Владимир Михайлов Тело Угрозы
        Анонс
        Человечество - на грани гибели!
        Кто знает об этом?
        Политики, которые ведут каждый свою игру и пытаются “нажить капитал” на грядущем Апокалипсисе, которые, не задумываясь, готовы принести в жертву своим амбициям наши жизни.
        И... еще один человек, случайно ставший обладателем секретной информации - и готовый на все, чтобы предупредить людей о надвигающейся катастрофе.
        Времени остается ВСЕ МЕНЬШЕ!
        Читайте “Тело Угрозы” - новый роман классика отечественной фантастики Владимира Михайлова!
        Глава первая
        
        Документ напоминал все подобные: любительское сообщение о наблюдении космического тела, до сих пор ни в какой каталог не занесенного. Иными словами - об открытии.
        Все было указано так, как и следовало: кто, где и когда наблюдал (астроном-любитель Ржев Люциан Иванович, Московская область, Подрайский район, отдельно стоящий дом близ деревни Летягино, 8 августа 2015 года, или 57235 MJD, начало экспозиции неподвижной камерой - 4 часа 34 минуты 30 секунд всемирного времени, окончание - 5 часов 00 минут 27 секунд, экспозиция с гидированием - 57236 MJD с 1 часа 02 минут 15 секунд до 1 часа 42 минут 07 секунд), визуальное наблюдение - тогда же, с 1 часа 50 минут до 2-х часов 20 минут; какой инструмент использовался (Альтер 450 мм, фотокамера “Никон”, модернизированная, экспозиция постоянная, и так далее). Наблюдавшееся как объект 14-й величины тело имеет координаты (приближенно): склонение - (указано), прямое восхождение - (также указано). Астроклимат: ночной хороший, воздух прозрачен, яркость фона минимальная, сухо, безветренно, роса не выпала. Наблюдения продолжаются.
        До сих пор все было нормально. Однако, закончив перечисление действий и условий, автор сообщения счел возможным сделать и вот еще какое заявление:
        “Внимательное наблюдение в продолжение вот уже семнадцати дней и компьютерная обработка полученных цифр дают возможность.заявить, что движение замеченного тела не может быть объяснено известными причинами. А экстраполяция с учетом этих данных его траектории заставляет предположить, что оно может представлять опасность для Земли, в частности именно потому, что дальнейший его путь кажется мне непредсказуемым.
        Не имею возможности в столь малом объеме изложить имеющиеся у меня доказательства, но повторяю и прошу отнестись к этому серьезно: совершенно уверен, что обнаруженное мною космическое тело представляет серьезнейшую угрозу самому существованию нашей планеты. Нас ожидает небывалая катастрофа, и об этом должен обязательно знать наш президент. К сожалению, некоторые источники моей убежденности по существующей плохой традиции не будут признаны строго научными, что в моих глазах ничуть не делает их менее достоверными. Не считаю возможным излагать их здесь, но готов сделать это при личной встрече. Поэтому умоляю немедленно и серьезно перепроверить мои данные и выводы относительно всех параметров тела и его движения, чтобы можно было своевременно принять все необходимые меры. Прошу найти время для личной беседы со мною - полагаю, что смогу убедить вас в серьезности положения. Тогда же передам вам все записи наблюдений, расчеты и сделанные фотографии”.
        Разослано сообщение было по факсу, кроме ВАГО - еще и в Колокольскую обсерваторию. А также в Президиум Академии наук - просто так, от полноты чувств, наверное. Интернетом автор сообщения не воспользовался - потом уже стало известно, что он так и не счел нужным подключиться к сети, поскольку (видимо, сказывался его весьма достойный возраст) был уверен, что главным, что можно от сети получить, являлись вирусы и грабительские налеты на его базу данных, которой он дорожил, на что имел все основания.
        Видимо, эта странная приписка и не позволила адресатам отнестись к изложенному в нем факту достаточно серьезно.
        Однако, кроме всех указанных адресов, послание, переданное, как уже упоминалось, по факсу, получили и еще в одном месте - там, куда оно вовсе не предназначалось.
        Этого не случилось бы, не будь в тексте слова “президент”. Слово это относилось к ключевым, и телефонный разговор или факс, в котором оно встречалось, становились предметом внимательного анализа.
        Так что названный в самом начале Люциан Иванович Ржев не мог бы - знай он об этом - пожаловаться на отсутствие интереса к его открытию. Как если бы он сам послал его по адресу: “Москва, Кремль”.
        Впрочем, узнать об этом ему не было суждено.
        
        Директор службы безопасности страны тоже думал о президенте; его навел на эти размышления частный и не очень важный, но все же своевременный вопрос, а точнее - доклад, только что сделанный одним из его подчиненных.
        Директор уже давно приказал: всю информацию, в том числе и перехваты, в которых в любом контексте упоминается президент страны, докладывать лично ему. Для такого распоряжения было множество причин и поводов. В конце концов, безопасность главы государства, пусть даже при существовании службы безопасности президента, оставалась и обязанностью СБ - и кто мог бы возразить на это хоть полслова? Знать о других причинах никому не полагалось.
        -И вот сейчас майор Волин, тот самый подчиненный, только что закончил доклад.
        Директор еще раз пропутешествовал глазами по тексту перехвата - сообщения по факсу.
        - Ну и как вы это квалифицируете? - задал он вопрос. Майор Волин ответил, не раздумывая:
        - Тут усматриваю состав попытки дезинформации президента, это первое, а второе - стремление вызвать массовую панику путем распространения слухов о грозящих катастрофах. О конце света, в общем.
        - М-да... - выговорил директор задумчиво. - М-да. - Он помолчал еще. - Вряд ли, конечно... А хотя... Он помолчал. Пошевелил пальцами.
        - Да. Ладно. Свободен пока. Далеко не уходи.
        Оставшись один, он подумал еще немного. Вызвал секретаря:
        - У нас когда запланированы эти... инопланетяне?
        Инопланетянами он называл экстрасенсов, парапсихологов и астрологов, с которыми время от времени происходили встречи и совещания.
        - В пятницу в шестнадцать тридцать.
        - Вот что сделайте: вызовите их прямо на сейчас. По тревоге.
        Вызванные “инопланетяне” собрались исправно; они выглядели несколько испуганными, что нетрудно понять: по тревоге их никогда еще не вызывали, а если учесть - куда вызывали, то причин их волнения долго искать не придется.
        В свою очередь и сам директор СБ, если вглядеться, выглядел не очень уверенно. Положение его и в самом деле было затруднительным: с одной стороны, ему нужно было узнать мнение специалистов по конкретному документу, с другой же - генералу очень не хотелось ни предъявлять им этот документ, ни даже пересказывать его содержание своими словами; кем-кем, но распространителем информации он никогда не был и всю жизнь считал, что язык находится в безопасности, лишь когда он за зубами. И потом, вдруг все это окажется бредом, дикой лажей, чьей-то шуточкой (“За такие шутки оторвать ему и язык, и всё прочее!”) - как он тогда станет выглядеть в глазах своих негласных советников?
        Поэтому, ответив на приветствия и пригласив садиться, он обратился к ним с таким заявлением:
        - Тут, товарищи... господа, такая, я бы сказал, пикантная ситуация. Необходимо ваше высокопрофессиональное мнение по одному-единственному, но очень важному вопросу. Вот по какому: грозит ли нашей с вами России, более того, грозит ли всей планете серьезная, вплоть до самой серьезной, угроза в более или менее обозримом будущем?
        Генерал умел и говорить интеллигентно, когда нужно.
        - О каком именно будущем идет речь? - спросил ясновидец.
        - Н-ну... скажем, в течение года.
        О сроках в документе ничего не было, но директор полагал, что сама его тревожная интонация указывала на то, что вряд ли речь шла о десятках или сотнях лет.
        - Года... Или даже месяцев.
        - А какого рода угроза? - спросил хиромант. Генерал улыбнулся, как бы извиняясь:
        - Поверьте - я не имею права сказать этого даже моему заместителю. Такой уровень. Но ведь я спрашиваю лишь о том - есть ли вообще угроза или ее нет? Не спешите с ответами. Подумайте, загляните, вы же это умеете, и скажите только - да или нет?
        После этого наступило молчание, слышно было лишь сопение сосредоточившихся в поисках ответа людей. Первым тишину прервал хиромант:
        - С точки зрения моей науки - угрозы нет. Во всяком случае, серьезной, тем более - фатальной. Если бы она была, это отразилось бы на линии жизни любого из нас. Но я знаю руки всех присутствующих - и ничего такого там нет, никакой угрозы, никакой беды, которая совпадала бы у всех по времени. Итак, мой ответ - нет.
        - Благодарю вас, профессор. А по-вашему, мэтр, как?
        Ясновидящий ответил:
        - Вижу много осложнений в государственных делах; но все они не выходят за рамки обычного политического процесса. Однако не усматриваю ничего глобального, чем могла бы быть мировая война, или, скажем, всеобщая эпидемия какой-то новой болезни, или потоп. Так что я склонен присоединиться к моему коллеге.
        - А вот я не могу с вами согласиться, - прозвучало третье заявление.
        Сделала его молодая женщина, присутствовавшая здесь в качестве астролога.
        Повернувшись к ней, генерал улыбнулся - но улыбка его никак не выглядела доброжелательной.
        - Ну-с, что же говорят об этом звезды? Хотя сию минуту вы вряд ли могли наблюдать их...
        - Для иронии здесь нет поводов, - сказала она как отрезала.
        - По-вашему, ваши коллеги так грубо ошибаются? Женщина покосилась на насупившихся соседей.
        - Нимало. Дело в том, что они искали ответ в пределах нашей планеты. В то время как угроза исходит извне. Из космоса. И...
        - Благодарю вас!
        Это прозвучало в точности как команда “Ат-ставить!”. Женщина умолкла, едва не захлебнувшись невысказанными словами.
        - Благодарю всех! Вы нам очень помогли! Совещание объявляю закрытым. И напоминаю: ваши обязательства о неразглашении действуют двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. Все сказанное и услышанное здесь является совершенно секретным, составляет государственную тайну и не может обсуждаться даже между вами. Еще раз - спасибо. До свидания!
        И он привстал со стула, словно собираясь толкать их взашей из кабинета.
        Но они и сами покинули его чуть ли не бегом.
        Глядя им вслед, генерал перевел дыхание.
        Черт бы ее взял! Еще секунда - и она бы болтанула...
        Но похоже на полное совпадение с текстом перехвата.
        Ну что же...
        Он поднял трубку.
        - Волин? Зайди.
        Откинувшись на спинку стула, как бы расслабившийся, сказал майору с некоторой даже ленцой:
        - Значит, так... сделаем вот что - съездите, на месте потолкуйте с этим - как его? Да, Ржевом - или Ржевым, как его там правильно; посмотрите, что он за человек - тогда подумаем дальше. У вас ведь отдел сейчас не перегружен? Вот и займитесь этим. Только не напугайте его, народ сейчас такой...
        - Слушаюсь.
        - Хорошо, это все. Свободны.
        Хотя на самом деле (думал он) это скорее было далеко не все. Новая информация могла пригодиться в... Стоп, стоп, даже в мыслях. Конечно, это вернее всего - пустышка, бред собачий, однако же... как-никак там было слово “президент” - слово, которое всегда казалось генералу чем-то вроде мины с таймером, поставленной на неизвлекаемость.
        
        А вот разоружение может произойти буквально в ближайшие если не дни, то недели, во всяком случае. И ни о чем другом сейчас думать не следует.
        Дело это было настолько грандиозным, в полном смысле слова историческим и судьбоносным, что все прочее теперь казалось президенту слишком мелким, чтобы тратить время и силы; и все, что теперь происходило, он расценивал лишь под одним углом зрения: может это сыграть какую-то роль в подготовке Конференции и подписании Соглашения или нет. То, что в эту программу не укладывалось, он откладывал на потом. Вот сделаем главное - тогда будет время и на рутинные дела.
        Это, однако, не должно было смущать никого ни в стране, ни во всем мире. И поэтому внешне он жил и работал в обычном ритме и по заранее составленным планам. Сейчас планы предусматривали его визит на Камчатку, давно обещанный, - и потому в эти дни президент действительно находился в Петропавловске, а не в Москве, скрупулезно выполняя программу визита.
        О президенте постоянно думают множество людей - по самым разным поводам. Самому же ему жизнь поминутно дает большую кучу поводов для размышлений, из которых - самому или с подсказки советников и приближенных - приходится выбирать наиболее срочные и серьезные. И в число этих поводов проблемы космоса никак не входили - их черед придет, предполагалось, когда возникнут очередные сложности на Международной космической станции. А сейчас главной была совсем другая тема.
        А именно - его, президента, предложения о заключении эпохального (предположительно) соглашения между странами Ядерного Клуба об окончательной и бесповоротной ликвидации ядерных вооружений на всей планете. Они уже лежали на столе перед тем человеком, от которого успех - или провал - соглашения зависел в первую очередь: перед президентом Соединенных Штатов. И пока от него не поступит ясный и недвусмысленный ответ, президент России не сможет отвлекаться ни на какие другие проблемы. Кроме разве что всемирного потопа.
        Президент знал, впрочем, что такое бедствие Земле пока не грозит. Хотя потепление климата, конечно, имело место; но эту проблему решать придется уже другому главе государства: до нее еще годы и годы.
        
        Умирая, Ржев молол всякую чепуху. Он понимал, что уходит, и ему было страшно - хотя болезнь и была ужасна. И он старался не показать своего страха и говорил, пытаясь улыбаться, чтобы уйти так, как полагается.мужчине. Говорил несерьезно.
        - Тонгарев, - настойчиво спрашивал он, к примеру. - Был такой мореплаватель русский? И еще - Мангарев. Был?
        Говорить ему было трудно и больно. Почти невозможно. Рак горла в последней стадии. Тут не поболтаешь. Но он упорно выталкивал слово за словом - со скрежетом, с неимоверным напряжением воли. Словно самым главным на излете земной жизни стало для него добиться истины об этих двух именах.
        - Не было таких моряков, - отвечал Минич, внутренне вскипая: так ли следовало старику расходовать последние капельки жизни, которых почти уже не оставалось в представлявшейся воображению Минича клепсидре, где-то там отмерявшей положенное? Наверное, сказывалось действие наркотика; без него старик сейчас только и мог бы, что выть диким воем от боли. - Да Господь с ними. Ты лучше скажи: может, какие-то поручения есть, пожелания? Я сделаю...
        - А об этом все в завещании сказано, потом прочитаешь, - прохрипел Ржев едва различимо; наверное, не хотелось ему говорить о неизбежном, что стояло совсем уже рядом. - Как же так - не было? В тех морях и Кутузова остров есть, и Волконского, Спиридова, Румянцева даже два острова есть - в Туамоту и в Маршалловых... Лазарева есть, Суворова, даже “Восток” есть - в честь корабля... Что, по-твоему выходит, Суворова тоже не было?
        - Суворов был, и не один даже... - отвечал Минич уже через силу. - А Тонгарева никакого не было. Остров Тонгарёва, понял? Тонга-рева. На их каком-то языке.
        С трудом удерживался он от желания сказать: “Брось балабо-лить, тебе самое время о Боге думать, а не об островах...” Но нельзя было обижать старика в последние часы его жизни, а может, и минуты; при жизни Ржев хорошим был мужиком, достойным. Поэтому и сидел тут с ним Минич - ведь, по сути, совсем чужими людьми были они друг другу, ни в родстве, ни в свойстве не состояли. Просто не было у Ржева никаких близких, и никто другой не пришел бы, а должен же кто-то проводить человека в последний путь...
        Знакомство их было, по сути дела, случайным - впрочем, в жизни журналиста многое зависит от нечаянных, никогда не планированных движений и пересечений, потому что работа такова: сегодня не знаешь, куда пошлют завтра - в пустыню, в тайгу, на освещение предвыборной кампании в губернском городе или (бывает ведь и такое везение!) за рубеж, куда поехало начальство с визитом, а штатный спецкор редакции заболел... Со Ржевым Минич встретился, правда, не в заграничном вояже, а тут, в Подмосковье, в его халупе. В газете завелась такая рубрика “Человек пристрастия” - о людях с какими-то интересными увлечениями, ставшими в их жизни главным; и одним из кандидатов в рубрику оказался каким-то образом и Ржев - астроном-любитель; снять и написать послали Минича - потому лишь, что на тот день для него другого задания не нашлось: вообще-то науки не были его профилем, он был репортером, “отовсюду обо всем”, горячие новости, а не анализ и не обобщение. Ржев принял журналиста доброжелательно, хотя вначале и настороженно; однако Минич обладал искусством разговорить человека, а начав, старик уже не мог остановиться:
астрономия и в самом деле была для него, похоже, смыслом жизни - особенно теперь, в глубоко пенсионном возрасте. Эта увлеченность заражала, и Минич вскоре поймал себя на том, что слушает не по обязанности, а потому что и на самом деле интересно. Ржев предложил посмотреть самому. Для этого следовало остаться на ночь - и Минич согласился, хотя бы потому что никто нигде его не ждал - такая сейчас была полоса в его жизни. А посмотрев, заболел и сам, хотя и не в такой сильной форме, конечно, что была у Ржева, но такое пристрастие может развиваться и постепенно, хотя способно ударить и сразу; как и всякая любовь, одним словом. С той поры Минич стал наезжать довольно часто, хотя бывали и крупные пробелы - по причине командировок, а также потому, что в определенные дни Ржев заранее просил его не показываться - по каким-то своим мотивам, до которых Минич не старался докопаться: приезжал-то он теперь не по заданию. Материал, из-за которого он оказался здесь в первый раз, так и не - пошел - показался Гречину, редактору, недостаточно захватывающим и каким-то очень уж нейтральным, не работающим на политическое
лицо газеты.
        Миничу такое времяпрепровождение нравилось все больше и больше, Ржев это чувствовал и, кажется, решил воспитать Минича хорошим наблюдателем - себе на смену, видимо, хотя намекал как-то неопределенно и на то, что вскоре введет его в курс какого-то дела, которое - если подтвердятся предположения - потрясет весь научный мир, а то и не только научный. Минич хотя и знал, что любители всегда склонны к преувеличениям, тем не менее ожидал не без интереса. Затем его загнали на целый месяц далеко-далеко, где кочуют туманы, а вернувшись, он нашел Ржева уже больным вразнос - и в положении, когда и стакан воды подать было некому. Минич мысленно только пожимал плечами: ну, можно ли было так жить - без подстраховки, должен же был понимать, что такая вот ситуация не исключена... А хотя - каждый верит в свою неуязвимость - до времени, до жареного петуха... Не будь Минича - так и продолжал бы старик умирать в одиночку, когда и слово сказать некому? А сюда, в больницу, кто отвез бы? “Скорая”? Но вот не стал же Ржев вызывать врачей, хотя телефон у него был. Что он - до такой степени бесстрашен? От этого хохмит - или
наоборот?
        Может быть, мысли эти передались умирающему; через минуту-другую, собравшись, видно, с силами, он выговорил уже совсем иным тоном - серьезно, без фиглярства:
        - Страшно мне, Марик. Очень...
        И снова предугадал, похоже, то, чем хотел ответить Минич: все обычное, что и полагается говорить в такие мгновения.
        - Да не за себя, не думай, со мною решено, а там что будет, то и будет, - так продолжил старик. - За вас за всех я боюсь. За девушку - ты только ее не обижай, она хорошая. А главное - за землю...
        - Ничего, Россия выкарабкается, - механически ответил Минич, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно увереннее. - Какая еще девушка? Ты о чем это?
        - Дурак... Не о России я. О Земле. О планете, понял?
        - Понял. - А как еще можно было откликнуться? Трудно ожидать от человека в таком состоянии, чтобы до последнего сохранилась у него ясность мышления. Бредит уже, наверное.
        Следующие слова старика только подтвердили это опасение:
        - Небира, запомни. Все записано. В подполье. Это она. И с нею...
        Небира - женское имя, похоже. Никогда он не говорил о женщинах - наверное, воспоминания пришли из молодости. В каком это подполье он был? Когда? Бред...
        - От лисички, понял? - С трудом различимое хриплое бормотание продолжалось. - Да ты увидишь, у меня в дневнике наблюдений все записано. И отдельно - вешалка, все на дискетах там, в загашнике... Она покажет... Фотографии найдешь. На них отмечено. Туда мало кто смотрит... Пока никто не сделал сообщения, ни из любителей, ни... Я хотел еще понаблюдать, да вот... Правда, уже позвонил этим - чтобы застолбить, в Колокольск. Как раз перед тем, как ты меня сюда... Но они не поверили, думаю. А дело... А дело... Ты уж...
        Кажется, сил, чтобы говорить, у него вовсе не осталось - он замолчал, дыхание было частым, слабым. Задремал?
        - Я выйду, покурю, - сказал ему Минич. Курить давно уже хотелось до изнеможения. А говорить в ближайшие минуты старик вряд ли соберется с силами.
        Ржев услышал его, едва заметно кивнул приоткрывшимися на мгновение веками. Пошевелил губами, но без звука.
        Минич встал. Осторожно затворил за собою дверь, отсекая непрерывные тире, что вылетали из аппарата - черт его знает, как он у них называется, - следившего за сердцем готового отойти человека, и на осциллографе, синхронно со звуками рисовавшем не очень ритмично ломавшуюся линию. Прошел коридором, вышел на лестничную клетку, где несколько хмурых мужиков в домашних халатах усердно красили атмосферу в серо-голубой цвет.
        Одной “Мальборо” оказалось мало, он тут же, залпом, высосал и вторую - в запас, чтобы уж подольше не отлучаться.
        
        Факсы умирающего старика между тем не пропали даром. Напрасно он опасался.
        Из Колокольска ему позвонили; но никто к телефону не подошел. Это заставило думать, что речь идет о банальном розыгрыше и вряд ли стоит тратить время на его проверку. Тем более что автор мог бы выслать фотографии, а не ждать, пока за ними приедут. Вероятнее всего, снимков этих просто не существовало. Впрочем, такой любитель действительно состоял в списках; но ведь его фамилией и адресом мог воспользоваться какой-то шутник, вот и все.
        Однако в конце концов удосужились проверить любительское наблюдение, хотя и без того дел хватало. Скептики, понятно, нашлись, но любопытство пересилило. Нацелили астрограф, сфотографировали и среди обычного множества параллельных черточек нашли ту, коротенькую, что шла резко наискось. Проверив - убедились, что это никакой не спутник, а вероятнее всего - заблудившийся, отбившийся далеко от Пояса астероид. Однако вращением он обладает обратным, судя по снимкам, - правда, в этом ничего сверхъестественного нет. А может быть, все же комета? Долгопериодическая? Ну, об этом можно будет судить через неделю или десять дней по его движению: если комета, то приблизится к Солнцу настолько, что появится хвост; пока же на снимках виднелась лишь светящаяся точка. Однако что там такого необъяснимого нашел наблюдатель?
        Ржеву снова позвонили - и дозвониться опять не смогли. Что удивительного? Люциан к тому времени уже неделю лежал на Каширке. Наблюдения решили не продолжать - если не прикажет дирекция.
        Директор же обсерватории, профессор доктор Нахимовский, человек в серьезных уже годах, один из последних, видимо, представителей романтического поколения восьмидесятых - девяностых годов прошлого века, решил, что, когда придет его время на телескопе, он, может быть, и попробует краем глаза, совершенно нечаянно, увидеть... А сейчас ему было не до таких материй.
        Совсем недавно он, преодолев интеллигентскую робость, написал самому президенту с просьбой принять его для важного разговора. Убедившись в том, что Академия наук на подобное долго еще не решится, Нахимовский решил лично просить главу России о выделении денег для строительства нового орбитального телескопа: отставание от Америки было уже не то чтобы постыдным, но просто катастрофическим, да и от Европы с ее VLT тоже. И в таком разговоре, пожалуй, можно было использовать и эту историю с любительским наблюдением: вот, мол, до чего дошла наша наблюдательная астрономия - только и остается, что полагаться на любителей... Подать это, разумеется, не как серьезный аргумент, а вроде бы анекдот, это может оказаться полезным. Нахимовский, как и многие интеллигенты, считал себя прирожденным дипломатом. И суждение по вопросу - продолжать ли отслеживать тело - решил отложить до возвращения из Кремля.
        Однако романтические гены заставили-таки его уже в ближайшую ночь подняться под купол и посмотреть. А потом - сравнить с ранее сделанными снимками.
        Он медленно переводил взгляд - уже в своем кабинете - со снимков на текст сообщения и обратно. И интуиция, выработанная долгими годами наблюдений, заставила его испытать серьезное волнение.
        А может быть, и не анекдот тут?..
        Но тут к нему - нахрапом, без стука - ввалились сразу с полдюжины коллег: чей-то был день рождения, но то был лишь повод, на самом же деле завязывался скандальчик - кто-то залез в чье-то время, и все прочие волнения отошли на неизвестно какой задний план.
        Что же касается Большого дома на Лубянке, то там перехват был, как мы уже знаем, зарегистрирован и доложен наверх, но низы в общем-то отнеслись к нему скептически: далекие звезды у них политических подозрений не вызывали, и наблюдение за ними в обязанности Службы не входило.
        Но в любой группе кто-нибудь да обязательно думает иначе. Нашелся такой и там; то ли он был впечатлительнее других, и картина гибели мира, какую можно было представить, внимательно анализируя запись, показалась ему достаточно убедительной, то ли почудилось ему, что в деле, какое старший лейтенант Комар увидел вдруг в своем воображении, угадывалась ослепительная перспектива, обещающая в случае удачи разразиться звездным дождем, причем какое-то количество звездочек осело бы и на его погонах. Так или иначе, он почел себя обязанным доложить возникшие соображения своему непосредственному начальнику, успевшему вернуться с доклада на самом верху.
        Майор Волин к идеям подчиненного отнесся весьма хладнокровно. Он получил уже указания от начальства и, следовательно, успел понять, что дело может иметь перспективу. Но многоопытный служака одновременно сообразил и то, что перспектива эта - благотворный дождик повышений, наград, поощрений и прочего - из тех осадков, что выпадают лишь на вершинах. Оперативникам же тут ничто не светит, так что из кожи лезть не было никакого смысла.
        Однако гасить инициативу подчиненного он не собирался, а поскольку известно, что всякая инициатива наказуема, то самому умнику и следовало поручить выполнение генеральских указаний. И майор сказал:
        - Что же, есть такое мнение - пригласить этого парня, тут и выясним, что его, собственно, пугает. Пока все это не очень-то убедительно. Может, у него с крышей проблемы? Побеседуем, тогда посмотрим.
        Старший лейтенант решил предварительно поговорить с источником информации по телефону - но безуспешно, хотя звонил он четырежды в разное время суток.
        По номеру телефона он без труда установил местонахождение источника и навел справки у районного уполномоченного. Тот уже к вечеру доложил, что искомое лицо по указанному адресу действительно проживает, но в данное время его на месте нет, а поскольку живет оно одиноко, то и никого другого в доме нет, все заперто. Установлено также, что вот уже больше недели, как лицо это нигде не было замечено: ни в Летягине, куда он временами наведывался в магазин, ни в Курино, в Подрайске на станции его тоже не видели. Характеризовался же он, по собранным материалам, положительно: пьяным не замечался, женщины к нему приезжали редко, вернее - приезжала одна и та же, молодая; в Летягине всегда замечали и когда она проходила, направляясь к нему, и когда - уходя, как правило - на другой день. Из чего сделан был вывод, что старик еще хоть куда. Однако где он сейчас обретался - никто сообщить не смог. Уехал, и все.
        В конце доклада следовал вопрос: нужно ли проникнуть в дом и осмотреть, или такой необходимости нет?
        Старший лейтенант сразу же ответил: нет, без него ничего такого не предпринимать, если обстановка изменится - например, искомое лицо появится или кто-то другой предпримет попытку проникнуть в дом, - немедленно сообщать; сам же он постарается выехать в ближайшие же дни, как только немного разгрузится, чтобы самому посмотреть все на месте.
        На чем эта линия дела пока и зашла в тупик, поскольку разгрузиться от более актуальных забот старшему лейтенанту на протяжении ближайшей недели так и не удалось.
        Вот пока все об интересующих нас событиях, происходивших в те дни, когда Люциан Иванович Ржев в онкологическом центре на Каширском шоссе совершал свои последние шаги навстречу неизбежному переходу в иные измерения.
        Минин мог бы свою вторую сигарету и сберечь. Когда он вернулся в палату, там были уже и сестра, и врач, тире больше не звучали, и экран погас. Отмучился старый Ржев. Ушел куда-то туда. Куда и наш путь лежит.
        Еще ложась сюда, старик велел сперва зарулить к нотариусу и там составил завещание: в случае чего - то, что останется, отказал Миничу. (При этом почудилось журналисту, что сверкнула в глазах больного искорка ехидства.) В том числе и ключи от дома. Тогда же посоветовал с нехитрым имуществом, что останется, поступить по своему усмотрению. Но предупредил, что ему хотелось бы, чтобы Минич дом сохранил - пригодится как дача; дачи у Минича не было, как и еще много чего. Но отдельно распорядился насчет телескопа, хотя и несколько странным образом: в течение года не продавать, но допускать желающих им пользоваться - буде такие возникнут. Завещание было соответственно оформлено, и экземпляр его Минич получил - вот только не помнил совсем, куда его засунул. Но сейчас не до того было. Приходилось думать о похоронах и всем таком. Лишние заботы, но куда денешься. Надо.
        Поговорив еще немного с медиками, он ушел, молча попрощавшись с останками. Знал, что старик - или теперь он уже не был стариком? - его слышит. Сел в свой микротарантас (так именовал Минич средство передвижения итало-российского производства, возрастом, пожалуй, лишь немного уступавшее ему самому), завел мотор и еще минутку постоял на месте. Не только для того, чтобы прогрелся движок; он решал дилемму, возникшую между велением здравого смысла и настроением.
        Рассудок советовал ему поехать в редакцию его родной “Вашей газеты”. День был рабочий, а несделанных дел там всегда хватало. Настроение же активно выступало против: остаток дня - вся вторая половина - находился, по сути дела, в его распоряжении: на сегодня он взял отгул, чтобы провести этот день с умирающим; чувствовал, что другой такой возможности больше не будет, а к Ржеву относился со всей сердечностью. И был смысл в том, чтобы использовать это время в интересах покойного, иначе совесть непременно станет мешать работе.
        Минич глянул на бензомер. Туда и обратно - в круглых цифрах этак триста двадцать - триста тридцать километров; но он только вчера залил полный бак, так что заправляться не придется. С бензином последние дни был очередной напряг - в том смысле, что цена опять подскочила. А там, близ природы, легче, пожалуй, будет прийти в себя. Если же не поехать... Минич прекрасно знал, чем закончится день, если он останется в городе: вечером непременно понадобится залить печаль, что означало очередной сход с рельсов. А это было бы, пожалуй, .лишним - во всяком случае, до похорон. Минич хорошо знал свои слабости и давно уже научился с ними договариваться; не только политика - искусство компромиссов, но и вся эта жизнь. А слово это сейчас, когда смерть только что прошла совсем рядом - не его смерть, но все же и не совсем посторонняя, - вдруг приобрело особое, какое-то выпуклое значение.
        Приняв решение, он вырулил на Каширку и вместо того, чтобы свернуть направо, к центру, взял левый поворот - в направлении кольцевой.
        Пятьдесят четвертый президент Соединенных Штатов находился сейчас в некоторой нерешительности, хотя такое состояние возникало у него весьма редко; напротив, он был известен стране и миру как человек решительный. Дело в том, что в решениях - и уже принятых, и в тех, что еще только предстояло принимать, готовя Соглашение о глобальном ракетно-ядер-ном разоружении, - процент риска, как порой казалось президенту, был неоправданно высоким.
        Когда Россия выступила с этой инициативой (в личном разговоре, строго конфиденциально) и ее глава сразу же предложил ему полное соавторство, хозяин Белого дома, давно уже озабоченный практической утратой контроля над распространением ядерного оружия, раздумывал недолго. Все показалось ему не просто приемлемым, но и выгодным - для Америки, а значит, и для всего человечества - и лично для него, разумеется, тоже. Он вдруг убедился в том, что честолюбие в нем оказалось куда сильнее, чем он привык считать; хотя, конечно, всегда понимал, что люди, лишенные этого качества, не становятся президентами даже компаний, не говоря уже о государствах.
        Сомнения пришли с другой стороны - и не сами по себе, но после серьезных разговоров с министром финансов и еще двумя советниками - с глазу на глаз с каждым, чтобы собеседник высказывал именно свои взгляды, а не присоединялся к мнению другого, более авторитетного, может быть, участника беседы.
        И сомнения, и предостережения, высказанные двумя из трех, совпали полностью, третьим же - процентов на шестьдесят. Это заставляло серьезно задуматься.
        Нет, ни один из троих не удивился самой идее: люди умные и информированные, они отлично понимали, что время решительных действий по устранению ядерной угрозы с третьей стороны (как это принято было называть) - время это подошло и готово постучать в дверь. Вот оно и постучало.
        Однако опасность предстоящих действий для экономики страны (а значит, и всей планеты - это вслух не говорилось, но подразумевалось) существовала, и пренебрегать ею было бы преступлением.
        Для того чтобы свести ее к минимуму, следовало ни в коем случае не допускать спада, который по своим последствиям мог бы оказаться ничуть не лучше, скорее даже хуже, чем ядерный' террор со стороны двух-трех еще не умиротворенных преступных государств или организаций. Как-никак ядерный зонт у Штатов был, и от него откажутся в последнюю очередь - если вообще откажутся.
        Заключать Соглашение было и выгодно, и необходимо; на этом сошлись все. Но - и непременно - на условиях, которые полностью устроят Соединенные Штаты. И не только по формулировкам. Следовало зорко наблюдать за тем, чтобы ни одна запятая в тексте не дала кому-либо возможности поступать вопреки интересам Америки.
        - Я хочу услышать ваше мнение в двух словах. К аргументам перейдем позже. Двух даже много. Да или нет? Только не говорите, что слова “Да” в лексиконе дипломатов не существует. Это пусть остается для конференций, а я - парень деревенский, и мне по душе прямота.
        Собеседник - государственный секретарь - улыбнулся. Всему дипломатическому миру уже стало известно, что эта его улыбка никогда ничего доброго не предвещала. Эта информация пришла из Министерства финансов; министром финансов госсекретарь был в предыдущей администрации, и для всех стало неожиданностью, когда ему, демократу, президент предложил иностранный портфель: понимали, что это не просто дружеский жест в сторону оппозиционного Конгресса. Назначение говорило о том, что в области внешней политики предполагаются какие-то значительные акции, для реализации которых нужен именно такой человек.
        - Я все же использую два слова, - ответил он главе государства. - И они будут: “Да”, “Но”.
        Чего-то подобного президент и ожидал. И невольно усмехнулся. , - Ну ладно, - сказал он. - Расшифруйте это ваше “Но”.
        - Не рано ли - именно сейчас?
        - Рано? В скором времени будет переизбираться половина Конгресса...
        Президент встал, отошел от низкого столика, за которым оба сидели. Подошел к окну, секунду-другую постоял, глядя поверх эллипса вдаль - на серый обелиск мемориала Вашингтона.
        - Если бы мы могли завтра послать экспедицию на Марс, - проговорил он медленно, - с этим договором можно было бы и подождать, согласен. Но в НАСА непреклонны: нужно еще как минимум одно серьезное ходовое испытание “Амбассадора”. Без людей, конечно. Мы ведь не хотим, чтобы экспедиция превратилась в приключение с непредсказуемым исходом? Так что в чем смысл вашего “Но”?
        - Я имел в виду другое. Вы уверены, что русские нас не надуют?
        - Хотелось бы верить, - вымолвил президент не сразу, словно бы не вдруг возник у него такой ответ, а только после серьезного раздумья.
        
