Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Минаков Игорь : " Операция Вирус " - читать онлайн

Сохранить .
Операция «Вирус» Игорь Валерьевич Минаков
        Ярослав Веров
        # Максим Каммерер в сердце Островной Империи? Да, когда-то всемирно известные фантасты братья Стругацкие собирались написать роман или повесть под названием
«Операция «Вирус». Но… не написали. Её создали Веров и Минаков. Как такое возможно? Точно так же, как возможно новое научно-фантастическое прочтение старой, старой сказки в мире, вывернутом наизнанку!
        Содержание
        Ярослав Веров
        Игорь Минаков
        ОПЕРАЦИЯ «ВИРУС»
        ЧУДО МЕЖАВТОРСКОГО КОСМОСА
1
        Наиболее частым и даже дежурным вопросом, который задавали братьям Стругацким, был вопрос: как вы пишете вдвоем? Братья Стругацкие отвечали на него по-разному, но всегда в одном духе: дескать, никакого феномена тут нет, собираемся в Москве или Питере, один садится за машинку, другой валяется на диване, и так - слово за словом - рождается текст. Братья лукавили, и это лукавство стало очевидным, когда были опубликованы фрагменты из рабочей переписки между ними, которая велась практически ежедневно на протяжении десятков лет. Когда читаешь эти старые письма, то отчетливо видишь, какой титанический труд остается за кадром творческой биографии. Видишь, что совместное писательство не ограничивается посиделками в двух столицах - оно глубже, серьезнее, многограннее. Но самое чудесное - оно приводит к возникновению особого информационного пространства, которое вполне можно назвать «межавторским космосом».
        История литературы знает достаточно примеров творческих дуэтов. Особенно много их в истории фантастики. Это можно объяснить особенностями жанра. Любовь к фантастике произрастает из того же кусочка человеческой души, что и религиозная вера. Но если религиозный человек верит в существование Всемогущего Творца и эта вера помогает ему смело смотреть в будущее, то любитель фантастики верит в будущее само по себе, и оно для него зачастую реальнее настоящего. А совместная вера, как известно, сближает, делая ничтожными суетные разногласия. Поэтому любители фантастики обожают собираться на конференции, называемые конвентами, и всегда расположены к сотрудничеству, если дело касается предмета их увлечения. Тяготеют друг к другу и писатели-фантасты: они единомышленники, им есть что обсуждать и что придумывать вместе.
        А если в дополнение к этому возникает личная симпатия, то скоро следует ждать рождения нового автора, который будет носить двойную или даже тройную фамилию. О творчестве одного из таких авторов я и хочу рассказать.

2
        Жили-были два очень непохожих друг на друга человека: донецкий инженер-физик Глеб Гусаков и московский редактор Игорь Минаков. Скорее всего, они никогда не пересеклись бы в этой жизни, если бы оба не любили фантастику и не начали ее писать. Глеб Гусаков уже имел опыт соавторской работы, издаваясь под псевдонимом Ярослав Веров. У Игоря Минакова публикаций было поменьше, но зато он получил профильное литературное образование. Я не знаю подробностей их первого знакомства, которое переросло в крепкую дружбу и стало основой для совместного творчества, но зато хорошо помню, как внезапно и напористо, кавалерийским наскоком, вторгся писатель Веров-Минаков в вяловатый и ставший уже привычным литературный процесс.
        Тут следует ненадолго остановиться и отметить, что на момент появления этого нового писателя бурные дискуссии о путях развития отечественной фантастики уже отгремели. Большинство профессионалов сошлись на мнении, что фантастика - это лишь часть литературы, которая практически ничем не должна отличаться от так называемого мейнстрима. Поэтому жанровые границы не имеют четких контуров, и разделение писателей на фантастов и нефантастов лишено смысла. По сути, восторжествовала концепция, которую всю жизнь отстаивали вышеупомянутые братья Стругацкие и которая гласила, что фантастика - не жанр, а прием; что на фантастику распространяются все литературные законы без исключения; что фантасты обязаны главное внимание уделять именно художественному наполнению своих текстов. Братьев Стругацких можно понять - когда они пришли в фантастику, пейзаж там был сер и безрадостен. Коммунистические идеологи понимали задачи фантастики слишком утилитарно, полагая, что главная ее цель - популярно рассказывать о достижениях науки и техники. Директивным решением из фантастики изъяли современную сказку - советский аналог
фэнтези. Жанр, по образному выражению Александра Беляева,
«засушивали», отсекая все живое и необычное, выходящее за рамки идеологического канона. Была и еще одна проблема, о которой сегодня не принято говорить, - писатели-фантасты того времени и сами зачастую не могли преодолеть инертность мышления, тиражируя стандартные довоенные сюжеты о полетах на Марс и Венеру, о прогрессивных советских и безумных западных ученых, о внедрении рационализаторских предложений и борьбе «передовиков» с «вредителями». В этой ситуации даже литературно слабый роман «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова был воспринят как откровение. Он затрагивал совершенно новый (а на самом деле хорошо забытый старый) круг идей и тем, указав на основное назначение качественной фантастики - обсуждение философских проблем бытия: кто мы такие, зачем пришли в этот мир, откуда и куда идем. Братья Стругацкие активно вписались в процесс революционного обновления отечественной фантастики. И выступили как максималисты под лозунгом немедленного возвращения любимого жанра в основное литературное русло. Они только не учли, что и в этом русле имеются подводные камни.
        К середине 1990-х годов сформировалась целая плеяда фантастов, выросших под влиянием братьев Стругацких и принявших их лозунг в качестве жизненной позиции. Их право на внимание со стороны читателей никто всерьез не оспаривал. Ниши были заняты, роли расписаны, и казалось, это надолго. Но вдруг выяснилась пренеприятная деталь. С одной стороны, мейнстрим не спешил принять жанровых неофитов - выход книги в любой из коммерческих серий фантастики автоматически делал писателя фантастом, даже если он в дальнейшем писал высоколобую реалистическую прозу. С другой стороны, планка отбора в упомянутых сериях быстро и необратимо снижалась год от года, и в фантастику пришли не десятки даже, а сотни самоуверенных молодых людей, не обладающих минимальными ремесленными навыками, но искренне полагающих, что «созидают литературу». В этих условиях те, кто задавал тон в 90-е, были оттеснены на обочину литературного процесса, - любитель фантастики, поглощающий десятки коммерческих книжек в год, перестал воспринимать их в качестве фантастов, а всенародно чтимыми прозаиками они так и не стали. Возникает вопрос: стоила ли
игра свеч? Стоило ли отказываться от фантастики, минимизируя ее присутствие в текстах и трактуя ее только как прием, чтобы на выходе потерять круг верных читателей и отдать некогда любимый жанр на откуп агрессивным халтурщикам?..
        Вопрос этот чисто риторический. В конце концов, каждый писатель сам определяет свои приоритеты и сам протаптывает тропинку к сердцу читателя. Заставлять его писать как-то иначе нельзя, да и опасно. Но это не означает, что в один прекрасный день не появятся новые писатели, искренне болеющие не за отдельных авторов, а за жанр в целом, и не подвергнут ревизии те положения, которые еще вчера казались незыблемыми. Именно эту, не самую простую, ношу и взвалили на свои плечи Глеб Гусаков и Игорь Минаков.

3
        Современным школьникам подобное может показаться форменной фантастикой, но во времена моей молодости (а я получал образование в маленьком провинциальном городке на берегу моря) особым шиком среди одноклассников считалось не употребление табуированной лексики, а использование к месту и не к месту трех законов диалектики Фридриха Энгельса. Особенно нравился нам закон «отрицания отрицания» - мы не слишком вдавались в его суть, но даже в самой примитивной формулировке этот закон оставлял за нами право на собственное мнение, которое в перспективе может оказаться куда более верным, чем мнение учителей.
        Закон «отрицания отрицания» действительно хорош, и при желании его действие может быть выявлено в любом виде человеческой деятельности, включая, разумеется, литературный процесс.
        Здесь мы наблюдаем классический пример действия этого закона. В 1950-е годы в фантастику пришли братья Стругацкие, которые бросили вызов сложившемуся укладу и делом доказали, что жанр может быть более живым и ярким, чем считалось прежде. Они многому научили нас. Братья Стругацкие - наши Учителя. Но плох тот ученик, который никогда не поспорит с учителем! Глеб Гусаков и Игорь Минаков оказались хорошими учениками. Подобно Стругацким, они бросили вызов системе и рассчитывают победить.
        В чем же суть этого вызова? Много лет друзья-соавторы наблюдали за последовательной деградацией жанра. Серьезные профессиональные прозаики все больше отдаляются от него, уходя в сатиру, фантасмагорию, сюрреализм и псевдоисторический роман. Все эти направления тоже можно отнести к фантастике (и некоторые литературоведы так делают), но тогда мы утрачиваем представление о том, что является ее магистральным руслом. Хотя это прозвучит как банальность, но скажу: магистральным руслом во все времена была именно и только научная фантастика. Так сложилось исторически. Задолго до XIX века появлялись мистические романы, утопии и фэнтезийные эпосы, но никому не приходило в голову выделить их в некий обособленный жанр, подобно детективу или романтической прозе. Только после Мэри Шелли, Жюля Верна и Герберта Уэллса фантастика стала тем, чем мы ее знаем сегодня. А главное, от чего всегда отталкивались эти основоположники, - это научно-фантастическая идея. Создание искусственного человека путем гальванизации мертвецов, полет в артиллерийском снаряде на Луну, путешествие в отдаленное будущее на машине времени -
именно с этих идей начиналась настоящая фантастика, оказавшая влияние не только на литературу и кинематограф, но и на научно-технический прогресс. К концу XX века в России «банальности» стали подзабываться. Отказ от идей во имя «художественности» привел к размыванию границ и утрате стержня. Хорошо это или плохо? Для большинства молодых авторов, которые не привыкли затруднять себя работой мысли, наверное, хорошо, для читателей - несомненно плохо. Все чаще можно услышать крик души очередного разочаровавшегося:
«Придешь в магазин, книжек полно, а почитать нечего!» Но дело даже не в том, что под маркой фантастики подсовывается бульварное чтиво о галактических империях и войнах эльфов с вампирами, а в том, что именно это чтиво и называется магистральным направлением. Как печальное следствие - в современной российской фантастике образовалась зияющая ниша, само существование которой дает основания говорить о перманентном кризисе, в котором находится жанр. Из фантастики выкинули научно-фантастическую идею… и грянул гром!
        Есть несколько причин, почему это произошло, и о них уже писали знатоки жанра. Усилившаяся специализация науки, разочарование общества в ней, девальвация статуса научного работника, отсутствие внятных ориентиров, позволяющих отделить науку от лженауки, и тому подобное. Можно сколь угодно долго обсуждать эти причины, спорить о них до хрипоты. Можно даже радоваться тому, что это произошло, как делают некоторые самоуверенные критики. А можно сказать: хватит! Если в литературе опустела ниша, ее следует заполнить. Иначе кризис не преодолеть. Да, это трудный путь - идти наперекор течению, без поддержки и помощи, под свист и улюлюканье тех, кто не верит больше в благородство помыслов и согласился принимать жизнь такой, какая она есть. Это трудно. Но кто сказал, что будет легко?

4
        Радует, что за дело возрождения отечественной научной фантастики взялись два опытных писателя. Одиночке, если он не обладает величайшей силой духа, не выстоять в борьбе с конъюнктурой. А дуэту Веров-Минаков приходит на помощь чудо межавторского космоса.
        В незримом информационном пространстве, возникающем между соавторами, идет процесс непрерывной генерации и шлифовки идей. Словно пучки разогнанных протонов в большом адронном коллайдере, идеи сталкиваются, преобразуясь в нечто совершенно новое - в иную странную материю. Возникает стереоскопический взгляд на любую проблему, что позволяет ее с легкостью решить. Через череду ссор и компромиссов соавторы подыскивают общий знаменатель, и на выходе получается текст, который практически всегда глубже и объемнее некоего гипотетического произведения, написанного каждым из авторов поодиночке.
        Писатель Веров-Минаков дебютировал сравнительно недавно - в 2008 году. И этот дебют мгновенно привлек внимание. Романы «Десант на Сатурн» и «Десант на Европу» из цикла «Трикстеры» заметно выделялись на фоне того, что сегодня издают под вывеской «Фантастический боевик». Разумеется, новый автор отдал дань и острому сюжету (погоням, перестрелкам, катастрофам), и описанию фантастических миров и существ, но выделяло его тексты из общей массы совсем другое - желание и умение вести серьезный разговор с читателем на глобальные темы. Именно этим всегда и славилась качественная научная фантастика. При этом автор попробовал решить нетривиальную творческую задачу - придумать утопическое общество, которое вполне могло бы вырасти из нашего сегодня без значительных революций и потрясений.
        В качестве основы использовался Мир Полдня братьев Стругацких. Представьте себе группу «идейных» и влиятельных технократов, которые поставили своей целью сделать Мир Полдня реальностью. Само по себе это выглядело бы нелепостью, если бы за группой не стояла транснациональная корпорация, создающая роботизированную управляемую среду обитания, в которой чрезвычайно комфортно жить. Искушение оказывается слишком велико, и человечество принимает навязываемые ему правила игры. Казалось бы, Веров-Минаков мог на этом остановиться, но он сделал следующий шаг: утопия в стиле Полдня - лишь технический этап на пути превращения землян в космическую цивилизацию.
        Литературные критики приняли вещь неоднозначно. Поскольку новый автор обозначил цикл «Трикстеры» «программным произведением», призванным стать первой ласточкой возрождения научной фантастики в России, от Верова-Минакова ждали чуть ли не Откровения. А не дождавшись, немедленно принялись топтать тексты сапогами, даже не пытаясь понять, для чего они написаны и почему именно так написаны. Со стороны, признаться, это выглядело как пиршество вкусовщины. Критики не учли, что перед ними дебют. Если продолжать нашу аналогию (а она, между прочим, напрашивается), можно вспомнить о первом романе братьев Стругацких «Страна багровых туч». В нем уже было новое качество, но не чувствовалось еще уверенности будущих мастеров. Зато полным списком наличествовали все «родимые пятна» советской фантастики ближнего прицела. Возможно, это общее правило для творческих дуэтов. Трудно представить себе, чтобы два непохожих человека с непохожими биографиями в один момент сумели найти такие точки интеллектуального соприкосновения, которые позволили бы мгновенно перестроиться и начать выдавать на-гора превосходные тексты, не
имеющие аналогов в истории мировой литературы. Не верю! Не бывает! Соавторы должны притереться, межавторский космос должен повзрослеть.
        Тем не менее опытные читатели отнеслись к дебюту с куда большей благосклонностью, чем критики. Доказательством тому служат престижные литературные премии, которые Веров-Минаков получил на всевозможных фантастических конвентах и которые присуждаются по итогам тайного голосования участников либо решением компетентного жюри: «Бронзовый Икар», «Золотой Кадуцей», «Интерпресскон», «Серебряная стрела»,
«Чаша Бастиона».

5
        Кстати, о «родимых пятнах».
        В литературе (не только в фантастике) довольно сильна традиция создания так называемых зависимых произведений: фанфиков, сиквелов, приквелов, римейков, новеллизаций. Эта традиция существует со времен Гомера - по мнению ряда исследователей, «Илиада» и «Одиссея» изначально были сравнительно небольшими текстами, которые позднее много раз переиначивались и расширялись, вобрав в себя творчество множества людей. И никто сегодня не скажет, что это - плохо.
        Традиция получила серьезный толчок к развитию с появлением кинематографа. Экранизировать книги или новеллизировать фильмы, снятые по оригинальному сценарию, стало привычным делом еще до Первой мировой войны. Телевидение расширило поле применения творческих сил, а глобальная компьютеризация позволила создавать мультипродукт, включающий собственно текст, иллюстрации к нему, аудиоинформацию, видео и даже игры по мотивам. Авторы литературного «мейнстрима» не остались в стороне от тенденции - в нем вызрело целое направление, называемое
«постмодернизмом», ярчайшие представители которого соревнуются в том, чтобы рассыпать по своим романам как можно больше скрытых цитат из классики, аллюзий и реминисценций.
        Нет ничего удивительного, что постмодернизм оказал значительное влияние на Верова-Минакова. Модные тенденции эпохи всегда оказывают влияние на молодых писателей, вопрос только в одном: сумеет ли конкретный писатель преодолеть диктат моды и сам стать законодателем мод?
        Сборник, который вы держите в руках, является этапным для Верова-Минакова. Ведь самый простой способ избавиться от «родимых пятен» постмодернизма - отыграть в него до конца, до логического финала, до точки. Давайте посмотрим, как это делается.
        Наибольшее влияние на фантаста Верова-Минакова, без сомнения, оказали братья Стругацкие. Это не означает, что соавторы Глеб Гусаков и Игорь Минаков не читали того же Гомера. Просто сложилось исторически: когда впервые встречаются два любителя фантастики, родившиеся и выросшие в Советском Союзе, одна из первых тем для обсуждения - это отношение к творчеству братьев, а уж затем все остальное.
        Творчество же Стругацких весьма разнообразно: в нем можно найти и утопию, и научную фантастику с популяризаторским уклоном, и социально-психологическую фантастику, и острую сатиру, и фантасмагорию, и современную сказку. Больше того, одним из фирменных приемов братьев стало «авторское умолчание», когда многие загадки повествования авторами не объясняются, а само повествование обрывается в неожиданном месте. У истинных поклонников Стругацких всегда возникал соблазн дополнить «канонические» тексты, дать свои разгадки тайнам, убедительно объяснить хронологические нестыковки и логические несуразности. В результате возник масштабный литературный проект «Время учеников», придуманный петербуржским подвижником фантастики Андреем Чертковым, - профессиональные фантасты могли открыто попробовать себя в создании «зависимых» произведений по мирам Стругацких. Первоначально вышло три тома, совсем недавно - еще два. Кстати, в двух последних отметился текстами и один из героев нашего рассказа - Игорь Минаков. Вряд ли процесс осмысления творчества Стругацких на этом завершится. Следует ждать и новых книг, и новых
фильмов, и новых игр.
        Разумеется, принял участие в проекте хотя и молодой, но уже достаточно профессиональный автор Веров-Минаков. Сборник, который вы держите в руках, открывается повестью «Операция «Вирус». Само название повести способно многое сказать знатоку отечественной фантастики. Именно так, возможно, назывался бы роман братьев Стругацких, продолжающий «Обитаемый остров» и рассказывающий о том, как землянин Максим Каммерер проник в сердце зловещей Островной Империи на планете Саракш. Раньше считалось самоочевидным, что хронологически повесть находится между
«Обитаемым островом» и «Жуком в муравейнике», однако у самых внимательных читателей возникал резонный вопрос: почему столь знаменитая личность, как Максим Каммерер (то, что он знаменит, выясняется в следующем романе трилогии о Максиме -
«Волны гасят ветер»), практически не известен антагонисту - прогрессору с Саракша Льву Абалкину. Веров-Минаков блестяще устранил эту неувязку, разместив свою
«Операцию…» между «Жуком…» и «Волнами…». Это решение потянуло за собой необычный сюжет и дало возможность автору создать свою, тоже весьма необычную, интерпретацию тайн Мира Полдня. Я не хочу лишать вас удовольствия от прочтения повести, пересказывая ее фабулу, но отмечу, что здесь Веров-Минаков показал себя как настоящий мастер слова, очень точно имитируя незабвенный стиль братьев Стругацких.
        Вторая повесть сборника «Ключ к свободе» имеет подзаголовок «Научно-фантастическая сказка», и это очень точное определение, ведь в основу повествования действительно положена с детства хорошо нам известная сказка о Буратино и Золотом ключике, однако написана она в довольно оригинальном ключе (прошу прощения за каламбур). Здесь Веров-Минаков отдает дань не только приятным детским воспоминаниям, но и… киберпанку - поджанру, который много лет демонстрирует удивительную живучесть. Старая сказка в декорациях мира высоких технологий выглядит очень забавно и содержит, как и должна, урок для повзрослевших мальчиков.
        Влияние старой доброй фантастики чувствуется и в рассказах, вошедших в сборник. Азимов, Бредбери, Гаррисон, Саймак, Лем стоят за этими небольшими, но емкими текстами. Веров-Минаков очень бережно обращается с нашим наследием, никогда не позволяя себе перейти грань фола или пошлости.
        Да, все это - «зависимые» произведения, и, для того чтобы понять и прочувствовать тонкую игру автора, вам придется хотя бы бегло ознакомиться с первоисточниками. Но кто сказал, что будет легко? Легко не будет!

6
        Этим сборником Веров-Минаков доказал, что может писать на уровне старых мастеров. Еще один, очень важный, этап освоен. «Родимые пятна» замечены, сублимация завершена. Что нам ждать в будущем?
        Ответ уже содержится в сборнике. Ведь все представленные в нем произведения, помимо прочего, являются еще и научной фантастикой. Однако это не та научная фантастика, которая процветала в эпоху Жюля Верна. Сегодня возрождение такой фантастики невозможно, да и не нужно. Перед нами - художественная литература со всеми ее необходимыми атрибутами, в которой научно-фантастическая идея и соответствующий антураж используются для того, чтобы побудить читателя к работе мысли. Здесь нет «пустышек», которые можно пробежать глазом и забыть. От вас потребуется дополнительное интеллектуальное усилие.
        Значит, вектор дальнейшего творческого пути определен. И, фиксируя этот момент, Веров-Минаков приводит в сборнике ряд своих статей, посвященных теоретическим вопросам создания новой отечественной научной фантастики. В них содержится и решительный ответ критикам, которые, позабыв о законе «отрицания отрицания», уже радостно похоронили ее, и спокойный разговор о том, чем отличается настоящая научная фантастика от других направлений литературы, в них доказывается ее ценность и обосновывается необходимость возрождения. И декларации эти - не пустые слова, они уже подкрепляются делами. По крайней мере, писатель Веров-Минаков настроен очень решительно!
        Что ж, в заключение остается пожелать удачи новому творческому дуэту, ведь от того, как высоко ему удастся подняться по склону литературного Олимпа, зависит, не скатится ли вся наша фантастика до уровня конъюнктурной «развлекаловки», в которой нет места для мысли, а действуют сплошные рефлексы.
        АНТОН ПЕРВУШИН
        ПОВЕСТИ
        ОПЕРАЦИЯ «ВИРУС»
        Полночь. Ни плеска волн,
        Ни ветерка. Пустую лодку
        Затопил свет луны.
        Догэн
        Прогрессора может одолеть только Прогрессор.
        А. и Б. Стругацкие

4 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        ЗАВЕРШЕНИЕ ОПЕРАЦИИ
        И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала. Пронзительно и страшно, как птица-невидимка в ночных пандорианских джунглях. И этот крик вывел меня из ступора. Я вдруг с безнадежной ясностью осознал, что сейчас произойдет. Не убирая
«герцог» в кобуру, семенящим «боковым» шагом, будто чудовищный краб, Экселенц приближался к Абалкину. Приближался только с одной целью - добить. Произвести контрольный выстрел. Сделать ровно то, чего не сделал ротмистр Чачу, пуская в расход некоего Мака Сима, кандидата в действительные рядовые Гвардии. Сравнение это мне не понравилось до такой степени, что я почти рефлекторно перехватил руку шефа и отнял у него пистолет. Если бы Экселенц ждал нападения, он ни в коем случае не попался бы на столь примитивный прием и, чего доброго, уложил бы меня рядом с несчастным Левой. Тоже почти рефлекторно. Но начальник КОМКОНа-2 не был готов к предательству подчиненного. Корчась на полу - я слегка перестарался, блокируя его контрприем, - он процедил сквозь зубы знакомое: «Dumkopf, Rotznase!»
        - Простите, Экселенц, - пробормотал я, - но так нельзя. Мы не на Саракше.
        - Под трибунал пойдешь, - прошипел он. - Мальчишка…
        - Нет, Экселенц, - ответил я, намертво задавливая в себе субординационный инстинкт. - Мне уже за сорок, и я далеко не тот лопоухий юнец, что за здорово живешь погубил сотни людей.
        - Подбери детонатор, террорист, - буркнул Экселенц. Протянутую руку растерявшегося Водолея он проигнорировал.
        Я поднял злополучный кружочек с «иероглифом сандзю» и, не зная куда его девать, сунул в карман. Глумова, всхлипывая, рухнула перед Абалкиным на колени.
        - Успокойтесь, Майя Тойвовна, - тихо сказал я. - Стрельбы больше не будет! - добавил я уже громче, чтобы слышали Экселенц и Гриша.
        - Стояли звери… около двери, - прошептал Абалкин и потерял сознание.

4 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        РАЗБОР ПОЛЕТОВ
        - А теперь изволь объясниться! - потребовал Экселенц, когда мы вернулись в его кабинет. Законное место за рабочим столом он почему-то не занял. Я внимательно посмотрел на своего шефа, и мне пришло в голову, что передо мной вовсе не великий и ужасный Странник, бывший резидент Совета Галактической Безопасности и нынешний всемогущий глава КОМКОНа-2 - передо мной глубокий старик, у которого вдруг вышибли землю из-под ног. Сорок лет они вычеркнули у него из жизни. Сорок лет они делали из него муравья. Сорок лет он ни о чем другом не мог думать. Они сделали его трусом, и он стал шарахаться от собственной тени. И как всякий трус, он начал стрелять. Палить из «герцога» двадцать шестого калибра в олицетворение своего страха, которое когда-то ласково называли Левушкой-ревушкой… Но, похоже, то был бред моей взбудораженной совести. Ничего у него не вышибли. В следующее мгновение зеленые глаза Экселенца опять горели дьявольским огнем, а оттопыренные уши зловеще пылали на фоне картины с изображением восхода солнца над Парамуширом. Завороженный этим внезапным превращением, я почувствовал, что решимость моя
улетучивается, будто жидкий кислород из расколотого дьюара.
        - Ну!
        Если я не сумею доказать свою правоту, он меня убьет, подумал я отстраненно. Ну и пусть, главное Абалкин жив и находится в нашем комконовском госпитале, куда не пускают посторонних, будь ты даже самим Председателем Мирового Совета. Я мысленно сосчитал до десяти и заговорил:
        - Нельзя его убивать, Экселенц. Неправильно это.
        - Ты еще скажи - негуманно.
        - Да, негуманно, - с вызовом сказал я. - Потому что Абалкин не автомат Странников.
        - Кто же он, по-твоему?
        - Человек. Запутавшийся, выбитый из колеи, в конце концов - взбунтовавшийся против навязанного ему образа жизни, но человек.
        - У которого есть детонатор, - вставил Экселенц.
        - Да с чего вы все взяли, что это детонатор! - возопил я. - А если это все-таки элемент жизнеобеспечения? Или удостоверение личности вроде ген-индекса?
        - Которое требуется предъявить первому же встречному Страннику, - продолжил шеф.
        - Ну, я не знаю, что это на самом деле… Я исхожу из простого соображения, что вся эта детективная история слишком уж отвечает нашей, человеческой логике. Но даже мы не стали бы громоздить одну нелепость на другую ради сомнительного результата. - Я понимал, что говорю не слишком внятно и совсем неубедительно, но времени тщательно обдумать, облечь смутные свои прозрения в чеканные формулировки у меня не было. - Из чего, собственно, следует, что Абалкин - автомат Странников, у которого включилась программа? Только из того, что он отправился в Музей Внеземных культур вопреки моему предупреждению? - Экселенц засопел, но я продолжал: - А если это было обычным упрямством?! Допустим, Абалкин решил забрать свой детонатор, чтобы устранить возможность шантажа с нашей стороны. Поступок, конечно, асоциальный, но не настолько, чтобы угрожать безопасности человечества. Вы скажете, что голован Щекн отрекся от своего друга, потому что углядел в нем нечто нечеловеческое? Но и такой вывод ровно ни из чего не следует, кроме нашей уверенности, что Абалкин - это вдруг активизировавшийся автомат Странников. Вполне
возможно, что Щекну просто не понравился нерекондиционированный прогрессор. Офицер штаба группы флотов «Ц» - тот еще фрукт! Полагаю, Щекну-Итрчу хорошо известно, что делают такие офицеры, обнаружив голована-цзеху на расстоянии выстрела. К тому же Абалкин сам назвал причину своих метаний и своего желания во чтобы то ни стало оставаться на Земле, и мне почему-то кажется, что он не солгал. - Экселенц больше не буравил меня взглядом, ему уже стало неинтересно. - Если говорить коротко, шеф, я считаю, что мы пошли на поводу у событий, приняли в качестве рабочей не самую продуманную версию, что, конечно, простительно в состоянии цейтнота…
        - Старину Айзека можно поздравить с новым учеником, - прервал мое словоизвержение глава КОМКОНа-2. - Ну хорошо, что ты предлагаешь?
        - Я предлагаю дать Абалкину шанс.
        - Добраться до детонатора?
        - Нет, конечно… Пусть поправляется, приходит в себя. Тогда с ним можно будет спокойно поговорить…
        - Допросить, - уточнил Экселенц.
        - Если угодно, - сказал я. - Главное - узнать, что там, на Саракше, произошло.
        - Так Абалкин тебе все и выложит, - проворчал Экселенц.
        - Что-нибудь да расскажет… Пополним ряд наших версий.
        - Это все лирика, Мак, - сказал он. - Убедительных доводов я не услышал. Операцию считаю проваленной…
        - Понимаю, Экселенц, - откликнулся я. - Готов понести любое наказание.
        - Не перебивай, - буркнул Экселенц. - Перед Советом отвечать мне. А ты отправишься на Саракш и проведешь официальное расследование по факту гибели выездного врача Курта Лоффенфельда. Сроку даю неделю. По истечении этой недели результаты должны лежать у меня на столе. Удовлетворительные результаты. Если они таковыми не окажутся, готовься сменить место службы. Скажем, на устье Тары. Там у них вечный аврал. Как понял?
        - Понял вас хорошо, - откликнулся я, вытягиваясь в струнку. - Разрешите приступить?
        - Валяй, приступай, - отмахнулся он. - И на глаза мне лучше не попадайся.

5 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        УТРО МУДРЕНЕЕ
        Утром я справился о состоянии здоровья пациента Абалкина у дежурной госпитальной сестры. Разумеется, воспользовавшись спецдопуском. Невзирая на раннюю пору, девушка бодро сообщила, что пациент Абалкин (огнестрельное ранение) находится в кибернизированном реанимационном боксе, что состояние его хоть и тяжелое, но стабильное и шансы на выздоровление довольно высоки. Она стала перечислять какие-то сугубо медицинские показатели, но я поблагодарил ее и отключился.
        Созерцая, как восходящее солнце золотит граненые карандаши тысячеэтажников, я попытался составить план дальнейших действий. Ничего путного у меня не выходило, недоставало информации. И мне позарез нужно было восполнить этот недостаток. Сидеть на Земле и ждать, пока Абалкин сможет, а главное, захочет поговорить, я не имел права. Тем более что к разговору с ним следовало тщательно подготовиться. Иначе все сведется к назойливым артистичным призывам к гражданской совести Абалкина с моей стороны и к глухому запирательству - с его. Хотя, признаться, не очень-то верил в результативность официального расследования. Работа со свидетелями, если те выразят желание, чтобы с ними работали. Осмотр места происшествия - при условии, что меня к этому месту допустят. Изучение вещественных доказательств, ежели таковые отыщутся. Все эти действия носили почти ритуальный характер. Экселенцу нужно отчитаться перед Советом, Совету - перед друзьями и родственниками покойного Лоффенфельда. Рутинная, но необходимая процедура.
        А что нужно мне? Мне нужна правда. Я верил в вельзевулову программу, якобы заложенную в «подкидышей», еще меньше Экселенца. И уж совсем не верил я, что Абалкин перестал быть человеком только потому, что его вдруг повлекло к детонатору. Кто бы не захотел увидеть эту дьявольскую штуковину, зная, что от нее зависит его судьба? Я бы обязательно захотел. И смел бы на своем пути любые препятствия. Однако таких вот общих соображений мне было уже недостаточно. Мне требовалась надежная мировоззренческая опора под эти шаткие построения. А такую опору мог предоставить только один человек - знаток запрещенной науки, криптоисторик Айзек Бромберг.
        Мне в очередной раз пришло в голову, что Экселенц опять оказался хитрее, чем я думал. Ему и самому невыгодно было убивать Абалкина, так толком и не выяснив, что там на самом деле произошло между ним и Тристаном-Лоффенфельдом. И теперь Экселенц готов воспользоваться ситуацией, чтобы довести это дело до конца, как настоящий контрразведчик. И возложил он эту миссию лично на меня, потому что прекрасно понимал, что проштрафившийся комконовец Каммерер будет теперь землю рыть, чтобы не столько доказать невиновность Абалкина, сколько подтвердить свою профессиональную пригодность. И про нового ученика старины Айзека Экселенц упомянул не случайно. Значит, я буду не одинок. Не люблю быть одиноким. Особенно в драке. Саракш начисто отбил у меня охоту оставаться с глазу на глаз с неизвестным, неуловимым, но беспощадным противником.

5 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ
        Бромберг жил в небольшом доме на правом берегу Исети в тихом малоэтажном районе. Дом этот, видимо, был местной достопримечательностью: мощный бревенчатый сруб под тесовой крышей, окруженный глухим высоким забором с широкими воротами, в которые врезана узенькая калитка. В соответствии с указанием на жестяной табличке, выполненном на трех языках, включая тагорянский, я потянул на себя кованое железное кольцо и оказался в просторном дворе.
        Хозяин встретил меня на крыльце, проводил в дом. Вопреки ожиданиям, изнутри это
«жилище отшельника» выглядело вполне современным. Мультимебель, Линия Доставки, терминал БВИ, кристаллотека и тепловой конвертор вместо полагающихся в избах лавок по стенам, полатей, подовой печи и прочих ухватов с ушатами. Большую часть этого
«дома-оборотня» занимала библиотека. У меня в глазах зарябило от позолоты на тисненых корешках. Судя по латинским, английским, немецким, французским и, кажется, японским названиям - все это были труды по истории науки, изданные еще до Второй НТР, то есть до всеобщего переноса знаний на цифровые носители.
        Железный старец предложил мне кофе. Мы расположились на кухне, у низкого кофейного столика, в удобных плетеных креслах, и несколько минут молча наслаждались превосходно приготовленной арабикой. Бромберг не выглядел теперь сердитой взъерошенной вороной, коей предстал прошлой ночью. Передо мной был солидный университетский профессор. Крохотную кофейную чашку он держал с аристократической небрежностью - оттопырив мизинец и слегка на отлете.
        Едва опустошенные чашки упокоились на расписном подносе, Бромберг пригласил меня в кабинет. В его «избе-читальне» было только две комнаты, что по нынешним временам верх аскетизма, и кабинет оказался гораздо обширнее спальни, насколько я сумел заметить через приотворенную дверь. Проклятая профессиональная привычка изучать обстановку! Хорошо, что большинство людей не замечает, как я осматриваюсь в их жилище, иначе бы меня перестали звать в гости. На Саракше привычка эта не раз спасала мне жизнь, на Земле она, к счастью, срабатывала почти исключительно вхолостую.
        - Итак, - сказал профессор, - не прошло и двух суток, как вы вспомнили о старом дураке Бромберге…
        Начало разговора мне не понравилось. Вернее, не мне, а мелкой комконовской сошке, присланной выжившим из ума Сикорски приобщиться к истинному знанию, коим трижды лауреат Геродотовской премии всегда готов поделиться. Не ради спокойствия «тайного тюремщика идей», но ради общего блага. Разумеется, ничего подобного Бромберг не сказал, но это читалось в его глазах. Меня такой зачин вполне устраивал, и я поспешил уверить «старого дурака» в своем глубоком к нему почтении.
        - А, бросьте, - отмахнулся Бромберг. - Вы бы и не вспомнили обо мне, если бы не зашли в тупик.
        Я не стал спорить, но и вдаваться в подробности не спешил. Мне хотелось, чтобы Бромберг сам вывел разговор на интересующую меня тему.
        - И тупик этот, без всякого сомнения, называется проблемой Странников, - констатировал он. - Я бы сказал, пресловутой проблемой пресловутых Странников.
        Такое продолжение меня тоже вполне устраивало. «Мелкую комконовскую сошку» - тем более. «Сошка» горестно вздохнула и развела руками. Тупик, дескать, куда деваться.
        - Так я и предполагал, - величественно изрек криптоисторик. Темные библейские глаза его заискрились вдохновением.
        Мы с «сошкой» заранее раскрыли рты и старательно развесили уши.
        - А известно ли вам, молодой человек, что проблема эта появилась задолго до дела подкидышей? - возгласил Бромберг. - Собственно говоря, она возникла в тот момент, когда астрофизик Шкловский, великий ученый двадцатого столетия, выдвинул гипотезу, что спутники Марса искусственного происхождения. Гипотеза эта, как известно, блестяще подтвердилась, едва экспедиционный корабль Следопытов пришвартовался к Фобосу. Разумеется, в тот момент никто ни о каких Странниках и не подозревал. Никто не ведал о них и тогда, когда возникло предположение, что развалины так называемой Старой базы на Теплом Сырте не имеют отношения к человеческим поселениям. Когда группа Опанасенко-Моргана обнаружила тоннельный город из янтарина, проблема Странников уже вполне созрела, но еще не обрела своего зловещего смысла. Это был период счастливого неведения, длившийся без малого столетие. Даже открытие искусственных янтариновых спутников Владиславы свидетельствовало лишь о количественном разрастании проблемы. К Странникам относились с почтительным восторгом, который был в известном смысле подпитан тем самым на редкость
своевременным открытием Убежища на Радуге.
        В отличие от меня, «сошка» ни о каком Убежище слыхом не слыхивала… Да и откуда?
        - Из школьного курса космической истории, молодой человек, - ядовито пояснил Бромберг. - Впрочем, не исключено, что сейчас плохо преподают космическую историю. Иначе бы вы знали, что буквально за полчаса до катастрофы «кроты», прокладывающие шахту под противоволновое укрытие, наткнулись на тоннель, который вел в глубь литосферы. Тоннель, само собой, был сооружен из янтарина, и благодаря ему спаслось почти все оставшееся на планете население Радуги. В эйфории счастливого избавления от погибели никто и не обратил внимания на тот малозначительный на черном фоне Волны факт, что, по данным глубинного планетологического зондирования, никаких сколько-нибудь обширных пустот в этом районе материка не было и быть не могло. Я читал мемуары тогдашнего главы планетологической службы Радуги Анатолия Первенцева, он иначе как чудом внезапное и более чем своевременное обнаружение Убежища в толще материковой коры и не называл. Это было первым, но далеко не последним звоночком, оповещающим, что дело Странников живет и побеждает. Следующим звоночком стал сейчас уже совершенно забытый «казус двух лун».

«Сошка» на пару со мной вопросительно задрала брови: «Это еще что такое?»
        - Ну, об этом ни в каких учебниках наверняка ничего не сказано, - проницательно заметил Бромберг. - Даже из последнего издания «Истории Посещения», написанной ныне покойным Паком Хином, вымарали соответствующую главу. За лженаучное мракобесие, надо полагать. Так вот, молодой человек, спустя всего пятнадцать лет после событий на Радуге за одну ночь Марс потерял и вновь приобрел свои знаменитые луны. Первым перестал наблюдаться крохотный Деймос. Автоматическая обсерватория на Фарсиде зафиксировала совершенно необъяснимое с точки зрения небесной механики затмение этого спутника. «Затмение» длилось не более трех часов, после чего Деймос вновь засиял в марсианских небесах. Но почти сразу вслед за ним исчез и Фобос. Вторая луна Марса отсутствовала более пяти часов. Причем отсутствовала в прямом смысле этого слова, так как сейсмографы на поверхности красной планеты зафиксировали временное прекращение воздействия гравитации Фобоса на планетарную кору. По возвращении на законное место второй луны-беглянки на ее поверхность высадилась ареологическая экспедиция с целью выяснить природу небывалого
астрономического феномена. Каково же было удивление ареологов, когда обнаружилось, что вернувшиеся Фобос и его меньшой братец Деймос представляют собой самые обыкновенные астероиды, позаимствованные, очевидно, из одноименного Пояса. Никаких следов предыдущих экспедиций. Более того, ни малейшего намека на искусственное происхождение.
        Бромберг умолк, вероятно, чтобы перевести дух. Я сходил на кухню и принес ему остаток кофе.
        - Благодарю, - пробормотал знаток запрещенной науки. - Так вот. Временное отсутствие, вернее замена, Фобоса имело еще одно последствие. В районе Северного полюса Марса произошел мощный тектонический сдвиг, в результате которого тоннельный город из янтарина был погребен под миллионотонным базальтовым щитом. Имейте в виду, юноша, что тектоническая деятельность на Марсе прекратилась около миллиарда лет назад! То есть этот сдвиг, скорее всего, еще одна проделка Странников, «приуроченная» к исчезновению Фобоса. А потом началась самая настоящая зачистка следов пребывания Странников в нашей Вселенной! Искусственные спутники Владиславы без всякой видимой причины сошли с орбиты и утонули в углеводородном океане планеты. Перестало существовать и спасительное Убежище на Радуге. Причем столь же внезапно, как и появилось. Царька на Сауле хватил апоплексический удар, ибо Машины исчезли. Даже сторожевой спутник-невидимка на орбите Ковчега пропал. Покопайтесь, молодой человек, в архивах КОМКОНа-1, и вы найдете еще много любопытного на этот счет. Не вдаваясь в дальнейшие подробности, скажу, что волна этой
«зачистки» началась незадолго до того, как группа Фокина обнаружила тот самый злополучный эмбриональный сейф с тринадцатью подкидышами. С этого момента проблема Странников перешла в следующую фазу, самую интересную.
        Я вспомнил залитое кровью лицо Абалкина, сведенные к переносице зрачки Майи Глумовой, бесстрастные глаза Экселенца - глаза профессионального убийцы, и мне захотелось сказать этому «трижды лауреату» что-нибудь язвительное. Однако я был на службе, и смоделированная мною «мелкая комконовская сошка», как писали в старинных романах, вся обратилась в слух.
        - Да, самую интересную, - повторил Бромберг, - ибо Странники перестали притворяться подернутым пылью веков археологическим артефактом, но почти открыто заявили о себе как о цивилизации, отнюдь не утратившей творческой активности. И если эксперимент с машинами на Сауле был лишь пробным шаром, то тотальная эвакуация населения Надежды - это масштабное вмешательство в дела иной цивилизации, по сути - самая настоящая прогрессорская акция. Кстати, обратите внимание, молодой человек, и обитатели Саулы, и аборигены Надежды - гуманоиды, чья ДНК идентична человеческой. То же самое можно сказать и о разумных существах, населяющих Гиганду, Румату, Саракш. Не понимаю, почему до сих пор этот факт не был обнародован КОМКОНом-1? Это же вопиющая бессмысленность с точки зрения даже вульгарного дарвинизма, не говоря уже о современных воззрениях на биогенез! Ну не станут эволюционные процессы идти сходным образом, пусть и на землеподобных мирах! Лишним доказательством тому могут служить обитатели Тагоры, Леониды и Ковчега…

«Сошка» навострила уши, а я вспомнил одну прогрессорскую байку, крайне популярную у новичков. Байка эта гласит, что несчастного Антона Прянишникова, он же Румата Эсторский, турнули из Наблюдателей вовсе не из-за резни, которую он устроил во время Арканарского кризиса, а из-за того что убитая арбалетным болтом его подруга Кира оказалась беременной. Тогда еще действовал запрет на сексуальные отношения между полевыми сотрудниками Института экспериментальной истории и представителями противоположного пола с иных планет. Запрет этот был снят специальным решением КОМКОНа-1 как вредный для физического и душевного здоровья прогрессоров.
        - Я уж не говорю о том, что различия между цивилизацией Земли и цивилизациями других человеческих миров лишь количественные, но не качественные, - продолжал вещать Бромберг. - У нас нуль-Т и «призраки», у них осадные мортиры, стреляющие каменными ядрами, и атомные субмарины. Не думаю, что наши мыслители не в состоянии сделать элементарного вывода: Землю, Саулу, Румату, Гиганду, Надежду и Саракш населяют не человекоподобные, а просто - люди! Вам известно, молодой человек, сколько за последние столетие родилось детей от смешанных «межпланетных» браков? Нет. А мне известно. Более полутора сотен! Причем около десяти процентов из них стали плодом любви между представителями Саулы и Саракша, Руматы и Гиганды, Гиганды и Саулы и так далее. Детей могло бы быть гораздо больше, существуй между этими мирами непосредственные контакты, которые невозможны в силу их технической отсталости. Поэтому, как правило, такие браки заключаются на небесах, то есть на нейтральных мирах или на Земле, где аккредитованы эти, с позволения сказать, инопланетяне…
        Бедная Рада, подумал я. Она так хотела, чтобы у нас были дети. А я как последний остолоп твердил ей, что это невозможно, что мы генетически несовместимы. Но ведь я тогда искренне в это верил. Откуда было мне знать, что она не более инопланетянка, нежели уроженка какой-нибудь Новой Гвинеи? И все-таки статистику этого криптосексолога не мешает проверить. А заодно проверить, не остался ли где-нибудь в бывшей Стране Отцов Каммерер-младший? Ведь о судьбе Рады мне известно лишь то, что она исчезла без вести в котле Береговой блокады. Отправил любимую женщину на морской курорт, идиот… Перед разлукой Рада была необычайно задумчива и бледна, но я не обращал на это внимания. Я был полностью поглощен идеей контакта с лесными упырями, голованами то бишь, хотя никто их тогда так не называл… А ведь она все порывалась мне что-то сообщить, но так и не успела. Мы должны были увидеться уже через неделю, но через неделю Странник отправил меня в срочную командировку за Голубую Змею, где я впервые увидел Абалкина. Да что Абалкина, там я познакомился с самим Комовым, и мне стало не до Рады. Вернувшись, я узнал, что
единственный в Стране Отцов чистый в экологическом смысле курорт «Синий берег» захвачен массированным десантом Островной Империи и что мирные жители либо зверски истреблены, либо взяты в плен и вывезены в Архипелаг. Раду искали. Я упросил Странника дать мне несколько человек из боевиков-подпольщиков, и он дал, хотя и с большой неохотой. Мы сумели прорваться внутрь блокадного котла, мы перевернули там все вверх дном, мы даже попытались проникнуть в концлагерь, где содержалось гражданское население, но напоролись на засаду. Огонь был такой плотности, что из всей нашей группы в живых остался лишь я один.
        - Вы спросите, молодой человек, какое отношение эти амурно-эволюционные дела имеют к проблеме вмешательства Странников в развитие гуманоидных цивилизаций? Самое прямое! Если мы признаем в обитателях всех этих миров не просто гуманоидов, а наших генетических братьев, то будем просто обязаны оградить их от воздействия Странников. Кем бы они ни были! Посмотрите, что получается. Вчера была Надежда, сегодня, например, Саркаш, а завтра, глядишь, и Земля! Вам нравится такая перспектива? Мне - нет!
        Закончив пламенную речь, доктор Бромберг посмотрел на меня так, словно это я обязан немедленно, не сходя с этого места, оградить братьев по разуму от пагубного воздействия Странников. «Комконовская сошка» была готова на все. И рвение ее оказалось столь заметно, что профессор Бромберг изволил снисходительно добавить:
        - Возвращаясь к истории с Александром Дымком, следует сделать один вполне логичный вывод. Несомненно, что Фокин обнаружил сейф с человеческими эмбрионами, но также несомненно, что адресован этот сейф вовсе не нам. Мы случайно наткнулись на теплицу с рассадой для новой землеподобной грядки. И вся эта возня, затеянная нашим могучим, но недалеким Руди вокруг детонаторов и подкидышей, - не более чем трагифарс с доставленной не по адресу посылкой.
        И опять моему взору предстал окровавленный кроманьонец Абалкин, но желания сказать велеречивому криптоисторику что-нибудь язвительное у меня теперь не возникло. Жаль, что ничего нового я от него так и не услышал. Теперь осталось лишь откланяться. И все-таки что-то мешало мне вот так сразу подняться и уйти. Что-то мелькнувшее в его длинном монологе, засевшее в мозгах, как заноза…
        - Скажите, доктор, - проговорил я. - А почему вы упомянули именно Саракш? «Вчера была Надежда, сегодня, например, Саракш…» Не ради же красного словца!
        Айзек Бромберг презрительно фыркнул.
        - Да уж, конечно… Вам, естественно, незнакома работа Синоды, где он сравнивает технологию, по которой изготовлены Машины-на-Сауле, и ту, что положена в основу излучателей в Стране Отцов. Так вот, в обоих случаях использован неизвестный нам принцип самовосстановления базовых элементов конструкции. Обратитесь в БВИ, эта работа лежит в свободном доступе. А после того как ознакомитесь с нею, пораскиньте мозгами, где еще на Саракше, кроме Страны Отцов, Странники могли бы применить свои социотехнологические новации?
        На прощание Бромберг, довольный, что ему удалось утереть нос личному телохранителю самого Сикорски, подарил мне небольшую брошюру.
        - Ознакомьтесь, юноша, - сказал он. - Так сказать, для общего развития. Любопытная, знаете ли, реконструкция…
        Я поблагодарил старика самым почтительным образом, сунул подарок в карман и ретировался.
        Документ 1
        АНИЗОТРОПНОЕ ШОССЕ
        Заключенный № 819 360 лежал ничком, уткнувшись в плоский вонючий тюфяк, набитый сгнившей соломой. Ночной барак был наполнен привычными звуками: храп, стоны, лунатический шепот и глухие вскрики вымотанных многочасовой тяжелой работой людей. Запахи тоже были привычными, но от них все равно мутило. Тюфяк, на котором заключенный провел столько ночей, казалось, вонял чуть меньше.

«Послезавтра мы уйдем, - думал № 819 360. - Хватит. Натерпелись. Только бы прорваться в горы, к партизанам… Жаль, не выйдет прихватить с собою этого дятла, Андрюху. Там мы бы с ним поговорили… Но добровольно он не пойдет, а силой не поволочешь, хай поднимет…»
        Тонкая, почти бесплотная рука коснулась плеча заключенного. Он поднял голову, до рези в глазах всматриваясь в расплывчатое пятно незнакомого лица.
        - Кто тут?!
        - Тихо, - проговорил незнакомец. - Я номер 634 120. Меня зовут…
        Но 819360-й уже узнал его. Это был Стефан Златков, болгарин, бывший студент-физик. От голода и непосильной работы он слегка повредился рассудком. В подпольном комитете знали, что на свободе студент помогал партизанам, изготавливал мины-ловушки. Немало фашистов покалечилось на них, прежде чем во время очередной облавы Златкова схватили. Хороший парень, правильный. Досадно, что не выдержал…
        - А, это ты, Шизик, - проговорил № 819360 сквозь зевоту. - Чего тебе? Жратвы у меня нет.
        - По правде сказать, я не Шизик, - ответил ночной гость. - У меня только его внешность.
        - Знаешь, хефтлинг, - сказал заключенный, - неохота мне хавать эту туфту. Вали отсюда…
        - Внимательно выслушайте меня, Савел Петрович, - сказал «Шизик». - Времени мало, а дело весьма важное!
        - Какой еще Савел Петрович… - отозвался 819360-й. - Ты меня с кем-то путаешь, доходяга…
        - Неважно, - сказал «Шизик». - Я хочу помочь вам бежать.
        - А перо в бочину не хочешь?! - прошипел заключенный.
        - Бросьте, товарищ Репнин, - сказал «Шизик». - Сейчас маска уголовника вам не нужна. Тем более что ваше настоящее имя и звание знает осведомитель Пересмешник. Это очень опытный осведомитель. Его специально переводят из лагеря в лагерь, чтобы разоблачать таких, как вы, Савел Петрович.
        - Андрюха, сука… - процедил сквозь зубы Репнин. - Завалю…
        - Увы, Савел Петрович, - проговорил ночной гость. - Ни вам, ни кому-либо еще это не удастся. Пересмешник благополучно переживет войну. У него будет семья, дети. Его сын станет большим человеком у себя в стране.
        - В какой еще стране? - насторожился Репнин. - В СССР?
        - Нет, не в СССР, - ответил «Шизик». - Но это сейчас неважно. Перейдем к делу. И прошу меня больше не перебивать. Завтра, когда вас поведут в каменоломню, у одного из конвоиров случится приступ. Боль будет очень резкой. И вы, Савел Петрович, сумеете вырвать у него автомат…
        Высокий, худой, с желтым лицом язвенника конвоир Ганс выпучил глаза, обхватил руками живот и присел на корточки. Это был тот самый момент, о котором толковал явившийся во сне хефтлинг. Саул отпихнул бредущего впереди гуцула, подскочил к Гансу, рванул «шмайссер». Солдат попытался удержать оружие, но Саул пнул его в лицо.
        - Хальт! - проорал другой конвоир и в следующее мгновение тоже согнулся пополам: от выпущенной заключенным очереди.
        Ряды конвоируемых смешались. Надо было пользоваться суматохой, пока остальные охранники не опомнились и не положили мечущихся хефтлингов мордами в дорожную грязь. Саул наклонился и быстро обыскал стонущего Ганса. Запасные обоймы. Нож. Паек. Фляга. Солдат что-то цедил сквозь зубы, но сопротивляться не смел.
        - Зденек, Ванька, Шимун, Жан! - выкрикнул Саул. - За мной!
        Он первым кинулся в придорожный лес, зная, что остальные последуют за ним. Ветки хлестали по лицу, обрушивая ливень росы. Это было счастьем. Впереди - свобода. Настоящая борьба, а не осторожное, с непрестанной оглядкой, сопротивление лагерному режиму. Корни подворачивались под ноги. Саул ушиб большой палец, выглядывающий из дырявого говнодава. Но эта боль тоже казалась счастьем. Крики и редкие выстрелы, доносившиеся со стороны шоссе, стихли. И теперь окрестные леса наводнены беглыми заключенными. Хотя большинство осталось, а те, кто рискнул, вскоре будут пойманы. Или - убиты. Выдохшись, Саул остановился, прислонился к березовому стволу, перевести дух и дождаться своих. Через несколько минут они появились. С разных сторон. Трое.
        - Где Зденек?! - спросил Саул. - Отстал?
        Француз Жан покачал головой.
        - Убили. Краузе притворился дохлым, а когда Зденек наклонился - обыскать, бош полоснул его по горлу…
        Жан показал эсэсовский кортик, которым штурм-фюрер Генрих Краузе весьма гордился.
        - Ясно, - проговорил Саул. - Ладно, уходим к перевалу. Там переночуем. Утром попытаемся пробраться к партизанам…
        Но до перевала они не дошли. Через десяток километров беглецы вновь вышли на то же самое шоссе, широкой дугой огибающее лесной массив. И сразу услышали треск моторов. На этом участке шоссе хорошо просматривалось. Впереди и сзади блестящего черным лаком «Опель-Капитана» катило два мотоциклета с охраной. Конечно, следовало бы переждать, пока фрицы отъедут подальше, а потом пересечь шоссе. Но вражеской крови, пролитой несколько часов назад, оказалось слишком мало, чтобы утолить многодневную жажду мести. Саул не успел остановить Жана, и тот выскочил прямо на дорогу, в упор расстреливая солдат на переднем мотоцикле. Немедленно ударил пулемет со второго мотоцикла. Жана отбросило к обочине.
        Теперь уже нельзя было не принять бой. Саул и Ванька, молодой солдат, попавший, как и Репнин, в плен подо Ржевом, прикончили фрицев на втором мотоцикле. Пожилой чех, пан Шимун, метнул гранату под колеса «опеля». Грохнуло. Автомобиль пошел юзом и опрокинулся набок. Воодушевленный успехом, пан Шимун бросился к нему и был сражен выстрелом из пистолета. Крикнув Ваньке «Ложись!», Саул залег сам, перекатился, укрылся за телом убитого чеха. Немец в опрокинутом «Опеле» стрелял великолепно. Нельзя было поднять головы. Саул принялся считать выстрелы, но бросил это занятие, сообразив, что у гада есть запасные обоймы. Крыша автомобиля защищала немца от автоматных пуль. Оставалось только подобраться поближе и прикончить фашиста через лобовое стекло. «Дядя Савел, я щас!» - крикнул Ванька и бодро, по-пластунски, пополз к «Опелю». Выматерившись, Саул отстегнул опустевшую обойму, потянул из-за пояса полную. И в это мгновение выстрелы стихли.
        Не веря своим ушам, Саул поднял голову. Действительно - тихо! Со своей позиции он не мог разглядеть, что творится у самой машины. Саул кинулся к «Опелю». Ноги Ваньки торчали из машины и были неподвижны. Немец тоже не подавал признаков жизни. Саул присел на корточки и подергал земляка за деревянный башмак: «Эй, ты чего?!» Никакой реакции. Тогда Саул вытащил Ваньку за ноги. Арестантская роба на его спине была продырявлена в нескольких местах. Кровь едва сочилась из дыр. Саул просунул ствол «шмайссера» в разбитое лобовое стекло и дал короткую очередь. После чего заглянул внутрь. Его выстрел был лишним. Рядовой пехотного взвода Иван Соболенок задушил немца раньше, чем успел умереть. Рядом с фашистом лежал туго набитый портфель. Саул выволок его, отстегнул клапан, заглянул внутрь. Бумаги. Серые картонные папки с ненавистным орлом. Саул закрыл портфель и услышал шум приближающихся машин. Больших трехосных грузовиков. Пора было уходить…

