверенность?
        - С шлюхой около недели назад.
        - А они не женщины?
        Морхольд не услышал злости или напряженности. Он услышал интерес.
        Женщины? Конечно. Просто они очень простые женщины. И очень сложные.
        Морхольд привык платить за все. За еду. За кров. За одежду. За живое тепло. За снятие стресса. Понятное дело, что платил по-разному. Кому патронами в раскрытую ладонь, а кому ими же в виде очереди. Кому с помощью рук делал новую крышу, а кому выбивал зубы. В зависимости от ситуации, ясное дело.
        Что же касается самых обычных плотских вещей, так Морхольд относился к ним соответственно времени. Оно, после Беды, его как-то не располагало на романтику и трюки из Камасутры. А вот для профилактики физического и психологического здоровья - самое то. Это только редкие совсем юные глуповатые подсталкеры порой не понимали специальной части хабара, откладываемой на гульбу и баб. Юность, идеалы, мысли о любви, куда там.
        Любовь? А он не пытался? Пытался. Только как-то не находил того, что искал. Страсть? Было дело, пару-тройку раз за все эти годы. Да так, что сердце с душой в лохмотья и ошметки. Так, что потом никого и ничего не просто не хотелось. Подпускать к себе близко не подпускал. Чтобы снова не напороться.
        Рвать самого себя, когда все заканчивалось, оборачивалось тем же, что было до Беды? Надо оно ему?
        Да, с тобой хорошо, а дальше? Что у тебя за душой, кроме умения возвращаться из темноты за стенами фортов? Сколько ты будешь пытаться пройти дальше на юг, ища тех, кто погиб во время ракетной атаки? Ты думаешь обо мне, о том, что мне нужно надежное плечо и чтоб как за каменной стеной?
        Думал? Думал. Только они уходили. К владельцу пекарни. К заместителю начальника администрации. К хозяину швейной мастерской. За самую настоящую каменную стену, возводимую патронами, чужим трудом и достатком. Все как до Беды. Только вместо «форда», квартиры в четыре комнаты и двух поездок за границу - новые ботинки раз в год, конура в две комнатушки, но под крышей и всегда полный ларь еды. Меняется время, не меняются люди. И он же не имел претензий. Практичность всегда должна побеждать глупые желания, диктуемые чаще всего не головой. А тем, что на сантиметров восемьдесят ниже.
        Так что… так что все чувства Морхольда теперь либо прятались глубоко внутри, либо… еще глубже. Зато его крайне обожали веселые девушки со стародавней профессией, реализующие свое призвание сразу в нескольких местах Кинеля. И Морхольд, что тут врать, относился к этому нормально. Благо до аптек сталкеры добирались первыми и всегда уносили с собой не только медикаменты.
        Как говорил один ехидный француз в старом-старом фильме его детства: это же как кровопускание, полезное и такое приятное. Морхольд платил врачам? Да. Так почему не заплатить за свое здоровье шлюхам?
        - Ты устал, как мне кажется…
        Она не двигалась. Во всяком случае, звуков из-за ширмы не доносилось.
        - Ты уверен, что тебе не стоит отдохнуть?
        Морхольд вздохнул:
        - Ну, так…
        Ширма зашелестела, отодвигаясь.
        - А если так?
        Морхольд отвлекся от рассматривания пуговиц комбинезона и поднял голову. Набрал воздуха и не захотел выпускать его наружу.
        Комплект пришелся ей впору. Про прозрачную разлетайку, расходившуюся в стороны под маленькой острой грудью, он и не подозревал. А та, оказывается, в пакете была. Обшарить лавку с нижним бельем оказалось правильным решением. Результат ему очень понравился. Результат хотелось обнять, прижать и гладить. Долго и со старанием.
        Она вздохнула, когда его руки прошлись по чуть дрожащему животу. Теплому, нежному, с крохотным задорно торчащим пупком. И губы, казавшиеся припухшими, вдруг оказались очень близко. Пахли миндалем и давно забытым запахом помады. И Морхольд, прижав к себе это нежное тело, забыл обо всем.
        В рухнувшем мире все же осталось еще много хорошего и чудесного. Как правило, самые главные чудеса всегда оказывались крайне просты и незамысловаты. И из-за этого становились еще более чудесными. Изумительными, великолепными, будоражащими и заставляющими никогда их не забывать. И если говорить про те, что трогали Морхольда сильно и навсегда, то их и раньше он знал не так и много.
        Кинофильмы, рассветы на Кавказе, справочники по униформе времен наполеоновских войн и женщины. И не сказать, что сейчас ему бы хотелось полистать иллюстрированный сборник по истории хайлендерских полков Великобритании или насладиться раритетом в виде открыток Олега Пархаева. Или посозерцать алые полосы появляющегося из темноты Кавказского хребта. Или насладиться новым фильмом - да хотя бы Усатого Бесогона.
        Женщина, тоненькая и манящая, была куда сильнее всего прочего.
        Морхольд хотел было поднять ее на руки, но она его остановила:
        - Нет-нет, мой друг… я же видела, как ты ходишь.
        Стало ли стыдно? Да нет, чего стыдиться, когда она на самом деле умна? И он постарался ни о чем не думать, да оно и получилось само по себе.
        Свет остался. Свечи, стоявшие на столе, горели ровно, не подрагивая. Тени ложились на все оттенки красного, что были здесь повсюду. Тени, старательно и нежно сливающиеся друг с другом. Перетекающие одна в другую, превращающиеся в одну, распадающиеся на какое-то время и касавшиеся только в одном месте.
        Свечи изредка потрескивали фитилями в такт печи и кровати, все же не новой. Кроме треска и приглушенных звуков, тонущих в накатывающих других, более живых и громких, в комнате не звучало ничего. Только из-за тяжелой двери, наращивая темп, пробивались ритмичные удары танца. Совпадали с биением сердец, разгоняли их еще больше, заставляли треск превращаться в одну протяжную долгую ноту, поднимающуюся вверх вместе с хриплой прекрасной кантатой, исполняемой неожиданно выпавшей Морхольду удаче. Красивой и тонкой удаче со странно прекрасным лицом Буратино.
        Позже, смотря в потолок, сплошь в трещинах известки, они молчали. И курили. Оба. Дым стлался, смешиваясь с тлеющим углем и все так же потрескивающими свечами.
        Морхольд изредка поглядывал на женщину. Любовался тонким смуглым телом, еще поблескивающим высыхающими капельками пота на задорно, по-девичьи торчащей груди. Отсутствие яркого света скрадывало возраст. Хотя он легко видел его по небольшим морщинкам на шее.
        - Я не ошиблась… - она перевернулась на бок, закинула на его бедро легкую и сильную ногу. - Редкий случай, когда хорошо просто так, и все тут. И даже в клуб выходить не хочется.
        - Клуб?
        - Да. Бар и клуб, и моя кантина.
        - Что? - Морхольд удивился.
        - Мос Эйсли, дурачок.
        - Ты фанатка звездных войн?
        - Да. - Женщина перевернулась на живот, подперла острый подбородок руками. - И что?
        Он пожал плечами. Да и ничего.
        - Ну сказал бы что-нибудь, а? Что подобного никогда у тебя не случалось, что ты готов упасть на колени к моим ногам, что я самое прекрасное в твоей жизни. Ну?
        - Прекрасный у тебя голеностоп, - Морхольд зевнул, погладил ее пятку. Женщина заболтала ногой, чуть ли не крутя кукиши пальцами. - Просто идеальный.
        - Я внучка футболиста.
        - Здорово. - Он провел ладонью по ее плечу, ощутил на крохотный миг, как ее гладкая щека прижалась к его руке. - Спасибо тебе. Мир стал теплее и добрее.
        - Да ну тебя… - она встала, облитая рыжим светом, тонкая, сильная, красивая. - Срулил бы ты быстрее.
        - Срулю. А почему быстрее?
        - Да кажется мне, милок, что с тобой захочется остаться. А мне оно не надо. Так что буду помогать тебе срулить быстрее. Тем более, думаю, пришел ты сюда не только трусами торговать.
        Морхольд усмехнулся, садясь и натягивая… именно трусы. Спасибо запасам хозяина его отрадненского бункерка. Только вот трусы тот подбирал совершенно идиотские. Эти, например, украшал бэтменский значок.
        - Мой супергерой, - фыркнула женщина, - летящий на крыльях ночи.
        - Ты из таможенников или полицейских, да? - поинтересовался Морхольд. - Не стюардесса же…
        - Дурак ты, хотя так и не скажешь. Мерить все стереотипами нельзя. Согласен?
        Морхольд кивнул.
        - Я работала в офисе. Самый обычный офисный хомяк. Не знаешь, как оно было?
        Морхольд пожал плечами.
        - Во время универа пошла подработать. Ассистент менеджера по продажам. Так себе должность, если честно. Заявки, клиенты, отгрузки, претензии - и так по кругу. Хорошо, если менеджер толковый, рабочий. А то всякие бывали. Скинут на тебя дела, сами сидят, лазают по Контакту, качают порно за счет трафика, Лурк читают. В поле не выгонишь, а выгонишь, так не поймешь, чего они там делают.
        - И?
        - Ну, а в общем нравилось. Сложно, конечно. Каждая гнида, имеющая говнобудку на засраном рынке, так и норовит тебе показать, что он король мира, а ты раб. Натурально, работайте негры, солнце еще высоко. Вечером получите миску…
        - … прогорклого риса и чашку тухлой болотной воды?
        - Откуда знаешь?
        - Встречался с твоими бывшими коллегами. Фольклор у вас один и тот же. И про работу вот точно так же, да. Разве что обычно сам рассказчик работает, а остальные за его счет живут.
        Она уставилась на него своими прозрачными глазами и фыркнула.
        - Ты посмотри, не человек, а рентген. Прямо насквозь всю просветил.
        - Ну, прости. Пожалуйста.
        Прозрачные глаза смеялись. И совершенно не казались злыми.
        - Ладно, шут с тобой. Мне тогда только двадцать три исполнилось, повысили, сама стала региональщиком. Должна была лететь в Питер, на какой-то там слет. Повезло, вызвала такси раньше, приехала в аэропорт. А тут… Ну, понимаешь.
        Да уж, Морхольд понимал. Ему повезло еще больше. Он вообще торчал глубоко в области, поехав встретиться с знакомыми. Вспоминать, как они добирались к людям, не хотелось. Первый год тогда вообще оказался страшным. Если бы не…
        - Тяжело было, - она вздохнула. - Тяжело в плане… восприятия всего этого. Сюда ведь не долетело практически ничего. Да и это не главное. Тут хватает глубоких тайн. Аэродром же, строился в СССР, когда к ядерной войне готовились не в пример лучше. Вот нам всем и повезло. Особенно летунам.
        - Хранилища?
        - Да, - она кивнула, - это на самом деле не секрет. Только попасть туда… Ты не за этим сюда пришел?
        - Мне бы на юг добраться, - проговорил Морхольд, - куда подальше. Как думаешь, получится?
        - Зачем?
        - Семья моя там.
        - Тебе говорили, что ты на всю голову… ну, это?
        Морхольд усмехнулся. Женщина вздохнула. После такой ухмылки все вопросы пропадают сами собой. Если не понять этого, вопросы могут пропасть вместе с выбитыми зубами.
        - Я помогу тебе, - она оделась и села рядом. - Только обещай мне одну вещь. Пусть и покажется глупостью… Хорошо?
        - Какую?
        - Не напортачь, дойди и не погибни попусту. Пожалуйста.
        - Тебе оно зачем?
        Женщина улыбнулась.
        - Порой хочется верить в чудеса. И делать их самой.
        Она встала. Не таясь, открыла сейф в стене.
        - Тебе патроны-то еще нужны? В магазинах или в пачках?
        Бар шумел и гудел. Народу прибыло. Пахло спиртом, потом, коноплей и прожиганием жизни. Пир во время чумы.
        Электричества не жалели. Яркие разноцветные сполохи шарахали по глазам, колонки порыкивали, сменив рок на блюз. Хрипел певец, немолодой дядька в брюках с карманами, с грачиным хитрым лицом, наигрывающий что-то про великую реку Золотуху. Девки на стойке все так же отжигали. Разве что исполнительницы сменились. Люди - и мужчины, и женщины - явно что-то выжидали. Или ждали кого-то.
        Приглядевшись, Морхольд рассмотрел монтируемый пилон прямо за гитаристом. На которого большинство веселящихся уже перестали обращать внимание. Как обычно, сиськи и задницы, что наверняка скоро закрутятся у шеста, интереснее умных слов. Гитарист ушел.
        - Нам дальше, - женщина кивнула на дальнюю часть. - Там тот, кто тебе нужен.
        - Кликман?
        - Ну не Лепешкин же, - она усмехнулась. - Умный он парень, а занимается всякой хренью. Давно бы к себе взяла, будь поспокойнее.
        - А почему он?
        - Летающий Элвис-то? В такую погоду самолеты не выходят. Только если опасность какая-то, либо что-то очень срочное и дорогое.
        - Самолеты?
        - Да, моторно-винтовые. Хранились под землей.
        - Какие модели?
        - «Ла».
        - «Ла?!»
        - Именно. Настоящие, боевые. И ИЛ-2. Серьезно тебе говорю.
        - А у Кликмана тогда что?
        - Дирижабль. Транспортный дирижабль. «Сокол Элвис».
        Морхольд почесал щеку. Такой дикости он еще не встречал. Штурмовики и дирижабль. Дирижабль с именем «Элвис».
        Тем временем дальний угол стал ближним. Огороженным крепкой дверью и двумя серьезными типами с «Кедрами». Летунов явно старались охранять по высшему разряду.
        - Со мной, - женщина одним движением брови раздвинула хмурых ребят в стороны и вошла. - Не отставай.
        Морхольд отстал. Потому что гитарист уже оказался здесь. «Здесь» его явно ждали теплее. На столик рядом с ним, сидящим на табурете, выставили темную бутыль с крепким, тарелку с горячим куском мяса и пепельницу. Из-за слов гитариста Морхольд и остановился. Слышно было плохо, шум из-за двери все же прорывался, но он смог разобрать что-то про косарей. Полностью услышать получилось только один куплет. Ну, или полтора. Или даже два. Про косарей, их славный труд, радостную песню соловья.
        Женщина терпеливо ждала. А он слушал. Странные глубокие сильные слова.
        - Пойдем, - она дождалась последних переборов и дернула за рукав. - Он уже здесь. Вон сидит. Да что такое… Сейчас подойду. Послушай, я тебя прошу…
        Морхольд посмотрел в прозрачные и кажущиеся холодными глаза.
        - Не лезь к нему сам. Вон он, в углу. Уже набрался. Если только уходить не станет. А я быстро.
        Она скрылась за барной стойкой. Морхольд огляделся. Сидевшего у большого окна, в самом углу, Кликмана сложно оказалось не заметить. Даже посреди всего местного балагана из адской смеси прошлой жизни и модных современных веяний, тот выделялся. Кожаная летная куртка, цветастый платок в расстегнутом воротнике светлой сорочки, баки и кок, как у того самого Элвиса, и темные очки-капли. Красавец-мужчина, что и говорить.
        Стоило, наверное, последовать ее совету, если бы не «но». Послушай женщину и сделай по-своему. Тем более, собственные проблемы Морхольд любил решать сам. Чтобы не быть никому должным. Даже красивым и интересным женщинам с серьезным положением в обществе.
        Барная стойка здесь смотрелась… благороднее. Полированная мраморная плита, хром, немного дерева. Бармен с явными признаками африканской крови даже и не удивил.
        Глубокие низкие диваны, одинаковые столы, блестящие и чистые. Лакированные деревянные панели по стенам и плакаты, разные, от голых красавиц до непременных самолетов. Или даже красотками без одежды на фоне самолетов. Закрытые стальными пластинами окна. Хотя одно, широкое и высокое, оставалось свободным. Выходило, как понял Морхольд, на летное поле.
        Летунов оказалось не так много. Человек десять. Куда больше вокруг них вилось явных прихлебателей. Само собой, девки, яркие, расфуфыренные и ухоженные. Какие-то мутные типы, за несколько метров отдающие спекуляцией и ростовщичеством. Строгие дядьки в камуфляже, явно борющиеся за внимание с самими пилотами. Время шло, люди оставались собой. Возле альфа-самцов кучковались беты и прочие.
        - Земляк, - Морхольд подошел к бару, показал на Кликмана. - А что пьет вон тот мрачный человек, прячущий зеркала души за темным стеклом очков?
        Губастый кофейнокожий лениво покосился на синий комбинезон Морхольда и поставил перед ним бутылку ирландского. Морхольд шмыгнул носом, прикидывая ее стоимость.
        - Ты мне плесни две порции, пальца на два.
        - Слышь, Хемуль недоросший, - бармен продемонстрировал белозубую улыбку, - на два пальца у себя в деревне наливать будешь. А здесь культурное общество.
        Морхольд кашлянул. Внимательно посмотрел в янтарные леопардовые глаза. Пожалел о потерянном мачете и о двух верзилах с АКСУ на входе. И мысленно пообещал этому красавцу сломать тому и без того плоский нос.
        Возможно, что послание до адресата дошло. Во всяком случае спорить и выпендриваться дальше тот не стал. И налил точно на два пальца.
        - Сколько с меня?
        - Угощаю, - бармен перестал скалиться. - Как гостя с самого дна.
        - Уел, думаешь?
        - Думаю.
        - Ну-ну, - Морхольд взял стаканы. - В следующий раз обращайся ко мне как положено.
        - Это как?
        - Себастьян Перейра, торговец черным деревом. Бывай, дитя джунглей.
        «Нехорошо получилось, - подумалось ему через несколько шагов, - не виноват парняга, привык делить людей на тех, кому нельзя хамить и кому можно. А ты нагрубил, врага завел. Оно тебе надо было?»
        Морхольд остановился. Что за чушь лезла в голову? Не иначе как выспаться надо. Ну, нахамил ему халдей, и что? Правила приличия ему демонстрировать, что ли? В Кинеле, чего уж тут, давно бы в ухо дал.
        Вернулся, понимая, что поступает неправильно. Но совесть говорила обратное.
        - Это, земляк…
        Бармен покосился на него.
        - Извини. Устал, наверное.
        Тот усмехнулся:
        - Хорошо, что не харкнул тебе в стаканы. Ладно, проехали.
        Морхольд кивнул и пошел. Проехать проехали, а осадок остался.
        Кликман обратил на него внимание, когда до его стола оставалось около метра. Поднял голову, тяжело, пьяно. Снял очки, глянув мутными злыми глазами. Морхольд кивнул ему и сел на стул, придвинув его ногой от ближайшего столика.
        И открыл было рот, как в промежность уперлось что-то твердое. Он покосился вниз, уже слыша знакомый звук и понимая, что увидит. Не ошибся.
        Звук взводимых курков обреза охотничьей двустволки сложно перепутать с каким-то другим звуком. А вот чувство, когда прямо ему в мошонку смотрели стволы, Морхольд испытывал до этого всего один раз. Надеялся, что больше не испытает. Увы, ошибся.
        Кликман дернул губой и прижал стволы сильнее. Морхольд понял, что палец того очень уж сильно дрожит на спуске.
        - Беда… - он глянул в глаза Кликману и увидел кроме злобы еще и безразличие. Безразличие к его, Морхольда, жизни.
        Дом у дороги-8
        Багира повернула голову на шорох позади. Одноглазый, вроде бы вздремнувший, снова оказался рядом. Женщина, сама того не желая, улыбнулась. Два полуночника, которым и спасибо никто не скажет.
        - Поспал, - одноглазый сел рядом, разложив спальный мешок. - Двигайся, так теплее.
        - Спасибо. - Она пересела. - Как мальчик?
        - Спит вроде. Надо завтра этому парню еще раз спасибо сказать.
        - Ты ему спасибо дежурством своим уже сказал, - Багира поморщилась. - Хоть бы одна сволочь, кроме нас с тобой, не дрыхла. Все, как убитые, лежат вповалку.
        Одноглазый не ответил. Позади раздался еще один шорох. Багира вскинула оружие… успокоилась.
        - Ты по-маленькому, что ли?
        К ним, сонно покачиваясь, шло «мягкое» существо.
        - Не, не, - забормотало, подходя, - с вами посидеть, покараулить.
        - Надо же, - одноглазый покосился на него, - помощник нашелся. Шел бы спать.
        - Да ладно вам, ну че вы, а?
        Багира шикнула:
        - Садись. Только подальше. Не хватало после тебя вшей потом давить.
        «Мягкое»… «мягкий» сел. Обиженно засопел, почесался под тряпьем.
        - А то у вас их нет…
        Одноглазый сплюнул, скребя бедро.
        - Теперь точно есть.
        - Что тогда отсадили?
        Багира закатила глаза.
        - Психология, чудовище. Нам так комфортнее. А доползут так доползут. Не впервой.
        «Мягкий» помотал головой, укутанной в несколько слоев.
        - Ясно… меня Саша зовут.
        - Хорошо. - Одноглазый покосился в сторону окна. - Успокаивается вроде. Часа через три рассветет. Ты серьезно пришел караулить?
        - Да, - Саша кивнул, - у меня даже вот, дубинка есть.
        И показал дубинку. Одноглазый насторожился и чуть толкнул Багиру. Больно уж непроста оказалась палка-убивалка. С прорезиненной ручкой, металлическая, граненая, расходящаяся поверху шестью перьями.
        - А ты серьезный человек, Саша, - протянула Багира, - прямо приятно удивил.
        Тот запыхтел.
        - Не могу понять, дружок, - одноглазый покосился на него, - сколько тебе лет?
        Мягкий Саша вздохнул.
        - Да много. За сорок чуть-чуть.
        - Ну ни хрена себе, а по голосу не скажешь.
        Тряпье на плечах дернулось.
        - Все так всегда говорят… говорили. А я виноват, что ли?
        Они покивали ему.
        Странный человек, прибившийся к общей группе почти у самого выхода из станицы. Одноглазый помнил, как выкатилось на дорогу серым клубком что-то, как он поднял ружье, думая - возьмет неизвестную тварь дробь или надо успеть достать жакан? Оказалось, что это просто Саша.
        - Слышал, вы тут о прошлом говорите.
        - И?
        - Ну… тоже захотелось.
        Багира молча встала и пошла к лошадям. Уже оттуда попросила заткнуть уши. Саша испуганно ойкнул и тут же прижал пухлые рукава хламиды к голове. Когда Багира вернулась, он накрыл ее одним из одеял, которые нес на продажу.
        - У нас сегодня ночь откровений и воспоминаний, как посмотрю. - Женщина благодарно кивнула и закуталась плотнее. - Ну, давай, Саша, изливай наболевшее. А мы послушаем.
        Почему она так поступила? Вряд ли привыкшая обрывать ненужные разговоры сразу ожидала от себя такого. До этой самой чертовой ночи. Что-то происходило за стенами бывшего учебного центра, что-то происходило в ней самой.
        - А вы и правда хотите послушать? - Саша обрадованно подпрыгнул на месте. Странно так, будто с головой у него не все в порядке. - Правда?!
        - Не томи, Шура, - одноглазый придвинулся к перилам, так, чтобы смотреть вокруг и ничего не упустить, - давай, ври, да складнее.
        Все казалось простым и доступным. Жизнь ложилась под ноги удобной и новой асфальтовой дорожкой. Топчи сколько хочешь, даже грязь не пристанет. На Западе говорили: родился с серебряной ложкой во рту. Серебра у них хватало. Настоящего столового. Разве что не старого. Совершенно. Дорогого, купленного в каком-то модном магазине, блестящего зеркалом. Но не старого.
        Мобильный ему купили, когда еще не у каждого родителя его одноклассников таковые имелись. Приставка? Пожалуйста. Комп? Пожалуйста. Аудиокарту? Да всегда пожалуйста.
        Вот только характера не купить. И не получить в подарок от Деда Мороза. Да даже и от Санта-Клауса. И в какой-то момент даже самые упертые родственники отходят, машут руками, мол, да и хрен с ним. И вот тут все. Дно, не дно, но хорошего мало. Да и чего хорошего-то?
        Девочки, конечно, любят ушами. Ну, а некоторые и мозгами. Только вот в юности этим страдает крайне ограниченное количество девушек. Им подавай крутость, бицепсы и пресс. Ну, или какие-то клевые увлечения. В общем, все женщины любят плохих парней. А он был… не плохим и не хорошим. Никаким.
        Друзьям нужно внимание. Друзья требуют ответственности, честности и надежности. Если, конечно, это друзья. А не шобла-ебла, что хочет от тебя только папиных денег, не больше. И тут Саша похвастаться тоже особо не мог. Не складывалось. Так, ерунда.
        Вот и сложилось, что к двадцати годам, обладая собственной небольшой квартирой и учась на третьем курсе, Сашка имел стипендию от родителей, купленный военный билет, гастрит, хороший комп, пиратскую аудио, видео и просто библиотеку и много друзей. В Сети. Ну, или знакомых. И проводил в ней, рубясь в сетевки, трепясь на форумах, тролля и строя самого себя с помощью набора единичек и нолей электронного кода, всё свое время. Пока не познакомился с Эльзой Лисой.
        Эльза Лиса казалась таинственно-красивой и какой-то недосягаемой. И смотрела на мир куда серьезнее. И как-то, пропав из Сети где-то на месяц, вернулась и скинула ему ссылку на какой-то немыслимый стеб.
        Сашка плохо его помнил, но как бы общение в память врезалось сильнее некуда.
        - Приветики мои мняффки.
        - Мну тебе рада!
        - Как дела?
        - А давай трахаться… Ой, не тебе.
        - Не поверишь, я здесь вся из себя неприличная.
        - Мну эля!
        - Эля нету, есть монзоберранзановский грог.
        - Я эльф.
        - Ой, я тоже и у меня уши остренькие!!!
        - А есть восемнадцатая книжка про играть и жить?
        - Я такая горячая, такая пылкая… прям как зажигалка.
        - Да че трешь про заговоры?
        - Да я знаю, они специально, заманивают людей из нашей группы!
        - Точно, создали тему, прям как у нас…
        - Мну рыдаль!
        - Сцуко, она это он…
        - Кто он?
        - Ну которая знойная валькирия!
        - Хорошо, что не Мастер.
        - А ты уверен, что не он?
        - А у нас 157 участников!
        - А я Балду растираю!
        - лол!
        - Прям так?
        - Да на плакате растираю, про сказку…
        - … уровень человеческих эмоций. Вложенных в мое творчество…
        - Ой… как хочется как в книжке, парня-вампира-дракона…
        - да! Они такие классные, не то что Сашка. Он такой дурак. Спортом занимается.
        - Дебилоид, нет бы в чате появиться…
        Багира нахмурилась.
        - Чего ты нам ерунду какую-то порешь?
        Мягкий Саша зачмокал и, скорее всего, обиделся.
        - Рассказываю же…
        - Тьфу ты, - женщина разозлилась, - чушь ты несешь, а не рассказываешь.
        - Да я…
        Он встал и ушел.
        - И что это было?
        Багира посмотрела на одноглазого. Тот хмыкнул:
        - А вот именно то, что на самом деле тогда и творилось. Порой вместо самой жизни. Разве что рассказал он как-то глупо и нудно.
        Глава 8
        Карты, девы и ствол
        Самарская обл., аэропорт Курумоч
        (координаты: 53°30?06? с. ш. 50°09?18? в. д.),
        2033 год от РХ
        - Как дети, честное слово… - она возникла сзади, встала, тонко вздохнув. - Димочка, убери пукалку. Этот человек не будет с тебя ничего просить, а тем более требовать.
        Кликман икнул, уставившись на нее глазами, разом обретшими жизнь и смысл.
        - Ди? Привет!
        - Привет, привет. Пушку убери, Димулька, слышишь?
        Кликман широко и пьяно улыбнулся. Курки щелкнули, возвращаясь в мирное положение. Морхольд шмыгнул носом и подвинул летуну его порцию ирландского. И посмотрел на серьезную и красивую буратину по имени Ди.
        - Нехорошо не слушаться умных взрослых теть, да? - она села рядом. - Плохой мальчик, фу-фу.
        Морхольд усмехнулся. Что-что, а иронии ей не занимать.
        Кликман, явно трезвея, прищурился, рассматривая его. Потом взял виски, понюхал и ухнул его внутрь. Не чокаясь. Морхольд пожал плечами и не отстал.
        - Ты кто? - Крайне серьезно, как любой уважающий себя пьяный человек, поинтересовался летун. - Я тебя знаю?
        И сам же ответил:
        - Не знаю. Ди, это кто?
        - Ты зачем ему ствол приставил, Димуль?
        Кликман закатил глаза:
        - Я Жабе должен. Много. Думал, от него пришли.
        Женщина кивнула:
        - Дурак ты, Димка. Нашел кому задолжать.
        - Ну, вот так.
        - Мда… Вот тебе, заказчик. Пассажир.
        Кликман икнул, вернувшись к рассматриванию Морхольда. Протянул руку:
        - Кликман, Дмитрий Кликман. Можно Элвис.
        - Морхольд. Просто Морхольд.
        Кликман покрутил в руках пустой стакан. На лице отразилось желание накатить еще, но вслух он ничего не сказал. А Морхольд не настаивал. Ди сидела рядом и молчала.
        - Тебе надо лететь. - Кликман не спрашивал, констатировал. - Вопрос в том, надо ли оно мне?
        - Думаю, надо. - Морхольд прищурился. - Деньги нужны? Для Жабы?
        - Ну, положим, нужны. Если они у тебя? Сдается мне, что не особо.
        - Ты про это? - Морхольд оттянул воротник комбинезона. - Это подменка.
        - Хоть… э-э-э… ну, ты понял. У меня недешево.
        - Как скажешь.
        - Куда надо?
        - К Волгограду. А в идеале в Краснодар.
        Кликман икнул, постучав пальцами по столу.
        - Ты на всю голову…
        - Знаю.
        - Знает он. До Волгограда?
        - До него.
        - В патронах - триста штук. В золоте - один слиток. Если ничего нет, то пролетишь. Как фанера над Парижем.
        - Поторгуемся?
        - Поторгуемся… - Кликман трезвел все стремительнее. - Давай-ка, дружок, я тебе кое-что покажу.
        Когда кое-что появилось на свет, Морхольд чуть не охнул. Из кожаного жесткого чехла летун достал «МакБук». Как полагается, с яблоком. И две плитки с баллонами газа неожиданно показались… дешевкой. Хотя, конечно, роль сыграл и сам Курумоч - своей натуральной и неприкрытой роскошью. Электричеством. Музыкой. Золотом в качестве платы. Настоящим алкоголем в баре. Девами в кружевах. Новехонькими стволами охраны. И против всего этого у Морхольда - набор хирургических инструментов и две китайских компактных газовых плитки. Плюс четыре баллона к ним. Шикарный расклад.
        Кликман, сосредоточенно хмурясь, откинул крышку. Морхольд ждал. Вместо звука вентилятора он услышал шелест. А потом летун развернул «мак» к нему. Ну да, и как он не понял сразу?
        Вместо электронных потрохов внутри оказались склеенные и покрытые прозрачным тонким пластиком карты. Ларчик открывался просто. Прямо как телевизор, что смотрели детишки в первом «Терминаторе». Сидели и смотрели в большой «Зенит», внутри которого полыхали дрова. Морхольд даже расстроился. Хотелось поверить в чудо и увидеть какой-то сохраненный вариант сетевых карт.
        - Лететь до х… много, - Кликман достал зубочистку и деловито ее зажевал. - То есть…
        - Ладно тебе, - Морхольд зевнул, - а то ты одного меня туда прокатить собрался.
        Кликман покрутил зубочистку.
        - Хм, прямо настоящий детектив. Предположим, не только тебя. Ни патронов, ни золота. И на кой ты мне такой нужен?
        - Может, стоит выслушать? Может, стоит предположить, что у меня есть нечто ценное?
        - Гравицапа? Пулемет «Корд» и запас патронов к нему? Юная дева-мулатка с большими сиськами? Прости, Ди.
        - Странные у тебя сексуальные фантазии… Дева на последнем месте.
        - Сейчас до трехсот пятидесяти патронов подниму. Мой любезный просто Морхольд, так что есть эквивалентное перечисленному? Да такое, чтобы потом мне не пришлось жалеть о вещи, валяющейся у меня в подсобке?
        - Хм. Две портативные газовые плитки в кейсах. И четыре полных газовых баллона к ним.
        Кликман чуть не проглотил зубочистку.
        - А на хрена они мне?
        Морхольд чуть подался вперед.
        - Димон, ты летаешь на дирижабле. И вряд ли готов самозабвенно питаться всухомятку. А поставить там нормальную печь ты не рискнешь. Дирижабли быстро горят?
        Кликман ухмыльнулся:
        - Ты ушлый сукин кот, как посмотрю. Но все равно маловато. Очаг возгорания, он и есть очаг возгорания. Да и летаю я на гелии. А он инертный газ, не водород. Давай, предлагай довесок.
        Морхольд прикусил нижнюю губу. Из довесков у него остался только хирургический набор. Барахло, взятое у мародеров, точно не счетово. А его хотелось потратить на что-то нужное. На лыжи, хотя бы, снег же все равно выпадет. Или на удобную одежду.
        - Хрен с тобой, - он посмотрел на довольного летуна. - Набор скальпелей у меня есть. Последнее слово.
        - А меня устраивает! - Кликман снова ухмыльнулся. - По рукам?
        И протянул ладонь. И ведь не забыл, каналья, еще и плюнуть на нее. Морхольд нахмурился. Но деваться было некуда.
        - Стоять! - Ди, сидевшая рядом, стукнула кулачком по столу. - Барыги чертовы. Продажники из вас обоих, как из страуса перелетная птица.
        - Не понял, - Кликман уставился на нее. - Достопочтенная мадам, вы ничего, часом, не перепутали?
        - Это ты недавно перепутал долг и подарок, Димочка, - она пробуравила его прозрачными глазами. - Да-да. Я выкупила твой долг.
        На стол с шелестом легла выцветшая желтая бумага. Кликман вздохнул.
        - Его возьмешь без оплаты. Вернешься - долг спишу.
        - Приплыли…
        - Прилетели. Когда собираешься лететь?
        Кликман что-то посчитал, подняв глаза к потолку и шевеля губами.
        - Через два дня, по утру. Слышь, просто Морхольд?
        - Да?
        - Не опаздывай. Вторая площадка.
        Он пообещал не опоздать.
        В этот раз, оказавшись в «Пушистом барсуке», Морхольд уже не хотел здесь оставаться. Все было решено, оставалось собраться в путь. И выспаться. И найти врача. Спина напомнила о себе, совсем недавно. Полчаса, не больше. Но так, что ему хотелось ухватиться за стену.
        Ди оглянулась, ища кого-то глазами. Лепешкин нашелся сам, возникнув словно из ниоткуда.
        - Помоги ему добраться до комнаты, - женщина вздохнула. - Надеюсь, Морхольд, что все у тебя получится. И пока ты здесь, если понадобится помощь, знаешь, где меня искать. Спасибо тебе.
        - За что?
        Она улыбнулась и не ответила. И ушла.
        Жуть встретила Морхольда недовольным сонным шипением. Он вколол себе средство и лег, постаравшись умостить левую ногу, отдающую пульсирующими рывками, удобнее. Жуть пристроилась под боком, неожиданно теплая, и тут же засопела. Морхольд заснул позже.
        * * *
        - Ну, братишка, как тебе? - Лепешкин широко развел руки, гордясь рынком, будто своей собственностью. - Красота?
        - Не то слово! - Морхольд довольно кивнул. Скорее всего, здесь будет сложным не найти то, что необходимо. Рынок впечатлял.
        В огромном помещении бывшего зала ожидания стоял шум вперемежку с гамом, густо приправленный совершенно диким ансамблем прочих звуков.
        Визг металла на точильном кругу, хрюканье розово-молочных подсвинков и поросят в дальнем углу, вопли зазывал у больших закрытых шатров, перестукивания мастеров жестянки, слесарного и столярного дела, споры, богохульства и мат торговцев и покупателей, свист ветра в нескольких дырявых высоченных окнах, шорох метел в среднем проходе, бульканье подходящих чайников в едальнях, хохот и воркование свободных девиц, стоны вора, пойманного охраной и охаживающей того подкованными сапогами.
        Не меньше гудящего роя звуков сразу навалились мириады запахов, живых и человеческих, как никаких других отличающихся от животных.
        Пахло мясом, уже жарящимся и только брошенным мариноваться в яблочный уксус, углями, золой и горящим хворостом, самоварным мылом и щелочью от прачек, жиром, машинным маслом и канифолью, свиным дерьмом от, само собой, свиней и сортиром из-за небольшой стенки, самогоном и картофелем, только-только вырытым из земли, свежевыделанной кожей и синтетикой найденной где-то довоенной одежды, порохом из специального пакгауза для проб оружия, металлом, обрабатываемым в станках и болезнями от шлюх. И над всем этим кошмаром для одоро-эксперта густо струился шлейф немытых тел, застоявшегося пота и свежей крови.
        - Цивилизация, - Морхольд харкнул вниз, попав на капюшон какому-то озабоченному торговцу пирожками, - что может быть прекраснее?
        - Хорош, а? - Лепешкин скорчил рожу. - Почему ты всегда недоволен простыми вещами?
        - Потому что я сноб, - буркнул Морхольд, - и тем более, что я абсолютно доволен. Без вот этого бардака мне сложно представить себе жизнь… если честно.
        - В смысле?
        - Да в прямом… Если бы здесь пахло мокрой листвой и дождем, то это означало бы только одно.
        - Че?
        - Что мы все-таки померли. А так - глаза не нарадуются, прямое доказательство восстания человечества, аки феникса, из пепла.
        - Ну тя куда подальше, - Лепешкин покачал головой, - будь проще, всем легче станет. Ну, что ищем?
        Что ищем? Да уж по порядку.
        Теплый, желательно камуфлированный костюм. Белый маскировочный халат. Лыжи охотничьи, одна пара. Лучше всего, если правильные, подбитые выделанной шкурой с сохраненным волосом. Совсем идеально, если шкура лошадиная или лосиная. Теплую обувь, валенки или что-то такое же. А все остальное у Морхольда было свое.
        Честный натуральный обмен, бартер, так сказать. Искусство, возрожденное Бедой. Именно сейчас стоило применить все его плюсы и минусы. И из ничего сотворить что-то.
        - Пошли, Саш. Нечего время терять.
        - Пошли. Слушай, братишк, а как так вышло, что ты куда-то собрался переть недуром и при этом у тебя с собой ничего нет?
        - Ну вот так. Всякое в жизни бывает. И такое тоже.
        - Стареешь?
        - Не молодею.
        - Оружия у тебя нет?
        - Небывалое дело, да? Сам поражен.
        - Я вообще охренел, как до меня дошло. Ты как умудрился сюда добраться-то без него?
        - Мир не без добрых людей, Саш. То так, то сяк. В последний раз, правда, когда мне помогли, то потом хотели в качестве платы все барахло себе забрать.
        - Расстроился?
        - Не то слово. Одного отпустил… потом.
        - Стареешь, Морх, стареешь.
        - Да ну тебя. Слово сдержал. И он, и я. Саша, тут вот какое дело… есть возможность поинтересоваться о вошедших на территорию аэропорта?
        - Так-то да, разве что уточнить надо, о ком речь. - Лепешкин покрутил головой, заприметил какого-то юркого нахаленка лет одиннадцати. - Стой… эй, малец, иди сюда. Здорово. Как батька? Вот, братишка, у этого пацана батёк во взводе КПП и дозоров состоит. Помначкара. Да, не ошибся?
        Мальчуган помотал головой, уши старенькой шапки из странного голубого меха смешно затряслись.
        - Вон оно че, целый помначкара? - Морхольд ухмыльнулся. Пацаненок пришелся по душе. Плоть от плоти современного мироустройства: хитрован, умеющий многое и знающий еще больше. И это будучи чуть старше десяти лет. - Хочешь патрон? Мне чего надо? Информацию. Пять патронов?! А хотелка не треснет, малой? Три дам. Один сейчас, два когда придешь с информацией.
        - Какой? - глазенки жадно заблестели. - А?
        - Какой… - Морхольд быстро припоминал все необходимые детали.
        Нахаленок нетерпеливо шмыгнул носом:
        - Дяденька, ты не мнись, говори быстрее, а то Коркунов уйдет.
        - Кто? - Морхольд кхекнул от удивления. А после ответа лишь улыбнулся чувству юмора какого-то предприимчивого кондитера-торгаша. - Конфеты делает - продает? Вон оно че… Человек меня интересует. Высокий, очень большой, лицо замотано кусками ткани. И очки, такие темные, на кожаной маске. И еще у него с собой должна быть громадная кувалда, наваренная на металлическую трубу, с крюком на конце. Входил или вчера вечером, или сегодня утром.
        - Шустрый! - Лепешкин проводил убегающего пацаненка одобрительным взглядом. - А кто это, братишка?
        - Если б я знал, кто. - Морхольд поморщился. Спина, совершенно не желающая успокаиваться, напомнила о себе, прострелив от крестца до шеи. - Молот - вот и все, что знаю. Чуть не прибил меня в Отрадном, потом у Тимашево, потом догнал посередке и почти достал у Сока.
        - И чего ты ему сделал?
        - Дал по тыкве бревном. Не дал бы, не разговаривал бы с тобой.
        - Из-за удара бревном он так далеко зашел?
        Лепешкин удивленно уставился на Морхольда. Понять его Морхольду было несложно. Он и сам поразился настойчивости своего урода-земляка.
        За спиной крайне интеллигентно кашлянули. Лепешкин непонимающе нахмурился, а Морхольд, оглянувшись, увидел странноватого даже для современных реалий человека. Старика. Опустившегося до того состояния, когда замызганное одеяло с какими-то дурными радостными коровами, перетянутое веревкой, смотрелось донельзя на своем месте. И с тем блеском в живых незамутненных глазах, что сразу выдавали человека с высшим образованием.
        Дед, еле заметно дергая дряблой кожей под кадыком, по-птичьи смешно перетаптывался на одном месте. И явно хотел что-то сказать. Морхольд кивнул. Возраст он умел уважать. Хотя порой это оказывалось тяжело. Дед обрадованно пододвинулся ближе, обдав непередаваемым ароматом, до которого бомжам, существовавшим до момента, когда треть выживших стали ими же… так вот тем самым бомжам до запаха деда было как до Китая раком.
        - Эм, молодые люди, я извиняюсь…
        Лепешкин скривился. Морхольд чуть улыбнулся. Интеллигенция такая интеллигенция, никогда не изменится.
        - Да какие мы молодые?
        Дед заметно возмутился и сунулся вперед, явно желая доказать правоту собственного утверждения. Морхольд успел перехватить Лепешкина, никогда не отличавшегося терпимостью.
        - Подожди, Саш. Мы ничего не покупаем, знаете ли. А вот продать можем, смотрите. За просмотр ничего не возьмем.
        Морхольд подмигнул озадаченному Лепешкину. Сам-то, не далее чем вчера вечером, подвергался таким же косым взглядам летуна Кликмана из-за синего комбинезона. Мало ли, вдруг и тут первое впечатление обманчиво?
        Дед взял протянутый справочник по детским болезням, бережно, как и полагается тому, кто привык уважать книги. Поцокал языком, рассматривая прекрасно сохранившуюся вещь.
        - Прекрасно, да-да, боже мой, Госиздат, семьдесят восьмой год, чудесный был год, я тогда только проходил практику, знаете ли.
        - Будете брать?
        - Нет-нет, не смогу, к сожалению. Вам надо к Славе, да-да, к Славе Бакулину. Вон он, там, видите, книжный развал.
        Морхольд посмотрел в указанную сторону. Да, так оно, скорее всего, и есть.
        - Спасибо. Пошли, Саш. Что, простите?
        Дед, все так же переминаясь с ноги на ногу, явно хотел сказать что-то еще. Судя по задорно блестевшим глазам и смешно-просительному выражению лица, что-то ну о-о-очень важное. Морхольд кивнул, приглашая начать вроде бы закончившийся диалог.
        Тот обрадовался и, вцепившись в рукав Морхольда, зачастил:
        - Я же не закончил, а говорите, что уже немолоды. Молодости свойственны быстрые и порой необдуманные решения. Подождите, не перебивайте, ваш бородатый товарищ совершенно прав. Мне хотелось бы сказать несколько слов о предмете вашего обсуждения, о мужчине с кувалдой. Случайно услышал, не смог удержаться, простите уж, пожалуйста.
        Лепешкин налился кровью, фыркнул:
        - Говори дед, мы торопимся!
        Морхольд поморщился, ткнул его в бок:
        - Да обожди ты, Саша! Я вас внимательно слушаю.
        Лепешкин потер бок, покосился на Морхольда, но спорить не стал:
        - И я тоже!
        - Эм, так вот. Вы совершенно неоправданно считаете, что удар по голове не может спровоцировать что-то подобное. Я не, эм, профильный специалист, но до войны мне приходилось сталкиваться с пациентами, обладавшими явными признаками психических расстройств.
        Почему-то Морхольд понял, что ждал чего-то подобного:
        - Вы считаете, что меня преследует псих?
        - Я считаю, молодой человек, что вас преследует лицо с явным психическим отклонением. Чем еще можно объяснить маниакальное упорство, с которым он идет за вами от самого Отрадного, если правильно понимаю. Так?
        - Так.
        - Возраста его вы, как понимаю, не знаете?
        Лепешкин, явно заскучав, вернул удар в бок, приложив Морхольда под ребра:
        - Морх, я пока отойду вон туда, посмотрю тебе куртку.
        - Да, сейчас приду.
        Дед грустно помотал головой, прямо точь в-точь старый мерин, продаваемый за пару метров от них:
        - Вашего товарища явно утомили мои рассуждения, но, понимаете, сложно не пообщаться на подобную тему с человеком, который тебя слушает, и…
        - Мой товарищ любит конкретные и прямые действия. А в разговорах предпочитает быстрые вводные и приказы. То есть, вы считаете, что меня преследует психически нездоровый человек, так? Угу… а вы работали в медицинской сфере?
        - Да-да! Я даже преподавал в медицинском колледже. Мне, знаете ли, тяжело давались моменты, связанные с самим лечением, но вот теория… теория всегда была моим коньком.
        - Слушаю вас еще внимательнее. Только прошу поторопиться. У меня много дел. И в любом случае вот вам аванс, три патрона. Еще три, если вы сможете меня поразить и доказать недоказуемое.
        - Искренне благодарю вас, вы себе не представляете, как сейчас тяжело с честными и порядочными людьми. То ли дело раньше… вы не застали прекрасный сетевой трактир «Матрешка»?
        Морхольд, уже и сам жалея о том, что остался, не выдержал:
        - …, старый!
        Деда это явно не смутило, и дальше он даже не тараторил, упиваясь беседой и возможностью применить давно забытые термины:
        - Прошу искренне извинить, возраст, ностальгия. Так вот, по поводу вашего преследователя, молодой человек. Вероятнее всего, речь идет о прогрессирующей форме паранойи, обостренной на общем фоне дегенеративных процессов головного мозга. В наше с вами время, учитывая общее безумие мира, а особенно при проживании в крохотных городках…
        Морхольд кивнул. Ну, да, городок. Городок… это что-то хорошее. Это туда ах как хочется ворваться… или вернуться, ну, в общем, куда-то в тепло и дружеские объятия. В текущее лето Господне две тысячи тридцать третьего Отрадный ему таким не казался.
        - Там уже не город. Там просто ад.
        - Тем более, тем более. Вы своими действиями придали этому… существу вектор движения, заставили его паранойю, наверняка дремавшую вместе с прочими расстройствами, проснуться и, обретя цель, толкнули его вперед. И я хочу вас предупредить, молодой человек, что вы попали в очень опасную игру. Если ваш преследователь на самом деле проник сюда, в Курумоч, не учинив бой на входе, то… То он умен. Пусть таковым и не кажется. Вам следует быть крайне осторожным.
        - Я знаю… Спасибо. Не благодарите. Тем более, что я совершенно не уверен в вашей правоте. Считайте это моей блажью, не более. Саша, ты где?
        Он решил поискать Лепешкина по приметной куртке с нашитым куском банданы, являвшим миру белый значок анархии. Значок обнаружился метрах в пяти впереди, под откинутым пологом средних размеров полосатой палатки. Лепешкин обернулся и помахал ему рукой:
        - Здесь, Морх. Смотри, что нашел.
        И довольно показал на подвешенный к рейке… зимний «вудленд». Морхольд, издалека постаравшись прикинуть размер, довольно кивнул:
        - А хорошо.
        Торговец, крепкий, но какой-то рыхловатолицый плешивый мужичок с густыми усами, негодующе закипел:
        - Хорошо? Это хорошо? Ты, дорогой, иди мимо, если это хорошо. Это великолепно! Это лучше некуда. Это просто небо для одежды!
        Морхольд, остановившись рядом с ним, пригляделся. Ну, не новье. Вероятнее всего, ношеный, пусть и не особо долго. Даже следы от дроби, как ни старалась неизвестная швея-золотые руки, заметны. А этот еще и выпендривается, ишь!
        - Да ну? А я думал, это обычный зимний комплект, причем в летнем камуфлированном исполнении.
        Усач, наливаясь нездоровой кровью, смешно зашлепал нижней губой, входя в какой-то боевой раж.
        - …, что? И что?! Да ты просто купить не сможешь, бродяга! Куда тебе!
        Лепешкин, вроде бы не слушавший и уже крутивший шуры-муры с разносчицей, предлагавшей горячий морковный чай и крыс, поджаренных на старых шомполах, развернулся на каблуках. И Морхольд, хорошо помнивший отношение Сашки к любому, наезжавшему на оставшихся в живых наемников, стоявших насмерть у Тимашево, еле успел его поймать.
        - Тихо, Саш, успокойся.
        А вот дядька не оценил. Встопорщил усы и, видно встав не с той ноги, продолжал нагонять истерику, пыхтя и кидаясь все тем же словесным глупым дерьмом:
        - Успокойся, надо же, успокойся… Тоже мне, вежливые нашлись, шелупонь нахальная… Ахх…
        Морхольд, наконец-то, разозлился. И вот его Лепешкин поймать не успел. Усатый влетел в собственную палатку самым натуральным стремительно падающим домкратом. Морхольд оказался рядом с ним так же быстро. И плевать он хотел на спину, которая, к слову, почему-то отпустила. Двумя пальцами взял торговца за кадык, заставив захлебнуться начавшим нарастать криком и захрипеть.
        - Тихо, тварь! Саш, постой на стреме, пожалуйста. Заткнись, скотина.
        - Не надо, пожалуйста, не надо…
        Морхольд поморщился. Вот что он за человек такой, а? Только-только вроде бы перестал все решать силой, и снова туда же. Усатый, смахивающий на Марио, смотрел на него, как бандерлог на удава Каа.
        - Да успокойся, падла, не буду я тебя бить. Вот эта куртка, брюки и вот эти унты. Сколько?
        Сперва Морхольду подумалось, что он ослышался. Но усач прохрипел еще раз, и вот тут Морхольд снова не выдержал. Сжал тому горло чуть сильнее и прошипел, глядя в покрасневшее лицо:
        - Сколько?!!
        Пальцы пришлось разжать: торговец явно начал задыхаться. Тот закашлялся, отодвинувшись дальше, и затравленно посмотрел на них. Народ вокруг гомонил и делал вид, будто никакой разборки нет и в помине.
        Усатый отдышался и тихонько просипел, разминая горло:
        - Ну, а как вы хотите?
        Вот тут Морхольд его даже зауважал. Дядька-то тертый калач, на своем стоит и все тут. С места двигаться не хочет. Он кивнул и протянул тому руку, помогая встать. Отказываться усач не стал. Поднялся, косясь на него и отряхиваясь.
        Морхольд подумал и извинился. Дождавшись сердитого кивка, продолжил:
        - Мы на вы перешли?
        Усатый достал из кармана тоненькую фляжку, хлебнул крепкого, отдышался и затряс перед глазами Морхольда рукавом «вудленда»:
        - Послушай, уважаемый, ну что ты хочешь? Посмотри, какой материал, а? Что предлагаешь?
        Морхольд довольно осклабился, уловив нужную перемену в разговоре, и, развязав мешок, достал плитку. И два баллона.
        - Полные. Хоть сейчас проверяй.