        Информация схожа с водой: всегда находит дырочку, в которую можно просочиться. Но есть и серьезная разница: вода всегда течет вниз, информация же порой избирает самые причудливые пути.
        Председатель Объединенной российской оппозиционной партии имел разговор с директором СБ. Происходил этот разговор не в московском Капитолии, как можно было бы предположить, и уж подавно не на Лубянке, но в лимузине. Оппозиционер пригласил директора Службы из любезности: у генерала вдруг скис его служебный “мерс”, что у машин этой марки случается, как все знают, достаточно редко. Во всяком случае, именно так это должно было выглядеть - и действительно выглядело - со стороны. Просто отъезжая от только что открытого памятника Рабле (ответное действие на открытие в Париже монумента Гоголя), на котором присутствовали больше половины видных политиков - все, кто в этот день находился в Москве, - глава оппозиции пригласил директора в свою машину.
        Оба пассажира чувствовали себя достаточно непринужденно: в свое время работали в одной и той же конторе. Правда, потом пути их, казалось, разошлись. Не по их желанию, но в связи с политической необходимостью. Так что отношения их друг с другом, по сути, не изменились - только перешли на новый уровень, стали масштабнее, а значит - и ставки в игре, которой, как известно, и является жизнь, возросли намного.
        - Так что слышно? - спросил оппозиционер, прекрасно понимавший, что “мерседес” тут ни при чем и не ломалось в нем ничего.
        - Как здоровье? - вопросом же ответил директор.
        - Вроде бы нет причин жаловаться. А что?
        - Да вот информация пошла - ожидается грипп. Чуть ли не эпидемия.
        Наблюдательный человек заметил бы, что эта новость серьезно озадачила главного оппозиционера.
        - Уверен?
        - Из первых рук. Главного эпидемиолога.
        Имелся в виду, однако, начальник кремлевской охраны.
        - Та-ак... И быстро она движется? Эпидемия?
        - Ну, идет с Камчатки - так что дня за три доберется. Услышь это медик - он только ухмыльнулся бы. Но оба разговаривавших оставались совершенно серьезными.
        - Три дня... - пробормотал оппозиционер, - Такой, значит, поворот...
        - Так что, - продолжил генерал, - если есть болезненные ощущения... я бы лично взял отпуск по здоровью - и на юг куда-нибудь. А вообще-то плохо ты бережешь здоровье последнее время.
        - Ну, кабы знал бы, где упал бы, то соломки подостлал бы. Скажи: ты в приметы веришь? Веришь, конечно: к тебе вон и экстрасенсы ходят...
        - Вреда от этого не вижу. А что?
        Политик ответил не сразу, а перед тем, как заговорить, даже усмехнулся смущенно, что вовсе не было ему свойственно:
        - Да лезут, понимаешь ли, в голову всякие нелепости, и чем больше о них думаешь - тем больше кажется, что это не такие уж несуразности. Помнишь, с месяц назад по ящику - по повторному каналу - показывали старую ленту, американскую, наверное, названия не помню - о том, как налетает на Землю какая-то глыба из космоса, и отвратить катастрофу можно только ядерной атакой на нее. Видел? Я не оценил. А ведь это было предупреждение. Я - глыба, а ядерная атака...
        - Грипп, - подсказал директор СБ. Вздохнул: - Я про ящик вспоминаю, только когда большой футбол идет, да и тогда не каждый раз находится время. А уж чтобы кино смотреть...
        Каким-то странным тоном он это сказал. Нет, не со скрытой насмешкой, как можно было бы ожидать; напротив - прозвучала в нем какая-то озабоченность. И от оппозиционера это не ускользнуло.
        - Вспомнил что-то?
        Генерал усмехнулся - так же смущенно, как политик недавно:
        - Просто к теме подошло. С неделю назад была у нас очередная консультация с эзотериками, астрологами в том числе. Вот и пришло на память.
        - Ну-ка, ну-ка. Что там у них?
        - Да вот в этом роде. Какой-то гость издалека. Несущий большую опасность для всей планеты. Я тогда подумал, что это новая вариация по поводу тарелочек... - Он чуть не сказал было, что на эту же тему имеется и достаточно странный перехват сообщения какого-то любителя. Но помедлил: могло статься, что вокруг этого пойдет игра, а в игре только новички сразу же показывают свои козыри. К тому же существуют правила игры. И по ним - никак нельзя давать новую информацию главе оппозиции до того, как она доведена до президента - во всяком случае, до верхов его аппарата. То есть - прежде надо поставить в известность главу администрации. Рассказать сейчас новость политику означало поставить себя в еще большую зависимость от него, быть привязанным ко второму (неофициально) лицу в государстве, а следовательно - не иметь никаких, так сказать, доверительных контактов с первым. Но не хотелось всю жизнь простоять на подхвате. А именно от первого лица зависело возможное продвижение по верхним уровням карьерной лестницы. В конце концов, директор СБ - всего лишь главный опер контрразведки; а хотелось большего.
        - Ага, - односложно откликнулся оппозиционер и минут пять ничего больше не говорил. Только когда уже подъезжали, сказал: - Все никак не соберусь спросить: как у Наташи-то дела? Все цветет?
        - Наташа? - Это автоматически получилось, само собой. - Какая?
        С полминуты они смотрели друг другу в глаза - в упор, не моргая.
        - До него еще не дошло. Но наши обычаи тебе известны. Слух вброшен. Так что поостерегись. А лучше - завяжи. Квиты?
        Генерал, проглотив ком, кивнул.
        - А я считаю - нет, - усмехнулся политик. - Ты мне дал только уточнение, поскольку и так было ясно, какие мне оргвыводы грозят. А я тебе - новость. Ты в долгу. И потому давай колись - я же вижу, чти у тебя на языке что-то вертится.
        Директор СБ вздохнул. Он подумал, что если бы в Кремле хотели, то уже давно могли бы если и не сделать что-то для его дальнейшей карьеры, то хотя бы пообещать, намекнуть... Но ничего такого не было. И если слух о Наташе дойдет до первого - никогда уже ничего не будет, будет падение, и хорошо еще, если только до уровня депутата. А нынешний собеседник пусть и не следующий глава, но может наделать немало неприятностей уже сегодня. Силен мужик все-таки. Да, пожалуй, отношения с ним осложнять не надо, а быть заподозренным в неискренности - в таких делах самое плохое.
        Тем не менее генерал уступил не сразу:
        - Это вопрос спорный. Добавь еще: это широко уже?
        - Пока нет. Точечный источник. Капитан - твой водила. Он к ней...
        - Теперь, - сказал директор, - я и правда в долгу. Он заговорил. Политик слушал внимательно, лицо его оставалось спокойным - как и всегда, впрочем. Выслушав, сказал:
        - В общем, пока очень зыбко. И что касается Кремля - лучше бы до уточнения их вообще не ставить в известность.
        - Никак невозможно. Оппозиционер кивнул:
        - Да понимаю я... Ладно, доложи; но как бы между прочим, в предпоследнюю очередь, как о ерунде, и тональность подбери соответствующую. А последним поставь какой-нибудь и вовсе анекдот - чтобы внимание сразу же сместилось. А поскольку я там сегодня должен быть, постараюсь и со своей стороны помочь делу. А в остальном... - И он приложил палец к губам. Про себя он уже решил: необходима консультация специалистов. В данном случае - астрономов. С одним директором обсерватории он знаком с давних пор - оба играют в гольф, такие связи всегда достаточно прочны.
        Директор СБ позвонил главе администрации сразу же, как только оказался в своем кабинете. Глава администрации выслушал его внимательно. Смеяться не стал. Сказал, вроде бы соглашаясь с оценкой:
        - Спасибо за сообщение.
        - Служу России. Вы думаете - это и впрямь важно?
        - Сейчас этого никто не скажет. Обождем. Но разговоры на всякий случай по этой теме не вести. А сами попробуйте разобраться, что это - бред или есть под этим какое-то реальное основание. Маловероятно, конечно, но все же... Думаю, обсуждать это дело ни с кем не стоит: не до того, да и какое-то оно пока несерьезное. А обстановка наоборот, архисерьезная, сами понимаете.
        Генерал понял отлично: то была команда “Засекретить”, только изложенная на языке политиков, а не военных.
        - Все понял, - ответил он по привычке кратко. - Разрешите выполнять?
        В ответ, однако, не последовало ожидаемого “Да”.
        - M-м... Тут еще вопросы есть. Так что лучше приезжайте, не откладывая, - обсудим все спокойно.
        - Слушаюсь.
        Где-то почти уже в конце дороги, на проселке, когда ехать оставалось километров пять-шесть, на ровном (условно) месте вдруг ни с того ни с сего испустил дух задний правый баллон, уже дважды латанный (оба раза шину Миничу прокалывали во Внукове, хотя он не бомбить туда ездил - извозом не подрабатывал, - а просто один раз подвозил к рейсу знакомых, в порядке услуги, а во второй встречал прилетевшую с отдыха, из Испании, приятельницу; кстати, вернувшись, она из этого разряда выбыла по своему почину: похоже, завела там знакомство получше. Минич не очень переживал). Пришлось менять колесо. Заднее правое гнездо для домкрата едва держалось, в любую секунду ригель мог выскочить, так что и снимать аварийное, и ставить новое колесо приходилось с задержкой дыхания.
        Это изрядно испортило ездоку настроение, так что он даже стал жалеть, что поехал в такую даль - для чего, собственно? При жизни Ржева он раза два или три в месяц туда наезжал, общаться со стариком было интересно, но само это место никаких особых чувств не вызывало; ну, стоял там домик, одноэтажный, щитовой, с частичными удобствами, и рядом с ним - вышка, на которой старик, по его же словам, проводил не меньше времени, а может быть, и больше, чем в комнатах. Минича он, правда, туда допустил только однажды - понял, видимо, что эта тема журналиста не интересует, у них был другой общий пунктик: откуда взялись люди и каким образом - в разговорах и спорах об этом и проходило время. На вышке стояла единственная более или менее ценная вещь, принадлежавшая Ржеву: сорокапятисантиметровый рефлектор, стоивший что-то за две тысячи баксов, обладавший (по словам старика) хорошим часовым приводом и установленный на надежной базе.
        Из-за этого астрономического инструмента Минич и попал в друзья и даже в ученики: впервые, приехав в скит (так называл свое поместье покойный Люциан) брать интервью, разговорился и вдруг - неожиданно для самого себя - расчувствовался настолько, что одолжил денег старику на эту покупку, а потом и помог втащить все причиндалы на вышку по не очень надежной, ходуном ходившей лестнице и утвердить там, как следовало. Сделав дело, они, естественно, отметили событие должным образом, что их еще более сдружило.
        Долг старик отдавал медленно, понемножку, да Минич на отдачу и не очень рассчитывал: знал, что доход от овощей и шести яблонь, что росли на участке, был весьма скромным, а инженерский пенсион - и того плоше, так что мысленно он от этих денег давно отказался. Но вслух этого не говорил: Люциан Иванович был человеком гордым и не на шутку оскорбился бы. Отдать, понятно, не успел - зато вот отказал Миничу все имущество, так что уходил, надо думать, со спокойной совестью.
        Туго затягивая болты, крепившие колесо, Минич думал, что Люциан вряд ли подумал о нынешних налогах на наследство, которые заставляли крепко подумать о том, принимать ли завещанное, или отказаться, - и пусть радуется великая родина новому приобретению. Собственно, затем и была поездка - посмотреть и решить, стоит ли связываться.
        Дом не очень привлекал, слишком далеко - на один вечер с дамой туда ездить не станешь, в оба конца - полбака даже в сухую погоду, а уж если развезет... Что нравилось, с другой стороны, - сам участок и та же самая его отдаленность: если родится желание или надобность надежно укрыться от всех, лучшего убежища не придумать: просто так, от нечего делать, туда никто не соберется.
        И еще одно соображение было, не очень, правда, благородное: участок действительно привлекательный, тут и лес в двух шагах, и речка чуть ли не за забором, да и площадь - не традиционные шесть соток, а чуть ли не вчетверо больше; отдать это придется даже не государству, а местному самоуправлению, которое в два счета загонит участок кому-нибудь из скоробогачей под коттедж - продаст за немалые деньги, которые между своими и поделит. Мы и сами с усами, рассуждал Минич, разогнувшись, для порядка пнув установленный баллон и пряча домкрат и ключи в багажник. В случае чего торгануть недвижимостью мы и сами сможем, и деньги делить не придется - все нам останется.
        “Мы” вовсе не означало, что Минич собирался привлекать компаньонов; просто он любил множественное число применительно к себе самому, ощущение одиночества при таком словоупотреблении как-то скрадывалось.
        Усевшись за руль, Минич повернул ключ - без последствий. Стартер не икнул даже. Беды тоже не любят одиночество. Чтобы снять стресс, пришлось с полминуты подекламировать - начиная с известного загиба: “Взять десять пудов мелкого маку...” - ну и так далее, желательно в рифму. Замок зажигания сдох - и не в первый уже раз. Вообще пора этой технике уже под пресс, жаль, что сейчас не та ситуация с финансами, за последнее время ничего не написал и в командировки не ездил из-за Люциано-вой болезни. Ладно, подумал он, сердито вытаскивая провода из замочного тыла на свет Божий, ладно, вот загоним латифундию и тогда уж непременно себя порадуем. Купим... знаю, что купим: “понтиак”, конечно, осуществим мечту упорхнувшей юности...
        Одна пара проводов - зажигание, вторая - стартер, остальные не трогаем; все давно известно и отработано. Прочая техника, по счастью, оказалась готовой к бою: движок завелся с полуоборота. Минич уж& врубил первую и снял с ручника, когда в опущенное для ветерка окошко проговорили довольно приятным женским голоском:
        - Извините, пожалуйста, скажите: вы далеко едете?
        Он медленно повернул го'лову, чтобы решить, стоит ли отвечать. Гм... Нет, не модель. И слава Богу: чему положено - приятно возвышается, талия не там, где портному вздумалось, а на положенном месте, как у осы. Джинсы в обтяжку позволяют полагать, что и ножки в полном порядке - не музыкальные, как у рояля... Лицо - не то чтобы красавица, но отводить глаза почему-то не хочется. Русые волосы, слегка волнистые - от природы, похоже. Но не до таких мыслей сейчас. Нет-нет. Но обижать женщину тоже вроде бы не следует?
        Он перевел рычаг в нейтралку. Отпустил сцепление.
        - А вам куда?
        Эти слова он сдобрил соответствующей улыбкой средней приятности - чтобы не так сухо прозвучало.
        - Да тут почти рядом - в Летягино. Да вы, наверное, туда и едете - тут больше некуда...
        - Садитесь, - пригласил Минич, открывая правую дверцу.
        Он ехал, правда, не в Летягино, а немного дальше, но единственный здесь проселок действительно кончался в этом селении, и дальше приходилось добираться по едва наезженной колее, по которой в последнее время, похоже, один только он и катался.
        Огибая нередкие ухабы, он разок-другой покосился на пассажирку - она сидела, не пытаясь заговорить, не смотрела в окно, полузакрыла глаза, похоже - думала о своем. Ничего, приятная женщинка неопределенного возраста - от двадцати до тридцати, примем среднее - двадцать пять. Похоже, городская; хотя - кто их сейчас разберет по одежке, в особенности тут, в Подмосковье. По разговору, конечно, можно - и то не всегда, поскольку в столице москвичи сейчас в явном меньшинстве. Да какая, в конце концов, разница? Выйдет из машины - и сразу же из памяти долой...
        За этими мыслями он прозевал рытвину; спохватился, когда тряхнуло, и разозлился на самого себя, а заодно и на даму: не подсела бы она - не пришлось бы отвлекаться. А так недолго и зацепить за что-нибудь картером или раздолбать глушитель. Шляются по дорогам неизвестно зачем!
        - Что, к родным в Летягино, что ли? - спросил он - неожиданно для самого себя. Не собирался ведь заводить разговор. Но как-то так получилось. - Или по работе?
        - Нет, - ответила она как-то рассеянно, по-прежнему не поднимая век. - Хотя - да, можно сказать, что по работе.
        - Что же у вас за работа? Если не секрет, конечно. Она чуть заметно улыбнулась.
        - Ничего секретного. Занимаюсь разными вещами. В частности - людей излечиваю.
        - Доктор, что ли? А так и не скажешь.
        - Тогда уж скорее - целитель. А в основном занимаюсь астрологией.
        Вот уж не подумал бы, честное слово. По представлениям Минича, целители должны выглядеть иначе. И тем более астрологи. Надлежит в их облике быть чему-то этакому... загадочному, что ли, не от мира сего. А эта - вполне монтируется с какой-нибудь тусовкой, дискотекой, еще чем-нибудь современно-молодежным.
        - А что, - решил он пошутить, - в Летягине ожидается эпидемия какая-нибудь местного значения? Или тамошняя власть разочаровалась в медицине?
        Собственно, и ему можно было бы задать такой же вопрос: “Ах, вы журналист? А что, в Летягине ожидается мировая сенсация? Родился трехголовый теленок?” На это он ответил бы...
        - В Летягине меня ничего не интересует, - ответила пассажирка серьезно. - Оттуда мне придется еще добираться пешком. Это было уже интересно. Он и сам ответил бы примерно так же.
        - Что же вас так интересует в окрестностях? Река Белуга? Но белуги в ней не водятся, уверяю...
        - Меня интересует астроклимат этих мест, - ответила она сухо, как бы приглашая прекратить болтовню. - К тому же у меня там пациент.
        “Так, - подумал он. - Чем дальше в лес, тем замысловатее...”
        - Не одну лишь вас этот климат занимает. - Женщина начинала интересовать его всерьез.
        Только сейчас она повернула к нему лицо.
        - Вы тоже причастны к астрономии?
        - Не я. Люциан. Вы ведь к нему едете? В таком случае для вас две новости: хорошая и плохая. С какой начать? Вопреки общей традиции она сказала:
        - С хорошей, конечно. Плохая помешает насладиться хорошей до конца. А хорошего в жизни не так уж много. Просто мало.
        - Хорошая - вам не придется добираться пешком: я и сам еду туда. Так что довезу вас до самого порога. И ничего не потребую за услугу.
        - Это действительно приятно слышать. Ну а плохая скорее всего заключается в том, что вы помешаете мне серьезно поработать и поговорить с ним? Или - мне придется ждать своей очереди? Но ведь принято уступать даме дорогу.
        У Минича, однако, пропала всякая охота шутить. Он пожалел даже о том, что вообще затеял этот треп. И сделал вид, что вынужден все внимание отдать трассе: они уже въехали в Летягино, под знаком Минич послушно снизил скорость до сорока, навстречу же шла другая машина - “чероки”, вовсе не соблюдавший ограничений, - и отвлекаться действительно не следовало. Похоже, попутчица тоже оценила ситуацию и помолчала до тех пор, пока внедорожник не пронесся мимо, забросав стекло пылью.
        - Так какой же новостью вы собирались меня огорчить?
        - Люциан умер.
        - Как?
        - Как люди умирают. Совсем.
        - Но две недели тому назад я была у него... Он, правда, сильно кашлял, но...
        Минич ответил не сразу: пришла пора съезжать с проселка на луговую тропу; по ней еще предстояло добираться до дубравы, по другую сторону которой и стоял дом Ржева. Для этого следовало преодолеть придорожную канаву.
        Осторожно съезжая, Минич обратил внимание на следы. Разминувшийся с ними только что джип проезжал здесь, крупно нарубленный протектор хорошо отпечатался в кювете, чье дно еще хранило влагу.
        - Если он умер, зачем же сюда приехали вы?
        - Он просил. - Хватит с нее и такого ответа. - А вы? Она ответила не сразу:
        - Я уже давно предлагала ему полечить его - видела, что с ним происходит. Он наотрез отказывался каждый раз - говорил, что одно с другим не сочетается. Глупо, но разубедить его не удалось. Или не успела. Смеялся, говорил, что времени жалко - сделал, мол, какое-то интересное наблюдение и ни на что не хочет отвлекаться. Я обиделась. Он позвонил мне через день. Просил приехать. Но я была очень обижена, очень. Потому что... Ладно. Да и работы было много. И вот только сейчас смогла вырваться. Несколько раз звонила ему, но никто не брал трубки; я решила, что он пропадает в обсерватории - за ним такое водилось. Даже такой телескоп, как у него, время от времени приходится гидировать.
        “Похоже, не просто деловыми были их отношения”, - подумал Минич прежде, чем сказать:
        - А еще через день я отвез его в клинику. На этой самой машине. В центр на Каширке.
        - Я ведь его сто раз предупреждала! - сказала она с тихим отчаянием. - А он смеялся: “У меня? Да никогда этого не будет!”
        И вот...
        Минич перешел на вторую передачу: здесь было полсотни саженей мелкого песка. От места, где съезжали с дороги, проехали уже метров триста. Минич глянул в зеркало.
        И увидел джип. Похоже, тот самый. Тяжелая машина медленно скатывалась с насыпи на эту же тропу. Возвращаются? Повернули, поняв, что встречный направляется именно туда, где они, похоже, только что были?
        - Явление третье: те же и незваные гости, - пробормотал он.
        -Что?
        - Да не знаю. Скоро выяснится, надо думать.
        Джип полз, не приближаясь, хотя на этой тропе вряд ли чувствовал себя намного хуже, чем на асфальте. Ну что же - может быть, они вовсе и не преследуют. Вернулись - потому что забыли что-то там, откуда едут...
        Минич обманывал себя, потому что отлично знал: тропа заканчивается у дома Ржева, и по ней больше некуда было ехать, а значит - и неоткуда.
        Впереди уже виднелись ворота, и следы джипа вели именно к ним и никуда больше.
        
        К чести главного оппозиционера следует сказать, что он, будучи человеком проницательным и широко мыслящим, сразу же зацепился именно за те несколько десятков слов, сказанных эс-бистом, в которые уложилась возникшая ситуация. Зацепился, отогнав первую, инстинктивную мысль: “Эпидемия” - бежать, бежать как можно скорее...
        Сначала он не принял сказанного о теле всерьез; отреагировал, чтобы скрыть охвативший его только что страх за себя. Главным в тот миг казалось сделанное генералом предупреждение об опасности лично для него. Но тут же что-то заставило вернуться к услышанному. Интуиция, наверное. Или, может быть, слово “угроза”, имевшееся в тексте.
        Тогда, в машине, он минуту-другую посидел, закрыв глаза, сплетя пальцы рук - пытаясь понять, что же такое, зародыш какой комбинации таился в очень далеком, на первый взгляд, от политики сообщении. И вдруг понял. Не то чтобы он поверил в угрозу; ни один реально мыслящий человек (а именно таким политик и был) не стал бы всерьез бояться столкновения с небесным телом - не потому, чтобы он сразу же подсчитал, сколь ничтожной была вероятность такого события, но по очень простой причине: всякий здравомыслящий человек твердо знает - этого не может быть потому, что этого не может быть никогда. А кроме того, опытный политик знал, что все беды, катастрофы и прочие несчастья в мире происходят не от природы, а только и исключительно от людей и их деятельности. Замеченное же астрономами тело к людской деятельности никакого отношения не имело - и, следовательно, опасаться его было совершенно нечего.
        Нет, выделенная им информация заинтересовала его совершенно под другим углом зрения. Он почти мгновенно увидел и оценил те политические ходы, которые можно было бы предпринять, используя космическую якобы угрозу должным образом, и те политические же выгоды, какие можно стало бы получить в результате таких ходов. Выгоды для достижения давно поставленной цели: привести оппозицию к власти и самого себя - на ее вершину.
        Потом, уже в своем кабинете, он продумал все более обстоятельно.
        Угроза Земле. Если говорить серьезно - бред, конечно. Но бредовость ее сейчас недоказуема - точно так же, как и ее истинность. А это означало, что угрозой можно будет оперировать с той же уверенностью, как если бы она была установленным фактом.
        Угроза столкновения с небесным телом. Что может предотвратить ее? Спросите прохожих на улице - и шестеро из каждой десятки ответят, не сомневаясь: ядерные ракеты. Нынче все настолько образованны, чтобы понимать такие простые вещи.
        (“А если это не метеорит или как его там, а дело рук человеческих?” - промелькнула и погасла искорка мысли - чтобы разгореться потом, позже.)
        А из этого следует простой вывод - вернул он мысли в прежнее русло: всякое сокращение ракетного парка в мире, и в частности - в России, ведет неизбежно к увеличению этой угрозы, к повышению вероятности полной гибели. И всякий, кто настаивает на таком сокращении, сам является прямой угрозой существованию планеты - не говоря уже о том, что убедительно доказывает свою политическую несостоятельность.
        Будь он кем угодно. Даже президентом. Вернее, тем более - президентом. Тут речь может пойти даже об импичменте.
        Сразу же понял он и другое. А именно: что подобные мысли сами собой придут в голову всякому политику, в чьем распоряжении новая информация окажется. Так что первым и необходимым условием желаемого успеха было пресечь дальнейшее распространение полученных сведений или по крайней мере как можно более ограничить их разлет. Он уже повидался с гольфистом - 'директором обсерватории, и с большим интересом выслушал все, что ученый смог поведать ему о возможном небесном госте. Хотя, надо сказать, неопределенность сведений его несколько смутила. Но ведь, как известно, в искусстве пропаганды главное - не факты, а их интерпретация.
        Он уже писал на листочке - быстро, размашисто, - что надо будет сделать в этой связи уже в самое ближайшее время. В часы. Даже в минуты.
        Встретиться еще раз с астрономом и уточнить - сколько еще времени остается до того дня, когда станет ясно, что на самом деле никакой угрозы нет.
        Выяснить немедленно, как широко распространилась информация на сегодня; есть ли данные о том, что об угрозе стало известно и за рубежом; если да - то где и кто там ею владеет, иными словами - с кем нужно будет вести тихие переговоры, чтобы оттуда не сломали ненароком всей игры. И не менее важно - изолировать всех, кто уже владеет информацией в России и может стать источником ее утечки.
        Это политик понял сразу же. На первый взгляд казалось, что, наоборот, быстрое и широкое распространение информации будет ему на руку, создавая определенное общественное мнение: страх смерти всегда является одним из сильнейших мотивов. Но эту версию он сразу же отбросил. Мнение возникло бы, да, конечно. И заставило бы президента свернуть работу по Соглашению - до тех пор, пока космическая обстановка не прояснится. Однако в таком случае все сыграет в пользу действующего президента, и все меры, какие будут приняты, пойдут на его счет, оппозиция же, как и обычно, останется в тени.
        А потому вариант с немедленным оглашением отметается. Нет, работать надо иначе. Скрытно. Тайно. Никакой публичной информации - да и другой тоже. Пусть Соглашение готовится. Но вот тогда, когда останется только подписать его, - в этот миг и произойдет выброс всех накопленных к тому времени данных. Информационный взрыв. И - на свет. Под лучи прожекторов.
        Тогда сразу же - полное блокирование всего, связанного с запретом и уничтожением ядерных зарядов.
        Разворот на сто восемьдесят градусов. В адрес президента - обвинения в оторванности от реальной действительности, об отсутствии в его политике элементарной логики, в крупном просчете -и тому подобное. В Думе - начало процесса импичмента. Дальше все было ясно.
        Разговор в лимузине не заставил политика резко менять все прежние, тщательно разработанные планы. Потому что ему действительно и раньше было ясно: когда он возглавил ОДО, он тем самым как бы подписал некое постановление касательно своей дальнейшей судьбы. Тогда он понял, что придет день, когда понадобится менять ПМЖ; надолго ли - неизвестно; он надеялся, что нет.
        Сейчас, похоже, день пришел. И, к счастью, в достаточно хорошей обстановке. Президент улетел далеко - на Камчатку. Скатертью дорога. И там, естественно, будет ждать появления главы оппозиции. Политик любил такие наезды: “Меня не звали - но я ни на что и не претендую, приехал за свои, за стол не лезу; зачем я тут? А чтобы ты помнил: оппозиция просматривает каждое твое движение, каждую мысль. И всему даст оценку. В нужное время и в нужном месте”.
        Но на Камчатке политик не появится. Он окажется еще восточнее. И будем, президент, “мы с тобой два берега у одной реки”, называемой - Тихий океан.
        Только не жди, что улетит навсегда!
        Такими мыслями политик поддерживал себя. Потому что на деле все было достаточно сложным.
        Сменить местожительство можно было, лишь пожертвовав частью интересов оппозиции в стране. Пусть и на время - все равно жаль их было; однако винить в том, что приходится кое-что перекраивать, можно было только самого себя. Собственный просчет: недооценил человека, ставшего его противником, стремление нынешнего президента России к подлинной независимости и самостоятельности. “Рано повзрослел”, тяжело думал глава оппозиции, сидя в своем кабинете за столом, подпирая лоб ладонью. “И, наверное, почуял, что его главная идея - под боем, как плохо защищенная фигура на шахматной доске. А за нее, за свое историческое величие он теперь будет и горла перегрызать и вообще - сделает все. И первое горло в его списке - мое”.
        Он перенес ладонь со лба на это самое горло, как бы заранее защищая его. Хотя почему - заранее? Самое время было - обороняться любым способом.
        Вывод напрашивался однозначный.
        Противников разоружения предостаточно и там. И там надо создавать мнение и искать поддержки. Лучше - за морями. Лондон слишком близко. Париж не пойдет на осложнения. Америка - вот то, что нужно. Политик такой демарш готовил давно. И вот день пришел - раньше, чем он рассчитывал. И надо было срочно, как говорят охотники, вставать на крыло. И сделать это так, чтобы там это не было воспринято как поиски убежища, но как визит совершенно деловой - по весьма серьезному поводу.
        А повод был, и не один, а целых два. Предупредить Белый дом, если сам он еще не догадался: в разоружении торопливость - смерти подобна. Для Штатов прежде всего. И второй - подать как следует новость о возможной угрозе из космоса. В Америке политика делается по тем же правилам, что и в России: на всякого президента есть конкурент. И у них выборы в программе, и у них противоборствующие лагери уже строятся в боевые порядки.
        Так что если нынешний президент не примет близко к сердцу все имеющиеся аргументы и предупреждения - естественно, придется срочно разговаривать с демократами.
        Эти переговоры поручать никому нельзя. Но и говорить о них вслух пока совершенно невозможно. То есть все нити сходятся в одной точке: надо срочно лететь в Штаты. Приглашение сварганят в два счета. Только намекнуть Столбовицу, давнему знакомцу.
        А еще до отъезда - организовать должный уровень секретности. Это все же попроще будет, чем там у них. У нас нынче свобода печати поразумнее стала.
        Он продолжал думать, но одновременно уже и взялся за дело - не передоверяя секретариату, сам созвонился со Столбовицем в Штатах.
        Сделал и еще один звонок. Чтобы предупредить о своем отъезде самого близкого и, безусловно, сильнейшего союзника, на которого надежда: он окажет помощь в задуманном деле, нажав на какие-то из своих рычагов на Западе. Что такие рычаги и кнопки у Гридня имелись - политик не сомневался, хотя на эту тему они никогда не разговаривали: вторгаться в деловые тайны магната было бы действием самоубийственным.
        И все же - звонить надо было. Потому что другой серьезной опоры просто не существовало.
        - Есть у тебя немного времени?
        - Жаль, но считанные минуты. Самолет ждет.
        - Понимаю. Камчатка?
        - Она. Да, так я слушаю.
        - Коротко. Первое: тоже улетаю. Но не туда. Напротив.
        - А... м-м... Понял. О причинах знаю. Хотя там с вами ничего не случилось бы. Но потом...
        - Да. Второе: информация, которая может оказаться серьезной.
        Политик изложил главное менее чем за три минуты. После едва уловимой паузы Гридень ответил:
        - Большое спасибо. Это и в самом деле может быть серьезно. Вам желаю счастливого пути. И надеюсь быть в курсе ваших дел там.
        - И вам того же. Будете, конечно.
        Дав отбой, Гридень минут пять посидел, приопустив веки, словно расслабившись перед дорогой. Потом вызвал секретаря.
        - Позвоните на аэродром. Самолет можно вернуть в ангар. Камчатка отменяется. - Он усмехнулся. - Слишком близка она, не наш масштаб.
        Только завершив необходимые действия и размышления, политик позволил себе передохнуть, выпил стакан холодного боржома и позвонил, чтобы несли обед. Проголодался после усиленной умственной работы.
        
