Сохранить .
Звезда запада Андрей Леонидович Мартьянов
        # Великие сражения и могущественная магия древних богов Скандинавии, герои и чудовища, путешествия между мирами - со всем этим встретятся викинги из Вадхейм-фьорда и любознательный итальянский монах, взявшие на себя опаснейшую миссию: проникнуть в нечеловеческую Вселенную и уничтожить ее повелителя, Черного Дракона Нидхегга!
        Роман прекрасного петербургского фантаста Андрея Мартьянова откроет читателю врата в загадочный мир героического эпоса северных народов, поведет тропою богов навстречу таинственной и желанной Звезде.
        Андрей Мартьянов
        Звезда Запада
        Автор выражает искреннюю признательность людям, без помощи которых этот роман никогда не был бы написан и не стал таким, какой он есть.
        Отдельная благодарность Елене Владимировне Хаецкой, Марии Васильевне Семёновой - писателям, Алексею Семёнову - литературному консультанту, Алексею Афонину - техническому специалисту по компьютерному обеспечению, Марине Смелянской, Марине Кижиной - наборщикам текста и корректорам.
        А также фирме «НИЕНШАНЦ-МАРКЕТ» за техническое содействие.
        От автора
        У великого русского поэта Бориса Пастернака есть строки, которые отчасти могут объяснить смысл этой работы:
        О, место свиданья малины с грозой,
        Где, в тучи рогами лишайника тычась,
        Горят, одуряя наш мозг молодой,
        Лиловые топи угасших язычеств!
        Я полностью соглашаюсь с мыслями главного героя «Звезды Запада» отца Целестина: ничто и никогда не возникает из ничего, само по себе, включая легенды и мифы. Никто не сможет разубедить меня в том, что герои как скандинавского эпоса, так и легенд других народов не мифологические, но реальные исторические персонажи. Ведь какую бы религию ни исповедовал человек (атеизм, кстати, тоже одна из форм религии), отрицать факт реального существования Христа, пророка Мухаммеда или, скажем, Будды было бы с его стороны несколько опрометчиво. Быть может, события, происходившие в действительности многие столетия назад в древней Иудее, и описание этих дней, дошедшее до нас в виде евангельских историй, несколько расходятся в деталях, но не остаётся сомнений в том, что тогда на земле и впрямь вершились удивительные чудеса, положившие начало двухтысячелетней культуре и одной из самых величественных эпох в истории человечества.
        Тогда, если рассуждать логически, и под легендами о богах Олимпа или Асгарда тоже кроется нечто не менее впечатляющее и чудесное. Но напрашиваются вполне естественные вопросы: а что сталось с этими богами? Куда они ушли? Если Зевс, Таранис, Перун или Один (а существование «богов» признаёт даже Библия!) некогда обитали среди людей, покинув затем пределы этого мира, то где сейчас их новая обитель?..
        Ответить на эти вопросы однозначно невозможно, и остаётся лишь строить предположения, что я и сделал в меру своих скромных сил.
        Ну и, кроме того, меня всегда огорчала ограниченность наших знаний о собственной древней мифологии и мифологии соседних с нами германских и скандинавских народов. Безусловно, сейчас найти книги с сагами о богах и героях нетрудно, но человеку неподготовленному они могут показаться до крайности скучными и трудночитаемыми. Я и сам грешен - когда мне впервые попала в руки «Старшая Эдда», то для того, чтобы одолеть этот мировой шедевр, пришлось приложить множество усилий. Собственно, часть сюжета «Звезды Запада» и построена на основе норманнских сказаний из «Эдды», ибо не поддаться обаянию скандинавских богов, валькирий и прочих созданий подобного рода я не мог. Добавим к ним некоторых героев кельтских и германских мифов, вплетем чуть-чуть сказок североамериканских индейцев, разбавим христианским мировоззрением автора и получим…
        Впрочем, читайте и судите сами.
        Изначально «Звезда Запада» планировалась лишь как «историческая фантасмагория», но я допустил большую ошибку, впустив на страницы существ «не от мира сего», и сразу же события стали развиваться почти без моего участия и какого-либо управления. Автору оставалось лишь записывать то, что происходило само собой, и кончилось это тем, что к уже сотворенным «литературным мирам» наподобие Средиземья, Кринна или Амбера добавился ещё один, и, на мой взгляд, вполне пригодный для проживания. Однако я отдаю себе отчёт в том, что разводить богов и великанов на территории нашего мира было слегка самонадеянно (как-никак, события первой части романа разворачиваются у нас, на Земле, пусть даже и больше тысячи лет назад), и, соответственно, представляю, что скажет безгранично чтимая мною Мария Семёнова, когда полный текст «Звезды Запада» попадёт к ней в руки и она увидит, во что я превратил её любимых норманнов… Надеюсь, Мария Васильевна покалечит меня не очень сильно.
        Но что сделано, то сделано, и теперь остаётся лишь ждать читательской благосклонности или негодования. Надеюсь, последнего будет немного меньше.
        В заключение я хотел бы выразить чувство глубокой благодарности и уважения всем, кто оказывал мне посильную помощь в работе, и сказать, что посвящаю книгу своим друзьям.
        А. Мартьянов
        Бог стал в сонме богов; среди богов
        произнес суд: доколе будете вы судить
        неправедно и оказывать лицеприятие
        нечестивым?.. Я сказал: вы - боги, и сыны
        Всевышнего - все вы; но вы умрете как
        человеки, и падете, как всякий из князей…
        Псалом 81
        Пролог
        По вечернему небу, надвигаясь на багряный закатный его край, шла от восточного горизонта тьма. Не враждебная и гибельная тьма, ибо в ночи нет дурного, пусть легенды порой говорят об ином: о выползающей из мрака нежити, о злобных силах, обретающих бытие и мощь в часы, когда солнце покидает Мидгард… Легенды не всегда истинны. Не будь ночи - не рождался бы день. Разве не рекла Одину вельва-пророчица, что свет суть порождение тьмы, а день и времена его - отпрыски ночи?
        Быть может, так и есть. Лишь богам ведома истина… Вслед за солнцем уходил за ограду мира и год. Светило в своём извечном круговом пути завершило полный оборот и сызнова выходило на предначертанную в час творения дорогу. И так всегда, из года в год, все тысячелетия и эпохи, что минули со дня, когда родился Мидгард и боги вступили в его пределы. Завтра копыта Арвака и Альсвинна в который раз ударят по небесной тверди, и огненная колесница солнца устремится в первый из трёх с половиной сотен дней, что несут с собой и новую молодую весну, и золотое лето, и время сбора урожая - мудрую осень, и зиму холодную и прекрасную, как дева-валькирия. Ничто не изменится до конца времён, до последней битвы, до срока, когда суждено Фенриру-волку порвать путы, а богам - погибнуть…
        Круглую безлесную долину, будто крепостным валом обнесённую со всех сторон высокими крутыми холмами, затопили густые декабрьские сумерки. Медно-красный солнечный диск скатился за небосклон, посылая прощальные лучи вершинам двух гранитных скал, выраставших из заснеженной земли посреди ровного широкого поля. В наступающем мраке огромные каменные иглы мнились лезвиями вкопанных в снег великанских мечей. И непосвященный уразумел бы, что глыбы эти чужды здешним местам: никакого другого камня - кроме разве только небольших валунов - в окрестностях не водилось. Гигантские же клыки из красного гранита одним лишь необычным видом выдавали свою чужеродность, как сказал бы обычный человек, но кто поумнее да поучёнее - разглядел, если бы присмотрелся повнимательнее, что они вовсе не принадлежат этому миру, да и никакому другому.
        Они были вовне. На окоёме.
        Скалы стояли совсем рядом, промеж них оставался лишь узкий, едва в четыре шага, проход, заметённый ныне снегом. К ночи поднялся ветер, который, подхватывая снежную пыль, бросал её на скалы, воздвигая у их корней высокие сугробы. Небо оставалось чистым, предвещая морозную ночь. Холодно мерцали в небесных полях звёзды. Ничто не нарушало покоя спящей долины. Луна пока не взошла, но на западе, где ещё не погасли оранжевые закатные сполохи, над взгорьем поднялась пронзительно-яркая, острая игла звезды. Как алмаз блистала она, и тусклыми казались пред этим сиянием соседние светила. Звезда начала неспешный свой путь, поднявшись ввысь над холмами. Заснеженные столетние ели тщетно пытались дотянуться до неё своими верхушками, будто хотели густыми разлапистыми ветвями преградить её лучам путь к каменным остриям в долине. Но едва показалась из-за горизонта луна, как звезда достигла наивысшей точки и вершины монолитов залил неровный мерцающий свет, словно стекающий вниз по каменным граням. На краткий миг гранит вспыхнул изнутри, сверкнула бесшумная бело-голубая вспышка, и в тёмном промежутке, где и двое
людей-то едва бы разминулись, появился некто. Не человек. Огромное длинное тело, стиснутое камнем, заворочалось, заскребли по земле сильные лапы с чудовищными когтями, и это начало с натугой протискиваться сквозь щель.
        Сторонний наблюдатель сказал бы, что тварь возникла прямо из воздуха, из ничего. Мгновение назад ни близ скал, ни меж ними не было ни единой живой души.
        Пришедший из ниоткуда выбрался-таки из гранитного капкана, разметал снег и с наслаждением втянул ноздрями морозный воздух.
        - Мидгард… - разнёсся по долине глухой хриплый голос. - Мир Изначальный, исток Трёх Миров… Я снова здесь!
        Лунное сияние окрасило снег серебристо-голубым, оставив на искрящемся белом плаще лишь две длинные тёмные тени, отбрасываемые скалами. Ещё одна тень, поменьше, отодвинулась наконец от каменных утёсов и застыла посреди заснеженного поля.
        - Времени мало… - произнёс тот же голос. - А надо бы успеть вернуться.
        Теперь, при ярком свете луны, появившийся из ниоткуда был виден как на ладони. Дракон. Люди уже позабыли, когда встречали последний раз подобных созданий, оставив память о них разве что в сагах да песнях скальдов…
        Чёрный гибкий дракон, повернув острую морду к западу, зачарованно смотрел на висящую в небе звезду. Длинный шипастый хвост подёргивался из стороны в сторону, взметая снежные буранчики, лапы были широко расставлены и напряжены, да чуть вздрагивали наполовину расправленные крылья. Из пасти вырывались клубы пара, окутывая голову и шею ящера белёсым облачком.
        Дракон смотрел на звезду.
        - Времени мало, - повторил он.
        Встрепенувшись, дракон отвёл взгляд от серебряной точки, распахнул широченные крылья и, подняв за собой снежный вихрь, взлетел. Несколько мощных взмахов, и вот уж скрылась во тьме долина, остались позади гряды холмов, а гранитные гиганты превратились в почти неразличимые мелкие камешки… Стремительная чёрная тень скользила над дремучим лесом в прозрачном воздухе, держа к востоку, к вечно движущимся водам великого океана.
        Мелькнула внизу извилистая лента незамерзающей реки, и острый глаз ящера различил вдалеке слабые огоньки - жилища, выстроенные людьми из-за моря, но смертные мало интересовали дракона. Его влекло к океану другое: неизъяснимое чувство тревоги от приближения чего-то неизвестного, не постижимого разумом. Однако он почти наверняка знал, что именно служит причиной зароненной в его сознание неуверенности
        - Сила. Сила, нежданно появившаяся к востоку от великого моря, там, где его волны разбивались о гранитные берега Норвегии - так именовали в Мидгарде эту страну. И ещё дракон знал, что владел Силой не изначально наделённый ею дух, но смертный, и, возможно, не один…
        Дракон не ведал о предназначении народившейся за океаном мощи, но предчувствия, что странная тень явилась в этот мир неспроста, не оставляли его - ничто в Трёх Мирах не происходит без причины. Но отчего силу обрёл смертный? Какова её природа? И откуда появилась уверенность, что рождённый в землях, где давным-давно утеряны и забыты древние знания, человек способен совершить то, что ныне не под силу и ему, Чёрному Дракону Нидхёггу - одному из Великих Духов Трёх Миров? Что предначертано обладателю Силы?
        Дракон не знал ответа на эти вопросы.
        Ящер покружил над прибрежными островками, выбирая подходящее место, и наконец, узрев голый скалистый клочок суши, поднимавшийся из волн, спланировал вниз. Мощные задние лапы коснулись обледенелого камня, когти прочертили в нём глубокие борозды. Дракон, тяжело взмахивая крыльями, едва удержался на краю отвесного обрыва, у подножия которого взлетали ввысь и снова опадали солёные кипящие валы. Нидхёгг бросил взгляд на запад - звезда сдвинулась ещё вправо. Он хотел было отвернуться, но вдруг с куда большим вниманием всмотрелся в яркое светило, застыв будто статуя из чёрного мрамора. Из глотки его вырвалось сдавленное глухое рычание, хвост с силой хлестнул по оказавшемуся рядом валуну подобно стальному кистеню, превратив камень в груду обломков.
        Как же я сразу не вспомнил об этом?! Я искал ответ в глубинах, он же оказался на поверхности. Сила, обретённая смертным! Звезда Созидателей! И наконец, приходит время, когда Врата Меж Мирами закроются, воздвигнув непреодолимую стену, что навсегда разделит Три Мира. Всё сходится! Природа новой Силы с востока - в наследии Сгинувшей земли! Теперь я понял всё! Время возрождения силы Трудхейма настало! Тот, кто вернёт Трём Мирам мощь Чаши Созидателей, здесь, в Мидгарде! Унаследовавший Силу жив, и придёт он ко мне…
        Чёрный Дракон вытянул шею и всмотрелся в океан. Там, за тысячемильным водным простором, в землях людей, кипели бесконечные войны, гибли и возрождались государства, возводились столпы новой веры и ниспровергались идолы былого…
        Но Нидхёггу были безразличны дела человеческие, ибо он покинул Мидгард бессчётные годы тому назад, как мнилось ему - навсегда. И вот ныне, впервые за многие столетия, он прошёл сквозь Врата, влекомый неясным, трепещущим огоньком, разгоравшимся на востоке. Искрой, чей жар проник за стены Мидгарда и достиг далёкого пристанища Чёрного Дракона в самом сердце Имирбьёрга…
        - Я буду ждать! - проревел Нидхёгг, заглушая прибой. - И, клянусь корнями Иггдрасиля, дождусь! Я не знаю, где твоя судьба выходит на перекрёсток с судьбами Трёх Миров, но ты будешь нужен мне!
        Дракон тяжело снялся с островка, едва не коснувшись брюхом воды, поднялся под облака и полетел сквозь ночь обратно к западу, где пылала алмазом на чёрном шёлке небес звезда, где высились над долиной Врата Меж Мирами…
        Часть первая
        Боги Мидгарда
        Уходит корабль погребальным костром
        От берегов
        Рефрен повторяя, волна за бортом
        Поет - вечный скальд -
        О грозной судьбе, что не минет
        Ни нас, ни богов.
        О мерном прибое, где сгинет
        Гранит этих скал.
        На запад ветрило спешит, вслед за днём,
        Будто душа.
        И падают искры горячим дождём
        На чёрную зыбь.
        А пламя пожара не сменит
        Скользящий свой шаг
        По водам, глубоким как время.
        И память не смыть.
        И стрелы, горящие стрелы вдогон
        Наших долгов.
        И мир уплывает в грядущий огонь
        К концу тающих лет.
        Поют его крепкие весла
        В руках у богов,
        И, что бы там ни было после,
        В волнах наш след.
        А Семенов
        Глава 1
        ОТЕЦ ЦЕЛЕСТИН
        О том, что в Вадхейм пришёл новый, 851 год по Рождеству Христову, во всём поселении знали только трое.
        Один из этих троих - отец Целестин (или, как его называли норманны, коверкая красивое латинское имя на свой варварский лад, Селесинн) пьянствовал в одиночестве, развалившись в застеленном мехами резном кресле. Само кресло было отобрано года четыре назад дружиной Торина у франков вкупе со множеством иных ценностей, оказавшихся на франкском судне. Как этот корабль занесло к берегам Норвегии - осталось тайной для отца Целестина, ибо после знакомства с мечами Ториновых удальцов ни единый из пяти десятков франков уже не мог ничего рассказать… Не защитило их и знамя империи Карла Великого. Каролингов страшилась вся Европа - даны, германцы, западные словины, но только не светловолосые варвары-норманны, коим, казалось, всё нипочём.
        Ещё десять лет назад, будучи в Константинополе, отец Целестин удостоился внимания придворного летописца самого басилевса и, получив доступ к огромной дворцовой библиотеке, нашёл там список с хроник сирийца Захарии Ритора. По большей части в свитке излагались байки византийских купцов или путешественников, что описывали Захарии «заморские чудеса», но пергамент содержал и правдивые сведения о северных народах, в том числе о норманнах, наводивших ужас на весь цивилизованный мир. Монах с упоением читал захватывающие дух описания отчаянных налётов на Данию, Франкию, остров саксов… Да что там какие-то саксы! Норманны отваживались бросать вызов флоту халифата и даже Империи Византийской! Ну а после того, как на глаза попался захваченный константинопольскими пиратами (ах, простите, воинами императора…) свиток, повествующий о набеге викингов на Кордовский халифат в Иберии да разграблении Севильи («…в город вошли язычники ал-маджус, называемые ар-рус, и пленяли, и грабили, и жгли, и умертвляли…»), отец Целестин проникся к норманнам невольным уважением. Это тебе не ожиревшие от безнаказанности тунисские
разбойники, способные разве что мирные торговые корабли грабить, да и то используя преимущество числом премногое.
        Не думал, не гадал тогда обычный проповедник из Рима, что вся оставшаяся его жизнь будет связана с этими… этими… ну да, конечно, варварами, язычниками, наказанием Божиим Европе, по которым сатана в аду плачет.
        Отец Целестин, покряхтев, приподнялся, подвинул кресло поближе к огню, вытянул ноги и, расправив роскошное песцовое покрывало, коему позавидовал бы сам святейший Папа Римский, налил себе ещё вина и снова плюхнулся на сиденье. Дерево протестующе заскрипело, ибо не всякая лавка, стул или кресло могли выдержать громоздкие телеса святого отца. Монах хихикнул и отхлебнул терпкого мускатного напитка. Конунг Торин как-то заметил, что во всём Вадхейме (Иисусе! - «Во всём Вадхейме!» - он почитает эту деревню за центр Вселенной; эх, не бывал Торин в Риме…), так вот, во всём Вадхейме не сыскать мужчины, имеющего хоть половину толщины отца Целестина. Так пусть же он один толстеет за всех дружинников Вадхейма, вместе взятых! А потом ещё добавил, что ежели случится нужда потопить вражеский корабль - данов там каких-нибудь или саксов, - то самый верный к тому путь - сбросить им на палубу отца Целестина. Вмиг потонут. Разговор был в доме конунга, и все сидевшие за столом расхохотались. Монах же бровью не повёл, только взял с золочёного (итальянской, между прочим, работы) блюда кусок жирной оленины да челюстями
заработал. Пускай себе смеются! Что бы вы без меня делали, олухи? А дородность суть свидетельство здоровья.

«Да, вот что бы они без меня делали?» - Отец Целестин поднял глаза к бревенчатому потолку, словно испрашивая у Господа милости простить его верному рабу грех гордыни. Как-никак, Торин обязан мирному монаху жизнью. И отец Целестин, вздохнув, снова вспомнил малоприятные события, положившие начало его скандинавской одиссее. Случилась эта неприятность десять лет назад, и тогда монах был уверен, что Господь жестоко покарал его за бесчисленные грехи, из коих главнейшим было чревоугодие.
        Надобно заметить, что биография отца Целестина была весьма и весьма примечательна. Родился он на исходе восьмого века, в Италии. Кто были отец его и мать, так и осталось неизвестным, ибо ком грязного тряпья, в которое был закутан орущий благим матом новорождённый, был оставлен на пороге монастыря святого Элеутерия, что к северу от Рима, по старой дороге к озеру Браччано. Благодарение Деве Марии, отец Либерий, настоятель сей святой обители, приютил покинутое дитя и даже сам выкормил козьим молоком. А в монастырской хронике появилась запись: «В лето 799 по рождению Спасителя подброшенный младенец крещён во имя Отца и Сына и Святого Духа и наречён именем Целестин. С благословения отца настоятеля оный Целестин принят монастырской братией на воспитание».
        Впрочем, наречённое одним из имен святых Пап дитя пока и знать не желало ни о каком «воспитании» по причине слишком уж юного возраста и только нарушало благочестивую тишину обители требовательными воплями, когда из-за какой-то там ерундовой мессы или обедни его не могли вовремя покормить.
        Шли годы, ребёнок взрослел. Когда молодой воспитанник начал хоть немного соображать, отец настоятель стал претворять в жизнь свой план обучения, и, следует сказать, ученик более чем оправдал чаяния своих наставников. В те времена в Европе ещё чтили традиции чудесного византийского искусства, и вот молодой клирик уже может писать лики святых, вырезать по дереву, слагать канцоны и псалмы на греческом и латинском. Монахи научили его языкам почти всех известных народов, а отец Павел, преискуснейший в науке исцеления, разъяснил Целестину действие многих и многих трав, возвращающих жизнь и здоровье в немощное тело. Словом, к семнадцати годам сей клирик-бенедиктинец стал человеком очень и очень образованным. Строгое религиозное воспитание и полная оторванность от окружающего мира тоже сделали своё дело. Когда аббат Либерий предложил выбор: уйти в мир либо принять постриг, Целестин не медля согласился на последнее. Страшный и незнакомый, наполненный войнами, убийствами и грехами мир за стенами монастыря пугал его. Юный послушник постригся в монахи в лето 817 от Рождества Христова. Последующие шесть лет он
продолжал постигать тайны искусства и целительства, а одно из вырезанных им из сосны распятий украсило даже покои святейшего Папы в Ватикане, что, впрочем, и послужило отчасти началом неисчислимых бедствий, свалившихся на молодого монаха в дальнейшем.
        Случилось же вот что: миссионерский набор, проводившийся по монастырям, коснулся и обители св. Элеутерия. Отец настоятель взял да и отрекомендовал папскому легату брата Целестина как смиреннейшего и благочестивейшего из братьев, и этот самый легат (вспомнив заодно и красивое распятие во дворце Папы да имя резчика) забрал молодого монаха из обители в Рим. Оттуда отец Целестин и ещё с десяток святых отцов отправились обращать в христианство язычников и бороться с несторианскими ересями в восточные страны. Сидя возле борта идущей на юг по Средиземному морю галеры и пытаясь успокоить разбушевавшийся не хуже штормового моря желудок, монах и не предполагал, что в его жизни наступила эпоха беспрерывных странствий. Отец Целестин, без сомнения, знал, что это путешествие может закончиться тем, что черномазый язычник вспорет ему живот (тогда ещё не столь солидный), однако же надежда вновь увидеть стены родной обители помогала преодолеть мрачные мысли, -
«In manus tuo, Domini!». [В руки твои, Господи! (лат.).]
        Для того чтобы описать все приключения отца Целестина в период с 824 по 842 год, потребовалось бы несколько томов, но не об этом сейчас речь. Достаточно сказать, что за восемнадцать лет он успел побывать во всех странах Средиземноморья, в Византии, Скифии, Багдаде, Индии и Аравии. Возвращаясь из Персии, он пережил немало неприятных минут, удирая задрав рясу от страшных чернокожих троглодитов. Но видимо, ангелы-хранители никогда не оставляли монаха, и он за полгода благополучно (в одиночку!) добрался до Нила, а оттуда вниз по реке до Александрии. Долгое и тягостное путешествие, правда, сказалось в виде существенной потери в весе, ибо питаться приходилось такими тварями, на которых и смотреть-то страшно, не то что есть…
        Как бы то ни было, отец Целестин из Александрии смог морем попасть в Константинополь, где быстро наверстал упущенное, разжившись некоторой суммой денег у императорского хрониста, красочно (не без художественных преувеличений - так ведь красивее!) описав тому свои удивительные приключения, добавив к ним немало из разных историй и россказней, слышанных по пути. Размеры вознаграждения за сей
«труд» были таковы, что монах смог позволить себе не только сызнова приобрести округлые формы, но и постричь волосы, сбрить бороду и выстричь на макушке тонзуру, к наличию которой отец Целестин относился весьма ревностно. Ну и само собой, он купил себе новую белоснежную рясу, наконец-то сбросив те позорящие монашеский чин лохмотья, что облегали его тело доныне, внушая прочим мысли о том, что этот тип, пожалуй, смахивает на беглого раба.
        За минувшие годы его рука не только не отвыкла держать перо, кисть и долото, но освоила ещё один полезный инструмент - меч, ибо отец Целестин был твёрдо убеждён в том, что многие известные святые поступили несколько опрометчиво, позволив язычникам расправиться с собой, не оказав никакого сопротивления. Ну да, конечно, язычников можно простить, «ибо не ведают они, что творят», но иногда следует поставить зарвавшегося варвара на место и с помощью добротной стали.
        Раз вечером, в одном из трактиров на окраине Константинополя, монах, изряднейше выкушав доброго белого вина, привезённого с Кипра, пришёл в блаженное состояние и, насколько сие было возможно, трезво рассудил, что хватит мотаться по белу свету. На счету тысячи лиг, пройденных пешком или проплытых на кораблях, десятки обращённых в Истинную Веру дикарей, куча приключений, сделавших бы честь даже знаменитому Одиссею, о котором отец Целестин много читал ещё в юности, в монастыре святого Элеутерия…
        Ах, родное аббатство! Где-то сейчас твои белые стены и чудесные кипарисы, дающие тень в жаркий полдень? У отца Целестина слезы навернулись на глаза. Где прохладная, уютная келья? Где, в конце концов, огромные подвалы с созревающим сладким вином? Монах саданул мощным кулаком по столу, да так, что обернулись сидевшие по соседству византийские купцы, чьи пальцы были унизаны бриллиантовыми кольцами. «Где, где! - пронеслась мысль. - Конечно, всё это в Италии! И надо возвращаться туда. Там мой дом, там меня наверняка ещё не забыли. Семнадцать лет для тихой жизни обители не такой уж большой срок. Может, и отец Либерий ещё жив…»
        Сказано - сделано.
        Проспавшись на широкой лавке в том же кабаке, отец Целестин с первыми лучами солнца кинулся в порт со всей возможною для своего мощного телосложения поспешностью. Довольно он пожил в дивном граде Константина, зарабатывая на жизнь рассказами о приключениях в богатых домах и перепиской старинных манускриптов! Всё, что ему нужно, - с собой, в мешке: запасная ряса, кусок хлеба и вяленого мяса да объёмистая фляга с вином. Да, ещё сохранённый за все эти годы серебряный крест на груди, мешочек с целебными травами и кинжал за пазухой. Что ещё нужно человеку? Только покойный чертог, ожидающий отца Целестина в родной Италии.
        Всласть поторговавшись с капитаном сицилийской галеры и призвав на голову этого самого скупердяя капитана всех демонов ада с самим дьяволом во главе, отец Целестин обеспечил себе место и пропитание (свои запасы надо беречь!) до самой Италии, заплатив втрое меньше против расчётов капитана. К полудню они были далеко в море, а давно привыкший к таким путешествиям монах лежал в тенёчке под парусом и бурчал себе под нос что-то о том, что в нынешние времена очень уж вздорожали сии путешествия по сравнению с тем, что было лет десять назад, а также о том, что среди смертных грехов у капитанов судов самыми страшными являются жадность и скупость. Впрочем, отобедав, отец Целестин уже был готов отпустить эти грехи всем и каждому, не исключая самого себя.
        А на следующее утро на мирное купеческое судно свалилась беда. Какой бес притащил в воды Эгейского моря проклятых викингов, доподлинно выявить не удалось, но совершенно точно, что сей бес был одним из самых злющих во всей свите Люцифера. Змееподобный дракар норманнов появился из туманной дымки на траверзе острова Лемнос, и на галере поднялась паника. Воинов на купеческом корабле было негусто, и отбить банду северных пиратов не представлялось возможным. Абордаж прошёл стремительно, мечи звенели всего несколько минут, почти все мужчины были перебиты, а отец Целестин, забившийся в самый тёмный угол трюма, возносил молитвы всему сонму святых, прося их об одном: пусть меня не найдут! Но похоже, святые заступники были заняты в этот момент другими неотложными делами, и ни один из них не снизошёл до смиренной просьбы простого монаха.
        Свет загородила чья-то мощная фигура, шаги были уже совсем близко, и вот в маленький закуток, где сидел перепуганный насмерть отец Целестин, сунулась бородатая харя.
        - Здравствуйте… - пискнул монах, пытаясь быть вежливым.
        - Вём ер ди? [Ты кто такой (стародатский).] - прогудел густой бас.
        - Я святой монах, никому не желающий зла, - лепетал бедолага, прекрасно понимая, что теперь его не спасёт даже личное заступничество Девы Марии и рассчитывать можно только на себя.
        - Йей форштор дем ике. Йей ер норкшер! Кем! [Я тебя не понимаю. Я - норвежец! Выходи! (стародатский).] - бесстрастно ответил незнакомец, и могучая рука выволокла отца Целестина из его норы. Пока бородатый разбойник тащил его на палубу (скрывать нечего, работёнка тяжёлая даже для такого здоровяка), монах соображал, что странное наречие ему вроде знакомо, ибо в монастыре св. Элеутерия один из святых отцов некогда побывал с миссией на севере, а по возвращении обучил молодого Целестина тамошнему языку. Память монаха любезно снабдила его достаточным количеством слов для общения.
        Если бы не многолетняя закалка в опасных путешествиях и природный талант к врачеванию, то святой отец свалился бы в обморок, ибо палуба галеры была завалена мёртвыми телами, сандалии липли к обильно политым кровью доскам, а кое-где ещё стонали раненые. Большинство норвежцев, не обращая никакого внимания на весь этот кошмар, споро перетаскивали добро с купеческого судна на свой дракар.
        У мачты «купца» стоял высокий человек, совсем не похожий на викинга, - темноволосый, чернобородый, с серыми большими глазами. Именно к нему, грубо подталкиваемый в спину своим новым знакомым, и был направлен отец Целестин.
        - Что за бабу ты поймал, Хёмунд? - бесцеремонно вопросил чернобородый у сцапавшего монаха дружинника. Отец Целестин стоял ни жив ни мёртв.
        - Спроси у него сам, Эльгар. - Дружинник смачно сплюнул за борт. - Ты приказал обыскать это корыто - я сделал. Разбирайся с ним сам. Он не сопротивлялся…
        И викинг, возвращаясь к более приятным и полезным делам, нырнул в трюм, откуда тёк, казалось, нескончаемый поток тканей, посуды, амфор с вином и прочих, видимо весьма недостававших у наглых скандинавов, вещей.
        Отец Целестин уже успел пару раз прочитать Pater Noster, Ave и Credo и уж подумал, что главарь разбойников заснул у мачты с открытыми глазами, но тут чернобородый удостоил его вниманием:
        - Кто ты? Если ты мужчина, то почему на тебе женская одежда и почему ты такой толстый? Может быть, ты евнух? Ты служишь у конунга с востока и стережёшь его жён?
        - Я монах, - изрёк тут гордо отец Целестин, - там, где речь шла о чести Святой Матери-Церкви, он дрался как лев. - Я служу лишь Господу Богу и дал обет жить только по его законам и обет безбрачия. Эта одежда называется «ряса», и её носят все люди моего сословия. А кто ты?
        - Понятно… Евнух, - констатировал Эльгар. - А откуда ты знаешь наш язык?
        - Да не евнух я!! - возопил отец Целестин так, что викинг вздрогнул. - Тебе что, доказательства предъявить? Они у меня имеются!
        - Нет, нет, не нужно, - поднял руку викинг, - но если ты мужчина, то почему же не дрался против нас?
        - Бог запрещает нам убивать, - благочестиво отвечал монах, позабыв о том, чему научили его годы странствий.
        - Какой бог? - не понял Эльгар. - Один? Фрейр? Тор? Или, может быть, - северянин хохотнул, - Локи?
        - Единый Бог, Иисус, - ответствовал отец Целестин, поняв, что имеет дело с необразованным язычником. О Дева Мария! Попробуй обрати такого в христианство!
        - Я впервые в этих местах, - вздохнул викинг. - А об этом боге, про которого ты сказал, кое-что слышал от франков и данов. Странный он какой-то. Убивать - нельзя, женщин - нельзя. Плохо. Но ты спросил, кто я такой. Я - Эльгар-ярл из Тронхейм-фьорда. Моя дружина согласилась идти на богатый город Рим, что лежит на берегах этого моря. Мы в походе уже год, до Рима не добрались, зато взяли много добычи с его кораблей и теперь возвращаемся к себе. Слушай же, служитель мирного бога, меня. Я могу выбросить тебя за борт, на корм рыбам, и сделаю это, если ты ничего не умеешь делать, а только ешь заработанный чужой кровью хлеб. Что ты умеешь?
        - Лечить раны и болезни, - мгновенно отозвался отец Целестин, понимая, что разбойник не шутит. - Ещё могу переписывать книги, рисовать, вырезать из камня и дерева фигурки, знаю много языков и…
        - Хватит, хватит, - хлопнул по мачте рукой Эльгар. - Достаточно того, что ты лекарь, если, конечно, не врёшь. А тем более хорошо, что ты знаешь наш язык и другие наречия. На моём корабле тебе ни от кого не будет убытка и поношения, но запомни: отныне ты служишь мне, ярлу Эльгару из Тронхейм-фьорда. Но если ты мне соврал, тебя не спасёт и просьба самого Фрейра. Иди.
        Монах повернулся и на негнущихся ногах отправился на узкий и длинный корабль норманнов, косившихся на святого отца как на пугало. «Вот влип так влип, - мрачно думал отец Целестин. Надо было сидеть в Константинополе и носу не высовывать. Эх, лукавый меня попутал тогда в таверне. Говорил ведь отец Либерий - пьянство до добра не доведёт…»
        Случилось это зимой 841 года, и начался долгий путь отца Целестина от берегов Греции к берегам Фрисландии, где судьба свела его с норманнским конунгом Торином и его приёмным сыном Видгниром. В течение почти года монах наблюдал сотни боевых стычек, пиратские нападения дружины Эльгара на чужие суда и прибрежные города мавров, саксов и данов по пути на север. Вскоре у них появился и второй дракар, куда дружина перенесла часть богатой добычи, - этот корабль был найден брошенным у берегов земли франков. Нашли на нём только несколько трупов. Что такое случилось с кораблём и его командой - осталось загадкой.
        Следует отметить, что викинги, поначалу отнёсшиеся к монаху настороженно и с некоторым презрением, через пару месяцев поняли, что добродушный толстяк Целестин
        - человек совершенно незаменимый. Его умение быстро вылечить гноящуюся рану, вправить вывих, сбить жар да и незаурядные художественные способности заставили-таки высокомерных к чужакам норманнов невольно зауважать служителя доброго бога.
        Как-то раз, месяцев через восемь после пленения, тонкая душа Целестина-художника не выдержала того, что над кораблём, на котором он путешествует, полощется обычный белый (если быть точным - серый) парус без всяких приятных глазу и возвышающих дух изображений. И вот после набега на мавританский городок невдалеке от Малаги в руки дружины Эльгара помимо прочей добычи попали кувшины с красками. Хёмунд - тот самый громила, что нашёл отца Целестина на сицилийской галере, - будучи уверен, что в кувшине вино, опрокинул содержимое себе в рот, после чего его борода надолго приобрела мерзкий, фиолетовый с просинью, цвет, а сам он долго плевался и кричал о том, что этих негодяев мавров надо перебить всех до единого за такие шуточки. Отец Целестин сразу смекнул, что к чему, и уговорил Эльгара пристать на пару дней у какого-нибудь пустынного берега. Ярл вначале ничего не понял и даже слушать о стоянке не желал, но где лестью, а где обманом монах выговорил три дня. Дракар пристал к скалистому бережку в Бискайском заливе, парус был снят, выстиран в морской воде, высушен, и святой отец принялся за работу.
Предварительно Целестин выяснил у Эльгара, что тот хочет видеть на своём парусе. Ярл заявил, что символ его рода - красный змей. Художник только плечами пожал - ну что с варвара возьмёшь! Ладно, будет ему змей. Нет ведь что-нибудь благочестивое изобразить…
        И вот на третий день над кораблём ярла Эльгара поднялся парус, и викинги открыли рты от изумления: ярко-красный, словно живой, дракон в лучах восходящего солнца казался до ужаса настоящим.
        В тот день отец Целестин получил на ужин тройную порцию и мешочек с арабскими золотыми динариями, каковые его волновали гораздо меньше, чем громадный окорок. Кроме того, расположение дружины к блудному сыну Святой Матери-Церкви возросло настолько, насколько суровый воин может быть расположен к фантазёру живописцу. Сосредоточенно обгладывая кость, отец Целестин напряжённо думал, что бы ещё такое разрисовать. Разве что сам корабль…
        Эх, хоть они и язычники, эти норманны, но вообще-то парни неплохие… И совсем не такие чудовища, какими хотят казаться….
        Они были в виду берегов Фрисландии, когда пришёл тот чёрный для дружины Эльгара день. На горизонте показались три корабля, которые приближались с быстротой гигантских птиц, - то были даны, и вёл их один из четырёх братьев клана Скёльдунгов - тех, что попытались оспорить у сыновей первого короля Дании Годфрида трон. Эти самозванцы после побега из своей страны получили у императора Франкии большие ленные владения во Фрисландии, но в то же время не брезговали и пиратством у своих берегов. Три их корабля да полторы сотни мечей против двух кораблей Эльгара и едва шести десятков мечей его дружины… Отец Целестин понял, что вот тут-то и настал конец его странствиям, потому что выходов из этого положения было два: один - сразу на Небеса, а другой - в рабство к датчанам, славившимся своим бесчеловечным отношением к пленникам. Об этом монах успел услышать не одну байку от своих спутников-норманнов. Но одно дело - слушать на ночь страшные сказки, а совсем другое - видеть, как они начинают превращаться в реальность. И одно дело - рассуждать за крепкими стенами Константинополя о том, что все северные варвары -
даны, свей, норманны или какие иные - суть разбойники и головорезы, наказание Божие и исчадия ада, а другое - знать людей целый год, делить с ними все опасности трудного пути и повстречать вдруг их смертельного врага…
        Эльгар приказал драться до последнего.
        Корабли сблизились - на норвежских дракарах не хватало гребцов, а датчане почти всех посадили на вёсла. Парус, расписанный отцом Целестином, безжизненно висел - ветра не было. Вот уже слышно молодецкое уханье данов и можно разглядеть их лица. Взлетели в воздух абордажные крючья - десятки крюков, привязанных к верёвкам. Норвежцы не успевали их перерубать, да и невозможно это было - уж очень их много. Безмолвная серая даль Северного моря огласилась боевыми кличами, и на палубы кораблей Эльгара хлынул поток вопящих и размахивающих короткими мечами данов. Отец Целестин решил не прятаться, как в прошлый раз, а, призвав, по своему обыкновению, на помощь всех святых, выхватил подаренный ярлом Эльгаром меч, с которым небезуспешно упражнялся вот уже целый год, вспоминая то, чему научился в восточных странствиях, и приобретая новое…
        Звон железа окружал его повсюду. Несмотря на внушительные объёмы, монах действовал весьма ловко и даже зарубил пару шальных датчан, решивших, что эта бочка с салом станет лёгкой добычей. Ну увернётся отец Целестин раз, ну другой, ну третий, так ведь рано или поздно…
        Спаси нас всех Пресвятая Дева Мария!
        Уже убили Хёмунда - датчанин рассёк ему лоб. Отец Целестин успел подумать, что синяя краска с его роскошной бороды так и не успела отойти; мертвы уже десятки своих и ещё больше датчан; норвежцев оттеснили на корму корабля, где они встали спина к спине - ощетинившаяся железом кучка смертников, знающих, что пощады не будет, даже если они сами бросят оружие. И отец Целестин тоже среди них - ох и везёт ему сегодня! И к чему бы это?
        Похоже, что Господь Бог и все святые всё-таки вняли молитвам монаха, ибо норвежцы вовсе не заметили, а даны поздновато спохватились, когда с севера вдруг явились пять кораблей, один к одному похожих на дракары Эльгара. Бежать даны уже б не успели, и, как истинные викинги, они приняли бой, но на сей раз, столкнувшись с превосходящей силой, были смяты и в панике отступали на свои корабли. Отец Целестин расслышал возглас своего ярла:
        - Торин! Сам Один привёл тебя сюда!
        Этим самым Торином, видимо, и был норманн среднего роста, русоволосый и, ясное дело, с бородой, довольно аккуратно, на взгляд отца Целестина, подстриженной. Он в ответ приветственно поднял меч и спустя мгновение невероятной силы ударом вышвырнул одного из данов за борт.
        - Наша взяла! - заорал над ухом монаха кто-то из дружинников, и отец Целестин, видя, что непосредственная опасность ему больше не угрожает, сделал вполне естественную для святого отшельника вещь: выронив из руки окровавленный меч, он грохнулся на колени и стал истово молиться, да так, что не видел и не слышал ничего вокруг.
        Пришёл монах в себя оттого, что кто-то вылил на него целое ведро холодной морской воды (нет, это уже слишком, ну никакого понятия о вежливости у этих викингов!), и, открыв глаза, отец Целестин увидел над собой улыбающееся лицо ярла Эльгара. Кожаная куртка предводителя дружины прорвана, голова перевязана грязной, естественно, тряпкой, но в общем ярл вроде бы был в порядке.
        - Молодец, толстяк, - пробасил Эльгар. - Вот не думал, что ты такой шустрый. Гляди-ка, половину дружины перебили, а тебе хоть бы хны.
        Но тут лицо викинга омрачилось, а у отца Целестина упало сердце: это сколько же раненых придётся врачевать? Где я вам столько трав напасу, а?
        Выяснилось, что монах оказался прав.
        - С Торином беда, - сообщил Эльгар. - Вылечи, а не то…
        Норманн выразительно провёл пальцем по шее. Ш-шутник!
        Отец Целестин встал и огляделся. Сцепившись бортами, на волнах покачивались восемь кораблей, из них пять принадлежали этому… как его? …а, да, Торину, два своих и один датчанин. Два пиратских корабля успели-таки удрать. У-у, трусы! Ворон ворону глаз выклевал!
        Норманны стояли кругом, наблюдая за работой отца Целестина, озабоченно бормотавшего себе под нос непечатные эпитеты в адрес всех этих данов, норманнов и прочих нехристей, которые вместо того, чтобы сидеть дома, растить детей и работать на благо себе и обществу, машут мечами направо и налево. Нет, их всех определённо надо обращать в веру Христову! Авось поспокойнее станет в доброй старой Европе!
        У конунга Торина сильным ударом топора был разрублен правый бок, сломаны рёбра, и воздух входил в открытую рану, наполняя (как помнил монах из книг великого лекаря Гиппократа Греческого) рубашку, коей облачено лёгкое. Отец Целестин быстро наложил на рану кусок кожи, примотал его ремнём и дал указание заварить какую-то травку. Викинг хрипел, дыхание было тяжёлым, а лицо приобрело просто свинцовый цвет.
        - Умрёт… - вздохнул кто-то из дружины Торина, но отец Целестин метнул на викинга такой свирепый взгляд, что тот смешался и отступил за спины своих товарищей.
        - Не умрёт, - твёрдо сказал монах. - Я тут для чего, вы думаете? И вообще, ему нужно на берег. Эй, вы! Далеко до его дома? Мы ведь в ваших морях, и здесь ваши земли. Ну, говорите же!
        - При попутном ветре - два полных дня пути, - ответил молодой норманн, уже где-то заработавший шрам через всю щёку.
        - Ну так быстрее туда! - рявкнул монах. - Чем раньше он будет на берегу, тем скорее встанет на ноги.
        Его послушались. Невероятно, но этот толстый человек негласно получил право приказывать даже дружине Торина, хотя его там никто толком и знать не знал. Были отдельные смешки и возмущённые возгласы, но они быстро смолкли. Тело конунга перенесли на его корабль, под навес, и вверили рукам отца Целестина. А к монаху подошёл ярл Эльгар:
        - Слушай, толстяк, этот конунг - мой дальний родич. Мы дали клятву верности в жизни и смерти. Спаси его. - Норманн пытался говорить мягко и вежливо (по его понятиям). Отец Целестин только поджал губы.
        - Мне безразлично, кто он тебе. Я обязан помогать всем. Я помог бы даже умирающему дану или мавру.
        - Ты меня недослушал, толстяк…
        - Называй меня «отец Целестин», сколько можно повторять!
        - Так вот, слушай. - Норманн сдвинул брови. - Я иду к себе на север, в Тронхейм-фьорд. Ты же пойдёшь с дружиной Торина в его поселение. В Вадхейм. Спасёшь их конунга - и можешь быть свободен. Я отпускаю тебя. Умрёт - они убьют тебя… отец Целестин. Прощай. - Ярл повернулся и спрыгнул с палубы на свой корабль.
        - Эй, эй, Эльгар! - завопил вдруг монах. - Прикажи своим жеребцам принести сюда мои краски!
        Через четыре вместо обещанных двух дней пять дракаров дружины Торина из Вадхейма ударились форштевнями в прибрежный песок рядом со своим посёлком. Эльгар же повёл тронхеймские ладьи с добычей и изрядно поредевшим экипажем дальше на север.
        Так отец Целестин оказался в Вадхейме, где прожил уже восемь лет.
        И вот сейчас, в рождественскую ночь, монах сидел один в собственном (неслыханная роскошь!) домике, ограждённый толстыми бревенчатыми стенами от злой вьюги, пил великолепное красное вино (это у него называлось «разговением»), жевал зайчатину и размышлял о тщете и бренности всего сущего.
        Ему пятьдесят четыре года, жизнь, считай, прожита, а что он сумел сделать? В монастыре его научили одной истине, которую он всосал с молоком матери или, если можно так выразиться, с молоком козы, коим его выкармливал отец настоятель. Истина гласила: жить надо так, чтобы потом не надо было каяться перед Господом за бесцельно прожитые годы. И что же? Несколько десятков спасённых душ бывших идолопоклонников, ещё больше тех, кому пришлось врачевать не душу, а тело. Множество виденных стран и народов и, наконец, видимо, последнее пристанище в его жизни. Поселение Вадхейм на юго-западе Норвегии и семь сотен заблудших, которые никак не хотят уверовать в Истинного Бога, невзирая на почти девять лет проповедей, произносимых им почти ежедневно. Тоже мне, духовный пастырь. Твои овечки верят в сонмище идолов, возглавляемое каким-то Одином; твои слова вежливо выслушивают, кивают головой, ну а потом идут в капище, где стоят сии богомерзкие изваяния, и просят истуканов о том, о чём можно было попросить и Иисуса, причём с большим успехом. Мало того - отец Целестин ещё в первый год закатил грандиозный скандал на
весь Вадхейм, прознав о том, что в капище имеют место и человеческие жертвоприношения. Призывая в свидетели и заступники, как обычно, всех святых, а также Святую Троицу и Деву Марию, отец Целестин сумел доказать необразованным норманнам, что сии деяния суть мерзость и что принести в жертву кролика, волка или курицу гораздо лучше, чем какого-нибудь раба, каковой может ещё послужить поселению. Собственно, это была единственная его победа на данном поприще, а десятки кроликов и прочих безвинных зверюшек были зарезаны тутошним жрецом (противный, кстати, тип) в честь этих Одинов, Торов, Фрейров и прочей пакости. Тьфу, грешники, прости Господи!
        Кстати, об «овечках». Ну, женщины здешние ещё ничего, хотя тоже… гм… все эти свободные языческие нравы до добра не доводят, а уж брак без венчания! Но это о нравах, а что до нравственности - холёные римлянки да гречанки просто вместилище порока по сравнению с этими гордыми дочерьми Севера, кои в случае чего и защитить себя сумеют. Вон три года назад: все мужчины в походе, так вызнали разбойники фризы, что в поселении одни бабы, дети да старики. Как-никак, расписные паруса Торина известны всей Балтике да Северному морю, и ушла вся его дружина числом в пять дракаров и двести и ещё тридцать мечей на юг. Вот фризы и сунулись в Вадхейм-фьорд. Двумя кораблями крепость взять хотели. Да, впрочем, какая это крепость… Видимость одна - брёвна в виде частокола, да ничего больше. Ох и показали же мы этим фризам, благо в каждой семье по самострелу, да и не по одному. Луки опять же. Словом, отбились с честью, из своих только шестерых потеряв. Вот тебе и слабый пол. Эх, жаль, что я монах…
        Мужчины тут тоже ещё те… Отец Целестин поморщился и поскорее отхлебнул из кубка, подаренного Торином. Варвары! Варвары, дикари и пьянчуги! Хорошо, хоть летом и духу их здесь нет - занимаются делом. Профессия, правда, у всех одна - пиратство да торговля, но, надо отдать должное, мореходы отменные. От Гардарики до Британии дружину Торина боятся как огня, и есть за что. Но когда возвращаются… ох-ох! Ораве здоровенных детин сидеть почти взаперти целую зиму - это воспринимается ими прямо как личное оскорбление от их божков, которым они так страстно поклоняются. Хорошо, хоть Торин человек железный и слушаются люди его, иначе бы бед принесли, а более всего на свои буйные головы… И как у него умения сдержать больше двух сотен отчаянных забияк хватает?
        Кстати, о Торине. Он сам рассказывал, что нарекли его так в честь карлика-дверга из местных легенд, потому что родился он совсем маленьким, недоношенным. Отец его, конунг Хлодвиг, видя такое совершенно невыносимое безобразие, нарёк младенца этим именем, подразумевая, что, может быть, дитя оправдает его смысл. Если выживет и вырастет. Как-никак, в переводе на цивилизованные языки «Торин» означает
«отважный». Выжил, вырос и оправдал высокое доверие папаши. И сам хорош, и если б не жена - красавица, естественно, и, кстати, из словинов (была сосватана своим будущим супругом в Гардарике, из племени неких кривичей), - так вот, если б не жена, то пользовался бы он тут большим успехом у женщин. Росту - хорошо, хоть пять с половиной футов будет, но сложения весьма мощного, в плечах - что твой медведь, волосы светло-русые, и борода такая же, да чуть с проседью. Одним ударом лося валит. Но, к его чести, человек слова, вежливый (на норманнский манер, конечно), отца Целестина безмерно уважает и к советам его прислушивается. У монаха даже было подозрение, что Торин тайно сочувствует христианству, в которое его обращают битые восемь лет. Но всё равно в капище, паразит, ходит и даже обряды вершит, когда повод какой важный - урожай там или поход грабительский. А ещё конунг…
        Да и сам Вадхейм определённо нравился отцу Целестину. Да, отсутствует римская или византийская утончённость, но и в этой простоте есть что-то такое… неуловимое. Приученный к точности в документах, монах как мог, но провёл нечто вроде переписи населения и выяснил, что обитает здесь чуть больше семисот коренных жителей да душ сорок рабов, с которыми обращаются, между прочим, более чем сносно (опять же по суровым нордическим меркам). Ну, само собой, двести с лишним мужчин (читаем: воинов), столько же женщин, хотя нет, больше - это из-за естественной убыли мужского населения вследствие опасного образа жизни; остальные - старики (очень мало, редко кто до старости тут дотягивает) да дети с подростками.
        Сама деревня… ну, язык не поворачивается у видевшего Константинополь, Каир, Александрию, Рим и Багдад отца Целестина назвать это поселение городом. Деревня, окружённая сосновым частоколом, расположилась на склоне высокого холма, взобравшись на самый его гребень. Местность вокруг весьма гористая, сплошной хвойный лес да немного берёз, а дальше на север и восток поднималась горная цепь. Домов в Вадхейме было около полутора сотен - всё большие, бревенчатые, с узкими окнами и плоскими крышами. Некоторые стоят на сваях, другие вросли по самые окна в мох и камни. Живут в них сразу по несколько семей - нечто вроде эдаких общежитий, а неженатая молодёжь - так вообще в чём-то наподобие казармы, как римские легионеры времён Империи. Только Торин с семьёй да отец Целестин жили в отдельных домах, если так можно назвать обиталище монаха.
        Но изба, хоть это и не каменная твердыня монастыря, крепка и добротна. И лучшего жилища для студёной здешней зимы не придумаешь. Злые языки утверждали, что отец Целестин отгородился от людей и, мол, нехорошо быть такому видному мужчине одному, но монах не обращал на эти сплетни внимания и только вздыхал иногда: «Самих бы вас с детства в монастыре воспитать, попривыкли бы к отдельной келье, тихой да уютной». Жить в семейном доме для монаха вначале было сущим наказанием: дети орут, где-то за дощатой перегородкой любовная парочка устроилась (у-у, греховодники!), отхожее, простите, место одно на всех и то в виде неприличной, дурно пахнущей бочки. Им что - до них благотворное влияние цивилизации не добралось, комплексов, соответственно, никаких… Дети природы, так сказать.
        Вот и выпросил отец Целестин у Торина себе отдельный домик и получил его меньше чем за месяц. Жрец местный уж завидовал-завидовал, тоже такой же захотел. Как же, мол, так? Христианскому годи можно, а мне, предстоятелю истинной веры, значит, нельзя? Словом, отказал ему Торин.
        Надо сказать, что смолоду годи был неплохим парнем, не чурался хозяйственной мужской работы и даже недурно обращался с мечом, но вспыльчивость, обострённое самолюбие и ядовитый язык сослужили ему плохую службу - годи терпели, поскольку древних богов почитали не ради традиции, но верили в них, терпели, но не уважали. Поговаривали, что он и учеником прежнего годи стал лишь для того, чтобы обрести некую власть в селении, да не тут-то было: Торин отнюдь не пренебрегал обязанностями доброго конунга и важные для дальнейшей жизни и судьбы Вадхейма обряды проводил сам - и боги были неизменно благосклонны, а на годи были возложены недостойные конунга обременительные каждодневные культовые хлопоты: погода на завтра, чтобы куры лучше неслись, на охоте подстрелить не одного зайца, а двух, статую какую вовремя кровью жертвенной помазать и слова какие положено при этом произнести (будто бы могучий Тор останется в противном случае без обеда)… Жрец быстро понял, что просчитался, и оттого стал ещё более желчен, страшно похудел и высох, ходил высоко задрав подбородок с реденькой козлиной бородкой, отпускал по
поводу всего встреченного едкие замечания и порою был совершенно невыносим…
        Обустроился отец Целестин весьма прочно. Дом опять же свой, люди его уважают, конунг подарки дарит, да и подношений за лечение предостаточно. Когда викинги в поход уходят, монах строго-настрого приказывает: книги, буде попадутся, не жечь, а ему привозить - и ведь привозят! За восемь лет большую библиотеку собрал - иной монастырь позавидует. Одних Библий штук двадцать, да Жития святых, вдобавок сочинения греческих и латинских авторов, да хроники древние. И стал тогда же монах вести хронограф Вадхейма, стал записывать местные легенды да сказки - авось пригодится кому. Вот тому же Видгниру - ему, как-никак, конунгом рано или поздно быть. Вспомнил отец Целестин молодость, то распятие, что сделал он для покоев Святейшего Папы - ведь оно бросило его в водоворот, вынесший бывшего инока обители святого Элеутерия на берега Норвегии, и сделал такое же, лики Господа да Девы Марии изобразил благообразно, крест вытесал резной на крышу и превратил свой домик в маленький храм. В ториновской добыче благовонный ладан обнаружил и для собственного удовольствия и во спасение души по воскресеньям (а календарь отец
Целестин вёл преисправно) мессы да обедни отслуживал, распевая своим баритоном псалмы так, что все собаки в Вадхейме дружно ему подвывали. Бывало, раньше полдеревни на невиданное представление собиралось поглазеть, а потом ничего, привыкли. Один Видгнир только ходит да дочка Хагнира, Сигню. Иногда Торин с приближёнными зайдёт, посмотрит, головой покачает да потом опять махнёт рукой. Нужно ему это больно. Своих забот выше головы.
        Вот так и живём. Да что ещё монаху смиренному нужно? Ничего. Житьё устроено, душевное равновесие найдено, вот и доживай свой век в тиши и радости, отец Целестин.
        Отец Целестин широко зевнул, потянулся, поворочался в своём кресле, устраиваясь поудобнее, плеснул в кубок ещё вина и отправил в рот жирный кусок зайчатины. Душевное равновесие, говоришь? Ан нет, приятель. Прошедшие восемь лет не прошли для тебя даром, и ум твой не настолько притупился, чтобы не видеть одной простой вещи. Да, они варвары, разбойники, по-своему добрые и хорошие люди, но именно они сохранили какое-то давнее (страшно подумать - древнее и серьёзнее Ветхого и Нового Завета) и очень смутное предание о странных делах и событиях, происходивших в этих местах и южнее в совсем уж незапамятные времена. Говорили о том, что тогда и Балтийского моря ещё не было, и Британия не стала островом, и Европа была единой землёй, на которой жили странные народы, давно сгинувшие. Куда? Что за народы? Откуда эти легенды, слишком складные для того, чтобы быть просто сказками, возникшими зимним вечером у очага?
        Отец Целестин в молодости читал список с Платона о погибшей в волнах моря земле. Но откуда эти норманны знают о ней и называют её похоже - Аталанти или, на северный лад, Аталгард? Они же не читали Платона! Они вообще читать не умеют! Отчего даже самые буйные вояки из Ториновой дружины иногда смотрят с пугающей тоской в океан? Почему не раз и не два отец Целестин получал странные подтверждения древним легендам? Отчего это иногда шепчутся покрытые шрамами старцы, произнося имена неизвестных богов, перед которыми Один с богами Асгарда - просто младенцы? Надо сказать, что как ни пытался выведать монах у стариков про этих неведомых духов, так вразумительного ответа и не получил. Слышал только, что называли их словом, которое на латинский можно было перевести как «Созидатели».
        Что это? Откуда? Монах всегда был убеждён, что ничего и никогда не возникает просто так. Нет дыма без огня. Вот и непонятные легенды тоже должны иметь корень, исток…
        Случайно подслушанный разговор заставил однажды сердце святого отца подпрыгнуть: два старых-престарых викинга тихо говорили о некоей единой силе, сотворившей этот мир и его народы… Единой?!! Сделав вид, что ничего не случилось, отец Целестин на следующее утро произнёс страстную проповедь, способную растопить душу самого верного и завзятого идолопоклонника, перед этими старикашками, но один из них лишь покачал головой и сказал, отвернувшись, что нет в мире богов, кроме Одина, Тора ну и так далее. Монах чуть не сплюнул от досады, а уходя, резко обернулся и увидел, что оба старца странно смотрят на него выцветшими от времени глазами, разве что не плача.
        Кто объяснит, что за напасть?
        Последние же полгода отец Целестин пытался сложить из собранных сведений единую картину, и получалось у него такое, что и уму непостижимо. Библия - Библией, всё сказанное в ней, безусловно, истинно, но и на пергаментах монаха получалась связная, очень правдивая история добиблейской древности. Недоговорённая, неполная, скрытая и изрядно подзабытая, но всё-таки правда.
        Одним словом, надо будет летом упросить Торина плыть к северу - там должен быть ключ к одной из загадок древних легенд. Найдёшь ответ хоть на один вопрос - тогда и весь клубок размотать можно будет, ибо неспроста всё это, ох неспроста!
        Наконец, почувствовав усталость, отец Целестин прервал размышления, поднялся с кресла, преклонил колени перед распятием, прочел Pater и Credo, а потом, задув едва теплящуюся лучину, завалился спать на пахнущее сеном и мехами ложе.
        Вот и пролетел рождественский вечер. Досадно, что Видгнир так и не зашёл…
        Спустя минуту монах уже спал, видя во сне нечто очень и очень древнее и прекрасное. То, о чём память у иных народов, кроме того, средь коего он сейчас жил, была утеряна навсегда.
        Что-то из глубины тысячелетий…
        Глава 2
        ВИДГНИР
        Над Вадхейм-фьордом простерла белые крылья зима. Справедливости ради надо заметить, что Вадхейм располагался несколько южнее многих поселений норманнов и холодное время года было здесь сравнительно мягким, да ещё и тёплые воды западного течения делали своё дело. Как бы то ни было, но фьорд всё же замерзал в конце ноября, и часто, когда увлекшаяся дружина Торина запаздывала, дракары приходилось ставить на зимовку у небольшого островка на входе в узкий залив. Ну а если все пять кораблей прибывали вовремя, то деревянные ладьи до весны вытягивали на берег, где смотрелись они как выбравшиеся зачем-то на сушу да и задремавшие диковинные морские звери - длинные, узкие и, хотя сейчас неподвижные, быстрые и ловкие в воде.
        Так получилось и на этот раз. Ранней осенью два корабля вернулись от берегов Британии, где участвовали в крупном набеге нескольких северных дружин на города и монастыри саксов. Их привёл обратно Нармунд - любимец Торина; конунг иногда отдавал под команду этого удальца стурмана часть своих людей. Впрочем, сказать, что добыча была велика, никак нельзя - опустошаемое частыми грабежами и войнами побережье Нортумбрии заметно оскудело, Уэссекс оборонялся отчаянно, в иных же частях страны хозяйничали даны. Торин со своими хёрдманами весной уходил в викинг куда-то к южным берегам Балтики, затем, как настоящий фарман, ходил в Свитьод Великий - иначе Гардарики, - страну преизобильную, но крайне расточительную: на птичий пух, тальк, шкуры морского зверя да канаты, из тех же шкур сплетённые - а такого добра на Севере было премного, - он выторговал немыслимое количество зерна, мехов и мёда, - что, интересно, скажут эти странные словины, когда подкрадётся суровая зима? - а также подновив за лето корабли, конунг Вадхейма вернулся домой, когда воды фьорда уже начали покрываться тонкой корочкой льда. В любом
случае пропитанием поселение на зиму обеспечено, и ладно. С наступлением следующего лета недостаток золота восполнится, а купить на него что-нибудь зимой в Норвегии было бы крайне затруднительно. Но не зря же скальды пели хвалебные песни кольцедарителю? Воинам нравится конунг, раздающий золото, а женщинам нравится, когда воины дарят золотые украшения им…
        Ну и само собой, золото необходимо, если, например, исполнятся планы Торина о походе на Восток по великому греческому пути, к сказочным городам Персии, о которой столь часто рассказывал отец Целестин, побывавший в Багдаде в дни своих нескончаемых странствий по миру. Ткани, благовония, несравненное оружие, выкованное восточными кузнецами, весьма ценятся в Европе, а красочные описания монаха возбуждали в романтических душах северных бродяг желание увидеть самим все чудеса южных и жарких стран. А такой дорогой в Европе и столь необходимый шёлк? Да на Востоке его можно взять за бесценок! По расчётам отца Целестина и Торина, такой поход мог занять года два, да и участвовать в нём должны всего два-три дракара, ибо части дружины следует быть рядом с домом - времена нынче неспокойные. Каролинги, фризы и германцы не упускают случая напакостить друг другу, но на севере они не страшны - боятся норвежцев как геенны огненной, а вот даны… чтоб их всех в Мальстрём затянуло! Да и свои же соседи иногда забываются и чинят разбой среди бела дня в беззащитных поселениях, из которых ушли на лето мужчины. Так что
волей-неволей, а пятьдесят мечей придётся оставить здесь, дабы все знали: будет кому постоять за честь Вадхейма.
        Отец Целестин старался как мог, пытаясь отговорить Торина от такой затеи, понимая, что ему придётся отправиться тоже - как знатоку тамошних нравов и толмачу. И вовсе не хотелось монаху покидать насиженное место и опять мёрзнуть и мокнуть в открытой всем ветрам и дождям ладье, носимой бесами морскими по хлябям. Перспектива испытать участь Ионы, побывав во чреве китовом, монаха не прельщала. Хватит, погулял по белу свету, дайте человеку пожить спокойно и в своё удовольствие! Ныне святого отца могли подвигнуть на подобные дела только чрезвычайные события, связанные с его страстью к изучению дней давно минувших, которую никто более в Вадхейме, кроме приёмного сына Торина да этой девчонки Сигню, понять не мог.
        Но сейчас шла зима, и по крайней мере до времени, как сойдёт лёд, ни о каких морских авантюрах и речи быть не могло. Пока же единственными развлечениями дружины были подготовка подрастающего поколения к многотрудной жизни викинга да лихая охота, где и выплескивали норманны свою неуёмную жажду действия, хаживая на свирепого медведя.
        Вполне естественно, что часть продовольствия на зиму завозилась извне: земля здешняя к выращиванию хлеба малопригодна - камни одни да лес. Зато зверья в окрестных лесах водилось всякого разного, и свежее мясо всегда было на столе в каждом доме. Домашние козы и коровы содержались в качестве неприкосновенного запаса да неиссякаемого источника молока для юных белобрысых голубоглазых наследников славных традиций тех четырёх родов, что объединил под своей рукой Торин. Конечно, прокормить столь многочисленных обитателей Вадхейма трудновато, и к весне прошлогодние запасы зерна (и - что самое неприятное - пива) истощались, но зато появлялась свежая рыба, да и съедобных трав было премного. В использовании последних была большая заслуга отца Целестина, пытавшегося разнообразить довольно пресный рацион чем-либо «этаким», за что многие женщины Вадхейма считали его большим оригиналом. Да, конечно, чудной этот ромей, но есть какую-то траву, уподобляясь козам?! Впрочем, привыкли быстро, и пахучие травки, собранные молодыми девицами под надзором монаха, придавали кушаньям новый аромат и вкус. В обиталище отца
Целестина даже имелся закуток, в коем на стенах, на кожаных ремешках под потолком висели и лежали на полках и даже на полу огромные запасы благоуханного сена, а целебные отвары, приготовляемые монахом, поднимали с постели даже самых безнадёжных больных. Но, увы, не всегда.
        Где-то за туманным горным хребтом начало свой путь холодное зимнее солнце, стояли утренние сумерки, и ещё не погасли на западе последние звёзды. Отец Целестин, широко раскинувшись на мягкой медвежьей шкуре, богатырски храпел, уподобившись громкостью трубам иерихонским, и зрел свои богоугодные сны, а к двери его дома, утопая в снегу по колено, быстро пробирался молодой парень в серой волчьей шапке и перепоясанный коротким мечом в кожаных ножнах.
        Несколько осторожных, но настойчивых ударов в дверь явно не могли вырвать монаха из сладостного мира грез, и (благо дома запирать в Вадхейме было не принято) ранний гость толкнул тяжёлую дверь и вошёл, не дождавшись ответа.
        - Отец Целестин… отец Целестин, проснись! - Молодой норманн подергал монаха за руку. - Вставай, тебя Торин зовёт. Хельги умирает!
        Видя, что сей способ пробудить святого отца явно не годится, посланец выскочил за дверь, набрал полные пригоршни снега и, вернувшись, высыпал его за ворот рясы монаха. Такая крутая мера оказалась более действенной - отец Целестин взревел, как разбуженный медведь, и отвесил обидчику тяжеленную оплеуху, да так, что тот, не ожидая столь негостеприимного приёма, отлетел к противоположной стене.
        - Какой дьявол тут… - Монах, продрав глаза, воззрился на мотавшего головой юношу.
        - А, это ты, Видгнир! Святые угодники, что же ты тут делаешь в такой неурочный час? Да простит меня Дева Мария, но, стой ты поближе, я бы тебя просто отправил прямиком в чистилище за подобные шутки над пожилым человеком, вкушающим заслуженный отдых!
        Тот, кого назвали Видгниром, охая, поднялся с пола и осторожно подошёл к ложу, на котором восседал разгневанный отшельник. Левая щека парня налилась роскошным кумачом - монах постарался на славу.
        - Отец Целестин, старый Хельги умирает. Торин велел позвать тебя, да не мешкать. И… поздравляю тебя с рождением твоего Бога! - Видгнир покосился на красовавшееся на стене распятие.
        - Умирает, умирает… - недовольно пробурчал отец Целестин, поднимаясь и засовывая ноги с набухшими синими венами в меховые сапоги. - Он уже три месяца как умирает, да всё никак не отдаст Богу душу. Впрочем, к чему Богу столь многогрешная душа? Ну, что стоишь как истукан?! - прикрикнул монах на Видгнира, едва не сбив того с ног волной перегара. - Беги к Торину, скажи, что иду уже! Да, кстати, и тебя с Рождеством. Ну иди же!
        Юноша, подняв свалившуюся шапку, нырнул в низкий дверной проём, и только снег захрустел у него под ногами. Монах же, по обыкновению бормоча под нос, снял с полки связку каких-то сушёных листьев, подвязал верёвкой рясу и, набросив толстый, подбитый мехом плащ, выбрался наружу.
        Ночная метель прекратилась, небо над фьордом было чистым, и хотя дул только слабый ветерок с гор, отец Целестин закутался поплотнее. Свежо, однако.
        Над Вадхеймом вились сизые дымки от очагов, откуда-то потянуло запахом свежеиспечённого хлеба, со стороны кузни доносились удары железа о железо - кузнец Сигурд не желал упускать и части короткого светового дня и уже вовсю гонял своих помощников и рабов. Мимо отца Целестина прошли собравшиеся на охоту мужчины, числом десять, негромко и деловито поприветствовав монаха, охота - дело нешуточное, но ни один не спросил, куда это он так рано направляется, - неписаное правило приличия. «Побольше бы им таких правил, - подумал монах, приветственно кивая и изображая на лице улыбку. - Вон даже Видгнир и тот не упустил случая сунуть снежок мне за пазуху, а ведь вырос, почитай, у меня на руках. Варвары…»
        Но тут же отец Целестин заставил себя признаться, что в случае с Видгниром он, пожалуй, погорячился. Вот как раз им-то и следует гордиться как лучшим своим воспитанником, коих, впрочем, всего-то два. Вторым, а если быть точным, второй была Сигню - дочь Хагаира Кривого, заслужившего это прозвище тем, что в какой-то стычке ему выкололи правый глаз. Мать Сигню умерла давным-давно, беспутный отец постоянно отсутствовал, и воспитанием девочки занялись совместно отец Целестин да Сигурни - жена ториновского воеводы Нармунда, у которой и своих детей было четверо, да все, как назло, мальчишки (Нармунд, впрочем, был этим весьма доволен). Сигурни научила приёмыша всем женским премудростям - ткать, шить, обрабатывать мех, доить корову и прочему, а монах, твёрдо решив, что хоть кого-нибудь здесь надо воспитать как положено - то бишь по-христиански, - целеустремлённо обучал Сигню и с нею Видгнира всему, что знал сам.
        С Видгниром приключилась похожая история. Он был сыном младшего брата Торина, убитого во время очередного похода в Британию, - пущенная чуть ни за два стадия из большого кельтского лука стрела пробила ему горло. А поскольку оба сына конунга умерли во младенчестве, Торин взял ребёнка к себе и объявил наследником. Так как отец Целестин в доме конунга был очень постоянным и желанным гостем, юный норманн просто заслушивался нескончаемыми рассказами монаха о чудесах Юга и Востока. Видгнир сам стал часто наведываться к святому отцу, приставая к нему с просьбами рассказать ещё что-нибудь, и наконец отец Целестин сдался и поставил мальцу условие: «Сначала я тебя буду учить читать („А что это такое?“ - удивился тогда Видгнир), а потом буду рассказывать истории».
        На том и порешили. Отец Целестин с упоением гонял своего подопечного по лабиринтам латинской и греческой грамматик и иногда со слезами умиления драл его за уши. (Необходимый элемент воспитания. Это монах усвоил ещё в обители св. Элеутерия, ибо отец настоятель применял сей приём постоянно, что способствовало лучшему усвоению материала клириком Целестином.) А Видгнир, отмучавшись, слушал с открытым ртом рассказы странного толстяка, и воображение рисовало ему перетянутую цепью бухту Золотой Рог и зубчатые стены Константинополя, минареты Дамаска и пески Египта с возвышающимися над ними пирамидами.
        Торин вначале смотрел на всё это сквозь пальцы, но после того, как Видгнир однажды заявил конунгу, что Один не бог, а вовсе суеверие, случилась неприятность. Видгнир отделался впечатляющим синяком на скуле и тем, что не мог сидеть с неделю, а у Торина состоялся с отцом Целестином напряжённый религиозный диспут, в течение коего святому отцу пришлось услышать о себе немало нового и признать, что в искусстве стихосложения язычник-викинг, пожалуй, не уступит и великим греческим пиитам. Правда, даже сии схизматики, от коих самого Бога тошнит, никогда не употребляли сразу столько богомерзких выражений. В конце концов оба спорщика призвали на головы друг друга проклятия своих богов, после чего отец Целестин откупорил кувшин с вином, и просидели они с конунгом в домике монаха до утра. О чём велась беседа, неизвестно, а Видгнир, нахально подслушивавший под дверью, мог разобрать только отдельные фразы, среди которых наиболее частыми были уверения во взаимном уважении.
        Как бы то ни было, но Торин позволил своему племяннику посещать монаха, и отец Целестин продолжал обучать беловолосого паренька. Разве только занятия по теологии сократились у них весьма. Впрочем, кроме латинской Библии в первые два года читать было нечего, и Видгнир получил достаточное представление о христианском Боге, но ни друзьям, ни родичам ничего не рассказывал, помня печальный опыт. Позднее, в соответствии с заказами монаха, дружинники Торина начали привозить самые разнообразные книги, отобранные у франков и византийцев, и, хотя по тем временам любая литература была редкостью и изысканной роскошью, библиотека отца Целестина пополнялась исправно.
        Конечно, то, что роскошные переплеты портились грубыми руками викингов, вырывавших из них самоцветы и драгоценные металлы, было донельзя обидно, но сами пергаменты обычно не страдали. К пятнадцати годам Видгнир уже знал историю Рима, Византии, Греции; в шестнадцать познакомился с Гомером, Софоклом и Сенекой. Стараниями отца Целестина наследник Торина мог свободно изъясняться на латыни, греческом и арабском, а также сносно понимать ещё с десяток наречий. Сигню, к слову, от него не отставала. С помощью монаха Видгнир составил травник, дабы знать, какое растение спасёт от жара, а какое - от лихорадки, но это интересовало его мало - то ли дело читать о походе греческого конунга Одиссея! Правда, отец Целестин нашёл-таки себе достойную замену на поприще целительства: Сигню такое занятие нравилось куда больше, чем Видгниру, да и усердия ей было не занимать.
        Кончилась вся эта история тем, что шестнадцати лет от роду Сигню была крещена (тайно, конечно), и нарёк её монах именем пресвятой Девы Марии. Кроме монаха и девушки знал об этом только Видгнир, хотя сам от подобной процедуры отказался, не разобравшись до конца в своих мыслях. Отец Целестин смирился. А первую свою победу над норманнским язычеством в миссионерском деле праздновал три дня… Некоторые утверждали, что всё это время над домом монаха висело зелёное облако винных испарений. В хронике Вадхейма появилась о сём примечательном событии (крещении, понятно, а не о том, что за ним последовало) запись на латыни. Бояться было нечего, так как читать во всём Вадхейме умели только трое, а латыни никто, кроме них, не знал и подавно.
        Отец Целестин сумел заинтересовать Видгнира и обучал его с немыслимым терпением и усердием, которые за семь лет передались и приёмному сыну конунга Торина. Но Вадхейм не монастырь, а Видгнир всё же не клирик. Книги - книгами, но молодому викингу необходимо владеть оружием и править кораблём, тем более если он когда-нибудь примет власть над людьми четырёх родов, уже не первое столетие живших на берегах Вадхейм-фьорда. И если все вечера Видгнир просиживал у монаха, то утро и день его тоже были загружены до отказа. Торин и другие бывалые рубаки выжимали из тела Видгнира все соли, обучая искусству мечного боя, стрельбе из лука и самострела и другим норманнским наукам. Вся молодёжь через это проходила, и не след наследнику Торина отставать от своих сверстников! Вначале были просто деревянные палки, потом перешли на незаточенные стальные мечи или боевые топоры - кому что нравилось.
        Каждый день и по многу часов, до седьмого пота и до обморока. Со щитом и без него, с двумя клинками и с одним, - нужно уметь защитить свою жизнь и отнять жизнь врага. Торин и Нармунд не щадили никого - на упавших выливалась бадья воды, их поднимали на ноги, и всё продолжалось. Видгнир не только сжимал зубы и молча делал то, что от него требовали. Сложения он был не самого мощного (хотя стал повыше Торина, отличавшегося на редкость крепкой фигурой), но был более гибким и ловким, чем остальные ребята. Это давало Видгниру возможность одаривать своих - пока ещё ненастоящих - противников ударами с неожиданных направлений и позволяло выигрывать большую часть схваток. Торин оставался доволен: любимый племянник подавал большие надежды, невзирая на всю свою заумь. Конунг ухмылялся в бороду: нет, не зря он тогда согласился с этими посиделками Видгнира с толстяком; хоть не писано этого в древних законах, но преемник у него будет что надо! Все равно монах дурному не научит - добрый он человек, а без образования в наши времена никуда… Глядишь, может, и будет когда-нибудь на весь Север греметь имя Видгнира
Мудрого из Вадхейма! Поживём - увидим, а сейчас… Эй, балда, он же сверху рубит! Не отбивать такой удар надо, а отводить! Дай покажу!..
        Своего рода боевое крещение состоялось у Видгнира год назад, к концу зимы. Сам он об этом рассказывал мало, случилось же вот что. За два месяца до того подняли бонды в лесу медведя из берлоги, да убить не сумели - сбежал, подлец, заломав охотника с рогатиной, с несколькими стрелами в боку. Раны, видать, были не смертельные: искали косолапого по кровавым следам, да не нашли. Так дело и оставили - авось подох где-нибудь. А после этого начались неприятности. Осатаневший и голодный зверь задрал несколько собак, да ещё жертвой шатуна стали двое трэлей, отправленных за хворостом. Их тела, вернее, то, что от них осталось, отыскали через пару дней. Устраивали облаву, все окрестности обшарили - никакого толку. Потом стало тихо. Решили, что ушёл в горы, но не все в это верили, зная, что оголодавший людоед не покинет мест с лёгкой добычей. Так и вышло.
        Видгнир с четырьмя молодыми парнями отправились в лес пострелять зайцев; всего оружия-то - лук да нож, уже и думать забыли они об этом медведе. Тем паче что жертв Одину за избавление от напасти принесено было достаточно, и годи со знанием дела заявил, что теперь-то всё будет в порядке. В лесу охотники разбрелись по сторонам, потеряв друг друга из виду, и Видгнир забрёл в широкое, поросшее сосняком ущелье меж двумя обветренными скалами, наткнувшись на лосиные следы и катыши. А вместо лося перед ним вдруг выросла гора бурого меха с горящими жёлто-коричневыми глазами. Где медведь прятался, осталось неясным - ни следов тебе, ни укрытия. Словно с неба свалился. Чудом увернувшись от толстой, как бревно, лапы с красовавшимися на ней когтями длиной с ладонь, Видгнир прижался спиной к сосне, понимая, что уйти не удастся: или ты, или зверь. Последний, предвкушая трапезу, после первого промаха забыл всякую осторожность и попёр напролом. Поднявшись на задние лапы и мерзко урча, мохнатое чудище прянуло на стоящего у дерева человека, раскрыло пасть с жёлтыми клыками и уже было готово сомкнуть смертельные
объятия… Видгнира обдало немыслимым смрадом из бездонной глотки бурого, и всё же единственный его удар пришёлся как раз в шею безмозглой твари, и вовремя. Нож вошёл по рукоять, взлетел фонтан ярко-алой, дымящейся на морозе крови, щедро окропив ею и снег, и человека. Уже в агонии, медведь сумел порвать своему убийце одежду и сильно расцарапать грудь и руку. Но в поединке с силой разум взял верх, и у ног молодого викинга теперь лежала туша огромного зверя
        - дело, достойное любого мужчины из Вадхейма.
        Уже смеркалось, когда Видгнир наконец приволок медведя к ограде поселения на сооружённом из палок подобии саней. Вид у героя был не ахти - в крови с головы до ног, и не поймёшь, где своя, а где звериная. Одежда разорвана, левой рукой шевелить больно, бок опять же болит… Торин только головой покачал и послал за отцом Целестином и Сигню с их травами. После состоялось сразу три события: великий пир в доме у конунга (как же, не каждому так везет!); затем очередное жертвоприношение в капище с долгими восхвалениями богов. Жрец и глазом не моргнул, сообщив, что скрытая воля Одина свершилась, а разговоры о том, что зверь покинул эти места, были только для отвода глаз, - мол, боги хотели испытать сына конунга, а я им, сколь мог, в этом помогал. Отец Целестин, слушая этого шута горохового, только глаза к небу возводил. Ну и третьим событием явилась благодарственная месса, отслуженная отцом Целестином в присутствии Торина и его стурманов. Конунг почему-то подумал, что к данной истории приложил руку и христианский Бог и обижать его невниманием не следует. Разубеждать конунга отец Целестин, само собой, не
стал. Правда, во время молебна у монаха трещала голова и он слегка путался - так это всё из-за вчерашнего…
        В общем, вот так в жилище духовного наставника появилась медвежья шкура, а сам Видгнир стал настоящим мужчиной не только по числу пережитых зим, но и по мнению всего Вадхейма. А исполнилось ему тогда полных семнадцать лет.
        В тот же год Торин впервые взял своего будущего преемника в большой поход, будучи уверенным, что тот обучился всему, что нужно для приличного норманна. Два корабля, как уже сказано, шли к берегам Британии вместе с Эльгаром (жив, жив курилка, хоть и семь долгих лет прошло с тех пор, как расстался с ним монах!) и несколькими другими дружинами. Торин же, будучи человеком самостоятельным, решил податься на восток, к южным берегам Балтийского и Северного морей, на трёх дракарах и поразведать в прибрежных поселениях германцев и поморских да полабских словинов на предмет новых товаров. И тогда же, провожая своего воспитанника, отец Целестин впервые в жизни разрыдался, как дитя. Целый месяц монах изводил себя, проклиная день тот и час, когда нечистый надоумил его покинуть Константинополь. И теперь, обретя хоть две родные души, он вынужден расставаться с тем, кого вырастил и научил уму-разуму. Ну почему Видгниру не сидеть в Вадхейме, не учиться мудро управлять своим, пусть и очень малочисленным народом? Что ждёт его там, за морем? От чьей стрелы или меча примет он смерть?
        У отца Целестина за несколько недель до ухода кораблей из фьорда состоялся по этому поводу очередной разговор один на один с Торином, но конунг был непреклонен, и вышла бы у них серьёзная размолвка, кабы не явился сам виновник и не положил спорам конец, заявив, что он всё равно пойдёт с дядей и пусть отец Целестин не беспокоится, всё будет хорошо.
        В день отплытия монах сунул Видгниру целый мешок с травами, благословил и даже надел ему на шею тот самый серебряный крест, который был с ним с того дня, когда молодой монах-бенедиктинец покинул родное аббатство. Видгнир рассеянно благодарил, вполуха слушал наставления насчёт лечения всяких ран, а мысли его были уже далеко от Вадхейма. Начиналась новая жизнь, полная новых ощущений; над дракаром уже поднимался белый с синей звездой парус, дружинники втаскивали последние тюки с продуктами и бочонки с водой, даже шум прибрежных волн, разбивавшихся о каменистый берег, звучал необыкновенно ново. Ещё немного, и он покинет знакомый до последней травинки мир Вадхейм-фьорда и выйдет на большой и неизвестный, - и от этого ещё более манящий - путь. И пусть знают даны и франки, фризы и германцы, что в дружине Торина появился ещё один меч! Так что до свидания, Вадхейм, до свидания, отец Целестин и Сигню, и да пребудут с вами Иисус и Один!
        Монах стоял у самой воды и сквозь слезы смотрел на уходящий дракар Торина и на стройную фигуру Видгнира, стоявшего на корме рядом со своим конунгом. Вокруг кричали и махали руками женщины, визжали от восторга дети - неоперившиеся птенцы, но что-то снова заставило отца Целестина приглядеться внимательнее к своему ученику.
        Все вроде в нём то же, обычное. Коричневая кожаная куртка с железными бляхами и тёплым меховым воротником-капюшоном, меч на боку, самострел за спиной. Волосы соломенные - почти белые - по ветру летят, даром что обрезал их Видгнир перед походом так, что и до плеч не достают; глаза, серо-голубые, словно воды фьорда, да серьёзные не по годам, смотрят спокойно и будто с вопросом немым. Спокоен он, как всегда впрочем, да только видимость это одна. Уж мне-то, старику, по свету немало побродившему, в людях ли не разбираться? И побаиваешься ты, приятель, и тут же рвёшься вперёд, словно ищешь что-то мне неведомое… Только вот что? Почему, зачем живёт в тебе эта странная тяга северного народа к путям-дорогам, как у птиц перелётных? На первый взгляд ты, дружок, такой же, как всегда, как год или два назад, повзрослел разве что… Но похоже, мне одному здесь виден свет, что исходит от тебя, Видгнир, сейчас. Мне и Сигню ещё, пожалуй.
        Тайный отблеск величия некоей невообразимо древней расы, что старше греков, иудеев и египтян, отражение её силы и славы, в тебе живущее. Свет, истекающий из пучин времени, в которые заглянуть под силу лишь Господу Богу одному. Что за дар в тебе скрыт, норманн? Нет у меня, смиренного монаха, ответа, но я доберусь до истины, чего бы это мне ни стоило. Только возвращайся живым, Видгнир…
        Монах развернулся и, тяжело ковыляя по поросшим мхом камням, стал подниматься наверх, к деревне. Пять кораблей, зримых с берега теперь лишь тёмными силуэтами, уходили на юго-запад, становились всё меньше и меньше и вскоре совсем скрылись от взора собравшихся на берегу. Обернувшись, отец Целестин ещё раз всмотрелся в ущелье фьорда и вдруг увидел, - или почудилось то? - сверкнула будто яркая золотая искра на горизонте и тут же погасла, словно солнце на волосах его ученика. Или неведомая мощь, сосредоточенная в нём, дала о себе знать на прощание?
        Отец Целестин испуганно перекрестился. Монах заметил странности в Видгнире почти сразу после их знакомства и вначале не придал им значения. Ну, может быть, ребёнок от природы одарён и схватывает всё на лету, да и память у него хорошая, и соображает он что к чему быстрее, чем Сигню. И историю древнюю, ещё дорийскую, принимает как само собой разумеющееся. Но почему у Видгнира вид такой, словно не что-то новое он узнаёт, а попросту вспоминает забытое и утерянное? Отчего этот десятилетний ребёнок может одним словом утихомирить насмерть грызущихся собак и даже двумя-тремя фразами разрешить спор у взрослых, да так, что те и не видят потом причины своих разногласий и внимают словам мальчишки, как советам мудреца? Откуда этот потомок норманнов знает, какая погода будет завтра и через неделю? Зачем в ясные ночи проводит он многие часы на морозе, глядя на сияющие точки звёзд, будто бы ищет в небесах решения невысказанных сомнений, и мерцание далёких светил словно отражается в его глазах?
        На эти и многие другие вопросы отец Целестин не находил ответа. И годы спустя, глядя, как Видгнир бьёт из лука навскидку в глаз белке и ясным днём, и в сумерках, как может ночью по далёкому хрусту веток в лесу, за оградой поселения, определить, прошёл ли лось там или олень, как в кромешной темноте зимней ночи умеет найти дорогу из самой дремучей чащи к дому… Видя это, монах понимал, что талантами ученик его награждён необычайными. А слушая и записывая древние легенды норманнов, повествующие о странных и непонятных событиях и народах, отец Целестин как наяву видел Видгнира средь главных героев давно отгремевших битв и удивительных историй, перед которыми меркли в книгах Моисея описанные штурмы Иерусалима и Вавилона, чудеса, явленные Исайей, Соломоном и другими знакомыми монаху с детства персонажами Вечной Книги. И библейские истории оставались, несомненно, истинными, но куда как более поздними и новыми, чем те, над разгадкой тайны коих уже несколько лет бился бывший смиренный инок из обители св. Элеутерия.
        Нежданное и жутковатое подтверждение своим наблюдениям монах получил два года назад, летом 849 года. Видгнир, которому тогда едва минуло шестнадцать лет, ночами стал уходить из поселения куда-то в лес и пропадал там до утренней зари. На все расспросы отца Целестина он отвечал, что ходит гулять и охотиться и ничего больше. Как монах ни допытывался, узнать он более ничего не сумел, хотя таинственные экспедиции воспитанника возбуждали в нём вполне закономерный интерес и негодование, - мал ещё, чтобы ночами шляться бес знает где!.. Однажды - было уже за полночь - отец Целестин, выйдя подышать свежим воздухом, увидел знакомую тень, как кошка крадущуюся к воротам в ограде. Монах, соблюдая предельную осторожность, последовал за Видгниром, который направился к горам. Любопытство клирика было вознаграждено, хотя и ожидал он увидеть обычное амурное свидание под луной уже почти взрослого норманна с какой-нибудь юной девой, а не то, что произошло в действительности и повергло отца Целестина в состояние близкое к помешательству.
        Невзирая на солидный возраст и ещё более солидную упитанность, отец Целестин пробирался по лесу, следуя за тёмным силуэтом Видгнира, проклиная про себя то и дело попадавшие под ноги сухие ветки, безбожно хрустевшие. Но Видгнир не оборачивался и был на диво невнимательным, просто на себя не похож - видно, весь уже находился там, куда так поспешал, - и продолжал углубляться в лес, пока не вышел на широкую прогалину, поросшую вереском. В центре довольно большой поляны, окружённой со всех сторон густым ольшанником и молодой сосновой порослью, возвышался тёмно-красный, заострявшийся кверху гранитный камень, похожий на остриё громадного копья. В Вадхейме это место, находившееся стадиях в двадцати пяти от поселения, считалось дурным, а острый монолит, совершенно не похожий на обычные валуны, люди звали не иначе как «Зубом Фафнира» и старались обходить поляну стороной. Отец Целестин, интересовавшийся местными легендами, не удовлетворился короткими и смутными упоминаниями про Зуб Фафнира, слышанными от женщин Вадхейма, и попытался поподробнее разузнать об этом камне и связанной с ним истории у годи,
полагая, что он-то уж должен быть осведомлён больше других. Но плоды усилий на ниве краеведения оказались прискорбно малы: недолюбливавший монаха жрец наградил его обычной байкой о каких-то зловредных лесных духах, враждебных богам и людям, и довольно грубо посоветовал отцу Целестину не соваться в эти дела - целее, мол, будешь. В ответ на такое хамство отец Целестин высморкался на статую бога Локи, и оба священнослужителя расстались весьма друг другом недовольные. И вот тёмной августовской ночью монах получил возможность лично узреть то, что считал обычным норманнским суеверием.
        Видгнир стоял у камня и оглядывался вокруг, явно чего-то ожидая. Притаившийся за кустами монах даже издалека и почти в полной темноте видел, как напряжён мальчишка
        - будто удара ждёт. Луна к тому времени зашла, и над долиной Вадхейма сгустился непроглядный мрак, разрываемый только светом звёзд. Ветер стих, предутреннюю тишину не нарушал ни единый шорох. Даже ночные птицы примолкли. Отец Целестин чувствовал себя так, словно его закрыли в бочке и бросили на дно моря. Полноту ощущений портил только сучок, впившийся в спину. Монах шёпотом выругался и тихонько присел на большую кочку, с которой обзор поляны был куда лучше.
        Прошло совсем немного времени с того момента, как Видгнир остановился у Зуба Фафнира, и вдруг монах с изумлением понял, что на поляне стало светлее - свет изливался откуда-то, мягкий, золотистый, казалось, в ночной лес пробился луч закатного солнца из жаркого летнего вечера. Воздух начал вибрировать, до отца Целестина докатилась пришедшая неведомо откуда волна блаженного тепла, и он, почти за гранью слуха, уловил странные звуки - не то пение, не то музыку. В мерцающем золотом тумане, окутавшем поляну, глаза монаха различили смутные и полупрозрачные тени, словно порождённые самим колышущимся маревом, и вскоре стало ясно, что свет и тепло исходят от самих человекоподобных высоких фигур, окруживших гранитный камень, по граням которого скоро, как диковинные насекомые, забегали холодные голубые огоньки. Узрев всю эту бесовщину, отец Целестин с немыслимой скоростью горячо зашептал молитвы, на сей раз ставя перед всеми святыми задачу избавить и его, и Видгнира от сатанинского наваждения, но, увидев дальнейшее, осёкся на полуслове и тихонько застонал. И было от чего прийти в ужас: тени окружили молодого
норманна, Видгнир протянул к ним руки, и такой же золотой свет стал исходить от него самого. Волосы словно вспыхнули, глаза казались двумя каплями росы, сквозь которые прошли лучи звёзд…
        И в этот момент отец Целестин издал отчаянный и неблагозвучный визг, сменившийся ещё более неблагозвучными ругательствами на норманнском и латыни. Причин подобному безобразию было две: во-первых, монаха до смерти напугал происходивший у камня странный спектакль; второй же повод был куда прозаичнее: большая и мягкая кочка, где столь уютно устроился святой отец, на поверку оказалась громадным муравейником, обитатели которого выразили своё возмущение тем, что беспощадно искусали соглядатая за филейные части. Последствием сих мученических воплей явилось мгновенное исчезновение призрачных теней - словно ветром сдуло, хотя ветра-то не было. Свет погас, мелодичные звуки оборвались, а Видгнир, видимо сам донельзя перепугавшись, опрометью кинулся прочь от Зуба Фафнира. Охая и проклиная себя за недолготерпение, отец Целестин поплелся обратно, будучи весьма и весьма озадачен и устрашён увиденным. Иисус и все святые, ответьте, что это было?!
        На следующий день отец Целестин пребывал в таком смятении, что чуть не забыл про пиво…
        Видгнир не заглядывал к монаху с неделю и всё это время ходил как в воду опущенный, но ночами больше не исчезал. Шесть дней монах ну просто с ума сходил от любопытства и заодно изводился оттого, что Видгнир явно обиделся, и, похоже, довольно серьёзно.
        Когда юнец всё-таки пришёл, отец Целестин, не медля ни минуты, набросился на него с расспросами и требованиями объяснений. Видгнир же угрюмо отмалчивался, а когда монах стал чрезмерно назойливым, заявил, что он сейчас уйдёт и никогда больше не вернётся, буде допрос продолжится. Когда придёт время, он сам всё объяснит. Сейчас же он не скажет ничего.
        Святой отец повздыхал, покачал головой, но оставил всё как есть. Тем более что случившееся той августовской ночью стало лишь ещё одним звеном в цепи необъяснимых событий, уже который год заставлявших отца Целестина смущаться в сердце своём. До самого смертного часа монах не забудет колдовское сияние золотого тумана, кружащихся в танце бестелесных созданий и сияющие светом звёзд глаза своего воспитанника, встретившегося с чем-то вышедшим из странных преданий своего народа
        - с тем, что ему, Видгниру, было знакомо всегда и что не могло принести никакого зла или вреда. С одной из величайших тайн, с удивительным отблеском сгинувшего мира из северных легенд. Да и не из легенд вовсе, а из истории.
        Отгремевшей, ушедшей, забытой почти всеми, но бывшей, до безумия правдивой истории прошедших веков.
        Ещё не раз и не два отец Целестин наблюдал явления скрытой в Видгнире силы. Один такой случай произошёл за неделю до стычки молодого норманна с медведем. Монах выдал Видгниру книгу с историей Платона, а сам начал разбирать изрядно потрёпанные Жития деяния апостолов, собираясь заново переплести старинные листы, покрытые расплывшимися от сырости строками. Домик освещался только лучиной, да тлели в очаге раскалённые угли, - надобно будет испросить у Торина привезти приличную жаровню! Сигню в тот вечер ушла домой рано, и они остались вдвоём, целиком погружённые в свои занятия. Монах, мурлыча себе под нос григорианские песнопения, разбирал и скреплял страницы, изредка посматривая на Видгнира, с головой ушедшего в описание гибели древнего острова, стоявшего среди моря.
        И вдруг отца Целестина как ударило что-то. Он поднял взгляд, и глаза его округлились: фигура склонившегося над фолиантом юноши снова, как и тогда в лесу, окуталась золотым сиянием, и в монаха ударили волны тепла, исходившие от Видгнира. По его соломенным волосам пробегали струи огня, кожа приобрела цвет старого белого вина, сквозь которое прошёл солнечный луч, - казалось, что Видгнир стал неким сосудом, золотой свет вмещающим. Монах ясно увидел даже появившиеся на стенах и полу тени от находящихся в комнате предметов. Сила разливалась от Видгнира, распространяясь вокруг и будто питая собой всё встреченное на пути, - даже бревенчатые стены стали словно бы янтарными. Сам же Видгнир и вовсе ничего не замечал - сидел как сидел, подперев щеку рукой. И вот тут рукопись начала тлеть.
        Отец Целестин, хоть и был напуган, среагировал моментально: могучим ударом выбил из-под воспитанника скамью и бросился тушить бесценный памятник, даже и не разобравшись сразу, что всё прекратилось - Видгнир уже выглядел как обычный человек и сам с удивлением смотрел на переполошившегося монаха. Тот, с опаской косясь в его сторону, одним махом осушил полпинты пива и с совершенно отрешённым видом уставился на Видгнира.
        - Ты, сын мой, похоже, и сам не ведаешь о заключённой в тебе тайне и не знаешь, как ею распоряжаться и что она такое, - подвёл итог происшествию отец Целестин. - Когда надумаешь всё объяснить, верней, рассказать то, что знаешь, - сделай это. Я тебя выслушаю и постараюсь помочь. - Монах вздохнул и осенил себя крестом. - Иди домой, Видгнир. Я хочу побыть один.
        Покамест страстно ожидаемый отцом Целестином разговор так и не состоялся, однако святой отец не терял надежды и по-прежнему с великим рвением и усердием собирал старинные предания норманнов, сравнивал их с греческими и римскими. Но кто же ответит, какая связь между Геродотом и Платоном и проявлением в семнадцатилетнем парне один Бог знает какой силы? Что общего у танцующих вокруг камня призраков, погибшей в волнах океана земли и воинственного северного народа? А в том, что эта связь есть, отец Целестин был готов поклясться на Библии. Как-то Видгнир обмолвился, что, читая книгу, ровно сам видел всё происходившее: гору воды, обрушивающуюся на многолюдные города, пылающие багровым пламенем горы и разверстую пропасть, поглотившую в своих недрах дивный остров. И корабли с порванными парусами, пробивающиеся через невиданную доселе на земле бурю. Корабли, так похожие на дракары… Отец Целестин не знал, что тут и думать.
        И тогда, солнечным апрельским днём, он до боли в глазах вглядывался в горизонт, в голубой туман, куда канул флот конунга Торина, надеясь, что Видгнир ещё раз даст о себе знать своему старому учителю, но ничто более не нарушало закатного покоя. Воды фьорда, окружённые отвесными скалами, оставались недвижны, а дальше на запад разливалось лазоревое сияние океана, и различить там что-либо было невозможно.
        Все восемь с половиной месяцев Торинова похода отец Целестин места себе не находил, то воображая, что попали дракары в бурю и как один утонули и не спасся никто из пучины, то мнилось ему, что пали все дружинники в схватке жестокой с дикими восточными племенами словинов и литов, и много ещё картин престрашных и прегорестных вставало пред внутренним взором монаха… Он и думать забыл, что мальчишку непременно испортят все эти разбои и (по большей части) бессмысленные убийства и насилия. Что и говорить, жестокости викингам было не занимать - каждый вставший против них с оружием должен был погибнуть. Отец Целестин уже давно понял, как ему повезло, когда он повстречался в Эгейском море с ярлом Эльгаром, - ведь запросто могли или мечом ткнуть, или за борт выбросить. А когда в сентябре вернулись в Вадхейм два корабля, ведомые Нармундом, монаха чуть удар не хватил: где же Торин?! На все вопросы Нармунд только руками развёл и сказал, что конунг повёл свои ладьи на восток и пускай толстяк не боится, ничего с ними не станется. Понятно, что святого отца ободрительные сии речи ничуть не успокоили, и он
ежевечерне возносил молитвы всем святым и Деве Марии с просьбами хранить Видгнира (он же почти христианин!!) от любых опасностей. Неизвестно, стал ли странный сон монаха ответом на эти молитвы, или то проявилось участие иных сил, но на следующую ночь по возвращении домой Нармунда отцу Целестину отнюдь не полегчало, скорее наоборот.
        Вечером монах забрал у воеводы свою часть добычи - несколько тяжеленных рукописей, которые, как оказалось, находились на римском корабле, шедшем в Британию. Из описания отец Целестин понял: то была папская миссия на остров, а потом из рассказа Нармунда стало известно, что викинги перебили только матросов да нескольких бывших на корабле солдат-наёмников. Помня, как выглядел и одевался отец Целестин, дружинники поступили до крайности гуманно - оставили жизни двум десяткам монахов в рясах и с тонзурами, а потом попросту бросили ограбленное судно, оставив на нём трупы моряков и военных да вопящих от ужаса святых отцов, предоставив им самим довести корабль до берегов Британии. Отец Целестин только крестился и шептал молитвы за упокой безвинных душ, но книги взял, прихватив заодно и маленький бочонок сладкого красного вина, явно произведённого на Крите. Ну что с этими норманнами поделаешь? И как небеса не разверзлись и не поразили громом этих бесов в человеческом облике, которых не останавливает даже святой крест и знамя Папы Льва IV? Впрочем, новые книги уже безраздельно завладели думами святого отца…
        Забыв обо всём, до глубокой ночи отец Целестин просматривал драгоценные фолианты и, сам того не заметив, уснул за столом, ибо и критское вино не оставлял он без внимания. И вдруг воображению его представилась болотистая дельта широкой реки, озарённая лунным светом, небольшой вытянутый островок там, где сплошные воды распадались на два рукава, выходящие к морю. На островке пылали костры, ходили люди, у берега стояли, чуть покачиваясь на тихой волне, три длинных и узких корабля, походящие на морских змей, и монах вдруг понял, что на убранном на стоянке парусе одного из них горит синяя восьмиконечная звезда, которую изобразил именно он. И что-то необычное было в этом, с носовым украшением в виде головы медведя, норманнском дракаре, хотя всё как обычно - щиты висят по борту, вёсла на ночь сложены, но… Корма ладьи надвигалась на отца Целестина, притягивая его взгляд. Уже виденный монахом золотой свет заливал потемневшие от времени доски, в центре же этого сияющего ореола… Иисус и Святая Дева Мария, это ж Видгнир! Спит, похоже, но чутко, полусидя, привалившись спиной к бочонку с водой. Сам всё тот же,
только лицо обветрилось да волосы выгорели (хотя куда уж больше!).
        - Отец Целестин, ты должен меня услышать! - внезапно раздался в сознании монаха голос Видгнира. - Мы теперь домой, осень ведь. До холодов успеть надо. У нас всё хорошо, только Вальтама и Фьернира убили, да с ними ещё десяток. А были мы на реке Данп, да много где ещё. Торин говорит, придём в Вадхейм не позже чем через месяц и…
        Видение неожиданно оборвалось. Последнее, что успел заметить отец Целестин, - заходящий огромный серебряный месяц, чей свет отражался в чёрных водах реки…
        Монах резко поднял голову, гадая, что же это было. Просто сон или… Он вскочил, выбрался из домика наружу и глянул на небо. Ущербная луна склонялась к горизонту - всё так же, как и над рекой на востоке. Монах в который раз подумал, что надо бросать пить.
        Через две недели и пять дней в устье фьорда появились три чёрные точки, а спустя несколько часов глаз уже мог различить сине-голубую звезду на парусе переднего дракара.
        Вот и не верь после этого снам!
        Все последующие дни Видгнир, не поспевая за собственными мыслями, захлёбываясь, излагал монаху все подробности своего первого похода с дружиной конунга. Отец Целестин умилённо слушал, записывая в свою хронику самые интересные моменты, касавшиеся жизни удивительных народов на востоке; о живущих средь бескрайних лесов племенах словинов, об их богах, статуи коих вытёсывались из дерева, праздновании Дня Середины Лета, свидетелями которого стали дружинники Торина, отдыхавшие в городище на берегу одного из бесчисленных озер Свитьода Великого. Торин закупал здесь впрок на долгую зиму зерно, мёд, смолу и разные прочие товары, запретив своим удальцам устраивать обычные норманнские безобразия, тем паче что в том поселении даны из знаменитого рода Аудлингов держали склады и ремонтировали свои суда, - тут был их передовой форпост для проникновения дальше, на юго-восток, к Каспийскому морю и Константинополю, где они, смирив воинственный нрав, были чуть ли не единственными купцами из Европы. Торин и сам был не промах, и прекрасно понимал, что разбойничать в Гардарике по берегам - только портить дела и себе и
другим.
        Уже южнее, пройдя по рекам в земли многочисленного племени полян, они встретили самый настоящий город, именуемый полянами Родень. Там Видгнир услышал знакомый говор и подошёл к разодетым в яркие шелка людям узнать, кто они: оказалось, что византийские купцы да миссионеры, прибывшие вместе с посольством императора Феофила в северные земли. Отец Целестин покатывался со смеху, представив себе физиономии надменных византийцев, когда молодой северный варвар довольно бойко заговорил по-гречески, а затем, показывая, что и он не лаптем щи хлебает, начал сыпать цитатами из Писания и из древних авторов. Сказать, что гости из Константинополя были удивлены, значит, ничего не сказать! Видгнир поведал о том, что греки даже пригласили его на свой корабль («большой такой, красивый!»), угощали, восхищались его познаниями, а священник по имени Мефодий подарил Евангелие с рисунками и в роскошном окладе, приметив на груди норманна серебряный крест отца Целестина. Видать, признал за своего и даже приглашал заходить в гости, буде Видгнир окажется в столице Византии.
        Родень оказался большим городом, в котором часто бывали и греки, и викинги, и восточные соседи - совсем уж неизвестные отцу Целестину кочевники, - авары и болгары.
        Поселение, как выяснил Видгнир, было столицей союза трёх племён, местом большой торговли, весьма, надо сказать, многолюдным. Поджав губы, целомудренный монах выслушал восторженные отзывы о тамошних девицах, кои весьма красивы и любезны. Что именно крылось под словом «любезны», Видгнир не сообщил.
        Словом, мальчишка был переполнен впечатлениями от своего путешествия и готов был рассказывать бесконечно. Но отца Целестина более всего волновало только одно - то, что случилось сентябрьской ночью, когда дракары Торина стояли у маленького островка в устье широкой и медленной реки. И в один из вечеров монах таки задал этот вопрос, оборвав рассказ своего ученика о тяжёлой стычке с бургундскими кораблями недалеко от места, где великая река Рейн впадает в море.
        - Не знаю, - Видгнир запустил пятерню в густые белые волосы и чуть покачал головой, - я просто уснул, а потом увидел тебя - ты сидел тут, за книгами, и тоже спал. Мне показалось, что ты меня можешь услышать и… - Он вдруг тряхнул головой: - Да нет, не показалось. Я словно знал, что ты меня услышишь, и знал, что ты беспокоишься. Ну и сказал, что всё в порядке, а потом меня разбудил Гуннар, и я не успел договорить. Вот и всё. - Видгнир выглядел как-то виновато. - И сам не знаю, как это у меня получилось. Ты испугался?
        - Испугаешься тут. - Отец Целестин потёр подбородок и встал. - У тебя когда-нибудь такое же случалось?
        - Да нет… - Видгнир пожал плечами. - В первый раз, но… - Тут он осёкся, словно не желая выболтать какой-то свой секрет. Больше они к этому не возвращались, но монах понял, что попросту стало ещё одной тайной больше в целой коллекции таковых.
        Воспоминания сии будоражили отца Целестина, пробиравшегося к дому конунга Торина, что стоял почти на самой вершине холма, недалеко от тына, защищающего поселение. Дом по виду был самым обычным, хотя и поменьше остальных - длинный, бревенчатый, прямоугольный сруб с двускатной крышей и редкими узенькими окнами, затянутыми бычьим пузырём. Света от них было немного, и монах совершенно не понимал, для чего окна вообще прорублены, - помещения и зимой и летом освещались просмолёнными факелами, отчего крыши изнутри покрывались многолетним слоем копоти, не спасали и отдушины в потолке.
        У Торина жило довольно много народу - жена, две дочери, ещё человек двенадцать близких и дальних родичей и вдобавок несколько рабов. Дом разделялся проходными перегородками, и почти у всех имелся свой отгороженный угол, но принцип общежития, принятый у норманнов, в той или иной степени был сохранён. Целиком отделили только покой самого конунга в дальнем конце дома: был даже особый выход и маленькая пристройка, вроде сеней. В общем и целом Торин устроился весьма удобно, а то, что дом поставили довольно высоко на холме, на склонах которого располагался Вадхейм, спасало от сырости и иногда случавшихся наводнений - сильным ветром несло воды из фьорда. По этой причине дома внизу, у самого берега, стояли на сваях, но таких было совсем немного, и эти постройки являлись самыми старыми во всём поселении.
        Уже окончательно рассвело, но солнце ещё не вышло из-за гор на востоке. Идти от домика отца Целестина до Торинова «дворца» было недалече, но зато вверх по склону, и монах, кляня свою тучность, брёл довольно медленно, опасаясь поскользнуться на утоптанной тропе. Добравшись-таки до двери и слегка задыхаясь, отец Целестин толкнул тяжёлый притвор и вошёл в дом, дав пинка в сенях зазевавшейся мохнатой крысе.
        Обеспокоенный Торин сам встретил монаха в первом же жилом покое.
        Глава 3
        РЕЧИ ХЕЛЬГИ
        Хельги действительно умирал.
        По расчётам отца Целестина, старику было за восемьдесят - возраст редкий даже в Италии, а уж на этом промозглом Севере столь преклонные годы невольно вызывали уважение. Торину Хельги приходился родным дядей, будучи младшим братом Торинова отца. Уже давно у старика щемило в груди, болела левая рука и отекали ноги, а в последние месяцы он вообще не вставал с ложа, несмотря на отчаянные усилия отца Целестина и Сигню, которая просиживала у его постели целыми сутками. И вот в холодное рождественское утро пришёл черёд Хельги Старого идти в Вальхаллу, к Одину…
        Отец Целестин выгнал из помещения всех, кроме Сигню и Торина, который, впрочем, остался сам: перечить же конунгу монах не хотел. Тот и так расстроился.
        - Он с ночи хрипит, и пена на губах, - прошелестела Сигню, указывая глазами на седого как лунь старика, полусидящего на высоком ложе. - Я всё сделала, как ты велел: и посадила его, и пить не давала, но всё равно ему хуже и хуже.
        Монах вытащил из-за пазухи сухие листочки и вручил их своей помощнице:
        - Вот, наперстянку завари-ка пока, а я посмотрю. - Он подошёл к самой постели и понял, что тут уже ничем не помочь. Из груди умирающего вырывались булькающие хрипы, словно его лёгкие были полны воды, ноги и руки отекли ужасно, глаза смотрели совершенно отрешённо. Ещё час, ну, может, два - и всё, никакая наперстянка не спасёт… Отец Целестин покосился на помешивающую деревянной ложкой в дымящемся горшке Сигню. Глаза красные, тени от недосыпа, но ничего, держится. Молодец девочка! А Торин хмурый, бороду теребит да смотрит угрюмо, и не поймёшь, одобряет он такое лечение или нет.
        - Торин, послушай, думается мне, умрёт он сегодня… - выдавил монах, подойдя поближе к конунгу. - Пойми, я тут ничего поделать не могу.
        - Да вижу я всё, отец Целестин, - ответил Торин, не глядя в его сторону. - Только вот Хельги всю ночь тебя звал, мы-то думали, что в беспамятстве. Зачем - не говорил. Что-то он тебе сказать хотел, да боюсь, опоздал ты…
        Вот те на! Что могло понадобиться уходящему в иной мир норманну от христианского священника, чью веру старики Вадхейма уважали, но не более того? Видно, что и Торин этим как-то обескуражен, ибо все северяне считают, что умирающему дарованы особые знания и особая сила. Эх, что же ты за мною раньше не послал, конунг…
        - Готово, - тихонько сказала Сигню, наливая в кружку тёмный горячий отвар. - Напоить его?
        - Дай-ка я сам, - вздохнул отец Целестин и, приняв из рук девушки вырезанный из дерева сосуд, подошёл к постели старика и тихонько влил тому в рот немного жидкости. А вдруг поможет и Господь Бог дарует хоть временную победу над смертью? Ох, тяжело он дышит, не захлебнулся бы…
        И тут Хельги ясно и осмысленно посмотрел на монаха чистыми, как у новорождённого, голубыми глазами. Губы его шевельнулись, и отец Целестин явственно расслышал надтреснутый шёпот:
        - А-а, пришёл. Я хотел видеть тебя. Скажи, чтобы Видгнира сюда позвали. Ну же, давай. Бледный конь уже стоит здесь.
        Монах метнул взгляд на Сигню, и она мгновенно скрылась за занавеской из кроличьих шкур, закрывавшей вход в покой. Не успел святой отец прочесть Pater, как послышались твёрдые шаги и появился наследник конунга.
        - Ты меня звал?
        - Не я, он. - Отец Целестин указал на Хельги. - Он хочет говорить с нами.
        - Хочу, - чуть кивнул старик. - А Торин где? Он тоже должен слышать… А, вижу. Садитесь и внимайте, ибо я скоро усну и разбудит меня только Сальгофнир в покоях Асов.
        Торин и Видгнир осторожно присели на край постели, а монах остался стоять, во все глаза глядя на Хельги и стараясь не упустить ни одного слова из интереснейшего, по его мнению, рассказа старого викинга.
        - Я должен открыть вам сказанное моим отцом, твоим дедом, Торин, - шептал Хельги.
        - То же слышал и твой отец - Хродгар, мой брат. Но он погиб от топора грязного фриза и не передал тебе предание нашего рода…
        - Я и так его знаю, это предание! - начал было Торин, но монах и Видгнир так дружно на него зашикали, что конунг смущённо умолк.
        - Это передавалось как великая тайна нашего рода от деда к отцу, к сыну и внуку, - хрипел старик, перебирая руками льняное покрывало, - и сейчас я позвал южанина оттого, что предсказано было: поможет чужестранец отыскать причитающееся по праву роду Элиндинга…
        - Кто это? - не понял Видгнир. Имя было явно не норманнское.
        - Имя сие принадлежит нашему предку, вышедшему из земли, именуемой Аталгард и ещё по-другому. Там был он великим конунгом, а когда родина его и наша сгинула по воле богов, стал Элиндинг хозяином всех земель севера, куда вынесло море его корабли. Тогда наш мир ещё пребывал в единстве и звался Мидденгард и на землях его ещё не остыли следы первых великих богов. Это было сто раз по сто и ещё четыре раза по сто лет назад…
        - К-когда? - едва выговорил отец Целестин, не веря своим ушам. Батюшки, да это же ещё до сотворения мира! Десять с половиной тысяч лет назад?! Бред! Какая память сохранит воспоминания о такой давности, даже если и произошло такое на самом деле? Однако следующие слова Хельги снова заставили монаха навострить уши.
        - Тогда на земле жили другие боги, и Один ещё не родился, и Тор не выковал свой молот. Земли Норвегии лежали далеко на востоке от побережья, где Элиндинг построил свои города, а на юге правили наши родичи, тоже избежавшие гнева богов. Тогда Мидденгард не был разделён водой и народы говорили на едином языке, зная и помня о первых богах и о том, кто сотворил их самих, - Эйре Вечном и Предвечном, пред которым Один то же, что трэль перед конунгом. Прошло сорок раз по сто лет, часть рода Элиндинга ушла на восток, в эти края, и тогда же Эйра решил разделить Мидденгард.
        Западная часть оторвалась от прочих земель и ушла на запад, только не совсем обычно… Она вначале была тут, рядом, и до отделённых земель люди могли добраться на корабле. А потом боги воздвигли стену, обманную стену, оставив в ней лишь одну Дверь, которая сужается уже многие столетия, и скоро путь в ушедший край исчезнет навсегда… Западная часть Мидденгарда уйдёт из нашего мира и станет отдельным миром.
        - А сколь много там земель? - невпопад задал вопрос Видгнир.
        - Много, - прохрипел Хельги, - очень много. Как от острова саксов до Гардарики, считая с землями франков и бургундов с германцами и греками. И ещё половина того же.

«Это ж целый континент получается, со всю Европу размером, а то и поболее! - мелькнула мысль у отца Целестина. - Сказки глупые. Какой нормальный человек поверит, что земли Европы были некогда в два раза больше? И куда, покажите мне, уходит западная часть Мидденгарда? Да-а, насочиняли норманны мифов. Греки с их богами и героями позавидуют! Ну скажите, как такая пропасть земли исчезнуть может?
        - А когда это случилось, Хельги? - снова спросил Видгнир, и старец дал до странности точный ответ:
        - Шесть тысяч четыреста пятьдесят зим минуло с того дня, как Эйра и боги-созидатели разделили мир. Этот день конунги нашего рода помнили всегда.
        Отец Целестин мигом произвёл вычисления и едва не поперхнулся: получалась почти точная библейская дата сотворения мира! Ну, знаете ли… Такие совпадения наводят на размышления. Старец же продолжал вещать:
        - В землях уходящих ещё живут потомки Элиндинга и наши братья. Живы, живы великие чудеса, ушедшие от нас, но они остались там… за Дверью, созданной богами. Слышал я, что если плыть на запад, то там будет земля, но это не та искомая земля. Она принадлежит нашему миру и пребудет в нём всегда, но Дверь находится в лесах на её берегах. Там ход в Мидденгард, что когда-то был единым с нашими землями и чья история едина с нашей. Есть там и карлики и другие создания, в давние времена жившие бок о бок с людьми. Отчего Эйра решил разделить Мидденгард, я не знаю, но часть нашего мира ушла от нас… Ушла куда-то в сторону… И не вернётся уж… Знаю и то, что земли, осквернённые врагом первых богов, остались здесь, у нас. Они где-то на севере, и там до сих пор есть остатки логова чёрного бога-великана.
        - А что случилось после того, как мир разделился? - продолжал спрашивать Видгнир.
        - Говорят, всё стало таким, как есть сейчас. В дни разделения происходили страшные бедствия: горы разорвались, в трещины хлынули воды моря… Последним осколком земель наших предков стал остров саксов, а остальное ушло туда… туда, где есть сейчас. Мы давно потеряли Дверь и не можем войти в Мидденгард. Это суждено сделать вам.
        Отец Целестин слушал и ушам своим не верил.
        Ну Мидденгард - понятно. Норманны именуют Ойкумену Мидгардом - «средней оградой, тем, что лежит посредине». Ну и эти два слова, выходит, обозначают одно и тоже. В сказочную же историю о разделении Мидгарда на две части поверить нельзя, пусть даже дата сего события и получается прелюбопытнейшая. Может, это просто отражение легенд о настоящем сотворении мира, невероятно исказившееся в зеркале памяти людской? Не может ведь целый материк раствориться незнамо где! А вот кто такой Эйра Вечный и каких это он богов сотворил? Так, значит, старец ещё помнит о Едином Боге?.. И Один ему как раб? Ну дела!
        А Хельги тем временем продолжал, часто останавливаясь перевести дыхание, разговор утомлял его.
        - Те, старые, боги ещё живы и смотрят как за Мидденгардом, так и за нашим миром, потому что сущность их обоих едина и они плоть от плоти друг друга, как две руки у человека. Но всё древнейшее - первый, бессмертный народ, карлики, драконы - всё осталось там, в ушедшей земле. Мой род не сумел вернуться туда… Мы остались на востоке. Но храним память о тех временах. Торин, ты помнишь песнь вельвы? О том, как был сотворён мир?
        - Отчего же, помню. - И конунг нараспев процитировал:
…бездна зияла, трава не росла,
        Пока сыны Бора, Мидгард создавшие,
        Земли не подняли, солнце с юга… [Ст. Эдда. Пророчество вельвы. Строфа 5]
        - Так вот, всё сказанное - истина, но сделали это не Один, не Вили и не Be. Они пришли потом, уже после разделения. Это сделали те, первые, их именуют Созидателями. И карликов сделали они, и тогда карлики жили вместе с нами, с людьми. И знаю я, что Аска и Эмблу на самом деле были деревьями, а не людьми и с них началась жизнь в Мидденгарде. И троны богов стояли на единой земле. Тогда наш народ помог Созидателям в битве против бога-великана с севера, и за это нам даровали землю среди моря, называемую Аталгард и ещё Аталанти. Не знаю, отчего боги разгневались на нас, но Эйра по их просьбе через много лет разрушил Аталгард. Спасся один лишь род Элиндинга, ныне разделённый. Торин, найди наших родичей… Они там, на западе, за границей Мидгарда… Конунг Хродгар рассказал мне, что последним ушёл на поиски Двери в Мидденгард ярл Глердинг, взяв с собой многие сокровища, принадлежащие конунгам рода Элиндинга. Может статься, вы встретите потомков Глердинга…
        - Это через десять тысяч лет-то? - усмехнулся монах. - Ну-ну!
        - Не смейся, ромей. Ты поможешь конунгу. И Видгнир поможет.
        - Зачем их искать? - спросил Торин.
        - Не знаю. Пророчество гласит… будто у них, или в ушедших землях, можно найти некую волшебную вещь, что позволит найти связь меж разделёнными мирами. То, что вновь объединит их… То, что принадлежит нале. И запомните, в песнях о богах всё истинно, только время поменяло имена настоящих богов на имя Одина и других Асов… Умейте найти истину…
        - А почему ты решил, что я именно тот чужеземец, о котором говорит пророчество? - усомнился отец Целестин. - Здесь ведь много рабов из других народов.
        - Он должен был служить Эйре. Как ты, - последовал ответ. Монах только глаза закатил.
        - А что ты говорил о принадлежащем нам? - тихо спросил Видгнир, остававшийся спокойным в течение всего разговора.
        - Это сокровище, драгоценность, какой не видел никто с тех пор. То, что даёт власть. То, что даёт силу, способную уходить из Мидгарда в Утгард и даже в Асгард и возвращаться обратно. То, что всегда будет открывать Дверь в скрытый от нас Мидденгард… Не знаю. Ищите.
        - Где? - коротко, но чётко вопросил Торин. - Что надобно для этого, говори же, Хельги! Ты смутил моё сердце, ибо вижу: правду говоришь.
        - На Западе. На Севере. Там найдёшь ответы. И ещё… ещё Видгнир подскажет… - старик совсем задыхался, - в нём живёт свет Аталгарда… Дайте меч… Скорее…
        Обычай викингов был сохранён. Видгнир выхватил своё оружие из ножен и вложил рукоять в руку Хельги, который совершенно побелел и дышал часто-часто и очень слабо, но продолжал шептать:
        - Ищите карликов - они помнят, ищите людей из тумана - они знают всё… На Западе и Севере - Ёрмунганд пока не сомкнул когти, и там можно пройти к землям драконов… - Слова становились всё более непонятными для слушавших. - Я не знаю, что вы найдёте, но ищите… Помните, ещё несколько лет - и вы опоздаете навсегда… Дверь закрывается… Видгнир, ты сумеешь… найти её…
        Тут Хельги закрыл глаза, дыхание его вдруг стало редким и глубоким. Монах вытер рукавом вспотевшее от напряжения лицо и дёрнул Торина за рукав рубахи:
        - Пойдём, конунг. Он сейчас умрёт.
        - Понял ли ты, что он сказал, отец Целестин? - Торин покраснел от возбуждения, глаза сумасшедшие, руки дрожат, голос срывается. Нет, ему определённо надо выпить. Монах твёрдо взял Торина под руку и вывел из комнаты. Видгнир и Сигню, переглянувшись, двинулись за ними, оставив Хельги Старого один на один со смертью.
        Дородная красавица Саннгрид, жена Торина, словинка родом, выставила на стол громадный жбан с пивом и, кисло улыбаясь, вышла, оставив супруга в компании отца Целестина и Видгнира. Сигню тихонько уселась в углу, стараясь не привлекать к себе внимания - ведь и выгнать могут. Но все трое молча уткнулись в кружки, и гробовую тишину нарушали лишь шипение факелов на стенах да треск дров в каменном очаге. Было о чём подумать, и отец Целестин погрузился в раздумья, подкрепляя стремление мысли глотками тёмного ячменного напитка.
        Великий интерес у монаха, естественно, вызвали слова Хельги о неких «старых богах» и этом самом Эйре. Что ж, признаки единобожия налицо, что весьма радует, - значит, пока не всё пропало в деле обращения жителей Вадхейма в христианство. Впрочем, с этим можно и повременить, - как-никак, восемь лет ждали, и ещё немного времени ничего не решит. А вот миф о сотворении и разделении мира первыми богами довольно любопытен, хоть это наверняка и неправда, - каких только богопротивных глупостей язычники не придумают! Одни карлики-дверги чего стоят, - нет никаких иных разумных смертных, кроме людей! Ладно, с Божией помощью разберёмся. А вот Аталгард - штука занятная. Конечно, случилась та история не десять тысяч лет назад - легенда бы просто не сохранилась за столько веков, - а попозже, но чёткая связь с Атлантидой Платона тут явно есть. Хотя постойте… По свидетельствам грека, история с затонувшим островом случилась… э-э-э, ну да, верно, аж в 9612 году до пришествия Спасителя. Прибавим-ка ещё 850 лет и получим цифру, названную Хельги. Выходит, что они оба ошибаются? Или просто дата сотворения мира неточна?
Непонятно.
        Теперь надо вспомнить о «Севере», где следует искать сказочное «сокровище» или путь к той самой «Двери». Север большой, а никаких точных указаний старец не дал. Но если сравнить его слова со слышанными ранее сказками, то картина начинает вырисовываться. Отец Целестин как-то раз записал историю про то, как часть норманнских земель откололась от материка и боги увлекли её на север, ибо земля была осквернена каким-то чудищем и люди больше не могли жить в тех местах. Каков был тот монстр и что боги с ним сделали, оставалось неясным, но совершенно ясно то, что к «богу-великану» из рассказа Хельги он имеет непосредственное отношение. Там же, на этом куске суши, должна быть и крепость чудовища, прогневившего богов. Кстати, в саге не говорилось, какие именно боги учинили сей катаклизм, - точные имена не назывались. Ну и наконец, чуть ни во всех слышанных монахом сагах о северных землях говорилось про обиталище какой-то очень скверной и злой силы. И драконы там якобы водятся, и великаны, и прочая нечисть, данной силе подвластная.
        В общем, если отбросить всю языческую ересь и откровенную чертовщину, которой доверху наполнена эта история, можно получить следующее. Ну, во-первых, имеется подтверждение сочинениям великого (жаль, что язычник!) Платона - сведения прелюбопытные, но пользы от них столько же, сколько от жертвоприношений Одину. Кроме того, появились хоть какие-то упоминания о потомках атлантов, каковыми норманны себя почему-то считают, - явная чепуха!
        Отец Целестин подумал о том, что надо будет как-нибудь просветить Торина и его племянника насчёт того, что любой народ рождается и умирает и ни один не вечен. Ну и в придачу конунг и Видгнир явно убеждены в том, что сказанное Хельги есть непреложная истина, и начнут тратить избытки своей неуёмной жажды действия на поиски неизвестно чего. «Пойди туда, не знаю куда…» И ведь пойдут. Ох, не суждено мне пожить в старости спокойно!
        Ну а если прибавить ко всему ещё и странные таланты Видгнира, ночных призраков, кружащихся вокруг серого камня на лесной поляне, да и слова Хельги «Видгнир поможет», то становится понятно: тайн не убавилось, а, наоборот, прибыло.
        Словом, ясно то, что кругом туман…
        - Помолчали, и хватит! - Отец Целестин энергично пихнул Видгнира локтем в рёбра. - Излагай!
        - А чего тут рассказывать? - Наследник конунга на всякий случай отодвинулся подальше от монаха. - Знал я про всё уже давно.
        - Хельги, что ли, уже говорил с тобой? - спросил Торин, чья русая борода украсилась белоснежной пеной от долгого макания в кружку с пивом. От переживаний конунг вовсе позабыл об аккуратности.
        - Да ни при чём он тут! - отмахнулся Видгнир. - Мне другие сказали…
        Тут он опять замолчал, явно не настроенный говорить об источнике сведений. Отец Целестин разозлился не на шутку, но сумел-таки унять в себе почти непреодолимое желание дать Видгниру подзатыльник. Можно сказать, его судьба решается, а он манерничает!
        - Я жду, - прошипел монах и, взглянув на Торина, добавил: - И не я один. Ну?! Покайся, сын мой!
        - Да остынь ты! Ну лесные духи рассказали. И совсем они не вредные, врал всё годи…
        - Ты говори, говори. - У Торина аж челюсть отвисла от таких новостей.
        - Я с ними уже года четыре знаком, - запинаясь, начал Видгнир. - Ну пошёл в лес вечером, до темноты бродил, а у Зуба Фафнира лесные духи вдруг возьми да появись. Тела у них нет совсем - словно из тумана сделаны и видны только ночью. Я сначала только смотрел за ними, а потом духи меня нашли и позвали к себе. Сказали, что мы родичи…
        - Чего?! - рявкнул конунг. - Ты, часом, не болен?
        - Да погоди орать! - Монах автоматически плеснул в кружку Торина пива. - Пей лучше да слушай, что человек говорит. Ох, горе мне с вами! И дальше что? - Последний вопрос относился уже к Видгниру.
        Тот продолжил:
        - Только они не говорят, как мы. Они думают, а ты их мысли слышишь. Они мне много рассказывали. Что раньше у них тела были такие же, как и у нас, и наши народы вместе на этих землях жили. И о богах первых, и об Эйре, про которого Хельги говорил. Они сами всё видели и помнят. Сдаётся мне, что эти духи умереть, как люди, не могут.
        - Конечно, не могут! - усмехнулся отец Целестин. - Как может умереть уже мёртвый призрак?
        - Да живые они! - возмутился Видгнир. - Хоть и тела нет, а ведь говорят, и тепло от них идёт. У них даже наречие своё. Они на нём между собой разговаривают. А себя они называют как-то странно - айфар кажется. Слышал я, что в нашем роду кто-то из этого народа был. Давным-давно. Уже после того, как наш род пришёл сюда из Аталгарда, один из мужчин рода Элиндинга взял себе в жены женщину-айфар или из другого их рода.
        - Взять в жены привидение… Это же надо! - восхитился монах. - Как много иногда узнаёшь о людях из семейных преданий!
        - Да я же говорю, они тогда нормальные были, как все мы! - воскликнул Видгнир. - Только их тела, ну… - он пошевелил пальцами в воздухе, - ну распались со временем, что ли. Эти лесные духи постарше, чем скалы Вадхейм-фьорда. Они помнят и знают обо всём, что было на земле ещё до того, как древние боги разделили её и пришли Один и Иисус! Отец Целестин, ведь ты сам говорил, что твой Бог приходил в Мидгард всего восемьсот пятьдесят лет назад?
        - Ну знаешь ли! - вскипел монах. - Да я забыл из Священного Писания больше, чем ты когда-либо знал! Тебе что, надо объяснять, что Бог христиан был всегда и всегда пребудет? И что по Его воле возник этот мир и ты, кстати, тоже? И что Он послал Своего сына к нам, дабы спасти души таких язычников, как ты? Еретик несчастный!
        - Тише, тише! - хлопнул рукой по столу Торин. - Выходит, что твой, отец Целестин, Бог и есть Эйра Вечный.
        Эта вполне здравая и логичная мысль ввергла монаха во искушение немедленно предложить конунгу пройти обряд крещения, но таковое было отвергнуто за несвоевременностью. Хотя Торин безусловно прав.
        - Видгнир, а ты знаешь, что означают слова Хельга о том, что мировой змей ещё не сомкнул когти на Севере и на Западе? Какая Дверь должна закрыться? Куда она ведёт?
        - Торин поверил племяннику сразу и безоговорочно.
        - Лесные духи говорили, что на Севере обитал враг древних богов и всех народов Мидгарда и что потом землю, на которой он жил, разрушили Созидатели. Но мир изменился с тех пор, и остатки силы этого врага снова там появились - айфар чувствуют это. Там и дальше, в земле на Западе, должен быть какой-то проход в Утгард или в иное место, куда люди из Мидгарда не входили очень давно. Айфар говорили, что там и по сей день живут их родичи и карлики. И даже такие же люди, как мы, разве что в тех краях всё по-другому. Как - не знаю, но по-другому. Думается мне, там и пребывает часть Мидденгарда, про которую Хельги говорил. Да и айфар сказали, что это, наверное, так и есть. Они мне историю Хельги почти слово в слово рассказывали. Только айфар не ушли вместе с той землёй, а остались здесь. Не захотели уходить из родных мест. К ним даже иногда один из первых тех богов приходит, именем Эйреми. Последний раз три года назад приходил, летом. Я его не видел. Отец Целестин, помнишь, как ночью в июле тогда небо сияло?
        И тут монах вспомнил одно из странных событий июля 847 года, начавшееся с обычной вроде летней грозы. Ещё вечером с запада, от моря, стала надвигаться необычная туча - огромная, плотная масса серых, местами в разрывах подцвеченных розовым, облаков накатывалась удивительно быстро. В Вадхейме решили, что идёт сильный шторм, но, когда небо над фьордом полностью закрылось тугим клубящимся туманом, ни единый порыв ветра не пошевелил листья на деревьях, но все видели - наверху, в небесах, неистовствовала чудовищная буря. Облака плыли дальше, на восток, и, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, хлынул проливной дождь и сверкнули первые молнии. Грохотало ужасно, от молний ночь превратилась в день: разряды сыпали почти беспрерывно, но постепенно дождь ослабевал. Было далеко за полночь, когда отец Целестин выглянул за дверь, - такая затяжная гроза необычна в Норвегии. Его взгляд привлекло нечто непонятное далеко в горах на северо-востоке, там, где гора Хартайген: среди блистающих молний глаз ясно различал поднимающийся от земли столб белого пламени, разгоравшийся всё ярче и ярче. Вскоре
переливающийся вдали огненный ствол вырос настолько, что упёрся в тучи, отчего те внезапно стали мертвенно-бледными.
        И вдруг ударило так, что перепуганному явленным зрелищем святому отцу показалось, будто раскололось небо: разрывающий уши рев пришёл от гор, возрастая подобно катящейся на берег огромной яростной волне, - казалось, дрогнула сама земля. Монах шептал молитвы, обращённые, естественно, ко всем святым, дабы те изгнали разбушевавшихся, вопящих бесов, но они явно пренебрегали своими обязанностями, и в небе над горами по-прежнему творилось буйство стихий, не подвластных никому. И тут, достигнув предельной силы и злобы, торжествующий рёв бесов стал угасать, цвет неба сменился с белого на жёлтый, потом на солнечно-оранжевый, и отец Целестин был готов поклясться, что увидел в исчезающем мерцании призрачный силуэт взмывающего в небо всадника. Видение было кратким, мимолётным, но ведь было! Гроза же продолжалась до утра.
        С утра пораньше из капища явился годи и, преисполнившись религиозного пыла, стал нараспев дурным голосом выкрикивать на редкость неудачно сложенные языческие вирши про бога Одина, посетившего минувшей ночью Вадхейм, и валькирий его, кои валькирии носились по небу и метали молнии. От жреца сильно пахло, и запах сей был знаком отцу Целестину не понаслышке… Не одобрявший сказки про толстых голых тёток, летающих по воздуху (это же надо такое безобразие придумать!), монах и слушать его не стал, а сам на всякий случай записал про ночную историю в свою хронику и отслужил для собственного успокоения мессу в честь избавления Вадхейма от диавольского наваждения. Мысли о том, что все святые к сему избавлению явно непричастны, у него не возникало.
        И вот теперь выясняется, что приходил тогда в скандинавские горы какой-то Эйреми из рода древних богов, что постарше Одина. Так мало того, ещё и отрицать этот упрямый факт никак нельзя - ведь ясно же был виден всадник на огромном коне! Вот и уверуешь после такого в языческих богов, отец Целестин!
        - Они тебе сами про этого бога сказали? - слабым голосом спросил у Видгнира монах и единым духом выпил то, что ещё оставалось в его кружке. Голова шла кругом от таких кошмаров. Ну кто меня из Константинополя, спрашивается, гнал? Жил бы себе тихо и не думал бы о том, что в девятом веке от Рождества Христова ещё могут твориться такие страсти.
        - Сами, - кивнул Видгнир. - Он к ним редко приходит, по нашим понятиям. А этим айфар, считай, без разницы сотня лет или десять сотен, - они-то бессмертные.
        - Так они что, с тобой на людском языке говорили?
        - Ага. Они его хорошо знают. Айфар иногда ходят днём тут, в Вадхейме, только мы их не видим.
        Отец Целестин после этих слов тихо ругнулся и подозрительно оглядел горницу, словно ожидая увидеть с десяток призраков, сидящих свесив ноги на потолочных балках. Добрые они там или злые, но кто их знает, ещё запустят чем-нибудь… Вон, все стены оружием увешаны.
        - А поговорить с ними можно? Узнать, где та Дверь в Мидденгард, про которую Хельги говорил? - Торин задал самый насущный вопрос. - И про штуку эту спросить, что нам отыскать надо?
        - Не знаю. Я их давно не видел. С тех пор как… - Видгнир выразительно посмотрел на отца Целестина, мигом принявшего образ воплощённой невинности. - Ну, в общем, уже год, считай, я к Зубу Фафнира не ходил, да и айфар просили чужим про них не говорить.
        - Ну я-то, как-никак, тебе не чужой, - прервал его Торин. - Да и отец Целестин во всём этом тоже интерес имеет. Так что, Видгнир, ступай-ка ты к камню да спроси лесных духов, можем ли мы к ним прийти. Этой же ночью ступай. Остальное потом решать будем.
        Монах хотел было запротестовать. Ну, во-первых, интерес у него ко всему происходящему исключительно естествоиспытательский, и, во-вторых, он считал, что нечего связываться с силами не от мира сего. Но почему-то святой отец сдержался. Увидим, что там эти айфар наговорят: может, ещё и не придётся никуда уезжать из Вадхейма.
        Он подлил себе пива и краем глаза покосился на сидевшую в тени Сигню. Та за весь разговор и слова не проронила, но слушала внимательно - эвон как глаза горят. Надо будет сегодня ей почитать что-нибудь из Евангелий, дабы отвадить от языческих искушений. Мала она ещё и в вере не вельми стойка. Правда, девица добропорядочная, насколько это возможно для норманнки.
        Тут полог отодвинулся, и вошла Саннгрид, за ней следовали две дочери Торина, одну из которых он уже хотел отдать весной замуж.
        - Хельги умер, - коротко, грудным глубоким голосом сообщила жена конунга. - Я послала за годи, надо тризну готовить, Торин.
        - Пойдём, Сигню. - Отец Целестин поднялся и набросил плащ. У него не было никакого желания участвовать в языческой тризне и тем более - встречаться со жрецом, с которым у монаха были постоянные разногласия идеологического характера. - Торин, если я понадоблюсь, то я дома весь день. И скажи своим рабам, чтобы дров принесли, у меня совсем мало осталось, а в доме холодно.
        Конунг и Видгнир проводили отца Целестина до двери, и слуга Господен, щурясь от сияющего на солнце снега, направился вниз по склону холма.
        Теперь он уж и не знал, во что верить. Фантастические легенды становились реальностью.
        За всеми утренними событиями отец Целестин едва не позабыл, что сегодня всё-таки Рождество. Придя к себе, он дождался, пока Сигню, добровольно принявшая на себя обязанности по уходу за старым холостяком, приготовит какую-никакую еду, и, подкрепившись, отслужил праздничную мессу, стараясь забыть обо всём услышанном в доме конунга. Хрустальным ручьём лились латинские перепевы, курился ладан, заполняя небольшое помещение сладким голубым дымом, Сигню тонким красивым голосом подхватывала псалмы Давидовы и читала строки из Евангелия от Матфея. Огромная, толстая Библия, которая, как явствовало из надписи на титульном листе, была переписана монахами со святой горы Афон, лежала на специально сделанной Видгниром стойке перед импровизированным алтарём, и отец Целестин с головой ушёл в сладостные воспоминания о своей молодости. Где ты, Италия? Кто сейчас занимает место аббата в обители св. Элеутерия? Как восхитительны были времена, когда над озером Браччано разносился гул медного колокола и святая братия собиралась к заутрене в монастырской церкви. Горячее средиземноморское солнце, холмы с виноградными
лозами, красное вино и нежная баранина на ужин… И никаких тебе бородатых хамов-норманнов с их дурацкими сказками!
        Оставшуюся часть дня отец Целестин и Сигню-Мария провели за чтением преинтереснейших сочинений блаженного Августина, книга с духовными текстами коего оказалась среди рукописей, привезённых Нармундом из похода в Британию. Уже вечером монах отпустил Сигню домой и решил пораньше лечь спать, будучи уверенным, что сделал сегодня для спасения своей души более чем достаточно. Он стянул рясу (как и встарь белую, из льняной ткани), оставшись в одной рубашке, - натоплено было жарко. Посмотревшись в серебряное блюдо, иногда служившее зеркалом, отец Целестин с неудовольствием отметил у себя появление четвёртого уже подбородка. Что ж, склонность к полноте у него была всегда. Вытащив малюсенький, словно игрушечный, но очень острый кинжал, используемый в качестве бритвы, монах привёл себя в порядок, подумав, что надо бы завтра попросить Видгнира как следует выбрить на макушке тонзуру… Стоп. Видгнир.
        Иисусе! Он же должен сегодня вечером сходить туда, в лес. К этим айфар, или как их там. Ох, спаси и сохрани нас всех, Господи! Что за силы живут в лесах Норвегии?
        Глубокой ночью, когда отец Целестин крепко спал, двое людей, в руке одного из которых горел факел, подошли к двери его домика и вошли внутрь, сразу же запалив лучину.
        - Разбуди сам, - сказал Видгнир Торину, помня утреннюю оплеуху: что и говорить, рука у святого отца тяжёлая, но конунгу удалось растормошить его без каких-либо последствий для своего здоровья.
        - Спаси нас, Господи, от ярости норманнов!! - возопил отец Целестин, всплывая из-под мехового одеяла аки кит из волн морских. - Ни днём ни ночью мне от вас покоя нет! Ну, кому на этот раз приспичило уйти в мир иной с моей помощью?!
        - Не о том речь. Видгнир сказал, что нас зовут. Одевайся, мы идём к Зубу Фафнира.
        Монаха как пружиной подбросило.
        Темны зимние ночи на севере. Тусклый свет одинокого факела разгонял тьму лишь на несколько шагов, на покрытых снегом елях плясали тени, а где-то в самых глубинах чащи скрипели старые деревья. Луна скрылась за скалами, окружавшими фьорд, только звёздная сеть горела в чёрных небесах. При чистом небе всегда сильно подмораживает, и ещё на полпути отец Целестин совершенно продрог. В отдалении раздался волчий вой - вначале в один голос, а потом прибавилось ещё несколько.
«Да, ночка что надо. А если вспомнить, куда мы идём, - думал монах, - то для полного удовольствия ещё только ведьм да валькирий с великанами недостаёт. Не нравится мне всё это, клянусь спасением души!»
        Как оказалось, Видгнир отправился в лес почти сразу после того, как окончательно стемнело. Бродил долго, так как лесные духи айфар не появлялись, и только после восхода луны он сумел увидеть на знакомой уже поляне золотой туман и знакомые силуэты. В чём состояла беседа, он не изволил рассказать, но час назад Видгнир ворвался в дом конунга, где вовсю шумела тризна по Хельги. Торин, выслушав племянника, мгновенно протрезвел, насколько это (учитывая количество выпитого) было возможно, и они уже вдвоём отправились за отцом Целестином.
        Ни оба норманна, ни монах не заметили, что по их следу идёт некто закутанный по самые глаза в шубу.
        Прогалина с гранитным камнем в центре находилась в неглубокой, но скрытой от глаз ложбине меж двух холмов, поросших соснами и столетними, высоченными елями. Видгнир ориентировался в лесу прекрасно, но идти мешал очень глубокий снег, и, в придачу ко всем неприятностям, в сапоги отца Целестина набилось его более чем достаточно. Монах, конечно, видел, как ходят на лыжах зимой охотники, но сам на них никогда не вставал, а сейчас жалел, что ни разу не пробовал освоить эти две доски - очень пригодились бы. Но, в который раз продравшись через очередные кусты, он увидел, что лес расступился, и в лицо ударила волна тепла. Поляна словно была накрыта золотистым прозрачным куполом. Нет, это был не туман: стало ясно, что свет не существует сам по себе, он просто являлся ореолом, своего рода нимбом, окружавшим лесных духов, и рождён был именно ими.
        - Идём же, отец Целестин, - благоговейным шёпотом произнёс Видгнир и потянул монаха за плащ.
        Тот решился и несмело шагнул внутрь купола, словно опасаясь о него обжечься. Торин, что-то рыкнув в бороду, кинулся за ними, как ныряльщик в холодную воду, - это где ж видано, чтоб толстяк-ромей шёл впереди конунга Вадхейма!
        Первое, чему поразился отец Целестин, так это отсутствию снега. Под ногами была земля. Сухая, с пожухлой прошлогодней травой, но земля. И даже сквозь кожаные на меховой подкладке сапоги он чувствовал, что эта земля тёплая. По телу замёрзшего монаха разлилось блаженное, восхитительное тепло, словно и не январская ночь стояла над Норвегией. Он с изумлением отметил, что может явственно различить все детали одежды Видгнира и Торина, - свет был достаточно сильным, как в сумерки летом, когда солнце ещё не скрылось в океане. Возвышавшийся на два человеческих роста тёмно-красный гранитный камень отчего-то превратился в сказочный по красоте кристалл - по нему, оставляя извилистый огненный след, проскакивали синие и белые искры, змеились тоненькие струйки пламени, - казалось, он стал прозрачным ульем, в котором живут тысячи светляков. От такого зрелища у отца Целестина зарябило в глазах. В этот момент в его сознании зазвучал голос, говоривший на языке норманнов. Негромкий, уверенный и спокойный голос, принадлежащий молодому мужчине. Слух не работал - звуки воспринимались всем существом человека, наверно его
душой…
        - Я приветствую тебя, слуга Вечного Бога, и тебя, Торин, король людей, и тебя, Видгнир. Один из вас знает, что страшиться нас не надобно, и я прошу следовать его примеру. Моё имя на вашем языке произносят так: Гладсхейм. Можете называть меня именно так. Что вы хотели спросить у нас?
        Отец Целестин осторожно, словно боясь чего-то, поднял глаза и увидел перед собой человека. И всё бы в нём было ничего, если бы не… не… ну прозрачный он был, попросту говоря. Если же отвлечься от этого неприятного обстоятельства, то можно сказать, что ростом он превосходил каждого из троих людей, даже отца Целестина, хотя монах был среди них самым длинным. Чёрные, наверно, волосы до плеч схвачены таким же призрачным ремешком, одежда белая, длинная, перетянута явно золотым, великолепной ковки, поясом. Непонятным оставалось то, как же и золото, что не старится со временем, эти духи сумели сделать таким же, как и они сами. Лицом Гладсхейм был молод - больше двадцати пяти лет и не дашь, а вот глаза… Будто бы две ярко-синие звезды поселились в их глубине и посылали оттуда свои лучи, словно два лепестка южного, насыщенного цветом неба явились потерявшему дар речи монаху.
        Нет, существо с такими глазами не может быть плохим или злым. Сатанинских козней здесь бояться не нужно.
        - Ты хочешь спросить, почему и золото бесплотно на поясе моём? - усмехнулся голос.
        - Нам позволено принимать любые формы и надевать любые одежды. В нас сохранился этот изначальный дар - считай, что пояс мой тебе просто кажется, если тебе так легче.
        Эге, они ещё и мысли читают. Надо держать ухо востро!
        - Нет, мысли твои, человек, от меня сокрыты. Ведь ты об этом подумал? Я лишь видел, как ты смотрел на меня. Я слышу тебя, только если ты хочешь обратиться ко мне. А ты этого хочешь. Говори же, что тебе нужно узнать?
        И, запинаясь, отец Целестин задал терзавший его уже давно вопрос:
        - Кто ты? Кто вы все? - За спиной того, кто назвался Гладсхеймом, стояли ещё несколько мужчин и женщин, похожих на него и столь же прекрасных…
        - Мы - Первые, - последовал ответ. - Мы жили на землях сих всегда и будем жить всегда до того дня, когда боги изменят мир.
        - До Рагнарёка? - вопросил Торин, преодолев оцепенение.
        - Вы зовёте это Рагнарёком, иные народы - по-другому.
        - Сколько же вам лет? - осведомился отец Целестин и тут сообразил, что вопрос был по меньшей мере глуп. Но ему ответили:
        - А как ты думаешь, сколько лет земле, по которой ты ходишь? Нам не намного меньше. По счёту людей - больше четырнадцати тысяч, но мы считаем время иначе.
        От услышанного у монаха перехватило дух. Уж лучше бы лесные духи по-прежнему говорили загадками, не называя точных дат, - спокойнее было бы!
        - Ты говоришь, боги изменят мир. Но ведь они уже делали это. Где сейчас наши и ваши соплеменники? Куда ушли они? Как их отыскать? - Торин не любил бесед на отвлечённые темы, он жил сегодняшним днём и жаждал действия.
        - Верно, - рек Гладсхейм. - Мир преображался не единожды. Впервые - ещё до того, как появился наш народ и поднялось солнце. Затем ещё трижды, и это уже на нашей памяти: когда была война с Потерявшим Имя - о нём вам не нужно знать много, то был великий дух, павший в гордыне своей и злобе; второй раз, когда остров людей был низвергнут в пучины по воле Эйра; и в третий раз, когда Эйра разделил Мир Единый на два мира и землю пограничную, оставив единственные Врата меж нимы. Все, о ком ты хочешь знать, там.
        - Где эти Врата?
        - На западе. Как найти их - то мне неведомо. Отправляйтесь в земли за великим океаном и, коли хотите успеть, поспешите.
        - Знаешь ли ты о той вещи, что способна открыть путь между мирами?
        - Она существует, но что она и как выглядит - не знаю. Слышал, что сия драгоценность где-то близ Двери, но с той или иной стороны её - неизвестно. Еще знаю, что владел ею твой, конунг, предок, приведший свой народ в Мидденгард после второго изменения мира, посему вещь эта - твоя. Ищи.
        - Как? Скажите хотя бы, где находится Дверь?
        Гладсхейм ненадолго задумался, затем молвил:
        - Думается мне, это в лесах близ восточного взморья той земли за океаном. Один рек нам, что есть там гранитная скала огромной величины, её и найдите. Далее же Видгнир подскажет тебе, ибо в нём кровь древнего народа говорит сильнее, чем в тебе, конунг.
        - Кто-о-о говорил вам о скале? - вытаращил глаза отец Целестин, надеясь, что всё-таки ослышался.
        - Один. Так здесь называют этого духа. Случается, он приходит и к нам. Он не склонен ко злу и много странствует.