        Ага, вот тут он не промахнулся. Глаза дядьки заблестели, явно прикидывая пользу, пусть и не особо долговечную. Да, так и есть. Вон как заинтересовался, в руках крутить начал.
        Усач поджал губы, разглядывая металл плитки и пластик кейса, уважительно покивал головой, возвращая:
        - Ну, не знаю… это как-то. А баллоны еще есть, а? - и явно расстроился, когда Морхольд отрицательно мотнул головой. - Как? А, для второй плитки? По рукам, да, по рукам.
        Морхольд повернулся к Лепешкину, уже клеящему какую-то новую деву. Судя по одежде, не иначе как горничную из гостиницы.
        - Саш, позови патрульных, мне свидетели нужны.
        Усатый сморгнул, так это… испуганно. Вон оно чего… видать, было у него под полой что-то такое, за что по головке не погладят.
        - Зачем?
        - Чтобы ты мне в спину не заорал, что я тебя ограбил.
        Морхольд услышал позади характерное позвякивание и кивнул двум вошедшим патрульным:
        - О, здравствуйте, уважаемые хранители порядка. Прошу засвидетельствовать факт передачи и приема товаров. Вам от этого что? Процент, по три патрона. По рукам?
        И он протянул ладонь торговцу. Тот засопел, но пожал.
        - Спасибо. - Морхольд довольно погладил «вудленд» и отсчитал патроны патрульным. - А маскхалат зимний сколько? Да побойся ты бога, человече…
        Но спорить дальше не стал. Унты, к слову, у торгаша оказались очень хорошими. Запасы патронов у Морхольда уменьшились практически на четверть, зато с одеждой теперь был полный порядок. И с обувью, в принципе, тоже.
        На рынке за время общения с усатым явно прибавилось народа. И не людей тоже. Когда они с Лепешкиным прошли мимо нескольких огромных мохнатых страшилищ, Морхольд удивленно остановился.
        - Саша, это кто?
        - Терьеры.
        - Какие, к лешему, терьеры? Это ж просто медведи какие-то!
        Лепешкин пожал плечами.
        - Русский черный терьер, ты че? Роскошная порода. Ну да, подросшие немного. Но красавцы. Такие вот здесь охраняют все нужное.
        - И их продают?
        - А то. По сто патриков за щенка, чего ты хочешь. Семеркой. Так они того стоят.
        Собачник, кормящий одного из «медведей» чем-то вкусным, покосился, но ничего не добавил. Треть стоимости полета для Морхольда. За собаку.
        Возле указанного дедом книжного развала Морхольд притормозил. Кое-что стоило посмотреть. Да еще как стоило. Плавание в Соке не прошлом даром не только для самого Морхольда. Атлас пережил ледяную воду неплохо, в отличие от нескольких самокруток. И суши - не суши, густо-коричневое табачное пятно на двух страницах, от Волгограда до Крымска не сходило. Раскинулось вольготно и привольно чайной медузой, скрещенной с осьминогом. Скрыла по половине листа каждой карты.
        Развал оказался вполне благоустроенным шалашом, накрытым практически непромокаемым пологом из нескольких сшитых вместе плащ-палаток, проклеенных чем-то водоотталкивающим и украшенных вставками. В качестве вставок торговец использовал флаг КША, большой портрет батьки Махно и Че с сигаретой во рту.
        - Весело, - Морхольд уважительно кивнул, разглядывая лица героев минувших дней. - Мне сказали, что вы Вячеслав Бакулин и вы главный местный специалист по книгам. А по картам?
        - Доброго дня. - Торговец, оторвавшись от черного томика с надписью «Искусство войны», изучающе глянул на Морхольда. Задорно топорщилась практически «шкиперская» бородка. - Я действительно Вячеслав Бакулин, и не знаю, насколько являюсь главным специалистом по книгам в Курумоче. По поводу карт хотелось бы уточнить: вы имеете в виду географические или необходимые для, как минимум, подкидного дурака?
        - Имею в виду именно географические. Желательно что-то вроде атласа автомобильных дорог.
        - Хм, интересный вопрос. Какие населенные пункты интересуют?
        - Отсюда и до Анапы.
        - Ясно. Сейчас, подождите минуту, стоит посмотреть. Вроде бы что-то такое у меня есть.
        Лепешкин, поняв, что это надолго, слился. Недалеко и не особо скрываясь. В этот раз дева оказалась крепкой и румяной, на языке так и вертелось «полногрудая селянка». Заливисто хохоча и одновременно продолжая взвешивать моркву с тыквами, дева стреляла мужественно приосанившемуся Лепешкину карими взглядами. Решив проявив галантность, Сашка тормознул замученного и увешанного разносом и мешочками пацана. Купил лесных орехов в скорлупе и теперь щелкал их пальцами, выкладывая ядрышки на стойку перед девой.
        Какая-то пожилая тетка, очень похожая на кареглазку, неодобрительно косилась на Лепешкина, но пока ничего не говорила. Вместо разговоров поступила куда умнее. Взялась рубить прямо между ним и дочерью каких-то мощноляжечных и бескрылых уродцев, отдаленно смахивающих на бройлерных кур. Разве что бройлеры все-таки имеют перья, бородки и гребешки, а эти, прямо на радость хозяйкам-покупательницам, самой природой рожались уже практически ощипанными.
        Лепешкина разлетающиеся в стороны хрящики, кровь и кусочки позвонков явно не смущали. Да и его очередную окучиваемую зазнобу - тоже.
        - Посмотрите, - книголюб-предприниматель положил перед Морхольдом книжку. Старую, с каким-то еще советским автомобилем на обложке. Но надпись оказалась верной - под сиреневой обложкой скрывались именно автомобильные дороги.
        Морхольд пролистал до необходимых страниц, пробежался, пальцами вычерчивая маршрут. Ну, на безрыбье и рак рыба. Надеяться на офицерскую с топографическими отметками явно не приходилось.
        - Сколько?
        - Ну… - Вячеслав задумался. Поскреб бороду, посмотрел на Морхольда. - Из уважения к вашему методу разговора со старыми, но не всегда бесполезными людьми… два десятка «пятеркой». Или пятнадцать «семерок». Атлас устаревший, наверняка не соответствующий вашим пожеланиям.
        Морхольд согласился, но, прежде чем отсчитать патроны, достал книгу, забранную у мародеров.
        - Батюшки мои, - книготорговец чуть дернул бровью. - Ну надо же.
        - Возьмете?
        - Да, с вас тогда патронов не нужно.
        - Настолько хорошая книга?!
        Бакулин улыбнулся:
        - Вопрос не в содержании, мой друг. Вопрос в ее продаже. Это мой бизнес, и бизнес хороший. А книга хорошая, и уйдет у меня… минут за двадцать. У нее всегда будут читатели, уж поверьте.
        Рядом остановилась женщина лет сорока. Аккуратная, милая и хозяйственная.
        - Сколько Безымянка?
        Бакулин договаривался, а Морхольд просто смотрел на книги. Книги, ставшие настоящими артефактами. И чуть не пропустил вопрос:
        - Скажите… а для чего вам такой атлас?
        - Мне надо добраться до Черного моря.
        - Вы авантюрист по натуре, что и сказать. Таким сейчас раздолье, прямо время великих географических открытий. Разве что все континенты известны и давно нанесены на карты.
        - Есть немного. - Морхольд покосился на подмигивающего селяночке болтуна Лепешкина. Время, надо полагать, на беседу с умным человеком у него появилось. - Только не кажется ли вам, что большинство известных континентов теперь покрыты белыми пятнами, прямо как в веке так семнадцатом - восемнадцатом?
        - Хм, более того, уважаемый покупатель, не просто пятнами. Сдается мне, на карты вновь пора наносить определение, «здесь водятся драконы». Не находите?
        - И людоеды. - Морхольд кивнул. - Кстати, пока не забыл.
        - Что именно? - Вячеслав заинтересованно наклонился вперед.
        Морхольд запустил руку в мешок, намереваясь достать справочник по детским болезням.
        Он совершенно точно был уверен, что Жуть, с утра углядевшая за окном дождь и мокрый снег, дома. Что он оставил ее в кровати, свернувшуюся в клубок и зарывшуюся в одеяло. Как оказалось, Морхольд ошибался.
        В мешке зашипело, по руке стегнул хвост. Точно в тот момент, когда Морхольд ухватил старую синюю книжку за корешок. И еще раз, когда он попробовал сделать это снова.
        - Что это у вас там? - поинтересовался Вячеслав, перегибаясь через низенький прилавок.
        И столкнулся нос к носу с Жутью, решившей глянуть на мир. Оба замерли, но ненадолго. Книжник отпрянул, а Жуть, решив развить первый тактический успех, радостно защелкала длинными загнутыми клыками, прущими наружу из челюстей, и рванула за ним. И Морхольд еле-еле успел ее перехватить.
        - Ничего себе… - Бакулин хмыкнул, почесал нос. - Ничего себе у вас зверушка.
        - Уж какая есть.
        - Вы правы, - неожиданно заявил собеседник Морхольда, - драконы. Современные драконы, разные драконы. Вот как ваш питомец.
        - Современные драконы плюются кислотой и их брюхо закрывает танковая броня, - Морхольд погладил Жуть. - Я встречал одну такую, в Отрадном.
        - Если полетите, - буркнул Бакулин, стараясь не коситься на свистящую закипевшим чайником Жуть, - встретите и еще. Наверное.
        - Наверное?
        Бакулин удивленно воззрился на Морхольда. Кивнул в сторону довольно гогочущего Лепешкина, уже ухватившего полногрудую кареглазку за руку и что-то нашептывающего ей на ухо.
        - Он вам ничего не рассказывал? Ведь все знают…
        - Что?
        - Летать не так безопасно, как кажется. И драконы бывают разными. И они есть.
        Морхольд озадаченно моргнул. Стоит расспросить летуна. На самом-то деле, он совершенно не подумал про опасности в воздухе.
        - Чему быть, того не миновать. А частенько летуны не возвращаются?
        - Частенько? - Бакулин усмехнулся. - Как вы думаете, много ли их здесь? Мы же с вами не в фантастической книге, где, несмотря на всякие пакости, люди превозмогают все и вся. Здесь пять винтомоторных ЛА и работающий ИЛ-2, поднимающихся в случае какой-то опасности. И три дирижабля, каждый из которых пусть и являет чудо инженерной мысли, но каждый раз все ждут - вернется ли он в принципе или упадет? Ничего не проходит даром, а время тем более.
        Летуны летают раз в полторы-две недели летом, когда хорошая видимость и погода. Осенью и зимой, как сейчас, они поднимаются вверх не больше раза в три недели. И обязательно нагружаются так, что еле-еле поднимаются вверх.
        - И?
        - За все время пропало два дирижабля и два самолета. Это очень много, понимаете? Так что опасностей хватает. Летуны в цене, несмотря на то что большая часть из них уже престарелые пердуны, боящиеся лишний раз оторвать задницу от стула в кантине.
        - Ясно. Спасибо за атлас… надеюсь, у вас появятся новые карты. И белых пятен с драконами там будет не так и много.
        - Не хотите взять в дорогу что-то почитать?
        Морхольд усмехнулся. Прямо старые добрые времена, здесь ощущаемые очень сильно. Бакулин истолковал все по-своему.
        - Любите фантастику, обратил внимание, как вы себя повели при ее упоминании?
        - Я люблю… любил хорошие книги. Вне зависимости от жанра. А фантастика…
        - Держите, - перед Морхольдом появилась толстая книга в тканевой обложке. - Булгаков. Белая гвардия, Мастер и его Маргарита, Собачье сердце и Записки врача. Все в одном флаконе. И сказка, и правда, и жизнь, и мечты. Вдруг случай выпадет, прочитаете в дороге.
        Морхольд погладил ее по обложке.
        - Знаете… не возьму. Жаль, если пропадет. Вы найдете ей лучшее применение.
        - Сложный у вас путь. Справитесь?
        - Должен, без этого никуда.
        - Мне кажется, вы справитесь. Мне самому порой хочется отправиться куда-то далеко. У каждого взрослого мужчины внутри сидит капитан Сорви-голова. Думаю, когда-нибудь и сам пойду за тридевять земель… А вам - доброго пути.
        - Спасибо.
        Лепешкин разошелся не на шутку. Морхольду даже стало жаль девчонку-разносчицу, несколько раз проходившую мимо. Так с женщинами все же не стоит обходиться. Существа они мстительные, как ни крути. Особенно если дело касается амурных вопросов.
        Лепешкин что-то рассказывал, грудастая селянка отвечала заливистым смехом, а вот Морхольд застыл на месте. Ощущая что-то тяжелое, наваливающееся откуда-то со стороны, заставляющее волосы подниматься дыбом, как у собаки на загривке. Жуть, явно забеспокоившаяся, заворчала, начала втягивать воздух ноздрями.
        Морхольд знал, что такого тяжелого может обрушиться вот так неожиданно. Знал, хотя когда-то и не верил. Чей-то злой взгляд сверлил его затылок. Настойчиво и тяжело старался вжать его в бетон пола. Морхольд положил руку на рукоять ножа, оглянулся.
        - Эй, что с тобой, братишка? - рядом возник настороженный Лепешкин. Селянка, зло фыркнув в сторону сбежавшего кавалера, принялась раскладывать овощи.
        - Что-то не то… - выдохнул Морхольд. - Здесь эта сволочь.
        - Какая?
        - Молот.
        - Да ну?! - удивился Лепешкин. - И где, интересно? По твоим рассказам получался какой-то огромный жуткий урод. Да еще с кувалдой в человеческий рост. Чет не вижу такого вокруг.
        - Удивил. Ты тоже немаленький, Саш. А захочешь спрятаться, найдут тебя?
        Лепешкин кивнул, соглашаясь. Морхольд еще немного пошарил глазами, понимая, что никого не увидит. И тут отпустило. Хотя адреналин, холодком забравшийся в живот, уходить пока не хотел.
        - Ладно, черт с ним, - он махнул рукой. - Пошли, лыжи надо найти. Есть здесь настоящие охотничьи лыжи?
        - Собрался спортом заняться?
        - Типа того. Есть?
        Лепешкин дернул подбородком в сторону темно-синей палатки, стоявшей рядом с харчевней. Вывеска харчевни повеселила. «Му-му» и белая с черными пятнами корова. Надо же додуматься так назвать заведение. Особенно памятуя про большинство современных буренок, никогда не отказывающихся схарчить прямоходящее существо.
        Палатка оказалась большой, наполненной кучей полезных вещей. По дороге Лепешкин уже успел отговорить Морхольда от покупки «пенки» и нового спальника. Обещал дать свои, мол, есть пара лишних. Морхольд против ничего не имел, справедливо полагая, что патроны пригодятся дальше.
        Искомое обнаружилось практически сразу. Широкие, подклеенные по низу лошадиной шкурой лыжи он оценил с первого взгляда. Сделаны оказались верно, чувствовался мастер, знающий свое дело. Об этом красноречиво свидетельствовал и запах, расползающийся из дальнего угла. Там варили рыбный клей. Давно забытая наука выживания и использования всего подручного с каждым годом давала все более крепкие ростки. А что может быть лучше для склеивания, чем клей, полученный из рыбы?
        Хотя, и тут Морхольд вроде бы не ошибался, не водилось в речках и самой Волге необходимых осетровых, из нёба которых клей-то, вроде как, и вываривался.
        - Ох и вонь, - Лепешкина аж скрючило. - Эй, Петро, чего воняет-то так?
        - Не нравится, так не нюхай, - лохматый, заросший бородой по самые глаза дядька неспешно встал и двинул к ним, вытирая руки куском грязной промасленной тряпки. - Здорово. Чего хотел, оглашенный?
        - Лыжи бы мне, - Морхольд показал на искомое. - Сколько?
        - Патриками отдавать будешь?
        - Ну да.
        - Тридцать. - Дядька раскрыл широченную ладонь, покрытую крохотными ожогами, порезами и уколами от металла. - По рукам?
        - По рукам, - торговаться Морхольд не стал, товар попался хороший. - И еще мне бы сапоги.
        - Какие?
        - Вон те, - Морхольд показал на невысокие, яловые, с подметкой из натуральной кожи. С утра он не обратил внимания на собственные, а вот сейчас, наступив в коровью лужу, понял - надо бы поменять. По дороге он умудрился их проткнуть. В нескольких местах. - Ножи могу дать за них. Вот.
        - Дай-ка сюда… - дядька покрутил мародерские ножи, кинул в корзину под верстаком. - Забирай.
        - А вон той кожаной сбруей тоже вы занимаетесь?
        Морхольд показал на висевшие сбоку патронташи, подсумки и сложную систему ремней-креплений.
        - Ну? - Дядька вопросительно поднял брови. - И?
        - Мне бы жилет, жесткий, с ремнями. Спину держать. Нет ничего такого?
        - Такого нету, - буркнул дядька, считая патроны, переданные Морхольдом. - Могу мерку снять и сделать. Пять дней займет, если договоримся. И сто патронов.
        - А побыстрее?
        - Дешевле вас явно не интересует? - из-за плотной занавески, закрывающей вход во вторую часть, вышел еще один хозяин. - Интересно.
        - Я тороплюсь. - Морхольд внимательно рассмотрел еще одного участника беседы.
        Лет пятидесяти с небольшим. Худое лицо с тонким хищным носом, выбритое и чистое. Внимательные глаза, сбоку от одного чуть заметный шрам. Форма - песочного цвета «афганка» с аккуратно подшитым белым подворотничком, китель навыпуск. Брюки-галифе заправлены в офицерские сапоги, такие же, как старые Морхольда. Только блестящие после недавней щетки. На плечи накинут старенький, но аккуратный бушлат расцветки «флора».
        Офицер, самый настоящий. Мало того, мужчину так и тянуло обозвать не иначе как «сэр». Чувствовался в нем аристократизм, порода, что-то такое, что встречалось не так и часто. А его следующие слова только подтвердили мысли.
        - Спешка хороша при ловле блох. Для чего вам корсет?
        А точно, мысль Морхольда угадал совершенно верно. Именно корсет ему и был нужен.
        - У меня проблемы со спиной. А идти далеко.
        - Ясно. Петр?
        - Да, майор?
        Морхольд порадовался чутью. Не ошибся, и верно, офицер.
        - Ты как к сверхурочной работе?
        Петр сморкнулся в пальцы, вытер все той же тряпкой, что-то посчитал про себя, закатив глаза. Морхольд решил опередить. Хотя второй плитки было откровенно жаль. Он даже успел помечтать о нескольких обедах, разогретых по дороге и съеденных не в сухомятку.
        - Хех, - Петр крякнул, глядя на столь выгодное предложение. - Ну-у-у, устраивает.
        - А это вам, если сможете мне помочь и объясните Петру, что и как надо сделать, - Морхольд достал кожаную укладку, мягко звякнувшую на столе. - Прошу.
        Майор развернул чехол, провел пальцами по светлому металлу хирургических инструментов. Кивнул и показал рукой на занавеску, приглашая зайти.
        - Майор медицинской службы Корж, - представился он и подвинул табурет. - Рассказывайте. Где болит, как болит, давно болит? Снимите плащ и повернитесь спиной. Зверюшку посадите вон туда, на сундук. Сидеть!
        Жуть, как ни странно, послушалась. Сидела и не отсвечивала. На ее месте Морхольд поступил бы так же. Уголок врача впечатлял неподготовленного человека.
        Здесь пахло больницей. Тем самым непередаваемым запахом дезинфекции, спирта, еле ощутимым ароматом крови и боли. Широкий походный хирургический стол говорил сам за себя.
        - Когда проявилось? - майор нажал на один из позвонков, Морхольд вздрогнул и зашипел.
        - Меньше недели назад. Приложило меня как следует.
        - Упали?
        - Снаряд разорвался рядом.
        - Снаряд?.. - майор Корж нахмурился. - Значит, я не ошибся. Около пяти дней прошло?
        - Да.
        - Мой вам совет, - Корж откинулся на спинку походного складного стула, взял набитую трубку и закурил. Так же благородно и аристократично, как делал все остальное. - Не говорите здесь про снаряды. Понимаете, мало кто поверил, что это были разрывы. Слышали многие, хотя звук доходил еле-еле, но… Но служба безопасности здесь все-таки работает. И то, что мир вокруг не сжался до размеров детской песочницы, мы давно поняли. И уж если кто-то стреляет снарядами, то… Что за противник?
        - Не знаю. - Морхольд оделся. - Танк. Самый настоящий танк. И несколько модных военных грузовиков. И военные, одинаковые, профессионалы.
        - Плохо. - Майор затянулся, выпустив дым через нос. - Я воспользуюсь вашей информацией послезавтра. Вы ведь скоро улетаете?
        Морхольд выдохнул. Глянул в его холодное лицо.
        - Может, мне сразу вам все рассказать? Вы же майор не только медицинской службы в отставке?
        Майор улыбнулся. Тонко и хищно, само собой.
        - Не бывает офицеров в отставке. Бывают только офицеры запаса, не более и не менее. А все остальное? Не кажетесь вы мне кем-то, кого стоит задерживать. Да и, если уж честно, ваш вчерашний разговор с Кликманом я слышал. Сидел на диване за вашей спиной.
        Да-да, сидел он там. Морхольд разозлился.
        - Мне стоит подумать о том, как удрать из вашего города?
        - Фома вы неверующий, - майор вздохнул, - все не так. Вашу информацию я продам СБ чуть позже. После того, как вы улетите далеко. Часа через три-четыре после старта дирижабля. Вот и все. Я не состою на службе СБ. Я сам по себе.
        - Ну, допустим, поверил. Тогда что со спиной?
        - Со спиной? Ничего из ряда вон выходящего. Повреждения и хронические изменения, по официальной медицинской точке зрения не поддающиеся самостоятельному лечению и выздоровлению. Другими словами, Морхольд, у вас стандартная вещь, появляющаяся у любого человека со временем. Грыжа. Или несколько. Я нашел одну серьезную. Плюс повреждение как от взрывной волны после взрыва, так и от удара об землю. Либо дерево. Вы же не помните, как именно вас приложило? Вот и я о том же. С корсетом вы если и ошиблись, то немного. Вероятнее всего, что пригодится. Тем более, обезболивающих сейчас не встретишь, равно как аптек или пунктов скорой медицинской помощи. Вот, смотрите, пока мы говорили, мысль уже появилась. Вот здесь и здесь вам надо будет научиться затягивать правильно. А не сильно. Понимаете разницу?
        Морхольд кивнул, глядя на набросок изделия, так необходимого его спине.
        - Когда будет готово?
        - Завтра утром, около шести часов, приходите сюда. Сделаем. Петр постарается, вы очень порадовали его своей плиткой. Давайте вашу голову, надо сменить повязку.
        Морхольд подставил указанную часть тела.
        Ножницы щелкнули, срезая бинты.
        - Как видите?
        Морхольд вздохнул, сгоняя слезу. И подумал, как ответить, по-русски или с цензурой?
        - Ясно. Можете не отвечать. Сейчас будет щипать, и сильно. Терпите. Дать прикусить что-нибудь?
        - Нет, так потерплю.
        - Ну, как знаете. Перевязку сделаете сами утром, и потом вечером. Не затягивайте, шансы у вас пятьдесят на пятьдесят. Эта процедура стоит десять патронов. Мазь и два бинта для следующих перевязок идут бонусом.
        - Спасибо.
        - Не за что. Руку сами перебинтуете, как понимаю? Хорошо. Не задерживаю. Думаю, медицинскую карту заводить на вас не следует? Или вы все же планируете вернуться к нам?
        Морхольд посмотрел на него внимательнее.
        - Не планирую.
        Лепешкин ждал его снаружи, неожиданно подружившись с таки удравшей к концу осмотра Жутью. Животинка сидела у него на плече и, довольно курлыкая, поедала мясо с шомпола. Давешняя разносчица явно старалась завладеть вниманием Лепешкина.
        - Крысой мою зверюгу кормишь?
        - Обижаешь, - Лепешкин ухмыльнулся, - натуральный суслик.
        - Пошли сами поедим. Милая, не верьте ему. Он постоянно льстит девушкам.
        - Это он все врет. - Лепешкин как можно милее улыбнулся разносчице, от полноты души продемонстрировав некоторый дефицит верхних боковых зубов. Хотя вряд ли оно ее смутило. К сожалению, такими вещами мог похвастаться практически каждый. - Я тебя найду. Вечером.
        - Он всем так говорит, - Морхольд забрал Жуть. Отнять шомпол с остатками жареного не получилось. Кривой частокол зубов не выпускал мечту любого зверя. Морхольд посмотрел на упрямую морду ящерки и только покачал головой. Остатки шашлыка были как раз с ее голову. Смотрелось просто чудесно.
        Разносчица, проигнорировав слова Морхольда, чмокнула Лепешкина в щеку, погладила Жуть по голове и, испепелив Морхольда взглядом, двинулась дальше. Плавно и красиво покачивая всем необходимым.
        - Ты подлец, морочащий нормальным девкам головы, - буркнул Морхольд. - Обманешь же.
        - Вдруг нет? Может, хочу семью, там, и все такое?
        - И верно, как сам не подумал.
        «Му-му» оказалось вполне приличным местом. По углам никто не блевал, пахло мясом и немного самогоном, потом и жаркими пьяными спорами. А еще здесь подавали рыбу. Молока, как ни странно, не подавали.
        - Нам по судачку, - Лепешкин шлепнулся на недавно струганную скамейку. - Морх, у тебя ж хватит патронов на судачка?
        - Надеюсь. Сиди, - Морхольд успел поймать активно принюхивающуюся Жуть, явно решившую сбегать и проверить кухню. - Откуда рыба?
        - Базовские поставляют, - Лепешкин довольно постучал пальцами по столу и улыбнулся девчонке, убиравшейся за соседним столом, и одновременно двум особам, за тем же столом и сидевшим.
        Повернулся к Морхольду, вопросительно поднявшему бровь.
        - Базы отдыха, помнишь? По протоке и по Волге, за Царевым курганом и Глинкой? Их теперь оттуда не выгонишь. Вжились с самой войны. Три базы там, что ли. Торгуют рыбой, рыбьей кожей, рыбьими потрохами, плавниками - всем, короче. Повелители воды, одним словом.
        - И этого судака можно есть?
        - Ну, свиней ты ж ешь? И судака можно, светиться пока никто не начал. А если начнет, то тоже польза. В сортир ночью пойдешь, не промахнешься.
        - Да ну тебя.
        Лепешкин, подмигивая девам-соседкам, неожиданно стал серьезным.
        - Слушай, братишка, а ты и дальше попрешь без ствола?
        - А что?
        - Странно как-то. Ты меня вообще удивил, че… Пришел замызганный, без оружия, без патронов, вообще. Не похоже на тебя. В морду вот когда дал тому усатому, вот тут все как надо стало. Че с тобой произошло?
        Морхольд погладил Жуть, выжидавшую момент, чтобы удрать.
        - Странное дело, Саш… сам не пойму и тебе вряд ли объясню. Оружия нет, покупать не решился. Может бесполезно оказаться. В последнее время и сам, и те, кто рядом, пользоваться им не могут. Перекос, холостые - что угодно.
        - Чушь говоришь, - Лепешкин перестал улыбаться. - И я тебя так не отпущу. Под «семерку» у меня, ты уж прости, кроме своего ничего нет. А вот вертикалку ижевскую ты с собой возьмешь. Верхний ствол нарезной. Патроны и пули имеются.
        - Спасибо, Саш.
        - Да не за что. Мы с тобой уже несколько лет как друг другу и должны, и нет. Выпьем, братишка?
        Морхольд не отказался. Потерю Лепешкина он помнил. Как сейчас.
        Динь… Капля ударила по шлему, по небольшому открытому местечку, по вспученному изнутри металлу, не защищенному камуфлированным чехлом.
        Динь… Морхольд кашлянул, чуть не схватившись за гулко отозвавшуюся голову. В ушах звенело, накатывало шумом прибоя, услышанного им единственный раз в той, давно прошедшей, прекрасной и теплой жизни.
        Динь… Парок, сорвавшийся с губ, медленно закрутился спиралью в холодном воздухе. Здесь, в Петровке, похолодало неожиданно и быстро. Он попробовал подняться.
        Динь… Шлем был… кого? А, да, точно. Шлем носил Лепешкин-младший. Как его? Серега, да. Он сам обтянул его оторванным от бушлата капюшоном, так и ходил. Помнится, когда рвал ткань, голова бывшего владельца, страшно вмятая после удара прикладом РПК от Лепешкина-старшего, потешно качалась. А сейчас вон, сам Серж лежал, раскинув ноги. И дождь крупными редкими каплями позванивал по каске, динькал по металлу, видневшемуся через выгоревшую ткань. Пуля, явно «семерка», прошила шлем насквозь.
        Динь… Надо было встать. Перед глазами плавали яркие разноцветные круги. Хотелось плюнуть на все, свернуться в комок и так и остаться. И будь что будет, но…
        Динь… Капли смешивались с густым вишневым компотом, растекающимся вокруг несчастной лепешкинской головы. Трещали очереди из РПК старшего, отдаваясь в ушах ударами перфоратора.
        Вечером, ложась спать, Морхольд долго смотрел в потолок. Как-то не верилось, что путь, самый длинный путь в его жизни, начнется уже утром. Но так оно и было.
        Проверенные и заново разложенные и притороченные вещи говорили сами за себя. Дорога впереди ложилась нешуточная. Но, как говорил какой-то древний мудрый китаец, а все древние китайцы мудры, путь длиною в тысячу ли начинается с первого шага. А первый шаг Морхольд сделал уже давно. Теперь только знай делай следующие.
        Жуть сопела под боком, обожравшись судака. Судак и впрямь пришелся всем по вкусу. Неведомые «базовские» даже стали немного «ведомыми». Когда они собрались уходить, в палатку зашло несколько молодых ребят и девчонок, одетых в одинаковые куртки и брюки с сапогами из кожи. Той самой, рыбьей. Как пояснил Морхольду их главный, Дед, мужик постарше его самого, кожа была сомья. Или соминая? Сомячья?
        Какая-то мысль не давала покоя. А, да. Мальчонка, отправившийся за новостями о прибывших в Курумоч, не вернулся. И тот самый взгляд, заставивший нервничать, из головы так и не шел. Но сон накатывал сильнее и сильнее. Спина, как ни странно, успокоилась, перестала грызть изнутри болью. И Морхольд хотел насладиться моментом и просто поспать. А еще, как ни странно, ему не хватило постоянства последних нескольких дней. Да-да. Почему-то никто не хотел его убить, как обычно. Хотя, если задуматься, это его устраивало. Полностью.
        Дом у дороги-9
        Багира все же уснула. Одноглазый, отдав ей плащ-палатку, смотрел в темноту. Через час-другой наступит «собачья вахта», чертово время, когда в сон начнет клонить все сильнее. А дождь снаружи успокоился. Так, крапало, но не сильно. И только одно это заставляло нервничать.
        Сзади, шоркая ногами, подошел Чолокян. Спустился вниз, ничего не говоря. Проверил спящих лошадей, отошел подальше, отлить. Шарахался в темноте, не давая одноглазому слушать эту доставшую чертову ночь. Никак не заканчивающуюся, не отпускающую из своей черной крепкой хватки.
        Там, в ночи, могло скрываться что угодно. Вернее, кто угодно. Хотя одноглазый сам себе не признался бы в том, что ему теперь куда легче столкнуться с очередной отрыжкой адовой кухни, появившейся после Беды, чем с человеком. Люди сейчас стали куда страшнее любого мутировавшего создания Божия.
        Хотя и раньше-то, что говорить, добрее люди не были.
        Внизу кашлянул Чолокян. Чуть заскрипели ступеньки.
        Одноглазый усмехнулся, глядя на приближающегося армянина. Ведь тогда, до Беды, встреться они ночью, да на темной улице, что бы ждало этого… хача? Далеко не «доброй ночи», это к гадалке не ходи. Из одноглазого даже армия и кусок зацепленной спецоперации не вытравил нелюбовь к «черным». Несмотря на таких же, как Чолокян, воевавших рядом. Хотя… как воевавших? Тут одноглазый мог бы и поспорить.
        Тогда не вытравилось. Вытравилось потом, после Беды.
        Когда здоровяк Николян тащил его на себе несколько километров, а выходила одноглазого вовсе даже Сара. Не еврейка, армянка. Смешная низенькая и носатая армянка. Плевавшая на вытаскиваемое судно, на мокрые и грязные простыни, на мат в свою сторону.
        Когда одноглазый и чеченец Шамиль вдвоем сидели в развалинах электроподстанции, отстреливаясь оставшимися патронами от мародеров - таких же, как одноглазый, русских. А в подвале, не имея возможности удрать, дрожали две татарские семьи, из-за чьих молоденьких красоток мародеры и прицепились.
        Когда плотный азербайджанец Вагит, весь перемазанный кровью, с температурой, не жалея себя и не обращая внимания на стрельбу вокруг, резал и зашивал мужика с кельтским крестом на плече. Одноглазый, еле передвигавшийся на костылях, задумчиво смотрел потом на этого еле дышащего мужика, грудь которого украшала надпись готическим шрифтом - «White pride».
        Для кого-то Беда стала отправной точкой для нового восприятия мира. Для кого-то наоборот. И порой, вспоминая себя прошлого, одноглазый не хотел даже улыбаться. Не из-за чего было.
        - Да куда ты лезешь, овца?..
        - А-а-а-п-л-а-ч-и-в-а-а-е-м проезд, граждане!!!
        - Ну, как у вас там, платят, нет?
        - Чего вчера в «Голосе»-то?
        - Не знаю, вчера «Кухню» повторять начали.
        - Задняя площадка, за проезд передаем, а то дверь не открою!
        - Ты кого овцой назвал, хабал трамвайный?!!
        - А у меня соседка вчера опять мужика привела, так она, кошка драная, орала до самого утра.
        - Вы за проезд платить будете… мужч-и-и-н-а-а-а, я к вам обращаюсь?!
        Маршрутка из спального в производственный район. Каждое утро - с того же места, что и вчера, и так постоянно. Одни и те же люди, одни и те же темы разговоров.
        «Одноглазый» покрутил головой по сторонам, шуганул от освободившегося места пару торговцев с рынка, то ли китайцев, то ли вьетнамцев, испуганно сбежавших в другой конец салона. Посадил худенькую девушку-студентку и, не обратив внимания на ее «спасибы», отвернулся к окну, надев наушники и включив плеер. В голове, как обычно в понедельник, складывался план на неделю вперед. Самое главное - акция во вторник на следующей неделе и подготовка к ней. Вот только и на рабочей неделе, и на выходных есть чем заняться.
        На остановке в маршрутку заскочил Шилов - напарник, простой деревенский парень, на которого во вменяемом состоянии можно было положиться полностью. В невменяемом Сашка становился опасен, превращался в бешеного и агрессивного Пикачу в полном боевом апгрейде. Пришлось выключить музыку. Шилов, по простоте своей широкой сельской натуры, очень обижался на невнимание знакомых людей к его персоне.
        - Здорово! Чего слушаешь? Опять какой-нить хардкор?
        - Нет, «Христа Спасителя».
        - Про нож разберется?
        - Да.
        - Вот ты ерунду слушаешь.
        Сашка перся от шансона и не совсем понимал, как можно слушать какую-либо другую музыку. Да и вообще, во многих вопросах мнения их расходились, но, тем не менее, работать и заниматься общими делами им это не мешало.
        - Скучно сегодня будет, понедельник. Слышь, а ты на выходных не сможешь меня подменить на полсуток? Нужно в клубан один выйти.
        - Не знаю… Давай ближе к делу поговорим. А чего ты?
        - Да переезжать буду. Хозяйка дочку замуж выдает… вот и попросила съехать.
        - Ну, посмотрим, скорее всего - смогу.
        - Спасибо. А че, погоняем черных в следующий вторник?
        «Одноглазый» улыбнулся, хрустнув пальцами:
        - Погоняем… только не черных.
        - А кого?
        - Антифа.
        - Тоже неплохо.
        Неплохо, конечно. На дворе стояли «десятые». Про «нулевые» осталось только вспоминать. Говорят, в их середине даже встречался настоящий олд-скул. «Лонсдейлы», белые шнурки и «бомберы». И настоящие, серьезные дела. Не то, что сейчас, когда чаще всего после «мяча» толпа на толпу, не больше. А разогнать антифа стало совсем проблемно. Менты щемили. ФСБшники щемили. Отдел «Э» доходил до края, накрывая там, где и не ждешь.
        «Одноглазый» после армии стал еще злее. Погибшие пацаны, чьи души навсегда остались в горах, порой не давали спать. Приходили ночью, говорили что-то, что запомнить никак не получалось.
        В город приезжали и приезжали и земляки тех, с кем он воевал, и другие. Заполняли спальные районы, бедные кварталы, где доживали свой век рабочие давно сгинувших заводов. Каркали что-то по-своему, смеялись, тыкали пальцами в проходивших мимо женщин. Их собственные женщины у «одноглазого» вызывали отторжение одним своим видом. Платки, закрытые безразмерные комбинезоны, облупленный лак на ногтях, дешевое золото, навешанное, как игрушки на новогоднюю елку. Лезгинки, ТАЗы-баклажаны, гонор, «слыш, ты чо такой дэрзкый, а?».
        «Одноглазый» отвернулся от Шилова к окошку, стараясь не глядеть на парочку темноволосых и узкоглазых, стоящих напротив. От них никуда не спрятаться. Одно время думал, что утром их не встретить в метро. Ошибался. В метро их было даже больше. Там ими просто-напросто воняло. Хотя, понятно, в метро воняло всегда. И всегда по-разному.
        У каждого дела запах особый, кто-то там пахнет кремом и сдобой. Нечто похожее было написано в тонкой книжке, которую его заставляли читать в детстве. На, натурально, родном языке автора. Да-да, на мягкой обложке с ядовитой абстракцией красовалось имя этого макаронника в самом настоящем, мать его, итальянском оригинале. Какого черта, хотелось бы спросить у родителей, оно было нужно? Хотя, черт с ним, на самом-то деле.
        Как по его мнению, так сейчас даже кондитер пах искусственными заменителями аромата, а вовсе не натуральными корицей, ванилью или даже сливочным маслом для крема. Многие сейчас даже представить не могут, как это: торт, в котором все настоящее. Время, когда «Пепси» любили из-за большего содержания сахара, никогда не вернуть. Забудьте, натуральный сахар слишком дорог, чтобы добавлять его в жидкую порцию коричневого дерьма для торчков поколения «next». Или «hexed»? Им достаточно заменителя самого дешевого сахара, в самый раз. К чему все это? Да все просто - запах у каждого свой. А уж в метро…
        Эта девушка-студентка - явно из дешевого съемного офиса. Такие серые бетонные коробки, полные кабинок с картонными перегородками. На конечной станции линии таких понатыкано много, даже слишком. От нее пахло утренним кофе из светлого стаканчика с большой буквой «М» и пластиковой крышкой. И каким-то сэндвичем с яйцом и ломтиком поджаренного бекона. Или плоской котлеткой из свинины/курицы/теленка, в зависимости от добавленного заменителя. И сэндвич ей кинули из лотка, на котором стоит значок «десять».
        Парочка, мужчина и женщина, со смуглой кожей, черными жесткими волосами, в шуршащих поддельными лейблами спортивных костюмах. Чесночная колбаса на завтрак и настоящий чай. Колбаса из местного ларька, чай с родины. Дешевое, но оттого не ставшее хуже, чем «с добавлением натурального крема», туалетное цветочное мыло. Эти тоже как обычно, по утреннему маршруту, на орущий и галдящий рынок, забитый под завязку такими же узкоглазыми, жадными, наглыми. Новые люди великой страны, ничего для нее не сделавшие, но решившие здесь жить. «Одноглазый» скрипнул зубами, отвернувшись. И понял, что зря.
        Зато они пахнут своим утренним счастьем, наполнившим острой перечной страстью крохотную квартирку среди панельных сот, населенных их земляками. Счастьем, сотворенным наспех, в скрипучей и просевшей кровати, застеленной протертыми и влажными от пота простынями. А вот нагреть воды на двух конфорках узкой плитки и помыться они не успели. Потому запах счастья так ощутим.
        Еще не старый мужчина, одетый в костюм из натуральной шерсти. Ему явно жарко, но он терпел, потел и прел в своей шерстяной броне. Весящий на добрый десяток, если не больше, лишних единиц по шкале соотношения веса и массы тела. Ему бы что-то полегче, да пройтись между своими станциями, их же всего три от первой до последней. Нет, отставить, никак невозможно, у него не в меру дорогой костюм, лучше покрываться испариной и темными дорожками на сорочке под пиджаком. Но даже запах его прокисшего пота, лосьона после бритья «Burberry», вчерашнего крепкого алкоголя и начищенных утром туфель не перебьет внутреннего ambre, отдающего сладостью только-только начинающегося разложения.
        Он обречен, но не хочет признаваться в этом даже самому себе. Или пока не знает, все возможно. Рак, цирроз печени, грозящий скоро перейти в стадию некроза, или еще что-то, не менее плохое. Но он лишь вытирает раскрасневшееся лицо платком и потеет дальше. С кишечником тоже не все в порядке. Он думает, что никто не понимает, когда портится воздух. Ошибается… и добавляет немного в общий букет.
        «Одноглазый» помотал головой. Да уж, поездочка вышла не из самых приятных. Но что поделать? И русские порой пахнут хуже приезжих. Однако они русские.
        - Так антифа? - Шилов уже приготовился выходить, но мысль не давала покоя. Подраться он любил. Особенно когда было за что.
        Они самые. Антифа. Подстилки, ложащиеся под любого, кто предложит денег, чтобы те вышли за… за что угодно. За права геев и лесбиянок. За «против» ненужной стране войны. По чьему-то мнению ненужной. А вовсе не по их личному. И за поддержку миграционной политики, и против национализма, само собой. Им же все равно. Все люди братья. А русским вообще принадлежит кусок от Оки и до Волхова. Не больше. Ну-ну.
        Чолокян, сев рядом, посмотрел на спящего одноглазого. Достал из куртки ПМ и приготовился сидеть дальше. Пусть поспит. И так всю ночь сторожил. А то, что у него на тыльной стороне ладони кустарно сделанная и так и не сошедшая со временем свастика? Да и черт с ним. Мало ли. Кто каких глупостей раньше не делал.
        Глава 9
        Смерть среди снега
        Самарская обл., аэропорт Курумоч
        (координаты: 53°30?06? с. ш. 50°09?18? в. д.) -
        Волгоградская обл., г. Калач-на-Дону
        (координаты: 48°41?00? с. ш. 43°32?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Морхольд выдохнул, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть наружу. Привалился спиной к одиноко стоявшему столбу и огляделся. Насколько получилось. А получилось плохо. Что тут разглядишь, когда понизу и посередке белым-бело, а поверху - серость, прерываемая той же белизной?
        Все вокруг накрыло огромным белым покрывалом. Неожиданно, всего пару минут назад. Хотя глупо поражаться очевидному. На дворе не лето. Поздняя осень, это вам не в тапки гадить. Сердце медленно приходило в себя. Кровь потихоньку успокаивалась. Жуть, сидевшая у него на плече, лизнула в щеку и зашуршала в новое гнездо - плащ-палатку, закрепленную на самом верхе рюкзака.
        А как хорошо все начиналось…
        Точность - вежливость королей, конечно. Но и обычные люди ею должны отличаться. Морхольд причислял себя к пунктуальным людям. Сказано явиться к шести часам за жилетом-корсетом, он и явился.
        Обновка, надетая поверх майки, пришлась впору. Умение мастера Петра и рекомендации майора Коржа превратили кусок кожи в произведение искусства. Произведение, выполняющее вполне прозаические, но от того не менее прекрасные функции. Любой ортопед оказался бы доволен. Морхольд оказался доволен даже больше.
        Затянутый на широкие ремни и крючки корсет сидел как влитой. Хотя было ясно, что привыкать к нему и привыкать. Через несколько часов носки Морхольд наверняка задумается о том - а не выкинуть ли его к едрене фене?
        - Пластины стальные, - Корж потыкал пальцем, даже постучал. - Ножом не пробить.
        - Спасибо.
        - Пользуйтесь. Хорошим заказчикам - хорошие вещи. Любой каприз, вы же знаете.
        - Ну да.
        - Все остальное и не важно. - Корж кивнул и ушел к себе.
        Морхольд посмотрел ему вслед, натянул свитер, куртку от летнего камуфляжа и теплую новую «вудленд». Разгрузку пришлось немного ослабить, чтобы спокойно надеть сверху. Магазины с оставшейся «семеркой» оттягивали передние карманы. Раньше спина разоралась бы сразу же. А вот с корсетом дело шло лучше.
        - Давай помогу, - Лепешкин поднял рюкзак, дожидаясь, когда Морхольд закрепит патронташ. - Нагрузился, как верблюд. Спина выдержит?
        Морхольд только пожал плечами. Должна выдержать. Иначе как он доберется куда надо?
        Вертикалку не получилось повесить на плечо, пришлось притянуть к рюкзаку. Рядом с унтами, свернутым спальником и пенкой. Противоположную сторону здорово оттягивали лыжи. Собрался он, что и говорить, основательно. Все, вроде бы, нужное и необходимое, но тяжело. Хотя идти в заволжские степи сейчас, когда снег уже выпадал, без лыж? Такой глупости Морхольд позволить себе не мог. Приходилось терпеть.
        - Ты, братишка, это… - Лепешкин запнулся. - В общем, ну…
        - Где нужная площадка? - Морхольд оперся на рогатину. - Пошли туда.
        Что хотел сказать Лепешкин? Скорее всего, то, что хочется сказать близкому человеку тогда, когда больше можешь не увидеть. Почему не сказал? А вот такая особенность человеческой натуры. Мужики же не плачут и уж тем более не говорят чего-то нужного и вовремя. Зато потом, глуша водку, вспоминают и плачут. Беззвучно, так, что внутри все сжимается и рвется наружу. А поздно.
        Площадка оказалась частью взлетной полосы, окруженной со всех сторон бетонными блоками и двумя серьезными постами. Сперва Морхольд не понял, в чем дело. Пока не увидел серо-серебристый горб, практически не заметный на фоне неба, выползающий из ангара. Для чего дирижаблю взлетная полоса? Вот именно, что совсем не нужна. Ему только бы крепиться к чему, как кораблю.
        - Думал, может, проспишь, - летун стоял, застегнутый по самое горло, в кожаном ушастом шлеме, с очками и в раскатанной маске. - Так нет, придется везти тебя из-за бабьей дури. Я ж честный человек, слово держу.
        - Доброе дело сделаешь, не обломишься, - Морхольд с сомнением посмотрел на шевелящийся Левиафаном дирижабль. - Глядишь, на том свете зачтется. Слушай, пилот, а он у тебя прям летает или так?
        - Охренеть! - Кликман покачал головой. - Он еще и недоволен. Тебе, как пассажиру класса ви-ай-пи, полагается спецобслуживание.
        - Да ну?
        - Вот-вот, понял, уловил сарказм, звучащий в моих словах? Я капитан судна, и если что - полетишь вниз. Без парашюта.
        - Был молод и горяч, капитан, - Морхольд хмыкнул, - волнуюсь. Прямо как интеллигентная девушка на первом свидании.
        - Бывает, - пилот посмотрел на три деревянных огромных ящика, приближающихся к ним. - Черт, опять псарню везти.
        Ящики лаяли. В полном смысле этого слова. Просто захлебывались гневным гавканьем.
        - Терьеры, - пояснил летун, - ходовой товар. У нас тут был свой питомник от погранцов, вот, теперь выращиваем.
        - Знаю, - Морхольд проводил ящики взглядом. - Так и будет всю дорогу?
        - Да успокоятся, думаю. Всегда по-разному.
        - Летим-то куда точно?
        - К Волгограду. В заводской район. Везем товар, забираем генераторы. Люди там с руками и умными головами, целое производство наладили. Как в Великую войну. Ты проходи, не задерживайся. Пассажиров немного, но каждого еще проверить бы хотелось. Тебя не буду, Ди тебе почему-то доверяет.
        Лепешкин шмыгнул носом:
        - Я утром видел того пацаненка, даже заплатил.
        Морхольд дернул щекой:
        - Что-то узнал?
        - Не особо много. Из здоровяков на КПП видели четверых. И все незнакомые. Погода была, сам помнишь какая. Так что они все рожи замотали кто чем мог.
        - Понятно. Ладно, Саш… - Морхольд хлопнул того по плечу. - Спасибо тебе. Береги себя, чудо гороховое. Может, еще свидимся когда.
        - Давай, - Лепешкин как-то грустно кивнул. - Бывай, Морхольд. Это…
        - Да?
        - Как тебя звать на самом деле?
        Морхольд усмехнулся.
        - Как Потапыча.
        - Кого?
        - Не забивай голову, Саш. Береги себя.
        Он развернулся и пошел к воротцам, куда уже заехал тягач с платформой. Не оглядываясь. И правильно сделал. Возле единственного участка стеклянной стены бывшего аэровокзала стояла невысокая худенькая женщина, смотря мужчине вслед. А кто знает, что может помешать серьезному решению? Всяко же бывает.
        Дирижабль впечатлял. Других слов тут практически и не подобрать. Вытянутая сигара серебристо-серого оттенка из дюраля, на которую сейчас натягивали камуфляжную сеть. Прильнув к ней и раздуваясь в сторону, увеличивался мешок мягкой части с подключенными горелками. Про нее Морхольду, путаясь и многого не понимая, Лепешкин рассказывал вчера, в харчевне.
        Смысл Морхольд понял. Ноу-хау заключалось именно в использовании старейшей воздухоплавательной конструкции для подъема-спуска. Хватало наполняемой горячим воздухом части, исключительно чтобы подняться чуть выше деревьев. Дальше в силу вступала жесткая часть, и без того рвущаяся вверх. А как еще принайтовить воздушное судно к чему-то, как не снизившись до минимума?
        Но вообще это показалось полной хренью. На кой ляд оно такое надо, если дирижабль жесткий? Хотя, конечно, мало ли…
        Гондола, видневшаяся по низу, состояла из открытых и закрытой частей. Рубки на носу и на корме обшили тонкими металлическими щитами, открытую часть прикрывала только металлическая сеть. Видно, не врали по поводу воздушных опасностей вчера сразу несколько человек. Броня не особо нужна, кто станет стрелять сейчас, когда авиации нет? А против живой силы нужно просто хорошее прикрытие. И пулеметы. Их Морхольд разглядел сразу. Четыре огневые точки, разнесенные по углам гондолы. Шарнирная система явно позволяла спаренным ПК и одному «КПВТ» стрелять и вниз, и вверх.
        - Впечатляет? - поинтересовался Кликман. - Думал, наверное, что у нас тут монгольфьеры, а?
        - Впечатляет, - кивнул Морхольд. - Неужели все вот это лежало в хранилищах?
        - Ты не шпион? - поинтересовался летун. - Такие, знаешь, вещи тебя опасные интересуют.
        - Не шпион, - Морхольд мотнул головой на корму. - А это что за механическая икебана? Как в «Мумии» второй.
        Кликман сплюнул. Вопрос, судя по всему, он слышал не первый раз.
        - Как в кино, да. И хватит на этом. Работают двигатели на газу, вон там баллоны. Очень опасно, но деваться некуда. Есть углы наклона и подъема, плюс помогают развивать скорость в ветер.
        Углы подъёма-наклона? Скажите, пожалуйста-а-а… а что ещё тут есть? У этих гениальных воздухоплавателей?
        Морхольд посмотрел внимательнее на мягкую часть дирижабля. Вон оно что, ну-ну. Мягких оболочек две. И они не сходятся друг с другом. Это верно, иначе как восстанавливать гелий внутри жесткой части, ведь установка подключается из гондолы, верно? А прямо под раздувающимися баллонами, точно, виднеется что-то вроде надувной пластиковой лодки. И горелок две, вон, с правого борта заметно вторую.
        - Спасательные шлюпки? - он показал на них. - Да вы тут и впрямь просто гении. Честно.
        - Захочешь жить, не так раскорячишься, - летун закурил. - Парашюты на всех пассажиров с собой брать накладно. А так, если что, сколько-то да могут выжить. Если повезет.
        - Ты прямо меня утешил, - Морхольд хмыкнул. - Ладно. Где подниматься на борт вашего корабля, капитан?
        - По трапу, где же еще. Вон, видишь, опускают? И это, у тебя ж твое копье раскручивается? Ну вот, собери его. Такой зубочисткой мне ты все попротыкаешь.
