Юрий Манов
        Тринадцатый апостол, или Господа присяжные заседатели
        -------- Тринадцатый апостол: [сб.] / Юрий Манов. - М: АСТ: ЛЮКС, 2005. - 269, [3] с. - (Звездный лабиринт). Тираж 5000 экз. OCR & Spellchek: Antikwar------- -
        Двенадцать апостолов недалекого будущего.
        Двенадцать "судей Дреддов" России, осатаневшей от террористических акций, криминальных войн, преступлений...
        Они - одновременно и Закон, и палачи, и единственный - последний! - огонек Порядка в кромешном Хаосе.
        Так было - пока среди них не появился Тринадцатый апостол. Единственный, обладающий даром и волей - спасать, защищать и прощать...
        Оглавление
        Глава 7. Шутнички
        Глава 9. Тайная Вечеря
        Глава 10. След крысы
        Глава 11. Кое-что о том свете
        Глава 12. Харон Иванович Харрисон
        Глава 13. Таежный рай
        Глава 14. Отчаяние
        Глава 15. Небесный дар
        Глава 16. Увидеть и умереть
        Глава 17. Пламень небесный
        Глава 18. Побег
        Глава 19. Большой торг
        Глава 20. При полной луне
        Глава 21 .в крысиной норе
        Глава 22. Сияние
        Глава 1
        ПОД СТУК КОЛЕС
        Если бы Семенова спросили, что ему нравится больше всего, он почесал бы явно намечавшуюся лысину и начал бы выбирать: хорошая охота, хорошая рыбалка с друзьями, хороший пикничок с подружками, сауна с продажными девками, хороший футбол. Да мало ли еще хорошего может быть в жизни холостого мужика. Но спроси Семенова, чего он терпеть не может более всего, он, обычно рассудительный тугодум, ответил бы мгновенно, не раздумывая ни секунды: поезда! Поезда он ненавидел искренне, всеми фибрами своей души, до отвращения.
        Нет, его не укачивало и не тошнило, перестук колес ему даже нравился, но в поездах ему постоянно, круглосуточно... хотелось спать. Стоило Семенову просто сесть за совещательный стол на утренней планерке или примоститься у стойки бара в вагоне-ресторане, глаза его сами собой смыкались, и уже через минуту окружающие могли услышать его удовлетворенное посапывание, а то и храп. И потому на прилепившуюся обидную кличку Болотная соня он даже не обижался. А за что обижаться, раз правда?! Вот только почему болотная?
        Семенов ничего не мог с этой напастью поделать. Он, апостол, мент с двадцатилетним стажем, боевой майор ОМОНа, не раз глядевший в глаза смерти, никого и ничего не боявшийся, теперь опасался только одного - заснуть, когда засыпать никак нельзя. Ни кофе, который он глотал ведрами, ни взбадривающие таблетки, ни игривая подруга под бочком на нижней полке в отдельном купе не помогали. Семенов постоянно хотел спать и засыпал при каждом удобном случае, и неудобном тоже. Лишь когда поезд останавливался и Семенов спрыгивал на твердую землю, сонливость как рукой снимало. Он снова становился уверенным в себе, сильным, хитрым и беспощадным апостолом. Жаль только, что за последние два года по "твердой земле" ему походить довелось от силы пару месяцев.
        Семенов несколько раз писал рапорты с просьбой отправить его на Южный фронт, на Кавказ, на границу, на Дальний Восток, к черту на кулички, но добился лишь того, что на станции Зима его вызвали куда надо, где долго и нудно разъясняли сущность понятия "долг", после чего отправили обратно на Поездок. Правда, уже начальником и с майорскими погонами. По возвращении Семенов немедленно напился и впал в двухдневную спячку.
        Врачи на его жалобы лишь недоуменно пожимали плечами - такого "поездного" заболевания в мировой практике еще отмечено не было.
        - Вы, Сергей Михайлович, прямо-таки феномен, - говорил ему бывший медицинский светило профессор Кацмоленбоген, угодивший на Поездок из-за чрезмерной любви к малолетним мальчикам. - Кончится эта заваруха - добро пожаловать ко мне в клинику. На вас можно и "солженицинку" получить. Только когда она, эта "заваруха", кончится...
        Да, действительно, когда? Сначала думали: ну пару месяцев, до выборов. Потом: ну полгода, ну год... А вот уже три года ползут через всю Россию в Сибирь Поездки, и нет им числа, и не видно им конца. Лишь монотонно стучат колесные пары да визжат на перегонах буксы тормозов...
        До сих пор авторство термина "Поездок" ошибочно приписывается бывшему военному коменданту Москвы - генерал-полковнику Краснову. Разумеется, ничего подобного генерал не придумывал и придумать не мог. Старый служака вообще был к творчеству не склонен, да и какое тут творчество, когда приходилось днями и ночами разгребать дерьмо, оставшееся ему от предшественников, превративших комендатуру столицы в кормушку для многочисленных семейств. Тем более и командовать Краснову пришлось недолго: едва успев изолировать от общества те самые семейства, он взлетел на воздух вместе с четвертью столичной градоуправы при открытии памятника "Героям кавказских войн". Накануне церемонии открытия спецслужбы обследовали буквально каждый сантиметр территории вокруг скорбно-героического мемориала в Парке культуры и отдыха имени пролетарского писателя Максима Горького. Но не догадались заглянуть в канализационные люки, под одним из которых была заложена чуть ли не тонна адской смеси на основе селитры плюс десяток проржавевших авиабомб времен Второй чеченской. Заварить заварили, а проверить не догадались...
        В тот же вечер по столице и крупным городам России опять объявили "комендантский час" и прошли "малые зачистки". Народ на улицы выходить опасался, а потому передачу эту видели очень многие. По первому каналу в программе "Эхо пришедшей войны" показали небольшой документальный фильм о боевом пути малоизвестного генерала Скобелева. Поскольку Скобелев всю службу "тянул лямку" по гарнизонам Сибири и Дальнего Востока и на Кавказе был лишь дважды в жизни - еще при СССР, в махачкалинском профилактории безусым лейтенантом и во время Третьей чеченской на инспекции родного Омского ОМОНа, бойкие журналисты почему-то больше говорили о другом Скобелеве - царском белом генерале, герое Кавказской войны. А порой проводили и прямые аналогии.
        Фильм генерала очень разозлил, он потребовал немедленного выделения ему экранного времени (и неожиданно получил его) и, покрасневший от злобы, сообщил, что не допустит спекуляции на имени знаменитого однофамильца, а вполне способен сам заслужить доброе имя у соотечественников. Но тут же поклялся установить памятники Скобелеву на центральных площадях Грозного, Махачкалы и Гудермеса.
        На следующий день многие российские и пара зарубежных TV-каналов показали репортаж о визите Скобелева в Рязань, где он торжественно возлагал скромный букетик полевых цветочков к бюсту белого генерала.
        Говорят, этот сюжет очень понравился президентской семье. Назначенный на следующий же день новым военным комендантом Москвы генерал-майор Скобелев распорядился Парк Горького не восстанавливать, а оборудовать под лагерь и передислоцировать (согнать) сюда НГ (Нежелательных Граждан), ГСР (Граждан Сомнительной Регистрации) и ГПОНП (Граждан, Подвергающихся Опасности по Национальному Признаку) со всех стадионов и спорткомплексов Москвы.
        - У нас чемпионат футбольный начинается, а они все поля загадили. Болельщики волнуются, письма пишут, - сообщил с телеэкранов бравый генерал и продемонстрировал пачку писем якобы от спартаковских фанатов.
        Через неделю, когда к указанным категориям "подлежащих передислоцированию" граждан добавились и БОМЖи (Без Определенного Места Жительства), генералу сообщили, что парк переполнен и возникла угроза эпидемии, Скобелев почесал лысину а-ля Лужков, подошел к карте Российской Федерации во всю стену кабинета, вздохнул и изрек: "Просторы, просторы-то какие! В Сибири богатства несметные! Сибирь по рабочим рукам соскучилась! Что у нас, ПОЕЗДКОВ не хватит?"
        Поскольку новый комендант любил, чтобы все делалось быстро, первый Поездок тронулся в путь тем же вечером. Символично, что его составили в основном из вагонов, пострадавших на железных дорогах Кавказа (пулевые пробоины и дыры от осколков заваривали прямо на ходу). А также добавили вагоны, оставшиеся пригодными от взорванных пассажирских составов в ходе "рельсовой войны".
        Опыт первых Поездков показал, что им необходима очень серьезная охрана и непробиваемые стекла. А еще, учитывая бойкость "пассажиров", неплохо бы иметь под рукой судебную коллегию, чтобы вершить суд да дело, не выходя из вагонов. И поскольку Россия, несмотря на введение Чрезвычайного Положения, оставалась верна принципам демократии, вместе с судьями в путь отправлялись и присяжные заседатели в количестве 12 человек на состав. Наверное, именно из-за этого числа присяжных сразу же окрестили апостолами. Впрочем, насчет этого мнения тоже разошлись. Скорее всего присяжных стали называть из-за букв на шевронах "Адвокатско-Прокурорское отделение при Министерстве юстиции РФ" - сокращенно "АПО".
        В апостолы Семенов попал сразу же после ставропольского госпиталя. Рана плеча оказалась не очень серьезной, а вот контузило его хорошо. Может быть, из-за этого его и тянуло постоянно в сон? Но почему только в поездах?
        Глава 2
        НОВОСТИ ИЗ НУЖНИКА
        Семенов вскочил от истошного визга тормозов и со всего размаху врезался башкой в верхнюю полку. Вдоволь налюбовавшись искрами, брызнувшими из глаз, и еще толком не проснувшись, похлопал по карманам комбинезона, удостоверяясь, что все на месте: "макар" в кобуре на поясе, "бульдог" под мышкой, диктофон в кармане, кодекс, удостоверение, "лопатник" с жетоном и "ксивой" - в другом, баллончики с газом и "электрошок" - в специальных кармашках на бедрах. О'кей! Тут же глянул на светящийся циферблат часов и обматерил себя: "Проспал, урод, опять, заснул!" Слава Богу, вовремя Поездок тормознул. Светящиеся стрелки "командирских" показывали, что до "токовища" осталось чуть больше пяти минут...
        Еще вчера Семенов, проходя по "блатному" вагону Поездка, заметил на стене тамбура условный сигнал: выцарапанный фаллос и звездочку. Это означало: "Есть информация, встреча срочная". По месту расположения звездочки Смирнов понял: Нырок выйдет на связь в условленном месте от десяти сорока до одиннадцати.
        Нырок был мужиком удивительным. В отличие от сексотов, с которыми приходилось работать Семенову и большинство из которых он порой готов был удавить собственными руками, Нырок вызывал у него искреннюю симпатию. Нырок никого не сдавал за деньги, хотя в деньгах постоянно нуждался, он не "велся" за наркотики, хотя кололся и постоянно повышал дозы. Ему не раз предлагали "натурализоваться" и даже стать помощником апостолов, но он лишь щурился и напевал припев из модной нынче песенки:
        Душа бомжа к неволе непривычна И потому - особо симпатична...
        Нырок "работал" с Семеновым уже на третьем Поездке. За это время дважды он предупреждал о бунте, трижды помогал раскрыть убийства, а уж сколько подготовок побегов сдал... Вот и сегодня, судя по величине звездочки, он собирается сообщить, что в Поездке замышляется что-то очень серьезное.
        В туалете, прямо за стеной специально замаскированной каморки, где выжидал Семенов, хлопнула дверь. Пришедший, видимо, очень торопился: послышался скрежет молнии, шорох торопливо сдергиваемых штанов, и тут же мощные раскаты недр организма, сопровождаемые отчаянной вонью, поведали миру об очередном облегчении. Неизвестный мученик желудка оказался мужиком культурным: долго смывал за собой, потом поджег газету и старательно выкуривал запах скверно переваренной пищи.
        Минут через пять дверь снова хлопнула, в раковине заплескалась вода, и Семенов услышал условный стук. Он выждал 20 секунд, дождался повторного сигнала, тут же откинул специальное окошко и сунул Нырку диктофон. Нырок нажал кнопку, теперь любой человек за дверью клозета услышит лишь специфичные звуки испражняющегося организма. Такая вот дерьмовая конспирация...
        Времени на встречу отводилось мало, поэтому разговор был предельно кратким.
        - Привет, Володя, что там за шум?
        - Здрасьте, Сергей Михалыч. Зотовские это, репетируют...
        - Что, побег готовят?
        - Нет, хотят завтра ночью к "венеричкам" податься. Они уголь в тамбуре разобрали и проход прорыли. В следующий "стоп-кран" рванут на блядки.
        - А что "венерички"?
        - Ждут, естественно, гондонов накупили.
        - А Мариванна со Шваброй?
        - Швабра в курсе. Она на Кактуса запала, Мариванну снотворным угостит.
        - Да, Кактус - мужик видный, - не удержался от смеха Семенов, - Швабру (старшую по вагону) с ее наличием отсутствия сисек понять можно. Он-то как на такую "прелесть" соблазнился?
        - Он ради братвы старается - хороший парень, добрый.
        - Ну, значит, ничего серьезного?
        - Конечно, пусть ребята отдохнут, напряжение снимут. Им хорошо - вам спокойнее.
        Это обращение "вам" Семенову совершенно не понравилось. Обычно Нырок отождествлял себя с апостолами и говорил "нам спокойнее". Значит, в Поездке действительно затевается что-то серьезное.
        - Ладно, как там "черные"?
        - Пока тихо сидят. Вчера попытались из "мужицкого" вагона двух бомжей "запрячь" - полы у себя мыть. Но Кривоухов мужиков собрал - отбили бомжей, двум "дагам" морды разбили. Потом их старший - Аскер - приходил разбираться. Смелый, черт, один пришел...
        - На чем порешили?
        - Лавров и Смагин согласились полы и клозеты у "черных" мыть. Но не бесплатно, за пару пачек курева и чая - за одну помывку. И если обижать не будут.
        - Ты, сволочь, надоумил? - спросил Семенов не без восхищения. Нырок скромно улыбнулся.
        Это был очень удачный ход - до сих пор получение информации с "черных" вагонов было практически на нуле. "Подсадку" обитатели "черного" вагона - горячие кавказские парни - вычислили в первый же день, парня едва успели спасти и с заточкой в боку отправили в госпиталь. Апостол "черных" Махмуд Сайдиев ничего поделать не мог, даже его земляк (из соседнего села родом) на задушевных беседах лишь отмалчивался. Но теперь там будет мыть полы Коля Смагин, а он давно работал на апостолов и, несмотря на глуповатый вид и типичную славянскую внешность, обладал феноменальной памятью и знал чуть ли не все языки народов Кавказа.
        - Молодец, что еще?
        - "Блатные" в карты Стрельца проиграли...
        - Что? Стрельцова?!!...
        - Да, и Абрамяна...
        - Кто?!!
        - Середенко с Федькиным двух молодых "развели" в карты. Дочиста обыграли и срок назначили: либо за двое суток долг отдадут, либо апостолов положат, либо "опустят" их.
        - Куда Мартын смотрел? Его что, зря смотрящим поставили?
        - С Мартыном проблемы. Его "зафоршмачить" могут в скором времени. Сам он мужик авторитетный, сильный, но вот дружки у него - говно, пьянь! Тем более Лосев пидором оказался, на полустанке "маляву" с воли подкинули. Вы знаете, Мартын Лося поддерживал, на соседних полках спали... Ну, Лося, конечно, по всем законам "опустили", сам Мартын и "опускал", Лось теперь сортиры чистит, но авторитет-то, сами понимаете, у Мартына того... Вот Середа с Федей и метят на его место...
        - Ладно, спасибо, что предупредил. Кто из молодых проигрался?
        - Зуев из "блатного" и Заболотских из фраеров.
        Семенов сразу постарался вспомнить этих людей. Дело нелегкое: попробуй вспомни, когда их тут - две тысячи, в одинаковые фуфайки одетых. Хотя нет, постой, Заболотских - это лопоухий, прыщавый, с грыжей. У него - шестое купе, боковая полка, третий ярус. Из бывших студентов, на Поездок сдан по заявлению бывшей жены как ГСР, подозревается в мелких кражах и торговле наркотиками. Ну, с ним разберутся быстро. А вот Зуев... Да, с этим посложнее - из питерских бандюков, проходил по мокрому делу. В авторитеты метит. Тут без карцера не обойтись.
        - И еще...
        Семенов напрягся. Он давно изучил Нырка и хорошо знал, что самое важное Нырок оставит на конец разговора.
        - Среди апостолов "крыса" завелась. Лютая "крыса"! Кто - не спрашивайте, не знаю, но "крыса" есть!
        Семенов вздрогнул, он ожидал чего угодно, но только не этого! Апостолы потому и апостолы, что безгрешны. Нет, конечно, и они порой допускали небольшие служебные нарушения, как то: смотрели сквозь пальцы на незаконный пронос спиртного и наличных денег в Поездок, внеочередное отоваривание на редких станциях, несоблюдение комендантского часа - ведь у пассажиров Поездка тоже были дни рождения, а то и свадьбы, возникающие по причине опять же незаконных проникновений в женские вагоны (причем семьи порой получались на редкость крепкими). Но "крысой" апостол быть не мог. Апостолов тщательно отбирали, апостолы давали клятву, все апостолы окрещены кровью...
        - Ты уверен? - тихо спросил Семенов.
        Нырок лишь кивнул.
        - Ладно, спасибо, что предупредил. Разберемся. Слушай, откуда столько наркоты в Поездке?
        Нырок лишь пожал плечами, мол, думай сам.
        В это время в коридоре загрохотали сапожищи, в дверь стукнули прикладом. Голос с явно хохляцким акцентом поторопил: "Хватит срать, полчаса до "комендантского".
        - Да пошел ты! - скучным голосом ответил Нырок и тут же быстро зашептал в окошко: - Сергей Михалыч, как бы мне отдохнуть?
        - К Вальке небось пойдешь?
        - К ней, конечно!
        - Ладно, вот держи пропуск, Сучилиной подписанный. Вроде как премия за ремонт батареи в четвертом вагоне. Подотрешь фамилию - пройдешь. Еще вот гостинчик. - Семенов протянул завернутый в газету плоский пакет.
        Нырок вопросительно глянул на подарок.
        - Бери, бери, там все, что надо, - сказал Семенов. - Но смотри, в последний раз. Лучше я тебе деньгами подкину, раз Поездок от наркоты ломится...
        Нырок промолчал, вернул диктофон, тщательно упрятал пакет под курткой. Дождавшись, когда Семенов захлопнет окошко, спустил воду в унитазе и бесшумно выскользнул за дверь. Через минуту в сортир кто-то ввалился. И, судя по топоту сапог, - не один.
        - Ну че ты там возишься, давай быстрее, - прогудел кто-то басом.
        - Вась, ну может, эта... не будем? - неуверенно возразил фальцет. - Я бы тебе, эта... во вторник все вернул бы.
        - Слышь, - решительно заявил бас, - я те ща всю морду разобью. Не хрена было играть, раз отдавать нечем... Давай скорей, а то до "комендантки" не успеем.
        За стенкой раздались характерные звуки гомосексуального акта. Судя по тому, что не только "бас" удовлетворенно покрякивал, но и "фальцет" постанывал не без страсти - насилия здесь не наблюдалось. Видать, не впервой пацан расплачивался задницей за карточный долг.
        "Фу, какая гадость", - подумал Семенов.
        НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ: Автор просит прощения за обилие жаргона и полунормативный текст в предыдущей главе. Но фактически Поездки - это передвижные следственные изоляторы, а потому и порядки здесь тюремные, со всеми вытекающими последствиями. И как вы, наверное, поняли, Нырок, Швабра, Кактус - прозвища, клички (кстати, все фамилии, прозвища и клички в повести изменены, любые совпадения случайны).
        Глава 3
        УСАТЫЙ ОРАКУЛ
        В "цыганском" вагоне было, как обычно, шумно: звенела гитара, дюжина красоток в пестрых юбках собралась в одном из купе и пела жалобно что-то, то ли о любви, то ли о свободе и цыганском счастье. По проходу бегало два десятка чумазых ребятишек в дорогих, но очень грязных комбинезончиках.
        Один из карапузов подошел к Семенову и привычно затянул:
        - Дяденька, я три дня не кушал, дайте на хлебушек...
        Семенов усмехнулся, протянул цыганенку конфетку в ярком фантике, потрепал его по шевелюре и поздоровался с вышедшим из купе бароном:
        - Рад видеть вас, Сергей!
        Барон крепко пожал апостолу руку, коренастый красавец в шикарной красной рубахе и с золотой серьгой в ухе.
        - Давно что-то к нам не захаживали.
        - Так, все дела...
        - Да, все у вас, апостолов, дела. Беспокойный вы народ. Нет бы зайти к нам, посидеть, отдохнуть, песен попеть. Таких певиц, Сергей, в России еще вряд ли сыщешь.
        Барон говорил правду, этим Поездком на восток отправлялся семейный фольклорный ансамбль, по существу - целый цыганский табор. Обвинительное заключение по делу фольклорного ансамбля "Степные звезды" было весьма расплывчатым, цыганам вменялось, что во время элитных концертов они "занимались сбором и обработкой информации для дальнейшей перепродажи ее коммерческим и прочим структурам". Семенов не совсем понял, что значит "прочим структурам", но на предписании стояла собственноручная виза коменданта Москвы, так что оставалось только догадываться, что творили эти ромалы во время презентаций и особенно после них, когда фирмачи расслаблялись и начинали болтать языками. Но скорее всего дело было даже не в этом, а в одной-единственной цыганке - Розе Алмазовой. Кстати, именно ее и приказал выдворить из столицы столичный комендант, а остальная семья поехала за Урал добровольно.
        Семенов отодвинул дверь купе и встал на пороге.
        - Опять нарушаем, Роза Петровна?
        Пожилая усатая цыганка сидела с ногами на нижней полке и вязала. Она увидела апостола, приветливо ему улыбнулась, но занятия своего не бросила. В принципе она ничего не нарушала, но в предписании было особо подчеркнуто, что "Роза Петровна Алмазова ни во время следования на место нового жительства, ни на самом месте не должна иметь никаких привилегий". И ее поселили в обычное купе с пятью соседями. Где ночевали ее соседи, оставалось непонятным; вопреки предписанию Роза ехала в купе одна, иногда приглашая в гости барона и кого-нибудь из приближенных.
        - Где же ваши соседки? - стараясь оставаться серьезным, спросил Семенов.
        Роза, чье лицо еще сохраняло следы былой красоты, улыбнулась, пошевелила гренадерскими усами и пожала плечами:
        - А бог их знает... Может, попеть пошли...
        Семенов без приглашения уселся на соседнюю полку, застеленную шелковым одеялом, огляделся. Да, любила Роза Петровна комфорт: бархатные портьеры на вагонном окне, шитые золотом подушки, на столе очень дорогой кофейный сервиз, стереосистема самой последней модели. На стенах фотографии в рамочках, на них Роза в компании с довольно известными людьми, Семенов узнал известного российского теннисного тренера, жену последнего генсека, нынешнего министра по финансам, олигарха-газовика. А с одним партийным вожаком Роза сидела в обнимку в весьма фривольной позе, еще молодая, без усов.
        - Замуж мне предлагал идти, - спокойно объяснила Роза, перехватив взгляд Семенова, - горы золотые обещал. Я ему говорю: "Сделаешь в России республику цыганскую, тогда пойду". Он пообещал, говорит, мол, вот стану президентом... А я ему и отвечаю: вот когда станешь... Хороший был человек, веселый, только печать на нем лежала, знала я, что не жилец он, потому и любила искренне. Но любовь наша тайная была, не хотела я, чтобы у него из-за цыганки проблемы были. Эта фотография - она всего одна на свете. Это нас его телохранитель сфотографировал, подкупленный. Его потом очень наказали, а пленку хотели засветить, только я не дала, пусть хоть какая-то память о нем останется.
        Семенов представил, как "наказали" провинившегося телохранителя, и поежился.
        - А здесь я уже старая, усатая, с женой президента, - продолжала Роза. - Она ко мне часто приезжала, советовалась, спрашивала. Хорошая женщина была, добрая. Очень она за народ переживала. Я ей говорю, мол, ты о себе подумай, спроси меня чего-нибудь, а она все о политике...
        - Послушайте, Роза Петровна, а вот эти...
        - Ты хочешь спросить про усы? Спрашивай, не стесняйся. Я же уже бабка давно, старуха. С усами или без, какая разница, мужчины давно на меня не заглядываются. По молодости - это да, брила тайком, обесцвечивала, даже на эпиляцию ходила с уколами. Но только сбрею усы, чувствую, сила моя уже не та. Моя мать так и говорила, ты, мол, выбери, что для тебя важнее, мужики или дар твой. Она по молодости тоже такая шалунья была, с дочкой Брежнева на короткой ноге, к Андропову на беседы ездила. Так-то!
        Семенов и раньше слышал кое-что о Розе Алмазовой. Известная была гадалка среди жен видных политиков и в столичном бомонде. В очередь к ней на прием за месяц записывались, только за одну беседу по штуке баксов отваливали, а уж за гадание или снятие сглаза, порчи - по особому тарифу.
        Цыганка редко ошибалась в определении прошлого - настоящего - будущего. Еще бы, на нее работала целая сеть осведомителей, психологов, аналитиков. Схема была стандартная: приезжает к ней на прием жена крупного политика или олигарха, с проблемами, естественно. А какие у них проблемы? Либо муж охладел и на службе все чаще задерживается, с секретаршами молодыми до поздней ночи работает, либо покой потерял оттого, что конкуренты его одолевают. В ожидании приема сидят они в шикарном зале с напитками и фонтаном, с холуями предупредительными, а рядом такие же женщины обеспокоенные. Ну как тут не поделиться женским горем? Разумеется, все откровения пишутся на пленку, тут же в ход идут секретные и очень полные досье, тут же подключаются психологи, аналитики, и к приему Роза была готова обычно во всеоружии.
        Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что и сама Роза обладала неким даром...
        Но дар - даром, однако и он не уберег Розу от гнева сильных мира сего, а может, просто где-то ошиблась она и влезла в игру, куда простым смертным вход заказан...
        - Вижу, что не просто так ты пришел ко мне, апостол. Что-то гложет тебя, верно? Хочешь, погадаю?
        - Куда уж мне, - улыбнулся Семенов. - У тебя, я слышал, один прием на штуку баксов тянет.
        - Бывало и больше! - не осталась в долгу старуха. - Но хорошим людям иногда хочется помочь бесплатно.
        - Иногда?
        - Да, иногда. Знаете, Сергей, жизнь - странная штука и многому учит. К примеру, тому, что некоторым хорошим людям лучше не знать своего будущего. Вот была у меня одна знакомая певица, да ты ее наверняка слышал. У нее гениальность на лице была написана, голос ангельский, все данные оперной певицы, звезды оперы, понимаете? Я видела ее в ослепительном платье на сцене "Ла Скала" и сотни букетов, летящих к ее ногам. Но перед этим я видела годы учебы в консерватории, изнурительные занятия и репетиции, общагу с обшарпанными стенами, учителей-изуверов, сутолоку метро и неоплаченные счета за телефон.
        Но девочка решила по-другому: ей очень понравился финал моих видений, но совершенно не заинтересовал путь, к этому ведущий. Она решила изменить свою судьбу, и она сделала это. Ее клипы крутили по всем телеканалам, ей вручали премии, какие-то граммофоны, гастроли, концерты на стадионах. Она мне как-то позвонила пьяная совсем и сказала, что, мол, старая грымза, ошиблась ты. Где же твоя судьба? Никакого метро и обшарпанной общаги, никаких занятий, езжу в собственном "мерсе"...
        Но судьбу не обманешь, судьба жестоко мстит человеку, решившему пойти против нее. Через год она умерла, ширнулась со своим волосатым барабанщиком и выбросилась из окна шикарной квартиры на Калининском. У меня на автоответчике ее последний звонок, она плакала, что никогда не будет петь на сцене "Ла Скала"...
        Роза сбилась с петли, ойкнула и принялась исправлять вязанье.
        Семенов собрался было встать, чтобы уйти, но что-то его остановило.
        - Но вы, Сергей, человек хороший, - продолжила Роза, словно не заметив семеновского движения. - Вы действительно живете не для себя, это же сразу видно. Чем-то этим вы похожи на цыгана. Да-да, не удивляйтесь, настоящий цыган живет не для себя, а для семьи, и только в семье он счастлив по-настоящему. Смеетесь? А зря... Сейчас я вижу, что вас что-то мучит. Давайте я попробую вам помочь. Вон, возьмите колоду карт. Нет, новую, из коробки. Перемешайте тщательно, ну, не ленитесь, Сергей, еще помешайте. Теперь сдвиньте и разложите на две части.
        Цыганка отложила вязанье, взялась за карты, разложила, задумалась.
        - Да, дела... Впервые такой расклад вижу, как туз-то пиковый лег. В общем, так, о прошлом я тебе говорить не буду, сам его знаешь. О жене бывшей думать забудь. Знаю, что любишь ты ее до сих пор, но не помощница она тебе в той обузе, что взвалил ты на себя сам. Будет тебе письмо от нее, которого ты так ждешь, но не порадует оно тебя. Другая тебя любовь ждет, Сереженька, сладкая и горькая одновременно и очень короткая. Испытания тебя ждут великие, ой, жуткие испытания и люди недобрые. Вон, смотри, как разлеглось-то. Справа-то все красное, а слева чернота непроглядная. Значит, определен твой путь в борьбе между злом и добром, и не ошибиться бы тебе, не принять бы зло за добро и наоборот. Но вот туз этот меня беспокоит, не так как-то он лег. Давай-ка, Сереженька, я тебе по руке погадаю.
        Цыганка взяла Семенова за руку, надела очки, нахмурилась.
        - Вот что, Сереженька, когда придет минута отчаяния, не торопись и побереги последний патрон для врага...
        - А как же сны мои? - спросил Семенов. - И болезнь моя поездная?
        - Никакой болезни я у тебя не вижу, - спокойно ответила Роза, вновь берясь за вязанье. - Что касаемо снов... Иногда в снах мы видим не только прошлое, но и будущее. Но честно говоря, я в них плохо разбираюсь, на-ка, почитай сам...
        Семенов вышел из купе, держа под мышкой две книги: сонник в дешевом издании со скорпионом на обложке и "Теорию сна" Зигмунда Фрейда.
        Глава 4
        МАЛАЯ ЗАЧИСТКА
        Пила так и умер, улыбаясь. Может быть, это и справедливо, что на тот свет он отправился со своей совершенно идиотской косой улыбкой, от которой прямо-таки бесилось полковое начальство на построениях. С улыбкой его и схоронили, после того как в жестком бою пуля-дура пробила истертый камуфляж, пропахший потом "тельник", широкую грудь, украшенную наколкой "Русский легион" на фоне парашютного купола, и горячее сердце сержанта Пилющенко.
        Он умер мгновенно, и наверное, даже не почувствовал боли. По крайней мере рядовой Бардин клялся, что палец мертвого Пилы еще с полминуты давил на гашетку пулемета, не давая "духам" высунуться ни на секунду. И вроде бы мертвый Пила даже кого-то убил...
        А вот его лучшему другу Самохе - старшему прапорщику Самохину - не повезло. Он, раненный в живот осколком, умирал долго и мучительно. Санинструктор кое-как затолкал самохинские кишки обратно в рану и вколол ему тройную дозу морфина, но и это не помогло. Самоха орал и стонал еще часа полтора после того, как "духи" отступили. И им, наверное, тоже было не по себе от жутких воплей. По крайней мере на штурм этой ночью они не пошли. Поэтому ребят хоронили относительно спокойно, здесь же, во дворе школы.
        - Прощайте, товарищи! - начал траурную речь старлей Лоридзе над тремя свежими холмиками. - Дрались вы честно, погибли, как герои! Сегодня мы не можем поставить вам памятник, даже на салют патронов у нас маловато. Но клянусь, все мы клянемся: добьем эту нечисть, поставим вам памятник. Монумент поставим! Школу эту вашим именем назовем. Спите спокойно...
        И уже глубокой ночью, когда взвод, вернее то, что осталось от взвода разведчиков ОМОНа, заснул впервые за три дня, Семенов с Бардиным в свете полной луны потихоньку срыли холмики и завалили могилы щебнем и песком. "Духи" в последнее время все чаще глумились над трупами "федералов", не брезгуя разрывать свежие могилы.
        Закончив работу, Бардин вдруг уселся на одну из парт, которыми омоновцы перегородили ворота школьного двора, и заплакал. Он рыдал, размазывая слезы по грязным щекам, рыдал взахлеб, не стесняясь Семенова.
        - Пойдем, Семен, - сказал Семенов. - Выспаться надо, завтра нам воевать еще...
        - Спасибо, - всхлипнул Бардин. - Спасибо, товарищ старший лейтенант, что имя мое помните.
        - А как же, мы ж с тобой почти тезки, - попытался пошутить Семенов.
        - Да, тезки... Мамке моей отпишите, мол, служил, воевал достойно. Ей это надо, она в деревне всем письмо покажет, ей тогда сельсовет поможет. Дрова, картошка, комбикорм... Что плакал - не пишите...
        - Да ладно тебе, сам напишешь...
        - Нет, командир, не напишу. Убьют меня, завтра убьют. Я знаю. Вы жить будете долго, а меня убьют.
        Больше Бардин ничего не сказал. Встал, утерся рукавом и пошел в школу спать.
        И на самом деле рядовой Семен Васильевич Бардин следующим утром геройски погиб. Правда, ничего героического в его гибели не было: он тащил на чердак патроны к пулемету, когда "духи" ввалили по крыше из базуки.
        Бардина придавило лестничным перекрытием, и последнее, что Семенов помнит, - его широко открытые голубые глаза. Нереально голубые...
        Семенов проснулся от писка будильника. Отечественное изобретение - конверсионная техника: пищит тихо, но ужасно противно. До блевотины противно, как комар над ухом. Хрен проспишь! Да еще сон этот... Семенов вообще-то мало видел снов, но если ему что-то и снилось в последнее время, так именно эти голубые глаза Бардина. И еще Гурам. Да, наверное, именно из-за Гурама Семенов так кричал во сне. Гурама он не забудет никогда...
        * * *
        Можно сказать, что им - разведвзводу ОМОНа - еще повезло. Вместе с отрядом местной милиции по наводке они проводили зачистку в крохотном горном селе. Таких сел Семенов в жизни еще не видел, деревушка - как на картинке: на фоне величественных гор в тумане, домики беленькие, маленькие, речушка прозрачная журчит.
        "Духами" там и не пахло, местные охотно сдали с десяток ржавых винтовок
43-го года выпуска, долго благодарили за коробку подаренных охотничьих патронов, староста - забавный такой старичок в шароварах - показал место, где торчала стабилизатором в небо здоровенная авиабомба, неизвестно откуда сюда свалившаяся. На винтовки составили акт и подорвали их вместе с бомбой.
        По идее, на базу можно было выехать еще днем, но Лоридзе, мать его, расчувствовался, село свое, горы свои вспомнил. Вечерком БТРом выволокли из речушки застрявший неделю назад "Беларусь", выпили с местными молодого вина под барашка, песен попели.
