Это И Моя Война, №02 Русские Не Сдаются- библиотека РусЛит

Русские не сдаются! Алексей Махров
        НОВЫЙ фантастический боевик от автора бестселлеров «Спасай Россию!» и «Спасибо деду за Победу». Наш человек на Великой Отечественной войне. Провалившись в 1941 год, в самое пекло боев за Украину, «попаданец» принимает бой против гитлеровцев.
        Они собрали под знамена со свастикой всю Европу? Они думали воевать против нас, как на Западе, - «цивилизованно», «правильно» и «регулярно»? Они рассчитывали, что истекающий кровью СССР сложит оружие и сдастся на милость победителей? Но за Днепром «Европа кончилась - Азия началась»!
        Это Россия, фрицы! Здесь тысячу лет живут по завету «РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!». Здесь стоят насмерть и готовы платить за Победу любую цену. Здесь сама земля горит под ногами оккупантов. Здесь добровольцы из будущего встают плечом к плечу с дедами и прадедами.
        Алексей Махров
        Русские не сдаются!


        В оформлении переплета использована иллюстрация художника П. Ильина

* * *
        «…Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружьё. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя. Он возьмёт твоих [близких] и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоём участке затишье, если ты ждёшь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого - нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай вёрст. Считай одно: убитых тобою немцев. «Убей немца!» - это просит старуха-мать. «Убей немца!» - это молит тебя дитя. «Убей немца!» - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!» (И. Г. Эренбург, из статьи «Убей!», газета «Красная Звезда», 24 июля 1942 г.)
        Пролог
        - Здорово, дед!
        - И тебе не хворать, Игорек!
        Дедуля - крепкий широкоплечий восьмидесятилетний старик, радостно обнял меня, кольнув через рубашку орденами.
        - А ты чего при параде? - спросил я, отстранившись и оглядывая впечатляющий дедов «иконостас».
        Три ордена Красного Знамени, четыре Красной Звезды, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», еще два десятка, в том числе экзотические послевоенные «За рейд на Энтеббе» и «За штурм Окинавы». Ну и венец всего - орден Ленина и «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. И ни одной юбилейной! Их дед вообще не признавал.
        - Так я сегодня с ребятами в школу к пионерам ходил! - объяснил дед, сдувая несуществующую пылинку с рукава роскошного белого маршальского кителя. - Про начало Великой Отечественной войны им рассказывали. Сейчас жены подъедут, и мы в ресторан пойдем - сослуживцы банкетный зал в «Астории» сняли. Посидим, помянем…
        Его «ребята» - это, скорее всего, генерал-полковник Михаил Сергеевич Барский и генерал-лейтенант Максим Юрьевич Зеленецкий. Вечные друзья-напарники.
        - Ты извини, что я в такой день без приглашения! Просто во время нашего крайнего телефонного разговора я немного недопонял, что за узбеки тебя обидели?
        - Обидели? Меня? Узбеки? - расхохотался дед. - Ты чего, полковник, охерел?
        Я, глядя на его здоровенные, с набитыми костяшками кулаки, тоже усмехнулся - дедуля до сих пор в наш ведомственный спортзал ходит, в спаррингах с молодыми капитанами и майорами участвует. Попробуй его обидеть!
        - Связь плохая была, половину слов не расслышал, - объяснил я.
        - Так ты в командировке был? - уточнил дед.
        - Да, в САСШ.
        - Погоди-ка, - посерьезнел дед. - Так это твоя группа президента… того?
        - Моя, - кивнул я.
        Вообще-то это секретная информация, но дедуле сказать можно - как-никак бывший начальник нашей «конторы».
        - Ай, молодцы! - Дед с такой силой хлопнул меня по плечу, что я чуть не упал. - Мне генеральный секретарь уже звонил, докладывал результаты операции.
        - Папа тебе звонил? Только из-за этого? - немного удивился я.
        - Нет, там еще… кое-что надо было решить, - отмахнулся рукой дед. - В общем, сверлите дырочки - через неделю награждение в Кремле! «Знамя» вам светит железно!
        - Спасибо, дед! - поблагодарил я. - Так вот эти самые САСШ такой медвежий угол - мобильная связь с большими трудностями работала. Даже наша «Красная пчела». Вот я и не понял тебя.
        - Я тебе про родственников Хуршеда Альбикова рассказывал, - хмыкнул дед. - Они хотели на открытие памятника половину Узбекской ССР притащить, просили посодействовать с транспортом - в рейсовые самолеты все не влезали, пришлось им три военных борта подогнать.
        - Генералу Альбикову памятник ставят? А почему я ничего не знаю? - удивился я. - Когда открытие, где?
        - Еще не скоро! На пятидесятую годовщину его героической гибели - в ноябре. В Москве, на площади Памяти бойцов специальных войск.
        Наш разговор прервала впорхнувшая в комнату бабушка:
        - Игорьки! Все уже готовы! Машины у подъезда. Вы идете?
        - Да, Мариночка, сейчас! - ласково улыбнулся жене дед. - Дай нам минутку!
        - Игорь! Ну что же ты? - укоризненно покачав головой, сказала бабушка мужским голосом. - Не подводи меня, просыпайся!
        Не понял! Почему это над нами вместо потолка вода плещется? Черная такая, как в торфяном болоте. И куда дед с бабкой подевались? Я тут, выходит, один стою? Нет - плыву! Вернее, тону в этой странной черной жиже. Только сквозь набитую в уши вату доносится неразборчивое «бу-бу-бу». По интонации понимаю - то ли кто-то зовет, то ли ругается. Уж очень экспрессивно звучит незнакомый голос. Вот ведь неймется человеку. Я тут, можно сказать, отдыхаю… Однако почему-то не могу вздохнуть. Что-то стискивает грудь! Наверное, эта черная вода. Бр-р-ррр! Какая гадость! Неохота подыхать в болоте! А раз неохота - надо выбираться наверх! Вроде там блеснуло нечто… светлое. Может, солнце?
        Ну-ка, Игорек, гребем ручками! И ножками себе помогаем! Наверх, наверх! Сквозь пугающую черноту, к яркому пятну небесного светила! А воздуха в легких все меньше, в висках стучит, сердце колотится… Неужели не дотяну? До поверхности всего ничего - один рывок. Делаю страшное усилие - и… открываю глаза! Ничего себе бред привиделся!
        Надо мной виднеется светлое пятно. Моргнув пару раз, понимаю - это не солнце, это человеческое лицо. Усатое - значит, мужчина.
        Зрение постепенно приходит в норму, круги перед глазами исчезают, и я отчетливо вижу - у мужика серые усталые глаза, набрякшие веки, свежий шрам на правой щеке, полуседые русые волосы. Шея затянута воротником защитного цвета. На красных петлицах - три рубиновые «шпалы». Лицо кажется мне смутно знакомым. Определенно я этого мужика где-то видел. Только без усов и этих… складок на лбу.
        Кто же это?
        - Наконец-то очнулся! - радостно восклицает «знакомый незнакомец» и участливо добавляет: - Как ты себя чувствуешь, сынок?
        Эге! Я действительно его сын или это такое обращение старшего к младшему?
        - Отлично! - отвечаю я. Но вместо нормальной речи из горла вылетает хрип.
        Что это со мной?
        Память возвращается вся. Сразу! Я, Игорь Викторович Глейман, неизвестным образом переместился на шестьдесят пять лет назад, в 1941 год, в тело своего деда, которому на тот момент было шестнадцать лет. И несколько дней после этого пытался выбраться к своим из немецкого окружения. Выбрался, получив по дороге тяжелую контузию. Последнее воспоминание - влетающая в госпитальную палату граната. И чувство полного бессилия…
        Часть 1. 29 июня 1941 года. Восьмой день войны
        Пусть ярость благородная
        Вскипает, как волна, -
        Идёт война народная,
        Священная война! («Священная война». Композитор: А. Александров. Слова: В. Лебедев-Кумач. 1941 г.)
        Из сводки Советского Информбюро[Здесь и далее - подлинные сводки Советского Информбюро. Орфография оригинала сохранена.]
        29 июня финско-немецкие войска перешли в наступление по всему фронту от Баренцева моря до Финского залива, стремясь прорвать наши укрепления по линии госграницы. Неоднократные атаки финско-немецких войск были отбиты нашими войсками. В результате боёв за день противник, оставив в целом ряде пунктов сотни убитых и преследуемый огнём нашей артиллерии, отошёл к своим укреплениям.
        На ВИЛЬНЕНСКО-ДВИНСКОМ направлении попытки подвижных частей противника воздействовать на фланги и тыл наших войск, отходящих в результате боёв в районе ШАУЛЯЙ, КЕЙДАНЫ, ПОНЕВЕЖ, КАУНАС на новые позиции, успеха не имели. Энергичными контратаками наших войск подвижным частям противника нанесён значительный ущерб как в личном составе, так и особенно в материальной части.
        На МИНСКОМ направлении усилиями наших наземных войск и авиации дальнейшее продвижение прорвавшихся мотомехчастей противника остановлено. Отрезанные нашими войсками от своих баз и пехоты мотомехчасти противника, находясь под непрерывным огнем нашей авиации, поставлены в исключительно тяжёлое положение. Отходящие от госграницы наши пехотные части прикрытия ведут ожесточённые бои и сдерживают продвижение моторизованных и пехотных войск противника на линии ЛИДА - ВОЛКОВЫСК.
        На ЛУЦКОМ направлении сражение крупных механизированных масс продолжается. Несмотря на ввод противником на этом направлении свежих танковых частей, все его попытки прорваться на НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ и ШЕПЕТОВСКОМ направлениях отбиты; рядом последовательных и непрерывных ударов наших танковых войск и авиации большая часть танковых и моторизованных войск противника разгромлена.
        По словам пленных, одна танковая дивизия противника в бою под г. Лида полностью уничтожена.
        Наша авиация вела успешные воздушные бои с авиацией противника, непрерывно бомбардировала его прорвавшиеся танковые части и моторизованную пехоту и мощным ударом с воздуха способствовала нашим войскам, особенно на Луцком направлении.

* * *
        Гитлер и его генералы, привыкшие к лёгким победам на протяжении всей второй империалистической войны, сообщают по радио, что за семь дней войны они захватили или уничтожили более 2000 советских танков, 600 орудий, уничтожили более 4000 советских самолётов и взяли в плен более 40 000 красноармейцев; при этом за тот же период немцы потеряли будто бы всего лишь 150 самолётов, а сколько потеряли танков, орудий и пленными - об этом германское радио умалчивает.
        Нам даже неловко опровергать эту явную ложь и хвастливую брехню.
        На самом деле положение рисуется в совершенно другом свете. Немцы сосредоточили на советской границе более 170 дивизий; из них по крайней мере третья часть представляет танковые и моторизованные дивизии. Воспользовавшись тем, что советские войска не были подведены к границам, немцы, не объявляя войны, воровским образом напали на наши пограничные части, и в первый день войны хвалёные немецкие войска воевали против наших пограничников, не имевших ни танков, ни артиллерии. К концу первого дня войны и весь второй день войны только передовые части наших регулярных войск имели возможность принимать участие в боях, и только на третий, а кое-где на четвёртый день войны наши регулярные войска успели войти в соприкосновение с противником. Именно ввиду этого удалось немцам занять Белосток, Гродно, Брест, Вильно, Каунас.
        Немцы преследовали цель в несколько дней сорвать развёртывание наших войск и молниеносным ударом в недельный срок занять КИЕВ и СМОЛЕНСК. Однако, как видно из хода событий, немцам не удалось добиться своей цели: наши войска всё же сумели развернуться, и так называемый молниеносный удар на КИЕВ, СМОЛЕНСК оказался сорванным.
        В результате упорных и ожесточённых боёв за период в 7-8 дней немцы потеряли не менее 2500 танков, около 1500 самолётов, более 30 000 пленными. За тот же период мы потеряли: 850 самолётов, до 900 танков, до 15 000 пропавшими без вести и пленными.
        Такова картина действительного положения на фронте, которую мы с полным основанием противопоставляем хвастливым сообщениям германского радио.
        Итоги первых 8 дней войны позволяют сделать следующие выводы: молниеносная победа, на которую рассчитывало немецкое командование, провалилась; взаимодействие германских фронтов сорвано; наступательный дух немецкой армии подорван; а советские войска, несмотря на их позднее развёртывание, продолжают защищать советскую землю, нанося врагу жестокие и изнуряющие его удары.
        Из дневника генерала Гальдера[Франц Гальдер (нем. Franz Halder) (1884-1972) - военный деятель Германии, генерал-полковник. В период с 1938 по 1942 год - начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта. В сентябре 1942 года смещен Гитлером с этого поста в связи с провалом стратегии немецкого командования в битве на Волге и Северном Кавказе. В июле 1944 года арестован по подозрению в причастности к покушению на Гитлера и помещён в концлагерь Дахау. Здесь и далее - подлинные выдержки из его дневника.]
        На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно.
        В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния.
        Необходимо глубоко продумать вопрос о своевременном создании соответствующей группировки в группе армий «Юг» для ведения ею дальнейших операций. Существующая группировка не соответствует предстоящим задачам группы армий «Юг». Дальнейшая задача группы армий «Юг» состоит в том, чтобы, не ведя серьезных фронтальных боев, прорвать русскую тыловую оборонительную позицию, проходящую по линии Белокоровичи, Новоград-Волынский, Могилев-Подольский, устье Днестра, а затем повернуть на юг западнее Днепра. Имеется два удобных участка для прорыва: на севере, где главный удар следует нанести в направлении Новоград-Волынский, Житомир, и на юге, в районе Староконстантинова, где должна действовать другая, менее сильная, но также приспособленная для прорыва ударная группа. Здесь, видимо, имеется брешь в укреплениях. Если здесь удастся прорваться, то ударная группа, наступающая севернее, сможет повернуть от Житомира на юг, выделив заслоны на север и против Киева.
        Группа армий «Юг» должна начать перегруппировку сил для предстоящего прорыва тыловой оборонительной позиции русских. При этом следует учитывать вероятность того, что фронтально отходящие русские войска организованно отойдут и закрепятся на этом оборонительном рубеже, а также подтянут сюда по железным дорогам резервы из глубины. 1-й танковой группе придется придать пехоту. (Видимо, это не было сделано умышленно в связи с разногласиями, возникшими между командованием 1-й танковой группы и 6-й армии.) 17-ю армию придется эшелонировать на большую глубину, а часть сил из ее состава перебросить в 6-ю армию и 1-ю танковую группу. Для того чтобы достаточно усилить правое крыло группы армий, которое теперь, после овладения районом Ровно, может подвергнуться атаке противника с севера, из восточной части Полесья, следует своевременно произвести перераспределение артиллерии, саперных частей и частей связи в соответствии с новым планом наступления на тыловую оборонительную позицию противника.
        Оперативный отдел Генерального штаба сухопутных войск получил указание обсудить эти вопросы с командованием группы армий «Юг».