        Да, теперь Морхольд заметил трап. И еще раз убедился в правильности простой мысли. Могут умереть поэты, художники, музыканты, прозаики и театральные актеры. Человечество проживет. Да, кому-то будет очень плохо, кому-то все равно. Как и сейчас. Но пока будут жить и мыслить инженеры - человечество останется самым сильным видом планеты. И выживет, обязательно выживет. И, слава богу, в Курумоче инженеров хватало.
        Рогатину он раскрутил и, перетянув посередке куском шнура, повесил на плечо. Летун прав, на кой ляд таскаться внутри гондолы с его таким вот ответом злобному миру?
        Морхольд поднялся на борт. Чувство непривычное. Чуть качало, но не как в лодке или на палубе большего судна. Интересно… Он прошел к рулевой рубке, где заметил два ряда сидений, закрепленных на палубе. Кроме него здесь пока еще никого не было. Только у приборов управления суетился молодой паренек, одетый в настоящий кожаный комбинезон, подбитый овчиной. И в унтах, таких же, как у него.
        - Молодое поколение, - кивнул на парня Кликман. - Растет смена, растет.
        - Будет холодно?
        - Конечно будет. Да еще как. Ты б унты тоже надел, что ли.
        - А сам?
        Кликман усмехнулся:
        - У меня ботинки хорошие. Леша! - парень обернулся. - Давление нормальное?
        Тот кивнул и вернулся к своим занятиям.
        - Ума палата. Остальные не такие. Кроме инженера. Вон он, золото мое.
        Нежность, проскользнувшая в голосе, заставила Морхольда содрогнуться. Обернулся, выискивая объект таких тонких чувств, и расслабился. Дмитрий «Элвис» Кликман явно любил подшутить над новыми знакомыми. Летный комбинезон обтягивал вполне себе ладную женскую фигурку. Лица Морхольд не увидел: инженер натянула морской шарф по самые глаза, вдобавок закрытые плотной маской с очками.
        - Попался… - Кликман довольно расплылся в улыбке. - Видел бы ты себя со стороны.
        - Что за груз, если не секрет? - Морхольд рассмотрел двух ребят из летной, судя по форме, команды, что-то притягивающих и закрывающих сверху брезентом.
        - Да не особо секрет, - Кликман достал сигарету, покрутил в руках и убрал, - кожи, клей, некоторые механизмы, собираемые в мастерских. Балыки, хотя чего они сами их не таскают, не совсем понятно. У местных там чуть ли не небольшая флотилия, прямо как в Великую Отечественную, рыбачь под присмотром, хотя, конечно… ничего не знаю про их Волгу. А там что за люди? Ну, просто Морхольд, это, как тебе сказать? Трудовые ресурсы.
        - Рабы?
        Кликман кивнул. Вроде бы и виновато, но со скрытым достоинством. Мол, и что?
        - Мне все равно, - Морхольд пожал плечами, - не мое дело. За долги, думаю, из местных?
        - Угу…
        - А как там, в Волгограде, вообще? Я пару раз добирался до Саратовской области и каждый раз назад поворачивал. Очень уж там люто с мутантами.
        - Это ты верно заметил, - Кликман что-то крикнул, применив совершенно специфичный технический жаргон, сплетенный с таким матом, что даже Морхольду стало стыдно. - Вот рукожопы, а?! О чем мы? Ах да. В Волгограде, как везде, наверное, ну, думаю так. Феодализм, настигающий неотвратимо и со все увеличивающейся скоростью. И остатки технологий, стоящие на службе не у всех. Такой, знаешь, дизель-панк, мать его. Речные бронированные суда и люди, запряженные в плуг. Пусть такое я и видел всего пару раз, по самым границам области. Сверху.
        - Как быстро мы все оскотинились, ты это хочешь сказать?
        - Полагаешь, именно это?
        - Есть еще варианты? - Морхольд усмехнулся. - Тебя же дернуло при слове «рабы». Жестко, но справедливо. И ведь никто не застрахован, так?
        - Никто. - Лицо Кликмана стало жестким. - Ладно, хватит трепаться. Взлетим, посмотрим как полет, там и поговорим. Веришь, мне порой очень хочется поговорить. А боюсь. Леша, иди уши грей в другом месте. А то я тебе быстро припомню твою контрабанду, щенок!
        Подковерные игры, интриги, тайны местечковых мадридских дворов. Ничто не изменилось с Беды, ничто. Морхольд снял рюкзак, сел, стараясь не думать ни о чем. Впереди был первый полет за двадцать лет. Стало страшновато. Жуть, дремлющая в расстегнутом отвороте куртки, неожиданно высунула мордочку и лизнула его кончиком языка. По носу. И вновь прижалась к груди, зашипев как-то по-особенному.
        - Ты, однако, любишь ластиться… Подлиза.
        «Контрабандист» Леша, недоуменно глядя на разговаривающего с самим собой мужика, покрутил пальцем у виска. Морхольд накинул капюшон, уже немного жалея, что не последовал совету обуть унты. И попробовал задремать. Почему бы и нет?
        Вокруг скрипели и потрескивали сиденья, кто-то садился, ерзал. Нервный смешок, слегка выше, чем обычно, голос, глубокое сопение. Да он тут не один, кто боится. И правильно. Интересно, каково бедолагам, сидящим только под навесом из брезента посередке гондолы?
        Под ногами, гулко булькая, начал разогреваться какой-то аналог калорифера. Ну, генератор здесь есть, сейчас станет чуток теплее. Летуны храбрые люди, что и говорить. Представить себе, каково это - гореть на высоте, Морхольд не захотел. Зачем?
        Толкнули его довольно скоро, еще заснуть как следует не успел.
        Морхольд приоткрыл глаз. Кликман, довольный и улыбающийся, явно хотел продолжить разговор.
        - У тебя здесь курить можно, Чкалов?
        - Нет. А вот продемонстрировать тебе инструменты для пожаротушения я просто обязан. Так что пошли. Рюкзак оставь, не убежит. Солнце, присмотришь за вещичками?
        Давешнее «солнце», на взгляд размером с третьим-четвертым, кивнуло. Морхольд, стараясь не смотреть за борт, двинул за широко шагающим Кликманом. Курить, значит, все-таки можно. Уважение и восхищение от храбрости пилота и его команды смешивалось с не меньшим переживанием по поводу своей же дурости.
        Но, как ни прячь голову в песок, из открытой части гондолы увидеть окружающее все же пришлось. И не сказать, что Морхольд испугался. Даже наоборот. Потому что такого ему видеть прежде не доводилось. Вернее, все было по-другому. Точно, как с велотренажером, как-то раз опробованным до Беды. И педали крутишь, и устаешь, но… Не так, не так. Это не велосипед.
        Простор. Режущий лицо ветер. Холод. Это если бы Морхольд хотел сказать кратко. А если нет…
        Простор бил сильно, навылет, заставляя дыхание на какой-то миг остановиться. Бескрайнее, пусть и серое небо - насколько хватало взгляда. Земля, бурая, черная, с белыми проплешинами и остатками зелено-золотого, плыла под ногами, маня к себе. Страх никуда не делся. Страх просто затаился, сменившись каким-то совершенно детским восторгом. Восторгом, тут же перешедшим в ожидание. Чего? Морхольд не смог бы объяснить.
        Здесь, на высоте, стоя в открытой небу дюралевой лохани, он ощущал себя никаким не венцом творения. Там, внизу, даже еле ходя, Морхольд мог неизмеримо больше. А здесь, плывя в сотнях метров над существами, всегда жаждущими человеческой плоти, он казался себе безвольным и беспомощным младенцем.
        Говорят, все пилоты немного сумасшедшие. Сумасшедшие по-хорошему, именно так и никак более. Как еще объяснить тягу бескрылого существа к полету? Морхольд такой тяги не испытывал. Он испытывал слабость и переживал ее, глотал и насыщался целыми пригоршнями.
        Говорят, небо подарило людям свободу. От чего именно? От возможности двигаться куда захочешь? Скорее всего, что так. Свобода казалась мнимой. Без жестяной банки с гелием и двух движков, раскручивающих лопасти винта, никакой свободы нет и в помине. Скорее тюрьма, для кого-то дающая иллюзию воли, а кому-то, как беднягам, сидевшим в колодках, не дающая и ее.
        Морхольд потер лицо, поднимая повыше воротник свитера и застегнув клапаны капюшона.
        - Какая высота? Километр?
        - Ты смеешься, дружище? - Кликман, остановившийся у небольшой двери на самой корме, развеселился. - Двести пятьдесят метров. Километр, скажешь тоже…
        - Утешил, - буркнул Морхольд, - лучше бы километр.
        - Ты бы там замерз сразу, - хохотнул летун, - да и зачем тебе такой потолок?
        - Сколько времени надо твоим шлюпкам? А парашютом я никогда не пользовался. Да и не выдали же, так?
        - От кого прыгать собрался? Внизу ПВО нет, ни ракетных, ни в виде зенитных орудий.
        Кликман щелкнул тумблером, и небольшая конура осветилась тусклой лампочкой.
        - Металл везде. - Он постучал ногтем по потолку и стенке. - Так что кури, только пепельницы индивидуальные, вот, держи.
        Морхольд закурил, взяв в руки блестящую банку из-под, судя по форме и размеру, сгущенного молока. Великое изобретение, не то что из-под буржуйской кока-колы, порой встречающихся. Куда там стряхивать пепел? И крышки толковой нет, чтобы загнуть и удобно повесить на какую-нибудь скобу, выпирающую из стенки.
        - Так от кого нам, на твой взгляд, стоит скакать с борта? - еще раз поинтересовался Кликман.
        - Не от кого?
        Улыбка не пропала, только стала ироничной.
        - Наслушался, думаю. Про драконов.
        - Они есть?
        - Куда ж без них. Если голуби стали типа птеродактилями, то почему не может быть драконов?
        - А серьезно?
        - А если серьезно, просто Морхольд, то определенного рода странные крылатые твари нас ждут дальше. И огнем они не плюются. Просто больше по размерам обычных крыложоров, вот и все.
        - Действительно, и чего это я? - Морхольд согласно кивнул. - Они размером с ваши истребители?
        Кликман неопределенно покрутил кистью, мол, как хочешь, так и думай.
        - Ты и впрямь идешь к морю?
        Морхольд кивнул.
        - Я не поверил, если честно. Мне так-то тебя перевезти, как два пальца об асфальт. Назад генераторы, соль, что-то из оружия вроде бы. Рейс не просто окупится, у меня еще и к карману прилипнет немало. Интересно стало, что Ди так за тебя вписалась. Не в ее правилах делать добрые дела просто так. Сдается мне, просто Морхольд, что ты не просто… Морхольд. Ты, скорее, Бонд, Джеймс Бонд. Засланный к волгоградским по каким-то хитрым мотивам, да?
        Теперь уже очередь Морхольда покрутить рукой оказалась кстати. Хочется летуну думать именно так, то пусть себе думает.
        - Мутный ты какой-то, - покачал головой Кликман. - А впрочем, это не мое дело.
        - Волга встает на зиму?
        - Ты чего, и впрямь не в Волгоград, что ли?
        - Я к морю, говорил же.
        - Однако… какой только дури не слышал с самой войны начиная, но чтобы настолько… Повеселил, дружище. Ладно, пошли на воздух, будем подниматься.
        - Почему? ПЗРК внизу?
        - Да нет…
        Кликман уже стоял у борта.
        - Ты ж спал часа три, сморило прямо.
        - И?
        - За три часа расстояние мы покрыли не такое уж и маленькое. Скоро начнутся твои драконы. Здесь они, лапушки, водиться начинают. Смотри вон туда.
        И, довольно хохотнув, ткнул пальцем влево.
        Морхольд, подойдя ближе, всмотрелся. Очки бы ему точно не повредили. Ветер выбивал слезы не хуже КМС по боксу.
        Внизу проплывали остатки какого-то города, если судить по имеющимся высоткам. Темно-серые коробки, стоявшие практически посреди леса, виднелись хорошо. Чуть закрывая их, стлались дымчатые отсюда тучки. Не тучи, а именно тучки.
        И из них с грацией обожравшегося пеликана поднимались ширококрылые крыложоры. Если прикинуть, то размерами они и впрямь серьезно превосходили виденных им раньше.
        - Морхольд! - заорал Кликман, вынырнув из какой-то дверцы. - Лови!
        Морхольд поймал. Армейские защитные очки на широком эластичном ремне.
        - Занимай задний левый и чувствуй себя как дома! - Кликман поднял вверх большой палец. - А ты как думал? Вес груза в нашем деле первостатейная задача. Не могу же я еще и команду пулеметчиков с собой таскать. Отрабатывай. Умеешь ведь?
        Морхольд выругался. Мог и раньше предупредить. Он посмотрел на медленно поднимающихся крылатых и потопал к рубке.
        - Барахло заберу.
        Кликман понимающе кивнул.
        - Шевелись только быстрее. Они только с виду такие ленивые. Давай-давай, дружище.
        Он успел «быстрее». Столько продрыхнуть в дырявом пепелаце, летающем на честном слове, охренеть не встать. То-то так отваливалась вроде бы притихшая спина. Морхольд прихромал к гондоле, указанной летуном. Сел в не самое удобное сиденье, осмотрелся. Защелкнул крепления ремней, самых что ни на есть обычных. От легковушки, собранных из двух, крест-накрест.
        Так, понятно. Работать педалями. Средние - по кругу, правая - вверх, левая - вниз. Хорошо. Что за аппарат?
        Аппаратом оказался стандартный ПКТ, разве что сдвоенный. Дуги-наплечники? Хорошо. Прицел? Прямо как в старых, его детства, играх про Вторую мировую. Круг с сеткой и перекрестием. Восхитительно. А если лента перекосится, как быстро он ее протянет или выбросит?
        Морхольд глянул вниз. И выматерился. Обманчиво медленные крыложоры стали куда ближе. И понятно, почему летун переживает. Крылатые не думали снижаться. Наоборот, сильнее взмахивали длиннющими крыльями и шли вдогонку совершенно спокойно, на нарушая слитного строя. А уж глядя на вытянутые острые клювы, изредка поблескивающие так, как и должны поблескивать крепкие клювы, становилось еще понятнее.
        Лишь бы вышло стрелять. И все оказалось бы глупой случайностью, не более. Морхольд очень сильно надеялся именно на это. Ну, сейчас получится и проверить. Лишь бы не запутаться. Штурвал огневого управления лег в ладони удобно, приемисто. Морхольд нажал педаль, бросая гондолу вниз, ловя в перекрестье первую «пташку». И вжал спуски обоих стволов.
        ПКТ ожил. Завибрировал, урча и плюясь сталью со свинцом. Огненные полосы трассеров забрали чуть влево. Первый крыложор, явно знакомый с такими подарками, тут же заложил офигенный вираж, уходя вправо. Морхольд оскалился, радуясь своей удаче и возвращению этого, пожалуй, самого приятного чувства для мужика. Стрельбе, именно стрельбе, со всеми сопутствующими делами. Запахом сгорающего пороха, грохотом выстрелов, толчками оружия и совершенно уникальным, безумно прекрасным чувством. Тем, когда ты можешь считать себя пусть и маленьким, но крайне опасным божком войны. Да, о да, этого Морхольду немного не хватало.
        Трассеры прошили воздух, дотягиваясь, доставая огромное и, вместе с тем, такое ловкое тело крылатого врага. Крыложор, явно жалея о собственной торопливости и желании оказаться первым, закувыркался в сторону, надеясь выпутаться. Морхольд ему этого не позволил.
        Пули хлестнули совсем рядом, почти касаясь серовато-желтого, еле-еле покрытого редкими блеклыми перьями крыла. Крыложор вытянул сильную шею, раскрыл клюв, наверняка по-своему матеря стрелка. Следующая очередь зацепила, рассекла кончик крыла, жадно вгрызлась дальше, закрепляя успех. Вспыхнули перья, разлетелись в воздухе первые струйки темной крови. Крыложора потянуло вниз, заставив сложить крылья, потом бросило в штопор, отводя от дирижабля одну из опасностей.
        Морхольд дико и хрипло заорал что-то животное, взвыл, радуясь удаче. Да-да, мать вашу, это было его! Его собственное личное счастье, воняющее смазкой, сталью и порохом. Жесткое и тяжелое, но очень родное и близкое. Да, твари, вам не повезло. Вы, крылатые выродки, напоролись на Морхольда, любящего стрельбу так же, как он любит женщин. Да-да, именно так!
        Он хрипло кашлянул, с натугой проворачивая сваренный курумочовскими Кулибинами станок, навалился, разворачивая тяжелые дуги. Тяжело? Да и хрен с ним. Лишь бы надежно.
        Тяжелый - значит надежный. Так сказал, давным-давно, Борис Перо. И Морхольд в чем-то с ним был согласен почти полностью. И пусть перед Бедой различные пластики стали все распространеннее, это осталось там, позади. Ведь редко что заменит металл. А уж сейчас, так тем более. Молодой и глупый Морхольд верил, что автомат Калашникова так надежен, что может стрелять, даже искупавшись в грязи. Несомненно, может. Но не всегда.
        ПКТ грохотал дальше, Морхольд радостно вопил, наслаждаясь вернувшимся счастьем, крыложоры уже не парили, нет. Они метались, стараясь не угодить под огненные струи. Соседняя гондола тоже не давала спуска. Пулемет трясся, выплевывая дымящиеся гильзы. Станок похрустывал под собственной тяжестью, вертелся как надо, смазанный и ухоженный.
        Пулемет Калашникова, его ПКМ, всегда был прекрасен. Прекрасен своей лаконичностью, идеален в своем неповторимом стальном удобстве и великолепен при дружбе с ним. В детстве Морхольда каждый мальчишка, о да, даже воспитываемый в семье либеральных и толерантных космополитов, поклоняющихся Будде и проповедующих исключительно ценности однополой любви, мечтал об оружии. Несомненно, кто-то запросто бы и оспорил, да. Вот только, подтвердят бывшие и действующие сорванцы, ставшие мужчинами, каждый шкет мечтает об оружии. И это не странно.
        Юркий сизо-голубой крыложорчик, нырнув в воздушную яму, хитро поймал поток, набирая скорость. Морхольд хмыкнул, закусил сильно отросший ус и нажал спуск, дождавшись подъема. Тварь, что говорить, хитра от своей дикой природы. Да только Морхольд хитрее. Пули практически разорвали крыложору грудь, отбросив удачно, прямо на следующего, крупного быстрого монстра. Тот чуть замешкался, отворачивая от несущегося навстречу менее удачливого собрата. Морхольд сплюнул, чувствуя бегущую все быстрее кровь. Кровь, стучавшую в висках так, как не с каждой женщиной.
        Оружие возбуждает не хуже женщины. Уж точно не хуже, особенно если женщина является таковой только по первичным половым признакам. Хороший ствол, как самая страстная красотка, заставляет бежать кровь… и это нормально. Что порой хочется погладить больше? Гладкий и великолепный женский задок или гладкое и великолепное цевье?
        Сейчас Морхольду куда ближе казалась его «спарка», работающая без проблем, тарахтящая емкими очередями, стегая металлом и не подпуская крылатую смерть ни к нему, ни к другим людям. Оба ствола слали вперед смерть, полностью слушаясь его, Морхольда, приказов. И он радовался этой прекрасной симфонии смерти, такой послушной в его руках.
        Любой пулемет подобен блондинке валькирии, с его-то мощью и силой, равной тактико-техническим характеристиками дочерей хевдингов, взятых Одином к себе в свиту. Шелест протягиваемой ленты и блеск патронов так же прекрасен, как и шелк светло-золотистых, сверкающих пшеничными колосьями на солнце волос. Отдача во время очередей, сотрясающая все тело, не равна ли усилиям мышц богинь войны, перекатывающихся под кожей, закрытой сверкающими доспехами?
        Морхольд рванул влево, не успевая перехватить ускользнувшую от него парочку черно-серых тощих птеродактилей, что-то каркающих друг другу. Но сосед-стрелок выручил, подстраховал, срезал обоих тварей одной очередью, заставил кружиться и скользить вниз двумя темными, брызгающими алым, болидами. Чуть проглянувшее через тучи солнце мазнуло по черным стволам соседнего боевого поста, уже возвращавшимся назад. Поста, стрелявшего с точностью снайпера.
        Любую «снайперку», даже крупнокалиберную, Морхольд заслуженно равнял с тонкой и опасной восточной брюнеткой. Ствол, такой же длинный и идеальный, как ее ноги, приклад, аккуратный и удобный, точь в-точь, как и то, что ниже спины. Ну, а уж если говорить о моменте самого выстрела… - и сравнивать? Морхольд усмехнулся, подумав, а если бы кто сейчас смог прочитать его мысли? За кого приняла бы его такая незаурядная личность? Верно, за кровожадного и озабоченного маньяка. Но стесняться этого не стоило. Совершенно.
        ПКТ загрохотали гуще и чаще: вынырнув откуда-то сверху и сбоку, опасно и близко, на дирижабль заходило целое звено из трех крыложоров. Белые раскаленные нити потянулись к ним, рассыпаясь сотнями кипящих капель от разлетающихся после попаданий пуль. Ленты, шелестя и позвякивая, распадались на звенья, с лязгом собравшиеся у ног Морхольда в уже приличных размеров кучку.
        Да, Морхольд не стеснялся самого себя. Да, он на самом деле любил свое дело. И другого себе не хотел. Войну можно любить в разном виде. Пафосную глянцевую картинку он не воспринимал уже в детстве. В отличие от редких и правдивых разговоров по душам со старшими, бывавшими на ней, настоящей. И сейчас, стреляя по крылатым образинам, и позавчера, убивая грабителей, спасших его только из-за вещей и неделю назад, прорываясь с Дарьей через Отрадный, Морхольд, скрипя зубами от боли и усталости, все равно чувствовал себя на своем месте. Это просто была его настоящая жизнь.
        Патроны закончились практически одновременно с целями. Последнюю, трусливо удиравшую за светлые облачка, расстреляли из чего-то ручного, похожего на ружье самого Морхольда. Красиво и беспощадно, тут же влепив следующий выстрел, стараясь не просто убить, а снести к чертям собачьим голову с вытянутой и не такой уж крепкой шеи. Морхольд, порыскав в поисках врага, выдохнул, отпустив штурвал из совершенно мокрых ладоней. Откинул капюшон, задрал очки на лоб, наслаждаясь холодным воздухом. И отдыхом. Вполне заслуженным отдыхом.
        Вот сейчас он примирился с небом. С его простором и свободой. И его, вот и смешно, и грешно, примирило нападение глупых голодных мутантов. То, как он смог вернуть себе силу оружия, пороха и огня. То, как он оказался почти равен пилотам и их умению водить воздушные суда.
        Жуть, высунувшись из отворота куртки, диковато осмотрелась. Бедная зверушка, явно нагадившая у него за пазухой, приходила в себя.
        - Чшш, - Морхольд погладил Жуть. - Все в порядке. Спи дальше.
        Жуть спать не собиралась, несомненно ожидая еще одного подвоха в виде грохота и пороховой вони. Забралась к нему за спину, вцепившись в разгрузку, тихо засопела-засвистела прямо в ухо. И тут же дернулась от неожиданности, больно проколов когтями все слои одежды. Зверушку испугал хрипло каркнувший динамик, ранее не замеченный. Внутренняя радиосвязь, прямо магия какая-то.
        - Все целы, - Кликман казался очень довольным. - Не спрашиваю, а говорю, что все целы. Мы не подпустили ни одну из пташек. Молодцы!
        - Спасибо, - Морхольд нажал на клавишу обратной связи. - Отстегиваться?
        - Нет, - в динамиках раздался женский голос, - пока рано. Классно стрелял, сосед.
        О как, пулеметным снайпером оказалась женщина. И вряд ли инженер.
        - Ты тоже молодец, - Морхольд улыбнулся, - красава, че…
        - Хватит трепаться, - Кликман усмехнулся. Хотя в динамике это прозвучало кваканьем, смешанным с бульканьем. - Проверьте боезапас. Сейчас каждому принесут дополнительные ленты. Впереди «лысянка».
        - Чего? - переспросил Морхольд.
        - То самое место, о котором тебе рассказывали, - ответил Кликман, - где водятся драконы. Их нельзя подпускать ближе десяти метров.
        - Что у них?
        - Кислота, - отозвалась соседка. - Сейчас… вон, посмотри вниз.
        Морхольд посмотрел. Пришлось нацепить очки. Его единственный рабочий глаз крайне жестоко отстегал ветер, лихо ворвавшись в щели гондолы. Слез сейчас еще не хватало, угу.
        Почему «лысянка», стало ясно сразу. Пустая огромная плешь, предвещающая степь, небольшие пролески где-то далеко по ее краям. Действительно, очень напоминало лысую макушку, окруженную редкими волосами.
        - Твари живут в рощицах, - женщина-снайпер вздохнула. - Скоро увидишь то, что осталось от «Утенка». Его сожгли год назад.
        Морхольд не ответил. Что тут скажешь?
        Ребра дирижабля виднелись внизу, правее курса. Черные и переломанные, они торчали вверх руками, тянущимися к небу с немой мольбой. Памятники людям, рискнувшим покорять ставшее злым небо и поплатившимся за это жизнями. Морхольд даже был готов простить им работорговлю или… помощь в ее осуществлении. Почти.
        - Если появятся, нам надо продержаться минут десять, - Кликман казался очень серьезным, - а потом пойдем на сверхсветовой.
        - Че-го? - поразился Морхольд.
        Судя по смеху из динамика, остальные стрелки явно знали, о чем речь.
        - С приводом у нас все в порядке, - продолжал валять ваньку летун, - мой личный очаровательный Чубакка все сделала в лучшем виде.
        - Скажу сестре, чтобы припомнила тебе Чубакку, - соседка тоже улыбалась. - Знать бы, правда, кто это.
        Морхольд усмехнулся. Как объяснить детям Беды то, что они никогда не увидят?
        - Чубакка хороший, - заявил он, - но…
        - Что «но»?
        - Большой и волосатый чувак, говорящий с помощью рычания в разных тонах и вариациях. Так что, в принципе…
        - Морхольд, ты каналья, - констатировал летун. - Никакой мужской солидарности, сдал со всеми потрохами. За это не расскажу тебе, как мы пойдем на сверхсветовой.
        - Уж расскажи, будь добреньким, - Морхольд оглянулся на какой-то шум. В гондолу боком протиснулся давешний парень из палубной команды. Деловито защелкал поднимаемыми крышками и лентами, звенящими свеженькими звеньями.
        - Реактивная тяга, чего уж там, - Кликман довольно вздохнул. - Опасно, но куда опаснее ждать вон тех тварей. Уважаемые бортовые стрелки, приказываю прекратить треп и вернуться к вашим прямым обязанностям. Да, Морхольд, оно не особо важно, но ты только что отработал свой долг, возникший по причине несказанной доброты госпожи Ди.
        - Ты меркантильная сволочь, Кликман, - проинформировал Морхольд, - жадная меркантильная подлюка.
        - Жадность не порок, в отличие от бедности. Ладно, ребят, приготовились. А я пойду займусь ускорителями. Их нам хватит где-то на полчаса лета. Сели все!
        Судя по крику, под «всеми» Кликман имел в виду пассажиров. Морхольд проверил, как ходит станок, попробовал педали. Механизмы работали на «ура». Он пригляделся, ища цели. И увидел. И они ему крайне не понравились.
        Внизу, мелькая желтыми высохшими волнами, текла степь. Давно не самарская, и даже заметно чужая. Ветер трепал ее, разлохмачивая неровно трепыхающиеся разнотравье и сухостой. Гнул редкий кустарник, торчавший обожженными скелетами. Поднимал пыль от высохшей под его напором земли. Нес дирижабль вперед и вверх. И точно так же помогал новому врагу, видневшемуся пока еще поодаль, плывущему над темными массивами рощиц.
        Морхольд прикинул размеры трех пока еще плохо различимых тварей. Эти были куда больше недавних мародеров-крыложоров, да-да. И отличались от них так же, как большая белая акула отличается от черноморского катрана.
        Мощные вытянутые тела, казавшиеся отсюда светлыми, в редких черных пятнах, плыли важно и неторопливо. Ошибочно неторопливо, по скорости явно сравнявшись с дирижаблем. И как пока ни старался капитан и команда «Сокола Элвиса», они явно догоняли, пока идя параллельным курсом.
        Морхольд пошарил по карманам, помня, что убирал пару самокруток куда-то не так и далеко. Отыскал и, подумав, взял одну из гильз. Придется попробовать курить в нее, опасаясь пепла или случайного огонька. Глупость, конечно, но почему-то курить захотелось до безумия. Да и эти, летящие сбоку, заставляли нервничать.
        Он всем нутром чуял исходящий от них животный ужас, нагоняющий даже быстрее своих хозяев. То ли разговоры на рынке так подействовали, то ли остов дирижабля, оставленный позади. Черт знает, в общем. Настроение неожиданно стало просто паскудным. Поселившаяся внутри тоска сплелась с вновь проклюнувшейся болью и на пару с ней выводила крайне интересные рулады на психологически-болевом уровне восприятия.
        Высушенная самокрутка должна была быть горькой. Но не была. Дымок пах чем-то сладким, надеждой и ожиданием. Морхольд тихонечко тянул, рассматривая приближающиеся живые дредноуты. Те прямо на глазах, пару раз сильно взмахнув крыльями, становились все ближе и больше. Бинокль бы, или еще какой прибор из оптики, рассмотреть… Морхольд хлопнул себя по лбу. Дурак ты дурак, Морхольд.
        В подсумке, висевшем слева, мирно дремал небольшой прицел к вертикалке. Морхольд, торопливо достав его, поднес к глазу. Всмотрелся, ожидая совсем уж серьезной каверзы свихнувшейся природы Беды. И не ошибся. Сюрпризов она подготовила достаточно.
        Больше всего кожистые великаны напоминали Стервь, явно состоя с нею в дальнем родстве. Крепкие, совсем не птичьи тела, длинные широкие крылья с какими-то прорехами по самым краям. Средней длины мощные шеи, вытянутые морды со светлыми пятнами по бокам, так смахивающими на глаза. Хотя именно их, тут Морхольд вряд ли ошибался, разглядеть пока оказалось невозможным.
        Темная, в густо-серых разводах кожа вздымалась под усилиями мощных мускулов. Вдоль хребта ему почудились торчащие шипы, но чего со страху не привидится? Но вот мелкие крылатые силуэты на спинах ему явно не показались. Чертовы крылатые твари, вдобавок к пока еще неведомой кислоте, владели дополнительными опциями. Хреновы драконы, не пойми как появившиеся на свет, несли на себе самый настоящий десант.
        В общем, подводя итоги, подлетающие противники имели явное как огневое, так и численное преимущество. Являлись, чего уж там, тяжелыми авианесущими ракетными крейсерами воздушного базирования. Вот такое вот дерьмо, мда.
        Морхольд погладил Жуть, крепко ухватил ее и пересадил на несущую раму гондолы, щелкнув по носу. Зверушка зашипела, обиделась. И назад не пошла.
        - Вот и сиди там, дурында, - Морхольд подмигнул ящерке, одновременно туша самокрутку прямо в гильзу, - и удирай, если что. Ты маленькая, легкая, выживешь.
        - Ты там с кем? - поинтересовалась соседка. - Сам с собой? У тебя все хорошо?
        - С домашним любимцем.
        - Кошка? - обрадованно взвизгнул динамик, испугав Жуть. Ну, что тут скажешь? Бабы, они и есть бабы. Коты, кошки, котики, котятки. Бой на носу, а этой все мимишность подавай.
        - Нет.
        - Хорек? - с не меньшей надеждой поинтересовался динамик.
        - Я отключиться забыл?
        - Ага. Так кто там у тебя?
        - Да черт знает, - протянул Морхольд. - Жуть какая-то.
        - Жуть?
        - Самая настоящая, потом покажу.
        - Забились.
        - Слушай, куда этим стрелять, а? - Морхольд покосился на тварей. И подумал о явной глупости Кликмана, давно должного заняться своей реактивной гравицапой.
        - Под крылья, в шею. В глаза или пасть попасть тяжело. Можно в основание хвоста, если получится, перебьешь нервы.
        - Да вы прям их изучали…
        - Изучали. - Динамик хрипнул. - После второго сожженного экипажа отправили ИЛы. Тогда штурмовиков было три.
        - Извини.
        - Не стоит. - Динамик замолчал.
        Морхольду стало неловко. Все-таки жизнь этих лихих ребят и девчат состояла не только из куража и веселья. А он, старый дурак, вовсе не подумал об этом.
        Динамик ожил. Ему нравился ее голос. Молодой, живой, мягкий. Совершенно не вяжущийся с потоком снарядов, что она метала из своего «КПВТ».
        - У меня есть половина ленты МДЗ. Тебе неудобно, но надо подпустить их ближе. Старайся попасть в легавых, тех, что на спинах. Не смогу стрелять раньше, чем метров с пятидесяти. Тогда сможем сбить одного, может, и двух.
        - А не собьем?
        - Не собьем, товарищ со странным именем, так все погибнем.
        - Как тебя зовут?
        Она помолчала.
        - Аня меня зовут. Анка-пулеметчица, так называют.
        - Прямо так?
        - Да. И старшие смеются иногда. Не знаешь почему?
        - Знаю. И не скажу.
        - Вредный… - Аня вздохнула. - Я слышала про твою цель. Димка растрепал. Это так…
        - Глупо?
        - Дурак. - Она вздохнула. - Это очень правильно. И даже немного романтично.
        - Сколько тебе лет? - неожиданно для самого себя спросил Морхольд. - Двадцать есть?
        - Некрасиво интересоваться у девушки ее возрастом. Ты разве не знаешь?
        Морхольд не ответил. Стало некогда. Легавые добрались до них раньше. А он, дурило, заболтался, упустил момент.
        Первые крылатые скользили уже очень близко. Мелкие собратья плавно и красиво упали со спин дредноутов, скользнули вниз, тут же поднимаясь на крыло. Морхольд рывком опустил стволы, нажал на педаль, разворачивая гондолу. Прицелился, ловя цель. И нажал на спуски.
        ПКТ снова загрохотали, размазали, разорвали небо двумя красно-белыми линиями, стараясь достать небольших противников. Морхольд, сжав зубы, ругался. Потому что так и не смог зацепить ни одну из черных галочек, несущихся к ним. Галочек, вооруженных на зависть любому наземному хищнику.
        В этих попадать оказалось сложнее. Он потратил не меньше двадцати - тридцати патронов, чуть зацепив только одного. Морхольд, глядя на мечущихся аспидно-черными дьяволами легавых, не понимал одного. Что в них опасного? Пока один, уйдя в штопор вниз, не смог подняться. Он превратился в стремительный силуэт, мелькнул совсем рядом, врезался в еле видимый край жесткой части дирижабля. Чуть не врезался. Кто-то смог его сбить на самом подлете, рискнув выпалить картечью. Скорее всего, тот же самый Соколиный Глаз, что сбил последнего из прошлой партии.
        Тварь разлетелась мелкими клочьями вспоротой груди, мелькнули судорожно бьющие крылья. А потом даже до Морхольда донесся едкий запах, поползший от растекшейся по корме слизи. Где она находилась в твари, было неясно. Но запах говорил сам за себя. Самая настоящая кислота.
        Морхольд зарычал, вцепившись в штурвал и поливая огнем мечущиеся черные силуэты. Двигатели на корме визжали, набирая обороты, не давали тварям приблизиться. «Сокол Элвис», подрагивая и скрипя, начинал ускоряться.
        Но поздно. Слишком поздно. Тройка преодолевших сотни метров страшилищ практически добралась. Осталось чуть-чуть.
        МДЗ разрываются красиво. Нет, на самом деле, весьма красиво. С ярким красным эффектом. У Ани получилось. Она попала. Ровно туда, куда стоило. В самое основание шеи дредноута. Три снаряда разорвались, полыхнув и разрывая плоть чудовища. Когда чуть позже вспыхнуло еще сильнее, Морхольд радостно заорал, чтобы тут же заткнуться.
        Хреновы огромные монстры провели их всех. Провели стрелка с ружьем. Провели Морхольда. Провели Аню.
        Пока стрелок сбивал мелкоту, а Морхольд колошматил по второму псевдодракону, третий поднырнул под него и оказался на расстоянии десяти метров от гондолы девушки. Подниматься вверх тварь не стала. Она сделала свое дело здесь.
        Морхольд успел заметить, как набухли большие мешки у самого основания шейных мышц. Надулись, вспучившись изнутри хорошо заметным зеленоватым оттенком. Он знал, что случится, попробовал развернуться туда и понял, понял сердцем, ухнувшим куда-то в живот, что угла поворота не хватит. И лишь моргнул, когда сквозь грохот и треск выстрелов и выхлопы двигателей до него донесся кашляющий звук. Пронзительный женский крик, поднявшийся на безумную высоту и упавший в захлебывающийся лай-плач, Морхольд услышал сразу же за ним. Вонь от разъедаемых кислотой кожи, краски, пластика, ткани и человеческого тела добралась чуть позже.
        Он заревел, вцепившись в штурвал «спарки», развернул стволы ПКТ - и время остановилось. Остались только враги и его пулеметы, ярость и грусть по совсем незнакомой девчонке, умиравшей в нескольких метрах от него. Умиравшей так страшно, что Морхольду хотелось выть от собственного бессилия и накатившего ужаса.
        Так он еще не стрелял. Никогда. Пули ложились кучно, попадая теперь везде, где нужно. Но слишком поздно. Морхольд, стиснув зубы и рыча, продолжал бой.
        В черной круглой сетке мечется черная ломаная галка… дадададанг! Пять баллов, старина, давай еще.
        Сбоку, стараясь попасть внутрь, мелькнуло смазанным силуэтом? ПКТ коротко гавкнул, скрипнул механизм, хлестнуло свинцом, отправляя крылатую сволочь вниз.
        Что-то хрипит динамик? Насрать, он занят! Дададанг! ПКТ несут смерть, только смерть, ничего кроме нее.
        Когда сквозь грохот и скрипы черных легавых донесся все нарастающий высокий свист, Морхольд ничего не понял. Его занимало другое.
        Один из мелкоты, прорвавшись через его огненную завесу, пролетел наверх. Там бабахнуло, потом кто-то заорал. Прямо перед Морхольдом на канате заболтался паренек в летном комбинезоне. Ружье с оптикой, кувыркаясь, полетело вниз. А прямо перед парнем, наплевав на прямые попадания Морхольда, возникла широкая и длинная морда, тараща белесые пятна с почти незаметными бусинами зрачков. Дрогнула пасть, блеснув слюной, потянулась к вопящей жертве.
        Свист наверху поднялся на какую-то немыслимую высоту. «Сокол» неожиданно сильно вздрогнул, прогнав волну по всему корпусу. Парняга заорал сильнее, оттолкнулся от кормы ногами, отлетев к гондоле Морхольда. Вцепился в заткнувшиеся и шипящие стволы, наплевав на ладони, ответившие шипению металла шкворчанием лопающейся кожи. Тварь, извернувшись, заложила вираж.
        Свист перешел в гул. Тварь, явно понимая его природу, поспешила нырнуть вниз. Но не успела.
        Два широких голубоватых с темно-рыжим языка пламени угодили ей прямо в морду. Разметали ее в клочья, испепелив пару крылатых легавых, попавшихся на пути.
        «Сокол» скрипнул еще сильнее, боднул воздух носом и, чуть задрав корпус вверх, рванулся вперед. Морхольд, таращась на пацана за решеткой ограждения, держал того за воротник и отцеплял пальцы. Дело шло плохо, мясо отдиралось неохотно, оставляя целые шматки.
        Паренек смотрел на спасителя выпученными глазами и подвывал. То ли от боли, то ли от страха. Еще бы тут не бояться, если мерно и ровно двигающийся дирижабль неожиданно поскакал вперед, как восьминогий Слейпнир?
        - Тяну! - донеслось сверху. - Отпускай руки.
        - Не трясись, - посоветовал Морхольд, - сейчас будет еще больнее.
        Вторая ладонь совершенно не хотела отцепляться. Морхольд, стараясь не упускать глаза пацана из виду, быстро достал нож. Парень заорал, когда сталь отсекла лишнее. И практически обмяк. Морхольд протянул руку, ударил его по лицу.
        - В себя приди, дурень, - и заорал наверх: - Вытаскивайте его!
        Он проводил взглядом поднимающееся наверх полубессознательное тело. И только потом, отцепившись, рванул на тот борт. Совершенно не обратив внимания на Жуть, цепляющуюся уже за его голову сквозь капюшон.
        На палубе неожиданно хватало крови. И валявшихся ошметков крыложоров. Ребят в колодках они все же проредили, разорвав металлическую паутину, идущую поверху. Широкая багровая полоса тянулась к сетке у борта, серьезно продранной в одном месте. Морхольд подскочил к гондоле, превратившейся во что-то, больше всего напоминающее оплывшую свечу. Он успел к тому моменту, когда Кликман, всхлипнув, выбрал спуск у хромированного и крайне понторезного револьвера. Выстрел хлопнул очень громко. И еле слышный скулеж внутри сразу же прекратился.
        Морхольд сел на палубу, прижавшись к холодному металлу. Вдохнул-выдохнул, стараясь не смотреть в ту сторону. Смерть совершенно неизвестной девчонки отдалась так, как будто умер давний надежный товарищ. Хотя… хотя что тут такого странного? Эта девчонка, желающая увидеть его Жуть, была тем самым товарищем, что мог появиться в его жизни. И не появился. Из-за, мать его бога в душу, плевка мерзкой бородавчатой крылатой мерзости.
        - Морхольд, - Кликман остановился рядом, - вставай. Рассиживаться не время.
        - А чему время? - Морхольд хмуро посмотрел на летуна.
        Кликман опустился на корточки.
        - Выживать. Посмотри вперед.
        Морхольд повернулся к носу. И вздрогнул.
        Впереди, наливаясь чернотой и перемежаясь глубоким фиолетовым тоном, крутилось что-то невообразимое.
        - Это снежная буря. И я совершенно не уверен…
        Кликман не стал продолжать. Рядом остановилась его инженер. Мокрые дорожки сбегали вниз из-под очков. Женщина всхлипнула, прижимаясь к плечу летуна.
        - Морхольд… - Кликман посмотрел на него. - Собери вещи, на всякий случай. И торчи рядом с аэростатами. С парашютом прыгать не вариант.
        Морхольд кивнул, пошел за рюкзаком и прочим необходимым барахлом. Ощущения, притупившиеся после такой глупой смерти девушки-стрелка, возвращались. Надо заняться самим собой и целью. Как спускаться вниз на аэростате, Морхольд себе не представлял. Как не пустить туда всю эту толпу, что находилась на палубе, тоже.
        Он остановился у входа в кормовую надстройку. Люди перешептывались, кто-то плакал. Колодники сидели тихо, не рыпаясь. Один из команды стоял прямо над ними, держа наготове АКСУ. Выли хреновы псы. Морхольд поморщился. Он-то думал, что те все же заткнутся.
        Кликман, остановившись рядом, покосился в ту же сторону.
        - Дерьмо собачье… - он оглянулся на рубку. - Леша? По курсу идем? Хорошо.
        Морхольд покосился на приближающийся ужас. Ускоритель, обещанный на половину часа, явно закончился. «Сокол» шел спокойным ходом, даже чуть тише. Черно-фиолетово-серое крутящееся безумие приближалось. В воздухе уже заплясали снежинки, а вот землю Морхольд не смог увидеть.
        - Чертовы псы, - Кликман поднял воротник куртки. - Игорь, глянь, чего они голосят?
        Он достал из кобуры револьвер, оказавшись у колодников.
        - Сидим спокойно, дамы и господа, - щелкнул курок, - не стоит трепыхаться. Все напряжены, вашего товарища утащили, команда потеряла двоих. Сидите и не дергайтесь. Накройтесь брезентом, снег пойдет еще сильнее.
        Игорь подошел к ящикам-будкам.
        - В одной вообще ни звука, капитан.
        - Надо же, в одной псина молчит. Мне теперь что, скакать от радости?
        Морхольд отвернулся. Тут же за спиной послышалось ойканье и лязг. А потом грохнуло, еще раз, и затрещало. Он замер, не веря своему слуху, и обернулся.
        Игорь лежал на брезенте, придавив оравших колодников. Судя по отсутствию головы, мертвый. Кликман с перекошенным лицом, держащийся за плечо, сполз за выступ рубки. Валялись обломки будки, один даже торчал из лица какого-то пассажира. И над всем этим, довольно озираясь, высился Молот. Молот, отбросивший КС и уже раскрутивший свою кувалду. Молот, стоящий над мертвым черным терьером, в чьей будке он добрался сюда. Молот, протянувший к Морхольду ручищу с торчащим указательным пальцем.
        Морхольд не веря помотал головой и встретился взглядом с непроницаемыми стеклами очков.
        - Ублюдок… - он сдернул ИЖ, взвел курки и…
        Порох зашипел, занимаясь, пахнул дымком… и все. Оно вернулось. Его проклятье. Осечка, на оба ствола.
        Молот, довольно кивнув, ударил. По брезенту, так, что влажный хруст перебил все звуки вокруг. И в это время вздрогнула палуба: окутав все и вся воющим белым покрывалом, на дирижабль накинулась буря. А в рубке, поймавший несколько случайных картечин, на штурвале висел погибший стажер Лешка. И «Сокол», ревя оборотами двигателей и накренившись вперед, рвался к земле, продираясь сквозь черно-белый кисель.
        Морхольда отбросило к корме, ударило о борт гондолы. Куда делся в свистящей круговерти Молот, он не рассмотрел. Сердце стучало в груди, ветер рвал одежду, стараясь добраться до тела и выбить все тепло. Жуть, забравшись ему в капюшон, тонко попискивала. На расстоянии вытянутой руки крутило и вертело. Белая мгла, холод, свист в ушах и приближающаяся земля.
        Он вцепился в борт, вслушиваясь в звуки на палубе. Кричали, орали и выли. Причем уже не собаки. Что вполне понятно. Морхольд знал, как умел убивать Молот. Знал этот непреодолимый страх. Хотя падения он боялся больше. И времени у него осталось в обрез. Он лихорадочно скручивал рогатину и вспоминал, что там говорил про аэростаты Кликман.
        Белая стена напротив потемнела, выпуская кого-то. Морхольд выставил рогатину, ни на что не надеясь.
        - Держи, - Кликман, закусив губу от боли, кинул ему парашют. - Рюкзак свой оставь. Не сможешь прыгнуть.
        - А где… - Морхольд не договорил. Летун, сжав зубы, мотнул головой.
        - Я не брошу свой дирижабль. Не брошу всех этих людей. А та тварь сейчас идет сюда. Я бы тебя пристрелил, только это глупо. Если кто-то может выкарабкаться, то пускай ты, мне есть чем заняться.
        - Капитан не бросает корабль?
        - Капитан ничего и никого не бросает. - Кликман ухватился за сеть по борту и отодвинулся в снег. - Через десять секунд будет нормальная видимость. Я все-таки постараюсь спасти «Сокола».
        Морхольд перевесил рюкзак спереди. Оставь, ну да. Без него он подохнет на следующий же день. Ну, а если не подохнет, так застрянет где-нибудь. Накинул лямки парашюта, стараясь вспомнить что-нибудь из теории, когда-то услышанной. И не вспомнил. Ладно, хотя бы петлю не перепутаешь ни с чем.
        Взвыло сильнее, однако неожиданно белизна разошлась в сторону, проглянули облака, и чуть позже он увидел землю. И Молота, стоящего в пяти метрах от него. И тогда Морхольд, заорав, шагнул в пустоту.
        Его швырнуло под дирижабль, потом в сторону. Закрутило, то головой вниз, то вверх. Последнее, что он увидел, это ручища, лапнувшая воздух там, где он только что стоял. За петлю Морхольд дернул почти сразу, как отлетел от дирижабля. И прикусил язык, когда тряхнуло еще раз.
        Говорят, новичкам везет. Не перекрутило стропы. Не закинуло на редко торчащие опоры ЛЭП. Не приложило об обломки нескольких зданий. И Морхольд даже успел поджать ноги, когда бешено несущаяся земля оказалась совсем близко. А зацепившийся парашют не оттащил его в степь, когда пусть и на несколько секунд, но его отрубило.
        * * *
        Морхольд выдохнул, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть наружу. Привалился спиной к одиноко стоявшему столбу и огляделся. Насколько получилось. А получилось плохо. Что тут разглядишь, когда понизу и посередке только белым-бело, а поверху серость, прерываемая той же белизной?
        Все вокруг накрыло огромным белым покрывалом. Неожиданно, всего за пару минут. Хотя глупо поражаться очевидному. На дворе не лето. Поздняя осень, это вам не в тапки гадить. Сердце понемногу успокаивалась. Жуть, сидевшая у Морхольда на плече, лизнула его в щеку и зашуршала в новое гнездо, плащ-палатку, закрепленную на самом верхе рюкзака.
        Он задрал голову, стараясь высмотреть силуэт «Сокола». И увидел то, что ему не понравилось. Цвет ткани у двух аэростатов Морхольд запомнил. Бордовый, как бы смешно это ни показалось. И вот именно сейчас он проводил бордовое пятно, улетающее куда-то вдаль.
        - Глазам своим не верю! - Морхольд выругался. - Не может такого быть.
        Но оно было. Вряд ли темное большое пятно, болтающееся на канатах воздушного шара, могло быть кем-то другим, кроме Молота.
        Морхольд сплюнул, погладил Жуть и начал отстегивать лыжи. Стоило поторопиться. Стрелка компаса, попрыгав положенное, замерла.
        - А нам с вами, девушка, - он посмотрел на Жуть, снова забравшуюся ему на плечо и с живым любопытством оглядывающуюся вокруг, - на юго-запад.
        Дом у дороги-10
        Одноглазый вздрогнул, уставившись на Чолокяна.
        - Я заснул?
        Тот кивнул.
        - Надо было разбудить.
        - Поспал, это хорошо, - Чолокян протянул ему флягу. - Держи. Шиповник заваривал.
        Одноглазый припал к горлышку, глотал, стараясь смочить пересохшее горло. Поспал… такой сон порой хуже, чем кажется. Не высыпаешься, после него только дуреешь и не можешь прийти в себя.
        - Сейчас, мальчишку проверю.
        - Да ладно тебе, - Чолокян махнул рукой, - чего такого? Посижу, посмотрю.
        «Такого» ничего. Просто непорядок. Одноглазый не стал говорить, что не доверяет самому Чолокяну. Не нравился ему Чолокян.
        Сережка спал. Температура чуть поднялась, но мальчишка не просыпался. Возможно, маленький организм все-таки начал справляться сам, хотя откуда взять силы? Одноглазому очень хотелось верить в него. Если не справится… такой вариант казался безумно страшным.
        Отыскать врача на километры вокруг? Он не верил в этот расклад. И только за одно это ненавидел время после войны. Вот за таких маленьких людей, безвинно страдавших за ошибки взрослых двадцатилетней давности. За их мучения, бившие куда сильнее любой другой боли.
        Вспомни, как было раньше? Одноглазый стиснул зубы, погладив мальчишку по мокрой головенке. Чего тут вспоминать, все стоит перед глазами. Только закрой их.
        Боялась ли любая мамаша двадцать лет назад за своего ребенка? Конечно, и сильно. Что заболеет, что придется идти к врачу, что придется пить лекарства и понижать температуру, вливая в маленькое горячее тельце литры чая или даже оставить его в больнице, если возраст как вот у этого Сережи. Да уж, страшно, так, что плакать хочется.
        Война, отрокотав свое и спалив три четверти мира, ушла, оставив после себя сестер. Разруху, Мор и Глад. И эти три развернулись на всю катушку. Пожинали урожай, выкашивая всех без разбора, особенно радуясь свежей молодой плоти и юным душам, не заляпанным никакими грехами.
        Канули в небытие поликлиники с их очередями и педиатрами, так нелюбимыми многими родителями. И вместе с ними ушло спокойствие и страх. Страх сменился ужасом и смирением. Потому как мало что осталось кроме них. Забытое, заросшее осокой Леты, вернулось.