        Возвращались в хорошем настроении. С ментами тамошними, прощаясь, чуть ли не обнимались - классные парни! Спустились в долину и уже предвкушали хороший отдых на базе, когда услышали выстрелы. На окраине поселка с чудным названием "Винсовхоз №3" стреляли.
        Очередями стреляли... Там, во дворе небольшого дома, гуляли свадьбу. Человек сорок лихих джигитов пуляли в ночное небо, как в копеечку, из "калашей" и "М-16". За жениха и невесту.
        Да, это на диване лежа легко рассуждать о чьем-то воинском долге, о том, что вы налоги на армию, милицию платите. Вас бы тогда на наше место, вас бы на броню. И в глаза бы старлею нашему вам тогда бы заглянуть. Ведь не было приказа по "Винсовхозу №3". Зачистку мы сделали? Сделали! Значит, можно идти на базу. Тихо, спокойно идти. Но Лоридзе поступил, как и должен был поступить старлей ОМОНа на боевом задании.
        Двор потихоньку окружили. На переговоры послали Эдиева. У него дед из черкесов, так что язык и горские обычаи он знал хорошо.
        - Эдик, братан, - наставлял Лоридзе, - ты - гость, тебя не тронут. Объясни, мы не хотим портить им праздник. Пусть гуляют сколько хотят, но пусть сдадут автоматическое оружие. Понимаешь? Только автоматическое, ну и базуки, конечно. Потихоньку сдадут, мы акт составим и сразу же уедем. Пусть ружья себе оставят и палят сколько вздумается...
        Семенов хорошо помнит, как Эдиев вошел во двор, поклонился старикам, с их разрешения поздравил молодых, выпил вина. Как его усадили за стол напротив стариков, как он начал говорить...
        Кто именно ударил Эдиева в спину, Семенов не заметил, лишь увидел, как тот медленно заваливается лицом в стол и какой-то лихой джигит, потрясая саблей, пытается отделить голову сержанта от тела. Семенов точно помнит, что команды "Огонь" не было, но через секунду весь двор дома осветился вспышками: оттуда палили напропалую, во все стороны.
        Конечно, это была ошибка. Если бы джигиты пошли на прорыв, шанс у них оставался, а так фактически они оказались в ловушке. Несмотря на темноту, каждая цель была как на ладони. Особенно постарался Пилющенко: озверело улыбаясь, он с крыши соседнего сарая поливал с "гаврилы" (так Пила окрестил свой пулеметище) "хорошо простреливаемую площадь", и уже через пять минут двор, где гуляла свадьба, стал похож на филиал морга.
        Когда стих последний выстрел, все услышали, как Лоридзе, зажмурив глаза, сжав кулаки, дико орет: "Отставить, отставить, отставить!" И так много раз, и так до бесконечности. Его так и загрузили в машину орущего.
        Двор "зачистили", оружие собрали, раненых перевязали. Эдиева пришлось грузить в машину по частям: голову его еле-еле нашли. Почему-то ее обнаружили под полой пиджака у продырявленного пулеметной очередью жениха...
        Они отступали, огрызаясь очередями во все стороны. Казалось, что в каждом доме этого поселка сидело по десятку "духов". (Наверное, так оно и было на самом деле). Поначалу Лоридзе приказал окопаться у моста, но когда "духи" подбили оба БТРа и вышли им в тыл, пришлось бегом отступать к школе. Вот здесь им действительно повезло. Оказалось, что школу кто-то уже давно готовил под огневую точку, так что для обороны она была просто идеальным вариантом.
        Омоновцы отбили семь штурмов и держались трое суток, пока "духи" не подогнали танки. Один из них умудрился поджечь сержант Бондаренко, а вот второй расстрелял школу с остатком взвода практически в упор. После чего "духи" пошли врукопашную. Резня была страшная, но Семенов этого уже не помнил, его контузило взрывом, и в плен он попал, будучи без сознания.
        Глава 5
        В ЯМЕ
        Семенов так и не понял, почему и за что Гурам выбрал именно его. Может, за офицерские погоны? Да, скорее всего.
        Их, четверых выживших омоновцев, бросили в яму, где уже "куковали" трое местных ментов. Вид у них был просто ужасный, лупили их ежедневно, по нескольку раз, еды не давали вовсе. Милиционеры всю дорогу отмалчивались, лишь однажды один из них снял с руки часы и протянул Семенову: "Возьми, командир, нам все равно хана". И он выразительно провел рукой по шее.
        На следующее утро к ним добавился еще один "сосед" - староста соседнего села. Весь день он просидел в углу ямы, а ночью подполз к Семенову и зашептал: "Я тебя помню, командир, ваш отряд у нас зимой еще стоял. Ты - справедливый, хороший, ты - воин настоящий, не то что эти шакалы. Меня завтра отпустят - братья выкуп собрали. Что хочешь вашим передать?"
        Семенов постарался вспомнить старика, но не смог. Сколько их было - сел, деревень, аулов и поселков - за этот год "локального конфликта".
        - Что передать? А где они, наши? Что вообще в округе творится, откуда "духов" здесь столько? Мы вроде в мирной зоне были?
        - Да, были в мирной зоне, теперь здесь опять война, командир. К "воинам Аллаха" много помощи пришло, наемников много, пуштуны из Афганистана пришли, ваххабиты недобитые. У ваших потерь много, "духи" вашим в тыл ударили.
        - Я-то и смотрю, шапки у них какие-то странные. Значит, с Афгана?
        - Да, с Афгана, ваххабиты. Злые все, жалости не знают. Говорят о милости Аллаха, а сами с живых людей кожу снимают. Меня сжечь живьем хотели, но люди из села не дали, братья не дали - обещали выкуп собрать. Вам хуже - вас мучить будут. А если местным отдадут - убьют сразу. Вы обычаи нарушили, на свадьбе гостей убили.
        - Мы защищались, они первые нашего убили, голову ему отрезали.
        - Э-э-э-э-э, кто вас слушать будет? Зачем пошли на свадьбу, зачем людям праздник испортили? Так что вашим передать?
        - Так и передай, сидим в яме, все четверо раненых. Бежать отсюда можно? Вот и скажешь - сбежать нельзя.
        Старик пожал плечами и отполз в угол. Утром его на самом деле увезли, а днем приехал Гурам.
        Семенов даже если бы и захотел, никогда не смог бы забыть этого дня. Гурам, здоровенный бородатый мужик в камуфляже, заглянул к ним в яму. Почему-то он сразу посмотрел именно на Семенова и даже как будто подмигнул. Потом, насвистывая, расстегнул ширинку и стал обстоятельно мочиться на местных милиционеров. Справив малую нужду, гортанно что-то прокричал. Решетку над ямой подняли и омоновцев выволокли наверх. Дулом автомата их подтолкнули в сторону дома, который, видимо, был штабом. На "беседу" заводили по очереди, Квачев и Полянских вышли сами. Бондаренко, всего в крови, выволокли за ноги и бросили в пыль. Семенова позвали последним.
        В комнате сидели двое "духов" в зеленых чалмах - "гвардия Пророка". За столом Гурам, опять же насвистывая, возился с видеокамерой. Установив ее на штатив и нажав "пуск", он широко улыбнулся и предложил на чистом русском:
        - Ну, давай, командир, садись и рассказывай о своих подвигах. Давай-давай, не стесняйся. Телезвезду из тебя делать будем, весь мир тебя увидит. Курить хочешь? На, держи сигарету и рассказывай. Особо не части, но и не затягивай, нам еще "натуру" снимать.
        Семенов присел на табуретку, глубоко затянулся. Неторопливо представился и начал рассказывать. Про зачистку, про свадьбу, про оружие, про Эдиева.
        - Э-э-э-э-э, командир, постой, постой. Зачем врешь, да? Какой такой Эдиев-Мудиев, какая голова, какие автоматы? Не было автоматов, с ружей стреляли, да?!! Традиция у народа нашего такая, на свадьбах стрелять. А автоматов не было... Все, кто жив на свадьбе остался, в один голос говорят - вы первые стрелять начали. Давай-ка снова запишем, только всю правду.
        Семенов пожал плечами и повторил все, как было.
        - Стоп, стоп, командир. Так дело не пойдет. - Гурам выключил камеру, задумчиво почесал нос, подошел к Семенову. - Будь добр, встань на минутку, табуретка понадобилась.
        Он бил его долго, но как-то без злобы, словно выполнял утомительную, но необходимую работу. Чувствовалось, что с табуреткой он обращаться умеет мастерски, видно, не впервой.
        Семенов очнулся уже на улице, когда на него выплеснули ведро воды. Перед ним на корточках сидел Гурам.
        - Что, командир, пришел в себя? Зря ты упрямишься. Вон смотри, боец твой всю правду рассказал. Мы правду любим, мы ему врача привезли.
        На пороге дома сидел ефрейтор Квачев, молоденький фельдшер в грязноватом белом халате старательно забинтовывал ему ногу.
        - Так как, правду будем говорить или опять тебе свидание с табуреткой устроить?
        Семенов сплюнул зубное крошево, утер кровь, с трудом приподнявшись, сел.
        - Я все сказал, добавить мне нечего. А этот... боец - Бог ему судья.
        - Да, трудный случай, но будем работать, - изрек Гурам. - Ладно, командир, собирайся, поедем на "натурные съемки".
        Их всех четверых погрузили на раздолбанную телегу, и унылая кляча потянула ее по дороге.
        Вой и плач слышался уже задолго до того, как они подъехали к дому, где проходила свадьба. Гурам подкатил на джипе, и с машины тут же соскочило полдюжины вооруженных боевиков. Они быстро окружили телегу.
        - Почетный караул, для вашей же безопасности! - улыбнулся Гурам. - Видите, как мы о вас беспокоимся. Ну, давайте быстрее, а то для кино мало света будет.
        Они продирались, как сквозь строй; женщины, и молодые и старухи, с диким воем тянулись к ним скрюченными пальцами, пытались рвать за волосы, ударить палками...
        Около самого дома, стены которого были буквально изрешечены пулями и осколками, на столе стояли портреты в траурных рамках. "Больше двадцати, - прикинул Семенов. - Славно мы поработали".
        Он уже смирился с тем, что их сейчас убьют, что надежды на спасение никакой. Но страха он не чувствовал. Не было страха. Сожаление, что так рано придется умереть, было. Маму было жалко, сестренку.
        - Слышь, старшой, - толкнул его сзади Квачев. - Гляди - американцы! Может, еще выкарабкаемся?
        На самом деле - в глубине двора стоял минивэн с буквами "ВВС" на борту. Сексапильная дама в джинсовом комбинезончике позировала перед бородатым верзилой с камерой и бойко тараторила в микрофон на английском.
        - Давай, выкарабкивайся, - хохотнул подошедший Гурам. - Ну, воины, зарабатывайте себе жизнь.
        Квачеву и Полянских развязали руки. Они старались изо всех сил, подробно рассказали перед камерой, как злые командиры заставляли расстреливать мирную свадьбу, жестикулировали.
        Настала очередь Бондаренко. Он мотнул головой, как от удара, и от души прошелся трехэтажным матом прямо в камеру. Гурам ухмыльнулся и, приобняв его за плечи, повел к стене, что-то шепча на ухо.
        - Прощай, командир, - только успел крикнуть Бондаренко. - Не поминай лихом, жаль, что...
        Гурам не дал ему договорить. Одним движением он выхватил кинжал и перерезал сержанту горло, еле-еле успел отпрыгнуть, чтобы кровь не брызнула ему на куртку.
        - Эй, мистер, ноу тиви, это не для съемок! - замахал Гурам рукой оператору, метнувшемуся было к нему с камерой. И, уже подойдя к Семенову, добавил: - Это, лейтенант, для души. Ну, командир, теперь твоя очередь. Что решил? Будешь рассказывать?
        - Гнида ты! - сплюнул Семенов.
        - Зря ты так, - с обидой в голосе сказал Гурам, пряча кинжал в ножны. - Легкая смерть, достойная настоящего мужчины. Сейчас сам убедишься...
        Семенов не любил слабых людей. Но сейчас он не обвинял Квача и Полянских, пытающихся спасти свои жизни, а просто жалел их. Через минуту ему пришлось их пожалеть по-настоящему. Оператор кончил снимать и, забравшись на крышу машины, установил камеру на штатив. Махнул рукой, крикнул: "Реди!" Как по команде боевики, окружавшие Квача и Полянских и сдерживающие толпу голосящих женщин, сделали шаг назад. Толпа ломанулась... Милиционеров буквально растерзали, разорвали на куски, оператор на крыше машины удовлетворенно крякнул.
        - Не дергайся, лейтенант, - со смешком сказал Гурам. - Что поделать, народный гнев. Страшная смерть, конечно, но... не люблю слабых людей...
        - А меня как убивать будешь?
        - Что-нибудь придумаем. Но ты мне пока нужен...
        Глава 6
        БДЕНИЯ
        Будильник завизжал контуженным комаром. Мерзко завизжал. Отечественные часы с будильником - это вам не японские недомерки! Наши - здоровенная такая блямба на запястье, мощные и надежные. Ударь молотком - хоть бы хны, танком переедь, все равно будут пищать и визжать, пока не проснешься. Оборонная техника, хоть что-то мы с космоса поимели!
        Семенов был рад проснуться. Спать и видеть такие сны, извините, не заказывали!
        Стрелки часов показывали 23.30 по местному времени - до ночной планерки оставалось полчаса. Ну что ж, есть время помыть морду и обозреть контингент.
        Семенов любил гулять по Поездку. Для новеньких такая же прогулка была чем-то вроде ходьбы по канату над пропастью с ненадежной страховкой - не дай боже оступиться! Слишком буйный контингент Поездка не давал расслабляться: если молоденький лейтенант - выпускник школы правоведения, только что втиснувшийся в офицерский китель, гордо входил в плацкартный вагон Поездка, набитый жуликами, мошенниками, карточными шулерами, карманниками, бомжами и прочим человеческим отребьем, то к следующему тамбуру он мог добраться в совершенно плачевном виде. И летеха даже не сообразит, куда из его карманов делись документы, "лопатник", фотографии любимой девушки, когда с него умудрились срезать погоны, шевроны и прочую властную атрибутику.
        Он будет метаться, грозить, орать и требовать обратно свой офицерский кортик (огнестрельного оружия апостолы новичкам не выдавали). В ответ в лицо ему будут ржать мерзкие, похабные рожи.
        Но стоит появиться кому-нибудь из апостолов... Сразу же в вагоне наступает тишина, сразу же откуда-то, словно из вакуума, падает в вагонный проход пропавший кортик. Потому что с апостолами не шутили, апостолы - они шутки со стороны контингента вообще плохо понимали. Любую каверзу в свой адрес они воспринимали как смертельную обиду. И тут же карали. Поэтому с апостолами старались не шутить. Апостолы не искали смерти, но и не боялись ее. Может быть, именно за это апостолов так боялись и так ненавидели.
        Семенов был лучшим из апостолов. Он проходил по вагонам Поездка даже ночью без охраны, насвистывая, засунув руки в карманы камуфляжа, только иногда останавливаясь у какого-нибудь зарешеченного купе. При его приближении бывалые барыги прятали под матрас карты и прикидывались спящими, отпетые урки прекращали свои толковища и укрывались с головой казенными одеялами, горячие кавказские парни, заслышав его характерную походку, чинно укладывались на свои места здоровенными клювами к потолку.
        У Семенова не было надобности в охране. Каждое его слово в Поездке приравнивалось к закону: он мог ненароком объявить зазевавшимся картежникам по трое суток карцера. Стопроцентно - поутру они поплетутся в предпоследний вагон для отбытия наказания. Так же спокойно он объявлял зачуханному салаге, усердно драящему сортир, "премиал" за добросовестность. На следующий день отмытый добела и пышущий дешевым одеколоном юнец робко переступал тамбур "девичьего" вагона и в течение трех суток познавал, что такое настоящая девичья тоска по искренней любви.
        Даже по "столыпинским" вагонам, набитым подстатейными ублюдками самых разных мастей, Семенов ходил без охраны. Он не боялся их. Он их презирал. И они чувствовали это презрение, а потому ненавидели и боялись его еще больше, чем просто мента - "кума". Ненавидели, но боялись даже пискнуть.
        У Семенова был свой "церемониал" для этого контингента. "Церемониал" стал традицией с первого семеновского Поездка. Тогда в него, еще не долечившегося контуженного мента в новеньких капитанских погонах, из-за решетки "столыпинского" швырнули шматком "ячки", ячневой каши - продукта очень полезного для беременных женщин, но совершенно неприемлемого для мужских желудков. Швырнули очень метко - заляпав не только физиономию, но и новенький уставной мундир.
        Трое здоровенных мордоворотов-сержантов ломанулись было с дубинками в камеру, дабы наказать наглеца, но Семенов остановил их. Он молча снял китель, очень осторожно, стараясь не зацепить золотых погон, очистил его, аккуратно сложил и передал охраннику. Дождавшись, пока гогот контингента стихнет, Семенов вполголоса спросил: "А кто тут "верха держит? Поговорить бы".
        В вагоне "верха держал" Шавкат - очень похожий на борца и бывшего народного депутата Карелина здоровенный зататуированный мужик с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами. Он в емких, но содержательных выражениях объяснил Семенову, что отказывается наказать "кашебросальцев" по той самой причине, что "подобных ментов видел на причинном месте".
        - Тогда ответишь ты, - спокойно проговорил Семенов и приказал вертухаям выпустить горячего парня из клетки.
        Семенов убил его очень быстро. Даже как-то против воли гуманно. Дождался неумелого широкого замаха, рывком ушел вниз и встретил боковым ударом ребра ладони в шею, потом догнал прямым в кадык. Не дав опомниться - опять резко в адамово яблоко и, уже упавшего на четвереньки - носком сапога в сердце. Все! Весь вагон, замерев, мог слышать последний хрип Шавката.
        - Еще желающие есть? - тяжело дыша, спросил Семенов. - Нет? Тогда вся камера, - он указал на решетку, из-за которой вылетел питательный продукт, - завтра в карцер! На трое суток! "Метатель" - на десять!
        Только ближе к ночи, уже у себя в купе, составив и подписав рапорт о происшедшем, он осознал, что впервые убил не на войне. Война научила его убивать врагов всеми возможными способами, но сейчас он убил человека, в руках которого не было оружия. И что особо противно, убил с удовольствием.
        Семенов полночи сидел на нижней полке своего купе, курил одну сигаретину за другой, уставившись в одну точку. Он так просидел бы, наверное, и до утра, если бы не забрякал внутренний селектор. Звонил начальник поезда, майор Семчин. Он вздохнул в трубку и устало сказал: "Сергей Михайлович, хватит тебе мучиться, заходи ко мне, водки выпьем".
        Они заперлись вдвоем в баре вагона-ресторана и жрали водку до следующего вечера. Ночью завалились в "девичий" вагон, там гульбу продолжили и, обкурившись вдобавок реквизированной анашой, вылезли на крышу и пуляли в звездное небо трассерами из табельных "мини-калашей".
        Семенов только потом узнал, что весь первый день на Поездке его снимали на скрытую камеру. А еще Семчин вроде как по пьяни раскрыл ему служебную тайну: оказывается, собственноручно убив "урода из спецконтингента", Семенов тем самым прошел "апостольское крещение". Только "окрещенных на крови" апостолов допускали к решению судеб пассажиров Поездка.
        - Только зря ты, Сергей Михайлович, так собой рискуешь, - посоветовал ему Семчин во время опохмелки. - Зачем тебе это отребье голыми руками давить? Собой рисковать? Тебе табельное оружие для чего выдано? Стреляй их, уродов, по законам Чрезвычайного Положения. Нам же, апостолам, работы меньше будет. Вчерашнее выступление премьера видел? Жаль. Хорошо мужик сказал: "В России бандит может быть либо на каторге, либо на кладбище, либо на херу" (новый премьер вообще любил крепкое словцо. Редакторам на телевидении приходилось попотеть, в его выступлениях постоянно приходилось заменять образные выражения сигналом "пи-пи").
        - Пойми, ЧП - это ЧП в действии! ЧП все спишет...
        Семенов пожелание старшего товарища учел. А что такое ЧП в действии, увидел уже в следующей командировке.
        Тогда в Поездке по этапу шел бандитский авторитет из Махачкалы. В Нижнем Новгороде, где "горная бригада" достаточно порезвилась, гуманный российский суд влепил ему с подельниками по 25 лет каторги, но честно "искупить вину добросовестным трудом на благо России" Эльмендин по-всякому не собирался. Не успел Поездок отойти от Нижегородского вокзала, как оба "столыпинских" вагона взбунтовались и разоружили неопытную еще охрану. На ближайшем полустанке остановили Поездок и захватили заложников - десяток дачников, ожидавших электрички. После чего потребовали водки, наркоты, валюты и оружия. А также выразили пожелание, чтобы им обеспечили беспрепятственный проезд до... Монголии.
        Остальные вагоны Поездка с трудом удалось блокировать и утихомирить, а бунтовщиков окружили. Когда переговоры не помогли, решено было штурмовать силами Нижегородского СОБРа...
        Предотвратить кровопролитие помогла военная хитрость. Пока зэки жрали востребованную водку, апостол Бородин, сам бывший химик, покопался на складе, достал три кислородных баллона, потом смешал какие-то порошки из разных банок и колбочек, доставленных из Нижнего вертолетом, и запустил эту смесь в воздухосистему "Столыпиных".
        Семенов первый раз видел "химическую атаку" в действии. Из клубов дыма, мгновенно окутавшего бунтующие вагоны, начали выпрыгивать люди. Они падали под откос, катались по земле, широко заглатывая воздух, как рыбы на берегу, и тут же засыпали.
        Тепленьких зэков разложили на ближайшем к железной дороге овсяном поле. Каждого проснувшегося, не дав толком очухаться, вели на допрос. Тут же в поле запыхавшийся Семчин руководил странными плотницкими работами. Бойцы из охраны и десяток добровольцев из контингента в бешеном темпе сооружали из досок что-то наподобие козел для пилки дров. У лесопосадки трое бомжей рыли яму. Семенова, тоже наглотавшегося снотворного дыма, отстегали крапивой (лучшее средство в этом случае), натерли какой-то вонючей мазью, вызывавшей сильный зуд, и послали руководить построением.
        С собровцами он, почесываясь то и дело, выгонял "пассажиров" из остальных вагонов и выстраивал в каре перед Поездком. Ближе к вечеру началась экзекуция. Майор Семчин торжественно зачитал обвинительный акт, собровцы и охрана Поездка взялись за палки. Бунтовщики выстроились в очередь и, спустив штаны, торопились улечься на козлах. Тут же поле огласилось воплями наказываемых и уханьем экзекуторов. В очереди то и дело вспыхивали драки за право первенства: дело в том, что если партия экзекуируемых получала по пятьдесят палок, то каждая следующая - на пять палок больше. Согласитесь, своя жопа - она как-то ближе к телу.
        Даже собровцы, привыкшие к большим физическим нагрузкам, уставали быстро, а потому часто менялись. Надо сказать, что процедура им понравилась, и секли бунтарей они с усердием и некоторой долей фантазии, стараясь, чтобы рубцы на белых жопах образовывали какой-нибудь причудливый рисунок. Тут же делались фото на память...
        Получившие свою порцию палок бунтовщики, пошатываясь и постанывая, занимали свое место в строю. Ради такого дела им даже не приказывали сесть на корточки.
        Наконец очередь кончилась. Но около козел оставались стоять человек десять, которые и не собирались оголять свои зады. Впереди стоял, ухмыляясь, Эльмендин.
        Судя по поведению командира, Семенов понял, что к этому были готовы. Семчин переглянулся с начальником СОБРа, тот еле заметно кивнул. Тогда майор нацепил на нос очки и достал из кармана вторую бумажку. Гул в каре прекратился, как по команде.
        - Я вижу, некоторые не поняли гуманности нашего правосудия, а потому, - как-то нехорошо улыбаясь, сказал Семчин, - а потому именем Российской Федерации...
        Он еще не закончил зачитывать приговор, когда собровцы начали вязать "отказникам" руки.
        -...по законам Чрезвычайного Положения - к исключительной мере наказания...
        Человек пять из "отказников" тут же ломанулись к козлам. Один из них даже как-то умудрился освободить руки и спустить с себя штаны. И трое дюжих собровцев не могли оторвать его рук от деревянных досок экзекуционного станка.
        - Не надо, братки, не надо "исключилки"! - истошно вопил зэк. - Я сам бывший мент! Секите, бейте меня, хоть всю жопу фашистским крестом порвите, ну не надо "исключилки". Я жить, жить хочу-у-у-у-у!...
        Собровский подполковник вопросительно взглянул на Семчина. Тот глянул личное дело, пожал плечами и брезгливо отвернулся:
        - Да он обгадился, киньте его в карцер.
        Еще один урка ловко выбрался из ямы и, как в американском футболе, петляя, бросился к козлам. Добежав, он проворно снял штаны и завыл.
        Семчин быстро пролистал услужливо подсунутую ему папку с личным делом "футболиста" и отрицательно мотнул головой. Бедолагу оторвали от козел и так, с голой жопой, поволокли к яме и скинули к остальным приговоренным.
        - Ну что ж, господа присяжные заседатели, ваш вердикт? - громко и торжественно спросил Семчин.
        Каждый из апостолов, в том числе две женщины, громко и внятно говорил: "Виновны" и, передернув затвор табельного "мини-калаша", подходил к яме.
        - Ну что, капитан, не встречал этого сукина сына на Кавказе, когда с "духами" воевал? - спросил Семчин, указав Семенову на Эльмендина. - Жаль, славный был командир, боевой, замначальника милиции целого района! В рейды ходил, с бандитами боролся, а по ночам федералов резал. Не то что на два фронта - на трех хозяев сразу работал. В Воронеже целый пионерлагерь под тюрьму для украденных людей оборудовал. Смотри, как держится, орел!
        Эльмендин и на самом деле держался молодцом. В то время как большинство приговоренных пытались выбраться из ямы, чуть ли не зубами вцепляясь в землю, он стоял с гордо поднятой головой и с ненавистью смотрел на апостолов.
        И только побледнел за секунду до того, как Семенов всадил в его красивое лицо обойму своего "мини-калаша".
        Яму с казненными зарыли. Над ней врыли столб с емкой надписью на дощечке: "Нежелательные элементы. Казнены по законам Чрезвычайного Положения и списком имен".
        Глава 7
        ШУТНИЧКИ
        Из-за дверей бара раздавалось дружное ржание.
        - Вот тебе и пожалуйста, - удивился Семенов. - Новое дело, народ гуляет...
        Он тихонько приоткрыл дверь и сквозь хохот услышал мощный бас Васи Стрельцова.
        - Приезжает, значица, мужик из Рязани в Москву. На электричке, значица, приезжает. А в Москве только-только "чрезвычайку" объявили: везде патрули, проверки, ну и остальная фигня. Во-о-о-т. Ну, выходит он на площадь трех вокзалов, ловит "тачку". Собирается сесть на переднее сиденье, ну а водила ему так вежливо, мол, извиняйте, не могли бы вы на заднее сиденье устроиться.
        Ну, мужику че, ему не один ли хрен... Садится сзади. Видит, у водилы на передней сидушке целый арсенал: "калаш" лежит, винтовка снайперская, пара гранат. Мужик наш, конечно, в полной непонятке, думает: "Ну все, хана, к бандитам московским попал".
        А таксер так вежливо разговор поддерживает, о погоде, о видах на урожай. И вдруг как даст по тормозам, "калаш" хватает и давай в окно шмалять.
        Наш мужик побледнел, чуть на пол не свалился, а водила аккуратненько так автоматик отложил, блокнотик достал, на часики посмотрел, запись сделал. Мужик смотрит, а у дома трупешник свежий, "чурка" какой-то оттопыривается.
        Едут дальше, таксер как ни в чем не бывало про дороги треплется, про гаишников злых. Вдруг - бац, опять по тормозам - снайперскую винтовку хватает, целится - стреляет. С балкона многоэтажки еще какой-то абрек падает. Опять блокнотик, время записывает. В-о-о-от. Ну, наш рязанец осмелел, спрашивает, мол, че это вы, охренели? Посреди бела дня в людей пуляете. А таксист отвечает:
        - Это, брат, не люди, а "чурки", у нас от военного коменданта на их отстрел лицензия имеется.
        - А оружие?
        - Нам его на Лубянке выдают, вот разрешение.
        Ну, рязанец, конечно, полностью обалдевает, спрашивает:
        - А что, только таксистам их отстреливать можно?
        - Нет, почему таксистам? Любой русский человек с нормальными документами может лицензию получить. Да хоть ты.
        - Тогда давай, жми на Лубянку.
        В-о-о-от. Ну, значица, приезжают "куда надо", где памятник Лужкову стоит, заходит наш мужик, боится, конечно. А там его с распростертыми объятиями встречают, едва проверив паспорт, лицензию ему выписывают, в оружейку заводят. Во что пальцем ни тыкнет, все выдают: "калаш", снайперку, базуку даже.
        Вот выходит он, как Рэмбо, весь оружием увешан, едва на ногах держится, думает, ну ща я "черным" задам, ну я им все припомню... А "черных" нет. Ну трупы еще кое-где валяются, а живых не видно.
        Целый день бродил по Москве, вспотел весь, а стрелять не в кого. Тут его осеняет: "Елы-палы, так их на рынке искать надо. В Рязани на рынках их видимо-невидимо, значит, в Москве и подавно".
        И точно, приходит на "Лужу", а там их как собак нерезаных. Хватает базуку и по ним хлобысть! Гранату кидает: бабах! Из автомата: та-та-та-та!
        Вдруг вокруг мигалки загораются, машины ментовские визжат, к мужику нашему спецназовцы летят, ласты ему вяжут. Он орать, мол, пустите, бля, у меня же лицензия!
        - Какая, на хрен, лицензия! Кто тебе, урод, в заповеднике охотиться разрешил?!!
        Бар опять взорвался хохотом. Тофик Абрамян в восторге стучал кулаком по стойке бара и, чуть не плача от смеха, повторял:
        - Нет, ну надо же, в заповеднике, ха-ха-ха, охотиться, гы-гы-гы...
        - Вечно вы, Василий Петрович, анекдоты бородатые травите, - сказал Семенов, подходя к стойке. - Да еще, - он взглянул на часы, - за полминуты до планерки. Я этот анекдот еще в прошлом веке слышал, до "чрезвычайки". Ну ладно, коллеги, давайте работать, давайте на вечерню. Если сегодня быстро успеем, я вам такой анекдотец расскажу!...
        Лепила, он же майор Фрязин, снял очки и закончил доклад уже без бумажки:
        - В целом состояние дел на Поездке считаю нормальным, опасность эпидемии педикулеза, конечно, есть, но не стоит поднимать паники, это не холера.
        - Прошу задавать вопросы Лепи... ээээ... майору Фрязину, - предложил Семенов.
        - Доктор, а в вагоне у "венеричек" на самом деле все венерические? - серьезным голосом спросил Стрельцов. Апостолы захохотали.
        - Коллеги, давайте будем серьезней! - сказал Семенов. - Вопрос медицины в Поездке весьма серьезный. Мы ведь в какой-то мере ответственны за физическое состояние контингента, а оно отнюдь не радует. Доктор, скажите, что показал последний анализ мочи в "наркоманском" вагоне.
        - Ничего определенного, - ответил Фрязин. - Ни в одном анализе нет признаков наркотических средств. Да и моча какая-то странная, одинаковая...
        - Мне кажется, наша операция по забору мочи у контингента не оправдалась, - вставил Стрельцов. - Как, не знаю, но контингент все-таки мочу подменил, потому пробы ничего и не показали. Наркота в Поездке есть, и ее много, очень много. Только за один "шмон" мы пять тайников с "белым" и шприцами обнаружили, и у многих следы недавних инъекций. Предлагаю сделать большой "шмон" с полным выводом контингента из Поездка.
        Семенов кивнул:
        - Думаю, возражающих не будет и вопросов доктору тоже. Вы свободны, товарищ майор, я к вам зайду сегодня часиков в одиннадцать.
        Лепила закончил слушать спину Семенова, снял дужки стетоскопа и принялся что-то записывать в журнале.
        - Ну что, доктор?
        - Все нормально. Легкие в норме, а вот давление меня несколько тревожит. Отдыхать вам надо чаще.
        - Куда уж чаще! Сплю как сурок и отоспаться не могу. Даже твои таблетки не помогают. День еще продержался кое-как, а на второй опять на ходу засыпаю. Что скажешь о моей болезни?
        - Болезнь, конечно, интересная и, возможно, тут дело больше в психологическом аспекте, нежели физическом. Работа-то у вас ого-го! Нервная! Я же врач, я знаю. Нам, врачам, тоже приходится делать человеку больно, чтобы потом ему сделалось легче. А вам приходится лечить общество, и не всегда обходится без хирургии.
        - Где-то я уже эту фразу слышал, но спорить не буду.
        - А вот вы говорили про сны. Мертвых часто видите?
        - Бывает. Да что там, в основном мертвых и вижу.
        - Может, все-таки совесть? - сказал врач и снял очки.
        - Чиста у меня совесть, чиста! - резко сказал Семенов, натягивая куртку. - Я апостол! Понял?!! Я исполняю закон, и закон - моя совесть! Дай-ка, лепила, мне еще твоих таблеток, а то засну на ходу.
        Глава 8
        В ПАРЕ ШАГОВ ОТ АДА
        Когда великий Данте писал свою бессмертную "Божественную комедию", он даже и не подозревал, что этот по сути политический памфлет через многие годы будет восприниматься потомками как... конкретный путеводитель по преисподней. По аду.
        Ни до Данте, ни после него никто так подробно ад и мучения грешников не описывал. Наверное, по той простой причине, что из ада не возвращаются.
        Откуда же Данте узнал такие подробности устройства и интерьера преисподней - остается только догадываться. Может, подсказал кто? А может, просто предвидение гения.
        В принципе описание ада по Данте и версия официальной церкви не очень сильно отличаются. Те же девять кругов, то же пекло, та же смола кипящая, в которой черти грешников термической обработке подвергают, тот же дьявол на дне - бывший ангел, разжалованный Всевышним за бунт и несоблюдение субординации. И пожалуй, только в описании чистилища Данте с официальной версией расходится. Совсем по-другому великий поэт чистилище видел.
        Надо отметить, что каждый присяжный заседатель при посвящении в апостолы получал три именных книги: "УК Российской Федерации", "Закон о Чрезвычайном Положении" и "Божественную комедию" Данте Алигьери.
        Семенов Данте не любил. Как и поэзию вообще. Но как положено апостолу, главы с описанием ада и чистилища прилежно заучил. И признал, что Поездки на самом деле напоминают самое настоящее чистилище. А потому вечерние, вернее, ночные совещания он обычно заканчивал словами: "И помните, коллеги, мы с вами работаем всего в паре шагов от ада. Поответственнее, пожалуйста". Коллеги-апостолы это и без напоминаний знали и к "судилищам" - судебным заседаниям - относились очень ответственно.
        "Судилища" начинались ровно в девять утра. Апостолы рассаживались по обе стороны судебного стола, во главе размещался Семенов, по обе руки от него за компьютерами устраивались "прокурор" и "адвокат".