«Господи, укрепи меня!» - подумал отец Целестин. После такого сообщения он не удивился бы, узнав, что, допустим, вечор в гости к айфар забрёл архангел Гавриил и пива испил - так, по-дружески.
        - Расскажите о себе хоть что-нибудь! - взмолился монах: знакомое чувство предвкушения новых, необыкновенных знаний вновь завладело им.
        - Вы узнали всё, что хотели. Теперь уходите, - холодно погасил разгоревшееся было любопытство святого отца Гладсхейм. - И не забудьте о девушке, что прячется за стволом старой берёзы. Она совсем замёрзла, войти же в круг не решается. Прощайте!
        Мгновенно отца Целестина окутали холод и темнота. Духи лесные исчезли, а с ними пропали свет и тепло, словно и не было их здесь вовсе.
        Торин попытался высечь искры, чтобы снова зажечь факел, сопровождая сие выражениями, которых монахам ордена святого Бенедикта не то что знать - слушать было не положено, но отец Целестин только рукой махнул. Видгнир, видевший в темноте как кошка, кинулся к берёзе в дальнем конце поляны и вытащил из-за ствола упирающуюся и дрожащую от холода Сигню-Марию.
        - Что ты здесь делаешь? - гневно кричал Видгнир. - Подслушиваешь, да? - Он занёс руку, но не для удара, а так, для вида, засмеялся и потащил Сигню к зажёгшему наконец факел Торину.
        - Вот. Она подслушивала! - наябедничал Видгнир, хотя и так всё было ясно. Шапка на Сигню сбилась набок, высвободив длинные тёмные волосы. Девушка действительно сильно замёрзла и к тому же была несколько напугана увиденным, но старалась держаться твёрдо.
        - Да, подслушивала! - выкрикнула она, откинув с лица волосы. - Я давно знала, куда Видгнир по ночам ходит, только показаться этим… - она покосилась на едва заметный во тьме камень, - не хотела.
        - Ну что ж теперь ругать её, - вздохнул отец Целестин. - Пойдём домой, дщерь неразумная, не то и вовсе заледенеешь.
        И они отправились восвояси через казавшийся теперь ещё более тёмным и холодным зимний лес.
        С младенчества воспитанный на христианских догмах, отец Целестин буквально разрывался надвое: бесспорно, Бог - Бог с большой буквы, тот самый, что дал скрижали Моисею и послал на землю Своего сына во искупление грехов людских - этот Бог есть! Но откуда те странные и могучие силы, правящие миром? Оказывается, прямо здесь в лесу можно запросто повстречать Одина или прекрасного и грозного духа, взмывающего в небеса на белом коне, - жаль, не догадался спросить у айфар про него подробнее. Хотя они всё одно бы не ответили…
        Торин в мечтах уже шёл в великий поход на запад, на поиски волшебной Двери богов. Найти бы её, и тогда… Что будет тогда, он не знал, но чувствовал: произойдёт нечто важное.
        Видгнир, как обычно, держался спокойно, ничем не выдавая своих переживаний, а Сигню, поддерживаемая им под руку, перебираясь через буреломы и сугробы, угрюмо молчала в предвкушении воспитательной и душеспасительной беседы с отцом Целестином.
        Ночь постепенно уходила на запад. С глухим шорохом падал с огромных еловых лап наметённый на них снег, нарушая плотную тишину предутреннего леса. Наконец откуда-то справа чуть потянуло дымком. Преодолев последний подъём, Торин саданул кулаком по воротам ограды, и все четверо разошлись по домам досыпать остаток ночи. Торин только пробурчал монаху: «Обо всём поговорим после. Тогда и будем всё решать».
        Хотя сказать «Все разошлись по домам» было бы неправильно. Монах словно стальным обручем сдавил руку Сигню-Марии, и как та не отнекивалась и не упиралась, привёл к себе. Затем последовала длительная, однако же не очень пылкая проповедь, смысл коей заключался в том, что всё виденное - бесовское наваждение и что ей, как истинной христианке, не следует внимать россказням обо всяких там «древних богах»; что лукавый дух нарочно вводит в искушение неопытные души, пытаясь погубить их, ну и так далее.
        Между прочим, говоря всё это и потрясая для наглядности то крестом, то Евангелием, отец Целестин впервые в жизни сам себе не верил. Сигню же сидела отрешённо глядя куда-то в угол, пропуская мимо ушей низвергавшийся на неё поток красноречия, - пускай себе заливается…
        Наконец отец Целестин отвёл душу, эффектно завершив свою лекцию цитатой из Евангелия, повествующей о том, что не следует говорить лишнего, уподобляясь язычникам. Собственно, так и получилось: «в многословии своём» монах «услышан не был» [Матфей, 6, 7. (Дословно: «А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны».)] , ибо узрел, что его возлюбленная духовная дочь невозмутимо уснула в уголке и все старания пропали даром. Богомерзко высказавшись вполголоса, отец Целестин задул свечи и, не вспомнив даже о вечерней молитве, рухнул, уподобясь мешку с сеном, на своё ложе, решив отложить все проблемы на другой день. Он мгновенно провалился в сон, в самый последний момент успев подумать о том, что забыл поужинать…
        Глава 4
        БЕЛАЯ ГРОЗА
        Но ни на следующий день, ни через два, ни через неделю так ничего решено и не было. Торин ходил мрачный, как февральское небо, а отца Целестина попросту избегал
        - назойливые вопросы монаха вроде: «Так куда нам плыть? Так будем это искать?» - конунгу несказанно надоели, а где-то в начале февраля на совете у конунга (куда отец Целестин пробился едва не силой) на вопросы Нармунда и других воевод: «Куда пойдём летом - скоро лед начнёт сходить?» - только потёр бороду, махнул рукой да как-то невнятно прогудел, что «там, мол, видно будет» и «я ещё подумаю».
        Отец Целестин уловил быстрый взгляд Видгнира, брошенный на дядю, и ответный взгляд Торина. Так. Ясно. Похоже, они решились. Только вот на что? И почему о своём решении не сообщили монаху? Ходят оба словно пива в рот набравши! А отец Целестин, как-никак, непосредственный участник и свидетель всех наистраннейших событий, происшедших за последние дни. Ну да иначе как безумством, возможно, предстоящий поход не назовёшь. Видгнир тоже хорош! Уж он-то мог бы посвятить монаха в его с Торином планы - в столь необычном деле без помощи священника совсем никуда!
        Но оба норманна упорно не желали ничего сообщать святому отцу, а отчего - совершенно непонятно. Отец Целестин только сокрушённо вздыхал да сверлил взглядом изредка заходившего в гости Видгнира, но тот уклонялся от любых вопросов и лишь шепнул однажды, что всё будет окончательно решено в марте, когда сойдёт лед. Монах же пока изнывал от скуки и сколь мог усердствовал в наставлении на путь истинный Сигню-Марии, стараясь делом доказать, что невежественную норманнскую деву вполне возможно превратить в образцовую христианку. Кто другой сбежал бы, не выдержав его заумных нравоучений и постоянных епитимий (порой отец Целестин прикидывал, сможет ли он сам выдержать эдакую епитимью…), а если учесть всю работу по дому, которую выполняла хрупкая девушка, то Марию-Сигню можно было бы смело причислить если не к лику ангелов, то точно к великомученицам.
        А Вадхейм жил своей обычной жизнью. Разнообразным и полным развлечений бытие норманнов зимой не назовёшь - холодно, снег кругом, силу молодецкую девать некуда, а обучение мальчишек, охоту, починку оружия и рыболовных сетей да прочие необходимые, но нудные работы полезным времяпрепровождением для викингов уж никак не назовёшь. Мужчины с нетерпением ждали лета, ждали богатых франкских и германских городов, ждали настоящего дела. Велись бесконечные споры и пересуды - куда на этот раз направит свои дракары Торин, а некоторые дружинники с надеждой посматривали в сторону чинно прогуливавшегося отца Целестина. Даст Один - так и в Багдад отправимся! Разговоры про путешествие на Восток велись уже не первый год, и большинство надежд возлагалось именно на монаха - сам ведь южанин, да и, сказывают, бывал в тех местах. Но отец Целестин бродил мрачный, будто грозовая туча, и сердитое выражение его лица могло насмерть перепугать самого дикого германца из Мюрквида. Норманны же продолжали яростно спорить, гадая, куда же дракары Торина из Вадхейма направятся грядущим летом.
        От скуки монах даже пару раз заглянул в капище - пофилософствовать с годи, но их принципиальные расхождения во взглядах на мир, а особо личная неприязнь друг к другу до добра не довели. Схоластический спор в один прекрасный момент закончился тем, что оба святых отца попросту передрались - у жреца был выдран клок бороды, а отец Целестин удостоился великолепного синяка под глазом: кулак у ведуна был не из слабых. Посмотрев дома на своё отражение в серебряном блюде, отец Целестин с неудовольствием отметил, что глазница приобрела цвет, все оттенки которого могут передать только константинопольские живописцы. И нечего было с этим дураком связываться - в аду его всё одно припекут черти к сковородке. Вот там мерзкий язычник ответит и за этот синяк тоже!
        Ну не жизнь, а одно расстройство!
        Беда свалилась на Вадхейм, как обычно, неожиданно, и погибло бы поселение норманнов в Вадхейм-фьорде со всеми его обитателями, если бы не… Впрочем, обо всём по порядку, как, собственно, и было записано в хронике у отца Целестина.
        Во-первых, ни для кого не было секретом, что, имея столь сильную дружину, пять кораблей, да ещё учитывая то обстоятельство, что и храбростью и умом Торин намного превосходил своих противников, в Вадхейме за долгие годы его правления накопилось немало разных ценностей и диковин, что весьма привлекало разного рода любителей поживиться за чужой счет. Во-вторых, у данов было много причин не любить дружину Торина, которая доставляла прибрежным ленам датским множество неприятностей, чиня разбои и грабежи. Впрочем, было тому объяснение. Отец Целестин однажды выведал у конунга историю его семьи - отца и братьев. Оказывается, у Торина было два брата. Один из них - Харальд, отец Видгнира, как уже было известно святому отцу, погиб во Фрисландии, а второй брат, единокровный, но от другой матери (Хлодвиг, отец Торина, женился вторично после смерти первой супруги), был захвачен данами из Скёльдунгов вместе с частью дружины и предан смерти, по счастью не позорной: отцу Целестину был известен сей вид казни, почитавшейся северянами, - именовался он
«кровавым орлом». Монах видал однажды, ещё плавая с ярлом Эльгаром, как это делается, и тогда, при виде эдакой жути, понял, что кое в чём норманны превзошли даже палачей императора Нерона - великих искусников в своём ремесле. На спине убиваемого норманны делали мечом или кинжалом два надреза вдоль хребта, так, что ломались рёбра. Потом же грудную клетку раскрывали и вытягивали наружу лёгкие ещё живого человека, и создавалось впечатление, что у него выросли невиданные жуткие крылья. Несколько погодя вырывалось сердце, и лишь после этого наступала смерть.
        Прослышав о гибели кровного родича, Торин начал мстить. Прибрежные посёлки и городки, принадлежащие Скёльдунговым ленам, нещадно выжигались, а их население либо истреблялось, либо угонялось в рабство; их корабли вадхеймская дружина грабила и топила, не щадя никого и ничего, а кончилось всё тем, что позапрошлым летом вадхеймцы держали почти трёхмесячную осаду укреплённого поселения Скёльдунгов, но, к сожалению, взять его не смогли, однако все окрестности после ухода норвежцев к себе, на север, очень напоминали выжженную пустыню, какую обычно оставляли за собой орды Аттилы, называемого норманнами и германцами Этцелем.
        Торин предполагал, что рано или поздно датчанам надоест терпеть почитай беспрерывные разорения от хёрдманов Вадхейма и всё это кончится тем, что однажды они попытаются стереть с лица земли и морей человека, причинившего бедствий больше, чем все завоевания Каролингов.
        Так, собственно, и произошло…
        Почему они выбрали для нападения на Вадхейм именно раннюю весну, а не лето, когда дружина уходила в викинг, непонятно, но, видимо, даны решили отомстить сразу и за всё, желая расправиться с буйными норвежцами прямо в их землях. И другие северяне тогда запомнят, что безнаказанно жечь и разорять вотчины потомков Готфрида, Скёльдунгов, Ильвингов и Аудлингов не позволено никому! Зная, что так просто Вадхейм не возьмёшь (дружина Торина была ой как сильна), датчане на пятнадцати кораблях пристали к берегам возле устья Вадхейм-фьорда - восемь дракаров севернее и семь южнее, - после чего стало очевидно, что численное преимущество явно не на стороне норманнов, приютивших отца Целестина. Сам фьорд был недлинным - около трёх лиг, и посему обойти поселение по суше и полностью окружить его можно было (считая путь от океанского берега) всего за сутки.
        Восемнадцатое и девятнадцатое марта 851 года вошли в историю Вадхейма как самые страшные и невероятные дни.
        Первый отряд датчан появился утром восемнадцатого, с юга. Несколько мужчин, ушедших рано утром на охоту, успели добраться до поселения и рассказать Торину о нескольких сотнях вооружённых людей под знаменами Скёльдунгов и других знатных датских родов, пробирающихся к Вадхейму через леса. Ворота были немедленно закрыты, всё мужское население взялось за оружие, и вот к полудню из густого хвойного леса появились отряды врага и остановились у ограды поселения. Спустя несколько часов с севера подошёл ещё один отряд такой же численности, и Торин понял, что Вадхейму конец. Вожди данов собрались к востоку от холма, где стоял Вадхейм, - там красовались их многоцветные флаги, доносились победные возгласы и ржание небольших косматых лошадок. Остальное войско числом до семи сотен полностью окружило поселение, а некоторые отряды поначалу даже решились пробиться к гавани Вадхейма и дракарам Торина, но несколько десятков воинов под водительством Нармунда преградили путь в селение.
        По той причине, что городьба поселения входила в воду, покрытую ныне льдом, шагов на сорок от правого и левого берегов фьорда, два отряда датчан пробрались вдоль частокола к проёму, в который обычно входили дракары Торина, и, видя, что широкое неогороженное пространство охраняют не больше трёх десятков вадхеймских дружинников, ломанулись очертя голову прямо на их копья, надеясь задавить числом. Умница Нармунд не зря заслужил доверие своего конунга: приказав своим отступить по льду и впустить датчан внутрь ограждения, он выждал, когда десятки воинов датских под знаменем с изображением поднявшегося на дыбы льва выйдут на лёд, преследуя
«бегущих» хёрдманов Торина, а затем пустил в дело две маленькие рати, незаметно державшиеся у самого прохода, ведущего в гавань. Оба вадхеймских отряда, ударив вдоль городьбы, соединились в единый кулак, закрывший собой свободное от частокола пространство, а с берегов фьорда по датскому строю хлестнул дождь самострельных и лучных стрел. Пришлецы оказались в клещах - прорваться обратно за ограду они уже не могли, ибо вадхеймцы, выстроив хёрд, неодолимой стеной встали на пути к отступлению, но и вперёд двигаться тоже стало невозможно. А после того как Нармунд и его сыновья во главе отборного отряда воинов, прикрываемых со всех сторон рядами лучников, ударили по уже смешавшемуся из-за непрерывного обстрела строю датчан, стало ясно, что все захватчики, решившиеся с налёту взять посёлок столь малыми силами, обречены. С лязгом столкнулись круглые щиты, даны медленно отступали, огрызаясь короткими выпадами, но в этот момент хёрд, закрывший собой выход из посёлка, тоже двинулся на них. Вскипела короткая, но кровопролитная схватка, звон мечей с новой силой наполнил холодный утренний воздух. Датчанам пришлось
драться в полном окружении, и, поняв, что гибель теперь неизбежна, отбивались они отчаянно, с яростью бьёрсерков…
        Маленькая и быстрая победа пусть и не принесла особого перевеса в силах, но всё-таки это была победа!
        Вадхейм гудел как пчелиный улей. Отец Целестин, в панике бегавший по посёлку, мог наблюдать, как любая женщина, старик или подросток с суровыми лицами шли к ограде. Почитай у каждого на боку висел меч, женщины да девицы в руках держали небольшие самострелы. Отдавали быстрые, чёткие приказы бывалые воины - никакого беспорядка не наблюдалось, была лишь яростная решимость отстоять родной посёлок да уверенность, что если и не быть победе, то смерть в бою - достойный удел. А бой предстоял страшный. По подсчетам Торина, под стенами Вадхейма стояло свыше семидесяти десятков данов, и для каждого война была хлебом и жизнью. Судя по всему, намерения у их вождей были самые серьёзные… И это против двухсот дружинников Торина, если не считать женщин и стариков.
        Конунг прекрасно понимал, что отбиться почти невозможно. Стены у посёлка не крепостные - деревянные колья, вбитые в землю; ворота не железные, а против этакой силищи без помощи Одина не выстоять. Будем драться до конца, до последнего человека. Только вот что нужно пришлецам датским? Зачем они явились в Вадхейм? Пока ни послов, ни условий - ничего. Просто встали лагерем у ограды, ибо одолеть с наскоку и овладеть посёлком сразу не вышло, да и долгой осады у них не получится - ранняя весна, припасов много с собой небось не взяли. Значит, будут штурмовать. И произойдёт это очень скоро.
        Часа через четыре после полудня из датского лагеря на маленькой гнедой лошади выехал человек в красивой посеребрённой кольчуге и со знаменем с изображением льва. Подъехав вплотную к воротам, он несколько раз протрубил в рожок, висевший на груди, и прокричал:
        - Бьёрн Скёльдунг вызывает на переговоры Торина из Вадхейма! Я пришёл говорить, не стреляйте! - На всадника со стен были нацелены десятки луков и самострелов.
        Торин поднялся на стену. Русые с сединой волосы вьются по ветру, лицо каменное, клёпки на кожаной куртке сверкают на весеннем солнце, на боку короткий и широкий меч, - вождь-воитель. Видгнир, с горящими глазами, позади, рука эфес меча сжимает, Нармунд рядом, всегда готов своею грудью конунга от стрелы врага прикрыть. Отец Целестин тут же. Боязно монаху, но всё-таки положение обязывает, да и чего бояться пока одинокого всадника?
        - Ну я Торин! - звучно пробасил конунг. - Чего тебе нужно, Бьёрн?
        Датчанин смерил конунга пристальным и, как показалось, чуть насмешливым взглядом, явно осознавая своё превосходство, и провозгласил:
        - Ежели ты и есть Торин из Вадхейма - разбойник и грабитель, - то трепещи! Ибо я, Бьёрн Скёльдунг, пришёл потребовать по праву возмещения урона, чинимого твоею дружиной прошлыми годами, и дабы обезопасить земли датские от твоих набегов впредь! Коли проявишь ты благоразумие и согласен будешь на условия наши, то обещаю я жизнь всем, кто сложит оружие и покорится власти конунга Скёльдунга, ибо отныне он будет повелевать вами. Требуем мы также виру за потери наши от набегов дружины твоей, Торин: золотом, сколько возьмём, да двумя сотнями рабов, да ещё отдашь ты нам две своих ладьи. И клятву принесёшь, что впредь дружину твою с датских берегов не увидят более, а если и увидят, то только под стягами Скёльдунгов. Иначе же и Вадхейм, и воины, и все жители его познают тяжесть гнева и меча датчан!
        Во время всей этой напыщенной речи Торин стоял спокойно, словно не слыша того, что говорил Бьёрн, а только злобно порыкивал что-то для прочих неразборчивое. И так было понятно, что для гордого норманнского конунга условия, выставленные данами, неприемлемы, но так же ясно можно было понять, что за спиной Торина стоят семьсот человек, из коих по-настоящему могут защитить себя в предстоящем бою лишь мужчины-викинги.
        Ну нет! Мы ещё посмотрим, чья возьмет!
        В ответ на слова Бьёрна Торин разразился таким градом проклятий и самой чёрной брани, что конёк дана аж присел на задние ноги, а сам датчанин, словно и не ожидая услышать что-либо другое, дёрнул повод, подняв коня на дыбы.
        - А теперь слушай меня, Бьёрн из рода Скёльдунгов! Ты, паршивый пес, должен помнить, что две зимы назад моя дружина держала в осаде твое поселение и ни ты, ни кто-либо из твоих людей не смели высунуть носа за частокол, зная, что наши клинки воздадут по заслугам тем, кто повинен в смерти моего брата, сына Хлодвига!
        Бьёрн ухмыльнулся:
        - А, так вот в чём причина всех чинимых тобою непотребств! Я и раньше догадывался, что смерть этого щенка, не достойного носить меч, вызвала у тебя мстительные чувства. Поверь, я нисколько не жалею, что отправил его к праотцам, - одним разбойником меньше! Тебя ждёт такая же участь, только я не буду пачкать свой клинок, вырезая тебе красного орла. Ты умрёшь иначе…
        - А не отправишься ли ты к Хель, ублюдок?! - прорычал Торин. - Как бы не пришлось тебе после этой нашей встречи вечно вариться в желудке Фенрира, проклиная тот день, когда боги привели тебя под стены Вадхейма! Убирайся, нам не о чем говорить! .
        Лицо Бьёрна перекосила злобная гримаса, и он поскакал к своим. В тот же момент стены Вадхейма были осыпаны градом лучных и арбалетных стрел. Ещё через несколько мгновений начался первый штурм.
        Солнце клонилось к закату.
        Похоже, нетерпение данов было чрезмерным, и первый приступ они устроили не с рассветом, как это делают все нормальные люди, а немедленно - теперь, когда вечерние тени всё больше и больше удлинялись.
        Главный удар, как и ожидалось, два крупных отряда врага вновь нанесли в самое слабое место - туда, где у самой кромки фьорда заканчивалась деревянная ограда поселения и где по ещё крепкому льду можно было прорваться к стоящим на брёвнах дракарам и сразу выйти за ограду, внутрь Вадхейма. Обе стороны - северную и южную
        - охраняли крепкие и испытанные дружинники Нармунда. Сам же Торин с остальными воеводами находился по-прежнему у главных ворот.
        Бой у гавани закипел жестокий. Даны пытались по льду подойти к берегу, колья бревенчатой ограды окрасились кровью как защитников, так и осаждающих, воздух наполнили боевые кличи и звон стали, и тут была явлена первая милость богов: под отрядом датчан, пытавшихся вломиться в посёлок прямо по льду фьорда, подтаявшая ледяная корка треснула и они, барахтаясь в пусть неглубокой, но смертельно холодной воде, оказались под не знающими промаха стрелами и копьями вадхеймцев. На сей раз мечи обнажать не пришлось.
        Успевшие выбраться на крепкую кромку даны бежали на берег, а у северного края частокола викинги уже бились жестоко и беспощадно с врагом, устилая своими телами и телами датчан прибрежный лёд, ставший из серебряного кроваво-красным.
        Смеркалось. На стены Вадхейма шли всё новые и новые десятки врагов. Сигню не расставалась с самострелом, а Видгнир успел напоить свой меч кровью уже не одного дана. Колыхались в сумерках знамёна со львами, во вражеском лагере раздавались невнятные крики; даны свалили толстенную ель, обрубили ветви и уже хотели использовать бревно как таран и выломать ворота, но ранняя северная ночь опустилась быстрее, чем пришельцы с юга успели опробовать своё страшное орудие. У стен ещё кипел бой: пошли в ход заранее приготовленные приставные лестницы; летели горящие, обмотанные паклей со смолой стрелы, и вот уже несколько домов занялись пожирающим податливое дерево пламенем. Щелкали самострелы, гудели тетивы луков вадхеймцев, с той стороны стены слышались проклятия и крики боли… За частокол не прорвался никто, но страшный, безмолвный ряд тел жителей посёлка у мужского дома, куда оттаскивали убитых, неумолимо рос.
        Вадхейм нес потери. Тяжёлые потери: среди убитых стрелами и мечами данов были и воины дружины, и женщины, что тоже пришли на стены защищать родной посёлок, и подростки, почти дети, знавшие, что в случае поражения их ждёт либо позорная смерть, либо рабство…
        Отец Целестин молился. Истово. Он обращался к Иисусу, Деве Марии, Святому Духу, всем святым, прося их об одном - спасти и сохранить от гибели Вадхейм! Пока что небеса внимали монаху. Сумерки сгущались неумолимо, в лагере данов зажглись костры, да и битвенный пыл датских воинов погас. Но ведь есть ещё и завтрашний день, и он должен был всё решить. А решение это было отнюдь не в пользу Вадхейма. Все - от мала до велика - понимали, что посёлок против неодолимой силы не продержится, принять же условия Бьёрна не согласился бы ни один подданный конунга Торина. Значит, надо одолеть не силой. А вот как? Как? У Торина был ответ на этот вопрос.
        Штурм с наступлением темноты затих. И тогда же Торин, не позабыв выставить не один десяток часовых, собрал совет. Странный совет. На нём присутствовал только сам конунг, отец Целестин, Видгнир и, как ни странно, Сигню-Мария. Да, на треть Вадхейм был подожжён огненными стрелами данов, да, под стенами посёлка стояла вчетверо превосходящая рать противника, но конунг позвал к себе именно этих людей, а не своих воевод-стурманов во главе с Нармундом. Он надеялся не на военную силу, а на нечто другое, понимая, что данов мечами не одолеть, а ждать помощи неоткуда… Хотя как же неоткуда?!
        Монах изо всех сил бежал наверх, к дому Торина, сопровождаемый громадного роста дружинником - посланцем конунга, заставшим отца Целестина в момент, когда тот в отчаянии разрывал у домика влажную землю. Ничего не соображая с перепугу, монах хотел закопать свои книги, не обращая внимания на тающий снег и на то, что выкопанная им яма медленно, но верно заполняется водой. Бессмысленность сей работы дополнялась ещё и тем, что, если принять во внимание солидные размеры библиотеки, рыть пришлось бы долго, а серебряной тарелкой, коей пользовался отец Целестин вместо лопаты, много не накопаешь. Он увещевал себя, что делать всё это незачем, что у него просто истерика, но… Вадхейм горел, у ограды царила сумятица, слышались крики, и только тогда отец Целестин отвлёкся от своих дурацких раскопок, когда норманн потянул его за изгаженную глиной рясу и быстро проговорил:
        - Иди к конунгу. Зовёт. Давай быстрее, я тебя отведу, - и смерил отца Целестина взглядом, каким обычно глядят на юродивых. Впрочем, судя по внешнему виду монаха, именно так на него и следовало смотреть.
        - Тут такие дела, а ты… - укоризненно сказал воин, но святой отец только вытер руки о рясу и довольно резво для своих габаритов припустил по склону холма. Дружинник, посмеиваясь, шествовал рядом.
        Уже наверху монах огляделся: близилась полночь, небо было чистым, но свет звёзд мерк перед сполохами десятков костров за частоколом, дотлевали несколько домов в самом посёлке, западный ветерок уносил чёрный дым к горам. Неожиданно у стены раздались вопли и удары мечей - даны сделали короткую вылазку, похоже просто из интереса, и сразу же откатились. В Вадхейме никто не думал ложиться спать; большая часть дружины сосредоточилась у ворот - ждали ночного штурма, так как все видели, что враги готовят таран. Ещё два крупных отряда стояли слева и справа, там, где частокол примыкал к водам фьорда и прорваться было легче всего. А на северном склоне холма Вадхейма полыхал громадный погребальный костёр - этот день унёс жизни более пяти десятков жителей поселения. Отец Целестин внезапно выругался про себя - занимаются всякой ерундой, когда небось полно раненых! Эх, плохо у тебя голова в момент опасности варит, отец Целестин! Тут людям помогать нужно, а ты о книгах думал… А ещё священником считаешься, христианином. Нет, точно епитимью на себя накладывать надо, да, может, вериги у кузнеца попросить выковать,
для умерщвления плоти?
        В локте от головы монаха в стену дома ударила шальная датская стрела (и какой идиот стреляет по ночам?). Отец Целестин снова ругнулся по латыни. Вот будет тебе завтра «умерщвление плоти» в самом изощрённом виде. Перебьют ведь нас всех, как есть перебьют! Всех, включая кузнеца. Так что и вериги отменяются.
        Торин сидел потный, чёрный, всклокоченный, злой - брови к переносью, борода растрёпана, отблеск ненависти в глазах горит. Меч обнажённый на столе. Видгнир насуплен, царапина на щеке - стрелой задело вскользь. Сигню, как обычно, в уголке
        - сидит тише мыши, но вся напряжена, самострел на коленях.
        - А, явился! - Торин указал монаху на скамью, приглашая сесть. - Ну, что скажешь, отец Целестин?
        Монах только вздохнул, выдавив из себя жалкую улыбку:
        - Может, обойдётся? - и сразу же понял, что сморозил глупость.
        - Не обойдётся. Своими силами не совладеть, а помощи ждать неоткуда. Если гонца лесом, в Рёдборг, к ярлу Хундингу слать, то посланец за два дня доберётся. Хундинг-то придёт, и с дружиной, но как ни спешить - не успеют. Через лес, да ещё снега таять начали. Придут к пепелищу. Нам не выстоять.
        - И что теперь делать? - прошептал монах, проникнувшись пессимистичным настроением конунга.
        - Слать человека к айфар, - неожиданно сказал Видгнир. - Они помогут.
        - Чего-чего? - вытаращился отец Целестин, не веря своим ушам. - Торин, Видгнир, вы что, всерьёз? Разум от страха помутился?
        - Забываешь, с кем говоришь! - прикрикнул Торин. - Конунги Вадхейма никогда никого и ничего не боялись! И если нужно, я завтра погибну в битве, как и все мы! И не забудь, что и тебя даны тоже не пощадят. Я согласен с Видгниром. Айфар могут помочь. Только от них можно подмоги ждать.
        - Но как? - отец Целестин схватился за голову. - Как призрак одолеет воина? И кто к ним отправится? Да и найдёт ли их? А как через лагерь данов пробраться к лесу, вы думали? Как через стену перелезть?
        - Тихо! - Конунг хлопнул ладонью по столу, прервав бурную речь святого отца. - Сигню согласилась пойти. И сделает это, хочешь ты того или нет.
        Рука отца Целестина сама потянулась к кувшину с пивом, что стоял рядом. Опростав его, монах слегка пришёл в себя и понял, что если есть хоть какой-то шанс, то… Что ж, надо его использовать. Хотя, конечно, ох как не хочется отпускать в лес Сигню, паче что сквозь лагерь данов ей придётся пробираться. А если поймают? Страшно подумать! И, кроме того, никому не ведомо, сможет ли она найти лесных духов… А если и отыщет Гладсхейма, то что он ответит на её просьбу? Руками разведёт? Скажет, что до людских дел ему касания нет? Да и чем бесплотные призраки помочь могут? Но коли другого выхода нет, то…
        - Согласен, - медленно наклонил голову монах. - Только надо сделать всё быстро и тихо. Вы небось уже и придумали как?
        - Придумали, - согласился Видгнир. - Устроим вылазку в лагерь данов, пошумим около ворот, а Сигню через частокол перелезет с другой стороны. Должна пробраться, пока суматоха будет. А там на всё воля богов.
        - Бога, - привычно поправил отец Целестин. - Тогда начинаем. - И монах перекрестился.
        Сборы заняли совсем немного. Торин сразу ушёл к воротам, а отец Целестин, упорно молчавшая всё это время Сигню-Мария и Видгнир быстро двинулись к южной части ограды. Казалось, что там костров поменьше, чем в иных местах возле частокола.
        Едва скрипнули брёвна, коими закладывали створки ворот, и человек пятьдесят хёрдманов Торина с устрашающими воплями рванулись за ограду, как Видгнир прислонил к стене захваченный с собой шест, они вдвоём с отцом Целестином подсадили Сигню наверх, и вот она уже уцепилась за заострённые концы брёвен в три человеческих роста высотой.
        - Если что, иди потом на север, в Рёдберг-фьорд. Расскажи Хундингу, он отомстит… - донёсся снизу, из темноты, голос Видгнира.
        В самый последний момент двое у стены услышали только три слова, произнесённых тоненьким, но твёрдым голоском:
        - Я вернусь. Ждите.
        Неожиданная вылазка вадхеймского хёрда данов удивила, но не обескуражила, и сеча у ворот развернулась нешуточная. Воины-датчане стали сбегаться туда со всего лагеря
        - каждому хотелось погеройствовать, - и в царившей при неверном свете костров неразберихе никто не заметил соскользнувшую со стены девушку, мигом исчезнувшую в зарослях ельника.
        Вадхеймцев начали теснить обратно к воротам, и громогласный голос Торина приказал всем отступить внутрь ограды. Ещё немного - и жарко кипевший бой затих так же внезапно, как и начался, ворота удалось закрыть, а на сгрудившихся возле них данов посыпался сверху, со стены, град стрел, камней и факелов. Они откатились, оставив у входа в Вадхейм три десятка тел своих и с десяток защитников норманнского посёлка в Вадхейм-фьорде.
        Над Норвегией стояла тёмная звёздная ночь.
        В двух лигах от устья фьорда к уже стоявшим там кораблям с датскими воинами присоединились ещё шесть - некоторые из клана Ильвингов тоже решили принять участие в ратной потехе, а заодно и лишний раз уязвить норвежцев. Ильвинги тоже не раз знакомились с дружиной Торина из Вадхейма. Высадка прошла быстро, а отдалённое неяркое зарево указывало вновь прибывшим захватчикам путь. Вспыхнули факелы, и ещё две с половиной сотни людей, жаждавших крови и поживы, двинулись через ночь по хвойному лесу к обречённому посёлку.
        Ломая тугие ветви, иногда по пояс проваливаясь в снег, по тому же лесу пробиралась как можно тише и быстрей, от одного ствола к другому, шестнадцатилетняя Сигню, дочь Хагнира. Оранжевый свет датских костров остался далеко позади, ни один из врагов её не заметил. Так, вначале к первому холму, потом направо, в ложбинку, и вниз, к поляне. И быстрее, быстрее! Там, может быть, уже пробиты ворота и битва идёт уже меж домов родного посёлка! Айфар сумеют помочь, они же добрые и вроде бы даже родичи… Только быстрее!
        Сигню споткнулась о торчащий из снега корень, упала, сильно ушибла колено, но, стиснув зубы и преодолевая боль, двинулась дальше, забираясь всё глубже в чащу и надеясь больше на свою память и какие-то ранее невиданные чувства, гнавшие её вперёд и вперёд. Словно в ней в минуту, когда решалась её судьба, судьба родных, всего, что было знакомо и близко с рождения, пробудился голос древнего и чудесного народа, о котором пели песни.
        Вот он, Зуб Фафнира. Здесь.
        Поляна была пуста и темна. Нет золотого света, нет странных, напоминающих музыку или песни звуков, нет неясных силуэтов в мерцающем тумане. Тихо, темно, холодно, и гранитный клык при лунном свете кажется совсем чёрным, словно глыба чистой, беспримесной тьмы.

«Конец. Это конец. Их нет. Нас никто не спасёт. Вадхейм погиб», - мелькнула мысль, и впервые за весь день и ночь, наполненные ужасом и смертью, Сигню разрыдалась и упала на снег у края прогалины.
        - Айфар! - исступлённо крикнула Сигню в темноту. - Айфар!! Помогите!! Во имя всех богов и Иисуса! Во имя Эйра Вечного! Помогите, прошу вас!!!
        И тут же, стоило ей лишь упомянуть имена Великих Сил, полыхнул язык золотого пламени. Слабый, чуть заметный свет озарил поляну, и появился силуэт лесного духа. Сквозь слезы Сигню разглядела, что это был темноволосый мужчина в белом, окружённый колышущимся ореолом. Словно бы уже знакомое лицо… Ну да, именно он тогда говорил с Видгниром, Торином и отцом Целестином!
        Лесной дух был один. Невесомо ступая по мгновенно таявшему под ним снегу, он подошёл к поднявшейся на колени девушке и протянул к ней руки. Мгновенно по телу Сигню побежали струи тепла, мысли пришли в порядок, и она сумела подняться на ноги и смело взглянуть в бездонные глаза явившегося перед ней айфар. В сознании Сигню зазвучал его голос:
        - Я Гладсхейм. Ты уже видела меня. Ты просила о помощи. Чем мы можем быть полезны тебе, дочь народа Элиндинга?
        И Сигню, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, забегая вперёд, глотая слезы, рассказала всё. О внезапно появившихся данах, о штурме Вадхейма, о том, что утро принесёт гибель всему её роду, о том, что Торин и отец Целестин с Видгниром послали её сюда… Словом, обо всём.
        - Только от вас мы можем ждать спасения! - взывала она к бесстрастному на вид Гладсхейму. - Ни Эйра, ни Иисус нам не помогут, если не явят чуда!
        - Ты ожидаешь чуда от нас? - Голос Гладсхейма звучал не в пример спокойнее. - Не жди. Мы не можем сражаться с живыми людьми, ибо давно утратили способность поражать мечом, да и мечей у нас давным-давно нет. Ты ждёшь от нас чародейства? Его тоже нет. То, что тебе может показаться удивительным или волшебным, - лишь малая часть, оставшаяся у нас от изначального. - Айфар говорил медленно, с расстановкой, даже велеречиво, но Сигню явственно услышала ноту беспокойства в его голосе. Отчего бы?
        - Мы окажем вам содействие, чем можем, - продолжал айфар. - Мы ещё сохранили возможность взывать к Силам. Но не надейтесь на нас до конца. Я и мой народ пошлём призыв к Силам, но я не знаю, будут ли они помогать по нашей просьбе людям, хоть и течёт во многих из вас наша кровь. Ждите. Но не питайте чрезмерных надежд.
        Гладсхейм исчез мгновенно, словно и не было его. Только тёмное пятно голой земли среди мокрого снега там, где он только что стоял. Сигню, подождав, не произойдёт ли ещё чего, отправилась назад, к Вадхейму, не заметив, как прошла боль в разбитом колене.

«Не питайте чрезмерных надежд! И от них не жди ничего! - думалось ей. - Что ж, главное теперь - перебраться за ограду и там погибнуть вместе со всеми. Ах, конунг, зря ты надеялся… Да спасёт нас Иисус и Пресвятая Дева!»
        Неумолимо вставал рассвет. Уже стали меркнуть звёзды на востоке и наливаться розовым небо. Подморозило, но приставшие вечером к берегу датчане продрались через густой лес и вышли к Вадхейму. Не сомкнувший глаз за ночь Торин только кусал усы и злобно ругался сквозь зубы, видя, что враги увеличились числом и силы их немерены. Более точный, отец Целестин, явно наложивший на себя епитимью лишения сна, оценил мощь врагов в тысячу мечей, а то и поболе. Видгнир казался спокойным, но был бледен как полотно, видя со стены разворачивающуюся картину: десятки штандартов и знамен знатных родов и семей, собравшихся под их водительством; тускло мерцают под утренним небом шлемы и кольчуги датчан, где-то ржут их коньки, догорают костры и серо-чёрный дым уносит усилившимся западным ветром в леса, к горам. О боги, о Иисус, о Эйра, где же Сигню?! Что сказали айфар?!
        Солнце ещё не взошло, когда даны ударили всей своей силой. Толстенное бревно вышибло с трёх ударов ворота - враги не стали лезть на стены и зря терять своих; не стали обходить посёлок со стороны фьорда. Сейчас вся мощь, собравшаяся у ограды Вадхейма, нацелилась на ворота. Вновь полетели огненные стрелы - занялось ещё несколько домов, в том числе и жилище конунга, стоявшее на вершине холма, но трэли, предводительствуемые Саннгрид и дочерьми Торина, сумели сбить пламя.
        Лучники Вадхейма били в упор, в сбившихся у разбитых тараном ворот данов, стрелы пробивали кольчуги и клёпаные куртки, сбивали шлемы, вонзались в лица и незащищённые шеи, но врагов было слишком много. Дружина Торина рубилась горячо; сбив щиты и выставив короткие зазубренные копья, отряд норманнов неистово ударил по прорвавшимся за ворота данам, но натиск снаружи был настолько велик, что, не обращая внимания на дождь стрел, сыпавшихся справа и слева из двух башенок, поднимавшихся у ворот, невзирая на утренние сумерки - почти темноту, - даны стали давить всей своей массой на небольшой отряд Торина, и тот, шаг за шагом, начал отходить. Даны прорвались в Вадхейм.
        Бьёрн поступил правильно и расчётливо. В тот момент, когда ворота рухнули, в образовавшийся пролом, прикрываясь не обычными на севере круглыми, но вытянутыми, каплеобразными щитами, кои использовали в основном словины, двинулись копьеносцы. Короткие норманнские копья значительно уступали в длине древкам оружия датчан - с широкими и гладкими оконечьями, и потому даны могли держать воинов Вадхейма на безопасном расстоянии, не позволяя приблизиться и завязать ближний бой. Позади строя тяжеловооружённых врагов легко угадывались ряды лучников, и весь этот человеческий вал пусть и медленно, но преодолел яростное сопротивление вадхеймского хёрда, вошёл на три десятка шагов в глубь поселения, и тогда же оборона норвежцев была прорвана с флангов. Множество датских ратников начали окружать сбившуюся в единый кулак дружину Торина, надеясь взять её в кольцо и быстро уничтожить. Однако конунг, предвидя столь опасный поворот событий, сохранил в резерве около тридцати дружинных из самых опытных и отчаянных бойцов - они-то и встретили рвущихся к домам данов, ненадолго остановив их. Поняв, что, быть может,
получится прорваться вниз, к фьорду, конунг Вадхейма приказал своим отступать и стараться не нарушить строй - тогда сразу конец. Торин надеялся, что под прикрытием хёрда хотя бы часть женщин и детей сможет выбраться из поселения на лёд и уйти в леса, благо что возле выхода из гавани данов было совсем немного.
        Было раннее утро девятнадцатого марта 851 года от пришествия Спасителя. Утро, вошедшее во многие летописи Севера как одно из самых необычайных в истории Скандинавии и христианских стран…
        Начать с того, что после восьмилетней давности боя на корабле ярла Эльгара отец Целестин взялся за меч, ибо более ничего делать не оставалось. Его разум был в смятении, монах, как мог, быстро бормотал молитвы, готовясь ко вступлению в Царство Божие, по ходу дела смахнув сунутым ему в руки Видгниром клинком одного из датчан, прорвавшегося за полукольцо дружинников Торина, с бешеной яростью отбивавшихся отходя от пролома, в который вливалась, казалось, бесчисленная орда врагов. Где-то там монах видел непокрытую голову Торина, его взлетавший и вновь с быстротой молнии падающий меч, глухой шлем Видгнира, сработанный по заказу у кузнеца Сигурда на манер римских; крики, хлопанье самострелов, удары, вдребезги разбивавшие щиты…
        - Отец Целестин! Отец Целестин!
        Монах обернулся, и его взгляд наткнулся на Сигню. В руках у девушки был топорик, не боевой - обычный, каким рубят дрова, выглядела она уставшей и напуганной, но всем своим видом неведомо откуда взявшаяся Сигню-Мария выражала решимость.
        - Гладсхейм обещал! Может быть, они смогут что-то сделать!
        - Гладсхейм… - Святой отец злобно сплюнул сквозь зубы, забыв даже спросить свою воспитанницу, как она сумела пробраться в Вадхейм. - Я же говорил, дурацкая это затея, и что только Торин думал?! Надо пробиваться всем в леса - небось поодиночке всех не переловят! Да спасёт нас Господь!.. На него одна надежда!
        И тут свершилось.
        На западе, на тёмном ещё небе, ярко сияла утренняя звезда, что называлась у римлян Венерою, у других же народов по-иному. Словно по наитию, монах обратил свой взор к небесам и замер от удивления и благоговейного ужаса. С запада, от ярко сиявшей звезды, к Вадхейму протянулся блистающий тонкий луч, упёрся в лед фьорда, расцветив его всеми оттенками золота и серебра, превратив в чудесное, переливающееся словно живым огнём зеркало. Само светило вдруг полыхнуло ослепляющим, неземным светом, и взгляд ясно различил появившегося всадника на белом коне, что как Ураган нисходил к берегам Вадхейм-фьорда по лучу западной звезды. Громадный снежно-белый скакун в вихрях золотого пламени, и на нём в диковинном высоком седле - человек в огненных доспехах, с обнажённым пламенным мечем и бело-золотым рогом на поясе.
        Э, нет, отец Целестин. Не человек. Нечто, некая великая и забытая в твоём мире Сила, принявшая облик человека. Сила, сравнить с которой нельзя ни мощь империи франков или византийцев, ни единого из земных королей, пришла на помощь людям рода Элиндинга.
        И тут же первый раз громыхнуло, а с запада, от океана, налетел невиданный ранее здесь ураган. Где-то за скалами фьорда вдруг образовалось густое, молочно-белое облако, и чудовищной силы ветер понёс его на посёлок - скалы, леса, лёд, покрывавший залив, исчезали под мутным покровом, и последнее, что смог разглядеть монах, так это дивного всадника, чей конь стоял у основания луча, на ледяной броне фьорда, с воздетым мечом в одной руке и рогом в другой. Чудесный Дух поднёс рог к губам, воздух потрясли громовые и в то же время волшебно-мелодичные звуки, услышав которые отец Целестин окончательно уверился: спасение пришло. Вадхейм будет жить.
        Густая белая волна накатила на поселение, поднялась вверх по холму, охватив его со всех сторон, вместе с окрестными лесами, и монах потерял способность видеть в серебристом мареве. Остались одни ощущения. Он запомнил сотни голубых вспышек, окруживших его, беспрерывные раскаты грома, разрывавшие уши, крики, таявшие где-то в тумане, и раскатистые звуки рога того неведомого существа, что спустилось на огромном коне по звёздному лучу. Пару раз отец Целестин видел сквозь туман синие мгновенные молнии, ударявшие в призрачно-чёрные силуэты, походившие на людские, колыхалась земля, в воздухе сильно пахло грозой, ветер сбивал с ног, но туман не рассеивался. Когда молния ударила совсем рядом и вслед за ней последовал такой раскат грома, что, казалось, сами небеса раскололись и рухнули на землю, отец Целестин потерял сознание.
        Немногие наблюдали за происходившим в районе Вадхейма со стороны и издалека, но чьи бы глаза ни обратились к юго-западному побережью Норвегии, грандиозное зрелище, развернувшееся перед ними, могло повергнуть любого в состояние близкое к тому, в котором находился уже отец Целестин.
        В предутренних сумерках на западе грозно разгорелась ярчайшая звезда, метнув один из своих лучей к лесистому берегу. Издалека казалось, что фьорд и прилегающая к нему местность накрыты гигантским белым куполом - будто облако спустилось с небес и улеглось отдохнуть на землю. Вокруг него всё казалось чёрным или тёмно-серым, настолько ясно сиял колдовской покров, мерцавший бело-голубым светом. Изредка с его вершины в пока ещё тёмное небо ударяли слепящие молнии, тотчас исчезая в будто бы накалившемся воздухе. За многие лиги был ясно различим смутный гул, а иногда и чудовищный грохот, шедший из глубин тугой, плотной, клубящейся массы, накрывшей берег.
        Страшен гнев древних богов!
        И вдруг всё кончилось. Многие вадхеймцы, кто был крепок душой и телом, кто не потерял сознания от ужаса или усталости, почувствовали, что непроглядная белая мгла начала рассеиваться, удары, сотрясавшие землю, прекратились, не сверкали более огненные вспышки и не слышны были нечеловеческие голоса. Столь же внезапно померкли и угасли огни пожаров, и ласковый, тёплый весенний ветерок, в который превратился неистовый ураган, унёс прочь дым и остатки таинственного тумана.
        - Отец Целестин, проснись! - пронёсся в сознании монаха чей-то голос. Вроде бы… Вроде бы Гладсхейма? - Проснись и зри! Сам Эйреми Владыка явился к нам!
        В этом голосе звучало такое благоговение и сила, что святой отец сразу пришёл в себя, поднялся, оперевшись на правую руку, и обратил совершенно безумный взгляд вниз, к подножию холма, где сиял в свете звезды битый лёд залива, казавшийся сейчас алмазным.
        Многие десятки жителей посёлка тоже устремили свои взоры к явленному им чуду. Нет, не чуду. Чудо - это что-то сказочное, легендарное, чего в жизни и быть-то не может. А здесь блистали перед людьми невиданная мощь и великолепие - настоящие и осязаемые. Великая Сила прошлого, тайна тысячелетий, пришедшая по зову обречённых, средоточие Блага и Света, Мощи и Власти, что не являлись на грешную землю после Христа вот уже восемь с половиной столетий.
        Всадник на огромном белоснежном коне, сиявшем во мгле перед рассветом ярким серебром.
        Белый плащ вьётся по ветру, драгоценный доспех бросает блики, волосы подобны расплавленному золоту; лик грозен, но в серых, как летняя тень над водопадом, глазах радость и сострадание, гнев и милость.
        И тут грянул глас его:
        - Живите! Давно я не приходил по такой просьбе в Мидгард, но что сделано, то сделано, пусть и пошёл я против воли других Сил. Помните, люди рода Элиндинга, об этом дне, и искупите мою вину перед Эйра и Силами делами своими. Я сказал - вы слышали.
        Вновь поднёс всадник к губам рог и вострубил, и дрогнула земля под копытами коня. Полыхнула звезда на западе, Эйреми развернул скакуна, и тот, взвившись в воздух, помчался по звёздному лучу, что начал истончаться и меркнуть. В последний миг отец Целестин увидел, как словно разорвалось небо над океаном и Великий Дух исчез в образовавшемся проёме. И ещё глаз монаха различил появившиеся на мгновение башни и купола какого-то города, перед которым померкли бы и Рим, и Багдад, и Константинополь…
        Или чудилось всё святому отцу?
        Как знать…
        К монаху нежданно-негаданно подбежал Видгнир и помог подняться. «Жив, жив, слава Иисусу да Богородице! - думал отец Целестин, глядя на воспитанника. - Ранен, правда, легко, так ведь ничего, заживёт щека-то! А что же, собственно говоря, случилось? Что было?»
        Было же вот что: Вадхейм наполовину выгорел, но нигде не замечалось тления или горячих углей. Ни дымка. А где даны? Где они? Тут монах как следует огляделся и осенил себя крестом. Причём не один раз.
        То, что творилось у ворот, описанию не поддавалось. Все нападавшие, прорвавшиеся за тын, были мертвы, но у большинства ни ран, ни царапин, ни ожогов на телах глаз не замечал - будто их постигла обычная внезапная смерть. Только на лицах застыл невиданный ужас. То же за стенами - трупы лежат в беспорядке, иные так, словно пытались убежать, скрыться от вездесущей ярости древнего бога. И ни одного живого.
        Вначале поддерживаемый Видгниром, потом самостоятельно, отец Целестин попытался обойти Вадхейм. Ноги подкашивались, сердце колотилось, иногда тошнота подступала к горлу, но он осмотрел всё, в том числе и оставшееся от лагеря датчан. Везде кровь. Обледеневшая земля покрыта красной застывшей коркой. Множество тел лежит чёрной массой у разбитых ворот. На многих следы оружия - раны, нанесённые клинками вадхеймцев. У всех погибших оружие в руках, стиснуто в последнем предсмертном усилии так, что теперь и не разжать мёртвых ладоней. А это кто? Глянь-ка, Бьёрн Скёльдунг… Ну вот, гордый датчанин, ты и нашёл свой конец. Сбылось предсказание Торина…
        Через некоторое время монах вернулся к себе в домик, который по странной случайности уцелел - из брёвен торчали несколько стрел, на которых видна подпорченная огнём пакля, - заложил дверь жердью, пал на колени перед распятием и так, в молении, не прерываясь ни на сон, ни на еду, провёл весь день. Лишь вечером, ни жив ни мёртв, отец Целестин упал на ложе и мгновенно заснул, не услышав ни стука в дверь, ни зова Сигню, что принесла ему ужин.
        Пока монах погружался в общение с Господом Богом, Торин, хоть и не менее святого отца уставший и ошарашенный случившимся минувшим утром, развил невероятную активность, понимая, что в данный момент людям нельзя расслабляться. Все, от мала до велика, включая жену и дочерей конунга, а также всех его родичей, взялись за работу. Часть мужчин была послана рубить деревья, остальные же оттаскивали тела врагов далеко за ограду, к подножию холма, и к вечеру возле поднявшегося к ненастному небу строя лесных исполинов был сложен огромный погребальный костёр.
        Это было странно, но никто не заметил, как зарубцевались раны, полученные в былом бою, как даже те, кто был ранен тяжело и находился почти при смерти, поднялись на ноги, будто и не почувствовав на себе тяжести датского меча или остроты стрелы. На ходу Торин считал погибших: своих было больше сотни, данов же бессчётно - все до единого пали под равнодушной дланью Силы, что явилась в Вадхейм. Один Видгнир только подивился, глядя на совершенно здорового дружинника именем Эрик, в которого при нём, при Видгнире, попали три стрелы врага, да ещё и мечом по груди задели; Видгнир был уверен, что Эрик мёртв, пусть и отнесли его женщины, умирающего, в один из домов, где собирали раненых. А вот же он, и по-прежнему здоров и бодр!

«Точно, Эйреми помог! Да и щека у меня не болит. Ох неспроста это!»
        Другим же было не до раздумий. В огромном квадрате у подножия холма были сложены вперемешку тела своих и врагов, брёвна, хворост. Страшная гора из дерева и человеческой плоти упорно не занималась, хоть и обильно полита была маслом из уцелевших запасов: земля и дерево сырые, да и тучи к вечеру сгустились, пошёл дождь пополам со снегом.
        Жители Вадхейма спустились вниз, к лесу, проститься со своими павшими и отдать дань уважения чужим, ибо и они были воинами, хоть и врагами, что напали внезапно и не пощадили бы никого. Десятки факелов полетели в сложенный костёр, но огонь словно не хотел делать своё дело.
        И тут стоявший рядом со сложенным костром скорби Видгнир вдруг преклонил колено и обратился лицом на запад, где догорали в облаках последние отблески заката. К удивлению всех, его примеру последовал и конунг. Тогда же, один за другим, каждый из оставшихся в живых сделал то же. Что шептал Видгнир - не расслышал никто, но, словно получив неведомый ответ, он поднялся:
        - Отойдите все. Отойдите.
        Он стал медленно отодвигаться от брёвен, и за ним, удивлённо перешёптываясь, пошли люди.
        В погребальный костёр ударила молния. Сине-белый зигзаг появился ниоткуда, земля под ногами качнулась, налетевший порыв ветра раздул пламя, и огромный костёр предстал перед глазами вадхеймцев. Горело ясно, жарко, огонь пожирал тела и дерево с чудовищной быстротой - огонь бесшумный, яркий до рези в глазах, синеватый понизу и белый над брёвнами, - поднимался в горячий вихрь, вознёсшийся высоко над верхушками столетних елей. Густой, жирный дым рванулся чёрным столбом в нежданно прояснившиеся небеса, унося с собой частицы плоти тех, кто покинул ныне пределы Мидгарда, уйдя к Одину в Вальхаллу, чертог героев - эйнхериев. Каждый из погибших умер как должно - с мечом в руке. И не было сейчас разницы меж норвежцами и теми, кто пришёл с юга. Пламя, зажжённое Силой с заката, стало для всех единой могилой, и лишь чёрный пепел, кружащий в холодном воздухе, опускался на снег и лёд, пятная чернотой смерти тающий зимний покров вадхеймского холма…
        К утру сгорело всё. На чёрном пятне, оставшемся после погребального костра, осталась одна только зола, и ничего больше.
        Помощь Сил не оставляла Вадхейм.
        Глава 5
        НА ЗАПАД
        Настал апрель.
        Всего лишь две недели минули с датского нашествия на Вадхейм, и отголоски тех дней, когда в небольшом поселении на юге Скандинавии произошли страшные и необычайные события, были, конечно же, живы в сердцах и умах его обитателей.
        Начать с того, что отец Целестин, отойдя от пережитого то с помощью молитв, то (не менее часто и усердно) - с помощью пива и сохраняя верность своим принципам (в данном случае - неукоснительно вести летопись), вновь провёл поголовную перепись населения Вадхейма. Правда, люди, многие из которых потеряли родных, лишились домов и пускай скудного да нехитрого, но всё-таки своего скарба, зачастую попросту отмахивались от назойливого толстяка, носившегося по Вадхейму с энергией, растущей вместе с его животом и аппетитом. Лица многих омрачались, когда монах с привешенной там, где у других бывает талия, объёмистой пергаментной книжицей и пером, состроив умную рожу, выспрашивал о том, кто погиб в семье, да сколько годов от роду ему было, да кого ранило, да каким образом поправился. Будто другого дела найти себе не мог!
        Хоть за это время отец Целестин и выслушал о себе столько, что хватило бы лет на десять вперёд самой беспутной жизни, сведения в его хронике собрались более чем любопытные. К слову, Видгнир да Сигню-Мария помогали монаху, когда у них выдавалось время.
        Истинно же в книге монаха было записано так: «…всего почивших же от ран смертельных и иных увечий, что оружием датчан причинены были, а кроме того, от ожогов и придавления брёвнами от жилищ развалившихся, было сто сорок шесть. Из оных воинов шестьдесят, и ещё жен сорок три, да старцев с детьми малыми двадцать один, и рабов два десятка и ещё двое. Раненных мечами да стрелами и к оным увечных пришлось четыреста сорок три, в день марта восемнадцатый и в ночь последующую. Приношу в том своё свидетельство, что все четыре сотни да ещё сорок три человека чудесным образом в описываемую ночь исцелены были от немощей своих и стали здравы, как и прежде. Раны же затянулись бесследно, кости срослись на диво скоро, и да будет благословен тот, кто свершил сие чудо, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. На сём и заканчиваю я описание сколь чудесного, столь и таинственного пришествия в Вадхейм архангела неведомого, что, по моему разумению, от лика высших ангелов Господних происходит. Записал смиренный служитель Господа Бога нашего Иисуса Христа недостойный брат Целестин из обители святого Элеутерия, временно
проживающий в поселении норманнов, именуемом оными Вадхейм, в лето 851 по пришествию Спасителя».
        В общем, все занимались своими делами - викинги и бонды отстраивали новые, взамен сгоревших, жилища да просмаливали и конопатили дракары - весна на дворе как-никак, в море пора; монах посвящал всё своё время философии и музе истории (то есть, по общему мнению, сибаритствовал и пьянствовал), чем и не преминул воспользоваться пакостник годи. Имя годи, кстати, было Ульф, но вспоминали об этом настолько редко, что он и сам забыл, как его кличут.
        Ну и вот, сей Ульф просидел, дрожа от страха, в своём капище три дня, ни меча, ни лука в руки не взял, а как вылез на свет Божий да узнал о происшедшем, начал действовать в лучших своих традициях, то есть лицемерно и вредно. Тряся посохом и бородёнкой, жрец шнырял по всему Вадхейму, и там, где ему удавалось собрать более трёх человек, тут же начинал проповедовать. Суть его речей, напыщенных и многословных, сводилась к следующему: посёлок был спасён от огня и меча, а жители его от поголовного поругания исключительно по воле Асов, а прибыть лично на место событий изволил не кто иной, как Тор-громовержец, и поразил всех данов до единого своим молотом Мьёлльниром.
        Мало кто задумывался, конечно, как это могли даны «предать поруганию» всех, ибо с их стороны это выглядело бы просто неприлично, ну а выяснять у годи, где он сам провёл ту самую ночь и что тогда делал, никто не хотел - зачем выслушивать очередную порцию вранья. Сам Ульф чванно заявлял, что провёл всё время в мольбах Одину, совершенно не желая распространяться о том, что, пока он хоронился в своей пещере сначала от стрел датчан, а затем от явления Великого Духа, приключилась у него с перепугу медвежья болезнь, и теперь в капище мог войти только человек с сильным насморком или крепкими нервами - за четырнадцать дней несносное зловоние так и не выветрилось…
        Естественно, что отец Целестин в свою очередь предпринял контрмеры: потрясая Евангелием и животом, он вёл душеспасительные беседы, долгие и занудные, даже перед одним-двумя слушателями, а после того, как Торин, наведавшись в святилище по какому-то делу и покатываясь со смеху, рассказал монаху, почему годи туда практически никого не пускает, святой отец немедленно растрепал об этом по всему Вадхейму.
        В отместку окончательно взъярившийся от эдакой наглости и неуважения жрец публично потребовал человеческого жертвоприношения своим богам, и в очередной раз проклял отца Целестина, обвинив его во лжи.
        Отвратительный выпад Ульфа в свою очередь тоже вывел обычно мирного монаха из себя, и солнечным апрельским днём при большом стечении народа (около сотни присутствовало, да конунг с семейством пришёл) оба предстоятеля конфессий в течение двух часов орали друг на друга, понося на чём свет стоит всё, что им не нравилось как в идеологии оппонента, так и в его внешности и личных качествах. Несмотря на меткость и язвительность годьего языка - этого у него не отнимешь, - отец Целестин смог склонить на свою сторону подавляющее большинство присутствующих и Торина тоже, особенно после слов о том, что и так потери в людях большие и работать некому, а этот безумец, мол, хочет ещё кого-нибудь загубить! Не для того ведь архангел даже рабов исцелил, чтобы их потом самим убивать!
        - Фарисей! - прошипел охрипший от ругани годи, пытаясь хоть как-нибудь ещё уязвить отца Целестина и видя, что бой почти проигран.
        - На себя посмотри! - рявкнул в ответ монах. - Идолопоклонник! - И подумал про себя: «Надо же, какое слово выучил, и не поленился ведь!»
        - Мракобес!
        - От мракобеса слышу!!
        - У-у, порождение Хель! - Ульф, с красной от злости рожей, кинулся на отца Целестина с кулаками, и опять вышла бы вульгарная драка меж духовными пастырями, но их разняли, и серьёзных телесных повреждений никому причинено не было. Жрец, благоухая въевшимися в одежду ароматами своего жилища, отправился, посрамлённый, к себе в пещеру, обидевшись на весь мир. Монах же целый день ходил гоголем и неустанно проповедовал. К вечеру - благо пива испил он преизрядно (почти в каждом доме подносили) - отец Целестин перешёл на псалмы, кои распевал приятным баритоном. Последний кувшин свалил его с ног возле дома, где жил стурман Нармунд,
        - тот вышел зачем-то на улицу, и весьма кстати, ибо в полутьме наткнулся на храпящего монаха, вольготно развалившегося в глубокой и на редкость грязной луже. Зная, что ночи ещё холодные, и проявив несвойственное норманнам милосердие, Нармунд вкупе с шестью кликнутыми дружинниками дотащил святого отца до его дома. Надо сказать, что семерым здоровенным мужикам пришлось изрядно попотеть - Нармунд только ругался непристойно, отдуваясь от этакой тяжести.
        Стирать изгаженную рясу на другой день пришлось, конечно, Сигню.
        Когда всё было постирано, вымыто, приведено в порядок («всё» - включая и отца Целестина), Сигню-Мария, читавшая ему длинную и совершенно справедливую нотацию о вреде алкоголя и христианской точке зрения на сей грех, отворила дверь на стук. Пришли Видгнир с Торином.
        - Как здоровье? - ехидно осведомился конунг, наслышанный уже о последних подвигах монаха.
        - Спасибо, милостью Божией, - кивнул отец Целестин на початый кувшин с пивом, коим уже успел полечить головную боль. - Что-то случилось, Торин? Отчего вы здесь?
        Вместо ответа конунг выставил на стол, под неодобрительными взглядами Сигню, огромный жбан с пивом, принесённый с собой, и отец Целестин понял, что разговор предстоит долгий. И похоже, по делу.
        Сигню накрыла на стол - к пиву добавились кружки, копчёная рыба да жареное мясо, - а сама, стараясь не привлекать внимание, села в уголок. Однако выгонять её никто и не собирался. После того, что Сигню сделала для Вадхейма, после того, как пробралась обратно в посёлок через вражеский лагерь, чудом будучи не замеченной, перелезла высоченную ограду, вернувшись целой и невредимой и принеся надежду на помощь, - даже Торин, не питавший иллюзий по поводу женского воинского умения, не посмел бы ей и слова сказать.
        - Буду собирать тинг. Скоро… - начал Торин. В доме было натоплено, и конунг, отстегнув фибулу, сбросил плащ, оставшись в своей любимой куртке. - Решать надо, куда корабли направим…
        - Как куда? - всполошился отец Целестин. - Ты чего, конунг? На запад плыть надо!
        - Да знаю. Только вот есть-то следующей зимой тоже надо. Да людей здесь оставить, глядишь, даны мстить удумают. Вот что мы с Видгниром решили: два корабля в Гардарики отправим, да пусть ещё в Хедебю и Бирку заглянут, - может, Нармунд людей в дружину наберёт. Народу-то вон сколько полегло. Каких - мне всё равно: словин, франк или германец, лишь бы воин хороший, и пусть с нами живёт. И жильё будет, и жена, и рабы… Ну да это пусть Нармунд думает, у него своя голова на плечах.
        - И что, опять откладываем? Или ты слова Хельги забыл, что Дверь та закрывается? Или Гладсхейм тебе не говорил про то же? - Монах словно и забыл, что желал себе спокойной старости, и снова без оглядки готов был пуститься в неизвестные странствия.
        - Знаю я всё, - поморщился Торин. - На моём дракаре пойдём. Одним кораблём справимся. На такое дело много народа не нужно. Самых лучших выберу. Только вот плыть-то куда? Ну до Исландии доберёмся, запас воды пополним, а дальше куда?
        - Дальше? - задумался отец Целестин. - На запад опять же. Ведь Гладсхейм ясно говорил - земля там есть. Будем искать.
        - Датский корабль надо взять, - предложил Видгнир. - Он вместительнее наших будет, да борта повыше. Лошадей с собой можно будет везти…
        Девятнадцать кораблей данов, что стояли у океанского берега, как потом выяснилось, почти все оказались сожжёнными - не тронутых огнём осталось всего два. Там же посланные Торином люди нашли полтора десятков трупов, да к югу от фьорда, где тоже даны пристали, столько же. Никого Владыка Эйреми не пощадил, да и корабли, похоже, от молний загорелись. Каким образом два крутобоких, многовёсельных, немного похожих на норманнские судна уцелели - было совсем непонятно. Когда к апрелю лёд во фьорде истончился и начал сходить, дружинники привели оба корабля к Вадхейму. Оказалось, что они совсем новые, позапрошлогодней постройки, - богатый трофей. Вот один из них Торин и собирался использовать для похода через океан, к неизвестной земле.
        - Лошади-то нам на что? - удивился отец Целестин. - Айфар вроде говорили, что Дверь та самая почти у берега!
        - А когда в неё войдём, то что? Сколько там идти, ты знаешь? Или айфар ошибаются и она далеко от океана?
        Возразить тут было нечего. Потом ещё долго спорили, кого с собой брать, да говорить ли воинам и стурманам, зачем конунг идёт на запад, и когда выходить. Порешили вот что. Медлить с отплытием никак нельзя, если есть желание вернуться к следующей зиме. Тинг Торин собирает послезавтра и объявит там о своём решении - конунг направляется на запад на новом корабле, Нармунд на двух дракарах - в Гардарики, да часть дружинников под водительством родича конунга, Вальдара, останется в Норвегии - охранять от возможного нового нападения.
        Уже когда конунг, отец Целестин и Видгнир закончили разговор и опустошили до конца вместительный жбан, вдруг поднялась Сигню:
        - А я? Меня с собой, что, не возьмете?
        - Ну-у… - замялся Торин. - Сидела бы ты здесь, а? Да и что тебе с нами делать? А ну как сгинем?
        - Нет, Торин, возьмем её, - неожиданно вступился отец Целестин. - Или ты забыл, что Сигню для всех нас сделала? К тому же знает она всю эту историю…
        - Ладно, пускай так будет, - согласился конунг. - Хоть и нечего девкам в походы ходить. Это кто ж такое раньше видел… Тьфу! - И он, нагнувшись, вышел из домика монаха наружу. Все заговорщики отправились за ним вниз, к берегу, где на тихих волнах покачивались датские суда.
        Собственные дракары Торина ещё на воду не спустили - все пять кораблей покоились на берегу, на рамах из бревен, у самой кромки воды. Десятка три мужчин приводили их в порядок, забивая щели паклей и меняя прохудившиеся доски. Тут же булькал громадный чан со смолой, толстым слоем которой покрывали подновлённые днища дракаров. Суетились черпавшие смолу трэли, встретившие конунга и пришедших с ним угрюмыми взглядами.
        Датские суда были отдалённо похожи на норманнские дракары, но были куда как вместительнее. Это были типичные кнары, с относительно плоским днищем и изогнутыми под углом бортами, - при отливе они плотно вставали на дно, а прилив же поднимал ладьи и позволял продолжать плавание. Килевые дракары викингов, хоть и уступали кнарам по вместимости и возможности нести большой груз, всё же были гораздо маневреннее и стремительнее, но Торин, зная, что поход предстоит долгий, выбрал именно датский корабль, пусть и гребцов-воинов на него требовалось меньше, да и неповоротлив он был. С собой ведь взять надо продовольствия и воды на четыре десятка человек, да ещё оружие, золото, лошади, ну и, наконец, нельзя не учитывать такой груз, как отец Целестин…
        Спрыгнув с прибрежного камня в ледяную воду, Торин и Видгнир забрались вначале на один корабль, полностью его обследовали, затем перепрыгнули на другой и тоже буквально обнюхали его сверху донизу. Выяснилось, что второе судно более пригодно: мачта крепилась непосредственно к мидель-шпангоуту, да и для связи между поясами обшивки и шпангоутами были использованы железные заклёпки. Также выяснилось, что для уплотнения швов между досками датчане употребили шнур, скрученный в три нитки из коровьего волоса. Попросту говоря, этот датский кнар как нельзя более подходил для дальнего путешествия, и выбор остановили именно на нём.
        Отец Целестин, критически осмотрев с берега прямой парус кнара, отдал распоряжение немедленно снять его, вымыть в морской воде и расстелить на берегу. Мокрый по уши после вынужденного купания в холодных водах фьорда (такой роскоши, как пристань, в Вадхейме не было), Торин кивком подтвердил приказ монаха, и несколько рабов-словинов кинулись его исполнять. Конунг с племянником отправились домой, а святой отец вместе с Сигню пошли за кувшинами с краской, что ещё от времён плавания с ярлом Эльгаром остались.
        Остаток дня и весь день следующий отец Целестин ползал на коленях по белому полотнищу, весь перемазанный синей краской. Используя свои богатые познания в мудрой науке геометрии и в изобразительном ремесле, он выписывал на грубой парусине восьмиконечную сине-голубую звезду, а в центре её - всадника на белом коне, чем-то напоминающего святого Георгия. Разве что по канону святой поражал дракона, а на произведении отца Целестина воин бил синей молнией в датчанина в рогатом шлеме, больше напоминавшего воплощение мирового зла, ибо что ни говори, а у данов не росли клыки и не было копыт и хвоста. Как бы то ни было, Торин оценил сей шедевр, а потому как уже не первый год его дракар был украшен синей звездой, согласился поднять над новым кораблём такой парус. Даже несмотря на то, что в одной руке всадник держал христианский крест, а на груди его красовалась надпись:
«In manus tuo, Domini» - девиз, коего отец Целестин придерживался с юности. Видгнир, а тем паче Сигню-Мария вообще не возражали. Вдохновлённый их молчаливым одобрением, отец Целестин решился на подвиг: забравшись по пояс в ледяные весенние воды фьорда, он вывел на корме название судна, показавшееся ему наиболее удачным из всех, что пришли на ум: «Звезда Запада». Сие гордое имя красовалось теперь на тёмных досках бывшего датского, а ныне норвежского кнара, изображённое по-латыни и на норманнском, латинскими буквами и рунами.
        Торин, как и обещал, созвал тинг. Собрались все. Дружина, изрядно поредевшая после нашествия данов; все стурманы - либо отличившиеся во многих боях, либо родственники конунга, даже годи приковылял. Ульф явился и сидел в одиночестве - невыветрившийся запах отпугивал, да и авторитет жреца, и без того невеликий, упал донельзя. Зато отец Целестин восседал рядом с конунгом и его наследником и глядел на языческое сборище свысока. Он уже знал, кого Торин возьмет с собой, кто из дружины будет рядом со своим конунгом во всех опасностях, которые предвещало плавание к неизведанным землям.
        Утром к дому конунга стали сходиться люди. Тинг - общий совет дружины и рода - решал многое, хоть и последнее слово оставалось всегда за конунгом. Старейшины и военные вожди всех четырёх родов, над которыми водительствовал Торин, стали особо
        - не чета они простым хёрдманам. Остальные же расположились на только пробившейся траве возле дома и на склонах холма Вадхейм. Женщин не было: на тинг могли прийти только те, кто имел право держать в руках оружие.
        Наконец вышел Торин, и, как всегда, вместе с конунгом был Видгнир. Отец Целестин, явившийся раньше всех, хоть и мучило его с утра тяжёлое похмелье (давало себя знать празднество, устроенное по случаю окончания росписи паруса «Звезды Запада»), был приглашён устроиться на бревне рядом с конунгом, который, щурясь от яркого весеннего солнца, обвёл взглядом своё воинство и, подняв руку, вышел вперёд.
        - Не буду говорить долго, - начал он. - Не мне вам объяснять, что Вадхейм, все вы, жёны и дети ваши, и всё, что имеете, уцелело чудом. Великий бог внял нашим мольбам и избавил от гибели. Все вы слышали его слова: «Помните об этом дне и искупите мою вину перед Эйра и Силами». Нам помогли, и теперь черёд людей Вадхейма отблагодарить богов за содеянное чудо…
        По собравшейся толпе пробежал глухой гул, а затем послышались крики:
        - Как, Торин? Какие жертвы надо принести богам?
        - Говори, конунг, что нужно богу, приходившему к нам?
        - Жертв не нужно! - возвысил голос Торин. - Я собираюсь в этот год плыть на запад, к землям Великих Сил, чтобы отблагодарить их и получить то, что по праву принадлежит как мне, так и всем нам! Никому, кто пойдёт со мной, я не обещаю золота или иной добычи - скажу только, что поход будет труден и многие могут не вернуться. Но когда вы, воины Вадхейма, чьи мечи сверкали у многих берегов, боялись опасностей?! Когда отступали перед ними?! И пусть кричат франки и германцы, что викинги бесчестны и не знают благодарности, - все мы знаем, что это не так. Я сам, как ваш конунг, отправляюсь к богам и буду просить их о прощении для того, кто спас всех нас! Преклоню колена перед их тронами, дабы даровали боги
        - будь то Силы Асгарда или иные - нам свою благость и силу. Не стоит бояться: если бы они не благоволили к нам, то сейчас Вадхейм лежал бы в развалинах и вороны терзали бы наши трупы… Кто пойдёт со мной, на запад?!
        Вся дружина в ответ разразилась дружным рёвом. В поднятых руках заблестели мечи и топоры. Многие били оружием в щиты и возглашали:
        - Конунг, мы с тобой!
        - На запад!!
        - Пусть тебе поможет Один, Торин!
        Тот подождал, пока стихнет шум, и заговорил снова:
        - Я возьму с собой четыре десятка. Другие пойдут с Нармундом в Гардарики, и ещё часть останется здесь. Ты, Олаф, ты, Эрик, ты, Хродгар, отойдите в сторону. Теперь ещё ты, Ваднир…
        Долго ещё Торин выискивал среди дружинников тех, кого хотел видеть в своём отряде. Солнце уже значительно склонилось к закату, когда все сорок человек были отобраны
        - самые опытные и сильные, насквозь просоленные морем и участвовавшие во многих боях воины. На взгляд отца Целестина, конунг отобрал наиболее отъявленных головорезов - с такими четырьмя десятками можно даже на Рим идти!.. Этим людям не страшны ни мечи, ни океан, ни гнев Божий.
        Никто не поднял голоса против конунга. Все воеводы согласились с его решением, не говоря уж о простых дружинниках - каждый был бы счастлив сопровождать Торина. Тинг же продолжался до вечера. Вальдар и Нармунд подбирали свои отряды, потом долго препирались, решая весьма важный вопрос, кто же будет властвовать над Вадхеймом, если конунг и его наследник не вернутся к зиме, а тем паче - вообще не вернутся. Выбрали Вальдара, норманна громадного роста и великой силы, - как ближайшего родича Торина. Отец Целестин с этим вполне согласился, хотя его мнения и не спрашивали: Вальдар хоть и зверовиден, но мужик непростой и с головой. Одно плохо
        - язычник беспросветный, да ещё Ульфа у себя привечает, даром что зловредный годи потерял всю репутацию в глазах конунга и большинства вадхеймцев.
        Монах дальше оставаться не стал. И, поднявшись с бревна, пошёл к себе домой - с этим тингом, где всё было решено заранее, обед пропустил, и в животе урчало так, что собаки прислушивались. Да и самое главное - выходим в море через неделю, и прямиком в Исландию, а там видно будет, что, куда и как.
        По пути отец Целестин встретил жену Нармунда Сигурни, приёмную мать Сигню-Марии, и сразу же ошарашил бедную женщину известием, что Сигню тоже отправляется в поход вместе с ним и конунгом. Морщась, он выслушал несколько тёплых словечек в свой адрес: «Подбил девку на непотребство! Это где ж кто такое позорище видывал: девица, да с четырьмя десятками мужчин, - в поход!» Потом отец Целестин долго улещивал Сигурни обещаниями, что с её дочкой никакой беды не случится - за ней Торин, да он, отец Целестин, присматривать будут, - никто Сигню и пальцем не тронет. Всё было бесполезно, и Сигурни, оставшись при своём мнении, раскрасневшись от праведного гнева, отправилась жаловаться на монаха мужу, что спускался вниз по склону вместе с несколькими дружинниками, ибо тинг наконец-то закончился. Нармунд, правда, лишь руками развёл: мол, Торин так решил и не нам с него ответ спрашивать. Отец Целестин их дальнейшую перебранку слушать не захотел и поспешил к себе. Ох эти женщины - дьяволицы в юбках… Связывайся с ними! И как только мужья этих стервоз терпят? Тут поблагодаришь Господа за то, что устав монастырский
строг - не даёт обет безбрачия душу погубить.
        Позади же раздавался хохот хёрдманов, с интересом наблюдавших за выволочкой, которую Сигурни устроила своему благоверному. И какой болван сказал, что женщины Севера не столь темпераментны? Ишь разошлась - от итальянки такой отборной брани не услышишь! Тоже мне, сдержанные норманны… Монах принял горделивую осанку, насколько позволял его живот, чинно прошествовал до своего дома и захлопнул за собой дверь.
        После обильного ужина и вечерней молитвы отец Целестин устроился на ложе и, запалив лучину, решил почитать на ночь что-нибудь душеспасительное. Таковое нашлось быстро, и монах погрузился в изучение жития святого Бенедикта Нурсийского, кое, правда, и без того знал наизусть. В том же томе обнаружились и другие, не менее интересные вещи, в их числе и красочное описание деяний Папы Льва I Великого, что четыреста лет назад умолил святых апостолов Петра и Павла спуститься с небес и остановить орды Аттилы, подошедшие к Риму. Непонятно, правда, как известные своим злонравием гунны всё же послушались апостолов и отправились восвояси, - им-то, гнусным язычникам, на христианских святых было явно наплевать. Но факт остаётся фактом.
        Захлёбываясь от восторга, отец Целестин прочёл историю знаменитого Стилихона - римского полководца и вандала по происхождению. И в былые годы монах интересовался сей незаурядной личностью, ибо Стилихон был одним из самых выдающихся, по его мнению, деятелей поздней Империи, но полные и, как кажется, правдивые сведения о его жизни попали в руки святого отца впервые. Монах листал толстый фолиант и перед его глазами, как наяву, вставали неисчислимые орды ещё более злонравных, чем гунны, готов, разоряющих западные земли Великого Рима, громом отдавались звуки давно забытых сражений… Отец Целестин, щурясь от недостатка света, разбирал оплывшие кое-где строки и будто сам присутствовал в императорском дворце, возле трона этого говнюка Гонория, отдавшего христианский Рим со всеми его богатствами Алариху, видел, как покорные воле Цезаря легионеры схватили Стилихона прямо во храме Божием, оттолкнув вступившегося за человека, который мог бы спасти Империю, епископа.
        - Кошмар какой-то! - едва не сплюнул прямо на пол монах. Ему было совершенно непонятно, отчего Стилихон, придя в церковь и прося защиты у Господа, так и не получил Его заступничество и был обречён по навету завистников и недругов на смерть? Почему не сообразил он прирезать Гонория и взять сам скипетр Цезарей? Ведь тогда и Вечный Город спас бы от разграбления да ига готского, и, глядишь, в святые бы вышел! Святая Мать-Церковь не забыла бы человека, который не отдал град апостольский поганым готам-арианам на поругание! Отчего Отец Небесный не оградил верного слугу своего мечом огненным? Разве Господу Богу надо было Рим разорять? И дураку ясно, что нет…
        От благочестивых мыслей монаха отвлекло то, что неведомо откуда взявшийся сквозняк притушил лучину. Вот дьявол, прости Господи, надо вставать и снова угольком из очага её растапливать! Дверь, что ли, неплотно прикрыта? Да и ветра снаружи вроде не слыхать…
        Едва привстав на ложе, отец Целестин замер. Воздух в доме стал нагреваться и словно бы дрожать, и тут же появился свет - знакомое золотистое сияние. Монах едва успел осенить себя крестным знамением и прошептать первые слова Credo, как в голове его появился уже слышанный ранее голос:
        - Приветствую тебя. Ты всё ещё боишься?
        На любимом кресле отца Целестина, закинув ногу на ногу, восседал не кто иной, как Гладсхейм, и в упор смотрел на монаха своими синими глазами.

«Надо же, и сюда припёрся!» - подумал монах, видя перед собой полупрозрачную тень лесного духа.
        - Здравствуй. Зачем ты потревожил меня? - прохрипел отец Целестин, ещё не придя в себя от изумления.
        - Благодарности от людей мы давно уже не ждём, - тихий голос айфар был бесстрастен. Никаких чувств. - А между прочим, ты и конунг послали девочку именно к нам, когда оказались в беде. Ты, человек, не знаешь, сколько усилий пришлось нам приложить, чтобы испросить для вас заступничество. Но сейчас речь идёт не об этом…
        - Да, конечно. Прости меня, Гладсхейм. - К монаху вернулась способность хоть как-то соображать. - Мы все очень благодарны вам и…
        - Не спеши. Я пришёл поговорить об ином. Мне надобно задать тебе важный вопрос и получить ответ и ещё дать совет. Вы решили идти к землям богов, вернее, не к ним, а к Двери, ведущей в Мидденгард. Вы ничего не ведаете о том, что ищете и где находится сие место. Не знаете, с чем придётся столкнуться в пути. Вы хотите вначале остановиться у острова в океане, до которого десять дней морского пути?
        - Если ты говоришь об Исландии, то да.
        - Эта земля носит у нас другое имя. Когда-то именно там обитал Чёрный Дух, бог-великан, о котором ты слышал. Море исторгло из себя эти земли, ибо воды его не потерпели в своих глубинах то, на чём лежит древняя скверна.
        - Чего-чего? - не понял отец Целестин.
        - Тебе должно быть ведомо, что много тысяч лет земли Чёрного Духа лежали на дне, а потом духи морей подняли их обратно на поверхность. Там до сих пор обитают его порождения, правда редко выходя на свет. Вы собираетесь что-то искать на северном острове?
        - Ну-у… Хельги говорил, что там есть часть ответов на все эти тайны. Наверное, Торин задержится там на несколько дней.
        - Мой тебе совет, - Гладсхейм чуть повысил голос, - не ищите там ничего. Не ходите к туманным пустошам. Не заглядывайте в пещеры. Пропадёте. Там действительно есть прямые ходы в жуткий подземный мир, что некогда был подземельями великой крепости Врага. То, с чем вы можете столкнуться, необоримо без того, что люди именуют волшбой.
        - А как же там люди живут? - усомнился отец Целестин. - Ведь давно живут, и поселения в Исландии есть, и ничего?
        - У них хватает разумения не забираться туда, куда не следует. А порождения Тьмы почти никогда не выходят на поверхность. Хочешь сам погибнуть и других погубить - иди в пещеры. Только не забудь сначала проститься с солнцем и молить Силы и Эйра, чтобы смерть была быстрой.
        - Ладно. - Монаха от столь жутких россказней передернуло. - Ты лучше скажи, после Исландии что? Как Дверь искать?
        - Мы сказали о ваших планах кое-кому. Вам помогут, - последовал загадочный ответ.
        - И не спрашивай слишком многого. Всё, что будет нужно, - узнаешь. И ещё. Мы помогли вам, теперь очередь людей ответить нам тем же. То, что открывает проход между нашим Миром и Мидденгардом, по праву принадлежит роду Элиндинга, но если вы вернёте или привезёте эту вещь сюда, то… - Голос утих, словно Гладсхейм решался, говорить человеку или нет о своей просьбе.
        - То что? Если в моих силах и власти дать вам то, о чём просите, я сделаю это, - грянул с порога голос Видгнира. Как молодой норманн вошёл незамеченным ни айфар, ни отцом Целестином и отчего услышал речь Гладсхейма, что была беззвучна, монах не понял. Ясно было одно: в Видгнире вновь ожила Сила - у двери находился вовсе не поджарый восемнадцатилетний парень…
        Гладсхейм ничуть не изменился в лице и остался сидеть как сидел, ну а отец Целестин аж на стену едва не полез со страху.
        Там, где должен был стоять человек, высилась суровая тень. Не полупрозрачная, как Гладсхейм, но тёмная высокая фигура, окутанная золотым нимбом, со сверкающими, как два бриллианта на солнце, глазами. Свет был куда сильнее, чем сияние, исходившее от айфар, - весь дом словно преобразился, превратившись в янтарные хоромы Морского Владыки Ньёрда; сильные, но не обжигающие волны жара ударились в онемевшего монаха.

«Господи, спаси и сохрани! Per Christum, et cum Christo, et in Christo tibi Deo…
[«Чрез Христа, со Христом и во Христе» (лат.).]
        Но похоже, Видгнир сумел подавить в себе выплеснувшуюся на поверхность Силу и спустя несколько мгновений снова стал тем, кем был всегда.
        - Спасибо, - ударил в голове монаха голос Гладсхейма, обращённый к Видгниру. - Не все из нашего народа хотят остаться в Мире Изначальном, он опостылел им. Возможность уйти туда, где всё ещё обретаются наши родичи, только одна - если ты привезёшь с Запада то, что ищешь, и откроешь нам Двери Миров.
        - Ты хочешь уйти, Гладсхейм? - удивился Видгнир.
        - Я - нет. Я останусь здесь навсегда. Но не все айфар принадлежат к роду, из коего происхожу я. Те, что из двух других колен нашего народа остались здесь, поныне помнят о величии и благости Сил и хотят вернуться в их обитель. Без тебя это сделать невозможно. Посему и просим мы духов Мира Мидгард помочь вам в пути. Но не полагайтесь только на них…
        Гладсхейм вдруг растаял, словно ветром его сдуло. Ни тебе «до свиданья», ни объяснений, ничего. Исчез - и всё тут.
        - Ты чего в такую поздноту притащился? - бросил в возникшую темноту отец Целестин, прислушиваясь к оханью Видгнира и раздавшемуся грохоту. Поздний гость своротил на пути к очагу с тлеющими под золой углями подставку для книг. - Или звали тебя?
        Воспитанник раздул угольки и зажёг лучину, ткнув её в щель меж брёвнами.
        - Почувствовал, что он тут, - последовал несколько запоздалый ответ. - Вот и прибежал. Что тебе Гладсхейм ещё говорил?
        - Уж не так и много. Вечно айфар недоговаривают… - И монах коротко поведал о словах лесного духа, касаемых Исландии. Видгнир внимательно выслушал и поднялся:
        - Придётся Торину рассказать. Пойду я, что ли, а?
        - Иди спи, - буркнул отец Целестин. - Только лучину-то в поставец сунь. Не ровен час, дом спалишь.
        Видгнир выполнил требуемое и ушёл, оставив святого отца одного. Теперь монаху было над чем поразмыслить. История Рима и жития святых стали казаться отцу Целестину не заслуживающей внимания ерундой в сравнении с рассказом айфар, полным тайн и недомолвок.

«Ну ничего себе! Прямые ходы в подземный мир! Это уж не в ад ли? Дела-а…»
        А над Вадхеймом плыли в черноте ночного неба звёзды, и ярче всех сияла огненная точка, висевшая на западе, над великим океаном, в чьих глубинах покоился Аталгард и за водами которого скрывалась одна из самых великих тайн, что уже не одно тысячелетие сокрыта от взора людей.
        Викинги всегда были легки на подъём, ну а сейчас терять драгоценные дни и вовсе резона не было. На третий день после тинга плеснула вода под вёслами двух ладей. Нармунд, нагрузив дракары золотом из необъятных, награбленных за много лет запасов, отправился на восток торговать. Торин же, решив подготовиться поосновательнее, дал своим ещё два дня на сборы, потому как с собой надо было взять многое.
        Самым трудным оказалось затащить на корабль шестерых лошадок из числа тех, что были привезены датчанами. Небольшие, но невероятно выносливые косматые коньки тёмно-бурой масти, похоже, были привычны к морским путешествиям, однако вся незадача состояла в том, что обычно лошадок заводили на судно с деревянного причала. Таковым удобством Вадхейм похвастаться не мог, и пришлось спешно сколачивать из досок мостки. Но едва первая лошадь, поддерживаемая за узду кем-то из хёрдманов, ступила на шаткий, качающийся мостик, как из кроткой и послушной животины тут же превратилась в разъярённую фурию. Яростно брыкаясь, лошадь сбросила в воду всех, кто пытался её утихомирить. Наконец она тоже свалилась в залив и с жалобным ржанием поплыла к берегу. И оставшиеся пять коньков заупрямились: не обращая внимания ни на ругань, ни на пинки и толчки, животные, приседая на задние ноги, пятились от берега. Ни сила, ни уговоры на помогали. Торин, совсем взопрев, решил попросту как следует связать поганцев и на руках загрузить на кнар - и так уж почти полдня провозились. Либо надо делать мостки покрепче, что также займёт
времени преизрядно.
        Отец Целестин бегал вокруг, кудахча как встревоженная курица, отдавал ценные указания (ничуть делу не помогавшие) и только вносил лишнюю сумятицу. Ему ужасно хотелось хоть чем-нибудь помочь, но монаха лишь вежливо (а иногда не слишком) отпихивали либо, когда он становился чрезмерно навязчив, посылали куда подальше. Невзирая на то, что отец Целестин при всей своей толщине и кажущейся неповоротливости был весьма силён, никто из дружины Торина его как рабочую единицу всерьёз не воспринимал.
        Скептические настроения усилились, когда отец Целестин, неся по мосткам на борт кувшин с маслом из продовольственных запасов, поскользнулся и с истошным воплем рухнул на доски, разбив глиняный сосуд. Правда, от падения в воду его удержала железная рука Снорри, одного из двух старших сыновей Нармунда, коих Торин взял в свою дружину. Вместе со своим братом Регином Снорри поднял святого отца на ноги, носком сапога спихнул в воду оставшиеся от кувшина черепки и довольно настойчиво попросил монаха пока посидеть где-нибудь на камешке на берегу. А уж если так не терпится поглазеть на погрузку ладьи, то не мог бы почтенный жрец Бога Единого хотя бы не мешать прочим работать?
        Мостки пришлось обильно посыпать песком с берега, ибо растёкшееся масло превратило их в подобие скользкой ледяной горки. Словом, монах вновь постарался на славу. Некоторое время он сдерживался, но, когда начались трудности с лошадками, вновь принял живое участие в общем деле.
        Положение неожиданно спас Видгнир. Некоторое время он с интересом наблюдал за усмирением взбунтовавшихся животных, но едва Торин дал указание связать лошадей - остановил дядю:
        - Дай я попробую. Силой тут не поможешь…
        Торин мрачно посмотрел на него, однако же махнул рукой, и дружинники с верёвками отступились. Видгнир, перехватив взгляд отца Целестина, подмигнул ему и, взяв одной рукой одного из коньков за поводья, а другой погладив по голове, что-то прошептал в ухо дрожащей от возбуждения скотине, а потом тихонько потянул за узду. Лошадь спокойно пошла за ним, копыта стукнули по доскам помоста, а спустя минуту Видгнир с победной улыбкой спустился на берег. Трудностей как не бывало - он быстро отвёл всех коньков на корабль, не обращая внимания на удивлённые взгляды дяди и дружинников.
        - Чего стоите? - прикрикнул на остальных Торин. - Тут с умом делать было надо, а не силою брать! А ну сено грузите! Или вашими бородами лошадей в море кормить будем?!
        Конунг за последние дни выгреб со всех дворов Вадхейма для своих лошадей больше половины оставшихся с прошлой осени запасов сена, благо домашние козы уже могли пощипывать пробивающуюся на южных склонах холмов травку.
        - Как это у тебя получилось? - налетел на Видгнира отец Целестин. - Или опять не скажешь?
        - А чего говорить-то? - Видгнир взъерошил левой рукой волосы, - как всегда, когда был смущён. - Ну айфар как-то подсказали, что зверьё меня слушать может, только… Ну, в общем, постараться нужно. Ты это Силой называешь. Вот я и попробовал. Ладно, пойду я, вон Торин зовёт. А ты отдыхать иди. Отплываем завтра, как-никак.
        Конец дня отец Целестин посвятил молитвам и покаянию, прощаясь с мирным течением жизни последних лет. Как монах ни убеждал себя, что всего дороже для него покой телесный и душевный, но какой-то частью сознания он ощущал зов той половины самого себя, что находила отдых не в спокойном, размеренном бытии и не в доброй еде или крепком вине. Эта часть души сейчас, как и многие годы доныне, гнала пятидесятилетнего монаха навстречу новым странствиям, к невиданным и неведомым землям да народам; гнала, наконец, к несколько жутковатой, но в то же время притягательной загадке истории беспокойного северного народа.
        Да, сейчас воспоминания о приключениях молодости, чудесах восточных и южных стран, подёрнулись белой дымкой забвения, но зловредный червячок, грызший отца Целестина последние восемь лет, снова заворочался с неслыханной силой. Ни разу за прошедшие годы монах не признавался себе, что его бродячая натура не изжилась, и, как он ни убеждал себя в том, что эра странствий ушла в прошлое, всякий раз, когда дракары скрывались в синеве океана, щемило у отца Целестина сердце и появлялось непреодолимое желание вновь почувствовать под ногами не твёрдую и надёжную землю, а шаткую палубу ладьи. Впрочем, желание это всегда безжалостно подавлялось… И вот завтра начнётся, видимо, самое главное приключение в его жизни.
        Вроде бы вполне обычный и понятный мир на деле оказался далеко не столь простым, и эпоха, в которую, как казалось, нет места чудесам, вместила в себя силы и существа, что не имели понятия о событиях восьмивековой давности в Иерусалиме, не слышали о падении Рима, Аттиле, Римских Папах, Меровингах и Карле Великом, но ведали о том, что происходило на земле десятки веков назад; в новой эпохе нашлось место и лесным духам, и древнему богу, и легендам, которые не сохранили никакие известные отцу Целестину народы…
        За четверть века он повидал очень много странного и удивительного. Чудеса Востока, Индии и Африки до сих пор будоражили память и не поддавались никакому объяснению. Чего только стоил мёртвый город в джунглях Индии, на который набрёл как-то караван? Это когда ж было-то? Э-э-э… Ну да, семнадцать лет назад, в 834 году. Вечером город был - дворцы, статуи и всё прочее, - утром проснулись, а он как в воду канул. Куда, спрашивается, делся? Но в какое сравнение идёт подобная чепуха с тем, что творится не где-нибудь, а почти в центре христианской Европы?! Рассказать кому - высмеют как лжеца и сказочника.
        Отец Целестин повздыхал, поднялся с колен и, последний раз прочитав коротенькую молитву, осенил себя крестом, неодобрительно посмотрев на распятие. Вот, спрашивается, что сейчас все святые делают, вместо того чтобы помочь? Нет чтобы знамение какое послать! Так нет же, изволь, отец Целестин, сам в этой каше разбираться, истины доискиваться. А ведь достаточно одного Твоего слова, как снизойдёт ангел небесный и всё-всё растолкует…
        Решительно отогнав неблагочинные мысли, монах развязал дорожный мешок - проверить, всё ли взято и не упущено ли что важное. Рубаха, плащ меховой, кинжал в ножнах, огниво с трутом, Евангелие опять же. Да, вот чернильницу с перьями положить надобно и пергаменту чистого, благо в каком-то монастыре бургундском Ториновы сорвиголовы награбили его преизрядно да сюда привезли. В соответствии с заказом. Соль в мешочке, верёвки моток (пригодится, мало ли что), две рясы запасные, холщовые, луковым отваром крашенные. Вот и всё, кажется. К чему излишне нагружаться?
        Да, кстати, а где же Сигню? Тьфу, прости Господи, Мария то есть? Уж сколько дней как не приходит, да и вообще со времени тинга не видать её. За всей суматохой позабыл зайти к Сигурни да выведать, что с девчонкой. Упаси Бог, не заболела ли? Завтра с утра Видгнира послать придётся.
        Ну а теперь покушать и спать.
        Запалив очаг, отец Целестин подогрел мясо, ещё с утра поджаренное, полил жаркое красным вином для вкуса, нашёл кусок зачерствевшего хлеба, плеснул в кубок подкисшего, но ещё вполне приличного пива и, сунув в поставец лучинку, забрался на ложе. Ну вот что может быть лучше, чем потрапезничать, полулежа на медвежьей шкуре да почитывая на ночь что-нибудь душеспасительное? Неужто холодные и сырые ночи на прыгающем вверх-вниз по волнам корабле?
        А что, вполне, может, и так.
        Спустя час хибара отца Целестина огласилась громоподобным храпом хозяина. Снились ему на этот раз кошмары.
        В самую глухую полночь дверь домика приоткрылась, и внутрь прошмыгнула смутная тень. Тёмная фигура вначале замерла у входа, потом уверенно стащила с кресла на пол меховое покрывало, расстелила вдоль ложа отца Целестина и улеглась. Вскоре к богатырским раскатам, извергаемым глоткой монаха, присоединилось лёгкое посапывание. Луна к тому времени совсем скрылась за горизонтом.
        Едва рассвело, за отцом Целестином явился Видгнир. В дверной проём хлынул ещё мутный утренний свет, и, пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, Видгнир, полный решимости растолкать монаха побыстрее, направился прямо к его постели. Тяжело споткнувшись о завёрнутое по макушку в песцовые шкуры тело ночного визитёра и звякнув кольчугой, наследник конунга совершенно нереспектабельно растянулся на полу.
        - Ты чего? - На Видгнира смотрели два рассерженных глаза, принадлежавшие Сигню. - Под ноги смотреть надо! Ну поднимайся же!
        - Что происходит, чёрт возьми? - раздался с лежбища святого отца его голос, больше похожий на стон умирающего. Опять разбудили в безбожную рань!
        - Торин послал. Наши собираются уже. Давайте вставайте побыстрее.
        Монаха так и подбросило. Рано не рано, а выспаться можно и на корабле. А сейчас главное - позавтракать. Вроде ещё что-то с вечера осталось.
        - Ты откуда? - Отец Целестин уставился на зевающую Сигню-Марию, всё ещё сидевшую на полу. - И что это на тебе за одёжа такая, а? Или не знаешь, что Церковь запрещает женщинам носить мужское платье?
        И вправду, на Сигню была мужская рубаха, штаны и фуфайка из волчьего меха. Вдобавок у пояса висел нож, а длинная коса была запрятана под одежду.
        Пока отец Целестин приводил себя в порядок, искал пропавший сапог, который вчера зашвырнул незнамо куда, торопливо запихивал в рот остатки еды и допивал оставшееся пиво (чего добру пропадать?), Сигню-Мария быстро рассказала, что произошло. Оказалось, что Сигурни, дабы воспрепятствовать планам отца Целестина и конунга забрать Сигню с собой в поход, попросту заперла её в доме, спрятала всю тёплую одежду, да ещё приставила трэля из особо доверенных - следить, чтоб не сбежала. Со стражем оказалось справиться просто, ибо уроки отца Целестина не прошли даром: Сигню просто подлила в пиво немного макового отвара и, пока тот спал, выбралась из дома через окно, прихватив одежду одного из своих сводных братьев - сыновей Нармунда. После чего и пробралась в дом монаха.
        - Ты это… - с набитым ртом сказал отец Целестин Видгниру. - Отфеди её на ковабль, фтоп фкандалу не пыло. Я фкоро…
        - Пошли тогда, - вздохнул Видгнир. Ему затея Сигню тоже не очень нравилась. Но похоже, сию девицу ничто не остановит. - А ты поторопись, отец Целестин…
        Едва стукнула дверь за ними, монах залил в рот последнюю кружку и, наскоро помолившись, схватил мешок. «Ну, вот и всё. Похоже, не скоро я сюда вернусь… Хорошо, хоть старую Хильд попросил за домом присмотреть. Ну, с Богом!..»
        Отец Целестин ещё раз осмотрел своё пристанище. Всё прибрано, всё на месте. Книги на полках, распятие, очаг совсем остывший уже. Смахнув слезу, святой отец решительно ступил за порог и подпёр дверь колом.
        Потом выпрямился, осенил свой дом крестом, забросил мешок за плечо и, переваливаясь, зашагал вниз, где на серо-голубых волнах фьорда красовался крутобокий кнар.
        Когда он вышел на берег, то стало ясно, что ждут только его. Торин вовсю отдавал последние распоряжения, круглые щиты уже висели на бортах, дружинники ставили вёсла в уключины, переругиваясь и отпуская шуточки по поводу отсутствия ветра, - и впрямь утро было на диво тихое. Еле слышно пофыркивали датские лошади, привязанные возле мачты.
        - А, это ты! Поднимайся сюда! - Торин углядел монаха и махнул ему рукой. Конунг смотрелся по-боевому - кольчуга, поверх неё всё та же проклёпанная куртка, шлем островерхий. Бороду конунг в две косицы заплел, как и многие из дружины.
        Монах протопал по сходням, бросив высокомерный взгляд на годи, припёршегося проводить Торина. Жрец аж позеленел от злости. Что-то ехидное углядел в его взгляде отец Целестин, но не придал значения.
        Пробравшись на корму, к рулю, он разглядел сидевшую под кормовой палубой Сигню. Сигурни уже давно явилась на берег, вовсю разыскивая непослушную падчерицу, и как Видгнир протащил девушку на кнар, оставалось загадкой, разгадывать которую у монаха не было никакого желания. Не до того.
        - Ну что, Торин? - осведомился отец Целестин.
        - Что, что! Тебя только и дожидались. Устраивайся где хочешь. Эй, Снорри, Альвис! Сбрасывайте доски!
        Мостик полетел вниз, и трэли вытащили его на берег. И тут же вёсла разом опустились в волны.
        - С нами помощь Одина!! Вадхейм!!! - крикнул Торин, и дружина ответила конунгу восторженным рёвом, от которого у отца Целестина заложило уши. Торин встал к рулю, и нос ладьи с лёгким плеском рассёк воду фьорда.
        - Господи, спаси, сохрани и благослови! - набожно прошептал монах, глядя на медленно удаляющийся берег. Холм Вадхейма - огромный купол, выросший из густых лесов - отодвигался всё дальше и дальше, и вот уже ладью окружили с двух сторон отвесные скалы, возвышавшиеся будто две серо-коричневые стены. Свой домик отец Целестин разглядеть уже не мог.
        - Тебе страшно? - спросил подошедший сзади Видгнир.
        Монах вздрогнул:
        - Нет. Такова воля Господа, и я пройду по этому пути. Вместе с тобой.
        Кнар обогнул островок у устья фьорда и вышел в океан. Качка сразу усилилась, появился ветер, и Торин распорядился спустить парус. Синяя звезда затрепетала, квадратная парусина хлопнула, и южный ветер ударил в расписное полотнище. Вёсла стали не нужны. Торин, взглянув на солнце, направил корабль на северо-запад.
        Когда миновал полдень, берега Норвегии скрылись из виду.
        Вокруг «Звезды Запада» лежал океан.
        Глава 6
        ГУНТЕР
        Первые три дня плавания прошли в смертной скуке. Пару раз на юге и западе появлялись чьи-то паруса, но как ни чесались руки у большей части дружины, Торин не стал гнаться за неизвестными кораблями, хоть и понимал, что ребятам хочется поразвлечься и погреметь мечами.
        - Вынырнет кто у нас под носом, тогда и говорить будем, а сейчас чего время терять, - только и ответил конунг на настойчивые просьбы Снорри, углядевшего белое пятнышко на горизонте. - А сейчас даже не думай об этом. Не затем мы на запад пошли.
        - Что, лишнее золото помешает? - только и пробурчал тот, недовольный отказом, прекрасно, однако, зная, что уж чего-чего, а золота на корабле предостаточно. Торин разорил свою личную сокровищницу, не слушая отчаянных увещеваний Саннгрид, советовавшей оставить хоть что-нибудь на чёрный день. Конунг взял с собой полный сундук, набитый монетами чеканки всех известных государств - от арабских динариев до полновесных марок Карла Великого. Что ни говори, а золото никогда карман не оттянет. Тем более в таком-то предприятии.
        Интересности, граничащие с чудесами, начались практически сразу после того, как
«Звезда Запада» покинула Норвегию. За все прошедшие дни сильный ровный ветер ни разу не ослабел, и за вёсла браться не приходилось. Парус не спадал ни днём ни ночью, и ежели всё и дальше так пойдёт, рассуждал Торин, то берега Исландии появятся где-то через неделю, а то и раньше.
        Что-то завораживающее было в этом постоянстве. Не усиливающийся и не гаснущий ветер с юга, а иногда с востока только лишь наполнял собой полотнище с синей восьмиконечной звездой, но не поднимал волн на воде. Надо добавить, что погода стояла солнечная и, насколько возможно для Северного моря, тёплая. Отец Целестин объяснял всё с материалистической точки зрения, - мол, всякое бывает. Торин только головой качал. Не было на его памяти столь ясных и тёплых дней в апреле, да ещё и в этих местах.
        - С нами благословение богов, - сказал конунг монаху. - Ты ведь помнишь, что тебе тогда айфар говорил?
        - Возможно, - пожал плечами отец Целестин, оглядывая горизонт. - Гладсхейм сказал тогда, что нам кто-то поможет. Только кто? Какие силы? Слушай, а может быть, Видгнир чего знает?
        - Видгнир, поди сюда! - позвал Торин своего наследника, оживлённо спорящего о чем-то со Снорри и Регином, братьями-близнецами. - Вы чего там расшумелись?
        - А ну их! - Видгнир, забравшись на кормовую палубу, только рукой махнул. - Говорили, что Британия близко, заглянуть туда бы… Всё повоевать хотят.
        - Ещё навоюются. Слушай, мы тут тебя спросить хотели…
        - Да-да! - подхватил отец Целестин. - Скажи-ка, ты ничего эдакого не чувствуешь, а?
        - Чего ещё «эдакого»? Ты о чём? - удивился Видгнир.
        - Ну-у, ты это должен знать лучше нас. Что, совсем ничего не замечаешь? Ветер уж больно странный, да вот прошедшей ночью на севере гроза была, а у нас тишь да гладь, и хоть бы капля дождя упала или качнуло посильнее!
        - Нет. Хотя иногда… Ну, нечто неуловимое бывает. Словно кто-то рядом есть, такой же как айфар - невидимый. Не знаю. Э, Торин, посмотри-ка вон туда! - Видгнир указал куда-то на воду, справа от корабля. Среди волн чернела едва видная точка. Бревно?
        - Сворачивай паруса! - вдруг заревел Торин, налегая на руль и кладя кнар на правый борт. Его острые глаза чётко различили, что именно высмотрел Видгнир.
        Не в обычаях норманнов помогать кому-либо на воде или суше, но тут толи любопытство конунга заело, либо же подтолкнула его некая сила, и вот уже отец Целестин ясно видит несколько обгоревших проклёпанных досок и двоих людей, распластанных на них. И ни один не пошевелился, когда ладья медленно подходила к плоту, а дружина галдела, как стая хриплых сорок, обсуждая, как втащить их на борт. Мертвы, похоже, оба.
        Доски стукнули о борт кнара, и двое самых здоровенных вояк спрыгнули с борта корабля на обломки, пояса обвязав верёвками - на всякий случай. Сам плот поддерживали с корабля баграми.
        - Один живой! - гаркнул снизу Эрик, тот самый, которого утыкали стрелами датчане, и добавил с оттенком чёрного юмора: - А другого-то, может, тоже возьмём? На обед?
        - Заткнись, дубина! - рыкнул Торин. - Бери живого и тащи сюда!
        Эрик подхватил тело на руки, наверху дружно ухнули, и, отталкиваясь от борта ногами, Эрик со своей ношей перевалился через борт, кряхтя от натуги.
        - Эльмод, а ты чего возишься? - Конунг глянул вниз, где названный Эльмодом хёрдман обшаривал труп. Сорвав с руки золотой браслет, дружинник спихнул тело в воду и, подняв голову, прокричал:
        - Рыбкам тоже есть охота! Поднимайте меня!
        Эту довольно плоскую, на взгляд отца Целестина, шутку оценили дружным хохотом. Едва Эльмод забрался обратно на корабль, конунг бросил взгляд на монаха и Сигню и указал на спасённого: «Займитесь делом», а сам, прикрикнув на развеселившихся дружинников, чтоб поднимали парус, отправился к рулю.
        Под наблюдением отца Целестина сыновья Нармунда и Видгнир оттащили человека на нос корабля и, расстелив холстину, положили. Пыхтя и отдуваясь, монах вскарабкался на небольшую носовую палубу и склонился над простёртым у его ног телом.
        - Чего стоите, охламоны?! - шикнул отец Целестин на обоих братьев и Видгнира, с интересом наблюдавших, как он щупал жилу и разглядывал зрачки у неизвестного. - А ну быстро что-нибудь тёплое тащите! Не видите - поморозился он. Сигню, а ты скоренько горячего питья сделай и зверобоя туда брось. У меня в мешке травы найдёшь.
        Пока исполнялись его приказы, отец Целестин вновь уставился на своего нового подопечного. Выглядел тот не ахти - щеки ввалились, губы в трещинах, глаза кругами коричневыми обведены. Не один день, похоже, его по морю носило. И как только выжил без воды пресной да на холоде таком? На глаз человеку можно было дать лет двадцать
        - двадцать пять, правда старило обветрившееся лицо да светло-рыжая многодневная щетина на щеках и подбородке. Похоже, что парень был воином, а никак не торговцем, хотя какая разница, спрашивается? В этих краях и та и другая профессия не разнятся; и уж точно он не был трэлем - из-под насквозь мокрой куртки проглядывали обрывки кольчуги. Батюшки светы, а там ещё что такое?
        Монах только сейчас углядел на бедре человека длинную и, судя по всему, глубокую рану, явно оставленную мечом. Этого ещё не хватало! Да-а, теперь шансы выжить у этого молодчика совсем невелики. Может, даже и в сознание уже не придёт - крови столько потерять!
        Видгнир и Снорри притащили целую охапку звериных шкур да меховых фуфаек и уставились на отца Целестина, который, бормоча сквозь зубы что-то не совсем подобающее его сану, стягивал со спасённого кожаные штаны.
        - Помогите его раздеть, одежда-то мокрая вся!
        Через минуту некогда вполне добротные, а ныне на редкость драные и грязные одеяния были свалены в кучу, а монах и оба молодых норманна закутали человека в пушистый волчий мех.
        - Мари… тьфу чёрт, Сигню, ну где ты там, копуша? - обернувшись, воззвал отец Целестин к своей помощнице, всё ещё не решаясь называть девушку при всех христианским именем.
        - Готово. Иду уже! - отозвалась Сигню, снимая с небольшого костерка, разведённого на железном поставце, котелок с варевом. Налив кипяток, в котором плавали распарившиеся листочки из мешка отца Целестина, в глиняную кружку, она бросила туда же пару кусочков засахарившегося мёда из прошлогодних запасов, привезённых конунгом из Гардарики, и вихрем взлетела на палубу.
        - Напоить?
        - Давай, только осторожненько.
        Между прочим, Сигню вполне освоилась с совершенно ей непривычной жизнью на корабле. Морской болезнью она не страдала, - впрочем, настоящей качки пока и не случалось. Правда, многие дружинники посматривали на неё косо, а поседевшие в походах старые викинги так и открыто выражали своё неодобрение, - это в каких же законах сказано, чтобы девица наравне с мужчинами в дальний викинг отправилась? Конунг Торин, однако, быстро прекратил любые споры, поставив недовольных на место: она тут, мол, по моей воле, и всё! Благо знаете, что не в обычный поход идём.
        На второй день на Сигню-Марию уж и внимания никто не обращал, а не похвалить её стряпню мог только самый изысканный гурман ромей. Уставала она, конечно, преизрядно - накормить шайку не жалующихся на отсутствие аппетита громил, да ещё лошадкам корму дать, да за монахом присматривать (по её мнению, отец Целестин, этот большой ребёнок, сам за собой углядеть никак не мог - ещё, упаси Господь, простудится или за борт, чего доброго, свалится по рассеянности). И вот теперь ещё дело появилось - сиделкой при незнакомце быть, иначе кто за ним ходить будет? А долг истинной христианки обязывает помогать ближнему. Вливая в рот человека небольшими порциями горячее сладкое питье, Сигню-Мария уже воображала, как будет читать выздоравливающему Святое Писание и наставлять на путь служения Господу и спасения души… Ежели язычник он, то обратит Сигню его в истинную веру, ну а буде христианином случись сей муж, то найдёт достойного собеседника, благо до Исландии плыть и плыть, а отец Целестин в раздумьях целые дни, и слова из него не вытянешь.
        - Вот это красотка, - послышался слабый и глухой голос с германским акцентом. Сигню, грубо вырванная из благолепных мечтаний аж питьё расплескала и, опустив взгляд, обнаружила, что на неё в упор глядят два светло-серых глаза.
        - Mein liber, может, ты согреешь меня своим теплом, а? - поинтересовался несколько неожиданно пришедший в себя парень. Причём в голосе его не было и намёка на юмор. Сигню застыла…
        - Нет, нет, спасибо, - пробормотала она. - Ещё пить хочешь?
        - Давай. Кстати, меня зовут Гунтер. Так как насчёт погреться?
        Похоже, сей Гунтер и на самом деле был германцем. «Давай» в его устах звучало как
«Тафай», но вроде бы норвежский язык он знал вполне сносно.
        - Будет жить, - откомментировал отец Целестин услышанное и примирительно посмотрел на Видгнира, который уже положил руку на рукоять меча. - Не горячись сынок, а? Он, видимо, не понимает, что Сигню не рабыня, а девица свободная. Ты иди, а я с Гунтером сам побеседую.
        Видгнир исподлобья оглядел германца, потом показал ему кулак и спрыгнул вниз, к остальным. Сигню на всякий случай отодвинулась подальше от нахала, но потом христианский долг превозмог обиду, и она сунул в руку Гунтеру вновь наполненную кружку, единственно позабыв бросить в неё мёд.
        - Бычья моча, - сообщил Гунтер, отпив.
        Сигню едва не расплакалась.
        - А ну заткнись! - рявкнул отец Целестин, видя, как задрожали губы у возлюбленной духовной дщери. Если хама немедля не поставить на место, то потом на шею сядет!
        - Сам заткнись, боров! - не меняя спокойной интонации, посоветовал германец и добавил несколько слов на своём языке, да таких, что понимавший германские наречия монах покраснел до корней волос. «Да, будет с ним хлопот. Никакого воспитания. Отвратительный тип».
        Отец Целестин, призвав всё своё смирение и терпимость, всё же сдержался и не отвесил Гунтеру заслуженную оплеуху. Выглядел этот варвар изрядным здоровяком - ни капли лишнего жира, сплошные жилистые мышцы. Такой ещё и ответить может, хоть и ослаб да вымотан.
        - Ладно, давай поговорим спокойно. Кто ты и что с тобой случилось?
        - А ты кто? Где я сейчас?
        - Мое имя Целестин, и я… гм… монах ордена святого Бенедикта. Ныне же сопровождаю конунга Вадхейма Торина в походе к землям исландским. Ты на корабле конунга.
        В течение довольно продолжительной беседы монах успел сменить своё отношение к Гунтеру с отрицательного до спокойного, а затем и благожелательного. Пускай тот периодически вставлял в свою речь выражения, которые могли бы привести в смущение самого закоснелого пьяницу викинга, но, однако, был наделён яркой индивидуальностью и своеобразным чувством юмора. Выяснилось, что Гунтер уже три года плавал в дружине шведского ярла Хигелака. Восемь дней назад, на пути к берегам Бургундии, их застиг шторм и отнёс к северу, разметав дракары ярла. Ладья, на которой находился Гунтер, уцелела, однако на другой день после шторма случилась новая напасть - на повреждённый дракар налетели три датских корабля. Команду Хигелака перебили, а дракар подожгли. Раненный в ногу Гунтер и ещё один дружинник уцелели - их не добили, как это обычно водится. Просто даны не обратили внимания на прикинувшихся мёртвыми людей. Когда корабль начал гореть, чудом выжившие Гунтер с товарищем кое-как выломали топором несколько досок из палубного настила и, невесть на что надеясь, перебрались на плот с охваченной пламенем ладьи. Им повезло
снова, и со стоявших неподалёку разбойничьих судов (а ваше что, не разбойничье было? - подумал монах) опять ничего не углядели. Потом почти семь дней в море. Хорошо, хоть дожди иногда шли, а то погибли бы без воды! Спутник Гунтера вчерашним днём умер от холода, а сам германец уж хотел зарезаться, да, похоже, сознание потерял… И вот боги, ответив на мольбу о помощи, её послали.

«Ага, говорит про богов, - В отце Целестине проснулся профессионал-теолог. - Значит, язычник. Так, так».
        - А родом ты откуда?
        Гунтер оправдал подозрения монаха. Из рассказа германца выяснилось, что появился на свет он в бескрайней чаще Тевтобургского леса, в бурге, принадлежавшем его роду. Древнее поселение стояло в землях, названных Гунтером Везербергландом, недалеко от места, где русло реки Везер резко сворачивает к северу, огибая поднимающиеся на правом её берегу покрытые дремучими лесами взгорья. Род Гунтера жил в тех местах очень и очень давно, почти не имея связи с внешним миром. Задав несколько наводящих вопросов, отец Целестин понял, что культура да просвещение, кои несла язычникам Святая Мать-Церковь, начали добираться до тевтобургских чащ совсем недавно. Несколько лет назад Гунтеров бург отказался платить дань королю германскому Людовику Благочестивому, сыну императора Карла, и кёниг да старейшины изгнали христианского проповедника, покусившегося на языческих идолов. Возмездие не заставило себя ждать - бург пожгли, родовичей перебили, используя все утончённые католические жестокости, применяемые к не желающим уверовать в Бога Единого язычникам. Братья и отец Гунтера погибли в битве, а дом с оставшимися родичами
попросту спалили, не давая никому выскочить из огня. То, что посёлок брали вовсе не воины короля, а наёмники - фризы и норманны, - которые сами являлись идолопоклонниками, ничуть не смутило ни королевских маркграфов, ни епископа Кёльнского, руководившего карательной акцией и благословившего мечи убийц.

«Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога?» [Римлянам, 2, 23] - вспомнил отец Целестин слова апостола Павла и покраснел, устыдившись. Однажды монах слышал речи Патриарха Константинопольского и согласился с тем, что, по словам предстоятеля Восточной Церкви, «слуги Божии не есть сам Господь». Поговорить бы с этим «епископом Кёльнским» по душам… Но отчего, скажите, разрушения и непотребства, чинимые варварами и язычниками в христианских землях да городах, воспринимаются с гневом и ужасом, а такие же зверства со стороны жаждущего новых земель и богатств епископата кажутся само собой разумеющимися? И небось дураком да невеждой показал себя миссионер, пришедший проповедовать веру в Единого в германские леса!

«Эх, а сам-то! - подумал монах и смутился ещё больше. - Восемь лет прошло, а на путь истинный смог только Сигню наставить!.. Но всё равно оправдания случившемуся в бурге Гунтеру не найти!»
        - А дальше, дальше-то что с тобой было? - отводя глаза, спросил отец Целестин. Германец продолжил свою повесть.
        Гунтер тогда был схвачен, обращён в рабство и продан какому-то франку. Потом сбежал, долго бродяжничал по Франкии и Германии, пока не оказался в Дании, вначале нанявшись в дружину Ильвингов; потом же попал в Бирку и там обратил на себя внимание ярла Хигелака: знал Гунтер некий секрет, как в бою приводить себя в жуткое неистовство, - секрет, ещё от отца доставшийся. Хигелак его к себе и переманил, видя сие искусство.
        - Это как? - не понял монах. - Объясни.
        - Не-е, - замотал головой Гунтер. - Дай лучше ещё пить. У меня на шее мешочек висел, ты его не брал?
        Отец Целестин порылся в куче гунтеровской одежды и извлёк оттуда туго затянутую кошёлку из замшевой кожи на цепочке.
        - Этот, что ль?
        - Дай сюда. Там нет золота.
        - Нужно мне твоё золото, - оскорбился монах, но всё же налил ещё питья и подал германцу.
        Тот надел мешочек себе на шею и удовлетворённо хмыкнул:
        - Дай поспать, а? Уболтал ты меня, толстяк. Как есть уболтал.
        - Ну хорошо, только дай ногу-то тебе перевяжу…
        Затем отец Целестин вздохнул и поплёлся на корму. Море по-прежнему было спокойным. Кнар неудержимо двигался на северо-запад, разрезая форштевнем серые воды, где-то наверху похлопывал парус, и иногда только скрипело весло руля, - кораблём правили Торин или сменявшие его Видгнир и Олаф, один из старейших дружинников. Сигню улеглась вздремнуть внизу, а монах, пребывая в меланхолии, созерцал темнеющее небо, на котором высоко стояла яркая белая звезда - пока единственная появившаяся на освещённом закатом западном небе. Лёгкое покачивание корабля, долгие, протяжные песни норманнов действовали успокаивающе, и сейчас, после плотного ужина, даже думать не хотелось ни о каких-то древних богах, Исландии, землях, именуемых Мидденгард, и прочем. А уж тем более о наглом германце. Спи-ка, отец Целестин, спи себе и забудь до завтра обо всём этом бардаке.
        Священную землю
        Вижу лежащей
        Близ Асов и Альвов;
        а в Трудхейме будет
        Тор обитать
        До кончины богов. [Ст. Эдда. Речи Гримнира. Строфа 4.]
        Под эту медленную тягучую песню дружины монах окончательно провалился в сон и не почувствовав, как Видгнир укрыл его плащом.
        Из серебристого тумана появилась неясная высокая тень, принявшая облик старца в надвинутой на глаза потрёпанной широкополой шляпе. В руке он держал копьё.

