Звонок на рассвете Леонид Медведовский
        #
        Медведовский Леонид
        Звонок на рассвете
        Леонид МЕДВЕДОВСКИЙ
        ЗВОНОК НА РАССВЕТЕ
        Повесть

1
        Очнулся Михаил Носков в машине "Скорой помощи". Рядом, пытаясь прощупать его пульс, сидела женщина в белом халате. У изголовья - Алла. Едва заметные при дневном свете коричневые пятна на ее лице сейчас проступали особенно отчетливо. Ни голоса, ни даже шепота Аллы не было слышно. Лишь по движениям побелевших губ Михаил уловил: "Миша, Мишенька, как же это?.. Ведь у нас скоро маленький будет..."
        Михаил устало прикрыл глаза, прислушался к боли. Она затаилась где-то внутри, изредка давая о себе знать короткими злыми укусами. Не ждал он того подлого удара, не заметил...
        Носков подошел к придорожным кустам, где прятался незнакомый парень, крикнул:
        - Эй, малый, ты что там затаился? А ну вылазь!
        Молчание. Только тлеющий огонек сигареты выдавал присутствие человека.
        - Кому говорят - выходи!..
        И сразу после этого удар - предательский, подлый... Нет, не сразу. Вышла мать, он что-то крикнул... Что же он крикнул?.. "Мама, зови скорей отца... пусть принесет воды..." Воды!.. Воды!! Воды!!!
        Михаил облизал шершавым языком сухие губы, умоляюще взглянул на медсестру. Та медленно покачала головой: нельзя.
        ...Словно огромное жало гигантской осы внезапно впилось в его живот. В первое мгновение Михаил даже не понял, что произошло. Но преступник с силой рванул рукоятку ножа кверху, и только крепкий армейский ремень помешал сделать рану еще шире...
        Носков бежал к дому согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как горячая и липкая кровь просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, но открыть дверь Михаил уже не смог. Перед глазами поплыли огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон, и он, задыхаясь, рухнул на ступеньки лицом вниз, жадно хватая посиневшими губами ставший почему-то разреженным воздух...
        - Считайте! Считайте дальше! - слышится над головой требовательный мужской голос.
        - Шесть... семь... восемь...
        Удушливо-сладкий запах эфира мягко обволакивает голову, невыносимо хочется спать.
        - Считайте! Считайте! - твердит тот же голос.
        - Одиннадцать... двадцать три... четырнадцать...
        - Приготовить зажимы! Скальпель! - Это было последним, что услышал Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон...

* * *
        Меня будит длинная заливистая трель звонка, я открываю глаза и слышу деликатно приглушенный голос нашего шофера Геннадия Спирина: "Вы уж не сердитесь, Анна Викентьевна, срочно нужен, меня дежурный послал..."
        Мать впускает Спирина в квартиру, ворчливо предлагает раздеться, затем говорит:
        - Как хотите, Гена, но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда ваши преступники от вас не денутся!.. - Она отправляется на кухню варить кофе, а я приоткрываю дверь своей комнаты.
        - Гена, заходи! Что там стряслось?
        - Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера в двадцать три часа на Гончарной.
        - Грабеж? - невольно вырывается у меня.
        - Непохоже. Пиджак с деньгами не тронут.
        - Свидетели есть?
        - Мать таксиста. Видела преступника издали...
        - Значит, таксист заезжал домой?..
        Тихонько вошла моя старушка, стараясь не греметь посудой, расставила на столе чашки с кофе, тарелки с бутербродами. Видимо, она слышала последние слова Гены - остановилась у дверей, заинтересованно ожидая продолжения.
        Я оглядываюсь.
        - Ты прости, мама, но у нас чисто служебный разговор. Обещаю: когда раскрутим это дело, доложу во всех подробностях.
        Она обидчиво поджимает губы и выходит, плотно прикрыв дверь. Я сыплю сахар в чашку, придвигаю сахарницу Геннадию.
        - Давай дальше! Кто осматривал место происшествия?
        - Следователь и Волков. В его дежурство случилось...
        - Приметы преступника?
        - Очень слабенькие. Среднего роста, худощавый, волосы русые. Был одет в светлый плащ...
        Я раздумываю, о чем бы еще спросить. Воспользовавшись наступившей паузой, Гена налегает на бутерброды.
        М-да, приметы, как говорится, среднеевропейские, по таким можно заподозрить чуть ли не треть человечества. Начинать, видно, придется с нуля... Первым делом в больницу к потерпевшему.
        На пороге мать сует Спирину пакет с провизией. Безусое мальчишеское лицо сержанта заливается помидорным румянцем: есть такая у него слабинка любит поесть. И самое удивительное, что при всем своем богатырском аппетите Гена тощ, как кошелек перед зарплатой.
        Я впервые в реанимационном отделении, но нашел его быстро - оно расположено у самых больничных ворот. Здесь все продумано: когда решают секунды, на пути к операционной не должно быть лишних метров. На двери лаконично-суровая табличка: "Посторонним вход воспрещен!" Посторонним я себя не считал и потому, не колеблясь, нажал на кнопку звонка. Щелкнул замок, в меня пальнул любопытствующий взгляд молоденькой медсестры.
        - Я из угрозыска. Мне нужно срочно повидать раненого таксиста.
        - Минуточку, я позову врача...
        Медсестра ушла, не забыв захлопнуть дверь. Минут через десять, когда я уже собрался звонить второй раз, в дверях показался сухопарый парень примерно моего возраста. Солидней и старше его делала аккуратная шкиперская бородка, закрывающая верхнюю пуговицу серого с голубоватым оттенком халата. Он ни о чем не спрашивал, только смотрел вопросительно. Я протянул свою книжечку.
        Он долго и, казалось, тщательно изучал мое удостоверение, но я по его отсутствующим глазам видел, что мысли врача там, с больными, что мой визит не ко времени и вообще он с трудом понимает, кто я и зачем здесь.
        - Агеев, из уголовного розыска, - представился я, пытаясь пробиться сквозь чащобу забот и тревог, обступивших врача.
        Он встрепенулся.
        - Сеглинь, лечащий врач. Чем могу быть полезен?
        - Доктор, мне нужно видеть раненого таксиста!
        Его губы непримиримо сомкнулись.
        - Это невозможно! Носков в крайне тяжелом состоянии.
        - Жить будет?
        Он помедлил с ответом.
        - Трудно сказать. Потеряно много крови...
        Я корректно, но настойчиво оттеснял Сеглиня в коридор, пока входная дверь не захлопнулась за моей спиной.
        - Доктор, вы должны понять, этот разговор нам очень важен. Носков единственный, кто видел преступника в лицо.
        Сеглинь покачал головой:
        - Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?
        - Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких бед он может натворить...
        - Хорошо! - наконец решился он. - В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.
        Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:
        - Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?
        Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.
        - Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.
        Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, и растерялся, забыв заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Шептал он быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.
        - Я чинил машину... поломался рядом с домом... а этот, в плаще... приставал к девушке... замахивался... Пьяный такой... злобный... Я хотел помочь... пошел к ним... Они ссорились... он ее обвинял в измене... Потом... потом... они убежали... Я хотел его... в милицию... вытащил из кустов... И тогда... тогда... он...
        Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.
        Я заторопился.
        - Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?
        - Нет... кажется, нет...
        - Может, запомнили его лицо? Ведь вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его внешности?
        Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти:
        - Баки на щеках... И глаза... Холодные, острые... как буравчики...
        Михаил сцепил зубы, подавляя готовый вырваться стон. Сеглинь поднялся, сказал сердито:
        - Все! На сегодня хватит!
        - Последний вопрос, доктор! Миша, быть может, во время ссоры было названо какое-то имя. Вспомните...
        Носков закрыл глаза, и было не понять: то ли он снова впал в забытье, то ли обдумывал мой вопрос.
        Между тем Сеглинь тормошил меня:
        - Идемте, идемте, ему нужно отдохнуть.
        Я медлил. Я все еще надеялся получить ответ на очень важный вопрос и клял себя за то, что задал его так поздно. Врач вежливо, но твердо взял меня за руку и повлек к выходу. У дверей я оглянулся: Михаил слабо шевелил пальцами, как бы подзывая к себе. Я вернулся почти бегом.
        - Вспомнили?
        - Девчонка повторяла: "Не надо, не надо..." Имя называла... - Тонкая морщинка пролегла на гладком юношеском лбу. - Не помню... забыл...
        Я легонько пожал вялую ладонь.
        - Припомни, Миша, это очень важно. Вспомнишь, скажи доктору, я ему оставлю свой телефон. Счастливо, Миша, выздоравливай!
        Он обхватил мою руку холодными негнущимися пальцами, прошептал:
        - Увидите маму... передайте... пусть не волнуется... И Алле... ей нельзя... скоро маленький будет... А я... я... выбак... выкаб... выкарабкаюсь...
        Наша работа не для слабонервных, но к подобным сценам иммунитета у меня еще не выработалось. Да и вряд ли это когда-нибудь случится. Сострадание к страданию, злость против зла. Если нет в душе этих чувств, трудно, даже невозможно работать в милиции...

2
        Я выхожу из отделения реанимации в преотвратнейшем настроении. Что толку хитрить с самим собой? Я могу играть роль многоопытного сыщика перед погруженным в больничные заботы Сеглинем, но сам-то я в тихой панике, внутри у меня все дрожит и трепыхается. Ну где, где мне искать этого подлого юнца?..
        - Куда поедем, товарищ лейтенант? - спрашивает меня Спирин, открывая дверцу машины. - В отдел?
        - Что нам там делать? Рули на Гончарную!
        - Есть на Гончарную! - четко повторяет сержант, круто забирая влево.
        Мы мчимся, обгоняя троллейбусы, по безлюдным в этот ранний воскресный час улицам Задвинья. По дороге Геннадий снова коротко рассказывает все, что знает. Кроме дежурного следователя, на происшествие выезжали участковый инспектор Алексей Волков, эксперт-криминалист, кинолог с собакой. Однако по горячим следам преступника найти не удалось. Ничего существенного не дал и осмотр места происшествия.
        Машина останавливается напротив деревянного двухэтажного дома с застекленной верандой.
        - Мы сейчас стоим на том месте, где таксист ремонтировал свою "Волгу", - говорит Спирин, - а само происшествие произошло вон там, - и он показывает на кусты неподалеку от уличного светильника.
        Я распахиваю дверцу, выпрыгиваю из машины.
        - Сержант, я остаюсь здесь, а вам нужно доставить сюда участковых Волкова и Рябчуна. Срочно!
        Геннадий смотрит на часы, говорит:
        - Девять ноль пять. Наверно, еще ухо давят. Воскресенье все же...
        Машина срывается с места, а я направляюсь к кустам на противоположной стороне улицы. Трава на газоне в темных пятнах - действительно много крови потерял Носков. Круглые, звездчатые пятна переходят на асфальт, по ним можно четко проследить путь Михаила к дому. Вначале он еще шел, дальше капли стали принимать форму эллипса - значит, побежал...
        По узкой, завитой спиралью лестнице я поднялся на второй этаж. Дверь мне открыла женщина с глубоко запавшими от бессонной ночи глазами. Ошибиться немыслимо - это могла быть только мать Михаила Носкова. Те же, что у сына, волнистые, вразлет брови, тот же тонкий острый нос.
        - Агеев, инспектор уголовного розыска, - представился я.
        - Проходите, пожалуйста, - тихо сказала женщина и первая пошла по коридору.
        В комнате я увидел невысокого худощавого парня, который стоял у придвинутого к стене стола и выкладывал из авоськи бутылки с соками. Оглянувшись на звук шагов, он вежливо со мной поздоровался, сказал:
        - Ксения Борисовна, вот все, что было в магазине. Взял каждого сорта по паре: две - сливы, две - абрикосы, две - персики, две - вишни, две "Мичуринки", две - грушевый нектар. Всего двенадцать бутылок. Виноградного, правда, не было.
        Ксения Борисовна вынула из сумки кошелек.
        - Пока хватит, Рома, спасибо тебе за хлопоты. Сколько ты потратил?
        Парень смущенно взлохматил старательно уложенную прическу.
        - Пять шестьдесят, но мне не к спеху. Виноградного достану, тогда и рассчитаемся..
        Я пойду, Ксения Борисовна, если что понадобится, передайте через Ивана Николаича, ладно?..
        Парень попрощался и вышел из комнаты.
        - Друг вашего сына? - спросил я.
        - Нет, что вы, он даже незнаком с Мишей. Это Рома Фонарев, они с моим мужем в одном цехе работают. И куда столько соков накупил? Да их за месяц не выпить!
        С чего начать разговор? Как найти верный тон? Убитая горем мать единственного сына, и она же единственный пока свидетель... Сейчас все ее мысли заняты Михаилом, вопросом: "Выживет ли?" Она явно не ждала моего прихода. Вон и сумка с продуктами приготовлена, и сама она украдкой поглядывает на часы. Нет, нет, в таком тревожно-нетерпеливом состоянии нужного разговора не получится. Если сейчас сразу спросить ее об обстоятельствах происшествия, она в спешке может упустить многие важные детали. А мне нужны именно детали, общее представление о том, что здесь произошло, у меня есть.
        - Вчера со мной уже беседовал один следователь. Вряд ли я смогу добавить что-нибудь новое... - наконец говорит она.
        - Ксения Борисовна, я был в больнице. Ваш сын просил передать, чтобы вы не волновались...
        Женщина рванулась ко мне, заговорила отрывисто, заглядывая в глаза, ища в них правду:
        - Вы у него были?.. У Мишеньки?.. Как он?.. Умоляю вас, ничего не скрывайте!
        - Врачи обещают поставить его на ноги...
        По-видимому, что-то в моих словах ее встревожило, она засуетилась, засобиралась беспорядочно.
        - Вы извините... я совсем готова была... думала, дождусь Аллу и мужа... они уже там, в больнице... Вы извините... я пойду... а вы подождите... или в другой раз...
        - Ксения Борисовна, к нему никого не пускают.
        - Мать обязаны пропустить!
        - Ксения Борисовна, никого.
        - Как же так? Я хотела отнести ему поесть...
        - Ему пока ничего нельзя.
        - Даже соков?
        - Ничего!
        Она бессильно опустилась на стул, коротко всхлипнув, вытерла глаза платком, решительно повернулась ко мне.
        - Вы хотели что-то узнать. Спрашивайте!
        Я помолчал, собираясь с мыслями.
        - Вы кого-нибудь подозреваете? У Михаила могли быть враги?
        Ксения Борисовна протестующе замахала руками.
        - Какие враги, вы что! Миша - добрейший парень, очень честный и справедливый. Его всегда все любили и в школе, и в армии, и в таксопарке. Сколько у него благодарностей от пассажиров!..
        Я слушал взволнованный, сбивчивый, многословный рассказ Ксении Борисовны и думал о своем. Конечно, кому, как не матери, знать родного сына и кому, как не ей, добросовестно заблуждаться в его достоинствах и недостатках?
        - Помню, едем мы однажды в троллейбусе. Входят на остановке несколько подростков. Шумят, ругаются, ведут себя безобразно. Взрослые мужчины сидят, будто и не слышат ничего. Миша стоял у водительской кабины, а подростки ехали сзади. Верите - он к ним через весь салон протиснулся. Чем уж он их стреножил, не знаю, а только сразу посмирнели, притихли... А еще был случай - вооруженного бандита в милицию доставил. Садился к нему пассажир, и во внутреннем кармане Миша увидел крестообразную ручку. Потом оказалось - кинжал.
        - Когда это было?
        - Года три назад...
        Делаю в блокноте пометку: "Сдал в мил. гр-на с хол. ор. Проверить!" Так, так, значит, возможна версия мести.
        Мы спускаемся вниз, я прошу Ксению Борисовну подробно рассказать обо всем, что она видела. Жестокая все же у меня профессия! У человека горе, а я его растравляю, заставляю вновь и вновь переживать случившееся.
        - ...Я вывела Альфу на прогулку, смотрю, Миша ремонтирует машину. Те двое стояли метрах в тридцати... о чем-то громко спорили. Темно было, да я особенно и не присматривалась. Знать бы, что понадобится... Собака почуяла чужих, стала рваться с поводка. Они загораживали весь тротуар... Я не решилась пройти мимо, боялась - Альфа бросится. Не доходя нескольких метров, повернула обратно...
        - Парня в светлом плаще не разглядели?
        - Темно было, да и стоял он как-то боком... Сейчас, подождите... Она провела рукой по глазам. - Подбородок его мне запомнился. Длинный такой, массивный... С таким подбородком только в колонии и сидеть...
        - Вы думаете, он из ранее судимых?
        - Даже не сомневаюсь! Кто другой бросится с ножом на человека?! И за что?..
        - Ваш сын хотел защитить девушку...
        - Стоит ли она тех мук, что Миша принял?
        - Может, вам что-нибудь запомнилось в ее внешности? Фигура, прическа, одежда?
        Ксения Борисовна задумалась. И снова характерный жест, будто сгоняет с глаз все лишнее, чтобы сосредоточить внутреннее зрение на самом важном.
        - Худенькая, небольшого роста. Волосы черные, распущены по плечам... Одета была в куртку из жатой кожи...
        - Как думаете, они были знакомы?
        - Они ссорились. Он был очень взвинчен, кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами... Я отвела собаку домой, возвращаюсь с бутербродами для Мишеньки. Смотрю, девчонки уже нет, а тот мерзавец и Миша стоят друг против друга, и Миша крепко держит его за руку. Вот тогда он и крикнул: "Зови отца, надо этого типа сдать в милицию!" Я побежала за Ваней, а когда вернулась...
        Ксения Борисовна вынула платок и стала отирать непрошено появившиеся слезы.
        - Как вы думаете, эти молодые здешние или из центра?
        - Тот мозгляк, что Мишу поранил, не дальний.
        - Почему вы так считаете?
        - Уж очень быстро он скрылся. Муж пробежал всю улицу из конца в конец - никого... Все произошло в одно мгновенье. Я даже наверх не поднималась, только крикнула: "Ваня, спустись!" Вернулась, а сын бежит навстречу и живот руками зажал. У меня и в мыслях не было, что он ранен, думала просто ударил тот негодяй... Муж выскочил, я ему кричу: "Ваня, беги скорей, задержи парня в светлом плаще!.."
        - Сколько это заняло времени?
        - Минуту, от силы полторы... Потом я бросилась к Мишеньке, смотрю он лежит весь в крови. Я крикнула невестке: "Останови машину! Любую!" На счастье, мимо шла "Скорая", она и увезла Мишеньку... Потом прибыла ваша машина. Участковый Волков попросил меня подъехать со следователем в райотдел, чтобы записать мои показания, а сам остался здесь. Они вместе с мужем искали следы преступника, нож. Потом к ним присоединился Роман Фонарев, вы его сегодня видели...
        Я вижу, как трудно дается матери Михаила этот разговор, и спешу закончить его.
        - Последний вопрос. Был ли в такси пассажир?
        - Вроде нет. К машине-то я близко не подходила...
        - Спасибо, Ксения Борисовна, вы нам очень помогли своим рассказом. Возможно, придется еще кое-что уточнить...
        - Если надо, в любое время... Все готова сделать, лишь бы мой Мишенька...
        Не договорила. Отвернула сразу постаревшее, осунувшееся лицо и пошла усталой старческой походкой. А ведь ей, пожалуй, и сорока пяти нет...
        В ожидании участковых я стараюсь решить вопрос вопросов - по какой дороге убежал парень с баками? Случайность ли, что скрылся так стремительно? Преступник, хорошо ориентирующийся на местности, выбирает, как правило, кратчайший путь для бегства. Если определить точное направление, это сузит круг поиска. Куда же он побежал?
        Вот наконец и наш "газик". Первым из машины выскакивает Леша Волков худой, длинный, но франт и щеголь потрясающий. Недавний выпускник школы милиции, он нежно холит свой новенький лейтенантский мундир, поминутно сдувая с него малейшие пушинки. Вслед за Волковым из машины показывается капитан Рябчун - плотно сбитый сорокалетний здоровяк. Особые приметы: роскошные усы под "песняров" и узкая рубленая полоска на щеке - след бандитского ножа.
        "Газик" уезжает, участковые выжидательно смотрят на меня.