* * *
        Разговор с Кейтелем (ОКВ) снова показал, что фюрер проявляет беспокойство по поводу: а) напряженного положения на фронте 1-й танковой группы южнее Дубно; б) угрозы прорыва противника из района Пинских болот (из района Рокитно); в) преждевременного выдвижения группы армий «Центр» за линию Минск, Бобруйск до окончательной ликвидации мешка восточнее Белостока.
        Я постарался успокоить фюрера.
        Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен, в первую очередь там, где в войсках большой процент монгольских народностей (перед фронтом 6-й и 9-й армий). Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются лишь немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют, другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян. Моральное состояние наших войск всюду оценивается как очень хорошее, даже там, где им пришлось вести тяжелые бои. Лошади крайне изнурены.
        Генерал-инспектор пехоты Отт доложил о своих впечатлениях о бое в районе Гродно. Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо.
        Воздействие авиации противника на наши войска, видимо, очень слабое.
        17.00 - Кейтель (ОКВ) сообщил, что следует еще сегодня ввести в действие истребительную авиагруппу на фронте группы армий «Юг».
        Донесения:
        На левом фланге группы армий «Север» передовой отряд 1-го армейского корпуса ворвался в Ригу. Сюда подтягивается также передовой отряд 8-го армейского корпуса. Железнодорожные мосты в полной сохранности, шоссейные мосты взорваны.
        Обстановка на фронте вечером:
        На фронте группы армий «Юг» развернулось своеобразное сражение в районе южнее Дубно. 16-я танковая дивизия, оставив высоты в районе Кременца, атакует противника с юга, в районе Кременца 75-я пехотная дивизия наступает с запада, 16-я моторизованная дивизия - с северо-запада, 44-я пехотная дивизия - с севера и 111-я пехотная дивизия - с востока. На стороне противника действует 8-й механизированный корпус. Обстановка в районе Дубно весьма напряженная.
        На северном участке фронта группы армий «Юг» также идут упорные бои (северный фланг танковой группы Клейста).
        Все атаки (предположительно русского 17-го стрелкового корпуса) из района Пинских болот (район Рокитно) отбиты. 13-я танковая дивизия наступает во главе ударного клина из района Ровно в направлении реки Горынь. За ней во втором эшелоне следует 25-я моторизованная дивизия. Северный фланг танковой группы прикрывает 14-я танковая дивизия, которая будет сменена 298-й пехотной дивизией. Севернее, в районе Ковеля, к ним примыкает 17-й армейский корпус.
        В районе Львова противник медленно отходит на восток, ведя упорные бои. Здесь впервые наблюдается массовое разрушение противником мостов.
        Дальнейшие планы. Группа армий «Юг» (обсуждено с командованием группы армий «Юг») будет наступать на хорошо укрепленную тыловую оборонительную позицию русских севернее Днестра, имея сильное северное крыло. Ширина фронта на этом крыле должна быть достаточной, чтобы использовать бреши, образующиеся на фронте противника, и в то же время войска должны быть глубоко эшелонированы, чтобы выставить заслон на север, а в ходе дальнейшего продвижения на юг иметь в распоряжении силы для прикрытия своего заходящего фланга от ударов противника с севера - с гомельского и киевского направлений.
        Может оказаться, что танковые авангарды северного крыла не смогут одни прорвать оборону противника и будут вынуждены ожидать подхода пехотных соединений. В этом случае решающий успех на этом участке фронта может быть достигнут только между 10 и 15 июля.
        Сведения о противнике На юге перед фронтом группы армий «Юг» каких-либо новых перебросок войск в тыл не обнаружено. Можно предположить, что за последние дни противник ввел в бой против группы армий «Юг» все свои танковые соединения, находившиеся южнее Пинских болот, причем их наименования (у нас они были обозначены как кавалерийские дивизии и мотомеханизированные бригады) совершенно расходятся с имевшимися у нас данными. Перед румынским фронтом противник, по-видимому, отводит свои войска за Днестр. Перед фронтом группы армий «Центр» наблюдается движение походных колонн противника с юга в направлении Смоленска (предположительно - сосредоточение группы, прикрывающей Москву). Продолжается движение по железной дороге Двинск - Псков в направлении Пскова. Очевидно, здесь происходит эвакуация.
        Руководящий штаб прибалтийской группировки противника переместился из Двинска в Резекне.
        Из Венгрии сообщают, что карпатский корпус сможет начать наступление 2.7. Вопрос о его подчинении еще требует уточнения. Наилучшим решением представляется его подчинение командованию группы армий «Юг».
        Италия представила сведения о составе своего корпуса, предназначенного для действий в России. Численность корпуса около 40 000 человек.
        Словакия выставила на фронт две дивизии и одну моторизованную бригаду, которая уже участвует в боях на правом фланге 17-й армии (на Днестре у Самбора).
        Испания намеревается направить в Россию один легион численностью 15 000 человек. Мы хотим перебросить его в Рембертув (Варшава) и здесь вооружить.
        В Норвегии корпус Дитля начал наступление из района Петсамо на Мурманск. Наша авиация совершила налет на Мурманск.
        Из Финляндии получен новый план наступления, отвечающий нашим требованиям. Этот план предусматривает наступление силами не менее шести дивизий восточнее Ладожского озера. Германская дивизия [163 пд], перебрасываемая из Норвегии, будет введена в бой на направлении главного удара для усиления ударной группировки. Снабжение этой дивизии будет обеспечивать армия Фалькенхорста (армия «Норвегия»). В тактическом отношении она [дивизия] будет подчинена непосредственно фельдмаршалу Маннергейму.
        Во второй половине дня явились три мои адъютанта с поздравлениями по случаю моего дня рождения.
        Оперативная сводка штаба Юго-Западного фронта к 20 часам 29 июня 1941 г. о боевых действиях войск фронта[Здесь и далее - подлинные документы штаба Юго-Западного фронта.]
        Начальнику Генерального штаба Красной армии
        Копия:
        Киев, генерал-лейтенанту Яковлеву
        Шепетовка, генерал-лейтенанту Лукину
        Начальнику штаба Западного фронта (через Москву)
        Начальнику штаба Южного фронта (через
        Москву)
        1. 5-я армия к течение 28.6.41 г., понеся большие потери, отошла на р. Стырь и к исходу 29.6.41 г. обороняет западный берег р. Стырь и р. Горынь на фронте:
        31-й стрелковый корпус - Колки, Сокуль;
        27-й стрелковый корпус - (иск.) Колки, Серники;
        215-я и 131-я моторизованные дивизии - Езерко, Романувка;
        9-й механизированный корпус - Хорлупы, Олыка;
        19-й механизированный корпус - Тучин, Гоща;
        124-я стрелковая дивизия - Сымонув, Милятын.
        36-й стрелковый корпус перешел к обороне на фронте:
        228-я стрелковая дивизия - Липа, Семидубы;
        140-я стрелковая дивизия - Градки, Судобиче;
        146-я стрелковая дивизия - Студзянка, Сапанув;
        14-я кавалерийская дивизия - Бережце, Дунаюв.
        Штаб 5-й армии - Костополь.
        Противник стремится развить успех в направлениях: Владимир-Волынский, Ровно и Сокаль, Дубно, Острог.
        2. 6-я армия отошла на рубеж Каменка Струмилова, Жулкев, Грудек Ягельоньски. Противник в течение 28.6.41 г. усиленно обстреливал артиллерийским огнем и бомбил Львов, его окрестности и боевые порядки войск.
        Фронт Каменка Струмилова, Жулкев прикрывает 3-я кавалерийская дивизия с 491-м стрелковым полком 159-й стрелковой дивизии.
        41-я стрелковая дивизия с частями 159-й стрелковой дивизии - Жулкев.
        97-я стрелковая дивизия - восточнее Янув на подступах к Львов.
        81-я моторизованная дивизия - Грудек Ягельоньски.
        4-й механизированный корпус выведен в лес восточнее Львов.
        Штаб 6-й армии - Рэмэнув.
        37-й стрелковый корпус перешел к обороне на фронте Нв. Почаюв, Подгорце, Ожыдув.
        8-й механизированный корпус:
        34-я танковая дивизии ведет бой на западном берегу р. Иква у Дубно.
        7 сд[4 - Так в оригинальном документе. Должно быть: «7-я моторизованная дивизия», входившая в состав 8-го механизированного корпуса, т. к. 7-й стрелковой дивизии в это время на Юго-Западном фронте не было.]и часть 12-й танковой дивизии находятся в Суходол.
        5-й кавалерийский корпус (14-я кавалерийская дивизия и управление 5-го кавалерийского корпуса) обороняется на рубеже Кременец, Дунаюв.
        15-й механизированный корпус ведет бой на фронте Станиславчик, Лопатын, Полонична.
        3. 26-я армия (8-й стрелковый корпус):
        173-я стрелковая дивизия занимает рубеж Грудек Ягельоньски, Чуловице.
        99-я стрелковая дивизия - на рубеже (иск.) Чуловице, отметка 262.
        72-я горно-стрелковая дивизия - на рубеже Волоша, Ураж.
        Штаб 26-й армии - Миколаюв.
        ШТАБ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА
        ТАРНОПОЛЬ
        29.6.41 20.00
        Подписано: Баграмян[5 - Баграмян Иван Христофорович (Ованес Хачатурович) (1897-1982) - советский военачальник, дважды Герой Советского Союза, кавалер семи орденов Ленина, Маршал Советского Союза, член ЦК КПСС. В июне 1941 года - начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта.]
        Аркадий Гайдар. Темная сила
        Фронтовой очерк[6 - Имитация фронтового очерка А. Гайдара с максимально полным сохранением его авторского стиля.]
        Он лежит передо мной на узкой госпитальной койке под серым суконным одеялом. Тяжело контуженный, с трудом ворочающий руками и ногами. Его лицо бледнее мела, под глазами черные круги, в русых волосах пряди седины, а ведь ему всего шестнадцать лет. Этот молодой парень, комсомолец Игорь Глейман, сын кадрового командира Красной армии был свидетелем настолько чудовищных преступлений фашистских извергов, что даже мне, взрослому мужчине, военному, видевшему много смертей, трудно представить себе весь ужас, через который он прошел.
        Началось все ранним утром 25 июня. На мирный эшелон, эвакуирующий подальше от линии фронта детей и жен командиров Красной армии, набросились гитлеровские воздушные стервятники. Они не могли не видеть, что внизу нет ни одного военного, а только мирные советские граждане, женщины и дети, но негодяи не ограничились бомбардировкой, а с садистским наслаждением продолжали расстреливать из пулеметов спасающихся из горящих вагонов беззащитных людей.
        Осколок бомбы чиркнул Игоря по голове, но, обливаясь кровью, он помогал своим товарищам укрываться от несущейся с неба смерти. Наконец фашистские самолеты, израсходовав весь боезапас, улетели. Вокруг пылающего на насыпи поезда лежали десятки убитых, стонали сотни раненых. Глейман, превозмогая боль, собрал вокруг себя немногих уцелевших, таких же молодых парней и девчонок. Вместе они принялись перевязывать пострадавших, используя обрывки рубашек и носовых платков.
        Затем раненых начали переносить в ближайшую рощицу, чтобы укрыть от повторного налета. Но новая страшная беда уже подступала к ним по земле! Не успели юные комсомольцы отнести в укрытие несколько десятков наиболее пострадавших, как к догорающему поезду выехали несколько угловатых серых коробок - немецкие танки из прорвавшейся через линию фронта части 11-й германской танковой дивизии. Увидев легкую добычу, вражеские танкисты, не раздумывая, кинулись на советских людей, словно бешеные волки. Некому было оказать им сопротивление, и мерзавцы даже не стали стрелять - начали давить гусеницами израненных детей и женщин. Матери в отчаянии пытались своими телами закрыть детишек от надвигающейся смерти, но им не остановить было жуткую лязгающую стальную коробку, ведомую безжалостными убийцами. Танки, под хруст человеческих костей, продолжали перепахивать траками черную от крови землю.
        Игорь, занимаясь устройством раненых в укрытии, не успел остановить расправу, он подоспел в тот момент, когда большинство палачей уже покинули место ужасающей бойни. Только несколько немецких солдат задержались, чтобы сфотографироваться на фоне растерзанных человеческих тел. Глейман вместе со своим другом Михаилом Барским сумели подкрасться к мерзавцам и заколоть их ножами в завязавшейся рукопашной схватке. Затем, завладев трофейным оружием и мотоциклом, молодые комсомольцы бросились вдогонку удирающим танкистам. И настигли их через несколько километров, когда фашисты наткнулись на бойцов Красной армии. В завязавшемся бою комсомольцы, используя эффект внезапности, атаковали гитлеровцев с тыла. Глейман метким выстрелом с пятисот метров попал точно в голову высунувшемуся из башенного люка немецкому офицеру. Это был полковник Ангерн, командовавший этой бандой кровавых убийц. Потом Игорь сумел вплотную подобраться к вражеской бронетехнике и забросать фашистов гранатами, но и сам рухнул, сраженный близким взрывом.
        Лишившись своего командира, атакуемые с нескольких направлений, гитлеровцы бросились врассыпную, оставляя раненых, оружие, снаряжение и технику. Потерявшего сознание, тяжело контуженного Игоря Глеймана подобрали красноармейцы. Его и всех раненых детей вывезли в тыл. Наши бойцы, увидевшие место кошмарного преступления, поклялись жестоко отомстить проклятым фашистским гадам.
        - Это не люди! Это просто двуногие твари! Их надо безжалостно карать! Всех кровавых упырей, с оружием в руках вступивших на Советскую землю, надо закопать, вбив в их могилу осиновый кол! - закончив свой рассказ, сказал мне на прощание Игорь.
        Темная вражеская сила! Ты здесь! Ты рядом! Грохочет на западе фронт, мелькают в ночи яркие вспышки зарниц, убийцы готовятся нанести новый подлый удар.
        Иди! Наступай! И прими смерть от рук вот этого юного комсомольца и его боевых товарищей! А им помогут сотни тысяч таких же храбрых комсомольцев, коммунистов, бойцы нашей доблестной Рабоче-Крестьянской Красной армии, миллионы советских людей!
        За нашей спиной, на востоке, большая, светлая страна всей своей мощью поднимается для решительного боя с ненавистной фашистской нечистью, и вам, двуногие твари, не будет никакой пощады!
        Аркадий Гайдар
        Действующая армия
        «Комсомольская правда», 1941, 29 июня.
        Глава 1
        Я вспомнил! Вспомнил предыдущие три дня. Наполненные яростью и болью, почти постоянным чувством бессилия и редкими вспышками мстительного удовлетворения от смерти врагов. Три дня, всего лишь три дня я пребываю в горящем июне 1941 года. А кажется - прошла целая вечность, впору писать первый том мемуаров, столько событий поместилось в эти дни.
        А вот сидящего рядом мужика в военной форме я не помню! Но тогда почему у него такое знакомое лицо? Черт! Так почти такое же лицо я каждый день видел в зеркале, когда брился, на протяжении последних двадцати лет! Только усов я никогда не носил. Получается, что он какой-то мой близкий родственник. А самый ближайший ко мне сейчас по времени и пространству родственник - мой прадед, подполковник Красной армии.
        Так вот почему он меня сынком назвал - за деда принимает. И правильно делает - я ведь именно в теле деда и нахожусь. Значит, придется соответствовать - называть его папой. Как назло, дед почти ничего про Петра Дмитриевича не рассказывал. И как мне себя вести? Симулировать амнезию? Придется, я ведь действительно ничего не помню! Даже как дед прадеда называл: отцом, папой или батей…
        - Воды! - прошу я. А из горла снова не слова, а какой-то клекот.
        Подполковник осторожно приподнял мою голову и поднес к губам фляжку. Жадно сделав несколько глотков, я облегченно откинулся на что-то жесткое. А что это с подушкой стало? Только сейчас замечаю, что лежу не в палате - над головой брезентовый потолок палатки. И лежу не на кровати, а прямо на полу.
        - Так как ты себя чувствуешь, сынок? - снова спрашивает прадед.
        Прислушиваюсь к своему телу. Вроде бы ничего не болит, только в ушах легкий шум стоит. Пробую шевелить руками и ногами - они шевелятся, хоть и довольно вяло. Странно… Как же так? В палате ведь граната рванула! Да меня бы осколками нашпиговало, как булку изюмом! Или граната не взорвалась? Сам момент взрыва я ведь не видел… Помню, что влетела в дверь, а дальше…
        - На удивление неплохо себя чувствую! Но ведь этого просто не может быть! - хрипло говорю я.
        - Гранату вспомнил? - понятливо кивает прадед. - Так ты уцелел благодаря чуду. На тебе ни одной царапины. А имя этого чуда - Владимир Петров. Тот парень, что с тобой в одной палате лежал… Он собой ту гранату накрыл!
        - Володя? Накрыл гранату?! - оторопел я. - А он?..
        - Погиб, конечно! - мотнул головой подполковник. - После такого не выживают!
        - Значит, жить мне теперь за себя и за него… - угрюмо пробормотал я, отворачиваясь.
        Вот ведь… Володя Петров, старшина-разведчик, впоследствии оказавшийся лейтенантом-гэбэшником. Он ведь совсем молодой был - лет двадцати пяти - двадцати семи, не больше. И пожертвовал собой ради меня… Поступок, достойный настоящего мужчины.
        - А что с теми гадами, которые напали на госпиталь?
        - Половина ушла! - тяжело вздохнул прадед. - Причем сами своих раненых добили… Очевидцы утверждают, что они все в нашей форме были и по-русски хорошо говорили. В штаб корпуса проникли и несколько командиров зарезали. Хорошо, что начоперод[7 - Начальник оперативного отдела штаба.] бдительный попался - как-то их раскусил, тревогу поднял. А то ведь могли втихую весь штаб перебить.
        Да уж, могли… Что-то я такое читал про таких диверсантов… Их вроде всего полк был, и название у него… О, вспомнил! «Бранденбург»! Только что это мне дает? Да ничего! Думаю, что о самом факте существования этого подразделения нашим спецслужбам известно. И не мне учить службу безопасности бдительности. Введут особую систему паролей и пропусков - лучшее средство от такой напасти, как переодетые диверсанты.
        Не о том думаю! Мне решать нужно, как себя с прадедом вести! Причем решать прямо сейчас! Малейший прокол на ерунде и… А собственно, что мне грозит? Уж точно не обвинение в шпионаже! Значит, можно пойти по проторенной дорожке «здесь помню, здесь не помню».
        - Послушай… те… отец, вам сказали, что со мной произошло? - делаю первый пристрелочный выстрел.
        - Чего? - удивленно вытаращился на меня прадед. - Как-то странно ты заговорил… Мне рассказали, что ты под бомбежку попал.
        - Это вам не все рассказали! - осторожно продолжаю напускать туману. - Я попадал под бомбежку три раза. И первый раз - в поезде, четыре дня назад. Чем-то мне по башке прилетело…
        - Да, я вижу - у тебя чуть выше лба свежий шрамик! Но к чему ты ведешь? - недоуменно спросил прадед.
        - Я потерял память! - выпаливаю на одном дыхании. - Забыл даже, как меня зовут! Потом начал что-то вспоминать, но вот вас… Не помню!
        - Это же как так? - оторопел прадед. - Но ты ведь меня…
        - Отцом назвал? Да! Но я просто догадался, что вы мой отец! - И, видя, как вытягивается от удивления лицо прадеда, принимаюсь объяснять: - Открываю глаза и вижу: рядом сидит подполковник, внешне похожий на меня. А ведь мне уже сообщили: мой отец - командир Красной армии. Вот я и сопоставил!
        - Хорошо, что сообразительность тебе не отшибло! Ты и мать не помнишь? - убитым голосом спрашивает прадед.
        - Понимаете, я вообще ничего не помню! Ни вас, ни мать, ни наш дом! Я словно заново родился… там, возле горящего после авианалета эшелона. Все, что я знаю, - свое имя, ваше имя…
        - А мне сказали, ты тут геройствовал вовсю! К ордену Красной Звезды тебя представили.
        - Ну, стрелять-то я не разучился! Потом просто повезло…
        - Да, дела… - протянул прадед. - Что же нам теперь… Ладно, раз ты только три дня назад родился, то давай знакомиться заново! Называй меня папой и на «ты». Как мать зовут, тебе сказали?
        Хм… Кто бы мне об этом сказал? Хорошо, что я и так знаю… Однако надо соответствовать «легенде», поэтому отрицательно мотаю головой.
        - Мать - Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова. К ней тоже обращайся на «ты» и зови мамой. Братьев и сестер у тебя нет, а про дедов и бабок я позже расскажу, сейчас недосуг. Ты извини, сынок, но мне пора идти. Я ведь к тебе заскочил всего на пару часов. А у вас тут такое творится - почти как на фронте. Ты без сознания лежишь, бледный, как простыня. Я уж, грешным делом, подумал, что… Эх, ладно! Главное - жив остался! Надеюсь, что память вернется! Так я пойду? А то надо еще на почту зайти, матери в Москву телеграмму отбить. Хорошо хоть она ко мне «отдохнуть» не приехала…
        Кажется, прадед в растерянности. Не знает, как себя вести с потерявшим память сыном, и хочет взять паузу для обдумывания сложившейся ситуации. Да и мне такая передышка бы не помешала.
        - Конечно, иди… папа! Со мной все будет хорошо! Не хватало еще, чтобы ты на меня отвлекался! Маме напиши, что я в полном порядке, а то волноваться будет.
        - Она и так уже наверняка волнуется - ты ведь должен был домой еще вчера приехать. Ну, ты… держись! Я еще вечерком заскочу - мой полк неподалеку от города встал, будем подкрепления принимать.
        - Большие потери?
        - Почти половина… - горестно вздохнул подполковник. - Но, в общем, по дивизии еще хуже - до трех четвертей личного состава. Комдив тоже погиб. И большая часть штаба… Всё, я пошел!
        Прадед вышел из палатки, только качнулся полог. Гм «хороший» получился разговор, «душевный», блин! И что мне было делать? Рассказать как на духу Петру Дмитриевичу всю правду? Что я не его сын, а правнук? Он, бедолага, и без того в шоке от моей «амнезии», а после таких откровений так и вообще… хоть и крепкий мужик, но запросто может «слететь с катушек». А ведь ему же еще полком командовать! И что он там накомандует в таком состоянии? Ладно, тонкий душевный контакт с предком потом наладим. Если доживем!
        Ко мне подошла незнакомая девушка в белом халате медсестры:
        - Как вы себя чувствуете, больной?
        - Почти хорошо, - с улыбкой ответил я. - А где Дуня, где Гавриловна?
        Девушка всхлипнула и отвернулась. Неужели?..
        - Они погибли! - выдавила медсестра и, зарыдав в голос, убежала.
        Вот так, Игорек! Один короткий бой - и все, кого ты знал, ушли в небытие. Эта проклятая война…
        Интересно, как там ребята? Капитан-разведчик с громким голосом? Он ведь незадолго до налета немцев пошел Дуняше помогать, раненых выносить…
        - Игорь, ты здесь? - в палатку просунулась чья-то голова. Против света я не сразу разглядел спрашивающего. Да и он не смог с ходу увидеть меня в полумраке. - Эй, служивые, хлопца молодого, Игорем зовут, не видали?
        Только теперь по характерным словечкам я догадался, что меня навестил дед Пасько. Ой, извините - полковник Павленко.
        - Игнат Михалыч! Здесь я! - Голос почти прорезался. Уже не так хриплю, как час назад.
        - Игорь, живой? - Павленко задал самый дурацкий в данных обстоятельствах вопрос.
        - Твоими молитвами, дед! Сам-то как? Не прислонили тебя к стенке страшные жидокомиссары?
        - Удивительно, но… нет! - Игнат зашел в палатку и устало опустился на землю рядом со мной, привычным жестом пристроив на коленях винтовку. - Сам не ожидал. Меня даже и не допрашивали, а так… полюбопытствовали… Вот, винтарь оставили! Я ваше «гэпеу» вообще не заинтересовал - их больше та расправа над детишками занимала. До сих пор с трудом верится, что люди могли такое совершить… В общем, решил я… добровольцем в Красную армию пойти! Вот уж не думал, что когда-нибудь скажу такое!
        - Что скажешь?
        - Что добровольно вступлю в Красную армию! - усмехнулся старик. - Правда, командиры сказали, что возраст у меня не тот… Но я на спор предложил пострелять по банкам - и на триста шагов промаху не дал!
        - Да ты орел, Игнат Михалыч! - похвалил я, вспомнив, как в перестрелке у дороги дед методично валил вражеских пулеметчиков. - Так все-таки взяли тебя?
        - Взяли! - довольно кивнул Игнат. - Правда, приписали к комендантскому взводу, но лиха беда начало!
        - Я надеюсь, ты не стал говорить, что твое крайнее звание было…
        - Ну, что ты, Игорь, я же не дурак! - усмехнулся старик. - Назвался Игнатом Пасько, колхозником. Тем более что документы у меня именно на это имя. И я надеюсь, что и ты…
        - Заметано, Игнат Михалыч! - серьезно произнес я. - Начинай служить с чистого листа!
        - Ага! - успокоился старик. - Я как раз шел к старшине, на довольствие вставать. Да вот увидел по пути палатки санитарные и решил тебя навестить. Говорят, германцы госпиталь разбомбили?
        - Прямо по красным крестам целились, суки! - ответил я. - А после немецкие диверсанты зачистку устроили! Мне второй раз близким разрывом досталось, а Володю Петрова, ну, того старшину, что разведчиками командовал, - насмерть!
        - Жаль, хороший был парень! - искренне сказал Павленко. - И командир славный!
        - Мы в одной палате лежали. Немецкие диверсанты из коридора гранату кинули. Володя ее собой накрыл, - медленно, почти по слогам, проговорил я, еще раз переживая смерть человека, так и не успевшего, к сожалению, стать мне другом.
        - Вот как! - удивленно сказал Павленко и надолго замолчал, погрузившись в раздумья. Видимо, такая самоотверженность современных советских людей никак не укладывалась в голове бывшего белогвардейца.
        - Все хочу тебя спросить, Игнат Михалыч… О чем ты тогда ночью со старостой беседовал? - поинтересовался я. - Что он тебе перед смертью рассказать успел?
        - Ну, как тебе сказать, Игорь… - вышел из транса старик. - Ты парень, конечно, умный, но тут даже и не знаю, поймешь ли…
        - Ты начни, а дальше я сам разберусь, - поощряюще улыбнулся я. - Если какие слова сложные будут, выше моего скромного понимания, то я не поленюсь - переспрошу!
        - Не юродствуй, Игорь, не обманешь, - вернул улыбку старик. - Сомневаюсь я, что знаю такие слова, что тебе сложными покажутся! Ну, слушай, раз спросил: в двадцатых годах воевал я не за Учредительное собрание и не за царя-батюшку, а за свободу моей родной Украйны!
        - За свободу без жидов и москалей? - не удержавшись, подъебнул я.
        - Всё-то ты знаешь, Игорь, словно не юнец, а зрелый мужчина, - озадаченно покачал головой Игнат. - Не так прямолинейно, конечно, но в принципе как-то так… И в конце концов довоевался - попал на захваченную ляхами территорию. Которые нас, украинцев, ненавидели почище, чем мы тех самых жидов с москалями. Вообще за людей не держали, считая всех поголовно потомками своих холопов!
        - Закономерный финал, не находишь? - хмыкнул я.
        - Да, ты прав! - с горечью ответил старик. - Вполне закономерный… Так вот Панас-то вроде как под теми же лозунгами с Запада вернулся. Вот я и решил его поспрашивать - с чего бы это германцы так расщедрились? Но староста, хоть и пыжился, сучонок, только мои догадки подтвердил - используют их немцы в войне с Совдепией, как изделие месье Кондома, а потом выбросят за ненадобностью. Не будет никакой свободной Украины! Не позволят германцы своим холуям самостоятельно заправлять.
        - Ну, наконец-то понял! - похвалил я. - В общем, поздравляю тебя со вступлением в ряды доблестной Рабоче-крестьянской Красной армии!
        - Спасибо! - хмыкнул Игнат, но вдруг наклонился и крепко пожал мне руку: - Спасибо, Игорь! Засиделся я с тобой, пойду на довольствие встану. После обеда еще зайду, если время свободное будет.
        - Удачи, Игнат Михалыч!
        Старик ушел, и я снова остался один. Впрочем, в палатке присутствовали другие раненые, но пообщаться с ними я не мог. Да и они, судя по хриплому дыханию и стонам, не горели желанием. Поворочавшись на жестком ложе около часа, я почувствовал желание отлить и попытался встать, рассудив, что не стоит отвлекать от более важных дел младший медперсонал, которому и без того досталось.
        Кряхтя от боли, я перекатился со спины на живот и стал медленно приподниматься. Через полчаса я уже твердо стоял на карачках. Правда, далось мне это огромным напряжением сил - перед глазами плавали красные круги, а нательную рубаху можно было выжимать. Нечего было и думать о том, чтобы самостоятельно справить малую нужду, если только не писать прямо под себя. На этой славной мысли я и завис - сил для дальнейшего подъема уже не было, а отдавать таким трудом завоеванный «плацдарм» я не хотел. В таком состоянии меня и застали Барский и Зеленецкий.
        - Ты это чё? - с недоумением спросил Макс.
        К счастью, Мишка сразу понял причину моего затруднительного положения и, аккуратно взяв меня под мышки, помог принять вертикальное положение.
        - Где тут сортир, парни? - из последних сил прохрипел я. Ребята быстренько закинули мои руки себе на плечи и буквально понесли к общественному туалету. «Точка» оказалась наскоро выкопанной неподалеку от палаточного городка неглубокой траншеей с парой-тройкой лежащих на краю жердин. Тут и здоровый будет испытывать определенные проблемы с «посадкой»… ну, если «по-большому» сходить надо. Хорошо хоть мне приспичило по малой нужде. Однако, как только парни поставили меня возле ямы и слегка ослабили хватку, меня тут же ощутимо качнуло.
        - Держите меня! Мишка за плечи, а ты, Макс, скрути рубаху на пояснице в узел! - скомандовал я. Освободив таким образом руки, мне удалось развязать бечевку на кальсонах и, наконец, с превеликим облегчением сделать то, что в обычной жизни не вызывает у мужиков столько затруднений. - Уф! Хорошо-то как!.. Тащите меня обратно, ребята!
        На обратном пути мне удалось сделать несколько шагов самостоятельно, что добавило оптимизма, а то начало казаться, что я парализован. После тяжелейшего, эпического, сопоставимого лишь с восхождением на Эверест, похода в сортир безумно захотелось упасть на жесткую подстилку и придавить массу минут на пятьсот-шестьсот. Впрочем, как только пацаны уронили меня на постель (в действительности уложили аккуратней, чем хрустальную вазу), желание поспать несколько часов несколько поутихло - для некоторого восстановления сил нужно было полежать, по самым оптимистичным прикидкам, всего-то полчасика. Только сейчас я заметил, что ребята одеты вместо своих белых рубашек, светлых полотняных брюк и тряпичных туфель в красноармейскую униформу без знаков различия и тяжелые ботинки с обмотками.
        - Вас, похоже, в армию забрили? - вытерев обильно струящийся со лба трудовой пот, спросил я. - Не рановато?
        - Нет, что ты! - смутился Мишка. - Просто форму после бани выдали - наша-то одежка в полную негодность пришла.
        - Хотя мы просились! - подал голос Макс. - Ты как… сам?
        - Как видишь, дружище, - хреново! Поссать и то самостоятельно не могу! - усмехнулся я, морщась от боли. - Как только вы ушли, госпиталь разбомбили, а потом фашисты проклятые диверсантов послали завершить свое грязное дело. В общем, вместо планового выздоровления подвергаюсь все большим истязаниям! - И закончил внезапно упавшим тоном: - Володя погиб во время нападения этих тварей на госпиталь. В палату гранату кинули, он ее собой накрыл!
        Я заскрипел зубами от дикой, подкатившей к горлу злости. Суки!!! Мой счет к топчущим мою землю двуногим нелюдям вырос сегодня еще на несколько пунктов. Пора бы уже начать его сокращать, но… блин… в моем нынешнем состоянии… Обидно, черт, как обидно! Другие воюют, бьют этих гадов, а я лежу тут как бревнышко!
        Парни, услышав страшную новость, разом погрустнели. Мишка даже отвернулся, чтобы мы не видели, как он смахивает слезы.
        - А у вас как? - спросил я, чтобы хоть немного отвлечь ребят от переживаний. Вот молодец! Сначала огорошил, а теперь отвлекаю! - Как устроились, что дальше делать будете?
        - Мы пока при штабе корпуса… на довольствие встали! Вроде того, - пожал плечами Макс. - В смысле, накормили нас в командирской столовой, в бане помыли, обмундирование и белье выдали. На ночь обещали в казарме комендантского взвода пристроить.
        - А завтра хотят нас в Житомир отправить! - обиженно шмыгнул носом Мишка. - Хотя мы просились!.. Оружие отобрали!
        - Ну, так, может быть, даже к лучшему! Для вас боевые действия на данном этапе закончились! - Не говорить же этим «комсомольцам-добровольцам», что ничего для них еще не закончилось, страшная война продлится еще четыре года и короткая отсрочка до призыва в ряды действующей армии продлится всего ничего - несколько месяцев.
        - Ага, и вы здесь! - раздался от полога тихий усталый голос Альбикова. Выглядел сержант препогано - под красными глазами залегли черные тени, щеки впали, нос заострился. За прошедшие с нашей последней встречи несколько часов Хуршед словно в концлагере побывал. Неужели на него так подействовала смерть командира? - Это хорошо, что вы все вместе собрались! На вот, Игорь, держи свой трофей!
        С этими словами сержант протянул мне «парабеллум». Тот самый, что я снял с покойного пана старосты в Татариновке. И с которым накануне погиб Володя Петров. Я молча принял пистолет и машинально погладил свежую царапину на стволе. След от осколка гранаты…
        - Не беспокойся - пистолет не пострадал, мы проверили, - тихо сказал Альбиков и зачем-то отвернулся. Впрочем, уже через пару секунд он взял себя в руки и, натужно улыбаясь, добавил: - Владей, Игорь, на страх врагам! А та зарубка - считай, память о… нашем командире!
        - Спасибо за доверие, Хуршед, не подведу! - серьезно ответил я, прижимая оружие к груди.
        Альбиков неопределенно махнул рукой и, вздохнув, вышел из палатки. Ребята, потрясенные увиденной сценой, стояли, боясь лишний раз вздохнуть. Неожиданно полог хлопнул, и Хуршед снова вошел в палатку.
        - Извини, совсем я что-то… раскис… - Голос сержанта значительно окреп, да и взгляд его больше не смотрел в «четвертое измерение», а был направлен четко на меня. - Я чего к тебе пришел: сегодня, в восемнадцать ноль-ноль, в Житомир пойдет автоколонна. Повезут часть архива республиканского отдела НКГБ и четырех пленных, в том числе твоего гауптмана. Начальство решило прихватить с колонной и тебя. Здесь, как видишь, довольно опасно, а на тебя у руководства определенные виды.
        - Так ты вчера говорил, что гауптмана самолетом в Киев отправили? - припомнил я.
        - Отправляли… - вздохнул Хуршед. - На них немецкие истребители напали, двигатель повредили, чудом не сожгли. Пришлось возвращаться. А потом решили, что по земле спокойней выйдет.
        - Может, уж лучше я вместе со всеми?
        - Медсанбат все равно будут эвакуировать завтра-послезавтра. Так чего ты будешь вылеживать? Или лишний раз с отцом хочешь повидаться? Так ему сейчас не до тебя будет - ты его только отвлечешь. А с тобой за компанию два эти гаврика поедут. И присмотрят в случае чего, и так… вообще. Водички попить дадут, по нужде сходить помогут.
        - Хорошо! Уговорил, черт красноречивый, - улыбнулся я. - Где сборный пункт, куда ползти?
        - Я за вами зайду, - объявил Альбиков. - Будьте здесь все трое. Отправление через полтора часа. И это… умойся. И переоденься!
        Отдав распоряжение, сержант четко развернулся и решительно вышел.
        - А что со мной не так? - удивленно спросил я у парней.
        - Ты весь в побелке! - странно посмотрев на меня, ответил Мишка.
        - Ага, - кивнул Макс и добавил: - И в кровавых брызгах.
        Я осмотрел себя, провел по волосам. И верно - осевшая после бомбежки в госпитале пыль накрыла меня толстым слоем, а затем меня забрызгало… кровью Володи.
        - Вот черт! Парни, скорее тащите мне воду и одежду!
        - Ну, воду мы сейчас принесем, а одежду… - Макс растерянно огляделся по сторонам.
        - А может, в том мешке что-то есть? - сказал Мишка. - В том, что у тебя вместо подушки.
        В мешке оказалась униформа. Та самая, что накануне налета на госпиталь принес капитан Свистунов. С коверкотовой гимнастеркой, которую так расхваливал разведчик. И хромовые сапоги, снятые мной с убитого предводителя малолетних бандеровцев.
        Молодой доктор нагрянул в самый разгар переодевания. Выглядел главврач госпиталя неважно - и без того осунувшийся от усталости, он словно высох. Жестом отогнав ребят, Павел Михалыч осмотрел меня, проверил рефлексы и изрек диагноз:
        - К транспортировке пригоден! - Затем встал, привычно ссутулил плечи и уже на выходе буркнул себе под нос: - Ну, хоть кто-то на поправку идет.
        Я молча посмотрел на его обтянутую грязным белым халатом костлявую спину. Всего лишь восьмой день войны…
        Глава 2
        Спецколонна состояла из пяти полуторок, небольшого автобуса, почти копии того, на котором Жеглов преследовал Фокса[8 - В фильме использовался автобус на шасси «ЗиС-5», который условно можно отнести к «семейству» «ЗиС-8». Оригинальный «ЗиС-8» строился на шасси «ЗиС-11» (длиннобазная версия «ЗиС-5»). В нашем случае автобус вообще может быть чем угодно, так как Игорь не разбирается в антикварной технике, а в довоенном СССР автобусы собирались силами ремонтных мастерских непосредственно на автопредприятиях по своим чертежам, используя элементы шасси серийных грузовиков.], и броневичка, размером чуть больше «Лады Калины». Я, привыкший к совсем другим размерам бронетехники, посмотрел на нашу «ударную силу» с большим сомнением: да его же можно ногой опрокинуть! Наш доморощенный эксперт Миша Барский назвал это чудо инженерной мысли «БА-20».
        В одной из полуторок сидели давешние уголовники, взятые нашей группой на заброшенном хуторе. Их охраняли четыре бойца с винтовками. Остальные грузовички оказались заполнены объемистыми мешками из зеленого брезента, горловины которых были замотаны проволокой с болтающимися пломбами. Видимо, это и есть тот самый «спецархив».
        Устроились с комфортом в автобусе - мне постелили на пол пару одеял. Вскоре привели четверых пленных. Знакомыми оказались двое - гауптман-абверовец фон Вондерер и пехотинец-фельдфебель Шарбейтер. Оба посмотрели на меня как на страшного кровожадного монстра, только что на их глазах съевшего парочку христианских младенцев. Запомнили, суки! Я улыбнулся поганой немчуре как можно более приветливо - Шарбейтера от моей милой гримаски аж перекосило.
        Конвоиры, двое здоровенных парней с двузубыми «пилами» на петличках, в фуражках с васильковыми околышами, хмуро покосились на нашу троицу усталыми глазами давно не спавших людей. Но, видимо, имели насчет нас некие инструкции, поскольку, ничего не сказав, кивнули в знак приветствия и, зафиксировав немцев наручниками к сиденьям автобуса, сели напротив, положив на колени тяжелые автоматы с круглыми дисками. Опять-таки не «ППШ», а, как я уже успел узнать, «ППД». Хотя, на мой взгляд, они отличались только формой и размерами дырочек на кожухе[9 - На самом деле различий значительно больше.].
        Сразу за ними в автобус впорхнул Альбиков. Первым делом проверив наручники пленных, он внимательно оглядел салон и, видимо, удовлетворившись осмотром, довольно кивнул и вполголоса представил нам конвоиров:
        - Сержанты Барков и Яковенко. Если что вдруг понадобится - обращайтесь к ним! Однако рекомендую делать это только в самом неотложном случае. Сами видите - мужики на работе, и отвлекать их пустяками не нужно. Поедете с минимальными остановками, поэтому покурить и оправиться надо заранее. У вас есть еще минут пять - семь - звонил подполковник Глейман и просил немного задержаться. Так что, ребята, идите!
        Последнее явно адресовалось Мишке и Максу. Хуршед расчищал плацдарм к прибытию моего «отца». Ребятишки понятливо кивнули и вышли из автобуса.
        - Я поеду в головной машине, - сообщил Альбиков и, ободряюще похлопав меня по руке, покинул салон.
        Прошло всего несколько секунд - легкий кузов нашего транспорта еще покачивался после прыжка сержанта, как в дверь заглянул прадед. Увидел меня - улыбнулся, тут же заметил пленных немцев - сморщился, как от зубной боли.
        - Привет, сынок! - приветствовал меня Петр Дмитриевич и сразу пошутил: - Я смотрю, ты уже почти как настоящий - порозовел малость!
        - Просто отмылся, - улыбнулся я в ответ. - Маме телеграмму отбил?
        - Отбил, все в порядке! Даже ответ уже получил! - обрадовал «отец». - Беспокоится, ждет, надеется… Я не стал про твою контузию и подвиги писать… И ты тоже не распространяйся, ладно? Сам знаешь, как она… Впрочем, ты, наверное, не помнишь, да?
        - Не помню! - честно сознался я. - Плохо дело, пап! Вот этих двух уродов помню, - киваю на прислушивающегося к нашему разговору фон Вондерера и равнодушно глядящего в окно Шарбейтера, - а что там с матерью и почему ей волноваться нельзя - забыл!
        - Вот как… - пригорюнился прадед. Видимо, у него никак не укладывалось в голове, что совершенно целый с виду парень может страдать амнезией. - А этих… ты откуда знаешь?
        - Так это я их в плен взял! - не удержался, похвастался.
        - Серьезно? - удивился «отец». - Мне, конечно, рассказали, что ты с боем из окружения выходил и ребят с собой вывел, но чтобы немцев в плен брал… Ладно, ты мне потом, на досуге, подробно все расскажешь. А то, извини, мне в полк пора. И без того я здесь задержался. Давай, сынок, выздоравливай! Маме привет передавай и поцелуй!
        И прадед неловко ткнулся мне в лоб сухими потрескавшимися губами. В его глазах стояли слезы.
        - Ты тоже, пап, держись тут…
        Прадед крепко пожал мне руку и, смахнув что-то из уголка глаза, быстро вышел из автобуса. В салон немедленно запрыгнули друзья. И почти сразу машина тронулась.
        Помню, что езда на немецком «бэтээре» показалась мне жуткой и утомительной… Это было до того, как я согласился «покататься» на шедевральном изделии нашего автопрома. У «немца» хоть гусеницы были, да и вес стальной коробки несколько сглаживал последствия… Автобус скрипел, раскачивался из стороны в сторону, как корабль на волне, под днищем беспрерывно что-то звякало, моторчик буквально визжал от натуги на такой высокой ноте, что начали резонировать кости черепа. И каждая неровность дороги била меня точно в копчик! Похоже, что никакой амортизации этот самобеглый экипаж не имел в принципе! В общем, ехать по нашим колдобинам оказалось настоящей пыткой.
        Только сейчас я понял, почему доктор давал специальное разрешение на транспортировку: будь я чуть более нездоровым, тут бы мне и пришел конец. Прямо в этой жуткой, громыхающей, визжащей и качающейся самоходной камере пыток!
        Попытка обозреть окрестности, чтобы хоть как-то отвлечься от неудобств, особым успехом не увенчалась - из лежачего положения я видел только вторые-третьи этажи домов. А ведь мы ехали по Ровно - городу, в котором мочил фашистов легендарный Кузнецов[10 - Кузнецов Николай Иванович (1911-1944), - советский разведчик, партизан. Лично ликвидировал 11 немецких генералов и высокопоставленных чиновников оккупационной администрации.]. Жаль, но посмотреть на славные места его многочисленных подвигов не удалось. Хотя… он ведь еще не совершил здесь ничего подобного. И, может быть, именно в Ровно ничего и не совершит, а проделает аналогичную работу в другом месте. Например, в Берлине! Ха-ха!..
        Вскоре мы покинули городок и покатили по сельской местности. Теперь я мог любоваться проплывающими за пыльными стеклами верхушками деревьев. Удивительное развлечение! Оглядываюсь по сторонам - похоже, что мучения от поездки испытываю только я. Все остальные пассажиры автобуса, включая немцев, чувствовали себя совершенно нормально - сидели спокойно, не ерзали, смотрели в окна на медленно ползущие мимо (скорость не превышала двадцати километров в час!) пейзажи. Мишка даже насвистывал какой-то мотивчик, а Макс, привалившись спиной к задней стенке, задремал. Вот ведь люди!
        Минуты медленно и печально тянулись, складываясь в часы, а конца этой жуткой поездке не было видно, и вот когда мне показалось, что я сейчас просто сдохну на хрен, колонна вдруг начала сдавать к обочине и, проехав еще полсотни метров, встала под прикрытием нескольких деревьев с раскидистыми кронами. «Спасены!» - мелькнула счастливая мысль.
        - Товарищ Барков, а что случилось? - тут же поинтересовался я у ближайшего конвоира. Блин, мало ли чего - это для меня облегчение, хоть и временное, а у людей, может, беда какая-нибудь…
        - Все в порядке, товарищ Глейман! - немедленно откликнулся сержант. - Плановая остановка! Надо, чтобы спецконтингент оправился, да и нам размяться не мешает.
        - Тащите меня наружу, парни! - скомандовал я ребятам. Мишка с Максом ловко (весь день тренировались!) подхватили мое бренное тело под белы рученьки и галопом вынесли меня из душегубки на волю. - Уф, какая радость!
        С наслаждением глотнув свежего воздуха, я огляделся и заметил, что в нашей компании случилось неожиданное прибавление. Неведомым образом в колонну затесалась легковая машина. Я небольшой специалист по антикварным автомобилям, спокойно могу перепутать «Бьюик» с «Паккардом», но данный агрегат оказался знакомым - очередной шедевр отечественного автопрома, «ГАЗ-М», она же в просторечии «эмка». Какое-то начальство решило нас до самого места проводить? Или это довесок к спецархиву и спецконтингенту? Ладно, мне-то что переживать? Надо будет - расскажут, а не надо - так и фиг с ними, переживу, не умру от любопытства!
        Первым делом парни помогли мне доковылять до ближайших кустиков, где мы дружно справили малую нужду. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем утром или днем, - расстегнул ширинку и помочился самостоятельно, не прибегая к помощи друзей. Достижение, бля! Затем Барский пошел узнать насчет питьевой водички, а Макс, закинув мою руку на свое плечо, дотащил мое бренное тело до автобуса и помог сесть в тенечке прямо на травку.
        Процедура «оправки» была хорошо отработана - конвоиры, страхуя друг друга, отстегивали немцев от сидений и поодиночке отводили их к большому дереву. С нашими бандюганами так не осторожничали - отвели к противоположной обочине всем скопом. Как только «торжественная» часть привала закончилась, конвоиры позволили себе немного расслабиться и поочередно покурить. Вскоре подоспел и Барский, принесший пару фляжек с водой.
        - Кто там на «эмке» к нам прицепился? - спросил я.
        - Так это один из корреспондентов, что вчера к тебе в госпиталь приходил! - огорошил Мишка. - В звании батальонного комиссара.
        Так-так… Корреспондентов, бравших у меня интервью, было несколько, но в звании батальонного комиссара только один - Аркадий Гайдар. Тот самый, автор «Тимура и команды». И что ему здесь понадобилось? Вроде бы мы с ним вчера весь мой славный «боевой путь» по косточкам разобрали… Или я себе льщу и он не по мою душу явился? Скорее всего так и есть - Гайдар ведь крупное столичное издание представляет, газету «Комсомольская правда», интересы которой распространяются гораздо шире, нежели частный случай на участке одного моторизованного корпуса. Наверняка он в Ровно все свои дела переделал и в штаб фронта двинулся. И по пути нашу колонну догнал.
        Ага, легок на помине! Вот и сам великий писатель ко мне идет.
        - Здравствуй, Игорь! Здравствуйте, ребята! - вежливо поприветствовал нас Гайдар. - Как ты себя чувствуешь, Игорь?
        - Лучше, Аркадий Петрович, уже лучше! Сегодня даже в сортир своими ногами сходил! - усмехнулся я.
        Гайдар тоже улыбнулся и понятливо кивнул. Он ведь тоже с юных лет воюет и ранен был несколько раз - знает, что даже такая мелочь, как самостоятельный поход в сортир, после тяжелого ранения воспринимается как подвиг.
        - Аркадий Петрович? - удивился Барский. - А не вы ли…
        - Да, про Тимура и его команду я написал, - привычно кивнул Гайдар. - И еще много разных книжек.
        - Здорово!!! - в полном восторге воскликнул Зеленецкий. - Кому расскажу - не поверят! Я живого Гайдара видел!!!
        - Я… я тоже… очень рад… - растерянно пробормотал Барский.
        Видимо, Аркадий Петрович уже давно привык к подобной реакции подростков на свое имя, поэтому только улыбнулся и подмигнул мне.
        Услышав восторженный вопль Максима, на нас обернулся Вондерер. Профессионально внимательно осмотрев нашу группу и, очевидно, не обнаружив для себя ничего интересного, абверовец отвернулся.
        - Я смотрю, с вами немцы пленные едут, - нарочито небрежно обронил Гайдар. - Как они себя ведут?
        - Тихо сидят! - хихикнул Мишка. - А чего им шуметь? Вот тот, здоровенный, с перевязанной ногой, - единственный, кто из целой роты уцелел!
        - Нет, не единственный! - солидным, как ему казалось, баском поправил товарища Макс. - Там еще несколько живых было, но мы их быстро…
        - Максим, помолчи, пожалуйста! - резко перебил я Зеленецкого.
        - Ага, так это, выходит, вы их в плен взяли? - догадался Гайдар.
        - Нет, мы только одного! Того здорового, с ногой! - гордо ответил Барский. И тут же хвастливо добавил: - А офицера Игорь в одиночку схватил!
        - Вот как! - удивился Гайдар, немедленно доставая из планшета блокнот и карандаш. - Игорь, а ты мне вчера об этом не рассказывал! И как дело было?
        - Да никак оно не было, - вяло отмахнулся я. - Наши бомберы немецкую автоколонну раскатали в тонкий блин, и этого гауптмана я рядышком нашел. Он со сломанной рукой в воронке сидел. Ну… вторую руку уже я ему слегка подрихтовал… когда он сдуру за пистолет схватился.
        Однако даже такая скупая «инфа» сильно заинтересовала Гайдара, и он принялся строчить в блокноте. Но продолжить спонтанно начавшееся интервью он не успел - раздалась команда «По машинам!». Первым порывом Аркадия Петровича было залезть с нами в автобус, чтобы продолжить начатую перспективную беседу, но сержанты-конвойные сразу пресекли его поползновения, вежливо, но решительно преградив дорогу.
        - Ладно, Игорь, мы с тобой в Житомире, как приедем, закончим этот разговор! - раздосадованно произнес корреспондент и быстрым шагом двинулся к своей «Эмке».
        Парни помогли мне с удобством улечься на одеялах, конвоиры еще раз проверили наручники немцев, и мы снова тронулись в путь. Автобус снова скрипел, раскачивался, под днищем звякало, мотор всё так же визжал от натуги, и каждая кочка на дороге с нескрываемым усердием била меня по заднице. Но сейчас весь дискомфорт от пребывания в этом убийственном средстве передвижения воспринимался не так остро, как полчаса назад. Или организм привыкать стал, или чувства от усталости притупились? Июньское солнце все еще шпарит с небосклона, но время к вечеру, этот длинный-предлинный денек уже к концу идет. Часы на руке сержанта показывают половину восьмого.
        В какой-то момент я даже начал дремать, убаюкиваемый раскачивающимся кузовом. Дрему прерывали только особо сильные пинки в копчик - слабые удары я уже не замечал. И на постоянный лязг, скрежет и визг я перестал обращать внимание. Поэтому начало нападения просто пропустил. Немудрено - в общую какофонию вплелись лишние звуки, похожие на хлопки.
        В боевой режим я перешел только после попадания в наш автобус пулеметной очереди - по кузову прогрохотало, словно кто-то снаружи со всей дури несколько раз долбанул кувалдой по листу металла. Оконные стекла вдруг осыпались крупными кусками. «Некаленые!» - успел подумать я. Сидящий с подбойного борта пленный немец резко дернулся и медленно упал на пол, нелепо вывернув пристегнутую наручником руку.
        - Genossen, nicht schieen! Wir besitzen![11 - Товарищи, не стреляйте! Тут свои! (нем.)] - заорал Шарбейтер, высунувшись в разбитое окно. Ближайший к нему сержант уже примерился тюкнуть немца прикладом, но не успел - нападавшие явно не поняли дружелюбного жеста фельдфебеля и огонь не прекратили. Пара пуль из второй очереди попали Шарбейтеру в голову. Раскинув мозги по всему салону, здоровяк сломанной куклой завалился в узкую щель между сиденьями.
        Барский с Зеленецким только сейчас собразили, что мы под обстрелом. И первым их порывом стало… прикрыть товарища! Навалившись сверху, эти два балбеса чуть не убили меня, практически полностью перекрыв доступ воздуха. Лучше бы наутек пустились, ей-богу!
        - Немедленно слезьте с меня, уроды! - из последних сил прохрипел я. - Задушите, мать вашу!
        Барский, ухо которого находилось ближе всего к моей голове, первым выполнил команду. Ох, ептыть! Какое облегчение! Ну, значит, поживу еще… несколько минут или секунд…
        Мотор нашего автобуса заглох, и теперь мне было хорошо слышно, что совсем рядом лупят короткими очередями несколько пулеметов - один наш и три-четыре немецких. К этому прибавлялась одиночная стрельба из винтовок. Еще несколько пуль влетело в салон, окончательно лишив наш транспорт стекол.
        Зеленецкий тоже, наконец, слез с меня и осторожно выглянул из окна.
        - Никого не видно! - доложил он через несколько секунд.
        - Ну, а чего ты хочешь? Чтобы они вокруг нас в полный рост стояли? - не преминул съязвить я. - Видимо, силенок здесь у немчуры не очень много, иначе они бы сразу нас огнем прижали и на бросок гранаты подошли! А, кстати…
        Приподнявшись, я быстро обозрел окрестности. Поймали нас на большой поляне - ближайшие деревья виднелись метрах в ста справа, - оттуда немчура и стреляла. Слева… Здесь до леса больше двухсот метров. А что сзади? Поворачиваю голову… Вот блядь! Первым, кто попался на глаза, оказался немецкий солдат, шустро бегущий в нашу сторону. Мы ехали замыкающими, поэтому никто не помешал фашисту выскочить из-за придорожных кустов и нестись вдогонку. В первый момент я удивился, не заметив у него оружия, вместо которого он тащил нечто странное, показавшееся мне похожим на корягу. Но в следующую секунду я понял - ганс держит в руках связку «колотушек». Ох, ни хрена себе! Да если эта штука просто под днищем рванет, нам мало не покажется! А если в салон угодит?
        Выдергиваю из сползшей на самый пупок кобуры пистолет и, не целясь, а просто тыкнув стволом в сторону противника, несколько раз жму на спусковой крючок. «Бегун» переламывается пополам, кубарем катится по дороге и, наконец, замирает. Неужели попал? Вот чем хорош «Парабеллум» - из-за его эргономичной формы очень удобно стрелять навскидку по движущейся мишени, даже из очень неудобного положения.
        Есть еще желающие погеройствовать? Я выждал пару минут, но с той стороны больше никто не показывался.
        Сержанты, грамотно прикрывшись от обстрела снаружи телами убитых немцев (ну не считать же надежным укрытием тонкие фанерные стенки автобуса!), открыли ответный огонь. Барков, мельком оглянувшись на нас, бросил:
        - Тикайте, хлопцы!
        Это он хорошо сказал, блин! Тикайте… Куда? Единственная дверь находилась рядом с водителем и выходила прямо на немецкие пулеметы. Однако надо из этой душегубки выбираться - долго в фанерном ящике на колесах не высидеть! А если сейчас снова кто-то из арийских храбрецов захочет гранату метнуть?
        Я схватил Макса за воротник и, рывком подтянув его голову к своим губам, заорал ему прямо в ухо, стараясь перекричать шум боя:
        - Ползи к двери, только не вздумай ее распахивать - сразу вынесут! Приоткрой на два пальца, осмотрись, срисуй обстановку, нас с Мишкой дождись! Понял?
        Максим торопливо кивнул и на четвереньках пополз по узкому проходу, немыслимым образом умудрившись обогнуть стреляющих скупыми очередями сержантов и мертвого немца. И как это у него получилось? Блин, у меня так ловко не выйдет, даже будь я совершенно здоровым! Ширина прохода всего сантиметров сорок… Но делать нехрена - сержант прав: если мы останемся здесь, то через пару минут из нас решето сделают. Ладно, поползу и я…
        По кузову несчастного автобусика продолжали колотить «кувалды» немецких пулеметов, над головой свистели пули, в воздухе висела густая взвесь из пыли и мелких опилок. Баркова я обогнул, изогнувшись, как червяк. По мертвому немцу прополз, не брезгуя, словно по коврику. Дальше путь преграждал скорчившийся Вондерер. Его перекошенное от страха лицо просто просило приложения грубой, но осмысленной силы в виде удара кулаком, но я не стал тратить энергию и просто отпихнул «бравого» гауптмана в сторону. До лежавшего у двери Макса оставалось всего полтора метра, и я уже примерялся, как буду просачиваться мимо Яковенко, но воспользоваться задумкой не успел - в сержанта попало сразу несколько пуль, отбросив его на противоположный ряд сидений. Немцы явно пристрелялись…
        Я подобрал свалившийся прямо мне под руки автомат и оглянулся. Сзади стоял на карачках Мишка, тупо глядя прямо перед собой. Не нужно быть доктором, чтобы определить - парень малость прифигел от творящегося вокруг сабантуя. Видать, он и во время бомбежки эшелона вот так же… впал в шоковое состояние, о чем после жутко переживал. Ничего, привыкнет еще! Если, конечно, доживет…
        - Ремень с него сними! - прокричал я прямо в лицо Барскому, стараясь перекрыть шум.
        Мишка явно услышал - рука дернулась к пряжке. К своей…
        - Да не свой ремень, балбес! - заорал я. - С сержанта ремень сними! Там кобура и подсумок!
        Я бы и сам снял, да и карманы обшарить не постеснялся, но руки заняты. А боеприпасы нужны позарез - с одним диском, даже на семьдесят патронов, много не навоюешь. Барский, сделав над собой героическое усилие, все-таки преодолел шок и осторожно, словно мог еще как-то навредить сержанту, снял с Яковенко ремень. Наконец «долгая дорога в дюнах» закончилась - мы добрались до лежавшего у двери Макса. Первым делом я бросил быстрый взгляд на водителя. Так… и здесь тоже… не повезло дядьке - на груди виднелось аккуратное отверстие. Даже крови почти не было видно - очень грамотный выстрел, видать, снайпер сработал. Это мне теперь тоже стоит учесть - пулеметы, конечно, вещь жуткая, но один снайпер стоит целого взвода.
        - Ну, что видел? - спросил я Зеленецкого, укладываясь рядышком и осторожно выглядывая из щелочки приоткрытой двери.
        - Непосредственно по автобусу стреляют три-четыре стрелка и пулемет! Дистанция от ста до трехсот метров - опушка леса, - четко доложил Максим. - Остальные лупят в голову колонны. Кажется, броневик еще отстреливается. Всего против нас до взвода, при трех пулеметах.
        Так, обстановка в целом понятная. И хорошей ее не назовешь. Скорее уж - просто хреновой. Через дверь наружу выходить нельзя - это же надо сразу после этого нырять под днище и ныкаться за колесом. А выполнить такое под силу только опытному и тренированному человеку. Иначе малейшее промедление - и ляжешь с дополнительными дырками в организме прямо здесь, возле двери. Значит, надо сигать в окно. Ну, молодым парням, вроде Мишки и Макса, это раз плюнуть! А мне после контузии? Я и хожу-то с трудом, не до акробатики мне. Так что же делать? Послать ребят для отвлечения внимания, а потом спокойно выйти… ну, пусть не выйти, а выползти из двери? А если их там… того… подстрелят, пока они будут отвлечением заниматься? Ведь против нас снайпер работает!
        Мать вашу, что же делать?!
        Внезапно сидящие на опушке немцы прекратили свою размеренную, прицельную стрельбу по секторам и принялись заполошно лупить из всех стволов куда-то в сторону. Что там такое случилось? Не раздумывая больше, я рывком распахнул дверь и кулем вывалился наружу, тут же откатившись под автобус. Удивительно, но мой маневр остался незамеченным противником.
        Зеленецкий, не дожидаясь команды, выпрыгнул следом за мной - и снова по нему никто не выстрелил. Пока Макс пристраивался рядом, я огляделся, насколько позволял нависавший над головой «потолок». Ого! С дальнего конца поля в нашу сторону неспешно двигались знакомые трехосные броневики, на ходу стреляя из пушек и пулеметов. Было их не так уж и много - я со своего места видел три, но, видимо, немчура посчитала, что им этого хватит - стрельба со стороны опушки стихла, как по мановению волшебной палочке. Наверняка гансы решили не испытывать судьбу и ретироваться. И это в принципе было верным решением - одно дело, обстреливать из засады автоколонну, в которой всего с десяток бойцов, и совсем другое - вести полноценный бой с регулярной воинской частью, поддерживаемой бронетехникой.
        В подлеске что-то мелькнуло, и я, не раздумывая, резанул в том направлении длинной очередью. Сейчас уже нет особого смысла экономить патроны. Больше в той стороне ничего не шевелилось, хотя и глядел во все глаза, в надежде срисовать (и срезать!) еще кого-нибудь.
        Прошло несколько минут, в течение которых мы продолжали хорониться под автобусом, опасаясь нарваться на шальную пулю. Зеленецкий пару раз пытался куда-то бежать и что-то делать, но я решительно гасил его героические порывы. Наконец выстрелы стихли, и я уже собрался выползать из своего убежища, как накатила жуткая слабость. Организм, сообразив, что опасность миновала, перестал выбрасывать в кровь слоновьи дозы адреналинового допинга. Поплохело настолько резко, что, не успев ничего сказать товарищу, я тупо ткнулся мордой в траву, обливаясь горячим потом, словно после пятикилометрового марш-броска с полной выкладкой. Макс, вообразив, что меня все-таки достала последняя шальная пуля, принялся бешено тормошить мое безжизненное тело в поисках несуществующей раны, чем привел уровень моего здоровья к критической отметке. В голове уже начали бухать молотки, грозя разбить череп изнутри, перед глазами поплыли красивые кровавые круги. К счастью, сознание, махнув на прощание черным платочком, милостиво покинуло меня.
        Глава 3
        Очнулся я под чей-то громкий хохот. Впрочем, почему «чей-то»? Эти громоподобные раскаты я слышал совсем недавно в исполнении шкафоподобного капитана-разведчика. Как его звали? Соловьев! Нет, Свистунов! Капитан Леха Свистунов. С ним еще сержант приходил со странной фамилией Стерх и именем Степан. С трудом открыл глаза - надо мной чернело ночное малороссийское небо с яркой россыпью звезд. Недалеко горит костер - краем глаза вижу его отсветы. Судя по всему, возле костра и сидели мои недавние знакомцы. Степа что-то быстро говорил, а капитан жизнерадостно ржал через каждые тридцать-сорок секунд. Видать, сержант анекдоты травит…
        Полежав несколько минут, просто наслаждаясь тишиной и видом звездного неба, приподнимаю голову и осматриваюсь. Почти угадал - метрах в десяти действительно горит костер, но возле него не видно огромной фигуры Свистунова, да и голос Стерха доносится с другой стороны. С некоторым затруднением поворачиваю голову на звук - разведчики в компании Альбикова и Гайдара стоят возле припаркованного под деревом броневика. Степа рассказывает что-то смешное, энергично жестикулируя, а трое его собеседников периодически смеются. Правда, капитан своим хохотом всех заглушает.
        - О, очнулся наш герой! - первым заметил мои шевеления профессионально глазастый Свистунов. - Здорово, Игорек! Видать, нам на роду написано с тобой пересекаться!
        - И тебе не хворать, товарищ капитан! - как можно более жизнерадостно ответил я. Однако вышло хреново - вместо слов из глотки вылетел какой-то сиплый клекот.
        - Эге, да ты, парень, что-то совсем… - озабоченно произнес Свистунов и, обернувшись, крикнул в темноту: - Марина! Мари-и-и-иина-а-а-ааа! Иди сюда, твой герой очнулся!
        Со стороны смутно видневшихся невдалеке броневиков быстрым шагом приблизилась тонкая женская фигурка.
        - Марина?! - оторопел я. - А ты-то что тут делаешь?
        - Так она с моей ротой увязалась, еще два дня назад! - доложил Свистунов, единственный из присутствующих расслышавший мой шепот. - Еще когда мы ребятишек с хутора забирали. Сказала, что фашистов хочет бить. Мы ее санитарным инструктором определили пока…
        - Я ведь два курса медучилища окончила! Вполне могу фельдшером работать, - с толикой законной гордости сказала Марина. Девушка присела рядом, деловито задрав на мне рубаху. - А ты, Игорь, я смотрю, совсем себя не бережешь! И как ты только собрался свое обещание выполнять?
        И она строго посмотрела на меня, словно это я был виноват во всех своих многочисленных контузиях.
        - Какое обещание? - заинтересовался капитан.
        - Он поклялся, что перебьет всю немецкую танковую дивизию, - с улыбкой ответила Марина, легкими постукиваниями проверяя рефлексы нервных узлов.
        - Серьезно? - Из-за спины здоровяка капитана выдвинулся профессионально любопытный нос Гайдара.
        - Нет, бля, пошутил, - усмехнулся я, надеясь, что корреспондент не разберет мой шепот.
        - Он вообще парень серьезный, - добавил подошедший на шумок Альбиков. - Если что обещал - непременно сделает! А мы ему поможем. И почин уже положен!
        - Это после того случая у поезда, да? - сообразил Свистунов. - Да там не только эту дивизию…
        - Вы мне лучше скажите, что произошло? - невежливо перебил я капитана. - Кто на нас напал? Немчура опять прорвалась?
        - Нет, слава труду, это не прорыв! - успокоил Альбиков. - Похоже на разведывательно-диверсионную группу.
        - Ничего себе РДГ, - скептически хмыкнул я. - Нападать на целую колонну, прикрываемую легким броневиком! Совсем эти суки оборзели!
        - Это точно! - машинально кивнул Хуршед, тут же глянув на корреспондента и Марину. Затем, после паузы, сержант глазами попеременно указал мне на них, намекая «меньше матерись», и продолжил: - Судя по следам, их рыл полста было. Четыре пулемета… Если бы разведчики на подмогу не подоспели - лежать бы нам всем…
        - А чего, кстати, они тут делали? - только сейчас сообразил я. - Мы ведь в своем тылу. Или уже нет?
        - Да в тылу, в тылу… пока… - успокоил Хуршед, снова нервно оборачиваясь на Гайдара.
        - Нам приказ дали дорогу на Житомир проверить, - пояснил Свистунов. - На делегатов связи несколько раз нападали. Может, как раз вот эти… а может, и другие… тут и местные чего-то возбудились… Не все, конечно, но… В соседней роте ефрейтор зашел в хату водички попить и… пропал!
        - Местное население относится к бойцам Красной армии враждебно? - немедленно спросил Гайдар, доставая из планшета блокнот и карандаш.
        - Тут недалеко одна деревенька есть… Так там колхозники немцев с хлебом-солью встретили, тут же своего председателя насмерть забили, его сына-комсомольца повесили! - в сердцах сказал я.
        - Вот как? - невпопад обронил Гайдар, строча карандашом в блокноте. - Предали, получается, Советскую власть?
        - Да в той деревне целая организация была! С тридцать девятого года фашистов ждали! - пояснил я и добавил, хмуро глянув на Альбикова: - Куда только НКВД смотрел?
        Альбиков незаметно пожал плечами: мол, а я здесь при чем? И верно - он-то лично не виноват. Хуршед простой боевик, а не местный оперативник. Однако горечь никуда не делась - все равно ведь не доглядели, упустили предателей.
        Пока мы «мило» болтали, Марина успела провести беглый медосмотр моего бренного тела и встала с травы, отряхивая юбку.
        - Жить буду? - с усмешкой спросил я.
        - Конечно, - решительно кивнула девушка. - Тебе еще обещание выполнять! И попробуй только погибни! Товарищи, вы бы… отошли. Игорь еще очень слаб, а вы его разговорами беспокоите.
        Свистунов, подмигнув мне (мол, строгая у нас медсестричка), развернулся и зашагал к костру, увлекая за собой Гайдара и Альбикова. А Марина снова присела рядом, бездумно глядя куда-то в темноту.
        - Ты, это… вообще как? - поинтересовался я, любуясь ее точеным профилем, ярко подсвеченным пламенем. Давненько я не сидел с молодой девушкой ночью в лесу… Да, лет двадцать не сидел…
        - Нормально, - машинально ответила Марина, однако, противореча словам, ее красивое лицо передернулось гримасой страдания. Видимо, вспомнился недавний ужас… Затем, очнувшись, девушка перевела взгляд на меня: - А вот тебе явно нужен длительный отдых! Сейчас я позову ребят, и они тебя накормят, а потом спать. Иначе не то что до Москвы - до Киева не доедешь!
        - Мне бы для начала попить и оправиться.
        - Сейчас организуем!
        Марина встала и ушла к костру. И вместо нее через полминуты объявились Барский с Зеленецким. Они напоили меня теплой водой из фляги и отвели «в кустики» по отточенному сценарию. Похоже, что мы становимся единой командой, хе-хе… Затем накормили заправленной тушенкой перловой кашей и снова бережно уложили возле костра на свернутом куске брезента, остро пахнущем бензином.
        Убаюканный сытной едой и относительным покоем, я погрузился в нормальный сон, мысленно пожелав себе спокойной ночи. А то вырубаться от потери сознания в последние дни приходилось гораздо чаще, чем просто спать.
        Проснулся в серых рассветных сумерках от рева заводимых двигателей броневиков и зычных команд капитана Свистунова. И непонятно, что звучало громче - капитан явно перекрикивал маломощные движки. Разведчики быстро, но без суеты, собирались в поход. Видимо, ночь прошла спокойно. На войне и это - немалое счастье. И что еще более ценно - тело болело во многих местах. Значит, живой…
        И боль была… домашняя. Как от отлежанной на комковатом матрасе задницы. И верно - спал я практически на голой земле, вот бока и отлежал. Попытался встать… Получилось! Покачиваясь на отвыкших от нагрузки ногах, добрел до ближайшего деревца и, опираясь одной рукой на ствол, пописал, с удовлетворением отметив про себя, что если буду выздоравливать таким темпом, то скоро смогу скакать, подобно молодому козлику.
        Вот с завязками штанов опять приключилась беда - отсутствие нормальной ширинки на молнии способно испортить жизнь гораздо сильнее вражеских пуль. Развязать-то я их развязал, а вот завязать одной рукой… За этим увлекательным занятием меня и застукали друзья. Четкими, отработанными за пару прошедших дней движениями Макс и Мишка привели мою униформу в практически уставной порядок и сопроводили к костру для завтрака. Где уже сидели Альбиков, Гайдар и Вондерер с Барковым. Два уголовника разместились поодаль, охраняемые одним конвойным.
        Разведчики мехкорпуса, видимо, успели поесть раньше, так как спокойно сновали вокруг, не обращая на нас внимания. Однако едва я успел поднести ко рту первую ложку традиционной перловки, как ко мне подошел Степан Стерх, неся в руках длинный сверток.
        - Здорово, Игорек! - весело скаля зубы, приветствовал сержант. - Я давеча твой винтарь прибрал, а раз уж такая оказия случилась, что дорожки пересеклись… то вот, держи!
        И Степан достал из промасленной мешковины «АВС-36». Ё-моё! А я уже и думать про нее забыл! Хорошо мне эта винтовочка помогла, когда я немецкий «шверпункт» на переезде громил. Это же практически ручной пулемет.
        Я бережно принял из рук Стерха полюбившееся оружие, краем глаза заметив, что Гайдар смотрит на меня с грустной улыбкой на губах.
        - Спасибо, Степа!
        - Да чего там, Игорек, - махнул рукой сержант. - Ты не сомневайся, винтарь в полном порядке, наш оружейник его проверил. Вот магазины запасные держи… Эти два я на огородике подобрал, где ты два минометных расчета прикончил. Эти два на тебе были, а эти три нам ребята из мотострелкового полка подарили… за пять банок тушняка… Ха! И патронов командир велел тебе две сотни отсыпать. А то вдруг опять… вас кто-то обидеть захочет, а ты с одним пистолетиком…
        - А вот чтобы их никто не обидел, как ты выразился, поступаешь в распоряжение товарища Альбикова, - раздался из-за спины голос капитана Свистунова. - Догонишь нас потом в Ровно. Понял, сержант? Сопроводишь товарищей до Житомира, а то у них почти всю охрану выбили, и пулей назад!
        - Есть, тарщ командир! - снова расплываясь в немотивированной улыбке, бодро ответил Стерх.
        - Товарищ сержант госбезопасности, отойдем? - обратился Свистунов к Альбикову.
        - Конечно, товарищ капитан! - кивнул Хуршед, отставляя в сторону котелок и поднимаясь с места.
        Командиры отошли на двадцать шагов и принялись что-то обсуждать. Однако совещание не заняло много времени, видимо, самые главные вопросы они решили еще вчера. Через минуту Свистунов и Альбиков вернулись к костру. Впрочем, капитан тут же ушел к своим бойцам, бросив на прощание:
        - А еще я вам санитарку оставлю, а то у вас трое раненых…
        - Спасибо, капитан! - крикнул Хуршед в широкую спину разведчика. Тот только рукой махнул.
        Двигатели броневиков взревели на высокой ноте, и через минуту, обдав нас на прощание синим бензиновым выхлопом, пять шестиколесных боевых машин покинули лесок. Стерх проводил товарищей грустно-растерянным взглядом, видимо, не привык действовать автономно, без своего подразделения. Но уже через несколько секунд Степа улыбался во всю ширину рта - его веселый нрав одержал очередную победу.
        - Когда отправляемся, тарщ сержант госбезопасности? - Степан не удержался от глупого вопроса. Ему уже хотелось что-то делать, куда-то бежать, лететь, скакать, стрелять…
        Я ожидал, что Альбиков ответит ему традиционно: «Как только - так сразу!», но Хуршед, зачем-то покосившись на немца, сказал:
        - Чуть позже, товарищ сержант. У нас тут еще несколько дел есть. - И добавил, заметив, что Стерх приплясывает от нетерпения: - Идите, проверьте вверенную матчасть!
        Степа, осознав, что его вежливо посылают, улыбнулся еще шире, кивнул и упылил в кусты. И через минуту оттуда донеслось немелодичное звяканье - видимо, началась та самая «проверка матчасти». А мы, уже никем и нечем не отвлекаемые, неторопливо продолжили завтрак. Что-то в этом есть странное - Альбиков явно никуда не спешит. И что сие означает? Ждет подкрепления? Так тут быстрее нового нападения немецких диверсантов можно дождаться! Или танки снова фронт прорвут…
        Ладно, захотят меня просветить - хорошо, а нет… так и обойдусь. От многих знаний - многие печали. Не успел я доесть перловку, как из кустов вынырнула Марина. При дневном свете еще более прекрасная, чем ночью в свете костра. Ни грамма косметики, волосы забраны в простой хвостик, одежда не гламурная - простая гимнастерка, перетянутая в талии брезентовым ремнем, синяя шерстяная юбка, а поди ж ты! Свет восходящего солнца играл в ее глазах. Влюбляешься, товарищ Глейман? Куда ты, старый пес, лезешь?
        Марина подошла ко мне, бесцеремонно освободила от верхней одежды (ну, хотя бы штаны оставила), усадила на траву, присела рядом и начала медицинский осмотр. Простучав кончиками пальцев спину, суставы, нервные узлы, девушка задумчиво посмотрела на меня и, буркнув «Одевайся!», встала и подошла к Альбикову:
        - Товарищ сержант госбезопасности! Вверенные моему вниманию раненые бойцы к транспортировке готовы! Когда отправляемся?
        - Время погрузки я доведу до вас особо, товарищ санитаринструктор, - нарочито официальным тоном сказал Хуршед, незаметно мне подмигивая. - А Игоря я, с вашего позволения, заберу на минутку.
        Марина, оглянувшись на меня, растерянно кивнула.
        - Игорек! Давай-ка отойдем! - скомандовал Альбиков.
        Ага, сейчас мне приоткроют завесу тайны… Мы отошли на десяток шагов.
        - Тут такие дела, Игорек: засаду эту специально на нас готовили! - громким шепотом выпалил мне в ухо Хуршед.
        - Уверен, что не наобум? На первого, кто здесь проедет? - удивился я.
        - Наобум такие дела не делают! - убедительно сказал Альбиков. - Обстреляй нас простые солдаты - я бы поверил. Но это, судя по организации нападения, были настоящие матерые диверсанты.
        - Пленных хотели отбить или?..
        - Да, «или»! Конечно, «или»! Навязали мне этот… спецархив… - Хуршед тяжело вздохнул: - Словно других забот мало! Хотели пленных освободить - не стали бы сразу на поражение стрелять. И гранатометчика мы нашли, которого ты завалил. Связка «колотушек» в окно автобуса - и живых бы внутри не осталось! Такими методами своих не отбивают!
        - А если фон Вондерер владеет настолько важной информацией, что его лучше прикончить, чем отбивать? - Я не упорствовал, просто хотел «пробить» ситуацию до конца. - Вы его до самого донышка раскололи?
        - Нет, к сожалению! - мотнул головой Альбиков. - И времени не было, и квалификация дознавателя не та. Надо ведь знать, о чем спрашивать. Поняли только, что птица он важная - не самое последнее лицо в военной разведке. В Москве его до самой жопы расколют!
        - Угу, если довезем, - кивнул я. - Ладно, сержант, я понял, что дело наше плохо - немцы ведь наверняка никуда отсюда не ушли. Скорее всего, парочка наблюдателей пасет нас прямо сейчас. А учитывая, что численный и огневой перевес до сих пор на их стороне… Может быть, ты зря ребят Свистунова отпустил? Все-таки полдесятка пушечных броневиков - убедительный довод!
        - Так что поделать! - грустно вздохнул сержант. - Их срочно в Ровно вызвали. Сказали, что гитлеровцы на прорыв пошли. И капитан со своим людьми там нужнее.
        - Настолько все серьезно?
        - Ну а ты как думаешь? - невесело усмехнулся Альбиков. - Неужели я бы прикрытие отпустил, не будь прямого приказа командования? Хорошо еще, что капитан нам один броневик оставил.
        - Тоже неплохо, - сказал я. - Однако проблема в том, что нам просто не дадут уехать с места стоянки. У немцев ведь крыльев нет - и перепорхнуть куда-то для организации новой засады они не смогут. Поэтому повторно нападут тут, рядышком. Как только увидят, что грузовики пошли одни, с небольшим прикрытием. Погоди-ка, ты сказал - прямой приказ… вызвали… Так у тебя связь есть?
        - Конечно! - удивился моей тупости Хуршед. - В броневике радиостанция. И у капитана тоже своя связь. Они ведь разведчики!
        Да, мало я еще местные реалии знаю… Все еще кинематографическими штампами своего времени мыслю, один из которых - полное отсутствие радийной связи у наших войск.
        - Так если у тебя связь есть - вызвал бы кого-нибудь на подмогу! И мы бы спокойно до Житомира доехали.
        - Так вызвал уже! Часа через три-четыре рота внутренних войск НКВД будет здесь. Часть с нами останется, а остальные прочесывание местности устроят. Но тут, видишь ли, есть одна закавыка… - замялся сержант. - Тебе с друзьями придется до Житомира без нас добираться.
        - Опаньки! - поразился я. - А вы чего?
        - А нам тут надо… кое-что сделать, - пожал плечами Хуршед.
        - Вы этот спецархив не в Житомир везете? - внезапно догадался я. - А в какое-то тайное место, куда посторонних допускать нельзя?
        - Кто тебе об этом сказал? - Хуршед, сузив глаза, резко сделал шаг назад и положил ладонь на кобуру.
        - Эй, эй, полегче, товарищ сержант госбезопасности, - тихонько рассмеялся я. - Ты чего пушку лапаешь? Совсем уже крыша съехала на почве общей подозрительности? Догадался я! Сам! Никто, кроме тебя, не подсказывал!
        - Блядь, ну ты… и умный… сука! Убивать пора! Прав был Валуев, - в сердцах сказал сержант, однако руку с кобуры убрал. - В общем, ты верно… догадался. Архив нужно заховать в тайнике.
        - А нас ты хотел рядом прикопать, чтобы, как в книжках про пиратов, мы клад охраняли? - продолжал прикалываться я.
        - Нет, конечно! - совершенно серьезно, даже с долей искреннего возмущения, ответил Хуршед. - Ты за кого нас принимаешь?
        - За представителей спецслужб, которые просто обязаны обеспечить полную сохранность вверенного им особого груза! - бросив ерничать, сказал я.
        - Это да, - Хуршед хмуро сплюнул себе под ноги. - Пленных, уголовников и тебя с друзьями в колонну в последний момент добавили. По пути водитель вашего автобуса должен был имитировать поломку. Я бы оставил вас с грузовиком, на котором везли урок - там конвойных четыре человека… было. Вы бы в Житомир и без нас спокойно добрались. Но вот как-то… не задалось…
        В принципе, я понимал затруднение сержанта - он явно первый раз оказался в подобной жопе. Нет, понятно, что боец он опытный, но на самостоятельное задание его направили впервые. Вот он и растерялся. Молодой ведь совсем парень - годков двадцати с небольшим. Практически ровесник моего сына…
        - Бывает, - кивнул я. - Просто было на бумаге, да забыли про овраги… И что теперь делать будем?
        - Отправлю вас в сопровождении броневика разведчиков. Думаю, что этого хватит - тут до Житомира полста километров всего. Доберетесь… я надеюсь… Гитлеровцам, что на нас напали, точно не до вас будет.
        - Ладно, как скажешь, - согласился я.
        Действительно, у людей свое ответственное задание, а мы будем у них под ногами путаться, отнимая на свою охрану и без того скудные ресурсы.
        - Слушай, Хуршед, ты упомянул, что одного из диверсантов вы нашли… Глянуть на него можно?
        - Нужно, - вздохнул Альбиков. - Я сам хотел тебя попросить взглянуть. Пойдем!
        Идти оказалось недалеко - всего лишь до закиданной срезанными ветвями полуторки. Той самой, на которой везли зэков - только в ней не было опечатанных мешков спецархива. Однако ей неплохо досталось - борта просвечивали многочисленными пробоинами, а кабина так и вовсе напоминала решето. Немецкие пулеметчики не пожалели патронов.
        В кузове лежало несколько тел, накрытых куском замызганного брезента. Это что же - Альбиков решил всех покойников с собой прихватить? Мы залезли на платформу: я с трудом, а Хуршед одним легким движением.
        - Наших четверо, два уголовника и три пленных немца. Всех надо будет сдать в управлении, - хмуро объяснил сержант. - Осталось восемь бойцов и шесть водителей. На пять грузовиков, автобус, «эмку» и броневик…
        Хуршед горестно вздохнул, стягивая импровизированный саван с самого края. Под ним скрывался труп молодого парня, одетого в камуфляжный комбинезон с короткими, выше колен, штанинами, из-под которого виднелась обычная полевая форма мышиного цвета.
        Что-то такое я, кажись, в кино видел… Так немецкие парашютисты обмундировывались. Название еще такое смешное у этого халата - «Knochensack». «Мешок для костей» в переводе на язык родных осин. Вот и каска на нем нестандартная, больше на котелок похожая, отсутствуют отогнутые в стороны поля. В общем, солдатик явно не из простых!
        На груди мертвеца виднелись два кровавых пятна. Это что же, я два раза попал? Ни хрена себе Вильгельм Телль - не иначе как с перепуга умудрился!
        - Что при нем было?
        - На талии ремень с кобурой. В кобуре - «парабеллум». В карманах три десятка патронов россыпью и три винтовочных обоймы, - начал перечислять Альбиков. - Несколько галет, складной ножик, всякая мелочовка, вроде носового платка, солдатская книжка…
        - Чего? - поразился я. - У него была солдатская книжка? Он же в тылу врага! Фрицы, со своим орднунгом, вконец оху… хм… перестарались!
        - Не понимаю, о чем ты, но книжка была, - сказал Хуршед, доставая из нагрудного кармана знакомый документ. - На вот, прочти, а то я сам не очень в немецком, а поручать кому-то… Сам понимаешь!
        В зольдбухе черным по белому было написано: Johann Steinbrcke, Fuesilier, Lehr-Regiment Brandenburg z. b.V. 800. Блин, неужели тот самый пресловутый полк «Бранденбург»? В смысле - в моем времени он пресловутый, а здесь про него, возможно, даже и не слышали.
        - Ну? - поторопил меня Хуршед.
        - Йохан Штейнбрюкке, фузилир, восьмисотый учебный полк, - перевел я.
        - Чего-чего? - удивился Альбиков. - Что еще за «фузилир» и почему он из учебного полка?
        Блин, и что я ему скажу? Вернее, что сказать-то, я знаю, но как это знание замотивировать?
        - Полк особого назначения небось какой-то… Секретный, раз для маскировки обозван учебным. У него еще собственное название есть - «Бранденбург»!
        - «Бранденбург», говоришь? - задумчиво сказал Альбиков. - Те сволочи, что позавчера, переодевшись в нашу форму, на штаб мехкорпуса напали, а потом в госпитале бойню устроили, тоже из «Бранденбурга» были!
        - И они тоже солдатские книжки носили?[12 - То, что все военнослужащие специального полка «Бранденбург» были одеты в советскую форму и поголовно говорили на русском языке - не более чем миф, рождение которому дали наши кинематографисты. В действительности большая часть солдат ходила в своей форме - в зависимости от конкретного задания каждой группе (а полк действовал отдельными группами по 10-40 человек) могло быть придано 1-4 человека, знающих русский язык и одетых в советскую форму. И даже они не могли долго взаимодействовать с военнослужащими РККА. Ведь для поддержания необходимого образа, кроме владения языком, нужно знание множества бытовых и жизненных реалий армии противника, которые не могли быть известны даже пошедшим на службу немцам белоэмигрантам. (Прим. автора.)] - поразился я.
        - Нет, что ты! Те уроды с нашими документами ходили, от подлинных почти не отличить. Мы парочку живьем взяли, вот они-то про свое подразделение и рассказали. Один вообще русским оказался, из эмигрантов… сука… А второй - немец, но по-русски лучше меня говорит… Тварь! Этот полк - вроде нашего Осназа, непосредственно подчинён управлению внешней разведки - абверу.
        - А у нас тут целый абверовец сидит! - напомнил я.
        - Ну-ка пойдем, пошепчемся с ним! - с воодушевлением сказал Альбиков, выпрыгивая из кузова.
        У меня так ловко соскочить не получилось, и Хуршеду пришлось буквально снимать меня. Почти как котенка с дерева. Мы подошли к костру, и я с ходу «атаковал» фашиста:
        - Слышь, Вондерер, ты ведь наверняка слышал про полк «Бранденбург»? - Вопрос сопровождался легким пинком в плечо.
        Гауптман, морщась от боли в сломанной ключице, торопливо отвернулся и отрицательно помотал головой.
        - Знает! - утвердительно сказал Хуршед, потирая ладони в предвкушении. - Знает и всё-всё мне сейчас расскажет! Барков, бери его, пойдем в стороночку отойдем, поговорим по душам…
        - Будьте вы прокляты, грязные унтерменшен! - тихо и тоскливо пробормотал потомок тевтонских псов-рыцарей, и я понял: он расскажет Хуршеду всё, что знает, и добавит еще сверх того.
        Макс с Мишкой дисциплинированно сидели возле почти потухшего костра, что-то попеременно рассказывая Гайдару.
        Я устало присел рядом, но уже через минуту лег навзничь, вытянув ноги. Умаялся так, словно полдня вагоны с углем разгружал. Всего-то десять минут на ногах без живых подпорок. «Живые подпорки» посмотрели на меня с жалостью и беспокойством.
        - Игорь, ты как? - подумав, спросил Барский.
        - Лучше, чем могло быть, но хуже, чем хотелось! - максимально бодрым тоном заявил я.
        Друзья неуверенно улыбнулись.
        - Может, за Мариной сбегать? - предложил Зеленецкий.
        - Не стоит, у нее и без того полно подопечных. Которым гораздо хуже, чем мне.
        - Раз ходить начал, значит, на поправку пошел, - внезапно заявил Гайдар, и парни синхронно кивнули, соглашаясь с авторитетным мнением.
        - Аркадий Петрович, а как обстановка на фронтах? - отдышавшись, спросил я.
        - Не буду врать и хорохориться… Обстановка крайне тяжелая! - посмурнел Гайдар. - Вчера наши войска оставили Львов и Минск. И если здесь, на Украине, мы еще держимся, то в Белоруссии все гораздо хуже. В Прибалтике гитлеровцы захватили Даугавпилс и Лиепаю. Финляндия вступила в войну на стороне Германии.
        - Да, невесело… - Я в принципе, ждал чего-то подобного, но все равно слышать такие новости крайне неприятно. Минск находится километрах в трехстах от границы, если мне память не изменяет. И немцы с боями прошли это расстояние всего за семь дней. Умелые… твари!
        Ребятишки тоже загрустили. Наверняка в их головах сейчас сильнейший когнитивный диссонанс - все предвоенные годы советская пропаганда вдалбливала в головы населения информацию о мощи и непобедимости Красной армии, о том, что сражения будут идти исключительно на вражеской территории, а в действительности происходит нечто совсем противоположное.
        - Не ссыте, парни, мы еще пройдемся по Берлину в кованых сапогах и поднимем красный флаг над Рейхстагом! - бодро сказал я. - Ведь от тайги до Британских морей Красной армии нет сильней!
        - Так пусть же Красная вздымает властно свой штык мозолистой рукой… - тихонько пропел Барский.
        - И все должны мы неудержимо идти в последний смертный бой! - подхватил Зеленецкий.
        Через несколько секунд мы в три голоса пели, а вернее, надсадно орали слова песни, пытаясь загородиться ими, словно волшебным заклинанием, от ужасов окружающей реальности - пахнущего сгоревшей взрывчаткой леса, в котором нас ждали злобные немецкие диверсанты, перепаханного взрывами и танковыми траками пшеничного поля неподалеку отсюда, на котором мы оставили несколько сотен своих погибших товарищей, от страха за будущее - свое и всей нашей страны.
        Белая армия, черный барон
        Снова готовят нам царский трон,
        Но от тайги до британских морей
        Красная армия всех сильней.
        Так пусть же Красная сжимает властно
        Свой штык мозолистой рукой,
        И все должны мы неудержимо
        Идти в последний смертный бой!
        Красная армия, марш, марш вперёд!
        Реввоенсовет нас в бой зовёт.
        Ведь от тайги до британских морей
        Красная армия всех сильней!
        Так пусть же Красная сжимает властно
        Свой штык мозолистой рукой,
        И все должны мы неудержимо
        Идти в последний смертный бой!
        Мы охраняем рабочий класс,
        Кто же посмеет идти против нас?
        Ведь от тайги до британских морей
        Красная армия всех сильней!
        Так пусть же Красная сжимает властно
        Свой штык мозолистой рукой,
        И все должны мы неудержимо
        Идти в последний смертный бой![13 - «Красная армия всех сильней» («Белая армия, чёрный барон») - песня, написанная в годы Гражданской войны композитором Самуилом Покрассом и поэтом Павлом Горинштейном (псевдоним - Григорьев). Первоначально вторая часть припева звучала так: «С отрядом флотских товарищ Троцкий нас поведёт на смертный бой!»]
        Исполнив припев четыре раза, я вдруг отчетливо вспомнил разученные в детстве слова куплета и неожиданно для всех выдал:
        Свору фашистов развеем, как дым,
        Сталин ведёт нас - и мы победим!
        Ведь от тайги до британских морей
        Красная армия всех сильней!
        Малость обалдевший от моей импровизации Гайдар задумчиво посмотрел на меня и, в который раз достав свой блокнот, стал строчить в нем карандашом.
        На звук «хорового пения», а вернее издаваемого шума, пришла Марина. Прислушавшись к незнакомым словам[14 - Исполненное Игорем четверостишие было сочинено поэтом Петром Белым только в июле 1941 года.], девушка склонила голову набок, а потом, дослушав до конца, неожиданно разрыдалась и убежала с полянки.
        Тут уже не выдержал Альбиков. Сержант вылез из кустов, с чувством обматерить нас за срыв важного допроса, но, увидев посветлевшие от воодушевляющих песен лица ребят, только махнул рукой.
        - Хор-р-рошие вы ребята! - с непонятной интонацией в голосе сказал Аркадий Петрович после завершения концерта самодеятельного коллектива. - Игорь, а вот те слова, что ты спел… откуда они?
        - В школе учил, - честно признался я.
        Добавлять, что наш старый учитель пения в семидесятые годы не чурался давать школьникам тексты с упоминанием Сталина, тот же «Марш артиллеристов», я, понятно, не стал.
        - Интересная у вас школа, - хмыкнул Гайдар. - Надо будет, как из командировки вернусь, зайти и с твоими учителями пообщаться… Какой у нее номер?
        - Сто семьдесят пятая, - спокойно ответил я, совершенно точно зная, что моя школа носила этот номер чуть ли не с момента создания общей системы городского образования. Детство я не в Южном Бутово провел, а в самом центре Москвы, на улице Горького.
        - А, так твою школу я знаю! - немедленно среагировал Гайдар. - Несколько раз у вас был на встречах с читателями. Последний раз в конце прошлого года. И тебя там видел, то-то мне лицо знакомым показалось! Только ты с того раза… изменился. И выглядишь постарше, и…
        - Последствия ранения сказываются, Аркадий Петрович, - машинально сказал я. Барский и Зеленецкий посмотрели на меня с белой завистью - им не повезло повстречаться с известным писателем до вчерашнего дня.
        В общем, немудрено, что Гайдар видел «меня» на встрече с читателями. И дед, и отец, да и я учились в одной школе. Эдакая семейная традиция… Но если Гайдар сейчас начнет обсуждать подробности этих «конференций»… Чтобы увести разговор в сторону от опасной темы, я сказал бодрым голосом:
        - Ребята, а пойдем на броневики посмотрим?
        Парни удивились моему предложению, словно я сморозил несусветную глупость, но, переглянувшись, решительно встали, решив не перечить странному желанию раненого товарища. Привычно подхватив меня под локотки, комсомольцы бодро двинулись к месту стоянки техники.
        - Подождите, товарищи! - окликнул нас Гайдар (а вас, Штирлиц, я попрошу остаться!). - Я с вами схожу, прогуляюсь. А то вернусь домой, пойду на встречу с ребятишками, а они меня спросят, какие новые боевые машины я видел. «БА-10» - машина, конечно, не новая, но всё же…
        Так вот почему Макс и Мишка таращились на меня, как на дурака! С их точки зрения, заинтересоваться давно изученными вдоль и поперек броневиками мог только малолетний школьник. Идти оказалось довольно далеко - наша главная «ударная сила» укрылась под деревьями на большой прогалине, где, судя по оставленным на почве следам, «ночевали» остальные машины разведроты.
        Проверка матчасти была в самом разгаре - у поднятых, словно крылья майского жука, листов капота толкались локтями полдесятка красноармейцев. Видимо, все наличествующие водители решили устроить мозговой штурм по «поиску ушедшей в землю искры». Увидев нашу экскурсию, шоферюги вежливо расступились, открыв нашему взору задницу сержанта Стерха. Верхняя часть Степана скрывалась в глубине моторного отсека. И как он умудрился нырнуть в такую узкую щель.
        Из любопытства я подошел поближе, чтобы взглянуть на двигатель. Бляха-муха! И вот эта… штука каким-то волшебным образом двигает бронированный автомобиль? Да на моем детском мопеде стоял движок больших размеров! Присмотревшись, я с удивлением понял - у данного агрегата даже бензонасоса нет - судя по трубкам, топливо самотеком шло откуда-то сверху. Это что же - взрывоопасный бак установлен прямо над головой водителя? Охренеть! Да, блин, конструктора сего чуда инженерной мысли надо расстрелять перед строем за саботаж и вредительство. Причем перед строем тех, кто на этих «зажигалках» идет в бой! Ведь одна бронебойно-зажигательная пуля из простой винтовки - и грозная техника мгновенно превратится в братский крематорий!
        Потолкавшись рядом с броневиком, мы решили вернуться к костру. По пути нам встретилась Марина.
        - Ты как себя чувствуешь, Игорь? - участливо спросила она.
        - Спасибо, гораздо лучше! Вот уже и ходить своими ногами начал, - улыбнулся я. - Ты сама-то… как?
        - Вроде нормально, - рассеянно сказала девушка, но тут же добавила: - А иногда как накатит… Начну вспоминать… танки… детей… хруст косточек под гусеницами… потные лапы этих выродков…
        Марину передернуло. А я в отчаянии прикусил язык - ну что я мог ей сказать, как успокоить? Блин, у меня никогда не получалось утешать женщин. Тем более переживших ТАКОЕ. Лучше промолчать. Но вместо меня влез Мишка:
        - Не переживай, Маринка! Мы отомстим за наших!
        Девушка посмотрела на Барского влажными глазами. Еще чуточку - и заплачет… Обстановку «разрядил» молодой уголовник. Мы как раз проходили мимо их «сладкой парочки».
        - Ох, шикса, в натуре, арканит! Эмальная баля, чисто барулька, - развязно сказал грабитель. - Шахна девяносто шестой пробы, вшендячиться можно! Бажбан буду, дёжка у юнчихи правильная, валторна! Ух, я б её зажучил-заелдарил, улю-аля! В варежку бы ей шварнул и в жерлочку![15 - Юноша в доступной ему форме выражает восхищения красотой Марины и мечтает заняться с ней оральным и анальным сексом. Здесь и далее - уголовное арго (феня) 30-40-х годов.]
        - Хавальник свой вонючий завали, баклан! - немедленно взвился я, понявший монолог сявки с пятое на десятое. Но оскорбительный смысл мне удалось уловить четко.
        - Ебистос?[16 - Умеренно грубая форма вопроса, в примерном переводе с «человеческого языка» на русский: «А то что ты мне сделаешь?»] - нагло спросил парень, щеря в улыбки гнилые черные пеньки зубов.
        - Распишу под хохлому, козлина! - сказал я и, сделав несколько быстрых шагов, без замаха врезал борзому уголовнику в печень.
        Тот рухнул, и я пару раз добавил ему ногой по ребрам.
        - Муфлон кабельный, ты из волги приехал? По пятому номеру идешь, бетушный, на рога шпанку ставишь![17 - Старший в довольно вежливой форме высказывает недоумение поступком Игоря. Ведь его младший подельник всего лишь высказал комплимент девушке и не заслужил наказания.] - начал привставать второй грабитель, но стоявший рядом красноармеец немедленно приставил к его спине штык. - Всё, всё! Я молчу! Шабаш, отвякни, янычар!
        Сцена, хоть и была неприятной, позволила «переключить» внимание Марины с опасной темы на прикладную.
        - За что ты его так? - шепотом спросила девушка, когда мы отошли от места короткой расправы.
        Ребята тоже смотрели на меня с удивлением. Похоже, что из сказанного грабителями они ничего не поняли - в данное время «феня» еще не настолько проникла в разговорную речь.
        - Он оскорбил Марину, - просто ответил я.
        Макс вдруг рванулся назад и неумело заехал начавшему вставать сявке по роже. Тот снова упал.
        - Товарищи! Вы бы отошли, - неуверенно сказал конвойный. - Непорядок!
        - Простите, погорячились! - извинился я, увлекая за собой друзей.
        - Вот только самосуда нам здесь не хватало! - весело произнес незаметно подошедший Альбиков. - Я, конечно, понимаю причину вашего гнева, но…
        - Мы всё поняли и осознали, товарищ сержант, - в ответ усмехнулся я. - Больше не будем!
        - Сядьте у костра и посидите спокойно, - предложил Хуршед. - Рота внутренних войск уже скоро прибудет, и мы тронемся дальше.
        Часть 2. 30 июня 1941 года. Девятый день войны
        «- Дедушка, а ты много людей на войне убил?
        - Ни одного, внучек!
        - А откуда тогда у тебя столько наград?
        - Фашистов убивал…» (Современный анекдот)
        Из сводки Советского Информбюро
        В течение 30 июня на всём протяжении советско-финляндской госграницы противник, наступавший накануне, отброшен нашими войсками.
        На МУРМАНСКОМ направлении идут ожесточённые бои с немецкими войсками, в ходе которых противник несет значительные потери.
        На ВИЛЬНЕНСКО-ДВИНСКОМ направлении наши войска ведут ожесточённые бои с мотомехчастями противника, которые пытаются прорваться в северо-восточном направлении. Численно превосходящему противнику на этом направлении наши войска противопоставляют упорство и быстроту манёвра.
        На МИНСКОМ и БАРАНОВИЧСКОМ направлениях наши войска ведут упорные бои с превосходящими силами подвижных войск противника, задерживая их продвижение на промежуточных рубежах.
        В районе РОВНО продолжаются крупные бои танковых соединений. Все попытки противника прорваться на восток отбиты с большими для него потерями. Бои на этом направлении носили характер ожесточённых схваток танковых частей, в результате которых значительное количество немецких танков уничтожено.
        На БЕССАРАБСКОМ участке фронта противник вновь пытался форсировать р. Прут, но быстрыми и решительными действиями наших войск эти попытки были отбиты с большими для него потерями.
        За истекший день кораблями Военно-морского флота потоплены две подводные лодки противника в Балтийском море и одна - в Черном море.