        Дифтерия, корь, оспа, полиомиелит и тиф. То, с чем не могла справиться бывшая медсестра Света, успевшая отучиться целых три курса и считавшаяся главным медиком целого убежища. То, что заставляло реветь белугой бывшего студента Мишку, отвечавшего за деревеньку с выжившими. Старые добрые враги человечества, казалось бы расстрелянные и закопанные врачами прошлого, воскресли. Унося каждый год сотни и тысячи тех, кто должен был выжить и помочь людям вернуться на самом деле.
        Одноглазый помнил, как смотрели на него несколько матерей, когда он отправился в поход за лекарствами. Как блестели безумной надеждой глаза, как жарко шептали на ухо обещания на будущее, по возвращению, наплевав на мужей. Лишь бы он, единственный согласившийся отправиться в выжженное сердце соседнего города, вернулся. И принес из глубоких подвалов ЦРБ драгоценнейшие ампулы, ценимые на вес золота. Того самого золота, что не имело никакой ценности для плачущих матерей, чьи дети, заражая друг друга вирусной пневмонией, сейчас тихо угасали в землянках, шалашах и нескольких садовых домиках.
        Одноглазый пошел туда не из-за безумных слов высокой и все еще сказочно красивой блондинки Лены. Не из-за новехонького зимнего комплекта, обещанного прижимистой и умной сероглазой Светой. Не из-за слез маленькой и светлой-светлой Жени. Хотя и из-за этого тоже, конечно. Но главным оказалось не это.
        «Ну что же он не едет, Доктор Айболит?»
        Едет, обезьянки, едет. Одноглазый, нацепив старый комплект ОЗК и вооружившись АК с разболтанным затвором, шел в наполненное адскими созданиями сердце персональной преисподней, находящейся в пяти километрах от убежища, из-за убеждения.
        Убеждения в том, что не должны так страдать крохи, собранные в единственном большом помещении убежища. Не должны метаться, раскрыв высохшие, потрескавшиеся губы, кашляя отрывистым больным лаем, когда горлышко не пропускает половину воздуха. Не должны беззвучно плакать от температуры, не спадающей несколько дней подряд, и суставов, болящих как у деда Кирилла, с его артритом и радикулитом. Просто не должны.
        Тогда он дошел. И вернулся. Принес полный рюкзак нужных медикаментов, по списку, составленному недавно появившимся у них мрачным усатым Горбуном. И именно Горбун оказался настоящим Айболитом, спасшим крох-обезьянок. Пусть и не всех, но спасшим. А он, тогда еще не Одноглазый, был при нем всего лишь верным и умным псом.
        Глава 10
        Бродяги юга
        Волгоградская обл., г. Калач-на-Дону
        (координаты: 48°41?00? с. ш. 43°32?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Морхольд бежал, стараясь держать равновесие. Пока получалось не очень, несмотря на второй день, проведенный именно вот так. На лыжах.
        В детстве он ненавидел лыжи. Ненавидел всем своим существом, болью в ногах, пропотевшей насквозь спиной и головой. Сейчас даже успел полюбить. За две вещи. За возможность скользить по выпавшему густо, на километры вокруг снегу и делать куда больше километров, чем пешком. И за боль в спине, пропадавшую на второй час бега. Ну, а пот? Да и хрен с ним. Смоет позже, если повезет. А бежать-то стоило. Да еще как.
        Стремительные тени прыгали по курганам за спиной. Он заметил их еще час назад, остановившись передохнуть. Оглянулся, ощутив странное предчувствие в груди, и замер. Точки, плохо видимые в начавшемся буране, двигались по его следам. Морхольд достал прицел, всмотрелся.
        - …! В рот вас конем! … ушлепки! … юннаты!
        Жуть пискнула, втянув морозный воздух, юркнула Морхольду за шиворот. Он развернулся вперед, слушая гулкие удары желающего выпрыгнуть сердца, и оттолкнулся ногами. Бьерндален из него был, как и балерина, никакой. Приходилось учиться всему на бегу.
        Если бы не рогатина, вряд ли получилось бы так хорошо. Но она все же стала какой-никакой, но опорой. Лыжные палки? Морхольд сейчас с удовольствием променял бы на них бесполезное ружье.
        Он полетел вниз, согнув ноги в коленях, мысленно благодаря Кликмана за подаренные очки. Морской шарф и маска смогли защитить лицо и глаза от ветра с колким снегом, летевшим вперемешку с крохотными острыми льдинками. Лыжи скользили вниз, помогая не закладывать ненужных виражей.
        Совершенно не предназначенные для таких спусков широкие и коротковатые охотничьи лыжи. Они, ставшие спасением, лишь подрагивали на особо крутых участках, и все. Приклеенная шкура задерживала сильное скольжение, а кожано-металлические крепления и петли мягко амортизировали рывки.
        Жуть, ворочаясь под одеждой, недовольно скрипела. Но даже не пыталась возмущаться активнее. Ее звериное чутье в полной мере ощутило увиденное Морхольдом в оптику. Преследователи им попались еще те. Такие, что и в страшных сказках не представишь.
        Если за ним бежали не люди, следующие за ищейкой, то он ничего не смыслил в жизни после Беды. Вот только… дежавю не отступало. Разница заключалась только в цвете. Там, в Отрадном, он был серым. Здесь, в степях у Волгограда, цвет стал белым. И люди объединились с волками. Вернее, с одним волком. Только очень большим.
        Морхольд не тешил себя надеждами. Даже и без зверя, пусть и в белом маскхалате, далеко он вряд ли уйдет. Как ни старался снег, но лыжню хорошо видно. Если только буран не превратится в совершенно лютую пургу. Только собьет ли она зверя?
        Кто шел за ним? Да какая разница. Увиденного вдалеке хватило для понимания.
        Большая ядерная Беда родила кучу маленьких. По сравнению с ней, конечно. И уж люди в стороне не остались. Вроде тех, несшихся по его следу, совершенно как охотники-неандертальцы за каким-нибудь пещерным оленем. И цель у них наверняка такая же - тупо пожрать мясца. В данном случае именно человечинки. Отрезая ее пластами именно от него, Морхольда. Другой мишени вокруг он не видел.
        Ветер никак не унимался. Рвал остатки травы, перемешивая ее со все увеличивающимся белым ковром. Снег лез повсюду, прилипал к одежде, к лыжам, к мокрой от дыхания шерсти, закрывающей ему лицо. Вдобавок шарф оказался не просто влажным от дыхания. Нет. Он промок насквозь, хоть отжимай.
        Морхольд часто останавливался, протирал маску. Но хватало ненадолго. Мокрый и липкий, сменивший поблескивающую острыми гранями карусель вокруг, снег цеплялся намертво. С рюкзака стряхивать было практически нереально.
        Оглядываясь через плечо, он уже практически ничего не замечал. Усилившийся напор холодного воздуха, завывавшего вокруг, крутил густую липкую мглу на расстоянии вытянутой руки. И идти вперед приходилось еле-еле. Поминутно Морхольд задирал рукав куртки, сверяясь с компасом. Пока вроде бы получалось не сбиваться с курса. Юго-запад оставался в приоритете. И поворачивать чуть вбок пришлось всего пару раз.
        Белое вокруг и серо-черное сверху. Чудесная цветовая гамма. Цвет смерти, страшной не менее переваривания в чьих-то желудках. Мысль эта пришла в голову в первый раз не так и давно. Точно в тот момент, когда твердый наст под лыжами провалился и он полетел кубарем. Удалось не сломать лыжи. А вот в рюкзаке что-то ощутимо хрустнуло.
        Он встал, смахнув с себя кашу из вывернутой падением земли и серовато-белесой снежной гущи, перемешанной с какими-то колосками. Нагнулся, надевая и застегивая слетевшее крепление. Захотелось вот так замереть и не сходить с места. Но ветер взвыл сильнее, умело подражая волчьему вою, и Морхольд вновь сделал первый шаг. Оттолкнулся рогатиной, глубоко воткнув ее конец в сырой жирный чернозем, прячущийся под пока еще тающим снегом. И покатился, насколько позволял буран.
        Тепло ли тебе, девица?
        Он усмехнулся, вспомнив старый добрый советский фильм. Ему бы встретить такого деда, чтобы ответить на его вопросы и, пусть ненадолго, оказаться под крышей и в тепле. Правда, даже ради этого Морхольд наотрез отказался бы стать пусть и красивой-молоденькой, но все же девчушкой.
        Тепло, дедушка, еще как.
        Эх, если бы еще поднажать, если бы разошлась эта белесая стена перед глазами! Но природа не успокаивалась. Как будто Морхольд чем-то лично ее обидел. И теперь она ему мстила.
        Несколько раз рогатина запутывалась в каких-то длинных сухих вьюнах, стелющихся по земле. Морхольд спотыкался и даже раз упал, но деваться было некуда. Лыжником он и впрямь вышел дрянным. Неперебинтованная рука отзывалась вновь разбуженной болью, и, если Морхольд не ошибся, кровь наверняка пошла снова. Когда он жбякнулся в последний раз, завалившись набок, то чуть не растянул связки в локте. А такое с ним случалось всего один раз, и то по глупости в детстве. Жуть в эти моменты, явно чувствующая себя неуютно, ворчала внутри куртки.
        - Потерпи, - шикнул Морхольд, - едешь с комфортом, еще и ворчишь. Не стыдно?
        Спина неожиданно протянула острой горячей проволокой, проткнув его от лопаток до самых пят. Морхольд, замерев на карачках, рыкнул, вцепившись пальцами в землю. Шарф сполз, и, уткнувшись лицом в разом растопленную дыханием холодную горькую жижу, он почувствовал ее на губах. Скрипнул зубами, покатав на языке холодящую взвесь, похрустел и выплюнул. И приготовился к новой порции боли.
        Но она его пожалела. Отступила, спрятавшись и довольно ворча после одного укуса.
        - И за это спасибо, родная, - Морхольд крякнул, пытаясь встать, - мне без тебя уже скучно.
        Рогатина подрагивала под его весом. Он навалился на нее, стараясь понять - что ждать от себя самого? Вроде все нормально. Можно бежать дальше. Ну, или плестись, тут уж как карта ляжет. Морхольд прислушался. Присмотреться не получилось бы при всем его желании.
        Выл только ветер. Шелестели, хотя такое вроде бы и невозможно, снежинки, свиваясь в густые спирали, сплетающиеся в круговерть вокруг. Вряд ли про него забыли, скорее, он получил необходимый тайм-аут из-за бурана. Не более того.
        Использовать время для «постоять», жалея себя самого и плача над судьбой-злодейкой, Морхольд не собирался. Лыжи скрипнули, одолевая первые сантиметров пятьдесят. Именно так, а вовсе не полметра. Метрами мерить не получалось. Слишком сильный остался отголосок во всем позвоночнике. А стоило бы перейти на такие необходимые километры. Складывающиеся в сотни. Ведь так хотелось добраться до моря к Новому году.
        Снег заскрипел интенсивнее. Потихоньку-полегоньку ход восстановился. Ну, практически. Шаг, еще шаг, шире, еще шире, да что там, ширее, просто-напросто. Или ширше, черт знает, как тут правильно. Вдох-выдох, через снова натянутую на морду шерсть шарфа облачка пара туда-сюда, туда-сюда, и лишь бы не заболеть. Бронхита или воспаления легких как-то совсем не хочется. Хотя Жива и обещала отсутствие болезней надолго. Вот как только в такое поверить?
        Морхольд брел вперед, сверившись со стрелкой. Стрелка уверяла, что направление выбрано верно. Хоть что-то складывалось позитивно. Хотя бы что-то.
        Ветер взвыл как-то по-иному. Резче, что ли? Ну, точно, так и есть, приплыли, елы-палы. По очкам хлестнуло пригоршней острых крохотных кусочков льда, смешанного с едва заметно переливающимися кристалликами снега. Не хватало снова этой напасти. Жуть, до этого сидевшая смирно, дернула лапкой.
        Морхольд погладил ее прямо через куртку. Ящерка, как могла, приносила пользу. Грелась сама и одновременно подогревала его. Видно, перышки помогали, с чего бы ящерице быть теплой? Но там, где она прижималась к куртке «вудленда», он потел сильнее.
        - Лапушка просто, как есть лапушка…
        Морхольд ласково поцокал языком. Холодало, все заметнее.
        - Не останавливаться, боец, вперед!
        Надо же… он присвистнул. Начал разговаривать сам с собой. Так недалеко и до появления невидимого соседа. Интересно, почему такое случилось? Вроде бы частенько доводилось шляться одному, но не до такой степени.
        Ветер взвыл. Хрусть-хрусть - под лыжами равномерно затрещал снова появляющийся наст. А, вот оно где собака порылась. Врачом быть не надо, чтобы понять - усталость, дружище, и более ничего. Обычная усталость, что лечится простым способом: едой и сном. А пожрать он смог только сразу по приземлении. И совершенно забыл про сухарь, превратившийся в кармане в крошки, намокшие и пропахшие потом.
        Ну, а сон? До сна ему долго. Если только Морхольд не захочет вместо Деда Мороза, приехавшего к семье на Новый год, стать самым обычным замерзшим снеговиком. Таким, заснувшим навсегда степным сидящим снеговиком. И без какой-либо морковки вместо носа.
        - Твою мать!
        Морхольд остановился, опершись дрогнувшими руками на рогатину. Так не пойдет. Совсем не пойдет.
        Только что, прямо на ходу, слушая ветер и собственные шаги, он чуть не заснул. Беда, беда, братишка, совсем беда. Надо что-то делать, да? Что-то, что-то… а вот что?
        Чаю бы ему сейчас. Горячего, сладкого, такого… парящего над кружкой. Чтобы хлебнуть, покатать на языке почти кипяток, промочить нёбо и десны сладким, аж зубы слипаются, янтарным чайком. Чтобы крепко заваренным, чтобы сон как рукой сняло, да еще к нему хлеба с маслицем, а на масло можно или сахара посыпать, или сала положить. Сало? У него же было сало? Было, в рюкзаке, надо бы достать, отрезать, сало полезно в холод. Да. Точно, он же помнил про это? А почему не достал… почему-почему… кончается на у… кчертовойматерикакжехорошоодеяломукрыться…
        Придавленная Жуть заверещала, царапнула когтями. Морхольд взвыл от боли, приложившись правым боком о землю, уже чуть скованную надвигающимся морозцем. Заснул, блин горелый, заснул. Сраный снеговик чуть не получился на самом деле.
        Он сел, вытянув ноги вбок. Вспомнил про сало, уже нарезанное небольшими прямоугольничками, сложенное в пустой карман разгрузки. Ну да, так и есть. А сколько, все-таки, он отмахал за день, явно клонившийся к закату? Судя по всему - немало. Чего тут удивляться, что чуть было не заснул два раза подряд?
        - Надо что-то делать, да, Жуть?
        Морхольд посмотрел на выползшую чуду в перьях и порадовался. Зверушка оказалась воспитанной и вежливой. Пописать решила не на него. Чудо-скотинка. А он пока и поест. Спирту? Увольте, опасно.
        Жуть, скрывшаяся в снегу, на запах сала практически прискакала, нетерпеливо подергиваясь всем своим узким сильным телом и непропорционально большой головой. Хотя, кто знает, вдруг просто замерзла?
        - На, угощайся, - Морхольд положил на лыжи три кусочка, не забыв дать с полосой мяса в половину самого куска. - Ешь на здоровье.
        Запивать сальцо ледяной водой, конечно, не комильфо. Но хорошо, что вода вообще есть.
        Отряхивать рукава, брючины и унты ему уже надоело. Смысла не было совершенно. Налипшая корка только чуть отслаивалась, не больше. И сейчас, сидя на снегу, Морхольд порадовался тому, что переобулся. Останься он в сапогах, пальцы уже сводило бы ноющей тяжелой болью. Это точно, это знакомо, с самого детства. Только за одно это зима не нравилась. Раз отморозил, так на всю жизнь. Как и левое ухо, однажды превратившееся в такой вывернутый малиновый капустный лист. Вот его-то уже сильно покалывало, отзываясь на морозец, навалившийся потихоньку и серьезно.
        - Прыгай назад, - он подхватил Жуть и запихнул ее, недовольно скрипящую, в тепло, - хватит, отдохнули.
        Морозец? А это хорошо. Снег закончится. Даже если ребятишки с волком и догонят, он их хотя бы рассмотрит. А коли рассмотрит, то и бой даст. Все лучше, чем остаться в белом киселе, закручивающем и не отпускающем. Морхольд зашагал куда бодрее, надеясь выйти к какому-то жилью. Или его остаткам. Просто к крыше над головой… да, под крышу бы, стало бы легче.
        Снег начал утихомириваться через несколько минут. Холод наползал все ощутимее, падал сверху тяжеленной махиной, заставив двигаться быстрее.
        Хуже всего приходилось с одеждой и лицом. Промокшая ткань начала твердеть буквально на глазах. Морхольд бежал, видя просветы в хороводе вокруг, надеясь отыскать хотя бы какое-то укрытие, чтобы переодеться. И, если повезет, развести костер. Если окажется, что его след потеряли. На это он надеялся больше всего.
        Но сбрасывать маскхалат пришлось посреди степи. Когда снег совсем успокоился, совершенно негаданно тучи раздернуло в стороны и на небо, переливаясь перламутром, выкатилась луна, ждать чуда уже не стоило. Насколько хватало взгляда - курганы, степь и снег. И все. Никаких развалин, больших сугробов, прячущих под собой брошенный транспорт, ничего.
        Халат, жесткий, негнущийся, Морхольд как смог свернул и приторочил к рюкзаку. Шарф пришлось упаковывать внутрь. Вязаная шапочка-маска пришлась кстати. Он посильнее затянул капюшон, повертел головой вокруг, стараясь высмотреть на снежном покрывале несущиеся за ним черные точки. На какой-то краткий миг показалось что вон, вон, там, кто-то есть. Но, приглядевшись, понял ошибку. Да, пусть и пока, но след потеряли. Вот только на сколько?
        Верить в удачу, заставившую ребят с шестами, украшенными черепами, не выходило. Хоть ты тресни, но никак не получалось. Опыт подсказывал - жди их в гости. Не сейчас, позже, но жди. Со следа они просто так не сойдут. Готовься.
        Луна светила мертвой серебристой зеленью. Снег искрился, переливаясь в ее лучах. Наверное, лет двадцать назад Морхольд бы восхитился такой красотой и даже постоял бы подольше, любуясь. Вот только потом он вернулся бы или в теплый дом, или в нагретый автомобиль. Сейчас возвращаться некуда.
        Он поправил снаряжение и покатился вперед, понимая, что теперь можно и пробежаться. И все же найти укрытие на ночь. Сил осталось не так и много. Километра на три, наверное. А потом все, Бобик сдох. И даже, если судить по запаху из-под куртки, начал разлагаться.
        Наст прихватило крепко. Лыжи скрипели, порой что-то потрескивало. Катиться стало чуть сложнее. И холод вовсе не думал останавливаться, даже наоборот. Когда Морхольд перестал чувствовать собственный нос, стало ясно, что ляжки стали чужими вообще минут десять назад. Чужими или деревянными, без разницы.
        Морхольд, несколько раз еле удержавшись на ногах, выехал на следующий курган. Глянул вперед и оторопел. Он никак не должен был так быстро добраться до цели и даже чуть промахнуться. Но так оно, судя по всему, и вышло. Пусть и заметенная снегом, но перед ним, понизу, лежала черным языком ровная широкая гладь. И пропадала вдали, изгибом уходя с левой стороны за курганы.
        Цимлянское водохранилище, больше здесь раскидываться нечему. В таких масштабах и такой величины. Если, конечно, дирижабль не отнесло к Волге. И вот тогда проблем у него становится больше.
        Ладно, черт с ним. Стоило выйти к открытой полосе? Непонятно. Если берег ровный, то ехать получится лучше. Тем более, как и на Волге у Самары, вдоль реки запросто можно найти если не домишко рыбаков, так лодку или еще что-нибудь. И залезть внутрь, закрыть щели всеми имеющимися вещами и попробовать согреться. Если рядом будет что разжечь. И наплевать на преследователей. Помереть от холода ему хотелось намного меньше.
        Жалко, конечно, что мороз не ударил на неделю раньше. По льду он бы прокатился.
        Морхольд осторожно, боком, подступил к спуску. Присмотрелся, стараясь увидеть какую-либо помеху. Сломать себе что-то, катясь вниз кубарем, не хотелось. Но… вроде бы чисто. Хренов спуск, хоть лыжи снимай. И тут он замер, вглядываясь вперед. Черт, придется спускаться. На лыжах и побыстрее.
        Хотя теперь это его даже порадовало. Вдоль темного языка, уходящего далеко к горизонту, двигались темные точки и что-то длинное, несколько штук между ними. И никаких огромных волчищ Морхольд не заметил. Только собак, явно тянущих какие-то то ли сани, то ли волокуши.
        Он оттолкнулся и полетел вниз. Именно полетел, понимая всю свою ошибку. Ветер, только-только прекративший бить в лицо, радостно откликнулся на его невысказанную просьбу «а если повторить?». Врезало так, что дух вышибло. Несколько раз его многострадальные лыжи отрывались от склона, заставляя сердце ухать в желудок и тут же подпрыгивать назад. Морхольд еле держался, чтобы не заорать. И последней мыслью перед тем, как его подкинуло перед самым берегом, оказалась очень простая идея: а на хрена молчать?! Люди же! Но он не успел.
        Морхольд не мог знать о ледяных языках, наросших в десятке метров от воды после бурана. И напоролся именно на такой. Красиво взлететь у него не срослось. Наверняка со стороны смотрелось крайне идиотски. Но зато он ощутил самый настоящий свободный полет. И приземление. Мелькнула луна и звезды, смазываясь в полосы. Его перевернуло. Удар. Темнота. И пропадающее во мгле верещанье чудом не раздавленной Жути. Чернота…
        - Пей!
        Морхольд послушался, глотнул. И, попробовав и подумав, глотнул еще. Спирт пошел как по маслу. Обжигая и согревая изнутри. Да, это неправильно, это обман, но Морхольд сейчас какать хотел на ложные ощущения от употребления алкоголя на холоде. Спирт просто подарил ему жизнь. И точка.
        Жуть, тут же оказавшаяся рядом, скакнула на грудь, толкнулась своей страшненькой, освещенной рыжими сполохами костра мордочкой ему в лицо.
        - Привет, красотка, - Морхольд почесал ей надглазья, - моя хорошая.
        - Странноватая тварь, - над ним появилось лицо. Или, скорее, все-таки голова. Голова в теплой маске сноубордиста. Да, точно. Он помнил такие. С белым рисунком в виде черепа. Кроме маски на голове оказался капюшон парки с мехом и опущенные вниз очки.
        - Странноватая, говорю, тварь, - хозяин маски протянул руку, - садись.
        Морхольд сел. Посмотрел вокруг. Ну, прямо сбывшаяся мечта. Костер, люди, какая-то хибара, откуда из дырки на месте форточки тоже стлался дым.
        - Как зовут? - Хозяин маски оказался высоким крепким и вполне себе молодым мужиком. Лет тридцати.
        - А кто спрашивает? - не особо вежливо поинтересовался Морхольд.
        - Ну ты и охреневший тип… - протянул мужик. - Не, так не думаешь?
        - Думаю. - Морхольд потер спину. - Но что поделать, если такой у меня мерзкий характер.
        - Я б сказал ховнистый, - по-южнорусски смягчил «г» мужик. - Уху.
        - Морхольдом кличут.
        - Как-как? - собеседник явно удивился.
        - Морхольд, - терпеливо повторил Морхольд. - А тебя?
        - Юра я, - он протянул руку, не снимая маску. - Можешь Хакером звать.
        - Как? - Морхольд уставился на него. - Хакер?
        - Да ты живучий, как посмотрю, - рядом оказалась женщина, - не успел в себя прийти, уже гомонишь чего-то.
        - Хакер, Хакер, - точно, этот самый Юра говорил с очень знакомым «кубаньским» акцентом, - взламываю все хорошо. Все, что стоит взломать.
        - Вон оно че… - Морхольд сел. Провел руками, поняв, что не ошибся. Под ним, правда, была не волокуша. Скорее, пусть и не настоящие самоедские, но все же нарты. Собаки прилагались, лежа на снегу и периодически поскуливая, шумно дыша и даже порыкивая друг на друга.
        Рядом стояли еще три таких же удобных транспортных средства. И не пустые. Удивительно, но кое-что показалось Морхольду совершенно уж диким.
        - Слушай, Хакер, - он ткнул пальцем в увиденное. - Может, оно и не к месту, но! Это же со мной не галлюцинация от удара, не фата моргана или еще что-то такое же. Скажи мне, человек с совершенно странным прозвищем, это швейная машинка с ножным приводом?
        - Шарит, - Юра-Хакер усмехнулся. - Машинка. Дорохая. Я ее из такого ада вытащил, что мне за нее в любом случае отвалят так отвалят.
        - Понятно… - Морхольд усмехнулся. - Родная душа, не иначе.
        - В смысле?
        - Ну, до войны сталкеры в основном в играх были, или как детишки в войнушку по лесочкам скакали. А теперь на полном серьезе ищут самые настоящие артефакты. Вроде этой машинки. Да?
        - Пять баллов, - женщина, невысокая и худенькая, улыбнулась, - так и есть. Сам из сталкерской братии?
        - Есть немного. Только что машинки таскать не доводилось.
        - Ну, чего в жизни не бывает, - Юра погладил вожака упряжки, - был бы заказ. Сохласись?
        - Соглашусь. - Морхольд встал. - Спасибо, ребят. Отдал бы хабаром, но особо нету ничего.
        - Ай, ладно, - женщина махнула рукой, - в мире должно быть немного добра просто так. Из человечности.
        Морхольд кивнул. Сплюнул, понимая, что мысль правильная. Особенно сейчас.
        - Человечность у каждого своя. Хорошо, что ваша такая.
        - Отож, - Юра поднял голову, - иди погрейся. Поешь. Чувствуешь себя как?
        - Средней паршивости. Это… ребят?
        - Да?
        - Где мы находимся?
        - Мы-то находимся у Цимлянского водохранилища… - протянула женщина, - а вот ты-то откуда?
        - Я-то? - Морхольд пожал плечами. - С Самары я.
        Женщина цокнула языком.
        - Даже и не верится.
        - Тут каждому выбирать, верить или нет.
        - Это точно. Иди отдохни, плохо выглядишь.
        - Как тебя зовут?
        Она улыбнулась:
        - Тоже странно. Как и тебя.
        - Это как?
        - Джинни.
        - Отож, - Морхольд покатал на языке понравившееся непонятное слово, - ну, слышал и страннее.
        Она не ответила. Пошла к кострам.
        Морхольд подошел к живому огню. Сел на предложенный валик из чего-то мягкого и протянул руки. И зажмурился.
        Тепло охватило со всех сторон, обволокло, проняло до последней косточки. Стало так хорошо, что захотелось свалиться и заснуть. Наконец-то заснуть.
        - О, да он спит, - один из мужчин, двигавшихся в темноте, засмеялся. - Эй, друг, осторожнее. В костер носом упадешь.
        - Точно, - рядом оказалась Джинни. - Юр, помоги.
        Его подняли, поволокли куда-то. Морхольд шел, спотыкаясь, только сейчас понимая, как устал. К счастью, идти пришлось недалеко. А спать в нартах, укутавшись толстыми овчинами, показалось просто сказкой.
        Жуть, устроившаяся под боком, была с ним полностью согласна.
        Он прошел с ними несколько дней, став намного ближе к своей цели. Мороз ударил хорошо, сковывая реки, речки и речушки. Но по Дону опытные вожаки отряд решили не вести. Переправившись по остаткам автомобильного моста у Цимлянска, сталкеры Новочеркасска двинули к каналам и речкам, образующим сложный бассейн тихого Дона. Идти решили именно по ним, чтобы нарты катили быстрее.
        Так Морхольд добрался до остатков станицы Романовской. Во всяком случае, именно так говорил торчавший из снежных завалов указатель.
        Здесь, на привале, им пришлось расстаться.
        - Вот как-то так, дружище, - Юра-Хакер поправил крепления. - Верно ты идешь. Жаль, тебе с нами не по пути. Места здесь неспокойные. А дальше, прямо по курсу, сальские степи. Там вообще хибло.
        - Вы-то куда сами?
        - В Новочек. - Хакер машинально проверял крепеж на нартах. - Там хорошо.
        - Почему?
        - Порядок. Там «Росич» сразу все под себя подхреб, и остатки ДОН-100 тоже.
        - Так дивизию вроде бы расформировали? - Морхольд почесал бороду. Во всяком случае, и ОСпН «Росич», и саму славную «сотку» ВВ вроде бы расформировывали до Беды.
        - Суд да дело, ментовские части, а кто отряд тронет? Спецназ, он и в Африке спецназ, - Хакер пожал плечами, - командир оказался правильным мужиком. Сейчас сын его командует.
        - Монархия?
        - Скорее военная демократия, типа как в Спарте. Но военный вождь, он и есть военный вождь. Может, к нам?
        - Не, - Морхольд сморщился, прислушиваясь к спине, - не приживусь. Я еще тот медведь-шатун. Мне берлога нужна одинокая и далекая. Да и дело есть.
        - Как знаешь. Будь осторожнее.
        - Слушай, Юр, - Морхольд застегнул первое крепление. - Тут за мной какие-то странные люди гнались вроде. С волком.
        Джинни, рядом паковавшая вторые нарты, выругалась.
        - Дети Зимы.
        - Кто? - Морхольд удивился. Звучало очень глупо и пафосно.
        - Дети Зимы, - повторила женщина, - это плохо. Скорее всего, собаки их ночью и чуяли.
        - Твою мать… - Морхольд сплюнул от злости. - Ребят, вы уж простите.
        - Нечего прощать. - Юра достал магазин, заменив его на новый. - Мы им и не по зубам, да и не нужны. Они по самые колена деревянные, но не хлупые. Оружия им брать неоткуда, перебиваются тем, что сами сделают. Мальчишки, девчонки, живут где-то в степях.
        - Как это?
        Джинни помолчала. Как-то нехорошо и тяжело. Такое молчание обычно случается перед тем, как кто-то признается в собственных плохих делах. Мрачная, темная и весомая недоговоренность. Такие раньше, до Беды, могли за минуту, а порой и несколько секунд, разрушить целую жизнь.
        - Лет двенадцать назад случился голод. Сам понимаешь, жизнь не сахар, но привыкли. А тут - на самом деле голод.
        Голод. Морхольд вздохнул. Дальше можно и не слушать, так как все ясно.
        Голод преследовал человечество всегда. Даже перед Бедой, когда наука, пусть и относительно, смогла его победить. ГМО и соя не убили голод, но отодвинули на задворки. Хотя, если он правильно помнил, в той же Африке люди умирали даже тогда. Что сказать про сейчас, про время после Беды и свихнувшийся мир?
        Что здесь могли успеть сделать за весну-лето-начало осени? Вырастить куцые урожаи нескольких культур, оставшихся живыми благодаря энтузиастам-агрономам. Сберечь собранных повсюду поросят, телят, цыплят и прочую живность. Набить про запас сусликов, сайгу и зайцев, если те не особо сильно поменялись. Насушить и навялить рыбы. Набрать старым, как сама история, способом ягод, корешков и еще какой съедобной ботвы.
        И если все это не срастается, вот тут он и появляется. Мерзкий, ноющий, рвущий изнутри слабеющее тело Голод. Глад, совершенно не похожий на изображения в разных изданиях Откровения Иоанна Богослова. Никаких вороных коней. Потому что их съедают первыми. Никаких мученических лиц. Лица Глада другие. Оскалившиеся, забывшие все хорошее и светлое, движимые только голодом. И готовые перемалывать зубами что или кого угодно. И лица, искаженные совсем другими чувствами.
        Безумным страхом перед трясущейся под напором людоедов дверью. Кромешным ужасом, отражающимся в блестящем лезвии хлебного ножа, вспарывающего горло. Страшнейшей болью, такой, что перекроет все прочее. И даже не из-за собственного тела, раздираемого по-живому обезумевшей двуногой стаей. Болью от собственной слабости, той, что позволила добраться до твоего ребенка. Бессилие, убивающее скорее ударов кухонного ржавого-исщербленного топорика, отделяющего конечности от тела.
        Да, Морхольд знал это. Видел, находил и порой беззвучно выл от найденного. И потом, вместе с такими же, как он, не сгибаемыми любыми потерями, безжалостными и жуткими, шел по следу. А дойдя… потом страх становился сильнее, а боль превращалась во вселенную. Моральные нормы прятались, испуганно всхлипывая, а желание мстить выползало наружу, сочно и довольно облизываясь в предвкушении кровавой жатвы.
        - Детей оставляли умирать? И совсем слабых стариков?
        Джинни кивнула. Молча, смотря в сторону.
        - Ты сама это делала?
        Юра-Хакер, разобравшийся с узлами, оказался где-то сбоку и за спиной. Морхольд поднял руки, показывая пустые ладони.
        - Делала?
        Женщина замотала головой, так и не поднимая глаз.
        - Чего тогда стыдиться?
        - Мы могли вмешаться. Каждый мог. Но мы просто ушли в Новочек. Там такого не случалось, никогда.
        Морхольд помолчал. Не ему было судить этих людей. Он поступил бы по-другому. Но это его личное дело.
        - Каждому свое. Эти… Дети Зимы, среди них нет взрослых?
        - Нет. Никто не видел. - Хакер заметно расслабился. - Подростки, не старше пятнадцати лет. А старики вроде бы все умерли. Не знаю, у нас такое только хотели сделать. Мы ушли раньше. Ховорили, что детей старше трех лет не выбрасывали. А уж стариков и так практически не осталось.
        - А волки?
        Джинни пожала плечами:
        - Никто не знает, что с ними случилось на самом деле. Они опасны. Если идти в одиночку. Будь осторожен. То, что мы их не видели, ничего не значит. Будь осторожен.
        Эт точно. Морхольд хмыкнул. Ну, хотя бы что-то узнал.
        - Спасибо, ребят. Счастливого вам пути.
        Хакер кивнул. Скомканное вышло прощание. Морхольд даже расстроился. Но проводил их взглядом, пока они не поднялись на высокий курган и не скрылись за его спиной. На прощание две далекие фигурки подняли руки, помахали.
        Он вскинул руку с зажатой в ней лыжной палкой. Самой настоящей, подаренной от щедрой и широкой души южнорусского отряда. На душе стало легче. Русских оказалось не сломать. Как и всегда, впрочем. Ничто и никто никогда не мог с ними справиться. И сейчас не вышло.
        Морхольд снова сделал первый шаг в одиночку. Опять. Одиночество совершенно неласково, как старому хорошему знакомому, подмигнуло выглянувшим солнцем и подарило бодрый шлепок ветром по плечу. Здравствуй, уважаемый и обожаемый Морхольд, давно не виделись.
        Морхольд, почесав Жути, торчащей из чуть расстегнутой куртки, мордашку, побежал вперед. К Пролетарску. К его мосту, на сохранность которого он надеялся. Если мороз не схватит водохранилище, придется худо. Искать способ перебраться на тот берег ему не очень хотелось.
        Шаг-другой, опереться на палки, оттолкнуться, и еще раз, и снова. Километры катились под ноги, давая о себе знать мокрой и горячей спиной, бельем, вновь пропахшим потом, нарастающим гудением мышц.
        Когда минуло за полдень, Морхольд решил передохнуть. Пригляделся, отыскав взглядом перекошенный домик автобусной остановки, и двинул к нему.
        Внутри места хватало ровно на пару-тройку человек. Так что Морхольд, лыжи, рюкзак и Жуть поместились даже с комфортом.
        Вместе с палками ему перепал дополнительный комплект белья. Морхольд, отыскав в округе несколько досок, обгрызенных временем, и кусок покрышки, решил плюнуть на копоть от резины. Переодеваться без костерка он не решился. С воспалением легких не пошутишь. И рискнул создать себе тепло. И даже, наскоро вытеревшись, переодевшись и заменив носки на сухие теплые портянки, обув сапоги, пообедать.
        - Смотри, Жуть, - Морхольд, жуя один из последних кусков сала, показал зверюшке на закопченную еще до него стену остановки, - примеры наскальной росписи наших предков и потомков. То есть нас.
        Вряд ли Жуть, урчащая и пожирающая предложенную пайку, оценила бы по достоинству глубину отображенной философии. Просто Морхольду давно стало все равно. Просто хотелось поговорить. От молчания у него иногда совершенно ощутимо тек мозг.
        «My lifes - my rules».
        Морхольд хмыкнул:
        - А знаешь ли ты, любезная Жуть, что первая данная надпись появилась на гей-параде где-то в США? Зато потом этой глубокомысленной идеей обклеивали половину ТАЗов в округе. Мол, не только, что за пятьдесят рублей, так еще и не в кредит.
        Морхольд замер и замолчал. Прислушался, ловя странные звуки, и тут же, только не сломя голову, а плавно выскользнул наружу. Надеясь на отсутствие осечки в прихваченной «вертикалке».
        Он покатился кубарем, помня про остатки легковушки, торчащие сбоку, и намереваясь укрыться за ними. Услышал щелчок снимаемого с предохранителя оружия, уже сам взводя свое и присаживаясь, наводя ИЖ в ту сторону. И замер, глядя в темный провал ствола СВУ, глядевшего на него.
        Дом у дороги-11
        Какое-то время они молчали. Тлели последние угли в бочках, свистел ветер в окнах.
        - Как пацан? - поинтересовался Чолокян. - Нормально?
        - Пойдёт, - одноглазый покосился на него, - иди спи.
        - Не хочется. Выбраться бы отсюда быстрее. Не нравится мне здесь.
        - Почему?
        - Тревожно как-то.
        Одноглазый кивнул.
        - Слушай, а у тебя дети есть?
        - Откуда? Только вот женился.
        - Поздно. На вас не похоже. Да ещё и русская же жена?
        - Русская, - Чолокян вздохнул, - мне теперь родители весь мозг вынесут. Друг один обиделся сначала. На его сестре не женился. А что поделать, если она мне по душе пришлась? А купил её? И что? Другие вон, обязательно калым отдают.
        - Ты прямо Ромео, как посмотрю. Много отдал?
        - Ну так, - Чолокян вздохнул, закатил глаза, зашевелил пальцами, считая, - патронов полцинка, два пуховика, литр чистого медицинского и «Вепря».
        - Не, - одноглазый хмыкнул, - ты ни хрена не Ромео. Тот бы украл. Ты Отелло.
        - А кто это?
        - Забей, - одноглазый махнул рукой, - ты помнишь прошлое?
        - Конечно, - Чолокян пожал плечами, - ты про какое только?
        - Тебе сколько лет тогда стукнуло?
        - Вон ты про что… Тринадцать.
        - Ба. - Одноглазый покосился на него. - Да у тебя…
        - Возраст Христа, знаю. Так чего ты спросить хотел?
        Одноглазый подумал. А что, на самом-то деле? Снова удариться в нахлынувшую ностальгию? Да ну её.
        - Забей. Так, глупый вопрос. Иди спать.
        - Я посижу. - Чолокян встал, противореча сам себе. - Сейчас поесть принесу. Мясо вяленое есть. Будешь?
        Стоило ли отказываться? Через пару минут оба сосредоточенно жевали, думая каждый о своём. И Чолокян, расчётливый и несентиментальный, неожиданно для самого себя вспоминал прошлое. Солнечное тёплое ласковое прошлое.
        Ему тогда стукнуло тринадцать. Или двенадцать? Чёрт знает, если честно. Он плохо помнил возраст, дни рождения или ещё что-то такое. Из прошлого в голове осталось немногое. Две недели у тётки в последнее лето, это да. Почему он жил на море так мало? Чолокян не помнил. Семья всё-таки была городская, сезоном, как большинство родственников, не жила. Стоматологическая клиника у отца, семья у мамы. Возможно, именно поэтому, кто знает.
        Солнце. Море. Галька. Никакого песка, только галька в Джугбе. Саркис даже запомнил девушку, откуда-то из городка со смешным названием Нягань. Он даже успел влюбиться. Только не знал во что. То ли в весёлую улыбку. То ли в светлые полоски, видневшиеся из-под второго, совсем маленького купальника. Сейчас он понимал, что те полоски тогда… были так, чтобы похвастаться друзьям. Вот, смотрите, я на фото со своей девушкой. Девушкой… доброй и хорошей пятнадцати ли, шестнадцатилетней девчонкой, веселящейся над потешным и напыщенным армяшкой-малолеткой. Но какая же она была хорошая…
        - О, просыпаться начали, - одноглазый кивнул на ворочавшуюся темноту у бочек. - Холод не тётка, а дядька, всем ссать хочется с утра.
        Саркис Чолокян кивнул, промолчав, и пошёл посмотреть - как там жена.
        Глава 11
        Бело-алое безмолвие
        Ростовская область, п. Орловский
        (координаты: 46°52?17? с. ш. 42°03?33? в. д.),
        2033 год от РХ
        Ствол винтовки не качался. Его держала очень крепкая и уверенная рука.
        Морхольд сплюнул, спросил:
        - Почему не стреляешь?
        Хозяин винтовки, замерший на лыжах прямо напротив, аккуратно поднял оружие вверх. Морхольд, не торопившийся убирать свой ствол, понял сразу несколько моментов.
        Человек - одиночка. Следы от лыж за его спиной были одни. Насколько видел глаз. А видел он где-то метров на сто - двести, упираясь в подъем, откуда сам Морхольд недавно спустился.
        Человек промышляет непростой работенкой. Такой же, как недавно у самого Морхольда. Странно белолицую голову, висевшую на поясе, прикрученную за длинные волосы к карабинчикам, сложно перепутать с чем-то другим.
        И еще…
        Человек, незаметно и грамотно подобравшийся к нему, - женщина. Ничем иным объяснить выпуклость на груди не получалось.
        - Ты не из Детей.
        А голос только подтвердил догадку. Молодой женский голос. Не девочка, но и вряд ли прямо женщина. Лет двадцати двух, не больше.
        - Каких детей?
        - Зимы, - она не торопилась совсем убирать оружие. - Ты не местный. Местные не спрашивают, каких. Разреши мне проверить остановку.
        - На предмет чего?
        - Это порядок, - девушка притопнула лыжей, стряхивая снег, - разреши.
        - Не заходи внутрь, - Морхольд отодвинулся, давая ей возможность заглянуть и не опасаться его, - у меня там зверушка. Может покусать.
        - Не буду. Мне только взглянуть.
        Морхольд подождал. Недолго, смотреть особо и не на что.
        Девушка повесила СВУ на плечо, повернулась. Откинула капюшон самодельной белой шубы и стянула шерстяной низ, подняла наверх кожаную маску с козырьком над глазами и чем-то прозрачным в щели для глаз.
        Молодая. Кожа намазана чем-то, скорее всего жиром, смешанным с какой-то взвесью серого цвета. Из-под мазков проступали веснушки. Лицо… тюркское, тут ошибиться невозможно. Явно тюркское лицо.
        - Я Милена.
        - А я Морхольд.
        - Далеко идешь?
        - К Пролетарску.
        - По пути. Я против не буду, - тут она улыбнулась. - Патронов нет. Вот и не стреляла, кстати.
        - Хорошие дела, - буркнул Морхольд, - искренне рад.
        - Заметила твой след где-то часа два назад, пошла по нему. Ты хорошо бегаешь, только что-то с ногами. Хромаешь?
        - Со спиной.
        Адреналин в крови рассосался, хотя напряжение не отпускало. Казалось бы, все неплохо, девчонка явно не из мимолетных преследователей, а все равно…
        - Ты вместо зайцев на людей охотишься?
        Она погладила голову.
        - Да, охочусь на вот этих тварей.
        - Из-за чего?
        Она нахмурилась.
        - Это личное. Оно тебе важно?
        Морхольд пожал плечами.
        - Не особо. Я про них мало что знаю. Если поделишься по дороге, буду только рад.
        - Поделюсь. - Она кивнула на Жуть, переставшую скалиться из проема и любопытно принюхивающуюся. - Мне бы немного отдохнуть. А потом побежим дальше. К ночи успеем в Гундорово. Или забежим в Орловский. Там у нас есть место, чтобы переждать ночь.
        - Заходи.
        Морхольд оглянулся, рассматривая окрестности.
        - Там нет никого километров на пять, не меньше, - донеслось изнутри остановки, - волки прошли к югу, гонят сайгу. Детей в округе пока нет. А те, с кем ты шел утром, давно ушли по своему пути.
        - Ты прямо Чингачгук…
        - Кто это?
        - Великий Змей, вождь могикан из делаваров.
        - Мутант?
        - Типа того.
        Морхольд забрался внутрь. Огляделся.
        Девушка по имени Милена, спокойно скинув лыжи, отдыхала. И ела. Угощая, само собой, Жуть. То ли полоски копченого мяса сыграли роль, то ли пресловутая женская солидарность, но все было тихо и мирно. Благодать, в общем.
        - Угощайся, - она подвинула мясо, разложенное на чистом платке, - говядина. Халяль, можно сказать.
        - Спасибо, поел.
        На всякий случай Морхольд предпочитал не есть предлагаемое другими. Если он влип, так влип, и поганиться человечинкой ему не хотелось. Хотелось верить во что-то хорошее.
        - Как хочешь. Далеко идешь?
        - Очень. А ты где живешь?
        - В Пролетарске. Приезжали с родителями в гости, вроде как. И застряли.
        Она терпеливо жевала явно жесткое мясо.
        - Перед войной?
        - Да.
        - И как в Пролетарске? Жить можно?
        - Можно. Если не попадаться этим вот уродам.
        Голову она не отстегнула. Так и сидела, мотая ею при движении и немного волнуя Жуть.
        - У тебя они кого-то забрали?
        Милена замерла, глядя перед собой. Ответила не сразу, спокойным и очень ровным голосом.
        - Дети Зимы забрали всю мою прошлую жизнь. Всю. И стали новой. Где есть цель.
        Морхольд кивнул. Что тут непонятного? Если у девчушки погибли все, много останется, кроме как месть? Вполне себе ясно.
        - И давно ты так?
        - Смотря чем мерить. Если календарем, не очень. Если кровью и жизнями, до достаточно.
        Спокойно, ровно, без надрыва, истерики или хвастовства. Он уважал ее за умения, присущие настоящим аборигенам Севера, так неожиданно понадобившимся на юге страны. А теперь, после такого заявления, уважения прибавилось.
        - Может, стоит сейчас выйти?
        - Мне надо отдохнуть, - Милена вытянула ноги. - Бежала полночи. И утро еще. Успеем к Орловскому. Час мне нужен, не больше.
        Она откинулась на стенку, сняв теплые меховые сапоги, сверху покрытые белой гладкой тканью. Размяла пальцы и вытянула ноги к горячо полыхающей покрышке.
        - Мы устроили там место для привала. Вода есть, запас дров, еда. И потом в один переход доберемся куда нам обоим надо.
        - Хорошо.
        Огонь потрескивал остатками досок. Морхольд, сидя у самого входа, прислушивался к тишине степи. Тишине, не нарушаемой ничем. Даже свистом ветра.
        - Требуются офисные сотрудники.
        Морхольд вздрогнул, непонимающе уставившись на девушку. А та, водя пальцами по надписям на стене, так же уставилась на него.
        - Что это?
        - В смысле? - Морхольд удивился, но потом понял. - А, ты про объявление. Это реклама о найме на работу. До Беды люди работали. А офис, ну, как тебе объяснить… вот администрация в Пролетарске есть?
        - В Пролетарске есть несколько кланов. А что такое администрация?
        - Ну, вот глава клана и есть администрация. Если разбираться, именно так. Вот у главы клана, думаю, есть место, где он сидит. Кабинет, так сказать. Рабочая зона. Вот раньше это и называли офисом. И там работали офисные хомячки.
        - Что? - она явно удивилась. - Это же грызуны. Их разве что есть можно.
        Морхольд улыбнулся. Да уж, сложно объяснить молодому поколению все эти эвфемизмы.
        - Сложно объяснить. Тебе интересно?
        Та пожала плечами.
        - Не знаю. Для себя, чтобы понимать - что вы там такого просрали. Жили, все хорошо было. Потом… раз, и все вот так, как у меня от рождения практически.
        - Это верно, - Морхольд поскреб подбородок через отросшую бороду. - Раньше если кто бороду отпускал, так его считали модником. Или хипстером. А, не обращай внимания, не объяснить. Ты же дитя джунглей почти. Твои-то ровесники двадцать лет назад… вряд ли большинство могло бы столько идти на лыжах по мертвой степи и еще убивать. Хотя, знаешь, целый культ был, выживанцы, блин. Их бы сюда.
        Милена не ответила. Задумчиво подтачивала нож, возникший откуда-то из рукава. Или из ножен на голени. Или еще откуда-то, откуда не ожидаешь. И точила она спокойно и уверенно.
        Где-то минут через пятнадцать, оторвавшись от занятия, она повернула голову к Морхольду:
        - Пора.
        Идти вдоль остатков трассы раньше казалось не самой умной идеей. Но так он хотя бы не терял направление. Да и как говорили сталкеры, в Гундоровском хуторе жили люди. Причем жили хорошо. Настолько, что вряд ли встретили бы чужака залпом из стволов или затащили того на ледник для разделки. Часа два назад, отбросив немало снега, Морхольд смог разгрести щит-указатель и порадовался. До Гундоровского, если верить цифрам, оставалось около сотни километров.
        Сейчас, в компании с девушкой-баунтихантером, все становилось даже более ясным. До Гундоровского или не успеть, или убиться к чертовой матери. Так, что утром еле встанешь. Это в планы Морхольда не входило.
        Оставался уже предложенный вариант поселка Орловский. Пришлось полностью довериться неожиданной попутчице. Стоило, правда, не отставать от Милены, явно ставшей ведущей, заодно и выполняя роль разведки.
        - Осталось немного, осталось чуть-чуть, - Морхольд нашел необходимый темп, бежал не особо медленно, но явно быстрее обычного «трюхать пехом». - И мир запылает во мраке. Горящие кости, горящий скелет…
        Он заткнулся, понимая всю глупость сказанного. Область войска Донского, раскинувшаяся по правую и левую руку, смотрела на него миллионами мертвых глаз, преисполненных грусти, тоски и немного презрения. Морхольд приналег, не забывая оглядываться. Зимних детишек с их волчишками у себя на хвосте хотелось увидеть заранее, если такое случится.
        Заметно похудевший рюкзак все так же ерзал взад-вперед, крепления ремней от времени пострадали сильнее прочего. Часто приходилось останавливаться и подтягивать. Завязывать узлами Морхольду претило. В случае, если потребуется быстро скинуть вещи, можно и замешкаться. А такая заминка выйдет боком и слишком дорого. Жизнь - не разменная монета.
        Серые тучи начали сбиваться в огромный клубящийся комок. Морхольд, посмотрев вверх, сплюнул, понимая, что надо бы ускориться. И добраться хотя бы до какого-то жилья. Или укрытия. День клонился к вечеру, они шли без остановки уже несколько часов.
        Милена остановилась, дожидаясь его.
        - Буран будет.
        - Эт верно, - Морхольд обтер мокрое лицо, с завистью смотря на нее. Все-таки, и тут не поспоришь, война и путешествия для молодых. - Нам долго?
        Она не ответила, ткнула палкой вперед. Морхольд только и выдохнул. Его, когда-то несгибаемого, крайне порадовал вид крыш, проломанных и завалившихся, видневшихся на кургане впереди.
        - Поднажмешь, старикашка? - Милена явно усмехнулась. - Надо поспешить. В буран кто-то может подобраться к нам близко.
        - Ты кого-то видела?
        Она пожала плечами.
        - На всякий случай.
        Морхольд кивнул. Точно, случай же всякий бывает. Ну-ну.
        Подъема сил у него хватило, чтобы ровно дотянуть до указанного места. Водонапорки на бывшей железнодорожной станции. Они остановились у двери. Массивной стальной и очень надежной. Следов вокруг не оказалось, но девушку это совершенно не трогало.
        - Готовь ствол, - Милена быстро достала из петли на поясе дубинку. - Пойдешь вперед.
        Морхольд хмыкнул. Оставлять ее за спиной ему не хотелось.
        - Не доверяешь? - она понимающе кивнула. - Хорошо. Пойду первая.
        - Подожди. - Морхольд расстегнул куртку и раскрыл ворот шире. Жуть зевнула и непонимающе уставилась на него. - Выползай, страшилище, отрабатывай транспортировку и кормежку.
        И достал ее, заставив возмущенно встопорщиться. Милена уже стояла у двери.
        - Открывай.