        - Вот что, друзья, хоть сегодня и воскресенье, придется поработать. Есть основание предполагать, что преступник и девчонка, с которой он ссорился, живут где-то в этом районе...
        Я ставлю перед участковыми задачу: надо немедленно начать поквартирный обход окрестных домов, поспрашивать у жильцов, кто что видел, кто что знает...
        К концу дня мы снова собираемся вместе. Результаты неутешительны.
        - По горячим следам не нашли, - буркнул Рябчун, - теперь побегаем.

3
        У нас с Бурцевым один кабинет на двоих. Два стола впритык, два сейфа, стулья, вешалка - вот, пожалуй, и вся обстановка. Ну и телефон, конечно, который мы тягаем по столам то к себе, то от себя. Хотя мы с Бурцевым на "ты", дружбы между нами особой нет. Какая, к черту, дружба, когда он по всем статьям старший: я лейтенант, он старший лейтенант, мне двадцать пять, ему сорок. Кроме того, я холостяк, он отец семейства. Все это дает Бурцеву повод относиться ко мне с этакой ехидной снисходительностью.
        В понедельник я пришел пораньше, однако у Бурцева уже сидел "клиент". По внешнему виду - солидному, респектабельному - его вполне можно было принять за крупного хозяйственника. И только шустро зыркающие зрачки выдавали дельца - хитрого, ловкого, нахрапистого. Терять ему, видно, было нечего, и он распинался перед Бурцевым вовсю.
        - ...Признаю, гражданин инспектор, ваша взяла. Да, брал какие-то суммы у перечисленных вами лиц, да, обещал достать дефицитные товары. Но я прошу учесть некоторые смягчающие обстоятельства. Вот у вас в протоколе эти граждане числятся потерпевшими. Спорная формулировка! А может, это я потерпевший?
        В разгар этого монолога неожиданно кашлянул селектор на столе и выдал из своего чрева голос начальника отдела уголовного розыска Бундулиса:
        - Лейтенант Агеев! Зайдите с материалами по субботнему происшествию.
        Внешность моего непосредственного начальника никак не соответствует общепринятым представлениям об облике сыщика. Ни поджарости, ни острого, проницательного взора из-под насупленных бровей. Вид у Ивара Яновича сугубо штатский: небольшого роста, толстенький, кругленький. И характер под стать внешности: добродушный, уступчивый, незлобивый. В веселую минуту Бундулис объяснял это так: толстякам и догонять обидчика тяжело, и убегать непросто. Вот они сами про себя и сочинили легенду о кротости и всепрощенчестве. А на самом деле... А на самом деле за уютно-домашней внешностью Бундулиса скрывался умный, опытный оперативный работник, начавший свою деятельность в органах милиции еще в то время, когда меня и в проекте не было.
        Я уже доложил все, что стало известно по делу, и теперь выжидательно посматривал на Бундулиса, торопливо мерившего кабинет коротенькими шажками.
        - Ошибок в твоих действиях я пока не усмотрел, - сказал он, остановившись передо мной, - ты их еще просто не успел натворить. Но и достижений, прямо скажем, негусто...
        - Откуда им быть, Ивар Янович? На второй-то день...
        - Если будем так работать, то и на десятый не изловим. И вообще забудь ты эту школьную арифметику! В нашем деле счет не на сутки, а на часы, на минуты. Версия о личности преступника сложилась?
        - Думаю, преступление совершил человек с уголовным прошлым.
        Бундулис удивленно хмыкнул:
        - И как ты это вычислил?
        - Нож был применен после того, как таксист крикнул матери: "Зови отца, надо этого типа в милицию!" Преступник явно избегал встречи с нами.
        Бундулис сел за стол, набил трубку табаком.
        - Хм, логично... Что ж, примем это за рабочую гипотезу. Пока нет ничего лучшего, будем разрабатывать твою версию.
        - Вы в нее не верите?
        - Нет, почему же. Как одна из многих, она вполне... - Бундулис открыл папку, бегло просмотрел собранные мною материалы. - Мне кажется, Дима, мы упускаем из виду характер таксиста. Даже по тем немногим штрихам, которые ты сообщил, мне он видится человеком порывистым, импульсивным, непримиримым в борьбе со злом. Кто ему эта девчонка? А он, не раздумывая, бросился ей на помощь. Возможно, Носков так же поступал и в тех случаях, о которых мы пока не знаем. Ведь он активный автодружинник, а это деталь немаловажная. Надо тщательно проверить всех когда-либо им задержанных.
        - Есть проверить, товарищ майор! Разрешите идти?
        - Постой, торопыга! Звонил прокурор района, справлялся об успехах. Дело поручено вести следователю Сушко. Слыхал такую фамилию?
        Я молча пожал плечами.
        - Ладно, иди! И держи меня в курсе.
        Я уже был у двери, когда Бундулис меня окликнул:
        - Кстати, какие волосы у предполагаемого преступника?
        - Русые... длинные...
        - Насколько я знаю, с такими из колонии не выпускают.
        - Значит, успел отрастить, - упрямо гнул я свое.
        Бундулис устало махнул погасшей трубкой, сказал раздраженно:
        - Оправдать можно любой абсурд, но от этого он не станет аксиомой. На всякий случай проверь парикмахерские, возможно, кто-то подстригался вчера. Прическа сильно меняет внешность...
        Когда я возвращаюсь к себе, Бурцева уже нет. Сажусь за стол и набрасываю план первоочередных оперативно-розыскных мероприятий. Надо срочно ориентировать по приметам дружинников, членов комсомольских оперативных отрядов, внештатных сотрудников милиции. Проверить по картотеке лиц, недавно освобожденных из мест заключения. Посмотреть последние сводки-ориентировки. Составить список водителей, задержанных автодружинником Михаилом Носковым...
        Внезапно дверь распахивается, в комнату врывается распаренный Рябчун. Бросает передо мной оперативно-учетную карточку, с маху хлопается на стул. Усы победно закручены кверху - значит, надо ждать хороших вестей.
        - Нашел я преступника, Дим Димыч! Валет это, его поганых рук дело!
        Я рассматриваю фотографию Валерия Дьякова по кличке Валет. Тяжелый удлиненный подбородок, узкие, хищно приплюснутые крылья носа, хмурые, озлобленные глаза. М-да, личность малосимпатичная. Но он ли?
        - Он, Дим Димыч, бессомненно, он. Час назад я имел беседу со знакомой дворничихой. Обрисовал ситуацию, сообщил приметы. Ну она долго не мозговала: "Валерка Дьяков - больше некому!" С Дьяковым я знаком не первый день: хорош, когда спит. Ну я к нему. Дверь открывает Сенькина Ольга Павловна - его квартирная хозяйка. Выясняется: как в субботу ушел, так с тех пор и не появлялся...
        - В котором часу ушел?
        - В двадцать два тридцать. Передача "Шире круг" кончилась в это время. Бабка спать укладывалась и слышала, как дверь бухнула... И ушел, заметь, в светлом плаще, другого у него нет.
        Неужели подтверждается моя стройная теория насчет ранее судимого? Я просматриваю карточку Дьякова. Год назад вернулся из заключения. Отбывал срок за квартирную кражу, за ношение холодного оружия... Листаю блокнот: "Сдал в мил. гр-на с хол. ор." Что, если оправдается и моя догадка о мести?
        Снимаю трубку, набираю номер нашего информационного центра.
        - Привет, Гунар, узнаешь? Послушай, мне надо срочно выяснить обстоятельства задержания Валерия Дьякова. Да, в колонии усиленного режима... Год рождения - пятьдесят второй...
        Жду с нетерпением!..
        Рябчун смотрит на меня с добродушной усмешечкой.
        - Что, Дим Димыч, сомнения одолели?
        - Да как вам сказать, Андрей Петрович? Уж очень кругленько все получается.
        - Я ведь не все еще рассказал. Похаживала к Валету одна деваха. Волосы густые, черные и по плечам раскиданы. Волосы - смерть мужчинам! Это Ольга Павловна так расписывает. "Мне бы, - говорит, - такие во младости, уж я бы собой распорядилась. ."
        - По приметам похожа на ту, с которой ссорился преступник.
        - Именно! - вскакивает Рябчун. - Именно так!
        - Имя, где живет?
        - Вот этого Сенькина не знает. Один раз деваха записку Валерке оставила, подписалась "Черныш"... Между прочим, каждый раз уходила от Дьякова с какими-то пакетами...
        - Когда она была в последний раз?
        - Давненько, что-то у них вкось пошло. Сейчас к нему другая повадилась - рыженькая...
        Звонок. В трубке голос Гунара.
        - Дим Димыч, слушай, что мне выдал компьютер. Интересующий тебя Валерий Дьяков по кличке Валет был доставлен в дежурную часть таксистом Михаилом Носковым.
        Следователь Сушко оказалась молодой девушкой, правда, чуть постарше и гораздо серьезней, чем я себе представлял. С первых же минут я не без горечи понял, что на роль опекуна робкого, неоперившегося существа мне рассчитывать не приходится - у Галины Васильевны двухлетний стаж работы в должности следователя.
        - Итак, Дмитрий Дмитриевич (я даже оглянулся - настолько отвык от полного величания), подозреваемый установлен. - Голос ее звучал подчеркнуто официально, и это странным образом контрастировало с улыбчивым взглядом больших зеленовато-карих глаз, опушенных густыми черными ресницами. - Меня, как вы понимаете, интересуют потенциальные свидетели. Какие у вас основания считать, что Валерий Дьяков знаком с той девушкой?
        - Во-первых, - начал я уверенно, - потерпевший утверждает, что они ссорились, а ссориться могут только люди знакомые. Вообще слово "ссора" вызывает у меня ассоциацию с чем-то интимно-семейным...
        - Любопытно, - усмехнулась она краешком затейливо изогнутых губ. - А как вы назовете столкновение в трамвае, в магазине, на улице между совершенно незнакомыми людьми?
        - Стычка, схватка, потасовка...
        Галина Васильевна рассмеялась звонко и белозубо.
        - Ваши лингвистические изыскания, Дмитрий Дмитриевич, не лишены интереса, но давайте оставим их до более спокойных времен. Картина преступления рисуется мне совсем иначе. Парень в светлом плаще пристал на улице к незнакомой девушке, она стала отбиваться. Таксист Михаил Носков бросился на защиту девушки, дав ей тем самым возможность скрыться. И вот тогда-то преступник, взбешенный тем, что жертва ускользнула, кинулся с ножом на таксиста. Из этого следует, что...
        - Все очень логично, Галина Васильевна, - нетерпеливо перебил я, - но вы забыли важную деталь, девушка называла преступника по имени.
        Тонкие брови Сушко сомкнулись почти в прямую линию.
        - Вот как? Об этом вы мне не докладывали.
        - Имя преступника выпало из памяти таксиста. Надо проверить, может быть, вспомнил. - Я подвинул к себе телефон, набрал номер реанимационного отделения. - Здравствуйте, доктор Сеглинь, Агеев беспокоит, из угрозыска. Как состояние Носкова?.. Без изменений? Понятно... Что, что? Вы мне звонили?
        Минуты две я слушал Сеглиня не прерывая, потом положил трубку, сказал будничным голосом:
        - Потерпевший вспомнил имя преступника. Девчонка кричала: "Не надо, Валера!.."
        Мы с Рябчуном отправляемся проверять дружков Валерия Дьякова. Хоть и мало надежды, что застанем там Валета, однако проверить не мешает. Надо непременно убедиться, что его по этим адресам нет.
        По указанию Рябчуна водитель подруливает к новому пятиэтажному зданию. Здесь живет Виктор Лямин - они с Дьяковым отбывали срок в одной колонии.
        Мать Виктора - молодая еще женщина с поблекшими глазами, оплетенными густой сеткой преждевременных морщин, сообщает, что сын задержан милицией. В голосе безмерная усталость.
        - За что? - спрашивает Рябчун.
        - Склад будто обокрали на комбинате. Один бы он не пошел, это его Валерка подбил.
        - И часто Дьяков у вас бывает?
        - Да что вы, или я враг своему сыну? Я этого прощелыгу на порог не пускаю! А что толку? Валерка только свистнет под окном, мой уже бежит со всех ног. "Витя, куда ты?" - "Я, мам, скоро..." Добегался! Товарищ капитан, вы там посмотрите, может, он не очень... Второй раз под суд, как такое пережить!..
        Женщина утирает глаза концом несвежего передника, Рябчун неопределенно жмет плечами.
        - Разберемся...
        В тот день мы посетили еще несколько адресов, побывали в "злачных местах", где мог появиться Дьяков, - тщетно, Валета нигде не было.

4
        Во вторник утром, едва я вернулся с оперативки у Бундулиса, раздался стук в дверь. На пороге вырастает могучего вида мужчина лет сорока пяти. Голова его упирается в притолоку, плечи еле умещаются в дверном проеме. Из-под локтя гиганта выглядывает уже знакомый мне Роман Фонарев.
        - Здравствуйте! - густо басит здоровяк. - Нам Бурцев нужен. Не вы?..
        Я указываю на стулья.
        - Присаживайтесь, он скоро будет. А что у вас?
        Посетитель шумно вздыхает:
        - Происшествие у нас на комбинате из ряда вон. Слышали, наверно, склад обобрали. Четыре мешка с пряжей утянули. И будто бы всему головой Витька Лямин. Вот уж этому я никогда не поверю... Вы скажете - мастер, потому и защищает. Не скрою, обидно мне, немало я с ним повозился. Но сюда я не защищать его пришел, а разобраться по справедливости. Витька в этой краже пешка, настоящего главаря вам еще искать да искать...
        С этими посетителями стоит потолковать поплотней: через Лямина можно выйти на Дьякова.
        - Вы ничего подозрительного в поведении Лямина не замечали? Хотя бы в последнее время? - спрашиваю я.
        Мастер оглядывается на Фонарева, тот недоуменно качает головой.
        - Вроде бы нет... Безотказный был малый: что ни скажешь - сделает, куда ни пошлешь - пойдет. Беспрекословно! И работал подходяще. В передовиках, верно, не числился, но и лодырем не назовешь. Вполне крепкий был середнячок. И зарабатывал прилично... Прямо не верится... Что его заставило, чего не хватало?..
        - А вы что скажете? - обращаюсь я к молчаливому Фонареву. - Вы ведь вместе с Ляминым работали?
        - Их верстаки рядом стоят, - уточняет мастер. - Я потому и взял его с собой, может, подметил что-нибудь важное.
        Фонарев конфузливо ерошит аккуратно причесанные волосы.
        - Неловко как-то, Иван Николаевич. Вроде я пришел клепать на товарища...
        На впалых щеках мастера взбухают крутые желваки.
        - Выбыл Лямин из нашего товарищества, Рома. По собственной глупости и слабодушию. Рассказывай смело все, что знаешь.
        Фонарев смотрит на окно, забранное прочной металлической решеткой, потом переводит взгляд на меня.
        - По правде говоря, ничего особенного вспомнить не могу... Разве вот что... любил Витька хвастануть своим уголовным прошлым. Может, этим все и объясняется...
        Мастер несогласно качает головой:
        - Нет, Рома, это не разгадка. Носились мы с ним как с сырым яйцом и все же что-то проглядели. Я в первую очередь.
        - Ой, да ни в чем вы не виноваты, - заскороговорил Фонарев. - Просто молодые много хотят и мало имеют. В отличие от старых, которые все имеют, но уже ничего не хотят. Вот Витька и решил исправить эту несправедливость.
        Иван Николаевич усмехнулся:
        - Работать, значит, мальчики, а есть мужички? Смотри ты, какую базу подвел! Гниленькая, но база.
        Фонарев увел глаза в сторону.
        - Это у нас в курилке ребята тарахтели. Я, конечно, этих мыслей не разделяю...
        - Вспомните, - обратился я к нему, - с кем дружил Виктор Лямин?
        Фонарев теребит уже порядком взлохмаченные волосы.
        - У комбината его часто ждал один парень... небольшого роста... мускулистый... Я заметил - он все время сплевывал через плечо. То ли ему действительно хотелось плеваться, то ли он таким способом незаметно оглядывался.
        Я кладу перед Фонаревым несколько фотографий.
        - Посмотрите внимательно, нет ли здесь того парня?
        Роман быстро растасовывает снимки и показывает на фото Дьякова:
        - Похоже, что этот... - И вдруг вскакивает со стула. - Стойте, я же видел его в кафе "Пингвин"! Он сидел с Витькой за дальним столиком... они, черти, глушили коньяк из фужеров.
        - Когда это было?
        Фонарев поднял глаза к потолку, зашевелил пухлыми губами:
        - Сегодня вторник... воскресенье... суббота... в субботу мы работали... Пожалуй, в пятницу... Точно, в пятницу это было! Я зашел купить сигарет, а они дули коньяк. Целая бутылка на столе стояла! Вы думаете, они в тот вечер договаривались о краже?
        Я промолчал. Каждый должен заниматься своим делом, самодеятельность может только повредить. Строить догадки и умозаключения позвольте уж нам, профессионалам, ваш, свидетельский, долг - сообщать факты. Со всеми подробностями и без искажений.
        Пока я беседовал с Фонаревым, зоркий глаз мастера углядел в раскрытой папке название уголовного дела. В меня упирается его строгий, требовательный взгляд.
        - Нашли того подонка, что моего сына поранил?
        - Ищем, Иван Николаевич. Найдем - сразу сообщим.
        Мастер тяжело поднимается, грузно ступая, идет к двери. На пороге оглядывается:
        - Не дождусь я, видно, вашего коллегу, зайду в другой раз. Ты, Роман, тут тоже не рассиживайся, работа ждет. Слышишь, Рома, тебе ведь говорю!
        Фонарев вздрагивает, выведенный из глубокой задумчивости.
        - Хорошо, Иван Николаевич, я скоро...
        Я записываю показания Фонарева и напряженно вспоминаю, откуда мне так знакомо его лицо. Пухлые губы, то ли детские, то ли чувственные, круглый, картофелинкой, нос, маленький безвольный подбородок... Определенно я его где-то видел. В воскресенье на квартире у Ксении Борисовны? Нет, раньше. Гораздо раньше...
        - А ведь мы с вами в одной школе учились, - словно угадав мои мысли, говорит Фонарев. - Я в восьмом учился, а вы тогда уже десятый кончали. Вы меня, конечно, не помните, но вас-то все знали - ваша мать преподавала у нас математику. Как здоровье Анны Викентьевны? Еще учительствует или уже на пенсии? Передавайте привет, мы все ее очень любили...
        Ответить я не успеваю, в кабинет стремительно входит Бурцев, бодрый и деятельный.
        - Дим Димыч, сейчас приведут одного субчика... У тебя посетитель? Извини, подожду. .
        - Это к тебе, Игорь Константинович. Насчет Виктора Лямина.
        - Даже так? Очень, очень кстати. Подсаживайтесь поближе, сейчас мы с вами побеседуем.
        Бурцев пересаживает Фонарева к своему столу, придвигает стопку бумаги. Я к их разговору не прислушиваюсь, я малюю на бумаге унылую рожицу: страдальческая складка поперек лба, уголки губ пессимистически опущены. Уж не автопортрет ли я нарисовал? А что, момент очень даже подходящий. Если верить словам Фонарева, Валет замешан в краже шерсти на комбинате. И он же нанес ножевое ранение таксисту. Два преступления подряд... Возможно ли это?
        Показания Фонарева зафиксированы. Он прощается с Бурцевым, протягивает руку мне:
        - До свиданья, Дима! Не забудьте передать привет Анне Викентьевне.
        Я не сентиментален, но мне приятно, что маму любят и помнят.
        - Непременно, Рома, передам. Надеюсь, ты был ее любимым учеником?
        Фонарев смешливо морщит свой далеко не римский нос.
        - Ну, может быть, не самым любимым. Но все равно она меня вспомнит.
        - Друг детства? - спрашивает Бурцев после его ухода.
        - В одной школе учились.
        - Ничего парень, смышленый, кой-чего рассказал. - Бурцев набирает номер, говорит в трубку: - Доставьте задержанного в семнадцатую комнату. Сейчас, Дим Димыч, приведут Лямина. Посиди, может быть, и для тебя что-нибудь найдется. Он, оказывается, был тесно связан с Валерием Дьяковым.