7 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        САРАКШ. ПОЛЯРНАЯ БАЗА
        Скрып-скрып, скрып-скрып - монотонно поскрипывал снег под лыжами. Хорошая лыжня у местных «полярников», накатанная. Сразу видно, что начальник базы заботится о том, чтобы подчиненные поддерживали себя в надлежащей спортивной форме. И воздух тут ничего - не душное радиоактивное, кислометаллическое марево, что в джунглях за Голубой Змеей, и не теплый смрад переполненной людьми Столицы. И тем более не миазмы Гнилого моря. Чистый воздух. И холодный. Даже через маску - холодный.
        Вскарабкавшись на гребень, я остановился. С помощью подмышки высвободил руку из внушительной рукавицы и убавил подогрев моих шкур. Восстановил дыхание. Отсюда, сверху, база напоминает распахнутую шкатулку с россыпью драгоценностей. Сияют круглые окна приземистых зданий, отсвечивает матовая броня яйцеобразных ботов, рядами стоящих на площади перед главным корпусом. На одном из них, кстати, и прибыл сюда Абалкин. Синеют наметенные вчерашней метелью сугробы. В отдалении различимы угрюмые конусы «призраков». Я не вижу, но знаю, что по их словно покрытой длинной шерстью «шкуре» идет медленная, тягучая пульсация - от вершины к основанию…
        А над головой - звезды. Звезды на Саракше - это да. Это как лед на Солнце или нерекондиционированный прогрессор - на Земле. Атмосфера здесь менее плотная, рефракция почти нулевая - благодать. Удачно прибыл - аккурат в первый день Зимнего антициклона. Над головой, в зените, естественно, - Треугольник, созвездие, которое могло бы указывать путнику направление. Если бы здесь встречались путники.
        Массаракш, сколько сил было когда-то затрачено у нас на Земле, чтобы достигнуть полюсов, водрузить флаг и сказать: я сделал это, значит, я победил. Какие жертвы, какие славные в своей бессмысленности смерти! Амундсен. Нансен. Кук. Обитатели Саракша, сколько мне известно, никогда сюда особенно не рвались. Космогония, чтоб ее. Мир, молодой человек, поучал дядюшка Каан, не просто пузырек, а эллипсоид. Вы там, в горах, знаете, что такое эллипсоид? Прекрасно. Так вот, участки поверхности напротив больших полуосей, будучи более удалены от Мирового Света, получают, соответственно, меньше тепла. Что? Сезонные колебания температуры в умеренных широтах? Мировой Свет, юноша, не стоит на месте, он медленно дрейфует, словно маятник от одной точки эксцентриситета к другой…
        До сих пор удивляюсь, как я не сошел тогда с ума. Наверное, я и вправду достаточно бесчувственная личность. И самое место мне в нашем родном КОМКОНе-2, и именно под началом Рудольфа Сикорски, еще более бесчувственного и мерзкого рыцаря плаща и кинжала.
        Я снова встал на лыжню и плавно заскользил вниз: трасса аккуратно огибала торосы и скопления ледяного крошева. Сугробы на базе еще не убраны, а лыжню - вот, пожалуйте, накатали…
        И все же при такой фатасмагорической космогонии они ухитрялись прицельно метать ядерные фугасы. С высокой точностью. Как любил шутить покойный, увы, принц-герцог, синус у военных всегда был больше единицы, а во время Бойни и до пяти зашкаливал. Стоп, сказал я себе. А ведь ты начал «вживаться» в Саракш. Вживаться - словечко сугубо прогрессорское, точно обозначить смысл его нелегко, но начинается
«вживание» всегда с таких вот ненавязчивых мыслей. А значит, некий Максим Каммерер, инспектор-дознаватель по делу о гибели Курта Лоффенфельда, нечувствительно для самого себя пришел к выводу, что недельной командировкой на Саракш он у Экселенца не отделается.
        Небо расколола лиловая вспышка, лиловый сменился синим, синий - розовым, и пошло-поехало. Яростные сполохи отражались от всего этого снежно-ледяного великолепия так, что в глазах рябило. Невзирая на защитные очки. Положительно, Саракш приветствует меня как старого, но не слишком чаемого знакомого, фальшиво улыбаясь, неестественно подмигивая и вообще всячески изображая радость. А между тем ясности у инспектора-дознавателя КОМКОНа после работы с персоналом базы не прибавилось. Зато прибавилось головной боли.
        Инспектор-дознаватель Максим Каммерер вошел в кабинет начальника Полярной базы, держа на лице хмуро-сосредоточенное выражение большой комконовской шишки. Чтобы ясно было сразу, что инспектор сей - чиновник крутой, дознание намерен провести строгое и спуску, если что, никому не даст. Так. Обстановка в кабинете самая что ни на есть аскетичная. Голые стены, по всему периметру выстроены кресла, надо думать - для совещаний. Подковообразный стол, оснащенный всяко-разными пультами и мониторами. Видеофон. В углу - сейф, на сейфе - кристаллотека. В другом углу - кадка, из кадки торчит уродец, листьями напоминающий пальму, а стволом - баобаб с зеленоватой корой. От уродца исходит едва различимый горько-пыльный аромат. Какой-то мутант из-за Голубой Змеи, не иначе.
        Начальник базы, некто Джонатан Вовид, оказался крупным мужчиной лет пятидесяти. Длинные волосы его были собраны на затылке в хвост и, судя по сальному блеску, не мыты по крайней мере несколько недель. Обрюзгшее лицо еще хранило остатки той красоты, которую в дрянных книжках принято называть «ангельской». Инспектор Каммерер убрал мысленно лишнюю дряблость и морщинистость, дорисовал нежный юношеский румянец на щеках, чуть увеличил глаза - для чего пришлось уменьшить опухлость век, а ресницы у Вовида и так были длинные, аки у девицы. И томный взгляд. Хм. Интересно…
        Грозный вид инспектора, похоже, не произвел на Вовида решительно никакого впечатления. Начальник базы неторопливо переменил позу на менее ленивую и указал перстом на одно из кресел. Можно было подумать, что гибель выездного врача базы и провал ключевого резидента для него событие столь мелкое и незначительное, что нет никакого смысла отрывать его, Вовида, от множества важных дел. Инспектор Каммерер с каменным лицом придвинул кресло поближе к столу.
        - Прилетели все-таки, - скорее пробормотал, чем сказал Вовид. - А я все изложил в отчете. Валяйте уже, задавайте ваши вопросы… инспектор.
        А ведь ты боишься. Чего-то ты боишься, засранец, что-то скрываешь за дешевой бравадой. Ничего, сейчас ты у меня и споешь, и спляшешь.
        - Довожу до вашего сведения, Джонатан, - процедил сквозь зубы инспектор-дознаватель, - что я наделен самыми широкими полномочиями. Самыми широкими. Поэтому не будем валять комедию.
        - Не будем, - ерническая искра промелькнула в томных очах Вовида. - Но мне нечего добавить к…
        - Расскажите, - перебил его Каммерер, - желательно в подробностях, обстоятельства прибытия Гурона на базу. А затем - убытия.
        Ничего сверхинтересного, оказывается, в этих обстоятельствах не было. Это, оказывается, мы там, на Земле при всяком ЧП начинаем бегать по стенам и заседать в Мировых Советах. А это, оказывается, Саракш, и прогрессоры - это прогрессоры. И гибнут они, вообразите, иногда. Но если очень интересно…
        Инспектору Каммереру было интересно. Оказывается, сам момент прибытия он, Вовид, не наблюдал, но, по словам очевидцев, Гурон вывалился из бота прямо в форме имперского офицера, сплошь изгвазданный в грязище и кровище. Потребовал горячей ванны и гражданской одежды. Потом был осмотрен врачом базы Анной Лотошиной, которая и констатировала психический спазм. Далее его отправили на Землю первым рейсовым - по его же личной и настоятельной просьбе. Вот и все.
        Я терпеливо слушал весь этот бред, хотя ясно же, что Вовид врет и изворачивается. При этом плевать ему с высокой башни ПБЗ на мою грозную маску всемогущего инспектора. Или… Что же такого успел натворить Левушка-ревушка на Полярной базе? О! У инспектора Каммерера, оказывается, есть мнение на этот счет.
        - Джонатан, вы отправили на Землю не прошедшего рекондиционирование прогрессора?
        Неопределенное движение головой и бровями, мол, а ты чего хотел?
        - Находящегося в состоянии психоспазма?
        То же движение.
        - И сделали это только потому, что он об этом попросил? Я могу поговорить с врачом Анной Лотошиной?
        - Увы, не самое подходящее время. Она несколько нездорова.
        Ахнуть бы сейчас кулаком по столу да рявкнуть: «В глаза смотреть, тараканья немочь!» Или хотя бы вот так…
        - Вовид, кажется, ваш сын - практикант КОМКОНа?
        - Да, а какое…
        - Переводчик миссии народа голованов, - уже утвердительно сказал инспектор, а я мысленно перевел дух.
        Бедный, бедный Александр Б.! Кто бы подумал, что у столь милого и любезного юноши окажется такой неразговорчивый родитель?
        - Да, но какое отношение это имеет…
        - Может быть, и не имеет. А может быть - наоборот, - я постарался выговорить сие как можно более многозначительно. И даже весьма зловеще. Проклятая профессия.
        - Только не надо меня пугать!
        Ага, вот мы уже и повышаем тон.
        - Вы, - для убедительности инспектор Каммерер даже привстал и таки нет, не стукнул, но хлопнул ладонью по столу, - совершили должностное преступление, Джонатан. В итоге на Земле произошло несчастье. Серьезное несчастье. Давайте договоримся - или вы сейчас выкладываете мне все как есть, или я перетряхну вашу базу сверху донизу, но выясню правду! И если вы думаете, что я не сумею…
        Лик Вовида внезапно сделался плаксиво-растерянным. Оказывается, Абалкин был шифровальщиком имперского военного флота (очень ценная, однако, информация). Оказывается он, Вовид, не знает более омерзительного государства во всей обитаемой Вселенной, нежели Островная Империя на планете Саракш… а имперское адмиралтейство, говорят, самое омерзительное учреждение в этом государстве. Наши бедные прогрессоры из кожи лезут вон, пытаясь сделать эту клоаку хоть немного лучше, но клоака остается клоакой, а прогрессоры… прогресоры делаются хуже. Да что там хуже
        - они становятся опасными. Да вы не понимаете, что такое имперский офицер на грани спазма…
        Я не перебивал его, пусть выговорится. Ежу понятно, что все эти дни бродил в душе начальника базы ужас. Тщательно загоняемый внутрь, подальше от самого себя в первую очередь, а потом уж - от подчиненных. А теперь прорвало. Все мне было уже понятно, но от понимания этого легче не делалось. И подумалось мне ни с того ни с сего: а на кой черт мы вообще занимаемся прогрессорством? В глобальном смысле. То есть помощь братьям нашим по разуму, развитие… Жизни кладем, наставляем, спасаем. И вот какая-нибудь тебе Островная Империя говорит: «О! Спасибо, друзья. Д-принцип? Давайте Д-принцип. Бластеры-скорчеры-лазеры? Давайте! Все сюда давайте! А мы уж вам устроим десант группы космофлотов «Ц». Прямо на Землю-матушку. Ибо все наше прогрессорство еще ни разу не привело к появлению у аборигенов чего-то хоть отдаленно напоминающего Высокую Теорию Воспитания. И нет никаких признаков, что приведет.
        Шутки шутками, но столкнись Земля с цивилизацией развитой, но агрессивной, что тогда? Правда, все светила ксенологии, социологии, социократии и прочая, и прочая утверждают дружно - мол, невозможно. Несовместимы, мол, высокое развитие и нехорошие наклонности. Только знаем мы случаи, когда и светила ошибались. Чисто умозрительно - это ведь воевать придется. Никаких прогрессоров нам не хватит, если воевать. А с такими вот бойцами, как Вовид, много не навоюешь. Да и хватит цепляться к Вовиду. Человек как человек, разве что - в крайнем градусе нервного одушевления.
        И лишь когда Вовид пошел по третьему кругу, я произнес:
        - Одним словом, он вас вынудил.
        - Пистолет. Имперский офицер с пистолетом - вы такое можете представить? Да на вас когда-нибудь наставляли оружие? Вы там, на Земле, понимаете, что это такое, когда движение пальца - и тебя нет?!
        - На меня, Джонатан, не только наставляли, - негромко произнес я. Уже не инспектор, а просто я. - Меня даже расстреливали.
        Казалось, что начальник базы сейчас заплачет.
        - Так вы…
        - Я Каммерер.
        Вовид лишь воздел очи горе.
        Лев Абалкин, прогрессор нового поколения. «Лева, вас убьют!» - «Это будет не так-то просто сделать». Ведь он был вооружен. Все это время - и когда явился к Экселенцу, и когда вырубил меня на площади Звезды, и там, в музее, он был вооружен. Как ни странно, я испытывал сейчас что-то вроде облегчения. То, что произошло между Абалкиным и Сикорски, следовало считать дуэлью. И кстати, я слышал ТРИ выстрела… Что ж, теперь бы разобраться, что произошло между Абалкиным и Лоффенфельдом.
        - Скажите, Джонатан, - произнес я как можно мягче, - медосмотр Абалкина не выявил никаких… странностей?
        - Да-да, сейчас. Я припоминаю… Аня сказала - странно, как он вообще мог работать. Но она была в шоке, я не придал значения… Он убил кого-то? ТАМ?..
        - Нет, не успел, - совершенно искренне ответил я.
        - Слава небесам…
        - Абалкин прибыл на персональном боте Тристана?
        - Да.
        - Какой тип доступа в такой бот?
        - Дактилозамок.
        - Но тело Тристана он не доставил. Как такое возможно?
        - Я не знаю…
        И я не знаю. Зато моментально нарисовалась картинка: имперский офицер отрезает у замученного им врача руку, небрежно засовывает во внутренний карман кителя… Нет. Тот Абалкин, которого я видел на Земле, никак не вяжется у меня с образом хладнокровного убийцы. А что скажет Экселенц? О, я знаю, что скажет Экселенц! Интересно, что сделал бы на месте Абалкина некто Странник? - спросит Экселенц. Да ладно - Странник. Как поступил бы на месте Абалкина некто Мак Сим, бывший кандидат в действительные рядовые Боевой Гвардии, а затем - штрафник тире смертник? Особенно если бы зачесалась в этот момент внутри него непостижимая программа Странников?
        Пройдя километров десять по лыжне, я решил возвращаться. Все уже ясно, и все продумано. Без высадки с осмотром «места происшествия» не обойтись. По словам Вовида, Гурон работал без прикрытия. Что с точки зрения полевой работы было варварством и прошлым веком прогрессорства. Ближайший прогрессор резидентствовал на соседнем острове, в семистах милях от предполагаемого расположения штаба группы
«Ц». И делу мог помочь не сильно, так как занимал почетную должность местного
«вора-на-кормлении». Что это такое - предстоит выяснить. А еще надо взять пару гипносеансов островного наречия. Я его изрядно подзабыл. Да и знал, в общем-то, не шибко…
        Документ 1 (продолжение)
        АНИЗОТРОПНОЕ ШОССЕ
        Завалившись набок, Саул вытащил последнюю обойму. Теперь оставалось только ждать. Песий лай перемешался с выкриками командующих облавой офицеров. Саул понимал, что его обложили со всех сторон, что ему не прорваться, что этот мерзкий лай и эти похожие на лай выкрики были последними звуками в его жизни. А пожить еще ох как хотелось! Хотелось услышать нормальную человеческую речь, женский смех, голоса детей, музыку, наконец. А еще больше хотелось забрать с собой как можно больше врагов. Пусть этот хор смерти и для них станет последним.
        Саул поймал себя на том, что никак не может прицепить рожок к автомату. Что за чертовщина? Он поднес обойму к глазам. Сумерки быстро сгущались, а в лесу почти совсем стемнело. Но даже в полутьме было видно, что это не обойма от «шмайссера». Это вообще невесть что - плоский параллелепипед, теплый и шершавый на ощупь. На торце две чуть вогнутые пластинки. Одна темная, а другая мерцает неярким зеленоватым светом. «Мы создадим в районе вашего побега пассивное хронополе, - говорил незнакомец с личиной хефтлинга по кличке «Шизик». - Этот предмет называется активизатором. - Он показал Саулу штуковину, напоминающую рожок от
«шмайссера». - Нажатием на светящуюся кнопку вы активизируете хронополе и переместитесь во времени почти на двести лет вперед». - «А почему не сразу на тот свет?» - хмыкнул Саул, уверенный, что странный хефтлинг со своим научно-фантастическим бредом ему только снится. «Для людей вашего времени вы умрете», - ответил «Шизик». «В таком случае, - отозвался Саул, - перебросьте меня на фронт. В действующую Красную Армию. Поверьте, шансов выжить у меня будет очень мало…» - «Не могу, - покачал головой незнакомец. - У вас нет иного будущего, кроме того, что наступит через двести лет. Повторяю, для своих современников вы будете мертвы в любом случае. Вас застрелят при попытке к бегству!» - «Тогда не вижу резона меня спасать. Или вы всех будущих покойников так спасаете?» - «Разумеется, нет, - ответил «Шизик». - Вас мы спасаем, потому что хотим поручить одно весьма важное задание». - «Какое же, - поинтересовался Саул. - Драться с тамошними фашистами? Неужели и через двести лет будут фашисты?» - «Нет, - ответил ночной гость. - Через двести лет их точно не будет. Вернее, их не будет на Земле». - «Где же еще
останется эта мразь?» - «На других планетах». - «Так, понятно, - подобрался Саул, вернее, не просто Саул, а советский офицер Савел Репнин. - Выходит, я должен буду помочь потомкам в их драке с марсианскими фашистами…» - «На Марсе нет фашистов, - сказал «Шизик». - Однако они есть в более далеких мирах. Но ваша задача не столько самому драться с инопланетными фашистами, сколько показать потомкам, что с ними - с фашистами - можно и нужно драться». - «Выходит, разучатся потомки воевать», - вздохнул Саул. «Увы, - откликнулся незнакомец. - Так вы согласны?» - «Отчего не согласиться, - сказал Саул. - Коли все равно помирать… Так хоть с пользой…» - «Отлично! - обрадовался «Шизик». - Иного ответа я от вас и не ожидал. Только учтите, на кнопку нужно будет нажать лишь при угрозе неминуемой гибели!»
        - Выходит, это все-таки не сон? - пробормотал Саул, разглядывая «активизатор». - Что ж, надо будет попробовать…
        Он прислушался к звукам облавы. Группа, что двигалась с северо-запада, была ближе всего. Саул уже различал отдельные фигуры, заметные на фоне закатного света, пробивающегося между стволами деревьев. Выбрав самого рослого фашиста, Саул прицелился и вдруг вспомнил, что в «шмайссере» нет рожка. «Ах ты ж…» Саул принялся шарить у себя на поясе. Вот же он! Беглец не успел прицепить рожок, из кустов выскочила огромная овчарка и прыгнула ему на спину. Перекатившись, Саул стряхнул ее с себя, сгреб активизатор и вдавил мерцающую пластину. Ослепительный полуденный свет ударил его по глазам…
        Саул кинулся обратно в кусты. Шваркнув шинами на повороте, серебристый каплеобразный автомобиль промелькнул, словно привидение лунной ночью. Беглец проводил его взглядом до следующего поворота и только тогда рискнул выйти на дорогу. Дорога была бетонная, из двух рядов серо-рыжих растрескавшихся плит. В стыках между плитами росла густая сухая трава. Это озадачило Саула. Серебристое видение, бесшумный двигатель - и заброшенная дорога, не ремонтированная уже много десятилетий. Бессмыслица какая-то. Совершенный транспорт и запущенные дороги. Нелепость. Впрочем, нет резона терзаться догадками. Как ни гадай, а представить, каким мир стал спустя двести лет, вряд ли возможно. Уж точно не таким, каким его описывали в немногочисленных довоенных романах. Саул чувствовал себя мальчишкой, впервые самостоятельно выбежавшим за околицу. Еще шаг - и перед ним откроется огромный, чудесный мир. Мир без подлости, обмана и насилия. Мир, населенный красивыми, умными людьми с чистыми душами и смелыми помыслами. Мешало лишь опасение, что вся эта история с побегом в XXII век может оказаться хитроумной провокацией Дейбеля.
Правда, для провокации слишком громоздко и дорого. Дейбель обожал простые и экономные решения.
        - Добрый день!
        Саул вздрогнул, вскинул автомат и с трудом заставил себя снять палец со спускового крючка. Перед ним стоял обыкновенный мальчик, на вид тринадцати-четырнадцати лет, в шортах и клетчатой рубашке с коротким рукавом. Вот только игрушка в его руках сильно смахивала на средневековый арбалет, а за спиной висел колчан со стрелами. Бесшумный автомобиль. Заброшенное шоссе. Мальчик в клетчатой рубашке и шортах. Средневековый арбалет. Саул чувствовал, что сознание его куда-то уплывает, он лишь усилием воли удерживал его при себе.
        - С вами что-то случилось? - спросил мальчик. - Вам нужна помощь?
        Саул покачал головой, не в силах выдавить ни слова. Он вдруг увидел себя со стороны, одетого в грязную арестантскую робу, стриженного под ноль, грязного, дурно пахнущего, со смертоносной железкой в руках, все еще сведенных судорогой испуга. А вот в серых глазах мальчика испуга не было. Немного удивления и много сочувствия к странному, несомненно попавшему в беду незнакомцу.
        - Здравствуй! - Саул попытался улыбнуться, но тут же вспомнил про свои прореженные лагерной охраной зубы и скривился болезненно. - Я… я археолог. Отстал от своих. Заблудился. И даже не знаю, какой сегодня день…
        - Воскресенье, - ответил мальчик и добавил, видимо, на всякий случай: - Шестнадцатое июня две тысячи сто двадцать пятого года…

9 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        АННА СЕРГЕЕВНА ЛОТОШИНА
        Картинка на экранах внешнего обзора не отличалась разнообразием. Фосфоресцирующее небо вверху было почти неотделимо от подернутой туманной дымкой водной глади внизу, и казалось, что бот продирается сквозь серый вязкий кисель, а то и вовсе - висит в этом киселе неподвижно, словно по неосторожности угодившая в стакан мошка.
        На встречу с «прогрессором номер два» Островной Империи, пресловутым вором-на-кормлении Труохтом Гнилозубом, в миру, то бишь на Земле, - Шарлем Эркьером, я вылетел, не особо надеясь на мало-мальски вразумительный результат. Вылетел на боте покойного Лоффенфельда, кстати. Невзирая на предупреждения
«полярников», погрязших в махровых суевериях. Впрочем, прогрессоры и контактеры всегда отличались трепетным вниманием к приметам и традициям…
        Кабина бота оказалась тесноватой. Помимо пилотского кресла перед пультом, в полусферический объем втиснули крохотную раскладную койку - видимо, для врачебного осмотра. Возле койки громоздились незнакомые медицинские приборы, среди которых, однако, обнаружился довольно мощный портативный ментоскоп. Скорее всего, регулярное снятие ментограммы Гурона и было главной задачей покойного Курта Лоффенфельда.
        Никаких вещественных доказательств на борту не было и в помине. Еще бы. Даже если
«прогрессор нового поколения» и оставил бы таковые, персонал базы позаботился: бот обработан целой стаей киберуборщиков. Право слово, стадо ослов, а не база КОМКОНа-1.
        Я снова полюбовался «киселем» на экранах. Кисель сделался непрогляднее: теперь бот шел низко - в паре десятков саженей от океанской поверхности, в плотном тумане.
«Мошка» опустилась ко дну стакана. А еще я проложил ну очень обходную трассу. Лучше лишний час полета, чем испытание огневой мощи имперской ПВО. С меня достало и Его Императорского Высочества бомбовоза…
        Врач Анна Лотошина оказалась высокой, худощавой и при том крупнокостной блондинкой с жиденькими, прилизанными в подобие прически волосами. Невыразительное лицо ее было бледно (последствия пережитого шока, отметил инспектор Каммерер), глаза, столь же блеклые и бесцветные, выделялись на нем лишь благодаря глубоким синюшным теням.
        Разумеется, она готова была все рассказать инспектору Каммереру. Более того, ей даже необходимо рассказать, вот так вот выговориться перед в общем-то посторонним человеком, это азы психологии. Вы ведь понимаете, что коллектив у нас маленький, все свои, почти семья…
        Инспектор Каммерер, тертый калач, видавший всякие виды, моментально насторожился. Уж если женщина начинает рассказывать про то, что «мы все здесь одна семья», - жди адюльтера. Как минимум. Пока же он ограничился вежливым вопросом, является ли психология специализацией врача Лотошиной?
        Оказалось, что таки да, в большой степени является, и именно по этой причине прогрессор Абалкин был направлен на освидетельствование именно к ней. У нее, у Анны Сергеевны Лотошиной, - полтора десятка публикаций по изменениям поведенческих модулей многократно рекондиционированного прогрессора. Инспектор сделал вид, что пропустил сей пассаж мимо ушей, и поинтересовался, как же именно проходило пресловутое обследование Льва Абалкина.
        Оказывается, никакого обследования-то и не было. Оказывается, Абалкин, появившись в кабинете врача, не мешкая вынул оружие и, угрожая оным, объявил, что или он будет отправлен на Землю первым же рейсовым «призраком», или… Испугалась ли она? В тот момент еще не слишком. Это планетарная база, инспектор, и тут случается всякое. Вот, например…
        Инспектор Каммерер довольно бесцеремонно дал понять, что вполне можно обойтись и без не относящихся к делу примеров. Анна Сергеевна обиженно поджала узкие бескровные губы. Ну хорошо, вам, в конце концов, виднее. Она, Анна Сергеевна, попыталась успокоить разбушевавшегося прогрессора беседой, есть специальные методики на такой случай, однако безрезультатно. Абалкин потребовал видеосвязи с Джоки… в смысле, с Джонатаном и повторил требования. Вот тогда она испугалась по-настоящему, поняла, что прогрессор убьет не колеблясь. Почему? Тут странное дело. Она, Анна Лотошина, хорошо разбирается в психологии прогрессоров. Но Абалкин… трудно объяснить неспециалисту, но тут какая-то ошибка. Ему нельзя работать прогрессором. Он не может быть прогрессором. У нее полтора десятка статей… хорошо, не будем отвлекаться, вам виднее.
        Далее? До рейсового оставалось более двух часов. Все это время Абалкин говорил. Да, инспектор, именно: эти разговоры и послужили основой для вывода о психоспазме. О да, он был очень возбужден. Большей частью речь шла о гнусностях Островной Империи. Сперва он рассказывал, как все там следят друг за другом, как строчат доносы… это еще полбеды. Потом он начал живописать пытки. Пытки в разведке, пытки в контрразведке, пытке в Совете по моральному облику имперца… Это было ужасно, и тут она сорвалась. И тогда… тогда.
        Тогда он ударил вас, подсказал бесчувственный инспектор Каммерер.
        Ударил, да. Но это его как-то успокоило. Он принялся расспрашивать про голованов, про контакты Земли и голованов. Очень заинтересовался Миссией Народа голованов на Земле. Дело в том, что у Джоки…
        Здесь инспектор Каммерер счел нужным поинтересоваться. Разумеется, Анна Сергеевна может не отвечать на подобные вопросы, однако в интересах следствия… вы понимаете… какие отношения связывают ее с начальником базы?
        Отношения, да… вам виднее, впрочем, какое сейчас это имеет значение… это как раз связано… дело в том, что Джоки боготворит своего сына. Вникает во все его дела. А сын как раз занимается голованами, он переводчик миссии… И вот он настолько боится травмировать психику юноши, что никак не решится на развод с женой… да-да, я о деле. Абалкин, услышав про миссию, снова потребовал связи с Джоки… нет, она не может сказать, почему она это все ему рассказала. Синдром заложника - так это, если она не путает, называется. Инспектор, милый, хороший, одно дело - теория, другое - когда на своей шкуре… Да, он выяснил местоположение миссии на Земле. Щекн-Итрч? Не помню, кажется, что-то такое звучало. Потом они проследовали к
«призраку». Нет, оружие он спрятал, но… Когда рейсовый стартовал, она потеряла сознание. Да, надолго. На несколько часов.
        Вовида надо снимать к чертовой матери, отчетливо подумал я, набирая на пульте пилотского бара комбинацию цифр. Начальничек. Вместо того чтобы немедленно сообщить на Землю о захвате заложника - ведет посторонние разговоры с террористом. Когда все заканчивается - бьется в истерике над обесчувственной возлюбленной и лишь потом, спустя много часов, вспоминает о докладе и понимает, что поздно - Абалкин уже на Земле. И тогда Джонатан Вовид принимает позу страуса и ждет, что все рассосется само собой. Гнать таких надо из КОМКОНа. В шею.
        Я отхлебнул кофе из пластикового стакана - чуть не обжегся. Дрянной кофе. Синтетик. И со снабжением у них не все в порядке. Однако с одной загадкой разобрались: ясно, каким образом Гурон сумел разыскать Щекна-Итрча на Земле. Минус для теории Экселенца. А вот и плюс: это ж каким везением надо обладать, чтобы из двадцати действующих врачей базы нарваться именно на Анну Сергеевну Лотошину! С ее запутанной личной жизнью. Нечеловеческим везением, подхватил бы Экселенц. И не везение это вовсе, добавил бы Экселенц, а работа программы Странников.
        Я вспомнил листки из «заккураппии», и до меня вдруг дошло: «декабрь 70-го: планета Саракш, заключенный концентрационного лагеря». И через год с небольшим:
«шифровальщик штаба группы флотов «Ц». Это ж кем надо быть, чтобы из смертника, заключенного, выбиться в офицеры, да не просто, а в элиту, белую кость Островного флота. Это ж шифровальщик, имеющий доступ к важнейшим тайнам…
        И при этом Лев Вячеславович Абалкин по психическому складу не может быть прогрессором. А значит… значит, он такой и есть - удачливый, контактный и… И, кстати, совсем мне уже не верится, что находился Абалкин на грани психического спазма, а не ломал комедию перед доверчивым специалистом в области многократного рекондиционирования.
        Я допил остатки кофе, смял стаканчик, не глядя швырнул в утилизатор. Я чувствовал себя гончей, которой наконец после долгих блужданий по лесу удалось взять долгожданный верный след.
        Допустим, что старик Бромберг прав. Саркофаг предназначался не для нас, а для новой землеподобной грядки. Какие черты характера нужны кроманьонцу, первобытному человеку, дабы выжить в первобытных же условиях? Правильно, недюжинная, нечеловеческая по нашим меркам ловкость и смекалка, умение принимать мгновенные и притом верные решения, импровизировать на ходу. А все это невозможно без такой темной материи, как интуиция. О которой до сих пор мало кто может сказать что-нибудь вразумительное…
        И эти качества Лева явил нам во всем блеске! И мне, и Экселенцу, и Анне Лотошиной. И очень интересно, что предъявил он несчастному Тристану. Очень.
        Но и это еще не все. Если развивать гипотезу Бромберга, у первобытной трибы должна быть четкая структура. Что мы знаем о подкидышах? Их тринадцать, восемь мужчин и пять женщин. Это объяснимо: мужчинам приходится рисковать, и они погибают чаще. Женщин, напротив, оберегают. Еще племя не может обойтись без вождя, шамана, он же
        - лекарь, и воинов-добытчиков. А Лев Абалкин к тому же обладает важнейшим качеством: он способен приручать и одомашнивать животных… В какой-то книжке я читал, что человечество начало выходить из примитивного состояния, только когда научилось приручать зверей. А еще вспомнилось исследование, в котором доказывалось, что человечество произошло от одной особи женского и трех особей мужского пола…
        Нехорошее чувство возникло: словно подошел я к краю бездны, но еще не знаю, что это бездна, потому что глубина скрыта туманом, может, что и не бездна вовсе, а траншея, но надо эту то ли бездну, то ли траншею перепрыгнуть, а она широка…
        Да, но человеческих детенышей нужно оберегать, пока они не научатся выживать самостоятельно. Значит, после «заброски» подкидышей на планету к ним необходимо приставить… назовем их Воспитателями. А тогда… тогда таинственные знаки-иероглифы
        - всего лишь метки, по которым негуманоидные Воспитатели будут различать человеческих детенышей и, соответственно, готовить к будущим ролям. Иероглиф
«сандзю» - охотник, дрессировщик, даже - воспитатель диких зверей. Иероглиф
«Эльбрус» - Корней Яшмаа, столь оперативно удаленный Экселенцом с Земли, пожалуй, Вождь. Интересно бы получить данные по оставшимся… Затребую, пожалуй, у Экселенца, чего уж теперь ему от меня таиться…
        Или Воспитатели - не совсем негуманоиды? Возможно? Запросто. Даже, скорее, необходимо. Вот как бы это происходило на Земле. В племя неандертальцев, доказано же, что люди от них точно не произошли, не выяснено только, от кого произошли, так вот, в племя неандертальцев подбрасывается выводок хомо сапиенс. Неандертальцы высокоразвиты, у них сложные погребальные ритуалы, культура. И умение выживать в суровом мире. И воспитывают они своих эволюционных могильщиков, различая их преимущественно по родимым пятнам на сгибах локтей… Почему воспитывают? А если предположить, что оплодотворенные яйцеклетки просто вживляются Странниками в утробы неандерталок?
        Я ошалело помотал головой. Стоп. Хватит. Бредятина выходит. Хотя здравое зерно все же есть. Сильная нестыковка тут лишь одна - пресловутая мистика в отношениях
«подкидыш - детонатор». Что это и зачем? Или детонаторы эти - вместилище пресловутых особых свойств подкидышей, свойств личности, то есть, говоря языком наших предков, - души?
        По таком случаю я наколдовал себе еще стакан кофе. Потому что туман в пропасти, в отличие от забортного, стремительно рассеивался, а я все не решался на прыжок. Ибо, если точно знать, что все обитатели гуманоидных планет - люди, значит, ты, Максим Каммерер, легендарный Мак Сим, убивал на Саракше именно людей. Не просто братьев наших меньших по разуму - но людей. И память услужливо подсунула мне лица Воблы и тех парнишек в танке, которые даже не успели понять, что их сейчас задушат голыми руками…
        И вот тогда я запретил себе думать об этом. Вообще. По крайней мере - здесь и сейчас. Я запустил руку за отворот костюма-невидимки, в который был облачен по случаю предстоящей полевой работы, и вытащил уже изрядно помятую брошюрку Бромберга. Кстати, есть версия, что сам Бромберг ее и накропал. До цели еще не менее часа лету. Почитаем…
        Документ 1 (окончание)
        АНИЗОТРОПНОЕ ШОССЕ
        Красный «Рамфоринх» с бортовым номером ЦЩ-268 на днище плыл над черной громадой Литейного моста. Пассажир вертолета ни за что не хотел упустить из виду юркий автомобильчик цвета «металлик», который все время норовил затеряться в пестром потоке своих собратьев. Хорошо, что «преследователь» догадался настроить навигационного кибера именно на этот автомобильчик - каждый квазиживой механизм обладал индивидуальными характеристиками биополя. Наземное движение в городской черте было неспешным. Тот, кто спешил, мог воспользоваться вертолетом, а если очень спешил - вакуум-метро, но для погони вертолет подходил больше. Попискивал навигатор, извещая, что объект преследования остается в пределах досягаемости биолокаторов. Пассажир полулежал в кресле, дымил трубкой и мысленно прощался с городом.
        На Ленинград с утра пролился запланированный дождь. И теперь город блестел чистыми прямыми проспектами и разноцветными крышами. Мосты соревновались с радугами. Окна встречали пробивающееся сквозь редеющие облака солнце. Большая Нева, Фонтанка, каналы переливались перламутром отражений. Петропавловка, Зимний, Инженерный замок, Спас-на-Крови, Ростральные колонны, сфинксы и львы - и теперь, спустя два столетия, вся эта державная петербуржская краса сохранила свое гордое величие. Ленинград был одним из немногих русских городов, почти не изменивших внешнего облика. Поэтому Саул переехал сюда, когда врачи разрешили ему покинуть Валдайский природный заповедник, превращенный в гигантскую психоневрологическую клинику без решеток и заборов.
        Саул с иронией относился к своему «заточению в лечебницу для душевнобольных», как он это называл. Он был даже благодарен врачам, поместившим его туда. Шесть лет, проведенных на Валдае, помогли Саулу освоиться с новым миром. Дивясь столь редкому в XXII столетии заболеванию, сотрудники «лечебницы» научили его пользоваться Линией Доставки и радиофоном, обращаться с автоматами и киберами, открыли доступ в непостижимую электронную библиотеку, именуемую Большим Всепланетным Информаторием. В БВИ Саул проводил сутки напролет, а когда уставал - убегал в окрестные леса, питался ягодами, купался в тихих озерах. Думал. Надзор за «душевнобольными» был самый ненавязчивый. Каждый жил в отдельном коттедже, но при желании мог вволю общаться с соседями. Саул поначалу чурался других пациентов, пока не убедился, что они такие же мягкие, приветливые люди, как и персонал клиники-заповедника.
        Когда Саулу захотелось «вернуться» в большой мир, он «вспомнил», что профессия его
        - историк, а специализация - XX век. Ему никто не стал препятствовать, и он переехал в Ленинград, поселился на берегу Финского залива в огромном похожем на раздутый парус доме, в десяти километрах от исторического центра. Назвавшись груздем, полезай в кузов. И Саул начал упорно осваивать азы исторической науки, посещая лекции в университете, музеи и библиотеки. Как «специалисту» ему открыли допуск к соответствующим ресурсам в БВИ. Саул погрузился в историю фашизма. Он помнил «задание», которое получил от таинственного «хефтлинга» вместе с активизатором хронополя. Он тщательно готовился к тому моменту, когда его призовут на борьбу с инопланетными фашистами. Но время шло, а никто и не думал призывать бывшего «бронетанкового командира Красной Армии Савела Петровича Репнина».
        Мир светлого будущего жил по-своему сложной и бурной жизнью, но в ней не было схваток с врагами, горечи потерь и радости побед. Потери, понесенные в схватках с косной природой, не вызывали желания отомстить, а победы одерживались главным образом в сфере познания этой самой природы. Саул сочувствовал такой борьбе, но он-то был создан для другого! Некоторое время он надеялся, что ему дадут возможность поработать на планете Румата. На Румате царило средневековье со всеми его зверствами и беззастенчивой эксплуатацией человека человеком. Планетой занимался Институт экспериментальной истории. Саул обратился туда с просьбой принять в ряды сотрудников, но ему отказали. Мягко, но решительно. Под предлогом несоответствия уровня его компетентности сложности изучаемых институтом проблем.
        Да, уровень компетентности «не соответствовал», Саул это хорошо понимал. Понимал, но не мог усидеть на месте. И тогда он решил бежать. Опять. На этот раз - с Планеты. И совершенно неожиданно открыл для себя, что в дальний Космос можно улететь запросто. Нужно только найти подходящий корабль. И сговорчивый экипаж. А заодно раздобыть оружие. Не «шмайссер», припрятанный в тайнике вместе с «рожком» активизатора, а что-нибудь посовременнее, что-нибудь подходящее для необжитых миров. Такое оружие существовало. Саулу легко удалось это выяснить при помощи БВИ, но выдавалось оно только капитанам сверхдальних звездолетов. Осталось лишь повстречать такого капитана.
        Воспоминание омрачило настроение Саула. Разумеется, тот славный, хотя и лысый, как колено, парень не ожидал подвоха. Бывший заключенный № 819360 подкараулил его в парке, предварительно убедившись, что опечатанный пластиковый контейнер со скорчером находится у парня под мышкой. Один точный, отключающий сознание удар в шею - и все. Парень обмяк, Саул с трудом удержал тяжеленное тело от падения. Доволок его до ближайшей скамейки, включил сигнал экстренного медвызова на радиобраслете и спешно ретировался. На выходе из аллеи Саул оглянулся и увидел белый «Огонек» с алым крестом на борту, снижающийся над пустующей детской площадкой. Вскоре парень оклемается, и никто не станет укорять его за потерю скорчера, но с той поры совесть грызла Саула не переставая. А от нее не убежишь…

«Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. у меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте свое дело, а я уж доделаю свое. У меня еще целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин».
        Мысленно повторяя собственную записку, Саул поднял «Рамфоринх» и низко повел над лесом. Руки не слушались, и он включил автопилот. Лететь недалеко, до ближайшего аэродрома. А там нужно лишь пересесть на пассажирский стратолет.

«Только бы не заметили, как мне плохо, - подумал Саул. - И не только от этого дурацкого гриппа… Ведь ничего не сумел и опять сбежал, как последний трус… Ладно, у меня еще целая обойма… Главное, чтобы хронополе было. Как он там сказал:
«Нажмите на темную кнопку. Это будет сигнал для нас. Мы создадим пассивное поле, а вы уж сами решайте - активизировать его или нет…» «Кто это «мы»?» - спросил Саул, уверенный, что видит бредовый сон. И получил ответ: «Группа Сопротивления».
        Вертолет сел на пассажирскую площадку, едва не задев хвостовым винтом прожекторную мачту. Ночь набухла дождем. Прикрыв голову портфелем, Саул побрел к черной блестящей ленте эскалатора, убегающего в глубь посадочного терминала. Беглецу опять повезло: информационное табло извещало, что рейс № 365 отбывает через десять минут. Пассажиров было мало. Саул занял свободное кресло и сразу же уткнулся в иллюминатор. Объявили старт. Едва ощутимая вибрация прошила корпус стратолета. Кресло Саула медленно запрокинулось. За иллюминатором развернулась и канула во мглу величественная панорама ночного города. Стальной лентой обвивала его река.

«Прощай, Ленинград, - подумал Репнин. - Прощайте, мальчики. Надеюсь, вы все-таки поняли, что с фашистами надо драться. Где бы они ни находились…»
        Заключенный № 819360 лежал ничком, уткнувшись лицом в липкую грязь, у обочины шоссе. Правая рука его еще цеплялась за рукоятку «шмайссера».
        - Кажется, готов, - с сожалением сказал Эрнст Брандт. Он был еще бледен. - Мой бог, стекла так и брызнули мне в лицо…
        - Этот мерзавец подстерегал нас, - сказал оберштурмфюрер Дейбель.
        Они оглянулись на шоссе. Поперек шоссе стоял размалеванный камуфляжной краской вездеход. Ветровое стекло его было разбито, с переднего сиденья, зацепившись шинелью, свисал убитый водитель. Двое солдат волокли под мышки раненого. Раненый громко вскрикивал.
        - Это, наверное, один из тех, что убили Рудольфа, - сказал Эрнст. Он уперся сапогом в плечо трупа и перевернул его на спину. - Крайцхагельдоннерветтернохайнмаль, - сказал он. - Это же портфель Рудольфа!
        Дейбель, перекосив жирное лицо, нагнулся, оттопырив необъятный зад. Дряблые щеки его затряслись.
        - Да, это его портфель, - пробормотал он. - Бедный Рудольф! Вырваться из-под Москвы и погибнуть от пули вшивого заключенного…
        Он выпрямился и посмотрел на Эрнста. У Эрнста Брандта было румяное глупое лицо и блестящие черные глаза. Дейбель отвернулся.
        - Возьми портфель, - буркнул он и горестно уставился вдаль, где над лесом торчали толстые трубы лагерных печей, из которых валил отвратительный жирный дым.
        А заключенный № 819360 широко открытыми мертвыми глазами глядел в низкое серое небо.[Этот эпизод придуманной нами реконструкции биографии Саула мы без всяких купюр и изменений позаимствовали из повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству». - Прим. авт.]

10-11 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        ВИЗИТ К СТАРОЙ ДАМЕ
        По-прежнему здесь пахло смертью и старым, ржавым железом. Железом, по большей части уже не способным убивать, но все еще поджидающим в лесных зарослях свою жертву. Мутно белело полуденное небо Саракша, на броне было жарко и в кабине вездехода тоже, и Федя Скворцов (он так и представился «Федя», хотя было ему на вид за шестьдесят) то и дело отвлекался от руля и ветрил, чтобы в который уж раз смахнуть рукавом пот со лба и приложиться к фляге с водой, и вода тут же выступала на его лбу капельками пота, которые снова надо было смахнуть… Благо дорога все больше прямая, почти без виражей. Хорошо знакомая дорога.
        Боже мой, ведь столько лет прошло! И что здесь изменилось? Впрочем, кое-что изменилось. Вот радиационный фон заметно снизился, сказал Федя Скворцов, причем - усилиями их Экологического комитета. Может быть. Все может быть. Но скорее всего - естественное снижение.
        А еще обширные лагеря для воспитуемых по эту сторону Голубой Змеи преобразованы в полевые клиники для душевнобольных. Последствия лучевого голодания. «Каковое голодание, - мысленно дополнил я в свою очередь, - последствие атаки на некий Центр некоего террориста Мака Сима…
        Это уже после моего убытия на Землю, - подумал я. - Лучевое голодание отшибало мозги не сразу. После короткой «ломки» обычно наступала длительная ремиссия, но потом приступы повторялись все чаще, год за годом, и наконец психика не выдерживала… Особенно страшно - у детей. Массаракш-и-массаракш».
        - О да, конечно, воспитуемые, вернее, излечаемые нынче содержатся в гораздо лучших условиях, и никто не гоняет их на расчистку трассы. Потому что теперь она - часть лечебного процесса. Трудозаместительная адреналин-терапия, и только в периоды умственного просветления. Во всяком случае, начальник Службы полевых клиник, светило психиатрии, академик Аллу Зеф… вы ведь, Максим, кажется, с ним были знакомы? Почему - были? Ах нет, он жив и здоров, это я неудачно выразился, - поправился Федя Скворцов. - Так вот, Аллу Зеф считает, что адреналин-терапия увеличивает период ремиссии по крайней мере втрое. Гибнут? Случается. Однако редко, все меньше и меньше. Боеспособного-то железа в лесах осталось - кот наплакал. Так что эффект во многом скорее психологический. И потом, вот эти самые джунгли за Голубой Змеей, кроме, конечно, резервации мутантов - территория народа голованов. А они заинтересованы…
        Короче говоря, Федя истекал потом и лучился энтузиазмом. С его слов выходило, что Саракш медленно, но неуклонно движется дорогой прогресса. Да, есть трудности, есть пережитки проклятого прошлого, но впереди - несомненные сияющие перспективы. Видел бы этот «вьюнош» совсекретные отчеты Слона в КОМКОНе-1. Как разворовываются даже те жалкие крохи средств, что выделяются тому же Экологическому комитету, в коем Скворцов имеет честь прогрессорствовать. Как деградирует политическая система и пышным цветом цветет коррупция. Как сокращается рождаемость и растет смертность. Как изымаются из обращения все новые и новые нелегальные ретрансляторы, как, невзирая ни на запреты, ни на грозные предупреждения Департамента общественного здоровья, увеличивается количество лучевых наркоманов, готовых за сеанс «белого» облучения на все что угодно… и кому угодно. Про возросшую активность разведслужб Островной Империи я вообще молчу… Рокотал двигатель вездехода, рокотал голос неутомимого Федора над ухом, а лес по обе стороны дороги тянулся все той же нескончаемой лентой. Я смежил веки и стал прокручивать в голове
обстоятельства своего предыдущего визита - к вору-на-кормлении…
        Местом нашей встречи была какая-то пещера в прибрежных скалах. Тристановский бот, согласно заранее полученной инструкции, я затопил в полукилометре от берега и далее добирался вплавь, держа курс на изредка вспыхивающий в кромешной ночной мгле сигнальный маячок.
        Вор-на-кормлении Гнилозуб сразу оправдал свое прозвище - как только раскрыл рот и произнес первую же фразу. Я оценил, невзирая на почти полную темноту в гроте. Да и запах… Батюшки святы, это ж как потрудиться надо было, чтобы такое учинить над ротовой полостью! И сколько придется вставлять имплантов по возвращении на Землю. Прогрессоры нового поколения…
        Гипносеансы языка Архипелага не слишком мне помогли - Гнилозуб изъяснялся на какой-то чудовищной разновидности местного преступного жаргона и к нормальной человеческой речи возвращаться не пожелал. Правда, перешел-таки на силингву, однако и ее ухитрился обильно разукрасить словечками из лексикона преступных сообществ разных времен, народов и даже, подозреваю, планет.
        Мою идею тайного проникновения на военную базу группы флотов «Ц» он сразу же отмел как бредовую. «Чухни, выстребан, - объявил он, - и прикинь, на кого лукаешься. Это ж кузнечики! Ты ж против них как сявка против козырных. Ваши не пляшут, и все такое. И прикид твой понтовый, - тут он небрежно и брезгливо, двумя пальцами, ощупал рукав моего костюма-невидимки, - не канает. У кузнечиков, - ага, это, значит, военные, догадался я, - шиза гуляет, всюду у них измена да палево. Если на мине не гробанешься, как последний клошар, ежели тепловизоры пройдешь, так на лазерных этих, как их…» - «Датчиках», - подсказал я. «Точняк, на датчиках засветишься. По воздуху? Не гони волну, в леталках только центровые летают, понял? Центровые, значит, в Центре живут, где Император. А нецентровые леталки всегда сбивают. Че я тебя в воду окунал, дошло?»
        И в том же духе. Я даже заколебался - стоит ли излагать свою просьбу, но потом все же решился. Рассказ о пропаже Рады и гипотезу о возможности существования Каммерера-младшего вор-на-кормлении выслушал, не проронив ни слова. Потом достал сигаретку, закурил. Вспыхнувший огонек позволил лучше разглядеть его лицо - серое лицо ведущего нездоровый образ жизни человека, с толстыми, набрякшими веками и неожиданно умным, цепким и холодным взглядом из-под этих век…
        Все-таки я задремал, потому что вездеход уже катил не по лесной дороге, а огибал останки разрушенного города. Еще один призрак прошлого. Беркеш, бывшая культурная столица бывшей империи. Город тысячи храмов и сотен театров. Город десяти крупнейших университетов. Вся культурная элита империи… Затем - резиденция вождя мутантов, незабвенного принца-герцога. А теперь - столица народа голованов. Благо, метрополитен в Беркеше, говорят, был большой и разветвленный. Впрочем, сейчас день, и голованы должны спать.
        Должны, но не спали. По крайней мере - не все. Троица подземных жителей, умеющих покорять и убивать силой своего духа, выскользнула откуда-то из развалин и преградила нам путь. Стоявший впереди медленно поднял переднюю лапу, подержал на весу и так же медленно опустил. Изменившийся в лице Федя Скворцов - похоже, не нравилось ему племя подземных упырей, или были у него с псинами-сапиенсами какие-то свои трения - выругался и заглушил двигатель.
        - Какого черта? - бормотал он, отирая рукавом лоб. - Мы же получили разрешение…
        Официально мы с Федей числились экспедицией Экологического комитета, совершающей инспекционную поездку в Резервацию.
        Я спрыгнул с брони, из-под сапог брызнули струи белесой раскаленной пыли. Рядом приземлился Скворцов. По бокам его гимнастерки, от подмышек, расплывались огромные мокрые пятна.
        Тот, который стоял впереди, должно быть главный, заговорил. На языке Страны Отцов, медленно и четко роняя слова:
        - Что надо людям?
        - Мы едем в Резервацию, - так же медленно и четко ответил Скворцов. - Нам обещан свободный проезд.
        - Нельзя, - коротко ответил голован.
        Нет уж, подумал я, так у нас не пойдет. Мне нужно добраться до Колдуна, и я до него доберусь, хоть бы все местные упыри повыбирались из своих подземелий. Жаль только, что Лева Абалкин не успел проверить, только ли собачек могут они покорять и убивать силой духа. Или успел? Впрочем…
        - Меня зовут Максим Каммерер. У вас есть нуль-передатчик, - я не спрашивал, а утверждал, памятуя недавний опыт общения со Щекном. - Вы свяжетесь с Миссией народа голованов на Земле и скажете переводчику Миссии Щекну-Итрчу, что я, Максим Каммерер, нахожусь здесь по делу Льва Абалкина. Пусть он скажет свое слово.
        Всю тираду я выдал на силингве. Чего уж там. Наш собеседник мгновенно сменил стойку - присел сразу на все четыре лапы, выгнул спину и медленно покрутил головой, глядя то на меня, то на Скворцова. И через несколько томительных мгновений произнес, вернее - проворчал:
        - Ждите здесь…
        Поселок мутантов являл собой жалкое зрелище: три или четыре десятка убогих домишек, несомненно возведенных на средства Экологического комитета, крошечный пятачок центральной площади, такие же крошечные, отвоеванные у леса поля-огороды. Сколько же их осталось? Сотня? Две? Похоже, что высыпали нас встречать все, кроме самых ленивых. Федю здесь знали, а вот меня разглядывали с опаской. Скворцов изложил суть вопроса, мол, приехал к Колдуну старый знакомый - повидаться. Из толпы выдвинулся дряхлый старец - двумя руками он тяжело опирался о внушительный посох, а свободная, нелепо и бессмысленно торчавшая откуда-то из области правой лопатки, непрестанно шевелила корявыми пальцами, словно перебирала невидимые четки. Старец резонно возразил, что Колдун, он сам решает, кого ему видеть, а кого
        - нет, и поскольку все знает наперед, то, ежели бы, к примеру, хотел бы своего знакомца повидать, так непременно или сам явился б или бы позвал. А раз не явился и не позвал, значит, не надо ему этого… А проводить сами они никак не могут, потому что против воли Колдуна им совсем нельзя. Колдун дичь приманивает, Колдун урожай дает и непогоду отводит. Вот давеча, скажем, без дождя никак было… И все в таком же роде.
        Кто-то подергал меня за рукав. Я обернулся. Лысая женщина, глаза-щелки, руки и лицо в страшных пятнах, короткие, чудовищно кривые ноги…
        - Я помню тебя, - сказала женщина, и я вздрогнул, потому что голос у нее оказался чистым и ясным и разительно контрастировал с жутковатой внешностью… - Я маленькая была, мы еще в Городе жили, а ты приехал на такой же железной машине. С другом приехал, он хороший был, цацку вот подарил.
        Женщина показала раскрытую ладонь с лежащей на ней свистулькой из автоматной гильзы, и я вспомнил. Девочка Танга. Умненькая.
        - А ты снова приехал, чтобы звать нас воевать? - спросила она. - Тогда уезжай, нам тут хорошо.
        - Послушай, Танга, - я наконец разлепил пересохшие губы, - никуда воевать я вас не зову. Мне к Колдуну надо. Очень.
        Она окинула меня быстрым взглядом, нахмурила брови - вернее, сморщила кожу там, где они должны были быть.
        - Правду говорит, - объявила она, обращаясь к трехрукому. - Я спрошу.
        - Разгневается Колдун - быть беде, - обронил старец и заковылял прочь.
        Вслед за ним начали расходиться по домам остальные.
        - А что же Бошку, Хлебопек и все? - зачем-то спросил я, хотя и знал ответ.
        - Померли, - махнула она рукой. - Давно. Много померло. У меня трое детей померли. Скоро все умрем и сюда упыри придут, сядут в наших домах жить…
        Танга снова наморщила лоб, постояла, словно прислушиваясь, и с внезапной торжественностью в голосе объявила:
        - Колдун ждет тебя! Иди за мной.
        Я ошибался, полагая, что увижу жилище Колдуна. Мы встретились в лесу, у мощных, выпирающих из почвы на добрую сажень корней неестественно толстого дерева-мутанта. Фонило от дерева изрядно, я сразу ощутил, как начинает зудеть кожа под мокрой от пота гимнастеркой.
        Колдун почти не изменился - разве что резче стали тени под глазами, да серебристый некогда мох на неестественно огромной голове приобрел серый, линялый какой-то оттенок. На плече у него сидела, свесив длинные кожистые крылья, крупная летучая мышь. Глаза ее были закрыты.
        Колдун молчал, и вертикальный зрачок его пульсировал, то сжимаясь в нить, то расползаясь во всю радужку. Я тоже не спешил начинать разговор.
        - Ты изменился, Мак, - раздался наконец в моей голове громкий и хриплый голос. - Муки совести теперь не беспокоят тебя, и ты почти научился правильно выбирать соотношение целей и средств их осуществления.
        Вот так. Словно не двадцать лет прошло, словно вернулись к вчера прерванному разговору. Да, заматерел Колдун. Раньше он вроде бы ко мне на «ты» не обращался.
        - Возможно, - согласился я. - Но не об этом я пришел говорить.
        - Сейчас ты хочешь спросить меня, знал ли я тогда, двадцать лет назад, что здесь, на Саракше, есть еще земляне? - по-прежнему не раскрывая рта, «произнес» он. - Хотя на самом деле ты хочешь спросить меня о другом. Но прежде чем ответить на второй, еще не заданный вопрос, я отвечу тебе на первый: да, знал. Ты спросишь, почему я не сказал тебе об этом? Потому что каждый должен пройти свой путь.
        - Мой путь - уничтожение Центра? - я невольно впал в такой же лапидарный стиль.
        - И это тоже. Излучатели не должны быть здесь. Это чужое.
        Черт побери, он же читает мои мысли… Раньше за ним такого не наблюдалось. Или просто не подавал виду? Редкость редчайшая, один шанс на триллион триллионов, полезная мутация. Ох, и хреново мне сделалось в тот миг…
        А Колдун произнес, вернее, продекламировал:
        Оттуда, где чужой народ живет,
        Черный Дьявол явился из вод,
        Его морок и боль не берет,
        Кому надо - разгадку найдет.
        Змеиный взгляд вдруг поймал меня, зажал, словно в тиски, земля и небо опрокинулись, поменялись местами, а затем краем угасающего сознания я увидел картинку: громада танка, темное ночное небо и на фоне этого неба - серебристый, утыканный иглами шар, а на земле, у гусениц, - два распростертых силуэта с неестественно вывернутыми шеями…
        - Максим! Максим, вы слышите меня? - голос будто с другого края галактики.
        Колдуна и след простыл. Меня тормошил за плечо встревоженный Скворцов. Интересно, сколько времени я тут валяюсь, подумал я, и понял, что вовсе не это мне сейчас интересно.
        Весь обратный путь я отмалчивался, пресекая поползновения Феди выяснить, что же все-таки произошло у нас с легендарным Колдуном. Которого, к слову сказать, Федя никогда в глаза не видел. Впрочем, я и сам хотел бы знать - что. Визит к Колдуну закончился, очевидно, полным и окончательным фиаско. Остается с позором вернуться на Землю. Впрочем… кое-что есть. Из загадки Колдуна можно попробовать что-нибудь дельное выжать. Если, конечно, он не просто издевался. Что на него не похоже. Зачем-то же он пожелал встречи…
        Напоследок меня удивил еще и Федя Скворцов. Когда в мутных рассветных сумерках наш вездеход выкатился наконец из леса перед мостом через Змею, Федя, смущенно отводя глаза и отирая с лица на сей раз несуществующий пот, произнес:
        - Максим… тут такая просьба… вы ведь скоро на Землю, так? Не трудно будет вам передать вот эту кристаллозапись доктору Айзеку Бромбергу?

13 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        НЕЖДАННО-НЕГАДАННО
        Через сутки я уже снова был на Земле и, не заходя домой, сразу отправился на службу. Мрачен, аки врубелевский демон, влачился я по служебным коридорам родного ведомства. Настроение у меня было препаршивым. Докладывать Экселенцу по сути нечего. Ведь главного - тайны гибели Тристана - я так и не узнал. Да, наломал наш
«подкидыш» дров. Бросил тело погибшего товарища. Взял в заложницы женщину. Закрываясь ею, как щитом, пробрался на рейсовый «призрак». И так далее. Но это лишь факты без мотивов. Без подлинных мотивов, которые двигали Абалкиным. Не излагать же шефу доморощенную гипотезу о первобытном племени. Ясно даже и ежу, что Экселенц меня высмеет. И отправит в устье Тары, где вечный аврал. Как ни крути, а единственным человеком, способным сочувственно отнестись к моим догадкам, оказывался все тот же Айзек Бромберг. Но теперь я в гости к нему не пойду, некогда мне теперь по гостям расхаживать. Вызову-ка я его к себе. Официально. По делу Абалкина. Как свидетеля. Прямо сейчас. Заодно передам ему посылку.
        Я завернул в дежурку и оформил вызов. Торжественно-сосредоточенная стажерка (Аня? Таня? - никак не упомню) моментально зарегистрировала его и уже собиралась передать на личный код старика Айзека, как вдруг, порхнув пальчиками по клавиатуре, объявила:
        - Доктор Бромберг уже вызван на сегодня!
        - Если не секрет, кем? - поинтересовался я.
        - Для вас не секрет, - откликнулась стажерка. - Суперпрезидентом. И в данную минуту находится у него.
        М-да-а… То есть не то чтобы такой вызов совсем уж невероятен. Суперпрезидент, конечно, по мере надобности консультируется со специалистами, но железный старец Бромберг, мягко говоря, никогда не пользовался в нашем ведомстве доверием. Значит, теперь пользуется. Ай-ай-ай… Что-то произошло, пока я мотался по Саракшу. Что-то глобальное. И прямо относящееся к моей скромной персоне. Что ж, проверим.
        - Будьте добры, передайте доктору Бромбергу, чтобы потом он заглянул ко мне! - попросил я девушку и убрался восвояси.
        Чувствуя себя не в своей тарелке, вошел я в наш с Сандро кабинет. Пусто. Ну вот и хорошо, что пусто. Я погрузился в кресло, включил рабочий терминал, открыл окно регистратора. Сообщений - масса. Большая часть их дублировалась на терминал Клавдия и давно утратила актуальность. Было сообщение и от Экселенца. Шеф велел предстать пред его зеленыя очи ровно в восемнадцать ноль-ноль. У меня оставалось около трех часов. Ладно, познакомимся пока с содержимым таинственного послания преданного ученика любимому учителю. Нажатием большого пальца я утопил кристаллокопию, врученную мне Скворцовым, в гнезде распознавателя, не подозревая, что с этого простого жеста начинается новая страница моей судьбы. Да и не только моей.
        Разумеется, в тот момент я ни о чем таком не думал. Сидел и пялился в проплывающие на мониторе символы декодировки. Наконец открылся текст. Смысл заголовка до меня дошел не сразу, а когда дошел, я спешно прокрутил колесико «плавающего» манипулятора назад и перечел:
«РЕКОНСТРУКЦИЯ БИОСОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ ОСТРОВНОЙ ИМПЕРИИ».
        Ну и ну!.. В смысле, массаракш! Вот чем скромные выученники доктора Бромберга занимаются на досуге, подумал я, вчитавшись в подзаголовок: «По материалам специальной экспедиции Департамента науки». Эдакий меленький, невзрачный, набранный восьмым кеглем текстик. Знаю я, что означает словосочетание «специальная экспедиция». Департамент науки Страны Отцов - хорошо законспирированное ведомство, созданное титаническими усилиями Рудольфа Сикорски и, как видно, отнюдь не захиревшее после его окончательного отбытия на Землю. Новая власть, воцарившаяся в Стране после свержения Неизвестных Отцов, не побрезговала некоторыми из их методов. Да, президентом стал Вепрь, но в его администрацию вошло немало тех подпольщиков, которые считали, что в хороших руках излучатели не столько зло, сколько благо. Тем более что базовые элементы конструкции излучателей не только самовосстанавливаются, но и самовоспроизводятся. Попробуй удержись от применения этой дармовой технологии, когда речь идет о власти… Короче говоря, новые Отцы - тот еще гадюшник, невзирая на высокие принципы и громкие слова о свободе и правах граждан.
Посему нет ничего удивительного в том, что «Специальная экспедиция» на самом деле была сложнейшей рекогносцировкой, в которой участвовали сотни людей. И не меньше половины из них должны были костьми лечь, чтобы в отчетах появились те крохи достоверных данных, на основании которых и была создана эта реконструкция. Я представил, как это все выглядело. Как минимум три группы должны были пересечь океан, отделяющий Островную Империю от материка, - основная и две вспомогательные. Основная вела себя тихо, стараясь не привлекать внимания даже дикарей-людоедов. Вспомогательные, напротив, всячески демонстрировали свое присутствие на вражеской территории. Устраивали диверсии, шли почти в открытую. Смертники. Камикадзе. Божественный ветер. Вряд ли кто-то из них выжил…
        На миг мне показалось, что буквы в тексте документа наливаются кровью, но то был лишь естественный красноватый отсвет, который давала оптроника. Отогнав призраки незнакомых мне камикадзе, я принялся читать. Вернее, продираться. «Реконструкция» вовсе не предназначалась для чайников. Высшая биосоциология, помноженная на высшую же экспериментальную историю. Я тупо разглядывал некую стереометрическую проекцию количества вырабатываемой на душу населения энергии на общую площадь Островной Империи, когда открылась дверь и вошел доктор Бромберг в черном строгом костюме.
        - А, это вы, юноша! - обрадовался он. - А я-то думаю, кому еще здесь мог понадобиться? Ну как, ознакомились с брошюрой?
        Я изобразил восторг, на мгновение воскресив «мелкую комконовскую сошку».
        - Конечно, доктор Бромберг! - выпалил я. - Разве могло быть иначе? И у меня появились вопросы…
        Я даже не соврал. У меня появилось множество вопросов. Например, такой: сколько работников обоих КОМКОНов числятся в приверженцах вашего учения? Ничего подобного я, разумеется, спрашивать не стал.
        - Они и должны были у вас появиться, молодой человек, - важно ответствовал старикан. - Если ваше серое вещество еще не совсем закоснело в этих стенах.
        Интересно, а что, собственно, делали вы в стенах учреждения, которое на дух не переносите?
        - Если не возражаете, доктор Бромберг, - сказал я тоном, «сошкам» не свойственным,
        - мне бы хотелось услышать ответы на эти вопросы.
        - Именно сейчас? - поинтересовался Бромберг. - Помилуйте…
        - Да, - не помиловал я. - И не только по поводу брошюры.
        Начальственная интонация в моем голосе не могла не покоробить криптоисторика, но он то ли сделал вид, что подобный тон ему не в новинку, то ли и вправду был не прочь поделиться высшим знанием с «новообращенным». Во всяком случае, Бромберг кинул небрежный взгляд на часы и пробормотал:
        - Пожалуй, минут пятнадцать у меня есть.
        Я предложил ему кресло. Бромберг неспешно опустился в него, вольготно откинувшись на широкую спинку и водрузив ногу на ногу.
        - Ну-с? - сказал он. - Я вас слушаю.
        Но я не торопился жадно вопрошать. Словно не зная, с чего начать, я стал щелкать манипулятором, без всякого смысла гоняя текст вверх-вниз. Наткнулся на раздел статистики. И сразу забыл о своем посетителе. «Результаты выборочного тестирования: реакция испытуемых на А-излучение положительная». Ну да, что за экспедиция да без излучателей… Ага, выродки, значит. Ну, выродки есть везде… Впрочем, что же получается, все испытуемые оказались выродками? Примечание:
«Выборку не следует считать репрезентативной». Ну да, ну да, а десанты отражать при помощи передвижных излучателей, как известно, - единственно надежный способ обороны прибрежных районов. Не станут же экипажи белых субмарин формировать из одних только выродков? Следовательно, Империю населяют выродки… Массаракш…
        Бромберг возмущенно заерзал в кресле, и я обратил на него затуманенный взор.
        - Собственно по брошюре вопрос у меня лишь один, доктор Бромберг, - сказал я. - Кто, по вашему мнению, помог Репнину совершить путешествие во времени? Ведь насколько мне известно, законы физики запрещают подобные перемещения, а между тем
«казус Саула», как говорится, имел место быть.
        Доктор Бромберг самодовольно усмехнулся, сложил руки на животе и, барабаня холеными пальцами по тетраканэтиленовым полам пиджака, изрек:
        - Надо полагать, те, для кого время не анизотропное шоссе, молодой человек.
        - То есть Странники?
        Доктор Бромберг ограничился солидным кивком. Но мне этого было мало.
        - Подробнее, если можно.
        - Можно и подробнее, - согласился он. - Странники повелевают не только пространством, но и временем. Отсюда все эти фокусы с возникновением и исчезновением спутников, подземных убежищ и даже целых народов. Возьмем хотя бы наш саркофаг с подкидышами. Группа Фокина определяет срок его постройки в сорок - сорок пять тысяч лет, но это в нашей системе исчисления времени. В системе времяисчисления Странников саркофаг мог быть построен перед самой высадкой Следопытов, или только вчера, или будет построен через миллион лет. Вы меня понимаете? - Бромберг прямо-таки лучился самодовольством.
        - Понимаю, - кивнул я. - Только все это абстракции. Абстракции за руку не схватишь. Нет ли у вас, доктор, чего-нибудь более конкретного?
        - Ну-у, - железный старец тряхнул черными локонами, - у меня всегда есть в запасе пара слов. Если принять во внимание гипотезу о том, что наш пресловутый саркофаг предназначался для новой землеподобной грядки, то не все ли Странникам равно, когда эта рассада будет высажена? Им торопиться некуда. У них, в отличие от нас с вами, впереди вечность. Наша же проблема заключается в том, что мы воленс-ноленс вмешались в чужой эксперимент и вот теперь расхлебываем. Вы согласны со мною, молодой человек?
        Вопрос серьезный, и я не спешил с ответом. Ответить «да» значило косвенно подтвердить свое вступление в ряды учеников и последователей доктора Бромберга. Ответить «нет» - погрешить против истины.
        - Сформулируем по-другому, - нашелся я. - Мы пусть и случайно, но приняли участие в чужом эксперименте. Не вмешались, заметьте, а именно приняли участие. Воленс-ноленс, как вы выражаетесь, мы высадили на нашу весьма ухоженную грядку рассаду первобытного дичка. Тринадцать кроманьонцев. Готовая триба с довольно жестким распределением социальных ролей. Вы согласны со мною, доктор Бромберг?
        Во взгляде криптоисторика на миг возникло удивление и - мне показалось или же я себе просто льстил? - некая искра уважения.
        - Однако, молодой человек, - проговорил он. - Признаюсь, не ожидал. Ваша гипотеза многое объясняет…
        - Да, многое, - согласился я, - но, к сожалению, далеко не все. Например, она не может объяснить воистину мистической связи подкидышей с детонаторами.
        - Технология Странников, - усмехнулся Бромберг. - Кстати, о технологиях. Насколько мне известно, Федя Скворцов кое-что передал для меня.
        Наверное, он рассчитывал, что я покраснею и буду прятать взгляд, но я спокойно смотрел в его темные зрачки, где явственно читалось: «Вы гнусный перлюстратор, юноша! Впрочем, что с вас, с тюремщиков, взять…»
        - Да, передал, - сказал я, выщелкивая кристалл из гнезда. - Полюбопытствовал, не стану скрывать. Служба такая. И раз уж речь зашла о технологиях, доктор Бромберг, не могли бы вы объяснить мне смысл сей диаграммы?
        Я развернул плоскость монитора. Криптоисторик наклонился, потер уголок правого глаза, где у него, похоже, был оптический имплант, вгляделся. Спустя несколько мгновений он вновь откинулся на спинку кресла и пояснил:
        - Львиная доля энергии, производимой в Островной Империи, исходит из ее центра, а затем распределяется по потребителям на периферии. Это странно и противоестественно, но, главное, мы не знаем - каковы источники этой энергии, какие технологии используются для ее производства. Собственно, этот казус я и счел своим долгом довести до сведения вашего высшего руководства, молодой человек.
        - Надеюсь, доктор Бромберг, - сказал я самым проникновенным тоном, - вы также довели до сведения моего руководства тот факт, что Островную Империю населяют те, кого в Стране Отцов именуют «выродками»?
        - Вы не слишком лестного мнения о моих умственных способностях, молодой человек, - усмехнулся железный старец. - Я не стал бы тратить время многоуважаемого Суперпрезидента, знакомя его с выводами, которые лежат на поверхности. Я лишь поделился с ним некой гипотезой относительно происхождения жителей Островной Империи…
        В окне регистратора выскочило новое сообщение. С Саракша. Полярная база. Отправитель - Вовид. Ага, начинает исправляться… Что за белиберда? «Тут один чеснок маляву притаранил. У них на киче жиган парился. Чистый отморозок. Медальон в трубку скатывал. На прочистке лыбился, пока все дерьмом исходили. Не твой ли? Гнилозуб». Похоже, судьба протягивала мне руку. Нежданно-негаданно. Бромберг продолжал говорить, и говорил он, надо думать, интересные вещи: что-то о древней мифологии островитян Саракша. Но слушал я его вполуха, напружинясь, как охотничий пес на сворке.