        Суд вершился быстро. Вводили "нежелательного", тот быстро сообщал свою биографию и тут же "каялся" - рассказывал, в чем его обвиняли по месту высылки. Обычно все "нежелательные" суду безбожно врали, поэтому прокурор вызывал на экран документы обвиняемого и зачитывал интересующие присяжных подробности. Адвокат опять же по компьютеру зачитывал факты, смягчающие вину НЭ. Апостолы тут же совещались и выносили вердикт. Обычно он выражался в словах: "Да, виновен в антиобщественных деяниях. Требуется трудотерапия". Для бомжей дежурная фраза была несколько иной: "Да, виновен в паразитизме. Требуется трудотерапия". После чего Семенов, как тринадцатый апостол, выносил окончательный приговор. Он тут же заносился в компьютер, после чего обвиняемый получал распечатку с указанием срока необходимой "трудотерапии".
        Это утро для апостолов выдалось веселеньким. Сначала предстояло разобраться с делами проституток, собранных с московских вокзалов.
        - Ну что ж, гражданка Симакова. - Семенов обворожительно улыбнулся. - Рассказывай, сестренка, как до такой жизни докатилась?
        Любка Симакова, сорокалетняя крашеная шлюха с Казанского вокзала, пожала плечами и не очень умело изобразила смущение:
        - А че я-то? А че я сделала?
        - Да вот в том-то и дело, что ничего. Вся страна, понимаешь, надрывается, с внешним и внутренним врагом бьется, без всякой помощи извне экономику поднимает, а вы, Любовь Петровна, в это историческое время антиобщественный образ жизни ведете, бездельничаете, проституцией на вокзалах занимаетесь.
        - Да кто сказал, что проституцией? Кто сказал? Меня кто за ноги держал? Да у меня подруга там, Светка, она пирожками торгует.
        - Точно, - подтвердил прокурор, глянув в экран компьютера, - Белина Светлана Олеговна, числится в объединении "Счастливого пути" продавцом. По вечерам занимается проституцией прямо на рабочем месте, без отрыва, так сказать, от производства в помещении ларька. Пять приводов за полгода. В прошлом месяце получила последнее предупреждение и предписание на Поездок.
        - Да, интересная у вас подруга, - констатировал Семенов. - Коллега, можно сказать. Вместе работаете?
        Любка недовольно засопела.
        - А у вас восемь приводов, да болезнь неприличная к тому же.
        - Молочница у меня, - буркнула Симакова.
        - А вот врачи говорят, что гонорея, Любовь Петровна.
        - И лишай, - добавил прокурор. - Стригущий, Вот и справочка об этом имеется. Вам распечатать?
        Симакова засопела еще громче.
        - Вот и объяснитесь, Любовь Петровна, - снова улыбнулся Семенов. - Присяжные ждут.
        - А чего объяснять-то, - буркнула Симакова. - Не знаю, как получилось. Я предохраняюсь обычно...
        - Ну ладно, тогда послушаем адвоката.
        Адвокат, а сегодня защищать выпало Абрамяну, прокашлялся и решительно начал:
        - Господа присяжные заседатели! Посмотрите, какая красавица стоит перед нами! Имя у нее какое: Любовь! Глазки какие, губки какие, а грудь... - Абрамян аж зажмурился от восторга. - Жизнь бы отдал за такое чудо. И такая чудесная женщина занимается... Мне даже стыдно сказать, чем занимается...
        Симакова зарделась. Семенов, едва сдерживая улыбку, перебил оратора:
        - Тофик Назариевич, вы у нас сегодня адвокат и защищать обвиняемую должны.
        - А я и защищаю! Такая красавица, - Абрамян аж причмокнул, - такая красавица, а не замужем.
        Он пощелкал клавишами компьютера, глянул в экран и продолжил:
        -...а не замужем и одна двух детей растит. Дочка у нее умница, Оленькой зовут, хорошистка и в музыкальную школу ходит...
        - И сынок Васенька, - перебил Абрамяна прокурор, - раззвездяй, хулиган и токсикоман с двумя десятками приводов за хулиганство и мелкие кражи...
        - А что поделаешь? - запротестовал Абрамян. - Безотцовщина! Каково ей, такой красавице, одной двоих детей...
        - А как другие! - заметил прокурор. - В России сейчас, по статистике, каждая четвертая мать - разведенка. Что, всем на панель идти? По моим данным, за последние полгода Любовь Петровна была четырежды принудительно трудоустроена. Вот справка: завод ЗИЛ, московское метро, суконная фабрика "Подмосковье", роддом №107. Отовсюду увольнялась или была уволена за прогулы. По месту жительства - разврат, пьянки зарегистрированы, за квартиру год не плачено, ну и прочее...
        - Да, нехорошо, Любовь Петровна, - погрозил шлюхе пальцем Абрамян. - Но хочу обратить внимание присяжных на тот факт, что Симакова поддерживает материально и морально престарелую мать, к тому же она является донором, восемь раз сдавала кровь.
        Прокурор пожал плечами.
        - Ну что ж, - Семенов потер лысину, - ваше последнее слово, Любовь Петровна.
        Симакова неожиданно затараторила:
        - А че сразу "пьянки по месту жительства", а че сразу "разврат"... Я, может, отца детям искала. А мужики сейчас какие пошли? И в гости не придут, пока бутылку не поставишь. А на ЗИЛе меня железки таскать поставили. Все ногти пообломала, руки от масла и смазки хрен отмоешь. На фабрике от пыли у меня астма развивается, в метро сквозняки постоянные, а в роддоме... Крови я боюсь.
        Симакова перевела дух и вдруг громко взвизгнула:
        - И вообще, я больше не буду-у-у!
        - Ну что ж, господа присяжные заседатели, - задумчиво сказал Семенов. - Думаю, тут все ясно. Проституция, паразитизм... Выносите вердикт.
        Присяжные по очереди вставали и говорили одно слово: "Виновна".
        - Так вот, Любовь Петровна, - громко и отчетливо выговаривая слова, произнес Семенов, - за антиобщественный образ жизни в условиях Чрезвычайного Положения мы лишаем вас московской прописки сроком на два года. Место вашей новой прописки - город Нерюнгри, место работы - угольный карьер. Не любите суконной пыли, придется вам привыкнуть к угольной. Но вы не переживайте. Там больница хорошая, там вас от болезней женских излечат, тогда, может, мужа себе нового найдете. Там мужчин холостых хватает. Но деньги за любовь они не платят...
        - Козел лысый! - громко крикнула Любка.
        - А за оскорбление суда пять суток отсидите в карцере, - деловито ответил Семенов, после чего нажал кнопку селектора. - Следующий...
        - Ну что ж, коллеги, - Семенов взглянул на часы, - мы славно утром поработали, рассмотрено двадцать три дела, пора бы нам использовать отпущенное законом время на пополнение энергетических запасов организма, а попросту - пожрать. Сегодня, если мне не изменяет память, воскресенье и наш праздник. Как и весь простой народ, спецконтингент сегодня отдыхает - мы работаем, за что наши доблестные повара обещают порадовать господ присяжных заседателей праздничным обедом. То, что обед праздничный, подтверждают и запахи, доносящиеся со стороны вагона-ресторана. Так что предлагаю всем передвигаться от стола судебного к столу обеденному. Последнее - согласитесь, намного предпочтительнее первого. Я присоединюсь к вам чуть позднее, так что всем - приятного аппетита.
        Апостолы, переговариваясь, двинулись в сторону трапезной, Семенов сделал пару распечаток на принтере и, уложив отпечатанные листы в карман, направился в "техвагон".
        Глава 9
        ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
        По традиции "вечеря" - ежедневная планерка господ присяжных заседателей - заканчивалась подведением итогов. Опять же по традиции итоги подводил старший из апостолов.
        Семенов протер платочком намечавшуюся лысину, подвинул поближе блокнот и, сделав паузу, заговорил:
        - Коллеги, я внимательно выслушал вас и благодарю за проделанную работу. Вы славно сегодня поработали, и, уверен, только благодаря этому день в Поездке выдался таким спокойным. Все высказанные сегодня вами рекомендации я полностью поддерживаю - оформляйте приказы. За исключением одного - если в бомжовских вагонах действительно появились вши - не откладывайте на утро - немедленно всех брить под машинку и в баню, всю одежду - на прожарку, матрасы отнять - на протравку.
        Куратор "бомжовского" вагона Тофик Абрамян закивал головой и тут же начал быстро чиркать в планшетке.
        - Поэтому вас, Абрамян, попрошу остаться. Также прошу задержаться старшего присяжного Стрельцова. По полученным мною оперативным данным, в курируемых вами вагонах сегодня ночью будет попытка проникновения в вагон... к Мариванне.
        Апостолы дружно заржали. Семенов сам хмыкнул, но постарался сделать видимость серьезности:
        - В смысле, в курируемые вами вагоны, Мария Ивановна. А потому прошу вас через полчаса ко мне в купе...
        Естественно, что апостолы заржали еще громче...
        - Стыдно, коллеги, - "засмущавшись", сказал Семенов, сам еле сдерживая смех. - Я же по работе Мариванну приглашаю, а вы... Стыдно...
        Все апостолы знали, что Мариванну - Марию Ивановну Шанцеву - куда-либо "без работы" приглашать было более чем опасно. Эта в центнер весом русская красавица, мощная и грудастая, хохотушка и матерщинница, мастер спорта по "русской самообороне", поклялась до смерти оставаться верной мужу.
        Семенов знал ее мужа. Маленького, лысенького, но удивительно обаятельного мужичка, всегда светящегося энергией, радостью, добром. Посмотреть на их прощание на перроне московского Сибирского вокзала собралась целая толпа. Как-то непроизвольно собралась, ибо посмотреть было на что: здоровенная такая "мама" с любовью и обожанием целовала прямо в лысинку маленького, ужасно симпатичного мужчину, нежно гладила его. Тот блаженно улыбался и тянулся поцеловать "мамку" в щечку. Он долго потом бежал по перрону вслед за Поездком, махал платочком и кричал: "Марусенька, лапочка, мы скоро встретимся, Марусенька, я приеду к тебе, лапочка"...
        Он на самом деле сделал все возможное, чтобы быть поближе к своей законной и желанной супруге. И уже через месяц этот маленький человечек - доброволец, врач-эпидемиолог - давил эпидемию в Биробиджане.
        Там все тогда дристали, и даже местный губернатор. Известно, что областной глава, целый день до этого не слезавший с унитаза, нашел в себе силы выйти на балкон здания губцентра в День независимости России и кричать "ура!". Говорят, он даже продекламировал: "Нам дух отечества желанен и приятен". После чего поскакал в уборную, надолго.
        Это ерунда, что глава Еврейской автономной республики совершенно не знал литературной классики. Хуже, что он не предпринял никаких мер по борьбе с новой, до конца не исследованной эпидемией. И к нацволнениям отнесся как к досадному недоразумению, пока под его окнами не стали резать людей...
        Но он-то выжил, хотя новый военный комендант Биробиджана и приказал отправить бывшего губернатора в барак к совсем безнадежным "дристунам".
        Что касается мужа Мариванны, то его убили. Убили ни за что, просто как русского врача. Убили китайцы - "огородники" и "челноки", якобы возмущенные репрессиями со стороны "убийц в белых халатах". Просто противоэпидемические акции санитаров они восприняли как попрание прав национальных меньшинств.
        Несколько хуторов и огородных коммун, объявленных зоной эпидемии, начали обносить проволокой и обустраивать полевые лазареты карантина. В ответ во врачей стали стрелять. Конечно, к "огородникам" тут же присоединилась и вся остальная узкоглазая мафия, начались погромы. Обколотые уроды "огородники", в жизни не державшие тяпок в руках, вытащили Шанцева прямо из операционной, где он пытался спасти жизнь заросшего грязью мужика непонятной национальности, может быть, даже того же китайца, выволокли на площадь, облили медицинскими препаратами, подожгли...
        Препараты долго не горели, так как контингент госпиталя предварительно вылакал все спиртосодержащее. Но спятившие "узкоглазики" не унимались, выволакивая из здания госпиталя все новые и новые груды медикаментов, устраивая новую Голгофу.
        Тогда из кучи реторт, шлангов, мазей поднялся Игорь Матвеевич Шанцев, поднялся из кучи разбитых пробирок, тряпок, коробок, поднялся во весь рост... Он ничего не понимал: почему ему не дают оперировать, отчего вокруг так много беснующихся людей, отчего он ничего не видел вокруг: он просто искал свои очки... Тогда какой-то урод притащил к больнице канистру с дефицитным бензином.
        Этот репортаж с сожженным заживо русским доктором потом несколько раз показала по всему миру доблестная CNN. Весь мир убийц осудил, но Мариванне Шанцевой от этого было не легче...
        Семенов потом сам отрывал руки Мариванны от обледеневших поручней Поездка. Она не хотела жить, она не хотела никого видеть... Но Семенов ее убедил: он стоял перед ней на коленях, показывал фотографии ее сына и дочки и умолял: "Надо жить, хотя бы ради них, надо поднять детей, Маша, надо хотя бы мстить..."
        Мариванна тогда выжила. И уже через день, после того, когда Амурский СОБР загнал взбунтовавшихся китаезов вместе с остатком Китайского добровольческого отряда на сопки и совместно с батальоном федеральных ПВО (других частей федеральной армии ближе как-то не нашлось) расстрелял из минометов - всех, до единого, что даже раненых не осталось, Мариванна приехала в Биробиджан. На площади перед облбольницей главный ихний китайский монах, хрен знает, как его там они называют, упал перед ней ниц, и вся их братия упала.
        Какой-то бритый мужик в оранжевом балахоне, склонившись, меч ей преподнес - руби, мамка, кого считаешь нужным.
        CNN опять же снимала все это крупным планом. "Мамка" Мариванна, вздохнув, взяла тяжелую саблю в руки и от души, с размахом, накернила заточенной китайской железякой... по объективу импортной аппаратуры.
        На свои личные средства и на деньги русских, казацких, еврейских и китайских вдов Биробиджана она построила часовню на месте гибели мужа.
        На Поездок она вернулась через месяц с баулом, до краев набитым китайскими термосами и еще какой-то азиатской фурнитурой. Семенов, даже прослезившись, от души поцеловал ее прямо в губы.
        - Спасибо, начальник, - сказала зардевшаяся Мариванна. Но тут же посерьезнела. - Но это - последний поцелуй в моей жизни.
        А еще через день весь Поездок мог насладиться звуками ее раскатистого хохота.
        - Теперь о дне завтрашнем. - Семенов снова протер лысину. - Завтра у нас двадцать три разбирательства по гражданским делам, а также восемь серьезных дел, два из которых весьма тянут на "исключиловку". Так что советую выспаться, хотя спать нам осталось совсем немного. Всего доброго...
        Апостолы собрали бумаги и с веселым гомоном разошлись по своим вагонам. Семенов перевел дух и, мельком глянув на оставшихся за столом Абрамяна и Стрельцова, как-то обыденно произнес:
        - А вы знаете, коллеги, что сегодня ночью вас собираются замочить?
        Кто придумал проводить планерки на Поездках именно в полночь - до сих неизвестно. Говорят, что это - результат ошибки или просто опечатка. Ну, вроде какой-то генерал из Чрезвычайного Совета продиктовал приказ, а машинистка вместо 12.00 напечатала 00.00. В принципе такое с молоденькими машинистками случается, с учетом напряженного рабочего дня в условиях Чрезвычайного Положения. Потому как при ЧП ответственным мужчинам приходилось работать до глубокой ночи. А ночь - она, сами понимаете, не только к работе располагает...
        Как бы там ни было, но на планерки присяжные собирались ровно в полночь, и порядок этот поддерживался на всех Поездках. А после того как присяжных заседателей кто-то метко окрестил апостолами, то и совещания их стали называть тайными вечерями.
        Правда, поначалу какой-то умник в главном штабе По Перемещению Нежелательных Элементов, решив выгребнуться, предложил назвать их "ночными бдениями". Однако название это не прижилось, потому как злой и ехидный спецконтингент Поездков иначе как "ночные бздения" данные совещания не называл. А это, согласитесь, обидно...
        Проводились тайные вечери в судебном вагоне по одной и той же схеме. Апостолы рассаживались по обе стороны председательского стола и по очереди докладывали о произошедшем за день, потом делились планами на завтрашние судилища. Очередность докладов устанавливалась по традициям русской армии - первым слово получал младший по званию.
        В принципе день получился спокойным: случилась пара драк, одна с поножовщиной, но без увечий, в четвертом вагоне обнаружен пакет с анашой, владельца выявить не удалось, поэтому для профилактики в карцер отправили всех обитателей купе, в "столыпинском" вагоне урка обозвал охранника Волобуева пидором, за что сержант сломал ему челюсть.
        От личных осведомителей получена следующая информация: большая пьянка планируется в "домоуправском" вагоне - там бывшие начальники ЖЭУ и паспортных отделов будут праздновать малые срока, полученные ими накануне. Рекомендовано пьянке не препятствовать - пусть взяточники хоть напоследок порадуются.
        Также есть сведения, что группа азербайджанцев - бывших теневых хозяев рыбного рынка из Астрахани - собирается уйти в побег. Была попытка дачи взятки охране - довольно крупной суммы в валюте. Рекомендуется "рыночников" прошмонать, но осторожно, дабы не засветить информатора. Неплохо бы добавить азерам срок за валютные операции. Но это - на усмотрение апостолов.
        В бомжовском вагоне опять обнаружены вши. Рекомендуется - всех побрить наголо и на прожарку...
        Семенов внимательно выслушивал доклады, иногда чиркая в блокнотике карандашом. Да, с этой группой апостолов ему работать нравилось - деятельные коллеги, дело свое знают, инициативу проявлять не боятся. Но и поперек батьки в пекло не лезут. Однако, вглядываясь в лица коллег, никак он не мог отогнать одной мысли: "А что, если его осведомитель Нырок прав - и один из апостолов на самом деле "крыса"?"
        Глава 10
        СЛЕД КРЫСЫ
        "Крысы" среди апостолов попадались крайне редко. Хотя бы потому, что все апостолы были заочно преступным миром приговорены, и они прекрасно знали это. Еще одна важная причина - каждый из апостолов хоть дважды, но лично приводил вынесенный им же смертный приговор в исполнение. Часто эти акты записывались на камеру и демонстрировались по телевидению в передаче "По законам Чрезвычайного Положения".
        И, конечно, немаловажен факт, что кандидатуры апостолов очень тщательно отбирались, их биографии проверялись чуть ли не с рождения. Приказ о назначении апостола на должность подписывался Президентом, ему же лично в злато гербовом зале они давали присягу верности и долга.
        И все-таки "крысы" порой встречались. Семенов знал одного такого, даже работал под его началом, даже сам его брал... Бабы мужика сгубили и жадность.
        На следствии капитан Лежнюк сначала отмалчивался. Он даже не отпирался, на допросах сидел, закрыв лицо ладонями, и молчал. Потом вдруг "раскололся".
        "На крючок" его подцепили еще год назад, когда он был назначен замом начальника питерского Поездка. Тогда в эшелоне подобрался очень интересный контингент: незаконные эмигранты всевозможных национальностей, среди них целый вагон вьетнамцев с вещевого рынка, очень своеобразные питерские бомжи, собранные со всех портов и вокзалов, а также два вагона шлюх без прописки. Шлюх быстро разделили на "венеричек" и здоровых, но апостольша "женских вагонов" неожиданно слегла с пневмонией и была списана с Поездка. Пока замену искали, курировать шлюх досталось как раз Лежнюку...
        Капитан держался три дня, потом загулял. Загулять было с кем, девки подобрались хоть и беспаспортные, но профессию свою знали хорошо. И на угощение жутко падкие. С угощением проблем не было, все мужики Поездка охотно навещали Лежнюка и приходили "расслабиться", конечно, не с пустыми руками.
        В принципе в том, что администрация Поездка навещает "одиноких дам", ничего страшного не было. По идее, шлюхи не были еще осуждены, так что формально они считались свободными гражданками лишь с ущемлением права передвижения. Но когда слух об оргиях, устраиваемых в "девичьем" вагоне, дошел до начальника, тот Лежнюка вызвал, беседу с ним имел. "Да он не беседу имел, а меня имел в полный рост и по полной программе", - шутил потом Лежнюк. Но оргии прекратил. И не просто из-за боязни начальства - он просто... влюбился.
        Да, Юлия дивчиной была видной: высокая, стройная, талия осиная, грудь пышная, ну прям фотомодель из западного журнала. Держалась она особняком, от предложений "посидеть - отдохнуть - в сауну сходить" решительно отказывалась. Может, именно за это и невзлюбили ее соседки по купе, мол, такая же шлюха, как мы, а еще выделывается. А когда дело дошло до конфликтов, пришлось Юлию отселять в отдельное купе на пару с четырнадцатилетней шлюшкой, которую тоже обижали соседки.
        Однажды ночью, уже после наступления комендантского часа, Лежнюк, до этого только посматривающий на Юлию, ввалился в купе "отселянок", выставил за дверь несчастное порочное дитя и молча начал выкладывать на стол коньяк, икру, шоколад и еще кучу разных деликатесов.
        - Не надо этого, прошу вас, - тихо сказала девушка.
        - Ну что, что ты хочешь? Скажи только, что угодно достану, принесу...
        - Ничего не надо... Разве что, если вам не трудно, конечно, принесите цветов. Я очень цветы люблю, ромашки...
        Он достал цветов. Что-то наврал в диспетчерской про экстренный случай и остановил поезд в поле. Сам бегал в поле и рвал ромашки, колокольчики...
        Уже потом она рассказала грустную историю о том, как бедная девушка приехала в Питер учиться, искренне влюбилась в однокурсника... А тот оказался мерзавцем, сам - наркоман, посадил ее на иглу, подкладывал ее под всех своих знакомых, а потом и вовсе на улицу зарабатывать выгнал...
        Но провести ночь с Лежнюком она согласилась с одним условием: он должен спасти ее от ломки. Целую неделю Лежнюк таскал ей героин. Сначала потихоньку брал в сейфе из реквизированного, потом нашел "дельца" и брал у него товар за "зелень".
        Юлия сбежала с Поездка где-то в районе Тынды. Ночью, прямо из его купе, усыпив Лежнюка какой-то гадостью, подсыпанной в водку, прихватив его табельное оружие, документы... Сбежала не одна, с тем самым "дельцом", что продавал героин.
        Тогда Лежнюк, проснувшись, долго пялился в одну точку, не понимая, что произошло. А когда понял, полез было в петлю.
        Но ему повезло, петля оборвалась, а на следующий день при выгрузке из эшелонов вьетнамцы порезали охрану, и спецконтингент поднял бунт. Три вагона сгорело, в том числе тот, где был личный сейф Лежнюка. Документы ему справили новые, а в оружии недостатка и так не было. Тем более, при подавлении бунта Лежнюк проявил истинный героизм, практически в одиночку, истекая кровью, он два часа удерживал диспетчерскую, не дав тем самым бунтовщикам угнать поезд.
        После госпиталя он долго пил, стараясь водкой смыть память о запавшей в душу красавице. И уже почти забыл, когда ему напомнили...
        В следующую "командировку", когда его уже назначили старшим апостолом Поездка, на допрос к Лежнюку попросился какой-то осужденный бандюган из питерской братвы.
        Он молча достал из голенища сапога пачку фотографий и выложил на стол.
        Помимо очень откровенных видов Лежнюка, занимавшегося любовью с десятком разных женщин, там были и фото, на которых очень ясно было видно, как капитан ворует наркотики из сейфа, как покупает их у "дельца", как помогает Юлии найти вену.
        Лежнюк пристрелил братка прямо у себя в кабинете. По законам Чрезвычайного Положения - в качестве самообороны. Но на следующий день на своем столе увидел свежие фото: он, стреляющий в голову стоящему на коленях подследственному, и... его семилетняя дочка, испуганная, плачущая, в багажнике братковского джипа.
        Так Лежнюк стал "крысой". Он знал, что в каждом Поездке против апостолов постоянно ведется скрытая борьба, но не знал, что "подполье" так хорошо организовано. Его засасывало все глубже и глубже. Сначала он не брал денег с бандитов за "услуги", потом начал брать. Но даже не тратил их, и при обыске в его вагоне нашли почти сотню тысяч баксов.
        Во время следствия Лежнюка содержали в Омском СИЗО. По иронии судьбы за день до оглашения приговора сюда же привезли... Юлию. Он даже видел, как ее, такую же красивую и даже еще более желанную, вели через тюремный двор.
        Как боевому офицеру и георгиевскому кавалеру ему разрешили уйти из жизни самому. Оставили в камере пистолет с одним патроном, бутылку водки, лист бумаги.
        Прощальное письмо он адресовал Юлии. Написал, что в последние минуты жизни думает о ней, что с ней он провел лучшие дни жизни, что мысль о ней - его самая последняя мысль в жизни.
        Говорят, эта тварь, опять попавшаяся на перепродаже крупной партии наркотиков, зачитывая вслух это послание, ржала на всю камеру и рассказывала товаркам, как надурила наивного мента, прикинувшись несчастной девочкой - жертвой злого наркомана.
        Глава 11
        КОЕ-ЧТО О ТОМ СВЕТЕ
        Старший присяжный заседатель Владимир Глумов был, что говорится, из молчунов. Он все делал молча (но очень хорошо делал), и выбить из него хоть слово было сродни подвигу. Говорят, что по этой самой причине от него жена ушла. Ушла, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
        - Не могу я жить с истуканом этим, - громогласно заявила она на весь подъезд, кутая дитя малое в одеяло. - Ну ладно, что он мне со свадьбы от силы слов десять сказал, он ребенку за год ничего, кроме "ути-ути", не сказал - немтырь хренов. Я не хочу, чтобы у меня дитя немое выросло.
        В суде на вопрос: "Почему разводитесь?" - Глумов только пожал плечами.
        - Ну вот видите, - ткнула в него пальцем супруга, - ну как с таким жить? Он даже когда футбол по телевизору смотрит - не орет! Разве это мужик?
        Судья только покачала головой - до этого ей приходилось разводить супругов большей частью по причине того, что муж пьет. Но что молчит...
        Глумов не только не говорил - он и не пил. То есть совсем убежденным трезвенником был. Однако бывали моменты, когда... Короче, знала бы бывшая жена Глумова, как красиво может говорить ее супруг по пьяному делу - сама бы за водкой бегала.
        В вагоне-ресторане было абсолютно тихо. Словно вымер вагон-ресторан. Тем не менее там были люди - ровно "чертова дюжина". Двенадцать из них с изумлением наблюдали, как тринадцатый берет из бара бутылку "Дербента", выливает ее содержимое в пивную кружку и, не отрываясь, выпивает.
        - Это уже вторая, - прошептала Мариванна. В абсолютной тишине шепот ее прозвучал очень громко и отчетливо.
        - А будет и третья, - неожиданно заявил Глумов, шарахнул кружкой о барную стойку и быстро заговорил: - Вот вы тут говорите о жизни загробной, о царстве небесном. Все фигня это! Ни хрена-то вы не знаете, ни хрена не понимаете. Есть, есть душа бессмертная у человека, есть рай, есть ад. Правда, без котлов со смолой кипящей, без чертей-кочегаров, без всей этой лабуды поповской. Другой он ад, совсем другой. У вас когда-нибудь умирал очень близкий человек? Вас бросала любимая девушка? Вам изменяла жена, вы мучились ревностью? Все это мелочи по сравнению с теми моральными мучениями, которые ждут вашу душу ТАМ! Мелочи... Душу человека, умершего человека, нельзя запугать физическими мучениями. Но там эту душу ждут... моральные мучения.
        Я тогда работал в "шестерке" оперативником. По линии ОБОП разрабатывали мы банду Скачка. Честно сказать, банда так себе была - отморозки, мелким рэкетом промышлявшие. Палатки "налогом" облагали, кафешки, магазинчики небольшие. Так, сыкуны были, на серьезные дела не шли. Но вот главарь у них был оторвяга. У него и фамилия была соответственная - Скачков. Петр Сергеевич Скачков.
        Дебил был редкостный - по пьяни, наверное, зачатый. Отец у него был путевый - базой заведовал, в депутаты избирался, мать тоже грамотная женщина, в банке работала, сестренка - врач, а вот Скачок не удался. Из школы его выгнали еще в седьмом классе - учителю морду набил и школьную бухгалтерию ограбил. От "малолетки" папа с мамой спасли - взятку большую дали.
        Когда эта рыночная экономика началась и "бандитские времена" настали, Скачок свою банду собрал. В 16 лет собрал!
        Его тогда в солидные банды звали, а он на хрен всех посылал. Сам бригадиром хотел быть. И был - мужики лет под 30 у него в подчинении ходили. Солидные бандиты его побаивались, потому что все ему по хрену было. Решил, что такой-то район его - никого туда не допускал. И "работал" очень борзо. Мне один торгаш рассказывал: "Как-то заехал Скачок ко мне в "комок", говорит, мол, с завтрашнего дня по сотке баксов в месяц мне будешь скидывать. Я ему отвечаю: "Я Мамонту плачу". А он: "Мне по хрену, в натуре, кому ты еще платишь, ты в моем районе - будешь мне платить".
        Приехали мамонтовские на разборку, а он, блин, лимонку из кармана достает, чеку дергает, говорит, мол, ща, блин, брошу, выскочу и дверь припру. Те обосрались сразу. А че, он - дурак, он бросит. Пришлось мне Скачку платить".
        Кстати, Скачок и на самом деле был дураком. Справка у него была, что он - дурак. Из дурдома справка. В кабаке центральном он как-то гулял, ну и запал на даму одну, очень она ему, понимаете ли, понравилась. Пригласил на танец - она отказалась, говорит: "Я танцую только со своим кавалером". Ну и выдернул ее Скачок из-за стола, врезав ее кавалеру по репе. Однако просчитался - не на того нарвался. "Кавалер" с пола встал, челюсть ушибленную потер, ну и начал... Короче, фээсбэшником оказался, сам весь в крови был, но Скачка и еще его троих друзей уложил. А сам Скачок еще и по башке бутылкой из-под шампанского получил.
        В больнице его откачали, какую-то пластину в пробитую башку вставили и со справкой папе с мамой с рук на руки выдали. В тот же день Скачок с братвой поехал с тем фээсбэшником разбираться. Стрелку назначил, на двух машинах приехал, там его и повязали. Как скачковские папа с мамой ни старались, как ни проплачивали, сынку два года все-таки впаяли - за хранение огнестрельного оружия. Отпечатки пальчиков нашли и идентифицировали.
        Но и на зоне Скачок не горевал. Он плевал на всех и вся. Блатные ему грозили, что сразу же замочат, стоит ему переступить порог зоны, но папа с мамой помогли непутевому чаду, и он с первого же дня вселился в отдельный блок с видаком и душем.
        И хотя без командира скачковскую "бригаду" основательно потеснили конкуренты, "дачки" на зону ему привозили целыми "газелями". А потому он скидывал на общак сигареты и жратву коробками, за что и был уважаем смотрящим по зоне.
        Вышел с зоны он заметно поправившимся (физически, а отнюдь не психически) и сильно озлобленным на "черных". На зоне он решил все проблемы, но вот с кавказцами общего языка так и не нашел. А потому, когда в поселке около зоны в один день замочили сразу трех грузинов-расконвойников, мы-то знали, чьих рук это дело, но доказать ничего не сумели.
        И вообще, по нашей части Скачок оказался крепким орешком. Поумнел, скотина, после отсидки, адвокатов завел грамотных. И хотя нам было известно, что Скачок - бандит, что даже похищениями не брезгует, "взять за жабры" его не могли. А потом его замочили.
        Ну, гондоны, пидоры черно-бурые. В натуре, вы ответите! На стрелку?!! Будет вам, бля, стрелка! Запомните, бля, надолго! И этот урод, бля, Сурен, ответит, шашлычник, х... в. Три года, бля, платил, теперь земляков нашел? Ну я, бля, устрою тебе земляков! Санька, ну-ка дай "сотовик".
        Колян? Привет, брат! Это Скачок говорит. В натуре, собери братву, и жду тебя сегодня в "Царице Тамаре" в полшестого. Стрелка у нас в шесть, но пораньше соберемся. Ну да, "черные" стрелку назначили, Сурен, сука, земляков нашел, решил крышу поменять. Я ему устрою земляков, бля, я ему гланды вырву. Нет, стволы брать не надо, это - неконкретные "чурки", в крайнем случае "перьями" помашут. Да, биты бейсбольные возьмите. Я Сурену лично вмажу. Ну, давай, жду, брат.
        Где же я ошибся? Где я, бля, фуфло спорол? Почему я так глупо умер? Ну да, башка у меня с пластиной, но пластина-то серебряная. Чего я не учел?
        Конкретно, надо было взять стволы! Ну а кто думал? Фигня какая: три сотки "баксов" в месяц, из-за этого не убивают.
        Мы приехали на стрелку на полчаса раньше. Колян, молодец, взял самых крутых ребят. Ну да, Сурену зря он рожу набил. Не, ну а че он? Раньше шашлык с улыбочкой, на полусогнутых подавал, а теперь девку послал. Шалаву, бля! Да у нее триппер на роже нарисован.
        Не, ну че я не учел? Ну кто мог подумать, что "чернобурки" начнут сразу шмалять? Может, правда, из-за Сурена. Подумаешь, бля, пара фонарей под глазом, нос разбитый. Бля, меня в школе не так п... ли. Этот их главный - усатый - круто, бля, в натуре, сработал. Как он красиво, бля, с полуразворота из "ТТ" Гнома срезал!
        Мы ждали "чурок" со входа. Они появились из кухни и сразу начали стрелять. Ответить было нечем. Только вот Колян, Колюха, Колян, бля, брат! Ты меня не послушался. Ты - единственный, кто ствол взял. Кольк, братуха, в тебя с двух "калашей" в упор стреляли. И из "ТТ". Но ты все же этого усатого успел завалить, прямо в глаз!
        У нас не было шансов. Один "ТТ" против трех стволов... Меня убило совсем не больно - что-то ударило в грудь, сначала под рубашкой потеплело, потом как-то холодно стало. Особенно в ногах холодно. Я все видел, видел, как нас убивали.
        Сверху! Я все видел сверху! Как эти черные ублюдки ходили по кафешке, как добивали нас контрольными выстрелами в голову. Меня добивал Сурен. У него тряслись руки, он долго не мог снять пистолет с предохранителя, "черные" на него ругались и обзывали "сыкуном". На своем языке называли, но я почему-то понимал все. Но потом Сурен как-то справился. Он стрельнул мне в голову и попал как раз в пластину. Вы знаете, там, под потолком, я ничего не почувствовал. Мне не было больно...
        Глумов по-строевому подошел к бару, опять взял коньяк, опять же влил все в пивную кружку и опрокинул содержимое в горло. Закусил лимончиком, продолжил:
        - Из восьми человек скачковской бригады, попавшей под расстрел в "Царице Тамаре", выжил один Скачок. Нас сразу вызвали, как только началась стрельба, но застали мы одни трупы. Хозяин кафе - Сурен - сидел на кухне, у котлов, и рыдал. Все было в крови, все! Столики, барная стойка, пол. Лужи крови. Среди этого ада мы нашли живого человека. Но клянусь вам, когда мы зашли в кафе, Скачок не дышал, он был холодным как лед.