«Привет тебе, служитель Эйра».

«Здравствуй. А ты кто?»

«О, имён у меня побольше, чем у тебя волос на голове. Ты некоторые из них знаешь. Ну, зови меня, например, Видрир».

«Хорошо, пусть будет Видрир. А откуда ты знаешь, что я служу Единому?»

«Я много знаю. Ещё я знаю, что ты и Торин не вняли предупреждениям Гладсхейма и возжелали устроить разыскания в Исландии. Ещё раз говорю, не нужно этого. Я незримо присутствую среди вас и помогаю, чем могу. И пусть даже моя сила сравнима с силой тех, кого вы можете встретить, но, возможно, я не сумею оборонить вас, даже позвав своих родичей на подмогу. Яне всемогущ».

«Кто ты, Видрир?»

«Узнаешь… Узнаешь совсем скоро. У нас будет возможность побеседовать».
        Туман сгустился, мерцающие вихри поглотили силуэт старца и растворили в себе.
        В глаза отцу Целестину ударило яркое утреннее солнце, и он почувствовал, что отлежал правую руку. Что за чертовщина? Ни разу таких вот снов не было!
        - Торин! - Монах пихнул в бок дремлющего рядом конунга. - Торин, проснись. Проснись же, поглоти тебя геенна!
        - Чего ещё? - недовольно пробурчал конунг, продирая глаза и слегка осоловело оглядывая корабль. Все ещё спали, как водится, вповалку. Разве что Олаф чуть позади что-то под нос напевает.
        - Сон мне был… - И отец Целестин, сбиваясь, изложил Торину всё, что привиделось.
        - Как ты сказал имя его? Видрир?
        - Кажется, так. А что такое?
        В ответ Торин произнёс строки из известной монаху саги:
        Ты, Фригг, молчи!
        Ты Фьергуна дочь
        и нравом распутна:
        хоть муж тебе Видрир,
        ты Вили и Be
        обнимала обоих… [Ст. Эдда. Перебранка Локи. Строфа 26.]
        Отец Целестин едва не поперхнулся собственной слюной. Он начал понимать.
        - Так, значит, это был… - Монах аж онемел.
        - Вот-вот, Видрир - одно из имен Одина, - закончил за него конунг. - А ты говорил, что суеверия, выдумки!.. Тьфу…
        Видгнир, которого монах немедленно растолкал, отнёсся ко всему гораздо спокойнее:
        - Теперь понятно, отчего парус не спадает? Точно тебе говорю, отец Целестин, без Асов тут никак не обошлось.
        Асы Асами, а вот без чего точно не обошлось на сей раз, так это без истинно ортодоксального мракобесия. Монах собственноручно набрал кожаной бадьёй забортной воды, освятил её, а после с неуклюжей грацией раскормленного кабана прыгал по всему судну, окропляя святой водой всё, что попадалось под руку. Привыкшие ещё по Вадхейму к подобным чудачествам дружинники, впрочем, глазом не моргнули - пускай себе бесится.
        Исполнив свой долг, монах, коего тот факт, что сии богонравные действия практически ничего не изменили, не поверг в уныние, с деланным достоинством удалился обратно на корму подкрепить свои силы хлебом насущным.
        Торин с Видгниром и Сигню переглядывались, но ни слова неодобрения не высказали. Конунг, кстати, запретил всем посвящённым хоть слово лишнее кому обронить о странном видении, посетившем отца Целестина.
        Когда солнце поднялось совсем высоко и начало изрядно пригревать, монах, за переживаниями позабывший обо всём на свете, вдруг хлопнул себя по лбу:
        - Ах я дурак старый! Что же я про Гунтера-то запамятовал… Сигню, Сигню, поди сюда!
        - Я-то не забыла, - сказала Сигню, строго посмотрев на отца Целестина. - И поесть ему уже отнесла и… ну, в общем, рану ему заново завязала чистым.
        - Чего? - вытаращился святой отец. - Он же… он же не одет! Что, меня не позвать было? Экое нецеломудрие, порицания достойное, а? А ну-ка читай тридцать раз «Ave Maria» и десять раз «Pater»!
        Наложив на духовную дочь сию епитимью, которую она приняла, как и полагается, со смирением, разбушевавшийся монах, потрясая замусоленным перстом, отправился к Гунтеру. Сигню только глазами его проводила, заключив, что приступ религиозного рвения сегодня что-то на редкость силён. Этак если каждую ночь ему Один являться будет, всё, упаси Господь, помешательством кончится.
        - Как тебя перевязали? - язвительным голосом осведомился отец Целестин у Гунтера, возлежавшего на прежнем месте в позе римского патриция. Вокруг валялись птичьи косточки - на еду для германца Сигню не поскупилась.
        - Особой надобности в том не было, но скажу, что руки у девицы той куда как ласковей твоих будут. Ты же так вчера затянул, что я думал, за ночь нога отсохнет, да и ещё кое-что в придачу.
        - У тебя отсохнет! - Но тут лекарь поборол в святом отце священника, и он заставил себя не пререкаться попусту с дикарём. Не слушая возмущённой ругани Гунтера, монах содрал повязку, дабы осмотреть рану. Не такая уж она и глубокая, как вчера показалось.
        - Встать можешь?
        - Наверно, может… - последовал ответ, - если оставишь меня в покое и не будешь больше лезть со своими тряпками.
        Отец Целестин только сплюнул.
        - Ну знаешь ли…
        - А ну, покажите-ка мне его, - громыхнул за спиной монаха густой бас.
        Обернувшись, он увидел Эрика, разглядывавшего Гунтера со странным интересом.
        - Скажи-ка, парень, у тебя зубы все на месте? А то и не продать тебя будет, беззубого-то. - Эрик нагнулся и схватил своей ручищей германца за подбородок, пытаясь заглянуть ему в рот. Ответ был получен немедленно - быстрое движение руки, и Эрик покатился по настилу, а его островерхий шлем, сорвавшись с головы, вылетел за борт.
        - Да я тебя, тварь такую… - заревел норманн, хватаясь за топор, но монах решительно загородил ему дорогу:
        - Уймись! Чего ты хочешь?
        - А того!! - брызгая слюной и размазывая по усам кровь, хлынувшую из носа, заорал дружинник. - Взял его я, и теперь он по закону мой раб, и сделать я с этим сыном Хель могу что пожелаю! Хочу - продам, а хочу - сейчас на корм рыбам выкину!
        Отец Целестин хотел было попытаться как-нибудь утихомирить разъярённого Эрика и не доводить дело до серьёзной ссоры, но тут Гунтер поднялся на ноги и бросил в лицо норманну такие слова, что у Эрика волосы дыбом встали и едва косица на бороде не расплелась.
        - Дай-ка мне меч, что ли? - совершенно деревянным голосом сказал Гунтер монаху, пока Эрик приходил в себя.
        - Место им дайте! - орали дружинники, бывшие свидетелями этой сцены. - Пусть поединком решают!
        Монах умоляюще посмотрел на подошедшего Торина, но тот только руками развёл.
        - Побьёт он Эрика - будет свободным и в дружину возьму. А нет так нет, - провозгласил конунг. - Меч ему!
        - Ты бы хоть э-э-э… оделся, а? - шепнул монах на ухо Гунтеру, но тот только отмахнулся: «Да наплевать!» Поймав правой рукой брошенный клинок, левой он развязал мешочек, висевший на шее, и что-то положил в рот. Целестин торопливо слез с палубы вниз и присоединился к вопящим и улюлюкающим зрителям.
        Пара сошлась явно неравная: Эрик, пусть и без шлема, но в кольчуге и со щитом, был вдобавок куда выше ростом и шире в плечах германца, но тот единственно выигрывал в подвижности.

«Будем надеяться, что рана его не подведёт, - подумал отец Целестин. - Да куда ему против такого-то здоровяка? Ой, не жить ему, верно не жить!»
        Топор Эрика со свистом рассёк воздух в том месте, где мгновение назад стоял Гунтер, но вонзился в палубные доски, а сам Эрик получил весьма чувствительный пинок в правый бок. Выдернув лезвие, норманн с угрожающим рыком повернулся, закрылся щитом, как дверью, и, сделав обманное движение топором, попытался пихнуть германца щитом к самому борту, а потом либо прибить, либо сбросить в воду. Похоже, что он не ждал от сравнительно невысокого и ещё достаточно слабого противника эдакой прыти. Что случилось с Гунтером, никто так и не понял: он вертелся вокруг Эрика волчком, не давая тому передохнуть, - казалось, что борются полусонный медведь и взбесившийся заяц. Пару раз Эрику достались крепкие удары по кольчуге, и наконец случилось вообще нечто невообразимое: Гунтер выбил из рук дружинника топор быстрым замысловатым финтом, вцепился зубами в верхний край щита, издавая какое-то утробное ворчание, резко дёрнул головой, вырвал щит из рук соперника, затем, пнув его здоровой ногой в окольчуженную грудь, сбил с ног и, в довершение ко всему, нанёс мечом удар в место, мало опасное для жизни, но весьма и весьма
обидное.
        Дружина замерла в молчании.
        - Бьёрсерк… - с уважением в голосе произнёс Снорри.
        Так оно было или нет, но спустя мгновение послышался глухой стук - Гунтер рухнул на доски рядом с поверженным Эриком.
        Хёрдман, поднятый на ноги друзьями, выглядел удрученно, кусал бороду и рычал сквозь зубы проклятия. Большего позорища он доныне никогда не переживал.
        - Батюшки, да что же с ним такое?! - причитал отец Целестин, осматривая германца, всё ещё лежавшего без сознания. - Эй, Видгнир или кто-нибудь, воды!
        Но ни три ведра морской воды, вылитых на Гунтера, ни похлопывание по щекам не дали никакого результата. Ничего не оставалось делать, как снова завернуть его в шкуры и оставить на какое-то время.
        Пока пришлось заниматься врачеванием изрядной раны, оставленной Эрику мечом германца, отец Целестин гадал, что же привело Гунтера в такой экстаз. Ну про бьёрсерков он и раньше слыхал, и говаривали, что перед битвой жрут они какую-то гадость. Это не в мешочке ли, что у Гунтера на шее висит, секрет кроется? Надо взглянуть будет. Где же такое видано, чтобы человек, едва в себя пришедший, побил противника куда как более сильного?! Да и выглядит Гунтер сейчас странно - зрачок узкий, пот льётся, слюна течёт. И что интересно, все зубы на месте, хоть и на щите Эриковом отметины глубокие остались. Дела…
        - Ну, что там с нашим героем? - спросил монаха Торин, когда тот прибыл перекусить. От всех волнений сегодняшнего дня у отца Целестина разыгрался небывалый аппетит.
        - Вот, глянь-ка. - Он протянул вымазанную жиром ладонь, на которой лежал кошель, висевший у Гунтера на шее.
        Внутри мешочка оказались невзрачные серо-зелёные крошки, похожие на высушенный и мелко накрошенный мох.
        - Что это, по-твоему?
        - Ума не приложу. - И отец Целестин сделал очередную глупость. Забрав мешочек у Торина, он сунул в него палец и слизнул налипшие комочки. Издав чмокающие звуки языком, монах поднял глаза на конунга: - Совершенно неизвестный мне вкус. Странный состав…
        И вот тут-то всё поплыло у него перед глазами.
        Очнулся монах оттого, что по подбородку потекла горячая жидкость. Рядом на корточках сидели Торин, Видгнир и Гунтер, а Сигню пыталась напоить его чем-то отдалённо напоминавшем отвар дубовой коры.
        - Фу, хвала Одину! - выдохнул конунг. - Пришёл в себя.
        Голова у отца Целестина трещала нещадно, будто с похмелья, побаливал живот, и вообще чувствовал он себя на удивление отвратно.
        - Что… хм… что случилось? - Даже говорить было трудно.
        - Это попробовал? - подал голос германец, показывая свой кошель.
        - Угу.
        - Ну и дурак. Скажи спасибо, что живой остался. Ты хоть помнишь, чего натворил?
        Судя по лицам, монах понял, что натворил он многое. Когда Торин обрисовал ему, что же произошло, отец Целестин не знал, куда себя девать со стыда. Мало того что перво-наперво он кинулся на конунга, пытаясь выкинуть Торина в море, едва только не сломал рулевое весло, и когда примчались самые дюжие дружинники вязать его, расшвырял, как щенков, почти десяток далеко не слабых мужчин и вдобавок выдрал Винги почти всю бороду, вцепившись в неё как клещ. Потом святой отец, вырвавшись из цепких рук могучих хёрдманов, ринулся на нос ладьи и, брызгая слюной, начал невнятно кричать что-то о спасении души, геенне огненной да чистилище. Сигню, не понимавшая, в чём причина внезапно охватившего её наставника безумия, и впрямь подумала о том, что отец Целестин повредился рассудком. В общем, повязали его с трудом. Даже будучи спелёнутым, как дитя, монах продолжал бессвязно бормотать, цитировать строки из Писания, которые почему-то время от времени перемежал выдержками из саги о драконе Фафнире. Утихомирился отец Целестин не скоро, и вот уж сутки лежал он без сознания…
        - В следующий раз, когда руки чесаться будут, лучше мне скажи, - посоветовал Гунтер. - Я их тебе быстро… почешу. Нельзя это зелье непривычному потреблять. Я и сам-то иногда побаиваюсь, а уж тебе-то куда?
        Как в последующие дни, окончательно выздоровев, ни приставал отец Целестин к Гунтеру с расспросами о странном порошке, ничего добиться не смог.
        Собственно, на этой истории и кончились все неприятности, и дальнейшее плавание продолжалось спокойно. Гунтер совсем встал на ноги и, как обещал Торин, был принят в дружину, получив и одежду и оружие. Шлем германец выбрал себе сам - старинный, островерхий, с широким наличником. С Эриком он помирился, но всё же пока держал себя на дистанции со всеми остальными, общаясь в основном с отцом Целестином да своими ровесниками, самыми молодыми в дружине - Регином, Снорри и Видгниром. Характер у Гунтера оказался на редкость независимым, а на колкости, иногда отпускаемые норманнами, и внимания никакого не обращал, словно и не слышал. Впрочем, и к нему быстро привыкли, и скоро уж и не представить было вадхеймскую дружину без небритой физиономии Гунтера.
        Один раз далеко на юге показалась полосочка земли - Шетландские острова. Но и пищи, и пресной воды было вдоволь, и Торин не стал останавливаться. Погода не менялась. Что ни день, то солнце, и хоть бы тучка на небе появилась. Ветер так и не утихал, «Звезда Запада» неудержимо шла к берегам северного острова. Спустя пару дней стало холодать, и тогда же отец Целестин впервые в жизни увидел плавучие ледяные горы, которые Торин старательно обходил, стараясь не приближаться к белоснежным глыбам, многократно превосходившим по размерам корабль. По ночам зажигались факелы, и конунг выставлял наблюдателей - не дай Один на такую льдину напороться в тумане. На десятый день плавания всем было сказано смотреть в оба - Исландия уже где-то рядом. Торин подозревал, что их отнесло чуть севернее, чем следовало бы, и точно, на утро одиннадцатого дня Видгнир сумел углядеть в голубой дымке к югу землю. Когда подошли ближе, то увидели, что это был совсем небольшой, голый островок с ещё не стаявшим снегом.
        - Видать, ночью берега Исландии проморгали, - решил Торин. - Слыхал я об этом острове. Большая земля должна к югу быть. По волнам видно. Да и птицы в ту сторону направляются. И зверь морской.
        Монах глянул за борт, и точно: несколько небольших тюленей виднелись по правому борту. Морские твари плыли у самой поверхности воды, забирая к югу. Прав конунг - недалеко Исландия. Отец Целестин всегда удивлялся потрясающему умению норманнов определить направление или местонахождение корабля по мельчайшим приметам - по виду и цвету волн, направлению течения, ветру, тёплый он или холодный…
        - А ну, бездельники, за вёсла беритесь, нам теперь парус не в помощь! - гаркнул Торин. - Теперь ещё только Скага-фьорд найти, и, считай, приехали!
        - А что там, в этом Скага-фьорде? - спросил отец Целестин, наблюдая, как сворачивают парус. Застоявшиеся дружинники уже разбирали вёсла и устраивались на скамьях у бортов.
        - Там… там знакомец мой старый, Хёгни Ингвиссон, зимнюю стоянку держит. Посёлок куда как меньше Вадхейма будет, да и кораблей у него всего пара. Ну да ничего, на пяток дней задержимся, а там видно будет. Мы с этим Хёгни вместе на Вормс ходили лет десять назад. Заодно и порасспросим кое о чём, он тут уже не первый год зимует. Если что необычное в землях исландских есть, всяко знать даст.
        Пятнадцать пар вёсел разом опустились в воду. Как Торин и предсказывал, пустынные, холмистые берега Исландии показались часа через два, и, ориентируясь по каким-то одному ему ясным приметам, конунг направил кнар на запад, вдоль берега. По его словам, вход в Скага-фьорд должен был быть не очень далеко. Они миновали узкий, глубоко вдающийся в глубь земли залив, называвшийся Эйя-фьорд, и наконец, обогнув два небольших полуострова, конунг развернул корабль чётко на юг, в открывшийся широкий проход, стараясь держаться ближе к западному побережью. Это и был Скага-фьорд.
        Отец Целестин, закутавшись в плащ, грустно смотрел на новую землю, проплывавшую перед его глазами. Да, если уж покрытая лесами южная Норвегия казалась ему унылой и холодной, то что говорить об Исландии? Чёрные крутые холмы с едва заметной растительностью, снег лежит совсем таянием не тронутый. Холод собачий опять же. И как тут только люди живут?
        Впрочем, это не северные берега, а остров, как Торин говорил - довольно большой. Может, тут и повеселее места есть.
        О деревянные борта ладьи постукивали плававшие в изобилии по фьорду небольшие льдины, промозглый ветер с острова продувал самую тёплую одежду, а ясное с утра небо начало затягиваться грязно-серыми тучами. И вот уже закружился снежок.
        - Вон поглядите, огонь! - заорал Эрик, стоявший на носу. После стычки с германцем сидеть на вёслах ему было тяжеловато. Он указывал куда-то вперёд и вправо, и точно, там, на спускавшемся к воде пологом склоне, виднелись какие-то строения и поблескивали в предвечернем сумраке редкие огоньки. У берега, как и в Вадхейме, вытянутые на сушу, стали два узких, длинных дракара.
        Спустя совсем немного «Звезда Запада» ткнулась носом в прибрежную гальку, зашуршавшую под днищем корабля. Вот и Исландия.
        Их тоже увидели. На берег высыпали несколько десятков вооружённых мужчин - это воинство выглядело хоть и не многочисленным, но угрожающим. Хорошо, хоть предусмотрительный Торин распорядился снять щиты с бортов в знак добрых намерений. Сам конунг вместе с Видгниром и Олафом, дав распоряжение пока всем сидеть на месте, спрыгнул с кнара на землю и поднял руку, сняв шлем.
        - Я конунг Вадхейма Торин из Норвегии, пришёл в Скага-фьорд с миром! - прокричал он, но на случай чего от корабля отходить не стал. - Я хочу говорить с вашим конунгом Хёгни. Где он?
        Из толпы вышел высоченный седой человек, а за ним ещё двое, и направились к Торину. Все в шлемах и при оружии.
        - Кто называет себя Торином из Вадхейма? - спросил седой. - Я Хёгни Ингвиссон.
        Тут, разглядев, кто перед ним стоит, Хёгни сам сбросил свой шлем и, бросившись к Торину, обнял его:
        - Во имя Асов, это ты! Какие боги занесли тебя сюда, Торин?! Что ты ищешь в Исландии?
        - А ты что, волк старый, думал, я забыл, как ты звал меня к себе ещё тогда, когда мы франков на Рейне за мошну щупали? - посмеиваясь, ответил Торин, хлопая Хёгни по плечу. - Примешь меня с дружиной деньков на пять? Да и разговор к тебе есть…
        - Это ты что, только для разговору до Исландии добрался? - хитро прищурился Хёгни.
        - Небось на Рим идти собрался да меня с собой звать хочешь? Впрочем, что это я? Зови своих, у нас и отдых, и пищу найдёте. Конунгу Вадхейма и людям его ни в чём отказу от нас не будет. - Хёгни обернулся и махнул своим рукой, крикнув: - Принимайте гостей из славного Вадхейма!
        Теперь, когда последние подозрения рассеялись, воины Хёгни опустили луки, и встреча с ними оказалась на редкость тёплой. Было как раз время прилива, и, молодецки ухая, хозяева помогли вадхеймцам наполовину втянуть корабль на берег и привязать пеньковыми верёвками ко вбитым глубоко в песок и гальку столбам. Затем гостей разобрали по домам, отдыхать.
        Посёлок и на деле оказался небольшим - полтора десятка домов под дощатыми двускатными крышами, в каждом, как водится, жило по нескольку семей. К домам лепились косые, крытые соломой строения для скота, хранилища сена и зерна, маленькие кузни. Никакой ограды вокруг поселения не было, а отец Целестин и вовсе был в удивлении, откуда взялось дерево даже для жилья на этой, казалось, абсолютно безжизненной земле. Жило в Скага-фьорде немногим более двухсот человек - выходцев из Норвегии, устроивших колонию здесь около двадцати лет назад. Из разговоров Хёгни стало известно, что житье в Исландии трудное - снег сходил только в июне-июле, хлеб здешняя земля не родила, посему приходилось привозить его с востока, а в голодные годы так и мхом питаться. Но вот чего много, так это рыбы, зверя морского да птиц. Сын Хёгни, Гудмунд, с гордостью показал Торину клыки морских чудовищ, водившихся во фьордах, - зубы длиной в человечью руку.
        В громадном каменном очаге шипел торф, булькал котел с пивом, и отогревшийся отец Целестин пребывал в полнейшем блаженстве. Безусловно, дом у местного конунга куда попроще Торинова, но гостеприимством он превзошёл, по мнению монаха, даже византийцев. Всё, что имелось в доме, было выставлено на стол, пива наварено на целую армию, развлекал гостей старик скальд из трэлей, прекрасно игравший на простеньких гуслях.
        Обнаглевший Гунтер увязался вместе с конунгом, и теперь, окосев от неумеренного потребления хмельного напитка, приставал к молодой рабыне, даже на терпимый взгляд отца Целестина страшной как смертный грех. Монах, краем глаза понаблюдав за этой парой, пришёл к выводу, что, видимо, утром у девицы всё седалище окажется в синяках, а если молодого германца не приструнить, то, похоже, к следующей зиме в доме у Хёгни будет пополнение… А, да ну его, этого Гунтера.
        Отца Целестина несколько обескуражил тот факт, что и Хёгни, и все его домочадцы смотрели на него без какого-либо удивления, а потом ещё и спросили, не из Ирландии ли родом почтенный спутник конунга Торина, чтущий Бога Единого? Как же так, спрашивается? Откуда эти язычники так хорошо осведомлены о монашестве и при чём тут Ирландия? Несмело задав возникшие вопросы Хёгни, отец Целестин понял, что он не первый представитель отшельнической братии, виденный здесь. Ему поведали о том, что его собратья по ремеслу, монахи ордена святого Патрика из Ирландии, уже не один год обитают в сих землях, на восточном и южном побережье острова. Люди они вельми добрые и незлобивые, иногда в Скага-фьорд наведываются, речи о Боге Едином перед дружиной держат, богов древних хулят да поклоняться им сами брезгуют и другим запрещают. И что им плохого Асы с Ванами сделали? Словом, выгоняет этих монахов конунг и хулу на Одина возводить не даёт. И ведь чего, тати, удумали: изваяния богов сбросить да разбить! Неужто Единый удачу в битвах дружине принесёт да корабль поправит? Он же не Один!

«Дикие нравы. - Мысли отца Целестина текли медленно и лениво, а в голове шум от пива испитого образовался. - И чего они к Асам своим прицепились? Ну не мерзко ли перед истуканами на коленях валяться, вопить голосами дикими да жертвы каменным идолищам кровавые приносить? Нет чтобы в храм Божий войти, благодати Господней душу открыть, преклонить колени перед алтарём да в молитвы погрузиться… Исповедаться, обратно же и святых тайн приобщиться средь курений ладанных. Нет, не понимают норманны, что они теряют, к каким благам возведёт их житие Вера Истинная, к вечному спасению, но не к погибели души приведёт…»
        В полудрёме монах уже видел возведённые на землях исландских храмы Божий и богатые монастыри с братией благочестивой, крестные ходы на Пасху да мирных и набожных норманнов, собирающихся на святую мессу по звону колокольному. Благолепие!..
        Шёл я лесом не спеша,
        Мне навстречу девка шла
        И в малинник стала звать
        Ягодицы собирать…
        Отца Целестина аж передёрнуло. Что ещё за безобразие? Все святые, Гунтер с перепою песни голосить сподобился!
        А Гунтер, германский акцент которого усилился чрезмерно, одной рукой обняв рабыню, а в другой держа кубок, продолжал, ничуть не обращая внимания на вытаращенные глаза монаха.
        Вы поверите ли, братцы,
        Как пришлось мне умотаться, -
        И во сне мне будут сниться
        Этой девки ягодицы…
        Вот тебе и благолепие…
        Исполнив следующий куплет, повествовавший о завершении сей истории где-то месяцев через девять, славный воин дружины Ториновой заглотил содержимое кубка и, не выдержав последствий безудержного возлияния, рухнул под стол. Девица выглядела разочарованно.
        - Хороший парень, - одобрительно улыбнулся Хёгни, глядя в ту сторону, - чтит хозяйское гостеприимство.
        Отца Целестина едва не стошнило.
        Время наступило позднее. За стенами выл на разные голоса ветер, то стихая, то ударяя ураганными порывами. Даже самые стойкие бражники потихоньку угомонились и залегли спать, расположившись на скамьях, а то и запросто на полу, устланном грязной соломой. Теплился очаг, на стене, увешанной оружием, плевались искрами два факела, а конунг Торин и Хёгни, Видгнир, Сигню, отец Целестин и старший сын хозяина дома Гудмунд устроили небольшой совет, стараясь говорить потише.
        - Ну и ну! - ахал Хёгни, слушая рассказ Торина о событиях в Вадхейме. Он не стал скрывать ничего.
        Ни историю с лесными духами, ни явление Эйреми Великого, поведал и о странностях своего наследника, так что теперь Хёгни и Гудмунд поглядывали на Видгнира с некоторой опаской. Особый интерес вызвали слова Хельги Старого и Гладсхейма, касаемых Исландии, якобы бывшей земли бога-великана. Отец Целестин же ещё раз, во всех подробностях, пересказал свой сон.
        - Что скажешь, Хёгни? Ты тут давно живёшь, не примечал ли ничего необычного, что на след бы нас навело? - спросил Торин. Хёгни потёр бороду, и отец Целестин готов был поклясться спасением души, что в глазах конунга Скага-фьорда плеснулся страх. Чуть погодя он проговорил:
        - Было тут тоже много всякого, Торин. И люди у меня без следа пропадали, и жуть всякая зимними ночами виделась… Скажу тебе, что точно вам эти самые айфар говорили
        - нечистое тут место, особо ежели на пустоши каменные податься, к югу и востоку отсюда. День до них пешком идти нужно. Уж не желаешь ли сам туда отправиться?
        - Да надо бы.
        - Слушай, а может, не стоит нос туда совать? - встрял Видгнир. - Пропадём ведь. Ежели уж сам Один отсоветовал да сказал, что силы побороть тамошних тварей даже у него самого не хватит, то что же уж про нас речи вести?
        - Сын твой дело говорит, - кивнул Гудмунд, а Хёгни продолжил:
        - Днём ещё куда ни шло, а в ночь что делать будешь? Сам я раз видал ётуна, из тамошних щелей выбравшегося, - локтей десять ростом будет да словно огнём весь горит. Я тогда на птицу ходил, к вечеру дело было, осенью. Солнце село уже, ну, думаю, заночевать в скалах придётся. Чувствую, земля затряслась, и потом сам этот появился. Чёрный как смоль, глаза багровым светятся, меч словно раскалённый… Я-то за камнем схоронился, едва до утра дожил. А страху-то натерпелся смертного! Мнится мне, что огненный великан то был, из Етунхейма.
        - А сюда они приходят? - дрожащим голосом спросила Сигню, сжимая кинжал, словно боясь, что злобный ётун вот сейчас и ворвётся в дом конунга.
        - Нет, дочка, они людей сторонятся, но если сам забрался в угодья ихние - спуску не дадут. Три зимы назад похвалялся один дружинник мой, что великана зарубит, да по пьяному делу и пошёл в пустоши. Сгинул. А воин был, между прочим, доблестный. Ничего ты там, Торин, не найдёшь, кроме погибели.
        - Ладно, это завтра решим. А что о землях западных скажешь? Знаешь ли ты чего о них да сколько дней добираться по морю?
        - Слыхал. Плавал на запад даже. В шести днях с попутным ветром будет большая земля, остров наверное. А после него ещё дня три-четыре, и на те земли, о которых ты говоришь, наткнёшься. Говаривали, что род Хейдрека Рыжебородого туда подался, как из Норвегии его изгнали. Не скажу точно, не бывал - не видел.

«Точно, точно! Было такое! Этот Хейдрек со всеми родичами королю Датскому присягу не принёс и на шести кораблях в океан ушёл от гнева датского пять лет назад! Нешто и в самом деле в тех краях норманны обосновались? - вспомнил отец Целестин. - Эх, поспать бы сейчас, а утром все дела решать. Что, днём не наговориться? Ещё и ётуны эти чёртовы… А ну как эдакая тварь пригрезится?»
        Словно подслушав его мысли, Хёгни шлепнул ладонью по столу и поднялся со скамьи:
        - Будет на сегодня. Зови меня с рассветом, конунг Торин из Вадхейма, тогда и подумаем, чем ещё помочь тебе смогу. А сейчас - вкушайте отдых, гости.
        И Хёгни, оставив сотрапезников, удалился в свою часть дома вместе с сыном. Торин и Видгнир устроились на полу, предоставив спать на скамьях Сигню и отцу Целестину. Монах, расстелив накидку и сунув под голову свой мешок, осмотрел ложе и признал его вполне пристойным. Надоело спать под палубой корабля, и хорошо, что хоть пяток ночей в тепле да удобстве провести можно. Отдав должное религии в виде нескольких произнесённых полушёпотом молитв, воздеваний глаз к потолку и осенения себя крестом, отец Целестин взгромоздился на постель, косо посмотрев на Сигню, пренебрегшую вечерней молитвой и уже явно видевшую десятый сон. Надо завтра опять епитимью наложить. Чтоб не забывала о непреложном христианском долге.
        Не язычница, чай, какая-нибудь, но человек просвещённый и к культуре приобщена.
        Все прочие уже храпели вовсю, и святой отец под этот скорее успокаивающий, чем тревожащий аккомпанемент начал медленно засыпать, ворочаясь, как боров в луже, с одного боку на другой. И тут кто-то ткнул его в грудь, и весьма чувствительно. Уже находясь на зыбкой грани между явью и сном, отец Целестин, воображение которого разбередили жутковатые рассказы Хёгни об огненных великанах, едва не завизжал со страху и открыл глаза. Рядом сидел Гунтер, и взгляд у него был абсолютно трезвый.
        - Чего тебе, пьянчуга ненасытный? - простонал монах, ещё не отойдя от испуга.
        - А того, что и тебе! - Германец был верен своей развязной манере разговора. - Слышал я, о чём вы тут толковали. Возьмёте с собой?
        - Куда?! Иди спи, чёрт тебя задери! И что ты вообще слышать мог, когда валялся под столом в пьяном безобразии?
        - И про Одина, и что Торин говорил про бога того. И что ход вы в Мидденгард ищете. И про ётунов, кои тут недалеко бродят. Так возьмёте меня?
        - Не суй нос куда не след! Ты что, всё подслушал? - Отец Целестин возмутился до крайности.
        - Подслушал, - спокойно согласился Гунтер и встал. - Ты поговори утром с Торином. Пригожусь ведь. А насчёт носа скажу, что и ты суёшь его куда не надо. - Он покрутил мешочек со своим мерзким снадобьем и, ухмыльнувшись, снова улёгся на солому.
        Отец Целестин выругался и повернулся к нему спиной. Вот ведь ублюдка Господь послал! Ну за какие грехи такое наказание на меня свалилось? У-у-у, бестия белокурая…
        Когда Видгнир с трудом растолкал отца Целестина, было совсем светло. На столе ждал завтрак и, что тоже немаловажно, остатки вчерашнего пива, немедленно поглощённые монахом, жаждавшим избавиться от головной боли. По всему видно было, что остальные поднялись уже давно: Торин успел надеть кольчугу и притащил с корабля кое-какие тёплые вещи; Видгнир и Сигню собирали еду в мешок, а в углу Гунтер демонстративно правил меч, издавая точильным камнем совершенно душераздирающие звуки.
        - Ты побыстрее давай, если с нами поедешь, - заметил Торин, глянув на отца Целестина.
        Тот вначале не понял, а затем схватился за сердце:
        - Что это ты удумал? Туда собрались?
        - Ага. Боишься, что ль? Тогда здесь посиди. Гудмунд проводить вызвался. Завтра к вечеру вернёмся. За Сигню опять же приглядишь.
        Сигню попыталась что-то сказать, но Торин одарил её свирепым взглядом, и она закрыла рот. Всё утро она тщетно пыталась уговорить конунга, чтоб позволил ей вместе с ним в пустоши поехать, но Торин твёрдо стоял на своём - нет, и всё.
        - Так вы что, только втроём пойдёте? - спросил монах.
        Торин кивнул:
        - В деле эдаком не числом брать надобно. Ты что же думаешь, мечи дружины чем помогут против нечисти? На помощь богов да на удачу надежда.
        При слове «нечисть» монах таки вспомнил, что борьба с оной входит в круг его прямых обязанностей и сопровождать конунга хочешь не хочешь, а придётся. И святой воды с собой захватить следовало бы. Может, нужда в ней окажется.
        - Далеко ведь идти-то. - Отец Целестин не забыл слова Хёгни о том, что до пустоши день пешего пути.
        - Хёгни своих лошадей даст, - сказал Видгнир. - Так что наших сгружать с корабля не будем. Ну что, ты готов?
        Монах запихнул в рот последний кусок рыбы, вытер руки о рясу и уже хотел подняться, как вдруг перехватил взгляд Гунтера. И тут какое-то шестое чувство заставило его дёрнуть конунга за куртку:
        - Торин, пускай Гунтер с нами будет, - и добавил, опустив глаза: - Рассказал я ему обо всём.
        Торин посмотрел на германца, задумчиво потёр голову, затем уставился на отца Целестина:
        - С чего бы это? А что, может, ты и прав. Чем он только прельстил тебя? Ну хорошо, собирайтесь побыстрее. Видгнир, иди лошадей посмотри, готовы ли.
        Гунтер едва заметно кивнул монаху в знак благодарности.
        Для Торина и его спутника приготовили шесть лошадок - таких же небольших, крепких и спокойных животин, что были на их корабле. Отец Целестин знал, что эти коньки весьма выносливы и прихотливостью особой не отличаются, но, критически оглядев предоставленного скакуна, покрытого плотным шерстяным одеялом, заменявшим здесь седло, усомнился в его качествах. Куда несчастному животному тяжесть этакую увезти?
        На одну лошадь погрузили припасы - несколько мешков с едой, тёплой одеждой и торфом для костра. Гудмунд рассказал, что в тех местах хоть и есть горячие источники и озера, греющиеся от подземного огня, но ни хвороста, ни тем более дров раздобыть невозможно. А хоть и конец апреля на дворе, в Исландии ещё о тепле весеннем и мечтать не приходится. Тут тебе не солнечная Норвегия.
        Самым тяжёлым было посадить отца Целестина на лошадь. Подсаживать его пришлось всем вместе, кряхтя от натуги. Сам монах, судорожно цепляясь за седло и за гриву конька, решил было, что тот не удержит свою ношу, но всё закончилось благополучно, и отец Целестин, дёрнув за повод, довольно уверенно прокатился вдоль дома конунга Хёгни, который уже вышел лично проводить Торина в путь. Тут же были Олаф, два сына Нармунда и ещё десяток дружинников Вадхейма. Никто, впрочем, кроме Хёгни и Сигню, не знал об истинной цели путешествия, благо Торин, не желая раньше времени беспокоить своих, не стал излишне об этом распространяться. Единственно поручил Олафу за дружиной от его имени присматривать да, ежели беда какая случится, команду на себя взять, как самому опытному и умудрённому.
        - Если послезавтра к утру не возвратитесь, искать вас людей пошлю, - тихо сказал Хёгни Торину, - Гудмунд дорогу хорошо знает и в приметное место вас выведет, так что лучше тебе его слушать и особо далеко не забираться. Ну, пусть вам помогут боги и Один направит по верному пути!
        Вскоре посёлок скрылся за скалами, и Гудмунд повёл отряд вдоль берега фьорда на юг, постепенно поднимаясь на плоскогорье. Холмы, тянувшиеся справа, становились ниже, склоны стали менее крутыми, а через час пути, миновав узкую речушку, впадавшую в залив с юго-востока, все увидели, что фьорд кончился и впереди расстилается равнина тундры с чернеющими вдалеке холмами. Как и ожидал отец Целестин, никакого намёка на тропу, и тем более дорогу, не было, но Гудмунд уверенно направился к темневшей вдалеке гряде. Отряд подъехал к берегам ещё одной речки, с быстрым течением и, похоже, не замерзающей всю зиму.
        - Река течёт от ледника на юге, - сказал Гудмунд. - Если вдруг разбредёмся или потеряемся, то идите точно по берегу, как раз к Скага-фьорду выйдете.
        - А нам куда? - спросил Видгнир.
        Гудмунд указал рукой на юго-восток:
        - Во-он те горы видишь? Нам скоро через брод на тот берег перебраться надо и к ним ближе держаться. За холмами как раз горячие озера будут, а ещё дальше огненная гора, что Аскья называется. К вечеру доберёмся, пожалуй.
        Отец Целестин покачал головой. Перспектива заночевать в снежной пустыне, да ещё в местах, где страшилища всякие шныряют, его совсем не прельщала. Ох и тоскливая же земля здесь! Пусто, голо, глаз не на чем остановить. Хоть бы дерево одно нормальное росло, а не карлики эти, что из-под снега иногда проглядывают. А в Италии сейчас благодать… Тепло, сады наверняка зацвели уже. Эх, как там обитель моя святая?
        Отыскав брод, Гудмунд пустил лошадь через поток, посмотрел, как перебираются остальные, и, ударив конька пятками, вновь послал его вперёд. Лошади шли мелкой рысью, иногда переходя на быстрый шаг. Земля была ровная, и двигался отряд быстро. Скоро стали часто попадаться громадные валуны, и начался чуть заметный уклон вверх
        - плато постепенно поднималось.
        Отец Целестин зря не питал надежд на своего конька - шёл он так же, как и остальные, не выказывая ни малейшего признака усталости. Со скуки монах начал было разговор с Торином, но тот выглядел угрюмо и весь погрузился в какие-то свои мысли, так что беседы не вышло. Видгнир тоже ехал молча, и отец Целестин перевёл взгляд на Гунтера. Германец сидел на лошади оригинально - полубоком, одну ногу поставив на седло. Вид какой-то отсутствующий, шлем стальной на голове, поверх кольчуги безрукавка из медвежьей шкуры. Напевает себе под нос что-то донельзя воинственное. Варвар, одно слово…
        - А ну-ка стойте! - неожиданно громко сказал Видгнир и резко натянул поводья. Отец Целестин обернулся и тотчас же перекрестился: Видгнир опять был окружён чуть заметным золотым светом. Сила ожила.
        - Что такое? - Торин развернул коня и подъехал к нему. - Что?
        - Там… - Видгнир поднял руку и указал куда-то вперёд. - Я чувствую, там что-то есть. То, что родственно айфар, но гораздо сильнее их.
        - Оно плохое? - дрожащим голосом спросил перепуганный монах.
        - Нет, нет! Вы что, не видите ничего? Давайте за мной!
        И точно, впереди, у камня, по своим размерам больше напоминавшего скалу, едва светился бледный огонек. Видгнир, не слушая возражений и остерегающего возгласа Торина, пустил коня в галоп, и остальным пришлось волей-неволей скакать за ним.
        С подветренной стороны огромного валуна горел небольшой костерок. Рядом с огнём сидел человек, закутанный в серый плащ и в надвинутой на глаза шляпе. У его ног лежали два громадных серых зверя, очень смахивающие на волков-переростков.
        Видгнир, спрыгнув с коня, подошёл к неизвестному и напряжённо замер. Волчищи вскочили, заворчав, но тут раздался глубокий, сильный голос:
        - Не трогайте его. Фреки, Гери, а ну-ка тихо! Это наш гость. - Человек поднялся и шагнул к Видгниру, сняв свою шляпу.
        - Кто ты? - Видгнир во все глаза смотрел на возвышавшуюся над ним фигуру. - Кто ты, почтенный?
        - Я? - Незнакомец выпрямился во весь свой немалый рост, оглядел Видгнира и стоявших у него за спиной Торина и остальных. - Я Один, сын Бора, князь Асов.
        Пламя костра вдруг затрещало и взвилось вверх белым столбом, извергая в небо сотни слепящих искр.
        Видгнир опустился на колени и склонил голову, и его примеру последовали Торин и Гудмунд. Гунтер стоял открыв рот, а отец Целестин осенил себя крестным знамением.
        - Я Один, князь Асов, - повторил стоявший перед ними бог. - И я хочу говорить с вами.
        Глава 7
        РЕЧИ ОДИНА
        Отец Целестин трясся от возбуждения. Да, это удивительно, невероятно, немыслимо, но сейчас он находится в компании самого настоящего, живого языческого божества! Один действительно был таким, каким его описывали саги: очень высокий седой старик с длинной бородой. Лицо серьёзное, морщинистое, левый глаз пронзительно-синий, с искоркой не то смеха, не то удивления; на месте же правого - безобразный красный провал, словно язва на лице. Под мышастым плащом такая же тёмно-серая одежда, сапоги мягкие, на голенях полосками рыжеватой кожи крест-накрест перевязанные. Правая рука украшена кольцом золотым работы изумительной… Словом, представительно выглядит, как богу и полагается.
        - Ни к чему тут на коленях стоять, земля-то холодная, - несколько смущённо проговорил Один и, взяв Видгнира за плечи, поставил его на ноги. - Поднимайтесь да к огню лучше подсаживайтесь, чай, не первый час в пути, отдохнуть следует. У меня тут хлеб с рыбой есть.
        Торин, двигаясь словно в полусне, не в состоянии ни слова вымолвить, присел на один из камней, словно специально расставленных вокруг костра, продолжая пожирать глазами старика, который тем временем повернулся к отцу Целестину:
        - Ну здравствуй, служитель Единого! Не потревожил ли я тогда твой сон своим появлением? Иди же к огню…
        Один протянул руку, но монах отскочил как ошпаренный и, воздев два перста, дико заорал:
        - Изыде, сатана!! Сгинь, рассыпься!
        - Я князь Асов, а не Князь Тьмы, - Один усмехнулся, - и не желаю никому из вас зла, а тебе и подавно. Хватит тут комедию разыгрывать, добавил он уже построже, - здесь тебе не Рим и заседание святой конгрегации. Привыкать надо, если в дела богов полез. И хватит из себя мракобеса корчить, тоже мне, святой Целестин, в землях норманнских просиявший!..
        У монаха от хамства такого челюсть отвисла, а Один, не обращая больше на него внимания, отпихнул одного из своих волчар, улёгшегося рядом с плоским коричневым булыжником, и, усевшись на него, вынул из невесть откуда взявшегося мешка пару лососей, насадил их на палочки и сунул в огонь.
        - Хорошая рыба. Вчера к Эгиру, морскому великану, заглянул - он тут недалеко живёт, - так Эгир гостинцев насовал. Эх, а знали бы вы, какое он пиво варит!
        Один болтал и болтал беспрерывно, пока вначале Видгнир, а за ним и все прочие не стали расслабляться, - бог говорил как самый обычный человек, порой вставляя в свои рассказы крепкие словечки. Отец Целестин украдкой пару раз перекрестил Одина, но тот явно не желал рассыпаться, и у него не появлялись рога, хвост и пятачок вместо носа. Пока жарилась рыба, Один рассказал кучу смешных историй о своих родственниках - Асах, про пакостных великанов, двергов и прочих созданиях, коих отец Целестин привык считать плодом пьяной фантазии норманнов. В любом случае первым смущение преодолел Гунтер, заметивший в мешке Одина огромную деревянную флягу и недвусмысленно заявивший о своём желании выпить. Один улыбнулся и, вытащив сосуд, выдернул пробку:
        - Держи. Только не увлекаться.
        По лицу Гунтера расплылось блаженное выражение - такого мёда он ещё доселе не пробовал. Немудрено - Один заметил, что варила его не кто-нибудь, a сама богиня Фрейя.
        Бутыль с божественным напитком мигом пошла по кругу, и это стало последним средством, развязавшим языки. Теперь Один не виделся великим и грозным богом, казалось, все знают его не первый день.
        Отец Целестин заметил, что огонь костра появляется просто ниоткуда - не было ни дров, ни торфа, ни угля. Пламя извергалось из самой земли, едва слышно шипя.
        Костёр не выглядел большим, однако тепла хватало. Такого же тепла, что некогда монах ощущал на поляне недалеко от Вадхейма, у камня, именуемого Зубом Фафнира.
        Монах знал, что животные всегда чуют зло и стараются убежать, но все шесть лошадок мирно стояли рядом, изредка пофыркивая и протягивая морды к огню. На двух громадных и зубастых волков, возлежавших возле своего хозяина, они даже не смотрели. Да и сам Владыка Асгарда вовсе не казался страшным или опасным и, похоже, молнии метать и делать прочие приличествующие богу вещи пока не собирался.
        - …Вот тогда Тор как запустит в эту ведьму своим молотом! Она, правда, старуха была прыткая, но от Винг-Тора нашего ещё никто не уходил. Великаны потом неделю её мозги со стен отмывали. - Один продолжал травить свои полные оптимизма байки, переворачивая подрумянившихся рыбин то одним, то другим боком к огню. - Готово, похоже. Ну, попробуйте только сказать, что я плохо готовлю!
        Лосось и на самом деле был великолепен. Впечатление портил только хлеб пополам с отрубями, Один всех оделил куском, а отказываться было неудобно - попробуй откажи богу! Потом ещё раз выпили вкруговую мёда, и Один, утерев усы, уставился на Торина, мигом став серьёзным:
        - Ты вот мне скажи, конунг, почто советам моим не внимаешь? Ведь и Гладсхеймом тебе говорено было - в эти места не соваться, и я предупреждал. Вот теперь все дела пришлось бросить да следить за тобой, чтобы глупостей не наделал. Говори, отчего ослушался?
        - Тебе, Отец Дружин, всё ведомо. Хельги Старый говорил…
        - Да знаю, что он говорил, - поморщился Один. - И про пророчество знаю. Знаком я и с той вельвой, мудрая женщина. Только многого ты не понял, Торин. Всё, что в последнее время произошло, ой как неспроста. Мир снова меняется, и изменения эти окончательны. Навсегда. Моё время уходит. Мы, Асы, теряем свою мощь и должны либо уйти в мир соседний, оставив здесь лишь память о себе, либо остаться. Остаться и стать бессильными и бледными тенями прошлого. Ведь и те, кого вы называете
«айфар», тоже когда-то были великими воителями и имели власть, а сейчас потеряли и облик телесный, да и силы, считай, не осталось… Вскорости ждёт это и меня, и всех тех, кого вы называете богами.
        - Это как же так? - изумился Видгнир. - А как же Рагнарёк? Гибель богов?
        Один тихо рассмеялся и приложился к фляге:
        - Ты больше сказки слушай! Не всё, что в сагах да песнях о богах говорится, - правда, а, говоря откровенно, по большому счёту, враньё непотребное. Те, кого называете вы Асами и Ванами, суть великие и могучие духи, имеющие власть над вещами, временем и пространством, но не более того. Вы и представить себе не можете, сколько таких вот, как я, духов существует в пределах этого мира, а сколько ушло из него! Вот ты, - Один ткнул пальцем в отца Целестина, - весь свет почитай объездил, язычников… гм… в Веру Истинную обращая. Ты что же думаешь, народы просто так себе богов, богинь да божков всяческих придумывали? И неужто мыслишь, что боги Рима или Египта на пустом месте появились и ни на чём вера в них не основана была? Так вот, все они так же реальны, как я, как ты, как валун вот этот! Все мы дети Единого, только мы, духи, обладаем тем, что вам, людям, недоступно, - вы это волшебством называете, да живём мы э-э-э… несколько подольше. А что вы нас богами сделали, в том себя вините…
        Тут Один прервался, озабоченно посмотрел наверх, в хмурое небо, и вдруг оглушительно свистнул, сунув два пальца в рот. Далеко-далеко появилась чёрная точка, скоро превратившаяся в птицу, раскинувшую широченные крылья. Приглядевшись, монах понял - ворон. И точно: чёрный как ночь, с синевато-зелёным отливом на перьях, ворон с доброго гуся размером резко спланировал вниз и, шумно хлопая крыльями, устроился на плече Одина.
        - Мунин вести принёс, - пояснил тот, подставляя птице ладонь с кусочками рыбы. Ворон склевал предложенное угощение, потёрся головой о щеку хозяина и едва не засунул ему в ухо клюв. Все различили только непонятное бормотание, а затем, величественно каркнув, птица снова взмыла вверх и направилась куда-то на восток.
        - Вот, кстати, ещё один пример к тому, о чём я только что толковал. - Один в упор смотрел на отца Целестина. - Думаешь, Мунин обычный ворон? Он, почтеннейший Целестин, тоже дух, только воплощён в тело, подобное вороньему. Так-то.
        - А что он сказал? - поинтересовался Видгнир.
        - Любопытен ты больно. Впрочем, доложил он, как дела на востоке идут. Там десяток дружин ваших, норвежских, Кельн пожечь хотят да пограбить сей град. Ну а я через Мунина волю мою валькириям передал: бурю в Северном море учинить да корабли раскидать. Глядишь, и обойдётся, ежели девочки всё правильно сделают.

«Ну и дела… Сплю я, что ли? - мелькнуло в голове у монаха. - Нет, это подумать только - я, христианин до мозга костей, сижу тут рядом с живым воплощением норманнского язычества, которое повелевает бурю устроить в сотнях лиг отсюда! Одно из двух - либо это всё на самом деле, либо надо бросать пить…»
        Волк, который покрупнее, поднялся, зевнул, показав язык и розовую пасть, наполненную жуткими зубищами, и, отойдя в сторону, задрал ногу возле валуна. Сделав свои дела, зверь вернулся обратно и свернулся калачиком рядом с Гунтером, положив голову на сапог германцу. Один, увидев это, хохотнул:
        - Глянь-ка, понравился ты ему! Фреки, что же ты это к чужим ластиться начал?
        Волк опять зевнул и вильнул хвостом.
        - Так что же получается, и не бог ты вовсе? - неожиданно спросил Торин, которого раньше уж никак нельзя было заподозрить в атеистических настроениях. Похоже, рассказ Одина поколебал его веру.
        - Да как тебе сказать… Для вас я бог. Но вот как я тебе это объясню? Ты ведь на востоке, в Гардарике, бывал?
        - Бывал…
        - Про тамошнего бога словинского, Перуна, слышал?
        Торин кивнул. Вот чего-чего, а деревянных истуканов он в тех землях насмотрелся.
        - Так вот, этот Перун - сильный и в принципе неплохой дух, покровительствующий словинам вместе со своей свитой. По природе своей он похож на меня. Вот я вам, норманнам, помощь посильную оказываю, раз уж вы на меня надеетесь да мне поклоняетесь. А словины же те про Одина, Тора или Фрейра, к примеру, и слыхом не слыхивали, - так зачем же нам, Асам, в Перунову вотчину лезть? Он пусть за своими народами смотрит, а мы вам поспешествовать будем.
        - Ты ж говорил, что Асы силу теряют! Как же нам без богов-то?
        - Бог один, - строго сказал Один. - Называйте его как хотите: Эйра, Единый, Отец или по-другому. Я тебе уже битый час долдоню, что окончательный замысел его исполняется: мы, духи стихий, долго жили в этом мире и вашему людскому житию как могли способствовали. А сейчас нам должно уйти за его пределы, уступив место Вере Истинной, либо остаться и потерять силу свою. Мы своё дело в Мидгарде сделали.
        - Так что же ты от нас хочешь? - спросил отец Целестин. - Зачем помогаешь? Не верю я, чтобы ты в этом деле выгоды своей не имел!
        - И правильно не веришь. Сейчас расскажу. Вы ведь, Хельги и Гладсхейма послушав, да цели ясной не представляя, рванули сами не зная куда, так?
        - Ну-у, на запад поплыли… - протянул Торин, подозревая, что Один совершенно прав. Ведь истину он глаголет - вслепую, считай, шли.
        - На запад! - передразнил Один. - А зачем?
        - Ход в Скрывшиеся Земли, в Мидденгард искать…
        - Зачем? - настойчиво повторил Один, сверкая единственным глазом.
        - Эйреми отблагодарить за спасение чудесное да то, что Элиндинга роду принадлежит, найти…
        Один посмотрел на Торина с состраданием, с каким обыкновенно глядят на деревенских дурачков:
        - Эх, конунг, конунг… Ты, похоже, и сам не понял, какую кашу заварил. Да я таких событий, что за последний год произошли, со времён последнего изменения мира не упомню! Чтоб Великий Дух из числа Создателей Мира в войны между людьми встревал? Да подобного не бывало никогда и, мню я, уже не будет. Хотя, как я полагаю, знал он, что делает. Ваш род - из древнейших в нашем мире, и даже мне от Сил Древнейших поручение было дадено - хранить да оберегать людей крови древних королей. Помнишь, что Хельги тебе говорил об Аталгарде и разделении миров?
        - Помню, Могучий…
        - Так вот, слушай. Некогда единый мир разделился сейчас на три части: этот, в котором живут люди, - и они станут его единственными властителями; тот мир, что именуется Мидденгард, и ещё один. Этот третий - своего рода промежуток между двумя первыми, и лежит он как раз за той Дверью, которую вы ищете. Да, Дверь сужается и через какое-то время закроется навеки. Таков замысел Единого. Вот тогда все три мира станут отдельными друг от друга, и уже никто не сможет прошмыгнуть за их стены - ни дух, ни человек. Цепь разорвётся и будет откована лишь только после Конца Миров и Великой Битвы. Ни я, ни другие духи не хотим терять возможности в нужное время возвращаться в миры соседние, где вновь сможем обрести силу, а затем прийти сюда, к людям, ежели нужда в нашей помощи возникнет.
        Ваш путь как раз в Междумирье лежит, а не в Мидденгард. Не допустят Силы вашего там появления, и делать вам там нечего. Междумирье же по землям огромно и чудесами, здесь не виданными, ой как богато. Бывал я там пару раз. Скажу, что в земли те многие духи из нашего Мидгарда ушли, и ты, Целестин, вполне можешь кого знакомого там встретить.
        - Кого ещё? - монах удивился несказанно. - Да ты первый дух, коего я в жизни увидел! Ну если Эйреми не считать…
        - Да? Какая неприятность. А про римских да греческих богов, что, и не слыхивал никогда?
        Отец Целестин почесал в затылке и ругнулся. Там, в Междумирье этом, что, свалка отживших своё божеств? Кошмар!
        - Вещь, которая имеет власть проход в иные миры открывать, - существует, - промолвил Один. - Взять её сможет только потомок того, кому она принадлежала изначально. Потомок Элиндинга. Таковы заветы Сил. А теперь смотрите!
        Один встал, и ветер раздул его плащ. Вот теперь все увидели перед собой истинного Великого Духа, пребывавшего в Мире со дня творения. Князя Асов объял свет, в оке его затрепетало пламя. Стало казаться, будто он намного вырос и голова его упёрлась в облака, окутавшись мерцающим туманом. Телесный облик бога отошёл куда-то на второй план, и теперь перед отцом Целестином и его сотоварищами предстало нечто, лишь отдаленно напоминающее человека, - огнистый силуэт без чётких очертаний; частица пламени, из коего родился этот мир, наделённая разумом и собственным бытием. В другое время отец Целестин умер бы от ужаса, но сейчас страх почему-то не появлялся, ибо его превозмогло появившееся откуда-то знание, что здесь нет и не может быть никакого зла, никаких опасностей или угроз.
        Откуда-то из глубины пламени пришли слова, совсем не похожие на речь старца, сидевшего только что у костра. Голос истинной ипостаси того, кто носил имя Одина, был ровный, глуховатый и, как ни странно, казался очень молодым:
        - Те, кого вы зовёте Асами, презрев свою гордыню, взывают к вам, смертные. Сейчас лишь в руках короля Элиндинга из сгинувшей земли Аталгарда наша судьба, ибо если не придёт в сей мир Чаша, именуемая Трудхейм, то никто и никогда не сможет пройти через пояс миров, бывших некогда единым царством. Двери, закрывшись, не пропустят ни в Мидденгард, ни в Междумирье духа или смертного, мы же с потерей связи между мирами потеряем всё, падём прахом бесследным. Мы, духи Мидгарда, просим: принесите Чашу сюда, и тогда возможность открывать ход в скрытые, ушедшие земли останется. Один, Тор, Фрейр, Ньёрд, Хёймдалль, Бальдр, Браги и Бейла, Фригг, Фрейя и Идун - те, кого народы Севера почитают богами, - готовы сейчас отдать многое за сокровище, дарованное Элиндингу Создателями Мира, Силами, Которые Вовне Трёх Миров. Мы не хотим уходить из земель, сотнями лет пестованных нами, но потерять силу свою и быть запертыми в мире, принадлежащем смертным, - для нас подобно гибели…

«Так, так. Значит, и на ёлку хочешь влезть, и зад не ободрать? Почему же сам Чашу забрать не сумел, раз бывал в Междумирье? Отчего это только дети Элиндинга получить её могут?» - Отец Целестин позволил себе несколько усомниться в искренности бога. Да и говорил он, что разделение миров суть замысел Единого. Так что же, против Его воли идти? Раз повелел вам Господь из земель людских прочь уйти да язычеством души не смущать, так уходите и не восставайте против замыслов Его!
        Неожиданно Один вновь вернулся в привычный человеческий облик. Или всем только почудилось, что он сбросил его? Блиставший величием дух исчез, уступив место как-то горестно сгорбившемуся высокому старику. Морщины на его лице стали резче и заметнее, а голос точно утратил силу:
        - Я просто показал вам свою настоящую природу. То, кем Один из песен о богах является на деле. Я не хотел пугать вас или угрожать, просто вы должны понять, что мы хотим получить. У меня есть ответы на твои вопросы, служитель Единого. - Один подошёл к отцу Целестину, положил руку ему на плечо, посмотрев прямо в глаза. - От тебя тоже зависит многое, а Асы не хотят никого обманывать. Я не знаю, зачем Эйра разделил единую землю, но знаю, что Он делал всё во благо своих детей, не желая никому причинять несправедливостей. Созидатели, первые слуги Эйра, несчётные столетия назад даровали Чашу Трудхейм - Вместилище Силы - роду королей людских, предвидя день, когда Ворота закроются, дабы сохранить нить, связующую земли уходящие и земли изначальные. Хранится она именно в Междумирье, родившемся в час разделения, и нужно, чтобы унаследовавший силу племени Элиндинга пришёл и взял принадлежащее ему по праву. А откуда он будет - из Мидденгарда, который за двумя стенами, или отсюда - ведают только Великие Духи, так что никто не идёт против воли Эйра… И мы, Асы и Ваны, не желаем отнять её у вас, потому как ключом
может пользоваться только истинный владелец Чаши Сил. Понял наконец?
        - П-понял, - заикаясь, ответил монах, но тут встрял Торин:
        - Ответь, Один, где искать Трудхейм? А если найдём, то как использовать, да и что это за Чаша?
        Один снова сел на свой камень, огладил бороду и начал повествование, которое длилось довольно долго.
        Когда западные земли оторвались от иных и ушли из пределов этого мира, - рек он, - меж ними образовалась граница, отрезанная и от Мидденгарда, и от Изначальных Миров. Чем дальше расходились миры, тем шире становилась граница, пока не выросла безмерно и между двумя мирами не появился третий. От первых он также отделён незримыми стенами и имеет двое Врат - в Мидденгард и в Мидгард. Эта пограничная земля и получила название Междумирье. Оно огромно и не изведано, ибо полно опасностей, так как там нашли себе пристанище многие духи и живые создания, ушедшие из двух миров или изгнанные из них. Из Асов редко кто туда заглядывал, да и далеко от Двери не отходил. Разве что Локи частенько там бывает…
        История же Чаши Сил, Вместилища Силы, такова. Когда всемогущие Созидатели низвергли в пучины Мирового Моря остров Аталгард и мир изменился во второй раз, спасшийся Элиндинг, над родом которого было благословение Эйра и Сил, вернулся в тогда ещё не разделённый на две части Мидденгард, принеся с собой несколько величайших сокровищ, что принадлежали его предкам со времён молодости мира. Каждая из этих вещей несла в себе незримую мощь, использовать которую мог только человек
        - потомок высших властителей людей, ведущих родословие своё от первого восхода солнца, в чьих жилах текла кровь и духов, и Народа Древнего, породнившегося некогда с людьми. Среди сокровищ, спасённых Элиндингом, была и Чаша Трудхейм, подаренная Силами его далёкому предку, бывшему вождём людей, которые вместе с ратями Созидателей повергли царство Чёрного Великана, жившего как раз в землях, именуемых теперь Исландией.
        Чаша сия суть одна из самых дивных и чудесных драгоценностей, когда-либо создававшихся Великими Духами и их помощниками из Древнего Народа, и ничто не может сравниться с ней… - мечтательно говорил Один, и на лице его блуждала мягкая улыбка, словно бог вспоминал что-то давным-давно потерянное, но очень прекрасное. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, к горизонту, затянутому низкими грязно-серыми тучами.
        - …А когда Звезда Сил стоит в зените, достаточно налить в Чашу Трудхейм воды, взятой из моря, ибо волны его омывают все миры и земли, и когда лучи светила коснутся её, следует окунуть в Чашу любой меч, и он, наполнившись скрытой в ней силой, что вложена Созидателями, разрубит проход в любой мир, какой пожелаешь, или в то место и время, какое захочешь…
        - Так что же… - Отец Целестин был поражён до глубины души. - Получается, можно куда хочешь уйти? Ты сказал - она откроет путь и в иной мир, и…
        - Да, - подтвердил Один. - Если имеешь желание, сила Трудхейм позволит тебе уйти куда угодно. Владей мы ею сейчас, мы одним бы взмахом меча или кинжала открыли Врата Пространства и Времени, отсюда, из Исландии, смогли бы пройти в любое место нашего мира или любую дату его истории. Ход закрыт только в будущее.
        - А почему? - У Видгнира горели глаза. Неужели где-то есть та вещь, что позволит ему своими глазами увидеть конунга Македонии Александра, узреть Рим и Грецию во всём их былом величии! Или… Или вернуться во времена, когда среди морей ещё лежал остров его прадедов, Аталгард… Не верится даже…
        - Потому что будущего ещё нет, - пожал плечами Один. - И можно лишь предугадывать, но не знать о том, что будет происходить через многие годы. Всё знает лишь Эйра.
        - А про Звезду что ты говорил? - озадаченно спросил Торин. - Ведь Эйреми, виделось мне, явил себя из звезды, что на западе.
        - Вот как раз она и называется Звездой Сил. Там, в царстве звёзд, вне Трёх Миров, и лежат владения Созидателей, куда ход открыт лишь духам, но не смертным. Туда вас даже сила Чаши не пропустит. Впрочем, это тайна, которую даже я не вправе вам открыть. Насчет же того, как она оказалась в Междумирье, скажу, что когда-то, при разделении Мидденгарда на две части, один из потомков Элиндинга, коему тогда принадлежала Чаша, вняв зову Сил, решил уйти отсюда, из Мидгарда, и вернуться в страны, принадлежавшие его колену. Не желал он, чтобы дети рода его жили среди обычных смертных. Кстати, остался здесь только твой предок, Торин, со своими родичами, ушедший слишком далеко на восток и не мысливший жизни без тогда ещё свободного и чистого мира, где он был сам себе хозяин.
        Имя князю, покинувшему Мидгард, было Глердинг. Он достиг Врат Междумирья, и открыты они тогда были широко. Пройдя в них вместе с дружиной и семьями своими, Глердинг вошёл в Мир Третий, стремясь к Скрывшимся Землям.
        - А почему он не использовал Трудхейм? - удивился Видгнир. - Зачем было нужно столь длительное путешествие, когда проще было открыть проход между нашими мирами?
        - Со времён падения Аталгарда его наследники потеряли многие знания, - объяснил Один, - и при воспоминании, каково было королевство ваших великих пращуров, мне становится больно, когда вижу я вас, утерявших секреты ремесла, забывших свой язык, искусство письма и многое другое. Не одна тысяча лет понадобилась, чтобы уничтожить об этом память, но увы, увы… Так и князь Глердинг считал Трудхейм просто фамильной реликвией, не ведая о свойствах её.
        В Междумирье же, на долгом пути ко Второй Двери, случилось так, что князь Глердинг погиб вместе со всеми своими людьми. Я уже говорил, что там, за Дверью, можно встретить самых различных тварей, многие из которых обязаны бытием своим не Созидателям, но либо злобе Чёрного Духа из рода Великих, либо же недостойным занятиям тех, кому доступна сила волшбы. И драконы там обитаются, и зверьё всякое, здесь не виданное, да и людей недобрых куда как хватает, потому что на землях Междумирья не лежит ни Благодать Созидателей, ни благословение Эйра. Можно сказать, что Междумирье бытие обрело само; рождённое от двух изначальных миров, оно неподвластно воле Сил и по первости было пустынно. А пока Двери отверсты были широко, хлынуло в те земли всё, что ни в Мидденгарде, ни в Мидгарде жить не желало да власти Сил признавать не хотело по природе своей. Людей там много, а вот чего ещё больше, так это духов всяких и чудищ непотребных. Раньше они, бывало, и в Мидгард шастали, мерзости и разорения чинили, да мы, боги, им спуску не давали и загоняли обратно, либо же… - Один выразительно провёл пальцем по шее. -
Думаете, история с драконом Фафниром, про которую скальды ваши кучу глупостей напридумывали, только от фантазии их взялась?
        - Ты лучше про Трудхейм расскажи, - напомнил отец Целестин. - Сдаётся мне, что, если до тех мест доберёмся, сами на тамошние прелести насмотримся!
        Один осёкся, поднял свою бутыль и, обнаружив, что она пуста, сунул обратно в мешок, посмотрев с укоризной на Гунтера, который откровенно клевал носом, не выказывая никакого почтения к рассказам бога. Что ни говори, но, мёду безмерно испив, внимательности не обретёшь.
        - А что рассказывать-то? Я вот ляпнул, что погиб Глердинг, да, однако, лучше сказать будет, что сгинул он со всем отрядом в Междумирье. В Мидденгард он не вернулся, да и здесь не появлялся более. Ни слуху ни духу о нём в тех землях, хоть специально Асы туда Локи отряжали…
        - И кто тут имя моё всуе поминает? - раздался скрипучий тонкий голосок, и слева, из-за острой грани камня, появилась странная пара, заставив вскочить всех, кроме Одина.
        Было вполне естественно, что перво-наперво все взоры обратились не к обладателю противного голоса, а к его спутнице, которую он держал под ручку. У проснувшегося Гунтера так едва слюни не потекли от восторга.
        Да, это была великолепная женщина - великолепная всеми своими статями. Ростом едва не с Одина, на две головы возвышавшегося над довольно рослым монахом; розовощёкая, с льняными волосами, заплетёнными в толстую косу; с громадными, ну просто коровьими глазищами и пухлыми рубиновыми губками. Тот факт, что из всей одежды дама предпочла только золочёный рогатый шлем, её явно не смущал. Колыхая роскошными телесами, коим позавидовал бы даже отец Целестин с его, мягко говоря, более чем солидными объёмами, красавица приветливо улыбалась и даже подмигнула потерявшему дар речи отцу Целестину.

«Хоть бы срам прикрыла, бесстыжая! И как ей не холодно?» - подумал монах, но из вежливости промолчал, переведя взгляд на кавалера. Он являлся полной противоположностью представшей перед изумлёнными глазами отца Целестина деве. Низенький, тощий, бородёнка рыжая клинышком, глаза хитрющие, узкие, нос длинный и словно змея извивающийся.
        - Гёндуль, валькирия. Локи, мой… мнэ-э-э… родственник, - отрекомендовал Один вновь прибывших и сурово глянул на Локи. - Чего явился, убогий? - без обиняков начал было князь Асов, но его грозная речь прервалась - Гёндуль, раскрыв объятия, пылко облобызала Одина, да так, что тот едва не задохся.
        Локи же, шутовски отвесив всем поклоны, присел к огню и, протянув к нему руки, обратился к Гунтеру, не сводившему взгляда с роскошной валькирии:
        - Э, приятель, не разевай рот на чужое добро! Тебе этот кусочек не проглотить, подавишься!
        - Батька! - меж тем рокотала густым басом дева, награждая Одина новыми и новыми поцелуями. - Ну хоть одного нормального мужика встретила! А то этот задохлик кого хочешь до белого каления доведёт своим занудством да причудами! Нет, ты подумай, давеча меня в гости к Тору затащил, подлец, да, напившись, на ногу чан с кипятком опрокинул! - Валькирия показала правую ступню размером с лопасть вёсла. Возле пальцев всё ещё различалось красное пятно ожога. - Так потом начал орать, что я, мол, свои белы ноженьки где не надо расставляю да в смущение его привожу! Ещё смеётся, гад!
        Гёндуль, развернувшись, хотела было одарить Локи подзатыльником, но он ловко увернулся и визгливо наградил красотку такими эпитетами, что даже у видавшего виды Гунтера глаза на лоб полезли, а отец Целестин зажал уши и молитвы зашептал. Валькирия же, томно закатив глаза, уселась рядом с Локи и, положив ему на плечо свою ручищу, проворковала:
        - Да ладно тебе, забыла. Не обижайся на старую Гёндуль, милый, она на самом деле добрая, хорошая и очень тебя любит…

«Глупа как пробка. Даром что валькирия», - решил отец Целестин, но тут Гёндуль устремила взгляд на него, и монах, густо покраснев, забормотал что-то призывающее всех святых избавить его от созерцания беспутства сего и какого-то там искушения. Любвеобильная девица, обнажив весь набор жемчужных зубов, протянула к нему руки:
        - А ну иди сюда, дядя! Познакомимся поближе, а?
        Монах шарахнулся от неё, как от змеи, перемежая молитвы ругательствами. Тут вмешался Один:
        - Гёндуль, остановись! У нас разговор серьёзный, а ты моих гостей в соблазны вводишь!
        Дева только поморщилась, но всё же перенесла своё внимание с отца Целестина на Гунтера, ничуть не обращая внимания на выражение лица Локи, коему это превесьма не нравилось. Следуя страстному зову, потерявший всякий стыд германец бухнулся на колени Гендуль, потонув в её медвежьих объятиях. По лицу её расплылось невиданное довольство.
        - Грех, конечно, со смертным связываться, - заметила валькирия, - но разве от Локи чего-нибудь путного дождёшься? Ну иди, иди сюда, красавчик…
        Затем всё потонуло в звуках громких лобзаний. Локи, и без того бледный, от злости приобрёл совершенно зелёный цвет. Деве, впрочем, было всё равно, а Гунтеру, надо полагать, и подавно.
        - Эй, Локи. - Один потянул его за плащ, отвлекая от мрачных мыслей. - Я тебя уже спросил, зачем припёрся, и до сих пор жду ответа.
        - Как отправлять в даль какую-нибудь, так бедного Локи, а как у костра погреться, так и нельзя? - сварливо заметил Локи, стараясь не смотреть в сторону своей пассии, переживавшей бурный, но, надо думать, кратковременный роман с Гунтером. - Так что, Один, это и есть те самые самоубийцы, что за Чашей собрались? Слыхал я ваш разговорчик…
        - А слыхал если, так почто вопросы лишние задаешь? - Один принял грозный вид, вперившись в Локи своим единственным глазом, но тот и ухом не повёл. Отец Целестин же решил больше ничему не удивляться, будь то даже пришествие целого сонмища богов, - монах потихоньку начал привыкать к чудесам. Торин, Видгнир и не проронивший ни слова с самой встречи с князем Асов Гудмунд старались сидеть потише
        - высокомерное презрение к смертным, так и брызжущее из Локи, немало смутило их. Рядом с величественным Одином он казался невзрачным, но такой взгляд был обманчив: присмотревшись внимательнее, в облике Локи можно было различить и скрытую силу, и острый, изворотливый ум.
        Оба волка Одина Локи явно недолюбливали. Фреки тихо рычал при каждом его резком движении, а Гери даже отодвинулся подальше и посматривал, косясь недобро.
        - Зачем, спрашиваешь, пришёл? - начал Локи. - Да затем, чтобы этих дурней предостеречь. - Он окинул вызывающе-брезгливым взглядом людей. - Ходил в Междумирье Харбард да вести принёс. Но если неинтересно, то могу и не рассказывать…
        - Не томи, мысли мои в те края проникнуть не могут. Что делается в пограничье? Зачем ты был там?
        Локи демонстративно выдержал паузу, делая вид, что роется за пазухой, но Один так угрожающе сжал кулаки, что хитрый бог, сделав постное лицо, продолжил:
        - Вести недобрые. Дверь закрывается, стены между мирами скоро станут непроницаемыми. Я ухожу, Один. Локи не хочет терять изначальное и становиться бессильным призраком. Советую тебе - созывай Совет Асов и Ванов на тинг и уходи тоже. Этот мир заполнит другая сила, и мы должны уступить ей место. Мы, боги, выполнили свою миссию в Мидгарде, как когда-то её завершили Созидатели и удалились за пределы миров. Гибель богов неотвратима, только сгинете вы не в славной битве, а будете медленно угасать, умирая в царстве, вам уже не принадлежащем.
        Один помрачнел. Новость действительно была недобрая.
        - Царство наше, нам уже не принадлежащее… - тихо, будто в раздумье, повторил он и как-то странно посмотрел на отца Целестина. Монах выдержал этот взгляд.
        - Одна надежда, - Один указал на Торина, - на них. Если Трудхейм попадёт к наследникам Элиндинга и они вернут Чашу Силы в Мидгард, нам не след покидать эти края. Вызнал ли ты хоть что-нибудь, Локи?
        - Надежда? На кого? Поройся-ка в памяти, Один, и вспомни, каких трудов стоило у ётунов молот Винг-Тора отобрать! И это нам, богам, а не кому-нибудь! С Чашей же куда потруднее будет. Прознал я, где она и в чьих руках обретается ныне. Думаешь, через столько-то столетий легко было отыскать? То-то что головой крутишь! Нидхёгга, тварь эту беспутную, помнишь?
        - Помню. И что же?
        - Так он, негодный, как из Мидгарда деру дал, Асов убоявшись, как раз в Междумирье и обосновался. Сюда и носа не суёт, а паче того в Мидденгард, знает - и там и здесь делать ему нечего. Целое племя отпрысков своих гадостных наплодил и, почитай, почти пятую часть земель тамошних под собой держит. Он как раз Глердинга и сгубил…
        Отец Целестин не выдержал такого потока загадок и, осторожно перебив Локи, спросил: кто же такой Нидхёгг. Имя было вроде знакомое, но где он его слышал - монах сказать не мог.
        - Нидхёгг - сильный и грозный дух, что воплощён в образе Чёрного Дракона, - пояснил Один. - Его мощь и дарование к волшбе таковы, что он может принимать любое обличье. Чаще всего предстаёт он в виде человека или змея. Когда-то он жил здесь, но после последнего изменения мира мы, боги, все вместе изгнали его в Междумирье, ибо злоба Нидхёгга чернее его чешуи и людскому племени, от потрясений да бед не оправившемуся, он немало бы бед принёс.
        - Во-во, - подхватил Локи, - Трудхейм как раз у него сейчас. И если даже Асы едва с Нидхёггом справились, то куда уж горстке смертных у него Чашу отобрать? Одно хорошо - пользоваться ею он не может, благо завет Сил на ней лежит, чтобы только рукам людей крови Элиндинговой Чаша подчинялась. Но уж стережёт он её будь здоров! И вам туда опять же соваться не надо. Нидхёгг только и ждёт, чтобы истинного владельца Чаши словить да себе подчинить…
        - А зачем? - спросил Торин.
        Локи, видимо сетуя в душе на непроходимую тупость смертных, тяжко вздохнул и, подперев рукой подбородок, издевательски ласковым тоном ответствовал:
        - Да чтобы Чашу работать заставить! Что ж тут непонятного? Вот попадёшь ты к нему в лапы, засадит он тебя в тёмную на хлеб да на воду, а то и бороду смолой вымажет и факелом ткнёт, коль упираться долго будешь. Как миленький к нему в услужение пойдёшь и будешь Врата отпирать куда надо и не надо! То-то Нидхёгг во всех мирах шороху наведёт! С него станется, если уж он Гарма-пса к себе сманил…
        - Это твоего сыночка Фенрира, что ль? - вставила Гёндуль, отрывая от себя Гунтера, проявлявшего чрезмерное рвение и уже предложившего прогуляться по округе, явно надеясь на нечто большее, чем братские объятия.
        - Дура! - огрызнулся Локи. - Фенрир мой - волк вполне приличный, только озлобился больно от жестокого обращения! Кто его на цепь посадил, спрашивается?
        - Спрашивается, кто в греховной связи со Старухой из Железного Леса породил это убожество, всем богам на позор? - отпарировал Один. Локи вначале надулся, обидевшись, но потом продолжил:
        - Гарм - это вам вовсе не Фенрир! Гарм - чудище каких поискать! Он некогда в этих местах обитал, в услужении у Потерявшего Имя. Тварь наигнуснейшая. Правда, по старости в маразм впал, но злости в нём ко всему сущему не убавилось. Всё вспоминает, как вход в Подземный мир охранял…
        - В какой ещё подземный мир?! - Отец Целестин вспомнил слова Гладсхейма о том, что в Исландии есть прямые ходы туда, а если ещё сопоставить речи Локи и рассказы Хёгни про великанов огненных, да разбавить всю эту мешанину вдолбленной в монастыре христианской мифологией, то картина получалась откровенно устрашающая. Даже если плюнуть на всех богов, духов и великанов с драконами скопом, в любом случае доброму католику слова об огненных подземельях ничего хорошего не сулят.
        - Тот, кого кличут во всех мирах Потерявшим Имя или же богом-великаном, в этих землях крепость свою держал. - Один посуровел лицом, ему было явно неприятно про это говорить. - Ещё во времена первого изменения мира Созидатели, видя гнусности и непотребства, им чинимые, вместе с ратями людей и иных народов изничтожили и крепость, и всех, кто, как думалось, был в ней, а Потерявший Имя сгинул навеки. Земли сии ушли под воду, но когда вновь были исторгнуты из глубин, оказалось, что часть духов и живых тварей из сонмища Потерявшего Имя всё это время обитали в подземельях крепости и, вернувшись в верхний мир, принялись за старое. Хорошо, хоть земля эта теперь островом стала и с краями другими не соприкасается, а то такое бы началось! Мы - духи, Асы - как могли боролись с наследством Духа Тьмы и преуспели в том: ныне многие из его порождений либо изничтожены, либо же изгнаны из Мидгарда. Но есть в подземельях сего острова и такие монстры, против которых бессильны боги - вы называете этих существ ётунами, огненными великанами. Ещё им имя было «сигелвар», что на одном из забытых ныне языков означает «сажа
солнца». Спаслось их тогда немного, да и днём они не выбираются на поверхность, а когда всё же появляются - далеко от нор своих не отходят. Вот те подземелья Ётунхеймом и называют. Не пойму, конунг, зачем тебе понадобилось ломиться в обиталище ётунов - там смертным делать нечего… Ох, своенравны вы, люди!
        - А отчего Асы против великанов ничего поделать не могут? - Торин старался обойти неприятную тему. Попрёки самого Одина кого хочешь приведут в смущение. Один же задумчиво пригладил правой рукой волосы, но всё же дал ответ:
        - Ётуны - они ведь тоже духи, да и не слабейшие отнюдь. Некогда они первыми среди слуг Потерявшего Имя числились, повелителю своему не за страх службу неся. Мы, Асы и Ваны, да родичи наши - вот Гёндуль возьми хотя б - тварям огненным в мир широкий выйти не даём, зло чинить не дозволяя. И то ладно.
        - Ничего, - встрял Локи, - как миры разделятся навеки, так и ётунам крышка вместе с вами всеми. Они тоже силу с обликом телесным потеряют, как и ты, Один. Только у тебя-то путь назад есть. Хватит тут рассусоливать, решайся: остаешься или…
        Речи его прервал звук сочной затрещины и немедленно последовавшие стоны Гунтера. Германец, похоже, слегка переборщил - Гёндуль, рассердившись, едва не снесла ему полчерепа ударом могучей ручищи. Гунтер на четвереньках отползал от поднявшейся на ноги валькирии, пронзавшей его свирепым взглядом.
        - Мал ещё, чтоб такие вещи мне говорить, щенок! - пророкотала своим гулким басом дева. - Ща как…
        И она занесла ногу, чтобы дать Гунтеру пинка. Прочие начали было опасаться за его жизнь, но Гунтер каким-то лягушачьим прыжком отскочил за спину Одину, и намечавшийся удар пропал втуне. Гёндуль, потеряв равновесие, грузно плюхнулась на камень, ворча сквозь зубы что-то непозволительное представительнице прекрасного пола. Локи ехидно ухмыльнулся, косясь на выглядывавшего из-за плеча Одина Гунтера, на чьём лице явно было написано удивление и обида. И что она взъелась, а?! Ведь ничего такого и не сказал… Сама же первая начала!
        Гёндуль, поправив съехавший на ухо шлем, смачно харкнула в огонь, всем своим видом воплощая оскорблённую непорочность.
        - Ладно, полечу я, что ли, и так засиделась, а дел невпроворот ещё.
        - Никуда ты не полетишь! - заявил Один. - Вот сейчас с конунгом договорю, и уйти мне надо будет. А ты ночь с ними проведёшь, от опасности охранишь, если что. Сама знаешь, места тут какие…
        И действительно, отец Целестин только сейчас заметил, что прошёл уже не один час и дело к вечеру близится. Похоже, в Скага-фьорд до темноты вернуться никак не выйдет.
        - Как уйдёшь? - набросился на бога монах. - А мы? Сам же говорил, что ётуны эти вокруг ходят!
        - Вот потому Гёндуль с вами оставляю. Ничего, она и за себя постоять сможет, и вас от опасности какой огородит. Только сами на рожон не лезьте. Ход в Ётунхейм отсюда далеко, хорошо, хоть до тех мест вы не добрались. Великаны стараются на открытых местах даже ночью не появляться.
        Гёндуль попыталась что-то возразить, но Один, прикрикнув на неё, положил конец всем рассуждениям. Валькирия, смерив грозным взглядом притихшего Гунтера, уселась поудобнее, привалившись спиной к гигантскому валуну, и стала обозревать хищным взором остальных, очевидно выбирая новую жертву. Гудмунд шёпотом спросил германца, что же он такое сказал дивной воительнице. Услышав ответ, побледнел и зажмурился от ужаса. Гунтер только хихикнул.
        - Вот что я вам ещё сказать хочу, - продолжил Один, сердито глядя то на Гёндуль, то на Гунтера, - Трудхейм, как сами вы понять могли, раздобыть сложно, если не невозможно. Отправлю я кое-кого в Междумирье, чтоб дело прояснить, вы же пока на запад идите. Там ещё раз встретимся, и тогда всё, что узнаю, вам открою. Пока же лишних вопросов не задавайте.
        - Куда плыть-то, может, знаешь? - осведомился Торин.
        Один объяснил, что от Исландии путь держать надо к юго-западу. В двух неделях плавания с попутным ветром (а это Князь Асов взялся обеспечить) появится земля, тянущаяся с юга на север. Дав несколько примет, Один посоветовал идти на юг вдоль берега, благо в краях тех можно наткнуться на одно из трёх поселений норманнов, что из рода Хейдрека Рыжебородого. Там, буде встреча окажется такой же тёплой, как и в Исландии, и ждать его появления либо же того, кого Один пошлёт к Торину от своего имени. Ну а если Хейдрек или люди колена его в приюте дружине Вадхейма откажут, то высадиться где-нибудь на берегу и опять же ждать.
        - В леса тамошние ходить не советую, - заметил бог - и люди там недобрые, да и встретить кое-кого похуже, чем ётуны, можно.
        - Это точно. Вендихо спуску никому не даст, - кивнул Локи.
        - А кто это? - робко спросил Видгнир.
        - Вендихо-то? Местный божок. Сволочь, между прочим, редкая. Подчинил себе несколько племён людей, и всё бы ничего, если б не злоба его непомерная. К чужим относится с враждою, а своих на всяческие мерзости склоняет. - Локи поморщился от отвращения. - Кто он, откуда взялся - не знаю, только вот чары на вас напустить нехорошие может либо подвластные ему племена натравить.
        - А как он выглядит?
        Локи прыснул со смеху, недоброго надо сказать:
        - Увидишь - уж не спутаешь. На человека Вендихо мало походит, и мнится мне, что он тоже из рода духов, пришедших в Мидденгард Неразделенный вместе с Потерявшим Имя. Если шкура вам дорога - слушайтесь Одина и от берега не удаляйтесь. Целее будете.

«М-да-а. Перспективка. Здесь ётуны, там Вендихо какой-то. А боги с валькириями чего стоят? - подумал отец Целестин. - И на кой я ввязался в эдакую заваруху? Вот ведь шило в заднице на старости лет заворочалось!»
        - Так ты нам сейчас ничего про Трудхейм и не скажешь? - Торин выглядел разочарованно. Выходит, опять «пойди туда, не знаю куда»… Сколько ж можно вслепую-то плыть?
        Один в ответ только руками развёл:
        - Выходит, не скажу. И сам толком ничего не знаю. А с Нидхёггом вы ещё познакомитесь, если желания Чашу добыть не потеряли. Вот разведают мне то, что Локи узнать не удосужился, тогда и говорить будем. И ещё: не вздумайте сами Дверь Меж Мирами искать. Мало что на Вендихо или тварей из свиты его напоретесь в лесах, так ещё попадётесь на глаза кому не нужно. Возле Двери всякого отребья из Междумирья шныряет предостаточно. Мигом Нидхёггу донести могут, что потомок Элиндинга за Чашей прийти собирается. Вот тогда-то чёрный дракон вам тёплую встречу уготовит… Поняли?
        - Поняли, - вздохнул Торин, - сидеть смирно либо у Хейдрека, либо на бережку и тебя, Могучий, или гонца твоего ждать.
        - Ну вот и замечательно! - улыбнулся Один, поднимаясь и оправляя плащ. - Ну что, Локи, пойдём Асов на Тинг собирать. Вестями поделишься.
        Один поднял свой мешок, забросил его за плечи и надел шляпу. Волки вскочили на ноги, встряхнулись и уставились преданными глазами на своего господина.
        - Гёндуль! - позвал Князь Асов валькирию. Дева упорно делала вид, что дремлет, но из-под полуприкрытых век блестели синие глаза. - Гёндуль, дождись с ними утра, а потом можешь отправляться куда душе угодно. Если что, на помощь зови, а не геройствуй.
        - Ладно тебе! - Валькирия потянулась и зевнула, показав во всей красе ротик, в котором свободно поместился бы кулак Торина и ещё место бы осталось. - Чему тут случиться? Но уж если надо, то сделаю, что велишь.
        - Я огонь вам оставляю, - Один повернулся к Торину, - место тут хоть и открытое, но вот камень опять же от ветра прикроет. Не вздумайте отсюда уходить. В посёлок завтра к утру вернётесь.
        Все встали проводить верховного бога Скандинавии. Отец Целестин даже попытался сделать неуклюжий книксен, но Один явно неодобрительно относился к чинопочитанию, в отличие от Локи, которому доставили большое удовольствие отвешенные ему поклоны. Отойдя на десяток шагов от камня, Один опять сунул два пальца в рот и свистнул. Долгий, оглушительный и переливчатый свист пронёсся над каменной пустыней, а чуть погодя раздался топот копыт, и перед изумлёнными взглядами людей появился конь, вынырнувший из серых сумерек.
        - Слейпнир, хороший! - Один погладил своего скакуна по гриве, а тот, довольно фыркая, прямо пританцовывал, радуясь встрече. Все бы в Слейпнире было ничего - и статный, и красивый, хвост, как знамя, по ветру вьётся, только ног почему-то восемь. Две дополнительные передние ноги росли из груди в один ряд с теми, что положены, а две задние - также из живота, отчего лошадь слегка смахивала на паука-переростка. Лошади Торина и остальных косились на явленное диво с недоверием.
        - Его папой Пегас был, - объяснил Один раскрывшему рот отцу Целестину, - думали, ребёнок тоже с крыльями родится, а вышло вот такое… Ох уж мне эти эксперименты над животными!
        Бог вскочил на спину своего чудного скакуна. Тут же Локи занудно произнёс:
        - Мне что, опять своим ходом? Может, вдвоём поедем?
        - Слейпнир не выдержит двоих. И, кроме того, что за привычка - ездить на спине собственного сына? - сделав каменное лицо, ответил Один и, ударив коня пятками, издал какой-то жуткий клич, напоминающий вопли терзаемых в аду грешников. Слейпнир с места взял в галоп, потом резко подпрыгнул и взмыл в воздух. Оба волка последовали за ним. Зрелище было потрясающее.
        Локи выругался, сплюнул и вдруг встал на четвереньки, бормоча непонятные слова. Внезапно он начал расти, и облик его более не походил на человеческий. Лицо удлинилось, вместо ступней и кистей обозначились копыта, а через минуту перед отцом Целестином и его спутниками стоял небольшой конёк тёмно-бурой с рыжим масти. На спине просматривались малюсенькие крылышки.
        - Что, это и есть Пегас? - не выдержал Гунтер, хотя и не совсем представлял себе, о чем шла речь.
        Конёк стукнул копытом, оскорбительно заржал и часто-часто захлопал крыльями, больше подходившими голубю, чем твари его размеров. Наконец он с трудом взлетел, присоединившись к кружащему над головами людей Слейпниру.
        - Ждите меня в западных землях!! - сквозь свист ветра прорвался зычный голос Одина. - Мы ещё не раз встретимся!
        Все, задрав головы, наблюдали, как тёмные силуэты странных созданий уменьшались, исчезая в низких облаках. К реальности их вернул сварливый бас Гёндуль:
        - Мужики, пожрать чего есть?..
        Глава 8
        СТРАНА ОГНЯ
        Один сдержал обещание: выбивавшиеся всю ночь из каменной плиты языки огня по-прежнему весело плясали среди кромешной ночной тьмы, что плотно окутывала Исландию. Ветер, шипя и свистя на разные лады среди натыканных по равнине валунов, поднимал мелкую ледяную пыль, изредка швыряя холодные пригоршни снега в маленький лагерь, образовавшийся вокруг волшебного огня. С этим неудобством, однако, можно было смириться. Громадный, в четыре человеческих роста, камень нависал над костерком подобно стене, укрывая людей и лошадей от самых яростных шквалов, то и дело налетавших со стороны недалёких холмов.
        Хотя Торин и несколько робел поначалу в присутствии страстной валькирии, но довольно быстро взял обустройство ночлега в свои руки и постарался на славу. С лошадей сняли мешки с едой и запасной одеждой, расстелили несколько шкур между огнём и каменной глыбой так, что получилось довольно уютное лежбище, пусть и несколько тесноватое. Пока Видгнир и Гудмунд стряпали ужин, прекрасная валькирия с томным вздохом опустилась на подстилку, заняв едва ли не половину свободного пространства. Развалясь перед огнём, красавица, нисколько не задеваемая осуждающими взглядами отца Целестина, негодовавшего на её костюм (а вернее, на отсутствие такового), распустила косы и, достав непонятно откуда костяной гребень, занялась приведением своей внешности в надлежащий вид. Когда волосы цвета соломы под солнцем были тщательно расчёсаны, Гёндуль оказалась закутанной в великолепный золотой плащ из собственных волос, доходивший до колен. Это зрелище даже отцу Целестину доставило удовольствие, ибо на некоторое время воительница стала выглядеть несколько скромнее, чем обычно. Гунтер же, мгновенно позабыв обиду, взирал на
предмет своего вожделения с нескрываемым обожанием.
        Монах сидел на камешке и, глядя на оранжево-красные языки пламени, в который раз пребывал в состоянии меланхолии, граничащей с умственным расстройством. В сравнении с днём прошедшим всё происходившее ранее (если, конечно, не считать событий в дни датского нашествия на Вадхейм) казалось просто ерундой. Айфар, странности Видгнира, рассказ Хёльги меркли перед перспективой очутиться чёрт знает где - в Междумирье каком-то, кишащем богомерзкими созданиями, чудовищами и духами. Опять же очень тяжело было отцу Целестину согласиться с существованием тех, против кого он неустанно проповедовал последние годы, - с языческими богами. Ещё сложнее
        - уверовать в то, что они вовсе не кровожадные, развратные и злобные, а Один абсолютно не похож на того высокомерного и своенравного Князя Асов, коим его описывают саги. Просто уставший и спокойный старик. Ха! Старик стариком, а душа твоя, брат Целестин, ушла в пятки, когда Один показал, кем он является на самом деле. И посейчас без дрожи в коленях вспомнить нельзя сгусток пламени, возникший на месте благообразного старца! Ну а Локи? Судя по сказаниям - ублюдок совершенный, а сейчас вёл себя вполне пристойно, пусть и видно в нём самомнение непомерное. Интересно, как это он в лошадь превратился?
        Отец Целестин, как мог, отгонял мысли о Междумирье, Чаше Трудхейм, Нидхёгге и прочих прелестях, ждавших за Дверью Между Мирами, но богатое воображение неутомимо рисовало ему картины того, как громадный чёрный дракон, с зубами в бычий рог величиной, перекусывает пополам Торина или Сигню, а зловредный пёс Гарм терзает тело Видгнира…

«А ну хватит! - прикрикнул на себя монах. - Ещё толком ничего про те места не знаешь, а уже воображаешь себе невесть что! Спать давно пора, а не изводиться пустыми кошмарами! Может статься, и сказки всё это!»
        Однако неприятное ощущение, что сказками тут даже не пахнет, не проходило.
        Ужин прошёл в молчании, Торин с Видгниром сидели мрачные, переваривая в себе рассказы Одина и не желая говорить ни с кем. Гудмунд, твёрдо уверовавший, что на конунге Вадхейма лежит особое благословение богов Асгарда, и впервые в жизни столкнувшийся с настоящими чудесами наяву, а не в песнях скальдов, помалкивал, изредка бросая почтительные взгляды на Гёндуль. Дева манерно кушала, отправляя двумя пальцами в рот куски рыбы, какие и волку с одного раза трудно заглотить. Гунтер по-прежнему играл роль пылкого влюблённого, хотя и побаивался теперь даже обратиться к валькирии, не то что позволить себе лишнее. Гёндуль напустила на себя ледяную холодность, не обращая внимания на вздохи германца; однако по всему видно было, что такое занятие тяготит восхитительную красавицу.
        - Вы спите давайте, - приказала она, насытившись. - Устраивайтесь, и чтоб ни один не пикнул до рассвета!
        - Э-э-э… - Гунтер, похоже, хотел возразить, но, получив испепеляющий взгляд Гёндуль, только скривился, снял ножны с мечом и улёгся, положив оружие рядом. Валькирия, презрительно рыгнув, повернулась к нему спиной и, пока остальные, вполголоса препираясь, устраивались на ночлег, принялась заплетать косы.
        - Может быть, вам дать мой плащ? - участливо предложил валькирии отец Целестин, но та отрицательно помотала головой, даже не оглянувшись на монаха.

«Ну и мёрзни, чёрт с тобой! - решил отец Целестин, укладываясь под бок Торина. - Холод такой, что плащ мне и самому не помешает…»
        Он закутался поплотнее и закрыл глаза. Тело изрядно болело, - как-никак, полдня верхом монах не проводил уже лет пятнадцать, со времён давних путешествий в молодые годы. Только сейчас поняв, что устал за прошедший день ужасно, отец Целестин мгновенно заснул, не обращая внимания на промозглый ледяной ветер и тонкую подстилку да искренне надеясь на бестревожную ночь.
        Началось всё с того, что монаха будто толкнуло. Он вынырнул из сна так же быстро, как и заснул. Подняв голову, отец Целестин осмотрелся, стараясь не позволить ветру выдуть из-под плаща последние остатки тепла. Всё вроде в порядке. Гёндуль по-прежнему сидит уставясь лазоревыми очами на огонь и обхватив колени руками. Торин и другие спят совершенно безмятежно, точно Вадхейм тут, а не Исландское плоскогорье. Вокруг тихо, лошади изредка переминаются с ноги на ногу, постукивая копытами о камень. И всё же что-то не так.
        Монах поднялся, стуча зубами от холода, и, осторожно присев рядом с ушедшей в свои думы валькирией, протянул руки к костру.
        - Что? - Дева лениво подняла взгляд на монаха. - Не спится?
        - Ты ничего не замечаешь? - шёпотом спросил отец Целестин, беспокойство которого всё возрастало. В округе явно происходило нечто странное, по его мнению. Даже казалось, что слух улавливает отдалённый хруст либо шорох.
        Дева огляделась, сдвинув шлем на затылок. На его золочёных рожках поигрывали отблески огня.
        - А ну-ка… - Схватив отца Целестина за руку, Гёндуль потянула его за собой в темноту. Отойдя подальше от неровного круга света, она остановилась, прислушиваясь. Можно было разглядеть сдвинутые брови и встревоженное лицо - достаточно, по мнению монаха, грозное, чтобы напутать любого великана.
        - Гляди, - не повышая голоса, сказала Гёндуль и вытянула руку во тьму. - Там… видишь? Ведь прямо к нам прётся, сволочь!
        - Кто прётся? - тоненько закричал охваченный цыплячьей паникой отец Целестин, не видя ни зги. Только где-то очень далеко мелькали неверные сполохи, как от пожара. О Господи!..
        Если бы святые услышали горячий призыв монаха, то ничего бы в нём не разобрали. От ужаса начал заплетаться язык и подломились колени, - если бы не сильная рука Гёндуль, обхватившая отца Целестина, он наверняка бы свалился. Лошади, жавшиеся вокруг костра, как с ума сошли. Естественно, что ноги им не спутывали: разумные северные животные ни за что не отойдут от человека. Но сейчас, с истерическим ржанием, все шесть коней, выбивая копытами отчаянную дробь, порскнули прочь, чувствуя надвигающееся Нечто.
        Черно-багровый силуэт приближался, иногда исчезая за скалами. Чудовище, даже издали казавшееся до безобразия громадным, наверняка ориентировалось по свету костра, сиявшего одинокой звёздочкой на плоской равнине, полого опускавшейся в сторону моря. Пока ещё тень была далеко, и отец Целестин видел лишь бесформенное пятно тьмы со струящимся по краям огнём и мерцающими щелями глаз.
        - Ётун, - странно спокойным голосом пояснила валькирия, хотя это было и так понятно. - Назад! Сейчас будет веселье!
        Остальные уже повскакали на ноги, разбуженные бегством лошадей, а Торин едва не кинулся с мечом на внезапно вынырнувших из темноты Гёндуль и монаха.
        - Попробуем сами с ним разобраться, - самонадеянно заявила Гёндуль. - Убить мы ётуна, конечно, не сможем, а вот отогнать…
        Валькирия вытянула вверх руки, произнеся несколько слов на неизвестном отцу Целестину наречии. Поверх её ладоней начал сгущаться сине-серебристый туман, из его гущи возникли дивной работы меч и окованный золотом круглый щит. Закончив творить заклинание, дева нахлобучила поглубже шлем, взяла оружие и повернулась к людям:
        - Не лезьте, сама справлюсь.
        Торин ощерился и, выбросив перед собой меч, отступил назад, упершись спиной в монолит. Перед разложенным Одином костерком выросла фигура огненного великана из Ётунхейма.
        Облако не облако, сгусток не сгусток, но плотная и явно живая (и в то же время неживая) масса, имеющая лишь отдаленное сходство с человеком, колыхалась всего лишь в десятке шагов от закрывшейся щитом воительницы. У ётуна чётко различались руки и некое подобие головы, остальное тонуло в бликах бездымно пылавшего, тёмного, как отгоревшие, но ещё горячие угли, огня. Весь его силуэт был окружен пламенем, в котором не чувствовалось жизни и тепла - только пепелящий жар. Правая рука сжимала меч, точно созданный из багрового языка подземного огня, - широкая, мерцающая полоса превосходила длиной все мечи, виденные когда-либо Торином и его спутниками. Люди сбились в кучку у валуна, выставив своё жалкое по сравнению с этим оружие. От чудища их отделяли лишь ставший солнечно-ярким костёр Одина да приготовившаяся к бою Гёндуль.
        - А ну убирайся в свою берлогу, мразь! - рявкнула дева взиравшему на неё красными глазами ётуну, а затем, дабы произвести на противника более сильное впечатление, добавила несколько фраз, касавшихся его родословной до седьмого колена включительно.

«Теперь точно убьёт! - стукнуло в голове у отца Целестина, прятавшегося за спинами Видгнира и Гудмунда. - Я бы на его месте такого не потерпел!»
        Краем глаза монах заметил, что Гунтер развязывает мешочек со своим снадобьем. Чего ещё этот варвар удумал?
        Ётун не отвечал. Только языки огня, в которые был облачен великан, взметнулись ввысь с шипением тысячи разъяренных змей. Он стоял словно раздумывая, и удар, расколовший надвое щит Гёндуль, пришёлся неожиданно. Валькирия успела отскочить, сбросив обломки с руки, и тотчас воздух в том месте, где она только что стояла, прочертила огненная полоса - ётун мог запросто разрубить деву пополам. Новый удар Гёндуль отразила мечом, отведя клинок великана вниз, так что остриё его пробороздило каменистую почву, оставив там дымящийся след.
        - Помоги нам Тор-Воитель и Хёймдалль-Страж! - выдохнула валькирия. Подняв левую руку, она выкрикнула короткое заклинание. Громыхнуло, с пальцев девы сорвалась толстая синяя молния, ударив великана в грудь и заставив отступить на несколько шагов. Окрестности огласились жутким рёвом.
        - Получил? - зло рассмеялась дева. - Ещё хочешь?
        Ётун перемещался быстро и плавно, подобно дыму. Внезапно он снова оказался перед валькирией, и из свободной его руки вырвалось грязно-дымное, как будто жидкое, пламя. На мгновение оно целиком окутало Гёндуль, и у отца Целестина упало сердце:
«Без неё мы пропали!» Гунтер издал угрожающий рык.
        Валькирия вырвалась из пламенного облака целой и невредимой. Правда, шлем потускнел и волосы утратили свой блеск. Отпрыгнув подальше, Гёндуль вторично запустила в колыхавшуюся перед ней тварь молнией - и ётун опять отступил. Следующее, очень напряжённое, мгновение стояла тишина. Никто не двигался, даже ётун. Потом великан заворочался, не решаясь подойти к разъяренной воительнице, и вдруг изверг низкий громкий звук. Можно было даже различить слова, слившиеся в единую связную фразу, но языка не понял никто, даже Гёндуль. Одно слышалось чётко
        - это был призыв. Ётун явно звал кого-то на подмогу.
        Гунтер приобрёл устрашающий вид - сказывалось действие принятого им средства, однако соображал германец по-прежнему хорошо. Наклонившись к уху отца Целестина, он прохрипел срывающимся голосом:
        - Его сущность - огонь. Огонь гасят водой. Где фляга с водой, посвящённой твоему богу? Ты брал её, я знаю!
        Отец Целестин, заворожённо глядя в безумные глаза Гунтера, отцепил от пояса бутыль со святой водой, не понимая, что тот собирается делать. Германец сорвал пробку, плеснул водой на свой меч, сунул флягу обратно в руки монаха и выскочил вперёд, как раз в момент, когда огненный великан решился на очередную атаку, обрушив на Гёндуль багровый клинок и новую струю жидкого пламени.
        - Гунтер, назад!! - отчаянно завопил Видгнир, и только железная хватка конунга удержала молодого норманна от попытки ринуться вслед за германцем, который с малоразборчивым, но донельзя непристойным кличем легко перепрыгнул через костёр и разбросанные в беспорядке вещи, отпихнул опустившуюся на одно колено Гёндуль, упал, перекатился под мечом ётуна, оказавшись у самого основания черно-багрового облака, возле места, где у всех нормальных существ находятся ноги. Лежа, Гунтер поднял руку, вооружённую стареньким, изрядно иззубренным мечом, что подарил Торин, и, размахнувшись как мог, пропорол плотную черноту, сделав широченный разрез, откуда вместо крови хлынул огонь. В то же мгновение Гёндуль ещё раз метнула молнию, целясь туда, где у ётуна было подобие головы.
        Полыхнуло жарким, слепяще-белым огнём. Там, где стоял великан, взметнулся купол белоснежного огня, быстро разраставшегося и рассыпающегося на драные бездымные лохмотья, поджигавшие всё встречавшееся на пути. Вихрь, составлявший сердцевину купола, рванулся в небеса, окрасив облака багровым цветом, и исчез. Гунтер, вопя благим матом, сдирал с себя горящую безрукавку, а пришедшая ему на помощь валькирия пыталась сбить пламя.
        Всё кончилось как-то неожиданно, и монах не сразу понял, что ётун сгинул. Совсем.
        - Вы… вы убили его? - облизывая пересохшие губы, робко спросил Видгнир у валькирии, сидевшей на корточках рядом с подававшим слабые признаки жизни Гунтером.
        - Как же, убьёшь его, поганца, - мрачно ответствовала дева. - Сбросил обличье да сбежал к себе, в Ётунхейм.
        - Он не вернётся? - пискнул отец Целестин, глядя на Гёндуль вылезающими из орбит от пережитого ужаса глазами. Монах никогда не признавался себе в том, что он отъявленный трус, но всё же данный факт оставался вопиющей реальностью.
        - Не знаю, - буркнула валькирия. - А до рассвета, между прочим, ждать ещё и ждать.
        Гунтер очнулся на удивление скоро и вперился слезящимися глазами в Гёндуль:
        - Ты как?
        - Я-то ничего, - хмыкнула валькирия. - А ты, как погляжу, мужик крутой. Люблю таких. Вставай.
        Она помогла германцу подняться на ноги. Его качало, но выглядел Гунтер неплохо, умудряясь даже не падать.
        Но неприятности только начинались. Видгнир разглядел вдали ещё несколько багровых теней, - похоже, призванная первым нападавшим помощь наконец прибыла. Отец Целестин, несмотря на истерический настрой, дрожь в руках и прочие неприятности, сопровождавшие чувство, именуемое смертным ужасом, сумел-таки с пятого на десятое объяснить, отчего удар Гунтера стал решающим в минувшей схватке. Все, не исключая Гёндуль, окропили оружие святой водой ещё до того, как на сцену перед костром Одина вышли враги.
        - Нет, нам тут даже с волшебным составом не выстоять, - мрачно сообщила валькирия, глядя на воинственные приготовления несколько приободрившихся людей. - Этих гадов сюда, наверно, с десяток идёт. И на кой мы им сдались?
        Дева опустилась на колени и, не слушая тревожных окликов, быстро-быстро зашептала слова, другим не слышные. Затем прочертила мечом в воздухе несколько знаков - отец Целестин разобрал очертания рун: «тейваз» и «эйваз». Немного знакомый с основами суеверия, именуемого норманнами рунической магией, он начал понимать, что Гёндуль взывает к богу Тору с просьбой о защите. Ну что ж, пусть помогут нам все святые, Иисус, Дева Мария… и Аса-Тор!
        Когда восемь пылающих теней сгрудились возле валуна сплошной стеной огня, валькирии было уже не до геройства. Как и смертные, валькирия прижалась к холодному камню, надеясь только на крепость меча и милость богов. Тёмный огонь ревел вокруг, становилось всё труднее дышать, и жар бил в лица. Отец Целестин мысленно прикидывал, куда его отправят - сразу в ад или всё же в чистилище. Впрочем, о каком аде может идти речь, когда вот он, наяву! Именно такими и представлял святой отец демонов преисподней - большие, чёрные, с огнём и пылающими глазами.
        Самый решительный ётун атаковал почти сразу, пустив в дело меч. К счастью, Гёндуль среагировала моментально - удар, направленный в Гудмунда, не достиг цели, парированный быстрым движением её клинка. Сын Хёгни Ингвиссона не остался в долгу: воспользовавшись замешательством чудовища, он сделал выпад и ткнул в густо-чёрный сгусток, заставив ётуна взреветь от бешенства и отпрянуть. Менее настырные чудовища, заметив пусть небольшую, но болезненную рану своего сотоварища, остановились, словно ожидая чего-то.
        Краткая передышка спасла жизнь и отцу Целестину, и конунгу, и всем, кто был с ними. Ётуны дождались, но явно не того, кого им хотелось.
        Происшедшее в последующие минуты отцу Целестину хотелось бы забыть раз и навсегда.
        Собственно, никто толком и не понял, что же случилось. Внезапно поплыла и затряслась земля, от валуна начали отваливаться небольшие осколки, а затем тряхануло так, что никто не удержался на ногах, и у подножия скалы образовалась весьма неприглядная куча мала. Просто удивительно, что никто не напоролся и не порезался об оружие, вылетевшее из рук. Падая, монах увидел, как разлетаются в клочья тела ётунов, оставляя в горячем воздухе дымные следы и сполохи умирающего багрового огня. Грохот стоял немыслимый - в сравнение шло только явление Владыки Эйреми в Вадхейм; то справа, то слева вспыхивали и угасали сине-зелёные молнии, и монаху почудилось, что за спинами ревущих и отчаянно отбивающихся ётунов поднимаются очертания огромного молота и чьей-то исполинской фигуры.

«Это Тор, Тор пришёл…» - эта мысль стала у отца Целестина последней. Отколовшийся от валуна обломок с роковой неумолимостью угодил ему точно в темя. Вокруг по-прежнему грохотало, вспыхивало пламя, взлетали и исчезали в небесах огненные вихри, ввинчиваясь в низкие тучи и растворяясь в них…
        - Да ничего с ним не случится. Вот, пожалуйста, уже глаза открыл… - проговорил спокойный мужской голос, не знакомый отцу Целестину. Монах поднял голову, превозмогая жуткую боль в затылке и тошноту и пребывая в уверенности, что ночью ему привиделся на диво жуткий кошмар. Вспомнились Один, Гёндуль, как укладывались спать. Всё само собой разумеющееся, привычное. Боги, валькирии всякие… А что потом?
        Исландское плоскогорье заливал грязно-серый свет, какой бывает только в утренние часы ненастного и холодного осеннего дня. Над головами проносились к востоку лохмотья облаков, похожие на сожжённые обрывки отслуживших своё тряпок. По-прежнему подвывал на разные лады ветер, а вокруг, куда ни взгляни, серел под тусклым, не желающим радовать человека солнцем снег. Исключение составляли только черно-коричневые холмы, поднимавшиеся на юге. И земля вокруг валуна, невесть кем брошенного посреди безжизненной равнины.
        Все так же шипел, выпрастываясь из каменной плиты, огонь, швыряя вверх белые язычки, гаснущие на пронизывающем ветру. Туша огромного камня возлежала на земле, так же как и сотни лет до этого дня и как будет лежать ещё сотню лет после него. Только на пятьдесят шагов вокруг места, где отца Целестина и его друзей встретил Один, всё, включая тонкий слой торфа, базальт, карликовые деревца и небольшие камни, опалила неведомая сила, окрасив в чёрный цвет смерти и без того неживую землю Страны Льдов.
        Сильные руки Торина усадили монаха, даже не пытавшегося протестовать из-за раздирающей головной боли, а Видгнир подсунул ему под спину свёрток полуобгоревшего меха. Медленно, с трудом отец Целестин начал вспоминать события прошедшей ночи.
        - Все живы? - Он с трудом разлепил губы. Каждый звук отдавался в голове колокольным звоном.
        - Живы, живы! - отозвался всё тот же незнакомый голос. Монах сквозь полуприкрытые веки почувствовал, что свет загородила чья-то тень. Присмотревшись, отец Целестин разглядел-таки присевшего рядом с ним на корточки человека, с улыбкой рассматривавшего страдающего душевно и телесно монаха. Неизвестный - плечистый и рыжебородый молодой мужчина с весёлыми серо-зелёными глазами - протянул к монаху правую руку:
        - Лежи смирно. Сейчас тебе станет получше.
        При всём желании монах не смог бы лежать «не смирно». Каждое движение лишь усиливало боль и вызывало спазмы в желудке. Когда же сильные пальцы рыжебородого коснулись лба, отец Целестин ощутил, как от его руки разбегаются волны приятного, облегчающего холода, а затем боль стала уходить, оставляя только маленький очаг воспоминаний о себе где-то в глубине черепа. Словно из потухшего очага забыли вытащить последний тлеющий уголек.
        - Ну как? - участливо спросил человек, заглядывая монаху в глаза.
        - Спасибо, почтенный… не знаю твоего имени, вроде отлегло. - Отец Целестин осторожно потряс головой, боясь, что исцеление не настоящее и сейчас всё начнется сначала.
        - Мое имя не секрет, - сказал рыжебородый, поднимаясь и отряхивая тёмные полотняные штаны. - Зовут меня Винг-Тор, или просто Тор. Сын Одина. Давай попробуй встать на ноги.
        Тор нагнулся, поймал протянутую монахом руку и помог ему встать. Теперь отец Целестин во все глаза смотрел на ещё одного - почитай, третьего - бога из тех, с кем довелось свести знакомство за последние сутки.
        Память вернулась окончательно. Ётуны, швыряющие во врагов жидкий огонь, Гёндуль и Гунтер, сумевшие отпугнуть первого великана, потом ещё десяток чудовищ, и наконец… Да нет же, ну как может быть этот вполне обычный человек тем гигантом с испускающим молнии всесокрушающим молотом? Хотя постойте, Один ведь рассказал (да и показал!), что дух может принимать любую форму, даже самую невероятную. Но всё равно не верится…
        Отец Целестин опустил глаза на пояс Тора и увидел висящий на левом боку тяжеленный боевой молот. Самый обычный - железная рукоять украшена золотыми бляхами, ремешок, чтобы на руку надевать, и всё. Отец Целестин заворожённо, забыв о возможных последствиях, протянул руку к оружию бога. Тонкая, как игла, синяя искра вонзилась ему в палец прежде, чем он успел коснуться отполированной стали. На указательном пальце тут же появилось красное пятно ожога.
        - Опять руки зачесались? - съехидничал наблюдавший за монахом Гунтер.
        - Нельзя смертному касаться Мьёлльнира, - строго сказал Тор. - Скажи спасибо, что этим всё обошлось. А ведь и убить могло… Ну, я своё дело сделал, пора и отправляться. Да и вы домой возвращайтесь.
        - Постой! - Торин тронул бога за плечо. - Как нам отблагодарить тебя, Винг-Тор?
        Тор промолчал, оглядев собравшихся кружком людей. Затем вытащил из-за пояса латные рукавицы, надел их и легонько ткнул Торина в грудь:
        - Ничего не нужно, кроме вашей доблести. Мы, Асы, любим героев. Один, отец мой, и Локи рассказали всё, и теперь я знаю, что судьба богов зависит только от вас. Что может значить небольшая драка с великанами перед тем, что собирается сделать конунг Вадхейма, идя против Нидхёгга Чёрного? Верни Трудхейм в этот мир, Торин, Асы и Ваны всегда помогут тебе на избранном пути.
        Тор развернулся и, не прощаясь, пошёл в сторону. Только сейчас отец Целестин заметил, что слева от камня стоит громадная двухосная повозка, запряжённая двумя быками. Тьфу, да какие же это быки? В колесницу была впряжена пара козлов, да каких! Ни одна из зверюг не уступила бы размером громадным буйволам, виденным отцом Целестином в Индии. Изогнутые, в две человеческие руки длиной, рога, длиннющие жёлтые зубы и глумливые выкаченные глазищи… Козёл справа вдобавок задумчиво жевал клок шерсти, выдранный из загривка своего соседа по упряжке.
        Тор как ни в чем не бывало вскочил в повозку, помахал людям рукой и, взяв вожжи, стегнул ими козлов, моментально забывших свою меланхолию. Цельные деревянные колеса загрохотали по скрытым под тонким снегом камням, и вскоре повозка грозного бога-воителя скрылась в туче ледяной пыли, а затем и исчезла вовсе.

«Хорошо бы сейчас медовухи», - подумал отец Целестин.
        - Мальчики, долго стоять будете? - рявкнула у него над ухом Гёндуль, заставив монаха вздрогнуть. - Домой что, и не собираетесь? Опять с ётунами повоевать хотите?

«Позвольте, позвольте, - подумал святой отец, прищурив глаза и озирая округу, - как же нам возвращаться? Лошади где? И ещё на голодный желудок…»
        Гёндуль словно подслушала его мысли:
        - Без коней идти далековато и неудобно. Ну, я сейчас что-нибудь придумаю. Видгнир, иди-ка сюда. Тебе такие знания могут пригодиться. Мало ли что.
        Она отвела Видгнира в сторону и стала что-то объяснять, иногда вычерчивая пальцем на обгоревшей земле рунические знаки. Затем они оба опустились на колени, и валькирия запела. Видгнир вторил, стараясь в точности следовать музыке и ритму:
        Клену тинга кольчуг
        Даю я напиток,
        Исполненный силы
        И славы великой,
        В нём песни волшбы
        И руны целящие,
        Заклятья благие
        И радости руны… [Ст. Эдда. Речи Сидгривы. Строфа 5.]
        Отец Целестин, в котором вновь проснулось неуёмное любопытство исследователя, прислушивался, стараясь точно запомнить текст. Сейчас явно должно было произойти очередное чудо, и монах понял, что именно делает Гёндуль, только после следующих слов её песни:
        Статью Слейпнира,
        Поклажею Грани,
        Руною «науд»,
        Памятью валлов,
        Арваком и Альсвинном
        Тебя заклинаю,
        Мать лошадей,
        Благая Эпона,
        Верни своих чад
        Славному конунгу. [Руна «науд» - «нужда». Валлы - кельты. Арвак и Альсвинн - имена коней, тянущих солнце, «Ранний» и «Быстрый».]
        Гёндуль, а за ней Видгнир прочертили перед собой в воздухе знак «науд» и ещё один, отцу Целестину не знакомый. Все насторожились, чувствуя, как в воздухе вновь завибрировала Сила. На краткое мгновение взглядам людей предстало видение - очень красивая, благожелательно улыбающаяся девушка в белом платье, стоящая между двух белых же лошадей, а затем раздалось задорное ржание беглых коньков. Все шестеро вернулись словно ниоткуда. Вот только что их не было, а теперь стоят рядом, постукивая копытами, и трясут косматыми, нечёсаными гривами.
        - Спасибо тебе, Эпона! - Гёндуль низко поклонилась в ту сторону, где мелькнула на миг богиня.
        - Спасибо тебе, Эпона, - все как зачарованные повторили эту фразу и положили поклон. Даже отец Целестин.
        Он припомнил всё, что когда-либо слышал о таинственной древней богине. Самое потрясающее, на взгляд монаха, было то, что Эпона показалась им сама, - обычно она крайне редко представала пред людьми. Ну а кроме того, отец Целестин считал, что её время давно ушло: Эпона входила ещё в римский пантеон богов, а сами древние римляне переняли манеру ей поклоняться у сгинувших ныне кельтов, почти сразу же после Рождества Христова. Монах видел в Италии остатки её культа - почему-то на редкость стойкого: несмотря на то что богов Олимпа римляне прочно забыли, изображения Эпоны присутствовали почти во всех конюшнях, и даже в обители святого Элеутерия, на балке, поддерживающей потолок, какой-то нехристь нарисовал кельтскую богиню именно в том виде, в котором она предстала сейчас перед отцом Целестином, - стоящей меж двух лошадей. Неужели боги кельтов ещё не ушли за границы этого мира? Видать, не ушли. Да и викинги тоже помнили Мать Лошадей, пускай её имя почти не встречалось в сагах и эпосах.
        Эпона просто была. Независимо от богов норманнов, римлян или других народов. Просто была. И может быть, Матери Лошадей люди поклонялись ещё до того, как появились боги самых-самых древних египтян или ашурцев. И сейчас она ответила на призыв дальних потомков тех людей, которые пасли свои табуны на заре мира, в неразделенном царстве Мидденгард, зная, что и судьба Эпоны зависит от удачи нескольких человек, решившихся на доселе небывалое дело. Все-таки она добрая богиня этого мира и, наверно, как и Один, не хочет покидать его.
        Оставшуюся поклажу собрали быстро. Огонь ётунов мало что пощадил, а испорченные дурным пламенем вещи брать с собой нельзя, как и все, к чему прикасалось злое. Наскоро подкрепились сушёной рыбой и хлебом - отец Целестин заявил, что пускай сюда набежит вся нечисть из Трёх Миров во главе со своим прародителем, но он с места не сдвинется, пока не поест. Ехать с урчащим желудком он не собирается. Гёндуль, кстати, монаха поддержала.
        Пару раз проглянуло сквозь тучи холодное солнце, и, по счёту монаха, светило едва перевалило зенит. Ветер, безостановочно дувший с запада, слегка утих, и теперь можно было не ежиться от холода, как только холодный ветер раздувал полы плаща. Конунг Торин, окончив трапезу, неожиданно преклонил колени у костерка и, коротко отблагодарив Одина за убежище и защиту, бросил в огонь кусок мяса и хлеба. Пусть жертва и была бескровной, отец Целестин по привычке ругнулся (правда, едва слышно), но, услышав после этой выходки укоризненные слова Видгнира: «Один же тебе и нам жизни спас», устыдился.

«Вот, ещё немного, и я стану закоснелым язычником. Ну отчего проклятущих великанов боги да валькирии распугали? Отчего Господь не внял мольбам недостойного раба своего и не послал в заступничество сонм ангелов своих?» - думал монах, пока его с натугой и хриплой руганью Гунтер, Торин и Гёндуль взгромождали на лошадку и сам святой отец судорожно цеплялся одной рукой за попону, а другой за гриву несчастного животного.
        - Вот что, мальчики! - заявила валькирия. - Я вас провожу, пожалуй, паче что у вас один конь считай что без поклажи. - Она ткнула большим пальцем на груду обгоревшего тряпья и меха, лежавшую рядом с костром.
        Действительно, теперь на лошадь были увязаны только сумы с оставшейся едой, которой и так много не сохранилось.
        Гёндуль прицепила к одной суме обломки своего красивого щита, меч сунула эфесом вверх в правый мешок и удивительно легко вскочила на спину коньку. Монах, тяжело вздохнув, подумал о том, что теперь не только его лошадке придётся потаскать на спине тяжестей.
        - Ну, теперь можно отправляться, и да помогут нам в пути боги! - Видгнир взял поводья, но всплеск пламени заставил его оглянуться. Костёр Одина, выбросив вверх облако белых искр, словно попрощался с людьми и начал угасать. Последний язычок огня полыхнул в воздухе, когда замыкавший маленький отряд конь Торина уже выступил за пределы чёрного пятна гари, окружавшего исполинский валун.
        Первое время ехали молча, и только Гунтер, по своему обыкновению, насвистывал что-то очень грозное и воинственное. Если все происшествия последних суток и подействовали как-то на него, то германец не желал подавать виду, оставаясь по-прежнему вызывающе невозмутимым. Даже Гёндуль, чье жизнелюбие вчера вечером хлестало через край, сейчас походила на грозовую тучу в золочёном шлеме. Гудмунд смотрел на спутников с невыразимым почтением и боязнью. «Да, досталось нынче парню, - понимающе кивал головой отец Целестин, стараясь покрепче держаться за поводья. - Удивительно, как этот провинциал исландский не рехнулся умом от всего увиденного. Даром что старший сын конунга…»
        Лошадки трусили по снегу своим излюбленным аллюром - не то шагом, не то рысью, и скоро далеко слева, на севере, появились чёрные линии скал на краю Скага-фьорда. Некоторое время Гудмунд искал подходящий брод через вчерашнюю речку - тот, через который переходили поток раньше, успели проехать, а возвращаться не хотелось. Только когда лошади осторожно прошли через неглубокую, но очень быструю и холодную воду, Гёндуль решилась заговорить с Торином:
        - Вот что я хочу тебе сказать, конунг… Ой! - Конёк резво перескочил через довольно глубокую яму, и валькирия едва удержалась в седле. - Тьфу, если на четырёх ногах такая тряска, то как же на Слейпнире-то ездить? А, так вот, слушай сюда, Торин. Слух о вашем походе уже по всему Мидгарду прошёл и, похоже, коснулся не только ушей Асов и добрых богов. Иначе что ётунам от вас бы понадобилось? Я с Тором потом парой слов перемолвилась, и решили мы, что не хотели они вашей смерти.
        - Как так? - не понял Торин. - А тогда чего же? Зачем великаны на нас накинулись?
        - Вот и про то же! - кивнула валькирия. - Сам посуди, какой смысл нападать на пяток смертных такими силами? Отчего их столько пришло? И заметь, вход в Ётунхейм далеко от места, где мы стоянкой встали. Да захоти они нашей смерти, ни от кого бы и косточек с угольками не осталось ещё в самом начале. Опять же - жидким огнём ётуны только меня пронять хотели и никого больше. И вот ещё что…
        Гёндуль запнулась, будто раздумывая, говорить дальше или нет, но тут вмешался Видгнир:
        - Говори, воительница. Нам надо всё знать. Догадываюсь, ётуны нас, верно, схватить хотели?
        - Похоже на то. Тор сказал, у некоторых бичи с собой были. Такими плетями, если умеешь, кого хочешь связать можно, а ётуны - великие искусники в том деле. В древности огненных великанов «Пламенными Кнутами» ещё именовали. Это когда они ещё Потерявшему Имя служили. Ну а ещё скажу, что, когда мы с Локи над морем сюда, в Исландию, к Одину летели, привиделась нам Ночная Всадница на крылатом волке.
        - Ночная Всадница? - прищурился отец Целестин. - Это ещё кто?
        - Этим именем боги называют ведьм, которые ездят на волках, - нетерпеливо пояснил Видгнир. - Что, уж и в сагах никогда такого названия не встречал? А ещё письменник!
        - Извини, вспомнил. Ты продолжай, Гёндуль. - Монах с обидой глянул на Видгнира: молод, мол, ещё, чтобы замечания такие делать. Вот кто-кто, а монах-бенедиктинец разбирается в сагах и легендах получше твоего. Недаром девятый год среди норманнов живёт.
        - Дело в том, что у богов и валькирий на ведьм чутьё, - рассказывала Гёндуль. - И Локи и я приняли обличье лебедей, когда он, из Междумирья возвращаясь, меня случайно встретил. Ну по старой дружбе вдвоём к Одину и отправились, прежде у Тора в Бильскирнире передохнув. А, считай, когда до берегов Исландии и десятка лиг не осталось, Локи тень приметил в облаках и сразу понял, что ведьма это. На запад летела. Мы за ней. Потом как на безоблачное место вышли, оказалось, что старуха на таком чудище восседает, что душа в пятки уйдёт, если увидишь. Волчище чёрный, и с крыльями, как у летучей мыши. Я таких в жизни не видывала. Попробовали мы догнать
        - не вышло, ведьма снова в облака скрылась, там мы её и потеряли. Вот теперь думаю, что ей на западе надо было? Да ещё и Локи заметил, что такие чёрные крылатые волки - Гармова семени твари - только в Междумирье встречаются. Видел он там таких. Тебя, конунг, это ни на какие мысли не наводит?
        Торин промолчал. И вот тогда Гунтер вставил своё слово. Германец, как обычно, слушал внимательно, но до времени в разговор не встревал.
        - На какие мысли? Тут ясно, что охота за нами началась. Ведьма та небось великанов упредить послана была.
        Гунтер снова что-то засвистел через выбитый зуб. Он выразил чётко и ясно возникшее у всех подозрение. Да, так и получается. Етуны, ведьма, рассказ Одина о том, что Чёрному Дракону наследник Элиндинга живым нужен… Всё сходится.
        - Что ж ты раньше про ведьму-то молчала? - пробурчал Торин. - Отчего Одину не сообщила? Он же должен знать.
        - Да знай я, что ночью будет… - хмыкнула Гёндуль. - Вроде чем-то и польза. Беду от Скага-фьорда отвели. Ты подумай, что великаны в посёлке бы устроили, по ваши души заявившись?
        Гудмунд побледнел:
        - А они… Они теперь ведь опять придут?
        - Может, и придут, - сказала Гёндуль. - Только им не вы нужны, а конунг Торин или Видгнир.
        Торин сжал кулаки и разразился отчаянной бранью, выложив в самых цветистых выражениях все свои мысли об огненных великанах, ведьмах, Нидхёгге и прочем, с ними связанном. Отведя душу, он сердито уставился на Видгнира:
        - Сегодня же в море выйдем. Пусть вечером, ночью, только побыстрее. Хёгни и его род не виноваты в том, что на нас такое проклятие лежит. А ну ходу!
        Он ударил пятками в бока лошади и быстро поскакал вперёд. Гудмунд и остальные тоже пустили коней в галоп, понимая, что «Звезде Запада» необходимо уйти в море ещё до темноты. Только когда отряд спустился на берег фьорда и от посёлка его отделяла лишь одна скала, Гёндуль остановила скакуна:
        - Мальчики, постойте-ка!
        Торин развернул коня, а следом за ним и остальные тоже натянули поводья. Валькирия спрыгнула на прибрежную гальку.
        - Вот что. Я вас тут покину… Ненадолго. Не нужно, чтоб меня ещё кто-нибудь видел. К Одину сейчас отправлюсь, расскажу всё, что знаю.
        Она подошла к лошади Гунтера и протянула германцу руку:
        - А ну нагнись, паршивец! - Обняв его за шею и пылко облобызав, Гёндуль церемонно попрощалась с Торином, чмокнула в щёку Видгнира и слегка оторопевшего Гудмунда, раскланялась с монахом, вознёсшим всем святым благодарственную молитву за то, что восхитительная валькирия не полезла и к нему со своими поцелуями.
        - Ну, теперь скачите! До встречи! - Гёндуль подняла руку, и только мелкие камешки полетели из-под конских копыт. Вскоре фигура красавицы скрылась за скалой, а когда Торин подвел отряд уже к крайнему дому посёлка, над головами людей пронёсся громадный белый лебедь. Птица сделала круг и, тяжело взмахивая снежно-белыми крыльями, унеслась на восток. Гунтер же поймал выпавшее из крыла длинное лебединое перо - прощальный дар Гёндуль.
        - Какая женщина, а?! - Гунтер глубоко вздохнул, глядя, как белое пятнышко исчезает вдали над фьордом. - И чем Локи лучше меня?
        Торин уже спрыгивал с коня возле дома конунга Хеши.
        Хёгни Ингвиссон сохранил и своё достоинство, и свой дом. Ещё ночью, когда небо на юге горело и переливалось то багровым, то синим огнём, а в скалы вокруг залива Скага ударяли копья грома, накатывавшие оттуда, где виднелись зарницы, люди его рода высыпали из домов, глядя в ту сторону, куда ушёл конунг Вадхейма и с ним несколько человек. Сначала подумали, что проснулась огненная гора Аскья, но потом эту мысль оставили. Видно было, что буря возле каменных пустошей разыгралась невиданная, а когда к облакам стали взлетать огнистые стрелы, люди Хёгни поняли, что огненная гора здесь ни при чём. Это конунг Торин разбудил в холмах силы, доселе спавшие, и пал первой их жертвой. Затем настанет очередь посёлка рода Хёгни.
        А кто виноват?
        Ясно кто! Не будь пришлых, и беды бы не было! Часть дружины схватилась за мечи. Вадхеймцы тоже схватились. Спасибо Хёгни и Олафу - не допустили резни, встав между перепуганными, а потому особенно злыми исландцами и теми, кто пришёл из Норвегии. Решили ждать утра.
        Едва небо на восходе посерело, в посёлок прискакали кони. Шестеро. Все, каких взял с собой Торин. В мыле, с пеной у губ и выкаченными глазами, налитыми кровью. Без поклажи и всадников.
        Все молчали. Единственными звуками были только шум прибоя, тяжёлое дыхание лошадей и отчаянные рыдания Сигню. Олаф только по голове её гладил, не пытаясь успокоить словами. А когда рассвело, случилось и вовсе невероятное…
        Лошадок отвели в конюшню и там привязали, забыв почему-то снять попоны. И тогда же все люди повернули головы к берегу: по воде, по волнам шла ослепительно красивая девушка, ведя в поводу двух прекрасных белых лошадей, коня и кобылицу. Народ, расступившись, молча пропустил её в посёлок, когда красавица вместе с животными вышла на берег. Неизвестная богиня не вызывала страха и шла через посёлок под изумлёнными взглядами жителей Скага-фьорда и гостей из Вадхейма. Затем она вошла в конюшню. Конунг заглянул внутрь первым и увидел, что исчезли и его кони, и неизвестная гостья вместе со своими двумя красавцами.
        Никто не знал, что и думать. Хёгни уже хотел просить Олафа убираться назавтра подобру-поздорову. После того, что рассказал ему Торин в первую же ночь, Хёгни понял: эта история может нарушить мирный уклад Скага-фьорда, а желание конунга Вадхейма обследовать земли ётунов, странные и страшноватые события ночи и утра едва не вызвали недопустимую на Севере вещь - указать гостям на дверь. Сохрани Один, а вдруг какую нечисть приведут?
        Увидев пятерых всадников, вихрем влетевших в посёлок, люди кинулись к дому Хёгни, надеясь узнать, что случилось. В толпе зашумели, когда разглядели Гудмунда. Если старший сын конунга вернулся жив-здоров - уже хорошо.
        Первой к вернувшимся подбежала Сигню, бросившись на шею сперва отцу Целестину, а затем и остальным, не исключая Гунтера, который, засунув за обод шлема белое лебединое перо, на этот раз не проявил особого восхищения женским вниманием. Торин быстро подозвал Олафа, приказал собирать немедленно всех дружинников и готовить корабль к отплытию. Затем взял под руку седобородого Хёгни и вместе с монахом, Сигню и Гудмундом увёл в дом. Видгнир и Гунтер отправились помогать Олафу.
        Тучи к вечеру разогнало совсем, и солнцу оставалось лишь совсем немного опуститься, чтобы уйти за край мира, уступив место луне и звёздам. Жители Скага-фьорда столпились на берегу. Часть дружины Хёгни, забыв, как ночью готовы были покидать в море незваных гостей, помогала вадхеймцам столкнуть тяжёлый кнар с отмели, тем более что наступало время отлива. Верёвки, державшие ладью у берега, отвязаны и свернуты в бухты, две длиннющие штанги-распорки, к которым привязывались нижние углы паруса, поставлены, но само полотнище паруса с синей звездой пока не поднято.
        - А ну взяли!! - рычал Олаф, подгоняя толкавших корабль людей и орудуя веслом, пока кнар не запрыгал по волнам и по уши мокрые вадхеймцы не начали забираться на борт по свешенным вниз верёвкам. Хозяева фьорда возвращались на берег, хмуро глядя то на ладью Торина, то на заходящее за скалы на противоположном берегу солнце. Что-то грядущая ночь принесёт?
        - Ну прощай, Торин… - Хёгни был с виду спокоен, но волнение нет-нет да проявлялось
        - то сжатыми в кулак ладонями, то горькими вздохами. Когда Торин и другие рассказали ему почти про все события минувшей ночи, Хёгни уже не сожалел о желании изгнать вадхеймцев, хоть и не подал виду. Что уж теперь делать… Он только спросил у Торина, не следует ли всем погрузиться на корабли и покинуть Скага-фьорд как можно быстрее. Великаны же и отомстить могут. Торин покачал головой, вспомнив слова Гёндуль: ётунам нужен был либо он, либо его племянник. В посёлок эти чудовища вряд ли полезут. Здесь им делать нечего. Ну а если что - просите Винг-Тора о заступничестве.
        Сейчас Хёгни оставался почтителен и вежлив, как и положено хозяину, но и не скрывал, что отбытие опасных гостей принесёт ему и людям его немногочисленного рода лишь спокойствие. Торин знал это и не обижался, понимая, каково это, когда все, за кого ты в ответе перед богами, в опасности, - датское нашествие на Вадхейм из памяти не изгладилось.
        - Прощай, Хёгни, - поклонился Торин. - Готов поклясться на белом священном камне, что не хотел зла ни тебе, ни твоему дому, ни людям, да пребудет на них благословение Асов. Думаю, мы ещё встретимся в более хорошие времена. В Вадхейме ты и твои корабли всегда желанные гости.
        Он поклонился ещё раз, резко повернулся и вошёл в ледяную воду. Отталкивая плавающие льдинки, Торин поймал брошенный ему Видгниром канат и, взобравшись на кормовую палубу, встал справа, у руля.
        - Надо выйти в море, пока не станет совсем темно! - провозгласил он. - Вёсла на воду, дружина Вадхейма!
        Отец Целестин сидел на низенькой скамеечке, тоскливо глядя на удаляющийся берег. Вот опять под ногами не земля, а палубные доски, снова спать не на постели и кушать с утра холодное… И неизвестно, что дальше.
        Ну через неделю должна повстречаться южная оконечность громадного острова, а если не будет остановки, дней через двенадцать - четырнадцать - та самая западная земля. Ещё как-то найти деревни рода Хейдрека и как встретят там? Сколько Одина либо посланца его ждать? Кто ответит? Хорошо, хоть воды и припасов вдосталь, да и Хеши не поскупился - дал рыбы и битой птицы, пусть и напуган был тем, что ему Торин про ётунов да богов с валькириями поведал.
        Уже почти совсем смерклось. Небо на западе ещё оставалось зелено-синим, восток же почернел и выплеснул первые капли-звёзды, когда показался выход из фьорда и берег Исландии резко свернул на запад. Торин велел поднять парус, и Видгнир радостно улыбнулся, увидев наполнившееся ветром бело-синее полотнище. Один держал слово. Конунг решил вначале идти вдоль исландского берега, не заходя, однако, в глубокие заливы и держа Полярную звезду точно по левую руку. Олаф согласился и, когда стемнело совсем, распорядился только зажечь на носу корабля несколько факелов и поставить наблюдателя - мало ли что… Воды всё-таки незнакомые.
        Первая половина ночи прошла спокойно и бестревожно. Отцу Целестину не спалось, и он, полулёжа на корме и закутавшись в свою накидку, лениво наблюдал за чёрной землёй. Вначале кнар миновал широченный залив и, подгоняемый сильным, но ровным, без шквалов, ветром, в самый глухой час приблизился к его дальнему, западному берегу, тянувшемуся поперёк пути на северо-запад. В этих местах не бывал ни Торин, ни Олаф, и случилось бы, возможно, непоправимое, не заметь отец Целестин за сполохами корабельных факелов знакомую до странности тень.
        В этот час на носу был Снорри. Парень, похоже притомившись, присел прислонившись спиной к обшивке борта, поднимавшейся над палубой на полтора локтя, и под качку задремал, не заметив впереди ни абсолютно чёрную по сравнению со звёздным небом береговую полосу, ни проблесков тёмно-багрового огня у самой кромки воды. Ещё немного - и кнар ударился бы о прибрежные валуны, но мигом вскочивший на ноги монах, а вместе с ним и тоже почуявший что-то недоброе Видгнир завопили в два голоса:
        - Олаф, сворачивай!
        - Ну же, давай, во имя Девы Марии! Бери вправо!
        Как ни хотелось спать старому Олафу, как ни подводило его портившееся с годами зрение, истинно норманнское чутьё на опасность не подвело его и на сей раз. Он легко рванул рулевое весло на себя, почти положив ладью на правый борт, и тогда намертво вцепившийся в едва не полетевшего в воду из-за резкого крена Видгнира отец Целестин только-только не заплакал от ужаса.
        Берег был недалёк - всего-то локтей сто, не больше. И там уже ждали мгновения, когда форштевень «Звезды Запада» наконец врежется в камни. Ждали ётуны. Шестеро. До какого-то времени огненные великаны, похоже, скрывали свой огонь или же прятались за скалами, но сейчас, издавая при виде внезапно ускользнувшей добычи яростное рычание, они предстали во всей красе. Бешеный, рвущийся к небу багровый огонь, узкие красные глаза и тёмные полосы пламенных клинков, в бессильной угрозе воздетые над неясными контурами голов.