* * *
        На танковый экипаж старшего сержанта Спиченкова напали пять фашистских танков. Сержант Спиченков не растерялся. Хладнокровно начал он в упор расстреливать танки противника. Один за другим вышли из строя четыре фашистских танка. Спиченков навёл орудие и на пятый танк, но вражеская пуля тяжело ранила этого бесстрашного командира. Его место занял младший политрук Огир. Он в лоб расстрелял и пятый фашистский танк.

* * *
        Экипаж сторожевого катера Черноморского флота под командованием лейтенанта Остренко обнаружил подводную лодку противника. Катер немедленно пошел в стремительную атаку. Глубинными бомбами фашистская подводная лодка была уничтожена.

* * *
        На днях между пунктами М. и Б., в районе большого железнодорожного моста, дети из соседней деревни заметили фашистский самолёт, долго кружившийся над одним и тем же местом. Вражеский лётчик высматривал площадку для высадки десанта. Дети немедленно связались с командиром ближайшего воинского подразделения. Скоро в намеченном месте приземлились два крупных транспортных самолета противника, из которых высадились 22 диверсанта. Озираясь, как воры, начали они пробираться к мосту.
        Взвод лейтенанта Тарасова, которому было поручено ликвидировать десант, допустив диверсантов на 50 метров, открыл сильный пулемётный огонь по противнику. Фашисты пришли в замешательство. Наши бойцы ударили в штыки. Часть уцелевших диверсантов пыталась удрать без боя. Охватив банду в полукольцо, взвод прижал её к болоту и полностью уничтожил.

* * *
        Капитан Бородянский получил задание доставить в штаб армии карту обстановки войскового соединения, сражавшегося с численно превосходящим врагом. Вместе с двумя красноармейцами капитан начал объезжать части. Около местечка О. из леса на них напало более 20 немецких парашютистов, вооружённых автоматическим оружием. Наши бойцы и командир смело вступили в бой. Капитан Бородянский, дважды раненный, не оставил поля боя до тех пор, пока не отдал приказ подоспевшему подкреплению прочесать лес и уничтожить вражескую банду. Донесение, с которым посылался капитан Бородянский, было своевременно доставлено в штаб армии. Пользуясь данными донесения, командование разгромило вражескую часть.

* * *
        Стокгольмское информационное бюро Булльс, являющееся органом германской пропаганды в Скандинавии, распространяет провокационное сообщение о том, что советские самолёты будто бы совершили налёт на болгарский город Рущук и обстреляли его из пулемётов.
        Это сообщение является сплошным вымыслом. Само собою разумеется, что ни один советский самолёт не появлялся над территорией Болгарии.
        Под давлением и угрозой Гитлера «правительство Виши» во Франции порвало дипломатические отношения с Советским Союзом. При этом «правительство Виши», по сообщению агентства Рейтер, объясняет своё решение нелепым и лживым предлогом, будто бы «советские дипломатические и консульские представители нарушили общественный порядок и безопасность». Нет нужды доказывать, что этим актом правители Виши разоблачили себя как агенты немецких фашистов, предавшие интересы Франции.

* * *
        Путём шантажа и прямых угроз Гитлер принуждает правительства покорённых им государств воевать с Советским Союзом. Всё это делается для того, чтобы обмануть мировое общественное мнение и тем самым инсценировать «поход» государств Западной Европы против Советского Союза.
        Гитлер пригрозил правительству Тисо присоединить Словакию к Венгрии, если Словакия не объявит войну Советскому Союзу.

* * *
        В румынской столице Бухаресте начались волнения, вызванные крупными перебоями в снабжении продовольствием. У одного из магазинов толпа убила трёх гитлеровцев, пытавшихся разгонять очереди за хлебом.

* * *
        Весь советский народ охвачен патриотическим подъёмом, воодушевлён желанием дать сокрушительный отпор зарвавшимся фашистским провокаторам войны.
        На фабриках, заводах и транспорте, в колхозах, совхозах и учреждениях трудящиеся проявляют высокую организованность и бдительность. Рабочие и работницы успешно перевыполняют планы производства, снабжая Красную армию всем необходимым; в южных районах страны колхозники невиданно быстрыми темпами убирают богатый урожай; служащие советских учреждений организованно ведут свою работу; учёные, писатели, художники - вся советская интеллигенция отдаёт свои силы и знания родине, Красной армии.

* * *
        Патриотический подъём советского народа, массовый трудовой героизм нарастают с каждым днём и проявляются с невиданной силой.
        На Ленинградский завод имени Ильича явился раненный в боях с белофиннами зимой 1940 г. шлифовальщик тов. Попов. «В такое время, - заявил он, - я не могу оставаться на пенсии. Сил и опыта у меня достаточно, чтобы заменить товарищей, ушедших на фронт».
        В первый же день войны на один из заводов в Ростове-на-Дону вернулись 20 пенсионеров, первоклассных токарей, котельщиков, строгальщиков, формовщиков. «Мы дрались с немецкими оккупантами в 1918 году, - пишут они в своём заявлении. - В минуты грозной опасности для нашей родины мы не можем оставаться в стороне. Мы снова занимаем места у агрегатов, чтобы ковать победу нашей родной Красной армии, авиации и Военно-морского флота».

* * *
        Об огромном патриотическом подъёме среди женщин сообщают со всех концов Советского Союза. На завод имени Орджоникидзе явилось более 100 домохозяек с предложением заменить ушедших на фронт мужчин.

* * *
        На заводе имени Макса Гельца стахановец-механик т. Тянт не уходил трое суток с завода, пока не закончил сборку ответственных механизмов. Отдохнув после этого три часа, он взялся помогать своим товарищам по работе.
        На машиностроительном заводе имени Ленина котельщик тов. Воробьёв успешно заменяет четырёх рабочих, ушедших в ряды Красной армии. Мастер тов. Антонов вместе с подручным тов. Башмаковым, сделав оригинальное приспособление к агрегату, повысили его производительность, что позволило заменить пять рабочих, ушедших в армию.

* * *
        Захваченные в плен солдаты 179-го германского пехотного полка, которым командует полковник Ибсен, передают, что большинство солдат из их воинской части, переброшенной из Франции, решительно настроены против войны с Советским Союзом. Группы военнопленных обратились к солдатам 179-го полка с письмом, в котором говорится: «Мы уверены, что ненавистный всем передовым людям Германии гитлеровский режим падёт под сокрушительными ударами Красной армии. Братья немецкие солдаты! За несколько дней войны мы убедились, что солдаты и командиры Красной армии проявляют в бою исключительное мужество и бесстрашие. Так сражаться и защищать свою землю, как сражаются советские солдаты, могут только те, кто борется за правое дело. Не верьте злостной клевете Гитлера на Советский Союз и его армию. Поверните оружие против истинного врага немецкого народа - против фашистской клики, которая бросает на верную смерть миллионы обманутых людей».

* * *
        Чудовищное преступление возле города Р. совершили гитлеровцы. Прорвавшееся в тыл советских войск отдельное подразделение германской 11-й танковой дивизии атаковало эшелон, в котором с линии фронта эвакуировали женщин и детей. Немецкие преступники не только расстреляли вагоны из орудий и пулеметов, но и добили раненых, раздавив многих из них гусеницами танков. Подоспевшие части Красной армии отомстили мерзавцам, уничтожив в бою несколько танков и до двух сотен солдат противника, включая командира полка, отдавшего чудовищный приказ об уничтожении гражданского эшелона. Бойцы поклялись беспощадно бороться с двуногими тварями, топчущими нашу землю. Особо отличился 16-летний комсомолец Игорь Г., находящийся в эшелоне в момент нападения гитлеровцев. Он сумел завладеть трофейной винтовкой и метким огнем поразил несколько десятков гитлеровцев, а потом оказывал раненым детям первую медицинскую помощь. За проявленное мужество комсомолец представлен к правительственной награде[18 - В оригинальном сообщении Совинформбюро данной «новости» не было. (Прим. автора.)].
        Из дневника генерала Гальдера
        По донесениям, к исходу вчерашнего дня и на утро 30.6 обстановка складывается следующим образом:
        На фронте группы армий «Юг», несмотря на отдельные трудности местного значения, бои развиваются успешно. Наши войска шаг за шагом теснят противника.
        Сегодня утром в 4.30 1-я горно-стрелковая дивизия заняла Львов. 14-й танковый корпус еще не прибыл на фронт, но ожидается в течение сегодняшнего дня.
        Напряженная обстановка в районе Дубно разрядилась. Вклинение противника довольно серьезно помешало продвижению 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, а также на несколько дней задержало 44, 111 и 229-ю пехотные дивизии, следовавшие во втором эшелоне за 3-м танковым корпусом.
        В результате этого выдвижение пехоты за 3-м танковым корпусом будет замедлено и затруднено. Однако стремление ликвидировать возникшие трудности любыми средствами наблюдается повсюду. Нового притока сил противника из глубины перед фронтом группы армий «Юг» не обнаружено. Очевидно, главные силы противника уже действуют на фронте.
        В полосе группы армий «Центр» ликвидация окруженной группировки противника сковывает значительные силы. Командование группы армий «Центр» должно серьезно позаботиться о подтягивании пехотных соединений к войскам танковых групп Гудериана и Гота, блокирующим окруженную группировку противника. Сосредоточение достаточных сил пехоты в ударную группировку на северном крыле группы армий для продолжения наступления к рубежу Могилев, Орша, Витебск, Полоцк является важнейшей проблемой, стоящей перед командованием группы армий «Центр» и ОКХ.
        Группа армий «Север». Пехотные корпуса группы армий продолжают энергичное наступление к Западной Двине. Командование группы армий «Север» доложило, что группа армий выполнила свою ближайшую боевую задачу по разгрому войск противника, находящихся перед Западной Двиной. Выполнение дальнейшей задачи группы армий - выход сильным правым крылом на возвышенность северо-восточнее Опочки - хорошо подготовлено. Группировка войск вполне соответствует выполнению этой задачи.
        Богач доложил, что воздушная разведка не принесла ничего существенно нового. Продолжается движение русских от фронта к Ленинграду перед фронтом группы армий «Север». В районе между Витебском и Оршей противник с величайшей поспешностью строит укрепления (противотанковые рвы). Группировка сил противника в районе Пинских болот продолжает оставаться не совсем ясной. По всей видимости, противник оттягивает отсюда силы. Следует предполагать наличие в этом районе одного пехотного корпуса и некоторого количества танков.
        В честь празднования моего дня рождения [57 лет]. Утром перед завтраком личный состав моего штаба встретил меня и после торжественного построения принес свои поздравления. Столовая была празднично украшена. Главком прислал мне букет красных роз, землянику и очень дружественное письмо. Во время утреннего доклада меня поздравил Паулюс. Главком пожелал мне счастья и сообщил, что сегодняшний визит к фюреру во второй половине дня в первую очередь касается меня.
        Другие визитеры, прибывшие с поздравлениями: комендант ставки Шерер в сопровождении солдата из охраны ставки, который преподнес мне букет полевых цветов; фон Цильберг, Лойке, Гелен, генерал Кейтель, Этцдорф. Мадам фон Браухич поздравила меня по телефону.