        А вот и "скорая"... Интересно, как я нашел свое тело? Я его почувствовал? Нет, я просто откуда-то знаю, где мое тело, мне кто-то его показывает...
        Подождите, это сколько же времени прошло? Ну не меньше года, это точно! Впрочем, когда такие мучения терпишь, и минута годом покажется. Ну вот и я! Интересно, как я в свое тело войду? И сколько мне времени отпущено? Так, потихонечку... Так, сестренка, не бойся, но сейчас я буду оживать.
        Господи, как же мне больно!
        Он ожил в "труповозке". Молоденькая медсестричка поправляла руку, выпавшую из-под окровавленной простыни, и вдруг закричала: "Пульс, пульс, он живой!"
        Это очень странное ощущение - когда твоя душа отделяется от тела. Как в кино "Призрак". Или "Привидение"? Ты видишь свое тело как бы со стороны. Вернее - сверху. Словно под потолок тебя подвесили. И ничего не чувствуешь, только сожаление. Без злобы, без ненависти - только чувство горького сожаления. Ну вот так получилось, я умер. Рано умер, мог бы еще жить, что-то делать, кого-то любить...
        Даже к тем, кто тебя убивает, злобы нет. Тебе только жалко своего тела, как-то неприятно смотреть, как стреляют в твое тело, как из него кровавые брызги летят.
        Интересно, какой я сейчас со стороны? Видят ли меня братки, тела которых тоже лежат на полу, которым тоже стреляли в голову. Вон Колян, Гном, Рыбак лежат. Мертвые уже. А Глухарь еще жив, стонет. Ему очень больно, я это не чувствую, а как-то знаю. Все, умер Глухарь - вон от его тела облачко светлое отлетело. Эй, Глухарь, ты меня видишь? Нет, не видит меня Глухарь.
        Висит он над своим телом. Ему, наверное, тоже сейчас очень жалко своего тела. В углу еще облачко светится. Э, да это тот "усатый". Главный он у них был, его Колян завалил. Почему-то у меня нет на него злобы... А, вот облачко поплыло. Че, братан, теперь вместе летать будем? Ты, случайно, не в курсе, что дальше будет? Эй, ты куда? Все, улетел...
        А я? Я что, теперь постоянно здесь висеть буду? Может, попробовать полетать? Получается потихоньку. Слушайте, почему-то мне уже не так жалко своего тела, мне как-то легче.
        А что там внизу творится? Пробуют "усатого" реанимировать, чего-то ему в вену вкалывают. Зря это вы, ребята, улетел ваш командир. Куда? А я знаю?..
        Ой, наверное, сейчас узнаю, что-то меня вверх тянет. Если кино вспомнить, то сияние должно сейчас появиться. Все, я полетел, лечу, лечу...
        Господи, как же темно вокруг. Где я? В космосе? А где звезды? Почему звезд нет? А, вон что-то светится. Все ближе... Свет! Какой прекрасный свет! Сияние! Я хочу этот свет! Я люблю его!!!
        Но почему меня не пускают в этот свет? Почему?!! Да, я грешен, Господи, ну прости меня, прости!!!
        Господи, спасибо тебе, что ты мне дал еще один шанс. Я грешен! Я очень грешен! Не знал я истины твоей, не знал я благости твоей, не знал я света твоего! Прости меня, грешного, покуда живу, буду искуплять грехи свои и молиться во славу твою...
        Спасибо, Господи! Но... Всевышний, ну за что ты так со мной? Ну почему после смерти своей, ожив, Божьим Провидением, я вижу не папу с мамой, не друзей-корешков, не женщин любимых, а мента этого долбаного - Глумова? Что, Господи? Молчу, молчу...
        Он лежал в реанимации, на больничной койке, весь забинтованный, как мумия. Я, признаться, даже и не думал получить с него показания. До этого Скачок принципиально не давал показаний - он ненавидел нас, ментов. Но в этот раз...
        Петя Скачков "раскололся". Увидев меня, он, лебедь умирающий, заплакал. Расплакался, урод, и начал каяться. Я замотался писать. Он рассказал все, про все свои похождения: про рэкет, грабежи, "хулиганку"... Он очень торопился покаяться, он боялся умереть без покаяния.
        Представьте меня, "шестерочника", который получает на руки полную "признанку" по "крутой" банде от ее главаря. Ну, давайте, трубите в фанфары!
        Да, я видел этот коридор. Тьма, а в конце коридора - свет. Не земной, какой-то нереальный свет. Я умер, душа моя летит к Богу, на суд. Нет, стоп, я боюсь суда. Я ничего путного в жизни не сделал. Как я понимаю, если лечу я по этому коридору, значит, загробная жизнь все-таки есть...
        Ой, как мне хреново! Господи, пожалей меня! Нет, ну за что эти муки? За что?!!
        Глумов дивился: Скачка клинило, он содрогался, его выворачивало. Отблевавшись, он рассказал все, что знал: по его информации "шестерка" раскрыла двадцать восемь висячих дел, вырыла из земли четыре трупа, освободила шестерых заложников. Один из них сдыхал от голода, прикованный к радиатору отопления на загородной даче, другой - директор престижного автосервиса - съел трех крыс в подвале кооператива, еще один от голода, холода и побоев двинулся головой.
        А еще одного мы нашли уже мертвым. Повесился он в нужнике - "курятнике" в дачном кооперативе. Бандиты его снимать не стали, а просто спустили его тело в "очко". Его долго потом вырубали из замерзших фекалий, а патологоанатом отказался вскрывать "этот комок дерьма". Уж так сильно он пропах!
        Скачок умер через две недели. Он рассказал о всех своих "подвигах", даже о "мелочевке", даже о том, как в первом классе тырил в раздевалке мелочь из карманов. На последней нашей встрече он вдруг замолчал на минуту, а потом заговорил о Боге.
        - Владимир Сергеевич, поверь, когда я увидел Лик Бога, свет, от него исходящий, я понял, каким же дерьмом я был, какое же дерьмо я есть сейчас. Мне впервые в жизни стало стыдно. Меня такая тоска одолела. И я понимал, что это навсегда - навечно. У меня ничего не болело. У меня душа болела. Мне вечно мучиться предстояло. Понимаете, вечно!
        Да, я там много людей видел. Мертвых. Нет - это здесь они мертвые, а там они живые. Ну, души их. Бабку свою видел. Бабушку, бабулю. Вот ее я по-настоящему любил. Она там все про меня знала. Они там вообще все про нас знают. Она меня не обвиняла. Но мне стыдно было перед ней. Очень стыдно.
        Глумов опрокинул в себя четвертый коньяк. Всю поллитровку.
        - Все, я в норме! Семенов, я пошел спать! Оформите мне отгул до послезавтра, я имею право, потому как я верю в Бога!
        Этой же ночью старший присяжный заседатель Глумов пришел в вагон-карцер. Там он толкнул речь... Речь была, наверное, крутая, но воспроизвести ее никто не сможет. Потому как когда Глумова из-за решетки обозвали ментом поганым, а потом плюнули прямо в рожу...
        Он не стал разбираться, он просто отнял у охранника автомат и положил всех на корню. В карцере тогда шестеро провинившихся было. Ни одного живого не осталось. В том числе и Глумова. Он прострелил себе голову. При осмотре его купе было найдено письмо. В нем сухим казенным языком сообщалось, что в Омске во время теракта, совершенного неустановленными лицами, был взорван пассажирский автобус. Среди погибших были опознаны бывшая жена, двое детей и мать Глумова. Больше родных у него не осталось.
        На столе лежала краткая записка: "Простите, ухожу к ним".
        Глава 12
        ХАРОН ИВАНОВИЧ ХАРРИСОН
        Семенов очень хорошо, в мельчайших подробностях, помнил тот день, когда его назначили старшим апостолом - начальником поезда. Он хотя и прокатался простым присяжным заседателем целых полгода, но мало представлял себе, чем же в первую очередь "старшой" должен заниматься.
        Вернее, не представлял, как начальнику хватает на все времени. Ему казалось, что его бывший "старшой" - майор Семчин - занимался абсолютно всем: председательствовал на "судилищах", визировал приговоры, готовил приказы и постановления, контролировал работу охраны, кухни и медпункта, гонял разгильдяев из банно-прачечного блока и т.д. и т.п. Даже стенгазету Поездка редактировал. И когда Семчин умудрялся спать, Семенову, измученному донельзя сонной болезнью, даже не представлялось. И Семчиным он просто восхищался.
        Но в первый же день после своего назначения старшим Семенов понял, что одного восхищения мало. Тут больше уместно благоговейное почитание...
        Будучи назначенным начальником Поездка взамен слегшего с чахоткой Семчина (не было у майора времени заниматься своим здоровьем, не было), Семенов целый день сидел за столом и тупо подписывал бумажки.
        Ему-то казалось, что первым делом надо "построить" все службы, провести генеральную проверку всех подразделений, назначить собрание, выступить с пламенной речью о задачах и о долге, а на деле... На деле пришлось весь день разбираться с недостачей матрасов на складе, со счетами за радиотелефон и почту, оформлять перерасход угля за счет недопоставок мазута, ходить на склад и лично подписывать акты о списании ржавых ведер и о постановке на баланс Поездка какой-то мудреной фиговины с мудрым названием "импульсный генератор" (кстати, Семенов до сих пор не мог врубиться, зачем эта штука на Поездке нужна) и т.д. и т.п. К вечеру он взвыл, кинул в завхоза калькулятором и, позорно сбежав из командирского вагона, заперся у себя в купе, где и напился до чертиков.
        Но постепенно привык и научился хозяйствовать, ловко спихивая свою работу на подчиненных. Тем не менее из первых своих неудачных опытов хозяйствования сделал важный вывод: пусть все на Поездке провалится к чертям, пусть охрана перепьется, пусть целый вагон передерется, пусть даже десяток подконвойных уйдет в самоволку, но хозвагон должен остаться. И не просто остаться, а функционировать. Иначе - всему хана...
        В хозвагоне постоянно шла грызня из-за "площадей". "Банщики" воевали с медпунктом за крохотную каптерку, кладовщик плел интриги против завхоза, пытаясь выселить его из уютного кабинета в административный вагон, уборщики демонстративно оставляли швабры-ведра посреди узкого прохода, объясняя, что у спецконтингента "инструмент" хранить нельзя - воруют.
        Поэтому заходить в хозвагон Семенов не любил - тут же к нему приставали с жалобами и доносами. Но сейчас был особый случай.
        Единственным, кого в хозвагоне не трогали, на кого не стучали и кого не пытались выселить или хотя бы ужать в площади, был Харон Иваныч Харрисон. Харитон Ильич Харитонов по паспорту. Бывший "погранец", сверхсрочник, исполнявший на Поездке должность радиста, по совместительству - штатный экзекутор, а попросту - палач.
        Харон был ярым битломаном. В его радиорубке, уютненькой такой комнатушке, заставленной самой классной японской аппаратурой, все стены, не занятые стеллажами с компакт-дисками, были превращены в настоящий иконостас. Только вместо ликов святых на них были "битлы". Харон знал про них все, он собрал всю возможную литературу про легендарную ливерпульскую четверку, он выучил биографию каждого назубок, и разбуди его ночью, спроси: "Где Джон Леннон встречал Рождество 1963 года"? - он выдал бы расписание утра, дня и ночи великого "битла" поминутно.
        Семенов ему не раз предлагал, мол, напиши ты про них книгу, утри нос западным битломанам. Или программу на радио сделай, лучше - серию программ. У меня знакомые на "Голосе России" есть - помогут. Но Харон только скромно отнекивался, хотя книгу писал. По ночам писал, язык от усердия высунув. И программу для радио готовил. Раз по сто переписывал, переделывал. Даже на ситаре играть научился под это дело. Отсюда и прозвище - Харрисон. И не потому, что Харитон любил его больше других, просто внешне был похож. То же треугольное личико, тот же прямой носик, пышные усы, улыбка, только вот глаза... В глазах Харона была такая жуткая тьма...
        Семенов никогда не верил в судьбу и пребывал в уверенности, что жизнь человека складывается из соотношения миллионов случайностей. И приводил пример из своей жизни: "Не оставь я тогда кейс в московском метро, не пришел бы в "Бюро находок". Не встретил бы Наташку, не назначил бы ей свидание, не женился бы на ней. Вернулся бы из командировки в свою Тмутаракань, сочетался бы законным браком с Люськой, за одной партой в школе сидели, с детства нас "жених и невеста" дразнили, завел бы кучу детей и до сих инженерил бы на своем судоремонтном. И даже в ту командировку я попал случайно - наш начснаб приболел. И где вы видите судьбу? Нет судьбы, все решил случай".
        Но Харон в семеновскую теорию случайностей не вписывался никаким боком. На Хароне словно фатальная печать смерти была. На всей его биографии.
        Родился он в декабре 1980-го, как раз в тот день убили Леннона. Мать его, три года мечтавшая о сыне, так и не увидела своего первенца - умерла при родах. Как не увидел его и отец. Погиб, глупо погиб. Отличный спортсмен - лыжник, чемпион России, он приехал из Сибири в Москву на похороны Высоцкого. Купил букет алых роз, шел, плача, на Таганку прощаться... Его сбил пьяный водила фургона "Мороженое" с симпатичным таким пингвинчиком на борту. Не вписался в поворот и выехал на тротуар.
        Три трупа, слава Богу, сразу, никто не мучался. "У папани моего смерть была сладкая, - "шутил" потом Харитон, - его грузовик с мороженым переехал". И смеялся так, что дрожь по телу...
        Харитоном его назвала бабка - Евдокия Матвеевна. В честь деда. Внука она обожала и делала все, чтобы сирота ни в чем не нуждался. Пенсионеркой устроилась на две работы, в "сухие" горбачевские времена приторговывала самогоном, ночами очередь за водкой, сигаретами занимала, потом очередь продавала. Она умерла 1 сентября, отвела внука первый раз в первый класс, села дома на диванчик и умерла со счастливой улыбкой. Харитоша в тот день долго ждал бабушку на пороге школы после уроков. Волновался, плакал, то и дело бегал в учительскую звонить. Домой его отвела молодая учительница. Открыв дверь, она сразу сообразила, в чем дело, сказала, что дома никого нет, и отвела мальчика в местный Дом пионеров - в игротеку. Мертвую бабушку Харитон увидел только на кладбище.
        Учительница и усыновила мальчика. Ей долго пришлось бегать по разным конторам, жилищным управам, опекунским советам, доказывая, что делает это не из-за желания получить освободившуюся жилплощадь. Жирные тетки в ЖЭУ чуть ли не в открытую требовали от нее взятку, а дядя из опекунского совета намекнул, что "за пару палок можно справочку и устроить". Помог бывший тренер отца Харитона. Он набил морду любвеобильному "опекуну", записал на диктофон ЖЭУшных теток и сдал кассету в милицию, а последнюю проблему - незамужнее положение учительницы - решил, женившись на ней. Сначала фиктивно, потом - по-настоящему.
        Когда началась "заваруха" на таджикской границе, он записался добровольцем и поехал на далекую заставу с женой и детьми (Лариса родила ему двух чудных дочек) инструктором по альпинизму. Харитон, отслужив в армии, поехал туда же - сверхсрочником.
        В день своего тридцатилетия он осиротел во второй раз. Он с нетерпением ожидал окончания смены, чтобы рвануть домой, к праздничному столу, к любимой семье, когда узнал, что ничего этого уже нет. Басмачи ночью обошли с нашей стороны заставу и напали на военный городок. После короткого боя, в ходе которого, отстреливаясь до последнего патрона, погиб отчим Харитонова, бандиты согнали всех выживших на площадь и вырезали всех оставшихся мужчин. Женщин предложили обменять на "духов", захваченных после разгрома банды Рамзан Хана.
        Но обмен не получился. Харитон тогда сидел в радиобудке дежурным и первым услышал страшную новость. Басмачи, обкурившись дури, изнасиловали заложниц - жен и дочерей погранцев, даже десятилетних девочек, а потом согнали их в медчасть и закидали гранатами.
        Он не плакал. Он просто пошел к КПП и, не дав охране опомниться, в упор расстрелял автобус, где сидели ждавшие обмена "духи". Потом аккуратно положил "калаш" на землю и пошел сдаваться. Его судил трибунал. За "духов" оправдали, но дали три года... за порчу казенного имущества - за автобус. На каторгу он так и не попал, его направили на Поездок к Семенову. На те же три года. Но штрафником его никто не считал. Официально он числился "расконвойником" - радистом, на деле же...
        - Вот что, Харитоша, - сказал Семенов, отхлебнув крепкого кофе, - для тебя клиент сегодня есть.
        Харон понимающе кивнул.
        - Зуев. Из блатных, второй вагон. Редкостный урод, три "мокрухи" на нем, но адвокат у него, сука, больно мудрый. Отмазывал.
        - В чем провинился?
        - Он с еще одним уродом в карты проигрался. Ну вот, за долг взялись апостола "замочить" - Стрельцова.
        - А второй - что за урод?
        - Да так, наркоман, дерьмо, я его в карцер для острастки оформил. Да и кишка слаба у него на "мокруху". А вот Зуев может...
        - Документик имеется?
        Семенов молча достал из кармана лист с текстом, завизированный тринадцатью подписями, и протянул Харону. Тот внимательно прочитал и спрятал в нагрудный карман. Папку с личным делом Зуева положил в сейф.
        - Когда?
        - Сегодня и побыстрей!
        - Несчастный случай? Необходимая самооборона? Попытка к бегству или демонстративно?
        - Лучше бы при попытке, но демонстративно, чтобы народу побольше видело. Впрочем, думай сам, у нас остановка через полчаса, Зуева я дежурным по кухне поставил. Успеешь?..
        - Не впервой. Сделаем.
        Семенов знал, что Харрисон сделает. По части провокаций и различных "штучек" он был просто асом. Предстоящую операцию он продумывал до мельчайших подробностей, играя на людской психологии, на человеческих пороках. А потому перед "экзекуцией" просил с личным делом "объекта" ознакомить.
        Вора в законе Трушина он пристрелил при самообороне. Просто обозвал его пидором и, дождавшись, пока тот кинется на него с заточкой, всадил в оскаленную рожу урки всю обойму. Хитрюгу Савидзе, который на ловушки не попадался и сухим мог выйти из любых ситуаций, застрелил в медчасти, когда тот пытался обнять медсестру - защита персонала от нападения. Пойди он в киллеры профессиональные - отбоя бы от клиентов не было.
        - Ну что ж, коллеги, - произнес Семенов, вставая из-за праздничного стола с бокалом неразбавленного спирта в руке. - Давайте выпьем по полной за наш профессиональный праздник: "День учреждения института господ присяжных заседателей", за труд наш нелегкий, за избавление страны нашей многострадальной от скверны, нечисти и погани, за...
        - Товарищ майор, Сергей Михалыч! - В столовую с перекошенной рожей ворвался дежурный по Поездку прапорщик Борщин. - ЧП у нас! Попытка к бегству!
        - Групповая? - кратко спросил Семенов, не опуская бокала.
        - Нет, одиночка.
        - Кто?
        - Зуев со "второго" "блатного".
        - Как?
        - Повздорил с охранником - отказывался относить на пищепункт посуду после обеда. В смысле, что он "блатной", что ему не положено. Охранник его силком на платформу выволок, а он свалил его и побежал...
        - Кто пресек побег?
        - Харрисон, ой, это, как его - расконвойный Харитонов. Он случайно по вагону проходил, ну и увидел. Разбил окно и из табельного... - Борщин перевел дух и не без гордости добавил: - Все в цель. Три в спину, одна в голову!
        - Ладно, - махнул рукой Семенов, - сейчас подойду. Ну-с, коллеги, не портить же такой тост из-за какого-то... инцидента. Повторюсь: давайте выпьем за очистку России от скверны!
        Глава 13
        ТАЕЖНЫЙ РАЙ
        Семенов в жизни вообще мало чего боялся, ну разве что зубных врачей. А уж на Поездке, где он был, что называется, и царь и бог, и подавно. Но порой и ему приходилось прятаться. Вот и сегодня он, словно нашкодивший мальчишка, скрывающийся от злой училки, потихоньку, мелкими перебежками пробирался в свой вагон, моля Бога, чтобы тот сжалился и дал бы наконец Семенову выспаться. Чтобы хозблок не прислал опять ходоков с жалобой, чтобы начальник охраны не вздумал именно сейчас, глубокой ночью, сдавать оружейку охране под именную семеновскую печать, чтобы женсовет Поездка не подкараулил бы его в тамбуре с петицией по поводу добавочного "банного дня".
        Господь все-таки послал Семенову "испытание" в лице завхоза с кипой отчетов и бланков на подпись, но Семенов препятствие это на пути к вожделенной койке преодолел на удивление легко. Он лишь глянул на завхоза невыспавшимся зверем, тот все понял и моментально испарился.
        Перед тем как нырнуть под одеяло, Семенов с трудно поддающимся описанию наслаждением выдернул из сети вилки селектора и внутреннего телефона. А потом торжественно поклялся, что никакие причины, никакие силы, никакие события на земле, под землей, в небесах и в космосе не заставят его сегодня пожертвовать сном. Пусть все летит к чертям, пусть спецконтингент устроит драку, пусть охрана перепьется, пусть хозвагон загорится, Семенов будет спать. До девяти утра, нет, даже до полдесятого. Он заслужил это время, ведь может же он спокойно выспаться хоть раз в неделю, ведь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость?!!
        Но выспаться Семенову так и не довелось. Буксы вагонов истошно завизжали, как сотня дисковых пил, включенных одновременно в сопровождении хора из тысячи сексуально озабоченных котов, тут же визжание перешло в загробный скрежет. От таких звуков и мертвый проснулся бы, но Семенов лишь перевернулся на другой бок, и даже когда от резкого торможения с верхней полки на него посыпались папки с документами и разное личное барахло, он лишь натянул одеяло на голову.
        Но тут затренькал сотовый телефон - экстренный вызов. Просто человек Сергей Семенов мысленно плюнул и продолжил дрыхнуть, но старый служака, старший апостол и начальник поезда майор Семенов, чертыхнувшись, засунул руку под подушку, вытащил черную коробочку мобильника, вытянул зубами антенну и процедил в "говорилку":
        - Начальник поезда Семенов. Кто у аппарата?
        В трубке затрещало, и взволнованный голос зачастил:
        - Товарищ майор, ой, господин, ой, това... тьфу. Сергей Михайлович, это дежурный ночной смены, лейтенант Кривин.
        Семенов едва удержался, чтобы не сделать разнос дежурному за внеуставное обращение, но передумал. Сам не раз путался, с начальством общаясь. У них там чуть ли не каждый месяц распоряжение новое, как по-уставному обращаться: то по-старому - товарищ, то по-новому - господин, то снова товарищ, то вот какой-то мудрец "ваше высокоблагородие" даже предложил. Охранники целый месяц выговаривать учились, пока новое распоряжение не пришло...
        - Ну что там, Кривин, у тебя стряслось? Почему поезд встал?
        - ЧП у нас, товарищ майор, танк на рельсах!
        - Ты что, сдурел?!! - гаркнул Семенов, на самом деле понимая, что Кривин врать не будет, и раз говорит, на рельсах танк - значит, на самом деле танк. Просто ему нужно было пару секунд паузы, чтобы сообразить, что делать.
        - Ей-богу, господин майор, танк! Т-72, прямо на разъезде, пушкой в нашу сторону.
        - А семафор?
        - Семафор разбит.
        - Станция?
        - Не отвечает!
        - Тогда какого хрена! - Семенов в бешенстве едва "говорилку" не оторвал. - Караул в ружье.
        - Това... тьфу, Сергей Михайлович, я хотел, но они требуют с вами связи. Лично!
        - Кто они? Какой связи? Ты толком объяснить можешь?
        - Да ни хрена он не может! - вдруг раздался в трубке хриплый голос. - Капитан Семенов, будьте на месте, никуда не выходите, за вами сейчас придут. Командование Поездком беру на себя я. Не дергайся, капитан!
        - Майор, - совершенно ошалело поправил Семенов, судорожно цепляя на себя кобуру с "бульдогом".
        - Майор?!! - взорвалось в трубке. - Ну, блин, Серега, поздравляю! Пузырь с тебя! Да не ссы, Ивин это, Вовка Ивин. Не узнал? Богатым будешь! Я тут твой Поездок захватил, ты уж дай команду, чтобы твои орлы не палили. Свои мы, свои! Сейчас у тебя буду...
        Ивин... Вовка Ивин. Семенов бросил в угол кобуру и безвольно упал на койку. Нет, третьего захода с Ивиным Семенов не вынесет, если только прикинуться "зашитым"?
        Он подключил селектор, вызвал все посты и объявил: "Учебная тревога, огня не открывать". Через пару минут по коридору уже грохотали сапоги, дверь с грохотом сдвинулась (Ивин ничего не мог делать тихо), пахнуло запахом мороза, сосны и можжевеловой водки.
        - Сережка! Друган! Зайка мой! Майор, надо же, майор! Поздравляю! Ганка, тащи же поросенка. Серега, ну где же стаканы?!!
        Родина позвала Владимира Ивина исполнить свой долг, сняв с бабы. В буквальном смысле! Ивин - красавец отставник, руководитель крупного мясомолочного предприятия только-только "уговорил" молоденькую практиканточку-зоотехника и, накачав коньяком, страстно отлюбил ее в сауне, расположенной почему-то в телятнике.
        Там-то его и взяли. Трое ребят в камуфляже и черных масках долго и настойчиво стучались, затем выбили дверь сауны. И тут же почтительно отошли, пропустив долговязого блондина в кожаном плаще и ковбойской шляпе. Тот по достоинству оценил позу и азарт, с которыми Ивин пользовал юную специалистку по части звериных душ, тактично прикрыл дверцу, вежливо попросив:
        - Владимир Палыч, закончите с обсуждением этого серьезного вопроса, будьте добры на пару минут для беседы. Я жду вас в машине...
        Ивин, надо отдать ему должное, дело до победного конца довел, оделся, галантно поцеловал даме ручку и вышел на мороз. Больше его в родном хозяйстве не видели, той же ночью он был доставлен в Москву в очень солидную контору. Там седой щупленький дядя в очках, буквально утопавший за огромным столом красного дерева, с ходу предложил Ивину два варианта: либо 10 лет лагерей за приписки, самоуправство и прочие злоупотребления (все документы и улики были предъявлены), либо Ивин немедленно едет на БАМ и организует... новую русскую каторгу. И указал на большую служебную записку, отправленную год назад Ивиным президенту. В ней аргументировано доказывалось, что главные богатства России лежат за Уралом и если не валять дурака, а правильно использовать рабочую силу...
        - Зайка мой! - заорал Ивин и кинулся через стол обнимать очкарика. - Да что ж ты, лапа, раньше молчал?! Зачем же меня под конвоем везти, ты бы свистнул, я б сам прискакал. Так это ж мечта моя. Я ж - сибиряк!
        Очкарик смущенно улыбнулся, потирая чуть придавленную гигантом шею, тут же заменил недоглядевшую охрану (уже на следующий день смена, дежурившая в кабинете, в полном составе отправилась на таджикскую границу). Но несмотря на экстренность, на БАМ Ивин поехал поездом. "Тайгу хочу посмотреть, - объяснил он, - какая она теперь, тайга..."
        Он за полгода наладил систему новой русской каторги. И не только по БАМу, по всему Дальнему Востоку. Его боялись губернаторы, только от упоминания его фамилии падали в обморок мэры. На производствах Ивина летели ко всем чертям нормы и расценки, люди выдавали на-гора такие объемы продукции, что даже самые смелые экономисты верить отказывались. Но приезжали комиссии и убеждались, что все правильно. А потом...
        Говорят, президент долго колебался... Ему было очень жалко Ивина. Но закон суров. Ивин набил морду начальнику КДВО, как-то так получалось, что интересы двух ведомств - МВД и МО - сталкивались даже на необъятных просторах Сибири. А потом прострелил ему ляжку на дуэли. Правда, перед этим трахнул его молодую супругу. А потом только в одном лагере неделю держал оборону против целого мотострелкового полка. Урки просили: "Палыч, дай нам стволы, мы их в капусту порубим". Но уркам оружия Ивин не дал, и когда мотострелки начали стрелять на поражение, приказал сдаться. Он не струсил, он не хотел, чтобы русские снова проливали кровь русских.
        Его осудили, но нашли какие-то отмазки для амнистии и назначили начальником лагеря на реке Мультагай.
        Там-то Семенов с ним и познакомился. Надо же, всего полгода назад, а кажется, столько времени прошло.
        - Поверь мне, капитан, - втолковывал Семенову Ивин, развалясь на санях, - время вышек и колючей проволоки давно прошло. Нет Сталина, сдох он без покаяния, и система его сдохла. Да, у меня есть вышки, проволока есть, сам увидишь, но другое дело - как сделать и где поставить...
        Семенов тогда гнал в лагерь №2017 на реке Мультагай две сотни "временно прописанных" - высланных из Москвы, Питера, Саратова и Нижнего Новгорода бомжей, проституток, прочих деклассированных элементов. Среди них - три десятка урок, ранее сидевших.
        Семенову Ивин сразу понравился. Тот деловито прошелся вдоль шеренги люмпенов и, подобно Басову из фильма про Шурика, начал выкрикивать: "Плотники, штукатуры, слесаря, нормировщики, мотористы"... Он назвал штук двадцать разных профессий, но из шеренги вышло человек от силы тридцать.
        Ивин ехидно улыбнулся. По взмаху его руки к вышедшим из строя тут же подбежали люди. На снег полетели зэковские шапки, фуфайки, стеганки. Через пару минут "добровольцы" были обряжены в яркие пуховики, унты и пышные енотовые шапки.
        - Ну что ж, нет специалистов, будем учить, - подмигнул Семенову Ивин. - На первый-второй рассчитайся. Первые номера - в карьер, вторые - на лесоповал. Обед? Обед будет для тех, кто выполнит норму! Все, запомните, все остальные вопросы через бригадиров...
        Ивин долго ходил вдоль шеренги отдельно построенных урок, интересовался статьей, сроками, запоминал. Потом лично, сам, снял с каждого наручники.
        - У меня в наручниках не ходят, - объяснил он, улыбаясь. - Глупости это. Сейчас, братки, вы пойдете на взрывные работы. Бригадиры вас уже ждут. Там покажете свою крутость. И запомните: бежать отсюда невозможно, да и незачем. Впрочем, сами увидите...
        Только в поселке Веселый, раскинувшемся на высоком берегу реки Мультагай, Семенов понял, почему Ивин совершенно не заботился об охране лагеря. Бежать здесь было некуда...
        До ближайшей станции от КПП Веселого было ровно 280 км. Гражданин, замеченный за пределами лагеря на расстоянии 5 км в рабочее время, подвергался принародной экзекуции по филейным местам в размере 20 кнутов (по
4 кнута за каждый километр). Невыполнение плана на 10% каралось той же мерой. Зато перевыполнение...
        На территории Веселого царил сухой закон. Нарушение его каралось жестко; гражданин, замеченный в потреблении любых спиртосодержащих веществ, сам шел на площадь, оголял задницу и укладывался на козлы. Врачиха, взяв кровь из вены провинившегося, определяла процент алкоголя в крови и выносила вердикт: 30 кнутов, 40, 70...
        Да, пить на земле Веселого, раскинувшегося по генплану на 280 гектаров, воспрещалось, но... А кто запрещал пить на воде? К пристани Мультагая днем был пришвартован списанный речной пароход. Откуда он здесь появился, когда и как - никто не знал. По крайней мере Ивин клялся, что выбрал под лагерь это место только благодаря этому пароходу. Так вот, в 20.00, как только местная кочегарка испускала победный вопль об окончании рабочего дня, к пристани летели толпы. Злые мужики, обряженные в пиратов (Ивин, блин, книжек начитался, вот и придумал), но с вполне современными автоматами на пузах проверяли входные билеты, подписанные лично начальником лагеря за:
        трудовые успехи;
        перевыполнение плана;
        рационализаторство;
        творческие находки;
        товарищество;
        решение бытовых проблем;
        народное творчество, и т.д., и т.п.
        В 21.00 пароход, пыхтя угольным дымом в девственное дальневосточное небо, отплывал на середину реки, и...
        - Дорогие сограждане, - обычно "открывалку" - вступительную речь - говорил сам Ивин, редко упускавший возможность посетить пароход, - давайте отдохнем. Вы поработали, мы - оценили. Мы тоже работали, надеюсь, вы это тоже оценили. Так гуляй, братва!
        В небо взмывала ракета, в тот же момент открывались бары, хлопали бутылочные пробки, пенилось в кружки пиво, столы ломились от закусок, выходили к мужчинам разодетые, как фотомодели, ослепительные дамы - бывшие вокзальные шлюхи... Бильярд, кегельбан, зал игровых автоматов, казино.
        Всю ночь на пароходе гремела музыка и играл свет на зависть неудачникам, не заработавшим ударным трудом "проходок" на этот праздник жизни.
        В 6 часов утра опять взмывала ввысь ракета. Сразу же закрывались все "источники", начинали работать сауна и вытрезвители. Ровно в 8 утра счастливчики возвращались на берег...
        - Зайк, поверь мне. Я, честное слово, не понимаю, зачем Сталин морил голодом миллионы людей-зэков, - размышлял Ивин, почесывая пузо на полатях сауны. - Вот смотри, Семенов, у меня все сыты, у меня ж, если план выполняешь, - "шведский стол". И у меня все трезвы, днем по крайней мере, все вкалывают, кто как может. Я ж не заставляю слесаря валить деревья, а плотника точить железки. У меня для каждого есть работа и щедрая, очень щедрая оплата. Ты знаешь, чем забит мой служебный сейф? Баксами, марками, юанями и прочей ихней валютой. Потому что никакая валюта, окромя "ивинек", здесь не нужна. Только на мои "ивинки" они смогут оттянуться здесь по-человечески. И вот ходят они, ходят, меняют по курсу. А курс я устанавливаю. Сам! Ты думаешь, я сдам их государству? Фигушки! На эту валюту я такого здесь накуплю, я такой коммунизм здесь построю...
        Вдруг Ивин посерьезнел. Он сел на лавку, окатил себя холодной водой и спросил:
        - А ты знаешь, Семенов, что уже больше восьмидесяти человек, которые могут уже сейчас вернуться по месту прежней прописки в Москву, Питер, написали мне заявление на постоянную прописку. Здесь! В поселке Веселый на реке Мультагай. Восемьдесят! Слушай, а может, я правильно все делаю? Оставил бы ты мне пару сотен работничков получше. Да знаю я, что разнарядка у тебя. Ну придумай что-нибудь. Задумал я, понимаешь, пристань расширить и новый консервный завод построить, а рук рабочих не хватает. И баб, баб побольше, у меня мужики-красавцы в холостяках ходят, без баб дурить начинают. Хоть шлюх, хоть "венеричек", у меня знаешь какие гинекологи!
        - Цыган возьмешь? - предложил Семенов. - Целый вагон даю! Лучший ансамбль в России, такую самодеятельность наладишь!
        Глава 14
        ОТЧАЯНИЕ
        - Лейтенант Буткевич, я приказываю: опустите оружие! Не дури, лейтенант, брось автомат! Слышишь, брось, я приказываю!