        Дверь, явно закрытая как-то хитро, поддалась только после комбинации с ключом и нажатием на скрытый рычажок запора, сейчас поднявшегося. Жуть, тут же заинтересовавшись, шмыгнула внутрь, чуть задержавшись на самом входе.
        - Как собаку? - Милена заинтересованно посмотрела на него.
        - Мало ли… - Морхольд прислушался. - Давай заходить. Темнеет.
        Дверь закрылась за спиной тихо, не скрипнув. За ней явно ухаживали.
        Милена пошла перед ним, достав из сумки на поясе факел. Но не зажигая. Жуть, убежавшая наверх, появилась на ступеньках поворота, совершенно спокойная и даже довольно вывалившая темный язык.
        - Света нет, - Милена огляделась в последних всплесках дня, прорывающихся через окна, заколоченные фанерой и идущие высоко наверху, - и не пахнет человеком. Или зверем.
        - Вот она, польза обоняния, не убитого курением, - проворчал Морхольд, - завидую тебе еще больше.
        Девушка не ответила. Протянула ему факел.
        - Есть чем зажечь?
        Морхольд запалил короткую палку, обмотанную тканью, пропитанную каким-то вонючим жиром. Протянул назад, но она только мотнула головой, уже поднимаясь по ступеням.
        Стрелять или воевать оказалось не в кого и не с кем. Морхольд сплюнул.
        - Что? - Милена обернулась, непонимающе посмотрев на него.
        - Когда мы только начинали ходить по земле, носили ОЗК и противогазы, мерили счетчиками радиацию, - Морхольд сел на вполне целую табуретку, - совсем юным падаванам очень хотелось пострелять. Им почему-то казалось это интересным и веселым. И как-то раз в такой же точно водонапорке невеликая тварь с двумя рядами зубов вырвала кишки пяти таким падаванам. Решившим, что они возьмут ее чуть ли не голыми руками. Потому что она не хотела уходить и шваркала сверху какашками. И казалась очень беззащитной.
        - И что?
        - Я был седьмым. И просто не успел. Мы смогли ее пристрелить. Теперь всегда радуюсь, когда не приходится в кого-то стрелять или убивать ради отдыха.
        - Ты просто старый, - Милена пожала плечами, - вот и все. Устал от жизни. Хорошо, что вроде не бесполезный.
        Морхольд кивнул, поджигая несколько обычных коптилок, стоявших тут и там.
        - Разожги вон там печь, - Милена показала на закуток, находившийся рядом с большим металлическим поддоном. - Помыться можно. И прогреем приют.
        Тут он согласился с ней полностью. Если тут еще выйдет и смыть грязь… это просто рай какой-то. Тем более, дров хватало. Как и прочего. Приют оказался неплохим, а складируемое здесь барахло - самым разномастным.
        Рядом с дровами, разложенные на сбитых досках, лежали бушлаты, полушубки, несколько курток. Ботинки стояли на полке, вперемежку с сапогами и даже валенками в чулках от ОЗК.
        - Все старье стаскиваете сюда, что дальше нести тяжело? - поинтересовался Морхольд, смотря на разгорающийся огонек под шалашиком из сухих щепок. - Или с округи нанесли, когда дома проверяли?
        - По-разному, - девушка шуршала одеждой. - Все пригодится в хозяйстве.
        Морхольд встал. Милена стояла практически за плечом. Вернее, сидела, поглаживая Жуть, стучащую по доскам хвостом.
        - Ты с ней аккуратнее. Она не очень любит совсем незнакомых людей.
        - Забавная скотинка, - Милена расстегнула пояс, повесив его на вбитый гвоздь. Голова качнулась.
        - Что за пятна? - Морхольд подошел ближе, рассматривая странную штуку. - Как это… витилиго, что ли.
        - Не знаю, что такое витилиго, а это отморозень, - Милена приоткрыла кран, выходящий из бака и совмещенный с большой ржавой лейкой от душа, - Дети помечены поцелуем Зимы. Каждый.
        - Ясно.
        Морхольд взял табурет и сел около лестницы.
        - Там в барахле плащ-палатка есть, вроде чистая, - он повернулся к ней, - помочь повесить?
        - Зачем?
        - Ну… как занавеску.
        Милена только улыбнулась. И начала раздеваться. Морхольд тактично отвернулся.
        Не хватало еще пялиться на молоденькую и очень даже милую девчушку. Это уж совсем как-то некрасиво. Ладно, сейчас комплексы не в ходу, но тем не менее. Да и она же весьма ничего, если не сказать больше. Крепкая, ладная, веснушки только милее делают. А уж если говорить о том, что помогло ее определить как женщину, ну… Морхольд кашлянул. Его, совсем как мальчишку с прыщами, так и подмывало оглянуться. Да хотя бы чтоб понять - какой же там размер-то? Четвертый или того пуще?
        - И кто мне поможет спину потереть? - совершенно естественно поинтересовалась девушка. - А? Никто сюда не попадет снаружи. Окна забиты и высоко, не подняться, дверь мы закрыли. Буран, а в буран даже самые серьезные твари не лезут на улицу.
        - Там наверняка есть мочалка, - буркнул Морхольд, - надо было ее взять.
        Девушка рассмеялась. Легким женским смехом. Тем, что дает надежды и предвкушение, от которого мурашки начинают бегать эшелонами, заползая в самые непотребные места.
        - Забыла… Слушай, ну дай мне ее, пожалуйста, я к стене отвернусь.
        Морхольд, немного посидев, встал. Не решаясь обернуться.
        Ну хоть тресни, не верилось ему в собственные мысли. Не его поля ягода, не его возраста, не его и все тут. И, значит, вариантов всего два. Самый лучший, если обычные женские штуки, что не смогла вывести даже Беда. Желание управлять мужиками самым простым и древним способом, как его ни назови. Этаким… поклонением Богине, локализованным в узкий временной отрезок и в данного человека. Сейчас вот, в этой весело смеющейся веснушчатой красотке. Либо… про второй вариант ему думать не хотелось. При нем Морхольд переставал уважать самого себя и принимал отсутствие чутья, коим славился всегда, чутьем на «приключения на жопу», обычно заканчивающимся вонью выпущенных кишок, горелого пороха и без меры пролитой крови.
        Он обернулся. Посмотрел, глубоко вздохнув. Замер. Жаль, что света от коптилок так мало. Настоящую красоту стоило видеть полностью. Хотя, чего там, так и лучше.
        Легкая размазанная дымка «сфумато», вот что дарили нещадно дымившие соляркой коптилки. Вместе с мерзкой своей вонью давали то, чего не могли добиться многие итальянские мастера Возрождения на своих полотнах. Мягкий огненный перламутр, плавно игравший с блестящей в их свете молодой кожей, покрытой водой и мыльной пеной.
        Морхольд, скинувший маскхалат и теплую куртку, сглотнул. Стало жарко. Очень жарко. Она стояла вполоборота, чуть подняв бедро и прикрыв грудь рукой. Отвернувшись лицом к стене. Святая невинность, что и говорить. Афродита, пеннорожденная, омытая волнами океана и смывшая грехи на века вперед. Прекрасная, непорочная и несущая на себе печать адской искусительницы суккуба. Мария-Магдалина эпохи ядерного распада, прикрытая только длинными волосами, распущенными по плечам и спине, и рукой.
        Влажная кожа блестела, заставляя сердце стучать очень быстро. Так, что она явно могла услышать эту дробь. Хотелось оказаться рядом, взять в ладони скользкое теплое и прекрасное. Не выпускать, гладить, проводить ногтями по ложбинке на спине, по покатому сильному бедру. Вцепиться губами и зубами в шею, в крутое плечо. Прижать, закинув крепкую ногу на себя, и…
        Морхольд взял мочалку, висевшую так, что и впрямь не дотянуться. Шагнул ближе, переступая через одежду, сброшенную на пол. И замер. Из-за нескольких вещей.
        Из-за Жути, неожиданно взъерошившей перья.
        Из-за запаха, идущего от одежды Милены и ее самой.
        Запаха давно немытого тела, смешанного с очень густой вонью зверя и крови.
        Крови, пролитой неоднократно, пролитой литрами, засохшей, отмытой, но…
        Но въевшейся в кожу.
        И из-за крохотного кусочка безумно белой кожи, видневшейся из-под локтя.
        И, ведь точно, размер все-таки был не меньше пятого. Но на этом приятное закончилось. Сразу и бесповоротно.
        Единственное, что Морхольд успел, так это хлестнуть наотмашь мочалкой и добавить вскользь ногой. Милена, даже не ойкнув от удара по открытой части лица, ушла в сторону, не поскользнувшись в поддоне. И Морхольд, выматерившись, почти сел в шпагат.
        Успел откинуться в сторону, поднять руку, когда прямо по предплечью пришелся удар первым попавшимся ей под руку предметом. Это была кочерга. Кочерга, скрученная из алюминиевой трубки. Удар обжег руку, даже почти отбил ее, но ненадолго. Он смог выкрутиться и ударить ногой снизу. Попал в голень, заставив девушку зашипеть и отпрыгнуть в сторону. Высоко заверещала Жуть, явно кидаясь на кого-то.
        - Оставить живой! - крик Милены показался куда выше. - Головы оторву!
        Морхольд перекатился по полу, пытаясь дотянуться до оружия. Не вышло. С лестницы, визжа и швырнув в него короткий дротик с широким концом, ввалился первый из Детей Зимы. Морхольд уклонился, но его вещи отлетели от удара ногой, и на сцене оказались еще двое актеров.
        Морхольд замер, понимая, что из оружия - только табурет и нож на поясе. Хотя бы что-то, ну-ну.
        Тяжелая, сколоченная из бруса и досок деревяшка была неудобной. Но тяжелой, такой, что легко раскроила бы голову любому из худых подростков, стоящих напротив него. И Милену, заходившую со спины. Судя по воплям с лестницы и азартным боевым крикам Жути, там нашлась еще парочка Детей.
        По-волчьи поджарых, смотрящих глубоко посаженными глазами на худых хищных лицах. Хищных не из-за выражения на них, нет, Морхольд терпеть не мог такие штампы. Когда у человека зубы подпилены и изо рта смотрит настоящий частокол, а рожа с пятнами белой отмороженной кожи покрыта засохшими полосами бурой и недавно выпущенной крови… как еще сказать точнее?
        Белый и серый мех на каждом, белая ткань, такая же, как у Миланы. Сейчас он смог понять, что это. Парашютный шелк, не иначе. Ну да, что удивляться, ведь у летунов пропало два дирижабля. А нашли один.
        С черепами, скалящимися из-за плеч, торчащих на коротких обрезках труб. С висящими на шее сложными ожерельями из косточек и костяшек.
        Круг сужался. Морхольд прижался к стене, водя табуретом из стороны в сторону. Хорошо, что у них нет огнестрельного оружия. И плохо, потому что его вертикалку никто и не думал подбирать. А раз так, то что? А то, что он нужен им живым. И хуже тут ничего не придумаешь.
        Когда сверху скрипнуло, Морхольд успел отпрыгнуть в сторону и даже ударить. Подросток попал под удар, гулко хрустнуло, и он замер, даже не вскрикнув. Но и все. Потому что выпад Милены Морхольд пропустил. И в какой-то там раз за последние недели сперва перед глазами расцвел, переливаясь всеми оттенками красного, красивый алый бутон, а потом… Потом пришла чернота.
        Холод. Холод продирал насквозь, грызя ледяными иголками мириадов зубов, умещающихся в его пасти. Морхольд очнулся, захрипев и выгнувшись. Холод забрался в каждую частичку его тела, обосновался и не хотел уходить. Он заморгал, стараясь понять люто ноющей головой - что вокруг? Где он? Почему так штормит?
        Ответы пришли сами собой. Вокруг снова крутился снег, сквозь еле заметные тучи пробивались звезды, и, значит, он точно не в водонапорке. А раз звезды движутся, чуть покачиваясь, так его просто куда-то и на чем-то несут. Вот и все. Хреновые дела, короче.
        - Очнулся? - Милена оказалась рядом, шла, чуть скрипя снегом.
        Морхольд не ответил, вслушиваясь. Где-то сбоку, явно вырываясь, скрипела и злилась Жуть.
        - Сколько своих ты потеряла? - поинтересовался он, стуча зубами. - А?
        Она ударила его. Той самой дубинкой, отправившей в нокаут. Только не по голове. И хорошо, что не по яйцам. В живот. Наотмашь. Морхольд стиснул зубы, еле-еле сдерживая крик, ожидая еще одного удара.
        - Двоих. - Милена замахнулась, но решила пожалеть. - Одного убил ты, второго… вторую твоя тварь. И теперь она жива только потому, что мне хочется сжечь ее живьем.
        - Эвон как, - протянул Морхольд, - да, глупо было орать своим дебилам про брать живой. Ну, за что боролась, на то и напоролась.
        - Хочешь еще?
        - Да нет, что ты, я так… - зубы стучали без остановки. - Меня тоже сожжешь? Ну, хоть согреюсь.
        - Шутник, - она улыбнулась, страшноватой улыбкой, которую так и тянуло назвать смертельной. - Думаешь, разозлюсь и прибью тебя раньше?
        - Ни в коем случае… А вот спроси, как мне хочется умереть, быстро или чтобы помучиться?
        - У тебя с головой не в порядке.
        - У меня с головой все в порядке, - Морхольд попробовал говорить медленнее, получалось плохо, озноб захватывал сильнее. - Не смог отказать себе процитировать классическую фразу. А ты не дала.
        - Ты еще лучше, чем мы думали, - протянула девушка. - И как ты хочешь умереть: быстро или помучиться?
        - Желательно помучиться, - Морхольд дрожал все сильнее. - Спасибо тебе говорю. А почему я лучше?
        - Лют видел, как ты падал с небесного корабля. Ты выжил, не разбился. Ушел в буран от охотников. Не дал мне убить тебя, ни разу.
        - А ты пыталась? - Изобразить удивление получилось хорошо. Прилетевший удар это подтвердил очень серьезно.
        - Твою-то мать… - Морхольда вывернуло. Он закашлялся, чуть не захлебнувшись. - Ну ты и …!
        - Я еще та, - девушка кивнула, совершенно довольная собой, - а про свою мать ничего хорошего не скажу. Иначе меня здесь бы не было. Да, забыла сказать, мы с ребятами очень верим в разные приятные вещи. Например, в то, что если съесть сердце, вырезанное у живого врага, у сильного врага, вся его сила перейдет к нам.
        - Экая, однако, честь-то.
        - Закрой рот. Тебе повезло, что Мрак и Глот еще не вернулись.
        - Кто? Какие у вас детские напыщенные имена-то…
        Девушка скрипнула зубами. Но не ударила.
        - Глота ты видел. Наш волк. И его охотник. Они на всякий случай искали твой след. В других местах. Мои братья, что несут тебя и скоро получат свою долю твоих внутренностей, вернулись раньше. Как только увидели дым из трубы.
        Она замолчала. Да и Морхольд тоже. Ему очень хотелось, чтобы его тащили как можно дольше. Хрен с ним, с холодом. Потерпит. Лишь бы появилась возможность побороться, лишь бы она появилась. В чудо и уж тем более в воздушную кавалерию, всегда приходящую на помощь хорошим парням, не верилось. Во-первых, чудес ему не встречалось. Каждое чудо оказывалось хорошо спланированным. А во-вторых, воздушная кавалерия всегда помогала только хорошим парням с Оклахомщины. Или, на худой конец, с Аризонщины. А он вовсе даже из Самарской области.
        По сторонам, подсвеченные изнутри огнями, появились черепа, посаженные на шесты. Где человеческие, где волчьи. Но почему-то в основном лошадиные.
        - Эй, красавица?
        - Что?
        - Вы всех лошадок пожрали в округе или как?
        Милена посмотрела на него, глянула вокруг.
        - Здесь был конезавод. Из-за него поселок и погиб. Сразу после ударов, как только люди поняли, что в степях не так и много радиации, сюда потянулись отряды со всех ближайших хуторов. И местные погибли, защищая свою собственность. И поселок стал мертвым. А потом появились мы, кланы Детей Зимы. И уже год ни один сталкер ни за что не двинет в эту сторону. Кроме одиночек, не знающих ничего о местных. А твои друзья, как думаешь, те, что везли тебя недавно, знали об этом?
        Морхольд не ответил. Стерва его явно пыталась подловить, чтобы добить и морально.
        - Врешь ты все… - он сплюнул, заодно очистив рот от остатков рвоты. - Им-то на вас накласть. Откупаться от твоих ушлепков мною никто бы не стал.
        - Чего ж ты такой умный раньше-то головой не думал? - она ухмыльнулась. - Другим местом думал, наверное, да?
        - Да пошла ты.
        - И пойду. Потом и домой. А ты уже никогда и никуда не пойд…
        Носилки качнулись, замерли. И, вздрогнув, упали. Морхольд еле успел приподнять голову, стараясь не удариться затылком. Получилось.
        Он, как смог, выгнулся, ища причину остановки. И радостно осклабился, увидев. Такое зрелище стоило даже всей пережитой боли и мерзости.
        Скорее всего, каменюгу притащили откуда-то с кладбища. От таких безумцев, с вылуженными холодом мозгами, станется. Притащить и устроить жертвенник. Да уж.
        Только вряд ли, судя по оцепеневшим Детям Зимы, они ожидали увидеть то, что красовалось на нем сейчас. Мрак и Глот вернулись. Только не своими ногами. По частям.
        Морхольд не смог удержаться. Слишком сюрреалистической и безумной казалась картина. Как кусок из сумасшедшего и любимого им когда-то аниме. И такой же безумный. И в чем-то красивый.
        Алые широкие полосы шли по бокам маршрута, прокладываемого Миленой и остальными Детьми. Снег, снова поваливший, еще не успел скрыть их, лишь сделав темнее. Из-за остова какой-то сгнившей машины и до самого жертвенника, как мазки свихнувшегося художника.
        На самом камне, покрытые нетающим снегом и смотря на братьев, стояли две головы. Человеческая, перекошенная в ужасе, и волчья, явно ничего не выражающая, лишь заляпанная кровью.
        Снег, чуть гонимый слабым ветром, старательно заметал красное. Снежинки, легкие и невесомые, падали, кружились, блестя серебром в свете выглянувшей луны.
        И теперь Морхольд увидел следы. Следы, заставившие сердце, потихоньку начавшее из-за гипотермии биться все тише, застучать сильнее. Но почему-то он не удивился, как будто так и должно было выпасть на его пути. Картой из большого Аркана Таро. Картой с картинкой дьявола. Спутать их он не мог.
        - Знаешь… - он снова закашлялся, - жаль, что ты не знаешь, кто такой Гендальф.
        - Что? - Милена посмотрела на него. Очень зло и очень удивленно. - Почему?
        - Ты не оценишь иронии моих слов.
        - Каких?..
        Морхольд оскалился, чувствуя натянутое струной напряжение. И пытаясь угадать - откуда придет их смерть. Девушка застыла, прислушиваясь к тишине и к нему. И он тихо сказал:
        - Бегите… глупцы!
        Они не успели. И Морхольд прекрасно их понимал. От такой смерти убежать выйдет далеко не у каждого. Даже если ты Дитя Зимы.
        Первым погиб крайний слева носильщик. Прилетевшая из снега широкая заточенная железяка вошла у шеи. Прорезала себе путь сквозь ключицу, откидывая подростка назад, и остановилась где-то у грудины. Парень упал молча, широко, по-рыбьи, разевая рот и захлебываясь кровью. Морхольд, заработав два подряд плеска прямо в лицо, фыркнул, стараясь проморгаться. На губах солонило.
        Милена, подняв вертикалку Морхольда, выстрелила. Верхний ствол шарахнул пулей, нижний не сработал. Больше оружие не говорило. А девушке досталось волчьей головой.
        Молот, возникнув в белой стене, ударил колотушкой, как заправский гольфист клюшкой. Выдав такой натуральный слайс, лихо закручивающийся вправо. Наверное, удобнее было бы человеческой, но громадина врезала по ближайшей. По волчьей, соответственно.
        Башка, смешно растопырив уши, свистнула, разрезая морозный воздух, попав прямо в цель. Милена вскрикнула, схватившись за лицо и упав на колени. Ружье грохнулось в снег, сразу же скрывшись в нем.
        Оставшиеся Дети Зимы, заклекотав и дико крича, полетели на Молота. Четверо на одного. Четыре человека-волка, совсем юных, гибких, с острыми топорами, кривыми клинками и чем-то вроде копий. Против грузного великана, прущего напролом за Морхольдом уже не одну сотню километров. И Морхольд, не кривя душой, болел именно за Молота. Хотя так и так было страшно. А веревки, которыми он был примотан к носилкам из собственных лыж, не поддавались.
        Молот, не тратя ни секунды, делал дело, ставшее Морхольду уже привычным. Он убивал. И все. Как терьер убивает крыс. Крыс может быть очень много, они могут навалиться на терьера скопом. Но тот победит. Если только он не совсем маленький щенок. А Молот таким точно не был.
        Снег закручивался спиралями, обтекая бойцов. То ли от ветра, то ли от скорости их движений. Дети Зимы оказались хороши. Несмотря на возраст. Хотя, возможно, именно из-за него. Хотя сейчас ни ветер, ни мороз, ни снежная стена, разрезаемая ударами ветра и металла, им не помогали.
        Молот бил не так быстро и двигался обманчиво медленно. Только он не обращал внимания на мелочи. Например, на нож, торчащий из широченной спины. Он просто поймал хозяина ножа, решившего воткнуть еще один, за руку и отшвырнул его. Завывая и хрустнув костями и суставами, тот взлетел в воздух, чтобы сбить своего же. Им двоим удалось прожить на несколько секунд дольше третьего, упавшего на колени и слепо уставившегося перед собой. Не странно, когда в макушке торчит крюк, вбитый одним размашистым движением. Четвертому великан просто вмял лицо своей кувалдой. Затем Молот оказался рядом с поднимающимися Детьми. Ударил ногой вниз, метя в спину сбитому на лету. Размазал его по землю, украсив снег очередными росчерками красного, безумными мазками сумасшедшего импрессиониста.
        Подхватил пытающегося отбиваться кривым клинком последнего, того, со сломанной рукой, закрутил в воздухе и, в два шага оказавшись у жертвенника, резко опустил. Вой прекратился разом. И наступила тишина. Полное безмолвие, окрашенное только в белое и красное.
        Морхольд, сглотнув слюну, шумно задышал. Косился на приходящую в себя девушку и даже желал ей все-таки найти ИЖ и выстрелить. Вдруг повезет? Ну, вдруг?!!
        И было с чего. Морхольду очень хотелось выжить. И сейчас, когда все шансы склонялись к Молоту, забрезжила надежда. Потому как, благодаря бою без стрельбы, он мог слышать творящееся вокруг. Несколько коротких тресков, донесшихся с разных сторон, перепутать с чем-то другим он не мог. Прямо здесь, в нескольких метрах от живой горы, сейчас неторопливо идущей к Милене, переговаривались по радциям. Кто и для чего? Хрен знает. Но это люди, хорошо организованные. И Морхольду крайне верилось в эту не пойми откуда взявшуюся воздушную кавалерию.
        Молот остановился. Морхольд замер, не веря глазам. Неужели он что-то услышал? Милена, охая, шарила руками, ища ИЖ. И тут-то грохнуло. С разных сторон, несколько раз подряд. Ирония судьбы - стреляли из того, что не так давно имелось у самого Молота. Из КС-23.
        Карабин специальный, калибром двадцать три миллиметра, создавался оружейниками, когда Морхольда не было даже в родительских планах. Чудесное и прекрасное оружие, самим Морхольдом применяемое пару раз. Незабываемых пару раз. А как еще, когда такой же калибр имеют зенитные орудия? Хотя самым прекрасным тогда оказалось применение «зубила», специальной пули «Баррикада», поражающей движущиеся металлические цели. Морхольду пришлось стрелять в кустарно бронированный микрофургон. Двигатель разнесло в хлам.
        Кроме страшенного калибра КС имеет еще много сюрпризов. В виде зарядов, так как называть их патронами у Морхольда просто не поворачивался язык. Газовые, травматические, картечь, светошумовые… полный набор для вящего удовольствия тех, к кому применялась вся эта трехомудия. И сейчас, валяясь на снегу возле Богом забытого поселка в ростовской степи, Морхольду довелось наконец-то на себе испытать хотя бы малую часть этой радости для садистов.
        Стреляли с четырех сторон. Стреляли грамотно, умело и точно, явно не рискуя попасть друг в друга.
        Заревел и ударил по глазам светошумовой, тут же дополненный близнецом. Если в патронниках карабинов находилось по дополнительному патрону, то Молота, а заодно и Морхольда с Дочерью Зимы ждало представление в восемнадцать заходов.
        Стрелки плюнули на мороз и применили газовые снаряды. Видно, опыт имелся. Пах-пах-пах, вокруг плеч Молота расцвели облачка, осевшие на одежду, полосы ткани на голове. Чудовище утробно взвыло сиреной, рявкнуло, начиная заваливаться и вцепившись ладонями в лицо. Кувалда ухнула оземь.
        Через пару секунд стрелки, явно переместившись ближе, выстрелили следующими. Травматическими, по корпусу. И кто-то из них, явно самый-самый, сделал решающий выстрел. Морхольд был готов поклясться, что видел попадание. Видел, как чиркнула по голове Молота черная злющая пластиковая оса. И все кончилось.
        Несгибаемый и неукротимый великан, прошедший в погоне за Морхольдом сотни километров, рухнул. Снег взлетел клубами, оседая затем белой крошкой, замешанной с уже побуревшими красными следами.
        Рядом коротко всхлипнула Милена. Сразу после мерзкого глухо чпокнувшего звука попадания, сложившего ее пополам. И Морхольд замер, не веря самому себе. Своему рабочему глазу.
        Захрустел снег. Засновали люди в маскировочной униформе. Звякало и трещало - отстегивались грузовые ремни у большегрузных фур. Молота принялись ворочать с боку на бок.
        Люди работали в противогазах, явно зная время, когда газ полностью рассеется. До Морхольда он не доходил, но тот не радовался. Слишком отточенными и уверенными казались все действия новых лиц. И ни один не обращал на него внимания. Пока. Двое занялись Дочерью Зимы, быстро связали ее ремнями, с матерками, добавив носками тяжелых армейских ботинок.
        Морхольд засопел, уже понимая, что попал из огня да в полымя. На лицо Молота нацепили нечто смахивающее на намордник из кожи, безразмерный, подгоняемый по объекту охоты. Да, больше всего споро работающие люди напоминали звероловов, начавших появляться в Кинеле пару лет назад. Тех, кто отлавливал изменившихся зверушек, а порой и мутировавших людей, на потеху толпе. Их потом выпускали на боях, устраиваемых внутри одного из бывших цехов депо. Почему-то так и казалось, что здесь то же самое.
        Когда рядом с ним остановились, Морхольд уже не ждал чего-то хорошего. Воздушная кавалерия оборачивалась самой гнусной стороной обыденности. Той, где могли убить за кружку воды или банку консервов. И ждать от нее сюрпризов не хотелось. Чудо, в результате которого Морхольд оказался жив, превратилось в грамотно спланированную охоту. Всего делов. Разве что целью охоты, скорее всего, должны были стать Дети Зимы. А дело обернулось джек-потом в виде Молота. Чего теперь ждать ему, самому обычному… чужаку?
        - Ты кто такой? - мужчина, лет двадцати пяти, явно не спешил его распутывать. - С тобой говорю.
        - Морхольд.
        - Дебильное какое-то имя. Слышь, Костян, говорит, Морх… тьфу, как-то тупо его звать.
        Костян проскрипел снегом, белым массивным снеговиком возникнув над Морхольдом.
        - А не насрать? Эй, тебя чего, вон там вскрыть собирались?
        Морхольд промолчал.
        - Ну точно… - Костян гоготнул. - А говорил, Мих, все просрали. Ни хрена мы не просрали. Они ж если кого вскрывают, грят, так то типа крутые перцы. Аще ништяк. Вместо этих отмороженных доходяг привезем их бабу, вон того Гозиллу и этого.
        - Годзиллу. - буркнул Морхольд.
        - Че?
        - Через плечо! Годзилла! - Морхольд сплюнул. - Дурень ты неграмотный.
        Костя явно обиделся. Во всяком случае, ни о чем другом приклад, прилетевший в голову Морхольда, сказать не мог.
        Дом у дороги-12
        Мать-казачка давно проснулась и смотрела в сторону переливающегося алым огня. Вспоминала, еле сдерживая слезы. Как же было хорошо то, что казалось тогда глупым, неинтересным, ненужным… А Сашка, ее Сашка?
        Тихо, почти беззвучно, она заплакала, осторожно гладя по голове свою позднюю и единственную выжившую дочку.
        Город давно проснулся, когда Люба наконец-то добралась до банка. Сначала сын никак не хотел просыпаться. Потом - она его еле заставила позавтракать и одеться в детсад. И уже когда они торопливо бежали вниз по тротуару, он начал опять чихать.
        - Господи! - Она чуть не заплакала. - Ты опять заболел, Саш?
        Сын сердито покосился на неё и ничего не сказал. До самого детского сада он больше ни разу не чихнул, и её отпустило. Может, повезёт, и не придётся снова уходить на больничный…
        Потом на трамвайных путях столкнулись две иномарки. Из каждой вылезло по молодому, затянутому в костюм и галстук, парню. Они начали орать друг на друга, смотреть на часы и звонить по мобильникам. Любе пришлось выскакивать из трамвая и бегом мчаться на ближайшую остановку, пробиваться к жёлтым «газелькам» маршруток.
        Короче - она опять опоздала, и, пробегая по коридору мимо кабинета начальницы, Люба поймала её недовольный взгляд.
        - О, привет! - Соседка по кабинету, подружка и подчинённая, Миля, оторвавшись от просмотра прогноза на «ГиС - Метео», лопнула пузырь жвачки и поздоровалась. - Чего опаздываем?
        - А… - Люба махнула рукой. - Как обычно всё.
        - Ясно. - Соседка кивнула головой и вернулась к прогнозу погоды. - Маргарита тебя видела?
        - Ага… - Люба состроила огорчённую гримасу. - Эх, и влетит…
        - Эт точно. - Миля согласно кивнула головой.
        Люба осторожно выглянула в коридор. В кабинет к Маргарите вошёл начальник второго отдела, со стуком закрыв за собой дверь. Угу, значит, можно заняться собой.
        Она села за стол, приоткрыв дверцу шкафа, которая загородила её от входа в кабинет. Достала косметичку и начала приводить себя в порядок после утренней пробежки.
        Зеркальце отражало вполне красивые карие глаза, высокий лоб с намечавшимися (вот гадость-то!) морщинками и тонкие (э-э-эх!), вытянутые в ниточку губы.
        - На обед в столовку пойдём? - Миля, достав из ящика стола распечатку с калькуляцией, сделала вид, что усиленно работает. - Или как?
        - Не знаю… - Люба мазнула по губам блеском, прищурилась, оценивая результат. - Может… на диету всё-таки сесть, как считаешь? Пора уже, да?
        - Ну… - Соседка оглядела её с ног до головы. - Не знаю… А сможешь?
        Глава 12
        Сквозь снег
        Ростовская область, п. Орловский
        (координаты: 46°52?17? с. ш. 42°03?33? в. д.) -
        Краснодарский край, г. Кропотки
        (координаты: 45°26?00? с. ш. 40°34?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        В себя Морхольд пришел нескоро. С жутко болящей головой и мерзким привкусом во рту. Открыл глаза, уставившись вверх, и выдохнул. По крайней мере - жив. И не брошен замерзать, это точно.
        Ему было даже тепло. Охотнички, явно оберегая добычу для своих нужд, засунули его в спальник. Дополнительно, конечно, еще раз чем-то стреножив. И принайтовили поперек, прижав к металлу. Про металл Морхольд ошибиться не мог. Скорее всего, под него заботливо подстелили его же собственную «пенку», отыскав ее среди барахла в водонапорке. Но острые твердые углы и швы, упирающиеся в спину, могли принадлежать только крыше какой-то бронетехники. Какой - так и не определишь.
        Оставалось только ждать. Как в анекдоте: если вы не можете избежать изнасилования, расслабьтесь и получайте удовольствие. Охренеть не встать просто, судьба выкинула очередное коленце.
        Над головой, освободившись от туч, клубящихся где-то на севере, плыли звезды и луна. Плыли, светя вниз и перемигиваясь друг с другом. Очень мирно и красиво. Вот только Морхольду от этого почему-то никак не становилось лучше. Если не сказать наоборот.
        Рядом переговаривались, спорили, ругались. Судя по звукам и смыслу - грузили Молота. Ему даже захотелось на это посмотреть. Понятно, что человеческая мысль и техника снова победили стихийную огромную силу, но все-таки…
        - Командир! - кто-то прохрустел снегом сбоку. - В башне барахла же много. Заберем?
        - Куда денем? - голос у командира оказался взрослым, низким и серьезным. А каким еще он мог бы быть?
        - Распихаем. Ну, там обувь есть, одежонка. Пригодятся же.
        - Пригодятся. Только, Леша, нам ехать куда? Правильно, до самого Тихорецка. И внутрь, и на броню, кроме этих вон, мы с тобой загрузим в Сальске горючку. Понимаешь? Так бы дотянуть, а ты еще о шмотье для рабов печешься.
        - Как скажете, жалко просто.
        - Хватит! Оставлять это тоже не стоит. Мало ли, какая гадость в водонапорке заведется. Эти, беломордые, сюда если и вернутся, то все равно насовсем уйдут. Не дураки же, понимают, что мы их нашли. Сожжем, чтобы точно не решили остаться.
        - Может, тогда не стоит вообще трогать? Бродяги какие воспользуются. Или мы потом пост сделаем?
        - Леша, ты со мной пререкаться вздумал? Барахло сберечь решил, место? Ты хоть знаешь, что это за вещи и чего тут творили?
        - Да уж не дурак, командир, понимаю. Вещи, ясное дело, с убитых. Ну и что? Отстирали бы. А бродягам вообще все равно. Обогреться смогут, ну, отдохнуть.
        Морхольд вздохнул. Упорный Леша, спорящий с командиром охотничьей партии, явно нарывался на неприятности. И совершенно не понимал, что теперь водонапорка точно заполыхает. Потому как точка зрения начальства должна быть верной. И даже если командир не прав, то из принципа сделает, как ему хочется. Пусть и в ущерб здравому смыслу, пусть и в пику заместителю, скорее всего набирающему популярность у подчиненных. Законы каменных джунглей работали, как часовой механизм. Хороший швейцарский часовой механизм. Жаль водонапорку. И ее барахло. Сколько бродяг, дойдя сюда, смогли бы помыться, отоспаться в тепле и переодеться, если бы не побрезговали рваниной, перепачканной кровью.
        - Пять минут готовности, - хрипло проорал командир, - всем готовиться.
        Вот и все. Путешествие Морхольда вышло на новый виток. Вроде бы делая его на сколько-то сот километров ближе к цели и даже приобретя механизированный транспорт. Вот только промежуточная станция не радовала. В виде Тихорецка. Куда так стремились эти прыткие ребята.
        Металл рядом бухнул, чуть качнулся. Над Морхольдом возникла тень.
        - Пришел в себя? - судя по голосу, и вряд ли Морхольд ошибался, с ним разговаривал как раз Алексей.
        - Да.
        - Застегнуть капюшон полностью? Холодно может быть.
        - А мы на чем?
        - Мотолыга.
        Морхольд крякнул. МТЛ-Б, мда-а…
        - Внутрь никак нельзя? Меня ж или сдует, или расколошматит в хлам. На броне сколько гнать?
        - Не один поедешь, не переживай, в компании с Господом Богом, хорошим настроением и чистым небом. - Охотник сел, не забыв поправить «сидушку», смешно болтающуюся сзади. - Курить хочешь? Мы у тебя самокрутки нашли в рюкзаке. Твой рюкзак же? С атласом автомобильным который.
        - Мой.
        - Ну, ты не обижайся. Курить тебе теперь все равно вредно, дыхалку придется беречь.
        - Бои?
        - О как… знакомое что-то?
        - Типа того. Люди везде одинаковы.
        - Ясно. На, сейчас прикурить дам.
        Леша вставил ему в рот самокрутку, чуть приподняв и подложив под поясницу что-то жесткое. Ящик или что-то подобное. Получилось практически сидеть. Лица охотника видно не было, все скрывала балаклава. Чиркнули спички, не морхольдовские, самокрутка, в очередной раз отсыревшая, нехотя потрескивая, взялась.
        Морхольд, зажав в зубах кончик сигареты, из которого к зубам и языку прилипала махорка, смотрел на водонапорку. Внутри разгоралось пламя. Но озвучивать свои мысли по этому поводу он не стал. Зачем?
        Тем более, что барахло все-таки забрали. Вон оно, сваленное в кучи, сейчас летит в раскрытые дверки еще одного тягача. Ну и правильно, на кой ляд пропадать тому, что можно продать. Командир-то алчный и беспринципный. Сам Морхольд так не поступил бы. Слабости начальства рядовые улавливают быстро. И наверняка многие охотники симпатизируют парню, сейчас сидящему рядом с ним.
        Даже жаль. Если бы начался передел внутри отряда, Морхольду могло бы и повезти. А так… Только не в этот рейд.
        Хана рюкзаку и всему его снаряжению. Уйдет к кому-то. Даже рогатина. Мысль оказалась совершенно философской. Сейчас не до жиру, быть бы живу.
        - Судя по отметкам, ты с Самары?
        - Ф облафти, - буркнул Морхольд, мусоля сигаретку, - а фто? Пепел сфякхни, пфлста.
        Охотник проявил уважение. Не просто тряхнул пепел, а дал Морхолду докурить, засунув остаток самокрутки назад в зубы.
        - Не фто, а фто, - передразнил и усмехнулся. - Это хорошо, значит, ты и впрямь серьезный парень.
        - Эфо я тебе и так мог фы скафать, - продолжал ворчать Морхольд, - спвафили бы, отфетил.
        - Выплевывай, епт, - Леша выдернул у него окурок, - чуть усы себе не спалил. Сказал бы. Мы и так узнали, чего уж там.
        - Почему хорошо? - Морхольд сверлил его глазами. - А?
        - Думаю, ты пойдешь по хорошей цене, вот почему, - Алексей снова усмехнулся под маской, - чем круче боец, тем лучше платят. Жалко будет, если ты окажешься фуфлом, но нам это будет фиолетово. Сначала продадим, потом проверим. Понимаешь?
        - Экая, право слово, радость. Я гипотетически зачислен в сильные бойцы, - Морхольд оскалился. - Польщен, ага… Точно тебе говорю.
        - Э, хорош, не выеживайся, - охотник толкнул его назад, заставив опрокинуться. - Давай, отсыпайся. И смотри, не замерзни. Проверять будем каждый час, но все-таки…
        - Куда поедем? В Крас?
        - Нет. Тебе не все равно?
        Морхольд хмыкнул.
        - Для развития кругозора…
        - Любопытный, ну-ну. Ты зачем с самой Волги пёхом дотрюхал?
        - Ты не поймёшь.
        - Попробуй объясни.
        Морхольд выдохнул. Пар клубился, оседая влагой на воротнике.
        - Эффект попутчика. Соседа по купе.
        - Что?
        - Это когда едешь в поезде и можешь рассказать человеку, который больше тебе не встретится, все накипевшее. А сказать мне хочется. Даже упырю, везущему меня продавать.
        - Каждый зарабатывает как может, - тот пожал плечами. - Не думаю, что ты булочник или свинарь.
        - Ну да…
        - Ты б быстрей, нам скоро отчаливать.
        - Быстрее…
        Быстрее про двадцать лет стыда перед самим собой? За пару десятков огненных годов, потраченных только на себя любимого? А как еще тут скажешь?
        Жил-был мальчишка, хороший, добрый. И его любили. Мама любила, сестренка любила, бабушки с дедами и отец, когда были живы. И он их тоже ведь любил. Пусть и по-своему. Ничто не стоит на месте, мальчик вырос и превратился в легкое подобие Морхольда. Мама и сестра остались вдвоем.
        Потом грохнуло, везде и сразу. И началась Беда. Подобие Морхольда погоревало, радостно осклабилось и превратилось в себя настоящего. И было им двадцать лет. И за эти двадцать лет сколько раз он пытался уйти на юг? С призрачной надеждой, опираясь только на веру и немного на логику? Два-три?
        Когда чего-то сильно хочешь, то возможно все. И даже перевернуть мир. А не просто протрусить одно-единственное черноморское побережье Кубани. Стыдно тебе, Морхольд? Стыдно. Еще как стыдно.
        - Не, - Морхольд покачал головой, - не буду. Ты уж прости, что задержал.
        - Ай, - охотник махнул рукой, - бес с тобой.
        Вновь затянул ремни попрек груди, застегнул еще одну пуговицу старого спальника. И спрыгнул вниз. Пять минут явно вышли.
        Тягач, до этого плавно и мерно урчавший, практически не шевелясь, задрожал. Рыкнул двигатель, набирая обороты, обдал запахом сгорающего топлива. Морхольд, стуча зубами от вибрации, прикрыл глаза. Стянули его так хорошо, что не пошевельнешься. Очень хотелось надеяться, что осматривать будут и впрямь каждый час. А то придется расстаться с какой-нибудь конечностью, если кровоток совсем нарушится. А свои конечности Морхольд любил. Да еще как.
        Приятным моментом оказалось явное отсутствие радиации. Кто оставит на броне живой товар, если тот окочурится, хлебнув по дороге рентгенов? Вот-вот, никто. Оставалось только не замерзнуть. И не обоссаться, если сильно припрет.
        Именно с такими мыслями, когда МТЛ-Б подкинуло на первых кочках, Морхольд и закрыл глаза. А что? Тепло, уютно даже, укачивает. Прямо как в поезде. И он уснул.
        Тягачи, пять штук, рвали снежную степь, выбрасывая из-под гусениц водопады жидкой грязи: снег таял, впитывался в жирные черноземы южной окраины умершей страны. Светлело, черное сменялось низким серым, вновь затопившим горизонт. Вновь повалил снег, оседая на Морхольде с такой скоростью, что он скоро должен был превратиться в сугроб.
        На второй остановке, убедившись, что сбегать он не собирается, и оставив только обычные наручники, защелкнутые за спиной, и цепь на ногах, пристегнутую к какой-то скобе, его затащили внутрь МТЛ-Б. И тут-то он понял, что лучше бы остался на броне. Сидеть, согнувшись в три погибели, оказалось хуже некуда. Привал в Сальске показался благословением Господним. Правда, выбраться сам из нутра машины он смог с трудом. Хромая и волоча ногу, дотащился до будки сортира, бдительно конвоируемый одним из охотников.
        Смотря через щели в досках на суетящуюся базу, Морхольд сделал несколько выводов и решил следовать им полностью.
        Первый говорил о том, что стоит заставить организм начать ходить ровно и прямо. Иначе он останется здесь, в Сальске, на положении молчаливой рабочей силы. Такой же, как несколько бедолаг, скованных попарно и таскавших к машинам канистры с топливом. И это оказалось бы проблемой. Наверняка, что не такой, как ожидавшая его, но зато километры? От Кропоткина до Анапы куда ближе, чем от Сальска.
        Второй вывод говорил об осторожности во всем. Ребятки, везущие его куда-то в Тихорецк, явно не относились к группировке, создавшей перекладную базу посреди степи. И то оказались очень серьезным противником, случись с ними схватиться. А вот сама группировка впечатлила не меньше той, что гналась за Дашей там, дома.
        И раз так, то стоит продумать план побега, причем все его стороны, даже самые нахальные. Морхольд совершенно не постеснялся бы угнать какой-нибудь транспорт. И отсюда сам собой напросился третий вывод.
        Если основная цель - Кропоткин, то там транспорта еще больше. И горючего тоже. И раз так, то следовало дотянуть туда, выжить и рвать когти по-взрослому. Так что расстраиваться из-за потерянного барахла Морхольд перестал.
        - Ты там долго, а?! - конвоир явно занервничал, дергая цепь. - Давай живее!
        Морхольд выскочил из коробки живо и бодро. И, украдкой поймав хмурый взгляд командира, понял, что поступил правильно. Хромающий угрюмый тип, еле плетущийся в сортир, его явно не устраивал. В отличие от крутого перца, на своих двоих прошедшего половину европейской части страны и попавший к ним в силки.
        На счастье Морхольда, горючего оказалось много, путь предстоял неблизкий. Расплачивался командир как раз тем самым барахлом, что захватил в водонапорке. И Морхольд с грустью проводил взглядом свои унты, в которые радостно вцепились сразу трое. В сапогах было неплохо, но унты, ох уж эти унты…
        Его снова спеленали, закутали в спальник и забросили на крышу. Снег, к большой радости, пока тоже прекратился. Краем взгляда Морхольд заметил Дочь Зимы, идущую от той же будки. Мрачную, хмурую и с огромным, на пол-лица, синяком. А Молота не увидеть оказалось тяжело. Его громаду никто с брони не спускал. Да и спеленали здоровяка прямо как гусеницу, сплошным коконом. Морхольд видел только лицо, закрытое совсем уж ставшими непотребно грязными лентами.
        - Эй, командир, - он окликнул Алексея, узнав его по приметному рисунку костюма, - подожди.
        - Чего тебе?
        - Чисто ехать? Не сильно фонит?
        - Не переживай. Там, где фонит, поедешь по-другому, не пристанет. Так что не боись, ничего не отвалится.
        - Ты просто самый лучший человек на Земле, честное слово, - Морхольд ухмыльнулся. - Но и на том спасибо.
        МТЛ-Б рыкнули, разворачиваясь на месте, и двинулись дальше. Оперативность поражала. Хотя, тут Морхольд почему-то был уверен, скорость проистекала явно из какого-то не самого лучшего с моральной точки зрения аспекта. Скорее всего, командир охотников был кому-то и что-то должен. И срок уже поджимал. Во всяком случае, никакого торга за горючку Морхольд не заметил. Ну так, немного стандартного мата, но не больше. За такую-то драгоценную вещь, как кровь для транспорта!
        Видно, он хорошо себя вел, и его закрепили так, что при желании можно было даже глазеть по сторонам. Обалдеть не встать, прямо СВ. Хотя смотреть особо оказалось не на что. Что он не видел в пейзаже, расстилающемся вокруг?
        Серая хмарь. Черные проплешины среди тающего грязно-белого ковра. Торчащие сухие бустыли и низкие хилые деревья. Ветер, гоняющий мячи перекати-поля. Редкие черные остовы брошенной техники, изгрызенной временем и непогодой. Да останки бедолаг, решивших преодолеть сальские степи пешком.
        В чем-то ему повезло. Особенно четко это стало ясно, когда на один из курганов, гордо и не прячась, выскочила стая странноватых зверей. На волков они походили разве что общим силуэтом. Размерами были куда больше. И даже головы, лобастые, широкие, походили скорее на медвежьи. Морхольд смутно помнил, что существовали когда-то, во времена то ли мамонтов, то ли шерстистых носорогов, такие зверюги, как медведособаки.
        Возможно, катастрофа, сжегшая планету, запустила не просто механизмы сохранения у живых организмов. Возможно, цепочки ДНК, лихорадочно мечущиеся под бомбардировкой радионуклеидов, вытаскивали на свет Божий все, что когда-то видели и знали. И тогда полностью казалась правдой дикая теория, читанная еще до Беды, говорившая о том, будто каждая ДНК помнит все, происходившее за миллионы лет эволюции.
        Вот и выползают наружу, нежданно-негаданно, такие… создания, что ни в сказке сказать, ни в диссертации описать. И, глядя на пулеметы, резво развернувшиеся к гордо застывшим на гребне существам, Морхольд понял одно: ему снова повезло. Повезло, хотя со стороны оно выглядело совершенно иначе. И раз уж так вышло, то не стоит даже думать о том, чтобы повесить голову. Он же, теребить вам свои теребеньки, Морхольд, железобетонный, несгибаемый, показывающий свой лингам-лингам любому уроду. Даже оставшись без движения. И он дождется своего шанса. Обязательно.
        Остановок было несколько. И даже развернулось что-то вроде боя, когда где-то у Горькой Балки караван из пяти МТЛ-Б решили пощипать местные. Морхольд, скрючившийся и всеми забытый, орал благим матом, вздрагивая от звона пуль, рикошетивших от брони. И именно тогда ему жутко хотелось быть вовсе не здесь, на пути к Кропоткину, а совсем даже в Сальске, пусть и скованным с кем-то одной цепью. Но повезло, машины вынесли, сказалась скорость и проходимость, чего не оказалось у преследователей, в основном пользующихся адски выглядящими эндуро и снегоходами.
        Вечером второго дня тягачи, грязные, с выщербинами от попаданий и все в черных полосах от выхлопов двигателей, остановились у небольшого укрепления из бетонных блоков и врытых по самые башни Т-72.
        - Приехали? - поинтересовался Морхольд у разом вылезших наружу охотников.
        - Да. Тихорецк. - Алексей, командующий именно «морхольдовским» тягачом, сел рядом. - Будешь курить?
        - Ага.
        Морхольд дымил, глядя на слабые огоньки впереди.
        - Электричество?
        - Оно самое.
        - Круто. Отсюда как?
        Охотник пожал плечами:
        - Не мое дело. Сдадим вас и прочий хабар - и отдыхать.
        - Ясно.
        - Э, - охотник ухмыльнулся, подняв маску и оказавшись самым обычным парнягой лет тридцати, - не грусти, крутой мужик. Всю дорогу на броне, это какие нервы иметь надо, а? Стальные канаты, не иначе.
        - Да кабздец! - Морхольд выплюнул окурок. - Канаты? Да я этих канатов чуть не наложил полные подштанники! Канаты, ну-ну.
        - Да? Ну, живой же? Живой. Чего теперь переживать. У тебя впереди много интересного. Целая новая жизнь. Правда, думаю, короткая. Впрочем, это от тебя зависит.
        Морхольд не ответил. Он сам людьми торговал? Пусть и их головами? Да, еще как. Вот, судя по всему, расплата. По закону бумеранга, не иначе.
        С неба снова повалил снег. Огромными сухими хлопьями. Снег падал, закрывая серость и грязь вокруг, даже топорную громаду грязного бронированного локомотива превращая во что-то красивое. Такой поезд мог быть у Деда Мороза. Помешанного на оружии и войне Деда Мороза. С составом в семь вагонов, три из которых украшали башни от БТРов со всеми прилагающимися фишками. То есть КПВТ и даже одной тридцатимиллиметровой авиационной пушкой, снятой с совсем новых предвоенных моделей. Еще раз подтверждая серьезность ребят с Кропоткина.
        А потом пришла пора торга. Но ее Морхольд не увидел. Зато увидел следующее средство передвижения, куда его сразу и потащили, после того, как врач, если судить по войсковой эмблеме, осмотрел состояние… товара.
        Ирония судьбы. Не так давно он держал в руках вырывающуюся Дашу Дармову, плачущую после «жратвовозки» у Тургеневки. Тогда Морхольд был пассажиром, пассажиром с целью. И средства для ее достижения не выбирал. И вот, нате, получите и выкусите. Его самого, засадив в не очень большую стальную клетку в глухом вагоне, больше всего смахивающем на рефрижераторный, скоро повезут куда-то, где его может ждать смерть. Причем смерть ожидаемая и под свист зевак, жаждущих крови и зрелищ. Судьба явно любит иронично улыбнуться и подмигнуть.
        Морхольд хмуро посмотрел на закрывающуюся дверь в вагон. Сел, отодвинувшись в угол. Ведро-параша и кружка с водой. На всякий случай он принюхался к ней. Хотя оно оказалось глупым. Вагон так провонял, что понять - не пользовались ли ведерком для чего-то, кроме хранения воды, было совершенно невозможно.
        А вонь стояла жуткая. Как и шум. Вагон оказался не пустым, и клетки, стоявшие в два ряда, одна на другой, были практически все заняты. Остро пахло зверьем и теми, с кем Морхольд не хотел бы оказаться один на один без оружия. Мутантами. И хорошо, что света практически не было. Рассматривать в свете дежурных лампочек соседей, сильно отличающихся от нормы, Морхольд не собирался.
        Ему хватило даже верхнего. Сухая и длинная рука тут же, как только отошли тюремщики, просунулась вниз, хватая воздух крючковатыми пальцами с серо-зеленоватой кожей. На что надеялся неведомый уродец? На глупость Морхольда, решившего с ним поздороваться за ручку?