* * *
        Обстановка на фронте вечером. В общем, операции продолжают успешно развиваться на фронтах всех групп армий. Лишь на фронте группы армий «Центр» часть окруженной группировки противника прорвалась между Минском и Слонимом через фронт танковой группы Гудериана. Это неприятно, но не имеет решающего значения. На фронте группы армий «Север» противник перешел в контратаку в районе Риги и вклинился в наше расположение. В ходе боев с прорвавшимися вражескими частями был взорван рижский железнодорожный мост.
        Гёпнер полагает, что 2.7 он будет готов к продолжению наступления. Движущиеся за ним пехотные соединения группы армий «Север» будут готовы к форсированию Западной Двины 4.7. Гот также доложил, что его группа будет готова продолжать наступление 2.7. Танковая группа Гудериана, однако, скована южнее Минска в результате участия ее частей в ликвидации окруженной группировки противника в районе Новогрудка, в связи с чем ей потребуется на несколько дней больше для приведения себя в готовность к дальнейшему наступлению. Но, несмотря на это, правый фланг танковой группы Гудериана может овладеть переправами через Днепр у Могилева и южнее.
        Отмечено усиление активности авиации противника перед фронтом группы армий «Юг» и перед румынским фронтом. На фронте группы армий «Юг» наша авиация добилась нескольких очень крупных успехов в боях с авиацией противника и нанесла эффективные удары по отходящим наземным войскам противника (по каждой дороге движется до трех колонн). Всего за сегодняшний день сбито 200 самолетов противника. На стороне противника действуют уже совершенно устаревшие типы четырехмоторных самолетов[19 - Речь идет о тяжелых бомбардировщиках «ТБ-3», состоявших еще в то время на вооружении советской дальнебомбардировочной авиации.].
        Оперативная сводка штаба Юго-Западного фронта к 20 часам 30 июня 1941 г. о боевых действиях войск фронта
        Начальнику Генерального штаба Красной армии
        Копия:
        Начальникам штабов Западного и Южного фронтов (через Москву)
        Киев, генерал-лейтенанту Яковлеву
        Начальникам штабов 5, 6, 12 и 26-й армий
        Шепетовка, генерал-лейтенанту Лукину
        Армии Юго-Западного фронта с боями отходят на новые рубежи и контратаками в направлении Ровно и Острог препятствуют противнику развивать наступление на Новоград-Волынский и Шепетовка.
        1. На фронте 5-й армии.
        Авиацией в 7.00-10.00 30.6.41 г. отмечалось скопление танков в районе Оструг, Кунев и подход небольших танковых колонн и обозов из района Ровно в направлении Оструг.
        Авиация противника произвела интенсивные налеты на Клевань, Костополь и по районам 131-й моторизованной и 193-й стрелковой дивизий.
        Армия обороняет рубеж р. р. Стоход и Стырь, Рожыще, Клевань, Гоща, производит перегруппировки.
        15-й стрелковый корпус:
        45-я стрелковая дивизия обороняет фронт Березница, Гулевиче.
        62-я стрелковая дивизия обороняет фронт (иск.) Гулевиче, Кашувка.
        27-й стрелковый корпус, передав участок обороны 31-му стрелковому корпусу, к утру 30.6.41 г. сосредоточился в районе Езерко.
        31-й стрелковый корпус, сменив части 27-го стрелкового корпуса и 131-й моторизованной дивизии, занимает оборону по восточному берегу р. Стырь на фронте: отметка 172 (5 км восточнее Сокуль), Жидычын.
        195-я стрелковая дивизия вышла из подчинения армии и сосредоточилась в районе Чарторыск, в непосредственном подчинении фронта.
        22-й механизированный корпус закончил сосредоточение в районе Карпилувка, Сильно.
        9-й механизированный корпус:
        35-я танковая дивизия удерживает фронт Ставек, Клевань.
        20-я танковая дивизия удерживает фронт (иск.) Клевань, Оржев.
        131-я моторизованная дивизия после смены частями 31-го стрелкового корпуса сосредоточилась в районе кол. Вишнюв.
        19-й механизированный корпус обороняет фронт Тучин, Горыньгруд, Гоща, Бухрын.
        124-я стрелковая дивизия - данных нет.
        Части генерал-лейтенанта Лукина ведут бой с утра 30.6.41 г. за Оструг, последний занят противником.
        Личный состав 87-й стрелковой дивизии, находившийся в окружении в районе Владимир-Волынский, в количестве 200 человек под командой полковника Бланка прорвался из окружения и присоединился к 15-му стрелковому корпусу.
        2. На фронте 6-й армии.
        6-я армия совершает отход. Справа на фронте Тидане, Дзибулки, Куликув прикрывает 3-я кавалерийская дивизия; южнее на фронте (иск.) Куликув, Калиновка (карта 100 000) оборонялись части 41-й стрелковой дивизии. Подступы к Львов прикрывают части 97, 159-й стрелковых и 81-й моторизованной дивизий. С утра 30.6.41 г. бои происходили на западной окраине Львов.
        Данных о положении армии к исходу дня нет.
        Штаб 6-й армии - Золочов, в дальнейшем - Тарнополь.
        3. На фронте 26-й армии.
        Части 26-й армии отходят на рубеж согласно приказу № 0025.
        4. На фронте 12-й армии.
        Части 12-й армии к 14.00 30.6.41 г. занимали следующее положение:
        192-я горно-стрелковая дивизия - Дрогобыч, Опака, Сходница, Сыновудзко, Выжне;
        44-я горно-стрелковая дивизия - Тышовница, Тухля, (иск.) Вишкув и далее по границе;
        58-я горно-стрелковая дивизия - по границе, без изменений.
        На фронте 12-й армии противник (венгры) ведет разведку мелкими подразделениями пехоты.
        ШТАБ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА
        ПРОСКУРОВ
        30.6.41 20.00
        Подписано: Баграмян
        Глава 4
        Наверное, мы чересчур расслабились. Хуршед поверил сам и передал свою уверенность мне, что всякие беды для нас уже закончены и надо только спокойно дождаться подкрепления. Но у немецких диверсантов было другое мнение.
        Немцы, увидев, что наша колонна не спешит продолжить путь, и поняв, что, сидя на попе, заработают себе скорый капут в виде пары рот «волкодавов» с собаками, пошли ва-банк.
        Ребята из «Бранденбурга» были настоящими профессионалами, хорошо подготовленными и решительными. И, вероятно, они озаботились разведкой и заранее срисовали наше расположение и посты. Бой начался как-то сразу, без вступлений в виде криков «Стой, кто идет?» или «Тревога!». Вот только что, сидя у прогоревшего костра, мы с ребятами увлеченно расспрашивали Гайдара о его «подвигах» в Хакасии, неподалеку вяло переругивались друг с другом и с конвойным бандюганы, и вдруг одновременно со всех сторон вспыхнула стрельба, причем одна из пулеметных очередей прошла буквально над головой, срезав стоящего возле дерева бойца. Я едва успел подхватить свою винтовку, как за спиной грохнул взрыв гранаты и меня швырнуло вперед, прямо на тлеющие угли костра. Перед глазами, под звон колокольчиков в ушах, лихо сплясали румбу яркие золотые звездочки. К счастью, на этом мое участие в развернувшемся сражении не закончилось - произошла странная метаморфоза, уже случавшаяся со мной пару раз в «той» жизни: сознание, вроде бы махнув на прощание черным платочком, оставляло меня на какую-то секунду, а потом организм подключал
доселе скрытые резервы, тело наливалось злой холодной силой, мозг начинал работать в турборежиме. Так было в Югославии, когда наш небольшой отряд попал в засаду в горном ущелье и рванувшая рядом минометная мина приложила меня о скалу, так повторилось годом позже после подленького удара бейсбольной битой по затылку во время пьяной драки с гопниками в каком-то кабаке на окраине Москвы, где мы с друзьями поминали павших в Сербской Крайне соратников. В первом случае я буром попер прямо на засевших в засаде «муслимов», положил на месте полдесятка, прорвался к ним в тыл, а потом с выгодной позиции поддержал огоньком атаку товарищей. Мы вырвались из засады, вынеся на руках не только раненых, но и погибших. Во втором случае я тяжелым деревянным стулом разнес половину заведения, а после умудрился сбежать под самым носом приехавших наводить порядок ментов.
        Перекатившись в сторону, приподнимаю винтовку и понимаю, что в таком положении я просто слепая мишень. Надо вон туда - к здоровенному дереву. Еще пара перекатов… Есть! Теперь со спины меня прикрывает могучий ствол, который винтовочные пули не пробьют. Метрах в двадцати от нашей стоянки, полуприкрытые кустами, появляются несколько фигур, обряженных в эти смешные «Кнохензаки». Стреляю навскидку, немцы дружно валятся. Однако я четко видел - попал только в одного, остальные просто залегли. Сейчас бы туда гранатку… Размечтался! Мимо с заячьим визгом проносится на карачках тот самый борзый молодой уркаган, с которым я полчаса назад проводил «беседу». На его беду, в этот момент диверсанты привстают и стреляют в ответ. Первая пуля, угодив в бок, переворачивает парня и толкает его на меня. Охнув под навалившейся тяжестью, чувствую еще два попадания в уже мертвое тело.
        А точно стреляют, суки! Не перекрой им директрису этот дурак, все три гостинца достались бы мне. И это несмотря на то, что я почти лежу на земле! Пора менять позицию! Дав пару очередей просто «в ту сторону», заставляю немцев пригнуться, ужом выползаю из-под трупа и делаю бросок на полдесятка метров в сторону. Рухнув рядом с успевшим выхватить «наган» Гайдаром, добиваю магазин по снова замелькавшим в кустах «Кнохензакам» и, кажется, валю еще одного фашиста. Пиздец, я пустой! А запасные магазины лежат в брезентовой сумке с другой стороны костра. В наших условиях это всё равно что на Луне. Правда, рядом залегли Мишка с Максом, но ребятишки безоружны и помощи от них… Не влетели бы под шальную пулю! Зеленецкий вертит головой во все стороны, а Барский, кажется, снова в прострации. Двое уцелевших «бранденбургов», дружно выстрелив, расходятся в стороны, стараясь охватить нас с флангов. Аркадий Петрович вполголоса выплевывает короткую, но чрезвычайно экспрессивную словесную конструкцию, которую не следует повторять в присутствии детей и беременных женщин, привстает на колено, как-то странно сгибает руку с
револьвером и выпускает весь барабан в ближайшего диверсанта, обладателя шикарных усов. Немец довольно умело уворачивается, практически «качает маятник», но все-таки делает это недостаточно ловко - одна из пуль достает его в живот. Выронив свой карабин чуть ли не на голову Зеленецкому, усатый фриц падает на колени, зажимая рану обеими руками.
        Все это время я скребу ногтями заевший клапан кобуры. Вот же, блядь, конструкция! А второй немец уже почти рядом, подбегает с другой стороны, передергивая на ходу затвор «Маузера». Ему осталось только дослать патрон, и… кому-то из нас прилетит горячий свинцовый подарок. Гайдар теперь тоже пустой, «Наган» за секунду не перезарядишь, а мне никак не удается открыть кобуру. Вот теперь точно пиздец!
        Внезапно Мишка, только что неподвижно лежавший, буквально взлетает с земли, словно подброшенный пружиной, и кидается под ноги диверсанту. В последний момент ганс успевает увернуться, но при этом теряет равновесие и сбивается с траектории движения. Чтобы восстановить положение, у диверсанта уходит целая секунда, которой мне хватает, чтобы вытащить «Парабеллум», но я все равно не успеваю - немец, закончив манипуляции с затвором, уже вскинул карабин к плечу, целясь в меня как наиболее опасного в данной ситуации. Я, как будто при замедленном воспроизведении, отчетливо вижу его прищуренные голубые глаза, выбившуюся из-под шлема русую челку, капли пота на висках. Замечаю, что палец, начавший выбирать свободный ход спускового крючка, покрыт грязевыми разводами, а на тыльной стороне запястья виднеются царапины. Вот сейчас на кончике дула его «Маузера» расцветет огненный цветок…
        Винтовочный выстрел кажется похожим на близкий грохот артиллерийского орудия крупного калибра, после которого долго ноют барабанные перепонки и звенит в голове. Этот звук на мгновение перекрывает шум боя. Но ведь «свой» не услышишь?.. Так это и не «мой»! «Бранденбург» как будто замирает, голубые глаза широко распахиваются. Еще не поняв в чем дело, пользуюсь заминкой врага - пистолет уже давно в моей руке, и надо только слегка приподнять ствол. Отдача у «Парабеллума» легкая - выстрел почти неощутим. На лбу диверсанта, прямо под челкой, появляется не предусмотренное природой отверстие, и он начинает медленно падать, удивленно таращась на меня своими буркалами. Только сейчас замечаю на его «Кнохензаке» расплывающееся темное пятно - так вот от чего он промедлил!.. Кто это его? Так вот же - Макс стоит на коленях, держа в руках немецкий карабин - оружие усатого фрица, убитого Гайдаром пятнадцать секунд назад.
        Не теряя времени, бросаюсь к подсумку с запасными магазинами и заряжаю «АВС». Фу-у-у! Вот теперь можно облегченно вздохнуть, убрать пистолет и вытереть со лба холодный пот. Старуха с косой в очередной раз прошла рядом…
        - Спасибо, Макс, век не забуду!
        - Да чего уж там… - бормочет Зеленецкий.
        - Эй, ребята! - окликает Гайдар.
        Он стоит на одном колене, торопливо наполняя барабан «Нагана» патронами. И что-то бледновато выглядит… Уж не ранен ли?
        - С вами все в порядке, Аркадий Петрович?
        - Нормально! - отмахивается Гайдар. - Вы по сторонам смотрите, ничего еще не кончилось!
        Он прав - бой продолжается. Оглядываюсь, до этого все внимание было сосредоточено в узком секторе, но видимость ограничена кустами и деревьями до двадцати пяти-тридцати метров. В пределах этой зоны живых врагов нет, лишь два тела возле костра и еще парочка где-то рядом. Наши потери - боец-конвойный и молодой урка. А где второй бандюган? Возле дерева, где они сидели, его нет! Сбежал, собака!
        Ладно, черт с ним, потом поймаем! Надо приготовиться для второго тура «Марлезонского балета». Перекидываю через плечо ремень сумки с боеприпасами. Барский, подхватив карабин голубоглазого диверсанта, начинает судорожно срывать с убитого немца ремень с подсумками. Макс делает то же самое с усатым. Неожиданно «труп» открывает глаза и с криком «Der Tod, Luder!»[20 - Сдохни, сука! (нем.)] вцепляется в Зеленецкого окровавленными руками. Стоящий рядом детский писатель спокойно наклоняется, вставляет дуло «Нагана» в ухо немца и, не меняясь в лице, спускает курок. Затем Аркадий Петрович внешне неторопливо вытряхивает стреляную гильзу, вставляет в опустевшую камору патрон и только после этого говорит тихим голосом:
        - Ну, чего стоим? Кого ждем?
        Через полминуты мы готовы, но… куда нам выдвигаться? Прислушиваемся - стрельба идет вокруг нас, пулеметы и винтовки молотят без перерывов. Разделиться на группы?
        Внезапно из-за деревьев, с той стороны, где стоят грузовики и лежат раненые, раздается женский крик. Марина? Это может быть только она! Решение принято - бросаюсь на помощь! Макс с Мишкой следуют за мной, Гайдар, прихрамывая, чуть приотстает, на ходу подхватывает с земли автомат погибшего конвойного.
        До нужного места всего метров пятьдесят. Еще когда Альбиков водил меня сюда посмотреть на труп диверсанта, я запомнил расположение техники и постов. Машины стояли по периметру поляны, прикрытые от обнаружения с воздуха кронами деревьев, а от наблюдения с земли - кустами с восточной стороны. Автомобили охраняли двое часовых. Один стоял как раз на восточном, дальнем от нас конце поляны, возле грузовика с трупами, а второй располагался ближе к месту ночевки, возле трех полуторок с опечатанными мешками секретного архива. Раненые были размещены на приличном удалении от особо ценного груза - метрах в тридцати, под ветвями большого дуба. Так показалось наиболее удобным - техника и личный состав рассредоточены, но находятся в пределах зрительной и звуковой связи.
        Как только впереди показался деревянный борт ближайшего грузовика, я тормознул бежавших, словно молодые лоси, друзей, заставил их пригнуться и стал забирать левее, чтобы выйти на поляну, имея в качестве прикрытия автомобили. Полуторки помогут нам подобраться вплотную, а также защитят от обстрела гораздо лучше кустиков. Первым добравшись до цели, выглядываю из-под днища и сразу обнаруживаю совсем рядом, буквально в десятке метров, нескольких диверсантов. Двое «пасут» обстановку, грамотно распределив сектора наблюдения, еще двое с деловым видом пытаются вытащить из кузова знакомые зеленые мешки. Меня караульщики пока не видят, ожидая нападения со стороны бивака и места стоянки броневиков. Наших часовых не видно, раненых с этой точки тоже не разглядеть. Чуть смещаюсь, чтобы в поле зрения попала вся поляна, и вижу еще двух фрицев. Один заламывает руки стоящей на коленях Марине, а второй, слегка наклонившись, держит девушку за подбородок и что-то у нее спрашивает. Причем у второго знакомый по множеству фильмов автомат «МР-40», известный в нашем народном фольклоре как «шмайссер»[21 - Автор знает, что
Уго Шмайссер не имеет к конструированию этого оружия никакого отношения. Но наши бойцы называли данный автомат именно «шмайссером».]. Может, это офицер? Ведь все остальные виденные мной сегодня диверсанты бегали с простыми маузеровскими карабинами.
        Вот ведь твари поганые, еще бой не кончился, а они уже допрос устраивают и груз потрошат. Или дураки (что сомнительно), или уверены в своей победе. Ну, сейчас я вам эту уверенность пообломаю! Вместе с головами! Оборачиваюсь - друзья уже рядом, а через пару секунд к ним присоединяется Гайдар. Жестами распределяю цели: Мишке и Максу - наблюдателей, Аркадию Петровичу - «грузчиков». Себя оставляю «дознавателей».
        - Огонь! - шепчу на выдохе, чтобы не сбить прицел.
        Выстрелы звучат одновременно. Все пули идут точно в цель, что немудрено на такой близкой дистанции, всего-то десять метров. Через секунду в живых остается только ведущий допрос автоматчик. Его я хотел оставить для экстренного потрошения, прострелив ногу, но гад оказался ловким: услышав выстрелы и увидев падающего с пробитой башкой напарника, диверсант мгновенно пригнулся, прикрывшись от нас телом Марины. Зафиксировав девушку болевым приемом, фашист стал пятиться к краю поляны, одновременно постреливая в нашем направлении короткими очередями. Вот ведь козлина!
        Ну ничего, и не таких обламывали! Опыт подобного рода, когда враг прикрывается мирняками, у меня уже был. Встаю с земли и осторожно осматриваю поляну из-за капота. Больше здесь никого не было - ни наших, ни немцев. Кстати, и стрелять в округе перестали, что, в общем-то, не слишком хороший признак - мне казалось, что хорошо подготовленные диверсанты должны были довольно легко справиться с нашими бойцами, большинство из которых стояло на постах. В подтверждение моей гипотезы вижу на другом конце полянки тело часового. А где второй? Да вот же - лежит прямо под передними колесами соседнего грузовика. Но этого парня врасплох не застали - судя по многочисленным отверстиям в тонкой жести передка автомобиля, отстреливался боец довольно долго.
        Пока я оценивал обстановку, немец отступил на десять шагов. Чтобы ретирада не казалась диверсанту легкой, даю над его головой короткую очередь. Ага, пригнулся! Чисто на рефлексах, но мне и этого хватило - увидев высунувшийся из-за плеча Марины локоть фрица, я без промедления всадил в него пулю. И промахнулся! Вернее, попал, но не в руку, как хотел, а в оружие. Автомат отлетел в сторону. Однако чертов фашист не растерялся - выхватил нож и приставил лезвие к горлу Марины.
        - Ребята, держите фланги! Аркадий Петрович, на вас тыл! - скомандовал я и вышел из-за машины на открытое пространство.
        Увидев меня, фриц скривился, словно сожрал лимон. Не ожидал, наверное, что ему противостоит совсем молодой паренек.
        - Дайте мне уйти, иначе я порежу вашу Hosenscheierin[22 - Ссыкуху (нем.).]! - громко сказал диверсант, шаря глазами по округе. Не верилось ему, что я здесь один. И правильно не верилось - с противоположной стороны из кустов выскочил с автоматом в руках Хуршед.
        - Эй, кютвераляр, ман сэнлурган онийляр сикий![23 - Грязное узбекское ругательство. В примерном переводе на русский язык: «Эй, пидор, я твою маму в рот ебал!»] - злобно сказал Альбиков. - Бросай нож! Ты один остался, всех твоих уже положили.
        В ответ немец злобно рассмеялся. И продолжал щериться в усмешке, даже когда к Альбикову присоединился сержант Стерх, а за моей спиной встали Барский и Зеленецкий. А где же Гайдар? Ладно, позже разберемся… Надо с этим ублюдком сперва покончить. С моего места противник почти не виден. Немного смещаюсь, и мне открывается правый бок диверсанта, но вражина начеку - делает пару шагов назад, снова закрываясь телом девушки. Однако секунды утекают с катастрофической скоростью, а ситуация остается патовой. Как только мы делали какое-то движение, пытаясь улучшить позицию, немец немедленно парировал, постепенно отступая к деревьям. Его рука с ножом постоянно дергалась, и на горле Марины появилось несколько порезов, текла кровь. Так его не достать - если я сейчас выстрелю по едва видимым ногам диверсанта, он неминуемо порежет свою заложницу. Хорошо бы этого козла как-то отвлечь…
        - Schau, Arschloch, wenn Sie ein Messer zu werfen, gebe ich Ihnen einen leichten Tod! Wenn Sie nicht aufgeben, werden wir Sie mit einem Seil zu treten, und dann werde ich die Eingeweide aus dem Leib geschnitten und dann auflegen![24 - Слышь, мудила, если немедленно бросишь нож, то я позволю тебе легкой смертью умереть! Не сдашься, мы тебя сами скрутим, но тогда я распорю тебе живот, выну оттуда кишки и на них же повешу! (нем.)]
        Услышав угрозу, фашист удивленно присвистнул, а затем опять рассмеялся, правда, чуть более нервно. Весельчак, мать его!
        - Сержант! Уйми своего щенка! Я военнослужащий немецкой армии и требую, чтобы со мной обращались как с солдатом, а не грозили пытками! - неожиданно сказал фриц, обращаясь к Альбикову. По-русски урод говорил совершенно без акцента. - Я сдамся, если вы гарантируете соблюдение конвенций по обращению с военнопленными!
        - Ого, как заговорил! - поразился я наглости фашиста. - Ты прикрываешься девушкой и хочешь, чтобы мы конвенции соблюдали?
        - Эта женщина одета в униформу вашей действующей армии и носит соответствующие знаки различия, поэтому считается комбатантом, со всеми вытекающими последствиями, - с некоторой ленцой в голосе объяснил немец. - Мы, в отличие от вас, своих женщин в бой не бросаем!
        Совершенно неожиданно для всех за спиной диверсанта возник Гайдар, бледный, как тень отца Гамлета. Откуда он взялся, я не увидел - до ближайшего дерева было метров пять. Аркадий Петрович вскинул «наган» и сделал всего один выстрел. Голова немца мотнулась от попадания, нож вывалился из пальцев, и диверсант медленно завалился на спину, скребя по траве каблуками ботинок.
        - Товарищ комиссар, да как же вы?.. - растерянно проговорил Альбиков. - Он ведь уже почти сдался!
        - А ты, сержант, взгляни, что эти твари с ранеными сделали! - с болью в голосе сказал Гайдар.
        Все машинально повернулись в ту сторону, где лежали наши бойцы. Только Марина, едва сделав небольшой шажок, покачнулась и рухнула на колени. Выронив винтовку, бросаюсь к ней и подхватываю на руки:
        - Что с тобой?
        Но девушка меня почти не слышит - глаза закатились, она близка к обмороку. Да что же это такое, мать вашу? Смерть, в самом кошмарном ее проявлении, преследует несчастную девчонку, словно она проклята. Дурная карма прежней жизни, как сказала бы моя бывшая жена.
        - Игорь, посмотри! - каким-то странным, как будто у него ком в горле, голосом говорит Барский.
        Аккуратно укладываю Марину, подбираю «АВС» и топаю к друзьям, которые стоят под деревом, выстроившись в неровный рядок, и смотрят на что-то у корней. Там лежали… наши раненые…
        После слов Гайдара я был готов к тому, что они мертвы, но простое убийство показалось просвещенным европейцам слишком скучным… Беспомощным людям вспороли животы от паха до грудины и вырезали на лбу пятиконечные звезды. Господи, ну зачем их надо было мучить? Ведь лишить жизни можно было одним выстрелом! Ради чего немцы так поступили? С целью получения сведений? Так не успели бы их нормально допросить! Чтобы запугать живых? Но ведь они планировали перебить нас всех, кого запугивать? Для чего понадобилась эта бессмысленная жестокость? Оставалась только одна причина - тот, кто это сделал, получал удовольствие от процесса.
        Я не ангел, а старый, злой, мстительный человек с выжженной душой, таким меня сделала война. Приходилось совершать жуткие поступки - добивать раненых врагов, пытать пленных, казнить убийц, кастрировать насильников, но я всегда считал это тяжелой, грязной работой, за которую мне суждено попасть прямиком в ад, а не источником наслаждения.
        - Похоронить бы… - с тоской сказал Стерх.
        - Похороним, - глухо пробормотал, отворачиваясь, Альбиков. - Своих только дождемся…
        - Надо поляну сперва зачистить, - машинально посоветовал я, продолжая смотреть на растерзанные тела.
        - Что? - не понял Хуршед.
        - Проверить местность, вдруг где-то недобитки затаились! Кто из наших еще уцелел?
        - Нас трое осталось. Сержант Барков тяжело ранен, у броневиков остался, - ответил Стерх. - Моих ребят всех положили. И шоферюг… Насчет часовых не скажу, надо сходить посмотреть… Однако сомнительно, что кто-то выжил. Разве что немчик этот…
        - Вондерер уцелел? - удивился я.
        - А чего ему, суке, будет? Как стрельба началась, я его на землю уложил и велел не отсвечивать. Ладно, пойдем… поляну чистить! - мрачно сказал Альбиков, щелкая предохранителем.
        - Пойдем, - киваю, перехватывая винтовку поудобнее, чтобы поменять магазин, и тут меня… отпускает. Ноги подкашиваются, неловко плюхаюсь на землю, чуть не выронив оружие.
        - Игорь, что с тобой? Ты ранен? - словно сквозь толстый слой ваты доносятся встревоженные голоса друзей.
        Зачем эти дурни меня тормошат? Будь я действительно ранен, тут бы мне и писец пришел!
        - Ну-ка, разойдитесь! - командует Марина. Быстро она взяла себя в руки, когда врачебный долг позвал. Один-единственный у нее теперь на попечении раненый… - Миша, принеси мою сумку, она под деревом осталась! Быстрее! А вы помогите его отнести… Вот только куда? Трупы кругом…
        - Давайте к машинам, - предлагает Альбиков.
        Меня неловко подхватывают на руки и несут, взбалтывая по пути и без того отбитые мозги. К счастью, несут недолго. Кладут на травку совсем рядом с машиной - отчетливо слышен запах бензина. Марина начинает хлопотать надо мной, зачем-то расстегивает гимнастерку, чем-то протирает лоб. Но мне становится всё хуже - адреналиновый откат в совокупности с последствиями недавней контузии - страшное дело. Глаза уже почти ничего не видят - вокруг клубится серая дымка, в которой изредка мелькают светлые пятна - лица друзей. Голоса продолжают отдаляться, как будто в уши пихают новые порции ваты.
        - Ну, жить будет? - доносится на пределе слышимости. Это наверняка Альбиков спросил, его манера.
        - Конечно! - категорически заявляет Марина. - Сами бы побегали после тяжелой контузии, вот так же сейчас и выглядели. Ему просто покой требуется!
        - Ну и хорошо, что будет. Он нам живой и здоровый нужен. Ладно… ты с ним посидишь, а то нам надо… зачистку закончить. Кстати, хорошее слово…
        - Посижу, куда мне идти? - отвечает Марина. - Вы, если кого из раненых найдете, сюда несите. А то меня тоже ноги… не держат.
        - Эй, а корреспондент-то наш где? - вдруг спрашивает Альбиков.
        - Аркадий Петрович? - зачем-то переспрашивает Мишка, словно в нашей команде два сотрудника СМИ. - Да вон же он… лежит!
        - Блядь, и этот!.. - не выдерживает Хуршед. - Его-то с чего срубило? Ребята, берем! Аккуратнее несите! Кладем! Марина, глянь!
        - Без сознания… Проникающее ранение в нижнюю часть бедра… Навылет…
        - И с такой раной он умудрился того весельчака завалить! Старая закалка! - с уважением говорит Хуршед. - Всё, мы ушли, а то как выползут сейчас недобитки… Барский, ты остаешься здесь! Смотри по сторонам, от машин не отходи, оружие убитых собери! Стерх, Зеленецкий - за мной!
        Унеслись, как молодые лоси, даже я топот сапог услышал. Ну, будет время полежать, отдохнуть, пока никто не теребит… Гайдар-то… ранен, оказывается… То-то он мне еще после первого огневого контакта бледным показался… В ногу навылет… И как он с такой раной ходил? И стрелял? Гвозди бы делать из этих людей! А чем он в эту войну прославился? Не помню… Что в Гражданскую повоевал и вроде бы даже самым молодым командиром полка был - помню! А что он во время Великой Отечественной делал? Неужели в самом начале погиб, раз никаких мемуаров не оставил?[25 - Во время Великой Отечественной войны А. П. Гайдар в качестве корреспондента «Комсомольской правды» находился в действующей армии, на Юго-Западном фронте. В сентябре 1941 года угодил в окружение под Уманью с частями фронта. Попал в партизанский отряд. 26 октября 1941 года попал в засаду и погиб.] Надо бы его поберечь - человек-то он хороший! Останется жив, авось и внука воспитает, чтобы не вырос чмом и либерастом… Тогда, глядишь, и катастройка по другому сценарию пойдет. Хотя нет… Для этого надо не Гайдара уберечь, а Борюсика и Меченого прибить. С
Кукурузником до кучи! Никакие фашисты столько гадостей для моей Родины не сделали, как эта троица! Где Е-Бэ-Эна и Горбатого во время войны носило - хрен знает. Да и лет им сейчас… А вот Кукурузник, если мне склероз не изменяет, где-то в этих местах «геройствовал». В смысле - на Украине. Вот до него добраться вполне реально. Да… Вот я размахнулся - лежу в каком-то лесу, пальцем шевельнуть не могу, а уже террористический акт задумал! Для начала надо предоставленное мне во временное пользование тело деда в безопасное место доставить, а уж там мечтам и прожектам предаваться! Кстати, о деде… Какие мне позавчера интересные «мультики» привиделись! И дед там с золотыми звездами на погонах, и я какой-то диверсант в немалом звании… И памятник Хуршеду Альбикову в Москве… Словно сбылись самые оптимистические прогнозы развития событий, точкой отсчета которым послужила встреча на лесной дороге несколько дней назад. Дед выжил и до маршала дослужился, Альбиков тоже не во время Великой Отечественной погиб… Я вспомнил дедов «иконостас» из сна-бреда и мысленно присвистнул. Чтобы столько наград «заработать», надо из
«горячих точек» десятилетиями не вылезать! Так, может, не безопасное место нужно искать, а, наоборот, вести самые активные боевые действия? Куда-то ведь меня чекисты завербовали? В спецшколу какую-то? Скорее всего в разведку. Ну что же, послужим с полной отдачей! Если после всех этих многочисленных контузий мне «белый билет» не выпишут… Хотя и тогда… Попрошусь на фронт, да хоть и переводчиком, как дедуля в «той жизни». Оп, а это что?! Никак светать начало? В смысле - туман перед глазами рассеивается. «Выныриваю», значит, потихоньку? Явно мне покой показан по медицинским показателям - всего-то минут пятнадцать на травке в тенечке повалялся и уже готов к новым подвигам! Ха-ха! Руки-то хоть шевелятся, герой?
        С огромным трудом приподнимаю голову и осматриваюсь. Серая дымка почти улетучилась. Рядом лежит Гайдар, Марина занимается его перевязкой. Мишка бродит неподалеку, на самой границе поля зрения, посматривает по сторонам, подбирает оружие убитых немцев.
        Девушка, заметив, что я очухался, молча кивнула мне и продолжила заниматься своим делом. Чувствую, прибавилось у нее сегодня седых волос. Барский, увидев, что я приподнял голову, радостно улыбнулся и, волоча за ремни сразу четыре винтовки, поспешил ко мне.
        - Игорь, ты как? Нормально?
        Вспоминаю сакраментальный вопрос «You o'kay?», который так любят задавать герои американских боевиков, даже если их собеседники истекают кровью из десятка резано-колото-стреляных ран, и начинаю тихо хихикать.
        - Ты чего? - удивился Барский. - Чего ржешь?
        - Да так, Миш, анекдот один вспомнил… - чуть слышно шепчу я. - Ты мне лучше водички принеси, а то совсем в горле пересохло.
        Мишка, покрутив головой в поисках запрашиваемого, подхватился и убежал куда-то за пределы видимости. Вернулся уже через пару минут, сунул мне в руки флягу и принялся подсовывать под голову какой-то мешок.
        - Что это ты приволок? - вяло поинтересовался я, пытаясь открутить пробку непослушными пальцами.
        - Да там, возле соседней машины, мешки с газетами раскиданы. Вот я и решил тебе один в качестве подушки притаранить, - весело объяснил Барский.
        Что он сказал? Мешки с газетами? Откуда они взялись? Здесь ведь стоят машины, загруженные опечатанными брезентовыми мешками спецархива!
        - Миша, ты уверен, что внутри газеты? - Про перевозимый колонной секретный груз Барский и Зеленецкий не знали, а перепутать деловые бумаги и печатные издания на ощупь довольно просто.
        - Конечно! - энергично кивнув, подтвердил товарищ. - Немцы их зачем-то из кузова достали и парочку распороли. Газеты там! Какие-то местные, ровненские и вроде бы львовские.
        Вашу мать! Неужели?..
        - Миша, помоги-ка мне встать!
        - А… Зачем?
        - Блин, поссать хочу!
        - Марин, а ему уже можно вставать? - апеллировал Барский к авторитетному в области медицины источнику.
        - Ну, если приспичило… - задумалась девушка, не переставая бинтовать ногу Гайдара, - то пусть идет.
        Мишка, проигнорировав протянутую руку, заходит со спины, приподнимает, обхватывает под мышками и рывком ставит на ноги. Ого, а ведь и приспичило уже! Не так уж и соврал. Помогая себе вместо костыля верной «АВС», чуть ли не кулем повиснув на Барском, с трудом переставляя ноги, обхожу грузовик и, привалившись для устойчивости к дощатому борту, делаю попытку приспустить бриджи. Чувствительность пальцев близка к нулевой, поэтому я никак не могу нащупать завязки. Вот кто придумал такой фасон? Ширинки на молнии, где вы? Барский, без слов поняв мое затруднение, помогает справиться с непокорным предметом одежды и деликатно отворачивается, на всякий случай придерживая меня за плечо, чтобы не грохнулся в самый разгар увлекательного процесса. Справив малую нужду, вытираю руки об штанины. Уф, полегчало!
        - Спасибо, Миша, снова ты меня выручил!
        - Да чего там, - смущенно отвечает Барский.
        - Пойдем теперь на те газетки глянем.
        - Зачем? - недоумевает друг.
        - Надо! - веско говорю я, и Миша подчиняется.
        Возле соседнего грузовика действительно валяется несколько брезентовых мешков. Три штуки распороты, и из них вывалились газеты. Самые обычные советские, причем как на русском, так и на украинском языке. На образцы подрывной литературы не похоже. И сомнительно, что для перевозки простой прессы задействуют такие силы, что собраны в нашем конвое. А может, архивные документы сверху пустышками прикрыли, чтобы, например, от обстрела уберечь?
        - Миш, ну-ка залезь в кузов и вытащи тючок со дна!
        Барский не стал препираться с раненым товарищем, которому в контуженую голову вдруг стукнула какая-то блажь. Пожав плечами, Миша выполнил просьбу, скинув к моим ногам точно такой же с виду мешок, как уже распоротые.
        - Давай глянем, что у него внутри!
        - Игорь, а как?.. - Товарищ ловко соскочил из кузова на землю и растерянно тронул бок туго набитого мешка. - Чем его разрезать?
        - Глянь возле того немчика, которого Аркадий Петрович грохнул. Он ведь ножиком махал! И по карманам пошарь, документы поищи!
        Барский рысцой бросился выполнять распоряжение и через минуту притащил знакомую солдатскую книжку и нож.
        Первым делом я заглянул в зольдбух. Teodor Auffenberg, Oberleutnant, Lehr-Regiment Brandenburg z. b.V. 800. С этим понятно. Подозреваю, что это и был командир отряда диверсантов, поскольку сомнительно, что здесь мог находиться кто-то старше званием. Жаль, что Гайдар его завалил, я бы с ним пообщался по душам. И про соблюдение конвенций бы поговорил, и про задачи его подразделения. Ну да ладно - умерла так умерла.
        Нож оказался отменным - не давешний тупой солдатский штык и не бутафорский кинжал эсэсовцев с выпендрежной надписью готическим шрифтом на клинке «Meine Ehre heit Treue!»[26 - Моя честь называется верность! (нем.)], виденный мной в Центральном музее Вооруженных сил. Этот - настоящий рабочий инструмент, с удобной рукоятью и восьмидюймовым полуторалезвийным клинком, одинаково удобным для нарезания колбаски и убийства людей. Покойный обер-лейтенант хоть и был гнидой, но в оружии разбирался. Надо этот ножичек притырить, пригодится и для колбаски, и для… прочего.
        А для начала проверим остроту на плотном брезенте. Хорошо идет! Не бритвенная острота, но мне им и не бриться. Для работы вполне достаточная - бок брезентового мешка вспорот за секунду, и на траву вываливаются… газеты. Но в этом, для разнообразия, не местные, а центральные - «Известия» и «Правда». Ну, в общем, всё понятно: наша колонна со спецгрузом - добротно сработанная отвлекающая цель. Ай, молодцы чекисты!
        Глава 5
        Подкрепление на четырех грузовиках прибыло всего через полчаса после боя. Обидно - каких-то тридцать минут решили, жить или умереть двум десяткам человек!
        К моменту подхода колонны Альбиков с товарищами едва успели бегло осмотреть часть приютившего нас лесочка. Принесли уцелевшего бойца с множественными осколочными ранениями - он с пулеметом лежал в секрете, и, по словам Стерха, именно на его позицию вышла самая большая группа диверсантов. Парень положил на месте полдесятка, пока его не забросали гранатами.
        Подкрепление состояло из полусотни широкоплечих подтянутых парней в фуражках с зелеными околышами и трех служебных собачек. Погранцы оказались вооружены уже знакомыми мне «ППД» и «СВТ» в пропорции один к двум. Плюс к тому почти десяток ручных «Дегтярей». Очередной удар по моим представлениям о Великой Отечественной - какая уж тут «одна винтовка на троих», если именно наши поголовно ходят с автоматическим оружием, а элитные немецкие десантники - с «болтами». Впрочем, парочка «старых» винтовок у пограничников была. Обладателями «мосинок» оказались снайперы. И выглядели их трехлинейки настоящими произведениями искусства - в явно нестандартном исполнении, с ореховыми ложами, с какой-то незнакомой оптикой. Возглавлял прибывший отряд молодой командир с одинокой «шпалой» на зеленых петлицах. Повинуясь его жестам, погранцы молча, без обычных матюков и шуточек, шустро разбежались для контроля периметра. И только после этого командир подошел к «группе встречающих», состоящей из Альбикова, Мишки и меня, и, коротко бросив ладонь к козырьку, представился:
        - Капитан Крюков!
        - Сержант госбезопасности Альбиков! - козырнув, ответил Хуршед.
        Капитан многозначительно посмотрел на меня и Барского, поскольку мы не торопились назвать себя. Все-таки на нас красноармейская форма, хоть и без знаков различия, и оружие в руках. А что мне сказать? Какой у меня сейчас статус?
        - Это мои сотрудники… внештатные! - пришел на выручку Хуршед. - Игорь Глейман и Михаил Барский.
        - Я так понимаю, что мы опоздали? - кивнув на трупы диверсантов, полувопросительно-полуутвердительно сказал Крюков. - Поверьте, мы гнали на пределе…
        - Верю, - кивнул Альбиков. - Но наших ребят не вернуть… Помогите хоть потери сосчитать.
        - Товарищ Альбиков! - деликатно позвал я. - А вы среди немцев радистов видели?
        Хуршед несколько секунд недоуменно пялился на меня, но потом до него дошло.
        - Товарищ капитан! Мне кажется, что часть немцев могла остаться в лесу. Нужно устроить прочесывание! - решительно сказал Альбиков. - И чем быстрее - тем лучше!
        Крюков даже не стал ничего переспрашивать и уточнять - всё правильно понял, видимо опытный волкодав, сразу развернулся к своим и начал раздавать команды. Большую часть людей, с двумя собаками, он отправил по следам диверсантов, остальных послал проверить ближайшие окрестности. Мы, чтобы не мешать, отошли в сторону и плюхнулись на наваленные возле полуторки мешки. Альбиков, увидев разбросанные по траве газеты, с подозрением покосился на меня, но ничего не сказал.
        - Ты знал? - решаю первым начать разговор.
        - О чем? - устало спросил Альбиков.
        - Хуршед, не надо дурачка разыгрывать! - Взглядом показываю на газеты.
        - Знал! - твердо сказал сержант, глядя мне в глаза. - И что?
        Действительно, и что? Сержант честно выполнял свой долг. Мало того - понимал, что возглавляемая им колонна будет первоочередной целью противника, и всё равно поехал. Или я хочу обвинить Альбикова в недостаточном рвении при организации охранения? Нет, Хуршед добросовестно сделал всё, от него зависящее, и не его вина, что так произошло. Ах да! Мою драгоценную особу подвергли опасности, пригласив пассажиром в обреченный конвой! Ну, ты ведь, товарищ Глейман, прекрасно знаешь - данное предложение диктовалось исключительно беспокойством о твоем здоровье, ведь никто не мог быть на сто процентов уверенным, что колонна подвергнется нападению.
        - Ничего! - ответил я.
        Хуршед несколько секунд сверлил меня взглядом, но поняв, что я не намерен продолжать разговор, отвернулся и пошел куда-то, по пути кликнув Стерха, Барского и Зеленецкого. Видимо, решил продолжить поисковые работы.
        Оставшись в одиночестве, откидываюсь поудобнее на мешки и укладываю рядом винтовку, чтобы была под рукой. Полежу спокойно, пара часиков точно есть, пока здесь полную зачистку местности проведут. Отдохнуть нужно обязательно, а то ведь точно кони двину, с такими-то нагрузками на не отошедший от контузии организм. Однако, повалявшись минут десять, понимаю - расслабиться не выйдет, слишком много адреналина гуляет в крови. Чем бы таким позитивным заняться, чтобы и польза была, и расслабуха? Вот неплохо бы магазины снарядить, пока есть время. А то засунут в кузов очередной скачущей по кочкам таратайки, и хрен там чего сделаешь. Вот черт, не выходит - пальцы с трудом шевелятся. Так, может, это потерпит, авось немцы в ближайшие часы не нападут? Нет, на «авось» я полагаться не привык - надо через «не могу»! Заодно и пальцы разработаю! Вот так… потихоньку, по одному… Отлично… Дело пошло… Краем глаза замечаю, что незаметно подошедший Хуршед смотрит на мои старания-мучения с немалым удивлением. Наверняка потом в рапорте особо отметит этот необычный факт. А, плевать! У них там, если подумать, уже целая
коллекция моих странных поступков, не соответствующих поведению юноши-подростка, должна быть собрана. В досье толщиной с ладонь. Так что одним больше, одним меньше… Фух, вроде готово - три магазина за десять минут набил! При нормативе двадцать секунд… Убираю боеприпасы в сумку. Вот теперь можно массу придавить минут на сто, пока народ суетится. Положив «АВС» поперек живота, закрываю глаза и почти сразу проваливаюсь в сон.
        Снилось мне что-то из «прошлой» жизни. Вроде как в компании своих закадычных друзей, Борьки и Лешки, сижу под тентом пляжного турецкого ресторана и пью «злой» местный коньяк, вяло отбрехиваясь от откровенно нарывающихся на перепихон трех размалеванных, как дешевые проститутки, девиц из-за соседнего столика. Мы с друзьями в принципе не против секса, но не с этими страшными, как смертный грех, хохлушками предбальзаковского возраста. Пусть их турки чпокают, а нам, кабанам, непременно королев красоты подавай… Впрочем, даже во сне отчетливо понимаю - наша троица просто еще мало выпила. Из динамиков стоящего на барной стойке сидюка доносятся не мелодичные рулады турецкой попсы, а почему-то разухабистая песня «Ленинграда», очень подходящая к данной ситуации.
        Я мужчина, секс-машина, на ходу стираю шины.
        Magic people, super-voodoo. Баба есть - я бабу буду!
        Бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду!
        Бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду, бабу вы-бабу-буду!
        Лешка очень похоже имитирует звучащее в песне уханье размножающегося самца, сопровождая «пение» характерными жестами руками, напоминающими движения лыжника. Девицы жеманно хихикают. Борька железной рукой разливает в пластиковые стаканчики дешевое пойло, и мы заливаем в глотки очередные сто грамм… В голове приятно шумит, вечернее солнце ласково греет голое пузо под расстёгнутой рубахой, волны с легким шелестом накатываются на пляж… Лепота-то какая! Еще соточка, и хохлушки уже не будут казаться такими страшными, пригласим их за свой столик, возьмем еще пузырь, а то и два… Вот только чайки что-то громко раскричались… И отчего-то на русско-командном языке…
        - Какого хера ты прятался?!
        - Дык, гражданин начальник, испугался очень, - второй голос звучит заискивающе. - Пальба со всех сторон…
        - Ага, испугался он! - издевательски произносит третий голос. - Рядом винтовка немецкая валялась, а в карманах два десятка патронов напихано!
        - Расстрелять на хер этого мудака! - Снова первый голос, с ярко выраженными командными нотками. - Некогда с ним возиться!
        - Гражданин начальник! Христом-богом… - захлебывается второй голос. - Не губи, начальничек, я всё отработаю!
        Рывком сажусь, руки машинально хватают «АВС». Сонная пелена падает с глаз - передо мной стоят Альбиков, Стерх и давешний уголовник. Вернее, Хуршед и Степа стоят, а бандюган ползает на коленях, норовя обхватить сапоги сержанта.
        - Жалкое зрелище, а ведь строил из себя крутого пацана, - хрипло говорю я. Переход от приятного пляжного отдыха к суровой военной действительности настолько резок, что накатывает злость, которую хочется на ком-то сорвать. - Товарищ сержант, можно я сам его в расход выведу?
        - О, наш болезный очухался! - весело замечает Стерх. - И охота тебе об эту гниду руки марать? Поспи еще, мы не скоро соберемся!
        - Сколько времени? Долго я спал?
        - Полдень давно миновал, - глянув на небо, ответил Степан. - Думаю, часа четыре ты продрых!
        Бандит, пользуясь тем, что Хуршед отвлекся, все-таки умудрился обхватить сапоги и замереть в этой позе, поскуливая, как описавшийся щенок.
        - Ладно, хер с тобой, гнида! - брезгливо произнес Альбиков. - Поживешь еще… Стерх, свяжи ему руки… и ноги тоже! А то больно он шустрый, а у нас бойцов и так слишком мало, неохота на его конвоирование выделять.
        Уголовник, сообразив, что прямо сейчас его убивать не будут, отцепился от сапог сержанта и с готовностью протянул вперед ладони, сложив их лодочкой. Но сержант не повелся на эту детскую уловку, отвел его в сторонку, подножкой опрокинул на землю, ловко спутал ноги и, заломав руки бандита за спиной, перехватил его локти каким-то хитрым узлом.
        Кряхтя, как старый дед, поднимаюсь на ноги, обеими руками опираясь на винтовку. Солнце ощутимо склонилось к закату, но до полной темноты еще далеко, да и жарит так, что хочется скинуть с себя гимнастерку и прилечь в теньке. Да, хорошо я массу придавил - сейчас уже часов пять или шесть вечера. Вернее, как говорил герой популярного фильма - «шесть дня». А что у нас новенького произошло, пока я спал? Трупы немцев убрали. Тела наших бойцов тоже куда-то унесли. Распоротые мешки с газетами прибрали. На обоих концах поляны стоят часовые. Еще один пограничник прохаживается неподалеку, поглядывая на хлопочущую Марину. Моих друзей нигде не видно, Альбиков и Стерх тоже ушли. Зато у нашей медсестры прибавилось подопечных - возле Гайдара лежали еще четыре человека, причем один из них - немец. Все-таки удалось хоть кого-то живьем взять? Значит, часовой не на девушку смотрит, а пленного контролирует. Ага, так и Вондерер здесь же сидит, смурной, как с перепоя. Гайдар или спит, или без сознания - лицо белое, под глазами черные круги.
        - Ну, ты как? - спросила Марина, оторвавшись от перевязки тихонько постанывающего парня, обряженного в «мешок для костей». Светлые волосы диверсанта слиплись от крови колтуном. Чем это ему по башке прилетело? Не пулей же…
        - Да почти нормально, - с кривой усмешкой ответил я. - Хотя на плакат, пропагандирующий здоровый образ жизни, не гожусь. Где ребята?
        - Где-то, там - девушка неопределенно махнула рукой и продолжила бинтовать пробитую голову вражеского солдата.
        Немчик украдкой посмотрел на меня с ненавистью, но сразу опустил глаза. Что, гнида, херово тебе? С целью подъебнуть фашиста я негромко, но с издевательскими интонациями запел старинную бретонскую застольную песню о сидре, которую наши доморощенные нацидрочеры по недоразумению (и скудоумию!) считали то полевым гимном Ваффен-СС, то неофициальным гимном люфтваффе, несмотря на то что впервые на немецком языке она прозвучала только в 1976 году.
        Was wollen wir trinken, sieben Tage lang,
        was wollen wir trinken, so ein Durst.
        Es wird genug fr alle sein,
        wir trinken zusammen, roll das Fa mal rein,
        wir trinken zusammen, nicht allein[27 - Что мы будем пить семь дней подряд?Что мы будем пить, ведь жажда так велика?Но нам хватит на всех.Мы пьём все вместе, выкатывай ещё бочку!Мы пьём все вместе, и никто в одиночку (нем.).].
        Морда немца перекосилась от удивления. Офигел и стоящий рядом пограничник. Впрочем, подозрительно на меня покосившись, боец ничего не сказал.
        - Это ты чего такое исполнил, что он рожу скривил, словно лимонов нажрался? - с любопытством спросил подошедший Альбиков.
        - Да так… Песня пьяниц, - усмехнулся я. Хуршед понимающе хмыкнул и кивнул.
        - Ты это… раз оклемался, помоги! - сержант брякнул мне под ноги противогазную сумку.
        Ого, в сумке целая куча, не меньше нескольких десятков, зольдбухов. Большая часть в кровище. Ни хрена себе наши наколотили!
        - Откуда столько? Мы вроде меньше завалили!
        - Пока ты спал, погранцы с собачками по лесу прогулялись, - весело ответил Хуршед. - И еще одну группу диверсантов нашли. При двух рациях. Вот тот, с пробитой головой, как раз радист и есть.
        - Чище взять не могли? - поморщился я.
        - Ребята сказали, что их там шесть человек сидело при одном пулемете, они были готовы к бою, хорошо подготовили позицию и сдаваться не собирались. Только высочайшая выучка погранцов и позволила хоть одного фрица живым взять, - негромко ответил Альбиков.
        - Извини, - сконфуженно пробормотал я. - У наших большие потери?
        - Ни одного! - усмехнулся Хуршед. - Двоих легко ранило, они в строю остались.
        Во дают, орлы! Положить шестерых отлично обученных немецких диверсантов на заранее подготовленной позиции! Профи высшего разряда! Я незаметно взглянул на стоящего неподалеку пограничника. Парень как парень - не было в нем той угрюмой мощи, которую излучают наши спецназовцы. Или мне для оценки не хватает визуального соответствия - все эти шлемы с забралами, бронежилеты, разгрузки, автоматы, увешанные коллиматорными прицелами и лазерными целеуказателями… А здесь просто боец с обычной винтовкой. Ладно, что-то я отвлекся, Хуршед ведь помочь просил…
        - Так что нужно делать, товарищ сержант госбезопасности?
        - На вот тебе блокнот, карандаш… Составь мне списочек фамилий с указанием званий и должностей. По-русски! Пара часиков у нас есть, пока мы тут все дела закончим, немцев прикопаем…
        Я сел в тенек под дерево, удобно оперевшись спиной на ствол. «АВС» положил поперек колен, кобуру с «Парабеллумом» передвинул так, чтобы в любой момент можно было выхватить пистолет, не вставая с места. Ну-с, приступим… В течение следующего получаса я выпал из реальности, полностью поглощенный порученным заданием. Достать из сумки зольдбух, внимательно прочитать имя, фамилию, звание, номер части, транскрибировать имя на русский язык, записать в блокнот, достать следующий зольдбух, прочитать… транскрибировать, записать… Среди фамилий попалась довольно экзотическая: Ouart. Имя - Frank. Француз или бельгиец? И как это грамотно оформить? Подумав, записал его как Франк Ауар. Потом мне встретился совершенно нецензурно звучащий на русском Hueber. Хихикнув, я старательно вывел «Хуёбер». Он еще и Мельхиором оказался! Затем среди немчуры вдруг обнаружился Mykola Holyavu. Каким образом этот Мыкола Холява попал в элитное подразделение вермахта? Почти все покойнички числились «фузилерами» при двух фельдфебелях и одном обер-лейтенанте. Что это за должность у них такая странная, не с фузией ведь они бегали? Я
припомнил, что взятые мной в плен три дня назад мотоциклисты представлялись «шутце» - стрелками. У немцев вообще нет звания «рядовой»? Ладно, хрен с ними, потом разберусь, а пока запишу их так, как в «военниках» указано, фузилерами. Всего в моем списке оказалось двадцать восемь фамилий - сила немалая, если учитывать их спецификацию. Видать, очень ценным был настоящий архив, если на его захват бросили целый взвод диверсантов.
        - Уф, набегался! - Альбиков присел рядом, устало вытянув ноги. - Как успехи, Игорек?
        - Закончил! - порадовал я, передавая сержанту блокнот. И только сейчас заметил - страничка исписана… не моим почерком! У меня уже давно выработался свой особый стиль, фактически имитирующий печатные буквы - так было проще писать пояснения к чертежам для малограмотных нерусских рабочих. А здесь - правильный каллиграфический курсив, как у школьника-отличника. Хм… Собственно, так и есть - писал школьник. Это, выходит, когда я забудусь, отвлекусь, тело выдает привычные моторные реакции.
        - Спроси-ка раненого немца, как его зовут! - приказал Альбиков. - А то тут все по умолчанию покойниками числятся. Вот только…
        - Что? - с трудом поднимаясь на ноги, спросил я.
        - Пожалуйста, Игорь, постарайся обойтись без угроз и оскорблений, - глядя мне прямо в глаза, попросил Хуршед. - Я знаю, как ты ненавидишь немцев, и знаю за что. Но ты ведь советский человек, комсомолец, а они военнопленные, постарайся себя сдерживать.
        Вот тебе, блин, и кровавая «гэбня»! Попроси меня Хуршед прямо сейчас сплясать голышом на капоте полуторки, я бы удивился меньше. Пребывая в шоке, просто молча киваю в ответ, а потом задумчиво оглядываю пленных немцев. И что-то, видимо, все-таки было в моем взгляде этакого, весьма далекого от христианского всепрощения, что Вондерер, уже знакомый с моими методами ведения «беседы», суетливо заерзал на своем месте, а молодой радист торопливо отвел глаза.
        Считать их военнопленными, не угрожать и не оскорблять? Ну в принципе можно попробовать… Они ведь лично никого не мучили и не пытали. Просто выполняли приказ… Ага, пытками занимаются другие люди… которым тоже отдали приказ… Так они все будут на Нюрнбергском суде говорить: мол, невиноватые мы, нам велели, и мы сделали… Но отчего-то все рвались в лучшие исполнители, передовики производства. Да вот хотя бы давешние танкисты, гусеницами раздавившие полторы сотни детей. Ведь казалось бы, обычные армейцы, специального конкретного распоряжения на подобное живодерство не получившие, личной ненависти не испытывающие… Проехали бы мимо по своим фашистским делам… Ан нет! Не поленились задержаться и подсократить количество местного населения. А сегодняшние диверсанты? Им-то кто скомандовал животы раненым резать? Тоже исключительно из любви к живодерству старались… И мне нельзя их оскорблять? Скажите спасибо, что я их самих на ленточки не порезал! Ну, хорошо, раз Хуршед попросил, буду вести себя с ними прилично, сделаю вид, что общаюсь с людьми, а не кровожадными двуногими тварями.
        - Как тебя зовут, болезный? - спросил я у радиста. Вопрос машинально задал по-русски, но переводить не понадобилось.
        - Франк Ауар, - пленный ответил, едва разжимая губы, словно был вынужден разговаривать в вонючем сортире.
        Вот сейчас и узнаем, откуда такой интернационалист выискался.
        - Ты морду-то свою поган… Тьфу! Лицо поверни ко мне, неприлично так разговаривать, - возможно более ласковым тоном посоветовал я.
        Диверсант уставился на меня так, словно собирался прожечь дыру своими голубенькими глазками. Хе-хе, и чего он меня так не любит? Персонально я ему ничего плохого не сделал. Пока… Очень захотелось сказать ему: «Будешь на меня зенками сверкать, так я тебе их быстро повыковыриваю…» Но… надо быть вежливым! Поэтому спрашиваю «бранденбурга» с максимальной доброжелательностью:
        - Ты француз или бельгиец?
        - Я солдат вермахта! - гордо сказал Ауар.
        - Ух ты! - восхитился я. - Самый настоящий солдат? Вот только… что ты делаешь так далеко от фронта, солдатик?
        Ауар натуральным образом завис. Не рассказывать же непонятному пареньку, что послан во вражеский тыл с секретной миссией.
        - Задумался? Правильно! Думать полезно! Особенно головой, а не филейной частью! Во время этого процесса обновляются серые клетки мозга, улучшается кровообращение, снижается вероятность инсульта! - бодро возвестил я.
        Марина, поправляющая повязку сержанта Баркова, услышав эту сентенцию, на секунду отвлеклась от своего занятия и окинула меня крайне задумчивым взглядом. Видимо, в очередной раз удивилась глубине моих познаний в медицине. Хотя какие это знания? Курс военно-полевой травматологии плюс беспрерывно льющиеся с голубых экранов медицинские термины, засоряющие память не хуже рекламных песенок про йогурт и овсяное печенье. Специализированные утренние передачи на каждом канале, сериалы вроде «Доктора Хауса», реклама лекарств и средств гигиены… Я теперь любую чушь могу нести с совершенно умным видом, употребляя словосочетания вроде «аневризма простаты». А здесь к врачам особое отношение, их считают (заслуженно!) полубогами, их знания - сакральными. Вот Марина и удивляется. Впрочем, не только она - краем глаза я заметил, что Вондерер тоже смотрит на меня с каким-то новым интересом. Все-таки надо мне тщательней следить за своим языком - не то время, чтобы нести всякую пургу, современники не поймут. Вон уже кадровый немецкий разведчик «стойку сделал». А что при этом думают представители родной госбезопасности, в
лице сержанта означенного ведомства, даже и предполагать не буду.
        - Ладно, солдатик, сформулирую вопрос по-другому: в какой стране ты родился? - Мне все-таки было интересно происхождение пленного радиста.
        - Я родился на территории Райха! - снова ушел от прямого ответа чертов диверсант. Но после секундной паузы добавил едва слышно: - Незаконно отобранной у моей Родины после войны…
        Ага, кажется, я начал догадываться о происхождении «бранденбурга».
        - Так ты эльзасец?
        - Да, - растерянно кивнул Ауар. - Но как ты…
        - Тоже мне, великая тайна! - хмыкнул я. - Ладно, мне, солдатик, ты больше неинтересен. Товарищ сержант государственной безопасности! - громко зову Альбикова. - Военнопленный честно признался в содеянном и готов сотрудничать!
        - Чего? - вылупился на меня радист.
        - Ох, Игорек, допиздишься ты когда-нибудь! - тихо сказал незаметно подошедший Хуршед. - Ты даже и представить себе не можешь, как могут быть восприняты твои слова…
        - Уж и пошутить нельзя!
        - Иди, отдыхай, - с улыбкой говорит Альбиков. - Раз он русский язык знает, дальше сам разберусь!
        - Хорошо, - легко соглашаюсь, поскольку реально устал. Всего-то пять минут на ногах, а по телу словно свинец разлили. - Пойду в тенечке посижу. Вот только, - наклоняюсь к самому уху сержанта, - учти, что этот пленник - настоящий фанатик и просто так, словами, ты его не расколешь.
        - С чего ты взял? - негромко спрашивает Альбиков. Не то чтобы не верит, просто желает уточнить.
        - Он по национальности француз, родился в провинции Эльзас. Она после франко-прусской войны принадлежала Германской империи, а после Первой мировой отошла обратно Франции. И если уроженец данной местности служит в элитном подразделении и гордо называет себя солдатом вермахта…
        - Я понял, - кивает Хуршед, присаживаясь рядом с лежащим пленным. - Учту!
        - Ну, удачи! - легонько хлопаю сержанта по плечу и ковыляю на приглянувшееся место в тенечке под деревом.
        Однако допрос не занял много времени - всего через три минуты Альбиков встал и, отряхивая колени, подошел ко мне. Вид у сержанта был озабоченный.
        - Что случилось? - обеспокоился я. - Что он тебе наговорил?
        - Почти ничего, - глядя куда-то мимо меня и явно что-то напряженно обдумывая, ответил Хуршед. - Ты оказался прав - он действительно фанатик. Но на этом мне и удалось сыграть - уличил его в слабости. Мол, мы вас, таких красивых, сделали, как слепых щенков. Ну, он натурально завелся и пригрозил, что не всё еще кончилось и сюда, им на подмогу, идет моторизованная часть.
        - Во как! - слегка опешил я. Блин, мало нам вчерашних и сегодняшних приключений, так еще и это!
        - Пойду с командованием по радио свяжусь и капитана Крюкова предупрежу. - Направление взгляда Хуршеда, упиравшегося куда-то в кусты за моим плечом, изменилось - сержант посмотрел прямо на меня: - Мы здесь в принципе почти закончили и уехать можем в любую минуту. Но на всякий случай будь готов к неприятностям, смотри по сторонам!
        Напутствовав меня таким образом, Альбиков быстрым шагом ушел с поляны.
        Глава 6
        Видимо, командование решило не рисковать и отдало распоряжение валить из этого несчастного лесочка как можно быстрее - не прошло и пяти минут, как за кустами взревели моторы. Полтора десятка пограничников в спешном порядке погрузили раненых и пленных на полуторки с мешками. На имитацию архива, видимо, уже наплевали. Меня тоже подхватили под белы рученьки и, не обращая внимания на уверения «я сам», аккуратно затолкали в кузов. Откуда ни возьмись, рядышком материализовались Мишка с Максом, крепко сжимавшие трофейные винтовки и грозно глядящие по сторонам.
        - Что творится-то, парни? Драпаем?
        - Альбиков связался с командованием, и ему сказали, что немцы снова прорвали фронт. И в нашем направлении быстро движутся танки, - объяснил Барский. - Вот товарищ сержант и объявил срочную эвакуацию.
        Подтверждая его слова, грузовички тронулись с места и стали выезжать на дорогу, выстраиваясь в колонну. Головным встал легкий броневик Хуршеда, замыкающим - тяжелый пушечный полутанк Стерха. Интересно, долго он против немцев продержится? В храбрости Степана сомневаться не приходилось, но как насчет огневой мощи? Ну, будем надеяться - оторвемся без боя. Жаль, что темнеть начнет только часа через три-четыре. Летние дни, на нашу беду, такие длинные…
        Наконец машины конвоя распределили места, до водителей и старших групп довели сигналы взаимодействия, и мы тронулись, постепенно набирая скорость.
        - А где вы вообще были-то, чем занимались?
        - Местность прочесывали, искали немцев и наших, - ответил Мишка. - Ну и всякие, как сержант Альбиков выразился, интересные штуковины.
        - Нашли?
        - В основном мертвые тела, одного раненого, ничего интересного! - сообщил Макс и добавил невпопад: - Вечереет…
        Я машинально посмотрел на солнце, которое висело еще довольно высоко - июнь как-никак, стемнеет часов в десять… И хорошо, что посмотрел - на фоне яркого диска виднелись едва заметные черточки. Понятно, что самолеты, вот только чьи - наши или немецкие? Летят с запада, но это еще ничего не означает - наши могут с задания возвращаться. Вот только самолеты постепенно увеличиваются в размерах, продолжая «маскироваться» солнечной засветкой. То есть летят прямо на нас, потихоньку снижаясь…
        - Воздух! - заорал я во всю мощь легких.
        Макс и Мишка глянули сначала на меня, потом на небо и тут же вдвое перекрыли по мощности мой крик.
        - Воздух! - Две молодые глотки, орущие прямо над ухом, чуть не оглушили меня.
        Нас услышали - часть машин немедленно свернули с дороги и попытались заехать под деревья. Однако немцы хорошо выбрали место для атаки - с одной стороны от «магистрали» простирался большой луг, с другой - хиленькая, просвечивающая насквозь рощица. Прятаться было негде.
        Всего десяток секунд - и самолеты приблизились настолько, что их можно уверенно идентифицировать. Два «Мессершмитта-109», и именно по нашу душу. И ведь как идут, твари, - спокойно и нагло!
        Полуторка[28 - Игорь упорно называет все увиденные грузовики полуторками, поскольку совершенно не разбирается в марках антикварных автомобилей, но это трехтонные «ЗиС-5». (Прим. автора.)], на которой мы ехали, попала задним колесом в промоину и начала буксовать, а потом и вовсе заглохла. Получилось, что мы торчим на совершенно открытом месте, причем до ближайших кустиков несколько десятков метров - мне в теперешнем полукоматозном состоянии не добежать. Друзья тоже это поняли и растерянно замерли рядом - и помирать так глупо молодым парням неохота, и товарища бросать нельзя.
        Ну что же… Так просто я сдаваться не собирался - улегся поудобнее, поднял верную «АВС» и покрепче упер приклад в плечо. Мишка с Максом тоскливо переглянулись и… улеглись рядом, тоже задрав стволы в небо.
        Стервятники неторопливо заходили на штурмовку. Ведомый значительно отстал как по дальности, так и по высоте. Не дураки же они, парой носиться с бешеной скоростью над самыми верхушками деревьев - снизили скорость до ста - ста пятидесяти километров в час. Я помнил, что целиться нужно не в силуэт самолета, а со значительным упреждением, но в данном случае линия прицеливания практически совпадала с направлением полета «мессеров» - они перли прямо нам в лоб. Дождавшись, когда станет видна голова пилота в квадратике кокпита за диском винта, я чуть опустил ствол, компенсируя плавное снижение фрица, и выплюнул навстречу крылатой смерти весь магазин одной непрерывной очередью. Ребята из своих трофейных «маузеров» успели бахнуть по одному разу.
        Попадания я не заметил, да, в общем, не особо и надеялся, собираясь всего лишь погибнуть с оружием в руках. Ну, максимум не дать этой заразе расстрелять нас в полигонных условиях. И, похоже, ничего у меня не вышло - летчик открыл по нам огонь почти одновременно с нестройным залпом парней. От «мессера» к грузовику протянулись серые веревки трассеров. Полуторку качнуло от попадания. От деревянного борта полетели щепки, из мешков с газетами - клочья брезента и бумаги. Коротко вскрикнул Зеленецкий. Я торопливо поменял пустой магазин и снова вскинул винтовку к небу, но истребитель уже проскочил у нас над головой. На такой низкой высоте, что я успел пересчитать переплеты фонаря кабины. Четыре дня назад вот так же шел над горящим эшелоном и расстреливал безоружных женщин и детей другой немецкий самолет. А может быть, вот этот же? Уж больно почерк знакомый… Мне навсегда запомнилась улыбка на лице пилота. Кстати, а почему я сейчас этой гнусной хари не увидел? Кокпит показался пустым… Может быть, он пригнулся? Ладно, хер с ним, тут второй урод на подлете!
        Внезапно атакующий «Мессершмитт» резко вильнул в сторону и попытался набрать высоту. Но что-то явно пошло не так - самолет задрал нос, а потом завалился на крыло и рухнул на землю, успев описать в воздухе пару петель, словно падающий с дерева сухой лист.
        - Это что такое происходит?! - Я резко приподнялся, оглядываясь по сторонам.
        И первое, что увидел, - белое лицо Макса. А второе - красные пятна на его груди. Третье - его глядящие в голубое небо глаза. Небо, с которого к нему спустилась смерть.
        - Суки! - скрипнув зубами, прошипел я.
        Почему-то взор застлала мутная пелена, а по щекам потекло что-то мокрое. Слезы… Я плачу? Я, который похоронил десятки друзей?
        Да, плачу…
        … - Игорь, Игорь! Что с тобой? - Кто-то настырно теребил меня за рукав.
        Что со мной? Все, блин, в порядке… Я снова на войне… Снова вокруг кровь и грязь… Ноздри щекочет запах пороха и гари…
        - Игорь, да очнись ты, мать твою! - Хлесткий удар по морде, да так, что голова качнулась на плечах.
        - Ох и крепкая у тебя рука, Марин! - не открывая глаз, сказал я. - Только ты в следующий раз сразу топор бери - чтобы уж наверняка!
        - Во! Очухался! - радостно сказал невидимый Мишка. - А мы уж думали, что и ты… того…
        - Макс? - Губы с трудом вытолкнули слово. Я открыл глаза и в упор посмотрел на Барского. Товарищ отвернулся.
        - Наповал, - сказала Марина. - Пять попаданий… Тебя тоже задело!
        - Да? - Я с сомнением прислушался к собственному организму, но кроме привычной тупой ноющей боли в затылке и общей слабости, ничего нового не обнаружил.
        - Две пули ногу задели, одна - ребра, - огорошила Марина и немедленно пояснила: - По касательной - штаны порвались, и на гимнастерке дыра. Счастливчик…
        Мишка неожиданно заплакал навзрыд и бросился прочь от нас. Только тут я обратил внимание, что сижу на земле, прислонившись спиной к колесу полуторки, а девушка сидит рядом на корточках. Почему-то вокруг было очень тихо - не гудели моторы, не переговаривались люди, ничего не брякало и не звякало.
        - Из-за Макса переживает, - проводила его взглядом Марина. - Ты тоже на покойника был похож… Впрочем, ты и сейчас…
        - Живой все-таки? - устало спросил подошедший Хуршед. - А то мы подумали…
        - Что произошло с самолетами, сержант?
        - Они… упали! - криво усмехнулся Альбиков. - Одному ты помог, второму - погранцы…
        - Чего? - Я даже привстал, подумав, что ослышался.
        - Ты. Сбил. Самолет! - отчетливо сказал сержант. - Он грохнулся чуть дальше по дороге. Мягонько так упал, словно приземлится хотел… Только шасси выпустить забыл… А второй это увидел, начал отворачивать - в него погранцы по команде капитана залпом бахнули. Полста автоматических стволов… упреждение капитан грамотно взял - там фюзеляж как решето, мы уже глянули. А первому летчику ты башку прострелил - две пули в лоб. Аккуратно так, над переносицей ровные дырочки, и крови почти нет…
        - Почему я? Мы втроем стреляли!
        - Стреляли втроем, но бронебойные только у тебя были, - пожал плечами Хуршед. - А там стекло в кабине толстенное, не какой-нибудь плексиглас, почти настоящая броня. На вот твой трофей, с пилота сняли, и книжка его.
        Альбиков положил мне на колени пояс и кобуру из мягкой телячьей кожи, а сверху бросил зольдбух.
        - Лейтенант Герхард Баркхорн[29 - Герхард Баркхорн (1919-1983), второй по результативности лётчик-ас Люфтваффе после Эриха Хартманна.]. Пятьдесят вторая истребительная эскадра, - прочитал я. - Девятнадцатого года парень. Молодой совсем… сука… был… В лоб, говоришь?
        - Угу, - кивнул Альбиков. - Две дырки! А между ними расстояние всего в три пальца…
        В кобуре оказался экзотический ствол - «беретта» двадцать второго калибра. Пижонский пистолетик… Да и патронов к нему не сыскать.
        - Марина, вот тебе подарочек от меня! - Я протянул трофей девушке. - На войне такая штука полезней колье и шубы!
        - Полезней чего? - не поняла моего юмора Марина, принимая подарок с легким румянцем на щеках. - Спасибо, Игорь!
        - Кроме Макса, еще кого зацепило?
        - Нет, - качнул головой Хуршед. - Ты их на себя отвлек, головной одну очередь успел дать, пока не шлепнулся, а второй вообще не стрелял. Ладно, давай грузиться, да поехали. И без того много времени потеряли, а немецкие танки все ближе.
        - Рота, к бою!!! - внезапно раздалась зычная команда. - Командиры отделений, ко мне!!!
        - Это еще что? - удивилась Марина.
        - Догнали, проклятые! - скривился, словно от зубной боли, Хуршед. - Где Мишка? Надо нашего ранбольного в укрытие отнести, а он…
        - Я здесь, товарищ сержант! - Подбежавший Барский выглядел… странно он выглядел - уже совершенно сухие глаза слегка прищурены, но между ресниц проскальзывает такое бешенство… Подозреваю, что теперь он не стал бы выговаривать мне за убийство ножом пленного, как четыре дня назад. Война быстро выбила из парня все романтические бредни.
        - Эй, что стоите? Немедленно отгоните машину в рощицу! - скомандовал подбежавший капитан Крюков.
        Мотор взревел на низкой ноте, но задние колеса крутились напрасно - влажная земля надежно удерживала свою добычу.
        - Так, товарищ капитан… Я застрял! - из кабины на подножку вылез молодой пограничник. - Толкнуть бы!
        Крюков только рукой махнул, и тут же к грузовику подскочил десяток парней. Хуршед, Марина и Барский едва успели втолкнуть меня в кузов, как мощным рывком полуторку буквально вынесло из промоины. Подпрыгивая на кочках, машина устремилась к спасительной рощице. Сидя на куче рваных брезентовых мешков, рядом с телом убитого друга, я с высоты грузовой платформы быстро осмотрел окрестности.
        Погранцов уже не было видно - рассосались по укрытиям. Из пяти полуторок я засек местоположение всего двух - остальные уже успели хорошо замаскировать, да и видимые спешно забрасывали срубленными ветками. Нашей главной ударной мощи - пушечного броневика - тоже нигде не было заметно. В общем, прорвавшихся немцев, если только к нам в гости пришла не вся танковая армия, ждал большой сюрприз.
        Мы едва успели въехать в рощицу под сень молодых топольков, как на западном краю большого луга показались черные точки, быстро выросшие до размеров коробочек. Танки. С такого расстояния я не смог их четко идентифицировать, да, впрочем, особенно в типах немецких машин и не разбирался - мог отличить «Тигр» от «Пантеры» и слышал, что до них были «единички», «двойки», «тройки» и «четверки». Кто конкретно пришел сейчас по нашу душу? Что-то явно небольшое и с маленьким калибром. В количестве трех штук. За ними, совсем на грани видимости, двигалось еще что-то угловатое.
        - Бегом из кузова! - прошипел подскочивший к полуторке пограничник с сержантской «пилой» на петлицах. - Замаскировать вас мы уже не успеваем!
        Я «бегом», то есть с максимальной для болезного скоростью беременной черепахи, перевалился через борт и неловко плюхнулся рядом. Сержант схватил меня за руку и силком поволок куда-то вдоль опушки рощи, стараясь, чтобы наш маневр прикрывался чахлыми кустами. Наконец мы плюхнулись в неглубокий овражек, по дну которого протекал ручеек. Здесь уже сидели Барский и Альбиков. Рядом - четыре пограничника во главе с капитаном.
        - Ну, чего там? - отдуваясь после «бега», спросил я.
        - Три танка, две первых модели и одна вторая. Два полугусеничных бронетранспортера. Пяток мотоциклов с колясками. И еще «что-то» с антеннами на восьми колесиках, - не оборачиваясь и не отрываясь от бинокля, «доложил» Крюков.
        - Функваген! - ляпнул я.
        - Чего? - все-таки обернулся капитан.
        - Машина с радиостанцией. Я такую пару дней назад видел. Сопровождала командира кампфгруппы. Цельного полковника.
        - Ты думаешь, что здесь тоже может быть кто-то из старших офицеров? - Снова приник к биноклю Крюков, как будто собираясь непременно этих офицеров разглядеть и пересчитать.
        - Откуда мне знать? - удивился я. - Чисто логически - что им тут делать? Могу предположить, что если они взяли с собой специальную радийную машину, то готовились выйти за пределы действия штатных бортовых станций.
        - Дальняя разведка… - пробормотал Хуршед. - Это радует - основные силы могут быть довольно далеко.
        - Передай нашему танкисту - пусть работает только после прохождения немцами ориентира «два»! - повернулся к одному из своих подчиненных капитан. - Запомни: ориентир «два», а не «один», как мы планировали первоначально. Немцев значительно меньше, чем рассчитывали.
        Пограничник кивнул и, согнувшись, резво ускакал куда-то на фланг, искусно прикрываясь складками местности.
        Немцы тем временем проехали еще метров триста и встали прямо на дороге. Или сбитый самолет заметили или грузовик, который не успели замаскировать. Сейчас они вышли из длинной тени и хорошо освещались солнцем, практически коснувшимся западной кромки леса. Я отчетливо, без всякой оптики, увидел, как из люка головной машины торчит голова танкиста в пилотке и больших наушниках. Немец вертел башкой во все стороны, прикладывая к глазам бинокль.
        - Снять его? - негромко спросил командира один из погранцов, прикладываясь к снайперской «мосинке».
        - Рано, - тоже негромко ответил капитан. - Он нас все равно не видит. Пусть даст отмашку на продолжение движения.
        Немец сделал, видимо, какие-то выводы - башня его танка развернулась в нашем направлении. Громко протрещала очередь. Ого! Похоже, что у него там автоматическая пушка стоит. Впрочем, калибр у нее явно небольшой - размеры дула не впечатляют. Миллиметров двадцать от силы[30 - На немецком легком танке Pz.Kpfw. II («Т-2») установлена 20-мм автоматическая пушка KwK 30. Боекомплект - 180 бронебойно-зажигательных снарядов.]. Впрочем, нам и этого хватит - мы ведь броней не защищены. Вот только куда он палит?
        - Грузовик наш последний засек и обрабатывает его, - обронил капитан. - А еще надеется, что, если здесь кто-то есть, вызвать ответный огонь. А мы пока промолчим…
        Танк дал еще одну очередь из пушки. Потом из-за «узкой и сутулой спины» головного вперед выехал танчик поменьше. Свернув на поле перед рощей, танкетка пропылила мимо нашей позиции к брошенному грузовику. Подъехав к несчастной полуторке на сто метров, немцы открыли огонь из башенного пулемета. Я со своего места не видел обстреливаемую машину, но представлял, сколько дыр в ней понаделали. Блин, так там же тело Макса Зеленецкого! Я растерянно оглянулся на Хуршеда.
        - Спокойно, Игорь, спокойно! Вынесли мы тело твоего друга, не дергайся! - словно прочитав мои мысли, сказал сержант. - Пусть пуляют.
        Внезапно весь немецкий разведотряд пришел в движение - танкетка осталась прикрывать фланг, а оба стоящих на дороге танка медленно тронулись с места, их торопливо догоняли стоящие до того в отдалении бронетранспортеры. Несколько мотоциклов вынеслись вперед, но тут же сбросили скорость. На этот раз гансы попались «правильные» - на каждой коляске стоял пулемет. Было видно, что немцы продолжают напряженно всматриваться в рощицу, опасаясь внезапного огневого налета. И как выяснилось через мгновение, опасались совершенно справедливо!
        Пограничники выстрелили настолько дружно, словно по команде «Пли!». Их слитный залп перекрыл громкий и звонкий звук, уже знакомый мне по недавним событиям - ударила «сорокапятка» нашего броневика. Мотоциклистов словно смело с полотна, на бортах бронетранспортеров блеснули искры рикошетов, а головной танк украсился яркой вспышкой от попадания.
        Пограничники, расстреляв «байкеров», сосредоточили огонь на бэтээрах. Я вспомнил, что броня у этого чуда технической мысли толщиной не впечатляла - она была скорее противоосколочной, чем противопульной. Немного мог выручить наклон броневых листов - остановить обычную пулю на самом пределе эффективной стрельбы. Но не сейчас - с дистанции в двести метров да бронебойными патронами наши ребята методично превращали бронетранспортеры в дуршлаг.
        Впрочем, отдаю должное выучке немецких разведчиков - танкетки успели открыть ответный огонь. Однако не дремал и Стерх - снова раздался звонкий выстрел «сорокапятки», и стоящая на дороге «единичка» мгновенно загорелась, как стог сухого сена от поднесенного факела. Из расстреливаемого почти в упор бэтээра выскочили три или четыре пехотинца, но тут же и упали, не успев даже отпрыгнуть на обочину.
        Охранявшая фланг танкетка резко сдала назад, перевалила через полотно дороги и исчезла с наших глаз, скрытая невысокой насыпью.
        - Далеко не уйдет, - прокомментировал действия танкистов Крюков. - С той стороны шоссе - заболоченный лужок. А нам пора прекращать пустой расход боеприпасов. - И, приподнявшись над краем овражка, капитан громко закричал: - Рота! Прекратить огонь!
        Действительно, живых врагов в зоне видимости уже не было. Два танка, хоть и маленьких, но «совсем как настоящих», пять мотоциклов, два бронетранспортера и небольшой броневичок с антеннами наши пограничники расстреляли за какие-то двадцать-тридцать секунд - я даже не успел ни разу выстрелить!
        - Ваня! Метнись к Стерху и передай, чтобы выдвинулся и добил танк противника! - скомандовал Крюков своему подчиненному.
        Боец только и успел, что кивнуть и немного привстать, как с левого фланга нашей позиции выметнулось нечто, показавшееся мне в первый момент лохматым чудовищем, гигантским кабаном. Стряхивая с себя клочья шкуры, «кабан» рванулся к дороге.
        - Молодец, сам догадался, - одобрительно произнес Крюков, и я только сейчас сообразил, что «чудовище» - густо увешанный для маскировки срезанными ветками «БА-10».
        Наш колесный полутанк, так лихо выбивший половину противостоящей нам вражеской бронетехники, бросился в погоню за единственным уцелевшим. Взревев движком, Стерх выбрался на дорогу, и тут же башня броневика начала вращаться, ловя в прицел немецкий танк. Выстрел! Вероятно, мимо - башня продолжила движение. Второй выстрел! Из-за насыпи показался столб черного дыма. Попал?
        Из броневика ловко вылез сержант, стянул с головы танкошлем и помахал им над головой.
        - Кажись всё? - спросил я, делая попытку подняться.
        - Сиди! - одернул меня Альбиков. - Жди команду!
        - Ваня! Проверь! - негромко сказал Крюков.
        Боец быстро вылез из овражка, взял на изготовку «СВТ» и быстрым шагом двинулся к дороге. Метров через двадцать он махнул рукой, и к нему присоединилось еще несколько погранцов. Редкой цепью парни приблизились к разгромленной колонне. Щелкнуло несколько выстрелов - контроль. Затем кто-то из пограничников высоко поднял над головой винтовку.
        - Чисто, - произнес капитан. - Пошли!
        Сначала из рощицы вышли стрелки, за ними пулеметчики, и только потом взревели моторы спрятанных грузовиков.
        - Потерь нет! - доложил капитану подбежавший сержант. - Двое легко раненных. Да у крайнего грузовика кузов полностью расковыряли. Но движок и бак не задели - он может ехать.
        - Собрать оружие и документы! - скомандовал Крюков. - Приготовиться к движению! Мы и так сильно задержались.
        «Во дает погранец!» - мысленно восхитился я. Без потерь в считаные секунды полностью уничтожили немецкий разведотряд, а туда должны самых крутых и безбашенных солдат набирать, и еще о задержке переживает! Гвозди бы делать из этих людей!
        Я мимоходом оглядел немецкие бронетранспортёры - удивительно, но если корпуса напоминали дуршлаг, то на покатых капотах ни одной дырочки. Даже передние колеса совершенно целые, не спущенные.
        - А чего с трофейной техникой делать? - вроде как вполголоса, себе под нос, буркнул я. - Надо бы проверить - вдруг они на ходу?
        Капитан Крюков окинул задумчивым взглядом сначала меня (опять этот пионер лезет поперек батьки!), а потом стоящую на дороге бронетехнику. Но решение принял быстро:
        - Ваня, осмотреть технику! Если какая заведется - возьмем с собой.
        Пока наши грузовики выстраивались в колонну, сначала один, а за ним и второй БТР взревели двигателями и тронулись с места. К Крюкову подбежал сержант:
        - Два броневика на ходу, вот только в крайнем… Тот, который на восьми колесах и с антеннами…
        - Что? - заинтересованно повернулся капитан. - Что там, Ваня, не томи?!
        - Все, кто внутри был, - готовы, бумаги там какие-то разбросаны, блокноты, и рация работает! - выдохнул боец. - Я немецкий слабо знаю, но понял, что их кто-то настойчиво вызывает.
        - Ну и чего? - пожал плечами капитан. - Я тоже по-немецки с трудом… И, насколько знаю, в нашей роте знатоков нет. Этот… функваген на ходу?
        Ваня отрицательно мотнул головой.
        - Если не завелся, то рацию разбить, а содержимое - сжечь! - твердо сказал капитан. - Не забудь только все бумаги оттуда забрать, вдруг шифры какие попадутся. Времени у нас мало, а то бы рацию сняли!
        Последняя фраза, словно в оправдание, явно предназначалась Хуршеду, который все это время молча стоял рядом.
        - Вот он по-немецки лучше немцев шпрехает! - внезапно произнес Альбиков, несильно толкая меня в спину. - Пусть послушает, что они там говорят, и в бумаги глянет, пара минут роли не играет. Тем более что не все трофеи еще собрали.
        Крюков снова задумчиво посмотрел на меня и медленно кивнул:
        - Иди, глянь. Только пулей!
        Я сорвался было с места, но через пять шагов ноги подкосились, и дальнейшее движение пришлось осуществлять при помощи Барского. Доковыляв до радиомашины, имеющей габариты чуть больше «газельки»[31 - Бронеавтомобиль Sd.Kfz.232 (8-Rad). Две радиостанции: Fu11 SE80 и коротковолновая Fu Spr «А» с рамочной антенной, прикрепленной сзади к корпусу бронеавтомобиля. Габариты: длина - 6,02 м, ширина - 2,36 м, высота - 2,10 м.], я осторожно заглянул в распахнутый люк с двустворчатыми дверками и оглядел внутренности броневичка. Под потолком светилась тусклая лампочка, а на причудливой приборной панели - несколько шкал. Ох, ну и кровищи тут! Труп водителя уже убрали, видимо, когда проверяли мотор, а радист так и лежал, зажатый между сиденьем и своим рабочим местом - небольшой кожаной сидушкой с низкой спинкой. Из прикрытого металлической сеткой динамика действительно доносились отчетливые слова на немецком:
        - Везель! Везель! Ответь Моделю! Что там, черт подери, у вас стряслось? Курт, свинская собака[32 - Немецкое ругательство schweinhund (буквально «свинская собака») переводится как «сволочь», но по смыслу ближе к «стерве», безотносительно к полу именуемого. (Прим. автора.)], ты оглох?
        Я осторожно, чтобы не испачкаться, влез в «салон», неловко присел на сиденье, отпихнув ногу мертвого радиста, пошарил глазами вокруг, нашел манипулятор рации и поднес его к губам.
        - Модель, здесь Везель! - щелкнув тангентой, произнес я в микрофон, надеясь, что эфирные волны в достаточной степени исказят голос. - Непредвиденная задержка - у Бауэра заглох движок.
        - Какого, к черту, бауэра? - злобно отозвался невидимый собеседник. - Я тебя уже две минуты вызываю! Ты выходил, чтобы помочь этому сукиному сыну завести двигатель?
        - Нет, я по нужде выходил, - отвечаю с усмешкой. - Раз все равно стоим, то грех ноги не размять!
        - Так что там у вас с обнаруженным грузовиком? - донеслось из динамика. - Старый интересуется, продолжать ли нам движение.
        - Нормально с грузовиком - русские его бросили. Вокруг никого. Передай… Старому, что мы сейчас тоже тронемся. Только еще раз все проверим. Вы… далеко?
        Рация молчала добрых полминуты, за которые я успел облиться горячим потом: неужели наш подлог раскрыт? Ведь я совершенно не знал, как регламентируются в вермахте переговоры по радио.
        - Прошли отметку «семь»! - Собеседник, наверное, сверялся с картой и местностью. - Вы так и стоите на «девятке»?
        Я торопливо осмотрелся в поисках карты - ни на узком столике вдоль приборной панели, ни на полу ничего похожего не было. Так вот же она - засунута под планочный держатель у самого потолка. Так… А какой лист склейки смотреть? Вероятно, тот, который в данный момент смотрит на меня. Вот дорога, вот на ней какие-то карандашные пометки. Точки и возле них цифры. Ну и где мы сейчас, что именно немцы в качестве ориентиров взяли? Мосты, перекрёстки, отдельно стоящие деревья? Отметка «девять» - последняя запись на карте. В прямом и переносном смысле… Точка поставлена возле значка, обозначающего рощу. Ту самую, в которой мы засаду устроили? Вполне может быть! А где отметка «семь»? Не так далеко! Судя по масштабу карты, до нее километров… семь-восемь. Блин, так немцы совсем рядом!!!
        Выскакиваю из функвагена, едва не сшибив на землю Мишку. Оказывается, что Крюков с Альбиковым уже подошли поближе и стоят совсем рядом.
        - Товарищ капитан! Немцы неподалеку - в семи километрах!
        - Много их? - немедленно отреагировал Крюков.
        - Хрен знает! - усмехнулся я. - Но спрашивают, продолжать ли движение? Я им сказал, что мы все здесь проверяем - можно время потянуть.
        - Вот и тяни! Придумай что-нибудь! Нам пять минут надо. И командованию доложить не мешает - немцы по нашим тылам целыми батальонами шастают.
        С этими словами пограничник торопливо зашагал в голову нашей колонны.
        Придумай… Что может остановить неизвестного мне Старого? Сообщение о сопротивлении? А если ему втемяшится прийти на помощь разведчикам? Впрочем, есть одна идейка… Залезаю обратно в остро пахнущее кровью нутро броневика.
        - Модель, Модель, ответь Везелю!
        - Модель на связи! - немедленно откликнулся тот же голос. - Что у вас там еще стряслось, Курт?
        - Наткнулись на хорошо подготовленную, усиленную артиллерией оборону русских! Ведем бой! Есть потери!
        - Вас понял, Везель! - донеслось из динамика. И немного погодя: - Оберсту это не понравится!
        Ага, значит, упомянутый Старый пребывает в звании оберста. Что это может означать? Что нам на пятки наступает крупное немецкое соединение, раз командует им цельный полковник? Помнится, что убиенный мной оберст Ангерн являлся командиром кампфгруппы танковой дивизии. А что туда входило? Минимум танковый батальон и полк мотоциклистов - именно такими силами был захвачен Острог. Могут аналогичные силы быть и здесь? Пару дней назад 11-ю танковую дивизию зажали где-то в лесах. Значит, фронт под Ровно прорвало другое соединение, и теперь их разведка, пользуясь тем же тактическим приемом, наступает нам на пятки. А я так и не глянул, что это за часть! Надо в зольдбух Курта заглянуть. Стараясь не перемазаться в крови, я наклонился к телу и достал из нагрудного кармана радиста солдатскую книжку. Ага, фельдфебель Курт Новински, 13-я танковая дивизия. Блин, сколько у немцев этих дивизий? Ладно, что их считать - все здесь останутся![33 - 13-я танковая дивизия вермахта за время ВОВ трижды полностью обновляла состав (в 1941, 1942 и 1944 гг.).]
        Пока фашисты думали, что делать, я начал торопливо сгребать все разбросанные по «салону» броневика бумаги - в основном листочки из блокнота, сами блокноты, в количестве аж трех штук, какие-то книги в твердых обложках, похожие на справочники. Собрав все в стопку, положил сверху карту. Готов покинуть машину. Надо бы аппаратуру разбить и машину поджечь, только… понять бы, что решит немецкий командир. Ну, чего молчите, фрицы? Ускорим им процесс мышления… Я несколько раз нажал тангенту манипулятора:
        - Модель, Модель, ответь Везелю!
        - Модель на связи!
        - Где вы там?
        - Старый приказал в боевые порядки разворачиваться. Полчаса продержитесь?
        - Напролом не лезьте! Из-под обстрела мы вышли. Немедленная помощь нам не требуется!
        - Понял тебя, Курт… Где вы напоролись на русских?
        - Засада в трех километрах восточнее отметки «девять».
        - Понял тебя, Везель! Будем минут через сорок, попроси обер-лейтенанта послать один экипаж на «восьмерку» - встретить нас.
        - Сделаю!
        - Курт, что с тобой? - внезапно спросил Модель. - Как-то ты… не так говоришь…
        Ага, все-таки прочухал, урод. Значит, пора валить!
        - Модель, не слышу тебя! Не слы… … бя…
        Всё! Бросаю манипулятор, подхватываю стопку бумаг и выбираюсь из функвагена. От головы колонны подбегает капитан, бросая на ходу:
        - Ну, что там? Когда ждать немцев?
        - Полчаса у нас есть.
        - Тогда ноги в руки, и айда! Командование я известил, оборону подготовят. Ваня! Жги эту восьмиколесную телегу к ебеням!
        Глава 7
        Грузовики снова выстроились в колонну и покатили на восток. И до темноты гнали, пользуясь относительным спокойствием. Уже в сумерках наткнулись на подготавливаемую оборонительную позицию. Нас даже обстреляли сгоряча, приняв за фрицев, - немудрено, в колонне шли трофейные бэтээры. К счастью, быстро разобрались - потерь не было. Насколько я смог разглядеть, оборона подготавливалась довольно грамотно - противотанковые пушки на флангах, там же отсечные позиции станковых пулеметов. Надеюсь, что фашистам такой «теплый» прием не понравится.
        У самого Житомира мы стали свидетелями бомбардировки: десяток двухмоторных самолетов, пролетев на приличной высоте, сбросил свой груз куда-то на центр города. Там сразу что-то хорошо загорелось, к небу поднялся жирный столб дыма. Из-за этого или следуя первоначальному плану, колонна, проехав предместье, свернула в сторону, огибая город по дуге. Остановились уже в сумерках, въехав через железные кованые ворота во двор старинного трехэтажного дома, окруженного кучей одноэтажных пристроек, явно возведенных в более поздние времена, чем главный корпус. После команды спешиться погранцы построились и, печатая шаг, скрылись в лабиринте домиков. Пленных увели под конвоем, раненых унесли выскочившие откуда-то, как чертики из табакерки, молодые парни в грязноватых белых халатах. Машины с «макулатурой» и телами павших уехали на задний двор. За ними укатили броневики - наш и трофейные. А меня с Мариной и Мишкой поманил за собой Альбиков.
        У центрального крыльца особняка стояли часовые с автоматическими винтовками. Хуршед остановился возле них, достав целую стопку каких-то бумаг. Пока бойцы проверяли его пропуска, я неторопливо огляделся. Несмотря на довольно поздний час, через двор постоянно пробегали красноармейцы и командиры. Присмотревшись, я заметил возле окружавшей дом ограды несколько пулеметных гнезд, обложенных мешками с песком и укрытых рваными масксетями. В гнездах стояли как станкачи, так и простые ручники. ПВО особо охраняемого объекта была представлена двумя счетверенными «максимами». Рядом, накрытые грубо сколоченными дощатыми щитами, стояло несколько легковушек и небольшой броневичок - уже знакомый мне «БА-20». Щиты, видимо, должны изображать сарайчики. Явно тут какой-то крупный штаб. Но… кто же так бездарно его разместил? В отдельном, наверняка отлично просматривающемся с воздуха строении. Маскируй машины и огневые точки, не маскируй - один хрен. Непуганый народ…
        Наконец Альбиков разобрался с пропусками, и мы вошли в подъезд. За высокими дверями с большими зеркальными стеклами нам открылся помпезный холл, почти сплошь украшенный потертой позолоченной лепниной. Здесь нас встретил новый парный пост, на этот раз возглавляемый командиром, украшенным повязкой дежурного. Теперь пропуска проверяли более тщательно, потребовав документы, удостоверяющие личность. Впрочем, дежурного вполне удовлетворили предъявленные комсомольские билеты. Покосившись на мою порванную форму, висевший на поясе «Парабеллум», трофейную винтовку Барского, командир взял трубку стоящего в закутке полевого телефона. Через пять минут откуда-то вынырнул пожилой дядька с одинокой шпалой на черных петлицах, представившийся комендантом. Внимательно оглядев каждого из нас добрыми усталыми глазами, капитан отправил сержанта на второй этаж, махнув в сторону ведущей наверх лестницы, а нас пригласил следовать за собой. Причем отправились мы почему-то в подвал - комендант толкнул неприметную дверь в темном углу холла. Спустившись на два пролета, мы наткнулись на очередной пост - на неширокой лестничной
площадке кемарил стоя, облокотившись на винтовку с примкнутым штыком, немолодой красноармеец, закрывая своей спиной узкую дверь.
        - Опять на посту дрыхнешь, Охрименко! - беззлобно толкнул бойца капитан. И добавил, скорее по привычке: - Два наряда!
        - Есть, два наряда! - хриплым со сна голосом отозвался Охрименко. И спросил, кивнув на нас: - Новые постояльцы?
        - Не помнишь, в женской светелке свободные койки есть? - проигнорировав риторический вопрос подчиненного, сказал капитан.
        - Даже две, - равнодушно ответил Охрименко, открывая дверь, за которой виднелся слабо освещенный длинный коридор. - Машку с Женькой утром в штаб фронта отправили.
        - Не Машку с Женькой, а сержантов Букину и Яковлеву! - строго поправил красноармейца комендант. - Еще раз услышу, как ты телефонисток проблядушками называешь, - сгною в нарядах!
        - Ой да ладно, Фома Лукич, а то вы не знаете, куда они по ночам бегают, - вздохнул Охрименко, пропуская нас на охраняемую территорию.
        Марина с Мишкой пребывали от услышанного разговора в легкой задумчивости. Пошатнулись все их представления о царящей в рядах доблестной Красной армии дисциплине и субординации. При том, что сами дети комсостава и должны знать всю армейскую подноготную.
        Капитан, проведя нас по коридорчику, указал на третью дверь справа:
        - Здесь санузел. Можно оправиться и умыться.
        - А… - попытался что-то сказать Мишка.
        - Потом! - отрезал капитан. - Потом сходите сюда. Если приспичит… Пошли дальше.
        Через тридцать шагов Фома Лукич остановился и ткнул пальцем в Марину:
        - Тебе сюда. Бери любую свободную койку. Я заходить не буду, а то с перепугу засветят в лоб чем тяжелым…
        - Кто-то к ним ночью ломился? - догадался я.
        - Были прецеденты, да… - кивнул комендант. - Так что, милая, ты сама размещайся, а мы с молодыми людьми дальше пойдем.
        Дверь в женскую комнату украшал обрывок листа бумаги с неразборчивым карандашным рисунком и подписью «Стучать!». Марина с опаской подошла и постучала. Из «светелки» донеслось невнятное бормотание. Не дожидаясь, пока девушка наладит контакт с будущими соседками, Фома Лукич повлек меня с Мишкой дальше по коридору. Дверь «мужской спальни» он, не стесняясь, открыл ногой. В тусклом свете десятисвечовой лампочки под неожиданно высоким потолком я увидел вытянутую метров на десять, но при этом узкую комнату. Вдоль стен стояли застеленные серыми солдатскими одеялами железные койки, большая часть которых пустовала. Только у дальней торцевой стены спали, не раздеваясь, два человека. Причем один из них - в гражданской одежде.
        - Вот эти с краю свободны, - сказал капитан. - Занимайте. Белья, извините, нет. Где оправляться, я показал… Что еще?.. - Комендант задумчиво почесал подбородок. - Вроде все… Вопросы?
        - А где пожрать можно? - спросил я, поскольку в животе с самого утра пустовало.
        - В столовой, - почему-то грустно вздохнул Фома Лукич. - До утра дотерпите?
        Я вопросительно посмотрел на Мишку. Барский кивнул, но глаза у него были, как у студента за три дня до стипухи.
        - Понятно… Очень голодные? - участливо уточнил комендант. - Ладно, сейчас кого-нибудь пришлю с… угощением. Меня попросили вас обиходить. Сказали, что вы настоящие герои, немцев целую кучу набили… Правда?
        - Было дело! - Мишка гордо расправил плечи.
        - Может, вам медицинская помощь нужна? - Капитан покосился на дырки на моих штанах.
        - Спасибо, Фома Лукич, не нужна! Пуля мимо прошла, слегка задев… А вот иголка с ниткой пригодились бы.
        - Ладно, ребятушки, отдыхайте, - кивнул командир. - Не шумите только, люди спят! А я все организую.
        Дождавшись, пока за добрым дяденькой закроется дверь, я немедленно рухнул на ближайшую койку и вытянул ноги. Причем винтовку из рук так и не выпустил. Мишка последовал моему примеру, зачем-то проверив перед этим упругость панцирной сетки. Что интересно, спать мне не хотелось совершенно, видимо выспался днем. А вот просто полежать на койке в полной безопасности, зная, что над тобой несколько метров земли и камней, - дорогого стоит!
        Только минут через двадцать я нашел в себе силы встать. Аккуратно прислонил к стене «АВС», снял пояс с пистолетом и глянул на Барского. Мишка, набегавшийся за день, уже беззаботно дрых, крепко сжимая в руках «Маузер». Не став беспокоить товарища, я, придерживаясь за стенку, поплелся в санузел. Туалетная комната на поверку оказалась обычным сортиром, с полудесятком стандартных «очков» в бетонном полу и длинным жестяным корытом, над которым висело несколько рукомойников. Заполнять их, видимо, полагалось из стоявшего в углу бачка с водой, на краю которого висел ковшик. Никаких сливных приспособлений, туалетной бумаги, полотенец и прочих благ цивилизации. Справив малую нужду, я снял свою щегольскую гимнастерку, повесил ее на крючок возле двери и долго полоскался затхлой водой, три раза наполняя рукомойник из бачка. Вытеревшись полой нательной рубахи, почувствовал себе вполне сносно. Вот бы еще пожрать… Где там обещанное добрым комендантом «угощение»? Забыл, наверное, про нас - добрых полчаса уже прошло!
        Однако, вернувшись в спальный отсек, я застал там молодого прыщавого красноармейца в мешковатой форме и развязавшихся обмотках. Солдатик держал в руках чайник и объемистый бумажный кулек. На лице доблестного воина застыло выражение глубокой растерянности - ему явно приказали отдать нам гостинцы прямо в руки, а он наткнулся на всего одного «адресата посылки», причем спящего. И теперь не понимал, что ему делать. Я буквально спас служивого от закипания мозга, решительно отобрав у него чайник и кулек. Одарив меня счастливой улыбкой, красноармеец беззвучно испарился.
        Я поставил чайник, оказавшийся горячим, прямо на пол, а кулек развернул на своей кровати. В нем оказалось полбуханки ржаного хлеба, две небольших, граммов по триста, банки рыбных консервов, кусок пожелтевшего сала - совсем крохотный, не более ста граммов, и две жестяных солдатских кружки, в которых были вложены отдельные маленькие кульки. В одной оказались шоколадные конфеты с незнакомым мне названием «Летний день», в другой - колотый сахар и чай. В чайнике предсказуемо плескался кипяток. Ну, в общем, нормальный перекус на сон грядущий, не поскупился комендант. Причем сало, скорее всего, он от себя лично добавил, в качестве премии молодым (и голодным!) героям.
        Растолкав сладко спавшего Барского, отправляю его умываться и оправляться, а сам приступаю к сервировке «поляны». К моменту возвращения товарища на куске оберточной бумаги, изображающем дастархан, стоят открытые банки консервов, лежит нарезанный хлеб и сало, дымятся кружки с чаем. Первую «перемену блюд» мы сожрали в считаные мгновения, я даже не понял, что за рыба была в банках, а затем, заморив червячка, неторопливо приступили к десерту - шоколадным конфетам, оказавшимся похожими на «Мишку на Севере», запивая их успевшим остыть сладким чаем.
        К окончанию трапезы Барский, откинувшись спиной на холодную стену, снова принялся клевать носом. Я едва успел вынуть у него из руки опустевшую кружку, а друг уже безмятежно дрых, сползая по стенке все ниже и ниже. Убираю с койки «скатерть» с крошками и пустой тарой и пристраиваю Мишу поудобнее.
        Мне совершенно не хочется спать, поэтому, пересев на соседнюю кровать, снимаю сапоги, развешиваю портянки для просушки вокруг голенища, поудобнее усаживаюсь, подсунув под поясницу тощую казенную подушку, и завариваю себе еще кружечку чая. Кипяточек уже совсем остыл, заварка долго плавает по поверхности воды, но я никуда не тороплюсь, терпеливо жду, шевеля пальцами босых ног, и скрученные чайные листочки все-таки сдаются - постепенно идут на дно. Последнюю конфету долго гоняю во рту, рассасывая как карамельку, - с непривычки она кажется необыкновенно, просто сказочно вкусной.
        Но до конца насладиться нежданной эйфорией я не успел - в дверь постучали. Вернее, не постучали, а как-то… поскребли. Я как был босиком соскочил с койки и прошлепал к входу в «спальню». В коридоре стояла молодая, но очень пухлая, если не сказать, откровенно толстая девушка, в сером рабочем халатике и белой косынке.
        - Меня Фома Лукич прислал. Сказал, вам помощь нужна, - произнесла девушка и так густо покраснела, что я даже немного испугался: такой прилив крови к голове при ее полноте - верный путь к апоплексическому удару.
        - Смотря какая помощь, - осторожно ответил я. Крайне сомнительно, что комендант штаба советской воинской части пришлет комсомольцам девушку для… гм… телесных утех, но… хрен его знает, какую помощь тут принято оказывать юным героям!
        - Так зашить вам надо, - толстушка показала пальцем на прорехи на моем бедре.
        - А, ты вон чего! - с облегчением выдохнул я и начал снимать штаны.
        Только секунд через пять, услышав какой-то полустон-полувсхлип, я сообразил - не нужно было этого делать. В смысле, снимать нужно, но не при девушке. Она при виде моих кальсон (подарок доброй Гавриловны) резко сменила цвет лица с красного на белый и чуть не хлопнулась в обморок от перепада кровяного давления. Впрочем, стыдливо прикрываться ладошками я не стал. Спокойно закончил процедуру раздевания и вручил девушке штаны и гимнастерку.
        - Когда будет готово? - строго спросил я.
        - К утру! - пискнула толстушка.
        - Чего так долго? - удивился я. - Тут всей работы минут на двадцать!
        - А постирать? А погладить? - Девушка искренне удивилась незнанию таких элементарных вещей.
        - Ну, если так, - киваю покладисто. - Только чтобы ровно в шесть утра была здесь! А то вдруг завтра в бой, а я… в исподнем.
        - Конечно! - обрадованно согласилась толстушка, резко повернулась, чуть не зацепив меня своей широкой… кормой, и быстро удалилась вдаль по коридору.
        А я прикрыл дверь и снова с удобством устроился на койке, закинув босые ноги на невысокую кроватную спинку. Пришла ленивая мысль, что неплохо бы закурить. Но как пришла, так и ушла - за эти несколько дней в чужом теле и чужом времени я, дымивший, как паровоз, по две-три пачки в сутки, совершенно забыл о сигаретах. И выпить не тянуло - а ведь там, в далеком-предалеком будущем, порой и заснуть не мог без соточки коньяку. Оправдывался перед собой, что снимаю стресс от постоянной нервотрепки на работе и так… по жизни. Здесь тоже хватало стрессовых ситуаций, но молодой организм успешно справлялся с нагрузкой без допинга. И не только с нервами - после таких тяжелых контузий я бы «там» пластом пару месяцев лежал, а нынче спокойно хожу, хоть и с посторонней помощью, и временами даже бегаю, словно молодой лось в сезон гона.
        Внезапно один из наших соседей резко сел на койке, покрутил головой и уставился на меня мутными глазами. Немолодой мужчина в военной форме, на черных петлицах - невиданный мною доселе ромбик. Черт бы побрал эту геометрию! К «кубарям», «шпалам» и «треугольничкам» я уже привык, научился по ним определять звание. А вот что означает «ромбик»? Да еще в сочетании с большими красными звездами на рукавах гимнастерки[34 - Бригадный комиссар.].
        - Сейчас вечер или ночь? - хриплым со сна голосом поинтересовался военный.
        - Поздний вечер, - ответил я. - Часов одиннадцать.
        Мужик снова покрутил головой, с натугой встал, прошелся по «спальне», мельком глянув на своего соседа в «гражданке» и Мишку, подошел ко мне и спросил:
        - Курево есть?
        - Нет! - Я сел на койке. - Не курю!
        - А выпить? - продолжил опрос «по списку» военный.
        - Только вода, - я приподнял с пола чайник. - Закуски тоже не осталось.
        - Это что же, в армию начали пионеров брать? - Похоже, что мужик только сейчас рассмотрел, с кем разговаривает.
        - Да мы… пока не в армии. - Я пожал плечами: - Комсомольцы-добровольцы…
        - Как зовут? - строго сдвинув брови, спросил военный.
        - Игорь Глейман! - Я встал и вытянулся по стойке «смирно», хоть эта поза выглядела в белье смешно.
        - Глейман… - Мужик почесал заросший щетиной подбородок. - Ты не родственник майора Петра Глеймана?
        - Сын! - расправив плечи, ответил я. - Только он подполковник уже.
        - Ага, ага… - кивнул военный, явно думая о чем-то своем. - Знал я твоего батьку… - Через несколько секунд, словно очнувшись, он протянул мне руку: - Бригадный комиссар Жиленков. Георгий Николаевич.
        Мы обменялись рукопожатием. Комиссар, казалось, сразу потерял ко мне всякий интерес - вернулся к своей койке, но ложиться не стал. Задумчиво постояв минуту, надел ремень с кобурой и портупеей, пригладил рукой волосы, подхватил фуражку и решительно вышел из комнаты, что-то бурча под нос. А я опять прилег, мучительно пытаясь вспомнить, откуда мне известна фамилия нового знакомого. Причем слышал я ее довольно давно - лет двадцать назад по «внутренним часам» и в каком-то малоприятном контексте. В сочетании с одиозной фамилией… Власова! Точно! В девяностые годы, когда стало модно печатать в разных желтых листках статьи, разоблачающие преступления «кровавого сталинского режима», мне попалась газетенка, где пытались реабилитировать «генералов-предателей», активно сотрудничавших с немцами, - и именно там я видел упоминание об одном из создателей Русской освободительной армии, той самой пресловутой РОА, Георгии Жиленкове[35 - Жиленков Георгий Николаевич (1910-1946) - бригадный комиссар (1941), активный деятель «власовского» движения. В апреле - июне 1943 года руководил формированием гвардейского ударного
батальона РОА. В 1943-1944 годах руководил пропагандистской работой РОА. С августа 1944 года занимался вопросами создания Комитета освобождения народов России (КОНР), один из авторов Манифеста КОНР, так называемого «Пражского манифеста». В мае 1945 года интернирован американскими властями. Активно сотрудничал с американской разведкой. В 1946 году, по запросу из СССР, выдан советскому командованию. 1 августа 1946 года приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни, повешен в тот же день во дворе Бутырской тюрьмы.].
        Вот, блин, и что мне делать? Пойти стукнуть на него «куда надо»? Так он ПОКА ничего предосудительного не совершил, наверняка уважаемый человек - цельный бригадный комиссар. Придушить втихаря, когда вернется? Фи, Игорь, это не наш метод! А ведь его будущий подельник тоже где-то поблизости «геройствует». С ним-то как поступить? Проблема…
        Измученный этими мыслями, я завернулся в одеяло, положил голову на тощую подушку, пригрелся и незаметно заснул. В этот раз мне ничего не приснилось.
        Часть 3. июля 1941 года. Десятый день войны
        Не вижу среди них людей:
        Скоты, и больше ничего!
        Топчи, в лицо ногами бей,
        Убей их всех до одного!
«Убей их всех!» Композитор: А. Крупнов Слова: А. Крупнов. 1994 г.
        Из сводки Советского Информбюро
        Днём 1 июля наши войска вели упорные бои на МУРМАНСКОМ, КЕКСГОЛЬМСКОМ, ДВИНСКОМ, МИНСКОМ и ЛУЦКОМ направлениях. На остальных направлениях и участках фронта наши войска удерживали госграницу и вели борьбу с противником, пытавшимся её нарушить.
        На МУРМАНСКОМ направлении наши войска ожесточёнными боями задерживают продвижение превосходящих сил противника.
        На КЕКСГОЛЬМСКОМ направлении противник в нескольких местах перешёл в наступление и пытался углубиться в нашу территорию. Решительными контрударами наших войск атаки противника были отбиты с большими для него потерями.
        На ДВИНСКОМ направлении наши части ведут упорные бои с танками и пехотой противника, противодействуя его попыткам прорваться к переправам на р. Зап. Двина.
        На МИНСКОМ направлении продолжаются бои с подвижными частями противника. Наши войска, широко применяя заграждения и контрудары, задерживают продвижение танковых частей противника и наносят ему значительное поражение.
        На ЛУЦКОМ направлении наши войска остановили наступление крупных соединений противника. В многодневных боях на этом направлении противник понёс большие потери в людском составе и материальной части.
        Осуществляя планомерный отход, согласно приказу наши войска оставили Львов.
        После уточнения данных о действиях нашей авиации установлено, что 30 июня сбито 56 немецких самолётов, из них 50 в воздушных боях. Наши потери - 17 самолётов.