        Глава президентской администрации гостеприимно указал генералу СБ на кресло перед низким - в стороне от письменного - столиком, сам уселся в такое же - напротив. Улыбнулся не официально, а как единомышленнику.
        Да они, собственно, такими и были. Потому что позицию президента в вопросе полного ядерного запрета оба в принципе поддерживали - во всяком случае, в служебное время, - хотя бы потому, что то была позиция начальства, и были готовы всеми возможными способами и силами за нее бороться. Так что главные усилия СБ сейчас были направлены на то, что и принято считать основной задачей, смыслом ее существования: борьбой с проникновением вражеских разведок, в данном случае - в государственные тайны, связанные со стратегическим арсеналом России. Разумеется - применительно к проблемам великого Соглашения (так в высших кругах было принято называть готовившийся документ). И вообще - со всяким противодействием попыткам противников как извне, так и внутри страны. С защитой. А лучшая защита, как известно, - нападение. Об этом и пошел разговор.
        - Они же торгаши, - проговорил хозяин кабинета, как бы размышляя вслух о вещах более чем секретных. - И стоит хоть одному просечь, что на деле контракт будет вовсе не на равных, что мы им, не исключено, подсунем куклу, - все может полететь вверх тормашками. Так что смотрите - чтобы ни намека, ни полунамека ни в печати, вообще нигде...
        - Тут все схвачено, - уверенно откликнулся генерал. - Тут - порядок.
        - А товар лицом предъявляете?
        - Повседневно. Везде жизнь бьет ключом, так что они со своих спутников получают такие картинки, что пальчики оближешь.
        - Военные не саботируют?
        - Проявляют понимание. Но, конечно, не мешало бы им подбросить сколько-нибудь денег и всего такого - успокоить по поводу предстоящего сокращения. Это их всегда волнует.
        - Об этом я уже подумал. И президент в принципе согласен. Не очень много, но дадим. И по квартирной проблеме сколько-то выделим. Но суть не в этом. Помните, о чем мы говорили в прошлый раз? Главное - выявлять мнения противников запрета. И пресекать.
        - Пока ничего такого не слышно. Ни военные, ни производители...
        - Это я знаю. Но ведь беда всегда приходит, откуда не ждешь.
        - Неоткуда вроде бы. Демократы - за, парламент - за, откуда же еще можно ждать?
        - Ждать надо оттуда, откуда вроде бы нельзя, - сказал хозяин кабинета. - Гром, как говорится, бывает и с ясного неба. Да, кстати о небе - эта ваша информация об этой... комете, что ли, или что это там... Тут тоже ни звука не должно просочиться, ни бита. Не то кому-нибудь вдруг влезет в голову: ради таких вот случаев надо иметь на Земле какой-то ядерный резерв; а кому его иметь? Конечно, великим ядерным - нам да Америке. Вот тебе и повод затормозить Соглашение. Поблагодарит президент за такой подарок, по-вашему?
        - Такого мыслителя оборжем - сгорит со стыда. Подскажем хотя бы Родченке - он его по стенке размажет.
        - Ладно, но это будет полдела. А вторая половина: надо запастись авторитетным мнением какого-нибудь звездочета: что, мол, таких катаклизмов не предвидится - ну, хотя бы в ближайшие пять миллионов лет. Ну, пусть пять тысяч - нам хватит.
        - Так точно, сделаем, - отозвался генерал.
        - Это будущее время. А я люблю настоящее. Презенс. Сейчас-то вы хоть что-то делаете? Надо обязательно докопаться до корней. Вы просмотрите это на фоне созыва Конференции - тогда сможете оценить масштаб возможных последствий. А пока источник не перекрыт - купите побольше скотча. Ну, липкой ленты. Чтобы позаклеивать рты всем - и у вас в Службе, а еще важнее - тем, кто... ну, сам понимаешь где. Президент завтра не вернется, к сожалению: на Камчатке погода разбушевалась, подняться в воздух невозможно. А продлится она дня три - и придется ему прямо оттуда лететь в Улан-Батор - это важнее. Так что ему не до небесной механики, сам понимаешь. Ну ладно, спасибо за доклад.
        - Люди уже работают, - заверил генерал. - Чтобы закрыть источник информации в самом истоке.
        - Правильно делаете. Желаю удачи.
        Проводив взглядом директора СБ, глава администрации уселся за рабочий стол. Просмотрел в своем кабинете составленный помощником, заведующим президентским протоколом, список, откинулся на спинку стула и задумчиво поглядел в потолок.
        Протокольному помощнику приходилось решать повседневную, но всегда непростую задачу: из двух дюжин людей, претендовавших на встречу с президентом (на сей раз - сразу по его возвращении с Камчатки), выбрать троих, самое большее - четверых. Остальное время было наглухо забронировано двумя большими министрами - иностранных дел и военным. Но главе администрации сейчас казалось, что и этого слишком много. У президента время всегда в остром дефиците. В работе над проектом текста Соглашения об окончательном и полном ядерном разоружении наступила самая горячая пора, когда каждое слово испытывалось на сжатие, излом и расгяжение, когда возникал десяток, а то и больше вариантов каждой фразы. Но сторонники другой точки зрения вовсе не собирались сдаваться, и среди тех людей, что претендовали на встречу с президентом, большинство принадлежало именно к таким. Однако заранее предвидевший такую ситуацию глава администрации дал недвусмысленную установку: инакомыслящие проникать к президенту не должны ни под каким соусом. Противники имеют трибуны в Федеральном собрании - и хватит с них. Ни Дума, ни Совет
президентскую администрацию не волновали: когда придет пора ратифицировать, большинство проголосует так, как нужно. Таким образом, сейчас задача была ясна: оставить в списке лишь таких кандидатов на прием, кто намерен говорить о частных вопросах, не относящихся к проблеме ядерного разоружения.
        Например, председатель Пенсионного фонда - годится, его проблемы не имеют общих точек с вопросом ядерных боеголовок; а вот председатель Федерального Совета профсоюзов может заговорить о том, что ликвидация, по сути дела, всей ядерной составляющей оборонной промышленности приведет к неизбежному и достаточно болезненному сокращению рабочих мест, увеличению безработицы и прочим отрицательным эффектам; поэтому он в список никоим образом не войдет. И такой достойный и значительный человек, как генерал-полковник, командующий космическими стратегическими войсками, например, в ближайшие дни и недели увидеться с президентом не сможет: его войска - те самые, что должны вскоре пойти под нож.
        Так. А это кто еще? Нахимовский? Незнакомая фамилия. Директор астрономической обсерватории? Тоже мне государственный деятель... Впрочем, он-то, может быть, как раз и кстати - такой визитер годится для передышки, для расслабления... Оставим его в списке? Ах черт! Астроном!
        Он вскочил и быстро направился к двери. Но уже в секретарской перешел на нормальный - неспешный, солидный шаг.
        В кабинет протокольного помощника глава администрации вошел неожиданно, без предупреждения, как делал часто - словно бы старался поймать кого-то из подчиненных за недозволенным занятием. Помощник - как всегда в таких случаях - внутренне усмехнулся: он что - думает, мы здесь в рабочее время выпиваем? Или взятки берем?.. Но вежливо встал навстречу начальству.
        Вошедший ткнул пальцем в список:
        - Это что?
        - Это? Звездочет. Ученые вот жалуются, что им уделяют мало внимания...
        - С ума сошел? - проговорил глава администрации тихо, угрожающе. - Ты кого это наслушался? У нас тут дела мало - займемся звездами, да? Ну даешь.
        И своими руками вымарал фамилию.
        - Кто у тебя там еще просится? Ага... ага... Поставь вот этого - армянина. Президент в августе туда едет - может быть, встреча окажется кстати. И никаких астрономов!
        Сказав это, глава повернулся и пошел к двери. Помощник пожал плечами: астроном-то чем ему не угодил?
        Но у самого выхода глава администрации повернулся:
        - Впрочем, с астрономом я сам побеседую. Интересно: чем это он решил порадовать руководство? Что у него за глобальные проблемы возникли? Пусть его пригласят... на семнадцать часов.
        Чиновник с готовностью кивнул. А про себя соображал: значит, у астронома может оказаться и что-то серьезное - у шефа чутье феноменальное, и уж если он заинтересовался - что-то там есть такое...
        А в общем - наше дело петушиное: пропел - а там хоть не рассветай.
        Глава же администрации возвращался к себе медленнее обычного, размышляя на ходу.
        Вообще-то страстями своими он был уже не здесь; доставшийся президенту в наследство от прошлой администрации, он отлично понимал, что будет заменен на кого-то, более “своего”; обижаться на это не приходилось, как не обижаются на смерть - поскольку она неизбежна. Но тут, слава Богу, не о смерти речь, которой нет альтернативы; поэтому он вот уже два года (после того, как окончательно понял, что в “свои” его так и не зачислят), служа верой и правдой, одновременно выжидал удобного случая, чтобы подать в отставку: для него держали кресло вице-президента крупной телефонной компании, и кресло это было куда мягче кремлевского и уютней. И обещали быстрый рост. А чтобы связь эта оставалась достаточно прочной, нужно было, чтобы она имела характер мезонной: как между атомами идет обмен мезонами и это удерживает их в связке, там и тут. И вот эта любопытная новостишка - чем не мезон?
        Но, конечно, не телефонщикам. А повыше них. Самому.
        И без промедления.
        
        Доехали, можно считать, благополучно, несмотря на некоторые волнения; джип в роще благополучно потерялся - то ли отстал, то ли снова, развернувшись, покатил прежним сдоим маршрутом. Давя чужие следы своими покрышками, Минич въехал во двор, подрулил к самому крыльцу и остановился. Вылез не сразу; когда мотор умолк, такая неожиданная тишина вдруг упала на приехавших, что не по себе стало и Миничу, и, наверное, попутчице - судя по тому, что она тоже не торопилась выйти, вдохнуть свежего воздуха, но продолжала сидеть на месте смертника, снова уронив веки; может быть, впрочем, просто печальные мысли заставили ее не смотреть вокруг и даже не шевелиться, словно впав в кому или (что было вернее) войдя в медитацию...
        Минич покосился на нее, еще с минуту посидел, потом поднял брови, пожал плечами, как если бы удивлялся собственному поведению. Вылез наконец; дверцу захлопывать не стал - пусть салон проветрится. Вытащил из кармана полученные в клинике ключи. Зачем-то позвенел ими, словно колокольчиком, как если бы хотел предупредить о своем появлении здесь кого-то, кого простым глазом и не увидеть было. Может быть, он полагал, что Люциановы тонкие тела уже переместились сюда и их нужно хоть как-то приветствовать перед тем, как вторгнуться в чужое - но теперь уже в каком-то смысле и принадлежащее ему самому жилье.
        Отпер один замок, затем второй; второй при этом тихонько то ли проскрипел, то ли провизжал, на что-то жалуясь, но всерьез сопротивляться не стал. Ни собак, ни кошек Ржев не держал, для него все последние годы телескоп был единственным сожителем, и не исключено, что Люциан Иванович про себя думал о нем и воспринимал его как существо одушевленное - как водитель машину, например. Так что никто больше не мог ни встретить нового (пока еще предположительно) хозяина, ни помешать ему войти внутрь.
        Минич, однако, прежде чем сделать это, вернулся к машине и подошел на этот раз с правой стороны. Распахнул дверцу, видя, что пассажирка сама выходить вроде бы не собиралась. Легко, одним пальцем, прикоснулся к ее плечу - но не там, где оно было оголено сарафаном, чтобы она ничего такого не подумала, чего у Минича и в самом деле в мыслях не было.
        - Девушка... Да, кстати: как вас зовут? Обращаться-то к вам как прикажете?
        Она повернула голову; спокойно-отчужденное выражение лица не изменилось.
        - Можете называть Джиной, если вы не против.
        
        Эти последние слова - “расширение”, как он определил их компьютерным термином, Минич оставил без внимания.
        - Зайдете? - спросил он. - Вы же не для того ехали, чтобы с порога повернуть назад?
        - Не для того. Но я ведь не знала... Хотя я, конечно, зайду. Там остались кое-какие мои мелочи... случайно. - Она проговорила это, словно убеждая в чем-то саму себя. И вылезла из машины, решительно захлопнула за собой дверцу, словно отрезая себе путь к отступлению. На мгновение задержалась.
        - Может быть, я пойду прямо... туда? Посмотрю, как там, все ли цело Не бойтесь: чужого не возьму.
        “Что, бельишко свое осталось? В чем спала?”
        - Да подождите...
        - Поняла: ответ с отказом. Но хоть туда-то мне можно?
        И кивнула на обсерваторную вышку, что находилась позади дома, но верхняя часть ее с кустарно изготовленным куполом была хорошо видна и отсюда.
        “Разрешать работать тому, кто захочет”, - вспомнил он. Вот, значит, кого Ржев имел в виду. Да, не вовремя они поссорились...
        Но и в этой просьбе Минич отказал, сам не зная почему:
        - И туда, и сюда пойдем вместе. Джина едва заметно пожала плечами:
        - Как скажете.
        И направилась к крыльцу. У самой двери Минич обогнал ее.
        - Простите - я войду первым. Мало ли что там может быть...
        По его расчетам, он был тут последним - когда увозил Люциана в больницу. И хотел убедиться в том, что в отсутствие хозяина дом не посещали гости.
        Первым он вошел в небольшую прихожую с вешалкой на стене и галошницей на полу. На вешалке по-прежнему висели старый синий плащ Ржева и заношенная спортивная куртка, что он надевал для работы в огороде. Направо короткий коридорчик вел на кухню и к удобствам, прямо - другой, подлиннее, одна комната была слева, вторая - впереди. После яркого дня было темновато; Минич щелкнул выключателем - свет зажегся. Джина вошла вслед за ним. Остановилась. Минич достал сигареты, сунул одну в рот. Протянул пачку девушке.
        - Спасибо, не курю. И вы... подождите же!
        Удивленный, он опустил руку с зажигалкой.
        - Что случилось?
        Джина медленно втянула носом воздух:
        - Пахнет дымом - вам не кажется?
        Ему, курильщику, учуять запах было, конечно, труднее. Но после ее слов он принюхался. Да. Курили. И уж никак не две недели тому назад. И не “Мальборо”.
        - Да, - сказал он. - Спасибо, что обратили внимание.
        - Они - те, кто ехал нам навстречу?
        - Очень может быть. Наверное. Постойте тут. Я посмотрю, что в комнатах.
        Но в комнатах он ничего такого не заметил. Да и не мог скорее всего увидеть что-то такое, на что, может быть, обратил бы внимание хозяин - если бы мог сейчас не только увидеть, но и сказать. Не мог. А Минич просто не помнил, что, где и как стояло и лежало - на столе, на буфете, на подоконнике. Может быть, кто-то и трогал все это - поди знай...
        - Джина!
        Она вошла, спокойно ступая.
        - Как по-вашему, не могло ли тут что-нибудь... пропасть?
        Женщина покачала головой:
        - Что? Денег и ценностей у него не было, вы и сами должны знать, на каком уровне он жил - в смысле быта. Никаких коллекций, гардероб - под стать бомжу. Единственное, что у него было хорошего, кроме зеркала, - компьютер, программы к нему и записи. Но они не здесь. В смысле - не в комнатах, а в погребе. Там у него настоящий кабинет. С тайничками даже.
        - Что-то не знаю я тут никакого погреба... - удивился Минич.
        - И никто не знает. Кроме меня. “Маскировка номер раз” - так он это называл. Мы обычно разговаривали как раз там - за работой, и еще наверху, в обсерватории. Или на верандочке. Или во дворе.
        “Или в спаленке, - подумал он почему-то с неудовольствием. - Раздеваясь, аккуратно убирала небось свое на вешалку...”
        - Вешалка, - вспомнил вдруг он. - Наверное, что-то должно было находиться на вешалке. Висеть? Лежать?
        - Почему вдруг вешалка? - не поняла она.
        - Он говорил... в последние минуты, там...
        Чуть помедлив, она усмехнулась:
        - Он не эту вешалку имел в виду.
        - Какую же? - Минич нахмурился, соображая.
        - Здесь вы ее не найдете. Это то, что он наблюдал. Астеризм “Вешалка” в созвездии Лисички. Наблюдая, он и увидел это. И сказал мне потом, что для нашей планеты это может представлять страшную опасность, гибельную. Обещал подробности, когда сам разберется как следует.
        Да, кажется, он говорил и такое - вперемешку с разными тонгаревыми. Но разве не бред это был?
        - Опасность? Для планеты? - переспросил Минич и на всякий случай нахмурился. - Но хоть в общем, в двух словах?..
        Джина поколебалась, прежде чем ответить, - и тем упустила время, потому что в следующую секунду ответить стало и вовсе невозможно: постучали в дверь - из вежливости явно, потому что она и так была распахнута, - и сразу же в прихожей послышались уверенные шаги нескольких человек. И Минич, и Джина непроизвольно прервали разговор и повернулись на звук. Минич шагнул, чтобы встретить пришедших в коридоре.
        Их оказалось трое; все - мужики, как говорится, в расцвете лет, одетые в аккуратные костюмы. В узком коридоре им волей-неволей пришлось выстроиться в колонну по одному. Однако сразу же тот, что был замыкающим, сделал шаг вправо и исчез в коротком коридоре. Слышно было, как он распахнул кухонную дверь. Минич поднял брови и поджал губы прежде, чем поинтересоваться (в голосе его чувствовалось недовольство):
        - Итак, чему обязан?..
        Стоявший в колонне первым спросил - не враждебно и не дружелюбно, сухо, по-деловому:
        - Ржев Люциан Иванович, если не ошибаюсь?
        Минич не стал сразу же уличать визитера в ошибке.
        - Ну, - ответил он, - а если бы и так?
        - Мы по поводу ваших наблюдений. Они нас заинтересовали. Нужна более подробная информация. Где мы можем поговорить?
        Пока Минич раздумывал над возможным вариантом ответа, тот из прибывших, что заглядывал в кухню и прилегающие к ней удобства (такая тут была архитектура), возвратился на свое место в строю.
        - А что, хозяина нет? - поинтересовался он оттуда. Первый повернулся к нему:
        - Разве это?.. - и кивнул в сторону Минича.
        - Этого я иногда наблюдал, - ответил третий уверенно, - только это не хозяин.
        - Интересно. - Это было сказано уже совсем другим тоном, И выражение глаз, снова обратившихся к Миничу, стало совсем иным - морозным. - В таком случае кто вы такой и что здесь делаете?
        - Считайте, что я спросил об этом же вас. - Ответ Минича прозвучал в той же тональности.
        Хорошо отработанным движением каждый из гостей запустил руку за пазуху, чтобы вынуть - нет, никак не оружие, но красную книжечку с золотым тиснением на обложке.
        - Служба безопасности. С кем имею удовольствие беседовать?
        Минич постарался выразиться как можно короче:
        - Я приехал сюда по просьбе хозяина дома - по делу.
        - Где же он? Или вы его не застали?
        - Его нет.
        - И вы не знаете, где он? И почему отсутствует, если, по вашим словам, сам пригласил вас сюда?
        - Нет, отчего же, - сказал Минич, - в общих чертах знаю.
        - Ну?
        Это междометие было произнесено едва ли не с угрозой.
        - Полагаю, что сейчас он в морге на Каширке. Вернее - его тело.
        Это заявление явно оживило всю троицу.
        - В морге! - проговорил один таким тоном, каким принято произносить: “Вот видите, я же говорил!”
        - На Каширке? - Первый недоуменно поднял брови. - Это где?
        - В онкологическом центре, - не стал скрывать Минич. - Он скончался там сегодня (он бросил взгляд на часы) четыре с половиной часа назад.
        - Странно, - сказал первый. - Почему его отвезли туда? Второй, к которому был обращен вопрос, только поджал губы:
        - Наверняка милиция - чего же вы хотите?
        Этот обмен мнениями уже начал надоедать Миничу.
        - При чем тут милиция, хотел бы я знать? - спросил он иронически. - С каких это пор рак гортани считается нарушением закона?
        Смысл заявления гости осмыслили быстро.
        - Он что - был болен?
        Спросили, как ни странно, не Минича, а третьего; видимо, то был местный кадр, коему ведать надлежало. Тот лишь пожал плечами:
        - Когда я его последний раз видел - кашлял много, действительно, и с лица спал. Но держался бодро...
        - Он пролежал там две недели, - сказал Минич. - Слишком "Поздно обратились - он все не хотел, не верил, что серьезное, говорил - обойдется, зачем время терять.
        - Так, - сказал первый. - Значит, вы считаете, что он умер от болезни? В него не стреляли? Это не было покушением? Терактом?
        - Это не я считаю, - начал уже злиться Минич. - Это врачи считают. Стреляли? Смешно - кто стал бы в него стрелять? Что он - коммерсант? Политик?
        Эсбист усмехнулся; в улыбке легко читалось: “Как же, много ты понимаешь!..” Вслух же он сказал другое:
        - Итак, вы не врач, ясно. А кто же вы? И как мог Ржев вам что-то поручить, если он, с ваших слов, умер? Покойники, знаете ли, не имеют обыкновения давать поручения хотя бы и друзьям. А ну быстро: зачем вы приехали сюда? Найти и забрать - что? Материалы наблюдений, дневники, письма - что еще? Предупреждаю: вы не имеете никакого права ни находиться здесь, ни изымать что бы то ни было. Прошу предъявить все, что вы хотели забрать отсюда, а затем немедленно оставьте этот дом.
        Минич вообще-то был человеком законопослушным - в той мере, в какой российский журналист вообще может быть законопослушным. Иначе говоря - он уважал закон как некую абстракцию; встречи же с людьми, этот закон представляющими, почему-то всегда не только не доставляли удовлетворения, но вызывали стойкое желание возмущаться и противоречить. Этот же аккуратный, подобранный человек почему-то вызывал у него особенно сильное раздражение. Поэтому Минич, вместо того чтобы вывернуть карманы и послушно выйти из дома, ответил довольно нагло:
        - Как бы не так!
        - Что-что? - переспросил эсбист, нехорошо нахмурившись и запрокинув голову, что должно было изображать надменное презрение к ничтожному собеседнику. - Вы отдаете себе отчет?..
        Минич уже набрал побольше воздуха в грудь, задержал его на секунду, подыскивая ответ пообиднее. Как и многие журналисты, он стал уже привыкать к тому, что правоохранительные органы старались поменьше связываться со СМИ: почему-то меры, примененные именно к этой категории людей, вызывали наибольшее волнение у общественности - быть может потому, что как раз такие меры освещались в печати с наибольшей широтой и негодованием. Так что Минич решил в выражениях не стесняться. Но в те мгновения, когда он подбирал слова, голос в его защиту прозвучал с той стороны, с какой журналист его никак не ожидал.
        - Нет, - сказала Джина. - Вы ошибаетесь: он находится тут с полным правом, поскольку является единственным наследником покойного владельца, согласно завещанию. А вот вы? Есть ли у вас надлежащие постановления?
        - А вы кто такая? Не лучше ли вам вообще помал...
        Эсбист вдруг умолк, словно подавился собственными словами. Но тут же продолжил - уже совершенно иным тоном:
        - Кажется, мы с вами уже встречались?
        - Несомненно, - подтвердила женщина.
        - Напомните - где?
        - Совсем недавно. На совещании у Виктора Порфирьевича.
        - Д-да, действительно. - И эсбист вдруг нормально, совершенно по-человечески улыбнулся. - Здравствуйте. Не ожидал увидеть вас здесь. Мне не доложили...
        - Я никого не предупреждала. С покойным Ржевом Люцианом Ивановичем я была лично знакома. Я в курсе его работ.
        - Вот как? Что же, это меняет дело, Зинаида... Самсоновна - если не ошибаюсь?
        Она не сказала в ответ “У вас хорошая память”, так что ему не пришлось с улыбкой признать, пожав плечами: “Профессия”. Просто кивнула.
        - Хорошо. Мы не станем больше мешать вам. Хочу только предупредить: обладая соответствующими полномочиями, мы еще до вашего приезда произвели осмотр помещений. Обнаруженный дневник наблюдений изъяли для более подробного ознакомления. По минованию надобности передадим в соответствующее научное учреждение, в какое - мы вам сообщим. К ним и будете обращаться в случае необходимости.
        Он обернулся к своим, слушавшим этот разговор с непроницаемыми лицами:
        - Здесь все в порядке. Поехали.
        И через несколько секунд во дворе сдавленно рыкнул мотор, и джип пустился в обратный путь по собственным следам.
        Но Минич при этом не испытал никакого облегчения. Вот, значит, какую дамочку он привез сюда на собственной машине!
        Он повернулся, чтобы смерить Джину неприязненным взором. И увидел, что она безмятежно улыбается. Может быть, даже посмеивается? Не над ним ли смеется? Да над кем же еще?
        - Извините, - сказал он сухо. - Не знал, что вы тоже... из этого семени... Зина.
        - Да вовсе нет, - ответила женщина непринужденно. - Не из них. Но встречаться приходилось - и наверняка еще придется. Хотя я не состою в их сотрудниках - ни в штатных, ни в секретных.
        - В таком случае - откуда же столь невероятное уважение со стороны щите и меча?
        - Они нередко просят у нас консультаций.
        - У вас? У целителей?
        - Ну, не только. Вообще - у экстрасенсов, у тарологов... Думаю, что еще немного - и кто-то из моих коллег окажется в их кадрах - как только СБ получит деньги на расширение. А я там представляю астрологию.
        - Я вижу, вы относитесь к ним сочувственно?
        - А они, в общем, хорошие ребята. Конечно, работа накладывает отпечаток - как и любая другая. Но знаете что? Обо всем этом мы могли бы поговорить и потом. Вы ведь приехали сюда с какой-то целью? Я тоже. Поэтому, может быть, займемся делом?
        - Я, кстати, не спросил: зачем вы приехали сюда?
        - Ехала - чтобы поговорить с ним. Помириться, если хотите, или уж... - Она помолчала. - Но раз это невозможно - хочу посмотреть, может быть, смогу составить более полное представление о том, что он наблюдал.
        - А что могла хотеть от него служба безопасности?
        - То же самое, что и я.
        - Им-то это к чему?
        - Вы забыли уже? Я же вам сказала: всему миру может грозить страшная опасность. Да, вот как он назвал это: “Тело угрозы”.
        Но Минич уже решил отнестись к этому иронично: конец света - этого даже для журналиста многовато.
        - Какой кошмар!
        На эту явную насмешку Джина-Зинаида ответила с обидной ухмылкой:
        - Понимаю: вы жираф. Но я подожду, пока и до вас дойдет. Сейчас мне некогда спорить. Я хочу найти все, что связано с наблюдениями.
        - Вы же сами видели и слышали: они забрали с собой все, что имело отношение к этому.
        - В том-то и дело, что не все. Я же сказала вам о погребе.
        - Думаете? Разве не все у них?
        - Они же не специалисты - не знали, чтб следует искать, и взяли то, что попало на глаза. А увидели они только дневник - он вел дневник, говорил, что такая потребность возникает с возрастом. А журнал наблюдений у Люциана велся на дискетах. Они не знали, где его искать. А я знаю. И фотографии тоже уцелели.
        - Хотите сказать, что специалисты и их не нашли?
        - Вам не показалось, что они чувствовали себя не очень уверенно? Видимо, они вторглись в дом, не имея на то права: постановления или хотя бы прямого приказа. И вряд ли они успели побывать даже и в обсерватории. Конечно, если бы не наш приезд...
        - Да нет. Мы же встретили их, когда они уже возвращались. Мы им никак не могли помешать.
        - Это вы так полагаете. А я думаю иначе. Спорю: они уже готовы были вскрыть обсерваторию, но сверху вовремя заметили вашу машину. Ехать по этой дороге больше некуда; вот они и поспешили удалиться - чтобы тут .же вернуться уже как бы цивилизованным порядком. Они ведь считали, что это возвращается хозяин, и вовсе не хотели заранее портить отношения с ним: собирались получить у него информацию. А о погребе им, похоже, вообще не было известно ничего. Так что журнал мы скорее всего найдем нетронутым. А там должно быть все, что меня интересует. Потому что он не только наблюдал. Он еще и считал. Кажется, эти расчеты и заставили его думать о большом значении увиденного. У него вырвались такие слова: “Тело угрозы”... И я хочу во всем этом разобраться - раз уж он сам не может. Хотя теперь-то он знает, конечно...
        - Я еще не дал вам разрешения.
        “Не обижай девушку...”, вспомнил он слова умирающего. Тоже как бы завещание. И пожалел о сказанном,
        - Ладно. Давайте посмотрим.
        - Идемте. Ключи у вас.
        
        Если бы кто-нибудь еще из попытавшихся увидеть новооткрытый астероид все-таки обнаружил его и занялся, определив его скорость и направление, дальнейшими подсчетами, то решил бы скорее всего, что название “Тело угрозы”, возникшее у покойного ныне Люциана, было чересчур уж мрачным.
        Однако пока никакого подтверждения сделанного якобы открытия не возникло. И искать перестали - за исключением, может быть, одного-двух начинающих астрономов, очень молодых еще и потому весьма упрямых и этим похожих друг на друга, хотя знакомы они не были, никогда не встречались, да и обитали не только в разных странах, но и в разных полушариях планеты. Но об этом поговорить пора придет позже. В общем же было решено, что это то ли шутка, то ли ошибка любителя, столь внезапно исчезнувшего с горизонта.
        На самом же деле искомый объект существовал. Только, поскольку время прошло, искать его следовало уже совсем в других координатах, учитывая скорость его в день наблюдения и то ускорение, с каким эта скорость возрастала. Но, не видя его, разумеется, и определить ничего такого нельзя было.
        То ли астероид, то ли комета, то ли ни то и ни другое - небесное тело это проходило сейчас орбиту Нептуна (но совершенно в иной плоскости, близкой к полярной, так что вернее будет сказать, что оно находилось на расстоянии от Солнца, равном среднему расстоянию названной планеты), и летело оно, как показалось бы вначале, с большой, не свойственной астероидам скоростью - приближаясь уже, пожалуй, к параболической; и скорость эта, и направление его могли свидетельствовать о том, что тело вовсе не собиралось остаться в Солнечной системе, но намеревалось пронзить ее по хорде и уйти в то “никуда”, из которого и пришло. Хотя пока этот скоростной рубеж еще не был достигнут. Так что оно - тело - могло и остаться в Солнечной системе.
        Если бы, конечно, ничто ему не помешало. Но во Вселенной случается всякое. И наблюдая далее, можно стало бы убедиться в том, что скорость эта на самом деле не является постоянной, но меняется, а именно - тело как бы затормаживается, одновременно меняя направление полета; то есть тело двигалось с ускорением, которое, однако, не былр постоянным.
        Конечно, всему должны быть причины. Например, в это время тело могло подвергнуться гравитационному - а может быть, и магнитному, - влиянию большой планеты. Не только Нептун мы имеем в виду. И вообще - пока - никого из группы Юпитера. При разделявшем их расстоянии влияние это вряд ли могло оказаться сколько-нибудь значительным. И не оказалось. Тем не менее оно было, это влияние, которое правильнее было бы назвать обоюдным. И траектория полета тела несколько искривилась, направление стало иным. К сожалению, в эту пору этот объект, как уже сказано, никем еще не был замечен - кроме Люциана. Ничего удивительного: наблюдаются ведь, по сути, лишь небольшие участки, узкие секторы неба, так что немалая часть его вообще не закартирована. А если бы кто-то увидел и заинтересовался всерьез - то скорее всего пришел бы к выводу, что и еще какое-то влияние здесь сказалось, и куда более сильное. Возможно, Люциану именно это и пришло в голову?
        Не сделав такого предположения, нельзя было бы подумать о том, что тело может представлять какую-то действительную угрозу. А ведь покойный Люциан, похоже, имел в виду нечто подобное?
        Впрочем, пока его дневники еще не прочитаны, расчеты не проверены, а фотографии не изучены, судить о его мыслях и соображениях было бы преждевременным.
        
        Глава вторая
        
        Камчатка приняла президента, как и полагалось: был и губернатор, и главы всех соседних и не очень соседних регионов, ковровая дорожка от трапа, почетный караул, журналисты и охрана, охрана везде - хотя самому главе государства казалось, что это последнее было вызвано скорее устоявшейся традицией, чем необходимостью: терроризм все-таки удалось придушить - если не до смерти, то, во всяком случае, довести до бессознательного состояния. Но ничего не поделаешь: самая большая сила в мире - протокол.
        Президент и не пытался ему противиться, хотя относился двойственно; с одной стороны, все полагающиеся ему по рангу знаки внимания свидетельствовали о стабильности положения и со временем даже стали президенту нравиться: выполнение протокола было своего рода игрой, чуть ли не спортивной, и, разобравшись в правилах этой игры, можно было оценивать уровень выполнения того или иного пункта и ставить (мысленно, конечно) оценки - как если бы это было, скажем, фигурное катание. Тут, на полуострове, он оценил бы сыгранность встречающей команды на 5,3, а почетный караул - куда ниже, на 4,5 - никак не более. Хотя вообще шестерку можно было бы ставить в стране разве что московской роте - да и то не за каждое выступление. Однако делать замечаний он не стал, не желая огорчать хозяев, безусловно, хотевших как лучше.
        Отдыхать он не стал - успел выспаться в самолете, так что вся знать сразу же направилась в губернаторскую резиденцию - для работы. Совещание продолжалось около трех часов и было, по сути дела, столь же протокольным, как и вся встреча; серьезный разговор о возможных перспективах развития области должен был состояться позже, с глазу на глаз, потому что и ожидаемые требования губернии, и претензии центра были делом интимным, и руководителям соседних территорий быть в курсе возможных договоренностей никак не следовало, чтобы у них не разгорались аппетиты. Потому что - при наличии денег и желания - на этой земле можно было делать большие и выгодные дела.
        По этой причине после общего совещания и последовавшего затем обязательного обеда с чеканными формулировками тостов президент посоветовал всем приезжим губернаторам, беречь время и разъезжаться (точнее - разлетаться) по домам, предупредив, что, закончив дела в Петропавловске, на обратном пути неофициально навестит еще, самое малое, одну из губерний; какую - сказано не было, каждый мог принять обещание на свой счет, так что желаемый эффект был достигнут: все заторопились в свои края - латать дороги и красить траву.
        Дальше тоже все было нормально. На вертолете слетали в те места, где шли работы по созданию первоклассного спортивно-туристического центра на уровне пяти звездочек. Центр был рассчитан не столько на своих, отечественных (хотя как только он будет признан модным и элитарным, сюда кинется и свой народ, любящий быть на виду), сколько на иноземных клиентов: глянь на запад - тут рядом вся Северная Америка, переведи глаза южнее - тоже богатая и тоже динамичная Япония, да еще плюс Корея... Что ни говори, думал президент одновременно с уважением и досадой, - а хватка у Гридня мертвая, интуиция же - как... как у кого? Ну, как у Нострадамуса, что ли. Кстати: а то, что его сейчас тут нет, - это тоже ему интуиция подсказала? А что такого, собственно, она могла бы ему нашептать?
        И впервые за этот день глава государства ощутил - лишь на миг, конечно, - легкую тревогу.
        Может быть, и не следовало так резко рвать с магнатом? Не из-за денег его, конечно, а из-за ума и чутья, в которых Гридню было не отказать.
        С другой же стороны - как было сохранять с ним отношения, если он явно смещался к оппозиции?
        Опасность?
        Но откуда? На ближайшие дни, по клятвенным заверениям сейсмологов, никаких землетрясений не ожидалось; вулканологи тоже почти что гарантировали спокойную обстановку. Метеорологи, правда, вертели носами, в их “если - то...” разобраться было невозможно. Однако бед и они не пророчили.
        Впрочем, был тут Гридень или нет, но работа шла. И уже можно было начинать сравнивать то, что было воплощено пока в макете, выставленном на всеобщее обозрение в губернаторской резиденции, с тем, что родилось уже и в материале; сравнивать хотя бы так, как сопоставляешь угольный набросок на большом полотне с уже написанными красками эскизами, - пятьдесят на тридцать. Смотреть - и находить сходство...
        - Василий Петрович, небо что-то хмурится, пилот намекает, что задерживаться тут не стоит. У нас всякие неожиданности бывают...
        - Да, - кивнул президент губернатору. - Пожалуй, летим. Хорошо вы тут работаете. Внушает.
        - О, то ли еще будет! Вот прилетите через годик...
        - Я и раньше могу нагрянуть.
        Губернатор чуть не захлебнулся в каком-то щенячьем восторге:
        - Да мы...
        - Знаю, знаю. Ну - в полет?
        Когда поднялись, он в последний раз бросил взгляд на восток - туда, где находился издавна преследуемый и по сей день не догнанный конкурент-союзник.
        “Вы нас придушили гонкой вооружений; ну а мы того же добьемся гонкой разоружении!”
        Возникла все-таки эта мысль. Хотя президент обещал самому себе сейчас об этих делах даже и не думать: хватало и других поводов для размышлений. Например, вот этот возникающий центр. Очень заманчиво - правительству заполучить его контрольный пакет. И чтобы все по закону. Не может же быть, чтобы Гридень никак не нагрешил - при таких масштабах. Поискать - найдется. Намекнуть генеральному прокурору? Гридень - грешник. Даже созвучно. Но - надо еще подумать, прежде чем рубить все концы.
        А непрошеным вторгалось в мысли другое: “Как же пришпорить Штаты так, чтобы они, подписав Соглашение, вынуждены были сразу набрать нужный темп разоружения - не ему нужный, понятно, а нам? Где найти такую нагайку, чтобы с места поднять его в галоп?”
        До Петропавловска долетели вовремя: погода портилась на глазах. Одно слово: Камчатка.
        Потому ли не приехал Гридень, что его напугали плохой погодой?
        Кстати, о птичках: и глава оппозиции тоже не почтил присутствием. А ведь до сих пор он никогда не упускал таких возможностей. Обязательно появлялся. Не в составе президентской свиты, конечно; возникал независимо, на что имел все права. Возникал не для того даже, чтобы создавать осложнения, но напоминая:
        “От пристального взгляда оппозиции тебе никуда не скрыться, и не будет у тебя от нас тайного - все станет явным!”
        Да не было у него, президента, никаких тайн! В мыслях? Извините, мысли - это моя частная собственность, и в них забираться никому не разрешено.
        Оба пренебрегли. Случайность - или была причина?
        Ветер за окном менял тональность: уже не выл, а рычал. Правда, еще не в полную силу.
        Ладно, доберусь я до них! - подумал президент, на этот раз о метеорологах. И невольно вспомнил вековой давности анекдот: метеорологи докладывали о своей работе на Политбюро. С гордостью отметили: теперь прогнозы совпадают с действительностью на сорок восемь процентов!
        Сталин, подумав, посоветовал: “А вы попробуйте предсказывать наоборот”.
        Глава российской оппозиции прилетел в Штаты не с официальным визитом, а по частному приглашению американца по фамилии Столбовиц, с которым находился в отношениях почти дружеских еще с тех пор, когда Столбовиц, тогда начальник юридической службы серьезной компании, имевшей в России интересы, часто навещал загадочную евразийскую страну, чтобы на месте решать проблемы, то и дело возникавшие в отношениях с местными властями и бизнесменами. Нынешний политик с представителем зарубежной фирмы познакомился по заданию той Службы, в которой тогда подвизался. Цель знакомства была простой: вербовка.
        То был второй приезд Столбовица в Москву, но еще во время его первого визита его кандидатура показалась перспективной. Москвич тогда был представлен гостю как лицо, приближенное к одному из сибирских губернаторов, в чьей губернии лежала немалая часть интересов фирмы, представленной Столбовицем. Решено было во время выезда гостя в Сибирь, во-первых, подвести его к совершенно удовлетворительному для американца решению той проблемы, ради которой он и приехал; во-вторых - показать ему всю широту русского разгула или, точнее, загула, и в этом процессе наработать достаточно компры, все тщательно записывая на аудио-видео. А в-третьих - показать ему совершенно ясно, что его дело может быть решено положительно, а может и крайне отрицательно, так что он уедет ни с чем и совершенно испортит свою репутацию опытного переговорщика, а кроме того, и продемонстрировать все, на него собранное. Компры должно было с лихвой хватить для обвинения приезжего в попытках получить информацию, составляющую государственную тайну России, что пахло не только международным скандальчиком, пусть и не высшего класса, но и немалым
сроком - и вовсе не в американской тюрьме, а тут же, по месту совершения преступления. Для этого выезды на природу устраивались в места, близко соседствующие с секретными объектами, а спутники и, главное, спутницы якобы случайно оказывались людьми, имеющими доступ к информации, не подлежащей разглашению.
        