«Не надо бояться, - вдруг прошелестел где-то над ухом монаха знакомый голос. Вроде бы Один… - Их стихия - огонь. В воду они не пойдут. И, кроме того, я пока не очень далеко…»
        Утром выяснилось, что эти же слова прислышались и Торину с Видгниром. Ну а сейчас кнар уходил на север, подальше от опасных земель, с тем чтобы с первыми лучами солнца свернуть к западу. Ещё достаточно долго и отец Целестин, и вся дружина вместе с дрожащим с перепугу Снорри (который вдобавок получил добрую затрещину от конунга за небрежение) наблюдали слева от корабля шесть черно-багровых трепещущих теней, пока к утру они не скрылись из виду далеко, далеко на юге.
        Солнце показало свой краешек, и все страхи исчезли. Мир снова стал добрым и радостным: голубое небо, золотой круг светила, отправляющегося в новый дневной путь, плеск волн и парус с синей восьмилучёвой звездой. Полосочка берега исчезла слева и сзади.
        Корабль прорывался на запад сквозь Великое Море.
        Глава 9
        ЗА ОКЕАНОМ
        День - ночь, день - ночь… Однообразие, одинаковость прошедшей недели позволили отдохнуть отцу Целестину и его друзьям. Кошмарная ночёвка в Исландии теперь вспоминалась как дурной сон; события на холодной равнине Страны Льда если и не ушли из памяти насовсем, то ныне не будоражили воображение. Никто не просыпался с криками ужаса, поднимая на ноги дружину и заставляя всех хвататься за оружие. Такая неприятность пару раз приключилась с монахом через день после ухода из Исландии - в темноте послышался его хрип, словно святого отца пытались удавить, а чуть погодя отчаянный крик «Етуны!! Спасайся!» привёл к небольшой панике на борту
«Звезды Запада». Гунтер, к примеру, спросонья не разобрав, что к чему, да в придачу приняв на ночь крупицу своего зелья («чтоб спалось лучше», как он объяснил), снёс попавшимся под руку топором Эрика все факелы на носу ладьи, приняв их за великанов. Утихомиривать дружину, будить монаха и зажигать огонь снова Торину пришлось в кромешной мгле - месяц только-только нарождался. Долго удивлялись наутро, как это Гунтеру обычные факелы великанами пригрезились. Германец хмуро отмалчивался, сказав только, что порошок свой теперь припрячет подальше.
        Отец Целестин виновато отводил взгляд и извинялся. Когда улеглись заново и видели уж десятый сон, монах повторно возвестил о появлении ётунов, но на сей раз общего переполоха не поднял, тем более что Гунтер, которому отчего-то теперь не уснуть никак было, едва заслышав первые стоны святого отца, запустил в него сапогом. Отец Целестин поднял голову, оглядел осоловелым взглядом палубу, перевернулся на другой бок и захрапел до самого утра. Потом он всё объяснял расшатанными нервами.
        Простые хёрдманы, понятно, так и не узнали обо всём происшедшем в Исландии. Торин много не рассказывал - пояснил только, что ночью с огненными великанами из Етунхейма повстречались да едва ноги унесли. Людей конунг до поры пугать не хотел и другим запретил. Все до последней детали узнала одна Сигню. Отец Целестин от неё ничего не скрыл и к тому же хотел поплакаться родной душе в том, что все устои его веры начали опрокидываться после явления языческих божеств и прочих созданий, которым в христианском мире места не было. Сигню оказалась в чём-то мудрее монаха, ответив на его хватающую за душу исповедь не утешениями, а железной логикой:
        - Знаешь, если Один есть, то ты ничего с этим не поделаешь, и ничего тут плохого нет. И Иисус есть. Просто его бытие в доказательствах не нуждается. Вот и верь и в того и в другого. Чем плохо? Если Один не поможет, проси христианского Бога, ну и наоборот…
        Отец Целестин после подобного заявления рассвирепел и заставил Сигню-Марию сорок раз читать Pater. Нет, вы только вообразите, до столь вопиющей ереси додуматься! Остыв, монах ещё раз привёл воспитаннице все доказательства бытия Божия и прочёл очередную проповедь против язычества. Шёпотом. Чтобы не слышал никто больше.
        И что самое гнусное, долго себе не признавался, что вся произнесённая речь была ложью от первого до последнего слова. Эх, трудно отказаться от старых убеждений…
        А жизнь на корабле шла спокойно и размеренно. Можно сказать, даже тоскливо. Первые дни плавания несколько отличались большим количеством плавающего льда, и не раз небольшие льдины приходилось отталкивать баграми, а иногда браться за вёсла, - обходя уж очень громадные ледяные горы, парус обычно сворачивали. Только когда на четвёртый день конунг взял значительно южнее, оставив Полярную звезду за кормой и справа, постепенно количество льдов уменьшилось и ночью не надо было вскакивать при любом подозрительном скрежете или плеске, опасаясь, что ледяная гора ударит в корабль. Тем более что помощи в неизвестных морях можно ждать только от богов.
        Земля, которую позже назовут Гренландией, показалась вечером седьмого дня, почти перед закатом. Вначале отец Целестин и Видгнир решили, что впереди огромный плавучий ледник. В лучах низкого солнца лёд мерцал всеми оттенками белого золота, но затем Видгнир углядел-таки тоненькую чёрную полоску земли у самого края ледника. Земля, изрезанная бухточками и шхерами, по внимательному рассмотрению казалась совершенно мёртвой. Торин, не решившись высадиться на ночь глядя на берег, приказал сбросить в воду якоря - почти неподъёмные кованые двузубцы, обвязанные верёвками, и заночевать вблизи неизвестного побережья. Он не забыл выставить и стражу, запретив снимать кольчуги, - ещё, чего доброго, ночью с лодок нападут! На следующий день разглядели - кнар стоял недалеко от входа в глубокий скалистый фьорд, подобный тем, какие встречаются в Северной Норвегии. Но на берегу не видно было ничего, кроме камня, льда и снега. Люди, деревья здесь словно и существовать не могли. Зато тучи птиц, вивших гнёзда на скалистых уступах, проносились над ладьёй, как густые облака. Интересовавшийся животными, отец Целестин увидел
сразу шесть невиданных в Европе птиц. Одни смахивали на гусей с ярким красноватым оперением, другие поражали длиннющим клювом и густо-чёрной окраской, третьи же походили более на уток, но только походили - эти птички отличались изуродованным, похожим на топор клювом и очень необычной яркой раскраской. Монах, щуря от солнца глаза, сразу же вцепился в путевой дневник, катастрофически запущенный за последние дни, и немедленно начал зарисовывать увиденное, а когда затренькали тетивы луков - дружинникам, подошедшим к проблемам естествознания с практической точки зрения, захотелось свежего на обед, - отец Целестин получил и образцы перьев, бережно затем завёрнутые в тряпочку и засунутые в дорожный мешок.
        Кнар снялся с якоря и пошёл на юг вдоль неизвестной земли, пристав к берегу только через день. Надо было наполнить бочки пресной водой, а кто-то рассмотрел впадавшую в море речушку. Берег в том месте, по счастью, оказался низкий, но всё равно высадка заняла целых полдня. Отец Целестин на землю сойти не решился. Пришлось бы сначала прыгать в воду, а она тут была холоднее льда. Отправленные за водой хёрдманы в любом случае утверждали, что отморозили себе всё, что можно… Ещё спустя два дня, минуя череду небольших островков, «Звезда Запада» снова вышла на простор океана, а берег гигантского острова сперва свернул на запад, а затем и на север, оставшись позади корабля.
        Перед Торином встал вопрос: «А дальше куда?» Созвав небольшой совет, куда вошли все участвовавшие в исландском приключении, не исключая Гунтера, а также мрачный Олаф, конунг предложил вести корабль точно на запад, пока не покажется земля.
        - Я тут по звёздам кое-что посчитал… - проговорил отец Целестин, обводя взглядом Юлия Цезаря, узревшего войско Версингиторикса, океанскую гладь на юге и западе. - Точно не скажу, но, по-моему, мы сейчас должны быть лишь чуть к северу от места, где в Норвегии располагается Вадхейм-фьорд. Лиг на десять, самое большее.
        - Ну и что? - спросил Видгнир. - Один… гм… - Он мельком взглянул на Олафа, но старый викинг промолчал. Кое-какие обрывки разговоров конунга дали ему понять, что Торин встречался с богами. И нечего удивляться тогда. Видгнир продолжил:
        - Один говорил, что надо идти на закат, а потом опять на юг вдоль берега. Хёгни сказал, что дотуда всего дня четыре…
        - Один, значит? - негромко произнёс Гунтер. В его глазах появился странный блеск.
        - Слушайте, а если… Если у Одина и спросить?
        - Чего? - удивился монах. - Как?
        Гунтер улыбнулся, быстро спрыгнул вниз, порылся под кормовой палубой, затем рванул к мачте - туда, где топтались, пережёвывая сено, лошади и были привязаны с десяток живых куриц. Никто и глазом моргнуть не успел, как германец опять стоял перед конунгом, держа в одной руке жертвенный нож, а другой сжимая лапы трепыхавшемуся пёстрому петуху.
        - Вот. Теперь понятно? - Поросшая рыжей щетиной рожа Гунтера светилась довольством от сознания собственной значимости. - Раньше я приносил жертвы Вотану и гадал на жертвенной крови. Попробовать? Тогда всё получалось!
        - Ну давай… - пожал плечами Торин. - Только ты, того… Беды не накличь.
        Отец Целестин, даже не пытаясь протестовать, со стоном убежал на нос корабля, не желая присутствовать при языческом обряде. Господи, ну почему им попросту не повернуть кнар на запад? Ну зачем кровь проливать, пусть даже и не человеческую? Птичку опять же жалко…
        Монах бормотал молитвы, но любопытство было сильнее, и краешком глаза он всё-таки посматривал на корму, где Гунтер уже раскидывал гадальные прутики, гнусаво напевая мольбы к Вотану. Отцу Целестину приходилось читать, что гадание на жеребьёвых палочках или дощечках с вырезанными рунами свидетельствовали ещё древние римляне у германских племён, живших в пограничных с Империей областях. Да и предсказания на жертвенной крови у племён варваров впервые зафиксированы в римских хрониках ещё в первом веке по Рождеству Христову. Считай, восемьсот лет прошло, а мерзкие обычаи так и не изжились. И куда, чёрт бы их побрал, христианские короли и епископат смотрят? Почему язычество калёным железом не выжигают? «Ну ничего, - со злорадством и в то же время с неясной грустью думал монах. - Ещё сто, ну двести лет, и святой Крест утвердится во всех землях. И в Гардарике, и в Норвегии… Может быть, и там, куда мы плывем. Там же тоже люди живут. Только бы Крест принесли туда добрые христиане, а не такие, как эта вонючка Гонорий, к примеру. А глядишь, если Чашу Трудхейм достанем, то Истинный Свет во все миры принести
можно будет. Такой подарок святому нашему Папе к стопам положить?!»
        Отец Целестин совсем замечтался и не заметил, как истошно кудахчущий петух вдруг примолк, а Гунтер, держа обезглавленную птицу на вытянутой руке, быстро обернулся вокруг своей оси, разбрызгивая кровь по палубе. Тотчас же ударил неожиданный порыв ветра, и германец выронил птицу. Воля богов свершилась.
        Дружинники, внимательно и тихо наблюдавшие за действиями Гунтера, изумлённо загудели, а отец Целестин, встрепенувшись, бросился к корме кнара посмотреть, что же произошло.
        На море стоял полный штиль, парус корабля был свернут, и «Звезда Запада» практически стояла на месте, повернувшись кормой к едва видневшимся вдали клочкам суши у южной оконечности острова-гиганта. Взявшийся ниоткуда очень короткий порыв ветра размазал упавшие на выбеленные доски капли крови подобно узким алым стрелам. Все они указывали в одну сторону - почти точно на юг, лишь с небольшим уклонением к закату. Жертвенный, украшенный рунами нож, брошенный Гунтером, лёг остриём точно в том же направлении.
        - В любом случае попадём просто южнее, чем нужно, - разводя руками, пробормотал отец Целестин, понимая, что сейчас спорить с конунгом бесполезно. Ну обстоятельства так сложились, а он, конечно, уверовал в волю Асов…
        - Парус ставь быстро! - Торин принял решение мгновенно, не обращая внимания на совершенное безветрие и удивительно спокойное море.
        Полотнище поползло вниз, едва колыхаясь. Проворная молодёжь во главе с Видгниром увязала нижние концы паруса к краям отходивших от бортов штанг. Как ни скептически был настроен отец Целестин, демонстративно слюнявивший палец и выставлявший его перед собой, дабы уловить хоть слабое дуновение, случилось то, что ожидали Торин и его дружина. Плотное белёное полотно выгнулось лебединой грудью, и ладья, чуть качнувшись, разрезала килем зелено-голубую воду, по которой пробежала лёгкая рябь. Отцу Целестину послышался чей-то ехидный смешок. Чей?

«Вы по своей надменности тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло» [Послание Иакова, 4, 16.] , - ни к селу ни к городу припомнил отец Целестин и, смутившись, сел на свою скамейку, старясь не смотреть на Гунтера, которого распирало от гордости. Сам конунг послушал его, не кто-нибудь!
        И снова день - ночь, день - ночь… Погода испортилась за прошедшие десять суток всего пару раз. Нагнало туч, полил дождь, сверкнули единожды ночью и молнии, но отчего-то гроза прошла стороной. Торин и Олаф на внезапную непогоду и внимания не обратили. Подумаешь, да разве в настоящем шторме не бывали? А сейчас и не шторм вовсе, а так… Вот то ли дело в Северном море!
        Днями скучающий отец Целестин либо записывал в свой дневник впечатления от похода, которых пока, к счастью, было не так много, либо же читая вслух дружине Евангелие и отвечал на нескончаемые вопросы несколько заинтересовавшихся (опять же со скуки) вояк. Не все они касались событий в древней Иудее - викинги больше хотели узнать о богатых странах Аравии и Индии. Монах выкладывал всё, что знал, и его лекции нравились вадхеймцам не меньше, чем когда-то Торину, Видгниру и Сигню. К вечеру он, бывало охрипнув окончательно, пытался пойти спать, но его не отпускали и продолжали выспрашивать:
        - Неужто Иисус ни разу врага не убил?
        - А почему тинг не выбрал нового конунга вместо Ирода, который приказал истребить детей?
        - Отчего же ты не лечишь так, как Иисус, а травами больного и раненого пользуешь?
        Ну и так далее в том же духе. Монах, вздыхая, пускался в объяснения, почему Иисус никого не мог убить, что царь Ирод вовсе не собирал тинг для того, чтобы узнать, где родится Мессия, и что для исцеления Святым Духом надо быть ну если не святым, то хотя бы претендовать на такое звание чистотой веры и добрыми поступками. Чего он, отец Целестин, ещё не достиг и вряд ли достигнет в обозримом будущем.
        Иногда поблизости от ладьи пускали в воздух искрящиеся фонтаны киты, - в этих водах гигантских морских чудищ водилось несметное множество, и монах при помощи Видгнира, Сигню и подававшего большие способности в изобразительном ремесле Гунтера зарисовывал в свою тетрадку морских исполинов, разнящихся размерами и формой. А однажды, рано-рано утром, всему экипажу «Звезды Запада» довелось быть свидетелями восхитительного спектакля.
        Отец Целестин спал так крепко, как можно спать только в предутренние часы, на самом восходе солнца. Разместился он, как обычно, под кормовой палубой, на груде запасной одежды. Здесь и не холодно, и, если что, с конунгом рядом.
        - Вставай скорее!
        - Иди смотреть!
        Гунтер и Видгнир, крепко сдружившиеся за время плавания, стянули с монаха служившую одеялом накидку, и святой отец, ещё окончательно не проснувшийся, решил, что случилась очередная беда. На четвереньках он выполз из закутка и, выпрямившись, заглянул за борт, куда, разинув от восторга рты, уже смотрели все люди, находившиеся на корабле. Торин и тот, отдав своё ненаглядное рулевое весло поднятому ото сна Олафу, улыбаясь, смотрел в воду.
        Совсем рядом с обшивкой корабля, точно следуя рядом, плыли невероятно красивые киты. Два по левому борту и три - по правому. Чёрные, с белыми боками и брюхом, украшенные длинными изогнутыми плавниками, красавцы киты сопровождали кнар, изредка касаясь поверхности океана гладкими спинами. Тогда их плавники вспенивали воду, оставляя позади волнистые следы, соединяющиеся с кильватерным следом ладьи.
        - Это Убийцы! - сказал Видгнир оказавшемуся рядом монаху. - Дружина морского бога Ньёрда.
        - Да, - подтвердил обернувшийся конунг. - В море эти киты такие же воители, как мы на земле и поверхности вод. Благой Ньёрд счёл нужным послать нам свою свиту.

«Ну почему они появление каких-то рыбин истолковывают как очередной знак божественного внимания? - огорчённо подумал монах. - И с каких это пор Ньёрд стал морским богом? Вроде бы он отвечает только за мореплавание, охоту и рыболовство… А шут их разберёт, божеств этих…»
        - Смотри, смотри! - Гунтер схватил отца Целестина за плечо. - Вон ещё!
        И точно, справа и слева от ладьи появлялись и снова исчезали всё новые чёрные плавники. Монах пытался считать, но сбился на четвёртом десятке. Огромная стая китов, как и вадхеймский корабль, шла на юго-запад, не отставая и не обгоняя его. А затем киты стали прыгать в воздух.
        Огромные чёрно-белые туши вылетали из моря и с грохотом обрушивались обратно, успевая за краткий миг полёта совершить бесподобный пируэт. Они заворачивались на бок, на спину, открывая огромные розовые зубастые пасти и издавая несообразный с их размерами тоненький писк. Некоторые возвращались в свою стихию, обдавая потоками воды восхищённых норманнов и заливая палубу. Грохот, переливающиеся в лучах восходящего светила фонтаны брызг, элегантные силуэты китов, на несколько мгновений зависающие над водой, с тем чтобы затем удариться об неё всей тяжестью быстрого, мощного тела… Зрелище незабываемое.
        Отец Целестин насчитывал сразу по два десятка воинов бога Ньёрда, одновременно находившихся между морем и небом, а затем их сменяли новые и новые гиганты, почтившие конунга Вадхейма и его людей необычайным приветствием.
        Стая сопровождала «Звезду Запада» почти до полудня, а потом вдруг свернула на восток, в океан, растворяясь в синем сумраке глубин. Случилось это на двенадцатый день после Гунтерова гадания на крови, а всего же от выхода из Вадхейма минул месяц и ещё шесть дней.
        Киты Ньёрда явились добрым предзнаменованием. Утро после их ухода было ничем не примечательно, а вот после полудня Видгнир рассмотрел на горизонте белую дымку, похожую на улёгшееся на воду облако, да только не облако это было.
        - Земля! Земля впереди нас! Славьте Одина! - Его крик ударил в уши дружинников, мигом повскакивавших со скамей. У монаха упало сердце. Ну, похоже, добрались.
        Да, добрались. Атлантический океан, Гесперийское море древних греков и римлян - бескрайнее и бесконечное, - ныне позади. Сколько же моряков Финикии, Египта, Греции и Империи Цезарей с тоской смотрели на запад, туда, где за Геракловыми Столпами - вратами мира - открывалась серо-синяя холодная гладь Великого Моря? Сколько их кораблей оставляли за кормой тёплое Средиземное море, чтобы уйти в края, где заходит солнце? А кто добирался до земли, к берегу которой сейчас летел скандинавский кнар? Никто не знает и не узнает. И тем более неизвестной останется скрытая в водах тайна острова Аталгард, чьи ладьи в неимоверно далёкие годы вспахивали синие морские поля. Бывали ли они здесь? Или тогда на западе лежали иные земли, теперь тоже ушедшие из пределов Мидгарда? Кто скажет?
        Видгнир, обняв левой рукой носовое оконечье корабля, украшенное резной головой медведя, стоял на кромке фальшборта, глядя вперёд. Корабль подскакивал на волнах, солёные капли от разбиваемых форштевнем волн ложились на белые волосы молодого норманна и смешивались со слезами на его лице. Сейчас Видгнир как никогда остро чувствовал голос текущей в его жилах крови древних королей, звавший его сюда, на Запад. Впрочем, нет, не сюда. Впереди такие же земли, как и везде, с людьми, наверняка похожими на сородичей в Норвегии и других краях обжитого мира. Земли смертных. Людей.

«Так чего ж ты хотел увидеть? Что манило тебя сюда?» - Видгнир сам себе задавал эти вопросы и неожиданно получил ответ:
        Море. Синее ослепительно. Только в сказках такое. Дракар, белый отчего-то, гладким снежным лебедем рвёт грудью последние комки тумана. Чисто впереди. Прозрачен воздух, и в нём белые, нежгучие полосы лучей очень близкого солнца и сладкий аромат. Запах весенних лесов после первой грозы, мёда свежего и ещё цветущего виноградника, пожалуй. Ищут глаза твои что-то, горизонтом скрытое, а сам ты стоишь просто и ждёшь. Дракар-лебедь сам тебя принесёт, и не заботься парусами и рулем. Ты знаешь, всё будет хорошо. Жди.
        И такого не бывает. Только миг тому минул, как одна дымка голубая с искрящимся серебром перед тобой висела, а вот сейчас уже и землю видать. Земля, тоже вдали, чёрной полоской гор прибрежных от края до края протянулась. Рядом остров, - кажется, руку перед собой выбрось, и коснёшься изумруда его деревьев, разрушишь грубыми пальцами хрустальные драгоценности зданий, и зашуршит под ладонью белый камень маяка-шпиля. Но нет, не здесь. Оставь остров и иди к чёрным горам, матовой крепостью поднявшимся. Синева моря и чернота камня, как цвет знамени - лазоревая полоса по низу и угольная выше, под зелёным небом. Вперёд, дракар…
        Где ты? В каких морях?
        Исчез льдистый остров, обвалилась в пену гряда мрачных гор, и сапфировые воды обесцветились. Сейчас Видгнир видел далёкую пока кромку земли, зелено-серой линией выплывавшую с юго-запада. Но ответь, Один, что ты показал мне? И зачем? Что там, за чёрными горами?
        К вечеру кнар был рядом с берегом. Отец Целестин жадно осматривал землю, надеясь сразу найти в ней что-то необычное, но опыт минувших путешествий подсказывал, что Индия, что Африка или Персия меж собою схожи и отличий соберёшь не так уж много. А бредовые россказни о чудесах дальних стран можно в расчёт не принимать. Всяко людей с пёсьими головами и одним глазом среди лба не бывает. И здесь тоже особых премудростей от природы ждать не следует. Сосны, валуны… А вон там, если зрение не изменяет, вереск цветет.
        - Ну, отец Целестин, высаживаться будем? - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Торин. - А завтра на юг двинемся?
        - Ты конунг, тебе решать! - проворчал монах, не понимая, зачем спрашивают совета у него.
        - Я знака жду, - вдруг очень серьёзно ответил Торин. - Нужную землю мы нашли, теперь надо наших искать. Помнишь разговоры про Хейдрека Рыжебородого?
        - Какого такого «знака»? Ты на богов-то надейся, а сам не плошай! - справедливо заметил отец Целестин. - Если хочешь ночевать тут - ночуй. Только я на берег ни ногой. Один нас зря о Вендихо каком-то предупредил или тебе, дорогой мой конунг, ётуны исландские совсем позабылись? Опять повоевать с нечистой силой хочешь?
        Торин задумался. На радостях он начал было забывать об осторожности. И ведь верно монах сказал - земля тут неизвестная, кто знает, чем высадка на незнакомый берег грозить будет. Лучше уж на якорь стать и стражу до утра выставить, а там вдоль берега пуститься.
        Ладья подошла к земле близко, локтей на пятьсот, но глубина под килем пока была велика - багры дна не доставали, конунг уже хотел приказать снять парус и подойти к побережью на вёслах, но…
        Боги послали знак, которого ожидал Торин.
        Нежданно-негаданно прямо перед носом корабля в воздух поднялся стремительный силуэт в ореоле из брызг. У отца Целестина душа ушла в пятки и моментально на лбу выступил холодный пот - ему, оказывается, дракон привиделся. Но то был вовсе не дракон, а кит-убийца совершенно титанических размеров. Наверно, вожак стаи. Изогнувшись всем телом, морской воитель прочертил в воздухе короткую дугу и, ударившись о воду, исчез под днищем кнара. А затем рядом с рулевым веслом показалась морда кита.
        - Ги-и-и-рп, ги-и-и-р-р…
        Маленькие глазки уставились на ошеломлённого конунга, мягкая розовая пасть, украшенная острейшими, длиной с ладонь, зубами, распахнулась как дверь, и из глотки донёсся тоненький-тоненький писк и пощёлкивание. Сигню спряталась за спину отца Целестина.
        - Что ты хочешь сказать нам, конунг морей? - прокричал Торин. Белобровая голова исчезла, а чуть погодя чёрный плавник поднялся у правого борта и резко свернул влево.
        - Он зовёт нас за собой, - тихо сказал Видгнир. - Руль налево, Торин. Боги указали путь.
        Заходящее солнце уже коснулось густых хвойных лесов, превратив верхушки сосен в зелено-золотые лохматые облака, а потом пришла ясная звёздная ночь. На корабле никто не сомкнул глаз, благо вся дружина теперь видела, что высшие силы вмешались напрямую в поход конунга Вадхейма. Плавник кита виднелся рядом с правым бортом, между кнаром и чёрным берегом. Воитель Ньёрда плыл вровень, лишь изредка уходя чуть вперёд. Лоснящаяся чёрная шкура поблескивала в факельном свете, когда кит изредка показывал из воды гладкую спину. Так всю ночь. А утром земля осталась за кормой, и «Звезда Запада» вновь вышла в открытое море.
        - Ну, это уже слишком! - бушевал отец Целестин, глядя на спутников красными, слезящимися с недосыпу глазами. - Ну если бы там кому-нибудь сон был или боги явились и сказали что и как - это я ещё потерпел бы! Но идти в полную неизвестность за бестолковой рыбой, будь она хоть из дружины самого Одина! Тебе поспать надобно, конунг…
        Торин морщился, слушая возмущённые вопли святого отца, каковой для пущей убедительности ударял кулаками в грудь и по привычке воздевал два перста, решение конунг так и не изменил.
        Шесть дней и ночей! Шесть! Отец Целестин места себе от бессильной злобы и бешенства не находил, как ни успокаивала его Сигню-Мария. Причём бесился он даже не оттого, что треугольный плавник кита-убийцы постоянно маячил по правому борту (кстати, странного проводника иногда сменял другой морской воитель, поменьше). Монаха приводил в исступление не неизвестный и, похоже, нескончаемый морской простор перед кораблём и не то, что уже подходили к концу запасы пресной воды (которые, кстати, вполне можно было пополнить в том месте, где появилось это гнусное животное, ведущее всех на погибель!). Отец Целестин в который уже раз проклинал непроходимую тупость викингов, что готовы следовать хоть к чёрту на рога, если этот путь, по их мнению, указан богами. Все, все до единого, начиная от конунга и заканчивая молодыми сыновьями Нармунда и Гунтером, прочно уверовали в божественную десницу, которая, направляя их путь, удачно замаскировалась под чёртову рыбину, место которой, самое большее, на сковороде! И Видгнир, между прочим, туда же - хорош гусь. У-у-у, безголовые!!!
        Все это время отец Целестин угрюмо сидел на корме, не желая общаться ни с кем, кроме Сигню, но и та начинала надоедать своими утешениями, обильно пересыпанными библейскими цитатами. Мол, «блаженны кроткие» да «блаженны милостивые». Будешь милостив с идиотами-норманнами, как же!
        Сам Торин, наблюдая за недовольным монахом, пытался привести его в обычное благодушное настроение, с серьёзным видом объясняя, что «Звезда Запада» скорее всего наткнулась на небольшой остров или очень вытянутый на восток полуостров. Более того, сейчас курс остаётся почти неизменным: когда вечером появляется низко стоящая над горизонтом Звезда Сил, находящаяся почти точно на западе, то по отношению к кораблю она стоит впереди и справа, - следовательно, кнар идёт на юго-запад и вскоре должна будет показаться земля. А что воды пресной по полторы кружки в день на человека и по полведра на лошадь - так не беда, боги дружину Вадхейма от жажды подыхать не оставят.
        Отец Целестин хмуро поглядывал исподлобья.
        Ночь шестая. Монах, которого от сушёной рыбы уже тошнило, едва уснул в своей норке. Полвечера он мечтал о кружке пива и варёной оленине, но, поняв, что желудок от подобных воспоминаний будет только сильнее урчать, помолился, исповедовал Сигню-Марию, сознавшуюся в жутком грехе (она допила воду, оставшуюся в кружке Гунтера, когда тот задремал), затем почитал уже вызубренные наизусть старые дневниковые записи и лёг спать. Завтрашний день будет точно таким же.
        - Поздорову тебе, Служитель Единого.
        Рядом сидел рыжебородый мужик с боевым молотом у пояса и весело смотрел на монаха. Почему у него всегда смех во взгляде, позвольте узнать?
        - Здравствуй. Ты Тор?
        - Что, уж и запамятовал? Как голова, не болит?
        - Спасибо. Зачем пришёл, Винг-Тор?
        Рыжебородый усмехнулся, показав здоровые, белые зубы. Внизу, кстати, не хватало левого клыка, но улыбку это не портило, а даже придавало Тору лишнюю привлекательность.
        - Твоя вера учит, что уныние суть грех. Я тоже так считаю. Завтра вы будете там, где есть и вода, и сколько угодно земли. Ньёрд приведёт вас к одному из поселений рода Хейдрека.
        - Чего-чего? Кто?
        Тор прыснул со смеху:
        - Что, так и не распознали? Проводник-то ваш, мой родич, между прочим, из Ванов. Отец Фрейра и Фрейи. Ну удобнее ему китом обернуться было, чтоб лишний раз вас не смущать. Ты только не говори про это никому, а то ещё в воду кого бросят в жертву. Может, даже тебя, как самого толстого. Только Ньёрду ты так, на один зубок…
        Тор аж на спину повалился, задыхаясь от смеха. Но вдруг перестал смеяться и принял суровый вид.
        - Слушай же. Возле Врат Миров творится что-то непонятное. Асы слабеют, и дальше берега наш взгляд проникнуть не может. Что в глубине земли - мы не знаем, не знаем и того, что происходит у Хейдрека. Один говорит, что Вендихо напустил колдовской туман до самого океана и даже Князь Асов не сумел проникнуть мыслью за его завесу.
        - Почему Один сам не пришёл?
        - Не может. Он сейчас на севере Норвегии, а корабль ваш подгонять валькириям препоручил. Мы вскоре после вашего отплытия из Исландии предупредили Хейдрека, он должен вас встретить и защитить. В том посёлке у него не меньше сотни мечей, да ваших почти сорок. Потом туман Вендихо закрыл земли запада, и теперь Асы не могут разговаривать с Хейдреком. Надеюсь, у него всё в порядке. Сидите в его посёлке и носу наружу не высовывайте. В Междумирье снова пошёл Локи. Ждите его. Пока Лофт не появится - ничего не предпринимайте. Гёндуль права была: о вашем походе уже знают те, кто знать не должен. И ещё… Будет совсем трудно - зови меня. Возьми.
        Тор протянул монаху вытащенный из-за пазухи лист бересты, исчерченный рунами. Руны выведены были кровью, ставшей со временем черно-коричневой.
        - Просто подожги это, и я приду на огонь, который различим в любой тьме и в любом тумане… Ну, прощай.
        Аса-Top встал и ушёл куда-то в темноту.
        - …Я проснулся, а береста в руке! - хриплым шёпотом говорил отец Целестин Торину рано утром. Конунг держал в руках кусок бересты, внимательно рассматривая рунический рисунок, над которым главенствовал знак «тейваз».
        - И ко мне он приходил, - сознался Торин. - И к Видгниру. Считай, всё то же самое сказал, но вот почему только тебе подарок сделал? Да, похоже, очень многое от нас зависит, если один из богов путь нам указывает да, наверно, от чудищ морских сохраняет, а другой помощь сулит в трудный час…
        Землю в тот день высматривали с двойным вниманием. Около полудня на севере и вправду показалась узкая тёмная чёрточка, но чёрный плавник не останавливался, следуя теперь точно на запад. Понятно, что поворачивать к земле не стали.
        Ветер вдруг усилился, и кнар, взлетая и падая меж волн, стремительно пробирался через разыгравшееся море. Волнение утихло, только когда солнце успело пробежать значительную часть дневного круга, и тогда же…
        - Вижу берег! - заорал с носовой палубы Гунтер. - Прямо впереди!
        Дружина ответила торжествующим ревом. Всё! Полтора месяца трудов закончены. Рядом земля, где, возможно, живут родичи-викинги, где можно охотиться, есть вода и дрова для костров! Ура! Слава конунгу!
        Монах не был настроен так оптимистично. Очень его насторожили предупреждения Тора минувшей ночью. Опять этот таинственный и, похоже, очень нехороший Вендихо, нагнанный волшбой туман… Племена дикарей, которые он себе подчинил. Ох, не к добру это. Сейчас, впрочем, задача одна - найти селение Хейдрека Рыжебородого и скорее оказаться за его оградой. Нет, молодцы Асгардские боги, что предупредили Хейдрека. Не в лесу хоть ночевать.
        Точно, не в лесу. Ещё одну ночь предстояло провести на «Звезде Запада», потому что вблизи неизвестного побережья оказались только к вечеру. На деле это был ещё не материк, а большая группа разбросанных на расстоянии одной-двух лиг друг от друга островов, поросших густым лесом. Чёрно-белый проводник уверенно вёл за собой корабль, лавируя между большими и малыми клочками суши до темноты, а затем на носу кнара пришлось снова зажечь факелы - Ньёрд не желал останавливаться. Отец Целестин охал, предсказывая, что свет привлечёт недругов, но Торин отмахнулся от него, как от назойливой мухи:
        - Отобьёмся. И Хейдрек должен быть уже недалеко.
        Хлопал наверху парус, булькала под рулевым веслом вода - она здесь была очень спокойная и уже на такая чистая, как в океане. Круг факельного света то и дело выхватывал плавающие брёвна, ветки, иногда встречались травяные лохмотья, - отец Целестин решил, что где-то должно быть устье крупной реки. Хёрд на случай непредвиденный вооружился, по бортам Торин расставил наблюдателей - вдруг где огонёк мелькнёт.
        Острова минули, когда зашла Звезда Сил, в честь которой нарекли имя ладье конунга Вадхейма. В лунном свете все увидели, что глубоко на север вдаётся широкий залив, и тогда кит-убийца, высунув голову из воды, пискнул, нырнул и двинулся к западному берегу залива. Торин потянул руль на себя, тоже взяв правее. Через некоторое время мимо проплыл длинный и узкий остров, тянувшийся с севера на юг около лиги. Обойдя его с северного края, «Звезда Запада» и её провожатый к первому рассветному зареву упёрлись в низкий берег, усеянный валунами. Не доходя до него трёхсот локтей, Ньёрд развернулся, вынырнул у кормы корабля, ещё раз чирикнул коротко и утвердительно, а затем исчез.
        - Спасибо! - крикнул было Торин, но только круги расходились на месте, где только что темнел в прозрачной воде силуэт покровителя мореплавателей. Ньёрд, выполнив приказ Князя Асов, ушёл, оставив вадхеймцев один на один с таинственной землёй.
        Видгнир стоял рядом с дядей, смотря на темневшую полосу деревьев, сплошь покрывавших берег, и монах, случайно обративший взгляд на своего воспитанника, похолодел: «Опять!» На сей раз золотистый свет лишь ненадолго окутал волосы Видгнира, что в предрассветной полутьме казались серыми, и сгинул. Только в глубине глаз остались тёплые искры.
        - Я чувствую тут Силу, - прошептал Видгнир. - Она недалеко, там, в лесах. Очень страшная и злая сила. А за ней ещё одна. Какая - не пойму. Точнее, не выразить. Скорее всего она безразлична ко всему сущему. И она угасает…
        У монаха мурашки по спине пробежали. Сейчас, в это очень странное время суток, когда уже и не ночь, но ещё и не утро - кажется, древние называли это Часом Быка,
        - такие пророчества звучали очень и очень жутко.
        - Свернуть парус, якоря в воду! - Торин озабоченно посмотрел на Видгнира, который стоял как в параличе, и решил сначала дать людям поспать, а уже потом…
        Промерив багром глубину, Олаф, багровея от натуги, спихнул за борт тяжеленный якорь, ушедший в воду странно беззвучно. Снорри, Гунтер и Эрик сделали то же самое на носу, а остальные поднимали к верхней перекладине мачты бело-синий парус. Когда всё было сделано, Торин поставил четверых дружинных сторожить и, сказав всем отдыхать, улёгся сам.
        Утро вечера мудренее. Впрочем, вот оно, утро-то…
        Небеса над Атлантикой стали из чёрных фиолетовыми, а у самой кромки вод золотистыми, в мутно-серых разводах. Отец Целестин бросил последний перед сном взгляд на восток, к океану, обомлел и едва не полетел с палубы от удивления и восхищения.
        Там, на восходе, лежали страны его юности, мир древних цивилизаций и новых королевств, колыбель и могила многих мировых религий, очаг, в котором выплавилось человечество. Там была Европа, Италия. Рим. Вадхейм. И оттуда запуганному донельзя всем случившимся в последнее время доброму толстяку-бенедиктинцу пришло странное знамение. Яркий зелёный луч, подобный сверканию изумрудов чистейшей воды, пронзил рассветное небо, рассеявшись только в черноте его западного края. Чувство было такое, словно из радуги вырвали самую насыщенную цветом её часть, добавили туда зелени луговой травы после дождя, цвет молодого вина и буйную радость тропических лесов. Цвет надежды рассёк надвое быстро наливающееся розовым небо на восходе.
        - Зелёный луч, - раздался сзади голос Видгнира. - Добрый знак нам послан. Помнишь, ты когда-то рассказывал мне, что сие происходит оттого, что лучи солнца проходят сквозь воды моря и оно отдаёт им свои краски?
        - Помню, - зачарованно ответил монах, не отрываясь глядя в небо над океаном. И в самом деле, что-то такое было.
        - Этот знак послали нам те, кто нас ждет и надеется на нас. В зелёном луче сплелась не только наша, но и их надежда…
        Видгнир развернулся и спрыгнул на нижнюю палубу, а отец Целестин стоял ещё долго, наблюдая, как изумрудная стрела медленно исчезает, уступая место тревожному багровому оку вновь нарождающегося светила. Кто кого пересилит в грядущем противостоянии? Кто победит? Жалкая кучка смертных или грозные и неизвестные силы, обитающие в землях по одну и другую стороны Двери? Надежда или Багровый огонь? Вопрос, на который пока нет ответа…
        Разбудила монаха Сигню, причём очень скоро. Теперь отец Целестин уже не реагировал на того, кто вырывал его из сна, так бурно, как раньше. Вот и сейчас он моментом открыл глаза и поднял голову:
        - Что?
        - На вот, поешь. - Сигню сунула ему в руки кусок лепёшки, изрядно засохший, и постылую рыбу.
        - Всё хорошо?
        - Да, не бойся. Только тревожно что-то. - И упорхнула наверх, так толком и не объяснив, в чём дело.
        Отец Целестин хотел было ещё чуть поваляться и спокойно съесть свою порцию, но доля беспокойства Сигню передалась и ему. Нащупав верёвку, валявшуюся подле, он перевязал рясу и выбрался наружу, сразу же направившись на корму. Все ещё сжимая в руке хлеб и рыбу, монах взобрался на палубу, где столпилось изрядно народу. Растолкав молодёжь, окружившую конунга, святой отец первым делом накинулся на Торина:
        - Что такое? Где беда?
        Мрачный как туча Торин указал на берег, справа от корабля:
        - Во-он. Видишь?
        Отец Целестин поднёс ко лбу руку, загораживая глаза от солнца, и действительно разглядел то, что раньше скрывалось в темноте. Он опасался увидеть самый настоящий туман - про который говорил Тор, - полностью застилающий берег, но даже намёка на туманную пелену не было. Зато другое было - ничуть не лучше.
        В четверти мили правее явно различались два спущенных на воду дракара и ещё один, на берегу, у самой воды. Этот третий, видимо, ещё строился: на корме обшивки не было и мачту пока не установили. Зато два других выглядели вполне нормально. На первый взгляд. Только… О, чёрт! Один из кораблей полуобгорел и был явно подтоплен
        - очень уж заметный крен на правый борт. Ещё очень странно висели паруса. Точнее, их обрывки. Часть вёсел свешивалась с бортов, но тоже как-то неправильно… Щиты по бортам не висели. И ни одного человека рядом, ни костра или дыма. Пусто и тихо.
        - Что ты об этом думаешь? - Торин судорожно сглотнул слюну.

«Что убираться отсюда надо подобру-поздорову!» - едва не ляпнул монах, поняв одно: дело плохо. Но сдержался.
        - Не знаю, не знаю…
        - Вот и я не знаю! - хрипло сказал Торин, настороженно осматривая близлежащий берег. - Всё одно вызнать надо, в чем дело.
        - И что теперь? - спросил Гунтер.
        - Теперь?.. - Конунг на секунду задумался. - А ну на вёсла!
        Там, где стояли дракары, были построены мостки. Добротно, из хороших брёвен. Видно, тут устраивались надолго, с расчётом на много лет. Торин, послав Олафа замерять глубину впереди корабля, осторожно подвёл кнар к мосткам, и вскоре дерево ударилось о дерево. «Звезда Запада» пришла в гавань, к которой стремилась.
        Дальнейшая тактика действий была за сотни лет отработана до мелочей. Двадцать дружинников в полном вооружении, прикрываясь круглыми щитами, один за другим спрыгнули на мостки, моментально выстроив хёрд, и медленно двинулись вперёд, зная, что с корабля их стерегут лучники. Чуть спустя они ступили не берег, поросший низкой травой, и выстроились в две линии - одна за другой, - плотно сомкнув щиты и склонив головы так, что зазор для зрения между шлемом и щитом остался минимальный.
        Тихо. Никого. Только птицы в лесу поют, как и пели всё утро. Птицы?!
        Эрик первый опустил щит.
        - Никого нет. Совсем. Я так понимаю, дичь тут пуганая, так стали бы птахи эдак по веткам скакать, если бы прятался кто?
        Здесь действительно устроилась небольшая гавань. Широкая, ровная поляна, с трёх сторон окружённая сосняком, а дальше берег поднимался образуя крутой уступ. В ту сторону вела ясно различимая, утоптанная тропа, сворачивавшая куда-то направо. Корабельная стоянка отвечала всем требованиям викингов: тут тебе и поваленный и обтёсанный лес, аккуратно сложенный сбоку, котлы для варки смолы и даже маленькая открытая кузня. Хозяева словно ушли на минуту и скоро вернутся, чтобы приняться за работу.
        Эрик рассудил верно: как только пятеро дружинников, отосланных к краю леса в дозор, вошли под сень толстых золотых сосен, птицы мигом снялись и упорхнули дальше к чаще. Пока опасность не грозила. Да и следует ли страшиться нечисти сейчас, при свете солнца?
        Торин оставил на корабле семерых, распорядился остальным высадиться и сам сошёл на берег. Точнее, не на берег, а на соседний полузатопленный дракар. Осмотреть. Отец Целестин, демонстративно вывесив на грудь свой кинжал, теперь красовавшийся рядом с крестом, а также Сигню и Видгнир с Гунтером отправились вместе с конунгом.
        - Не пойму, забери меня Сурт! - сердился Торин. - Похоже, была битва - стрелы вон торчат, а ни трупов, ни крови. И отчего корабль так опалило, а сгорела одна обшивка на корме?
        И точно. Вся кормовая часть дракара была изъедена огнём, - оттого-то он и затонул, осев в воду почти наполовину. Кое-где торчали стрелы - странные, не норманнские. Длинное, выкрашенное красным древко, оперение, некогда красовавшееся в хвосте или крыльях какой-то пёстрой птицы. Монах, поднатужившись, выдернул одну такую стрелу и, взглянув на наконечник, ахнул:
        - Торин, Видгнир, вы только взгляните!
        Наконечник оказался костяным. Гладкая, отточенная, видимо, о камни кость не затупилась, даже войдя глубоко в дерево.
        - Дикари… - пролепетал отец Целестин. - Господи Иисусе, они железа не знают! Вот дьявольщина!
        От волнения он не заметил, что нарушил сразу две заповеди: не употреблять всуе имена как доброй, так и злой силы. Да до того ли сейчас? Тем более что конунг оказался не прав, когда говорил, что крови нет. А это не кровь разве?
        Одна из скамей потемнела от подозрительного коричневого пятна. А рядом валялась сломанная стрела и копье. Торин поднял его, задумчиво осмотрел и сунул в руки монаху. Недлинное, всего с две руки, древко украшал непонятный, раньше невиданный орнамент. Синие, красные, жёлтые треугольники, квадратики, зигзаги. И наконечник, окрашенный засохшей кровью. Из кости.
        Монах выронил оружие из рук и побледнел. Он слишком хорошо разбирался в строении людского тела, чтобы не понять, какая то была кость. Обломок нижней челюсти человека. Та часть, что идёт от подбородка до коренных зубов. Правда, тщательно отполированная, заострённая на конце и по краям, но очень легко отличимая из-за малюсенькой дырочки, из которой выходила чувствительная жила.
        Теперь отец Целестин слегка пожалел, что почти год обучался хирургическому ремеслу у знаменитого арабского врачевателя и хрониста Аль-Масуди, коего повстречал, возвращаясь из Индии. Не всегда наука приносит радость и пользу.
        - Т-торин, ты знаешь, что это? - Он взглядом указал на упавшее перед ним копьё.
        - Ну?
        Объяснение не добавило хорошего настроения. Западные земли, где вадхеймцы рассчитывали хотя бы на минимум гостеприимства, становились в их глазах всё более и более недобрыми. Отец Целестин начинал понимать, отчего нигде нет трупов, но догадка показалась настолько чудовищной, что он скорее бы язык проглотил, нежели бы высказал её.
        - Ладно, пошли на берег, - поиграв желваками, произнёс Торин. - Может, они в посёлке все попрятались?

«Не думаю», - пронеслась мысль у святого отца.
        - Видгнир, а ты ничего такого… ну как ночью, не чувствуешь? - Отец Целестин теперь всецело доверял чутью парня и надеялся, что с его помощью можно будет избежать опасности. Видгнир задумался.
        - Там есть Сила, - указал он на северо-запад. - Но сейчас день, и она спит. Она просыпается по ночам и бродит в этих лесах в поисках чего-то…
        - Что она ищет? - вытаращился молчавший до поры Гунтер.
        - Не знаю. - Видгнир нерешительно пожал плечами. - Может быть, нас.
        - Ётуны уже доискались, - сказал Гунтер и добавил пару сложных оборотов речи такой биологической изысканности, что никто и не понял, что же именно германец имел в виду.
        Перебравшись через свой корабль на мостки, отец Целестин и остальные спустились на берег. Земля. Твёрдая. Не качается и не подпрыгивает под тобой, как корабельная палуба. Отчего же так хочется вернуться на изрядно надоевшую за долгие недели ладью, а не идти по тропе, ведущей, как видно, к поселению Хейдрека. Что мы там увидим? Пожарище? Груду тел?
        - Сигню, девочка, может, ты пока на корабле посидишь? - робко обратился монах к подопечной, но Сигню, похоже, твёрдо уверовала в непобедимость конунга, особенно после красочных описаний битвы с огненными великанами. Да и сама она не из робких!
        - Нет уж, теперь я от вас никуда! Что, зря меня Видгнир да Снорри с Регином мечом владеть учили?
        Да, верно. Молодая троица, всё плавание петухами ходившая перед Сигню, постаралась. В оставшуюся у девушки между приготовлением еды и уходом за святым отцом свободное время все трое наперебой преподавали ей ратное искусство. Когда отец Целестин воспротивился, Сигню заявила, что и обычные девы-воительницы могут стать валькириями. Вот Брюнхильд из саги о Сигурде, например. Монах вспомнил Гёндуль, и ему стало дурно при одной мысли, что Сигню (то есть Мария!) когда-нибудь будет такой же, однако переспорить неожиданно заупрямившуюся девчонку не сумел. Да и чему можно выучиться за месяц с небольшим, когда даже многоопытный Торин, четверть века не выпускающий из руки меч, иногда сознаётся, что есть воины поискуснее его?
        - Ну хорошо. - Монах понял, что теперь Сигню и верёвками не удержишь. - Только будь всегда рядом, ладно?
        Сигню поморщилась. Ну что с ней может случиться?
        Торин вначале хотел приказать оставшимся на корабле дружинникам во главе с Олафом отогнать «Звезду Запада» подальше от берега и там встать на якорь. Раздумал. По крайней мере при отступлении не придётся кидаться в воду и плыть к ладье под стрелами напавших дикарей. Олафу было сказано только: немедленно трубить в рог, если возле корабельной стоянки появится кто чужой, и отбиваться, пока не подоспеет Торин с остальной ратью.
        Торин и с ним ещё три десятка, соблюдая предельное внимание и осторожность, двинулись наверх по устланной старой, пожелтевшей хвоей дорожке. Собственно, не по дорожке, а по просеке - деревья тут были вырублены, пни выкорчеваны, о чём монах догадался по осевшему песку, которым когда-то засыпали ямы. Просека оказалась неширокой - хорошо, если одна телега проедет. Отец Целестин подметил, что телеги тут ходили, ибо на тропе чётко прослеживались две колеи, а промежуток между ними зарос низкой травкой.
        Солнечные лучи проходили через пушистые ветви столетних елей и сосен, в воздухе приятно пахло смолой и нагретой хвоей. В траве жужжали похожие на полосатых медведей-малюток шмели. Где-то стрекотали кузнечики, на все лады восхвалявшие жаркий июньский день. Отец Целестин углядел даже несколько белых берёзовых стволов, мелькнувших в удивительно приветливом и спокойном лесу. Ни дать ни взять
        - зеркальное отражение Норвегии. Западная земля оказалась очень похожа на старую добрую южную Скандинавию. Монах не верил, что в столь чудесном месте может обитать некое тайное зло, бродить страшные дикари, использующие кости людей для наконечников своего примитивного оружия, однако старался идти след в след за конунгом. С боков отца Целестина закрывали собой и своими щитами Эрик и Видгнир, а позади сопел Гунтер, опять что-то напевавший на своём варварском наречии. Плотно сбившаяся цепочка людей двигалась медленно, у части дружинников наготове были луки, а сам конунг держал руку на гарде меча. Торин отослал вперёд две пары дозорных, пробиравшихся через лес справа и слева от тропы, шагов на пятьдесят опережая основной отряд.
        Просека свернула направо, а затем дорога начала подниматься наверх, взбираясь на крутой глинистый уступ. Видимо, для удобства продвижения телег часть склона была срыта, валуны убраны на края дороги, которая теперь проходила в искусственной ложбинке, плавно поднимавшейся наверх. Монах несказанно удивился, увидев даже специально высаженные молодые сосенки - их корни укрепляли края тропы, не давая песку осыпаться. Да, труда вложено много. Люди, надо полагать, рассчитывали жить здесь всегда.
        Меж деревьев мелькнуло шустрое чёрно-белое животное размером с некрупного зайца. Зверь выскочил на дорогу прямо перед отрядом, на мгновение остановился, понюхал воздух и побежал дальше, не обращая внимания на удивлённо загудевших людей. Отец Целестин проводил взглядом чёрного, со странным пушистым хвостом, окрашенным белыми кольцами, лесного жителя, отметив про себя, что сия тварь, наверное, родственник барсуку, только хвост громадный да бегает куда как быстрее. Вот вам первая необычность - таких зверей в Европе ещё не видывали. Шагов через двести лес поредел, появились следы недавней вырубки, и наконец взгляду вадхеймцев открылась широкая луговина и бревенчатый высокий частокол. Пришли.
        Посёлок мёртв. Это стало ясно сразу, ещё до того, как Торин и его хёрд приблизились к воротам. Не поднимался дым очагов, не слышно было речи людей или голосов домашней скотины. Никто остерегающим окриком со стен не остановил незваных пришельцев. Молчание и запустение. Все строения целы.
        Монаху пришла было в голову несуразная мысль, что крепость, быть может, построили не викинги, а местные племена. Но, рассмотрев всё попристальнее, он понял, что постройки типично скандинавские и самодеятельностью дикарей здесь даже не пахнет.
        - Вперёд, - глухо рыкнул Торин, поправив шлем. Глаза его сердито сверкали из-за прорезей наличника. - Лучников назад, за строй!
        До крепости идти пришлось по открытому месту. Разведчики, обшарив лес, вернулись, сообщив, что никого не приметили, а если кто прячется, то уж очень искусно. Осторожно двинулись к воротам.
        Ворот, собственно, и не было. Там, где должны находиться их створки, в частоколе зияла неровная дыра - как тараном били. Очень большим. У отца Целестина внезапно задрожали колени, когда он понял вдруг, что это был за таран. Нет, нет, быть не может! Абсурд! Тебе просто показалось. Не дури!
        А показалось, что ворота вышибли ногой. Огромной ногой, удар которой пришёлся как раз посредине, в шов между двумя крыльями створок на высоте четырёх-пяти локтей. Отец Целестин одной рукой схватился за крест, а другой за кинжал, пытаясь придать себе немножко уверенности. Помогло.
        В посёлок вошли перебираясь через множество обломков дерева и брошенное кем-то оружие. Копья, короткие стрелы. Норманнские, тонкие с закруглённым оконечьем, клинки, такие же, как в Вадхейме ковал Сигурд. Тоже бой был? Где тела?
        Скрипели на сквозняке неприкрытые двери в пустых домах, чёрными язвами смотрели узкие окна-бойницы, и ветерок гонял сухой мусор. Из отворённых ворот хлевов не смотрели умными глазами лошади, не блеяли козы, и петух не расхаживал гордо возле бревенчатой стены опустевшего мужского дома. Только сотни серых голубей на крышах.
        Отец Целестин не раз бывал в брошенных или вымерших городах и посёлках, для него зрелище это не стало новым, но никогда сердце монаха так не сжималось в предчувствии некой чудовищной беды. Нет, не опасности. Именно беды, которая, возможно, случилась уже или ещё случится. Продвинулись к самому центру посёлка. Вот ещё дом и… Огромное, занимающее пятидесятишаговую площадку кострище не дымилось. Гора серого пепла. Недогоревшие дрова. И десятки обугленных человеческих остовов.
        Это не погребальный костёр.
        А над остатками кровавой тризны возвышался вбитый в землю толстый столб с вырезанным на нём клыкастым и узкоглазым ликом неведомого божества.
        Вендихо…
        Глава 10
        ДУХ ЛЕСА
        Мало-помалу картина трагедии, постигшей род Рыжебородого Хейдрека, стала проясняться. Правда, не до конца. Непонятно, как противник смог захватить весь посёлок, только лишь разбив ворота, где их защитники могли довольно успешно сдерживать достаточно крупные силы нападавших, - пролом-то не такой и огромный. На стенах нигде на нашлось следов штурма, не обнаружились и подкопы. Вокруг частокола хёрдманы подобрали множество норманнских стрел, а вот стрел с костяным наконечником было всего-то с десяток. За прошедшее с момента разгрома время, видимо, прошли дожди, и следов на земле не осталось, да и разобрать по ним, что к чему, было бы наверняка невозможно.
        Ещё более странно выглядело кострище. Конечно, ни у кого не осталось сомнений, что тут состоялось людоедское пиршество. Отец Целестин с содроганием вынул одну из костей и показал на её краю следы зубов. Тоже человеческих. Но отчего кости лежат не единой грудой, а десятью аккуратными кучками и только по краям того места, где бушевало пламя? Самым впечатляющим и жутким был громадный деревянный идол, вырезанный из цельного соснового бревна. Перво-наперво показалось, что от нижнего края личины истукана до земли столб обшит кусками меха - встречались лоскуты и светлые, и потемнее, но монах, подойдя поближе, едва не завыл от ужаса. Ствол покрывали волосы людей, содранные вместе с кожей. Кое-где даже сохранились заплетённые косицы - как мужские, так и женские, - сейчас сбившиеся в колтуны.
        - Господи, что же здесь произошло? - Монах схватился за руку Торина. - Конунг, пойдём отсюда! Назад, на корабль! Вернёмся домой!
        - Да, он дело толкует. - Даже у вечно безразличного Гунтера голос дрожал. - Надо уносить ноги, Торин. Я согласен закончить жизнь в бою, но не в желудке дикаря или кого похуже. Ты посмотри - их как на убой сгоняли!..
        Конунг скрипнул зубами, не зная, что и делать. Естественно, что отступать перед опасностью он не приучен, но опасность надо если не видеть, то хотя бы знать, что она собой представляет. А кроме того, без колдовства здесь не обошлось, это точно. Следующие слова Торин выдавил из себя с трудом, прекрасно понимая, чем рискует:
        - Пока всё не осмотрим, не уйдём. Ночевать будем на корабле, подальше от берега. А сейчас… Эрик, Гунтер и Хедин - к воротам, Видгнир, бери ещё четверых и полезайте на стены. Бить из луков любого, кого увидите. Остальным - искать! Переверните тут всё, но найдите хоть что-нибудь, что укажет на убийц! Мы должны отомстить! - Торин с ничего не выражающим, каменным лицом повернулся к деревянному идолу.
        - Не верю! - прорычал конунг, глядя в незрячие глаза чудовища. - Не верю, чтобы ты был сильнее моих богов! И я, и Асы ещё сочтёмся с тобою, тварь!
        У конунга непроизвольно дёрнулась щека, и он вытащил меч:
        - Хёдбродд, Винги, помогите мне убрать это отсюда! - И клинок глубоко вошёл в основание истукана. Двое дружинников - мужики уже в годах и много повидавшие - вслед за конунгом с остервенением вогнали лезвия боевых топоров в толстый ствол.
        Остальные разбрелись по посёлку, заглядывая в каждый дом, в каждую пристройку. Сигню уже не показывала отчаянную смелость и держалась поближе к отцу Целестину, которому самому впору было от страха в петлю лезть. Пересилив себя, монах всё же решился войти в самый ближний дом. Дверь, естественно, не заперта. Самый обычный общий зал за сенями. Скамьи, очаг, котлы… Батюшки, да они же ещё с едой! Только вот варево заплесневело, подгнило. Запах неприятный, мёртвый. А так кажется, что люди, жившие в этом добротно построенном, крепком и просторном доме, покинули его совсем недавно. Только оружие, обычно висевшее на стенах и столбах, исчезло.
        Сердце дёрнулось в груди, пропустило два удара и забилось в два раза быстрее, когда мгновенная светлая тень метнулась от ближнего угла под одну из лавок. Монах судорожно утёр рукавом пот, выступивший над верхней губой, и широко раскрытыми глазами посмотрел на вставшую у скамьи на колени Сигню. Всё-таки нервы у девчонки покрепче.
        - Ну, иди сюда, хороший, иди… - Отец Целестин понял, с кем Сигню ворковала, только когда она вытащила на свет поджарого белого кота. Котище не отбивался и только едва заурчал, когда Сигню подхватила его, подняв на руки.
        - Это наш кот, - сказала она, осмотрев зверя, безвольной тряпкой повисшего на руке.
        Отец Целестин понял, что Сигню имела в виду по словом «наш». Кошки такой раскраски встречались по всей Норвегии, Швеции и Дании. Белых домашних хищников можно было найти везде, где хоть ненадолго селились викинги. Отличительная особенность породы
«норманнских» котов состояла в рыжем пятне возле хвоста и исключительно густой гладкой шерсти. В первые годы жития в Вадхейме монах бывал вместе с Торином в самых разных поселениях на побережье Норвегии и Швеции, и везде бродили эти вот белые с рыжим пятном звери, - окраска сохранялась стойко даже при браке с
«посторонними» котами. В таких помётах хоть часть котят имела рыжий знак рода. Значит, и Хейдрек вывез на запад своих любимцев.
        - Его нельзя тут бросать. - Сигню прижала кота к груди, словно боясь, что отец Целестин сейчас потребует выбросить ненужную тварь, но у монаха и мыслей похожих не возникло.
        - Конечно, конечно, - закивал он. - Его надо отнести на корабль, пусть живёт с нами.
        Осмотр остальных помещений тоже не принёс ничего хорошего. Режущее глаз отсутствие людей нагоняло на и без того пребывавшего в чёрной меланхолии монаха ещё большую тоску. В последнем покое, где наверняка жила большая семья, отец Целестин сделал леденящее кровь открытие. Превозмогая страшную вонь, он обследовал весь покой в поисках её источника и наткнулся на мёртвого, полуразложившегося младенца в деревянной люльке. Подавляя подкативший к горлу скользкий рвотный комок, святой отец зажмурил глаза и, стащив со стоящей рядом лавки чёрно-бурую, видно медвежью, шкуру, накрыл ею маленькую могилу и её обитателя вместе с шевелившимися белыми червями.
        Сквозь зубы пробормотав молитву за упокоение пусть и некрещёной, но безвинной души, отец Целестин быстрым шагом пошёл прочь из мёртвого жилища.
        Торин и его помощники уже рубили на куски низверженного идола. На конунга было жутко смотреть - в такой ярости монах не видел его даже в ночь штурма Вадхейма данами.
        И вдруг со стены раздался крик Снорри, и тотчас щёлкнула тетива самострела.
        - Скорее сюда! - мгновение спустя надсадно закричал Снорри. - Я подстрелил его! Скорее!
        Все опрометью бросились к воротам, вынимая на бегу оружие. Сигню перебросила кота в левую руку, а правой вытащила короткий, почти игрушечный меч, то ли в шутку, то ли всерьёз подаренный когда-то Видгниром.
        - Кого высмотрел? - Тяжело дышащий конунг поднял голову, закрываясь рукой от бьющего в глаза солнца. Снорри, стоящий на верхних мостках, идущих вдоль всего частокола, ткнул рукой куда-то за ограду:
        - Там был человек! Подползал в траве сюда! Кажется, я в него попал!

«Господи, а вдруг это кто свой был?» - испугался отец Целестин, но немедля отверг нелепое предположение. Все свои лежали в костре…
        Торин и полдесятка дружинников, закрывшись щитами, выбрались через пролом наружу и, следуя указаниям Снорри, отыскали тело. Схватив незнакомца за ноги, они подтащили его к воротам и занесли внутрь ограды.
        - Насмерть, конечно… - разочарованно протянул конунг, оглядывая труп дикаря с торчащей из черепа стрелой.
        - Жаль… Была бы жертва Одину! - послышался озлобленный голос Эрика. Остальные промолчали, глядя на простёртое на земле тело, но, похоже, с Эриком соглашались.
        - Никогда таких не видел. - Торин присел рядом, поманив отца Целестина. - Кто это? Из каких племён будет?
        Монах пожевал губами. Да, вот ещё загадка. Человек не подходил по виду ни к одной известной ему расе. Похожих людей он видел в Индии, но только похожих. У этого кожа бронзовая, с красноватым оттенком, глаза по-восточному узкие, нос с горбинкой. По лицу ни на негра, ни на европейца, ни на араба не тянет. Волосы цвета воронова крыла с просинью, в косицу позади увязаны. Монах нагнулся и, одолевая отвращение, повертел в руках мертвецкую голову.

«Форма черепа похожа на азиатскую, - заключил он. - Но отчего столь странный цвет кожи? Не пойму. Или это новый народ, какого на Востоке ещё не видели, или я съем свою рясу!»
        - Не знаю, - сознался отец Целестин. - Я тоже первый раз такого вижу.
        Торин понимающе кивнул и обшарил одежду мертвеца, состоявшую только из штанов да широкой рубахи. Сдёрнув что-то с его шеи, конунг продемонстрировал костяной кинжал и ожерелье из клыков крупного зверя. Ладно, хоть не человеческих…
        - Ну вот, теперь мы знаем, как выглядят враги, - тихо проговорил он. - Всё осмотрели? Нашли чего?
        Дружинники замотали головами. Нигде никаких следов. Сигню показала кота, и впервые за весь день на лице Торина появилась улыбка.
        - Хоть кто-то уцелел. Неси его к нам. - И, повысив голос, он приказал: - Всем обратно на корабль! Если был один соглядатай, значит, и другие неподалёку.
        - Что будем делать дальше, конунг? - смотря в землю, спросил Эрик. - Я не трус, но если эти… - он указал на тело дикаря, - укреплённый посёлок с двумя сотнями людей взяли, то нашим четырём десяткам мечей…
        Эрик замолчал, не закончив.
        - На корабль! - сжав кулаки, жёстко ответил Торин. - Двинулись!
        Обратно шли быстро, почти бежали, не высылая вперёд даже дозора. Конунг решил, что если Олаф не подал рогом сигнал, значит, в лесу чисто. Да и чутьё на опасность никогда не подводило Торина из Вадхейма. По его мнению, неприятных сюрпризов следовало ждать к ночи.
        - Нет, ну ответьте мне, как их взять смогли? - размышлял на ходу Гунтер, у которого от волнения акцент стал непереносимым для непривычного слуха. - Почему скотину угнали, а в домах ничего не тронули? Оружие железное почему не взяли, если у дикарей оно только из кости? Да и скелетов на кострище явно не две сотни и не три. Куда других людей дели?
        - Увели, наверно, - глухо отозвался Видгнир. - Теперь я знаю, отчего Вендихо туманом землю здешнюю закрыл…
        - Да, - грустно ответил монах. - Боги Асгарда ничего не могут рассмотреть и узнать. А будь люди Хейдрека христианами, Господь не допустил бы…
        - А нехристиане что, не люди? - зло огрызнулся Торин. - Или им защита Единого не нужна? Да ну тебя!..
        Отец Целестин обиженно замолчал, в глубине души, однако, признавая правоту Торина. Но ведь сказано в Святом Писании: «…всякая душа, которая не послушает Пророка того, да истребится из народа». [Второзаконие, 18, 16 -17] . Так кто прав? Конунг викингов или Моисей?
        Чего уж теперь спорить… Мёртвых не воскресить.
        Лес миновали без происшествий, не встретив ни одной живой души. Только птицы перекликались в ветвях сосен, громко обсуждая свои птичьи дела, да шныряли в подлеске мелкие зверьки, старавшиеся не показываться на глаза человеку. На корабельной стоянке ничего не изменилось, а Олаф, спрыгнувший с ладьи на берег при виде вернувшегося ни с чем отряда, сразу подошёл к Торину:
        - Где Хейдрек? Вы никого не нашли?
        - Нашли. - Конунг в двух словах рассказал о виденном в посёлке и затем ещё раз оглядел окрестность. - Олаф, во-он видишь справа ручей? Бери десяток людей, выставь дозор, а остальные пускай воды натаскают. Ночевать будем в море.
        - Сделаю, - нагнул голову Олаф и тут же взялся за дело, отдавая команды хриплым голосом.
        Наполнить бочки на корабле было необходимо - одна показала дно ещё неделю назад, а в другой пресной воды было едва ли на один день. Пятеро дружинников с бадьями направились к ручью под охраной рассыпавшихся по лесу лучников, а ещё несколько человек принялись скашивать выросшую у краев корабельной поляны траву - сено для лошадей тоже подходило к концу. Работа нашлась всем - даже отец Целестин таскал на
«Звезду Запада» охапки свежей травы, на которую лошади набросились так, будто их год не кормили. Вечером, когда наконец всё, что нужно, было сделано, Торин велел браться за вёсла.
        Кнар тихо отошёл от деревянной пристани и заскользил по гладкой воде прочь от недоброго берега. В полутора-двух лигах к юго-востоку виднелся тот самый длинный остров, мимо которого проплывали ночью, и Торин решил было высадиться и заночевать на нём. Потом раздумал - на корабле всё-таки безопаснее. Дальше четверти лиги от берега начинались большие глубины, и якоря не могли достать дна, а посему, отойдя в море, самое большее, на триста саженей, конунг велел сушить вёсла и встать на стоянку. Берег отсюда просматривался прекрасно: если что случится, всяко можно будет разглядеть, а вот стрелой из лука достать ладью уже невозможно. Только если…
        - Как ты думаешь, лодки у дикарей есть? - Вопрос конунга относился к всё ещё дувшемуся на него монаху. Отец Целестин поднял брови:
        - Почём мне знать? Может, и есть. А может, и нет.
        Торин почесал в затылке, но всё же распорядился никому на ночь брони не снимать. И четверых на стражу выставил, едва солнце ушло за побережные леса.
        Темнело быстро, а поднявшийся северный ветер нагнал облака, грязно-серой пеленой заслонившие только появившиеся звёзды. Сигню, не расстававшаяся с кошкой, которая была накормлена и напоена до отвала, заглянула в закуток монаха:
        - Пора спать, отец Целестин.
        Монах при последних лучах света заносил в хронику события прошедшего дня. Подняв голову, он посмотрел воспалёнными глазами на Сигню и чуть улыбнулся:
        - Конечно, ложись. Мне совсем немного осталось. - Он раздражённо потряс бутылочку с чёрной краской, служившей ему чернилами. - Вот, кончаются. Я-то думал - надолго хватит…
        Сигню давно уснула, когда отец Целестин отложил кипу листочков, спрятал писало в берестяной футляр и, задув лучину, выбрался наружу - подышать свежим воздухом на ночь. Было совсем темно, так как Торин запретил жечь факелы, и недалёкая земля казалась лишь немного темнее затянутого облаками неба.
        На носу и корме негромко переговаривались дозорные. Монах расслышал гнусавый голос Гунтера, травившего сотоварищу по ночной службе байки про свои прошлые приключения. Что-то мягкое и тёплое коснулось ноги - кот тоже вылез на палубу, потёрся шеей о сапог отца Целестина, зевнул, потянулся и уселся рядом, уставившись зелёными глазами в воду. Всхрапнула одна из лошадей, стукнув по палубным доскам копытом, и опять затихла. Дружина спала на воздухе, некоторые ворочались от неудобства - попробуй-ка полежи на ветру в кольчуге. Торин богатырски храпел, широко раскинувшись возле наполненной водой бочки. Видно было, что левая рука конунга сжимает рукоять ножа у пояса.
        - Ты чего бродишь? - Резкий шёпот незаметно подошедшего сзади Гунтера заставил святого отца вздрогнуть. - Или до ветру вышел? Тогда давай за борт…
        Отец Целестин издал едва слышный стон. Полное отсутствие у германца какой-либо щепетильности в подобных вопросах его просто бесило. Монах сразу сменил тему разговора:
        - Тихо пока?
        - Да. Нигде и никого, - почему-то с сожалением в голосе ответил Гунтер и, постояв рядом ещё немного, отправился обратно. Отец Целестин не был настроен на беседу.
        - Доброй ночи! - вполголоса сказал Гунтер с кормы. Монах ответил аналогичным пожеланием, пусть и терзало его острое предчувствие, что наступившая ночь будет какой угодно, но только не доброй или спокойной.
        Он долго молился, вознося к престолу Всевышнего просьбы о спасении своей души, ибо, как считал отец Целестин, сейчас это самое «спасение» находилось под большим сомнением из-за возникшего перед ним неразрешимого философского вопроса: «Как я могу не верить в языческих богов, если я знаю, что они есть?» Ну действительно, как? Ведь после Исландии, плавания на «Звезде Запада», ведомой богом из Асгарда, явлений Одина и Тора нельзя утверждать, что они - «суеверие». А говорить так - значит говорить неправду, что тоже есть грех. И в то же время Вера Истинная непреложно утверждает: языческих богов нет и никогда не было. Это всё выдумки варварских народов, достойные лишь порицания и, чаще, наказания. Тупик, однако…
        Излив небесам душу, отец Целестин троекратно осенил себя крестом и осторожно стал пробираться к своей норке. И тут…
        И тут белый котище, доселе мирно сидевший рядом, выгнул спину и отчаянно зашипел, да так, что у монаха мороз по коже пошёл. Отец Целестин повернулся к берегу, всмотрелся во тьму и сразу же уловил несколько мелькнувших в лесу огоньков. Тотчас же истошные крики Гунтера и сторожей на носу кнара подняли всю дружину на ноги.
        - Люди… - Моментально проснувшийся Торин оценивающе смотрел на берег, где кружилось не меньше десятка красноватых пятен факелов.
        - Очень много, - сказал Видгнир. - Как ты думаешь, что они станут делать?
        - Подождём. Да, сегодня поспать не придётся. Но и показывать себя мы им не будем.
        - Конунг повернулся к остальным: - Пока не шуметь. Здесь они нас вряд ли достанут. Но смотреть в оба!
        Прошёл час, другой. Положение не менялось. Неизвестные люди запалили несколько больших костров у самого берега. Стали видны тёмные силуэты дракаров, на которых когда-то плавали викинги из рода Хейдрека, вокруг огня мелькали неясные тени, долетали приглушённые гортанные возгласы… И всё.
        К отцу Целестину неожиданно подошёл Видгнир, чем-то очень обеспокоенный. Даже в темноте монах видел, что парень бледен, глаза расширены. Да и сам Видгнир не скрывал своего страха.
        - Слушай, береста Тора у тебя? Монах схватился за грудь, ощупывая рясу, и наконец нашёл за пазухой свернутый в трубку подарок.
        - А что?
        - Я боюсь, - просто ответил Видгнир. - Боюсь того, что приближается из лесов.
        У отца Целестина отвисла челюсть. Чтобы норманн признался в том, что он боится? Да, дело становится серьёзным. Вдобавок монах углядел едва заметные бело-жёлтые искры, пробегавшие по волосам Видгнира.
        - Что ты увидел? - Отец Целестин безуспешно попытался скрыть дрожь в голосе.
        - Помнишь, я говорил о Силе, живущей в этих землях? Так вот, она ожила и идёт сюда. Ётунов я боялся меньше…
        - Может, следует сказать Торину? Поднимать парус и уходить в океан? - Святой отец тихо запаниковал, но Видгнир остановил его:
        - Торин не повернёт назад. Если совсем худо придётся, поджигай бересту…

«Святые угодники, спасите и защитите!» - Монах вгляделся в свет не столь далёких костров, но пока не нашёл там ничего подозрительного. Только что за холм появился, чёткой, высокой тенью поднимающийся над лесом?
        Ледяной ветер ударил в лицо. Никогда не подумаешь, что ветер может быть настолько холодным, пробирающим до костей. Не спасёт никакая одежда - для него она не существует. Костры возле дракаров внезапно погасли - все до единого и одновременно. Голоса дикарей затихли. Они, наверно, сами испугались того, что пришло из самых чёрных и непроходимых чащ.
        Глубоко внутри зашевелился, расползаясь по всем членам, холод смертельного ужаса, такого, какой испытываешь только при встрече с самим дьяволом, пришедшим забрать тебя в своё царство. Появившееся на берегу создание не походило ни на что ранее виденное монахом. Эта Сила не любила и отрицала свет, жизнь, огонь. Она жила, точнее, существовала только для себя, используя живых исключительно как слуг или рабов…
        Неровный, подобный лунному, зелено-синий свет вдруг залил берег, бросив свои мертвенные лучи на океанские волны. Очень странное зрелище: нигде не видно источника света, он является ниоткуда и в то же время отовсюду; кажется, что земля, деревья, море сами изливают не создающее тени мерцание. Мерцание болотной гнили.
        Время не остановилось, не повернуло вспять. Оно просто перестало существовать. От реального мира ничего не осталось - ушли запахи, ощущения света, даже воздух словно сгустился, и теперь, чтобы сделать простой вдох, требовались немалые усилия. Сейчас монах понял, как должен выглядеть Нагльфар - корабль мертвецов из скандинавских легенд о конце света. Точь-в-точь так, как сейчас «Звезда Запада»: светящееся гнилое дерево, люди-призраки, сжимающие в руках бледные мечи, на лезвиях которых трепещет неживое пламя…
        Преодолевая возникшую вдруг сонную тяжесть, забивающую сознание волну чёрной мути, отец Целестин перевёл взгляд туда, где у самой кромки воды поднималась чёрным пятном Сила. Да можно ли назвать столь гордым словом то, что само мертво и несёт только смерть и холод? А монах был уверен в своих чувствах - оно не живое.
        Пламенные ётуны в сравнении с Духом Лесов показались бы карликами, не достойными никакого внимания. Ступни громадного существа утопали в невесть откуда взявшемся тумане, что мутными клубами скатывался с берега, а вот выше… Локи был прав, когда говорил, что Вендихо мало похож на человека. Издали создавалось впечатление, что его тело покрыто густой чёрной шерстью, кое-где свалявшейся в комки. Лица не было видно, только лишь вспыхивали ледяные зелёные искры близко посаженных друг к другу точек-глаз. Три сотни саженей - расстояние достаточно большое, но даже с палубы кнара ощущалась немыслимая мощь Вендихо. Рост Духа Лесов превышал все мыслимые размеры, голова чудовища поднималась над верхушками самых старых сосен, которые ему, наверно, виделись так же, как человеку - высокая трава. Стволы рук могли сокрушить без усилий любое укрепление, любой корабль. И вот Вендихо медленно поднял вверх левую руку и развернул ладонь к кораблю из Вадхейма. Явственно сверкнули длинные лилово-чёрные когти.
        Дальнейшее можно бы было назвать одним-единственным подходящим словом: дуновение. Отец Целестин зачарованно наблюдал за разошедшейся от ладони Вендихо волной то ли воздуха, то ли невесомого подсвеченного бледного тумана. Волна расходилась от Духа Лесов подобно одинокому кругу на воде, медленно, но неотвратимо накатываясь на замерший в ожидании беды корабль. Отец Целестин очень-очень медленно поднёс руку к вороту рясы, но времени, чтобы достать подарок Тора и позвать на помощь бога-громовержца, уже не оставалось. Да и где взять сейчас огонь? У кого кремень?.
        Волосы Видгнира запылали золотом среди призрачной полутьмы, он попытался закрыться щитом, но в этот момент дуновение достигло «Звезды Запада»; туманная волна ударилась в борт, перевалила через него, залив палубу и поглотив замерших людей. Распространился тонкий, почти неощутимый запах разложения, слизко-тошнотворная зыбь захватила всё вокруг. Оружие стало валиться из рук, люди будто остолбенели, замерев в тех положениях, в которых стояли, а затем начали, точно в полусне, опускаться на доски палубы.

«Теперь ясно, как они захватили Хейдрека и его посёлок… Вот и конец твоим странствиям, отец Целестин…» Монах чувствовал, что задыхается, слабость в ногах усилилась до дрожи, а сознание начало покидать тело. Последним, инстинктивным, движением отец Целестин ухватился правой рукой за висящий на груди старый серебряный крест-распятие.
        Ладонь обожгло. Обожгло сильно, до слез. Резкая боль и ещё что-то неуловимое, непостижимое угасающему разуму вначале встряхнуло его, а затем монах ощутил тёплые толчки, равно как под правой рукой был не кусок серебра, а живое человеческое сердце. В голове прояснилось, насланная Лесным Духом истома изгонялась бесследно ровными, мощными ударами. Тело вновь обрело силу, мысли стали чёткими, дурнота ушла прочь, не оставив о себе воспоминаний. Отец Целестин выпрямился, всё ещё сжимая крест.
        - Что, съел? - Монах, твёрдо стоя на ногах, погрозил кулаком возвышавшемуся на берегу чёрному силуэту и быстро осмотрелся.
        Такое можно увидеть только в дурном сне. Дружина Торина лежала вповалку на палубе. У многих из неприкрытых ртов текла слюна. Сам конунг, видимо в последнем усилии пытавшийся поднять меч для защиты от неведомого, упал грудью на фальшборт, и теперь его руки бессильно свешивались вниз, к воде. Мёртвый корабль, освещённый зеленоватыми лучами колдовского огня, теперь можно взять голыми руками. Не этого ли Вендихо добивался?
        - Помоги… помоги встать. - Придушенный хрип пришёл от самой мачты, где повалившиеся на бок лошади выглядели бесформенными грудами испорченного мяса. Монах кинулся туда, выискивая того, кто ещё мог говорить.
        - Ну давай же! - Хрип перешёл в стон, когда отец Целестин споткнулся о скатившийся с чьей-то головы шлем и тяжело повалился на круп лежащего подогнув ноги коня. А рядом кто? Все святые, Видгнир?
        - Ты… ты как? - Монах подполз к тяжело дышащему парню, пару раз ударил по щекам, надеясь привести в сознание. Видгнир открыл совершенно безумные глаза, собрав последние силы, приподнял голову и снова уронил её.

«Ну, другого выхода нет! - Отец Целестин снял с шеи старинное распятие и вложил его в руку Видгнира. - Я уже пожил, а вот он, глядишь, и сможет спастись».
        Дурнота появилась снова, но теперь волшба Лесного Духа не действовала так сильно. Разум оставался ясным. Видгнир же зашевелился почти сразу, сел, потряс головой и недоумевающе разжал ладонь:
        - Что это? Зачем ты его дал мне?
        - Потом объясню! - торопливо сказал отец Целестин. - Ты только крест пока не выпускай, ладно?
        Видгнир встал, помог монаху подняться с четверенек и вдруг схватился за голову:
        - Во имя Одина, ты только взгляни, что они делают!
        У берега маленькие серые тени (люди?..) быстро сталкивали на воду узкие длинные лодчонки-челноки. Два, шесть, десять… Монах закусил губу. Теперь точно конец - дикари, подчинённые волей Вендихо, захватят корабль без усилий. Вместе со всем экипажем, пребывающем в колдовском сне. Дальнейшая судьба представилась монаху очень чётко: в лучшем случае - рабство, в худшем же… Нет, об этом думать не нужно. Остаётся только уповать на милость Господа или богов Асгарда. Без них двое людей остановить не один десяток людоедов не смогут, будь они хоть эйнхериями.
        Видгнир переложил крест монаха в левую руку, правой поднял валявшиеся под ногами два меча, один из коих вручил отцу Целестину.
        - Ну вот, сейчас ты пойдёшь к своему Богу, а я в Вальхаллу, - спокойно сказал он.
        - Один примет меня. Живым я им не дамся…
        Монах от страха икнул, но меч взял. Когда-то он неплохо им владел.
        Лодки приближались быстро и бесшумно. Вода моря, казавшаяся густым студнем, пропускала их беспрепятственно, и вскоре уже стали видны скуластые лица дикарей. Их кожа утратила бронзово-красную окраску, сейчас они выглядели бледно-серыми выходцами из могилы. Ожившие мертвецы…
        - Что, уже и в штаны наложили? - плетью хлестнул из-за спин скрипучий голос, странно знакомый и отцу Целестину, и Видгниру. Видгнир мгновенно развернулся, выставив перед собой меч. Закругленное остриё почти уперлось в грудь невысокого человека, неведомо как оказавшегося на борту ладьи. Хитрые прищуренные глазки, рыжая бородка клочьями… Локи!!!
        - Фу, фу, очень боюсь! - Локи пальцем отвёл от себя лезвие меча. - Ты бы Вендихо лучше так пугал, а не старого доброго Лофта.
        Локи кинул взгляд через плечо Видгнира на воду и издевательски ухмыльнулся:
        - Как делишки, смертный? А Вендихо и на деле очень хорош! Ты только посмотри, какой герой! Грудь колесом, нога - что твоя мачта! Идеал мужской красоты…
        - Ты бы вместо трепотни лучше сделал что-нибудь! - истерично выкрикнул монах. Лодки дикарей приблизились на расстояние пятнадцати локтей. Ещё немного, и…
        - Ещё чего! Какой смысл мне - мне! - ради вас надрываться. - Локи сделал паузу, с удовольствием наблюдая за звереющим святым отцом, и закончил: - Всё ваш любимый Ньёрд сделает, а мы посмотрим, как это у него получится.
        Локи со скучающим видом уселся на скамью возле вёсельной уключины и, подперев ладонью щеку, невозмутимо стал наблюдать за подходящими к бортам кнара челнами.
        Первый плавник, второй, третий, пятнадцатый… Вода вскипела вокруг вадхеймской ладьи, ударили в воздух облака пара, выброшенные внезапно появившимися китами-убийцами. Сейчас двуцветные красавцы оправдывали данное им имя. Многоголосый вопль предсмертного ужаса разнёсся над океаном: морские гиганты переворачивали лодки, разрывая страшными зубами хрупкие человеческие тела. Дикари летели в воду, чтобы прожить ещё лишь несколько мгновений. Отец Целестин закрыл глаза и едва не потерял сознание, когда совсем рядом с кнаром перевернулся чёлн и один из дикарей вывалился точнёхонько во внезапно появившуюся из глубины бездонную пасть кита-убийцы. Челюсть закрылась, хруст ломаемых безжалостно костей стегнул, как кнутом по коже, ударил тугой фонтан крови, и ставшая красно-чёрной морда морского воителя исчезла, уйдя под воду.
        Призрачный свет начал гаснуть. Вендихо, поняв, что первый бой проигран, оставил своё воинство на растерзание дружине Ньёрда и покинул берег, уходя в непролазные лесные крепи. С ним начало исчезать и колдовство.
        Битва, а вернее, расправа с дикарями длилась недолго. Какое-то время в почерневшей от крови воде ещё мелькали светлые пятна - киты переворачивались на спины, чтобы подобрать оставшиеся куски людской плоти, и затем всё стихло. Ньёрд и его грозная дружина отомстили за гибель рода Хейдрека.
        - Есть дикари - есть проблема, нет дикарей - нет проблемы, - пропел Локи. - Символично, не правда ли? Людоеды сами попали на обед в качестве блюда. Надо будет как-нибудь спросить у Ньёрда о качестве мяса. - И Локи безудержно расхохотался.
        - А что с ними? - Видгнир покосился на всё ещё спящих дружинников. Правда, теперь они уже больше не выглядели мёртвыми. Просто спят.
        - Скоро поднимутся. - Локи махнул рукой. - А пока у нас, дорогие мои, есть время поговорить о делах. Кстати…
        Маленький бог подошёл к телу конунга, не без усилия перевернул его на спину и дунул в лицо.
        - Встань! - коротко приказал Локи.
        Торин некоторое время лежал неподвижно, затем заморгал глазами и, потянувшись, сел прислонившись спиной к вёсельной скамье.
        - Лофт? - Конунг мигом вскочил на ноги. - А что тут было?
        - Так, ерунда. Пока ты, приятель, отсыпался, бедный Локи делал всё возможное для того, чтобы Торин из Вадхейма и его дружина не попались на зубок Вендихо, а потом и Нидхёггу. Ах, какая была битва! - Локи мечтательно закатил глаза, но его остановил отец Целестин, не испытывавший к наглецу ни малейшего уважения. Да будь ты хоть десять раз богом, но присваивать чужие заслуги я тебе не дам!
        Без церемоний оттолкнув недоуменно посмотревшего на него Локи, монах усадил Торина обратно на скамью и быстро рассказал о происшедшем. Видгнир подтвердил.
        - Ну и ну… - Торин потёр рукой шею. - Как же вышло, что мы все… - Он с выражением неподдельного изумления оглядел развалившихся на палубе кнара дружинников. Локи хихикнул из темноты:
        - Да уж, так вышло. Только почтенный служитель Единого в своей красочной повести не осветил один моментик. Интересно, кто, по-вашему, к Ньёрду успел слетать, пока вы тут дурью маялись? Кто его дружину сюда привёл? Не знаете?
        - Ну и кто же? - развязно спросил монах, позабывший былые страхи. После эдакой ночки ему море было по колено.
        - То был злобный Локи! - проскрипел бог. - Я с вами вчера целый день, кстати, провёл, обличье сбросив. Всё час выбирал, когда поболтать спокойно сможем. А вы… - В его голосе зазвучала обида. - Между прочим, Локи на этом проклятом берегу уже полную седмицу сидит, вас поджидая. Хамы невоспитанные!
        - Извини, - сухо бросил монах. Что бы Локи там ни говорил, отцу Целестину он всё равно не нравился.
        - Семь дней? - изумился Торин. - Так крепость Хейдрека при тебе брали? Что, не помочь им было?
        - Я опоздал всего на день, - вздохнул Лофт. - Пришёл, когда всё было кончено. Теперь уж ничего не поделаешь…
        Локи прогулялся до кормовой палубы, отпихивая носком сапога руки и ноги пребывающих в забытьи дружинников, раскопал связку нарубленных вчера в лесу толстых сосновых веток для факелов и вернулся к конунгу.
        - Зачем в темноте сидеть? - Красивые, тонкие пальцы ловко обмотали конец палки обрывками тряпок. Откуда-то взялась смола, и наконец факел зачадил, вставленный в отверстие уключины.
        - А не заметят? - Монах настороженно кивнул в сторону берега.
        - Кто?! - Локи едва не сплюнул. - Те, кто мог заметить, давно в желудках Ньёрдовых молодцов, а других Вендихо сегодня вряд ли приведёт. Ты мне лучше скажи, отчего не заснул вместе с другими? Ну, племянник конунгов парень крепкий, да наследие в нём древнее живо. А ты-то как волшбе не поддался, ума не приложу!
        - Чудо Господне! - Монах с удовольствием и во всех подробностях поведал о чудесном кресте и даже продемонстрировал ожог на ладони. У Видгнира, кстати, был такой же. Торин сидел вытаращив глаза.
        - Да, чем мне христианский Бог нравится, так это тем, что помогает редко, но всегда очень вовремя, - после некоторого молчания заявил Локи. - Учту на будущее. А теперь слушайте сюда. Пока вы по морям селёдку гоняли, Лофт в Междумирье ходил. Чашу Сил я нашёл. Точнее, знаю, где она. Нидхёгг держит Трудхейм у себя, в Небесных Горах, есть там такие. Крепость у него не ахти - просто пещеры, брошенные карликами, но он никого и ничего не боится. Во-первых, идти До Небесных Гор придётся через земли, ему подвластные, а во-вторых, в пещерах тех целое поселение драконов. Не сунешься.
        - Эти драконы тоже воплощённые духи, как и сам Нидхёгг? - спросил Видгнир. Локи мотнул головой:
        - Нет. Драконы как драконы. Простые крылатые ящерицы. Некоторые, между прочим, вполне приличные и вовсе не злые. Только Нидхёгга боятся как огня. Он такой…
        - Так с Трудхеймом-то что? - перебил Торин.
        - Так вот, Небесные Горы - Химинбьёрг, - огромный хребет, рассекающий Междумирье на две части. От Ледяного океана с севера до Мёртвого Моря на юге. В центральной части хребта и лежит Город Драконов, и там же главный пик Небесных Гор - Имирбьёрг, начисто изнутри двергами выдолбленный. Вот как раз у самой вершины Имирбьёрга Нидхёгг себе гнездо и свил. Нижние ярусы подгорных лабиринтов пустуют, и Нидхёгг их отдал псу Гарму - там у старого маразматика своё игрушечное царство. Только все подданные - летучие мыши да крысы. А вот сверху, там, где окончание пика, дверги когда-то вырубили прямо в теле горы очень красивый замок красного камня. Не жить, а так, для красоты. Нидхёгг двергов оттуда вышвырнул и сам поселился. Чаша Трудхейм находится в самой верхней части замка, в Красной Башне. О, там много сокровищ, ушедших когда-то из Мидгарда. Корабль Скидбладнир, к примеру. Но вся беда в том, что вам не только что в Красную Башню не пролезть, а даже подойти к подножию Имирбьёрга не удастся.
        - Это почему? - удивился отец Целестин.
        Локи кашлянул и вытянул нижнюю губу:
        - Ну войдёте вы во Врата Миров, двинетесь от них точно на запад. Через семь дней, если всё будет в порядке, наткнётесь на Огненные Болота. Даже если вам удастся через них перебраться, то очутитесь в самом неприятном месте всех Трёх Миров - в Железном Лесу. В него даже я нос не сую, кстати. Ведьмочки тамошние на расправу скоры. А если представить, что вы и через Железный Лес прошли - что абсолютно невозможно, - то упрётесь в предгорья Имирбьёрга и в Город Драконов, что от главного пика Небесных Гор слева и справа находится. Предположим, и через него прошли - надо через подземелья Гарма наверх, к вершине, двигаться. А по пути покои Нидхёгга миновать, что тоже исключено. Слуги у Чёрного Дракона глазастые. Вот только тогда к Красной Башне и выйдете… Так что, ребята, бросайте вы эту дурацкую затею и мотайте домой.
        - Что, другого пути и нет разве? - Торин, и слышать об отступлении не желая, пропустил последние слова Локи мимо ушей. - Ты-то как там прошёл?
        - Есть другой путь, - согласился Локи. - Только очень дальний и трудный. Когда войдёте во Врата, как я уже говорил, прямо на западе будет горная цепь Химинбьёрг. К югу от Врат поднимаются Сокрытые Горы, которые…
        - Почему «Сокрытые»? - опять влез монах.
        - Потом объясню. Так вот, северный кряж Сокрытых Гор идёт точно до Огненных Болот. По его краю болота можно миновать и выйти на равнину Болотной реки, текущей в Мёртвые Моря на юге. Перейдя реку ниже того места, где она выходит из Болот, идите точно на запад и затем вдоль отрога Химинбьёрга на север. Там будет единственный перевал, по которому можно перебраться в земли к западу от Небесных Гор. Потом точно на север. - Локи вытащил нож и выцарапал некое подобие карты на палубных досках. - Далеко слева от вас останется лес Альвхейм. Пройдёте через предгорья Красного Кряжа - там одни холмы - и двигайтесь дальше. Имирбьёрг увидите сразу. Его ни с чем спутать нельзя, настолько он велик. К западу от горы будет длинная зелёная тень. Это ясень Иггдрасиль. Да-да, тот самый. - Локи заметил изумлённые взгляды слушателей. - Сами увидите. Замечательное зрелище. В общем, где-то полтора или два месяца пути. И то если всё будет нормально и вы не влипнете в историю по дороге. Нидхёгг-то потомка Элиндинга ждёт-пождёт.

«Два туда, ещё два месяца обратно, ну ещё где-то месяц на всякие передряги - мало ли заблудимся, - итого почти полгода. Сейчас июнь, следовательно, можем вернуться сюда только к началу декабря. Переждём зиму и дальше?» - Отец Целестин прикидывал длительность похода и приходил к неутешительному выводу: возвращение в Вадхейм откладывалось считай что на год. Ну и ну!
        - А дальше что? Ну подошли мы к Имирбьёргу с запада, а затем? - Торин хотел знать все подробности.
        - Понятия не имею! - Локи вскочил и начал ходить взад-вперёд. - Дверги оставляли несколько выходов из Имирбьёрга, выводящих на западный склон, но их опять же нужно найти!
        Маленький бог остановился и потрепал рукой бородку, словно что-то решая. Потом снова уселся перед Торином на противоположную скамью.
        - Вот что. Пусть Тор твердит, что я эгоист, но судьба Асов мне не безразлична. И в то же время желания остаться в Мидгарде в день, когда Врата Миров закроются навсегда, у меня нет никакого. Поэтому я провожу вас до… скажем, до Огненных Болот, а там видно будет. И учти, я делаю это вовсе не ради тебя, конунг. Нужны вы мне больно!
        - Спасибо тебе, Лофт… - начал было Торин, но Локи только губы поджал и спросил, перебивая:
        - Кого с собой брать будете? Ты учти, что всем в Междумирье идти никак нельзя. Там не числом, а умением брать надо. К тому же большой отряд заметят скорее.
        Торин задумался:
        - Ну я с Видгниром, отец Целестин, конечно…
        - Думаю, что Гунтер нам бы пригодился, - неожиданно для самого себя брякнул монах и тут же увидел, как Локи передёрнуло. Однако бог промолчал, не сказав ни слова против.
        - Сигню надо взять, - напомнил Видгнир. - Чего её тут бросать?
        Торин, поразмыслив, кивнул. И верно, оставлять девчонку одну в чисто мужской компании не следует. А так хоть под присмотром будет.
        - Может быть, Снорри или Олафа взять? - предложил отец Целестин, но Торин хлопнул себя по лбу, сказав:
        - Э, нет. Лошадей-то у нас всего шесть. Как раз и получается: мы втроём, Сигню, Гунтер и почтенный Локи.
        - Хвала Асгарду, хоть не на своих ногах опять топать, - скривив рот в подобии улыбки, заметил Локи. - Тогда вот что: сейчас уже светает, я ваших красавцев разбужу, а сам уйду. Все прочие подробности по дороге, время сейчас дорого. За утро собирайтесь, берите лошадей и в полдень ждите меня у ворот поселения.
        - А дикари?! - воскликнул отец Целестин. - А Вендихо?!
        - О, они днём вас не потревожат. Вендихо по крайней мере. Его время - ночь. Хуже то, что к Вратам через его, можно сказать, вотчину придётся идти. Ну да ладно. Разберёмся, если что…
        - А нашим что делать? - спросил Видгнир. - Как с кораблём и дружиной быть?
        Настал черёд Локи погрузиться в размышления. Наконец он просиял:
        - Так ведь у Хейдрека не один посёлок был, а три! Тот, где его младший сын Атли правит, - цел и невредим. Наведывался я к нему за время, пока вас поджидал. Я уж постараюсь сделать так, чтобы их приняли, это совсем не трудно. К тому же в те края Вендихо, считай, не заходит.
        Решение было принято. Локи кратенько поколдовал, поднявшись на носовую палубу кнара, и когда дружинники зашевелились, помахал Торину и остальным рукой.
        - В полдень! - напомнил он, развернулся и, сложив руки над головой, сиганул с корабля в воду. Отец Целестин успел заметить, что в момент, когда бог прикоснулся к волнам, его тело мгновенно сменило облик и теперь вместо человека Локи стал лососем впечатляющих размеров. Рыбина вильнула хвостом и скрылась из глаз.

«Вот это да! Незаменимый проводник. Кажется, наши дела пошли получше. Глядишь, и выйдет у нас Трудхейм добыть!» - У монаха настроение резко поднялось. От ночных переживаний не осталось и следа.
        Пробудившиеся люди окружили конунга. Для большей части дружины всё случившееся стало предметом очень бурного обсуждения, и уже послышались голоса, выступавшие за то, чтобы повернуть назад. Конунг молча выслушал напуганных хёрдманов, а затем взобрался на корму и поднял руку. Люди притихли, ожидая, что он скажет.
        Торин понимал: если сейчас не рассказать всё или почти всё, то последствия предсказать будет невозможно. Не раз бывало, что взбунтовавшаяся дружина выбирала нового конунга, если прежний чем-то не устраивал тинг. Торин видел, что людям последняя ночь далась недёшево, - ещё бы, в Норвегии о таких страшных созданиях, как Вендихо, не слышали уже многие столетия. И вадхеймцы считают, что здесь их не ждёт ничего, кроме гибели, ненужной и бесполезной. Воевать можно с врагом, у которого такой же меч или топор, как у тебя, с таким же человеком, но не с гигантским чудовищем, словно вышедшим из самых древних и тёмных легенд о конце мира и гибели богов.
        Торин говорил долго, тщательно подбирая слова и стараясь не открыть ничего лишнего. Дружина молча выслушивала повесть о встрече с Одином, снах отца Целестина, которому пришлось показать не пригодившуюся пока бересту Тора. О появлении Локи, о том, как морское воинство Ньёрда пришло на помощь в самую последнюю минуту.
        - Я и со мной ещё четверо идём в глубину западной земли искать то, что издревле принадлежит моему роду! - продолжал конунг. - И меня не остановит никто и ничто. Никому из вас не нужно следовать за мной, и поэтому вы отправитесь на юг, вдоль берега. В одном-двух днях пути можно отыскать поселение Атли, сына Хейдрека, где вы остановитесь и будете ждать нашего возвращения. Может быть, долго. Если я не приду туда к концу следующей зимы, Олаф поведёт вас обратно, домой. И помните, боги не оставят вас!
        И, словно доказывая его слова, над головой конунга пронёсся большой белый лебедь. Птица сделала над кораблём несколько кругов и, хрипло крикнув, унеслась в сторону земли. Гунтер проводил её недоуменным взглядом и потеребил белое перо, укреплённое на шлеме.
        - Теперь к берегу! - приказал не допускающим возражений тоном конунг. - Я должен покинуть корабль сегодня.
        Дружинники, тихо переговариваясь, разошлись. Общее мнение выразил Эрик:
        - Мы сделаем всё, что скажешь, Торин. Но будет плохо, если в Вадхейм мы вернёмся без тебя.
        - На всё воля Асов, - ответил конунг.
        В который уже раз вёсла погрузились в воду, и кнар, сопровождаемый криками мечущихся в сером утреннем небе чаек, заскользил к пристани.
        Гунтер и Сигню восприняли предложение Торина отправиться вместе с ним как нечто само собой разумеющееся и тотчас начали собираться. Белый кот неотвязно ходил за Сигню, и она чуть не плакала оттого, что найденного в мёртвом посёлке зверя придётся оставить на корабле. Взять кота с собой не было никакой возможности. Гунтер неторопливо засунул в дорожную суму тёплую одежду и еды на две недели, взял с разрешения Торина вместо своего старого меча два боевых топора из оружейного запаса, и на том его сборы закончились.
        Пока выводили с корабля застоявшихся лошадей, отец Целестин осмотрел корабельную стоянку, на которой произошли за ночь некоторые изменения. К счастью, на многочисленных, ещё не остывших кострищах не нашлось следов того, что было в крепости Хейдрека, но монаха людоеды нынче мало интересовали. Святой отец получил возможность убедиться в реальности существования Духа Лесов, ибо какое-то время считал Вендихо чем-то вроде бестелесного призрака, только лишь принявшего зримую форму.
        Монах понял, что ошибался. С чувством изумления и лёгкого ужаса отец Целестин разглядывал недостроенный дракар, чей левый борт был разворочен огромной ступнёй, глубокие вмятины следов на месте, где стоял Вендихо, поломанные деревья в лесу, которые он отталкивал руками. А что будет, когда придётся столкнуться с Духом Лесов лицом к лицу? Тут, как в случае с ётунами, святая вода, должно быть, не спасёт. Вода?!

«А когда Звезда Сил стоит в зените, достаточно налить в Чашу Трудхейм воды, взятой из моря, ибо волны его омывают все миры и земли, и когда лучи светила напоят её собой, следует окунуть в Чашу любой меч, и он разрубит проход в тот мир, в который пожелаешь…»
        Так ведь говорил Один?
        - Какой же я дурак! - простонал отец Целестин уже на бегу к ладье. - И Торин с Видгниром хороши! Ведь стоит нам добраться до Чаши, как мы можем в один момент оказаться где угодно! Даже в Вадхейме! Торин, Торин, слушай, что скажу!..
        - …И ведь верно. - Конунг в изумлении поднял брови, когда монах с пятого на десятое изъяснил ему свои мысли. - Как же мы раньше не сообразили?
        Фляга, доверху наполненная морской водой, была тщательно запечатана, и отец Целестин засунул её на самое дно мешка со своими пожитками. В глазах святого отца этот скромный сосуд превратился в ценность, которую следовало беречь пуще глаза.
        На лошадей увязали переметные сумы с припасами, покрыли их спины попонами-седлами. Торин и Видгнир с Гунтером проверили и перепроверили каждую деталь вооружения - железом нагрузиться пришлось изрядно, только конунг, не признававший кольчуги, по-прежнему был одет в старую проклёпанную кожаную куртку. Отец Целестин, подсознательно подражая истинным святым, взял с собой только неизменный мешок, как и встарь. Скромность украшает.
        Как монах ни протестовал, Сигню облачилась в мужскую одежду взамен сшитой ею за время плавания из подручных материалов юбки, да ещё вдобавок выпросила у Снорри его броню. Парень, помявшись некоторое время, всё же уступил настойчивым просьбам красавицы, и теперь духовная дочь отца Целестина щеголяла в немного великоватой ей безрукавке с нашитыми железными пластинами.
        Солнце, скрытое тонкой пеленой облаков, размытым жёлтым пятном взбиралось всё выше. Наступило время прощания.
        Дружинники гурьбой высыпали на широкие мостки. Торин обнялся с Олафом, поклонился остальным, и вадхеймцы ответили тем же своему конунгу. Видгнира, Гунтера и отца Целестина долго хлопали по плечу, желали доброго пути, отпускали беззлобные шутки в адрес вырядившейся как на битву Сигню - «наша валькирия». Наконец Олаф велел подниматься на корабль, и «Звезда Запада» медленно, словно нехотя, стала отползать в море. С ладьи ещё что-то кричали, махали руками, когда белый кот неожиданно взлетел на верхушку кормового оконечья, распрямился как пружина и прыгнул на удаляющиеся доски пристани. Сигню ойкнула и прижала ко рту ладонь, но кот успел вонзить коготки передних лап в дерево мостков, оттолкнулся задними, и вот он уже сидит позади своей новой хозяйки на спине лошади, крепко вцепившись в серую попону.
        - Он выбрал, - только и сказал конунг, глядя на смелого зверя.

«Звезда Запада» уменьшалась, уходя вдаль. Было видно, как убрали вёсла и бело-синий парус пополз вниз, едва трепеща на ветру.
        Отец Целестин безучастно наблюдал, как увязывают нижние углы полотнища, как бросает на воду блики света шлем стоящего у руля Олафа. Вот и кончилось многодневное плавание, и сейчас ты стоишь на земле, где ещё никогда не бывал европеец-христианин. Зачем ты рвался к этим неизвестным землям, где ещё живут древние создания, где обитают дикие, не знающие Божия слова племена? Не знаешь… И вот прямо сейчас начинается новый, полный неожиданностей и сюрпризов путь незнамо куда, в какой-то другой мир, не известный доселе никому из смертных. Ты встретил множество созданий, в бытие которых не верил, считая их плодом воображения варварских народов, но ответь, поколебались ли твои убеждения, которые пронесены через годы и годы странствий? Тоже нет ответа. Зачем идёшь вслед за теми, кого судьба зовёт в Неведомое? И главное - почему именно ты, а не кто иной? Что за жребий тебе выпал, брат Целестин?
        Они ещё долго смотрели за тем, как белое пятнышко уходит на юг, растворяясь в изумрудно-лазурном пространстве океана. Забыв об осторожности, о, возможно, бродящих неподалёку недругах, пятеро людей, связанные единой целью крепче самых близких кровных уз, провожали свой корабль до поры, пока он не превратился в почти неразличимую точку, а затем и исчез из виду.
        Торин, потянув поводья, развернул коня.
        - Ну, вперёд. Пусть нас направит Один!
        Копыта лошадей ударили по траве, и вскоре маленькая гавань осталась далеко за спиной. Резвая рысь сменилась галопом - хотелось миновать прибрежный лес как можно скорее, тем более что Локи уже должен ждать возле мёртвой деревни. Строй сосен закончился на удивление скоро. Тёмный частокол вынырнул из редколесья, за которым разлилось широкое зелёное поле, усеянное пятнами летних цветов.
        Локи сидел привалившись к бревну справа от пролома в воротах и скучающе жевал травинку. Увидев всадников, он даже не пошевелился, только поднял глаза на Торина.
        - Долго же вы, - недовольно проворчал он. - Ну что, готовы?
        - Да, Лофт, - Торин спрыгнул с коня и подошёл к богу, - всё сделали, как ты велел. Мы можем ехать, вот твоя лошадь.
        Локи наконец поднялся, отряхнул штаны и критически осмотрел предоставленного скакуна:
        - Не хромой, и то ладно. - Несмотря на свой небольшой рост, он легко вскочил в седло. - Давайте все за мной!
        Локи сразу направил коня через луг, к дальнему лесу. Все остальные, переглянувшись, последовали за ним, стараясь не отставать. Сигню пожирала глазами бога Асгарда - она впервые столкнулась с настоящим воплощённым духом лицом к лицу и даже несколько разочаровалась. Ждала здорового, высокого красавца, а тут какой-то худенький низкорослый мужичок с клочковатой бородкой и залысинами. Одно слово - Локи…
        Гунтер, к слову, с Лофтом даже не поздоровался, демонстративно отвернувшись от былого соперника в делах амурных. Ныне германца занимала одна мысль: кем был тот лебедь, что появился над кораблём утром? Уж не Гёндуль ли?
        На самом же деле Локи оказался совсем неплохим попутчиком, и отец Целестин начал подозревать, что его высокомерие и язвительность больше показные. Локи уверенно вёл отряд через лес, отыскивая дорогу по ему одному известным признакам, и даже как-то предложил отдохнуть, справившись, не устал ли кто за время пути, особенно доблестная девица, решившаяся на столь опасное путешествие. Сигню ответила, что вовсе не устала, да и другим тоже езда пока не надоела - лес редкий, ровный. Это тебе не по зарослям пробираться или на горы карабкаться.
        - Ну и славно! - пожал плечами Локи. - Тогда самое время рассказать, куда едем и что ищем.
        Он пустил лошадь шагом и подождал, пока Торин и отец Целестин проедут чуть вперёд, чтобы удобнее было разговаривать.
        - Скоро мы выйдем к устью реки, текущей с севера, - объявил Локи. - Сегодня к вечеру, наверно, пройдём по её берегу к заболоченной низине и там заночуем. Не хочу вас пугать, но леса здешние только на первый взгляд так красивы и безобидны. Возле болот самые опасные места начинаются - племена, в этих краях живущие, называют их Лесом Призраков. Там-то логово Вендихо и есть, как раз на пути ко Вратам. Поэтому ночью затаимся, а утром, как рассветёт, Лес Призраков, а вот за ним… - Лофт многозначительно замолчал.
        - Что? Что там? - нетерпеливо заёрзал в седле монах.
        - За ними и лежат Врата Миров. Возле них мы должны быть завтра вечером.
        - А на что они похожи? - откуда-то сзади донёсся голос Видгнира, жадно ловившего каждое слово.
        - Представь себе, что в лесу лежит огромная, окружённая со всех сторон холмами поляна, - загадочным тоном сказал Локи. - Прямо в её центре в небеса вонзается красная гранитная скала, словно расколотая надвое. Между двумя её половинами - проход. Очень неширокий, кстати. И вот в час, когда Звезда Сил окажется между двух зубов скалы, тому, кто собирается войти в Мир Соседний, нужно идти прямо на её свет, через расселину. На половине пути от одного края скалы до другого ты исчезнешь из этого мира и окажешься в Междумирье…
        - На сказку похоже, - ляпнул отец Целестин.
        - На сказку? - вскипел Локи. - А если я тебе скажу, что когда-то, когда и Рим твой заложен ещё не был, а предки его цезарей ходили в звериных шкурах, обе половины скалы стояли у самых краев поля и во Врата можно было войти в любое время, когда на западе сияла Звезда Сил? Что оба камня вот уже многие столетия сближаются, и, когда они сойдутся вместе, проход в соседний мир закроется навсегда? Как бы тебе, между прочим, ещё протиснуть свой зад в оставшуюся щель! Не думаю, что она настолько широка!
        - А если будут облака, как мы узнаем, когда входить? - Торин поспешил остановить внезапно осерчавшего Локи новым вопросом.
        - Облаков не будет, - твёрдо ответил тот. - Гендуль с сестричками постарается. И кстати, не забудьте, что в Дверь можно войти только с востока. Только тогда Сила Врат сможет пропустить вас через границу. Звезда Сил должна светить вам в лицо. Пойдёте с другой стороны - ничего не выйдет.
        При одном упоминании имени прекрасной валькирии Гунтер зазевался, и тотчас последовало наказание в виде хлестнувшей по глазам ветки. Сзади донеслась яростная ругань и проклятия, отвлекшие от разговора. Когда Гунтер утихомирился, впереди и чуть справа сверкнули под выглянувшим солнцем воды реки.
        Ближе к воде с лошадьми было не подобраться. Низкий, подтопленный берег зарос густым ивняком и осокой, поэтому Локи решил не тащиться через бурелом, а оставить реку в четверти лиги справа и двигаться на север по сухому лесу. Все, конечно, с ним согласились.
        За день, к великой радости всегда настроенного на худшее отца Целестина, не произошло ничего из ряда вон выходящего. Людей не встретили - Локи сказал, что чтущие Вендихо людоеды стараются даже близко не подходить к Лесу Призраков. Их стоянки находятся далеко отсюда к югу и западу. Всё чаще вместо сосен стали попадаться невероятно высокие и пушистые ели, появились и берёзы. Дурными голосами орали в лесу птицы, а ближе к вечеру, на устроенном кратком привале, Локи вдруг вскочил и указал рукой в сторону видневшейся неподалёку прогалины:
        - Поглядите, как хорош, а?
        Совсем рядом с развалившимися на траве и усердно жующими людьми стоял лось, да такой громадный, что европейские сородичи, встречавшиеся в норвежских лесах, устыдились бы при виде гиганта с запада. Тёмно-коричневая шкура напоминала лучший персидский бархат, под чашей необъятных рогов несколько человек могли запросто укрыться от самого проливного дождя, а мяса наверняка хватило бы для роскошного пира всей вадхеймской дружине. Гунтер достал было лук, но Видгнир остановил охотничий порыв германца:
        - Зачем? Дичи ещё настреляем к вечеру. Вон птиц сколько!
        Длинный лосиный язык с изысканной бережностью обвил свисающую берёзовую ветку, снял с неё зелёные листочки, и челюсть лесного исполина задвигалась вправо-влево. Лось ещё немного постоял рядом, меланхолично глядя маленькими глазками на странных безрогих созданий, затем вильнул хвостом и с достоинством, присущим только христианским королям, удалился в кусты, предварительно уронив на сухие прошлогодние листья несколько идеально круглых шариков.
        - Похоже, он составил о нас дурное мнение, - сострил Локи. - Поднимайтесь, надо двигаться дальше.
        К вечеру, как и было предсказано, лес начал заболачиваться. Приходилось брать всё больше влево, обходя топкие, заросшие ольхой места. Едва наползли сумерки, Локи остановился, потянул длинным носом воздух и сказал:
        - Всё. Дальше нужно идти в сторону от реки, на запад. Заночуем здесь, если не хотите бродить в темноте по местам, где Вендихо и его свита гуляют.
        Едва Лофт упомянул Вендихо, как у отца Целестина всё внутри перевернулось. Захотелось найти медвежью берлогу и спрятаться в ней, зарывшись как можно глубже. Лучше уж ночевать вместе с медведем.
        Лошадей привязали к тонкой невысокой сосенке, сняв мешки с провизией и одеждой. Гунтер мигом нарубил дров для костра, а Видгнир и Сигню пошли пострелять птиц на ужин. Кот, весь день безропотно просидевший за спиной у девушки, отправился вместе с ними.
        - Не уходите далеко! - предупредил Локи. - Если до темноты не вернётесь назад - считай что пропали. Края здесь неспокойные.
        Далеко забираться не пришлось. Совсем рядом с окружённой елями полянкой, выбранной для ночлега, Видгнир добыл четырёх крупных, похожих на куропаток птиц, и Сигню сразу же принялась их ощипывать, усевшись возле разведённого огня.
        - Ну а я приму ещё кой-какие меры против возможного нападения, - процедил сквозь зубы Локи и вытащил из ножен длинный, покрытый рунами нож. Обойдя поляну, он старательно вычертил остриём круг, внутри которого оказались и люди, и их скакуны.
        - За круг выходить не смейте! - строго сказал Локи, закончив и произнеся шёпотом какие-то заклятия. - Вендихо моя защита, конечно, не остановит, но вот духов послабее или отпугнёт, или обманет.
        Поужинали в молчании. Свежее мясо показалось людям необыкновенно вкусным после долгих недель на корабле, где питаться приходилось в основном сушёной или солёной рыбой и плесневеющими лепёшками, лишь изредка позволяя себе горячее. К тому же у запасливого святого отца нашлась в мешке соль.
        - Ну вы ложитесь, а я посижу тут… - Локи выглядел свежим и бодрым, словно не было утомительного даже для силача Торина перехода. От предложения конунга сторожить по очереди Локи отказался наотрез:
        - Тут, если что, нужны силы не вашим чета. Спите!
        Пока остальные устраивались, он замотал тряпками морды лошадям, чтобы не заржали внезапно, и, вернувшись, сел к угасающему огню. Ночь вступила в свои полные права.
        Отец Целестин, стараясь не обращать внимания на ломоту в теле, завернулся в плащ и улёгся возле трухлявого елового пня. Первый день пути дался ему нелегко, хотя виду монах и не показывал. С его-то дородностью на лошади с утра, и считай до вечера! Непривычно. Уже сквозь полудрему он слышал какие-то странные звуки в лесу, пару раз поднимал голову посмотреть, но Локи по-прежнему в расслабленной позе сидел около костра, изредка помешивая палкой угли и подбрасывая новые веточки. Ну, если бог из рода Асов спокоен, то и нам волноваться незачем. А вот завтра…
        Да, грядущий день решит всё.
        Часть вторая
        Вместилище силы
        Прочь… прочь… прочь от родного фьорда уносит дракар…
        Ночь… ночь… вечная ночь затопила его берега…
        Словно стая ворон,
        Словно Чёрный Дракон,
        Словно Фенрир над нами
        Крылья ночи простёр.
        Я последний из ярлов, ступивших на борт,
        Вместе с мёртвой дружиной оставил фьорд -
        Там, где раньше я правил, бесстрашен и горд.
        Но ушёл, словно пена с волной.
        И теперь царства Тьмы я совсем не боюсь,
        Я желаю покоя, к покою стремлюсь,
        С бурным морем сражаюсь и с ветром дерусь,
        Чтоб не маяться горькой судьбой…
        Над моею землёю пепел вместо дождей,
        Тишина над страною, где нету людей -
        Всё погибло в бессмысленной битве вождей,
        Только я обречён на скитанье.
        Не простилась со мною дружина моя,
        И никто не омыл, не оплакал меня,
        Но я знаю - должна отыскаться земля,
        Где окончится срок наказанья…
        Ставь… ставь… ставь паруса, чтобы берег далёкий найти!
        Там… там… там наконец мы сумеем покой обрести…
        Там живые живут,
        Мертвецов погребут.
        Там окончится путь,
        Путь по бурному морю…
        Только звёздная ночь над моей головой,
        Мы не спим, сверлит взгляд горизонт неживой,
        Знает моя дружина, знает мой рулевой,
        Что достигнем заветной мы цели!
        Только мёртвый способен так долго искать,
        Несмотря ни на что, твёрдо верить и ждать,
        И не думать о том, чтоб отправиться вспять…
        Вдруг я слышу - на вёслах запели!
        Темноту впереди вдруг прорезал рассвет.
        Слава Одину, это от солнца привет!
        Вдруг удастся нам сбросить тяжесть прожитых лет?
        И дрожат от волнения пальцы…
        И бежит веселее вперёд мой дракар,
        Вновь над мёртвой водой поднимается пар.
        Нет рассвета. Над скалами пляшет пожар.
        Что ж… Выходит, мы вечно скитальцы…
        Прочь… прочь… прочь от чужого порога уносит дракар…
        Ночь… ночь… вечная ночь затопила его берега…
        Словно стая ворон,
        Словно Черный Дракон,
        Словно рой вражьих стрел
        Чёрной тенью упал…
        В. Лузберг
        Глава 11
        ВРАТА МИРОВ
        Проснулся монах от сырости. Отвратительно-холодный мелкий дождик начался глубокой ночью, а к утру над недалёким болотом поднялся густой тягучий туман. Стараясь не выдуть из-под намокшего тяжёлого плаща жалкие остатки тепла, отец Целестин высунул наружу нос и, помаргивая, огляделся.
        Сквозь туманную завесу проступили тёмные контуры лошадей, чуть блеснул огонь костра, возле которого суетились Видгнир и Гунтер, пытавшиеся сделать пламя чуть поярче и поживее. Локи возлежал рядом с кострищем на расстеленной накидке и молча жевал остатки вчерашнего жаркого.
        Дрожа от холода, отец Целестин всё же поднялся, подошёл к огню и протянул к нему руки. Пламя не грело, а только обжигало пальцы.
        - Как спалось? - лениво осведомился Локи, отшвыривая в сторону обглоданную косточку и усаживаясь.
        - Спасибо, - просипел монах, стараясь не щёлкать зубами. - Я полагаю, ночью никто не приходил?
        - Кого ты имеешь в виду? - озадаченно спросил Локи, но, увидев, как святой отец состроил жуткую рожу и пошевелил пальцами, улыбнулся, ответив: - А, Вендихо и его приятелей? Ну бродили тут какие-то духи неподалёку, пару раз к костру подбирались, но нас не заметили.
        - Но ведь костёр горел! Как же можно его не заметить!
        - Смысл обережного круга как раз в том и состоит, - начал объяснять Лофт. - Никто за его пределами не может увидеть, что внутри границ круга. Я духов имею в виду. Им кажется, что здесь просто пустое место, а людей они учуять не могут. А если б учуяли - будь покоен, с Вендихо мы этой ночью имели бы возможность побеседовать…
        Гунтер положил на угли охапку елового лапника, и костёр вначале жутко задымил, заставив отца Целестина прослезиться и отскочить в сторону, а затем пламя затрещало и весело взметнулось вверх. Сигню немедленно приступила к обязанностям хозяйки: нанизав на палочки разделанных птиц, она поставила их к огню и отправилась к недалёкой болотине за водой. Кот, выглядевший мокрым и жалким, не пожелал оставаться у огня и последовал за Сигню, которую безоговорочно признал единственной хозяйкой.
        Торин, вопреки обыкновению, встал последним - сказывался недосып последних дней. Конунг тоже замёрз как собака и был просто счастлив, когда Локи за едой вытащил из-за пазухи флягу с крепким душистым мёдом и оделил всех глотком.
        - Не подумайте, что я это от доброты душевной! - с апломбом сказал бог. - Спутники самого Лофта должны выглядеть достойно, а не как стая мокрых куриц!
        Что бы он там ни говорил, мёд пошёл всем впрок и люди согрелись. Когда стало совсем светло, дождик прекратился, но небо по-прежнему закрывали низкие тучи, грозящие в любой момент пролиться ледяным ливнем. Отец Целестин свернул вымокший плащ и, перевязав обрывками верёвки, засунул в мешок - ехать в нём было неприятно и тяжело. Собрались быстро. Гунтер засыпал костёр землёй, предварительно опалив тряпочку и засунув её под рубаху - для следующей растопки пригодится. А такая, наверно, будет уже там. Германца, впрочем, это не смущало. Костёр везде нужен, и гореть он может в любом месте.
        Локи всех подгонял, говоря, что к Вратам надо во что бы то ни стало успеть до вечера, тем более что они находятся почти в самом сердце владений Вендихо.
        - Если опоздаем сегодня, то до следующего утра мы вряд ли доживём. Вендихо и духи из его свиты охраняют все подходы к Двери, и ночью там смертным лучше не появляться! Я-то ещё как-нибудь выкручусь, а вот вам и Тор со своим Мьёлльниром не поможет.
        Слушая это, монах скосил глаза на висевший на груди серебряный крест: «Ну, Тор, может быть, и не поможет…» Монах по-прежнему крепко надеялся на заступничество Всевышнего, и конечно же, всех святых.
        К западу от реки и океана лес начал сгущаться. Всё чаще вместо сосен стали попадаться лиственные деревья, кое-где подлесок был вовсе непроходимым, и отряд шёл в обход, отыскивая более свободные места; Торин двигался впереди, разрубая мечом густо сплетшиеся ветви. Попадались глубокие тёмные овраги, совершенно заросшие молодой порослью. Через них перебраться не было никакой возможности, и Локи, злобно кляня на чём свет стоит и Вендихо, и Нидхёгга, и сумасшедших вадхеймцев, решившихся на безумную авантюру, вёл отряд дальше, огибая заболоченные раны в земле.
        Миновав очередной овраг, прорезавший собой склон небольшого холма, Локи остановился, подождал остальных и, вытянув руку, обвёл открывшуюся картину:
        - Вот владения Вендихо. Живой человек сюда не заходил уже не одну сотню лет. Впечатляет, правда?
        Холм был невысок, но создавалось впечатление, что стоишь не на пригорке, а на краю гигантской, протянувшейся на многие десятки лиг котловины, в центре которой, скрытая в мрачной зелени елей, виднелась тесная группа покрытых лесом холмов. Отец Целестин уловил, что местность плавно опускалась к середине округлого пространства, образуя глубокую чашу в земле.
        - Нам как раз туда. - Локи кивком указал на поднимавшиеся вдали всхолмья. - Врата Миров за теми возвышенностями.
        Видгнир хмуро осматривал котловину и наконец медленно проговорил:
        - Я чувствую тут Силу. Равно как и злобу того, кто преграждает дорогу к Двери. Обязательно нужно быть у Двери сегодня.
        - Расстояние-то немаленькое! - охнул Гунтер. - А ну как не поспеем?
        - Должны успеть! - отрезал Торин и ударил коня ладонью по крупу. - Поехали.
        Этот лес ничуть не походил на кущи, через которые шли вчера и сегодня. Он был старым, пугающе старым. Ели-великаны, в три, а то и в четыре обхвата, уходили в неизмеримую высоту, заслоняя собой бледный свет ненастного дня. Узлы тёмных корней сплетались в клубки под копытами лошадей, с нижних, лишённых игл, ветвей лесных громадин свешивался мох, раскачиваясь при слабом дуновении ветерка. Стало душно и жарко, и радовало лишь одно - сухая и плотная земля, отсутствие света не давали расти молодым деревьям и идти было легче. Подлесок отсутствовал, но зато здесь не росло ни травы, ни цветов. Даже птицы и звери не появлялись в сумраке древнего, тысячелетнего леса. Полнейшая тишина нарушалась только редкими поскрипываниями старых деревьев, да откуда-то сверху доносился глухой шум ветра, играющего среди их верхушек.
        - Неприятное местечко, - поёжился отец Целестин. - Немудрено, что нежить его своим пристанищем избрала.
        - Так не всегда было, - отозвался Локи. - Очень давно, когда Врата были широко открыты, здесь можно было ходить безбоязненно. Вендихо перебрался в эти края всего лет шестьсот назад. Он и сейчас ходит по всему северу в поисках новых слуг, но чаще пребывает именно в Лесу Призраков. Вот почему Нидхёгг поручил именно ему изловить потомка Элиндинга. Другого пути к Вратам, иначе чем через владения Вендихо, нет.
        - Что ты сказал? - Торин резко развернулся в седле и уставился на Локи. - Изловить?
        - Вот именно. Уж не знаю как, но Чёрный Дракон прослышал о твоём походе, конунг. Ведьмы из Железного Леса признают его своим властелином, и Нидхёгг разослал их повсюду. Гёндуль ведь рассказала вам, как мы Ночную Всадницу встретили?
        - Рассказала, - признался конунг.
        - Ётуны помнят Нидхёгга и, видимо, согласились ему помочь. Тогда вы отбились, но если всё же попадёте в лапы Вендихо, то он вас быстро к Чёрному Дракону доставит. Уж больно тому не терпится завладеть Силой Чаши.
        - И Вендихо ему служит? - изумился монах.
        - Нидхёгг очень сильный и страшный дух, - серьёзно ответил Локи. - Асам и Ванам пришлось долго с ним воевать, прежде чем удалось выгнать из Мидгарда. Конечно, оставшиеся слуги Потерявшего Имя не признают Чёрного Дракона повелителем, но и отказать ему не смеют. Пока Врата Миров окончательно не закрылись, он может выйти в наш мир и отомстить ослушникам. В его подчинении очень много странных и необъяснимых для смертных Сил, с которыми вам не приведи Один столкнуться. Я не исключаю, что Нидхёгг у Двери с той стороны поставил стражу. Если ведьмы на крылатых волках даже в охраняемый Асами Мидгард пробрались, то думаю, что засаду у Врат они точно устроили. Вас ждут. - Локи неприятно хихикнул.
        - Вот ты про ведьм говоришь, что, мол, они такие плохие, а сам с одной из них шашни крутил, - ядовитым голосом заметил Гунтер, явно не представляя, чем может закончиться подобный разговор со вспыльчивым богом. Локи покраснел до корней волос, но, сдержав злость, ответил спокойно:
        - Верно. Старуха из Железного Леса от меня даже ребёнка родила.
        - Фенрира-волка? - продолжал ехидничать Гунтер. - Ты-то вроде с виду нормальный, а вот воображаю, какова мамаша. Фу-у-у…
        Рука Локи поползла к рукоятке ножа.
        - Ты бы видел эту «старуху»! - прошипел он, едва сдерживаясь. - Да такой красавицы ещё во всех Трёх Мирах не видывали! А что Фенрир получил воплощение непотребное, в том ни моей, ни её вины нет! И если ты, ублюдок, ещё хоть слово скажешь, то я…
        - Тише, тише! - Отец Целестин пустил своего коня между лошадками Гунтера и Локи, стараясь предотвратить надвигающийся конфликт. - Гунтер сказал, не подумав. Прости его.
        Локи зло сплюнул и надолго замолк.
        Далеко за полдень остановились на привал, чтобы поесть и малость отдохнуть. Отец Целестин, у которого нещадно болело всё тело, растянулся на земле, не замечая каменно-твёрдого корня под правым боком, и долго лежал, глядя на клочок серого неба, проглядывавший меж еловых веток. Дальнейшая перспектива не воодушевляла. Даже если удастся проскочить до темноты лес Вендихо, то что ждёт отряд за гранью Мидгарда? Нидхёгг, ведьмы, драконы и прочая нежить, готовая в любую минуту наброситься на пятерых почти беззащитных людей? Ещё и Гунтер язык за зубами держать не может. Не доходит до болвана, что Локи - плох он или хорош - ныне единственная защита от тварей, с которыми смертному бороться невозможно и бесполезно…
        - Как бы его назвать? - раздался гулкий голос Торина. Конунг гладил устроившегося возле ног кота. Зверёк по-прежнему не покидал людей и всю дорогу цеплялся за Сигню, сидя у неё за спиной.
        - Пусть будет Синир - Жилистый, - предложил Видгнир. - Вон он какой тощий!
        - Пожалуй, ему это имя подходит, - с улыбкой сказала Сигню. - Синир, иди сюда, я тебе ещё рыбки дам. Может, потолстеешь.
        - Так звали одного из коней, принадлежавших Одину, - заметил Локи. - На них когда-то мы ездили вершить правосудие у корней ясеня Иггдрасиль. Очень давно.
        - Позволь, позволь. - Монах приподнялся на локте. - Ты ведь говорил, что Иггдрасиль в Междумирье!
        - Говорил, - не смутился Локи, развлекавшийся вырезанием рун на корне дерева. - Когда наш мир был един, Мировое Древо росло здесь, в Мидгарде. После Разделения оно разрушилось, но его небольшой отросток оказался за Стенами и прижился в Междумирье, сохранив имя Лерада. Теперь Древо растёт к западу от Небесных Гор, среди леса Идалир. Прежнего величия в нём, правда, нет, но всё равно Иггдрасиль остаётся самым большим деревом во всех мирах. Эти ёлки рядом с ним как трава. Вы его увидите - верхушка Ясеня уже сейчас повыше, чем гора Имирбьёрг, да и кора сохранила волшебные свойства.
        Какие свойства были у коры Мирового Древа - Локи объяснять не стал. Поднявшись и вернув кинжал в ножны, он подошёл к лошади и забрался в седло.
        - Вы его увидите, только если поторопитесь, - добавил он. - Дело к вечеру, а нам ещё идти и идти!