* * *
        В боях с коварным врагом нашей родины героические советские танкисты, артиллеристы и пехотинцы, преодолевая многочисленные трудности, самоотверженно борются за каждую пядь родной земли. Части N соединения, атакованные превосходящими силами противника, целый день сдерживали натиск вооружённого до зубов врага. Фашисты несколько раз бросались в атаку, но каждый раз отбрасывались на исходные позиции. За один день немцы потеряли 50 танков. Бойцы N стрелкового подразделения уничтожили 6 вражеских танков. Противотанковая батарея, которой командует тов. Утешин, в одном бою расстреляла 8 танков врага.

* * *
        На одном из участков Карельского перешейка батальон белофиннов перешёл нашу границу. Стрелковый батальон N полка вступил в бой с врагом и заставил его отступить. Враг потерял 3 танка и до 100 человек убитыми и ранеными. Бойцы батальона захватили 5 пленных, оказавшихся в нетрезвом состоянии.

* * *
        Советские лётчики в борьбе с противником проявляют смелость и инициативу, свойственные нашему народу. Командир подразделения пикирующих бомбардировщиков капитан Воронин обнаружил расположившуюся у опушки леса танковую колонну противника. Самолёты развернулись для нападения. Но в этот момент из-за облаков вынырнула группа германских истребителей - «Мессершмиттов». Советские лётчики вступили в одновременный бой с наземным и воздушным противником. Нанося удары немецким истребителям, бомбардировщики переходили в пикирование и засыпали бомбами вражеские танки. Танковая колонна противника была рассеяна. На поле сражения остались десятки изуродованных немецких машин. Недобитые танки преследовались скоростными бомбардировщиками. Советская авиация не потеряла ни одной машины.

* * *
        Германское информационное бюро распространяет лживые сообщения о том, что при обстреле железнодорожного состава советские пилоты якобы применяли разрывные пули «дум-дум». Очевидно, это провокационное сообщение имеет целью скрыть свои собственные замыслы и замести следы.

* * *
        Германское информационное бюро распространяет бредовое измышление о том, будто бы во время воздушных боёв советские бомбардировщики имели германские опознавательные знаки. Это - очередная фальшивка германской пропаганды.

* * *
        Все попытки румыно-немецких войск проникнуть на территорию Бессарабии неизменно разбиваются о мужество и силу наших бойцов. Румынские холопы Гитлера, опьянённые хвастливой пропагандой фашистов, надеялись «молниеносно» пройти за немецкими войсками по Бессарабии. Но одураченные Гитлером румынские генералы жестоко просчитались. Немецкие офицеры насильно гонят румын впереди своих частей на верную смерть. Деморализованным румынским солдатам фашисты угрожают пулемётным огнём в спину. Вслед за наступающими румынскими подразделениями движутся немецкие пулемётчики.

* * *
        N эскадрилья получила задание уничтожить группу фашистских танков у местечка З. Танки шли вдоль реки. Первыми на вражеские танки упали бомбы с самолёта старшего лейтенанта Михайлова. Дружным налётом эскадрильи колонна танков была превращена в груду металла. В этот день эскадрилья уничтожила 27 танков.

* * *
        Многие захваченные в плен немцы, а также солдаты-перебежчики говорят, что все они чрезвычайно устали от войны и воюют по принуждению. «Угроза расстрела - вот что гонит нас на войну, - заявил Иоган В. - Германский народ устал от войн, голода и страданий. Он не хотел и не хочет войны против Советской России».

* * *
        Советские патриоты отдают все силы для быстрейшего выполнения заказов фронта. Токарь-расточник одного из московских заводов тов. Забузов получил ответственное задание - срочно изготовить 100 цилиндров. На это требовалось по норме около 500 рабочих часов. Тов. Забузов, работая одновременно на двух станках, в течение пяти дней не уходил с завода, пока не выполнил задания. Качество работы отличное.

* * *
        Рота лейтенанта Пасынкова была атакована у высоты Н. превосходящими силами противника. Немецкие солдаты окружили роту. Стремительной контратакой фашисты были смяты и обращены в бегство. Тогда враг пустился на хитрость: в старом сарае была оставлена большая засада. Но бойцы во главе с командиром взвода Самохиным окружили сарай. Меткие гранатомётчики покончили с укрывшимся в засаде врагом.

* * *
        28 июня самолёт N эскадрильи вылетел в разведку. Идя на бреющем полёте, самолёт неожиданно встретился с фашистским бомбардировщиком «До-17», шедшим также бреющим полётом. Командир самолёта старший лейтенант Лобанов короткой очередью сбил вражеский бомбардировщик. Фашистский самолёт камнем упал на землю, не успев произвести ни одного выстрела. Продолжая полёт, экипаж обстрелял и обратил в бегство ещё один самолёт противника, рассеял скопление пехоты и машин и, добыв ряд ценных разведывательных данных, благополучно приземлился на своём аэродроме.

* * *
        На одном из озёр Карело-Финской ССР противник высадил с гидросамолёта десант численностью около 40 человек. Диверсионная группа полностью уничтожена нашими пограничниками.