        В целом же вполне можно прокатиться. Лишь бы с толком. Умирать на чью-то потеху считать «толком» не получалось. Морхольд харкнул в шарящую поверху клетки жабье-ящериную кисть и стал оглядываться вокруг, привыкая. Сойдет, пусть и без пива.
        Осталось обустроиться. Сколько ехать? Непонятно. Выбраться? Нужно подумать. Клетка серьезная, прутья приварены к стальному дну, толстые, с палец толщиной. Причем палец большой и большого человека, а не Морхольда. Матрац? Да, есть. И даже одеялко имеется, пусть и тоненькое, заблеванное и уж точно обоссанное.
        Караул? Вот тут уже повезло. Караульного пока не заметно. Появится? Наверное, осталось дождаться его появления и тогда подумать - что и как сделать. Благо цепи пленному не надели. Руки-ноги свободные… так, значит, что? Значит, проверять его руки-ноги не будут, делать это надо каждые два часа. И, вполне ясно, катить поезд будет не меньше, чем эти самые два часа. Хотя, думалось Морхольду, как бы не сутки.
        Дверь вагона лязгнула, откатываясь в сторону. И только сейчас до Морхольда дошел весь плюс его положения. Вагон, если он правильно помнил, располагался предпоследним. Но позади не было ни тамбура, ни перехода. Точно, точно, етит колотит, там же и не вагон, о да.
        Морхольд хищно ухмыльнулся. Все верно. Замыкала состав моторисса, пусть и переделанная под боевой вариант. Автономная единица, в случае чего легко отцепляемая. Прикрывающая или сбрасывающая нападающих. Или даже, если перебраться по крышам состава, предназначенная для отступления кого-то важного. А он сидит в самом обычном рефрижераторе с откатываемой дверью-воротами. Господи благослови дурость его хозяев. Или их самоуверенность.
        В вагон, тяжело ступая, зашли четыре человека. Ясное дело, что тяжело, если им приходилось нести Молота. О как, Морхольд с интересом смотрел на происходящее. Да, предположения подтверждались. Ехать им долго, и такой драгоценный боец явно должен быть непострадавшим. Как же, как же, Морхольд усмехнулся, противника ему точно будут искать среди мутантов. Накачали чем-то, как пить дать. Великан не шевелился, и явно не из-за толстых ремней, спутывающих его с головы до ног. Слишком вяло болталась огромная кисть, притянутая к бедру.
        Кряхтя и матерясь, четверо здоровяков, пыхтя с заметной натугой, дотащили Молота до клетки, что стояла практически напротив Морхольда. Соседи, вот такие дела. Стало не по себе. Особенно после того, как, держа великана на прицеле, мужики быстро срезали ремни и торопливо закрыли дверь клетки. На два засова и три замка. И только после этого перестали нервничать.
        А потом, сразу за вышедшими крепышами, внутрь затащили Дочь Зимы, все такую же привлекательную и с фингалом. В клетку к ней, порадовав и огорчив, кинули Жуть. Слабо вякнувшую, но не поднявшуюся.
        Морхольд свистнул:
        - Эй, красавицы!
        Сосед сверху тут же снова просунул руку между прутьями и дождался своего плевка. Милена даже не посмотрела в его сторону. А вот Жуть ожила, да, зверушка приподняла голову и еле слышно присвистнула.
        - Ты ж моя лапушка, - Морхольд ногтями поцарапал пол, - иди сюда.
        Он понимал, что ничего не получится. Прутья стояли часто, как Жуть смогла бы пролезть? И удивился. Надо думать, удивились все наблюдающие. Звук вот только оказался мерзким.
        Череп Жути, скрипнув, сплющился и удлинился. Морхольд, раскрыв рот, наблюдал за фокусом, творящимся на его глазах. Нос, челюсти, глаза, массивные и такие, казалось бы, твердые надглазья, выступающие лопатки, крылозародыши, таз… узкий хвост вильнул, ускользнув от пальцев кинувшейся за Жутью Милены. Чуть притормозя у пары клеток по дороге, довольно скалившаяся Жуть, топорща спинной гребень и свирепо шипя, поцокала коготками к Морхольду. Смотреть на процесс влезания к нему он не стал, отвернувшись и ожидая прибытия.
        Но перед этим коротко чавкнуло, сверху приглушенно заохало и раздалось довольное покхекивание Жути. Морхольд расплылся в улыбке, понимая, что сосед сверху получил свое. И хорошо, если не заработал яд. То, что ящерка-монстрик могла им поделиться, он уже понял.
        В ладонь толкнулась теплая шишкастая башка, и Жуть, довольно урча, забралась ему на плечо. Морхольд с удовольствием ткнулся носом ей в лоб, почесал надглазья, слушая воркотню и чайникоподобное урчание.
        - Моя красотка, да-да, хорошая девочка…
        - Эй, братишка, ты откуда?
        Морхольд покосился в сторону голоса. Клетка находилась в углу вагона, но по голосу вроде как человек.
        - С Самары я.
        - Откуда?!!
        - Глухой?
        - Да хорош звиздеть-то, с Самары. А я, надо думать, с Киева. Или Лондона.
        - Это уже твои личные дела, - Морхольд прислушался. - К нам идут. Так что, думаю, стоит заткнуться. А тебе, милаха, спрятаться.
        Он засунул недовольно ворчащую Жуть под одеяло за пару секунд до того, как лучи фонарей уперлись в него. Предчувствие не обмануло. И впрямь, пришли специально. Вот только с чего бы? Ответ оказался простым и крайне сложным. И Морхольд совершенно его не ожидал. Зато понял природу предчувствия.
        Нос обмануть невозможно. Вернее так, возможно, если специально этого захотеть. В противном случае, то есть без умысла, даже у заядлого курильщика определенные запахи крайне четко ассоциируются с чем-то определенным. И не узнать запах, мать его Бога в душу, «Ла Косты» было просто невозможно. Особенно в том случае, что двигался к Морхольду. Ведь здесь, как и двадцать с лишним лет назад, «Ла Коста» оказался поддельным. И уж каким надо быть параноиком, чтобы в творящемся бардаке найти и пользоваться столько времени фальшивкой… черт его знает.
        Морхольд смотрел и не верил своим собственным глазам. Человек, стоящий напротив, судя по всему, испытывал что-то похожее. А как еще?
        В последний раз, когда они, если можно так сказать, «виделись», каждый был гораздо моложе и меньше габаритами. Понятно, что в жирдяя никто из двоих не превратился, диета не та. Но возмужали оба. А еще Морхольда крайне поразило одно обстоятельство. Погоны на бушлате «флоры», явно найденной где-то на складах. Только звезды теперь красовались майорские.
        - Смотрю, несильно в звании поднялся, да? - Морхольд подвинулся к свету. Сосед не показывался. То ли опасался вошедших и их стволов, то ли окочурился. - За два десятка стал только майором из лейтенанта?
        - Я так рад… - майор сел на тут же подставленный раскладной стул. - Просто очень. Не помню, как тебя звать, но как только узнал, что среди пленных есть кто-то с Самары, решил проверить - лгут или нет. Не лгут. Никифоров!
        - Я, трщ майор! - за спиной военного вырос сержант, если Морхольда не подвел его глаз.
        - Прикажите не пороть того, как там… охотника. Он не обманул.
        - Есть! - Сержант убежал. Судя по скорости, охотнику Алексею досталось уже немало.
        - Все ты помнишь, - поморщился Морхольд, - не звезди.
        - А я на всякий случай познакомлюсь еще раз. Майор Дашко, комитет управления Кубанской Директорией.
        - Пипец как пафосно, - Морхольд хмыкнул. - Морхольд… просто Морхольд.
        - Надо полагать, что ты ни фига не пафосен? - Дашко усмехнулся. Достал из кармана портсигар, предложил Морхольду, протянув папиросу через прутья и поднеся зажигалку. - Смотрю, ты за двадцать лет не просто ничего не заработал, а даже и ума не нахватался. Такой же неудачник, как и был.
        - Да иди ты в афедрон, - Морхольд затянулся, - чего приперся, в самом деле?
        - Проверить слова подчиненного, я же тебе сказал, - бывший командир Морхольда, цыкнув слюной через зубы, пошлепал стеком по голенищу зеркально блестевшего сапога. - И очень рад, что решил пройтись. Жаль, что дела здесь оставляют. С удовольствием бы поставил на твою смерть в ближайшем бою.
        - Может, отпустишь?
        - С чего вдруг? - Ровная полоска усов Дашко дрогнула, крупный вислый нос сморщился от улыбки. - Для чего?
        - По старой памяти, как сослуживца.
        - Ты идиот или прикидываешься?
        Морхольд вздохнул:
        - Попытка не пытка, мало ли, вдруг прокатило бы. Что так меня не любишь?
        Иссиня-черная бровь вопросительно изогнулась:
        - Ты назвал меня шакалом.
        - Это было двадцать лет назад, Господи прости, - Морхольд закатил глаза. - Да и если разбираться, ты же помнишь из-за чего? Ты себя повел не как офицер, а как самый настоящий шакал. Да прямо как сейчас. Так кто ты после этого? Думал, перед тобой на коленях начну ползать и сапоги облизывать?
        - Не отказался бы, - Дашко крутил в руках стек, явно наслаждаясь и собой, и моментом, как было и раньше, когда он только выпустился из училища, а совсем молодой Морхольд только перевалил половину службы в краснодарском оперативном 66-м. - Мало ли, вдруг передумаю?
        - Да иди ты. Хотя если ты мне оставишь пару папирос и спички, то буду рад.
        - Хам. Я все-таки поставлю на твою смерть. По телефону.
        - Вот так и думал, что ты явно не в совете директоров вашей Директории, только понты одни, - Морхольд с сожалением затоптал окурок. - Все скачешь при ком-то.
        - Не боишься, что сделаю с тобой что-то?
        - А на кого тогда ставить-то будешь? Да и, если у вас связь есть, ты ж уже доложил хозяину - сколько и какой товар. Ты всегда следовал инструкциям и Уставу.
        - Из-за этого сейчас и здесь, по эту сторону прутьев, - Дашко встал, - а ты там. Неудачник.
        - Конечно неудачник, ты меня спроси, когда телефоном пользовался?
        - Думаю, вообще не пользовался. Ладно, я пойду. Хорошей смерти… вернее, болезненной и мерзкой. Попрошу, чтобы тебя с той девкой кинули к вот этому медведю, что лежит в отключке. Раз уж вас вместе поймали.
        Морхольд вздрогнул от такой перспективы.
        - Милая задумка.
        - И я так же думаю. Ладно, - Дашко остановился, - умирающим дают право на последнюю просьбу. У тебя она есть?
        - Да. Что с частью и что вообще с самим краем?
        Дашко явно удивился, даже развернулся к нему, продемонстрировав заметное брюшко, выпирающее из-под портупеи:
        - Лучше бы попросил накормить.
        - Волка ноги кормят. Так как, расскажешь?
        Дашко вернулся на стул, посмотрел на часы. Щелкнул пальцами и протянул руку вбок, к стоявшим позади солдатам. Теперь Морхольд даже не сомневался. База принадлежала настоящей серьезной силе. Силе, что даже имела шевроны и знаки различия.
        Офицеру поднесли чашку… чашку, шайссе, из фарфора с золотой каемкой и витой ручкой. Пахло, как ни странно, чаем. А не какой-то бурдой эрзац-образца. Что удивляться, Кубань же, и ее чай теперь явно лучше цейлонского.
        - Часть в Кропоткине. Благодаря таким, как я, офицерам, все было сделано заранее. Подготовлены дивизионные бункеры, маршруты эвакуации личного состава и семей офицеров, проведены работы по консервации складов арттехвооружения и горючего. Последнее поставлено на герметизацию с длительным сроком хранения в транспортируемых цистернах.
        - Экие вы крутые, - Морхольд хмыкнул, - молодцы, что сказать.
        - После нанесения ударов и выждав необходимое количество времени, была выслана разведка в составе необходимого количества групп. И далее, на протяжении нескольких лет, мы выбирались в Кропоткин как наиболее чистый район у Краснодара. В городе все намного хуже. Да, именно так. И мы сделали все для жизни людей. Создали с ноля. И даже даем им развлечения вроде тех, в которых ты будешь участвовать.
        - Ясно. А как с побережьем?
        - Позагорать у тебя не получится. Новороссийск накрыло полностью, били по морякам. Анапа… мы туда пока не добрались и вряд ли пойдем.
        - Почему?
        Дашко внимательно посмотрел на Морхольда.
        - Туда идет Бригада Смерти. Несолоно похлебавши у нас, отправились захватывать себе кусок. После этих ублюдков остается выжженная земля и поля трупов. Зачем нам это нужно? Есть еще вопросы?
        - Сколько нам ехать?
        - Столько, сколько нужно. Отдыхай, солдат, набирайся сил. Отправление через пять минут. И не переживай по поводу радиации. Пару районов, где она еще есть, мы пройдем быстро. А стенки вагона проложены свинцом. Он немного снижает воздействие.
        Дверь скрипнула, заезжая на место, загрохотали запоры и замки. Морхольд выругался. Жуть, выбравшись из одеяла, ластилась. А он злился. Бригада, мать ее, Смерти. Да что ж такое, а?
        - Почему ты спросил про Анапу? - Милена придвинулась к решетке.
        - Тебе-то какая разница?
        - Интересно… - она прижалась к прутьям спиной. - Теперь все не играет роли. Я ошиблась, не смогла оценить ситуацию. Что остается, как не провести время хотя бы с каким-то интересом. Ты вот не жалеешь, что воспользовался моментом тогда, в водонапорке?
        - Я тебя умоляю, - Морхольд вздрогнул, - мне от тебя хочется мурашками покрыться и яйца прикрывать руками.
        - Фу-фу, - она засмеялась, - как можно так девушке говорить. Так почему Анапа?
        Морхольд вздохнул. Мысли о том, как сбежать, в голову не приходили. Вскрывать замки с помощью честного слова он не умел. Да даже имея отмычку, если уж честно, не справился бы.
        - К семье я шел.
        - И правда с Самары?
        - Не с Самары. С области.
        Она фыркнула. Так, легко и непринужденно. Фырканье совершенно не вязалось с ней, женщиной, убившей за свою жизнь много бродяг. И не только.
        - Чья голова висела у тебя на поясе?
        - Смога. Он сломал обе ноги и позвоночник, когда решил скатиться по склону. Как ты. Пришлось освободить брата от мучений и воспользоваться им, чтобы втереться к тебе в доверие.
        - Гуманизм - великая штука.
        - Что?
        - Ничего.
        Вагон вздрогнул, заскрипел, трогаясь. Застучали колеса, прямо как в старое доброе время… недели три назад, дома. Морхольд вздохнул, понимая, что эта поездка может все-таки оказаться и последней.
        - А это чудовище? - В голосе девушки мелькнул неприкрытый страх. Показалось ли Морхольду или нет, но уважение в нем тоже было. И неизвестно, чего больше. - Откуда взялся он? Ты знаешь?
        - Я не чудовище.
        Морхольд вздрогнул. Жуть зашипела, скрывшись у него за пазухой. Милена замерла, лишь повернув голову к голосу. Даже шевеление и поскуливание в дальнем углу прекратилось.
        Низкий и хриплый голос перекрыл стук катков, грохочущих внутри железной коробки. Скорее всего, только свинец, проложенный между внешними и внутренними стенками, как-то скрадывал звук. Голос пророкотал, оставив после себя привкус страха. Ощутимый и пряно-уксусный, так и щиплющий язык и скатывающийся вниз.
        Голос, идущий из клетки с Молотом. Голос Молота.
        Дом у дороги-13
        Просыпаться в густых сумерках ужасно. Просыпаться в темноте, едва освещаемой уже практически потухшими бочками, где закончились дрова, куски мебели и обрезки найденных покрышек, совсем мерзко.
        Холодно и темно. Одуряюще хочется сбегать по нужде, но непонятно, куда. Рядом кто-то чешется, кто-то мотает так и не высохшие, жутко разящие вонью, портянки. Кто-то, без затей и стеснения, пускает злого духа в штаны. Или в юбку, какая разница? Запаха от этого меньше не становится. Особенно если кишки давненько уже болят.
        Утро наступало медленно. Даже не будь зимы, солнце ещё бы не выглянуло. А сейчас, с низко прогнувшимися над бедной землёй тучами, так вообще. Ни зги не видно, только тлеют алым жаром через прогары и трещины угли в обрезанных и раскалившихся бочках. Сидит истуканом мрачный лохматый силуэт у лестницы. Чего сидит, кого караулит? Всю ночь проспали, плохого и не ждали. Небось, теперь ещё заплатить потребует. Едой там или ещё чем.
        Вон, пацан его проснулся, свернулся калачиком и снова дохает. Чего он дохает, как будто поперхнулся и никак не откашляется? А вдруг чем болеет заразным? Чахоткой там, или Эболой? Чё? Рот закрой, дочка, молода ещё отцу указывать. Эбола, свиной этот, грипп, чего только не было до войны. И сейчас есть, вот как Бог свят.
        Встать, почесать живот, поскрести бороду. Снова день наступает, чёртов проклятый день. Сколько их ещё будет таких? Грешно, грешно так говорить… а жить так не грешно? Уже третий десяток скоро начнётся, как не жизнь, а ад сущий на земле.
        За что, Господи прости? Мало, что ли, делали? Работал ещё пацанёнком, девяностые чуть было не достал. А в этих треклятых нулевых, прямо так всё гладко-сладко было? Чё ворчу? А тебе какая разница? Ты мне тут не грози, ишь, грозный какой… был у Грозного? А там разве война была? Где ещё был? Ну… ты уж не серчай, мил человек, чего не сморозишь только. Кавказ - он и есть Кавказ.
        Тьфу ты, бес. Почему не бес? Слышь, поп, ты мне мёд в уши не лей. Я его не заставлял всю ночь сидеть. Не заставлял, да. И никто таких, как он, никуда не посылал. Никогда, да. Сами всегда всюду носы свои суют. Что до войны катались повсюду, воевали где могли, когда лично я не просил, что сейчас… что? Что у меня дома есть со сталкерских походов?
        Есть, как не быть. А я всегда честно расплачиваюсь, да. Ну и что? Померла б без лекарств? Ой, мать, ты того, не наговаривай. Вон она, кровь с молоком же… чего?!!
        Ай, ну вас. Да какой он святой отец, а? Так, прощелыга какой-то, шлындра и бестолочь. Крест нацепил, рясу с подрясником. Ага, священник… Тьфу на тебя, баба. Ты чего лезешь куда не просят?
        А, и ты туда же. Да ну вас, и тебя, дочь, и тебя, дура…
        Отец, самый настоящий кубанский кулак, ну, в крайнем случае подкулачник, стоял внизу. Смотрел, как суетится армяшка возле своей крали, наплевав на лошадок. И думал - как бы ему сговориться с ним на одну лошадку, больно уж она ему глянулась. Хоть впору жалеть, что раньше он ему не встретился по дороге. А то уж лучше его Дашку взял бы да купил.
        Дура девка, рожу воротит постоянно ото всех. И чего, чего? Сколько можно за матерью сидеть, семнадцать лет уже, сиськи вон, как дыни колыхаются, зад как у коровы стельной, вся гладкая и сладкая, кто ж на такую не посмотрит? По нынешнему времени такую дочь вырастить - всё равно что кроличью ферму иметь, каждый радоваться такой бабе должен. А армяшка этот сидит с тощелыгой своей, тьфу, смотреть не на что, ни в руку взять, ни погладить.
        Ворча, он протопал до самого входа, перегороженного наваленными стальными сейфами, так, что захочешь, да только обходить придётся.
        Чёрт его потянул в темень отливать, чего стыдиться? Проклятая жиз…
        Хрипа и бульканья проливаемой крови из разваленного горла никто у бочек не услышал. Тени скользнули внутрь, туда, куда жаждали попасть с самой ночи…
        Глава 13
        Сквозь огонь
        Ростовская область, п. Орловский
        (координаты: 46°52?17? с. ш. 42°03?33? в. д.) -
        Краснодарский край, г. Кропоткин]
        (координаты: 45°26?00? с. ш. 40°34?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        - Оно умеет говорить… - Морхольд покачал головой. - Охренеть не встать.
        - Оно среднего рода, Морхольд, - Молот уже сидел, судя по силуэту, подпиравшему сталь верха клетки. - У тебя по русскому языку была двойка?
        - Простите, будьте так любезны, - язвительно сказал Морхольд. - Вы мне как-то совершенно не давали возможности задавать вопросы о принадлежности к какому-либо роду, мужскому, женскому или среднему.
        - Сарказм в текущей ситуации деструктивен, - изрек Молот, - нам стоит перейти к более позитивному общению.
        - Держите меня семеро… К позитивному?
        - Именно так. Мне кажется, ты только видишь не очень, и обоняние явно страдает от последствия курения. Но на слух вроде бы не жаловался.
        - Ты прямо фея-крестная! А что еще про меня знаешь, а?
        - Немногое, - Молот не двигался с места. - Пара фактов из биографии, не больше.
        - И для чего тебе все это нужно? Не все ли равно, как меня укокошить?
        Молот замолчал. Чуть позже до Морхольда донесся странный глухой и булькающий звук. Он догадался, что чудовище смеялось.
        - Ты меня поразил тем, что заговорил, а не стал кидаться чем-то тяжелым и угрожающе трясти кулаком. Потом смог поразить еще больше, вместо слов типа «убью всех», «хочу выбить тебе мозги» или «аааргх» выдавая предложения, больше подходящие для совещания бизнес-руководителей в тупом и дешевом сериале. Чем же добьешь, а? Каким еще умением блеснешь?
        Молот перестал смеяться.
        - Ты боишься, Морхольд. Мне это нравится.
        - И это весь позитив?
        - Позитивное мышление необходимо нам всем. Чтобы выбраться.
        Морхольд не поверил, подумал, что ослышался. Хотя… что тут странного, за исключением разговора с персональным маньяком, равнодушно уничтожающим все подряд.
        - Ты хочешь выбраться?
        - Да, - Молот все так же не шевелился, положив руки на колени. - Неужели ты считаешь, что мои желания сводятся к возможности порвать тебя голыми руками на потеху толпе нуворишей и ублюдков, возомнивших себя хозяевами в этой новой реальности всего мира? Ты думаешь, самой целью моего существования является уничтожение всего, встреченного по дороге?
        - Разве нет? - Морхольд погладил высунувшуюся Жуть. - Разве ты не делал все вышеперечисленное?
        - Делал. Сначала из-за ярости, потом из-за необходимости.
        - Какой, на хрен, ярости?! - Морхольд вскочил, прижимаясь к решетке и совершенно не думая про мутанта со второго этажа. - Ты убивал всех, встреченных мною на пути! Ты убил циркачей, рабов на дирижабле, сраного черного терьера и даже ее вот соплеменников! Ты грохнул на мосту двух таких же, как ты, уродов, и спокойно пошел дальше за мной. Из-за чего, твою мать, а?! А сейчас сидишь и ведешь со мной вежливую беседу! Какого, я тебя спрашиваю, хрена?!
        Молот поднял руки к голове. Сначала Морхольд не понял его движений, но потом дошло, и быстро. Чудовище разматывало лицо. Сердце Морхольда застучало быстрее. Он взял кружку и выпил ее в мах.
        Ткань Молот не выбросил, а, бережно свернув в несколько рулонов, убрал куда-то внутрь своего безразмерного кожуха. И, пригнувшись, оказался у прутьев.
        - Твою мать… - выдохнул Морхольд. - Сколько тебе лет?
        На него смотрело обожженное с одной стороны до состояния оплавившегося сыра, с подбородком, изувеченным шрамами, с ярко-голубыми глазами и бледной кожей совсем молодое лицо.
        - Когда на землю упала звезда Полынь, я родился. Я плоть от плоти нового века людского, и я его ровесник. Я дитя апокалипсиса, его сын и зверь, родившийся в огненную ночь.
        Молот скрипнул зубами. Дочь Зимы, молчавшая все это время, поднесла ладонь к губам, порываясь что-то сказать. Но он ей не дал этого сделать:
        - Ты должен мне, Морхольд. Ты дважды задолжал мне. На том перекрестке, где погибла семья Ляли, когда-то осталась моя мать. Когда ты выбрался прямо передо мной… когда я узнал твое лицо, виденное всего раз, ты не представляешь, как мне стало хорошо. Как я хотел расколоть твой череп сразу, но за тобой лезли серые охотники, и мне пришлось ждать. А потом ты сделал то, что сделал. И твой долг за погибшую женщину, родившую и вырастившую меня, увеличился. В моем заплечном мешке сидел мой брат! Мой брат, Морхольд! Самый настоящий больной урод, весящий сорок килограмм! Слабое и никчемное существо… но оно было моим братом! Я упал и убил его, раздавил в лепешку, переломал косточки и размазал внутренности! Из-за тебя, Морхольд! Снова из-за тебя!
        Милена присвистнула в своей клетке, повернувшись к Морхольду:
        - Да ты просто мясник, что и говорить.
        Молот повернул к ней лицо:
        - Замолчи, женщина.
        - А то что?
        - Останешься здесь. Когда я уйду. И сдохнешь где-нибудь на потеху толпе.
        Она замолчала. Морхольд сел на пол. Смотрел на лицо своего, пожалуй, самого страшного врага в жизни. И не знал, что ему сказать.
        Что он помнил о том дне? О тех днях?
        Они обороняли Кротовку, где люди создавали жизнь. Не пустили выродков-кочевников, встали на их пути. И сами полегли почти полностью. Это война, такое случается. А брат Молота? Да он уже и не помнил, заметил ли что-то тогда, на грязном раскисшем спуске, на который еле-еле вскарабкался. Да, что-то было за плечами у живой горы, пнувшей его в бок. Точно… он видел бледную тонкую руку. И слышал треск, когда Молот упал на спину. И что?
        - Зачем ты мне все это рассказал?
        Молот отодвинулся от прутьев:
        - Мне сейчас нужна твоя помощь. А что касается всех, кого я убил, то это не должно тебя касаться. Ты причинил мне куда больше боли. Оставил совсем одного. Те, кого убил я, идя за тобой, не были для тебя кем-то важным. Не строй из себя гуманиста, будь так добр. Ляля и его друг? Ляля был полным идиотом, а его дружок пользовался этим. Дурачок верил каждому слову коротышки, и коротышке было очень удобно рассказывать, как я прикрылся матерью Ляли, когда вы расстреливали нас из всех стволов. А на самом деле меня оглушило в первые же секунды, когда рядом разорвалась граната из какого-то орудия. Ты знаешь, кто и из чего стрелял гранатами?
        Морхольд вздохнул. Время раскрывать душу пришло как-то незаметно и не совсем так, как ему хотелось бы исповедаться.
        - Я стрелял из СПГ. У меня было три ящика осколочных и помощник. Он погиб.
        Молот рванулся к решетке, оскалив зубы. Шумно задышал, всматриваясь в Морхольда.
        - Так это ты нашпиговал меня осколками и выпустил внутренности моей маме, Морхольд. На самом деле ты…
        - Я, - Морхольд глубоко вздохнул, сел прямо и посмотрел в глаза гиганта, сверлящие его через прутья. - Да, я. Мы выполняли свою работу. И выполнили ее, отбросив ваш табор от людей, восстанавливающих цивилизацию. Пусть и в одном небольшом куске страны. Что дальше?
        - Пока ничего. Пока… - Молот успокоился, встряхнулся, чуть слышно рыча сквозь зубы. - Когда погиб Женька, мой братишка, и я понял, что ты удрал, пошел следом. Ты поступил бы по-другому? Вот и я так же думаю, можешь не отвечать. Ты шел бы за мной хоть на край света, зная, что получишь нужное. Как сейчас рвешься к своей семье. Мы с тобой даже в чем-то похожи.
        - Ага. Как собаки похожи хвостами и лапами.
        - Хватит! - Молот стукнул по стене. Прутья тревожно загудели. - Ляля не дал мне пройти, и я убил обоих. Они были тебе дороги? Нет. Потом тебя спасли те люди в фургоне. Что ты про них знаешь? Только то, что они хотели показать тебе. И все.
        - Они были добры ко мне.
        Молот снова стукнул по прутьям.
        - К кому-то они наверняка были злы. Не бывает белого и черного, ты же знаешь. Ты сам соткан из всех оттенков серого. Они просто оказались не в том месте и не в то время. Нелепая случайность.
        - Ну да… - протянул Морхольд. - А по рабам ты саданул кувалдой только из милосердия, избавив тех от страданий рабской доли? И самих летунов?
        - Какие мы благородные, только посмотрите! А сам радовался, когда я пришел и убил ее братьев!
        Молот ткнул пальцем в Дочь Зимы. Та отпрянула, зашипев и показав зубы, точь в-точь дикая кошка.
        - Черт с тобой, - Морхольд сплюнул, - говори о деле, хватит трепать языком.
        Молот довольно кивнул.
        - Наконец-то… Я не лермонтовский демон, не Воланд или еще кто-то из литературных героев сгоревшего мира. Простой его житель, такой же, как и ты. И мне нужна твоя помощь. Так ты сможешь отдать свой долг.
        - Неужели?
        - Да. Ты забрал мою любимую женщину. Единственную, кто любила меня всю свою жизнь. Но из-за тебя я увидел ее. Она мне нужна. Такая женщина мне подходит.
        Молот кивнул на Дочь Зимы. Та сверкнула злющими глазищами, вцепившись в прутья руками:
        - Я тебе горло перегрызу, дай только добраться, урод!
        - Закрой рот, женщина! - грохотнул Молот. - Я тебе уже говорил.
        - Совет да любовь прямо, - присвистнул Морхольд. - С первой половиной долга все ясно. А вторая? Ты хочешь выбраться отсюда с моей помощью?
        - Да. - Молот кивнул. - Точнее, с помощью твоей ящерицы. Она пригодится в самом начале.
        - Как?
        Тот усмехнулся. И сотворил… нет, не чудо. Что-то большее.
        Прутья заскрипели, когда Молот взялся за них. Заскрипели так, что Морхольд поверил в единственный шанс. Ручищи Молота вздулись сосудами, мускулами и, казалось, даже костями. И он справился. Побагровевший, сопящий, как локомотив, но справился. Прутья треснули в местах сварки, оба. Молот выгнул их в стороны и взялся за тот, что был между ними. Выломал, потратив времени куда больше и явно устав.
        Когда великан, еле протиснувшись, выбрался из клетки, его чуть пошатывало. Он выпрямился, хрустнув всем огромным телом, потянулся, раскинув в стороны руки. И когда сосед Морхольда, наконец-то пришедший в себя, решил вцепиться в такую манящую цель, даже не разозлился. Просто перехватил жилистую лапу явно водяного мутанта и дернул на себя. Впечатав того головой в прутья. Череп не выдержал, проломившись с жутким хрустом.
        - Копать-колотить, - протянул мужик, сидевший где-то в стороне, - ничего себе…
        Замок с двери Морхольда Молот оторвал. Вместе с проушинами. И, что и говорить, Морхольду стало не по себе, когда надо было выйти. Но он шагнул, пригибаясь. И практически уперся в живую гору.
        Молот смотрел на него сверху, сопел и чуть дергал лицом. И как-то очень ясно стало одно: это самый настоящий момент истины. Тот самый миг между прошлым и будущим, когда все разом встанет на свои места.
        - Если мы все сделаем, - пророкотал Молот, - я дам тебе уйти. И если мы никогда больше не встретимся, то не стану искать тебя специально. Уговор.
        Морхольд кивнул и протянул руку. И когда она утонула в широченной ладони Молота, сердце несколько раз ударило куда быстрее. Но вот хватка ослабла, и пальцы стали свободными.
        - Дурацкий вопрос… - Морхольд почесал подбородок. Попробовал почесать через бороду.
        - Что? - Молот недовольно засопел.
        - С какого перепуга ты такой грамотный? Не пойми меня неправильно, да оно и глупо, но мне страх как хочется понять - откуда?
        Молот улыбнулся. Вернее… показал зубы, чуть растянув рот.
        - Стереотипное мышление всегда подводит. Если я здоровенный урод, то должен быть тупым?
        Морхольд осклабился в ответ. Он уже привыкал к его соседству.
        Молот только покачал головой.
        - Моя мама… моя мама работала в школе. Большой сельской районной школе. Преподавала историю и географию. И считала, что даже рожденный ею урод должен иметь образование. Во время перехода, когда ее племя, которое вы частенько называете выродками, только тронулось с Урала, а я был крохой, случилась остановка. Привал… в городе. И там она нашла библиотеку со старыми школьными учебниками. Еще советскими. И взяла их с собой, и таскала, пока я не подрос. В пять лет рюкзак тащил уже я. И не жалею об этом.
        Морхольд кивнул.
        - Ясно. Спасибо, что поделился. Так какой план?
        - Простой. Вон там, - великан показал на заднюю часть вагона, - есть запасная дверь. Я ее сниму, рывком. Или выбью. Твоя ящерица должна убить караульного, он на площадке моториссы. Там дверь и окошечко. Вряд ли они постоянно в него смотрят. Если смотрят, мы все умрем. Просунуть ствол в амбразуру и расстрелять нас к чертям очень легко. Но попробовать стоит. Попадем внутрь и убьем всех. И постараемся уйти.
        - Безумный план, - Морхольд кивнул, - но лучше, чем сидеть просто так. Мне нравится. Помирать, так с музыкой. Хотя мне куда больше хочется все-таки увидеть море.
        - Эй, мужики, - занервничал сосед, - вы меня с собой возьмите, а?
        - А то что?
        - Орать буду, если не возьмете… Стой, стой! - мужик со страхом покосился на гудящий в воздухе прут, который Молот выломал одним движением и стал раскручивать. - Я ж пригожусь, правда. Моториссой умею управлять… в теории.
        - Ты откуда, землячок? - Морхольд остановился напротив него.
        - Да с Краснодара я. С Яблоновки. У нас там убежище. Хреново, правда, в последнее время, но живем.
        - А как сюда попал?
        - Ну, как-как, пошел хабара искать… Да и, если честно, конфликт там был у меня. Занесла нелегкая. Домой бы. Я тебя, если что, немного проведу, а там сам дорогу найдешь. Река если встала, по ней пойдем. А не встала - лодка у меня спрятана. На ней же по Кубани так далеко добрался. С мотором лодка.
        - Возьмем. - Молот кивнул и пошел ломать замок Дочери Зимы. - Женщина, ты хочешь жить?
        - Не с тобой, - буркнула та, но не стала мяться и вышла. - Ты поможешь, я помогу. Но потом уйду.
        Молот кивнул.
        - Посмотрим.
        Спорить та не стала.
        Морхольд взял выломанный прут, взвесил в руке. Ну, что сказать? Пойдет, конечно…
        - Молот?
        - Да?
        - У меня оружие не стреляло. Ни разу. Кроме пулеметов на дирижабле. Это может быть как-то с тобой связано?
        Тот обернулся, посмотрев на него, как на идиота.
        - Не пори чушь. Я подобрал твой ПМ, у него боек был стертым. От времени. А патроны к ружью, не знаю, ты бы проверил сначала. Мало ли.
        - Мда? Ну, ладно.
        Замок у клетки краснодарца выломался также без особых затруднений. И настало время прыгать в темноту и холод, пытаясь добыть себе свободу. Морхольд погладил умильно смотрящую на него Жуть.
        - Красотка, мне нужна будет твоя помощь. Помнишь, как ты сторожила негодяев у речки?
        Жуть фыркнула, явственно мотнув головой. Морхольд кивнул.
        - Будем надеяться, что ты меня поняла.
        Молот подошел к задней стене, туда, где виднелась дверь.
        - Придется выбивать. Удар нужно сделать всего один, не пропустите момент.
        - Дорогая, - Морхольд погладил Жуть, - ты должна по-быстрому оприходовать парня, стоящего по ту сторону. Пожалуйста, не подведи.
        Жуть зажмурилась и даже не пискнула.
        - Отойдите. - Молот прощупал дверь, наваливаясь на нее всем весом, шаря пальцами по ребристому металлу. - Ясно. Вот здесь.
        Примерился ножищей чуть ниже середины и отступил. Морхольд успел заметить смазанное движение и среагировать. Потому что медлить оказалось смертельно опасно.
        Порой чудеса, как только скептически к ним ни относись, случаются. Молот был прав полностью. В своей оценке и стратегии нападения. За небольшими исключениями. Причем одно исключение он создал сам. Силой удара.
        Площадка моториссы, выходящая к рефрижераторному вагону, оказалась небольшой, с перильцами ограждений. Точно для двух людей в экипировке и с ПК, закрепленным на станке. Когда дверь, жутко лязгнув рвущимися петлями, вылетела, на площадке только что сменились караульные. Чудо, да и только.
        Натурально чудо - с приоткрытой бронированной дверью, ведущей внутрь моториссы. Такие дела, брат, удача.
        Тяжелый летящий прямоугольник зацепил обоих, одного перекинув за перила, дико заоравшего и тут же попавшего под равнодушно переехавший его каток. Второго ударило об угол брони, выдающийся вперед и закрывающий дверь. Виском. Тот осел и не поднялся.
        А потом Морхольд с силой швырнул в морориссу Жуть. И сам прыгнул следом, стараясь как можно быстрее дотянуться до пулемета. У него получилось. И оставалось только молиться о том, чтобы зверушка, явно уже кого-то подравшая, успела уйти и спрятаться. От толчка на повороте дверь распахнулась, и вся моторисса, не такая уж и большая, оказалась как на ладони. А пулемет, само собой, оказался заряжен. Осталось развернуть и снять с предохранителя.
        Загрохотало, поливая свинцом. Троих посекло сразу, спрятаться не успел никто. Морхольд выдохнул, почувствовав движение за спиной и жалея, что не успевает развернуться. Но ничего не случилось. Молот, подхватив женщину, просто шагнул внутрь, чуть пригнувшись и подставляя ему спину. Краснодарец, помедлив, прыгнул следом.
        Морхольд вытер пот, выступивший на лбу, и посмотрел на руки. Те тряслись. И кто знает, может быть, стоило расстрелять неожиданно ставшего союзником врага? И не ошибся ли он, не сделав этого?
        Из двери моториссы выскочила Жуть, мгновенно вскарабкалась по нему и юркнула за пазуху. Дрожала, торча наружу мордочкой.
        - Все, все, не бойся…
        Оказалось, что не все. Поворот, так помогший с дверью, помог и самим хозяевам поезда. С головного вагона, явно наплевав на возможных живых в моториссе, ударил КПВТ. Морхольд только и успел, что юркнуть щучкой внутрь. Вжался в пол, слыша, как лопается самодельная броня под попаданиями 14,5-миллиметровых снарядов.
        - Надо прыгать! - заорал краснодарец. - Быстрее, иначе положат! Не успеем шарабан отцепить!
        Морхольд чуть выпрямился, чтобы дотянуться до оружия караульного. Автомат и… вот ведь, самый лучший подарок: мачете! Морхольд обрадованно оскалился. Поискал глазами Молота. И замер.
        Тот сидел темной кучей у второй двери моториссы. Еле заметно вздрагивала рука и текло темное из торчавшего клоками рукава. Морхольд выдохнул. Это явно не снаряд, тогда бы просто оторвало руку. Осколки от брони? Запросто. Вот так, глупо, нечестно, что ли… Эта громадина не должна была уйти из жизни так нелепо.
        - Прыгаем!
        Он и не ушел… Молот скрипнул зубами, поднимая голову.
        КПВТ прекратил грохотать, поезд вышел на прямой участок. Стрелять по вагонам явно не спешили. Хотя теперь Морхольд совершенно точно ожидал гостей, несущихся по крышам с оружием наперевес. Молот скрипнул зубами сильнее.
        - Ранен? - Морхольд выглянул с площадки, стараясь увидеть - что там, в голове состава?
        Луна, выскочившая между туч, помогла рассмотреть только ровную змею поезда, не больше. Морхольд прислушался.
        Звенело и лязгало. Ясное дело, сейчас к ним попытаются подобраться ближе. И пока состав только набирал ход. Прыгать было опасно. Вернее, смертельно.
        - Управление расстреляли… - краснодарец сел у стенки, всхлипнул. - Не спрыгнешь, не уедешь.
        - Поплачь… - Молот встал, пошатываясь и заматывая своими лентами прореху в рукаве. По грязной вытертой коже медленно текла кровь.
        Морхольд посмотрел в его сторону, посмотрел на Дочь Зимы, безжизненно лежавшую в углу. Присматриваться не хотелось. Эта дева-валькирия, чуть его не убившая, все-таки была красивой. До снаряда КПВТ.
        - Выбор невелик… - Молот втянул ноздрями воздух, белея лицом. И он все ж таки не несгибаемый, и он может подломаться. - Но у вас он есть.
        - Какой? - краснодарец покосился на него. - Ты о чем?
        - Ждать, пока сюда доберутся. Или ждать следующего поворота, когда пулеметы снова заработают. Или прыгать и свернуть шею на такой скорости. Или пойти со мной. У меня выбор один.
        Морхольд кивнул. Выбор великана как на ладони. Отступать он не станет.
        - Я выверну их наизнанку, словно кишки перед тем, как вымыть и превратить в оболочку для колбасы… - Молот огляделся. - Они уже идут.
        Он наклонился над нишей под верстаком. Довольно крякнул, вытаскивая что-то тяжелое. Дощатый большой ящик, оббитый стальными полосами и закрытый на простые замки с петлями. Оторвал замки и скрипнул петлями крышки.
        Морхольд внимательно посмотрел на нахмурившегося великана, держащего в руках две кирки. И что-то начал понимать. Жуть настороженно присвистнула.
        - Все хорошо, малышка, - Морхольд погладил ее, - скоро пойдем дальше.
        Молот подошел к Дочери Зимы, постоял, посопел.
        - Вы чего, мужики? - краснодарец непонимающе смотрел то на одного, то на другого.
        - Стрелять из пулемета умеешь? - Морхольд указал на башенку с ПКТ.
        - Ну?
        - Стрелять будешь ты, - возразил Молот. - У тебя хорошо получается.
        - Нет, - Морхольд мотнул головой, - я пойду с тобой. До первого вагона. Иначе ничего у тебя не получится.
        - Нет. - Молот засопел. - Ты сядешь за пулемет. Прикроешь меня, а потом вы отцепитесь. Им станет не до вас. Но обязательно прикрой меня. Тогда мы полностью в расчете.
        Морхольд не стал спорить. Бесполезно и глупо.
        - Посмотри крепление и приготовься отцепить таратайку, - он посмотрел на краснодарца. - Тебя как зовут?
        - Вася.
        - А меня Морхольд.
        Он поднялся в седло стрелка. Прилип к прицелу, стараясь не шевельнуть пулемет. КПВТ был в начале состава, на ближайшем вагоне такой же ПКТ, хоть что-то. Но не стоит будить зверя в стрелке, что сейчас наверняка не тратит патроны только из-за бесполезности стрельбы. Куда стрелять? В сталь моториссы, которую семерка не пробьет?
        - Морхольд, - Молот протопал назад, повернул голову.
        - Да?
        - Не подведи меня. С того света достану.
        - Кто бы сомневался.
        Молот достал из того же ящика топор, сунул за пояс своего зипуна. Снял со станка ПК, повесил за спину и подошел к краю моториссы. С обеими кирками в руках. Перепрыгнул на выступающую крохотную площадку их недавней тюрьмы.
        - Что? - Василий открыл рот, тут же поперхнувшись холодным воздухом и пригоршней снега. Ветер выл и ярился. Бил по глазам, вышибал дыхание.
        Краснодарец высунулся за перила, пригляделся и зажестикулировал, показывая в темноту. Морхольд, сидя в башенке, понимающе кивнул. Приближался ещё один поворот, подсвеченный луной.
        Звонко лопнул металл. Морхольд вздохнул, даже не удивляясь увиденному. Молот угадал со стороной рефрижератора. На повороте его никто не заметит.
        Великан, взмахнув левой рукой, вбил в стенку вагона вторую кирку. Ухватился за нее правой, свободной ручищей, выдернул первую и пропал из виду. Следующий удар донесся уже приглушенный воем ветра. Четвертый и пятый они тоже услышали, а потом оставалось только догадываться - идет великан дальше или нет.
        Поворот приближался. Морхольд, щурясь, на всякий случай протянул ленту, взвел ПКТ, взялся за кустарные ручки, делающие его похожим на старый добрый «Максим». Приклад с рукоятью был бы удобнее. Ну, что есть, то есть.
        Поезд начал сбрасывать скорость. Морхольд свистнул Васе, показав ему кулак. Тот понимающе кивнул, мол, и не думаю удирать. И правильно. Потому как Морхольд удрать бы ему не дал. Слово надо держать. Даже если даешь его врагу. Хотя, если даешь врагу, тут вопрос. Но обещание, данное Молоту, он сдержит. И не даст удрать Васе. Так как потом придется выбираться.
        Хрясь… кирка воткнулась в металл. Хрясь - вторая тоже проткнула стенку. По чуть-чуть, тяжело дыша, вперед и вперед. Молот, вися над летящей жесткой землей, двигался дальше.
        Вбить первую, вцепиться и повиснуть на ней, вбить вторую, повиснуть, снова вколотить первую и снова и снова. Тело хрустело и кричало болью в новой ране и в недавних, только-только затянувшихся. Раскорячившись огромным жуком, Молот полз к краю рефрижератора. Ветер выл, швырял в лицо крупу. Если бы не старые сварочные очки, он мог бы и сорваться, постоянно щурясь. А так… а так можно двигаться дальше.
        В жизни все просто. И сама жизнь, и ее окончание, смерть. Старая тетушка с косой, стоящая за спиной с самого рождения. Вот только сдаваться просто так он и не думал. А очень сильно хотел подарить ее благосклонность другим. Забрать с десяток жизней в обмен на недавно умершую странную девушку, с которой могло ничего и не выйти. Но это была его женщина.
        Хрясь… хрясь… край вагона-рефрижератора становился все ближе. И он выгибался, поворот близко. На его счастье - правый поворот.
        Осталось немного, когда с головы состава прилетел грохот. По оставленному должнику открыли огонь. Хотя скорость приличная и попасть при такой тряске сложно. Если Морхольд все еще там.
        Молот усмехнулся, скалясь, по-волчьи. Должник не ушел: с моториссы застучал ПКТ. И если он все правильно понял, если услышал все верно, Морхольд палил по показавшемуся вагону, тому самому, куда шел Молот. Сдержал слово человек, сдержал.
        Мама учила его и основам психологии. Простым, нужным, житейским. Стыд и желание искупить вину всегда действуют на таких, как Морхольд. Рыцарей без страха и упрека, прячущихся за ватной броней напускной суровости и жесткости. Слово есть слово.
        Последний удар - и он повис практически у самого угла, потихоньку начавшего забирать влево, поворот состав почти прошел. И если на площадке перед бронированной дверью кто-то стоит, а в этом Молот не сомневался, стоит прыгать.
        Левой рукой перехватил первую кирку и свободной рукой вытянул из-за пояса топор. Двигаться надо рывком, одним-единственным. Другого шанса не выпадет.
        На площадку, окруженную полукругом перил, выбрались трое. Четвертый топтался в тамбуре, держа наготове РПГ. Мало ли, кто его знает, что случилось в вагоне с пленными? Моториссу жечь командир не хотел, но все же велел взять гранатомет. Пулеметная башня - это не шутка.
        Когда с моториссы в них полетели пули, пригнулись все, даже четвертый. Хотя ему переживать не стоило вообще. Повезло, ПКТ чуть не доставал вниз, не хватало угла. А потом по нему вдарили с КПВТ уже почти прицельно, и тот замолчал. Повезло… ненадолго. Уловить прыжок никто не успел.
        Огромное темное пятно возникло с левой стороны рефрижератора, мелькнуло в воздухе и приземлилось точно на перильца. Четвертый погиб первым, когда прямо в голову, пробив сталь каски, воткнулась кирка. Падая назад, он заклинил обе двери, ведущие внутрь броневагона. Это решило все.
        Топор ударил два раза, влево, вправо, практически отрубив две головы. Последний, успев вскинуть АК, больше ничего и не сделал. Чудовищных размеров нога ударила его, как футбольный мяч, под подбородок, разрывая мускулы шеи, сосуды, хрящи и позвонки. Молот спрыгнул, мягко, как кот, метнул на движение топор, практически не глядя, И шагнул вперед, успев прикрыться четвертым и им же толкнув внутрь вторую дверь.
        Изнутри выстрелили, пули с чавканьем входили в мертвый щит, сотрясая тело. Молот выдернул трубу РПГ, вскинул, взводя и выбирая спуск. Граната попалась осколочная, и ему пришлось практически упасть, закрываясь от поражения. В вагоне кто-то дико кричал, воняло порохом и густо дымило.
        Молот перекатился внутрь, разорвал ремень ПК, полоснув перед собой очередью. Крик прекратился. В ответ откуда-то прилетели несколько пуль, звонко лязгая по стали. И не менее звонко чмокнув его ПК, в ствол и ствольную коробку. Стало ясно - отстрелялся. Он припал к металлическому ребристому полу, вжался в небольшую переборку, вслушиваясь.
        Раненый тихо повизгивал, мешая и сбивая с толку. Но Молот услышал, что хотел. К нему, осторожно идя на цыпочках, крались двое. Скорее всего, оказавшиеся за такой же переборкой в начале вагона и потому выжившие. Он повертел головой, отыскивая оружие.
        Оружием может быть что угодно. Лишь знай, как им пользоваться. Кто-то с автоматом наперевес не боец, а кто-то и ложкой справится. Молот довольно оскалил зубы, заприметив вовсе не ложку. А свой топор. Гигант протянул руку и осторожно вытянул его из вражеского тела, стараясь не хрустеть пробитым черепом и не чавкать содержимым. Лишь бы не граната…
        Стальное гладкое яйцо, весело простучав по ребрам пола, закатилось к нему. Трюк старый, но срабатывает всегда… если ты Молот. Тело, освобожденное от топора, полетело в проход, принимая на себя пули. Молот метнулся за ним, пригнувшись и заворачивая за перегородку.
        Топор свистнул от пола, ударяя вверх, разрубая пах и добираясь до внутренностей. Пули второго все-таки зацепили, сочно хлюпнув кровью сбоку. Но Молот дотянулся ногой, отбивая ствол в сторону, загреб штанину, дернул на себя и свернул бойцу шею.
        Он встал, заметно качнувшись, и направился к бойнице, улавливая телом дрожь поезда. Снова поворот, и снова сбрасывается скорость.
        Молот, наклонившись, глянул в узкую щель, Ну, должник сделал свое дело, насколько-то его прикрыл, хотя и бесполезно. И ушел. Моториссы в хвосте не виднелось. Скорее всего, отцепились или перед этим поворотом, или когда он прыгал с рефрижератора. Молот прислушался. Поезд не просто притормаживал на повороте. Нет, он сбрасывал скорость, останавливаясь. А, да…
        Где-то под первым из этой парочки хрипела рация. Ну конечно, что еще ожидать? Точно… впереди лязгало. Вагон отцепляли, чтобы прошить его насквозь снарядами КПВТ. Если Молот все правильно помнил, то стрелок с головного вагона несколько раз зацепил рефрижератор. И там внутри клеток сейчас фарш, а не достаточно дорогие пленники. И если уж по станции никто не отзывается, то зачем опасаться стрелять?
        Молот клокотнул кровью, густо булькающей в горле и во рту. Прижал ладонь к дырке в боку и поднес к глазам. Ноги, пусть пока еле заметно, но дрожали. Запас удачи, положенный ему в год Армагеддона, явно кончился. Кроме печени ему в паре-тройке мест пробило легкие. С таким не выжить даже ему. Что-то сломалось внутри, не желая регенерировать.
        Он сел к стенке, напротив входа, почти сполз по ней, оставив густой темный след. Отодрал наплечник, невесело глянув на почти стершийся череп. Время уходило, текло вместе с кровью из дыр. Только вот Молот смерти не боялся.
        Когда после нескольких минут тишины глухо бумкнуло и мир вокруг вспыхнул морем огня, Молот только улыбнулся. В ожидании смерти было холодно. А сейчас он согрелся.
        Морхольд, лежа в кустах у поворота, покачал головой. Военные не пожалели кумулятивного заряда и самого броневагона. Перепугались? Как бы оно ни было, его самый страшный противник вряд ли выжил. Таких чудес точно не бывает.