        - Да пошел ты, Семенов! Нет больше лейтенантов, нет майоров. Все! Остались только четыре урода, которые завтра сдохнут с голодухи. А я не хочу сдыхать. Я еще пожить хочу! Уйди с дороги, Семенов, не доводи до греха! Убью!
        Они стояли лицом к лицу, как в ковбойских фильмах, и орали, направив друг на друга стволы. Буткевич - штатный "мини-калаш", Семенов - верный семизарядный "бульдог". Оба - раненые, оба - шатающиеся от голода, оба желающие жить, выжить.
        Буткевич сорвался. Он - самый молодой и сильный из их четверки - сорвался первым. Да, наверное, его молодому организму требовалось больше пищи, наверное, по этой причине он больше мучился от голода, но все равно Семенов никак не мог допустить, чтобы Буткевич съел Мариванну. И вообще чтоб кто-нибудь ее ел. Даже если она сама умрет, даже если все они умрут. Но умрут людьми, а не людоедами...
        Вообще-то если бы не доля везения, они бы и так давно умерли - упали бы в вечную мерзлоту и остались бы там до весны, до мая, пока звери дикие: медведи, песцы, волки - не найдут их тела и не попируют вволю над их костями. Но им повезло, совершенно случайно они набрели на охотничью избушку. Крохотную, но вполне способную сохранять тепло и продлить жизнь четырем израненным людям.
        Трое были ранены легко: Буткевичу осколком оторвало ухо и посекло лицо, отчего все время казалось, что он кривится, как будто лимон съел. Семенову задело плечо. Так, царапнуло. Сейчас рана практически не болела, только чесалась очень. Абрамяну повезло гораздо меньше - пуля пробила ему обе ягодицы: вошла в левую, вышла через правую. Он целыми днями лежал на животе и похабно шутил насчет того, что поскольку в его заднице на две дырки больше, то и еды ему требуется пропорционально.
        А вот с Мариванной было совсем плохо. Ее ранило в живот. В первый день она еще держалась, сама меняла на ране памперсы, отлично заменявшие бинты, сама шла, проваливаясь в глубокий снег, да еще Абрамяна поддерживала. А ночью совсем слегла. У нее начался жар, она почти не приходила в сознание и часто бредила, то зовя мужа с детьми, то маму, то строго вызывая дежурного по Поездку. Вот ее-то, Мариванну, и предложил съесть Буткевич.
        - Майор, дарагой, слушь, да? Падвынся чуть-чуть, а то могу ненароком задэт, - услышал за спиной Семенов.
        Это Абрамян, разбуженный криками, наконец-то вытащил из-под нар свой "УЗИ" и направил на Буткевича:
        - Ну что ты, лэйтэнант, ругаешься, ну зачэм кричишь? Видышь, женщина больная совсем, только заснула, а ты ее будыть хочэшь, кушать хочешь. Не надо ее кушать, будь мужчиной. Хочэшь кушать? В тайгу иды! Охотиться иды! Медвэдь берлога выгоняй, в лоб ему стреляй. Вон у тэбя ружье какое.
        На самом деле Абрамян разговаривал почти без акцента. Но сейчас, как опытный психолог, он выбрал, наверное, самый верный тон. Да еще эта фраза про медведя... надо же такое придумать: "Берлога выгоняй, лоб стреляй".
        Семенов даже не удержался и хмыкнул, а Буткевич... Он словно очнулся; глаза лейтенанта, безумные минуту назад, словно обрели осмысленность. Он как-то жалко застонал, даже скорее заскулил, бросил автомат на пол и выбежал в дверь на мороз.
        - Ну все, звездец медведю, - подытожил Абрамян. - Сейчас он его голыми руками задушит. Шашлык будем кушать.
        Семенов засмеялся было, но от упоминания слова "шашлык" словно спазм резанул его по желудку. Он много отдал бы сейчас не то что за шашлык - за буханку хлеба, за миску "сечки", так ненавидимой на Поездке даже бомжами... Они почти не ели уже десять дней. И надежда найти хоть какую-нибудь еду становилась все призрачней. Дичи вокруг не было, даже вороны разлетелись...
        - Ну что ж, - вслух сказал Семенов, - зато мы прожили на две недели больше. Считай - повезло...
        Им, апостолам, на самом деле повезло. Когда на разъезде у крохотной станции рванула взрывчатка под вагоном охраны и пули защелкали по стенам вагона командирского, они не спали в своих купе, а, матеря начштаба, проводили в "оружейке" комиссию личного и табельного оружия - сверяли номера стволов, списывали патроны. Начштаба Куренной, педант и служака, для комиссии подбирал обычно "самое удобное время" - то в пять утра, то во время обеда, а в этот раз его ночью на проверку пробило. Это и спасло им жизнь, когда нападавшие стали сквозь двери расстреливать апостольские купе.
        Бой был страшный, видимо, нападавшие хорошо знали внутреннее устройство Поездка, порядок и систему его охраны. Практически все посты и караульный взвод были уничтожены в первые же минуты внезапной атаки, явно, что без "крысы" не обошлось.
        Перестрелка завязалась лишь в "девичьем" вагоне, где взводный Брагин несанкционированно отмечал именины. Он успел организовать оборону, но с одними пистолетами горстка охранников продержалась недолго.
        А вот апостолы решили дорого продать свои жизни. Только прозвучали первые выстрелы, они, не сговариваясь, похватали оружие из стоек и приготовились к обороне. Группу, штурмовавшую оружейку, - десяток боевиков в одинаковых черных шапочках, - они положили прямо в тамбуре, как дров накололи. Куренной, пока остальные перезаряжали оружие, деловито, без суеты заминировал оружейную комнату, потом достал свой НЗ - пяток "мух", купленных по дешевке на рынке в Новосибе, и прямо из окна с одного выстрела разнес вдребезги пулеметное гнездо, державшее платформу под прицелом.
        Второй заряд использовать не успел, тихо охнув, схватился за грудь и сполз на пол.
        - Серега! Серега! - просипел он, протягивая Семенову пульт - черную коробочку с кнопкой, - держи, не оставляй им оружия, отойдешь метров на сорок и жми...
        Можно сказать, им повезло и дальше, когда взрывом гранаты покорежило и заклинило дверь вагона. Спасайся они через дверь - попали бы под перекрестный огонь, а так сумели пробежать, пригнувшись, через весь вагон и "эвакуироваться" через туалетное окно, от которого до ближайшего перелесочка было рукой подать.
        Семенов спрыгнул первым. Едва переведя дух и хватанув зубами рассыпчатого снега, он залег за лиственницу и начал длинными очередями прикрывать выпрыгивающих в окно апостолов. И видимо, успешно: в вагоне раздались гортанные крики, и на пару минут выстрелы там стихли.
        - Так, со мной двое, - вслух считал Семенов выпрыгивающих апостолов, - трое, четверо, пятеро. А это, судя по комплекции, Мариванна. Да, тяжеловато ей с такими формами из окошка-то сигать. Так, еще кто-то показался, спрыгнул-то как ловко.
        В эту секунду в штурмуемом вагоне опять раздались длинные очереди, посыпались стекла. Последним выпрыгнул Стрельцов. Едва приземлившись, он перевернулся через голову и закинул обратно в окно "эргэдешку". Дождавшись, пока оттуда полыхнуло огнем, метнулся к деревьям. Он не успел совсем немного, метров пять. Словно споткнувшись, упал, но тут же, подхватив автомат, поднялся и, сильно хромая, добежал до сугроба, откуда его старались прикрыть в пять стволов.
        - Черт, луна, мать ее, полная, как на ладони. - Стрелец выругался, разглядывая рану на бедре. - Все, командир, жми кнопку. Наших там больше нету. Живых нету... Так что жми, и уходите, я прикрою.
        - А ты что же?
        - Я все, я отбегался. - Стрелец показал ладонь, почерневшую от крови. - Пулемет мне оставь, гранаты. Индпакетов пару, и уходите. Их еще много, тут серьезная засада.
        Семенов не стал спорить, молча передал пулемет, отстегнул "яичник" - подсумок с "эргэдешками", магазины. Крепко пожал Стрельцу руку. Скомандовал: "Отходим".
        Они отошли метров пятьдесят, когда со стороны Поездка снова раздались выстрелы. Тут же грохнул мощный взрыв. И еще минут десять длинные пулеметные очереди говорили о том, что Стрелец жив. Потом все стихло. Не останавливаясь, Семенов снял шапку и скомандовал: "Быстрее".
        Капитан Стрельцов и взрыв "оружейки" дали им минут тридцать форы. Проваливаясь по пояс в снег, шестеро выживших апостолов уходили в тайгу, проклиная полную луну. Дорогу среди голых черных лиственниц прокладывал Семенов, лихорадочно обдумывая сложившееся положение. А положение было хуже некуда: на улице мороз, градусов пятнадцать, дальше еще похолодает. Все апостолы - в легкой форменной одежде, только Буткевич в зимней камуфляжке и Мариванна в домашней телогрейке. Оставаться на ночь в лесу глупо - замерзнешь, костер разводить нельзя - заметят, сдаваться бессмысленно: кто бы они там ни были - не пощадят.
        - Карту, - коротко скомандовал Семенов на пятиминутной передышке, посветил развернутый лист фонариком.
        Это на карте пять километров - крохотный отрезочек, а когда бредешь по снегу, дрожишь от холода и мало на что надеешься... Но никто в панику не ударялся, а когда вышли к реке, даже повеселели. По реке идти было много легче, но все равно уставали быстро.
        - Ну что, командир, - зябко ежась, предложил Нечаев, - может, костерчик? А то, я чувствую, у меня уже пальцам каюк.
        Семенов, хмурясь, отрицательно мотнул головой и в который раз включил фонарик, чтобы сверить путь по компасу:
        - Скоро уже, погреешься...
        Объект, обозначенный на карте как "Леспромхоз имени Н. Кольцова", оказался заброшенным поселком в десяток домишек с лесоскладом. Все окна в поселке были темны, лишь в каморке у склада горел свет. Минут пять они пролежали в сугробе у дороги, изучая обстановку.
        - Смотри, командир, - ткнул Семенова под локоть Нечаев, - кажется, машина.
        И точно, у каморки завелся и начал прогревать движок "ШиШиГа" - армейский, судя по тенту, "ГАЗ-66".
        - Я на разведку, - вызвался Абрамян.
        Семенов гнал машину, вдавливая газ до полика и чувствуя, как по спине разливается что-то липкое и горячее. Рядом на сиденье стонал раненый Абрамян, из кузова даже сквозь рев двигателя слышался рев Буткевича: "Ухо! Где мое ухо?!"
        Через переезд им пришлось прорываться с боем, буквально сквозь строй. Видимо, у мятежников было хорошо со связью, и после перестрелки в леспромхозе они сумели предупредить своих на железной дороге. Но командиром у них, видимо, лох был, дорогу перекрыл только шлагбаумом, на "огневую мощь" понадеялся.
        Шлагбаум Семенов снес с ходу, выстрел гранатомета оказался неточным и вырвал только задний борт "ШиШиГи", зато из автоматов машину отделали изрядно.
        "Только бы до "зимника" добраться, - молился про себя Семенов, пригибаясь к рулю, словно это могло спасти от свистящих вокруг пуль. - Только бы до "зимника"..."
        Они добрались до "зимника" - трассы, проложенной по льду реки. Там раненый Нечаев спрыгнул из кузова, чтобы прикрыть "ШиШиГу" от погони. И еще километров пятьдесят Семенов гнал по льду, пока из пробитого бака не вытек весь бензин.
        Семенов не верил в чудеса, но их спасение фактически чудом и являлось. Охотничью избушку нашел Буткевич, когда еще стоявшие на ногах апостолы отправились искать дрова для костра.
        Еще не веря в такую удачу, Семенов с Буткевичем втащили стонущих Абрамяна и Мариванну в домик, занесенный снегом чуть ли не по самую крышу, и немедленно растопили печку - бочку из-под соляры, поставленную на попа, с трубой из спаянных консервных банок. Печка тут же загудела, и избушка наполнилась теплом. И они практически сразу заснули. Впервые за полтора суток.
        Мешочка муки и банки с жиром, найденных в избушке, хватило на четыре дня. Апостолы растягивали скудный рацион, как могли, но что такое пара изжаренных в печке лепешек для голодных, уставших, обмороженных и раненых людей? Потом кончилось и это. За последние десять дней они съели только пару ворон, сваренных с горсткой ягод дикого шиповника, которые Буткевич с великой осторожностью собрал с занесенного снегом куста.
        И еще была шоколадка - "Баунти". Мариванна, в очередной раз придя в сознание, решила привести себя в порядок и начала рыться в сумочке, разыскивая зеркальце, и вдруг закричала:
        - Мальчики, смотрите, "Райское наслаждение"!
        Все посмотрели на нее без особого удивления, "мамка" частенько в бреду кричала и не такое, но сейчас... Сейчас Мариванна торжественно, словно знамя боевое, поднимала над головой батончик в блестящей обертке...
        Они поделили две шоколадные конфетки по-честному, на четыре равных доли, и долго с наслаждением облизывали их. Только Буткевич вдруг засунул ее целиком в рот и начал жевать, жевать, жевать. По израненным щекам его градом текли слезы.
        А на следующий день он предложил Мариванну съесть.
        Семенов едва успел спрятать автомат Буткевича (от греха подальше), как тот ворвался в дверь, едва не сбив майора на пол.
        - Там! Там! - заорал Буткевич, указывая рукой на крохотное окно. - Там стоит это!...
        Семенов почти не сомневался, что у лейтенанта с голодухи "поехала крыша", но к окошку подошел. Он много чего повидал в жизни, но сейчас у него от ужаса прямо-таки зашевелились оставшиеся волосы на голове. Метрах в пяти перед избушкой - стоял? стояла? - стояло нечто. Существо трехметрового роста, покрытое густой бурой шерстью. Но не рост больше всего поражал, а глаза на полностью заросшем лице. Ослепительно, нереально голубые глаза, светящиеся словно изнутри. Они завораживали, приковывали к себе, не позволяя отвернуться.
        Существо стояло неподвижно, ясно различаемое в лунном свете, потом что-то опустило на снег перед собой, медленно развернулось и, неспешно ступая, скрылось за деревьями.
        Семенов, покрытый холодным потом, долго не решался выйти. Потом, выставив перед собой автомат Буткевича, все же шагнул за порог. Перед домом лежала... олениха. Еще теплая. Крови на ней не было, ей кто-то совсем недавно просто свернул шею.
        В отличие от Буткевича Семенов переносил муки голода сравнительно легко. Но в том-то и дело, что сравнительно. Он просто умел не подавать вида, что очень голоден, он просто находил в себе силы скрывать, что не только желудок, что весь его организм мучительно, нудно, томительно, постоянно требует пищи. Все равно какой, но пищи.
        Врут все специалисты по диетам, когда говорят, дескать, "постепенно чувство голода притупляется". Такое сказать может только тот, кто сам ни разу по-настоящему не голодал. Потому что тот, кто по-настоящему познал муки голода, скажет вам, что "чувство" не притупляется. Просто человек медленно, но верно сходит с ума. Выживший "голодушник" поведает, что мозг, лишенный поставок крови, наполненной жизненной силой, получаемой от пищи, сам начинает эту пищу выдумывать. В огромных количествах, прямо-таки горы пищи.
        Семенов еще держался, ему пока не грезились котлетные горы и супные озера, как обычно пишут в книжках, но за последнюю неделю не было такой ночи, чтобы ему не приснились здоровенные, шкворчащие, покрытые золотистой корочкой котлеты на косточке, которыми они угощались на дне рождения у покойного нынче Стрельцова. Снилась ему и манная каша с комочками, так нелюбимая в детстве, и картошка пюре, залитая бурым гуляшом, которой их в пионерлагере кормили. Запеканка пионерлагерская тоже снилась. Не любили они, пионеры в коротких штанишках, творожной запеканки, политой густым липким киселем. Не любили и не ели. После обеда баки для отходов в лагерной столовке с банальным названием "Елочка" были битком набиты одинаковыми квадратными ломтями с чуть румяной корочкой. Вот почему-то именно эти баки снились Семенову чаще всего. Он представлял, как потихоньку оттаскивает один такой бак в угол лагерной хлеборезки, как, вооружившись огромным ломтем белого хлеба, которого в обилии хранилось на полках, он достает из бака кусок за куском и ест, ест, ест. Он даже словно чувствовал во рту вкус этой запеканки:
божественный, чуть кисловатый вкус творога с изюмом...
        Семенов проснулся от страха. А вдруг и олениха, и пахучий бульон, и ломти дымящегося мяса, куски которого они, давясь и обжигаясь, глотали всего пару часов назад, - все это тоже сон? Покрытый холодным липким потом, он буквально вскочил с нар и кинулся к печке. Но все было нормально. На бочке у трубы стояла закопченная, почти полная кастрюля, из которой одурительно пахло крепким мясным бульоном.
        - Что, дарагой? - раздался с соседних нар голос Абрамяна. - Тоже не спицца? Я сам за ночь два раза правэрял. На местэ мясо, на местэ. Но ты сэйчас не кушай. Сразу кушат много опасно. Умэрет можно. Я лучьшэ вам завтра такой шашлык сдэлаю, вовек нэ забудешь...
        Да, шашлык утром на самом деле получился замечательным. Вгрызаясь в сочное мясо молодой оленихи, Семенов мычал от удовольствия. Рядом так же страстно мычали Буткевич с Абрамяном. Только Мариванна не мычала. Мариванна умерла этой ночью, не приходя в сознание, так и не узнав, что голодная смерть им больше не грозит.
        Могилу в мерзлоте долбили по очереди, даже Абрамян попробовал помахать топором, но быстро утомился и ушел в избушку паковать вещи. Траурного митинга и салюта решили не устраивать, просто молча постояли над ледяной могилой.
        - Прощай, Мария Ивановна, - сняв шапку, тихо проговорил Семенов. - Прощай, наша верная боевая подруга. Мы еще вернемся и тогда похороним тебя по-людски. По-апостольски похороним, с оркестром и салютом. А пока прости нас, что не сберегли тебя...
        * * *
        Они вышли в дорогу тем же утром. Буткевич, разрезав оленью шкуру, соорудил для каждого что-то вроде снегоступов (в детстве в какой-то книжке видел), сделал и полозки на случай, если Абрамян не сможет идти. Так оно и получилось. Абрамян выдохся, едва апостолы успели выйти на "зимник". Тащить его было тяжеловато, поэтому, когда стемнело и морозец начал прихватывать, решили устраиваться на ночлег. Вырыли берлогу, натянули сверху брезент и разожгли под ним костер.
        Перед тем как "залечь в берлогу", Семенов взял три оставшиеся "эргэдэшки" и установил растяжки. Так, на всякий пожарный...
        Берлога получилась уютная, тепло держала хорошо, и согрелись апостолы довольно быстро. А, поужинав холодной олениной, и вовсе повеселели. И только тогда Буткевич спросил Семенова:
        - Слышь, командир, а кто это был?
        - Ты про что?
        - Про того, что ночью приходил.
        Семенов долго медлил с ответом:
        - А Бог его знает...
        Глубокой ночью Семенов проснулся. Проснулся не от сосущего голода, как бывало частенько в последние две недели, не от страха, как прошлой ночью, а от какого-то неясного чувства. Словно вспомнил что-то важное, что должен был сделать, но не сделал. Наспех накинув на плечи куртку и подхватив за ремень автомат, он выскользнул из берлоги. И тут же почувствовал, что очень близко кто-то есть. Именно почувствовал, а не увидел или услышал. Кто-то очень большой, но... не опасный.
        Минут пять он стоял не двигаясь, всматриваясь в темноту. Потом быстро обулся в снегоступы и двинулся в сторону реки. Он уже знал, что надо делать. Осторожно разрядил все три растяжки и со спокойным сердцем отправился назад, к берлоге. Перед тем как нырнуть под брезент, Семенов обернулся...
        "Ночной гость" уже был здесь, стоял под засохшей лиственницей, огромный, недвижимый. И так же холодной голубизной горели его глаза. Но сейчас он был не один. У ног гиганта был еще кто-то. Или что-то? Маленький, не выше метра, но глаза его горели так же ярко.
        - Извините, мужики, - громко крикнул Семенов. - В гости не приглашаю, самим тесно! Но за еду спасибо! Не знаю, кто вы есть, но спасибо!
        После чего он неожиданно для себя перекрестился и полез спать. Лишь пробормотал по себя:
        - Блин, мистика какая-то. Расскажи кому - не поверят. А, ладно, будь что будет...
        Утром Семенов понял, что "ночной гость" спас им жизнь еще раз.
        Волки! Стая волков - полдюжины полуторалеток и матерый самец, видимо, собиралась поужинать апостолами этой ночью. У волков были все шансы на успех - спящие апостолы представляли собой легкую добычу. Но неведомая сила уберегла людей. Эта сила раздавила, растерзала, раскрошила серый молодняк. Останки волков были разбросаны по всей поляне, свисали даже с ветвей деревьев. Но волчий вожак, судя по следам борьбы и кровавым пятнам тут и там, бился достойно. И неведомая сила отдала ему должное и тело его не терзала. Семенов потом долго вспоминал эту оскаленную в лютой ярости пасть с замерзшей по краям пеной, эти застывшие в безумной ярости глаза.
        И по всей поляне огромные следы. Следы босых человеческих ног. Но очень больших.
        - Размэр 64-66, нэ мэншэ, - констатировал Абрамян. - Эх, сюда бы журналистов. Такую сэнсацию упускаем!
        Абрамян крепился, он старался шутить при любом случае, но каждый раз шутки давались ему все с большим трудом. Рана его кровоточила, и даже распотрошенные памперсы не помогали...
        Они дошли... Семенов не помнит как, но дошли. Сам он двигался словно в замедленном кино (помните "Землю Санникова" и экспедицию в пурге?): три шага, опереться на палку, подтянуть салазки с Абрамяном, снова три шага, палка, Абрамян.
        Семенов шел и радовался за Буткевича. Молодец, просто молодец, парень! Как он здорово подстроился: три шага, оперся на палку, плечом могучим налег, подтянул веревку салазок с капитаном и снова три шага. Только бы Абрамян не замерз, а то ведь жалко, столько его тащили, столько сил потратили. Но вроде в последнее время как-то легче стало, словно кто-то сзади салазки подталкивает. Кто-то большой, бурый, сильный. Ну да спаси его Бог! Спасибо за помощь, но оглядываться сил нет. А теперь опять три шага, опереться, подтянуть...
        Семенов не слышал и не видел, как подъехала сзади "ШиШиГа", как повыпрыгивали из нее ребята в зимнем камуфляже, как окружили их. Он даже не мог сказать, в какое время суток это случилось: утром? ночью? днем?
        Даже лежа на полу кузова "газона", Семенов делал движения руками, ногами, плечами, головой. Три шага, опереться, подтянуть. Три шага, опереться, подтянуть...
        Глава 15
        НЕБЕСНЫЙ ДАР
        Охранник долго гремел ключами, возился с запором, наконец открыл жутко скрипучую дверь барака и крикнул:
        - Семенов, е такой? На бисиду!
        "На беседу - это что-то новенькое, - подумал Семенов. - Раньше все больше на допросы звали".
        - Ну шо, Семенов, идешь, шо ли? Или змерз совсим?
        - Иду, иду, - крикнул Семенов, с сожалением выбираясь из-под теплого матраса. Он только недавно согрелся, и выбираться на холод ему совершенно не хотелось. Однако перспектива провести еще одну ночь в этом холодном бараке-арестантской тоже отнюдь не грела.
        Отряхнувшись от соломы, Семенов прокашлялся и громко провозгласил, обращаясь к лежащим вповалку за хлипкой перегородкой пленным:
        - Господа шпионы, диверсанты, дезертиры и мародеры! Очень желаю вам не замерзнуть этой чертовой ночью, потому как нынче Крещение и мороз обещает быть жутким. Но в любом случае поздравляю и обещаю за вас помолиться.
        Арестанты промолчали, лишь здоровенный мужик в камуфляже с вдребезги разбитой мордой - пленный капрал из прибалтийского легиона - зло проворчал:
        - Смотрытттэ, майор, чтопы нам за тепя молитттса нэ пришлос.
        Под радостное ржание охранника Семенов вышел на улицу.
        Зябко кутаясь в тулуп, то и дело грея дыханием руки, особист старательно заполнял страницы прошнурованного дела. Когда ввели Семенова, он молча ткнул "паркером" в сторону табуретки, мол, садись, охраннику махнул, мол, свободен, на ординарца зыркнул, в смысле - чаю. Ординарец моментально испарился.
        Хотя в вагончике было довольно прохладно, после арестантского "морозильника" Семенов почувствовал себя как в тропиках. По крайней мере здесь была хоть и хиленькая, но печка, к которой он постепенно и переместился вместе с табуреткой. Особист, то ли не видя этого, то ли делая вид, что не видит, быстро исписывал листы, порою даже высовывая кончик языка от усердия.
        Наконец вернулся ординарец с чаем, аккуратно поставил стакан в мельхиоровом подстаканнике перед особистом и дымящуюся кружку перед Семеновым. Семенов осторожно заглянул в емкость и присвистнул: в густой пахучей жидкости плавал ломтик лимона.
        - Это что? В честь именин? Или иной какой праздник? Вы, гражданин начальник, осмелюсь спросить, из православных будете?
        Особист отложил свой "паркер", погрел руки о подстаканник, отхлебнул, не поднимая глаз от записей, и как-то буднично отбрехнулся:
        - Да ладно тебе, майор, ерничать-то. Сам-то из которых будешь? Из апостолов? То-то! Знаем мы, как вы срока вешаете. Пять минут на рассмотрение дела? Семь? А я с тобой третий день сижу... И в морду, заметь, ни разу не ударил. Так что не выгребывайся и пей чай. Жрать, наверное, хочешь? Минут через, - он глянул на часы, - через полчаса сходим, пожрем в столовке офицерской.
        - За что ж такая честь? - не сумев сдержать ехидства, поинтересовался Семенов.
        Особист наконец оторвался от бумаг и посмотрел Семенову в лицо. Совсем другие глаза глянули на Семенова - не злые, колючие, как эти три прошедших страшных дня, а какие-то тусклые, усталые.
        - Ввиду вновь открывшихся обстоятельств, - проговорил особист. И повторил по слогам: - Об-сто-я-тель-ств.
        Он покопался в папке, пошелестел бумагами, наконец извлек фотографию.
        - Узнаешь?
        С фотографии улыбался красавец джигит в высокой папахе, перевязанной зеленой лентой, с автоматом наперевес.
        - Как не узнать, - сказал Семенов, едва не поперхнувшись чаем. - Гурам это. Шатоев или Шатуев, может, Шатеев. Но имя - Гурам, это точно. По Третьей чеченской помню. Вечно помнить буду тварь такую... Надеюсь, черти его сейчас в аду от души прожаривают.
        - Рано до ада, Семенов, рановато. Здесь твой Гурам, совсем рядом. Живой он, здоровехонек. Заместителем командира кавказского легиона стал, того самого, что станцию Зея сейчас штурмует, - большой человек. А вот теперь сам посуди, что мне было думать после этого, этого и этого...
        На стол легли фотографии. Семенов их узнал сразу - сделаны с видеозаписи, причем очень качественно: вот они с Гурамом о чем-то мирно беседуют, вот за столом праздничным отдыхают, а вот они чуть ли не в обнимку стоят.
        - Обо всем этом, - Семенов отодвинул от себя фотографии, - я уже давал объяснения. Три года назад. После... После гибели нашего СОБРа и двух взводов дагестанского ОМОНа.
        - Правильно, давал, - сказал особист, забирая документы обратно в папку. - Но сам посуди, такие совпадения не каждый день бывают: группа Гурама Шатаева захватывает Поездок, которым командует Сергей Семенов. Причем захват подготовлен, и в Поездке явно действовала...
        - "Крыса"!!! Кто "крыса"?!! - выдохнул Семенов.
        - Знать бы, - вздохнул особист. - Короче, из Москвы пришли материалы по твоему делу, по Гураму этому, ну и про все обстоятельства. К тому же Буткевичу с Абрамяном спасибо скажи, такого про тебя порассказывали, про геройство твое. Абрамян даже из госпиталя с простреленной жопой сюда рвался, кричал, что за командира своего жизнь отдаст. Классный парень, только горячий излишне. Таким обычно пуля в голову попадает, а не туда, куда его ранило. Ну и агентура наша зарубежная помогла, будешь в Москве - заверни на Лубянку, приветик передай. Ха-ха-ха... Так что по совокупности считаю тебя, майор, перед Родиной и законом чистым и от лица следствия приношу извинения за необоснованные подозрения. На-ка, черкни-ка внизу страницы об ознакомлении...
        В этот момент за стеной грохнула дверь, потом загрохотало, видимо, рассыпалась поленница, зазвякало опрокинутое ведро. Особист закатил глаза, простонал:
        - Ой, блин, щас начнется.
        А за стеной уже загремел бас:
        - Что, долбодубы! Совсем обурели?!! Порядка в командирском вагончике навести не можете! В штабах засиделись, крысы тыловые?! Связь мне, немедленно связь! Убью, если связи не будет!
        Тут же от мощного пинка распахнулась и дверь половины, где проводилась "беседа". На пороге выросла могучая фигура полковника Кравца.
        - Ну что, особистская твоя душа, совсем майора боевого засудил?!!
        Особист заерзал и суетливо начал упаковывать документы в папку.
        - Молчишь, крыса канцелярская?!! Опять майора в кутузку хочешь засадить?
        - Следствие считает, - неожиданно писклявым голосом заговорил особист, - что до окончания разбирательства меру содержания майора Семенова можно изменить на подписку о...
        - Да пошел ты в жопу со своими подписками! - загремел Кравец. - Легионеры завтра здесь будут, война здесь завтра будет. Понимаешь ты это, война! У меня офицеров не хватает, а ты подписки какие-то хреновые...
        Особист пожал плечами:
        - Я тут свое дело сделал. Прошу вас распорядиться заправить наш вертолет, я должен довести результаты работы комиссии до руководства.
        - Тут-то ты хрен угадал, - ехидно заулыбался Кравец. - Сам-то вертолетом управлять можешь? То-то! А летчика-вертолетчика твоего я арестовал. За что? За пререкание с начальством. С кем? Со мной! Я ему говорю, что он - долбодун, а он спорит. Пререкание налицо! На "губе" он сейчас. Как раз завтра к обеду, когда легионеры попрут, срок его ареста кончится. Тут он и пригодится. Вот так-то!
        Порадовавшись произведенному впечатлению, Кравец поправил портупею и мирно предложил:
        - Ну ладно, мужики, кончай базарить. Пошли на праздничный обед. Повод-то какой! Сербия к Великому Славянскому Союзу сегодня официально присоединилась. И Республика Крым. То-то! Над Донецком флаг российский подняли, бендеры в Киеве чемоданы пакуют. Эх, жалко подыхать в такое время, ну ладно, может, поживем еще, пойдем водку жрать...
        У вагончика пара воинов в камуфляже деловито устанавливала на особистскую двухместную "канарейку" крупнокалиберный пулемет.
        - Во, - захохотал Кравец, - видал, особист, как пилот твой вкалывает. Хватит ему начальство катать, пусть парень повоюет, он же - боевой пилот!
        От сытной еды, от спирта и от тепла Семенова разморило. И только неутомимая энергия полковника Кравца не давала ему заснуть прямо тут же, за столом. Кравец то и дело подливал в кружки, хлопал Семенова по плечу и выдавал один за другим тосты, зорко следя, чтобы все офицеры, а в особенности особист, выпили до дна. Через каждые пять минут он хватался за "переговорку" и орал: "Связь, дайте связь с "двадцать-ноль-первым". Где-то после седьмого тоста "переговорка" неожиданно зашипела, защелкала, и Кравца "пригласили на переговоры". В штаб он помчался, не успев даже накинуть китель.
        - Что, майор, головушка-то бо-бо? На-ка, деточка, прими таблеточку!
        Кравец деловито плеснул спирта в жестяные кружки и первым приложился к напитку. Решительно утерев усы и отодвинув кружку, он начал:
        - Полегчало? Теперь к делу. А дела более чем хреновые: станцию Зея наши сдали, от второго десантного ничего не осталось, сто шестнадцатый танковый с боями отступил в тайгу, но там им ничего без соляры не светит, так что о танкистах забудем. По идее после Зеи вражины должны были двинуть на юг, чтобы перерезать Транссиб, однако они повернули сюда, значит... Значит, что-то они разнюхали или идут по наводке - на цель...
        В этот момент дверь распахнулась и в проеме показался растрепанный связист:
        - Товарищ полковник, "двадцать-ноль-первый" на связи.
        Кравец схватил микрофон и заорал:
        - Товарищ "двадцать-ноль-первый", это - "двадцать-ноль-семнадцатый". Да, да, я это! Слышу, слышу, да. Очень срочно, очень! Положение - "Зед". Даже хуже. Тройной "Зед". Собственными силами не справляюсь. Да, да, уже привлек все силы, но все равно - положение "Зед". Основную "пекарню" уничтожил. Да, полностью. Но остались "мини-пекарня" и семь единиц "колобков". Да, да, все семь. Шесть "колобков" готовы, один "не пропечен". Да, да, "Колобок-29" на 30 процентов не пропечен. Повторяю - на 30 процентов. Но кататься может. Да, да, может... Прошу немедленной эвакуации. Еще день? Нет, не уверен. Что?!! - Кравец замолчал и начал нервно тереть щеку, видимо, услышанное ему совершенно не понравилось. - Что? Как ликвидировать? Вместе с "ползунками"? Да вы что? Да как вы... да как ты!...
        Кравец опять надолго замолчал. Потом устало сказал:
        - Знаешь что, генерал... Да пошел бы ты... Знаешь куда? Еще дальше... Я тридцать лет этому отдал. Перестань, генерал, я не девочка, нечего меня пугать да крестить, но пацанов, то есть "ползунков", я тронуть не дам. Мне их матерям в глаза смотреть, а не тебе...
        В трубке заревело, Семенову показалось, что он расслышал слово "трибунал". Кравец помолчал и тихо сказал:
        - Отвечу, если выживу...
        Невидимый собеседник по другую сторону рации, тоже, видимо, к дипломатическому языку особо не прибегал - по лицу Кравца это ясно читалось. Выслушав очередную тираду, он поднялся с табурета и как-то торжественно проговорил в микрофон:
        - Товарищ "ноль-двадцать-первый", прошу вашего разрешения на боевые испытания по программе "Колобок". Со всеми единицами. Думаю, так день-два сможем продержаться. Да-да, понял, слушаюсь...
        Щелкнув клавишей микрофона, Кравец отложил трубку и задумчиво стал жевать усы.
        - Вот такие дела, майор, такие вот пироги. Ну ладно, пойдем, будешь принимать подразделение.
        - Слышь, Семенов, знаешь анекдот про Чапая-еврея?
        -???
        - Ну, короче, подходит Петька к Чапаю и спрашивает: "Василий Иваныч, а почему тебя бойцы в отряде евреем звать стали?" - "Ну, видите ли, Петр..."