        Разговоры, конечно, пришлось кое-где подкорректировать, а к съемкам привлечь дублеров - для наиболее пикантных сцен. Но это было лишь делом хорошо отработанной техники. Все было сделано на “отлично” и в час “Ч”, в уютном тет-а-тете предъявлено гостю за стаканчиком хорошего бренди. На подхвате на всякий случай стояли мусорщики - чтобы собрать совочками то, что останется от гостя после объяснения ситуации, и даже врач, готовый при возможных осложнениях оказать приезжему первую помощь в случае, если у американца не выдержат нервочки или, допустим, сердечко. Русский, как видно, сработал на совесть.
        Отпивая из стаканчика крохотными глотками, Столбовиц с большим интересом просмотрел и выслушал все, ему продемонстрированное. Однако в обморок не упал. Вместо этого сказал, приятно улыбаясь:
        - Браво. И еще раз - браво! Право же, это даже лучше, чем я ожидал. Хорошая, профессиональная работа.
        - Не понимаю, - проговорил тогда еще не политик, испытывая некоторую растерянность. - Что вы, собственно, имеете в виду?
        - Только то, что сказал, - ответил Столбовиц, продолжая все так же улыбаться и смаковать напиток, и в самом деле хороший.
        - Но вы же должны понять: вы полностью изобличаетесь в...
        - Я и понимаю, - сказал гость. - И заверяю вас, что дома буду не раз с удовольствием просматривать все это.
        На этот раз пришла пора усмехнуться собеседнику:
        - Домой, знаете ли, надо еще попасть.
        - Это я и собираюсь сделать послезавтра - поскольку завтра, как я полагаю, рассмотрение дела в арбитраже закончится в пользу фирмы, которую я представляю.
        To есть Столбовиц вел себя, с точки зрения партнера, совершенно нагло.
        - Ну что же, - сказал совратитель медленно, чтобы каждое слово впечаталось в сознание собеседника, прекрасно, кстати, владевшего русским, даже чуть лучше, чем собеседник - английским. - Я вижу, мне остается только вызвать людей, чтобы произвести ваше задержание.
        - А вот в этом я не уверен, - сказал Столбовиц. - Даже больше: я думаю, что этого вам не следует делать ни в коем случае и никогда. Потому что это станет - стало бы - крупнейшим промахом за всю вашу карьеру. Необратимой ошибкой.
        В поисках ответа москвич промедлил лишь секунду:
        - За постулат это не сойдет, такие заявления еще нужно подкреплять. Прикажете думать, что обладаете доказательной базой?
        И демонстративно вытащил из кармана трубу, нажав, включил - чтобы вызвать, как и предполагалось, группу захвата. И снова взял паузу - непродолжительную, однако же исполненную смысла: сейчас Столбовицу полагалось признать поражение и дать согласие.
        Собеседник же вместо капитуляции на вопрос ответил вопросом же:
        - Итак, вы хотите, чтобы с моими аргументами ознакомились другие люди? Вы так уверены в их доброжелательности? Право же, я впервые встречаю столь нелюбопытного разведчика.
        На самом деле любопытство прямо-таки терзало русака; однако он давно выучился подавлять вазомоторные рефлексы, и лицо его оставалось по-прежнему спокойным. Как у покойника.
        - Вижу, - сказал он, успев уже сообразить, с кем ему пришлось встретиться на самом деле, - вам просто не терпится показать свою работу. Что же: я, пожалуй, соглашусь - но при условии, что это будет интересно.
        - Очень разумное решение, - сказал Столбовиц. - Что же, вот вам мои аргументы. Признаюсь, они построены по той же схеме, что и ваши, но, надеюсь, несколько выигрывают в исполнении.
        И выгрузил на стол свои кассеты.
        Записи действительно оказались прекрасными. Вербовщик и сам готов был согласиться с тем, что это он на экране - в одной, другой, пятой весьма непривлекательных ситуациях. Было много и подлинных планов, они сами по себе были совершенно безвредными - но так органично переходили в игровые, что трудно было поверить, что дальше идет-фальшивка. Что не поверить - это еще не беда, но тут, как понимал он, даже тщательный анализ при имеющихся средствах не нашел бы, в чем усомниться. И голос, звучавший в записи, был его собственным голосом; но фразы, которые слышались, он никогда не произносил. Все вместе создавало убийственное впечатление, и на какое-то время сотрудник даже испугался. Он был сражен его же оружием, только технически более совершенным. Но с этим ничего поделать нельзя было, это от него не зависело. А вот не увидеть опытного коллегу в адвокате коммерческой фирмы - это уже свидетельствовало о несерьезном отношении к работе или же - того хуже - о недостаточной квалификации. Если это получит известность - пожалуй, трудно будет рассчитывать на уже почти состоявшееся повышение с переходом в другую
систему, куда более сильную сегодня.
        Он все же принудил себя досмотреть и дослушать все до конца. До последнего сантиметра каждой ленты. Где-то рядом скучали волкодавы, ожидая сигнала, а его все не было: о них начальник сейчас думал меньше всего. Когда аппаратура выключилась, он - все с тем же безмятежным выражением лица - спросил, как будто речь шла о чашке чая:
        - Ну, каковы же будут ваши условия?
        Столбовиц не удивился; похоже, именно этого вопроса он и ожидал. Он улыбнулся:
        - Они не будут обременительными для вас. Начну с того, что вы можете сообщить вашему начальству о моем согласии работать на вас.
        Вот это было действительно неожиданным; и похоже, что на сей раз собеседнику американца не удалось удержать выражение невозмутимости, а Столбовиц, разумеется, это заметил.
        - На основе джентльменского соглашения, - добавил он. - Вы удивлены? Но вы, конечно, понимаете, что никакой информации от меня не получите - во всяком случае, достоверной. Двойник - не мое амплуа. И соглашаюсь я лишь для того, чтобы у вас не возникло неприятностей. Вас устраивает такой выход из положения?
        На этот раз уже партнер предпочел ответить вопросом:
        - Чего же вы будете ждать от меня? Тоже такого вот формального согласия? Зачем?
        - Не волнуйтесь: мы не собираемся делать из вас крота. Нет смысла: насколько я понимаю, вы не задержитесь в вашей нынешней роли - и вообще в том департаменте, который сейчас представляете. Да и я, откровенно говоря, сейчас разговариваю с вами не от имени обитателей Лэнгли. Нет, я не стану называть их - не имею таких полномочий. Могу сказать лишь, что люди эти - и я в том числе - не желают ничего плохого ни вам, ни вашей стране. Мы просто научились мыслить другими категориями. Земля - едина, невелика и очень, очень уязвима. Помните - “Не спрашивай, о ком звонит колокол...”.
        - Он звонит по тебе, - закончил цитату образованный агент. - Но это не ответ. Чего же от меня станут требовать - с этих позиций?
        - Мне легче сказать, чего от вас не потребуется. Военных и государственных секретов. Списков вашей агентуры. Тем более что ею занимается не ваша служба, а другая. О чем вас попросят? Ну, скажем так: когда вы займете в руководстве вашей страной то место, на которое вас двигают - оно вам известно не хуже, чем мне, - вы будете иметь практически полный доступ ко всей информации. И если однажды увидите, что возникают проблемы, выходящие за пределы России и, следовательно, являющиеся глобальными - как, например, расцвет терроризма в начале века, - вы расскажете нам об этих проблемах. Об их сути. Потому что в одиночку серьезные планетарные проблемы не решить даже нам, а уж вам - не обижайтесь, вы сами знаете это, - и подавно. Не волнуйтесь: нам не потребуются такие детали, какие будут касаться ваших тайн: достаточно будет обрисовать проблему в общем, остальное мы как-нибудь сообразим. Устраивают вас такие условия?
        У москвича было странное ощущение. Он прекрасно знал, что никаких грехов - из тех, что были на пленках, - не совершал; но не хуже было ему известно и другое: у нас любят искать и находить виноватых, “крайних”, это создает впечатление активной и продуктивной деятельности; и у нас (не только у нас, впрочем) не любят, когда вокруг человека возникают шум и суета отрицательного свойства; это сразу же используется конкурентами - а конкуренты есть всегда и на всех уровнях. Нет, пусть ему и удастся опровергнуть все, о чем наверняка будут шуметь все СМИ (примеров не надо было искать далеко), но к тому времени поезд уйдет, и догнать его будет практически невозможно. То, что сейчас применили к нему, было шантажом; но не использовал ли и он сам это средство? Конечно, и не раз. Так что говорить о честности или нечестности приемов сейчас было бесполезно; надо было соглашаться.
        - Вся эта продукция, конечно, останется у вас? - В слово “продукция” он вложил ровно столько брезгливости, чтобы Столбовиц заметил ее, но не обиделся.
        - Само собой разумеется. Так же как ваша - у вас. Вам она нужна для подтверждения факта вербовки, да и мне, откровенно говоря, для отчета.
        На этом они тогда распрощались, и события пошли своим чередом. На новом посту завербованный вербовщик, как известно, преуспел, проявив и те свойства характера, каких раньше не замечал почти никто - за исключением, конечно, тех, кто его продвигал. И эпизод со Столбовицем начал постепенно забываться - его не беспокоили из-за бугра, и он туда не обращался, - поскольку проблем глобального масштаба в России вроде бы не возникало, хватало ей и своих, локальных.
        А вот теперь пришла, кажется, пора использовать давнее знакомство. Глава оппозиции все более убеждался в том, что его тогдашний собеседник не блефовал (незачем было), а играл честно - насколько это слово вообще может быть применено в описанной ситуации. Признаком fair play послужило и то, что в ответ на просьбу пригласить оппозиционера в Америку согласие было дано немедленно, без всякого уточнения причин. Детали, естественно, тогда не обговаривались: это москвич оставил до личной, конфиденциальной встречи.
        
        Встреча эта состоялась уже в аэропорту Кеннеди, куда Столбовиц приехал, чтобы сразу же увезти гостя в назначенную ему резиденцию. Четырех человек, сопровождавших прибывшего, американец оглядел внимательно, но без восторга. И сразу же предупредил:
        - Ваши спутники разместятся отдельно от вас. Не беспокойтесь - будут соблюдены все законы гостеприимства. Но сейчас их услуги вам не понадобятся. Впрочем, вы сможете связаться с ними в любое время - как только потребуется. А пока - пусть отдыхают, знакомятся с городом и тому подобное. Вас же я беру на мое попечение.
        - Разве был такой уговор? - спросил вполголоса неприятно удивленный гость.
        - Раз уж вы доверились мне, - столь же негромко ответил Столбовиц, - то и полагайтесь на меня во всем. Без этого мы далеко не уедем.
        И - громко, повернувшись к свите:
        - Джентльмены, вот ваша машина - вы поедете в отель где для вас заказаны номера. Не “Уолдорф”, но за удобства могу поручиться. Не беспокойтесь, кстати, - оплачивать постой вам самим никак не придется. Мистер Джон Смит (он кивнул в сторону стоявшего рядом, чуть позади, человека, чей облик был столь же зауряден, как и его наверняка условное имя) будет отвечать на ваши вопросы и по возможности выполнять пожелания. Вот ваша машина, и желаю приятно провести время. О'кей?
        Глядя вслед ускользавшему по дороге кадиллаку, приехавший проговорил:
        - А наша машина что - опаздывает?
        - Она нам не нужна. Сейчас пройдем на вертолетную площадку.. Время существует для того, чтобы его экономили, не так ли?
        - О'кей, - ответил гость, давая понять, что не намерен возражать против местных правил и обычаев.
        Конечно, появись он в Штатах с официальным визитом, он мог бы рассчитывать на куда более помпезные апартаменты; но небольшой уединенный домик на берегу океана, куда хозяин и гость прилетели на вертолете, состоявшем, видимо, в распоряжении опытного адвоката (Столбовиц и по сей день не терял связи с прежней фирмой), в данном случае визитера из России вполне устраивал. Место выглядело достаточно безлюдным, а Столбовиц предупредил его:
        - Охраны вы не видите, но она есть. Устройств для прослушивания и скрытой съемки вы тоже не видите - но это потому, что их тут нет вообще. Проверка происходит ежедневно. Этот кусочек Америки - частная собственность, и никто сюда не забредает - даже если очень захочет, не сможет сделать этого. Прислуга - два человека, вполне надежные. Следовательно - если вы захотите рассказать мне о целях вашего приезда, никто третий нас не услышит. Хотите дринк с дороги?
        - Разве что самую малость. И наберитесь терпения: я буду говорить достаточно долго.
        - Терпение - добродетель разведчика, - сказал Столбовиц серьезно. - Прошу извинить - придется на минуту отвлечься. Телефон. - Он улыбнулся, как бы прося извинения.
        И в самом деле послышался сигнал - странный, ни звонком, ни мелодией назвать его было трудно; скорее приглушенный звук сирены, - и доносился он не из соседней комнаты, а словно бы с другого конца дома. Столбовиц быстро вышел, почти выбежал. Приезжий лишь пожал плечами: на гостеприимство это не очень-то походило.
        А еще менее - то, что затем последовало. Столбовиц вошел так же стремительно, как и ранее покинул комнату. Остановился. И, не дав гостю произнести ни слова, заявил:
        - Еще раз прошу великодушно извинить, но я вынужден срочно отлучиться, - Он слегка развел руками. - Дела не ждут. Но постараюсь вернуться как можно скорее: мне и самому не терпится услышать вас, догадываюсь, что ваша миссия достаточно важна. Здесь все к вашим услугам, включая персонал, разумеется. Я спешу, еще раз простите!
        И исчез - словно его и не было.
        
        Дневник, изъятый из дома покойного Ржева старшим лейтенантом Комаром, в разговоре был ошибочно назван им дневником наблюдений: просто потому, что такая надпись была на обложке толстой тетради. На самом же деле это действительно был дневник; но не журнал наблюдений, каким почел его Комар, а просто дневник. Иными словами - покойный Люциан заносил туда эмоции и мысли, возникавшие у него в связи с наблюдениями. А также более или менее подробно - свои действия, весьма, впрочем, однообразные. Дни его, за редкими исключениями, были очень похожи один на другой - особенно если учитывать, что немалая часть каждого дня уходила на сон, поскольку вести наблюдения возможно только в темное время суток. Кстати, имя Джины там не встречалось ни разу - ни в связи с работой, ни в какой-нибудь другой. Но тут никто и не предполагал, что оно должно бы встретиться.
        Майор Волин, тот самый непосредственный начальник, что дал старшему лейтенанту Комару разрешение заняться немного смешным делом о конце света, дал свое “добро” потому, что первой возникшей у него при докладе Комара мыслью была такая: видимо, создана, или создается, какая-то новая секта из числа тех, что проповедуют близкий Армагеддон и всеобщую гибель.
        Держать такие секты в поле зрения следовало постоянно, поскольку это была, по сути дела (так это представлялось майору), все та же старая, добрая борьба идеологий, для участия в коей организация, в которой он служит, и была в свое время создана.
        Но, выслушав доклад старшего лейтенанта и пролистав доставленную им тетрадь, майор ощутил полное разочарование: похоже, к сектантской деятельности все это не имело ни малейшего отношения.
        Захлопнув тетрадь, он выразил свое неудовольствие в словах:
        - Зря только время потеряли. И бензин сожгли. Пустышка.
        И опустил глаза с потолка, на который смотрел, делая этот скрытый выговор, на подчиненного, которому сейчас полагалось признать свой промах. Однако, глянув, с удивлением понял, что старший лейтенант каяться вовсе не собирался.
        - Что, не согласен?
        Комар был достаточно опытен, чтобы ни в коем случае не пользоваться словами “не согласен” или другими в этом же роде. Вместо этого он деликатно проговорил:
        - Записи последних двух дней - вам не кажется, что в них что-то есть, что стоило бы проверить?
        Эти последние записи майор, откровенно говоря, прочитал даже не по диагонали, как делается, чтобы уяснить смысл написанного, не увязая в тексте, но выхватил лишь две первые и две последние строчки, и ничего интересного в них не нашел. Обе записи начинались жалобами на все более мучивший автора кашель и боли в горле, а завершались: первая - сетованиями на облачную погоду, не позволившую повторить вчерашнее наблюдение, а вторая, последняя, - констатацией факта: “Сейчас приедет Марик, съезжу с ним в клинику для осмотра. Надеюсь...” Фраза не была закончена, но и так можно было понять - на что автор надеялся и что, к сожалению, не сбылось.
        - Что же в них такого, по-твоему?
        - Позвольте тетрадочку, - попросил Комар. Раскрыл. И на узком поле отчеркнул ногтем: - Вот это место... и потом вот здесь.
        - Бумагу прорвешь, - проворчал для порядка майор и принялся читать. А прочитав - поднял на Комара сразу отяжелевший взгляд. - А ты не проверял - он как псих не зарегистрирован случайно?
        Другой спросил бы: “Крыша у него на месте была?” Но для майора слово это раз и навсегда имело другое значение: было словом профессиональным, а не из уличного жаргона.
        - Товарищ майор! Он же не на явление ангела ссылается, а на астрономические наблюдения, на фотографии! А фотоаппарат же свихнуться не может!
        - Всяко бывает, - снова для порядка проворчал Волин, но тут же спросил уже деловым тоном: - Где же фотографии? Где все?
        - При осмотре обнаружить не удалось. Возможно, у него какие-нибудь тайники есть. Или на своей голубятне хранил, где, по оперативным данным, держит телескоп... то есть держал. Но там на замках все, и замки не простые...
        - А вас учить надо, как замки открывать?
        - И хорошо, что не стали. Нагрянул наследник. Накрыл бы нас получилось бы неудобно: как-никак телескоп - вещь ценная, денег стоит; вмешалась бы милиция, а вы сами знаете, как они нас... А этот наследник - журналист по специальности, поднял бы шум, это вы тоже знаете... И так еще неизвестно, как обойдется: в доме-то мы побывали до его приезда. Но вообще все было вроде бы доброжелательно.
        Майор кивнул.
        - Он один был - наследник? Без свидетелей?
        - Никак нет. Была еще девица, она нам известна - из тех, с кем шеф проводит закрытые собеседования.
        - Это... астрологиня, что ли?
        - Так точно.
        - Вы их задержали?
        - Да нет, конечно. - Комар позволил себе даже слегка улыбнуться. - И оснований вроде бы не было, а главное - зачем?
        Кажется, этот последний вопрос настолько возмутил майора, что он даже не сразу нашелся с ответом. Сперва покрутил указательным пальцем у виска и только потом перевел жест в слова:
        - Ну хоть настолько-то вы сообразить можете? Как это - зачем? Журналист! Это же готовая утечка информации! Да и эта дамочка тоже: раззвонит, понимаешь, среди своей братии, а они уж постараются это использовать в своих прорицаниях! (Похоже, Волин ко всему эзотерическому народу и его деятельности в душе относился без уважения и доверия.) Как же можно было их отпускать? Нет, прямо детский сад какой-то, а не отдел!
        - Так ведь информация не секретная...
        - Да? Это кто же тебя просветил на сей счет - что она не секретная? Какая же по-твоему - общего пользования? На столбах расклеивать? На рекламных щитах?
        Комар уже понял, что сейчас говорить - себе дороже, сейчас время помолчать с сокрушенным видом.
        - В общем, так, - заявил майор, сделав еще несколько неодобрительных замечаний относительно способностей самого старшего лейтенанта и тех, кто его в этом выезде сопровождал. - Утечку - пресечь. Пригласить и его, и ее на беседу, а дальше видно будет. А еще до того - свяжись с этой... ну, куда он еще писал...
        - Обсерваторией?
        - Ну, вот именно.
        - Тоже пригласить?
        - Туда, может быть, лучше даже съездить - на месте виднее будет, что за народ и чем они там дышат. Займись, в общем. У меня и других дел полно...
        И как бы в доказательство сказанного открыл сейф и стал доставать оттуда какие-то бумаги.
        Комар, испросив разрешения, вышел. Как только дверь за ним затворилась, Волин вернулся к столу и позвонил по внутреннему:
        - Товарищ генерал, Волин беспокоит. Разрешите, когда я мог бы зайти к вам - посоветоваться? Да тут новая информация возникла, по тому самому перехвату, - щекотливого, так сказать, характера. Может быть, нужно решение на высшем уровне... Через сорок минут? Слушаюсь, товарищ генерал. Спасибо.
        Он положил трубку и сразу же стал заносить в рабочую тетрадь те свои предложения, которые хотел довести до сведения начальства. В конец света майор Волин не верил, а вот в чьи-то попытки сеять панику и вносить дезорганизацию в мирную жизнь общества - верил. И даже очень.
        
        В Колокольской обсерватории ничуть не ожидали такого визита; у них и своих забот было достаточно, а (как уже упоминалось) тут еще любитель из дальнего Подмосковья своим факсом заставил немного отвлечься от текущих наблюдений и переключить одну трубу на проверку его открытия. Работу поручили аспиранту по имени Зенон Просак. Как полагали - переключить ненадолго; пользуясь сообщенными координатами, усмотренное Ржевом тело обнаружить, как мы уже знаем, не удалось. Пожали плечами - любитель! - и спокойно вернулись к своим темам.
        Все, кроме Зенона - одного из двух нахальных молодых людей, о которых уже было вскользь упомянуто. То ли упрямство, то ли интуиция, но он продолжал шарить в небе, все дальше отходя от данных Люцианом координат, - и в конце концов все-таки нашел (как он полагал) именно то, что и служило предметом поиска.
        Тело и на самом деле оказалось не совсем там, где ему, по законам небесной механики, полагалось бы. И Просак принялся с азартом определять все, с ним связанное, что поддавалось или могло поддаться определению. Никакого сообщения он пока делать не стал: дело могло заинтересовать и людей помаститее, а Просак уже считал это своим лично, и только своим делом, без пяти минут открытием, и вот эти пять минут он и хотел провести в одиночестве и выступить уже с открытием без всяких натяжек. Директор о ненайденном теле уже и думать забыл: он,сильно волновался из-за предстоявшего, как он полагал, визита в Кремль. А также и по другой, более профессиональной причине: не так давно японцы открыли еще один спутник Нептуна, который был надлежащим образом зарегистрирован, хотя названия получить еще не успел: ждали, пока он замкнет орбиту, как это принято в таких случаях. Открытие было весьма интересным, потому что это у Юпитера и Сатурна спутников считают на десятки, у Нептуна же они - штучный товар. Так вот, спутник этот орбиты не замкнул, а просто-напросто исчез - во всяком случае, там, где его ждали, его не
оказалось, когда Нептун перестал затмевать его - вернее, то место, где вновь от крытому полагалось быть. Это было действительно интересно
        Просак же, чтобы потом не было больших обид и нарека ний, в конце концов подтвердил, что открытое любителем тело обнаружено и подлежит регистрации, подробностей же излагать не стал; возможно - потому, что и не о чем было говорить, но не исключаются и другие причины. Так или иначе, Просак даже не упомянул и о том, что любитель допустил, как аспирант убедился, помимо неверных координат, самое малое и еще одну неточность: звездная величина замеченного объекта оказалась не четырнадцатой, как у него, а тринадцатой; да и вектор... но для аматера и не такую ошибку можно признать простительной. Место не совпало с указанным на полторы минуты! Просаку даже почудилось, что и вообще что-то там, в пространстве, стало получаться не так; известный астероид Икар, например, вроде бы чуть изменил плоскость орбиты. Надо бы заняться этим всерьез: черт его знает - может быть, тут пахнет и не одним только открытием, которые именно он, Просак, и сделает, и тогда - сразу...
        А пока - он на протяжении четырех ночей объект фотографировал; за это время звездная величина его увеличилась до двенадцатой. Это можно было интерпретировать как признак высокой скорости движения, вследствие которой объект достаточно быстро - по галактическим меркам - приближался к орбитам гигантов, а затем, вероятно, и Земли и внутренних планет...
        Движение его, разумеется, не было направлено к Земле или Солнцу - то есть к тем точкам пространства, в которых они сейчас находились; его можно было характеризовать как движение по траектории, которая в будущем вряд ли сможет пересечься с орбитами планет: совсем иная плоскость. Ничего в этом не было ни странного, ни страшного.
        Любитель, кстати, сделав свое сообщение, как в воду канул - Просак ему звонил не раз, но без всякого толку. Зенон предположил, что он, сделав открытие, стал отмечать это событие - и до сих пор не мог сойти с веселой орбиты. В это, правда, не очень-то верилось: серьезные любители так не поступают, напротив, начинают работать круглые сутки, чтобы как можно больше данных о новом небесном теле связать со своим именем. Ночью - наблюдают, фотографируют, днем - обрабатывают и изучают снимки, пытаясь понять - что же именно они увидели. А вовсе не уходят в загул и не едут к теплому морю, таким способом вознаграждая себя за долгие труды.
        Вот так размышлял аспирант Зенон Просак насчет любителей и всего, с ними связанного. Разные мысли приходили в его светлую, надо признать, голову, кроме одной: да то ли тело он увидел, о котором сообщал любитель Ржев? Или, может быть, совсем другое?
        Впрочем, такая мысль, возможно, и пришла бы ему на ум, если бы ее место не заняла вдруг другая, куда более сумасшедшая. Настолько безумная, что он даже не сразу кинулся искать доказательства, а некоторое время сидел, опустив руки, часто моргая и - сам того не подозревая - улыбаясь до ушей. И лишь несколько придя в себя, он кинулся к компьютеру: когда исчез нептунов спутник? И когда любитель произвел первое наблюдение?
        Найдя и то, и другое и сравнив даты, он усмехнулся - на сей раз грустно.
        Нет, не подтверждалось: любитель наблюдал свое тело еще тогда, когда спутник не исчезал и лишь готовился спрятаться за спину своего господина.
        Но ведь нигде не сказано, что спутник наблюдался до последней минуты? Не было такой необходимости, думал Просак. Так что - вряд ли точно известно, когда он исчез. Зафиксировано, лишь - когда его отсутствие было обнаружено.
        Ну ладно. А физически - мог ли сбежавший спутник за прошедшее время добраться из той точки, в которо'й ему полагалось находиться, в ту, где был замечен Просаком?
        Пришлось считать. Получалось так: если он сохранял свою орбитальную скорость плюс орбитальную скорость самого Нептуна - то не мог. Немного, но недотягивал. Вот если бы кто-то придал ему не очень большое ускорение, то...
        Об этом умолчать просто нельзя было, но и всенародно объявлять - тоже: коллеги скорее всего стали бы громко смеяться. Но ведь должен же кто-то понять...
        Болезненное нетерпение погнало его не куда-нибудь, а к директору. На счастье или на беду аспиранта, у директора нашлось с пяток свободных минут, и он выслушал молодого человека, не перебивая, лишь качая головой и все выше поднимая седеющие брови.
        Конечно, самым простым было бы сказать: Зенон, не говорите глупостей и занимайтесь своей темой.
        Однако директор Нахимовский когда-то и сам был молодым (что неудивительно) и помнил, каким он сам был тогда (что уже достойно уважения).
        А кроме того, он знал, что не так уж редко серьезные открытия возникают тогда, когда ищут вроде бы нечто совершенно другое.
        Поэтому он сказал вот что:
        - Пока не очень убедительно. Так что обсуждать с другими я вам, Зенон, не советую. Но думать и искать не могу запретить; только не просите дополнительного времени - его у меня нет. Укладывайтесь в свою квоту.
        И после краткой паузы:
        - А вообще-то... чего только не бывает на свете! Теперь идите: меня домогается какой-то представитель государевой службы, а таких нельзя заставлять ждать.
        