* * *
        Шахтёр Мерзляков, работающий на угольных копях в Красноярском крае, ушёл в ряды Красной армии. Его жена решила заменить мужа в шахте. С первых же дней тов. Мерзлякова выполняет нормы выработки на 150 проц. Десятки жён шахтёров, ушедших на фронт, встали на места мужей. Все они перевыполняют план добычи угля.
        Из дневника генерала Гальдера
        Обстановка на фронте:
        На фронте группы армий «Юг» - 17-я армия успешно продвигается. 14-й моторизованный корпус, действующий на левом фланге 17-й армии, продвигается в восточном направлении. Инцидент в районе Дубно, видимо, исчерпан. 8-й русский танковый корпус окружен[36 - В районе Дубно оказалась в окружении одна дивизия 8-го механизированного корпуса, части которой после упорных боев, понеся потери, вышли из окружения.]. По-видимому, у него не хватает горючего. Противник врывает танки в землю и таким образом ведет оборону. На северном крыле группы армий 11-я танковая дивизия, как и следовало ожидать, не может продвинуться. Продвигается по-прежнему одна лишь 13-я танковая дивизия. 14-я танковая и 25-я моторизованная дивизии следуют за ней. Подтягивание пехотных дивизий, которые необходимы как для наступления на фронте, так и для прикрытия фланга с севера и востока в случае поворота группы армий на юг, идет крайне медленно. Требуются серьезные напоминания командованию группы армий «Юг» о необходимости ускорения этой перегруппировки.
        Командование 17-й армии считает, что перед ее фронтом на стороне противника появились признаки планомерной эвакуации. Я этого не думаю. Правда, я почти с полной уверенностью ожидаю попытки противника организованно отойти и закрепиться на своем тыловом оборонительном рубеже. Однако планомерная эвакуация должна иметь своей предпосылкой значительно более дальновидное решение. Этого же ожидать нельзя. Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж.
        На фронте группы армий «Центр» успешно продолжается перегруппировка сил 9-й армии и танковой группы Гота для дальнейшего наступления. Несколько медленнее идет перегруппировка сил 4-й армии и 2-й танковой группы. В 4-й армии это объясняется тем, что она вынуждена нести на себе главную тяжесть ликвидации мешка в районе Белостока. Во 2-й танковой группе перегруппировка задерживается вследствие того, что Гудериан сначала, вопреки всем приказам, не пожелал согласиться на очищение занятой им территории от остатков войск противника, а теперь, ввиду прорыва небольших групп противника из окружения, вынужден заняться их ликвидацией, не будучи к этому подготовлен.
        Из района Бобруйска нет никаких сведений. Это весьма странно, так как еще вчера Бобруйск рассматривался русскими как объект большой важности и наступление на него наших войск вызвало у русских большую тревогу. Они начали поспешно стягивать сюда все расположенные вблизи войска и вводить в бой авиацию, несмотря на большие потери. Одно из двух: или наши войска не могут здесь продвинуться, или местное командование хочет преподнести нам сюрприз. Придется письменным приказом (по телеграфу) заставить командование группы армий «Центр» выдвинуть одну дивизию для прикрытия правого фланга со стороны Пинска.
        На фронте группы армий «Север» все идет согласно плану. Только в районе Риги передовые отряды 1-го и 26-го армейских корпусов, видимо, оказались вчера в тяжелом положении, которое сегодня несколько облегчилось в результате прибытия и переправы через Западную Двину одного усиленного пехотного полка. Железнодорожный мост, кажется, действительно разрушен.
        291-я пехотная дивизия получила задачу овладеть Виндавой [Вентспилс] и очистить от противника район западнее Риги.
        Дальнейшее наступление 4-й танковой группы с рубежа Двинск, Крустпилс назначено на 2.7.
        Венгерские войска 2.7 начнут наступление на рубеж Коломыя, Станислав.
        Командование 11-й армии назначило начало наступления на 2.7. Оно считает, что русские отойдут за Днепр. В Румынии и в некоторых населенных пунктах в районе сосредоточения 11-й армии среди местного населения возникли волнения (легионеры?) [железногвардейцы].
        Генерал Богач:
        Воздушная разведка в южном районе не обнаружила каких-либо крупных передвижений войск противника. Замечены скопления подвижного состава на железных дорогах. Впрочем, это наблюдается всюду и, очевидно, является следствием того, что русские из-за нехватки паровозов оставляют на путях эшелоны, прибывающие очень быстро один за другим, и отправляют одни паровозы для подвоза очередных эшелонов. Необходимо отметить сосредоточение русских войск в районе Проскурова перед тыловой оборонительной позицией и известное ослабление группировки войск в районе Черновиц.
        Перед фронтом группы армий «Центр» подтверждается сосредоточение войск противника в треугольнике Орша, Смоленск, Витебск. Возможно, что рубеж развертывания противника продолжается и дальше на юг, до Могилева.
        Районы Гомеля и Пинских болот все еще недостаточно разведаны.
        На севере - ничего нового. Наблюдаются переброски войск с востока и, возможно, с запада в район Невеля, очевидно, с целью подготовки обороны между Западной Двиной и прежней русско-эстонской границей.
        Генерал Вагнер (генерал-квартирмейстер):
        а. Положение с подвозом снабжения в группе армий «Север» удовлетворительное. 4-я танковая группа переходит в наступление 2.7, имея полный боекомплект боеприпасов и запас горючего на 400 км пути. Главные силы группы армий «Север» (16-я и 18-я армии) к 7.7 будут иметь кроме полной обеспеченности частей боеприпасами, горючим и продовольствием еще один боекомплект боеприпасов, три заправки горючего и две сутодачи продовольствия на базе снабжения в Двинске (наступление армии намечено на 5.7).
        В группе армий «Центр» кроме «ручных чемоданов»[37 - Выражение, пущенное в ход начальником Генерального штаба еще во время кампании на Западе. Моторизованному корпусу были приданы автотранспортные батальоны с горючим и боеприпасами. Эти батальоны, в свою очередь, по подразделениям придавались передовым боевым группам. Таким образом, уменьшалась возможность образования пробок на фронтовых дорогах. Подвижными группами такого типа можно было легко маневрировать при организации снабжения необходимыми материалами. Автомобильный транспорт в пехотном корпусе следовал на марше вместе с пехотными частями в колоннах. Автобатальоны организовывали пункты снабжения и пополняли запасы текущего довольствия войск «на ходу». Отсюда и это выражение.]танковых групп к 5.7 на базе снабжения будет сосредоточено 17 000 тонн грузов снабжения. Вместе с «ручными чемоданами» танковых групп общие запасы группы армий составят 24 000 тонн. Передовая группа штаба Крумпельта движется в Минск, чтобы подготовить базу снабжения. Запасы грузов снабжения на этой базе должны составить 73 000 тонн (один боекомплект боеприпасов, пять
заправок горючего, пять сутодач продовольствия).
        Группой армий «Юг» во Львове захвачено большое количество трофеев, в том числе наземные и подземные склады горючего. К 1.7 нами уже создано несколько передовых баз снабжения, в том числе в Ровно.
        б. Положение с горючим. Ориентировочный суточный расход горючего был определен в 9000 куб. метров, или 250 000 куб. метров в месяц, что означает доставку горючего в размере 22 эшелонов в день. Фактический же расход горючего составляет 11 500 куб. метров в день, или 330 000 куб. метров в месяц, то есть оказался значительно больше, чем мы предполагали.
        Около одной трети расхода горючего покрыто трофейными запасами.
        Потребность в горючем (в эшелонах) выражается в следующих цифрах: до 6.7 ежедневно - 7 ж.-д. эшелонов, с 6.7 снова потребуется 14 эшелонов ежедневно.
        в. Серьезные заботы доставляет проблема усмирения тылового района. Своеобразный характер боевых действий обусловил необеспеченность тыла, где нашим коммуникациям угрожают многочисленные остатки разрозненных частей противника. Одних охранных дивизий совершенно недостаточно для обеспечения всей занятой территории. Нам придется для этого выделить несколько дивизий из состава действующей армии.
        С генералом фон Вальдау (начальник штаба оперативного руководства ВВС) мы обсудили ориентировочные возможности дальнейшего развития операций и оперативные задачи будущего. В главном командовании ВВС снова имеет хождение путаное представление о массировании авиации против Ленинграда, сложившееся в результате неверно понятого разговора фюрера с главнокомандующим ВВС.
        Наше командование ВВС серьезно недооценивало силы авиации противника в отношении численности. Русские, очевидно, имели в своем распоряжении значительно больше, чем 8000 самолетов. Правда, теперь из этого числа, видимо, сбита и уничтожена почти половина, в результате чего сейчас наши силы примерно уравнялись с русскими в численном отношении. Но боеспособность русской авиации значительно уступает нашей вследствие плохой обученности их летного состава. Поэтому, например, во время вчерашних воздушных боев над Двинском и Бобруйском атаковавшие нас воздушные эскадры противника были целиком или большей частью уничтожены.
        В настоящее время командование ВВС считает, что перед фронтом группы армий «Юг» противник располагает 800 - 1000 первоклассными самолетами, перед фронтом группы армий «Центр» действуют 400-500 первоклассных самолетов противника, перед фронтом группы армий «Север» также 400-500 первоклассных самолетов.
        Во время боев последних дней на стороне русских участвовали наряду с новейшими машины совершенно устаревших типов.
        Генерал Эквист (Финляндия). Был информирован о ближайших оперативных задачах. Обсуждался боевой опыт войны Финляндии с русскими.
        Цильберг: Текущие дела, касающиеся личного состава офицеров Генерального штаба. Вопрос об орденах для ставки (10.7 и 1.8).
        В вечерних оперативных донесениях говорится, что 2-я и 3-я танковые группы смогут начать наступление 3.7. Я сообщил о согласии Главного командования сухопутных войск на это. Дальнейшие планы, доложенные командованием группы армий «Юг», побудили меня связаться с ним. В состоявшемся разговоре я подчеркнул необходимость скорейшего подтягивания пехотных дивизий к северному крылу группы армий.
        Решен вопрос о придании пехотных дивизий комендантам тыловых районов групп армий (оперативного тыла действующей армии).
        Беспокойство, что противник может из района Пинских болот создать угрозу внутренним флангам групп армий «Юг» и «Центр», побудило Главное командование сухопутных войск отдать приказ, в котором требуется совместное наблюдение за этим районом со стороны обеих групп армий, а также согласованность активных действий при последующем очищении его. В этом районе, по данным воздушной разведки и радиоразведки, предположительно находятся два корпуса противника в составе семи дивизий.
        Оперативная сводка штаба Юго-Западного фронта к 8 часам 1 июля 1941 г. о боевых действиях войск фронта
        Начальнику Генерального штаба Красной армии
        Копия:
        Начальникам штабов Западного и Южного фронтов (через Москву)
        Киев, генерал-лейтенанту Яковлеву
        Начальникам штабов 5, 6, 12 и 26-й армий
        Шепетовка, генерал-лейтенанту Лукину
        Юго-Западный фронт ликвидирует частями 5-й и 6-й армий прорыв на ровенском направлении и отводит войска на рубеж укрепленных районов: Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского.
        1. 5-я армия (15, 27, 31-й стрелковые корпуса, 196-я и 228-я стрелковые дивизии, 22, 9 и 19-й механизированные корпуса, 1-я и 5-я противотанковые артиллерийские бригады) частью сил с утра 1.7.41 г. наносит удар на юг в направлении Мизочь с задачей ликвидации прорыва на ровенском направлении и с наступлением темноты 1.7.41 г. начинает отход на р. Случь.
        В течение ночи с 30.6 на 1.7.41 г. армия готовится к переходу в наступление. Попытка противника форсировать р. Горынь в 15.30 30.6.41 г. в районе Бухрын (карта 100 000) отбита.
        Положение частей армии до начала наступления без изменений - см. оперсводку № 14.
        2. 6-я армия отходит на промежуточный рубеж Оструг, Кременец, Заложце, Покропивна, к исходу 30.6.41 г. части 6-й армии отошли на рубеж Словита, Куровице, Бобрка. 3-я кавалерийская дивизия сосредоточена Золочов.
        36-й и 37-й стрелковые корпуса без изменений.
        Штаб 6-й армии - Тарнополь.
        3. 26-я армия отходит с фронта Загуже (карта 100 000, 15 км южнее Львов), Бродки, Миколаюв, Юзефув (карта 100 000).
        Штаб 26-й армии - лес у ст. Брзежаны.
        4. 12-я армия продолжает отход на промежуточный рубеж Мужылув, Тысменица, Надворна.
        5. Резервы фронта:
        8-й и 4-й механизированные корпуса - данных о положении нет.
        15-й механизированный корпус с 8.00 30.6.41 г. сосредоточен в районе Бялы Камень.
        49-й стрелковый корпус с утра 1.7.41 г. выступает из района Волочиск для занятия Изяславского и Староконстантиновского укрепленных районов.
        6. Погода пасмурная, дожди, грунтовые дороги размыты.
        ШТАБ ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА
        ПРОСКУРОВ
        1.7.41 8.00
        Подписано: Пуркаев[38 - Пуркаев Максим Алексеевич (1894-1953) - советский военачальник, полководец Великой Отечественной войны, генерал армии. В начале войны - начальник штаба Юго-Западного фронта.]
        Глава 8
        Удивительно, но проснулся я довольно бодрым. Невзирая на события вчерашнего дня, гибель друзей и хреновое состояние здоровья после двух контузий. В отсеке было пусто - Жиленков и неизвестный гражданский уже куда-то умотали, Мишка тоже отсутствовал, только рядом с койкой стояла его трофейная винтовка.
        Я зевнул, потянулся всем телом, прислушиваясь к поведению организма. Хм, вроде бы нигде ничего не болит, только общая слабость все еще присутствует. Как там в песне Семена Слепакова? Но в понедельник я опять огурцом!
        Поднявшись с кровати, я обнаружил на соседней койке аккуратную стопку своей формы - чистые, отглаженные, аккуратно заштопанные гимнастерка и бриджи даже пахли чем-то приятным. Мне показалось, что фиалками. Мало того - к форме были приложены две пары чистых портянок. Одевшись и обувшись, я с удовольствием прислушался к зову проснувшегося желудка. А это очень хороший симптом - вчера утром, после всех контузий, есть мне совершенно не хотелось.
        Война войной, а обед по распорядку! Впрочем, сейчас время завтрака. Хотя… фиг его знает, сколько я проспал - часов у меня не было, а из подвала солнца не видно. Ладно, будем решать задачки по мере их поступления. Для начала - умываться!
        Я вышел в коридор. Он по-прежнему был пустынен, только из-за двери «женского» отсека доносились громкие веселые голоса и смех. В туалете типа «сортир» сидел на «очке» давешний солдатик, принесший нам ночью пожрать. Грустно мне улыбнувшись в ответ на приветствие, красноармеец продолжил свою важную деятельность. Судя по звукам, несло бойца со страшной силой. Звуки сопровождались соответствующим запахом, поэтому задерживаться в сортире я не стал. Быстро оправившись и умывшись, вернулся в «спальню» и призадумался: куда дальше направить свои стопы? Где носит Мишку, бросившего свое оружие?
        Виновник «преступления» объявился буквально через минуту.
        - О, ты уже проснулся? - не поздоровавшись, с порога заорал Барский. - Я хотел тебя растолкать, но Марина запретила. Сказала: пусть выспится как следует, пока тихо.
        - Во-первых, доброе утро, Михаил. А во-вторых, где ты был?
        - А… Да! Доброе утро, Игорь, - слегка смутившись, сказал Барский.
        Тут его взгляд упал на винтовку, и лицо Михаила, осознавшего всю глубину своего падения, стало пунцовым.
        - Я это…
        - Ладно, считай, что сдавал оружие мне на хранение. Так где тебя носило?
        - Ходил новости узнавать и насчет… еды.
        - Узнал?
        - Так точно! - по-уставному вытянулся Барский. - Немцы… те… вчерашние… утром пытались с ходу взять Житомир, но нарвались на нашу оборону. Потеряли два танка. Отошли на запад.
        - Сколько их было?
        - Не… не знаю. Не спросил, - покаянно вздохнул Мишка.
        - Лады, потом уточним. А что с дивизией, в которой служат наши отцы?
        - Немцы прорвались у соседей, наших не задели.
        - Ну, дай-то… - я хотел сказать «Бог», но вовремя прикусил язык. - Пусть они выживут!
        Мишка посмурнел и молча кивнул.
        - Ладно, война войной, а обед по распорядку. Так как насчет пожрать?
        - Так я столовку нашел! - немедленно воспрянул Михаил. - Пошли, там Маринка уже ждет!
        - Веди, Вергилий! - сказал я, закидывая на плечо «АВС» и оглядывая койку - не забыл ли чего.
        - Кто? - удивился Барский.
        - Классику читать нужно! - наставительно сказал я. - Роман средневекового борца с церковными ортодоксами Данте Алигьери.
        - Немец? - зачем-то уточнил Барский.
        - Нет, итальянец, - усмехнулся я. - Идем уже, у меня в животе бурчит.
        Мы поднялись из подвала на первый этаж и вышли в знакомый холл. Затем Михаил, не обращая внимания на подозрительные взгляды стоящих у парадных дверей караульных (шатаются тут два каких-то странных молокососа в армейской форме без петлиц), повел меня куда-то в боковой коридор. Здесь уже было побольше народу, чем внизу, - по красной ковровой дорожке торопливо сновали из одной двери в другую командиры Красной армии. И у каждого в руках папка или стопка листков, у каждого на челе печать озабоченности. Штаб… Что тут еще скажешь?
        Столовая оказалась в большом зале с высоченным потолком и готическими окнами. Судя по белым накрахмаленным скатертям на столах и девушкам-подавальщицам в белых фартучках, предназначалось сие заведение общепита исключительно для обслуживания высшего и среднего комсостава. Собственно, его представители, имевшие на разноцветных петлицах разнообразные геометрические фигуры (преобладали «шпалы», в количестве от двух штук), здесь и присутствовали, мирно поедая кашу и яичницу под замечательную выпечку. От запаха свежих булочек у меня даже закружилась голова.
        Марина действительно ждала нас за дальним угловым столиком. Судя по суетливым движениям рук, девушка явно чувствовала себя неловко в присутствии многочисленных красных командиров. Пока мы пробирались к ней, на нас успели обратить внимание - несколько раз я заметил этакое барственное недоумение на лицах майоров и полковников: что тут, в храме вкусной и здоровой пищи, делают молодые парни, не носящие знаков различия и с винтовками в руках?
        А и правда, как это Мишка с Маринкой умудрились попасть именно в эту столовку? Наверняка ведь где-то поблизости есть заведение классом пониже - для рядовых и сержантов. Впрочем, ответ на мой незаданный вопрос пришел очень быстро. Причем пришел в буквальном смысле - своими ногами. Не успел я поздороваться с Мариной и сесть, как к нам бесшумно подошел Фома Лукич. Наклонившись ко мне, комендант тихо сказал:
        - Да вы, хлопчики, на самом деле герои. Я про вас вчера подробно разузнал. Побольше бы нам таких ребятишек! Кушайте, набирайтесь сил, вы наши почетные гости!
        Не успел добрый дяденька отойти, как его место заняла официантка. По-малоросски «гэкая», девушка предложила нам выбор из трех сортов молочной каши, яичницы, омлета и бутербродов с колбасой. На «сладкое» здесь давали плюшки «по-житомирски», простоквашу, сметану и даже варенье!
        Пока мои друзья, судорожно сглатывая от предвкушения, обрабатывали поступившую информацию, я решительно разрубил «гордиев узел»:
        - Принеси-ка нам, милая, всего вышеперечисленного по одной порции на каждого! И не забудь свежих булочек и масла!
        Девушка, широко улыбнувшись, кивнула и мгновенно испарилась. А через несколько секунд на столе начали, словно по волшебству, появляться тарелки, стаканы и вазочки.
        - Навались! - скомандовал я, хватая ложку.
        Пшенная, манная и гречневая каши оказались чудо как хороши! Я едва заметил, как проглотил все - порции оказались не очень большими, грамм по сто - сто пятьдесят. Уже более осмысленно пододвинув к себе тарелки с яичницей и омлетом, неспешно намазал свежайшую, теплую, с хрустящей корочкой булочку сливочным маслом. О, какой кайф! Кажется, тысячу лет не ел ничего вкуснее! И полстакана густой сметаны вдогонку. Уф, а вот теперь сладкую плюшку с начинкой из вишни, и запить это всё простоквашей - пупок начинает выдавливаться наружу, но на подходе бутерброды с завлекающе пахнущей чесночком колбасой! И самое настоящее какао с молочной пенкой!
        Вот теперь я наелся по-настоящему впервые за четыре дня. Деликатно прикрыв ладонью рот, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. Мишка отстал от меня всего лишь на пару бутербродов, а Марина застряла на омлете, поглядывая, впрочем, с вожделением на сладкую «житомирскую» плюшку.
        Ослабив на пару дырочек ремень, передвигаю кобуру с тяжелым «Парабеллумом» на колено, чтобы не давил на вздувшийся живот, и окидываю зал благодушным взглядом. Немая сцена! Все присутствующие в столовой командиры смотрят на нас, словно мы не голодные молодые парни, а зеленые зубастые осьминоги с планеты Лямбда Центавра. Положение спас появившийся в зале сержант госбезопасности Хуршед Альбиков. Как только он, сверкая васильковыми петлицами, подошел к нашему столу, взгляды красных командиров моментально уткнулись в собственные тарелки.
        - Ну как, заморили червячка? - улыбнулся Хуршед, увидев на столе гору пустой посуды. - Готовы к новым подвигам?
        - Диетологи пишут, что из-за стола надо вставать с чувством легкого голода. Поэтому вылезу отсюда не раньше полудня - именно тогда в животе хоть что-то рассосется, - шутливо ответил я.
        - Боюсь, что придется побеспокоить тебя немного раньше, - серьезно сказал Альбиков и, наклонившись к моему уху, добавил: - Тебя просят подойти в разведуправление штаба фронта. Не сказать, чтобы срочно, но… лучше не тянуть!
        - А чего им от меня надо? - удивился я. - Где я и где разведка?
        - Не знаю, точно мне не сказали. Но твой визит согласован с моим начальством.
        - Хорошо, сейчас иду, - уныло кивнул я, попытавшись встать. Альбиков поддержал меня твердой рукой. - Миш, я вас найду!
        - Я провожу тебя, а потом вернусь к ребятам, - успокоил Хуршед. - Не беспокойся, в обиду их не дам!
        - Уговорил, идем!
        Мы вышли из столовой под любопытными взглядами командиров РККА, бросаемыми, однако, исподтишка. Я почему-то ожидал, что мы снова спустимся под землю, но Альбиков, проскочив холл, вывел меня мимо подтянувшихся часовых на парадное крыльцо. Затем мы вообще вышли с охраняемой территории и углубились в город. Впрочем, шли недолго - через квартал сержант толкнул калитку частного дома. Прямо за ней стоял красноармеец с «ППД» на длинном ремне и финским ножом в шитых бисером ножнах на поясе. И эта неуставная деталь и его мягкие, экономные движения могли много сказать опытному наблюдателю - парнишка, невзирая на молодость, явно был опытным бойцом, имевшим специфические навыки. Еще один спецназовец?
        Ни пароля, ни предъявления документов не понадобилось.
        - Проходи, - кивнул мне на крыльцо красноармеец. - Первая дверь налево!
        Хуршед даже шагу не ступил во двор, так и продолжая стоять за калиткой. И только убедившись, что я уже вхожу в дом, развернулся и зашагал по улице в обратном направлении. Что это? Корпоративная несовместимость?
        За указанной дверью оказалась довольно большая комната, в которой стояли три письменных стола, один из которых в данный момент пустовал. За остальными сидели молодые командиры, как две капли воды похожие на виденных час назад в штабе - та же печать озабоченности на высоком челе. Аж до морщин!
        Я вежливо поздоровался и представился.
        - Жди, тебя позовут! - сказал штабной лейтеха, кончиком большого пальца поправляя тоненькие юношеские усы.
        - А где ждать?
        - Не знаю! Во дворе посиди. Там место для курящих оборудовано, лавочки есть, - барственным жестом отмахнулся от меня лейтенант. - Иди, дожидайся вызова!
        Блин, сами позвали, а теперь тянут. Я прошел через весь дом, ориентируясь на переднее крыльцо. Опыт не подвел - выход во двор оказался аккурат напротив входа. На небольшом, огороженном высоким штакетником пятачке действительно стояли три деревянные скамейки, а между ними притулилось помятое жестяное ведро, служащее, по-видимому, пепельницей. В штакетнике виднелась узкая калитка, возле которой торчали двое часовых. Почему-то один из них был пограничником, а второй - пехотинцем. Причем погранец оказался знакомым - сержант из отряда капитана Крюкова.
        Причина его присутствия во дворе разведотдела штаба фронта спокойно сидела на одной из скамеек и рассеянно любовалась легкими кучевыми облачками, бегущими по ярко-голубому утреннему небу. Конечно же, гауптман Вольфганг фон Вондерер, ну как без него… Тоже ждет вызова?
        Обменявшись приветствиями с бойцами, спокойно сажусь напротив абверовца.
        - Здравствуй, Игорь! - по-русски сказал немец.
        - Прости, но я тебе желать здоровья не буду! - хмыкнул я. - Да оно тебе без надобности - воспользоваться не успеешь!
        - Всё шутишь? - с легкой улыбкой заметил Вондерер, незаметно оглядываясь на бойцов. Они, казалось, не обращают на нас никакого внимания, занятые интересным разговором. Вот ведь, совсем расслабились - болтают на посту, что категорически запрещено Уставом караульной службы. Ну, ладно штабной, а погранец? Он-то вообще сразу должен пресечь любой контакт со своим подопечным. Однако не пресекает… И, ободренный этим, пленный разведчик решил продолжить:
        - Игорь, ты можешь выслушать меня спокойно? Без своих обычных оскорблений и хамства? - внезапно спросил абверовец.
        - Конечно, дорогой Вольфганг, - мило улыбнулся я. Начало разговора заинтриговало. - Слушаю тебя внимательно!
        - Для начала хочу уточнить один момент… Знаю, что твой отец полковник и что твоя фамилия Глейман…
        - И я даже могу сказать, откуда ты это знаешь, - усмехаюсь как можно более неприятно. - В Ровно, когда мы грузились в автобус, ты увидел моего отца и услышал мою фамилию… Так что не надо строить всезнайку!
        - Даже и не думал, - мягко сказал Вондерер. - Просто захотелось кое-что сопоставить… Ты знаком с таким понятием, как генеалогия?
        - Вы, европейцы долбаные, нас тут за варваров держите? - У меня аж кулаки зачесались - так захотелось въехать в морду этому лощеному немецкому офицеру. Правда, за время плена лоск с него несколько сошел, однако менталитет так быстро не изменишь. - Да когда в вашей немытой Гейропе мелкие царьки, имеющие войско численностью в двадцать криворуких долбоебов, проламывали друг другу бошки за кусок поля, на котором можно выпасти пару свиней, в моей великой стране строили каменные города с водопроводом и канализацией, а князья водили в бой многотысячные дружины отборных воинов.
        - Прости, Игорь! - кротко сказал абверовец. - Не хотел тебя обидеть. Просто ты так молод, что вполне мог не слышать про эту науку. А знаешь ли ты историю своего рода?
        - В общих чертах! - ответил я, уже догадываясь, куда эта гнида клонит.
        В действительности историю рода фон Глейманов я знал в совершенстве. Во время второй командировки в Германию мне надоело проводить выходные дни в пивнушке, и я решил посетить «родовые владения» - крохотный городок на границе Саксонии и Тюрингии. ФРГ настолько маленькая страна, что добрался я туда всего за несколько часов, используя наземный общественный транспорт. Собственно, городок вырос из принадлежащей роду Глейманов деревушки с крепостными. Впрочем, о давнем владычестве напоминало только название городка - Глейманбург да развалины средневекового замка в паре километров от городской черты. Именно из этой дыры, по семейным преданиям, и приехал в Россию мой прапрапрапрадед, младший сын захудалого, нищего, но довольно древнего и знатного баронского рода. К тому времени, как предок перебрался в богатую и сытую восточную страну, территория баронства по площади едва превосходила два десятка квадратных километров, на которой проживало три десятка вечноголодных крестьян, совершенно неспособных прокормить разросшееся (аж три сына!) баронское семейство. Вот и пришлось прапрадедушке торговать
единственным, что у него было ценного, - своей жизнью и мечом. Короче, подался предок в наемники. Всё это я узнал в магистрате городка Глейманбург, покопавшись в архиве, куда меня любезно (всего за десять евриков) пропустил тамошний сторож-турок. Я даже копии самых интересных документов сделал, сфоткав нужные бумаги на мобилу. А дальше - дело техники: сопоставил полученные сведения с передающимися из поколение в поколение семейными преданиями и сделанными дедом выписками из Российского госархива.
        - Ты случайно не из того рода фон Глейманов, что из Восточной Тюрингии? - предсказуемо спросил Вондерер.
        - Отдаю должное твоим познаниям в генеалогических древах немецких родов! - восхитился я. - Но, черт возьми, как?..
        - Как я догадался? Отец в детстве заставлял меня изучать старинные фолианты, - скромно потупился «рыцарь плаща и кинжала». - Говорил, что в них спрятано все золото нашей древней земли!
        Ага, вашей древней земли! Скорее уж нашей - на Эльбе, именуемой тогда Лабой, всего-то тысячу лет назад жили славянские племена.
        - Выходит, что ты ведешь свою родословную от весьма знатной немецкой аристократической семьи, - продолжил заход разведчик.
        Ох, ну и заливает! Думает, что я не знаю подробности: там всей аристократичности - крохотная баронская корона на гербе. К тому же в Германии сей «аристократический» род прервался еще в девятнадцатом веке. Пой, соловушка, пой! А чего, кстати, он тут распелся? Да он никак вербануть меня вздумал, сука фашистская!
        - Ну, допустим… И что? - без всякого интереса спрашиваю я. Если он сейчас начнет родовые замки и крепостных крестьян обещать… точно в морду дам!
        - Значит, ты немецкий дворянин! - подвел итог своего экскурса в историю Вондерер. - А воюешь с доблестным германским вермахтом!
        - Да ты, блядь, совсем охуел, гнида вонючая! - сказал я тихим голосом. - Я русский!!! Может быть, мой давний предок и выполз из вашей поганой нищей земли, хватило ума сделать правильный выбор, но с тех пор каждый Глейман женился на русской девушке, улучшая свой испорченный генофонд. Во мне от немца только фамилия и осталась, чтобы о корнях помнить.
        - Арийскую кровь не разбавить! - взвизгнул Вондерер.
        - Мы, русские, куда большие арийцы, чем вы! Достаточно посмотреть на внешний вид вашего бесноватого фюрера или рейхсминистра пропаганды, а потом взглянуть вот туда, глазами показываю на стоящих у калитки бойцов. Оба, как на подбор, светло-русые, широкоплечие, высокие, с правильными чертами лица. Куда до них похожему на обезьянку «отцу нации»!
        - Вы совершенно правы, мой юный друг! - вдруг с грустью сказал Вондерер. - Гитлер и Геббельс - не лучшие образчики истинно арийской крови. Но есть в нашей стране и другие люди…
        Это он чего, на сто восемьдесят градусов повернул? Во дает, разведчик! Сейчас наверняка заведет песню про «лучшие умы», которые непременно перехватят управление, как только война будет закончена.
        Угадал! Пользуясь моим любопытством, которое абверовец принимал за внимание, Вондерер минут пять живописал в подробностях, какая прекрасная жизнь наступит, если объединятся два братских арийских народа и у руля встанут истинные представители новой нации. Естественно, что объединение должно произойти только после того, как протянувший руку помощи доблестный вермахт истребит всех евреев-комиссаров, которые силой заставляют русских ариев воевать с ариями немецкими. И вот если некий Игорь Глейман, как сын сразу двух народов, хоть как-то поможет этому процессу, то ждут его слава, почет, уважение, куча денег и приличное поместье с сотней батраков.
        - Ты про бочку варенья и корзину печенья забыл, Вольфганг! - усмехнулся я в ответ на сладкие речи.
        - Что?! - удивился Вондерер.
        - Я говорю, дешево ты меня оценил! Да и война только началась, неизвестно, кто победит!
        - Конечно же, победит могучий вермахт! - убежденно сказал Вондерер. - Мы разбили лучшие армии, нам покорилась вся Европа!
        - Вольфганг, Европа кончилась, когда вы пересекли границу моей страны! - задушевным тоном сказал я, незаметно отводя назад плечо. - Азия началась!!!
        Тынц! Ударчик вышел хоть и слабеньким, контузия до сих пор сказывается, но резким и точным. Гауптман Вольфганг фон Вондерер слетел со скамейки и ласточкой пролетел пару метров, зацепив по пути ведро для окурков и врезавшись на финише в соседнюю лавочку.
        Караульщики среагировали моментально. Пехотинец взял на изготовку «СВТ» и принялся обшаривать взглядом окрестности, а пограничник, предусмотрительно оставив свою винтовку в сторонке, бросился поднимать абверовца.
        - Никогда вам, козлам поганым, нас не завоевать! - нависнув над Вондерером, сказал я. - Вы так и сгниете в своей сраной Гейропе, а турки и арабы вас похоронят. Канцлером у вас будет баба, и пидоры начнут регулярно проводить парады в центре Берлина!
        Плюнув на прощание, я отошел к калитке. Тут на шумок из дверей хаты выглянул давешний лейтенант. Увидев ползающего в пыли немецкого разведчика, из носа которого лилась кровь, командир строго посмотрел на вытянувшихся по стойке «смирно» часовых.
        - Что это с ним?
        - Немец пытался бежать, товарищ лейтенант! - бодро доложил сержант, незаметно мне подмигивая.
        - А мы пресекли! - добавил второй часовой. - Без членовредительства, как приказывали!
        Я засек быстрый обмен взглядами между ним и командиром. Мне показалось, что боец едва заметно кивнул. Что за комедию они тут ломают?
        - Глейман! Проходи! - позвал лейтенант, скрываясь в доме.
        Хм, проходи… А куда? Домик-то немаленький - комнаты три или четыре. Однако лейтенант предусмотрительно ждал меня в коридорчике и почти втолкнул в небольшую клетушку, где едва поместились стол и пара табуретов. За столом сидел моложавый полковник с орденом Красного Знамени на груди.
        - Так вот ты какой, герой! - густым приятным баритоном сказал командир и взглянул на стоящего за моей спиной лейтеху. Зуб даю - тот тоже кивнул, как часовой во дворе. - Присаживайся!
        Я осторожно примостился на табуретке, в любой момент ожидая новой провокации. Однако полковник только устало улыбнулся и скомандовал:
        - Вадик, принеси-ка нам чайку и там еще… чего найдешь! Думаю, что молодой человек голоден.
        Лейтенант Вадик молча удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
        - Я начальник разведупра фронта Бондарев Григорий Иванович[39 - Бондарев Григорий Иванович (1900-1941) - советский военный разведчик, полковник. С 1939 года начальник Разведывательного отдела штаба Киевского Особого военного округа (с 22 июня КОВО преобразован в Юго-Западный фронт). Пропал без вести 17.9.1941 года при выходе командного состава Полевого управления фронта из окружения под Киевом.]. Могу поспорить, ты гадаешь, для чего тебя пригласили и устроили встречу с абверовцем!
        - Ну… да! - осторожно ответил я. - Как-то всё это… странно!
        - Ты прости меня за это… Проверку, так ее назовем. Но я должен был убедиться, что ты достаточно стоек, чтобы выполнить одно поручение.
        - А как вам удалось подговорить Вондерера разыграть всю эту комедь с вербовкой? - искренне удивился я. Это ведь как минимум сам немецкий разведчик должен дать согласие работать на советскую сторону - то есть, в сущности, уже быть перевербованным. И когда это наши успели провести столь тонкую и достаточно сложную операцию всего за полдня? Дубинками по почкам можно выбить любые сведения, но настоящей лояльности от агента не добьешься. Насколько я в курсе, а мои знания базируются на нескольких прочитанных в юности книгах мемуаров ветеранов спецслужб, перевербовка с далеко идущими целями - тонкий психологический процесс, на который уходит куча времени. Или всё проще и Вондерер сломался практически мгновенно?
        - А мы его и не подговаривали, - усмехнулся Бондарев.
        - Сам напросился?
        - Нет, уж не настолько он покладист! Разыграли втемную.
        - Можно поподробней? Или меня вы тоже хотите втемную разыграть?
        - Нет, конечно! - устало вздохнул Бондарев. - А ты умный… правильно тебя «соседи» охарактеризовали. Даже жаль, что ты согласился с ними работать… Нам в ГРУ тоже такие кадры нужны…
        - Кто первый встал - того и тапки! - машинально выдал я, тут же прикусив болтливый язык.
        - Как ты сказал? Того и тапки? - полковник коротко хохотнул. - Да уж… ты еще и шутник, повезло «соседям». Ладно, дело было так: мои помощники настоящий спектакль устроили - обсуждали тебя, упомянув, что парень ты крайне подозрительный, потому как по происхождению немец. Ну, и еще несколько мелких компрометирующих деталей, будто ты деньги любишь и на девок падок. Но при этом какое-то высокое начальство решило призвать тебя на службу переводчиком в штаб. А нам поручило тебя проверить. Понятно, что ребята не непосредственно перед Вондерером выламывались - он в соседней комнате сидел. В общем, разыграли всё четко по нотам - вот он и не удержался, когда тебя увидел. Мужчина-то он амбициозный, а тут такой куш светит - сын кадрового командира Красной армии, москвич, с отличным знанием немецкого.
        - Это же бред собачий! - не удержался я. - Каким идиотом надо быть, чтобы поверить в проверку какого-то парня разведчиками! А Вондерер совсем не дурак, дураков в абвере не держат. Наверняка подставу вашу раскусил, вот и повел себя так, как вы ожидали!
        - А кто тебе сказал, что мои помощники разведчиками представились? Умник твой до сих считает, что в контрразведку попал! - улыбнулся Бондарев. - Но даже если ты и прав, я все равно хочу продолжить игру. Обманем немца - большой выигрыш получим, не обманем - останемся при своих.
        - Так вы его отпускать собрались? - изумился я.
        - Пока нет! - отрезал Бондарев. - И не отпустим, пока полностью не выдоим. Это игра на будущее. Для тебя вообще никакого риска нет. Готов поучаствовать?
        - Готов! - подумав несколько секунд, ответил я. - Что нужно делать?
        - Отлично! Детали тебе лейтенант сообщит, - вставая, сказал полковник. - А мне, извини, недосуг - работы выше крыши!
        В комнату вошел лейтенант, держа в руках поднос со стаканами и бумажным кульком.
        - Вадик! Легок на помине! Товарищ Глейман согласился нам помочь. Доведи до него диспозицию и… Ну и угости нашего гостя, как следует!
        Лейтенант молча кивнул и посторонился, пропуская полковника. Дождавшись, когда за Бондаревым закроется дверь, Вадик тяжело вздохнул, бухнул на стол поднос и устало сел напротив меня.
        - Чай будешь? С баранками? - не глядя на меня, спросил лейтенант.
        - Спасибо, сыт! Давайте, ближе к делу!
        Вадик бросил на меня короткий взгляд, но тут же снова отвел глаза в сторону. Чего это с ним?
        - Значит, так, Игорь… Дело, которое мы решили тебе поручить, очень сложное. Поэтому слушай внимательно, не перебивай. Если что будет непонятно - спросишь в конце. Договорились?
        Я кивнул. И лейтенант Вадик целый час инструктировал меня, как лучше «продаться» Вондереру. Такие инструктажи я только в кино и видел - в плохих фильмах про шпионов. Вадик, поучая меня, рассчитывал на совсем дикого дилетанта, которым, впрочем, я, по идее, и являлся. После лекции я задал лейтенанту несколько уточняющих вопросов, и на этом наш плодотворный разговор с представителем ГРУ закончился. Меня вежливо проводили до калитки и указали направление к штабу.
        Метрах в ста от домика разведчиков на деревянном тротуаре стоял Хуршед, старательно делая вид, что любуется пролетающими по небу облачками. Это что же, меня решили плотно опекать, словно носителя гостайны? Вот только интересно какой? Не говоря ни слова, Альбиков пристроился рядом, и мы побрели в расположение. Я тоже молчал. Шагов через полста сержант сказал:
        - Мне приказали обеспечить тебя посадочным местом в колонне, которая пойдет на Киев через час. Не буду тебя спрашивать зачем - не мое это дело.
        - Вот и хорошо!
        - Ты, Игорек, парень правильный! Береги себя! Нам такие кадры нужны. У нас задачи не менее важные, чем в разведке.
        Ага, так это у них тут такой элемент конкуренции между ведомствами - кому ценный работник достанется. Вероятно, Альбиков решил, что ГРУ меня к себе зовет.
        - Вот держи! - Хуршед достал из нагрудного кармана какую-то книжицу и сложенный вчетверо лист бумаги.
        Книжица оказалась удостоверением. Пусть всего лишь «слушателя спецкурсов», но в очень грозном ведомстве - Наркомате госбезопасности. А в бумаге было предписание «слушателю Игорю Глейману» прибыть для прохождения службы в Управление госбезопасности УССР.
        - Ого! - присвистнул я.
        - Заслужил! - снисходительно кивнул Альбиков. - Если будешь действовать, как сейчас, то через пару лет уже ты будешь мной командовать. У нас умные ребята на рядовых должностях не засиживаются. И вот еще…
        Сержант извлек из кармана шаровар порядком измятый конверт.
        - Здесь адрес управления, куда тебе предписано явиться, и фамилия человека, который тебя примет и определит дальнейший маршрут. Думаю, что на Украине ты не задержишься. Товарищ нарком про спецшколу говорил, так подходящая только в Подмосковье имеется, я сам ее заканчивал. В конверте деньги - аванс денежного содержания слушателя. На неделю хватит.
        - А Барский и Марина со мной поедут? - уточнил я.
        - Барский - в зависимости от наличия свободных мест. А Марина через полчаса убывает в расположение своей части.
        - Понятно… дан приказ: ему - на запад, ей - в другую сторону…[40 - Слова из песни «Прощальная комсомольская» («Прощание»). Музыка: Дм. и Дан. Покрасс. Слова: М. Исаковский (1937 г.).]
        Альбиков окинул меня очередным задумчивым взглядом, но ничего не сказал. Я что-то опять неправильное ляпнул? Этой песни еще не написали?
        - Товарищ сержант, а с нами вчера батальонный комиссар был…
        - Корреспондент «Красной Звезды» товарищ Гайдар? - уточнил Альбиков.
        - Точно! Как он, ты не в курсе?
        - Знаю только, что в госпиталь его определили, а подробности - увы! - пожал плечами сержант.
        - А ты эти самые подробности узнать можешь? - продолжал допытываться я. - Человек он очень хороший…
        - Ну, как же, знаю - писатель детский, - кивнул Хуршед и, глядя на мое удивленное лицо, добавил: - Уж не настолько я старый, чтобы «Тимура с командой» не читать! Хорошо, сейчас в штаб вернемся, я в госпиталь позвоню, уточню, что с ним и как. Только предупреждаю заранее - навестить его ты просто не успеешь!
        - Да не вопрос! - хмыкнул я. - Ты просто о его здоровье справки наведи, и всё.
        Мы вошли на территорию штабного комплекса и двинулись куда-то на задний двор. Там стояло несколько штабных автобусов и броневиков, среди которых выделялся наш знакомый «БА-10». Неугомонный Стерх рассказывал что-то явно веселое небольшой толпе окруживших его красноармейцев, судя по черным от машинного масла рукам - шоферюг, - парни периодически начинали громко ржать. Чем вызывали неодобрительные взгляды от стоявшего поодаль пожилого мужичка в пенсне, одетого в мешковато сидящую на нем форму командира РККА с черными петлицами. Завгар или помпотех? А чего не вмешается и не прекратит нарушение хода регламентных и ремонтных работ на вверенной территории? Или уже весь штаб в курсе насчет наших вчерашних геройств, а сержант Стерх, как ни смотри, - самый главный из героев, три немецких танка спалил.
        Маринка и Михаил стояли возле Стерха. Причем Барский даже как-то умудрялся «помогать» рассказу сержанта жестикуляцией и пантомимой, не выпуская при этом из рук трофейную винтовку. Мариночка же просто скромно улыбалась и была, на мой взгляд, чудо как хороша - со скромной прической, без косметики, с пробившимся на щеки румянцем, - просто воплощение «мечты комсомольца» о настоящей боевой подруге. Которая и коня на скаку, и раны перевяжет… Жаль, что нам опять расставаться… И свидимся ли снова? Это мне сейчас в тыл, а ей на самую передовую.
        Я, пользуясь тем, что всеобщее внимание приковано к выступлению доблестного разведчика танкового корпуса, незаметно приблизился к Марине и тихо встал позади, любуясь выбившимися из пучка локонами волос на белой шее. Локонами, обильно украшенными сединой… И тут на меня накатило…
        Мы остановились в маленьком, разрушенном натовскими бомбами сербском городке, набрать воды и размять ноги после долгого пути. Смешанная бригада армии Сербской Крайны шла ускоренным маршем, чтобы к завтрашнему утру выйти наперерез хорватской дивизии. Я быстро оправился, попил воды, сполоснул запыленное лицо и, закурив, присел в тени грузовика, рассматривая развалины. Америкосы и их подельники постарались на славу - взгляд не мог зацепиться ни за одно целое строение. Внезапно из какой-то норы вылезла маленькая женская фигурка, почти полностью замотанная в черный платок. Приблизившись ко мне, женщина протянула руку: на ладони лежала парочка сморщенных прошлогодних груш.
        - Возьмите, господин офицер. Они сладенькие!
        Машинально принимаю подарок, благодарю, а сам не могу оторвать глаза от ее лица - оно напоминает мне лик Богородицы со старинного образа во Владимирском монастыре. Такое же отрешенное, нечеловечески прекрасное, с немыслимым взглядом…
        - Ты местная?
        - Да, господин офицер!
        - Дети есть?
        - Да… - Ее глаза подергиваются пеленой.
        Давясь слезами, женщина рассказывает, что под бомбами погибли трое ее детей. Осталась только младшая девочка, трех лет, и старший мальчик, десяти лет. Вчера мальчик сбежал из дома «на войну».
        - А муж? Где твой муж?
        - Ушел добровольцем еще три года назад… Почти сразу погиб в бою с усташами.
        Я, срывая ногти о жесткий брезент, рву завязки рюкзака и достаю весь свой паек. Подходят несколько парней из моей батареи. Узнав, в чем дело, ребята, не сговариваясь, начинают вынимать продукты. Женщина благодарно кивает, аккуратно увязывая подношение в сдернутый с головы большой платок. Только сейчас, увидев блестящие русые пряди среди серебра ранней седины, я понимаю, что женщина еще очень молода - не больше тридцати лет.
        Звучит команда:
        - По машинам!
        Мы лезем в кузов грузовика, трогаемся. Я оглядываюсь - сербка быстро крестит нас три раза, а потом некоторое время идет вдоль тронувшейся колонны, продолжая мелко креститься. По ее щекам текут слезы.
        …Выпадаю в текущую реальность. Чтобы удержаться на ногах от неожиданно накатившей слабости, пришлось опереться на винтовку. Мариша, почувствовав за спиной движение, стремительно обернулась. В ее глазах мелькнул испуг.
        - Игорь, что с тобой? Ты бледный как полотно! Ну-ка…
        Девушка решительно подставила плечо и отвела меня в сторонку, помогла усесться на подножку броневика.
        - Мариш, я…
        - Молчи! Не говори ничего! - Марина закрыла мне рот ладонью. И я целую секунду наслаждался прохладой и запахом фиалок на своих губах. - Я знаю, что ты сейчас едешь в тыл, а мне нужно на фронт. Если что… Живой я им больше не дамся! - Девушка похлопала по кобуре с трофейной «береттой». - Но когда всё это закончится… Эта война… ты найди меня, слышишь, обязательно найди! Обещаешь?
        - Обещаю! Непременно найду! А может, и раньше свидеться придется - я ведь в тыл ненадолго! Вот оклемаюсь малость… и снова пойду фашистов бить. А ты береги себя!
        Конец нашему разговору положил радостный доклад какого-то красноармейца:
        - Товарищ сержант, машина заправлена! Залили под пробку! Можете ехать!
        Стерх, мгновенно прекратив балагурить, кивком поблагодарил техника и начал прощаться с водителями. Увидел меня, улыбнулся и протянул руку. Я с трудом встал и пожал его жесткую ладонь.
        - Будь здоров, Игорек! Будешь на фронте - не переусердствуй, оставь немного немцев для нас! А то в одиночку всех перебьешь, с тебя станется…
        И, жизнерадостно заржав, явно подражая своему гигантскому командиру, Стерх ловким, отточенным движением ввинтился через узкую броневую дверцу внутрь своего чуда технической мысли. Вслед за ним, неловко ткнувшись губами в мою щеку, полезла и Марина.
        При полном молчании незаметно подтянувшихся шоферюг «БА-10» взревел своим маломощным движком, окутал нас сизым облаком выхлопа и вдруг рывком сорвался с места и поехал к выезду со двора. А мы остались стоять, провожая броневик глазами.
        Глава 9
        Наша колонна начала формироваться через полчаса. Пара автобусов, три полуторки, легковушка, маленький броневичок. Сбылись мои опасения - для Мишки места не нашлось. Мне снова достался «билет» в автобус, и я заранее «предвкушал» незабываемые впечатления от предстоящей поездки на неподрессоренном драндулете по местным буеракам. Кроме охраны было полтора десятка пассажиров - семь командиров и полдюжины пленных, включая фон Вондерера. Как спланировали разведчики, первоначально он и я сели в разные машины.
        Я попрощался с Барским и Альбиковым так, словно видел их в последний раз. Большая и страшная война только начинается, шансов уцелеть в мясорубке немного. Мишка даже пустил слезу, а Хуршед играл желваками на скулах - тоже переживал. Все-таки мы как-то сроднились за эти сумасшедшие страшные дни.
        - Чуть не забыл! - хлопнул себя по лбу Альбиков. - Позвонил я в госпиталь. Всё в порядке с вашим писателем - ранение не опасное. Крови он много потерял, но медпомощь ему оказали своевременную. Так что… не переживай!
        - Мишка, ты зайди, навести Аркадия Петровича!
        - Конечно, Игорь! - Барский незаметным (так ему казалось) жестом смахнул слезу.
        Я искренне пожелал ребятам удачи и полез в «душегубку», проклиная себя за душевную чёрствость. Хуршед сразу ушел, не оглядываясь, а Барский долго стоял возле автобуса, молча глядя на меня сквозь пыльное стекло.
        Наконец колонна тронулась, Михаил махнул на прощание рукой и принялся вытирать глаза рукавом гимнастерки. Я тоже махнул в ответ, сел поудобнее, насколько позволяло жесткое и узкое, обитое дерматином сиденье, и оглядел «салон». В автобусе, кроме меня, ехало шесть человек, в том числе ночной знакомый Жиленков. Двое молодых командиров уселись вместе на переднее сиденье и о чем-то весело разговаривали. Остальные сидели поодиночке, причем мрачный Жиленков разместился так, чтобы контролировать заднюю площадку, заваленную знакомыми зелеными брезентовыми мешками с пломбами. Очередной «сверхсекретный» архив, наверное…
        Путь до Киева предстоял довольно легкий и быстрый - до пункта назначения всего сто двадцать километров по приличному шоссе. Но, учитывая «крейсерскую» скорость наших самобеглых колясок, едва обгоняющих велосипедистов, мы могли потратить на дорогу полдня. Поэтому я заранее приготовился к многочасовой пытке, поскольку наше транспортное средство имело лишь жалкое подобие амортизаторов, и любая выбоина на шоссе норовила стукнуть пассажиров по копчику. Но, к моему несказанному удивлению, разогнавшись до «бешеных» тридцати километров в час, автобус словно «поплыл» над асфальтом, подвеска спокойно «проглатывала» неровности. Первый час поездки я провел почти с комфортом, разглядывая в окно пасторальные малороссийские пейзажи. Нас даже воздушные «пираты» не беспокоили, занятые, видимо, на поддержке своих прорвавшихся танковых дивизий.
        Минут через десять после регламентной остановки «для проверки уровня технических жидкостей и оправки личного состава» предсказуемо (для меня) сломался автобус, на котором везли пленных. Это было ключевым моментом подготовленной операции разведчиков - именно сейчас фон Вондерера должны были «случайно» посадить рядом со мной. Главный охранник молодой парень с четырьмя старшинскими треугольничками на петлицах (в котором я с огромным удивлением узнал соседа по кабинету давешнего лейтенанта Вадика), развил бурную деятельность, пытаясь запихнуть на свободные места фрицев и их конвой. Естественно, это у него получилось не сразу, он суетился, орал на подчиненных, несколько раз пересаживал людей, но в итоге «справился» - мы с абверовцем оказались на соседних сиденьях. Чем барон немедленно и воспользовался, предельно вежливо сказав по-русски, словно и не получил от меня по тыкве буквально пару часов назад:
        - О, Игорь! Нас снова свела судьба! Мне кажется, что это знак свыше!
        Я ответил, как меня подучил «лейтенант Вадик», в нейтральном ключе и на немецком:
        - Не скажу, что я очень рад был видеть тебя, Вольфганг, но определенно в наших постоянных случайных встречах что-то есть…
        - Разговорчики! - лениво протянул сидевший бок о бок с гауптманом конвоир.
        Мы дисциплинированно замолчали, но минут через пять ефрейтор (тоже, наверное, в офицерском звании, как его начальник-«старшина») очень натурально стал клевать носом и еще через некоторое время уснул, опершись обеими руками на ствол автомата. Теперь ничего не мешало абверовцу вести вербовку потенциально ценного сотрудника. Но начал он издалека, с общих тем - принялся вполголоса, чтобы не разбудить конвоира, комментировать пролетающие (на мой взгляд, проползающие) за окном пейзажи, сравнивая их с картинами Дюрера и Гольбейна. На что я, вроде бы нехотя, отвечал в стиле: говно ваши немцы, а вот Левитан и Шишкин - те о-го-го! В общем, как говорил один печально известный правитель России (мудак и предатель): процесс пошел!
        Постепенно Вольфганг переключился с пейзажей на воспоминания о собственной жизни в светлом эльфийском королевстве - Третьем рейхе. Где, по его словам, молодым всегда дорога, а старикам всегда почет, а еще молочные реки детям, бабам цветы и три корочки хлеба каждому нуждающемуся (которых такой заботой уже практически извели). Я удивленно (только бы не переиграть!) переспрашивал, мол, неужели это может быть правдой - такая шикарная жизнь и буквально для всех. На что Вондерер отвечал развернуто, беспрерывно сыпя примерами. По его словам, получалось, что для присасывания к титьке всеобщего германского счастья надо всего лишь объявить себя немцем. И блага посыплются на голову нового счастливчика как из рога изобилия, только успевай подставлять ладошки: интересная высокооплачиваемая необременительная работа, шикарное жилье, веселые девушки облегченного поведения, поездки на лучшие европейские курорты, а для еды и питья - нектар и амброзия (лучшие рейнские вина и телятина из Тюрингии).
        Меня еще ни разу не вербовали, и мне было интересно: неужели схема настолько примитивна? Все-таки бочка варенья и корзина печенья? С довеском из уютной норки и покладистых баб? Выходило, что так и есть. Впрочем, будь у абверовца на меня хоть какой компромат, схема вербовки была бы другой. Уж тогда он не стал бы разливаться соловьем, рекламируя «немецкий образ жизни»!
        Процесс шел, разговор вполголоса, чтобы не услышали другие пассажиры, плавно перетекал от расписания благ к минимальным требованиям для кандидатов (пока еще без персонализации), я вроде бы уже начал склоняться к «продаже Родины», и тут… знакомо затрещало за бортом нашего «пепелаца». Судя по скорострельности, лупил немецкий пулемет, буквально сразу к первому присоединилось еще два. Твою мать! Опять засада!
        Чтобы снова не оказаться в ловушке тесного «салона» автобуса, я, схватив «АВС», немедленно рванул к выходу. И успел вывалиться через узкую дверь буквально за секунду до того, как очередь прошлась по лобовому стеклу, осыпавшему меня мелкими осколками. Откатившись в сторону, я несколько мгновений прислушивался, пытаясь понять, откуда стреляют. Немцы, в точности как два дня назад, обстреливали колонну с одного направления. Если у них тот же сценарий, то сейчас следовало ждать гранатометчиков в хвосте. В этот раз наш автобус не был замыкающим - прямо за нами шел грузовичок с парой красноармейцев в кузове. Во время «перетасовки» пленных и конвоя к ним присоединился один автоматчик. Но сейчас все трое, даже и не подумав покинуть кузов, вытянув шеи, смотрели вперед, на голову колонны, откуда били пулеметы.
        А сзади… а сзади уже бежали вдоль обочины две фигуры в до боли знакомых «кнохензаках» и круглых «хоккейных» шлемах. Один из них уже замахивался для броска. Даю короткую очередь, и десантник кубарем катится в кювет, уронив гранату прямо под ноги напарнику. Тот машинально перепрыгивает препятствие, и в этот момент происходит взрыв. Измочаленное тело немца пролетает пару метров по крутой баллистической траектории. Осколки гранаты хлещут по корме грузовика, пробивая доски кузова насквозь, задевают сидящих бойцов. Один из них вскрикивает, второй заваливается беззвучно. И только сейчас командиры в автобусе, сталкиваясь в узком проходе между сиденьями и в дверях, начинают выбираться из ловушки. А я уже бегу, пригнувшись, в направлении ближайшего леска, с опушки которого и бьют пулеметы, соревнуясь с броневиком.
        Кажется, бог миловал, меня не заметили - благополучно вламываюсь в кусты и продолжаю нестись вперед, далеко огибая засаду, чтобы зайти немчуре с тыла. И снова, как четыре дня назад, молодой организм словно опережает сознательные действия моей старой души. Я буквально лечу над землей, легко преодолеваю препятствия, перескакиваю поваленные деревья и мелкие кусты, ловко меняю направление между стволами. Забыты последствия контузий, дыхалка не сбивается, ноги не наливаются свинцовой тяжестью, голова работает четко - едва глаза намечают направление, тело само следует целеуказанию.
        То ли скорость я набрал приличную, то ли немцы оказались гораздо ближе, чем я рассчитал по звуку выстрелом, но на первый пулеметный расчет я напоролся уже через пару минут. Встреча вышла неожиданной для обеих сторон. Немцы явно не ожидали, что на них откуда-то сбоку выскочит с винтовкой наперевес доблестный боец Красной армии, а я просто не ожидал непосредственного контакта так быстро - думал, что определюсь с точными координатами цели по месту, подкрадусь и… дальше по обстоятельствам. Но вышло иначе…
        Десантники лежали за большим трухлявым пнем. Двое непосредственно у пулемета, третий в паре метров от них, с биноклем. Вот обладатель бинокля и огреб самым первым. Я, не сбрасывая скорости, пробил ему в голову ногой, словно по футбольному мячу, благо его башка находилась как раз на уровне моих сапог. Звук раздался неописуемый - и приглушенный звон, как от удара в замотанный тряпками колокол (фашист был в каске - орднунг!), и какой-то треск. Командир расчета, роняя бинокль, еще только начал заваливаться на бок, а я, в гигантском прыжке, уже падал на спину второго номера. Приземлился мягко, тело фрица, захрустев, успешно погасило энергию разогнавшегося до «сверхсветовой» скорости восьмидесятикилограммового «болида». Первый номер, сообразив, что развернуть основное оружие в направлении опасности он опоздал, привстал на коленях и бросил руку к кобуре на поясе. Но ни воспользоваться, ни даже достать пистолет десантник не успел - приклад «АВС» впечатался ему точно в переносицу. Брызнула кровь, фашист рухнул ничком.
        Контроль? Если только тому, на котором я стою, - что-то в нем до сих пор хрустит и булькает. Стрелять? Не стоит - вокруг может быть еще куча фашистов. Короткий удар прикладом в затылок, под срез каски. А вот первый явно не жилец - глаза стекленеют, похоже, я ему шею сломал. Да и другой, с разбитым лицом, уже никогда не будет пулеметчиком. Минус три!
        Оглядываюсь по сторонам - поблизости никого. Как назло, в перестрелке возникла пауза, и я не могу определить по звуку, где сидят остальные десантники. Ну, раз есть пара свободных секунд, нужно потратить их с пользой: проверить трофеи. Пулемет брать? Пожалуй, не стоит - он, сука, тяжелый, да и с рук из него не особо постреляешь. Вернее, стрельнуть-то можно, но исключительно «примерно в том направлении». Моя «АВС» все же хоть и длинная, но полегче раза в два, да и к ее отдаче я привык - приноровился с плеча отсекать очереди по три патрона. Другое оружие? У ганса с биноклем обычный маузеровский карабин, у второго номера расчета точно такой же. А вот у первого номера на пузе была кобура… Ну-ка… Переворачиваю тело, попутно делая контроль ножом по горлу… Ага! Судя по размеру кобуры, там явно не «Парабеллум». Ого! «Вальтер» ППК! Знатный ствол! Но не для нынешней ситуации. Позже подберу. Чем еще тут можно поживиться? Гранаты у десантников есть? Колотушек не видно. Это еще что за железные стаканы? Мини-термосы, что ли? Опаньки, и колечко на них имеется! Гранаты! Только неизвестной мне модели[41 - Немецкая
ручная осколочная граната с взрывателем ударного действия «Handgranaten 34».]. И что мне с ними делать? Как-то не тянет идти в бой с незнакомым оружием.
        А что вокруг? Тишина снова сменилась треском очередей. Причем ближайший источник звука находился всего шагах в тридцати. Это хорошо, что я не стрелял, - надеюсь, что десантники меня так и не засекли.
        К этой группе подбираюсь крайне осторожно, буквально на цыпочках. Хорошо, что лесочек хоть и молодой, но изрядно заросший кустами, видимость резко ограничена десятью-пятнадцатью шагами. Последние метры ползу на брюхе, пробираясь под нижними ветками разросшегося малинника. Ага, вот они, суки! С этой точки вижу двоих, но, судя по звукам выстрелов, их должно быть не меньше шести - работают два пулемета, а расчеты у них по три человека. Что делать? Сместиться немного левее?
        Я едва успел приподняться для рывка, как на затылок обрушилось что-то твердое и тяжелое. Блин, опять моя многострадальная голова! Которая, как известно, ногам покоя не дает… Я пробыл в сознании еще секунд пять и успел увидеть, как возле моего лица появились десантные ботинки.
        «Всё-таки выставили они охранение, а я, дурак, профукал!» - это была последняя мысль, после которой сознание провалилось в темноту.
        Глава 10
        Когда я очухался, вокруг меня говорили по-немецки.
        - Курт, а ты его не пришиб ненароком?
        - Никак нет, господин обер-лейтенант! Вон смотрите - очнулся!
        - С чего ты взял?
        - Глаза под веками зашевелились. Я до войны санитаром в дурдоме работал, научился симуляцию различать!
        - Это тебя в дурдоме научили так прикладом орудовать? - В голосе обер-лейтенанта послышалась насмешка.
        - Да за такие дела эту тварь вообще до смерти прибить надо! - злобно ответил Курт. - Он наших парней поубивал, сволочь! И к вам подбирался!
        - Я не уверен, что это он, - задумчиво сказал обер-лейтенант. - Уж очень молод для такого… И убить голыми руками троих опытных бойцов? Да так, что мы, сидя в тридцати метрах, ничего не услышали? Он ведь явно не солдат, хотя и одет в униформу, - знаков различия нет. Сапоги и ремень на нем офицерские, оружие нестандартное - «Парабеллум», выпущенный в начале века, и новейшая русская автоматическая винтовка.
        - Да он это, он, больше некому было! - упорствовал Курт.
        После последних слов мне в бочину знатно прилетело носком тяжелого ботинка. Ойкнув от неожиданной боли, я открыл глаза. Надо мной стоят не двое, а четверо - здоровенные молодые парни. Стоят так, что не дотянешься, да и оружие держат на изготовку - рыпаться бесполезно, даже будь я совершенно здоровым и не связанным. А тут и головная боль от любого шевеления, и скрученные за спиной руки. Полный набор, короче… Вот ведь вляпался! Судя по «кнохензакам» и «хоккейным» шлемам - это давешние десантники, устроившие засаду.
        - Курт, ты поаккуратней! - небрежно приказал стоявший слева от меня немец, обладатель изящных усиков, которые сейчас терялись в густой черной трехдневной щетине, покрывавшей щеки и подбородок. Судя по голосу, это и есть обер-лейтенант. - Прибьешь щенка, кого мы допрашивать будем?
        Однако! Если смотреть на изменившееся положение солнца, в отключке я провалялся довольно долго. И немцы так спокойненько стоят, выстрелов и прочих звуков боя не слышно… Это что же - диверсанты разгромили нашу колонну и теперь спокойно выясняют, кто почикал их людей?
        - У нас еще один пленный есть! - набычился мстительный Курт - огромный даже на фоне остальных немаленьких бойцов, рыжий детина со сломанным «боксерским» носом. - Тот даже настоящий комиссар!
        - Комиссар, похоже, не жилец! - хмыкнул офицер. - И тут без твоего участия не обошлось - он, похоже, сдаваться шел, а ты ему пулю в грудь влепил. Так что с мальчишкой не очень усердствуй - нам ведь надо выяснить, что в этой сбежавшей колонне везли!
        Ага! Значит, пока я по лесу бегал, колонна сбежала! И бросили меня на съедение этим двуногим крокодилам? Ну, в принципе сам виноват - тоже мне, супермен, герой-одиночка, одним махом семерых побивахом! Я хоть кого-нибудь предупредил, что во фланг засаде захожу? Нет… Ну и чего тогда на своих пенять? У них приказ - добраться из пункта «А» в пункт «Б». По возможности целыми и невредимыми. Засада? Отбились и дальше поехали. Потеря молодого, но перспективного юноши? Ну что же делать? Война…
        Ладно, раз остальные выбрались, то и я уж как-нибудь выкручусь… Не впервой! А вот, интересно, что там за комиссар такой сдаваться шел? Уж не Жиленков ли? С него станется! Вот хоть убейте, не верю я, что, если предателям, вроде Власова, обеспечить все условия для нормального служения своему Отечеству, они так и останутся добропорядочными гражданами. Не попади Власов в окружение - предал бы чуть позже в другом месте.
        - Только я его больше не понесу, господин обер-лейтенант! И так почти два километра от места засады тащил! - заявил Курт. - Пусть топает собственными ножками!
        - А если не сможет сам идти, все-таки ты его здорово по башке прикладом приласкал, то что? - с академическим интересом спросил офицер. - Все равно не понесешь?
        Последняя фраза была произнесена с некоторой толикой угрозы, и Курт это сразу понял и дал обратный ход:
        - Понесу… Но перед этим очень тщательно проверю его способность ходить самостоятельно!
        Обер-лейтенант задумчиво кивнул и скомандовал:
        - Сворачиваем привал! Поднимайте пленных!
        Десантники вокруг бросились врассыпную, подбирая с травы рюкзаки.
        - Эй, падаль, вставай! - Курт решительно приступил к реабилитационным мероприятиям, активировав процесс регенерации ударом ботинка по ребрам.
        Я всем своим видом изобразил полное непонимание и одновременно слабость здоровья, близкую к обмороку (что в принципе являлось правдой). На здоровяка моя пантомима не произвела особого впечатления, и он занес ногу для повторного удара. Остановил его воспитательно-оздоровительный порыв окрик командира:
        - Курт, я же тебе говорил: аккуратнее с мальчишкой! Он у нас один остался - комиссар, похоже, все-таки сдох!
        Рыжий, ворча себе под нос страшные ругательства (в основном «свинскую собаку» поминал всуе!), наклонился, схватил за воротник и легко, одной рукой, привел меня в вертикальное положение. Я ощутимо качнулся, но Курт держал крепко.
        Одного взгляда хватило, чтобы обозреть окрестности - мы находились на небольшой полянке в лесу, явно не там, где немцы устраивали засаду. Значит, все-таки здоровяк не обманул - мое бренное тело приволокли сюда на своих фашистских загривках. Ну, судя по внешнему виду, на их драгоценном здоровье такая прогулка никак не сказалась - вон как носятся, словно ездовые лоси во время гона. Да на таких крепышах строевой лес трелевать можно! Временный лагерь десантники свернули всего за пару минут. Собственно, сворачивать было особенно нечего - запихнули в рюкзаки какие-то шмотки или свертки, прикопали под дерн пустые консервные банки (они тут и перекусить успели, сволочи!).
        В паре метров от меня на траве лежало тело в защитной гимнастерке и синих бриджах. На рукавах ярко выделялись большие красные звезды. Грудь лежавшего перетягивали окровавленные бинты, лицо искажено гримасой. Присмотревшись, я опознал в умершем комиссаре Жиленкова. Выходит, не ошибся я… История предательства повторилась, хотя и по-другому. Мало того - хозяйственные гансы не постеснялись снять с покойника добротные хромовые сапоги.
        - Стой, гаденыш! - снова ласкает мой слух своим утробным рыком Курт и встряхивает меня за воротник, словно описавшегося щенка. - Ты человеческий язык понимаешь или только свой тарабарский?
        Вот, кстати, вопрос: мне продолжать немтырём прикидываться или?.. Ну, если рассуждать логически: а чего я буду облегчать проклятым фашистам выполнение задания? Они хотят узнать, что везли в колонне, - так пусть напрягутся, чтобы меня допросить! Мне же лучше - при дурном русском парне они будут, не стесняясь, свои планы и действия обсуждать, авось я что-нибудь интересное узнаю.
        - Нихт фертштеен, - тихонько пробормотал я, но Курт, скотина, услышал.
        - Ага, голос прорезался! - злобно прокомментировал рыжий. - Давай, топай помаленьку, а то прибью!
        Десантники выстроились в колонну по одному, меня поставили в середину и бодро двинулись куда-то на запад. Предложенный ими темп я смог поддерживать только первые пять минут. Потом ноги сами собой начали заплетаться, голова немилосердно болела, я спотыкался на каждом шагу. Но бывший санитар дурдома оказался неумолимым конвоиром - как только меня заносило в сторону от траектории, рыжий мощным пинком возвращал «беглеца» на маршрут.
        Но долго так продолжаться не могло - минут через пятнадцать головокружение стало настолько сильным, что я болтался из стороны в сторону, каждые пять секунд получая корректирующую оплеуху. Наконец перед глазами вспыхнули яркие белые круги, и сознание радостно устремилось в блаженную пустоту, где не было места окрикам и пинкам поганого рыжего мудака…
        …Они подходили неторопливо, перешучиваясь и хохоча. А зачем им спешить? От попавшей в засаду санитарной колонны до ближайшей боевой части - почти километр. Да и часть эта сейчас занята отражением атаки с фронта, вряд ли там обратят внимание на несколько взрывов в тылу.
        Что же вы так медленно, суки? Пальцы, удерживающие предохранительный рычаг гранаты, свело судорогой. Может быть, я зря так рано выдернул кольцо? Нет, не зря! Эти твари, судя по ухваткам, слишком опытные, чтобы дать мне лишнюю секунду. А шанс у меня будет всего один, и, чтобы он реализовался, надо максимально уменьшить количество телодвижений. Просто разжать пальцы прижатой к груди руки, и тяжелая «эфка» рванет, скосив всё живое в радиусе десяти метров.