13 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        ДОПРОС БЕЗ ПРИСТРАСТИЯ
        Госпитальная нуль-кабина находилась в вестибюле, который по виду ничем не отличался от вестибюля любой из городских больниц. Разве что здесь меньше народу. И совсем нет детей. В комконовский госпиталь дети не допускались. Да и взрослые родственники пациентов могли попасть сюда только по специальному разрешению. Так вот просто, с улицы, в госпиталь не проникнешь. В БВИ отсутствовала информация даже о коде здешнего нуль-Т. Мне его, кстати, тоже не сообщили. Пришлось вводить свой ген-индекс, чтобы этот сезам отворился. На Земле секретность такого уровня встречалась лишь в специнститутах, где имели дело с опасными формами инопланетной жизни. А если учесть, что большинство пациентов госпиталя некогда работало вне Земли, то неудивительно, что они были приравнены к этим самым формам. И совсем меня не удивило, что первым человеком, который встретился мне в сем учреждении, оказался Гриша Серосовин по прозвищу Водолей. В амплуа медбрата. Экселенц остался верен себе.
        - Вы - Каммерер? - на голубом глазу поинтересовался Гриша.
        Я солидно, как подобает занятому человеку, кивнул.
        - Пойдемте, я провожу вас.
        Водолей пошел впереди, предупредительно распахивая двери. Все они были на замках и автоматически не открывались. Несколько минут мы шли тихими, светлыми коридорами, пока наконец не очутились в саду. Сад был большой, с прудами и мостиками, с тенистыми аллеями и уютными беседками. Но сверху этот парадиз прикрывал почти невидимый купол, словно мы находились где-нибудь на Тритоне. Знаю я эти купола, их не всяким метеоритом прошибешь. Интересно, от каких опасностей внешнего мира защищал пациентов спектролитовый купол? На Земле. В одном из самых уютных городов мира. Впрочем, вопрос риторический. Скорее всего, купол защищал не пациентов от внешнего мира, а наоборот.
        Абалкина мы нашли на скамейке под густым кленом.
        - Лев Вячеславович! - окликнул его Гриша-Водолей. - К вам посетитель.
        Абалкин поднял голову. Я сотворил на лице радостную, чуть глуповатую улыбку. А-ля журналист Каммерер.
        - Рад вас видеть живым и здоровым, Лева!
        Абалкин посмотрел на меня как на ядовитое насекомое. С нескрываемой брезгливостью.
        - Ну, я пошел, - проговорил Водолей и неторопливо зашагал к выходу из сада. Руки он держал в карманах медицинского комбеза. Только что не насвистывал. Уверен, что Гриша будет издали за нами наблюдать, словно тигр из чащи за пасущимися сернами. И хотя я совсем не боялся бывшего прогрессора, так все же спокойнее.
        - Что вам опять от меня нужно? - спросил Абалкин.
        - Хочу поговорить.
        - О чем? - буркнул Абалкин.
        - О гибели Курта Лоффенфельда.
        - Что мог - я ужеизложил, - произнес Абалкин. - Добавить мне нечего.
        - Открылись новые обстоятельства, - сказал я. - И мне необходимо кое-что уточнить, чтобы картина случившегося выглядела завершенной.
        - Повторяю, мне нечего добавить.
        - Вы даже не хотите поведать, зачем взяли в заложницы врача Полярной базы? - спросил я.
        Абалкин потянулся к ветке клена, сорвал разлапистый лист и принялся его разглядывать.
        - Я был на грани срыва, - сказал Абалкин. - Смерть боевого товарища…
        - Прекратите паясничать, Лева! - оборвал его я. - Смерть Тристана здесь ни при чем. Вернее, не сам факт его смерти подвиг вас на эти… эскапады. А скорее, обстоятельства этой смерти. Не правда ли, Лева?
        - Каммерер, не смешите меня. Тристан был моим давним другом. - Абалкин осторожно откинулся на спинку скамьи, видимо, раны не вполне зажили. - Очень давним. С шестидесятого года он следовал за мною по пятам. У других менялись наблюдающие врачи, у меня - нет. А это тем более странно, потому что они, как правило, узкие специалисты. На каждой планете своя микробиология, понимаете. Биоблокада биоблокадой, а местные вирусы, знаете ли, - это местные вирусы…
        Да ведь он просто куражится, понял я. Ни черта он мне не расскажет сверх того, что захочет, ибо понимает, что козырей особых у меня и нет. Главный, врача Лотошину, я, как последний кретин, выложил уже в начале допроса. Что расследование на островах закончилось ничем, он вполне может догадываться. А еще - ему самому теперь глубоко наплевать на то, что там произошло между Гуроном и Тристаном, или, если угодно, - между прогрессором Абалкиным и врачом Лоффенфельдом. Пройдено и забыто, и вспоминать об этом он более не хочет. Неприятный, видимо, такой осадочек…

«Ему больше нет дела до народа голованов», - сказал умный Щекн-Итрч. Надо думать, что подземный житель, умеющий убивать и покорять силой своего духа, знает, что говорит, и слов на ветер не бросает. А насколько я понимаю голованов, в подобных случаях они говорят именно то, что хотят сказать. Нет дела - значит, нет. Совсем недавно - было, письма писал, Комову вон даже… Что же выходит? Если принять гипотезу… э… Бромберга-Каммерера, человек, генетически заточенный под одомашнивание животных, идет наперекор заложенной в него программе. И теперь Льва Абалкина интересует только тайна его личности и… и «детонатор». Вот и гадай, что это: высшее проявление человечности, преодоление заложенного извне предназначения
        - или программный сбой автомата Странников? Сбой, так сказать, вызванный невыносимым давлением обстоятельств?
        - Лева, - сказал я самым что ни на есть проникновенным тоном, - давайте не будем отвлекаться на посторонние материи. Давайте я задам вам несколько вопросов и оставлю вас в покое.
        - Валяйте, - так же равнодушно обронил Абалкин, небрежно поигрывая кленовым листком.
        - Как вы узнали, что Тристан схвачен?
        - Это элементарно, - проговорил Абалкин. - Он не явился вовремя в назначенное место.
        - При каких обстоятельствах состоялся ваш контакт с Тристаном?
        Абалкин хмыкнул, отбросил листок.
        - В подвале контрразведки. Тристан говорил на незнакомом языке, следовательно, вызвали переводчика.
        - Тристан не знал островного наречия? - я счел уместным удивиться.
        - Тристан знал островное наречие, - положительно, Левушка-ревушка разговаривал со мной как с последним кретином. - Но палач перестарался, Тристан начал бредить. По-немецки. Тогда послали за переводчиком. Штатный же переводчик контрразведки в тот вечер был пьян, и под рукой оказался я.

«Или ты организовал так, чтобы оказаться под рукой», - подумал я, но перебивать Абалкина не стал.
        Похоже, Лева излагает заранее подготовленную версию. И если бы он не собирался ее изложить, послал бы меня сразу же куда подальше. Значит, что-то он скрывает, раз путает следы. Что ж, и в хорошо продуманных версиях возможны зацепки, за которые можно вытянуть истину.
        - Тристан был плох, практически при смерти, к тому же, по всей видимости, повредился в рассудке. Спасти его было невозможно. Меня он уже не узнавал, но в бреду все время повторял про три шестерки и номер, по которому их следует передать. В миг просветления, за секунды до агонии, узнал меня и сказал, что мне нельзя находиться на Земле.
        - И вы решили сбежать, - сказал я. - Даже не попытались спасти товарища…
        - Тристан был обречен! - почти выкрикнул Абалкин. - Повторяю в последний раз: живым из рук контрразведки он выйти не мог!
        Краем глаза я заметил, как напрягся маячивший неподалеку Водолей. Я подал ему условный знак: все в порядке.
        А вообще - чем дальше, тем интереснее.
        - Хорошо, оставим это. Что же произошло потом?
        - Потом я решил спасти хотя бы тело. Бот я нашел быстро. - Абалкин снова был равнодушно-спокоен. - Его погрузили на колесный транспортер, выставили охрану. Летательный аппарат шпиона с материка - это серьезно. Пришлось поработать. Много суеты… Особенно когда ударили пулеметы с вышек… Досталось, правда, бедному Курту, которому было уже все равно… Запрыгнув на платформу, я приложил его ладонь к распознавателю и ввалился в кабину. Хорошо, что бот держали под открытым небом, аккумуляторы наелись под завязку, и я смог стартовать сразу. Через четыре часа я прибыл на базу.
        - А труп?
        - Труп я бросил.
        - Почему?
        Абалкин снова посмотрел на меня как на насекомое, но теперь уже не ядовитое, а совершенно ничтожное, такое, на которое и внимания-то обращать не след. Тем более ему, повелителю всея фауны. И вообще по лицу допрашиваемого читалось, что он все более и более утверждается во мнении, что перед ним - индивид с ограниченными умственными способностями.
        - Потому что поднялась тревога, а значит, меня попытаются достать ракетами. Лишние сто килограммов уменьшили бы маневренность бота, к тому же мне пришлось бы тратить драгоценные секунды на размещение тела в кабине. А ракетная техника в Островной Империи, в отличие от Страны Отцов, не стоит на месте. У них, между прочим, гиперзуковые «земля-воздух» имеются. Пришлось выполнять противоракетные маневры. - Тут Абалкин патетически воздел очи горе и, явно пародируя журналиста Каммерера, воскликнул: - Вы-то должны понимать, что такое противоракетный маневр!
        Так. Я медленно выдохнул и мысленно сосчитал до пяти. Вот так. Это тебе, Мак, сыщик ты задрипанный, не какой-нибудь простак Вовид. Это тебе - прогрессор нового поколения. Который играючи расколол тебя еще во время «дурацкого» видеозвонка. Просто не было прогрессору Абалкину тогда никакого дела ни до комконовской слежки, ни до чего вообще, кроме тайны его, Абалкина, личности. Да он всю дорогу опережал нас с Экселенцом по крайней мере на два шага, и еще удивительно, что так плохо подготовился прогрессор Абалкин к стрельбе в Музее. Но, черт побери, я тоже - прогрессор. Пусть и бывший, и устаревшей конструкции, но мы еще посмотрим, кто кого. Потому что больше всего я не люблю тайн. А в мрачной и темной драме, разыгравшейся на Саракше, тайна была. И еще. Лева, я, конечно, очень сочувствую тебе как жертве интриг феодальных рыцарей плаща и кинжала и прочих тайных тюремщиков идей. Очень. Но за нос водить себя не позволю. Вот так.
        - Спасибо, Лев! - сказал я почти дружески. - Вы мне очень помогли. Позвольте напоследок еще один вопрос. Довольно абстрактный, но…
        - Задавайте, - согласился Абалкин. - И убирайтесь. Я устал.
        - Во время работы в Адмиралтействе не приходилось ли вам слышать о необыкновенном… м-м… бойце? Единственном, кто способен проникнуть на материк вопреки лучевым ударам.
        - Да, приходилось, - усмехнулся Абалкин. - Его называли Черным Дьяволом. Я его однажды видел, когда замещал офицера-преподавателя иностранных языков в разведывательно-диверсионной школе. Рослый такой парень, улыбчивый, совсем не похож на коренного жителя Империи. Глаза карие, темные курчавые волосы. И ловок он, как черт.
        Я догадывался, на коренного жителя какого мира этот парень более всего похож.

13 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        ЭКСЕЛЕНЦ НЕДОВОЛЕН
        Выслушав мой доклад, Экселенц несколько минут молчал, сплетая и расплетая длинные гибкие пальцы. Я делал вид, что не замечаю хмурого выражения на его лице, а внимательно разглядываю «Рассвет на Парамушире». Конечно, подлинник Иоганна Сурда, на который давно зарится Третьяковка, заслуживал самого вдумчивого изучения, но в эту минуту меня больше интересовал узор, образуемый веснушками на голом черепе начальника КОМКОНа-2. Наши записные острословы уверяли, что по ним можно предсказать свою служебную будущность. Моя служебная будущность находилась на перепутье, и самое время было узнать, по какой дорожке она покатится дальше.
        - Все это плохо, - нарушил молчание Экселенц.
        - Что именно, шеф? - поинтересовался я вкрадчиво.
        - Все! Прежде всего результаты расследования. Но и твой должник, Абалкин, меня совсем не порадовал.
        - Почему - должник?
        - Потому что ты ему жизнь спас, - буркнул Экселенц. - «Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…» - фальшиво пропел он. - Ладно, вернемся к делу. Твоя новая командировка на Саракш - вопрос решенный. Гипотеза Бромберга, при всей ее безумности, показалась Суперпрезиденту не лишенной здравого зерна, тем более что существует немало косвенных данных…
        - Генетическая идентичность землян и гуманоидов, например, - вставил я.
        - В том числе и это, - нехотя согласился он. - Не отвлекайся! Итак, нам нужен, как говорят пандейцы, свой глаз в Островной Империи. Персонал КОМКОНа-1 для такой миссии непригоден. Прогрессоры нацелены на другое. Нужен человек, сочетающий в себе качества прогрессора и контактера. И этот человек - ты. Разумеется, у тебя будет прикрытие. Пароли и адреса прогрессорских явок. Но учти - в центре Империи ни один землянин еще не бывал. Поэтому, если ты туда попадешь, тебе придется полагаться лишь на себя. Действуй по обстановке. В критических ситуациях поступай по своему усмотрению. Индульгенцию у Совета я тебе вытребовал. По возвращении пройдешь обычную процедуру рекондиционирования… И не морщись! Мне не нужен здесь еще один «имперец» на грани психоспазма. Вопросы есть?
        - Приоритеты? - спросил я и увидел одобрение в зеленых глазищах шефа.
        - Во-первых, выяснить подлинные обстоятельства гибели Тристана, - сказал Экселенц.
        - Это дело пора закрывать. Во-вторых, собрать новейшую информацию о Побережье, в пределах военной зоны. Фиксируй все, на что взгляд упадет, но специально не рыщи. Ну, и в-третьих, попытайся проникнуть в глубь территории Империи. Поскольку относительно реалистичным представляется решение только задачи А, модельное кондиционирование разработано именно под нее. Задача Б может быть решена лишь в случае исключительно удачного стечения обстоятельств. Задачу В следует рассматривать скорее как фантастическую.
        - Но при большом везении стоит попытаться, - сказал я.
        - При чертовски большом везении, - уточнил он.
        - Когда отбытие?
        - Послезавтра отправляешься на Алмазные пляжи, - сказал шеф и присовокупил с внезапным ожесточением: - С нами явно кто-то заигрывает, пора дать шалопаям по рукам.
        - Даже если это Странники? - задал я наивный вопрос.
        - Даже если это черти с рогами! - отрезал Экселенц. - И еще, - добавил он таким тоном, что в груди у меня похолодело. - Ты собираешься искать в Империи следы своего гипотетического сына? Так вот, поиски не разрешаю. Ты меня понял, Мак?!

15 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА
        АЛЕНА ИГОРЕВНА КАММЕРЕР
        Аленина ладонь, теплая и немного шершавая, лежала у меня на глазах, и больше мне ни до чего не было дела. Я чувствовал горько-соленый запах морской воды, орали спросонья чайки, и пляжная галька колола затылок. Лежать было жестко и неудобно, шея затекла, но я не двигался, слушая тихое, ровное дыхание жены. Я улыбался и радовался темноте, потому что улыбка была, наверное, до неприличия глупой и довольной.
        - Славное местечко этот Партенит, - сказала Алена. - Почему мы здесь никогда раньше не были… Даже возвращаться не хочется.
        - А ты не возвращайся, - сказал я. - Здесь и в самом деле хорошо.
        - А ты? - спросила она. - Ты же не останешься?
        - Увы мне…
        Я снял ее руку с глаз и положил себе на губы. Теперь я видел небо - южные звезды соперничали в блеске с яркой, как полированная медь, луной. «Идет, блистая красотой тысячезвездной ясной ночи, в соревнованье света с тьмой изваяны чело и очи…»
        - Между прочим, твой обожаемый шеф мог бы дать тебе отпуск. - Алена отняла руку и добавила: - После всего, что с тобой произошло…
        Я сел и с наслаждением принялся растирать затекшую шею.
        - Да ничего особенного со мною не произошло, - пробурчал я. - Вернее, произошло, но не со мной…
        Алена судорожно вздохнула и уткнулась вдруг повлажневшим носом мне в плечо. Я неловко погладил ее по затылку. Не умею утешать. И не люблю.
        - Я боюсь… - всхлипнула она. - Я уже столько лет боюсь, что тебя пошлют в эту ужасную Островную Империю. И тебя… там…
        - Ну… будет тебе, - пробормотал я и поцеловал ее в макушку. - Знала ведь, за кого выходишь замуж…
        - Да уж, - сердито проворчала Алена. - Прогрессор. Герой. Легендарный Мак Сим. Перед таким разве устоишь?
        - Ни единой минуты, - поддакнул я, опрокидывая ее на надувной плотик, который не первую ночь служил нам постелью.
        Луна не выдержала соперничества со звездами и скрылась за черной грудой Медведь-горы. В море, на плавучей платформе дельфинеров погасли прожекторы. Наверное, афалинам надоело общаться с людьми, и они уплыли. Сквозь шорох прибоя прорвался негромкий свист. Из-за крон санаторного парка выскочил глайдер. Заложив над пляжем крутой вираж, он ушел в сторону Винера, куда без конца струилась мерцающая цепочка фуникулера. И где белел среди кедров наш коттедж. Я поднялся, посмотрел на встроенный в радиобраслет хронометр - скоро рассветет. Алена спала, и я укрыл ее большим полотенцем. Пусть поспит, пока есть время. Через час я ее разбужу, и мы вернемся в наш временный дом. Пешком, чтобы немного растянуть скачущие вприпрыжку минуты. Ведь в пять утра я должен быть уже в промозглом Свердловске. А в полдень - на космодроме.

«Как же не хочется расставаться, - думал я. - С Аленой, с Землей, с самим собою. И ведь надолго…»
        - Максим, - сказала вдруг Алена ясным, совсем не сонным голосом. - Ты обязательно должен его разыскать!
        - Кого? - спросил я.
        - Своего сына. Бедного мальчика, брошенного на этом ужасном Саракше.
        - Во-первых, достоверно неизвестно, существует ли он, - пробормотал я. - Во-вторых, даже если он и существует, то ему сейчас лет двадцать. Не мальчик уже - мужчина. А в-третьих, почему ты думаешь, что у меня обязательно должен был родиться сын? Именно сын.
        - Я не думаю - я чувствую, - отозвалась Алена с восхитительной женской самоуверенностью. - И считаю, что мальчика надо найти и привезти на Землю.
        - Согласен, - сказал я, потому что действительно был согласен. - Но сделать это будет не просто, милая. Ох как непросто…
        Если бы я тогда знал - насколько.
        Гнилой архипелаг
        ШПИОН-ОБОРВАНЕЦ
        Старший субмарин-мастер господин Фуску ткнул стеком в жирный, трясущийся подбородок оборванца.
        - Кто таков?
        Оборванец что-то невразумительно пробормотал и попытался грохнуться в обморок. Фуску коротко, с оттяжечкой врезал ему стеком по толстой небритой щеке. Оборванец заговорил более внятно, но старший субмарин-мастер все равно ничего не понял.
        - Он говорит на пандейском, - пояснил субалтерн Туурлан. - Его зовут Капсук. Иллиу Баратма Капсук. Он инженер-эксплуатационник, потерпел кораблекрушение. Просит не убивать.
        - Шпион, значит, - сказал Фуску и врезал толстяку по второй щеке. - Тогда ему место в контрразведке. Или лучше оставить на корм дикарям… Как думаешь, Моор?
        - Лучше - в контрразведку, - сказал субалтерн. - Не ровен час, настучит кто, что мы шпиона отпустили без покаяния, самих к дикарям отправят.
        - Верно, Моор, - согласился Фуску. - Веди его на борт. Скажи Пистону, пусть запрет в карцере. Там все равно, кроме панцюков, ничего съедобного не осталось… Дерьмо…
        Туурлан отвесил Капсуку пинка по обширному заду и показал на надувную шлюпку. Но арестованный, похоже, совсем спятил от страха, потому что, вдруг отпихнув субалтерна, бросился бежать. Туурлан окликнул матросов, что сидели в шлюпке и спасались махорочным дымом от ненасытной прибрежной мошки. Неторопливо затушив самокрутки, они вразвалочку последовали за Капсуком. Алея свежими рубцами на щеках, «шпион» мчался со всех ног. Туурлан, поминая Духов, бежал за ним. Старший субмарин-мастер без всякого любопытства наблюдал за погоней. Деваться шпиону было некуда. Через несколько минут Капсука изловили и, подбадривая тычками, повлекли к шлюпке.
        Проводив процессию взглядом, Фуску медленно побрел вдоль пляжа, похлопывая стеком по начищенному голенищу. Обида на судьбу терзала господина старшего субмарин-мастера. Вверенная ему «галера» бороздила гнилые воды Внутреннего моря два с лишним месяца. К сырости и вони штрафникам было не привыкать. Но не хватало свежей воды, а от тухлой несло всю команду. На пищеблок напала странствующая плесень и уничтожила все припасы, за исключением консервированных грибов. Самым же паршивым было то, что реактор потек. Нет, Подземные Духи сильно разозлились на господина старшего субмарин-мастера, если посылают ему одни испытания. Правда, давеча повезло. Подвернулась пассажирская лоханка, которую шторм загнал в территориальные воды Островной Империи. И на том спасибо.
        Фуску как наяву увидел большой белый круг на черном борту - знак гражданского флота Пандеи. Этот круг даже ночью был очень хорошо различим в перекрестье перископа, но старший субмарин-мастер, не задумываясь, приказал: «Товсь!» Ах, какой столб воды взметнулся в мутно фосфоресцирующее ночное небо! Лоханка лопнула, как банка с протухшими консервами, и вывалила содержимое во взбаламученное море. Фуску немедленно отдал команду на всплытие. Нужно было хватать добычу, пока ее не растащили морские твари. Пассажирский теплоход-лайнер - дичь редкостная, а экипаж подлодки нуждался в эмоциональной разрядке после многодневного похода. Да и снять напряжение ночного боя не мешало. Хотя разве это бой? Это зачистка территориальных вод от посторонних плавсредств - как гласил приказ Адмиралтейства. И тем не менее парни заслужили небольшое развлечение, поэтому господин старший субмарин-мастер не препятствовал, когда матросики и офицеры добивали лезущих на палубу пандейцев.
        Женщины, старики, дети - какая разница? Это граждане враждебного государства, пусть и не по своей воле, но проникшие в территориальные воды Империи! И к тому же нагло посягающие на неприкосновенность атомного подводного торпедоносца «Факел Победы»! Правда, выведенного из состава действующего флота и приданного Отдельной штрафной флотилии. Ну и что? Враг подлежит уничтожению любыми средствами, на то он и враг. Сам Фуску стрелять по мокрым, дрожащим от ужаса гражданским брезговал, тем более - убивать с одного удара ломиком на спор, как комендор Руху. Но когда на скользкую от крови палубу втащили молоденькую смазливую девчонку, господин старший субмарин-мастер великодушно приказали отвести ее вниз, в командирскую каюту. Воздержание не входит в число добродетелей офицера имперского флота. По крайней мере, в уставе на сей счет ничего не сказано.
        Вспомнив о девчонке, Фуску ощутил острое желание поскорее подняться на борт. Но шлюпка с пойманным шпионом уже отвалила от берега. Придется подождать. Что этот толстяк - шпион, господин старший субмарин-мастер нисколько не сомневался. От места потопления лайнера до острова - три морские мили. Даже если этому трусу Капсуку удалось ухватиться за какой-нибудь плавучий обломок, то возможности достичь суши у него все равно не было. Слишком много голодных хищников слетелось на пиршество. Было и еще одно обстоятельство. Всего в сотне шагов от берега красно-белесо-желтой стеной стояли джунгли. А в джунглях - дикари с отравленными метательными дисками и первобытной кровожадностью. Самые цивилизованные из них приторговывают рабами, но здешние не разводят церемоний. Дубинкой по черепу - и на разделочный камень.
        Они и сейчас здесь. Невидимые в вонючем мареве, поднимающимся над гнилым морем. Неслышимые в немолчном гвалте джунглей. Но они здесь. Напряженно наблюдают за прогуливающимся офицером. И не делают ни шага за пределы своего укрытия. Почему не делают - понятно. Фуску специально надел волглый, пропахший плесенью парадный мундир. Велел каптенармусу начистить до блеска пуговицы, наконечники аксельбантов и кокарду - золотой Незримый Зрак - на колпаке. Прицепил к поясу кортик, расчесал редеющие из-за треклятой радиации бакенбарды, чтобы они свободно развевались по ветру. И в таком виде сошел на берег, словно был он не командир штрафной «галеры», а легендарный первооткрыватель Большого архипелага Кулуран. Собственной персоной.
        Имперский морской офицер при полном параде не мог не подействовать на младенческое воображение дикарей, но еще больше на них подействовал вид отверстых торпедных люков. Об «Испепеляющем Огне» слышали даже аборигены приграничных островов. Они также знали, что огонь этот вылетал как раз вот из таких «белых ныряющих пирог». К тому же для острастки Фуску приказал пройтись по верхушкам деревьев из носового зенитного пулемета. Все эти меры теперь служили залогом безопасности господину старшему субмарин-мастеру. А вот какой дьявол-хранитель целых семь дней берег от людоедов этого Капсука? Если допустить, что он не шпион. Но допускать этого не нужно! Шпион с материка - прекрасный повод вернуться на базу.

«А может, срок скостят?» - подумал Фуску с надеждой. Ведь три года «галер» за одну разбитую рожу - это слишком. Правда, рожа принадлежала контр-адмиралу Борохулу, который вздумал мухлевать в «трех повешенных». И пусть скажет спасибо, что он контр-адмирал, иначе кормить бы ему своей дряблой тушей спрутов-сосунков в Отходной лагуне. За мухлеж наказание - смерть. Этому учат еще в корпусе на нулевом цикле. Старший субмарин-мастер вспомнил, как этому учили в корпусе, и улыбнулся. Эх, юность…
        Серые облупленные стены на заднем дворе. Серая стая кадетов, полукругом оцепивших проштрафившегося - бледного, дрожащего. Дежурный третьециклик стоит поодаль и ухмыляется. Это формальное нарушение распорядка его не касается. Мальки учат хорошим манерам своего же. И правильно. Вырастут, станут настоящими морскими хищниками. Безжалостными к врагам Империи. Несколько быстрых, хотя и не очень ловких ударов. По одному от каждого участника экзекуции. Проштрафившийся, вздумавший на пятой раздаче объявить «повешенного за правую ногу» «повешенным за левую», сползает по серой стене, оставляя на ней багровую полосу. Ничего, оклемается. На нулевом цикле не убивают. Только учат…
        - Господин старший субмарин-мастер!
        Фуску оглянулся. Субалтерн Туурлан вылез из шлюпки и, разбрызгивая мелкие соленые лужи, оставленные вялым прибоем, спешил к начальству. Вид он при этом имел самый озабоченный.
        - Что стряслось, Моор? - спросил Фуску. - У экипажа повальный понос?
        - Шифровка штаба! - доложил Туурлан. - Под грифом.
        Он протянул командиру, испещренную точками и загогулинами ленту. Старший субмарин-мастер пропустил ее через большой и указательный пальцы, закрыв глаза и шевеля губами. Субалтерн, разинув рот, наблюдал за ним. Он, конечно, знал, что господин старший субмарин-мастер - Посвященный Нижнего Круга, но никогда не видел, как тот общается с Подземными Духами.
        - Возвращаемся, Моор, - сказал Фуску, выйдя из транса. - Курс семь градусов левее большой полуоси.
        - Так это же… - пробормотал пораженный Туурлан.
        - Да, - кивнул командир. - Нам велено прибыть на Дредноут. И хотел бы я знать, чем вызвана такая «милость».
        Внешний Круг
        ХЕЛЕЛА МАХУ ТАХТ
        На рассвете вышли на траверз острова. Словно ржавый дредноут, вторгался он скалистым, пронизанным рудными жилами мысом в бурое месиво водоросли-охрянки. Отдельные клочья плотного, многослойного ее ковра попадались даже в открытом море. Береговой ветер отрывал их от общей массы и гнал через пролив, на бесславную погибель в холодном течении, но возле острова охрянка чувствовала себя превосходно. Белесые пласты поднимавшихся над ней испарений мерно колыхались в такт мертвой зыби. Морская свежесть медленно, но верно вытеснялась гнилью Отходной лагуны.
        - Редкостная дрянь, - пробормотал субалтерн, посылая дальнобойный плевок в забортную кашу. - Дай ей волю, весь архипелаг загадила бы…
        Старший субмарин-мастер господин Фуску не отреагировал.
        - Право руля! - рявкнул он.
        Кренясь на борт, субмарина на полном ходу врезалась в водорослевый ковер. На вершине мыса замигал красный прожектор. Береговое охранение запрашивало пароль. Субмарин-мастер кивнул субалтерну, и тот несколько раз дернул за рукоятку сигнальной сирены. От ее рева заложило уши, и подводники на несколько мгновений оглохли. Они не слышали даже скрежета механизмов, опускающих заградительную минную сеть на дно лагуны, чтобы «галера» могла пройти безнаказанно. Они только видели, как блестящие от обильной смазки тросы выползают из отверстий в бетонных башнях на концах мола. За молом открылась панорама порта. Справа смутно белели у причальных стенок туши субмарин, адмиральский линкор чутко шевелил решетчатыми ушами локаторов, прожектора ПВО обшаривали светлеющее небо. Слева сгрудились разномастные гражданские суденышки, портовые краны серыми птицами-одноногами торчали на размытом фоне спящего по раннему времени городка. Городок взбирался на кручу, туда, где кренилась над бухтой конусообразная вершина мертвого вулкана.
        - Самый малый! - приказал Фуску.
        Взбалтывая винтами вонючее месиво Отходной лагуны, «галера» подкралась к свободной стенке. С нее бросили причальный конец, и два палубных матроса закрепили его на носовом кнехте. Подрабатывая машиной, субмарина притиснула себя самое к амортизирующим баллонам, что свешивались с пирса. Другая пара матросов принайтовила корму. С причала завели трап. По нему тут же взбежали трое в долгополых кожаных плащах и плоских беретах без знаков различия. За ними потянулась цепочка автоматчиков.
        - Запрыгнули, коршуны, - проворчал субмарин-мастер. - Давай, Моор, сюда твоего пандейца.
        Поправив колпак таким образом, чтобы кокарда находилась точно над правой бровью, Фуску спустился к прибывшим.
        - Старший субмарин-мастер Фуску, - представился он. - С кем имею честь?
        - Капитан Мавруул, - небрежно прикоснулся указательным пальцем к берету один из
«коршунов». - Где найденыш?

«Да, эти не церемонятся, - подумал Фуску. - Сразу берут рыбу за жабры. Нет, чтобы самокрутку предложить или насвая щепотку для знакомства… Дождешься от них…»
        - Сейчас приведут, капитан, - сказал он и прибавил вполголоса: - Надеюсь о моем усердии будет доложено командованию?
        На бритой, лоснящейся морде контрразведчика не отразилось никаких чувств. Штрафник униженно просит замолвить за него словечко - это в порядке вещей. Отказать ему в этом - тоже в порядке вещей. А можно поступить тоньше. Мавруул острым подбородком указал на серую громаду линкора.
        - Знаете, Фуску, - сказал он, - чей гюйс-штандарт поднят на этой посудине?
        - Не могу знать, - отозвался старший субмарин-мастер, чувствуя что палуба уходит у него из-под ног.
        - Охотно проинформирую вас, - усмехнулся «коршун». - Командующего Объединенными флотами Империи адмирала флота Борохула.
        Наверх подняли «найденыша» Капсука, шальными глазами смотрел он на пришедших за ним контрразведчиков, рубцы на его щеках распухли и налились нездоровой краснотой. Капитан Мавруул осмотрел пленного, презрительно сплюнул и велел конвоирам увести. Один из автоматчиков - рослый островитянин из дикарей - ухватив инженера за шиворот, поволок к трапу. Остальные потянулись за ним. Прежде чем покинуть палубу,
«коршун» подошел к субмарин-мастеру вплотную и прошипел:
        - Хелела маху тахт.
        Кивнув Туурлану, который держался на почтительном расстоянии, контрразведчик ссыпался по трапу. Звон его подкованных каблуков долго терзал слух старшего субмарин-мастера. В оцепенении стоял Фуску, вцепившись побелевшими пальцами в леер ограждения. «Хелела маху тахт» - «Преисподняя отторгает тебя». Древняя формула проклятия, означающая, что Орден изгоняет своего адепта, отныне и вовеки отказывая ему в благоволении и покровительстве. Хелела маху тахт… Но за что?
        Нащупав в кармане кошель, Фуску сказал субалтерну:
        - Я на берег. Проследи за погрузкой провианта и боеприпаса. Чтобы все по артикулу. Здесь интенданты вор на воре… Лодку отдраить до полного блеска. Проверю каждый закуток, когда вернусь…
        - Есть! - откликнулся Туурлан.
        - Если вернусь, - буркнул Фуску.
        Он спустился на пирс и не оглядываясь пошел к КПП. Шагал он неестественно твердо, отмахивая правой рукой с зажатыми в ней перчатками, впечатывая каблуки в мокрый бетон. Хелела маху тахт… Хелела маху тахт… Хелела маху тахт…
        - Барал я твоего адмирала, - тоскливо говорил он спустя несколько часов скучающей девке в крохотной комнатенке портового Лупанария. - Он, если хочешь знать, передо мной на цырлах должен ходить. Я был знаешь кем? Я спаркой командовал. Знаешь, что такое спарка? Это когда две субмарины в рейде. Ведущая наносит торпедный удар по вражескому транспорту, а ведомая - по конвою. Исподтишка! Тебе этого не понять, дура… Знаешь, кто был моим первым начальником? Сам старший субмарин-мастер Хурлу! Не то что твой слизняк Борохул, а настоящий моряк! Кромешный ужас этих материковых панцюков… Он их живьем жег. Сгонит в кучу и давай напалмом поливать. А мутантов развешивал на деревьях, гроздями. И страсть как фотографироваться любил на фоне… Такой чудак, у себя на командном посту заспиртованные головы держал. Для поднятия боевого духа в экипаже. И поднимал ведь! Мы за него готовы были морскому дьяволу в пасть броситься… И бросались… Жаль, не было меня в том деле, когда его лодка против трех вражеских танков дралась. Я тогда в госпитале валялся, а он, Хурлу наш, там и сгинул. В неравном бою… Прими преисподняя его
черную душу…
        - Ладно тебе, развоевался, - сквозь зевоту произнесла девка. - Ты пестик-то доставать будешь? Или ты его давно коку сдал, на камбуз?
        - Заткнись, дрянь! - вспылил Фуску.
        - А ты не ори! - заорала девка. - Не можешь, так и скажи… Я тебе не шаман, чтобы исповедовать. Приперся - плати!
        - Не скули, получишь свои медальоны, - сказал старший субмарин-мастер. - Не в настроении я сегодня, это верно. Да и какая тебе разница?..
        - Скажешь тоже, - усмехнулась девка, раздувая курительный цилиндрик. - Стала бы я с тобой, галерником вонючим, якшаться ради одних медальонов. Давненько залетов у меня не было, вот что… Приходите ко мне пустые все, как мошна Золотаря. Устала я, хочу на Блаженные острова. Там чисто, светло. Море теплое, прозрачное, как слеза. Врачи внимательные и не пристают к беременным, не то что здешние потрошилы… Целый год легкой жизни. Будь моя воля, я бы из этих Инкубаториев век не вылезала. Так бы и метала икру… Подзалет, подзалет, забери меня в полет…
        Возвращался Фуску уже ночью. Кошель его был пуст, в голове стоял непроглядный туман, а желудок скручивало тошнотой. Старший субмарин-мастер и не заметил, как подошли Золотари. Серые, безликие, они словно соткались из фосфорического свечения ночного неба. Сообразив, кто перед ним, Фуску отпрянул к стене пакгауза, неверной рукой схватился за эфес кортика, но Золотари успели раньше.

«Хелела маху тахт», - огненными письменами вспыхнуло в угасающем сознании бывшего Посвященного Нижнего Круга, так и не успевшего понять, за что преисподняя отторгла верного своего раба. А тухлые воды Отходной лагуны умеют хранить тайны.
        Внешний Круг
        ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
        Зак жестоко трясет на ухабах, и каждый толчок отдается болью, словно под черепной коробкой плещется расплавленный свинец, тяжело ударяющий в виски и затылок. Душный фургон, разделенный пополам решеткой. Омерзительный, кислый запах блевотины мешается с застарелым курительным перегаром и выхлопами то рычащего, то ноющего двигателя. Иллиу Капсук сидит на узкой скамье, если можно назвать скамьей четыре прута арматуры, грубо приваренные к стенкам фургона. Арматура невыносимо терзает его седалище, но пошевелиться Капсук боится: по ту сторону решетки - два автоматчика. Грубые их лица словно вырублены топором из чурбака, взгляды равнодушные и пустые, и Капсук поспешно отводит взгляд. За крошечным, тоже забранным решеткой окном проплывает бесконечный бетонный забор с пущенной поверх колючей проволокой.
        Капсуку плохо, очень плохо. Рубцы на щеках не заживают, налились гноем и тягучей, дергающей болью, и кажется, что там уже вовсю орудуют черви - клубки белесых, мохнатых червей, что падают в джунглях из крон травяных пальм…

…Окна забраны крашеными металлическими решетками. Выходят на проспект Пограничных войск. Второй этаж. Два светлых зала. Шесть сортировок, четыре довоенных хонтийских мультипляйера, четыре табулятора (огромные черные электрические арифмометры… бегемоты-саркофаги… железное чавканье вращающихся двенадцатиразрядных счетчиков… чвак-чвак-чвак и - гррумдж! - печатающее устройство). Гррумдж, гррумдж… И пронзительно, словно в истерике, хохочет Мелиза Пину - смешливая, хорошенькая и глупая, как семейный календарь…
        Грубый окрик разрушает видение. Язык незнакомый, но Капсук отчего-то понимает: «Не спать!» - орет охранник. «Не спать!» - и какое-то совсем уже странное слово, выплевываемое с презрением и ненавистью. Почему он понимает? Так не должно быть, наверное, он совсем сошел с ума после проклятого кораблекрушения, после проклятого Гнилого Архипелага.
        Он поднимает воспаленные веки, косится на зарешеченное окно. Бетонный забор закончился, мелькают какие-то хвойные деревья, мотор рычит и воет, как стая горных волков, и дорога тоже идет в гору. Его везут в глубь острова. Он покойник. Он сидит, превозмогая режущую боль ниже поясницы, плещущую боль в башке, ноющую боль в рассеченных щеках, а на самом деле он уже труп. Покойник. Днем раньше, днем позже. Он торопливо, чтобы не заметили автоматчики, сглатывает комок и осторожно меняет позу. Охранники не обращают внимания - они уже вернулись к прерванной партии в кости, они курят и пьют воду. Воду! Как же хочется пить. Язык шершавый, как терка… В последний раз он пил утром, когда люди в беретах отвели его в приземистое здание на берегу и, выдав кружку теплой, вонючей воды, заперли в тесной и узкой, как гроб, камере, в которой можно было лишь стоять…

…Иллиу Капсук поднимает тяжелую голову, озирается. Ничего не изменилось вокруг. Здесь никогда ничего не меняется. Только день превращается в ночь, а ночь, мучительно переболев темной, влажной жарой и москитами, переходит в день, больной слепящей жарой и гнусом. Маслянисто гладкая жирная вода впереди, насколько хватает глаз, мертвое вонючее марево над болотом позади - двести шагов до края джунглей, до неподвижной пестрой стены, красно-белесо-желтой, как развороченный мозг…
        Гнилой архипелаг. Мертвое, сожранное водорослями море. Мертвая, сожранная, убитая джунглями и соленой трясиной суша…

«Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук…»
        Он снова ловит себя на том, что все время повторяет свое имя. Он словно боится его забыть. Вполне обоснованное опасение. Он знает, что уже забыл многое и многое. Он болен. Здесь все вокруг больное. А все здоровое, что попадает сюда, становится больным. Гудит, звенит и кишит гнусом влажный больной воздух. И больная кровь гудит, звенит и кишит какой-то дрянью - в голове, в жилах, в распухших ушах…
        Двое вошли в воду. Буро-коричневая каша водорослей неохотно раздавалась под ногами. Она воняла. Это не похоже было даже на застоявшуюся вековую трясину. Это был разлив лопнувшего городского коллектора.
        Тот, что был помоложе, с иссиня-черными, падавшими на плечи волосами, натянул на лицо маску и обернулся. На прощанье. Заместитель заведующего расчетным отделом фирмы «Пиво АРОМА» по-прежнему сидел на вонючем песке, в прежней нелепой позе и трусливо, искоса, так, чтобы было незаметно, наблюдал за ними… Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук. Инженер-эксплуатационник по счетно-аналитическим машинам из Мелиты… и глаза у него были как два издыхающих головастика.
        Тот, что помоложе, что-то сказал - Капсук не расслышал, в этом влажном и вонючем мареве даже звуки умирали, не успев родиться, и тот, что постарше, сердито ответил: он натягивал свою маску, и борода мешала ему - цеплялась и путалась в пальцах, словно живое упрямое и непокорное существо…
        Острой точкой вспыхнула боль в солнечном сплетении, охватила грудную клетку, остановила дыхание. Разинув рот и выпучив глаза, он согнулся, соскользнул со скамьи и упал на колени, чуть не достав лбом до заплеванного пола. «Не спать! - ударил по ушам визг охранника. - Встать! На место!»
        Он торопливо разогнулся - боль тут же скрутила его обратно, - закашлялся и, кое-как поднявшись, устроился на скамье. Охранник равнодушно смотрел на него через решетку, поигрывая бамбуковой палкой.

«Еще раз вырубишься - попробую на крепость твои яйца, урод», - произнес он, снова на чужом языке, и снова Капсук понял, и от этого невозможного понимания его охватил ужас, едва ли не самый чудовищный за всю последнюю чудовищную неделю.
«Иллиу Капсук. Меня зовут Иллиу Баратма Капсук», - мысленно произнес он и понял, что сам уже не верит этому…
        Главный дознаватель Хог Кунтрилакан, поигрывая именным стеком, лениво щурился на экран ментоскопа. Ничего интересного. Похоже, этот пандеец и впрямь «овца». А это плохо. Ему, главному дознавателю Кунтрилакану, в его годы пристало уже сидеть в кресле второго заместителя начальника контрразведки. Хотя бы. А лучше сразу - первого, хотя это и генеральская должность. Плевать, он на хорошем счету, у него закрытых дел больше, чем у кого бы то ни было. Он разоблачил троих матерых шпионов
        - настоящих, а не порожденных воспаленным бредом флотских и армейских «шишек». Вернее, не разоблачил, а разговорил. Но это тоже искусство! Особенно если учесть, что он, главный дознаватель Кунтрилакан, ни разу не «мясник», а самый что ни на есть тонкий «психолог».
        Нет, никогда ему не понять «мясников». Морской дьявол знает, что за удовольствие - выбить признание, переломав все ребра, повыдергивав ногти, зубы… да вообще все, что выдергивается. Толку с такого признания - медный кружок или в лучшем случае пара курительных цилиндров с дерьмовой травой. Заставить преступника изобличить себя самого, лично, по доброй воле подписать себе смертный приговор - о, а способы казни разнообразны и мучительны - вот высшая радость! Вот…
        Дознаватель распахнул глаза и, подавшись вперед, подобно почуявшему добычу коршуну-прыгуну в засаде, впился взглядом в экран. Мелькавшие там городские интерьеры сменила картина Гнилого Архипелага - не приведи Подземные туда угодить! Изображение плохо фокусировалось и плыло, видно, здорово у этого Капсука в глазах рябило, но Кунтрилакан сумел разглядеть стену джунглей, потом лачугу на берегу и распахнутую дверь, за которой видны были мигающие огоньки какой-то неизвестной ему аппаратуры. А затем на пороге появились двое, и одного из них старший дознаватель узнал.
        И немедленно ощутил, как вспотели сжавшие стек пальцы. Удача, невиданная удача сама плыла к нему в руки! Он все же досмотрел запись до конца, взял трубку и произнес:
        - Подследственного на допрос.
        Подследственный Капсук в кресле для допросов являл собой жалкое зрелище. Рот вяло распущен, губы дрожат, пальцы рук, зафиксированных на поручнях, дрожат, и весь он трясется, словно медуза. Глазки туда-сюда, туда-сюда. Точно, медуза. Хороший актер, однако. Морда багровая, распухшая, сизые от гноя полосы на щеках. И смердит, как десять Отходных Лагун сразу. Надо будет, чтобы Рукан вскрыл и прочистил… Не хватало, чтобы ты у меня еще загнулся раньше времени. Тогда вместо генеральского мундира - «галеры». В лучшем случае «галеры». В худшем…
        Нет, ты у меня заговоришь. Дело-то какое громкое! Главный шифровальщик ударной группы флотов - шпион с материка! Кунтрилакан ухмыльнулся, вспоминая, как надрывался на оперативке пятилампасный генерал Шимунул. Почему узник концлагеря, подозрительный хонтиец, вышел на свободу без должной проверки? Кто рекомендовал его в Береговую Охрану? За каким дьяволом был произведен в офицеры? Установить… разобраться… наказать!
        О, уже посыпались головы. И как посыпались. Первым ушел к Подземным комендант концлагеря, старый знакомец по кадетской школе Труон. Да и хрен с ним, всегда путался под ногами и завидовал. Однако на очереди шишки позначительней…
        Главный дознаватель оборвал себя. Пора заняться делом. Не спеша подошел к подследственному - тот сжался, насколько позволяли фиксаторы кресла, - и отрывисто бросил на пандейском:
        - Имя?
        - Иллиу, - хрипло, еле ворочая языком выдавил тот, - Иллиу Капсук.
        Пить хочет, бедняжка. И спать. Ничего, потерпит.
        - Ваше звание и должность?
        - Я вас не понимаю, господин… господин офицер. Я инженер…
        - Зачем вы врете, Капсук? - перебил его Кунтрилакан. - Вы не инженер, а офицер. И не пандеец, а хонтиец. Не правда ли?
        Подследственный заморгал.
        - Господин офицер… я не шпион… у меня дома жена и дети. Мальчик и… и еще мальчик… Я занимаюсь счетными машинами…
        - Это что? - Кунтрилакан указал стеком на арифмометр.
        - Аналоговое устройство. Счетный компаратор…
        - Достаточно! А теперь, Капсук, слушайте меня внимательно. - Вот так, именно так, на «вы», вежливо, а не то чтобы сразу в зубы и на дыбу. А еще налить себе шипящего напитка из сифона, под жадным взглядом подследственного, и не спеша выпить, и вытряхнуть остатки на пол… - Дважды повторять не буду. Положение ваше безнадежно. Мы знаем, что вы шпион, и сейчас я вам это докажу. От вашей искренности зависит ваша жизнь.
        И это тоже важно: «вы», «ваше», «ваша»…
        - Сейчас я расскажу вам, каким образом вас забросили, и даже поделюсь кое-какой информацией. И задам вопросы. Понятно? - Кунтрилакан включил слайдопроектор, развернул подследственного лицом к экрану - вместе с креслом.
        Капсук только дернул кадыком.
        - Знаете этого человека? - на экране возникло лицо главного шифровальшика группы флотов «Ц» Снарка.
        Подследственный торопливо закивал.
        - Прекрасно, - несколько озадаченно пробормотал дознаватель. - Рассказываю дальше. На побережье Гнилого Архипелага вы прибыли с ним вдвоем вот в таком летательном аппарате. Так?
        Он передвинул слайд, на экране возникла фотография яйцеобразного объекта на фоне джунглей.
        - Нет-нет, господин офицер, - Капсук тряхнул головой, зашипел от боли и осекся. Рубец на щеке лопнул, оттуда показались гной и бледно-розовая сукровица.
        - Нет?
        - Нет… этот человек и еще один… они спасли меня из океана… после кораблекрушения… я тонул…
        Надо бы ему антисептик, мелькнуло у дознавателя в голове. А, успеется. Жирная материковая свинья! Пускай терпит.
        - Допустим. Тем не менее подобные аппараты в распоряжении у вас имеются, и нас интересуют их устройство и принцип действия. Подумайте над этим. - Он показал следующий слайд. - Знаете ли вы этого человека?
        Затянутое в черный комбинезон тело, раскинув руки, валяется среди зарослей лесной плющанки. Крупный план - лицо.
        Капсук с видимой осторожностью отрицательно мотает головой.
        - Теперь самое интересное - фильм! Прошу обратить внимание, - издевательски подчеркнуть это «прошу», - на язык, на котором общаются шпионы, фотографии которых я только что предъявил. Это очень интересный язык, и я хотел бы, - «хотел бы» с предельной издевкой, - узнать от вас, что это за наречие?
        Подследственный уставился на экран с собачьей покорностью. Кунтрилакан уселся за стол и сделал вид, что рассматривает резьбу на рукоятке стека.
        Наконец запись закончилась.
        - Я понял! - внезапно воскликнул подследственный. - Господин офицер, я все понял! Здесь ужасная ошибка… У нас есть такие горцы. В горах на материке живет племя… которое как раз умеет летать по воздуху… и еще быстро залечивать раны…
        Издевается, ублюдок?!
        - И этот язык… он кажется мне знакомым, он напоминает горские имена! Эти люди - горцы, господин офицер…
        Кунтрилакан ощутил, как слепая ярость бьет в голову. Удавить слюнтяя, удавить прямо сейчас, своими руками, и не просто удавить, а медленно!
        Душить, пока не обмочится, пока не обгадится, пока язык его вонючий не посинеет… Он хлестанул стеком по бедру: стоять! Да стоять же! Этот варвар - всего лишь прекрасно подготовленный диверсант. Убивать нельзя. Пока нельзя… Вдох - и медленный, на четыре счета, выдох…
        Распахнулась дверь медбокса - так официально именовалась пыточная, - военврач Рукан, верный соратник-дознаватель, сделал условный жест. Кстати, очень кстати. Кунтрилакан проверил крепление зажимов у подследственного и двинул в медбокс.
        - Ну что, чародей, потрошитель мозгов, чем порадуешь?
        Рукан почесал небритый подбородок.
        - Я расшифровал ментограмму
        - Да не томи уже!
        - Почти все воспоминания - ложная память. Психомаска.
        Кунтрилакан аж присвистнул. Да, это усложняет дело. Или наоборот - облегчает?
        - Очень искусная психомаска, - военврач размял цилиндрик, закурил. - Мы такого еще не умеем. Очень мощные блоки, достоверность по шкале…
        - Ты сказал - почти, - перебил его дознаватель. - Что достоверно?
        - Все, что касается пребывания на Побережье. Вот момент полудостоверности. - Рукан включил запись. - Барахтается в воде. Тонет. Всплывают водолазы. Дальше сильное чувство страха и лакуна, связанная якобы с потерей сознания. Очнулся на берегу. Потом стопроцентная достоверность.
        Значит, не актер, понял Кунтрилакан. Знакомые штуки, знакомые. Психомаску снимает сильный шок. Лучше всего - связанный со страхом неизбежной гибели… Тогда…
        Вернувшись в кабинет, он набрал номер комендантского взвода и отдал необходимые распоряжения. Вызвал конвой, объявил, с наслаждением глядя в уже совершенно безумные глаза подследственного Капсука, что за отказ сотрудничать и издевательство над следствием тот приговаривается к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
        Когда Капсука увели, вернее, уволокли, потому что на ногах он уже не стоял, дознаватель извлек из сейфа табельный пистолет и тщательно перезарядил. Командовать расстрельным взводом он будет лично - лишать себя удовольствия лицезреть, как мозгляк наложит в штаны, главный дознаватель не собирался. Но осторожность соблюсти надобно…
        Между Кругами
        БЕНЕФИС ГНИЛОЗУБА
        Волна с тугим шелестом катала взад-вперед прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.
        - Шкряка в дупле, там все чики. В проливе встречка, пройдем как бритва…
        Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.
        - Точи, фраер. Там, - он махнул рукой в сторону берега, - тебя нескоро хавчиком подогреют.
        Максим впился зубами в белесый ошметок. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом и оттого изрядно горчившую.
        - Послушайте, Шарль, - сказал Максим. - Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трех слов из четырех вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьезные же вещи обсудить надо.
        Гнилозуб поскреб небритую щеку, прищурившись, посмотрел на пламя.
        - Ладно, по габарям, - изрек он наконец. - Попробую. Ты вообще-то знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата - десять, даже у варваров - десять, Гиганда - девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь - двенадцать?
        Максим знал.
        - Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?
        Этого Максим не знал.
        - И что если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?
        Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.
        - Извините, Шарль, я не хотел бы…
        - Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, - он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, - у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого - в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?
        Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом - мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…
        - Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении - это что?
        - Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, все мы получаем оттуда, - Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. - Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Все получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовемся. Часть на общак, часть на кичу, часть - мужикам. Все должно быть справедливо. Поэтому - ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям.
        Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ - открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года - прогрессор, планета Саракш. М-да…
        - Ты мне лучше вот что скажи, - продолжал доктор философии, - как ты из
«конторы»-то живым ушел? Может, сгодится. Оттуда вообще-то никто не выходил. Только выносили. Бывало - по частям.
        - Мне не хотелось бы об этом вспоминать, - сухо сказал Максим.
        Следователь-подонок свое заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырехметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот - сумасшедшие, в живых тут долго не задерживаются…

«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», - сказал Экселенц.

«Муки совести теперь не беспокоят тебя», - добавил Колдун.
        Гнилозуб кивнул.
        - Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…
        Максим осторожно потер шрам на щеке. Зажило. Совсем.
        Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался - все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин - тощий, высохший уголовник Штырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся - совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, - а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Штырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…
        - Пора, - сказал Гнилозуб, поднимаясь. - Ты как в темноте?..
        Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водометный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер - встречка
        - дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб - самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдергивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят - ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам все узнаешь…
        - А про пацана твоего, значит, так рассказывают. В первом же десанте на материк отличился - десантный катер попал под лучевой удар, экипаж с копыт, бойцы тоже, а парню вообще хоть бы хны, и всех вытащил. Ему тогда ответственное спецзадание - добыть этот самый передатчик. Ну он и добыл, прямо с танка ихнего снял…
        Вот оно что, понял Максим. Вот какое видение показал мне Колдун. Знать бы еще - зачем?
        - Его, натурально, к ордену, Трилистник и все такое, а он на вручении возьми да и брякни, мол, значит, не нужен мне орден, и вообще - неправильно все это, и не хочет он… Его бы за это сразу в расход, да только кто, вообще-то, такими кадрами разбрасывается? Он же один такой, кого лучи не берут. И его, значит, на кичу, чтобы в разум вернулся. Как раз туда, значит, где излучатель, им же добытый, на зеках испытывали… Да только не долго он там прокантовался. Прилетели центровые и забрали. Так что, вообще-то…
        Гнилозуб вскочил, тыча пальцем куда-то за борт. Максим обернулся: берег был уже совсем близко, но слева, под водой, стремительно приближалось к катеру вытянутое фосфоресцирующее пятно, и Максим внезапно понял, что это такое, и рявкнул: «В воду!» - и сам оказался за бортом, и мощными гребками уходил все глубже, глубже, чтобы не достало осколками и взрывной волной. А потом ватный, но тяжелый молот все же нашел его и ударил по голове…
        Внутренний Круг
        ПОЧТИ ТАКИЕ ЖЕ
        - Что же вы так неосторожно, сударь, - пожилой полицейский сокрушенно покачал блестящей от пота лысиной. Фуражку он снял - припекало изрядно.
        - Да так как-то… - пробормотал Максим, у которого все еще плыло перед глазами. Контузия, однако. Мощная попалась торпеда. Такой и Белую субмарину подорвать, как два пальца обос… Массаркш, заразился от Труохта Гнилозуба, упокой его Духи… Черт, что же я несу? Погиб ведь не просто вор-на-кормлении, а - прогрессор, землянин. Бедный Шарль… Ладно, это все сопли. Он знал, на что шел, и я знал… Еще неизвестно, что меня здесь ждет.
        - Не положено через пролив плавать, понимаете? - сказал полицейский. - Тем боле где попало. Существует специальный коридор для прохода транспорта. А вы, очертя голову… Иэх, что с вами теперь делать - ума не приложу.
        Он с искренним сочувствием смотрел на оборванца со следами заживших ран на небритых щеках. Китель полицейского был расстегнут, торчали седые волоски на потной груди. На ремне, сколько можно было видеть из-за нависающего брюха, болталась резиновая дубинка. Другого оружия не наблюдалось. Максим с облегчением перевел дух. Убивать его, похоже, в ближайшее время не собираются, а значит, и самому убивать не придется. Пока, по крайней мере…
        - Отведите меня в участок, - пришел он на помощь полицейскому, пребывающему в явном затруднении.
        - Ну скажете тоже - в участок, - улыбнулся тот. - Участок для местного хулиганья предназначен. Там, кстати, Першо-дурачок отдыхает, опять у мадам Мишту клумбу изгадил… Короче, сударь, занято местечко… Да и не положено плывуна в участок…
        - А что положено с плывунами делать? - поинтересовался Максим.
        - В город везти, - ответил полицейский. - В распределитель.
        - Ну так и везите.
        - Да не на чем, сударь! Машина наша сломалась. Господин начальник участка вчера изволили отметить День Тезоименитства, ну и перебрали малость. И вздумалось им, значит, покатать мадам Мишту, мгм… Хорошо, идемте… Будьте любезны, вон по той тропиночке…
        Полицейский показал на песчаный проселок, поднимавшийся через дюны к редкому леску. Кривые, узловатые стволы в желтых чешуйках, черные корявые ветки, длинные зеленые иглы - ни дать, ни взять сосны в Приморье или лиственницы. И воздух! Максим с наслаждением вдохнул густой хвойный запах. После миазмов Гнилого моря и вони застенка здесь пахло как в раю. Да что там - в раю. Как на Земле. Как - дома.
        Не расслабляться, приказал себе Максим. Отвезут тебя сейчас в местную контрразведку, там узнаешь, как тут на самом деле пахнет.
        Увязая в песке, они перевалили через дюны, а дальше тропа стала твердой, хорошо утоптанной. Приходилось только смотреть под ноги, чтобы не спотыкаться о перебегающие дорогу «сосновые» корни. Навстречу им попалась стайка ребятишек с удочками. Они почтительно поздоровались с «дядей Притулатаном», поглазели на
«плывуна» и застучали босыми пятками вниз, к морю.
        - Куда это они? - спросил Максим.
        - Известно куда, - отозвался Притулатан. - На мол, рыбалить. Сейчас у сайсы самый жор. На мытника идет, как бешеная… Иэх…
        - Рыбак?
        - А то, - снисходительно усмехнулся полицейский. - Лучший в округе. Не верите? Придем домой, кубок покажу. На закидушку полорота беру, во как!
        - Не может быть! - ахнул Максим. - Полорота на закидушку?!
        - Не верите? - запальчиво повторил Притулатан. - Дома фотографию покажу… Да мы почти и пришли.
        Лесок закончился. Вернее, разбежался между одноэтажными домишками под двускатными жестяными крышами. Кирпичные стены, остекленные веранды, клумбы в палисадниках, цветущая живая изгородь. Озеро Велье. Куророт «Осинушка». Вот сейчас из-за угла выйдет сухой и тощий доктор Гоаннек в ослепительно белой каскетке, с бамбуковым удилищем наперевес. Из-за угла выскочил молодой голован. Максим напрягся. Не обращая на него ни малейшего внимания, голован подскочил к Притулатану и ткнулся лобастой башкой в бок, по-собачьи мотая пушистым хвостом.
        - Соскучился уже, - проговорил полицейский и потрепал маленькое голованово ухо. - Беги, скажи хозяйке, что гостя веду. Пусть сообразит там чего на стол.
        Фыркнув, голован порскнул в кусты, только алые венчики соцветий качнулись.
        - Симпатичный зверь, - сказал Максим. - Неужто и впрямь разговаривает?
        - Интеллектуал, как говорит мой сын, - откликнулся Притулатан. - Разговаривает не разговаривает, а с десяток слов знает и употребляет к месту. Вы там у себя небось и не слыхали о таком?
        - Где уж нам, - буркнул сбитый с толку Максим. Привычное, въевшееся в подкорку представление об устройстве Островной Империи дало трещину. Этот мирный зеленый край, в котором было больше от Земли, чем от Саракша, никак не вязался с Гнилым архипелагом, с группой флотов «Ц», с забрызганными кровью подвалами контрразведки, с кровожадными дикарями, «кузнечиками» и ворами-на-кормлении. Или все это лишь видимость, потемкинская деревня? Но для чего?
        - Слава Духам, пришли…
        Притулатан толкнул резную калитку и пропустил Максима вперед. От калитки к невысокому крыльцу вела посыпанная разноцветным песком дорожка. На крыльце стояла миловидная пожилая женщина и вытирала передником полные белые руки.
        - Принимай гостя, хозяйка, - сказал Притулатан. - Инженер наш все еще дрыхнет, что ли?
        - Ушастик его уже разбудил, - ответила женщина, не сводя серьезных серых глаз с Максима. - А я велела ему котел раскочегарить. Гостю помыться надо.
        - Ага, вот и славно, - проговорил полицейский. - А то мне в участок пора. Господин начальник, наверное, уже проспались после вчерашнего…
        - Настойку захвати ему на опохмел, - распорядилась хозяйка. - Да к ужину не опаздывай. А вы в дом проходите, - обратилась она к Максиму. - Только разуйтесь у крыльца, я вчера полы вымыла.
        Неприятный скрипучий звук разбудил Максима. Будто кто-то царапал гвоздем по стеклу. И не царапал даже, а старательно выцарапывал длинную с завитушками подпись. Потом раздался короткий гортанный выкрик, панически захлопали большие крылья, мерзкий скрежет отдалился. Стали слышны бубнящие голоса за стеной, время от времени прерываемые бравурной музыкой. Максим догадался, что это тот самый простенький радиотелевизионный приемник, что возвышался на почетном месте в гостиной полицейского Притулатана.
        Надо было вставать, но вставать не хотелось. Когда еще доведется полежать на чистых, накрахмаленных простынях. Вымытым, сытым, почти здоровым. В блаженном полузабытьи. Хотя забываться не стоило. Островная Империя открылась новой гранью, не менее загадочной и пугающей, чем та, которой она ощетинилась против остального мира.
        После плотного завтрака, борясь со сном, Максим примерно с полчаса наблюдал за мельтешащими на телевизионном экране картинками. Демонстрировались главным образом рекламные ролики. Ими «прокладывались» вокальные выступления каких-то личностей трудно различимого пола и возраста. А может быть, наоборот, вокалом перемежались ролики. Несколько минут передавали новости. Понять толком ничего было нельзя. Какие-то муниципальные выборы, хроника происшествий, прогноз погоды. После опять сладкая патока рекламы и простенького песенного искусства. Ни словечка о том, что творится за пределами Внутреннего Круга. Словно не бороздят загаженные охрянкой воды Гнилого моря смертоносные призраки Белых субмарин, словно не вымирают от лучевой ломки жители материка, и все это так же далеко отсюда, как Северный полюс. Здесь лишь обывательский покой и умиротворенность. Цветут в палисадниках цветочки. Румяные домохозяйки пекут пироги. Добродушные пожилые полицейские оберегают покой граждан от мелких хулиганов и без малейшей настороженности относятся к гостям с той стороны пролива. Детишки, кои во Внешнем Круге допускаются
только у дикарей, бегают по утренней зорьке рыбу удить. А голованы притворяются добропорядочными псами, которые не только все понимают, но и даже могут сказать…
        Под открытым окном, откуда веяло вечерней прохладой, кто-то принялся шумно чесаться. Максим соскользнул с кровати и осторожно выглянул. Так и есть - Ушастик. Голован опустил лапу, задранную к уху, и произнес:
        - Скрипун. Я его прогнал.
        Максим взобрался на подоконник, сел, свесив ноги наружу.
        - Скрипун - это птица? - спросил он.
        - Зверь, - откликнулся Ушастик. - Крылатый… Я тебя знаю, ты Мак Сим.
        Максим присвистнул.
        - Откуда ты меня знаешь? - спросил он.
        - Весь мой народ знает Мака Сима Кам Мерера.
        Это была новость почище той, что сообщил Щекн-Итрч об Абалкине. Но, памятуя ответ Щекна на следующий вопрос «журналиста Каммерера», Максим не стал интересоваться, что народ голованов думает о нем. Вместо этого он спросил:
        - А твой народ не знает случайно, как мне попасть в центр?
        Ушастик фыркнул и помотал лобастой головой. Но это не было отрицанием, потому что после долгой паузы голован сообщил:
        - Тебе не надо об этом беспокоится. Об этом уже побеспокоились.
        - Кто? - не удержался Максим от следующего вопроса.
        - Народ голованов, - сообщил Ушастик и ретировался, оставив в воздухе запах нагретой канифоли.
        Максим вернулся в комнату и снова лег. Услышанное надо было осмыслить. Голованы не умеют лгать, посему слова Ушастика следует понимать буквально. Здешние цзеху позаботились о том, чтобы переправить Максима в центр Островной Империи. Интересно, каким образом? Конечно, гораздо интереснее знать - зачем, но голованам бесполезно задавать вопросы о смысле чего бы то ни было. Даже - поступков, не говоря уже о смысле жизни… Ладно, главное - оказаться в этом чертовом центре. Там ответы на многие вопросы. И следы «Черного Дьявола» там затерялись…
        Приотворилась дверь, показался сын полицейского, инженер судоремонтного завода Иядрудан.
        - Вы не спите?
        Максим приподнялся на локте.
        - Нет.
        - Хотел с вами поговорить.
        - Проходите.
        Иядрудан боком протиснулся в комнату, опустился на краешек стула, словно гостем здесь был он, а не Максим.
        - Вы что-то хотели спросить? - поинтересовался Максим, видя, что инженер не решается начать разговор.
        - Да, именно спросить, - проговорил Иядрудан. - Видите ли, плывуны… простите, гости с той стороны у нас большая редкость. Да и расспросить их чаще всего не удается… Просто не успеваем. А нам очень важно знать…
        - Простите, - перебил его Максим, - а кому это «нам»?
        Инженер смущенно улыбнулся.
        - У нас на заводе образовалось что-то вроде дискуссионного клуба. Спорим на разные темы, книгами обмениваемся и всякими слухами. Так вот, нам бы хотелось знать, что происходит там, за проливом. А то рассказывают разные ужасы, а достоверной информации нет…
        - Хотите достоверной информации? - Максим сел на постели. - Извольте, только вряд ли она вам понравится…
        Солнечный Круг
        В ПРИДУМАННОМ МИРЕ
        Покрытые редким снегом вершины невысокого прибрежного хребта - неожиданно в памяти возник Партенит, расставание с Аленой - остались позади, проплыли под фюзеляжем мерно и мощно взмахивающего крыльями летательного аппарата. Максиму с трудом удалось сохранить непроницаемое выражение лица: открывшаяся его взору долина представляла собой огромный… полис?.. город-сад? Да, пожалуй, город-сад. Друзы разноцветных кристаллов - зданий, немногим уступающих высотой земным тысячеэтажникам, - ярко сверкали разноцветьем огней в предрассветных саракшианских сумерках, а окружавшие их темные расплывчатые пятна были, несомненно, растительностью - или садами. Чуть далее, у линии горизонта, маячили контуры совсем уже гигантских сооружений, напоминающих своим видом развернутые на ветру косые паруса. Похоже на энергостанции, и скорее всего - они и есть. Вспомнился Бромберг: «Львиная доля энергии, производимой в Островной Империи, исходит из ее центра…» Вот тебе, Мак, и центр - еще один центр в твоей жизни, однако непохоже, чтобы этот центр можно было взорвать… или как-нибудь еще уязвить. Да и нужно ли?
        Увиденное вызывало все большее беспокойство, если не сказать - смятение. Тридцать три раза массаракш, увиденное просто не лезло ни в какие ворота! Он, Максим, представлял проникновение в загадочный центр Островной Империи несколько иначе. Кровь он себе представлял, смерть. Много крови и смерти. И грязи. А вместо этого - вежливые, предупредительные люди, незнакомая, но, очевидно, совершенная техника… рай… благодать. И беспокойство. Нет уж, лучше бы разведки, контрразведки, палачи и флотские офицеры, лучше бы - стрелять, ибо враг есть враг. А прогрессор - это тот, кто четко умеет делить на своих и врагов… Одно дело - с боем прорваться в таинственный центр, и совсем другое - когда тебя туда ведут под белы рученьки, словно лучшего друга. А вот выпустят ли обратно?
        Пилот флаера, жизнерадостная молодая шатенка на вид лет восемнадцати и прехорошенькая, нисколько не замечала душевных терзаний своего пассажира. Она то напевала какую-то нехитрую мелодию, то принималась болтать со своим чудо-самолетом. Флаер отзывался на имя «Стрекоза», сообщал погодные сводки, новости и даже рассуждал на отвлеченные темы. И управлялся голосовыми командами, но только отданными голосом хозяйки, юной пилотессы Кемиати. О чем та сразу же и охотно поведала Максиму. Так что угон, в случае чего, исключался. Только с захватом пилота. Но почему-то Максиму казалось, что, захвати он флаер, - и тот сам, без всяких команд со стороны хорошенькой Кемиати и даже вопреки таковым, совершит что-нибудь эдакое… то ли самоубийство, то ли вынужденную посадку. Да и не стал бы Максим захватывать женщину. Может, в этом есть какой-то тонкий психологический расчет таинственных обитателей центра? Поди пойми…
        Одна из «друз» приблизилась, рассыпавшись на чинные ряды разновеликих и разноформенных зданий, перемежаемых аллеями и парками. «Стрекоза», повинуясь очередной команде, круто пошла вниз и мягко опустилась на стоянку, где обнаружился еще десяток таких же аппаратов. Стоянка примыкала к обширной, мощенной гладкими сиреневыми плитами площади, а посреди площади высилась черная многогранная призма. Энергоприемник? Памятник?
        - Вот и добрались. Прошу выходить, - сообщила девушка и приказала: - Стрекоза, милая, выпусти-ка нас..
        Максим прошелся взад-вперед вдоль фюзеляжа «Стрекозы», разминая ноги, огляделся. Безлюдно. Впрочем, в отдалении, у небольшой белой кабинки тощая очередь аборигенов. Заходят по одному… Нуль-Т! - обалдело сообразил Максим. Этого только еще не хватало. Невозможно. Откуда у них тут нуль-Т? Мы вон целую планету угробили на эксперименты по сигма-деритринитации, пока… Плохо дело. Очень плохо.
        - Пойдемте же! - потянула его за рукав пилотесса. - Или вы хотите осмотреть стелу Перволидеров?
        - Пожалуй, хочу, любезная Кемиати, - изобразил подобие светской улыбки он.
        - Ах, зовите меня просто Кеми, - кокетливо прищурилась девица. - Прошу.
        Обелиск Перволидеров… Да. Зря он думал, что все увиденное доселе - потрясение. Флаеры, нуль-Т и энергостанции. Никакое это не потрясение. Потрясением была стела. Оказалась она тринадцатигранной, и на гранях этих драгоценными камнями - на каждой своими: рубинами, и изумрудами, и сапфирами, и опалом, и сверкающими бриллиантами
        - были выложены проклятые знакомые тринадцать символов. И был здесь, никуда не делся, знак, похожий то ли на букву «Ж», то ли - на иероглиф «сандзю». И под каждым знаком - золотом выложенная колонка местных, непонятных Максиму письмен.
        - А вы ведь не знаете! - Кемиати от восторга даже хлопнула в ладоши. - Не знаете, да?
        Максим нашел в себе силы лишь неопределенно шевельнуть бровями, но и этого жизнерадостной летчице оказалось достаточно, чтобы пуститься в объяснения.
        Легендарные Перволидеры. Почти две тысячи лет назад Подземные духи вывели их народ на поверхность из другого Мирового пузыря. Еще сохранился последний из колодцев, откуда вышли предки… и эти стертые тысячами тысяч ног металлические лестницы… И были болезни, и были голод и смерть, и страшные дикие звери… Но Духи даровали людям Тринадцать Лидеров, и вот люди выжили, и устроили Мир Справедливости. А письмена? Письмена описывают базовые социальные роли Лидеров. Если интересно… Конечно же!
        Девушка зачитывала письмена под каждым из знаков, а Максим видел перед глазами тринадцать серых «заккурапий» и мысленно проговаривал номера. И имена. Итак:
№ 1 «Полумесяц» - военный вождь
        (Джон Гибсон)