        Но ничего из вышесказанного не было изложено майору Волину и его спутникам. Потому что разговаривал майор не с аспирантом каким-то, разумеется, а с обсерваторским начальством, которое в ту минуту (да и позже) и само знало ровно столько же, наблюдатель же, как мы знаем, пока помалкивал, накапливая факты. Поясним: после доклада руководству майор счел необходимым лично побывать в обсерватории и побеседовать с астрономами. Правда, он не очень многое уяснил из объяснений, такое обилие там было специальной терминологии, ознакомиться с которой заранее у него не было времени. На фотографиях, показанных ему, - самых первых, сделанных Просаком (последующие он пока не демонстрировал), и вовсе невозможно было что-то разобрать. Майор, откровенно говоря, ожидал, что ему покажут снимки этого самого объекта - анфас и в профиль, на которых можно будет хоть что-то различить; на самом же деле на них виднелись одни лишь короткие черточки, как если бы то были записи сообщений, переданных морзянкой, но без точек - одними только тире. То есть - объясняясь нормальным языком - никаких прямых доказательств опасности - или,
напротив, безопасности - не было, в лучшем случае косвенные, да и то не очень вразумительные.
        Напрасно пытался он добиться членораздельного ответа на вопрос:
        - Так все-таки угрожает Земле опасность, или ее нет?
        Ему вместо короткого и ясного “Да” или “Нет” начинали плести интеллигентские кружева на тему: скорее всего, конечно, нет, но пока с уверенностью утверждать что-либо нельзя. Да и - собственно говоря, это не профиль обсерватории, она занимается в основном квазарами, а вовсе не астероидами или кометами и не 'может тратить силы на проверку любительских наблюдений: есть плановые темы, над которыми люди работают и намерены продолжать работать и впредь, этот же объект - всего лишь эпизод, вовсе для них не обязательный. Вот если бы подбросили некую толику денег, чтобы приобрести и установить более современный инструмент...
        Директор этой конторы, Нахимовский по фамилии, разоткровенничавшись, даже сообщил:
        - Знаете, я вот хочу обратиться по этому поводу непосредственно к президенту, как только он вернется из своей командировки.
        Из этого майор (фыркнув на “командировку”) заключил, что серьезной опасности нет: будь она налицо, они бы тут не рассуждали, а, оправдывая название города, трезвонили бы во все колокола. Хотя, если говорить откровенно - кто их, очкариков, станет всерьез слушать? По их .речам, мир уже двадцать раз погиб бы - да держится ведь!..
        Но тут же он услышал такое, что ему вовсе не понравилось:
        - А что касается ваших вопросов, то, может быть, в чем-то уже разобрались американцы? Мы подключили к этой теме американцев - они, быть может, найдут какое-то время на орбитальном телескопе - не на новом, конечно, он завален темами, но на старом, на “Хаббле-шестом” - он тоже достаточно мощный, не сравнить с тем, что тут у нас...
        Это было сказано, разумеется, в шутку, и всякий нормальный человек сразу сообразил бы: как же, станут американцы, больше “Хабблу” и делать нечего! И не “подключал” их никто, просто пошла информация, как обычно, среди прочей... Астрономы не предусмотрели только, что майор Волин примет все совершенно всерьез, нимало не оценив тонкого юмора.
        А он принял так, как только и мог. Вот тебе здравствуйте!
        - Каких еще американцев?
        - То есть как это - каких? Коллег, разумеется, астрономов с гор - Паломара и Уилсона. Со станцией, к сожалению, мы не можем связаться напрямую - я имею в виду МКС, космическую...
        - Так, - сказал Волин очень тихо, что всегда служило у него верным признаком крайнего гнева. - Кто же, позвольте спросить, разрешил вам передавать эти сведения американцам?
        Собеседник, все еще продолжая думать, что майор ему подыгрывает, лишь недоуменно поднял плечи:
        - У нас с ними установлен регулярный обмен научной информацией, давно уже - и не только у нас и не только с ними. Мы и с Австралией связаны - к сожалению, они нам в наблюдениях помочь не могут. А вот канадцы обещали. И Британский астероидный центр - тоже. Какое еще разрешение?
        Оставалось только махнуть рукой: люди эти явно страдали дефектами мышления, неполноценностью какой-то - вот так, за здорово живешь, отдают секретную информацию черт знает кому, потому что она, мол, научная. Ученые, что тут скажешь! Только не тому их учили, видно.
        Но с другой стороны, было в этом объяснении и нечто безмятежное, успокаивающее: раз сведущие люди говорят обо всем этом так спокойно, значит - на самом деле никакой опасности-то и нет?
        Волин заставил себя доброжелательно улыбнуться:
        - Значит, вы полагаете, что опасности для планеты нет? Увы, ответ его вовсе не успокоил:
        - Почему вы так решили? Я же вам объяснил: у нас пока недостаточно данных для какого-либо категорического утверждения. Мы сможем дать определенный ответ несколько позже.
        - То есть... опасность может и существовать?
        - Такой возможности мы не отрицаем.
        - И... Земля может погибнуть?
        - Если предположить, что столкновение все же возможно? Ну, как небесное тело - вряд ли. Мы все-таки предполагаем, что ни масса объекта, ни его траектория не достигают таких значений, чтобы... Хотя скорость, по предварительным данным, достаточно велика, однако же... Нет, Земля скорее всего уцелеет. Но, разумеется, последствия могли бы оказаться достаточно серьезными. Вы ведь знаете, что жизнь возможна лишь в весьма узких пределах условий, и если какие-то из существующих параметров претерпят серьезные изменения...
        - И вы говорите об этом так спокойно?! - не выдержал майор, сорвался все-таки чуть ли не на крик.
        - Но мы ведь ничего не можем изменить, не так ли? - несколько удивленно ответил астроном. - И пока все это относится лишь к области предположений, делать научно обоснованные выводы еще рано. А вообще-то, - он полузакрыл глаза, - в галактическом масштабе такая катастрофа не явилась бы чем-то из ряда вон выходящим. То ли бывает! Взять хотя бы взаимодействующие галактики или, как иногда говорят, сталкивающиеся. Вот где энергии! А у нас все, что может быть, - событие весьма локального значения. Наша роль в жизни Вселенной пока, знаете ли, крайне незначительна.
        - То есть, - сказал Волин после того, как говоривший умолк, повинуясь едва ли не умоляющему жесту майора, - пока вы ничего определенного сказать не можете.
        - К сожалению, вы правы. Но как только картина станет более ясной, мы, естественно, поставим в известность астрономический мир. И если придут результаты американских или канадских наблюдений и расчетов, тоже не замедлим...
        - Не только астрономический мир, пожалуйста. - Совладав с собою, майор встал.
        -Что?
        - Я говорю: информировать следует не только астрономический мир. На Земле существует немало и других миров: мир власти, мир безопасности...
        - А, я понял. Да, конечно, мы поставим в известность и правительственные органы. Впрочем, это скорее всего сделает Президиум Академии наук. Хотя... все может быть: вот меня, например, приглашают зачем-то к главе администрации президента, хотя я рассчитывал переговорить лично с самим. Но я уже упоминал об этом, кажется.
        - Доложили, - согласился Волин. - Спасибо, что нашли время для разговора с нами.
        - Ну, я ведь не президент, - ответил Нахимовский с невеселой усмешкой. - Хотя тоже играю в гольф.
        На самом деле - если говорить совершенно честно - Нахимовский вовсе не был настроен столь безмятежно: хулиганское поведение небесного тела, сбежавшего, возможно, с орбиты вокруг Нептуна (здравый смысл призывал отвергнуть эту гипотезу, но интуиция возражала - и одерживала верх), волновало его чем дальше, тем больше.
        Нахимовский не зря же был не просто директором научного учреждения, но прежде всего астрономом, доктором наук и тэ дэ.
        А впрочем, трудно утверждать, что он сказал бы майору, даже будучи целиком уверен в правоте Просака. Всякое явление, которое пока не удалось исчерпывающе объяснить, таит в себе некую опасность. А директор чего угодно уже в силу своей должности не может не знать, что всякое начальство воспринимает успокоительные доклады с гораздо большим удовольствием, чем тревожащие. А следовательно - волновать начальство следует только тогда, когда иного выхода просто не остается.
        А кроме того - если уж волновать, то именно начальство, а не всяких там попыхачей, которые все равно могут разве что передать информацию дальше по команде - в результате чего она дойдет до верхов куда позже, чем от него лично, да и дойдет перевранной до неузнаваемости - потому что и там каждый передающий будет вносить свои коррективы; от минуса к плюсу, разумеется. Из тех же самых соображений.
        Поэтому Нахимовский и сказал ровно столько, сколько счел нужным.
        А еще и потому, кстати сказать, промолчал о многом, что незадолго до только что состоявшегося визита астроному позвонил давний приятель по гурманским застольям, крупный политик, кажется. И, как ни странно, запросил некую информацию, в связи с которой задал и два-три вопроса - и вопросы эти очень походили на те, что ставил визитер-контрразведчик. Нахимовский ответить ничего не смог, но пообещал (и намерен был обещание выполнить) взять это дело под свой личный контроль, что в его понимании означало - понаблюдать самому, внимательно посмотреть фотографии и тогда решить - стоит ли овчинка выдержки, или о сообщении любителя - как и о звонке политика-гольфиста - можно будет забыть с чистой совестью. Кстати сказать, поэтому он и не пожалел пяти минут на выслушивание Просака. Вот только времени на серьезные раздумья не было - цей-тноты, сплошные цейтноты. Кто это придумал, что у астрономов спокойная жизнь? Невежа какой-то.
        Так - практически безрезультатно - завершилась встреча с астрономами. Из нее майор вынес только одно убеждение: оставлять это дело на самотек нельзя. Надо что-то предпринимать. Чтобы если угроза окажется реальной, быть готовыми к действиям.
        Каким именно - он пока не представлял. Но можно же будет хоть что-то сделать! Нельзя же, чтобы так просто все вдруг взяло и погибло!
        В таком настроении он и отправился на доклад.
        Что же касается астрономов дальнего забугорья, то в данном случае они проявили полную солидарность со своими российскими коллегами - нимало о том, впрочем, не заботясь. Сообщение из России было получено и проверено, однако сенсацией не стало и никакого ажиотажа не вызвало, поскольку не подтвердилось. Да и вообще. Слишком много уже тревог было на памяти - и кометы угрожали Земле, и астероиды, а уж летающие тарелочки - и того больше; к науке эти страхи всегда имели весьма отдаленное отношение, но обижаться на авторов или провокаторов таких ужасов давно уже перестали: понимали, что каждый занимается своим делом, ученые - наукой, журналисты - сенсациями, лжепророки - паникой. Из всего этого только наука имела подлинное значение, но и без прочего было не обойтись - такой была жизнь, и переделывать ее на обсерваториях не собирались: не их делом это было.
        Взглянуть уголком глаза - для проформы - на место с координатами, указанными любителем из России, поручили ассистенту Моргану Элиасу, который сделал все честно и обстоятельно. И - по совпадению вовсе не странному, но совершенно естественному - как и Просак, начал просматривать и окрестности указанного места и тоже нашел тело. Заметив некоторые странности в его поведении, решил прежде как следует разобраться самому, а уж потом сообщать дальше. И у Элиаса, так же, как у Просака в далеком Колокольске, стали проявляться уже признаки той лихорадки, какой заболевают люди, ощутив, что стоят на пороге какого-то - и немалого, может быть, - открытия. И тут ему пришло в голову, что...
        Но не станем повторять уже сказанного чуть раньше; в общем, американский юнец мыслил синхронно и синфазно со своим российским сверстником.
        Вообще ученые, как известно, считаются людьми умными, но вопреки этому мнению строем почему-то не ходят, а стараются - каждый сам по себе. Так или иначе, но и в противоположном полушарии более или менее точная информация о теле, что якобы открыл покойный уже Люциан Ржев, осталась достоянием лишь двух человек. У остальных же были только слухи и подозрения.
        Элиас тоже поделился своей идеей с руководителем. И после небольшой паузы услышал в ответ:
        - Вряд ли это возможно. Скорости не совпадают; тело просто не могло оказаться в той точке, где вы его нашли. Разве что кто-то снабдил бы его достаточно мощным двигателем для разгона. Вы полагаете, такое возможно?
        Элиас только пожал плечами, про себя решив, что будет ис кать ответ, пока не найдет.
        Иными словами, его гипотеза поддержки не нашла, хотя никто не потребовал от парня, чтобы он прекратил расходовать инструментальное время на мелкую картошку.
        Поэтому когда наблюденным объектом вдруг стали интересоваться и люди из Лэнгли, и даже чиновники с Пенсильвания-авеню (Вашингтон, O.K.), им сказали откровенно то, что думали:
        - Мы по этому поводу консультировались с англичанами, с их астероидным центром; они обещали посмотреть, но пока никаких результатов не сообщали. Они сейчас, как и многие другие, заняты поисками сбежавшего спутника Нептуна. Вот это действительно загадка - но чтобы сделать выводы, необходимо понаблюдать подольше; гипотезы есть - но вряд ли вас интересуют подробности... Сказать прямо - это не представляет большого интереса, для нас, во всяком случае: астероиды и спутники - не наш профиль. Правда, один из наших ассистентов продолжает поиск - и как будто обнаружил нечто. Но пока у него слишком мало материала, чтобы мы могли говорить об этом с какой-то определенностью. Его предположения могли бы оправдаться, будь у этого тела мощный мотор, но это уже лежит вне пределов науки и вряд ли нужно вам.
        - Нас интересует все, что вы можете сказать. И в первую очередь: если это тело все же найдено - или будет найдено, - то какую опасность оно представит для Америки и для всей планеты?
        - Что может представлять собой объект? Какую опасность? Пока еще даже наблюдателю трудно сказать однозначно. Предположительно - это может быть либо астероид, либо комета. Есть основания и для одного, и для другого предположения. Лично я думаю, что увиденное тело - ни то и ни другое. Просто космическое тело, гость издалека. Но и тут есть поводы для сомнений.
        - Любопытно было бы узнать, каковы основания в пользу каждой версии.
        - Если угодно. В пользу долгопериодической кометы говорит, во-первых, скорость. Во-вторых, плоскость этой орбиты - она составляет весьма значительный угол с плоскостью эклиптики. Для астероида - если это не Икар - это было бы нехарактерно. Плюс еще обратное движение по орбите. Не говорю уже о том, что объект замечен на расстоянии порядка девяти астрономических единиц...
        - Простите?
        - Ах да. Это примерно миллиард триста миллионов километров. Наблюдается уже не как тело, затмевающее звезды, но как светящееся - то есть отражающее свет, в данном случае - Солнца. Астероиды с подобным эксцентриситетом орбиты, то есть удаляющиеся от Солнца на такое расстояние, до сих пор не были известны, и с этой позиции объект представляет некоторый интерес для специалистов - если он действительно окажется астероидом, то есть постоянным жителем Солнечной системы, но не кометой - вы ведь, разумеется, понимаете, чем они отличаются друг от друга?
        -Гм...
        - Вот и прекрасно. Однако предполагаемые размеры тела - достаточно значительные - заставляют думать, что в таком случае астероид был бы уже давно замечен, поскольку периоды их обращения не превышают, как известно, шести лет...
        - Это действительно большая глыба?
        - Точнее об этом можно будет сказать позже - когда станет проявляться влияние, оказываемое на объект Солнцем. Уран с его пятеркой спутников вряд ли мог бы оказать какое-то влияние - он понемногу сближается сейчас с телом, но расстояние останется достаточно большим, чтобы... Однако это можно будет сказать более определенно, лишь когда они окажутся в противостоянии. Возможно также возмущающее влияние гигантов - Сатурн сейчас на противоположной стороне орбиты, и ни сам, он, ни Титан, ни Рея не могут оказать его; вот когда объект будет проходить, если можно так сказать, над орбитой Юпитера - наш гигант окажется поблизости, вот тогда и можно будет наблюдать изменения. Они будут зависеть не только от скорости, но и, как вы знаете (собеседник в некоторой растерянности моргнул раз и другой), от массы тела. Тогда, найдя величину этого влияния по изменению орбиты...
        - Извините, я так и не понял: оно большое? Это тело? Хотя бы приблизительно.
        - Пока мы можем судить о его размерах только по альбедо. Но тут возможны существенные неточности: нам ведь неизвестен состав тела, пока мы считаем только, что это - твердое монолитное тело неправильной формы. Это, кстати, говорит против его кометного происхождения: ведь твердые ядра комет, как правило, редко имеют более километра в диаметре, хотя изредка встречаются и куда более крупные; а то, что мы наблюдаем, - пыль и газ, почти совершенно прозрачные. Пока мы можем сказать лишь, что тело значительно меньше таких астероидов, чем, скажем, Церера или Паллада... то есть поперечник его менее семисот или даже пятисот километров; с другой стороны, если сравнивать его видимый блеск с блеском астероидов - с поправкой на расстояние, разумеется, - то вряд ли средний диаметр его составит менее тридцати - сорока километров.
        Астроном не стал уточнять, что примерно таким был и поперечник сбежавшего спутника. Хотя точно этот размер, как и все другие, определить еще просто не успели.
        - И, следовательно, оно может весить...
        - Вы имеете в виду массу? Н-ну... если принять плотность за единицу - в случае если тело состоит целиком из водяного льда, - она составит примерно восемьдесят - сто миллионов тонн.
        - То есть если произойдет столкновение...
        - А вы просто помножьте эту массу на его максимальную наблюдаемую скорость, она у него почему-то варьирует, достигая порой сорока пяти километров в секунду - почему, мы пока не знаем, - и увидите.
        - Варьирует? То есть меняется?
        - Если только это не дефекты наблюдения. Думаю, вскоре мы найдем причину.
        - Да, это похлеще, чем столкновение с товарным поездом.
        - Мягко выражаясь - да.
        - Но вы нам его не обещаете, я надеюсь?
        - Пока у нас, как видите, достоверно есть только возражения как против астероидной, так и кометной гипотез.
        Собеседник спросил осторожно:
        - А что, происхождение этого тела может оказать какое-то влияние на нашу судьбу?
        - Ну, с кометой Земля уже сталкивалась в прошлом веке, сто с небольшим лет тому назад. Хотя некоторые считают, что это как раз был астероид, но... Она угодила тогда на север России, и обошлось без жертв. Правда, та комета была не очень большой. И последствия не были столь катастрофическими, как при падении расколовшегося тела - вы помните, разумеется, один кусок упал на Юкатан, другой - в Индии, тогда последствия были действительно серьезными. А эта Тунгусская комета - интересно, что подкралась она незаметно.
        - Гм. Может быть, и эта пойдет, так сказать, по проторенному пути?
        - Я сказал уже: делать какие-то выводы пока преждевременно. Нужно еще проверять и уточнять по мере сближения. Пройдет объект от нас, очевидно, достаточно близко, чтобы можно было успешно наблюдать его и фотографировать; но вряд ли это событие должно вызывать интерес у кого-то, кроме специалистов.
        - Следует ли понимать это так: реальная угроза нашей планете отсутствует?
        - Ну, полной гарантии, разумеется, нет - как и вообще ее не бывает в жизни. Угрозы существуют всегда; вот, например, нашей Галактике - и нам вместе с нею - грозит большая опасность со стороны туманности М31, это, как вы понимаете, по Мессье, а если вы пользуетесь “Новым общим...”, то там она значится как NGC 224 и вам, наверное, известна как Туманность Андромеды. Мы - Млечный Путь - сближаемся с нею с громадной скоростью, и когда столкновение произойдет - это будет феерическое зрелище, которого мы, к сожалению, не успеем увидеть во всей его красоте. Но до этого - ближайшие пять миллиардов лет - такие катаклизмы нам вряд ли будут угрожать. Что же касается наблюдаемого объекта - немного терпения; если возникнет серьезная проблема - мы, разумеется, как я уже обещал, сразу же предупредим вас. Пока же даже журналисты не проявляют, к счастью, к этой теме особого интереса.
        Приятно было, что хотя бы в отношении журналистской братии мнения собеседников полностью совпали. Однако интересующимся этого факта и даже данного астрономами обещания показалось слишком мало.
        - Если рассматривать наихудший вариант - полагаете ли вы, что можно будет принять какие-то меры для предотвращения катастрофы?
        - Ну, это скорее из области фантастики. Хотя... И в том, как астроном тянул это “хотя”, ощущалась некая неуверенность.
        - ...хотя пофантазировать, конечно же, иногда бывает полезно. И, откровенно говоря, наша молодежь не упустила такого прекрасного повода. Так вот, если вас интересуют чисто умозрительные гипотезы - поговорите с ними. Думаю, они не станут скрывать своих выводов. Хотя, повторяю, пока это - лишь чистая спекуляция, ничто более.
        - Благодарю. Мы обязательно воспользуемся вашим советом. А пока - настоятельно прошу вас не разговаривать на эту тему со средствами массовой информации. Лишняя нервотрепка, не так ли?
        - Совершенно с вами согласен.
        - Еще увидимся.
        - Счастливого пути.
        Кое с кем из молодых действительно поговорили - но они не были в курсе, их работы касались совершенно других тем. Ассистент же Элиас в эти часы отсыпался после ночного наблюдения, и пути его и гостей в тот день никак не могли пересечься. Но и пересекись они, вряд ли он сказал бы, что-нибудь такое. Сейчас то была его интеллектуальная собственность, и он не собирался ни делиться ею, ни даже отдавать посторонним людям задешево заготовку, из которой можно сделать прелестную вещь.
        
        На вышке с телескопом они пробыли с полчаса. Все, казалось, было в порядке.
        - А жаль, что вы не астроном, - сказала Джина. - Зря пропадет неплохое оборудование. Будете продавать, наверное? Но Миничу не хотелось сейчас разговаривать на эту тему.
        - Не астроном, конечно, но чему-то успел научиться у Люциана. Давайте лучше посмотрим, что вы там нашли.
        - Вряд ли это будет вам любопытно. Слишком сложно для ученика, я думаю.
        - Время покажет.
        И объяснил причину своего интереса:
        - Если уж оперативники Службы занялись этим делом - почему бы и мне, журналисту, не заглянуть?
        - Похвальная любознательность. А как вы смотрите на то, чтобы объединить ознакомление с журналом с более тесным знакомством с холодильником?
        - Хотите есть?
        - И даже очень. Сельский воздух, понимаете...
        - Не столько понимаю, сколько ощущаю на себе. Ладно, ваше предложение принимается единогласно. Только предупреждаю: я не кулинар. Так что ответственность - на вас.
        - Было бы из чего готовить...
        - Посмотрим.
        - Не забудьте запереть все как было.
        - Благодарю за совет. А то я так и оставил бы все настежь!
        - Да, я забыла: вы же теперь собственник! Или, во всяком случае, готовитесь стать им.
        - Вот именно.
        Минич первым спустился вниз. Лестница была очень старой и по возрасту ненадежной; Минич спускался по ней лихо, вприпрыжку, и нижняя ступенька не выдержала - проломилась, когда он немалым своим весом обрушился на нее. Минич приземлился на одно колено. Произнес обычное в таких случаях народное заклинание - но не очень громко: все-таки женщина была рядом.
        - Вы целы? - послышалось сверху.
        - Там разберемся, - ответил он неопределенно. - Спускайтесь, только аккуратно.
        Когда Джина оказалась на предпоследней ступеньке, Минич развел руки широко в стороны:
        - Прыгайте, не бойтесь.
        - Не хватало еще пугаться!
        И она спрыгнула. Минич подхватил ее, прижал к груди и - неожиданно для самого себя - отпустил не сразу. Джине пришлось даже оттолкнуть его:
        - Да вы романтик, оказывается!
        - Простите. - Он выпустил ее, покачал головой. - Я просто хотел помочь...
        - Лучше помогите на кухне - хозяин...
        Минич снова покачал головой, словно удивляясь самому себе. Да он и на самом деле удивлялся. Не было у него никаких таких намерений; наоборот, он уже жалел, что вообще поехал сюда: потеря времени, а толку никакого. Уже зрело решение - отказаться от неожиданного наследства.
        Но где-то внутри шевелился червячок любопытства: что такое имел в виду покойный Люциан, когда ночами они вдвоем теснились на вышке, в будке, у нацеленного в небо зеркала, и он таинственно заговаривал о чем-то, о большом деле, к которому обещал подключить и Минича - когда тот подучится еще немного? Обнаруженные в погребе (утепленном и электрифицированном, лаз в который находился под кухонным столиком, легко откатывавшимся на роликах) дискеты (Минич наспех воткнул и просмотрел одну, там была в основном цифирь всякая, мало что ему говорившая) ничего журналисту не дали - пока, во всяком случае. Надо будет как-нибудь и самому посмотреть в телескоп, раз уж он тут есть, чтобы раз и навсегда покончить с этой темой.
        С такими мыслями он открыл дверцу древнего, гудевшего низким басом - октавой - “Саратова”.
        
        Лекарство, вводимое в человеческий организм внутривенно, поступает в тело в одном месте - там, куда был сделан укол. Но проходит немного времени - и ток крови разносит медикамент по всему телу, по большому и малому кругам кровообращения. Частицы препарата попадают и в аорту, и в камеры сердца, а также и в сосуды поменьше, и в совсем крохотные капилляры; и везде они оказывают свое действие. Точно так же обстоит дело и с информацией: однажды попав в живую среду, какой является всякое человеческое сообщество, информация не остается в том только месте, куда была впрыснута, но непременно и неудержимо распространяется по информационным каналам - большим и малым, открытым и частично или даже полностью закрытым - и оказывает то или иное воздействие на каждого адресата.
        Так получилось и со сведениями о небесном теле, которое то ли могло, то ли не могло со временем причинить Земле немалые неприятности.
        Впервые возникнув в любительской обсерватории ныне уже покойного Ржева, информация эта была им самим пущена, как известно, по двум каналам: в Астрономическое общество и в ближайшую, то есть Колокольскую, обсерваторию. Уже помимо его желаний и намерений данные о его открытии попали в службу безопасности - каким образом, нам уже известно. Там информация произвела определенное воздействие, но отнюдь не остановила на этом свой бег, а, напротив, продолжила путешествие сразу по нескольким каналам.
        Директор СБ, вернувшись к себе после известного нам разговора с главой президентской администрации, немедленно вызвал майора Волина и сообщил ему, что с этого мгновения вся информация, связанная с небесным гостем, является совершенно секретной и майор обязан немедленно принять все нужные меры по ее сохранению и нераспространению. Перечень лиц, к этой информации допущенных, поступит в скором времени. А пока...
        - Если не ошибаюсь, вам известны люди, находившиеся в доме этого... в общем, покойного астронома.
        - Он был любителем... - осмелился напомнить майор.
        - Вот это не имеет совершенно никакого значения. Так известны или нет?
        - Известны совершенно точно, - уверенно ответил Волин. - Поскольку у них там проверили документы и все установочные данные нами зафиксированы. Включая постоянное местожительство, место работы - ну и все прочее.
        - Семейные?
        - Никак нет. И мужчина, и женщина, по паспортным данным, в браке в настоящее время не состоят и детей не имеют.
        - Законных, - добавил любивший точность генерал. - Это хорошо. Эти люди, судя по вашему докладу, обладают информацией, ныне совершенно секретной. Вот и примите меры, чтобы лишить их всякой возможности дальнейшего ее распространения.
        В глазах майора генерал прочел невысказанный вопрос.
        - Ну, время категорических мер, полагаю, еще не пришло. Но вряд ли можно будет обойтись без изоляции - хотя бы до выяснения всех обстоятельств.
        - Вас понял. Конечно, связи, круг знакомств...
        - Разумеется. Сразу же. И вот еще что. Вы говорили, что он является журналистом.
        - Сотрудник редакции “Вашей газеты”.
        - Вот на это обратите особое внимание. Это народ, как вы знаете, такой - за жареную информацию отца и мать продадут, недорого возьмут. Не исключено, что этот... как его?
        - Минич.
        - Да. Минич. Он мог еще тогда, находясь в этом доме... Там ведь есть телефон?
        - Да. Правда, не московский. Через Подрайск, код два-шесть-шесть.
        - Итак, у него было достаточно времени, чтобы позвонить кому-нибудь в редакцию и поделиться новостью. Может быть даже, не в свою редакцию, а в какое-нибудь громкое издание. Или, чего доброго, связаться с телевидением и пригласить группу... Нет, это, конечно, вряд ли: снимать там нечего, для съемок они скорее поедут в обсерваторию. Но в газету стукнуть он мог.
        - Обычно они не любят раскрывать свои находки, пока сами не подготовят материал, - рискнул усомниться Волин.
        - Никто и не думает, что он все раскроет, тем более по телефону. Но он мог, как говорится, забить местечко, предложить горячую новость, и не в одно место, а в несколько - в поисках условий получше. Волка ноги кормят. Так что наведите справки - не планируется ли что-то подобное в каком-то из ближайших номеров. Такой материал ведь сделать - как два пальца обсосать: никакой особой проверки не нужно, побеседовал с астрономами - и строчи. Если что-то такое установите...
        - Ясно.
        - Ясно будет, когда я закончу. Если установите - никакого шума, давить ни на кого не нужно, доложите мне - я сам поговорю с главным редактором или напрямую с владельцем. Тут нужно, чтобы сама идея такого материала никуда не просочилась. Ну а чтобы он и вовсе не возник - это на вашу ответственность. Кстати, если не ошибаюсь - вы докладывали, что женщина эта или девушка нами привлекалась для сотрудничества?
        - В области ее компетенции - как и остальная группа.
        - Значит, человек не чужой, не с улицы. С нею надо будет дружески поговорить, сказать, что в этом деле ожидаем ее посильной помощи - хотя бы в смысле влияния на этого репортера.
        - Вы думаете, они...
        - Не случайно же оказались там вдвоем - в достаточно укромном местечке, а? Конечно, полной уверенности нет - но допускаю возможность интимной близости. Вот и используйте это обстоятельство. Все понятно?
        - Все ясно. Разрешите выполнять?
        - Только чтобы быстро и аккуратно.
        
        В Штатах российский политик был озабочен: что-то шло не так.
        Вначале, впрочем, все покатилось вроде бы как по маслу. Но потом, уже на второй день его пребывания в столице великой заморской державы, кто-то словно наступил на тормоз - и все вдруг заскрипело и поползло еле-еле, порой вообще останавливаясь и даже откатываясь назад, подобно старой дорожной развалюхе, у которой движок в гору уже не тянет и на первой передаче, а вместо движения возникает только треск, вой и много синего дыма.
        Однако если с развалюхой все ясно, то здесь, в Вашингтоне DC, куда больше было непонятного, и приезжему пришлось ломать голову в поисках ответов на традиционные вопросы: кто виноват и что делать. Иными словами: кто столь решительно и эффективно нажал на тормоз, почему нажал и самое главное - если эта дорога закрыта, где надо свернуть в объезд, чтобы не попасть куда-нибудь в болото, а опять-таки выбраться на нужную магистраль.
        В частности - желание заезжего политика встретиться, пусть и не сразу, с президентом, но для начала хотя бы - нет, даже не с госсекретарем, но с кем-то из его помощником, а еще лучше - с советником президента по вопросам безопасности, - это желание или, точнее, пакет желаний словно канул в пучину: никакого ответа ни от кого, ни малейшего признака заинтересованности, хотя по расчетам все должно было происходить как раз наоборот: не каждый же день приезжают в Вашингтон политики такого ранга из России, да из любой серьезной страны, готовые делиться важной информацией, - и на них не обращают ни малейшего внимания.
        Может быть, мелькнуло в голове, его просто числят как бы в карантине, сами же тем временем наводят всяческие справки о его личности и возможностях, чтобы в зависимости от этого выработать линию поведения и общения с ним?
        Но сколько же времени это у них занимает?! В России это сделали бы за день, от силы - два; но эти дни гостю не пришлось бы сидеть, теряясь в догадках, - наоборот, вокруг него создали бы видимость активной заинтересованности, некой суеты, которая всегда укрепляет визитера в сознании собственной значимости; а тут вместо этого ему явно давали понять: а на кой ляд ты нам вообще сдался?
        Столбовиц в ответ на сердитое недоумение гостя лишь пожимал плечами: по его мнению, все шло именно так, как должно было, и совершенно никаких поводов для обид или подозрений даже быть не могло.
        - Бюрократия, дорогой коллега, - объяснял он. - Вы что, считаете, что Россия - монополист в этой отрасли? Ни в коем случае! Наши бюрократы - посильнее, хотя я бы не стал называть их чемпионами мира - есть и еще похлеще. Так что не волнуйтесь: тут вы в полной безопасности и, надеюсь, довольны уровнем комфорта. А если нет - только намекните...
        Оппозиционер в ответ недовольно фыркал; однако оснований для претензий к хозяину дома у него не было. Конечно, у Столбовица могла быть какая-то своя игра, связанная с пребыванием российского гостя здесь; однако сколько глава оппозиции ни ломал голову, он так и не смог построить никакой сколько-нибудь приемлемой модели подобной игры. Нет, скорее всего дело так и обстоит, как он объясняет. Что же - придется проявить долготерпение. Не мчаться же назад, в Москву, так ничего и не добившись! В конце концов, и для России, и для его собственной судьбы наступили - он полагал - решающие дни.
        Хорошо хоть, что не приходится волноваться за свою безопасность.
        Столбовиц был прав, ручаясь за охрану дома и чистоту от подглядывания и подслушивания. Содержание его беседы с гостем осталось тайной для всех, кому не следовало знать о его содержании. Однако только что сказанное никак не распространяется на дороги: сухопутные, морские, воздушные - да какие угодно. И потому никак нельзя было скрыть сам факт приезда видного политика в великую страну, а также и места, куда он был переправлен, как и того, куда проследовали сопровождавшие его в полете лица - скрыть от тех, кто хотел об этом знать хотя бы просто по обязанности. Уже в списках пассажиров компании “Дельта”, чьим рейсовым самолетом воспользовались политик и его спутники, его имя было замечено - и не только в американском посольстве, куда сразу же доложили, но и в хозяйстве генерала СБ, любившего знать все обо всем, и, следовательно, информация эта попала и на Старую площадь. Мало того: и в главном офисе хорошо известного специалистам Кудлатого о демарше главы оппозиции тоже стало известно - не потому, что у Федора Петровича были связаны с политиком какие-то интересы; просто оппозиционер считался у деловых
людей одной из тяжелых фигур гриденьского лагеря, за которыми нужен был (и осуществлялся) постоянный пригляд. Иными словами - все в мире относительно, и те гарантии, что Столбовиц дал своему гостю, - тоже; хотя сию минуту приезжему действительно никто не угрожал.
        Впрочем, Столбовиц Столбовицем, но Гридень, союзник, знавший об отъезде от самого политика и к тому же получивший подтверждение о благополучном прибытии (и куда именно прибытии) из другого источника, принял меры сразу же (а заключались они в том, чтобы постоянно быть в курсе событий). Сейчас Гридню было не до оппозиционной интриги: его куда более интересовало и заставляло действовать то, что Кудлатый, из-за недавно обнаруженной у него серьезной (позже к этому, как правило, прибавляют “и продолжительной”) болезни, как раз в те дни несколько отошел от дел, что просто-таки требовало от Гридня активности, чтобы потеснить Кудряша в дальневосточной энергетике, на что
        83
        Гридень давно уже настроился - как только начал обосновываться на Камчатке, где сейчас сам президент сидел в погодной мышеловке.
        У Гридня, как и у любого воротилы глобального (скажем без ложной скромности, напротив - с гордостью за свою страну) масштаба, имелись свои корреспонденты (называем их так из чистой деликатности) не только в родном отечестве, что естественно, но и в Штатах, и в европейских странах, и,в дальне - и ближневосточных; лишь Латинскую Америку он начал осваивать с запозданием. Нет, их никак нельзя назвать гриденьскими шпионами или даже - благородней - разведчиками; то были в большинстве своем люди, в разные времена и по разным причинам покинувшие родную империю или постимперию и обосновавшиеся в местах с более благоприятным для них всякого рода климатом. Речь идет, как все понимают, не только и не столько о средней температуре воздуха, но о климате политическом (реже) и экономическом (куда чаще). У этих очень разных мигрантов было нечто, дающее нам возможность говорить о них чохом, а именно - их отношения с Гриднем, прежде всего деловые, причем в этих отношениях не Гридень зависел от них, но как раз наоборот: многие из них к тому же были ему обязаны по разным поводам и хорошо это помнили - потому что в их
кругах долги полагается отдавать, и вовсе не только денежные, а иначе может быть очень плохо. Однако особенно ценными были те, кто хотя от Гридня, может быть, и не зависел, но исповедовал ту же религию, что и он сам; не христианство и, конечно, не иудаизм - что вы, что вы! - но религию современную: глобализм. Их было связано с Гриднем не так уж много, но каждый находился в нужном месте и входил в работу в нужное время.
        
        Так что когда Гридень попросил одного-другого оказать ему небольшую услугу, возражений не последовало - да он их и не ждал. Впрочем, основную работу должен был сделать человек, через которого Гридень и передал свои просьбы (не по телефону же было об этом разговаривать!) и который благодаря оперативности конторы прилетел под сень статуи Свободы тем же бортом, что и оппозиционер со своей командой.
        Одна из просьб (и главная) заключалась в том, чтобы политика с его планами несколько придержали, не давая ему развить скорость. Не потому, что Гридень в чем-то не доверял своему союзнику; причина была в том, что магнат в связи с новой информацией о делах космических еще не выработал окончательного плана действий; а поскольку в этих планах без Америки никак нельзя было обойтись, то - до поры, до времени - там и не следовало никого нервировать. А дальше - время покажет.
        Человек Гридня заботливо, но, упаси Бог, не навязчиво, а находясь в некотором отдалении, проводил прилетевшего с его людьми до места встречи со Столбовицем, внимательно выслушал их разговор - хотя слышимость иногда была не очень хорошей, но потом (при анализе пленки) все это можно будет разобрать, - запомнил машину, на которой уехала свита, а потом, держась по-прежнему на расстоянии и одновременно оживленно беседуя со встретившей его женщиной (которая тоже кому-то чем-то была обязана), установил, куда именно направились Столбовиц с приезжим, без труда понял что к чему, но на вертолетную станцию за ними, естественно, не пошёл - просто вынул телефон и позвонил, зная, что выяснить, куда улетел коптер, можно будет без особого труда: в авиации царит, как правило, четкий порядок, иначе воздух стал бы взрывчатым - без всякого преувеличения. А точно зная место приземления и воспользовавшись подробной кар той местности, установив далее (по фотографии), кем был встречавший московского гостя человек, - вовсе не сложно оказалось точно узнать, где обосновался оппозиционер в первый день своего визита. Причем
тамошнее государство не имело к этому совершенно никакого отношения. Все это были русские дела - пусть и на чужой территории. Мы искренне надеемся, что Соединенным Штатам эти действия их новых граждан, а также лиц, еще не получивших подданства, но очень на это рассчитывавших, и, наконец, гостей - не причинили никакого ущерба. Даже морального.
        Все эти обстоятельства привели к тому, что Гридень, убедившись, что оппозиционер оказался в надежном месте, по своей, надежно закрытой даже и от государственного любопытства линии переговорил с тем лицом в Штатах, которое принадлежало к активным деятелем глобалистской организации. После этого магнат окончательно успокоился и вернулся к делам российским.
        Но об этом - в свой срок.
        