        А сейчас мне необходимо как можно убедительней прикинуться трупом. Что в принципе не так сложно - нижнюю часть тела я уже давно не чувствую, ледяная волна почти подобралась к сердцу. Ноги перебило еще утром, на передовой, а два осколка в грудь я получил уже здесь, пять минут назад. Глаза залиты кровью из глубокой царапины на лбу, рассеченном при падении из кузова грузовика. Я полагаюсь только на слух, хотя в ушах звенит после контузии.
        Метрах в двадцати щёлкнул пистолетный выстрел. И сразу после него раздался смех:
        - Gdje si cilj, Tomo? U kugli?[42 - Ты куда целился, Томо? По яйцам? (хорватск.)]
        - Ovi puevi nema jaja, Branko! Oni nisu ljudi![43 - У этих слизняков нет яиц, Бранко! Они не мужчины! (хорватск.)]
        - Stop talking! Accelerated![44 - Хватит болтать! Ускориться! (англ.)]
        О, а это еще кто тут по-английски раскомандовался? Выговор гнусавый… Американец? Значит, эта диверсионная группа еще более опасна, раз им придали настоящего американского инструктора, к тому же офицера - переводчик, говорящий на английском с жутким акцентом, называет его «господин второй лейтенант, сэр». Невелика птица, второй лейтенант, но в Сербской Крайне и такие «звери» - редкость. Они как-то всё больше дистанционно воевать наровят - разбомбить с большой высоты или крылатой ракетой с крейсера пульнуть. А зачисткой на «земле» усташи занимаются.
        Щелкнул еще один контрольный выстрел - уже совсем близко, метрах в десяти. Еще чуть-чуть подожди, Игорь, капельку… Пальцы онемели… Смогу ли я их разжать? Да, мать твою, куда я денусь!
        - Hej, Tomo, izgleda - Ruski![45 - Эй, Томо, смотри - русский! (хорватск.)]
        - Izvrsno! Sada za zabavu stvari![46 - Отлично! Сейчас позабавимся! (хорватск.)]
        О, это уже про меня - заметили нашивку добровольческого батальона.
        - Don`t shoot![47 - Не стрелять! (англ.)] - вмешался американец, переводчик сразу продублировал команду.
        Томо и Бранко, обиженно сопя, словно дети, у которых отобрали любимую игрушку, подошли ближе и встали где-то за головой. Где этот чертов янки, чего он задерживается, сволочь? Ага, вот наконец-то еще шаги! И гнусавый голос…
        - He's alive?[48 - Он живой? (англ.)]
        Господи, помилуй мя, грешного! Пора… Разжимаю пальцы… Щелчок выпавшего предохранительного рычага.
        - Граната! - вопит кто-то из хорватов.
        Но вместо ожидаемого взрыва раздается длинная, на пол-ленты, пулеметная очередь. На меня валится чье-то тело, упираясь рожком автоматного магазина в живот. Блин, хорошо еще, что не в причинное место! Судя по запаху, это американец - сомнительно, что от простых боевиков будет пахнуть дорогим лосьоном после бритья. Тело второго лейтенанта дергается в агонии, но через несколько секунд обмякает, придавливая меня всем весом к земле.
        А над головой явно разрастается бой - к первому пулемету присоединяются еще два, к ним в придачу десяток автоматов. Похоже, что хорватскую РДГ прихватили со спущенными штанами… Томо и Бранко орут, как сумасшедшие, им уже не до смеха.
        Прикрывающий меня труп американца несколько раз вздрагивает от попаданий пуль, голоса хорватов смолкают. Замолкают и пулеметы. Я прислушиваюсь… Ага, вот и шаги! Эти, в отличие от диверсантов, торопятся. Сразу несколько человек приближаются ко мне, откидывают в сторону, словно куклу, тело инструктора.
        - Гарик, братуха, ты живой?
        Борька? Откуда он здесь взялся? Он же должен быть на «передке», отражать танковую атаку.
        - Очнись, друже, очнись!..
        Мне на лицо льется теплая вода…
        - Очнись же ты, сволочь!
        Чего это Борька по-немецки заговорил?
        С трудом открываю глаза. Передо мной противная до тошноты небритая харя рыжего Курта. Чтоб ему, козлу, сдохнуть побыстрей!
        - Курт, я же тебе говорил: аккуратней с мальчишкой! А ты что устроил, балбес? - рявкает офицер.
        - Виноват, господин обер-лейтенант! - негромко сознается рыжий. - Похоже, что он нашей скорости не выдержал. Если хотите его живым до базы довести - сбавьте темп!
        - Ладно, пойдем потише, а то заморим щенка! - нехотя приказывает офицер. - Нам, в общем, уже недалеко осталось. Встали все!!! Вперед!
        Курт рывком поднял меня на ноги и повел, придерживая за плечо. На этот раз шли действительно небыстро. Но даже и такой темп был для меня, мягко говоря, неподходящим. В принципе, самым подходящим способом передвижения в моем физическом состоянии являлся перенос бренного тела на носилках. Но поскольку немцы - грубые твари, носилок не предоставили, приходилось шевелить ногами.
        К счастью, обер-лейтенант не обманул - даже с черепашьей скоростью мы дошли до цели через полчаса. Базой десантники назвали временный лагерь в лесу. Впрочем, этот лагерь оказался оборудован с немецкой педантичностью - здесь стояли три прикрытые маскировочной сетью палатки, выровненные по линейке. А за ними небольшое сооружение из жердей, в котором каждый мог легко опознать туалет типа «сортир». И я очень удивился, не обнаружив здесь посыпанных песочком дорожек и маленьких цветочных клумб. Впрочем, будь у немчуры чуть больше времени, непременно появилось бы и то и другое. И еще куча всего, включая полевой публичный дом.
        Обменявшись приветствиями с обитателями базы, офицер нырнул в среднюю палатку. Я обессиленно присел прямо там, где меня остановил Курт. Рыжий покосился, но промолчал, только сбросил под ноги рюкзак и поудобней перехватил винтовку. Впрочем, остальные солдаты из группы обер-лейтенанта тоже почему-то остались на месте, всего лишь сняв рюкзаки. Даже не присели! Это что же у них за дисциплина такая железная? Наши бы после окончания долгого марша уже курили бы и тайком распивали водку с оставшимися в лагере приятелями, на ходу обмениваясь новостями.
        А впрочем, ни хера это гансам не помогло - мы всё равно победили! Я усмехнулся, окинув Курта насмешливым взглядом, и принялся оглядываться по сторонам. В целом ничего интересного, кроме красиво стоящих палаток и походно-полевого сортира, здесь не было. Мало того - местные, так сказать, жители, вылезшие посмотреть, кто это тут приперся, уже убрались восвояси, и территория базы снова оказалась пуста. Только бродил вдоль воображаемой «линейки» часовой. Я припомнил, что по пути сюда никаких постов не видел. Это не означало, конечно, что их не было - наверняка были, причем в количестве больше одного, но я их не заметил. Здорово замаскировались, козлы!
        Офицер не появлялся довольно долго - минут десять я наслаждался отдыхом, постепенно восстанавливая силы. Для фотосессии на плакат, рекламирующий здоровый образ жизни, мне, конечно, не дотянуть, но хорошенько въехать кому-нибудь в рыло я уже готов.
        - Курт, тащи сюда пленного! Все остальные - разойдись! - скомандовал обер-лейтенант.
        И только сейчас десантники начали снимать снаряжение. А рыжий толкнул меня в палатку. После солнечного дня там царила темнота. Только у дальней стенки горела небольшая карбидная лампа, освещая столешницу самодельного стола.
        - Действительно, совсем молодой! - раздался высокий, как у оперного певца голос. И в круг света от лампы попали рукава мундира. А затем показалась и грудь. Ого, а этот тип при полном параде - даже ленточка какого-то ордена в петличке видна. - Развяжите ему руки и посадите к столу.
        Курт, поморщившись, но не осмелившись перечить прямому приказу, достал нож и разрезал на мне веревки. Машинально потирая запястья, я сделал несколько шагов и присел на нечто вроде табуретки, сделанной, как сортир и стол начальства, из жердей.
        - Что у него с собой было, Карл? - говоривший чуть подался вперед, и в световое пятно попало сухое костистое лицо с длинным раздвоенным подбородком.
        - Вот, господин гауптман, его документы, - обер-лейтенант выложил на край стола мой комсомольский билет, удостоверение кандидата и конверт с деньгами.
        Капитан молча развернул «корочки» и принялся их внимательно изучать. Видимо, с русским языком он не дружил, поскольку на чтение нескольких строчек потратил минут пять. Всё это время Курт возбужденно дышал за спиной, ожидая, видимо, некоего откровения, после которого меня можно вывести в расход. Но команды «фас» так и не прозвучало.
        - Очень интересно! - своим неприятным голосом (я всегда ненавидел теноров) сказал капитан, аккуратно пересчитав купюры из конверта. - По крайней мере, по возрасту он реально не комбатант - ему еще семнадцати лет нет. Но при этом состоит в организации юных коммунистов и учится в специальной школе.
        Здоровяк за спиной разочарованно вздохнул - прямо сейчас убить меня не выйдет.
        - Какое при нем было оружие, Карл? - продолжил капитан.
        Обер-лейтенант выложил рядом с документами мой «Парабеллум» в кобуре и трофейный нож в чехле. А Курт, немного повозившись, украсил всю эту кучу, положив сверху «АВС».
        - Ого! - высокое (по местным меркам) начальство соизволило удивиться. - Вы правы, Карл, набор странный!
        Первым делом капитан принялся возиться с винтовкой. Видимо, «живьем» такое оружие ему видеть никогда не приходилось, поэтому затеянная им за каким-то хреном неполная разборка заняла около четверти часа. Потом наступил черед пистолета - с ним капитан управился гораздо быстрей, чувствовался немалый опыт. Нож не вызвал особых манипуляций - его просто достали из ножен, покрутили перед носом и убрали. Всё это время я провел с максимальной пользой - незаметно напрягал и расслаблял мышцы, постепенно приводя себя в нужный тонус.
        После этого капитан кивнул, и Курт аккуратно снял оружие со стола. Впрочем, уносить не стал - просто положил рядом у стеночки. И замер в ожидании дальнейших приказаний.
        А капитан, поставив на стол локти и умостив свой раздвоенный подбородок (который очень украсила бы большая бородавка с пучком торчащих из нее волос) на сцепленных ладонях, принялся сверлить меня взглядом. Я в ответ начал рассматривать его ухо. Говорят, это очень неприятно для изучаемого субъекта - смотрят вроде бы на тебя, но как будто сквозь.
        - Кто ты есть такой? - внезапно рявкнул капитан, устав ломать об меня глаза. В его исполнении это прозвучало так: «Кьто ти эст тьякой?»
        - Простой советский человек! - пожав плечами, ответил я.
        После такого ответа немец завис секунд на тридцать.
        - Имя? Звание? Номер части? - После нестандартного начала допроса капитан решил вернуться к регламенту. Ну и правильно: орднунг - это же наше всё!
        - Игорь. Школьник. Школа номер сто семьдесят пять, - монотонно сказал я, перенося взгляд с уха немца на его переносицу. Кто-то мне рассказывал, что при таком направлении взгляда глаза кажутся предельно честными.
        - Что ти сказаль? - Капитан выглядел озадаченно. Зачем-то снова раскрыл лежавший на столе комсомольский билет, а потом растерянно посмотрел на обер-лейтенанта. Но тот только пожал плечами - видимо, владел русским не лучше своего командира.
        - Я говорю: имя - Игорь. Звание у меня - школьник. Номер школы - сто семьдесят пять, - терпеливо повторил я.
        - Так ты не солдат? - догадался капитан. Он даже улыбнулся радостно: мол, какой я молодец, сумел перевести такие сложные фразы чужого языка.
        - Нет, конечно! - Я скорчил гримасу, призванную убедить немцев, что крайне удивлен таким предположением. - У нас в армию берут с восемнадцати лет, а мне еще семнадцати нет.
        - Но ты в униформе! - зачем-то тыкая в меня пальцем, видимо для убедительности, сказал капитан.
        - Я?!! - делая вид, что только заметил на себе гимнастерку и бриджи, удивленно выкатываю глаза. - В униформе?!! А, так вы имеете в виду это обмундирование?
        - Да! - подтвердил капитан. - Bekleidung!
        - Так это мне красноармейцы дали, когда моя одежда обгорела, ага! - словно о чем-то само собой разумеющемся сказал я.
        - Обгорела? Когда и где?
        - Дык третьего дня, на станции! Бомбёжка была, пожар, я тушить помогал, одежда обгорела!
        - Ich nichts verstehen…[49 - Ничего не понимаю… (нем.)] - пробормотал капитан и снова взглянул на обер-лейтенанта, ища поддержки.
        - Was sagt er?[50 - Что он говорит? (нем.)] - поинтересовался обер-лейтенант Карл.
        Капитан честно попытался воспроизвести по-немецки ту ахинею, что я нёс.
        - А офицерские сапоги и автоматическое оружие ему тоже красноармейцы дали? - усмехнулся Карл. - Держу пари, он скажет, что нашел всё это в лесу!
        Даже в темноте было видно, что лицо капитана пошло красными пятнами.
        - Ти вздумаль со мной играть? - угрожающе произнес он и тут же решил блеснуть знанием русских идиоматических выражений: - Мьеня на мьякине не проведешь!
        - Куда вас провести? - недоуменно спросил я.
        Это стало последней каплей - немец с силой шарахнул по столешнице кулаком. К сожалению, самодельный стол явно не был предназначен для таких нагрузок - подломилась одна из жердей, служащих столику ножкой, и всё сооружение рухнуло прямо на меня. Однако это происшествие никак не повлияло на шанс сбежать: немцы, мать их арийскую во все дыры, оказались ребятами тренированными - стоящий за спиной Курт мгновенно зафиксировал меня, положив здоровенные ручищи на плечи, а Карл сделал шаг в сторону, открывая себе директрису стрельбы, и откинул клапан висящей на животе кобуры. В довершение всего в палатку на шум прибежали еще два десантника. Их капитан и заставил вынести обломки стола. Пока они возились, я ногой придвинул к себе большую и острую даже на вид щепку, прикрыв ее подошвой сапога.
        Некоторое время после происшествия мы просидели молча. Офицер, злобно зыркая на меня исподлобья, глубоко и часто дышал, старательно пытаясь обрести душевное равновесие. И все-таки справился с гневом - кивнул подчиненным, и Курт убрал с моих плеч свои кулачищи, а обер-лейтенант прекратил лапать кобуру. Ай, маладца!
        - Что ти делаль в лесу с оружием? - продолжил допрос капитан.
        - Дык это, това… гражда… господин офицер, я по нужде в лес пошел. Ну, по-маленькому!
        Бедный капитан снова растерянно посмотрел на Карла. И я решил «прийти к нему на помощь»:
        - Отлить пошел! Тоже не понимает? Пи-пи делать! Не сечете? Пись-пись!
        - А! - обрадовался капитан, услышав знакомые звуки. - Sie gingen zu urinieren![51 - Ты пошел помочиться! (нем.)]
        - Нет! - я решительно помотал головой. - Не уринился я! С малолетства этим не балуюсь! Просто поссать пошел! А тут вокруг стрельба, военные бегают. Один из них винтовку обронил. Я подобрал и за ним - вернуть хотел, вещь-то казенная. А мне кто-то сзади по балде ка-а-а-ак стукнет! Ну, я натурально с копыт - бряк! Очухался, а тут эти хари усатые вокруг!
        - Was sagt er? - снова поинтересовался обер-лейтенант.
        - Er sagt, dass er in den Wald gegangen, um zu urinieren. Dann begannen die Dreharbeiten. Gewehr fiel jemand aus dem Militr. Er hob[52 - Он говорит, что зашел в лес, чтобы помочиться. Тут началась стрельба. Винтовку обронил кто-то из военных. Он подобрал (нем.).], - пожав плечами, мол, за что купил, за то и продаю, ответил капитан.
        - Er lgt![53 - Врет! (нем.)] - убежденно сказал Карл.
        - Ja, liegend Bastard[54 - Да, врет ублюдок (нем.).], - согласился капитан, побарабанил пальцами по колену и вдруг неожиданно заорал: - Что ти дьелаль в марширен колонне? Говорить!
        - В какой колонне? - Я недоуменно посмотрел по очереди на всех немцев. - Я просто по лесу шел, а тут стрельба… А потом…
        - Sei still![55 - Заткнись! (нем.)] - бросил офицер, а здоровяк Курт немедленно отвесил мне мощный подзатыльник, от которого я слетел с табуретки. В голове звенело, перед глазами всё плыло, но я собрался с силами и, незаметно подобрав с пола припрятанную щепку, сунул ее за голенище сапога.
        - Vorsichtig, Feldwebel![56 - Аккуратней, фельдфебель! (нем.)] - брезгливо поджав губы, сказал капитан. Дождавшись, когда рыжий буквально «подберет» меня с пола и умостит на табуретке, командир продолжил по-немецки, обращаясь к обер-лейтенанту: - Карл, а вы уверены, что он из колонны, которую вы обстреляли? Кто-нибудь видел, как он вылез из машины и зашел в лес? Вы ведь сами сказали, что он появился как-то уж очень быстро - вы едва успели обменяться с русскими парой очередей.
        Обер-лейтенант бросил взгляд на Курта и принялся задумчиво разглаживать усики.
        - Нет, господин капитан, никто не видел его входящим в лес. И Курт действительно засек его почти сразу после начала перестрелки, еще и пяти минут не прошло.
        - И вы, Карл, по-прежнему будете настаивать на версии, что именно этот молодой человек выскочил под обстрелом из какой-то машины, очень быстро пробежал через лес прямиком к вам, убил голыми руками трех ваших солдат и после этих подвигов так бездарно подставил свой затылок под приклад фельдфебеля? - сказал капитан с видом Шерлока Холмса, указывающего инспектору Лестрейду на явные косяки полицейской версии случившегося.
        - Нет, господин капитан, после ваших слов я уже не буду поддерживать это предположение! - технично ушел в сторону Карл. - Но даже если этот парень и не ехал в той колонне, он все равно слишком странный для простого школьника!
        - А вот тут, Карл, я с вами полностью согласен! - кивнул капитан и, вздохнув, признался: - Но я слишком плохо владею этим варварским языком, чтобы нормально его допросить. Тут нужен настоящий специалист. И еще: вы обратили внимание на его фамилию?
        - Простите, господин капитан, нет… Я не читаю на русском, - в свою очередь сознался обер-лейтенант.
        - Его фамилия Глейман! - усмехнувшись, сказал капитан.
        - Как? Глейман? - Карл внимательно посмотрел на меня. - На еврея он не похож! Неужели он… немец?
        - В том-то и дело, дорогой Карл, в том-то и дело, - с улыбкой ответил капитан. - Это старинная саксонская дворянская фамилия. Если мне не изменяет память, было такое баронство где-то на границе Саксонии и Тюрингии.
        «Блин! Еще один знаток генеалогии на мою голову! - подумал я. - Тоже вербовать будет?»
        - Возьмем парня с собой? - уточнил практичный Карл.
        - Не думаю, что это хорошее предложение… - снова начал массировать свой раздвоенный подбородок капитан. - Нам еще несколько дней предстоит действовать в тылу противника, мальчишка будет нам обузой. Да и шальная пуля… Когда следующая доставка груза, не напомните?
        - Сегодня в шестнадцать тридцать, господин капитан! - без запинки ответил обер-лейтенант. - Но мы хотели вывезти раненых!
        - Ефрейтор Штюкке скончался три часа назад, - бесстрастно проинформировал офицер. - Так что к эвакуации готов всего один раненый. Сколько людей может взять «Аист»?[57 - «Шторьх» (Storch), Fieseler Fi 156 Storch - легкий немецкий связной самолет. Мог взлетать и садиться практически везде.]
        - В перегруз - двух пассажиров.
        - Унтер-офицер Вюрст ранен в плечо, вторая рука, по его собственным заверениям, вполне действует. Вот он-то и проследит за нашим пленником. Всё, Карл, вы свободны!
        Курт привычно схватил меня за воротник и рывком привел в вертикальное положение.
        - Фельдфебель! С мальчишкой обращаться аккуратно! - негромко скомандовал капитан. - Он должен дожить до беседы с командованием. Накормите его и… прочее!
        - Так точно, господин капитан! - гаркнул здоровяк Курт. Прямо над ухом гаркнул, чуть не оглушил, скотина.
        «Бережно» пихая в спину, фельдфебель вытолкал меня из палатки. Яркое солнце резануло по глазам, заставив зажмуриться. И в этот момент я споткнулся о колышек у растяжки и полетел на землю, под громкое ржание немцев, обрадованных бесплатным зрелищем. Курт, тварь такая, еще и по копчику носком ботинка засветил, вызвав новый взрыв смеха. Со всех сторон посыпались фекально-генитальные солдатские шуточки, заставив меня скрипеть зубами от ярости. Но я сдержался, не ответил, хотя парочка соответствующих моменту фраз и висела на языке. Ничего, юмористы, будет и на нашей улице праздник… Победы!
        Приказ командира «накормить и прочее» бравый фельдфебель творчески доработал. Отведя меня за палатку, усадил на землю и вывалил прямо на затоптанную траву у ног содержимое банки с мясным фаршем. Ну да, чего унтерменша баловать, правда? Тарелка для него - слишком большое удовольствие, да и мыть ее потом… А консервная банка может, при некоторой ловкости, заменять собой оружие. «Приборов» вроде ложки или вилки мне тоже не предложили.
        - Жри, свинская собака, пока я добрый! - хмуро сказал Курт и для наглядности сплюнул рядом с малоаппетитной кучкой эрзац-тушенки.
        Угу, сейчас! Так наверну, аж за ушами трещать будет! Собственно, есть мне совершенно не хотелось - похоже, что завтрак в офицерской столовой оказался настолько плотным, что вполне мог заменить и обед, а может, и ужин. Да если бы я даже и умирал от голода, не стал бы жрать руками с земли фрицевские подачки. Поэтому я тоже сплюнул. Только прицельно - точняком в напоминающее по внешнему виду собачье дерьмо угощение. Обиженный в лучших чувствах (как же - проявил неслыханную щедрость и доброту!), фельдфебель замахнулся для удара, но в процессе могучего замаха вспомнил первую часть командирского приказа: обращаться аккуратно. Ограничившись «легким» пинком, опрокинувшим меня на спину, Курт добавил разок ногой по ребрам и решил, что на этом воспитательный процесс можно завершить. Подозвав какого-то рядового десантника, рыжий гамадрил наказал «стрелку Камински» следить за «свинской собакой» в оба глаза и гордо удалился, с чувством добросовестно выполненного долга.
        Стрелок Камински почти пять минут рассматривал меня, словно экзотическую зверушку в зоопарке. Видимо, видеть вблизи страшных жидокомиссаров ему еще не доводилось. Потом ему это надоело - рогов и хвоста на мне не обнаружилось, и стрелок присел в тени палатки, положив карабин на колени.
        Тут уже пришла моя очередь оглядеться. К сожалению, осторожное, одними глазами, с совсем небольшим поворотом головы, обозревание окрестностей не принесло никакого облегчения - пути побега были надежно перекрыты. И хотя до ближайших зарослей от моего текущего местоположения было всего ничего - полтора десятка метров, преодолевать их пришлось бы под огнем минимум трех карабинов. Ладно, утро вечера мудреней… В смысле, поживем - увидим! С этой мыслью я, бесцеремонно переместившись в тенек (стрелок Камински дернулся, схватив карабин, но сразу успокоился), устроился поудобней и задремал.
        Сквозь сон я отчетливо слышал разговоры десантников, обсуждающих свои «боевые» подвиги во время недавнего посещения публичного дома в Варшаве. Описания сексуальных похождений разнообразием не отличались - в рассказах менялись только размеры задниц и сисек да количество половых актов за сеанс. Носители великой европейской культуры, бля… Из состояния полусна-полуяви меня вывел очередной дружеский пинок тяжелым ботинком. Этак у меня скоро на боках живого места не останется. Разлепив глаза, вижу над собой ненавистную фигуру бывшего санитара дурдома.
        - Вставай, - лениво произнес Курт, примериваясь отвесить еще один пинок.
        Не собираясь давать мудиле лишний повод выместить на мне злобу, я торопливо вскочил. Солнце уже начало клониться к западу. И именно с того направления ясно слышалось жужжание самолетного двигателя. Судя по тональности звука - небольшого. Однако самого самолета видно не было. Движок вдруг взвыл на высоких оборотах и смолк. Сел или упал? Судя по упорядоченной суете десантников, посадка прошла штатно. Вот ведь суки! Хорошо устроились в нашем тылу - даже с регулярным авиасообщением.
        Направляемый твердой рукой фельдфебеля, я поплелся на «лесной аэродром». Он находился всего в ста метрах от базы. Пришли мы аккурат в тот момент, когда небольшой самолетик, размером примерно с «У-2», только с одним крылом, силой «пердячего пара» нескольких десантников загоняли под деревья. Я с удивлением посмотрел на поляну - и как это он тут умудрился сесть? Тут же от кустов до кустов метров сто?[58 - Для взлета «Шторьху» требовалась полоса длиной не более 60 метров. А при посадке со встречным ветром пробег был ещё короче.]
        Загнав самолет в укрытие, фрицы дисциплинированно выстроились рядом, ожидая, видимо, отдельного приказания на разгрузку. А летчик даже не покинул кабины! Ну да, он ведь совсем к другому подразделению относится, какое-либо участие в разгрузке и погрузке в его обязанности не входит. Наш бы летун непременно вылез, чтобы ноги размять, с пехтурой шутками переброситься, покурить, оправиться… Ан нет! Представитель «небесной гвардии» все-таки соизволил выбраться наружу. Чего это он? Ну, понятно - дверь грузового отсека открыл и зафиксировал, чтобы десантники своими грубыми руками не оторвали чего-нибудь. Затем летчик, невысокий худощавый мужик среднего возраста, неторопливо отвязал крепежную сетку и вальяжно отошел в сторону, показав жестом, что доступ к грузу свободен.
        - Приступить к разгрузке! - скомандовал Курт, доставая из кармана блокнот.
        Фрицы довольно бестолково кинулись к самолету и принялись вытаскивать из него зеленые ящики. Вот тоже странность - наши бойцы, при всей врожденной безалаберности и раздолбайстве, организовали бы живую цепочку и по ней быстро перекидали бы весь груз. Но немцы лезли в отсек по одному и так же по одному неторопливо относили ящики к густым кустам лесной малины. При этом их маршрут пролегал мимо меня и фельдфебеля. Нас аккуратно обходили, как трудолюбивые муравьи на своей тропе огибают упавшую шишку.
        Поняв, что мы мешаем разгрузке, Курт толкнул меня в сторону, но сам остался на месте, что-то записывая в блокнот. Судя по тому, что он периодически тормозил кого-нибудь из солдат и читал маркировку на ящиках, таким образом фельдфебель вел учет прибывшего груза. Почему этого нельзя было сделать после окончания разгрузки, когда ящики сложат в укромном уголке, - бог знает! Или тут знаменитый немецкий орднунг дал сбой, или мне попались какие-то неправильные немцы.
        Я машинально сделал несколько шагов назад, чтобы не топтаться на пути солдат, и вдруг сообразил: меня никто не контролирует! Руки не связаны, рядом никто не стоит. Видимо, своим «покладистым» поведением мне удалось убедить злобного фельдфебеля в своей полной безвредности. Так… этим стоит воспользоваться! А как? Бежать? Я огляделся. Нет, далеко не уйти: и место достаточно открытое, и часовой топчется в зоне прямой видимости. Делаю еще несколько осторожных шагов в сторонку. Теперь от часового меня прикрывают деревья, а от Курта - куст малины. Если я сейчас присяду, то кустарник полностью скроет меня от всех. Еще раз осторожно оглядевшись, торопливо сдергиваю штаны и присаживаюсь. Теперь, если меня и обнаружат, решат, что унтерменш не нашел другого места, чтобы посрать.
        Судя по какой-то показной неторопливости, до конца разгрузки у меня есть еще минуты две-три, хотя там всего-то и было, что десяток ящиков и пяток небольших, килограммов по десять, мешков. Как раз хватит времени на то, чтобы подтащить поближе валяющийся буквально в метре от меня плоский ящичек и заглянуть в него. Маркировка мне ничего не говорит, но надо попытать счастья - вдруг да найду нечто полезное для побега. Ура, он не заколочен, тут удобные щеколды-фиксаторы, их можно просто откинуть! Приоткрываю крышку… Опаньки! Да тут давешние небольшие цилиндрики размером с граненый стакан - гранаты неизвестной мне конструкции. Их тут до хрена - штук двадцать пять, не меньше. Каждая вставлена в отдельную ячейку. Быстро вынимаю парочку и торопливо сую… Блин, куда их засунуть? За пазуху не выйдет - с меня сняли ремень, всё выпадет. В штаны? Карманы будут оттопыриваться! Гимнастерка навыпуск поможет частично их скрыть, но все-таки стремно. Да, мать же твою, Игорь! Тебя и без того могут в любой момент грохнуть, с хрена ли тут думать? А где взрыватели? У нас их кладут отдельно, а здесь как? Нет ничего
похожего! Они их что, прямо снаряженными перевозят?[59 - В отличие от гранат Stielhandgranaten 24 и Eihandgranaten 39, подготовка которых к боевому использованию осуществлялась солдатами непосредственно перед боем, гранаты типа Handgranaten 34 заряжались в прифронтовых органах снабжения и выдавались солдатам уже заряженными и опломбированными.]
        Сую гранаты в карманы, надеваю штаны и аккуратно поднимаю голову над кустом. Разгрузка застопорилась, «умаявшиеся» (всего от пары ходок!) солдатики отдыхают, Курт увлеченно строчит в блокноте (письмо любимой муттер он там пишет, что ли?). Мой маневр, похоже, остался незамеченным. Теперь бы еще отойти без происшествий… Делаю несколько шагов, ссутулив плечи, чтобы пола гимнастерки максимально прикрыла карманы. И… буквально натыкаюсь на одного из солдат, с сопением прущего какой-то мешок.
        - Raus an die Seite, Welpe![60 - Уйди в сторону, щенок! (нем.)] - рявкает фриц.
        - Как скажешь, гражданин начальник! - улыбаюсь я, потихоньку сдвигаясь все дальше и дальше, пока не оказываюсь за спиной Курта.
        Фух! Теперь можно стереть с лица холодный пот и заняться инвентаризацией трофеев. Только очень быстро - самолет уже практически пуст, ящики уложены в неаккуратный штабель, десантники таскают мешки. С крупой или взрывчаткой? Да не один ли хрен? Сейчас я им тут устрою локальный армагеддец! Понять бы еще принцип действия притыренных девайсов, а то придется кидать сие технологическое чудо, как простой камень. Незаметно извлекаю гранату из кармана и внимательно разглядываю. Кроме кольца, каких-либо других привычных устройств на корпусе нет - ни предохранительной скобы, ни усиков чеки. Так как ее взвести? Просто дернуть за кольцо, и всё? Впрочем, «колотушка» приводится в действие аналогично, только там за шарик дергать надо. Ну, начнем?
        - Hey Welpen! Herkommen![61 - Эй, щенок! Иди сюда! (нем.)] - окликает меня Курт.
        Резко оборачиваюсь, сунув ладонь с зажатой гранатой за спину. Чего этому гондону понадобилось? Засек мои телодвижения? Сомнительно - он бы орал на порядок громче. Ага, вот в чем дело - разгрузка закончилась, началась погрузка: в самолет неловко залезал десантник с рукой на перевязи. Наверное, тот самый пораненный в плечо унтер-офицер «Колбаска»[62 - Вюрст (wurst) - колбаса (нем.).]. Летчик молча показал солдату, как сесть, и сам полез в кабину. К моноплану быстрой походкой подошел обер-лейтенант. Передав в руки Вюрсту продолговатый брезентовый сверток (моя «АВС»?) и небольшой бумажный пакет, Карл сунул голову в кабину и что-то сказал летуну. Тот недовольно скривил губы, но кивнул. Неохота пленного перевозить? Чует жопа, что хрен близко! Похоже, что ждут только меня… Блин, а ведь это шанс! От всех сразу мне не отбиться, даже при наличии гранат и тут же подобранного оружия. А вот угнать самолет - это зачётно! Быстро убрав гранату в карман, покорно лезу в «салон». Вюрст немедленно наводит на меня пистолет. Уж не мой ли «Парабеллум»? Он самый - вон и царапина от осколка видна. Ну-ну, болезный, недолго
тебе баловать осталось!
        В кабине особо не разгуляешься - «Аист» явно в грузовом варианте: сидений нет, места хватает только для двух человек. Или лечь рядышком прямо на пол, или сесть. Так мы и сели - друг напротив друга, практически упираясь подошвами сапог. Причем унтер сел спиной к пилоту, а меня сообразили посадить в самый торец салона, чтобы подальше от органов управления. А здесь еще и крыша покатая, мне слегка согнуться пришлось, размещаясь. Лишняя страховка - из такого положения быстро не прыгнешь. Да какой там «прыгнешь» - отсюда и выбраться-то будет затруднительно.
        Десантники дружно наваливаются и выкатывают «Аиста» из-под деревьев. Раздается визг электростартера, винт несколько раз проворачивается вхолостую, из патрубков вылетают клубы сизого дыма, движок ревет, моноплан начинает быстро набирать скорость. Всего-то несколько десятком метров - и уже отрыв. Хороший самолетик!
        Унтер, собака страшная, так и сверлит меня глазами, не опуская направленного в живот пистолета. Он чего, реально собрался всю дорогу так просидеть? Причем видно, что чувствует он себя хреново - бледный весь, пот по лицу течет, морщится периодически - видимо, рана беспокоит. Но стоически, как и положено настоящему арийцу, терпит. Пока самолет набирал высоту, я заметил, что «Парабеллум» Вюрст держит как-то неуверенно. Сказывается ранение, или он не привык к такому оружию? Возможно, и то и другое. Пистолет в правой руке, левая на перевязи… А может, он как раз левша, потому и хват для него непривычный?
        Как бы там ни было, но буквально через минуту унтер действительно устал держать оружие на весу и положил руку со «стволом» на бедро. Чтобы еще больше успокоить противника, я согнул правую ногу, усиленно делая вид, что у меня чешется коленка. Из такой позы напасть на немца стало еще затруднительней, зато пальцы оказались в паре сантиметров от спрятанного в голенище деревянного «кинжала». Чтобы его достать, нужна одна секунда. А для атаки… немного больше. Но мне сейчас поможет пилот!
        Вюрст слишком рано расслабился. Не обратил внимание, видимо, что солнце светит ему в лицо, а следовательно, мы пока летим на восток. Наверное, взлететь сразу в правильном направлении рельеф местности не позволил. Или ветер дул в другую сторону. Однако какими бы соображениями наш «воздушный извозчик» ни руководствовался при взлете, ему вскоре предстояло развернуться, если только он изначально не планировал добраться до Киева и там сдаться советскому командованию. Что сомнительно, правда?
        Вираж наш пилот заложил крутой. И неожиданный. Неожиданный для унтера, но не для меня. Вюрста настолько сильно качнуло в сторону, что он буквально влип в борт самолета. Причем левым плечом! Взвыв от боли в ране, немец выронил пистолет и попытался выпрямиться, но не успел - в довершение беды «Аист» столь же резко начал снижаться, и я, используя силу инерции в качестве дополнительного источника ускорения, буквально вылетел из своего закутка и рухнул на вражину. Длинная острая щепка легко, как горячий нож в масло, вошла «колбаснику» чуть ниже уха, под край челюсти, перебив, похоже, кроме яремной вены и трахею - немец, захлебываясь собственной кровью, захрипел и почти сразу обмяк.
        Чуть было не выдернув «нож» из раны (привычка - не оставлять же каждый раз клинок в теле врага!), подбираю свой «Парабеллум» и первым делом машинально проверяю наличие патрона в патроннике, слегка оттянув затвор. Екарный бабай и мать его Залупа!!! Патронник пуст!!! Этот придурок целился в меня из незаряженного оружия! А я-то время для нападения подбирал… Когда можно было на старте его зарезать и пару гранат в остальных сволочей швырнуть!
        А куда это мы с таким ощутимым снижением летим? Ну, куда - понятно: развернулись носом на запад. В этот момент пилот выровнял машину на небольшой высоте. Ага, скорее всего, он триста метров набрал, чтобы развернуться без опасения, а теперь до ста метров опустился - так его на фоне земли заметить труднее.
        Ого! Так мы практически назад летим! Вон и знакомая поляна показалась! Я бы, может, и не узнал это место, да и палатки маскировочной сеткой накрыты, но трудно не заметить полдесятка десантников во главе с рыжим Куртом. Стоят уроды, грабками нам машут на прощание… Решение пришло мгновенно - рукояткой «Парабеллума» разбиваю боковое стекло и выбрасываю вниз сразу оба «мини-термоса», не забыв выдернуть кольца. Высоковато, конечно, они в воздухе сработают, но, может, хоть кого-нибудь осколком заденет - и то радость! Получи, фашист, гранату!
        К моему удивлению, гранаты долетели до самой земли. Блин, так они ударного действия! Первая рванула на изрядном расстоянии от фрицев, зато вторая вызвала такой мощный взрыв, что самолетик подкинуло, как бумажный! Ни хрена себе - такого эффекта я не ожидал! Кто мне удачу наворожил, бог или дьявол, но, похоже, удалось попасть точняком в штабель с боеприпасами! А там таких ящичков, в который я шаловливые ручонки запустил, штуки три было. А в каждом по двадцать пять гранат! Да и взрывчатку немчуре наверняка завезли - как без нее диверсантам? Вот и поплатились!
        Высовываю голову в разбитое окно и гляжу назад. Дым относится ветром, и картина разрушений предстает во всей своей неприглядной красоте: огромная воронка, вокруг нее упавшие деревья и кусты. Тел вообще не видно, но сомнительно, что из группы провожающих хоть кто-нибудь выжил.
        Пилот, наконец, обернулся, чтобы посмотреть, что же происходит за его спиной. В тот же момент в его висок уперлось дуло пистолета.
        - На дорогу смотри, - посоветовал я. - А то врежемся куда-нибудь.
        - Ты… чего? Ты кто? Что ты делаешь? Что произошло? Где унтер?
        Судя по граду бессвязных вопросов, летчик в шоке. Мало того что затурканный пленный вдруг оказался вооружен, так еще и заговорил «по-человечески», на хорошем немецком языке.
        - Отвечу по порядку, - усмехнулся я, надавив стволом, чтобы заставить пилота развернуть голову. Он все-таки сообразил, что разговаривать, не глядя, куда летишь, чревато на такой низкой высоте катастрофой. - Я советский диверсант, захватил твой самолет, унтер убит. И если ты попытаешься хоть что-то сделать без моего прямого приказания - мозги вышибу. Доступно объяснил?
        - Вполне, - буркнул пилот. - Вышибешь мне мозги - разобьешься!
        - О, да ты, я смотрю, уже оклемался! Не переживай, не разобьюсь - я умею пилотировать легкие самолеты.
        Я практически не врал. Может, чутка преувеличивал… Когда-то, в далекой юности, мне довелось заниматься в кружке планеризма. Крутым планеристом, конечно, не стал, но удержать самолет в воздухе, тем более такой легкий, как «Аист», смогу. Вот взлететь или приземлиться - это вряд ли. Так мне такой изыск и не потребуется - могу довести машину до нужного места, а там прыгну с парашютом. Парашют тут есть, и пользоваться я им умею.
        - Так что, мой дорогой небесный гусар, ты мне не особо и нужен. Осознал?
        - Да… - кивнул летчик после долгой паузы.
        - Предпочтешь легкую смерть почетному плену, скажи сразу, не будем время тянуть! - Для убедительности я лишний раз ткнул пилота «Парабеллумом» в затылок. - Ну, как поступим? Смерть или плен?
        - Плен, - только через минуту ответил летчик и тяжело вздохнул.
        - Правильный выбор! - похвалил я. - Тогда давай, набирай высоту и разворачивайся на восток! Только плавненько, не вздумай резкие виражи крутить! Я за кресло крепко держусь, пистолет у твоего виска, и спустить курок много времени не займет!
        Летчик послушно набрал высоту в триста метров и начал неторопливо разворачиваться. Я проверил положение солнца - вроде всё правильно, летим в нужном направлении.
        - Ты знаешь, где находится Киев? Он тут неподалеку должен быть.
        - Знаю… - печально сказал летчик.
        - И какой-нибудь советский аэродром по соседству с городом тоже знаешь?
        - Да, - односложно ответил пилот, но после небольшой паузы добавил: - Я часто летал в вашу страну, работал в гражданской авиации на линиях Берлин - Киев, Берлин - Харьков и Берлин - Смоленск.
        - Ого, да ты просто находка для шпиона! - восхитился я. - Вот и давай, раз дорогу знаешь, вези меня в Киев.
        - Нас собьют! Сейчас главный аэропорт Киева используется как база вашей авиации. Там полно зениток!
        - Бомбер бы сразу сбили, а нас-то за шо? - усмехнулся я, но тень сомнения мелькнула: а ну как действительно собьют, не глядя. «Наши шутить не умеют!» - как говорилось в одном старом анекдоте. - Набери еще метров двести, чтобы нас издалека видно было! И это… пистолетик свой мне передай. Аккуратно, двумя пальчиками…
        Немец снова тяжело вздохнул, но команду выполнил: отдал мне оружие и начал набирать высоту.
        Ого! Испанская «Астра»! Надо же, какой редкий «ствол» в наших краях! К тому же довольно потертый, явно им активно пользовались. Хм, летун-то непрост! И до войны по СССР полетать успел, изучая будущий ТВД. А наличие такого пистолета намекает на…
        - Слышь, гастелло, а ты в Испании в составе легиона «Кондор» не бывал?
        - Да, я служил в «Кондоре», - после традиционной длинной паузы признался летчик.
        - Герника, которую в щебенку раскатали, твоя работа?
        - Ну… - замялся немец. - Я там не один был…
        - Так ты, выходит, бомбардировщик! А чего тогда воздушным таксистом работаешь? Или воевал плохо?
        - Да я… я… - даже задохнулся от гнева пилот. - Я Железным крестом за храбрость награжден!
        - Герой-орденоносец, стало быть. Значит, накосячил где-то? - Пилот современного немецкого сленгового слова «reinfallen» не понял. Пришлось «перевести»: - Проштрафился?
        - Я был ранен в Испании. Два осколка от зенитного снаряда в ногу. Кость складывали по частям. Признали ограниченно годным… - с очередным тяжким вздохом сообщил летчик.
        - А сейчас ты по какому ведомству проходишь? Люфтваффе или абвер?
        - Абвер, - сознался летчик, но тут же добавил: - Но я никакой не шпион! Просто мотаюсь, обеспечиваю всем необходимым группы…
        - Чего замолчал? Группы диверсантов ты патронами и взрывчаткой обеспечиваешь, так ведь?
        - Да…
        - Ладно, не куксись! За это у нас не расстреливают! Наоборот, с тобой теперь будут обращаться бережней, чем с адмиралом Канарисом!
        - А когда наш адмирал успел попасть в плен? - Пилот настолько прифигел от моего модернизма, что даже повернул голову, чтобы взглянуть в глаза.
        - На дорогу смотри, гастелло, указатель пропустишь! - рассмеялся я. - Не успела еще ваша канарейка к нам попасть. Но ведь война не завтра закончится, всё еще впереди, так ведь? Тебя зовут-то как?
        - Адольф, - почему-то смутился летун.
        Мне опять стало смешно. Если у него еще и фамилия Шикльгрубер…
        - Имя, звание, номер части? - спародировал я давешнего безымянного капитана.
        - Адольф Мюнге, капитан, вторая разведывательная эскадра.
        - Ладно, Адик, не ссы, прорвемся! - Последние слова я произнес на русском.
        Глава 11
        Летели мы в принципе недолго - всего, по моим ощущениям, полчаса.
        - Ваши истребители! - неожиданно сказал «герой-орденоносец».
        - Где? - Я привстал и посмотрел в лобовое стекло.
        - Вот там! - Немец показал пальцем куда-то в синюю даль.
        Приглядевшись, я заметил три крохотных точки.
        - А с чего ты взял, Адик, что это истребители? Да еще и определил, что это советские истребители?
        - Летят с востока!
        - Ну, так это могут и ваши с задания возвращаться!
        - Наши парами летают, а здесь три штуки!
        - Логика в твоих словах есть, - признал я. - Но ведь это могли быть изначально две пары, у которых сбили одного товарища. Ладно, чего гадать - сейчас они приблизятся, тогда и посмотрим!
        Неопознанные летающие объекты получилось разглядеть минуты через полторы. Лично я понял только одно: это не бомберы - самолеты явно были одномоторными. А уж наши там или фашисты - хрен его знает!
        Шедший головным дал издалека длинную очередь. Со стороны это выглядело как протянувшаяся от него в нашу сторону длинная серая веревка. У меня по спине пробежали мурашки размером с мадагаскарского таракана. Только сейчас до меня дошло: надо было лететь на аэродром на бреющем, над самыми верхушками деревьев. На хрена я приказал Мюнге забраться повыше? Чтобы нас увидели издалека - «Аист» не выглядит боевым самолетом, с ходу нас сбивать не будут. А если все-таки будут? Впрочем, крадись мы на бреющем, точно бы сразу сбили, руководствуясь простой логикой: раз тихарится, значит, враг!
        - Что делать? - напряженным голосом спросил Адольф.
        - Покачай крыльями!
        Мюнге выполнил команду. И почти полминуты мы ждали дальнейших действий от троицы НЛО. Они больше не стреляли - спокойно подлетели поближе. Два самолета прошли чуть выше, а ведущий снизился и проскочил мимо нас на небольшом расстоянии. Только теперь мне удалось хорошенько его разглядеть. Я не знаток военной техники времен Великой Отечественной войны - мог отличить «Т-34» от «Тигра», но путал «четверку» с «тройкой». Сейчас, после «ускоренных курсов изучения матчасти», различать наземную технику, по крайней мере танки, я уже научился. Но вот летательные аппараты по-прежнему оставались загадкой. Я смог определить тип самолета - это явно был истребитель, но назвать его марку… Это выше моих скромных сил! Зато я прекрасно видел большие красные звезды на фюзеляже и хвостовом оперении. Наши!
        - «Миги»! - обронил Адольф.
        - Чего?! - удивился я.
        - Я говорю: истребители ваши - «Миги». Третьей модели.
        - А ты откуда знаешь?
        - Я военный летчик! - с некоторым оттенком гордости сказал Мюнге. - Знаю наизусть силуэты всех вражеских самолетов!
        Пара «ястребков» практически синхронно ушла на восходящий вираж, вероятно, для обеспечения превосходства в высоте на случай чего-либо непредвиденного, вроде внезапного нападения противника. А одиночка, выполнив пологий разворот, догнал «Аиста» и пристроился совсем рядом, буквально в паре десятков метров справа от нашего хвоста.
        Я совершенно отчетливо видел лицо пилота за стеклом фонаря кабины. Почему-то это был немолодой дядька, обладатель пышных «буденновских» усов. Мне стукнуло в голову высунуться в разбитое окно и помахать «сталинскому соколу» ручкой. Так я и сделал, чуть было не порезавшись осколками стекла. Советский летчик выпучил глаза от удивления. Да уж, тот еще цирк…
        - Адик, ну-ка, дорогой, качни еще раз крыльями!
        Мюнге качнул - истребитель качнул в ответ. Ну, вроде бы понял, что мы ему зла не желаем. А дальше-то что? Он нас до аэродрома проводит, чтобы по пути кто-нибудь не обидел ненароком? Еще бы неплохо зенитчиков предупредить - они точно не станут выяснять, с какой целью к ним прилетел вражеский самолет. Сначала врежут из всех стволов, а потом разбираться будут. Сможет усачок предупредить командование о своем трофее? Есть ли на истребители рация? Раньше много писали, что наши летчики летали на «гробах», без всякой связи, поэтому асы Люфтваффе их пачками сбивали прямо на земле. Впрочем, примерно то же самое писали и о пехоте - «одна винтовка на троих», «мосинки» со штыками, отсутствие любой связи, кроме порванной диверсантами телефонной… Реальность прошедших дней развеяла все мифы, скопившиеся в моей голове с 90-х годов: это именно немцы поголовно ходили с винтовками, а наши почти все с автоматическим оружием. И это у наших на каждом втором броневике стояла рация. Может, и в авиации такая же ситуация? В том смысле, что врали нам наши «историки»?
        Разглядев, что мы собой представляем, советский летчик почти сразу отвалил в сторону. Но не улетел, а принялся нарезать вокруг нас какие-то полупетли.
        - Чего это он? - вслух удивился я.
        Вопрос был риторический, но немец ответил:
        - У него скорость сваливания где-то сто сорок - сто пятьдесят километров в час, а у меня крейсерская - сто тридцать. Не может он у нас на хвосте висеть. Но раз сразу не сбил и не отстает, значит, будет сопровождать до самого аэродрома.
        - Ну, будем надеяться, что сопроводит…
        Накаркал, черт! Не успел я успокоиться, как идущий над нами «змейкой» «Миг» вдруг резко прибавил скорость и полез на высоту. Полез, на мой взгляд, довольно медленно.
        - Куда это он?
        - Похоже, наши! - с долей радости в голосе, ответил Мюнге.
        - Ваши?!
        Я высунулся в разбитое окно. Точно: со стороны солнца прямо на нас заходила пара самолетов. Десяток секунд, и рядом с нами пронеслись два знакомых силуэта - «мессеры». Атаковали они, впрочем, не «Аиста», а нашего сопровождающего. «Ястребку» не повезло - его ведомые прощелкали нападение, не успели прийти на выручку, а набрать спасительную скорость и высоту он не успел - всего пара очередей и… Пара фашистских стервятников бодро (гораздо быстрее, чем минутой ранее «сталинский сокол») полезла вверх, а «Миг» клюнул носом и буквально «посыпался» к земле.
        - Вот суки! - заорал я.
        И в этот момент Мюнге, увидев, что его пленитель чуть ли не по пояс вылез в окно, пошел «ва-банк» - крутанул вираж. Меня чуть не выкинуло из салона центробежной силой. Уж каким чудом я не отправился в свободный полет… Да уж понятно каким - про которое в анекдоте сказано: «Штирлиц удержался чудом. На следующий день «чудо» опухло и не влезало в штаны!» На самом деле мои ноги придавило трупом Вюрста, да так, что я даже пошевелить ими не могу.
        А Адик, тварь такая, продолжал крутить вираж, пока меня это не достало так, что я, вывернув руку с зажатым в ней «Парабеллумом», выпустил вслепую весь магазин. Подействовало! «Аист» на мгновение выровнялся, а потом вдруг свалился в штопор. «Ну, вот и всё! - мелькнуло в голове. - Вот теперь, кажись, действительно пиздец пришел!» Однако после первого же витка вращение прекратилось, самолет выровнялся. Я с огромным трудом спихнул тяжелое тело десантника и залез обратно в салон. Целую минуту сидел, ловя ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, а из глаз безостановочно катились слезы, выбитые потоком воздуха.
        Наконец, проморгавшись, обнаружил, что спинка пилотского кресла пробита пулями в двух местах, под сиденьем натекла небольшая лужа крови, а самолет летит ровно, но в сторону от курса на аэродром. Злобно пнув труп унтера, как будто это он был виноват в произошедшем, лезу вперед. Что тут у нас?
        «Герой-орденоносец» скрючился, удерживаемый привязными ремнями. Одна пуля попала ему в лопатку, а вторая в задницу. Вот вторая рана как раз и давала обильное кровотечение, видимо, бедренная артерия задета. А как мы вообще летим, без управления? И кто самолет из штопора вывел?[63 - «Шторьх» выходил из штопора сам. Достаточно было просто бросить управление.] Ладно, это и потом можно выяснить! А сейчас-то что делать? Вернуться на прежний курс? Так хрен его знает, где находится бывший киевский аэропорт. В принципе, я могу покинуть самолет в любой момент - мы и так с самого начала были над нашей территорией. Надо всего лишь набрать высоту, чтобы увеличить запас по времени. Пожалуй, так и сделаю - наберу километр и буду прыгать. Хватит с меня этих воздушных приключений.
        Но сперва надо пилотское место освободить. С трудом протискиваюсь в узкую щель между пилотским сиденьем и бортом и отстегиваю привязные ремни. Тело Мюнге тут же норовит упасть вперед, прямо на ручку управления, - еле успеваю его придержать. Беру летчика за плечи и тащу на себя. Блин, не идет! Где-то что-то застряло! Может, мне его сразу через боковую дверку наружу выкинуть? Но это чревато - при сбросе можно ногами покойника педали прижать, а ручка управления так и вообще у него между колен, и если волочь тело поперек… нехорошо получится… Ну и такая мелочь, как открытие двери на скорости чуть больше ста километров в час и проталкивание туда трупа… Ох и трудная это работа…
        Просто откинуть спинку кресла? Мне же с пилота так и так парашют снимать! Он тут всего один и находится под задницей у Адика. А спинка вообще откидывается? Вот же… мать вашу! Похоже, что нет! И как теперь быть? Дык, дубина, отстегнуть ремни подвесной системы! Парашют останется в чашке сиденья, после чего выдернуть тело назад через спинку и добавить к компании мертвого унтера станет довольно простым, хоть и канительным, делом.
        Фух! Готово! Можно занимать освободившееся место, благо самолет летит ровнехонько, как по ниточке. Хорошая машинка! Когда Красная армия доберется до Берлина, непременно скажу спасибо тому «сумрачному тевтонскому гению», который его изобрел, - с занесением прикладом в грудную клетку…
        Так, теперь необходимо карту у Мюнге забрать - там наверняка отмечены точки, куда он для диверсантов грузы возил. Где она, кстати? Ага, она с левой стороны пилотской кабины в специальном держателе. Сворачиваю ее и сую в голенище сапога. Как там в известном фильме говорилось? Сапог в бою надежней! Теперь можно собирать оружие, свое и трофейное и лезть вперед - больше меня в грузовом отсеке ничего не держит. Длинный сверток выглядывает из-под спины Вюрста. «Колбасу» в сторону! Чем меня мешок с подарками порадует? Отлично, моя «АВС»! Подсумок с запасными магазинами и патронами в пачках. Ого, мой ремень и кобура от «Парабеллума»! И трофейный нож от лейтенанта «бранденбургов». Видимо, гауптман распорядился отправить в комплекте с пленным весь его нехитрый багаж. Опоясываюсь, поудобнее размещаю на ремне ножны и кобуру, «Астру» сую в карман штанов. Мне бы к ней еще запасной магазин… Где он может быть?
        Надо покойного летуна перевернуть и обыскать. Ну-ка! Начинаю ворочать окровавленную тушку… Внезапно «покойник» всхрапывает и открывает глаза.
        - Жив, сучара? Ну что, Адик, не вышло у тебя?
        Мюнге прохрипел что-то неразборчивое. Я снял с него пояс с кобурой, в кармашке которой торчал искомый запасной магазин, и повесил через плечо. Добить? На хрена? Сам подохнет, когда «Аист» с землей поцелуется! Что еще осталось? Конверт у унтера, который ему Карл передал, - там наверняка мои документы и доклад об обстоятельствах пленения. Вот он - за отворотом «Кнохензака». Сую его за пазуху. Вроде всё?
        Лезу на пилотское место, стараясь не задеть ручку управления. Первым делом пристегиваю парашют. Затем проверяю, на месте ли кольцо вытяжения. Потом плавно тяну ручку на себя, набирая высоту. Крутится стрелка альтиметра, мелькают в «окошечке» циферки, горизонт постепенно расширяется, справа взблескивает лента реки. Если там Днепр, то я, получается, на северо-восток лечу? А не всё ли равно? До фронта далеко, а выбирать точное место для прыжка мне не надо - я над своей территорией!
        Тысяча метров! Пора! Ага, пора… А с винтовкой что делать? Я к ней уже всей душой прикипел - жалко бросать! Засунуть поперек живота под ремни подвесной системы? Может выскочить при рывке купола. А если и не выскочит, то так по ребрам даст, что мало не покажется. Да и дверка довольно узкая, а за ней расчалки крыла. Тут я вспомнил архивные кадры немецкой кинохроники: там ихние десантники приземлялись, как мешки с грузом - на одной стропе, а их оружие болталось на аналогичной стропе… под ними!
        Значит, надо взять веревочку и привязать винтовку… к ноге? Лучше к поясу, а то ведь и сапоги при рывке может сорвать. И веревочка нужна длинная - метров пять, а то меня моим же оружием при раскрытии купола и долбанет. А так хоть какой-то запас для нейтрализации инерции будет.
        Придумать выход из ситуации - великолепно! Воплотить задумку в жизнь… вот уж хрен! Где я на борту самолета веревку найду? А если распустить на полосы мешок, в котором «АВС» лежала? Нож в руку, и айда! Управился минут за пять, став счастливым обладателем «узелкового письма» длиной метра в три. Надеюсь, это «макраме» достойно выдержит сильный рывок. Иначе плакала моя автоматическая винтовочка!
        Вот теперь точно пора! Распахиваю дверку и выбрасываю вниз «АВС». Затем сам кулем падаю вслед за ней, умудрившись при покидании самолета ничего не задеть и ни за что не зацепиться. Кольцо дергаю практически сразу, мне воздушной акробатикой заниматься ни к чему. На удивление, рывок при раскрытии купола вышел довольно мягкий - меня почти и не дернуло, ничего с пояса не отвалилось, сапоги не слетели, самопальная веревка выдержала. А ведь когда-то давно приходилось читать, что немецкие парашюты были самыми травмоопасными и трудноуправляемыми. Опять вранье историков?[64 - Всю войну немецкие егеря-парашютисты использовали парашюты серии RZ. Крепление подвески к куполу и способы фиксации ремней устарели уже к середине 20-х годов. Неудобства подобной конструкции: невозможность управления парашютом при спуске, риск травмы при приземлении, трудность гашения купола после приземления, большое количество времени на освобождение от подвески. При этом немецкие летчики применяли парашюты классической «ирвинговской» схемы.]
        Болтаясь под куполом, я неторопливо огляделся. В нескольких километрах от меня, в направлении на юго-запад, шел воздушный бой - рубилось несколько истребителей. Похоже, это те «Миги», которые нас встретили, и немецкая пара «экспертов». Буквально на моих глазах к нашим подоспело подкрепление - еще две тройки. И немцам сразу стало кисло - один из «мессеров», сильно дымя, пошел к земле, а второй лихо развернулся и рванул на запад. Его не преследовали. Так, с этим понятно… А что подо мной?
        Внизу лежали поля, пересекаемые дорогами и лесопосадками. Невдалеке виднелась большая деревня, на улицах которой я разглядел несколько грузовых автомашин и вроде бы пару танков. Наши или не наши? Я, конечно, вроде бы в глубоком тылу советских войск, Киев где-то поблизости, но немчура уже наглядно показала несколько раз, как они умеют прорываться. Приму-ка я немного в сторону от жилья - так будет больше времени, чтобы соориентироваться на земле и оценить обстановку.
        Приземлился я жестковато - сказалось долгое отсутствие практики. Быстро погасив купол и подобрав «АВС», осматриваю окрестности. Посадка произошла на краю большого поля, засеянного то ли пшеницей, то ли рожью. Ну, не агроном я, не могу одну злаковую культуру от другой отличить. Метрах в пятистах от меня тянулась ветрозаградительная лесополоса, за которой я еще с высоты заметил проселочную дорогу. Вот туда-то я и потопал, предварительно быстро проверив оружие и снаряжение и поудобнее повесив винтовку. Парашют, после секундного колебания, прихватил с собой, решив закопать где-нибудь под кустиком, - ни к чему оставлять ТАКИЕ следы, даже если находишься на своей территории. Мало ли что взбредет в голову нашедшим - парашют-то немецкий. Еще за шпиона-диверсанта примут…
        Идти по высоким жестким колосьям оказалось жутко неудобно. Когда из-за деревьев со стороны дороги показался грузовик, я прошел всего две трети расстояния и представлял собой отличную ростовую мишень. Но вроде бы тревога ложная - в кузове виднелись знакомые бледно-соломенные гимнастерки. Да и машинка похожа на полуторку. Поэтому дергаться я не стал, бросил под ноги шелковую кипу, чтобы освободить руки, и принялся спокойно ждать.
        Полуторка прямо по полю, немилосердно сминая хлебные колоски, подъехала почти впритык, и из кузова сразу посыпались бойцы, беря меня в полукольцо. Щелкнули затворы винтовок. Впрочем, будь моей задачей прорваться, положить на месте эту пятерку не представило бы особого труда - «комитет по встрече» определенно состоял из новобранцев. Причем тыловиков - красноармейцы практически поголовно были небольшого роста, среднего возраста и какие-то… нескладные, словно статисты в малобюджетном фильме про войну. Они явно мешали друг другу, а при настороженном сближении постоянно перекрывали друг другу директрисы стрельбы. «Отработать» их всех, а потом захватить транспорт заняло бы у меня полминуты. Но я продолжал стоять в расслабленной позе, держа руки на виду.
        - Руки вверх! - чуть не тыкнув меня штыком, проорал самый низкорослый мужичок.
        Винтовку он держал как лопату. Форма мешковатая, пилотка набекрень, обмотки болтаются вокруг ног, того и гляди, наступит и споткнется. Н-да… группа захвата!
        - Хенде хох! - продублировал команду командир, обладатель двух «кубарей» на малиновых петлицах и круглых «интеллигентских» очков в металлической оправе - слишком пожилой для звания лейтенанта, на вид ему было явно за сорок. Из запаса он, что ли? Лейтенант единственный из всей компании не доставал оружия.
        - Спокойно, товарищи! Я свой! - миролюбиво произнес я, аккуратно, двумя пальчиками за ремешок, снимая с плеча и укладывая «АВС» на землю.
        - Да какой ты свой, белогвардейская морда! - внезапно вызверился маленький боец. - Да я тебя!..
        Он подскочил и неумело сунул мне кулаком в лицо. Я увернулся от удара, просто слегка отклонив голову, однако контакт все-таки состоялся - щека вспыхнула, как от ожога. Вот ведь козел!
        - Ты чего творишь, мудила, в рот тебе пароход?!! - заорал я, машинально бросая руку на клапан кобуры.
        - Ах ты, тварь! - завизжал мужичонка, замахиваясь для нового удара. - Ты еще и лаешься по-нашему!
        - Стой, Оглоблин! - Лейтенант успел перехватить руку своего подчиненного в самый последний момент. - Немедленно прекратить самосуд!
        «Вот это правильно, товарищ лейтенант! А то еще один удар, и я за себя не отвечаю! - С этой мыслью делаю над собой усилие и убираю ладонь с кобуры. - Вам же хуже будет!»
        Не успел я закончить мысль, как Оглоблин вырвался и все-таки съездил мне по морде. Совершенно машинально отвечаю отработанной двоечкой: хук левой в печень, апперкот правой в скулу. Мужичонку сначала согнуло, а потом распрямило и подбросило в воздух.
        К кому это я попал? Какая-то «махновщина» - забить болт на прямой приказ командира «прекратить самосуд»! Малиновые петлицы… Это вообще какой род войск?[65 - Интендантская служба.] Что-то малознакомое, но совсем недавно я такие видел. Вспомнил!!! Младший сержант Гончарук, везший группу Петрова, тоже был с малиновыми петлицами! Так это тыловики!
        Заметив, что парочка «вояк» при виде поверженного товарища вскинул винтовки, резко делаю шаг в сторону, прикрываясь от возможных выстрелов телом командира этой банды.
        - Я такой же советский человек, как и вы! И требую обращаться со мной соответственно! - глядя прямо в глаза лейтенанту, произнес я. - Я слушатель спецкурсов НКВД Игорь Глейман. Вот мои документы!
        Вытаскиваю из-за пазухи пакет, разрываю, достаю свой комсомольский билет и предписание, подаю командиру. Тот берет документы осторожно, словно они пропитаны ядом кураре, раскрывает, поправляет свои смешные винтажные очечки, принимается читать, бегая глазами по строчкам. Пролистывает всего за минуту - поверженный красноармеец только-только начинает вставать, ворочаясь на изрядно вытоптанной его пятой точкой «полянке».
        - Вроде бы всё в порядке… - задумчиво произносит «тилигент» и, спохватившись, бросает ладонь к виску: - Лейтенант Синичкин! Вам, това… гражданин Глейман, всё равно придется проехать с нами. До выяснения!
        Что интересно, документы командир решительно засовывает в свой карман.
        - Я не возражаю! Мне все равно в Особый отдел нужно. - Нагибаюсь, чтобы поднять винтовку.
        - Подождите, Глейман! - Синичкин решительно придерживает меня за плечо. - Ваше оружие нужно сдать! Пистолет… тоже отдайте!
        - Хорошо. - Не буду обострять, и без того на меня обиженный Оглоблин волком смотрит, да и остальные красноармейцы напряжены. - Берите под свою ответственность.
        Осторожно, чтобы не спровоцировать новый приступ агрессии, расстегиваю кобуру и достаю «Парабеллум». При виде моего «старичка-ветерана» Синичкин снова делает «стойку».
        - Трофейный, - поясняю я. - С убитого немца снял!
        - Ага, - откликается лейтенант, бережно принимая оружие двумя руками. - Там разберутся! Залезайте в машину!
        - А документы?
        - Передам их представителю Особого отдела! - отрезает Синичкин. - Федоскин, возьми винтовку това… гражданина Глеймана! И глаз с нее не спускай!
        Пожав плечами, подхожу к полуторке и лезу в кузов. Бойцы, держа определенную дистанцию, залезают следом, не забыв прихватить парашют. Сажусь спиной к кабине, облегченно вытянув ноги, - вновь накатила жуткая усталость. Остальные «пассажиры» рассаживаются у дальнего борта, сверля меня настороженными взглядами. Хорошо хоть перестали штыками в меня целить. Кстати, про нож на поясе никто даже не заикнулся. А у меня еще и «Астра» в кармане!
        Красноармеец Оглоблин, злобно зыркая на меня, пристроился сбоку, держа свою «мосинку» в руках. На его скуле начинал наливаться здоровенный синячище. Ничего, до свадьбы заживет! Не хрен на своих людей с кулаками бросаться!
        Полуторка, буквально хрипя мотором и отчаянно скрипя всеми сочленениями, развернулась и двинулась в обратном направлении, к дороге. Меня начало кидать из стороны в сторону, в довесок немилосердно колотя по пятой точке на каждом бугорке. Красноармейцы испытывали схожие трудности, но стоически их терпели, только крепче вцеплялись в деревянные борта.
        Мне надоели удары по заднице, и я, привстав (бойцы напряглись), схватил кипу парашютного шелка и запихал ее под себя. Стало гораздо комфортней - теперь каждая кочка уже не норовила размозжить мой копчик.
        Вскоре полуторка выбралась на проселок и, весело пыля, покатила по нему на «бешеной» скорости - «гоночный болид» разогнался аж до тридцати километров в час, «хрипение» мотора сменилось «визжанием». Кидать в стороны пассажиров перестало, и красноармейцы с явным облегчением прекратили хвататься за борта, рассевшись в более свободных позах. Они даже перестали смотреть на меня с опаской, только Оглоблин продолжал проявлять повышенную бдительность, неотрывно глядя на меня своими буркалами.
        - Чего уставился? Дырку во мне просверлишь! - проорал я, стараясь перекричать визг мотора и лязг подвески.
        В ответ Оглоблин пнул меня ботинком по голенищу сапога. Отомстил, называется! Я рассмеялся. Ну, прямо-таки детский садик! Он бы еще мне язык показал!
        К счастью для моего организма, измученного шедевром отечественного автопрома, ехали мы совсем недолго - буквально через десять минут показались дома какого-то населенного пункта. Судя по всему, это и было то самое большое село (или деревня), которое я видел с воздуха. Довольно значительное количество автомобилей и легкой бронетехники на улицах указывало на то, что здесь встала на постой какая-то большая воинская часть. Как бы не целый полк.
        Судя по тому, что наш грузовичок два раза останавливался и вылезающий из кабины Синичкин спрашивал дорогу до штаба, схватившая меня команда тыловиков была не местной. Видимо, я им совершенно случайно попался - ехали куда-то по своим интендантским делам, а тут я с неба падаю. Впрочем, с навигацией лейтенант справился довольно быстро, и вскоре мы тормознули у двухэтажного домика, возле которого стояло несколько «эмок» и небольших броневичков на их базе.
        Синичкин шустро кинулся к крыльцу и сразу завис подле часовых. Минуты три продолжалось выяснение отношений, но караульщики победили - с видом побитой собаки лейтенант вернулся к полуторке. Глядя куда-то сквозь меня, очкарик задумчиво шевелил складками на высоком, с залысинами, лбу. Вероятно, возникшая проблема оказалась настолько глобальной, что решить ее скромный «офицерик» интендантской службы не мог. Ну-ка, сыпанем ему угольков за шиворот!
        - Лейтенант, в чем дело?! Мне срочно нужно в Особый отдел! - с начальственными нотками в голосе сказал я, свешиваясь с борта. - Как долго вы намерены мешать проведению специальной операции сил Народного комиссариата внутренних дел?
        - А? - В глазах Синичкина появилось осмысленное выражение. - Мне сказали, что Особый отдел полка находится на марше. А здесь никто не хочет взять на себя ответственность…
        - Ну, так везите меня в штаб дивизии! Корпуса! В штаб фронта, черт побери! Не стойте столбом посреди улицы, как деревенский дурачок! - громко сказал я.
        Синичкин моргнул, ошеломленный подобным наглым наездом. Все-таки он из запаса призван, причем недавно - нет привычки ставить на место младших по званию. Да любой кадровый командир, даже вчерашний выпускник училища, сразу бы далеко и надолго послал бы такого щенка, как я. А этот стоит, сопли жует. И бойцы у него под стать… Крысы тыловые! Поймали шпиёна, мать вашу! Даже обыскать не догадались, олухи! Будь я настоящим диверсантом-парашютистом, положил бы всю их дурную команду за пару секунд, потратив всего три четверти магазина «Астры».
        Я, собственно, тоже находился сейчас в подвешенном состоянии - и не видел из него выхода. Конечная, или, вернее, промежуточная, остановка моего маршрута пролегала через здание управления госбезопасности, находящегося в столице Украинской Советской Социалистической Республики. И как мне туда добираться, если руководство «на местах» не соизволит обеспечить транспортом? Вот была же шальная мысль побить этих придурков и угнать полуторку. Сейчас бы уже к Киеву подъезжал.
        - Что тут происходит? - Вопрос был задан хорошо поставленным «командным» голосом. Даже с некоторой долей этакого начальственного «рыка».
        Я поднял глаза. Рядом с машиной нарисовались двое военных. Первый, среднего роста, дородный, лет под пятьдесят, в коверкотовой гимнастерке и синих шароварах. На петлицах - ромбик, на рукаве - звезда. Бригадный комиссар, как покойный Жиленков? Второй - высокий молодой парень, с тремя сержантскими треугольниками на воротнике, на груди - новенький «ППД».
        - Кто тут упоминал Особый отдел? - спросил комиссар, обращаясь к Синичкину.
        Бедный лейтенант конкретно завис - рот открыт, глаза вытаращены, из-под пилотки ручьем льется пот.
        - Он с самолета выпрыгнул! Шпион, наверное! - внезапно сказал Оглоблин, тыкая в меня пальцем, и мстительно добавил: - Сопротивление оказал, еле скрутили!
        - Что-о-о-о-о-оо?! - Глаза дородного военного внимательно скользнули по мне.
        Подозреваю, что от него не укрылось отсутствие на мне головного убора и знаков различия. А заодно и вопиющее несоответствие юного возраста и «офицерской» гимнастерки.
        - Я начальник Особого отдела штаба корпуса бригадный комиссар Лукашин![66 - В период с февраля 1941-го по июль - август 1941-го военные контрразведчики носили униформу обслуживаемого рода войск со знаками различия политического состава и имели звания политсостава.] - отчеканил особист. - Лейтенант, представьтесь!
        - Я… а… - Похоже, что после «зависания» Синичкин запустил процедуру «перезагрузки».
        - Что вы мямлите, лейтенант! - рявкнул Лукашин. - Распустились совсем, собственного звания назвать не можете!
        - Лейтенант Синичкин, начальник интендантской службы 145-го стрелкового полка! - Бедному очкарику все-таки удалось взять себя в руки.
        - Что происходит, Синичкин? - грозно навис над ним особист.
        - Я… мы следовали по… своим делам на склад… в расположение продовольственной службы дивизии. Увидели в небе самолет. С него спрыгнул он. С парашютом, - «объяснил» Синичкин.
        - Понятно! - с каким-то странным значением в голосе сказал Лукашин.
        Что ему там было понятно - хрен знает. Лично я бы из такого «объяснения» фиг бы что понял. Ну, на то он и особист в немалых чинах, чтобы всё с первого раза понимать.
        - Значит, так, Синичкин… Временно, до завершения следственных мероприятий, поступаете в мое распоряжение! - распорядился бригкомиссар. - Следуйте за моей машиной!