        Отсмеявшись, Кравец посерьезнел и сообщил:
        - Видите ли, майор, настоящее звание мое - генерал-полковник. Возглавляю я суперсекретный проект "Колобок". И сейчас этому проекту, которому я, как вы слышали, отдал 30 лет жизни, грозит полный "Зед" - то есть - полный звездец. Никто и никогда не мог бы подумать, что враги могут появиться здесь. Но если уж Монголия объявила нам войну... Короче, так получилось, что, кроме вас, майор, мне в данный момент довериться некому. Мне придется держать данный плацдарм до прихода основных сил. Когда они придут? Не знаю! Вы фильмы американские смотрите? Так вот, в нашем случае не стоит надеяться, что в самый последний момент затрубит труба и из-за холмов появится эскадрон легкой кавалерии, спешащий нам на помощь, или эскадрилья "вертушек". Может быть, они и появятся, но, поверьте моему горькому опыту - нам это уже мало поможет. А во избежание этого не слишком радостного для нас всех исхода вам придется... Я даю под вашу команду сотню хороших бойцов - все, что осталось от охраны объекта "К". Даю с единственным условием - любыми силами удержать объект хотя бы двое суток. А если к этому времени подмога не
подоспеет... В любом случае объект не должен достаться противнику, и особо это касается... личного состава объекта.
        - И это - личный состав? - Семенов прошелся вдоль стола, за которым "спецвзвод" с аппетитом уминал манную кашу. - Это что, солдаты? На самом деле?
        Да, на солдат спецподразделения эти воины совсем не походили. Дюжина прыщавых, лохматых или наголо остриженных подростков от 12 до 18 лет в болтающихся, как на вешалках, армейских камуфляжах мало походила на ударную боевую часть. Но Кравец по-отечески погладил самого юного пацаненка по бритой головке и заметил, улыбаясь:
        - Классные бойцы, поверьте мне, майор, впрочем, сами скоро увидите.
        - А вот это и есть объект "К-2". Наша последняя надежда. Не ожидали такого? Ну, заходите.
        На обочине дороги мирно пыхтел печкой-буржуйкой полуприцеп жилого типа. В таких обычно живут на северных стройках века прорабы или командиры рот желдорбата, те, что женатые. И если внешне жилой вагончик ничем от тысяч подобных не отличался, то внутри он совершенно на жилой не походил. Вместо обыденного набора: топчана на чурбачках, шкафа, стола, тумбочки и конфорки - вдоль стен вагона размещались компьютеры с целой кучей каких-то мудреных блоков и приспособлений. Перед каждым аппаратом крепилось кресло, очень похожее на зубоврачебное...
        Кравец зашел первым, прошелся вдоль вагона, сел в одно из кресел, нежно погладил экран компьютера.
        - Это, Семенов, и есть наш штаб. Передвижной центр управления программы "Колобок" - или "мини-пекарня". Ты кино про "Секретные материалы" смотрел? Ну там эти, два агента, мечутся, сексуально ущербные. Так вот, все, что там напридумывали, это - херня. Вот они где - "Секретные материалы"!
        В это время в вагончик с веселым гомоном стали заходить отобедавшие пацаны.
        - Ага, вот и мастера пришли. Ну-ка, Семенов, садись, ребята, оборудуйте новичка.
        Семенов опрокинулся в кресло. На него быстро надели шлем с черным полупрозрачным забралом, на руки натянули перчатки, на ноги - что-то вроде мокасин, все тело опутали шнурами.
        - Ну что, Семенов, во что поиграем? Хочешь вестерн? Нет? А деревенские страдания? Ты сам откуда родом? Из-под Рязани?!! А, косопузые... Ну, тогда лови момент...
        Семенов почувствовал легкий укол в шею. Совершенно не больно, только очень захотелось спать...
        Они возвращались с танцев. Семенов шел в обнимку с гитарой, облепленной сводилками "Аббы", "Бони М", и двумя "телками" на буксире. Обе дивчины были хороши, одна - практикантка с Калиновки, вторая - нормировщица со спиртзавода. Девки горланили что-то про уснувшего казака, а Сережка Семенов бренчал по струнам, пытаясь попасть в лад. Обе дивчины были более чем симпатичны, обе строили ему глазки и прижимались к нему горячими бедрами, и Серега никак не мог выбрать, какую ж из них проводить первую, а с какой задержаться и "попеть до утра" на ближайшем сеновале.
        Наверное, все-таки с Надькой с завода: мягкие бока, сладкие уста, а глаза, глаза-то какие... Опять же, глядишь, спиртиком угостит...
        - Эй, браток, закурить не найдется?
        Из темноты вышли трое. Двое с колами, видно, забор чей-то разворотили, тот, что спереди, помахивал велосипедной цепью.
        "Это наверняка калиновские не догуляли, - сообразил Семенов. - Плохо дело".
        Девки дружно завизжали.
        Вспышка!
        Запрос: что будем делать?
        Три предлагаемых варианта:
        1. Отступление.
        2. Переговоры.
        3. Атака.
        - Предлагаю вариант №2.
        - Контактеры на вариант №2 не расположены. Ваши дальнейшие действия?
        - Симуляция бегства, оборона и после паузы - атака!
        - Объект атаки?
        - Тот, что впереди.
        - Соизмерять степень риска?
        - Без соизмерения.
        Бой был коротким. Семенов сделал вид, что испугался, и рванул в кусты, за ним тут же кинулись калиновские, но боевой строй нарушили. Развернувшись, Семенов на одном взмахе "поймал" мордатого придурка, вырвавшегося вперед. Акселерат-переросток, видимо, ничего не понимал в системе рукопашного боя, он неловко, слишком широко замахнулся, и цепь просвистела над семеновской головой.
        Тут же "цепник" получил кулаком в горло. Второй - коротко бритый коротышка - пару раз махнул колом, но попался на банальную нижнюю подсечку и кувырнулся рожей прямо в крапиву. Третий, долговязый, все же достал Сергея колом, чувствительно задев плечо, но, получив удар под коленку, завыл и начал кататься по траве, держась за ушибленную ногу.
        Семенов, не торопясь, примерился и от души ввалил ему носком ботинка под ребра. Отдышавшись, отошел на шаг и с разбега с большим удовольствием ввалил еще раз.
        В это мгновение жуткая боль обожгла его спину. Семенов резко обернулся и...
        Вспышка!
        Стоп, стоп, стоп... Все! Конец игры!
        Семенов трясущимися руками стянул с головы шлем.
        - Что, что это было?
        - Да, так, - сказал с соседнего кресла бритый пацан, сосредоточенно ковыряясь в носу. - Игрушка из простеньких. Можно сказать - проверочный тестик. Облажались вы, товарищ майор, по полной программе. Начали хорошо, а потом сосредоточили все внимание на одном противнике, оставив открытую спину другому. Вот он вас ножичком в спину и ткнул. Жестокие нравы в вашем селе царили, однако. Но "бонуса" вам по тесту не видать.
        - Ни хрена себе "тестик простенький", - присвистнул Семенов, которому виденное только что показалось абсолютно реальным. - А что же тогда вы называете "сложненьким"?
        Пацан вопросительно глянул на Кравца. Тот утвердительно кивнул.
        - Кино про "Звездные войны" смотрели? Ну там тарелки летающие, оружие лазерное. Хотите попробовать? Тогда надевайте шлем, штурвал перед вами. Управление, наведение и кнопка "Пуск" - правой рукой, выбор оружия, мощность, защита - левой. Поехали...
        Семенов заложил вираж и резко взмыл вверх. Машина слушалась штурвала идеально, все системы были в норме, лишь клавиша "Защита" тревожно подмаргивала красным цветом. Видно, последний "стингер" его все-таки немного зацепил. Ну что ж, это несмертельно, а потому пройдемся по вражине еще раз.
        Где они, цели наши? Ах, вот они, целая колонна. А людишки-то сверху, как муравьишки. Бегают, суетятся, по кустам прячутся. Да Бог с вами, вы мне пока без надобности, а вот зениточку эту, системки эти ракетные и мужичков со "стингерами" надо поприжать. Чтобы, значица, не мешались и гадостью разной в тарелочку мою не пулялись. А уж потом и до танков доберемся, и до пехоты, и до остального. Сколько получается вместе-то? Дюжина получается. Ну-ка, умная машина, наведи-ка мне прицел на 12 объектов. Вот, зеленая клавиша заморгала: "Цели захвачены", умничка, дочка! Кнопкой "Enter" подтверждаю, а теперь - "Огонь".
        Тарелка "плюнулась" сразу полдюжиной ракет, через полминуты в последний путь ушли еще шесть. Внизу громыхнуло, полыхнуло огнем, тут же из наушников эротичный, сексуальный, томный голос шепнул Семенову:
        "Докладываю, май дарлинг, девять целей поражены. Потери противника: семь единиц техники, девятнадцать единиц живой силы. У нас потерь нет, две управляемые ракеты прошли мимо".
        - Продублируйте непораженные цели, - приказал Семенов невидимой блондинке с огромной пышной грудью. - И выберите, пожалуйста, новые. В первую очередь меня интересуют головной танк, системы залпового огня, штабной бронетранспортер.
        - Слушаюсь, моя любовь, - выдохнула компьютерная дива. - Осмелюсь посоветовать применить направленное бомбометание, потому что запас ракет у нас на исходе.
        - Валяй!
        - Простите, май дарлинг, не поняла...
        - Разрешаю бомбометание.
        Тарелка прошла прямо над колонной, за ней, словно хвост кометы, вырастала стена пламени.
        Семенов уже собирался дернуть штурвал на себя и сделать еще один заход, как внизу что-то грохнуло. Его бросило на панель, и только благодаря ремням он удержался в кресле. Половина панели управления окрасилась в тревожный багровый цвет.
        - Радость моя, - тревожно зашептала блондинка. - Боюсь, у нас проблемы. Нет, муж мой по-прежнему в командировке, но прямым попаданием управляемой ракеты нам повредили правый двигатель и силовую установку. Ощущаю явный недостаток энергии. Недостаток энергии - 39 процентов. Уровень поступления энергии падает. Недостаток энергии - 43 процента. Пытаюсь стабилизировать энергоснабжение. Не удается. Недостаток - 46. Отключаю все второстепенные энергопотребители. Предлагаю сбросить боезапас, излишки топлива и возвращаться на базу.
        Семенов стер кровь с разбитого лба, глянул на показания приборов, быстро спросил:
        - Сумеем сбросить боезапас и топливо на колонну противника?
        Блондинка на секунду задумалась, потом выдала:
        - Ответ отрицательный, риск 67 процентов!
        - А хрен с ним, с риском. Давай, заходи на цель.
        В наушниках щелкнуло, и вместо эротичного шептания оттуда раздался монотонный механический голос:
        - Программа "Колобок" не допускает пятидесятипроцентного превышения доли риска. Беру командование на себя, возвращаемся на базу.
        Панель приборов погасла.
        Напрасно Семенов дергал штурвал, жал на клавиши, машина не слушалась. Тарелка заложила плавный поворот и, набрав высоту, двинулась на базу...
        Семенова можно было выжимать, пот стекал с него буквально ручьями. Он провел рукой по лбу, но, к удивлению своему, резаной раны, кровь из которой постоянно заливала глаза, не обнаружил.
        Тот же ехидный недоросль с соседнего кресла деловито заявил:
        - И не ищите, господин майор, с вашей головой все в порядке. И раны ваши боевые, и кровь, и жертвы - все это виртуальное. А вот что касается ваших личных качеств... - Пацан проворно пробежался пальцами по клавишам. - Ого! Могу вас поздравить, рейтинг - 37, что для новичка очень даже прилично. Поздравляю! Только увлекаетесь вы сильно, господин майор, а подвиги Гастелло нынче не в моде...
        Они появились ниоткуда. Может, из воздуха материализовались, может, из-под снега выросли. В любом случае Семенов готов был поклясться, что еще секунду назад их здесь не было. Четверо в белых маскхалатах, белых масках, даже автоматы у них были белые. Двое - в стойке "огонь на поражение", двое - в стойке "готов к любому контакту".
        - Пароль!
        Кравец, восседавший за рулем снегохода, громко крикнул:
        - "Драга семь".
        Стоящие впереди переглянулись. Один из них укоризненно сказал:
        - Михаил Леонидович, опять вы забыли. Сегодня же двадцатое.
        - Ах да, четный день... Склероз чертов, "Драга четыре"!
        Бойцы в белом опустили оружие:
        - Документы на проверку.
        Бумаги Кравца высокий "снеговик" пролистал вполглаза, зато "военник" Семенова проглядел с первой до последней страницы. Каждую печать на свет рассматривал, даже чуть было не лизнул.
        Закончив проверку, высокий вытащил из нагрудного кармана мобилу и скомандовал:
        - "Третий" вызывает "первого" и "второго". К нам едет "двадцать-ноль-семнадцатый" с гостем. Повторяю: с гостем. Проверка - по обычной схеме.
        Возвращая документы, он козырнул:
        - Все в порядке, проезжайте. Удачно вам отдохнуть, Михаил Леонидович.
        Они проехали еще два поста, таких же незаметных (хотя и усиленных покрашенными в белый цвет бронетранспортерами), и оказались на небольшой поляне.
        - Все, приехали. Слышь, Семенов, у тебя закурить есть? Угости, будь добр.
        Глубоко затянувшись один раз, Кравец выбросил сигарету, заглушил снегоход и прыгнул в снег, сразу же провалившись по колено. Не обращая внимания на сугробы, он побрел к краю поляны. Забравшись на пенек, достал мобилу и что-то скомандовал. Потом развернулся лицом к Семенову и прокричал:
        - Смотри, Семенов, наблюдай! Больше такого нигде не увидишь...
        Сначала задрожали лиственницы, просыпая с голых веток мелкий снег, потом по поляне закрутились небольшие буранчики. И наконец с каким-то жутким скрипом из-под снега стали расти огромные серебристые грибы. Один, два, три... - всего шесть. Они были огромны, они переливались и искрились каким-то неземным светом, отражая скупое зимнее солнце.
        Семенов много повидал в жизни, но сейчас он застыл с открытым ртом. Над поляной, в полутора метрах от земли, висело шесть огромных тарелок. От них исходило жуткое гудение.
        - Смотри, Семенов! Смотри! Вот они, "Колобки"! Вот они, родненькие...
        Глава 16
        УВИДЕТЬ И УМЕРЕТЬ
        - Как, впечатляет?
        Семенов судорожно сглотнул, во все глаза пялясь на огромные, зависшие в полуметре от земли диски, и торопливо кивнул:
        - Еще как! Но... Но что это?
        - "Колобки"! - с гордостью сказал Кравец. - Ты рот-то закрой, а то простудишься. Ха-ха-ха.
        Отсмеявшись, Кравец высморкался и с явной гордостью в голосе продолжил:
        - Это - проект "К", или попросту - "Колобки". А знаешь, кто первым их так обозвал? Брежнев! Брежнев Леонид Ильич, генеральный секретарь КПСС, пятирежды, мать его, Герой Советского Союза! В шестьдесят восьмом "охотился" наш державный бровеносец на Урале, вот там-то ему и еще нескольким товарищам из Политбюро и продемонстрировали первый "ДРАВН-К2" - дисковидный ракетный аппарат военного назначения лаборатории академика Кузьмина, второго поколения. Надо сказать, что товарищей из Политбюро зря маразматиками называют, по крайней мере в то время ни о каком маразме речи не было. Деловые были мужики, водку пили, икру трескали, в партсанаториях отдыхали, но и дело делали. О стране думали, об обороне! И ни о каких заграницах, как сейчас, не мечтали.
        Так вот, увидел Леонид Ильич "К-2" (тогда ему два опытных экземпляра показали), забрался на сферическую башню и говорит: "Экий ты, Кузьмин, затейник, какой колобок испек. Ну-ка, покажите, что он умеет".
        Кузьмин и показал! Видел я фильм про это испытание. Гриф "Совершенно секретно" - только для высшего командования Генерального штаба и членов Политбюро! Смотрелось все очень эффектно: "колобки" летали в любых плоскостях, зависнув, могли поражать по нескольку целей одновременно, накрыть бомбовым ковром целую колонну бронетехники. Это сейчас нас ничем не удивишь: самолеты у нас суперсверхзвуковые, ракетопланы в автономном порядке космос бороздят, до Луны, до Марса добрались. А тогда, в середине шестидесятых, обычный телевизор иметь многим за счастье было...
        Кравец вздохнул, взял у Семенова еще сигарету, глубоко затянулся, закашлялся:
        - Ну вот, понравились тогда "колобки" генсеку: всю лабораторию орденами, степенями учеными, премиями завалили. Кузьмина Брежнев лично взасос расцеловал, пистолет ему именной подарил и Героя дал. А потом приехали военные специалисты...
        Видишь ли, майор, как раз тогда созрела необходимость американцам мощь нашу показать, вот на Политбюро и решили "колобков" в серию запустить как сверхмощное советское оружие. Да, приехали военспецы, посмотрели, пощупали, сначала обалдели, а потом разобрались, взгрустнули и сделали вывод... В общем, не годились эти "Колобки" для серийного производства, потому что силовые установки у них были в единичном варианте. Ну, те самые, что с неба упали.
        - Это как? - не понял Семенов. - В каком смысле?
        - В прямом! - Кравец хохотнул. - Думаешь, только в американских пустынях тарелки летающие падают? И у нас, и в странах народной демократии, и в освободившейся Африке, и в братском Китае тоже бывало. Все эти останки падений в условиях жесточайшей секретности доставлялись в Северный Казахстан, в лабораторию к Кузьмину. И хотя башковитых спецов у него хватало, и хотя работали они изо всех сил, но разобраться в принципе действия силовых установок и в составе топлива так и не смогли. Единственное, что им удалось - кое-как присобачить "чужие" гравиодвигатели в наши титановые корпуса и напихать в них наше примитивное оружие.
        Сам понимаешь, титановый корпус, он легкий, но уж дюже хрупкий. Так что одного "стингера" на тарелочку как раз хватит. Тем более, летать они уже не могли. Почти всего оставшегося топлива и хватило как раз на тот самый показ для генсека.
        В общем, ознакомившись с отчетом комиссии, Кузьмин из пистолета именного застрелился, замов его и ведущих специалистов на всякий случай рассовали по спецпсихушкам, проект свернули, базу вместе с образцами перебазировали в сибирскую глушь и законсервировали. И только в конце семидесятых, в результате почти невероятного совпадения, проект снова "ожил".
        - Совпадения?
        - Да. В семьдесят шестом ловкий советский штирлиц завербовал какого-то крупного спеца из суперсекретной лаборатории в Неваде. На чем гэбист его поймал - осталось неизвестным, но секретов нашим он передал немерено. К сожалению, имя народного героя осталось неизвестным, наш чекист так и сгинул в невадских песках, но вот десяток микропленок, груда покореженных пластин неизвестного металла и банка очень тяжелой жидкости серебристого цвета все-таки оказались в кагэбэшных и гэрэушных лабораториях.
        А потом пришло сообщение с границы. Как ты, наверное, знаешь, погранвойска в СССР напрямую подчинялись председателю КГБ. Так вот, на китайской границе, точнее, в приграничной зоне, был задержан гражданин с липовыми документами и странным багажом. Как выяснилось, это был младший сотрудник - лаборант из той самой сибирской лаборатории. В Китай хотел смотаться, мерзавец. А в рюкзачке у него был термосок...
        - С серебристой жидкостью? - вставил Семенов.
        - Прозорлив, собака! - восхитился Кравец. - Точно! С жидкостью, в два раза тяжелее ртути. И обрати внимание, первым это заметил лично председатель КГБ Андропов. Вот память у мужика была! Лучше всякого компьютера! Ну вообще-то про память андроповскую могли подхалимы гэбэшные придумать, тем не менее именно он приказал разобраться, и все закрутилось по-новой. Оказалось, американцы состав топлива и способ его получения знали еще с сорок седьмого - с тех пор, как у них в Розуэлле "тарелочка" инопланетная брякнулась. А вот ни одной действующей силовой установки им так и не досталось...
        - Я тогда, Семенов, лейтенантиком молоденьким был. Закончил питерскую "военно-воздушку". С отличием закончил, диплом писал по теме "Сверхлегкие сплавы в ракетостроении". Космонавтом стать мечтал...
        В восьмидесятом получил погоны и рванул в Москву - Олимпиаду смотреть. Да, хороша была Олимпиада. Помню, иду вечером с обалденного футбола с обалденной девушкой под ручку, и сам я весь такой обалденный, при параде, в золотых погонах, хмельной слегка.
        А ночью стучатся ко мне в номер двое в сером, в черных очках (это ночью-то), в шляпах (это летом-то) и вежливо просят незамедлительно прибыть на беседу в известное здание по очень важному вопросу. И очень "высокий" дядя, который откуда-то знает про меня все-все-все, спрашивает:
        - Вы комсомолец?
        - Так точно!
        - Вот вам комсомольская путевка и ответственное задание партии.
        Дипломная работа моя оказалась как раз по этой теме. С тех пор я, Семенов, специалист секретной лаборатории. И сибиряк. Тридцать лет - сибиряк. Суперзасекреченный притом. Поверишь, с тех пор в Питере ни разу не был, Москвы не видел, кроме как по телевизору.
        - А как же законный отпуск?
        - Эх, отпуск, - горько вздохнул Кравец. - Раз в год две недели зимой в горах, на какой-то лыжной базе со всеми прелестями капитализма: жрачка, сервис, девки, но без связи с внешним миром. Летом еще две недели с теми же прелестями на каком-то райском острове в теплом море. Над нами даже самолеты не летали.
        - А семья?
        - Родителей схоронил, со мной они жили, а жена... С женой не сложилось. Не всякая согласится всю жизнь в глуши торчать, да и не хватало времени на семью. Работали мы, Семенов, ох как работали.
        Кравец рассказывал о "колобках", как профессиональный дилер расписывает преимущества новых моделей на автосалоне. Нет, скорее - как конструктор концепткара в лаборатории. Проваливаясь порой по пояс в сугробы, он размахивал руками, смешно шевелил пальцами, объясняя взаимодействие механизмов, иногда пытался чертить что-то на снегу.
        - Эти два - те самые брежневские "колобки". Еще визуально пилотируемые и в управлении очень капризные. Признаться, многих функций "чужих" силовых установок мы до сих пор так и не поняли. Чувствуем, знаем, уверены, что огромный потенциал в них заложен, а вот как использовать его, как управлять процессом - угадать не можем. Знаешь, одного "Колобка" мы едва не потеряли: во время пробного полета неожиданно в установке произошел мощнейший всплеск энергии, и диск вынесло на орбиту Земли. Хорошо, что тогда система автовозврата уже была установлена.
        - А пилот?
        Кравец пожал плечами:
        - Погиб, конечно. Надеюсь, что от перегрузок, а не задохнулся. А вот эти два "К-25" - уже полностью нашего, земного производства. Так сказать, "местная солянка". Силовая установка, конечно, не такая мощная, как "чужая", но вполне надежная и легкоуправляемая. Кстати, ты на этой тарелке уже "летал". Виртуально, конечно, но твой компьютерный бой полностью имитировал настоящий. Корпус бронированный, сделан из сверхпрочных сплавов, секрет которых мы украли у немцев. Система сохранения и подачи топлива украдена у американцев. На тех самых микропленках из Невады были полные схемы и описание принципов работы всех систем. Компьютерная база - чисто японская, кстати, родная сестра той, что выводила в космос "Буран". А вот оружие - все наше и, заметь, самое современное для середины девяностых.
        Ну а эти две - оружие уже нынешнего тысячелетия. Правда, на "колобков" они уже не похожи...
        - Да, скорее на слепленные колпаки с колес BMW, - потерев замерзший нос, предположил уже переставший удивляться Семенов.
        - А что, - Кравец отошел на несколько шагов назад и внимательно рассмотрел свое творение, - действительно, автомобильные колпаки. Но внешний вид - это все фигня! Знал бы ты, Семенов, какое на них установлено оружие! Лазеры, фигазеры, психозалперы, психоштурмеры... Но это - тоже полная фигня! Знаешь что... - Он достал из-за пазухи плоскую фляжку. - Давай выпьем! Коньяк, дагестанский, настоящий, довоенный еще! Давай, я сейчас тебе такое покажу!
        - А вот это, Семенов, уже не фигня! Это "К-29" - оружие будущего. Это вообще будущее человечества.
        Чтобы добраться до этой поляны, они еще полчаса пробирались по тайге, дважды останавливаемые такими же постами - "невидимками". Кравец, покраснев от коньяка, заметно нервничал, порой излишне газуя.
        - Сейчас, сейчас увидишь, - приговаривал он. - Такое увидишь!
        Внешне эта "тарелка" не отличалась от двух последних моделей. Разве что более внушительным размером. Но из-под сугроба она поднялась совсем неслышно, разве что снег с тихим шуршанием скатывался с ее блестящего корпуса. Поднявшись метров на пять, она развернулась, встав на ребро, и зависла в абсолютной тишине.
        - Это, Семенов, и есть будущее человечества. А может быть, и прошлое. Ты, майор, в детстве книжки читал, в Атлантиду веришь? Зря, майор! Давай-ка еще врежем по рюмочке. Так вот, кто это все придумал, клянусь, не знаю. Но вроде бы ребята из "кирпичного отдела" идею сосватали. Ну да, конечно, откуда тебе знать про "кирпичный отдел". В общем, при КГБ - ФСБ есть несколько отделов, занимающихся всяческой нематериальщиной: магами, колдунами, телепатией, левитацией, ну и прочим бредом. И на самом деле все эти гадалки-предсказалки, астрологи-фигологи на 99,9% - жулики и шарлатаны, обдуривающие простой народ и выкачивающие из него деньги. Но есть все-таки одна десятая процента... Вот ее, эту десятую долю, и выявляют в "кирпичном отделе". Отдел так назвали потому, что первой его находкой стал мужик из какой-то задрипанной калужской деревни, который усилием воли мог двигать кирпичи. При Сталине это еще было.
        Но я отвлекся. Так вот, объявился в Польше какой-то врач - то ли педиатр, то ли гинеколог, заявивший, что имеет контакт с духами древних атлантов. Ну и всю жизнь их описал, технику их, науку. Ему, конечно, никто не поверил, но наши "кирпичники" на всякий случай решили проверить. И знаешь...
        В общем, смотри, Семенов, это - "зернолет". На аппаратах с таким же двигателем покоряли небо и космос древние атланты. В его двигатель не льют топлива, на месяц постоянного полета на предельных скоростях ему хватает... горстки зерен и немного воды. Обычной воды и обычных зерен, семян растений, деревьев. Наибольшая энергия выделяется почему-то от пшеницы и семян кедра и тополя. Это же чудо, Семенов, ну согласись, чудо! Да нет тут ничего сложного. Вот смотри. - Кравец начертил на снегу веточкой горизонтальную полосу. - Это поле. Сажаем зернышко. - Кравец ткнул веткой под черту. - А здесь сбоку ставим видеокамеру. И снимаем в замедленном режиме, по кадру в месяц. Что получится, запусти мы всю пленку в нормальном режиме лет через десять? Получится чудо!
        Кравец, как дети на уроках рисования, изобразил неровный ствол и взлохмаченную крону.
        - На пленке все происходит очень быстро, буквально в минуту из маленького зернышка вырастает огромное, полное сил дерево. Понимаешь, взрыв жизни! А что есть взрыв? Взрыв - это выплеск энергии. Как в карбюраторном двигателе бензин, смешанный с воздухом, взрываясь, высвобождая энергию, толкает поршень, как атомный реактор, высвобождая энергию ядра, нагревает воду и крутит лопасти турбины, так и обычное зерно высвобождает массу энергии, становясь большим и сильным деревом. Но только медленно. А почему бы не ускорить?
        Короче, древние атланты, а теперь и мы научились это делать. И Бог меня наверняка накажет за то, что я в это чудо жизни и мысли напихал столько взрывающей, зажигающей и убивающей гадости. Поехали, Семенов, домой водку жрать...
        - Только одного я не понял, товарищ полковник... или генерал-полковник?
        - Да зови по-старому, - махнул рукой Кравец, морщась от только что опрокинутой.
        - При чем тут эти пацаны в "мини-пекарне"?
        - Э-э-э-э, Семенов, это еще одна военная тайна. Тут-то мы опять первые. Вот скажи, когда солдат, ну танкист, к примеру, идет в бой, что он думает?
        - Как что? О том, как выполнить приказ, боевую задачу, о том, как нанести врагу наибольший вред и самому уцелеть.
        - Во-во - уцелеть! Боится он. Каким бы смельчаком он ни был, все-таки погибнуть боится. И не всегда особо рискует, инстинкт самосохранения никто не отменял и хрен когда отменит. А если, допустим, танк идет в атаку, а танкист тем временем в уютном, безопасном блиндаже им управляет?
        - Так значит, те пацаны...
        - Точно! Они и есть пилоты боевых "колобков". В основном - чемпионы городов по компьютерным и сетевым играм. Они лучшие, Семенов, и завтра ты это увидишь. Завтра у них и у нас - боевое крещение. Я получил разрешение на боевое испытание "колобков". Сам понимаешь, с нашими тремя тысячами "штыков", включая стройбат и вертухаев с каторги, практически без танков и с одной батареей продержаться против десятикратно превосходящего противника, до зубов вооруженного, - нереально. У нас просто нет другого выхода. Но самое главное, что ты должен запомнить: завтра пленных не должно быть. Ни с нашей и ни с их стороны. Наверное, ты уже понял почему.
        Глава 17
        ПЛАМЕНЬ НЕБЕСНЫЙ
        В наушниках пищало и трещало. С огромным трудом сквозь шум помех Семенов все же различил: "...общим числом до семи тысяч. Двадцать танков Т-90 и еще, кажется, английского производства. Бронемашины и системы залпового огня... да, да, вертолеты... Движутся колонной по льду реки..."
        Он глянул в бинокль. Из-за поворота показались темные силуэты, легкие броневики разведки - значит, скоро начнется. Он обернулся на свой отряд. Почти невидимые на снегу - ровно полсотни бойцов. На другом берегу столько же. Ни под каким предлогом они не должны ввязываться в бой. Их главная и единственная задача - чтобы не было пленных. Ни с той, ни с другой стороны.
        "Лучше бы, конечно, с той", - подумал Семенов и опять глянул в бинокль.
        Семенов не мог точно сказать, когда появились "колобки". До того, как упали вертолеты, или после. Наверное, все-таки после - сначала вертолеты прикрытия с полосатыми знаками легиона на бортах как по команде резко завалились набок, а потом, неуклюже клюнув носами, начали падать вниз, некоторые - прямо на колонну. Рвануло пламенем, повалил густой дым. Потом над колонной, испуская зеленоватые лучи, тихо прошелестели два сверкающих диска. "К-27", - узнал Семенов. И один за другим стали глохнуть двигатели танков и машин. Диски одновременно развернулись и исчезли за деревьями.
        "Огонь!" - услышал Семенов в наушниках, и на льду начался настоящий ад.
        Засада удалась! Рвались заложенные фугасы, со стороны поселка гремели залпы батареи Остапчука. С молодецким "Ура!" и русским матерком посыпались с высокого берега стройбатовцы под командованием особиста (имени его Семенов так и не узнал), которые по-гренадерски начали забрасывать колонну гранатами (чего-чего, а этого добра на складах в Мирном было завались).
        Отбросавшись, они, под прикрытием дыма и пулеметов с берега, бежали обратно и карабкались наверх. Добирались, конечно, не все...
        Когда разрывы в колонне затихли и некоторые танки опять заворочались, "колобки" появились снова, и на этот раз уже четверкой. Они быстро прошмыгнули вдоль всей колонны, рассыпая зеленые и золотистые молнии, плюясь огнем и скидывая фугасы.
        "А вот это - точно ад", - подумал Семенов и скомандовал:
        - Приготовиться...
        Они вели колонну пленных в направлении поселка. Пятьдесят одетых во все белое бойцов вели сотни три оборванных, обожженных, окровавленных легионеров. Европейские, азиатские, кавказские лица, даже с десяток негров, даже один индеец. Это были еще не все пленные, примерно столько же сами идти не могли и оставались на месте недавнего боя, над которым поднимался густой столб дыма.
        Семенова тоже зацепило. Рана была пустяковая - осколком чуть царапнуло бедро, но идти было больно. Так что Семенов оседлал снегоход с установленным на заднем сиденье пулеметом.
        В наушниках пискнуло:
        - "Третий", "третий"! Семенов, мать твою, слышишь меня? Отвечай, это "первый"!
        - Слышу "первого", - ответил Семенов.
        - Чего тянешь, "третий", выполняй! - раздался в наушниках раздраженный голос Кравца.
        - А "второй"?
        - "Второй" уже сделал.
        Семенов представил себе, как "это" сделал "второй" - без единого выстрела, и даже содрогнулся. Мысленно спросил себя, смог бы он так же, только прикладами и ножами, и не нашел ответа. Но от него этого и не требовалось...
        Через десять шагов он остановит колонну, построит ее в четыре шеренги, выедет на снегоходе в центр, развернет пулемет, набрав побольше воздуха, громко проорет "Пли!" и, зажмурив глаза, первым нажмет на гашетку...
        Глава 18
        ПОБЕГ
        Броневик выкатился из-за склада, остановился, хищно повел из стороны в сторону дулом пулемета.
        - Черт, плохо дело, легионеры! - выругался Кравец. - Сможешь достать его отсюда?
        Семенов осторожно выглянул в чердачное окно.
        - Далековато, но если попробовать с крыши...
        - Сиди. - Кравец поднял руку, два парня в белых маскхалатах, прихватив по "мухе", отделились от пола и исчезли в чердачном окне.
        Через пару минут раздалось раскатистое "бум", из бочины броневика вырвался сноп пламени, башня машины беспомощно вертанулась и замерла, задрав ствол пулемета к небу. Легионеры, высыпавшие было на эстакаду, поспешно отползали назад, за склад.
        - Аллес! - проговорил удовлетворенно Кравец.
        - Надолго ли? - засомневался Семенов.
        В это мгновение пискнула мобила. Кравец молча слушал и кивал головой. Потом кратко бросил: "Выдвигаемся к вам", и сложил антенну. Все, пять "колобков" на дне водохранилища, остались К-2 и К-29. Отходим...
        В этот момент висевший на столбе у вокзала громкоговоритель хрипнул и разразился бранью на русском языке, но с явным кавказским акцентом:
        - Мать вашу! Прэкратите огонь, а то шкуры с живих снымэм.
        Выстрелы со стороны мятежников и легионеров стихли. В динамике удовлетворенно хрюкнуло:
        - Давно бы так... Генерал-полковник Кравец, я новый комендант города Шатоев, предлагаю переговоры. Если вы согласны, в течение пяти минут позвоните по номеру...
        Кравец с Семеновым переглянулись.
        - Отлично! - выдохнул Кравец, записывая номер. - Успеваем!
        Они договорились встретиться в стоящем в тупике пассажирском вагоне, в котором чудом остались купе с целыми стеклами.
        Гурам совсем не изменился, разве что лицом почернел да борода гуще стала. Увидев Семенова, он радостно рассмеялся:
        - Ай, шайтан, выжил все-таки! Выжил! Вот ведь судьба, а! Опять встретились! А я читаю фамилию главного апостола Поездка и думаю - он или не он? Он! Слушай, хочешь верь, хочешь нет, а я рад!