        Майор Волин распорядился быстро и аккуратно, так что и часа не успело пройти, как люди навестили и квартирку, в которой проживал Минич, и комнату в доживавшей свой век коммуналке, где была прописана, то есть по-нынешнему - зарегистрирована Джина, по паспорту - Зинаида Самсоновна Алфеева.
        Ни в том, ни в другом месте искомые люди обнаружены не были. Что нимало не удержало приехавших от подробного знакомства с условиями жизни обоих фигурантов, каковыми они уже являлись в сознании работавших отныне по ним оперативников во главе со старшим лейтенантом Комаром.
        В жилье Минина негласный обыск установил отсутствие оружия, как огнестрельного, так и холодного (кухонные ножи в количестве трех единиц к оружию, после краткого колебания, Комар причислять не стал), а также каких-либо боеприпасов; не было обнаружено запрещенных к обороту наркотиков - опять-таки початая бутылка водки (русской “смирновки”) и две бутылки бочкаревского пива в холодильнике, как и девять пачек сигарет “Мальборо” в начатом блоке, в категорию наркотиков занесены не были.
        Зато в доме нашлось более десятка использованных журналистских блокнотов, две фирменные коробочки с дискетами, всего двадцать штук, содержавшими какие-то тексты; нашелся алфавит со множеством телефонных номеров и номера же - в электронном блокноте на винчестере. Вот это все изъяли, а что нельзя было - скопировали для более подробного ознакомления.
        Перед полкой, уставленной видеокассетами, Комар постоял с минуту, прежде чем принять решение. Судя по названиям, все это были боевики, больше половины - зарубежные, остальное - российские. Было также десятка полтора старых комедий, и почему-то ни одной кассеты с порнухой или хотя бы с официально разрешенной эротикой. В конце концов Комар взял наугад полдюжины кассет из разных мест, отметив, что далеко не все они, и даже не большая часть их принадлежала к законно произведенной лицензионной продукции, но была явно пиратского происхождения. Установив это, Комар немного повеселел: пусть и пустяковая, но все же зацепочка для начала разговора с их владельцем.
        Правда, немного разочаровало оперативников то, что самого обитателя квартиры в наличии не оказалось - будь он дома, его можно стало бы сразу же прихватить с собой, чтобы этот разговор не откладывать надолго. Но его не было - и, судя по позднему часу, вряд ли он появится до завтрашнего дня. Можно было, конечно, оставить засаду - но такого указания они не получали, пока речь шла лишь о предварительных действиях. Так что Комару оставалось лишь сказать, убедившись, что внешне все тут выглядит так же, как и до их визита, - не считая, разумеется, изъятого:
        - Ну все - линяем.
        После чего квартиру аккуратно заперли и убыли в свою контору для доклада.
        Что касается второй тройки, что наносила визит Джине-Зинаиде, то им, к сожалению, повезло еще меньше.
        То есть в комнату они попали без особых трудностей и приключений. Пришлось только объяснить соседям, что они - люди государственные, а вовсе не какая-нибудь шантрапа, и дело их - тоже государственное, и поэтому препятствий им чинить не следует, а напротив - оказывать всяческое содействие.
        Соседка, с которой и велись переговоры - мрачная ровесница, похоже, Великого Октября, - препятствий чинить не стала; тем не менее все время, пока они находились в комнате, простояла в коридоре, опираясь на дикого лесного вида клюку и посверкивая глазками из-под низко на лоб насунутого платка. Невезение ожидало их уже в комнате, и это они поняли, едва лишь отперли дверь при помощи имевшихся у них приспособлений.
        Дело в том, что комната вид имела совершенно нежилой; тем менее верилось, что тут действительно обитает молодая женщина. Старый продавленный диван, стол, не накрытый даже кухонной клеенкой - не говоря уже о скатерти, и совершенно пустой, как тут же было установлено, фанерный шкаф, старухин ровесник. К стене было приколочено зеркальце формата А4, то есть величиной в стандартный листок бумаги. Шмотки, косметика, шкатулки или коробочки с побрякушками, признаки принадлежности к цивилизации, как-то телевизор, магнитофон, не говоря уже о CD-проигрывателе или, еще лучше, компьютере - все перечисленное и еще очень многое другое блистательно отсутствовало. Как и книги, тетради, блокноты, сувениры на вечную и добрую память, цветочки, пусть хотя бы засохшие, и вообще все, что может сопровождать человека в его земной командировке.
        Зато повсеместно присутствовала пыль, и было ее много - старой, успевшей плотно слежаться, так что отскребал ее пришлось бы с великим трудом, даже вооружившись соответствующими принадлежностями. Оперы только переглянулись: все было ясно, и говорить стало не о чем - между собою. Девица была тут пропи... то есть зарегистрирована по этому адресу, но жить явно предпочитала в каком-то другом месте. Значит, установление ее потребует дополнительных трудов.
        Правда, не следовало пренебрегать опросом местного населения - иными словами, той же клюкастой бабки, которую все трое, вновь оказавшись в коридоре, немедленно и окружили, что старушку, похоже, вовсе не напугало.
        - Она что - не живет тут вовсе, что ли? Алфеева? - Такой вопрос был немедленно задан, как только дверь комнаты была, снова заперта.
        - Я же и говорила, что не живет, - последовал ответ. Трое переглянулись.
        - Ничего вы нам не говорили!
        - А вы и не спросили. Спросили бы - ответила бы, мне скрывать нечего ни от кого.
        - А где живет - вы, наверное, знаете.
        - Не знаю. А зачем мне?
        - Но ведь появляется она - ну, хотя бы раз в месяц, - за комнату платить и все такое...
        - Если бы она мне платила, тогда, конечно, пришлось бы ей сюда приезжать. Только комната ведь ее: книжечки все у нее, я так располагаю, с собой - где захотела, там и заплатила. Зачем же ей сюда приезжать? У нее тут ничего и нет, на кухне столик стоит, так я им пользуюсь, когда надо.
        - Что - так никогда и не приходит?
        - Бывает, что и заедет - последний раз была, я располагаю, с полгода тому.
        - И ей сюда что - никто не звонит, писем не пишет?
        - Звонить - даже и мне не звонят, потому что телефона у нас нет. Обещают, правда, уже лет тридцать. А писем - нет, никто не пишет. Наверное, туда пишут, где она живет. Если есть кому писать - отчего же не написать, дело хорошее...
        - Но как же так: комната стоит пустая, без надзора, а если что-нибудь случится - вот, скажем, труба отопления лопнет, - тут же потоп произойдет, а к ней и не подойти, придется дверь ломать...
        - Ломать-то зачем? Второй ключ она мне оставила, сказала, если вдруг понадобится - могу даже кого-то пустить переночевать, так что ломать тут ничего не надо.
        - У вас ключ? Что ж вы сразу не сказали?
        - Спросили бы - я бы и сказала.
        Они и в самом деле не спросили - как-то упустили из виду. Но теперь уже это не имело значения.
        Вот с таким нулевым результатом пришлось им возвращаться для доклада начальству. Хотя, как известно, в науке, например, отрицательный результат считается тоже достижением: хоть стало ясно, где искать ответа не следует. А в данном случае - да, в общем, то же, самое: раз их тут нет - значит сидят еще там, на этой даче или как ее назвать, милуются. Ну что же - придется еще раз гнать туда; служба есть служба, знали, на что шли, ведь так?
        
        Они, однако, не миловались, а, кое-как закусив, уселись в подполе перед компьютером, загрузили одну из дискет - последнюю по времени, судя по ярлыку, - и принялись смотреть то, что покойный Ржев счел нужным оставить потомству. Минуя цифры и формулы, вчитывались в то, что было изложено на словах. И рассматривали множество фотографий звездного неба, что в отдельном конверте были приложены к черновику того самого послания, которое покойный Люциан Иванович успел отослать тем, кому считал нужным.
        Для Минича это все было вариантом китайской грамоты; Джина же, кажется, что-то понимала, если и не все. Он спрашивал время от времени, она старалась объяснить - насколько могла. Впрочем, и для нее многое было совершенно незнакомым.
        Судя по тому, что там у Люциана было записано, существовала, кроме девяти известных, еще одна планета, принадлежащая Солнечной системе, но по ряду причин никем до сих пор не обнаруженная - ни визуально, ни каким-либо иным образом.
        Планета в записях Ржева именовалась Небирой; причины, по каким она по сей день оставалась для науки неизвестной, заключались (по объяснению Ржева) прежде всего в том, что была эта планета совершенно не похожей на те, которые до сих пор наблюдались, изучались, исследовались зондами и так далее.
        То есть по своим физическим параметрам Небира (полагал Ржев) могла принадлежать к группе Юпитера. Но этим сходство и исчерпывалось.
        Происхождение ее, вероятно, было совершенно другим: она не возникла таким же образом, как другие планеты, но была скорее всего захвачена Солнцем в какие-то давние времена. И обращалась вокруг светила в другой, полярной плоскости, а главное - по орбите, приличествующей скорее долгопериодической комете: эксцентриситет орбиты достигал 0,8, а большая ось эллипса составляла девять на десять в двенадцатой степени километров, то есть примерно шестую часть расстояния до ближайшей к нам системы Альфа Центавра, до Проксимы. И обращалась она по этой орбите с периодичностью один оборот за сто шестьдесят пять тысяч лет. Как говорится - мелочь по сравнению с вечностью, для нашего же человечества срок, как ни крути, весьма достойный. Вот почему никто ее и не наблюдал; вообще в небе существует, надо полагать, куда больше такого, чего никто не наблюдал, чем наоборот.
        Тела с подобной орбитой за время обращения меняют скорость весьма значительно. Если в апогее они могут двигаться со скоростью сантиметров и даже миллиметров в секунду, как бы раздумывая - а стоит ли вообще возвращаться на однажды уже пройденную тропу, - то по мере приближения к центру системы ускоряются, и ускоряются в полном соответствии со вторым законом Кеплера, и делают в секунду уже десятки километров, едва ли не на грани перехода на параболу.
        А если эта планета имеет еще и спутников, то она, естественно, и их разгоняет до соответствующей скорости. И когда эта семья попадает в зону влияния четырех гигантов Солнечной системы, то движение этих спутников может изменяться труднопредсказуемым образом. В том числе и...
        Тут дальше шла цифирь, которую сейчас уже трудно было усвоить даже Джине - не говоря уже о новом владельце поместья.
        - Н-да... - проговорил Минич несколько озадаченно. - Что же получается: и в самом деле - конец света грозит? Реально? Или он все это придумал? Все-таки человек был больной... Почему тут многое изложено так, что не понять, что он, собственно, хочет сказать? Ну вот, например, вот это: “Угрозу смогут пдедста-вить два в одном, и еще в какой-то степени - эффект дверной защелки”. По-моему, бред какой-то. Хотя, насколько я его знал, он был человеком совершенно нормальным. Как по-вашему?
        - Трудно сказать, - откликнулась Джина задумчиво. - Нет, нормальным он был, без сомнения. Добрым. Даже нежным...
        “Точно - тут не обошлось без романа”, - подумал Минич, и это его почему-то задело. Хотя - если разобраться, ему-то что за дело?
        - А почему у него так неясно сказано - так ведь это он для себя заметки делал, не для других, а ему наверняка все ясно было. Это для него были как бы узелки на память - чтобы потом восстановить ход мыслей. Да и при этом он не на вычислениях основывался - не было у него возможности для определения скорости, расстояния, массы... Но у него сенсорное восприятие было колоссальным, ясновидение - высшего класса. Правда, об этом очень мало кто знал, он на людей не работал, а то о нем молва пошла бы широко. Почему-то не хотел - говорил, что звезды ему важнее. Я у него консультировалась - на этой почве мы и познакомились...
        Когда она говорила это, голос ее зазвучал как-то странно, и Минич это заметил.
        - Похоже, - проговорил он, усмехаясь, - что вы к нему, как говорится, неровно дышали? Да?
        Джина ответила не сразу и не очень вразумительно:
        - Скорее на уровне тонких тел. Хотя и... И тут же перевела разговор на другое.
        - Как же вы решили - будете оформлять наследство?
        - Успею еще подумать, - тряхнул головой Минич. - Главный вопрос сейчас другой: что же мне с этим делать?
        - Может быть, смотреть на звезды. Он ведь учил вас этому? Самое лучшее занятие в мире, поверьте.
        - Да я не об этом. Прикидываю: что можно из этой информации сотворить? С одной стороны - вроде бы ничего серьезного не получится: очередная сказочка, читатель немного позабавится, кто-то рассердится, один-другой, может быть, даже испугается... Но на это вряд ли стоит тратить время: хочется написать что-нибудь основательное - давно уже ничего такого у меня не получалось, должно же и повезти в конце концов. А?
        - Думаю, - сказала Джина очень серьезно, - что с более важной темой вы ни разу в жизни не сталкивались - и не встретитесь больше никогда. Просто потому, что более серьезных вещей не существует. И еще: по той причине, что у вас больше не будет времени. Ни у кого не будет.
        Минич медленно поднял на нее глаза. Прищурился:
        - Вы что же - считаете, что я должен принять все это всерьез? Да кто поверит?
        - Волки! Волки! - нараспев продекламировала Джина. - И никто не поверил. Напрасно.
        Он не сразу понял, о чем она. Поняв, усмехнулся:
        - Классик всегда прав, да?
        Джина ответила:
        - Вы должны помнить. В пору моего младенчества - а вы, наверное, постарше, так что должны помнить лучше меня, - была пора взрывов, неурядицы происходили на Кавказе, а дома взрывались и тут, в Москве, да и не только...
        - Ну помню. И что?
        - Но куда больше тогда было ложных звонков: заминировано Учреждение, школа, вокзал.
        - Было, было. Припоминаю.
        - И все-таки по каждому такому сигналу выезжали и проверяли совершенно серьезно. Потому что на десять или двадцать таких неумных шуток мог прийтись один серьезный случай - когда взрывчатка действительно была заложена.
        - Гм...
        - Конечно, решать вам самому. Но я бы на вашем месте...
        - Легко представлять, - хмуро проворчал он, - что бы ты сделал на чужом месте; куда сложнее, если это место - твое. По-вашему: насколько достоверным может быть предположение Люциана о катастрофе?
        - Более чем наполовину. Правда, я не могу судить беспристрастно.
        Минич глянул на часы:
        - Пожалуй, поздно уже звонить, а?
        - Смотря куда.
        - Моему главному. Теперь он уже наверняка дома.
        - Не знаю. Я бы позвонила.
        Минич поморщился. Но подошел к телефону и снял трубку. Набрал 095 и номер. Постоял. Положил трубку.
        - Занято.
        - Значит, дома. Позвоните через пять минут.
        - Позвоню, - кивнул он. - Давайте еще раз посмотрим - надо подумать, как ему сказать и что.
        - Я бы по телефону не очень распространялась. Мало ли?.. В самых общих чертах. Есть, мол, серьезные данные о грозящей всему миру катастрофе. Главное - чтобы голос был взволнованным и убедительным. Внушите себе, что вы верите Люциану на сто процентов, на сто двадцать! Разве вы не верили ему всегда?
        - Откровенно говоря, раз-другой он вовремя предупредил меня - помог отвратить неприятности...
        - Вот и помните об этом, когда будете говорить. Минич снова набрал номер.
        - Еще разговаривает с кем-то. Вообще-то он не любитель долгих бесед по телефону.
        - Значит, есть о чем поговорить.
        
        Поговорить Гречину, главному редактору “Вашей газеты”, которую принято было считать рупором оппозиции (не очень громким, конечно; чего же вы хотите: такие времена), собственно говоря, не пришлось, потому что на этот раз от него требовалось в основном слушать. И поддакивать.
        Прошли, прошли те времена, золотое десятилетие, когда газета публиковала материалы без оглядки на власти, когда можно было спорить, а свою правоту доказывать даже в суде - и не так уж редко дела выигрывать. Об этом можно было лишь вспоминать, вздыхая. А потом настали дни, когда власть явилась перед львами и орлами СМИ с кнутом в одной руке и с пряничком - в другой. Но это не означало, что можно выбрать то или другое. Выбора не давалось никому, кнут означал сегодняшнюю реальность, а пряник, маленький и зачерствевший, - возможную перспективу. Власть объявила новые правила игры: “Кто не согласился, я не виноват”. Большинство согласилось, надеясь на то, что долго это не продлится: и Запад надавит, да и свои правдолюбцы не дадут пропасть. Но правдолюбцы снова обосновались на кухнях, на Запад же - после того как кредиты иссякли и все мыслимые уступки получены - всем стало наплевать и растереть.
        Однако Гречин, сохраняя ярлык оппозиционности, все же смотрел не только в рот кремлевскому пресс-секретарю, но очень внимательно прислушивался и к тому, что выходило из уст оппозиции. Так что, ответив на звонок, даже встал с дивана, как только уяснил, кто с ним разговаривает.
        Глава оппозиции был очень вежлив и доброжелателен. Справился о здоровье самого Гречина и семьи, похвалил газету - сказал, что регулярно читает ее с интересом и, как он выразился, “почти без раздражения”. Гречин слушал и благодарил, отлично понимая, что это все - политес, протокольное общение, и не ради этого ему позвонил столь сильный человек, да еще в нерабочее время. Приподнятым тоном выговаривая слова благодарности за высокую оценку, Гречин пытался сообразить, в чем же была ошибка, что сделали не так, какой материал мог вызвать неудовольствие - явно немалое. И никак не мог понять: вроде бы все было в порядке. Впрочем, долго гадать ему не пришлось: политик не любил длинных увертюр. Да и звонил он очень издалека, и приходилось экономить доллары - пока ситуация не прояснится окончательно.
        - У вас там работает некто Минич, я не ошибся?
        Сукин сын Минич, тут же подумал Гречин. Нет, написать он ничего такого не писал уже давненько, значит -. что-то другое себе напозволял: высказал, например, где-нибудь в публичном месте что-нибудь не соответствующее, особенно если был под газом - это он любит. Почему я его до сих пор не выгнал? Давно Уже была пора!
        - Работает, - отвечал он тем временем. - Вернее, работал.
        - Он что же: ушел?
        - Н-ну... я как раз завтра собирался...
        - Значит, он еще у вас?
        - Если подходить формально...
        - У вас. А зачем вам его увольнять? По-моему, журналист не из самых плохих, верно?
        - Ну, собственно... Да, иногда ему удается. Конечно, если вы так считаете... раз он вас интересует...
        - Интересует. Селен Петрович (странным было имя у Гречина, но тут уж ничего не поделаешь), не исключено, что в ближайшем будущем он предложит вам материал об угрожающей Земле космической катастрофе...
        - Он у нас не занимается космосом. Это Жихарев скорее.
        - Не перебивайте, если вам не трудно. Так вот, ни строчки, ни слова на эту тему - космической катастрофы, несущей угрозу Земле, - у вас появиться не должно. Ни за его подписью, ни за любой другой - хоть самого президента Академии наук. Вы поняли меня?
        - Разумеется. Я его с этой темой шугану так, что он никогда...
        - А вот этого делать не следует. Наоборот. К его идее отнеситесь положительно. Пусть напишет все, что у него на душе. И сдаст вам. А вы перешлете это мне лично. По “Экспрессу”. Новый адрес я вам дам.
        - Да конечно же!..
        - Попросите его не медлить.
        - Непременно.
        - Это у меня все. Да, кстати: об этом нашем разговоре - никому ни полслова. И о катастрофе - тоже. Это совершенно закрытая информация, понимаете?
        Гречин закивал головой, забыв, что по телефону это не видно; его аппарат был без видеоприставки.
        - И еще: если услышите, что кто-то из ваших коллег получил какой-то материал на эту тему, - немедленно сообщите мне.
        - В ту же минуту!
        - Да, вот еще что: я тут на недельку улетел в Штаты, так что если услышите что-то в мое отсутствие - звоните по моему сотовому. Как вот я сейчас. Он и тут в действии. Вы ведь мой номер не забыли?
        - Ну что вы! Как можно...
        - Вот и прекрасно. До свидания.
        - Счастливо, - пробормотал Гречин, облегченно вздыхая. Положил трубку. Перекрестился: слава Богу, пронесло...
        И тут же телефон грянул снова.
        - Алло! - рявкнул он, давая выход напряжению. - А, это ты, Минин? Что же это - на ночь глядя: пожар, что ли? Ну давай, раз уж позвонил, что там у тебя?..
        
        Оба телефонных разговора имели своих свидетелей. Хотя в каждом случае эти свидетели были другими. Разговор, исходивший от политика-оппозиционера, был зафиксирован тем подразделением СБ, которое некогда называлось ФАПСИ и ведало, как и нынче ведает, как известно, не только всей правительственной связью, но обслуживает и многих видных политических деятелей - обеспечивает защищенность, кроме всего прочего, и их мобильников от вмешательства и прослушивания со стороны кого бы то ни было - кроме себя самого, разумеется. Не то чтобы глава оппозиции не знал об этом; отлично знал, конечно, но (как это обычно бывает с людьми, располагающимися если и не на вершине власти, то по крайней мере в близком соседстве с нею) даже и сейчас был уверен, что его-то прослушивать никто не осмелится. Руководитель этого подразделения кое-чем (и в названной конторе это было известно) был политику обязан, так что работники этой важной службы находились пусть и не в прямой, но все же в зависимости от него; но глава оппозиции не подумал как-то, а может быть - просто успел забыть, что из всего начальства на свете подчиненные
больше всего ненавидят свое собственное, непосредственное. Чувство это не всегда выливается в конкретные дела - скорее всего просто потому, что не возникает нужных условий; но уж если возможность украдкой сморкнуться в кофейник начальника создается - будьте уверены, ее не упустят.
        В том случае, о котором тут идет речь, офицеру, прослушавшему запись (человеку с большим опытом), что-то в ней не понравилось; сама манера разговора, что ли? Тональность, в которой говорил политик, как-то не соответствовала содержанию. А главное - такой секретной темы офицер не знал, а думал, что все они ему известны. На всякий случай он сверился с перечнем; нет, и в нем о космической катастрофе не было ни слова. А перечень был свежим, только вчера обновленным. Точно так же ничего не было известно о состоявшейся поездке политика в США - а ведь следовало обеспечивать надежность связи с ним во время нахождения главы оппозиционной партии за рубежом, тем более - за океаном.
        Хорошо тренированным чутьем офицер уловил: что-то тут было не так, как следовало. И принял решение незамедлительно доложить начальству о происшествии.
        Начальник же, выслушав подчиненного, не отмахнулся от доклада, как от чего-то, не имеющего значения, но поблагодарил и запись оставил у себя, чтобы потом прослушать в одиночестве, А прослушав - задумался.
        Вообще-то (так рассуждал этот начальник) инициатива с обозначением новой секретной темы могла исходить и от самого президента, и точно так же он мог послать политика в Вашингтон в рамках “тихой дипломатии”; если президент не счел нужным поставить связистов в известность об этом, значит - у него были на то свои основания, и в таком случае самым глупым было бы показать, что тебя что-то заинтересовало: каждый должен знать ровно столько, сколько ему положено, а если ему стало доступно большее - ни в коем случае этого не демонстрировать. Так что наведение справок было делом необходимым, и его никак нельзя было откладывать, напротив - следовало осуществить именно сейчас, когда президента в Москве не было, и потому в его администрации (как и всегда в таких случаях) люди вели себя куда свободнее, чем при нем.
        Начальнику подразделения не пришло в голову, что он может, наводя справки, оказать скверную услугу своему давнему знакомцу. Будь в этом что-то такое, рассуждал он, Кирилл предупредил бы. А раз звонит, не оповестив нас, - значит с этой стороны все в порядке. Просто он в курсе этого дела, а я - нет.
        Но все же связист решил навести справки окольным путем, а именно - через главу администрации, с которым тоже поддерживал - хотя бы по долгу службы - неплохие отношения и который всегда был в курсе всего.
        Но поскольку час был уже поздним, директор отложил визит в администрацию до утра.
        Что же касается второго разговора - между Миничем и главным редактором, - то он стал известным, поскольку телефон в доме покойного Люциана Ивановича успели уже поставить на прослушивание. Никаких особых усилий это не потребовало, “жучок” в аппарат был запузырен - так, на всякий случай, - еще во время первого пребывания в доме оперативников с Комаром во главе.
        
        О содержании разговора тут же доложили майору Волину, который незамедлительно сделал вывод:
        - Уже запел, как канарейка. Надо брать, пока он не раззвонил по всему свету.
        И распорядился: скомандовал только что вернувшимся из городского поиска.
        - Комар, поднимай своих ребят. Объект сам засветился - там, в деревне, где вы уже были. Заночевал, значит. Сразу - в машину, и привезете этого... писарчука ко мне. Пошмонайте там, найдите что-нибудь...
        - Дозы две-три героина? - предположил старший лейтенант.
        Но героина, как ни странно, в этот миг под руками не оказалось, и сейчас, поскольку был уже поздний вечер, быстро разыскать его, выйдя в город, не оставалось времени.
        - Обойдешься без героина. Полдюжины пистолетных патронов, хватит с него.
        - Ага. А если он все еще не один там?
        - С той девицей? Ее тоже прихватите, только руки не распускайте - все-таки в наш дом она вхожа. Везите и ее, а тут посмотрим. Раз она - наш человек, то пусть и выкладывает все без утайки. Таким вот образом.
        - Дом опечатать?
        - Все сделай по правилам.
        - Слушаюсь.
        И Комар отправился выполнять.
        
        Вот так на Земле - и в государстве Российском в частности - все больше людей втягивалось в дело, связанное с “Телом Угрозы” - если пользоваться названием, которое как бы завещал Люциан Ржев.
        Само же тело об этом, естественно, не подозревало - да и не могло, поскольку живым, естественно, не было; хотя вопрос - где начинается жизнь и где она кончается - представляется нам не таким уж ясным, как принято считать. Массивная планета, где-то и когда-то каким-то образом присоединившаяся к Солнечной системе, наращивая скорость, продолжала лететь по траектории, вряд ли когда-то кем-то осознанно выбранной. Летела, подчиняясь лишь законам природы - и, разумеется, Тому, кто эти законы установил, сотворяя самое природу.
        И вот в соответствии с этими законами Тело Угрозы (реальной или воображаемой - пока остается неясным), подчиняясь неотразимому призыву гигантов Солнечной системы, чуть изменило орбиту, по которой следовало после легкого обмена грави-тонами с Ураном и куда более существенным - с относительно близким Нептуном, в семье которого учинило некоторый беспорядок. После этого изменения траектория искривилась, приближаясь к плоскости эклиптики; кроме того, она уклонилась и в сторону основной, могучей тяготеющей массы - Солнца. Одновременно увеличилось ускорение, с каким двигалась предполагаемая Небира. Хотя это не означало хоть сколько-нибудь реальной угрозы Земле, но все же увеличивало вероятность каких-то нежелательных событий в скором будущем.
        
        Глава третья
        
        Столбовиц возник не через час и даже не через сутки: его не-было три дня. И явился так же неожиданно, как и исчез. Глянул на побагровевшего от возмущения гостя.
        “Ни малейшего чувства такта”, - только и подумал политик, выслушивая утонченные формулы извинения.
        - И тем не менее... - попытался он высказать упрек.
        - Увы - мы не всегда вольны располагать своим временем. Зато теперь я полностью в вашем распоряжении и внимательно вас выслушаю, - проговорил Столбовиц. - Понимаю, что вы разгневаны, но время уходит независимо от нашего состояния. Итак - какие проблемы привели вас сюда?
        - Я могу сказать много или мало - в зависимости от вашего ответа на один предварительный вопрос.
        - Интересно: я полагал, что вы привезли ответы, а не вопросы.
        - И все же - вряд ли является секретным, как относитесь вы к перспективе ядерно-ракетного зеро?
        Помолчав несколько секунд, видимо, серьезно обдумывая не только ответ, но и причины, побудившие московского гостя искать его, Столбовиц произнес:
        - Надеюсь, вы спросили не из праздного любопытства?
        - У меня есть очень серьезные основания.
        - Хорошо. Наша точка зрения на эту тему такова: мы против этого процесса. Вы, конечно, понимаете: это не потому, что мы хотели воевать. Как раз наоборот. При полном отказе от ядерного оружия и средств его доставки количество войн вырастет. Сравните число погибших за... ну пусть за последнее столетие - ог ядерного оружия и от обычного; в чью пользу будет счет? Зато число жертв такого разоружения может оказаться воистину страшным; я имею в виду компании, фирмы - и, безусловно, занятых в них людей и инвестированные капиталы.
        - Ваш ответ меня радует.
        - Ваши вопросы исчерпаны, сэр.
        - Прекрасно. Перехожу к проблеме. Вероятно, для ваших астрономов уже не является секретом, что...
        Столбовиц действительно слушал очень внимательно, не перебивая.
        - ...Итак, прежде всего, коллега: я приехал для того, чтобы повстречаться с некоторыми видными сторонниками Конференции и Соглашения о ядерном нулевом разоружении. Во всяком случае, так это должно выглядеть и для вашей, и для российской аудитории.
        - Но, насколько я понимаю, это не является главной целью вашего визита?
        - Было бы глупо скрывать это от вас: я очень рассчитываю на вашу серьезную помощь.
        - Вы понимаете, конечно: это зависит от характера ваших планов. Я ведь не враг своей стране.
        - Как и я - моей. Теперь слушайте.
        Политик умел излагать суть дела кратко, и ему понадобилось лишь четверть часа, чтобы ввести собеседника в курс событий и дать свою их оценку - включая уровень опасности, какой для Америки явилась бы гонка разоружения. Столбовиц слушал внимательно, не перебивая; если и возникали у него какие-то вопросы, он, вероятно, фиксировал их в памяти - во всяком случае, никаких пометок не делал. Хотя москвич и был уверен, что запись их разговора ведется с самого начала. Если бы они встретились в его доме в Москве, то запись была бы сделана непременно.
        Когда он умолк, Столбовиц сказал:
        - Вы правы, здесь не один вектор развития и, может быть, даже больше, чем два. Какой из них вы предпочли бы исследовать в первую очередь?
        - Значит, вы не вполне оценили ситуацию. С моей точки прения, главная по срокам решения проблема - политическая. Сохранение вооружений, мораторий, если угодно, на их сокращение - до более спокойных времен. Но инструментом для решения политической проблемы является, как вы уже поняли, мотив приближающегося тела. Первое - цель, второе - инструмент. Но перед тем, как начать работу, мастер всегда готовит инструмент для нее.
        - Разве судьба планеты вас не волнует?
        - Мне представляется, что она зависит именно от политического решения.
        - Ну, с этой глыбой вряд ли можно вступить в переговоры.
        - Когда дипломатия пасует, берутся за оружие.
        - Интересная мысль - в этом контексте. Вы полагаете, что, если на Земле разразится война, глыба испугается - и отвернет, чтобы обойти нас стороной? На это я не очень рассчитывал бы.
        - Я вижу, вы сегодня настроены легкомысленно.
        - Это только кажется. Объясните вашу позицию.
        - Она очевидна. Глыба или пролетит мимо, или пойдет, скажем так, на таран. Вероятность пока еще трудно оценить, но у варианта “Промах”, видимо, куда больше шансов: Земля в пространстве - это такая малость - меньше, чем ничего.
        - Человек на фоне земного шара - не крупнее, но пуля его находит.
        - Если хорошо прицелиться. А я не вижу стрелка.
        - Эм-м... возможно. Но для диспута сейчас неподходящее время. Хорошо, пусть промах более вероятен. Но и попадание вовсе не исключено.
        - На этом и основан политический расчет.
        - Ну-ну?
        - Если угроза столкновения с небесным телом станет достоянием широких масс, это неизбежно приведет к панике; но такая ситуация всегда используется определенными кругами в их интересах: демонстрации, погромы, государственные перевороты - ну, вряд ли нужно перечислять все подряд.
        - Не нужно.
        - Я тоже так думаю. Но при возникновении такой обстановки - каким способом можно будет сохранять или восстанавливать порядок, предотвратить нежелательные последствия?
        - Каким? Ага!..
        - Порядок можно будет спасти лишь одним способом: применением силы. А нарушителями его наверняка станут не только отдельные лица и группы, но и целый ряд хорошо известных нам государств. И они-то уж не станут.ограничивать себя в применении средств борьбы - вплоть до, - поэтому та сила, которую придется применить защитникам законного порядка вещей, должна не уступать, но превосходить противника. И есть единственный способ сохранения порядка: сохранение угрозы ракетно-ядерного ответа, а может быть, даже и превентивного удара. Он лежит на поверхности, но глубже, поверьте, нет вообще ничего. Можно ли в такой ситуации обсуждать вопросы разоружения, даже просто думать о них? Как по-вашему? У вас имеется другое решение?
        - Другого я не вижу, - сказал Столбовиц, подумав.
        - В этом свете как выглядит желание уничтожить - поспешно, прямо на месте - ядерный арсенал? Разве можно с этим спешить? Для вашей экономики, кстати, полезно - как я уже сказал, да вы и сами знаете, - обратное. Но если так, к чему торопиться с подписанием Соглашения, с Конференцией - со всем этим пакетом? К тому же нет уверенности, что удалось действительно ликвидировать базы и арсеналы “третьих” - это надо проверять и перепроверять. Потребуются годы!..
        - Это понятно. Наши арсеналы необходимо сохранить - во всяком случае, отложить любое решение до возникновения полной ясности. И такую политику предложить всем остальным эвентуальным подписантам... Ни Америка, ни Россия в одиночку могут не справиться, не говоря уже о прочих. Весь официальный ядерный пул - против тех, кто ухитрился сохранить свои заряды и до сих пор в этом не разоблачен. Торопить сокращение слишком рискованно - тогда “третьи” вдруг оказались бы хозяевами положения... Я верно изложил ваши тезисы?
        - Да. Вот это я и называю политической проблемой. Потому что до открытия Конференции остались считанные дни; если она пройдет с успехом - а сомневаться в этом трудно, - то после нее всякий разговор об использовании ядерных зарядов в какой угодно цели способен взорвать общество. А все мы, я думаю, заинтересованы в том, чтобы жизнь оставалась спокойной, законы выполнялись, выборы происходили - и так далее. Если же информация о космической опасности возникнет в массах до начала Конференции, немедленно появится и требование отложить ее до выяснения всех обстоятельств, А вы не хуже моего знаете: отложить - значит, как правило, похоронить, поскольку будут находиться все новые возражения. Вы согласны со мной?
        - В этом есть здравый смысл. Но почему вы решили везти ее, эту проблему, сюда? Разве нельзя было заговорить об этом в Москве?
        - Можно. Однако не нужно. Зачем, найдя клад, отдавать его другому? Я в этом не заинтересован. А вы?
        - Пожалуй, это можно понять. Хорошо. Какие же шаги вы намерены предпринять - сейчас и здесь?
        - Помимо встреч с противниками Соглашения везде, где это удастся - я готов даже давать показания сенатской комиссии, при сохранении секретности, конечно, - мне необходимо попасть на прием к президенту. Я обладаю информацией, которая, полагаю, его чрезвычайно заинтересует и склонит на нашу сторону.
        - Вы не хотите позволить мне сделать свой вывод об интересе этой информации для президента?
        - Не обижайтесь, но все же вы - не он. Вот когда в Белый дом въедете вы...
        - Надеюсь, Бог убережет меня от такой судьбы. Хорошо, а что у вас второе?
        - Переговорить еще с некоторыми людьми, которым придется сыграть определенную роль в предстоящих событиях.
        - Кто это, по-вашему?
        - Оптимально - Председатель Объединенного Комитета начальников штабов...
        - Ну, отловить его для конфиденции - задача не из простых. Он всегда занят - вы же знаете военных! Ладно, кто второй?
        - Кто-нибудь из телевизионных обозревателей первой величины. Дело надо начинать, не откладывая.
        - Предоставляете выбор мне?
        - Думаю, вы сделаете его куда обоснованней.
        - Благодарю. Что еще?
        - Мне все-таки хотелось бы иметь моих людей под рукой.
        - Вы понимаете, что они не имеют здесь права носить оружие - не говоря уже о его применении?
        - Я не собираюсь нарушать законы. И они тоже.
        - Лично я не стал бы тащить их сюда - если вы хотите сохранить должный уровень секретности. Но в конце концов...
        - Заранее благодарю.
        - В таком случае сейчас у вас есть возможность отдохнуть; не уверен, что она будет представляться часто. А я займусь вашими делами.
        - Нашими.
        - Вы правы: нашими.
        