        Лейтенант осоловело хлопал глазами, на лице Оглоблина сияла довольная улыбка. Ничего, служивый, я не злопамятный - я просто злой, и память у меня хорошая! Война впереди длинная, авось и пересекутся где-нибудь наши дорожки…
        - Миша! - не поворачивая головы, позвал Лукашин.
        Громила-сержант выступил вперед.
        - Садись с ними в кузов. Проследи, чтобы всё было как надо! - приказал особист.
        Сержант Миша молча кивнул и ловко перемахнул через борт, приземлившись рядом со мной. Слегка подвинув Оглоблина, сержант присел, почему-то направив дуло автомата на остальных красноармейцев-тыловиков.
        Синичкин стоял рядом с грузовиком и судорожно глотал воздух. У него даже стекла очков запотели - так его, бедолагу, корёжило. А вот не хрен излишнюю бдительность проявлять! Проехал бы мимо по своим делам, всем бы легче было. А сейчас его и бойцов возьмут в оборот - как минимум допросят об обстоятельствах поимки страшного немецкого парашютиста-диверсанта. Эх, лейтеха, не дождутся тебя сегодня на дивизионном складе!
        Через минуту возле полуторки тормознула черная «эмка». Из окошка высунул голову бригкомиссар и коротко скомандовал:
        - За мной!
        Синичкин захлопнул рот и с видом отданного на заклание львам христианского мученика полез в кабину грузовичка. «Эмка» сорвалась с места, мы последовали за ней. Некоторое время петляли по улочкам поселка, но вскоре вырвались в поля и двинулись на хорошей скорости по вполне приличной «шоссированной» дороге - совсем не той, по которой мы в данное село заезжали.
        В душу закрались некоторые сомнения: а особисты ли эти двое «товарищей»? Документов-то они не показали! Да если бы даже и показали - у тех «бранденбургов», которые два дня назад в Ровно пытались вырезать штаб мехкорпуса, тоже были документы. Как настоящие, видимо, если они беспрепятственно в здание проникли. В общем, надо держать ушки на макушке, а то заведут нас сейчас в засаду. От тыловиков толку никакого - их сержант одной очередью положит. А мне, чтобы пистолет из кармана достать, несколько секунд понадобится - могу не успеть, ему-то всего лишь ствол в мою сторону развернуть. Значит, что? Значит - нож! Он на левом боку, сержант его не видит.
        Незаметно (как мне кажется) расстегиваю предохранительный ремешок на ножнах и вынимаю клинок. Беру оружие обратным хватом, пряча лезвие за рукавом гимнастерки. Теперь мне достаточно лишь слегка качнуться в сторону автоматчика и легонько ткнуть его в шею, чуть ниже уха. Там как раз сонная артерия проходит. Кровищи будет…
        К счастью, оказалось, что моим кровожадным планам сбыться не суждено - буквально через десять минут наш небольшой кортеж въехал в другое село, гораздо меньше предыдущего. Зато порядка тут было явно побольше - легковые и грузовые машины не стояли беспорядочно вдоль заборов, а прятались на приусадебных участках, частично закрытые ветками яблонь и груш (или что тут у них растет?) и частично накрытые масксетями. Пока мы пылили по Мэйн-стрит, я заместил три замаскированных поста с пулеметами и парочку счетверенных «Максимов» в качестве средств ПВО. В общем, это явно были наши, какое-то некрупное, но чрезвычайно мобильное, судя по количеству транспорта, подразделение. Вероятно, что действительно штаб корпуса - кроме обычных грузовиков в садиках пару раз мелькали «кунги» с большими антеннами.
        «Эмка» тормознула у обычного одноэтажного дома. Из нее вышел бригкомиссар и махнул нам рукой. Мол, выгружайтесь. Первым из кузова выскочил сержант с автоматом. Облегченно вздохнув, я убрал в ножны клинок и последовал его примеру. Остальные красноармейцы вывалились в дорожную пыль как кули с известной вонючей субстанцией. К автоматчику Мише присоединились еще два бойца с «ППД», вышедшие встречать начальство. Легковушку тут же загнали во двор и накрыли маскировочной сетью. А полуторку заставили отогнать в переулок. Затем нас всей толпой повели в дом. Здесь неожиданно оказалось несколько комнат. Бойцам и Синичкину приказали сесть на длинные лавки в прихожей, а меня, по знаку главного особиста, сразу повели в «кабинет».
        Богатством мебели данное помещение не блистало: здесь присутствовал небольшой письменный стол и несколько стульев - один за столом, остальные вдоль стен. Почти посередине комнаты стояла табуретка. Бригкомиссар отошел к окну и встал там, барабаня пальцами по подоконнику. Мне сесть не предложили, поэтому я просто встал возле табуретки, прикидывая, прикручена ли она к полу, а если нет - то можно ли будет использовать ее в качестве метательного или ударно-дробящего оружия.
        - Миша! - Лукашин кивнул на меня сержанту.
        Тот понял начальника без слов - сдвинув автомат на спину, зашел со спины и ловко снял с меня пояс с пустой кобурой и ножом. Тут же из-под гимнастерки на пол спланировал пакет, в котором немцы передавали документы. Затем руки сержанта обманчиво легко обхлопали карманы - нагрудные оказались пусты, а из кармана брюк как бы сама собой выскочила «Астра». Показав особисту находки, Миша взглянул на меня с новым интересом. А Лукашин, казалось, даже не удивился.
        - Запри его где-нибудь и веди сюда этих… бойцов. Начни с того… с синяком на морде! - распорядился бригкомиссар.
        Меня вывели на задний двор и проводили до хозяйственных построек, которых здесь было штук пять-шесть. Невообразимое, на мой взгляд городского жителя, количество ненужных сараюшек. Нет, я, конечно, знал много всяких «умных» названий, вроде «птичник», «свинарник», «телятник» и «овинник», не считая всяких там конюшен и амбаров, но… Хоть как-нибудь определить специализацию этих строений был не в состоянии. Поэтому сарай, в который меня втолкнули, так и остался для меня просто сараем. Хорошо, что здесь не воняло навозом и не летали мухи. Здесь даже присутствовал небольшой стожок сена. Который, видимо, и служил нарами в сём узилище.
        Ну, тюрьма так тюрьма… Могло быть и хуже! Вот как-то раз, помню, я почти неделю в самом настоящем зиндане просидел - яме трехметровой глубины. А случилась данная эпидерсия поздней осенью, и с неба почти беспрерывно лил бодрящий ледяной дождь. А тут просто курорт - тепло, мягкое свежее сено, на голову не капает. Вот только в животе уже бурчать начало - видимо, чрезвычайно плотный завтрак в столовой для высшего комсостава благополучно переварился. Ну да, время-то к вечеру уже - судя по положения солнца, сейчас часиков этак семь. То есть девятнадцать ноль-ноль. А кормить здесь будут? Этот вопрос я и задал через щелку в дощатой двери расхаживающему перед сараюшками часовому с автоматом.
        Тот посмотрел на меня так, словно с ним вдруг заговорило дерево. И, ничего не ответив, неторопливо продолжил наматывать по заднему двору круги, периодически скрываясь от моего взгляда за углом построек. Ну и хрен с вами! Я рухнул на сено и постарался устроиться поудобнее.
        Однако минут через пятнадцать-двадцать звякнула щеколда и в сарай зашел невысокий красноармеец с котелком в руке. Он молча поставил котелок на землю возле входа, положил на край посуды два ломтя серого ноздреватого хлеба. Затем достал из кармана ложку и воткнул ее в густое содержимое, зачем-то предварительно обтерев ее об рукав гимнастерки. Пару секунд полюбовавшись на получившийся натюрморт, боец почему-то тяжело вздохнул и вышел, так и не произнеся ни слова. По сарайчику поплыл одуряющий запах гречневой каши с тушенкой. Вот это я понимаю - сервис!
        Не став себя долго уговаривать, набрасываюсь на угощение, урча, как голодный волк. Каша оказалась горячей, рассыпчатой и заправленной, кроме тушенки, жареным луком. Уф, блаженство! Вот, блин, «гэбня» дает! Интересно, они всех подозреваемых в шпионаже так кормят? Быстро очистив котелок, я снова развалился на сене, но через непродолжительное время организм настойчиво принялся напоминать о существовании кишечника и мочевого пузыря. Я встал и проверил углы моей «камеры» - ничего похожего на парашу не обнаружил. Так как мне быть? Навалить прямо тут же, в уголке, или попросить конвой вывести в сортир? Гадить прямо там, где ел, мне не позволяло воспитание. К тому же неохота потом дышать миазмами. Дилемму разрешил «надсмотрщик», ввалившийся ко мне аккурат в тот момент, когда позывы организма приблизились к критической черте.
        - На выход для оправки! - скомандовал вертухай - рослый парень с одиноким сержантским треугольником на петлицах и автоматом в руках.
        «Удобства» оказались недалеко - на огороде обнаружился огороженный невысоким плетнем «пятачок», сплошь усеянный неаппетитными кучками. Вероятно, в таких условиях особистам удобнее контролировать оправку подопечных. Подойдя к проходу на это «поле чудес», я на несколько секунд замер, выискивая свободный от человеческого навоза клочок земли. За спиной недовольно сопел сопровождающий.
        - Ну, долго ты будешь мяться? - раздраженно спросил «надсмотрщик». - Сри давай быстрее! Стоять тут с тобой…
        Я набрал в легкие побольше воздуха, готовясь высказать ему всё, что я думаю о скоростной дефикации, но тут за спиной автоматчика бесшумно материализовался давешний «сержант Миша». Он легонько похлопал коллегу по плечу, а когда тот развернулся, молча ткнул пальцем в направлении заднего двора.
        - Простите, товарищ старший сержант! Я забыл… - Тон вертухая мгновенно сменился на лебезящий. Мне показалось, что он даже уменьшился в размерах, словно сдувшийся воздушный шарик. - Я немедленно всё исправлю, товарищ старший сержант! Эй, гражданин! Нам не сюда!
        Пожав плечами, следую по новому маршруту. Он заканчивается у дверей крохотного аккуратного деревянного сортира. Ого! Да тут настоящий семизвездочный туалет, жаль только, что без биде и горячей воды! Внутри чисто, запахи отсутствуют. Возле традиционного «очка», прикрытого крышкой, лежит небольшая стопочка газет. Надо же! Похоже, что кто-то распорядился допустить меня к «офицерскому» сортиру. И не подсматривать - напуганный появлением начальства «надсмотрщик» деликатно прикрыл за мной дверку.
        С огромным удовольствием удовлетворив потребности организма, гордо выхожу наружу, но чудеса на этом не заканчиваются! «Сержанта Миши» уже нет, но любезность сопровождающего не угасла - меня ведут к рукомойнику. И здесь меня дожидаются кусок серого солдатского мыла и свежее вафельное полотенце. Решив не ограничиваться мытьем рук, скидываю гимнастерку и нательную рубаху и моюсь до пояса. Растеревшись жестким, как наждачная бумага, полотенцем, я вдруг отчетливо понимаю: такой сервис явно неспроста!
        - Куришь? - окончательно добивает меня автоматчик, достав из мятой коробки и протягивая мне папиросу.
        - Нет, спасибо, бросил, - машинально отвечаю я. - Попить бы чего!
        Если бы мне сейчас принесли капучино с корицей и взбитой молочной пенкой, я бы уже не удивился! Но «служба сервиса» ограничилась кружкой холодного деревенского кваса. Причем обратно в «узилище» меня не повели, предложили сесть у задней стены дома на бревнышке. Там я и провел, в тепле и уюте, следующие полчаса, наслаждаясь покоем и замечательным прохладным напитком. Нет, явно случилось нечто экстраординарное - не стали бы так «облизывать» обычного подозреваемого в шпионаже.
        Не успел я допить квас, как появился Миша и жестом поманил меня за собой. Он вообще немой, что ли? Меня провели через прихожую с лавками, только теперь они пустовали - тыловиков, видимо, уже отпустили, сняв показания. В знакомом «кабинете» сидел бригадный комиссар Лукашин и что-то писал в большом блокноте.
        На столе перед ним лежали оба моих трофейных пистолета, «Парабеллум» и «Астра», рядом с ними конверт, в котором немцы передавали мои документы. Ремень с кобурой и нож виднелись на подоконнике. Там же, рядом с окном, стояла «АВС» и горой белого шелка возвышался парашют. И не боится особист, что я дотянусь до оружия? Ах, вот оно в чем дело - пистолеты небоеспособны: рукоятки пусты, патронов нет, да и в винтовке тоже отсутствует магазин.
        - Присаживайтесь, гражданин! - не поднимая головы, предложил особист.
        Я послушно сел на торчащую посреди комнаты табуретку. Она, кстати, оказалась незакрепленной. Как же так - табуретку легко использовать в качестве оружия! Или они допрашиваемых плотно контролируют?
        - Назовите свое полное имя и дату рождения, гражданин! - не глядя на меня, приказал Лукашин.
        - Игорь Петрович Глейман. Пятнадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать четвертого года, - спокойно ответил я.
        - Место рождения?
        - Город Москва, роддом номер три имени Надежды Константиновны Крупской.
        - Назовите род деятельности.
        - Школьник. Средняя школа номер сто семьдесят пять города Москвы.
        - Полные имена родителей и их род деятельности? - строча что-то в блокноте, продолжал спрашивать Лукашин.
        - Мать - Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова. Служащая. Отец - Петр Дмитриевич Глейман, кадровый командир Рабоче-крестьянской Красной армии, подполковник.
        При упоминании отца особист все-таки оторвался от писанины и коротко взглянул на меня. Затем захлопнул блокнот и, постучав по его обложке тупым концом карандаша, спросил:
        - Где, когда и при каких обстоятельствах вы, Игорь Петрович Глейман, двадцать четвертого года рождения, сын подполковника Рабоче-крестьянской Красной армии и служащей, продали Родину?
        Мне показалось, что в словах особиста промелькнула… насмешка? Или у них действительно принято было, как в современных мне рассказах-страшилках про «кровавую гэбню», прямо вот так, в лоб, задавать такие дурацкие вопросы?
        - Вам с самого начала всё рассказать? Это довольно длинная история…
        - Ну, про твои подвиги до сегодняшнего полудня мне уже поведали! - усмехнулся бригкомиссар. - И про то, как ты тащил из окружения пять десятков ребятишек, и про то, как разведчикам мехкорпуса помог вражеский заслон у переезда сбить, и про сбитый самолет, и про немецких диверсантов. И даже про резню, которую ты в Татариновке устроил.
        А вот про то, что я пришелец из будущего, ты даже не догадываешься, товарищ особист!
        - Про тебя статья в «Комсомольской правде» вышла! - удивил меня Лукашин. - Там, правда, не все твои подвиги описаны - товарищ Гайдар, видимо, не успевает за тобой записывать. Так что с тобой делать, герой?
        - Как это что? Понять и простить!
        Особист весело рассмеялся. Повезло мне - мужик с чувством юмора попался. Что на его должности как-то странно… Впрочем, мне в «прежней» жизни несколько раз доводилось общаться с «контриками». По службе и в неформальной обстановке, за накрытым столом. Так один знакомый «молчи-молчи» на работе изображал этакого солдафона, говорящего исключительно на «русском командном», на самом деле являясь весьма тонким, душевным человеком, любителем джазовой музыки и знатоком любовной лирики Мицкевича.
        - Это ты здорово сказал! Надо фразочку запомнить! - проржавшись, заявил особист. - Как ты уже, наверное, догадался, в шпионаже мы тебя не подозреваем. Мне эта история с захватом страшного диверсанта-парашютиста сразу странной показалась. Еще там, у штаба полка… И когда я начал по одному допрашивать этих горе-вояк, так и вообще… Ты ведь их всех спокойно мог прямо на пшеничном поле положить или по дороге - у тебя пистолет заряженный в кармане был. Поэтому я сделал несколько телефонных звонков. В том числе и в Республиканское Управление госбезопасности, куда ты, судя по предписанию, направлялся. Ты не представляешь, как там обрадовались, что ты нашелся! Попросили обиходить, обещали выслать за тобой машину.
        Так вот в чем причина «высокой степени обслуживания»! А мне что только в голову ни приходило! Но, вообще, конечно, приятно, что меня так ценят. Значит, готовить в спецшколе будут к таким интересным делам, что… вероятность выживания на задании, пожалуй, достигнет околонулевой отметки.
        - Тебе покормили, дали оправиться и умыться?
        - Да, спасибо! Всё было организовано по высшему разряду! - поблагодарил я.
        - Жаль, что нет времени баньку истопить! - вздохнул Лукашин. - Нет ничего лучше баньки по-черному! Тут такая есть, а Миша просто виртуоз пара и веника. Но ее пока протопишь… это часа три-четыре. А за тобой уже скоро приедут.
        - Увы, придется поверить на слово - действительно не успеем, - тоже вздохнул я. - Да, сходить попариться с веничком в хорошую баньку - то, что мне сейчас нужно! Крайний раз мылся три дня назад. Собственно, и не мылся толком - санитарка в госпитале губкой обтерла, когда я после контузии даже встать не мог. Эх, Гавриловна…
        - Что - Гавриловна? - встрепенулся особист.
        - Санитарку пожилую так звали. Хорошая была женщина…
        - Была?
        - Убили ее, - с горечью сказал я. - Госпиталь разбомбили, а потом еще и диверсанты напали. Парень один… лейтенант… со мной в одной палате лежал - накрыл собой гранату, которую к нам немцы кинули. Спас меня.
        Вспоминать было тяжело. На глазах непроизвольно появились слезы. Я отвернулся в сторону, но Лукашин правильно понял мое состояние:
        - Ну-ка, давай, накатим по маленькой! Помянем всех хороших людей! - На столе, как по мановению волшебной палочки, появилась бутылка коньяка, стаканы, тарелка с нарезанным сыром и колбасой.
        Оказалось, что «по маленькой» в представлении комиссара - это полстакана. Но я не стал спорить - махнул залпом, привычно, на полном автомате, занюхал рукавом и только потом бросил в рот ломтик подсохшего сыра. Лукашин посмотрел на меня с каким-то… уважением и тоже быстро выпил, слегка поморщившись. А чего он морду кривит - коньяк просто отличный, «Хеннесси» отдыхает! Я взял бутылку и глянул на этикетку. Надо же, «Енисели»! Первый раз про такой слышу. А, вот внизу надпись: «Самтрест. ГрССР». Грузинский, стало быть. Сорок три градуса, выдержка КВВК. Это скольким звездочкам равнозначно? Фиг знает!
        Коньяк мягко ударил в голову, выгоняя из нее грустные мысли.
        - Ну как, отпустило? - участливо спросил Лукашин.
        - Угу, вполне…
        - Ты меня, конечно, извини, Игорь, но мне все равно придется задать тебе несколько вопросов. Для прояснения обстановки. Ведь место нападения на штабную колонну - зона моей ответственности. Я как раз оттуда ехал, когда на тебя наткнулся. Можешь говорить?
        - Спрашивайте!
        Лукашин убрал со стола коньяк и закуску, раскрыл блокнот, потом придвинул к себе немецкий конверт. Из конверта комиссар извлек какую-то книжицу, похожую на удостоверение, и несколько сложенных листков бумаги, исписанных мелким почерком по-немецки.
        - Я так понял, что в этом пакете командир диверсантов посылал командованию твои документы, сопроводив их подробной докладной запиской. Мы пока не все перевели, но тут не только сегодняшний случай описан, а еще несколько нападений на наши колонны. И вот что интересно - в конверте лежало удостоверение бригадного комиссара Жиленкова. Вроде бы он попал в лапы немцев одновременно с тобой. Что ты можешь сказать по этому поводу?
        - В точности не знаю! Я сам момент его пленения не застал - валялся в отключке после удара по голове. Видел его труп. И еще… не хочу клеветать на незнакомого человека, к тому же советского командира высокого звания, но… Немцы, которые меня повязали, говорили между собой, будто он сам сдаваться шел.
        - Так, так… - задумчиво произнес Лукашин. - В докладной записке гауптман Кригер то же самое пишет. Мол, шел сдаваться с поднятыми руками, но фельдфебель в горячке выстрелил по нему и убил. Ладно, с этим позже разберемся. А ты уверен, что это его труп ты видел? Сам же сказал - незнакомый человек!
        - Точнее будет сказать - малознакомый! - поправился я. - Я с ним столкнулся впервые вчера ночью. В Житомире, в общежитии при штабе фронта. Мы в одном спальном отсеке на ночевку устроились. Там он мне представился, назвался Жиленковым.
        - О чем вы с ним говорили?
        - Ну… да ни о чем! Я пришел в спальню, когда он уже спал. Пока я перекусывал, он проснулся, спросил, нет ли у меня курева. Я сказал, что не курю. Тогда он спросил, нет ли выпивки. Я тоже ответил отрицательно. Потом он вроде бы разглядел, что я еще молодой, и поинтересовался, с каких пор в армию берут пионеров. Я ответил, что не служу, и представился. Он тоже представился. Назвался бригадным комиссаром Жиленковым. А наутро, когда формировалась колонна, я его уже в автобусе увидел. Но не подходил к нему и не разговаривал. Вроде всё!
        - Хорошо! - исписав целый лист в блокноте, сказал Лукашин. - Теперь вернемся чуточку назад по времени: что там у вас вообще произошло. Я, конечно, уже выслушал несколько версий от участников событий, но ты, как мне рассказали, всё время в самой гуще был.
        - Дело было так: колонна вышла примерно в полдень. Через полтора-два часа по нам открыли пулеметный огонь из леса. Часов у меня нет, точное время назвать не могу.
        - Это неважно - и точное время, и место нападения я и так знаю! Вот интересно, а почему ты решил, что по вам открыли огонь именно из пулеметов? А не из автоматов, к примеру?
        - Скорострельность! Я на слух определил, что огонь ведется с большой скорострельностью - около тысячи выстрелов в минуту. У немецких автоматов скорострельность примерно в два раза ниже. Да и не было у этой абвер-группы автоматов, только пулеметы и карабины.
        - И ты на слух сумел определить скорострельность оружия?
        - Почему нет? Уши у меня не заложены, да и слышал я уже эти «голоса». Легко могу определить, какое оружие стреляет.
        - Хорошо, это я понял! - кивнул Лукашин и записал в блокноте какие-то цифры. - Что было дальше?
        - Дальше я выскочил из автобуса, отбежал в сторону и залег.
        - Испугался? - с сочувствием в голосе спросил комиссар.
        - Почему испугался? - удивился я. - Нет! Просто позавчера мы попали в аналогично устроенную засаду. Я тогда промедлил и оказался заблокирован в автобусе. Повторять ошибку не хотелось. К тому же надо было прикрыть хвост!
        - Прикрыть хвост? Интересное выражение! Ты имеешь в виду хвост колонны? А зачем?
        - В прошлом бою немецкие диверсанты подбирались к замыкающей машине колонны и пытались забросать ее гранатами.
        - Получилось? - с нарастающим интересом спросил Лукашин.
        - Нет! - ухмыльнулся я. - Я тогда засек приближение гранатометчика и вот из этого самого «Парабеллума» завалил его. Признаюсь сразу: засек совершенно случайно. Да и попал, должно быть, просто чудом.
        - А в этот раз?
        - В этот раз на замыкающую машину выскочили сразу два человека. Но у меня была автоматическая винтовка…
        - Вот эта? - Комиссар скосил глаза на стоящую у окна «АВС».
        - Она самая! В одного я попал, он упал и покатился, выронив гранату. Второй начал через него перепрыгивать, и в этот момент граната сработала. Как я потом понял - гранаты у них были ударного действия.
        - То есть ты хочешь сказать… Что при нападении разных групп на наши колонны немцы действовали по определенному шаблону? - задумчиво сказал особист. - Надо будет срочно разослать циркуляр - предупредить наших об использовании диверсантами одинаковой тактики при устройстве засад! А то мне эта группа, которая тебя в плен взяла, уже столько крови попортила. Третий день за ними гоняюсь!
        - Я вам могу примерное место сказать, где они лагерем стоят. Расположились, ублюдки, словно в собственном тылу - палатки по линейке стоят. Даже сортир сколотили!
        - Так чего ты молчал, Игорь! - рявкнул Лукашин, торопливо доставая из планшета и расстилая на столе, прямо поверх пистолетов, карту-трехверстку. - В картах разбираешься?
        - Конечно! - кивнул я, не став отпускать шутку про «игральные». - Я все-таки сын командира РККА!
        Однако с картой оказалось разобраться не так просто, как хотелось. К сожалению, часть пути к лагерю диверсантов я прошел как в тумане. А обратный путь, по воздуху, так и вообще отвлекался на разные дела. Смог, худо-бедно, только примерный район указать. Особист пару секунд смотрел на очерченный карандашом кружок - несколько десятков квадратных километров.
        - Так у меня же карта летчика есть! - внезапно вспомнил я и достал из сапога ценную вещь. - Он ведь занимался развозом грузов для отрядов диверсантов в нашем тылу. И здесь должны были быть отмечены места их базирования.
        - Точно! Вот точки на карте! И ориентиры записаны! - обрадовался Лукашин. - А мы и не предполагали, что они устроились прямо у нас под самым носом! Думали, что они на засады издалека приходят. Вот ведь наглецы! Сколько их там, как думаешь?
        - Не менее двадцати человек. Было.
        - В смысле - было?
        - Я там небольшой взрыв устроил - сейчас их должно быть меньше.
        - Миша! - громко позвал Лукашин.
        На пороге без единого звука материализовался старший сержант. Видимо, доверенное лицо начальника, раз без него тут никакие дела не делаются.
        - Миша, срочно собирай группу! И потребуй в штабе усиление. Думаю, что взвода комендачей может не хватить. Нужна рота с пулеметами! И транспорт. Выступаем через…
        - Стемнеет скоро! - негромко обронил Миша.
        О, я уже думал, что он немой!
        - Пока доедем, пока развернемся… - отмахнулся Лукашин. - Выступаем через час, раньше всех не собрать. Возьмем их на рассвете, тепленькими! Иди, Миша, чего стоишь?
        Сержант молча положил перед начальником какую-то бумажку и бесшумно вышел.
        - Что тут у нас? - Лукашин торопливо схватил цидульку и быстро прочитал. - Похоже, что нашли самолет, с которого ты спрыгнул. Внутри два трупа. Что там с ним произошло?
        - Мне с этого момента продолжить или вернуться к засаде?
        - Прости! - Лукашин перестал нервно ходить возле стола и присел. - Полчаса у нас еще есть. Продолжи с момента засады. Ты увидел двух диверсантов с гранатами в хвосте колонны. Одного убил из винтовки, второй сам взорвался. Правильно?
        - Да! Потом я рванул в лес, на звук пулеметной стрельбы.
        - Зачем?
        - Чтобы выйти немцам во фланг или тыл и помочь конвою отбить нападение.
        - Помог?
        - Выскочил на пулеметный расчет. Перебил их всех - они не ожидали нападения.
        - Сколько их было?
        - Трое.
        - Как именно ты их убил?
        - Одному ногой в голову засветил, второму на спину прыгнул, третьему - прикладом в лоб.
        - Ага… - Лукашин достал из планшета какую-то бумажку и прочитал, словно бы себе под нос: - Первый - гематома на виске, перелом шейных позвонков… Второй - множественные переломы ребер, осколками ребер пробиты сердце и легкие… Третий - размозжены лицевые кости от удара тяжелым тупым предметом. Смерть всех троих наступила мгновенно…
        - Вы их нашли? - поразился я.
        - Обижаешь! - усмехнулся Лукашин. - Мы там три часа на карачках лазили, пытались на след основной группы выйти. К сожалению, собаки след не взяли - немцы его кайенским перцем присыпали. Но спрятанные в кустарнике трупы нашли. Ловко ты их уделал! Нападения, говоришь, они не ожидали… Кто тебя так драться учил?
        - Дык, товарищ бригкомиссар… я с детства по гарнизонам!
        - Ладно, троих ты уложил… Дальше что было?
        - Дальше стало кисло - я самонадеянно попер по лесу в поисках остальных диверсантов. И вроде бы уже увидел еще один пулеметный расчет, но тут мне прилетело по голове прикладом. Как выяснилось позже, там в боевом охранении здоровенный фельдфебель стоял. Он же, по словам его командира, и Жиленкова пристрелил. Очнулся я часа через два. Надо мной немцы стоят, решают, что со мной делать. Взяли с собой в лагерь. Там отвели на допрос к капитану.
        - Гауптман Кригер? - заглянув в немецкий доклад, спросил Лукашин.
        - Хер знает, как его зовут! Он не представился, но подчиненные обращались к нему «господин капитан». Он пытался меня допрашивать, но я сыграл под дурачка - мол, знать ничего не знаю. Шел по лесу, а тут стрельба. С русским языком у него не очень хорошо, он из моих глупых ответов почти ничего и не понял. Но решил, что командование разберется, и приказал отправить меня в тыл. Тут как раз прилетел самолет…
        - Ага, вот мы и до самолета добрались! - обрадовался Лукашин. - А как он там приземлился? Там же сплошные леса!
        - Я сам в шоке! Вроде бы совсем небольшая полянка. Но ему для посадки шестидесяти метров хватило! А для взлета и того меньше!
        - Надо будет съездить к саперам, посмотреть на этот чудо-самолет!
        - К каким саперам? - удивился я.
        - Так он рядом с расположением саперного батальона упал! И они его уже на свой счет записали! - улыбнулся особист. - Ох и вставлю я им хор-р-р-рошего фитиля за такие приписки! Но давай вернемся к твоему рассказу. Прилетел самолет и…
        - Немцы начали его разгружать. Да там и было-то всего с десяток ящиков. Я незаметно стырил пару гранат - они меня за комбатанта не считали и постоянно не контролировали!
        - Большая ошибка! - рассмеялся комиссар.
        - Угу! - кивнул я. - Посадили меня в самолет. Напротив раненый диверсант сел, его к своим эвакуировали. Он слегка сомлел в самом начале полета, и я его зарезал.
        - Немцы тебе и нож оставили? - как-то ненатурально удивился Лукашин.
        - Щепкой в шею попал! - объяснил я. - Потом взял у него пистолет, приставил летчику к голове и велел везти в Киев. Он вроде бы сначала повез, и нас даже наши истребители где-то по пути встретили.
        - Да, я звонил в штаб ПВО - интересовался, что у них в воздухе происходит и откуда мог парашютист выпрыгнуть. Там подтвердили, что дежурное звено наших «Мигов» засекало в небе неизвестный легкий самолет. Но потом их атаковали «мессеры», и контакт был потерян.
        - «Мессеры» прямо на моих глазах командира звена сбили! Вы не знаете, что с ним?
        - Потери мне не докладывали!
        - Жаль! - качнул я головой. - Как только прилетели немецкие истребители, пилот взбрыкнул - начал виражи крутить, сволочь! Меня чуть из самолета не выбросило. Я с перепугу пальнул несколько раз…
        Лукашин достал принесенную сержантом бумажку и прочитал вслух:
        - В кабине обнаружены два тела… Множественные пулевые ранения… В шее торчит большая щепка… Опять всё совпадает!
        - Вы меня постоянно проверяете, что ли? - как бы даже и обиделся я.
        - Нет, что ты! - махнул рукой Лукашин. - Извини, просто привычка сопоставлять данные из разных источников.
        - Хорошо, а то я уже подумал… ну, в общем, это уже конец истории - я снял с пилота парашют и выпрыгнул. Дальше вы уже знаете.
        - Самолет, кстати, почти и не пострадал при падении! - добавил Лукашин. - Он вроде бы даже и не упал, а практически приземлился. Так что внутри всё в целости и сохранности осталось.
        - Не растащат?
        - Нет, там командир грамотный, из кадровых. Он не допустит, уже и пост выставил…
        - Ну, будем надеяться…
        Внезапно в прихожей возник шум: кто-то громогласным голосом требовал немедленно провести его к начальнику Особого отдела.
        - Миша, что там происходит? - крикнул Лукашин.
        Вместе со старшим сержантом в комнату ввалился и обладатель громоподобного голоса - смутно знакомая личность, внушающая уважение своими габаритами: молодой парень, выше двух метров ростом, затянутый в серую коверкотовую гимнастерку с малиновыми петлицами. На голове чудо-богатыря красовалась фуражка с «васильковым» верхом. Даже рослый и широкоплечий Миша как-то потерялся на фоне этого человека-скалы. Ё-моё! Так это же сержант госбезопасности Петя Валуев, напарник Хуршеда Альбикова, участник событий трехдневной давности.
        - Здравия желаю, товарищ бригкомиссар! - пророкотал Валуев. - Здорово, пионер!
        - Привет, Петя! - откликнулся я, пока Лукашин пытался сообразить, что сие стихийное бедствие означает.
        - А вы кто такой? - наконец нашелся особист.
        - Сержант госбезопасности Петр Валуев. Прибыл из Республиканского управления ГБ, чтобы забрать этого гаврика! - вытянувшись в струнку (и едва не задев при этом головой потолок), доложил Петя. И, сделав пару шагов (моментально оказавшись возле стола), протянул комиссару удостоверение и несколько бумажек.
        - Вы можете подтвердить личность данного человека? - спросил Лукашин, внимательно ознакомившись с сопроводительными документами.
        Тут я понял, что, невзирая на проявленную любезность, начальник Особого отдела не доверял мне до конца и наверняка потребовал у руководства прислать кого-нибудь, знающего меня в лицо.
        - Так точно! - гаркнул Валуев. От его рыка в окнах мелко задрожали стекла. - Это Игорь Петрович Глейман, двадцать четвертого года рождения.
        - Где и при каких обстоятельствах вы познакомились? - не унимался дотошный особист.
        - Двадцать шестого июня сего года. Он помог моей группе отбиться от немецких войск! - В голосе Валуева почувствовались нетерпеливые нотки.
        - Да, вроде бы всё совпадает… - пробормотал Лукашин. - Ладно, можете его забирать, я с ним закончил.
        - А протокол подписать? - пошутил я.
        - Игорь, не ерничай! - рассмеялся особист. - Забирай свои стволы, магазины и патроны вон в том ящике в углу.
        Я неторопливо опоясался, поправил ножны. Достал из упомянутого ящика магазины к пистолетам и винтовке, зарядил оружие. «Парабеллум» убрал в кобуру, «Астру» сунул в карман, «АВС» перекинул через плечо. Что еще забыл?
        - Товарищ бригкомиссар! А мои документы?
        - Точно! - Лукашин хлопнул себя по лбу. - Вот они, забирай! И это… желаю удачи, товарищ Глейман!
        - Спасибо! - Я крепко пожал протянутую руку комиссара. - И вам удачи!
        На улице нас ждала машина - нечто мною до сих пор невиданное: длинный черный лимузин, явно несоветский - на капоте красовался серебряный лебедь с изогнутой шеей. Это еще что за шедевр автомобилестроения? Я даже остановился, чтобы внимательно рассмотреть машину.
        - Нравится? - с чувством гордости спросил Петя. - Это «Паккард». Личная машина начальника Республиканского управления госбезопасности! Видишь, как тебя ценят, пионер?!
        - Я подозреваю, что в другую машину ты бы, Петя, и не поместился!
        - Отож!.. - хмыкнул Валуев. - Не в полуторке же мне трястись! А у этого такой мягкий ход - ни одной колдобины не чувствуешь! Давай садись, ехать пора, стемнеет часа через два!
        Я залез на заднее сиденье, мгновенно утонув, как в пуховой перине, в объятиях мягкого кожаного сиденья. Н-да, тут явно не поролон под обивкой, а какой-нибудь конский волос. Валуев уселся рядом с водителем. Первый раз после переноса я не услышал при запуске двигателя визгливых ноток - американский мотор рычал мощно и солидно.
        - Слышь, пионер! - Петя повернулся ко мне: - Нам почти час ехать. Если хочешь - подремли. Приспичит по нужде - скажи заранее, не терпи.
        - А если немцы опять нападут? Я уже как-то привык - всякий раз, когда куда-то еду, они нападают…
        - Если на нас нападут - я тебя разбужу! - улыбнулся Валуев. - Давай, Василич, трогай!
        И Василич тронул. Я даже не заметил начало движения - просто дома вдруг поплыли мимо меня с нарастающей скоростью. Петя не обманул - подвеска оказалась мягкой - тяжелый лимузин буквально парил над дорогой. О наличии буераков свидетельствовало лишь легкое покачивание кузова. Оно убаюкивало, и минут через пять я начал отчетливо клевать носом. Решив, что нет смысла бороться со сном, раз на страже бдит такой опытный боец, как Петя, поудобнее пристраиваю винтовку и кобуру, откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Засыпаю почти мгновенно. Последней мыслью, проскочившей в голове, было: «Не дай бог опять…»
        Глава 12
        Видимо, лимит неприятностей исчерпался - до точки назначения мы добрались без происшествий. Проснулся я не от выстрелов, а от тишины. В машине никого не было, за окнами сгущались летние сумерки. Осторожно выбравшись из лимузина, оглядываюсь по сторонам, на всякий случай держа «АВС» наготове. Но вокруг удивительно спокойно: «Паккард» стоит возле длинного двухэтажного здания с надписью на фронтоне «Киев», а чуть ниже и более мелкими буквами - «Аэропорт». Добрался все-таки… Не по воздуху, так по земле.
        Где-то в полукилометре от аэровокзала стояли транспортные самолеты, похожие на виденные мной в военной хронике «Дугласы». А чуть дальше виднелись целые ряды явно военных машин - двухмоторных бомбардировщиков, истребителей, еще каких-то небольших самолетов. И совсем на пределе видимости угадывались настоящие гиганты - четырехмоторные, утыканные стволами пулеметов. Особого оживления на летном поле не наблюдалось - возле техники возилось два десятка человек. Видимо, все полеты на сегодня уже закончились.
        Ни одно окно аэровокзала не светилось, но, приглядевшись, я догадался, что изнутри они завешены плотными шторами - соблюдалась светомаскировка. Постояв пару минут возле автомобиля в раздумьях куда идти, решаю прогуляться за угол здания, чтобы справить малую нужду. Но не успел я отойти от «Паккарда» и на десять шагов, как из густой вечерней тени у стены выступила фигура с винтовкой.
        - Стой! - сказал часовой. - Туда нельзя!
        - А куда можно?
        Красноармеец пожал плечами и отступил в тень, практически сразу став невидимым.
        Я тоже пожал плечами и вернулся к лимузину, решив подождать - рано или поздно обо мне вспомнят. И точно, через пару минут от центрального входа в аэровокзал ко мне подошел незнакомый пожилой дядька в выцветшей гимнастерке с «голыми» петлицами рядового.
        - Проснулся уже? - участливо спросил боец.
        - Да! - я малость оторопел.
        И только когда красноармеец открыл левую переднюю дверцу лимузина и нырнул внутрь, я догадался, что это водитель, названный Валуевым «Василичем». Поковырявшись полминуты в салоне, Василич вылез и сказал:
        - Мы уже полчаса назад приехали, а Петька не велел тебя будить. Мол, умаялся парень, пусть отдохнет.
        - А где он сам? В смысле? Где сержант Валуев?
        - Там! - Василич показал пальцем на здание аэровокзала.
        Содержательный ответ, ничего не добавить… И что мне делать? Снова ждать?
        - Мне его самому искать, или он выйдет?
        - Не знаю, парень, не знаю, - качнул головой Василич. - Я простой шофер, кто же мне чего скажет!
        Хм, простой шоферюга… Личный водитель САМОГО начальника Республиканского управления не может быть ПРОСТЫМ! Хотя в принципе это ситуацию не меняет - мне сейчас без разницы, действительно ли Василич не владеет необходимой информацией или по каким-то причинам косит под дурачка… Ладно, подожду. Вот только мочевой пузырь настойчиво требует освобождения. Остается только пожалеть, что я не собачка, могущая задрать ножку где угодно. Терпи, Игорек!
        В таком состоянии меня и застал Валуев - практически уже подпрыгивающего на месте от нетерпения. Сразу сообразив, в чем дело, Петр рассмеялся:
        - Что, пионер, припекло?
        - Издеваешься?
        - Пойдем, покажу тебе место для культурного отдыха, - развеселился сержант.
        Мы быстро пошли к центральному входу. Я с трудом уговаривал себя не бежать вприпрыжку. Возле дверей дежурил еще один часовой. Впрочем, обошлось без пароля и проверки документов. Видимо, Валуева здесь уже знали в лицо. Данное нарушение Устава караульной службы играло мне на руку: ожидать еще хотя бы пару минут - настоящая катастрофа!
        Сразу за дверью находился большой зал, в мирное время служащий накопителем перед посадкой. Сейчас здесь стояли койки и деревянные нары, на которых сидело и лежало почти двести человек. Почти у всех военных были голубые петлицы. В воздухе висел густой запах немытых человеческих тел и нестираных портянок. Петр, схватив меня за руку, решительно двинулся через этот лабиринт к боковому проходу, ловко маневрируя между отдыхающими военными.
        Мелькнули билетные кассы с невысокими стеклянными барьерчиками, за ними прямо на стене висели разноцветные, синий и красный, ящики причудливой формы с надписью «Почта С.С.С.Р». Потом мы через широкую дверь, охраняемую очередным часовым, попали в коридор, уводящий куда-то в глубины аэровокзала. По сторонам промелькнуло два десятка дверей с белыми и красными табличками. Похоже, что Петя привел меня в служебную зону аэропорта. Длинный коридор закончился тупиком, возле которого и оказалась дверь, ведущая в «место культурного отдыха». Мне опять повезло: это, судя по относительной чистоте, тоже, как и в деревне у особистов, оказался «офицерский» туалет. Белый кафель, белая сантехника, медные краны, зеркала в деревянных рамках. Впрочем, привычные унитазы или писсуары отсутствовали - вместо них в полукабинках красовались слегка видоизмененные «очки», оправленные в фаянс.
        Фух! Успел! Отлив и вымыв руки, я предстал перед насмешливым взглядом сержанта.
        - С облегченьицем, пионер! - поздравил Валуев, ехидно улыбаясь. - Предупреждал ведь: не терпи, по пути бы остановились.
        - Да мне только здесь и приспичило! - попытался оправдаться я. - Ты слишком долго отсутствовал!
        - Всего лишь минут сорок… Тебя велено отправить в Москву ближайшим «бортом», вот я и ходил договариваться.
        - Договорился?
        - Конечно, - серьезно ответил Валуев. - Транспортный «ПС-84»[67 - Пассажирский самолет «ПС-84» создан в 1939 году на базе лицензионного производства американского Douglas DC-3.] улетает через полтора часа. Мне, уж извини, ждать его некогда, но я нашел кому поручить за тобой присмотр. Здесь, при штабе авиадивизии, наш представитель сидит. Вот он тебя на самолет и посадит. И ручкой помашет. А в Москве тебя встретят.
        - Спецшкола в Москве находится?
        - В Подмосковье! Я сам ее заканчивал. Учти, учиться там очень тяжело. И физически, и… так, - предупредил Валуев. - Но зато после выпуска… Впрочем, сам всё узнаешь. Ладно, пойдем, я тебя в зал ожидания провожу.
        - В эту… казарму? - Вспомнив запах портянок, я непроизвольно поморщился.
        Моя гримаса не ускользнула от внимания сержанта. Петр рассмеялся и хлопнул меня по плечу:
        - Не боись, пионер! Ты теперь особо ценный сотрудник. Для тебя приготовлено отдельное помещение.
        И сержант подвел меня к одной из многочисленных дверей «магистрального» коридора. На ней красовалась белая эмалированная табличка с надписью: «Кабинет № 17. Отдел гужевых перевозок». Щелкнув большим фарфоровым выключателем, Валеев зажег небольшую «люстру» - обычную лампу с жестяным абажуром, огляделся и радостно сказал:
        - Не обманул меня Николай. Практически номер «люкс»! Тут и поспать можно, если вдруг вылет «борта» задержат.
        В небольшой, около десяти «квадратов», комнате стояли три поцарапанных канцелярских стола и полдюжины облезлых разномастных стульев. Видимо, данный отдел не пользовался любовью завхоза аэровокзала. Вдоль стен громоздились шкафы со стеклянными дверцами, но их полки были пусты. На столах и полу разбросано множество бланков накладных и счетов. Высокое окно завешано плотной темной тканью. На всех горизонтальных поверхностях - тонкий слой пыли. Вероятно, сотрудники освободили данное помещение через пару дней после начала войны и с тех пор сюда никто не входил.
        - Годится! - резюмировал я.
        Действительно, пересидеть здесь час-полтора можно. Да пусть даже и больше. Отдельное помещение, свет есть, туалет рядом - всего метрах в двадцати по коридору.
        - Вот и хорошо! - обрадовался моей покладистости сержант. - Отдыхай, набирайся сил. За полчаса до вылета к тебе зайдет наш сотрудник, сержант госбезопасности. Зовут его Николай, фамилия Васенёв. Невысокий, волосы русые, на левой щеке небольшой шрам. Запомнил?
        - Да, конечно! - Я не совсем понял, для чего мне словесный портрет сопровождающего, но раз здесь так принято…
        - Ну, тогда давай «пять»! - Петя протянул свою ладонь, напоминающую по размеру совковую лопату.
        Я осторожно протянул руку, опасаясь многочисленных переломов, но рукопожатие оказалось хоть и крепким, но щадящим. Наверное, Валуев уже давно научился контролировать силу - иначе все его знакомые ходили бы в гипсе.
        - Удачи тебе, пионер! Передавай привет Антону Ивановичу!
        «Деникину?» - чуть было не ляпнул я.
        - Он в школе ставит курсантам ножевой бой. Тебе должно понравиться! - объяснил Валуев и, легонько хлопнув по плечу, развернулся и быстро вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.
        Оставшись в одиночестве, я еще раз огляделся. Комната как комната. Действительно, почти «люкс» - особенно в сравнении с теми местами, где мне пришлось останавливаться за прошедшую с момента переноса неделю. Положив «АВС» на самый дальний от входа стол, я прошелся вдоль шкафов, бездумно заглядывая за стеклянные дверцы. Никаких богатств, естественно, не обнаружил - сотрудники отдела выгребли всё подчистую, оставив лишь десяток непривычно больших канцелярских скрепок, несколько стальных перьев, пустую чернильницу, парочку бутылочек от чернил, пустые бланки накладных, пожелтевшие конверты, еще какой-то канцелярский мусор. В одном из шкафов лежала тонкая стопочка чистой бумаги. Я, подумав в этот момент о подтирке, достал один листочек: для туалета самое то - серая, рыхлая, как самая дешевая туалетная бумага из далекого будущего.
        Устав мотаться, я присел на край стола, даже не потрудившись стереть пыль со столешницы. Бездумно покачивая носком сапога, я вдруг снова, как три дня назад, валяясь на больничной койке в Ровно, задумался о влиянии моих действий на историю войны.
        Ну, если рассудить «по гамбургскому счету», ничего глобального я не сотворил. Подумаешь, грохнул немецкого полковника - таких в вермахте много. Помог нашим захватить Броды, отбить Острог, окружить 11-ю танковую дивизию? Мелкая локальная победа - днем позже 13-я дивизия ударила в другом месте и снова прорвала фронт, а ее передовой отряд только чудом не ворвался в Житомир, как парой дней раньше аналогичное подразделение захватило Острог.
        А что еще я могу сделать? Все-таки устроить «сеанс разоблачения» - признаться в том, что я пришелец из будущего? Глупость несусветная! В лучшем случае дадут крепкий подзатыльник, в худшем - закатают в психушку. И плакала тогда разведшкола. А я очень хочу вернуться на фронт или даже за его линию. Хорошо подготовленным, вооружённым, с надежными напарниками. И грохнуть еще несколько десятков (а лучше сотен) фашистских скотов, топчущих мою землю и убивающих советских людей. Вот если бы я мог хоть как-нибудь предупредить руководство, не «светясь»…
        - Письмо им, что ли, отправить? - вслух пошутил я, но тут же понял - идея-то вполне здравая!
        Насколько мне помнилось из газетных и журнальных статей, описывающих всю бездну падения «кровавого сталинского режима», если на письме написать адрес: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину», то письмо непременно дойдет до адресата - никто из нижестоящих начальников не посмеет взять на себя ответственность за вскрытие содержимого. А вдруг в письме сведения особой государственной важности, а у «проверяющего» соответствующего допуска нет? Про «белый порошок со спорами сибирской язвы» в конвертах здесь, к счастью, еще никто ничего не знает.
        А как не «засветиться»? Так в общем зале, возле билетных касс, висят почтовые ящики. Брошу письмо туда - меня все равно здесь через пару часов уже не будет. Даже если начнут проводить расследование, фиг кого найдут - здесь квартирует чуть ли не целая авиадивизия, наверняка через эти ящики десятки писем в день проходят.
        Значит, решено - напишу письмо! Бумага, ручка? Так здесь в шкафах я и бумагу видел, и даже конверты. Ручка? С этим сложнее - нет навыка писать стальными перьями, давно привык к шариковым. А чернила? Чернильница вроде была и какие-то бутылочки…
        Приняв решение, я начал собирать необходимые канцелярские принадлежности. Взял тонкую стопочку бумаги, пару больших конвертов, перьевую ручку. Но вот с чернилами случился облом - и чернильница и бутылочки оказались пустыми. Но после недолгих поисков обнаружился огрызок карандаша.
        Сев за стол, я старательно вывел на верхнем листе: «Уважаемый Йосиф Виссарионович! Я прибыл к вам из далекого будущего…» Сейчас бы стопарик коньячку, для оживления писательского таланта… Но чего нет того нет! Придется писать «на сухую». Худо-бедно, но, наморщив ум, я принялся довольно связно (как мне казалось) излагать все свои немудреные знания о Великой Отечественной войне. Особенно выделил предупреждение о нескольких провальных сражениях 1941 года - окружении Юго-Западного фронта и Вяземском котле. Исписанные незнакомым размашистым почерком листы один за другим откладывались в сторону - меня, как говорится, несло. Пару раз пришлось отвлекаться на затачивание быстро приходящего в негодность карандаша, из-за чего в итоге я с трудом держал двумя пальцами крохотный огрызок, не более полутора сантиметров в длину.
        И не заметил, как исписал всю приготовленную стопку бумаги. В сложенном виде листки едва влезли в большой конверт. Ого, а клеевой слой на нем отсутствует! Вероятно, тут пока пользуются обыкновенным канцелярским клеем. Ну и хрен с ним! Я сейчас на конверте такое напишу, что даже в незаклеенный никто не посмеет сунуть нос. «Совершенно секретно! Москва, Кремль, товарищу Сталину лично в руки!»
        Уф, давно так много не писал руками, аж пальцы сводит. Теперь надо незаметно сунуть конверт в ящик. Вернее, надо положить письмо так, чтобы не привлечь ненужного внимания, ведь в простом опускании конверта нет чего-то особенного. К сожалению, моя персона отчетливо выделяется на общем фоне - неуставной униформой и оружием. Ладно, проблемы надо решать по мере их возникновения.
        Я вышел в коридор и огляделся. Никого! Это мне на руку. Решив, что винтовка в помещении будет бросаться в глаза, я скрепя сердце оставил «АВС» в кабинете. Быстро иду к общему залу… Блин, у двери в служебные помещения стоит часовой! Сюда меня Валуев провожал, и не факт, что если я выйду, то часовой впустит меня обратно. Придется придумать другой способ добраться до ящиков…
        - Глейман? - внезапно окликнули меня со спины.
        Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Спалился? Медленно поворачиваюсь. В коридоре стоит молодой парень в фуражке с «васильковым» верхом. Невысокий, на щеке шрам… Так это сопровождающий объявился!
        - Да, это я, Игорь Глейман, - прячу конверт за спину.
        - Ты куда так резво направился? - с улыбкой спросил Васенёв.
        - В туалет!
        - Он в другой стороне!
        - Ох, точно! Забыл спросонок!
        - Давай по-быстрому! Вылет через пятнадцать минут, я как раз за тобой шел. Ты с вещами?
        - Да какие там вещи…
        Заскакиваю в кабинет, хватаю «АВС» и быстро оглядываюсь - не оставил ли следов эпистолярного творчества. Чернильцу в шкаф, пустые флаконы туда же, конверт и остаток бумаги просто смахнуть на пол… Вроде всё нормально - почти такой же разгром, как и до моего «вселения» в этот «номер люкс».
        Пулей вылетаю в коридор, не забыв выключить в оставляемом помещении свет. А ведь действительно приспичило, да и сходить «на дорожку» не помешает - бегу в туалет. Закончив гигиенические процедуры, уже спокойно подхожу к сопровождающему. Васенёв ждет меня с улыбкой.
        - Ну, ты и скоростной! - хмыкает сержант. - Пойдем!
        Вот будет хохма, если на летное поле мы выйдем не через центральный подъезд, мимо билетных касс и почтовых ящиков, а через служебный вход. Но нет - Васенёв ведет меня в главный зал.
        - Подожди здесь минутку, я кое-что уточню! - Оставив меня буквально возле ящиков, сержант скрывается в дверке рядом с окошками касс.
        Лучшего момента для отправки письма не найти! Незаметно оглядываюсь - никто в мою сторону не пялится. Бросаю конверт в узкую щель и делаю несколько шагов в сторону. Уф! По спине аж пот потек, чего не было даже во время перестрелки с немцами! Выходит, товарищ Глейман, что ты своих боишься больше, чем врагов? Возвращается Васенёв, и мы выходим из здания аэровокзала. Снаружи уже стемнело. Сержант ведет к стоянкам транспортников. Один из них прогревает моторы, и возле него снуют люди с керосиновыми лампами и тусклыми электрофонариками в руках.
        - Этот, что ли? - кивает на меня военный в кожаном реглане, стоящий у небольшой лесенки-трапа.
        - Он самый! - передавая ему какую-то бумагу, ответил Васенёв.
        Летчик посветил на бумагу фонариком, прочитал и кивнул мне на открытый люк:
        - Загружайся! Багаж есть?
        - Нет!
        - Ну и отлично! Взлет через минуту - мы только тебя ждали, все остальные на борту.
        Я поднялся по лесенке в салон. Ого, да тут почти «бизнес-класс»! Обтянутые светлой тканью кресла стояли в одну шеренгу у каждого борта. Всего их тут было штук двадцать. На подголовниках чистые белые чехольчики. Может, тут и симпатичные стюардессы есть, разносящие крепкие напитки?
        Товарищ в кожаном плаще влез следом за мной и сам убрал трап. Закрыв люк, летчик показал мне на ближайшее свободное кресло и, буркнув «Пристегнись!», ушел в нос самолета. Я уселся, положил на пол винтовку, поправил кобуру, нашел привязные ремни непривычного дизайна, застегнул обычную пряжку. Поерзал, привыкая, - все-таки путь предстоял неблизкий. Мешала «Астра» в кармане - переложил пистолет за пазуху. Вроде бы всё?
        Моторы за тонкой обшивкой оглушительно взревели, и лайнер тронулся, постепенно ускоряясь. Сам момент отрыва я даже не ощутил - просто перестало трясти. За иллюминатором показалась узкая красная полоска заката. Запад… Именно оттуда пришли на мою землю мерзкие двуногие скоты, принеся с собой страдания и смерть.
        Я лишь в эту минуту отчетливо понял: самая страшная в истории моей страны война только-только началась. Закончился десятый день, а сколько их впереди? Страшных, кровавых… Больше тысячи? И десятки миллионов погибших, из которых две трети - мирные жители.
        Мне удалось покарать полсотни поганых тварей… Капля в море! Надо научиться убивать их быстро и качественно. И не десятками, а тысячами. Надеюсь, в спецшколе мне покажут парочку хороших способов. Валуев пугал сложностями? И хрен с ними - у меня есть ЦЕЛЬ - уничтожить как можно больше вонючих немецких уродов. И я ее добьюсь!
        Полоска заката осталась позади, самолет летел на восток.
        Кажется, начинается новый этап моей жизни?
        Характеристика из личного дела курсанта ШОН[Школа особого назначения. Основана в 1938 году. С 1943 года переименована в Разведывательную школу 1-го Управления Народного комиссариата государственной безопасности СССР. С 1948 года - Высшая разведывательная школа. С 1968 года - Краснознамённый имени Ю. В. Андропова (имя Ю. В. Андропова присвоено в 1984 г.) институт КГБ СССР. Ныне - Академия внешней разведки.] Игоря Петровича Глеймана
        ГЛЕЙМАН ИГОРЬ ПЕТРОВИЧ, 1924 года рождения;
        место рождения: город Москва;
        национальность - русский; родной язык - русский;
        в другом подданстве или гражданстве не состоял;
        социальное происхождение - из служащих;
        партийное положение: член ВЛКСМ с 1939 года;
        комсомольским взысканиям не подвергался;
        образование - неоконченное среднее;
        владеет немецким языком, степень владения - свободная;
        под судом или следствием не состоял;
        за границей не был;
        за участие в боях против немецко-фашистских оккупантов награжден орденом Красной Звезды (Приказ № … от 28.06.41 г) и наградным оружием (пистолетом «Астра» № …) (Приказ № … от 01.07.41 г);
        взысканий не имеет;
        холост;
        родственники:
        мать - Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова, служащая;
        отец - Петр Дмитриевич Глейман, кадровый командир РККА, подполковник
        В период с 25 июня по 1 июля 1941 года И. П. Глейман участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками во Львовской и Житомирской областях, был несколько раз контужен, но остался в строю. Зарекомендовал себя положительно. Проявил себя как умелый, смелый, дисциплинированный воин. Инициативен. Проявил значительные организаторские способности. Пользовался авторитетом среди товарищей. Политически устойчив. Энергичен. Хорошо умеет владеть собой, импульсивен, но контролирует себя. Способен быстро ориентироваться в незнакомой обстановке и принимать правильные решения. Трудности военной службы переносил стойко. Умеет хранить секреты.
        В ходе личного знакомства и бесед с контролером (лейтенант госбезопасности В. С. Морозов) показал себя эрудированным во многих областях (в том числе в военном деле). Свободно участвует в разговоре на различные темы. Общителен. В своих высказываниях откровенен, принципиален. Мысли излагает четко и последовательно. Умеет расположить и заинтересовать собеседника. По отношению к окружающим честен и объективен.
        Свободно владеет немецким языком, имитирует саксонский диалект.
        Стреляет из любого вида оружия, выбивает не менее 90 очков.
        Владеет первичными навыками рукопашного и ножевого боя.
        Морально устойчив, в быту скромен до аскетизма. В коллективе пользуется уважением.
        Произведена спецпроверка по линии НКВД на Глеймана И. П. и его близких родственников (список прилагается). Компрометирующих материалов не получено.
        Предложение о зачислении на службу в органы НКВД воспринял серьезно, с чувством глубокой ответственности.
        Согласно заключению ВВК признан годным к оперативной работе, здоров.
        Первичная рекомендация для зачисления в ШОН подписана майором госбезопасности И. М. Ткаченко[69 - Ткаченко Иван Максимович (1910-1955). В 1940-1941 годах - заместитель народного комиссара внутренних дел Украинской ССР, начальник Управления НКГБ по Львовской области. Встречался и беседовал с Игорем Глейманом 27 июня 1941 года.].
        Заключение
        На основании результатов проверки и изучения Глеймана Игоря Петровича -
        Полагаем:
        Зачислить И. П. Глеймана, 1924 г. р., в органы НКВД кандидатом на присвоение спецзвания[70 - В данной категории проходили обучение и стажировку кандидаты на звание младшего оперативного сотрудника. Кандидаты на спецзвание носили петлицы с полоской серебристого цвета без окантовки воротника и обшлагов и эмблемы ГУГБ.].
        Курсанта ШОН И. П. Глеймана, 1924 г. р., по своим личным качествам целесообразно использовать на оперативной работе.
        notes
        Примечания
        1
        Здесь и далее - подлинные сводки Советского Информбюро. Орфография оригинала сохранена.
        2
        Франц Гальдер (нем. Franz Halder) (1884-1972) - военный деятель Германии, генерал-полковник. В период с 1938 по 1942 год - начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта. В сентябре 1942 года смещен Гитлером с этого поста в связи с провалом стратегии немецкого командования в битве на Волге и Северном Кавказе. В июле 1944 года арестован по подозрению в причастности к покушению на Гитлера и помещён в концлагерь Дахау. Здесь и далее - подлинные выдержки из его дневника.
        3
        Здесь и далее - подлинные документы штаба Юго-Западного фронта.
        4
        Так в оригинальном документе. Должно быть: «7-я моторизованная дивизия», входившая в состав 8-го механизированного корпуса, т. к. 7-й стрелковой дивизии в это время на Юго-Западном фронте не было.
        5
        Баграмян Иван Христофорович (Ованес Хачатурович) (1897-1982) - советский военачальник, дважды Герой Советского Союза, кавалер семи орденов Ленина, Маршал Советского Союза, член ЦК КПСС. В июне 1941 года - начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта.
        6
        Имитация фронтового очерка А. Гайдара с максимально полным сохранением его авторского стиля.
        7
        Начальник оперативного отдела штаба.
        8
        В фильме использовался автобус на шасси «ЗиС-5», который условно можно отнести к «семейству» «ЗиС-8». Оригинальный «ЗиС-8» строился на шасси «ЗиС-11» (длиннобазная версия «ЗиС-5»). В нашем случае автобус вообще может быть чем угодно, так как Игорь не разбирается в антикварной технике, а в довоенном СССР автобусы собирались силами ремонтных мастерских непосредственно на автопредприятиях по своим чертежам, используя элементы шасси серийных грузовиков.
        9
        На самом деле различий значительно больше.
        10
        Кузнецов Николай Иванович (1911-1944), - советский разведчик, партизан. Лично ликвидировал 11 немецких генералов и высокопоставленных чиновников оккупационной администрации.
        11
        Товарищи, не стреляйте! Тут свои! (нем.)
        12
        То, что все военнослужащие специального полка «Бранденбург» были одеты в советскую форму и поголовно говорили на русском языке - не более чем миф, рождение которому дали наши кинематографисты. В действительности большая часть солдат ходила в своей форме - в зависимости от конкретного задания каждой группе (а полк действовал отдельными группами по 10-40 человек) могло быть придано 1-4 человека, знающих русский язык и одетых в советскую форму. И даже они не могли долго взаимодействовать с военнослужащими РККА. Ведь для поддержания необходимого образа, кроме владения языком, нужно знание множества бытовых и жизненных реалий армии противника, которые не могли быть известны даже пошедшим на службу немцам белоэмигрантам. (Прим. автора.)
        13
        «Красная армия всех сильней» («Белая армия, чёрный барон») - песня, написанная в годы Гражданской войны композитором Самуилом Покрассом и поэтом Павлом Горинштейном (псевдоним - Григорьев). Первоначально вторая часть припева звучала так: «С отрядом флотских товарищ Троцкий нас поведёт на смертный бой!»
        14
        Исполненное Игорем четверостишие было сочинено поэтом Петром Белым только в июле 1941 года.
        15
        Юноша в доступной ему форме выражает восхищения красотой Марины и мечтает заняться с ней оральным и анальным сексом. Здесь и далее - уголовное арго (феня) 30-40-х годов.
        16
        Умеренно грубая форма вопроса, в примерном переводе с «человеческого языка» на русский: «А то что ты мне сделаешь?»
        17
        Старший в довольно вежливой форме высказывает недоумение поступком Игоря. Ведь его младший подельник всего лишь высказал комплимент девушке и не заслужил наказания.
        18
        В оригинальном сообщении Совинформбюро данной «новости» не было. (Прим. автора.)
        19
        Речь идет о тяжелых бомбардировщиках «ТБ-3», состоявших еще в то время на вооружении советской дальнебомбардировочной авиации.
        20
        Сдохни, сука! (нем.)
        21
        Автор знает, что Уго Шмайссер не имеет к конструированию этого оружия никакого отношения. Но наши бойцы называли данный автомат именно «шмайссером».
        22
        Ссыкуху (нем.).
        23
        Грязное узбекское ругательство. В примерном переводе на русский язык: «Эй, пидор, я твою маму в рот ебал!»
        24
        Слышь, мудила, если немедленно бросишь нож, то я позволю тебе легкой смертью умереть! Не сдашься, мы тебя сами скрутим, но тогда я распорю тебе живот, выну оттуда кишки и на них же повешу! (нем.)
        25
        Во время Великой Отечественной войны А. П. Гайдар в качестве корреспондента «Комсомольской правды» находился в действующей армии, на Юго-Западном фронте. В сентябре 1941 года угодил в окружение под Уманью с частями фронта. Попал в партизанский отряд. 26 октября 1941 года попал в засаду и погиб.
        26
        Моя честь называется верность! (нем.)
        27
        Что мы будем пить семь дней подряд?
        Что мы будем пить, ведь жажда так велика?
        Но нам хватит на всех.
        Мы пьём все вместе, выкатывай ещё бочку!
        Мы пьём все вместе, и никто в одиночку (нем.).
        28
        Игорь упорно называет все увиденные грузовики полуторками, поскольку совершенно не разбирается в марках антикварных автомобилей, но это трехтонные «ЗиС-5». (Прим. автора.)
        29
        Герхард Баркхорн (1919-1983), второй по результативности лётчик-ас Люфтваффе после Эриха Хартманна.
        30
        На немецком легком танке Pz.Kpfw. II («Т-2») установлена 20-мм автоматическая пушка KwK 30. Боекомплект - 180 бронебойно-зажигательных снарядов.
        31
        Бронеавтомобиль Sd.Kfz.232 (8-Rad). Две радиостанции: Fu11 SE80 и коротковолновая Fu Spr «А» с рамочной антенной, прикрепленной сзади к корпусу бронеавтомобиля. Габариты: длина - 6,02 м, ширина - 2,36 м, высота - 2,10 м.
        32
        Немецкое ругательство schweinhund (буквально «свинская собака») переводится как «сволочь», но по смыслу ближе к «стерве», безотносительно к полу именуемого. (Прим. автора.)
        33
        13-я танковая дивизия вермахта за время ВОВ трижды полностью обновляла состав (в 1941, 1942 и 1944 гг.).
        34
        Бригадный комиссар.
        35
        Жиленков Георгий Николаевич (1910-1946) - бригадный комиссар (1941), активный деятель «власовского» движения. В апреле - июне 1943 года руководил формированием гвардейского ударного батальона РОА. В 1943-1944 годах руководил пропагандистской работой РОА. С августа 1944 года занимался вопросами создания Комитета освобождения народов России (КОНР), один из авторов Манифеста КОНР, так называемого «Пражского манифеста». В мае 1945 года интернирован американскими властями. Активно сотрудничал с американской разведкой. В 1946 году, по запросу из СССР, выдан советскому командованию. 1 августа 1946 года приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни, повешен в тот же день во дворе Бутырской тюрьмы.
        36
        В районе Дубно оказалась в окружении одна дивизия 8-го механизированного корпуса, части которой после упорных боев, понеся потери, вышли из окружения.
        37
        Выражение, пущенное в ход начальником Генерального штаба еще во время кампании на Западе. Моторизованному корпусу были приданы автотранспортные батальоны с горючим и боеприпасами. Эти батальоны, в свою очередь, по подразделениям придавались передовым боевым группам. Таким образом, уменьшалась возможность образования пробок на фронтовых дорогах. Подвижными группами такого типа можно было легко маневрировать при организации снабжения необходимыми материалами. Автомобильный транспорт в пехотном корпусе следовал на марше вместе с пехотными частями в колоннах. Автобатальоны организовывали пункты снабжения и пополняли запасы текущего довольствия войск «на ходу». Отсюда и это выражение.
        38
        Пуркаев Максим Алексеевич (1894-1953) - советский военачальник, полководец Великой Отечественной войны, генерал армии. В начале войны - начальник штаба Юго-Западного фронта.
        39
        Бондарев Григорий Иванович (1900-1941) - советский военный разведчик, полковник. С 1939 года начальник Разведывательного отдела штаба Киевского Особого военного округа (с 22 июня КОВО преобразован в Юго-Западный фронт). Пропал без вести 17.9.1941 года при выходе командного состава Полевого управления фронта из окружения под Киевом.
        40
        Слова из песни «Прощальная комсомольская» («Прощание»). Музыка: Дм. и Дан. Покрасс. Слова: М. Исаковский (1937 г.).
        41
        Немецкая ручная осколочная граната с взрывателем ударного действия «Handgranaten 34».
        42
        Ты куда целился, Томо? По яйцам? (хорватск.)
        43
        У этих слизняков нет яиц, Бранко! Они не мужчины! (хорватск.)
        44
        Хватит болтать! Ускориться! (англ.)
        45
        Эй, Томо, смотри - русский! (хорватск.)
        46
        Отлично! Сейчас позабавимся! (хорватск.)
        47
        Не стрелять! (англ.)
        48
        Он живой? (англ.)
        49
        Ничего не понимаю… (нем.)
        50
        Что он говорит? (нем.)
        51
        Ты пошел помочиться! (нем.)
        52
        Он говорит, что зашел в лес, чтобы помочиться. Тут началась стрельба. Винтовку обронил кто-то из военных. Он подобрал (нем.).
        53
        Врет! (нем.)
        54
        Да, врет ублюдок (нем.).
        55
        Заткнись! (нем.)
        56
        Аккуратней, фельдфебель! (нем.)
        57
        «Шторьх» (Storch), Fieseler Fi 156 Storch - легкий немецкий связной самолет. Мог взлетать и садиться практически везде.
        58
        Для взлета «Шторьху» требовалась полоса длиной не более 60 метров. А при посадке со встречным ветром пробег был ещё короче.
        59
        В отличие от гранат Stielhandgranaten 24 и Eihandgranaten 39, подготовка которых к боевому использованию осуществлялась солдатами непосредственно перед боем, гранаты типа Handgranaten 34 заряжались в прифронтовых органах снабжения и выдавались солдатам уже заряженными и опломбированными.
        60
        Уйди в сторону, щенок! (нем.)
        61
        Эй, щенок! Иди сюда! (нем.)
        62
        Вюрст (wurst) - колбаса (нем.).
        63
        «Шторьх» выходил из штопора сам. Достаточно было просто бросить управление.
        64
        Всю войну немецкие егеря-парашютисты использовали парашюты серии RZ. Крепление подвески к куполу и способы фиксации ремней устарели уже к середине 20-х годов. Неудобства подобной конструкции: невозможность управления парашютом при спуске, риск травмы при приземлении, трудность гашения купола после приземления, большое количество времени на освобождение от подвески. При этом немецкие летчики применяли парашюты классической «ирвинговской» схемы.
        65
        Интендантская служба.
        66
        В период с февраля 1941-го по июль - август 1941-го военные контрразведчики носили униформу обслуживаемого рода войск со знаками различия политического состава и имели звания политсостава.
        67
        Пассажирский самолет «ПС-84» создан в 1939 году на базе лицензионного производства американского Douglas DC-3.
        68
        Школа особого назначения. Основана в 1938 году. С 1943 года переименована в Разведывательную школу 1-го Управления Народного комиссариата государственной безопасности СССР. С 1948 года - Высшая разведывательная школа. С 1968 года - Краснознамённый имени Ю. В. Андропова (имя Ю. В. Андропова присвоено в 1984 г.) институт КГБ СССР. Ныне - Академия внешней разведки.
        69
        Ткаченко Иван Максимович (1910-1955). В 1940-1941 годах - заместитель народного комиссара внутренних дел Украинской ССР, начальник Управления НКГБ по Львовской области. Встречался и беседовал с Игорем Глейманом 27 июня 1941 года.
        70
        В данной категории проходили обучение и стажировку кандидаты на звание младшего оперативного сотрудника. Кандидаты на спецзвание носили петлицы с полоской серебристого цвета без окантовки воротника и обшлагов и эмблемы ГУГБ.