«Ох, лучше бы не было этой остановки, - думал отец Целестин, когда Торин и Видгнир, багровые от натуги, подсаживали его в седло. - Каждый раз эдакое мучение!
        Кот, наречённый Синиром, визгливо мяукнул и одним прыжком вскочил на спину конька Сигню. Монах перехватил презрительный взгляд зелёных, с вертикальной прорезью зрачков, глаз.
        Всё чаще попадались рухнувшие от старости, полусгнившие деревья. Стволы перегораживали дорогу, словно не желая пускать незваных гостей дальше, туда, где поднимались холмы, окружающие Врата Миров. Чем глубже продвигался отряд, тем мрачнее становился лес. Пни, подобные гниющим зубам давно умерших великанов, покрывал не мягкий зелёный мох, а сухой серовато-голубой лишайник. Разноцветные поганки росли густыми группами, иногда монах замечал, что они расположены кольцами. В Норвегии таких мест сторонились, считая, что ведьмы высадили тут свою ядовитую рассаду. Начинало смеркаться, когда наконец вышли к подножию холмов. На их склонах густо росли белоствольные берёзы, свежей зеленью оттеняя мрак Леса Призраков.
        - Ну привёл нас Один! - с облегчением воскликнул Локи. - Давайте быстрее!
        С коней пришлось слезть, взяв их за поводья. Люди начали подниматься на крутой склон, и тут же донесшийся откуда-то сзади звук заставил всех обернуться и замереть.
        Не то вой, не то стон пришёл из самой чёрной и непроходимой чащи древнего леса. Душераздирающий голос злобного, но пока бессильного существа словно говорил:
«Ничего. Скоро ночь, и вам не уйти…» Вслед за воем послышалась нарастающая какофония самых разных звуков - от клёкота до приглушённого визга и рыданий.
        - Они пытаются напугать нас, - сказал Локи. - Вендихо просыпается от сна. Не знаю, что за Дверью, но хуже, чем здесь, явно не будет. Идём дальше.
        Лес кончился на самом гребне холма, и перед путниками открылась круглая зелёная долина. Ни одного деревца, только низкая, будто срезанная косой трава. А в центре впадины возвышались Врата Между Мирами.
        Два огромных красного гранита зуба вонзались в серую муть облаков. Казалось, что некогда монолиты были единой скалой, невесть как очутившейся посреди лесистой местности. Правая и левая скалы, заострявшиеся кверху, стояли совсем рядом, словно приоткрытый клюв титанической птицы. Наружная сторона скал бугрилась и была покрыта тонкой сетью трещин, а вот та часть, которой они обращались друг к другу, сверкала идеально ровной, как полированной, поверхностью: будто когда-то, в непредставимой древности, красно-бурый камень рассекли гигантским мечом.
        - Вниз! - скомандовал Локи и пустил коня галопом.
        Из-за невероятно большого размера Врат чудилось, что утёсы совсем рядом и стоит только спуститься в долину, как окажешься у их подножия. Однако рядом со скалами всадники оказались, сперва проскакав не менее полулиги. Зато вблизи Врата ещё больше поражали величиной - отец Целестин решил, что скалы поднимаются не менее чем на пятьсот локтей. Возле покрытого мхом подножия Торина и его спутников уже ждали.
        - Привет, мальчики! - Гёндуль выросла перед конём Локи, как из-под земли. - Я уж думала лететь вас искать!
        На валькирии красовался её прежний нескромный наряд, наводивший на святого отца праведную ярость. Гёндуль радостно улыбалась, растянув алые губы почти до ушей. Первой её жертвой стал Торин.
        - Здравствуй, конунг! Наконец-то! - пробасила красавица, стаскивая Торина с лошади и прижимая к своей необъятной груди. Сочно расцеловав его, Гёндуль перенесла своё внимание на остальных, облобызавшись со всеми, включая Сигню, которая, разинув рот, озирала валькирию.
        - Гунтер, зайка!! - Монаху показалось, что кости германца затрещали, когда Гёндуль заключила его в объятия. Тому, похоже, было наплевать теперь на всё, даже на Локи, который выказывал явное недовольство вульгарным поведением бывшей возлюбленной. Но отцу Целестину сейчас было не до них. Утерев губы, он бросил поводья и кинулся к Вратам.
        Тем, кто их построил, потрудиться пришлось немало. То, что гигантская скала принесена в это место откуда-то издалека, сомнению подвергнуть нельзя - рядом с побережьем гор не было.

«Но, чёрт возьми, её надо было как-то поставить, распилить надвое, да ещё заставить половинки сходиться друг с другом!» - думал монах, обходя вокруг северной части Врат и считая шаги. Когда он очутился возле щели с противоположной стороны, выяснилась длина полукружья - сто девяносто шагов.

«Не думаю, что произойдёт страшное, если я пройду обратно через щель». - Отец Целестин стоял перед проходом, который оказался не таким уж и узким. Раскинув руки в стороны, можно было едва-едва касаться кончиками пальцев зеркально-гладких, уходящих в головокружительную высоту стен. Монах осторожно вошёл в идеально прямой проход между монолитами, чуть приостановился и, не сумев побороть искушение, погладил ладонью ровную поверхность камня.
        - Кто ты? Зачем пришёл? Чего ищешь?
        Голоса смешались в голове, вопросы приходили ниоткуда, сыпались безостановочно. Пронеслись десятки самых разных картин, многие из которых были мимолётны и неразличимы. Вот стала видна впадина между холмами, два красных зуба находятся далеко друг от друга, у самых подножий холмистой гряды, в ультрамариновом небе сияет низко стоящая звезда. Со склонов спускается длинный поток людей, телег, всадников. Впереди человек на вороном огромном коне, в руках его обнажённый меч, которым он указывает прочим дорогу.
        - Сюда! Колено Элиндинга возвращается на родину, оставляя смертные земли! - Его голос колоколом отдаётся в голове.
        - Ярл Глердинг! - крики позади. - Это место указали Созидатели? Ярл Глер…
        Всадник пересёк невидимую линию между скалами и исчез. За ним начали таять в воздухе все проходящие во Врата Миров. Крики, стук колёс повозок, плач детей…
        Картинка сменилась. Скалы стоят намного ближе друг к другу. Никого нет. Только вот почему вершины Врат пылают ярким розовым огнём? Белая вспышка, и вдруг возникает стремительное крылатое тело дракона. Чёрного. Вытянутая красивая голова на мощной, украшенной зубцами шее, хвост извивается подобно длинному кнуту с остриём на конце. Дракон смотрит на тебя. Немного искоса, вывернув и наклонив голову как птица.
        - Иди сюда! - призывает его шёпот. - Иди же! И их веди следом…
«Что со мной было? Ох, необычное это место, странное». - Отец Целестин озадаченно смотрел то на каменную стену, то на свою ладонь. Наконец он осторожно пошёл дальше.
        Каждое движение отзывалось гулким протяжным эхом, чудились чьи-то голоса, звуки боевых труб, грохот давно минувших мировых потрясений. Врата Миров словно вбирали в себя всё то, что когда-либо происходило внутри границ Мидгарда, всё, чему были свидетелями за тысячелетия, пронесшиеся со дня Разделения. Монах понял, что гранит, из которого они созданы, совсем не похож на простой камень, а… Он словно живой! И погибнет эта жизнь в день, когда обе половины Двери соприкоснутся. Он живой. Он не хочет умирать.
        Отец Целестин ещё раз коснулся гранита, и пришло новое ощущение - скала двигалась. Двигалась медленно, незаметно, но неотвратимо.
        Тогда отцу Целестину стало по-настоящему страшно.
        Он опрометью бросился к далёкому, светящемуся живой зеленью выходу из мрачного ущелья, читая про себя молитвы, и только когда выскочил наружу, судорожно глотая воздух, позволил себе оглядеться.
        - Ну как? - проскрипел Локи. - Хороша была прогулка?
        Монах был бледен, на лбу выступили капли пота и настроения отвечать на глупые вопросы он не имел никакого.
        - Скоро станет совсем темно, - сказал Торин. - Лофт, ты знаешь время, когда можно войти в Дверь?
        Конунг озабоченно посмотрел на небо, где по-прежнему неслись на восток облака.
        - Это не моя забота. - Локи кивнул в сторону сидящих на траве у подножия скалы Гёндуль и Гунтера. - К ней все вопросы.
        - Не подождать никак? - поморщилась Гёндуль, отрываясь от пустого, но оживлённого разговора с германцем. - Мы с девочками сделаем всё, что надо, и без твоих слов, Локи.
        Она поднялась на ноги и с постным лицом повернулась к северу, явно прислушиваясь к одной ей слышным звукам.
        - Да, время уже, - сказала валькирия чуть погодя. - Пока, мальчики. Встретимся по ту сторону Врат. Я вас одних с дурачком Локи не оставлю…
        Локи зашипел от ярости, но Гёндуль, подмигнув расплывшемуся в улыбке Гунтеру, невозмутимо скрылась за скалой. Послышалось хлопанье крыльев, и белоснежный лебедь взмыл в воздух, делая круг над Вратами. Затем валькирия стала подниматься выше и выше, пока не исчезла среди туч.
        - Посмотрим, посмотрим… - Локи отошёл в сторону, жестом подозвал остальных и уставился в небеса. Некоторое время ничего не происходило. Вдруг на западе облака закрутились во всё ускоряющемся вихре, потом появился разрыв и проглянуло розовое закатное небо. Разрыв увеличивался всё больше и больше, пока на западе не образовалось большое округлое поле чистого неба. Облака обходили овал стороной, будто воды реки, текущие вокруг острова, разделяющего её на два рукава.
        - Здорово! - восхищённо сказал Видгнир. - И что теперь?
        - Теперь? Пойдём со мной. - Локи вернулся к расселине и, встав к ней лицом, указал в уходящий на запад коридор.
        - Звезда Сил должна светить оттуда. Времени, чтобы пересечь границу, будет в обрез.
        Далеко-далеко виднелась полоска западного выхода из щели. Проглядывал кажущийся очень узким участок чистого неба над холмами, и, по мнению отца Целестина, за время, пока звезда минует его, всем шестерым пройти грань Миров никак не удастся, а тем более - протащить лошадей, которые наверняка будут упираться. Ни один здравомыслящий конь не полезет в гулкую тесную расселину по своей воле.
        - А что мы увидим с той стороны? - неожиданно задала Сигню вопрос, который давно мучил отца Целестина.
        - Междумирье похоже на Мидгард, - ответил Локи. - Конечно, местность будет немного другой, но окажетесь вы в таком же лесу, разве что почище и посветлее. Если мы вдруг сейчас расстанемся, - Локи с подозрением посмотрел на поднимавшиеся у краёв долины холмы, - то вы должны отойти от Врат как можно дальше, а утром свернуть на юго-запад. Наткнётесь на Сокрытые Горы, а дальше идите так, как я вам говорил. Надеюсь, что смогу вас догнать.
        - Почему «расстанемся»? - не понял Торин. - Ты что, разве не пойдёшь с нами?
        Локи поскрёб пальцем лоб и вздохнул.
        - Когда появится Звезда Сил, будет ночь. Я подозреваю, что Вендихо попытается отловить нас ещё раз, выполняя приказ Чёрного Дракона. Он знает, что мы возле Врат, но днём не мог помешать нам пройти через свой лес. Когда и если он появится
        - ныряйте в щель и предоставьте переговоры с Духом Леса бедному Локи.
        - Мы не можем бросить тебя, Лофт! - начал Торин, но Локи жестом остановил его.
        - Ничего со мной не сделается. Как ты думаешь, разве можно убить духа? А бога из Асгарда?
        - Но в сагах говорится…
        - Оставь, пожалуйста, глупые сказки для внуков. Тебе, кажется, уже говорили, что саги - это одно, а настоящая жизнь - совсем другое.
        Ждали долго. Локи нетерпеливо расхаживал возле входа во Врата, изредка к чему-то прислушиваясь. Сигню жалась поближе к Видгниру и Гунтеру, тиская кота в руках. Наконец монах, всё время неотрывно наблюдавший за небом на западе, нарушил зловещую тишину:
        - Вот она, Звезда Сил! Венера!
        Яркая белая точка выползла из-за туч в безоблачное пространство над тёмными склонами холмов и начала свой путь к его правому краю. Свет был настолько силён, что отец Целестин различил еле заметные тени своих друзей на уже начавшей покрываться росой траве.
        - Скоро Звезда окажется между скал. Готовьтесь. - Локи стал немного веселее, полагая, что всё обошлось. И тут лошади начали биться и всхрапывать. - Держите коней! В Междумирье без них пропадёте! - Локи обернулся назад и медленно пошёл прочь от Двери. Торин догнал его, непочтительно схватив за плечо:
        - Мы без тебя там пропадём! Ты куда собрался?
        Маленький бог ничего не ответил, а только указал в сторону, откуда вечером пришёл отряд.
        - Если можешь с ними справиться - давай. Мне будет интересно посмотреть, как ты это сделаешь.
        Торин обомлел. Где-то позади изумлённо присвистнул Гунтер и издал тяжкий вздох отец Целестин.
        Весь гребень возвышенности пылал, разгораясь всё ярче и ярче холодным зеленоватым заревом. Монах и его спутники уже видели подобное два дня назад, на берегу океана. Тогда Дух Лесов пришёл один, приведя с собой только подвластных его воле людей. Ныне всё было по-другому. Вендихо, тяжело ступавший по осыпавшимся под его шагами склонам, был окружён десятками мечущихся в воздухе теней. Некоторые из них походили просто на огненные шары, оставлявшие за собой широкий след, другие напоминали птиц или драконов с полупрозрачными широкими крыльями, иные же смахивали на людей. Сонмище духов вертелось и кружилось вокруг повелителя, который оставался на фоне колеблющегося света непроницаемо-чёрным. Лишь редкие отблески иногда падали на отвратительную густую шерсть на его плечах и боках, да взблескивали длинные когти и холодно мерцали несообразно маленькие глаза.
        Как и возле пристани Хейдрека, поднялся сильный ледяной ветер, со свистом врывавшийся в проход между двумя монолитами. Земля ощутимо вздрагивала при каждом шаге Вендихо, и чем ближе он подходил, тем ярче становился мёртвый свет. Лошади обезумели, и у людей едва хватало силы их сдерживать.
        - Назад, олухи! - заорал Локи. - Войдите в щель и ждите там!
        Его голос едва перекрывал вой ветра, но Торин понял, чего хочет Лофт, и решил подчиниться его приказу.
        - Сигню, давай вперёд! - Он перебросил поводья своего коня и лошадки, на которой ехал Локи, в левую руку и подтолкнул Сигню к проходу. Закусив губу, она тянула за собой упирающуюся и брыкающуюся лошадь, моля всех богов этого мира, чтобы она не вырвалась. За ней в щель нырнули Видгнир и Гунтер, затем Торин, жутко ругаясь, втащил своих лошадок, косившихся налитыми кровью глазами на возвышавшуюся сзади огромную тень.
        Отец Целестин, не ощущая бешеного стука крови в висках, заскочил в укрытие последним, - к счастью, его конь оказался более покладистым, чем остальные, и от страха заскочил туда сам, едва не сбив монаха с ног. Синир шнырял между людскими и лошадиными ногами и шипел при каждом колебании проникающего в лощину света. Гунтер вытащил из-за пазухи свой мешочек, но Торин перехватил его руку:
        - Подожди пока. Может быть, Лофт задержит их!
        Продравшись между плотно сбившихся, дрожащих лошадей и не обращая внимания на предостерегающие крики Видгнира и Сигню, конунг осторожно подошёл к выходу из щели и выглянул. За ним показалась физиономия отца Целестина. Как монах сумел побороть в себе желание бросить всё и бежать куда глаза глядят - осталось неизвестным даже ему самому. Да и бежать-то, собственно говоря, было некуда…
        Вендихо стоял совсем рядом. Протяни он руку - коснулся бы красных скал. Тени призраков плясали где-то позади него, прочерчивая в пахнущем склепом воздухе бледные, мгновенно тающие следы. Дух Лесов молча, склонив куполообразную голову, смотрел на маленькую фигурку Локи, чья макушка не доходила ему до колена, и не предпринимал пока никаких действий.
        - Зачем пришёл? - Лофт выпрямился во весь свой малый рост и гордо поднял голову. Естественно, что удержаться от того, чтобы не сказать какую-нибудь гадость, он не сумел.
        - Я бы на твоём месте искупался! От тебя воняет самым гнусным образом! - прокричал Локи. Вендихо в ответ только шевельнул головой.
        Тотчас же раздался жуткий многоголосый вой, и десяток стремительных теней, вынырнув из-за спины Лесного Духа, кинулись на Лофта, но бог из Асгарда не остался в дураках: мгновенно подняв правую руку, Локи выбросил из ладони сноп белого пламени, и духи отпрянули. Вой сменился затихающими жалобными стонами.
        - Я не пропущу тебя к ним, - твёрдо сказал Локи. - И ты знаешь, что я не слабее тебя, Дух Лесов! Уходи!
        Голос Лофта приобрёл неописуемую силу. Сам бог оставался таким же невысоким и худеньким, но и Торин, и отец Целестин, наблюдавшие за происходящим, почувствовали происходившие изменения. Воздух вокруг Локи заколебался, как вокруг жарко горящего огня, образуя едва заметный белёсый нимб, накрывший бога подобно прозрачному колоколу. Вендихо отступил на два шага и утробно заурчал.
        Дальнейшие события произошли почти одновременно. За спинами Торина и отца Целестина раздался крик Сигню и Видгнира, обернувшийся святой отец узрел пылающую бело-золотым светом звезду, появившуюся меж каменных гигантов, а Вендихо, почуяв, что добыча может сейчас ускользнуть, ринулся в атаку.
        - Ну пусть нам поможет Один! - выдохнул Торин и скрылся в тени, увлекая за собою лошадей. Видгнир и Сигню с Гунтером уже шли вперёд по каменному коридору, впереди же мягко бежал Синир, иногда оборачиваясь и оглашая гудящую расселину протяжным мяуканьем. Врата Меж Мирами раскрылись.
        Отец Целестин, пятясь, отступал в глубь коридора, не отводя взгляда от творящегося снаружи. Исступлённый рык Духа Лесов разрывал уши, с лап чудовища срывались струи зелёного огня, ударявшие в загородившего собой проход Локи, и, наконец, Вендихо отшвырнул тело врага ударом могучей ноги в сторону. Вернее, не отшвырнул… Монаху, которому мгновения показались ныне часами, привиделось, что в тот миг, когда лапа Вендихо коснулась одежды бога из Асгарда, Локи исчез, уступив место пылающей режущим глаза огнём тени. Таким предстал перед отцом Целестином Один, ещё тогда, в Исландии. Тень скользнула куда-то вбок, опалив шкуру Лесного Духа, и запах трупа сменился отвратительной вонью жжёной кости. Вендихо чуть отпрянул, но затем снова кинулся к открытому проходу. Его огромное тело не могло втиснуться в неширокую щель, и он только просунул туда руку. Где-то наверху угрожающе зеленели огоньки глаз.
        Отец Целестин, холодея от ужаса, увидел рванувшиеся к нему когти, длиной превосходившие самые длинные мечи. Матово-чёрные сабли царапнули скалу, но следа на граните не оставили. Взмах второй. Остриё когтя мелькнуло перед самым лицом монаха, Вендихо у щели заворочался, оскалил грязно-жёлтые клыки и вновь попытался ухватить жалкого смертного, что, остолбенев, стоял так близко! Тогда же отца Целестина кто-то рванул за плечо назад, и старая холстина рясы затрещала под крепкими пальцами.
        - Ist Ihnen etwas zugestossen?! - от волнения и спешки Гунтер перешёл на свой язык. Вид у него был вдохновенно-безумный. - Alles in Ordnung, Entritt frei! Komm! Что с тобой? Все в порядке, проход свободен. Идем! (староверхненем.)]
        Далее последовал такой густой обвал ругательств и проклятий, что монах мигом пришёл в себя и побежал, поддерживая длинную рясу, вслед за Гунтером, успев заметить, что впереди, в коридоре, кроме них, никого нет. Даже лошадей. За спиной ещё раз прогремело яростное рычание, и последним отчаянным усилием Вендихо сумел зацепить отца Целестина за край рясы.
        Монах тяжело рухнул на землю, почувствовав, что лапа Духа Лесов подтягивает его к выходу, и тонко завизжал, пытаясь зацепиться руками за землю или за камни. Пальцы соскальзывали, чертя в рыхлом песке, устилающем коридор, глубокие борозды.
        - A, verfluchten dick Dumkopf!![А, проклятый жирный дурень! (староверхненем.)] - заорал Гунтер, одним прыжком настигая монаха и хватая за шиворот. Быстро перехватив его за руку, отец Целестин судорожно заработал ногами, пытаясь вырваться, и наконец материя, не выдержав, разорвалась. Монах с резвостью молодого зайца на четвереньках отполз подальше и, вскочив на ноги, увидел, что звезда подошла к самому краю щели. На то, чтобы пройти Врата, оставались считанные мгновения.
        - Быстро! - рявкнул Гунтер уже на норвежском и увернулся от метнувшейся к нему лапы Вендихо. - Все уже там! А тебе… - Он отскочил подальше в коридор и повернулся к Духу Лесов, чья оскалившаяся морда заглядывала в расселину. - А тебе привет от Гунтера!
        В воздухе свистнул метательный нож. Промахнулся или нет целивший в глаз Вендихо германец, осталось неизвестным, но от раздавшегося яростного воя, потрясшего скалы до основания, можно было оглохнуть. Гунтер сплюнул и кинулся вслед за убегавшим по коридору монахом.

«Когда же? Когда? Неужели мы не успели и придётся остаться здесь?» - панические мысли пролетали в голове отца Целестина быстрее дождевых капель. Он задыхался, сердце билось уже не в груди, а в затылке, отдаваясь неприятной болью. Скорее, скорее, скорее…
        Он переступил черту. Конечно, настоящей, видимой человеческим глазом, черты или линии не было, но вдруг монах понял, что всё переменилось. Его тело словно ударилось о воду, свободно пропустившую его, шибануло в виски переворачивающее внутренности головокружение. Тёмный мрачный проход в скалах осветился ярко-розовым светом, на фоне которого расцветали и гасли сотни цветных вспышек. Гранит превратился в удивительный, пылающий всеми красками радуги самоцвет, сияние залило всё вокруг, сводя с ума обилием оттенков и взблесками алмазных граней. Появился шум, напоминающий океанский прибой или хлопанье крыльев поднимающихся в воздух многих сотен птиц. Шум всё нарастал и нарастал, переходя в грохот штормового моря и грозы, оглушая и заставляя схватиться за разламывающуюся от него голову. На самом пике грозная и величественная музыка умолкла, уступив место глубокой непроницаемой тишине, а свет начал меркнуть, гаснуть, исчезая в глубинах вечно молчаливого камня.
        Монах упал на руки Торина, споткнувшись о свалившийся с одной из лошадей мешок.
        - Где Гунтер? Ты меня слышишь? Где он? - Конунг тряс святого отца за воротник, но тот ничего не соображал от пережитого в последние минуты. Ответ пришёл сам собой: привыкшие ко мраку глаза Торина на миг ослепли от моргнувшей бело-розовой вспышки, и в коридор из пустоты вылетел запыхавшийся германец.
        - Все здесь? - подал из темноты голос Видгнир.
        - Там остался Локи. - Гунтер утёр пот со лба. - Что с ним - я не знаю.
        Колени ещё дрожали, но отец Целестин, пытаясь взять себя в руки, оторвался от конунга, продолжавшего крепко держать его за плечи.
        - Что ты там делал? - напряжённым тоном спросил Торин. - Мы уже прошли через Врата, когда увидели, что тебя нет. Гунтер решил вернуться за тобой…
        Монаха по-прежнему бил озноб, и вразумительного ответа он так и не дал. Торин, сжав зубы, громко выдохнул.
        - Чего уж теперь выяснять, - опять послышался голос Видгнира. - Мне думается, что попали мы туда, куда и хотели. Надо выходить наружу.
        - А ведьмы, про которых говорил почтенный Локи? - срывающимся голосом напомнила Сигню. - Если они нас ждут?
        - Ждут не ждут, а выбираться надо. - Торин прошёл вперёд и нащупал поводья одной из лошадей. - Давайте все за мной. Там видно будет, что и как.

«Мы в другом мире. Мы ушли из Мидгарда и оказались в другом мире», - вертелось в голове отца Целестина, когда он шёл на подгибающихся ногах к едва серевшему впереди выходу из ущелья. Монах ощущал некие неуловимые изменения, произошедшие после бегства от Лесного Духа, но какие - сказать точно не мог. Не то воздух тут более свеж и душист, не то само тело человека словно утратило часть своего веса. Ну что ж, увидим, каков этот Мир Между Мирами.
        В Междумирье тоже была ночь. Но если там, позади, стояло ненастье и лишь благодаря Гёндуль и её валькириям часть небес не заполняли облака, то здесь над землёй простёрся тёмно-синий купол неба, усыпанный звёздной пылью. Первым, что бросалось в глаза, были тысячи ярких, как фонари, звёзд. Такие монах видел раньше, только когда шёл через африканские степи на север, к Александрии. Он несказанно поразился тому, что все созвездия ему знакомы и никаких изменений в их расположении не произошло. На западе же ледяным пятнышком блистала Звезда Сил, указывая дорогу туда, где сейчас любовались ночным небосводом конунг Вадхейма Торин и его сотоварищи.
        Отец Целестин вдруг подумал, что вовсе это и не другой мир, а тот же, и вот сейчас из-за скалы на отряд снова нападут Вендихо и его духи. Но, обведя взглядом окружающую местность, он понял, что ошибается.
        Растущая луна не давала много света, её лучи лишь слегка серебрили верхушки деревьев, но понять, что всё вокруг изменилось, было нетрудно. Исчезла ровная округлая долина, не возвышались крутые холмы, окружавшие Врата Меж Мирами в Мидгарде. Здесь две скалы поднимались из старого, разрушенного ветром и водой уступа, на кромке которого и стояли сейчас люди. Внизу раскинулось безбрежное лесное море, уходившее далеко на запад, туда, где в туманной дали чуть серебрились вершины гор, протянувшихся с севера на юг единой чёрной полосой.
        - Интересно, что это? - Видгнир заметил далёкие вспышки, напоминающие зарево пожаров. Свет едва мерцал за лесами, то появляясь, то исчезая.
        - Не представляю, - пожал плечами Торин. - Может быть, это те самые Огненные Болота, про которые рассказывал Лофт? Не зря же их так назвали.
        - Вниз надо спускаться, - как бы невзначай проронил Гунтер. - Зачем здесь торчать?
        Рассудил он совершенно правильно. Край уступа освещался луной, и отряд был тут как на ладони. Если рядом подстерегала засада или сидели наблюдатели, то у них была прекрасная возможность следить за всеми действиями вадхеймцев. Торин подошёл к самому обрыву и взглянул вниз, пытаясь отыскать тропу.
        - Слева не так круто, - наконец сказал он и осторожно пошёл туда, где склон полого опускался к лесу. - Видгнир, Гунтер, на всякий случай держите самострелы наготове.
        Почва осыпалась под ногами, копыта лошадей раскалывали мелкие камешки. Спуск оказался куда труднее, чем полагал конунг. Вполголоса чертыхаясь и стараясь сдерживать коней, люди скользили вниз, иногда спотыкаясь и падая. Только Синир, чья шерсть под лунным светом приобрела серебряно-голубую окраску, резво скакал с камня на камень, иногда вытягивая шею и принюхиваясь. Отец Целестин проклял всё, пока спускался. Разодранное сзади одеяние путалось в ногах, и кончилось это тем, что монах наступил на его край, упал и остаток пути проделал на собственном заду. Тяжелее всех пришлось Торину - он вёл сразу двух лошадок, свою и Лофта, и молил богов только об одном - лишь бы кони не сломали ног.
        Внизу пришлось продираться сквозь участок, заросший похожим на терновник кустарником, чьи ветви сплелись настолько густо, что конунгу пришлось снова взяться за меч, освобождая дорогу. Отлепляя от себя колючки, отец Целестин с огорчением подумал, что если к утру на нём останется хоть клочок одежды, то он прочно уверует в любые чудеса. Хорошо, что в мешке запасная ряса лежит.
        У края леса деревья росли негусто, и Торин решил сделать остановку. Передохнуть хотелось всем - позади был долгий путь через владения Вендихо и переход (а скорее, бегство) через границу двух миров. События минувших суток утомили и конунга, и его спутников. Кроме того, вокруг не происходило ничего подозрительного. В лесу ухали совы, где-то далеко пару раз прокричала выпь, шумели под порывами ветра кроны деревьев. До рассвета оставались ещё долгие часы, если, как рассудил отец Целестин, движение светил в этом мире такое же, как и в Мидгарде. Костёр разводить не решились, помня предостережения Локи, и, поев холодной рыбы из старых запасов, устроились на отдых. Первым сторожить вызвался Видгнир.
        - Всё равно спать не хочу. Луна зайдёт, разбужу Гунтера, - сказал он конунгу. - И вижу я в темноте хорошо.
        - Чуть что - буди, - прокряхтел Торин, усаживаясь возле ствола старой берёзы. Обнажённый меч он положил справа, сразу под рукой. Схватить его можно было моментально. Сигню и Гунтер легли рядом с ним и сразу заснули. Отец Целестин вынул из мешка плащ, ощупал его и пришёл к неутешительному выводу: накидка с прошлого дождя так и не высохла. Спрятавшись за дерево, монах стащил с себя изодранную рясу. Расстроено цокая языком, осмотрел повреждения и понял, что работы у Сигню-Марии прибавится. Одежда приобрела настолько непотребный вид, что носить её дальше было бы просто неприлично. Найдя в мешке запасную, крашенную луковым отваром в коричневый цвет рясу с большим капюшоном, отец Целестин оделся, поправил крест на груди и, выбрав местечко недалеко от деревца, к которому привязали лошадей, разлёгся на травке, засунув мешок под голову. В лесу хрустнула ветка.
        - Ты ничего не слышал? - вполголоса спросил подошедший Видгнир. Монах приподнялся на локте.
        - Если бы на нас хотели напасть, то уже давно напали бы, - громким шёпотом ответил он. - Ты-то сам ничего не ощущаешь?
        Видгнир повертел в руках самострел.
        - Даже и не знаю. Здесь всё не так, как у нас, - и, помявшись, добавил: - Как ты думаешь, что случилось с Локи? Сможет он нас догнать?
        - Откуда мне знать? - Перед мысленным взором монаха ещё раз мелькнуло пламенное облако, в которое превратился Локи, когда Вендихо ударил его. - Будем надеяться, что с ним всё хорошо. Он же говорил, что духа нельзя убить.
        Отец Целестин широко зевнул и заёрзал, устраиваясь поудобнее. Разговаривать в столь глухой час у него не было ни малейшего желания. Видгнир, поняв это, отошёл, позванивая колечками кольчуги, и стал медленно расхаживать между спящими, оборачиваясь на любой доносящийся из ночи звук. Монах из-под полуприкрытых век ещё раз обозрел возвышающийся над стоянкой обрыв, две уходящие в звёздную высь остроконечные скалы над его склоном и закрыл глаза. От усталости он даже забыл сотворить вечернюю молитву.
        Переполох поднялся, когда луна спустилась к самому горизонту и лес погрузился в полнейшую предутреннюю темноту. Сквозь сон отец Целестин расслышал, как два раза щёлкнул самострел Видгнира, а прогремевший вслед звериный рёв, пришедший откуда-то сверху, поднял на ноги весь маленький лагерь. Торин и Гунтер, схватив оружие, приготовились было к обороне, встав спина к спине, Сигню юркнула за берёзу и тоже выхватила свой коротенький меч. Врага, однако, нигде не было видно.
        - Сюда! - крикнул Видгнир, натягивая тетиву и вкладывая на ложе самострела новую стрелу. - Гунтер, доставай лук!
        С коротким визгом стрела умчалась в сторону вершины обрыва, и снова раздалось утробное рычание, сменившееся поскуливанием, словно Видгнир подстрелил огромную собаку. Германец схватил лук и, на ходу вытаскивая стрелы из тула, подбежал к Видгниру.
        - Я ничего не вижу! В кого целить?
        - Видишь тень наверху? Бей!
        Гунтер не успел поднять лук, как с края обрыва соскользнул чёрный силуэт, и даже отец Целестин, у которого с возрастом зрение начало портиться, увидел, что некое животное, размером самое меньшее с телёнка, раскинуло кожистые крылья и, несколько раз взмахнув ими, пронеслось над головами людей. И ещё ему показалось, что на спине зверя сидит человек.
        Одновременно две стрелы - длинная лучная и короткий самострельный болт - ринулись вдогонку скользившему в вышине летучему зверю. Два крика слились в один, и стало слышно, что неведомая жертва меткости Видгнира и Гунтера рухнула в лесу, ломая сучья деревьев, а затем тяжело стукнулась о землю.
        Наступила тишина. В темноте слышалось только тяжёлое дыхание Видгнира. Торин быстро пересчитал своих, - мало ли кто пропал, - обнял за плечи перепуганную Сигню и подошёл к Видгниру.
        - Кто это был?
        - Очень похоже на волка, - утирая лицо рукавом, ответил он. - Я его углядел уже давно и сначала думал, что это простой волк. Не хотел стрелять, пока он не нападает. А потом увидел, что к нему со стороны Врат подошёл человек. Ну я и… - Видгнир поднял самострел.
        - Ведьма, - молвил конунг. - Из тех, про которых Локи говорил. Таки ждали нас здесь! - Он ударил кулаком по коре дерева. - Счастье, если Ночная Всадница одна была!
        - А если нет? - выдавил монах, уже представивший себе безобразную старуху с клюкой, восседающую на огнедышащем крылатом волке.
        - Если нет? Чёрный Дракон будет знать, что мы вошли в Междумирье, уже завтра. Летают-то их зверюги небось быстро! Больше никого не углядел? - Последний вопрос Торина относился уже к Видгниру. Тот помотал головой.
        - Всё равно отсюда сейчас уходить бессмысленно, - немного погодя сказал Торин. - Утром посмотрим, кого вы там подстрелили.
        До рассвета никому заснуть не удалось. Конунг вскакивал при каждом подозрительном шорохе, а Гунтер едва не убил гулявшего в кустах Синира - кот пытался поймать заснувшую на низко висящей ветке птицу, и германец, не разобрав, что происходит, выпустил стрелу в сторону, где раздался шум. По счастью, он промахнулся, и длинная тисовая стрела вошла в землю, даже не оцарапав любимца Сигню. Кот вышел из зарослей, сверкнул глазами и глумливо мяукнул, а Гунтер, чертыхаясь, полез в кусты за стрелой - ещё пригодится.
        Едва зарево рассвета начало разгонять тьму, Торин, оставив германца с лошадьми, кликнул остальных и отправился туда, где, по его мнению, рухнул на землю крылатый конь со своим всадником. Искали долго, и поднимающееся на востоке солнце бросило уже первые лучи на вершину Врат Меж Мирами, когда наконец Сигню испуганно вскрикнула и стала звать конунга к себе.
        Отец Целестин, отталкивая ветки руками, выбрался на голос Сигню к группе молодых берёзок, окружённых рядами высоченных сосен. Берёзовая поляна густо заросла самым обычным кипреем, высокие стебли которого, увенчанные длинными розовыми соцветиями, скрывали чёрную массу, неподвижно лежавшую на земле. Монах подошёл поближе и, выглянув из-за плеча молча стоявшего Торина, перекрестился.
        Таких зверей в старой доброй Европе ещё не видывали и, как надеялся отец Целестин, никогда не увидят. Даже будучи мёртвым, огромный крылатый волчище наводил ужас. Волк (да волк ли?!) лежал на боку, вытянув мощные когтистые лапы. Одно из чёрных перепончатых крыльев, растущих из лопаток зверя, сломалось при падении, а другое почти закрывало тело, покрытое густейшей и очень жёсткой чёрной шерстью. Из полуоткрытой пасти, украшенной невероятно крупными зубами, тонкой струйкой на траву капала ярко-алая кровь. Одна стрела торчала из шеи зверя, две другие почти по оперение вошли в грудь.
        - Эти две попали в него, когда он ещё сидел на уступе, - сказал присевший на корточки рядом с волком Видгнир. - Интересно, как он пытался лететь с двумя стрелами в боку?
        Он коснулся одной из них, но вынимать стрелы из тела не стал - вдруг теперь на них лежит проклятие? Всё может быть…
        Монах двумя пальцами приподнял острый край кожистого крыла и изумлённо ахнул. Оно очень походило на крылья обычных летучих мышей, но если у них крылья были просто второй парой лап с летательной перепонкой, то у чёрного волка все четыре лапы росли как и положено, а крылья отходили от плечевого пояса, становясь как бы двумя дополнительными конечностями. Чудеса! Ну и, кроме того, длина крыльев была не меньше четырёх шагов, а сам волк, если бы стоял на ногах, пришёлся бы монаху по грудь.
        - А где же всадник? - неожиданно вспомнил Торин и начал рыскать среди деревьев, надеясь найти следы человека, которого почивший волк нёс на спине.
        - Великие боги!.. - Торин махнул рукой, подзывая всех. Лоб его покрылся испариной при виде того, что лежало под ближайшим деревом. Сигню охнула и прижалась к Видгниру.
        - Это и есть ведьма? - прошептал отец Целестин, касаясь лба двумя пальцами. - Ночная Всадница?
        Закутанная в тёмный плащ мёртвая женщина была невероятно, сказочно красива. Лицо не обезобразили даже гримаса боли и глубокая царапина, полученная, видимо, в момент падения на землю. Густые, чёрные как уголь волосы были увязаны в узел сзади, тёмные брови сходились над переносицей подобно двум крыльям птицы. Заострившийся нос с горбинкой, бледная, без единой морщины кожа, узкие губы… Никаких несоразмерностей, ничего такого, что могло испортить ослепительный блеск холодной и гордой красоты.
        Стрела Гунтера торчала у ведьмы из-под правой ключицы. Монах понял, что это ранение было, безусловно, смертельно - после обучения в Персии у аль-Масуди целительскому искусству отец Целестин знал, что под ключицей проходят две крупные жилы. Остриё стрелы, надо полагать, порвало их, и кровь ушла не наружу, а в грудь красавицы. Поэтому-то нигде не заметно красных пятен.
        Значит, ведьму можно убить так же, как и простого человека.
        Торин дрожащими руками обшарил одежду Ночной Всадницы, состоявшую из тёмно-синих шаровар, перевязанных у щиколоток ленточками, короткой, тоже синей, рубахи и чёрного плаща с капюшоном. Ничего не найдя, конунг встал и тихо произнёс:
        - Может быть… Ну, в общем, похоронить бы надо.
        Монах хотел было согласиться с Торином - нельзя оставлять тело без погребения, даже если это тело врага, но тут случилось нечто пугающее и необъяснимое.
        Поднявшееся солнце выглянуло из-за недалёкого скалистого гребня, и яркий луч осветил место гибели ведьмы, ударив ей в лицо.
        Монах отступил, и за ним отошли назад все остальные. Тело Ночной Всадницы задымилось, белая кожа женщины начала темнеть, пошла пятнами, лицо сморщилось, завораживающая красота сменилась мерзостью гниения. Продолжалось это немногие мгновения, обнажившийся череп тоже разрушался, превращаясь в легкую серую пыль, уносимую утренним ветерком. Вскоре у ног людей лежала одна пустая одежда. Труп Ночной Всадницы исчез…
        - Пойдём-ка отсюда, отец Целестин, - потянула монаха за руку Сигню.
        В последний момент Видгнир заметил что-то, блеснувшее в траве там, где лежала сжатая в кулак рука Ночной Всадницы. Он нагнулся и поднял золотой амулет на кожаном шнурке, сделанный в виде маленького, свернувшегося в круг и держащего хвост в зубах дракона. В центре амулета тускло блестел тёмный полированный камень с золотистыми вкраплениями.
        - Брось ты эту штуку, - посоветовал монах, когда Видгнир передал ему амулет посмотреть. - Ещё врагов наведёт.
        - Не брошу, - ответил Видгнир. - Глядишь, и пригодится. А нет - так будет Гунтеру память об удачном выстреле.
        Германец весь извёлся, поджидая товарищей. На рассказ о ведьме и убитом крылатом волке он почти никак не отреагировал, сказав только:
        - Эх, надо было мне на красотку эту хоть одним глазком глянуть. Недаром Локи с их предводительницей связался, как видно…
        - Хочешь, чтобы ещё один Фенрир на свет появился? - поддел его Торин. - Не думаю, что у тебя получится эдакое чудо выродить, пусть даже и с ведьмой!
        Гунтер только плечом повёл.
        Роса уже начала подсыхать, когда отряд, оставив за спиной две гигантские красные скалы, взметнувшиеся над лесами Междумирья, подобно острым копейным наконечникам, ушёл к юго-западу. Начался первый день долгого похода по землям Мира между Мирами.
        По ту сторону Двери это был четвёртый день июня 851 года от Рождения Христова.
        Глава 12
        В ЛЕСАХ ТРИРЕЧЬЯ

«…И в тот же миг стрела настигла и деву сию, равно как и зверя ея. Понеже душа ведмина во грехе вечном пребывала, то и чресла ея, и члены все рассыпались и ветром развеяны были, ибо сказано в Писании: „Сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне“. Засим же, ведомые рукой Божией, прошли мы сквозь леса и минули за день три полных лиги и ещё половину, никого более на пути не видя и не встречая, кроме птиц да зверей лесных».
        Отец Целестин подозревал, что «рука Божия» вряд ли направляла отряд в течение последнего дня - прошли не столь уж большое расстояние, следуя скорее наугад да плутая в дремучих дебрях. Однако внести упоминание о Господней деснице в путевой дневник счёл необходимым. Обратного ведь тоже не докажешь. В остальном же его хроника чётко отразила все события первого дня. Ехали до вечера, с двумя краткими остановками, не заметив нигде следов того, что в этих лесах живут люди. Не нашлось ни единого срубленного дерева, через редкие лесные речки приходилось перебираться вброд, не встретив возле берегов ни души. Монах этому отчасти радовался - спокойнее на душе было. Неизвестно, чего ожидать от здешних племён. А ну как и они дикари да людоеды, подобные живущим на западных берегах Атлантики?
        Жизнь в лесах, однако, кипела. Отец Целестин поражался тому, что в Междумирье живут совершенно такие же звери и птицы, как в Мидгарде. Видели несколько раз громадных чёрно-бурых медведей, после полудня прямо под носом Гунтера выскочил волк - самый обычный, серый, с седыми подпалинами на боках. Раз спугнули табунок оленей, возглавляемый красавцем самцом, рога которого послужили бы украшением стен дворца самого Карла Великого.
        Видгнир заявил, что вечером хочет поесть чего-нибудь поприличнее сушёной рыбы, и, вытащив самострел, держал его постоянно заряженным, заставляя святого отца вздрагивать при каждом щелчке тетивы. Зато, когда встали на ночёвку, монах получил вознаграждение в виде заячьего жаркого - Видгнир подстрелил пятерых длинноухих лесных обитателей, решив проблему с продовольствием на ближайшие два дня…
        Отец Целестин снял со вбитых у огня колышков накидку и, ощупав её, остался доволен: высохла. Будет теперь чем укрыться ночью. А Торин упирался, говорил, что костёр жечь небезопасно - огонь и дым, мол, сразу привлекут к себе внимание. Монах и все остальные в ответ на слова конунга подняли бурю протестов, и конунг под натиском четырёх голодных и невыспавшихся людей отступил. А кроме того, однообразная еда ему надоела не меньше, чем отцу Целестину.
        - Разводите, но если ночью случится что, в том ваша вина будет, - уступил наконец Торин.
        Остановились ещё засветло, опять же по просьбе монаха, который из седла валился от усталости. Место для ночёвки выбрали отменное - у небольшой речки, берега коей заросли ольхой настолько густо, что с противоположного берега рассмотреть происходящее на стоянке было бы просто невозможно.
        - Интересно, сколько же дней пути до Сокрытых Гор? - вслух размышлял Торин, восседая на кочке возле огня. - Локи так про это ничего и не сказал.
        - Времени у нас много, - отозвался Видгнир. - Через Врата прошли, теперь до Имирбьёрга добраться надо.
        - Таки решили идти вкруговую? - спросил отец Целестин.
        - А у тебя есть желание заглянуть в Железный Лес? Не спорю, ведьмы, конечно, красавицы писаные, но думается мне, что гостей они не очень жалуют. Будем двигаться, как Лофт указал.
        Торин сбросил сапоги, встал и, кликнув Гунтера, отправился к реке - лошадей напоить. Коню, на котором раньше ехал Локи, досталась ныне вся поклажа, и конунг весь день вёл его, привязав верёвку к узде. Отец Целестин же в который раз дивился покладистости и выносливости неказистых лохматых лошадок - они и после полного дня хода ничуть не выглядели усталыми. Да, хоть одно доброе дело даны совершили, приведя их с собой к стенам Вадхейма.
        Синир зевал и почёсывался, лениво вытянувшись у ног Сигню. Девушка старательно заделывала прорехи на старой рясе отца Целестина. Монах, рассмотрев оставленный когтем Вендихо след, пришёл в ужас, представив, что было бы, вонзись коготь в тело. Гунтер тоже хорош - один из рукавов висел на лоскутке, после того как германец вцепился в плечо святого отца.
        - А люди здесь живут? - неожиданно спросила Сигню, не отрываясь от работы.
        - Где «здесь»? - не понял монах, но тут же сообразил, что она имеет в виду. - Это в Междумирье-то? Локи говорил, что живут, и даже много. А Один сказал, будто тут ещё больше всяческих духов и тварей, наделённых речью и разумом, но на людей не слишком похожих.
        - Каких? Помнишь, ты читал нам, что в Греции были полулюди-полулошади и люди с козлиными ногами? Хотела бы я на них посмотреть!
        - Кентавров и сатиров никогда не существовало! - строго сказал монах. - Их выдумали, когда греческие земли ещё не знали Истинной Веры, а люди поклонялись идолам!
        - Про Одина ты так же говорил, - легкомысленно заметила Сигню, и была совершенно права. Монах вздохнул и замолчал.

«Конечно, кентавров и прочих нелюдей мы тут вряд ли встретим, а вот что делать, если к людям выйдем? Наречий здешних никто не знает, обычаи и верования местные тоже неизвестны. И дорогу-то не спросить никак будет. Да и не верю я, что иные существа, кроме людей, разговаривать могут. Не верю, хоть лопни!» - подумал отец Целестин и тут же вспомнил ётунов, Вендихо и китов Ньёрда. А Мунин, ворон Одина? А Гендуль, которая в лебедя перевоплощалась? Тут во что угодно уверуешь, даже в кентавров, будь они неладны!
        Возможность уверовать появилась тотчас. За зарослями, в стороне, куда Торин с Гунтером повели поить и купать лошадей, раздались крики, плеск воды и тоненький, почти поросячий визг. Отец Целестин с Сигню вскочили на ноги, не зная, что делать, а Видгнир, обнажив меч, с треском вломился в кусты, поспешая на помощь дяде и германцу. Холодея, монах ждал того, что сейчас зазвенит сталь, и уже видел несметную орду дикарей, навалившихся на конунга возле реки. Вытащив кинжал, он прижался спиной к дереву, ожидая нападения, но дикари так и не появились, а вместо них из кустов вылез голый по пояс и совершенно мокрый Гунтер, с улыбкой неся на вытянутой руке создание, отдалённо напоминавшее крупную жабу. Торин и Видгнир привели лошадей следом за ним и тоже ухмылялись и переглядывались.
        - Гляди, что поймал! - Гунтер сунул отцу Целестину под нос слабо трепыхавшееся тельце. Монах так и сел.
        По-первости существо, крепко удерживаемое германцем за шкирку, действительно казалось похожим на помесь жабы с обезьяной, а присмотревшись, монах понял, что оно, как и крылатые чёрные волки, доселе в цивилизованном Мидгарде никогда видано не было. Строение тела походило на человеческое - две руки, две ноги и голова с огромными черно-золотыми глазищами. На этом сходство и заканчивалось. Ростом существо не вышло - от силы два локтя от пяток до голой макушки. Бугристая, в бородавках и наростах, зелено-бурая кожа напоминала лягушачью, тонкие пальцы на руках заканчивались острыми изогнутыми жёлтыми коготками. Никаких признаков волос на коже не было, морщинистые веки прикрывали жалобно глядящие выпуклые глаза. И на ногах, и на руках между пальцами протянулась тонкая, почти прозрачная, перепонка, а сзади свисал коротенький мясистый хвостик.
        - Это что? - недоуменно спросил монах, переведя взгляд на Гунтера.
        - Сидел в траве у берега и следил за нами. - Германец тряхнул существо, и оно тихонько пискнуло. - Соглядатай Нидхёгга небось. Я его приметил, кинулся ловить, а он в воду сиганул. Едва поймал. Кусается, подлец.
        Гунтер показал левую руку, на которой явственно проступали следы маленьких, но весьма острых зубов.
        - И что нам с ним делать? - снова задал вопрос отец Целестин. - Не убивать же бессловесную тварь…
        Тварь показала, что она вовсе и не бессловесна. Не успел монах закончить, как она несколько раз дёрнулась и быстро-быстро заговорила писклявым голоском. Естественно, никто не понял ни единого слова, но отец Целестин ясно различил, что существо не просто издаёт бессмысленные звуки, а именно говорит. Говорит на каком-то своём наречии.
        - Устал я его держать! - сказал Гунтер и левой рукой выхватил у монаха кинжал. - Ну что, прирезать?
        - Ещё чего! - сразу воспротивился отец Целестин, отбирая нож. Вслед за ним за несуразное создание вступились и Видгнир с Сигню. Тогда Гунтер попросил принести верёвку и, обвязав своего пленника за шею, прикрутил второй конец шнура к дереву. Существо отбежало подальше от людей, насколько позволяла привязь, и спряталось в траве, почти слившись с ней. Только глазищи сверкали, отражая свет костра. Синир, поборов робость, подошёл к твари, обнюхал её и сразу же получил затрещину в ответ на подобную наглость. Некоторое время они шипели друг на друга, как две змеи, а затем кот, решив не связываться с эдаким чучелом, гордо развернулся и направился к Сигню.
        - Наверное, есть хочет, - задумчиво сказала она. - Отец Целестин, как ты думаешь, я могу дать ему рыбу?
        - Живёт он, скорее всего, в воде, значит, я полагаю, рыбу ест. Только смотри, чтобы он тебя не укусил…
        Сигню положила вяленую рыбину в пределах досягаемости существа, но оно не обратило на неё никакого внимания, продолжая меланхолично покачиваться вперёд-назад. Только когда Сигню отошла в сторону, пленник осторожно подобрался к еде, обнюхал, схватил в руку и сразу утащил в траву. Чуть погодя донёсся возмущённый крик, и Торин едва увернулся от брошенной рыбьей тушки.
        - Не нравится, - вздохнула Сигню.
        - Тогда пусть голодный сидит, - заявил Торин. - А кидаться было вовсе не обязательно. Неужто придётся эту жабу с собой тащить?
        - Увидим, - сказал отец Целестин и подозвал Сигню, чтобы она помогла ему привести себя в порядок. Пусть и в ином мире, но бенедиктинский монах обязан выглядеть всегда пристойно, не роняя непотребным видом чести ордена. Вынув малюсенький острейший ножик, отец Целестин вручил его Сигню и терпеливо сидел, читая молитвы, пока она выбривала ему тонзуру и скребла щёки и подбородок.
        Когда стемнело, Торин вбил вокруг костра четыре рогатины, повесив на положенные на них ветки запасные плащи - чтобы кто недобрый огонь не углядел.
        На сей раз сторожить первую половину ночи вызвался Гунтер.
        - Хорошо привязал? - Торин кивнул в сторону, где сидела пойманная тварь. - Не сбежит за ночь?
        - Такие узлы разве что бог из Асгарда развязать может! - хвастливо сказал германец. - Я с этого урода глаз не спущу!
        После восхода луны Гунтер разбудил Видгнира и сам улёгся спать, а под утро на стражу встал конунг. Отца Целестина и Сигню решили не трогать. От реки уже начал подниматься туман, в траве гасли огоньки светляков, когда Торин, одолев желание заснуть, взял топор и, срубив несколько веток посуше, бросил их в костёр. Где-то далеко в лесу переливались соловьиные трели, иногда подавал голос филин, а пару раз над стоянкой пронеслись тени летучих мышей. На самом рассвете Синир вылез из-под плаща, которым укрывалась Сигню, и пружинистой походкой подошёл к конунгу.
        - Не спится? - спросил Торин кота, но тот, не обратив на человека никакого внимания, задрал голову к небу и мяукнул. Торин посмотрел вверх… да так и остался сидеть, приоткрыв рот, пусть и видел один раз такое чудо.
        Трепыхая маленькими крылышками, к костру спускался тёмно-рыжий конь - небольшой и кривоногий. Аккуратно приземлившись на все четыре копыта, он искоса посмотрел на ошарашенного конунга, чуть топнул передней ногой и стал быстро менять облик.
        - Привет! - хриплым шёпотом сказал Локи, когда превращение закончилось. Бог поднялся с четверенек на ноги и отряхнулся. - Не ждал?
        - Ты откуда свалился, Лофт? - Торин потёр глаза, будто удостоверяясь в истинности появления Локи.
        - Не свалился, а прилетел, - поправил тот. - Еле отыскал вас. Через Врата удалось пройти только сегодня ночью. Вот что, сейчас давай ложись. Все вопросы утром. Я сам посторожу.
        Торин хотел было воспротивиться приказу Локи, но бог замахал руками и без лишних разговоров отправил конунга спать. А сам, стащив на землю один из закрывавших костёр плащей, устроился на нём, вцепившись в остатки зайчатины, как изголодавшийся волк.
        Отец Целестин, первым проснувшийся от несносного комариного писка над ухом, спросонья не разобрал что к чему и, решив, что в лагерь пробрался чужой, огласил утренний лес истошным криком, заставившим остальных вскочить, хватаясь за оружие. Гунтер, тоже не признавший Локи, выхватил метательный нож, и, будь Лофт обычным человеком, рукоятка тяжёлого клинка торчала бы из его груди. Невидимым глазу движением руки Локи перехватил нож прямо в воздухе, бросил на землю и выразительно покрутил пальцем у виска.
        - Ополоумели совсем? Мало мне Вендихо с его прихвостнями, так и вы туда же? Никакой благодарности у вас, смертных…
        Торин бросил испепеляющий взгляд на понурившегося монаха.
        - Ты бы смотрел вначале, а потом орал!..
        Уже за завтраком Локи описал свои приключения возле Врат Меж Мирами. Вендихо оказался крепким орешком - силой Дух Лесов не уступал богам Асгарда, и Локи смог противостоять только духам из его свиты, отгоняя их подальше от щели между скалами. Духи те вполне могли обездвижить людей, но Лофт, по его словам, не подпускал их к Вратам, пока Торин со товарищи не ушли в Междумирье.
        - А Вендихо? - спросил отец Целестин. - Он же мог схватить нас!
        - Он не любит сбрасывать или менять свой облик, - пояснил Локи. - А в той телесной форме, которую он постоянно носит, в расселину ему не пролезть - большой больно. Я подумал, что у вас хватит ума отойти подальше от входа в щель. Пока я духов поменьше гонял, время было упущено, и пришлось ждать ещё сутки, чтобы войти во Врата. Потом, считай, полная ночь, чтобы вас найти… Ну теперь рассказывайте, что с вами приключилось.
        Перебивая и дополняя друг друга, Торин с отцом Целестином поведали о бегстве из Мидгарда и убийстве Ночной Всадницы в первую же ночь.
        - Скверно, - сказал Локи, выслушав. - Не может быть, чтобы ведьма в одиночку сторожила. Наверно, ещё кто-нибудь у Врат сидел, да вы не приметили.
        - Вчера соглядатая поймали! - вмешался Гунтер, быстро притащив к костру маленького уродца, выглядевшего совершенно несчастным.
        - Этого, что ли? - удивлённо подняв брови, переспросил Локи и громко рассмеялся. Хохотал он долго, до слез.
        - Батюшки, да это же… - Речь прервали судорожные всхлипывания. - Да он же мухи не обидит, а вы… ха-ха… а вы беднягу за слугу Чёрного Дракона приняли! Ну, ребята, вы даёте!
        Успокоившись, Локи забрал у Гунтера жалкое создание, освободив от верёвок. Существо сразу прижалось к нему, жалобно попискивая.
        - Это речной тролль, - объяснил Локи. - Выродившаяся порода троллей. Мирные и безобидные создания, не приносящие никому зла. Тут неподалёку, наверное, его деревня.
        Локи погладил тролля по голове и сам что-то зачирикал на его языке. Тролль ответил длинной и, судя по тону, возмущённой речью.
        - Он говорит, что вчера отправился на охоту, а вот он, - Лофт ткнул пальцем в Гунтера, - напал без всякого повода, связал, а потом едва не заставил есть какую-то отраву, пахнущую рыбой.
        - Какую отраву?! - вскипел Гунтер. - И при чём тут я? Сигню просто хотела накормить это… этого… ну тролля, в общем, вяленой рыбой, и всё!
        - Они не знают такой пищи, - сказал Локи. - Всё едят сырым. А вот нам следует сегодня навестить его деревню. Речные тролли очень наблюдательны и видят многое. Собирайтесь. - И он снова завёл разговор с существом, раздирая уши людей немелодичным писком и поскрипываниями.
        Судя по словам Локи, тролль согласился показать отряду дорогу к селению, располагавшемуся выше по течению. Когда все забрались в сёдла, бог усадил уродца к себе на лошадь и, обернувшись, сказал:
        - Вдоль берега надо идти, до запруды. Не думаю, что это очень далеко.
        По пути Локи рассказывал любопытному монаху о житье-бытье речных троллей. В Междумирье этот народец жил практически везде, где протекали реки. Селились тролли отдельными деревнями, в каждой обитал один род под управлением вождя. Жизнь их была проста - речные тролли строили, подобно бобрам, небольшие плотины, в которых устраивали себе жилища. Огня и инструментов они не знали, пищей служили рыба и всё, что можно собрать в лесу у берега - грибы, ягоды да орехи. Существа хрупкие и нежные, водяные малютки никогда и ни с кем не враждовали, но к западу от Небесных Гор им приходилось туго - люди и дверги-карлики не жаловали речных троллей, считая их племенем вредным и ненужным.
        - И впрямь ошибка природы, - заметил монах, глядя на сидящую впереди Локи маленькую тварь, которая, хлопая веками, с интересом рассматривала утренний лес. Надо полагать, тролль впервые в жизни ехал на лошади, получая от этого приключения несказанное удовольствие.
        - Не скажи, - отозвался Лофт. - Их предками были настоящие горные тролли, переселившиеся в леса, когда в горах завелись во множестве драконы. За несколько тысяч лет они превратились из беспощадных громил в мирное и незлобивое племя, не потеряв, однако, ни дарованного природой ума, ни смекалки. Между прочим, речные тролли хотя и живут в землях Чёрного Дракона, не служат Нидхёггу, а он считает их тупыми и глупыми.
        - А разве это не так?
        - Не так! Вот чего-чего, а ума у них поболее, чем у иных людей. Между собой и с иными племенами тролли не воюют, живут незаметно, стараясь других не беспокоить. Лишь бы их никто не трогал. Я, когда по Междумирью раньше путешествовал, свёл знакомство со многими их семействами. Ведьм из Железного Леса они ненавидят люто - Нидхёгг позволил Ночным Всадницам брать речных троллей в рабство, и они вылавливают малышей целыми семьями. Настоящую охоту на них устроили. Давным-давно по берегам Болотной реки троллей видимо-невидимо обитало, а сейчас и одной деревни не найдёшь.
        - Зачем же ведьмам такие рабы? - удивился отец Целестин. - Какой толк с этих лягушат?
        - Рыбу ведьмам ловят, травы да грибы собирают. В золотоносных реках, что с Небесных Гор текут, золотой песок моют. Твари они безропотные и безотказные. Более идеальных слуг во всем Междумирье не найдёшь. Только они ведьмам из страха служат, а в рабстве умирают быстро. Ныне речные тролли от подножий гор далеко в леса ушли, в спокойные места. Но видеть и знать всё, что в мире происходит, не перестали. Если на нас началась охота, то они должны были приметить что-нибудь необычное.
        Река свернула к западу, и сразу за её изгибом показалась плотина, сооружённая из веток и брёвен. Монах недоумевал, как могли выстроить столь крупную запруду слабые и невысокие создания, а тем более - как умудрились повалить несколько десятков толстых древесных стволов, которые перегораживали водяной поток. За плотиной вода поднималась на высоту трёх-четырёх локтей, подтапливая часть низкого берега. По самой плотине можно было перейти, как по мосту, на другой берег - ширина её составляла не меньше четырёх шагов. Кое-где виднелись чёрные отверстия, из которых выглядывали рожицы речных троллей, с интересом взиравших на появившихся из леса всадников. Некоторые тролли сразу нырнули в воду, видимо испугавшись, но большинство осталось сидеть возле запруды, не пытаясь убежать.
        Пойманный Гунтером тролль с верещанием соскользнул с лошади и, шлепая по траве широкими ступнями, побежал к плотине. Локи слез с коня и, подозвав Торина и остальных, подошёл к самому берегу. Некоторое время ничего не происходило - только от деревни доносилось многоголосое попискивание. Люди встали на берегу, ожидая дальнейшего.
        - Ты думаешь, их… э-э… конунг выйдет к нам? - обратился Видгнир к присевшему на корточки Локи. Тот указал на внезапно заколыхавшуюся прибрежную осоку и широко улыбнулся, увидев появившуюся из травы процессию.
        Возглавляло шествие толстое, заросшее огромными бородавками создание, оказавшееся тролльшей - над шарообразным животом мешками нависали бугристые груди. Следом за повелительницей, выступавшей с достоинством, коему позавидовал бы сам святейший папа Лев Четвёртый, переваливались четыре тролля поменьше. В лапах они держали громадные листья папоротника, укрывая хозяйку от солнца. Позади них топали ещё с десяток буроватых существ, ведя на сплетённых из жёсткой травы поводках небольших суетливых выдр. Затем на берег высыпали оставшиеся обитатели деревни речных троллей - по мнению отца Целестина, их число превышало полторы сотни.
        - Это конунг?! - Гунтер с явным отвращением разглядывал подошедшую к Локи тролльшу. - В таком случае я - словин.
        - Помолчи, пожалуйста, - сердито сказал Локи. - Надо полагать, что в этом роду главенствуют женщины. Сейчас разберёмся…
        Дородная повелительница заговорила первой. Вадхеймцы, стараясь не улыбаться, выслушали длинную речь, а потом тролльша обернулась, взмахнула рукой и коротко пискнула. Из толпы уродцев вышел старый знакомый Гунтера, приблизился к царственной даме и присел перед ней, опираясь руками о землю.
        - Она требует возмещения своему подданному за убытки и поношения от Гунтера, - давясь от смеха, перевёл Локи. - Гунтер, подари ему что-нибудь. И ей тоже.
        - Да не пошли бы они!.. - возмутился германец. - Что я им подарю?
        - Может быть, это? - Торин развязал висевший у пояса мешочек, вытащив из него две серебряные арабские монетки, взятые когда-то на мавританском корабле у берегов Иберии.
        Гунтер состроил зверскую рожу, но взял кругляшки из рук конунга, сунув один тролльше, а другой неправедно обиженному. После уплаты вергельда мир был восстановлен, и оставшаяся довольной властительница снова пискнула, обращаясь к своим слугам. Трое троллей принесли на листах лопуха рыбу, положив её к ногам Локи.
        - Это дар вождя рода, - пояснил тот, передавая Видгниру жирных лососей. - Бери, на ужин пригодится.
        Потом Лофт снова присел рядом с тролльшей и завёл с ней долгий разговор. Остальные жители деревни, осмелев, окружили отца Целестина и его друзей, что-то шумно обсуждая. Гунтер еле сдерживался от искушения пинками расшвырять обступивших его уродцев, чьи длинные тонкие пальцы дёргали его за одежду, пытались оторвать колечки от выступавшей из-под кожаного чехла кольчуги и ощупывали оружие. Несколько троллят - всего-то с две ладони ростом - оседлали брыкающегося и шипящего Синира, явно пытаясь заставить кота покатать их. Только после того как он оцарапал маленького негодяя, вцепившегося в хвост, малыши отстали, а Сигню подумала, что, видимо, придётся платить виру за повреждения, нанесённые котом жалобно плачущему троллёнку. Нагнувшись, она пошлепала его по спинке - дети речных троллей выглядели красивее родителей, не будучи настолько бородавчатыми, - и подарила старый кожаный шнурок, оторвавшийся от безрукавки. Дитя вцепилось в подарок и, забыв о царапине, убежало в сторону плотины, радостно повизгивая. К лошадям тролли подходить побаивались - уж больно они большие.
        - Интересно, для чего им выдры? - спросил у отца Целестина Видгнир, наблюдавший за приближёнными главы рода, вокруг коих, запутывая хозяев в длинных верёвках, бегали коричневые остроносые зверьки.
        - Не знаю. Может, дело связано с религией? - предположил отец Целестин, и оказался прав. Потом Локи объяснил, что все речные тролли Междумирья почитают выдру священным животным, называя её Повелительницей Рек. Ещё Локи сказал, что это верование не лишено оснований - якобы некий дух, ушедший в незапамятные времена из Мидгарда в Мир Между Мирами, принял облик выдры огромных размеров и живёт ныне где-то на востоке, в Стране Озёр. Сам Локи его никогда не видел, но речные тролли в один голос утверждают, что легенда истинна и Повелительница Рек оказывает их племени всяческое покровительство.
        Отец Целестин тогда подумал про огромное поле деятельности для христианских миссионеров, если проход в Междумирье будет им открыт. Единственно, он никак не мог представить себе речных троллей участвующими в святой мессе или принимающими причастие из рук преподобного отца… Тоже тролля…
        Локи наконец закончил любезничать с бородавчатой тролльдоттир и подошёл к Торину.
        - Всё, что нужно, я узнал. Наше положение несколько хуже, чем я думал. Надо быстро уходить на юг и пробираться по предгорьям к западу. На-конь, конунг!
        Последний раз, обернувшись, отец Целестин увидел стайку маленьких водяных жителей, окруживших свою королеву. Речные тролли наперебой щебетали, помахивая перепончатыми ладошками исчезающим в лесном полумраке людям. Скоро плотина с обитателями речной деревни скрылась из виду, оставшись далеко позади.
        - Что значит «наше положение хуже»? - Торин нагнал вырвавшегося вперёд Локи и поехал вровень с ним. - Что дурного наговорила та жаба?
        - Зря ты её так называешь, конунг. Кабы не её предостережения, сегодня к вечеру мы уже предстали бы перед Чёрным Драконом. На том берегу реки с позапрошлой ночи стали появляться ведьмы и их присные - лесные демоны и горные тролли. Их видели несколько раз. Ума не приложу, как они вас не заметили ещё вчера!
        - А кто такие лесные демоны? - спросил Видгнир, низко пригибаясь к гриве лошади и стараясь защитить лицо от ударов ветками.
        - Лесные демоны? Я полагаю, что они ведут род от великанов инея, покинувших Мидгард много сотен лет назад. У вас должны были сохраниться предания о них…
        - Верно! - перебил отец Целестин. - В «Песне о Харбарде», что я когда-то записал, упоминаются великаны Сваранг и Фьялар. Но они жили во льдах, далеко на севере!
        - Видимо, приспособились к лесам, - сказал Локи. - Я встречал пару раз лесных демонов - в Междумирье их называют турсами, тогда как снежных великанов называли хримтурсами. Они не столь опасны, как огненные ётуны, но один турс может победить десяток лучших воинов из племени людей… Кстати, область, по которой мы идём, называется Триречье. Между Вратами и горами Химинбьёрг протекают три реки. Мы находимся на берегу самой восточной из них. Все реки стекают с Сокрытых Гор и несут воды на север - к Ледяному Океану и Стране Озёр. Так вот, турсы живут между Огненными Болотами и третьей рекой, носящей название Турс-Элв. То, что они забрели так далеко на восток, наводит на нехорошие мысли. Добавим к этому ведьм, а также горных троллей, и становится ясно одно - Нидхёгг уже знает, что потомок линии королей Аталгарда вошёл во Врата, ступив в земли Мира Между Мирами. Как я и предсказывал, охота за нами началась.
        - И что теперь делать? - испуганно спросил отец Целестин. Ему уже за любым кустом виднелись самые разные чудища, одно отвратительней другого.
        - Не думаю, что Чёрный Дракон дал приказ убить нас, - ответил Локи. - Конунг и его наследник нужны Нидхёггу живыми. Будем держаться прежнего решения и пойдём в обход Имирбьёрга. Тем более что в Триречье живут не одни враги - речные тролли всегда помогут нам, а за Небесными Горами можно не опасаться нападения. Тамошние края не под властью Нидхёгга. Главное - миновать Болотную реку и добраться до перевала Глер.
        Три дня отряд шёл по лесам, держась русла реки. Локи, принявший на себя обязанности командира и проводника, нещадно гнал вперёд своих попутчиков, не позволяя долго отдыхать даже на редких привалах. Пару раз на пути встретились деревни речных троллей - малыши были очень напуганы происходящим в последнее время. Локи переводил спутникам их рассказы о ведьмах на крылатых волках, что кружили над плотинами, кого-то высматривая; об огромных мохнатых чудовищах, иногда появлявшихся на западном берегу реки, и даже о пролетавшем однажды драконе. Выяснилось, что это был обычный зелёный дракон, даже не из крупных, но речные тролли всякий раз старались выпроводить пришлецов из деревни поскорее.
        Отряду удивительно везло - за всё время на пути ни разу не появился враг. Лишь однажды Локи сделал знак остановиться и прижал палец к губам. Стараясь даже не шевелиться, отец Целестин напряжённо вслушивался в шум леса и наконец разобрал невдалеке хруст веток, а затем хлопанье крыльев. Где-то справа в воздухе мелькнула крылатая тень.
        - По-моему, это была ведьма, - сказал Локи, когда шум крыльев стих. - Мы отошли уже далеко на юг, но нас ищут и здесь. Значит, Нидхёгг подозревает, что мы можем обойти Триречье и Огненные Болота с юга. Придётся удвоить осторожность.
        Монах не уставал удивляться выносливости маленького бога. Локи, прекрасно видя, как люди выматываются за день пути, беспрестанно вызывался на ночную стражу, а с утра выглядел бодрым и сильным, в отличие от остальных, с трудом поднимавшихся на ноги. Кроме того, питание - вторая по важности для отца Целестина вещь после молитв - оставляло желать лучшего. Употребляли старые запасы, взятые ещё на
«Звезде Запада», ибо Локи категорически запретил жечь костры. Ночевали обычно в самых глухих, непролазных зарослях, замотав морды и копыта лошадей тряпками, чтобы не выдали храпом или стуком копыт. Новый день ни в чем не отличался от предыдущего. Густой лес с редкими прогалинами, которые приходилось обходить стороной, чтобы не появляться на открытом всем взорам месте, опротивел отцу Целестину не меньше, чем сушёная рыба.
        Утром четвёртого дня показалась ещё одна деревня речных троллей. Между деревьями мелькнула синь реки, разделенная тёмной плотиной, и Локи, приостановив коня, прислушался.
        - Странно, - пробормотал он. - Очень странно.
        Он слез с лошади, приказав всем стоять на месте, взял с собой Видгнира и скрылся в ореховых кустах прибрежья вместе с ним. Что не понравилось богу - пока осталось неясным.
        Некоторое время отец Целестин гадал, что же стало причиной неожиданной остановки. Внезапно его осенило: абсолютная, мёртвая тишина, царившая возле запруды. Обычно речные тролли вели себя шумно - плескались в воде, верещали и повизгивали на все лады, переговариваясь между собою. А тут тихо, словно деревня вымерла или брошена.
        - Торин! - позвал вполголоса монах конунга. - Торин, тебе не кажется, что происходит нечто неладное? Почему речные тролли молчат?
        - Локи и Видгнир придут…

…Турсы не зря прозывались лесными демонами. Даже вечно настороженный и внимательный Локи не смог углядеть того, что на ветвях столетнего дуба, возле коего остановился отряд, укрылись несколько турсов, в буквальном смысле свалившихся на головы Торина, Гунтера и отца Целестина вместе с Сигню.
        Конунг вылетел из седла, после того как лесной демон, зацепившийся передними лапами за толстенный сук, ударил его в грудь ногами. Ещё двое налетели на Сигню, сразу же сбросив её с коня и прижав к траве. Отец Целестин сумел избежать удара только оттого, что его лошадка, испугавшись, отпрыгнула в сторону, однако удержаться в седле монах не смог, мешком рухнув в кучу прошлогодней травы.
        Гунтеру повезло больше. Он успел увернуться от удара дубиной, выхватил свои топоры, сразу зарубил прыгнувшего на него турса и бросился выручать Сигню. Монах же, очухавшись от удара о землю, поднял голову и широко раскрытыми глазами вперился в стоявшего над ним лесного демона.
        Турс был высок - сказывалось родство с великанами инея, но его тело удивляло несоразмерностью. Очень длинные и тонкие ноги вырастали из узкогрудого туловища, покрытого седой, с мерзкими зелёными пятнами шерстью. Руки были длинные, что делало лесного демона похожим на паука. Голова с удивительно низким и покатым лбом вырастала сразу из плечей - никакой шеи у турса не наблюдалось, а из глубоко запавших глазниц мерцали тёмные, с вертикальным зрачком, глаза. Не нагибаясь, лесной демон протянул руки к отцу Целестину, неспособному от страха и неожиданности даже шевельнуться, схватил его за плечи и, приподняв верхнюю губу, показал набор ровных острых зубов.
        Будь турс посмышлёнее, он ухватил бы монаха за руки, но сейчас, держа его за плечи, лесной демон оставил отцу Целестину полную свободу действий. Сам не понимая, что делает, монах выхватил кинжал, и, не успел турс опомниться, как остриё полоснуло его по животу, в том месте, где оканчивается грудина. Рана, а вернее, царапина была вовсе не смертельна - нож рассёк только кожу под длинной шерстью, но демон оттолкнул монаха, схватившись за живот, что позволило отцу Целестину, зажмурившись и отвернувшись, сделать ещё один выпад. И сейчас турс не успел защититься - клинок вошёл в его брюхо по рукоять, и мохнатое тело повалилось прямо на святого отца, подмяв его под себя. Монах с отвращением сбросил накрывшие его длинные лапы, отполз подальше и только тогда, крепко сжимая окровавленный кинжал, встал на ноги. Он увидел, как один из лесных демонов катается по траве, пытаясь отодрать от морды намертво вцепившегося в неё Синирa. Кот показал себя отличным бойцом - когда на Гунтера навалились сразу три оставшихся турса, вдобавок вооруженных крепкими длинными жердями, Синир белой стрелой взлетел в воздух, как и
все атакующие коты, целя когтями в глаза. Сигню, слегка оглушённая при падении, лежала за спиной германца, вращавшего в воздухе перед собой грозные боевые топоры и не дававшего демонам подойти близко. Торин, держась за грудь, кашлял, сидя на траве и мотая головой.
        Произошло всё это за какие-то краткие мгновения, оставившие в памяти отца Целестина лишь отрывочные следы. Едва он решил совершить смелый поступок и напасть на одного из осаждающих германца турсов со спины, как дважды тренькнула тетива самострела и правый великан рухнул со стрелой в затылке. Второго порешил Гунтер, сделав неотразимый финт топором и раскроив лесному демону грудь от плеча до живота. Воевавший с котом великан уже лежал неподвижно, получив стрелу в бок, - Видгнир, как обычно, не промахнулся. Все было кончено. Пять лесных демонов оказались поверженными.
        - Неплохо справились, - услышал отец Целестин голос Локи. - Турсы оправдали репутацию непроходимых тупиц. Прячутся они прекрасно, но драться совсем не умеют. Надеюсь, из вас никто серьёзно не пострадал?
        Торин сплюнул кровью - от переломанных ребер его спасло то, что удар пришёлся немного вскользь. Конунг несколько раз глубоко вздохнул и, опираясь на руку Видгнира, встал. Отец Целестин подбежал к Сигню, ещё лежавшей под деревом, но сразу понял, что с ней всё в порядке. Сигню открыла глаза и, потирая лоб, села, с недоверием глядя на мёртвых турсов.
        - Они… Их ведь всех убили?
        - Всех, всех до единого, - подтвердил отец Целестин, гладя девушку по голове. - Не бойся.
        - Давайте-ка убираться отсюда, - предложил Локи. - Меня удивляет, что турсов было всего пятеро. Деревня речных троллей разрушена, а сами они либо перебиты, либо разбежались. Побывало здесь лесных демонов не меньше двух-трех десятков. А возле самой деревни мы нашли следы крылатых волков.
        Локи и Гунтер с Видгниром отправились ловить разбежавшихся лошадей, отец Целестин же осмотрел бледного, постоянно держащегося за грудь конунга. Торину пришлось хуже всех - горлом шла кровь, было не прокашляться и больно дышать. Монах решил, что в таком состоянии Торин ехать дальше не может, и сказал об этом появившемуся из-за деревьев Локи.
        - Сам-то ты что думаешь? - Локи, озабоченно теребя бородку, присел рядом с конунгом. Две лошади, которых он привел, топтались рядом, чуть пофыркивая.
        - Я в порядке, - через силу прохрипел конунг. - Если надо ехать - поехали.
        Отец Целестин выругался сквозь зубы. Торину сейчас день отлежаться надо, а не в седло садиться! К вечеру его настолько от езды верхом растрясет, что завтра он на ноги-то встать не сможет. О том, что будет, если кровь не остановится, вообще лучше не думать. Монах видел людей, которые сходили в могилу меньше чем за сутки от кровотечений из горла. И помочь им не могли самые искусные лекари.
        - Ну как знаешь, - развёл руками Локи. - Станет совсем худо - скажи. И ради всех богов Асгарда, не строй из себя героя. Тащить тебя на своём горбу мы не сможем.
        - А я и не прошу! - огрызнулся Торин и, морщась от боли, залез на лошадь. - Где Видгнир и Гунтер, хотел бы я знать?
        Когда они наконец появились вместе с оставшимися лошадьми, отряд двинулся дальше, оставив за собой пятерых мёртвых турсов. Монах предложил забросать тела хотя бы травой или листьями, но Локи заявил, что на подобные глупости нет времени.
        - Надо было хоть одного в живых оставить! - говорил он. - Я бы с ним побеседовал. Одно меня беспокоит - как бы Чёрный Дракон не сообразил перевал в Небесных Горах перекрыть. Там единственное место, где нас можно поймать, считай, голыми руками. И кроме того, пути назад нет. Нидхёгг не выпустит нас из Междумирья. Скорее всего, Врата сейчас охраняет целая армия!
        - Ты думаешь, он догадывается, что мы пойдём к Имирбьёргу с той стороны гор? - спросил монах.
        - О, он далеко не так глуп. Подходы с востока полностью закрыты. Даже миновав Триречье, мы наткнёмся на болота и Железный Лес. Что Нидхёгг сделал бы на нашем месте? Правильно, пошёл бы через горы, в обход. Теперь и тот путь далеко не безопасен.
        - Не понимаю, зачем он устроил настолько большую охоту на нас, вместо того чтобы сидеть у себя в Имирбьёрге и ждать, пока мы сами не придём? - задал вполне резонный вопрос Видгнир.
        - Может быть, он считает, что мы пойдём не в Имирбьёрг, а обратимся за помощью в Мидденгард, где поныне живут ваши родичи, обладающие магическими силами? А может быть, ему просто хочется поскорее заполучить вас. Иначе зачем бы Чёрному Дракону посылать ведьм в Мидгард? Не терпится ему. А кроме того, Нидхёгг прекрасно знает, что люди смертны и время работает не на него. Не забывайте, что Сила Трудхейма пробудится только в ваших руках. Ныне у Нидхёгга одна задача - чтобы вы попали в его замок целыми и невредимыми. А способ заставить вас делать всё, что он потребует, Чёрный Дракон найдёт, будьте покойны.
        - Ты сказал, что Нидхёгг может поставить стражу в горах, - потребовал продолжения отец Целестин. - С полудесятком турсов мы справились, а если их будет сотня или две? Что, другого пути нет?
        - Можно направиться от Сокрытых Гор далеко на юг, к Мёртвым Морям, и пойти вдоль берега, мимо долины Нидавеллир, разве что вы и дня там не проживёте…

«Нидавеллир - Поля Мрака, - быстро перевёл отец Целестин. - И сюда же Мёртвые Моря. Многообещающие названия».
        - Неужто там опаснее, чем в Триречье и возле Железного Леса? - спросил он, дабы подтвердить возникшие подозрения.
        - Турсы с ведьмами вам покажутся ласковыми белочками в сравнении с обитателями Нидавеллира… Южнее перевала лиг на тридцать Небесные Горы разделяются на два хребта. Меж ними лежит спускающаяся к Мёртвым Морям долина, в которой не бывал никто из Асов или Ванов. Мы мало знаем про то, что там происходит. Ходили слухи, будто в Нидавеллире нашли пристанище многие воплощённые духи, не подчинившиеся некогда Созидателям, и тёмные твари, созданные Потерявшим Имя. Из долины они никогда не выходят, а каждый, кто был настолько смел или безрассуден, что отправился туда, назад не возвращался. Три с половиной тысячи лет назад царь народа неметров, что жил в Золотой Степи, завоевал огромные области Междумирья к западу от Химинбьёрга, и у него хватило наглости, уверовав в свою непобедимость, бросить вызов духам Нидавеллира. Армия неметров вошла в долину через ущелье в горах и сгинула. А было их числом сотня сотен. Спустя несколько дней после исчезновения войска из Нидавеллира поднялось чёрное облако, принесшее в Междумирье неизвестную доселе болезнь, смерть от которой наступала после того, как тело перерождалось -
кожа становилась синей, в язвах и гнойниках. Болели все, даже карлики, тролли и драконы. Мудрецы-друи из Леса Идалир до сих пор считают, что тогда вымерло две трети всех народов Междумирья, а неметры вообще исчезли. С тех пор к Нидавеллиру никто и близко не подходит. Страх охраняет Поля Мрака лучше любых мечей. Но если вы хотите испытать судьбу - Локи вас держать не будет. Только он попрощается с конунгом Вадхейма, едва тот свернёт на юг от Сокрытых Гор.
        - Лофт, ты обещал рассказать, почему эти горы называются Сокрытыми, - напомнил Видгнир, то и дело с тревогой оборачивающийся посмотреть на конунга. Торин выглядел совсем зелёным, но пока держался.
        - Сокрытые Горы… Тоже интересное местечко, - ответил Локи. - Помнишь Лес Призраков, который окружает Врата в Мидгарде?
        - Помню. Даже лучше, чем хотелось бы.
        - Так вот, в глубине Сокрытых Гор лежит огромная страна, как и Лес Призраков, со всех сторон окружённая возвышенностями и скалами. Чудесное место там, надо заметить, и называется оно Долиной Богов.
        - Каких богов?! - вмешался отец Целестин, сразу же заинтересовавшийся названием, относящимся к его ремеслу.
        - Разных, - ответил Локи. - Там тоже живут многие духи, покинувшие Мидгард и некогда почитаемые людьми. Впрочем, за Сокрытыми Горами и людей немало. Только они чужестранцев не очень привечают, да и пробраться в Долину Богов, считай, невозможно. Горы получили это название из-за вечного тумана, который лежит на их склонах и вершинах. Речные тролли однажды рассказали мне, что видели выходящих на склоны гор странных зверей с телом льва и орлиными крыльями. Они сопровождали человека огромного роста, у которого росла голова сокола вместо обычной. Тебе это ничего не напоминает?
        Монаху сразу вспомнились пески Египта, пирамиды на берегах Нила и языческие статуи. Неужели и Осирис с Амоном и Гором укрылись в Междумирье, покинув Мидгард? Невероятно!
        - А ты сам бывал в Долине Богов, Лофт?
        - Нет. Туда не может пройти воплощенный дух, да и сбросив оболочку, я тоже, наверное, не пробился бы сквозь туман. Духи Сокрытых Гор изредка пропускают к себе только смертных, а почему так - не знаю. Видимо, боятся потерять власть, как это уже случилось один раз, когда им пришлось уйти в Междумирье, оставив свои народы, переставшие обращаться к ним за помощью. Теперь старые боги живут в своём маленьком и скрытом от всех мире, управляя по своему разумению признавшими их людьми и другими существами. А желают они только одного - чтобы в их дела не лез никто посторонний, а тем более - такой же воплощенный дух. Если этот поход закончится неудачей, то похожая участь ждёт и нас, Асов.
        - Ты говорил, что в Междумирье много людей, а мы пока встречали одних троллей да турсов, - заметил отец Целестин.
        - Люди не живут в Триречье. Нидхёгг не очень любит человечью породу, и все племена, обитавшие в краю Трёх Рек, ушли либо на север, к Стране Озёр, или же на запад, за Небесные Горы. Там мы можем встретить посёлки людей. Особенно возле Красных Гор, где самые большие пещеры карликов, если не считать Имирбьёрга… Что такое?!
        Локи обернулся и резко натянул поводья. С Торином было совсем плохо. Конунг ехал, уткнувшись лицом в гриву лошади, изо рта его, стекая по светлой бороде, текла ярко-красная кровь. Торин потерял сознание уже давно, но остальные, увлеченные рассказами Локи, этого не заметили, тем более что лошадь конунга брела позади всех.
        - Плохо дело, - бормотал отец Целестин, когда Видгнир и Гунтер сняли Торина с коня и положили на траву, в тень. Сердце конунга билось слабо и очень часто, кожа стала серой и покрылась холодным потом. Пока монах гадал, что делать, Сигню, плюнув на осторожность, побежала к реке за водой.
        - Ещё немного, и он умрёт… - прошептал отец Целестин на ухо Локи слова, в которые сам верить не хотел. Ну как же так, умереть от простого удара в грудь? Нелепая смерть, особенно тогда, когда половина дела выполнена… Монах перебирал в уме все способы лечения, названия и действия взятых с собой целебных трав, но ничто не подходило для подобного случая.
        - Надо что-то делать! - Почти плача, отец Целестин схватил Локи за плечо. - Ты же бог из Асгарда! Придумай что-нибудь, Лофт!
        - Погоди-ка. - Локи стряхнул с себя руку монаха. - Давно я целительством не занимался, да чаще раны от оружия врачевал. У него, надо полагать, жила в груди разорвалась… А ну, отойдите все, да смотрите за лесом, не появился бы кто!
        Гунтер и Видгнир медленно отошли в сторону, Сигню с котелком, наполненным речной водой, замерла, не решаясь даже дохнуть.
        Нахмурившийся и серьёзный Локи провёл несколько раз ладонью над телом конунга, словно выискивая нужное место, и, наконец, его рука замерла справа над грудью Торина.
        - Ага, нашёл! - Локи позволил себе улыбнуться. - А теперь сделаем вот что…
        Он сжал ладонь в кулак так сильно, что рука задрожала, а потом медленно и торжественно произнёс:
        Лучше живым быть,
        Нежели мёртвым;
        Живой - наживает;
        Для богатого пламя,
        Я видел, пылало,
        Но ждала его смерть.
        Ездить может хромой,
        Безрукий - пасти,
        Сражаться - глухой,
        Даже слепец
        До сожженья полезен -
        Что толку от трупа![Ст. Эдда. Речи Высокого. Строфы 70-71.]
        Монах смутно припомнил, что в одной из древних саг так говорил Один.
        Локи разжал кулак и, едва закончив говорить, прочертил в воздухе пальцем руну силы и руну здоровья. Оба знака оставили над телом Торина пылающие огнем следы, которые чуть погодя исчезли. Ничего не изменилось. Конунг как лежал, так и лежит без единого движения.
        - Я сделал всё, что мог, - молвил Локи. - Силы вложено достаточно, чтобы оживить быка. Надо ждать. Хочешь не хочешь, а придётся на пару дней остановиться здесь.
        Видгнир нашёл в лесу хорошее место для лагеря, и Торина перенесли туда. Берег здесь был более крутым, чем ниже по течению реки, попадались овраги, и в одном из них - песчаном и сухом - решено было укрыться на время. Локи скрепя сердце позволил разжечь небольшой костёр, велев жечь один сухой валежник, чтоб дымом не выдать себя. Пока Сигню и Видгнир хлопотали вокруг костра, а Гунтер забрался на сосну, устроив там наблюдательный пост, монах, отбросив предрассудки, изводил Локи вопросами о целебной магии рун. Кровь конунгу маленький бог всё-таки смог остановить своей волшбой.
        - Не думаю, что у смертного получится так же, - с оттенком высокомерия в голосе сказал Локи. - Понимаешь ли, дух изначально наделён тем, что называется Силой. Мы умеем направить Силу на те или иные цели. Умеем видеть скрытое и чувствовать Силу других духов.
        - Кажется, греки называли Силу энергией, - заметил отец Целестин, стараясь не пропустить ни единого слова.
        - Возможно. И кроме того, Сила заключена в знаках рун, открытых некогда Одину. Но рунная волшба действует, только если ты можешь пробудить руны определённым набором звуков, который вы называете заклинаниями. Вот смотри, сейчас я, никак не используя свою собственную Силу, постараюсь зажечь палку. Поверь, это очень несложно.
        Локи поднял сухую ветку, очистил её от коры и кончиком ножа вырезал на дереве руну огня - «кано».
        - А теперь слушай внимательно:
        Голосами богов
        Огонь призываю,
        Радостью Асов будет
        Искристое пламя…
        Рунический знак потемнел, задымил, и ветка вспыхнула. Отец Целестин заметил, что Локи сделал особые ударения на первые буквы некоторых слов заклинания, но на какие
        - не запомнил.
        - Я сказал простейшую форму вызывания огня, - начал объяснять Локи. - Каждую часть заклятия открывает слово, начинающееся на один из звуков приказа «Гори!». Остальные слова не имеют значения и служат только для заполнения промежутков между звуками, составляющими приказ пробудиться Силе руны. Ясно?
        Отец Целестин попросил бога продиктовать текст заклятия и, записав его латинскими буквами при помощи палочки, увидел, что первые четыре буквы и впрямь сложились в норвежское слово «гори».
        - А можно мне попробовать? - спросил монах. Локи передал ему ветку и стал смотреть, что получится. Отец Целестин вырезал руну, произнёс заклятие, точно следуя тексту, но ничего не случилось.
        - Говорил слишком быстро, - покачал головой Локи. - Точный промежуток между звуками приказа очень важен. Давай ещё раз.
        Монаху удалось зажечь палку только с шестой попытки, но он твёрдо понял, что теперь знает, как произносить заклятие - нараспев, чуть растягивая одни слова и быстро проговаривая другие.
        - Такая волшба доступна даже смертному, - усмехнулся Локи, наблюдая за святым отцом, помахивающим перед собой горящей веткой. - Зная нужные заклятия рун, ты можешь делать всё что заблагорассудится. Вызывать огонь, лечить, можешь превращать дерево в камень или свинец в золото. Надо только знать нужные наборы и очерёдность начертания рун и, само собой, пробуждающие Силу слова. А вот конунга я лечил своей, - бог выделил последнее слово, - своей Силой, а руны мне лишь помогали направить её.
        - А какие Силы работают в рунной волшбе? - насторожился монах. - Добрые или злые?
        - Что ты хочешь этим сказать? - не понял Локи. - Сила не может быть доброй или злой. Она просто есть. Другое дело в том, каковы намерения у того, кто её использует. Любой может начертать знак смерти на кубке недруга, и он, выпив из него обычного пива, отравится. И тот же человек может использовать таким же образом знак примирения и дружбы. Всё зависит от твоей воли и твоих желаний. Вот огонь - он не добрый и не злой. На нём готовят еду, но он может сжечь дом… А в реке можно утонуть, но без воды ты не проживёшь и трёх дней. Я понятно объяснил?
        - А… - Отец Целестин запнулся, и перед ним вырос образ отца-настоятеля обители святого Элеутерия. Отец-настоятель грозил пальцем и говорил: «Да как смеешь ты, недостойнейший из рабов Всевышнего, бесовским волхованием да волшбой промышлять?! Ужо тебя!» Решительно прогнав явившееся так некстати видение, монах закончил:
        - А ты мне не покажешь, ну, например, целительные руны, а, Лофт? Хоть что-нибудь?
        Локи помялся, но согласился. Отец Целестин же сокрушённо подумал, что теперь ему точно придётся гореть в геенне огненной. Вот так гибнет христианская душа, поддавшаяся искушению делать то, что Вера Истинная отрицает и отбрасывает, называя греховным и ненужным.
        Но ведь прав Локи! Сила не может быть доброй или злой, как и огонь, как и иные стихии. Важны намерения человека. Что же получается: если кого исцелишь или жизнь кому спасёшь Силой языческих рун, то разве покарает за дела эти Господь? Разве придётся держать ответ у престола его за Добро? Или не сказано у апостола Петра:
«…слава и честь и мир всякому, делающему доброе…»! [Римлянам, 2, 10.] Тогда отчего же старец пальцем грозит? Отчего Святая Мать наша Церковь погребла под развалинами и пеплом костров те знания, что уцелели от древних народов? Почему и словом, а что чаще - огнём и мечом изгоняется из памяти людской всё, к ней касания непосредственно не имеющее? И в том числе то, что может помочь творить добро, как заповедовано нам Спасителем? Чем аббату Либерию руны, спрашивается, не угодили? А?

«Эх, сюда бы надо сейчас преподобного аббата! - подумал отец Целестин. - И с ним римских да константинопольских епископов. Посмотрел бы я, как привыкшие рассуждать о добре и зле в уютной тишине монастырей святые отцы заместо Локи Торина лечить взялись! А что скорее, они даже и не подошли бы к нему - зачем заботиться о жизни некрещёного варвара-язычника? За его душу с них не спросится. И что святые епископы смогли бы сделать? Кровь остановить? Жизнь, по капле уходящую, вернуть? Чудо исцеляющее свершить?
        Чудо, к слову, не они совершают, а некто другой…
        А сейчас спасибо языческому богу - наглому, заносчивому грубияну. Спасибо, что рядом в сложный момент оказался, что не отказал, а сделал должное. И не поджимал губы от важности, не выяснял, уплатил ли сей муж церковную десятину. Просто взял и сделал…
        А когда хоть что-нибудь подобное получится у аббата Либерия или того, кто ныне его место занимает, то можно будет верить в самые невероятные чудеса».
        Такие вот еретические мысли посетили вдруг монаха после первой попытки овладеть Силою рунных знаков.
        Торин лежал без сознания до вечера. И Локи, и отец Целестин несколько раз подходили осмотреть его, но никаких действий не предпринимали. Локи объяснил монаху, что сейчас, пока действует Сила рун, помогающая жизни возродиться, конунга трогать не следует. Если волшба поможет, то это станет видно уже после восхода луны.
        Так и случилось. Едва ночное светило поднялось над лесами Триречья, Торин очнулся и попросил воды.
        - Ну слава Одину! - сказал Локи тогда. - И всё-таки придётся ещё несколько дней ждать, пока он окончательно придёт в себя.
        Торин выздоравливал четыре дня. При обычных обстоятельствах для того, чтобы встать на ноги, ему потребовалось бы не менее полугода, но ныне, под неусыпным надзором Сигню и с помощью двоих магов-врачевателей - бога из Асгарда и монаха из рода людей - конунг поправлялся прямо на глазах. Отец Целестин же постоянно изводил Локи нескончаемыми вопросами, зарисовывал у себя в дневнике десятки сочетаний рунических знаков и записывал заклятия. С последними было тяжелее всего, ибо разучивать приходилось не только слова, но и ритм, ударения и прочие особенности, без которых магия рун не может пробудиться.
        К отцу Целестину присоединился и Видгнир, и в те часы, когда он не нёс стражу, меняясь с Гунтером, наследник Торина внимательно слушал поучения Локи, стараясь запомнить как можно больше. Гунтер, кстати, сказал, что заниматься такой ерундой недостойно воина, и надеяться надо не на какие-то дурацкие руны, а на крепость меча, добрую кольчугу да удачу с доблестью. Доказать наличие сих достоинств Гунтер сумел уже на закате второго дня. Заметив со своей сосны скользнувшую неподалёку от оврага тень, Гунтер, предупредив остальных, пробрался в сторону, где, по его мнению, затаился враг, и сразу же наткнулся на двоих здоровенных турсов, ростом превосходивших германца локтя на полтора. Первый лесной демон так и не понял, отчего умер - метательный нож вошёл в глаз, опрокинув турса на спину. Другой, пока соображал, что же произошло, пал под ударом топора. Гунтер, обшарив близлежащие заросли и более никого не обнаружив, оттяпал турсам головы и с довольным видом притащил драгоценные трофеи в лагерь. У отца Целестина при виде Гунтеровой добычи случились спазмы в желудке и недавний ужин едва не вышел наружу.
Однако исследовательская жилка сыграла свою роль, и монах, одолевая отвращение, тщательно осмотрел мёртвые головы лесных демонов и конечно же зарисовал их в тетрадку. Особенно поразили святого отца малюсенькие черепа и огромные тяжёлые челюсти. За толстыми тёмными губами скрывались потрясающие зубы - у турсов они не различались на клыки, резцы и коренные, а все до одного были одинаковыми и конусообразными, как у рыб. При виде столь необыкновенных чудес, которые вызвали бы переполох среди учёных мужей Византии или Рима, отец Целестин забыл о тошноте и возжелал любой ценой забрать бесценные экземпляры с собой, однако наткнулся на ожесточённое сопротивление Сигню, требовавшей выкинуть эту гадость куда подальше. Локи, со смехом наблюдавший за вцепившимся в головы турсов монахом, сказал, что возможностей заполучить подобные будет ещё немало. Отобрав их у отца Целестина, Лофт закопал головы поглубже в песок, ничуть не обращая внимания на страдания монаха, который своим видом напоминал обиженного ребёнка.
        Сказывалось ли невероятное везение либо отряд пробрался уже очень далеко на юг и Нидхёгг отослал своих охотников к горам, но за дни, проведённые в укрытой от посторонних глаз ложбине, это был единственный случай, когда появились недруги. На пятое утро Локи и отец Целестин признали, что теперь Торин может ехать дальше, и в тот же день шесть всадников снова вышли к берегу реки, отправившись дальше к югу.
        Горы показались внезапно. Вначале впереди появилась выступающая над лесами туманная дымка, деревья поредели и, наконец, лошади вышли из-под зелёных сводов на край широкого степного языка, тянущегося вплоть до подножий некрутых пологих гор. Бледная лента реки сбегала с их склонов, пересекала голые травянистые пространства и уходила на север - за спины отца Целестина и его друзей. Лигах в полутора-двух впереди реку пересекала тёмная полоска. Локи предположил, что там находится ещё одна деревня речных троллей.
        Зелёные малявки уже не интересовали монаха, и он завороженно смотрел на поднимающийся впереди кряж. Горных вершин видно не было. Изумрудные склоны где-то с половины высоты укрывались в неправдоподобно густых, беспрестанно движущихся облаках, клубящимся валом встававших на пути любого, кто осмелился бы пройти к Долине Богов. Туманная полоса простиралась насколько хватало взгляда с востока на запад, нигде не прерываясь, не редея и в действительности вызывая впечатление крепостной стены, окружившей царство древних богов.
        - Перед нами Сокрытые Горы, - медленно сказал Локи. - Я думаю, что будет лучше, если мы пойдём не по краю леса, а по их склонам. Так безопаснее. Двигаясь на запад по лесам, мы не сможем безнаказанно миновать области Триречья, прилегающие к Огненным Болотам. И кроме того, я надеюсь, что Стражи Сокрытых Гор отпугнут наблюдателей Чёрного Дракона.
        - Стражи? Кто это? - поинтересовался Видгнир.
        - Увидим, если повезёт. Они никогда не нападают на тех, кто не входит в оберегающий покой Долины Богов туман. Про Стражей разное рассказывают, но встречали их одни речные тролли.
        Локи помолчал и затем спрыгнул на землю, взяв коня под уздцы.
        - Ночуем здесь. Когда на небе нет солнца, выходить на открытое место не следует. Проведём ещё одну ночь под покровом лесов Триречья. Зачем давать возможность моим старым приятельницам из Железного Леса углядеть нас на равнине?
        Уходящее за края мира солнце превратило облачную преграду над Сокрытыми Горами в розово-золотую бурлящую массу. Когда его последние лучи подсветили самый верх созданного духами окоёма, отцу Целестину показалось, что он видит обруч гигантской короны, возложенный на земли Мира Между Мирами. Длилось наваждение недолго, и, когда свечение погасло, облака снова стали лишь облаками, опустившимися из небесных высей на ложе земли.
        Глава 13
        СОКРЫТЫЕ ГОРЫ
        Густой туман, поднявшийся ещё до восхода солнца над уходящими к Сокрытым Горам лугами, разогнал прохладный ветер, оставив лишь едва заметную голубую дымку. На стеблях и листочках полевых трав ещё светились, подобно маленьким алмазам, капли росы, когда шесть тёмно-бурых лошадок, неся на спинах всадников, вышли из редколесья и резвой рысью поскакали туда, где, поднимаясь к бледно-лазурному утреннему небу, кипели, постоянно меняясь и двигаясь, облачные стены. Высокая степная трава, доходившая лошадям до груди, хлестала по ногам отца Целестина и его спутников, оставляя на одежде и сапогах мокрые следы.
        На равнине не нашлось никаких признаков того, что здесь когда-либо обитали люди, - нигде нет ни остатков строений, нет табунов лошадей или же стад овец, которых отец Целестин привык видеть возле любых предгорий в Европе. Только травы да редкие небольшие рощицы возле самых склонов. И ни единого движения, разве что справа колышутся волны на реке, а впереди клокочет серая туманная масса.
        Впечатление безлюдности (вернее, бестролльности) оказалось, однако, неверным. Открытое пространство скрадывало расстояния, и тёмная чёрточка плотины на речной глади оказалась куда дальше, чем думал Локи. Он был прав - вездесущие речные тролли и здесь устроили себе жильё, да какое! Деревней поселение у Сокрытых Гор уж и назвать было нельзя. Трудолюбивые малыши выстроили настоящий городок, перегородив реку так, что большая часть низины была затоплена поднявшейся водой. В результате усилий речных троллей образовалось обширное озеро, заросшее осокой и камышом. Судя по тёмным, изрядно подгнившим брёвнам в самой нижней части запруды, монах предположил, что строился городок не один десяток лет, постоянно расширяясь и увеличиваясь.
        - Вот это да! - воскликнул Локи, когда подъехали поближе. - Такого огромного селения я ещё не встречал нигде в Междумирье, пускай и обошёл его вдоль и поперёк!
        - Интересно, где тролли взяли среди сплошных лугов столько дерева? - задал сам себе вопрос Торин, а Локи, решив, что эти слова относятся к нему, сказал:
        - Сейчас узнаем. И кроме того, мне думается, речные тролли смогут рассказать нам о происходящем возле Сокрытых Гор или даже около Огненных Болот… Батюшки, а это что ещё такое? - И Локи с выражением крайнего удивления на лице посмотрел на возвышавшиеся над плотиной шесты. Отец Целестин решил сперва, что их венчают тыквы или же нечто подобное, но, присмотревшись, различил, что безобидные речные тролли украсили свой городок почти десятком черепов.
        - Те три головы принадлежат турсам, - сообщил Локи. - Четыре справа - видишь, какие громадные? - несомненно носили на плечах горные тролли. А две штуки слева…
        Бог замолчал. И без него было ясно, что на двух шестах красовались черепа людей. Гунтер положил руку на рукоять топора.
        - Мне думается, что надо уезжать отсюда, - сказал монах. Даже после рассказов Локи о миролюбивости и беспомощности речных троллей зрелище выставленных напоказ мёртвых голов наводило на нехорошие мысли.
        - Куда уезжать? - скривился Лофт. - В болото? Ты не забыл, что нам надо ещё на тот берег реки перебраться? Не может быть, чтобы речные тролли отнеслись к нам враждебно, ну а кроме того, я всегда могу их напугать…
        Сотни речных троллей уже высыпали на вершину запруды и на берег, низкий и сырой. Они не проявляли чрезмерного любопытства, стараясь держаться на расстоянии от людей. Когда Локи подошёл к врезающемуся в землю краю плотины, укреплённому неподъёмными даже для сильного человека булыжниками, тролли шарахнулись от него, как от страшного чудища, успокоившись только тогда, когда он показал пустые руки и что-то протяжно пискнул.
        И в этом поселении главенствующая роль отводилась троллям-женщинам. После нескольких настойчивых призывов Лофта из тёмной дыры в центре запруды появилась безобразная до крайности, но весьма величественная тролльша, сопровождаемая свитой и неизменными выдрами.
        Переговоры затянулись почти до полудня. Монах заметил, что отношение к людям в городке было куда менее радушным, чем в ранее встреченных деревнях. Ни один тролль так и не осмелился подойти близко, даже дети, всегда раньше окружавшие незнакомцев, ныне сдерживали неуёмное любопытство. Когда Торину по просьбе Локи снова пришлось раскошелиться, конунг, выдав требуемое, вопросительно посмотрел на бога, но тот только вздохнул и вернулся к беседе с матриархом рода, принявшей несколько монеток с видом настолько царственным, что отец Целестин не сдержался и затрясся от беззвучного смеха.
        - Она позволяет нам перейти реку по запруде, - сообщил Локи, вернувшись. - Давайте за мной и будьте осторожны…
        Что имелось в виду под последними словами, он не пояснил.
        Первым, ведя за собой коня, на брёвна вступил Лофт, за ним последовали Торин и остальные. Замыкал цепочку Гунтер, настороженно оглядывавший расступившихся троллей, которых собралось видимо-невидимо. По широченной - в шесть шагов - плотине, устланной сверху промазанными глиной связками тростника, перешли, как по мосту. Тролли стояли по краям, образуя живой коридор, и молчали, провожая взглядом людей. Вражды в их глазах монах не заметил, лишь интерес да некоторую опаску.
        Отец Целестин, всё ещё не веря в надёжность запруды и боясь, что она может развалиться под тяжестью людей и лошадей, прошёл мимо скрытой фигурками троллей небольшой деревянной статуи, вначале просто скользнув по ней взглядом, а затем подпрыгнул, словно на гвоздь наступил. Забыв обо всём, он бросил поводья, остановился, не слишком церемонясь, распихал возмущенно запищавших малышей, да так и остался стоять с открытым ртом.
        На вылепленном из глины постаменте стоял маленький, грубо вырезанный из дерева идол. Сколь ни была примитивна работа, но не признать в статуе человека с клинообразной бородкой и в высоком, обвитом змеей головном уборе было нельзя. Угадывалась недлинная, спадающая до колен туника, а в руке божок держал едва намеченный резчиком изогнутый жезл.
        - Осирис? - прошептал монах. Предположения начинали сбываться. - Осирис в Междумирье? И речные тролли поклоняются богу Древнего Египта?
        Из столбняка отца Целестина вывел громкий визг. Между монахом и статуэткой возникли несколько троллей, загородивших собой идола. Было ясно, что они намерены дать покусившемуся на святыню инородцу решительный отпор.
        - Что ты там застрял?! - крикнул с берега Локи, и монах не без сожаления отошёл от изваяния. Тролли шумно переговаривались, выражая возмущение помахиванием рук и неблагозвучным верещанием.
        Когда все перебрались на западный берег реки, отец Целестин сразу поделился с Локи впечатлением от увиденного.
        - Всё логично, - ответствовал бог, забираясь на коня. - Но я не представлял, что духи Долины Богов взяли под покровительство наших лягушат. По дороге расскажу, что удалось вызнать.
        Обходить заболоченную местность пришлось долго. От реки двинулись на запад и, лишь когда кончились заросли камыша, свернули к горам. Становилось жарко - солнце палило нещадно, а укрыться в тени было негде. Небольшие купы деревьев, попадавшиеся по пути, от жгущих лучей не спасали. Возле нескольких невысоких тополей остановились на дневной привал. Видгнир стащил с себя кольчугу, упрятав её в мешок, а Сигню рассталась с безрукавкой, подаренной Снорри, впервые за время, что прошло со дня ухода отряда из Мидгарда. Пока люди отдыхали, улегшись в скупой тени тополей, Локи рассказывал о своей беседе с главой племени речных троллей.
        - Первый раз вижу, чтобы речники поклонялись ещё кому-то, кроме Повелительницы Рек. Культ выдры у них, конечно, тоже сохранился, но… - Лофт задумчиво хмыкнул. - Оказывается, Стражи Сокрытых Гор выходят к этому поселению и даже защищают троллей от врагов. Видели головы? Стражи отбили несколько лет назад нападение шайки горных троллей и турсов на посёлок, а человеческие черепа принадлежали Ночным Всадницам, явившимся за рабами. Что случилось с ведьмами, я так и не узнал. Тролльша сказала только, что боги, появившиеся из тумана, - Локи указал рукой на недалёкую облачную стену, закрывавшую горы, - погубили и ведьм, и их крылатых волков.
        - Какие боги? Осирис? - спросил отец Целестин, всё ещё находящийся под впечатлением от увиденного на запруде идола.
        - Она не сообщила. Но предупредила, что возле гор мы можем встретить Стражей, выходящих из облаков. Кроме того, теперь ни ведьмы, ни турсы стараются к горам не подходить. Полагаю, что враги Ночных Всадниц если уж не друзья нам, то уж по крайней мере и не недруги. Если мы не будем входить в туман, то бояться нечего.
        - Погляди-ка, что там! - Видгнир вдруг вскочил на ноги и, подняв голову, всмотрелся в небо на северо-западе. Издали, от тёмно-зелёной полоски лесов, плыла в воздухе чёрная точка.
        - Встать к деревьям! - коротко приказал Локи и сам прижался к стволу, наблюдая за приближающимся силуэтом. - Эх, попались мы! Коней-то она точно заметит!
        Кусая губы, отец Целестин следил, как распахнувший перепончатые крылья чёрный волк кружил над равниной, потом резко поднялся в вышину, по приказу Всадницы облетел созданное речными троллями озеро, не приближаясь, однако, к посёлку. А потом, тяжело взмахивая крыльями, направился прямо к тополиной рощице, где укрылись люди.
        Когда тень скользнула над головами, Видгнир с Гунтером схватились за самострелы, но, видимо, Ночная Всадница знала, что приближаться к путникам на расстояние выстрела опасно, и крылатый волк, описав несколько кругов высоко в небе, рванулся к западу, исчезая в небесной сини. Локи, проводив его взглядом, прошипел что-то не очень приличное в адрес Чёрного Дракона и сплюнул.
        - Наше спасение в скорости, - сказал он. - Я не сомневаюсь, что сегодня к вечеру или завтра ночью на нас нападут. Противостоять волшбе я смогу, а вот если ведьм явится много… Они не обязательно будут заниматься чародейством, в ход могут пойти и самые обычные вещи вроде сетей и арканов. Вот что, если придётся совсем туго - скроемся в тумане. Не думаю, что Стражи откажут в укрытии тем, на кого охотятся слуги Нидхёгга.
        - А если нет? - пискнул отец Целестин, у которого уже заныло сердце от испуга. - Вдруг они нас не пустят?
        - Если нет? Придётся отбиваться самим. В любом случае во что бы то ни стало надо добраться до облачной стены как можно быстрее.
        С такой бешеной скоростью отец Целестин на лошади ни разу не ездил. Все мысли сосредоточились на одном - как бы удержаться в седле. Полетев с лошади сейчас, простыми ушибами не отделаешься, а шею свернёшь! Локи, постоянно оглядываясь, гнал лошадь, подбадривая её короткими вскрикиваниями и ударами широкого ремня, снятого с пояса. Было удивительно, как сидевший позади Сигню Синир может держаться на спине коня - монах краем глаза замечал, что кот, прижав к голове уши и зажмурившись, изо всех сил вцепился когтями всех четырёх лап в одежду пригнувшейся к самой гриве девушки. Торин же, пытаясь поправить одной рукой сползающий на глаза шлем, едва не свалился с лошади.
        Обогнув крутой, покрытый кустами боярышника склон, Локи свернул чуть правее, и его конь начал взбираться на холм, за которым поднимался голый косогор, протянувшийся на пол-лиги до того места, где на землю лёг туман, запирающий вход в Долину Богов. Только теперь маленький бог позволил перейти лошади с галопа на рысь.
        - Чем ближе мы подберёмся к облакам, тем лучше, - крикнул он, оборачиваясь и оглядывая небо над оставшейся внизу равниной. Пока ничего подозрительного не замечалось.
        Казавшиеся пологими склоны Сокрытых Гор оказались куда круче и коварнее, чем думал отец Целестин. Под тонким слоем земли и дёрна скрывалась рыхлая глинистая почва, готовая в любой момент осыпаться под копытами лошадей. Прежде чем достичь края тумана, пришлось обойти два оползня, случившихся явно недавно. На сыроватой бело-голубой глине Видгнир обнаружил следы - отпечатки огромных звериных лап вели со стороны, где совсем недалеко клубилась туманная преграда.
        - Надо полагать, это следы Стражей, - предположил Локи. - Помните, я говорил вам про львов с орлиными крыльями?
        Стоянку решили устроить в широкой плоской лощине - по-видимому, в этом месте возвышенность начинала разделяться на две вершины, скрытые от взглядов облачной стеной, что густой тенью нависала над головами людей, уходя в никем не измеренную высоту. Никто не предполагал, что туман может оказаться настолько густым - он больше напоминал жирный седой дым, получающийся, когда в костёр положишь сырой травы. Туман постоянно менял форму, одни клубы сменяли другие, поднимаясь и опускаясь, выпячивая из тугой массы мягкие, мгновенно разлетающиеся пузыри. По совету Локи остановились как можно ближе к покрывающему горы облаку, не доходя до его края всего сотни шагов.
        С площадки, которую образовывал выход из лощины, открывался прекрасный вид на все Триречье и лежащие между лесом и горами луга. Яркая степная зелень вдали сменялась бесконечным лесным массивом, уходящим далеко-далеко на полночь. Слева уже чётко просматривались Небесные Горы, сверкавшие под заходящим солнцем льдистым отсветом вечных снегов на вершинах. К северо-западу, среди острых вершин Химинбьёрга, выделялась тёмным конусом гора, превосходящая своей высотой все пики Небесных Гор. Даже находясь от неё на огромном расстоянии, можно было понять, что Чёрный Дракон не зря выбрал Имирбьёрг своей крепостью.
        - Зазнался старина Нидхёгг, - усмехнулся Локи. - Живёт там, почитай, в одиночестве, а места хватило бы для всех богов Асгарда. Придётся объединять наши силы и выкуривать его оттуда, когда из Мидгарда Асы и Ваны в Междумирье переберутся.
        - Думаешь, богам всё-таки придётся покинуть Асгард? - спросил Торин.
        - Вот если ты на самую вершину Имирбьёрга заберёшься, да Трудхеймом овладеешь, тогда мы останемся в мире людей. А нет - так придётся ноги уносить, пока Врата не закрылись и не оставили нас гибнуть, теряя Силу, в Мидгарде. - Локи вздохнул и поскрёб указательным пальцем лоб. - А чтобы получить хотя бы небольшую надежду увидеть Чашу Сил, нам сегодня отдыхать нельзя. Удивлюсь, если ночью гости не появятся.
        - А если сам Нидхёгг придёт? - вдруг задала вопрос Сигню, заставив отца Целестина перекреститься.
        - Не исключено. - Локи пожал плечами. - Тогда я скажу, что наше путешествие по Междумирью будет закончено. Чёрный Дракон не Вендихо и не огненный великан, а нечто пострашнее. Я с ним справиться не смогу.
        После этих слов отец Целестин подумал, что он сейчас многое отдал бы за пару кувшинов пива. Или чего-нибудь покрепче.
        Увы, но пива к востоку от Небесных Гор взять было негде и пришлось монаху успокаивать напряжённые нервы молитвой. Возникло было сомнение - услышат ли все святые глас вопиющего в Междумирье? - но оно рассеялось столь же быстро, как и появилось. Вот уж за чем обязаны наблюдать означенные святые, так это за Миром Между Мирами, в коем творится чёрт знает что…
        Солнце ещё показывало багряно-алый край над Небесными Горами, когда Локи, постоянно всматривавшийся в горизонт, вздохнул и начал зачем-то закатывать рукава.
        - Дождались! - только и проронил он.
        Справа, далеко над пущами Триречья, появилось тёмное колышущееся пятнышко, быстро приближавшееся к Сокрытым Горам. Постепенно мрачное облако разрасталось, распадаясь на отдельные точки. Несколько пока ещё нечётких теней рванулись левее, к востоку, а остальная стая чёрных волков, развернувшись в неровный изломанный строй, снизилась над лугами, будто прочёсывая местность, по которой днём проходил отряд. Видгнир насчитал не менее двух десятков волков, несших на спинах всадниц, и ещё дюжину крылатых чудовищ без хозяек в седлах.
        - Эти, наверное, ищейки, - встревоженно сказал Локи, наблюдая за планирующими над луговинами волками. - Сигню, Целестин, отойдите поближе к облаку и держите крепче лошадей. Может быть, от ведьм мы сумеем отбиться, но если на нас накинутся и их волчары…
        Монах и Сигню, исполняя приказ, оттащили фыркающих коньков в самую глубину ложбины и остановились буквально в нескольких шагах от туманной стены. Отцу Целестину почудилось на мгновение, что в глубине марева, у самой кромки, что-то шевельнулось и едва взблеснули два огонька. Показалось небось от напряжения и чувства близкой опасности.
        Тем временем Ночные Всадницы уже вовсю обшаривали склоны, заставляя крылатых волков низко проноситься над холмами. Локи, всё ещё надеясь на то, что ведьмы не станут приближаться к самой черте колдовского облака, заставил Торина и Видгнира с Гунтером прижаться к земле и не шевелиться. С площадки у края лощины не было видно того, что делается внизу, но слышался шум волчьих крыльев и резкие вскрики ведьм. Продолжалось это достаточно долго, и отец Целестин с облегчением начал думать, что Ночные Всадницы и впрямь не рискнули подвергать себя опасности встречи с духами Долины Богов. Тем более что монах, несколько раз оглядывавшийся, был убеждён - возле самой кромки облака находится некто. Некто очень большой. Из мглистого безмолвия иногда явственно приходили смутные звуки, а один раз отец Целестин, у которого обострились в минуту опасности все чувства, расслышал тихое урчание. Или мнилось всё это монаху?
        Справа и слева от него уходили вверх склоны двух вершин, вперёд на сотню-полторы шагов лежало неглубокое ущелье, обрывавшееся затем вниз, к холмам и просторам полей, крутым травянистым скатом. И как раз оттуда вдруг взмыл над ложбиной косматый летучий зверь, блеснули недоброй зеленью отблески глаз, волнами зардел плащ Всадницы. То, что ведьма заметила людей, стало ясно сразу. Отрывисто приказав что-то волку, Ночная Всадница опустилась на площадку перед Локи и обнажившими оружие людьми, заставив их отступить дальше, к облакам. Ведьма соскочила со сложившего крылья волка на землю, сбросила с волос капюшон, открыв красивое узкое лицо, и осмотрела загородившего ей дорогу Лофта, позади которого стояли в напряжённых позах Торин, Видгнир и Гунтер. Заряженный самострел германца был наставлен ведьме в грудь.
        Некоторое время ведьма молчала, потом, улыбнувшись дьявольски неотразимо, молвила на чистейшем норвежском языке:
        - Здравствуйте, почтенные. - Голос её был низок и звучен. - Мой владыка и повелитель, именуемый в кругах вашего мира Нидхёггом, просил разыскать вас и передать приглашение посетить его скромное жилище…
        Она уже набрала воздуха, чтобы продолжить речь, но Локи скрипучим голоском перебил:
        - Ты, красотка, зубы нам не заговаривай! Церемонии ныне ни к чему, и потому я отвечу просто. Первое: я думаю, что мы вовсе не те люди, которых хотел видеть владыка Нидхёгг. Второе: у нас нет никакого желания злоупотреблять его гостеприимством. И третье: что ты станешь делать, если мы не примем очень, безусловно, любезного, но не подходящего для нас приглашения? Отвечай!
        Ведьма оскалилась ещё обольстительнее и, отступив на шаг в сторону, обвела рукой то, что происходило за её спиной. И без этого жеста Локи, а вместе с ним конунг и остальные видели, как на край ложбины приземляются новые и новые Ночные Всадницы, полукругом окружая людей. Рядом, поднимая широкими крыльями ветер, садились волки без хозяев. Отец Целестин издали машинально посчитал врагов. Двадцать две ведьмы с крылатыми хищниками и в придачу к ним ещё одиннадцать безнадзорных волков! Видгнир ошибался ненамного. Впрочем, какая теперь разница?!
        Первая ведьма, продолжая улыбаться, снова повернулась к Локи.
        - Если вы не примете приглашения, то мы вынуждены будем препроводить вас к повелителю Нидхёггу против воли, - с ядовитой любезностью произнесла она. - Он жаждет познакомиться с конунгом Торином из Вадхейма и с его приёмным сыном. Давайте не будем огорчать Нидхёгга и решим дело полюбовно. Ни владыка, ни мы не злоумышляем против вас, почтенные…
        Германец вдруг шагнул вперёд.
        - Если та… - Гунтер ввернул неприличное слово, - …которую я подстрелил возле Двери в Междумирье, была так же тоща, как и ты, то Гунтер в вашем племени разочаровался.
        - Голос германца звучал спокойно и даже как-то задумчиво. - И подержаться не за что…
        В полной тишине, наступившей после сего речения, звонко щёлкнул его самострел.
        С ведьмой ничего не случилось. Гунтер целил ей в шею, но стрела, как ударившись о невидимую преграду и скользнув по ней, взмыла вертикально вверх и исчезла в тёмно-синем вечернем небе.
        - Ну что же, - зловеще проговорила Ночная Всадница. - Вы первые решились на серьёзный разговор… Не сомневаюсь, что победа в споре останется за нами.
        Она обернулась, махнула рукой своим спутницам, доселе молча стоявшим поодаль. Ведьмы подошли к ней, встав рядом тесной группой. Волки, чуть порыкивая, сгрудились позади и по сторонам.
        - Отойдите пока назад, - шепнул Локи Торину. - Кажется, я знаю, что они попытаются устроить…
        На сей раз самоуверенный Лофт проморгал момент, когда противник ударил первым. Ночные Всадницы вскинули руки, потом все разом качнулись вперёд, слитно ухнув.
        Даже находящемуся в отдалении отцу Целестину почудилось, что его ударило чем-то неимоверно твёрдым, вроде мешка с песком. Все, включая лошадей, рухнули на землю. Попытки встать не удавались - невидимая тяжесть придавила так, что и пальцем-то было не шевельнуть.

«Теперь скрутят, погрузят на своих чудовищ и отвезут к Чёрному Дракону… Куда ж Локи-то смотрел?» - обречённо подумал монах, хватая ртом воздух. На грудь давило особенно сильно.
        Локи исправил ошибку. Волшба ведьм, похоже, на маленького бога не очень-то подействовала. Едва Ночные Всадницы бросились к упавшим людям, он сел, выкрикнул что-то неразборчивое и, направив ладонь к чародейкам Чёрного Дракона, описал ею полукруг, защищавший и его, и Торина с остальными.
        Ведьмы налетели на возникшую в воздухе бледно светящуюся стену и попадали наземь. Тогда же действие их чар исчезло и вскочивший первым Гунтер, а за ним и Видгнир, вскинув самострелы, начали осыпать колдуний градом стрел, свободно проходивших через созданный Локи охранный пояс.
        - Бейте их! - заорал Локи. - Я лишил ведьм защиты, и сейчас они так же уязвимы, как простые люди!
        Дальше началось такое, что отец Целестин, едва оправившийся от магического удара, тихонько завыл от ужаса.
        Ведьмы, поняв, что один из противостоящих им обладает Силой, присущей лишь духам, потеряв семерых своих погибших под стрелами, мигом отступили, оседлали волков и взвились в небо, явно рассчитывая напасть сверху. Волки без всадниц обогнули начавшую исчезать преграду Локи и, расправляя чёрные кожистые крылья, огромными прыжками рванулись к людям. Трое зверюг распластались на земле, пав под стрелами, а затем Видгниру и Гунтеру пришлось взяться за мечи и топоры. Торин, нырнув под прыгнувшего на него волка, распорол ему брюхо и сразу перерубил передние лапы подобравшемуся справа чёрному хищнику. У ног Гунтера уже лежали три окровавленные туши волков с раскроенными черепами, и его топоры продолжали без устали распарывать воздух.
        - Стой! - хотел было крикнуть побежавшей к конунгу Сигню отец Целестин, но издал только слабый стон. Сигню, с коротким мечом в одной руке и охотничьим ножом в другой, подоспела как раз вовремя, чтобы полоснуть по хребту вставшего на дыбы за спиной Видгнира волка. Синир нырнул в самую гущу схватки и исчез среди беснующихся чёрных теней.
        Ведьмы тем временем парили над побоищем, едва не сталкиваясь между собой, и пытались бороться с Локи. Среди воя, рычания и визга волков раздавалось шипение вспыхивавших над головой бога молний и струй огня, с хлопком разбивались на тысячи искр пламенные шарики, и вот уже два покалеченных волка упали на землю, а тела Ночных Всадниц объял синий огонь. Но как раз тогда стало ясно, что битва людьми проиграна.
        Локи не заметил спикировавшей на него сзади ведьмы и пал под ударом передних лап её волка. Сразу несколько чёрных гигантов подмяли под себя Торина и Видгнира. Гунтер получил невероятной силы удар лапой по щеке, а потом зверь попросту уложил его, прижав к земле и щёлкая над горлом оскаленными челюстями. Куда делась Сигню - отец Целестин так и не приметил. Уже не обращая внимания на мечущихся по лощинке лошадей, он смотрел на нескольких приближающихся к нему волков с ведьмами на спинах. Монах стиснул крест на груди, непослушные пальцы правой руки сомкнулись на рукояти кинжала. Вот крылатый волк шумно захлопал крыльями всего в пяти-шести шагах, сверкнули красным глаза красавицы ведьмы…
        Отец Целестин поднялся в воздух, отброшенный в сторону чем-то мягким и невероятно тяжёлым. Пролетев несколько шагов, он шлёпнулся на траву и остался лежать, не смея открыть глаз. Где-то рядом заскулил волк, взвизгнула Ночная Всадница, вылетевшая из седла, и к этим звукам прибавилось низкое раскатистое рычание. Монах повернулся на звук и понял, что и на сей раз спасение пришло оттуда, откуда не ждали.
        Крылатые львы расшвыривали волков, как щенят, ударами мощных лап, одним движением челюстей разрывали им глотки, топтали ещё шевелящихся чёрных зверюг. С десяток львов парили в воздухе, схватившись с ведьмами высоко над землёй, некоторые львы устремились к равнине - часть Ночных Всадниц бежали с поля битвы - и там добивали их, никому не давая пощады. Вот лев догнал мечущегося в воздухе волка, скользнул над ним, неразличимым движением лапы выбросил всадницу из седла, нырнул вниз, словно провожая красавицу в долгий путь к земле; снова рванулся вверх, лёг в полёте на левое крыло, успев при этом полоснуть когтями по горлу чёрного летуна, и, развернувшись, спланировал обратно к ущелью. Чёрный волк, кувыркаясь, отправился вслед за бывшей своей хозяйкой.
        Отец Целестин ни жив ни мёртв созерцал развернувшуюся перед его взглядом воздушную битву и обернулся только тогда, когда за его левым плечом кто-то шумно выдохнул и низко заурчал.
        Таких глаз у простых львов не бывает. У них они жёлтые, небольшие и с узким зрачком - обычные кошачьи глаза, в которых редко увидишь что-нибудь, кроме любопытства, ярости или иных присущих каждому зверю несложных чувств. В сгущающейся тьме на отца Целестина смотрели такие глаза, что монах невольно попятился: яркая зелено-голубая радужка обрамляла чёрное пятно зрачка, в котором скрывались мысль и разум. И ещё грусть. Тайная, глубоко упрятанная, но ясно различимая грусть, сожаление о чём-то ушедшем далеко в прошлое, что уже не вернуть никогда.
        Словом, у Стража Сокрытых Гор были глаза человека. Человека, некогда перенесшего потерю родного дома, близких, всего, что было ему дорого. Он, возможно, попытался забыть это, стереть из памяти, похоронить мысли о прошлых днях, но они всегда были вместе с обладателем пронзительных очей, не давая и кратких минут покоя.
        Отец Целестин забыл обо всём и стоял какое-то время не шевелясь перед пристально рассматривавшим его Стражем. Наконец, лев отстранил монаха движением лапы и мягко прыгнул туда, где его сородичи уже заканчивали добивать чёрных волков. Отец Целестин схватился за грудь - вдруг появилась сильная боль возле грудины - и, тяжело дыша, снова присел на землю. Он вспомнил, где уже видел таких львов. Вернее, похожих: Стражи Сокрытых Гор всё же не носили человеческих голов. А вот языческие изваяния, кои украшали развалины Вавилона и Ниневии, возле которых довелось побывать… э-э… да, правильно, в 833 году, восемнадцать лет назад, точь-в-точь напоминают вышедших из колдовского облака львов. По крайней мере, крылья у тех и у других одинаковы - длинные, покрытые тёмно-жёлтыми широкими перьями. Неужели и духи Ассирии и Вавилона переселились в этот странный Мир Меж Мирами? А в том, что львы были воплощёнными духами, отец Целестин не сомневался. Не может быть у обычных зверей, пусть даже и крылатых, таких глаз. И не по былым ли временам величия Ашурского царства тоскуют нынешние Стражи Сокрытых Гор Междумирья?
        Боль в груди начала проходить, угасая и смещаясь куда-то влево, в область плеча и лопатки. Монах, охая, поднялся, пытаясь привести себя в порядок и решить, что делать дальше. Судя по наступившей тишине, битва кончилась. Впереди мелькали тёмные силуэты львов, бродивших среди погибших волков и Ночных Всадниц, несколько крылатых Стражей кружили серыми тенями над равниной. Медленно и нерешительно отец Целестин пошёл в сторону, где тёмной массой громоздились тела обитателей Железного Леса, в надежде, что хоть кто-нибудь из отряда уцелел. Не успел он сделать и нескольких шагов, как шумно захлопали десятки крыльев, львы поднялись в воздух и начали скрываться в облаке, укрывавшем горы. Стражи исчезли так же быстро, как и появились, уничтожив всех посланцев Чёрного Дракона. Уйти от них не смог никто.
        Монах был до странности спокоен. Он прекрасно сознавал, что, быть может, остался один в незнакомом и опасном мире, что, возможно, все его друзья погибли или тяжко ранены. Что назад пути уже нет, и даже если удастся добраться до Врат и вернуться в Мидгард, то он окажется в Лесу Призраков, из которого выйти вовсе не получится. А получится - тогда где искать своих, ушедших на корабле куда-то к югу? Однако отец Целестин на твёрдых ногах подошёл к месту побоища и остановился, решая, где начать поиски тел Торина и других. Откладывать это дело на утро он не собирался!
        - А я думал, что ты до сих пор отсиживаешься где-нибудь в кустах и молишь богов всех Трёх Миров, чтобы тебя не нашли. - Голос доносился слева, от огромной кучи мёртвых волчьих тел.
        Так и есть, Локи!
        - Где ты? - крикнул монах, поворачиваясь в ту сторону, откуда послышались слова маленького бога, и различил шевелящийся силуэт.
        - Вот, пожалуйста, перед тобой все доказательства неудобства телесной оболочки, - сетовал в темноте Лофт, сбрасывая с себя тушу мёртвого волка. - Едва я зазевался, как одна из ведьм наслала на меня заклятие, из-за которого я не мог выйти из нынешнего тела, а её милая собачка едва не свернула мне шею… Ты-то сам как?
        - Что с остальными?! - Отец Целестин пропустил вопрос Локи мимо ушей и продолжал обшаривать полянку.
        - Почём мне знать? - Локи наконец освободил придавленные ноги и встал. - Давай искать. Только свет нужен.
        - Чем ты здесь огонь разожжёшь? - раздраженно рыкнул отец Целестин, нашедший нечто похожее на сапог Гунтера, выглядывавшее из-под окровавленного волчьего крыла.
        - Чем? Пальцем! - Локи быстро пробормотал заклятие, дунул себе на ладонь, и из его указательного пальца выплыл маленький голубой шарик, светивший, однако, очень ярко. Шарик поднялся в воздух, остановившись на высоте двух человеческих ростов, разбрызгивая вокруг неестественный голубой свет. Монах поморщился - при таком освещении поле битвы выглядело ещё отвратительнее. Кровавые пятна на траве казались чёрными потёками смолы, тягучей и липкой, трупы ведьм и волков с огромными ранами от львиных клыков отсвечивали мёртвой синевой.
        - Помоги, черти бы тебя взяли с твоим колдовством! - Отец Целестин силился растащить несколько тяжеленных волков, под чьими телами был погребён германец. Локи пришёл на помощь, и наконец, изрядно покряхтев, они вдвоём извлекли Гунтера наружу.
        - Жив, - констатировал Лофт, только взглянув на него. Через всю левую щёку Гунтера тянулись четыре глубокие царапины, оставленные волчьей лапой. Руки всё ещё сжимали топорища, по самый ухват залитые кровью. Монах мигом посмотрел германцу зрачки и, выругавшись, сказал:
        - Сукин сын опять своё зелье потребил! Неужто в бою без этой отравы никак?! Возись теперь с ним!
        - Отлежится! - махнул рукой Локи. - Давай других искать.
        Только когда взошла луна, посеребрив далёкую вершину обережных облаков, Локи и отец Целестин закончили работу. Нашёлся и Синир - помятый, со следами зубов на холке, но живой. Торин и Видгнир даже не потеряли сознания, но выбраться сами были не в силах и терпеливо ждали, пока Локи и монах растащат накрывавшие их тела. Сигню тоже осталась жива, но лежала в глубоком обмороке. И её, и Гунтера отнесли подальше в ложбину и там уложили на землю - лошади разбежались, унеся с собой мешки с одеждой и припасами.
        - На что ты надеялся, вступая в схватку с ведьмами? - говорил отец Целестин Лофту.
        - Где нам было их всех победить?
        - Никак не думал, что сюда явятся два с половиной десятка Ночных Всадниц! - Локи пытался оттереть о траву вымазанные кровью ладони. - Правда, если бы мы боролись только с волшбой, тогда я бы смог им противостоять. Но когда в дело идут и кулаки, и магия… За всем не уследишь.
        - Спасибо Стражам, - буркнул Торин, которому уже рассказали, как Стражи-львы пришли на помощь в самую последнюю минуту. - Кабы не они, не знаю, что и было бы… А так все живы, разве что лошадей да припас потеряли.
        - Это дело поправимое, - поморщился Локи. - Утром кони будут здесь, я обещаю.
        Отец Целестин тем временем пытался использовать знания, полученные от Лофта. Его беспокоило состояние Сигню, которой, по-видимому, пришёлся сильный удар по голове, и старательно вычерчивал над ней руны здоровья и силы, бормоча заклинания. То ли монах нервничал, то ли забыл, как надо произносить слова, и само собой, у него ничего не получалось. Когда он попробовал в четвёртый раз, Локи остановил его:
        - Слушай, давай я сделаю? Ты лучше спать иди.
        Монах послушно отошёл в сторону, присел, затем лёг и закрыл глаза. Мешал свет волшебного фонарика, сотворённого Лофтом, но стоило лишь на мгновение расслабиться, как сразу пришёл сон. Спокойный, глубокий, без сновидений, которые могли лишь ещё больше растревожить. Сон, прогнавший всех призраков минувшего дня, перемешавший, растворивший и уничтоживший на время своей власти и Ночных Всадниц с волками, и крылатых львов, вернувшихся из мрака тысячелетий. Вплоть до рассвета отец Целестин пребывал в мягкой, тёплой и безопасной тьме.
        Очнулся монах рано-рано утром от ощущения, что за ним кто-то пристально наблюдает. Он чуть шевельнулся, приоткрыл один глаз и перво-наперво заметил, что все, включая вечно бессонного Локи, продолжают мирно спать. Гунтер (вот мерзавец!) одной рукой обнял свернувшуюся калачиком у него под боком Сигню, Торин едва слышно похрапывает рядом с Видгниром, чьи светлые волосы рассыпались по едва покрывшейся росой траве. Шагах в шестидесяти справа чернеют останки волков и ветер шевелит одежды мёртвых ведьм. Нет, ясно, что некто чужой стоит за спиной, возле облака.
        Отец Целестин перевернулся на другой бок и, надеясь обмануть неизвестного наблюдателя, притворился всё ещё спящим. Едва приподняв веки, он оглядел примыкающий к туману край лощины. Рука против воли потянулась к кресту на шее, а сам монах, забыв о притворстве, сел, не желая верить в то, что видели его глаза.
        Из тумана вышли вовсе не крылатые львы. В каких-то десяти шагах от спящих стояли двое. Двое богов.
        Давным-давно на южных берегах Средиземного моря они носили имена Амон-Ра и Анубис. Им возносили молитвы в Фивах и Мемфисе, храмы, им посвящённые, взметали белые стены над берегами зелёного Нила, а их изваяния украшали гробницы властителей Египта, страны, тогда не знавшей христианского Креста и исламского Полумесяца.
        Богов окутывало едва заметное золотистое сияние, изливающееся от тел и вышитой золотом белой одежды. Анубис - носитель остроухой головы шакала - стоял чуть позади сокологолового Амона-Ра, что держал в руках литое изображение солнца на длинной цепи. Бог вытянул руку, и в голове отца Целестина появился Голос:

«Возьми. Боги даруют смертному то, что поможет ему пройти опасными путями. Боги знают об этих путях и замыслах, которые ты несёшь в себе».
        Монах подошёл к Амону и, протянув руку, принял тяжёлую золотую цепь. Голова сокола опустилась в едва заметном поклоне, и снова пришёл Голос:

«Возле наших гор не нужно бояться никого. За вас просил сам Князь Асгарда. Цель твоя нам известна, но нам это уже не поможет. Время Осириса, Амона-Ра, Тота и иных полуденных духов ушло. Теперь мы навеки останемся в царстве за этими горами. Быть может, удача не отвернётся от наших братьев, духов Севера… Иди».
        Амон ещё раз поклонился и отступил назад. Развернувшись, оба бога ушли в туман, не оглядываясь, а отец Целестин остался стоять где стоял, тупо глядя то на исчезающие в облаке странные силуэты, то на золотой солнечный диск, лежавший в ладони. Если бы не он, то явление древних богов можно было бы счесть сном…
        - Что это они тебе всучили? - Скрипучий голос Лофта вывел монаха из паралича. Локи сидел на склоне, с безразличным видом почёсывая подбородок.
        - Ты не спал? - спросил отец Целестин.
        - Нет, конечно. Удивляюсь, как эти олухи того не заметили. А может, просто внимания не обратили…
        Локи отобрал у святого отца цепь с солнечным символом и, сдвинув брови, внимательно в неё всмотрелся. Затем его лицо озарила счастливая улыбка.
        - Ого, а наши старички не поскупились! Да знаешь ли ты, приятель, что это такое?
        - Не представляю, - мотнул головой монах. - А в чём дело?
        Локи хихикнул, потирая руки:
        - Если каждый из обитающих в Междумирье великих духов будет дарить тебе по такой игрушке, то в конце концов ты сможешь стать единодержавным властелином Мира Между Мирами, а Нидхёгг будет у тебя в лучшем случае привратником.
        - Так что это такое?! - не выдержал отец Целестин. Трепотня Локи уже действовала ему на нервы. Нет чтобы толком объяснить!
        Лофт повертел в руках золотой кругляш.
        - На диске выгравирован знак Ока. - Он показал диск монаху, и тот ясно рассмотрел тонкие насечки, изображающие глаз.
        - Око Амона-Ра, бога-сокола… - Речь Локи исполнилась благоговения. - Оно стоит в одном ряду с чудесными вещами, принадлежащими другим великим богам…
«Я чувствую Силу. Я обладаю Силой. Сила во мне.
        Равновесие Мира Меж Мирами нарушено. Здесь, в перенасыщенном Великими Духами мире, оно необходимо, как воздух. Отсутствие Равновесия уничтожит его. Что произойдёт в час, когда духи Нидавеллира и Долины Богов поднимутся друг против друга или, приняв союз, ополчатся на кого-нибудь третьего? Что буду делать я, когда веками сохранявшееся спокойствие падёт, погребая под своими обломками наше последнее пристанище?»
        Изящный дракон, покрытый матово-чёрными чешуйками, прикрыл глаза и уронил голову на вытянутые передние лапы. Серебряный обруч, украшавший голову, сполз набок, но Нидхёгг не обратил на это внимания. Поёрзав на гладком полу пещеры, он устроился в любимой позе - на боку, плотно сложив крылья. Два горных тролля, молчаливые и туповатые, но верные стражи, тихо вышли из пещеры, не желая нарушать отдых господина.
        Нидхёгг и не думал отдыхать. Тело - быстрое, красивое до жестокости, оставалось в вырубленном двергами скальном зале, а главная составляющая его бытия, покинув оболочку, струйкой бесцветного пламени воспарила к вершинам Небесных Гор.
        Мир простёрся перед Нидхёггом чёрным пятном. Ушли телесные чувства - слух, зрение не нужны для того, чтобы ощущать Силу, коей Междумирье было наполнено до предела. Последнего предела. Вернее, не Силу. МНОЖЕСТВО СИЛ.
        Вот они. На чёрном блюде появляются блёстки. Так высыпают на вечернее небо звёзды, являясь одна за другой. Междумирье пронизано ими, расшито цветными пятнами, как платье короля - алмазами.
        Нидавеллир. Это прямо на юге. Скопище тусклых огоньков. То, что они не светят так ярко, как звёзды Долины Богов или Леса Альвхейм, ещё ничего не значит. Поля Мрака полны злобной, несущей смерть и разрушение Силы. Если духи Нидавеллира однажды выйдут из своего убежища и возжелают погубить всё живое в Междумирье, то их можно будет остановить лишь ценой огромных жертв.
        Лес Идалир. Зелёные огни. Добрые духи жизни, цветения и радости. Они не враждуют ни с кем и, как боги Сокрытых Гор, хотят одного - покоя. Альвхейм же горит розовым пламенем вечной молодости и созидания. Дальше, на запад. Сотни точек - неярких и многоцветных, разбросанных по лесам и рекам. Малые духи, одни - безвредные и спокойные, другие - просто безразличные. Живут себе в тиши и покое после многих скитаний по мирам.
        А что ещё дальше? Там, где оканчивается Междумирье и буйством красок наливается облако мира Мидденгард? Что за ним?
        СВЕТ. Сплошная масса единого света. Он даже не белый, он просто не имеет цвета. Этот Свет не греет, но чувствует. Чувствует всё, что происходит в Трёх Мирах. Он редко вмешивается в их жизнь, но сейчас можно рассмотреть, как лучи его обратились к Междумирью, наблюдая.
        Надо полагать, что Свет беспокоится. Он видит нарушенное Равновесие. Знает, что если оно падёт, то тогда…

«А что тогда? - подумал Нидхёгг, уводя взгляд от далёкого слепящего облака. - Я знаю это. Просто смерть. И не надо говорить, что духи бессмертны. С Междумирьем может случиться то же, что и со стеклянным шаром, наполненным маслом, когда бросишь его в огонь. Сила перельётся через край, вступят в борьбу между собой разные её части и погубят Мир Меж Мирами. Я знаю, как этого избежать…»
        Нидхёгг вернулся в своё тело. Дракон встрепенулся, шевельнул крыльями. Когти заскрежетали по камню, и Нидхёгг покинул тёмную пещеру, пробираясь по вырубленному в Имирбьёрге тоннелю наверх, к Красному Замку. Туда, где на каменном алтаре блистало золотом и хрусталём его главное сокровище.
        Трудхейм. Чаша Сил.
        То, что в нужных руках избавит Междумирье от беды.
        Чёрный Дракон помнил, что тени заколебались в тот день, когда Свет с Запада вдруг вмешался в незначительную и мелкую стычку между людьми соседнего Мидгарда. Несколько месяцев назад сквозь все Три Мира прошёл белый луч, несущий в себе такую Силу, что Небесные Горы вздрогнули до самых корней гор. Это было первой вестью о растущем возмущении Равновесия. Заинтересовавшись странной активностью Света, Нидхёгг послал в Мидгард Ночных Всадниц, и вскоре они подтвердили его подозрения о том, что в норвежских лесах нежданно возродилась Сила исчезнувшего, почитай, пятьдесят веков назад Аталгарда. Подозрения, возникшие уже давно. А ещё Ночные Всадницы поведали, что оставшиеся в Мидгарде духи возжелали завладеть Чашей Сил, отослав за ней тех, кто может пробудить к жизни древнее сокровище. Они боялись потерять свою Силу и свои народы, не желая подчиняться общему закону. Боги Асгарда забыли о Предначертании Эйра: «Когда вы, духи, станете не нужны людям, покиньте Мидгард до часа, когда Врата Миров закроются. Или останьтесь, но с того дня вы будете лишь бессильными тенями, не способными ничего изменить…»

«Как они не поймут, что после того, как Междумирье станет замкнутым миром, отрезанным от двух других, любое смещение пространства, любая щель между мирами приведёт к тому, что Сила, накопленная в Мире Третьем, вырвется наружу, как пар из закрытого котла! - Нидхёгг от злости фыркнул, выбросив струю пламени из пасти. - Трещина, открытая Трудхеймом, под напором Силы разрастётся, разрушая Стены Миров, и всё закончится гибелью Междумирья, а с ним, возможно, Мидгарда и Мидденгарда!
        Они не знают об этом? Может быть. Но ещё они не знают о том, что Три Мира не единственны во Вселенной и Сила Чаши мне нужна для того, чтобы открыть проходы в миры, где ещё нет жизни. Отворить незримые врата, выпустить за их порог части Силы и тем избавить Междумирье от возможной катастрофы. А вот тогда забирайте себе Чашу и делайте с ней что угодно!»
        Нидхёгг раздраженно посмотрел на гранитный постамент и снова плюнул огнём. Не иметь возможности пользоваться Чашей вовсе не значило, что он не знал о том, какие силы в ней скрыты. Нидхёгг не одно столетие пытался познать тайну её изготовления. Его мысли проникали в глубь сосредоточенной в Трудхейме мощи, и однажды Чёрному Дракону открылось такое, о чём у него и подозрений не возникало! Чаша показала ему десятки, сотни миров, разбросанных по Внешней Пустоте. Ничьих миров. Без людей, духов, богов. И вот тогда же он понял, как избавить Междумирье от войн, обрести покой и сохранить власть. Да что там сохранить! Расширить и преумножить! С помощью Чаши можно было получить для себя целый мир, новый, чистый и не тронутый никем. Обустроить его так, как нравится, по своим желаниям и вкусам. Стать его демиургом. Или же остаться в привычном и обжитом Междумирье, выпустив в дальние миры скопища духов, которые обитали здесь.
        Эти планы захватили его, и Нидхёгг начал искать людей, в руках которых Чаша сможет пробудиться. Наследники Аталгарда обитали за Западными Вратами, но в Мидденгард ходу не было. Ни один дух Междумирья не пропускался в древний мир его Стражами. Люди, альвы, дверги, даже речные тролли могли пройти во Врата, духи - нет. И вот теперь наследник Короля всех людей идет сюда сам. Идет в уверенности, что Нидхёгг ему враг.