* * *
        
        Когда Столбовиц снова оставил гостя в одиночестве, глава оппозиции вместо рекомендованного расслабления поступил как раз наоборот: сосредоточился, обдумывая и анализируя только что состоявшийся разговор.
        Казалось, все было логично. Однако не возникало уверенности в том, что все прошло как надо.
        Он попытался сформулировать то, что его смущало.
        Ага, вот: уровень удивления. Нет, оно, конечно, было проявлено. Но, похоже, не было естественной реакцией на неожиданную, притом очень серьезную новость. Оно было... чрезмерным, именно так. Профессионал такого уровня обязательно скрыл бы это чувство, будь оно подлинным. В уровне Столбовица москвич давно уже не сомневался. Да, удивление скорее всего было сыграно. Сыграно неплохо. Однако, как говорил Станиславский: “Не верю!”
        А раз настоящего удивления не было, причина могла быть лишь одной: Столбовиц заранее был в курсе всего.
        Да конечно же, был. Невозможно предположить, чтобы то, что стало известным российским астрономам, политикам и оперативникам, не было вовремя замечено и оценено в Америке. Было, было.
        Да собственно говоря, и сам он, еще только принимая решение лететь сюда, уже был уверен, что кто-то - Лэнгли, Пентагон, Белый дом - в курсе астрономических наблюдений. У них одна “Чандра” чего стоит, космическая обсерватория НАСА. Можно поспорить на тысячу долларов, что “Чандра” сейчас во все глаза смотрит именно на космического бродягу.
        Но ведь и намерением самого политика было не огорошить великодержавников страшноватой новостью, но лишь согласовать планы, которые у них непременно уже должны были иметься. Планы замедления процесса разоружения. Так что если бы Столбовиц сделал хоть намек на то, что информацией по этому поводу они обладают...
        Но он этого не сделал. Не был откровенен.
        Почему? Причина скорее всего самая простая: им любопытно прежде заглянуть в наши планы - мои, думал он дальше, - и потом решать, в какой степени можно - если вообще нужно - идти на сотрудничество.
        Ну что же: первый шаг сделан, указано направление, в каком я собираюсь развивать события. По их реакции будет видно, насколько оно совпадает со здешними намерениями и схемами.
        А если они не совпадут с моими?
        То, что Столбовиц согласен играть против нынешнего президента, если не удастся убедить его в опасности избранного пути, вовсе не значит, что так думают и другие. Конечно, многое зависит от того, насколько хозяин Белого дома тверд в своей позиции ядерного разоружения. Насколько убеждены его советники. Нет сомнения в том, что военные хотят сохранить потенциал: какой военный и когда добровольно отказывался от мощного оружия? Ведь на этой мощи зиждется их авторитет, вес в обществе. Военным нужна угроза извне - она оправдывает их существование. Но если ядерных головок не будет - кто и чем сможет угрожать Соединенным Штатам? Террористы? Но для борьбы с ними ядерное оружие как раз не требуется, потому что против них оно неприменимо. Значит, кто-то должен обладать кулаком, которым можно время от времени грозить великой стране. Россия, Китай, арабы, да кто угодно - но враг должен быть. Комета? Пусть хоть комета.
        Да, намерения военных просчитываются легко. Но это еще не значит, что они станут играть против Овального кабинета: куда привлекательнее может показаться им идея договориться с действующим президентом, а не предположительным - до выборов еще есть время... Они могут сделать это, подав проблему так, как сделал бы это и я, по той же схеме: ядерные ракеты нужны для безопасности уже не только Штатов, но и всей планеты.
        А у главы США есть еще время круто изменить курс: партийный съезд, на котором будет официально выдвинут кандидат в президенты от республиканцев, состоится через три недели - и именно там можно огорошить нацию новостью и провозгласить изменение политики в отношении ядерных ракет. Америка вновь спасет мир - девиз, под которым можно избрать кого угодно.
        Но для него, российского оппозиционера, это станет полным проигрышем. Потому что российский президент, едва услышав об этом, сделает то же самое, понимая, что ничего иного предпринять просто нельзя.
        Нет, здесь нужно бороться до конца. И добиться нужного результата любой ценой: информация раньше времени не должна стать известной - здесь и во всем мире.
        До сих пор тут, похоже, считали так же: ни в печати, ни на телевидении - ни малейшего намека на космическую угрозу. Надевать намордники на журналистов здесь сложнее, чем у нас, - однако факт налицо: молчание. Но ни в коем случае от неведения.
        Что делать, если президент в Вашингтоне будет упорно стоять на своем?
        Тогда останется одно: внушить людям, от которых зависит если не все, то, во всяком случае, очень многое в политике, - уверить их, что он изменять курса не станет. И потому, что упрям. И потому еще, что... Почему же? Надо найти. Подсказать Столбовицу...
        Вот черт, подумал он, внутренне усмехнувшись, кто бы мог подумать, что я приму столь деятельное участие в предвыборной кампании американского президента? Да нет, это, собственно, вовсе не так; я просто выстраиваю американский аспект моей собственной кампании и не более того.
        А авторитетному журналисту-обозревателю накидать намеков, всяких недоговоренностей и вещей типа: “Мы в России удивляемся, глядя, как тут у вас...” - ну и что-нибудь этакое.
        Да, вот именно так. Кстати, о нас в России: Гречин предупрежден, не позвонить ли еще и на “Шахматный” канал?
        Позвонил; но не дозвонился: главный редактор “Шахматного” был где-то вне зоны приема, а где - на канале никто не знал. Ладно, время еще есть.
        Теперь, пожалуй, можно и действительно отдохнуть. Все же столько времени в самолете, да и смена поясов влияет - дома я сейчас, вернее всего, спал бы... Где я здесь буду спать?
        Стоя перед кроватью, он сладко потянулся. Приятное это занятие прервал телефон.
        - Отдохнули?
        Это Столбовиц.
        - Наилучшим образом, благодарю вас.
        - Хорошо. Я сейчас лечу к вам. Приготовьтесь: удалось договориться о встрече - только-только успеем долететь.
        - С обозревателем?
        - С генералами. Так что вооружитесь до зубов. На ту же тему, что со мной: небесное тело, соглашение и ракеты. Итак - через двадцать минут на площадке.
        Приезжий рысцой протрусил в ванную. Душ сейчас был как раз кстати.
        
        Минич положил трубку и удивленно сказал Джине:
        - А говорят, что чудес не бывает.
        - Ну, что он сказал?
        - Прямо невероятно. Я думал, что он меня пошлет...
        - Что ты думал, я знаю. А он что?
        - Я просто ушам не поверил: прошло на ура. Он, мне показалось, в дикий восторг пришел - словно ждал именно чего-то такого. Сразу же дал “добро”, сказал, чтобы я не хватал себя за руки - места даст столько, сколько потребуется, и попросил сделать все так быстро, как только могу, - и сразу же к нему, не в отдел, а прямо.
        - Замечательно. Я рада за тебя.
        - Спасибо.
        - Больше он ничего не сказал?
        - Строго-настрого предупредил, чтобы никому ни полслова, а то кто-нибудь другой подсуетится и перехватит. Сказал, что такой гвоздь непростительно было бы уступить даже родному отцу.
        - Разве об этом нужно специально предупреждать?
        - Да нет - все и так прекрасно понимают. Скорее, он слишком уж взволновался, по-моему. Может, просто устал - день был длинный.
        - Может быть, - сказала Джина задумчиво. - Хотя... что-то не очень хорошие у меня предчувствия. Знаешь что? Давай-ка поскорее уедем отсюда.
        Но Минич, чье настроение после разговора с Гречиным резко улучшилось, предпочел бы другой вариант:
        - Темно уже, дорога нелегкая, и устал я, откровенно говоря. Лучше бы задержаться тут до утра? Чем плохая идея?
        Он встал, подошел к Джине сзади, положил ладони ей на плечи, тем самым договаривая то, что не было высказано в словах.
        Джина не стала высвобождаться из его рук. Но покачала головой:
        - Слишком рано расслабляться.
        - Послушай... Останемся.
        - Нет. - Только теперь она повела плечами, сбрасывая его ладони. Встала.
        Но у него уже вступило в голову. И не только.
        - Так, значит? А с Люцианом спала. Я что - хуже?
        И подумал: сейчас даст по морде.
        Но она вроде бы не обиделась. Не очень понятно усмехнулась:
        - Я и с другими спала, к твоему сведению. Вот такая. И греха в этом не вижу: никого не обманывала и денег не брала. Ну и что?
        - Да нет... - пробормотал Минич, опешив. - Ничего...
        - Я не против твоей... идеи. Но не сейчас и не здесь. Не в доме Люциана, понятно?
        - Когда же? Где? - Миничу уже казалось, что он хочет эту женщину - всерьез и надолго, и даже - давно, хотя последнее было и вовсе нелепым. Такое приключалось с ним не впервые, но каждый раз он переживал все заново. - Может быть, тебя смущает, что Люциан умер? Он не обиделся бы, поверь мне... - И он снова протянул руки, чтобы обнять ее.
        - Нет! - На этот раз слово прозвучало резко, как выстрел без глушителя. - Хочешь ночевать здесь - ночуй. А я пойду.
        - Ночью? Пешком?
        - Ничего. Мне уже приходилось.
        Она взяла сумку. И пошла к двери - решительно, твердо ступая.
        - Постой!..
        - Я сказала - нет.
        - Да ладно, будь по-твоему - поедем...
        Ему действительно не хотелось сейчас садиться за баранку. Минич был не из тех, кто даже в туалет по малой нужде старается доехать в машине; садился за руль тогда, когда и в самом деле было нужно. Но отпускать женщину одну в ночь, в этой диковатой (на его взгляд) местности было бы совершенно недостойно - тем более что ему хотелось сохранить знакомство.
        - Если ты быстро соберешься.
        - Ты так спешишь?
        Джина ответила не сразу:
        - Мне тут стало не по себе...
        - Обиделась? - высказал он догадку.
        - На тебя? - Она чуть улыбнулась. - Нет, конечно. Просто возникло вдруг нехорошее предощущение. А я верю в такие вещи.
        Собирался он недолго - по сути, сборов никаких и не было, взял только все найденные материалы покойного астронома-любителя, погрузил в пластиковый пакет - он всегда носил один такой в заднем кармане брюк на случай, если понадобится что-то купить по дороге. Выключил свет, когда Джина уже вышла на крыльцо. Тщательно запер дверь. Ему уже хотелось и в самом деле сохранить этот домик за собой: теперь с ним было связано и чисто личное воспоминание, пусть и не самое приятное. Подошел к машине, отворил дверцу, включил внутреннее освещение, внимательно оглядел салон, заглядывая даже под передние сиденья.
        - Ты что-то потерял?
        - Нет, - Минич принужденно усмехнулся. - Подумал, что эти - как их назвать - гости могли что-нибудь и подбросить. Насмотрелся фильмов...
        - Если бы только в фильмах, - сказала она. - Нашел?
        - Нет. Остался багажник, да и под капот посмотреть стоит.
        - Только побыстрее, пожалуйста! - Минин услышал в ее голосе подлинный страх. Покачал головой.
        - Ладно, садись. Будем надеяться...
        Все же зажигание он включил, преодолевая некое внутреннее сопротивление. Не иначе, как страхи женщины передались и ему? Погода стояла теплая, не было нужды прогревать мотор, и он сразу же врубил скорость и дальний свет.
        - Света не надо, - тут же проговорила Джина.
        - Без него - до первого дерева.
        - Ну пожалуйста...
        Минин повиновался, удивляясь своей сговорчивости. Оставил включенными только габариты. Трогаясь с места, предупредил:
        - Ехать придется со скоростью пешехода.
        - Хорошо, хорошо...
        По роще действительно так и пришлось двигаться - небо затянуло облаками, и света от него,не было никакого, подфарники давали видимость на расстояние двух-трех метров. Когда выехали на поляну, стало можно немного прибавить, здесь не было опасности налететь на препятствие. Они проехали примерно полпути до предстоявшего подъема на дорогу, когда Джина вдруг крикнула вполголоса:
        - Стой, стой!
        Он тут же затормозил - невольно, просто сработал рефлекс.
        - Что такое?
        - Свет. Видишь - свет.
        Теперь он и сам увидел длинные, расширяющиеся клинья света, медленно покачивавшиеся впереди вверх-вниз, хотя источник их еще не был виден.
        - Едут. Это они!
        Он не стал спрашивать - кто.
        - Сверни куда-нибудь, пока нас не видят. Да быстрее! Ради Бога!
        Засядем - эта мысль сразу же пришла ему в голову. Но выбирать не приходилось. Он отпустил сцепление, круто повернул баранку, покидая наезженную тропу, и поехал под прямым углом к ней, Переключил на вторую, потом даже на третью, стремясь отъехать подальше. Лучи далеких фар полоснули по заднему стеклу, и Минин на миг внутренне сжался: заметят? Не заметили, видимо, и лучи ушли в сторону: ехавшая машина спустилась с дороги на тропу. Сомнений не осталось: она направлялась именно к дому, который Минин и Джина только что покинули.
        Он остановил машину, габариты выключил еще раньше. Теперь и услышать их было нельзя; от тропы успели отдалиться метров на двести, потому что и чужая машина ехала не быстро, опасаясь дорожных происшествий. И только когда задние красные огоньки джипа (то был именно джип, судя по звуку движка) скрылись за деревьями, Минич решил поскорее вернуться на тропу, выехать на дорогу - а там давай Бог ноги.
        Но не получилось. Остановиться-то было просто, а вот снова трогаться машина не пожелала. Собственно, машина тут была ни при чем; останавливались, не выбирая места, и сейчас под колесами был тот самый песок - сухой, мелкий, глубокий. Забуксовали. Минич раз и другой попробовал раскачать машину - не вышло, задние скаты работали, как траншейный экскаватор, еще немного - и сели бы на дифер. Минич выключил мотор, откинул голову на подголовник, расслабляясь. Сказал чуть ли не весело:
        - Засели основательно. Джина ничего не ответила.
        - Придется ждать, пока не рассветет. Там что-нибудь сообразим. Эти, я думаю, долго гостить не будут - уедут еще затемно, если так, то нас не заметят. Или, может, решили там надолго обосноваться - тогда тоже как-нибудь вывернемся. А?
        Джина снова промолчала.
        - И что мы им такого сделали? Скорее всего хотят еще что-то забрать оттуда - может, то самое, что мы увезли. А зачем им? Эй, ты что - уснула?
        Джина пробормотала что-то невразумительное. Она сидела, упираясь плечом в дверцу, опустив голову на грудь. Минич положил руку на ее плечо. И ощутил мелкую дрожь. Джину трясло. Заболела?
        - Что с тобой, эй?
        Она попыталась ответить и не смогла: зубы стучали.
        Минич обнял ее, прижал к себе. Подумав - с усилием пересадил женщину к себе на колени, потом нашарил и нажал рычаг, превращая правые сиденья в хотя и неудобное, но все-таки ложе. Чтобы переложить Джину туда, пришлось выйти из машины и зайти с другой стороны. Так он и сделал. Пожалел, что нечем было -накрыть ее. Джина еле слышно пробормотала тонким голосом:
        - Холодно...
        Он затворил правые дверцы - не хлопая, но сильно нажимая бедром. Вернулся на свою сторону, разложил и водительское кресло. Улегся рядом с Джиной. Заблокировал все дверцы.
        - Ближе... ближе... согрей меня.
        Он прижался к ней всем телом. Сколько-то времени прошло - он почувствовал, как утихает дрожь, успокаивается ее дыхание. Он повернул ее лицом к себе и губами нашарил ее губы. На поцелуй она ответила неожиданно горячо, и он почувствовал, что сейчас ему все будет позволено.
        По теплому времени надето на ней было очень немного. Объятие получилось неожиданно жарким, не как уступка с ее стороны - как желание, сильное, горячее. Да и сам он давно не испытывал такого влечения - по силе и продолжительности. Конечно, малолитражка - не самое удобное место для любви, но сейчас ее несовершенства им не мешали. Может быть, только что перенесенный страх способствовал такому взрыву чувственности? Но им некогда было думать об этом. В одно из кратких мгновений прояснения Минич подумал, что этак машина и в самом деле уйдет в песок по самое днище. Но сейчас ему - им обоим - наплевать было на все, что могло быть потом. Если бы даже они стали проваливаться к центру планеты, они далеко не сразу заметили бы, что стало слишком жарко: и так уже были раскочегарены до предела. Странным казалось, что окружавшая их темнота еще не раскалилась докрасна.
        Устав наконец, они еще долго лежали рядом, стараясь как можно большей поверхностью тела прикасаться друг к другу. Как нечто, не имеющее к ним отношения, Минич в полудреме заметил: конусы света снова обозначились невдалеке, сдержанно пророкотал сильный мотор - и все это ушло своей дорогой.
        Лишь когда за стеклами машины воздух стал сереть, Минич приподнялся и стал разыскивать то, во что был одет вечером: пора была привести себя в порядок, вытащить из багажника лопатку и попробовать высвободиться из песочной ловушки. Уж очень не хотелось идти в деревню и нанимать кого-нибудь, чтобы вытянули на дорогу.
        Джина спала и проснулась только тогда, когда, изрядно поработав лопаткой, Минич включил мотор и стал выбираться. Это удалось не сразу, и все это время Джина молча оставалась на неудобном ложе. Только когда он вылез наконец и развернулся, готовый в путь, она проговорила тихо:
        - Постой, дай привести себя в порядок...
        Когда она оделась и вышла, оба в нерешительности постояли несколько секунд друг против друга, решая, похоже, как отнестись к тому, что произошло ночью: сохранить - или забыть раз и навсегда? Джина решила первой - шагнула и спрятала лицо у него на груди. Было, понял он и счастливо вздохнул, обнимая ее.
        Когда уже проехали кольцевую, Джина спросила:
        - Куда ты сейчас собираешься?
        - Домой, - сказал он. - Сперва, конечно, завезу тебя, куда скажешь. Схожу под душ и сразу - за работу: ковать, пока горячо.
        Покосившись, Минич увидел, что на лице ее возникло скептическое выражение.
        - Ну говори, что там у тебя...
        - Вряд ли тебе удастся поработать, как ты хочешь.
        Он сделал вид, что не понял:
        - Думаешь, усну за столом?
        Она ответила вопросом же:
        - Почему они, по-твоему, снова нагрянули туда?
        - А ты как считаешь?
        - За тобой. Ты им понадобился.
        - И что я такого им сделал? - раздраженно подумал Минич вслух.
        - Это им лучше знать. Но думаю, что тебе с ними не стоит встречаться, пока не напишешь и не отдашь твою статью - или что это там будет. А домой к тебе они наверняка придут. Если еще не пришли.
        - Черт, - сказал он. - Вот приключение на мою голову. Куда же мне теперь деваться?
        - Могу предложить мое жилье - на первых порах хотя бы.
        - Гм... У тебя там можно работать?
        - А что я, по-твоему, - провожу дни в безделье?
        - Я и не знаю, где ты работаешь или служишь.
        - Я - свободный художник, если угодно. А серьезно - занимаюсь целительством, снимаю порчи, составляю гороскопы... эзотерика, одним словом. Да я уже говорила. Принимаю на дому. Снимаю двухкомнатную квартирку - недалеко от Киевской. Одну комнату могу тебе уступить - пока дела не прояснятся.
        - Спасибо. Предложение принято. Он принялся рулить по ее указаниям.
        А в его собственном жилье далеко не сразу поняли, что он вряд ли вернется домой в ближайшем будущем.
        
        Вот так иногда начинается любовь. Хотя в этом именно случае трудно поручиться за то, что это действительно глубокое чувство вспыхнуло; может быть, просто - нервная разрядка, вспышка обоюдного влечения или просто т - привычка к такого рода приключениям сработала. Надо полагать, время покажет.
        А вот насчет отношений между двумя другими людьми можно с первого взгляда утверждать: да, это - настоящее чувство. С первого взгляда - потому, что до сих пор мы ни с этим мужчиной, ни с женщиной не только никогда не встречались, но о них ни слова и не слышали. Хотя, видимо, впредь и придется.
        Эта пара нас не так интересует, как те двое, с кем мы только что расстались, - хотя бы потому, что люди они не наши, в смысле - не российские граждане, а американские, и к России никакого отношения не имеют, хотя с русскими встречаться им приходилось по роду служебной деятельности. Но все-таки подлинное чувство всегда как-то притягивает, и наблюдать за людьми, ему подверженными, бывает очень приятно - как если бы и тебя самого как-то озаряло, хотя бы самым краешком, сияние любви. Сам начинаешь испытывать и.радость, и, к сожалению, порою - грусть.
        На этот раз грусть - потому что любовь их трудно начиналась и еще труднее продолжается.
        Причины же были не в их бедности - потому что никто из них к этому социальному состоянию никак не относился. Оба были из, мягко выражаясь, хорошо обеспеченных, а то и просто богатых семей. Сами они, правда, не занимались бизнесом, а находились на государственной службе, и на такой, что оплачивалась очень неплохо - даже по американским представлениям. Так что не в отсутствии денег была беда и даже не в их количестве. Поскольку супруг интересующей нас женщины возглавлял крупную компанию, производящую высокотехнологическую, вполне современную продукцию и получающую неплохие прибыли. А супруга влюбленного мужчины владела достаточно доходным производством.
        Они оба, что называется, не были свободными. И проблема освобождения была для них сейчас главной, а кроме того, и самой сложной.
        Будь они звездами кино, поп-арта или спорта, все было бы куда проще. Для таких людей развод (так принято считать) - неизбежная и постоянная составляющая их образа жизни, которая помогает делать рекламу и поддерживать интерес к звездам среди самой широкой публики.
        Но в тех кругах, к которым принадлежали наши двое и по рождению, и по воспитанию, семейному положению, да и по служебному тоже - к такого рода происшествиям относились весьма отрицательно. И хотя в обеих семьях покоя уже не было, до бракоразводных процессов дело не доходило и вряд ли могло дойти - потому что все, имевшие к этому отношение, были категорически против.
        А любовь с этим мириться не желала. И приходилось встречаться и ласкать друг друга - ну, не в автомобиле, конечно, хотя машины каждого из них были куда больше, комфортабельней и дороже, чем та, какой воспользовались Минич с Джиной; но все же и не дома, а чаще всего в мотелях, иногда же - и просто на лоне природы. И чем дальше, тем все это становилось труднее - не столько физически, сколько морально. Они хотели быть вместе! И не по нескольку часов раз или два в неделю, а постоянно. До сих же пор они могли видеть друг друга и разговаривать - если не считать уже упомянутых тайных свиданий - только на службе, на постоянных тренировках экипажа предстоящей в не очень определенном будущем марсианской экспедиции. Потому что оба они принадлежали к отряду астронавтов НАСА. Даже больше: к отобранным кандидатам в состав экипажа корабля “Амбассадор”.
        Они оба хотели в ней участвовать. Они любили свое дело и были на хорошем счету. Любой скандал отбросил бы их далеко от цели. Так что оставалось лишь терпеть.
        - Зато когда мы вернемся... - иногда говорила Бриджит мечтательно. А он в ответ снова целовал ее - и никак не мог остановиться.
        
        Главный правительственный связист не стал все-таки дожидаться, пока из поездки вернется президент. Он мог, конечно, связаться с президентом в любой миг, где бы тот ни находился; технически мог, но решился бы на такой поступок только в самом пожарном случае, беспокоить же главу государства из-за информации, больше всего смахивавшей на очередной слух, не счел возможным. Будь это чем-то действительно важным (полагал он), оппозиционер и сам доложил бы президенту; оппозиция там или нет, но интересами страны и она не позволит пренебрегать. Значит, не захотел зря волновать - так подумал связист, не допуская до себя никаких иных мыслей.
        Однако давешнее решение все же поделиться своими сомнениями с главой администрации за ночь не изменилось. И почти в тот же час, когда глава оппозиции убыл в Штаты обычным рейсом “Дельты”, связист поехал на Старую площадь.
        Глава администрации выслушал его, глядя своими немигающими, глазами, как всегда, куда-то в сторону. Насчет этого взгляда в близких к власти кругах ходила даже байка, что встретиться с глазами этого человека означало приближение какого-то чрезвычайного события, которое могло быть и очень хорошим, и таким скверным, что дальше некуда. А выслушав - глава администрации так уперся взглядом в связиста, что тому почудилось даже, что он ощутил то ли толчок, то ли легкий электрический шок.
        Впрочем, через миг высокий чиновник снова отвел глаза в сторону и сказал своим обычным, приглушенно-ровным голосом (так он говорил обычно, потому что стоило ему заговорить громче, как в голосе начинали звучать визгливые нотки, от чего всем делалось не по себе):
        - Спасибо за информацию. Прошу считать ее совершенно секретной - впрочем, вы и сами это уже поняли, я прав? (Связист судорожно кивнул.) У вас еще что-нибудь, или это все?
        Конечно же, не все это было: только неопытный поперся бы к руководителю администрации с таким сомнительным делом совершенно неофициального характера. Был и деловой вопрос: требовались средства на усиление дальневосточной линии связи (Китай, Япония, Корея), поскольку нагрузка на нее росла не по дням, а по часам.
        - Собственно, я к вам вот зачем: нужна новая волоконнооптическая линия, а то у нас до Хабаровска дотянута, а дальше - деньги кончились, потому что цены выросли на кабель...
        - Давайте ваши предложения.
        Предложения были подготовлены в письменном виде. Глава администрации скользнул по ним глазами, для проформы: все это уже проговаривалось устно, в кулуарах.
        - У нас таких денег сейчас нет. - И этот ответ был известен заранее. - Но я сегодня встречаюсь с Гриднем, он уже выражал желание поучаствовать в этой работе - с тем, что в дальнейшем сможет и сам пользоваться новой линией.
        Кто такой Гридень и зачем ему дальневосточная сверхзащи-щенная линия - объяснять не надо было. Существовала лишь неясность - когда она ему понадобится. Именно это связист и хотел выяснить.
        - Хочет ветку на Камчатку? Было бы очень неплохо, - сказал он. - У него-то деньги всегда найдутся.
        - Позвоните мне завтра - сообщу вам о результатах. Если договоримся - дальше уже вам придется с ним приходить к соглашению, по конкретным вопросам.
        Связист внутренне поежился: разговаривать с Гриднем всегда было трудно; и не только потому, что магнат носил неофициальный титул самого богатого человека в России, но главным образом по той причине, что переговоры с ним всегда заканчивались тем, что принимались его условия, и никогда - наоборот. И он при этом никак не давил и даже не обманывал; просто у него была какая-то такая логика, против которой нельзя было устоять.
        На этом разговор и закончился; к теме катастрофы больше не возвращались. И однако правительственный связист был совершенно уверен, что глава администрации не только не пропустил сказанного мимо ушей, но напротив - очень хорошо запомнил и уже как-то по-своему оценил. А неожиданный прямой взгляд его, возможно, означал, что прежде ему об этой теме и о внезапном ее засекречивании ничего не было известно и что своим докладом связист сделал для главы администрации что-то очень важное. Впрочем, интерпретация взглядов - дело сложное и не каждому доступное. Тем не менее на службу связист ехал в хорошем настроении.
        Разговор главы администрации с Гриднем действительно состоялся в тот же день. Однако посвящен он был главным образом вовсе не новой линии связи и вообще делам не совсем государственным.
        Гридень возглавлял холдинг, в котором было, как уже говорилось, всякой твари по паре: и добывающие компании, и обрабатывающие, и торгующие, и банки, и - отдельно - информационные. И уже некоторое время тому назад между ними администрацией завязались интересные отношения: не то чтобы чисто дружеские, но и не чисто служебные, а скажем так - доверительные, что ли. Когда хозяин кабинета на Старой площади увидел, что перед ним отворяют узкую дверцу для сближения с магнатом, он такого случая не упустил - и до сих пор ни разу об этом не пожалел. Гридень всегда привлекал его, потому что в капиталисте чувствовалась сила - большая и, что еще важнее, настоящая, подлинная, то есть не зависящая ни от каких выборов, симпатий и антипатий политических партий и деятелей, но лишь от тех не только по российским масштабам очень больших денег, в которые оценивалась гриденевская собственность, и еще тех, которыми он ворочал через банки.
        Приглашение к более интимному общению сразу возвысило администратора в собственных глазах и заставило вести себя достойно и сдержанно. Иными словами, никаких подачек не принимать, ни о каких услугах не просить, хотя иногда они и очень не помешали бы, ни на что не напрашиваться, а нечастые просьбы магната (все в рамках и закона, и, в общем, этики) выполнять безвозмездно, как бы из чистой дружбы.
        С год высокий чиновник ощущал, что подвергается многостороннему испытанию, что постоянно находится у Гридня на виду: поэтому даже то немногое, что позволял себе раньше (например, расслабиться в тесной компании или воспользоваться своим положением для получения чего-то сверх того, что ему официально , и безусловно полагалось), он как ножом отрезал.
        И совсем недавно, по неуловимо изменившемуся отношению Гридня к нему, ощутил, что экзамены - всю сессию - сдал, похоже, на пятерки, и теперь следовало ожидать, что ему будет выдан диплом; что в нем будет записано - можно было только догадываться, но была уверенность, что это будет нечто нетривиальное.
        И вот сейчас этот день, похоже, пришел.
        Начался он с обычного телефонного звонка. Звонил Гридень; это следовало считать событием незаурядным.
        - Рассчитывал сегодня повидаться с вами, - сказал Гридень своим обычным негромким голосом, - но врач просит заехать к нему показаться. А с медициной, как вы знаете, не спорят.
        Глава администрации все прекрасно понял.
        - Я как раз тоже собирался в поликлинику, - ответил он.
        - Надеюсь, ничего серьезного?
        - И несерьезного тоже. Но мелкие волнения, как всегда.
        - Надо справляться с ними, пока они не вырастают до крупных. Так что не пренебрегайте врачами.
        - Вы меня убедили. Еду сейчас же, - сказал работник со Старой.
        - А я уже в пути. До свидания.
        - Всего самого доброго.
        Глава администрации сразу же вызвал машину.
        Они очень редко и только по совершенно официальным поводам встречались в служебной обстановке - на Старой площади или в гриденевском небоскребе, в котором помещались конторы основных компаний его холдинга. И при этом никогда не оставались наедине. А когда возникала такая надобность (инициатором по большей части был Гридень), пользовались для этой цели поликлиникой - элитарной, к которой оба были приписаны. Наблюдающие врачи у них были разными, но кабинеты их располагались рядом, их разделяла только еще одна комната. Она считалась экспресс-лабораторией и в самом деле была оборудована всем необходимым для такой деятельности; войти в нее можно было как из одного, так и из другого кабинета - войти и быть уверенным, что никто тут вас не увидит и ни слова не услышит: новое здание поликлиники ставила строительная компания из гриденевских, и было сделано все для полной информационной безопасности.
        Гридень приехал на четверть часа раньше и действительно подвергся осмотру у своего терапевта: со здоровьем магнат и в самом деле шутить не собирался. Глава администрации тоже побыл у своего врача, но его осмотр потребовал меньше времени, поскольку был чиновник человеком достаточно молодым, спортивным и, как принято говорить, практически здоровым. Так что медицинские процедуры у обоих закончились почти одновременно. Как раз в эту минуту лаборантка, в чьем ведении находилась экспресс-лаборатория, получила распоряжение съездить в клинику за результатами тех анализов, что производились в стационаре у находившихся там сейчас пациентов доктора Семкина - того самого, что курировал Гридня. Таким образом, нужная комната освободилась, и Гридень с чиновником вошли туда - каждый через свою дверь - совершенно синхронно.
        Врачи уже занялись новыми пациентами; небольшой прибор на стене, отнюдь не бросавшийся в глаза среди множества чисто медицинских аппаратов и устройств, свидетельствовавших о крайне высоком уровне здравоохранительной технологии в этом учреждении, - приборчик этот, чей индикатор светился приятным для глаза зеленым светом, засвидетельствовал, что говорить можно, не опасаясь визуального наблюдения или прослушивания (здесь даже жалюзи на окне гасили всякий звук так, что он вовсе не доходил до стекол). Будь что-то не в порядке - индикатор сперва замигал бы, а потом и сменил цвет на красный. Итак, никаких помех не возникало, и можно было говорить откровенно.
        - Я рад видеть вас в добром здравии, - начал Гридень. - И надеюсь, что врачи не обещают вам никаких ухудшений. Потому что в ближайшее время - если мы договоримся, разумеется, - вам потребуется все ваше здоровье, выносливость, ум, решительность и те связи, которыми вы успели обзавестись, находясь не только на нынешнем вашем посту, но и прежде.
        Нынешний глава пришел в администрацию из внешней разведки, и Гридень, надо полагать, имел в виду именно это обстоятельство.
        - Я бережно отношусь и к здоровью, и ко всему другому, о чем вы упомянули, - ответил собеседник.
        - Меня радует, что вы довольны своим здоровьем. Как вы, я полагаю, знаете, я достаточно давно наблюдаю за вами. И должен сказать, с удовольствием вижу, как вы растете. Быстро - и в нужном направлении. Скажите: не стало ли вам тесновато на Старой площади? Не ограничивают ли вас эти стены? И не хочется ли вам выйти за их пределы?
        - Н-ну...
        - Выйти самому. Потому что ощущения подсказывают мне, что там, где вы сейчас работаете, назревают перемены. И будут они не в вашу пользу. А если покатитесь, не подстраховавшись, - подняться на ноги будет очень нелегко. Уходить надо, как вы понимаете, вовремя.
        - Если бы я увидел более обширное пространство...
        - У меня оно есть для вас. Оно ограничено только поверхностью планеты.
        Политик, привыкший к сдержанности в проявлениях эмоций, все же не удержался и покачал головой:
        - Звучит привлекательно.
        - Не стану говорить загадками. Речь идет о новой компании, которая будет создана в рамках холдинга (Гридень не назвал имя этого холдинга - оно и без того было ясным). Я некоторое время размышлял над кандидатурой председателя правления этой компании. И остановился на вас.
        Собеседник слегка поклонился в знак благодарности.
        - Если мой опыт может в ней пригодиться... Чем будет заниматься новая фирма?
        - Она будет называться “Шиповник”. - Гридень чуть усмехнулся. - Не пугайтесь, это не садово-огородный кооператив. Слово “Shipowner” - вам перевести?
        - Спасибо, нет нужды. Следовательно - шиппинг? Или шип-райтинг?
        - Возможно, в будущем мы и купим николаевские верфи: там они достаточно быстро умирают. Хотя меня больше привлекает Дальний Восток. Все-таки Тихий океан - не Черное море. А на Камчатке я уже стою твердо. Но начинать надо с шиппинга. Сейчас завершены переговоры, мы приобретаем три танкера класса “Супер”.
        - Нефть?
        - Для начала. И контейнеры. А в перспективе - от танкеров до банановозов, по всему диапазону. Rull, Russia!..
        - Драться с греками?
        - Ну, не только. А вы не любите драк?
        - Не люблю по мелочам. А если дело стоит драки - отчего же. Готов. Каков установочный капитал компании?
        Вместо ответа Гридень Достал из кармана электронный блокнот, нажал несколько клавиш. Показал.
        - Думаете, хватит? - спросил собеседник, посоображав немного. - Придется ведь...
        - Знаю, знаю. Сейчас больше не выходит - много денег забирает строительство камчатского курортно-туристического комплекса. Кстати, ваш хозяин сейчас там; хотя - кому я это говорю!.. Сообщают, что ему нравится. Но надо только начать. Денег я достану - по ходу действия. Можете заверять всех, с кем будете разговаривать: затруднений с зарплатой не будет.
        - Кстати...
        - Да-да. Вот ваша ставка.
        Гридень нажал еще несколько клавиш.
        - Ну и разумеется, некоторое количество акций. Местоположение фирмы - я присмотрел неплохой домик на Охотном ряду, а пока его будут приводить в порядок - будете располагаться здесь, на двадцать седьмом этаже.
        Он откинул голову, прищурился:
        - Итак, мое предложение высказано. Нужен ваш ответ. Только не просите времени на размышления и консультации с женой.
        - И не собираюсь. Я согласен. Когда? Гридень улыбнулся:
        - Как только вернется с Камчатки - а теперь уже, вернее, из Монголии ваш шеф, - если не случится мировой катастрофы...
        Человек со Старой площади чуть нахмурился: всего на миг. Он вспомнил. И как ни мимолетно было это движение лицевых мускулов, оно не ускользнуло от Гридня.
        - Вы уже в курсе? - спросил он быстро, перегибаясь через стол. - Где, что? Уже - или только ожидается?
        - Пока - на уровне слухов, но...
        - Рассказывайте.
        Информация в передаче заняла немного времени.
        - Понятно, - бормотал Гридень. - Понятно, понятно... Совпадает.
        Ему и в самом деле было понятно не только то, что информация, уже полученная им совсем недавно, подтверждается, но и другое: когда информация эта станет общедоступной - а она рано или поздно выйдет из-под контроля, - начнется паника. Акции обрушатся. Следовательно? Все, что можно, надо сливать сейчас - ненавязчиво, чтобы не сбить цену. Брать деньги. Потом выбросить информацию - и скупать за гроши все, что можно и нужно покупать. Акции пароходств. Судостроительных заводов. Ну и конечно же - нефть, газ, металлы... Что нужно сейчас, немедленно? Выйти на источник информации. Иметь ее и контролировать. Результаты могут быть баснословными. И ведь не о России речь идет в первую очередь. Паника будет всемирной. И биржи полетят не только и не столько тут...
        - Итак, вы приняли мое предложение.
        - Несомненно.
        - Прекрасно. Вы состоите у меня на должности с этой минуты. Но по названным вами причинам физически останетесь пока на прежнем месте, и наше соглашение до поры пребудет конфиденциальным.
        - Вы хотите...
        - Я хочу, чтобы вы собрали в своих руках все существующие и возможные каналы информации по поводу предполагаемого события. Постоянно держали меня в курсе. И поступали с этой информацией - а также с ее носителями - так, как буду указывать я. Понадобятся деньги - только скажите. Если надо будет купить обсерваторию - и на такие расходы я пойду. Или нанять, это было бы лучше. Со всеми звездочетами. Здесь или в Австралии - не имеет значения. Для того чтобы успешно проделывать эту работу, вам выгоднее оставаться в нынешнем кабинете. А пост в “Шиповнике” вы уже заняли, но эти дела могут и обождать немного: их мы способны регулировать, а вот полет космического тела нам, к сожалению, неподвластен. Вы меня поняли? Согласны?
        - По-моему, это самый правильный путь. Если я верно понимаю, после того, как угроза исчезнет, вы сможете значительно увеличить начальный капитал компании?
        - О, в этом не сомневайтесь. У нас будут такие корабли...
        - Суда, - не удержался собеседник магната, чтобы не поправить.
        - Браво. Вы уже становитесь специалистом. Вот вам мой личный номер. Линия спутниковая, защищена абсолютно. И я буду готов принять вас в любой миг, как только это потребуется.
        - Спасибо.
        - Да, вот что еще. Президент в курсе?
        - Туда ему, насколько я знаю, не сообщалось. Иначе он проявил бы хоть какой-то интерес.
        - Я бы не стал его беспокоить. Сначала разберемся сами.
        “Ну понятно, - подумал шеф администрации. - Сейчас инициатива у тебя в руках, а узнай об этом первый - неизвестно еще, что он станет делать...”
        Вслух же он сказал:
        - По сути, нет ведь ничего столь определенного, чтобы докладывать на самый верх.
        - Совершенно верно. Итак - успехов.
        - Всего наилучшего.
        В лимузине Гридень продолжал думать над вновь открывшейся перспективой. Тут было, над чем поразмыслить, и помимо главных, совершенно ясных для него ходов.
        Нет, сама, возможно, предстоящая катастрофа Гридня, прямо сказать, не очень беспокоила. Он в нее просто не поверил. Почему? Ну не поверил, и все тут. Подсознание не говорило ему о такой опасности. А подсознанию он верил. Так что размышления, которым он сейчас предался, касались вовсе не путей спасения от мирового катаклизма, а действий чисто практических, которые следовало предпринять - или, наоборот, предпринимать не следовало - в самое ближайшее время. Уже сегодня. И вот это “следует - не следует”, исполненное противоречий, и заставляло сейчас магната нервно ерзать на мягкой коже сиденья, как если бы он пытался отыскать на нем такое место, которое само и подскажет нужное решение.
        Дилемма заключалась в том, что, с одной стороны, новую информацию - и только что полученную им, и ту, которую еще только предстояло получить, - следовало хранить в строжайшей тайне, потому что любая утечка ее привела бы к уменьшению возможной прибыли, величину которой Гридень в первом приближении, округляя, представил себе сразу же, как только биржевая операция по всему фронту - не Москва только, но и Нью-Йорк, Лондон, Страсбург и так далее - возникла в его сознании. Он не только определил порядок величины, но и вчерне уже распределил эти деньги по назначению. Иными словами, суммы эти оказались как бы уже запланированными в бюджет, нарушение которого Гридень считал признаком непрофессиональности. И делиться с кем-нибудь новой информацией означало бы практически не что иное, как делиться прибылью. А этого очень не хотелось. Это было бы противоестественно. Таким образом, вывод напрашивался сам собой: никому ни слова, никаких пояснений, никакой мотивации. Почему продаю? Просто решил вычистить портфель, да и понадобились деньги - шутка ли, три таких парохода покупаются... Убедительно? Убедительно.
Поверят или нет - но придраться не к чему.
        Но - как отлично понимал Гридень - кто-то придерется и начнет копать.
        Может быть, почти для каждого его объяснений хватит. Но только не для Федюни.
        Именно так, по старой-старой памяти, Гридень в мыслях называл глубокоуважаемого Федора Петровича Кудлатого, весьма солидного предпринимателя и финансиста, контролирующего значительную часть рынка цветных металлов (не только в России), а также воздушного транспорта и железных дорог, а в далеком уже, но незабвенном прошлом - большого авторитета, Кудряша по кликухе, стоявшего во главе сильной криминальной группировки в Подмосковье.
        В этом прошлом, теперь официально как бы и не существо вавшем никогда, Федор Петрович тянул (правда, лишь в пору ранней юности и полной неопытности) два немалых срока, числилось за ним несколько крутых разборок с конкурентными организациями, поговаривали даже, что он не погнушался в свое время замочить не одного и не двух своими руками; то ли не полагался на умение братков, то ли не было в ту пору у него таких средств, чтобы заказывать; в последнее, впрочем, Гридень не верил. Хотя, может быть, тогда и в самом деле не хватало бабок; теперь же, по имеющийся информации, был он вторым в России по своей стоимости, уступая лишь Гридню, а намного ли - никак не.удавалось уточнить.
        Группировки, которой Кудряш некогда заправлял, давно уже не существовало - во всяком случае, так принято было полагать; и напоминать о былых отношениях Кудлатого с нею считалось дурным тоном. Однако Гридень - и не он один - прекрасно знал, что и люди, и организация никуда не девались, они просто приобрели более легитимный, как сейчас выражаются, характер, обзавелись пристойными вывесками и по-прежнему готовы были к любому действию по команде своего несменяемого главаря - все того же Федюни. К серьезному действию.
        С Федюней-Кудряшом Гридень совместных дел никогда не вел, хотя порой это обещало выгоду; а не вел он их именно потому, что, верный своей привычке узнавать об интересующих его людях все возможное и невозможное, серьезно изучил предоставленную ему информацию, по давней привычке выразил все математически и подсчитал, что вероятность потерь при совместных действиях с Кудлатым превышает возможную прибыль. Поэтому на предложения - Кудряш делал их дважды - Гридень отвечал вежливым, дипломатически безупречно обставленным отказом. Придраться к нему было нельзя, но затаить обиду - можно, и Гридню было известно, что Федюня обиду затаил.
        Нет, Кудлатый переступил уже ту черту, до которой он, вероятно, просто заказал бы Гридня специалистам, с которыми никогда не терял связи и для которых был примерно тем же, кем является папа римский для католиков. От таких разборок Кудлатый отошел, как-никак общаться ему давно уже приходилось в основном с людьми приличными, использующими для сведения счетов иные способы - бескровные, так сказать.
        Вместо этого Федюня попытался накрыть Гридня очень прозрачным колпаком, неуклонно следя за всеми его делами. Он играл, как теннисист, занимающийся перекидкой мяча в ожидании ошибки противника. Для такого пристального наблюдения у Кудряша были и средства, и люди, и вообще все, что нужно. Так что делать дела Гридню приходилось с постоянной оглядкой. При всем этом внешне отношения их были нормальными, их можно было бы назвать даже хорошими, и часто оба магната сидели рядом на встречах, совещаниях и прочих высоких тусовках.
        Излишне говорить, что на такое внимание к себе Гридень ответил тем же - и имел такое же исчерпывающее представление о Делах Кудлатого, как Федюня - о нем. Не так давно его обрадовала весть о том, что у Кудряша завелся рачок; информация исходила из той же поликлиники. Гридень тогда подумал, что судьба, быть может, вскоре избавит его от неприятного противника; кто бы ни занял его место, полагал Гридень, хуже не будет, а только лучше. Поэтому он уже заблаговременно старался правильно выстроить свои отношения с возможными преемниками больного. Но Кудлатый цеплялся за любую возможность продлить свой век, так что предсказать хотя бы приблизительно время печального события не мог даже Гридень. До сих пор это не имело существенного значения для конкретных планов, относясь прежде всего к сфере моральной: услышав о неизбежном, Гридень вздохнул бы с великим облегчением, но дел своих не изменил бы. Сейчас же дело поворачивалось иной стороной, и фактор времени обретал решающее значение.
        Потому что Гридень сразу и совершенно ясно понял: уж кого-кого, но Федюню он отговорками насчет пароходов не проведет. Федюня в курсе всех дел. Его портфель содержал не меньше акций самых солидных мировых, глобальных или, как раньше говорили, транснациональных компаний, чем портфель самого Гридня, о содержании которого Кудряш был осведомлен не хуже, чем гриденевский главный бухгалтер; в многолюдном аппарате холдинга у Кудряша было, разумеется, не меньше своих людей, чем у Гридня - среди людей Кудлатого. И как только Гридень начнет сливать акции, противник почует неладное. При его уме он не затратит много времени, чтобы понять: ситуация крупно изменилась. Примет все меры, чтобы выяснить: в чем секрет? И конечно, выяснит достаточно быстро: по прикидкам Гридня, уже сейчас о грозящей якобы катастрофе знали уже не менее дюжины человек, а скорее - даже больше; при такой широте распространения получить нужные сведения любым из доступных ему спо - f собов не составит проблемы; уж тут-то Федюня стесняться не станет. Тем более что (как доложили Гридню совсем недавно) сверху Кудлатому уже делались интересные
намеки: там явно искали замену Гридню, понимая, что он в будущей предвыборной кампании если и выступит, то не на кремлевской стороне. И уже сами эти намеки неизбежно должны были разогреть амбиции Кудряша до точки кипения.
        Чтобы не вызвать интереса у Кудлатого, акции нужно было бы сдавать очень осторожно, постепенно - но такого времени у Гридня не было. Или, наоборот, выбросить все чохом - но тогда уже само по себе это привело бы к обвалу курсов - и ожидаемая прибыль так и осталась бы лишь воображаемой. Не годилось ни то, ни другое.
        Оставался лишь третий путь: поделиться информацией с Кудлатым, не дожидаясь, пока это сделает кто-то другой. Быстро разработать план совместных действий. Это означало, что часть прибыли - чуть меньше половины - уйдет Кудлатому; зато остальное можно будет зачислить себе в актив.
        А ведь вовсе не исключено, вдруг подумал он и снова дернулся на сиденье, что Кудряш и сам уже получил эту информацию. Даже наверное - получил, если только об этом что-то известно спецслужбам: у него там есть приятели. В таком случае обратиться к нему с таким предложением - значит выбить оружие из его рук.
        Если бы знать сейчас поточнее - каким временем можно располагать до того, как скрывать информацию станет уже невозможно; и - каким временем в этом мире еще располагает Федор Петрович! Но врачи, в честности которых по отношению к себе Гридень не сомневался, не имел оснований сомневаться, - врачи, наведя осторожные справки по своим медицинским каналам, выяснили только, что Кудлатый улетит - если только уже вчера не улетел - в Германию, решив лечиться, а возможно, и оперироваться там, если потребуется. Не то чтобы Федюня не верил в искусство российских докторов; он не верил в их неподкупность, как не верил в неподкупность вообще: таких людей на его богатом событиями жизненном пути ему как-то не встречалось, а его быстрый и полный уход от всех дел на этом свете устраивал бы слишком многих; вот он и предпочел заграницу. Формально это как бы давало возможность ни о чем его не информировать; но Гридень понимал, что такая отговорка Кудряша никак не устроила бы; а что он продолжит оставаться в курсе всех дел и находясь в Баварии, Гридень нимало не сомневался. Выходило, что, окончательно прояснив
обстановку, придется слетать на денек туда - чтобы не вводить в курс событий новых людей и тем не увеличивать возможности утечки информации. Да, придется лететь - дело стоит того, чтобы ради него и подсуетиться немного...
        