        Стук в дверь, милиционер вводит угловатого, нескладного юнца. Он нервно передергивается и все время пытается спрятать руки в рукава. Я присматриваюсь - на левом запястье лиловая наколка: "В тюрьме мое сердце".
        - Очень трогательное изречение, - язвит по этому же поводу Бурцев. Неужто так понравилось, что опять потянуло?
        - Кореша накололи, - неохотно цедит Лямин. - Я не хотел, заставили...
        - А в склад тебя тоже заставили лезть? Или сам проявил здоровую инициативу?
        - Ни в какой склад я не лез, - угрюмо нагибает голову Лямин.
        - Э, дружище, так мы с тобой ни до чего путного не дотолкуемся, огорчается Бурцев. - Я-то думал, что как человек бывалый... Ну-ка покажи руку.
        - Зачем? - набычивается Лямин.
        - Видишь ли, Витя, - опять меняет тон Бурцев, - совершенно случайно в столе кладовщика оказался мешочек с трудносмываемой краской. И тебя, Витя, погубила природная любознательность. Тебе захотелось непременно узнать: а что там звякает, в этом мешочке, не деньги ли? Потом ты два часа просидел в ванной, но пятна так и не отмылись. Показывай руку!
        Лямин медленно и неохотно выпростал из рукава правую ладонь. На тыльной стороне светилось ярко-оранжевое пятно. Так вот что он так старательно скрывал от наших нескромных взоров!
        - Надеюсь, теперь, Лямин, взаимопонимание достигнуто? Кто был с тобой и где похищенная шерсть?
        - Никто, я один все сделал.
        На губах Бурцева змеится ехидная усмешка.
        - Знавал я одного кладовщика. Так тот таскал каждый день, но понемножку - боялся надорваться. А ты? Совсем не бережешь своего здоровья, Витя, нехорошо...
        Я приглядываюсь к Лямину - с его утлым телосложением четыре мешка не унести. Такой груз по плечу двоим, если не троим.
        - Кто был с вами третьим? - задаю я вопрос Виктору.
        - А второго вы уже знаете? - оборачивается Лямин и, поняв, что проговорился, кричит визгливо и отчаянно: - Никого со мной не было, я один, один, один!
        - Вторым был Валет, - тихо как бы про себя говорю я и вижу, как заюлили, заметались раскосые глаза задержанного...
        Тот, кого мы искали, тем временем приближался к своему дому. И Рябчун и я не надеялись, что Дьяков вернется домой. Однако он все-таки пришел как позже выяснилось, ему надо было забрать из тайника пистолет.
        К дому Валет подкрался огородами и долго стоял за кряжистым ясенем, настороженно всматриваясь и вслушиваясь. Тишина. Безлюдье. Только в песочнице под навесом одиноко ползал белобрысый Колька - сын соседки с первого этажа.
        Валет поднял с земли камешек и бросил в свое окно. Кажется, никого. Стараясь держаться ближе к стене, он пробрался к входной двери, скользнул в подъезд. Поднявшись на второй этаж, хотел открыть дверь своим ключом, но передумал. Нажал кнопку звонка и сбежал на марш ниже.
        Вышла Сенькина - его квартирная хозяйка, осуждающе покачала головой: "Уж эти мне озорники!" Повернулась уходить, и тут показался Валет.
        - Валерка, ты?.. - В голосе старушки звучал откровенный испуг.
        Валет изысканным жестом приподнял берет:
        - Ольга Павловна, хозяюшка дорогая, мой вам молочнодиетический привет! Извините, если причинил беспокойство своим долгим отсутствием. Ответственная командировка, пришлось немного задержаться. У меня без меня кто-нибудь был?
        - Из твоих приятелей - никого.
        - А из не приятелей?
        - Кое-кто наведывался, - многозначительно сказала Сенькина, пропуская Валета в квартиру. - Да ты и сам, поди, знаешь?
        - Догадываюсь, хозяюшка, догадываюсь. Передавайте приветик при случае.
        Валет стремительно прошел в свою комнату, закрылся. Ольга Павловна прислушалась: заскрипели дверцы шкафа.
        "Никак в дорогу навострился постоялец... А кто за квартиру будет платить? За свет, за газ, за электричество? Полгода не плачено. Ну уж не-ет..."
        Оставив дверь открытой, Сенькина потихонечку вышла из квартиры и заспешила через улицу к телефону-автомату...
        Допрос Виктора Лямина продолжается.
        - ...Зря, Витя, упираешься, - увещевает Бурцев, - от фактов все равно не скроешься. Итак, кто с тобой был еще?
        - Один я там был, больше никого, - упорствует Лямин.
        Бурцев с трудом скрывает досаду, говорит:
        - Благородно, Лямин, но непрактично. Ваших подельников мы все равно возьмем, но скидки за чистосердечное признание уже не жди. Вот так, Витя, может, одумаешься, пока не поздно?..
        Лямин в ответ сердито сопит. Затянувшееся молчание прерывает телефонный звонок: Валетова хозяйка сообщает о возвращении Дьякова.
        Я прикрываю трубку рукой, говорю быстро:
        - Ольга Павловна, слушайте меня внимательно. В квартиру больше не возвращайтесь, это опасно. Ждите нас возле дома, мы выезжаем немедленно.
        Ольга Павловна меня не послушалась, и это едва не кончилось трагедией. А было так. .
        Позвонив в райотдел, она вышла из телефонной будки, постояла у ворот. Небо заволокло окончательно, из облачной серости сочился нудный, нескончаемый дождь. Сенькина знобко передернула плечами. "Шаль бы накинуть, выбежала как оглашенная. Прошмыгну, авось не заметит. А и заметит, что за беда? Скажу - за хлебом ходила".
        Сенькина бесшумно вошла в квартиру и... машинально захлопнула дверь. Из комнаты тотчас выскочил Валет, в руке у него холодно поблескивал пистолет.
        - Куда это вы отлучались, любезная хозяюшка? - Валет был как сжатая пружина, в голосе звучала скрытая угроза.
        - За хлебом я ходила, за хлебом, - растерянно бормотала старушка, не сводя завороженного взгляда с оружия.
        - И что ж с пустыми руками? - Валет все больше мрачнел. - Очередь, что ли, велика или не завезли вашего любимого?
        - Не завезли, не завезли, - обрадованно закивала Сенькина, бочком продвигаясь к своей комнате. - И очередь опять же...
        - Врешь, старая карга! - Валет подскочил к ней, занес над головой пистолет. - Убью, если продала!
        Слабо охнув, Ольга Павловна повалилась на пол в глубоком обмороке. В дверях раздался звонок. Валет подошел на цыпочках, прислушался. Осторожно, стараясь не звякнуть, навесил цепочку. Пробежал в свою комнату, встал сбоку от окна, выглянул наружу - у стены стоял, поглядывая наверх, молодой парень в спортивной куртке.
        "Обязанности распределили четко. Только фигушки, меня так просто не возьмете..."
        Вспомнив, что окно хозяйки выходит на другую сторону. Валет выбежал в коридор.
        Я стою, вжавшись в холодную кирпичную стену, и напряженно прислушиваюсь к тому, что делается наверху, в комнате Валета. Но там все тихо. Створки окна распахнуты настежь, отчетливо слышны протяжные звонки в дверь - это Рябчун.
        "Неужели успел сбежать через окно?" - мелькает тревожная мысль. Но тогда на земле остались бы вмятины. Нет, нет, он там, наверху, просто затаился...
        Внезапно за углом дома слышится глухой удар о землю. Ах, мудрец, пробрался в комнату хозяйки и спрыгнул из ее окна!
        Низкорослый коренастый парень приземляется с пистолетом в руке и теперь прячет его в карман. Меня он пока не видит, я стою за его спиной.
        - Не ушибся, парашютист? - В моем голосе торжествующая насмешка.
        Спина Валета вздрогнула, рука судорожно дернулась к карману.
        - Не двигаться! Руки за голову!
        Валет медленно поднял руки вверх и вдруг рванулся вперед, к песочнице, где "выпекал" куличи белобрысый мальчоныш лет трех-четырех.
        - Стой! - кричу я. - Стой, стрелять буду!
        Но Валет не останавливается. Расчет преступника безошибочен: он знает, что стрелять я не стану - там ребенок. Сейчас главное для него выиграть время - во дворе полно сараев, за которыми легко укрыться, сразу за сараями - садовые участки.
        Где же Рябчун? Даю предупредительный выстрел вверх. Валета не видно, успел спрятаться за дровяником. Пригибаясь, бежит вдоль стены Рябчун. Как всегда в тревожную минуту, усы его топорщатся особенно воинственно и грозно...
        - Осторожно, у него пистолет! - предупреждаю я.
        Рябчун что-то прикидывает в уме, говорит:
        - В лоб его брать опасно, может открыть стрельбу. Мы вот что сделаем. Ты, Дим Димыч, особо не высовывайся, но следуй за ним неотступно. А мы с Геной в обход, я знаю примерно, где он выйдет.
        Не успевает он это сказать, как из-за угла, завывая сиреной, выскакивает юркий милицейский "козлик" - прибыл кинолог с собакой. След совсем свежий, овчарка, возбужденно поскуливая, рвется вперед. Кинолог Ромуальд, высокий плечистый парень с густой шапкой пшеничных волос, держа собаку на поводке, еле поспевает за ней. Мы - Рябчун, Гена и я - тоже стараемся не отставать.
        След приводит к недостроенному зданию, пустые глазницы окон угрожающе молчат. Собака, нетерпеливо повизгивая, рвется внутрь. Кинолог вопросительно смотрит на меня - пускать?
        - Пускай! Преступник вооружен, входить опасно.
        Ромуальд отстегивает поводок, шепчет последнее напутствие:
        - Не горячись, Кора, бери его с умом...
        Овчарка устремляется в дверной проем, слышно, как цокают по лестнице коготки ее лап. Внезапно цокот стихает, и через секунду мы слышим хлопок выстрела, яростное собачье рычанье и отчаянный вой.
        - Скорей туда! - приказываю кинологу. - Она его загрызет!
        Ромуальд, перепрыгивая через три ступеньки, мчится на звук выстрела. Подбегаем и видим распростертого на полу Валета, тщетно пытающегося выбраться из-под навалившейся на него овчарки. Над преступником с пистолетом в руке стоит Ромуальд.
        - Он убил мою Кору!.. - Губы кинолога дрожат от горя и ненависти. Мерзавец, какую собаку сгубил!
        Присев на корточки, Ромуальд все гладит и гладит лобастую голову овчарки, стараясь не смотреть на кровавую рану в шее. Кора осталась верна служебному долгу до конца: смертельно раненная, она все же успела повалить преступника и не дала ему выстрелить еще раз - пистолет валяется в стороне.
        Рябчун надевает на левую руку Валета наручник, пристегивает цепочку к своей правой руке, говорит глухо:
        - Пошли!
        Мы направляемся к машине. Позади, сгибаясь под тяжестью взваленной на плечи Коры, идет Ромуальд. Желто-коричневые глаза овчарки уже помутнели.

5
        Когда, вернувшись в райотдел, я поднялся к себе, Бурцев все еще допрашивал Лямина. На мой безмолвный вопрос он кисло усмехнулся:
        - Темнит наш Витя. Уперся на первоначальных показаниях, и ни с места...
        Лямина надо разговорить во что бы то ни стало, только тогда можно будет подступиться к Дьякову. По дороге я детально продумал план допроса Лямина, теперь предстояло его осуществить. Надеюсь, у Бурцева хватит ума и такта, чтобы предоставить мне на время инициативу.
        - Виктор, - говорю я, - только что задержан Валерий Дьяков. Теперь все зависит от того, кто первый начнет говорить правду. Вы-то знаете Валета лучше нас: для своего спасения он никого не пощадит, утопит вас, как кутенка. Кстати, почему вы не предупредили, что Дьяков вооружен?
        - Я не знал, не знал про пистолет, - зачастил вдруг Лямин. - Он говорил, что у него есть "пушка", грозил, запугивал, но никогда не показывал. Я думал, он арапа заправляет, а оказалось...
        - А оказался, Витя, целый букет. Хищение государственной собственности, ножевое ранение таксиста, сопротивление работникам милиции. Прямо скажу, неуютно тебе будет сидеть с Дьяковым на одной скамье. Отблеск его "подвигов" падает и на тебя - его ближайшего друга и помощника.
        - Это все он, он! - закричал, зажестикулировал Лямин. - Он уговорил устроиться на комбинат, он навел на склад. Он мною помыкал как хотел, я у него в "шестерках" бегал...
        Бурцев писал протокол, я продолжал допрос:
        - Кто был с вами третьим?
        - Не знаю, - захлебывался словами Лямин. - Мое дело было пролезть на склад и перекинуть мешки с шерстью через забор. На той стороне ждал Валет и еще кто-то, а кто, я не видел. Они унесли шерсть без меня, Валет обещал потом выделить мою долю. .
        - Во сколько это было? - перебиваю я Лямина.
        - Без пятнадцати двенадцать. Так Валет приказал.
        Меня начинает терзать неприятная догадка, в которой я боюсь себе признаться.
        - Вы уверены, Лямин, что там, за оградой, стоял именно Валерий Дьяков? - спрашиваю я.
        - А кому ж там еще быть? - искренне удивился допрашиваемый.
        - Он что-нибудь вам сказал, вы слышали его голос?
        - Разговаривать, даже шепотом, Валет запретил. Когда мешки были переброшены, он дал один длинный свисток...
        - Понятно. Продолжайте...
        Через полчаса Лямина уводят, Бурцев достает новый бланк.
        - Дим Димыч, как будем Валета допрашивать, вместе или...
        Зауважал меня Бурцев, определенно признал мои незаурядные аналитические способности. Для полного триумфа не хватает сущей безделицы: уверенности, что Валет тот, кто мне нужен. Одно из двух: или Дьяков причастен к нападению на таксиста, или... если верить Виктору Лямину...
        - А разве невозможен вариант "и - и"? - вступает со мной в спор Бурцев.
        - В один день два преступления?.. Да что день? Часа не прошло! Смотри, в двадцать три нападение на таксиста, а в двадцать три сорок пять Валет уже пересвистывается с Ляминым. Тут есть над чем подумать.
        Бурцев подходит к карте района, которая висит на стене, замеряет расстояние.
        - Комбинат в получасе ходьбы от Гончарной. Бегом можно добраться минут за двадцать. Если взять такси...
        - Вертолетом, Игорь Константинович, еще быстрей. Алиби у Дьякова нет, но психологически...
        - Знаешь, Дим Димыч, - вновь этот ненавистный тон снисхождения старшего к младшему, - обычная житейская логика тут пасует. Преступление всегда патология, приходится быть готовым к любым неожиданностям. Но если ты прав, тем хуже для тебя.
        Подтянутый молодцеватый конвоир вводит задержанного. Прокушенная собакой кисть уже перевязана, Валет бережно придерживает ее рукой, стараясь обратить наше внимание. Надеется разжалобить, что ли?.. Он вообще разыгрывает паймальчика: вежливо, даже почтительно здоровается с Бурцевым, просит разрешения присесть. Пока Бурцев выясняет для протокола анкетные данные, я решаю наиглавнейший для себя вопрос: он или не он? Что мне известно о Валерии Дьякове? Меньше, чем хотелось бы, но и не так уж мало...
        Отец - поездной машинист, мать - приемщица в ателье химчистки. Дьяков-старший ушел из семьи, когда сыну было десять лет, это подействовало на мальчика оглушающе. Отец преподал Валерке первый урок жестокости: ушел и ни разу о нем не вспомнил (у второй жены родилась девочка, и она не разрешала мужу видеться с сыном, боясь, что он может вернуться к прежней семье). Мать после ухода мужа опустилась, стала выпивать, водить в дом мужчин, и сын проникся к ней жалостливым презрением. Домой не тянуло, все больше времени стал он проводить на улице. А потом появились дружки, точнее, кореша...
        - Итак, Дьяков, что вы можете рассказать об обстоятельствах кражи на камвольном комбинате?
        Ах, Бурцев, Бурцев, похитрей бы, не так лобово...
        Дьяков развязно бросил ногу на ногу, закурил, пуская дым затейливыми кольцами.
        - В жизни не был на этом комбинате и понятия не имею, где он находится.
        - Отлично! - удовлетворенно потер руки Бурцев. - Охотно верю, что адреса ресторанов вы знаете лучше. Но на этом комбинате работает ваш приятель Лямин. Неужели вы никогда не дожидались его у проходной, скажем, в день получки?..
        Дьяков спокойно пожимает плечами.
        - Для встреч мы находили места потеплей и поуютней.
        - Кафе "Пингвин", например. Но в субботу вы, кажется, сделали исключение? Где вы были в тот день с двадцати трех до двадцати четырех?
        - Дома...
        - Не лгите, Дьяков, там вас не было!
        - А вы дослушайте! Я был дома у одной хорошей знакомой, провел у нее всю ночь...
        Дьяков категорически отрицает свою причастность к краже. Лямин перебросил шерсть через забор? Ну и что же? А при чем тут он, Дьяков?
        - Лямин-то что думал? Переброшу шерсть, потом перелезу сам, весь товар мой, и делиться ни с кем не надо. Перебросил, а тут идут мимо случайные прохожие. Видят - падает добро с неба, почему не воспользоваться. Подхватили - и драпака! Вот теперь их и ищите!
        - Почему вы думаете, что прохожих было несколько? Вам что, известно, сколько шерсти похищено?
        Валет закуривает, выигрывает время для ответа.
        - Это я так, предположительно. Не такой человек Витька Лямин, чтоб мараться по мелочам.
        - Красиво сочиняете, Дьяков, даже завидно.
        Ухмыляется - нагло, глумливо: "Да, сочиняю, а вы попробуйте опровергнуть". И от этого у Бурцева начинает пульсировать жилка на шее, я вижу, как он накаляется.
        - Больше вам нечего сказать нам, Дьяков? Учтите, таким упорным запирательством вы только усугубляете свою вину.
        Валет молча покуривает.
        Мне хочется хоть на минуту согнать с его лица выражение спокойного превосходства, кроме того, мне необходимо проследить за его реакцией, и я говорю:
        - В субботу в двадцать три часа вы нанесли тяжкое ножевое ранение таксисту Михаилу Носкову. Сейчас он в больнице, и неизвестно, выживет ли...
        Мои слова производят совершенно потрясающий эффект. Валет рвет на себе рубаху, скатывается на пол и, судорожно суча ногами, заходится в душераздирающем крике:
        - А-а-а!.. Все, все на меня, вали, начальник! И собаку, и шерсть, и таксиста! Вали на Серого, Серый все свезет! Беру, все беру на себя, что было, чего не было! Сидеть так сидеть!
        - Верить, дорогой, надо фактам, и только им. А факты у тебя, прямо скажем, скудны и недостоверны. - Начальник отделения угрозыска Бундулис помолчал, ожидая моих возражений. Не дождавшись, продолжал: - Без доказательной базы все ваши обвинения против Валета рассыплются на суде, как песочный замок. Я не только тебя имею в виду, это и к Бурцеву относится. Если он не найдет похищенную шерсть, Дьяков выскользнет у него меж пальцев - версия случайных прохожих придумана очень ловко. Но вернемся к ранению таксиста. В котором часу вышел Дьяков из дому?
        - В пол-одиннадцатого. Хозяйка слышала, как хлопнула дверь.
        - Время названо точно? Она что, смотрела на часы?
        - Она смотрела по телевизору "Шире круг", и как раз в это время передача подошла к концу.
        - А ты проверил? Вижу, что нет. Сколько раз тебе повторять: ничего на веру, ни одной малости. А тут такая деталь!..
        Бундулис развернул телепрограмму, стал ее просматривать.
        - Вот, полюбуйся - передача закончилась в двадцать два пятьдесят. Мог Валет за десять минут дойти до Гончарной?
        - Сомнительно, - промямлил я, не зная, куда деть глаза.
        - То-то! К бабке-свидетельнице у меня претензий нет, она могла добросовестно заблуждаться. Но с каких это пор мы стали на непроверенных показаниях бабок строить свои фантастические версии?