        Броневагон вспучился в нескольких местах, башню даже повело в сторону и чуть не сорвало с креплений. Вспышка, грохот.
        - Пошли уже, - краснодарец Вася переминался сзади, - пошли быстрее, вдруг искать станут?
        Моторисса, замершая напротив, подтверждала догадку. Шпильку замка они выдрали с огромным трудом, так же, как потом расцепляли зажим. Но откатиться на инерции удалось неподалеку. Так, чтобы чуть сховаться. И, да-да, их станут искать. Скоро, очень скоро… пора не пора, иду со двора.
        Морхольд встал, погладил Жуть. Вес автомата и мачете приятно оттягивал плечо и пояс, сулил надежду на добрый путь.
        - Веди, Сусанин, - он оглянулся на горящий вагон и повернулся к краснодарцу. - Веди.
        Дом у дороги-14
        Одноглазый, сидевший на ступеньке, насторожился. Что-то шло не так. Он чувствовал это интуитивно, без логики. Что-то поменялось.
        Дергаться и кричать сейчас не стоит. Если люди занервничают и начнется паника… станет только хуже. Одноглазый, следя за темнотой пустоты перед собой, вслушался. Ловил звуки за спиной, понимая, что ситуация ускользает. Гомон и шорохи сбивали с мысли, мешали сосредоточиться. А сама мысль, та, что заставила насторожиться, ускользала. И поймать ее за скользкий хвост не выходило.
        Он аккуратно, так, чтобы не бросилось в глаза никому, положил ружье удобнее. И тихо-тихо, стараясь совсем не шуметь, взвел курки. Так, на всякий случай. Лучше уж перестраховаться.
        Беспокоило немногое. Мальчишка и… Багира? Старость, сказал он сам себе ночью, понимая, что не хочет отпускать женщину утром. Да, старость, но кто его упрекнет в этом? Вот и вопрос, возникший все-таки к исходу этой чертовой ночи, явно подзуживал его к каким-то действиям. Простой вопрос, настолько простой, что даже противно.
        Почудилось или нет? Именно так, и никак иначе он и не звучал.
        Врать себе вообще крайне вредная штука. Хуже не придумаешь по степени вреда - ложь себе любимому. Причем всегда, как не хотелось бы обманываться и дальше.
        Одноглазый, стараясь не упустить из виду ничего внизу, тихо щелкнул пальцами. Несколько раз подряд, надеясь на то, что она поймет. Багира поняла, оказавшись у него за спиной.
        - Что?
        - Что-то не так, - одноглазый всмотрелся в темноту, рассекаемую только остатками костра в бочке, стоявшей у лошадей, - не могу разобрать.
        - Я посмотрю.
        - Нет. - Одноглазый произнес это так, что стало ясно - и в самом деле не пустит. - Присмотри за мальчиком. Пожалуйста.
        Багира вздохнула. Она не хотела ни за кем присматривать. Совершенно. Именно вот так, сейчас, на исходе ночи. А вот потом, утром и всеми следующими днями… почему бы и нет? Сколько можно быть одной?
        - Хорошо.
        Одноглазый чуть пожал ее пальцы, лежавшие на его плече. Тонкие и сильные, неожиданно очень горячие пальцы. Жесткие и почему-то кажущиеся, одновременно и дико, нежными.
        Двустволка шевельнулась, когда в глухой темноте у самого входа, заваленного железом, ему почудилось движение. Если он правильно запомнил, именно туда ушел отец семейства, недовольно ворчащий и отхаркивающий утренние табачные сгустки. Волноваться не стоило, вроде бы… Но…
        Темнота жила своей жизнью, подчиняясь только своим законам. В ее черноте творилось только нужное ей самой. И частенько ей удавалось обвести вокруг пальца многих глупых людей. Особенно в этом ей помогали такие же люди. Желающие воспользоваться ее скрытностью.
        Но обмануть лошадей Чолокяна тем, кто прятался в темноте, не удалось. Лошади не любят запаха пролитой крови и боятся убийства, совершенного рядом с ними. И никогда не скрывают своего страха.
        Как сейчас.
        Лошади заржали, взбесившись и рвясь с привязи. Чолокян, вскочивший на ноги, закричал, уже падая. Звук выстрела пришел позже, и совсем не оттуда, откуда стоило ждать. Выстрелили из темноты здесь, наверху.
        Одноглазый, разрядив первый ствол в кого-то, несущегося со всех ног к лестнице, понял, что попал, выбрал второго, когда снизу ответили захлебывающейся очередью из автоматического.
        Пули прошили ему правую руку, ребра, чиркнули по левому плечу, и одна даже зацепила подбородок, пройдя хоть и вскользь, но вспоров щеку и выбив зуб.
        Багира, рыщущая глазами по тем, с кем провела ночь под одной крышей, и держащая наготове нож, всхлипнула, слыша сзади стук падающего по ступеням ружья.
        - Твари! - она шагнула вперед, по наитию, по чутью понимая - кто ей нужен.
        Уверенными и давно отработанными движениями откатилась в сторону, пропуская две пули ПМ, рванулась, выигрывая секунды и видя во вспышках лицо стрелявшего.
        Нож вошел по самую гарду. Заставил «мягкого» Сашеньку удивленно кхекнуть и плюнуть кровью. Но пистолет он не упустил, держа его правильно, не на вытянутых и трясущихся руках, а у бедра, зажав в правой ладони. И успел выстрелить. Когда Багира находилась очень близко.
        Пули раздробили ей ключицу и кость левого плеча, отбросили назад. И она могла только слышать, как звенит и трясется лестница под ногами тех, кто дождался утра и взял их. Всех. Тепленькими.
        Глава 14
        Не зеленый ад
        г. Краснодар (координаты: 45°02?00? с. ш. 38°59?00? в. д.) -
        п. Энем (координаты: 44°55?35? с. ш. 38°54?32? в. д.),
        2033 год от РХ:
        Морхольд выполз на берег, кашляя и плюясь прямо в респиратор ГП-7. Стащил, скользя пальцами в резине по резине, маску. Рухнул на сырую землю, захлебываясь и глотая воздух. Жуть, выбравшись из мешка за спиной, встревоженно скакала вокруг.
        - Все нормально, - он встал на карачки, отполз от берега, чуть косясь на реку. - Сейчас пойдем дальше. До Энема.
        Вода позади плеснула. Морхольд, зарычав, поднял АК, заряженный последними патронами. Темная поверхность дрогнула, выпуская из себя что-то длинное и склизко блестевшее. Морхольд облегченно выдохнул. Два оставшихся от его плота бревна, тьфу ты. Но уходить стоило, и быстро.
        Ему захотелось задрать голову, высматривая падающий дирижабль и цветной аэростат с Молотом. Дежавю пропало. Хотя, как и тогда, все начиналось хорошо: они добрались до Кубани…
        - Кубань… - выдохнул Василий, опершись ладонями о коленки. - Добрались, слышь!
        Морхольд кивнул, сев и решив перемотать портянку. Она почему-то сбивала ногу чуть выше пятки. Стянул сапог, положил ногу на поваленное дерево. Пошевелил пальцами, морщась. Нога гудела. Сильнее правой, та справлялась лучше. Боль в спине отступала все дальше, подарив взамен подружку в ноге, ноющую, как дупло раскрошившегося зуба.
        Боль расползалась от ступни вверх и вниз. Стреляла в большой палец, отдавала в суставы. Хорошо, хоть колено гнулось, щелкало, но гнулось.
        - Ща отдохнем и дальше. По-над бережком, пройдем, там и лодочку заховал. Слышь?
        Морхольд снова кивнул, наматывая сухой конец портянки и затягивая туже. Мозоль он натер, хорошо, что без крови.
        - Вася…
        - А?
        - Чего ты забыл у Усть-Лабинска в прошлый раз? Ты ж говоришь, что в Красе все в противогазах ходят, зверья с мутантами до фига, не выйдешь? Ну, добрался сюда, молодец, крутой перец. Но чего ты здесь забыл?
        Вася усмехнулся:
        - Товар здесь забыл. Это ж Лабинск. Тут склады с оружием от вованов остались, мама не горюй. А я знал, мне папка рассказывал, служил он в части этой когда-то. Сам понимаешь, сколько и что стоит, да?
        Морхольд кивнул. В очередной раз. Ну да, не врет. Почти. Темнит просто.
        Что выходило по Васиным рассказам? Да чудесато и интересно, никак больше и не скажешь.
        Жили в Красе люди по-разному. В основном в бомбарях и убежищах. Хотя вокруг уже вовсю бороздили просторы без всяких счетчиков Гейгера и ОЗК. Нет, удивительного мало, чего там. Большим городам досталось серьезно, и живность там разная. Из некоторых, как из Самары, выбраться нельзя в принципе. А тут…
        Предел человеческим силам есть всегда. Добрались до Карасунского района, потеряли половину отряда и отступили. Потом еще раз так же… захочется пойти в третий раз? Кому как. Видывал Морхольд, как пара кислотниц могла не давать прохода целому селу. Радиус в десять километров - и все. Не выйдешь… если трусишь. Так и тут, чего не бывает в жизни?
        Хитрец Василий, проживавший в поселении за границей города, сбывал красовским оружие и патроны. За медикаменты из городских больниц, за витамины из аптек, за срезанные провода в оплетке. Барышами делился с комендантом и его зондер-командой из братьев. Те его не трогали, тайн не выпытывали. В Крас ходил только в группе, рассказывал сказки про тяжелую жизнь в военном бомбаре и как не выбраться из города ни в какую сторону. Стремно? Кому как. Хочешь жить - вертись во все стороны.
        Хотя фальши в его словах хватало. Не верилось Морхольду в честных руководителей и отсутствие у них желания забрать себе весь Васин бизнес. Но деваться было некуда, без него добраться до Краснодара вышло бы тяжелее.
        Кубань, по словам Василия, ничем не напоминала Кинель с его водными жителями. Вот тут Морхольд удивился, но глаза у попутчика были кристально честными. Не такими честными, как в разговорах про город, а просто честными. Когда Василий рассказывал про Крас, то от правды, выплескивавшейся из бесстыжих очей, хотелось сделать что-то плохое. Связать паршивца, снять штаны и прикрутить к сраму раздвоенный провод от «ташки» - полевого телефонного аппарата с динамкой. И покрутить ее немного, пока не расскажет, что и как там на самом деле.
        - Сейчас товар тащить не буду. Обойдем городок… - Вася скривился. - Здесь меня тогда и повязали эти, с Кропоткина. Тоже шарились из-за складов.
        Ну-ну, подумал Морхольд, верю-верю, всякому зверю верю… а тебе, ежу, погожу. Кропоткинские - и не нашли склад арттехвооружения? Держите меня семеро, где мой полевой телефон.
        - Лодка у меня вон там, - Вася указал куда-то вперед. То ли прямо в соседние кусты, то ли на несколько километров вперед. - Пошли.
        Оказалось, что не километров. Вернее, всего один километр, где-то так.
        Аккуратно поставленная на смазанные салазки, удерживаемая цепями и спрятанная под тугим тентом и маскировочной сетью, их ждала весьма даже неплохая штучка. Металлическая, с «ямахой», со штурвалом и прозрачным щитком перед ним, красовалась горячая скоростная финка «Бастер». Разве что в апгрейде. Апгрейда хватило на ребристые решетки по бокам двух кресел, закрывающиеся сверху такой же решеткой, и шипы, торчащие из толстых прутьев. Ну и грузовой отсек украшал накрытый вощеной кожей станок с пулеметом.
        - Ты прямо морской волк, - буркнул Морхольд. А ничего больше и не скажешь.
        Неделя, проведенная в пути, закончилась красиво, по-цивилизованному. Ему даже хотелось верить в скорый конец пути.
        - А что у тебя там? - он кивнул на длинные округлые бревна, лежавшие в грузовом отсеке и накрытые брезентом.
        - Баллоны с газом, - пожал плечами Вася. - Как-то хитро закрыли, почему бы не воспользоваться?
        Ну да, верно.
        Ключи от замков в цепях «морской волк» прятал неподалеку. Чуть заскрипев, лодка скользнула в воду, мягко и благородно.
        - В водохранилище может прийтись туго, - весело предупредил Вася, - там чего только не водится. Пойдем вдоль бережка, больше никак.
        - Утешил, - вздохнул Морхольд. - Горючее нормальное?
        - Законсервированное, со складов, - Вася пошарил под своим местом, достал две банки. - Поедим и погнали.
        Эту идею Морхольд одобрил. Взял протянутую банку, вскрыл ножом и вытащил треть тушёнки для Жути. Ящерка, довольно урча, накинулась на еду. Морхольд дождался, пока Василий съест первую ложку, и сам принялся за еду.
        Нос лодки, тупой, с лестничкой, рассекал темную воду не хуже острого. Легкие пенные буруны расходились усами, растворяясь позади. Мотор ровно урчал, толкая алюминиевую финку вперед.
        Предусмотрительный Василий предложил Морхольду обрядиться в прорезиненный комбинезон. Спорить с ним он не стал. Надо, значит надо. ГП-7 повис на боку еще одним дополнительным грузом.
        - Местами тут какой-то… туман, что ли, - Василий держал лодку уверенно, с большим опытом, - от него и окочуриться можно. Твоя зверюга-то, думаю, нормально перенесет?
        Морхольд согласился. Хотелось верить, что нормально.
        Река, седая древняя Кубань, бежала под рассекающим ее килем бойко, матово блестя непроницаемой желто-зеленой мутной гладью. Поросшая по берегам, влажным и илистым, камышом в два человеческих роста и осокой. Желтые и высохшие, они клонились под ветром, и их шелест доносился даже сквозь рокот мотора и шум незамерзающей реки.
        Тучи клубились, изредка выплевывая то дождь, то дождь с градом, то дождь с градом и острыми ледяными крупинками. Приходилось кутаться в старое одеяло, обнаружившееся в грузовом отсеке. Жуть грустила, свернувшись калачиком под пристегнутым к решеткам брезентом, накрывающим мотор.
        - Почему так спокойно? - Морхольд повернулся к Васе. - Мертво.
        - А я знаю? Это здесь спокойно. Дальше станет пободрее. Крыс водяных знаешь?
        - Нутрий, что ли?
        - Да. Вот эти твари, где поуже, тут как тут. Если где ивы над рекой нависают, решетку закрывай на засов, ствол в руки - и пошел валить-стрелять, знай успевай. Они ж юркие, так и лезут в щели. На широкой воде им скорости не хватает.
        - Беда…
        - Не, беда, друг Морхольд, это нёшки, водомеры и русалки. А если в воду ляснешься, особенно на водохранилище, то и рыбки.
        - Нёшки?
        - Ага. Папка их так называл. Говорил, нёх и есть нёх. Да и так, хватает всякого. Просто, видно, погода меняется. Они ж все водоплавающие. У кого пузырь есть - ложатся на дно, другие по бочагам ховаются. Ай… у нас тут прям амазонская дельта, этих не хватает… пираев, что ль?
        - Пираний. И анаконд. И жарарак.
        - А?
        - Забей. Богатая у вас фауна.
        - Не знаю, что такое фауна, а зверья много. Жрут все и всех подряд, друг друга… джунгли, блин.
        - Сельва времен креодонтов, - Морхольд глянул за борт. - Хорошо, что водяных нет.
        - Ну… - Вася пожал плечами.
        - Есть?
        - Не видел, врать не буду. Говорят, есть какие-то странные ребятки, что живут по берегу. Вроде и люди как люди, а на башке ямка, и нос птичий.
        - А в ямке вода? Каппами, небось, зовутся?
        - Ты ж не местный… - покосился Вася. - Откуда?
        - Сказочники, - Морхольд прицелился и сплюнул в небольшой бурун, идущий сбоку. - Каппы из японских сказок, русалки…
        Бурун ударил из-под воды широким раздвоенным хвостом, тут же ушедшим на глубину. Но в момент, когда вода чуть разошлась, Морхольд успел выругаться, да так, что Вася только уважительно присвистнул, и увидеть… вытянутое зеленоватое тело с… руками? Голову не увидел, к счастью.
        - Пилить твои дрова! - он вздохнул. - Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам указание к стрельбе.
        Василий зареготал, что твой конек-горбунок, показывая крепкие желтые зубы.
        - А я те грил, а ты не верил…
        Мотор рыкнул сильнее, лодка рванула вперед. Морхольд покрутил головой и понял причину. От берега и с середины реки к ним тянулись такие же буруны. Ну, русалки не русалки, скорее земноводные какие-то, но…
        К вечеру они добрались до стоянки, устроенной по-над берегом, в развалинах каких-то летних домиков. Узкая, едва пройти лодке, протока скрывала небольшую заводь. Остановились они вовремя: небо начало хмуриться, да так, что хоть Богу молись.
        - Хорошо сюда мороз не дошел, - Василий аккуратно остановил лодку, только войдя в заводь, достал два багра из грузового, - если б река встала… ой, сколько идти, ай, как опасно.
        Морхольд взял протянутый багор, подождал, пока Вася покажет - что им делать. Понимающе кивнул и потянул из воды со своей стороны цепь. Кривой сук ивы, наклонившейся над ними, подходил как нельзя лучше. Он закинул на него свой конец, понимающе мотнув головой. От основной вниз, покрытые водорослями, гадами и тиной, спускались цепи потоньше, с прикрученными консервными банками.
        - От кого сигнализация, от выдр?
        - Да им наплевать на нее, - Вася тронул лодку вперед. - А здесь не живут.
        - Из-за кого не живут, от тех и сигнализация?
        - Точно. Водомерки. Выдр они харчат только в путь.
        Лодка, тихо фыркнув, ткнулась в берег. Пришлось воткнуть багор и с силой удерживать крюк в склизком осыпающемся глиноземе, пока Вася не выпрыгнет и не принайтовит финку к торчащим столбикам.
        - Выспимся, и дальше, - краснодарец потянулся. - Только надо и вокруг домика все проверить. Далеко не ходи, растяжки, капканы, сигналки.
        - Монок нет?
        - Ну… - Вася почесался. - Как не быть? В хорошем казацком хозяйстве все сгодится.
        - Ясно. - Морхольд покрутил головой, наткнулся взглядом на давнее темное и не сошедшее со временем пятно. - А вон там - закопанный пулемет маслом поливаешь?
        - А? Не, там соляру переливаем. Щас я, пока выбирайся.
        Морхольд выбрался на берег. Жуть, сладко потянувшись, спрыгнула за ним. Немного неуклюже. Морхольд присмотрелся. Да, что-то с ящеркой не то, не подмерзла ли?
        Жуть шла, странно подпрыгивая и выгибая спину, порой покачиваясь. Что за дела такие? Хотя… он понял. Скорее всего, подморозила свои недокрылья, вон, их даже чуть подняло и раздуло у оснований. Сцапал зверушку и хотел рассмотреть лучше, но та зло зашипела, стоило коснуться набухших шишек, и, вывернувшись, драпанула подальше.
        Морхольд покачал головой и пошел к торчавшему грибком домику. Этой гибкой гадости явно хватит здоровья прийти в себя. Так что и не стоит переживать.
        Небо хмурилось сильнее, потихоньку начав крапать снего-дождем. Ветер выл и трепал остатки камышовых головок. Серо-белая вата разлеталась, тут же опадая мокнущими хлопьями на раскисшую землю, перевитую почти умершей осокой и жухлыми остатками травы-муравы. Приходилось идти осторожно и стараться не поскользнуться.
        Хибара внутри оказалась куда лучше, чем снаружи. У нее обнаружились кирпичные стены, ловко скрытые под самой настоящей инсталляцией «развалюха из фанеры». Недоверие к Василию стало еще сильнее. Такое в одиночку не провернешь. Знать бы, зачем он ему? На воду вышел, сам доберется куда надо. Хотя… пулемет-то не зря стоит. Так что главное теперь - не проворонить момент, когда он сам, Морхольд, окажется Василию ненужным.
        - Ну, все в порядке, - хозяин выбрался из кустов, стряхнув с себя капли. - Погода портится, плохо. Лишь бы не похолодало.
        Морхольд кивнул. Стоило растопить печь, видневшуюся в углу. И пожрать.
        Но сперва, выкатив из схрона в пещерке древнюю и дряхлую молочную цистерну-прицеп, они залили полные баки. Дизель отдавал странным душком, тек вязко, но Вася только довольно причмокивал и уверял, что восстановленная горючка стала только лучше.
        Утро встретило их туманом. И встревоженной Жутью. И еле уловимым звяканьем в самом начале заводи. Настолько «еле», что Морхольд сам не поверил, что слышит звук потревоженных цепочек и банок.
        Василий сглотнул, разом побледнев. Смотрел в густое молоко тумана сквозь падающее с неба крошево. Смотрел и нервно лапал имеющийся в наличии автомат. Перевешенный за спину, так как по-маленькому с автоматом спереди ходить несподручно.
        - К лодке… - Вася выдохнул. - Цепь там оставим. Тихо давай, и сразу к пулемету. И нацепляй противогаз. Туман к нам ползет. Мало ли, вдруг он как раз тот, нехороший. Хотя дальше должен быть…
        Морхольд с сожалением нацепил скрипнувшую маску. Помотал головой, привыкая. Не любил он резину, совершенно. Причем любую, применяемую к человеку. Звуки пропали, осталось только действовать, и быстро.
        Он постарался забраться в разом просевшую финку без шума. А уж как вышло, так вышло. Чехол тяжело упал вниз, слив на днище где-то с полведра воды. Морхольд взвел затвор, порадовавшись калибру. Да-да, на лодке стоял не ПК. На ней стоял вовсе даже «Корд». Таскает Васенька оружие с Лабинска, ага. В одиночку. СП-ную стойку точно сам притащил. Звездун парнокопытный.
        Лента маслянисто блестела, это хорошо. Коробка на полторы сотни патронов, это еще лучше.
        Финка вздрогнула, запуская мотор. Морхольд оглянулся, ища Жуть. Успокоился. Ящерка сидела на брезенте, рядом с теми самыми баллонами. Вот только баллоны были не газовыми. Хотя и видел Морхольд только самый край донца. На газовых баллонах не рисуют противогазную маску. И скалящийся череп с костями на желтом треугольнике - тоже. Ладно, с этим потом. Боевое отравляющее так боевое отравляющее.
        Станок двигался легко, смазывали явно недавно. Упор в плечо удобный, рукоять ложилась в ладонь как влитая. Привычка - великое дело. Стоит пострелять как следует со станкача, и никуда оно не выветрится при всем желании.
        - Вон! - Васин вопль продрался даже через плотную резину, отож…
        Да он и сам увидел. Темный сгусток мелькнул слева, стремительно уходя вглубь сизой воздушной сметаны. Почему не трогаемся, а?
        Мотор фырчал непрерывно, дрожь металла под ногами говорила сама за себя. Так в чем дело? Морхольд снова оглянулся и пожалел, что не сможет отвесить краснодарцу хороший подзатыльник. Этот узловатый бабо… баобаб забыл скинуть концы с двух столбиков! И сейчас рубил их ножом. Морхольд хотел кинуть ему мачете, но тут что-то словно кольнуло в затылок. Вовремя. Чутье сработало очень своевременно.
        Если Морхольду не изменяла память… а он на нее жаловался редко, то пауками водомерок называли неправильно. Ведь они клопы. Бегающие по воде клопы. А что есть у клопов вместо жвал? Правильно, хоботок. Так как они не откусывают, а сосут, как чертовы комары. И что могло произойти с целым подотрядом насекомых, если у них вместо хоботка, пусть и ставшего большим, выросло такое?!
        Да как вообще клоп смог превратиться черт пойми во что? Сухое узловатое бревно, опирающееся на выгнутые, покрытые острыми шипами лапы, с болванкой головы, украшенной немалых размерами челюстями, вытянуто-крокодиловыми, больше никак и не скажешь.
        «Корд», впрочем, подействовал на водомерку так же, как и всегда. Убийственно. Морхольд проводил взглядом отлетающую в сторону башку, когда лодка пошла вперед. Наугад выпустил с пяток патронов, стараясь что-нибудь уловить в густой мгле, окружившей «финку».
        Лодка вытекла на середину заводи, замерла. Чего он снова медлит? Дрожь стала сильнее, и Морхольд понял. Кудрявить твою челку, экстремал!
        Туман вскипел, выпустив быстро летящую водомерку, оказавшуюся так близко, что Морхольд не успевал повернуть ствол пулемета. И вот именно сейчас он восхитился героической дуростью Васи-капитана.
        Дрожь пропала. Воющий где-то сзади двигатель взревел. На пару секунд наступила невесомость. Лодка вздрогнула и рванула вперед. С места, как хороший гоночный заяц. Сломав и отшвырнув водомерку. Выбросив водопад воды и рассекая туман. Курс Вася знал и с закрытыми глазами… наверное.
        «Корд» задергался, встретив метнувшуюся тень тремя выстрелами. Плеснуло чем-то темным, по борту справа хрустнула ветка, Морхольда стегнуло по плечу цепочками, и…
        «Финка» вырвалась в Кубань, чуть подлетев на еще одной водомерке, решившей удрать, но не успевшей. По прыжку Морхольд оценил крепость хитина и порадовался наличию «двенадцать и семь». «Семеркой» или «пятеркой» только в сочленения и голову, не иначе.
        Морхольд выдохнул, увидев неописуемое. Здесь туман спустился вниз, прижимался к самой воде. Со стороны, наверное, его реакция смотрелась смешно. Резиновый слонопотам, удивленно поводящий по сторонам стеклянными выпученными глазищами. Но удивляться стоило в последнюю очередь. А в первую стоило стрелять.
        Водомерок по реке собралось не меньше тридцати. И все, скользя как конькобежцы, радостно устремились к выскочившей, аки пробка из шампазеи, лодке. Все разом.
        Лодка описала красивейшую кривую, волной сбив с лап пару ближайших водо-муто-клопов. Морхольд вцепился в стойку пулемета, стараясь не улететь. «Финка» чуть просела и рванула вперед, уходя от желающих отведать вкусный обед из двух человек.
        Стрелять еще пришлось, хотя и не так много. Силенок водомеркам, чтобы на равных меряться с «ямахой», не хватило. Лодка уверенно шла вперед. Пока снова не подлетела вверх и не рухнула на киль, просев в воду чуть не по борт и здорово хлебнув воды. Так здорово, что Морхольду пришлось бросить «корд» и кинуться вычерпывать чем попало. Хорошо, что Вася оказался настоящим кубанским казаком, запасливым по самое не балуй. И ведро в хозяйстве имелось.
        Морхольд вылил последнее, чувствуя, как нервно и со сбоями идет лодка. Скорость заметно упала, но опасности пока не было. Маячила по правому борту водомерка-чемпион, порой чуть ли не приближаясь, но Морхольд ее не опасался. Оказалось, что не зря. Стоило думать о других. Заодно и стало понятно - на что напоролся киль, отправив их в полет.
        Водомерка скользила, чуть ли не прижавшись к воде телом, перебирая ногами с неуловимой скоростью, превращая их движения в дрожь вертолетных лопастей, работающих на полном ходу. И оттого еще красивее смотрелась, взлетев вверх. Падала она уже не так красиво. И Морхольд ей не позавидовал.
        Раскрывшаяся из-под воды глубокая и растянувшая по-лягушачьи пасть, казалось, не имела границ. Водомерка, выгнувшись, вошла в нее наполовину. Сломалась, дергаясь в попытке выбраться… и все. Чудо-юдо, важно сжав губищи, выступающие из чешуи, неторопливо, как подводный ракетоносец класса «Борей», ушла в глубину.
        - …! - прогудел Морхольд. А что еще можно тут сказать? Караси-переростки, ага…
        Дрожь лодки выровнялась. Мотор громко, даже через резину было слышно, чихнул и зарычал без перебоев. Они продрались, ушли. Морхольд оглянулся, высматривая опасность. И не заметил. Ни по берегу, ни по середине реки.
        Остановка выпала к полудню. Ну или где-то так. Во всяком случае, понять по солнцу не вышло бы при всем желании. Тучи сгустились, наваливаясь сверху низким серым свинцом. Ветер продирал даже через ОЗК. И даже хотелось натянуть противогаз, снятый с час назад. Так уж сильно он хлестал по роже. Не помогал ни поднятый воротник куртки, ни раскатанная «омонка».
        Заводи на этот раз не было. Был дебаркадер, приткнувшийся к берегу и издалека похожий на остров. До того густо облепили его плющ и еще какие-то то ли хвощи, то ли папоротники.
        Вася причалил к плохо заметной со стороны дыре в борту. Сам дебаркадер стоял на отмели, а в воду спускался только левой половиной.
        Морхольд забрался внутрь, пригнулся, проходя под свисающим куском палубы. Затхло пахнуло, захрустело чем-то мерзким под ногами. Покосившись туда, Морхольд порадовался резиновым чулкам. Ползучей насекомой гадости на настиле хватало с избытком. Избыток сейчас разбегался по всем имеющимся щелям.
        - Если увидишь таких красных сороконожей, лучше не дави, а бей чем-то тяжелым, - посоветовал Вася. - Они резину на раз прокусывают и ядовитые.
        - А на кой ляд мне их бить?
        - Так они сами на тебя кинутся, - пожал тот плечами. - Все одно бить придется.
        - Офигенно…
        Как оказалось, эту возможность краснодарец тоже предусмотрел. Внутри небольшой каюты, сохранившейся относительно неплохо, обнаружился распылитель с какой-то жидкостью. Мутной и очень вонючей. По заверениям Васи, активно жавшего на рычаг пульверизатора, после обработки ни одна насекомая многоножка сюда не полезет.
        Морхольд сел на устало скрипнувшую панцирную кровать. И уложил на нее совершенно уставшую спину, снова радостно щелкающую и отдающую в ногу жидким огнем. Разговор по душам откладывать не хотелось, да… Но сегодняшние кульбиты даром не прошли. И когда Вася отправился на лодку за чем-то там, Морхольд разделся и сильнее перетянул ремни жилето-корсета. Вроде бы помогло.
        Среди имущества, взятого в домишке на последней стоянке, Вася захватил карту. Местную. Так вот. По его расчетам, дебаркадер - последний отдых перед Краснодаром. То есть, имелись и плюс, и минус. Плюс в том, что тронутся они теперь только утром, это ясно, ночью тут пойдет лишь самоубийца. А минус… что Василий уже очень скоро захочет разобраться со своим случайным компаньоном. Если верить карте, то впереди второе и самое главное водохранилище. Первое они проскочили быстро. А вот второе…
        Представить количество псевдожизни, обитающей на его просторе, не получалось. Но если в реке водятся чуды-юды, жрущие клопов-переростков в один заход, так что обитает в водохранилище? Киты-убийцы? Сомы размером с гиппопотама? Новая версия допотопной акулы-кархародона, пресноводной и выведенной самой Бедой в рукотворном море из синтявки побойчее?
        Так вот, при любом раскладе на противоположном его берегу Морхольда ждут неприятности. И нож в спину получить можно стопудово. Вдруг корсет поможет, если что пойдет не так?
        - Ох, выспимся щас… - Вася, бросив рюкзак на свою койку, задраил дверь. Она неожиданно оказалась металлической, крепкой и почти без ржавчины. - Время есть. Нам не проспать бы. Будильник у меня тут был.
        И достал из шкафчика самый натуральный древний-предревний механический будильник. Уверенно выставил на нем три часа и завел.
        - Почему в пять? Ты ж про утро?
        - Да спать рыба будет. И не только рыба. Пройдем с ветерком.
        С ветерком, ну-ну.
        Жуть забралась к нему под куртку, свернулась в клубок. Ящерка все же болела. Стала квелой, частенько укладывалась спать. Хотя к вечеру приходила в себя и носилась, как в одно место ужаленная.
        Спать пришлось на тяжелых ящиках, накрыв сверху чем попало. В том числе и старыми шинелями, невесть как здесь оказавшимися. Морхольд, укладываясь, вздохнул. Мало того, что курить хотелось неимоверно, так еще, к гадалке не ходи, вши обеспечены. В таких вот шинелях они умели сидеть годами, дожидаясь своего часа.
        - Вася?
        - А?
        - Много людей в Красе выжило?
        - Немало. Убежищ хватало. Как там, Краснодар, город дождей, э-э-э…
        - Я помню. Дождей, доступных женщин и военных частей. Как любой постсоветский город. Под краевой клинической много выжило?
        Морхольд ждал ответа. А его не было. Вася притворился спящим. Вот какие дела, а? Так… Ему, конечно, дела нет, но… для кого баллоны с той самой маркировкой? Что в них?
        Он смотрел в темноту, еле угадывая потолок, мысли метались, не давая уснуть. Сдалась ему эта больница и те, кто мог выжить в ее подземельях. А уж они там были, тут Морхольд верил на все сто. И ведь точно, такую вкусную плюшку очень хочется прибрать к рукам. Желательно с остатками персонала.
        Это ведь что? Это власть над всей округой, когда та придет в себя и все-таки выкарабкается наружу, перестав ожидать смерти из-за каждого угла. Болезни, они же такие, им наплевать на Беду. Знай себе косят всех подряд. А тут целая краевая, с врачами, сестрами, инструментами и складом лекарств. Пусть лекарства и просроченные, но это не главное.
        При всем скепсисе по отношению к предвоенным врачам, что старым, рубящим зачастую бабло, что молодым, желающим его рубить, но пока особо во многом не разбирающимся, Морхольд твердо знал одно. Отечественные врачи при всем их видимом разгильдяйстве, пофигизме и меркантильности, ребята еще те в своем ремесле. И большая часть из них умеет делать чудеса изначально, по призванию. Когда прижмет. Как тот полярник с Антарктиды, сам себе вырезавший аппендицит. Когда приперло. А сейчас?
        Куда ж больше могло припереть, как не с началом Беды? Так что Морхольд был полностью уверен и насчет состояния краевой, и в том, что случайно задал нужный вопрос. А в баллонах наверняка не смертельный зарин или иприт. Неа, там что-то послабее, нацеленное на вырубить, связать и заставить на себя работать.
        И жить Морхольду ровно до следующей стоянки, когда Васю кто-то дежурный, оставленный на постоянный пост, встретит. А шел сам Вася к кропоткинским явно для переговоров. Вряд ли к краевой не стягивались отовсюду хорошие бойцы с семьями и детьми. Тут силами одной банды не обойдешься, даже имея газ в баллонах. Интересно, успел переговорить или нет?
        На этой мысли Морхольд и заснул.
        * * *
        По большой открытой воде они шли минут тридцать. Пока, наконец-то, небо не стало совсем светлым. Морхольд, глядя на красоту через противогаз, - Вася настоял, - вздохнул.
        Краснодарское море лежало впереди, большое, насколько глаза хватит. И не доброе. Совершенно не доброе. Это Морхольд чувствовал всем существом, колючей проволокой интуиции, продирающей по позвоночнику, острым уколам предчувствий в голове и просто наблюдаемой картинкой.
        Во время Войны оно явно пострадало, но слегка. Уровень стал ниже, если судить по берегу, торчавшему справа обломанным зубом из больной десны. Но сам Крас, как пояснил перед отплытием Василий, особо не пострадал. Зато по югу, по пригородам, бывшим дачам и Казазово растеклись огромные болота. У Кубани появилась вторая, дублирующая, дельта, что и говорить.
        Сейчас по поверхности, покрытой сверху воздушной пастой давешнего тумана, плавало много разного. Именно плавало, ведь суда ходят. А здесь…
        В проплывающем мимо странном островке, украшенном одиноким прямым деревом, Морхольд не без труда признал яхту с, натурально, мачтой. Корпус густо зарос плющом, рыжими побегами странной травы. Мачта, обвитая растениями по самую маковку, вблизи дерево не напоминала, но и сама на себя походила отдаленно. И таких островков, если присмотреться, хватало.
        Он навел «корд» на бывшее прогулочное суденышко, заметив на нем какое-то движение. Лодка заложила небольшую петлю, обходя опасность. Но рассмотреть его Морхольд успел. Каппы, е-мае…
        Как они выжили здесь? Или человек, как и тараканы с воронами, порою обладает каким-то запасом прочности, превосходящим любые расчеты ученых? Люди, люди… Вот они, водяные из Васиных баек. Кривые, перекошенные, с обезьяньими длинными руками. С носатыми масками, сделанными из чего придется и замещающими противогазы. И очень опасные. Очень.
        Морхольд заметил пять - семь силуэтов, двигающихся среди дендрария, выросшего на яхте. И не только силуэты. Копья и еще что-то острое и на древке он заметил сразу. Стрелять не стал. С такими - как с дикими животными, и никак иначе. Есть возможность разойтись - надо разойтись. Зацепишь одного, так на тебя попрет вся стая.
        Лодка шла ходко, выжимая из мотора все оставшиеся лошадиные силы. На беду, оба ее пассажира оказались рукожопами и не смогли даже разобраться в том, что случилось, после двух скачков через препятствия. Так что мотор порой начинал ужасно кашлять, чихать и замирать. Но пока лодка вроде бы шла.
        Куда шла? Тут Морхольд уже все знал. Туда, где Кубань текла дальше, к проходу в дамбе, развороченному во время Войны. Там, скорее всего, ему и придется решать все возникшие непонятки и в очередной раз спасать самого себя и Жуть.
        Но вышло по-другому.
        Никто Василия не ждал. Причем не так и давно. Когда плюнувший на конспирацию краснодарец, причалив к небольшому пирсу, поскакал на берег, растерянно крутя головой, Морхольд даже удивился. Потому как оставлять его за спиной с «кордом», да в такой ситуации, это идиотизм чистой воды.
        Когда тот подошел, неся в руках старенький первый АК с расколотым прикладом, все стало ясно. И теперь осталось только решить вопрос - что делать дальше?
        - Стволы положи, - посоветовал Васе Морхольд, наведя на него пулемет, - живее.
        - Ты чего? - краснодарец уставился на него, понимая ошибку, явно о ней жалея, но…
        - Стволы на землю и отойди дальше.
        Василий последовал его совету. Жуть, дремавшая на брезенте в грузовом, лениво бросила взгляд на краснодарца и улеглась поудобнее.
        - В баллонах что?
        - Газ.
        - Не раздражай, - посоветовал Морхольд. - Какой?
        - Не знаю точно, атаман не говорил. Но не смертельный.
        - Угу. Вы, как я понимаю, специалисты РХБЗ, да?
        - А?
        - Драть твоего козла… Говорю, с боевыми отравляющими умеете управляться?
        - Ну, нет… так…
        - Ясно. Газ для краевой нужен? Там колония?
        - Точно.
        Кололся Василий сам, даже нажимать не стоило. Все вываливал, ничего и никого не скрывал. Видно, страх как боялся глядящего на него «корда».
        - Ничему нас жизнь не учит, - досадливо прошипел Морхольд. - Да? Воевать, так до последнего.
        - Хочешь жить, еще не так завертишься, - буркнул Вася, - или ты сам не такой?
        - Такой, такой. Кропоткинские в помощи отказали?
        - Тихорецкие не отказали. Меня из вагона перед Кропоткиным должны были перевезти в форпост, так тихорецкие рулят.
        - Варить твой компот… Междоусобная разборка, копать-колотить, - Морхольд присвистнул. - И твоя банда должна была им помочь набрать вес с помощью больницы?
        - Да. Они тогда обещали помощь, людей, оружие.
        - Понятно. Мы почти сдохли, но власти и пирога хочется больше.
        Вася виновато пожал плечами. Фу-ты, ну-ты, какой совестливый, ага. Морхольда так и подмывало пустить в того пару патронов. Так, для сохранения вселенского равновесия.
        - Что с ним случилось? С тем, кто тебя караулил?
        - Нешки, - Василий кивнул. - Они.
        - Угу. Ладно. Мне надо поближе к Энему. Отвезешь.
        - Слушай…
        - Мне надо ближе к Энему, - повторил Морхольд, - а не туда, где тебя ждут. Я не стану влезать в ваши местные разборки. Думаю, ангелов сейчас нет, в отличие от бесов. Но мой тебе совет, Вася, раз уж мы с тобой почти одной ложкой ели… не вези туда газ, не пытайтесь его пустить в подвалы, не надо. Ему много лет, у вас нет опыта, убьетесь и только. Подумай. И поехали.
        - Поплыли…
        - Да какая разница?
        Спорить Василий не стал. А вот что не нравилось Морхольду, так это его блеснувшие глаза. Как будто, шельма, что-то задумал. Вот только что?
        Он забрал у краснодарца карту, здраво рассудив, что ему она куда нужнее. Разложил, наплевав на капли воды, пригляделся. Надо же, здесь даже занесены новые водоемы и водоемчики, вон, синей шариковой ручкой. И как только паста полностью не высохла? Итак, перед Энемом немало новых озерец и даже целое болото. Хотя болото стоит попробовать обойти, если получится. Расстояние не очень большое. Но хотелось добраться ближе на лодке, что и говорить.
        Он поднял голову вовремя, понимая, что с Василием что-то не так. Того клонило на штурвал, и недаром. Поди попробуй править, когда из шеи торчит зазубренное острие. Морхольд оглянулся, ища опасность, и выругался. Ну как они не заметили подобравшейся то ли лодки, то ли вообще почти индейского долбленого каноэ? Туман… да. Туман. Тут он стлался высоко, в нем они и подобрались.
        Морхольд пригнулся, одновременно ведя лодку и одной рукой начав стрелять в сторону носато-масочных дикарей-капп. Местные выродки нравились ему так же, как и самарские. То есть, только в одном виде: мертвыми.
        До конца вырулить не получилось. Лодку повело боком, туман разошелся, внезапно обнажив берег и торчащие из него обломки каких-то опор. Морхольд только и успел, что сгруппироваться, подтянуть АК и ухватить Жуть за шкирку.
        Лодку ударило в скулу борта, развернув и подняв на дыбы. Когда Морхольд полетел вперед, мелькнула мысль: а как с баллонами? Ответ пришел - прилетел - сам, гулко ударившись о землю рядом. Морхольда впечатало в надвинувшуюся землю, приложило хорошо, с душой. До темноты в глазах и отключившегося сознания.
        Он пришел в себя сразу, от воплей Жути, скачущей рядом. Схватил автомат и перекувырнулся назад. Точнее, попробовал перекувырнуться. Его сломало сразу, выжгло сознание вспыхнувшей в спине болью. Морхольд крякнул, чувствуя, что может второй раз ухнуть в темноту, и свалился на бок. Но оружия не выпустил.
        Потому что каппы уже были на берегу. И мало в них оставалось человеческого.
        Приземистые, с коряво расставленными ногами, в каких-то лохмотьях, с теми самыми масками, сделанными из чего попало. В одной он не без труда узнал выгнутую над пламенем пластиковую «полторашку», оклеенную металлизированной тканью, с наплавленной маской для глаз и набитой внутри тряпками. Противогаз, блин, первобытный. Свой он нацепил, хотя и с трудом.
        Три твари, прячась за корпусом лодки, камнями и несколькими толстыми заиленными бревнами, обходили его с разных сторон. А он и встать-то не мог при всем желании.
        Когда за его спиной раздались щелчки, слышимые даже сквозь резину, Морхольд сразу понял, что дело плохо. Потому как выродки шарахнулись в туман и реку, явно желая побыстрее добраться до своей долбленки. Дела-а-а…
        Морхольд развернулся, уже угадывая в тумане движение. Поднял ствол, пляшущий в трясущихся руках джигу, и прицелился. Щелкало и клокотало гороховой дробью уже очень громко. Когда этот неведомый живой оркестр вытек из тумана, Морхольд выдохнул. Не хватало ему чуть ли не в самом конце пути такой дряни, Господи прости.
        Из кого она выросла? Эта неведомая е… ну да, согласен. НЁХ. Нешка, так и есть. Ну, а что, скажите мне, может это еще быть?
        Тварь выпростала длинную шипастую ногу, коряво, но как-то неуловимо, сместилась в сторону. Жуть зашипела, прячась за плечом Морхольда. АК стукнул коротко, выпустив пять-шесть патронов. Тварь проигнорировала их, увязших в зеленоватых-мокрых хитиновых пластинах, наползающих на лоб, и в пористой губке, покрывающей морду до шеи, выныривавшей из тех же самых пластин.
        - Постирать твою пилотку, - Морхольд отступил назад, оглядываясь и пытаясь придумать хоть что-нибудь. - Выдра ты камчатская!
        Выдра не выдра, а нешка явно понимала свое преимущество. Ему бы помог пулемет, но… Расстояние велико, да и непонятно, работает он или уже нет? Хотя тут или пан, или пропал…
        Поймать Жуть Морхольд не успел. Понятливая скотинка, явно зная, почему ее человек оборачивается на огромную громыхалку на носу лодки, прыснула к твари. Заплясала перед ней, издевательски попискивая и злобно шипя, как будто вызывая на бой.
        Нешка замерла. Наклонила покатую вытянутую башку с накипью ткани над глазами по бокам. Втянула воздух узкими длинными ноздрями, щелкнула клычищами и издевательски заухала, закончив тем самым горохом, пересыпающимся в банке. И отвлеклась. А Морхольду этого как раз и хватило.
        - Брысь! - заорал он, повиснув на «корде», пока еще державшемся в стойке, пусть и вверх ногами.
        Жуть брысьнула. Нешка подняла морду, с ходу преодолев пару метров, и…
        «Корд» загрохотал, выплевывая заряды. Морхольд, вися на нем и истошно крича, повел стволом в нужную сторону. Пулемет, чудо ковровских оружейников, слушался даже так.
        Тварь он остановил в метре от Морхольда, практически размочалив передние лапы, шею и голову. Морхольд выпустил рукоять и бухнулся на землю. Жуть, потешно подпрыгивая, скакнула к нему и начала ластиться.
        - Ну, пока все. Теперь, девушка, пойдем до Энема.
        К вечеру они добрались до широкого пруда, изгибающегося в обе стороны, насколько хватало взгляда. И половину ночи Морхольд собирал плот из бревнышек, пустых пластиковых канистр и пятилитровых бутылок, найденных в округе и стянутых вместе проволокой. Переплывать пруд он решил утром. И правильно сделал.
        Морхольд выполз на берег, кашляя и плюясь прямо в респиратор ГП-7. Стащил, скользя пальцами в резине по резине, маску. Рухнул на сырую землю, захлебываясь и глотая воздух. Жуть, выбравшись из мешка за спиной, встревоженно скакала вокруг.
        - Все нормально, - он встал на карачки, отполз от берега, чуть косясь на реку. - Сейчас пойдем дальше. До Энема.
        Вода позади плеснула. Морхольд, зарычав, поднял АК, заряженный последними патронами. Темная поверхность дрогнула, выпуская из себя что-то длинное и склизко блестевшее. Морхольд облегченно выдохнул. Два оставшихся от его плота бревна, тьфу ты. Но уходить стоило, и быстро.
        - Ну… впереди финишная прямая, моя дорогая, - Морхольд погладил Жуть, и та с ним явно согласилась. - Пойдем?
        Когда перед ними заалел багровый закат, куда они и уходили, Морхольду хотелось смеяться.
        Дом у дороги-15
        - Всем в кучу! - рявкнул главный, в длинном кожаном плаще, повел стволом. - Быстро!
        «Мягкий» Саша охал, привалившись к перилам. Кровь уже останавливалась, но лучше ему от этого не стало. Трое, поднявшиеся наверх, не церемонились. Одноглазый и Багира истекали кровью. Почему их до сих пор не убили, стало ясно после слов главного тройки.
        - Эти пусть полежат, теперь не удерут, - он пнул Багиру в бок, но та только еле заметно дернулась. - Сука поганая, нашел наконец-то. И этот, тоже знакомый, попил крови, сволота. Вам обоим лучше щас окочуриться. Выживете досветла - пожалеете. Твари…
        Люди гомонили. Мать прикрывала собой дочку, уже замеченную напавшими.
        - Сюда, я сказал! - «плащ» пустил очередь поверх голов. - В кучу. Ты че, мамаша, сисястую свою прячешь? Не прячь, мимо такой крали не пройдем. Вся наша будет…
        - Леший, - один из его напарников толкнул того в бок, - нам бы не задерживаться. Бригада скоро до Анапы дойдет, шеф разозлится, если сильно задержимся.
        - Тебе перед ним отвечать, а? - «Плащ» озлился. - Ты чего поперек батьки лезешь, щенок? Закрой рот и следи давай за этими.
        Тот замолчал.
        Чолокян, зажимая простреленное предплечье, загораживал жену.
        - Лошадей забирай, - буркнул, глядя на бандитов, - жену не трогай. Расскажу про тайник, если надо.
        - Ты и так расскажешь, - пообещал «плащ», - как миленький.
        - Что творите! - Монах Евдоким встал, держа в руке распятие. - Люди, придите в себя! Довольно смертей!
        - Сядь, отец святой! - «Плащ» махнул автоматом. - Сядь, не доводи до греха! Все здесь?
        Люди, человек десять, сидели у бочек. Только брошенный мальчишка дрожал в стороне, потный, бледный. Косился на лежавшего в стороне одноглазого и молча плакал. «Плащ», стараясь держаться от него подальше, подошел к стонущему «мягкому».
        - Эй, ты, - пнул того в бок, - все здесь, нет?
        - Больно, - проплакал Саша. - Господи, как больно!
        - Все здесь, говорю, а? - «Плащ» наклонился к нему, ткнул стволом в рану. Саша закричал, срываясь на визг. - Ты, помощничек, мать твою, все, спрашиваю?!
        «Мягкий», всхлипывая, посмотрел на людей. Качнул головой.
        - Бродяга, бродяга еще был, мальчишке таблетки дал…
        «Плащ» выпрямился. Хмыкнул, смотря на остатки темноты, жмущиеся к стене. Стрелять было опасно, срикошетит - и поминай, как звали.
        - В прятки решил поиграть, тварь… Факелы давай!
        «Щенок», ворча, достал два факела, поджег, протянул один старшему.
        - Пошли со мной!
        Факелы трещали, разбрызгивая смолу, и светили плохо. «Плащ» шарил своим огнем в темноте, натыкаясь на какие-то большие деревянные катушки, ящики, тряпье. «Щенок» шел следом, заметно опасаясь.
        «Плащ» остановился, почувствовав в темноте движение. Выпрямился, положив палец на спуск. Рыжие отсветы заиграли в чьих-то круглых глазах, отразились на сверкнувших острых клыках. Он вздрогнул, отшатываясь и понимая, что не успевает.
        А прямо в его ухо, перед тем, как из его горла, отблескивая металлом и кровью, нахально вышло длинное широкое лезвие, кто-то ласково шепнул:
        - Хороший плащ. Дашь погонять?
        Глава 15
        Убей их всех
        Краснодарский край, п. Ахтырский
        (координаты: 44°50?00? с. ш. 38°17?00? в. д.) -
        г. Анапа (координаты: 44°53?40? с. ш. 37°19?00? в. д.),
        2033 год от РХ
        Морхольд вытащил мачете и, уходя вбок от выстрелов, швырнул оружие. И только потом подхватил АК, выпавший из рук «плаща». Насчет «щенка» он не переживал. Жуть ужасно разозлилась. И крик юного бандита уже перешел в хрип.
        Он подошел к хрипевшему на полу третьему, держащемуся за клинок, торчавший откуда-то между ребер. Поставил ему на грудь ногу и потянул мачете на себя. Наклонился, вглядываясь обоими - и правым, нормальным, и левым, начавшим работать, но пока щурящимся из-за шрама, - глазами в широко раскрытые дикие гляделки мародера. Ухмыльнулся.
        - Мачете рулит, шкет, - и рубанул, добивая. - Однозначнее однозначного.
        Люди с ужасом косились теперь на него. А когда, процокав когтями, к нему прибежала довольно облизывающаяся Жуть, страх стал прямо ощутимым.
        - Отче, - Морхольд поманил монаха. - Помогите мне, пожалуйста.
        Тот вскочил, кинулся к одноглазому и Багире. Морхольд засунул мачете в петлю на поясе, взялся за Багиру. Оттащил ее в сторону, подложил под голову чей-то мешок. Обернулся к монаху:
        - С этим что?
        - Дышит.
        - Хорошо. Сейчас, у меня есть чем залатать. Так, а ну-ка, стоять…
        «Мягкий» заплакал, сползая по ступенькам. Кинуться вниз башкой Морхольд ему не разрешил. Информация ему была необходима как воздух. И эта тварь ею обладала.