№ 2 «Косая звезда» - главный охотник
        (Томас Нильсон)

№ 3 «Фита» - наставник юношей
        (Ежи Янчевецкий)

№ 4 «Свастика» - матриарх
        (Мария Гинзбург)

№ 5 «Кельтский крест» - сказитель
        (Герман Рашке)

№ 6 «Руна Мадр» - хранительница традиций
        (Викке Ужусенене)

№ 7 «Сандзю» - заклинатель животных
        (Лев Абалкин)

№ 8 «Руна Одал» - травница
        (Светлана Постникова)

№ 9 «Трезубец» - звездочет
        (Исидор Тяжельников)

№ 10 «Фиалка» - наставница девушек
        (Ирина Голуб)

№ 11 «Эльбрус» - верховный вождь
        (Корней Яшмаа)

№ 12 «М готическое» - прорицательница
        (Эдна Ласко)

№ 13 «Дзюсан» - заклинатель духов
        (Петр Вересаев)
        Интересно, Экселенц, что скажешь ты на это распределение ролей?
        - Ой, - закончила рассказ милая болтушка Кеми, - извините, но у вас скоро встреча. Важная, между прочим! Прошу за мной!..
        Вид с верхнего этажа высотного здания открывался не хуже, чем из кабины
«Стрекозы». Максим, в очередной раз вымытый и переодетый, сидел в кресле-качалке на открытой лоджии, когда появился абориген - средних лет человек, с крупными залысинами на высоком лбу и спокойным, чуточку рассеянным взглядом прозрачно-серых глаз. Именно появился - Максим никак не отследил момент материализации.
        - Приветствую вас в Солнечном Круге! - прозвучало это на земной силингве, хотя и с ужасным акцентом, но Максим уже ничему не удивлялся. Поздно удивляться.
        Между тем Высоколобый продолжил, перейдя на наречие Архипелага:
        - Прошу извинить меня, я не смогу адекватно общаться с вами на вашем родном языке. Мы расшифровали его, исходя из многолетних перехватов вашей мгновенной почты, но, вы понимаете, этого недостаточно. Простите, я вижу, что вы волнуетесь.
        Он нажал какую-то кнопку, и прямо из стены выдвинулся небольшой поднос с двумя высокими стаканами. Высоколобый взял свой, жестом предложил Максиму последовать его примеру.
        - У вас, конечно, много вопросов. Не следует задавать их пока. Сейчас я расскажу вам об устройстве нашей Империи. Пейте, этот напиток и успокаивает, и бодрит…
        Островная Империя оказалась устроена с жестокой рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. Три Круга было в ней…
        Внешний Круг был клоакой, стоком, адом этого мира - все подонки общества оказывались там, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды - гной, шлаки, фекалии социума. Там было ИХ царствие, там не знали наказаний, там жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим Кругом Империя ощетинивалась против прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары.
        Средний, Внутренний Круг не зря имел второе название - Серая зона, ибо он населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, чуть похуже, чуть получше
        - еще далеко не ангелами, но уже и не демонами. Там сосредоточены были сельское хозяйство и производство - любое, кроме энергии, там изготавливали оружие и боеприпасы для Внешнего Круга…
        А в центре… в центре, в Солнечном Круге, царил Мир Справедливости. Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, Дружелюбными, свято следующими всем заповедям высокой нравственности.
        Каждый, рожденный в Империи, неизбежно оказывался в «своем» круге. Всех детей с самого раннего детства обследовали - в том числе и на мощных ментоскопах - на предмет выявления врожденных способностей или, напротив, - склонности к асоциальному поведению. К пятилетнему возрасту становилось обычно ясно, к какому Кругу следует отнести будущего гражданина. Ошибки случались редко и в дальнейшем корректировались. Дети Серой зоны возвращались к родителям, если те также были ее обитателями, дети Солнечного Круга - помещались в интернаты, во всем подобные земным. Прочие либо распределялись во Внешнем круге по военным, кадетским и прочим училищам, либо воспитывались в детских домах, мало отличавшихся от тюрем… Кроме того, существовало нечто вроде полиции нравов, которая отслеживала уже последние возможные ошибки - как в ту, так и в другую сторону.
        А император… никакого Императора, конечно же, не существовало. Это был виртуальный образ, симулякр, предназначенный для Внешних Кругов. Даже два виртуальных образа, для каждого Круга - свой.
        Максим слушал неторопливую речь Высоколобого, удивление медленно уступало место возмущению. И абориген, разумеется, тут же учуял и, прервав объяснения, вежливо поинтересовался:
        - А что, у вас разве мир устроен иначе?
        И тут Максима прорвало. Он начал говорить, объяснять, втолковывать… О высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной, кропотливой работе над каждой дитячьей душой. О том, что человек изначально, по природе своей добр, что у каждого есть свой Главный талант, и о том, как важно этот талант заметить и развить, и что нельзя же так, чтобы выносить приговор пятилетнему существу, которое… Абориген слушал, и вежливая улыбка играла у него на губах, а когда Максим наконец выдохся и в изнеможении откинулся на спинку качалки, заметил:
        - Что ж, изящно. Очень красивая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике. Видите ли, человек по своей природе вовсе не добр. В каждом из нас сидит волосатая обезьяна - хитрая, жадная и, простите уж, - до одури самовлюбленная. В ком-то эта обезьяна по счастливой игре генов спит, в ком-то - лишь дремлет и иногда просыпается. В ком-то может быть усыплена воспитанием. А в ком-то нет. Вы говорите - талант? Что ж, вот вам талант прирожденного убийцы… ну, не морщитесь, право слово, не хотите - убийцы, назовем возвышенно - воителя. Талант насильника, растлителя, шлюхи? Талант к какому-либо занятию, которому уже нет места в социуме, вроде изготовления наконечников для стрел? А то и вовсе - никакого? Вы не можете себе представить человека совсем бесталанного? Я - могу. Но у нас и такому человеку есть применение. Он пополняет безликую армию работников. Если угодно - рабов. Так что мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, - подытожил Высоколобый. - Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал - до вас и без вас, - а вы не догадываетесь об этом… А вот
теперь я готов ответить на ваши вопросы.
        - Их два. - Максим говорил медленно, словно нехотя. - Первый. Вы недавно забрали из Внешнего Круга, из лагеря, бойца по прозвищу Черный Дьявол. Какова его судьба?
        Абориген кивнул, извлек на свет небольшой, с ладонь, прибор. Экранчик прибора засветился, и абориген принялся тыкать в него стилом. Портативный регистратор с выходом в местный аналог БВИ, понял Максим.
        - О! - наконец изрек Высоколобый. - Очень интересно. Как раз редчайший случай поздно исправленной ошибки. Наклонности молодого человека были ошибочно оценены как агрессивные. Что ж, теперь ошибка исправлена.
        - Я хочу его видеть, - хрипло произнес Максим.
        - Нет ничего проще! - воскликнул Высоколобый. - Прошу в зал.
        Максим смотрел. На большом экране было море. Теплое Внутреннее море Солнечного Круга, лишенное всякой нечисти вроде охрянки, чистое, как слеза. На песчаном пляже перебрасывались мячиком юноша и девушка. Юноша был высок, бронзовотел, у него были живые карие глаза, но в очертаниях носа и губ угадывалась Рада…
        - А его мать? - не глядя на Высоколобого, спросил он.
        - Умерла три года назад в Серой зоне, - сообщил тот, поколдовав стилом. - В личном файле запись - алкоголизм. А почему вас, собственно, это интересует?
        Так тебе и скажи, подумал Максим. Обойдетесь, господа высоколобые аборигены. Сына вы у меня отняли окончательно, это ясно, но душу перед вами я изливать не намерен. Максим чувствовал, что где-то в груди закипает бессильная ярость, или яростное бессилие - бессилие мира сего, - и потому, вместо того чтобы ответить, задал следующий вопрос:
        - Какова моя дальнейшая судьба?
        - Ну что же вы, друг мой, так высокопарны! - впервые улыбнулся абориген. - Какая уж там судьба? Сегодня же, если пожелаете, отправим вас на вашу базу на полюсе. Корабль вернется автоматически. И вот что я скажу вам напоследок: вы - единственный землянин, первый и последний, который побывал в Солнечном Круге. Мы сквозь пальцы смотрим на игры, затеянные вами на материке и на внешних островах. Это даже полезно: нашим воякам для тонуса нужно подбрасывать настоящих шпионов. Но сообщите своим Лидерам, или как там они называются, - мы не потерпим вмешательства в дела Империи. Для этого вас сюда, друг мой, собственно говоря, и призвали. И, кстати, заберите. Чужого нам не надо…
        Он протянул Максиму скорчер - стандартную машинку, входившую в базовый комплект экспедиционного бота.
        Будьте вы прокляты с вашим Миром Справедливости, подумал Максим, стискивая рукоять скорчера.
        - Будьте вы прокляты, - в бессилии повторил он вслух и заплакал.
        Абориген вежливо улыбался и глядел слегка рассеянно куда-то в сторону почти бесцветными серыми глазами…
        Документ 2
        Отчет Максима Каммерера
        КОМКОН-2.

«Урал - Север».
        ДАТА: 3 сентября 78-го года.
        АВТОР: М. Каммерер (оперативный псевдоним - Белый Ферзь), исполнитель операции.
        ТЕМА 001: «Операция «Вирус».
        СОДЕРЖАНИЕ: хроника гибели выездного врача Полярной базы «Саракш-2» (планета Саракш) Курта Лоффенфельда (оперативный псевдоним Тристан).

28 мая 78-го года.
        С 00.12 ДО 03.18.
        Полярная ночь не баловала тихой погодой. Снежная буря штурмовала затерянное во льдах человеческое поселение. Выстроенные по периметру базы снеголомы отнимали у бури большую часть разрушительной мощи, но буря все же просачивалась, путалась под ногами змеистой поземкой, вздымалась громадными колышущимися воронками. Тристану они казались призраками опрокинутых звездолетов.
        - Призрак «призрака» - инферно в квадрате, - пробормотал он. Среди персонала базы Курт Лоффенфельд славился особым «готическим» юмором. Джонатан Вовид коротко хохотнул. Оценил шутку.
        На технологической площадке вдали от прожекторов Главного корпуса царила уже совершенно непроглядная мгла. Приходилось переключать очки на инфрасвет. Подготовленный к рейсу бот выездного врача обозначился в инфракрасном диапазоне ярко-вишневым свечением. Аккумуляторы - под завязку. До «точки» хватит, а там бот сам подзаправится.
        У разверстого люка постояли. Обменялись рукопожатием. Вовид спешно упрятал руку обратно, в искусственный мех рукавицы. Минус пятьдесят градусов по Цельсию, как-никак.
        - К ужину ждем, - сказал он.
        Тристан кивнул и полез в бот. В тесной кабине он сразу сбросил доху и содрал унты, оставшись в черном обтягивающем комбезе. Сел в кресло, активировал пульт. На ожившем экране маячила фигурка начальника базы. Вовид подпрыгивал на месте, охлопывая себя просторными рукавами дохи.

«Правильный все-таки мужик Вовид, - подумал Тристан приязненно. - Провожает, традиции блюдет… Если бы еще в амурных делах своих разобрался. Нечего бардак на базе разводить…»
        Коротко вякнув сиреной, он заставил начальника базы отступить на почтительное расстояние. Реактивный выхлоп стартующего бота не способен даже снег растопить, но по инструкции полагалось отойти на десять метров. Тоже своего рода традиция.
        Тристан пристегнулся, откинул спинку ложемента, расплющил «грибок» стартера. Резкий толчок снизу. Свинцовая тяжесть в мышцах. Четырехкратная - как и положено. Бот не туристический корабль, на плавные подъемы с перегрузкой в полтора «жэ» не рассчитан. Огни базы сразу исчезли, будто порывом сквозняка задуло свечи на именинном торте.
        Тристан вдруг подумал, что в Гейдельбергском интернате на Новый год живую елку всегда украшали настоящими восковыми свечами. Пожара не опасались. Чудо генной инженерии не горело, даже если облить его воспламенителем. Он слышал, что по решению Экологического комитета при Мировом Совете на Земле теперь вовсю выращивают «противопожарные» леса.
        М-да, хорошо бы прогуляться по такому лесочку. Вдохнуть аромат хвои. Пичужек послушать. От здешних джунглей с души воротит. А пичужки местные только и смотрят, чем бы поживиться. И клювы у них зубастые. Совершенно непонятно, откуда здесь могли взяться люди, если биоценоз соответствует эдак земному эоцену? Местные мегаящеры вымерли каких-нибудь десять миллионов лет назад. Высших млекопитающих почти нет. Если не считать кошек, голованов и… людей. Реникса.
        Высота - двести пятьдесят. Отлично…
        Тристан отключил ходовые двигатели. Сразу стало легко. Выездной врач базы предпочитал экономные баллистические кривые. Во-первых, так быстрее. Во-вторых, безопаснее. Имперская ПВО не дремлет. Не имея собственной авиации, имперцы стреляют во все, что крупнее морского крылана. Разумеется, не вертолетов с материка они опасаются, а - ядерных ракет. А бот самая что ни на есть ракета, правда, не ядерная. Ну да на радарах этого не разобрать. Поэтому Тристан переходил к горизонтальному полету только на последнем участке траектории, когда таинственный центр Островной Империи оставался далеко позади.
        Заглянуть туда, в этот центр, где восседал некий безымянный Император, было бы небезынтересно. Но это, увы, не входит в число задач выездного врача. Тем более что ни один из разведывательных «беспилотников» оттуда не вернулся и не передал ни единого внятного кадра. В работе Тристана и без того хватало риску. Уж больно странным подопечным оказался Лева Абалкин…
        Блестящий прогрессор и необычайно, чудовищно обаятельный человек. Вернее… обаятельный - не то слово. Лева умеет к себе привязывать, вот в чем дело. Курт Лоффенфельд не любил задавать лишних вопросов, тем более начальству, и поэтому никогда не спрашивал о причинах, по которым он вот уже восемнадцать лет бессменно состоит при Абалкине… врачом? тюремщиком? Инструкции КОМКОНа, личный приказ, даже не приказ - просьба самого Сикорски, которого Тристан без малого боготворил… и все же, все же. Лева - друг. И он же - поднадзорный, с которого, как с какого-нибудь душевнобольного, требуется регулярно снимать ментограмму и при малейших отклонениях от нормы… а почему, собственно, у Левы должны быть отклонения от нормы?
        Созвездие Треугольника, на которое была нацелена бортовая система астроориентирования, ушло из визиров. Бот миновал высшую точку траектории и теперь падал в облачную муть. За «обшивкой» ревела плазма. Километры на дисплее траектометра стремительно «худели». Заработали тормозные двигатели. Блаженство свободного падения вновь сменилось муками перегрузки. Тристан смежил отяжелевшие веки. В конце концов, все сделает автоматика…
        Бот замедлил падение. Рев плазмы за бортом утих. Придавленный возросшей перегрузкой, Тристан представил, как пылающий метеор в ночном бледном небе Саракша превращается в темное тело, теряющее скорость и начинающее совершать немыслимые для естественного объекта эволюции. Нет, напомнил себе Тристан, не метеор. Они здесь считают метеоры вулканическими бомбами, падающими с другой стороны мира…
        Автоматика сообщила о посланном в ответ на запрос имперской ПВО пароле. На всякий случай Тристан вынул из-под пульта защитный шлем, плотно нахлобучил его на голову
        - вдруг пригодится. Хотя с тех пор, как Гурон выбился в шифровальщики, проблема уклонений от ракет и противоракет сделалась чисто умозрительной. Чего не скажешь о времени, когда Лева подвизался в Береговой Охране… Черт знает почему, но никому и в голову не пришло настроить автоматику бота на уклонение от управляемой ракеты. От метеора, сиречь, «вулканической бомбы»? Пожалуйста. От падающего дерева? Сколько угодно. От артиллерийского снаряда? Нет ничего проще. От любого объекта, не способного к произвольному изменению траектории. А от управляемой ракеты - извините!.. К тому же со средствами радиоэлектронной борьбы в Островной Империи дело обстояло на самом высоком уровне, и ни активные, ни тем паче пассивные помехи не могли отвратить рвущихся к боту начиненных смертью сигар. Тристану пришлось лично внести коррективы в «интеллект» летающей скорлупки, и после каждого такого рейда выездного врача подолгу мучила коллега Лотошина, восстанавливая «ушатанную» противоракетными маневрами вестибулярку и сердечно-сосудистую…
        Зато теперь он исправно отвечает на сигнал «свой-чужой». Как-то Лева объяснил, что
«своими» в империи считаются летательные аппараты центра, кои аппараты якобы принадлежат самому Императору. И никакие иные. Что ж, разве не может на часок-другой ощутить себя Императором скромный врач КОМКОНа Курт Лоффенфельд?
        Ах, массаракш-и-массаракш!
        В нижнем углу радарного экрана возникли две яркие точки и резво устремились к середине. В голове пронесся вихрь вопросов, совершенно сейчас бессмысленных. Смена кода? Внеплановая? Прямо сегодня? Почему Лева не предупредил - не смог выбраться на «точку»? Где он держит «нуль-передатчик» - не в офицерском же общежитии?
        Конечно, с прогрессором может случиться все что угодно. Он может погибнуть при тысяче обстоятельств, или быть арестован, посажен на гауптвахту, или оказаться на дружеской попойке, или получить неожиданный приказ от самодура-начальника. С прогрессорами такое иногда случается. Но только не с Гуроном. Гурон - особый случай.
        Через две-три секунды светящиеся точки доползут до середины экрана - и все. Однако
«скорлупка» выручила, хотя Тристан не занимался отладкой противоракетной программы добрых три года…
        Бот подскочил метров на пятьсот - от пятнадцати «ж», пусть и недолгих, хрустнули кости и потемнело в глазах, - под прямым углом метнулся вправо, и вниз, и назад. Головки самонаведения выпустили жертву из цепких объятий тепловизоров и радиоволн, ракеты ушли в уже начавшее наливаться гнойным утренним маревом небо. Но появились новые - уже четыре. И с двух сторон.
        На сей раз бот ухнул вниз, к самой кромке грязно-зеленого моря джунглей, совершил несколько немыслимых эволюции, вырвался из ракетной «вилки»… на грани обморока Тристан обнаружил еще одну атаку - и проекция на экране скользила быстро, неимоверно быстро…
        Гиперзвуковая!
        Боеголовка вражеской ракеты соприкоснулась с бортом, но пилот этого уже не почувствовал - потерял сознание от немыслимой перегрузки. Огненный шар вспух над кронами травяных пальм. Черное яйцо на мгновение замерло на пике восходящей траектории и неуправляемо рухнуло в заросли.
        С 08.25 ДО 09.15.
        Первым «Диковину» заметил глазастый рядовой Турс. Согласно уставу, он остановил авангардную группу, перегородив тропу карабином. На молчаливый вопрос сержанта Турс показал в просвет между деревьями. Там виднелось нечто черное и округлое, высотой в два человеческих роста. Сержант сделал знак рядовому следовать за собой и, пригибаясь, отправился на разведку. «Диковина» лежала посреди лесной прогалины, зарывшись в напластования подсохшего ила, заостренной верхушкой накренившись к северо-востоку.
        - Странная штуковина, - пробормотал сержант, отослав Турса доложить о находке командиру отряда, отставшего от авангарда шагов на триста, - как есть яйцо…
        По прибытию к месту находки командир отряда поручик Ксенох отдал команду оцепить
«странную штуковину», а после в сопровождении сержанта осторожно приблизился к ней. Поверхность «яйца» оказалась теплой и шершавой на ощупь, и, если бы не размеры, легко было поверить, что снесла его гигантская лесная тварь, вроде легендарной птицы Ухур. Рядовые, похоже, так и подумали. Услышав за спиной сбивчивый молитвенный шепот, Ксенох, не оглядываясь, процедил:
        - Разговорчики!
        Шепот смолк. Ксенох стряхнул прилипшие к пальцам влажные чешуйки пальмовых семян и медленно натянул перчатку. Наклонился, осмотрел «яйцо» снизу. Вмятину он нашел не сразу, да и выглядела она как-то несерьезно, словно «Диковина» столкнулась с вулканической бомбой на излете, а не с боеголовкой противовоздушной ракеты. Поручик хорошо помнил засветку на радаре. От любой цели после такого взрыва должны были остаться лишь обгоревшие обломки, а тут - вмятина. Будто на спущенном резиновом мяче.
        - Откуда оно взялось, как думаешь, Оззи? - спросил он сержанта, деловито оглядывающего «Диковину».
        - Ясно откуда, - отозвался тот. - С неба свалилось.
        Кроны травяных пальм, обломанные сверзившимся телом, пожухли, но могучая жизненная сила, присущая всем обитателям мангровых джунглей, уже наливала их новыми соками. Выходило, что «яйцо» упало несколько часов назад, не больше.

«Управляемый летательный аппарат неизвестной конструкции. Зарегистрирован под кодовым наименованием «Диковина», - мысленно процитировал Ксенох первую строчку секретного меморандума. - Впервые замечен, еще когда я был сопливым курсантом. Исправно отвечал на запросы системы «свой-чужой»… До сегодняшнего утра. Пришлось сбивать, а потом рыскать по зарослям в поисках обломков. «Срочно найти и доставить в расположение штаба». Не дожидаясь комендантской роты, которую услали черт-те куда…»
        - Оззи, - подозвал он сержанта. - Возьми троих бойцов и прочеши окрестности.
        Сержант внимательно посмотрел на него из-под седых кустистых бровей и, не дождавшись дополнительных пояснений, небрежно мазнул заскорузлым указательным пальцем по виску.
        - Есть!
        Ксенох кивнул и, легонько похлопывая ладонью по кобуре, пошел в обход «Диковины». Солдаты, окружившие «яйцо» полукольцом, ели начальство выкаченными глазами. Не от служебного рвения - от страха. Поручик вполне понимал своих подчиненных. Образования им недоставало, чтобы осознать всю сложность мироустройства, зато суеверия и слухи с лихвой восполняли пробелы в знаниях. Когда тебя с детства пичкают полевым уставом и набором догм из уст полкового шамана, единственной духовной пищей остаются байки старослужащих да собственные фантазии, вызванные к жизни воплями диких животных в ночных джунглях. У самого Ксеноха были основания гордиться собой. В отличие от рядовых, он изучал баллистику, мирографию и основы механики. И хорошо изучал. Поэтому вверенный ему ракетометныи расчет числился одним из лучших на юго-западном участке Охранного Периметра.

«Интересно, каков принцип его движения, - размышлял Ксенох, - Ни крыльев, ни пропеллера… Реактивный принцип. Пилотируемая ракета… Неужели у врагов появились пилотируемые ракеты?..»
        Догадка привела Ксеноха в доброе расположение духа. Он представил, как докладывает в штабе о находке. Как вызывает его к себе бригадный генерал Хассу и наливает на два пальца благороднейшего красного. А после, на построении, прикрепляет к лацкану парадного мундира Трилистник третьей степени, а может, и второй, чем морской дьявол не шутит. Ну, а к знаку, как положено, наградные и двухдекадный отпуск на Дредноут. И закатится это он, значит, в Лупанарий…
        - Господин поручик!
        Ксенох резко повернулся к окликнувшему его солдату.
        - Ну!
        - Обнаружены следы! - доложил рядовой. - И неизвестное оружие.
        - Веди.
        Солдат кинулся к зарослям, где совсем недавно скрылась поисковая группа. Ксенох зашагал следом, стараясь двигаться неспешно. Подчиненные не должны видеть его волнения. Ведь если Оззи нашел что-то еще, он - командир ракетометного расчета поручик Ксенох - может рассчитывать и на повышение в звании. Капитанские нашивки ему бы ох как подошли…
        Травяные пальмы росли так густо, что толком и повернуться негде. Поэтому, как опытный сержант, Оззи велел своим людям оставить на прогалине ранцы и каскадные карабины, вооружившись лишь мачете. Теперь к месту новой находки вела узкая, но все-таки просека, и Ксенох оказался рядом с поисковиками через несколько минут. Подойдя к сержанту, он сразу увидел обещанные следы. Казалось, в чаще каталось большое и массивное тело - тонкие суставчатые стволы пальм подмяты, а некоторые даже раздавлены.
        - Здесь была драка, господин поручик, - вполголоса пояснил Оззи. Вернее, нападение. Нападающий прыгнул сверху, но убить жертву ему не удалось. По крайней мере, сразу. Они сцепились и стали кататься…
        - Погоди ты, - перебил сержанта Ксенох. - Не можешь сказать по-человечески: кто на кого напал? Ты же не в штабе.
        Сержант опустил глаза и угрюмо засопел. Командир попал в болевую точку. Оззи когда-то был капитаном, но влип в историю, и его разжаловали в рядовые.
        - Ладно, не дуйся, - проговорил Ксенох. - Я действительно не понимаю, что тут произошло.
        - Коршун-прыгун выбрал добычу не по когтям, - сказал сержант. - Видите, вон его перья…
        Среди сорванных, побуревших листьев травяной пальмы валялись, почти неотличимые от них, перья лесного хищника. Не самого крупного из своих собратьев, но проворного и опасного.
        - Кто же добыча?
        - Думаю, человек, - помедлив, произнес Оззи. - Вот, поглядите, что нашел Турс.
        Сержант протянул командиру удлиненный, изогнутый предмет, тускло блеснувший металлом. Ксеноху понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что эта холодная, тяжелая штуковина - своеобразное оружие: ствол с расширяющимся дулом плавно переходил в рукоять, которая настолько удобно легла в ладонь, что, казалось, приросла к ней. Ни курка, ни спускового крючка у оружия не было, но у Ксеноха возникло ощущение, что при желании он мог бы запросто привести его в действие. Стоит лишь определить цель. «Занятная машинка, - подумал поручик. - А вот куда делся ее хозяин? Надо полагать - пилот того самого «яйца»…»
        - Находки придется доставить в расположение, - сказал Ксенох. - Есть какие-нибудь соображения, сержант?
        - Так точно, господин поручик! - откликнулся Оззи. - Подгоним тягач, заведем понизу стропы…
        В кармане комбинезона Ксеноха захрюкал «бормотунчик». Жестом оборвав рассуждения сержанта, поручик вынул плоскую коробочку рации и, воззвав про себя к милости Духов, вдавил клавишу приема.
        - Второй, второй, доложите обстановку! - заорал ему прямо в ухо майор Дзагу. - Почему не отвечаешь, дщерь твою за ногу?! Прием!
        - Первый, я второй, - проговорил Ксенох, морщась, будто от зубной боли. -
«Диковина» обнаружена в квадрате Е72Ц. Предположительно - это летательный аппарат противника…
        - Из чего следует, что это летательный аппарат противника? - спросил майор, едва дослушав доклад поручика.

«Из твоей чугунной башки», - хотел ответить поручик, но сдержался и стал докладывать сызнова.
        - Насколько мне известно, господин майор, имперские вооруженные силы не располагают такими устройствами…
        - Ладно, не умничай, Ксенох, - проворчал майор. - Какие предпринял меры?
        Поручик рассказал, какие меры он предпринял, и, получив одобрение начальства, с облегчением отключил связь.

«Тупой, невежественный солдафон», - подумал Ксенох с ненавистью, снова доставая пачку.
        Подошел сержант, с благодарностью принял предложенный командиром курительный цилиндрик и, почтительно пуская дым в сторону, встал чуть поодаль.
        - Как полагаешь, Оззи, к обеду управимся? - спросил поручик.
        - Должны управиться, господин поручик, - степенно ответил сержант. - Ребят я послал шустрых. Обернутся, самое большее, часа через два.
        Поручик взглянул на часы.
        - Сейчас уже половина десятого, - сказал он. - Если даже твои шустряки успеют до двенадцати, то на погрузку у нас останется не больше часа.
        Сержант хотел было заверить его, что все будет сделано в лучшем виде, как из-за ближайшей пальмы вывернул запыхавшийся солдат-первогодок. Каска у него сидела на ушах, автомат болтался на шее, комбинезон заляпан грязью до колен, а на физиономии тревога пополам с восторгом.
        - Разрешите обратиться, господин поручик!
        - Обращайтесь, рядовой.
        - Обнаружен человек. Отсюда метров триста будет…
        - Труп? - выдохнул Оззи.
        - Никак нет, господин поручик, - ответил солдат, косясь на сержанта. - Живой. Только сильно раненный.
        - Веди, - велел поручик.
        Кто-то из солдат догадался расстелить плащ-палатку и переложить на нее «найденыша»
        - рослого, крепкого сложения человека в черном комбинезоне в обтяжку, вероятнее всего, пилота яйцеобразного аппарата. Санинструктор, стоя возле него на коленях, промывал и перевязывал две глубокие раны на правой ноге. Пилот был без сознания. Ксенох наклонился над ним, вглядываясь в лицо.
        - Не наш это, - проговорил сержант. - Скорее, с материка.
        - С чего ты взял? - спросил поручик.
        - Что я, материковых не видел, - буркнул сержант. - Рожи у них длинные, а глаза круглые, как у цзеху, тьфу-тьфу…

«Шпион, значит, - подумал Ксенох. - Отлично. Нашивки у меня в кармане…»
        - Слушай мою команду, сержант! - сказал нарочито официально. - Пленного немедленно доставить в расположение. Сдать в Первый отдел под расписку. Бегом!
        - Есть, господин поручик! - рявкнул сержант. - Чего стоите, трупоеды! - заорал он на солдат. - Берите этого и бегом марш!
        Четверо солдат схватили плащ-палатку, отпихнув саниструктора, который так и не успел закончить перевязку. Проводив взглядом «группу доставки», саниструктор прокашлялся и сказал:
        - Разрешите обратиться, господин поручик.
        - Разрешаю.
        - Десять лет служу, господин поручик, - произнес саниструктор не слишком уверенно.
        - Всяких ран повидал, а такого ни разу…
        - Ну и что в них особенного, в этих ранах? - Ксенох с трудом подавил зевоту.
        - Выглядят они так, будто прыгун рвал этого парня декады полторы назад, а не только что… Мутант, надо полагать, господин поручик.

«Может, и мутант, - подумал поручик, доставая очередной цилиндрик. - В контрразведке разберутся… Пожалуй, об этом мутанте можно сообщить Снарку. Такая диковина могла бы его заинтересовать… И, может, тогда он сделает, что обещал? Сколько можно ждать…»
        Ксенох смял так и не раскуренный цилиндрик, с тоской посмотрел на низкое, плотное небо. В этот момент поручик искренне верил, что шифровальщик штаба группы флотов
«Ц», а главное - Посвященный Нижнего Круга Ордена Незримого Зрака, - которому он, простой офицер, оказал столько услуг, и впрямь выполнит свое обещание. Больше всего на свете поручик Ксенох мечтал не о капитанских нашивках, а о том, чтобы перебраться во внутреннюю часть Империи.
        С 22.50 ДО 23.30.
        Младший дознаватель Сурлан по прозвищу Упырь вытер жилистые волосатые руки испятнанным вафельным полотенцем и швырнул его в мусорное ведро, переполненное бурыми заскорузлыми тряпками.
        - Запирался, сволочь, - сказал он офицеру-шифровальщику, что стоял поодаль и без всякого любопытства разглядывал обнаженное, подвешенное за ноги тело. Там, где полагалось находиться лицу, у допрашиваемого было бесформенное красно-черное вздутие. - Но в конце концов я его разговорил, - продолжал Упырь, выуживая из протянутой шифровальщиком пачки желтый курительный цилиндрик. - Благодарю, Снарк… Так вот, он заговорил, только не по-нашему. Я уже звякнул в штаб, чтобы прислали переводчика, да что-то они там не чешутся… Ты вроде знаешь материковые, задай ему пару вопросов. Пусть назовет настоящее имя и звание, пока не окочурился. Хотя бы.
        - Упырь покосился на золотой Незримый Зрак на колпаке, который аккуратист Снарк бережно водрузил на специальную стойку в углу камеры для допросов. - А то увлекся я малость, а теперь, чую, из-за этой упрямой твари мне до «старшого» еще пятилетку тарахтеть…
        - Попробую, - откликнулся Снарк. - Но с тебя причитается!
        - За мной не заржавеет, - обрадовался Упырь. - Бутыль благородного пойдет?
        Шифровальщик кивнул, приблизился к допрашиваемому, похожему больше на ободранную свиную тушу, и, заложив руки за спину, рявкнул по-хонтийски:
        - Имя?! Звание?! Отвечай, свинья!
        В кровавом месиве разверзлась черная беззубая щель и выдохнула:
        - Куфт Лоффенфельт…
        - Повтори! - потребовал Снарк, переходя на немецкий.
        - Куфт… Лоффенфельт, - прошепелявил допрашиваемый.
        - Что он говорит? - спросил Упырь, подходя поближе.
        - Морской дьявол его разберет, - поморщился шифровальщик. - Какой-то диалект хонтийского… А ты ему еще все перла повышибал…
        - Повыдергивал, - поправил его Упырь. - По одному… Хотя куда мне до нашего полкового цирюльника, вот кого надо бы в контрразведку, форменный палач… Ты спроси его еще, Снарк, спроси, пока он ласты не склеил. Потрудись, брат-боец, я в долгу не останусь!
        - Слышал? - спросил Снарк у Лоффенфельда.
        - Та…
        - Где бот?
        - У них…
        - Я тебя вытащу.
        - Нет смысла… Погифнем офа.
        Пронзительно заверещал аппарат на столе Упыря. Тот схватил трубку.
        - Да. Слушаю, господин полковник! Так точно, у меня! Есть - бегом! Вот же дьявол, Кровосос тут одно дело требует, - пояснил он, одновременно отпирая сейф. После чего принялся лихорадочно перебирать папки. - Да где же оно, как к Подземным провалилось! А! Нашел! Так что там эта тварь бормочет?
        - Потерпи, Упырь, сейчас разберусь, - ответил шифровальщик. - А лучше дай мне карандаш и бумагу какую-нибудь. Эта материковая свинья, похоже, кое-что знает. Кстати, ты бы ему «антишок» вколол, как бы не загнулся прежде времени.
        - Давай-давай, брат-боец! Вытряхнем из него, что успеем! - Младший дознаватель с радостью кинулся к своему столику. Загремел инструментами. - А, дьявол, Кровосос меня уроет. Я пулей, туда-назад. Ты сам вколи, ладно? За мной же не заржавеет! Поищи здесь стерилизатор, только шприц с красным, а не с зеленым. «Правдолом» - это совсем на крайняк, он его сейчас быстро ухлопает…
        - Сделаю, - отозвался Снарк. - Давай, беги, начальство ждать не любит.
        - Я - пулей.
        Упырь убежал.
        Шифровальщик подошел к столу, нашел металлическую коробку стерилизатора, вынул шприц.
        - Пефетай Кафлу-Лютфику… - проговорил Лоффенфельд. - Тфи шестефки. Пофтофи!
        - Передать Карлу-Людвигу три шестерки. На какой номер?
        - Тфиста семьтесят - семьсот софок - тфи нуля - Уфал-Сефеф. Пофтофи!
        Снарк повторил.
        - Хофошо…
        - Что это означает - три шестерки? - спросил Снарк.
        Лоффенфельд покачал головой.
        - Не скажешь?
        Лоффенфельд снова покачал головой.
        - Потерпи, сейчас полегчает, - произнес шифровальщик, делая ему укол в предплечье.
        Он отступил назад и посмотрел на наручные часы…
        - Ну как, раскололась эта свинья? - спросил вернувшийся Упырь.
        - Да, записывай, - сказал Снарк. - Три, семь, ноль, ноль, семь…
        - Что за дерьмо?
        - Шифр, - ответил Снарк. - Записывай! Семь, ноль, ноль, ноль, четыре, ноль, ноль, ноль. Записал?
        - Ну… А имя, звание?
        - Сейчас спрошу.
        Снарк взял Лоффенфельда за распухший подбородок.
        - Можешь говорить? - спросил он, вновь переходя на немецкий.
        - Та. Пефетай на Землю…
        - Что означают эти три шестерки?
        - Фынуштен снять нафлютение.
        - Наблюдение за кем?
        - За потнатзофным Абалкиным Льфом Фячеслафофичем… Кот ноль семь.
        - Почему Абалкин поднадзорный?
        - Не фнаю… Тфи шефтефки… повтофи… вафно…
        - Чем Абалкин отличается от прочих людей?! - взревел шифровальщик. - Отвечай на вопрос!
        Лоффенфельд глубоко вздохнул, черная щель изуродованного рта вытолкнула пять слов.
        - Ему запфещено жить на Земле…
        - Что ты сказал?!
        Лоффенфельд не ответил. Он вдруг с невероятной силой напрягся, и провод, которым были скручены его руки, распался на куски. Изогнувшись в пояснице, Лоффенфельд потянулся распухшими пальцами с сорваными ногтями к цепи, что была захлестнута вокруг его щиколоток, но тут же бессильно обвис.
        - Готов! - с досадой проговорил Упырь. - Ну, что он сказал?..
        Через несколько мгновений прогрессор Лев Вячеславович Абалкин покинул камеру пыток с телом мертвого выездного врача базы Курта Лоффенфельда на плече. Младший дознаватель Управления контрразведки группы флотов «Ц» Сурлан остался на скользком от кровавой грязи полу.

4 СЕНТЯБРЯ 78-ГО ГОДА
        ЗАВЕРШЕНИЕ ОПЕРАЦИИ
        В 13.17 Экселенц вызвал меня к себе. Глаз он на меня не поднял, так что я видел только его лысый череп, покрытый бледными старческими веснушками, - это означало высокую степень озабоченности и неудовольствия. И на этот раз - моими делами.
        - Филькина грамота, а не отчет, - сказал, он постукивая пальцами по моему злосчастному опусу.
        Я счел нужным пояснить:
        - Мало достоверной информации, шеф.
        - Сам знаю, - буркнул Экселенц и надолго уставился в окно.
        За окном шел дождь. «И рота Гвардейцев» - вспомнилась вдруг дурацкая шутка. Мне почудилось, что сидим мы не в аскетически скромном комконовском кабинете, в умытом еще почти летним дождиком Свердловске, а - в деловито-помпезных апартаментах Странника в Столице, и где-то там за окном действительно шагает рота Боевой Гвардии. Грязный, отдающий кислотой дождь сыплется на железные шлемы, на суконные понурые плечи Гвардейцев, и тускло-красные городские огни мертво отблескивают на мокрых штыках. Саракш не отпускал меня.
        - Впрочем, даже из этого школьного сочинения видно, что Гурон-Абалкин блестяще организовал и провел операцию «Тристан». Умолчал о смене кода. Получил от своего агента подтверждение, что Тристан найден и отправлен в контрразведку штаба группы флотов «Ц». Нейтрализовал штатного переводчика. Вколол Тристану «сыворотку правды» вместо обезболивающего. Выяснил все, что его интересовало. И избавился от свидетелей. Включая самого Тристана.
        - Да, - проговорил я, - но прямых доказательств у нас нет. На видеозаписи, сделанной в камере для допросов, нельзя разобрать, какой именно шприц использовал шифровальщик Снарк. Да и о смене кода он мог не знать. Или узнать слишком поздно.
        - Я и говорю, операция проведена блестяще, - вздохнул Экселенц. - Гурон обеспечил себе почти стопроцентное алиби. И если бы не его последующие эскапады, мы бы ничего так и не узнали.
        - Абалкин не прошел рекондиционирования, шеф, - напомнил я. - Маска имперского офицера боролась в нем с личностью землянина.
        - И с программой, - добавил Экселенц. - Не забывай, Мак.
        - Я по-прежнему считаю, Экселенц, что программы не было.
        - Было - не было, - проворчал он, - все это уже не имеет значения.
        - Почему? - насторожился я.
        - Потому что - вот. - Экселенц полез в боковой ящик стола, где каждый нормальный сотрудник держит справочную кристаллотеку, и выложил передо мной футляр с детонаторами. - Открой.
        Я осторожно обеими руками снял крышку. Круглые серые блямбы детонаторов рядком лежали в своих гнездах. Их было ровно… десять. Не хватало еще одного. И я сразу понял какого - с расплывшейся стилизованной буквой «Ж» или, если угодно, японским иероглифом «сандзю» - маленьким оригиналом увеличенной копии на обороте листа № 1 в деле № 7. И на памятной стеле в Солнечном Круге. - Абалкин!
        - Покончил с собой, - откликнулся Экселенц.
        - Когда? - вытолкнул я из себя. Это был удар. Даже руки затряслись. Что не удивительно, вся эта история изрядно меня вымотала.
        - Пять часов назад, - ответил Экселенц с раздражением. - Отнял у Водолея «герцог» и застрелился. Понятно?
        Еще бы не понятно. Гриша Серосовин, кстати, чемпион отдела по субаксу, совершенно случайно проходил мимо поднадзорного Абалкина, а под мышкой у него совершенно случайно болтался «герцог» двадцать шестого калибра. Поднадзорный Абалкин, кстати, проходящий курс реабилитации после тяжелого огнестрельного ранения, совершенно случайно отнял у совершенно здорового чемпиона по субаксу пистолет и застрелился. Тоже совершенно случайно. Что тут понимать? Тут и понимать нечего.
        - Дело о гибели Курта Лоффенфельда закрыто, - сказал Экселенц. - На основе твоего отчета - первого твоего отчета, Мак! - составлено официальное заключение. При желании родственники и друзья погибшего могут с этим заключением ознакомиться.
        - А я?
        - Что - ты?
        - Я могу с ним ознакомиться?
        - Разумеется, - буркнул Экселенц. - Хотя ничего интересного для себя ты там не обнаружишь… Теперь о главном. Надеюсь, ты понимаешь, что все увиденное и услышанное тобой в центре Островной Империи должно оставаться тайной?
        Я кивнул. Я понимал. Нечего тут понимать.
        - Более того, - продолжал Экселенц, - никаких отчетов, никаких мемуаров и любых других письменных свидетельств о Солнечном Круге быть не должно. Равно как и кристаллозаписей.
        - А как быть с записью моего доклада Суперпрезиденту?
        - Никак. - Экселенц отвел взгляд. - Этой записи не существует. И если тебе приспичило спрашивать, задавай настоящие вопросы.

«Задавай настоящие вопросы» - это слова Щекна, сказанные на реке Телон за миллиард лет до… Каким же я тогда был наивным и самоуверенным. Как в первый день на обитаемом острове… Проклятом обитаемом острове… Черт меня дернул выбрать именно этот сектор Галактики. Жил бы себе безмятежно. И не знал бы ничего такого… И черт меня толкнул под руку отнимать у Экселенца пистолет. Абалкин был обречен с самого начала. И Экселенц это знал. А я - нет? Наверное, тоже знал, но поддался колоссальному, в буквальном смысле первобытному обаянию этого кроманьонца. И словно слепой, вступил на путь, который привел меня туда, куда он меня привел. Через океан смерти - в Солнечный Круг. Чтобы теперь всю оставшуюся жизнь нести на себе груз чудовищной тайны. Не имея права ни с кем ею поделиться. Эх, Странник, Странник, почему ты меня не остановил? Ты же все видел и понимал, но тебе нужен был доброволец, который сам полезет в эту петлю. И такой доброволец нашелся…
        - Какие последствия для остальных подкидышей будет иметь гипотеза Бромберга, вернее, полученное на Саракше ее подтверждение? - задал я, как мне казалось,
«настоящий» вопрос.
        - Практически никаких, - ответил Экселенц. - В их судьбе ничего не изменится.
        - Но…
        - Без «но», Мак, - в голосе Экселенца прорезалась сталь. - Допустим, вы с Бромбергом правы, и саркофаг предназначался для другой планеты. Хотя в этом случае яйцеклетки просто не начали бы делиться, но допустим… Мы, как последние олухи, оставляем эту вашу трибу на Земле, и эти ваши «кроманьонцы с жестким распределением социальных ролей» постепенно внедряют себя в Мировой Совет. Иначе говоря, захватывают власть, как это и произошло на заре Островной Империи с бывшими обитателями Надежды. А мы бы только радовались, вот, дескать, какие подкидыши у нас замечательные, как высоко вознеслись из безвестной доли. Так?
        - Нет, не так, - внутренне трепеща, возразил я. - Подкидыши не предназначены для высокоразвитых социумов - только для примитивных. Надеждианцы, очутившись на Саракше, быстро одичали, им грозило вымирание. И они, скорее всего, вымерли бы, если бы не подкидыши, генетически приспособленные к первобытным условиям существования. Внедрение в земной социум - бесперспективно для них. Равно как и внедрение в цивилизацию Тагоры, социальное дифференцирование которой значительно превосходило возможности двухсот пятидесяти личинок, заложенных в тагорянском инкубаторе. Уничтожив свой саркофаг, тагоряне элементарно перестраховались. Ведь личинки первобытных насекомых ничем им уже не угрожали.
        - Ты уверен? - хмыкнул Экселенц.
        - Да, - продолжал настаивать я. - Не исключено, что программа, даже если она и есть, в таких «бесперспективных ситуациях» не включается вовсе. За ненадобностью. Доказательством тому могут служить самоубийства наших подкидышей. Будь программа активна, неужто она допустила бы, чтобы ее носители кончали с собой?
        - А почему бы и нет, - сказал Экселенц. - Если программа не индивидуальная, а коллективная, как ты утверждаешь, то наверняка должна предусматривать несчастные случаи с некоторыми ее носителями. В конце концов, самоубийство тоже несчастный случай.
        Особенно умело спровоцированное, подумал я с ожесточением. Переубедить этого железного старца мне не удастся, ясен пень. Для него подкидыши - угроза Земле. И точка. А главное, мне и самому не слишком хочется его переубеждать. После того, что я увидел в Островной Империи. «Вы живете в придуманном кем-то мире», - сказал Высоколобый. Но ведь и он живет в придуманном мире. В мире - придуманном Странниками. И мне тошно предположить, что примерно сорок - сорок пять тысяч лет назад Странники могли внедрить тринадцать здоровенных, горластых кроманьонцев в тупиковый неандертальский социум. Чем это кончилось - известно.
        Экселенц пристально смотрел на меня, и в его зеленых очах, как в зеркале, отражались все мои сомнения и тревоги. Он видел, не мог не видеть, что блудный сын Мак уже возвращается к своему духовному отцу и учителю. Пристыженный, готовый искупить вину. Мы спорили с ним, да, но при этом оставались единомышленниками, коллегами, сослуживцами. Неколебимо уверенными, что нельзя позволять чужакам вмешиваться в наши земные дела, пусть даже с самыми лучшими намерениями.
        - И потом, - сказал Экселенц, - Если изложенное в бромберговской брошюрке хотя бы отчасти правда, выходит, Странники сознательно подтолкнули нас к прогрессированию других миров. Зачем бы им это понадобилось?
        Ответа у меня не было, да и глава КОМКОНА-2, бывший прогрессор по прозвищу Странник, не ждал от меня ответа. И я задал свой вопрос, понимая, что он, скорее всего, относится к категории «ненастоящих»:
        - Что теперь будет?
        Экселенц усмехнулся.
        - Кто знает, что ждет нас? - сказал он. - Кто знает, что будет? И сильный будет, и подлый будет. И смерть придет и на смерть осудит. Не надо в грядущее взор погружать…
        Я понимал, что это чьи-то стихи, но сейчас мне не хотелось стихов. Мне хотелось услышать что-нибудь более определенное, прямое и ясное, как приказ. И Экселенц понял это.
        - Будет вот что, Максим, - сказал он неожиданно мягким тоном. - Мне, похоже, придется уйти. В отставку, на заслуженную пенсию - называй как хочешь. За гибель Тристана и самоубийство Абалкина кто-то должен ответить. И лучше всего, если это буду я. Мировой Совет опубликует официальное коммюнике, в котором обвинит меня во всем случившемся. Шумиха как нельзя лучше прикроет правду. За этой информационной завесой тебе будет легче молчать. Но это единственное, в чем тебе будет легче. Потому что остальное тебе придется тащить на себе. Странники прогрессируют Землю - для меня это так же ясно, как и то, что за окном идет дождь, - мгновенная гримаса исказила его тонкие губы, словно он тоже вспомнил хохму про Гвардейцев. - И рано или поздно, но тебе, Мак, придется схватить их за руку. Хотя бы для того, чтобы доказать себе, что ты не подопытный кролик. А Земля - не место для экспериментов Странников и ни для чьих-либо еще. И ты, Мак, как древний пионер, должен быть всегда готов к тому, что в любую минуту может произойти нечто неожиданное, неприятное, чреватое непредсказуемыми последствиями. Поэтому затверди
как «Отче наш»: ты - работник КОМКОНа-2. Тебе разрешается слыть невеждой, мистиком, суеверным дураком. Тебе одно не разрешается: недооценить опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, ты просто обязан предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. Из этого и исходи.
        Угу. Всенепременно. Но сначала мне нужен отпуск. Срочно в Партенит, где еще долго будет солнечно и тепло. Валяться с Аленой на пляже, пить вино из подвалов Массандры и любоваться звездами. И искренне верить, что от них не исходит никакой угрозы. И когда-нибудь я обязательно поверю в это, но не раньше, чем Саракш отпустит меня, а пошатнувшееся Мироздание выправит крен. В противном случае мне в нем не удержаться…
        КЛЮЧ К СВОБОДЕ
        (научно-фантастическая сказка)
        Сенатор Джузеппе обнаруживает подходящее «полено»
        Эта удивительная история приключилась давно, еще в те времена, когда многие люди жили в огромных подземных городах, многие - среди мертвой природы, но и те, и другие - все они были совсем не такими, как нынешние.
        Началась она в морге одного такого города, который назывался Детройт-2, - на уровне зеро, у самого дна зарывшегося на тысячу футов под землю исполинского стакана. В морг этот попадали как тела тех, кто умер окончательно, так и других, прошедших все стадии ген-инжиниринга, безвозвратно погрузившихся в метаболическую кому, не мертвых, но уже и не живых. В нейронных сетях таких организмов еще блуждали электрические токи, мембраны клеток еще держали на химическом уровне электрический потенциал. Но сознание, душа, разум - называйте, как хотите, - покинули их навсегда. Эти «полена», они же - генетические макроматрицы Детройта-2, безучастные и холодные, ждали здесь своей неизменной участи - отправки на морфинг.
        Джузеппе Сизый Нос, которого прозвали так за пристрастие к особо крепким напиткам, запрещенным к продаже в Городе, сенатор-республиканец третьего срока избрания, остановился у приемной секции морга. Сделал пару внушительных и гулких глотков коньяка из плоской фляги. Вшитая автономная биопрограмма моментально повысила концентрацию алкоголь-дегидрогеназы, стимулировала выброс в кровь гликокортикоидов. И блокировала разрушительное действие алкоголя на другие биопрограммы организма.
        Джузеппе икнул, отер со лба пот и приложил к дверному замку имплантированный в запястье персональный «правительственный» чип. В тот же миг холодный женский голос сообщил дежурному дроиду: «Господин сенатор Джузеппе Гольдони».
        Дроид, существо, во всем похожее на человека, по стандарту-21 - на сорокалетнюю женщину, уставился шалым взглядом на Сизого Носа. У дроидов никогда не менялось настроение. Главная эмоция, активизированная из макроматрицы, владела ими безраздельно весь срок их функционирования.
        - Дроид Эмма Синее Море. Чем могу услужить господину сенатору? - низким голосом осведомился дроид.
        - Как обычно. Давай прокрути свежую партию. Сколько сегодня чурбачков?
        - Пятеро, господин сенатор.
        Дроид пробежал пальцами по сенсорам пульта, ворота покойницкой распахнулись, выдвинулась лента транспортера. Джузеппе потер руки и принялся изучать появившийся на ленте материал. Обнаружились там три старухи с бессмысленно выкаченными глазами, у одной на подбородке блестела подмерзшая струйка слюны. Старик благообразной внешности с гладко забранными назад седыми волосами. И еще один, неопределенного возраста. Курносый и в веснушках.
        - Небось остаточный метаболизм? - поинтересовался Джузеппе, тыча пальцем в эти веснушки. - Вот у него?
        Дроид развернул на голоэкране генную карту «полена».
        - Врожденный эффект, господин сенатор.
        Сизый Нос хмыкнул, приложился к фляге, задумчиво сощурился.
        - Полный возраст? - наконец сказал он.
        - Сто тридцать пять, господин…
        Джузеппе развернулся, хватил Эмму Синее Море по плечу:
        - Джузи. И без господ.
        - Джузи, - стрельнув шалым взглядом, поправился дроид.
        - Каков же биоэлектрический потенциал мозга?
        - Сто семьдесят единиц, Джузи.
        - Он что тут у вас, спать собрался? Ты мне еще скажи, что у него там альфа-ритмы…
        - Никак нет, Джузи. Хаос допороговых сигналов.
        - Значит, «полено», - глубокомысленно изрек сенатор. - Но какое!
        - Говорящее! - слабо пропищало что-то в сыром воздухе мертвецкой.
        Джузеппе остолбенел и хмуро уставился на дроида.
        - Остаточная речевая функция, - отчеканил дроид, получив данные с мнемосканера.
        - Что-то я за свои двести с гаком лет не слышал, чтобы полено, чурбак - и разговаривал.
        - Старый паршивый козел, - по-комариному звонко разнеслось в мертвецкой.
        Джузеппе с нескрываемым довольством хлопнул в ладоши.
        - Вот так паршивец! Ну, Карло, будет тебе работа. Я забираю это бревно. Готовь капсулу и транспорт.
        - Слушаюсь, Джузи.
        Сенатор передает говорящее полено вольному генетику Карло по прозвищу Шаманщик
        Под уровнем зеро располагались несколько технологических этажей Города. Самый нижний из них предназначался для самого последнего из самых необходимых дел - утилизации того, в чем Город уже не имел нужды. Здесь сжигалось, превращалось в энергию и элементный состав все, что «стекало» сверху. Если на уровне зеро люди были непрошеными гостями, то здесь им уж совсем было нечего делать.
        Неподалеку от Камина, гигантской плазменной печи-инвертора, прямо в скальном граните и создал Сизый Нос тайную лабораторию для старинного своего друга - Шаманщика Карло. Дружбу вели они еще с детской поры, когда на пятидесятом уровне, что сразу под пятьдесят первым, самым верхним, родильным, строили планы на будущее. В ту далекую пору Карло мечтал изменить природу домашних животных - кошек и собак, повысить их интеллект до уровня дроидов и научить человеческой речи.
        А Джузеппе клялся, что будет помогать ему в гениальных трудах.
        Много воды с тех пор утекло. Много открытий совершил Карло. Но закон Сената об обязательной государственной службе ген-реконструкторов перечеркнул его надежды на свободное творчество. Животным запретили разговаривать. Тех из них, кто уже был генетически модифицирован в говорящих, безжалостно подвергли утилизации. И тогда Карло пустился во все тяжкие. Творения Шаманщика были признаны представляющими угрозу национальной безопасности. Трижды покровительство Сизого Носа, симпатичного, подающего надежды политика, уберегало вольного генетика от суровых санкций Службы Генетического Контроля.
        Не одна лишь дружба двигала Джузеппе в его покровительстве вольному генетику. Без эксклюзивных биологических программ, встроенных приятелем в его хромосомный набор, не стать бы Сизому Носу сенатором. Эти чудесные программы, даже без помощи ген-коррекций, вылепили столь привлекательный для «ботвы», так в Городе называли избирателей, облик сенатора: представительного сорокапятилетнего по стандарту-21 мужчины с небольшим солидным брюшком, подкупающе искренней улыбкой, точными жестами, убедительной интонацией, правильной мимикой. Джузеппе не пришлось брать уроки у профессиональных репетиторов, чтобы научиться управлять мимикой и овладеть ораторским искусством. Все было задано кодирующими последовательностями нуклеотидов. Почему такому чуду и не произойти, если даже собачек и кошечек Карло играючи «разгонял» до интеллекта шестилетнего ребенка?
        Но однажды не смог помочь и влиятельный друг. Очередной созданный Шаманщиком генетический код был признан Службой Контроля метавирусом, а вирусы во всех Городах считались самой страшной угрозой национальной безопасности. Кроме тех, конечно, которые государственные генетики синтезировали для «заквасок» в рамках разрешенных научных программ.
        Толкая перед собой левитирующую транспортную платформу, Джузеппе миновал Камин; там суетилась дежурная смена дроидов и непрерывно текли ленты конвейеров. Он задыхался от непривычно горячего воздуха, утратившего под лучами огромных титановых ламп всяческий запах, кроме запаха горячего металла. Но, пройдя сквозь шлюз. Сизый Нос оказался в прохладном помещении, наполненном ароматами хвои и лесных цветов. Здесь действовала замкнутая биосистема, закупленная, как и все в лаборатории, самим Джузеппе. В скале за рукотворным водопадом имелся небольшой грот, жилой отсек, отчего-то нареченный Шаманщиком старинным словом «каморка».
        Движением руки Джузеппе отправил капсулу с «поленом» плыть к двери лабораторного бокса. Приложился к своей любимой фляжке. Отер со лба пот. И, зная, что микрофоны донесут его слова до приятеля, произнес в пространство:
        - Старина, привет! Кажется, у нас есть то, что нам нужно. Мировая заготовка!
        То, что эта мировая заготовка еще и разговаривает, Джузеппе Сизый Нос до времени решил утаить.
        Тюрьма не красит человека. Там невозможны ни ген-коррекции, ни даже клон-модификации органов, то есть то, на чем зиждется миропорядок Города. За каждую инъекцию виталина, переданную с воли, идет жестокая конкурентная борьба. Двадцать лет, проведенные в заточении, преобразили Карло. Он потерял не менее половины стандарта внешности. Лицо сделалось худым и изможденным, а в глазах, словно у какого-нибудь дроида, навсегда поселился печальный блеск.
        Карло стянул резиновые перчатки, швырнул на пол. Расторопный киберуборщик-сверчок уволок их в утилизатор. Шаманщик тут же достал из кармана упаковку новых, надел их и вскрыл капсулу.
        - И в самом деле, замечательное «полено». Но, конечно, ничего не выйдет.
        - Дружище Шаманщик, у тебя непременно выйдет, - произнес Сизый Нос нарочито бодрым тоном, сопроводив свои слова решительным взмахом руки.
        Карло усмехнулся: вшитые бионавыки большого политика работали, опережая мысли сенатора.
        - Растения принес?
        - Непременно, старик, - обрадовался Джузеппе и принялся выворачивать карманы пиджака. - Сосна итальянская, не ген-модифицированная, семя льна, все стерильно. Держи.
        Он протянул генетику два вакуум-пакета. И, пока Карло рассматривал пакеты, задал вопрос, который, видно, давно не давал ему покоя:
        - Одного не возьму в толк, Карло. Ты, ясное дело, гений, только зачем тебе эти растения? Мы же создаем человеческое существо?
        - Попробуем… - пропустил мимо ушей реплику приятеля Карло. - Есть идеи.
        - Обязательно попробуй, дружище! - с предельной убедительностью воскликнул Сизый Нос. - А то, знаешь ли, очень уж не хочется туда…
        Он указал было на серый гранит пола, спохватился и поднял палец к потолку.
        И то верно - кому охота закончить свой земной путь «поленом». А потом превратиться в дроида - существо как бы живое, но в целом совершенно мертвое и оттого смерти не подверженное. Уж лучше сгореть в печи. Но это, увы, было невозможно. Закон о посмертном гражданском долге строго запрещал разрушение макроматриц. Только исключительный случай, если тление охватывало тело, позволял надеяться на кремацию. Но сперва тело должно умереть окончательно, а до этого оно пребывало в долгой метаболической коме. И чем богаче человек, чем больше недешевых ген-коррекций он себе делал, оттягивая неизбежный финал, тем дольше тянулась фаза комы. У людей бедных, неустроенных жизнь была короткой. Но и смерть случалась настоящей.
        Этот конфликт смертной жизни и бессмертной смерти мучил Сизого Носа с младых лет. Потому тратил он безумные деньги на самые модные и дорогие коррекции, что тешил себя надеждой дожить до того времени, когда друг Карло откроет секрет вечной жизни.
        Карло собирался уже было капсулу захлопнуть, как раздался тоненький голос:
        - Обязательно попробуй!
        Карло в изумлении вскинул брови: даже напившись до обездвижения, что, прямо скажем, нередко случалось с Сизым Носом до прошивки антиалкогольным кодом, приятель никогда не дурачился и не разговаривал писклявым голосом.
        - Это оно, - понизив не без театральности голос, произнес Сизый Нос. - Это удивительное полено.
        - Микрочип забыли дезактивировать, что тут удивительного.
        - Я тебе правду говорю - никаких микрочипов. Оно такое само по себе.
        - Вот я сейчас его просканирую, и увидим. - Карло толкнул платформу в бокс.
        Вскоре он вернулся, с каким-то отсутствующим взглядом подошел к приятелю, поправил ему съехавший набок галстук и сухо обронил:
        - Ты иди. Я поработаю.
        Сизый Нос вышел в воняющий перегретым металлом тоннель, приложился к заветной фляге. Широко и радостно улыбнулся:
        - Узнаю прежнего Карло! Что-то будет!
        Шаманщик Карло берется за старое и создает Буратино
        Давно уже Шаманщик Карло написал удивительную программу генетического морфинга. Но еще ни разу не использовалась она, потому что для этого необходима была совершенно необычная макроматрица.
        И вот сейчас Карло сидел за пультом, перед огромным голографическим экраном. На нем трехмерными образами лениво кувыркались разлохмаченные участки РНК. Предстояло сшить их в тройную, как у всех дроидов, спираль. Третья спираль компенсировала ошибки транскрипции, выключала мутагенез и обеспечивала дроида практическим бессмертием. Полено было помещено в автоклав, и к автоклаву уже присосались шарообразные емкости с нуклеотидным киселем. В одной из них находился кисель с хромосомным набором итальянской сосны и льна. Из этого растительного материала и предстояло Шаманщику скроить третью, «бессмертную» цепочку. Вернее, кроили нанороботы, своими наноножами и наносваркой нарезая и подклеивая нужные участки ДНК в каждом ядре каждой клетки макроматрицы. Долгий труд, а ведь предстояло еще отдельно кроить митохондриальную ДНК. Получившийся андроид - именно андроид, Карло не сомневался, что очередное произведение его рук окажется ничем не отличимо от человека - будет разве что обладать смешанным растительно-животным обменом веществ. Но это пойдет ему только на пользу.