6
        После начальственной встрепки Бундулиса я встретился с Сушко, коротко доложил ей о последних событиях, стараясь повыгоднее осветить свою роль в задержании Дьякова. В продолжение моего рассказа Галина Васильевна прилежно рисовала на чистом листе бумаги большие и малые треугольники. Нарисует, заштрихует, опять нарисует... Когда я кончил, она смяла листок и швырнула его в корзину.
        - Все это прекрасно, Дмитрий Дмитриевич, но общий итог неутешителен: виновный не найден.
        - Темно, Галина Васильевна! Случайная уличная стычка, очевидцев практически нет...
        - Неправда! - Сушко пристукнула по столу маленькой крепкой ладошкой. - Есть свидетель, и главный притом, но его надо отыскать. Я говорю о девушке, за которую вступился таксист. Она не могла уйти далеко от места происшествия, все произошло в считанные мгновения, и поэтому должна если не знать, то хотя бы догадываться о несомненной связи между ссорой и последовавшим за ней преступлением!
        - Пост хок - эрго проптор хок? - блеснул я эрудицией.
        Сушко вскинула на меня длинные пушистые ресницы,
        - Ого! Вы знакомы с латынью?
        Я оскорбленио промолчал.
        - Да, Дмитрий Дмитриевич, "после этого - значит поэтому". Хрестоматийный пример логической ошибки! Но в данном случае все было именно так: преступление последовало за ссорой... Ищите девчонку, она выведет вас на преступника!
        - Ищем, Галина Васильевна, но приметы слабоваты.
        - Разве? Я беседовал с Ольгой Павловной, она ее описала очень выразительно.
        - У Валета алиби, значит, отпадает и Черныш.
        Сушко задумалась. Потом, видимо, окончательно утвердившись в какой-то мысли, тряхнула каштановой гривкой.
        - А вы заметили, как разительно совпадают приметы этой девицы, названные матерью потерпевшего и хозяйкой Дьякова?
        - Думаете, именно она была в тот вечер на Гончарной?
        - Вполне вероятно. Допустим, Дьякова в тот вечер на Гончарной не было - он в это время готовился к приему мешков от Лямина. Но девчонка могла прогуливаться по этой улице с другим. Именно это и вызвало взрыв ревности у преступника. Нож предназначался не таксисту, он стал случайной жертвой.
        Я напряженно обдумываю версию следователя. Выходит, эта черноволосая красотка была сначала любовницей Валета, потом перекинулась на парня, который ранил таксиста, от него ушла тоже к кому-то... В принципе ничего невозможного тут нет - порой жизнь подбрасывает самое невероятное сцепление случайностей.
        Третий час я обхожу парикмахерские нашего района. Одну за другой по намеченному плану. В каждой отзываю в подсобное помещение заведующего или старшего мастера, коротко обрисовываю суть дела. Нет, таких дураков, которые добровольно захотели бы расстаться со своими гривами и баками, им не попадалось.
        В каком-то переулке неожиданно натыкаюсь на салон красоты, не отмеченный в моем плане. В маленькой уютной парикмахерской никого, пустынно и тихо. Седовласый мастер, позевывая, читал газету и страшно обрадовался нежданному клиенту.
        - Вас постричь, побрить? - спрашивает он, доставая из тумбочки белоснежную простынку. Я секунду колеблюсь и решительно усаживаюсь в кресло. А что, в самом деле, пусть пострижет, заодно и поговорим.
        - Постригите меня так, чтобы этого никто не заметил.
        - Пожалуйста, - улыбается мастер. - Причешу и отпущу. Устраивает? И, не дожидаясь ответа, защелкал ножницами, разрежая загустелую мою шевелюру.
        Парикмахер оказался очень словоохотливым, настоящим мастером разговорного жанра. Ни на секунду не прекращая трудиться над изысканной линией моего затылка, он произнес пылкий монолог о крайностях моды:
        - ...Считайте меня консерватором, ретроградом, кем угодно, но вам никогда не убедить меня, что лохмы - это красиво. Вы скажете, что во мне говорит парикмахер, по милости новой моды сидящий без работы, и будете почти правы. Но то же самое я слышал от здравомыслящих людей и других профессий. А ваше мнение на этот счет?
        Я вижу в зеркале веночек седых волос, окружающих блестящую лысину, лукавый взгляд усыпанных морщинками глубоких глаз. Симпатичный старикан и эрудирован весьма, с таким и поспорить приятно.
        - Кое в чем, маэстро, вы правы, но, думаю, не стоит так драматизировать положение. Важно не какие волосы, а что под ними. Длинные волосы были и у Гоголя и у Белинского...
        - Им я прощаю, особенно Гоголю. Но назовите мне хоть одного гривастого, который сделал бы для человечества столько же!
        - Уж не считаете ли вы, что длина волос обратно пропорциональна уму? - смеюсь я.
        - Безусловно! - подтверждает парикмахер. - Львиную гриву отращивают для чего? Чтобы прикрыть ослиные уши! Вот вы, сразу видно, человек неглупый, потому и носите короткую прическу.
        - Спасибо, маэстро, вы очень добры, - церемонно кланяюсь я. - И все-таки мне почему-то не верится, что вы целыми днями сидите без работы.
        - Слезы, а не клиентура, - безнадежно машет рукой мастер. - По сравнению с прежним временем...
        - Ну вот в воскресенье, например, неужели никого не было? - приступаю я наконец к делу.
        Мастер щедрой кистью намыливает мне щеки.
        - В воскресенье, я отлично помню, было всего пять клиентов. Как вы думаете, могу я выполнить план с таким мизером?
        - И среди пяти ни одного молодого?
        Парикмахер помолчал, вспоминая.
        - А вы знаете, был один. Он мне запомнился тем, что единственный из всех захотел расстаться со своей гривой... Клиент, пожалуйста, не дергайтесь, если не хотите, чтоб я вас порезал.
        Я согласен уйти отсюда весь залепленный пластырем. Неужели удача?
        - Он что, попросил постричь его наголо?
        - Ну, до такой крайности не дошло. Я просто сделал ему нормальную, человеческую прическу. Но чем он совсем уж меня потряс, так это просьбой сбрить ему баки... Ну вот, вы опять мешаете мне работать. Что это с вами? Так спокойненько сидели и вдруг...
        - Не обращайте внимания! И чем он это объяснял?
        - Смешно сказать - он говорил, что баки его заставляет сбрить любимая девушка.
        - Даже так? Интересно...
        - Да, я тоже удивился. Такой странный каприз.
        - Вы не могли бы поподробней описать его внешность?
        Парикмахер сразу становится предельно серьезным.
        - Простите, с кем имею честь?
        Я вынимаю удостоверение, раскрываю. Мастер делает таинственное лицо, зачем-то прикрывает дверь.
        - Не в обиду будь вам сказано, я сразу догадался, что сели вы в мое кресло неспроста. Почему? Поживите с мое - не будете спрашивать. Зачем деловому человеку стричься, если неделю назад он уже был в парикмахерской? Две? Ну так я нанемного ошибся. Значит, вас интересует тот юноша? Скажу вам сразу - на преступника он непохож. Во всяком случае, это не ломброзовский тип. Если он что-нибудь и сотворил, то, по всей вероятности, случайно.
        - Однако скрывается от правосудия этот юнец довольно умело.
        - Вы полагаете, он сбрил баки, чтобы изменить внешность? А вы знаете, очень может быть. Мне это как-то не приходило в голову.
        - Что вам еще запомнилось?
        - Знаете, очень заурядная внешность, не за что уцепиться глазу. Баки были единственной примечательностью. Теперь вам будет тяжелей его искать.
        - Зато появилась косвенная улика. Без основательной причины с баками не расстаются. Сколько я вам должен?
        - По прейскуранту - семьдесят копеек. А дальше что ваша совесть подскажет.
        Я протягиваю рубль.
        - Достаточно?
        - О, молодой человек, у вас очень красноречивая совесть...
        Неуловимым движением старый мастер опускает рубль в карман халата, нежно очищает щеточкой воротник моей куртки. Сервис на уровне мировых стандартов! И всего за тридцать копеек...
        Освященный материальной заинтересованностью обряд очищения закончен. Попрощавшись, я иду к выходу.
        - Постойте! - останавливает меня неуверенный голос. - Не знаю, пригодится ли это вам... От него пахло бензином... Странно - воскресный день, и костюм на нем был выходной, и галстук по последней моде. И все же я уловил запах бензина, очень слабый, едва заметный... Понимаете, он резко контрастировал с привычными парфюмерными ароматами.
        - Вы думаете, это имеет отношение к его профессии?
        Мастер озадаченно трет подбородок.
        - Вот только сейчас я почувствовал, как тяжело произнести решающее слово. Я сегодня был не в меру болтлив и наверняка наговорил много лишнего... Но когда от твоего слова зависит чья-то судьба, я не могу... я не знаю...
        По дороге в райотдел я заворачиваю в одно развеселое место. На почтительном отдалении от жилых домов, посреди небольшого пустыря расположилась цистерна с пивом, прозванная местными остряками "Магниткой" за неотразимую притягательность. Сюда в надежде "пообщаться" собирается самый разнокалиберный люд. Большинство, конечно, составляют рядовые пивохлебы. Однако попадаются среди них и тунеядцы, и алкоголики, и даже лица, объявленные во всесоюзный розыск. И хоть я не великий любитель пива, решаю пристроиться к длинному хвосту очереди. Долго ждать? Тем лучше. Будет время присмотреться к публике - не исключено, что здесь могут оказаться интересующие нас люди.
        Очередь продвигается довольно резво, и вот я у цели. Толстушка продавщица с хитрющими карими глазами обслуживает меня по первому разряду - с отстоем и доливом. Уверен - видит меня впервые, где работаю, не знает и все же выхватила наметанным глазом из массы рядовых потребителей.
        Беру свою кружку, отхожу в сторону и вдруг вижу старого знакомого. Гриша Прибылов по кличке Кирпич (это прозвище ему дали за багрово-красный цвет лица), окруженный группой собутыльников, рассказывает очередной эпизод из своей бурной жизни. Я особенно не вслушиваюсь, но улавливаю, что речь идет о субботнем "балдеже" в строительном общежитии.
        Вдруг Прибылов вгляделся и, раскинув руки, пошел на меня.
        - Здравствуйте, товарищ начальник! Каким ветром занесло к нашей "Магнитке"?
        Собутыльники, с хмурой опаской поглядывая на меня, начинают понемногу рассасываться. А Прибылов уже рядом со своей хмельной ухмылкой.
        - Товарищ Агеев, хоть пивом и не положено, хочу с тобой чокнуться. Потому что правильный ты человек и вовремя предостерег от пагубного шага...
        Действигельно, был такой эпизод в жизни Гриши Прибылова. Стало нам известно о готовящейся краже из продовольственного магазина. Вызвал я Прибылова в отдел и дал понять, что милиция все знает, посоветовал отговорить своих дружков. Те не послушались и подзалетели. На Гришу этот случай подействовал отрезвляюще: стал меньше пить, устроился на работу...
        - Дим Димыч, ты меня уважаешь? - тянет Прибылов ко мне мокрые губы.
        Я деликатно отодвигаюсь.
        - Да пока Гриша, вроде бы не за что...
        - Правильно, Дим Димыч, пока не за что, - легко соглашается Прибылов. - Но будет, это я тебе ответственно заявляю. А я тебя, Дим Димыч, все равно уважаю. Ты меня - нет, а я тебя - да...
        Я отвожу Прибылова подальше от чутких ушей его недавних слушателей.
        - Меня, Гриша, вот что интересует. В котором часу ты в субботу вышел из общежития?
        Прибылов собирает лоб в гармошку.
        - Значит, так, дай припомнить. Жинке я обещал в одиннадцать быть дома, следственно, в половине уже засобирался, а без четверти вышел.
        - Какой дорогой добирался?
        - Как всегда, кратчайшей. Сам знаешь - от Ключевой до Литейной короче, чем по Садовой, не пройти.
        Я ощущаю легкую дрожь в коленках: Садовая проходит параллельно Гончарной. Но голос мой по-прежнему спокоен, даже ленив:
        - По дороге никто не встретился?
        - Да нет, пустынная была улица. Вот уже когда я на Литейную вышел, хлопец один мимо пробежал. Я еще подумал: куда в такую поздноту спешить? На работу - рано, в магазин - закрыто...
        - Как он был одет?
        - Плащ на нем был... светлый такой. На голове ничего.
        - Куда направлялся?
        - Как раз троллейбус трогал в сторону города, он почти что на ходу сел.

7
        Чуть ли не бегом возвращаюсь я в райотдел. Еще бы, после длинной полосы невезенья наконец-то забрезжило вдали нечто конкретное. Перепрыгивая через три ступеньки, я взлетаю на второй этаж, врываюсь в свой кабинет, бросаюсь к телефону.
        - Леша, ты? Найди Рябчуна, и мигом поднимайтесь ко мне. Есть отличные новости, Леша! У тебя тоже? Добро, посоревнуемся, кто кого удивит.
        Не прошло и пяти минут, как оба мои помощника сидели напротив меня.
        - Андрей Петрович, как успехи?
        - Сижу в домоуправлении, просматриваю списки жильцов, кое-кого проверяю. Пока ничего обнадеживающего...
        Чувствую - чем-то озабочен старый участковый, чего-то не договаривает.
        - Что еще, Андрей Петрович?
        Рябчун отмахнулся:
        - А, ерундистика! Как-нибудь после...
        Я поворачиваюсь к Волкову.
        - Леша, ты собирался нас чем-то удивить?
        Волков, скорбно разглядывавший на рукаве крохотное пятнышко, резко выпрямился.
        - Не знаю, Дим Димыч, может, то, что я выяснил, никаким боком к нашему розыску не относится, но сообщить я обязан. Опрашивая жильцов, я наткнулся на студента Вольдемара Риекстиня. В минувшую субботу он провожал девушку, шли они по Октябрьскому мосту. Мимо них на большой скорости проехал мотоцикл. Возле политехнического института мотоциклист развернулся и помчался обратно...
        - И что ты здесь нашел подозрительного?
        - Время, Дим Димыч. Студент утверждает, что это случилось между одиннадцатью и полночью.
        - В чем был одет мотоциклист?
        - Коричневая кожаная куртка, на голове каска. Непонятно, почему он тут же повернул обратно.
        - Ну, мало ли причин? Может, просто захотел проветриться, прокатиться.
        - Так поздно?
        - Именно в эти часы движение минимальное. Показания студента, Леша, запомним, возможно, они нам пригодятся, но у меня есть сведения поважнее. - Я сделал эффектную паузу, торжествующе оглядел своих подчиненных. - Так вот, други, преступник для бегства использовал не мотоцикл, а троллейбус девятого маршрута. И был он не в коричневой куртке, а в светлом плаще, что, кстати, соответствует показаниям потерпевшего и его матери. Предстоит срочно выяснить, кто из водителей работал в субботу поздно вечером. Учитывая, что троллейбусный контингент преимущественно женский, дело это поручается Волкову как мастеру устанавливать контакты с прекрасной половиной рода человеческого.
        Когда Волков вышел из кабинета и мы остались с Рябчуном вдвоем, я повернулся к нему, спросил напрямик:
        - В чем дело, Петрович?
        - Такая ситуация, Дим Димыч, что неловко и говорить-то при всех. Рябчун был смущен и расстроен. - Но и молчать не имею права...
        - Давай, Петрович, без предисловий, самую суть.
        - Суть, Дим Димыч, в том, что ошибся наш начальник.
        - Бундулис?!.
        - Он самый. Понимаешь, Дим Димыч, никак я не мог успокоиться, что подставил тебя под разнос. Пошел к бабке, хозяйке Валета: "Ты что, старая, меня обморочила, время ухода квартиранта неправильно назвала?" Клянется всеми святыми - передача, мол, кончилась в пол-одиннадцатого. У нее, оказывается, часы старинные с боем, как раз пробили один раз. Сую программу под нос, показываю - передача кончилась в двадцать два пятьдесят. Уперлась и ни шагу назад: "Мало ли что напишут, я своим часам больше верю". Не поленился я, сходил на телестудию. И что ты думаешь права бабка: по техническим причинам трансляция из Москвы была прервана. Вот официальная справка! На студии мне объяснили - редко, но такое случается. Так что, Дим Димыч, рано нам выключать Валерку Дьякова из списка подозреваемых. Вполне мог он за это время добраться до Гончарной...
        И вот я снова в отделении реанимации. За прошедшие дни я несколько раз справлялся о состоянии здоровья Носкова. Иногда отвечал Сеглинь, иногда медсестра: "Без изменений... положение тяжелое... надежды не теряем..." В каком состоянии таксист сейчас? Смогу ли я с ним разговаривать? Нужно тщательно продумать вопросы, на которые я хочу получить ответ, чтобы не получилось как в прошлый раз.
        Сеглинь встречает меня как старого знакомого и потому особенно не церемонится: кивком головы предлагает обождать и тут же убегает. Видимо, в отделении произошло нечто чрезвычайное: в кабинет то и дело заходят врачи и медсестры, тихо о чем-то совещаются, куда-то звонят. До меня доносятся отрывочные фразы: "...пульс не прощупывается... давление упало... срочно требуется переливание..."
        Сеглинь возвращается через десять минут, усаживается рядом. Он радостно возбужден, даже мурлычет что-то вполголоса - видимо, опасность, грозившая больному, миновала не без его участия.
        - Ну, инспектор, рассказывайте! Как успехи? Поймали того негодяя?
        - Доктор, мне нужно еще раз поговорить с таксистом.
        - Ис-клю-че-но! Ка-те-го-ри-чес-ки!
        - Неужели ему так плохо?
        - Напротив, ему гораздо лучше. Но именно поэтому я вас и не пущу! Сегодня ему лучше, а что будет завтра, мы не знаем. Он все еще на грани. И я не хочу, чтобы ваше посещение нарушило с таким трудом достигнутое равновесие. Спрашивайте меня, я готов ответить на все ваши вопросы.
        Странно, ведь он ненамного старше меня, а я безропотно принимаю от него горькие пилюли. Тяжкий груз ответственности за жизнь человеческую... Он взрослит, он на многое дает право.
        - Позавчера, когда я вам звонил, вы ответили, что Носков без сознания, бредит. Я хотел бы узнать, о чем говорил потерпевший в бреду. Знаете, поток подсознания, расторможенная подкорка... Меня, в частности, интересует, повторял ли он имя преступника или называл другое?
        Сеглинь задумчиво потирает переносицу.
        - В бреду он все время звал мать... жену... совершенно четко называл имя "Валера". . Кроме того, были бессвязные выкрики: плащ, кровь, якорь, милиция...
        - Постойте, он говорил - "якорь"?
        - Да. Вам это что-нибудь дает?
        - Пока не знаю, нам дорога каждая дополнительная деталь. Кто-либо, кроме родных, справлялся о его здоровье?
        - Звонков очень много, звонят каждый день. Учителя из школы, где он учился, товарищи из таксопарка. Видимо, все его очень любили. Да он и впрямь отличный парень. Правда, один звонок мне показался несколько странным...
        Меня аж подбрасывает со стула.
        - Ну, ну, доктор!..
        В звучном баритоне врача появляются недоуменные нотки.
        - Понимаете, все спрашивают: как состояние Михаила Носкова, Миши... И вдруг: "Будет ли жить таксист Еремин?" Разве у него есть еще одна фамилия? Этого я не знал.
        - Кто звонил?
        - Голос женский, с такой, знаете, жеманцей: "Скажите, пожалуйста, будет ли жить таксист Еремин?" Я даже сразу не понял, о ком речь. Переспросил: "Вы имеете в виду Мишу?" - "Да, да, - обрадованно так подхватила, - Мишу Еремина". Ну ответил, что положено отвечать в таких случаях.
        - Еще были вопросы?
        - Спросила, пускают ли к нему? Я ответил, что нет.
        - Вы не поинтересовались, кто звонит?
        - Как же, спросил. "Очень хорошая знакомая", - хохотнула игриво и повесила трубку. Я, признаться, даже расстроился немного. Хотя, если вдуматься...
        Я поднимаюсь, протягиваю Сеглиню руку.
        - Доктор, не будем делать скоропалительных выводов. Благодарю вас, вы нам дали очень ценные сведения.