        Он скрутил его шнуром, ранее держащим стремное пончо из мешков. Что надеть вместо этой дранины, у него уже появилось. И Морхольд постарался его даже не запачкать. Плащ, в смысле.
        - Полежи, отдохни. Я тебя даже перебинтую… Позже… Наверное.
        Жуть, сидя напротив хрипло дышащего мальчишки, завороженно смотрела на него. Скорее всего потому, что не встречала раньше таких маленьких людей. Сережка, клокоча бронхами, смотрел на животное не менее обалдело. Но не боялся. Несмотря на так до конца и не убранные клыки. Хотя, как показалось Морхольду, просто зверушка явно подросла. И клыки вместе с ней.
        В мешке, оставленном рядом с трупами, у него было много современных сокровищ. По дороге, совершенно случайно, он прямо как по наитию спустился в овраг. И там обнаружил насквозь проржавевшую армейскую буханку, с «Красным крестом», разумеется. А внутри, громоздясь один на другой и похоронив под собой скелет с простреленным черепом и в ОЗК, лежали герметичные металлические контейнеры. И все оказались невскрытыми. Причину Морхольд нашел в руке скелета. Ржавый, до трухи, ПМ.
        Так что ему было чем помочь всем пострадавшим. Лишь бы вовремя. Слишком серьезно зацепили одноглазого, что не узнал в бродяге сослуживца. Было очень интересно, как его занесло сюда, на Кубань. Если Морхольд правильно помнил, Седой жил в Екате. Ну, точно, и даже рассказывал ему как-то про тамошнее метро, когда они мерились, у кого оно длиннее. В Самаре или столице Урала.
        Дела у ставшего одноглазым Седого оказались не особо. Тот еле дышал. Но монах настаивал, что тот выживет. Морхольд кивнул, соглашаясь. Оставил ему еще один бинт, чтобы поменять уже полностью намокший, и пошел к седой женщине.
        Та уже пришла в себя и очень спокойно смотрела на него. Морхольд сел рядом, сжал ее руку.
        - Как дела?
        Она слабо улыбнулась бледными губами:
        - Хреново, спасибо.
        - Бывало и хуже?
        Багира улыбнулась еще раз, чуть шире.
        - Нечасто. Спасибо тебе.
        Морхольд дернул подбородком.
        - За что? Если бы я их пораньше сделал, а так…
        - Не надо. - Она сглотнула слюну. - Ты молодец.
        Морхольд молча кивнул. Между делом достав из пластиковой индивидуальной аптечки средство, помеченное как антишоковое. Воткнул иглу в плечо женщины, надавив на емкость.
        Девочка-казачка, отыскав с матерью отца, не убивалась. Перебинтовав Багиру, теперь она помогала жене Чолокяна тянуть из того пулю, засевшую в мякоти. Настоящие русские женщины всегда знали, что и как делать в тяжелую минуту. Не ревели и не рвали на себе волосы. А просто и молча справлялись с проблемами.
        - Ты это… - Морхольд погладил женщину по голове. - Держись, не сдавайся. Лекарства оставлю, выкарабкаешься. Знаешь, как его зовут?
        И мотнул головой на так и не пришедшего в себя Седого.
        - Нет. - Багира вздохнула, закусила губу. - А как?
        - Женька.
        - Смешное имя.
        - Точно. То ли девчачье, то ли наоборот.
        Он встал и пошел к «мягкому». Рассвет все же наступил, как ночь ни старалась оттянуть его подальше. И ему надо поторопиться. Сраная Бригада Смерти уже почти у Анапы.
        Саша задрожал, понимая, что раз он не помер, то сейчас станет только хуже. И явно может стать больнее.
        Морхольд сел рядом, достал мачете, покрутив его прямо перед лицом «мягкого». Понимая, что у него на лице так и написано кровожадное удовольствие и неприкрытая садистская радость от обладания этой нехилой стальной штукенцией.
        - Ну, расскажи мне про Бригаду и про то, на кой ляд они прут к Анапе. Расскажешь?
        Саша закивал, закусив губу.
        - Умница. А если ты запнешься или начнешь врать, то смотри вон туда, - Морхольд дал ему подзатыльник. - Да не туда, дурак, на бочку смотри. Там еще до хрена углей. Я засуну туда свой мочет и потом начну медленно втыкать его, аж малинового от жара, тебе в кишки. И даже стану поворачивать, веришь, нет?
        Саша поверил, чуть не потеряв сознание. И заткнуть его потом оказалось практически нереально. Поток словоблудия приходилось изредка даже останавливать. И выходила весьма неприглядная картина.
        Бригада оказалась немаленькой. Оголтелые и злобные шпаргонцы, скованные воедино лютой волей главаря, Шефа. Да, именно так его и звали. Без всяких там страшных Колосажателей, Отцов Боли или Раздраконивателей. Уже только за такое емкое краткое прозвище стоило оценить этого последователя Махно по достоинству.
        Двести отпетых сорвиголов, сбежавшихся к нему со всего края, причем даже со Ставропольского и куска Ростова. При десяти пулеметах, минометном взводе в три трубы и группе разведки. Механизированная часть, правда, сильно подкачала. И состояла из одного старого БТРа, горючее для которого возил наливник, жравший ровно его половину. Но и этого явно хватит, чтобы задать хорошую трепку анклаву, сложившемуся в бывшем Джемете. В том случае, какой выпал.
        Дела складывались хреновастые, что и говорить.
        Морхольд вполне трезво оценивал свои шансы. Их оставалось все меньше. И если Бригада уже почти там, то вряд ли он успеет раньше, чтобы попасть внутрь и помочь осажденным. Но останавливаться Морхольд не собирался. Это вот на самом деле глупость. И идиотизм.
        И что тогда? Все просто. Надо поторопиться. И Морхольд прекрасно понимал, кто ему поможет.
        Чолокян, все еще кривясь от боли, стоял возле лошадей. Гладил чалую смирную кобылку, мирно хрустящую чем-то из торбы.
        - Ты как? - Морхольд остановился рядом. Чолокян вздрогнул, но тут же успокоился. Черный плащ, снятый с вожака, бросался в глаза издали, как тут не перепугаться?
        - Нормально. - Чолокян отвернулся, уставившись в гриву любимицы. - Лошадок взять хочешь?
        - Ну да, - Морхольд кивнул. - Очень надо.
        - Понятно.
        Чолокян явно боролся с самим собой. И Морхольду вовсе не улыбалось ждать результата борьбы долго. Этот, как и все остальные, торчали ему серьезно. Самое дорогое, свои клятые жизни. И жизнь самого Чолокяна стоила подороже двух-трех лошадей. Но побороть жадность тяжело, ох и тяжело.
        Одна из кобылок, гнедая трехлетка, неожиданно звонко заржала.
        - Чу на тебя, - Чолокян вздрогнул, - балуй мне тут…
        С улицы, куда громче, ответили. Морхольд улыбнулся. Пошел в ту сторону. И оторопел от увиденного.
        Находка оказалась прекрасной. Вернее, оказался. Морхольд, в жизни не любивший лошадей, только и мог, что любоваться. Вороным и огромным жеребцом, косящимся на него и явно недовольным привязью. Две другие лошадки, стоявшие рядом, красотой не отличались. Невысокие, похожие, пегие. Но жеребец…
        - Я даже знаю, как тебя назову, - Морхольд осторожно подошел к коню, стараясь лишний раз не нервировать животное. Получилось. И вот, взяв того под уздцы, Морхольд очень аккуратно провел ладонью по шее. Прислушался к мерно стучащему сильному сердцу. - Черт, никогда не говорил такого мужику. Но ты прекрасен.
        Жеребец, всхрапнув, мотнул головой, тряхнув пустой торбой. Морхольд, отойдя к его подружкам, быстро отыскал мешок с овсом. Насыпал каждой и потом вернулся к коню. Насыпал и ему и, поглаживая, продолжал любоваться.
        - Ты теперь будешь Джамбаз. Всегда мечтал, если будет конь, так его назвать. Понимаешь?
        - Ты раньше ездил верхом? - мрачно поинтересовался Чолокян. - Он сильный и наверняка очень строптивый. Давай поменяю его на двух моих. Или на свою. Она спокойная, ходкая.
        - А вот нетушки, - Морхольд ухмыльнулся. - Я ведь раньше почему к людям такой не очень добрый был? Потому как у меня коня не было. Теперь в два раза добрее стану.
        - Как знаешь, - Чолокян подошел ближе. - Помогу немного, сам ты вряд ли что сделаешь. Запомнишь, если расскажу немного?
        - Уж постараюсь.
        Чолокян сморкнулся и начал рассказывать. Через пару десятков минут Морхольд пожалел, что под рукой не оказалось блокнота.
        Он собирался в дорогу утром третьего дня.
        Приведя все необходимое в порядок и походное положение. Подогнав и смазав все кожаные лошадиные ремни, подпруги и уздечки. Посчитав все возможные патроны. Смазав и вычистив самый глянувшийся ему АК. У двоих «бригадиров» с собой оказались весьма впечатляющие образцы. АЕК и «Гроза». Но доверять стоило проверенному, а не тому, чего не знаешь.
        Плащ немного подшила молодая казачка. А жена Чолокяна, ворчавшего, но оставшегося с ранеными, сделала из трех разномастных комплектов униформы, бывшей у бандитов, один для Морхольда. Одежонка оказалась крайне кстати. Пообносился он очень изрядно.
        Смешно, но большую часть пути Морхольд одолел меньше чем за две недели. Остаток от Тихорецка до Ахтырской занял полтора месяца. И он и впрямь попадал на Новый год.
        За эти полтора месяца Морхольд прошел степи, сопки, берега Кубани. И даже проплыл немного. Плыть пришлось и на лодке, и на плоту… Морхольд еле-еле выжил после столкновения с новыми жителями седой Кубани-реки.
        Оружие утопло по дальнейшей дороге. Но мачете он не выпустил. От его «вудленда» остались только летние брюки. И если бы не дожди, сменившие снег, кто знает, каково бы пришлось. Мешки Морхольд отыскал в Энеме. Натурально, для поклажи, а вышло как вышло. Свитер додержался практически до Ахтырского, пав жертвой длинных когтей мерзкой крылатой твари в Северской станице. А вот кожаный жилетокорсет дотащился с ним сюда… До его Ахтырки, той самой, где Морхольда и Седого четверть века назад учили убивать.
        Сейчас, отмывшись и даже подровняв бороду, Морхольд приободрился. Последний отрезок ждал его, и он оказался полностью готовым. Говорят, корни дают нам силу. Он и не спорил. Ахтыри и были его корнями. Местом, где из него, глупого беззубого кутенка, слепили вполне зубастого щенка. Щенка, выросшего в потрепанного, побитого, но все еще опасного старого пса.
        Морхольд правил мачете и улыбался. Разгрузочных жилетов у «бригадиров» не нашлось. Зато они посмертно подарили ему два подсумка для РПК. Он уже примерил их, с подшитыми казачками ремешками, обхватывающими бедра. И остался очень довольным.
        Он оглядел тех, кто остался в ангаре и пока не ушел. Людей, одной-единственной ночью сведенных вместе. И почему-то ему думалось, что надолго. Если не навсегда.
        Одноглазый Седой в себя так и не пришел. Багира спала все время, изредка просыпаясь и жадно глотая воду. Мальчишка, после того как отец Евдоким разобрал мешок Морхольда, тоже дрых без задних ног. Жуть чаще всего находилась вместе с ним. Свернувшаяся в клубок где-то у Сережки под боком.
        Монах находил себе кучу дел и радовался, что приносит людям пользу. Казачки, похоронив отца и мужа, никуда пока не собирались. Потихоньку, собирая оставшееся имущество части, налаживали быт. Чолокян, громко жалующийся на рану, почему-то крайне хозяйственно приглядывался к зданию бани и котельной.
        Морхольд хмыкнул, отложив клинок. Стоило выспаться. Уходил он рано, и сил должно было хватить до поздней ночи. Отметки на карте бандитов, проверенные по словам «мягкого», сами показывали нужную дорогу. Морхольд знал, где сбор и где намечается нападение.
        Точно ли там его мама и сестра? Он надеялся на это. Иначе к чему такой путь? К желанию расплатиться по грехам прошлого и помочь спасти чужие жизни? Морхольд закутался в спальник, злясь на ненужные мысли, и заснул.
        Утро наступило быстро. Монах, карауливший спящих, толкнул его вовремя. Как и договаривались, как начало светать. Морхольд тихо встал и отправился вниз. Все вещи он приторочил к заводным лошадям еще с вечера. Будить никого не стоило, пусть спят. Он не был частью этого нового общества. А его участие в создании оного… ну, так уж сложилось.
        - Отче, - он повернулся к монаху, провожавшему его по ступеням, - присмотришь за моей зверушкой?
        - Да, - отец Евдоким кивнул. - Создание Божие, как не присмотреть.
        - Точно не от лукавого? Клыки же там, вроде даже крылышки какие-то?
        Отец Евдоким улыбнулся. Странной своей улыбкой. Вроде бы мягкой, но скрывающей внутри стальной сердечник.
        - Лукавый не рогами меряется, а мыслями и делами. А она… что она? Живое существо, доброе к друзьям, с мальчиком любит играть. Правильно, наверное, что оставляешь. Хоть и зубастая, но ребенок.
        Морхольд согласился. Оставлять Жуть было жалко, он к ней крепко привязался. Но еще жальче было думать про ожидающее впереди. А здесь, как обустроятся, всяко ей будет лучше.
        Они оба ошибались. Звериное чутье обмануть сложно. Монах, оглянувшись на цокот, только вздохнул.
        Спрыгнув на бетонный пол и сердито раздувая ноздри, Жуть уставилась на Морхольда. Скрипнула и припустила во всю прыть, одолев десяток метров зараз. Быстро вскарабкалась ему на плечо и зло, страх как болюче прикусила ему ухо. Морхольд расплылся от удовольствия и тут же ее погладил.
        - Ты ж моя девочка хорошая…
        Джамбаз и две лошадки стояли, похрустывая едой. Жеребец, стряхнув торбу и махнув роскошной чернущей гривой, потянулся мордой к Морхольду, радуясь. Плохо, видно, ему жилось с прежним хозяином, раз они так быстро сошлись душа в душу. Или просто чуял умный жеребец, что всю свою жизнь Морхольд хотел именно вот так. Не на крутой тачке или даже БТРе «восьмидесятке», не-не. А верхом на живой махине из стальных мускулов, покрытых иссиня-черной шкурой, рвануть на супостата, на выручку своим. А там… да хоть трава не расти. Лишь бы добраться до ублюдков, затоптать, вбить в землю ударом тяжелой железной дубины, рассечь пополам клинком, расстрелять в клочья. Потому что за правду. А важнее ее ничего на свете и нет. Вот таким, тут стоило быть честным, оставался Морхольд дурным романтиком.
        - Сила в чем, отче? - он живо уселся в седло. - Как думаешь?
        - Спросил бы чего умнее, - тронутые сединой черные усы дрогнули над улыбкой, - как будто я не русский поп. В правде, воин. Только в ней.
        - Эт точно, - Морхольд протянул ему руку, нагнувшись, - берегите себя тут.
        И тронул коленями коня. Умница Джамбаз мягко ударил копытами, с места набирая ход. Заводные пустились следом.
        Монах, глядя, как всадник уходит в ворота, кивнул. Хотел было перекрестить, но замешкался, сам не зная, почему. И только когда тот скрылся в рассветной мгле, отец Евдоким прищурился и что-то прошептал вслед. А уж что, знал только он. И низкое серое небо, снова набухающее зимним тягучим кубанским дождем.
        До Нового года оставалась неделя.
        Морхольд, смахнув воду с лица, сплюнул. С голого куста, под которым он окопался, текло. Или лило, хрен редьки не слаще. Да пусть даже и стекало, какая разница? Поднял к глазам бинокль, высматривая посты «бригадиров». Судя по ночному грохоту, те уже где-то рядом. Стреляли недолго, видно попытавшись на шару пробраться за стены. Какие стены?
        Крепости. Пусть и стоявшей не там, где исторически находилась Анапа. «Мягкий» Саша рассказал довольно, чтобы понять, что и к чему. Потому последние три дня Морхольд гнал, выжимая из лошадей все силы.
        Новую крепость построили в Джемете. Военморы, вышедшие в море во время удара, не смогли вернуться в Новоросс. И добрались именно сюда. Несколько кораблей, основавших ядро поселения. Последние десять лет все выжившие в бывшем курорте стягивались к ним, как только стало возможно выйти на поверхность. И строили, строили, собирая и разбирая все в округе для фортификаций.
        Кто-то там, за серыми облаками, если он существовал, явно решил дать этим людям шанс. Море вокруг оказалось относительно спокойным. Дарящим людям многое необходимое. И еду в первую очередь. Хотя откуда-то со стороны Крыма порой доносило то ошметки непонятных существ, то странных опасных хищников.
        Но военморы всегда военморы. Каста, гордая и несгибаемая. Погибаю, но не сдаюсь. А если не стоит гибнуть, то живу так, как будто жизнь в один миг. Кто другой прожигал бы ее, ломая чужие жизни ради своей. Настоящие русские военные моряки оказались слепленными из другого теста. Да и не военные, шедшие к ним по зову азбуки Морзе, тоже. Сплотившиеся вокруг них люди знали - развевающийся на мачте флагмана Андреевский флаг не даст в обиду никого. Большой десантный «Цезарь Куников», оказавшийся на учениях во время удара, грозно смотрел на любого врага стволами установок АК-630 и «Градами».
        Три катера «грачонка» и тральщик «Вице-адмирал Захарьин» закрывали ему тыл. Опасаться было нечего. Два танкера, добравшиеся с Порт-Кавказа, обеспечили корабли топливом.
        Но моряки смотрели вперед явно хмурясь. Потому вокруг Джемете и поднималась стена, собираемая из чего только можно. Хотя и она, Морхольд понимал это правильно, не гарантировала защиты на все сто процентов. Потому что главная защита любой крепости - мужество защитников. И отсутствие предателей.
        Защитников у Анапы-Джемете оказалось не так много. Курорт, много женщин и детей, стариков. И не так и много молодых мужчин. А уж сколько их погибло в первые годы Беды, он представлял себе, как никто другой. Знал, проходил на собственной шкуре.
        «Куников» и два «грачонка» месяц назад ушли вместе с танкерами. За топливом, за боеприпасами к стрелковому оружию, на поиски выживших у Туапсе. Три охотничьих команды отправились по берегу вслед за ними. Крепости, как воздух, требовались люди. Требовались агрокультуры, витамины, сохранившиеся медикаменты. Десять лет спокойной жизни дали свое. За строящейся стеной заплакали и засмеялись малыши, рождающиеся в окружающей их тьме и не подозревающие об этом.
        А там, где дети, там и детские болезни. И Морхольд совсем не удивился, услышав от выжившего и даже идущего на поправку лазутчика Саши про уход из Джемете такого большого количества бойцов. Кто, кроме них, сможет обеспечить женщин и детей всем необходимым? То-то и оно, что никто.
        И тогда кто-то из-за стены, кто-то, явно желающий иметь больше, нашел Шефа и его Бригаду. А на стенах крепости сейчас стоял взвод охраны, все мужчины и женщины с подростками.
        Морхольд старательно пошарил биноклем в хмари, все гуще окутывающей побережье. Дождь, лениво прошедший с самого утра, накрыл всю долину сырым холодным покрывалом липкого тумана. Рассмотреть что-то в нем не получалось. Оставалось идти на звуки. И как его ни злила вновь начавшаяся стрельба, это оказалось на руку.
        Одна заводная у него пала. Ее даже не пришлось добивать. Кобылка просто рухнула, всхрапнула и умерла. Убежала, обернувшись жеребенком в золотом раю для лошадок. Вторую, разобрав пожитки, Морхольд отпустил. Не стоило тащить доброе животное под пули. А волки или еще кто, ошивающийся по местным сопкам и логам, ее не сожрут. Сама прибредет к людям, выждав, когда закончится стрельба.
        - Ну что, Джамбаз… - Морхольд встал, отряхнув штанины от налипшей грязи. - Вот и время пришло, мой верный боевой конь. Ты уж не подведи.
        Жуть, решившая не сползать в сырость и грязь, сидела на луке седла. Нахохлившаяся, мокроперая и злящаяся. Последний день в пути она спала. И сейчас, разбуженная, колготила, скрежеща когтями, по медной обивке седла и кошмарила все вокруг. Жуткая боевая Жуть.
        Морхольд достал из переметной сумы балаклаву, растянул на лицо. До первых кордонов она ему точно поможет добраться. А там война план покажет. Если он не ошибся, а это вряд ли, уже вот-вот должны начать говорить минометы.
        На след Бригады он напоролся позавчера. Стоянка у них не отличалась скрытностью. Да и тяжело спрятать место, где ворочались, вставая на ночлег, двести с гаком мужиков, лошадей и обоз. Не говоря про колею, проложенную широкими покрышками БТРа и идущего за ним наливника.
        И если он хотя бы немного стал разбираться в следах, то минометчики вчера вечером должны были добраться до Джемете. Костер, найденный им в грабовой рощице, оказался теплым. А отпечаток от брошенных плит спутать с чем-то другим он не мог. Кто знает, может, какие-то два дурака проштрафились и их заставили переть часть пути с «плитами» за спиной? Сложно объяснить это как-то еще, ведь в обозе хватало повозок.
        К сожалению, Морхольд оказался прав. Со стороны моря, кашляя, донеслись звуки разрывов. Били восемьдесят вторыми минами, внахлест, стараясь закинуть их как можно больше. Если запас мин достаточный, осажденных ждет страшное дело.
        Морхольд проверил оружие. Итак, что там у него имеется перед, скорее всего, последним боем в его никчемной и глупой жизни? Ну, как… хватит, чтобы войти в Валхаллу гордо, с тенями врагов, идущих за плечом.
        Большой пожарный топор. Мачете. Обрез двустволки, найденный у седла одной из кобылок, и десять патронов к нему. Один он спалил, проверяя и обрез, и боеприпасы. АК и шесть полных магазинов по тридцать. Для разминки хватит по самое не балуй. А там, если пойдет как надо, разживется.
        Ну, все, наверное.
        Вилли и Гнилушка скучали. Сидеть под навесом из драного брезента им давно надоело. Но если Вертяй сказал быть здесь, то поди нарушь приказ. Вилли давно злился и плевался на дружка, подбившего пристать к Бригаде Смерти. Сдалась она им!
        Жили себе вольно, небогато, но ниче. И пожрать че было, и бабы гладкие встречались, да и ваще… Кубань край хлебосольный, особенно если хозяевам всяких хуторков на отшибе вовремя пузо ножиком пощекотать. Ну и че, пришлось смываться в последний раз, Гирю поймали, а они ушли. Нет, все Гнилушка: пошли под Шефа, он людей набирает, пошли да пошли. Вот и оказались здесь, на самом жопном и дальнем посту. Кого ждать со стороны Крымска, а?
        Господин капитан Вертяй знал, кого. Пугал РДГшниками анапских, что могли вернуться. Да откуда они вернутся, если только ушли? И ушли ж по берегу. А один хрен, стоять и смотреть. Вот они стояли и смотрели, мокрые и голодные.
        - Щас наши возьмут крепость - и все, хана, а мы здесь, - в который раз затянул Вилли. - Все ты, напоролся на Вертяя.
        - Иди ты куда подальше, - прорычал Гнилушка сквозь пеньки зубов. - Стой, пока стоится.
        - Сам иди, - Вилли обиделся и отвернулся. Туда, откуда недавно притопала Бригада. И замер, вслушиваясь.
        По остаткам асфальта, ведущего с аэропорта, цокали копыта. И к ним, и быстро. Вилли торопливо прижал к плечу старенький АКСУ, пнул Гнилушку, кемарившего на мешке с песком.
        - Ты че, урод? - завопил тот, но понял, подорвался, вставая рядом. - Кого там несет?
        Вилли хотел ответить, но тут туман разошелся, выпуская всадника. И он успокоился, опуская ствол. Этого черта-жеребца узнал бы любой в Бригаде.
        - Эй, Леший, эй! - и замахал рукой. - Давай сюда!
        - Ты че?! - Гнилушка пихнул его в бок. - Сдурел?
        - Это ж Леший, его Шеф искал вчера, все спрашивал… Эх и влетит же ему, а?
        - Ты дурак, - Гнилушка повернулся к нему, - дурак.
        Больше он ничего не сказал. Его отбросило назад, после того как рядом что-то свистнуло, рассекая воздух. «Что-то», большой и кривой топор, летя боком, снес Гнилушке половину головы.
        Вилли оторопел, развернулся… и ничего не успел. Ему слегка досталось лошадиной грудью. Вилли отлетел в сторону, ударившись об кусок асфальта. В голове загудело, АСКУ, лязгнув, выпал из руки. Он вздохнул, пытаясь вогнать воздух в легкие, когда что-то шлепнулось ему на грудь.
        - Не орать! - рявкнул незнакомый голос. - Рожу съест.
        Вилли поверил сразу, промокшие штаны стали доказательством. Он лежал, боясь пошевелиться, не отрывая взгляда от частокола изогнутых желтоватых зубов. Мерзкая тварь, похожая на оперенную ящерицу, сопела прямо в его нос. Воняло плохо, кровью, мясом и смертью.
        Шаги протопали к Гнилушке. Вилли вздрогнул, когда там жутко заскрипело. Мужик явно не хотел оставлять топор.
        - Как тебя звать? - Дядька остановился рядом с ним, оказавшись только чуть похожим на Лешего. Из-за плаща Лешего и балаклавы с едва оставшимся рисунком, белым черепом. - Говори.
        - Вилли.
        Мужик гоготнул.
        - Однако порадовал… Слушай, гитлерюгенд, ткни мне пальцем в минометную батарею, и я тебя пожалею.
        Вилли не поверил своим ушам. Но жить хотелось сильнее, чем бояться, когда придется рвать когти. От Вертяя, если этот полудурошный попадет к тому в плен. А он точно попадет, пусть и не к Вертяю. Так что, недолго думая, он и ткнул. В сторону, где должны были стоять минометчики.
        - Умница. А сколь там охраны вокруг?
        Вилли осторожно попробовал пожать плечами.
        - Ясно. Не знаешь?
        - Неа.
        - А на кой хрен ты мне тогда нужен?
        Сказать что-то Вилли не успел. Топор закрыл собой все на свете, и он умер.
        Морхольд вытер лезвие о бушлат недомерка. Война - путь обмана. А тылы должны быть защищенными. Пулю в спину словить не хотелось.
        Жуть зашипела и полезла к нему на плечо. А он наклонился к товарищу Вилли, порадовавшись. Нагрудные карманы оттопыривали бутылки с «молотовым».
        - Прямо праздник какой-то, не находишь?
        Жуть не находила. Что-то с ней творилось неладное, этого ему еще не хватало.
        Морхольд забрался на Джамбаза и отправился дальше. Прогулка обещала стать веселой.
        Обоз попался где-то через полкилометра. Повозки, огромные, стояли вразброс, охраняемые через пень-колоду. Дисциплина у ребят с таким громким названием не просто хромала. Оказалась полным дерьмом. Хотя его все-таки остановили. Двое, решивших проверить пароль. Скорее всего, их насторожила Жуть. Вряд ли умерший хозяин плаща имел такого же любимца. Отвечать Морхольд не стал, ударив Джамбаза под брюхо.
        Хороший рыцарский боевой конь весил где-то с тонну. Ну, может, меньше. Джамбаз явно был не меньше пятисот. Первого караульного конь с хрустом втоптал в землю. Второму Морхольд раскроил череп топором, уже спрыгивая и ударяя Джамбаза по крупу и прогоняя его. Конь явно понял, ударившись в галоп после того, как встал на дыбы, разворачиваясь на месте.
        Со стороны повозок по нему выстрелили. В два ствола. Морхольд распластался на земле, отползая в сторону, и потянул за собой убитого. Бригада оказалась богата на подарки. У этого в разгрузке виднелась старенькая РГДшка. Лишь бы таких же не оказалось у стрелков за повозками. Он успел достать гранату, когда краем глаза заметил летящее дымящееся яйцо. Морхольд схватил Жуть и закинул на себя труп, изгваздавшись в потеках с головы.
        Жахнуло, засвистело и застучало. В борт ближайшей телеги с полотняным верхом, разрывая ткань, втыкались осколки. Один пропахал Морхольду правую руку, распустив кожу рукава. До живого вроде бы не добрался. Потом тяжелое тело, под которым он прятался, несколько раз тряхнуло. Стрелки явно проверяли, выпустив несколько пуль. Ждать стало нельзя. Гранату он кинул не очень ловко, понимая, что не долетит, и еще раз прижимая к себе многострадального покойника.
        Кто-то все-таки заорал, Морхольд откатился в сторону, не глядя паля в ту сторону. На четвереньках заполз под дно повозки, прижал приклад к плечу, стреляя короткими, по три патрона. Невысокий крепыш-обозник, орущий матом и держащийся за разодранное мясо на ноге, заткнулся, откинул голову назад и застыл.
        Его напарник, убравшись за свою повозку, прятался за колесом, явно снятым с трактора. Гранат или «молотова» у него, судя по всему, больше не было. В отличие от Морхольда. Только цель он увидел другую. Через разорванный тент в глаза сразу бросались квадратные зеленые ящики со стальными петлями ручек. И что в таких хранится? Правильно, детишки, боеприпасы. Потратить «зажигалку» на одного ублюдка - или шваркнуть ее в этот склад на колесном ходу? Правильно, и Морхольд, согласившись с самим собой, выбрал второй вариант. Осталось только вжаться в землю и молиться кому угодно, чтобы не зацепило.
        Шандарахнуло пусть и не сразу, но так, что он оглох, а Жуть, испуганно завизжав, даже разодрала ему грудь, прячась под плащом. Морхольд выкатился из-под тоже занявшейся «своей» телеги и захромал к своей главной цели. Совершенно справедливо полагая, что его сейчас вполне можно принять за раненого, бредущего в поисках санитаров. Если, конечно, порванная при падении маска позволит такую штуку.
        Он пробежал до поворота, ведущего уже к прямому выходу к морю. И замер.
        Стена серела впереди. Настоящая крепостная стена, исполненная по лекалам свихнувшегося мира. Из плит, забетонированного частокола стальных толстых труб, кирпича, кузовов от самосвалов, двух вагонов для щебня и прочего хлама. Но смотрелась она солидно, имея только небольшие разрушения.
        Хотя поливали ее серьезно. Пусть в основном и из легкого стрелкового.
        БТРа Морхольд пока не заметил. Судя по грохоту, тот находился где-то левее. КПВТ, пусть и редко, долбил именно в той стороне.
        Дела у защитников Джемете шли не очень. Даже без бинокля становилось ясно, что их куда меньше нападавших. На видимом участке он насчитал от силы человек пятнадцать. Разве только за стеной сидеть намного лучше, чем в развалинах домов.
        Хотя стоило признать, что надежда продержаться как можно дольше у них явно была. Так как сам план Бригады потихоньку начал казаться ему просто очень авантюрным. Осадой тут не пахло, а на серьезный штурм огневой мощи не хватало. Разве что на стены идти с лестницами. Но…
        Морхольд скрипнул зубами, понимая, что тут не авантюра, а расчет. Внутри самой крепости стреляли. И стреляли хорошо. Предатели там все-таки нашлись. И немало. Вот почему так нагло перли вперед люди Шефа. Перебегали ближе, укрываясь за остатками строений перед видимыми укреплениями, и, не жалея патронов, поливали огнем стену. А вот отвечали им очень экономно. И тогда все складывалось в совсем понятный пазл.
        Если моряки ушли искать боеприпасы, то, значит, внутри Джемете их мало. И нападавшим просто надо дождаться. Когда сторонники Бригады смогут открыть какой-то проход внутрь или когда у защитников почти не останется патронов.
        А их становилось с каждой минутой все меньше. Даже затих единственный пулемет, вот только огрызавшийся очередями в сторону десятка «бригадиров», упорно подбирающихся к выступу с небольшим ДОТом на нем.
        Сзади сухо треснуло. Морхольд развернулся, вскидывая АК, когда в него выстрелили. В грудь ударило кувалдой, и он сполз по стенке, выпучив от боли глаза. А потом прямо в горло стрелку, тому самому второму обознику, вцепилась Жуть. Бандит захрипел, падая назад и паля во все стороны.
        Выскочивший из-за него напарник выстрелил. Пуля вжикнула, прочертив борозду прямо по макушке Морхольда, АК висел на ремне сбоку, а под руку подвернулась половинка кирпича. Ее он и швырнул, рванувшись следом в прыжке.
        Кирпич попал «бригадиру» в плечо, и следующие выстрелы ушли вбок. Морхольд сбил бандита с ног, покатился кубарем, отпихнув автомат в сторону и слепо ударив локтем в лицо. Под ним чавкнуло, вминая нос, «бригадир» завыл, левой рукой лапая нож. Морхольд упал на него сверху, сел, не обращая внимания на хруст и боль в спине. Не до того. Ударил кулаком, снова попав в нос и придавив левую руку своим коленом. И ткнул большими пальцами в глаза, вгоняя их в череп.
        Мужик заорал, захлебываясь криком, замахал руками, умудрившись вцепиться Морхольду в лицо. Пришлось отпихнуть руки и искать что-то тяжелое. Мачете было не достать. Морхольд нашарил обломок и ударил острым краем в висок, и еще раз. Тот дернулся и замер. Изо рта, обросшего густыми черными волосами, лениво потянулась красноватая ниточка слюны.
        Морхольд встал на карачки, отползая в сторону и косясь через плечо на стену. Повезло, в грохочущей сотнями стволов канонаде никто не обратил внимания на крохотный эпизод с его участием. И спасибо умельцу Петру. Больно, сломано что-то, но жилет, усиленный пластинами и так здорово выручивший его спину, выручил и сейчас.
        - Ох, мать твою, больно-то как… - Морхольд вздохнул, очень опасливо. Внутри потянуло режущей на выдохе болью, и ему пришлось сморгнуть, сгоняя слезы. - У-у-у…
        Жуть подскочила, заглядывая в глаза.
        - Все хорошо, девочка, - Морхольд сграбастал ее и чмокнул в голову. - Как же мне с тобой повезло, а?!
        Он стащил маску, совершенно разодранную, и вытер ею лицо. Выпрямился, когда прямо рядом с головой брызнуло крошкой. Хлесткий звук выстрела из «плетки» он услышал тут же. И, не глядя, погрозил стрелку из крепости кулаком. Схватил погибшего «бригадира» за шиворот и подтянул, поднимая повыше. Больше по нему не стреляли.
        Хлестнуло еще раз. Сверху, ссыпав кирпичную крошку и застонав, над Морхольдом навис бандит. Морхольд сглотнул, понимая, что снайпер увидел и разобрался во всем. И даже только что спас ему жизнь.
        Стоило отблагодарить, занявшись уже тем, за чем сюда пришел. Тем более, что из-за стены продолжала доноситься стрельба. А минометы все били и били. Он осторожно выглянул, стараясь рассмотреть бандитские позиции получше.
        Минометчики засели рядом с остатками аквапарка. Единственная сохранившаяся горка, по иронии самая большая, высилась перед начальным участком стены. Торчала мрачным памятником людям, щерясь огрызками пластика и ржавым скелетом металлоконструкций. А минометчики сидели под прикрытием полуразрушенного здания справа.
        Морхольд, вжавшись в стену какой-то развалюхи, осторожно выглянул, ища глазами хотя бы насколько-то безопасный маршрут. И пока его не увидел.
        Свою артиллерию Шеф прикрывал серьезно. Морхольд насчитал человек пять хорошо экипированных ребят, закрывающих тылы. И двое уже целились в его сторону. Все, эффект внезапности потерян.
        За серьезными парнями, как муравьи, сновали заряжающие, доставая и передавая мины. А ящиков там, закрытых от крепости высоким участком какого-то основательного здания, оказалось…
        - Ни шиша себе! - присвистнул Морхольд, разглядев имеющийся боезапас. - Хреновые дела.
        Так… и чего сделать? На бросок гранаты просто так не подберешься. Не дадут, зажмут в развалинах и все, пиши-пропало. А снайперу их достать? И как ему дать понять об этом? Как-как?
        Морхольд кинулся к убитым. Зашарил по нагрудным карманам и подсумкам. Жуть, спрятавшаяся в углу, косилась на него и поскрипывала. Когда Морхольд радостно засмеялся, да в голос, ящерка удивленно заквохтала.
        - Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, Жуть, - он показал ей картонный цилиндр. - Это же целеуказание.
        Так, тут вроде понятно. И, если прокатит, снайпер ему поможет. Те двое, как ни пытались засесть, чтобы их не зацепили со стены, все равно как на ладони. Если правильно на них показать. Понятно, что тратить патроны на врагов, не лезущих под стены, стрелок не будет. Потому, надо полагать, пока и живы. Ну, а если… он сам попробует побыть живцом, выманит их на себя? Если замысел сработает, то стрелок положит тех двоих. И все, останется только подобраться ближе. Вот только как обратить на себя внимание?
        Идея пришла неожиданно. И показалась глупой. Но попробовать стоило. Все равно другого выхода нет.
        Выбить «Спартак-чемпион» из автомата, имея привычку, плевое дело. А привычка, оставшаяся с юности, имелась. И даже если союзник-стрелок знать не знает про футбол, на такой звук он должен обратить внимание. Даже в грохоте, стоявшем вокруг. Особенно если все это еще и сопроводить трассерами. А такой магазин у Морхольда имелся.
        Он замер, выжидая ответа. Он просто должен был быть. Ну, ну?! В голову последнего из нападавших, все еще стонущего, прилетела пуля. Морхольд кивнул сам себе и, высунувшись из-за своего угла стены, выпустил ракету. И привлек к себе внимание. Пуля жахнула его в плечо, пусть по касательной, но зацепив.
        - Кипятить твою календулу! - Морхольд выдохнул, разрывая бинт и запихивая его в прореху плаща. - Да чего ж так больно-то постоянно!
        «Плетка» стеганула выстрелом. Морхольд высунулся с другой стороны, когда снайпер долбанул еще раз. Над укрытием ближайшего к нему «бригадира» взлетела крошка. Ну вот, сигнал оказался истолкован верно. И теперь дело за ним.
        - Сиди здесь, - Морхольд щелкнул Жуть по носу, - и не суйся за мной.
        И пополз, скинув плащ и оставшись только в штормовке, снятой с одного из бандитов в Ахтырях. Сырость и холод, явно обрадовавшись, тут же накинулись на него. А битые кирпичи радостно вгрызлись в локти и колени, пробиваясь через ткань.
        Пули свистели прямо над головой, но пока никак не могли зацепить. Вихляя, Морхольд добрался до последнего защищенного участка, остова «калины», и высунулся из-за него. По железу тут же долбануло, но хозяин «плетки» знал свое дело очень хорошо. «Бригадир» упал из-за укрытия, судорожно загребая пальцами землю.
        Морхольд вскочил и понесся вперед, очень надеясь успеть, пока второй не сможет открыть по нему огонь. Но не повезло. В этот раз ему пришлось щучкой нырять в сторону, вжимаясь во взрыхленную и перемешанную с крошкой асфальта землю. Пули выбили фонтанчики прямо перед его лицом, когда со стены снова хлестко ударило.
        Тогда-то он смог рвануть последние пару десятков метров. Добежал, на ходу чиркнув спичкой по приклеенному чиркашу, запалил фитиль и нырнул под очереди, летящие к нему от бегущих навстречу стрелков. «Зажигалка», лениво крутясь, полетела к ящикам с минами. Морхольд, пропахав плечом гравий, влетел головой в бетон укрытия, откуда только недавно по нему вовсю палили. И тут-то грохнуло.
        Когда он пришел в себя, мира вокруг не оказалось. Вместо него клубились, перемешиваясь, черный дым и серая пыль. Остатки боезапаса продолжали взрываться, но звуки доходили, как сквозь плотную подушку. Морхольда вывернуло, в голове нарастал звон. Он вытянул руку, стараясь встать. Ноги держали хреново. Левая снова подкашивалась.
        Его согнуло, кашель забулькал внутри, заплескался наружу сухими ошметками. Рвануло знатно, как он и хотел. И хорошо, что получилось уцелеть.
        Из серо-черной завесы, что-то крича и как-то очень медленно двигаясь, шатаясь, но целясь в него, кто-то шел. Морхольд пошарил руками по груди, но ремня АК не нащупал. Только кровь, текущую с шеи, и вспоротую кожу плаща. Странно, но боли он не ощущал. Откуда-то издалека докатился сухой треск, и кусок раствора от обломка, на который он опирался, брызнул в стороны.
        Морхольд оскалился и вытащил мачете. От этой тяжести даже повело в сторону, прижимая к земле. Голова кружилась, и казалось, что еле ползущий навстречу «бригадир» стреляет куда-то в небо. Хотя, странное дело, Морхольд видел дорожки, оставляемые пулями в оседающей пыли. Пулями, летевшими в него.
        Нога запнулась, и он упал. Скрежетнула сталь мачете, воткнувшегося в землю. Морхольд поднял взгляд на человека, переставшего просто так тратить патроны и решившего прицелиться. И услышал странный гудящий вой.
        За спиной стрелка расцвел ярко-рыжий цветок. Чуть в стороне распустился еще один. И Морхольд, закрывая лицо ладонью, покатился в оказавшуюся рядом глубокую яму. Но огонь быстро бежал к нему, и он понял, что не успевает.
        «Куников» отстрелялся «Градом» и высадил десант. Морпехи и их дети, такие же хмурые крепыши в черных беретах набекрень, прыгали на берег, неслись в крепость и за стены. Грохот за ее гребнем потихоньку затихал. Внутри крепости он затих сразу же, как вернувшиеся намного раньше корабли подошли к берегу.
        Морпехи зачищали периметр. Шли осторожно, изредка останавливаясь и добивая бандитов. Стрелять приходилось совсем мало. С системой реактивного залпового огня состязаться в силе непродуктивно. Хотя большая часть «Бригады» смогла удрать. Преследовать их не стали. Не до того было.
        Мрачный старший прапорщик Мейджик, прикрыв глаза очками, осторожно шагал по покрытому серым налетом участку с недавним большим взрывом. Он понял, что здесь произошло, увидев плиту от миномета. Торчавшую в кирпиче крепостной стены где-то на уровне метров двух. Вбитая в кирпич наполовину, не меньше. Сдетонировали боеприпасы. Страшное дело.
        Мейджик остановился рядом с недорытой ячейкой для стрельбы. Валявшийся в ней бандит в густо заляпанном кровью жилете и драной штормовке не шевелился. Волосы на голове и лице у него обгорели. Одна рука тоже подкоптилась, но не особо сильно. Не нравился он прапорщику. Контузия, скорее всего.
        На груди у мужика что-то шевельнулось. И зашипело. Мейджик вздрогнул, понимая, что это мутант. Длинная тощая ящерица, скалившая на него зубы. АК-102 поднялся, палец прапорщика лег на спусковую скобу.
        - Стой! Стой! Не стреляй!
        Мейджик замер, глянув через плечо. К нему неслась неизвестная молодая женщина в камуфляже и с СВД за спиной. Бежала, спотыкаясь и чуть не падая. И ревела. Мейджик, разглядев слезы, даже не поверил своим глазам. Но так и было. Она и в самом деле ревела на бегу.
        - Не стреляй!
        Прапорщик убрал палец со спуска и чуть отодвинулся, пропуская ее.
        Дикая баба грохнулась на коленки, совершенно не обратив внимания на шипящую ящерицу. А та, вот ведь, порскнула в сторону, ошалело мотая головой. Когда баба несколько раз влупила бандиту кулаком по груди, Мейджик понял, что у нее что-то не в порядке с головой. А та продолжала плакать и что-то шептала. И тут бандит открыл глаза.
        Морхольд моргнул. Жизнь неожиданно вернулась. А с ней и боль. Но это ладно, это нормально. Он потерпит. И помрет не просто так.
        Морхольд смотрел на плачущую женщину с СВД за спиной. И улыбался. Даша не соврала.
        - Привет, - говорить получалось плохо, горло еле прогоняло воздух и слова. - Привет, сестренка. Экая ты у меня красивая стала.
        - Привет, - она гладила его по голове и всхлипывала. - Ну как так, а?
        - Нормально, - слух накатывал волнами, в голове ощутимо гудело. - Ты меня как узнала-то?
        - Дурак, - сестра всхлипнула, - я ж тебя даже по куску уха узнаю. Не то что по всему лицу, пусть и с бородой.
        - Это хорошо, - Морхольд сглотнул, - мама?
        - Все хорошо, с ней все хорошо… Эй, врача позовите, врача!
        Врач - это хорошо. Врач, это когда так… р-рраз и не больно.
        Морхольд провалился в уже виденное красное «нигде». Холода здесь снова не было. Только тепло и уют. А потом, ломая алый кокон, прямо в грудь ему воткнулось что-то острое и холодное. И пришлось открыть глаза.
        К сестре прибавилась еще одна женщина. И тоже красивая. С серо-голубыми большими глазами. Когда ее ладонь ударила Морхольда по лицу, он даже удивился.
        - За что?
        - Не спать! - голос у нее оказался приятным. Хотя и строгим. - Не спать!
        - Да я чуть-чуть совсем… - Морхольд закашлялся и понял, что ему не дают умирать. - С вас свидание.
        Сестра улыбнулась. И сероголубоглазка тоже. А Морхольд, всех обманув, нырнул обратно. В тепло и покой.
        Эпилог
        Чайки каркали и носились взад-вперед. Понятно, что чайки не должны каркать, но по-другому и не скажешь. Да и вообще они ему не нравились. И море тоже не особо нравилось. Синим оно точно не было. Было серым, холодным и грязным. С водорослями по кромке берега, буро-зелеными и очень вонючими.
        Корабли стояли далеко, на рейде. Металлические сети и густо стоящая арматура закрывала его практически до самих судов. Бухта здесь мелковата.
        Морхольд валялся на большом лежаке, закутанный в одеяло, и пялился вокруг. Вставать ему не разрешали. Много ходить тоже. И сюда его докатили на какой-то хозяйственной тачке. Хорошо, что разрешили курить трубку, подаренную комендантом крепости, капитаном первого ранга Харитоном Лаптевым. Тезкой, соответственно, великого русского полярного мореплавателя.
        Он лежал и слушал море. Вот это ему нравилось.
        По песку, гоняясь за Жутью, носился мальчишка. Лет десяти, в очках, сделанных из двух разноцветных пар, поджарый и голенастый. Жуть, донельзя довольная и вымахавшая где-то на полметра в длину, прыгала по-кошачьи боком и шипела, игриво скаля клыки.
        Мальчишку звали Данькой, и он был сыном его главного мучителя. Мучительницы. Той самой, со строгими серо-голубыми глазами. Красивыми. Как и многое другое в ней же. И если Морхольду не изменял слух, то именно ее шаги раздались прямо у него за спиной.
        - Курим?
        Она села на соседний лежак. Посмотрела, нахмурившись. Морхольд вздохнул:
        - Курим.
        - Ну-ну, а как вообще?
        - А вообще все хорошо. Сегодня даже в сортир сходил.
        - Достижение… Чего злимся?
        Морхольд снова вздохнул, кивнул на море, на чаек.
        - Думал, здесь будет красивее.
        Она хмыкнула:
        - Сейчас предзакатное солнце выйдет.
        - Точно?
        - Да. Я ведьма. Такие вещи всегда знаю. А еще сегодня Новый год. Должно же быть немножко чуда?
        Морхольд улыбнулся. Что-то подсказывало, что кроме своей семьи, он теперь получил и нечто большее. Хорошее и теплое.
        Тучи, низко висящие над серо-зелеными горбами волн, треснули. Брызнули золотом, на миг, но его хватило. И где-то там, вдали от берега, на пару ударов сердца, он увидел глубокую чистую синеву. И все закончилось.
        Жуть неожиданно скрипнула сильнее. Явно удивленно. Мальчишка остановился, глядя на нее. Ящерица, уже не ящерка-подросток, встопорщила гребень на спине. Присела, напрягая мускулы. Влажно хлопнуло - и ее недокрылья медленно раскрылись. Развернулись в длину, став большими и сильными.
        Жуть подпрыгнула на месте, озадаченно косясь на приобретение. Но удивлялась недолго. Морхольд подался вперед, понимая, что увидит. В горле стало сухо, он следил за зверюшкой не отрываясь.
        А та, разбегаясь по песку, почти попала в волну, когда, сильно оттолкнувшись, прыгнула вверх, высоко-высоко. Несколько раз судорожно ударила крыльями, заваливаясь набок, но выправилась. И, успокоившись, взмахнула ими уверенно и ровно, уходя вверх и ловя поток.
        Когда Жуть, закрутившись, пронеслась рядом с лежаком смазанным от скорости пятном, все трое засмеялись. А Морхольд, поймав теплую сильную ладонь, решил задать крайне важный для него вопрос. Пусть и неожиданный.
        - Внимательно слушаю.
        - Ну… я старый солдат и не знаю слов любви…
        - Короче, Склифосовский…
        - Здесь есть священник?
        - Уверовал?
        - Ну… да. Катрин, предлагаю руку и сердце. Как же без венчания.
        - Думаешь, соглашусь?
        Морхольд улыбнулся.
        - А ты не думала о еще одном сыне? И дочке?
        Самара, июнь-ноябрь 2015.
        От автора
        Здравствуйте вам, уважаемые и обожаемые .
        Если вы читаете это, то вы либо дошли до конца истории, либо… дошли до конца истории. Вряд ли кому-то надо читать обращение автора раньше самой книги, так ведь?
        Итак, читатели, крайне благодарен вам за то, что вы добрались именно сюда. Почему? Постараюсь объяснить.
        Книга, которую даже мне стало привычно называть КДСМ, писалась долго. Порой из-за лени, порой из-за недостатка времени, порой из обычного желания выспаться. Но, как бы там ни было, она оказалась написана. От первой и до последней буквы. И написана так, что понравилась мне самому. Пусть и не во всех местах. Но это нормально.
        Книга вышла похожей на пружину. Пружину, старательно сжимаемую самим автором. Пружину, срывающуюся ближе к концу, да так, что остается радоваться отсутствию синяка на лбу. И если уж вы, читатели, добрались до обращения, то сами это понимаете. За это и отдельное спасибо. Большое и человеческое.
        Думаю, что никто не удивится именно такому окончанию одной из веток Дороги стали. Если удивится, то буду рад узнать причины удивления. Потому как мне все показалось крайне логичным и нужным. И, дав возможность читателям увидеть приключения, дал герою возможность отдохнуть. На мой взгляд, он это заслужил.
        Если кто спросит: «А как же остальные? И как, Господи прости, кот?..», отвечу просто: всё должно быть. Окончание истории должно случиться - и для читателей, и для оставшихся героев. Включая, само собой, кота, куда ж без него?
        Если кому-то не хватит в КДСМ хардкора, ожидаемого после Дороги, то… расстроюсь, конечно. Но это выбор автора, что и как подавать, как меняться, что преподносить читателю. Хотя, пусть и субъективно, КДСМ вышла не хуже. Она просто другая. Вместо суровой правды Беды в ней есть приключения. И вера в человечество, пусть ее и не так сильно заметно, как порой хочется кому-то. А те штрихи, что есть в КДСМ, на мой взгляд, как раз и демонстрируют веру в то, что люди смогут многое. Это Россия, ей не привыкать, ей не впервой.
        Именно по этой причине я и постарался показать часть второстепенных персонажей именно такими, как хочется верить. Верить в то, что наши летчики самые безбашенные и грамотные. В то, что наши врачи могут спасать жизни с помощью обычного скальпеля и стакана водки вместо обезболивающего. В то, что военные моряки никогда не превратятся в пьяное стадо, озабоченное только своим свинским проживанием.
        Хотя, конечно, правда жизни такова, что и среди «наших» всегда хватит тех, кто плюнет на человечность и проявит те ее грани, что видеть не хочется. И их в книге тоже хватает, не дадут мне соврать добравшиеся до этих слов.
        Ну и, самое главное.
        Идеи для ВМ-2033 у меня еще есть. Причем такие, что удивили даже меня самого. И повернуться к городу, где живу, стоит. Потому что это интересно. Но все покажет время, само собой. Пока же - огромное тебе спасибо, читатель!
        DIXI.
        notes
        Примечания
        1
        Самка у хищников семейства псовых (волки). Самец, само собой, кобель, а самка - lupus femina.