«Как бы мне его назвать? - раздумывал Карло, подклеивая очередной ген к растущей цепочке. - Назову-ка я его Буратино. Это имя принесет мне счастье. Я знал одно счастливое семейство - всех их звали Буратино: отец - Буратино, мать - Буратино, дети - тоже Буратино… Все они жили весело и беспечно».
        Так трудился Карло много дней и ночей. И еще много дней дозревал в автоклаве перепрошитый андроид. Шло перерождение клеток согласно новым кодирующим последовательностям, заложенным в клеточные ядра.
        Однажды утром, условным утром, ибо в подземелье, да и во всем остальном Городе, не было ни дней, ни ночей, Карло зашел в лабораторию. Наконец-то на приборной панели автоклава все индикаторы отблескивали приятным зеленым цветом, а энцефалограф рисовал уверенные альфа-ритмы. Буратино крепко спал.

«Что ж, пора взглянуть на мое творение», - подумал Шаманщик и дал команду на разгерметизацию.
        В нейлоновом ложе покоился Буратино - на вид юноша пятнадцати лет по стандарту-21. Внешностью он больше ничем не напоминал «полено». И это обрадовало Карло. Ведь обычные дроиды все же сохраняли едва уловимое сходство с макроматрицей.
        Здесь же ничего подобного. Веснушки исчезли напрочь, телосложение сделалось атлетическим, кожа - безукоризненно-белой, а нос приобрел сильно вытянутую форму. Пожалуй, даже чересчур вытянутую, ведь андроида ожидал эксперимент по социальной адаптации. С такой приметой трудновато будет парню не выделяться среди людей.

«Сделаю-ка я ему пластику», - решил Шаманщик.
        Но только он подступил со скальпелем к спящему андроиду, как глаза у того широко распахнулись. Срывающимся юношеским баском Буратино произнес, изумленно глядя на скальпель:
        - Превед, хомячок! Че за девайс?
        Сел и принялся ощупывать себя. Добрался до носа, пробормотал «а что, фича».
        Карло в замешательстве сунул скальпель в нагрудный карман.
        - Доброе утро, Буратино, - наконец нашелся он с ответом.
        - Убиццо об стену веником, - прокомментировало творение. - Ты кто вообще по жизни?
        - Вообще, я твой создатель, - сообщил Карло.
        - Ламер ты галимый. С носом вон налажал. Пойду проветрюся по реалу.
        Он вскочил, отпихнул старого генетика и двинул к шлюзу.
        - Постой, Буратино! Проветриться - это непременно, но осталась последняя операция!
        - Нос юзать не дам! - отрезал Буратино, выкручивая вентиль гермозамка.
        Карло бросился в каморку, схватил с полки станнер - придется обездвиживать - и устремился следом.
        Голый Буратино вприпрыжку мчался тоннелем прямо в сторону Камина.
        - Держите его! - вопил Карло, на бегу размахивая станнером. - Держите!
        Когда до лестницы, ведущей на верхние уровни, оставалось совсем рукой подать, перед Буратино вдруг возник кибернетический мусорщик. Его чуткие рецепторы провели экспресс-анализ источаемых дроидом феромонов. В базе данных дроид с таким спектром не числился, а значит, подлежал немедленной утилизации.
        Шестью руками-захватами схватил он Буратино и со всей непреклонностью механизма поволок к инвертору.
        К несчастью, Карло не имел при себе ни одного чипа дистанционного управления киберами. Оставалось надеяться на голосовое управление.
        - Стоять, безмозглая железяка! - страшным голосом рявкнул он и продублировал понятным машинам голосовым кодом, которому его научил сокамерник-кибернетик: - Крекс-фекс-пекс! - что означало команду «замереть в текущей позиции».
        Кибер сделал еще несколько шагов по инерции, не в силах мгновенно остановить свою массивную ракоподобную тушу. Буратино сучил ногами, удерживаемый мощными захватами прямо над приемным лотком инвертора. Кровавый отблеск плазмы трепетал на его удивительном носу. Карло даже померещилось, что нос уже загорелся.
        - Фекс-бекс! - робот послушно попятился. - Крекс!
        Тут Карло сообразил, что он не помнит остальных команд.
        - Я сейчас вернусь, малыш Буратино, - сказал он и пошел за чипом.
        Буратино разговаривает с киберсверчком, обнаруживает таинственное подземелье и получает от Карло настоящие человеческие документы.
        После случая с уборщиком Карло не решался оставлять Буратино одного. Он поправил ему биохимию, чтобы автоматы не умели больше различить в нем дроида, и провел три сеанса мнемопластики. В голову Буратино были закачаны все мыслимые сведения из разнообразных наук, искусств, базы данных всевозможного назначения.
        Но, когда наступило время выправить творению Шаманщика документы - настоящие человеческие документы, пришлось оставить Буратино одного. Уже верно оценивая его задатки, Карло установил в шлюзовой дактилозамок.
        - Я скоро вернусь, - сообщил он андроиду, с аппетитом поглощавшему луковицу тюльпана, только что выковырянную с оранжерейной цветочной грядки у водопада.
        Растущий организм постоянно требовал пищи, но бурно отторгал животные белки, даже синтезированные, а запаса растительных у Карло оказалось мало. Андроид прикончил их за три дня.
        - Вали, ботаник, - пробормотал он, не прекращая грызть луковицу.
        Оставшись в одиночестве, Буратино стал искать, чего бы такого предпринять, и, не найдя, принялся слоняться туда-сюда, время от времени возвращаясь к оранжерее за очередной луковицей тюльпана.
        Наконец внимание его привлек скрежещущий звук:
        - Кри-кри-крри!
        Это трещал уборщик-сверчок.
        - Что за гаджет такой? - заинтересовался Буратино. - Ты кто?
        - Я - Говорящий уборщик-сверчок, - голосом старого актера ответил автомат. - Я убираюсь здесь уже двести лет. Я здесь убирался еще тогда, когда только проложили этот тоннель.
        - Жесть. Какой еще туннель, ты, глючное железо! Здесь только нора этого крейзанутого ботаника, который непонятно зачем меня создал. Ничего, ему же хуже.
        - Ох, Буратино, Буратино, - укоризненно проскрипел уборщик. - Ты слишком легкомысленное существо. Я бы мог тебе многое рассказать, но дам тебе лишь один совет: не суди о причинах, созерцая их следствия. Вследствие того не означает - по причине того. И сделаю тебе одно замечание: не мусори в помещении.
        Без долгих слов Буратино схватил подвернувшуюся под руку тяпку Карло - Шаманщик любил ковыряться в оранжерее - и что есть силы запустил в занудного киберуборщика. Тот, не сумев увернуться, обиженно проскрипел «кри-кри-крри» и шмыгнул в каморку.
        Буратино кинулся вдогонку - сверчка и след простыл. «Где это он заныкался», - бормотал Буратино, шаря взглядом по стенам обиталища Шаманщика. Ни на полках, ни под мебелью сверчка не было. Наконец взгляд андроида уперся в обширную фреску, изображающую котелок над костром, разведенным под соснами, на берегу какой-то речки. Буратино ощутил очередной голодный спазм и в досаде заехал кулаком по котелку.
        Кулак легко прошиб пластик и провалился в пустоту. Буратино сунул нос в дыру, попытался рассмотреть, что там видно. Там было темно и тянуло холодком. Тогда он взялся за край дыры и без труда отодвинул фреску, оказавшуюся обыкновенным декоративным щитом, в сторону. Открылся вход в подземелье. Гладкий, вырубленный в граните тоннель полого уходил куда-то вниз.

«Здесь какая-то тайна», - сказал себе андроид, отыскал на полке фонарь, лежавший там на случай сбоев энергоснабжения, и, ни минуты не раздумывая, шагнул в подземелье.
        Ход, прямой как стрела, все дальше уводил Буратино вниз. Уже трудно было различить пятно света, идущего из каморки, как вдруг перед самым носом андроида кто-то злобно зашипел. Сверкнули синие фасеточные глаза. Буратино попятился, поднял фонарь и увидел механическую крысу размером с крокодила. Распахнулась зубастая пасть, но рецепторы кибера не распознали в Буратино ни человека, которому следует вцепиться в горло, парализовать электрошоком, отравить ядовитым газом, ни дроида, ни антропоморфный механизм. Поэтому крыса щелкнула зубами и скрылась в боковом тоннеле. Лишь сверкнул искрами покрытый мелкой корундовой чешуей сегментчатый хвост.

«Как-то это странно», - подумал Буратино и посветил вперед. Шагах в десяти тоннель заканчивался глухим тупиком. Он поводил лучом туда-сюда - ничего интересного.
        - Как говорится, слив засчитан, - сказал он темноте и направился обратно.
        Вернувшись в каморку, Буратино водрузил щит на место. Подумал, как можно разделаться с дырой в котелке, и не нашел ничего лучшего, чем распечатать из городской сети изображение роскошной блондинки в неглиже и заклеить ею испорченный котелок. И погрузился в виртуальное пространство Города.
        Через пару часов он уже вполне освоился с нехитрыми правилами сетевой навигации и чатился с новыми друзьями, скрытыми под никами Лиса и Кот. На юзерпиках новых друзей красовались названные животные, а от видеоконференции Кот и Лиса отказались, сославшись на свою врожденную застенчивость. Друзья оказались завзятыми театралами, очень советовали посетить Театр дроидов магистра О'Баса. Буратино залез на страничку театра, изучил репертуар. У магистра О'Баса давались представления одно забавней другого, каждый анонс сопровождался кратким разъяснением: «Все побои и страдания - настоящие!»

«Как только ботаник отпустит меня в школу - сразу пойду на представление», - решил Буратино.
        Вскоре явился Карло. Обнаружив расторопно управляющегося с сенсорной клавиатурой андроида, генетик лишь почесал щетинистый подбородок.

«Как же это я забыл запаролиться?»
        - Буратино, сынок, - обратился он к андроиду, обесточив виртуал. - Ну-ка глянь, что я принес!
        Он положил перед Буратино пакет с одеждой, а на пакет - универсальный биометрический чип-паспорт и браслет-коммуникатор.
        - Завтра мы начинаем серьезный эксперимент, - продолжал Карло. - Ты или докажешь, что ничем не отличаешься от человека, или сгоришь в инверторе. Ты должен помнить эту машину, от которой я тебя спас. Поэтому никогда не снимай и никому не отдавай браслет, - там не только компьютер, но и датчик твоего местоположения, чтобы я всегда мог прийти на помощь. Никому не признавайся, что ты андроид, даже если тебе будут сулить золотые горы или угрожать. Ты - переселенец из Чикаго-8, вся твоя вымышленная биография уже у тебя в голове. Одевайся.
        Буратино разорвал пакет, оттуда вывалился синенький с золотыми стрелками комбинезон.
        - Вот это ты, батя, отжег, - сказал он, примеряя обновку. - Буду в этом прикиде действительность юзать. А то подзадолбался я голым шнырять. Ты не кипешуй, я фишку просек. В школу, домой, в школу, домой. Че я, деревянный, что ли, - в инвертор? На каком уровне моя школа?
        - Я же тебе это вложил.
        - Ну вложил, ну и что? Что я, должен, чуть что, - мозг спамить?
        Карло скептически помолчал, снова почесал щетину.
        - Ладно, батя, не парься. Шучу я. Все у меня в мемориз. Жрать ты мне принес?
        Два контейнера - один с высокобелковой соей, а второй с тепличными грибами - уже ждали при входе в каморку, покоясь на левитирующих платформах.
        Буратино продает персональный браслет, попадает в театр Карра О'Баса и знакомится с интересными людьми
        На следующий день Карло вывел Буратино с технологических уровней, дал последние напутствия и посадил в скоростной лифт, ведущий на тридцать второй кольцевой уровень, где и располагались школы.
        Но Буратино и без Карло знал, куда ему надо. В лифте он заменил тридцать второй на тридцать третий. На уровне, следуя плавающему указателю, быстро нашел нужный меридиан. А там - сектор с переливающейся всеми цветами старомодной вывеской:
«Театр дроидов магистра Карра О'Баса». Двери раздвинулись, открыв обширный, залитый мягким розовым светом холл. Андроид ступил на упругую ковровую дорожку цвета скошенной травы.
        - Вас приветствует автоматический привратник театра! - раздался приятный баритон.
        - Если вы хотите посетить представление, внесите, пожалуйста, четыре сольдо на терминал слева от входа.
        - Ты че так гнать, - прокомментировал Буратино. - Откуда я тебе эти сольдо выну?
        Тут следом за Буратино в холл вошел мальчик. Он был упитан и розовощек. Мальчик подошел к терминалу, приложил к его прозрачному окошку пухлый палец. Терминал коротко звякнул, приятный баритон напыщенно изрек:
        - Господин Роберто Джонс, поздравляю вас с приобретением билета в наш замечательный театр. Вас ждет незабываемое…
        - Заткнись, урод, - хмуро обронил мальчик.
        Автомат умолк на полуслове, в лотке терминала возникла программка спектакля. Мальчик даже не глянул на нее и двинулся по ковровой дорожке.
        - Слышь, чел, - окликнул его Буратино. - Займи четыре сольдо.
        - Нашел дурака, - презрительно ответил тот, однако остановился и окинул Буратино взглядом, особо задержавшись на его выдающемся носе.
        - Мне очень надо попасть в театр, - умоляющим голосом попросил Буратино.
        - Что у тебя есть продать?
        - Вот, клевый гаджет, - Буратино расстегнул браслет и протянул его мальчику.
        - Годится, - ответил тот и лениво опустил браслет в карман. - Где у тебя чип, перелью.
        Буратино вынул паспорт, мальчик приложил палец, пробормотал «четыре сольдо пассив».
        - Все, бывай, - насмешливо сказал он. - Ты бы пластику сделал.
        - Сам выпей йаду! - огрызнулся Буратино, устремляясь к терминалу.
        Публики в зале было мало. На сцене явились два дроида. Один, в костюме Пьеро, скучным голосом объявил:
        - Почтеннейшая публика! Сейчас мы вам представим очень смешную комедию под названием «Девушка с голубыми волосами»!
        - Глупый Пьеро! - перебил нарочито бодрым голосом второй, в костюме Арлекина. - Выучи сперва название нашего великолепного спектакля.
        И с разворота заехал Пьеро под дых. Тот согнулся пополам. Арлекин добавил ему кулаком по затылку и, оборотившись к публике, продолжил:
        - Почтеннейшая публика, наш замечательный смешной спектакль называется «Тридцать три несчастья, или Девушка с голубыми волосами»! Вставай, падаль, - так же задорно потребовал он от Пьеро, пнув того ногой.
        - Что за ацтой? - громко возмутился Буратино. - Лежачего не бьют!
        Он перепрыгнул через рампу и полез на сцену.
        - Ну-ка, со мной поговори, шушпанчик!
        Публика оживилась. Послышались одобрительные возгласы: «Давай! Вмажь ему!»
        Буратино повернулся к залу.
        - Сейчас все будет очень готичненько! - заверил он и бросился с кулаками на Арлекина.
        В тот же миг Пьеро подхватился на ноги и с грустным воплем: «Господин О'Бас, беспорядок на сцене!» - скрылся за кулисами. Арлекин же, к удивлению Буратино, защищаться не стал. Получив пару ударов, он побежал следом за Пьеро.
        Раздалось короткое жужжание, затем резкий стук - непрозрачный занавес из какого-то твердого материала упал на сцену, полукольцом отгородив ее от зрительного зала. Буратино хотел вернуться в зал, но не тут-то было - занавес не поддался ни пинку ногой, ни удару кулаком. Тут что-то обожгло ему затылок, словно огнем, и Буратино рухнул как подкошенный.
        - Все-таки дроид, - услышал он над собой зычный голос. - Возьмите это «полено», отнесите в мой кабинет и подвесьте на крюк!
        Кто-то ухватил Буратино за ноги и поволок в закулисье.
        Вскоре Буратино, подвешенный за подмышки на ремнях и со скованными за спиной руками, болтался на крюке в кабинете магистра О'Баса. Магистр горой возвышался над обеденным столом и, ожидая, когда у дроида пойдет паралич, уписывал за обе щеки огромный кусок жареного мяса. Наконец Буратино дернулся раз, другой. Карр О'Бас отер салфеткой жирные губы и бороду. Не спеша поднял массивное свое тело, приблизился к беспомощно висящему андроиду и выудил из кармана его комбинезона паспорт. Кустистые брови магистра взметнулись. Так же неторопливо положил он паспорт на сканнер виртуала, потыкал в сенсоры.
        - Липовый человечек, - произнес он. - Скажи магистру Карру О'Басу, кто тебя создал?
        Буратино зажмурился, вызвал в памяти нужные логи и жалобным голосом рассказал магистру историю своей невеселой жизни в Чикаго-8. Магистр не перебивал, кивал благосклонно, но вдруг рявкнул:
        - Ты мне, магистру, врать будешь, бесчувственная кукла?
        - Ржунимагу, пэтэушнег, - возразил Буратино.
        Магистр снова вскинул брови.
        - Великий мастер, вижу, тебя создал. Ну-ка, посмотрим, что у тебя внутри.
        С этими словами магистр вынул откуда-то из-под стола прибор генетического экспресс-анализа. Вколол иглу в шею Буратино, взял пару миллилитров крови.
        В ожидании результатов анализа магистр пил вино и закусывал яблоком. Густой аромат вызвал у Буратино голодную икоту.
        - Отсыпь, а?
        Карр О'Бас пропустил просьбу мимо ушей. Он хмурился, он сопел, он чесал свою рыжую бороду, глядя на экран анализатора.
        Наконец он заговорил совсем другим тоном:
        - Я не желаю тебе вреда, малыш. Я вообще сочувствую дроидам. Тем более сочувствую таким совершенным творениям, как ты. Но посуди сам, закон есть закон. А по закону, неучтенному дроиду, да еще запрещенной модификации, одна дорога - в печку. Мое сердце обливается кровью. Но если ты признаешься - кто твой создатель, я, так и быть, тебя отпущу. Даже верну документы. Соглашайся же скорее, малыш Буратино!
        - Убиццо ап стол, - пробормотал Буратино. - Как я могу тебе, мясоед, рассказать, кто меня создал, если Карло мне это запретил?
        - Карло? Уж не Карло ли Шаманщик? - вскинулся Карр О'Бас. - Так должен тебе признаться, малыш Буратино, что Карло - мой лучший друг, во всем Детройте-2 нет у меня другого такого друга!
        Он подскочил к Буратино и снял его со стены. Освободил от наручников и усадил за стол.
        - Ешь, ешь, милый Буратино! Насыщайся. С твоим двойным метаболизмом тебе требуется много калорийной белковой пищи. А не хочешь ли полежать под кварцевой лампой, для фотосинтезу?
        Буратино схватил яблоко и ожесточенно впился зубами.
        - Я докажу тебе свое благорасположение, - продолжал магистр, роясь в сейфе. - Вот тебе золотая карточка, очень дорогое и престижное платежное средство. Мой друг Карло очень обрадуется, когда ты покажешь ему эту золотую карточку. Не мешкай же, приложи к ней палец и авторизируй ее!
        - Угу, щаз, - проворчал Буратино, запихивая в рот огрызок.
        - И иди, иди сразу домой, к папе Карло и никому, слышишь - никому не показывай эту чудную карточку! Только если тебя остановит полицейский или сотрудник службы контроля, ты покажешь ему эту золотую карточку. Тогда он поймет, что ты - очень важная шишка и тебя останавливать нельзя. Ты все понял, малыш Буратино?
        - Не парься, дядя, - ответил Буратино. - Я все фкурил.
        Магистр трижды хлопнул в ладоши. В кабинет тут же вошли Пьеро и Арлекин.
        - Проводите моего дорогого гостя Буратино, - приказал он.
        Пьеро грустно вздохнул, Арлекин глупо улыбнулся.
        Оставшись в одиночестве, Карр О'Бас, не медля ни минуты, уселся за пульт виртуала.
        - Базиль, - деловым тоном сказал он, дождавшись соединения. - У меня к тебе важное поручение. Быстро дуйте с Элис к моему балагану. Там увидите парня с вот таким носом. Из кожи лезьте вон, но проследите, где и как. Он без браслета, имейте в виду, контакт визуальный запрещаю.
        - Понял, шеф, - хрипло отозвалось из виртуала. - С тебя двести сольдо.
        - Сто, - не допускающим возражений голосом отрезал магистр. - Вперед, дети мои.
        Буратино пришлось долго ждать в зале с ковровой дорожкой пред закрытыми дверями. Автомат отчего-то никак не хотел его выпускать. Пьеро мялся, бормотал какие-то извинительные слова. Арлекин радостно объяснял, что этот автомат всегда так - или выпускает, или не выпускает.

«Глупые, как машины, - думал про них Буратино. - Не то что я. Видно, мой Карло и в самом деле большой поц. Насколько я круче этих жалких дроидов! Вот и золотую карточку мне магистр подарил! Это неспроста».
        Но наконец возле театра появились два авантюриста - Базиль и Элис, а это были именно те самые Кот и Лиса, виртуальные друзья Буратино. Среди множества темных дел, которыми они промышляли, завлечение новых клиентов в театр О'Баса было самым безобидным. Один клиент - один сольдо, очень простая арифметика. Оба в блестящих черных, длинных до пят плащах, оба - в темных очках. Когда Буратино появился из-за угла, Лиса ахнула и ткнула Кота локтем.
        - Сам вижу, не слепой. Носатый! - прошипел тот, сверкнув зеркалами очков.
        Объект слежки оказался клиентом и давешним собеседником в виртуале, который, в отличие от них, был не столь застенчив и транслировал свое изображение на их терминал.
        - Это у него был фальшивый адрес виртуала!
        - Очень фальшивый, - подтвердила Лиса. - И нос у него очень фальшивый.
        - Непростой это фрукт, Элис. Давай его труханем как следует.
        - Дурачок ты мой, - жеманно пропела Лиса. - А магистр? Он же лишит нас работы.
        - Магистр мне никто, - решительно ответил Кот и шагнул к поравнявшемуся с ними андроиду: - Здравствуй, друг наш, Буратино! Куда же ты так спешишь?
        - Кто вы такие? - удивился Буратино. - Откуда вы меня знаете?
        - Мы твои друзья - Лиса и Кот, - ответил Базиль.
        А Элис сладко улыбнулась и добавила:
        - Мы, как и ты, пришли посмотреть представление. Ведь мы так любим театр! Правда, Базиль?
        - Чтоб мне лопнуть, - подтвердил Кот.
        - Но, увы, - вздохнув, продолжила Лиса, - мы потеряли все свои деньги, нас не пустили в театр. Нам даже негде поесть, дружок Буратино.
        - Мы не потеряли деньги, - таинственно понизив голос, сообщил Кот. - У нас скачали их Черные Хакеры.
        - Ах, - вздохнула Элис, - может быть, у Буратино найдется для своих друзей пара сольдо?
        - Пара сольдо, - хмыкнул Буратино, - это низачот! А вот такое вы видели?
        И он махнул перед носами изумленных авантюристов золотой карточкой. Лиса снова толкнула Кота локтем.
        - Ух ты! Богатенький Буратино! - выпалил Базиль.
        - Какой красавчик, - восхитилась Элис. - А не угостит ли прекрасненький Буратино нас, обобранных Черными Хакерами, каким-никаким, пускай самым дешевым обедом?
        - В харчевне «Трех Пескарей», - добавил Кот. - Это замечательное место.
        - Восхитительная кухня и очень дешево, - мечтательно закатила глаза Лиса.
        Буратино снова уже одолевали голодные спазмы, и он спросил.
        - Ну и далеко эта ваша харчевня?
        - Мы проводим тебя! - повисла на его руке Лиса.
        - Проводим! - подтвердил Кот и дико блеснул стеклами очков.
        Буратино ощутил какое-то смутное беспокойство - феромоны Элис прореагировали в обонятельных рецепторах.
        - Ведите, - согласился он.
        Они долго возносились в лифте под самый купол Города, потом петляли темными и узкими коридорами, избегая оживленных меридианов и кольцевых. Всю дорогу Кот и Лиса безостановочно говорили. О том, как они сытно и вкусно отобедают в харчевне, а после харчевни полетят на флаере - дружок Буратино, конечно же, никогда в жизни не видел флаера! - в Свободную зону, где они приумножат капитал на карточке, и золотая карточка Буратино станет как две золотые карточки. Да не как две, а как двести двадцать две карточки, поправляла Кота Лиса. Целое дерево золотых карточек! Раскидистое, пышное дерево, все в золотых карточках. И тогда Буратино купит и себе, и своим родителям самые дорогие биопрограммы и ген-коррекции и будет жить пятьсот лет. Тысячу, поправлял уже Лису Кот. А им, друзьям Буратино, с этого дерева ничего не надо, ни одного золотого листочка. Они, его друзья, ценят только чистую дружбу!
        В транспортном шлюзе Города было грязно и неубрано. С ржавых, сплошь расписанных граффити стен стекали капли конденсата.
        - Приложи карточку, - подсказал Базиль, когда они подвели Буратино к терминалу.
        - Вот к этому красному кружочку, - сладко пропела Элис.
        Буратино сделал, как они просили. И дежурный автомат произнес:
        - Вы собираетесь покинуть периметр поселения Детройт-2. Ставлю вас в известность, что при возвращении вы будете подвергнуты обязательному карантину. Прошу подтвердить желание покинуть поселение голосовой командой.
        - Подтверди, красавчик Буратино, - нежно проворковала Лиса.
        - Давай, не трусь, - ободрил Кот.
        - Подтверждаю, какбе, - махнул рукой Буратино.
        - Какбе - это что? - удивилась Лиса.
        - Выучи, мать, албанский, - небрежно бросил Буратино, засовывая карточку поглубже в карман и застегивая его на замок.
        В харчевне «Трех Пескарей»
        Три верхних яруса Города возвышались над поверхностью земли. На огромной ровной крыше, напоминающей гигантское озеро блестящего темно-зеленого стекла, концентрическими кругами щетинились антенны, темнели пятна взлетно-посадочных площадок. Внушительные купола воздухозаборно-дезактивационных камер, купола поменьше - карантинных пассажирских терминалов, грубые призмы терминалов грузовых.
        Кот и Лиса увлекли Буратино к ближайшей станции флаеров. Изящные серебристые машины напоминали птичек. Птиц Буратино никогда не видел, но сведения о них хранились у него в мозгах. Золотая карточка и здесь произвела свое волшебное действие - друзья получили отличный, новенький, весь сверкающий серебром четырехместный флаер. Кот задал программу полета, и они бесшумно взмыли ввысь.
        Лететь пришлось недолго. Харчевня - пятиэтажная гостиница серого бетона - обнаружилась на холме, подножие которого обступал дремучий лес. Кот, заложив лихой вираж, посадил флаер на крышу. Компания спустилась вниз, где их встретил хозяин - немолодой человек в джинсовом костюме и ковбойской шляпе. Приветствуя гостей, он почтительно сдернул с головы эту шляпу и поклонился, сверкнув обширной плешью.
        В харчевне Кот с Лисой потащили было Буратино к столу подле настоящего, жарко пылающего очага, в котором на вертелах жарились птичьи тушки и другая дичь. Но андроид, не в силах выдержать мясной вони, вывернулся из заботливых рук друзей и уселся возле окна. За окном, в вольерах, расхаживали страусы, индюки и куры.
        - Джентльмены и леди! - торжественно возгласил хозяин. - В нашем заведении подается только натуральная пища! Никаких синтетиков, никаких автоклавов, никаких клонов! Наше заведение «Трех Пескарей» - единственное в своем роде во всем Восточном графстве. Что будем кушать, что будем пить? Есть подлинный тройной солодовый виски. Напиток для настоящих джентльменов, сэр, - хозяин поклонился Базилю. - Для леди найдется бутылочка шампанского. Если юный джентльмен употребляет спиртное…
        - Буратино, друг, - в манере паршивого трагика шепнул Кот, пока хозяин продолжал озвучивать список услуг, - ты ведь не дашь своим друзьям погибнуть с голоду? Нам бы хоть три корочки хлеба!
        - Хозяин, - произнес Буратино, - ты уже напугал до икоты. Тащи три буханки хлеба.
        - Он немного подумал и добавил: - Три очень больших буханки.
        Хозяин, уже рассказывавший о номерах гостиницы, спальных удобствах, от изумления лишился дара речи. Лишь перевел остекленелый взгляд с Буратино на Кота. Но у того за стеклами очков ничего было не рассмотреть. Тогда Элис сняла свои очки и, кротко глянув на Буратино большими и влажными карими глазами, сказала:
        - Наш юный друг пошутил. Ты ведь пошутил, правда, Буратино?
        Буратино под завораживающим взглядом Лисы онемел и помимо воли кивнул.
        - У нашего друга - золотая карточка, - продолжала Лиса. - Наш юный друг очень щедр.
        При слове «золотая» взгляд хозяина вновь обрел осмысленность.
        - Значит, так, - решительно произнес Базиль. - Что с рыбой?
        - Есть рыба.
        - Не радиоактивная?
        - Как можно.
        - Карасей в сметане. Стерляди и копченых угрей. Бутылку самогона, вашего, фирменного.
        Хозяин кивнул.
        - Мне, пожалуй, - как бы сомневаясь в том, что она вообще расположена кушать, стала заказывать Элис, - птичек, вкусненьких птичек. Голуби есть?
        - А как же!
        - Тогда голубиных котлеток, индюшачьи крылья и вашу замечательную страусиную яичницу. И немного трехсолодового виски. Для аппетита. Со льдом. Бутылочку.
        - И три большие буханки хлеба, - наконец очнулся от чар Буратино.
        Хозяин одобрительно щелкнул пальцами.
        - У этого парня есть чувство юмора!
        - Наш дружок Буратино заключил пари, что съест в один присест три буханки хлеба, - сочла нужным пояснить Лиса.
        И точно, Буратино расправился с большими, домашней выпечки караваями играючи. Он хотел попросить еще, но подумал, что так, наверное, не принято.
        Осушив последнюю рюмку самогона, Базиль вытер о скатерть жирные руки, снял очки и глянул на Буратино осоловелым взглядом бесцветных глаз. Буратино тут же заснул.
        Взгляды Базиля и Элис обладали неодолимым гипнотическим действием, поэтому приходилось прятать глаза за темными стеклами. Так действовала мощная, разумеется
        - нелегальная, НЛП-биопрограмма. Программой этой снабдил авантюристов Карр О'Бас. Разумеется, в самого магистра, по совместительству - подпольного генетика, была вшита еще более мощная программа защиты от всяческого внушения.
        Дело шло к ночи. Кот и Лиса заказали себе еще яств и алкоголя.
        Пока Буратино спал, они вели беседу с хозяином, как с давним знакомцем. Тот, между прочим, рассказал им, что в Свободной зоне сейчас акция - разыгрывается гринкарта в Райскую зону, где все уж точно натуральное, не зараженное, чистое. Даже воздух. На золотую карту можно купить множество лотерейных билетов, тогда точно повезет. При словах «Райская зона» Элис мечтательно закатила глаза, а Базиль решительно припечатал, что Райская зона - это сплошное вранье, а деньги делают деньги, и все надо поставить на электронную рулетку, больше никуда. Хозяин заметил, что без согласия юного джентльмена их планам не суждено сбыться, на что Кот с Лисой лишь загадочно переглянулись и ничего не сказали.
        Потом Базиль вспомнил, что близится ночь, а значит, на Поле Чудес вскоре начнется большая игра. Авантюристы растолкали Буратино.
        - Надо заплатить хозяину, - коротко объяснил Базиль.
        - Пять тысяч долларов, - моментально вставил хозяин.
        - А это много? - уточнил Буратино.
        - Сущие копейки, - успокоила Элис. - Это самое дешевое заведение во всем графстве.
        - Не проблемца, - согласился андроид.
        Снова они летели на флаере, серебристая машина несла их сквозь ночь, наполненную зеленоватым лунным сиянием.
        Буратино попадает на Поле чудес, теряет золотую карточку и попадает в замок Тортиллы по прозвищу Черепаха
        Была уже середина ночи, но в Свободной зоне никто не спал. Всюду блистали яркие огни, двери казино и ресторанов на Поле Чудес, в сердце зоны, были гостеприимно распахнуты. Играла громкая музыка.
        - Убиццо ап стол, - сказал Буратино, озираясь.
        Они покинули флаер и шли главным проспектом. Было людно. Причудливые здания, одно удивительнее другого, высились по обеим сторонам проспекта. На перекрестках и в скверах били струи фонтанов. На лужайках среди деревьев важно гуляли павлины. Элис мертвой хваткой вцепилась в Буратино и влекла его на главную площадь, где у длинного ряда лотерейных автоматов клубилась толпа желающих выиграть заветную гринкарту. Усиленный динамиками бодрый голос живописал прелести Райской зоны.
        На противоположной стороне площади располагалась вип-зона. Там и автоматы были покрупнее, и игроки посолиднее, и людей не столь много. Элис и Базиль буквально на руках внесли туда Буратино и поставили перед свободным автоматом.
        - Давай, Буратино, доставай же скорее карточку! - воскликнула Лиса.
        - Доставай, Буратино, - поддакнул Кот.
        - Вот сюда, под стекло. И нажимаешь большую красную кнопку.
        - И все? - удивился Буратино.
        - Все! Стоишь и ждешь, пока автомат не выдаст нам гринкарту.
        - А дерево?
        - Зачем нам дерево, когда у нас будет гринкарта! В Райской зоне нет денег и все счастливы.
        - Очень счастливы, - подтвердил Кот.
        - По-моему, вы жжоте, - сказал Буратино и из любопытства положил карту на сканер.
        Он нажал кнопку, и на дисплее принялись мелькать циферки.
        - Сейчас, сейчас будет заветное число, - в исступлении приговаривала Лиса.
        Но циферки все мелькали, а заветное число не появлялось. Базиль хмурился.
        - Не будет тебе никакого заветного числа, а денежки уходят, - наконец не выдержал он. - В казино надо.
        - Как бы не так! - огрызнулась Лиса. - Лучше закрой рот.
        Тогда Базиль схватил карточку и объявил:
        - Идем в казино!
        - Я тебе сделаю казино! - вцепилась в него Элис. - Положи на место!
        Она сорвала с носа Кота очки, потом свои и уставилась в глаза приятеля гипнотическим взглядом. Тот напрягся и ответил взглядом такой же силы внушения.
        - Уф, - наконец не выдержала Лиса. - Ну скажи ему ты, дружок Буратино!
        И перевела свои карие глаза на андроида. Кот не остался в долгу и тоже вперил в него свой бесцветный взгляд.
        - В казино! - прорычал он.
        - Не, не законнектились, - произнес Буратино. - Второй раз вы меня на эту уловку не поймаете. У меня самообучающийся защитный контур.
        - О'Бас продал? - растерялась Лиса.
        Буратино, пользуясь замешательством авантюристов, выхватил у Базиля карточку и бросился наутек.
        - Держи его! - завопили Кот с Лисой, устремляясь в погоню. Полы их плащей трепетали как вороновы крылья. - Мошенник украл золотую карточку!
        Толпа расступилась, но никто не поспешил присоединиться к погоне. Буратино домчался до стоянки флаеров единственной известной ему в Свободной зоне дорогой, запрыгнул в кабину и через несколько мгновений уже был в ночном небе.
        Лиса и Кот влетели в Управление Порядка Поля Чудес. Дежурный офицер сонно уставился на посетителей. Посетители как по команде сняли очки и уставились на дежурного офицера. Авантюристы шли ва-банк - у офицера тоже могла оказаться сильная программа антивнушения.
        - Храбрый защитник правопорядка, - замогильным голосом произнес Кот. - Ужасный преступник появился в Свободной зоне. Он грабит добропорядочных граждан, отнимает у них золотые и платиновые карточки. Он захватил флаер и сейчас с огромной скоростью удаляется из Свободной зоны!
        - На всех парах, - добавила Элис.
        Офицер провел рукой по лицу, спать ему захотелось еще больше. Штатная программа гипнозащиты некоторое время сопротивлялась, пока количество гормонов в крови не зашкалило и она не дала сбой.
        - Вызывайте немедленно перехватчики! - высоким, не терпящим возражений голосом приказала Элис. - Мы покажем путь!
        Офицер, словно сомнамбула, забубнил в селектор необходимые распоряжения.
        Оказавшись в небе, Буратино ни на минуту не растерялся. Поюзав штурманские программы и карты у себя в голове, он направил летательный аппарат в сторону океана. Земля в ночной тьме, не расцвеченная огоньками городов и дорог, была совершенно незрима. И казалось, машина висит неподвижно, и лишь мертвенно-зеленые лунные блики на облаках внизу, под брюхом флаера, говорили о том, как высоко он забрался. А на штурманском дисплее, в сетке координат плыла красная точка, обозначавшая положение флаера в пространстве.
        - Врешь, не уйдешь, - разнесся в кабине хриплый вопль Кота, и на дисплее появилась еще одна точка, синяя, обозначившая положение боевого флаера штата Мичиган.
        Буратино резко сменил курс к северу и, бросив машину в крутой разворот, начал стремительное снижение. Но боевые флаеры гораздо быстрее и маневреннее - вскоре флаер, пилотируемый Базилем, уже висел на хвосте у Буратино. Громкая связь доносила до него рычание Кота и ликующие возгласы Лисы:
        - Вмажь ему, Котяра! Ракетой его.
        На горизонте возникла смутно различимая в лунном свете водная поверхность - озеро Онтарио. Кот выстрелил очередью из плазменной пушки - поток шаровых молний прошел в дюймах от корпуса машины.
        - Прикольно, но мало, - заметил Буратино, заставляя флаер выделывать фигуры высшего пилотажа.
        - Отдай карточку, урод! - вопил Базиль.
        - Ржунимагу, - ответил Буратино и резко пошел забирать вверх, намереваясь пропустить под собой быстро налетающий флаер авантюристов.
        И тогда у Кота не выдержали нервы, и он «вмазал ракетой». Она разворотила левое крыло и посекла блистер машины беглеца. Моментально сработали пиропатроны, Буратино вместе с пилотским креслом вышвырнуло в ночь. От перегрузки накатила серая пелена, а когда развеялась - оказалось, что Буратино валяется на берегу озера, в кресле, с бессильно обмякшим парашютом.
        К Буратино приближались Кот и Лиса. Он зажмурился и начал тормозить метаболизм, переходя на растительный цикл.
        - Не дышит, пульса нет, - констатировал Базиль.
        - Бедный мальчик, - сказала Элис. - Где там у него наша карточка? Ах вот же она!
        - Значит, к Черным Хакерам?
        - Немедленно.
        - Жалко. Половину возьмут.
        - Дурачок. Лучше половина, чем ничего.
        - А этого я выкину в воду.
        Базиль обрезал ножом стропы, подтащил кресло с бесчувственным телом к обрыву, проверил зажимы фиксаторов - и столкнул вниз.
        Только лишь кресло ударилось о воду, как Буратино начал действовать. Движения в растительном режиме медленные, зато дроид не нуждался в кислороде. Он освободился от фиксаторов и, так как в легких оставался воздух, медленно всплыл на поверхность. Прямо к нему приближались огни какого-то небольшого судна.
        Это был катер личной охраны Тортиллы, замок которой стоял на берегу Онтарио тремя милями севернее. Вспыхнул прожектор, катер сбавил ход.
        - Эй, за бортом, - раздалось с катера. - Здесь частное владение, купаться запрещено.
        Буратино еще не перешел окончательно на животный метаболизм, говорить ему было трудно, поэтому он молчал, пока его поднимали на борт. Команду сторожевого катера составляли дроиды. Капитан вежливо попросил предъявить документы, и Буратино предъявил. Капитан унес паспорт в рубку, откуда передал данные хозяйке. Выслушал инструкции Тортиллы и, вернувшись, сообщил:
        - Госпожа приглашает вас в гости.
        - Очень надо, - проворчал Буратино.
        - У вас нет выбора. Мы в обязательном порядке доставим вас к госпоже Тортилле, - заверил его дроид, и катер заскользил по водной глади.
        Тортилле шла четвертая сотня лет. Она была столь стара, что помнила еще те времена, когда люди жили в больших городах на поверхности и подчинялись не Федеральной резервной системе, а правительству и президенту, избираемому всей нацией. И, кроме того, более двухсот лет она состояла в Службе контроля в качестве специального агента элитного засекреченного подразделения «Призрак». Сейчас она доживала свой век здесь, в укрепленном частном владении, которое иначе как «замок Черепахи» никто не называл.
        Прозвонив свою обширную базу данных, Черепаха в два счета вычислила фальшивый паспорт. Потом она вычислила сенатора Джузеппе Сизый Нос. За сенатором Черепаха давно наблюдала, так как он был связан давней дружбой с Карло-Шаманщиком. А к Шаманщику у престарелой спецназовки был особый интерес.
        Поэтому ночного гостя сразу же повели в медотсек. Поняв, что его снова собираются обследовать, Буратино решительно заявил:
        - Сперва накормите, хомячки.
        - Не велено, - отказал медицинский дроид. - Сперва осмотр.
        Наконец Буратино, обсохшего и просканированного, ввели в столовую, где ему были поданы горячие бобы, кисель из ревеня и маковые ватрушки. Все натуральное, все только что из кухни. А затем его лифтом спустили вниз, в подземные апартаменты хозяйки.
        Обстановка кабинета Черепахи сохранилась еще с давних времен, когда дорогие заказы выполняли из натурального материала - шелка и дерева, глины и камня. Тортилла полулежала на банкетке красного дерева и курила тонкую длинную сигару ароматного табака. На вид ей можно было дать пятьдесят лет по стандарту-21, и никак не больше. Она указала сопровождающему дроиду на массивное кресло, к которому тот и подвел Буратино, после чего удалился.
        - Присаживайся, Буратино - низким грудным голосом произнесла Черепаха, выпустив к потолку облачко дыма. - Расскажи мне, как поживает мой старый друг Карло-Шаманщик?
        - Что-то много у него друзей развелось, - хмуро ответил Буратино. - Боянчег какой-то галимый выходит.
        - Не тупи в одно рыло, - ответила ему в тон старая спецназовка. - Ты откуда этого жаргона набрался, юноша? Так разговаривали, когда мне было столько лет, на сколько ты сейчас выглядишь.
        - Убиццо ап стол, если я знаю! - искренне ответил Буратино. Черепаха начинала ему нравиться. - Само выскакивает.
        - Ладно, проехали. Какие, говоришь, еще друзья у Карло обнаружились?
        - Сизый Нос, который меня из покойницкой выцепил. Карр О'Бас. Но он весь на измене. Теперь вот ты, старая перечница.
        Черепаха расхохоталась, смех перешел в хриплый кашель. Она пригубила красного вина из фужера, снова пыхнула дымом.
        - Значит, ты одно из последних творений Шаманщика. Раньше он все больше кошечками и собачками пробавлялся. Но ведь гениальный, чертяка. У меня, кстати, один его песик сохранился, Артемоша. Разговорчивый, собака…
        Ее взгляд вдруг сделался странным и далеким. Сигара задрожала в пальцах, выпала, покатилась по ковру. Откуда-то из смежной комнаты появился дроид-карлик, поместил сигару в пепельницу и несколько раз крепко хлопнул хозяйку по щекам. Во взгляде Тортиллы вновь возник интерес к жизни, и она спросила:
        - Ты кто?
        - Карло не велел мне отвечать на этот вопрос.
        - Ах, да. Карло Гоцци, Шаманщик. Господи, как страшно. Видишь, что со мной происходит? Ген-коррекции уже не держат. Гормональный фон нестабилен. Это, юноша, конец. Ты бы знал, как не хочется. Ну да ладно. Я расскажу тебе одну историю.
        И Тортилла поведала Буратино удивительную историю. Триста лет тому назад, когда только научились оживлять «полена», было много надежд на практическое бессмертие. Никто не ожидал, что дроид, полученный из генетической макроматрицы, окажется столь далек от человека и к тому же будет лишен способностей к развитию и воли. Это потом дроидов стали использовать как грубую рабочую скотину. Сперва с ними носились, как дурень с писаной торбой. Считалось, что они лишь ступень на пути к преображению человеческой природы. Славное было время! Возникали и исчезали всевозможные религиозные культы, соревновались новые политические теории, а ученые, не зная ни в чем отказа, экспериментировали на живом и мертвом материале.
        А потом как-то вдруг все изменилось. Нанороботы вышли из-под контроля и, собираясь в гигантские сгустки «серой слизи», принялись уничтожать технику, а потом и все живое. Люди спрятались под землю - кто успел. Потом и это как-то рассосалось, природа восстановилась, нанороботы какие дезактивировались, какие перешли в спящий режим. Но люди остались в подземных городах. Лишь некоторые, самые отчаянные, живут на поверхности.
        И вот около ста лет назад появился Ключ. Кто его придумал - неизвестно. Ключ - рибосома-платформа, и к ней - транспортная РНК, дополнительный код для трехспирального генома. Ключ способен превратить клеточную структуру организма в единую информационную нейроструктуру. Была создана секретная лаборатория, где научились активировать этот код. Но результаты оказались ужасающими. Несколько десятков супердроидов, которых успели активировать, немедленно возомнили себя сверхсуществами и устроили охоту на политиков высшего ранга. Они и в самом деле многократно превосходили людей и компьютеры в изобретательности.
        - Вот тогда мне пришлось поработать, - глаза Черепахи сузились, в них появился металлический блеск. - Из нашей группы профессионалов высшего класса выжила только я. А политическая система рухнула безвозвратно. Двадцать лет анархии, юноша. Это пострашнее, чем взбесившиеся нанороботы. Спасло нас то, что супердроиды не смогли поладить друг с другом. Каждый из них отчего-то очень любил власть. И их ничего не связывало между собой. Они не ценили жизнь, как ценим ее мы. Они так и остались трупами. Нет, - убежденно добавила она, - этот Ключ должен активировать только особых существ, которые имеют тройную спираль ДНК, но при этом живы, как настоящие люди. Поэтому я отдам Ключ тебе, Буратино. О'Бас пусть утрется. Он неглупый генетик, и в чем-то его можно понять… В чем-то всех нас можно понять. Но эта его безумная идея одушевления дроидов через высокое искусство, - Черепаха снова рассмеялась, и снова смех перешел в хриплый, надсадный кашель. - Новый Адам нового человечества. - Она странно и оценивающе взглянула на Буратино.
        Тот поерзал в кресле.
        - А ну его к лешему! Все равно скоро помирать. Что мне за дело, что у людей начнется. К добру это или к злу - что мне теперь за дело? Владей Ключом.
        Снова из-за ширмы явился прежний карлик, торопливой, семенящей походкой он подбежал к хозяйке и подставил спину. Тяжело опираясь на его плечи, Тортилла поднялась и вышла.
        - Старуха жжот, - только и сказал озадаченный Буратино.
        Тортиллы не было долго, и Буратино уже начал ощущать голодные спазмы. От нечего делать он принялся слоняться из угла в угол, вертеть в руках какие-то безделушки.
        - Смотри! - раздался голос.
        От неожиданности Буратино чуть не выпустил из рук китайскую вазу, которую он собирался рассмотреть подробнее.
        Тортилла держала длинную, как ее сигара, золотую капсулу.
        - Возьми Ключ, он твой. Найди лабораторию. Я уже не помню, где она. Где-то в твоем городе, в подземельях. Еще помню, что охраняют ее роботы-зооморфы, но они нацелены на людей. Возьми Ключ и отправляйся к Мальвине. Она - твоя Ева. Я ее поселила в лесу, у пруда. - Черепаха помолчала и добавила: - И гори оно все огнем!
        Доури Марр, владелец фирмы «Марр и его лечебные пиявки», рассказывает Карру О'Басу про тайну Черепахи Тортиллы, а Буратино знакомится с Мальвиной и говорящим псом Артемоном
        Вечером того же дня, когда Карр О'Бас отпустил Буратино, к нему в гости заявился старый знакомый, владелец фирмы по производству модифицированных лечебных пиявок Доури Марр. Пиявки, биологические макророботы, восстанавливали сбои в генетических программах, продлевая эффекты ген-коррекции. Но прибыльный бизнес был для Марра лишь прикрытием более серьезных дел. Федеральное бюро расследований, на службе у которого он состоял, уже давно разыскивало золотой Ключ.
        Расположившись у очага, он потер руки и объявил:
        - Ну что, дружище, старый Доури пришел с хорошими новостями. Но сперва угости-ка меня как следует. Этот чертов карантин вымотал мне все нервы.
        - Так ты оттуда? - магистр указал большим пальцем куда-то вверх.
        - Оттуда, оттуда, - подтвердил Доури Марр. - Кстати, не желаешь подкорректировать печенку? Тебе, вижу, надо. Пара моих пиявок - и печень вновь работает как механизм.
        - Поди ты к лешему со своими пиявками. Вон мясо, вон - вино. Жри, - грубо отвечал магистр, презиравший ремесленников, подвизавшихся на ниве великого биотехнологического искусства.
        Гость не стал чиниться, впился зубами в синтетическую куропатку. Отрывая куски мяса, он продолжал говорить:
        - Есть у меня информашка, за которую не один подпольный генетик готов будет отдать последнюю дозу нуклеинового киселя. А тебе вот интересно?
        О'Бас почесал бороду. На что это продавец пиявок намекает?
        - Да брось, дружище, - Марр налил себе вина. - Все ты понимаешь. Кому не нужен золотой Ключ?
        - Разрази меня гром, откуда ты проведал про золотой Ключ? - не сдержался О'Бас.
        - Пустяки, - беззаботно махнул рукой продавец пиявок. - Что Ключ, когда не знаешь, где Дверь?
        Карр О'Бас чуть не брякнул, что знает, где Дверь, но сдержался и, сбавив обороты, поинтересовался:
        - Что тебе известно о Ключе, дружище Марр?
        - Я бы тебе рассказал, дружище Карр, если бы ты мне рассказал, что тебе известно о Двери?
        - Что я могу рассказать о Двери? - усмехнулся магистр. - Только лишь то, что и все. Слухи, легенды, бабушкины сказки.
        Продавец пиявок прищурился.
        - А я вот знаю, что тебе довелось побывать в лапах супердроидов. Сколько тебе тогда лет было? Маленький, испуганный мальчик, на глазах которого страшные и странные существа, с виду так похожие на сапиенсов, замучили, отправили на тот свет множество подопытных людей. Да, не все то человек, что сапиенс, не так ли? И не оттого ли ты мучаешь несчастных дроидов в своем театре? Так как насчет пиявок? Перегруженная печень, без сомнения, тяготит тебя, а избыточный билирубин вызывает раздражительность.
        - К черту, к лешему, никаких пиявок! - взревел О'Бас, хватая Доури Марра за грудки. - Убью! Оторву голову! Пущу на биомассу!
        - Только не надо театральщины. - Доури Марр неуловимым движением освободился от магистровой хватки.
        - Говори, где Ключ! - не унимался магистр.
        - Дверь! Где дверь?! - уворачиваясь от его объятий, патетически восклицал Марр.
        Наконец, запыхавшись, магистр обрушил свое тело на кресло.
        - Хорошо, дружище, давай фифти-фифти. Берем Ключ, а я показываю, где Дверь.
        - Да мне большего и не надо, - пожал плечами продавец пиявок. - Ключ у старой Тортиллы.
        - У Черепахи?
        - У нее.
        - У этой старой перечницы?
        - Эта старая перечница даст сто очков вперед любому федеральному агенту.
        - В ее замке?
        - Там.
        - Здесь никакой армии не хватит.
        - Но вы же старые друзья, не так ли? Ведь это она тебя вытащила из лаборатории смерти?
        - Ты прав. Кто, как не я, сможет уговорить старую мегеру? Так что вставай, мы выдвигаемся немедленно.
        Одноместный геликоптер приземлился на зеленой лужайке перед небольшим аккуратным домиком, затерянным в лесной чаще. От лужайки к домику вела посыпанная песком дорожка. Колыхались камыши на берегу такого же небольшого пруда. На террасе перед домиком пила чай девочка с голубыми волосами. У ее ног лежал и преданно смотрел на хозяйку огромный, с кавказскую овчарку, пудель.
        Буратино выскочил из геликоптера - тот со свистом взмыл обратно и растворился в солнечной голубизне неба.
        - Мальчик! - всплеснула руками девочка с голубыми волосами, завидев гостя. - Ах, мальчик! Как ты нашел меня здесь? Кто ты? Как тебя звать? А меня зовут Мальвина!
        Пудель лениво поднялся и обнюхал штаны Буратино.
        - Р-ртортилла! - сообщил пудель. - Пр-ри-слала.
        - Наша добрая, добрая бабушка! Она бы не прислала к нам плохого мальчика, правда, Артемон?
        - Может, и не плохой, но уж точно и не хороший, - без какого-либо рычания изрек пудель.
        - А мы его воспитаем! - девочка важно поднял палец. - Первое - манеры, второе - дисциплина, третье - книжные премудрости.
        - Ты че, дура? - наконец раскрыл рот Буратино. - Эта говорящая шерсть - и то жжот нипадеццки.
        - Фу, грубиян! Артемон научит тебя вежливости. Но как же тебя зовут, мальчик? Кто твои родители? Почему ты один? Ты сирота?
        - Да закрой ты рот наконец! Меня зовут Буратино, родителей нет, потому что меня вырастил в пробирке яйцеголовый ботаник Карло! Доступно излагаю? А один я потому, что Карло послал меня одного, чтобы я обтерся среди людей. Только фигня из этого вышла. А сиротой я быть не могу, потому что не рождался.
        - Ах, какое счастье! Папа Карло! Ведь он и меня создал! Так мы теперь - брат и сестра?
        Буратино задумался.
        - Типа, и тебя он создал? А чего ж ты такая тупая?
        - Артемон! - воскликнула девочка, и пудель играючи оторвал у Буратино кусок штанов.
        - В следующий раз, если не станешь вежливее, укушу по-настоящему, - мрачно предупредил пудель.
        - Хватит, Артемон! Буратино умный, он все понял. Наверное, ты голоден? - сочувственно спросила девочка. - Тогда умывайся, как следует помой руки, - и к столу.
        - Руки? Руки мыть - это лишнее. С тройной-то спиралью ДНК. Нам ли, покойникам, вирусов бояться и бактерий?
        Но, скосивши взгляд на умильную физиономию вывалившего язык Артемона, шмыгнул носом и поплелся к рукомойнику.
        За столом он немедленно набил щеки миндальными пирожными, жадно осушил стакан колодезной воды. По подбородку потекли струйки.
        - Нет, это невозможно! Ты совсем, совсем невоспитан!
        - Некогда было. Тебе кто волосы покрасил?
        - Я такая получилась, - кокетливо ответила Мальвина.
        - Узнаю ботаника. Тебе дикий хаер, мне вон нос.
        - У тебя очень милый нос!
        - Ну, спасибо. Тебе тоже с волосами красиво. Только к людям тебе нельзя. Слишком приметная.
        - Я знаю. Мне бабушка Тортилла рассказывала. И еще она мне обещала подарить золотой ключик, который сделает нас свободными.
        - Кого это - нас? - подозрительно спросил Буратино.
        - Она так выразилась. «Он сделает вас свободными», - сказала она.
        - Гляди.
        Буратино жестом заправского фокусника извлек из-за пазухи Ключ, висевший у него на шее, на титановой цепочке.
        - Какая красивая вещица! - восхитилась Мальвина.
        - Фарфоровая голова, - безнадежно махнул рукой Буратино. - Это на самом деле очень крутой девайс. Вопрос только, куда его законнектить?
        - Я ничего не понимаю, - растерялась девочка.
        - Хорошо у вас тут, на солнышке, - оценил Буратино. - Я пофотосинтезирую немного. Ты не пугайся. Если позеленею - тащите в чулан. У вас есть чулан? Или пещера?
        - Для тебя найдем, - проворчал пудель.
        Тут из домика донеслась музыкальная трель.
        - Ах! Бабушка на связи, - подхватилась Мальвина. - Артемон! Неси коммуникатор.
        Звонил личный секретарь Тортиллы, дроид Жаба. Новости были ужасны.
        - Только что окончательно выжившая из ума Черепаха все рассказала Карру О'Басу. Через пятнадцать минут он будет у вас. Вам надо срочно бежать. Хозяйка умирает и ничем не может помочь.
        Странный бой на опушке леса
        Мальвина беспомощно посмотрела на пуделя.
        - Что делать, Артемон?
        - Р-рвать когти, - лаконично ответил пес.
        - Нивапрос, - согласился Буратино. - Только далеко не убежим. Нам бы спрятаться.
        - Артемон, куда мы можем спрятаться?! - воскликнула девочка.
        - Пещер-pa! - проворчал Пудель.
        - Правильно! Бабушка ведь так и наставляла: если что, прячьтесь в пещеру!
        Артемон добавил:
        - Тор-ртилла наставляла - забраться в пещеру, загер-рметизировать вход, активир-ровать минное загр-раждение и включить ср-редства активной обор-роны. И ждать помощи из замка Тор-ртиллы.
        - Так, быстро всех с пляжа! - распорядился Буратино. - Собака, девку переодеть, вещей не брать. Даю две минуты времени.
        - Ах, Буратино, ты такой решительный! - воскликнула увлекаемая Артемоном в домик Мальвина.
        И они побежали к пруду, к спасительной пещере. Но когда до заветного, укрытого маскировочной сетью входа оставалось совсем ничего, раздался пронзительный вой.
        - Ложись! - скомандовал Буратино, падая ничком.
        Пудель бесцеремонно повалил Мальвину, упал на нее сверху, прикрывая своим телом.
        Блеснуло, громыхнуло громом. На месте пещеры дымилась воронка да торчали вывороченные взрывом глыбы бетона. Еще секундой ранее невидимый, приближался боевой флаер.
        - Отсиделись, - отряхиваясь от песка, заметил Буратино.
        Он усадил Мальвину на спину Артемона.
        - Бегом, в лес!
        Они стремительно мчались лесной чащей, мелькали мимо сосны и ели, березы и осины. Буратино развил такую скорость, что даже генетически усовершенствованный пудель едва за ним поспевал. Наконец лес закончился, беглецы оказались на опушке.
        - Опаньки, - пробормотал Буратино.
        Ровный луг пересекала цепь черных фигур. Они приближались к беглецам с пугающей неторопливостью. Из лесу раздавался жуткий треск. Все пути к бегству были отрезаны.
        - Мы погибли, - Мальвина закрыла лицо ладошками.
        - Я буду биться до последнего вздоха! - горделиво сообщил пудель.
        - Тебя просто пристрелят, глупое животное, - возразил Буратино. - Это мы им нужны живыми.
        Треск в лесу сделался чудовищным, и на опушку, повалив несколько сосен, вывалился давешний боевой флаер. Из него выскочили магистр О'Бас и федеральный агент, продавец пиявок Доури Марр.
        - Отдавай Ключ! - закричал магистр, держась на почтительном расстоянии. Артемон скалил зубы и грозно рычал.
        - Следует определить, у кого из них Ключ, - сказал Доури Марр. Он вскинул руку, давая знак спецназу оставаться пока на месте. - И есть ли он у них вообще. Я бы на их месте Ключ спрятал в доме или выкинул по дороге.
        - Отдавай Ключ, - не слыша продавца пиявок, повторил О'Бас. - Зачем он тебе, безмозглое полено? Тебе от него одни несчастья! Отдай и проваливай на все четыре стороны!
        Он двинулся было к Буратино, но Артемон столь выразительно рявкнул: «Р-разорву», - что магистр поспешно отскочил назад.
        - Вот уж не думал, что хоть одна из этих говорящих тварей уцелела, - флегматично заметил Доури Марр. - Магистр, ты давай иди отсюда. Сейчас мои ребята работать начнут. - В одной руке он держал бластер, в другой, поднятой над головой, - жетон.
        - Я - федеральный агент! Приказываю всем лечь лицом на землю, вытянуть руки в стороны и не шевелиться.
        Но Карр О'Бас словно обезумел. Вместо того чтобы подчиниться приказу федерального агента, он вцепился в его бластер, повалил Доури Марра, и они покатились по траве.
        - Собака, бери Мальвину и прячьтесь в лесу, - приказал Буратино.
        Он стоял в странно напряженной позе, как будто к чему-то прислушивался. И когда пес и девочка скрылись за деревьями, что есть мочи закричал:
        - Ко мне, нанороботы! Я повелеваю вам проснуться!
        Он издал высокий и долгий горловой звук, от которого заложило уши у пилота флаера, а магистр и продавец пиявок от испуга перестали драться. Из трави и от леса возникло дуновение, и к Буратино, змеясь, потекли отовсюду серые клочья тумана. Они собирались воедино вокруг андроида, постепенно разгораясь лиловым свечением. Вскоре он окутался непроницаемым облаком.
        Первым разобрался, что к чему, продавец пиявок. Оглоушив магистра ловким ударом по темени, он подхватил бластер, стремительно запрыгнул в кабину и крикнул пилоту:
        - Немедленно взлетаем!
        - Курс? - спросил тот.
        - Как можно дальше отсюда, - ответил Доури Марр.
        А спецназ открыл ураганный огонь из штурмовых бластеров. Разряды вырывали из лилового облака клочья, выжигали каверны, но облако тут же смыкалось и, подпитываемое новыми триллионами наноскопических роботов, казалось, даже росло. У ног спецназовцев тоже заклубились лиловые вихри, и бластеры один за другим стали умолкать. Где-то далеко отсюда уже приводились в боевую готовность гигантские дезинтеграторы, предназначенные для уничтожения полчищ «диких» нанороботов. Но дезинтеграторам нужно было время, чтобы накопить энергию. И еще нужно было время, чтобы перебросить их к месту битвы.
        Спецназ начал поспешно отступать. Туча вокруг Буратино опала и рассеялась. Он глянул вверх - в небе плыло облако, похожее на кошачью голову, из-за этого облака вынырнул и начал снижаться в стремительном пике очередной летательный аппарат.
        - А вот и ботаник прилетел, - сказал Буратино и стал звать друзей из лесу.
        Это и в самом деле оказались Карло и Джузеппе - на личном сенаторском геликоптере. Предусмотрительный Карло вмонтировал датчик координат не только в браслет, с которым Буратино так неосторожно расстался, но и в его биометрический паспорт.
        Когда вся компания разместилась в пассажирском салоне, Сизый Нос, сидевший за пилотским штурвалом, предложил отвезти всех в убежище, по ту сторону озера Мичиган. Буратино спросил у Шаманщика:
        - Ботаник, я там видел у тебя странного сверчка и прикольную крысу. Они зооморфы?
        - Про зооморфов я в тебя информацию не закладывал, Буратино. Чтобы ты не знал лишнего.
        - Жесть. Про Ключ ты мне тоже ничего не докладывал.
        - Какой Ключ? - удивился Карло, а Сизый Нос навострил уши.
        - Есть такой боянчег, - сказал Буратино, доставая из-за пазухи золотой Ключ.
        - Это то, о чем я думаю? - спросил Шаманщик.
        - Рибосома-платформа, - подтвердил Буратино. - Эй, Джузеппе, гони на Детройт-2, пока нас тут дезинтегрирующим ударом не накрыли. Прорвемся - будет нам счастье.
        Закладывая вираж, Джузеппе заметил:
        - Да-а, дружище, как быстро повзрослел твой мальчик.
        Что они нашли за потайной Дверью
        Когда они подлетели к Городу, к его верхнему ярусу, в раскрытый грузовой отсек карантинного терминала заходил тяжелый транспортник. Джузеппе подвел геликоптер вплотную к его фюзеляжу. Но прежде, чем грузовой отсек закрылся, следом за транспортником в шлюз втянулся длинный шлейф лилового тумана. И взвыли истошно сирены, и равнодушный голос диспетчера-дроида разнесся по всем закоулкам Города:
        - Зафиксировано нарушение периметра Города. Атака нанороботов. Опасность высшей степени. Всем жителям загерметизировать помещения…
        - Что ты наделал?! - в ужасе воскликнул Сизый Нос.
        - Решил подстраховаться, - ответил Буратино. - Иначе ваша Служба контроля не посмотрела бы на то, что ты сенатор.
        В это время плазменные пушки, стоявшие на крыше верхнего яруса, тысячефутовыми факелами выжигали пространство над Городом. И не зря: огромная лиловая туча возникла в небе, выбрасывая вниз, к куполам воздухозаборников клубящиеся щупальца, и многие из них успевали достигнуть цели.
        - Лучше бы Служба контроля, чем дезинтегрирующий разряд, - заметил Джузеппе.
        По счастью, давешний транспортник все еще протискивался в огромные, но для него тесные гермоворота, ведущие в карантинную зону. Ворота, повинуясь сигналу тревоги, тщетно пытались захлопнуться, - тушу транспортника заклинило между верхней и нижней створками.
        И они, бросив геликоптер, успели вскочить в получившуюся щель. Промчались к лифту, и лифт стремительно ухнул вниз, унося их к уровню зеро.
        По всему было видно, что за прошедшие после бунта нанороботов сто лет логистика операций консервации и обороны сделалась более щадящей. Никто не попытался перехватить их на выходе, никто не преследовал по технологической зоне, и вскоре два человека, два андроида и пес оказались в каморке Карло.
        Буратино сорвал изображение блондинки с котелка и отодвинул щит. В тоннеле стоял зооморф - сверчок.
        - Все возвращается на круги своя, - проскрипел он.
        - Р-р, - сказал Артемов.
        - Ну, ботаник, будем прощаться, - сказал Буратино. - И хотя я тебя не просил превращать умершее тело в андроида, теперь я хочу поблагодарить тебя. Все-таки вы, люди, дураки. Все время изобретаете удивительные штуки, совершаете невероятные открытия, чтобы потом бежать куда глаза глядят.
        - Что ты задумал? - спросил Шаманщик.
        А Джузеппе Сизый Нос лишь молча приложился к фляге.
        - Я только завершаю то, что задумали люди. Глупо было бы, имея в руках Ключ к счастью, не поюзать его.
        - Я все поняла! - вдруг воскликнула Мальвина. - Мы уйдем в волшебную страну, о которой говорила бабушка!
        - Адназначна, - заверил ее Буратино. - И там ты очень быстро поумнеешь.
        - Я с вами! - произнес верный Артемон.
        Буратино вынул Ключ, взял Мальвину за руку и шагнул в подземелье. От Ключа заструилось мягкое золотистое сияние. Выползшая было навстречу крыса-зооморф, увидев Ключ, тут же скрылась в своем туннеле.
        Там, где раньше Буратино видел лишь тупик, на гладкой стене переливалась всеми цветами радуги голографическая эмблема. Она изображала тройную спираль ДНК. Буратино поднес Ключ к эмблеме, и Ключ выстрелил снопом золотых лучей, а колоссальная броневая плита Двери медленно и неохотно отползла в сторону, и в тоннель пролился ровный и сильный свет. А потом, когда они переступили порог, Дверь так же медленно встала на место, навсегда скрыв от людей тайну золотого Ключа…
        Театр дроидов Карра О'Баса снова дает представление
        Детройт-2 сумел оправиться от неожиданной атаки нанороботов. По-прежнему заседал в сенате Джузеппе Сизый Нос, неумолимый конвейер биологического цикла перемешивал людей с дроидами, генетик Карло все так же искал и не находил секрета вечной жизни. А на тридцать третьем уровне по-прежнему давал представления театр дроидов магистра Карра О'Баса. Невероятным успехом у публики пользовался новый спектакль
«Золотой ключик, или Приключения Буратино». В нем благородные куклы боролись за свое кукольное счастье и в конце концов обретали его в волшебном театре за таинственной дверцей.
        Никто не знает, стал ли кто-нибудь на Земле счастливее после всех этих удивительных приключений - травы и цветы, звери и птицы, люди или их дроиды.
        И никто из них не может знать - нашли или нет свое счастье Ушедшие за Дверь.
        РАССКАЗЫ
        ДОМ ОБРЕЧЕННЫХ
        Любимым писателям Рэю Брэдбери и Клиффорду Саймаку
        Дом был тут совсем некстати. Своими нелепыми хрустальными колоннами он настолько дисгармонировал с пейзажем, что хотелось зажмуриться в надежде, что дурацкий мираж рассеется и окружающее вновь обретет свою беспощадную сущность. Но жмурься не жмурься, а дом, похоже, не собирался исчезать. В этом Джон Ньюкомб уже убедился.
        - Я больше не могу, - сказала Маргарет, опускаясь на плоский черный валун.
        Повернувшись к нелепому, невозможному здесь дому спиной, Джон наклонился к жене, всмотрелся в прозрачный пластик гермошлема. Глаза ее были закрыты, губы беззвучно шевелились. Джон усилил чувствительность наушников.
        - Оставьте меня в покое, - шептала Маргарет. - Дайте мне умереть. Оставьте меня в покое, дайте мне умереть, оставь…
        Джон потряс ее за плечи.
        - Маргарет… Мардж, очнись…
        Она умолкла, открыла заплаканные глаза.
        - Я не дойду, Джонни, - сказала Маргарет. - Даже если у нас хватит кислорода… Нет больше сил.
        - У меня к тебе просьба, Мардж, - сказал Джон. - Пожалуйста, посмотри вон туда… Ты что-нибудь видишь?
        - Ну, - отозвалась она. - Вижу. Руины какие-то… Боже мой! Это… это…
        - Выходит, я не брежу, - проговорил Джон.
        Маргарет вскочила.
        - Чего же мы тут торчим? - крикнула она. - Идем, Джонни.
        В этом была вся миссис Ньюкомб. От апатии к воодушевлению она переходила почти мгновенно.
        - Постой, Мардж, - Джон схватил жену за рукав. - Мне как-то не по себе… Его не должно быть здесь. Верно, миссис палеоареолог?
        - Где твое воображение, писатель? - улыбнулась она. - Идем.
        Джон вздохнул. Пусть этот дом и полнейшая нелепость, главное, Маргарет взбодрилась. Теперь у нее наверняка хватит сил дойти до Купола. Еще бы, принести такую весть! Сенсация. Открытие даже не века - тысячелетия. Да что там, тысячелетия. Всей человеческой истории. Это вам не игра теней с трещинами на плоскогорьях Сидонии - это дом. Его витые прозрачные колонны, похожие на толстые сосульки, поддерживали четырехскатную крышу, блестевшую на солнце, как полированное серебро. Казалось невероятным, что в мире, где пыльные бури так же обычны, как на Земле дожди, можно сохранить такой блеск. Покрытие Купола давно утратило серебристость, в микроскопических выщербинках скопилась ржавая пыль. Купол слился с черно-красным ландшафтом, стал частью планеты. А ведь человеческая колония появилась на Марсе тридцать с небольшим лет назад, этому же дому должно быть не меньше миллиарда лет.
        Они подошли к дому, поднялись по мраморным ступеням на широкую террасу, опоясывающую его. Между колоннами, поддерживающими портик над входом, они увидели темную бронзовую дверь. Затейливый рельефный орнамент покрывал ее. Джон взялся за литое кольцо, торчащее из пасти чудовища, и потянул дверь на себя. Она отворилась легко, словно ждала этого веками. Джон осторожно заглянул внутрь. Просторный холл. Белые, едва мерцающие стены. Блестящий пол в шахматную клетку, красную и серебристую. Никаких следов запустения. Нигде ни пылинки.
        - Эй, хозяева! - позвал Джон. - Есть кто-нибудь дома? У вас дверь не заперта…
        - Джонни, ты сошел с ума? - спросила Маргарет у него за спиной.
        Он оглянулся.
        - Ты только взгляни на это чудо, Мардж. Чистота и порядок. Будто кто-то следит здесь за этим…
        Джон посторонился, не выпуская дверного кольца. Он боялся, что дверь захлопнется и открыть ее больше не удастся. Ведь чудо неповторимо. Маргарет смотрела молча, без ахов и охов. Даже дыхания ее не было слышно. Джон понял, что у жены перехватило горло.
        - Войдем, - сказала она.
        - Ты уверена?
        - Да. Может быть, тут найдется какая-нибудь мебель, чтобы по-человечески отдохнуть. А нет, я согласна лежать и на полу, лишь бы не на этих ужасных камнях…
        - Хорошо, хорошо, разумеется, - проговорил Джон, уловив в голосе жены закипающую истерику. - Только, чур, я первый… Мало ли…
        Он занес ногу над порогом, да так и замер.
        - Все-таки это как-то странно, - сказал он. - Дом… На Марсе…
        - Господи, - выдохнула Маргарет. - Он еще и раздумывает!
        Она решительно оттерла мужа плечом и первой переступила порог. Джон со стесненным сердцем смотрел, как жена ступает по скользким с виду двухцветным плитам. Будто по льду. И ржавый прах мертвой планеты осыпается со складок скафандра и исчезает, не достигнув красно-серебристых квадратов.
        Джон подумал, что не должен торчать на пороге, оставляя жену наедине с этим странным домом, но нельзя было позволить двери закрыться. Подпереть ее было нечем. Впрочем… Джон посмотрел на контейнер с образцами древних морен, который он все еще держал в руке. Маргарет очень гордилась этими находками, считая их несомненными доказательствами существования на Марсе ледников. Это за ними они спускались на равнину Исиды, это из-за них сломался вездеход и пришлось возвращаться в Купол пешком, это их Маргарет не хотела бросить, даже когда выбилась из сил. Тяжелый на Марсе - на Земле контейнер был бы просто неподъемным. Джон поставил его у порога и только тогда отпустил кольцо. Пожалуй, дверь заклинена основательно…
        - Боже мой, Джонни! - крик Маргарет в наушниках оглушил его. - Здесь самая настоящая кровать! Простыни, Джонни!
        Джон оглянулся на безрадостный пейзаж каменистой пустыни. Все по-прежнему. Мертво и безнадежно. Безнадежно мертво. Нет, не совсем… Джон заметил какое-то движение там, где Тирренское плато уступами сходило в котловину Исиды… Увы, это лишь пылевой смерч, предвестник большой осенней бури. Повернувшись к смерчу спиной, Джон вошел в дом.
        Маргарет стояла посреди огромной спальни, рядом с обширной, аккуратно застеленной кроватью. На серебристом, вышитом белыми цветами покрывале не было ни морщинки. В изголовье снежной горой высились подушки. Из стены росли хрустальные бутоны ночников. Строго и изящно. Ничего лишнего.
        - Я хочу лечь, Джонни, - сказала Маргарет. - И не в этом дурацком пропотевшем скафандре, а - голой. И вымытой до скрипа.
        - Я тебя прекрасно понимаю, Мардж, - проговорил он, рассматривая свое отражение в сдвижной зеркальной дверце платяного шкафа. Когда-то белый, а теперь порыжевший от марсианской пыли скафандр, помутневший пластик гермошлема, - ничего нелепее в этой сверкающей чистотой и дышащей уютом спальне и представить нельзя.
        - Понимаю, - повторил Джон, - но ведь это невозможно, дорогая. Здесь же почти вакуум…
        - Да, - согласилась Маргарет. - Но только потому, что ты оставил дверь открытой!
        Джон посмотрел на жену с испугом. Неужели ее рассудок не выдержал столкновения с этим чудом? А - его? Может ли он, Джон Грегори Ньюкомб, инженер регенерационных систем и по совместительству первый марсианский писатель, ручаться за свой собственный рассудок?! Кто гарантирует, что чудо-дом среди песка и камней Тирренской земли не галлюцинация? Подробная и весьма реалистичная. Настигшая их обоих…
        - Мистер Ньюкомб, - сказала Маргарет. - Пойдите и затворите дверь. В противном случае я разгерметизирую скафандр.
        Она подняла руки к фиксирующему кольцу. Джон кинулся к ней, схватил за запястья. Маргарет рванулась.
        - Пусти…
        Раздался негромкий в почти безвоздушном пространстве хлопок. Вздрогнул пол под ногами.
        - Дверь!
        Джон отпустил руки жены, бросился в холл. Опасения подтвердились. Вытолкнув контейнер наружу, входная дверь захлопнулась. Джон навалился плечом. Внутренняя поверхность двери оказалось гладкой, без единого выступа, без обыкновенной дверной ручки. Ухватиться было не за что. Пальцы соскальзывали, ноги разъезжались. Дверь оставалась непоколебимой.
        В полном изнеможении Джон сполз на пол. Он задыхался. В безнадежной борьбе с предательской дверью он истратил слишком много кислорода. Проклятая ловушка… Впрочем, теперь все равно. До Купола ему не хватит воздуха, но… Но ведь идти не обязательно. Спасатели должны быть уже на полпути. Они наткнутся на этот нелепый дом, увидят рядом контейнер с образцами. Все поймут. Нужно только пойти в спальню, лечь на белоснежную постель и лежать неподвижно, пока спасатели не проникнут внутрь. Очень просто.
        Джон понимал, что все очень непросто. Желая сократить путь, они с Маргарет взяли немного восточнее. А это означает, что спасательной команде придется обшарить лишние пятнадцать-двадцать квадратных километров. Это идиотское «полосатое» магнитное поле Марса выкинуло фортель, лишив их связи с Куполом… Ладно, главное сейчас не дать жене наделать глупостей…
        - Мардж, - проговорил он. - Отзовись! С тобою все в порядке?
        Маргарет не ответила. Он повторил вызов. Бесполезно. Теряя сознание от страха, Джон поднялся. Далось это ему с огромным трудом. Бесплотная наружная среда сгустилась, стала вязкой и клейкой, как мед. Цепляясь за стены, Джон побрел на подгибающихся ногах в спальню. Воображение рисовало разные ужасы. А если Маргарет, подчиняясь безумному порыву, сняла-таки шлем?.. Взрывная декомпрессия - Джон видел однажды, что она делает с человеком.
        В спальне Маргарет не было. Бормоча: «Маргарет, дорогая, отзовись… умоляю тебя, Мардж… ради всего святого», Джон начал обходить комнаты. Их было невероятно много. Дом был набит множеством вещей, созданных для комфорта, услаждающих взор, потворствующих самому изысканному вкусу. Но Джон Ньюкомб ничего этого не видел. Перед ним стояла одна и та же картина - кукла по имени Маргарет с каплями застывшей крови на изуродованном лице.
        Полумертвый от усталости, Джон наткнулся на снятый скафандр. Переступил через него, как переступают через змеиную выползину, и оказался возле небольшой дверцы из дымчатого стекла. Сквозь гермошлем снаружи доносился глухой, переливчатый шум. Знакомый и вместе с тем почти забытый. Джон тупо уставился на стекло. Оно было запотевшим, и за ним маячил размытый силуэт. Джон рванул дверцу.
        - Мардж!
        Обнаженная, она стояла в перламутровой половинке раковины тридакны, ни дать ни взять Афродита кисти Боттичелли, и благодатный искусственный дождь омывал ее полное жизни тело.
        - Ма-ардж… - пробормотал Джон и потерял сознание.
        В который уж раз Джон попытался уловить мгновение, когда пляшущие разноцветные, похожие на японские иероглифы, закорючки марсианского письма превращаются в строгий черный строй латиницы, но тщетно. Стоя на полке, книга была самой собою, но стоило взять ее в руки и открыть, как страницы начинали играть в притворяшки. Джону нравилась эта игра. Иначе в доме, битком набитом книгами, которые нельзя прочитать, можно было бы сойти с ума. Не только книги, но и весь дом умело приспосабливался к своим обитателям. Или, скорее, к пленникам. Воздух и тепло, свет и воду, одежду и пищу дом предоставлял без ограничений. Но наружу не выпускал. И что там снаружи творилось, было неизвестно. За окнами расстилался живой, но совершенно нереальный пейзаж. Вместо каменистой пустыни - зеленая долина, вместо желтого неба - голубое. По ночам среди звезд плыли крохотные луны - Деймос и Фобос. Иногда удавалось разглядеть Землю. Вид ее вызывал нестерпимую тоску.
        Джон нашел отдушину в книгах. Маргарет - в хозяйственных хлопотах. Марсианские книги-оборотни почему-то вызывали у нее отвращение. Джон же погружался в них с наслаждением. Описание тысячелетней марсианской истории, прежде никому из людей неведомые литературные шедевры - все это книги с неслыханной щедростью дарили его жадному воображению. Земные мечтатели оказались правы. На Марсе была цивилизация, древняя и неслыханно могучая. Джон никак не мог дознаться - почему она исчезла. Книги не давали ответа. Каждый раз, открывая новый томик, Джон надеялся, что обнаружит ответ. Вот и сейчас взгляд его скользил по притворяющимся понятными строчкам.