        Я ухожу из отделения ошеломленный этим сообщением; тут есть над чем поломать голову. Кто она, игривая жеманница? Знакомая времен холостяцкой вольницы? Тогда почему назвала его по фамилии, а не по имени? И главное, откуда у Михаила Носкова вторая фамилия?..
        На выходе из ворот больницы ко мне бросилась мать Носкова. Признаться, я не сразу ее узнал. Обтянутые кожей, исхудавшие скулы, горячечный блеск изможденных глаз...
        - Товарищ инспектор, скажите хоть вы правду, он будет жить? Врачи утешают, на то они и врачи. Но вы-то можете ответить?
        Стараясь не встречаться с ней взглядом, бормочу что-то успокоительно-обнадеживающее: "Врачи обещают, будем надеяться..."
        - Я каждый день варю ему свежий куриный бульон и каждый раз слышу: "Пока нельзя...
        Ну чем, чем я могу ему помочь?
        - Ксения Борисовна, поверьте, врачи делают все возможное. Организм у Михаила молодой, сильный...
        - Он у меня спортсмен, борьбой занимается. Сколько у него грамот за выступления!
        - Ксения Борисовна, хочу задать вам деликатный вопрос... Не было ли у Михаила увлечений, о которых не знала бы его жена? Вы понимаете, о чем я говорю?
        - Что вы, он у меня застенчив, как барышня. И потом, очень уж он Аллу любит. До знакомства с ней не знаю, все может быть, но после... Нет, нет! А почему вы спрашиваете?
        - О нем кто-то справлялся. Женский голос. И вот что странно - назвали фамилию Еремина.
        Ксения Борисовна пожимает плечами:
        - Что ж тут странного? Это фамилия моего второго мужа, Мишиного отчима. Правда, никто никогда Мишу так не называл. И в школе, и в армии, и в таксопарке по всем документам он Носков. Кто ж это мог звонить?
        - Ваш муж работает мастером на камвольном комбинате, не так ли? Знают ли там, что он неродной отец Михаила?
        Ксения Борисовна задумывается.
        - Точно не могу сказать. Ваня ему как родной, никогда и не скажешь, что отчим.
        Я торопливо прощаюсь. Сейчас мне нужно побыть одному и как следует все обдумать. Версия любовницы скорей всего отпадает, как-то она не смыкается со сложившимся в моем представлении нравственным обликом таксиста. Тогда кто же? Вполне возможно, что это знакомая преступника. Он боится, что единственный человек, который видел его в лицо, выживет... он один желает Михаилу смерти... Преступник психует, места себе не находит... В одну из таких отчаянных минут он просит знакомую девушку позвонить в больницу и узнать о состоянии своей жертвы. Девушка может ничего не знать, придуман какой-то невинный предлог. Итак, девушка звонит в отделение и называет фамилию - Еремин. Из этого следует, что или она, или сам преступник работает на том же комбинате, что и отчим Михаила. Никто ведь там не знает, что настоящая фамилия таксиста - Носков, все думают, что ранен родной сын мастера Еремина.
        Я поворачиваю назад. Ксении Борисовны нигде не видно. Неужели уехала? И вдруг вижу ее в окне троллейбуса. Она сидит скорбная, бесконечно усталая. Стучу в окно, прошу выйти на минутку. Она еле успевает выскочить из трогающейся машины.
        - Ксения Борисовна, ваш Миша служил на флоте?
        - Нет, он у меня ракетчик!
        Ракетчик? А при чем тогда якорь? Первое лежащее на поверхности объяснение отпадает. Что ж, поищем поглубже...

8
        Сгущаются сумерки. За окном вяло сеется мелкий осенний дождь. Я зажигаю настольную лампу и погружаюсь в разбор накопившихся бумаг. Однако глубоко погрузиться не удается - входит Бурцев. Он медленно снимает мокрый плащ, бросая на меня интригующие взгляды. Его явно распирает какая-то важная новость, но я делаю вид, что поглощен делом, - выложит сам, никуда не денется.
        - "Мы ленивы и нелюбопытны". Это Пушкин про таких, как ты, сказал. Хоть бы для приличия спросил: где был, кого видел, что нашел?
        - У кого был, что видел, где нашел? - послушно откликаюсь я.
        Бурцев триумфальным жестом кидает на стол любительский снимок. Распущенные по плечам темные волосы... лихо вздернутый нос... крупные чувственные губы... Неужели она?
        - Подразумеваешь черноокую красотку? Не исключено! Снимок я нашел при обыске в комнате Валета, притом совершенно случайно.
        - Это как же?
        - А вот слушай и учись, как надо работать. Обыск подходил к концу. Отыскал я тайник, где он хранил пистолет, еще кое-что по мелочам. Стал проглядывать книги с полки. Понятым скучно - позевывают, а хозяйка, смотрю, чего-то занервничала, появилась в ней тревожная суетливость. Сидит, а пальцы так и бегают по коленям. "Ольга Павловна, - спрашиваю, вы заходили в комнату Дьякова?" - "Очень мне надо, чего я там не видела?" А голос дрожит, а улыбка не получается. "Ольга Павловна, вы заходили в комнату Дьякова! Что вы там взяли?" - "Господи! - всплескивает она руками. - Уже и свою книгу забрать нельзя!" И приносит библиотечную книгу "Мир приключений". Встряхнул я ее, тут карточка и выпала. Хозяйка признала в девчонке Валетову зазнобу.
        Я всматриваюсь в снимок - так это она была в субботу на Гончарной? Если она, тогда ранение таксиста замыкается на Валете и искать больше некого... Какая-то назойливая мыслишка вьется в голове, я ее отгоняю, она вновь возвращается. Ну хорошо, была девчонка на Гончарной, но где уверенность, что скандалил с ней именно Валет. Это мог быть совсем другой парень - тот, кому маэстро сбривал баки, кого видел Прибылов...
        - Девчонку надо найти обязательно, - размышляет вслух Бурцев. Несмотря на свою молодость, она может быть связующим звеном при сбыте ворованных вещей. И очень возможно, что именно у нее мы найдем похищенную шерсть.
        - Что ж, все логично, - соглашаюсь я.
        Бурцев выходит, оставив фотографию на столе и давая тем самым понять, что все заботы о поисках девчонки отныне целиком на мне. Тяжеловат стал Бурцев на подъем, стареет, что ли? Сорок лет - какая для мужчины старость, самый расцвет. Но что-то здорово сдал он за последнее время: обрюзг, располнел, облысел. А ведь был, говорят, когда-то лихим оперативником - и в засадах сидел, и в схватках участвовал. Я подозреваю, что в этих переменах виновата жена - сдобная хохотушка, которая на целых двенадцать лет моложе Бурцева. Три года назад она родила ему двойню, и с того самого дня Бурцев стал заботливым папашей и... посредственным работником. Все его незаурядное прежде честолюбие из сферы служебной перешло в мир семейный; он страшно гордится своими близнятами, и в общем ничего удивительного нет, что к работе относится без прежнего пыла. Собственно, на примере Бурцева я и выковал свою теорию о том, что работник угрозыска не должен обзаводиться семьей. "Семья связывает человека по рукам, ногам и великим замыслам". Не помню, какой мудрец это сказал, возможно, сам придумал.
        А с другой стороны, Рябчун - наглядное опровержение моей доморощенной теории. Внушительный семейный стаж, дети, но сколько в нем молодого энтузиазма, искренней увлеченности нелегким нашим делом! А энергия, выносливость - не всякий молодой за ним угонится. И все делается с добрым юмором, с сердечным желанием помочь оступившемуся стать на ноги. Скольким своим подопечным он помог войти в трудовую жизнь, наверное, и счет потерял... Нет, видно, моя сугубо субъективная концепция пригодна не для всех случаев.
        Однако хватит философствовать - к делу! Я раскрываю папку и с головой ухожу в работу, но... сегодня моим благим порывам свершиться не дано. Кабинетную тишину прорезает требовательный телефонный звонок, в трубке слышится радостно-возбужденный голос Сушко:
        - Дмитрий Дмитриевич? Как хорошо, что я вас застала! Приходите сию же минуту - объявился еще один свидетель.
        Не знаю почему, но свидетель у меня симпатии не вызвал. Быть может, потому, что он кидал слишком пылкие взгляды на Галину Васильевну. То есть "кидал" не то слово, он просто не отрывал от нее своих огромных окуляров, обрамленных в модную черную оправу. Даже отвечая мне, свидетель ухитрялся не сводить глаз с Сушко. Я вполне закономерно решил, что воспитание он получил незавидное, хоть и носит звание научного сотрудника. Младшего, уточнил я с некоторым злорадством.
        Однако, отбросив личные антипатии, должен признать, что непредвиденный очевидец дал довольно ценные показания. Оказывается, в такси был пассажир! Этот самый МНС.
        - Эдуард Юрьевич, - обратилась к свидетелю Сушко, - повторите, пожалуйста, как можно подробней инспектору Агееву все то, что вы мне рассказывали.
        - Охотно, охотно, - зачастил свидетель. - В тот злосчастный день я задержался в лаборатории допоздна - у меня не получалась очень важная реакция, а в понедельник я должен был выехать в командировку - на часах было, это я хорошо запомнил, двадцать два тридцать пять, и - такая удача! - у самых дверей института поймал такси. На этом, к сожалению, мое везение кончилось: при повороте с Ключевой на Гончарную машина сломалась. Водитель остался ее чинить, а я решил оставшийся путь пройти пешком, тем более что идти осталось немного - живу я на Литейной. Очень, очень славный юноша, неужели он действительно при смерти? Всю дорогу он насвистывал Рондо-каприччиозо. Я даже постеснялся дать ему чаевые, потому что...
        - Скажите, - с трудом ворвался я в его монолог, - почему вы пришли к нам только сейчас? Если вы живете так близко от Гончарной, вы не могли не знать о случившемся.
        - Я уже объяснял Галине Васильевне, охотно поясню и вам. По стечению обстоятельств я узнал о происшествии лишь сегодня и сразу после работы поспешил в прокуратуру. Дело в том, что в воскресенье рано утром я уехал на дачу - у моего отца дача за городом, а оттуда, не заезжая домой, отправился, как я уже говорил, в командировку. Вернулся я только сегодня, и если могу быть чем-нибудь полезен, спрашивайте, я охотно расскажу все, что знаю.
        - Когда вы шли по Гончарной, вам кто-нибудь встретился?
        - Я шел по правой стороне, а на левой, метрах в сорока от машины, стояла группа молодежи. Их было трое.
        - Трое? Вы точно помните?
        Сушко подмигнула мне озорно и лукаво: "А что я говорила? Был третий, был!"
        Эдуард Юрьевич даже обиделся слегка.
        - Я отдаю себе отчет, где нахожусь, и заявляю с полной ответственностью - их было трое. Правда, один, тот, что повыше и поплечистей, стоял в тени дерева и почти с ним сливался. Второй - ниже ростом - был очень возбужден: кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами...
        - Что именно кричал, не вспомните?
        - Сейчас, сейчас, дайте сконцентрироваться... - Свидетель снял очки, тщательно протер их фланелевой тряпочкой, снова водрузил на нос. - Как-то очень театрально у него получалось... нечто вроде: "Предательница, всю душу ты мне истоптала!" Странная нынче молодежь - то шпарят сплошным жаргоном, то вдруг становятся на котурны, ударяются в ложный пафос... Да, этот субъект был очень взвинчен, очень...
        - Вы, конечно, не сделали попытки вмешаться и прошли мимо?
        - Да, инспектор, я прошел мимо, я даже ускорил шаг. И не надо этого иронического тона, хоть вам и кажется, что вы имеете на него право.
        МНС снял очки, нежно подышал на стекла, полез в карман за тряпочкой. По-видимому, он ждал продолжения разговора, но я молчал. Не знаю, почувствовал ли он в моем молчании брезгливое презрение, но оно там было. В другое время я нашел бы что сказать этому интеллектуальному мещанину, однако затевать дискуссию сейчас... Нет, это было бы просто неуместно.
        Затянувшуюся паузу прервала Сушко:
        - Эдуард Юрьевич, вы хотели что-то добавить к своим показаниям?
        Свидетель опять уставился на нее своими окулярами.
        - Ничего существенного, Галина Васильевна, все, что вспомнил, я рассказал... Разве вот еще что... Когда я подходил к своему дому, они меня обогнали - тот, плечистый, и девушка. Он шел широким, размашистым шагом, девушка едва за ним успевала...
        - Лица ее не рассмотрели? - спросил я без всякой задней мысли, но свидетелю мой вопрос не понравился.
        - Я, инспектор, не имею такой привычки заглядывать в лицо незнакомым девушкам, это считается дурным тоном.
        - И потом, ваш загляд мог не понравиться парню, с которым шла эта девушка, - добавил я невинно.
        Он глянул на меня быстро и зло, из чего я мог заключить, что моя догадка недалека от истины.
        Сушко поднялась, протянула руку.
        - Спасибо за помощь, Эдуард Юрьевич, надеюсь, если понадобится, вы не откажетесь посетить нас еще раз...
        Он схватил ее руку и держал, как мне показалось, целую вечность, а она не отнимала, и, видимо, его пожатие не было ей противным, хотя по всем признакам рука его должна быть холодной и скользкой. Мне он на прощание только кивнул - коротко и сухо, кажется, я ему тоже не приглянулся.
        Когда дверь за МНСом закрылась, Сушко расхохоталась:
        - Ух и злой вы, Агеев! У вас там все такие?
        - Я самый свирепый!
        Галина Васильевна бегло просмотрела протокол допроса свидетеля.
        - Итак, как я и предполагала, третий был. Ксения Борисовна его не заметила, потому что он стоял в тени дерева, а у потерпевшего, насколько я поняла, вы спросить не догадались.
        - Не успел, Галина Васильевна, так будет точнее.
        - И не так болезненно для вашего самолюбия. Давайте прикинем, что дают для розыска новые сведения.
        - Примет, кроме самых общих, свидетель не сообщил, а что причиной ссоры с девчонкой была ревность, мы знали и без него.
        - Да, но мы не знали, что повод для ревности был таким жгучим и обнаженным. Одно дело - догадываться, подозревать в измене, и совсем другое - воочию убедиться, что тебе предпочли другого. Сильнейший удар по психике, стрессовое состояние... Теперь можно понять ту ярость, с которой преступник набрасывался на девчонку... Что же вы молчите, Дмитрий Дмитриевич, спорьте, если не согласны.
        Я невольно залюбовался следователем Сушко. Вот сейчас она была сама собой - порывистой, пылкой, увлекающейся. А та чопорная строгость, которую она на себя напускает, совсем ей не подходит. Галина Васильевна перехватила мой недостаточно почтительный, выходящий за рамки служебной субординации взгляд и смущенно опустила голову. Мочки ее маленьких ушей запылали рябиновым цветом.
        - У вас все, товарищ Агеев? - спросила она, не поднимая глаз.
        Уходить не хотелось, и я очень кстати вспомнил о фотографии, которую нашли при обыске.
        Сушко рассматривала снимок внимательно и придирчиво - чисто по-женски.
        - Примерно такой я ее и представляла. Взбалмошная, капризная, развязная. И красивая... Из-за такой можно потерять голову.
        - Даже в наш рассудочный век?
        - Даже в наш. Не все же такие рационалисты, как... - Не закончив фразы, она впилась взглядом в левый нижний край снимка. - Дмитрий Дмитриевич, скорей сюда! Что это?
        Я обогнул стол и склонился над фотографией. Ну и глаз у этой Сушко! Только сейчас замечаю у ног девчонки нечто пушистое.
        - Какой-то хвост...
        Тонкие ноздри вздернутого носа Сушко негодующе затрепетали.
        - Не какой-то, а собачий! Фотограф-неумеха, видимо, не смог захватить в кадр всю собаку, но такой пышный хвост может принадлежать только колли, его невозможно спутать ни с чьим другим. Ну, Дмитрий Дмитриевич, если вы и сейчас не отыщете эту девчонку... Такая броская примета!
        - Была когда-то. А сейчас столько развелось этих собачеев! Всех владельцев проверять - месяца не хватит.
        - Зачем же всех? Только молодых девчонок, тем более у вас есть фотография.
        - А если собака не ее? Если соседи попросили выгулять? Или выпросила у знакомых для съемки? Или сам любитель, пока снимал, попросил подержать? Тогда как?
        Галина Васильевна молчит, подавленная моими возражениями. Для себя же я все решил с самого начала - немедленно в клуб служебного собаководства. Но я злюсь на себя за свою оплошность - не разглядеть на снимке такую важную деталь! - и поэтому срываю сердце на ни в чем не повинном следователе.

9
        В питомнике служебных собак я разыскиваю кинолога Ромуальда. Он все еще переживает гибель своей Коры и к моей просьбе относится без энтузиазма:
        - Вообще-то, Дим Димыч, не положено...
        - Да мне необязательно ищейку, мне хотя бы щенка. Самого завалящего упрашиваю я.
        - Завалящих не держим, - обижается Ромуальд. - Объясни хоть, зачем тебе?
        - Личный сыск.
        - Так бы сразу и сказал... Ладно, дам тебе на вечер Демона, но учти отвечаешь головой.
        Я вполуха слушаю наставления Ромуальда по уходу за щенком. Меня сейчас больше интересует собаководческая терминология - как бы не оказаться профаном на предстоящей встрече, если она, конечно, состоится. Обрадованный проявленной заинтересованностью, Ромуальд как истый энтузиаст обрушивает на мою голову обширнейшую информацию. Убедившись, что я твердо усвоил разницу между фокстерьером и экстерьером, что я нипочем не спутаю прикус с фикусом, он торжественно вручает мне поводок.
        - Вернешь к вечерней кормежке! Опоздаешь - больше никогда не получишь.
        Демон оказался веселым, общительным щенком, еще не приступившим к обучению разным собачьим премудростям. Натягивая поводок, он старательно метил столбы и деревья, облаивал прохожих и вообще вел себя очень непринужденно. Мы с Демоном никак не могли достичь полной гармонии во взгляде на окружающую действительность: он хотел изучить ее глубоко и основательно, я же спешил обойти как можно больше собачьих площадок.
        Из пятидесяти адресов, полученных в клубе служебного собаководства, я отобрал десяток наиболее близких к месту нападения на таксиста и терпеливо кружил в этом районе. Терпение! Терпение! Для работника угрозыска это едва ли не главная добродетель. Собак навстречу попадается много, но все не те. Солидные, степенные доги обдают звонко тявкающего Демона холодным аристократическим презрением. Пугливо жмутся к ногам хозяев болонки и пекинессы. И только бойкие терьеры отчаянно рвутся с поводков, стремясь свести близкое знакомство с Демоном.
        Я захожу в сквер, опускаюсь на скамейку, с наслаждением вытягиваю ноги, уставшие за день. Ценнейшее качество терпеливость, а в личном сыске просто незаменимое, но, честно говоря, я... недостаточно стар для него. Слово "ждать" всегда ассоциировалось у меня со словом "медлить". Вот и сейчас: сижу как дурак с этим глупым щенком-несмышленышем и чувствую, что скоро нас будет трудно различить. Чего я жду? Почему я так уверен, что именно сегодня встречу эту неуловимую девчонку? А если с собакой выйдет гулять ее мать или кто-то из родичей? Вряд ли я смогу восстановить облик пса по хвосту, который виден на снимке...
        И снова мы с Демоном неутомимо бродим по собачьим площадкам. То есть это я неутомим, щенок явно устал и хочет домой. И когда я окончательно решаю прекратить на сегодня поиск, судьба постановляет, что пора мне улыбнуться - заслужил долготерпением. Мы с Демоном шли по дорожке старого, запущенного парка, как вдруг неожиданно с боковой аллеи вышла девушка, держа на поводке красивого джентльменистого колли. Я узнал бы ее и без собаки. Те же, что на снимке, иссиня-черные волосы, та же капризно вытянутая нижняя губка. Правда, волосы почему-то стянуты сзади в "конский хвост", и одета она в старенькое демисезонное пальто...
        Я вовсю пялю на девчонку глаза, делая вид, что сражен ее красотой, останавливаюсь, провожаю ее длинным взглядом. Она капризно дергает плечиком и сворачивает влево. Я иду в противоположную сторону, чтобы, сделав круг, выйти ей навстречу.