        - Я тоже рад, Гурам, но, честно говоря, предпочел бы увидеть тебя среди неопознанных трупов.
        Гурам опять зашелся гортанным хохотом, даже снял папаху, чтобы утереть слезы.
        - А ты поседел, Гурам.
        - А ты совсем лысый стал, Семенов. Ну ладно, давайте о деле. - Гурам заговорил почти без акцента: - Генерал, я знаю, почему вы здесь. Вы окружены, да и бежать из города некуда. Да, вы ждали помощи, но ее не будет. Десант, который вам обещали, не прилетит, мы постарались, поверьте. Я уважаю смелых воинов, вы выполнили свой долг. За два дня вы сильно потрепали нас, и многие мои люди горят жаждой мести за павших братьев, но мне ваши жизни не нужны, мне нужно то, что у вас есть. Объекты "К", генерал, да, я говорю о них. Отдайте и уходите, клянусь Аллахом, вас не тронут, можете взять с собой оружие, вывезти раненых. Наши друзья там, на юге, конечно, хотели бы получить и всю документацию по объектам, но я им обещал только объекты. Конечно, вы можете уничтожить объекты и я не выполню задания, хуже - я не сдержу данного слова. Я буду опозорен... Но в этом случае я обещаю всем выжившим страшную смерть. Мы с живых шкуру сдерем! Мы можем такую казнь...
        - Хватит болтать! - перебил его Кравец. - Пацанов пугать будешь. Где гарантия, что я и мои люди уйдут живыми?
        - Мое слово!
        - Грош цена твоему слову. Значит, гарантий нет. Мы снимаемся с позиций, выходим колонной на трассу, а вы нас тепленьких одними вертолетами и "градами" в щепки...
        - О Аллах! - воздел руки к небу Гурам. - Ну почему ты дал этому человеку генеральские погоны, но не дал ума? Зачем мне вас убивать? Чем вы мне можете быть опасны? Вы для меня уже не свидетели. Когда я завладею объектами "К", я первым объявлю об этом на весь мир, понимаешь? Я понимаю ваши опасения, генерал, вас там посчитают предателем. Я предлагаю вам миллион долларов прямо сейчас.
        Гурам щелкнул пальцами, и второй джигит в бурке, накинутой на камуфляж, раскрыл чемодан. Он был набит светло-зелеными пачками. Из верхнего кармашка торчали какие-то документы. Гурам перехватил взгляд Семенова:
        - Это паспорта. Все бланки настоящие. Любая страна с гражданством немедленно, даже Англия. Соглашайся, Семенов, соглашайся, генерал. Вам не надоела эта помойка, вам не хочется пожить по-человечески? Хоть немного из того, что оставил вам Всевышний?
        - А ты, Гурам? А ты зачем здесь? - тихо спросил Семенов. - Хватай этот чемодан и мотай в свои Эмираты. Разве тебе хочется морозить задницу в этой Сибири?
        - Э-э-э-э, Семенов, - покачал головой Гурам, - ничего-то ты не понял. Я воин!
        - Мы тоже воины...
        - Нет, Семенов, вы - псы служивые. Вы не воюете, а служите. У вас так даже в присяге написано - Родину защищать. А я - настоящий воин, я войну люблю, настоящую, с резней и реками крови. Так мы договорились?
        - Мы должны подумать, - сказал Кравец.
        - У вас час! Либо вы приводите моих людей к объектам "К", либо...
        Кравец опустил на дверь вагончика бронеплиту и дважды повернул запор. В бронированном окне возникла чумазая физиономия Сашки:
        - Михал Леонидович, вы скоро вернетесь?
        - Скоро, скоро, - сказал Кравец и быстрым шагом пошел к БТРу. Забравшись в бронированное нутро, он кратко бросил: "Давай, Паша".
        Машина взревела и понеслась по ухабам.
        - Стой! - крикнул генерал, когда в крохотном окошечке показалась пристань. - Давай выйдем, Семенов.
        Генерал быстрым шагом взошел на дебаркадер, глянул в застывающую полынью.
        - На, - протянул он Семенову черную коробочку с тремя кнопками. - Через полчаса вместе с первым выстрелом нажмешь первую, через минуту две остальные.
        - Нет, генерал, уволь, пацанов взрывать... Ты уж как-нибудь сам.
        - Что?!! Это приказ! Выполнять, майор!
        - "А как мне в глаза матерям их смотреть"? - передразнил Семенов Кравца.
        - Нет у них матерей, и отцов тоже нет, детдомовские они все, - тихо сказал Кравец. - По всей стране собирали лучших, вроде как в Суворовское училище. А все остальное - правда.
        - А самому кнопочку нажать чувства мешают? Боишься, Сашкины глаза по ночам сниться будут? А взрывает пускай апостол, у него все равно руки по локоть в крови, десятком меньше, десятком больше. Только ты забыл, что детишек апостолы не убивают. Не приучены.
        - Не будет у меня больше ночей, - сказал Кравец, вытащил из кармана пистолет и передернул затвор.
        - Только не надо красивых сцен, генерал. Наверное, фильм "Бег" часто смотрел? А не подумал, как пацанов спасти и зернолет для России сохранить?
        Кравец сурово посмотрел на Семенова.
        - Ты же знаешь, у меня приказ... Ну, говори.
        - "К-29" сколько на борт берет?
        - Двух пилотов.
        - А если без боезапаса? И в ракетные люки ребят посадить. И лететь метрах на пятидесяти и не больше двух сотен в час.
        - Понял тебя, а если в руки врага попадет? И куда лететь, кругом враги.
        - Автопилот настроить вот до этого объекта. - Семенов достал карту.
        - А что здесь?
        - Каторга, - емко ответил Семенов. - И мои друзья.
        - Шурик, слышишь меня?
        - Да, дяденька Семенов.
        - Отставить внеуставные обращения! Осталось три минуты. Одним залпом, слышишь меня, одним залпом весь боезапас! Проверь еще раз захват целей. После этого быстрая погрузка ребят, и жми "Автопилот". Понял меня?
        - Понял, товарищ майор.
        - Ну и отлично, с Богом!
        Семенов крепко пожал руку Кравцу, с трудом протиснулся в люк и устроился на пилотском кресле. За 20 секунд до залпа он нажал кнопку "Подъем".
        Залп был ужасен, сноп огня буквально смел склад, за которым притаились легионеры, в секунду вся станция покрылась огненными разрывами. Краем глаза Семенов заметил броневик с ПТУРСом и навел на него прицел, прямо в эмблему легиона с оскаленным волком.
        - Стрелять они в меня не будут, это однозначно, но на всякий случай... - и Семенов нажал кнопку "Пуск".
        "К-2" лежал на боку и легонько дымился, корпус при падении почти не пострадал, разве что несколько вмятин на обтекателе.
        Семенов стер кровь со лба и ткнул в клавишу борткомпьютера.
        - "К-2", слышишь меня?
        - Да, "К-2" готов к приему вводной.
        - У тебя есть связь с "К-29"?
        - Связи нет, но могу определить его местонахождение и параметры.
        - Доложи.
        - Параметры - норма, высота 50 метров, скорость 350.
        - Температура на борту?
        - Плюс 18.
        - Место нахождения?
        Компьютер подумал и выдал карту. Семенов удовлетворенно вздохнул.
        - "К-2", слушай последнее указание. Приготовь сканер.
        - "К-2" готов.
        - Заблокироваться, при приближении этого объекта на расстояние 5 метров включить систему самоликвидации. При попытке проникнуть в объект "К-2" включить систему самоликвидации.
        - "К-2" задачу принял, - сказал компьютер, когда ветви лиственниц уже закачались от винтов приближающихся вертолетов.
        Семенов последний раз глянул на экран умной машины и открыл люк. С экрана сканера улыбался красавец Гурам Шатоев в папахе с зеленой лентой.
        Семенов ушел уже довольно далеко, когда в стороне, откуда он шел, раздался мощный взрыв.
        - Прощай, "К-2", - тихо сказал Семенов. - Ты был настоящим солдатом!
        Судя по карте, до поселка Хвойного осталось не больше 10 километров, но Семенову это было уже все равно, что десять, что сто, ему уже не дойти. Тем более там скорее всего тоже мятежники, так какая разница... Он держал обмороженными пальцами последнюю сигарету и думал о том, что сейчас вот докурит последний бычок, подкинет дровишек в костер и завалится в сугроб. А там будь что будет. Говорят, замерзнуть во сне - самая безболезненная смерть. Конечно, надежнее было бы застрелиться, но последний патрон он выпустил в бак вертолета легионеров. Уж очень соблазнительно было завалить напоследок хоть пару этих ублюдков. Есть еще ракетница с одним зарядом, и если засунуть ствол в рот и нажать... Почему-то Семенов вспомнил цыганку Розу и ее слова: "Когда придет минута отчаяния, побереги последний патрон на врага".
        Он засыпал и представлял глаза ребят, умильно кушающих манку в столовой на теплоходе у Ивина, лицо Тофика Абрамяна, окаянствующего в госпитале, Буткевича, примеряющего новые капитанские погоны. Интересно, успел ли прорваться из города Кравец со своим спецназом? Дай ему Бог...
        А вот и Мариванна. Привет, пампушечка! Вот и свиделись. Стрельцов, ты? Стрельцов, спасибо, брат, ты прикрыл нас тогда. А тебе, Куренной, огромное спасибо. Если б не твой педантизм, всех бы нас сонных, как баранов...
        Куренной деловито передернул затвор автомата, сверил серийный номер, записал его в журнал.
        - Ты, товарищ майор, перестал бы дрыхнуть, - посоветовал он, берясь за следующий автомат. - Враг не дремлет...
        Семенов открыл глаза: вот они, враги! Волки! Четыре серых силуэта в десяти шагах. Скалятся, готовятся, сейчас нападут. Ну нет! Замерзнуть он уже почти согласен, но быть сожранным волками...
        Негнущейся рукой Семенов направил ракетницу на вожака и нажал спуск. Ракета зашипела, и истошный вой огласил тайгу.
        "Попал", - подумал Семенов и закрыл глаза.
        А это что за лица? Нет, он не знает этих людей. Бородатые, какие-то злые и кричат зачем-то. Зачем в тайге кричать?
        - Вот он, голубчик! В сугробчике лежит, притаился!
        - Слышь, глянь-ка, не замерз ли?
        - Вроде дышит, точно, дышит!
        - Дядь Борь, ты батьке пренепременно расскажи, что это я его выследил. Оно, конечно, дело артельное, но я первый следы заметил, и ракету я первый увидел.
        - Ладно, скажу.
        Семенов уже не чувствовал, как тело его привязали к палке, словно тушу зверя, и куда-то потащили.
        Глава 19
        БОЛЬШОЙ ТОРГ
        Боль была просто ужасная, словно раскаленными щипцами драли живую кожу. Особенно пальцы, пальцы ног. Семенов с трудом разлепил глаза и увидел над собой белый потолок.
        Так, ясно, если так больно, значит, он еще жив, тогда что это? Больница? Госпиталь?
        - Смотри-ка, вроде очнулся.
        - Во-во, а ты все в морг, в морг.
        Семенов увидел над собой три лица. Бородатое, в белой повязке, лысое в очках и курносое, девичье.
        - Я где? - с трудом разлепил губы Семенов.
        - В Караганде, - сказал бородач и положил на лицо Семенова марлю, остро пахнущую эфиром.
        - Повезло тебе, служивый, еще бы немного, и ногам твоим того! - Бородатый дядька в полувоенном кителе уселся на табуретку рядом с кроватью Семенова, вытащил из-за голенища сапога тетрадку в клеточку и развернул ее. - А так, глядишь, скоро бегать будешь. Как звать-то тебя?
        Семенов назвался.
        - А годов?
        Семенов сказал.
        - Эка, - удивился бородач, - а по виду на все пятьдесят тянешь, да и лысый совсем. Видать, побила тебя судьбинушка... Какой труд знаешь?
        - Бывший майор ОМОН, сейчас старший состава службы АПО.
        - Апостол?!! - охнул бородач. - Ну и дела! Ты, мил человек, пока отдохни, мне про тебя с людьми погуторить надо.
        Казак, почесывая затылок, вышел из комнаты, а Семенов, сжав зубы от боли, все-таки умудрился достать до ручки радиоприемника.
        - ...точенные бои, - раздалось из динамика. - Федеральным силам удалось восстановить движение по всей магистрали, доложил президенту начальник Дальневосточного военного округа и пообещал, что раздробленные силы мятежников и иностранных наймитов будут уничтожены в ближайшее время. О международных делах: очередная вылазка террористов в европейском союзе. Экстремистская группа, называющая себя "Истинные сыны"...
        Раздались быстрые шаги, и радио замолчало.
        - Ну сколько раз говорить, не велели батьки радива слушать. Нагайки захотели? - Сестричка Маруся сгребла приемник и, погрозив пальцем, вышла из палаты.
        - Да, дают ваши китаезам прикурить, - раздалось с койки напротив.
        Семенов с трудом поднял голову и разглядел крепкого мужика с перевязанной головой.
        - "Ваши"? А тогда какие "ваши"? - спросил Семенов.
        - Ну уж точно не ваши. Скоро сам увидишь.
        Семенов лежал в этой палате уже две недели и не мог понять, куда он попал. Похоже на поселок Хвойный, но какой-то странный. Все в папахах ходят, казаками друг друга называют, каких-то "батьков" слушаются. Вольная казачья республика? Ну и хрен с ним, все одно лучше, чем мятежники с наемниками.
        - Что, мужики, отдохнули?! - Высокий казак в белой папахе стеганул плеткой по голенищу высокого сапога. - Давайте собирайтесь, пора и честь знать. Батьки заждались.
        Семенов сел на койке, вдел ноги в кеды (сапоги на распухшие ноги пока не налезали, да и порезали их, когда с отмороженных ног сдирали), накинул куртку.
        - Марусь, не найдешь ли портков, а то срамно на улицу выходить.
        Сестричка Маруся сердито глянула, но украдкой сунула Семенову сверток. Заправочный комбинезон, очень даже к месту, рубашка ведь тоже куда-то запропастилась.
        Кое-как одевшись, Семенов с дюжиной обитателей их палаты вышел на улицу. На улице их ждал конвой, крепкие молодые ребята с "калашами" и "беркутами". Голова Семенова закружилась, он покачнулся и едва не упал на крепыша с повязкой, попавшего к нему в пару.
        - Чего уж там, хватайся за шею, - сказал крепыш. - Дойдем как-нибудь.
        Около большого дома с вывеской "Казачий круг" Семенов с удивлением увидел десятка два довольно крутых джипов, в основном - японских, пару русских супер-УАЗов и даже один "хаммер". А уж снегоходов и аэросаней он сосчитать не смог.
        Их ввели в клуб и указали на сцену.
        - Вот уж не думал, что меня сразу пригласят в президиум, - пробормотал Семенов. Тащивший его крепыш неожиданно громко рассмеялся.
        В принципе все это напоминало весьма посредственную постановку "Хижины дяди Тома" в исполнении любительской труппы. В центр сцены выходил человек, секретарь в очках зачитывал:
        - Степан Бехтин, 35 лет, украинец, образование обычное, по профессии техник рыболовецкого траулера. Выловлен у прииска "Удачный" атаманом Лукьяновым с артелью, просил у дельных людей еды и крова. Работы не просил. Обвиняется в тунеядстве и паразитизме. Что скажешь, Степан?
        Степан мялся, потом что-то начал мямлить.
        - Громче! Громче! - крикнули из зала.
        - Я во Владике на сейнере за крабом ходил, - наконец разродился Степан. - Потом китаезы все скупили, свои команды набрали, с голодухи пух. Ребята пригласили в Якутию золотишко мыть, поехал, а тут мятеж. От артели отбился, вот и пришлось...
        - Сколько без работы слонялся? Тока не ври, смотри, кнута получишь.
        - Года два-три, не помню...
        - Что скажете, старики? - спросил секретарь.
        Старики сидели по правую сторону от сцены за крытым кумачовой скатертью столом. Они совещались с минуту, потом кричали: "Виновен!"
        Все собрание тут же подхватывало: "Любо! любо!"
        - Приговаривается к пяти годам общественно полезного труда. Кто готов взять этого работника, техника 35 лет, среднего телосложения, выпивающего в меру, зубы хорошие? Артель Лукьянова хочет получить вознаграждение за поимку в размере 10 рублей золотом в год.
        - Пятнадцать! - тут же прозвучало из угла зала.
        - Даю двадцать! - крикнул мужик в тельняшке.
        - Двадцать пять! - дали в углу.
        - Тридцать! - заорала тельняшка. - Мне техник во как нужен! У меня баржа моторная год стоит! Слышь, Лукьян, если он мотор починит, я и тридцать пять дам, век воли не видать!
        - Не превращайте судебное действо в балаган, - грозно прикрикнул секретарь. - Тридцать пять, кто даст больше? Степан Бехтин поступает к казаку Морячку на исправительные работы сроком на пять лет с трехразовым кормлением и одним выходным днем в неделю. Атаман Лукьянов с артелью получают от казака Морячка 35 рублей золотом в год в виде вознаграждения за вычетом пяти рублей в казачью казну!
        - Любо! любо! - заорало собрание.
        На сцену вывели двух узкоглазых ребят, очень похожих.
        - Китайцы Лин Чу и Ван Чу. Говорят, что братья. Можа, и не врут. Скока лет, сами не знают, зубы так себе. Еще говорят, что выращивали овощи в Амурской области и немного торговали. Руки в мозолях, когда их выловила артель старшины Мичурина, пытались украсть поросенка с фермы. Говорят, что жрать хотели.
        - Что скажете, ребята, а впрочем, чего вы на хрен сказать можете? Что скажут старики?
        - Воровство - зело сурьезный проступок. Десять лет, не меньше.
        - Любо! - взревел зал.
        - Пара китайцев, трудящие, непьющие, Мичурин хочет за них пятьдесят рублей золотом.
        За китайцев разгорелась борьба, видать, работники такие здесь ценились. Пара ушла за 225 рублей в год, хорошие деньги...
        Зал зашевелился и загомонил, видимо, предстояло что-то интересное. На сцену вытащили мужчину в черном комбинезоне, в наручниках, в танковом шлеме. Семенов удивленно протер глаза: действительно танкист.
        Секретарь торжественно объявил:
        - Владимир Тулин. 27 лет, федерал, танкист в звании старшего лейтенанта. Задержан разъездом атамана Груздева у станции Ургал. Оказал сопротивление, ранил двух казаков, одного - Михаила Нуриева - до смерти. У казака старая мать, молодая жена, двое детей.
        Зал загудел.
        - Что скажешь, федерал? - пренебрежительно спросил секретарь.
        - Я бы тебе сказал, коли не наручники, гнида очкастая! - с вызовом крикнул танкист.
        Зал опять загудел, на этот раз одобрительно. Секретарь снял очки и начал обиженно их протирать.
        - Я не понимаю, по какому праву меня держат здесь? Я федерал, я кадровый военный 116-го полка. У нас приказ - подавить мятеж, свернуть шею этим чертовым китаезам...
        В зале снова загудело, раздались отдельные выкрики "любо" и "заткните ему пасть".
        - Давайте не будем говорить о политике, - взвизгнул секретарь. - Для нас вы никто, большой казачий круг сибирских казаков не признает федерального правительства и пока не признает...
        - Да вы что? С катушек съехали? - удивленно сказал танкист. - Нас тут китаезы жгут, а они за нашими спинами "казачий круг"... Вас бы под прибалтийский легион да под вертушки с шестистволами. Ты бы, очкастый, хоть "Тихий Дон" почитал бы. Расея, она и есть Расея. Бьют ее, грабят, унижают, а она оправится, встряхнется и снова великая держава!
        В зале опять заревели.
        Секретарь понял, что теряет авторитет, и взвизгнул:
        - Мы говорим не о политике, а об убийстве есаула, солдата, охранявшего закон!
        - Солдата? Это я солдат! - ответил танкист. - Я в форме старлея Российской армии! Да, мой танк сгорел, но я остался солдатом, офицером! А ваши есаулы, или еще кто там, одеты как бандиты, кто в тулупе, кто в пуховике японском. У кого "калаш", у кого "М-16", говенная, кстати, на морозе винтовка.
        - Любо! - взвизгнул кто-то мальчишеским голоском с галерки. - Говно, а не автомат, наш "калаш" куда лучше!
        - А то налетели: "Руки вверх!", "Мордой в землю!" А я - русский офицер, я мордой в землю не привык!
        - Правильно! - заорали в зале.
        - Долой! - тут же заорали другие. - Не надо нам федералов!
        Видимо, тема эта была очень спорной. Эмоции наконец вырвались, и в зале началась рукопашная. Тот самый казак Моряк накатил в глаз какому-то цыгану с серьгой и тут же получил в челюсть от розовощекого хохла в фуражке. Хохла тут же боднул лбом в лицо сухонький китаец и начал топтать ногами.
        - Ну, блин, дикий-дикий Вест, - улыбнулся Семенов.
        - Щас успокоятся, не впервой! - пообещал крепыш.
        И на самом деле, потасовка длилась не более пяти минут, здоровенный мужик в белой папахе дал в стену очередь из ручного пулемета, после чего недавние противники расселись по лавкам и как ни в чем не бывало стали угощать друг друга сигаретами и прикуривать.
        - Что скажут старики? - наконец нашелся секретарь.
        Старики долго совещались, а танкист умудрился даже толкнуть со сцены пару анекдотов.
        Наконец старейшина встал, подозвал секретаря и что-то зашептал ему на ухо. Тот внимательно слушал и кивал. Потом снова влез на сцену.
        - Значит, так, казаки. Перво-наперво атаману Груздеву сделать выговор за неразборчивость. Была ведь договоренность федералов не трогать, так чего ж он? Наказать артель в пользу сирот на 500 рублей, пусть знают. Теперь про танкиста. Девку он, как ни крути, вдовой сделал, детишек сиротами. Теперь по нашим законам жениться должен, коли девка не против.
        Танкист возмущенно открыл рот и начал хватать воздух, как рыба на берегу.
        А секретарь продолжал:
        - Ты не торопись, посмотри на девку, можа, понравится. Нюрк, подь сюды! И покажись.
        На сцену медленно поднялась молодая женщина вся в черном, скинула платок, и зал ахнул. Да, красавица, иначе не скажешь: тонкий прямой нос, длинные ресницы, голубые глаза и коса цвета спелой пшеницы в руку толщиной.
        - Что, паря, не ожидал? - ехидно хихикнул секретарь. - Можа, очки дать, чтобы поближе рассмотреть?
        Зал радостно заржал - секретарь был отомщен.
        - Как, хороша девка? - спросил он танкиста.
        - Ой хороша, - наконец выдавил танкист.
        - То-то! А ты, Анюта, люб ли тебе этот молодец?
        - А что, люб! - неожиданно услышал Семенов. Красавица подошла к танкисту и смачно поцеловала его в закопченные уста.
        Зал радостно взревел.
        - В принципе я холостой, и нам жениться не запрещается, но... - Красавица удостоила танкиста второго поцелуя. - Но я на службе, надо бы хоть сообщить... - И в третий раз Анна впилась в губы лейтенанта.
        - Соглашайся, солдатик, - прокричал со своего места старейшина. - А то зацелует девка до смерти. Девка-то голодная: Нуриев, царство ему небесное, стоит признать, совсем никудышный казак был, все боле по кабакам.
        Казаки веселились от души: танкисту был обещан доступ к рации, дабы он смог доложить начальству и испросить отпуск для свадьбы, а до этого он получал от круга чин... старшего лейтенанта и вытащенный недавно из болота танк Т-90, который все равно никак не могут завести.
        Под вопли "Любо! Любо!" Анюта свела обалдевшего жениха в зал, села рядышком и нежно положила голову на плечико танкиста.
        Крепыш, сидевший рядом с Семеновым, смеялся до слез, но, перед тем как выйти в центр сцены, крепыш неожиданно сжал руку Семенову и прошептал:
        - Постарайся попасть в полицию, тогда уйдешь!
        - Известный вам казак Васька Полудурок, - объявил секретарь. - 42 года, дельный человек, старатель и промысловик. Ну, историю вы его знаете, ушел в тайгу на промысел, а когда вернулся, жинку свою застал с казаком Петром Хоем, кличка... ну, вы знаете. Петьке он голову проломил, жинку тоже порешить хотел, но не догнал. Баба в тайге застудилась и сейчас на излечении у матери. Обвиняется, помимо прочего, в сопротивлении казачьей полиции, есаулу Бормотову набил фингал, старшине Клюеву выбил три зуба.
        - Что скажешь, казак?
        Крепыш встал, поклонился:
        - В том, что с казаками драться полез, винюсь, сами знаете, заведусь - хрен остановишь. За остальное не взыщите, не вижу вины своей.
        - Что скажете, старики?
        В этот раз старики совещались значительно дольше, наконец один совсем седой встал и тонким голоском провозгласил:
        - Виновен в буянстве. За норов строптивый должон ответить, и жены ему больше не видать. Опять же семью кормильца лишил.
        Секретарь полистал толстую амбарную книгу, почесал за ухом, наконец изрек:
        - Казак Васька по кличке Полудурок наказывается штрафом в тысячу золотых рублей в пользу семьи Петра Хоя, кличку вы знаете, в сто рублей в пользу есаула Бормотова за фингал и триста рублей в пользу старшины Клюева за три выбитых зуба. А также штрафом в пятьсот рублей в пользу казачьей общины за буйство и двумя десятками ударов кнута для остужения нрава принародно. Также казак Полудурок должен год отслужить в полиции рядовым казаком на общественных началах. Жинка Васьки Полудурка с этой минуты считается бабой свободной и ежели в течение года не выйдет замуж, будет считаться гулящей. Ваське Полудурку строго-настрого запрещается не только жинке бывшей морду бить, но и подходить к ней за два забора. Как, казачки?
        - Любо! любо! - заревел зал. - Васька - мужик зажиточный, он заплатит.
        Семенов почему-то сразу понял, что его оставят напоследок.
        Секретарь сделал многозначительную паузу. Наконец изрек:
        - Сергей Семенов, бывший офицер ОМОН, майор-апостол!
        В зале воцарилась гробовая тишина. "О Господи!" - раздался чей-то голос.
        - Найден у поселка Хвойный, полузамерзший, артелью Серафима Сторова. По предварительной договоренности со стариками судить его будут "крестники" апостолов. В кругу есть такие?
        Поднялось несколько рук.
        - Что скажешь, апостол?
        Семенов встал, молча вышел в центр сцены:
        - Я не понимаю, в чем меня обвиняют...
        - Блин, да я его ж знаю! - сказал крепкий коротышка в телогрейке на бобровом меху. - Он меня с Москвы вез. Три года впаяли с отработкой на бобровой ферме. Спасибо, майор Семенов. - Коротышка встал и низко поклонился. - К хорошему делу пристроили, а то бы до сих пор бутылки собирал на Казанском вокзале.
        Всего апостольских "крестников" в казачьем круге насчиталось восемнадцать человек. Четырнадцать из них проголосовали, что "Семенов правильный был апостол, а потому судить его не за что, пусть идет куда хочет, если в кругу остаться не желает. Никто принуждать не будет". Расходы за лечение майора решили возместить за счет казачьей казны, как и премию казакам, майора нашедшим.
        - Ну что, любо? - предложил секретарь.
        Зал уже готов был разразиться привычным криком, когда со стороны двери донеслось:
        - Нет, не любо. Мы имеем предъявить.
        Семенов еще не видел вошедших, но заметил, как напрягся казачий старшина, тот самый, с пулеметом, как он осторожно взвел затвор.
        - Вот, Семенов, мы и встретились. - Растатуированный мужик медленно выходил к сцене, за ним двигалась пара таких же урок. - Что, майор, может, пора вспомнить полустанок под Нижним и друга моего Эльмендина и как вы нас, безоружных, в упор...
        Семенов не зря гордился своей памятью, сработала, словно компьютер: тот самый урка, что выпрыгнул с голой жопой из ямы, где закопали зачинщиков поездного бунта на полустанке под Нижним Новгородом. И эти двое, видимо, оттуда же или такие же, хрен редьки не слаще.
        - Вы что, сдурели? - начал брать на психику урка, повышая голос до вопля. - Это же апостол, понимаете, не просто мент, а апостол, для него человека убить, что вам высморкаться! Они нас в яму и в упор, да у него руки в крови!
        - А у тебя? - тихо сказал Семенов. - Или напомнить, как ты с голой жопой ноги нам целовал или как ты кричал, что сам из ментов бывших...
        - Убью! - взвизгнул урка, выхватил с пояса нож и кинулся на сцену.
        Очередь показалась оглушительной. Урка застыл на месте и удивленно обернулся.
        Тот самый казак в белой папахе держал пулемет у бедра.
        - Слышь, казак Клюв. Ты знаешь, почему я стреляю в стену, а не в потолок, как в кино? Потолка и крыши жалко, перекрывать замучаешься. Так вот, ради тебя я могу пожертвовать сценой и продырявить ее вместе с тобой, если вы сейчас же не уберете свои ножи. Быстро, давайте бросайте их под лавки.
        Урки неохотно побросали ножи.
        - Теперь говори, - предложил атаман. - Если хочешь что-то предъявить, предъявляй. Но чтобы беспредела не было. Здесь суд, понял? Здесь честный суд, и все будет честно! И не забудь, я тоже немного мент, полицейские - те же менты.
        - Тоже мне, законники, - процедил урка. - Ладно, предъявляю! Этот мент убивал наших братьев, он должен ответить.
        - Но его судили "крестники" с Поездков, - возразил секретарь, - и они признали апостола Семенова невиновным.
        - А мне плевать, он убивал моих друзей, а не их. Он должен ответить.
        Вдруг поднялся один из стариков:
        - Казаки хутора "Разгуляй" - такие же равноправные казаки, как и мы все. И могут требовать от казачьего круга справедливости. Что говорит в этом случае закон?
        Секретарь полистал свой гроссбух.
        - В случае, если предъявивший не удовлетворен решением круга, он может вызвать обидчика на честный бой. Обидчик может отказаться, и никто не в праве его будет осудить.
        - Я согласен! - громко сказал Семенов. - Стреляемся! Хоть сейчас!
        - Ой! - раздалось с заднего ряда.
        Все обернулись, медсестричка Маруся закрыла лицо платком и выбежала из зала.
        - Молодец, апостол! - крикнул танкист. - Задай этому уроду!
        - Что ж, - улыбнулся рыжей пастью урка. - Завтра поутру и начнем. Только никаких "стреляемся", бьемся, как мужчины, на ножах...
        - Нет! - раздалось откуда-то из середины зала, и Семенов с удивлением увидел поднимающегося с места доктора. - Апостол не может завтра драться на ножах, он еще сильно болен, он на ногах-то еле держится...
        Старики посовещались:
        - Ровно через неделю на казачьем кругу. Драться на ножах до смерти.
        - Любо!
        Семенов скинул кеды, постанывая, стянул комбинезон и забрался под колючее одеяло. Эх, если бы не ноги, он бы с радостью сегодня же вцепился в глотку этому уроду.
        Раздался скрип открываемой двери, в узкой полоске света промелькнул чей-то силуэт.
        - Кто, кто здесь? - спросил Семенов, автоматически ища пистолет под подушкой.
        - Тихо-тихо, це ж я, - прошептала Маруся и скользнула к нему под одеяло. - Любый мой, хороший мой. - Девушка нашла в темноте его руку, положила на свою обнаженную, тугую, как мячик, грудь и впилась в его рот горячими губами.
        Глава 20
        ПРИ ПОЛНОЙ ЛУНЕ
        Танкист ввалился, как всегда, без стука. Маруся испуганно отпрянула от Семенова и тут же начала застегивать халат.
        - Да ладно, ладно, не прячьтесь! Все уж знают... - хохотнул Тулин и утер пот тыльной стороной ладони, размазав еще больше масла по физиономии.
        - Чего знают-то? - густо покраснев, сказала Маруся.
        - Что свадьбу скоро играть будем. Бабы вон на каждом углу про ваши шуры-муры болтают.
        - Бестолковые они, бабы эти, болтают ерунду разную... - пробурчала Маруся.
        - Так уж и ерунду, - опять хохотнул Тулин и посерьезнел. - На, держи, как заказывал.
        В ладонь Семенова опустился широкий охотничий нож с пилой у рукоятки, выполненной в виде кабаньей головы.
        - Спасибо, Владимир, то что надо! - тихо сказал Семенов и начал одеваться.
        - Не нравится мне все это, - сказал Тулин.
        - Что именно?
        - Слишком много урок наехало, чтобы на ваш бой посмотреть. И из "Разгуляя", и с остальных хуторов. Непохоже на обычный интерес. И ведут себя тихо, ни драк, ни скандалов.
        - Ты, я вижу, здесь уже освоился?
        - А что, нормальные люди. Живут, работают, дома строят, золотишко моют. И не нужно им ни властей, ни армии. Таежная идиллия, если бы не урки...
        - Откуда их здесь столько?
        - Знамо откуда - вы, апостолы, привезли на Поездках своих.
        Семенов промолчал, попрыгал на месте и сделал ножом пару выпадов, проверяя, удобно ли сидит одежда, не сковывает ли движения.
        - Волнуешься? - спросил танкист.
        Семенов кивнул, хотя внешне он выглядел совершенно спокойным. Отойдя к окну, он резко развернулся, взмахнул рукой, и дверь задрожала от воткнувшегося в нее ножа.
        - Классно! - восхитился Тулин. - Тогда я за тебя спокоен. Может, тебе сразу кинуть в него ножом и все?..
        - Нет, этот прием - на самый крайний случай. Специалист от такого броска легко увернется. Будем надеяться, что этот Клюв - не специалист.
        - Да, но боров-то он здоровый...
        - Справимся, - сказал Семенов. - У тебя-то как дела?
        - Нормально, танк завели, только маслопровод подтекает. До штаба полка никак не дозвонюсь, но в бригаду о себе доложился, там вроде как даже обрадовались.
        - Как Анюта?
        - Мечта поэта! - вздохнул Тулин. - Красавица, умная, ласковая. Вот судьба-то! Думал, везут в тайгу убивать, оказалось - женить. Женюсь, ей-богу, женюсь! И детишки хорошие, опять же, готовые уже, ха-ха-ха...
        Семенов глянул на часы.
        - Пора. Марусь, иди попрощаемся. Мало ли что. Ты же обещала, что не пойдешь смотреть. Успокойся, все будет хорошо...
        Джипов и снегоходов на площади у казачьего круга заметно прибавилось. Семенов с удивлением увидел даже два вертолета на специальной площадке. Да, зажиточно живут местные казачки.
        С часовни дважды ударило в колокол, и Семенов решительно вошел в круг. Казаки ободряюще зашумели: "Давай, апостол, вырви ему гланды"! Другая часть зрителей, в основном урки, эмоции выражала несколько по-иному: "Ментяра поганый, мы тебя все равно замочим!"
        Семенов скинул ватник и остался в простой камуфляжной куртке. Нож у него был приторочен к бедру.