«…они искали последнего приюта. Они хотели скрыться от самих себя. От собственной усталости и разочарования. От мук пресыщения. Но не было им исхода. И вот тогда великий зодчий…»
        - Иди ужинать, Джонни!
        Джон с сожалением отложил книгу. Маргарет несколько часов возилась на кухне, выпекая какой-то необыкновенный пирог, аромат которого уже давно дразнил проголодавшегося Джона. До завершения священнодейства соваться на кухню не стоило. Экспериментируя, Маргарет страшно нервничала. Но и медлить теперь, когда она сама позвала, было непозволительно. Размышляя над прочитанным, Джон отправился мыть руки. Марсиане отличались от людей редкостным домоседством. Совершенствуя, оттачивая до мелочей свою культуру, они не рвались за пределы родной планеты.
«Дух, - говорили они, - дышит, где хочет. К чему обрекать тело на страдания дальних странствий?» В этом была сила их цивилизации, но в этом была и ее слабость. Изначальный порок, восходящий еще к тем временам, когда предки марсиан ютились вдоль узкой плодородной полосы экватора. В неустанной борьбе за существование марсиане расширили свое местообитание до полюсов, но этим и ограничились. Они преобразовали свою планету, сделали ее самым уютным местом в Солнечной системе уже тогда, когда жизнь на Земле только-только начала решительный штурм суши.
        Пирог удался на славу. Да и вино из обширного погреба было неплохим. Джон и Маргарет сами не заметили, как оказались в постели. В этом доме с ними такое случалось нередко. Сказывались годы жизни в крохотной комнатенке в Куполе, с тонкими, почему-то считающимися звуконепроницаемыми стенками. Они словно вернулись в медовый месяц.
        - Джон, - позвала Маргарет. - Не спи.
        - Я не сплю, - откликнулся он.
        Ленивое течение дремы выносило Джона на стрежень. Плакучая ива полоскала зеленые волосы в прибрежном омуте. В камыше вопросительным знаком изогнулась цапля, прильнувшая клювом к груди. Тучи мошки резвились в прохладном воздухе…
        - Нет, ты спишь, - сказала цапля. - Бессовестный…
        - А! Что? - вскинулся Джон. - Что случилось, Мардж?
        - Ничего, - ответила Маргарет. - Я просто спросить хочу…
        - Ага, слушаю…
        Джон потянулся к тумбочке, где у него лежала трубка. Много лет назад бросивший курить, чтобы попасть в группу кандидатов на работу в марсианской колонии, в доме Джон снова вспомнил о давней привычке. А может, привычка нашла его. Во всяком случае, однажды он обнаружил самшитовую трубку и целый мешок табака - превосходного английского кнастера. И не удивился. Не хотелось уже удивляться.
        - Мы не выберемся отсюда? - спросила Маргарет, дождавшись, пока он раскурит трубку.
        - Ну что ты такое говоришь, Мардж… Рано или поздно люди Воронихина нас обнаружат. Ты же знаешь, у них приказ - ни одного пропавшего без вести. Помнишь, как долго искали группу Жанэ?
        - Помню, - отозвалась Маргарет. - Три недели… Только мы уже прожили здесь в десять раз больше.
        - Ну да, ну конечно, - смешался Джон. - Но ведь дом не иголка. Его обязательно обнаружат. А мы подождем. С комфортом. У нас же здесь полно всего, даже слишком…
        - Да, слишком, - эхом откликнулась Маргарет. - Но все же кое-чего не хватает…
        - Ну, стоит только пожелать, - проговорил Джон, - и дом…
        - Я не хочу ЭТОГО от дома, Джонни, - сказала она. - Я хочу это от тебя!
        - Боже мой, Мардж! - Джон подскочил. - Так ты о?..
        - Разумеется, о ребенке, мистер Ньюкомб, - рассмеялась Маргарет. - Какой же вы все-таки тупица.
        - Подожди, Маргарет, - сказал он. - Ты уверена? Мы ведь все еще на Марсе. А это малопригодная для рождения детей планета.
        - Ты же сам говоришь, что дом даст нам все, - возразила она. - А значит, он даст все и для нашего ребенка.
        - Да, но сама рассуди, - сказал Джон. - Каково ему будет расти в четырех стенах? Смотреть в окно и видеть веселенький пейзажик. И не иметь ни малейшей возможности оказаться за пределами дома,
        - Не знаю, Джонни, - сказала Маргарет. - Придумай что-нибудь… В конце концов, ты мужчина, глава семьи… И потом, ты так горячо веришь в спасательную команду.
        - Воображаю, что скажет Воронихин, - пробормотал Джон, - когда узнает, что его полку прибыло…
        - Он обрадуется, - сказала Маргарет, - когда узнает, что можно переселить колонию сюда. Ведь места в доме хватит на всех…
        - Пожалуй, - буркнул Джон.
        - Но пока они будут нас искать, мы должны обзавестись ребенком, - заключила она. - Иначе я сойду с ума.
        - Хорошо, Мардж, - сказал он, вставая с постели. - Только дай мне время все обдумать. Это серьезный шаг. Весьма серьезный.
        Джон захлопнул книгу. Невидящим взглядом уставился в окно. Он нашел наконец-то ответ. И теперь сожалел о том, что искал его. Марсиане, достигнув всего на свете, усовершенствовав себя и свой мир до невозможных пределов, затосковали. Черной тоской безысходности. Они устали от прогресса, от культуры, от беспечной жизни, но больше всего они устали от самих себя. И тогда великий зодчий, чье имя с общемарсианского переводится как Отвернувшийся-от-Звезд, объявил, что построит каждому дом, исполняющий любые желания. В таком доме можно жить семьями, или с друзьями, или в одиночку, как угодно, но главное, только в таком доме можно спастись от самого себя. Ведь любые желания исполняются. И такие дома были построены. И марсиане заперлись в них. А может быть, дома сами их заперли. Как бы то ни было, улицы марсианских селений опустели. Смолкли детские голоса во дворах, из кофеен и баров пропали судачащие старики, домохозяйки не обменивались рецептами, их мужья не съезжались на охоту, а молодежь не танцевала до утра. Все то, что создавало мощь и величие марсианской цивилизации, постепенно пришло в упадок. Ведь
дома обеспечивали своих обитателей всем необходимым. Но природа, вышедшая из-под контроля совершенных марсианских машин, стала стремительно возвращаться в первобытное состояние. Взбунтовавшиеся вулканы, покинувшие изначальные русла водные потоки, лавины и оползни, ураганы и цунами в мелководных морях сметали с лица Марса дома-ловушки вместе с их ушедшими от себя обитателями. Последний удар нанес Космос, которым марсиане пренебрегали. Из Обломочного пояса пришла малая планета. Она немногим превосходила размерами Фобос, но отклонить ее было некому. Она вонзилась в кору Марса в восточном полушарии, неподалеку от Южного полюса. Миллиард тонн небесного камня и железа пробил планету до самого ядра, вспучив в западном полушарии исполинский нарыв вулкана Олимп и горную систему Фарсиды. В огненном хаосе выкипали моря, испарялись ледники, атмосфера была перенасыщена серой и варевом вулканических газов. Эта катастрофа уничтожила все уцелевшие от прежних, менее опасных природных катастроф дома. Все, кроме одного.
        Этот дом выжил. Выжил, потому что сумел приспособиться. Он не хотел исчезать. Слишком много в него было вложено ума, таланта и хитроумной техники. Этот дом Отвернувшийся-от-Звезд предназначал для себя. Он собирался войти в него последним. Но не вошел. Когда великий зодчий осознал масштабы беды, у него осталось только одно желание. Чтобы исполнить его, Отвернувшийся-от-Звезд не нуждался в услугах собственного творения. Он застрелился на пороге своего чудо-дома. И никто не пришел, чтобы смежить ему веки. Некому было приходить. И великий зодчий смотрел невидящими глазами на звезды, от которых он отвернулся. Смотрел до тех пор, пока птицы не выклевали эти глаза. И дом остался ждать хозяина. Он был не прочнее других, но он был умнее. Он придумал единственный надежный способ избегать природных катастроф.
        Что это за способ, в книге сказано не было. Джон не стал ломать себе голову. В конце концов, его это устраивало. Это означало, что дом достаточно надежен, чтобы они с Маргарет могли позволить себе ребенка. Честно говоря, они уже позволили. Жена не стала ждать, пока он примет решение. Джон и сам не помнил, как это случилось, но округлившийся живот Маргарет был красноречивее любых уверений. Оставалась одна загвоздка. Непонятно было, кто написал эту книгу, если все марсиане погибли? Может быть, в дом все-таки кто-то вошел и жил здесь до самой смерти? От этой мысли Джону стало неуютно, словно призрак давно истлевшего марсианина вдруг появился у него за плечом. Джон поспешно встал из-за стола и направился в гостиную, где Маргарет вязала крохотные смешные пинетки. Джон присел рядом, обнял жену, погладил живот, выпирающий под халатом. Маргарет, не отвлекаясь от вязания, поцеловала его в небритую щеку.
        - Дикобраз, - пробурчала она. - Погряз в своих книгах по уши. Бриться перестал.
        - Как малыш? - спросил он.
        - Толкается, - улыбнулась Маргарет. - Испинал всю… Знаешь, я придумала такую симпатичную кроватку малютке, что ах! Надеюсь, наш милый домик сумеет ее сочинить?
        - Набросай чертежик, - проговорил Джон. - Я сам ее сделаю. Надоело сидеть сложа руки, я все-таки инженер… Постой, как ты сказала?..
        - Я сказала, что придумала замечательную кроватку…
        - Нет, - перебил ее Джон. - Ты что-то сказала про дом!
        - А, ну да, - кивнула Маргарет. - Я сказала, что надеюсь на то, что дом сможет ее сочинить, как сочинял до сих пор все необходимое… А в чем дело?
        - Ты гений, Мардж!
        Джон поцеловал жену в шею и выбежал из гостиной. В кабинете он вновь схватил прочитанную книгу. Взглянул на титульный лист. Пестренький марсианский шрифт медленно, как бы нехотя стал превращаться в латиницу. Теперь Джон мог видеть, как это происходит, но сейчас ему были неинтересны метаморфозы марсианских иероглифов.
«Го…во… ряща…я кн…и…га» - появилось на титуле. Джона колотила нервная дрожь, когда он, перебросив три сотни страниц, добрался до самых последних - чистых, как первый снег. Схватил золотое перо с неиссякающими чернилами и вывел:

«Эту книгу написал ты?»
        Почти сразу же появились «иероглифы», которые немедленно превратились в английские слова:

«Я. Это книга о конце и начале времен...»
        Джон хмыкнул, хотя его все еще бил озноб.

«То, что о конце, я заметил, - написал он. - А где - о начале?»

«Ты читал невнимательно, - отозвался дом. - Впрочем, тебя интересует не это...»

«Ты угадал. Меня интересует, почему ты не выпускаешь нас наружу?»

«Потому что снаружи нет ничего, что вам нужно…»

«Откуда ты знаешь, что нам нужно?»

«Вопрос не имеет смысла, - отозвался дом. - Все, что нужно вам и моему будущему хозяину, я даю сполна…»

«Ты не понимаешь, - написал Джон. - Нам нужно не только жилище, не только тепло, воздух, вода и пища. Нам нужен простор, не ограниченный стенами, свободный ветер, купол неба над головой...»

«Странное желание, - удивился дом. - Но любое желание хозяина для меня закон. Тот мир, который вы видите за окнами, вас устроит?»

«Да, - накорябал неверной рукой Джон Ньюкомб. - Да, - повторил он, не веря своей удаче. - Да, черт побери! Да!»

«Будь по-твоему, - согласился дом. - Но учти, если ты переменишь свое решение, я не смогу исполнить второго, настолько же странного желания…»

«Не переменю», - поспешил заверить его Джон.
        - Закрой глаза, Мардж! - потребовал Джон, беря супругу под пухлый локоток. - И обещай, что не будешь подглядывать.
        - Ну, закрыла, - отозвалась Маргарет. - Что еще?
        - Теперь тихонько, маленькими шажочками продвигайся вперед, - сказал он. - Не бойся, я буду тебя поддерживать. Только не открывай глаза.
        Маргарет послушно пошла за ним, тяжко переваливаясь на ходу. Джон подвел ее к двери, легонько толкнул когда-то неодолимую преграду. Он не опасался, что дом его подведет. Он все проверил. Сегодня утром он уже был ТАМ.
        Дверь распахнулась. Теплый летний ветер ворвался в дом, взъерошил распущенные волосы Маргарет, которые она любовно отращивала несколько лет. Ведь ей так не хватало этих каштановых, свободно ниспадающих на плечи прядей, которые невозможно было уложить под гермошлемом.
        - Что это, Джонни?!
        - Теперь можно смотреть, - сказал он. - Теперь все можно.
        Она открыла глаза, взмахнула густыми, темными от природы ресницами над синей бездной своих глаз. И в этой бездне отразилась другая. Густая синева марсианского неба с золотой монетой солнца и белым пухом облаков. Лазуритовая чаша, опрокинутая над зеленой долиной и ослепительной саблей полноводной реки.
        - Как он это делает, Джонни? - спросила Маргарет. - Неужели это настоящее?
        - Самое настоящее, Мардж, - откликнулся Джон. - Это мир для нас и нашего будущего сына.
        - Дочери, - поправила его жена.
        - Ну хорошо, для нашей будущей дочери, - не стал спорить Джон, хотя точно знал, что у них будет сын.
        Ведь дом сказал: «моему будущему хозяину». Чудесный дом. Волшебный. Дом-гений, научившийся выживать в гекатомбе катастроф, обрушившихся на Марс. В ожидании хозяина сумевший приспособиться и нашедший единственно надежный способ выжить.
        - Ты прав, Джонни, - пробормотала растроганная Маргарет. - Этот мир прекрасен, будто в первые дни творения…
        Джон пошатнулся. Солнечный свет померк для него.
        - Повтори, что ты сейчас сказала, Мардж!
        - Что я такого сказала? - изумилась супруга. - Я сказала, что мир этот прекрасен, как если бы мы перенеслись на миллиарды лет назад, в самое начало времен.
        Спасательной операцией командовал сам Дементий Воронихин. Он был руководителем колонии и за каждую смерть отвечал перед Объединенным Директоратом. А с Земли не видно, насколько нелегко отыскать в марсианских пустынях двух человек, пропавших много месяцев назад перед началом осенних пылевых бурь. Земля требовала, чтобы каждый погибший на Марсе был «возвращен в ее материнское чрево». Тьфу ты…
        Воронихин с тоской наблюдал, как спасатели просеивают песок на последнем клочке Тирренской земли, куда по расчетам могли забрести супруги Джон и Маргарет Ньюкомб.

«Бедолаги, - думал он них Воронихин. - Погибли, можно сказать, в пяти минутах от мировой славы…»
        Гипотеза Маргарет Ньюкомб о ледниковом происхождении морен Исиды полностью подтвердилась. А роман Джона Ньюкомба «Красный лик, обезображенный шрамом» третью неделю не покидает списка бестселлеров «Вашингтон пост».

«И читают же на Земле всякую чушь, - досадовал Воронихин. - Марсиане, дескать, от землян произошли… провалившихся в прошлое…»
        - Нашел, мистер Воронихин! - проскрежетал в наушниках голос Эдвина Паккарда, одного из старейших колонистов.
        - Трупы?
        - Нет, сэр… Я думаю, вам лучше взглянуть самому.
        Воронихин огляделся. Все спасатели выглядели одинаково в своих порыжевших от пыли скафандрах, но опытный в таких делах Паккард догадался поднять дюралевый щуп с белым флажком на конце. Воронихин зашагал к нему. Старик стоял у продолговатого ящика, лишь слегка очищенного от песка.
        - Что это, Эдди?
        - Думаю, контейнер для ареологических образцов. У Мардж был такой. Только у нее… Она его специально заказывала в мастерских. Аккуратная была женщина, сэр…
        - Благодарю, Эдди, - Воронихин потрепал старика по плечу и обернулся к остальным, что уже успели собраться у места находки. - Смотрите в оба, парни, - сказал им руководитель колонии. - И учтите, без четы Ньюкомб мы в Купол не вернемся. Они не могли далеко уйти… Я чувствую, они где-то рядом.
        АНГЕЛ МЩЕНИЯ
        Авторы выражают благодарность Льву Ростиславскому за идею рассказа
        ВОПРОС: Не кажется пи вам, что создание корпорации «Хронос» противоречит базовым принципам морали нашего общества?
        ОТВЕТ: Я юрист, а подобные вопросы входят в сферу компетенции философов, этиков, историков. Однако как частное лицо скажу, что ответ здесь не может быть однозначным. Во всяком случае, и Юридическая Комиссия, и Комиссия по Этике разрешили этот вид деятельности.
        Из интервью Бу Тена, независимого юриста, программе «Спектр»
        В вышине над крышами полыхали трехмерные буквы: «ООО «ХРОНОС»: ЛЮБОЕ МЕСТО И ВРЕМЯ! ХОТИТЕ УВИДЕТЬ, КАК ЖИЛИ НАШИ ПРЕДКИ? ВСТРЕТИТЬ ДИНОЗАВРОВ, МАМОНТОВ И САБЛЕЗУБЫХ ТИГРОВ? ТОГДА ВАМ СЮДА! ГРУППАМ - СКИДКИ ДО 30 %! ВАША БЕЗОПАСНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ!»
        Прежде чем пройти сквозь мерцающую голубизну, скрывавшую вход, человек постоял возле здания минут этак десять, делая вид, что занят исключительно своей сигарой, и исподволь изучая посетителей. Ничего интересного в них не было - обычные геды и понаплаки с тусклыми лицами - тип, давно и хорошо им изученный, - что и понятно: нормальные люди редко ездят в такие круизы - либо некогда, либо скучно, либо тяжело и кроваво. Специалисты же идут по линии Универсэ, и отношение у него к ним совсем иное… Он тоже был в свое время в числе избранных, но, когда руководство ради пополнения казны решило начать это дело, ушел, хлопнув дверью. Он еще мог понять так называемых мидвов с их лозунгами «Назад - к культуре!» либо «Назад - к природе!», группы которых, закупив необходимое снаряжение, растворялись в прошлом, но вот новые туры… Посещение исторических битв, казней и убийств. Бои гладиаторов, печи Дахау и битва на Калке с пиром на телах побежденных - вот что было в программе.
        Мало того что они превратили историю в балаган, они еще делают ее балаганом для извращенцев. Надо положить этому конец! - решил он.
        ВОПРОС: Как вы оцениваете вероятность преступной деятельности отдельных лиц или групп в прошлом?
        ОТВЕТ: Как исчезающе малую. Все временные перемещения контролируются нами от начала и до конца.
        Из интервью Сарди Ошвата, начальника Управления Порядка, программе «Спектр»
        В большом камине весело потрескивали бутафорские дрова. В гостиной старого особняка в фешенебельном районе Лондона собралась компания старых друзей. Джаян Кыров, для друзей - Рарик, сделал предметом антикварной страсти даже собственное жилище. Вот и сейчас собрались не просто так - обмывали новое приобретение хозяина, последнее прижизненное издание лемовской «Суммы технологии». Сама книга торжественно возлежала на черной бархатке посреди стола (Англия, восемнадцатый век, ампир), освещаемая свечами, торчащими из двух серебряных подсвечников (Франция, двадцатый век, модерн).
        - Признайся, Рарик, - сказала Дайана Лакшми, невероятного смешения кровей женщина, и кокетливо прищурила большие, слегка навыкате глаза, усиливая тем самым столь присущее ее взгляду стервозное выражение, - ты приволок этот фолиант из прошлого?
        - Дайни, зачем такую глупость говоришь? - возмутился хозяин. - Я антиквар, а не пират! Никогда уважающий себя антиквар до такого не дойдет. Никогда!
        - А кстати, дорогие однокашники и однокашницы, - оживился доселе молчавший Ксан Обри, - скоро нашему Джаяну туговато придется! Натащат из прошлого кому чего не лень.
        - Э-э, не пугай, дорогой! - отмахнулся Джаян. - Уже таскают! Ну и что? Настоящий коллекционер совсем не ценит такую вещь! Коллекционер ценит настоящую старину.
        - И почем сейчас на рынке вещи из прошлого? - вступил в беседу четвертый участник посиделок, старший инспектор Управления Порядка Влад Реюн, рассматривая сквозь бокал бутафорское пламя.
        - А! Как специалист спрашиваешь? Почти как новоделы. Туда-сюда чуточку дороже, потому что контрабанда, черный рынок. Вот стол, - Джаян хлопнул ладонью по столешнице, - двадцать тонн зелени стоит. А новодел - в десять раз меньше. А если из прошлого такой выдрать, красная цена - пять. Так что не пугай!
        Дайана взяла в руки книгу, рассеянно перелистнула пару страниц.
        - Это какой язык?
        - Русский. В России Лема часто издавали. Пророческая книга! - важно пояснил Джаян.
        - Положим, путешествий в прошлое он предвидеть не смог, - заметил Ксан Обри. - Кстати, Влад, что это пресса так расшумелась о спаде преступности? Действительно?
        Влад поморщился:
        - Все умные люди отлично понимают, откуда ветер дует. «Хроносу» позарез нужна реклама, вот он и трубит об этом на всех углах.
        - Но все-таки? - не отставал Ксан. - Есть такой факт?
        - Факт такой есть, - согласился инспектор, - однако это снижение лично у меня вызывает большой скепсис. Не верю, что это надолго. Просто преступления переместятся в то же прошлое. Наверняка. Наш шеф слишком большой оптимист в этом вопросе…
        - Мальчики, хватит разговоров! - сморщила носик Дайана. - Давайте потанцуем, или я с вами совсем испорчу фигуру. Джани, у тебя есть человеческая музыка?
        - Замуж тебе, девка, пора, - добродушно заметил Джаян. - Засиделась…
        Влад и сам не подозревал, что сказанное им начнет сбываться уже через несколько дней. Ранним утром его разбудил звонок из Управления:
        - Извините, инспектор, но начальство требует вас на ковер.
        Пришлось ни свет ни заря тащиться к шефу. Комиссар Ошват был мрачнее тучи.
        - Здравствуй, - буркнул он в ответ на приветствие Влада. - Полюбуйся…
        Он швырнул на стол пачку фотоснимков. На них были трупы. Еще в той кондиции. Взглянув на даты, инспектор удивился - и было отчего: он не ожидал такой демонстрации своего пророческого дара.
        - Похоже на работу маньяка, шеф.
        - Тонко подмечено! - съязвил комиссар. - И это после всех моих заверений!

«Не хрен было давать дурацкие обещания», - подумал Влад.
        - Все дела побоку, заниматься только этим долбанным хрономаньяком. Людей в помощь подберешь сам - лучших людей, стократно проверенных. Никаких утечек информации, доклады лично мне на стол!
        Чем аудиенция и завершилась.
        ВОПРОС: Как вы прокомментируете деятельность террористической организации «Прошлое
        - предкам!»?
        ОТВЕТ: Вопрос не ко мне. Скажу только, что пока существование самой организации является гипотетическим.
        ВОПРОС: Как вы расцениваете возможность масштабного изменения прошлого силами подобных организаций?
        ОТВЕТ: Это совершенно исключено. Как ученый скажу: прошлое чрезвычайно стабильно. Это фантастам вольно было рассуждать о раздавленных в прошлом бабочках и глобальных последствиях таких действий. Чтобы существенно изменить актуальное настоящее, нужно воздействие такого масштаба, что подготовка такового, безусловно, не может остаться незамеченной нашими спецслужбами. Также не следует забывать, что из-за принципа неопределенности пространственно-временного базиса путешествия в ближайшее прошлое принципиально невозможны вплоть до порога Крашенинникова - сто двадцать восемь лет - и крайне затруднительны вплоть до двухсот пятидесяти лет. А чем дальше в прошлом будет осуществляться попытка такого воздействия, тем более экспоненциально нарастает событийная энтропия хронополя.
        Из интервью Эшли Баррета, генерального директора корпорации «Хронос», данного еженедельнику «Мир Наизнанку»
        Было от чего прийти в отчаяние. Вся его деятельность оборачивалась выгодой для
«Хроноса». За последние две недели он совершил три теракта. Никакая собака не смогла пронюхать, каким образом он подключается к хронополю и входит в систему Универсэ. Он стартовал с трех разных станций, из разных точек земного шара. Он распустил в сети слухи о террористической организации - могучей и беспощадной. И что же? Понаплаки хлынули в прошлое потоком. Адреналину у них в крови, видите ли, не хватает, острых ощущений, будь они неладны. Он вспомнил искалеченные тела. И ведь ничего паршивцев не останавливает!
        И что начали творить! Тащат из прошлого что ни попадя. Ученому, чтобы вывезти один экспонат, нужно десять разрешений, и то, бывает, не помогает. А тут - дал взятку смотрителю станции, и тащи хоть живого динозавра. И ведь всё знают, паскуды, все эти Эшли Барреты, Сарди Ошваты, все эти ублюдочные Службы и Наблюдения. Знают, что вытворяют туристы в прошлом: убивают людей, пытают, насилуют… Недавно целую деревню в Африке вырезали. Ничего, спишем на португальских колонизаторов. Деньги рекой текут к «Хроносу», никаких существенных изменений в актуальном настоящем, и всех все устраивает! Ну что ж… Значит, надо по-другому. Если гора не идет к Магомету, значит, сходим на поклон к горе. Говорите, зона нестабильности - двести пятьдесят лет? Посмотрим.
        За окном гостиницы шумела-гудела Москва двадцать первого века. Он стоял на лоджии, курил и думал о том, какого ценного ученого лишилась Универсэ в его лице. Способ точной локализации в нестабильной зоне до гениального прост. Но открыл его не какой-нибудь профессор Хирохеру, а он. И кто из них гений? Он посмотрел на часы: пора. Он оборвет все это, раз и навсегда.
        В подъезде отчетливо воняло кошками, блевотиной и табачным перегаром. Обшарпанная дверь, болтающийся на проводе звонок. Вперед!
        - Витя, ты? - донеслось из-за дверей.
        - Я! - коротко ответил он.
        Дверь распахнулась. Не давая опомниться хозяину, он влетел внутрь и что есть силы ударил того под дых, а когда тот согнулся - врезал ладонями по ушам. Запер двери, схватил хозяина за шиворот, заволок в комнату и уронил на пол.
        Пару минут он сидел в кресле и любовался зрелищем - жалкий, хлипкий юноша лет двадцати натужно ворочался, стонал и всхлипывал.
        - Ну что, сволочь? - негромко обратился он к жертве. - Поговорим напоследок?
        - Кто вы? - всхлипнул тот. - Что вам надо? Денег?
        - Денег? - он рассмеялся. Все шло по сценарию. Жертва произносила намеченные заранее реплики. - Нет, дурак. Ты хоть знаешь, что ты сделаешь через, - он посмотрел на часы, - двадцать три года, семь месяцев и шестнадцать дней?
        Юноша молчал, глядел взглядом затравленного хомячка.
        - Ты, размазня, изобретешь машину времени! Думаешь, я псих? Думай на здоровье. Говори последнее слово! - Он вытащил из кармана свое изобретение - миниатюрный узконаправленный парализатор.
        Глаза юноши побелели от ужаса.
        - Это… какая-то ошибка. Я ничего не собираюсь изобретать… такого. Моя тема - диффузионная… диффузионная устойчивость динамических сред…
        Он усмехнулся. Все по сценарию - разумеется, жалкий лепет. Итак, миг истины!
        Юноша умолк на полуслове - схватился за грудную клетку. Лицо его посинело, он икнул, еще икнул, медленно, словно укладываясь на доски с гвоздями, растянулся на полу и замер.
        Он удобно откинулся в кресле. Вот и все. Спрятал парализатор и вынул другое свое изобретение - маленький дистанционный пульт. Последняя проверка: сейчас он нажмет кнопку, но зеленое, напоминающее колыхающийся огонек свечение блуждающего портала не возникнет в этой комнате. Гении рождаются раз в сто лет. Этот слизняк, правда, не похож на великого ученого. И тем не менее. Понадобился без малого век, чтобы его теория единого информационного поля, допускающая возможность хроноинверсий, нашла практическое применение. Теперь же все кончено.
        Он злорадно усмехнулся. Он все еще не нажал на кнопку, он, как истинный гурман, смаковал момент подачи блюда и не спешил его пробовать. Они думали, что зона нестабильности - слишком хорошая защита для этой твари. Ну что ж. Что ж.
        Он нажал на кнопку, и в углу комнаты заклубилось зеленоватое марево временного портала. Несколько мгновений он созерцал, затем поднялся и шагнул в свое настоящее.
        Пройдя сквозь голубоватую завесу, отделяющую вход в станцию от окружающего мира, он огляделся: куда занесло? Похоже, что в Латинскую Америку. Что ж, за точность перемещения во времени иногда стоит заплатить пространственным сдвигом. Лишь бы не в безвоздушное пространство…
        В вышине над крышами полыхали трехмерные буквы:

«ВЫ ХОТИТЕ ЗНАТЬ, ЧТО ЧУВСТВОВАЛ НА КОСТРЕ ДЖОРДАНО БРУНО? ИСПЫТАЛА ЛИ КЛЕОПАТРА ОРГАЗМ В ПЕРВУЮ НОЧЬ С МАРКОМ АНТОНИЕМ? ХОТИТЕ СТАТЬ НА ВРЕМЯ ЖЕНЩИНОЙ, ЕСЛИ ВЫ - МУЖЧИНА, И МУЖЧИНОЙ - ЕСЛИ ЖЕНЩИНА? ТОГДА ВАМ - К НАМ!..»
        Он заскрежетал зубами. Дело оборачивалось даже хуже, чем он предполагал.
        Ксан Обри и Влад Реюн ужинали в кафе. Болтали о пустяках - погоде, футболе, женщинах… О чем еще могут болтать два старых друга за бутылочкой доброго шабли? Наконец, когда были съедены последние блюда, распита уже вторая бутылка шабли и пришел черед кофе, Реюн перешел к тому, собственно, ради чего он и назначил эту встречу:
        - Значит, дружище, выходит, все у тебя в порядке?
        - Все в порядке может быть только у покойника, - философски ответил Ксан.
        - А у меня вот проблемы. Из-за тебя. Бровки-то не вскидывай. Кто завалил Крашенинникова? Положим, он и так без малого двести лет, как в земле гнил, но все-таки?
        - Выследили-таки, - спокойно заметил Обри.
        - Угу. Хочешь знать как - спроси у меня. Мы быстро поняли, что хрономаньяк прекрасно разбирается в теории и практике временных переходов. Настолько прекрасно, что его методы проникновения никто не может вычислить. Значит, связан с Универсэ. Или был связан - что вероятнее. Обиженные иногда бывают довольно агрессивны…
        - Я ушел по идейным соображениям.
        - Ты ушел, потому что должность начальника отдела дали не тебе. Не так? Ну, неважно. А потом произошло изменение.
        - Послушай, Влад, - перебил его Ксан. - Откуда ты знаешь, что произошло изменение? Ты ведь не должен помнить.
        - А я и не помню, - невозмутимо сообщил Реюн, отхлебывая кофе. - Ты даже не знаешь, что в Универсэ есть целый отдел наблюдателей. Сидят в хронокапсулах и отслеживают изменения актуального настоящего. Теперь тот мир - виртуальное настоящее. Вот так-то, борец за справедливость. Наверное, хочешь знать, что произошло? Не Крашенинников был создателем Теории. А его приятель, некто Рыбкин, тоже физик. Работал тайно, ни с кем не делился. С приятелем вот поделился, когда работа была почти закончена. Заметь, почти. А приятель, не будь дурак, его возьми и грохни. И присвоил открытьице себе. Теперь понял, каких ты дров наломал? Ты убрал Крашенинникова, и ничто не помешало Рыбкину никуда не спеша довести до ума свою теорию. В итоге мы получили более совершенные хронотехнологии. И теперь в
«Хроносе» гигантские очереди… Ты не кипятись, Ксан, пойми меня. Я твой друг. Не мне тебя осуждать, тем более меня самого тошнит от всего этого балагана, в который превратили прошлое… Хм, - Влад довольно улыбнулся. - Шеф чуть не убил меня, и убил бы, если бы изменение не было столь благоприятным для «Хроноса». Но второй попытки тебе никто не даст. Так что обещай мне, что ты бросишь хронотерроризм, - и все останется между нами. Нам не изменить этот мир, дружище, лучше принять как есть. Обещаешь?
        - Обещаю.
        - Вот и славно. - Влад вынул бумажник. - Спокойно, за ужин плачу я. И вот еще, не пытайся меня убрать. В этом случае информация в Управлении будет незамедлительно. Ну, я пошел.
        - Постой! Как вы все-таки меня вычислили?
        - А, это? Недавно ты обратился к нашему Рарику с просьбой подобрать тебе коллекцию русских денег 2037 года выпуска. Ты гений, Ксан! Никто не мог допереть до такого простого хода. Чао!
        Ксан еще долго сидел в кафе. Что ж, он наломал дров, он и исправит. Рыбкин - значит Рыбкин.
        Теперь ошибки не будет. Он поморщился, вспомнив столбцы фамилий в очередях на ментальные хронопутешествия. Побывать в сознании Наполеона во время ночи с Жозефиной - семьдесят пять тысяч претендентов. Жанны д'Арк на костре - сорок тысяч с гаком. И так далее. Всех интересует чужой секс и чужая смерть. Эйнштейн в работе над теорией относительности - три претендента. Миклухо-Маклай среди папуасов - девять, делаем скидку на экзотику. А вот Кук, съедаемый аборигенами, - десять тысяч семьсот пятнадцать. «Хронос» гребет деньги лопатой, Влад не поверил его обещанию, не такой уж он и дурак. И от Рарика теперь базисных предметов не дождешься. Ничего, мы хоть парни и простые, зато с богатым творческим воображением…
        ВОПРОС: Как вы прокомментируете появившиеся в «желтой» прессе слухи о том, что хронотеррористам якобы удалось провести несколько масштабных изменений актуального настоящего?
        ОТВЕТ: Как провокационные и лишенные какого-либо основания. Видимо, есть силы, которым выгодна сенсационная шумиха вокруг «Хроноса».
        Из ответов комиссара Сарди Ошвата на брифинге в Управлении Порядком
        Сегодня он впервые в жизни напился. Сидел дома и жрал дешевый синтетический виски, пока не отключился. К жизни его вернул сигнал видеофона. Ксан с трудом разлепил веки, соображая, где он и что с ним. Кружилась голова, ныл правый бок. С экрана на него смотрела знакомая до отвращения ухмыляющаяся физиономия Влада Реюна.
        - Никак горе заливаешь? - осведомился тот.
        Ксан вперил мутный взгляд в экран.
        - Да пошел ты… - вяло пробормотал он.
        - Ты нарушил наш договор, Ксан, - с мягкой, почти отеческой укоризной в голосе сообщил старший инспектор.
        Да, черт побери, нарушил. И на этот раз вы попытались меня остановить. Он вспомнил, как дикторша с экрана телевизора в гостиничном номере поведала, что в городе появился опасный маньяк - показали его, Ксана Обри, лицо. Ха, это он-то - сексуальный монстр! Но он подготовился к противодействиям и прибыл в прошлое в искусно наложенном гриме. С боем прорывался к охраняемому агентами «Хроноса» дому Рыбкина! Да, на сей раз обошлось без напыщенных речей, не до того было, он просто разнес Рыбкина на куски. Это плохо, потому что сладкий ужас ожидания смерти достался не тому - обыкновенному вору.
        - Что теперь? - спросил он. - Убьете?
        - Нет. Теперь можешь уничтожать сколько угодно ученых. Эксперты в «Хроносе» не сидят без дела. Результаты твоих телодвижений уже получили название «эффект Обри». Это когда пытаешься изменить прошлое в желаемом направлении, а получаешь обратный результат. Все, оказывается, по науке. Знаешь, что вышло на сей раз? Рыбкин, еще совсем молодой, обмозговал главные тезисы своей теории, только обосновать не мог. Но дискету с этими ценными мыслями он хранил у любимой девушки. Потом он погибает, девушка эмигрирует в Штаты и там дает этой дискетке ход. Ну а американские ученые
        - цепкие парни. Им только дай идею. Выходит, дружище, ты успешно решил проблему, которая в последнее время так мучила деляг из «Хроноса»: как подсадить в голову какому-нибудь деятелю прошлого не одного, а сразу тысячу туристов. Так что решено было дать тебе карт-бланш. Очередные изменения актуального приведут только к очередному укреплению могущества корпорации. Мне очень жаль, Ксан. Говорил я тебе
        - брось ты…
        Обри, не дослушав, обесточил видеофон и снова рухнул на кровать. Какая-то мысль забрезжила у него в голове. Он пошарил рукой у изголовья, нащупал бутылку и сделал глоток прямо из горлышка. По телу прошла приятная дрожь, истома охватила члены. Что ж… Раз с ним так, то и он с ними будет по-другому. Хоть он и надеялся обойтись полумерами, но видно, с людьми иначе нельзя. Человечество… Ксан Обри расхохотался. Вот оно есть, а вот - он щелкнул пальцами, - его нет. Все расчеты он сделал давно. Он подготовился. Кому оно нужно, такое человечество? Вселенная наверняка вздохнет с облегчением. Так не будем же откладывать дело!
        Ночь пахла терпко и пронзительно. Густой теплый воздух был наполнен влагой, и дышалось трудно. В джунглях монотонно и тоскливо выл какой-то зверь. Ксан посмотрел на часы: ошибки не произошло. Он скакнул почти на два миллиона лет назад. Центральная Африка. Он осторожно выбрался на опушку леса и вгляделся в темноту. Впереди, шагах в трехстах, в свете молодого месяца виднелись силуэты скал. В скалах - пещеры. Эти скалы он, бывало, часами наблюдал на экране хроноскопа. На данный момент в племени существ, из которых разовьются люди, насчитывается тридцать семь особей. Никто не должен выжить.
        Ксан не хотел рисковать. Эти макаки видят ночью не хуже, чем днем, дозорные наверняка не спят. Разбегутся, потом лови их. На это у него времени точно не будет. Не дадут.
        Ксан раскрыл увесистый рюкзак - на сей раз он хорошо подготовился, - вытащил прибор ночного видения и короткий ствол ракетомета. В прибор четко были видны отверстия пещер: одна, вторая, третья чуть в стороне и выше. У входа в каждую на корточках сидело угрюмое существо. Обри припал глазом к прицелу. Ширк-ширк-ширк - три ракеты прорезали тьму огнями трассеров. Он увидел, как существо у входа вскочило на ноги, но, не успев издать и звука, свалилось в корчах. Ничего, это несколько мгновений, а затем - сон небытия. Три-эйч действует сразу. Теперь подождать немного, пока боевой газ не превратится в безвредную смесь. При такой влажности - несколько минут. А впрочем…
        Он сорвал с головы «сову», достал дистанционный пульт и нажал на кнопку. И ничего не произошло. Не загорелась проклятая зеленая свеча. Он счастливо рассмеялся. С человечеством было покончено раз и навсегда. Возможно, их души сохранились где-то, в виде виртуальных всплесков единого информационного поля. А возможно, и нет. Какая разница. Дерьма не жалко!
        - Эй! - раздался негромкий окрик сзади. - Ксан! Ксан Обри!
        Перед ним стояла Дайана Лакшми и насмешливо щурила свои большие глаза.
        - Дайана?
        - Нет, привидение на выпускном балу!
        - Что ты здесь делаешь?
        - Ох, дурачок… Я должна была тебя убить. - Даяна уселась прямо на землю, скрестив ноги. - Сядь, террорист ты мой горемычный. Тебя вычислили уже после второго твоего теракта. Когда ты стадо понаплаков в древних Андах перебил.
        Обри озадаченно почесал в затылке.
        - А ты?
        - А я вот уже несколько лет как один из лучших агентов Управления.
        - Влад навел на меня?
        - Влад. Так вот. Сперва тебя хотели ликвидировать, но, когда «Хронос» понял, что благодаря твоим терактам турист пошел косяком, решили пока не трогать. Но ты и тут всех удивил, убрав Крашенинникова. Дальше эксперты «Хроноса» обнаружили «эффект Обри», и Влад спровоцировал тебя на дальнейшую деятельность в том же духе.
        - Вот как? - он словно спустился с облаков на землю.
        - Да, милый, ты все время был пешкой в чужой игре. Ты думаешь, тебе позволили бы так легко разделаться с Рыбкиным? Но в игру вмешалась Дайана Лакшми. Не смотри на меня так странно… - Дайана рассмеялась. - Я должна была убрать тебя на случай, если бы ты решился на действительно масштабное изменение прошлого. Такого, как это. - Она махнула рукой в сторону пещер.
        - Почему же…
        - Потому что я люблю тебя, дурачок. И всегда любила.
        - Нет, постой. Ты же всегда Владу глазки строила.
        - Ох, никогда ты в женщинах ничего не понимал. Помнишь, в школе ты мне подложил кнопку под задницу?
        - А, да! Ты меня еще по башке двинула…
        - Думаешь, рассердилась? Да я обрадовалась, потому что ее мне подложил именно ты. Я три дня как на крыльях летала. В общем, я любила тебя, а ты любил науку о времени. Поэтому я и натянула нос корпорации «Хронос».
        - А заодно и всему человечеству.
        - А заодно и ему. - Она снова рассмеялась. - И вот теперь мы с тобой совсем одни на целом свете. Как в сказке, милый.
        Дайана улыбнулась, провела языком по губам, - в лунном свете он увидел, как расширились ее зрачки. И медленно расстегнула «молнию» своего комбинезона.
        Ксан Обри был счастлив. Жизнь текла своим чередом. У него был дом, жена родила четырех очаровательных девчушек и сейчас ждала пятого ребенка. Уходя на охоту, он обещал вернуться дня через три. Вывезенная ими из ставшего виртуальным прошлого техника надежно охраняла дом от диких зверей и стихии. Умница Дайни ухитрилась под носом у Управления переместить сюда целый контейнер всякой всячины - от силовых генераторов до маникюрных ножниц.
        Он швырнул в механическую тележку очередную пернатую тушку. Пора было возвращаться. Оглядел окрестности - поляна, озеро, стена девственного леса - и вскрикнул: на том берегу зеленым пламенем свечи колыхалось марево хронопортала.
        Несколько мгновений он созерцал это невозможное зрелище, а затем, бросив тележку с добычей, рванул с места в карьер.
        Дайана встретила его у изгороди их дома.
        - Что с тобой, милый? - встревожено нахмурилась она. - Где добыча? На тебя напал гигантский паук?
        - Ты родила?
        - Вчера вечером.
        - Мальчик? - глухо спросил он.
        - Мальчик. Мы назовем его… Стой! - Она схватила его за руку. - Ксан, милый, не убивай нашего сына. Постой же! - повисла на шее. - Ксан, послушай, уходи, спрячься в лесу. Они поймут, что ты не опасен, я им все объясню, - торопливо говорила она, намертво вцепившись пальцами в его плечи.
        Ксан зарычал, отдирая ее от себя. От опушки по траве скользнуло пятнышко лазерного прицела и уперлось ему в спину…
…И конечно, самых теплых слов признательности заслуживают Ксан Обри и Дайана Лакшми. Только благодаря им столь рискованная хроноинверсия, как базисное замещение человечества, могла пройти успешно. И хотя Ксан был всего лишь слепым орудием, мы благодарны ему и всегда будем чтить как героя. Что же до Дайаны, то только самоотверженная любовь заставила ее уступить нашему давлению и принять участие в операции. Она стояла перед нелегким выбором - потерять любимого сразу или прожить с ним несколько счастливых лет, родить от него детей, ощутить недолгое, но счастье полнокровной семейной жизни. И она сделала правильный выбор. Если бы не эти двое - никогда бы нам не вкусить удивительных плодов фазового временного пространства, ничего не знать об удивительных свойствах стоп-тайм-эффекта. Никогда бы самое время покорно не склонило перед нами голову. Никогда бы наша корпорация не достигла столь запредельного могущества и не имела столь высоких доходов. И мы благодарны им, нашим предкам, прародителям всего человечества, первым людям на Земле, Дайане и Ксану. Память о них вечным, негасимым огнем будет пылать в наших
сердцах!
        Из торжественного доклада Эшли Баррета, генерального директора корпорации «Хронос», посвященного пятидесятилетию основания корпорации
        НИКОГДА НЕ ОТВЕЧАЙТЕ НЕЗНАКОМЦАМ
        Зазвенел телефон. Длинно. Точно, межгород. В это поздневечернее время, да еще по межгороду мог звонить только мил-друг Глебушка.
        - Але, - поднял я трубку. Звуки в трубке были странные. Вроде песен китов, что я слышал в телепрограмме «Мир животных» или из концерта Жан-Мишеля Жарра «Зоопарк».
        - Служба Галактических Коммуникаций, - поверх потусторонних звуков прорезался приятный женский голос, - Фтуаньдху Бдхуабдхугхт, Малое Магелланово Облако, четыре космокредита за единицу коммуникации. Оплачивать будете?
        - Кто?.. - удивился я.
        - Я русским языком говорю - Фтуаньдху Бдхуабдхугхт. А дальше сами будете разбираться, - ответил женский голос. - Меня же интересует - оплачивать будете?
        - Х-хорошо, - согласился я.
        - Замечательно. Абонент говорит на Древнем Бхундхиари, параллельный перевод стоит четыреста пятьдесят космокредитов за единицу коммуникации. Будете оплачивать перевод или записывать на локальное письменное устройство?
        - Четыреста пятьдесят? - сумма мне совершенно не понравилась. - А сколько это… ну, скажем, в долларах?
        - Курс перевода в локальные денежные знаки вы можете узнать в ближайшем отделении филиала Межгалактической Службы Финансов. Меня же все еще интересует - вы будете оплачивать или не будете? - приятный женский голос пронизала ниточка раздражения.
        Древнего Бхундхиари я не знал, космокредитов у меня не было, о Межгалактической Службе Финансов я не имел ни малейшего представления, потому я сказал:
        - Буду.
        - Соединяю.
        В трубке что-то щелкнуло, похрипело, а затем жизнерадостный голос выкрикнул мне прямо в ухо:
        - Ну что… гадкие… земляне, приехали?
        - Чего? - не понял я. - Это ты, Глеб?
        - Какой… в самом деле… Глеб? - снова жизнерадостно заорало в трубке. - Я же совершенно… человеческим… языком тебя спрашиваю - че, приехали?
        - Ты, парень, определись, что значит «приехали», обозначь источник своей жизнерадостности, а главное - перестань орать! Я тебя и так прекрасно слышу.
        Ну что поделать - ненавижу такие глупые шутки! Некоторое время собеседник молчал. Видимо, перевод моего раздражения несколько озадачил переводчиков. Космические звуки в трубке тоже стали тише, но я списал это опять же на корректную работу Службы Галактических Коммуникаций. Наконец донесся ответ:
        - Так ты еще ничего не знаешь? Уа-ха-ха! - на этот раз голос был каким-то усталым.
        - Вообще-то меня никто не уполномочивал вводить вас в курс происходящих событий. Но что-то в вас, землянах, есть такого, что лично мне нравится. Вот потому и решил предупредить вас… отвратительных… о предстоящем вторжении.
        - Вторжении? - усомнился я в правильности перевода.
        - Именно - вторжении! - жестко сказал он. - Через три… ваших времени суток… объединенная Бхундраниардхи-Фчарутыньдрильйи эскадра космических Боевых Крейсеров… пришвартуется, привалит… к вашей околопланетной орбите и огненной волной сметет вас… отвратительных… с поверхности планетоида! Ну как - обнадеживающее известие?
        - А почему именно нас? - слегка оторопел я. - Что, больше других всяких никого нет? - когда я не совсем врубаюсь в ситуацию, то с падежами у меня отчетливые проблемы.
        - Да нет, других всяких тоже хватает, - переводчик, похоже, принял мои неправильности за особенности местного диалекта. - Просто вы поближе быть.
        - И всегда вы так - настроение у нас м-м… отвратительное, вот кто первый под руку подвернется, тому и врежем? - укорил я его.
        Он немного помолчал.
        - А с чего ты взял, что настроение у нас… отвратительное?
        - Ну а по какой еще такой важной причине ваша объединенная эскадра решила с нами разделаться? - стал я нащупывать почву под ногами. - Мы ведь даже в космос-то еще толком не вылезли.
        - Но ведь уже лезете! - снова жизнерадостно воскликнул он. - Вот мы вам и покажем… кто в доме хозяин.
        - А вы тараканам не пробовали то же самое сказать? И тоже посредством объединенной эскадры?
        - Ха, Тьхьюарракканнии! - удрученно проворчал он. - Да они обычным рейсовым… лихтером… весь наш объединенный флот в… систему городской канализации… спустят. Да и долететь до них - никакого… соляра… не хватит.
        Сочувствую переводчикам Галактической Службы. Попробуй найти в нашем бедном языке заменитель их ракетного топлива. Хорошо еще есть такая штука, как фантастика с ее астротопливом… но соляра в ней я что-то не припоминаю.
        - А до нас, стало быть, хватит? - спрашиваю.
        - До вас хватит.
        Помолчали.
        - Ладно, - вздохнул я, - ты мне лучше скажи - чем это мы тебе приглянулись-то?
        - А тем, что вам глубоко… наплевать… на все это.
        - А как нам на это может быть не наплевать, если мы об этом всем ничего еще не знаем?! - обалдел я.
        - Теперь знаете, - сказал он.
        - Ага, - на самом деле я все равно ничего не понял. - Ну вот теперь нам действительно на все глубоко наплевать.
        - Итак, - он взял торжественный тон, - теперь вы все знаете. Что собираетесь осуществлять… отвратительные?
        - Прямо сейчас? - зачем-то уточнил я.
        - Моментально… непосредственно.
        - Пару часов посижу над программой, да и лягу…
        - А-ха-ха! - перебил он меня. - Над программой обороны или… тотальной, полной… эвакуации вашего… вонючего… планетоида? Знай, землянин, это… бессмысленно! Наши Крейсеры могучи и… быстролетны. Мы…
        - Над программой бухгалтерского учета для продуктового универсама «Фикси-фокси», - говорю.
        Он замолчал. Я не без удовлетворения отметил, что паузы в нашем разговоре становятся все более продолжительными.
        - А как же наше вторжение? - отозвался наконец он.
        - Да идите вы ко всем чертям с вашим вторжением!
        Непроизвольно как-то вырвалось. Недипломатично, конечно, но зато от души. Достал, стервец.
        - Ну что ж, пеняйте на себя… космические паразиты! Сьхяньтарабхпоч-кха хьюи-и-и-хью-и-фьюгх!
        В трубке клацнуло, и все тот же приятный женский голос сообщил:
        - Разговор прерван абонентом. Кстати, служба перевода приносит вам свои извинения: адекватный перевод последней фразеологемы невозможен из-за ее экстремально эмоциональной насыщенности. Еще раз - извините.
        - Да ладно, чего уж… - пробормотал я. Почему-то, когда передо мной извиняются, начинаю чувствовать себя в чем-то виноватым.
        Расстроил, видать, я его. Ну да сам нарвался. Нечего было хвастать.
        Ждал я целых две недели - никакая эскадра к Земле не привалила, никакой огненной волной нас, отвратительных, с поверхности планетоида не смела, да и вообще ничего заметного не произошло. Вот разве только на полставки в нашем институте всех перевели. Да, вот еще. В конце месяца мне платежка пришла. Написано в ней было странное слово «междугародная». И сумма - семь копеек за двадцать три минуты разговора. Видать, совсем неважно у них там с космокредитами. Но главное-то - кому он звонил, этот Фтуаньдху Бдхуабдхугхт из Малого Магелланового Облака? Может - номером ошибся?
        Было уже довольно поздно, когда раздался этот звонок в дверь. Что-то около одиннадцати вечера. Я к тому времени уютно расположился за дисплеем: слева от клавиатуры - кружка чаю, справа - вазочка с любимым айвовым вареньем и груда печенюшек. В колонках - «Энигма», на дисплее - заставка «старквэйка», в общем - к расслабухе изготовился.
        Хотел затаиться, но не тут-то было. Звонок повторился - наглый, омерзительно требовательный. Соседка снизу, вепрь бы ее задрал. Больше некому. Я их давеча затопил, вместе с их евроремонтом. Ну не нарочно, конечно, просто ушел на работу, а труба и лопнула. Трубы в нашем доме не меняли с самого его дня рождения. Соседи эти меня уже неделю достают. В суд подать грозятся. Ну-ну… А что по ночам ломятся
        - так я только по ночам дома и бываю.
        Ладно, придется открывать. Эти не успокоятся. Знают, что дома. Я вон и свет в окнах не включаю. Эх, да чего уж там… Сунул ноги в шлепанцы, пошел к двери. Открываю. А там никакая не соседка, а два мужика. Один высокий, худой, и морда худая и костлявая, узкая, как топор. Второй росту нормального, но какой-то монголоподобный - бурят, что ли, или калмык. Нет, не грабители, это я сразу сообразил. Во-первых, одеты хорошо, даже, пожалуй, дорого одеты, не по нашей грязи-хляби колдобинной, заоконной. А во-вторых, смотрят как-то по-особенному. Вроде как спросили чего-то и ждут, чего я им в ответ сообщу, но и это еще не все. Что-то в глазах у них такое. В общем, так на меня только мой детский врач смотрел, в смысле, когда я был во-от такой маленький.
        - Вы кто? - говорю, ничего другого в голову не пришло.
        - Мы, - отвечает высокий, - Межгалактическая Инспекция. Жалобы есть?
        - А-а… Я вообще-то соседку ждал… - зачем-то брякнул я. - То есть нет, жалоб нет.
        - Свет не отключают? Воду - горячую, холодную?
        Я только головой мотнул.
        - Еще какие-нибудь жалобы?
        - Нет.
        - Значит, у вас все в порядке? - заговорил то ли бурят, то ли калмык.
        Я почему-то ждал, что у него голос будет особенный какой-то, ну, с акцентом, что ли.
        - Можно считать, что все, - я начал нащупывать почву под ногами.
        - Тогда распишитесь, - и достает из кейса какой-то бланк.
        Впустил я их, конечно, в прихожую. Смотрю на бланк - не бумага это, пластик. В верхнем углу тиснением - «Карантинная зона 5». И больше ничего.
        - Я, - говорю, - пустые бланки не подписываю.
        Тут они в первый раз застыли. Чисто манекены. С минуту так стояли, и я, как дурак, стоял, глазами хлопал. А затем так же скоропостижно ожили:
        - Тысячу извинений! Позвольте! - высокий вырвал бланк этот у меня из рук, подышал как на зеркало, потер о рукав - и протягивает обратно. Вижу - появилась физиономия моя, как на бланке отдела кадров в родном институте, только вроде голограммы, и фамилия-имя-отчество мои проступили. И надпись - «претензий к качеству жизненного процесса не имею».
        Делать нечего, взял ручку, что калмык протянул, и подписался. А что? Почему не подписать, если я и вправду этих самых претензий не имею?
        Эти заулыбались так умильно, пожалуй, как даже не врач, а воспитательница в садике мне, бывало, улыбалась.
        - Вот спасибо, говорят, это такой примечательный факт, что вы добровольно содействуете работе Инспекции, вы просто не представляете. А теперь давайте перейдем к более важному делу.
        Я понял, что хочу возмутиться, но не успел. Тот, который высокий, спрашивает:
        - Расскажите нам, только начистоту, что на самом деле произошло с объединенной Бхундраниардхи-Фчарутыньдрильйи эскадрой?
        Вспомнил тут я этот звоночек из Малого Магелланового облака, трехмесячной, между прочим, уже давности.
        - А что такое? - говорю и чувствую - начинаю падежей путать. - Никаких таких этих эскадр не знаю.
        - Да полноте! - широко заулыбался бурят. - Ваш разговор с Фтуаньдху Бдхуабдхугхтом нами отслежен и перехвачен. Эскадра исчезла. Нас очень интересует - каким образом, каким оружием вы так бесследно уничтожили армаду Боевых Крейсеров Бхундхиандри?
        А высокий повернулся к счетчику, посмотрел на показания, по стеклу ногтем постучал, хмыкнул, и - прямо в ванную комнату. Слышу: краны открыл - закрыл. Бачок спустил.
        - Я не знаю…
        - Ну что ж, ваше право, ваше право, - закивал головой калмык.
        Вижу - огорчился человек. А что я могу сделать? Я сам две недели как на иголках ерзал, в предвкушении вторжения этих чокнутых инопланетян.
        Высокий вылез из ванны - и на кухню. И в холодильник заглядывает. Я все-таки решил возмутиться, но опять не вышло, потому что они снова застыли - секунд на тридцать, думаю. Потом высокий холодильник захлопнул, встал так торжественно и говорит сочувственным голосом:
        - Уведомляю вас, что экономические санкции к вашей планете-агрессору вступят в силу через десять стандартных единиц.
        Вот тут я наконец-то разозлился. Ну, думаю…
        - Это что за такое? Кто агрессор? Да эти ваши Бдху… тьфу! Они сами грозились огненной волной с поверхности планетоида смести!
        - Но ведь не смели же! - воскликнул бурят. - Стыдно вам должно быть за такие ваши слова. Стыдно! Вы живете-почиваете, а они?
        - Ну почему я за всю планету должен отвечать?
        - Но вы же представитель!
        - Почему это именно я? - продолжал я упорствовать.
        - Как это почему? Вам же звонили? Вы разговаривали? Значит, вы и представляете вашу цивилизацию.
        Да, видно, этим ничего не докажешь. Для них телефонный разговор - документ. Логично получается. Этот их поганый Фтуаньдху Бдхуабдхугхт, наверное, шишка офигенная. Кому попало звонить не будет. Так что, разговор был? Был. Эскадра исчезла? Исчезла, боров бы ее задрал. Нет, ничего не докажешь.
        - А что за санкции? - спрашиваю.
        - Вы же сами прекрасно знаете, - они удивились так искренне, как будто я и вправду это прекрасно знал. - Сроком на сто тысяч стандартов отключат гравитацию и на десять тысяч - заэкранируют ваше светило, а энергия в это время пойдет на нужды других цивилизаций.
        - Ничего, и в гравиубежищах можно жить, - заверил калмык извиняющимся тенорком. - И к альтернативным источниками энергии привыкают. Не сразу, правда, и не все, но привыкают же! Поверьте, не вы первые! Если бы еще не этот ваш магический поединок!
        - Магический что?
        - Ну перестаньте же кривляться! - негодующе воскликнул высокий. - В конце разговора вы вступили с оппонентом в магический поединок, произнеся заклятие Безвыходности!
        Батюшки! Это ж когда я этого гада к чертям послал!
        - Возмутительно и против всяких правил! - поддакнул бурят. - Во-первых, - он загнул большой палец, - внезапно, без вызова на поединок. Спровоцированный вами соперник ответил заклинанием Неблагоприятных Стечений Обстоятельств. А во-вторых,
        - он загнул большой палец на левой руке, - магические поединки проводятся только в специально созданных для этого Вселенных.
        Что мне было говорить? Что я не знал, что это магический поединок? Но ведь, как сказал бы мой друг и по совместительству инженер-физик Глебушка, даже из самых общих соображений ясно, что хамить по телефону - некрасиво.
        - И вот, - беспощадно закончил высокий, - цивилизация Бхундхиандри бесследно исчезает, там, по-видимому, куда вы их послали. У вас же - никаких Неблагоприятных Стечений.
        Меня осенило.
        - Стоп, то есть как - никаких? Да я неделю назад соседку залил! Труба лопнула, потоп! Они на меня в суд подали!
        Они как застынут! Долго стояли, истуканы-истуканами. Я, если б мне не так страшно было, мог бы даже руками их потрогать.
        Очнулись, слава богу.
        - А чем вам угрожает суд? - спрашивает высокий.
        Ну, меня и понесло. Понял - врать надо напропалую.
        - Всем угрожает. Они крутые, соседи мои, могут и крупного штрафу отсудить, а у меня денег мафиш, могут даже - в тюрьму упрятать или квартиру отберут! А это хуже тюрьмы, лучше пусть сразу сажают!
        Что я еще им такого говорил, какую дуру гнал - не помню. Помню только, кивали они очень даже сочувственно и смотрели все проникновенней и проникновенней. А когда я выдохся, говорят:
        - Вот какой вы, оказывается, отчаянный, индивид! Что же вы тогда бланк подписывали? Мы ваше заявление аннулируем.
        Достает бурят-калмык снова этот ненормальный пластиковый бланк, высокий снова дышит, трет его рукавом и говорит:
        - Подписывайте. Дело ваше теперь в Арбитраж пойдет.
        - И что? - спрашиваю.
        - Это уж как водится, - отвечает он непонятно. - Теперь если санкции введут, то без предупреждения, но во всяком случае не ранее тридцати стандартов спустя сегодня.
        В общем, подписал я, и ушли они восвояси. Долго ли это ждать - тридцать их стандартов, я спросить как-то постеснялся. Неловко стало, что на задворках цивилизации мы. Не хотелось признаваться, вот теперь и мучаюсь.
        А вообще я уже третий день у соседки ремонт делаю. Добровольно. Ведь если бы не она…
        СТАТЬИ
        НФ - «ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ» ФАНТАСТИКИ!
        Мы инстинктивно отталкивались от такой фантастики, мы ее не хотели, мы хотели ПО-ДРУГОМУ. Мы уже догадывались, что это значит - «по-другому». И кое-что нам удалось.
        Борис Стругацкий «Комментарии к пройденному»