        А ведь лошадиная прическа этой красотке совсем не подходит; распущенные волосы гораздо больше ей к лицу. И это замызганное пальтишко... И вдруг я вспоминаю сбритые баки. Значит, тоже маскируется, тоже не хочет, чтобы ее узнали. Да, тут вопросами в лоб ничего не добьешься.
        Мы снова сближаемся, она всматривается настороженно. Мне ничего не остается, как продолжать играть роль юнца-простачка, жаждущего познакомиться с красивой девушкой. Как бы нечаянно я отпускаю поводок. Обретя долгожданную свободу, Демон тотчас подскакивает к колли и начинает с ним заигрывать. Пес снисходительно следит за вертящимся вокруг него комком шерсти и юного нахальства. Я не спешу одергивать зарвавшегося щенка.
        - Почему ваш красавец пес не носит своих медалей? - спрашиваю я таким тоном, будто мы с ней век знакомы.
        Девушка ничуть не удивлена - видимо, знакомства на улице ей не в новинку. Она улыбается мне стандартной чарующей улыбкой, явно позаимствованной у какой-то кинодивы.
        - С чего вы взяли, что наш Джимми - медалист? Он еще не выставлялся.
        Если сейчас прислушаться к моему сердцу, меня действительно можно принять за влюбленного. Но причина другая - я услышал ее голос, ее манеру с ленивой жеманностью растягивать гласные. Сомнений нет - это она звонила в больницу.
        - Его, значит, зовут Джимми? А вас?
        Девушка вскидывает на меня кокетливый взгляд из-под густо облепленных тушью длинных накладных ресниц.
        - Лаурой.
        Я хочу подойти и представиться по всем правилам хорошего тона, но колли угрожающе оскаливает зубы.
        - Не подходите близко, Джимми этого не любит. Ревнив, как тысяча Отелло...
        - А если я все же попробую?
        - Тогда вам придется покупать новые брюки. Защитничек, я гляжу, у вас не очень надежный.
        - Молодой, необученный, - вздыхаю я. - Но взгляните, каков экстерьер! А высота в холке! А ширина пасти! Наконец, обратите внимание на скакательный сустав! Ручаюсь, через год он станет рекордистом-медалистом. Вот тогда я смогу подойти к вам безбоязненно.
        - Поздно! Тогда будет поздно.
        - Выйдете замуж?
        - Все может быть...
        - И кто же он, мой счастливый соперник?
        Кокетливая улыбка, завлекательная игра ресниц. Поистине, чтобы научиться строить глазки, совсем необязательно заканчивать институт.
        - Так кто же? - настаиваю я на правах ревнивого влюбленного.
        - Его здесь нет, но он скоро вернется, - неохотно роняет Лаура.
        Я лихорадочно перебираю в памяти "странствующих и путешествующих". Геолог? Моряк? Снабженец? Экскурсовод?.. И вдруг в моем мозгу вспыхивают слова свидетеля в окулярах: "Он шел широким, размашистым шагом, девушка едва за ним успевала". Проверим!
        - А, знаю! "Вы служите, мы вас подождем". Угадал?
        Испуганно-удивленный взгляд Лауры говорит о том, что я попал в яблочко. Так, так. Значит, парень, с которым она ушла, солдат. Запомним, пригодится. Но сейчас меня гораздо больше интересует, кто остался после их ухода. Валет? Или кто-то еще, кого мы не знаем? Я осторожно нащупываю пути к разгадке:
        - Неужели ваш солдатик не боится за вас? Такую красивую девушку, могут и увести. Думаю, охотников нашлось бы немало. Да я первый!..
        - А Джимми на что? - весело парирует Лаура.
        - Ну не всегда же вы ходите с таким грозным стражем.
        По какому-то наитию я вдруг решаю броситься напролом. Хоть и не великий я физиономист, но кое-что узнаю по выражению лица. Я оглушительно хлопаю себя по лбу.
        - Теперь я вспомнил наконец, где вас видел. Вы шли по Гончарной, так? И провожал вас мощнецкого вида парень, так?.. Это и есть ваш будущий муж?
        Оживленное, смеющееся лицо мгновенно становится злым и отчужденным. Перемену в настроении хозяйки чувствует и Джимми; он снова оскаливается на меня.
        - Вы меня с кем-то путаете. Никогда я не гуляла по Гончарной и, где такая улица, не знаю.
        Я резко торможу и даю полный назад:
        - Вообще-то вас трудно с кем-либо спутать, вы неповторимы в своем очаровании. Да и какое все это имеет значение - была, не была... Главное, чтоб вы забыли про того вояку. Он что, приезжал на побывку?
        Все кончено, нет больше прежнего доверия, взгляд Лауры холоден и насторожен.
        - А почему это вас так интересует?
        Если я сейчас достану удостоверение, она замкнется окончательно. И тут меня осеняет. Я оглядываюсь, прикладываю палец к губам.
        - Тсс! Интересуюсь не только я... Валера тоже...
        Девушка нервно дергает поводок.
        - К-какой Валера?
        - Разве у вас их несколько?
        - Имя довольно распространенное...
        - Имеется в виду Валера Дьяков.
        - Не знаю такого, - хмурится Лаура.
        - Неужели? - Я вынужден сменить стиль: из скромного влюбленного превратиться в нагловатого посланца Валета. - А вот он тебя знает и помнит. Передай, говорит, Чернышу наше с кисточкой, а если не признается, покажи вот эту иконку. - Я вынимаю снимок и помахиваю им перед носом девушки.
        Лицо Лауры проясняется.
        - С этого бы и начал. А то темнит, строит из себя черт-те что, чушь собачью теребит. Где Валет, куда запропал?
        - О берлоге, по некоторым соображениям, болтать не велено. Нужны хрустики, чтобы начать новую жизнь.
        И снова неуловимо меняется ее лицо: оно становится жестким и твердым.
        - Мы ему ничего не должны, расчет был полный.
        - Все правильно, все о'кэй. Но он сейчас на мели...
        - Какое наше дело? И почему это я должна доверять совершенно незнакомому мне человеку?
        - Лаура, ты забыла - мы знакомы целую вечность. Меня зовут Дима, а это вот Демон - будущий медалист...
        - Уникально интересно! Так вот, Дима, передай Валету, чтобы никого больше не подсылал, а приходил сам. Тогда и поговорим. Пошли, Джимми! Буду ждать завтра в это же время.
        И она пошла прочь - красивая, фигуристая, предмет мечтаний и раздоров неуравновешенных юнцов. А я так ничего и не узнал о том, что же произошло на Гончарной. Я смотрю, как она удаляется легкой, стремительной походкой, и не знаю, что делать: следовать за Лаурой или подождать до завтра? А вдруг она больше не придет?.. Я быстро выхожу из парка, она в этот момент заворачивает за угол. Оглянулась, сердито погрозила пальцем. Я посылаю ей пламенный воздушный поцелуй. Ладно, рискнем, теперь ясно, в каком примерно районе она живет.

10
        За спиной Бундулиса приоткрывается дверь, и я вижу в щелочку фасонистый пробор Леши Волкова. Отчаянно жестикулируя, он пытается выманить меня в коридор.
        Бундулис неожиданно резко оборачивается.
        - Леша?! Ты чего там семафоришь?
        Волков вытягивается в струнку.
        - Товарищ майор! Найден очень важный свидетель!
        - Так давай его сюда, - оживляется Бундулис.
        В сопровождении сияющего Волкова в кабинет входит отчаянно курносая девчонка, на пышных каштановых волосах лихо заломленный берет. Брови у нее такие высокие, словно она однажды сильно чему-то удивилась, да так и осталась навсегда удивленной.
        - Проходи, проходи, Зина, - подбадривает Леша. - И повтори все, что мне рассказывала.
        Девушка садится на краешек стула, быстренько оглядывает нас - кто тут главный? - и поворачивается к Бундулису.
        - Я работаю на троллейбусе девятой линии. Вечером, конечно, народу мало, каждый пассажир заметен. Этого парня я увидела, когда он выбежал с улицы Садовой. Он мне замахал рукой и крикнул что-то. Я, конечно, подождала, пока он войдет, и только тогда тронула машину. В зеркальце, конечно, наблюдаю. И так обидно мне показалось - я как порядочная ждала его в ущерб графику, а он не соизволит билет прокомпостировать. Я, конечно, по микрофону напомнила: "Граждане, не забывайте компостировать билеты!" А он взял да на следующей остановке и вышел. Меня, конечно, потом совесть мучила: может, у парня при себе билетов не было, заставила пешком топать.
        Зина замолкает, но галантный Бундулис мило улыбается ей, просит:
        - Так, так, Зиночка, продолжайте. Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно. Вы могли бы описать своего пассажира?
        Девушка сдвигает брови к переносице, говорит, вспоминая:
        - Он был в светло-зеленом плаще до колен... Волосы русые, вьющиеся немного...
        Когда Зина, подписав протокол, выходит из кабинета, Бундулис поднимается из-за стола и начинает не спеша, то и дело останавливаясь, расхаживать по кабинету.
        - Знаешь, Дим Димыч, - наконец говорит он, - в своих рассуждениях мы все время исходили из агрессивности преступника. И не без оснований. По свидетельству Ксении Борисовны, парень яростно наскакивал на девчонку. Пассажир такси добавил к этому, что тот кричал: "Предательница, ты мне всю душу истоптала!" Заметь, кстати, какой изысканный оборот... Так вот. У нас постоянно перед глазами беснующийся парень. Девчонка с ее крином: "Валера, не надо!" А где третий? Мы не знаем ни его примет, ни его имени, ни его реакции на происходившее. В своей версии ты впервые предположил, что он не был безучастным свидетелем, что он дал отпор ошалевшему ревнивцу. Вот почему, Дим Димыч, в развитие твоей гипотезы я выдвигаю свою: Валерой звали солдата, к нему относился крик девчонки. Что скажешь?..
        Что я мог ответить - логика Бундулиса была безупречной. В сущности, я все время топтался вокруг одной-единственной версии - преступника звали Валерой. Да, конечно, в девяноста девяти случаях из ста испуганный женский возглас должен относиться к нападающему... Кроме того, о третьем вообще не было известно, он всплыл совсем недавно. Слабые утешения! Кто впервые назвал имя Валера? Сеглинь! Это он в ответ на мой звонок сообщил, что таксист вспомнил имя преступника. А за полчаса до этого ввалился Рябчун с фотографией Валерки Дьякова... Вот они, истоки ошибки, которая вывела следствие на ложный путь.
        Бундулис сел рядом, приобнял меня за плечи.
        - Выше голову, Дим Димыч! Это всего лишь предположение, очень может быть, что оно не подтвердится. Его надо проверить сегодня же при встрече с Лаурой. Незаметно подведи разговор к солдату и, улучив момент, назови его Валерой. Интересно посмотреть, как она прореагирует... Сходить, что ли, мне с тобой, постоять в сторонке?.. Нет, не пойду, думаю, ты и сам сделаешь нужные выводы. Если моя версия верна, это значительно усложняет розыск. Теперь преступником может оказаться Андрей, Николай, Константин... словом, имя перестало быть главным ориентиром.
        - Товарищ майор, может, не дожидаясь вечера, задержать Лауру? Ведь знает же она преступника, знает!
        - Остынь, кипяток! Задерживать Лауру у нас нет оснований. Что мы ей предъявим? Пакеты, которые передавал Валет? Но сейчас почти невозможно установить их содержимое. Единственное, что нам дозволяет процессуальный кодекс, - пригласить ее в качестве свидетеля. Но вряд ли она захочет нам помочь.
        - Точно, Ивар Янович! При нападении на таксиста Лауры не было. Это позволяет ей делать вид, что она ничего не знает ни о преступлении, ни о преступнике.
        - Вот видишь, тем более нельзя пороть горячку. Иди и хорошенько продумай план встречи с Лаурой. Потом зайдешь, уточним детали.
        Когда я подходил к своему кабинету, из него тихо выскользнул худенький мальчуган с оттопыренными, как у мышки, ушами. Вид у Мышонка был скорбный и покаянный - похоже, только что исповедовался Бурцеву в грехах. Но едва дверь за ним захлопнулась, как мальчишка разудало гикнул и припустил по коридору.
        - Видал, как надо воздействовать? - горделиво спросил Бурцев. Плотненько я с ним побеседовал, чуть слеза мальца не прошибла. Ты б так не смог, Дим Димыч, нет еще у тебя родительского опыта. Тонкая это вещь детская психология...
        Хотелось мне изречь что-нибудь ядовитое насчет воспитательного влияния, которое эффективно лишь в стенах кабинета, но решил промолчать, а он болтал как ни в чем не бывало, оживленно и радостно:
        - Между прочим, Дим Димыч, спешу порадовать - окончательно установлено, что Валет непричастен к нападению на таксиста. Ты спросишь, кто вразумил? Мальчуган! Это ж не простой пацаненок, это третий соучастник кражи на комбинате! Сижу вчера в кабинете, уже совсем собрался домой, вдруг звонок из дежурки. Бурцев, спрашивают, тебе случайно шерсть не нужна? А что, говорю, дорого просят? Да нет, отвечает, тут один малец дарма отдает. Нам, правда, не доверяет, требует самого главного по шерсти. Спускаюсь, гляжу - сидит хлопчик и руками за мешки держится. За те самые, что я пятые сутки ищу. Как же, спрашиваю, ты их донес? А мне, отвечает, дядя Сережа помог. Ну я мигом сообразил, что за дядя. Это же Сергей Курсиш, я с ним на комбинате душеспасительную беседу имел. И видишь, проняло - разыскал второго помощника Валета. Так что теперь Дьяков не отвертится. И свидетели есть, и шерстка нашлась...

11
        Скрипнула дверь, в комнату заглянул Фонарев. Увидев меня, кивнул неуверенно и застыл у порога, как бы не решаясь войти.
        - Входи, входи, чего в дверях топчешься? - радушно пригласил я, радуясь нечаянной передышке. - Где пропадал, Рома?
        - Меня Игорь Константинович вызвал. Насчет Лямина, видно...
        - Подожди немного, Бурцев скоро вернется. Ну как там Ксения Борисовна, Иван Николаевич? Ты у них часто бываешь?
        - Почти каждый день. Надо же помочь, пока Миша в больнице.
        - Как он? Я вчера в больнице справлялся - ему вроде лучше?
        - Доктор говорит: самое опасное позади. Говорит: пошел на поправку, недели через две можно выписывать. А у вас что слышно? Ребята в цехе интересуются, скоро ли преступника найдете?
        - Ищем, Роман, ищем. Не так все просто, как кажется.
        - Неужели никаких концов?
        - Нет, почему же? Кое-что наклевывается. - Мой взгляд непроизвольно скользнул по снимку черноволосой красотки, который лежал поверх дела. Я подметил, что Фонарев давно уже заинтересованно поглядывает на фото Лауры, наполовину прикрытое бумагами.
        - Что, Роман, хороша девчонка? - спрашиваю я. - Может, встречал где-нибудь?
        Фонарев осторожно взял снимок, вздохнул завистливо.
        - Смотрится, бестия! Вот бы познакомиться!..
        Я неопределенно улыбнулся. Нет, Рома, эта прелестница не для тебя. Уж очень ты неказист на вид. Все какое-то круглое, обтекаемое: круглое лицо, бесформенный, бульбочкой, нос, толстые губы, расплывчатый подбородок. Да и ростом не вышел - сантиметров сто шестьдесят, не больше. Видно, не коснулась тебя акселерация, обошла своей милостью.
        - Вот усы отрастишь как следует, тогда, может, и познакомлю, пошутил я.
        Роман огорченно пощупал реденькие рыжеватые усики, топорщившиеся над верхней губой, сказал уныло:
        - Не растут, проклятые! Чем я их только не мазал!.. Нет, не встречал такой. А кто это?..
        Я молча отобрал снимок. Хоть мы, Рома, и учились с тобой в одной школе, но на такие вопросы я отвечать не обязан. Раз не знаешь девчонку, сиди и жди Бурцева. А мне надо подготовиться к вечернему свиданию, обкатать в мозгу все возможные варианты. Итак, я приятель Валета, готовый продолжить вместо него деловые контакты с Лаурой. Любопытно, кто стоит за ее спиной? Она, конечно, посредник, не более... Ладно, допустим, Лаура мне поверила. А как подступиться к главному?..
        Вечереет. Я сижу на скамейке в старом заброшенном парке и нетерпеливо поглядываю на часы. Однако красотка заставляет себя ждать - уже прошел час сверх условленного времени. Специально для встречи с Лаурой я немного прифрантился. Этакий фланирующий молодой пижон, не знающий, как убить свободное время. На этом маскараде настоял Бундулис.
        - Солдат скорей всего уехал, да он может и не знать преступника. Лаура - вот наш главный козырь! Твоя задача - завоевать полное ее доверие. Такое, Дима, у меня впечатление, что преступник кружит где-то рядом. На всякий случай я кое-что предпринял - тебя будут сопровождать...
        Однако где же Лаура? Я начинаю беспокоиться не на шутку - слишком много жду я от этой встречи.
        Позади раздается еле слышное повизгивание. Я незаметно оглядываюсь Джимми. А вон и Лаура. Стоит, спрятавшись за деревом, и с трудом удерживает своего пса. Почему же не подходит? Неужели сработала знаменитая женская интуиция? Вероятней всего, ей кажется подозрительным отсутствие Валета. Только без суеты, будет уходить, окликну.
        А Лаура и в самом деле собралась уходить. Кинула на меня недоверчивый взгляд, взяла пса на короткий поводок и свернула в боковую аллею. Я поднимаюсь и неспешным прогулочным шагом отправляюсь вслед.
        За поворотом аллеи никого. Я ускоряю шаг - Лаура исчезла вместе с собакой. В отчаянии мечусь я по парку и вдруг слышу игривый женский смех. Из-за могучего, раскидистого дуба выходит Лаура. Джимми на правах старого знакомого обнюхивает мои ноги и больше мной не интересуется.
        - Здравствуйте, Дима! А почему вы без собаки? Где ваша вчерашняя шавочка?
        Что за чертовщина? Вчера мы были уже на "ты"...
        - Я брал ее напрокат, чтоб легче было с вами познакомиться.
        - Такой вы робкий! - стрельнула глазками Лаура.
        - С красивыми девушками очень!
        - Бесподобство! Это ошибка всех парней. Они считают: чем девушка красивей, тем она неприступней и капризней, они просто боятся к ней подходить. У меня есть подружка Наташка - смазливей меня втрое. Так на танцах ревмя ревет - никто не подходит. А она, бедняжка, была бы рада самому захудалому плебею...
        - И что, до сих пор никто не подошел?
        - Свято место пусто не бывает. А вы хотели бы с ней познакомиться?
        - Вообще-то пала мне на сердце одна девушка... - Боже, какую гнуснейшую пошлятину я несу! Но надо, надо, не сонеты же Петрарки перед ней декламировать. - Правда, говорят, она занята, собирается замуж за какого-то солдата по имени Валерий...
        - Ну, это еще неизвестно, - фыркает Лаура. - Валерка вернется только через год, так что можете смело ухаживать.
        Итак, гипотеза Бундулиса насчет имени солдата блистательно подтвердилась. Мой крючок она проглотила без звука, как нечто само собой разумеющееся. Но странно - ни слова о Валете. Казалось бы, первый вопрос: где Валет, почему не пришел? Здесь же полнейшее безучастие...
        - Я бы и рад приударить, да, боюсь, нашему общему знакомцу это может не понравиться.
        - О ком это вы? - удивленно округляет глаза Лаура.
        - О Валете, о ком же еще.
        - Уникально интересно! А кто это?..
        Я даже теряюсь на секунду - таким чистым, не замутненным ложью взором смотрит на меня Лаура. Но тут же беру себя в руки и включаюсь в игру.
        - Ха-ха! Вашу забывчивость можно понять - столько поклонников, разве всех упомнишь.
        - С памятью у меня полный порядок, - холодно отрезает Лаура. - Но знакомых с такими кличками у меня не было и, надеюсь, никогда не будет.
        Вот оно что - проверка. Пожалуй, этого следовало ожидать. Вчера она с кем-то виделась... слухи об аресте Валета просочились... ее запрограммировали на ангельскую чистоту и кротость... Что ж, я готов и к такому повороту. Сегодня днем у меня была беседа с Валетом. Припертый к стенке откровенными показаниями мальчишки, явившегося с повинной, Дьяков стал разговорчивей. Того, что я узнал, вполне достаточно, чтобы усыпить подозрения Лауры.