«Да я и сам хорош, - огорчённо подумал дракон. - К чему было пугать их раньше времени? Зря я с ётунами да Вендихо связался. Болваны только запугали людей, и ныне будет сложно заставить их мне поверить. А если учесть, что меня в Междумирье не очень любят… То-то боги Сокрытых Гор за смертных вступились…»
        Лошади, как Локи и обещал, вернулись - стоило их только позвать именем Эпоны. Пострадавшие в битве Сигню и Гунтер смогли ехать сразу - подействовала целительная магия, царапины, оставленные когтями волка на Гунтеровой щеке, затянулись уже к утру. Отец Целестин, правда, испортил всем настроение беспрерывным ворчанием в адрес германца из-за его боевого снадобья, но Гунтер и ухом не вёл.
        Когда наконец собрали все разбросанные вещи, отмылись от крови в обнаруженном неподалёку ручейке и как следует поели, Локи прошёлся меж волчьих трупов и осмотрел пустые одежды ведьм (их тела рассыпались прахом после восхода). Собрав шесть золочёных амулетов с тёмным камнем, Лофт раздал каждому по штуке.
        - Зачем? У меня уже есть, - сообщил Видгнир, вытаскивая из-за пазухи маленького золотого дракончика, найденного на месте гибели ведьмы, убитой в первую ночь Гунтером. - Для чего это нам?
        - Скоро мы покинем Сокрытые Горы, - сказал Локи. - Защиты их богов нам уже ждать не придётся. Понадеемся, что символ Нидхёгга откроет дорогу. Этот знак, - он подбросил на ладони амулет, - Чёрный Дракон даёт только самым верным слугам. Я рассчитываю, что он поможет нам обмануть не очень бдительных охотников.
        Отцу Целестину стало тоскливо. Господи, и когда это всё кончится? Ещё несколько дней пути под сенью Сокрытых Гор пройдут безопасно, а потом? Монах погладил висящий на шее рядом с крестом знак Ока Амона-Ра. Может, не врал Локи и Око поможет разогнать нечисть?
        По словам Лофта, подаренное отцу Целестину сокровище обладало многими свойствами. Оно могло служить защитой от волшбы и оружия, но как использовать Око - Локи в точности сказать не мог. Опробовав несколько заклинаний, он добился только того, что из диска вылетела маленькая тонкая стрела-молния, случайно ударившая в Торина. Конунг взвыл, потом разразился отчаянной бранью, но, кроме болезненных ощущений, ничего, к счастью, огненная стрела не причинила. Монах отобрал магическую игрушку обратно и надел золотую цепь на шею со словами:
        - Мне подарили, а не тебе, дураку! Найдём посёлок с людьми, я лучше это на бочку пива сменяю, чем доверять опасную вещь помешанному на волшбе божку! И не смотри на меня волком, Локи!
        Отряд снялся с места, когда солнце вошло в зенит.
        Глава 14
        ПРОБУЖДЕНИЕ НИДАВЕЛЛИРА
        Дракон сидел на каменистой сопке, с вершины которой открывался вид на Огненные Болота, и рыдал. Со всхлипываниями, урчанием, орошая потоками жгуче-горючих слез нагромождённые неровными кучами булыжники и редкую травку. Он сознавал, что слезами делу не поможешь, однако полный вечер пытался выплакаться, надеясь, что станет легче.
        Звали дракона Гюллир. По меркам своего племени он был молод - всего-то третья сотня лет пошла. Ростом и статью боги Гюллира не обделили, пусть среди своих он и числился в заморышах. От кончика носа до кончика хвоста дракона человеку пришлось бы пройти тридцать шагов. А глядя на толстые шипастые лапы с когтями толщиной в руку, огромные и острые крылья, узкую морду с чудовищными клыками, любой двуногий сбежал бы не оглядываясь и потом долго возносил хвалу своим богам за чудесное спасение от неминучей погибели. Не раз, когда Гюллир появлялся возле людских посёлков к западу от Химинбьёрга, их жители разбегались и прятались, думая, что медно-ржавое чудовище собирается учинить погром.
        И зря, кстати. Совершенно зря боялись.
        Гюллир был очень несчастен и одинок. Он считался среди своих неполноценным только из-за медного цвета шкуры. Зелёные драконы, населявшие Город вокруг Имирбьёрга, весьма трепетно относились к чистоте своей крови, и появление на свет красного выродка не доставило радости родителям Гюллира. Они бросили его во младенчестве, оставив маленького драконыша в скалах. Ему повезло. Гюллира нашли умирающим от голода ведьмы из Железного Леса, отогрели, подкормили, а затем… Затем продали в рабство богатой драконьей семье Брейдаблик, многочисленной и уважаемой.
        Двести лет он прожил в их пещерах, презираемый и подвергаемый насмешкам. Всё это время Гюллир выполнял самые неприятные работы - ему приходилось забавлять маленьких драконят, а когда он подрос и у него окрепли крылья, Гюллира посылали на охоту в горы - добывать молодых баранов, чьим мясом кормили старых, потерявших зубы драконов. А ныне матроны Брейдабликов нашли ему новое применение - высиживать яйца. Занятие исключительно скучное и бездарное. Недавно (четыре месяца назад) жена главы рода отложила два яйца и, естественно, пренебрегла своими материнскими обязанностями, оставив их на попечение Гюллиру. Драконы - существа теплокровные, и в этом-то и состоит всё неудобство. Обычная ящерица закопала бы яйца в песок и забыла о них. Гюллиру же приходилось целыми днями возлежать на каменном полу пещеры, обвившись вокруг двух малахитовых булыжников, за стенками коих вызревали ещё два члена славного драконьего рода. Отдавая им тепло своего тела, он пытался позабыть, что впереди шесть долгих лет, во время которых яйцам необходимо высиживание. И все шесть лет прерываться можно только на еду. Ну или на
действие, ей противоположное…
        А сегодня утром Гюллир разбил одно из яиц. Как это случилось, ему до сих пор было неясно. Он проснулся, попробовал было устроиться поудобнее - лапы затекли, - потянулся и неожиданно задел яйцо когтем. Скорлупа треснула. Не дожидаясь расправы, Гюллир выбрался из пещер незамеченным, спрыгнул со скального карниза и полетел куда глаза глядят.
        Убийство сородича (пускай даже невольное) среди драконов считалось за самое страшное преступление, караемое либо смертью, либо вечным изгнанием. Мир Меж Мирами не смог бы прокормить большое количество крылатых ящеров, и посему давным-давно драконы приняли закон, запрещавший одной супружеской паре иметь более двух детей. У главы рода Брейдабликов это были первенцы, и по тому же закону Гюллира могли убить немедленно - раб, пусть и случайно, погубил ребёнка. Поэтому Гюллир, забыв, что сам когда-то по воле родителей оказался на грани жизни и смерти, опустился на холм вблизи последнего отрога Сокрытых Гор и неутешно плакал, буквально упиваясь своим горем.
        Сейчас он лишился всего. Дома, пусть и постылого, общества себе подобных и, что самое главное, душевного покоя. Знать, что на твоей совести загубленная жизнь, было для него слишком тяжело. Бесспорно, на охоте он убивал, но то были бессловесные и неразумные твари. На существ, обладавших разумом и речью, он никогда бы не поднял и когтя. Даже на хримтурса или речного тролля.
        Гюллир поднял голову и сквозь пелену слез осмотрел небо. Нет, погони нигде не видно. А впрочем, какая разница? Всё равно одинокого дракона, да ещё и урода, может убить всякий. В Городе иногда рассказывали страшные истории об изгнанниках, погибших от голода или лап страшных и неназываемых тварей, в обилии водившихся в горах.
        - Что я теперь буду делать один?! - простонал Гюллир и тяжело всхлипнул. Ему очень хотелось есть, ибо в животе было пусто со вчерашнего вечера. Ему хотелось поспать, но он боялся. Молодой медный дракон чувствовал себя самым несчастным существом в мире. И вдруг пришло решение: умереть!
        Как? С разгону удариться о скалы? Напасть на взрослого и сильного дракона? Нет. Теперь он и близко не осмелится подобраться к Имирбьёргу, где в него полетит жуткое обвинение - убийца!
        Гюллир помотал головой, расправил крылья и собрался было взлететь да направиться к Нидавеллиру - Полям Мрака, где, как говорили, каждый найдёт себе верную гибель. Неожиданно его внимание привлекли шесть чёрных точек, спускавшиеся с холмов, укрытых стеной тумана. Он напряг зрение и различил двуногих, сидящих на спинах зверей, напоминавших безрогих горных козлов. Дракон часто заморгал - словно соринка в глаз попала. Он вдруг учуял Силу. Племя крылатых ящеров само по себе не владело волшбой, но умело различать простых двуногих и тех, кто умел пользоваться Силой. Вот один из этих шестерых и был таким.

«Нападу! - решил Гюллир, хотя и не совсем представлял, как нужно нападать на обладателя Силы. - Нападу, и он убьёт меня! Будь что будет!»
        Он тяжело разбежался по вершине сопки, подпрыгнул, и широкие перепонки крыльев ощутили под собой удерживающие их в воздухе тёплые потоки. Несколько быстрых взмахов - и Гюллир пронёсся над головами двуногих, плавно описал круг, а потом до ужаса неуклюже опустился на землю перед выхватившими оружие всадниками, что едва сдерживали перепуганных появлением крылатого ящера лошадей.
        Гюллир всмотрелся в противников. Он умел различать разные породы двуногих, и эти показались ему похожими на тех, что жили возле Красных Гор и Леса Идалир. Разве что одеты странно.
        Пятеро мужчин. Один крепкий, с тронутыми сединой русыми волосами и заплетённой в две косички бородой. Двое помоложе и одеты так, как истории описывают негодяев, посягающих на драконьи клады, - в железных кольчатых шкурах. Четвёртый - высокий и толстый, с непонятными знаками, висящими на шее. С ним рядом темноволосая девица, а на её седле злобно шипит странный маленький зверёк.
        А вот и шестой. Тот, который наделён Силой. Тот, на которого нужно нападать.
        Гюллир ощерил зубастую пасть, расставил лапы да так и застыл, судорожно вспоминая песни про героев-драконов, вызывавших на бой злобных и обычно очень нехороших двуногих. На ум почему-то приходили только дурацкие слова из истории о том, как герой-дракон Грендель победил некоего двуногого Беовульфа, решившего напасть на спящих драконов и их Город. Гюллир понял, что героя из него явно не получится, но всё же, зная, что без вызова в битву вступать никак нельзя, процитировал первое пришедшее на ум:
        Из топей сутёмных,
        По утёсам туманным,
        Богами проклятый
        Шёл Беовульф
        Искать поживы,
        Крушить и тратить
        Жизни драконов
        В обширных чертогах…
        Наспех пробормотав сию тираду, Гюллир совсем сконфузился. Тут он услышал громкий и дружный хохот двуногих, и его снова разобрали слезы. Лапы подломились, он рухнул всей тяжестью тела на траву и забился совсем уж в непотребной истерике, моля драконьих богов о немедленной смерти.
        - Ничего не понимаю! Что, чёрт побери, происходит, Лофт? - Отец Целестин слез с коня и теперь изумлённо взирал на скребущего лапами землю и явно невменяемого дракона. Между прочим, когда ящер приземлился прямо перед конём Торина, монах решил, что пожаловал сам Нидхёгг. Настроенный всегда на самое худшее, он уже представил себе мрачные подземелья Имирбьёрга, цепи, раскалённые орудия пыток, а тут… Свалилось с неба крылатое чучело, прочитало какие-то стишки и теперь валяется на траве по уши в соплях. Такого отец Целестин ожидать уж точно не мог.
        - По-моему, он болен, - вставила словечко Сигню. - Может, у него зубы болят?
        - Не говори ерунды! - жёстко пресёк эту версию Локи. - Мнится мне, что дракон не враг нам. Надеюсь, когда он уймется, то всё расскажет.
        - Очередная уловка Нидхёгга, - мрачно заметил Гунтер, поглаживая рукоять топора. - Не верю я, что дракон может так себя вести. В сагах они совсем не такие… Вспомните, к примеру, Беовульфа! Каков был дракон Грендель? Сволочь ещё та. Почему этот дракон должен быть другим?
        - Сколько можно повторять - здесь не сага, а жизнь! - рявкнул Локи и подошёл к хлюпающему носом дракону, который, немного успокоившись, лежал теперь на брюхе и вздрагивал всем телом.
        - Как тебя зовут?
        - Гю… Гюллир… - Дракон выпустил из носа громадный зеленоватый пузырь и снова заныл. Локи изо всей силы отвесил затрещину по его острой морде и, поморщившись, потряс в воздухе ладонью. Всё равно что по камню бить…
        - В чём дело? Что с тобой приключилось, Гюллир? - Голос Локи стал мягче. Бог понял, что с этим плаксивым созданием надо вести себя спокойнее и ласковее.
        - Я яйцо разбил… Гы-ы-ы… Я…
        С пятого на десятое Гюллир пересказал Лофту случившуюся с ним беду, перемежая слова всхлипываниями и нытьём. Отец Целестин и остальные стояли вокруг, разинув рты. Они ожидали от Междумирья чего угодно, но только не дракона, рыдающего у ног людей.
        - А зачем ты хотел напасть на нас? - строгим голосом спросил Локи.
        - Я… Я думал… - Хлюп… - Я думал, что ты убьёшь меня… Ты же Дух во плоти… У тебя Сила…
        - Ещё чего! Так ты теперь бездомный, что ли? Совсем один?
        - Да-а-а… - При мысли о своём одиночестве и неприкаянности Гюллир совсем сник. Локи отошёл от него и, собрав в круг людей, тихо сказал:
        - Слушайте, как нам несказанно повезло! Похоже, что Гюллир безобидная и несчастная тварь. Безобиднее речного тролля. И кроме того, может нам серьёзно помочь, если мы поможем ему.
        - Ты что, хочешь взять дракона с собой! - Торин посмотрел на Локи, как на спятившего. Отец Целестин и Гунтер вполне разделяли его мнение.
        - А почему нет? - вдруг подал голос Видгнир. - Если всё, что он сказал, - правда, то Локи прав. Сами подумайте - да ни одна ведьма к нам близко не подойдёт, не говоря уже о всяких великанах или троллях! И кроме того, он же руки на себя наложить задумал…
        - Видгнир прав, - сказала Сигню. - Зачем его бросать? И вовсе он не страшный…
        Отец Целестин схватился за голову:
        - Да ты в своём ли уме, дочь моя? Видгнир? Этот ящер сожрёт нас в первую же ночь!
        - Не сожру, - прогудел из-за спины монаха Гюллир, прислушивавшийся к разговору двуногих. - Я охотиться могу…
        Дракон шмыгнул носом, как ребёнок.
        - Не смей подслушивать! - рыкнул отец Целестин, отпихивая приблизившуюся сзади морду дракона. - Сиди тихо и не мешай разговаривать старшим!
        Гюллир хлопнул веками, но послушался и отодвинулся чуть подальше. Ему очень хотелось пойти вместе с людьми, куда бы они ни направлялись. Теперь он снова начал бояться одиночества. Двуногие, они, конечно, и есть двуногие, но хоть с кем-то поговорить можно будет. Да и легенды Города иногда повествовали о дружбе людей с драконами…
        Спор, перешедший в яростные препирательства, длился долго. Локи, заручившись поддержкой Видгнира и Сигню, всё-таки смог уговорить сердобольного монаха, но Торин и Гунтер твёрдо стояли на своём: дракон есть дракон, и ждать от него добра не приходится. Гюллир в это время возлежал невдалеке, обвившись хвостом, и напоминал побитую собаку.
        Пока Локи уламывал заупрямившегося конунга, отец Целестин поймал себя на том, что вовсе не боится летучего змея. И не только его, между прочим: чувство постоянного страха, которое сопровождало святого отца, считай, от выхода из Вадхейма, исчезло совсем, сменившись, правда, другим ощущением, не совсем ему понятным. Теперь монаха не пугали ни Нидхёгг, ни ведьмы, ни иные, прямо скажем, необычные создания, населяющие эти странные земли. Нет, безусловно, при каждом подозрительном шорохе на ночёвках в желудке его будто что-то сжималось, но постоянство этого ощущения прошло, и теперь он со спокойной душой воспринял бы всё что угодно, как и получилось сейчас с этим придурочным драконом. Последние пять дней, кстати, были бедны на события, и за время, прошедшее с ночного нападения ведьм, ничего необычного с отрядом не приключалось. Шли они по-прежнему по склонам гор, стараясь не слишком удаляться от туманной гряды, а по ночам устраивались отдыхать как можно ближе к ней. Никто, однако, так и не появился - посланцы Чёрного Дракона либо не попадались на глаза, либо их вообще не было поблизости, ну а Стражи Гор
не выходили без надобности из облачного покрова.
        Огненные болота раскинулись перед отрядом во всей своей мрачной красе сегодня с утра. Лошадка Лофта взобралась на крутой косогор, оказавшийся последним в бесконечной, казалось, гряде холмов, и остановилась. Локи дождался остальных и молча обвёл рукой открывшееся пространство.
        Позади осталось облачное кольцо - в этом месте вал клокочущего тумана плавно сворачивал к югу, - а прямо под склоном холма начинались болота, далеко на западе упиравшиеся в серые стены Химинбьёрга. Севернее чернела узкая полоска Железного Леса - обиталища ведьм и недоброжелательных к людям духов. Равнина скрадывала расстояния, и чудилось, что до Небесных Гор рукой подать. Самое большее день пути по прямой, как самоуверенно предположил Видгнир.
        - По прямой! - усмехнулся тогда Локи. - Спустись вниз и попробуй! Огненные Болота, дорогой мой, одно из самых гиблых мест в Междумирье. Даже если не потонешь с конём, то тебя может ждать нечто похуже…
        - Что, опять твари какие-нибудь?
        - Не только. Посмотри во-он туда. - Локи указал на равнину. Наверное, в полулиге от места, где стояли лошади, в затянутое тучами небо ударил фонтан огня. Синеватый у основания столб пламени взлетел на невообразимую высоту, распался на отдельные языки и исчез. Немного погодя в двух разных местах почти одновременно Болота выплеснули ещё по огненному факелу. Потом ещё и ещё. Одна струя взметнулась совсем рядом, и люди на миг ощутили её жар. Вскоре всё пространство к югу и северу вспыхнуло - оранжевые свечи сотнями возникали из болота, прогорая и уступая место новым и новым факелам. Огненная буря бушевала недолго, внезапно стихнув и уступив место привычной тишине.
        - Почему так происходит? - недоумённо спросил сам себя Торин, и Локи, не поворачиваясь, пробормотал:
        - Силён Чёрный Дракон. Сколько раз на это смотрю, а всё привыкнуть не могу. Красиво, хотя и страшновато.
        - Так отчего огонь-то появляется? - уже громко спросил монах. Он не сомневался, что такое чудо, как Огненные Болота, само собой появиться не могло. Без волшбы явно не обошлось.
        - Отчего? - Лицо Локи осветила новая вспышка. - Говорят, что под Болотами погребены какие-то древние и великие духи. Я не скажу точно, но якобы они были скованы Созидателями за дурные дела и службу Потерявшему Имя и ввергнуты в вечное заточение. Они посейчас живы, и часто можно видеть, как на воде появляются пузыри
        - их выдохи. Как говорят, Нидхёгг и это приспособил для своих целей - он как-то заставил воспламеняться выходящий из трясины воздух, и теперь никто не сможет пройти по болотам в сторону Железного Леса. Ведьмы могут не бояться никакого нашествия…
        Локи помолчал и добавил:
        - Не знаю, правда ли это…
        - Как же нам пройти к горам? - спросила Сигню-Мария.
        Зрелище бьющих в небо струй пламени поразило её до глубины души, и сейчас Сигню, наклонив голову, наблюдала за вновь нарастающей огненной феерией. Погребённые под трясинами великаны вновь выдохнули.
        - Туда! - Локи повернул коня влево и оглянулся. - Едем по возвышенности вдоль болота к югу. Я думаю, что мы сможем переправиться через Болотную реку уже завтра. И странно, почему над болотами столько огня? Так раньше не было… Хорошо, если десяток вспышек за день случалось…
        Он стукнул лошадь пятками и, озабоченно посматривая на пылающие столбы, то тут, то там возникающие из гнилых трясин, двинулся по верхушке гряды. Значения последним словам бога, пожалуй, не придал никто, кроме отца Целестина. Пусть страх ушёл, но неспокойно было монаху в последние дни - у него сложилось впечатление, что именно так чувствуют себя маленькие зверьки в ожидании надвигающейся бури. Отчего это происходит, он не понимал и пытался не предаваться смертному греху уныния. Однако неприятное ощущение духоты перед грозой не отпускало. А прошедшей ночью был отцу Целестину сон…
        Чернота. Сплошной бархатный мрак, без единого проблеска. Мрак не злой, но умиротворяющий. Это не мгла ада, а темнота ночного дома, уютная и тёплая. Три сине-голубые точки появляются внезапно, разрастаясь в наполненные жизнью и бытием сферы, что соприкасаются краями друг с другом. Две сферы покрупнее сжимают упругими боками третью, не очень большую. И вот эта третья начинает наливаться жутковатым багровым огнем, колышущимся и мерцающим. Ты разумеешь, что огонь в ней не возникает сам по себе, а перетекает из двух сфер рядом, и неожиданно начинаешь понимать - если не остановить его истечение, то этот небольшой шарик может сгореть. И сжечь соседние с ним.
        И что? Ну, сгорят эти шарики… Тебе-то что за дела до них?..
        Ты присматриваешься к одному из трёх шаров и неожиданно начинаешь различать в нём знакомые очертания. Взгляд ещё приблизился… Иисусе!!!
        Там, на его поверхности, белой точкой возникло красивое отражение. Видны кипарисы, виноградные лозы на склонах холмов. Крест золочёный над колокольней крылья раскрыл. Батюшки, да это же… Но глаза уносят тебя наверх, туда, где сферу венчает белёсая шапка. И вот опять перед тобою стена, только не каменная, а деревянная. Длинный частокол поднимается на обрамленный соснами холм. Внизу голубой залив и корабли на волнах. Чуть от берега - небольшой домик…

…Багровая волна жидкого огня летит с запада, сметая на своём пути всё. Рассыпались пеплом корабли, соломой вспыхнули строения и лес. Волна ушла дальше, жечь и крушить всё, что встанет перед ней. Осталась чёрная земля, оплавленные скалы и кипящий океан.
        Третий, маленький, шар выплеснул из себя багровый огонь на погибель вся и всех.
        Отец Целестин с самого утра хотел побеседовать об этом непонятном сне с Локи, но времени пока так и не нашлось. А беспокойство после странного видения усилилось многократно. Отчего бы? Монах твёрдо решил поделиться своими тревогами и с Видгниром, и с Локи, как только будет остановка на ночлег, но внезапное появление дракона заставило его на время позабыть невнятные опасения. Тем более что отец Целестин ещё ни разу не видел живого дракона.
        Сигню, несмотря на предостерегающий окрик Торина, подошла к Гюллиру, пребывая в уверенности, что страшноватый с виду ящер не сделает ей ничего дурного. Тем более, Синир перестал шипеть на дракона и, осмелев, запрыгнул ему на шею, расположившись там, как на толстом бревне. Гюллир ткнулся мордой в грудь девушки, видимо желая разжалобить её ещё больше, и, не рассчитав сил, едва не сбил с ног. Сигню устояла, ухватившись обеими руками за его нос, и погладила чешую.
        - Не бойся, со мной ничего не случилось. Ты, наверное, совсем ещё маленький?
        - Двести девятый годок пошёл, - вздохнул Гюллир. Для дракона это был самый что ни на есть юношеский возраст, соответствующий людским пятнадцати-шестнадцати годам.
        - Хочешь, я тебя… - хлюп… - на спине покатаю? - неожиданно предложил он, смотря на Сигню своими золотистыми глазами. Гюллир слышал, что иногда дружные с драконами двуногие ездили на спинах его сородичей, и, желая сделать приятное человеку, за него заступившемуся, немедленно предложил это. Он считал, что полёт, доставляющий ему немалое удовольствие, должен нравиться всем.
        - Давай! - неожиданно для самой себя согласилась Сигню, ничуть не подозревая, что ящер задумал не бродить на четырёх лапах вокруг лошадей, а нечто совсем другое. Она легко вскочила ему на шею, отодвинулась назад, к месту, откуда росли крылья, и по привычке стукнула дракона по спине пятками, словно лошадь:
        - Но-о! Поехали!!
        - Сигню!!!
        - Сигню, ты что, совсем обезумела?!
        Торин и Гунтер, только что доказывавшие Лофту опасность и непредсказуемость драконов, забыли о споре и схватились за самострелы, видя, как ящер расправляет крылья. Видгнир с отцом Целестином повисли у них на плечах, когда стрелы были готовы сорваться с тетив, а Лофт ударом ноги выбил оружие из рук конунга. Стрела с жужжанием унеслась в сторону болот.
        - Нельзя стрелять!!! - яростно заорал монах прямо в ухо Торина. - В Сигню попадёшь! А так, глядишь, и обойдётся!
        Торин стряхнул с себя святого отца и задвинул такой сложный речевой оборот, что даже Гунтер посмотрел на него с удивлением.
        - Надеюсь, у неё хватит ума держаться покрепче! - Локи, задрав голову, наблюдал за взмывающим к облакам драконом. - Сейчас я уже готов согласиться, что эти твари и в самом деле опасны…
        Сигню испугалась лишь в самом начале. Она изо всех сил обхватила руками и ногами шею Гюллира, закрыла глаза и шёпотом затараторила первую пришедшую на язык молитву, но чуть погодя осмелилась оторваться от драконьей шкуры и оглядеться.
        Ветер ревёт в ушах, длинные волосы развеваются и лезут в глаза и рот, но убрать их нет никакой возможности, ибо рук не отнять - сорвёшься. Сзади различаются два крыла, тяжело ударяющиеся о воздух, чуть ощущается хриплое дыхание дракона, а вокруг…
        Гюллир поймал тёплый воздушный поток и, перестав взмахивать крыльями, начал величаво планировать над болотной равниной, опасаясь спускаться слишком низко - струя пламени может достать. Сигню же, придя в себя, жадно озирала картину, доселе смертным неведомую. Вот тонет в зелёной дымке Триречье. Его леса убегают сплошным ковром к полуночному краю земли. Теперь стали видны Сокрытые Горы с величавым облаком, лежащим на их склонах. Как жаль, что стена тумана поднимается ещё выше и никак не заглянуть за её край. Интересно, какова она - Долина Богов? Стена Химинбьёрга тянется непрерывной зубчатой цепью с севера на юг, прекрасно видны острые вершины гор и серые языки ледников. Вытянутое черно-зелёное пятно Железного Леса ярко выделяется среди бурых полей болот и буйной зелени Триречья…
        Дракон сделал новый круг, и теперь направление полёта изменилось - он направился к Болотной реке, которая тусклой лентой стекала к далёкому мареву Мёртвых Морей. Гюллир не забывал оглядываться по сторонам - мало ли, появятся сородичи, но в воздухе, кроме них с Сигню, никого не было. По крайней мере, поблизости.
        - Гюллир! Гюллир, скорее вниз! Скорее! - внезапно закричала Сигню и что есть силы заколотила ногами по шее ящера. Тот послушался, хотя и не понял, отчего человек не хочет ещё немножко полетать. Его острое зрение различило других двуногих - с ними вроде никакой беды нет, - и дракон начал плавно спускаться к земле.
        Полёт Сигню не надоел. Ей начали нравиться скорость и высота, но, когда она случайно бросила взгляд на юго-запад, туда, где Химинбьёрг упирался в море… Она поняла, что возвращаться нужно немедленно. На юге что-то происходило.
        В последний момент Сигню таки не удержалась на шее Гюллира, и толчок о склон выбросил её на землю. Она перекувырнулась в воздухе, упала и тотчас вскочила на ноги, как кошка. Гюллир сопел неподалёку, с беспокойством поглядывая в её сторону
        - всё ли в порядке, не расшиблась ли? Сигню взглянула на мрачные лица спутников, на мелко крестящегося монаха и поняла, что, может быть, сейчас напугает их ещё больше. Рассказ Локи о неведомой болезни, пришедшей однажды в Междумирье из Нидавеллира, она помнила слишком хорошо.
        - Если ты в следующий раз оседлаешь Нидхёгга, я попрошу Одина сделать тебя валькирией, - проскрипел Лофт, пытаясь взять инициативу в свои руки и не дать Торину отхлестать Сигню прямо сейчас. Сказать, что конунг был зол, - значит, не сказать ничего. Остальные, впрочем, тоже были не в восторге. Люди очень не любят, когда кто-то заставляет их бояться.
        - Там… - Монах разглядел, что Сигню была бледна, и решил, что она испугалась полёта. Но воспитанницу святого отца напугало вовсе не столь противоестественное человеку состояние. - Торин, отец Целестин… Я видела чёрные тени на юге!
        - Что-что? - прищурился Локи. - То есть?
        - Небесные Горы на юге словно в дыму всё, - торопливо говорила Сигню. - Чёрный густой дым колышется, как волны на море…
        - Пожар, может, где? Лес горит? - невпопад сказал Гунтер, но Локи зашипел на него, и германец заткнулся.
        - Продолжай, говори же, Сигню!
        - Стена почти такая же, как… - Она кивнула в сторону Сокрытых Гор. - Стелется по горам ковром и… и двигается… А надо всем этим тени. Страшные. Ни на что не похожие.
        Локи резко повернулся к дракону:
        - Ты это тоже видел, Гюллир?
        - Наверно, внимания не обратил… - смущённо произнёс Гюллир. - Но если хочешь, о Обладатель Силы…
        - Зови меня Лофтом!
        - Хорошо, о Обладатель Силы Лофт. Если хочешь, я могу слетать посмотреть. Мне это не трудно…
        - А меня отнести можешь? - деловито вопросил Локи.
        - Садись, о Обладатель Силы! С радостью нашей!
        Локи озабоченно потоптался возле дракона, а потом подошёл к нему и взобрался на то место, где раньше сидела Сигню.
        - А ты, конунг, говоришь, что дракон нам не нужен! - крикнул он Торину. - Найдите подходящее место и устраивайтесь на ночь. А мне необходимо выяснить, что происходит возле Полей Мрака. Если то, что сказала Сигню, - правда, то я отказываюсь понимать происходящее. Ждите нас!
        Гюллир снова вздохнул, почесал бок кончиком хвоста и, переваливаясь, подошёл к краю холма. Крылья ударили, зашумев, как мельница, и дракон, поначалу совсем низко, заскользил в воздухе, постепенно набирая скорость и высоту.
        - Всё у нас не слава Богу! - проворчал монах.
        Медно-красный дракон взлетел достаточно высоко, повернул вдоль гор и вскоре исчез вдали, среди низких туч.
        Огненные Болота вновь извергли из недр десятки пламенных языков, осветив заревом унылую равнину. Сумерки сгущались, приведя за собой ночь без звёзд и луны.
        Маленький костерок поблёскивал и плевался искрами. Лошади, изредка перетаптываясь с ноги на ногу, жевали пожухлую траву. Недалеко от разведённого в ложбине между двумя выветрившимися сопками костра спал небольшой поджарый дракон, дёргаясь и постанывая во сне. Пятеро людей и один бог заканчивали ужин в молчании. Сейчас никому не хотелось разговаривать.
        Локи вернулся не скоро, загоняв беднягу Гюллира до дрожи в крыльях. Вести маленький бог принес неутешительные. Едва соскочив с шеи запыхавшегося дракона, Локи ошарашил своих спутников, видимо, самой скверной новостью за последние дни: тёмные духи Нидавеллира очнулись от тысячелетнего покоя и покинули пределы Полей Мрака. Почему, отчего - кто знает? Только сейчас чёрным дымом были затянуты все кряжи Химинбьёрга, от моря и до места, где с гор стекает южный приток реки Глерэлв. То есть полоса Тьмы подобралась к единственному перевалу Небесных Гор на расстояние в десять - пятнадцать лиг и неуклонно ползет дальше на север.
        Локи увидел жутких тварей, обитающих среди мрака, - их тоже выгнала из Нидавеллира чья-то воля. Но эти страшилища были живыми, из плоти и крови, а вот те самые тени, про которые говорила Сигню… Великие и злобные духи, способные своей Силой опустошать огромные пространства, губить и уничтожать всё живое и неживое.
        - Зачем это им? - спросил отец Целестин. - Никто не может убивать и отравлять жизнь бесцельно! Ну, пожгут они леса, изведут зверей да людей, и дальше что?
        - Не знаю, что! - Локи глубоко вздохнул и пнул ногой непрогоравшее в костре полено. - Их цель - разрушение. Они для этого созданы. Эти духи помнят времена в начале мира, когда могли делать что угодно - то, что для нас созидание, для них - разрушение, и наоборот. Не знаю, как это объяснить более понятно. Ведаю только то, что вскоре может быть закрыт перевал Глер, и то, что Междумирье либо на грани невероятной, немыслимой войны, либо… - Локи запнулся.
        - Что? - жадно спросил Видгнир.
        - Либо окажется, что этот мир станет одним гигантским Полем Мрака, в котором не будет места никому - ни смертным, ни богам. Хотел бы я знать, отчего пробудился Нидавеллир… И самое главное - что теперь делать. Да, выбрали мы времечко для похода в Междумирье, что и говорить…
        - А ты ещё про болота вспомни, - буркнул совсем павший духом монах. - Как считаешь, почему теперь огня столько? Сам ведь говорил про скованных и похороненных в них духах. А ну как вырвутся?
        Локи одарил отца Целестина испепеляющим взглядом.
        - Я не знаю, что нам теперь следует предпринять! - после некоторого молчания заявил бог. - Мне кажется, что надо возвращаться назад, в Мидгард. Если столкнутся в битве все Великие Силы Междумирья - нам не выжить. Вернее, вам не выжить… - добавил он уже тише.
        - Господь не допустит… - начал отец Целестин и вдруг осёкся, вспомнив свой сон. Настало время открыть его. Кажется, смысл сна стал понятен: Междумирью грозит гибель, а вместе с ним и двум соседним мирам.
        - Так… - только и проговорил Локи, выслушав рассказ святого отца. Потом наступило тягостное молчание, нарушаемое лишь похрапыванием дракона да редким фырканьем и мяуканьем Синира, промышлявшего мышами-полёвками где-то в кустах куманики.
        - Возвращаться назад нам нельзя, - нарушил тишину Видгнир. Его голос звучал твёрдо и непреклонно. - Перво-наперво я не отступлюсь от начатого, хотя бы на пути стояли все Духи Трёх Миров. А во-вторых… - Он потёр лоб, точно подбирая нужные слова. - Мнится мне, что недаром мы здесь сейчас. На нас лежит некий долг, который необходимо исполнить. В чём он - не могу сказать.
        - Он прав, - пробасил конунг. - И я не отступлюсь. Возвращаться без победы - позорно.
        Торин зло посмотрел на Локи, положив ладонь на рукоять меча. Бог сделал вид, что не заметил этого жеста, и по-прежнему теребил бородку, размышляя.
        - Что происходит? - наконец пробурчал он. - Я смутно ощущаю разлад в Мире Третьем, но почему так случилось? Насколько серьёзна опасность? Что послужило причиной?
        - А не мы ли сами? - медленно сказал отец Целестин. - Ты всегда утверждал, что Междумирье стало пристанищем ушедших из Мидгарда духов. Я помню, что видел во сне струи огня, вливающиеся в Мир Между Мирами, и потом, когда огню было некуда деться, он разрушил оболочку, вырвавшись на свободу. Может, мы стали последней каплей, переполнившей чашу?
        - Он дело говорит, - встрял Гунтер, до того сидевший молча с безразличным видом. - Я как понимаю - до нашего прихода всё было как обычно, так, Лофт?
        - Ну… да, - неуверенно ответил Локи. - Когда я перед нашей встречей у селения Хейдрека ходил в Междумирье, ничего необычного не видел. Но поверить, что из-за нашего появления духи болот и Полей Мрака очнулись от сна, я не могу! Нелепо это.
        - Так мы же в этот мир не за пивом явились! - продолжал настаивать монах. - Это, конечно, ересь, но мню я, что прошлое, настоящее и будущее очень тесно связаны и состояние Вселенной сейчас есть следствие её состояния в предыдущий миг. Если духи разрушения пробудились, если боги Сокрытых Гор оказали нам поддержку и вот это подарили, - он постучал пальцем по золотому диску на груди, - если Огненные Болота стали выдыхать пламя постоянно - это всё неспроста. Должна быть причина!
        - А если вспомнить ётунов, вышедших ради нас из своего уединения в пещерах под Исландией, Вендихо с его духами, то, какая охота была устроена за нами, то начнешь понимать, что причина если не всего происходящего, то большей его части - в нас. В том, что наследники сгинувшего Аталгарда пришли требовать своё, - добавил Видгнир.
        - И быть может, ещё в том, что Врата Миров скоро замкнут круги Миров, - закончил отец Целестин.
        Локи подтянул согнутые ноги к груди и, отрешенно глядя на огонь, уткнулся подбородком в колени. Его серые глаза ничего не выражали. Молчал он долго.
        - Всё может быть, - сказал он наконец. - Поверить мне в такое трудно, но всё может быть… Кстати, если мы пройдём через перевал до того, как его накроет Тьма, обратного пути уже не будет. Вернуться в Мидгард получится только с помощью Чаши Сил. Другого пути нет, вы это понимаете?
        - Значит, завтра надо искать переправу через Болотную реку и идти к Небесным Горам. Мы должны успеть. - Торин вздохнул и улёгся на плащ. - Спите. Если заснёте…
        Болотная река брала начало от ледников Химинбьёрга. Бурный поток, стекая с гор, нёс свои воды через южное оконечье Железного Леса, а потом распадался на десяток рукавов, исчезавших в непролазных топях Огненных Болот. Трясины, вбирая в себя чистую серебряную воду, отдавали её равнине уже изрядно потемневшей и замутившейся. У края болота со стороны Сокрытых Гор образовалась поросшая камышом и осокой дельта, и через две лиги отдельные русла снова соединились в широкую и медленную реку, уходящую на юг, к Мёртвым Морям.
        В верхнем течении (ещё до впадения в Болота) река несла в себе золото. Говорили, что находили даже огромные, с телячью голову, самородки, но это были только слухи, ибо обитательницы Железного Леса выбирали всё золото подчистую. Вернее, не они - ведьмы заставляли работать привычных к воде речных троллей, и десятки, а то и сотни буро-зелёных малышей, имевших несчастье попасть в рабство к Ночным Всадницам, отсеивали от речной гальки и песка золотые крупинки. Вполне естественно, что другим смертным ходу в Железный Лес не было и золото Болотной реки находилось в сокровищницах Ночных Всадниц и их повелителя Нидхёгга.
        Странная компания появилась хмурым туманным вечером девятнадцатого июня на восточном берегу Болотной реки, совсем рядом с краем огромного камышового поля, простершегося до оставшихся к северу болот. В предночном полумраке по низкому прибрежью трусили шесть косматых низеньких лошадок, ведомых спешившимися людьми за поводья, а позади них трусил небольшой, казавшийся в тумане черно-коричневым дракон. Дракон иногда останавливался, громко и отчаянно зевал, показывая зубастую пасть и раздвоенный розовый язык, а затем вперевалку догонял остальных. На драконьей спине, между сложенных и прижатых к бокам крыльев, возлежал тощий белый кот с рыжим пятном у хвоста.
        Синир почему-то отказался с утра ехать вместе с Сигню. Его законное место - на плетёной попоне позади девушки - осталось пустым, а сам кот неожиданно запрыгнул на спину крылатого ящера - широкую, как стол, - и весь день просидел (вернее, пролежал) на ней.
        Надо полагать, что зверю попросту надоело ехать на лошади. И трясет, и когти убрать нельзя; так и сиди день напролет, вцепившись в попону и одежду хозяйки. А тут - удобство и комфорт.
        Гюллир оказался и впрямь удивительно покладистой и незлобивой тварью. Он не знал (да и не хотел знать), куда идут те, что согласились взять его с собой, а просто топал вслед за лошадьми с самого рассвета. Днём Гюллир с необычным для его племени виноватым видом отпросился и улетел к горам - поискать какой-никакой еды, а заодно поглядеть, нет ли где недругов, - ему объяснили, что надо бояться ведьм и турсов. Он поймал рядом с перевалом винторогого муфлона, давясь, схрупал его до последней косточки и, покружив над горами, вернулся, не найдя ничего подозрительного.
        Ничего, кроме кисельно-густой чёрной пелены, укрывавшей главный хребет Химинбьёрга на юге. Гюллиру, как он потом сказал, почудилось, что по сравнению с предыдущим днём мрак ещё немного приблизился к перевалу Глер.
        Скорее всего, так оно и было.
        От реки шёл едва различимый запах торфа и тины. Ветер шумел в камышах, и чудилось, что среди высоченной травянистой поросли сотни каких-то существ ведут разговор шёпотом. Погода за прошедший день испортилась окончательно. Пару раз начинался дождь, с болот, по самому краю которых пролегал путь отряда, нанесло жидкого, но неприятного тумана. Капельки осаждались на одежде, оружии, стекали по намокшим волосам на лица. По погоде было и настроение - мрачное и подавленное.
        Справа болота, слева степь, впереди река и Небесные Горы. И ещё впереди полная неизвестность и целая куча странных и неожиданных опасностей.
        - До темноты перебраться на ту сторону, наверное, всё равно не успеем. - Голос Локи звучал в сыром и неподвижном воздухе как-то приглушенно. - Придётся остановиться до завтра здесь. Или как?
        - Место открытое и схорониться негде, - в тон ему добавил конунг, мокрый и недовольный.
        - Что делать, что делать… - скрипнул Лофт. - Был бы брод, так и проблем с переправой бы не возникло. А так завтра вплавь придётся.
        - Вплавь?! - переполошился отец Целестин. - Как вплавь? Я же плавать не умею! Потону сразу! Что, и плот не сделать?
        - Из чего? - Локи окинул взглядом пустую, голую равнину, на которой не росло ни единого дерева. Только кусты какие-то вроде терновника, колючие да жидкие.
        - Не знаю из чего! - гнул своё монах. - Только не поплыву я! Хоть что говори!
        Гюллир, к которому все как-то очень быстро привыкли, свернув по-собачьи голову набок, вдруг вмешался:
        - Зачем плыть? Можно перелететь… И замолк смущённо.
        Локи озадаченно почесал в затылке, затем улыбнулся:
        - Это-то конечно… А что, Гюллир не так уж и не прав. Перелететь… И быстрее получится, и безопаснее. Только с лошадьми как?
        - Да ты в уме ль, Локи?
        - На драконе? Да ни в жизнь!
        - Иди-ка ты, Лофт, знаешь куда…
        Отец Целестин, Торин и Гунтер, поняв мысль маленького бога, воспротивились сразу и отчаянно. Но Локи умел стоять на своём.
        - Отлично! Не хотите - не надо. Всё равно кому-то с лошадьми переплывать придётся. Ты, конунг, как пробка плаваешь, ты и останешься. А ну мешки с лошадей снимайте! - Лофт уже снял со своего коня сумы и подошёл к дракону. - Переправляемся сейчас! Ещё достаточно светло. Я с вещами перелечу первым, потом остальные. Торин с Гунтером переплывут с лошадьми.
        - Вода небось холодная, - скривился Гунтер. - Может, завтра, а?
        - Никаких «завтра»! Пошевеливайтесь! - прикрикнул Лофт.
        - А как же я? - широко раскрыл глаза монах. - Я… Я не хочу на драконе! Я, в конце концов, высоты боюсь!
        Локи на мольбы святого отца и внимания не обратил. Быстро привязав снятые с лошадей мешки к драконьей шее, бог забрался на спину Гюллира, согнал оттуда кота и сказал:
        - Жду на том берегу. И давайте быстрее! Темнеет…
        Дракон взлетел и за то время, как отец Целестин успел трижды прочитать Pater, добрался до противоположного берега. Маленькая-маленькая тёмная фигурка Локи махнула оттуда рукой. Вскоре Гюллир вернулся за новым всадником, которым оказался Видгнир. Не показывая никому своих опасений, он забрался на дракона и вскоре оказался рядом с Локи. Сигню же села на спину ящера с видимым удовольствием. Теперь полёт её не страшил.
        - Ни за что!!! - надсадно, с примесью истерии, орал отец Целестин, когда Гюллир прилетел за ним. - Пусть я останусь здесь и меня сожрут шакалы, пусть утону в реке и пойду на корм рыбам, но никто и никогда не увидит монаха верхом на драконе!! Что бы сказал основатель нашего ордена святой Бенедикт Нурсийский, узрев подобное непотребство? Да меня от церкви бы отлучили в лучшем случае!!
        - Это же совсем не страшно. - Гюллира крики святого отца привели в полнейшее замешательство, и он пытался утихомирить монаха вежливыми увещеваниями. - Почтенный, ну посмотри на своих добрых друзей, что не пренебрегли моей помощью. Все целы и невредимы… Это же совсем быстро…
        Исправил положение, как ни странно, Гунтер. Германец подошёл к отцу Целестину, хлопнул его по спине и, когда тот обернулся, всучил ему две связки с одеждой и оружием:
        - Отвези туда, на тот берег. Потеряешь или в воду уронишь - убью, - и ухмыльнулся, выбитый зуб показав. Он и Торин уже разделись, сняв всё, кроме штанов.
        - Мы на тот берег, а ты как знаешь, - добавил Гунтер и вместе с конунгом вошёл в воду, оказавшуюся отчего-то очень тёплой. Лошади послушно пошли за ними, придерживаемые за узду. Монах зачарованно смотрел, как они вышли на глубину и поплыли. Торин с Гунтером держались рядом, изредка хватаясь за конские гривы. Отец Целестин остался на берегу один вместе с драконом и тяжёлым свёртком в руках. От злости у монаха появилось сильное желание заплакать.
        - Летим? - тихонько спросил Гюллир и пригнулся к траве, подставляя шею. - Садись, почтенный, а?
        Изрыгая самые чёрные проклятия, от которых дракону стало не по себе, монах привязал тючок с одеждой конунга и германца к шее ящера, а потом сам взгромоздился ему на холку и закрыл глаза.

«Не сиделось, тебе, дурню, в Константинополе… Все святые, помогите!»
        Как назло, Гюллир не сумел взлететь сразу. Тяжело ударили крылья, зацепив кончиками землю, дракон чуть оторвался от мокрой травы, продержавшись в воздухе совсем недолго, а потом ударил брюхом о воду реки. Отец Целестин до боли в руках сжал драконью шею, издав непонятный звук - не то стон, не то плач, - но раскрыть глаза не посмел. Крылья забили с удвоенной силой, задние лапы Гюллира начали что есть силы молотить воду, и наконец медный дракон поднялся на полстадия в воздух. Монах не видел, да и не мог видеть, как за несколько мгновений под ним промелькнула река, прибрежная осока, как дракон плавно опустился вниз, туда, где на западном берегу Болотной реки уже поджидали монаха Локи и Видгнир с Сигню. Синир, переправившийся вместе со своей хозяйкой, бродил в высокой траве в поисках какой-нибудь добычи и на вернувшегося Гюллира даже мельком не посмотрел.
        - Почтенный, можно слезать… - застенчиво сказал дракон. Гюллир вывернул шею так, чтобы хоть одним глазком видеть отца Целестина, у которого свело от напряжения руки. Монах открыл один глаз, и до него начало доходить, что и это приключение вроде бы как закончилось. Он хотел было окликнуть Видгнира, дабы тот помог слезть на землю, но Видгнир вместе со всеми отошёл к самой кромке берега, наблюдая за двигавшимися по водной глади людьми и лошадьми. Отец Целестин соскользнул с дракона, упал в траву, да так и остался там лежать, не в силах шевельнуться.

«И как Лофт полный вечер на нём летал? - подумал монах, ощущая, как вода, которой было в листьях папоротника преизрядно, пропитывает одежду на спине. - Нет, от дракона надо избавляться. Это тебе не кошка…»
        Ни Локи, ни Видгниру с Сигню сейчас не было никакого дела до страданий святого отца, погрузившегося с головой в свои переживания. Они видели, что с монахом всё в порядке, что он благополучно добрался (пусть и необычным способом), а потворствовать его выходкам - только себе дороже. Сигню, правда, хотела было пойти к нему и утешить, но в этот миг на реке стало происходить нечто непонятное.
        Торин с Гунтером уже миновали середину широкого и спокойного потока. Ветра почти не было, вода тёплая да спокойная. Переправа, по общему мнению, должна бы закончиться успешно, а там, укрывшись в недалёком перелеске, можно развести огонь, согреться и обсушиться. Когда до берега оставалось не более сотни локтей и уже чётко различались лица конунга и Гунтера, несмотря даже на серые сумерки, две лошади вдруг всхрапнули испуганно и отвернули чуть в сторону. До берега донеслось короткое германское ругательство. Гунтер, поотстав от Торина, в несколько мощных взмахов догнал строптивых коней и попытался перехватить их поводья, чтобы направить за собой. И внезапно закричал, да так, что сам Локи напрягся и побледнел.
        - Что такое? Что случилось? - Видгнир дёрнул бога за куртку, но тот отмахнулся от него, как от назойливого комара, и побежал к кромке берега, а потом, даже не снимая сапог, забрался едва ли не по пояс в воду, тщетно пытаясь разглядеть, что происходит.
        Гунтер, вскрикивая и плюясь попавшей в рот водой, яростно от кого-то отбивался. Река вокруг него просто кипела, взлетали брызги, кругами расходились поднятые волны. Рядом с германцем кружили три-четыре светлых силуэта, отдаленно напоминавшие человеческие. Видимо, с этими тварями и сцепился не на жизнь, а на смерть Гунтер.
        - Надо помочь ему, Лофт! - теряя выдержку, заорал Видгнир, бросаясь в воду, но цепкая рука Локи поймала его за шиворот и хорошенько встряхнула.
        - Сам пропадёшь, дурак! - брызгая слюной, рявкнул бог, с силой, неожиданной для его тщедушного тела, вышвыривая Видгнира на берег. - Ты стреляешь хорошо? Ну так давай!
        Видгнир, сообразив, что теперь лучше слушаться советов Локи, выхватил из-за спины самострел, пробурчав что-то вроде «в кого хоть стрелять?», мигом наложил стрелу и, почти не целясь - он и так знал, что попадёт куда нужно, - всадил короткий болт в одну из мелькавших под водой теней. Послышался краткий вскрик - вроде бы женский…
        Всё стихло в тот момент, когда Торин уже вылезал на скользкий берег. Гунтер же исчез - надо полагать, речные создания утянули его на дно. Только волны колыхались на том месте, где совсем недавно виднелась его голова. Видгнир в отчаянии швырнул самострел под ноги и кинулся к воде.
        Монах, учуяв, что происходит неладное, забыл про свои огорчения и уже стоял рядом с Торином, удивленно про себя отмечая, что впервые видит конунга по-настоящему испуганным. Даже сквозь загар на его лице проступала нехорошая бледность, глаза круглые, трясётся то ли от холода, то ли от… Впрочем, викинг, каков бы он ни был, никогда не признается в том, что он чего-то боится. Разве только в самом крайнем случае.
        - Кто это был? - Видгнир тряхнул Торина за плечо, выводя из оцепенения. Конунг сплюнул, прокашлялся, словно от попавшей в горло воды, и, утерев ладонью мокрое лицо, рыкнул:
        - Не знаю я! Не видел! Только почувствовал, как они меня за ноги хватать начали.
        - И что? - напряжённо спросил Локи.
        - И ничего!! - Торин совсем вышел из себя. - Ну, оттолкнул я её пару раз, вроде как за волосы длинные схватился…
        - Почему «её»? - перебил бог.
        - Ну… - Конунг вдруг замялся и опустил глаза. - Показалось, что женщина это…
        - Русалка! - ахнул отец Целестин и с лёгким ужасом глянул на воду. Мало ли…
        Локи только поморщился.
        - Какая ещё русалка! Дело обстоит куда похуже. Ну как я мог так опростоволоситься!
        - Ты о чём? - не понял конунг, подозрительно глядя на Лофта.
        - О том, что Силу реки не распознал! Думал, бесплотные духи где-то рядом, а оказалось, что не «где-то», а прямо там, в реке! И не «бесплотные», а вовсе наоборот… Надеюсь, что Гунтер не подкачает!
        На сией таинственной фразе Локи оборвал свою речь, а на дальнейшие расспросы святого отца просто отказался отвечать. Лишь на слова Сигню о том, что Гунтера надо попробовать спасти, пробурчал:
        - Будем ждать до утра. Не думаю, что мы сможем помочь ему сейчас.
        Торин с Видгниром поглядели исподлобья, а отец Целестин расстроился чуть ли не до слез. Не отдавая себе в том отчета, он за последние месяцы, как, впрочем, и все, душой привязался к беспутному германцу, и теперь представить жизнь отряда без его плоских шуточек и заросшей рыжей щетиной физиономии было просто невозможно. Ну да, бесспорно, Гунтер не просто варвар, а худший из них, однако заменить его не сможет никто. Монах признался себе, что на самом-то деле Гунтер не так уж и плох и по-своему добрый человек, только невоспитан и некрещён… Читать заупокойную молитву отец Целестин всё же не торопился, надеясь неизвестно на что. Авось и выпутается как-нибудь. Пока собирали хворост, стреноживали лошадей и разбирались с перепутанными мешками, бедолага Гюллир, искренне желая хотя бы чем-то помочь, неприкаянно сидел под кроной раскидистого вяза и даже не пытался обратить на себя внимание. Он понимал, что случилось нечто очень нехорошее - Силу реки он тоже учуял и знал, что она забрала к себе одного из двуногих, но предложить свою помощь и услуги стеснялся. Люди и так не смотрят на него, лишь маленький
белый зверёк снова устроился на тёплой драконьей спине.
        - Разожжёшь его, как же, на такой сырости! - Торин сердито смотрел на кремень и подмокший трут. Костёр упорно не желал загораться. Мокрые ветви дымили, любая высеченная искра тотчас гасла. Видать, ко всем неприятностям вдобавок ещё и сидеть полную ночь в мокром и холодном перелеске, не имея возможности ни согреться, ни поесть.
        - Локи, может, я… - Монах, наблюдая за тщетными усилиями уставшего и злого Торина, знаком показал богу, что можно бы использовать Силу руны огня.
        - Ну давай, что же делать. Только сам, без моей помощи. - Локи пожал плечами и неожиданно улыбнулся, точно вспомнив о чём-то.
        - Погоди. - Лофт остановил отца Целестина, уже выбиравшего палку посуше, чтобы вырезать на ней руну. - А дракон нам на что? Гюллир, иди-ка сюда! А вы все отойдите…
        Сигню спряталась за спину святого отца, Видгнир с Торином настороженно встали подле них, наблюдая, как Локи сложил из нарубленного хвороста громадную кучу и сам отскочил в сторону. Гюллир слегка потоптался, примериваясь, втянул в себя воздух и внезапно с шумом выплюнул из пасти горячую струю тугого яркого пламени. Часть веток с вершины кучи слетела от её напора, но остальные мгновенно занялись, да так, словно в костре лежал подсушенный сосняк, а не ольха да берёза.
        - Я не перестарался? - с озабоченностью в голосе спросил дракон у Лофта, но тот только рассмеялся:
        - Спасибо, Гюллир, всё прекрасно! - и, посмотрев на остальных, впервые видевших такое чудо, добавил: - Ну что застыли как идолы? Поесть бы надо, а потом спать!
        На этот раз всегда мгновенно засыпавший отец Целестин долго ворочался, не находя успокоения. Весь вечер никто почти и слова не вымолвил, несмотря на все попытки Локи делать вид, что дело если уж не хорошо, то поправимо. Сигню вот, думая, что все уснули, плакала тихонько. Торин с Видгниром ни на кого и смотреть не хотели и упорно отворачивались от Гунтерова мешка да одежды, у костра лежавших. Эх, тяжко на душе… А Лофт, спрашивается, куда смотрел? Отчего опасность не отвёл?
        Едва начало светать, когда монах высунул взъерошенную голову из-под накидки и, прищурясь, огляделся. Локи, как обычно стороживший большую часть ночи, должен был сидеть около костра, но отчего-то…
        Отец Целестин резко сел и на всякий случай нашарил кинжал. Торин и Видгнир спали, Сигню давным-давно посапывает рядом с затухающим огнём. Дракон невдалеке развалился, крылья раскинув. Чёрт возьми, а где Локи-то?! Куда этот подлец делся?!
        Монах уже хотел будить Торина, когда со стороны реки послышались хруст веток и негромкий разговор. Вслушавшись, отец Целестин различил голос Локи - его скрипучий тенорок ни с чем не спутаешь. А второй…
        Ну конечно, Гунтер!
        Спустя мгновение и тот и другой подошли к костру. Германец выглядел предельно уставшим, диковато озирался и отчего-то держался за штаны, кроме которых, на нём ничего не было. Ни он, ни Локи не приметили тихо наблюдавшего за ними монаха, а святой отец расслышал произнесённые уже шёпотом слова маленького бога:
        - Мне думается, что не надо им про это рассказывать. Откровенно говоря, я тебе даже завидую…
        И ухмыльнулся Локи глумливо.
        Глава 15
        ХИМИНБЬЁРГ
        Подробности Гунтерова приключения так и остались неизвестными. Когда бурные проявления радости поутру стихли, все накинулись на него с расспросами. Гунтер упорно отмалчивался, краснел и заявлял, что ничего не помнит. Локи сообщил только о том, что он вышел ночью к реке, поискал маленько, да и обнаружил германца в полубессознательном состоянии на берегу. Особенно им никто не поверил, но коли не хотят говорить правду, то и не надо. Значит, причина есть.
        Отца Целестина, конечно, терзали странные подозрения, тем паче что германец после этой истории стал необычно смущаться, особенно когда про переправу в разговоре упоминалось. А Локи, глядя на Гунтера, едва смех сдерживал. Любопытство монаха было удовлетворено лишь пару дней спустя, когда отряд, обогнув вдавшийся к югу язык Огненных Болот, вышел к предгорьям Химинбьёрга. На дневном привале отец Целестин присел возле круглого, заросшего мхом валуна, намереваясь чуток вздремнуть, и случайно подслушал, как Гунтер и Локи, разлёгшиеся невдалеке, шёпотом обсуждали неких духов рек. Монах весь обратился в слух, и пусть различал лишь отдельные фразы, ясно представил себе картину того, что именно стряслось с германцем.
        - Ещё скажи спасибо, что только этим всё и обошлось, - втолковывал Гунтеру Лофт, - да ещё я рядом оказался. Думаешь, так просто было упросить этих красавиц тебя отпустить? Что ни говори, но Силой духи рек тоже не обделены. Смертные зовут их никсами, кстати…
        - Так чего ж им моя-то сила потребовалась? - угрюмо ответствовал германец. - Их полтора десятка, а я один…
        Локи захихикал и потеребил бородку.
        - Они не умеют принимать другого облика, кроме женского. Ну и где им… - Он понизил голос так, что отец Целестин при всём желании не смог понять дальнейших слов. Тем более что и так всё было ясно. Монах ещё в Вадхейме записал несколько легенд о владычицах рек и озёр - водяных духах, которые похищают людей (причём исключительно мужчин) и удерживают их у себя, требуя только одного…
        Не повезло Гунтеру. Хотя это смотря с какой стороны посмотреть…
        Отец Целестин, дабы отогнать греховные мысли, пробормотал несколько псалмов Давидовых, встал и, желая растрясти оставшийся после сытного обеда - Гюллир с утра принёс пойманного в горах барана - ком в желудке, взобрался на крутой пригорок, у склона которого отряд остановился на краткий отдых.
        Туманы Сокрытых Гор остались лигах в двадцати к востоку, за рекой, поблёскивающей сейчас в лучах вышедшего из-за облаков солнышка. До Химинбьёрга оставалось идти совсем немного - день от силы, и окажешься возле серо-красных гранитных скал. С утра наступившего дня Локи велел быть вдвойне осторожными, ибо, миновав Огненные Болота, что простирались к западу от реки, отряд лишился единственной преграды, отделявшей его от Железного Леса. С сопки пристанище Ночных Всадниц просматривалось отлично - тёмная полоса на северо-востоке, в трёх дневных переходах. По правую руку осталась усеянная кочками равнина бескрайних трясин - даже днём и при солнце над ними висело постоянное оранжевое зарево от бьющих в небо огненных стрел. А вдали, на севере, гигантским тёмным монолитом над снежными вершинами Небесных Гор нависала гора Имирбьёрг.
        Но не тень логова Нидхёгга беспокоила отца Целестина и всех его друзей, кроме, пожалуй, ещё не отошедшего после приключения на реке Гунтера. Монах повернулся лицом к югу и вдохнул дувший оттуда ветерок. К аромату степных трав примешивался едва ощутимый запах дыма - да не простого, а горьковатого, словно в той стороне палили уголь или смолу. Очень-очень далеко Небесные Горы расходились на два хребта, восточный кряж круто отходил в сторону от основного. И отец Целестин даже своими слабеющими с возрастом глазами мог рассмотреть непроглядно-чёрную полосу, затянувшую Химинбьёрг на юге.
        Локи каждый вечер оседлывал Гюллира и летал к окрестностям Нидавеллира, возвращаясь каждый раз всё более хмурым и встревоженным. Много он не рассказывал, но из отрывочных фраз становилось ясно, что Тьма Полей Мрака уже спустилась с гор и чёрной волной пожирает поля и луга, двигаясь на восход, к Сокрытым Горам, и на полночь, к единственному пути через Химинбьёрг. Вчера вечером Лофт обмолвился, что и Духи Сокрытых Гор начали беспокоиться - тёмная пелена шла к южным пределам их владений. Локи и Гюллир видели нескольких крылатых львов, кружащих над разлившимся морем Тьмы.
        На небольшом совете сегодняшним утром решили идти как можно быстрее к Глеру. Хотя Локи и предполагал, что Тёмные духи и их твари не успеют пробраться к перевалу так быстро, всё же следовало бы поспешать - всякое может случиться.
        Горы предполагалось миновать самое большее дня за четыре, если, конечно, всё будет хорошо, без досадных неожиданностей. Очень удивляло то, что со дня нападения на отряд Ночных Всадниц ничего не происходило - Чёрный Дракон будто забыл о его существовании. Не появлялись ведьмы на чёрных волках, поблизости не шныряли охотники Нидхёгга - стояло странное затишье. Видгнир предположил, что засада ждёт в горах, но Гюллир, сегодня с рассветом отправившийся к перевалу, не усмотрел на древней дороге ни единой души - ведьмы, турсы, тролли как сквозь землю провалились. Не появлялись и драконы - Гюллир всё ещё боялся, что за ним устроят охоту, но ни один из его сородичей не пролетал над долиной Болотной реки за последние дни. Местность к востоку от Небесных Гор словно вымерла…
        Отец Целестин покряхтел и начал спускаться вниз - его уже звали, чтобы ехать дальше.
        - Что ты там углядел? - спросил монаха Видгнир, уже сидевший на лошади. - Или всё как обычно?
        - Будет здесь «как обычно», жди! - вздохнул монах. - Не нравится мне этот дым на юге…
        - Кому ж он нравится? - сказал Локи. - Но если уж получилось так, то что теперь делать? Нам это поправить никак не выйдет. Ну, готовы? Гюллир, лежебока, давай за нами!
        - А мне кажется, что именно мы сумеем как-то помочь этому миру, - вдруг сказал Видгнир, а монаху показалось, что древняя сила вновь всплеснула в племяннике конунга Торина. - Помните, я говорил, что на нас лежит какой-то долг? Не знаю откуда, но ко мне приходит даже не знание, а уверенность в том, что мы пришли в Междумирье не только за Трудхеймом.
        - А за чем же ещё? - насмешливо фыркнул Локи.
        Видгнир потупился.
        - Пока не знаю, Лофт. Но думаю, что рано или поздно узнаю.
        Локи опять фыркнул, но ничего не ответил. Однако отец Целестин успел заметить тень неясного сомнения, набежавшую на лицо бога. Может, и впрямь не только Чаша Сил привлекла нас в Мир Между Мирами? Или она была не более чем предлогом, чтобы высшие силы (или уж незнамо какие!) направили стопы смертных в земли за гранью Мидгарда?
        В изнуряющей монотонной скачке прошло ещё два дня, и, наконец, Локи решил сворачивать к западу. По его словам, дорога через Химинбьёрг начиналась совсем недалеко, от гряды разрушенных временем известняковых утёсов, называвшихся Зубами Дракона. Гюллир недоверчиво поглядывал на серо-коричневые крошащиеся взгорья, водя узким раздвоенным языком по своим ровным и белым зубищам, не понимая, отчего двуногие назвали именно так эту неровную и некрасивую гряду, однако из вежливости промолчал, да и желания расспрашивать Обладателя Силы у него не было. За минувшие дни молодой дракон изрядно вымотался - бежать за лошадьми ему, непривычному к долгим пешим переходам, было трудновато, а летать он не решался - другие-то не могут! Ну и, кроме того, пока путь пролегал вдоль его родных гор, не следовало лишний раз давать возможность драконам из Города обнаружить и покарать убийцу.
        Когда отряд был у самых подножий Зубов Дракона, Локи приостановил коня.
        - Где-то недалеко должен быть проход в долину Глер, из которой можно подняться на перевал, - сообщил он. - Мне кажется, что это чуть дальше, на пол-лиги вперёд. Если поторопимся - войдём в долину как раз к вечеру. Не очень мне хочется оставаться здесь…
        Локи многозначительно указал кивком направо, туда, где уже совсем недалеко поднималась стена мрачных высоченных деревьев. До Железного Леса было рукой подать.
        - И что тишь да гладь такая стоит? - проворчал Торин, словно отсутствие врага его раздражало. - Ведь думали, дорогу через горы мечами прорубать придётся. А тут - хоть одну живую душу встретить…
        - Типун тебе на язык! Кого тебе встретить хочется? Турсов? - Монах поёжился при одном воспоминании о лесных демонах. - Тебе прошлого свидания с ними не хватило?
        - Будет вам препираться! - прикрикнул Локи. - Сигню, ты чего отстаёшь? Вперёд!
        Не успели они проехать и три стадия, как вдруг лошади вышли с ковыльного поля на дорогу. Монах несказанно удивился, увидев не звериную тропу и даже не простую колею, а настоящую, мощённую камнем дорогу. Тракт был очень стар, кое-где разрушен, и по всему становилось понятно, что им не пользовались уже многие десятилетия. Плоские камни заросли травой, мхом, пробивавшийся по краям кустарник разросся так, что для прохода оставалось лишь узкое, в три-четыре локтя, пространство, но это была настоящая, построенная человеческими руками дорога. Отвечая на посыпавшиеся вопросы Видгнира и отца Целестина, Локи рассказал, что тракт пролегал в этих местах с незапамятных времен - строить его начали ещё несколько тысяч лет назад люди, возвращавшиеся после Разделения Миров из Мидгарда, да так и осевшие в Междумирье. Тогда множество людей ещё жило в Триречье, возле Сокрытых Гор и в Стране Озёр на северо-востоке, и дорогу на запад Мира Меж Мирами поддерживали в порядке. А когда племена людей окончательно переселились к западу от Химинбьёрга, путь забросили. Ведьмам он не нужен, лесные демоны, а тем более речные
тролли к горам даже не подходят, а водящиеся в вечных снегах Небесных Гор хримтурсы - великаны инея - древним трактом не пользуются.
        Только отец Целестин собрался разузнать у Локи поподробнее о новой напасти - что это за хримтурсы такие? - как Гунтер коротко свистнул, привлекая внимание, и, когда Локи повернулся к нему, ткнул рукой вперёд:
        - Лофт, погляди-ка, что это? Вроде человек… - и на всякий случай потянулся за самострелом. Видгнир, вытянув шею, прищурился:
        - Точно, человек! Там кто-то есть!
        На расстоянии полёта стрелы у края дороги лежал большущий плоский валун, и на нём восседала закутанная в синий плащ фигура. Из-за расстояния, да и капюшона, натянутого неизвестным на голову, лица было не разглядеть. Человек не шевелился, не делал попыток подняться навстречу показавшимся всадникам или убежать. Просто сидел на камне, дожидаясь, пока на него обратят внимание.
        - Не нравится мне это, - хмуро сказал Локи, останавливая коня. - Такие встречи не могут быть случайными, особенно рядом с Железным Лесом. Эх, конунг, хотел ты живую душу встретить - пожалуйста. Сглазил…
        - Как думаешь, кто это? - тихо спросил монах.
        - Уж точно не первосвященник из Рима, про которого ты целыми вечерами толкуешь! - ядовито сказал Локи и, оглянувшись на остальных, добавил: - Держитесь за мной шагах в пятидесяти, а я поеду взгляну. И ради всех богов Асгарда, Гунтер, хватит баловать с заряженным самострелом!
        Германец снял стрелу с ложа, едва не ответив богу парой добрых словечек, но тот, кликнув Гюллира (для представительности), уже скакал к валуну. Дракон, отдуваясь, поспешал сзади.
        - Ой, смотрите, смотрите! - воскликнула Сигню. - Он тоже нас увидел!
        Человек встал и приветливо помахал рукой, а когда Лофт с Гюллиром оказались рядом, спрыгнул с камня.
        - Поехали за ним! - решительно сказал Торин. - Не след Лофта одного оставлять, пусть он и Ас.
        Лошадка отца Целестина оказалась пошустрее, и, когда он подъехал к придорожному камню, перед ним предстало такое, что ахнешь. Подъехавший вторым Гунтер даже попятился, прошептав на своём языке непонятные слова, но по интонации можно было судить, что он восхищён. Сигню и та смотрела на незнакомца, а вернее, на незнакомку с боязливым восторгом.
        Это была ведьма. Одеждой она почти не отличалась от Ночных Всадниц, что встречались вадхеймцам раньше, - тёмная туника, шаровары и плащ, а в придачу ведьму ещё украшала золотая толстая цепь на шее с медальоном в виде раскинувшего крылья дракона. А вот сама Всадница…
        Даже скупой на похвалы женской красоте отец Целестин потом признал, что не встречал женщины прекраснее. Это была не нежная прелесть юности, ибо на вид Ночной Всаднице можно было дать больше двадцати пяти лет, но зрелая краса взрослой и много повидавшей женщины. Тёмно-каштановые густейшие волосы ниже плеч, перехваченные на лбу синей лентой, венчали завораживающе-красивое лицо. Прямой, с небольшой горбинкой нос, миндалевидные карие глаза с длинными пушистыми ресницами, густые дугообразные брови, угольной полосой перечеркивавшие высокий лоб. За ярко-алыми губами скрывались крупные сверкающе-белые зубы, делавшие улыбку ведьмы настолько ослепительной, что ею не пренебрёг бы даже самый закоснелый отшельник. Отец Целестин тогда подумал, что он, наверное, впервые в жизни видит живое воплощение языческой богини… Даже Гюллир и тот смотрел на Всадницу не без любования.
        - Знакомьтесь, - сухо сказал Локи, переводя взгляд с ведьмы на остальных. - Её зовут Эйргьява, а ещё она известна под именем Старухи из Железного Леса.
        Конунг, поперхнувшись собственной слюной, согнулся от приступа кашля, а Гунтер замысловато присвистнул. Ещё бы! В трёх шагах от них стояла легендарная прародительница рода чудовищных троллей, мать Фенрира-волка… Да при одном упоминании её имени скальды снижали голос, будто боясь, что Старуха отомстит им за песни, в которых она представала едва ли не страшнее самой владычицы царства мёртвых Хель!
        Видя, как отпрянули от неё люди, Эйргьява усмехнулась, оперлась спиной о замшелый валун и мягким чарующим голосом проговорила:
        - Вы боитесь меня? Не стоит. Я здесь не для того, чтобы вредить вам. Как видите, я одна, и… - ведьма едва сдержала улыбку, - …что может сделать безоружная женщина против увешанных мечами мужчин? Да и Лофт рядом…
        - И я! - вставил Гюллир, безуспешно стараясь придать голосу воинственность. Ведьма на него и не посмотрела.
        - Ну поведай, душа моя, что же ты хочешь? - медоточивым голоском сказал Локи. Старуха из Железного Леса одарила бога чуть презрительным взглядом.
        - Как я понимаю, Лофт, ты тут командуешь? Ради нашей старой… гм… дружбы я готова тебе многое забыть. Да и вспоминая былые денёчки, когда ты ради меня готов был совершить всё, лишь бы добиться моей благосклонности…
        - Ты дело говори! - прошипел Локи, пытаясь под грубостью скрыть смущение. Ещё не хватало - вспоминать старые любовные истории при посторонних!
        Ведьма зло скривилась, но после долгой паузы, во время которой она сверлила Лофта пронзительным взглядом чёрных глаз, всё же перешла к делу:
        - Меня послал к вам Нидхёгг…
        - Да уж ясно, что не Один! - усмехнулся Локи. - Продолжай.
        - Он сожалеет о причинённых вам неприятностях и прощает смерть тех, кого он послал за вами.
        - Очень мило с его стороны, - снова не выдержал Лофт.
        - Не перебивай. Ты всё-таки дух, Локи, и не можешь не чувствовать того, что в Междумирье творится неладное. Веками поддерживавшееся Равновесие рухнуло. Духи Нидавеллира проснулись и опустошают юг. Неспокойно в Альвхейме - там уже чувствуют угрозу. Скоро боги Сокрытых Гор схватятся с Силой Полей Мрака. Восстанут призраки Огненных Болот. О том, что произойдёт, когда все Силы Междумирья сойдутся в общей битве, лучше и не думать. А это может случиться очень скоро.
        Владычица ведьм примолкла и обвела взглядом людей, на некоторое время задержавшись на Видгнире.
        - Нидхёгг просил передать вам, что возможность избежать пожара, который изгложет Мир Третий, есть. Тот, кто сумеет оживить Чашу Сил, откроет пути в миры иные, куда можно будет изгнать духов Тьмы. Нидхёгг просит этого человека прийти к нему и даёт клятву в том, что ему не причинится никакого зла. В награду человек получит всё, что пожелает.
        - Так прямо и всё? - иронично спросил Локи. - Ну а дальше?
        - Дальше? Вы можете беспрепятственно пройти до Имирбьёрга через Железный Лес. Я буду сопровождать вас, и ни одна живая душа не посмеет даже косо посмотреть в вашу сторону. Потом Нидхёгг примет вас с подобающей честью и расскажет, что нужно делать. Я сказала.
        - А почему Чёрный Дракон не пришёл сам? - осмелился спросить Видгнир. - Почему прислал тебя?
        Ведьма хмыкнула и развела руками:
        - Он знает, что мы с Лофтом старые знакомцы. Надо полагать, счёл, что он скорее мне поверит. Ну так как? Решайте!
        Локи, пожевав губами, оглянулся на остальных. Лицо Торина было хмуро, конунг сдвинул брови, враждебно поглядывая на ведьму. Видгнир, перехватив взгляд Лофта, чуть покачал головой.
        - Нет. Мы будем делать то, что решили, - медленно, делая ударения на каждом слове, ответил Локи. - Милость Чёрного Дракона мы не раз ощутили на своей шкуре. Больше такого желания нет.
        Эйргьява тихонько рассмеялась:
        - Ну хорошо. Нидхёгг знает, что вы хотите делать. Он не сомневается, что вы пойдёте через Химинбьёрг и попытаетесь пробраться к Красному Замку со стороны Леса Идалир. Ведь так?
        - Может, и так, - ровным голосом ответил Локи.
        - Что ж, идите. Только знайте, что сейчас счёт идёт на дни. Я предлагаю вам достичь Имирбьёрга меньше чем за четыре дневных перехода. Что вас будет ждать в горах - не знаю… В любом случае вы сами придёте к Нидхёггу, но тогда может быть уже поздно.
        Ведьма оторвалась от камня, бесцеремонно оттолкнула загораживавшего ей дорогу Лофта и, отойдя шагов на десять, гортанно выкрикнула какое-то странное имя. Неподалёку затрещали кусты, среди ветвей показался тёмный силуэт, и, ступая по плоским камням тракта, к Старухе из Железного Леса подошёл крылатый волк, злобно покосившийся на замерших всадников. Ведьма запрыгнула в небольшое, богато отделанное седло, пару раз провела ладонью по вздыбившейся на холке зверя шерсти и, повернувшись к людям, громко сказала:
        - Нидхёгг не будет чинить вам препятствий на пути. Но помните, что сейчас можно ждать любой беды… Если передумаете - Лофт знает, как подать нам знак. Прощайте!
        Волк стремительно поднялся в небо, превратившись вскоре в чёрную точку, исчезнувшую где-то над Железным Лесом.
        - А она ничего себе красотка… - нарушил повисшую над старым трактом тишину Гунтер.
        - Кто о чём… - вздохнул Локи. - И всё-таки не совершили ли мы ошибки? Кто знает, кто знает…
        - Я так не думаю, - отрезал Торин. - Но теперь мы твёрдо знаем, что Нидхёгг будет нас ждать. Ждать с той стороны гор.
        - Честно говоря, - подал голос Видгнир, - я вначале хотел даже согласиться. Сам не знаю почему… Меня не оставляет предчувствие, что грядет нечто страшное. Вспомните-ка сон отца Целестина.
        Монах вздрогнул и посмотрел на Видгнира.
        - Что суждено - то сбудется. Пусть эта бестия и искушала нас, но мы не поддались соблазну. У нас есть все основания не верить ни Чёрному Дракону, ни его слугам… Поехали дальше, что ли?
        Отряд двинулся в путь, выискивая в сплошной цепи утёсов тот единственный проход, что вёл в долину Глер и далее к перевалу.
        Нидхёгг не находил себе места. Он, имеющий возможность предотвратить надвигающееся крушение мира, не мог этого сделать только оттого, что в цепи, которая могла удержать Междумирье от падения в пропасть, не хватало одного звена…
        Единственного. Без него цепь разомкнута.
        Дракон боялся. Боялся смертельно. Что значат Сила, власть, богатство, когда тебе грозит исчезновение, подступает смерть? Он сознавал, что до момента, когда Междумирье вспыхнет огромным факелом, времени осталось немного. Знал, что от схватки не уйти никому. Когда Силы сольются в единый огненный клубок, когда разрушение основ мира вынудит каждого сражаться с каждым, не устоит ничто. Котёл взорвётся, выбрасывая в вечную пустоту гаснущие и растворяющиеся в ней языки пламени - бессильные остатки тех, кого смертные именовали Великими Духами.
        Нидхёгг бродил по огромному, украшенному чудесной каменной резьбой залу покинутого двергами Красного Замка, не зная, что делать. Будь прокляты эти смертные! Вчера Эйргъява сообщила об их отказе прийти в Имирбьёрг добром. Они страшились…

«Но ведь ты сам всегда хотел, чтобы тебя боялись! - с горечью думал Нидхёгг. - Всегда верил, что силой можно достичь желаемого. И вот теперь сам дрожишь от ужаса, потому что вдруг оказался бессильным перед грядущей бедой. Пришла пора платить за свои ошибки. Да я сейчас готов броситься в ноги к смертным, умолять их, взывать, просить о помощи! Но они всё равно не поверят мне… Но кто мог предполагать, что однажды я - я, Нидхёгг! - буду зависеть от тех, кого всегда презирал, как все, наделённые Силой, презирают тех, кто ею не обладает…»
        Дни и ночи напролёт Нидхёгг пытался найти возможность восстановить Равновесие Сил Междумирья. Его разум пытался проникнуть в глубину чёрной завесы над Нидавеллиром, вызнать желания и образ мыслей духов Тьмы - но тщетно. Его встречала лишь сознающая свою растущую мощь мстительная злоба, готовая сокрушать всё на своём пути. Поля Мрака не желали ничего, кроме бесцельного и ненужного разрушения, не было у них присущих что духу, что человеку желаний - эта Сила просто отрицала всё, что не принадлежало её природе. И сейчас, перелившись через край, она пожирала, жгла, убивала. Нидхёгг знал, что ныне это перестало быть даже Тьмой - за прошедшие тысячи лет Нидавеллир переродился в нечто такое, что и изощренный разум Чёрного Дракона не сумел постичь, в некую новую, доселе невиданную Силу. В НИЧТО.
        И тогда Нидхёгг понял - это конец.
        Ничто не просто губило мир - оно превращало его в самое себя. Медленно, но неотвратимо.
        А как можно бороться с Ничем? Кто встанет на его пути? Духи Долины Богов? Альвхейма? Леса Идалир?.. Ты сам?
        Нет. Ничто можно только изгнать из мира. А для того, чтобы его изгнать…
        Чаша Трудхейм, бросая на стены замкового зала искристые блики, оставалась вместилищем вложенной в неё Силы. Силы, пробудить которую Чёрный Дракон не мог…
        - Господи, до чего красиво! - воскликнул отец Целестин, от восторга позабыв глодавшее его душу в последние дни беспокойство. Отряд, миновав ущелье между Зубами Дракона, вышел по старой дороге к долине Глер с рассветом двадцать третьего июня. Открывавшийся перед путниками вид и вызвал у монаха чувство трепетного восхищения. Даже Торин, обозревая лежащее внизу междугорье, признал, что в горах Норвегии столь красивые места можно сосчитать по пальцам.
        После бурой глади болот и серого ковыля предгорной стены перед путниками предстал многоцветный, наполненный жизнью край. Справа и слева широкий дол окаймляли поросшие густым лесом кряжи, со склонов которых стекали десятки бурных, чистых как слеза, ручейков, собиравшихся в длинное голубое озеро посреди долины. Над его спокойными водами раскидывали свои кроны громадные деревья - в глубине долины поднимался прореженный луговинами буковый лес. Тракт превратился в едва различимую тропу, замысловато петлявшую среди зарослей боярышника и дикого шиповника, выбрасывавшего розово-лиловые бархатные венчики цветов на бархатную зелень ветвей. А впереди, за подёрнутыми синеватой дымкой высокогорными лугами, стеной поднимался главный хребет Небесных Гор, сияя режущей глаза белизной вечных снегов на острых вершинах. Именно там, в конце долины, и брала начало узкая и опасная дорога через Химинбьёрг, путь к землям Западного Междумирья.
        - Если всё пойдёт так, как я предполагаю, то через четыре дня мы уже спустимся к реке Глер-элв, по ту сторону гор, - бодро говорил Локи, пытаясь развеять мрачный настрой спутников. - А там уже недолго и до Имирбьёрга. Кстати, и людей наверняка повстречаем…
        - А в Имирбьёрге повстречаем Нидхёгга, - пробурчал отец Целестин. - Сказано же было, что Чёрный Дракон будет ждать нашего прихода. Не зря он владычицу ведьм к нам послал… Хоть так, хоть эдак - а всё одно в пасть к нему попадём…
        - А не попадём, так всё едино сгинем, - добавил Гунтер. - Помните, что ведьма говорила? Людям в войну богов меж собою лучше не соваться!
        - Кто тебе сказал, что мы сунемся? - огрызнулся Локи. - У нас одна цель - Чаша Сил!
        Видгнир внимательно посмотрел на Лофта, но промолчал. Накануне у него с отцом Целестином состоялся разговор один на один, и Видгнир поделился с монахом своими мыслями в надежде, что тот поймёт и разделит его тревоги. Уже достаточно долго Видгнира одолевали сомнения: ему казалось, что Лофт что-то не договаривает, что-то скрывает от своих спутников, преследуя некую собственную цель. Какую - неясно… Безусловно, он не простой смертный, а бог, однако в таком походе ни у кого не должно быть секретов от попутчиков и друзей. А то, что Локи начинал злиться при одном только упоминании разрастающейся на юге Тьмы, также добавляло сомнений - Локи точно чувствовал свою вину. Слова же Старухи из Железного Леса о приближающейся схватке всех Сил Междумирья и о том, что возможность остановить её есть у того, кто откроет проход в иные миры для духов Нидавеллира, почти окончательно поколебали уверенность Видгнира в том, что Нидхёгг - враг. Локи, между прочим, всегда уходил от ответа, если Видгнир или кто другой спрашивали его о природе Тьмы, выползшей из Полей Мрака. А в том, что по сравнению с Тьмой Нидавеллира
Нидхёгг просто ничто, Видгнир уже не сомневался. Никогда доселе не наваливалось на него ощущение заглушающей всё и вся опасности, угрозы, противостоять которой в силах одни лишь боги… Да и те вряд ли…
        Ещё со времён встреч с лесными духами в вадхеймских лесах Видгнир понял, что он может чувствовать то, что Лофт называл Силой, различая таковую на злую и добрую. Попытавшись недавно направить свои мысли к обиталищу Нидхёгга, он сумел непонятным самому себе образом нащупать в глубине маячившего на севере Имирбьёрга язычок пламени Силы. Закрыв глаза, Видгнир словно оказался рядом с багровеющим в ночи одиноким угольком, разбрасывающим вокруг себя слабые, бессильные перед окружающей тьмой, лучи. Пусть странное ощущение было мимолетным, кратким, как вспышка молнии, но Видгнир вдруг понял, что ему удалось на миг увидеть того, кого он считал главным своим врагом. И ещё удалось понять, что Чёрный Дракон объят страхом - огненный клубочек, возникший в сознании, лучился не злобой или ненавистью, но иссушающим разум ужасом…
        И надеждой, чьи слабые проблески изредка пробивали завесу страха.
        Выслушав всё это, отец Целестин покачал головой, а потом долго молчал. Он сам не понимал происходящего. В этом странном чужом мире многое было не так, как за Вратами. Привычные понятия добра и зла здесь приобретали живые, воплощенные формы, но кто разберёт, есть ли Чёрный Дракон абсолютное зло? Да и разве может быть изначально злой божья тварь, какую бы форму она ни приняла? (Монах, ни на йоту не отступая от своих убеждений, считал, что все сказочные существа, встреченные ими по эту сторону Врат, суть твари Божий.) Ну а считать Нидхёгга прародителем зла и вовсе не было никаких оснований… Тогда почему Локи беспрестанно повторяет, что хуже Чёрного Дракона во всех Трёх Мирах никого не встретишь? Зачем бог из Асгарда постоянно вдалбливает в головы своим спутникам мысли о том, что единственной целью Нидхёгга является зло ради зла и власть ради власти? Непонятно. Хотя, впрочем, считать Дракона заблудшей овечкой тоже резона нет. Стоит вспомнить одних только огненных великанов, которых он натравил на людей ещё в Исландии.
        Но похоже, что сейчас Нидхёгг изменился и причина тому - пожирающий юг Междумирья Мрак, внезапно ожившие силы тьмы и, возможно, угроза бытию его самого.
        Отец Целестин высказал тогда Видгниру эти мысли, но так они вдвоём ничего и не решили. Видгнир сказал только, что теперь твёрдо убеждён - нужно как можно быстрее идти к Имирбьёргу, а там видно будет.
        Дорога, кое-где вздыбленная мощными узловатыми корнями разросшихся деревьев, вышла к берегу озера.
        Чистейшая прозрачная вода позволяла рассмотреть каменистое дно, где меж узких и длинных листьев водорослей шныряли небольшие рыбешки. Полуденное солнце палило, в воздухе стоял густой аромат трав. В ветвях деревьев пощелкивали дрозды, доносилось щебетание десятков мелких птиц, солидным басом гудели вокруг цветов шмели с налипшей на мохнатое брюшко пыльцой.
        - Остановимся ненадолго? - предложил Видгнир, оглядываясь на задумавшегося о чём-то Лофта.
        - Согласен, - кивнул тот. - Да, чудесное местечко долина Глер…
        - А тут… э-э… никаких опасных тварей нет? - спросил Гунтер, подозрительно оглядывая гладь озера.
        - Здесь никто не живёт, кроме зверей да птиц, - успокоил его Локи. - И я не чувствую поблизости никаких духов. Так что если есть желание - можете искупаться. Денёк-то жаркий.
        Лошадей стреноживать не стали, выведя их на заросшую густой травой поляну. Видгнир с Гунтером, отказавшись от предложения Локи, отправились в лес, надеясь настрелять дичи к обеду. Сигню, вызвавшаяся присмотреть за лошадками, собирала росшие в изобилии васильки, напевая что-то под нос, а Торин занялся костром, наломав вместе с монахом сухостоя. Отцу Целестину подумалось, что в этой райской долине не хочется вспоминать ни о каких тревогах и бедах. Он чувствовал себя словно в неприступной крепости, за стены которой не может проникнуть ничто дурное. Считай, половина пути позади, за спиной остались болота и лес ведьм, а сейчас вокруг тебя радующая глаз девственная природа, цветущая, буйная жизнь и люди, которые стали тебе почти родными. Свежий, прохладный воздух действовал на монаха умиротворяюще, словно и не существовало в мире Полей Мрака, Чёрного Дракона и иных порождений чуждого ему мира.
        Гюллир развалился на бережку, наблюдая за людьми и тоже пребывая в состоянии блаженного спокойствия. Ему нравилось, что двуногие обращаются с ним, как с равным, а девушка, вместе со своим белым зверьком, так и вовсе сдружилась с молодым драконом. Конечно, Гюллир всё ещё стеснялся и робел, особенно перед тем двуногим, что обладал Силой, но впервые в жизни он почувствовал к себе хорошее отношение и был бесконечно благодарен судьбе за случайную встречу с людьми. Как он понял, они явились в Междумирье откуда-то из другого места, где, как оказалось, драконы не жили. Гюллир с интересом слушал рассказы Сигню о мире, где она родилась, ему нравились её песни о битвах между людьми и о странах Мидгарда, хотя он и не совсем понимал, отчего двуногие так любят убивать друг друга в войнах - драконы Мира Меж Мирами никогда ни с кем не воевали, а уж между собой и подавно…
        Отец Целестин вольготно разлегся на траве, наслаждаясь идущим от земли нежным теплом. Он был вполне доволен собой, ибо только что получил возможность снова блеснуть своими способностями - пока Торин возился с кресалом, монах втихомолку вырезал на толстой ветке ясеня руну огня, прошептал заклинание, затверженное едва ли не крепче, чем «Отче наш», и бросил вспыхнувшую ветку в сложенную для костра кучу сушняка. Торин вначале и не понял, что случилось, а разобравшись, промычал что-то вроде: «А ну вас с вашей волшбой…» - и запрятал кремень обратно, в мешочек у пояса. Монах же с чувством выполненного долга прилег отдохнуть, не обращая внимания на насмешливый взгляд Локи.
        Гунтер, сияя улыбкой, вынырнул из-за деревьев, потряхивая добычей, - зверьё в этих местах было непуганое, и германец вместе с Видгниром без особого труда подстрелили четырёх жирных больших кроликов.
        - Да что там кролики! - восклицал он, бросая тушки у костра. - Если б было нужно, мы бы и оленя взяли. Их там… - Он ткнул большим пальцем в сторону леса и взмахнул рукой, словно этот жест мог объяснить, что поблизости от озера они с Видгниром наткнулись на стадо голов в пятнадцать…
        - Эй, Сигню! Сигню, давай сюда! В животе урчит несносно! - Гунтер поманил девушку к костру и указал на кроликов. - Помоги разделать, а?
        Пока они вдвоём снимали шкурки и потрошили тушки, кидая обрезки кроличьих внутренностей сшивавшемуся поблизости Синиру, монах наблюдал за Видгниром, который замер в напряжённой позе у воды, смотря куда-то на юг. Вдруг забеспокоился и Локи. Бог повернулся лицом к левому краю долины, а затем встал и, склонив голову, словно вслушивался в различимый только ему одному звук, приходивший из-за южного взгорья.
        - А ну-ка тихо все! - прикрикнул он на смеявшихся над чем-то Сигню и Гунтера.
        - В чем дело, Лофт? - встревожился монах, подходя к Локи, на узком лице которого отражалась непонятная растущая тревога. - Что вы там углядели?
        - Не знаю… - тяжело уронил бог. - Там, к югу, происходит нечто очень странное. Оттуда истекает Сила… Много Силы…
        Он не договорил. Земля под ногами вздрогнула, заходила ходуном, и даже по зеркальной глади озера пробежала рябь. Казалось, что произошло небольшое землетрясение. А мгновение спустя за лесистой грядой, там, где находились пойма Болотной реки и Сокрытые Горы, вспух чудовищный огненный купол. Ослепляющий шар чистого, белого огня поднимался над Междумирьем в бледнеющие небеса, пожирая редкие облака над южными пределами Мира Меж Мирами, а затем начал меркнуть, уступая место титаническому клубу густого чёрного-серого дыма, сквозь который проблескивали синеватые искорки молний. Грозная туча взметнулась в необозримую высоту, нависая над горами, и тогда же в мирную долину Глер ворвался грохот, переросший в неистовый рёв, рвущий разум и сознание на части, - если бы от волны заполнившего мир звука рухнули горы, никто бы не удивился. Зловещее рычание разыгравшейся на юге бури мало-помалу начало стихать и наконец уступило место полнейшей, могильной тишине - смолкли птицы, даже шороха деревьев стало не слышно. Природа замерла в ожидании дальнейшего…
        - Началось…
        Локи произнёс это слово полушёпотом, но все остальные вздрогнули.
        - Что началось? - так же тихо спросил отец Целестин, хотя и сам уже начал понимать суть произошедшего. Будучи не в силах оторваться от зрелища развернувшейся на юге катастрофы, монах ясно представил себе, как вал мрака наткнулся на обережный окоём Долины Богов, как Сила Нидавеллира попыталась опрокинуть вставшую на защиту древних богов и их земель невесомую стену…
        Локи не ответил ничего, не опровергнув и не подтвердив подозрений святого отца. Он по-прежнему неотрывно наблюдал за чёрной бурлящей тучей, растекавшейся по куполу неба и пожирающей с немыслимой быстротой его синеву. Начало меркнуть солнце, скрываясь за грязными космами дыма. Светило превратилось в бледнеющее желтоватое пятно на буром фоне; на долину Глер пала тень - дневной свет сменился внезапными сумерками. Даже сине-серебристые вершины на юге и западе окрасились в безрадостный серый цвет. Снег и лед точно присыпало золой.
        Сызнова загрохотало, разве что всепоглощающий гром больше не возникал, но отдалённое, бередящее душу рокотание битвы ныне не утихало, то усиливаясь, то почти исчезая.
        - Гюллир… - позвал дракона Локи. - Гюллир!
        Дракон сидел по-прежнему около воды, непонимающе оглядывая поглотивший день и солнце мрак. Синир, пристроившись у свисающего крыла ящера, вздыбив шерсть, изредка шипел, видимо надеясь, что дракон сможет защитить его от непонятного ужаса. Услышав призыв Лофта, Гюллир склонил голову и еле слышно рыкнул - наверно, от неожиданности. А быть может, дракон понял, зачем он сейчас понадобился обладателю Силы…
        - Ты желаешь, чтобы… Чтобы я отвёз тебя туда! - испуганно спросил дракон, нервно дёрнув хвостом. Он начал думать, что обладатель Силы повредился рассудком. Лететь на верную погибель? Да на эдакую глупость и самый тупой из турсов не решится!
        - Я желаю именно этого, - повелительно подтвердил Локи и, подойдя к дракону, ободряюще похлопал его по шее. - Не бойся. Я никому не позволю причинить тебе вред. Да и близко мы подлетать не станем.
        - Ты спятил! - убеждённо сказал отец Целестин и, одним тяжеловесным прыжком настигнув уже собравшегося влезть на холку ящера Лофта, схватил его за куртку. - Не пущу! Сгинете вы там! А мы без тебя как будем?!
        - Это ты-то меня не пустишь? - грозно усмехнулся Локи. - Попробуй!
        Бог развернул ладонь к монаху, и тот почувствовал, как ударило в грудь. Тяжело ударило, ровно как бревном. И весьма это походило на магический удар, что нанесли их отряду ведьмы возле Сокрытых Гор, послабее разве что.
        - Хочешь ты того или нет, но я должен знать, что там случилось, - прорычал Лофт. - И не тебе останавливать родича Одина!
        Монах беспомощно взглянул на конунга:
        - Торин, а ты что молчишь? Видгнир, Гунтер, да скажите же вы ему…
        - Он - бог, - проронил Торин. - И кроме того, нельзя отговаривать идущего на врага воина. Встретиться лицом к лицу с опасностью - дело достойное и почётное.
        Монах едва сдержался, чтобы не высказать всё, что он думает о таких «почётных» делах. Всегда бесившие его норманнские предрассудки, касавшиеся отношения северян к героическим поступкам, и на этот раз взяли верх над разумом. Ну скажите, какой римлянин или византиец, а уж тем более араб или иудей, по доброй воле отправится просто посмотреть на вырвавшихся из самых недр преисподней беснующихся демонов? А для Торина это, видите ли, «дело достойное»!
        - Вы сейчас не медлите, а двигайтесь к перевалу, - велел Локи, уже сидя на спине Гюллира. - Дорога хорошая, не собьётесь. Если что, как идти дальше, вы знаете. И хворосту напасите - на вершинах холодно, а дров не найдёшь.
        Как ни было страшно Гюллиру, ослушаться Лофта он не посмел. Вскоре медный дракон со всадником на спине уже поднимался к небесам, залитым Тьмой. Шум его крыльев поглотило неясное громыхание битвы Духов на юге, и вот уже ни отец Целестин, ни прочие его спутники не могут различить силуэт маленького ящера, исчезнувшего в наползающей на долину Глер неживой тьме. Только поблёскивают стрелы молний да клубится дым.
        - А в животе всё равно бурчит! - бесчувственно заявил Гунтер. - Будь сейчас даже Рагнарёк, но пообедать надо!
        Лофт не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день. За это время отряд миновал долину, выйдя вначале к высокогорным лугам, а затем и к серому языку ледника, спускающегося с гор. Древняя дорога вела точно на запад, не виляя и не сворачивая, но поднимаясь всё выше и выше на кручи Небесных Гор. В сравнении с Химинбьёргом Сокрытые Горы представлялись попросту невысокими холмиками, взобраться на которые не составило труда даже раскормленной домашней корове.
        Здесь было по-другому. Отвесные острые скалы образовывали бесконечную череду узких и гулких ущелий, изредка дорогу преграждали трещины в камне - пока ещё неширокие и почти не опасные. Кое-где тракт был разрушен подвижками камня и ледниками, так что приходилось обходить погребённую под кучами булыжника или льда дорогу, выискивая более ровные и проходимые места.
        Чувство напряжения усиливалось с каждым часом. Сказывалась усталость, а ещё больше подавляло настроение нерассеивающееся чёрное облако на юге. Ну и, конечно, отсутствие Локи и Гюллира, бесследно исчезнувших во Тьме Нидавеллира. Даже Синир и тот тосковал по своему медночешуйчатому зубастому приятелю.
        И ещё томила неизвестность.
        Отец Целестин совершенно замучил Видгнира, то и дело требуя от него употребить способности потомка королей Аталгарда (в которые монах уверовал почти столь же твёрдо, как и в Евангелие) на то, чтобы узнать о происходящих в Междумирье делах. Видгнир пытался сосредоточиться, проникнуть своими мыслями и чувствами то в черноту Полей Мрака, то в недра Имирбьёрга, но постоянно натыкался на незримые преграды, поставленные Духами Нидавеллира и Нидхёггом для тех, кто осмеливался прорваться в глубины их сокровенных чаяний. Смертному такое было не под силу. Пару раз Видгнир попробовал обратиться думами к Локи, но и тут упирался в непреодолимую стену - будто некто не желал того, чтобы Лофт мог услышать своих сотоварищей.
        - Я знаю, что Локи жив, но не могу сказать, что с ним, - морща лоб, говорил Видгнир. - Откуда приходит это знание, понять не могу. Быть может, он тоже хочет как-то позвать нас…
        - Чертовщина! - угрюмо ответил монах. - Надо ж ему было с проклятой нежитью связываться! И Гюллира зря загубил. А какой дракон был!..
        Гунтер и Сигню в разговор не ввязывались, а Торин только ругался полушёпотом, не желая нечаянным словом отвлекать Видгнира от его попыток прорваться к маленькому богу, ставшему за время пути настоящим другом для всех членов отряда. Конунг всем своим естеством противился всё больше и больше усиливавшимся «странностям» родного племянника, но знал, что ныне без его помощи уже не обойтись. После исчезновения Лофта Видгнир стал единственным человеком, у которого было то, что боги называли Силой.
        Утром третьего дня после того, как отряд покинул долину Глер и вышел на горную тропу, извивавшуюся, подобно змее, по самому краю бездонного ущелья, даже Сила Видгнира не уберегла путников от опасности. К тому времени всадники поднялись на высоту, куда не доставали облака, - грязно-серые мягкие перины тумана клубились на сотни локтей ниже, закрывая собой оставшуюся внизу долину и корни гор. Вокруг был один лишь снег и камень. Безжалостное солнце, после часа зенита выходившее из-за туч над югом, не грело, не давало жизни и радости, но ослепляло, отражаясь в вечных снегах вершин Небесных Гор, что справедливо получили своё название, ибо, как казалось, сии столпы поддерживают собою твердь небес. Никак не удавалось согреться. После жарких лесов Триречья, мягкой прохлады склонов Сокрытых Гор и влажной духоты поймы Болотной реки, после тёплого лета, обнявшего собой Мир Меж Мирами, на вершины Химинбьёрга словно вернулась промозглая скандинавская зима…
        Но опасность была не в холоде и не в пронизывающем ветре. Сигню первая заметила совсем рядом с дорогой горку выбеленных костей, которые, как определил отец Целестин, были бараньими. Тут же валялся и череп с двумя изогнутыми ребристыми рогами, а в лёд вмёрзли остатки густой белой шкуры горного прыгуна. Хуже было то, что на костях виднелись следы чьих-то зубов. Не человечьих и не звериных. А поблизости Гунтер с Торином обнаружили глубоко отпечатавшиеся в застывшем, обледеневшем снегу следы. Это были не отпечатки лап горного барса или дракона. Следы походили на человеческие - длинная пятипалая ступня с широко раздвинутыми пальцами превосходила длиной полтора локтя.
        - Хримтурсы… Они, не иначе! - воскликнул Торин, подозрительно оглядываясь. - Это тебе не лесные демоны будут, а кой-что похуже!
        - Хримтурсы? Снежные великаны? Те, про которых Лофт давеча говорил? - У отца Целестина задрожали руки.
        - Следы старые, - прогнусил из-за плеча монаха Гунтер. - Их стоянка здесь была давно. Бояться сейчас нечего. Поехали дальше! Да и встречались мы уже с их родичами…
        Германец, по обыкновению, погладил рукой топор, висящий у пояса. Самоуверенности Гунтеру было не занимать. Во всяком случае, следующие часы прошли в напряжении. В застывшем царстве льда любое движение - будь то просто сползающий с крутого склона снег или поднятые ветром вихри ледяной пыли - воспринималось как появление врага (а в том, что снежные великаны были врагами, ни у кого и тени сомнений не возникало).
        Вполне понятно, что хримтурсы явились тогда, когда путники уже устали хвататься за оружие при любом мало-мальски подозрительном шорохе или шевелении среди камней.
        Тропа здесь шла между ледником и отвесной каменной стеной, образовавшей наверху нависающий над покрытой скользкой коркой дорогой карниз. Потрескивающий мощный слой многолетнего льда по левую руку выползал из огромной щели между двумя горными склонами и оставлял для прохода пространство шириной локтей в десять, так что получился длинный коридор, уходящий направо, в обход ледового пласта. Что и говорить, место для засады замечательное.
        Грохот камней позади отряда заставил отца Целестина подумать о том, что начала обваливаться скала, закрывавшая собою полнеба, но, обернувшись, монах понял, что опасность быть погребёнными под её обломками пока не грозила. Шагах в пятидесяти тропу просто завалило невесть откуда взявшимся мелким каменным крошевом, но этого было достаточно, чтобы перегородить коридор. Лошади, не переломав ног, пройти там не смогут.
        - Ну вот, назад дороги нет, - проворчал Торин, кутаясь в плащ. - Хорошо ещё, что не нам на головы…
        - Боюсь, и дальше нам будет пройти трудновато, - подчеркнуто спокойным голосом сказал Гунтер. - Смотрите!
        Сигню первой посмотрела туда, куда указывал выхваченным топором германец, ойкнула и сама схватилась за оружие. Видгнир уже заряжал самострел, когда монах наконец понял, что несколько светлых теней впереди - вовсе не снежные столбы и не громадные ледяные наросты на камнях, а живые существа.
        - Вы на ледник гляньте! Похоже, туго нам придётся… - Торин исподлобья оглядывал мёрзлое поле. Там, на залитом светом пространстве, двигались какие-то человекоподобные твари. Похоже, что хримтурсы, пользуясь своей светлой, желтовато-белой шкурой, поджидали отряд не шевелясь, слившись со льдом - своей родной стихией.
        - Лошадей назад! - хрипло приказал конунг, теперь уже окончательно уяснив, что ловушка захлопнулась. Позади завал да скала, а с ледника и по уходящей в глубь перевала тропе приближается многочисленный и сильный враг.
        Снежные великаны не торопились, подбираясь к людям медленно и отрезая все пути к бегству; впрочем, куда теперь было бежать? Плотное кольцо горных чудищ сжималось, полностью окружив вадхеймцев с трёх сторон. Отец Целестин насчитал почти четыре десятка хримтурсов, пытаясь сообразить, как можно их если не победить, то хотя бы отпугнуть.

«Эх, Гюллира с нами нет! Ну скажите, кто бы решился даже близко подойти, видя живого дракона?»
        Хримтурсы мало походили на уже знакомых монаху лесных демонов, пускай и приходились им ближайшими родственниками. Великаны инея были выше ростом - почти в полтора человеческих, куда как шире и мощнее в плечах, густой мех походил на шкурки новорождённых тюленей - такой же пушистый и светлый. Роднило обитателей снегов с лесными великанами одно: несоразмерно маленькие головы, растущие прямо из плеч, громадные челюсти и глубоко сидящие, горящие красным глазки. И кроме того, в лапах многих хримтурсов было оружие, пусть и донельзя примитивное. Жутких размеров вожак, шедший впереди, сжимал остро обточенную о камень кость, у других были дубины, камни, а один великан держал даже что-то, напоминающее меч, исключительно древний, весь в выщербинах и покрытый рыжей ржавчиной…

«Господи, до чего же глупо! - тоскливо подумал святой отец. - Пройти через столько опасностей и подохнуть здесь, в этих проклятых горах, только потому, что у Лофта нашлись другие дела, а великанам снегов захотелось есть! Ну должен же быть хоть какой-то выход!»
        Отец Целестин уже решился было на отчаянный шаг - выйти к хримтурсам и вызвать их на переговоры, ибо это позволило бы оттянуть время. Вполне здравую мысль о том, что великаны могут и не знать норвежского, а то и вовсе говорить не умеют, монах отгонял всеми силами.
        - Эй, Видгнир, цель во-он в того, главного… - прошипел Гунтер, и эти слова придали монаху уверенности. Стоит сейчас ударить первыми, и все надежды на замирение пропадут… Да впрочем, какое может быть замирение с голодными хримтурсами?
        Не выпуская кинжал из правой руки, а левой сжимая крест, монах быстро вышел вперёд, к кромке ледника. Снежные великаны, не ждавшие такой дерзости, приостановились, а вожак, внимательно осмотрев монаха, поднял верхнюю губу, показав обычные для турсов конические зубы, и едва слышно зарычал.
        - Головой повредился… - громко сказал сзади Гунтер.
        - Выстрелите - прибью! - рявкнул отец Целестин, не поворачиваясь. - Вашим железом тут не спасёшься!
        - Как бы тебя по-первости не прибили, - не меняя интонации, заметил германец, но монах его и не расслышал, сосредоточившись на спокойно стоявшем всего шагах в пяти хримтурсе. То, что великан, с его ростом и длиннющими ручищами, мог нанести смертельный удар, не сходя с места, отчего-то не беспокоило.
        - Повелитель Вадхейма Торин приветствует владыку гор! - стараясь говорить размеренно и важно, начал отец Целестин. Возмущённый возглас конунга он пропустил мимо ушей. Впрочем, Торина больше взбесило то, что бестолковый монах назвал его истинное, данное при рождении имя твари, которая, если верить сказаниям, могла обладать силой волшбы. И человеку-то истинное имя открывать не всегда можно - мало ли, порчу наведет, - а уж порождению Имира… Но отцу Целестину было не до норманнских предрассудков.
        Слова появлялись на языке сами. Не осознавая всю бредовость своей по-византийски напыщенной речи, монах осведомился у застывшего грязно-белой статуей хримтурса о семье, здоровье, потом заявил, что конунг Торин вовсе и не хотел тревожить покой ледяной страны, но ведь перейти горы как-то нужно?.. А если досточтимым хозяевам льда и камня причинён ущерб, то конунг готов и вергельд уплатить в золотых арабских динариях.
        Не давая вожаку опомниться, отец Целестин вывалил на него целую повесть о путешествии «моего конунга Торина» по Междумирью, украсив её сочными подробностями и не забыв упомянуть о «нашем огнедышащем драконе, ныне пребывающем в отлучке».
        - …Он должен вот-вот появиться, - втолковывал монах. - И ты, о Краса Ледника, узришь, сколь могуч и безжалостен сей летучий змий, повинующийся лишь слову конунга Вадхейма…
        Хримтурс, чуть склонив голову, внимал изливающемуся на него водопаду слов, ничем не показывая своего отношения к страстной речи отца Целестина. Понимал ли он, что ему говорят, или нет - оставалось неясным. Остальные великаны стояли невдалеке, переминаясь с ноги на ногу, и изредка подбрасывая в широченных ладонях увесистые булыжники. О том, что один из этих камней может полететь ему в голову, монах старался не думать.
        Жизнь отцу Целестину, как обычно, спасла случайность. Видгнир смог предугадать мимолётное движение неуклюжего с виду великана, и толстая стрела из самострела вонзилась хримтурсу в предплечье чуть ниже локтя в момент, когда он выбросил лапу вперёд, намереваясь ударить монаха в грудь оконечьем зажатой в кулаке острой кости, которую он использовал как пику. Отшлифованное остриё лишь скользнуло по Оку Амона, не причинив отцу Целестину никакого вреда. Великан взвыл несоразмерным с его ростом тоненьким голоском, пытаясь выдернуть глубоко засевшую стрелу из лапы, а монах, поскользнувшись, упал, понимая, что на сей раз смерть стоит совсем рядом. Он успел увидеть занесённые над ним обломки камней, готовые обрушиться дубины, пылающие злобой глаза окруживших его хримтурсов…
        - Именем Повелителя Нидхёгга! - вдруг прогремел исполненный силы голос. - Именем Нидхёгга, повелеваю остановиться!
        Всё смолкло. Затих низкий рык великанов, перестал хрустеть снег под их ногами. Обитатели льдов замерли, глядя на вышедшего вперёд человека, поднявшего высоко над головой небольшую черно-золотую вещицу, а затем стали торопливо опускаться на колени, склоняясь перед носителем знака Владыки Имирбьёрга.
        - Я приказываю вам уйти с нашей дороги! Моими устами говорит Нидхёгг!
        В лучах солнца поблёскивал тёмный камень, обвитый выкованным из золота изображением дракона.
        Глава 16
        ОКО АМОНА
        Воздух дрожал. Лившийся от руки Видгнира поток Силы оглушил даже отца Целестина - невидимая, но ясно ощутимая волна распространялась вокруг, заставляя повиноваться и трепетать перед тем, кто произнёс имя Чёрного Дракона. Амулет ведьмы, убитой Гунтером, пригодился как нельзя вовремя.
        - У вас есть такие же! - сорванным голосом проговорил Видгнир. - Достаньте! Теперь хримтурсы не сделают нам ничего дурного. Ведь мы… - он криво усмехнулся, словно от боли, и поднял чёрный камень ещё выше, - слуги Нидхёгга!
        Монах, а с ним и все другие, малость покопавшись кто в кошелях, а кто за пазухой, нашли знаки Властелина Имирбьёрга и, расправив цепочки, надели. Да, теперь серчать на предусмотрительного Лофта у отца Целестина не было причины - не зря он велел всем взять после стычки с Ночными Всадницами по амулету. Будто знал, что без них будет не обойтись. Однако драконьи камни в руках монаха, Торина или германца оставались холодными и неживыми, в то время как талисман Видгнира по-прежнему расточал вокруг незримые струи Силы.
        - Как… уф, как это у тебя получается? - Отец Целестин поднялся наконец на ноги, поражённо оглядев поверженных ниц великанов инея. Ни один не смел даже шевельнуться, не то что поднять глаза. Монаху почудилось, что некоторые снежные чудища дрожат от страха.
        Видгнир, не выпуская камня из пальцев, наморщил лоб.
        - Сам не пойму. Вроде амулет-то ни при чём… Я просто вспомнил про него, подумал, может, поможет чем. А теперь чувствую, что тут не его Сила действует, а… моя, что ли. Камень просто её собирает и усиливает, направляя на этих… - Видгнир кивнул на скорчившихся великанов. - Не знаю, как так получается!
        - А ты не можешь прогнать их отсюда, да побыстрее? - поинтересовался подошедший Торин. - Без хримтурсов идти всё-таки спокойнее будет.
        - Я же им сказал уйти! - напомнил Видгнир. - А они словно заледенели…

«Очень точное сравнение», - ехидно подумал отец Целестин и добавил уже вслух:
        - Может, великаны так тебя боятся, что не в силах и с места сдвинуться? Попробуй ещё разок!
        Видгнир попытался немного обуздать исходящую через амулет Нидхёгга Силу, и у него это получилось: висящее в воздухе напряжение начало мало-помалу ослабевать, хримтурсы тихонько зашевелились, но по-прежнему не смели подняться.
        - Уходите отсюда и не трогайте нас! - чётко проговорил Видгнир. Каждое его слово превращалось для великанов в приказ Владыки, которого никто из них не смел ослушаться. - Именем Нидхёгга я повторяю - уходите! Освободите…
        Договорить он не успел, ощутив, что где-то рядом, совсем неподалёку, появилась опасность, по сравнению с которой стая разъярённых снежных великанов показалась бы попросту ничем… С ледника надвигалась пока ещё невидимая глазом, но ясно предсказываемая обострившимся магическим чутьём чудовищная угроза, беда, справиться с которой не сможет ни талисман ведьмы, ни стальной меч…
        Тьма Нидавеллира достигла перевала Глер, выползая из-под уходящей на юг цепи гор.
        Мир неожиданно стал призрачно-серым. Померкшее солнце утратило золотистый блеск, и его лучи приобрели грязно-жёлтый цвет смерти. Синева неба поблёкла, и только неподвижная туча на юге, показывавшая над вершинами гор свой кучевой край, оставалась непроглядно-чёрной. В полной тишине, повисшей над перевалом, вдруг начал рождаться странный звук - не то свист, не то шипение, и приходил он из ущелья, откуда наползал ледник, нарастая и усиливаясь.
        - Что это? - ошарашенно прошептал монах, схватившись за нагрудное распятие. - Господь, спаси нас!
        Даже хримтурсы повернулись назад, позабыв строгий приказ носителя Силы, а люди, замерев, глядели на показавшийся язык Мрака, что медленно стекал с ледника вниз, к тропе. На первый взгляд это походило на расплывающуюся чёрную смолу, покрывавшую собой всё, что встретится на пути. Вот изливающийся меж двух вершин поток встретил преграждавший ему путь каменный уступ, обогнул его, а затем Мрак выбросил наверх десятки тонких щупалец, обвивших скалу. Камень покрылся чёрной массой и…
        Тьма Нидавеллира не просто закрывала собой землю и лёд, но, похоже, пожирала их. Шипение усилилось, и скала неожиданно стала оседать, сглаживаясь и исчезая. Да и сам поднимавшийся на сотни локтей вверх ледник стал медленно, едва различимо опускаться, разъедаемый чёрной массой Мрака. Едва показавшись над ущельем, Мрак разделился на два потока, текущих значительно быстрее, чем раньше, - они сползали по краям ущелья и теперь могли пересечь тропу на западе и на востоке, полностью отсекая отряд, да и снежных великанов от любых путей к отступлению. А вдруг удастся проскочить?!
        - На-конь! Ну же, быстрее! - заорал сбросивший оцепенение Видгнир. Теперь ему было уже не до снежных великанов, превратившихся из грозных чудищ в кучку напуганных и жалких созданий.
        Кажется, впервые за несколько месяцев отец Целестин вскочил на спину лошади одним прыжком, но всё равно ему пришлось замыкать цепочку всадников, рванувшихся по тропе. Конёк плохо слушался, косясь влево, на страшное и непонятное зрелище, но инстинкт заставлял его нестись вслед за остальными в поисках спасения. И, будто почуяв, что добыча может миновать опасный участок, поток Мрака пополз быстрее.
        Дорога начала подниматься, скальная стена осталась позади, и наконец всадники вырвались на открытое пространство. Видгнир резко потянул поводья, едва не подняв лошадь на дыбы, возгласом остановил остальных и, осмотревшись, крикнул:
        - Туда! Скорее за мной!
        Отчего он свернул с тропы, заставив коня взбираться на разрушенный временем высокий уступ, отец Целестин сперва не понял и, лишь когда все оказались наверху, на широкой каменистой площадке, возвышавшейся над уходящей на запад тропой, разглядел, что Мрак успел перерезать дорогу в четверти лиги впереди и медленно тёк к возвышенности, на которой укрылись люди. А внизу, у её подножия, шевелились белёсые тени - снежные великаны тоже искали избавления от надвигающегося моря Тьмы там, где остановился носитель Силы, тот, чьими устами говорил сам Нидхёгг…
        Обезумевшие от ужаса хримтурсы полезли наверх, и, когда дюжина снежных великанов оказалась на площадке, люди поняли, что всем места не хватит.
        - Скажи им уйти! - рявкнул на Видгнира Гунтер. - Они же нас всех вниз покидают!
        Хримтурсы лезли и лезли, сбиваясь в кучу у самого края уступа. Вид у них был не самый миролюбивый, тем более что теперь их не останавливала Сила амулета Чёрного Дракона. Новые твари напирали, подталкивая тех, что были впереди, и людям приходилось отступать к опасному месту - скала обрывалась там вниз отвесной, локтей в двадцать, стенкой. Предположение Гунтера могло сбыться, и Видгнир, отпихнув дрожащую Сигню, снова вышел вперёд и, собравшись с силами, поднял над собой камень Нидхёгга, пытаясь заставить его ожить.
        - Повелитель приказывает вам пойти и остановить… - он запнулся, мучительно думая, как назвать Нечто, смыкавшее своё кольцо вокруг ненадёжного убежища, - …и остановить чёрную воду! Быстрее! Иначе гнев Нидхёгга падёт на вас!
        Хримтурсы снова почуяли Силу, но послушаться её обладателя не решались - очень уж пугал хозяев льдов чёрный поток. Видгнир, видя, как великаны стали порыкивать и угрожающе вскидывать руки, попятился, но затем снова сосредоточился и, собрав всю доступную ему мощь наследника Аталгарда в амулете Чёрного Дракона, нанёс новый удар, повторив те же слова.
        На миг его Сила заполнила всё окружающее пространство, затмив даже истекающий от моря Тьмы Нидавеллира смертный страх. Хримтурсы послушались - безмозглым тварям было не перенести настолько мощного воздействия - и осторожно, с неохотой начали почти на четвереньках сползать с площадки, спускаясь навстречу набегающей чёрной волне. Тогда же для верности Видгнир нанёс третий удар. Сейчас он не произнёс ни слова, как-то уяснив, что достаточно отдать лишь мысленный приказ. Стараясь не обращать внимания на сужающееся вокруг кольцо чёрной пелены, Видгнир гнал и гнал хримтурсов прямо к её краю, не ослабляя ни на миг действия своей воли, - что-то подсказывало ему, что стоит опустить талисман, и великаны инея в тщетных попытках спасти свои жизни полезут обратно на утёс. И тогда никакой надежды не останется.
        Отец Целестин отрешённо смотрел вниз, обняв одной рукой Сигню. Синир сидел у их ног и, прижав уши, не то шипел, не то выл, предчувствуя близкий конец. Такой же, какой встретили и четыре десятка хримтурсов. Великаны, подгоняемые безмолвной властью Видгнира, столкнулись с Мраком, вспухшим вокруг непроглядной волной, и бессмысленно гибли один за другим. Они пытались швырять в выросшую перед ними стену камнями, которые беззвучно исчезали в смолистой черноте, ударять по ней палками, а то и просто кидались на чёрное Нечто, воздев сжатые кулаки. Но всё было напрасно. И тогда же началось что-то ужасное. Мгновенно появившиеся из единой, казавшейся плотной, как дёготь, массы длинные и гибкие щупальца вылетели на несколько локтей вперёд, обвивая собой тела хримтурсов и утаскивая их в чёрную мглу. Великаны голосили, пытались ухватиться за камни или друг за друга, но неведомая сила превосходила мощь их мышц. Тот турс, что сжимал в лапе древний меч, попытался отбить им рванувшуюся к нему чёрную плеть, но полуразрушенный временем клинок, едва столкнувшись с Мраком, рассыпался в прах, а истошно визжащий великан
исчез во Тьме бесследно.
        Тьма Нидавеллира покончила с великанами инея очень быстро, поглотив их всех до единого. Теперь уже ничто не могло остановить её безудержный бег к подножию скалы, на верхушке которой ждали смерти пятеро. Все они знали, что времени им осталось совсем немного.
        - Должен быть выход! - отчаянно выкрикнул Гунтер. - Должен! Видгнир, ты же можешь что-то сделать!
        - Не могу! Это… это не слушается ни амулета, ни моих приказов. Её ничем не остановить!
        Видгнир, шипя от бессильной ярости, швырнул в подтёкшую уже к нижнему краю склона Тьму ставший ненужным камень на ремешке. Тьма безразлично поглотила его, продолжая неумолимо тянуться вверх, поднимаясь, ровно как вода в паводок.
        - С ней нельзя бороться, - торопливо крестясь, прошептал монах. - Господи, спаси и помилуй души рабов твоих!
        Люди сгрудились в самом центре площадки, возле лошадей, храпящих к взбрыкивающих. У каждого в руках было оружие, пусть все и понимали, что оно вряд ли пригодится. Перед глазами стояло сплошное озеро Мрака, заливавшее ледник, тропу, стекавшего в недалёкую расселину и изливающегося на каменные обломки, раскиданные вокруг. Чернота словно заполнила весь мир, оставив только бледную синь неба и совсем невысокий утёс, уже готовый исчезнуть под колдовским покрывалом.
        Как в любую критическую минуту, одна часть разума отца Целестина паниковала, заставляя уверовать в неотвратимую гибель, но рядом оставалась ещё одна, пусть и меньшая, остающаяся спокойной. И сейчас эта часть настойчиво твердила: «На всякое действие есть противодействие. Ничто ни в одном мире не может быть непобедимо. Ну же, думай, брат Целестин!..»
        Рука святого отца коснулась груди - инстинктивно он нашаривал свой крест. Пальцы наткнулись на что-то другое. Круглое и гладкое, оно от прикосновения вдруг проснулось, наливаясь жаром. Пересилив себя, монах оторвался от тупого созерцания нахлёстывающих на скалу волн Тьмы, и тогда его точно молнией ударило. Выгравированное на подарке богов Сокрытых Гор око Амона-Ра полыхало среди золотого диска солнца белым огнём, который рвался на свободу. Оставалось лишь эту свободу ему дать…
        Мрак Нидавеллира уже выбросил вперёд руки-плети, пытаясь опутать ими людей и пожрать их, превратив в ещё несколько крупинок самого себя, когда, повинуясь внезапному наитию, отец Целестин сорвал с шеи сияющий диск и, вытянув руки, направил взгляд Ока древнего бога на подползающие жгуты Тьмы.
        - Ну помоги же, во имя Отца нашего небесного, - истово выдохнул монах. И свершилось.
        Диск раскалился настолько, что жёг пальцы. Зрачок Амона выплеснул из себя слепящий луч, вонзившийся в шевелящуюся Тьму, ожёг её щупальца, распавшиеся в ничто, а затем из диска ударила волна синеватого, нестерпимо горячего света, разошедшегося широким полукругом. Свет шквалом налетел на черноту, приостановившую свой накат ещё в мгновение первого удара, и столкнулся с ней, разгоняя и уничтожая. Тьма Нидавеллира начала исчезать, растворяясь в огне древних богов, подобно дыму в небе.
        - Давай!! Давай же!
        - Во имя Одина, получилось!
        Радостный крик Гунтера и Видгнира подбодрил монаха, и он сам пошёл в атаку на Мрак, шагнув вперёд, к краю площадки на утёсе. Порождение тёмных духов попятилось, но теперь опасность пришла со стороны, куда свет Амона не бросал свои лучи, - чёрные лапы Тьмы ринулись на отряд сзади и с боков. Оглянувшись на крик Сигню, которая обеими руками вцепилась в обвитого смоляным жгутом Синира - кот надрывно выл, пытаясь сбросить петлю смерти, - отец Целестин направил Око туда, отбросив Тьму на два десятка шагов…
        - Сильнее! Бей сильнее! - заклинал он чудотворный подарок, и тот, вняв приказу нового хозяина, низверг на море черноты новый огненный вал. Тьме опять пришлось отступить.