«Золотое сечение»
        Существует множество определений научной фантастики как направления литературы вообще и фантастической - в частности. Все они так или иначе неполны, поэтому мы не будем останавливаться на них подробно, а попытаемся вычленить главное, что отличает произведения НФ от «собратьев по цеху».
        Чтобы понять суть НФ, достаточно всего лишь рассмотреть аудиторию ее поклонников. Основной потребитель НФ во все времена - это ученые-естественники, ИТР, студенты соответствующих профильных вузов и, как ни странно, высококвалифицированные рабочие (в советское время занятые все больше в сфере «оборонки»). А почему - они? Очень просто. Навскидку приведем несколько характерных тем НФ: тайны Мироздания, возникновение и эволюция Вселенной и разума во Вселенной, пределы человеческого познания, пути развития цивилизации и конец истории, изменение человеческой природы и человеческого сознания, фундаментальные научные открытия и прорывные технологии, наука и этика… Иными словами, НФ имеет депо с общенаучными, общефилософскими и общечеловеческими проблемами. Эти проблемы она решает (или по крайней мере ставит) в художественной (а иногда и высокохудожественной) форме.
        Очень важно понять, что человек, которого эти темы глубоко, по-настоящему, на экзистенциальном уровне не волнуют, не сможет не только стать, скажем, крупным ученым, но и ученым вообще, не сможет успешно заниматься научной и инженерно-технической деятельностью.
        Можно добавить, вспомнив определение Г. Бенфорда, что НФ - это фантастика, пронизанная не столько научной проблематикой, сколько атмосферой научной деятельности. Это верно, но не всегда и лишь отчасти, например, в целом нефантастический роман В. Рыбакова «Звезда Полынь» вполне под это определение подпадает.
        Из сказанного следуют два важных вывода.
        Во-первых, НФ существует только в рамках научного мировоззрения.
        Во-вторых, НФ интересует человек не как представитель данного социума (страны, национальности, города Н., семьи и школы и т. д.), но как представитель вида homo sapiens; при этом условии в рамках НФ можно ставить самые «предельные» этические и моральные проблемы. Заметим в скобках: не потому ли так часто фантасты, особенно когда речь идет о современности, переносят действие в некую абстрактную страну («Гадкие лебеди» А. и Б. Стругацких - пример самый банальный), чтобы поговорить о проблемах глобальных, не сковывая себя «конкретно-историческими» реалиями?
        А что же другие разновидности фантастики? Почти все они так или иначе родственны
«чистой» НФ и из нее возникли; антуражная же фантастика, о которой мы поговорим позже, часто под НФ откровенно мимикрирует. Радикально противоположно НФ только фэнтези, ибо НФ говорит о том, чего нет, но в принципе возможно, а фэнтези - о том, чего нет и не может быть никогда. То есть НФ толкует о «естественном», фэнтези - о «сверхъестественном», НФ существует в рамках научной картины мира, фэнтези - в рамках мифологической либо, реже, - религиозной.
        К специфическому проявлению фэнтези мы относим и альтернативную историю, и криптоисторию.
        Здесь надо пояснить. Фундаментальным проявлением законов мироздания является тот факт, что любая система стремится к минимуму свободной энергии, иными словами - реализуется именно то состояние материи, которое наиболее энергетически выгодно. Все это вполне применимо и к историческим процессам: если что-то произошло так, а не иначе (в глобальном, разумеется, общемировом масштабе), то иначе оно произойти и не могло.
        Следовательно, «альтернативка» - суть фантазия на исторические темы, сказка, то есть… фэнтези.
        А теперь самое время перейти к вопросу о кризисе НФ.
        Возвращение со звезд
        Разговоры о кризисе научной фантастики столь же вечны, как и она сама. И прекратятся они лишь тогда, когда бывшая «литература крылатой мечты» окончательно превратится в сценарный материал для компьютерных игр, кинобоевиков и рекламных роликов. Разумеется, книжная продукция под грифом «фантастика» просуществует достаточно долго, но к литературе это уже не будет иметь прямого отношения. Шумный успех всем известных книжных серий, основанных на более-менее внятных пересказах компьютерных «игрушек», а так же чуть ли не обязательное наличие в послужном списке любого уважающего себя фантаста новеллизации того или иного успешного кинопроекта тому порукою.
        Есть серьезное опасение, что нынешний кризис фатален для фантастики. Но представим на миг, что впереди у нас еще двадцать-тридцать лет относительно свободного творческого существования! Какая из многочисленных разновидностей фантастики ознаменует собою закат любимого нами жанра? Фэнтези? Альтернативная история? Киберпанк? Фантастика «красного» энд «белого» реванша? Или уж совсем невнятная мешанина из того, другого и третьего в духе японского аниме? Мы не знаем. Мы надеемся, что этого не случится! Более того, мы считаем, что возрожденная НФ выведет русскоязычную фантастику (а разговор у нас пойдет именно о фантастике, создаваемой на великом и могучем) из смертоносного штопора и вернет ее на звезды!
        И пусть необходимость возрождения НФ не аксиома, а теорема, в этой статье мы попытаемся доказать ее. Может сложиться впечатление, что мы ратуем исключительно за НФ, отказывая в праве на существование всем иным направлениям. Это не так. Мы считаем, что фантастика должна быть не только хорошей, но и разной. Изъятие из фантастического арсенала того или иного направления лишь обедняет духовную, а равно и интеллектуальную жизнь общества. И уж тем более - исчезновение научной фантастики, которое происходит буквально на наших глазах!
        Увы, приходится констатировать, что интерес к НФ упал во всем мире. В чем причина? Чаще всего приходится слышать ошибочное мнение, что наука, дескать, «загнивает», прорывных открытий нет, следовательно, наука перестала быть новой религией масс, от нее больше не ждут чудес и радикального улучшения жизни.
        Согласившись с последним утверждением, решительно опровергнем первое. Наука не загнивает - она стала слишком сложна для обывателя, слишком стремительно развивается. Следовательно, и кризис НФ - прежде всего кризис мировоззренческий. Удовлетворившись тем, что наука теперь «делает мобильные телефоны», пообвыкнув и не замечая, что уже живет в мире «реальных чудес», обыватель ударился в махровую мистику, эзотерику и прочую уфологию. Рост всевозможных сект и «церквей» по всему миру - наглядное тому подтверждение. Мы не имеем возможности в рамках данной статьи говорить о причинах смены мировоззренческого вектора «среднего человека». Сделаем лишь одно важное наблюдение: во многих странах, прежде всего - англоязычных, положение с НФ все же не столь катастрофично, как у нас, в русскоговорящих.
        От этого и пойдем плясать.
        Возвращение со звезд началось довольно давно. И как это ни парадоксально, с попытки превратить, пользуясь выражением Б.Н. Стругацкого, казенную идиотическую проповедь ликующего превосходства советской науки и техники в настоящую литературу мирового уровня. Бесспорно, цель благая! Ведь фантастика тех лет ставила своей задачей звать во втузы и в лучшем случае быть литературой крылатой мечты. Как правило, авторы немногочисленных фантастических очерков, редких рассказов и еще более редких романов не имели литературного образования, шагая в фантастику непосредственно из цехов и КБ.
        В процессе творческого труда тогдашние фантасты пользовались минимумом выразительных средств, полагая прямое высказывание наилучшим способом донести до читателя свою идею. В одном из писем А.Н. Стругацкого брату, датированным 1957 годом, сказано: «…у них нет ни стиля, ни личностей, ни героев; их язык дубов и быстро приедается; сюжет примитивен, и идея одна - дешевый казенный патриотизм… специалисты-недоучки, до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей…» Все правильно, другой вопрос, можно ли было поставить им это в вину?
        Братья Стругацкие поставили, но критикой не ограничились, а предложили свое знаменитое определение: «Фантастика есть отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривающая общие литературные проблемы, но характеризующаяся специфическим литературным приемом - введением элемента необычайного». А после - вывели еще более знаменитую, в буквальном смысле иезуитскую формулу: «Настоящая фантастика - это ЧУДО-ТАЙНА-ДОСТОВЕРНОСТЬ»!
        Как известно, Стругацкие не удовлетворились лишь выведением формул, но всем своим творчеством доказывали, что «фантастика - литература». Более того, однажды они совершили беспрецедентный акт превращения вполне себе научно-фантастической повести «Беспокойство» - в просто фантастическую, гротесковую, символическую, прогремевшую по всему миру под названием «Улитка на склоне». Нет слов, авторы имеют полное право делать со своим произведением все, что им заблагорассудится. Тем более что сей акт был беспрецедентным даже для самих Стругацких, которые, несмотря ни на что, оставались научными фантастами. Доказательство этого требует отдельной статьи, поэтому ограничимся лишь констатацией.
        А теперь попытаемся понять, какие последствия имело требование
«общелитературности» для судеб русскоязычной НФ. Наиболее ярким «постстругацким» поколением русскоязычных фантастов, по общему признанию, стала Четвертая волна, представители которой главным образом сосредоточились вокруг легендарного Семинара Бориса Стругацкого в Ленинграде-Санкт-Петербурге. И в самом деле, какое созвездие имен! Вячеслав Рыбаков, Святослав Логинов, Андрей Столяров, Андрей Измайлов. Так или иначе к ним примкнули «малеевцы-дубултеевцы» Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, Любовь и Евгений Лукины, Юрий Брайдер и Николай Чадович и многие другие. Эти безусловно талантливые писатели в полной мере восприняли лозунги своих учителей, один из которых звучит: «Главное - на Земле!»
        И каков результат? Приблизилась ли наша фантастика к общелитературным требованиям? Несомненно! Осталась ли она при этом научной фантастикой? Разумеется, нет! Фэнтези, мистика, политический триллер, альтернативная и криптоистория, социальная сатира, антиутопия, фантастический боевик - вот неполный перечень того, что выплеснула на читателя Четвертая волна. Традиционная проблематика НФ, которую можно сформулировать как столкновение и взаимодействие человека со Вселенной, Человечеством и Цивилизацией, выпала из сферы интересов этих писателей. Сами того не замечая, они сузили вышеприведенный лозунг до «Главное - в России», а то и до
«Главное - во мне»!
        Следующее, пятое по счету, поколение вообще перестало различать главное и не главное, превратив фантастику в коммерческое, хотя и не всегда низкопробное чтиво, где сюжетная занимательность, причудливость фантастических миров окончательно вытеснили всякую проблематику. В конце концов литература крылатой мечты стала бескрылой и не только не зовет во втузы, но и вообще никуда не зовет! Но это, как гласит один детский анекдот, хоть и трагедия, но еще не беда. Над литературным горизонтом грязно-серой громадой нависла следующая волна!
        Волна номер шесть, или Поколения нет
        Катастрофа 1991 года привела к резкому сокращению основного бранча поклонников НФ. И тенденция эта вовсе не остановлена. Фактически «уничтожена как класс» прослойка квалифицированных рабочих, разгромлена «оборонка», сосредоточившая в себе лучшие интеллектуальные кадры. Естественнонаучное и инженерное образование сделалось непрестижным, а молодые ученые, получив дипломы, по-прежнему «смотрят на Запад» и туда же «линяют».
        Кто же пришел взамен? Кто они, племя младое и незнакомое? Девяностые наплодили невероятное количество всякого рода экономистов-культурологов-социологов и всяких прочих «менеджеров». Хотелось написать - программистов, ан нет, хороших программистов Касперский, например, днем с огнем по всей Руси найти не может. Все больше - веб-дизайнеры, мастера аштээмеля. Учтем низкое качество гуманитарного образования в эти годы, море частных вузов… Умножим это на полное отсутствие у большинства (не у всех, конечно) представителей данного поколения целостного мировоззрения и твердых внутренних убеждений, то есть какой бы то ни было идеологии. Что позволяет нам назвать нынешних тридцатилетних - поколением
«невнятных гуманитариев».
        Это не их вина, ибо вызвано объективными причинами: становление «невнятных гуманитариев» как личностей пришлось на времена кардинальных перемен, да и иметь в девяностые целостное мировоззрение было непозволительной роскошью, чреватой жизненным неуспехом. К тому же основной удар приняли на себя их родители. Но мы говорим о новой генерации читателей. И для этой генерации настоящая фантастика - это когда, например, русские подводники мочат ядерными фугасами злобного духа Ктулху, и тому подобная откровенная, извините, шняга.
        Раз есть читатели, то неизбежно появятся и писатели, обслуживающие их интересы. И такие писатели объявились - выдрались из электронных сетей интернет-конкурсов, и именно о них заявлено как о шестой волне.
        Представители этого поколения, обладая разной степенью литературного таланта (в том числе и довольно высокой, как, например, В. Данихнов), неплохо усвоили урок предшественников. Теперь любой пишущий о нечеловеческих страданиях вампира может гордо заявить, что да, я пишу не НФ, но зато я пишу ЛИТЕРАТУРУ! Что в этом предосудительного? Да ничего, кроме одного: никто из них и не в состоянии создать настоящую НФ. Вообще, на наш взгляд, это поколение еще сильнее, чем предыдущие, дрейфует от фантастики к мэйнстриму: по большому счету всем им нечего сказать
«городу и миру», и оттого, должно быть, столь невелико в их багаже количество произведений крупной формы, романов то бишь.
        Зато каков простор для эскапизма! Фэнтези, мистика всех видов, «альтернативная» история, увлекающая читателя в пучину несостоявшихся событий, и в особенности -
«литература реванша», в которой обновленная непонятно с каких веников Россия утюжит своих недругов на земле, в воздухе и на просторах Галактики…
        Положение НФ, таким образом, становится еще более безнадежным. Старый читатель фантастики раздавлен тяжестью бытия, нет времени и сил на чтение, либо дезориентирован морем пестрых обложек. Нового на горизонте не видно. Получается, что попытка свести фантастику к литературе, «обезображенной» фантдопущением, губительным образом отразилось на научной фантастике.
        ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ: КОСМИЧЕСКИЕ КОРАБЛИ БОРОЗДЯТ ПРОСТОРЫ…
        Отвлечемся от невеселых мыслей о судьбах НФ и еще немного поговорим о том, чем она отличается от смежных направлений фантастики.
        Одной из самых распространенных тем как НФ, так и ее разновидностей, которые мы относим к антуражной фантастике, является освоение космического пространства. Даже сейчас, невзирая на засилье откровенно эскапистских направлений в фантастической литературе, таких как фэнтези и альтернативная история (о причинах, по которым мы не относим «альтернативку» к НФ, было сказано выше), интерес к Космосу в среде любителей фантастики довольно высок. И вполне понятно - почему. Нет более экзотического и чужеродного места, чем Внеземелье. И чем дальше от Земли, тем оно становится все экзотичнее и чужероднее.
        В фантастической литературе Космос «осваивается» двумя направлениями: собственно НФ и так называемой космической оперой (под последней мы также подразумеваем фантастический боевик и реваншистскую, или имперскую, космическую фантастику). Нередко приходится слышать, что между ними нет принципиальной разницы; что космоопера лишь ухудшенный вариант космической НФ. Мы рискнем предположить, что это не так. И космоопера может быть написана на достойном литературно-художественном уровне, и космическая НФ может оказаться образчиком дурного вкуса в литературе. Так в чем же дело? Да, собственно, все в том же - в принципиальном несовпадении авторских задач.
        Для авторов космической НФ важно представить читателю условия космического перелета или исследования иных миров максимально достоверно, оставаясь, по возможности, в пределах принятой в момент написания текста научной парадигмы. Авторы космооперы не связаны такими ограничениями. И не потому что создатели либретто для межпланетных шоу не осведомлены о современных им научных представлениях, а потому что в их задачу не входит популяризация научно-технических знаний, испытание космогонических доктрин на прочность и даже научно обоснованное конструирование новых миров. Их задача заключается в создании остросюжетного, динамичного развлекательного действа в космическо-футуристическом антураже. И между прочим, не такая уж простая задача. По-настоящему великие в своем роде космические оперы по пальцам можно пересчитать. Дабы не оставаться голословными, сравним два широко известных произведения двух заслуженно популярных писателей. И сравнивать мы будем не литературно-художественный уровень, не эрудированность авторов в тех или иных областях знания, а те выразительные средства и литературные приемы, которые
они использовали при создании своих произведений. И коль уж речь зашла о космической фантастике, то посмотрим, какими представлялись этим писателям межпланетные перелеты будущего.
«Они косо поднимались над зелеными джунглями Титании. Свист рассекаемого воздуха вскоре умолк. Крейсер вышел в пространство. Огромная масса туманно-зеленого Урана была слева от них. Меньше чем в миллионе миль от них плыл тускло-алый шар Громовой Луны. Корабль направился прямо к ней… Далеко внизу он различил красный отсвет. Это был Пламенный Океан. И направил корабль прямо к нему. Визг и вой рассекаемой атмосферы буквально резал нервы…»
        Весьма эмоциональное описание, не правда ли? И взято оно из великолепной повести
«Сокровище Громовой Луны», принадлежащей перу признанного короля космической оперы Эдмонда Гамильтона.
«Эти цифры с точностью до минуты совпадали с предварительными расчетами; пролет по касательной мимо Юпитера был выполнен с безупречной точностью. Словно шар на некоем космическом бильярде, «Дискавери» отразился от движущегося гравитационного поля Юпитера и приобрел от этого столкновения новую энергию. Не израсходовав ни одного грамма топлива, он увеличил скорость почти на десять тысяч километров в час…»
        А это уже цитата из знаменитого романа Артура Кларка «Космическая одиссея 2001 года». Градус эмоциональности заметно ниже, зато гораздо выше градус достоверности. Опять же совершенно безотносительно к литературно-художественному уровню легко видеть, что Кларк описывает космический перелет как сугубо научно-технический процесс, где все решает не личное мужество пилотов и даже не их умение управлять кораблем, а «неумолимость» математических уравнений и технологический уровень, достигнутый человечеством в области «звездолетостроения». У Гамильтона же межпланетное путешествие выполнено именно в «оперном» духе и напоминает скорее аттракцион в Диснейленде, что вовсе не умаляет художественных достоинств его повести.
        И еще небольшие цитаты из «Сокровища»:
«Душа его пела вместе с циклотронами. Он был пьян от счастья. Ощущение рычага в руках было для него как вино, а сверкающие звезды в пространстве - как манящие маяки, а старый «Метеор» был волшебным кораблем, способным достичь самых дальних пустынь Бесконечности…»
        и «Одиссеи:
«Корабль, казалось, висел в бездне крохотной замысловатой игрушкой, инертной и недвижной. Он летел быстрее всех небесных тел Солнечной системы, далеко опережая по скорости все планеты, но ничто не выдавало этого стремительного движения…»
        Задача Гамильтона - создать ощущение головокружительного действия, ввергнуть читателя в череду событий, сменяющихся (как порой пишут в аннотациях) с калейдоскопической быстротой. Не напрасно автор называет «Метеор» волшебным кораблем! Он именно волшебный, ибо способен за несколько часов покрыть два с половиной миллиарда километров между Землей и Ураном, стремительно перелететь с Титании на Оберон, а потом с Оберона на Землю. И эта сумасшедшая скорость совершенно не отражается на здоровье экипажа. Правда, перегрузка убивает одного из астронавтов - глубокого старика, зато остальным она не приносит особых неудобств.
        В отличие от своего коллеги Кларк не считает придуманный им корабль волшебным.
«Дискавери» движется быстрее всех тел Солнечной системы, но в сравнении с космическими расстояниями скорость его ничтожна. И дело опять не в том, что Кларк более эрудирован, нежели Гамильтон, а в том, что перед автором «Одиссеи» стоит задача прямо противоположная задаче автора «Сокровища». Кларк всячески подчеркивает, что Космос огромен, что созданные человеком корабли не могут двигаться быстрее, чем это позволяют физические законы и хрупкость человеческих организмов. Иными словами, автор «Космической одиссеи» остается реалистом, разумеется, в рамках сделанного им фантастического допущения.
        Это вынужденно беглое сопоставление двух произведений, являющихся в своем роде образцовыми, позволяет нам сделать вывод, что писатели, позиционирующие себя как научных фантастов, стремятся к максимальной реалистичности и научной достоверности своих описаний. В то время как авторы космоопер, включая фантастические боевики и реваншистские «гермошлемозакидательские» агитки, намеренно жертвуют достоверностью, а порой и элементарной наукообразностью ради сохранения темпа повествования, сюжетной динамики и воздействия непосредственно на читательские эмоции.
        И еще один очень важный вывод. Даже по приведенным фрагментам видно, что в литературно-художественном отношении космическая опера Э. Гамильтона не уступает научно-фантастическому роману А. Кларка и при этом на порядок менее достоверна с точки зрения элементарной школьной физики. Но чтобы какое-либо литературное произведение можно было считать художественной литературой, оно должно основываться на системе образов, и только. Высокая степень достоверности здесь не является непременным условием, степень достоверности может быть минимальной. Для НФ же одинаково важны и система образов, и достоверность. То есть можно постулировать, что собственно художественные достоинства не являются некой абсолютной ценностью, позволяющей либо признать произведение фантастической литературы безусловным шедевром, либо отнести его к ловким ремесленническим поделкам. А значит, соотносимость с общелитературными канонами не может быть основным критерием оценки научно-фантастического произведения.
        Возвращение на звезды
        И все же не хочется заканчивать на пессимистической ноте. Хочется верить, что возвращение на звезды нашей фантастики состоится. Ведь если Россия и другие бывшие республики бывшего СССР и впрямь достойны быть ведущими игроками на мировой арене, они должны возродить фундаментальную и прикладную науку, воссоздать инженерно-технический корпус, сделать втузовское образование престижным. И скорее всего, это произойдет, потому что другого выхода нет. И тогда потребность в НФ возрастет. Она есть уже и сейчас, как показали опросы, проведенные в Живом Журнале. Так, может, не ждать, когда наши страны вновь станут великими? Может, начать движение навстречу будущему? В конце концов, фантасты мы или кто?
        И разве не НФ - краеугольный камень здания Ее Величества Фантастики и его же
«золотое сечение»?
        ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
        Как только ни называли научную фантастику: литературой крылатой мечты, призванной звать молодежь во втузы, и чтением для второгодников, беллетристикой научного предвидения и Золушкой на балу серьезной словесности, научным вымыслом и опережающим реализмом. Определений было найдено столько, что каждый теперь вправе выбрать себе любое понравившееся. Мы не станем вводить новое. Мы не будем даже говорить о том, что такое научная фантастика в нашем понимании, а интересующихся отсылаем к нашей же статье «НФ - «золотое сечение» фантастики». Мы хотим рассказать о том, что произошло с научной фантастикой на русскоязычном литературном пространстве-времени, и даже о том, как это произошло. Разумеется, все нижеизложенное всего лишь наша гипотеза, и верность принципу «бритвы Оккама» не позволила бы нам умножать сущности, не возникни острая необходимость. Необходимость говорить всерьез о том, что нас волнует. И мы надеемся, что не только нас одних.
        На дворе конец пятидесятых годов прошлого века, дует холодный ветер с Невы, уютно потрескивают в печи дрова, а старинная пишущая машинка «Ундервуд» с дивно отрегулированными клавишами выстукивает строчки будущих глав одной из самых популярных книг одного из самых популярных писателей столетия. Писатель этот еще молод, работается ему удивительно легко, он все еще мыслит себя научным фантастом, и кажется, что так будет всегда. Но так ему только кажется! Ведь современная научная фантастика невыносимо скучна, она страдает дурной дидактичностью, казенным ура-патриотизмом, «фанфарным безмолвием и многомудрым безмыслием», а хочется уже чего-то другого, чего-то странного! И это другое вскоре находится.

«Наши произведения должны быть занимательными… Не бояться легкой сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т. д., такая смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве необычайное - не наша основная тема?..» Законный вопрос! И в дальнейшем мы постараемся показать, что ответ на него не так уж и прост, но сейчас мы не об этом. А о том, что найденный нашим героем метод и впрямь весьма соблазнителен. Долой классическое триединство времени-места-действия! Даешь смешение жанров! Уж не знаем, догадывался ли тогда наш герой, что открыл секрет Полишинеля, что на Западе уже многие фантасты работают в этом направлении, не суть дело. Для отечественной фантастики тех лет, получившей название «фантастики ближнего прицела», такой подход был, без сомнения, нов и свеж и давал массу возможностей.
        И талантливое перо братьев Стругацких, а речь идет, разумеется, именно об этом, едином в двух лицах писателе, использовало новые возможности на всю катушку! Десятки ярких, остроумных книг, сотни персонажей, которые стали «родственниками и знакомыми» читателей нескольких поколений, фразы, ушедшие в народ, культовые кинофильмы, снятые по мотивам, а потом и компьютерные игры, завоевавшие сердца неисчислимого множества поклонников этого вида досуга. Мы уж не говорим о тех, кто вслед за Стругацкими пошел в фантастику, ибо сами принадлежим к их числу. Победа самого передового метода отражения действительности? Безусловно! Поражение так называемой фантастики ближнего прицела? Не просто поражение, а полная и безоговорочная капитуляция!
        Однако, как водится, вместе с грязной водой выплеснули и ребенка! На первый взгляд, сокрушительному разгрому подверглись «специалисты-недоучки, до изумления ограниченные узкой полоской технических подробностей основной темы…», но уж кем-кем, а недоучками тогдашних фантастов не назовешь. Ведь речь идет об авторах научно-фантастических книг, увидевших свет в 1957 году. Перечислим названия:
«Астронавты», «Аргонавты Вселенной», «Прохождение Немезиды», «Планетный гость»,
«Звездный человек». Лем, Владко, Гуревич, Мартынов, Полещук - очень разные писатели с очень разной судьбой. Кто-то стал лишь фактом истории литературы, кто-то - писателем с мировым именем. Но, может быть, другие фантасты тех лет были
«специалистами-недоучками»? Так нет же! Например, Александр Казанцев окончил Томский технологический институт, работал во ВНИИ электромеханики, Николай Плавильщиков был энтомологом, крупнейшим в мире специалистом по систематике и фаунистике жуков-усачей, Владимир Обручев - известным палеонтологом, Иван Ефремов
        - одним из первооткрывателей пермской фауны. Ну тогда, может быть, они были совершенно беспомощны как писатели?
«Яркие кружочки пестрели в траве и на листьях пальм: солнечные лучи пробивались сквозь вырезные листья фиговых деревьев. Кусты были покрыты желтыми цветами. […] Дул ветерок, шевелились листья, и золотые кружки прыгали по траве, а желтые цветы качались. […] Он топтал разноцветные листья бегоний и сбивал их плоские розовые цветы. Царапал руки о колючие кусты. Путался в лианах. Наталкивался на деревья и сшибал со стволов целые корзины орхидей - фиолетово-зеленых, пурпуровых и ярко-белых».
        Это фрагменты из повести Н. Плавильщикова «Недостающее звено», впервые увидевшей свет в январе 1945 года. Может быть, сказано довольно безыскусно, но отнюдь не беспомощно в литературном смысле.
        Разумеется, среди адептов «ближнего прицела» встречались и «недоучки» и
«беспомощные», но тем не менее при ближайшем рассмотрении целостная картина беспросветно серой, унылой советской литературной фантастики «достругацковского» периода уже не выглядит столь безнадежной. Интересующихся подробностями отсылаем к серии очерков Антона Первушина «10 мифов о советской фантастике», мы же возвращаемся к нашим героям. Итак, рецепт найден и апробирован. Сначала робко, а затем все смелее и смелее, Стругацкие отходят от обязательного требования наукообразности.
        Настоящий перелом происходит в 1962-м, когда после кратковременного, но тяжелого творческого кризиса, случившегося с писателями в процессе работы над повестью
«Попытка к бегству», они вдруг «ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ. Любых объяснений - научно-фантастических, логических, чисто научных и даже псевдонаучных…». Речь идет, разумеется, о знаменитом сюжетном кульбите, когда один из персонажей ПКБ, Саул Репнин, необъяснимым и необъясненным образом совершает два путешествия во времени, «туда и обратно».
        Рискнем предположить, что гораздо увлекательнее было бы посмотреть, как поведет себя прошедший ад войны и концлагеря Саул в стерильном и безобидном мире будущего. Так ли уж ему там все понравилось бы? Праздное воображение подсказывает нам, что подобный эксперимент Стругацкие могли бы провести в рассказе «Дорожный знак», который навеки вечные утвердился в качестве пролога к повести «Трудно быть богом». Шагают, значит, ребятки по анизотропному шоссе, а навстречу им выходит дурно пахнущий оборванец со «шмайсером». А у ребяток тоже ствол имеется и парочка арбалетов в придачу… Но это в сторону, сейчас нам гораздо интереснее досмотреть другой фильм из альтернативной истории литературы (в отличие от альтернативной истории вообще, не нарушающей никаких законов природы), который рассказывает о повести «Попытка к бегству».
        Прием сработал, и Стругацкие сделали для себя еще один важный вывод: «Можно нарушать любые законы - литературные и реальной жизни, отказываться от всякой логики и разрушать достоверность, действовать наперекор всему и всем мыслимым-немыслимым предписаниям и правилам, если только в результате достигается главная цель: в читателе вспыхивает готовность к сопереживанию - и чем сильнее эта готовность, тем большие нарушения и разрушения позволяется совершать автору». Казалось, отныне писатели начнут сеять разрушение и хаос в стройных рядах литературных и человеческих законов, гнушаться достоверностью и логикой, не говоря уже о научности, но в других произведениях Стругацкие не спешили расстаться с этим тяжким наследием прошлого. И правильно делали, потому что подобные кульбиты никому нельзя совершать безнаказанно.
        Попробуйте мысленно удалить беглеца Саула из повествования, и вы увидите, что ничего страшного не произойдет. Останется увлекательная повесть о приключениях двух земных парней на далекой планете. И смысла в ней меньше не станет, а трагизма, наоборот, прибавится. Ведь ничего не понимающих в феодальных отношениях землян полуденного XXII столетия, скорее всего, перебили бы, как кроликов. Но, по крайней мере, у повести был бы финал, которого в осуществившемся варианте почти нет. Даже открытого. Ну, полетали, ну, поистерили, ну, постреляли. Таинственный незнакомец со скорчером, запугав парней своей первобытной жестокостью, опять сбежал, отделавшись невнятной запиской, которую понимай как хочешь. И, кстати, какое такое «свое» дело собирался доделывать советский офицер Репнин в советском же концлагере? Как бы там ни было, повесть не удалась. Не исключено, что сами Стругацкие это тоже почувствовали: не напрасно же они дали имя Антон персонажу другой повести, вышедшей годом позже? Историк должен был доделать то, что не удалось звездолетчику, - стать настоящим героем и поквитаться с темным прошлым.
        Выходит, прием «отказа от объяснений» отнюдь не идеален? Вынимая из сюжетообразующей фабулы стержень логического хотя бы обоснования, авторы рискуют превратить свое произведение в худшем случае в туманно-философское чтиво, о смысле и художественной цели которого можно только догадываться, а в лучшем - в притчу! Разумеется, мы не против притчи как литературной разновидности, но при всей философической глубине она имеет существенный недостаток - одномерность. Притча призвана ярко проиллюстрировать лишь одну, хотя и весьма важную мысль. Вспомните, что поведал своим ученикам Христос о Блудном сыне и зачем он это сделал! Но произошло ли подобное превращение в случае с «Попыткой к бегству»? На наш взгляд,
        - нет! Скорее, повесть обратилась в плакат: «Что ты сделал для грядущего торжества коммунизма?!»
        К сожалению, нечто похожее случилось еще с несколькими произведениями Стругацких и, как ни странно, - с «Улиткой на склоне». Но, прежде чем начинать разговор об этой во многих смыслах центральной вещи в творческой эволюции АБС, приведем доказательство от противного. Повесть «За миллиард лет до конца света», увидевшая свет в 1974-м, по мнению многих, и мы с этим мнением согласны, лучшее произведение братьев Стругацких. В немалой степени своему успеху оно обязано концепции Гомеостатического Мироздания - некого закона природы, ограничивающего познавательную экспансию Разума. Проведем тот же эксперимент, что и с «Попыткой…»,
        - вынем ГМ из фабулы ЗМЛДКС и увидим, что последствия - катастрофические! Повесть практически исчезла. Замена же Гомеостатического Мироздания на, скажем, Контору Глубокого Бурения превратит эту незаурядную вещь в очередной опус об ужасах тоталитаризма, то есть низведет вечное до сиюминутного, вселенское до едва ли не бытового. Выходит, что научно-фантастическое допущение обладает вполне самостоятельной литературной ценностью, а именно помогает авторам задавать себе и читателю вопросы онтологического масштаба, не утрачивая при этом ни художественности, ни увлекательности, ни внутренней цельности.
        Так что же, собственно, произошло с «Улиткой на склоне»? Известно, что в первоначальном своем воплощении история о тихо ползущей улитке была научно-фантастической повестью из «полуденного» цикла. Повесть называлась
«Беспокойство» и была опубликована только в конце 80-х годов. В этом варианте на краю обрыва сидит не Перец, а Горбовский. И дело происходит не в неком абстрактном мире, а на планете Пандора, одном из самых загадочных фантастических миров, созданных Стругацкими. В отличие от Переца, Горбовский не слишком рвется в Лес - чего он там не видел, в этих пандорианских джунглях?! Для Горбовского Лес - это не столько символ непредсказуемого будущего, сколько источник непредставимой опасности для слишком заигравшегося с природой человечества. Да, именно так: не символ, а источник! За символом «душка Леонид Андреевич» не поперся бы за тридевять земель. Лес на Пандоре, в представлении Горбовского, это то место, где
«хомо луденс» (хотя сам термин появляется гораздо позже - в романе «Волны гасят ветер») рискует свернуть себе шею. «Разве вы не видите, что все они стали как дети? Разве вам не хочется возвести ограду вдоль пропасти, возле которой они играют?»
        В морально-этическом и идеологическом смысле, разумеется, ибо обитателям Леса не до игр. В повести «Беспокойство» не сказано, откуда на первобытной Пандоре взялись вполне антропоморфные обитатели Леса, но при небольшом усилии воображения нетрудно
«достроить ситуацию». Лесовики и произошедшие от них Амазонки - это колонисты с Земли. Какие-нибудь ревнители слияния с дикой природой, нашедшие на Пандоре, как им казалось, идеальное убежище от предельно технологизированного мира Полудня. Отказавшись от «мертвого железа», колонисты создали биологическую цивилизацию, примером для которой могла послужить цивилизация леонидян. Но, как водится, гармоничного слияния с природой не получилось. Вместо этого произошел раскол пандорианского человечества на две группы: вымирающих Лесовиков и воинственно вытесняющих их Амазонок. Если принять эту реконструкцию, то сразу становится понятна причина беспокойства Леонида Андреевича Горбовского: в трагедии колонистов он вполне мог бы усмотреть грядущий распад человечества Земли на две самодостаточные расы - людей и люденов.
        Разумеется, все это лишь наши домыслы, еще один артефакт из альтернативной истории литературы. Важно, что по написанию «Беспокойства» Стругацкие неожиданно возымели к главам о Горбовском стойкое отвращение. Вот как рассказал об этом в своей замечательной книге «Комментарии к пройденному» Б. Н. Стругацкий:
«Но тут нас ждал сюрприз: поставивши последнюю точку, мы обнаружили, что написали нечто, никуда не годное, не лезущее ни в какие ворота. Мы вдруг поняли, что нам нет абсолютно никакого дела до нашего Горбовского. При чем здесь Горбовский? При чем здесь светлое будущее с его проблемами, которые мы же сами и изобрели?»
        И Стругацкие решили вернуть блудное литературное дитя в лоно проблем современных путем ампутации уже готовой вещи. Своими собственными руками они «эвакуировали» главы о Горбовском, произведя своего рода символическое жертвоприношение фантастики научной на алтарь фантастики как приема, или, вернее, на алтарь Большой Литературы!
        В результате родился литературный гибрид, известный под названием «Улитка на склоне». Постараемся объяснить свое непочтительное отношение к всеми признанному шедевру. Изъяв главы о Горбовском, АБС создали им на замену вполне кафкианское повествование о неком Управлении по делам Леса. Управление призвано хоть как-то упорядочить Лес - дикое и ни с чем несообразное явление, а идеале - искоренить его. Задача явно непосильная для сотрудников Управления, и поэтому вместо реального дела они проводят бессмысленные совещания и учения, устраивают перестановки, как мебельные, так и кадровые. Абсурд громоздится на абсурд, и конца этому не видно. По сравнению с нарочитой условностью декорации Управления декорация Леса выглядит пугающе реалистичной. И при чтении остро понимаешь, что главный конфликт повести происходит именно в «лесных» главах. Ведь стремление Кандида узнать правду о происходящем в Лесу вызвано желанием защитить лесовиков, давших ему кров и жену, а не удовлетворением любознательности, не утолением тоски по пониманию, как в случае Переца. Выживание - это серьезно.
        Может быть, поэтому главы о Лесе так легко отделяются от глав об Управлении? Будучи поначалу опубликованными раздельно, они и воспринимались читателем как разные произведения. Рискнем предположить, что это и есть разные произведения! Почти такие же разные, как авторским произволом слитые в одну книгу «Хромая судьба» и «Гадкие лебеди». Иными словами, впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, то бишь научную фантастику (главы о Лесе) и «кафкианский бред» (главы об Управлении), не получилось. Не удивительно, что читатель не понял вроде бы прозрачной символики УНС: Лес - будущее, глубоко чуждое настоящему; Управление - настоящее, глубоко чуждое будущему. Но виноват ли в этом только читатель?
        Однако дело было сделано. Скандальная история, последовавшая за опубликованием
«управленческой» части в сибирском журнале «Байкал», в глазах наиболее продвинутой советской читательской общественности, наловчившейся вылавливать подтекст даже там, где его нет, выглядела как лишнее доказательство острой злободневности
«Улитки на склоне». АБС добились своего: научно-фантастическое повествование о проблемах наших потомков «Беспокойство» - превратилось в «Улитку на склоне», в памфлет о проблемах современного общества. Браво! И сегодня, когда нам по большому счету уже нет никакого дела до бюрократических игрищ советских чиновников, следует признать, что актуальность «Улитка» не утратила по-прежнему. Даже более того: УНС сегодня злободневна как никогда! Дичающие крестьяне в селах, а в городах сплошные Домарощинеры пополам с Тузиками… Но почему-то становится жалко несостоявшегося шедевра научной фантастики, каким она могла бы стать, не соверши авторы вышеупомянутого жертвоприношения. Нам видится, что из баснословного творческого кризиса был и другой выход. Главы о Горбовском можно было не ампутировать, а переосмыслить, усилив научно-фантастическое допущение, например, введением в повествование упоминания о земных колонистах - этаких фловерах XXII века!
        Попробуем теперь разобраться со знаменитым лозунгом АБС «Главное - на Земле!». На первый взгляд, тут и разбираться не с чем. Ведь повсюду вокруг нас, куда ни плюнь, творятся несправедливости, сильные обижают слабых, богатые становятся еще богаче, а бедные - еще беднее. Развитые страны грабят страны развивающиеся, а те платят им террором. Алкоголизм, наркомания, детская преступность, работорговля, экологические катаклизмы, духовная деградация. Ну, и так далее. Надо быть на редкость черствым человеком, чтобы в такой обстановке писать о Космосе, иных цивилизациях и далеком будущем. Стругацкие черствыми людьми не были. Они страдали всеми страданиями мира и болели всеми его болями. Мы нисколечко не иронизируем, мы с огромным уважением относимся к сделанному нашими любимыми писателями выбору; мы задаем вопрос: только ли этическими соображениями руководствовались они, когда делали этот выбор? Не было ли тут причин и чисто литературных? Разумеется, были! Ведь уже к середине 60-х годов фантасты и в Союзе, и главным образом за рубежом исчерпали большую часть космических тем. Изучение и освоение планет
Солнечной системы, межзвездные экспедиции, «парадокс близнецов», контакты с внеземным разумом в свое время, так или иначе, интересовали Стругацких. И они внесли свою лепту, сгенерировав несколько впечатляющих идеобразов. Достаточно назвать Странников, голованов, тагорян энд леонидян, Монокосм, Зону Посещения и т. д. Когда же вслед за серьезными писателями, снявшими самые сливки, за дело принялись
«акулы пера», превратившие Космос в арену бесконечных сражений, шпионских игр и закулисных интриг, Стругацким оказалось с ними не по пути.
        Ага, воскликнет здесь недоброжелательный читатель, мысленно потирая руки. Вот сейчас, сейчас авторы начнут развивать набившую оскомину тему: «Стругацкие - могильщики отечественной НФ». Разочаруем скептиков - ничуть.
        Так в чем же дело, почему совершен поворот, к чему жертвоприношение? Здесь хочется привести цитату из статьи Марка Амусина «Стругацкие и принцип неопределенности», разъясняющую суть дела:
«На долю Стругацких выпала […] особая функция. Они, словно чуткий, остронаправленный контур, улавливали легчайшие общественно-культурные волны, сигналы, зарождавшиеся в духовном эфире, настраивались в резонанс, усиливали эти колебания, «возмущения» и преобразовывали их… […] Но одним лишь откликом на общественные ожидания Стругацкие не ограничивались. Они преображали смутное беспокойство, неудовлетворенность общества в некие полуфилософские концепты и формулы, достаточно простые, внятные и все же возвышавшиеся над уровнем обыденного сознания. В сущности, Стругацкие становились родовспомогателями советского общественно-культурного дискурса».
        Вероятно, этим своим уникальным чутьем братья уловили тончайшие сдвиги в общественном настроении - в сторону разочарования в науке, которая так и не сделала людей счастливыми, не подарила небывалых чудес (хотя на самом деле - подарила). Ощутили то, что прозвучало у них (гораздо позже) уже вполне осмысленно:
«НТП более не является источником чуда». Есть подозрение, что еще в период оттепели они предчувствовали приближение «эпохи застоя».
        А кстати, что произошло с НФ в «период застоя»? Очень нехорошая штука произошла. Возникло и расплодилось явление, метко названное В. Ревичем «нуль-литературой». Огромный корпус текстов, где ни наука, ни даже фантастика не ночевали, при этом рядившихся именно под НФ. Редкие исключения не в счет. Из действительно прозвучавших НФ-текстов того времени вспоминается лишь «Лунная Радуга» Сергея Павлова. Возможно, этому способствовал более чем миллионный тираж «Роман-газеты», на страницах которой книга, до того выходившая в периферийном издательстве, была переиздана. Заметим лишь, что даже в ситуации, когда общественный дискурс был уже необозримо далеко смещен со споров между физиками и лириками в сторону тупого потребления, мещанства, «вещизма» и социальной апатии, талантливо написанный НФ-роман, будучи широко выведен даже на такую аудиторию, способен эту аудиторию всколыхнуть.
        В восьмидесятые же выросло поколение социальных фантастов, «четвертая волна». Оставим за скобками возникшую в это время дихотомию «фантастика или большая литература». Какое еще поколение должно было вырасти в эпоху социальных перемен и катаклизмов? Тут уж вовсе не до какой-то там научной фантастики.
        Но вернемся к Стругацким. Они - после жертвоприношения - уже никогда не обратятся к НФ. Все последующие тексты, даже если и обладающие формальными признаками НФ, несли в себе все больше социальной и, если можно так выразиться, притчевой составляющей. Как притчу возможно прочесть и помянутый «За миллиард лет…», и
«Пикник на обочине». «Град обреченный» - уже сугубая притча. И так, отзываясь на проявляющиеся в обществе настроения и тенденции, авторы доходят и до сугубой мистики в «Хромой судьбе» и, особенно, в последней крупной вещи - «Отягощенные злом». Какую популярность обрела мистика в девяностые - мы помним. Братья и тут ощутили и предвосхитили.
        И лишь в девяностые (а не раньше) Борис Натанович Стругацкий фактически отказал научной фантастике в литературном будущем: «Тюрин никак не поймет, или не хочет понимать, или ему не нравится понимать, что время научной фантастики кончилось… Ему все кажется, что в научно-фантастических идеях содержится нечто существенное и важное. Нет там ничего». На самом деле мэтр всего лишь констатировал сложившееся к тому моменту состояние дел в русскоязычной фантастике.
        Мы не можем согласиться с такой постановкой вопроса.
        Потому что настал новый момент.
        Россия отчаянно нуждается в научно-технической модернизации, в прорывных технологиях, позволяющих сократить, а затем и уничтожить технологический разрыв с Западом. Развитие - или нас сомнут! Позвольте, но ведь ровно те же самые задачи ставились и решались в 30-50-е годы века прошлого…
        А значит, нам придется возрождать НФ, хотим мы этого или нет. Разумеется, на новом витке спирали. Разумеется, это должна быть иная НФ. Но ведь и мы находимся в гораздо более выгодном положении, нежели Беляев, Ларри или Ефремов. Ивану Антоновичу приходилось буквально «чейндж» вести с англо-американскими авторами, выменивая свои книги и книги тех авторов, коих он полагал талантливыми (прежде всего, кстати, Стругацких), на тексты Андерсона, Кларка и прочих… Нам же доступен весь «банк данных» западной фантастики, которая, заметим, продолжала и продолжает генерировать значимые НФ-тексты. Мы владеем гораздо более мощным арсеналом выразительных средств и художественных приемов, нежели наши предшественники. Мы знаем, что такое «Большая Литература» и с чем ее едят. Нам и карты в руки.
        Время жертвоприношений прошло.
        И не следует забывать, что, по меткому выражению П. Амнуэля, «фантастика - не метод. Она глубже и шире. Генрих Альтов в свое время говорил, что если реалистическая литература - это человековедение, то настоящая фантастика - это мироведение. Цель реалистической литературы - человек. Цель литературы фантастической - мир, включающий человека в качестве составной части».
        Лучше и не скажешь.
        Авторы выражают признательность Светлане Бондаренко за указание наряд ошибок и фактологических неточностей
        О ФАНТАСТИЧЕСКОМ ДОПУЩЕНИИ И ПРОЧИХ СТРАШНЫХ ВЕЩАХ
        Для нас фантастика - это прежде всего художественный прием, применяемый для того, чтобы поговорить о вещах совсем нефантастических: о судьбах, о людях, о горе, о ненависти, о добре, о счастье, в конце концов. Об истории. О власти. О смерти. Наша любимая фантастика - это всегда реальный мир, отягощенный Чудом. Из этого и исходите.
        Из офлайн-интервью Б.Н. Стругацкого

0
        А вот не хочется.
        И не потому, что классик отечественной фантастики не прав, а потому что определение его чем-то сродни тяжелой металлической крышке на выходе из подземелья. Она - единственное препятствие на пути к огромному, изумительно прекрасному миру, полному простора, неба и звезд, перемигивающихся в качающейся под ветром листве, но поднимать эту крышку запрещено.
        Да, законы литературы непреложны. И один из них гласит: не следует слишком отрываться от реальности, если вы хотите соблюсти минимальную достоверность и убедить читателя, что все описанное вами правда! Но кто сказал, что реальность - это только тусклый, слякотный день за окном, беспросветные будни? Ведь океанские глубины, скрывающие неизведанное, - это тоже реальность! А глубины Космоса, беспредельность которого далеко не метафора? Неужто наша суетная, полная лишений и разочарований кратковременная жизнь реальнее медлительной и величавой жизни галактик?
        Тогда почему нужно отказываться от фантастики, стремящейся постичь эту жизнь? Почему нужно сосредоточиться лишь на том, что происходит здесь и сейчас? Почему, в конце концов, наши коллеги - англо-американские писатели-фантасты не боятся оторваться от повседневности, пренебречь достижимым ради непостижимого? Скажете, живут они лучше нашего, вот и бесятся с жиру? А может быть, потому они лучше и живут, что не боятся?
        Несколько поколений отечественных фантастов с мазохистским наслаждением препарировали нашу утлую действительность, а зарубежные фантасты в это время терраформировали планеты и конструировали социумы страшно далекого будущего. Было бы несправедливо утверждать, что в российской фантастике не пытались проникнуть дальше сегодняшнего дня, но чаще всего это делалось по принципу: будущее - это улучшенная или ухудшенная (что чаще) версия настоящего. Речь идет о действительно серьезных произведениях, а не о многочисленных фантбоевиках, авторы которых, кстати, гораздо быстрее улавливают тенденции своим «повышенным чутьем художника».
        Неужели серьезным писателям-фантастам стали неинтересны темы взаимоотношения человека и Вселенной во всех ее многообразных проявлениях? Неужели в отечественной научной фантастике нет новых талантов? Неужели никому из литературной молодежи не хочется помериться силами с классиками НФ на их же территории? А может быть, она - молодежь - просто плохо представляет, что такое Научная Фантастика и как она делается? Примем этот вопрос в качестве рабочей гипотезы и поговорим о столь серьезной составляющей любого НФ-произведения, каким является ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ДОПУЩЕНИЕ.

1
        Квалифицированные любители фантастики - а говорить мы будем именно о них, а не о потребителях пресловутых боевиков и многотомных эпопей о приключениях юной ведьмы
        - тоже не слишком-то разделяют мнение мэтра. Читают и зачитываются Дэном Симмонсом, Вернором Винжем, Грэгом Иганом, Йеном Макдональдом и Нилом Стивенсоном
        - авторами сложнейших произведений, отнюдь не ограничивающих себя показом миров, отягощенных лишь «элементом чуда». Да что далеко ходить! Поверхностный взгляд на переиздания или отзывы в электронных библиотеках показывает, что вполне востребован даже такой паладин советской НФ, как Иван Антонович Ефремов, причем востребован молодым и даже совсем юным читателем.
        По-видимому, фантастика - все же некий особый вид словесности, к которому обычные критерии литературоведения не слишком-то применимы.
        Попробуем это показать.
        Нас давно удивляло, что истовые поклонники жанра (фэны) упорно именуют фантастическое допущение (ФД) «идеей». Что за ересь, ведь идея произведения - совсем иное! Но и это не все. За оригинальное фантдопущение (или неожиданную
«подачу» известного) поклонник жанра готов простить автору многое: и слабый язык, и вяловатый сюжет, и невразумительных персонажей. «Да, - говорит он, - все так, и сюжет не ахти, и язык дубоват, и вообще… ЗАТО КАКИЕ У НЕГО ИДЕИ!»
        Отметим для себя это множественное число - «идеи», означающее, что фантдопущений в тексте может быть несколько и, забегая вперед, - что они могут образовывать определенную иерархию. И двинемся дальше. Ведь и это еще не все! Любитель фантастики особо ценит такие тексты, где фантдопущение показывается не в лоб и не сразу, где порой лишь на последних страницах выясняется, что «нэ так все было». И не слишком привечает тексты, где автор сразу раскрывает карты.
        Нет, без углубленного изучения этого зверя нам не обойтись. И лучше - на примерах.
        Вот знаменитая тетралогия Симмонса «Гиперион». ФД этого текста формулируется следующим образом. Человечество по мере своей эволюции восходит (по Пьеру Тейяру де Шардену) к точке «Омега» - Богочеловечеству. Однако туда же эволюционирует и созданный людьми техноразум. Но «герой должен быть один»: в далеком будущем Технобог начинает непримиримую войну на уничтожение. Цель войны - произвести такие изменения в прошлом, чтобы возникновение Омеги людей стало невозможным. Сложно, не так ли? «Литературная» же идея как раз проста: техноразум обречен на поражение, но не потому, что слабее интеллектом (возможно, как раз - сильнее), но потому, что у людей есть такие качества, как способность любить, страдать и сопереживать, а у машины - нет.
        Фантдопущение «Гипериона» является мирообразующим: без него мир, созданный фантастом, неосуществим. Оно является и сюжетообразующим: при его изъятии большинство сюжетных коллизий просто невозможны. Но самое интересное даже не это.
        Способен ли читатель «расшифровать» ФД по прочтении первого тома? Ни в малейшей степени. Второго? Кое-какие намеки даны, но их мало. Пасьянс складывается лишь в заключительной, четвертой книге. Там же и раскрываются «ложные ходы» (например, Земля оказывается не уничтоженной техноразумом, но спасенной Человекобогом). Отсюда следует важнейший вывод: ФД обладает сюжетной самостоятельностью. То есть это не только «шампур», на который нанизаны, как шашлык, мир, сюжет и прочее, но - само по себе сюжет, со своей логикой развития, с интригой и постепенным раскрытием перед читателем. То есть ФД имеет самостоятельную художественную ценность. При этом сама идея романа - в обычном смысле - также не может быть реализована вне данного фантдопущения. Повторим еще раз.

1. ФД образует фантастический мир.

2. ФД структурирует сюжет.

3. ФД несет важнейшую художественную нагрузку: на нем покоятся две части знаменитой «триады» - тайна и чудо (а достоверность, казалось бы, уже дело мастерства писателя; но и здесь, как выяснится позже, без ФД никуда).