        Мы идем к выходу из парка.
        - Валета взяли, - роняю я вполголоса. - Он успел передать, чтобы Шплинт временно заглох и понадежней укрыл товар.
        Лаура молчит. Я начинаю сомневаться, слышала ли она мои слова.
        - Валета взяли! - повторяю я громче и внятней.
        - Не вопи, не глухая! - резко обрывает Лаура. - За что?
        - Таксиста порезал.
        И вдруг взрыв истерического хохота сотрясает плечи девушки.
        Я грубо хватаю ее за руку.
        - Ну чего веселишься? Не он, что ли? А кто? Ты ведь знаешь!..
        Визгливо-икающий смех Лауры прекращается так же внезапно, как начался.
        - Подержи! - Она дает мне поводок и вытаскивает из сумочки пачку сигарет. - Закуривай! - И привычным жестом заправского курильщика выщелкивает две сигареты.
        При свете вспыхнувшей спички я вижу жестко сомкнутые губы, закаменевшие скулы.
        - Вот, значит, зачем ты ко мне подкатываешься? Хочешь своего дружка выручить? - медленно цедит она.
        Такой вариант меня вполне устраивает, и я ее не разуверяю:
        - Хотя бы! Если знаешь, кто пырнул таксиста, пойди и скажи. Без тебя Валету не выбраться, все улики против него.
        - Отмажется, не впервой! А в милицию я не пойду, не дождутся.
        - Почему?
        - Потому что!
        - За армейца своего испугалась? Боишься, что и его притянут к ответу?
        Она яростно затягивается, и я замечаю в уголке глаза внезапно навернувшуюся злую слезу. Вот оно что! Вероятно, солдат ничего не знает о ее прошлой связи с Валетом, о ее посредничестве в нечистых делах. Все это может вскрыться на суде, где она и солдат должны будут давать свидетельские показания. А Валерку своего она, кажется, любит по-настоящему, надеется связать с ним дальнейшую жизнь... Мда, вот тебе и Лаура - пожирательница сердец!
        Мы идем по темным улицам Заречья, под ногами шуршит осенний лист. В придорожных кустах позади нас мелькнула и скрылась щупленькая фигурка.
        "Сопроводитель, - догадываюсь я. - Довольно грубая работа".
        Можно было бы идти другой дорогой, но я нарочно сворачиваю на Гончарную. Пусть Лаура пройдет тем же путем, каким шла в тот субботний вечер... Держа девушку под руку, я не спеша веду ее под тем самым фонарем, мимо тех самых кустов. И чувствую, как вся она сжимается, как невольно ускоряет шаг...
        Проводить ее до самого дома Лаура не разрешила. И хотя, уходя, она несколько раз оглянулась, я незаметно проследовал за ней. "Сосновая, 19", - прочитал я на доме, в левый крайний подъезд которого она вошла. Адрес показался мне знакомым. Несомненно, я его видел... и совсем недавно... может быть, даже сегодня. Сегодня я просматривал папку с делом... Ну, конечно, я видел этот адрес в одном из протоколов... В этом доме живет кто-то из свидетелей. Кто же?
        Вернувшись в райотдел, я бросился к сейфу, вынул папку. Однако открыть не успел - в динамике селекторной связи раздался голос Бундулиса: "Лейтенант Агеев, срочно ко мне!"
        В кабинете начальника сидел малознакомый мне младший инспектор угрозыска - маленький, худенький, похожий на подростка. "Опекун", усмехнулся я внутренне, сохраняя на лице полнейшую серьезность.
        - Послушай-ка, Дим Димыч, что Мирончук рассказывает. Очень все это занятно, очень. .
        Мирончук повернулся ко мне.
        - Этого паренька, товарищ лейтенант, мы засекли в парке. Он пришел чуть позже девушки и в дальнейшем скрытно следовал за ней. Мне показалось, что девушка знает о его присутствии, пару раз она взглянула в его сторону...
        Я посмотрел на Бундулиса, он сосредоточенно попыхивал трубкой.
        - Ивар Янович, этого можно было ожидать. Чтобы обезопасить себя от случайностей, Лаура привела с собой телохранителя. Уверен, он из группы Дьякова!
        - Ты слушай, слушай, - прервал меня Бундулис - Выводы потом будем делать.
        - ...Парень не спускал глаз с девушки и, что особенно было заметно, чутко прислушивался к каждому ее слову. Он крался за вами, товарищ лейтенант, всю дорогу, но, когда вы свернули на Гончарную, остановился в нерешительности. Дальше он пошел по параллельной улице.
        Бундулис выскочил из-за стола и забегал по кабинету.
        - Ты слышал, Дим Димыч? Честь тебе и хвала, что догадался провести Лауру по Гончарной. Но парень-то не пошел! Почему? Потому что с этой улицей у него связаны неприятные воспоминания. Потому что он там был в ту самую субботу!
        Да, сюрпризец! Не я выслеживаю преступника, а преступник меня. Значит, это его фигура мелькнула и скрылась в кустах. А я-то грешил на оперативника...
        - Сейчас, Дим Димыч, мы все это увидим в наглядности. Поглядим, поглядим, как ты там разводишь шуры-муры со своей кралечкой... Мирончук, у вас все готово?
        - Так точно, товарищ майор!
        Мы спустились в лабораторию. Погас свет, и на экране пошли кадры фильма, снятого в инфракрасном свете. Я увидел себя, расфранченного, как брачный аферист, Лауру с ее стандартным кинооскалом. Но вот в кадр попадает щупленькая фигурка неизвестного преследователя. Притаившись в кустах, он жадно прислушивается к нашему разговору. Оператор снимал его сзади, и долгое время я вижу только затылок и спину предполагаемого преступника. Но вот он поворачивает голову, и я едва сдерживаю крик изумления. Фонарев! Роман Фонарев! Пухлые губы, круглый, картофелинкой, нос, вялый, безвольный подбородок...
        Бундулис удивлен не меньше:
        - Фонарев?!. Главный свидетель по делу Виктора Лямина? Тот, кто помогал Волкову искать нож преступника?..
        Я срываюсь с места и бегу к дверям.
        - Дим Димыч, куда ты?
        - Сейчас, Ивар Янович! Мне надо кое-что проверить.
        Теперь-то я вспомнил, где видел адрес - Сосновая, 19. В этом доме живет Роман Фонарев, это зафиксировано в протоколе его допроса. Мозг лихорадочно работал, синтезируя разрозненные факты в окончательную версию. Все неясные подозрения, которым я подсознательно не давал ходу, потому что они не укладывались в придуманную схему, вдруг выплыли и замелькали передо мной. Воскресенье. Он стоит у стола в квартире Ксении Борисовны, выкладывает из сетки бутылки с соками. А перед тем успел сбрить баки парикмахерские открыты с семи утра. Аккуратная прическа, гладко выбритые щеки... Теперь понятно, зачем он стал отращивать усы - готовился к встрече с Мишей Носковым. Тот парень, что пырнул таксиста, был с баками, но без усов, а этот совсем наоборот. Чего доброго, Носков мог и не узнать. Ну ловок, ну хитер!.. И вдруг меня опалило: мне вспомнилась татуировка, которую я увидел на его руке, - якорь, оплетенный вместо цепи змеей. Не тот ли это якорь, о котором кричал в бреду раненый таксист? Не его ли увидел Миша Носков за секунду до удара? Надо немедля проверить. Кто еще мог видеть руку Фонарева так близко?..
Парикмахер! Он сбривал ему баки, мог и заметить...
        Я разыскивал в телефонной книге номер парикмахерской, где работал седовласый маэстро. В ответ на мой вопрос в трубке зарокотал низкий, с легкой картавинкой голос:
        - Вы знаете, инспектор, якорь таки был...

12
        Пока мы с Бундулисом обсуждали весомость собранных улик, пока решили, надо ли дожидаться санкции на арест, Фонарев, оказывается, не терял времени зря. К сожалению, узнал я об этом значительно позже. А было так...
        Когда мы с Лаурой свернули на Гончарную, Фонарев пошел, почти побежал по параллельной улице, торопясь домой.
        "Что делать, что делать?.. - растерянно метались мысли. - Через две недели выйдет из больницы таксист... Узнает с первого взгляда. И милиция уже хватает за пятки... Раз добрались до Ларки, считай, все кончено...
        Бежать надо, скрыться! А куда? Если ехать всю ночь, к утру можно быть в Минске... А в Витебской области есть маленькая деревушка, бабушка давно зовет в гости. Вот и поживу сколько можно".
        Открыв дверь, Роман шагнул в переднюю. Из ванной выглянула мать, рукава ее халата были закатаны по локоть.
        - Ромонька, я нашла в чулане твой плащ, стала стирать, а там какие-то пятна, никак не отстирываются. Чем ты его так извозюкал?
        Роман молча прошел в свою комнату. Мать нерешительно шагнула вслед.
        - Ромасик, что с тобой творится в последнее время? С матерью-то ты можешь поделиться?
        - Ма, я уезжаю к бабушке. Собери мне рюкзак в дорогу и что-нибудь поесть. Если кто будет мной интересоваться, скажи - не знаю. Уехал, а куда - неизвестно. Ясно?
        Клавдия Семеновна всхлипнула и вышла. Она поняла: произошло что-то непоправимо страшное, о чем лучше не расспрашивать, что рано или поздно узнается, и лучше позже, чем раньше... Привычные хлопоты заглушали непрошеные мысли, и она стала лихорадочно собирать сына в дорогу, подсознательно чувствуя, что не скоро теперь его увидит.
        Роман достал из потайного места пятьсот рублей, скопленные на четырехдорожечный "Грюндиг", сунул во внутренний карман. "Может, зря я сболтнул матери, куда еду?.. Нет, ничего, ей можно. Что с ней будет, когда все узнает?.. А, ничего не будет - переживет. Ее больше волнует, где бы достать самый модный мебельный гарнитур. Об отчиме и говорить нечего вздохнет с облегчением... Ладно, попрощаюсь с Ларой - и ходу, только они меня и видели. Пора бы ей уже вернуться..."
        Роман подошел к стене, постучал условленным стуком. Никакого ответа. Постучал еще раз - тот же результат. За стеной голосами модных менестрелей завывала стереорадиола. "Может, не слышит?" Он натянул куртку и выскочил из квартиры. Вбежав в соседний подъезд, поднялся на второй этаж, позвонил раз, другой... Наконец дверь распахнулась. Мамзелина - так фамильярно называла Лаура свою мать - предстала перед Романом в состоянии подпития. Из комнаты доносились хмельные мужские голоса, кто-то порывался затянуть песню.
        - А, жених! - Женщина растянула в зубастой улыбке кроваво-красные губы. - Заходи, раз пришел, нальем и тебе.
        - Я к Ларе. Она дома?
        - Пошла Джимми выгулять, скоро вернется. Проходи, подождешь.
        - Я лучше на улице.
        Мамзелина прищурила глаза, еще заметней стали густые зеленые тени на морщинистых веках.
        - Что, не подходит тебе наша компашка? А ты, мальчик, очень-то не заносись - не хуже тебя. Я ведь все про твои делишки знаю, все... Но молчу покудова. - Она качнулась вперед, обдав Романа перегаром, жарко зашептала в ухо: - А Ларку я за тебя не отдам, не мечтай. Что ж она, столько лет будет тебя дожидаться? Да тут никакая любовь не выдюжит. А уж такая, как ваша... Что вас связывает, кроме постели, что? А для такого дела можно найти парня и повидней...
        Роман выскочил из квартиры, сбежал по лестнице вниз. Его душили жгучие слезы обиды. "Вон, значит, как!.. А на что, собственно, ты рассчитывал? Конечно, Ларка не станет ждать десять лет. Один необдуманный шаг, и все кувырком. Потерял девушку, загубил жизнь и себе и этому таксисту... А-а... - успокоил он сам себя, - все мы крепки задним умом. Сделано - не вернешь! Теперь о другом думать надо".
        Роман подошел к стоящему у подъезда мотоциклу, бережно провел рукой по седлу. Этот друг надежный, не подведет. Значит, первым делом надо выехать на Минское шоссе...
        Послышался знакомый стук Лауриных каблучков. Роман бросился навстречу.
        - Лара! Я тебя так ждал! Я хотел...
        - Опять шпионил за мной? - резко оборвала его Лаура. - Ну и как, понравился тебе мой новый кадр?
        - А ты хоть знаешь, кто это? Что он у тебя выпытывал? Про меня спрашивал?
        - Про тебя?.. - Лаура нервно закусила верхнюю губку. - Нет... про тебя... нет... Слушай, Ромка, неужели?..
        - Дошло наконец-то! Это инспектор угрозыска Агеев! Раз уж он на тебя вышел, теперь не отцепится... И пусть, пусть, я уезжаю!
        - Брось дурить! Куда?
        - Сперва к бабке, а там видно будет. Я хотел проститься, Лара. Мы, может быть, никогда больше не увидимся...
        Лаура вынула из сумочки сигарету, чиркнула спичкой. При ее свете увидела дрожащие губы парня.
        - Струсил? В штанишки наложил? А ведь твое бегство - главная улика. Кто ни в чем не виноват, тому скрываться незачем.
        - Нет, я еду... это решено. Махну на Дальний Восток, там не достанут... Приедешь ко мне? - с надеждой спросил он.
        Лаура выпустила изо рта плотное облачко дыма.
        - Я ухожу, мне холодно...
        - Проводи меня, я еду сейчас...
        - Ладно. Отведу Джимми и приду.
        - Не уходи! - Роман порывисто притянул девушку к себе.
        - Сумасшедший! Ты меня всю измараешь!..
        Роман, не слушая, осыпал жадными поцелуями губы, щеки, шею Лауры.
        - Ну хватит, хватит! Ты видишь, как я одета, мне холодно...
        - Может, прокатишься со мной немного? Обратно на троллейбусе...
        - Еще чего выдумал! Меня гости ждут!
        Роман вздохнул:
        - Эх, Ларка, Ларка, первая ты моя любовь...
        - Ничего, авось не последняя. Ариведерчи, Рома...
        Все машины были в разгоне, и на задержание Фонарева мы с Рябчуном отправились пешим ходом. Рябчун пышет гневом.
        - Нет, ты подумай, каков подлюга! Втерся в семью таксиста, стал там своим человеком... Такого криводушия я, Дим Димыч, еще не встречал: пырнуть Носкова в живот и через полчаса преспокойно разговаривать с его матерью, утешать ее, сочувствовать... Откуда это у него?
        - Откуда лжецы и лицемеры? С неба не падают, сами выращиваем. В семье: "Сделаешь уроки, Ромичек, заработаешь рубль. Только папе ни слова, ладно?" В школе: "Портишь ты нам, Рома, отчетность своими хилыми знаниями. Надо бы тебе поставить двойку в четверти, ну да так уж и быть..."
        Мы опоздали на самую малость. Рябчун растерянно крутит головой, оглядывая пустую площадку перед домом.
        - Здесь обычно стоит его мотоцикл... Неужели удрал?
        Что ж, не исключено. Если он видел меня с Лаурой, слышал, о чем мы говорили... Надо разыскать Лауру, она живет в этом же доме.
        На длинный и требовательный звонок открывает сама Лаура. Она даже не удивляется при виде меня, и поэтому разговор складывается как нельзя лаконичней.
        - Где Фонарев? - спрашиваю я.
        - Драпанул!
        - Куда?
        - На Дальний Восток!
        - Лаура, нельзя ли посерьезней?
        - Ладно, чего там темнить, все равно узнаете. Ромка отправился к своей бабушке.
        - Где она живет?
        - Где-то в Белоруссии...
        - Давно уехал?
        - Минут... пятнадцать, двадцать назад.
        - Лаура, мне нужно срочно позвонить. Телефон у вас есть?
        - Да, но...
        - Андрей Петрович, доставайте машину, я сейчас вернусь! Идемте, Лаура!
        Девушка нервно передергивает плечиками, не оглядываясь, входит в прихожую. Мы появляемся в самый разгар веселья. К нам выскакивает кругленький лысенький коротышка и принимается вопить дурашливым голосом:
        - Ларочка, любовь моя, наконец-то! А это кто? Пополнение? А бутылек где? Без вступительного взноса не принимаем...
        Я вежливо отстраняю толстячка-бодрячка и прохожу в комнату. Навстречу поднимается недовольная хозяйка.
        - Кто вы такой и что вам здесь надо?
        Я вынимаю свою книжицу.
        - Инспектор угрозыска Агеев. Мне нужно срочно позвонить. Вы разрешите?
        - О, пожалуйста, пожалуйста, - захлопотала хозяйка. - Мы всегда рады помочь нашей родной милиции...
        Набирая номер, я неприметно осматриваю собравшуюся компанию. Мое внимание привлекает рыжеватый мужчина с тонким хрящеватым носом, немного свернутым набок. Он сидит, уткнувшись в тарелку и не поднимая глаз. Ба, да ведь это Танцор, он же Станислав Лабазин! Теперь следователю будет легче протянуть ниточку между участниками концерна: Валет - Лаура - ее мать Танцор... И о содержимом пакетов теперь легче будет узнать.
        На другом конце провода поднимают трубку:
        - Дежурный по городу капитан Удалов!
        Волоча за собой шнур, выхожу в соседнюю комнату, прикрываю дверь.
        - Говорит инспектор угрозыска лейтенант Агеев. Полчаса назад бежал на мотоцикле Роман Фонарев, подозреваемый в тяжком преступлении. Мотоцикл "Ява" номер двадцать четыре семьдесят шесть ЛАВ. Наиболее вероятное направление: дорога на Вильнюс - Минск.
        - Сигнал принят, лейтенант! Даю команду перекрыть город!
        Я спускаюсь вниз, прыгая через три ступеньки. У подъезда меня ждет Рябчун, чуть поодаль вижу новенький "Жигуленок" цвета "белая ночь".
        - Поехали, Дим Димыч. Это наш автодружинник Рихард Зилберг. Готов ездить с нами хоть всю ночь.
        Я усаживаюсь рядом с мускулистым крепышом, одетым совсем по-летнему, даже ворот рубашки нараспашку, и машина рывком трогается с места. Видно, Рябчун уже ввел Рихарда в курс дела.
        На Минском шоссе нас перегоняет машина с голубым маяком-мигалкой. Взвывает сирена, и машина исчезает за поворотом. Во мне просыпается извечный азарт - любой ценой обойти соперника. Наверное, это гнездится в человеческой натуре с первобытных охотничьих времен, когда вырвавшийся вперед отхватывал лучший кусок мамонта.
        - Гони, Рихард! Я отвечаю!
        Водитель прибавляет газу, и вскоре мы обгоняем машину ПМГ. Движение на шоссе незначительное, встречных машин мало. Стрелка спидометра переваливает за сто тридцать.
        - Рихард, здесь есть боковые дороги?
        - Я этот район плохо знаю. Если он учуял погоню, непременно попытается свернуть.
        - Думаю, о преследовании он пока не подозревает. А впрочем... Андрей Петрович, смотрите внимательней, нет ли где съезда с основной магистрали?
        Рябчун припадает к окну, я тоже до рези в глазах всматриваюсь в осеннюю темень.
        - Вот он, ваш гонщик, - неожиданно извещает Рихард. - Жмет на всю катушку!
        Внезапно сзади снова слышится звук милицейской сирены. Видно, водитель ПМГ не смог снести оскорбления, нас догоняют.
        Звук сирены заставил мотоциклиста оглянуться. По-видимому, он понял, в чем дело, выжал ручку газа до отказа и мгновенно скрылся из глаз.
        - Давай, Рихард, жми! - подхлестывает Рябчун. - Уйдет ведь, бродяга!
        Минут через десять проскакиваем небольшой сосновый лесок, въезжаем на деревянный мост.
        - Стой, Рихард! Кажется, авария!..
        Мы выскакиваем из машины и видим - с правой стороны моста перила сломаны. На воде, готовый вот-вот погрузиться, покачивается шлем мотоциклиста.
        - Неужели утонул? - встревоженно спрашивает Рябчун.