        Толпа взревела - это появился Клюв. Он шел вразвалочку, словно боец-тяжеловес на ринг, в шикарной дохе до пят. Ступив в круг, он скинул на руки дружков доху и повел плечами.
        Толпа снова взревела. Такого иконостаса увидеть приходилось не каждому. Грудь Клюва украшала красочно выполненная татуировка известной картины "Три богатыря", только у каждого богатыря на коленях сидело по обнаженной красотке. Руки Клюва обвивали змеи и драконы, а на спине красовался пятиглавый собор.
        Мороз был градусов 25, и Семенов поежился от холода, представив, каково сейчас его противнику. Надо же, обнажиться решил, все дешевые понты.
        - Ну, мент, готовься! Сейчас я тебя уработаю! - прошипел Клюв и начал глотать из горлышка услужливо поданной бутылки. Выпив чуть ли не треть бутылки, он отбросил пойло в сторону, выхватил из-за пояса нож и бросился на Семенова.
        Семенов даже не ожидал, что все получится так легко. Он присел, выдернул нож и, когда махина Клюва была в двух шагах, резко отпрыгнул в сторону. В прыжке рубанул по широкой спине, нарушив архитектурное совершенство божьего храма. Клюв взревел, как раненый бык, развернулся и, выставив вперед руку с ножом, снова ринулся на Семенова. Семенов опять дождался, когда Клюв разгонится, неожиданно нырнул на снег и врезал шипованным ботинком под коленку врагу. Урка рухнул грудью на снег, Семенов, ни секунду не мешкая, прыгнул ему на спину, левой рукой вцепился в глазницы Клюва, вздернул голову вверх, а правой ухватил покрепче нож и рубанул по кадыку.
        Толпа ахнула.
        - Как овцу, - прозвучал отчетливо чей-то бас.
        Семенов выпрямился, отер лезвие ножа о горсть снега, не глядя, сунул его в ножны на бедре.
        - Все честно? - спросил он стариков, стоявших отдельной кучкой.
        Старики кивнули. В гробовой тишине Семенов развернулся и пошел обратно в дом:
        - Ну, здравствуй, Маруся, я вернулся.
        Дверь опять распахнулась, в комнату лазарета ввалился, по традиции - без стука, совершенно обалдевший Тулин:
        - Ну ты, брат, даешь! Много я спецов видел, но такого... И минуты не прошло! Ну вот, опять целуетесь...
        В "Веселухе" яблоку некуда было упасть, но, едва увидев Семенова, хозяин заведения Лука Кривой радостно всплеснул руками, выскочил на сцену и заголосил:
        - Казаки и казачки! Смотрите, кто пришел, самый хладнокровный убийца после Деда Мороза, почетное место дорогому гостю!
        Семенов с Тулиным, Анной и Марусей протиснулись к столу у самой сцены. Хозяин щелкнул пальцами, и на столе появились блюда и бутылки и в довершение всего зажаренный молочный поросенок.
        - Все за счет заведения! - объявил Лука гордо. - Я поставил на этого апостола десять тысяч золотом и выиграл. Есть повод отпраздновать...
        Маруся смотрела по сторонам восхищенными глазами и постоянно повторяла, что ничего подобного в жизни не видела.
        "Боже мой, а она ведь совсем еще девочка. И такая же одинокая, как я..." - подумал Семенов и нежно погладил Марусю по руке.
        Он наполнил ее бокал медовухой, себе и танкисту налил спирта и поднял руку, чтобы чокнуться. В этот момент его словно кольнуло в спину. Семенов резко обернулся и встретился взглядом с незнакомым человеком. Злобным взглядом. Он никогда не видел этого человека, но во взгляде было что-то знакомое. Семенов готов был поклясться, что этот взгляд уже видел...
        Колокол пробил два раза, и в дверь постучали.
        Семенов немедленно сунул руку под подушку. Рукоятка "миротворца" привычно легла в ладонь.
        - Марусь, а Марусь! - раздался из-за окна девичий голос. - Тут мужика из тайги привезли, его медведь заломал. Открывай!
        Маруся открыла глаза, чмокнула Семенова в щеку и накинула халат. Ничего не поделаешь, лазарет должен работать круглосуточно, теперь придется еще и за доктором бежать...
        Она зашаркала тапками к двери, загремела засовом, и тут же в прихожей раздался грохот, девичий крик и выстрел, после которого крик прервался...
        Семенов действовал автоматически, почти не задумываясь. Скользнул под кровать, одновременно взводя затвор, притаился. Сейчас у него преимущество, он привык к темноте комнаты, они - нет. На пороге комнаты показались ноги, три пары ног, валенки и офицерские сапоги.
        - Тут он должен быть, - прогремел голос. - Куда ж ему еще деваться? Включи-ка свет...
        В это мгновение Семенов спустил курок - три выстрела, три тела, одновременно рухнувших на пол, три глотки, завопивших от боли. Семенов перевернулся по полу и послал еще две пули в новый силуэт, показавшийся в дверном проеме. Не одеваясь, достал нож из сапога и перерезал глотки скулящим уркам.
        Маруся лежала у самого порога, ее широко открытые глаза смотрели прямо в полную луну. А к дому уже бежали какие-то люди, тут и там все чаще стучали автоматные очереди.
        - Семенов! - услышал он голос. - Давай сюда!
        Тулин на ревущем двигателем танке подрулил к самому крыльцу, дал очередь вдоль улицы, глянул.
        - Потом, Сергей, потом, ты ей уже не поможешь, садись!
        Семенов закрыл Марусе глаза, вдел ноги в валенки, схватил тулуп и в трусах уселся за спиной пахнущего соляркой танкиста.
        - Господи, если ты есть, сделай, чтобы он завелся! - взмолился Тулин и снова повернул ключ стартера. Во внутренностях могучей машины что-то жалобно завизжало, заскрипело, наконец двигатель выбросил клуб дыма и завелся.
        - Что творится в поселке?! - проорал Семенов, забравшись в танк.
        - Урки! - емко ответил танкист. - Видимо, они специально остались в поселке на ночь.
        - Что им нужно? Это из-за меня?
        - Частично. Но в основном, как я понял, их интересует поселковая казна, они давно на нее зарятся, ведь чистое золото, и некоторые богатые казачки. Я, как стрельба началась, Анюту с детьми и бабкой в подвал спрятал и к тебе рванул.
        - Что собираешься делать?
        - Идти на выручку нашим.
        - Нашим?
        - Казачки засели в полицейском управлении и на подворье Васьки Полудурка. Надо им помочь...
        Их явно не ждали. Танк, грохоча гусеницами, выкатился из-за амбара и на полном ходу врезался в кучу снегоходов и урок, на них сидевших.
        - Серега, Серега, жми на гашетку, мочи их, гадов! - орал танкист. - А я их гусеницами, гусеницами! Вперед, сто шестнадцатый, слава России!
        Глава 21
        В КРЫСИНОЙ НОРЕ
        "Почему так получается? За что мне эта кара? Почему люди, которых я только-только успеваю узнать, полюбить, умирают"? Почему я только теряю и теряю. Танкист Володя Тулин, красавец, весельчак, всего 27 лет, только жить начал. А Маруся, девочка ведь совсем, и ведь жила бы сейчас. Из-за меня погибла. Я же должен был сдохнуть, я, а не она..."
        Семенов попробовал пошевелиться. Руки связаны крепко, умело. Сколько же он был в отключке? Час, два, день? Может быть. И где он сейчас? Что-то вроде подвала, холодно...
        Последнее, что он помнил, истошный визг Тулина: "Серега, Серега, на крыше с базукой, сними его!"
        Нет, не успел он снять гранатометчика. Вспышка, дым, гарь и мертвые глаза Володьки в мерцании экрана бортового компьютера.
        Наверху загремело, открылся люк, и из светлого квадрата выпала веревочная лестница.
        - Эй, апостол, давай, лезь сюда.
        - У меня руки связаны.
        - Знаю, суй их в лестницу, вытянем.
        Семенова выволокли наружу, и он зажмурился от яркого дневного света.
        Фрязин сидел за простым дощатым столом, на углу которого попискивала рация, крутил в руках блестящие дужки стетоскопа и в упор разглядывал Семенова.
        - Так это ты "крыса"? - сказал наконец Семенов.
        Лепила усмехнулся:
        - А ты так и не догадался?
        - Трудно было предположить. Врач все-таки, человек самой гуманной профессии. Так вот откуда в Поездке столько наркоты, а я - то подозревал одного из апостолов.
        - Ты всегда был слишком туп, Семенов. Мы тебе подкинули все улики, что "крыса" - Буткевич, а ты даже следствие не начал. Мы поэтому и Нырка твоего не трогали. Ну, признайся, подозревал Буткевича?
        - Подозревал, - не стал отпираться Семенов. - Но при всех своих недостатках у Буткевича было одно достоинство, которое снимало с него все подозрения.
        - И какое же? - усмехнулся Лепила.
        - Он вас, мразей, ненавидел! Ты знаешь, Фрязин, я очень обрадовался, когда тебя здесь увидел. Меня все последнее время мучила мысль, что среди наших апостолов была "крыса". Понимаешь? Каждый день, каждую ночь мучила. Они уже умерли, почти все умерли, и Стрелец, и Мариванна, и остальные, Буткевич с Абрамяном в госпитале, а остальные там... Но я и во сне думал: "Господи, неужели с нами была "крыса"?" И вот ты меня успокоил. Когда знаешь, что "крыса" - не апостол, а ты, мразь, умирать не страшно...
        Фрязин помрачнел:
        - Ты не только туп, Семенов, но и необучаем. И упрям не в меру, очень уж любишь навешивать ярлыки. Но забыл, что ты уже не судья, а, наоборот, подсудимый. И не тебе судить, кто мразь, а кто нет.
        - А что тут судить, Фрязин? Ты - предатель, изменник. Двойной изменник, ты изменил присяге Родине, клятве Гиппократа. Нарушил заповедь: "Не навреди!" А ты колол уркам героин, продавал им наркоту. Классно придумано, под видом медосмотра герыча в венку, вроде как витаминчик вколол. Ай, молодца!
        - Кто бы говорил! А ты, Семенов? Разве не ты нарушал главную заповедь: "Не убий"?
        - Я выполнял закон!
        - Какой на хрен закон! Кто их придумал? Для кого? Что вы, апостолы, делаете? Вывозите из крупных городов "криминальный и нежелательный элемент", а на самом деле - людей, которые просто хотели выжить. Жить нормально в государстве, поделенном между "жирными котами", бандитами с депутатскими мандатами и олигархами, просто раньше других понявшими, для кого она придумана - приватизация. А ваше ЧП - просто попытка чиновников оттяпать у них часть пирога, и все! Все, Семенов! Ты тупица, если до сих пор не понимаешь этого. Да ты и есть тупица!
        - А ты, блин, гений. Конечно, торговать наркотой - гениальный способ обогатиться. И где же ты собираешься истратить накопленное? Свалишь в Штаты? В Европу? К китаезам как политический беженец?
        - Ты дурак, Семенов! Ты еще не понял, что никуда я сваливать не собираюсь. Мы организуем здесь общество, новое общество свободных и сильных людей.
        - Ну да, конечно, вольная пиратская республика и армия батьки Махно в одном флаконе. Помню, в школе проходили. Только у пиратов, ты знаешь, хоть признаки благородства встречались, если, конечно, книжкам верить. А судя по тому, что вы натворили в поселке Хвойном, с вашими же товарищами-казаками...
        - Да пошли они! - крикнул зло Лепила. - На словах о свободе болтают, а на деле - работорговцы, батраков в цепи на ночь заковывают, хуторяне хреновы.
        - Вы-то, конечно, в цепях не держите, вы, как "духи", выкуп берете.
        - Знаешь, Семенов, я от тебя устал. Я думал, ты - сильный человек, ставший рабом общества в силу обстоятельств, а ты раб по сути... Ты любишь судилища; хорошо, завтра тебе будет суд, адвоката я тебе не обещаю, а вот прокуроров будет сколько угодно... Жить хочешь? - неожиданно спросил Фрязин.
        Семенов вздрогнул от неожиданности.
        - Выкладывай мне все про зернолет, и я устрою тебе побег.
        Семенов аж присвистнул:
        - Так вот в чем дело, доктор Фрязин решил сорвать большой куш. Ваша свободная пиратская республика решила обзавестись своими военно-космическими войсками? Знаешь, Лепила, это я от тебя устал, мне твоя рожа противна, да и тошнит от тебя.
        Фрязин встал:
        - Дурак! Завтра тебе развяжут язык, будь спок! Один укольчик, - Лепила показал ампулку, - и ты расскажешь все! Все, что знаешь. А потом мы тебя будем судить и поджарим. "Орлеанскую деву" смотрел? У тебя будет возможность пережить ее ощущения, глянь...
        Семенов подошел к окну: трое верзил устанавливали вертикально столб на дощатом помосте. Но на них Семенов не смотрел, его интересовало другое: десяток снегоходов у дома с вывеской "Салун" и голой бабой на витрине, вертолет на крыше ангара, две пулеметные вышки...
        * * *
        - Послушай, - услышал Семенов сквозь сон. - Ты можешь развязать мне руки?
        Семенов открыл глаза, огляделся. Ни хрена не видно, лишь в глубине подвала ярко горели две голубые точки. Он попробовал пошевелить руками, нет, освободиться вряд ли удастся. Тогда, может быть, получится узнать, где он находится.
        - Слушай, где мы?
        - У плохих людей.
        - Что значит "плохих людей"? Урки, бандиты, мятежники?
        - Эти люди скверные и жадные, - спокойно объяснил неизвестный.
        - А ты кто?
        - Зови меня Седой.
        - Седой так Седой. Как ты сюда попал?
        - Меня поймали в лесу. Сетями. Я не успел спрятаться.
        - Ты знаешь, кто здесь главный?
        - Да, его называют Лепилой.
        - Лепилой? Он что, врач?
        - Да, кажется, врач.
        - Значит, эта гнида здесь главный?
        - Нет, главный здесь человек по имени Чума. Он очень скверный. Но он сейчас в отъезде, и его ждут завтра.
        - Так вот почему меня собираются поджарить завтра.
        - Поджарить? То есть бросить в огонь?
        - Да, как Жанну д'Арк.
        - Жанну?
        - Брось, ты что, в школе не учился?
        - В школе? Не-е-ет, не учился.
        - Да ладно, быть не может. Что ты вообще за человек?
        - Я не человек, Семенов, я - снежник...
        Только теперь Семенов вспомнил, где он видел эти голубые точки. Такие же глаза были у того таинственного спасителя из тайги.
        - Нет, это был не я. Это был Ворчун, его семья как раз там обитает, но он мне про тебя рассказал.
        - Как рассказал? Вы встречались?
        - Нет, он оттуда мне рассказал и всем остальным. Он сказал, что ты - хороший. У тебя сияние светлое.
        - Какое сияние?
        - От каждого человека, и от снежника и от иного живого, исходит сияние, у одних темное, у других - светлое. Вы этого видеть не можете, мы можем. У тебя сияние - светлое, искрится, ты - хороший человек.
        Семенов помолчал.
        - А зачем они поймали тебя?
        - Кажется, хотят продать, чтобы потом изучать.
        - Вот и меня завтра изучать будут. Вколют в вену "сыворотку правды", и расколюсь я, как морская свинка на допросе.
        - А ты не хочешь этого?
        - Нет, конечно.
        - Тогда сделай так...
        - Помнишь меня? - Чума лежал на кушетке, а Фрязин суетился около него со шприцем. Семенов кивнул:
        - Чумирев В.В., кличка Чума, Чук, 36 лет, четырежды судимый, два побега, этапирован на Поездок из Волгоградского СИЗО, приговорен господами присяжными заседателями к 20 годам каторги. Садист, наркоман, склонен к побегу.
        - Отличная память, правильно, - самодовольно улыбнулся Чума, закатывая рукав, - склонен и к наркоте, и к садизму, и к побегу. Осторожно, ты, Лепила! - поморщился он, когда игла вошла ему в руку.
        Чума откинулся на подушку и минуты три лежал с закрытыми глазами.
        - Так вот, Семенов, мне тут Лепила рассказал о вашем базаре, только говно все это. Не жить тебе, Семенов, я клятву давал каждого апостола резать, да и братва не поймет. Хочешь умереть легко и красиво, получишь это, - урка продемонстрировал ампулу с бесцветной жидкостью, - "золотой укольчик", и все. Только сначала расскажешь нам про одну фигню. Эй, Лепила, как там эта фигня называется? Во-во, про зернолет. Если нет, получишь совсем другое. Лепила, покажи-ка.
        Фрязин побледнел и открыл саквояж. Семенов заглянул внутрь и увидел какие-то сверкающие никелем инструменты:
        - Прям как в кино получается, ты бы еще, как Джигарханян, предложил: "Чик ножичком, и ты на небесах".
        - Можно и ножичком, но с укольчиком слаще - побалдеешь напоследок. Так как, договорились?
        - Иди в жопу! - устало сказал Семенов.
        - Ну давай, Лепила, - скомандовал Чума, - гони ему в вену свою правдивую сыворотку.
        Семенов почувствовал легкое головокружение, потом в глазах потемнело. Он начал говорить, видя перед собой только две ярко-голубые точки.
        - Ну вот и все, - удовлетворенно сказал Чума, прочитывая последнюю страницу "показаний" Семенова. - Какой ты, оказывается, откровенный мальчик. Слышь, эй, кто там, связь мне быстро и прикажите прочесать вот этот квадрат. Где-то здесь в овраге они и заныкали "тарелочку". А ты, апостол, пока иди отдохни, у тебя через два часа суд начинается. Посидишь пока в яме, а то тут брательник Клюва приехал, требует отдать тебя ему на расправу. Как думаешь, может, и правда отдать? А пока погляди в окошко, думаю, тебе понравится.
        На эшафот поднялся окровавленный человек, пошатнулся, неловко упал. Толпа вокруг радостно загоготала, здоровенный верзила схватил упавшего за волосы и потащил к большой деревянной колоде, на которых мясники разделывают туши.
        - Нырок! - узнал Семенов.
        - Точно, твой стукач! - хихикнул Чума. - Ты смотри, смотри, специально для тебя его держали.
        Верзила разместил Нырка на колоде, вооружился кривым мясницким топором и вопросительно взглянул в сторону окон.
        Чума открыл форточку и крикнул:
        - Давай!
        Семенов отвернулся, чтобы не видеть, как голова Нырка покатится по снегу.
        Едва захлопнулся люк, как Седой подполз к Семенову, как-то странно вывернул лапы и сказал:
        - Давай!
        Семенов нащупал в темноте что-то мохнатое и теплое, потом нашел длинные, сильные пальцы и острые когти. Постанывая, он начал тереть о них веревку. Вскоре веревка поддалась. Семенов отдышался и развязал Седого.
        Гигант выпрямился во весь рост. "Метра три, не меньше", - прикинул на глаз Семенов. Седой несколько раз присел, потом размял лапы и снова шепнул: "Давай".
        - Эй! - крикнул Семенов как можно громче. - Эй, там! Передайте Чуме, что я кое-что еще вспомнил!
        Наверху забубнили голоса, видимо, охранники совещались. Наконец люк открылся.
        - Ну что там у тебя еще?
        В этот момент Седой прыгнул, даже не прыгнул, а взметнулся в воздух. Раздался приглушенный крик, потом вниз упала веревочная лестница. Седой, стоя над неподвижными телами, протянул Семенову два автомата.
        - Возьми себе один, - предложил Семенов.
        Снежник отрицательно покачал головой.
        Семенов снял с тел подсумки и ногами столкнул их вниз.
        - Осторожней, они же живые! - крикнул Седой.
        - Хрен с ними! - зло сказал Семенов и захлопнул люк.
        - Я не понимаю тебя, Семенов. Зачем тебе идти туда? Вон же тайга, три десятка шагов и свобода.
        - Я не могу уйти так, - терпеливо объяснял Семенов. - Пойми, там "крыса", на нем кровь моих друзей, они только что отрубили голову Нырку. Понимаешь?
        - Ты их хочешь убить?
        - Да!
        - Но разве это оживит твоих друзей?
        Семенов понял, что объяснить снежнику он ничего не сможет.
        - Жди меня там, у шлагбаума, увидишь, что я еду, открывай его. Ну, поднимай, понимаешь?
        Седой кивнул и растворился в воздухе. У Семенова отвисла челюсть:
        - Эй, Седой, ты где?
        - Я здесь, - раздалось из пустоты. - Ты сказал пройти к... шлак, к... тому, что надо поднять. Я не хотел, чтобы меня увидели.
        Времени удивляться у Семенова не оставалось. Он кивнул и бросился к штабу.
        Чума как раз собирался ширнуться, но Семенов перебил ему весь кайф. Шприц так и остался торчать в вене урки, когда Чума захрипел и задергал ногами. Нож пробил ему горло, выйдя острием под ухом. Фрязин так и остался сидеть перед пищащей рацией с микрофоном в руках. Семенов не спеша подошел к еще дергающемуся телу и выдернул нож.
        Потом так же не торопясь подошел к столу и взял микрофон из рук Лепилы.
        - Федеральную частоту, быстро! - скомандовал он сквозь зубы.
        Трясущимися руками Фрязин начал крутить ручки настройки.
        Наконец рация ожила, в наушниках зашипело:
        - Всем, кто меня слышит. Говорит майор службы АПО Семенов. В квадрате
137 в поселке Разгуляй размещается крупная банда мятежников с уголовным прошлым. Порядка трехсот боевиков с вертолетами и системами залпового огня. Банда, помимо прочего, участвовала в нападении на Поездок 17А службы АПО и в налете на поселок Хвойный, где были жертвы среди местного населения. Повторяю всем, кто меня слышит. Говорит майор службы АПО Семенов...
        - Слышу тебя, Семенов! - прозвучало из наушников. - Федеральная служба безопасности, полковник Зверев, одиннадцатая дивизия. Спасибо, майор, мы их давно ищем.
        - Ты, ты не убьешь меня, Семенов, - наконец сказал Фрязин. - Ты не убьешь безоружного. Уходи, и я не буду кричать...
        - Конечно, не будешь, и ты совсем не безоружный, вон какая пушка у тебя на поясе. Что, даже коснуться боишься? Так вот в чем разница между нами, ты, Лепила! Ты боишься за свою шкуру, а апостолы не боятся. Поэтому ты - "крыса", а не они!
        Семенов сделал короткое движение, и Фрязин сполз на пол. Он елозил, зажимая кровоточащее брюхо, и причитал:
        - Как же так, у меня же золотца с полкило припрятано, долларов сто двенадцать тысяч.
        - Закажи, пока не поздно, себе гроб! - посоветовал Семенов и, не оглядываясь, вышел.
        Семенов натянул черную шапочку поглубже, низко наклонил голову и еще раз ударил ногой по педали стартера. Снегоход заревел.
        - Эй, братан, это мой снегоход, ты что?!!
        Семенов вскинул автомат и дал очередь веером. Верзила словно споткнулся и растянулся на снегу. Выехав на центр площади, апостол рванул зубами чеку и метнул лимонку в кучу снегоходов у "Салуна". А теперь газу, газу до упора. Он крутанул рукоятку и вылетел на трассу. Шлагбаум был поднят, около него валялось тело в камуфляже.
        Эх, невезуха! Прямо навстречу ему из леса выезжала колонна снегоходов и внедорожников. Семенов, не останавливаясь, дал очередь по первой машине, прибавил газу и свернул на целину.
        Глава 22
        СИЯНИЕ
        - Семенов, послушай, Семенов. Ты не спишь? Семенов, расскажи про Курочку Рябу.
        - Нет, нет, про Колобка, - перебил его другой голос.
        - Нет, про Рябу!
        - Про Колобка! Про Колобка! Ну пожалуйста, расскажи.
        Семенов очень хотел спать, но отказать было просто невозможно. Потому что два десятка детских угольно-черных или ярко-голубых глаз молили и просили. Дети очень хотели услышать про Колобка.
        Семенов, кряхтя, спустился с печки, уселся на медвежью шкуру и, наверное, уже в сотый раз за последний месяц начал: "Жили-были дед да баба"...
        Почему-то снежные дети любили Колобка больше всего. Нет, и в остальные детские сказки они были влюблены, но от Колобка они просто балдели. И еще от Курочки Рябы.
        Такой благодарной аудитории, наверное, не имел ни один рассказчик. Дети слушали, что называется, взахлеб. И не стеснялись выражать свой восторг, когда какой-то эпизод им особенно нравился. В "Колобке" их любимым моментом было, когда хитрый хлебопродукт обманывает медведя, тут дети просто визжали от восторга. А вот когда Колобок попадался на зубок лисе - начинался рев. Снежные дети ревели в голос и терли глазки лохматыми лапами. Когда Семенов впервые рассказал сказку про Колобка и двухметровые детишки начали реветь, он подумал, что у него съехала крыша. Но постепенно привык...
        Единственное, что смущало Семенова, - это глаза. За месяц пребывания в Святилище он так и не привык к этим глазам, к этим взглядам. Все снежники смотрели собеседнику только в глаза. И выдержать этот взгляд было очень нелегко.
        Семенов был уже почти мертв, когда Седой принес его к Святилищу и положил на священный камень. И только сила Святилища удерживала душу Семенова в израненном его теле.
        - Хочешь ли ты вернуться? - услышал он за мгновение до того, как сознание его померкло. И только огромным усилием воли он смог выдохнуть: "Да!"
        Семенов жил у Святилища уже целый месяц. Специально для него снежники выстроили избушку и сложили печку. Самим им ни изб, ни печек не требовалось. Они не боялись холода и даже в лютый мороз преспокойно спали, забравшись в сугробы. В основном же снежные люди, или как они себя сами называли - снежники, на зиму впадали в спячку. Лишь старейшины Святилища и совсем малые дети с мамками зимой бодрствовали. Семенов долго не мог привыкнуть к тому, что эти двухметровые, покрытые мягкой бурой шерсткой дылды - дети. Только вот глаза, детские, наивные, невинные глаза...
        Живя у Святилища, Семенов уже перестал удивляться чему бы то ни было. Поначалу он никак не мог научиться общаться глазами. Когда не надо было говорить, а стоило лишь мысленно обратиться к собеседнику, глядя ему прямо в глаза. Потом он долго не мог научиться общаться на расстоянии. Ну а коллективное общение, когда свои мысли передаешь одновременно всему сообществу, он так и не освоил. Но Седой его успокоил, объяснив, что этому надо обучаться довольно долго и что даже не каждому снежнику это дано.
        И вообще, старейшина Седой относился к Семенову как к родному сыну. Хотя по возрасту годился ему в прапрапрадеды. Даже приблизительно свой возраст Седой назвать не мог - у снежников своя, довольно сложная, система летосчисления. Но судя по тому, что Седой точно помнил ход исторического сражения Ермака с ордами хана Кучума, можно было сделать вывод, что ему никак не меньше четырехсот лет. В принципе такое долголетие у снежников - не редкость, хотя в среднем они живут по 200-250 лет.
        * * *
        Седой появился, как всегда, словно из воздуха. Он вообще предпочитал находиться в невидимом состоянии, "материализуясь" лишь на короткое время. Детишки, весело щебетавшие у печки, немедленно замолчали и, поклонившись, быстро вышли из избушки.
        - Что, Семенов, опять про Колобка рассказывал? Хорошая история, добрая, правдивая. Лиса на самом деле - очень хитрый зверь. Я знаю. - И тут же без перехода спросил: - Ты, Семенов, наверное, кушать хочешь?
        Семенов виновато потупился. Он на самом деле жутко проголодался, но просить еды как-то стеснялся. Дело в том, что, во-первых, снежники зимой почти совсем не ели, расходуя запасы подкожного жира, а во-вторых, они были чистыми вегетарианцами и убивали животных только из гуманизма - больных или совсем старых.
        Но для Семенова сделали исключение, и когда он совсем отощал, Седой вызвал из леса молодую подраненную олениху. Попросив у нее прощения, старейшина свернул животному шею и сварил для больного замечательный суп на кореньях и травах.
        - Да ты не стесняйся, если хочешь кушать, так и скажи. Ты же не можешь, как мы. - И Седой похлопал себя по мохнатому животу. - Там за избушкой кабанчик молодой. Он все равно не жилец - копытце расколол, только уж ты это... Сам... Сможешь?
        Семенов кивнул. Он понимал, что снежникам противен сам факт убийства животного, а потому молча собрался, взял топор и вышел на улицу.
        Каждую ночь к Семенову приходили старейшины Святилища. Обычно они рассаживались вдоль стен, ритуально складывали руки на груди и начинали спрашивать. Их интересовало все: как живут люди, чем занимаются, во что верят. В принципе они имели представление о человеческом сообществе через своих "разведчиков", но очень интересовались подробностями. А три последние ночи Семенов рассказывал им о вере и о Христе.
        Семенову было очень стыдно. Он - старый безбожник, ни разу не ходивший в церковь, должен был рассказывать о Боге. И он мучительно пытался вспомнить содержание книжки, купленной племяннику на прошлый Новый год, красивой, иллюстрированной книжки "Евангелие для детей".
        Этой ночью они не пришли. Семенов долго ждал и поочередно "запрашивал" старейшин, но они не отвечали. Наконец "отозвался" Седой:
        - Семенов, сейчас поспи, пожалуйста. Тебе надо набраться сил.
        Проснулся Семенов от странного ощущения. Ощущения полета (людям вообще-то это свойственно - летать во сне), очень высокого полета. Он видел Землю словно из космоса - голубой шарик, окутанный облаками. И он летел, летел к Земле, к этому шарику, который становился все больше и больше. Вот он уже пролетел сквозь облака, вот он уже над Сибирью, вот уже тайга, сопки, лиственницы. Семенов медленно опускался, прямо на Священный камень.
        Вокруг молча стояли снежники, очень много снежников. Огромная толпа, больше тысячи во главе со старейшинами - трехметровыми громилами с голубыми глазами. Как по команде все снежники сложили руки на груди - из толпы вышел Седой.
        - Семенов, сегодня ваш праздник, сегодня у вас Рождество. Мы хотим, чтобы у нас тоже был этот праздник, мы тоже хотим Рождество.
        - Но что я могу сделать?
        - Окрести нас, Семенов, мы хотим верить в Христа.
        - Но я не могу... я не священник, я не имею права.
        - Мы верим тебе, Семенов. Мы просим тебя окрестить нас. Но есть одно условие, ты должен поклясться, что никогда больше не будешь убивать. Ты можешь это сделать для нас?..
        Седой крестился последним. Он вышел из ледяной купели, перекрестился, преклонил колени перед Семеновым и старательно проговорил:
        - Слава тебе, Господи!
        В это же мгновение небо на миг осветилось.
        - Звезда упала - хорошая примета...
        * * *
        Седой материализовался как-то странно, по частям. Сначала появились мохнатые лапы, затем ехидная седая рожа и только потом мощный торс и все остальное. Он гордо выпятил грудь и продемонстрировал нательный крест.
        - Чистое золото! - похвалился Седой. - Сам выковал! И тебе такой же сделал. Нравится? Ты ж теперь мой крестный. Спасибо за все, что ты сделал для нас, Семенов. И мы хотели бы что-то сделать для вашего мира. У нас для тебя, для вас подарок...
        В избушку робко зашел большой волк. На спине у серого каким-то образом держался мешок. Волк осторожно ухватился за край холстины и опустил ношу на землю.
        - Это тебе. Это всем вам, с праздником тебя...
        В мешке что-то тихо пискнуло.
        - Что это?
        - Посмотри сам.
        Семенов развернул ткань и увидел... грудного младенца, мальчика.
        - ???
        - Одна наша женщина на дальнем становище родила мальчика. Она умерла при родах - редкий случай для снежников. С виду он - не наш. На нем нет шерсти, его тело слабо, нет мешков для жира, значит, он не сможет впадать в спячку, жить в лесу. Но в остальном он - снежник, со всеми способностями снежников. Старейшины собрались и решили, что это знак - ты должен забрать его и возвращаться к людям, Семенов.
        - А кто отец мальчика?
        Седой пожал плечами и исчез, оставив на грубом столе квадратную бутыль с двуглавым орлом. На бутыли ясно читалось: "1904 годъ", внутри было что-то белое. Семенов попробовал на язык; молоко, парное молоко. Откуда здесь?
        Рядышком на столе лежал грубо кованный из цельного самородка нательный крест.
        Семенов шел, проваливаясь в снег по колено. Нет, пора все-таки надеть лыжи, подбитые лисьим мехом. Идти сразу стало легче.
        - Прощай, Семенов, прощай! - раздавались у него в ушах голоса самых сильных снежников. Надо же, верст сто он уже отмахал от Святилища, а голоса еще слышны.
        Он не устал, вернее, устал, но не очень. Правильно говорится: хочешь, чтобы дорога стала вдвое короче, возьми попутчика. Виктор был прекрасным попутчиком. Да, именно Виктором решил назвать Семенов младенца, Виктор - значит победитель! А он будет победителем! Виктор умиротворенно посапывал, то и дело прикладывался к соске и вкушал жирное оленье молоко из согретой семеновским телом бутылочки. И без конца спрашивал (мысленно, конечно): что такое книжки и откуда в них появляются картинки, почему куры несут яйца, а люди нет, почему летом жарко, а зимой холодно, почему снежники живут в лесах, а люди в душных городах и почему люди воюют, если земля может спокойно прокормить всех. Семенов, как мог, старался ответить, но порой терялся, ответа не находя. Виктор не обижался и продолжал спрашивать дальше.
        Семенов уже знал, что в десять лет этот вихрастый паренек с оттопыренными ушками и чуть раскосыми глазами закончит школу для одаренных детей и поступит в вуз. В четырнадцать он получит второе высшее образование и сыграет вничью в шахматы с чемпионом мира. Через год обыграет его. В восемнадцать он станет министром образования, в двадцать один - премьером, через год - президентом России. Он будет хорошо разбираться в людях, ведь он будет видеть сияние, исходящее от них, он будет знать, когда врет человек, а когда говорит правду...
        "Только бы дойти, - молился про себя Семенов, - только бы успеть дотемна. Мне не холодно, не холодно, я не устал, не устал, я не хочу спать".
        И когда вдалеке прозвучал гудок тепловоза и характерный грохот железной дороги, Семенов свалился спиной в сугроб и впервые за столько времени заплакал. Слезы замерзали, не успев скатиться в снег.
        - Господи, дошел. Почти дошел, - шептал он. - Ну хотя бы еще час, час света. Я дойду, я должен дойти...
        И в ночном небе вспыхнула новая яркая звезда...
        Юрий Манов
        Тринадцатый апостол, или Господа присяжные заседатели
        ---
        Тринадцатый апостол: [сб.] / Юрий Манов. - М: АСТ: ЛЮКС, 2005. - 269,
[3] с. - (Звездный лабиринт).
                        Тираж 5000 экз.
        OCR & Spellchek: Antikwar-- -
        ПРИМЕЧАНИЯ
        1. Данный текст был вычитан и сверен с печатным оригиналом.
        2. Это первое произведение из сборника "Тринадцатый апостол", состоящего из двух произведений: "Тринадцатый апостол, или Господа присяжные заседатели" и "Скорпион". Я решил разделить сборник на два отдельных файла.
        26 октября 2005 года.
        Antikwar
        [email protected]