4. Изъятие ФД из текста либо делает самое существование данного текста невозможным, либо, в некоторых случаях, о которых чуть ниже, - выводит текст из области фантастики.
        Таким образом, именно наличие/отсутствие ФД является тем водоразделом, который отделяет фантастику от «просто» литературы, но использующей «элементы необычайного». И то сказать, ну не относят поклонники жанра к фантастике ни гоголевский «Нос», ни «Приключения Пиноккио». И в этом с ними, как ни странно, солидарны литературоведы.
        Еще пример, «из наших». В блестящей повести Любови и Евгения Лукиных «Сталь разящая» главное ФД (пресловутая разящая сталь) долгое время оказывается тайной не только и не столько для читателя (проницательный читатель все-таки может догадаться, в чем там дело), но и для главного героя. Поведение ГГ полностью обусловлено этим незнанием, а в дальнейшем - когда тайна раскрыта - наоборот, знанием. И на этом вот незнании, а затем знании и построен главный конфликт. Исчезновение из текста ФД уничтожает все: и сюжет, и интригу, и этическую проблематику. Вернее, проблематику еще можно как-то реализовать в реалистических декорациях, но в том-то и фокус, что это будет уже не фантастика.
        Теперь пример неочевидный, из области сатирической (юмористической) фантастики.
        В цикле Генри Каттнера о Хогбенах полноценное фантастическое допущение имеется: Хогбены - мутанты, выходцы из Атлантиды, погибшей в результате игр с радиоактивными элементами. Причем в лучших традициях жанра читатель узнает об этом далеко не из первой же новеллы. Казалось бы, здесь-то наш мысленный эксперимент уж точно будет успешен: вырежем ФД из текста, пусть Хогбены будут вот такие - без всяких объяснений, от фонаря. Ну, чудо оно чудо и есть, и все тут. И никуда сатирический запал, гротеск и юмор не исчезнут. Не так ли?
        Верно, не исчезнут. Да только фокус в том, что текст сей ни малейшего отношения к фантастике уже иметь не будет! И поклонник жанра разочарованно вздохнет, откладывая книжку: «Ну вот, прикольно, конечно, но снова какая-то сказочка». Ибо фэн - это человек, который не утратил способности удивляться - в хорошем смысле этого слова, - сколько б ему ни было лет. «Удиви меня!» - словно говорит он фантасту. И уж если тот не удивляет… Каттнер, вероятно, понимал это вполне отчетливо.
        Кстати, замена НФ-допущения магическим не выведет цикл о Хогбенах за рамки фантастики, но переведет в другую ее «отрасль» - фэнтези. Фокус в том, что это тоже должно быть полноценное ФД. А не просто «чудо», взятое с потолка.
        И - доказательство «от противного». Многие авторы пресловутой «четвертой волны», вняв Борису Натановичу, стали писать Большую Литературу, при этом желая оставаться фантастами. Это привело к неожиданным следствиям. Итак, пример неправильного использования фантастического допущения. Вячеслав Рыбаков, «Гравилет Цесаревич».
        В свое время нас сильно удивил финал этого в других отношениях замечательного романа. Не будем пересказывать содержание книги, мы обращаемся к тем, кто фантастику знает и любит, а значит, роман читал. Итак, было что-то обидное, даже - недостойное в том, что вся проблема свелась к творению «нехорошего парня, сумасшедшего профессора» Хаусхофера. И ведь действительно, зачем понадобился этот котел с микро-Землей? Только чтобы показать контраст между двумя реальностями? Так это можно было сделать и по другому…
        А все дело в фантдопущении. Потому что ФД: а) должно быть логически непротиворечивым;
        б) не должно быть избыточным по отношению к тексту.
        Логический прокол у Рыбакова (не мы первые, кстати, его обнаружили) - внесенные Хаусхофером в «котел» семена ненависти. Вопрос: а что, раньше в истории нашей Земли ненависти было меньше? Отнюдь. Да, не было именно мировых войн, но мировые войны, очевидно, результат соответствующего развития производительных сил, а не чьего-то волюнтаризма.
        Избыточность: вполне хватило бы идеи существования мира не параллельного, а охватывающего наш, но это - естественный порядок вещей, так Мироздание устроило, а не сумасшедший профессор. И что души людей обоих миров связаны - тоже закон природы. Иначе выходит, что главное назначение этого котла - изящное объяснение феномена летающих тарелок. Так ведь и это объяснение возможно в рамках
«естественнонаучного» подхода, а не волюнтаристского. Ну открыл кто-то существование нашего мира, ну придумал прибор для наблюдения. Ведь гораздо интереснее же могло выйти! Вот вам и третья часть «триады», достоверность, вылезла. Именно в связи с фантдопущением.
        Произошло так потому, что Рыбаков писал Литературу, желая при этом играть на поле Фантастики. А раз фантастика, то нужно ФД, своего рода «обязаловка», а что из пальца высосано - так то не беда. Просто «четвертая волна» в то время еще не окончательно избавилась от «тяжкого наследия» НФ. Позже этот «недостаток» был благополучно ими преодолен…
        Последний пример - мимикрия под фантастику. Сюда, скажем, относится, при всех его художественных достоинствах, роман Д. Быкова «Эвакуатор». Почему мимикрия? Да все потому же: в тексте отсутствует ФД. Ибо «космическое путешествие» героев оказывается ими же сочиненным. А «террористический» антураж относится к допущениям не фантастическим, но футурологическим, ибо представляет собой примитивную экстраполяцию в недалекое будущее существовавших на момент создания текста тенденций. Нет ФД - нет и фантастики. Ох, не зря фэны прямо-таки презирают произведения, проходящие по разряду «а герою все это приснилось»!

2
        Дотошному читателю может показаться, что мы повторяем положения известной статьи (изначально доклада) Генри Лайон Олди «Допустим, ты - пришелец жукоглазый». Это не так. Олди совершенно верно указывает, что именно ФД и делает фантастику - фантастикой. Однако, по нашему мнению, начав за здравие, он заканчивает за упокой, а именно: вслед за многими повторяет, что ФД - это лишь «специфический литературный прием». Мы же хотим показать, что ФД - неотъемлемая, имманентная часть фантастического произведения, такая же, как «сюжет», «хронотоп»,
«персонажи». Кто-то скажет - словесная эквилибристика, на самом деле - принципиальный момент. Никому ведь не придет в голову назвать наличие в романе сюжета (или наличие в нем персонажей) - специфическим литературным приемом. А ведь ФД само по себе может работать и главным героем, и фабулой («Гиперион»), и даже сюжетом! Подробному разбору статьи здесь не место, отметим лишь, что, увлекшись классификаторством, Олди предлагает «горизонтальную» сортировку фантдопущений.
        А значит, самое время поговорить о «вертикальной» классификации и структуре ФД.
        Итак, есть ФД научно-фантастические, а есть - фэнтезийные. Различие между ними не слишком существенно. Здесь важно уяснить различие в психологической доминанте читателя НФ и читателя фэнтези (он, кстати, может быть одним и тем же субъектом). Приступая к НФ, читатель знает, что описываемое в книге - не существует, но он предполагает, что такое в принципе существовать может/могло бы. Читатель фэнтези заранее знает, что перед ним - сказка (а сказка, как гласит пословица, - ложь), как бы ему, эскаписту, ни хотелось, чтобы описываемый мир существовал. Конечно, есть отдельные индивиды, всерьез верящие в существование «где-то там» толкиновского Средиземья, но мы все же не о патологиях…
        Сравнение фэнтези и НФ не входит в задачи данной статьи, а вот сравнение ФД - входит. Фэнтезийные допущения гораздо менее разнообразны, чем НФ-шные, и сводятся к главному: существует мир (в параллельной вселенной, на другой планете, не важно, где именно), где есть место волшебству (магии). Или - на Земле действуют сверхъестественные силы («Ночной Дозор» Сергея Лукьяненко). Оригинальные фэнтези-допущения не часты и встречаются у выдающихся мастеров: Кольца Власти (Рональд Руэл Толкин), «магии можно обучать» (Урсула ле Гуин, Джоан Роулинг), но чаще всего все они позаимствованы из мифологии, народной сказки и прочего фольклора. Особняком стоит такое ФД: боги и сверхъестественные силы - продукт материализации людских представлений о них, своего рода эгрегоры. Выдающиеся произведения здесь - «Американские боги» Нила Геймана и, пожалуй, антихристианский роман лауреата Нобелевской премии Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса», чистая и незамутненная по структуре фантдопущения фэнтези.
        Иное дело, что при большем разнообразии НФ-допущений вовсе не значит, что все они оригинальны. Существует достаточно объемный банк НФ-допущений, активами которого пользуются все кому не лень. Приведем достаточно яркий пример - путешествия во времени. Придуманы они вовсе не Гербертом Уэллсом. В прошлое проникали герои бессмертной поэмы Вольфганга Гете «Фауст». Рип ван Винкль, герой одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга, проспал на лужайке фей двадцать лет и таким образом перенесся в будущее. Путешествие во времени было описано и в романе русского писателя Александра Вельтмана «Александр Филиппович Македонский. Предки Калимероса» еще в 1836 году! Заслуга Уэллса в том, что он впервые рационально обосновал такое путешествие и придумал сам термин «The Time Machine». Посему именно английского классика фантастики следует считать первооткрывателем НФ-допущения, которое можно сформулировать следующим образом: при определенных условиях возможно создание машины для перемещения во времени. После Уэллса и сама машина, и возможность путешествия в прошлое или в будущее перестали быть оригинальными ФД, а стали
расхожими литературными приемами. Запомним это превращение ФД в литературный прием, мы к нему еще вернемся.
        Итак, мы установили главную закономерность. Сделанное впервые, ФД может быть использовано многократно и породить новые фантдопущения. Например, в своем знаменитом рассказе «И грянул гром» Рэй Брэдбери воспользовался любезно предоставленным мистером Уэллсом ФД, чтобы ввести в литературный обиход свое собственное - он допустил, что при малейшем вмешательстве в прошлое может измениться весь ход мировой истории. Этот процесс получил в НФ специальный термин
«хроноклазм». Фантдопущение возможности хроноклазма, то есть катастрофы, вызванной вмешательством человека в прошлое, быстро завоевало умы писателей, они даже разделились на две почти научные школы. Представители одной полностью согласны с Брэдбери, их оппоненты считают, что, раздави в юрском периоде или в любом другом хоть миллион бабочек, ничего страшного не произойдет, ибо эволюция и история слишком неповоротливы.
        Как видно из вышесказанного, свежее ФД не просто ловкая писательская выдумка, призванная разнообразить арсенал литературных приемов и превратить традиционное приключенческое повествование в нечто гораздо более интеллектуальное. Степень взаимосвязанности ФД с фантастическим произведением настолько велика, что существуют НФ-рассказы, где почти ничего кроме фантдопущения и нет! Возьмем, к примеру, рассказ уже упомянутого Рэя Брэдбери «Дракон». Он, по сути, полностью состоит из одного только допущения, что из-за непостижимого смещения пространственно-временных потоков (опять хроноклазм!) средневековые рыцари, отправляясь воевать с драконом, гибнут при столкновении… с паровозом! И больше ничего, но вряд ли у кого повернется язык сказать, что этот рассказ не достоин войти в анналы мировой научно-фантастической литературы.
        Но далеко не все фантастические произведения состоят лишь из одного-единственного ФД. Существует немало таких, которые построены из целой системы фантастических допущений, особенно это касается фантастических романов. За примером опять же обратимся к классике НФ. Роман Станислава Лема «Солярис» получил заслуженную известность не только среди любителей фантастики, но и среди киноманов, благодаря прежде всего двум экранизациям - фильмам Тарковского и Содерберга. В основе романа и обеих киноверсий лежит одно и то же ФД: где-то в далеком Космосе существует Солярис - планетарный океан-мозг. Это основное или базовое допущение, сделанное Лемом. Ученые, изучающие Солярис, столкнулись с рядом поразительных феноменов, которые они сочли проявлением разумной деятельности океана-мозга. Солярис[У Лема
«Солярис» женского рода, нам это представляется не случайным, поэтому мы будем использовать именно такое написание.] обладала способностью, во-первых, произвольно менять свою орбиту (Совсем недавно астрономы открыли гигантскую планету, возраст которой сопоставим с возрастом Вселенной. Каким образом эта планета умудрилась пережить многие звезды и галактики, ученые объяснить пока не могут. Может быть, и она умеет произвольно менять орбиту, как планета Солярис?); во-вторых, создавать из собственного вещества различные образования - мимоиды, симметриады, позвоночники и т. д.; в-третьих, к персоналу научно-исследовательской станции стали «приходить гости» - нейтринные копии давно умерших близких.
        Эти феномены в системе ФД романа являются производными от базового фантдопущения, так как отдельно они существовать не могут. Помимо базового и производных в
«Солярис» можно обнаружить и ФД вспомогательные, среди которых стоит назвать соляристику - фантастическую науку, занимающуюся изучением Солярис, станцию
«Солярис», которая дрейфует на антигравиторах в атмосфере планеты, да и сам факт освоения космического пространства, что к моменту выхода романа в 1961 году было еще достаточно свежим, хотя уже далеко не оригинальным допущением. Все остальное, чем автор романа и создатели экранизаций уснастили свои произведения, относится к внешнему антуражу и набору разнообразных выразительных средств, без которых невозможно полноценное произведение искусства. Но представим себе на минутку, что и писатель, и оба режиссера решили обойтись без вышеозначенной системы фантдопущений? Им бы просто не о чем было писать и снимать! Кстати, авторская идея в этом романе заключается не в существовании гипотетической планеты Солярис, а в предположении, что рано или поздно человечество столкнется с чем-то, что не в силах будет познать!
        Теперь нужно разобраться с очень важной проблемой, почему речь идет именно о системе ФД, а не, скажем, о простом их наборе? С какой стати мы считаем мимоидов и
«гостей» в «Солярисе» производными от базового фантдопущения, а «соляристику» со станцией - лишь вспомогательными? Да потому что по сути своей оригинальное ФД - это всегда новинка, то, чего не существует ни в природе, ни в цивилизации, ни в культуре. По крайней мере, не существовало до того момента, пока кто-то такого фантдопущения не сделал. А если мы, читатели, вслед за автором допустили существование Солярис, следовательно, допускаем и существование производных от него явлений. Тогда как допущение особой науки «соляристики», как это ни странно, не связано напрямую с Солярис. История человечества знает немало примеров возникновения паранаучных дисциплин, никак не связанных с реально существующими феноменами. Взять хотя бы астрологию, да простят нас поклонники оной.
        Вспомогательное же допущение «антигравитационная подушка станции», при всей его простоте, очень важно для сюжета: в самом деле, как быть, если на поверхность Солярис станцию «приземлить» нельзя, а на высокой орбите станет невозможным ни исследование Океана, ни контакт?
        И наконец, мы подошли к одному, весьма щекотливому вопросу, который прежде задевали лишь по касательной: чем, собственно, отличается фантастическое допущение от фантастики как литературного приема и не является ли первое лишь производным от второго? Вспомним случай с уэллсовской машиной времени. В 1895 году, когда машины были в основном паровыми, реже бензиновыми и электрическими, допущение возможности машины, способной перемещаться в четвертом измерении, было отчаянно смелым и безукоризненно свежим. Но вот машину времени фантасты использовали в другой раз, и в третий, и в четвертый, и… пошло-поехало. Свежесть сие ФД утратило очень быстро, иными словами, оно перестало быть базовым, сюжетообразующим допущением, переместившись где в производные, а где и во вспомогательные. А потом и вовсе утратило значение фантдопущения, превратившись в расхожий литературный прием. Нам могут возразить, что главное допущение в «Машине Времени» - элои и морлоки и прочая «социальщина», но это не так, тогда и зрелище умирающей Земли нужно пристегнуть туда же, а два базовых ФД в одном романе быть не может!
        Хорошим примером такому превращению может послужить замечательная повесть Кира Булычева «Похищение чародея». Есть ли нам дело, какую именно модель MB использовали пришельцы из будущего, дабы попасть сначала в XX, а затем XIII век? Никакого! Нам гораздо интереснее знать, что эти пришельцы собираются там делать. Правда, для того чтобы столкнуть сразу три исторических эпохи, Булычев сделал свое ФД о невозможности перемещения сразу на четырнадцать столетий назад без промежуточной станции, но не беремся судить об оригинальности и этого допущения. Не исключено, что это так называемый рояль в кустах.
        Другой пример, придуманная братьями Стругацкими для знаменитой повести
«Понедельник начинается в субботу» машина для перемещения в описываемое будущее, - ее уж никак нельзя считать полноценным фантдопущением, перед нами лишь прекрасно использованный в сатирических целях литературный прием.
        Напоследок об еще одном, специфическом типе ФД: ложное (отвлекающее) допущение. Его цель - временно дезориентировать читателя, пустить по ложному пути, дабы эффектнее раскрыть допущение основное. Наиболее яркий пример ложного ФД лежит в области кинематографа.
        В кинотрилогии «Матрица» в первом фильме в ход идет ложное ФД: основное предназначение людей, порабощенных машинами, - выработка электроэнергии из их собственных тел. Однако в третьей серии (и не ранее, вспомним снова тетралогию Симмонса!) выясняется, что основное предназначение людей (и Матрицы, и находящихся вне ее бунтарей, и самого Избранного) - совсем иное. Предназначение - некое обогащение «духовного мира» управляющих Землей машинных Суперинтеллектов, без людей невозможное.
        В завершение этого раздела хочется напомнить его основные положения.

1. Главное отличие НФ-допущения от фэнтези-допущения основано на осознании читателем принципиальной невозможности реализации последнего в физической реальности.

2. ФД должно быть максимально оригинальным.

3. Фантастическое произведение может быть построено и на одном-двух ФД, и на целой системе их.

4. Система ФД состоит из базового, производных, вспомогательных и даже ложных допущений.

5. Многократное использование ФД превращает его в литературный прием, а то и в штамп, лишенный какой-либо художественной нагрузки.

3
        Надо сказать, что мы не видим ничего дурного в превращении ФД в общеупотребительный литературный прием. Фантдопущение не осетрина, тухлым оно становится далеко не во всех случаях. Если автор не поленился и придумал что-то свое, то позаимствованное из общего банка данных ФД не повредит его произведению. Как правило, современные фантастические произведения и представляют собой комбинацию оригинальных и не очень фантдопущений. Другое дело, когда автор не берет на себя труд привнести свежести в собственное творение, в таком случае мы имеем дело с одним из бесчисленных литературных клонов, получивших наименование антуражной фантастики. Более того, избитость литературного приема, давным-давно бывшего фантдопущением, приводит к тому, что произведение, определенное автором или издателем как фантастическое, вовсе не является таковым.
        Пример «Эвакуатора» Дмитрия Быкова мы уже приводили. Не менее разителен пример романа популярнейшего писателя Бориса Акунина, названный скромно и без затей
«Фантастикой». Попытаемся определить, какое же ФД сделал Акунин в этом произведении. Два главных героя, уцелевшие в ДТП, приобрели сверхспособности, и на этом основан весь сюжет. Как говорится, идея свежая, несмотря на то что оригинальная. Еще один пример, роман Татьяны Толстой «Кысь», хотя и не названный фантастическим, но признанный таковым фэндомом (в последние годы приобретшим достойную сожаления привычку тащить в дом что попало). В основе «Кыси» лежит допущение, что после глобальной ядерной войны Москва погрузится в какое-то подобие позднего русского Средневековья с присущим этому периоду патриархальным укладом, странным образом сочетающимся с реалиями позднесоветской действительности. Отчего так вышло и к чему все пришло, читатель так и не узнает, ибо не об этом писано! А о чем? О Кыси, некой жуткой твари, терзающей сознание слабоумного главного героя? Так ведь и о Кыси мы ничего толком не узнаем, разве что получаем лишнее подтверждение избитой истины, что сон разума порождает чудовищ. Нет, дорогие господа-товарищи, «Кысь» - это типичное произведение-мимикрант. Как и романы вышеупомянутых Быкова
энд Акунина. И главный критерий, позволяющий отделить этих агнцев Большой Литературы от козлищ Научной Фантастики, все тот же - непроговоренность либо штампованность фантдопущения как сюжето- и мирообразующего фактора.
        Неумение и нежелание «залетных гостей» выстраивать логически непротиворечивую систему фантдопущений в своих произведениях, лишь мимикрирующих под фантастику, понятно и простительно. В конце концов, не Быков с Акуниным призывали писателей-фантастов не отрываться от текущей социальной действительности. А что же писатели, для которых фантастика не постоялый двор на пути к вершинам литературной славы, а дом родной? Неужто они никогда не грешили против связности и внятности ФД? Увы, грешили и неоднократно.

«Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова мы уже разбирали. Между тем первый роман В. Рыбакова «Очаг на башне» представляется нам практически безупречной НФ.
«Биоспектралистика» - придуманная автором наука - скрепляет собой все произведение, превращая бытовую драму главного героя в высокую трагедию творца, столкнувшегося с безнравственным использованием своего творения. А теперь рассмотрим роман Евгения Лукина «Зона Справедливости». С одной стороны, существование некоего места, где бескомпромиссно осуществляется библейский принцип
«око за око, зуб за зуб», - отличное фантдопущение. Можно даже обойтись без объяснения, каким образом такое место образовалось (хотя именно рациональное объяснение чуда является одним из немаловажных отличий ФД от литературного приема), но одно недопустимо в полноценном фантастическом произведении - недоговоренность! Зона Справедливости появилась, рассказывает нам автор, она функционирует таким-то образом, она способна расширять свои владения.
        Прелестно! Теперь хотелось бы увидеть, что произойдет, когда Зона сия расширится до пределов государства, континента, планеты и далее, но тут автор «прекращает дозволенные речи», оставляя читателю возможность самостоятельно вообразить все последствия. Казалось бы, что в этом дурного? Перед нами классический открытый финал, которым столь мастерски пользовались еще Стругацкие. Однако проблема в том, что открытый финал - это только литературный прием, который без особого ущерба для произведения может быть заменен на финал «закрытый», где всем сестрам роздано по серьгам, тогда как ФД - это «несущий элемент конструкции» произведения, и если он имеет конструктивные недостатки, все произведение под угрозой.
        Сказав «А», автор просто обязан сказать и «Б», иначе вместо финала мы имеем тонкий многозначительный намек на толстые обстоятельства. Ведь наверняка «Зона Справедливости» масштабов планеты - это не то же самое, что «Зона Справедливости» масштабов подворотни. И вводя столь могучий фактор, то есть практически доведенный до абсурда закон природы, автор в корне меняет не только социальную, но и всю реальность вообще. Увы, ничего этого мы в романе не обнаружим, потому что автор вводит не фантастическое, а уж скорее сатирическое допущение. Повторяем, ничего плохого в других видах допущений мы не видим, мы только не понимаем, при чем тут фантастика?
        Таких примеров замены ФД на любое другое в произведениях-мимикрантах можно привести еще очень много. По всему этому видно, что мы имеем дело с некой разновидностью фантастической литературы, лишенной ФД. И такой фантастики у нас становится все больше и больше. Проблему эту можно было бы считать чисто академической, если бы в подобную фантастику играли только такие мастера художественного слова, как Быков, Толстая, Рыбаков, Лукин и Хуснутдинов. Увы, их пример стал наукой многочисленному бранчу так называемых МТА, следом за мастерами с легкостью отказывающихся от поиска свежих фантдопущений или хотя бы нетривиального конструирования системы из фантдопущений заимствованных. (Правда, нам неоднократно приходилось слышать, что молодым талантливым авторам старые писатели не указ, дескать, они такими стали сами по себе, но с этим нельзя согласиться хотя бы потому, что литературный процесс непрерывен и новые поколения писателей не возникают в вакууме, а растут на книгах предыдущих поколений). А это означает, что фактический отказ от ФД в пользу в лучшем случае другой разновидности допущения, а в худшем -
затертого штампа превращает фантастику в массовое чтиво, лишенное видовых признаков и собственного уникального способа отражения действительности, или, как говаривали классики, - в розовую водичку для страдающих половым бессилием.
        И следом - еще об одной специфической особенности фантастического текста. Многие упрекают фантастику в недостатке психологизма, отсутствии тщательно выписанных тонких душевных движений персонажей и пр. Зададимся вопросом: а на пользу ли это фантастике? И как соотносится с ФД?
        Научно-фантастические тексты безусловно талантливого писателя Андрея Хуснутдинова переполнены психологизмом, тонкой прорисовкой этих самых душевных движений, причем прорисовкой мастерской. Речь идет не только об изданных «Данайцах»; с рядом текстов А. Хуснутдинова авторы статьи имели возможность ознакомиться в рукописях. Тут и углубленная рефлексия, и смещение восприятия, когда персонаж то ли бредит, то ли спит, - целая обойма литературных приемов. При том что ФД «Данайцев» - пилотируемый полет на Юпитер - оригинальностью не блещет. И что же? А то, что любители НФ не то что за научную, вообще за фантастику этот роман не признали! А любители мэйнстрима, соответственно, - в упор не заметили. Зато как только автор написал мистический триллер «Столовую Гору», не слишком отягощенный сложными личными взаимоотношениями персонажей, - и книга вышла на загляденье, и заметили ее все.
        Нет, никто не говорит, что персонаж в фантастическом романе должен быть вырублен топором из бревна, недостоверен, поступки его ничем не мотивированы и прочее. Некий минимум должен быть соблюден. Но. В противостоянии «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» любитель фантастики, не колеблясь, выберет первое.
        Из этого и исходите.
        УТОЛЕНИЕ ЖАЖДЫ
        к вопросу о некоторых мировоззренческих аспектах фантастики

1
        Феномен фантастики. Есть ли этот феномен? Или фантастика всего лишь одно из многочисленных литературных течений, которому, конечно, присущи свои специфические черты, но принципиально ничем не отличающееся от того же детектива, приключенческого романа или даже - психологического? Этот вопрос занимает нас - да и не только нас - давно.
        Пора бы разобраться.
        В нашей статье «О фантастическом допущении и прочих страшных вещах» мы рассмотрели проблему фантастического допущения как основного водораздела, отграничивающего фантастику от прочих литературных бранчей. Но это разграничение - по литературоведческому, «внешнему» признаку. Есть ли признаки «внутренние», онтологические, экзистенциальные? - вот о чем хочется поговорить. Но прежде необходимо восполнить пробел упомянутой статьи и дать определение собственно фантдопущения.
        Итак, фантастическое допущение - специфическое неотъемлемое свойство фантастического произведения - сознательное и активное целеполагание писателя, выражающееся в формуле «что будет, если…» («что было бы, если…») и проявляющееся в искажении писателем картины существующей действительности, вне рамок которого невозможны ни реализация фабулы, ни построение сюжета, ни, чаще всего, сама проблематика конкретного произведения. В отличие от ФД, фантастический элемент, не содержащий активного целеполагания, как правило, может быть безболезненно изъят из текста или заменен на другой фантастический или даже - реалистический элемент.
        А теперь можно с чистой совестью погрузиться в метафизику.
        У фантастики есть странные «сопутствующие явления», напрочь отсутствующие у прочих жанров. К примеру - аномально высокий процент соавторств. Ведь писательство, как известно, дело одинокое, и соавторства в литературе - скорее исключения, нежели правила. А в фантастике чуть ли не наоборот. Романы пишут и творческие дуэты, и трио, и целые квинтеты.
        Но еще более странное «сопутствующее явление» - это фэндом. Вот уж чего у поклонников других жанров днем с огнем не сыщешь! Почему поклонники и творцы фантастики образуют сплоченное, не убоимся этого слова, братство (пускай иногда и сотрясаемое внутренними противоречиями и групповщиной), а поклонники детектива - нет? А любительницы дамских романов - нет? А почитатели «боллитры» - тоже нет? Почему проводятся конвенты (нет-нет, не пьянки! конвенты!), на которых «нет ни эллина, ни иудея», то бишь ни издателя, ни писателя, ни критика, ни простого фэна, где все равны и каждый может свободно и равно общаться с каждым: начинающий автор с редактором издательства, восторженный поклонник с признанным мэтром?
        Это не может быть случайным совпадением.
        Что же такого есть в фантастике, чего нет в других видах литературы? Ответ столь же очевиден, сколь и банален - элемент чуда! Неважно, к какому из поджанров относится фантастическое произведение: к НФ ли, к фэнтези ли, или к городской сказке - неотъемлемым свойством такого произведения будет именно чудо. При этом оно вполне может обойтись без тайны и достоверности, двух других составляющих знаменитой «стругацковской триады», а вот без чуда - нет. Но ведь вера в чудо - это еще и неотъемлемое свойство религиозного мировоззрения.
        Впрочем, мышление человека вообще религиозно - по крайней мере в том смысле, что люди создают множество культов вокруг чего угодно. И литература обслуживает это множество культов, посвященных делам обыденным, самым житейским. В центре такого культа может оказаться что угодно: деньги, секс, тяга к насилию, избавление от фобий, любовь к деликатесам - практически все, что нас окружает. В подобной литературе тоже есть место чуду. Вот в детективе чудо для читателя - эффектное раскрытие казалось бы нераскрываемого убийства. В женском романе чудом это когда героиня обретает своего прекрасного принца, невзирая на, казалось бы, непреодолимые преграды. И так далее.
        Однако фантастика выводит чудо за пределы круга обыденных вещей. Ибо в фантастике чудо - это именно ЧУДО, то, чего не бывает, это перпендикулярное чудо, к тому же - образующее целый мир чудес, пускай и воображаемый. И в этом перпендикулярном смысловом пространстве человеческая мысль удивительным образом не теряет опоры и предмета созерцания. Потому что именно здесь, вне обыденности человеческого бытия, она может сосредоточиться на главном, на смысле смыслов - смысле жизни. Смысл человеческой жизни оказывается настолько же чудесным, насколько и многогранным. А ведь только мировые религии, религии Большого Предела сосредотачиваются вокруг смысла жизни, ее вечной ценности и чудесности.
        Но фантастика рассматривает и деструктивные смыслы, и внечеловеческие, и смыслы той или иной меры притягательности (антиутопии - деструктивные смыслы, истории про роботов и инопланетян - внечеловеческие). Производное темы смысла жизни - что есть человек? И фантастика прорабатывает все сопутствующие темы - а что он не есть, чем он не должен быть или если бы он был тем-то, то что? Скажем, в современной НФ робот - это не всегда маска на лице актера, порой это личность иного порядка, лишенная изначальной обреченности человека. Здесь есть один психологический аспект. У нас подсознательные установки - кто мы, зачем живем и как жить невозможно. А в фантастике эти установки вдруг снимаются, все выворачивается. И это тоже кажется чудом.
        Выходит, фантастика не столько вид литературы, сколько религия?
        Будем осторожны с определениями. Разумеется, фантастика не религия, а скорее квазирелигия, или некое массовое явление, обладающее некоторыми признаками религии. И одним из этих признаков следует считать наличие фэндома. Посмотрим на него с этой точки зрения. Самым простым было бы считать фэндом некой церковью. Воображение немедленно рисует соблазнительную картину - величественные храмы, похожие на звездолеты, украшенные портретами писателей-фантастов вместо икон. Священнослужители в ослепительных ризах-скафандрах зачитывают перед толпами верующих избранные места из канонических произведений бессмертных классиков. Но это только картинка, не имеющая ничего общего с реальностью. Ведь церковь опирается определенную традицию и канон, а где они у фэндома?
        Традиций много, порой забавных, порой даже шокирующих обывателя, но канона нету. Нет текстов, которые всеми без исключения фэнами считались бы священными, нет непререкаемых авторитетов. А что есть? Есть общая, иногда доходящая до самозабвения, любовь к фантастике, которая и утоляет ту самую жажду чуда. И есть некое подобие религиозного ордена (Ордена Святого Бестселлера!) со своими магистрами, воинами и послушниками. Орден этот никем специально не организован, он скорее самоорганизовался из любителей фантастики, едва ли не инстинктивно стремящихся к объединению. Подобная самоорганизация имеет немало преимуществ, но и немало недостатков, поэтому время от времени появляются предложения оформить существование фэндома официально, наподобие профсоюза. Но это уже совсем другая тема. Итак, мы видим что квазирелигия фантастика породила квазирелигиозный орден фэндом. Есть коллективные «радения» - конвенты. Есть «религиозные войны» непрекращающееся противостояние фантастов и так называемых представителей
«боллитры». Есть «богословские диспуты» - споры о природе, направлениях и перспективах фантастики. Даже упомянутый выше феномен соавторства можно трактовать как фэндом в миниатюре. Мы на собственном опыте знаем, какое это удовольствие - совместное творчество, вполне сходное с религиозным экстазом. Собственно весь фэндом можно рассматривать как огромный соавторский коллектив. Имеется у фантастов и собственный словарь и даже язык, зачастую малопонятный для непосвященных.

2
        А теперь попытаем разобраться с фантастикой как религией. С какой из существующих мировых религий (а фантастика - это воистину мировая религия) она наиболее сходна? Рискнем предположить, что - с христианством.
        Факт, что фантастика как явление (а не сказка, присущая всем народам мира) зародилась именно в христианском мире - очевиден, однако требует дополнительного осмысления. Пунктирно проследим, как это происходило. Предтечей современной фантастики справедливо считают романтизм, преимущественно - немецкий, явившийся реакцией на эпоху Просвещения. Далее, в девятнадцатом веке, набрал силу научно-технический прогресс, а позитивистское мировоззрение если и не овладело массами, то уж во всяком случае нанесло серьезный ущерб мировоззрению религиозному. Особенно на Западе. Не будет преувеличением сказать, что научная фантастика (начиная с Жюля Верна) явилась своего рода оправданием позитивизма - нового взгляда на мир, отрицающего любую метафизику, опирающегося только на эмпирический опыт, на эволюционную теорию - следовательно, выносящего любые высшие силы куда-то за скобки.
        В первой половине двадцатого столетия религиозное сознание уже массового человека дало серьезную трещину - и одновременно настало время фантастики. Случайно ли такое совпадение? Мы полагаем, что нет.
        В самом деле. Перечислим круг тем и вопросов, на которые пытается дать ответы фантастика - в своих лучших, так сказать, «предельных» образцах. Происхождение Вселенной, ее развитие и конец. Происхождение человека, разума, что есть разум. Одиноки ли мы во Вселенной. Конец истории - будет ли он, если да - то каким. Гибель разумной жизни - неизбежна ли она, если да, то как это случится. Допустимость вмешательства в природу человека. Антиутопия как царство Абсолютного Зла. Утопия как Царство Справедливости. И так далее.
        Но господа, ровно на те же вопросы дает ответы - свои, разумеется, - и христианство! Если же говорить о методе, то знаменитую «стругацковскую триаду», о которой мы уже упоминали, легко можно обнаружить в… Священном Писании, а именно - в Евангелиях.
        Параллели очевидны. Если же вспомнить, что в подавляющем большинстве фантасты, как читатели, так и писатели, - атеисты или на худой конец агностики, картина становится завершенной. В самом деле, во всех нас с детства живет жажда чуда и вера в чудо. Все мы боимся смерти и хотели бы узнать, наверняка узнать - есть ли что-нибудь ТАМ? Все мы хотим заглянуть в будущее, всем нам «интересно, черт возьми, что будет после нас с людьми»… Мы так устроены. К добру ли, к худу, но мы так устроены.
        Религия давала свои ответы на вопросы. Фантастика дает свои. Особенно фантастика научная (будем трактовать этот термин в широком смысле, а не как тексты о достижениях науки и о жизни ученых). В этом смысле любая масштабная НФ, если так можно выразиться, теологична. Ибо что такое НФ с точки зрения религиозного сознания? Богостроительство или Богоискательство. Ибо будучи атеистами или, во всяком случае, агностиками, фантасты все-таки остаются людьми, а людям свойственно искать или строить Бога. И во многих НФ-текстах сквозит: «Если Бога нет, то его следовало бы придумать».
        Если же говорить о фэнтези, то оно тоже эксплуатирует жажду чуда (в его эскапистском окрасе), однако находится гораздо ближе к традиционной сказке. Мировоззренческие основы фэнтези все же лежат в области язычества, мифологического, а не религиозного сознания, поэтому оставим фэнтези за рамками нашего эссе.

3
        Итак, если основы фантастики - в христианстве, а сама она - суррогат религии, немедленно возникает соблазн сопоставить с этой точки зрения фантастику западную и нашу. Потому как западно- и восточнохристианская традиция и, соответственно, мировоззрение, которое неизбежно наследуется даже ярым атеистом, различаются весьма радикально. И посмотреть, как это отражается на различиях между западной, в особенности - англосаксонской, протестантской, фантастикой и нашей, неизбежно несущей в себе осколки православного взгляда на мир. В таком анализе наиболее всего интересны произведения, которые условно можно было бы назвать апокалиптическими, эсхатологическими и утопическими.
        Начнем с фантастики западной, как уже говорилось выше - преимущественно англосаксонской и протестантской. У протестантской этики есть ряд весьма странных для христианства моментов: Бог любит успешных, богатство и сила - мерило богоизбранности, а бедность и слабость - грех. Соответственно, умение торговать (включая ростовщичество, дотоле полагавшееся в христианстве страшным грехом), воевать и подчинять - благо. Все это нашло отражение на страницах американской фантастики в полной мере: везде, в Космосе, в прошлом и будущем, параллельных и перпендикулярных мирах успешно торгуют, воюют и колонизируют, попутно решая проблемы туземцев. Зачастую тем же способом, что и в Северной Америке.
        Из протестантской этики следует и обожествление техники и технологии: для западного человека научно-технический прогресс - часть экзистенции, таинственное, хоть и рукотворное, нечто, овладение которым дарует силу и земное могущество. Но отсюда же и парадоксальным образом возникает трагичность мировосприятия: бренность земного бытия оборачивается злом, успех и деньги на тот свет не заберешь. Причем если конец света и Страшный Суд в православной традиции - это событие радостное, возвещающее сотворение Новой Земли и Нового Неба, то для протестанта суд Божий - именно что страшный. А прогресс, да, ведет к порядку и всемогуществу… Но и, удивительное дело, приближает последние времена.
        Как ни странно, это позволило англо-американским фантастам широко и мощно ставить в своих произведениях вопросы экзистенциальные, затрагивающие глубинные основы человеческого бытия.
        Первое по-настоящему эсхатологическое произведение создал, по-видимому, Герберт Уэллс. Конечно же, это - «Машина времени». Мрачные видения зашедшего в тупик человечества закрепляются еще более безысходной картиной умирающей безлюдной Земли. Надежды нет. Конец света неизбежен, человечество обречено.
        Тот же Уэллс, гигант, заложивший основы всей современной фантастики, кроме разве фэнтези, дал нам и редкий в западной традиции пример утопии - секуляризованного представления о Царстве Божием, да и назвал свой роман соответственно: «Люди как боги»… Но все же доминантой западной фантастики стала антиутопия: от гротескного воннегутовского «Льда-21» до «ядерного апокалипсиса» и безысходно-инфернальных картин классического киберпанка.
        В своих лучших образцах западная фантастика неизменно обращается к «вечным» и философским вопросам: например, «Гиперион» Симмонса - масштабная иллюстрация идей Пьера Тейяра де Шардена, помноженная на колоссальную битву с Антихристом - искусственным интеллектом. Правда, у Симмонса были предтечи. Это в первую очередь загадочный и малоизвестный у нас писатель Олаф Степлдон с его романами-трактатами
«Создатель звезд», «Последние и первые люди» и др. Степлдона нельзя назвать мастером острого сюжета и изящным стилистом. Его интересовали не приключения, не судьба отдельного человека, его интересовало человечество, его космическая эволюция. Степлдону в каком-то смысле наследовал и Артур Кларк, еще один из западных фантастов-эволюционистов. Как и Симмонс после них, Степлдон и Кларк опирались на концепции де Шардена, что позволяет говорить о некой довольно устойчивой традиции в англо-американской фантастике.
        Западные научные фантасты смело оперируют религиозными понятиями, символами и аллюзиями. В качестве иллюстрации хочется привести тонкое наблюдение новосибирского критика Валерия Иванченко по поводу недавно переведенного масштабного НФ-романа П. Уоттса «Ложная слепота»: «Роман апокалиптический. Он о конце человеческого мира. Земля останется, наука останется, интеллект будет преобразовывать космос - об их судьбе в «Откровении Иоанна» ничего не говорилось. А вот человек уйдет на Суд Божий… Роман, замаскированный под вязкую, въедливую (сто сорок четыре ссылки на околонаучные источники) сайнс фикшн, на самом деле трактует теологические истины… Но главное вот: космосу наша душа не нужна. Она интересна лишь тому, кто нам ее дал. К нему и вернемся». Лучше не скажешь.
        А вот социальные мотивы в западной фантастике проявлены гораздо слабее. И уж совсем слабо интересует западных научных фантастов проблема власти - не как феномена, но как инструмента преобразования социума и Мироздания.

4
        В русскоязычной фантастике все не так.
        С самого начала русской дореволюционной фантастике (которая не была еще дифференцирована на научно-фантастическую и просто фантастическую литературу) были присущи религиозные мотивы. Достаточно вспомнить «Сон смешного человека» Федора Достоевского. Не гнушались классики и темы Царства Божия на Земле. О нем грезят герои того же Достоевского. Николай Гоголь в мучительной борьбе с собственным сатирическим даром трудился над вторым томом «Мертвых душ», за которым туманно прорисовывался том третий, задуманный как описание России, какой она должна быть с точки зрения евангельского идеала. Но в целом русская дореволюционная фантастика строилась на отрицании религиозного видения мира. Следуя традициям европейского позитивизма, первые русские фантасты видели в будущем рационально устроенное утопическое общество. Но как мы показали выше, утопии - это не что иное, как секуляризованные представления именно о Царстве Божием. Воспитанные в православной традиции, русские фантасты поневоле вносили в свои утопические построения, казалось бы, чуждые позитивистскому мировоззрению элементы. Жажда чуда требовала
утоления, и полноценно утолить ее могли не технические усовершенствования, а социальные. Социум будущего в идеале должен быть совершенен столь же, как и тысячелетнее Царство Христа, обещанное Откровением Иоанна Богослова.
        С первых шагов советской фантастики в 20-е годы XX века тема конца света -
«Имеется в виду, естественно, не конец света вообще, а конец того света, который мы наблюдаем сейчас» (А. и Б. Стругацкие «За миллиард лет до конца света») - грозно прозвучала со страниц фантастических романов. Речь в них шла о гибели старого мира, мира, где правят эксплуататоры трудового народа. Далеко не всегда авторы показывали подробности такого крушения, но в апокалиптической природе его сомневаться не приходится. Большинство этих писателей знали войну и революцию не понаслышке, они сами были активными участниками событий первых десятилетий века, что и предопределило разрушительный пафос в их творчестве. Но наиболее ярко апокалиптические мотивы прозвучали в фантастических романах писателя предыдущего поколения Алексея Толстого.

«Аэлита» пронизана темой умирания старого мира. Из призрачного Петрограда, где царит мерзость запустения, улетает инженер Мстислав Лось, унося в памяти образ умершей жены, которая осталась там - в прошлой счастливой дореволюционной жизни. Его спутник, красноармеец Алексей Гусев, не знает иной судьбы, кроме судьбы вечного вояки. На Марсе они всюду обнаруживают следы заката величественной цивилизации. Марсианка Аэлита повествует им о гибели Атлантиды. И посланники Земли принимают активное участие в последнем акте трагедии марсиан - в неудачном восстании. Через весь роман проходит идея, что все имеет начало и конец, что жизнь и разум лишь краткий миг в вечном полете ледяных кристаллов. И осколок погибшей планеты, который проносится мимо ракеты, воспринимается как мрачное предзнаменование. Однако недаром экспедиция на Марс стартует в канун праздника Преображения Господня, в ночь на 19 августа, что должно, по-видимому, внушать некоторую надежду. Последнее обстоятельство позволяет рассматривать столкновение двух цивилизаций как конфликт между ветхозаветным (марсиане - наследники дохристианской цивилизации
Земли) и новозаветным сознанием двух русских наследников цивилизации православной.
        Еще более отчетливо звучат апокалиптические мотивы в романе «Гиперболоид инженера Гарина». Авантюрист Гарин, талантливый человек, но движимый низменными страстями, посредством гиперболоида разрушает экономическую систему старого мира, чтобы создать на его руинах свое собственное царство. В «Гиперболоиде» Толстой сумел, казалось бы, могучую земную цивилизацию схватить за шиворот и встряхнуть. Руками безумного русского инженера с душой убийцы. Чем Гарин не Антихрист? Симптоматично, что в финале мы видим Гарина и его «божественную Зою» на необитаемом острове (Острове Забвения!), от скуки разглядывающих проекты так и не построенных дворцов. Царство Антихриста рухнуло, а где-то за горизонтом громоздятся неясные пока очертания утопии - Царства Божия на Земле.
        Но апокалиптические мотивы не были самоцелью для русских советских писателей. Крушение старого мира в их творчестве выступало либо лишь фоном для более яркого выражения экзистенции героя, либо - прелюдией или даже необходимым условием для становления грядущего Царства. Причем очень часто авторы делали неосознанный (а может быть, вполне осознанный) выбор между экзистенциальным переживанием героя и внешним деянием. Строить утопию, осваивать космос и одновременно переживать трагичность собственного бытия могли себе позволить лишь очень немногие персонажи фантастических произведений. Ведь инженеры, ученые, космолетчики - прежде всего люди дела, им не пристало сокрушаться по поводу того, что человек смертен. Риск профессии! Примирить героику созидательного труда и научного поиска с рефлексией в одном непротиворечивом образе мало кому удавалось из советских писателей, обращавшихся к фантастике. Пожалуй, Алексею Толстому да Андрею Платонову, а после них - Ивану Ефремову в «Туманности Андромеды». Но о Ефремове позже.
        Попытаемся разобраться, что же произошло с русской советской фантастикой на рубеже
30-40-х годов, почему она вдруг утратила как экзистенциальную, так и социально-утопическую составляющие. Бытует мнение, что виновата власть. И как ни странно, мы согласимся с этим. Власть, безусловно, виновата, но не в том смысле, что бдительные партийные и карательные органы хватали писателей за руку. По большому счету советской власти не было никакого дела до фантастики. Даже знаменитый роман Евгения Замятина «Мы» был запрещен к изданию вовсе не потому, что власти усмотрели в нем крамолу. И тем не менее, тем не менее…
        Интересующихся подробностями отсылаем к великолепным очеркам Антона Первушина «10 мифов о советской фантастике». От себя лишь добавим, что, с нашей точки зрения,
«Мы» не антисоциалистический роман, как принято считать, а скорее антисоциал-демократический. Ведь социал-демократия западного толка - это духовная наследница протестантизма с его культом порядка и пользы.
        Дело в том, что, уповая на будущее, советские фантасты воленс-ноленс адресовали свои построения власти как единственному действенному рычагу переустройства мира. Известно, что Ян Ларри, автор одной из лучших социалистических утопий
«доефремовского» периода «Страна счастливых», но прославившийся книжкой для детей
«Приключения Карика и Вали», свой сатирический роман «Небесный гость», где критикуются язвы социализма (а не капитализма, как тогда было принято), адресовал не широкой публике, а лично товарищу Сталину, за что и поплатился. Другие писатели, не решаясь на столь радикальный шаг, не могли не взирать с надеждой в сторону Кремля, люди в котором, по словам поэта Николая Тихонова, «никогда не спят». Но абсолютное доверие к власти лишало писателей не столько возможности, сколько необходимости глубокого осмысления путей реализации утопии и выражения личного отношения к ней героев. Социализм, а затем и коммунизм были предрешены, как многие тогда верили, неумолимой логикой исторического прогресса. Точно так же как было ранее предрешено грядущее Царство Христово в православном сознании русского человека. Заметим в скобках, что эта болезнь поразила не только фантастов. Во всей советской литературе после «Доктора Живаго» не отыскать произведения, в котором действительно глубоко ставились бы экзистенциальные вопросы. Космос интеллигенции окончательно замкнулся на государственной власти. Она стала высшей сакральной
инстанцией.
        И от этой предрешенности советская НФ стала мельчать, фактически сводясь к иллюстрированию отдельных положений учения классиков марксизма-ленинизма о грядущем коммунизме. «Религиозный» мотив Царства Божьего на Земле все чаще заменялся иным «религиозным» мотивом - противоборства строителей этого Царства с Антихристом - миром капитала. Этот мотив и лежит в основе большинства текстов наиболее популярных фантастов того времени: А. Беляева, Г. Адамова, А. Казанцева.
        А затем пришло время «освоения» еще одного положения «священного писания», то бишь марксизма-ленинизма, - о высоком материально-техническом уровне жизни при коммунизме. Сведенное к научно-техническим новинкам, чудо перестало быть по-настоящему чудесным. Оно уже не обещало небывалых открытий, оно вполне укладывалось в прокрустово ложе пятилетних планов. Но даже в таком урезанном виде, в виде фантастики «ближнего прицела», оно воздействовало на читателя, по-прежнему привлекая его к НФ. Да и писатели не желали применяться к обстоятельствам, искали новые формы. Так появилась географическая фантастика. Романы и повести Обручева, Брагина, Плавильщикова остаются интересными до сих пор. Военно-техническая фантастика в произведениях Н. Шпанова, Г. Адамова, С. Беляева по-своему подготавливала читателя к грядущей войне. Чудо мельчало, но оставалось чудом. Порой оно давало чудные всходы. Прицел писательской прозорливости просто сместился на ближние цели. В послевоенный период в море фантастики установился практически мертвый штиль, но это было затишье перед бурей. Ведь на страницах журналов и обложках редких
НФ-книг появилось новое имя - Иван Ефремов.

5
        По-видимому, «Туманность Андромеды» не могла появиться в иной период, кроме как в хрущевскую оттепель. Время развенчания «культа личности», время новых, небывалых надежд на построение, причем - на скорое построение («нынешнее поколение будет жить при коммунизме») Царства, время грядущего прорыва в космос («небеса» в религиозной параллели). И это было первое за долгий период «фантастического застоя» произведение, в котором мощно зазвучали экзистенциальные мотивы. Возможно даже - помимо воли автора.
        Всеволод Ревич в свое время провел интересные параллели между «Туманностью…» и
«Люди как боги». Для нас представляет ценность два его наблюдения: у Ефремова, в отличие от Уэллса, роль религии играет Наука. Именно с большой буквы. Служение Науке - Познание. А Роль Высшего Судии, непререкаемого авторитета - Великое Кольцо цивилизаций.
        Но не образами людей будущего, о достоверности или недостоверности которых до сих пор идут споры, не масштабностью картин их жизни, не покорением космоса берет читателя «Туманность…» на глубинном уровне. Хотел того Иван Антонович или нет, но звенит, звенит в романе щемящей нотой тема бренности человеческого существования, ничтожества человека перед лицом Вселенной, достигая предельного накала в финале, в сцене прощания с экипажем «Лебедя». Звездолетчики уходят НАВСЕГДА. И перед этим НАВСЕГДА меркнут достижения и в области звездоплавания, и в области танцев, и даже исполнения симфоний в определенной цветовой тональности. Жизнь есть - смысла нет. Ибо существуют НАВСЕГДА и НИКОГДА.
        К счастью, Ефремов не стал наделять своих героев бессмертием - ибо хорошо понимал, что тогда речь у него пойдет уже не о людях. Тем не менее роман оказал необычайное воздействие на умы, ибо, несмотря на литературные недостатки, обладал силой именно что религиозного убеждения.

«Туманность Андромеды» дала мощный толчок развитию советской фантастики. Однако круг тем остался прежним. Молодые братья Стругацкие яростно взялись разрабатывать все ту же тему Царства Божьего на Земле. «Полдень, XXII век» - это полемика с Ефремовым, но полемика о частностях. Общее сомнению не подвергалось. Советская фантастика в лучших своих образцах оставалась социальной, научной и, разумеется… религиозной. Стругацкие, например, подчеркнуто декларировали свои атеизм и при этом написали почти библейскую притчу о потопе.
        И что характерно. Те же Стругацкие, обладавшие невероятной писательской интуицией, первыми почувствовали, а затем и осознали, что - нет. Невозможно. Проект Царства нереален, он обречен. Именно тогда они отказались от научной фантастики, ибо только методами науки (Высокая теория воспитания!) предполагалось достичь Царства. Этот путь, эту нелегкую эволюцию взглядов братья блестяще выразили в «Граде обреченном». Отныне НФ для них стала лишь формой, а в поздних произведениях они пришли даже к мистике.
        Кстати, весьма любопытный момент. Свято место пусто не бывает. Одна вера неизбежно сменяется другой. Отказ от православного по сути мировоззрения приводит отнюдь не в стан атеизма, как многие полагают, а - в противоположный лагерь. И погружение в мистицизм - далеко не худший вариант. Гораздо хуже, когда православное мировоззрение с его философией соборности и равенства перед Богом или Грядущим сменяется протестантским - с его культом личного успеха и благополучия в земной жизни. Отсюда переход советских фантастов «третьей волны» от коммунистических к социал-демократическим идеалам. Но это - лучших представителей. А так в
«застойные» годы и фантастика за малыми исключениями писалась тоже застойная, метко названная тем же В. Ревичем «нуль-литературой». Потеря какого-никакого, но нравственного идеала влекла за собой потерю свободы творчества.

6
        В отличие от «третьей волны», «волна четвертая» разуверилась в коммунизме гораздо быстрее. Тому было немало чисто внешних причин, но мы на них останавливаться не будем. Нам гораздо интереснее причины внутренние. Поначалу некоторые из представителей «четвертой волны» еще верили в Царство, но уже с оттенком обреченности. Верую, ибо абсурдно. Мотивы такой обреченной веры звучат в романе Вячеслава Рыбакова «Очаг на башне». Его главной герой, Симагин, по инерции строит коммунизм, пусть только на своем участке фронта. Но яму ему роет собственный друг, Вербицкий, так сказать, выразитель идеи буржуазного индивидуализма. Собственно, уже в «Очаге…» Рыбаков расстается с мечтою о грядущем Царстве Справедливости. Не напрасно Рыбаков назвал один из своих рассказов «Прощание славянки с мечтой». Кстати, выполнен этот рассказ в жанре пародии, причем - на «Туманность Андромеды», что характерно. Следующий его роман, «Гравилет «Цесаревич», открывает целое направление в российской фантастике - имперское. И хотя главный герой «Гравилета», полковник госбезопасности князь Трубецкой, по партийной принадлежности коммунист,
он уже не мечтает о коммунизме, его вполне устраивает монархическое правление.
        Но о монархическо-имперской тематике мы поговорим позже, пока что хотелось бы разобраться с идейно-тематической составляющей творчества других представителей
«четвертой волны». Отказ от изображения грядущего торжества коммунизма неизбежно повлек за собой отказ от НФ в пользу «смежных дисциплин» - фэнтези, мистики, альтернативной истории. «Внезапным патриархом отечественной фэнтези» назвал Борис Стругацкий Святослава Логинова, ярко заявившего о себе «Многоруким богом Далайна». Логинов считает себя атеистом, но это не помешало ему написать один из лучших в нашей литературе религиозно-мистических романов «Свет в окошке».
        Отдал дань фэнтези и Андрей Лазарчук в романе «Кесаревна Отрада». Но славу Лазарчуку составили его «турбореалистические» романы, где мистика крепко переплетена с альтернативно- и криптоисторическими концепциями («Солдаты Вавилона», «Иное небо», «Штурмфогель» и другие). В романе «Солдаты Вавилона» наш мир описан как Ад, причем в самом прямом значении этого слова. Вполне себе адские чудовища вовсю вмешиваются в историю человечества в криптоисторическом романе
«Посмотри в глаза чудовищ», написанном в соавторстве с Михаилом Успенским.
        Прикоснулся к «адской» мистике даже такой блестящий мастер гротеска, как Евгений Лукин, в повести «Там, за Ахероном». Впрочем, для Лукина описание побега из адских теснин легендарного Дон Жуана не более чем сатирический прием. Тогда как вышеперечисленные авторы (к которым с полным на то основанием можно причислить и Андрея Столярова) максимально, а порой даже запредельно серьезны. Нам представляется, что такое «заигрывание с потусторонним» стало закономерным этапом творческой эволюции представителей «четвертой волны». Отказавшись от единой генеральной линии в описании будущего, писатели последней генерации советских фантастов выбрали «кривые, глухие окольные тропы». Перефразируя известное выражение Достоевского: если коммунизма нет, то все дозволено. Кстати, обостренный интерес этой самой генерации к потустороннему - следование скорее западнохристианской традиции, нежели - православной. Ведь в православии принято относиться к теме ада и нечистой силы крайне осторожно, дабы не впасть в соблазн.
        Удовлетворяли ли мистические мотивы в творчестве представителей «четвертой волны» читательскую жажду чуда? Безусловно, хотя это чудо скорее со знаком минус. Но они не могли удовлетворить другую читательскую жажду - жажду Мира Справедливости. Ведь если космос предыдущих поколений советских фантастов был обращен к власти, как к высшей инстанции, то космос «четвертой волны» строился на отрицании этой инстанции. Власть не оправдала надежд, она не сумела построить Мира Справедливости, следовательно, достойна всяческого порицания. Но бесконечно подрывать основы миропорядка нельзя. Поэтому случилось неизбежное, пришло поколение фантастов, которое обратилось к имперскому прошлому России, перенеся его либо в будущее, либо в альтернативную вселенную. И снова произошла жесткая привязка к происходящим в стране политическим и социальным сдвигам. А именно приход к власти в Кремле новых людей, начало второй Чеченской войны и победа в ней.
        Будущее принадлежит возрожденной Российской империи - так можно сформулировать основную идеологему фантастов-имперцев. Российская империя будущего, в представлении современных ее апологетов, вполне может включать в себя не только одну шестую земного шара, но и весь этот шар, и даже не один. В каком-то смысле Империя - это новая версия Царствия Божьего, тем более что во главе ее стоит Помазанник, но это Царство если и обещает всеобщую справедливость, то только в том понимании, которое устраивает коренную нацию. Все прочие должны либо принять предложенные правила, либо уйти с исторической сцены. «Счастья для всех, даром» фантасты-имперцы не обещают. Люди имперского «Полдня» ни в коем случае не атеисты, они либо поголовно православные, либо, в зависимости от широты взглядов автора книги, представители разных конфессий. Завоевывая (а не осваивая) Галактику, они твердо верят, что Бог есть. Казалось бы, самое время возрадоваться. Наконец-то мы имеем дело не с пережитками православной традиции, а с ней самой, в чистом виде! Да вот что-то не хочется. Несмотря на весомое количество церквей и
священнослужителей на единицу печатного текста, духа православия в этих текстах не чувствуется. Ну как, скажите, сочетаются Христовы заповеди с гермошлемозакидательской риторикой и реваншистскими доктринами? Даже в романах атеистов Стругацких евангельского духа больше, чем в произведениях иных современных фантастов-имперцев. Во всяком случае, больше человеколюбия.
        Справедливости ради следует сказать, что выше шла речь о сугубо антуражной фантастике, об «имперской» разновидности космического боевика, вроде цикла Александра Зорича «Время - московское». Разумеется, далеко не все фантасты-имперцы обошлись только внешним антуражем, дабы разнообразить им малый джентльменский набор, почерпнутый из «секонд хенда» англо-американской космооперы. Например, Вячеслав Рыбаков, которого смело можно назвать родоначальником имперской темы в отечественной фантастике, в течение многих лет создавал цикл «Плохих людей нет». Виртуальный автор этого цикла «еврокитайский гуманист Хольм ван Зайчик» (под этим псевдонимом скрывается не только Рыбаков, но и его соавтор Игорь Алимов) поведал нам об альтернативно-историческом государстве Ордусь, где на равных правах сосуществуют православие, ислам и иудаизм, где во главе империи стоит китайский богдыхан, но в каждом улусе сохраняются свои национально-культурные традиции. Построены романы цикла как детективы, но, неотрывно следя за похождениями героя, читатель не без удовольствия знакомится с необыкновенной (да и скажем прямо -
невозможной в реальности) империей, которая не ведет захватнических войн, а в духовно-культурном, социально-политическом и научно-технологическом отношениях даст сто очков вперед загнивающему (как и положено) Западу. Авторы подчеркнуто ироничны, они осознают нежизнеспособность Ордусской империи, но сквозь иронию просвечивает сожаление. Ведь Ордусь невозможна не потому, что невозможна в принципе, а потому, что для ее появления нужно другое человечество. Вроде того, что Рыбаков описал в романе «Гравилет «Цесаревич».
        Увы, следует признать, что даже в самых привлекательных вариантах имперского будущего на порядок меньше чудесного, чем было явлено читателю в «Туманности Андромеды» Ефремова и в «Полдне, XXII век» Стругацких. Ведь в Российской империи даже галактического масштаба идут непрерывные войны, совершаются преступления, сохраняется имущественное и социальное неравенство. Фантасты-имперцы остаются в плоскости современных представлений о будущем, они, как и их либерально-демократические антиподы, неспособны выстроить евангельскую вертикаль Нового Неба и Новой Земли. Неудивительно, что появляются произведения, где Российская империя будущего описывается скорее как царство антихриста, нежели как Царство Христа (Здесь мы имеем в виду прежде всего роман И. Новака, В. Ночкина
«Русский космос»). Повторилась история советской фантастики «ближнего прицела», как и положено - в виде фарса. Космос русской интеллигенции, на этот раз в лице фантастов-имперцев, снова замкнулся на государственной власти, только - на воображаемой монархической. Но в «имперском лагере» оказались и другие авторы - те, которые в формуле «православие-самодержавие-народность» сделали упор на первый элемент. Они-то как раз остро чувствовали недостаток чудесного в монархическо-утопических произведениях своих коллег и попытались его компенсировать, введя прямое правление евангельского (и не только) чуда в своих текстах. Возник феномен так называемой сакральной фантастики (автор термина - Д. Володихин).

7
        Мы подошли, пожалуй, к самому любопытному моменту нашего исследования. В самом деле, если фантастика - квазирелигия, что выйдет, если «фантастическим» инструментарием воспользуется для решения своих задач автор действительно верующий, обладающий цельным религиозным мировоззрением?
        Получаются странные вещи. И здесь нельзя не вспомнить английского писателя Клайва Льюиса, его трилогию «За пределами безмолвной планеты» - «Переландра» - «Мерзейшая мощь». Будучи истовым христианином, более того - неофитом, уверовавшим под влиянием своего друга, в будущем знаменитого Дж. Р. Р. Толкина, Льюис страстно желал облечь свой сакральный опыт в художественную форму и избрал для этого, как ему казалось, беспроигрышный вариант - жанр уже чрезвычайно популярный в то время, научную фантастику. И что же? И ничего. В отличие от тех же «Хроник Нарнии», НФ-трилогия не снискала ему ни славы, ни даже признания любителей НФ. Казалось бы
        - полет на Марс, Венера, таинственный институт на Земле. Интересно же! Но вещи словно провалились в пустоту. Состояние, в которое впадает любитель фантастики при чтении подобных текстов, - тягостное недоумение: «А что это было?»
        Похожая неудача постигла и современное поколение русских писателей - апологетов сакральной фантастики, к которым следует отнести прежде всего Д. Володихина, Е. Хаецкую (в ряде произведений), Н. Иртенину и еще нескольких авторов, использующих фантастику в качестве приема для проповеди христианских ценностей. Ни один из подобных романов не стал заметным событием.
        Легко понять - почему. Основное, базовое ФД подобного текста формулируется следующим образом: Бог есть, и все, что написано в Библии, - истина. Стоп. Приехали. Ерунда какая-то выходит. Потому что для верующего человека подобное ФД не то чтобы даже кощунственно - оно избыточно. Для христианина это - и так истина. Все равно что сделать фандопущение: предположим, что человечество существует. А для любителя фантастики - как мы выяснили, атеиста либо агностика, такое ФД неприемлемо, так как противоречит его мировоззрению, следовательно, вызывает отторжение, зачастую невольное, на уровне рефлекса. Любителю фантастики нужны совсем иные чудеса: пришельцы и сверхцивилизации, супертехнологии и путешествия во времени. В гипотезе Бога он категорически не нуждается.
        Вот роман Володихина «Команда бесстрашных бойцов». Фантдопущение таково: в результате неких манипуляций часть Преисподней материализовалась в нашем мире. Самые настоящие черти ведут войну с человечеством. Единственное место, где можно спастись, - православный монастырь, а самое верное средство одолеть демона - крест-мощевик с частицей православного святого… Господи, зачем все это? Православный заряд автора уходит в песок, ибо любитель фантастики предпочел бы пришельцев или волшебных монстров, да так он все это и воспринимает, он вообще не замечает религиозных параллелей, для него это просто фэнтези… Да и хорошо ли оказывается низводить православные святыни до уровня артефактов боевой магии, словно в дурной компьютерной игрушке?
        Нет, подлинной религии явно нечего делать в заменителе религии. И кстати. Мы сказали, что хорошая НФ всегда занимается Богостроительством и Богоискательством. И какое же богоискательство возможно в религиозной (сакральной) фантастике, где существование Бога уже задано, уже постулировано?
        Апологеты сакральной фантастики в конце концов поняли это. Был предложен новый термин: христианский реализм. Как раз в том смысле, что для христианина подобные произведения - никакая не фантастика. Вот именно. Реализм. Не фантастика. Как говорится в известном анекдоте, надо или крест снять, или штаны надеть.
        Что и требовалось доказать.

8
        Пришло время подвести итоги. А они таковы.

1. Фантастика - особый вид литературы: это один из способов осмысления действительности, пришедший на смену религиозному мировоззрению.

2. Основным стержнем фантастики является факт чуда, а метод, с помощью которого это чудо вводится в текст, - фантастическое допущение.

3. Существуют принципиальные различия между русскоязычной и западноевропейской фантастикой, основанные на различиях в православной и протестантской этиках.
        Но, пожалуй, главный итог заключается в том, что, несмотря на фактически официальное признание религиозного чуда в нашей жизни (вспомните ежегодные телевизионные трансляции из Иерусалима, где в пасхальную ночь в храме Гроба Господня священнослужители чудесным образом обретают благодатный огонь), в чуде, даруемом фантастикой, и главным образом научной фантастикой, нужда отнюдь не пропала. Ведь большинство любителей фантастики - люди либо неверующие, либо просто предпочитающие научное мировоззрение религиозному. Они тоже жаждут чуда. И жажда эта должна быть утолена.
        Сканирование, распознавание, вычитка - Глюк Файнридера
        notes
        Примечания

1
        Этот эпизод придуманной нами реконструкции биографии Саула мы без всяких купюр и изменений позаимствовали из повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству». - Прим. авт.

2
        Выделено авторами

3
        У Лема «Солярис» женского рода, нам это представляется не случайным, поэтому мы будем использовать именно такое написание.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к