        Я вытираю испарину - ну и вечерок! Что это: несчастный случай или самоубийство? Скорее всего второе. Даже если мотоциклист упал в воду случайно, он вполне успел бы выбраться.
        Из подъехавшей патрульной машины выходит майор Ершов, которого я неплохо знаю.
        - Что, Дим Димыч, упустил преступника? Это тебя бог наказал - не будешь перегонять нашу "канарейку". - Подсвечивая фонариком, он внимательно рассматривает следы на мосту. - Так, говоришь, утонул беглец? Всякое бывает, Дим Димыч. Мы тут с тобой оплакиваем безвременно усопшего, а покойничек - вполне возможная вещь - сидит в соседнем лесочке и посмеивается в кулачок. Бойко, Круминь, Лысак! Возьмите фонари и прочешите вон те кусты! Далеко он уйти не мог...
        Милиционеры двинулись в указанном направлении. Не прошло и получаса, как на мосту в сопровождении конвоя появился взъерошенный Фонарев.
        - Нервишки у мальца не выдержали, - докладывает Лысак. - Сидел бы тихо, может, мы и прошли бы мимо. А он как вскочит, как побежит. Да где ему от Бойко оторваться, когда у того первый разряд.
        - Не суйся в волки, коли хвост собачий, - бурчит Ершов.
        Я подхожу к Фонареву. Он сейчас и впрямь похож на побитую собачонку.
        - Что ж это вы, Роман Алексеевич? Мы еще вам никакого обвинения не предъявили, а вы уже в бега ударились? Или чувствуете за собой вину?
        - Ничего я не чувствую! - огрызается Фонарев. - Просто выехал прогуляться...
        - У вас прямо-таки необъяснимая страсть к ночным прогулкам. В субботу вас видели на Октябрьском мосту, сегодня вы здесь.
        Фонарев молчит, глаза полыхают мрачной злобой. Подходит майор Ершов.
        - Дим Димыч, ты заметил - он же насквозь сухой. Нарочно мотоцикл утопил, чтобы сбить нас со следа.

13
        В тот же вечер мы произвели обыск в квартире Фонарева. Изъяли светлый плащ с замытыми пятнами, похожими на кровь, коричневую кожаную куртку. Искали нож, но его нигде не было. Рябчун повез добытые улики в НТО, а я остался опрашивать людей, которые близко знали Фонарева. Мои беседы с ними были вызваны отнюдь не праздным любопытством.
        ...Когда Роману стукнуло десять лет, он однажды учудил такое, о чем сердобольная дворничиха, которая все это мне рассказала, и теперь не может вспоминать без содрогания. Жил в подвале ничейный кот по кличке Тимоша. Ромка изобрел прямо-таки иезуитский номер: насадил на рыболовный крючок кусок колбасы и метнул его из окна вниз, подгадав момент, когда Тимоша отправился за пропитанием. Голодный кот мгновенно проглотил приманку - и страшный крик, полный ужаса и муки, разнесся по двору. Ромка смеялся и наматывал леску на катушку спиннинга, намереваясь вздернуть Тимошу в воздух. Выскочила дворничиха, оборвала леску и понесла плачущего детским голосом кота к ветеринару. Жестокая шутка даром не прошла - отчим пребольно отхлестал Ромку ремнем: "Зачем без спроса брал спиннинг?.."
        Содержательным был разговор и с Лаурой. Она не особенно удивилась превращению Валетова дружка в сотрудника угрозыска и после недолгого колебания откровенно все рассказала.
        Наутро в кабинете следователя Сушко состоялся первый допрос подозреваемого в тяжком преступлении Романа Фонарева. Я присутствую тут же. Галина Васильевна слушает внимательно, я бы даже сказал, сочувственно, ни словом, ни жестом не выказывая своего истинного отношения. Ей важно, чтобы Фонарев высказался полностью, а уж потом она сумеет отсеять зерна правды из вороха лживых уверток и обтекаемых полупризнаний.
        - Расскажите, Фонарев, как вы провели тот день. Меня интересует, предшествовали преступлению какие-то чрезвычайные обстоятельства или оно было совершено случайно?
        - Случайно, конечно, случайно! - ухватывается Фонарев за спасительную идею. - Я не хотел... так получилось... он вытащил меня из кустов... я был зол на весь мир... от меня только что ушла любимая девушка...
        Роман достает пачку "Примы", умоляюще взглядывает на следователя. Галина Васильевна встает, открывает форточку.
        - Курите, Фонарев.
        Роман жадно затягивается, от чего и без того худые щеки его западают совсем.
        - В тот день, это была суббота, я сидел у Лауры. Мы слушали музыку, пили кофе, собирались сходить в кино. И вдруг врывается Валерка...
        Да, все так и было. Правда, Валерий Кречетов не ворвался, а позвонил в дверь - требовательно, по-хозяйски. Что ж, он имел на это право...
        Маленький, тщедушный Ромка Фонарев давно украдкой поглядывал на красивую девчонку из соседнего подъезда. Но при ней неотступно находился Валерий, а у него был такой рост и такие плечи... И вдруг удача - Валерку призывают в армию. Первое время Лаура лишь насмешливо щурилась в ответ на робкие попытки Фонарева завести знакомство, но потом...
        - Потом, инспектор Дима, мне стало невыносимо скучно, - рассказывала на допросе Лаура. - И я подумала: чем не кадр Ромка Фонарев? Зарабатывает прилично, есть мотоцикл с коляской, отдельная комната. Конечно, Валерку с ним не сравнить, но Валерка далеко, а этот рядом... Я была у него первой, он молился на меня... Для такого хлюпика, на которого никто из девчат и внимания-то не обращал, я была счастливой находкой. Я помыкала им как хотела, он выполнял все мои капризы и прихоти...
        И, может быть, ничего бы не случилось, не заведи Фонарев речь о женитьбе. Лаура от окончательного ответа уклонилась. Хотя Кречетов ничего ей не обещал, она все же надеялась после возвращения Валерия из армии выйти за него замуж. В последнем письме Лаура написала, что ей предстоит принять важное решение, и если Валерий не хочет потерять ее навсегда, то должен выбрать время и приехать. И вот он явился...
        Лаура открыла дверь и отступила в растерянности - она не ожидала столь стремительной реакции на свое письмо.
        - Ой, Валерка, я так рада!.. Ты стал такой бравый!.. А загорел-то как!.. Там до сих пор жара, да?.. Раздевайся, что же ты стоишь как неродной?!.
        Валерий хмуро и подозрительно смотрел на Романа, вышедшего из комнаты в коридор.
        - А это кто? Мой дублер? Я вижу, ты тут без меня не скучаешь!..
        - Валерка, не будь занудой! - Лаура подпрыгнула и обвила руками загорелую мускулистую шею.
        У Романа перехватило дыхание. Жгучая волна обиды подкатила к горлу, в бессильной ярости сжались кулаки. А что он мог сделать? Нельзя, нельзя здесь оставаться, но и уйти он не мог. По приказанию Лауры сбегал за бутылкой водки, потом еще за одной. Сидел молча, вливая в себя рюмку за рюмкой, и медленно наполнялся дремучей первобытной злобой.
        Лаура резвилась как школьница. Упоительное сознание власти над двумя соперниками заставляло ее выкидывать самые эксцентричные номера. То она вскакивала на стол и кружилась в бурном танце среди рюмок и бокалов, то прыгала на колени к Валерию, шепча ему на ухо жаркие ночные словечки. На Ромку Лаура и глазом не вела - куда он денется.
        Так, в пьяном угаре, прошел весь день. К вечеру Лаура услала Романа за очередной бутылкой, а когда он вернулся, в квартиру его больше не пустила. Тщетно колотил Ромка в дверь - в ответ раздавался лишь яростный собачий лай. Облегчив душу грязным ругательством, которое он выплюнул в замочную скважину, Фонарев поплелся домой. Распаленное воображение рисовало сладострастные картины Лауриной измены. "Тварь! Лживая намазанная тварь! И хватит! И кончено!.." Роман клялся себе, что никогда, никогда больше даже не взглянет в ее сторону, и знал, что все эти клятвы - чушь, ерунда, что стоит Лауре поманить его пальцем, и он снова ей все простит... Нет, хватит, пора наконец стать мужчиной! Он отомстит ей за все свои унижения! И ей, и этому самодовольному индюку Валерке!
        Затуманенный хмелем взор бродил по комнате, и вдруг Роман увидел на секретере нож. Он сам, собственноручно, выточил его, отполировал, сделал наборную ручку из плексигласа. Отличная получилась финка! Ну, солдат, держись теперь! Нет, убивать он, конечно, никого не станет. Но пригрозит! Вынет нож к покажет Валерке. Со значением! И посмотрит, какое будет у него лицо. И, может быть, Лаура после этого будет его немножко уважать и даже бояться. Валерка уедет, и все останется как было...
        Он сел к окну и стал смотреть на улицу. Дождался, когда Лаура и Валерий вышли из подъезда, и долго шел за ними, оставаясь незамеченным. На тихой же Гончарной Лаура, услыхав сзади шорох, быстро обернулась. Роман метнулся в кусты, но поздно - его увидели, остановились. Фонарев подошел разболтанной, вихляющей походкой, сказал, сплюнув:
        - Я пойду с вами!
        Валерий расправил крутые плечи, резко шагнул вперед.
        - Уйди, пока харю в творог не размазал!
        Фонарев отскочил, выхватил нож.
        - А это видел? Ну-ка тронь попробуй!..
        Лаура загородила собой Валерия.
        - Иди домой, ты выпил...
        Солдат рвался в драку, Лаура с трудом его удерживала, твердя: "Валера, не надо!.." Потом схватила его за руку и потащила прочь. Они ушли, а Фонарев остался с нерастраченной жаждой мести и рвущейся наружу в поисках выхода первобытной злобой.
        В тот момент Фонареву было безразлично, кого ударить ножом, он действительно был зол на весь мир. Таксист принял на себя удар, предназначенный любому другому, подвернувшемуся под руку. Маленький, униженный, жалкий, Фонарев вложил в этот удар всю накопленную за день ненависть и боль. По закону подлости: мне плохо - пусть будет худо и тебе!.. Ударив, Роман ужаснулся и пожалел. Нет, не таксиста - себя. Поймают, будут судить. Бежать, пока никого нет! И нож не бросать - это улика.
        Фонарев мчался, ломая кусты, подгоняемый страхом грядущей расплаты. Хмеля как не бывало, мысль работала четко и ясно. Сейчас налево, в переулочек, потом по Садовой... Выбежав на Литейную, почти на ходу вскочил в отправляющийся троллейбус. Водитель напомнила про билет, но он выскочил на следующей остановке. Тихонько, чтобы не разбудить мать, вошел в квартиру, спрятал светлый плащ в чулане, надел коричневую кожаную куртку.
        Под окном стоял мотоцикл "Ява" - подарок матери на день рождения. Роман надвинул шлем, включил зажигание... На максимальной скорости въехал на Октябрьский мост, притормозил, сунул руку в боковой карман. В воздухе сверкнуло блестящее лезвие клинка, где-то глубоко внизу глухо булькнуло. Главная улика на дне. Возле Политехнического института Фонарев развернулся и поехал обратно.
        В этот момент его увидел и запомнил студент Вольдемар Риекстинь, провожавший девушку. Если бы начать разрабатывать версию Леши Волкова "мотоциклист в коричневой кожаной куртке", мы вышли бы на Фонарева с другой стороны. Этот путь посложней и подольше, но и он неизбежно вывел бы нас на преступника.
        - Скажите, Фонарев, как пришла вам в голову такая дерзкая идея: вернуться на место преступления? - задает вопрос следователь Сушко.
        - Я хотел узнать, что с таксистом... жив ли он? И потом... я хотел заявить, что это я... ударил его ножом... И если бы меня кто-нибудь узнал в тот момент, я бы не стал отпираться...
        Фонарев говорит быстро, торопливо, взахлеб, а глаза в этом монологе не участвуют, они живут своей, отдельной жизнью, думая совсем о другом, потаенном... О чем же? Ну, например, о том, что от этой молодой симпатичной женщины зависит теперь его судьба и не худо бы ее разжалобить, "запудрить" ей мозги. В действительности вернулся он на улицу Гончарную совсем по другим мотивам.
        ...На обратном пути Фонареву пришла наглая мысль - вернуться! Затесаться в толпу, послушать, что говорят. Узнать его может только таксист, если жив остался... Но его, наверно, уже увезли в больницу... или в морг... Кто еще его видел? Какая-то женщина? Мать таксиста? Но издалека и мельком. Плащ он снял, волосы зачесал на пробор. Риск быть узнанным ничтожен, а выиграть можно много. Бесспорное алиби! Где был в это время? Там же, где и вы, товарищ блюститель! Вспомните, вы же меня свидетелем записывали...
        Все было так, как он ожидал. Раненого увезла машина "Скорой помощи", возле дома сгрудилась толпа любопытствующих и сочувствующих. Роман хотел присоединиться, как вдруг увидел Еремина - мастера своего цеха. Он шел ссутулившись, пришаркивая ногами, словно нес на плечах немыслимую тяжесть.
        - Иван Николаевич, что здесь случилось? - бросился навстречу Фонарев. - Я ехал мимо, смотрю - толпа...
        Еремин вяло пожал протянутую руку.
        - Сына моего пырнул какой-то бандит.
        Фонарев похолодел. Выходит, тот парень... Ну да, вот же дом, в котором живет мастер. И в цехе говорили, что сын у него работает таксистом. А та женщина, мать таксиста?.. Значит, это была жена Еремина? Он видел ее только однажды, на комбинатском вечере. Что ж теперь делать?! Если бы он знал!.. А, что там, теперь поздно каяться. Может, все и к лучшему: кто подумает, что он мог поднять руку на сына своего мастера? Сейчас главное - не подавать виду, полнейшее спокойствие...
        Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Фонарева, а вслух он спросил:
        - Не нашли?
        Еремин ссутулился еще сильнее.
        - Догнал бы, живого места не оставил. Может, и хорошо, что не догнал...
        Потом Фонарев помогал мастеру готовить машину Михаила к отправке в таксопарк, успокаивал рыдающую Ксению Борисовну: "Его найдут, его обязательно найдут..."
        В первое мгновение, увидев Фонарева, Ксения Борисовна вздрогнула. Ей показалось, что... Но тут подошел Иван Николаевич, сказал, что работает с Романом в одном цехе, а главное, в памяти Ксении Борисовны накрепко засела массивная челюсть преступника, а у Фонарева подбородок был круглый, женственный, безвольный. Потом мы выяснили, что свет фонаря падал под углом, и это удлиняло черты лица.
        - В общем, Фонарев, - подвожу я итог, - помогли тебе твои хитроумные уловки, как нищему рукопожатие.
        - Я хотел, хотел прийти с повинной! - кричит Фонарев. - Это она меня отговорила...
        - Вот как? А мне Лаура сказала, что она вообще ничего не знала о преступлении...
        - Слушайте вы ее больше, она еще и не то придумает. Это ж такая стервозная девка!.
        На следующий же день рано утром я пошел к ней...
        На звонок открыла Лаура. На пороге стоял Фонарев - бледный, с темными кругами под глазами от бессонной ночи. Не спрашивая разрешения, прошел в комнату, рухнул в кресло.
        - Ромка, что с тобой?
        - А то ты не знаешь!
        - Скажешь - узнаю...
        - Я человека убил...
        - Из-за меня? - восхищенно ахнула Лаура. - Из-за того, что я с Валеркой ушла? Ты и вправду меня так любишь?
        Фонарев молчал, уткнув лицо в ладони.
        - Тебя кто-нибудь видел, скажи? А этот таксист жив? Ну же, не молчи, - теребила Лаура.
        - В больницу его увезли, что дальше, не знаю. Это, оказывается, сын нашего мастера Еремина.
        - Кто тебе сказал?
        - Я потом вернулся туда...
        - И тебя никто не узнал?
        - Я был в другой куртке. Еще нож помогал искать...
        Лаура посмотрела на Фонарева удивленно и недоверчиво.
        - Бесподобство! Вот уж не ожидала от тебя такой прыти! Я, признаться, всегда думала, что ты тюхля тюхлей. Нож куда дел?
        Роман зыркнул подозрительно.
        - А тебе зачем?
        - Думаешь, пойду доносить? - хохотнула Лаура. - Что взять с больного, кроме анализа? Очень мне нужно Валерку под удар ставить!
        Роман вскочил:
        - У, тварь! Все о нем беспокоишься. А что у меня из-за тебя жизнь покорежена - это пустяк?
        Лаура вытащила из пачки сигарету, закурила, изящно отставив мизинчик.
        - Тоже мне нашелся оригинал в упаковке! Кто тебя заставлял на людей с ножом кидаться?
        - Это верно, не на того я бросился. Твоего хахаля надо было угрохать, а потом тебя!
        - Болван! Валерка бы тебе так вмазал...
        Фонарев опустил голову.
        - Что делать, Лара, посоветуй. Может, пойти признаться?
        - Еще чего? Не смей меня впутывать!
        - При чем тут ты?
        - А как же! Начнут выспрашивать: с кем был в тот вечер да по какой причине? И выйдет: ножом ударил ты, а виновата я...
        - А разве не так?
        Лаура гневно пыхнула дымом в лицо Фонареву.
        - Лыцарь! Никак ты не можешь, чтоб за мою спину не спрятаться! Кто же знал, что ты такой бешеный, когда выпьешь?
        - Пил я немного...
        - Или я не видела! Хлестал в три горла! Нам с Валеркой почти ничего не досталось.
        - Вам и так сладко было...
        Лаура встала, мечтательно потянулась всем своим гибким змеиным телом.
        - Валерка - мужик что надо!
        Фонарев метнулся к ней, порывисто привлек к себе.
        - Вот все про тебя знаю, все, а тянет по-прежнему. Заколдовала ты меня, что ли?
        Лаура осторожно высвободилась из его объятий.
        - Сядь! Лучше подумай, как в тюрягу не загреметь.
        Роман снова помрачнел.
        - Что там думать? Все равно найдут!
        Лаура презрительно усмехнулась.
        - Какого ж черта ты следы путал, алиби создавал? Кончай дрожать смотреть отвратно! Ты был на месте происшествия, искал нож вместе с мастером, кто тебя может заподозрить? Только вот еще что надо сделать. Если таксист жив, он тебя обязательно узнает по бакам. Сегодня же их сбрей! А я позвоню в больницу, узнаю, что с шофером. Как, ты сказал, его фамилия - Еремин?..
        Искусно группируя факты, Фонарев пытается создать впечатление, что он всего лишь горемычная жертва нескладно сложившихся обстоятельств. Если бы не безобразное поведение Лауры... если бы не приезд Валерия Кречетова... если бы таксист оставил его в кустах... И вид у Романа во время допроса соответственный: само смирение и покорность судьбе-злодейке.
        Тактика в общем-то не новая и достаточно примитивная: представить дело так, будто преступление совершено неумышленно, в состоянии сильного душевного волнения. Но нет! Фонарев сам себя выдал с головой: тот циничный расчет, то бесчувственное хладнокровие, которые он проявил, скрываясь от правосудия, исключают смягчение наказания. Фонарев внутренне был готов к преступлению, а когда он его совершил бы - в ту субботу или годом позже, не суть важно.
        - Это все она, она виновата, - твердит без устали Фонарев. - Из-за нее все случилось... Это ж такая стервозная девка!.. Ее надо судить, ее!.. Если бы не она! .
        - Какой же вы все-таки!.. - вспылила, не выдержав, Сушко. - Было одно смягчающее обстоятельство - слепая, безрассудная любовь, но и ее вы растоптали!
        На сегодня допрос закончен. Я вывожу подследственного в коридор, чтобы сдать конвоиру. Навстречу нам поднимается по лестнице мать таксиста. Увидела Романа, побледнела, отшатнулась. В глазах испуг, удивление, презрение и... жалость. Да, обыкновенная бабья жалость, которую испытывают женщины к несчастным и ущербным. Фонарев прощупал лицо Ксении Борисовны тяжелым, заледенелым взглядом, молча прошел мимо. Ни одна жилочка в нем не дрогнула, не всколыхнулись ни совесть, ни раскаяние.
        "Пустое сердце бьется ровно", - вспомнилась мне строка из школьной хрестоматии.