«Одному не справиться, - сокрушённо думал монах, стараясь забыть о боли в обожжённых пальцах. - Я не смогу даже пробить дорогу в этом адском потопе…»
        Над головами грянуло. Звук пришёл с севера, усиливаясь до оглушительного рёва, и Видгнир первым обернулся, чтобы узреть новую напасть, да так и застыл, не в силах выдавить из себя ни звука. Торин тоже безумными глазами смотрел вверх, в небеса, а Гунтер, прижав к груди Сигню, рычал сквозь зубы проклятия. Но чуть погодя стало ясно, что пришла не очередная беда, а спасение.
        Чёрный Дракон, сложив крылья, камнем падал вниз, и лишь когда до удара о скалы оставались считанные мгновения, развернул перепончатые крылья и стрелой пронёсся над утёсом, выплёвывая из пасти струи оранжевого пламени. Едва не коснувшись брюхом затопившего округу Мрака, он развернулся, забив крыльями, повис в воздухе и… исчез. Исчез, уступив место вспыхнувшему как солнце огненному шару, испускавшему длинные красноватые лучи, бившие в простёртую под ним Тьму. И тогда с новой силой нанесло удар Око Амона.
        Свет затопил всё сущее. Людям стало казаться, что их кожа тоже лучится то белизной Ока, то багряным пламенем странного пришельца. А потом добавился ещё и золотистый отблеск. Видгнир, став плечо к плечу с отцом Целестином, вытянул руки ладонями вперёд, выбрасывая из них струи золотого света. Сила, дарованная когда-то королям Сгинувшей Земли, перелилась через край, уничтожая и растворяя в своём сиянии пришедший от южных укрывищ Мрак.
        Нидавеллир отступил, не выдержав. Чернота стала исчезать, уползая обратно в ущелье, лишь изредка выбрасывая к смешавшимся струям пламени свои бессильные щупальца. Огненная сфера, висящая над ледником, на котором таяли последние лохмотья Тьмы, беззвучно смещалась в воздухе, преследуя и добивая остатки чёрного марева. Ещё немного - и нигде больше не осталось ни единой тёмной точки, лишь изъеденный чем-то лёд да оплавленный камень.
        Отец Целестин и Видгнир опустили руки, забыв обо всём и следя за огромным сгустком пламени, зависшим между двух горных вершин, из-за которых пришла к перевалу Глер Тьма. Шар по-прежнему пульсировал, изредка выбрасывая огненные стрелы, поражавшие что-то в уже неразличимых глазом далях за ледником. А потом сфера плавно двинулась назад, к утёсу.

«Вот и всё. - Голос возник в голове у монаха, ясно слышимый и громкий. - Может быть, теперь вы поймёте, чего я боюсь. Это не окончательная победа, не надейтесь. Если никто из вас не хочет больше встретиться с Мраком, Пожирающим Мир, помните, что избавить Междумирье от него сможем мы только вместе. Торопитесь».
        - Нидхёгг… - только и смог прошептать отец Целестин.
        Свет погас, и появившееся вместо него драконье тело скользнуло в воздухе, набирая высоту и быстро исчезая за горами. Чёрный Дракон сгинул столь же неожиданно, как и появился.
        - Да, это был он… - проговорил Видгнир, глядя вслед улетающей тёмной точке. - И он, почитай, спас нас всех. Не будь его, мы бы долго не продержались…
        Приходили в себя долго, плюнув на возникшее опасение, что Мрак может вернуться. Гунтер на все лады костерил бесследно исчезнувшего Лофта, Сигню тихо плакала, заново переживая кошмарные мгновения, а Видгнир и вовсе лежал без движения прямо на голом камне, словно исчерпав все данные ему богами силы. Он признался отцу Целестину, что давно не ощущал себя настолько опустошённым и духовно, и физически
        - Сила, которую он выбросил почти без остатка на борьбу с пришедшим из Полей Мрака Ничем, покинув тело, не желала пока возвращаться вновь. Монах, у которого несносно болели кончики распухших и покрасневших пальцев, сам чувствовал себя не лучшим образом и уже хотел испробовать целительную магию рун, однако Видгнир наотрез отказался, сказав едва слышно, что руны сейчас помочь ничем не смогут.
        Как ни велико было желание убраться с опасного места поскорее, пришлось дождаться вечера и переночевать на том же утёсе. Хорошо, что в момент бегства от Тьмы не пропал увязанный на лошадей хворост и удалось сделать горячую еду - этим занялись Торин, Гунтер и Сигню. Германец решился пройти на пол-лиги вперёд по тропе, чтобы поискать не изгаженный Мраком снег или лёд для котелка, ибо взятая с собой ещё из долины Глер вода подходила к концу. Отец Целестин, не утерпев, потащился вместе с ним, желая осмотреть окружающее. Монах видел, что Тьма как-то странно испортила окружающие камни и лёд, и хотел посмотреть на её следы сам.
        Предположения отца Целестина подтвердились, едва он спустился на дорогу. Под ногами лежали оплавленные, будто застывшие после кипения в тигле, камни. Древние булыжники, которыми мостилась дорога через горы, стали гладкими и скользкими и словно уменьшились в размерах. Лёд стал серым и ноздреватым, пронизанным бесчисленными кавернами, а совсем недалеко обнаружилось и вовсе нечто жуткое.
        - Гунтер, ты только посмотри! - дрогнувшим голосом позвал отец Целестин беспечного германца. Тот безразлично осмотрел то, на что указывал монах, и только усмехнулся криво.
        - Ничего себе… Это как же их так разъело?
        На камнях лежало несколько скелетов снежных великанов, почти полностью разрушившихся. Остатки могучих костей покрывал невесомый серый налёт - дунешь, и исчезает едва заметным облачком. Так значит, Тьма действительно пожирала всё, встречающееся на пути в самом прямом смысле этого слова! Недаром на боках Синира остались следы от ухватившего кота чёрного щупальца - отметины, как от ожога. Отец Целестин побледнел, представив себя на месте погибших хримтурсов, и чуть слышно зашептал благодарственную молитву за чудесное спасение. Да, не будь Ока Амона-Ра, то всех пятерых сейчас не было бы на свете и ветерок сдувал бы с костей серую пыль. Если, конечно, и кости остались бы, не растворившись, как и всё прочее, в мёртвом тумане Нидавеллира…

«А кроме богов Сокрытых Гор ещё надо и Нидхёгга благодарить, - возник в голове монаха мерзкий голосок здравого смысла, отчего-то напоминавший гнусавую речь Гунтера. - Не явись Чёрный Дракон вовремя, что бы делать пришлось, а? Одним Оком отбиваться? Нет, брат Целестин, врёшь, не получилось бы у тебя одного Тьму рассеять да отогнать прочь…»
        Монах сплюнул, сердясь на себя самого за вздорную мысль, и потопал вслед за ушедшим вперёд Гунтером, продолжая пристально разглядывать обожжённые Мраком камни и пытаясь забыть о Нидхёгге. Однако мысли о том, что Владыка Имирбьёрга действительно оказал неоценимую помощь погибающему отряду, сидели занозой в мозгу, не желая исчезать так же быстро, как и временно отступившее Ничто.
        Бесконечно длинный день подходил к концу. Единое для всех Трёх Миров солнце неохотно уползало за горизонт, словно боясь оставить Междумирье наедине с чернотой ночи - в Мире Третьем и так нынче хватало Мрака. На стенах Красного Замка Имирбьёрга гасли последние отсветы вечного светила, и на смену им приходили врывавшиеся в восточные окна тревожные блики. Огненные Болота в последние дни извергали фонтаны пламени беспрерывно, и их желтоватый отблеск беспокоил Чёрного Дракона не меньше, чем сплошная чернота на юге.
        Нидхёгг вновь покинул уставшее за сегодняшний день тело, оставив свою оболочку отдыхать возле Чаши Сил, и вознёсся в ночное небо. Дух не нуждался в отдыхе…

…Чёрный Дракон сегодня почуял беду остро и понял, что его вмешательство необходимо безотлагательно и немедленно. Прямо сейчас. Он знал, что отдельные струи Мрака уже смогли прорваться далеко на север, но надеялся, что упрямый потомок Элиндинга сумеет миновать перевал до того, когда его покроет Тьма. Предположение не сбылось, и сегодня, разобрав в едином потоке Силы, пронизывающей Мир Меж Мирами, отчаянный призыв, Нидхёгг сделал единственно разумное - он ринулся на помощь, благодаря всех известных и неизвестных богов за то, что вразумили смертного использовать данную ему Силу и позвать на подмогу недоступным иным людям способом. Пусть наследник древних королей сделал это непроизвольно, наверняка и сам не зная о том, но ведь сделал!
        Нидхёгг выжал из тела всё, на что оно было способно, а мысль, что проще было бы просто и не «надевать» телесную оболочку, ринувшись в бой с Мраком в истинной ипостаси Великого Духа, появилась только потом, когда Мрак убрался с перевала, не выдержав тройного натиска. Почему так получилось? Ответ сейчас был ясен и прост: со смертью человека из Мидгарда ушла бы последняя надежда, и без того крайне призрачная.

«Что делать? Что? - сущность Нидхёгга обратилась в единую мысль. - Безусловно, они смогут дойти до моего жилища, добраться до Трудхейма - я уж постараюсь, чтобы на их пути не встретилось ни единого препятствия. Впрочем, всё предусмотреть невозможно… Но как заставить потомка королей использовать Чашу? Даже теперь я ощущал недоверие и страх смертных передо мной! Конечно же проклятый Лофт - кстати, а где он и что с ним? - заявит, что я избавил людей от смерти только потому, что иначе потеряю всякую возможность использовать Силу Трудхейма. Да, это так! Но клянусь всеми Силами бесконечных миров, что я верну Чашу владельцу и уплачу ему любой вергельд за гибель далёкого предка! Лишь бы он согласился избавить наш Мир от…»
        Нидхёгг неожиданно принял решение. Пускай осуществить вдруг родившуюся идею было сложно, но он понимал, что искать другой выход времени не остаётся.
        Он заново взвесил все «за» и «против», обдумывая детали, и лишь когда загорелся рассвет, истинное «я» Черного Дракона ручейком бесцветного пламени вернулось в Красный Замок. Бездымное облачко огня повисло перед чешуйчатым драконьим телом, то изредка вспыхивая чуть ярче, то почти совсем угасая.
        Ещё немного погодя облик чёрного летучего змея, лежащего на каменном полу, начал странно меняться…
        Последующие два дня прошли спокойно, но Торин и Видгнир беспощадно гнали лошадей вперёд, желая спуститься с Небесных Гор как можно скорее, и остальным приходилось поспешать за ними, отбросив усталость. Заснеженные пики по обе стороны прекрасно сохранившегося здесь тракта прокалывали синь неба, искрился снег, белели иногда попадавшиеся ледники. Вроде бы ничего не напоминало о недалёкой угрозе. Видгнир, чьи чувства после нисхождения Мрака вдруг резко обострились, говорил, что пока опасности нет, но чем быстрее отряд покинет кручи Химинбьёрга, тем будет лучше. И кроме того, Мрак Нидавеллира не единственная неприятность, которая может случиться в горах Междумирья.
        Наверное, так оно и было. Несколько раз в поднебесье появлялись силуэты драконов, и отец Целестин до боли в глазах всматривался в крылатых ящеров, надеясь, что возвращаются Локи и Гюллир, но ожидания его не оправдывались. Медный дракон не появлялся. Огромные зелёные зверюги или проносились вихрем над горами, направляясь куда-то по своим драконьим делам, или кружили очень высоко, явно присматриваясь к чему-то. Гунтер был твёрдо уверен, что драконы следили за отрядом. По счастью, ни один ящер не спускался ниже чем на два-три стадия, и вскоре люди привыкли к постоянному присутствию могучих летунов.
        Несколько раз попадались странные следы на снегу - они не принадлежали ни хримтурсам, ни животным. Цепочки огромных оттисков уходили на север, и только однажды удалось увидеть тех, кто оставлял на девственно-чистых полях снега следы удивительных беспалых лап. Два странных создания, вынырнувшие прямо перед конём Видгнира, напоминали речных троллей, только очень уж громадных. Твари превосходили ростом даже хримтурсов, а невероятная ширина плеч, мощные четырёхпалые руки и бугристая серая кожа не добавляли им привлекательности. Яйцеобразную голову украшал кожистый гребень, выпученные глаза смотрели настороженно и зло, а в ощеренных пастях виднелись стёртые клыки. Чудища постояли на тропе, озирая взявшихся за оружие людей, но напасть отчего-то не решились. Рыкнув гулко и раскатисто, монстр покрупнее увлёк за собой своего спутника, и вскоре они скрылись за возвышавшейся рядом с дорогой скалой.
        Отец Целестин вытер вспотевшее от напряжения лицо. Твари были, мягко говоря, несимпатичные, и монах был уверен, что схватки не избежать. И кроме того, каждое чудовище могло запросто раздавить человека как букашку, ибо даже со стороны было видно, что они обладали огромной силой.
        - Наверное, это горные тролли, - предположил Видгнир, провожая взглядом два сероватых силуэта, поднимавшихся на склон горы справа. - И, судя по тому, сколько следов мы уже встречали, многие тролли Химинбьёрга уходят на север. Бегут от Тьмы под защиту Чёрного Дракона… Ладно, поехали дальше.
        Упоминание о Нидхёгге вновь пробудило в святом отце прежние мысли. Прошедшей ночью у монаха с Видгниром снова состоялся разговор по душам, и теперь отец Целестин пребывал в уверенности, что Нидхёгг по сравнению с порождённым Нидавеллиром Мраком почти безобиден. Увидев, что представляет собой пожирающая Мир Тьма, начнёшь понимать, какая угроза повисла над Междумирьем! Монах вспомнил день, когда Духи Полей Мрака схватились в битве с богами Сокрытых Гор, и вздрогнул. Надо понимать, что произошедшая возле Болотной реки трагедия стала лишь предвестием Войны Сил, испепеляющей Мир Между Мирами, а заодно и два других. И тут стоит помянуть речи Эйргьявы. Старуха из Железного Леса не лгала. Скорее всего, Нидхёгг на самом деле знает, как избавиться от Тьмы - с помощью Чаши Сил и того, кто пробудит её к жизни. Кто знает, может, и стоит рискнуть да просто прийти к Чёрному Дракону, вняв его призыву? Избавив Три Мира от уничтожения, можно будет умереть спокойно… Сейчас Нидхёгг стал другим и наверняка сделает то, что обещал. Да и на обычную уловку, для того чтобы пленить наследника Силы Аталгарда, переданные
через Эйргьяву слова вроде не похожи…
        Ох, не придётся ли жалеть о данном ведьме отказе?
        Видгнир и сам не понимал, что теперь делать. Видимо, уверенность в том, что Нидхёгг с его помощью сумеет победить Тьму, крепла, но ей противоречило данное Одину обещание вернуть Трудхейм в Мидгард, богам Асгарда. А вдруг, избавившись от Мрака, Чёрный Дракон не сдержит слово? Если вынудит попавшего к нему в лапы человека использовать Чашу во зло? Что тогда? И если не вернуть Трудхейм в Мидгард, то боги после окончательного разделения Миров сгинут и их надежды на простых смертных, взявшихся спасти Асгард от угасания, не оправдаются…
        Остаётся только два выхода: верить Нидхёггу (а к этому Видгнир был ещё не готов) и попытаться вместе с ним изгнать из Междумирья Тьму или же действовать по старому плану - похитив или взяв Трудхейм силой, вернуться в Мидгард, забыв о всех бедах Мира Между Мирами…
        - Взять силой… - вздыхал отец Целестин и покачивал головой. Он уже привык верить в невозможное, но борьба с Нидхёггом представлялась монаху как нечто вообще невероятное и непосильное. Не зря Один говорил когда-то, что под обликом Чёрного Дракона скрывается могучий и грозный дух…

«Вот когда будем стоять у склона Имирбьёрга, тогда и решим, что делать, - прервал свои размышления отец Целестин. - А сейчас нечего голову всякой философией забивать. Ныне главное - выжить!»
        Однако как ни старался монах за дорожными заботами забыть тягостные мысли, время принимать окончательное решение близилось. Путь через Небесные Горы подходил к концу. Двадцать четвёртого июня отряд миновал последний горный кряж, оставив позади самый опасный участок, и вышел к полого спускавшейся вниз долине, прорезанной несколькими бурными речушками - притоками одной из самых многоводных рек западного Междумирья Глер-элв. Далеко впереди расстилались убегающие к горизонту зелёные просторы, и там, на закате, затерявшись среди кущ Леса Альвхейм, находились вторые Врата Миров, ведущие в Мир Древний, в Мидденгард.
        На другой день отряд, миновав долину и не встретив ничего необычного или опасного, вышел в пустынную холмистую местность и свернул с тракта к северу, так что кручи Химинбьёрга теперь высились по правую руку. Невдалеке темнели невысокие гряды Красных Гор - обители племён двергов, живущих в подземных пещерах. Между Химинбьёргом и Красными Горами был неширокий - лиг в пять-шесть - проход, и именно в ту сторону направили своих коней люди из Мидгарда. От межгорья до Имирбьёрга было всего дней десять пути.
        По эту сторону Небесных Гор облик Междумирья несколько изменился. Воздух в сравнении с окрестностями Огненных Болот был суше и теплее и не заставлял людей страдать от сырости. Трава на возвышенностях потеряла сочный зелёный цвет из-за недостатка влаги, а вокруг, насколько хватало взгляда, не росло ни единого дерева
        - леса поднимались гораздо севернее. Но, что самое главное, появились следы деятельности человека.
        Первое заброшенное поселение расположилось на вершине одного из многочисленных холмов. Видгнир ещё издали приметил наполовину осыпавшиеся земляные валы, окружившие остатки деревянных построек. Когда подъехали ближе, удалось рассмотреть, что некогда здесь располагалось небольшое городище, жители которого эти места, надо полагать, покинули очень давно. Отец Целестин вымолил у Торина короткий привал и, пока Сигню готовила еду, а остальные отдыхали, как мог изучил старые развалины.
        - И где они дерево брали в степи? - удивлялся монах, переступая через иссушённые солнцем брёвна - Привозили? Или же здесь когда-то лес был? И кто мог жить в этой пустыне?
        Ответить на вопросы святого отца было некому. Наверняка - рассудил он - небольшой посёлок являлся подобием пограничного форпоста каких-то племён, опасавшихся набегов с юга. Или, к примеру, центром торговли с соседями. Монах насчитал восемь квадратных оснований, на которых некогда стояли дома, и понял, что это были отнюдь не пышные и величественные здания, а что-то вроде хижин, строительство которых не являлось особо трудным делом. Да и окружавший их вал не поражал высотой и мощью. Надо полагать, что поселенцы не обладали могущей вызвать удивление культурой и обширными знаниями. Наверняка такие же варвары, как и норманны, а может, и похуже…
        К огорчению отца Целестина, обнаружить вещи более интересные, чем развалившиеся срубы, не удалось. Не обнаружилось оружия или инструментов, по которым можно бы было судить о людях, живших в посёлке, нет даже остатков очагов, а ведь возле них наверняка могли найтись черепки битой посуды. Похоже, что, уходя отсюда, люди вывезли всё, что могло бы хоть как-то пригодиться в дальнейшем.
        - Ничего, ещё встретим людей, - пробурчал Торин, выслушав соображения святого отца о племенах, обитавших у западных склонов Химинбьёрга. - Только жалеть бы не пришлось о такой встрече. Нас-то всего пятеро…
        Конунг посмотрел на разрушенное городище задумчиво, а затем подозвал Видгнира с Гунтером:
        - Вы бы, ребятки, кольчуги надели, а? К чему лишний раз под чужие стрелы подставляться?
        - Какие стрелы? - усмехнулся Гунтер. - Торин, ты оглянись как следует! Нигде и дымка не видно! Не живёт никто поблизости, или ушли все от…
        Германец кивнул в сторону юга. Там желтоватая с редкими пятнами зелени степь понемногу серела, теряла краски, а ещё дальше виднелась явственно различимая чёрная пелена расползающегося по Междумирью Мрака.
        - Может, и ушли, - согласился Торин. - А броню всё одно надеть надо.
        Гунтер проворчал что-то насчёт излишней предусмотрительности конунга, но всё же вытащил из мешка свёрнутую кольчугу и облачился. На такой жаре таскать на себе железо было тяжеловато и неудобно, но Торин рассуждал верно - рисковать ни к чему.
        За день прошли около шести лиг, встретив по дороге ещё с полдесятка заброшенных поселений на холмах, а одно из них, самое крупное, даже было окружено цепью насыпанных руками человека курганов. В другое время отец Целестин не удержался бы и устроил здесь разыскания, но конунг, озабоченно оглядываясь на простёршиеся позади Поля Тьмы, гнал отряд на север, к проходу меж горами.
        Равнины покидали не только люди. Табуны диких лошадей, стада невиданных, похожих на огромных быков, коричневых зверюг, поднимая облака пыли, тоже двигались к Красным Горам, гонимые навеваемым Нидавеллиром страхом. И тут было раздолье драконам - зелёные ящеры камнем падали с небес и, планируя в каких-то нескольких локтях над травой, успевали схватить жертву когтями. Монах опасался, что однажды дракон нападёт и на отряд, спутав тёмных вадхеймских лошадок с крупными и легконогими степными скакунами, но ни один летучий змий пока ни разу не приблизился к людям.
        Но однажды драконья охота едва не стоила жизни всем спутникам отца Целестина, да и ему самому. Громадный, раза в два-три крупнее Гюллира, дракон ураганом налетел на шедшее почти вровень с отрядом стадо диких быков. Появился ящер удивительно внезапно, но чуткие звери смогли его заметить ещё до того, как крылатая тварь спустилась к самой земле, и, спасаясь, ринулись в сторону. Отряд оказался на пути нескольких сотен обезумевших от ужаса животных. Ещё немного, и пятеро всадников были бы сметены и растоптаны, но положение спас сам виновник, - Гунтер и Видгнир в один голос потом уверяли, что дракон заметил растерявшихся от неожиданности людей и, за считанные мгновения обогнав несущееся на них стадо, заставил быков повернуть в сторону. Так оно было или нет, но, когда опасность миновала, отец Целестин вознёс ко всем святым благодарственную молитву, будучи уверен, что избежать гибели под копытами степных великанов удалось просто чудом.
        По счастью, столь опасных положений более не возникало, но всякий раз, когда слышался близкий свист драконьих крыльев, у монаха сжималось сердце. Тем более что на подходах к Красному Кряжу приходилось двигаться среди огромных, многотысячных стад, едва только не касаясь боками с уходящими от надвигающегося Ничто обитателями безбрежных лугов Междумирья.
        Торин старался держаться ближе к краю Химинбьёрга, видя, что основные массы животных стекаются с юго-запада, но и возле гор вся трава была вытоптана так, что не оставалось и редкой травинки на корм вадхеймским лошадкам. И это уже не говоря об отсутствии дров для костра - предгорья, опустошённые подчистую, были унылы и бесплодны. Если людей спасало то, что в мешках ещё не перевелись старые запасы, а изредка встречавшиеся брошенные посёлки давали пищу для костра в виде остатков сухих брёвен, то коням приходилось совсем туго. Одно хорошо - тягот с водой не было. Вечные снега Небесных Гор дарили равнине множество прозрачных как слеза речушек, исчезавших в западных далях либо стекавшихся в единые мощные потоки, уходящие в просторы степи. В обычные времена преодолеть неширокие водные преграды не составило бы большого труда, но сейчас приходилось едва ли не расталкивать скопившихся у водопоев диких лошадей и быков. А если их стада переходили речки выше по течению, то вода безвозвратно теряла чистоту и прозрачность, превращаясь в бурую грязь, пить которую становилось совершенно невозможно.
        В дополнение ко всем неприятностям пошли дожди, и разбитая тысячами копыт степь стала походить на вязкое болото. С ослабевших коней пришлось слезть. Измученные животные больше не могли нести на себе людей, и теперь отряд двигался вчетверо медленнее.
        Монах брёл едва не по колено в грязи, ведя в поводу понурившуюся лошадь, и под сопровождение непрерывной брани Гунтера думал о том, что охотно провёл бы сотню лет во чреве ада, нежели один день в Междумирье. Позже кошмарная неделя перехода от перевала Глер до Красного Кряжа вспоминалась как самый трудный и утомительный отрезок пути по Миру Меж Мирами.
        О Локи старались не думать, хотя судьба маленького бога и исчезнувшего вместе с ним Гюллира заботила всех. Даже всегда находившийся с Лофтом на ножах Гунтер вздыхал и строил самые невероятные предположения о постигшей Локи и медного дракона судьбе.
        Сходились на том, что, скорее всего, они оба сгинули во Тьме или же не могут найти отряд.
        - Как же, не могут! - ворчал конунг, стряхивая грязной рукой с бровей холодные дождевые капли. - Идём мы дорогой, про которую Лофт нам все уши прожужжал, никуда, почитай, не сворачивая. Если бы мог, Локи нас давно бы нашёл… Нет, случилось с ними что-то.
        Споривший с Торином Видгнир примолк, понимая правоту дяди. Времена, когда можно было надеяться на лучшее, прошли, и теперь оставалось только идти вперёд, думая лишь о поставленной цели. Да, надо полагать, что Локи и Гюллир уже не вернутся. Они, как ни жаль, остались в дне прошедшем, а ведь есть день сегодняшний, когда надо думать о сиюминутном - как накормить лошадей и что-нибудь перекусить самим, как не свалиться от усталости прямо в вязкую и липкую грязь и где устроиться на ночлег. И есть день грядущий, символом которого стал тёмный пик Имирбьёрга, густым пятном проглядывающий из-за занавеси дождя…
        Обитель Нидхёгга постепенно приближалась, выползая из окутавших её туманов, и даже в непогоду гору Имира можно было прекрасно рассмотреть. Пик казался непроглядно-чёрным, но его чернота отчего-то не представлялась угрожающей, несущей холод и смерть, как то, что медленно наплывало со стороны юга. Видгнир однажды обмолвился, что чувствует, как Мрак Нидавеллира настигает отряд.
        - Мы стараемся идти быстрее, но тёмные духи тоже не спят… - вздыхал он. - Тьма обретает всё большую мощь, уничтожая землю. Чем больше она пожирает, тем сильнее становится. Мне думается, что до момента, когда Мрак начнет распространяться с быстротой океанской волны, осталось совсем немного…
        После этих слов Видгнира отец Целестин торопливо перекрестился и глянул на Синира. Кот, естественно, не мог идти по грязевому болоту и по-прежнему сидел на лошади, да и будь дорога более лёгкой, то и тогда заставить его спуститься на землю было бы сложно. После пережитого в горах Синир болел - ожоги, оставленные на его мохнатых боках чёрными щупальцами, начали заживать, но кошачья душа (если она есть у бессловесной твари) была явно покалечена. Синир стал диковат, боялся любого резкого звука, прикосновений и даже на привалах не бродил, по обыкновению, вокруг лагеря, выискивая какую-никакую поживу, а лежал недалеко от людей, положив голову на передние лапы. Кроме того, появилась у него несвойственная котам привычка выть ночами, заставляя отца Целестина, да и не только его, просыпаться от жутковатых тоскливых звуков. В такие минуты монах очень хотел, чтобы всё случившееся за последние месяцы оказалось просто дурным сном.
        К великой радости, на восьмой день пути выглянуло солнце. К полудню на небе не осталось ни единого облачка. Наслаждались хорошей погодой недолго - солнечные лучи, прогревая мокрую землю, поднимали клубы водяных испарений, так что идти дальше приходилось в горячем густом тумане. Пот лил в три ручья, люди задыхались, и кончилось всё тем, что вначале отец Целестин, а за ним и Сигню потеряли сознание, упав прямо в грязь. Волей-неволей Торину пришлось встать на отдых на относительно сухой вершине не то сопки, не то кургана. Конунг и сам немыслимо устал за минувшие дни, а посему, махнув рукой на надвигающуюся из-за спин опасность, объявил:
        - Отдыхаем один полный день. Пускай сюда слетится вся нежить Трёх Миров, но до завтра мы отсюда никуда не уйдём!
        Едва пришедший в себя после обморока отец Целестин выпустил поводья лошади и, рухнув прямо на ещё мокрую пожухлую траву, заснул. Забыв обо всех опасностях и даже не выставив стражу, все его спутники устроились неподалёку, и вскоре разбудить вымотавшихся до предела людей не смогла бы и гибель мира.
        Монах проснулся одновременно с Торином. До заката было ещё долго. Окутывавший степи туман начинал рассеиваться, благо земля подсохла, да и с Химинбьёрга подул несущий облегчение прохладный ветерок. Торин, поднявшись, внимательно осматривал окрестности, особенно пристально изучая подножие недалёких Небесных Гор. Монах зашевелился, и конунг обернулся на звук.
        - Ну как, живой?
        - Вроде живой… - прокряхтел отец Целестин. - Хорошо бы пожевать чего-нибудь.
        - Потом. - Торин оборвал чревоугоднические устремления святого отца и подозвал его к себе. Когда монах подошёл, конунг вытянул руку, указывая в сторону предгорий: - Глянь-ка туда! Во-он там, немного левее, меж двух скал, видишь?
        Заслонившись рукой от бьющих сбоку солнечных лучей, отец Целестин вгляделся и понял, что именно попало на глаза Торину. Совсем недалеко от сопки, на которой остановился отряд, всего-то, наверное, в полулиге, сразу за пологими травянистыми склонами из земли выпрастывались отвесные каменные кручи. В этих местах горы поднимались прямо из степных равнин - обычные к востоку от Химинбьёрга предгорные холмы и долины отсутствовали, и нагромождения титанических плит больше напоминали изрытые временем стены древних крепостей с песчаными насыпями у подножий. А чуть дальше к северу казавшийся единым монолит был словно расколот на две части не очень широким проходом, украшенным справа и слева напоминавшими клыки какого-то зверя скалами. Из расселины вытекала быстрая и бурная речушка, а сразу за утёсами глаз явственно различал изумрудную зелень скрытой стенами Небесных Гор долины.
        - Идти-то дотуда всего ничего, - сказал Торин. - Там, надо думать, переночевать можно устроиться, как думаешь? И кроме того, трава для лошадей найдётся! Буди остальных…
        - Погоди, - перебил монах. - Что-то здесь не так! Ты, конунг, обернись. Ничего необычного, часом, не примечаешь?
        Торин подумал недолго, бросая насторожённые взгляды то на степь, то на недалёкий вход в зелёный дол, и, наконец, уставился на отца Целестина.
        - Странность какая! - крякнул он. - Справа-то от табунов и земли не видно, а сюда хоть бы одна тварь подошла.
        Монах тихонько хмыкнул и покачал головой. Торин тоже заметил, что дикие стада обходили стороной ведущий в глубь гор проход, да и к самим стенам Химинбьёрга отчего-то не приближались. Знать, что-то нехорошее укрылось в уединённой и неприметной долине.
        - Не надо туда идти, - посоветовал отец Целестин, после того как высказал Торину свои соображения. - Уж коли зверь гор сторонится, то…
        - А ну как лошади с бескормицы падут? - гнул своё конунг, не желая прислушиваться к мнению монаха. - И потом, не может нечисть среди такой благости жить!
        Отец Целестин попытался было напомнить Торину, сколь хороши были леса на западных берегах Атлантики, в коих обитал Вендихо, но с конунгом, надо полагать, приключился очередной приступ типично норманнского упрямства, и он, отмахнувшись от предостережений святого отца, поднял ото сна Видгнира, Гунтера и Сигню и, не внимая возмущённому ропоту, повёл отряд к недалёкой расселине, уводящей в глубь гор.
        - Далеко заходить не будем, - говорил он. - Ни к чему нам время терять. А вот коням травы свежей пощипать надо!
        Отцу Целестину ничего не оставалось, кроме как брести вслед за Торином, призывая про себя на голову конунга все мыслимые и немыслимые проклятия.
        Отряд очень скоро вышел на берег речки и свернул направо, к двум скалам, слегка похожим на Врата меж Мирами. Но если те стояли, едва не касаясь друг друга двумя половинами, то здесь меж мрачными, изрезанными трещинами утёсами было не меньше двух полётов стрелы. А сразу за ними взорам путников, уставших от степного однообразия, открывался маленький потаённый рай.
        - Красиво как! - воскликнула Сигню, от восторга выпустив из руки поводья. - Никогда бы не поверила, что такое может быть на самом деле!
        Монах не смог бы не согласиться со своей воспитанницей, да и все остальные явно разделяли мнение Сигню. Долина была не слишком велика (всего-то не больше лиги в поперечине), но очень необычна и прекрасна. Создавалось впечатление, что здесь поработали не силы природы, а руки человека или… Или иного существа, наделённого разумом.
        Прежде всего поражало то, что заключённые в кольце гор небольшой буковый лесок, озеро и широкий, усыпанный цветами луг были окружены удивительно гладкими, уходящими к самым облакам скальными стенами, образующими идеально ровный круг. Можно было подумать, что над камнями не одно столетие трудилось множество резчиков, сглаживавших любой выступ, любую трещинку. От того, что гранитные стены поднимались на сотни локтей в высоту, в долине должен бы был царить вечный сумрак, но отец Целестин глазам своим не поверил, рассмотрев пляшущие на озёрной глади солнечные блики. Светило к тому времени склонялось к закату и было скрыто скалами, так что ни один его луч не мог проникнуть в странную межгорную впадину. Разобравшись, отчего всё представшее его глазам пространство залито светом, монах ахнул от изумления. Оказалось, что отполированный до зеркальности камень высоко над головами людей отражал солнечные лучи, а так как скалы чуть склонялись к земле под едва заметным углом, то рассеянный мягкий свет заливал долину весь день, кроме коротких рассветных и закатных часов.
        Ну и наконец, владевший этим маленьким уютным уголком Некто провёл чёткую границу своей вотчины. Едва отряд вошёл в ущелье меж пограничными утёсами, как исчезла пожухлая и мёртвая степная поросль, сменившись буйной сочной зеленью. Это изменение было столь явным, что отец Целестин ещё раз воззвал к благоразумию Торина:
        - Не надо туда ходить! В этом месте наверняка живёт какая-нибудь нелюдь вроде Нидхёгга, а то и похуже! Торин, ты что, совсем ничего не соображаешь?
        - Да, местечко необычное, - добавил Видгнир, с любопытством озирая чистейшее овальное озерцо, к которому подошёл отряд, и темневший за ним лесок. - Но я бы сказал, что опасности не ощущаю. Я бы почувствовал…
        Он смущённо умолк, перехватив испепеляющий взгляд монаха, который хоть и попривык доверять странным способностям бывшего ученика, но всё одно больше прислушивался к собственному чутью, пусть и подводило оно не раз. И теперь отца Целестина словно что-то подталкивало изнутри, говоря: «Не суйся туда, где смертным делать нечего!» А в том, что «смертным» не следует оставаться в пускай и красивом, но очень загадочном и необычном каменном колодце не то что на ночь, но даже и до вечера, он не сомневался.
        - Если опять какая беда приключится, я вас спасать не буду! - с апломбом заявил монах и погладил золотой диск с Оком Амона-Ра.
        Грянувший громкий хохот Торина и Гунтера эхом отозвался от зеркальных стен долины.
        - Ночуем здесь, - утерев набежавшие на глаза слезы, сказал конунг, всё ещё продолжая смеяться. - И запомните все, что надеяться этой ночью нам придётся только на себя, ибо великий воитель-ромей отказывает нам в помощи! Гунтер, где у тебя правильный камень? А то мой меч затупился…
        Отец Целестин обиженно надулся. Нет, не понимают дурни, даже после всех бедствий, обрушившихся на их головы после ухода из Вадхейма, что опасность лучше обойти, а не переть напролом!
        - А долинка эта мне всяко не по нраву, и, помяните моё слово, что-нибудь тут на нас да свалится!
        Быть может, и прав был монах…
        Глава 17
        К ЗЕМЛЯМ ЛЮДЕЙ
        - Благость-то какая!.. - проговорил отец Целестин, после плотного ужина напрочь позабывший, как совсем недавно грозно пророчествовал о поджидающих отряд в круглой долине бедах. Безусловно, от своих слов монах не отказывался, но вот уже и солнце зашло, и звёзды на небосводе горят, наблюдая, как пятеро людей расположились на отдых в якобы «дурном» месте, а всё ещё ничего страшного не случилось. «Да, наверное, и не случится, - решил отец Целестин. - Если уж нас сюда кто-то впустил и позволил остаться, то и уйти целыми-невредимыми разрешит».
        Он недаром сравнивал скрытую в скалах долину с маленьким раем - и воздух здесь был чистым и ароматным, не то что в пропылённой степи или душном лесу, буйные травы на лугу не тронула сушь, и могли они укрыть человека по пояс. Озеро так и вообще поражало обилием рыбы и водоплавающей птицы - подходи и хоть руками бери. То, что дичь была непуганая, очень быстро выяснил неугомонный Гунтер. Громадные, очень жирные серые гуси едва только не кинулись к вышедшему на травяной бережок человеку, чтобы он покормил их с рук. У Гунтера, правда, были совсем другие намерения. Вынув из мешка лук, которым он не пользовался с первой ночи в Междумирье, предпочитая более удобный самострел, он с нескольких шагов подстрелил трёх ничего не подозревавших птиц, вручил их Сигню, чтобы ощипала, а сам вместе с Видгниром отправился к лесу за озером - набрать дров для костра. Торин в это время углядел плеснувшую хвостом по воде рыбину и, подняв брошенный Гунтером лук, встал возле самой кромки берега. Дождавшись, когда на озёрной глади рябью мелькнула едва заметная тень, поднял оружие и тренькнул тетивой. Тисовая стрела с чуть
слышным всплеском ушла в воду локтях в десяти перед ним, а мгновение спустя снова появилась над поверхностью вместе с расписанной синими и розовыми пятнами радужной форелью - остриё вошло рыбине в голову.
        - А достать как? - спросил наблюдавший за действиями конунга монах.
        - В воду лезть придётся, - вздохнул Торин. - Чего ж такую добычу бросать?
        Быстро раздевшись, конунг нырнул в прозрачную, очень холодную воду и, в несколько взмахов настигнув дрейфующую по лёгким волнам форель, вернулся. Едва он вышел на берег, монах схватился за голову:
        - Батюшки, а это ещё что? Ну-ка постой!
        - Что за беда? - не понял Торин и, лишь когда отец Целестин указал на невесть откуда взявшихся толстых чёрных пиявок, незаметно и безболезненно вцепившихся в его руки и грудь, чертыхнулся и принялся их отдирать.
        - Нет, не надо! - запротестовал монах. - Если пиявок руками снимешь, ранки потом загноятся. Погоди-ка, я сам попробую.
        - Только давай быстрее, - буркнул Торин, всё ещё сжимая рыбу в левой руке. - Не люблю я этих тварей…
        Быстро выудив из своей сумы заветный мешочек с солью, отец Целестин присыпал по щепотке на раздувшиеся хвосты кровососов, и они, поизвивавшись, отцепились.
        - Не пойму, откуда здесь пиявки взялись? - недоумевал Торин, обтираясь пучком травы. - Ведь не было их у берега, я бы заметил…
        Сигню, уже окружённая кучками сероватого гусиного пуха, подняла голову и внимательно посмотрела на озеро.
        - Мне кажется, что хозяин этого места на нас сердится, - проговорила она. - Вот он тебя и предупредил.
        - Не говори глупостей! - отмахнулся Торин. - Если бы этот хозяин был и мы пришлись ему не по нраву, то он бы не пиявок на нас напустил, а что-нибудь похуже…
        Когда вернулись Гунтер с Видгниром и запылал костёр, отвыкшие от доброй пищи люди устроили роскошный пир, тем более что Видгнир притащил из леса целую кучу диких яблок, оказавшихся на диво сладкими. Пока пеклись рыба и гуси, Видгнир рассказывал о виденном в заозёрном лесу, и монах всё больше убеждался, что круглый дол очень отличается от уже виденных в Междумирье межгорий, не говоря уже о долинах европейских гор.
        - Там растут совершенно потрясающие деревья, - говорил меж тем молодой норманн. - Сразу за полосой буков начинается очень старый лес, но в нём на удивление светло и чисто. Я не видел, чтобы стволы покрывал мох или лежали поваленные деревья. Кора у них такая гладкая, разве что не блестит. Рябины, берёзы, ясеней много… И всё большие и древние.
        - Ты про старый дуб расскажи, - напомнил Гунтер.
        - Да, верно. Недалеко от края рощи мы на поляну наткнулись, а посредине её дуб растёт, да какой! - Видгнир развёл руки, будто пытаясь показать размеры огромного дерева. - Верхние ветви под самые небеса уходят! Ствол, наверное, обхватов в семь, не меньше. Желудей на земле видимо-невидимо лежит. А кое-где на ветках вихорево гнездо растёт. Необычно.

«Вихорево гнездо? - про себя удивился монах. - Э, погодите, это же по-простонародному так омелу кличут».
        - Ну и что? - удивился конунг. - Что же тут необычного? Большой дуб, тысячелетний небось, дубовые ягодки на нём - омелы разве никогда не видел? Чем же он от собратьев своих в Триречье или даже в Гардарики отличен?
        - Сильное место, - качнув головой, ответил Видгнир. - Это даже Гунтер учуял. По-моему, дуб тот вмещает в себя некоего духа, божество, принявшее облик дерева. То место очень уж святилище напоминает, кстати…
        - Как так? - не понял, но сразу насторожился монах.
        - Кости мы там нашли. Бычьи, кажется. Не иначе как в жертву тех быков закололи.
        Отец Целестин скривился. И так-то не одобрявший кровавые жертвы, он недоумевал, как можно приносить дары какому-то дереву, будь оно неладно? Кроме того, кто зарезал быков? Люди? Или, например, тролли или турсы? Жилище Нидхёгга уже неподалёку, и сих тварей в округе можно встретить…
        Спорили до темноты, выдвигая самые разные предположения. Монах настаивал на том, что большому дубу поклонялись, скорее всего, нелюди, но Торин напомнил ему о племенах, живших в окрестных степях и недалёких развалинах посёлков. Надо думать, что жители тамошние и приходили сюда испрашивать милости у древнего дерева. К единому мнению так и не пришли, однако Торин понимал, что если в долине кто-то бывал раньше, то может наведаться и вновь. Потому конунг встал на стражу первым, сказав, что потом разбудит Видгнира, а тот в свою очередь уже под утро - Гунтера.
        Лошади бродили вокруг костра, пощипывая траву уже не столь жадно, у огня, исходя паром, сушились вымокшие за последние дни вещи. Тишину изредка нарушал плеск озёрной воды да редкое хлопанье крыльев устраивавшихся на ночлег птиц. Любой, даже самый тихий звук, отражаясь от каменных стен, многократно усиливался, но это ничуть не помешало отцу Целестину, да и всем прочим, спокойно уснуть на охапках свежесрезанной пахучей травы. Один лишь Торин сидел возле костра, изредка помешивая горячие угли.
        Сквозь сон отец Целестин услышал, как глубокой ночью конунг поднял Видгнира и улёгся сам, а в предутренние часы гулкое эхо разнесло по долине недовольное бурчание разбуженного Гунтера. Германец, пытаясь проснуться окончательно, плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды, нарезал Ториновым мечом побольше сена и, устроив роскошную лежанку, прилёг возле костра. На том стража Гунтера и кончилась, ибо едва он склонил голову, надеясь всё же не заснуть, как немедля провалился в дрёму.
        Синир завыл, когда небо над долиной приобрело цвет морской волны, а звёзды начали гаснуть, исчезая в свете нарождающегося на востоке дня. Завыл кот жутко, наполнив низкими стенающими звуками замкнутое в глубине горы пространство. Серые скалы ответили прокатившимся, как долгий камнепад, эхом, усилившим вой до невозможного, останавливающего сердце и застилающего разум рычания. Монах, в котором мгновенно ожили вчерашние опасения, пробудился в один миг и, перекатившись с живота на спину, правой рукой выхватил из ножен кинжал, а левой ухватился за Око Амона-Ра. Тотчас же воздух прорезали визг Сигню и сквернословия Гунтера.
        - Да что случилось?! - возопил отец Целестин, не видя нигде вокруг себя никаких врагов, и, только лишь бросив взгляд на серевшую в рассветных сумерках воду озера, понял, в чём причина переполоха.
        Поднимавшаяся над девственно-гладким озером белая туманная дымка не мешала рассмотреть выползающее на берег, где расположился на ночёвку отряд, удивительное существо. Вскочившие и напуганные люди оторопело наблюдали, как неимоверно толстая
        - с доброе бревно - коричневая, с жёлтым зигзагообразным рисунком змея свивается кольцами на траве, подтягивая из воды, казалось бы, нескончаемо длинный хвост. Но вместо обычной, сплюснутой и ромбовидной змеиной головы огромное тело венчала голова барана с изящными жемчужно-серыми изогнутыми рогами.
        Отец Целестин решил, что он ещё спит, ибо столь фантастическое даже для Междумирья создание может лишь пригрезиться в дурном сне. Но случившееся далее доказало, что странное чудище существует наяву и столь же реально, как и все необычные твари, населяющие Мир Третий.
        Змей с бараньей головой застыл подле стоянки, уподобясь некоему чудесному изваянию. Лишь тёмный раздвоенный язык иногда появлялся из его полуоткрытого рта, пробуя холодный утренний воздух. Большие глаза внимательно наблюдали за каждым движением людей, и едва кто-нибудь из них пытался отойти или резко взмахнуть рукой, как змей издавал тихое, но угрожающее шипение - звук весьма необычный и больше похожий на дрожащий свист пополам с блеянием только рождённого ягненка.
        - Смотрите, факелы… - Видгнир, на волосах которого появились золотистые блёстки, глазами указал налево и направо. - Похоже, несдобровать нам.
        - Я же предупреждал, - сдавленно пробормотал отец Целестин, нащупывая на груди Око богов Сокрытых Гор. Но золотой кругляш оставался холодным, игнорируя угрозу от надвигавшейся орды непонятно откуда появившихся невысоких тварей.
        На берег, с обеих сторон огибая озеро, вышло не меньше полутора сотен маленьких, локтя в три ростом, созданий, взявших вадхеймцев в плотное кольцо. Существа очень походили на людей обликом, но чутьё монаха подсказывало - маленькие бородатые карлики в тёмных плащах с капюшонами не принадлежат к роду человеческому.
        Когда один из малышей вышел вперёд, держа в одной руке факел, а в другой нечто похожее на миниатюрный боевой молот, отец Целестин смог как следует разглядеть нового обитателя Мира Меж Мирами. Мешало только то, что змей с бараньей головой тоже выполз вперёд и, выгнув шею, замер возле посланца низкорослого народца.
        Выхваченный из утренних сумерек кругом факельного света карлик не казался грозным или устрашающим и во всём, кроме роста, был похож на обычного человека. Широкое скуластое лицо едва не до глаз заросло седой окладистой бородой, светлые глаза осуждающе и гневно смотрели на удивленно перешептывающихся людей.
        - Оружие не обнажать, - прохрипел Торин. - Вдруг получится договориться? Мы, конечно, много уродцев уложим, но они нас попросту числом сомнут. Эвон сколько их набежало…
        - И откуда только взялись? - эхом отозвался Гунтер. - Вечером ведь поблизости ни единого не прошмыгнуло. А ещё и змеюга эта…
        Змей с бараньей головой повернулся к Гунтеру и зашипел, изредка показывая из пасти раздвоенный чёрный язык. Германец отступил, но взяться за топор не решился.
        - Да ладно тебе…
        Карлик, стоявший поодаль с гордо выгнутой колесом грудью, заговорил. Если судить по интонации, то речь его была гневна и грозна, однако, как отец Целестин ни вслушивался, ни единого знакомого слова не разобрал. Язык низкорослого племени не походил ни на одно знакомое монаху наречие и был тяжёл да грубоват. Видимо, уяснив, что люди не могут понять смысл его речений, маленький бородач напирал на мимику и угрожающие выкрики, иногда переходящие во взвизги. Карлик топал ногами, корчил устрашающие рожи, тыкал своим молоточком то в бесстрастно замершего рядом змея, то в людей и беспрестанно оборачивался, указывая куда-то за озеро. Глядя на кривляку, Торин и остальные едва сдерживали смех, но вслух высказываться не решались, ибо Видгнир успел шепнуть, что змей, по его мнению, тварь пусть и бессловесная, но разумная и норманнское наречие явно понимает. Отец Целестин удивился было, но вовремя вспомнил, что сгинувший неизвестно где Гюллир тоже более-менее сносно разговаривал на норвежском, ибо сей язык употребляли ведьмы из Железного Леса, ушедшие из Мидгарда не столь давно. Красавицы ведьмы быстро передали
знания драконам, ну и конечно же эта свернувшаяся жгутом тварь - полубаран, полузмея - вполне могла нахвататься нужных слов от Ночных Всадниц. В том, что змей с ведьмами заодно, отец Целестин не сомневался. Не могут столь безобразные чудища не быть союзниками тёмных сил!
        Карлик тем временем разошёлся вовсю, вогнав себя в совершеннейший экстаз. Его тонкие дребезжащие вопли резко контрастировали с абсолютной, почти благоговейной тишиной, соблюдаемой остальными недомерками, внимательно наблюдавшими за ним и сбившимися в кучку людьми. Наконец, оратор издал последний режущий уши звук, похожий на скрежетание точила, коим правят донельзя заржавевший меч, и потом напыжился так, что на миг монаху показалось, что сейчас раздастся хлопок и маленький говорун лопнет. Вскинутая в недвусмысленном жесте рука бородача указывала на выход из долины. Всё стало ясно - карлик требовал, чтобы пришлецы немедленно убирались подобру-поздорову. Змей же, подобно некогда виденным отцом Целестином индийским кобрам, поднял голову над землёй и уставился на Торина, словно зная, кто главный среди маленького отряда. Конунг некоторое время молча изучал тёмные выпуклые глаза странного создания и после проговорил:
        - Собирайтесь быстро. Кажется, для нас всё кончилось благополучно… Да и утро уже, так и так в дорогу пора.

«Небось была б полночь, тоже из долины как стрела из самострела вылетел бы….» - с ехидцей подумал монах. Однако он был рад, что опасности нет и ничего страшного не произошло.
        Вещи сложили быстро. Гунтер с невозмутимо-безразличным видом засунул в мешок даже остатки трапезы и одного из добытых им вчера вечером гусей, которого не успели поджарить. Пока накрывали попонами лошадок, Видгнир успел бросить монаху несколько слов:
        - Ты знаешь, этот змей кажется мне не совсем обычным…
        - Мне тоже, - съязвил отец Целестин. - Я ни разу не видел, чтобы у чешуйчатых гадов росла голова богонравной твари!
        - Ты не понимаешь! - шикнул Видгнир. - Он - воплощенный дух, вроде Локи. И по-моему, я его уже встречал вчера…
        Объяснить эти странные слова он не успел, ибо тот карлик, что недавно держал речь, вновь затараторил на своём непереносимом для человеческого уха наречии, явно подгоняя очень уж, по его мнению, неторопливо собиравшихся людей. И кроме того, малыша возмутило поведение воинственно настроенного Синира. Кот беспрестанно шипел на невиданных им ранее тварей, а когда карлик попытался отогнать его, сделал быстрый выпад лапой, выдрав когтями из порток бородача несколько ниток. Отец Целестин или кто другой из отряда и внимания бы на это не обратили - кот стал за последнее время просто невыносим. Торин бурчал иногда, что одичавшего донельзя Синира вообще следует выкинуть куда-нибудь, и хотел было привести угрозу в исполнение, да Сигню не дала. Именно Сигню сейчас ахнула и, дёрнув отца Целестина за рясу, заставила обернуться.
        - Ты только посмотри! - Она широко распахнутыми глазами глядела, как огромный змей вдруг начал разворачивать свои кольца, а его баранья морда наклонилась над прижавшим уши к голове котом. Змея явно заинтересовал маленький белый зверёк, и монах предположил, что Синиру вот-вот настанет конец в желудке нелепого чудища. Но не тут-то было. Несколько мгновений змей смотрел на кота, который неожиданно начал успокаиваться. Только что Синир походил на маленького разъяренного тигра - пасть приоткрыта, хвост напряжён и крючком согнут, тело к земле прижалось, будто перед прыжком. А тут вдруг сел спокойно под взглядом тёмно-коричневых бараньих глаз, хвостом обвился, а мордочка умиротворенная и любопытная.
        - Как ты думаешь, что с ним? - тихо-тихо спросила Сигню у монаха, но тот только палец к губам приложил, наблюдая.
        Дальнейшее случилось так быстро, что никто и не успел заметить, как змей выбросил вперёд кончик своего хвоста и коснулся им Синира, которого на миг окутало синеватое, почти незаметное в уже ярком утреннем свете пламя. Отскочить кот не смог, да, похоже, и не пытался. Огонь сгинул так же незаметно, как и появился, змей с бараньей головой снова свернулся, подобно канатной бухте, посмотрев на людей с ясно различимой усмешкой, а Синир как ни в чём не бывало встал, отряхнулся, точно собака после купания, и, подойдя к Сигню, начал тереться о её сапог. Такого с ним не случалось со дня пришествия на перевал Глер Тьмы…
        Змей сопровождал отряд до самого выхода из долины. Отец Целестин, и так недолюбливавший всяких ползучих созданий, с опаской косился на украшенное жёлтым зигзагом тело, неслышно струящееся по траве рядом с рысящими лошадьми, прикидывая, не выкинет ли хозяин долины какую-нибудь штучку, чтобы навсегда заказать путь в его вотчину нахальным чужеземцам, но, едва лишь копыта коней переступили грань меж напоённой влагой долиной и сухой травой степи, как удивительное создание последний раз подняло голову и, проводив взглядом удаляющихся всадников, развернулось, исчезая в прохладном чреве короткого ущелья.
        Карлики же за отрядом вовсе не последовали. Как только Торин сказал своим садиться на лошадей, низенькие бородачи, как и прежде молча, стали потихоньку расходиться, и только говорливый уродец, потрясая бородой, выдал вслед уходящим людям прощальный залп взвизгов, порыкивания и верещания. Отцу Целестину показалось, что он ругается, причём донельзя неприлично. «Какое счастье, что Гунтер не знает их языка, - подумал тогда монах. - У него и на норвежском-то что ни слово - то непристойность, а если целый день ещё и такие безобразия выслушивать…»
        Восток пылал багровым и золотым, небо окрасилось в пурпурные краски, достойные встречи с повелителем-солнцем, которое в бессчётный раз двинулось в обход своих владений. Его диск выбрался из-за Небесных Гор, но чувствовалось, что светило движется не совсем так, как обычно, да и выглядело оно нерадостно. Утренний свет всегда ярок и незамутнён, а сегодня словно что-то накинуло на лик солнца едва заметную кисею, и блеск утра утратился, сменившись вечерней усталостью. Изменения было столь разительными, что отец Целестин долго изучал помрачневшие небеса, надеясь отыскать в них объяснение необычному явлению.
        - Что-то произошло прошедшей ночью, - убеждённо проговорил он наконец. - И я уверен, что без Нидавеллира не обошлось. Посмотрите кругом, какая странная безжизненность!
        Монах был совершенно прав. Ещё вчера округа кишела всяческими тварями - лошадьми, быками, можно было даже заметить верблюдов и сайгаков. Теперь же вытоптанные пространства были пусты и тихи. Только редкие птицы пролетали над головами путников, держа к северу. Над грядами пологих возвышенностей повисла полная пугающая тишина, нарушаемая разве что топотом копыт вадхеймских лошадок. Даже драконы, вившиеся в поднебесье все прошедшие дни, исчезли. Впечатление, что мир вымер, усиливала странная полутьма, какая бывает лишь в пустынях, после того как ураганный ветер поднимет в воздух облака пыли и песка и они скроют за собой солнце…
        - Противно как-то, - поморщился Гунтер. - Не к добру это, помяните мои слова. Нутром чую, грядет большая буря!
        - Ты прав, - отозвался Видгнир. - Тьма стала наступать куда быстрее. Мне кажется, что духи Нидавеллира опасаются чего-то и спешат поглотить как можно больше земель…
        Монах обернулся и ещё раз пристально взглянул на простёршуюся на юге полосу сплошной черноты. Он старался пореже обращать взор к югу, чтобы не добавлять себе уныния и дурного настроения, но прекрасно помнил, что Поля Мрака совсем недавно выглядели несколько по-другому. Не висело над ними раньше бурое марево, поднявшееся сейчас к небесам, не был затянут горизонт чем-то наподобие густого дыма, и… Отец Целестин прищурился, вгляделся во Тьму, словно не веря зрению, моргнул пару раз, а затем прошептал:
        - Спаси нас, Господи…
        Там, в коричневом облаке, протянувшемся от Химинбьёрга до неразличимых глазам далей на западе, мелькали тени. Живые тени. Будто некие духи, не обретшие плоти, но принявшие зримые формы, устроили дикую пляску в отравленном Мраком воздухе. Серые призраки, казавшиеся из-за расстояния маленькими и невзрачными, кружили над пожирающей плоть Мира Третьего Тьмой в неостановимом хороводе. Тени вздымались вверх и снова исчезали, мелькали неясные силуэты, не похожие ни на людей, ни на животных, шевелились призрачные щупальца, сливавшиеся с общей непрекращающейся пляской…
        - Давайте побыстрее двигаться, а? - прохрипел отец Целестин, с трудом отрываясь от серовато-бурой завесы. Мысли о том, что однажды придётся снова столкнуться с Тьмой, как тогда, на перевале, лицом к лицу, его не покидали. И кроме того, монах подозревал, что в этой встрече не поможет ни Око Амона-Ра, ни Нидхёгг, чтоб ему пусто было, ни кто другой, кроме Всевышнего…
        Дабы отвлечься от неприятных мыслей, монах, вспомнивший недавние слова Видгнира, обернулся к нему:
        - Видгнир, ты говорил, что со змеем из долины встречался давеча. Ну-ка поясни…
        - Ты знаешь, показалось мне, будто змей тот суть одно целое со старым дубом, который мы с Гунтером за озером видели, - чуть подумав, сказал Видгнир. - Помнишь, я говорил, что дерево вмещает в себе некое божество? Я, конечно, наверняка не скажу, но и от дуба, и от змея Сила исходила совершенно одинаковая. Будто дух дерева принял на время другую форму. Новое воплощение, что ли.
        - Фантазия тогда у духа того ущербная! - вставил Гунтер. - Это ж додуматься надо - такое тело себе смастерить! Жуть берёт, когда увидишь!
        - Меня вот тоже при виде тебя жуть берёт, - проворчал Видгнир. - Надо полагать, что Создатель был пьян безмерно, тебя лепив.
        - Так, наверное, и было, - легко согласился Гунтер. - Однако, всё одно, мне чучело бараноголовое не по нраву пришлось…
        Сигню, вполуха слушавшая разговор, обернулась, смерив германца взглядом, в котором смешалось удивление с лёгким презрением.
        - Змей тот добрый был! - отчеканила она. - Ты бы, дурья башка, Синира вылечил, что ли?
        Кот и на самом деле снова стал спокойным и ласковым после встречи с хозяином круглого дола. Уже на дневном привале стало ясно, что обуявшая его злоба исчезла бесследно. Даже Торин позволил Синиру забраться к себе на колени, забыв о том, как три дня назад едва не прибил его, когда кот ни с того ни с сего вцепился зубами в ладонь, разорвав кожу едва не до кости. Ну а кроме того, следы ожогов, оставленные щупальцами Мрака, исчезли. Видать, и впрямь змей с бараньей головой не являлся духом враждебным.
        Под померкшим солнцем пошли дальше, к проходу меж Красным Кряжем и Небесными Горами. День пути приблизил цель ещё на несколько лиг. Ближе к вечеру отряд оказался подле последнего гребня возвышенности, соединявшей Химинбьёрг с валом Красных Гор, которые нерукотворной стеной преграждали путь из южных степей на север, к Лесу Идалир и землям, где обитали люди. Ныне отряду предстояло миновать вершины холмов, кои являлись последними отрогами гор карликов-двергов, и выйти на равнину, по которой до подножия Имирбьёрга можно было добраться конным ходом за считанные дни.
        Имирбьёрг… Где-то на его вершине мерцали грани вырубленного двергами в теле горы замка, и одна из его зал скрывала в своём сумраке древнее сокровище. Отец Целестин часто думал о том, что столь волшебным и чудесным вещам нет места в его мире. Трудхейм принадлежал давно канувшей в прошлое эпохе, когда Сила волшбы, наверное, казалась людям обыденной и само собой разумеющейся вещью. Но сейчас чудеса покинули Мидгард или же остались игрушкой в руках духов, которые пока что обитали в стенах Мира Изначального. Смертным теперь играть с Силой опасно…
        Да, может быть, с исчезновением Силы, которой мог бы распоряжаться почти каждый из живущих, мир стал более скучным и серым, но если так случилось, то что уж сетовать? Прошедшего не вернёшь. Так зачем тащить в мир, где эра богов и божков сменяется медленно, но неумолимо эрой новой, в которой нет и не будет места ничему, кроме владычества свободной воли и свободного разума людей, вещь, которая напитана Мощью древности? «Это почти то же самое, что кушать сырое мясо подобно дикарям, вместо того чтобы поджарить его. Неудачное, конечно, сравнение, но ведь так оно и есть… - думал монах. - Я прекрасно понимаю богов Асгарда - им не хочется умирать. Но ведь у них есть выход, точнее, выбор. Остаться в мире, где Сила покинет их, или уйти сюда, в Междумирье, сохранив её. Да, пророчества Давида и Асафа, изложенные в Святом Писании, сбываются, как, впрочем, и всё, написанное в Вечной Книге…»
        Не столь давно на одном из привалов отец Целестин пролистал псалтырь, лежавший вместе с Евангелиями в его мешке, и наткнулся на один из псалмов, на который ранее не обращал внимания, считая, что сей текст мало его касается. Теперь же всё происходящее получило для него лишнее подтверждение из источника, которому монах доверял безгранично на протяжении всей своей жизни. Восемьдесят первый псалом начинался словами: «Бог встал в сонме богов; среди богов произнёс суд». Отец Целестин, прочтя эту фразу, едва не поперхнулся. Значит, и Библия признаёт существование тех, кого смертные именуют богами. Вот оно, лишнее свидетельство того, что существование духов Олимпа, Асгарда, пантеона кельтов или индусов не вымышлено, что встречи с Одином или Тором не являются наваждением больного рассудка либо же сном! Доказательство того, что мифы народов языческих имеют под собой не менее твёрдую почву, чем Вера Истинная! И чем дальше вчитывался отец Целестин в начертанные греческими буквицами стихи псалма, тем более убеждался, что всё случившееся с ним, начиная с минувшего Рождества, укладывается в описанную Асафом
картину. Всё правда!

«Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? - так вёл Всесущий речи, обращённые к богам. - Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость. Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых».

«Верно, верно! - думал монах, пожирая глазами строчки Писания. - Здесь - всё. Коротко и ясно. Разве окажет Один помощь трэлю или пленнику? Нет, ибо боги способствуют лишь приносителям жертв да героям, пускай и проливают они реки крови невинной! Поспешествует ли Аса-Top тому, кто не принесёт ему жертв богатых? Справедлив ли суд богов Асгардских всегда? А ведь даже в сагах языческих говорится:
        Ты, Один, молчи!
        Ты удачи в боях
        Не делил справедливо:
        Не воинам храбрым,
        Но трусам победу
        Нередко дарил ты![Ст. Эдда. Перебранка Локи. Строфа 22.]
        Ох, и пристрастен же суд духов Асгарда! Пусть и баял Харбард-Один о том, что пеклись боги о здравии и счастье народов своих, но разве остановили они хотя бы единого викинга, поднявшего меч на дитя неразумное или женщину, а? Или сами заветы Единого не нарушали, убивая, грабя, прелюбодействуя? А в псалме сказано: «Не знают, не разумеют, во тьме ходят, все основания земли колеблются…» И далее: «Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы». Так отчего не желаете пределы мира, в котором вам места нет, покинуть? Зачем вам Чаша Сил? Всё одно, речённое в Писании сбудется, ибо вот он, стих седьмой псалма:

«Но вы умрёте, как человека, и падёте, как всякий из князей».
        И то, что предначертано, сбудется. Неважно, вернётся ли Трудхейм в Мидгард или нет. Гибель богов неизбежна…»
        Отец Целестин впился глазами в последнюю строку короткого текста и, прочтя её, вспомнил, как посмотрел на него Один в Исландии, когда зашла речь о том, что царство Мидгард более ему не принадлежит. Да, так и есть. Древние боги перестали быть пастырями людей, выполнив свою миссию, и теперь всё в Мире Изначальном будет по слову из восемьдесят первого псалма «Восстань, Боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы…»

«Так не зря, наверное, поднялся над Междумирьем всепожирающий Мрак? - пронеслось в голове монаха. - Быть может, это и есть то, что окончательно уничтожит тех, кто в былые годы властвовал над Римом, дельтой Нила или Галлией? А мы только зря погибнем среди грохочущей над Миром Третьим великой битвы, в которой не будет ни победителей, ни побежденных, а само Междумирье сгинет, пожранное тем, что мы называем Тьмой, а должно именоваться Ничем? Кто знает, настал ли час, когда Великие Духи должны исчезнуть в Вечности?.. И стоит ли теперь идти к Имирбьёргу для того, чтобы взять Чашу Сил? На что она Одину?»
        И тем не менее отец Целестин продолжал гнать свою лошадку вслед за остальными на север. К чёрному конусу величайшей горы Междумирья, во чреве которой была скрыта вещь, что позволила бы и ему, и тем, кого он любил, вернуться домой. В Мидгард.
        Многие века назад ясень Иггдрасиль соединял воедино небо, землю и мир подземный. Мировое Древо пронзало своим стволом Неразделённый Мидгард. На вершине Лерада тогда стоял Асгард, возвышались среди ветвей покои Вальхаллы, и в день, когда грянет Рагнарёк, из пятисот и ещё сорока дверей чертога героев вышли бы по восемь сотен воинов, чтобы схватиться в Последней Битве с Фенриром-волком.
        Славно жили герои в Вальхалле, пируя и предаваясь ратным потехам во славу Одина. Дивные вещи происходили: с каждым восходом вновь рождался вепрь Сехринмир, и коза Хейдрун гуляла по крыше покоя, поедая листву Иггдрасиля. Не молоко давала та коза, но мёд, что стекал в чан, который к часу пира наполнялся радующим душу напитком. А рядом с Хейдрун бродил олень Эйктюрнир и падала в поток Хвергельмир влага с его рогов. То был исток всех рек Мира Мидгард.
        Велик ясень Иггдрасиль. Всем хватало места под его кроной и корнями. Три корня было у Лерада. Царство Хель под одним, под другим исполины, люди под третьим. А ещё на вершине Древа сидел орёл. А у корней жил Чёрный Дракон Нидхёгг…
        Нет теперь прежнего Иггдрасиля. Рухнул ствол в час, когда Мидгард разделился, рухнул и обратился в мёртвую плоть. Может быть, и устоял бы Лерад, пережив Разделение, но, видать, не зря говорил Один сыну конунга Агнару:
        Не ведают люди,
        Какие невзгоды
        У ясеня Иггдрасиль:
        Корни ест Нидхёгг,
        Макушку - олень,
        Ствол гибнет от гнили. [Ст. Эдда. Речи Гримнира. Строфа 17.]
        Не лишились Три Мира великого чуда. Погибло Мировое Древо, но остался росток. Мудрецы-друи, жрецы деревьев, выходили его, и теперь поднимается над Лесом Идалир, что в Междумирье, гладкий ствол, а зелёные ветви раскинулись над Миром Третьим необъятным пологом.
        Только не стояли ныне среди листвы Лерада покои Асов, не бегала по стволу Рататоск-белка, что разносит по миру слухи, и не оглашали звоном мечей Вальхаллу эйнхерии. А сам Иггдрасиль рядом с прежним ясенем показался бы ребёнком в сравнении с могучим воителем-викингом…
        Больное солнце красным волчьим глазом висело над Междумирьем. Воздух, тёплый и тяжёлый, не приносил радости, не освежал лица, а поднимавшаяся над землёй хмарь мешала видеть. Видеть бескрайнюю равнину, тянувшуюся на север, к полуночи, к Ледяному океану.
        Бесконечный вал Химинбьёрга шипастой змеей уползал вдаль, тёмным горбом выпячивая из себя укрытую грязными сероватыми облаками гору Имира. По левую руку коричневели, словно залитые засохшей кровью, скалы Красного Кряжа, исчезавшего на закате в серо-зелёной дымке леса Альвхейм. А впереди…
        У отца Целестина захватило дух и защемило за грудиной, когда лошади вынесли отряд на побитый тысячами копыт перевал, что связывал Красный Кряж с величайшими горами Мира Меж Мирами. Кони встали, и отсюда, точно с верхнего ряда эллинского амфитеатра, можно было оглядеть усеянное зелёными пятнами перелесков и куполами холмов пространство, над которым взмывало в сизую вышину зелёное облако.
        Много лиг отделяли отряд от корней Иггдрасиля, но расстояние лишь подчёркивало величие и мощь Мирового Древа. Тёмный, казавшийся издали чёрным ствол был подобен ноге великана, ставшей среди низенькой пушистой травки, - Лерад окружали дремучие дебри древнего леса. Гигантская колонна поддерживала переплетение усыпанных изумрудными пятнами листвы ветвей, каждая из которых не уступала по толщине самым старым и могучим деревьям Мидгарда. Верхушка ясеня укутывалась в редких облачках, просачивавшихся меж его листьев подобно простому дыму. Локи не зря говорил, что Лерад превзошёл высотой даже Имирбьёрг. Не врал асгардский бог…
        А на равнине под сенью Иггдрасиля кипела жизнь. Было странно наблюдать, обернувшись к югу, за пустыми серыми пространствами, оставленными и людьми, и животными, когда впереди, за стеной Красного Кряжа, отделявшего полуденные земли от полуночных, паслись многочисленные стада, тёмными пятнами ползли куда-то неисчислимые табуны, а небо было темно от птиц. А ещё над жёлтыми квадратами полей поднимались струи дыма. Видгнир ясно различил вдалеке несколько разбросанных поселений людей, а слева, на недалёкой реке, сбегавшей с Красных Гор и широкой дугой исчезавшей на закате, в дебрях Альвхейма, виднелись чёрточки плотин - не все речные тролли ушли за Небесные Горы, не желая бросать обжитых рек. Рядом с горой Имира воздух рассекали несколько теней - драконы из Великого Города вылетели на охоту.
        - Они надеются скрыться здесь от того, что идёт с юга? - мрачно усмехнулся Видгнир. - Ох, не получится…
        - Поедем… - буркнул Торин и слегка поёжился. Ничего и никого не боявшийся раньше конунг теперь с неподдельным страхом смотрел назад, на полуденную сторону. С того дня, когда отец Целестин различил поднявшихся над Мраком призраков, Нидавеллир словно получил новые силы, и вот сейчас, с высоты, южные равнины делились на две чёткие половины: меньшую - в желтовато-серых разводах вытоптанной травы да красных проплешинах обнажившейся почвы и большую - непроглядно чёрную, будто исполин Имир разлил по земле смолу из своего чана. И Тьма наступала…
        - Поедем, - согласился Видгнир и хотел было тронуть коня, но, краем глаза глянув назад, за спину, уловил некое движение на вымерших полях. Небольшая тёмная точка двигалась к проходу меж горами.
        - Посмотрите! - вытянул он руку. - Едет кто-то!
        - И пускай себе едет, - проворчал Гунтер. - Нам-то до него дело какое?
        - Постой, - мотнул головой Видгнир и всмотрелся. - Что-то знакомое я чувствую! Очень знакомое!
        И в этот момент возле двигавшегося к отряду существа полыхнула короткая огненная вспышка. Потом ещё одна. И ещё.
        - Пожри меня и мой хёрд Фенрир-волк, если это не какая-нибудь новая напасть вроде змея того… - заметил Торин и осёкся. Уже стало видно, что по гладкому взгорью трусит, подобно коню, небольшой медно-красный дракон. Неужто Гюллир?!
        - Подождём, - бросил Видгнир, спрыгивая с лошади.
        Взрывая когтистыми толстыми лапами землю, Гюллир тяжёлым галопом скакал наверх, туда, где на фоне бледного неба вырисовывались шесть лошадиных силуэтов и стояли люди. Драконам бегать непривычно, ибо созданы они для полёта, но сейчас Владеющий Силой велел Гюллиру нестись со всей прытью, на которую он способен, да ещё и сигнал подать, плюнув огнём. Наконец-то, после многих приключений, Локи и Гюллир догоняли ушедший далеко вперёд отряд. Ещё чуть-чуть - и долгая небезопасная погоня закончится! Только вот сломанное крыло побаливает, да царапина на задней лапе мешает…
        А Лофт уж спрыгнул на землю рядом с конём конунга.
        - Надеюсь, моя лошадь не охромела? - Скрипучий и едкий голосок Локи не изменился.
        - А то надоело на жёсткой спине проклятого ящера сидеть! Мозоли вот натёр…
        Запыхавшийся Гюллир уселся позади маленького бога и, вывалив набок раздвоенный язык, дышал часто-часто, как собака в жаркий день.
        - Как я погляжу, вы и без моего водительства неплохо справляетесь, - продолжал Локи в обычной своей развязной манере. - Впрочем, будь старый Лофт на вашем месте, то он уж давно сидел бы в Асгарде и пил пиво из Чаши Трудхейм! Я и не чаял догнать тебя, конунг!
        - А я не чаял с тобой и словом перемолвиться! - хмуро ответил Торин. - Где ты был, Лофт? Мы мыслили, сгинул ты…
        - Расскажу, - кивнул бог. - А сейчас - к чему время терять, у всех на виду стоя? Где моя лошадь? К вечеру надо быть возле жилищ людей. Я уже успел забыть, как выглядит чан с пивом!
        - Возле людей? - изумился отец Целестин. - Да примут ли нас? А ну если погонят или того хуже - мечами встретят?
        - Не оставался жив тот, кто встретил оружием самого Лофта! - самоуверенно заявил Локи. - Поехали. У нас есть что рассказать друг другу.
        Лошади резво рысили вниз по склону, сбегавшему к равнине. Гюллир, переваливаясь, трусил рядом, изредка бросая преданные взгляды на Лофта, а Синир снова занял место на спине ящера, покинув Сигню. Локи потребовал, чтобы Торин и отец Целестин, не упуская ни малейшей подробности, поведали обо всём случившемся с отрядом после того, как Лофт покинул их в долине Глер, и внимательно, не перебивая, выслушивал речи монаха. Разве что пробурчал мрачно, когда отец Целестин описывал происшедшее в горах побоище с Мраком и приход Нидхёгга:
        - Что ни говори, а жизни он вам спас… Эх, меня с вами не было!
        Очень интересовала монаха тайна скрытого дола, где отряд устроился на ночёвку и наткнулся на карликов и бараноголового змея. Локи, не скрывая улыбки, кивал головой во время рассказа о странном создании и потом тихонько рассмеялся.
        - Видгнир не зря в той долине Силу учуял, - сказал Лофт. - Я вас о священном доле предупредить забыл, а зря. Люди, которые живут в этих местах, именуют себя
«валлами». Так вот, круглая долина - одно из самых священных мест валлов. Дух - замечу: Великий Дух! - что воплощён в образе дерева, оказывает им покровительство. Сей дух напитывает силой хлебные поля и охраняет от болезней скот, способствует удаче в охоте и бережёт леса… Ваше счастье, что он не воинствен, а то шеи незваным гостям он бы посворачивал! Валлы чтут его как бога, а является Дух им в виде того змея с бараньей головой, что вы видели.
        - Так он что, не всегда в облике дерева предстаёт? - спросил Видгнир.
        - Да, не всегда. Змей - суть его вторая телесная форма. А в долине его дом.
        - Мы видели там скелеты убитых быков, - заметил Гунтер. - Жертвы, надо полагать?
        - Верно, - подтвердил Локи. - А вот карлики, явившиеся вместе с ним, вовсе не горные дверги. Это лесные карлики, особое племя, живущее не под горами, а в лесных кущах. Малочисленный и незлобивый народец. Однако своим святотатством вы, дорогие мои, их изрядно разозлили. Это ж надо было додуматься - в священной долине рыбу ловить да охотиться! Легко вам всё сошло… Будь там люди, живыми из долины вы бы не вышли. Не вздумайте, между прочим, упоминать, что вы там побывали, когда валлов встретим!
        - Ну теперь от тебя повести ждём, - напомнил отец Целестин. - И где ты, Лофт, пропадал?
        Вздохнув, Локи стал рассказывать о том, что приключилось с ним и с Гюллиром.
        В тот день Тьма Нидавеллира накрыла собой Болотную реку и ринулась к Сокрытым Горам. Но едва чёрный поток коснулся обережного облака, как древние боги ответили, ударив по Полям Мрака всей своей мощью. Столкновение Великих Сил и породило тот ужасный катаклизм, за которым наблюдали отгороженные от речной долины всхолмьями люди из Мидгарда. Локи и Гюллир оказались возле Сокрытых Гор в тот момент, когда Тьма, оттеснённая богами от склонов, вновь пошла на приступ, сметая всё и уничтожая каждого, кто осмелился загородить ей дорогу.
        - …Я не удержался и предложил Духам Долины Богов свою помощь, - говорил Локи. - Они не прогнали меня, зная, что Силой Единый Лофта не обделил. Скажу одно: в той битве смертным было делать нечего. Нидавеллир обладает такой немыслимой мощью, что к ночи мы стали терять всякую надежду остановить Мрак и не дать ему прорваться в Обитель за горами. Я хочу заметить, что Духи Сокрытых Гор сами далеко не просты и их Силы достаточно, чтобы остановить и обратить в бегство любую армию людей, но на этот раз её хватило только на создание неодолимой преграды перед Мраком. Однако Сокрытые Горы оказались теперь в осаде - языки Тьмы рванулись в обход кряжей с севера и юга, охватывая их в кольцо.
        - И что, никак не остановить было? - задал вопрос Видгнир. - Нидхёгг вот смог прогнать Мрак с перевала очень быстро. Я полагаю, что древние боги владеют Силой не меньшей, чем Чёрный Дракон!
        - Как знать… - вздохнул Лофт. - Меньшей ли, большей, но всё одно не вышло у них ничего. Ныне склоны Сокрытых Гор до самых пограничных облаков залиты чернотой. И добро, если бы одна Тьма участвовала в сражении Сил! Нидавеллир породил не одно лишь Ничто, но и множество духов, теней, наделённых Силой и имеющих возможность направлять её действие. Мы с Гюллиром схватились с одним таким у северного кряжа, как раз в тех местах, где мы шли, скрываясь от ведьм и турсов. Серая тень, подобная туману, не показалась мне опасной, и я решил, что перед нами один из низших духов. Но проклятая тварь ударила по дракону, направив всю Силу на то, чтобы обездвижить Гюллира, а когда мы начали падать, я едва успел отвести направленное на нас заклятие смерти - от такого любое живое существо гибнет мгновенно. Счастье, что Гюллир летел невысоко и, упав, только лишь сломал крыло. Хуже было другое - мы оказались прямо перед надвигающимся облаком Мрака, и если бы мне не удалось быстро привести Гюллира в чувство, то его бы поглотил Нидавеллир…
        - Ну а потом? - напряжённо спросил отец Целестин. - Как вам выбраться удалось?
        - Ничего не оставалось делать, как бежать сломя голову в леса, - грустно сказал Локи. - По счастью, Мрак не двинулся на Триречье, оставаясь возле Сокрытых Гор, и нам удалось прорваться к реке Турс-Элв и переправиться на её западный берег. Лететь Гюллир не мог, как я ни старался излечить его крыло. На драконов целительная магия не очень действует… Поэтому пришлось идти пешком.
        - Но зато Лофт делал так, чтобы мне не было больно, - раздался басок молодого ящера. - А в лесу ловил для меня еду…
        - Да, было такое, - улыбнулся Лофт. - Дракон в лесу охотиться совсем не может, вот мне и пришлось для Гюллира дичь добывать. А когда мы вышли к Огненным Болотам, оказалось, что ещё возможно добраться до перевала по земле - тогда Тьма не распространилась столь далеко на север. Правда, перейдя горы, выяснили мы, что граница Чёрных Полей всего-то в лиге-двух. Пришлось Гюллиру побегать изрядно. Мы и не думали, что сможем вас догнать… Сейчас, кстати, перевал Глер закрыт и пути назад нет. Вернуться в Мидгард мы сможем, только когда заполучим Трудхейм.
        - А если нет? Что тогда? - тихонько спросил монах, и так зная ответ на свой вопрос.
        - Если нет? - Локи усмехнулся углом рта. - Можно будет, если останемся живы, бежать на закат, к Вратам, ведущим в Мидденгард, и попробовать пройти в земли Мира Древнего. Разве что и там мы не будем в безопасности.
        - Неужто Мрак и туда прорвётся? - ахнул монах.
        - Не думаю, - покачал головой Локи. - Стражи Мидденгарда наделены достаточной мощью, чтобы обрушить Врата Миров в случае появления угрозы, исходящей извне, из мира соседнего. Тут дело в другом. Когда все Великие Духи Междумирья сойдутся в битве с Нидавеллиром, Стены Миров могут рухнуть, и пламя, порождённое схваткой Сил, распространится на все Миры. По-моему, сон твой, отец Целестин, может стать реальностью… Если всего лишь стычка богов Сокрытых Гор и Полей Мрака привела к тому, что облик земель к восходу от Химинбьёрга изменился неузнаваемо, то что говорить о великой войне Сил!

«…Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачились солнце и воздух от дыма из кладязя»[Откровение, 9, 2.] , - вспомнил отец Целестин слова из Апокалипсиса и задрожал. Кладязь бездны открылся, как и было предречено… А если посмотреть на погасшее светило… Монах немедля спросил у Лофта о причине того, что день превратился нынче в сумерки, и получил следующий ответ:
        - Мрак Нидавеллира пожирает не только землю, но и воздух. Ничто не может устоять перед его разрушающим действием. Ничто.
        Некоторое время монах удручённо молчал, но вдруг заговорил Видгнир:
        - Локи, послушай, если битва Сил, как ты утверждаешь, может не пощадить и Мидгард, то к чему нам теперь Трудхейм? Даже взяв Чашу Сил и уйдя из Междумирья обратно, в наш мир, мы не избежим смерти, так?
        - Возможно, - мрачно отозвался Лофт. - Но рухнут Стены Миров или нет - о том я не ведаю. У нас есть цель, и мы должны её достигнуть во что бы то ни стало! А там - на всё воля Единого…
        - Я думаю, что сейчас нужно прийти к Имирбьёргу не скрываясь и заявить Чёрному Дракону о нашем праве на владение Трудхеймом, - продолжал Видгнир. - А кроме того, Нидхёгг не раз давал нам знать о том, что Трудхейм как-то может избавить Мир Меж Мирами от Полей Мрака. Так это или нет, но я мыслю, что в такое время Чёрный Дракон не стал бы обманывать нас.
        - Кто знает… - проворчал Лофт. - Кто знает… Я теперь тоже полагаю, что у Нидхёгга есть некая возможность оттянуть либо же вообще предотвратить гибель Междумирья и всех Трёх Миров с помощью Чаши Сил и тебя, как единственного, кто сможет её использовать. Откровенно говоря, грядущее меня очень беспокоит. Вполне может быть, что нам и следует пойти на поклон к Нидхёггу…
        - Будем говорить об этом, когда встанем у ворот Имирбьёрга, - закончил Видгнир, втайне порадовавшись тому, что всегда ненавидевший Нидхёгга Локи тоже начал думать о том, что выжить ныне удастся, только объединившись с тем, кого люди почитали за своего главного врага в Междумирье.
        На деле враг был у всех один - Тьма Нидавеллира, которая равно угрожала и древним богам, и ведьмам, и людям. И Чёрному Дракону Нидхёггу. А что самое ужасное - несла смерть Трём Мирам - Мидгарду, Мидденгарду и Междумирью.
        Полдень давно миновал, когда отряд, пройдя через несколько редких рощиц, украшавших спуск на равнину, оказался среди возделанных пшеничных полей и почти сразу выбрался на уходящую к северо-западу дорогу.
        - Ещё сотня или две стадиев - и мы подойдём к большому поселению валлов, - сообщил Локи. - Мы и так-то выглядим необычно, а если принимать в расчёт Гюллира и все события последнего времени, то рассчитывать на доброту и приветливость хозяев следует меньше всего. Надеюсь, что еды они нам всё же продадут…
        - И пива!.. - в один голос вскричали Гунтер и отец Целестин.
        - От него я и сам не отказался бы, - улыбнулся Лофт, оглядывая пустынные золотистые поля. - Меня удивляет, что ни одной живой души не видно. Куда все люди подевались?..
        - Да, кстати, о людях, - поспешил с вопросом монах. - Кто эти валлы? Ты мало о них рассказывал.
        - Это многочисленный народ, - отозвался Локи. - Они принадлежат к единому корню и языку, но живут отдельными племенами, признающими общих предков. В Междумирье не менее шестидесяти таких племён. Мы сейчас идём по землям сильного и могущественного рода зеномов. Валлы имеют общие корни с некоторыми народами Мидгарда и очень похожи на тех, кого в нашем мире именовали галлами. Я полагаю, это сходство усилилось, когда зеномы приняли галльских богов, ушедших не так давно в Междумирье и поныне живущих в Лесу Идалир…
        - О Господи! - вдруг взвизгнул монах, указывая дрожащей рукой вперёд и вправо. - А это ещё что такое?
        У края прорезавшей хлебные поля дороги стояла жутковатая высокая статуя. Когда всадники остановились возле серого известнякового камня, отец Целестин немедля слез с лошади и, подойдя к устрашающей скульптуре, осмотрел её, а затем обернулся к Лофту.
        - Это и есть бог валлов? - проговорил он. - Не хотел бы я с ним повстречаться!
        Из треугольной массивной плиты вырастало тело невиданного зверя. Каменное чудовище, отдалённо напоминавшее не то льва, не то ящера с круглой головой, сидело, опираясь мощными передними лапами, которые были украшены тремя длинными когтями, на грубо вырезанные бородатые человеческие головы. Безглазая морда казалась вообще лишенной отделки, широкая зубастая пасть была отверста, и из неё свисало человеческое тело, также едва намеченное резцом неведомого скульптора. Даже Гюллир, топтавшийся рядом, взирал на статую с некоторой боязнью, а что уж говорить об отце Целестине?
        - Это не бог! - со знанием дела сказал Локи. - Таких идолищ можно часто встретить в землях зеномов. Они охраняют поля от злых духов, а также предупреждают незваных гостей о том, что лучше не приходить со злом к людям, поставившим сии изображения.
        - Надеюсь, нас не постигнет судьба того, кого пожирает этот истукан, - проворчал Торин. - Давайте двигаться дальше…
        Вскоре поле сменилось дубовой рощей, а потом дорога вывернула к невысокому и пологому холму, окружённому насыпными курганами. На возвышенности поднималась бревенчатая городьба, защищённая рвом, а за тыном виднелись крыши домов. Ветер донёс до путников голоса людей - голоса встревоженные и воинственные.
        Глава 18
        У ЦЕЛИ
        - Подождём, пока к нам кто-нибудь не выйдет, - проговорил Локи, настороженно осматривая крепость. - Валлы - люди смелые, и я думаю, что они не побоятся шестерых неизвестных, даже если их сопровождает дракон…
        Подходить близко к тыну не стали, остановившись в двух сотнях шагов от ворот. И правильно - Видгнир разглядел на стенах и в бойницах деревянных башен лучников, уже наложивших стрелы и готовых в любой миг дать отпор неизвестным пришельцам и красному летучему змею.
        - Неудивительно, что нас побаиваются. Времена сейчас дурные, - бормотал Лофт. - Однако я не считаю, что страх вызывает именно Гюллир…
        - Двуногие всегда не любили наше племя, - вздохнул дракон, повернув морду к маленькому богу. - Но драконы из Города ни разу не нападали на людей, по крайней мере на моей памяти… Может быть, когда-то давно… Правда, бывало, что приходилось брать коров или овец из принадлежащих людям стад, но ведь мы делали это, только когда не могли поймать в горах диких зверей, а кушать хотелось…
        Отец Целестин слушал Гюллира вполуха, ибо сейчас его занимало другое. Отряд стоял на безопасном расстоянии от посёлка валлов, но и отсюда было прекрасно видно, что он мало похож на норманнские укреплённые селения. Монах рассмотрел, что городьба занимает достаточно обширное пространство на самом холме, а затем сбегает вниз, к речке, огибающей мыс, на котором расположена вторая половина посёлка. Берег спускался к реке крутым глинистым обрывом, и так как вода окружала городище с двух сторон, то при нашествии врагов об обороне прилегающей к реке стены можно было бы заботиться меньше - попробуй доберись до частокола по крутому и скользкому склону, да ещё под стрелами и копьями защитников крепости! А сочетание обрыва с каменным валом и частоколом делало его почти неприступным. Кроме того, внимательный глаз отца Целестина различил, что с внешней стороны, на высоту человеческого роста, деревянный тын был защищён камнем и свободными от многослойной кладки оставались лишь ворота - мощное двустворчатое сооружение, обитое железом.
        - Если мне не изменяет память, этот городок носит название Лугдунум. Это означает
«Крепость Ворона», - сообщил монаху Лофт, зная, что отца Целестина очень интересуют любые подробности об обитателях Междумирья. Между прочим, путевой дневник монах вёл со всем тщанием и всегда записывал на пергамент о всех приключившихся с отрядом событиях.
        - Почему «ворона»? - спросил отец Целестин. - Это как-то связано с их верованиями?
        - Правильно, - кивнул Локи, - зеномам покровительствует бог Луг, Ворон, и они считают, что он родоначальник ремёсел и искусств. Я когда-то был знаком с ним, и, на мой взгляд, Луг очень хороший дух, добрый и искусный. Он и посейчас живёт в Лесу Идалир… Так, кажется, валлы почтили нас вниманием!
        Ворота начали медленно открываться, и на луговину меж дубовой рощей, возле которой встали вадхеймцы, и крепостью выехала колесница, запряжённая рослым вороным жеребцом. При взгляде на возницу Гунтер присвистнул:
        - Вырядился, что твой петух!
        Створки за спиной человека, стоящего на двухколёсной, изукрашенной металлом, весьма похожим на серебро, колеснице, закрылись, и возничий направил лошадь прямо к вышедшему вперёд и поднявшему в знак мира и добрых намерений руку Лофту. Когда колесница остановилась всего в десятке шагов, отец Целестин, подавшись вперёд, ахнул от восторга. Поразили монаха не грозное лицо валла и не впечатляющая ширина его плеч, а удивительно роскошная и необычная одежда, да множество украшений, не иначе как золотых…
        Отец Целестин был не прав, когда после обследования заброшенных посёлков валлов за Красными Горами счёл их племенем неразвитым и диким. Разве могут, скажите, грубые варвары сделать столь восхитительную, сплетённую из тонкой золотой проволоки, шейную гривну? А чеканный узор на поясе достоин украсить самого привередливого ценителя красоты из королей Европы! Оружие валла светилось всеми цветами радуги, выложенное эмалью, золотом и серебром, а высокий стальной шлем блистал драгоценными накладками. Всю картину дополняли ало-пурпурный плащ и столь же пронзительно-яркая туника, скрепленные фибулами. Рядом с этим вызывающим великолепием пропыленная и невзрачная одежда гостей из Мидгарда казалась рабским рубищем.
        - Это, наверное, их хёвдинг, ярл или конунг, не иначе, - шепнула Сигню.
        Возница мрачно осмотрел путников, задержал тяжёлый взгляд на смирно сидящем за спинами людей Гюллире и, наконец, повернулся к Локи, который стоял совсем рядом с колесницей и лучезарно улыбался, будто родного брата встретил. Лофт чуть поклонился и начал говорить, но язык не был известен никому; разве только отец Целестин, вслушиваясь в гортанные звуки, морщился, пытаясь хоть что-то понять, ибо, хаживая по Галатии - области Империи Византийской, - слыхал там похожие слова. Кое-что он разобрал, но далеко не всё. По его мнению, Локи просил валла продать немного еды для бедных путешественников и позволить им переночевать. Вдруг человек на колеснице жестом прервал речь Лофта и, несказанно всех удивив, заговорил на норманнском, правда с очень сильным акцентом, тщательно подбирая слова:
        - Ты не человек. Ты можешь говорить, подобно служителям Духа из Имирбьёрга, их языком, плохо зная наш…
        - Да, это так, - подтвердил Лофт на норвежском. - Но если ведьмы и драконы говорят на этом языке, то вовсе не значит, что я из свиты Нидхёгга.
        - Ты не человек, - вновь повторил возница, сдвинув брови. - Ты пришёл с юга, откуда идёт смерть. Может быть, ты и есть Нидхёгг, принявший облик человека?
        - Нет. Моё имя Локи, я действительно не происхожу от прародителя людей, и меня в других странах почитают богом, - гордо сказал Лофт. - Но мои спутники - люди.
        - Даже… - Валл зыркнул на Гюллира. - Даже дракон?
        - Конечно же нет! - воскликнул Локи, исправляя свою ошибку. - Дракон не причинит вам зла. Он принадлежит мне и не станет делать ничего дурного без моего приказа!
        Гюллир наклонил голову, изумлённо воззрившись на маленького бога, последние слова коего его несказанно удивили. Он хотел было сказать, что и по приказу не станет
«делать дурное», но Лофт показал ему из-за спины кулак, и Гюллир промолчал.
        - А откуда ты знаешь, что я не… не отношусь к племени людей? - поинтересовался Локи у валла. Тот, помолчав, быстро оглянулся на ворота крепости, но всё-таки ответил:
        - Друи сказал. Он тебя видел со стены.
        - Понятно… Ты велишь нам уйти? Я ни разу не слышал, чтобы зеномы из народа валлов отказывали кому-нибудь в помощи…
        - У тебя дракон. Ты - не человек, - гнул своё возница. - Сейчас нельзя верить чужим. Уходи, или…
        - Или что?
        - Или я буду драться с тобой и с твоим драконом. Я - Аудагос, военный вождь и рикс зеномов!
        Локи не выдержал и рассмеялся, согнувшись едва не вдвое.
        - Драться со мной?! А ты смел… Аудагос, - сквозь смех простонал бог, но, увидев, что валл посчитал его слова за оскорбительную насмешку и, спрыгнув с колесницы на землю, схватился за меч, перестал хихикать.
        - Вот что, Аудагос, военный вождь зеномов, я скажу: Локи не скрестит с тобой оружия, потому что у него нет никакого желания тебя убивать. Тем более что ты не сделал мне ничего плохого. Я предлагаю тебе поединок с одним из моих друзей. Победишь - мы уйдём с твоей земли, а нет… Пустишь нас в свой дом и дашь еды. Клянусь, мы не причиним ни тебе, ни твоим людям никаких неприятностей!
        Монах понял, что надо вмешаться. Сумасбродный бог ради удовлетворения своего тщеславия желает подставить кого-нибудь из спутников под клинок валла? Не бывать тому, пока я жив!
        - Ты что, напрочь обезумел?! - прошипел отец Целестин, вцепившись в плечо Лофта. - Ты представляешь, что будет, если мы его убьём? Они же все накинутся на нас, и тогда… - Монах ткнул пальцем в крепость, на стенах которой стояли десятки вооружённых людей. - А вдруг он кого зарубит? Пойдём отсюда, Лофт! В лесу переночуем, не впервой…
        - Оставь… - медленно и очень тихо произнёс Локи. - Я знаю, что делаю. Крови не будет, обещаю. И потом - зеномы должны знать, где находятся выходы, ведущие в Имирбьёрг…
        Он отстранил отца Целестина и решительно глянул на Аудагоса, который, хмурясь, смотрел то на него, то на монаха.
        - Ну что, согласен с моим условием?
        - Согласен, - наклонил голову валл. - Твои люди не рабы? Вождь должен драться только со свободным, а лучше - с ровней…
        Торин шагнул к ним, а с ним и Видгнир с Гунтером. Германец уже полез за ворот в поисках кошеля со своей отравой.
        - Кого выставишь, Лофт? - спросил конунг. - Не лучше ли мне с этим гордецом мечами позвенеть, а? Он же ровню себе требует!
        - Ну давай… - пожал плечами бог. - Сдюжишь?
        Торин окинул Локи чуть презрительным взглядом и сбросил плащ.
        - Сейчас поглядим… Ещё не с такими клинки скрещивали!
        Роста противники были почти одинакового, но Аудагос был помоложе и погибче вадхеймского конунга, да и меч его превосходил клинок Торина почти на ладонь. Торин, однако же, не сомневался в своей победе, благо за двадцать пять лет, что он провёл на корабле и в походах, никто не смог превзойти его на поединке. Равные были, но тот, кто взял бы над ним верх, ещё ни разу не встретился.
        Валл и норманн отошли ближе к посёлку, и тогда Аудагос что-то пронзительно крикнул своим. Ворота вновь отворились, и чуть погодя к поединщикам вышли четверо - трое по виду воины и седобородый лысый старец в белой хламиде, перехваченной кованым золотым поясом.
        - Они будут наблюдать за честностью боя со стороны Аудагоса, - пояснил Лофт монаху и остальным. - Видите старикана? Это их колдун и жрец - друи. Он-то и рассмотрел, что я - воплощённый дух…
        - Колдун?! - переполошился монах. - А вдруг он… он… сделает что-нибудь скверное?
        - При мне? - усмехнулся Локи. - Пусть попробует. И потом, не очень-то я верю в Силу его волшбы. Он же смертный…
        - Твою-то сущность распознать силы хватило! - буркнул отец Целестин, но тут Гунтер дёрнул его за рукав, бросив коротко:
        - Начинают!
        Монах, ещё раз прокляв варварские обычаи, уставился на две коренастые фигуры на поле, надеясь, что Локи сдержит обещание и кровь не прольётся.
        Противники осторожно кружили друг возле друга, и никто пока не решался на первый выпад, стараясь занять удобную позицию. Пускай солнце светит неярко да и вечер уж подходит, но лучше стоять спиной к светилу. Аудагос хорохорился, поигрывая мечом и подбадривая себя короткими вскрикиваниями, Торин же был спокоен, стоя на полусогнутых ногах, и только глаза его посверкивали сердито из-под бровей. Первый удар валла - стремительный и сильный - клинок конунга свёл на нет, отведя в сторону и вниз, и сразу же лезвие меча Торина сверкнуло в каком-то волоске от плеча Аудагоса, но задеть его не смогло - валл вовремя отклонился. Потом последовала череда коротких ударов железа о железо, но ни рикс, ни конунг не смогли пробить оборону противника и лишь ещё больше раззадорились. Бились на одних мечах, без щитов, и потому Торин взялся за рукоять клинка двумя руками, чтобы усилить мощь удара, в то время как Аудагос всё время держал левую руку у пояса, возле кинжала. Наконец, конунг отбил очередной выпад валла, и округлое оконечье его клинка скользнуло по правому предплечью Аудагоса, распоров кожу и ударив в золотой
браслет в виде змеи на запястье. Рана ничуть не умерила пыл его соперника, и когда Аудагос со свирепым кличем повёл клинок снизу и попытался ударить в живот или по бедру, Торин чуть сдвинулся вправо, меч валла поразил пустоту, а левой кистью конунг перехватил руку Аудагоса за раненое запястье, невидимым глазу движением вывернул его так, что изукрашенный меч выпал из ладони военного вождя, и, ударив Аудагоса плашмя клинком по ребрам слева, завалил на землю, приставив меч к груди.
        - Моя победа! - с шумом выдохнув, проговорил Торин. - Я не буду тебя убивать. Вставай!
        Конунг протянул руку лежавшему у его ног Аудагосу и помог подняться. Только сейчас он заметил, что подбадривающие крики со стен крепости стихли, а седобородый друи смотрит на него так, словно перед ним кровный враг. Да и трое воинов-валлов выглядели обескураженно. Надо думать, Аудагос считался непобедимым бойцом.
        - Ну слава Господу и Деве Марии! - прокричал бывший вне себя от радости отец Целестин, подбегая к Торину. - Ловко ты его!
        Монах забыл, что военный вождь понимает норманнский, и, лишь получив от Аудагоса взгляд, которым можно было бы убить на месте, утихомирился. Торин повернулся к риксу и, поклонившись, сказал:
        - Ты хороший боец. Не держи на меня обиды. Боги решили отдать победу мне, и не нам оспаривать их решение.
        Стоявший чуть позади Локи после этих слов едва сдержал ухмылку.
        Вата, ещё раз осмотрев путников, вдруг улыбнулся.
        - Ну что ж, - сказал он, зажимая ладонью глубокий порез на правой руке, - теперь я должен выполнить своё обещание. Сегодня вы - мои гости. Идёмте в мой дом, только я бы просил оставить вашего дракона здесь, за оградой. Его нельзя пускать в город. Если он голоден, то мы забьём для него овцу… И гостями вы будете только до завтрашнего дня. Люди завтра уходят из Лугдунума, и мы не сможем предоставить вам кров…
        - Куда вы уходите? Почему? - подал голос сразу насторожившийся Локи.
        - В Лес Идалир, под защиту богов, - ответил Аудагос. - Пойдёмте в поселение, там мы сможем поговорить…

«А вдруг ловушка? - испуганно подумал монах. - Заманят и перебьют, чего доброго! Как-никак мы ему смертельную обиду нанесли! Каково военному вождю племени валяться у ног какого-то неизвестного пришельца?»
        Видать, Лофт знал, что говорит, называя валлов людьми честными и неплохими, и, разумеется, Аудагос держал своё слово. Едва распахнулись врата Лугдунума и предводительствуемые Локи вадхеймцы вошли за стену, как их окружила толпа людей, но никто из зеномов не позволил себе даже зло посмотреть на неизвестных, не говоря уже о каких-либо враждебных действиях. Во взглядах были настороженность, любопытство, но только не ненависть или вражда.
        Сразу за тыном было довольно широкое пространство, свободное от строений, и, пока отец Целестин чинно шествовал вслед за Лофтом и военным вождём, который вёл отряд к тесной группе высоких, крытых дранкой и соломой домов, он сумел подметить, что меж стеной и жилыми постройками находится множество телег и колесниц, а кроме того, десятки домашних животных, пригнанных в городище с пастбищ. Несомненно, зеномы собирались покинуть свой посёлок, как и говорил Аудагос. Если бы отряд пришёл к крепости через несколько дней, то никого бы здесь уже не застал.
        Двигаясь по живому коридору (ибо людей к воротам сошлось множество - не меньше трёх, а то и пяти сотен), монах уловил, что жители Мира Третьего не так уж и отличаются от тех сынов Божьих, что населяют Мидгард. Пусть одежда и украшения с оружием немного необычны, но люди везде люди, и валлы вовсе не являются исключением. Мужчины и женщины были невысоки ростом, так что высокий и дородный монах выделялся в толпе и, оглядывая окружающих, невольно думал о том, что Один рядом с Валлами казался бы просто гигантом. Мужчины зеномов очень походили на европейцев - такой же светлый цвет кожи, волосы то тёмные, то русые и назад зачёсаны, а у некоторых и в косицы заплетены. Многие носили яркую одежду, скорее всего шерстяную, и у отца Целестина рябило в глазах от пёстрых, иногда расшитых цветными нитями одеяний. Его удивило то обстоятельство, что в толпе было много вооруженных мечами и луками женщин, а некоторые даже носили простенькие доспехи в виде курток с нашитыми стальными пластинами. Гунтер, у которого при виде сих валькирий загорелись глаза, словно нарочно пихал локтем в бок целомудренного монаха, то и
дело шепча ему на ухо свои заключения о физических достоинствах и недостатках валлийских дев. Отец Целестин, слушая его реплики, начал представлять, какое впечатление могли произвести на христианского святого самые разнузданные и непристойные римские оргии, и едва хотел посоветовать германцу заткнуться, как вдруг его взгляд остановился на доме, к которому подходили Лофт и Аудагос, и вместе с ним едва не остановилось сердце.
        - Все святые… - простонал отец Целестин, хватаясь за рукав Гунтера. - Я так и знал, что проклятый Лофт тащит нас сюда на погибель!
        Благоприятное впечатление от зеномов рассеялось бесследно, и сейчас монах с большим удовольствием очутился бы в компании самых диких хримтурсов. Хорош был дом военного вождя: на каменном четырёхугольном фундаменте стояли стены из кругляка, скрепленные проржавевшими железными скобами, двускатная соломенная крыша, деревянный всход, ведущий к двери… А косяк, брёвна над притвором и часть стены живописно украшены дюжиной человеческих голов. Часть их была изглодана временем, и остались лишь белые оскаленные черепа; но четыре головы явно были отъяты от тел совсем недавно, и птицы ещё не успели расклевать серую кожу и мутные глаза. Запах тления явственно ощущался за десяток шагов.
        По приказу Аудагоса какие-то люди - судя по простой одежде, не самые богатые и уважаемые из валлов, но и не рабы-трэли, ибо у каждого был меч, - увели лошадок, приняв из рук Торина и остальных поводья, и военный вождь пригласил вадхеймцев в дом. Испереживавшийся от вида отрубленных голов монах едва успел снять с коня свой мешок, прижав его к груди так, словно его хотели ограбить, - в суме находилось то, что по ценности (на взгляд отца Целестина, конечно) превышало десяток волшебных игрушек наподобие Ока Амона - путевой дневник и Святое Писание. Однако отец Целестин уповал сейчас не столько на помощь всех святых, сколько на спокойного и невозмутимого с виду Лофта, первым вошедшего вслед за Аудагосом в дом и махнувшего остальным рукой, приглашая.
        - Заходите, - сказал он, обернувшись. - И ради всех духов Асгарда, не мог бы почтенный ромей не взирать на всё так, будто опасается, что и его череп украсит дом рикса зеномов? - И, видя, как монах метнул на него укоризненный взгляд, добавил, хмыкнув: - Поспешай, а то пива не достанется…
        На том мучения отца Целестина не кончились. Едва лишь Аудагос провёл гостей в широкую и мрачную горницу, напоминавшую общий зал в норманнских домах, и усадил за стол, как немедля были поданы напитки и еда. С тем, что старые брёвна стен над обширным деревянным столом тоже разнообразили черепа, святой отец внутренне смирился, но когда валл наполнил вином сосуд, изготовленный из укрепленной на золотой подставке и изукрашенной крупными каменьями мёртвой головы, а затем, отпив, пустил эту необычную чашу по кругу, даже дикарю Гунтеру стало не по себе. Отец Целестин, побледнев, остался сидеть, глядя прямо перед собой, когда Сигню, едва пригубив, подала чашу ему.
        На выручку неожиданно пришёл Локи, уловивший недовольный взгляд Аудагоса, направленный на монаха.
        - Это человек из очень далёкой страны, - сообщил он вождю, - тамошние верования не позволяют ему касаться того, что некогда было человеческой плотью. Иначе человека ждёт проклятие его богов…
        Аудагос, улыбнувшись, принял череп из рук Сигню.
        - Ну если так… Странные верования. Наверное, его боги очень злы и не любят людей. Мы, зеномы, считаем, что голова врага приносит удачу, и наши боги никогда не стали бы делать такие глупости, запрещая вбирать силу своего противника, содержащуюся в чаше, сделанной из того, что раньше вмещало его разум и волю…
        У отца Целестина после этих слов валла неожиданно появилось острое желание нарушить заповедь «Не убий», но он сдержался, отвадив искушение краткой молитвой. Господи, да что же это за народ такой?!
        К великому облегчению монаха, ему подали обычный серебряный кубок, и Аудагос, отослав слуг и двух женщин - наверное, родственниц, а то и жён (вполне вероятно, что у сих дикарей в ходу и многоженство! От народа, хранящего черепа врагов как великую драгоценность, можно и не такого ждать!), - приступил к трапезе, откладывая разговор на потом. Как и народы Мидгарда, валлы считали, что вначале гостя надо накормить и дать ему отдохнуть, а уж после говорить о делах. Уписывая великолепную жареную свинину, которая ну просто таяла во рту, отец Целестин с интересом озирал внутреннюю обстановку дома и самого хозяина, слишком увлечённого едой, чтобы обращать внимание на нескромные взгляды толстяка чужестранца. Гунтер усиленно налегал на пиво, словно пил его первый и последний раз в жизни, да и Локи с остальными не преминули припасть к источнику сей животворной влаги в виде, казалось бы, бездонного жбана; разве что Сигню пила хмельной и сдобренный тмином напиток без особого усердия, ибо, насмотревшись за прошедшие годы на отца Целестина, поняла, что ни к чему, кроме греха и непотребств, потребление оного не
приведёт.
        Лофт по прошествии некоторого времени (за которое успел вместить в себя не меньше двух ведер пьянящего зелья) наконец повернулся к молчаливому хозяину и немного заплетающимся языком продекламировал:
…но лучшее в пиве - что хмель от него исчезает бесследно…[Ст. Эдда. Речи Высокого. Строфа 14.]
        и, икнув, продолжил:
        - Спасибо доблестному Аудагосу за угощение. Выслушаешь ли ты, вождь, нас?
        Аудагос поднял на него взгляд, едва не просверлив проницательными синими глазами в Локи две дырки, и наклонил голову:
        - Говори. Теперь я надеюсь услышать от тебя, называющий себя богом, правду. Что ты ищешь в землях нашего народа? Что желаешь совершить?..
        Локи пустился в долгий, запутанный и от первого до последнего слова лживый рассказ, в суть которого отец Целестин вникнуть и не пытался. Надо отдать должное маленькому богу - врал он на редкость убедительно, глядя полными искренней невинности глазами на военного вождя валлов. Насытившийся и опьяневший монах пытался задремать, но вдруг, в разгар описания Лофтом неимоверной истории о бегстве из какого-то восточного предела Междумирья из-за немилости тамошнего конунга, получил удар локтем в бок. Встрепенувшись, отец Целестин недовольно глянул на Видгнира, который, выпив не меньше остальных, казался трезвей самого святого пустынника.
        - Послушай, - зашептал он на ухо святому отцу, - в этом Лугдунуме что-то не так!
        - Конечно, - тоже шёпотом перебил монах, - добрые люди не позволят себе украшать дом черепами себе подобных!
        Видгнир поморщился и укоризненно посмотрел на духовного наставника. Нельзя же быть столь впечатлительным!
        - Я не о том. Здесь Сила.
        - То есть? - настороженно переспросил отец Целестин, внутренне приготовившись к встрече с чудищем наподобие бараноголового змея или чем похуже. - Ты, может, об их боге, как его?.. Луге?
        - Не знаю… - Видгнир взъерошил пятерней волосы и нахмурился, будто прислушиваясь.
        - Может быть, и так… Но её истечение не очень сильно, словно носитель Силы хочет скрыть свои возможности. За стенами крепости я так и вообще ничего не ощущал, только когда за ограду вошли, начал её улавливать.
        - Надо будет у Локи потом спросить, - ответил монах. - Он-то должен знать, что и как… И потом, он говорил, будто валльский жрец-друи Силой обладает…
        Лофт как раз заканчивал свою крайне запутанную повесть, и, судя по лицу Аудагоса, на котором появилась благожелательная и почти дружеская улыбка, его враньё военного вождя вполне удовлетворило. Торин, слегка окосевший, усиленно пытался разыгрывать из себя конунга в изгнании, ибо трогательное и драматическое повествование Локи слушал очень внимательно.
        - А почему ты выехал к нам с намерением драться, да ещё и один, без своих воинов?
        - спросил Лофт у валла, и тот, покрутив ус и подумав, молвил:
        - Наш друи - тот старик, которого вы видели, в белом одеянии, - уже пару дней чувствует что-то неладное. Он говорил мне, будто здесь, в Лугдунуме или его окрестностях, появился чужой, и тоже не человек, как ты. Разве что определить, что это за наваждение, друи не смог. А сегодня явились вы, да ещё с драконом… Говорите на языке ведьм из Леса за горами; опять же валлы колена зеномов завтра уходят, и перед дорогой наш народ не должен опасаться неведомых бед. Вот я, как вождь, и вышел биться с тобой, чтобы победить или погибнуть. Я должен был отвадить чужого от нашего пути.
        Видгнир после этих слов Аудагоса снова пихнул отца Целестина локтем, а сам монах заметил, как на лице Локи проскользнула тень неуверенности.
        - Чужой, говоришь? - задумчиво произнёс он. - Чужой… Ну-ну. Кстати, Аудагос, а друи не предупредил тебя, что сражаться со мной было бы несколько… э-э… самонадеянно?
        - Да, сказал. Но друи - кстати, его Огмигеносом кличут - сам не может брать оружия в руки, пусть и в волшбе искусен. Он обещал, что Луг, наш покровитель и защитник, поможет риксу…
        - Ладно, забыли. Надеюсь, ты убедился, что я не желаю тебе и твоему народу зла. Расскажи лучше, отчего вы уходите и где надеетесь найти пристанище?
        Аудагос вздохнул и плеснул себе пива. Отпив, он сказал:
        - Чернота на юге. Смерть идёт сюда, и остановить её могут одни лишь боги. Церуннос, Луг, Огмиос и многие другие из тех богов, что защищают народ валлов, живут в Лесу Идалир, у подножия Великого Древа. Там, под их рукой, нам не будет грозить гибель. Луг приходил к зеномам и через уста Огмигеноса передал повеление уйти в зелёные кущи Идалира до той поры, пока опасность не минует наши земли.
        - А ты думаешь, что Тьма не войдёт в Лес? - спросил Локи.
        - Великий бог Огмиос, творец слов и провидец будущего, говорил совету друи, что чернота исчезнет… - тихо проговорил Аудагос. - Но до того времени людям надо покинуть свои дома. Мечом Мрак не победить. Вот уже три раза по три дня все валлы нашего рода собираются здесь, в Лугдунуме. Со всех посёлков и хуторов. Завтра с утра мы уходим и отсюда. А некоторые семьи так и сегодня…
        Лофт, выслушав, пожевал губами, потеребил, по обыкновению, бородку и снова поднял взгляд на Аудагоса.
        - Я смогу поговорить с друи Огмигеносом?
        - Конечно. Я сейчас пошлю за ним, если желаешь.
        - Спасибо, вождь. - Локи прищурился. - А когда, говоришь, друи почувствовал чужого возле Лугдунума?
        - Третьего дня. Он сказал, что рядом чужой и недобрый бог.
        Отец Целестин в третий раз ощутил локоть Видгнира на своих ребрах и услышал его взволнованный шёпот:
        - Знаешь, о ком они говорят? О Нидхёгге. Он где-то рядом, Чёрный Дракон выбрался из Имирбьёрга и отправился нам навстречу…
        Монах сглотнул слюну и быстрым движением наполнил свой кубок. Сейчас развешанные по стенам черепа интересовали его меньше всего - в какое сравнение идёт такой пустяк с самим… С самим Нидхёггом.
        Аудагос был добрым хозяином и даже высказал Лофту своё сожаление тем, что не может принять гостей, как полагается, - угроза с юга наложила отпечаток на всё, включая валльское гостеприимство. После трапезы и беседы военный вождь извинился и, сказав гостям, что его домом и рабами они могут располагать, как своими собственными, ушёл. Ему ещё предстояло отправить сегодня один из обозов, нагруженный скарбом, и с ним отряд воинов к Лесу Идалир. С обозом уходила часть женщин и детей, но большинство зеномов, а в их числе и многочисленная дружина Аудагоса, покидали посёлок лишь с рассветом следующего дня, так что у отца Целестина и его друзей были в запасе ещё вечер и ночь для того, чтобы обсудить дальнейший путь отряда и отдохнуть.
        Лофт по-хозяйски отослал прочь рабов, служивших в доме рикса и явившихся спросить, не нужно ли чего господам, и, растянувшись на лавке, уставился в потолок.
        - Наверное, нам следовало бы пойти с зеномами, - ни к кому не обращаясь, сказал он. - Доберёмся вместе с людьми Аудагоса до Идалира, а там распрощаемся и свернём строго на восход. От границы Леса до подножия Имирбьёрга день конного пути…
        Торин повернулся к Локи и, почесав подбородок, спросил:
        - Зачем идти с ними? По прямой будет ближе, да и быстрее.
        - Я надеюсь, что мы затеряемся среди валлов и избежим излишнего внимания…
        - …со стороны Нидхёгга? - быстро произнёс Видгнир. - Тот чужой дух, что бродит неподалёку, - он?
        Лофт хмыкнул и, повернувшись на бок, уставился на наследника конунга Вадхейма.
        - Не сомневался, что ты это поймёшь. Честно признаться, меня нелегко провести, и, лишь сопоставив предположения друи, переданные Аудагосом, собственные ощущения и твои последние слова, я убедился, что Чёрный Дракон рядом. Где - не знаю.
        - То есть как «не знаю»? - Отец Целестин аж привстал со скамьи и открыл рот. - Ты
        - дух, пусть и взявший обличье человека, и не можешь распознать, где находится тебе подобный? Даже этот Огмигенос и Видгнир почуяли присутствие чужака, а ты не можешь?..
        - Да погоди ты! - закатив глаза и сморщив нос, перебил монаха Локи. - Видишь ли, я точно знаю, что Чёрный Дракон рядом, но он скрывает свою Силу, приостановив её истечение в единое поле Силы Междумирья. К примеру, возьмёшь ты десять серых зайцев и одного белого да и выкрасишь последнего в цвет остальных. Как отличить?
        - Смыть краску, - уверенно сказал монах.
        - Вот-вот. Только чтобы добраться до крашеного зайца, придётся и остальных в воду окунуть, а это долго и утомительно. Так же и я не могу швыряться в каждого заклятием, снимающим личину и обнажающим истинную сущность. Нидхёгг явно сменил телесный облик, а с его способностями он может принимать любую форму - от лошади до муравья. А то и просто стать деревом, мечом или, к примеру, кружкой для пива… Понял теперь?
        Отец Целестин с подозрением посмотрел на свой кубок и на всякий случай отодвинул его подальше.
        - Так что, он может прийти сюда, сесть за этот стол, и ты, Лофт, не сумеешь распознать Чёрного Дракона? - хмуро проговорил Видгнир. Признаваться себе в том, что такое развитие событий принесло бы ему облегчение, он не стал.
        - Может, и так, - вздохнул Лофт. - Среди десятка серых зайцев трудно найти того, который покрашен. Чёрный Дракон умело скрывает свою Силу.
        - Если так, то почему же вы знаете, что он рядом? - удивился монах.
        - На прядь белых волосков краска не попала, - усмехнулся Локи, продолжая сравнивать Великого Духа Междумирья с кроликом. - Так просто этого не объяснишь. Скажу только, что полностью скрыть Силу невозможно. Так что решим, други? Пойдём с валлами?
        - Это было бы разумно, - сказал отец Целестин и посмотрел на Торина. Тот, согласившись, кивнул, а за ним и Видгнир подтвердил, что решение Локи вполне подходяще. Когда монах попытался узнать мнение Сигню и германца, то обнаружил, что уставшая воспитанница заснула сидя, прислонившись к стене, а Гунтер, даже если его и растолкать, ничего связного сказать не сможет - как водится, напился до потери чувств.
        - Надо бы с Огмигеносом-друи потолковать, - зевнул Локи. - Ну да ладно, это завтра сделаю. Сейчас можно отдохнуть. Под этой крышей мы в безопасности. Не думаю, что Нидхёгг захочет нас видеть так быстро, а ждать дурного от Аудагоса не приходится. Спите.
        Отяжелевший после непривычно сытной еды монах уже хотел было растянуться на лавке, как Локи, и поспать, но тут его потянул за рукав рясы Видгнир.
        - Пойдём посмотрим, как там Гюллир. Ему, наверно, непривычно одному…
        Чертыхаясь, отец Целестин поднялся и с недовольным видом двинулся вслед за Видгниром к двери, ведущей наружу. О драконе он успел позабыть и сейчас с тоской думал, что коты в качестве домашних животных куда как приятнее и не доставляют стольких хлопот. Вот Синир уже свернулся клубочком возле Сигню и спит себе как убитый.
        Время близилось к вечеру, но Лугдунум и его обитатели и не думали о покое и отдыхе. Видгнир и монах шли к воротам, встречая множество людей, перетаскивавших добро из домов на высокие крытые повозки, всюду слышалась непривычная отрывистая речь валлов, а возле тына уже готовились покинуть городище несколько десятков зеномов. Там же был и Аудагос, отдававший последние приказы воеводе, который поведёт обоз. На вадхеймцев военный вождь только коротко взглянул и чуть взмахнул рукой. Здесь же стоял и седобородый друи, заставивший святого отца приостановиться и посмотреть, как колдун-жрец окуривает возы дымом тлеющей омелы.

«Надо полагать, обряд языческий, - решил монах. - Хорошо хоть кровавых жертв нет. Впрочем, не сомневаюсь, что и такое у зеномов случается».
        За ворота иноземцев выпустили беспрепятственно, ибо коренастые и украшенные бронзовыми гривнами воины знали, что эти двое - гости самого Аудагоса и не враги. Однако на сидящего под деревьями дракона валлы всё равно посматривали с опасением. Нехорошо это, когда огнедышащая тварь, запросто способная спалить посёлок, под стенами обретается без присмотра.
        Гюллир встретил своих радостным посвистыванием и уткнулся мордой размером с бочку в грудь отца Целестина.
        - Вас там не обидели? - участливо пробасил дракон. - Хорошо ли устроили?
        - Да мы в порядке. - Видгнир похлопал Гюллира по шее. - А тебе поесть дали? Аудагос обещал, что…
        - Конечно, конечно, не беспокойтесь, - перебил дракон. - Овца была вкусная, хотя и жестковата. Только эти двуно… э… люди меня всё ещё боятся. Никто даже близко не подошёл. - В голосе ящера звучала легкая обида. - Скучно тут. Когда же дальше пойдём?
        - Завтра, - ответил отец Целестин. - Ты отдыхай, пока возможность есть. Как крыло, не очень болит?
        Монах, верный своим лекарским принципам, не преминул ещё раньше осмотреть повреждённое крыло дракона и понял, что кость не сломалась, а просто треснула. Однако летать Гюллир не мог, потому что сильные движения причиняли боль. По мнению отца Целестина, трещина должна бы срастись через месяц-два.
        - Спасибо, - скромно сказал Гюллир, посмотрев в лицо монаха глазами, превосходившими размером кулак Торина. - Я уже могу им чуть-чуть двигать.
        - Ну и чудесно, - заботливо улыбнулся отец Целестин. - Тогда до завтра. Мы пойдём к себе. Не уходи никуда, а то заблудишься…
        - Не уйду, - буркнул дракон и с опаской покосился на горы. - Город близко…
        Он всё ещё боялся, что драконы из Города возле Имирбьёрга ищут его как убийцу, и чем ближе к обиталищу Нидхёгга подходил отряд, тем больше Гюллир опасался мести. Правда, Локи его успокаивал, говоря, что никому не даст в обиду.
        Мимо стоявших возле створок ворот отца Целестина и Видгнира прогрохотали полторы дюжины огромных возов, проехали всадники и несколько боевых валльских колесниц. Обоз спустился с холма, выйдя на дорогу, ведущую к северу, и скрылся из глаз в тени дубового леса. Монах последний раз взглянул на улёгшегося и обвившегося хвостом дракона, да хотел уж идти вслед за Видгниром за частокол, как вдруг его внимание привлекла мелькнувшая в перелеске светлая тень, потом послышался топот копыт, и на дороге, ведущей к Лугдунуму, появился всадник. Рослый серый конь резво рысил к посёлку, а в седле сидел высокий человек в белой одежде друи. Всадник быстро миновал склон холма, остановил коня перед воротами, что-то резко выкрикнув, а затем, когда стража почтительно расступилась, въехал в крепость. Отец Целестин успел хорошо рассмотреть человека - этот друи, в отличие от Огмигеноса, был молод, тёмен волосом и статен. К поясу у него был прицеплен небольшой золотой серп, а шею украшала витая гривна, которая по тщательности отделки и тонкости работы превосходила даже украшение Аудагоса.
        Видгнир посмотрел вслед всаднику и обернулся к отцу Целестину.
        - Видать, нездешний… - предположил он. - Это друи из Леса Идалир, не иначе. Дальний путь проделал.
        Последнее замечание было совершенно правильным. И монах углядел, что лошадь была уставшей, а белые одежды всадника изрядно пропылились.
        Возвращаясь в дом Аудагоса, отец Целестин мельком увидел, что молодой друи остановился возле одного из домов и, спешившись, разговаривает с несколькими мужчинами, а когда к ним подошёл старый Огмигенос, раскланялся с ним и увлёк в сторону для разговора. Больше отец Целестин о молодом жреце не вспоминал - какое ему дело до каких-то колдунов-язычников?
        Вернувшись в дом рикса, монах улёгся спать, и до утра ничто не обеспокоило его сон, хотя после заката в помещении, где Аудагос устроил гостей, появлялись рабы, убиравшие со стола, а потом и сам вождь зеномов заглянул. Несколько мгновений он постоял в дверях, глядя на спящих чужестранцев, а затем, повернувшись, что-то сказал человеку, стоявшему у него за спиной. Этим человеком был тот самый друи, что приехал в Лугдунум вечером.
        Мрачный облачный день только добавлял отцу Целестину дурного настроения. Его лошадка шла позади остальных вадхеймских скакунов, ибо монах не желал ни с кем вступать в разговор и дулся на весь мир, а особенно на Лофта и валльских жрецов.

…Все поднялись от сна, едва забрезжил рассвет, и, плотно перекусив, начали собираться в дорогу. Отец Целестин первым делом обратил внимание на то, что украшавшие жилище Аудагоса черепа исчезли, - Локи объяснил потом, что ни один валл не оставит бесценные трофеи в пустом доме. Так и военный вождь забирал с собой свидетельства своей доблести.
        Едва выйдя на утренний холодок, монах углядел, что зеномы собираются в большой круг на обширном свободном пространстве в центре посёлка, и, пока делать было нечего, направился туда, посмотреть, в чём дело. Если бы Локи и Видгнир с Торином не пошли вместе с ним, то всё могло бы плохо кончиться, ибо отец Целестин стал свидетелем премерзкого обряда человеческого жертвоприношения.
        К старому друи подвели человека, видимо раба, закованного в ошейник с короткой цепью, и жрец, хрипло напевая какие-то заклятия, поднёс испуганному и дрожащему рабу чашу, наполненную горячим зельем, и заставил выпить. Отец Целестин с лёгким ужасом и недоверием наблюдал, как после этого глаза человека помутнели, утратив даже проблеск мысли, а тело, прежде напряжённое, расслабилось. Помощники Огмигеноса, подхватив раба под руки, быстро запихнули его в приготовленную корзину, сплетённую из прутьев, а затем обложили её соломой и отошли. Друи, продолжая дребезжащим голосом распевать гимны своим богам, взял с деревянного алтаря, установленного посреди площади, связку сухой омелы, воспламенил её от сделанной в виде кабаньей головы кадильницы и бросил пылающие ветки в сложенный жертвенный костёр.
        Лофт и Торин едва успели повиснуть на плечах взбеленившегося монаха, и ладонь Локи зажала ему рот, прервав возмущённый вопль. Им пришлось приложить немало усилий, чтобы увести отца Целестина обратно, к дому Аудагоса, выслушав по пути множество заковыристых речений в адрес варваров-валлов и их гнусных обрядов.
        - Ещё одно слово, и я наложу на тебя, дурень, заклятие сна! - пригрозил Локи, подтаскивая монаха к лошадям, привязанным у крыльца. - Сам хочешь в такой корзине оказаться? Не тобой этот обычай установлен и не тебе его менять! Зеномы считают, что если не отдать богам дань, то не будет удачи в пути!..
        - Ты совершенно прав, - раздался спокойный и серьёзный голос. Никто и не заметил, что молодой друи подошёл сзади и теперь стоял всего в двух шагах. Тёмные глаза смотрели внимательно и изучающе, а на красивом вытянутом лице светилась вежливая улыбка. - Ты, как я вижу, хорошо знаешь обычаи валлов. Моё имя - Альбиорикс, что на вашем наречии значит «царь мира». Привет вам!
        Монах яростно посмотрел на жреца и, тихо выругавшись, отвернулся. Много чести - приветствовать одного из этих душегубцев!
        - Не пойму, почему тебя, почтенный, так возмутила жертва богу Таранису, - продолжал друи, не смутившись. - Надо полагать, в твоей стране приняты другие обряды? Расскажи мне о них…
        Отец Целестин демонстративно отошёл в сторону, предоставив Локи, который тоже взирал на Альбиорикса с подозрением, беседовать с друи самому.
        Так получилось, что, когда первый из нескольких отрядов валлов вышел за врата Лугдунума, вадхеймцы оказались в голове длинной колонны, вместе с риксом, двумя друи и самыми знатными воинами дружины. Альбиорикс не отставал от конунга и остальных, но старался не столько расспрашивать новых знакомых, сколько рассказывать сам. Как и все жрецы-друи, он прекрасно владел наречием, на котором говорили ведьмы - то есть норманнским, - и, разумеется, знал, что Локи не является обычным человеком.
        По словам Альбиорикса, его послал в Лугдунум Великий Друи - патриарх всех валльских жрецов, чтобы проследить, как племя зеномов будет добираться до Леса Идалир. Он долго рассказывал о самих кущах под сенью Иггдрасиля, о богах, живущих там, отвечал на несмелые вопросы Видгнира, но разговорить Лофта так и не сумел. Монах так и вообще ехал отдельно, оскорблённый в лучших своих чувствах, и больше старался любоваться природой и огромным зелёным столпом Мирового Древа, венчавшим собой равнину.
        - …О, я много где побывал, - донеслись до отца Целестина слова Альбиорикса. - Многие друи путешествуют по миру в поисках знаний, и мне приходилось забираться в очень отдалённые уголки. Я ходил и в Страну Озёр, и в лес альвов, которые охраняют ход в соседний Мир, который на вашем языке называется Мидденгард. Я даже осмелился войти в Имирбьёрг и осмотреть пещеры, брошенные карликами…
        - Что-о? - Локи метнул на Альбиорикса острый взгляд. - Ты заходил в подземелья горы Чёрного Дракона?
        - Да, - подтвердил друи. - Я бывал там пару лет назад, искал старые клады двергов…
        Он посмотрел на Лофта своими большими карими глазами и, помолчав, спросил:
        - Тебя интересует Имирбьёрг, уважаемый?
        - Да так… - пожал плечами Лофт. - Говорят, что никто из смертных не заглядывал в Имирбьёрг, кроме тех, кто служит Нидхёггу.
        - Ха! - усмехнулся Альбиорикс. - На нижние уровни люди часто ходят, а вот выше, к вершине, дано добраться не каждому. Но память мудрецов Леса Идалир хранит все расположения ходов, ведущих наверх, и я ходил по пещерам карликов, даже нашёл немало их древних кладовых, наполненных сокровищами ещё до прихода в Имирбьёрг Чёрного Дракона!
        - Любопытно… - только и произнёс Лофт.
        К вечеру валлы встали на отдых, а Локи, отведя своих спутников в сторону от общего лагеря, велел располагаться на ночёвку у опушки небольшого леска. К счастью, еды было много и беспокоиться об ужине не приходилось. Пока Сигню и Гунтер занимались костром, Локи подозвал Торина, Видгнира и монаха и вместе с ними устроил небольшой военный совет. Гюллир бродил рядом, но, как ни вслушивался, понять, о чём переговаривается с людьми Обладатель Силы, не мог.
        - Завтра мы подойдём к Лесу, и с валлами придётся проститься, - тихо говорил Локи.
        - Это значит, что спустя две ночи мы будем у Имирбьёрга. Я хочу посоветоваться с вами. Слышали вы слова друи?
        - Слышали, - за всех ответил Видгнир. - Он сказал, что будто бы бывал в Горе Имира…
        - Пройти по подземельям, в которых хозяйничает пёс Гарм и бродят твари, подобные горным троллям, - дело очень опасное и сложное, - заметил Локи. - Если ему это удалось, то, значит, Альбиорикс знает о Горе больше, чем хочет показать. Впрочем, друи всегда были мудры…
        - Ты хочешь предложить ему проводить нас туда? - вдруг понял намерения Лофта отец Целестин. - Постой, ты же говорил, что Нидхёгг может принять любой облик! А вдруг Альбиорикс… э… и есть Чёрный Дракон? Очень уж подозрительно всё это…
        - Может, и так… - проворчал Лофт. - А может, и нет. Если Нидхёгг взял себе эту личину, то прячется он под ней исключительно искусно. Не спорю, Силу Дракона я ощущаю гораздо сильнее, нежели раньше, а это значит, что он совсем рядом. Но не думаю, что он мог пойти на такое… Видгнир, а ты что скажешь?
        Парень помялся, взъерошил волосы, но ответил:
        - И не знаю прямо… Ведь тогда нам придётся Альбиориксу всю правду рассказать. Кто мы, откуда. Зачем пришли. Про Трудхейм тоже…
        - Он ещё согласиться должен, - буркнул Торин. - У друи и своих-то забот должно быть выше головы. Локи помолчал, а затем решительно сказал:
        - Я схожу за ним. Несомненно, мы рискуем, и правильно Целестин говорит, что это больно уж подозрительно - случайная встреча с человеком, знающим, как пройти по подземельям Имирбьёрга, наводит на размышления… Но я всё равно позову его к нам.
        Локи набросил плащ и быстро пошёл в сторону, где горели десятки костров, - валлы устраивались на ночёвку и готовили пищу.
        Монах ещё раз вздохнул и, достав из мешка потёртые листы пергамента, уселся возле огня и стал заносить в хронику все события минувших дней. Привычно царапая писалом по листочкам, он думал совсем о другом. Отцу Целестину очень не хотелось посвящать в тайну их похода чужого человека (а тем более - языческого жреца!), и кроме того, мысль о том, что Нидхёгг находится совсем рядом, изрядно беспокоила его. А ну как друи Альбиорикс и на самом деле является человекоподобной ипостасью Чёрного Дракона? А если и так, то что? Всё одно рано или поздно предстать перед Нидхёггом придётся…
        А признаки надвигающейся всеобщей катастрофы становились всё более и более отчетливыми. Прошедшим днём к Аудагосу прискакали двое валлов, происходивших из соседнего племени аровернов, что держало под своей рукой перевалы Красных Гор и обширные земли к западу от них. Лофт перевёл речи аровернских посланников, отправленных предупредить зеномов о том, что чернота укрыла собой весь юг и уже кое-где нахлёстывает на скалы Красного Кряжа. Дверги вышли из-под гор и, подобно людям, уходят на север - множество их обозов направляются сейчас к Альвхейму и корням Иггдрасиля. По словам аровернов, Мрак уже залил восточные пределы Леса Альвхейм, и наблюдатели усмотрели в той стороне дым и пламя пожаров - надо полагать, что бессмертный народ альвов, владеющий волшбой, пытался оборонить свою обитель.
        Да и над Химинбьёргом вечернее небо пылало багровыми сполохами - где-то за Небесными Горами на десятки лиг простирались Огненные Болота, и монах не без злорадства думал, что Ночным Всадницам нынче приходится туго. Но радость по чужой напасти исчезла быстро, ибо вспомнилось ему, что если Духи, погребённые под Болотами, вырвутся, то несдобровать всем. А ведьмы, между прочим, тоже твари Божьи…
        Шелест сухой травы под сапогами прервал размышления отца Целестина, и он различил два силуэта, приближающихся от лагеря валлов, - один высокий и широкоплечий, а второй низенький и подвижный. Вскоре в круг света костра вошли Локи и Альбиорикс.
        - Вот, - сказал Лофт, оглядев своих попутчиков. - Я полагаю, что друи из Леса Идалир с интересом выслушает наш рассказ…
        Альбиорикс улыбнулся и сел на бревно, уложенное возле огня. Разговор предстоял долгий.
        Ещё не рассвело, когда семь всадников и поджарый медно-красный дракон вышли на тракт, ведущий к Лесу Идалир, и, оставив позади спящий лагерь валлов, отправились в путь. Впереди шёл казавшийся в темноте бледно-голубым конь, который нёс на спине человека в белой одежде, схваченной кованым золотым поясом.
        Окраина Идалира показалась к вечеру. За день отряд прошёл не меньше четырёх полных лиг, и наконец дорога вышла из редколесья на покрытые высокой и нетронутой травой луга. Сразу за ними, всего-то в двух-трёх лигах, вставала пушистая стена заповедного Леса, над которым зелёным облаком уходил в поднебесную высь ясень Иггдрасиль. По правую руку же острой тенью поднимались скалистые стены Имирбьёрга, чью вершину сейчас скрывали облака. Альбиорикс заметил, что будь небо чистым, то уже с равнины можно было бы разглядеть венчавший пик Имирбьёрга замок двергов.
        Отец Целестин сам удивлялся собственной апатии - цель долгого и далеко не безопасного пути почти достигнута; завтра, если обещания друи верны, отряд войдёт во врата Имирбьёрга, а это значит, что вскоре люди из Мидгарда встретятся с Чёрным Драконом Нидхёггом. Монах теперь ничуть не страшился ни его самого, ни чудищ, которые наверняка прячутся в лабиринтах под горой, - хотелось лишь побыстрее войти в Гору Имира и, если получится, подняться в Красный Замок. А там видно будет, что придётся делать. И кроме того, к чему скрываться от Нидхёгга? Не то что Видгнир, но даже Гунтер и отец Целестин ощущали его постоянное присутствие. Складывалось впечатление, что Чёрный Дракон постоянно находится рядом, видит и слышит всё, но, однако же, ничем явно не выдаёт своего присутствия. Монах вначале беспокоился, а затем просто махнул рукой. В любом случае лучшего охранника на случай непредвиденной опасности не найдёшь.
        Минувшей ночью Альбиорикс внимательно (и без особого изумления) выслушал рассказы отца Целестина и Видгнира, задавал вопросы о богах Асгарда, явлении в Вадхейм Эйреми Владыки, порасспросил о Вендихо и ётунах. Его интересовали все подробности пути отряда из Мидгарда в Междумирье. Потом друи признался, что знает о существовании Миров Соседних и Врат Меж Мирами, но в целом повесть о приключениях вадхеймцев его мало удивила. Локи во время разговора молчал, хмуро поглядывая то на Альбиорикса, то на отца Целестина, который взахлёб излагал друи историю о нападении Ночных Всадниц возле Сокрытых Гор и демонстрировал жрецу Око Амона.
        Альбиорикс узнал всё. О просьбах Одина, Трудхейме и необычных для смертного способностях Видгнира, на которого друи смотрел очень пристально и по-доброму. Когда, к великому неудовольствию Лофта, Видгнир высказал предположение, что Нидхёгг, может быть, действительно не желает ныне вреда наследнику Аталгарда, друи, в отличие от маленького бога, не надулся и не стал презрительно фыркать, сказав, что, возможно, так оно и есть.
        - Итак, вы хотите взять Чашу Сил и унести её с собой в Мидгард? - напрямик спросил Альбиорикс. - И вы желаете, чтобы я проводил вас к Имирбьёргу, а лучше, пользуясь своими знаниями, провел сквозь горные тоннели наверх, в Красный Замок?
        - Да, - согласно подтвердил Видгнир. - Если можешь, конечно…
        Друи не стал тянуть волынку, набивая себе цену, а ответил сразу:
        - Я согласен. Но у меня будет условие. Если вы хотите оказаться в доме Нидхёгга, вам придётся обещать выполнить две мои просьбы…
        - Какие? - поднял бровь монах. - Мы можем расплатиться золотом, у нас есть…
        Друи поморщился и покачал головой.
        - Мне не нужно золото. Мои просьбы не будут касаться вас лично и вашего права на Трудхейм, о котором вы рассказали. Просто обещайте, что выполните то, о чём я вас попрошу.
        - Так проси, - буркнул Торин. - Сделаем всё, что потребуешь и что будет в наших силах.
        - Твоё слово, конунг?
        - Моё слово, - подтвердил Торин. - Даю клятву, и пусть все, кто здесь присутствует, будут в том свидетелями!
        - Ну и отлично, - просиял Альбиорикс. - Только исполнить её ты сможешь, когда я выполню свои обещания и ты будешь держать в руках Трудхейм. Прямо сейчас я ничего просить не стану…
        На том и порешили. Альбиорикс сказал, что удобнее будет пройти по хорошей дороге до Идалира, а оттуда свернуть к Горе Имира по древнему тракту, проложенному двергами, - он, мол, выводит прямо к воротам, за которыми открывается путь в глубины Горы.
        Когда монах, утомлённый полным днём езды на лошади, укладывался спать, он вдруг услышал, как упорно молчавший доселе Лофт тихо обратился к друи:
        - Послушай… Альбиорикс, ты обещаешь, что сможешь провести нас к Чаше Сил, так?
        - Я очень постараюсь, - осторожно сказал жрец, внимательно глядя на Лофта.
        - А тебе самому, кстати, не нужен ли Трудхейм?
        Альбиорикс рассмеялся и развёл руками.
        - Нет, мне требуется лишь, чтобы вы выполнили то, что я хочу, и всё, - и, помолчав, серьёзно добавил: - Я представляю, каким сокровищем является эта Чаша, но к чему она мне или кому-либо ещё, кроме истинного владельца? Пиво из неё пить, что ли? Если… гм… я правильно понял, то, кроме того беловолосого парня, никто не сможет пробудить в ней Силу. Трудхейм мне не нужен, уважаемый Локи.
        - Я запомнил… - процедил Лофт и, чуть поклонившись друи, отошёл.
        После дня пути вместе с разговорчивым жрецом из Идалира монах и думать забыл о своих подозрениях, прежде всего оттого, что друи очень заинтересовали рассказы монаха о Вере Истинной, и они довольно долго вели сложную и малоинтересную для других беседу - отец Целестин с радостью и рвением обратился к излюбленной теме и упорно обращал Альбиорикса в христианство. Молодой жрец, как всегда, слушал со вниманием и задавал серьёзные вопросы - было видно, что он хотел побольше узнать о Боге Едином. Лофт продолжал угрюмо отмалчиваться, глядя с настороженностью по сторонам, и монах мельком подумал, что если Локи так волнуется, значит, Чёрный Дракон совсем неподалёку. Торин с Видгниром переговаривались о делах и вовсе далёких - конунг уверенно строил планы на следующее лето и беспокоился о том, как там Нармунд с Вальдаром без него справляются. Гунтер с Сигню болтали о какой-то ерунде - германец рассказывал девушке старые сказки своего народа о великом воителе Зигфриде. Гюллир топал рядом с ними и вслушивался в Гунтеровы байки, тщетно пытаясь понять, зачем Зигфрид убил охранявшего своё золото дракона, а потом
ещё и омылся его кровью, - по мнению Гюллира, столь жуткие истории о недостойных делах порочных и жадных до золота двуногих драконоубийцах девушкам слушать не пристало.
        Пару раз отряд встречал на дороге всадников-валлов, двигавшихся навстречу, от Идалира, и неизменно шарахавшихся от дракона. Некоторые сразу хватались за оружие, и тут хорошую службу сослужили белые одежды друи Альбиорикса, выезжавшего к испуганным людям и успокаивавшего их. А когда тракт вышел к самому Лесу, огибая его с востока, жрец вдруг натянул поводья и резким возгласом приказал всем остановиться.
        - Смотрите! - Альбиорикс вытянул руку к опушке. Меж древних лип и берёз мелькнула крупная тень, и на поляну возле дороги степенно вышел огромный и величественный исполин олень.
        - Вот один из богов Леса Идалир, - тихо и быстро сказал монаху друи. - Его имя Церуннос. Может быть, ты слышал о нём ещё в Мидгарде, он некогда жил там…
        - Да, это он, бог-олень, - подтвердил Локи, наблюдая за тёмно-коричневым красавцем, чью шерсть украшала светлая полоска в виде полумесяца. - Когда-то боги Асгарда встречались с ним…
        Отец Целестин знал этого бога галлов. Ещё одно суеверие ожило, и теперь монах с интересом, но без боязни рассматривал Церунноса, который, как говорили легенды кельтов, записанные Луканом и Юлием Цезарем, мог принимать и человеческое обличье. Правда, судить о кельтских богах можно было лишь из староримских источников, ибо народы, почитавшие духов, ныне переселившихся к корням Иггдрасиля, не имели письменности и унесли свои мифы с собой в могилу.
        - Поедем, что ли? - буркнул отец Целестин. - Конечно, замечательно, что ты, Альбиорикс, показал нам Церунноса, но я полагаю, что с большим интересом ты выслушаешь мою повесть об откровении, данном святому Иоанну Богослову. В свете происходящего в последнее время в Междумирье эти сведения могут быть тебе полезны…
        Церуннос стоял всего в двадцати шагах и смотрел на людей. Когда друи взялся за поводья, бог-олень вдруг отступил на несколько шагов, фыркнул, а потом поднял голову и издал низкий трубный рёв, стукнув несколько раз копытом о землю.
        - Похоже, мы ему не очень понравились, - заметил Гунтер. - Наверное, чует, что Лофт не простой смертный!
        - Мало ли кого он чует! - задумчиво и чуть ехидно скрипнул Локи. - Едем!
        Олень проводил взглядом всадников и поспешающего за ними дракона, убедился, что они не пошли в Лес, а свернули направо, к горам, и только после этого удалился в заросли.
        Ночь провели на берегу небольшой речушки, а едва начало сереть небо, Альбиорикс и Локи подняли остальных, и вскоре отряд двинулся к закрывавшей половину неба горе, оставив за спиной Лес Идалир с его мудрецами и богами и гигантскую колонну Иггдрасиля.
        Гюллир выглядел наиболее подавленным - очень не хотелось ему подходить близко к Имирбьёргу, возле склонов коего располагался Город драконов, и пожаловался Лофту. Неожиданно друи посмотрел на павшего духом и напуганного возможной местью сородичей ящера и сказал:
        - Зря боишься… Город уже несколько дней пуст, там никого нет.
        - Почему?! - От изумления Гюллир открыл пасть и даже чуть дохнул огнём. - Что произошло?
        - Твои сородичи улетели на север, все до единого. Как думаешь, почему драконов в небе давно уже не видно? Они покинули Город, убоявшись надвигающейся Тьмы из Нидавеллира и пробуждающихся Огненных Болот. Так что опасаться тебе нечего и некого…
        Вскоре лошади вышли к покрытым редкими рощицами предгорным холмам, меж которых извивалась древняя мощённая булыжником дорога. На многих камнях сохранились следы обработки, и было заметно, что тракт прокладывали с тщательностью и усердием - даже по прошествии многих лет после того, как дверги покинули Имирбьёрг, камни плотно прилегали друг к другу. Дорога по мере приближения к горе Чёрного Дракона становилась всё более крутой, часто жалась к холмам и появившимся скалистым обрывам, на чьих склонах росли старые замшелые остролисты, и наконец далеко за полдень отряд вышел к самой круче Имирбьёрга.
        Исполинское нагромождение камня поднималось под крутым углом на чудовищную высоту. Крутые изломанные отроги Горы расползались вокруг, подобно паучьим лапам, и из них вырастал острый конус, чья вершина не различалась, окутанная сероватым туманом. Дорога кончилась на широкой каменистой площадке, расчищенной карликами, а сейчас поросшей густым кустарником по краям. Ровное место простиралось на сотню шагов вперёд и упиралось в гладкую каменную стену. В ней зиял тёмный зев тоннеля, уходившего в глубь Горы.
        - Некогда здесь были настоящие каменные створки, - сказал Альбиорикс, напряжённо сидя в седле и озирая ворота Имирбьёрга. - Но они рухнули со временем… Переночуем снаружи, а завтра пойдём туда…
        - Долго ли подниматься к Замку Нидхёгга? - спросил Видгнир. - Наверное, не меньше нескольких дней…
        - Если мы избежим некоторых опасностей, то подъём на вершину займёт два или три дня, - проговорил друи, - Но я надеюсь, что смогу провести вас так, что ни Гарм, ни тролли, которых здесь довольно много, ничего не заметят.
        - А если они вылезут ночью оттуда? - испуганно пискнул отец Целестин, указывая взглядом на чёрный провал. - Что делать?
        - О, никто из обитателей Горы Имира вас нынче не побеспокоит! - с неожиданной уверенностью сказал Альбиорикс. - А если появится кто, то мы сумеем его отпугнуть… А сейчас давайте распряжём лошадей и разберёмся с поклажей. Надо будет взять еды на несколько дней.
        - А лошади? - встрял Гунтер. - С ними что?
        - Оставим здесь, - решительно сказал жрец. - Я думаю, что они вам больше не понадобятся. Тащить их с собой было бы глупостью…
        Отец Целестин, да и все остальные, кроме беззаботного Гунтера и, пожалуй, Альбиорикса, спали в эту ночь плохо. Монах долго не мог сомкнуть глаз, лёжа, глядел в тёмное небо, чуть подсвеченное сполохами с востока; то читал про себя молитвы, то думал о том, что ждёт его и всех там, наверху, в Красном Замке. Дурные предчувствия не оставляли святого отца, но он знал, что надежда умирает последней, и ещё раз вспомнил свой девиз: «В руки твои, Господи!»
        Под утро ему приснились Вадхейм и белые стены старого аббатства недалеко от Рима. Места, куда он ещё надеялся вернуться…
        Глава 19
        НИДХЁГГ
        Память о времени, проведённом во чреве гранитной твердыни, сохранили неровные строчки, составленные из бисерных латинских букв. По прошествии долгих дней, сидя в тепле и безопасном уюте, странно было читать короткие, обрывистые и для непосвящённого непонятные записи…

«По разумению моему, в день первый пройдено не менее лиги. Было же до четырёх десятков подземных залов, а лестниц и коридоров бессчётно; за немощью глаз моих не пришлось узреть всё величие и безграничность царства Имирбьёрга, но и того, что видено, достаточно, дабы свидетельствовать о них. Доныне не ступал во тьму пещер человек, не подвергая себя лиху и опасностям, так и нам избежать оных стоило великих трудов, ибо рёв чудищ неведомых преследовал нас ежечасно, и временами оставалось уповать едино на милость Господню…»
        Даже с проводником соваться в пещеры горы Чёрного Дракона, на взгляд отца Целестина, было чистой воды безумием, а что пришлось бы делать и как идти сквозь бесконечный и крайне запутанный лабиринт бывшего оплота двергов без Альбиорикса, который и сам иногда путался в переплетениях и чередованиях площадок, крутых лестничных маршей, тоннелей и залов, монах и вовсе не представлял. Весь пройденный путь - от Врат в Мидгард до Идалира и Имирбьёрга - теперь казался лёгким и необременительным хотя бы потому, что пролегал по земле, но не под нею. В старом царстве карликов было пускай и просторно, но уж очень мрачно, а отец Целестин уже после первой тысячи шагов окончательно потерял направление, поняв, что без помощи проводника выйти из Горы не сможет. А когда эхо разнесло по пещерам глухой, низкий и наполненный невиданной злобой вой, шедший из глубины Имирбьёрга, отец Целестин запнулся и судорожно уцепился за рукав Гунтера. Шедший впереди друи остановился и, подняв руку, шёпотом приказал всем замереть и не двигаться.
        - Гарм… - произнёс он спустя какие-то мгновения после того, как вой стих. - Он учуял чужих… Идём! Локи, прошу тебя, не отставай.
        Единственным источником света был уже знакомый отцу Целестину синеватый шарик, извлеченный Лофтом из указательного пальца. Огнистая сфера плыла в воздухе на высоте человеческого роста, освещая дорогу и указывая дуть остальным. Альбиорикс шествовал впереди отряда, и его белая хламида в свете колдовского фонарика виделась призрачно-голубой. За жрецом шёл Локи, неизменно недовольный, а позади всех топал Гюллир, чьи когти немилосердно скрежетали о камень, наводя монаха на мысли о том, что на этот звук непременно должны сбежаться все тролли и великаны, живущие в подземных залах.
        Альбиорикс свернул от основного тоннеля, ведущего в самое сердце Горы, в уводящий направо коридор, который после довольно крутого поворота вышел в просторный сводчатый зал, потолок коего утопал во мгле, а стены поблескивали в синеватом свете выступающей на них сыростью. В дальнем конце зала виднелась грубо обработанная арка, а за ней угадывалась широкая, поднимающаяся наверх лестница. Друи огляделся, подошёл к стене справа и, потерев ладонью покрытый бледно-зелёным, чуть светящимся мхом камень, подозвал остальных.
        - Видите? - Он ткнул пальцем в обнажившиеся на поверхности скалы письмена, отдалённо напоминающие норманнские руны. - Это тайнопись двергов. Как я понимаю, здесь сказано, что лестница - Альбиорикс указал в дальний конец зала - ведёт к верхним уровням Имирбьёрга и Красному Замку. Она прерывается лишь трижды, когда выходит на новый ярус…
        - Так веди, - буркнул Лофт, исподлобья глядя на вырезанные в граните знаки. - По-моему, нам туда и надобно.
        Друи вздохнул и вытер рукавом блестевшее от пота лицо.
        - Люди устали, Локи. - Он кивнул в сторону присевшей у стены Сигню и отдувавшегося отца Целестина, у ног которого тёрся Синир. - Я полагаю, что снаружи солнце уже садится. Надо вставать на отдых. Здесь.
        - Почему именно здесь? - осторожно спросил Видгнир. - Очень уж место открытое…
        - Сейчас объясню, - улыбнулся углом рта друи. - Смотри…
        Альбиорикс отсчитал от каменных письмён пять шагов в сторону и, вытянув руку, начал ощупывать стену. Наконец, у него под пальцами что-то щёлкнуло, и в только что едином монолите образовался проход - гранитная плита бесшумно поднялась вверх, открыв потайной коридор.
        - Если мы будем постоянно рядом с этой дверью, - пояснил Альбиорикс, - то в случае опасности сможем ускользнуть, оставив врага с носом. С той стороны дверь также запирается, и, чтобы её выломать, надо владеть неимоверной силой! А коридор ведёт в обход зала, к лестнице наверх.
        - Ну ладно, - нехотя согласился Локи. - Отдыхаем. То есть вы отдыхаете, а я сторожу. Не понравился мне вой тот… Очень не понравился.
        Бурлящие, чёрные с красноватым отсветом тучи неслись на восток, огибая Имирбьёрг, протыкавший своим мрачным остриём их неразрывную пелену. Дух Нидхёгга бледной искрой прошёл сквозь влажный туман, миновав его плоть за доли мгновения, и оказался в странном мире - наверху звёздное небо, холодное и недостижимое, внизу же течёт полноводная и безбрежная облачная река, серебристая под лунным светом на западе и севере, но ближе к восходу наливающаяся болезненным багровым мерцанием. Огненные Болота ясно угадывались под облаками - вытянутое пятно мутного и мёртвого света.
        На юге же лежал Мрак.

«Только бы успеть! - по скользящему в недоступной даже драконам выси бесплотному сгустку пробежали голубые блики мысли. - Ещё один, ну самое большее два восхода, и смертные узрят Трудхейм. Ещё немного - и я обрету его Силу. Но только если за эти два восхода не случится непоправимое. Никто, никто из смертных не подозревает, что счёт пошёл уже не на дни, а на мгновения! Духи Болот получат свободу, и тогда укротить их пламя не сможет ни Сила Чаши, ни воля богов Мира Третьего. Никто. А спустя ещё миг Огонь Духов встретится с Тьмой Нидавеллира, и…»
        Нидхёгг ясно представил себе, что случится, если две не сдерживаемые никем и ничем и противоположные по сути своей материи сольются и перемешаются: чудовищный выброс Силы расколет Междумирье, разрушит Стены Миров, сожжёт Мидгард и Мидденгард, а неуправляемая и уничтожившая всё сущее субстанция рассеется во Тьме Внешней, не оставив на месте Трёх Миров даже их тени.
        Огненные Болота были для Чёрного Дракона загадкой всегда. Они существовали в Мире Третьем со дня, когда он родился, и о том, что погребено под топкими трясинами, знали лишь те, кто захоронил в недрах некое неописуемое Нечто; то, что не могло оставаться на свободе. Оно давало знать о себе редкими вспышками огня, выбивающегося из глубин пузырями бесцветного газа, странными звуками, которые даже ведьмы из Железного Леса почитали жуткими. Но оно дремало, оставаясь в покое. Оно спало до часа, когда нарушенное Равновесие Сил пробудило в Нидавеллире Тьму.
        В час, когда восстаёт одна Великая Сила, другая, по общему закону, должна ей противостоять, дабы чаши уравнялись. Но весам, на которых держатся Миры, не потянуть такую тяжесть. На обеих чашах окажется слишком большой груз, пусть и равный другому, цепи, на которых держатся чаши, оборвутся, и всё рухнет в пропасть, из которой нет возврата.
        Духи Нидавеллира, если они сами, по своей воле сотворили изгладывающее мир Ничто, были немудры и недальновидны. Каждый Дух, наделённый разумом, изначально знает обустройстве мира, и не понять, что, создав новую, неразумную, но постоянно требующую для себя пищи материю, в любом случае встретишь противодействие равной по мощи Силы, они не могли. Другое дело, если Ничто зародилось само по себе. Но Нидхёгг не верил в то, что такое возможно, - общий и неоспоримый закон доказывал, что для всего сущего предопределено быть кем-то созданным, вольно или невольно. Но если Чернота Нидавеллира родилась из-за рокового стечения обстоятельств…
        Да впрочем, что сейчас гадать об этом? Междумирье, не явись нежданное спасение, сгинет, если не пожранное Тьмой, то сожжённое духами Болот или превращённое в пустоту их столкновением.

…А смертные, так по сию пору и не ведая, что в их руках лежит ключ от двери, за которой бездна, спокойно спят в глубинах Имирбьёрга, скрытые его на первый взгляд несокрушимыми стенами от тревог внешнего мира. И если будет на то воля Единого и его Сил, то один из них вскоре коснется Вместилища Сил, которое теперь стало и Вместилищем Жизни. Трудхейм разорвёт пространство, открывая Мраку и Огню выход туда, где они не смогут причинить вреда никому…

«Надеюсь, что люди доберутся до Красного Замка без затруднений, - думал Нидхёгг. - Кажется, я сделал всё, чтобы облегчить им путь. Троллей и прочую нечисть я распугал и настрого запретил даже подходить к главному входу в Замок, и остаётся лишь следить за проклятым Гармом. Выживший из ума пёс ещё способен на какие-нибудь неожиданные сюрпризы, но я уверен, что Лофтом, к примеру, просто так не закусишь… Да и я рядом».
        Прозрачный лоскуток пламени исчез в одном из окон Красного Замка Имирбьёрга. Нидхёгг возвращался в своё тело.
        Беспокойный сон отца Целестина прервал Альбиорикс, чуть коснувшийся его плеча. Если бы монах не разглядел в мутном и слабом свете, порождаемом плесенью на стенах, его лицо - озабоченное и серьёзное, - а также прижатый к губам палец, то криков было бы на весь Имирбьёрг.
        - Быстро в секретную дверь, - одними губами проговорил друи. - Давай же!
        Еле успев схватить мешок и плащ, монах едва ли не на четвереньках кинулся к четырёхугольному чёрному провалу в стене, в котором уже виднелись силуэты Торина и Гунтера. Оба сжимали в руках оружие. Остальные стояли за ними в кромешной тьме, и лишь глаза Локи поблескивали сердито и настороженно, да Гюллир вздыхал за спинами. Альбиорикс неслышно шагнул вслед за отцом Целестином, подтолкнул его подальше в коридор и застыл у стены, держа руку на немного выдающемся из неё камне.
        - Хорошо, что ты, Лофт, погасил свой шарик… - не оборачиваясь, сказал друи, вглядываясь в сумрак зала. - Иначе яркий свет привлёк бы его сразу… А ну подайтесь ещё назад! - вдруг резко шикнул жрец. - Вот он!

«Да кто он?!» - хотел было выкрикнуть озадаченный и напуганный всей этой таинственностью монах, но прикусил язык и поднёс два пальца ко лбу. Пёс Гарм, страж подземного мира, вышел из-под арки.
        Чудище, и в действительности похожее на собаку, ступало мягко и осторожно. Свет плесени позволял видеть один только силуэт пса, но людям было этого вполне достаточно, чтобы схватиться за обереги. Чёрные волки Ночных Всадниц не шли ни в какое сравнение со своим прародителем, - пожалуй, один лев обладает столь крупным и мощным телом, да и то не всякий. Во тьме можно было разобрать лишь то, что он необычайно огромен, а видеть пса глубин при свете не хотелось никому.
        - Дверь закрывай! - зашипел на Альбиорикса Гунтер. - Увидит же сейчас!
        Гарм среагировал на звук, прервал свой неспешный путь по подземному залу и повернул голову. Острые уши на голове пса чуть шевельнулись, послышалось сопение, словно он принюхивался, и тогда же два сверкнувших густой зеленью глаза обратились к открытой двери тайного хода. Гарм заурчал, шагнул вперёд, но, как ни был напуган отец Целестин, злобы и жажды крови в его ворчании он почему-то не услышал.
        - Не закрывается! - сдавленно пробормотал Альбиорикс, тычась ладонью в замок двери. - Великие Силы, только не сейчас!
        - Что такое? - прозвучал голосок Локи, и он протиснулся к друи, увидев, что тот возится с заклинившимся замком, - камень, при нажатии на который толстая каменная плита опустилась бы на место, не хотел вдавливаться.
        Гарм медленно подходил к проёму, смотря прямо на людей. Отец Целестин внезапно вспомнил, что подземное чудовище прекрасно видит в темноте, и перед ним на мгновение встала картина того, как чёрная зверюга ловит его спутников по одному, перекусывая хребты огромными челюстями. Бессознательно отступая от надвигающейся живой массы, он поднёс руку к Оку бога-сокола, надеясь, что оно поможет защититься от пса глубин, но ощутил под пальцами только холод металла, тотчас передавшийся ему самому, охвативший грудь и живот, а затем наткнулся спиной на что-то очень большое. На морду Гюллира.
        - Отойди в сторону, - прохрипел дракон. - Иди к ним!
        Он покосился на прижавшихся к стене Сигню и Видгнира, за которыми угадывались ещё два силуэта, отпихнул потерявшего дар речи отца Целестина и двинулся вперёд, едва не наступив на хвост метавшемуся под ногами Синиру.
        Неизвестно, что собирались делать дальше Локи и Альбиорикс, вставшие у входа плечом к плечу и, видимо, изготовившиеся отогнать гигантского пса волшбой, но их планы стали ненужными после неожиданного вмешательства Гюллира. Молодой ящер, наслушавшийся от людей жутких историй о псе Гарме, преодолел извечную робость и, грозно цокая когтями о камень, вошёл в пещеру, оттолкнув друи и асгардского бога и оставив их стоять в изумлении. То, что Гарм почти не уступал размерами ему самому, Гюллира не смутило.
        - Ну, ты! - пробасил дракон, уставившись на замершее в пяти шагах от него чудище.
        - Давай иди отсюда, а не то…
        Что именно дракон хотел сделать, он и сам не знал, поэтому ограничился лишь этой короткой, но, по его мнению, угрожающей фразой.
        - Вот что, - скрипнул сзади Локи. - Давайте-ка ослепим его…
        Всё дальнейшее произошло за время, достаточное для одного-единственного вздоха. Локи создал яркий, сиявший белым огнём шар, запустив его под потолок пещеры, вздыбивший шерсть пёс, который при свете оказался настолько безобразен, что лучше бы было огонь вовсе не зажигать, низко тявкнув, прыгнул на Гюллира, а ящер, не будь дураком, сделал вполне естественную для защищающегося дракона вещь - с шумом выпустил из пасти струю пламени. Локи потом смеялся, говоря, что вонь палёной шерсти будет теперь его преследовать всю жизнь.
        Так или иначе, но Гарм, завизжав столь громко, что у наблюдавшего за сией великой битвой отца Целестина заложило уши, отлетел к противоположной стене и, сыпля искрами да оставляя в спокойном воздухе подземелья дымный шлейф, рванулся к тоннелю, из которого пришёл отряд, исчезнув в нём. Разве что тонкий и обиженный визг его ещё долго доносился из мрачных коридоров Имирбьёрга.
        - Ну и ну… - развёл руками Альбиорикс, строго посмотрев на дракона. - Что ж ты со стариком-то так, а?
        Гюллир растерянно хлопнул веками и воззрился на друи.
        - Я что-то неправильно сделал?
        Локи и жрец расхохотались.
        - Выходите, он удрал! - смахнув набежавшие слезы, сказал Лофт, отсмеявшись. - Эй, Торин, а ты не так давно спорил со мной, говоря, что дракон нам не нужен и вообще его племени доверять не стоит!
        Конунг мрачно посмотрел на Гюллира, потом повернулся к Лофту:
        - Так я ж не про него… Драконы всякие бывают.
        Торин сейчас сам себя стыдился. Какой же ты конунг, спрашивается, если от опасности скрылся и не вышел ей навстречу? Вспоминать о том, как всё сжалось внутри, едва Гарм вошёл в зал, Торин не мог - противно было. Но опять же, коли много лет слышишь песни скальдов, в которых его имя произносится с не меньшим страхом, чем имя Старухи из Железного Леса, и знаешь, что он величайший из племени чудовищных волков, принесших гибель богам в Последней Битве, невольно устрашишься. А теперь боязни как не бывало - хорош пёс, страж подземного мира, без оглядки сбежавший от дракона, который по своей воле и мухи не обидит. Не такой уж Гарм и громадный, как по-первости почудилось…
        - …Это прозвучит странно, - вдруг сказал Лофт, глядя в стену, - но, по-моему, пёс не хотел на нас нападать. Он не видел в нас врагов…
        - Да, интересное предположение, - согласился Альбиорикс, кивнув. - Сейчас, однако, это не имеет никакого значения. Спали мы, между прочим, достаточно долго, и поэтому теперь хочешь не хочешь, а надо идти. Лестница ровная, без трещин и завалов, но всё равно подъём предстоит очень трудный.
«Всегда преуспевайте в деле, зная, что труд ваш не тщетен…»[Коринфянам, 15, 58.] - только эти строки из Писания поддерживали отца Целестина в дальнейшем. Счёт времени, шагов, коротких остановок на отдых был давным-давно потерян, и монах с тупым упрямством снова и снова вставал на подкашивающиеся, гудящие от перенапряжения ноги и шёл следом за всеми по широким ступеням, круто уходящим вверх, к покоям Нидхёгга и Красному Замку. Ясно ощутимое чувство присутствия Чёрного Дракона уже стало настолько привычным, что отец Целестин попросту махнул рукой на Владыку Имирбьёрга, считая его теперь кем-то наподобие члена отряда. Видгнир, кстати, на одном из привалов рассказал монаху о собственных ощущениях, и вышло по его словам, что Нидхёгг якобы не питает ни к кому из идущих по его владениям людей неприязни, а вовсе испытывает почти дружескую симпатию. Отец Целестин, конечно, не поверил, решив, что Видгнир просто хочет его успокоить, но, прислушавшись к своему внутреннему «я», и сам удостоверился в схожести собственных чувств и мыслей со словами любимого ученика.
        Только вот дальше-то что?
        Ещё немного трудов, пускай и тяжких для сердца пожилого человека, ещё несколько переходов по бесконечной лестнице, и ты, отец Целестин, увидишь вещь, ради которой покинул свой уютный дом, позабыл покой и степенность, бросившись очертя голову искать приключений на старости лет. Коснешься рукой древнего сокровища, наполненного Бог весть какой Силой, и что? Прежде единственной целью пути было взять Чашу Сил и, пробудив её мощь, уйти из Мира Третьего обратно домой, в Мидгард. Ныне это желание наверняка можно будет исполнить, но и там, за Оградой Миров, тебе не найти покоя от знания, что Трудхейм мог избавить это странное и непривычное Междумирье от Тьмы, внезапно начавшей заполнять его; не найти успокоения до часа, когда погибающий Мир Меж Мирами увлечет за собой, в огонь, и твоё временное пристанище в землях, именуемых северянами Мидгардом. А в миг, когда вострубят трубы Страшного Суда и изреченное Иоанном Богословом свершится, как исполняется всё, написанное в Книге Книг, поздно будет каяться и сожалеть, что ты не сделал того дела, что было назначено тебе делом и целью жизни. Пускай ты и сам не знал
об этом… Или знал, но, возжелав покоя для себя, обрёк всё прочее на погибель бездействием своим. И посему - «имеешь служение - пребывай в служении»[Римлянам, 12, 7.] , а на всё прочее - воля Всевышнего.
«Но в чём оно, служение это? - думал монах, стараясь не обращать внимания на нехватку воздуха и боль в спине. - Мы исполнили предназначенное, ну или почти исполнили, но сейчас будет нужда в водительстве, потребность в том, чтобы кто-нибудь, кто сильнее и мудрее нас, сказал, что делать и как исполнить скрытую от нас, грешных и несовершенных смертных, волю того, кто привёл людей из мира, в котором уже нет места чудесам, в мир, где всё противоположно и в пределах которого, как мне кажется, решается участь не только турсов, речных троллей, древних духов или валлов, но и судьба твоего дома…»
        Чем выше уходили лестничные марши, тем труднее приходилось. Даже Лофт, вечно бодрый и выносливый, отдувался и, выполняя наравне с Альбиориксом роль предводителя отряда, всё чаще требовал остановок на отдых, а люди и вовсе вымотались до предела. Бывавший в горах отец Целестин знал, что на высоте непривычному всегда становится не по себе - каждое движение даётся с усилиями и тяжко дышать, и теперь говорил себе, что скоро всё кончится. Но каждый новый шаг лишь уносил истощившиеся силы, которые было не восстановить.
        Короткий тревожный сон не принёс облегчения, и Лофту с Альбиориксом пришлось едва ли не силой поднимать остальных. Гунтер поднялся только после того, как окончательно разозлившийся Локи метнул ему в место, куда германец некогда поразил мечом ториновского хёрдмана Эрика, тонкую синюю искру, пробудившую его не хуже, чем пригоршня снега. И всё повторилось снова - темнота, холод и исчезающие во тьме ступени. Никто и не гадал о том, что сейчас за стенами Горы - день, ночь ли. Или же вообще Междумирье перестало существовать, а его обломок в виде конуса Горы Имира летит в пустоте Внешней Тьмы…
        И черноту впереди вдруг прорезал рассвет. Лестница вывела отряд в громадный, вытянутый овалом зал с резными колоннами и стрельчатыми окнами, выводящими наружу. Во всех Трёх Мирах наступал седьмой день июля.
        - Это не здесь, - прохрипел Альбиорикс, не давая никому остановиться. - Мы пришли в замок двергов, но это лишь первый его ярус. Идёмте за мной.
        Ветер посвистывал, играя меж колонн и выбрасывая в прорубленные в скале окна невесомые пылинки. Небо ещё не стало голубым, а было залито фиолетово-зелёной краской с подмешанными к ней крупицами серебра - звездами, бледнеющими и растворяющимися в наплывающих с востока волнах золотого солнечного света. Здесь, у заоблачной вершины, он оставался таким, как всегда - чистым, мягким и незапятнанным Тьмой.
        Друи увлёк всех за собой, к винтовому всходу на другие этажи гранитного дворца, достаточно широкому, чтобы по нему мог пройти даже Гюллир. Один поворот, второй, третий….
        Новый зал поражал не столько размерами, сколько своей холодной красотой. Широкие проёмы окон впускали струи слабого утреннего света, казавшиеся после подгорной темноты яркими и режущими глаз. Кроваво-красные стены были выложены цветным камнем, составлявшим непривычные, резкие узоры в виде чередующихся линий, зигзагов и квадратов. Тяжёлый куполообразный свод уходил на десятки локтей в высоту, поблескивая драгоценной отделкой, а в центре пустого мозаичного пола стоял небольшой приземистый гранитный постамент, грубо и небрежно обработанный.
        - Я привёл вас, - устало сказал Альбиорикс. - Трудхейм перед вами.
        Вместилище Силы было достойно своего названия. Граненый сосуд из чистейшего, отливающего ледяной синью хрусталя поддерживала золотая подставка в виде дерева. Бесчисленные тонкие ветви, выкованные древним кузнецом, нежно охватывали хрупкую чашу, переплетаясь и пестря множеством миниатюрных - с ноготок ребёнка - лепестков. Драгоценные побеги сходились в толстый, изрезанный морщинами коры ствол, оканчивающийся основанием Чаши в виде мощных извивающихся корней, которые, как казалось, вот-вот оживут и вопьются в холодный гранит в поисках соков, что напитают ажурную крону…
        - Для пива сгодится! - нарушил тишину Гунтер.
        Когда люди подошли к Чаше, медленно и осторожно, будто боясь, что она сейчас соскользнет со своего постамента и разобьётся вдребезги, отец Целестин, морщась, пытался вспомнить что-то важное, позабытое за усталостью. Наконец он хлопнул себя ладонью по лбу, охнул так, что все повернулись к нему, и, обведя взглядом своих спутников и друзей, вопросил:
        - Так, Трудхейм здесь, а где его хозяин, хотелось бы мне знать? Где Чёрный Дракон?
        В наступившей тяжёлой тишине слышалось лишь шумное дыхание Гюллира. Торин положил руку на гарду меча, Сигню прикрыла рот ладонью, а Локи криво усмехнулся.
        - Чёрный Дракон - это я, - прозвучал спокойный голос. - Ещё меня называют Нидхёггом.
        Альбиорикс с невесёлой улыбкой вышел вперёд и чуть поклонился ошалевшим от неожиданности людям.
        - Тоже мне, удивил… - проворчал Локи. - По-моему, это было ясно с самого начала…
        - …Обмануть валльского рикса было проще простого, но с друи Огмигеносом пришлось изрядно повозиться. Жрецы-друи не из тех, кого так легко провести даже мне…
        Человек в запачканной белой одежде мудреца из Леса Идалир говорил обстоятельно и неторопливо, нимало не смущаясь тем, что люди невольно пятились от него при каждом жесте руки. Только Локи да, пожалуй, Видгнир оставались внешне спокойными; правда, племянник вадхеймского конунга был бледен и сжатые в кулаки ладони выдавали волнение.
        Отец Целестин, пусть и ожидавший, что на его недавний вопрос будет дан ответ в виде явления страшилища наподобие Гюллира (разве что покрупнее да масти другой), вперился неподвижным взглядом в Альбиорикса-Нидхёгга и беззвучно шевелил губами, нашептывая молитвы. Ему тут же вспомнились все до единого подозрительные моменты их совместного с друи пути, и сейчас он клял себя за отсутствие прозорливости. Да, разумеется, монах изначально высказывал предположение о том, что Великий Дух вполне в состоянии принять любое обличье и превратиться в жреца-друи ему ничего не стоит, но после долгих бесед с Альбиориксом по пути к Идалиру и Имирбьёргу отец Целестин отверг эти, как тогда показалось, нелепые подозрения. Но стоит припомнить странный разговор Лофта со жрецом на ночёвке, то, что Церуннос-олень вёл себя если не воинственно, то по крайней мере недружелюбно, словно не хотел подпускать отряд к священным рощам Идалира, и, наконец, недавнюю стычку с псом Гармом, который только хвостом не вилял, увидев незнакомцев, пробравшихся в его царство… И потом, разве друи - можно сказать, духовный пастырь здешних
язычников - согласился бы так легко бросить в тяжёлый час свой народ да отправиться вместе с подозрительными типами, явившимися невесть откуда, в Имирбьёрг, гору Чёрного Дракона? Ну а его поразительная осведомлённость о системе проложенных двергами в камне коридоров?!
        Монах перевёл дух, вытер ладонью выступивший под носом и на шее пот и сердито глянул на Лофта, стоящего скрестив руки как ни в чём не бывало. Сам ведь признался, что с первого дня знал, кто таков Альбиорикс! Знал и не сказал, подлец! И ради этих асгардских божков уже несколько месяцев или носишься по морям, или трясешься в седле, подвергая себя опасностям, рядом с которыми меркнут неприятности и беды всех последних пятидесяти лет жизни! Посмотрим, что скажет он в своё оправдание! Но сперва надо выслушать речи Нидхёгга…
        - С того дня, как вы избежали гибели на перевале Глер, - говорил воплощённый в человеческое тело Чёрный Дракон, - я понял, что оставлять вас без присмотра было бы опасно, ибо, случись что, никакая Сила уже не смогла бы спасти этот мир и меня самого. Я препоручил некоторым драконам из Города постоянно следить за вами и в непредвиденной ситуации оборонить вас. Но вы успели вовремя пройти через Химинбьёрг, достигнуть Красного Кряжа, где к вам присоединился Лофт. После того как он догнал отряд, у меня камень с души свалился, потому что он не дал бы в обиду наследника Элиндинга.
        - И впредь не позволю никому даже пальцем его тронуть! - безразличным голосом сказал Локи и отвернулся.
        - Ну и чудесно, - улыбнулся Нидхёгг. - Потом, когда вы подошли к Лугдунуму, стало ясно, что я должен как-то присоединиться к вам, чтобы привести сюда, к Трудхейму. Я почти не сомневался, что Локи, да и Видгнир, у которого Силы в достатке, почувствуют моё близкое присутствие, а то и сразу раскусят, кто я такой. Но выбора не было, и я под видом жреца из Идалира явился в Лугдунум, сказал Аудагосу и Огмигеносу, что Великий Друи послал меня проследить, как народ зеномов войдёт в Лес, скрываясь от идущей с юга Смерти. Думаю, что Огмигенос мне так до конца и не поверил…
        - Не только он, - снова встрял Лофт. - Я с первого взгляда понял, кто ты такой, но не стал противодействовать твоим замыслам. В конце концов, ты обещал мне кое-что…
        - Обещал, - нагнул голову Нидхёгг. - И скорее всего, сдержу слово. Если вы сдержите своё. После того как вы сами предложили мне стать вашим проводником, всё оказалось очень просто. Привести вас в Красный Замок по наиболее короткому пути, не подвергая по дороге серьёзным опасностям, было для меня нетрудно. К сожалению, Гарм не вовремя вышел на ночную прогулку и напугал вас…
        - Может, кого и напугал… - хмуро буркнул Гунтер, перебив.
        - Неважно, - отмахнулся Чёрный Дракон. - Но пёс узнал меня и был рад увидеть, а тут… - Он слегка осуждающе посмотрел на Гюллира, стоявшего рядом с видом непонимающим и изумлённым. - Впрочем, я надеюсь, что Гарм не слишком обжёгся.
        Локи, заложив руки за спину, прошёлся по залу и, приостановившись возле Чаши Сил, дотронулся до неё. Потом он повернулся лицом к Нидхёггу и, состроив некое подобие злой улыбки, проскрипел:
        - Мы ждём от тебя, Чёрный Дракон, объяснений. С чего это ты так разительно изменился? Мы больше привыкли судить о Нидхёгге по другим его делам. Надеюсь, ты не забыл о ётунах в Исландии, Вендихо и прочем?
        Нидхёгг вздохнул и после паузы заговорил:
        - Я владею Трудхеймом уже не одну тысячу лет. Ведали бы вы, как тяжело знать, что в твоих руках находится столь чудесный инструмент, и не иметь возможностей пробудить к действию его Силу. Сейчас я всё объясню, а вы постарайтесь меня понять.
        Он подошёл к Трудхейму и пристально, чуть ли не с отеческой лаской во взгляде, ещё раз осмотрел его.
        - Меня снедала жажда властвовать над чем-то большим, нежели мои нынешние владения,
        - тихо проговорил Нидхёгг. - Чаша Сил могла исполнить это желание. Но лишь с помощью человека смертного, который несёт в себе Силу, способную соединиться с мощью Трудхейма и пробудить его к жизни, мои планы могли осуществиться. Когда в едином течении реки Силы появилась новая и слабая струйка, чей исток был на востоке, за пределами Междумирья, желание переросло в яростное вожделение. Не так давно, минувшей зимой, ко мне пришёл час предвидения, и с помощью Трудхейма я узрел то, что лучше бы никогда не видел. Гибель Трёх Миров. Тогда мне было неясно, от чего произойдёт грядущая катастрофа. Я испугался. Будь у меня возможность покинуть пределы Трёх Миров, я немедленно сделал бы это. Однако Миры пусть пока и связаны между собой, но замкнуты для ухода вовне из их границ. В тот день я понял, что если немедленно не овладеть Силой Трудхейма, то моя смерть вместе с гибелью Междумирья и Миров Соседних неизбежна. И сразу же я начал искать того, в ком нежданно проявилась Сила наследника Аталгарда. Страх был так силён, что я был готов почти на всё ради того, чтобы человек оказался здесь, в Красном Замке, и
открыл бы мне путь к спасению. Да, ваши встречи с огненными великанами, ещё не покинувшими Мидгард, с Духом Лесов, стычка с моими верными Ночными Всадницами были не случайны. Но я торопился, зная, что Миры рухнут уже скоро, не позже середины лета. А когда проснулся Нидавеллир, я понял, какая именно опасность грозит Трём Мирам… От чего случится то, что случиться не должно. Я вижу, что ошибался, пытаясь схватить вас, но предвидеть, что боги Асгарда тоже будут иметь свой интерес к Чаше Сил, не мог. Они встали на вашу защиту, и мои планы оказались спутаны… И кроме того, в давние времена я воевал с асгардскими духами, и, конечно, Один, да и ты, Локи, почитали меня опасным врагом. Но с течением времени всё меняется, и Нидхёгг ныне не питает к вам вражды…
        - С тебя можно спросить за многое, Чёрный Дракон, - осторожно начал Видгнир. - Начиная от смерти моего предка Глердинга и заканчивая гибелью посёлка Рыжебородого Хейдрека, разорённого Вендихо и его присными. Но сейчас я не буду требовать у тебя виру за дела прошедшие и хочу, чтобы ты ответил, что желаешь получить от меня и Чаши Сил, истинным владельцем которой я являюсь?
        - Что ж, ты вправе этого требовать. Пойдём, я кое-что покажу тебе.
        Нидхёгг подошёл к огромному окну, пробитому в стене нефа, и поманил остальных.
        - Смотрите…
        Окно выходило на юг, но его ширина давала возможность оглядеть бескрайние пространства на закате и восходе. Отсюда, с высоты, на которую и не всякая птица может подняться, была чётко видна значительная часть земель Центрального Междумирья. Снежные вершины Химинбьёрга выстроились в ряд, будто хёрдманы в боевую линию, справа вставали тёмные бугры Красного Кряжа и зелёная громада Иггдрасиля, чья макушка поднималась выше самой огромной башни замка Нидхёгга. Ещё дальше к западу расплылось гигантское зелёное пятно леса Альвхейм и терялся в синеве горизонт. Слева ясно просматривался Железный Лес, и глаз мог различить несколько тёмных точек в воздухе над ним - наверное, крылатые волки. Сразу за обителью ведьм начиналось огненное море, скрывавшее за взлетающими с невероятной частотой фонтанами пламени Триречье и его лесные кущи.
        А вот на юге всё было мертво. Среди сплошной черноты, уже коснувшейся южных склонов Красного Кряжа и края Огненных Болот, выделялось лишь одно светлое пятно - облако Сокрытых Гор, со всех сторон обложенное Тьмою. У самого основания туманной ограды вспыхивали короткие взблески пламени, тотчас исчезающие. Боги Долины ещё пытались отбивать беспрестанные атаки Мрака, который пока никак не мог прорваться за Сокрытые Горы… Южная часть Химинбьёрга, покрытая чернотой, над которой кружили бесцветные уродливые тени, теперь виделась хребтом некоего чудовищного змея, явившегося из небытия, чтобы пожрать Мир Третий.
        - И возле Красных Гор началось! - воскликнул Нидхёгг, вытягивая руку и указывая на узкую седловину, отделявшую Небесные Горы от Кряжа. - Не сомневаюсь, что духи Идалира пытаются преградить Тьме дорогу к землям своих народов!
        Отец Целестин, заслонившись рукой от бьющих слева лучей восходящего солнца и сощурив глаза, присмотрелся и в самом деле различил, что вокруг холмов, по которым отряд шёл так недавно, уже лежит Тьма, а возле границ её трепещут бледные огоньки и взблескивают искорки молний, отгоняя порождение Нидавеллира, готовое вырваться на равнину, где стояли поселения людей и пока ещё золотились хлебные поля.
        - Конечно же там сейчас Таранис и Суцеллус… - бормотал Нидхёгг, глядя в сторону Красного Кряжа. - Я ясно чувствую их присутствие… Быть может, до вечера они сумеют задержать Нидавеллир. Никогда ещё я не ждал заката с таким нетерпением…
        Тут он повернулся к Видгниру и ясным, громким и твёрдым голосом проговорил:
        - Если мы доживём до времени, когда взойдёт Звезда Сил, то попытаемся изгнать Мрак Нидавеллира из пределов Междумирья!
        - Это на самом деле возможно? - поинтересовался Локи, не отрываясь от развернувшейся у подножий гор картины битвы Сил. - Если у вас это получится, то…
        - Получится! - уверенно перебил его Нидхёгг. - Мы сможем прорубить щель в пространстве, и Мрак уйдёт в неё… Но только если до вечера не произойдёт ничего худшего.
        - Господи! - простонал отец Целестин. - Да что ж ещё может случиться?
        Нидхёгг объяснил. Все с ужасом и недоверием выслушали его рассказ о духах Огненных Болот и невероятном катаклизме, который разразится в миг слияния Огня с Мраком.
        - …Надеюсь, очень надеюсь, что Духи Огня не покинут своё ложе именно сегодня, - криво усмехаясь углом рта, закончил он. - Это стало бы просто насмешкой над нами.
        Нидхёгг отошёл от стены и, озабоченно покосившись на молчавших людей, сказал:
        - Я сейчас приму свою обычную телесную форму. Вы уж не пугайтесь. Просто нелегко привыкать к оболочке, подобной вашей, а мои крылья могут и пригодиться…
        - Интересно будет посмотреть, - прищурился Локи. - Я не видел, как ты это делаешь…
        Кого больше всего поразили изменения тела Нидхёгга, так это Гюллира. Внезапно человеческий облик Великого Духа начал расплываться и разрушаться, какое-то время перед глазами вадхеймцев находилась некая бесформенная и быстро меняющая цвет масса, затем начали вырисовываться контуры драконьего туловища, лап и, наконец, в образовавшемся серебристом облаке чётко проступили очертания чёрного крылатого ящера. Телесное перевоплощение продолжалось недолго, и когда неизвестно откуда появившийся туман исчез, в зале Красного Зала находилось уже два дракона. Медно-красный и чёрночешуйчатый, ненамного превосходивший размерами Гюллира, но, как казалось, более изящный и красивый.
        - Силён… - присвистнул Гунтер, а Сигню при виде изменившегося Нидхёгга стиснула его запястье.
        Первым робость поборол привыкший к драконам Синир. Кот без особого смущения подошёл к лапе Чёрного Дракона, обнюхал её, а потом, запрыгнув на холку Нидхёгга, устроился у него на спине. Гюллир посмотрел на лохматого приятеля обиженно.
        - Ну вот, - прогудел под сводами зала новый голос, низкий и хриплый, - теперь я похож на самого себя.
        Отец Целестин искоса оглядел Нидхёгга и быстро перекрестился.
        - Ужас какой… - прошептал он. - Во сне привидится, так седым проснешься, если проснешься вообще…
        Торин только зубами скрипнул и рыкнул в бороду что-то неразборчивое.
        Чёрный Дракон подошёл к возвышению, на котором стоял Трудхейм, и улёгся рядом, словно собака.
        - До заката у нас есть время, - снова раздалась его речь. - Отдыхайте, вы мои гости. К сожалению, я не могу предложить угощения, но, как помнится, ваши мешки ещё не показали дно.
        Так оно и было. Конечно, тащить на себе сумы с пищей, а кое-кому и с тяжеленной кольчугой было нелегко; люди догадались погрузить на Гюллира снятые с лошадей мешки только после последней ночёвки. Кстати, лошадок, славно послуживших за время долгой дороги от берега Атлантики до Имирбьёрга и стойко сносивших все тяготы непростого пути, освободили от сёдел и узды и отпустили. Отец Целестин очень понадеялся, что они найдут дорогу к людям и попадут к хорошим хозяевам. Эх, знал бы покойный Бьёрн Скёльдунг, какая странная судьба ждёт коней, привезённых его воинами на берега Вадхейм-фьорда…
        Здесь, на вершине Имирбьёрга, было очень холодно. Ветер, насквозь продувавший зал, забирался под одежду, морозил лица и кисти рук. Локи додумался-таки сотворить ещё один огненный шарик и утвердить его возле стены так, что получилось нечто вроде необычного костра. Конечно, пищу подогреть на нём было невозможно, но тепло волнами распространялось от белой огненной сферы, и все, кроме Нидхёгга и Синира, который вылизывал свою шерсть, сидя меж крыльев Чёрного Дракона, окружили пламя, сбившись тесной кучкой. Плащи постелили прямо на каменный пол, и после трапезы, за время которой не раз воздавалось должное щедрости рикса Аудагоса, отец Целестин привалился к холодной гранитной стене, намереваясь малость вздремнуть. Видгнир же встал и под пристальным взором сдвинувшего брови Торина подошёл к положившему морду на передние лапы Нидхёггу.
        - Скажи, что надо будет делать, - попросил он, обращаясь к Чёрному Дракону. - И потом, если первая твоя просьба нам уже известна, то мне хочется узнать о второй. Чего ты пожелаешь, когда мы изгоним Нидавеллир во Внешнюю Пустоту за оградой Миров?
        - Ничего такого, что не было бы в твоих силах или ущемляло твою честь или свободу,
        - ответил Нидхёгг. - А если ты желаешь узнать, как использовать Трудхейм, то слушай меня. Положи ладони на Чашу Сил…
        Видгнир подозрительно осмотрел хрусталь Вместилища Силы и осторожно коснулся обеими руками его поверхности.
        - А теперь попробуй отдать Трудхейму часть твоей Силы, - тихо и благоговейно заговорил Нидхёгг. - Он должен узнать тебя…
        Наблюдавший за ними со стороны отец Целестин едва слышно охнул, когда вокруг Видгнира снова заколыхался золотистый свет. Мерцающий туман окружил его голову, потом расплывчатыми струйками потёк вниз, по рукам, к ладоням и пальцам, коснулся Трудхейма, и тотчас Чаша словно ожила. Золотые листочки поддерживающего сверкающий тысячами острых граней сосуд дерева запылали, как если бы на них падали солнечные лучи; ствол его стал напоминать витой бокал, доверху наполненный густым белым вином, искорки запрыгали на кончиках корней. Сила Трудхейма увидела своего владыку и ответила ему.
        - Постарайся сосредоточиться, - завороженно глядя на Видгнира и Чашу Сил, произнёс Чёрный Дракон. - Войди своим сознанием в глубины Силы и потребуй от Чаши, чтобы она показала тебе то, что желаешь… Обведи взглядом Междумирье, проникни за его стены, оставь позади Мидгард и выйди в пустоту, в которой обращаются Три Мира… Ну, получается?
        Видгнир стоял, прикрыв глаза и наморщив лоб, стараясь делать всё так, как говорил Нидхёгг. Чаша повиновалась. Вот её Сила подхватила мысленный взгляд человека, пронесла его над лесами и реками Междумирья, оставив позади Триречье и Небесные Горы. Видгнир миновал непонятную, незамеченную ранее преграду, вставшую от края до края мира возле Врат в Мидгард, направил взгляд дальше, к Лесу Призраков и океану, и что-то подтолкнуло его взять немного южнее…
        Посёлок. Норманнский посёлок, стоящий у побережья. Тын, несколько длинных домов, люди ходят вокруг. Гляди-ка, Олаф, с увязанной в косицу бородой, у стены сидит, ножом вырезает что-то из дерева, а рядом пяток детей - светловолосых и голубоглазых. А у пристани…
        Один дракар, как видно только что пришедший откуда-то. Рядом крутобокий и короткий по сравнению с боевым собратом корабль; Снорри по палубе шатается туда-сюда да посматривает на викингов, сгружающих что-то с дракара…
        Взгляд стремится дальше, продвигаясь всё быстрее и быстрее, океан слился в единую серо-синюю ленту, волны его уходят вниз, и, наконец, человеческая мысль вырывается из плотного кольца воздуха над Мидгардом в наполненную звёздами черноту…
        - Я… - Видгнир не без усилия оторвался от Трудхейма и недоверчиво уставился в тёмные глаза Нидхёгга. - Я видел множество миров. Похожих на наш. - Его голос звучал напряжённо и отрывисто. - Их были тысячи, да что тысячи - бессчётно! Они… Они совсем рядом, только… Только руку протяни!
        - Я знаю, - сказал Нидхёгг. - Я тоже их видел. Чаша Сил позволила мне это сделать. Эти миры сотворены Единым, но пусты… Он не дал им разумной жизни. Впрочем, речь сейчас не о том… Попытайся ещё раз осмотреть окружающую Три Мира Пустоту, найди один из миров, похожий на красный огненный шар, и запомни это место. После восхода Звезды Сил нужно будет отыскать его сразу.
        - Вижу… - произнёс Видгнир чуть погодя. - Светится багровым… Но там нет жизни, там вообще ничего нет, кроме холодного огня!
        - Вот туда-то мы и вышвырнем то, что породили Поля Мрака, а если получится - то и кое-что другое, - заключил Нидхёгг. - Помни это место.
        - А как открывать ход туда? - вдруг поинтересовался монах, преодолевший скованность перед Чёрным Драконом. - Один говорил, что его надо прорубать мечом…
        - Мечом, кинжалом, стрелой ли - всё едино, - ответил Нидхёгг. - Только их металл должно напитать Силой Трудхейма, которая окончательно пробудится после того, как свет Звезды Созидателей коснется его и наполнит собой. А человек просто должен видеть место, куда следует открыть проход в пространстве. Вот и вся премудрость… Ну что, - он взглянул на Видгнира, - понял, что нужно совершить?
        - Наверное, да, - кивнул наследник конунга Торина. - Ждём вечера, а там ясно станет, как сделать то, о чём ты говоришь…
        И началось томительное, тревожное ожидание. Солнце поднималось от восхода к полудню, равнодушно взирая на движущийся к своему концу Мир Третий, на чёрное покрывало, скрывавшее от его взора некогда живые земли, на бушующий огненный вихрь, сжигающий редкие облака, неосторожно приблизившиеся к Огненным Болотам… Уже занялись пожаром леса к западу от реки Турс-Элв, горел Альвхейм, и клубы жирного серого дыма уплывали на закат; Тьма Нидавеллира, набросившись подобно изголодавшемуся шакалу на Красный Кряж, тягучим потоком стекала в брошенные двергами пещеры. Боги Идалира и Сокрытых Гор ещё боролись с Мраком, духи Альвхейма ставили перед ним ненадёжные преграды, которые рушились под натиском Тьмы, поглощённые ею и превращённые в новую часть Ничто…
        - Да, положение жутковатое, - вздыхал Локи, смотревший в окно Красного Замка. - Великие и Малые Духи, вставшие против Полей Мрака, хотят остановить черноту, уничтожая её своей Силой. А Нидавеллир впитывает Силу Великих Духов, изменяя и придавая ей новую форму…
        - Да, - согласился Нидхёгг, так и лежавший возле Трудхейма, будто на страже. - Противостоять Тьме обычными способами нет возможностей ни у кого из нас. Когда у тебя есть противник, то ты хотя бы приблизительно знаешь, как можно его повергнуть, можешь проникнуть в его замыслы и предотвратить их последствия. А ныне перед нами нечто совершенно новое, доселе в Трёх Мирах невиданное… Тьма Нидавеллира не добра и не зла, у неё нет мыслей или желаний. Она лишь исполняет своё предназначение, данное изначально, при рождении - расти, пожирать и множить самоё себя. Это действительно Ничто…
        - Я полагаю, - произнёс Лофт после некоторой заминки, - что духи Огня, погребённые в Болотах, похожи на… - Он кивнул в сторону окна. - Если это вообще духи, способные мыслить, как мы.
        - Возможно. - Нидхёгг дёрнул хвостом. Упоминание об Огненных Болотах было ему неприятно. - Точно никто, кроме Эйра, не знает, но, по-моему, Огонь родствен Тьме. Скажем, он является отражением её Силы, принявшим противоположный облик… Между прочим, Локи, хочу тебя спросить - отчего ты, узнавший меня с первого взгляда, ничего не рассказал своим друзьям?
        - Да-да! - оживился отец Целестин, внимательно слушавший разговор духов. - Ты, Лофт, никогда же не верил в благие намерения Чёрного Дракона!
        Локи рассмеялся и подсел к монаху, положив руку ему на плечо.
        - Изначально, дорогой мой, так оно и было, и если бы не… не то, что теперь происходит в Междумирье, я думаю, что наш почтенный Нидхёгг вёл бы себя по-иному. Так я говорю? - Локи метнул острый взгляд на хозяина Имирбьёрга, и тот, прикрыв глаза веками, спокойно прогудел:
        - Может быть…
        - Ну и вот, - продолжал Лофт. - В мои намерения входило довести вас до Трудхейма и всеми правдами или неправдами забрать его. Спрашиваешь, почему не сказал о том, кто такой Альбиорикс-друи на деле? Да попросту понял, что ныне нам Чёрный Дракон нужен не меньше, чем мы ему. Безусловно, он может быть злобным, жестоким и коварным, но не сейчас. Так? А, Нидхёгг?
        - Так, - безразлично сказал дракон. - Тяжёлые времена и смертельная угроза объединяет порой даже самых яростных врагов. Думаю, что в эти дни вы столковались бы даже с ётунами или Вендихо. Силы добра или зла, если говорить доступными смертным понятиями, могут и должны вместе выступить против общей опасности…

«Ересь! - подумал отец Целестин. - За такие слова у нас сразу же камнями побили бы или на костёр!..»
        - А ты сам относишь себя к чему? К добру или ко злу?! - запальчиво вопросил монах и получил такой ответ:
        - Я отношу себя к самому себе… Помнишь, когда мы ехали к Идалиру, ты рассказывал мне о Боге Едином? Он говорил, кажется, о том, что все его твари несовершенны и непорочных нет?
        - «Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины в нас нет»[Послание Иоанна, 1, 8.] , - благочестиво процитировал отец Целестин. Сам факт богословских бесед с Чёрным Драконом приводил его в восторг. А вдруг получится обратить его в христианство? Чего ж в этом дурного?
        - А я и не говорю, что безгрешен, - сказал Нидхёгг. - Мне дана свобода, и я её использую, пускай иногда и в ущерб другим. Я никогда не стану вредить из злобы, просто ради удовольствия, но никому не позволю покуситься на мою свободу или на то, что принадлежит мне; не позволю смеяться надо мной или унизить меня! - Нидхёгг говорил со всё большим жаром. - Правда, это мало кому удавалось, но такое бывало. И я мщу или буду мстить обидчикам! Всегда!
        Монах удивленно воззрился на поднявшего голову Чёрного Дракона, который сейчас выглядел очень грозно. Да, вставать у него на пути опасно… И отец Целестин счёл за лучшее в ответ произнести строки из Писания:
        - «Не мстите за себя… Ибо написано: "Мнеотмщение, и Аз воздам"».[Римлянам, 12, 19.
        Нидхёгг успокоился и снова уронил морду на камень.
        - Может быть, так оно и есть, - вздохнул он. - Но мстить можно по-разному. Я сделал для себя многое, и если сегодня исполнится то, о чём я мечтал, сделаю ещё больше. Ты же знаешь, человек, что нам, Великим Духам, присущи те же слабости, что и смертным. Мы можем любить или ненавидеть, завидовать и вожделеть или быть щедрыми. А ещё Единый дал нам право творить… Междумирье, кстати, обрело свой нынешний облик после того, как многие Великие Духи потрудились над некогда пустынными землями, насадив леса и воздвигнув горы. Я и сам кое-что сделал для Мира Третьего… Но это уже в прошлом. А теперь представь, какие горящие уголья посыплются на головы тех моих собратьев, имеющих способности к созиданию, но по лености или бездумию не использующих их, когда я - я, Нидхёгг! - равный им по Силе и рождению, обрету собственный мир, сделаю его таким, каким хочу! Буду пользоваться всеми его богатствами, кои создам сам, став творцом, демиургом! Это ли не лучшая месть былым противникам?
        - И ты собираешься это сделать, Нидхёгг? - тихо спросил отец Целестин. - Ты считаешь, что в силах… совершить то, о чём говоришь? Не хотел бы я жить в мире, сотворённом не Единым, а тобой…
        - А тебя, человече, никто об этом и не просит! - отрезал Чёрный Дракон. - Достаточно того, что мне там будет хорошо и я обрету долгожданный покой… Ну а теперь рассуди, злой я или добрый?!
        Отец Целестин не нашёл ответа, а Локи, усмехнувшись, зло скрипнул:
        - Да уж… Где нам, бездельникам, с тобой, Нидхёгг, сравниться!
        - Все мы равны по Силе и рождению, - устало повторил Чёрный Дракон. - Трудхейм скоро окажется в руках богов Асгарда, и вы вправе совершить то же самое, а не прозябать в Междумирье, где подобных вам духов великое множество. Разве что нужно иметь желание и Силу… - Он перевёл взгляд на отца Целестина и, помолчав, добавил:
        - А ты прав, человек. Это очень разумные слова: «Мне отмщение, и Аз воздам»… Но воздаяние бывает разным.
        Солнце клонилось к западному горизонту, наливаясь багряной краской. Время близилось. Отец Целестин, у которого всё сжималось внутри в предвкушении грядущего нынешним вечером, да и в предчувствии того, что если всё выйдет, как задумано Нидхёггом, то этот день будет последним, проведенным отрядом в Мире Между Мирами, не находил себе места, слоняясь по залу из конца в конец. Он очень завидовал Гунтеру и Сигню, устроившимся подле тёплого бока Гюллира и безмятежно спавшим. До Красного Замка не долетали звуки магических битв у Сокрытых и Красных Гор, не беспокоило шипение огненных столбов, вырывавшихся из Болот; ничто постороннее не нарушало тишины бывшей твердыни двергов… Тёмно-бордовые гранитные башни, вырубленные карликами в теле Имирбьёрга, заботливо обтёсанные и изукрашенные резьбой, поблескивали влажными стенами в свете беснующегося над землёй колдовского пожара.
        И всем, кто ныне вошёл в их пределы, остаётся лишь ждать, когда в небе над Миром Третьим полыхнёт белая точка, называемая Звездой Сил.
        Было так.
        Огненное светило, отдав прощальную дань Междумирью всплеском красок у края небес, ушло в бездну, за обрыв миров. Вал бездонной синевы споро накатывал с востока, принося на небесные берега звёздные капли, словно волны реки, что осаждают на камнях золотой песок, поигрывающий желтоватым блеском. Но воды ночи глубоки, и дотянуться до драгоценных крупинок дальних миров дано не всякому искателю…
        Нидхёгг встал и мягко подошёл к западному окну, подозвав остальных. Когда люди собрались возле оконного проёма, молчаливые и хмурые, Чёрный Дракон сказал:
        - Теперь уже недолго ждать. По счастью, небо чистое. Видгнир, пожалуйста, возьми Трудхейм и принеси сюда.
        Едва лишь Чаша Сил была утверждена на каменной плите в виду закатного неба, отец Целестин всплеснул руками и воскликнул:
        - А как же вода? Морская вода? Я что, зря тащил с собой эту чёртову флягу от самой Атлантики?
        - Неси скорее, - сказал Нидхёгг. - Я не сомневался, что вода, взятая из Великого Моря, будет у вас с собой…
        - Как бы не протухла! - вставил Гунтер. - Через столько-то времени!
        Фляга оказалась на месте, хотя монах был убеждён, что либо потерял её, либо же крышка была неплотно закрыта и содержимое вытекло. Но пахнущая морем и солью прозрачная жидкость тонким ручейком перетекла из деревянного сосуда в хрустальные объятия Трудхейма, наполнив Чашу до половины, и, когда упала последняя капля, Чёрный Дракон тихо произнёс:
        - Звезда Сил всходит… Время настало…
        Видимо, он хотел добавить ещё что-то, но прервался, и в его сузившихся зрачках монах разглядел всплеск ужаса.
        Духи Огненных Болот сбросили вековые путы, вырвавшись на свободу.
        Звук был настолько силён, что никто и не понял, откуда он пришёл. В восточных окнах замкового зала внезапно побелело, свет - испепеляющий и бесцветный - заполнил весь мир, и вместе с ним в Имирбьёрг ворвался неописуемый словами людей грохот, от которого вздрогнула и затряслась гора, посыпались со стен камни цветной мозаики и затрещал гранит, не выдерживающий напора Силы.
        - Опоздали!.. - донёсся до сознания отца Целестина голос Нидхёгга. - Миры рушатся…

«И я взглянул, и вот, конь бледный, а на нём всадник, имя которому смерть; и ад следовал за ним…»[Откровение, 6, 8.] - всплыли в памяти строки Апокалипсиса.
        Отец Целестин, не сознавая, что делает, с широко раскрытыми глазами пошёл к восточным окнам, навстречу жару и смерти. Навстречу всадникам Судного Дня.
        Зрение уступило место чему-то другому; происходящее воспринимала бессмертная человеческая душа, чей взор прорывался сквозь толстые, змеящиеся трещинами гранитные стены, за которыми разворачивалась картина гибели мира. Уши не слышали, и в полнейшей, мёртвой тиши вставал над Миром Меж Мирами гигантский белый смерч, захватывающий в своё чрево леса и скалы, превращающий воду в пар, а камень - в кипящую расплавленную массу, льющуюся багровыми потоками со склонов Небесных Гор. Тёмные, не голубые, но фиолетовые, молнии, бьющие от вершины вихря, сокрушали уцелевшее, обращая в пыль всё, к чему прикасались, а сам он рос, утолщался, вознося огненную воронку к вновь ставшему голубым, а потом и белым небу…
        В один миг вспыхнула, подобно сухому тростнику, окраина Железного Леса, исполинскими клубами рванулись к Триречью и Сокрытым Горам пузыри огня, непредставимой силы поток воздуха ударил по облачному окоёму Долины Богов, изломав и рассеяв его… Колыхнулись обожжённые ветви Иггдрасиля.
        И тут смерч коснулся Полей Мрака.

«Ну вот и всё кончилось, брат Целестин… - прошелестел в голове у монаха его собственный голос. - Ты достиг предела своего бытия и умираешь вместе с миром… lesu Christie, filii Dei, vivi miserere mei…» [«Иисус, сын Божий, сжалься надо мной…» (лат.)]
        Над Междумирьем плыл Огонь, сошедшийся с Мраком в великой Битве Сил. Пламя вихря встретило достойного соперника, и теперь вокруг таяла жизнь, оседали в пропасти скалы и бурлила кипящая вода. Огонь перемешался с Тьмой, приняв её черноту в своё слепяще-белое лоно, и изменился до неузнаваемости. Струи пламени ударили к небесам, выписывая в раскалённом воздухе оставляющие бледный свет дуги, и пали на Поля Мрака, простёршиеся от Мёртвых Морей почти до Имирбьёрга и Врат в Мидденгард. Странные черно-оранжевые коптящие клубы заполнили собой весь юг, клокоча и плюясь огромными искрами. Наконец, Нидавеллир полностью охватило Огнём - от его закатного предела до восточного, от севера к югу, все бессчётные лиги, укрытые Мраком со дня его пришествия в Мир Третий…
        И вдруг буря на самом своём пике начала затихать. Нежданно опали валы Огня, обрушились поднявшиеся к вновь проступившим звездам облака Силы, и жар начал спадать, угасая и растворяясь в налетевших с севера и запада ветрах.
        - Они пожрали друг друга… - услышал монах надтреснутый голос Чёрного Дракона. - Пожрали и сейчас гибнут, освобождая Мир от своей Силы… Она уходит за пределы Междумирья… В Пустоту… Смешавшись, мощь Огня и Тьмы создала нечто третье, безвредное для жизни…
        Всё кончилось. Ещё пылали пожары и остывал раскалённый камень, но на востоке уже сгущались, застилая небо, облака пара, который прольётся дождём, остужая истерзанную бедствием землю и гася последние очаги пламени. Мрак и Огонь исчезли, словно их никогда и не было в Междумирье, канули в небытиё, оставив после себя лишь изглоданные и обезображенные пространства, да воспоминания о случившемся в Мире Третьем в ночь на восьмое июля шесть тысяч триста первого года от его сотворения чудовищным катаклизмом, прекратившимся так же быстро, как весенняя гроза, и уничтожившим то, что несло Междумирью смерть.
…Где-то на западе Мидгарда, среди древних лесов, устилающих огромные дикие пространства от побережья океана до мёрзлой тундры на севере и степей на закате, в центре округлой долины поднимала вверх гранитное остриё скала. Камень рассекала едва заметная трещина, протянувшаяся от вершины до подножия, - узкая, в волосок, а то и меньше.
        Некие силы, что подталкивали друг к другу две половины Врат Меж Мирами, завершили свою работу, длившуюся не одну тысячу лет. Щель исчезала, истончаясь, и вот плоские грани Врат соприкоснулись…
        На какой-то миг скала вновь стала единым целым, но потом монолит вздрогнул, над долиной разнёсся треск разрушающегося камня, и взметнулось вверх облако пыли и гранитного крошева.
        Врата Миров, дождавшись предопределённого часа, рухнули, навсегда отделив Мидгард от Мира Третьего. В середине травянистого поля, обнесённого стеной крутобоких сопок, остался лишь курган из каменных обломков; курган памяти о минувших эпохах…
        В тёмном холодном зале Красного Замка Имирбьёрга их было девятеро. Пять тех, кто именовал себя людьми, двое воплощённых Духов, молодой медный дракон и тощий белый кот с рыжим пятном у хвоста. Сколько времени прошло с момента, когда две Силы, слившись в битве, превратили друг друга в ничто, ни один из девятерых не знал. Все просто сидели и молчали, переживая вновь и вновь те страшные мгновения, что поставили мир на край пропасти. Торин с Видгниром опустили головы, словно во сне, Гунтер беззвучно сквернословил, проклиная день и час, когда ладья вадхеймского конунга наткнулась в Северном море на обломок его дракара, отец Целестин, обняв Сигню, истово молился, вознося к престолу Единого бессвязные благодарности. Локи, насупившись, смотрел на Трудхейм, который так и не показал, на что способна его Сила, а Гюллир ревниво поглядывал на разлегшегося на горячей спине Нидхёгга Синира.
        Чёрный Дракон первым осмелился нарушить тишину.
        - Всё разрешилось без нашего участия… Я не знаю, какая Сила вмешалась ныне в ход истории, но несомненно, что она принадлежала к непостижимым нами… Я не могу понять одного - отчего в день, когда Трудхейм показал мне грядущее, видение было столь ужасающим?.. Почему я видел картину разрушения Миров? Но ведь этого не произошло, и Силы Смерти покинули Междумирье. Значит, Чаша Сил и тот, кто послал мне это предвидение, ошибались? Или Силы, которые Вне Трёх Миров, действовали по своему разумению и собственным планам?.. Но это уже прошлое, посему не будем гадать и терзаться вопросами, на которые нет ответа…
        - Он есть, нужно лишь отыскать его! - вдруг прогремел в зале новый голос. - На все вопросы в мире можно найти ответ!
        Тень не тень, призрак не призрак, но нечто подобное духам-айфар пришло в Красный Замок. Среди потока лучей западной звезды, льющей холодный свет в его окна, стоял высокий, облачённый в белое с золотом человекоподобный силуэт. Меч и огромный рог у пояса, светлые волосы, серые глаза…
        - Эйреми… - прошептала Сигню, узнавая.
        - Да, это я, - прозвучало в ответ. - И я снова не сожалею о сделанном ради вас, смертные, не столь уж и давно, ибо зрю, что исполнили вы данное Силами предназначение. Примите же Трудхейм и возвращайтесь в свой мир. Вы искупили мою вину перед Созидателями Миров и Единым, хотя, может быть, и не до конца представляете как…
        Эйреми Владыка обратил взор на Нидхёгга, который поднялся и сейчас стоял, широко расставив когтистые лапы, словно боясь пошатнуться и упасть.
        - А ты, Чёрный Дракон, волен испросить у наследника Аталгарда желаемое и уйти. Тебе позволено это.
        Дух-Созидатель отступил назад и чуть поклонился всем присутствующим.
        - Я последний раз говорю со смертными Мидгарда, - сказал он. - Более не ждите Эйреми, он уходит, уступая место той Силе, что наполняет в эти годы ваш мир. Надеюсь, что те, кому должно, поступят так же. Прощайте…
        Тень мелькнула и растворилась в сиянии западного светила.
        Нидхёгг долго молчал, а затем, изогнув шею, обратился к Видгниру:
        - К чему медлить? Сейчас ночь, и опасность Трём Мирам уже не грозит… Да, конечно, Междумирье изменило этой ночью свой облик, и я вижу, как воды Мёртвых Морей заполняют то пространство, что некогда именовалось Огненными Болотами, как сгинули в Огне леса на западе края Трёх Рек… Альвхейм сейчас уже далеко не тот, каким был до дня, когда пробудился Нидавеллир, но у альвов достаточно Силы, чтобы возродить к жизни свои кущи. Пускай огромные земли на юге стали непригодными к жизни, но я уверен, что Междумирье быстро залечит свои раны и Сила Нидхёгга для этого не понадобится… Отпусти меня, смертный…
        Действуя скорее по наитию, нежели используя твёрдое знание, Видгнир вынул меч и, подойдя к Трудхейму, чёткой тенью выделявшемуся на фоне окна, опустил его остриё в воду. Сила облекла его в свет, Чаша зардела золотым, и, наконец, клинок, напитавшись Силой Трудхейма, запламенел. По лезвию пробежали красные искры, сталь меча полыхнула синевой, и, подняв оружие перед собой, человек взглянул на Великого Духа.
        - Где ты хочешь найти свой новый дом, скажи?
        - Мне всё равно, - раздался бас Нидхёгга. - Выбери сам!
        Видгнир коснулся левой рукой Трудхейма, недолго постоял с серьёзным выражением на лице, а потом неожиданно размахнулся и ударил мечом по каменной стене зала…
        - Интересно… - буркнул пристально наблюдавший за ним Локи. - Очень интересно!..
        Дуга, описанная в воздухе остриём клинка, засветилась в воздухе розовым, упавшие с железа водяные брызги обратились в неслыханной красы пятна огня, разъедающие гранит Красного Замка, и, наконец, камень расступился, образовав высокую полукруглую арку, за которой простёрся новый мир…
        Проход выводил в каменистую, освещённую низко стоящей оранжевой звездой долину, за которой виднелись зубцы гор со снежными шлемами на вершинах. Бурная речка перекатывалась через многочисленные пороги, её берега, заросшие густым зелёным кустарником, были сложены из бурого камня, покрытого влажным от брызг мхом…
        - На Норвегию немного похоже… - зачарованно глядя в проход меж мирами, произнёс Торин.
        - Пусть так, - согласился Нидхёгг и неожиданно повернулся к Гюллиру: - Эй, драконыш, пойдём со мной! Ты не будешь об этом жалеть!
        Гюллир, оторопев, аж присел на задние лапы и обвёл взглядом людей. Он не хотел их покидать.
        - Иди! - подбодрил его Видгнир. - С нами, в Мидгард, тебе всё равно нельзя, а оставаться в Междумирье ты не захочешь, я полагаю! Удачи тебе, Гюллир!
        Внезапно решившись, медный дракон нырнул в начавшую суживаться арку и догнал Нидхёгга, уже шествовавшего по камням своего мира. А когда щель начала затягиваться туманной плёнкой, Нидхёгг обернулся к людям, и ветер донёс его слова:
        - Прощайте! А впрочем, нет - до свидания! Трудхейм у вас, а Видгнир знает, где меня найти…
        И перед глазами отца Целестина и остальных вновь воздвиглась тёмная каменная плита.
        - Ой, Синир! - воскликнула Сигню. - Он… Он ушёл с ними!
        Монах вздохнул и погладил девушку по голове.
        - Не думаю, что ему будет там плохо… Но жить в мире, населённом одними драконами и кошками, я всё равно не хотел бы! - Отец Целестин уставился на Видгнира, который снова опустил меч в Трудхейм.
        - Ну а сейчас что? В Вадхейм?
        - Нет, - последовал ответ. - К «Звезде Запада», в посёлок Атли, сына Хейдрека Рыжебородого. Эй, Гунтер, возьми Чашу, только ради всех богов Асгарда не урони…
…Возле бревенчатой ограды на пеньке сидела женщина - высокая и дородная и, против обыкновения своего, облаченная в мужскую одежду, под которой угадывалась кольчуга. Отец Целестин, шедший вслед за конунгом, сощурил глаза, пытаясь рассмотреть в предутренней темноте её лицо, но громыхнувший бас - громкий и глубокий - развеял все сомнения:
        - Ребята, ну наконец-то! Старая Гёндуль аж извелась вся, вас дожидаясь! Надеюсь, Гунтера в этом Междумирье вы не потеряли?!
        Эпилог
        Весь день шестого октября 851 года по христианскому исчислению отец Целестин провёл у себя в домике, что стоял в двух сотнях шагов от берега Вадхейм-фьорда, занимаясь делами, которые было необходимо завершить к вечеру.
        Когда дорожный мешок был собран, золото и серебро, полученное от Торина, пересчитано и надёжно упрятано в кошели, библиотека приведена в полнейший порядок
        - ряды почти неподъёмных фолиантов выстроились на сколоченных из грубых толстых досок полках, - монах решил, что сейчас самое время внести последние строки в хронику, описывающую его житие в Вадхейме с 843 года, равно как и все события, вместившиеся в последние месяцы, начиная с декабрьского рождественского утра, когда Хельги Старый призвал к себе толстяка ромея, чтобы поведать тому странную и вызывающую недоверие историю о разделении Миров и потомках Аталгарда.
        Отец Целестин положил на стойку прошитую кожаными ремешками кипу исписанных пергаментных листов, поставил в пределах досягаемости кувшин с ячменным пивом (уже наполовину опустошённый) и, обмакнув в чёрную краску писало, задумался.
        Собственно, о чём писать-то? Уже давно, с первых чисел сентября, когда «Звезда Запада» под восторженные вопли собравшихся в гавани Вадхейма людей ткнулась форштевнем в прибрежный песок и монах сошёл на твёрдую и, можно сказать, родную землю, книга исправно пополнялась тщательно переписанными из дорожного дневника историями о хождении конунга Торина и его спутников за океан, а затем и в Мир Соседний. Монах, ухмыляясь, представлял, какое впечатление могут произвести его хроники на римских или константинопольских епископов, и просто наяву видел их скривившиеся физиономии, когда образованные и умудрённые пастыри прочтут хоть страницу, буде рукопись попадёт к ним в руки…
        Вообще-то отец Целестин поначалу счёл, что приключения окончены в ту самую ночь, когда, уйдя из Междумирья, отряд оказался у бревенчатых стен поселения Атли Хейдрексона, но его чаяниям сбыться не пришлось, ибо первой, кто встретил прошедших сквозь пространство меж мирами людей, была Гёндуль. Валькирию, как выяснилось, оставили на побережье океана боги Асгарда, дабы, в случае чего, она охранила посёлок от беды. Однако ни Вендихо, в чьих владениях устроились ушедшие из Скандинавии норманны, ни дикари беспокоить городище не стали, а Гёндуль, отлично поладив с Атли-хёвдингом, бестревожно жила в его доме, присматривая заодно за вадхеймскими хёрдманами, которых приняли честь по чести - сам Аса-Top приходил к Атли и говорил о них…
        Дружина, увидев, что конунг Торин сотоварищи вернулся невесть откуда (было мнение, что аж из самого Утгарда!), на радостях перепилась, ибо пир не замедлил состояться, а хёвдинг, наслышанный об особом расположении богов к конунгу Вадхейма, принял его как брата и огорчился, когда Торин сказал, что его кораблю надо возвращаться домой. Между прочим, отец Целестин полагал, что обратный путь будет скор и лёгок - Трудхейм как-никак лежал в холщовом мешке в трюме корабля, и стоило Торину с Видгниром захотеть… Они и сами начали подумывать о такой возможности, но Локи (не пожелавший так скоро покидать бывших попутчиков) отговорил, сказав, что лучше бы никто не знал о вещи, которая нынче находится в руках потомка ярла Элиндинга. Тем более, намекнул он, скоро ей ещё предстоит вновь показать свою Силу. Монах начал было догадываться, что именно Лофт хотел этим сказать, но виду не подал.
        Обратная дорога была трудной и заняла, почитай, полтора месяца. Остановились только один раз, у южных берегов Исландии, - пополнить запас воды да отдохнуть пару дней. Кнар пристал у мыса с устрашающе-непроизносимым названием Ингоульвсхёвди, ибо Олаф и Видгнир углядели поднимавшиеся в небо дымки очагов. Быстро выяснилось, что жили тут никакие не норманны, а ирландские монахи, которые приняли дружину Торина настороженно, опасаясь, что норвежские дикари явились за тем, за чем обычно, - то есть грабить и убивать. Единственный, кто был просто счастлив от этой встречи, был конечно же отец Целестин, а монахи ордена святого Патрика успокоились, видя, что среди бородатых язычников находится собрат по духу, да и сами викинги настроены вполне дружелюбно.
        Отец Целестин мигом нашёл среди благочестивой ирландской братии рукоположенного священника - им оказался приор обители, - затащил его в храм и впервые за десять лет прошёл через таинство исповеди. О чём велась беседа и в каких грехах каялся блудный сын бенедиктинского ордена - осталось известно только ему самому, отцу-приору и Господу Богу, но после занявшего полный день рассказа монаха приор вышел из пещерной церкви с таким выражением лица, что ирландцы шарахнулись от него, будто от ангела смерти, а отец Целестин получил епитимью, какую впору налагать на самого сатану, вздумай он покаяться…
        Северное море встретило кнар тяжёлым многодневным штормом, и не будь на борту
«Звезды Запада» Гёндуль и Лофта, то можно было бы подумать, что боги, прогневавшись на вадхеймцев, вздумали утопить корабль. Шторм не успокоился даже после того, как Локи, во весь голос костеривший морского бога Ньёрда, воззвал напрямую к Одину, но и Князь Асов не услышал просьбы своего пасынка. Только когда на пятый день выглянуло солнце и море успокоилось, Локи объяснил Торину, Видгниру и отцу Целестину, что после разрушения Врат Между Мирами началось сбываться предречённое - боги Мидгарда стали терять Силу, и теперь не в их воле направлять стихии…
        - Надеюсь, что скоро мы снова обретем свою мощь! - закончил тогда Лофт, вновь подтвердив подозрения монаха. Он не сомневался, что Локи очень хорошо запомнил слова Нидхёгга: «Трудхейм будет в руках богов Асгарда, и вы вправе сделать то же, что и я…»
        Гунтер во время плавания вовсю донимал Гёндуль своими ухаживаниями (хотя это ещё надо подумать, кто кого донимал…), и уже в Вадхейме странная история отношений человека и валькирии закончилась счастливым концом - германец недолго думая взял Гёндуль в жёны, повторив подвиг тёзки из легенд своего народа, тоже сватавшегося к богатырше валькирии. Однако, в отличие от Брюнхильды, Гёндуль была довольна столь благополучным исходом, а народ в Вадхейме ещё долго дивился, глядя на эту любопытную пару, - жена превосходила Гунтера ростом головы на две, не говоря уже о всём прочем… Отец Целестин с неделю плевался, но затем смирился, понадеявшись, что бывшая валькирия научит беспутного дикаря из Тевтобургского леса уму-разуму…
        А в самом Вадхейме всё было благополучно. Вальдар, неотлучно остававшийся с частью хёрда в посёлке полное лето, потрудился на славу, и теперь даже следов датского нашествия найти было невозможно. Новые дома выросли за считанные недели, а работавшие без устали викинги и бонды укрепили стены поселения так, что в случае, коли опять появится враг, можно будет отбиться и не прибегая к помощи Великих Сил.
        Годи Ульф за время отсутствия конунга и пользуясь безразличием занятого от рассвета до заката делами Вальдара вновь показал себя во всей красе, сделав несколько неуклюжих попыток возвысить собственный авторитет и завоевать хоть немного уважения со стороны людей. Несмотря на полное отсутствие скальдического дара и тонкий дребезжащий голос, он сочинил целую песнь о пришествии в Вадхейм Тора-громовержца, в которой выгодно выставил себя героем-мучеником за веру, что якобы подверг себя ритуальному истязанию, угодному богам, и тем самым призвал их милость к погибающему посёлку. Так как свидетелей тому не нашлось, а верить жрецу на слово все давно отвыкли, то его лишь выслушивали, а потом советовали идти своей дорогой. Между прочим, от годи всё ещё изрядно пованивало, и так вышло, что он вскорости получил не вполне приличную заглазную кличку…
        К августу Ульф понял, что ничего не добьётся, если немедля не выдумает общего врага, и (благо долго изыскивать такового не пришлось) им оказался не кто иной, как отец Целестин. На свой страх и риск годи убеждал вадхеймцев, что христианский шаман увёл доброго конунга на погибель, и, используя богатую фантазию, расписывал устрашающие картины того, как Торина и его хёрдманов ведут на заклание жирные, с выбритой макушкой жрецы, жаждущие принести тела доблестных северных воителей в жертву своему кровожадному богу, а души отдать на растерзание духу тьмы, о котором столь часто рассказывал отец Целестин. Ульф даже порывался предать огню дом монаха, доверху наполненный колдовскими книгами, что несут один мрак да погибель, но сделать это ему не дали - к чему хороший дом жечь? Если хозяин не вернётся, то он ещё вполне может пригодиться…
        Монах всё на свете бы отдал ради того, чтобы ещё хоть раз в жизни увидеть рожу годи такой же, какую он состроил, придя вместе со всеми на берег встречать ладью конунга. Отец Целестин вначале решил, что Ульф вымазал лицо зелёной краской, ибо, по его мнению, человеческая кожа попросту не в состоянии приобрести цвет осенней листвы. Ну а злости на физиономии жреца было столько, что вздумай он один завоевать Рим, то её с лихвой хватило бы на разрушение городских стен. И трубы иерихонские не понадобятся.
        Весь сентябрь монах сидел у себя, вылезая на свет Божий очень ненадолго и только по срочной надобности. Приведение в порядок рукописи о путешествии в Мир Третий отнимало всё его время, а иногда он отсылал Сигню за Гунтером, Торином или Видгниром, чтобы они помогли монаху восстановить в памяти те или иные события, кои отец Целестин подзабыл или не успел записать ещё тогда, за Вратами…
        Однажды утром, встретив Видгнира возле конунгова дома, монах, как обычно, поприветствовал его, но тот едва заметно кивнул, прошёл дальше, а шагов через пять-шесть вдруг обернулся, окликнул отца Целестина и быстро сказал:
        - Айфар ушли. Вчера вечером, после заката… В Мидденгард.
        И дальше пошёл, оставив монаха в недоумении. Только потом он выпытал у своего воспитанника, что именно произошло, и, раскрыв рот, выслушал рассказ о том, как Видгнир ходил к Зубу Фафнира, говорил с Гладсхеймом, а затем Силой Трудхейма открыл лесным духам путь в Мир Древний. Гладсхейм, кстати, как и обещал, остался в Мидгарде вместе со многими родичами, а покинули земли смертных лишь те, кто желал…
        А в конце месяца в Вадхейм явился Локи, ушедший в Асгард сразу после возвращения кнара в Норвегию. Ночью Лофт постучал в дом конунга, долго с ним говорил, а потом вместе с Торином и Видгниром пришёл к отцу Целестину, подняв того ото сна.
        - Я попрощаться… - сказал Локи монаху. - Тинг Асов и Ванов принял решение, и Один согласился покинуть Мидгард…

«Слава Богу!» - едва не ляпнул отец Целестин, но сдержался.
        - А куда? Куда вы направитесь? - жадно спросил он. - В тот мир, где Нидхёгг?
        - Э, нет! - рассмеялся Локи, дёрнув себя за кончик острой бороды. - Зачем? Мы не будем портить жизнь старине Нидхёггу своим появлением. Думаю, что во Внешней Пустоте найдётся спокойное и не тронутое никем местечко, которое по праву будет названо Асгардом, Новым Асгардом. И там мы станем сами себе хозяевами… В каждом мире достаточно Силы, чтобы мы смогли сделать так, чтобы он стал не хуже, чем старый добрый Мидгард!
        - Ну что ж… Желаю вам удачи, - сердечно сказал отец Целестин и вдруг вспомнил кое-что. Порывшись в своём мешке, он вынул оттуда золотой диск на цепочке и протянул его Лофту.
        - Возьми. Зачем мне здесь Око Амона? А вам оно ещё может пригодиться. И кроме того, пусть у богов Асгарда останется подарок на память о христианском годи…
        Локи принял знак Божественного Ока и, повесив на шею, слегка поклонился отцу Целестину, который тоже ответил кивком, и произнёс:
        - Если будет на то Божья воля, мы ещё сможем встретиться.
        - Скорее всего, нет, - покачал головой Локи. - Но кто знает?.. И кстати, тебе поклон от Одина, Тора и Ньёрда. Ньёрд до сих пор не может забыть, как ты его бестолковой рыбой обозвал… Ну прощай, ромей…
        Локи круто развернулся на каблуках и нырнул в низенький дверной проём, к конунгу и его наследнику, ждавшим снаружи.

«Да, предречённое Асафом в его псалме исполнилось, - думал вставший в дверях отец Целестин, наблюдая, как три фигуры скрываются в ночи. - «Умрёте как человеки, и падёте, как всякий из князей…» Вы, Асы и Ваны, именовавшие себя богами, умираете. Умираете для этого мира, чтобы обрести жизнь в новом. Правда, там вы не будете князьями, ибо не найдёте, кем повелевать, не отыщете себе смертных слуг… Всякий из князей рано или поздно лишается своего престола, со смертью ли, с кознями недругов или пришествием более сильного. Вот и вы, былые повелители мира, уступаете перед властью и величием того, кто именуется Царём Царей…»

«Но ты, почтенный Целестин, забыл, что можно править и в новой вотчине», - Голос Одина, старческий, но сильный и твёрдый, появился в голове монаха, заставив его вздрогнуть и ухватиться за дверной косяк. - А что до народа или народов, кои будут нуждаться в нашем водительстве и защите, - то за тем дело не станет! Или отнял у нас Единый Силу Творящую? Или все миры обрели тех, для кого они созданы, в миг, когда было произнесено Слово, бывшее в начале!»

«Ты считаешь, что… что Единый… - монах запинался, не осмеливаясь даже подумать о том, про что рек Один, но наконец решился: - …что Господь сотворит в мире, куда вы уйдёте, человека? Образ и подобие своё? Для вас, богов?»

«Если мы имеем Его образ и подобие, то отчего бы и не сотворить! - ответил голос Князя Асов. - На всё воля Его…»
        Отец Целестин перекрестился и зашептал молитву.
        В ту ночь он долго не мог уснуть.
        Последняя точка была поставлена, и отец Целестин с сожалением покосился на опустевший кувшин. Вот, собственно, и всё. Сейчас остаётся только исполнить то, о чем мечталось монаху вот уже двадцать семь лет, и желание это, по правде говоря, стало первопричиной всего, что пришлось пережить за минувшие годы.
        Монах аккуратно втиснул хронику меж Евангелием и житиями святых, помолился, и, когда он, вздыхая и вытирая рукавом влажные отчего-то глаза, поднялся с колен, дверь приоткрылась и послышался голос Видгнира:
        - Можно к тебе?
        - Заходи, - тихо сказал отец Целестин и, когда его ученик уселся на покрытом бурой медвежьей шкурой ложе и отложил принесённый с собой тяжёлый свёрток, коротко спросил: - Когда?
        - Да хоть сейчас, - угрюмо ответил Видгнир. - Небо чистое, до фьорда рукой подать… Ты твёрдо решил сделать это?
        Монах повздыхал, сокрушённо покачивая головой, походил по горнице и наконец сказал:
        - Да. Но ведь это же… это же не навсегда! Я ещё вернусь… Очень хочется посмотреть, как там сейчас…
        Видгнир решительно поднялся, подхватив свёрток на руки и направился к двери.
        - Если собрался - пошли. Неровен час, ветер облаков нагонит…
        Отец Целестин ещё раз издал звук, смахивающий на стон умирающего кита, сгрёб в охапку свой мешок и, осенив себя крестом, вышел за порог следом за Видгниром.
        - Хоть бы сказал кому… - бурчал парень по дороге. - Торин же это за обиду почтёт. Не попрощаться толком, ни…
        Чёрное небо, золотая луна и белые звёзды над Вадхейм-фьордом. Вода, несомая прибоем, у камней побережных плещется. Светящаяся дорожка от изогнутого месяца на волнах переливается серебром. Запах моря, знакомый отцу Целестину с молодости, и ещё аромат хвои и смолы от недалёкого леса. Чёрные зубцы гор на востоке - там, на склонах Хартейгена, и поклонились последний раз норвежским землям боги Асгарда, покидая его навсегда… Один тогда сказал потомку Элиндинга схоронить Трудхейм в горных пещерах, подальше от чужого глаза…
        Но сейчас у Чаши Сил нашлось ещё одно предназначение.
        Монах смотрел на запад, в океан, вечно движущий свои воды за Вадхейм-фьордом, едва замечая звезду, повисшую над ним. Ещё совсем недолго, и Норвегия исчезнет, как сказочный сон, наполненный дивными, но мимолетными видениями. Уйдёт в прошлое отнюдь не маленькая часть жизни, сменившись безмятежными днями отдыха и размышления. Да нужно ли это?..
        - Давай скорее, а? - буркнул отец Целестин, заслышав неподалёку скрип гальки под чьими-то сапогами. - Ещё недостаёт, чтобы нас кто-нибудь увидел…
        Видгнир опустил в Трудхейм, уже налившийся Силой, свой клинок, и когда меч пробороздил светящейся дугой воздух, открыв Врата, нежданно раздался хриплый голос конунга:
        - Эй вы, двое, а ну подождите нас!
        Сигню, Гунтер и Торин, неведомо как прознавшие о намерениях монаха, теперь стояли на берегу, рядом с пульсирующим едва заметным светом разрывом в пространстве, в глубине которого угадывался далёкий холм с озарённой луной высокой башней, и спокойная гладь озера.
        - Я… - Отец Целестин запнулся, не зная, что и сказать. - Я… Словом, вы всегда сможете отыскать меня… И потом, я обещаю вернуться… э-э… через год.
        - Хоть через десять, - проворчал Торин. - Ты обещал и должен сдержать слово. А теперь - иди!
        Монах повернулся, забросил старый дорожный мешок на плечо и неуверенно шагнул вперёд, переступив через уже начавшую сдвигаться огненную линию. Под ногами зашуршал песок дороги.
        - Э, нет, так не пойдёт! - вдруг прогнусил Гунтер. - Торин, скажи Гёндуль, чтоб к моему возвращению наварила побольше пива!
        - Чего?! - рявкнул конунг. - Сдурел?
        - Пропадёт он без нас, как есть пропадёт! - быстро ответил Гунтер и, разбежавшись, прыгнул, нырнув в стремительно смыкавшееся кольцо света. Мгновение спустя оно исчезло, растворившись бесследно.
…По старой римской дороге, проложенной вдоль берега озера Браччано ещё во времена Цезарей, шли двое. Высокого и толстого человека в латаной, крашенной коричневым рясе сопровождал молодой варвар с рыжей недлинной бородой и мечом у пояса. Впереди, на каменистой возвышенности, поднимались среди теней кипарисов белые стены старого монастыря, а за спинами людей, отражая лучи в золоте летящего над колокольней креста, мерцала жемчугом яркая искра западной звезды, кою некоторые народы именуют Звездою Сил…
        КОНЕЦ

23 января 1995 - 7 октября 1996 года.
        Санкт-Петербург
        Алфавитный указатель имён, топонимов и мифологических персонажей
        ОТ АВТОРА: в связи с тем что в тексте имеется большое количество прямых или косвенных ссылок на песни «Старшей Эдды», имеет смысл дать краткую информацию об этой книге.

«Старшая Эдда» (далее «С. Э.»), или «Королевский Кодекс 2365», - рукопись, датируемая второй половиной XIII века, вобравшая в себя свод песен о богах и героях. Автор «С. Э.» неизвестен, и зачастую эти тексты путают с книгой, написанной исландским поэтом и учёным Снорри Стурлусоном (1178-1241), - так называемой «Младшей Эддой», или «Эддой Снорри».
        Обычно «С. Э.» делят на десять мифологических и девятнадцать героических песен. В русских переводах к имеющимся двадцати девяти частям обычно добавляются песни, не входящие в основную рукопись, - это шесть или более песен, имеющих непосредственное смысловое отношение к основному тексту.
        Структура и построение «С. Э.» существенно отличается от прочих эпических произведений древности. Эддические песни коротко и сжато повествуют о судьбах богов и героев, не соединяясь в единую сюжетную линию, обращая внимание читателя (слушателя) лишь на конкретный эпизод. Только первая песнь Кодекса («Пророчество вельвы») сохранила картину истории мира от его создания до предсказываемых провидицей гибели богов, конце света и последующем возрождении. Остальные песни рассказывают лишь об отдельных событиях, происходивших с богами или героями.
        В целом «С. Э.» содержит богатый и разнообразный материал по мифологии и даёт возможность получить достаточное представление о скандинавском язычестве и мире северных героических саг.
        Все цитаты из «С. Э.», встречающиеся в тексте, приведены в переводе А. Корсуна. (Изд. «Художественная литература», Москва, 1975.)
        Айфар (древнеисл. alfar) - альвы. Духи, родственные Ванам (см.), но стоящие ступенью ниже, чем боги - Асы.
        Аларих - вождь готов (годы прав. 395-410), захвативший в 410 году Рим.
        Александр Великий (356-323 до н. э.) - греческий полководец, создатель великой империи, занявшей пространства от Греции до Индии.
        Альбиорикс - кельтск. «мир + царь».
        Альвхейм - древнеисл. «альв + жилище; обитель». Топоним из «С. Э.». Один из девяти миров скандинавской мифологии, объединяемых ясенем Иггдрасиль (см.).
        Ал-маджус… ар-рус. Ал-маджус - арабское произношение библейского народа Магог,
«обитающего где-то на севере». Ар-рус - у мавров обозначение викингов (вероятно, от греч. «русиос» - «светлый; светловолосый»). Сама цитата взята из записей арабского писателя ал-Якуби (90-е гг. IX века).
        Альсвинн… Арвак - древнеисл. «Ранний» и «Быстрый». Имена коней, тянущих по небосводу колесницу солнца.
        Амон-Ра - бог египетского пантеона, отождествляется с солнечным диском (см. Око Амона). Создатель мира, покровитель царской власти, военного могущества. Изображался в виде человека с головой сокола.
        Анубис - бог египетского пантеона. В наиболее древних верованиях считался богом Царства Мёртвых, затем стал божеством, покровительствующим гробницам, погребальным церемониям и т. д. Изображался в виде шакала или человека с головой шакала.
        Асгард - древнеисл. «ас + земля». (Частица «гард» в большинстве слов обозначает
«ограда».) Жилище богов-асов, выстроенное на вершине Иггдрасиля одним великаном по просьбе Одина; один из девяти миров скандинавской мифологии.
        Аска… Эмблу (вар. Аск и Эмбла) - букв, «ясень» и «ива». По «С. Э.» - первые люди на земле, сотворенные из этих деревьев.
        Асы - племя высших скандинавских богов, возглавляемое Одином (см.). Различаются с Ванами (см.).
        Атлгард - попытка реконструкции названия «Атлантида» на «скандинавский лад». Похожее название встречается в недавно найденной в Норвегии рукописи «Оега Linda Воек», датируемой 1256 г.
        Аудлинги - исторический датский род, упоминания о котором встречаются и в «С. Э.».
        Басилевс - греч. «царственный». Титул византийского императора.
        Бенедикт Нурсийский (480-550) - один из наиболее почитаемых христианских святых; основатель бенедиктинского монашеского ордена (529 г.).
        Беовульф - древнеангл. «медведь + волк» (вар. «Пчелиный волк»). Герой одноименной англосаксонской поэмы, уничтоживший в битве чудовище Гренделя и дракона. В тексте
14-й главы «Звезды Запада» использованы измененные строфы 712-715, данные с точки зрения дракона. В оригинале эти строфы выглядят следующим образом:
        Из топей сутемных,
        По утёсам туманным
        Господом проклятый
        Шёл Грендель
        Искать поживы,
        Крушить и тратить
        Жизни людские
        В обширных чертогах…
        (Перевод с древнеанглийского В. Тихомирова)
        Бильскирнир - по «С. Э.» - жилище Тора (см.) в Асгарде.
        Бирка - крупный центр торговли на Балтийском море, на территории древней Швеции. Располагался неподалёку от нынешней шведской столицы Стокгольма, на одном из островов озера Мегарен (тогда - озеро Лёг).
        Бледный конь (вар. «Серый конь») - в скандинавских поверьях - предвестник смерти. Интересно, что в «Откровении Иоанна Богослова» всадник «имя которому смерть» тоже едет на «бледном коне» (Откр. 5, 8).
        Бонды - в отличие от викингов (см.) - свободные землевладельцы в древней Скандинавии. Бонды не участвовали в боевых походах, но при необходимости могли браться за оружие и носить его, то есть, не были профессиональными воинами, а представляли просто вооружённый народ.»
        Бор… Бестла - отец и мать Одина, Вили и Be.
        Брейдаблик - букв, «широкий блеск». По «С. Э.» - жилище бога Бальдра.
        Брюнхильда - валькирия, героиня «Песни о Нибелунгах», вышедшая замуж за бургундского короля Гунтера.
        Бург - букв, «селение». У древних германцев это слово обозначало крупный посёлок, где жил отдельный род, главенствовавший над окружающими землями.
        Бьёрсерк (берсерк) - сим словом обозначался неустрашимый и яростный воин, не щадящий в битве ни себя, ни противника. Считалось, что во время боя в него вселяется дух медведя, волка или иного не менее опасного животного. В Скандинавии тех времён вера в них была основательно подорвана в связи с появлением большого количества «фальшивых» бьёрсерков, не отвечавших стандартному представлению. Употребление ими неких зелий, якобы приводящих человека в боевой экстаз, в настоящее время ставится под сомнение.
        Вадхейм - древнесканд. «вождь (?) + жилище». Реально существующий норвежский топоним. В настоящее время Вадхейм стоит на берегах Согне-фьорда (Юго-Западная Норвегия).
        Баллы - одно из названий кельтов (см. кельты).
        Вальхалла - букв, «залы мёртвых». Покои Одина в Асгарде, куда валькирии (см.) приносят павших на поле битвы героев. Подробное описание Вальхаллы дано в «С. Э.» (песня «Речи Гримнира»),
        Валькирии - букв, «собирательницы мёртвых» или, скорее, «выбирающие мёртвых». Девы-воительницы из свиты Одина. Неоднократно упоминаются в «С. Э.». Часть валькирий являются смертными, дочерьми конунгов или ярлов. Валькирии способны принимать облик лебедей, наделены Одином властью даровать победу или поражение в бою. Иногда изображаются всадницами на огромных конях, скачущих «по воздуху и по морю» («С. Э.»).
        Ванахейм - древнесканд. «ван + жилище». Обитель богов Ванов (см.).
        Ваны - изначально - духи плодородия. Воевали с Асами, но затем, когда Асы потерпели поражение, между двумя племенами богов был заключен мир. К Ванам относятся Ньёрд, Фрейр и Фрейя, но Фрейр, став заложником Асов, со временем перешёл под их «юрисдикцию» и стал считаться Асом.
        Be… Вили - братья Одина, дети Бора и Бестлы (см.). Вместе с Одином создали Мидгард (см.). В легендах упоминаются крайне редко.
        Везер - река в Западной Германии.
        Везербергланд - букв, «земля возле горы Везер». Историческая область Германии на территории современной Нижней Саксонии.
        Вельва - прорицательница или колдунья, которая, выполняя просьбу Одина, пророчествует о гибели богов и рассказывает картину мира. Предположительно вельва
        - одна из Норн, богинь судьбы.
        Вендихо (Вакатанка) - «великий и таинственный». В поверьях североамериканских индейцев - великий дух, обитающий на всем севере континента; иногда - неперсонифицируемая сила природы. Сведений о Вендихо исключительно мало, но считается, что он олицетворяет в индейской мифологии силы смерти и хаоса. По некоторым данным, Вендихо - антропоморфное существо гигантского роста, но у индейцев дакота встречаются и другие его описания (например, в виде огромного бизона).
        Вергельд; вира - слово древнегерманского происхождения - штраф или компенсация за нарушение закона или нанесенный кому-либо ущерб.
        Верцингеторикс - галльский король, воевавший в I веке до н. э. с Римом. Разбит Юлием Цезарем.
        Видрир - одно из имён Одина. В «С. Э.» перечисляется более 50 его имён, отражающих черты верховного бога (его длинную бороду, одноглазость, цвет одежды и т. д.).
        Викинг - от корня «вик» - «побережье» или, скорее, «залив». В древней Скандинавии
        - человек, входящий в морскую дружину, занимающийся разбоем и торговлей. «Уходить в викинг» - уходить в морской поход. Возможно, что одно из смысловых значений слова звучало как «покинувший свой берег».
        Вотан - имя Одина, принятое у германцев.
        Гардарики - древнесканд. «страна, держава + крепость». Норманнское название славянских земель, скорее всего северных, в районе Ладоги, Ильменя и Белоозера, а также вдоль рек Двины, Днепра и Немана.
        Гарм, пёс (древнеисл. Garmr) - один из племени чудовищных волков. Нередко отождествляется с Фенриром-волком (см.). Гарм охраняет вход в подземное царство Хель (см.) в пещере Гнипахеллир.
        Гери… Фреки - древнесканд. «жадный» и «прожорливый». Два волка Одина, постоянно сопровождающие его.
        Гёндуль - имя валькирии из «С. Э.» («Пророчество вельвы», строфа 30). Этимология неясна.
        Гладсхейм - древнесканд. «радость + жилище». Топоним из «С. Э.», обозначающий… Вальхаллу!
        Глер - букв, «сияющий; светящийся».
        Глер-элв - букв, «сияющий + река». В сканд. топонимах окончание «элв» или «эльв» обозначает реку.
        Глердинг - древнесканд. «светящийся +?». Имя из «С. Э.».
        Годи - древнегерманское и древнескандинавское слово, обозначавшее жреца, а иногда (уже после христианизации) - христианского священника.
        Гонорий - римский император, во времена правления которого готы под водительством Алариха завоевали Римскую империю и захватили Рим.
        Гор (вар. Хор) - бог египетского пантеона, сын Осириса (см.), олицетворяет небо и свет, считается защитником фараона, его земным воплощением. Изображался в виде сокола с распростертыми крыльями.
        Готфрид (? - 810) - первый король Дании, конунг, объединивший датские земли под единой властью.
        Готы - германские племена, вытеснившие на запад кельтское население Европы в начале I тысячелетия н. э. Скандинавы называли готами большинство южных и воинственных племён в центре Европы. В «С. Э.» понятие «готы» означает южные народы или воинов вообще.
        Гунтер Вормсский - легендарный король Бургундии, один из главных героев «Песни о Нибелунгах».
        Гюллир - древнесканд. «золотистый». Имя из «С. Э.».
        Данп - готское слово, перенятое скандинавами. Название реки Днепр.
        Даны - датчане.
        Дверг; дверги (древнеисл. dveigr; древнеанглийск. dweorth) - персонажи так называемой «низшей мифологии». Племя карликов было создано богами из крови и костей древнейшего великана Имира (см.). В «С. Э.» («Пророчество вельвы», строфы
9 -16) приводится список 69 имён двергов, но далее в «Эдде» они упоминаются крайне редко, а как действующий персонаж дверг выступает только в песнях «Речи Альвиса» и
«Речи Регина», причём в последней карлик-дверг Андвари имеет способность менять телесный облик - перед Локи (см.), который отбирает у Андвари его сокровища (на которые дверг накладывает проклятие), карлик предстаёт в образе щуки.
        Некоторые исследователи полагают, что Dvergatal - перечисление имён карликов - часть утерянной отдельной песни, случайно попавшей в «Пророчество вельвы».
        Скандинавские дверги - ставшие в современной литературе fantasy гномами - соответствуют традиционным представлениям: они невысокого роста, обитают под землёй, мрачны, неблагодарны и питают неистребимую страсть к золоту.
        Дракар (вар. драккар) от древнесканд. «draco» - дракон. Боевой корабль викингов. Килевая ладья длиной до 30 метров, несущая прямое парусное вооружение, но способная также идти на вёслах. Численность экипажа достигает 60 человек. Отличные мореходные качества дракаров позволяли совершать плавания по всем морям и рекам Европы, вплоть до Каспийского моря, а также пересекать Атлантический океан, достигая побережья Гренландии и Северной Америки.
        Друи - древнеирландское произношение кельтского слова «друид» («много + видеть; знать»). «Высшая каста» кельтского общества - жрецы, колдуны, собиратели знаний. Играли значительную роль в жизни кельтских племён, пользовались огромным авторитетом, могли влиять даже на королей. По всей видимое-ти, главный центр друидов находился на территории Британии.
        Ёрмунганд - мировой змей, обвивающий Землю. Символизирует скованные до гибели богов силы Хаоса.
        Ётун; ётуны - великаны; в данном контексте «огненные великаны» (см. туре, турсы).
        Ётунхейм - древнесканд. «ётун + жилище». Один из девяти миров скандинавской мифологии; страна великанов.
        Железный Лес - одно из самых неприятных мест во всей скандинавской мифологии; обитель ведьм. Ср. строки из «С. Э.» «Пророчество вельвы», строфа 40:
        Сидела старуха
        В Железном Лесу
        И породила там
        Фенрира род;
        Из этого рода
        Станет один
        Мерзостный тролль
        Похитителем солнца.
        Зигфрид - герой «Песни о Нибелунгах»; победитель дракона, ставший почти неуязвимым после того, как омылся в его крови. Убит Хагеном.
        Змей с бараньей головой - самое загадочное существо кельтской мифологии, о котором до сих пор ведутся споры. Известно, что баран служил защитой от порчи или сглаза, а змея, занимавшая достаточно важное место в кельтских верованиях и нередко изображавшаяся рядом с богами, олицетворяла оплодотворяющую и целебную силы. Никаких легенд о бараноголовом змее не сохранилось, остались лишь изображения, по которым можно судить о его культе как бога.
        Иггдрасиль - Мировое Древо. Исполинский ясень, в пространстве между корнями и кроной которого располагались девять миров, объединенных в одну вселенную. По скандинавской мифологии, меж корнями Иггд-расиля располагались три подземных царства, вокруг ствола жили люди и альвы, а на верхушке находились Асгард и Ванахейм. У одного из корней ясеня бил священный источник Урд и жили богини судьбы Норны. Также от ствола Иггдрасиля брал начало поток
        Хвергельмир («кипящий котёл») - источник всех рек мира.
        Идалир - древнеисл. «долина тисов». По «С. Э.» - в Идалире находились палаты бога Улля из рода Ванов.
        Идун - богиня из Асов, хранительница золотых яблок, дарующих вечную молодость.
        Ильвинги - исторический датский род, упоминаемый в «Беовульфе» и «С. Э.».
        Имир - древнейший великан, из тела которого боги создали Мир. Из тела образовались горы, из волос - лес, из крови - моря и т. д. Имир - предок всех великанов.
        Имирбьёрг - древнесканд. «Имир + гора». Топоним создан по образцу имеющихся в «С. Э.».
        Ингоульвсхёвди - букв, «земля хёвдинга Ингольва». Реально существующий исландский топоним - мыс на юго-востоке Исландии.
        Исландия - букв, «страна льда». Предположительно с 825 года заселена выходцами из Скандинавии. Ранее колонизирована ирландскими монахами.
        Карл Великий (742-814) - король франков; с 800 года император. Создал империю, объединяющую территории современных Франции, Италии и Западной Германии. Его имя постепенно стало нарицательным и породило слово «король».
        Каролинги - династия французских и германских королей, ведущая происхождение от Карла Великого. Сменилась в 987 году династией Капетингов и Валуа.
        Кельты - племена, доминировавшие на территории Западной Европы в начале I тысячелетия н. э., но не создавшие единого государства. Известны крупными завоевательными походами, заселили Британию, Ирландию, запад Пиренейского полуострова. Делились на множество племён, из которых наиболее крупными были галлы и бойи. Кельтская культура до сих пор полностью не исследована, несмотря на большое количество археологических находок. Были вытеснены на запад пришедшими с востока германскими племенами готов. Большинство известных сведений о мифологии кельтов базируется на древнеримских источниках. Баллы (вар. вальхи) - одно из скандинавских названий кельтов. В настоящее время кельтские традиции и культура частично сохранились в Ирландии, Корнуэлле, Уэльсе и Бретони (Франция).
        Кнар (вар. кнарр) - скандинавское торговое судно с прямым парусным вооружением и вёслами. Могло принимать на борт до 40 человек и значительный груз, включая лошадей. По мореходным качествам почти не уступало дракару, но в боевых действиях практически не использовалось. «
        Конунг - военный вождь дружины или племени. Позже слово трансформировалось в понятие «король».
        Кёниг - древнегерманское слово, соответствующее предыдущему.
        Лемнос - греческий остров в Эгейском море, приблизительно в 230 км от Константинополя.
        Литы - славянское племя, обитавшее на южных берегах Балтийского моря.
        Локи, Лофт - уникальный герой, аналогов которому в иных мифологиях не найти. Считается Асом и сыном Одина, но в действительности был лишь усыновлен последним. Отец Локи - великан Фарбаути, мать - Лаулей. Наиболее оригинальный и популярный персонаж скандинавского эпоса. Из всех богов Асгарда Локи единственный связанный практически со всеми мифологическими героями. Ум, хитрость, коварство, изворотливость и чувство юмора делают его наиболее живым персонажем «Старшей» и
«Младшей Эдды».
        Кроме того, Локи становится отцом некоторых злых сил, несущих гибель богам, - Старуха из Железного Леса родила от него Хель, волка Фенрира и мирового змея Ёрмунганда. Сам Локи родил, обернувшись кобылой, Слейпнира (см.), коня Одина.
        Луг - бог кельтского пантеона, букв, «ворон». Кельтский бог света, родоначальник всех искусств и ремёсел. Изображался в виде огромного ворона с несколькими белыми перьями.
        Лугдунум - кельтск. «ворон + крепость».
        Мавры - античное и средневековое европейское название коренных жителей Северной Африки и Египта, а затем и арабов, завоевавших Иберию (Испанию).
        Марка - принятая при Карле Великом мера монетного веса, варьировалась от 230 до
430 г. Также сканд. мера веса ок. 215 г.
        Мидгард - букв, «средняя ограда» или «то, что внутри ограды». Мир, населённый людьми.
        Мидденгард (древнеангл. Middan - geard) - слово, соответствующее скандинавскому
«Мидгард». Значение обоих слов одинаково - «средняя ограда», «земля, лежащая посредине», «средимирье».
        Мунин… Хугин - от древнесканд. muna - «помнить» и huga - «думать». Имена воронов Одина, летавших над миром и собиравших для своего хозяина новости. Древние скандинавы считали появление двух воронов вестью от Одина и добрым знаком.
        Мьёлльнир - волшебный молот бога Тора, поражающий молниями. По некоторым версиям, именно от него произошло русское слово «молния».
        Мюрквид - букв, «тёмный лес». По всей видимости, скандинавы так именовали германские леса на юге. Название встречается в «С. Э.».
        Нагльфар - в сканд. мифологии - корабль мёртвых, выстроенный из ногтей мертвецов, который должен приплыть, когда наступит Рагнарёк. В Исландии до сих пор срезают мёртвым ногти, чтобы их не использовали силы зла.
        Нерон (годы правд. 54-68). Римский император из династии Юлиев Клавдиев. Навеки прославился уникальной жестокостью и гонениями на христианство.
        Нидавеллир - древнесканд. «тёмный; чёрный + поле; пространство». По «С. Э.» - место где-то на севере, где обитают великаны, ведьмы и т. д.
        Нидхёгг - древнесканд. «чёрный; тёмный + дракон». О Нидхёгге никаких подробных преданий не сохранилось. Имя встречается в «С. Э.», и из разбросанных по тексту намёков ясно, что он является силой, враждебной Асам и способствующей разрушению мира. Ср. строки из «Пророчества вельвы», строфа 66:
        Вот прилетает
        Чёрный Дракон,
        Сверкающий змей
        С Тёмных Вершин;
        Нидхёгг несёт,
        Над полем летя,
        Под крыльями трупы…
        Никсы - в скандинавской мифологии - духи рек и озёр; живут в подводных дворцах, способны принимать облик прекрасных девушек. Могут иметь смертных мужей. О сексуальной активности никс сложены легенды, иногда устрашающие…
        Нортумбрия - современное графство Нортумберленд в Великобритании.
        Ночные Всадницы - по «С. Э.» - название ведьм, скачущих на волках.
        Ньёрд - один из Ванов, отец Фрейра и Фрейи. Первоначально - как и все Ваны, бог плодородия. Почитался скандинавами богом моря и покровителем мореплавателей. В его воле было вызывать бури и топить корабли, но в то же время Ньёрд считался добрым богом. Славился своими богатствами. Его имя можно отождествить с богиней плодородия Нертой, почитавшейся древними германцами.
        Огмиос - бог кельтского пантеона. Бог красноречия, повелитель слов, способный одной лишь речью убедить и подчинить окружающих. Изображался седобородым старцем с луком и колчаном стрел, которые, видимо, символизировали остроту речи. Покровитель друидов.
        Огмигенос - кельтск. «слово + делать».
        Один (Князь Асов, Вождь, Конунг, Отец) - верховный бог скандинавского пантеона, сын Бора и Бестлы, муж Фригг. Покровитель воинов, даритель побед. Одину были открыты руны, за обретение мудрости он отдал свой глаз Мимиру, хранителю источника мудрости. Основные атрибуты Одина - копьё Гунгнир, не знающее промаха, сопровождающие его два волка и два ворона. Живёт в Вальхалле, где главенствует на пирах эйнхери-ев. Изображался в виде высокого одноглазого старика в серых одеждах, широкополой войлочной шляпе и синем плаще. Один, как и все боги, смертен и погибнет, когда настанет Рагнарёк (см.), убитый Фенриром-волком.
        Око Амона - один из самых распространенных образов на всём протяжении истории Древнего Египта. Такое Око было украшением корон египетских фараонов; символ верховной власти; волшебное оружие богов.
        Осирис - бог египетского пантеона. По легенде, дал египтянам письменность, законы и ремёсла. После смерти становится судьёй в царстве мёртвых. Изображался в виде человека.
        Патрик, святой - легендарный христианский святой, начавший с 432 года христианизацию Ирландии. Монахи его ордена приблизительно в VI-VII веках первыми колонизировали Исландию.
        Рагнарёк - в скандинавской эсхатологической мифологии - гибель богов и конец мира. Подробное описание дано в «С. Э.» («Пророчество вельвы»). Аналогия в германской мифологии - «Gotterdamerung» («сумерки богов»). Впечатляющая картина, нарисованная вельвой, говорит о том, как после смерти бога Бальдра последовали многочисленные знамения, предвещавшие скорую гибель богов. В назначенный час пропел петух на крыше Вальхаллы, протрубил в рог бог Хёймдалль и вырвался доныне связанный Фенрир-волк, проглотивший солнце. С запада приплывает корабль Нагльфар (см.), с востока появляются ладьи с огненными великанами, пробуждается Ётунхейм:
        Сурт едет с юга
        С губящим ветви,
        Солнце блестит
        На мечах богов;
        Рушатся горы,
        Мрут великанши;
        В Хель идут люди,
        Расколото небо.
        («Губящий ветви» - кеннинг (иносказание) огня.)
        («С. Э.», «Пророчество вельвы», строфа 52.)
        Великая битва, в которой погибает большинство богов и разрушается Асгард, сожжённый огненными великанами, завершает первую эпоху, за которой должно следовать возрождение мира.
        Рикс - кельтск. «король». Этим словом обозначался и военный вождь племени.
        Родень - центр славянской торговли близ устья реки Рось в Поднепровье. Скорее всего, он к началу VI века стал центром племенного союза полян, северян и русов во главе с последними.
        Ромеи - общее название для итальянцев и византийцев, принятое в Северной и Центральной Европе в I тысячелетии н. э.
        Руны; руническая магия - система письмён, пиктографически представляющая силы природы и стихии. Имелось несколько различных рунических алфавитов. Наиболее известный - Futhark, получивший имя от шести первых букв алфавита.
        Руны были открыты Одину после того, как он принял ритуальное мученичество, на девять дней пригвоздив самого себя копьём к ясеню Иггдрасиль. В тексте «С. Э.» неоднократно упоминаются руны, которые способны явить свою силу и защитить героев или помочь им. Вера в силу рун была у скандинавов непоколебима.
        В тексте упоминаются руны: «науд» - «нужда», «эй-ваз» - символ энергии Иггдрасиля,
«тейваз» - знак бога Тора и активной защиты, а также руна огня «кано», которая может служить одним из символов Локи.
        Саксы - германское племя, заселившее Британию.
        Сальгофнир - золотой петух, сидящий на крыше Вальхаллы и пробуждающий по утрам эйнхериев.
        Саннгрид - имя валькирии из «С. Э.». Вообще скандинавы предпочитали давать иноплеменникам новые имена на своём языке.
        Свей - шведы.
        Свитьод Великий - ещё одно сканд. название Руси.
        Сигелвар (древнеангл. sigelware) - «солнце + сажа». Дж. Р. Р. Толкин в статье
«Sigelwara Land» (1936 год) предполагает, что это слово могло обозначать древнескандинавских огненных великанов. Автором почти не используется из-за неблагозвучия.
        Скёльдунги - исторический датский род, упоминаемый в «С. Э.». По одной из версий, легендарный Рюрик (Рерик Датский?) был сыном погибшего в 837 году Хемминга Скёльдунга.
        Скидбладнир - букв, «построенный из дощечек». Волшебный корабль, в парусах которого всегда плещется попутный ветер и который может уменьшиться до размеров ладони.
        Слейпнир - букв, «быстро скользящий». Восьминогий серый конь Одина. Сын Локи, который родил его от коня Свальдифари, превратившись в кобылицу, чтобы помешать великану - хозяину коня вовремя выстроить Асгард, за постройку которого тот потребовал солнце, луну и богиню Фрейю.
        Старуха из Железного Леса - персонаж сканд. мифологии, главная ведьма. Предположительно - мать Фенрира, Хель и Ёрмунганда. Считалась исключительно опасной.
        Стурман - скандинавское название для приближенного конунга, который сам может править кораблём и возглавлять отдельный поход.
        Суцеллус - кельтск. «мощно ударяющий». Бог кельтского пантеона. Владыка царства мёртвых. Основной атрибут - посох, заканчивающийся молотом с двумя бойками, один из которых несёт смерть, другой способен воскресить. Не исключена аналогия со сканд. Тором.
        Таранис - бог кельтского пантеона. Владыка небес, громовержец; основной атрибут - солнечное колесо. Отождествляется с римским Юпитером.
        Тевтобургский лес (возм. Мюрквид) - гигантский лесной массив в центре Германии по берегам реки Везер. Территория Тевтобургского леса долгое время не поддавалась христианизации. Леса сохранились по сей день.
        Тинг - сканд. собрание дружины и рода, наподобие славянского вече. Одна из основных черт так называемого периода «военной демократии».
        Тор (вар. Винг-Тор, Аса-Top, Хлорриди) - один из сыновей Одина. Бог грома, грозы, защищающий богов и людей от злых сил и великанов. Основные атрибуты - молот, изготовленный для него двергами, стальные перчатки и колесница, запряженная двумя огромными козлами. Зачастую путешествует вместе с Локи.
        Торин (древнеисл. Thoring) - может произноситься как «Торинг». Имя взято из «С. Э.
        из песни «Пророчество вельвы», где дан список имён карликов-двергов - Dvergatal. Приблизительный перевод значения - «отважный».
        Тролли - классические персонажи германской и скандинавской мифологии. Существа огромного роста, крайне безобразны, тупы и жадны. Нередко людоеды. В основном обитают в горах.
        Трудхейм - древнесканд. «сила + жилище». В «С. Э.» - одно из жилищ бога Тора.
        Трэль - раб.
        Турс; турсы - «великан(ы)» вообще. Полное название - «орктурсы» (древнеангл. orcthurs), встречается в «С. Э.» и в «Беовульфе» (частица orc выбрана Дж. Р. Р. Толкином для названия расы гоблинов в эпопее «Властелин Колец»). Турсами в «С. Э.» именуются все великаны, напр. гигантский волк Фенрир (см. «Пророчество вельвы», строфа 47).
        Большинство великанов «Эдды» антропоморфны, но их облик больше гротескный, нежели реалистический. Собственно, Мир был создан из тела древнейшего великана Имира (см. . Роль гигантов в Мире довольно значительна, напр. норны - богини судьбы - являются великаншами; многие боги Асгарда брали себе жён из этого племени, а матерью Одина была Бестла, дочь великана Бьёльторна.
        Турсы враждебны богам, и саги описывают бесконечные войны и стычки Асов с великанами. Когда наступит Рагнарёк, они будут сражаться на стороне Хаоса, а туре Фенрир поглотит в час гибели богов солнце и убьёт Одина. Однако часть великанов дружелюбно относится к Асам, и пример тому - морской великан Эгир (см.).
        Различаются два особых племени турсов: хримтурсы (букв, «великаны инея», живущие во льдах и горах на севере) и огненные великаны. Имена двоих из «огненных» - Муспель и Сурт - фигурируют в «С. Э.» в части рассказа о гибели богов. Легенд, ясно описывающих огненных великанов, не сохранилось. Для обозначения последних автор избрал слово «ётун(ы)», родственное по смыслу слову «турс(ы)».
        Турс-элв - букв, «река + туре».
        Ульф - древнесканд. «волк».
        Утгард - букв, «земля вовне». В древнескандинавских поверьях - мир Хаоса, лежащий за пределами Мидгарда, обитель великанов и злых сил.
        Фарман - так викинги называли торговца-норманна, который не участвовал в военных грабительских набегах.
        Фафнир - легендарный дракон из «Эдды», хранитель сокровищ. Убит Сигурдом.
        Фенрир - чудовищный волк, порождение Локи и великанши Ангброды. До гибели богов пребывает связанным лентой, сделанной карликами-двергами «из медвежьих жил, птичьей слюны, корней гор, шума кошачьих шагов, женской бороды и рыбьего дыхания». Когда Фенрир вырвется, наступит конец света.
        Франки - название германского племени, основавшего государство на территории Галлии (совр. Франции).
        Франкия (Фраккаланд) - сканд. название страны франков.
        Фрейр - один из Ванов, сын Ньёрда. Бог плодородия и богатства. После войны Асов с Ванами был взят заложником в Асгард и может числиться Асом.
        Фрейя - дочь Ньёрда, жена Ода. Иногда выполняет функции валькирии. Богиня плодородия, любви и красоты.
        Фригг - жена Одина. Богиня брака, любви, семейного очага, покровительница матерей.
        Фризы - германское племя, жившее на территории Фрисландии.
        Фрисландия - букв, «земля фризов». В настоящее время - территория Голландии и Северо-Западной Германии.
        Хартейген - реально существующий норвежский топоним, пик на юго-западе Норвегии.
        Хель - «багрово-синяя» великанша, дочь Локи и Ангброды. Владычица царства смерти, названного по её имени - Хель или Нильфхель.
        Хёймдалль - бог скандинавского пантеона, сведения о котором крайне ограничены. Считается хранителем Асгарда и «стражем Асов». Когда он затрубит в рог, наступит конец света. Если судить по «С. Э.» («Песнь о Риге»), - прародитель людей.
        Хёвдинг - букв, «главный». Предводитель дружины. Если говорить о «рангах», то стоит ниже ярла и конунга.
        Хильд - букв, «битва»; имя валькирии из «С. Э.».
        Химинбьёрг - древнесканд. «небо + горы». По «С. Э.» - жилище Хёймдалля.
        Хёрд (вар. хирд) - дружина викингов.
        Хёрдман (вар. хирдманн) - член хёрда, дружинник.
        Церуннос - бог кельтского пантеона. Изображался в виде оленя или человека с оленьими рогами. Бог изобилия.
        Эгир - морской великан, дружелюбный богам. В его доме боги собираются на пиры. Славится своим пивом.
        Эйнхерии - воины, попавшие после смерти в Вальхаллу. Дружина Одина, которая будет сражаться вместе с богами, когда наступит Рагнарёк.
        Эйргьява - букв, «губительница». Имя ведьмы из «С. Э.»
        Эмблу - см. Аска.
        Эпона - богиня кельтского пантеона, Покровительница лошадей.
        Этцель (Атли) - германское и скандинавское наименование гуннского короля Аттилы (?
453). Фигурирует в «Песне о Нибелунгах» и некоторых текстах «Эдды», где предстаёт богатым и великодушным властителем.
        Юлий Цезарь (100 -44 до н. э.) - римский писатель, полководец и государственный деятель. Благодаря его книге «Записки о галльской войне» (51 г. до н. э.) сохранилось большое количество сведений о кельтах и их мифологии.
        Ярл - в древней Скандинавии - следующий после конунга титул.
        notes
        Примечания

1
        В руки твои, Господи! (лат.).

2
        Ты кто такой (стародатский).

3
        Я тебя не понимаю. Я - норвежец! Выходи! (стародатский).

4
        Ст. Эдда. Пророчество вельвы. Строфа 5

5
        Матфей, 6, 7. (Дословно: «А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны».)

6

«Чрез Христа, со Христом и во Христе» (лат.).

7
        Римлянам, 2, 23

8
        Ст. Эдда. Речи Гримнира. Строфа 4.

9
        Ст. Эдда. Перебранка Локи. Строфа 26.

10
        Ст. Эдда. Речи Сидгривы. Строфа 5.

11
        Руна «науд» - «нужда». Валлы - кельты. Арвак и Альсвинн - имена коней, тянущих солнце, «Ранний» и «Быстрый».

12
        Послание Иакова, 4, 16.

13
        Второзаконие, 18, 16 -17

14
        Что с тобой? Все в порядке, проход свободен. Идем! (староверхненем.)

15
        А, проклятый жирный дурень! (староверхненем.)

16
        Ст. Эдда. Речи Высокого. Строфы 70-71.

17
        Римлянам, 2, 10.

18
        Ст. Эдда. Перебранка Локи. Строфа 22.

19
        Ст. Эдда. Речи Гримнира. Строфа 17.

20
        Откровение, 9, 2.

21
        Ст. Эдда. Речи Высокого. Строфа 14.

22
        Коринфянам, 15, 58.

23
        Римлянам, 12, 7.

24
        Послание Иоанна, 1, 8.

25
        Римлянам, 12, 19.

26
        Откровение, 6, 8.

27

«Иисус, сын Божий, сжалься надо мной…» (лат.)

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к