        Итак, ни щелкопера, ни девицы его найти сразу и взять не удалось, за что майору Волину было высказано неодобрение и приказано кровь из носа - но найти и обеспечить. Пришлось искать всерьез. Конечно, не обошли вниманием редакцию, в которой он числился; обратились прямо к Гречину. Гречин обратившуюся организацию искренне уважал и с великой радостью рассказал бы им все, что знал; но, во-первых, где именно обретается сейчас Минич, Гречину не было известно, а во-вторых (и в-главных) - главу оппозиции он уважал, да и побаивался все же значительно больше, чем СБ, потому что по сегодняшнему раскладу не СБ контролировала оппозиционера, а как раз наоборот. Поэтому раз ему было указано держать язык за зубами - он так и сделал и на вопросы розыскников только развел руками: исчез Минич, да и все тут. Правда, он не отказался от разъяснений - так что по его словам выходило, что Минич время от времени запивает и тогда исчезает неизвестно где.
        - А тут у него, понимаете ли, возникла и причина: какой-то старый дружок его умер в больнице, собутыльник, наверное; вот он и отпросился у меня на похороны, а уж там скорее всего не смог удержаться - сорвался. Как он сам говорит - вышел на орбиту.
        - Гм, - отозвался майор. - И как долго он может на этой орбите крутиться?
        - Ну, по опыту полагаю - не меньше недели. Но уж и не больше двух. Зависит от денег - не знаю, как было у него с ними, вроде бы негусто - но от покойного могло что-то остаться: запас спиртного, например. Дружат-то обычно по сходству характеров...
        - Две недели - долго... - вслух подумал Волин. - Ладно, будем искать...
        - А собственно, зачем он вам так вдруг понадобился? У меня и кроме него есть пробивные ребята...
        - Спасибо, ребята и у нас есть. А он потребовался... так, по встретившейся надобности. Значит, вы считаете, он, когда протрезвеет, придет к вам?
        Гречин охотно объяснил, что Минич всегда, выйдя из запоя, возвращается в редакцию - потому что больше ему просто некуда деваться, а здесь дают заработать на жизнь. Волину пришлось удовлетвориться таким объяснением, и уехал он, увозя лишь обещание сообщить сразу же, как только Минич окажется в поле зрения.
        В душе Гречина, правда, не было уверенности в том, что он это свое обещание выполнит: сначала ему самому надо было использовать Минича до последней возможности, а потом пускай уж возится с ним, кто захочет.
        Так что, проводив посетителя (в присутствии которого Гречин, для вящего правдоподобия, вызвал нескольких сотрудников, которые могли вроде бы знать что-то о Миниче - но, к сожалению, ничего нового не знали), Гречин вздохнул облегченно: Минич ведь мог позвонить в любую минуту - сказать, что материал сделан и он готов привезти его, - как тогда стал бы Гречин выглядеть в глазах органов? Главный редактор не любил портить отношения с кем бы то ни было - сейчас для его должности это почиталось едва ли не основной добродетелью; такие вот пришли времена.
        Он еще подумал, что если особняк ему не поверил, то номер его, чего доброго, поставят на прослушку - если только этого уже не сделали. Так что, когда Минич позвонит, придется изображать радостное удивление - по тому поводу, что пропавший объявился, и ни в коем случае не разговаривать на главную тему и не упоминать о статье. А уж если без этого не обойтись будет - воспринимать это как приятную неожиданность: “Ах, ты и статью написал? А я-то думал, что ты все не просыхаешь... Ну, вези, вези, посмотрим”, - вот в таком роде. Но лучше было бы, конечно, если бы никакой такой прослушки не было.
        Гречин попытался предупредить Минича о возможных осложнениях и потому после работы отпустил шофера, сказав, что домой поедет сам и утром тоже сам сядет за руль. Такое случалось и раньше, так что шофер не удивился. По дороге домой Гречин остановил машину у автомата, вышел и набрал домашний номер Минича. Там сняли трубку не сразу, а когда прозвучало “Да?”, голос оказался ничуть не похожим на тот, которого главный редактор ожидал. Сразу же дав отбой, Гречин вернулся к машине и поехал домой; визит к репортеру сам собой отпал. Дома Минича ждали; значит, он залег где-то в другом месте, так что предупредить его было никак нельзя. .
        
        Обещанный главному редактору материал Минич написал за два дня, сидя в квартирке Джины и пользуясь ее астрономическими познаниями - не только ими, впрочем. Он уже стал чувствовать себя без пяти минут семейным человеком, и пока это ему нравилось. Все это время Минич никому не звонил, а когда ему понадобились, для пущей убедительности, кое-какие астрономические данные и термины, он без труда нашел их в Интернете, заодно убедившись, кстати, что в астрономических сайтах не появилось ни слова об открытии Ржева, и, следовательно, первенство в обнародовании сенсационного (как он полагал) факта остается за ним. Закончив, он сразу же распечатал текст, а также перегнал его на дискету, для редакционного удобства, и позвонил в газету - набрал прямой номер Гречина. Тот откликнулся сразу, как будто все время держал руку на трубке:
        - Гречин.
        - У меня готово, - сказал Минич без предисловий, понимая, что Гречин сейчас его ни с кем не спутает.
        Гречин же ночью, тшетно пытаясь уснуть, успел обдумать, что и как делать, когда Минич объявится, чтобы для прослушивающих все осталось неясным:
        - Очень хорошо. Только чтобы подействовало, не забудьте набрать полный рот воды и держать, пока таблетка не растает. И на всякий случай зайдите, не откладывая, к доктору, он вам все объяснит, если я что-то упустил. И, кстати, оставьте у него для меня тот рецепт, что вы обещали, - от головной боли. Заклейте в конверт: мое здоровье - это мое личное дело, не к чему знать всем и каждому о моей мигрени. Я вам потом расскажу, помогло ли. Сейчас я, к сожалению, очень занят. Всего доброго, желаю полного выздоровления и себе, и вам.
        Выговорив все это с пулеметной скоростью, Гречин положил трубку и несколько минут сидел, зажмурившись и успокаивая зачастившее вдруг сердце. Он надеялся, что повторного звонка Минич не станет делать: не круглый же он дурак.
        Звонка не последовало. Тогда он по внутреннему позвонил Хасменею, заведующему отделом писем, которого в редакции звали доктором, поскольку он и в самом деле был доктором - философии, правда, а в газете работал потому, что диалектический и исторический материализмы сейчас не очень-то кормили.
        - Борис Петрович? Тут к вам скоро забежит кто-то из наших ребят - оставит у вас материал для меня, я сейчас никак не смогу его принять у себя, тут... обстоятельства. Как только принесет - не сочтите за труд позвонить мне, и пусть он меня дождется.
        - Не сочту, - ответил Хасмоней отчего-то каркающим голосом.
        - Вы что - с похмелья? - поинтересовался Главный строгим голосом.
        - Сегодня же не понудильник, а дворник, - ответил Хасмоней, имевший для каждого дня недели свои названия. - А если никто не придет?
        Его привычка скрупулезно обговаривать все возможные варианты, в чем бы ни заключалось дело, была известна далеко за пределами редакции.
        - Тогда не звоните.
        - Хорошо, тогда я не воняю поз, - согласился Хасмоней.
        Теперь оставалось только ждать.
        Услышав отбой, Минич положил трубку не сразу, соображая, что бы все это значило.
        Понять, впрочем, было нетрудно: раз уж его принялись разыскивать, то, конечно, не обошли вниманием и редакцию. Похоже, Гречина основательно напугали - но все же не настолько, чтобы он отказался от идеи опубликовать статью и чтобы решил дать Минича тем, кому он был так нужен. Молодец, мысленно тобрил Минич. Полон рот воды явно означало - молчать, а следовательно, главный опасался прослушки. Разумно. Что же касалось доктора и рецепта - то тут никаких сложностей понимания не было. Забросить материал в отдел Хасмонею, постаравшись не очень там светиться. И конечно,, действовать с оглядкой: хотя Гречин и не предупредил его, но не исключено, что эсбисты дали задание на проходной - сообщить, чуть только он появится, а может быть, и задержать. Все возможно. Нет, пожалуй, идти обычным путем сейчас было бы не самым разумным.
        - Безумству храбрых поем мы, - пробормотал он себе под нос, - похоронный марш... Тум-тум-турум-тум - турум, турум, турум! . . . .
        Он еще немного подумал. Как всегда после окончания большого материала, он чувствовал себя выпотрошенным, как копченая курица, и одновременно приподнятым: дело-то ведь сделано! Неплохо было бы и отметить это достижение; но Минич понимал, что для выпивки сейчас не время, да и работа, если подумать, не доведена до конца, пока текст не попал на стол к Гречину.
        - Ладно, - снова сказал он вслух, по привычке бобыля. - Они хитренькие, но и нас не пальцем созидали... Какой там был номер у Хасмонея?
        Он вспомнил без труда - все редакционные телефоны крепко сидели у него в памяти, а на случай чего были сдублированы и в записной книжке, - и набрал.
        - Борис? - сказал он в трубку, получив соединение. - Слушай сюда. Это третья нота. Уяснил? Взрывчатая и однорукая.
        - Ну допустим, - прокаркал Хасмоней после краткой паузы, потребной, чтобы в уме перечислить: до, ре, ми. Мина. Козьма Минич-Сухорук.
        - Тебе крупа звонила?
        - Вот только что.
        - Тогда вот что. Твоя тачка в гараже?
        - Или.
        - Тогда спустись. Садись и выезжай на улицу. Я подсяду. Отвезешь меня, куда попрошу.
        - Рошу - был такой молдавский то ли футболист, то ли еще кто-то, - сказал Хасмоней с сомнением в голосе. - Но не поп. Куда же влечет тебя твой жалкий жребий?
        - Туда, где крупу дают.
        - M-м... Ага. Понял.
        - По улице верти направо. Я буду около через... минут через сорок.
        - Так. А что я буду с этого иметь?
        - Причастность к бессмертной славе.
        - Суета сует. Что-нибудь другое.
        - Ох уж эти мыслители... Ну, посидим за бутылкой, как только закончим.
        - Предпочитаю - перед нею. И не надо числовых ограничений.
        - Договорились. Выхожу.
        Джины не было дома; она уехала к какому-то клиенту. Но в распоряжение Минича был оставлен второй ключ.
        Он заклеил текст и дискету в большой конверт, случайно обнаруженный им почему-то в кухонном шкафчике; судя по запаху, в нем раньше хранился лавровый лист. Конверт сунул под рубашку, чтобы руки оставались свободными. Вышел и запер за собой щверь. Спохватился, что не оставил записки. Но решил, что скорее всего успеет вернуться раньше Зины - так он называл ее в мыслях. Минич не любил иностранщины.
        Лифтом он не стал пользоваться. Спустился по лестнице, прилагая усилия, чтобы шуметь поменьше. Он старался не бояться, но ничего не мог с собой поделать: было страшно. Ему мерещились люди в масках, которых схватят его, увезут... Ну и что? Он не очень хорошо представлял себе, что и кому может от него потребоваться. Не станут же его обвинять в появлении небесного тела: тут претензии могли адресоваться только Господу Богу. Но что-то же было от него нужно?
        Ему и в голову не приходило, что это может быть связано с информацией, которой он обладал. Для него совершенно ясно было: раз есть такие факты, пусть даже пока не столько факты, сколько предположения, - так или иначе ими следует незамедлительно поделиться с читателем. А читателями были, по его убеждению, все люди на свете - хотя он и знал, что сейчас газеты читало намного меньше людей, чем в прошлом веке.
        Он оказался на тротуаре. Никто не налетел, не схватил, не умыкнул; да ведь никто и не знал, где он устроился на эти дни. Все будет нормально, все хорошо. И может быть, уже завтра можно будет раскрыть свежий номер - и увидеть шапку кеглем квадрата этак в два: “Земля под угрозой гибели! От нашего специального корреспондента Марка Минича”...
        Взглянул на часы. Черт, время! Остановить левака - и спешить в условленное место, Хасмоней долго ждать не будет...
        
        Гридень выстроил такую последовательность действий: сначала надо досконально выяснить, как все рассчитано там, в небе: когда именно станет совершенно ясно, по какой траектории пойдет тело и в какой мере оно будет угрожать Земле, а также - когда именно оно станет видимо простым глазом, выделится на ночном небе настолько, что даже люди, небосводом совершенно не интересующиеся, невольно станут задирать головы, чтобы полюбоваться редким зрелищем. Знать все это было необходимо для точного расчета биржевой атаки, а еще раньше - чтобы разговаривать с Федюней, как говорится, во всеоружии знаний. И только пополнив свой научный багаж, сделать предложение Кудлатому - или, не исключено, вовсе его не делать и к Федюне вообще не ехать: в том случае, если окажется, что небесная механика предоставляет достаточно времени, чтобы Кудряш тихо ушел со сцены, оставив биржевой простор целиком в распоряжении его, Гридня, брокеров.
        Сначала он решил было лететь в Питер и навестить Пулковскую обсерваторию, но потом отказался от лишней потери времени и поехал в университетскую обсерваторию, а вернее - в институт имени Моргенштерна, на Чижиковы горы. Тревожить Нахимовского смысла не было: приятель был в курсе, и раз не звонил - значит никаких новостей не имел. А главное - Гридень был уверен, что Нахимовский на подготовленное Гриднем предложение не согласится, поскольку был он как-то уж слишком не от мира сего; а магнату нужно было установить со специалистами Нормальные деловые отношения.
        Гридень не бывал в институте раньше и сейчас, приехав, без особого доверия поглядел на двухэтажное здание; башенки над крышей, с полукруглыми р'аздвижными куполами, не внушили ему особого доверия: он ожидал чего-то более масштабного,,что ли. Но астрономия, видимо, не привлекала инвесторов - да и какие могли капать с нее дивиденды? Ну, разве что от какой-нибудь спутниковой службы? Странно, но эта мысль его приободрила: когда люди нуждаются в деньгах - все равно, для личных потребностей или для дела, - с большинством из них бывает договориться куда проще, а науке всегда денег не хватает. Знач'гг -возникнет тема для переговоров.
        Приняли его, впрочем, без особой помпы - хотя фамилия его была тут наверняка известна, Гридень был уверен, что она известна в России “сем и каждому; такие заблуждения свойственны людям, обладающим богатством или властью или и тем, и другим. Он выразил желание встретиться с директором. Ему ответили: у него совещание должно уже закончиться. Тем не менее пришлось даже обождать больше десяти минут, пока ученый руководитель смог наконец его принять.
        Усевшись в кресло, беглым взглядом определив обстановку как стандартно-небогатую, Гридень представился - просто назвал фамилию, не перечисляя своих титулов; впрочем, в отличие от французского Ротшильда он и не был бароном. Директор вежливо произнес положенное “Очень приятно”. И тут же спросил, чуть прищурившись:
        - Простите, а Гридень Самуил Германович - не родня вам? Ну, радиофизик, вы знаете, конечно...
        Этот Гридень того Гридня лично не знал и при этом прекрасно себя чувствовал. Но на всякий случай ответил обтекаемо:
        - Дальняя родня, если не ошибаюсь. Вообще все Гридни происходят из одного и того же городишки - где-то в Германии, но это уже, так сказать, древняя история, а меня сейчас интересует одна астрономическая проблема, почему я и решился вас побеспокоить.
        Слова насчет беспокойства Гридень произнес не без призвука тонкой иронии, которая, впрочем, осталась, похоже, совершенно не замеченной его ученым собеседником.
        - С интересом выслушаю - в чем, собственно, заключается ваша проблема.
        Гридень постарался изложить свое дело как можно короче. Его слушали вежливо, но особого интереса на лице астронома он так и не дождался. Когда Гридень закончил, его собеседник ответил:
        - Знаете, мы вообще-то с любителями не работаем, на то есть астрономо-геодезическое общество... Комет ежегодно открывают не так уж мало, но мы - вернее, наши предшественники, - такой проблемой занимались в последний раз уже достаточно давно, во время прохождения кометы Галлея. Мы работаем по своим программам, и вряд ли...
        Вместо продолжения он слегка развел руками.
        Может быть, другой на месте Гридня встал бы, извинился за напрасное беспокойство и откланялся. Но его такая попытка сопротивления только рассмешила. Внутренне, разумеется.
        - Я понимаю, что у вас нет средств на внеплановые занятия.
        - Если бы хватало хоть на плановые! - с готовностью поддержал житейскую тему астроном.
        - Но вы ведь можете взять договорную работу?
        - Что вы, собственно, имеете в виду?
        - Я уже сказал. Мне нужны постоянные наблюдения за указанным телом и его движением. Все характеристики. Все изменения скорости, расстояния и тому подобное. Вы сможете сформулировать куда лучше. Главное: точность, регулярность и - кроме всего прочего - абсолютная закрытость темы для всех, кроме человека, который будет ею непосредственно заниматься.
        - Одного будет мало.
        - Пусть два, три - но не толпа. Выделите специальный инструмент, который не будут отвлекать ни на что иное.
        - Вряд ли мы сможем закрыть существующие темы - хотя бы и ради неплохих денег.
        - Тут могут быть, полагаю, варианты. Можете эти темы несколько придержать - пока вы не поставите еще одну трубу. Да-да, я готов включить ее приобретение и установку в наше соглашение. Или же, если возможно, вести работу не у вас, а на другой станции...
        - Обсерватории, вы хотели сказать? Вообще у нас связь со спецобсерваторией в Карачаево-Черкесии...
        - Ну, вы поняли, что я имел в виду. Пошлите своих людей туда, где телескопы сейчас не очень загружены, - пусть наблюдают там, а все результаты дают сюда. У вас же есть такие люди?
        - M-м... мы могли бы использовать, скажем, двух аспирантов с научным сотрудником во главе...
        - Не важно, как они будут называться, - лишь бы они умели и хотели работать. Уверяю вас - их труд будет оплачиваться очень неплохо.
        - Знаете, ваше предложение кажется мне интересным. Думаю, что на следующей неделе мы сможем рассмотреть его на научном совете...
        - На следующей неделе я должен быть уже целиком в курсе и иметь первоначальные прогнозы развития ситуации. Ученый совет может одобрить все, сделанное вами, и постфактум. Думаю, что проблемы финансирования волнуют не только вас одного?
        - В этом вы совершенно правы.
        - Поэтому вот мое предложение: мы немедленно составляем и подписываем контракт, и вы сразу же представите мне людей, которые будут заниматься этой работой, - я хочу видеть их и побеседовать с ними, чтобы они поняли всю серьезность задачи, а также оценили выгоду - и вашего института, и каждого из них... из вас в отдельности.
        - Вряд ли это возможно. Соглашение должно будет пройти через юридическую службу университета, затем...
        - Если вы не возражаете - сейчас я позвоню, и через полчаса здесь будут адвокаты из моей правовой службы. Можете быть уверены в их квалификации и опыте. А что касается университетских юристов, то прохождение этого вопроса поручим моим людям - и, заверяю вас, вам не придется беспокоиться по этому поводу. За эти полчаса, максимум сорок минут до их приезда я успею познакомиться с людьми и сделать свои выводы. Можете даже показать мне их рабочие места. У вас есть еще возражения? Или я могу звонить?
        - Теперь я понял, - сказал астроном. - Вы наверняка тот самый Гридень, который...
        - Я именно тот самый, который.
        - Звоните, - сказал астроном и с неожиданной лихостью взмахнул рукой, словно отдавал команду идти на приступ.
        Благополучно подписав соглашение с обсерваторией, Гридень уже на третий день начал получать интересующие его данные. Почему только на третий? Потому что Москва и ее окрестности в эти дни находилась в зоне действия очередного циклона, принесшего с собой, по своей скверной привычке, облачную погоду с дождями, так что наблюдать даже и Луну стало практически невозможно - в оптическом диапазоне, разумеется. Поэтому пришлось срочно послать людей на Кавказ, в станицу Зеленую, близ которой находится, как известно, специальная астрофизическая обсерватория Академии наук, обладающая, кроме всего прочего, шестиметровым рефрактором. Пользование им обошлось Гридню ой как недешево, однако он с самого начала решил денег не жалеть, поскольку прибыли от задуманной операции все равно обещали быть на порядки больше. Так что пока в Колокольске ждали погоды и по этой причине глава СБ со своими людьми не смогли еще получить никаких серьезных данных, Гридень уже смог оперировать конкретными числами.
        Из них он сделал вывод: на всю операцию у него оставалось около месяца - более чем достаточно для того, чтобы аккуратно, не вызывая особой паники, слить ценные бумаги, намеченные им к продаже. Затем, в момент наибольшего сближения Тела Угрозы, настанет пора вброса информации и стремительного обвала биржи; то есть завершится время разбрасывать камни и настанет - собирать их задешево и в большем даже количестве, чем будет раскидано.
        Главным же на сегодня выводом для Гридня было: поскольку нет надобности продавать быстро, то и не следует опасаться, что Кудлатый что-то учует (поскольку продавать будет не сам Гридень, разумеется, а многочисленные мелкие держатели ценных бумаг, на которых эти акции были записаны и которые все были у него на коротком поводке). И следовательно, не было необходимости брать Федюню в долю и отстегивать ему какую-то долю ожидаемого выигрыша. Скупка тоже будет происходить не только от его имени; так что обвинить Гридня в чем бы то ни было окажется просто невозможным. Если даже соответствующее задание получит сам Генеральный прокурор.
        
        А пока Гридень раздумывал над полученными сведениями, подчиненные генерала СБ продолжали розыск Минича и его спутницы. Ни он, ни она за это время ни разу не появились ни в его квартире и ее комнате, ни в подмосковном домике. Дело об оформлении наследства не сдвинулось с места, поскольку пока никто еще не заявил о своем праве наследования; впрочем, время для этого еще оставалось.
        Вздохнув тяжело, генерал пошел на трудный для себя шаг: переговорил с министром внутренних дел и заручился его обещанием относительно того, что милиция окажет СБ всяческую помощь в розыске и Минича, и автомашины, принадлежавшей, как было установлено, именно ему. Обнаружив место стоянки автомобиля, можно было бы резко сузить зону поиска.
        Но за истекшую неделю обнаружить машину ни на дорогах, ни на стоянке не удалось. Это, заметим кстати, вовсе не свидетельствовало о беспомощности инспекции или недостатке рвения; секрет их неуспеха в том, что Джина, она же Зинаида, снимая квартиру, была вынуждена вместе с нею снять и ракушку, в числе многих других располагавшуюся близ дома; машины владельцев квартиры в ней не было, поскольку они, перебираясь в новую, за хорошие деньги купленную квартиру, забрали с собой, естественно, и средство передвижения; Джина давно собиралась сдать ракушку в поднаем и почти уже договорилась, когда вблизи нее возник (при известных нам обстоятельствах) Минин со своей таратайкой - и именно она стояла сейчас в ракушке под надежным замком. На протяжении этой недели Минич ни разу не выводил ее из гаража, так что даже соседи, по сути дела, ее никогда не видели и потому никакой помощи милиции оказать не могли - если бы даже и очень захотели (как это принято в США; но тут - Россия, господа, все еще Россия). Вскрывать же все московские гаражи подряд в поисках нужного номера милиции не было ни указания, ни реальной
возможности. Вот почему это обещание пока так и не было выполнено, так что в пору было объявлять журналиста во всероссийский розыск.
        
        А уже упоминавшийся нами Федор Петрович Кудлатый, принявший было окончательное решение ехать в Германию и лечиться от опухоли там, неожиданно для всех задержался: люди, достойные всяческого доверия, сказали ему, что есть средства и по-надежнее хирургии или химии, а именно - космическая энергетика, которая с такими хворобами расправляется успешно - надо только найти хорошего специалиста, который сможет открыть все нужные каналы.
        Вот что делает страх даже с твердокаменными людьми: Федор Петрович, никогда в жизни никому не веривший, на этот раз поверил; уж очень не хотелось умирать, когда самое время было жить во все тяжкие.
        Он принялся искать, и почти вся минувшая неделя ушла у его людей на такие поиски. Не то чтобы таких специалистов в Москве не было: были, и немало. Но Федюне нужен был стопроцентный верняк, и приходилось его людям - самым приближенным, поскольку для большинства его здоровье по-прежнему оставалось железным, - заниматься статистикой, вычислять процент успешных результатов из общего числа обращавшихся, чтобы на этом основании сделать выводы. А поскольку казенная статистика этой тематикой не занимается, искать пришлось самим, применяя разные способы.
        Таким образом, методом исключения, удалось наконец вычислить требуемую кандидатуру. Ею оказался не какой-нибудь потомственный академик черной магии, чьими объявлениями пестрели газеты, не мэтр, бравший за сеанс по три и по пять сотен уев, а совсем еще молодая девица; у нее клиентов было не так уж много, но зато по интересовавшему Кудлатого диагнозу результат выражался именно в тех ста процентах, которые ему и требовались: четверо обратившихся - и четверо излеченных.
        Принялись искать ее; но по месту прописки не обнаружили, а принимала она, как выяснилось, на дому; выходит - дом ее был не там. Стали разыскивать вылеченных, оказалось - из четверых двое были откуда-то приезжими, третий полгода тому назад переселился на ПМЖ в Германию; четвертую, правда, нашли, но адрес она потеряла, помнила приблизительно лишь район. Зато она подала хорошую мысль: поискать объявления в эзотерических магазинах и изданиях. Беда в том, что у нее вылетело из головы, как эту девицу звали: похоже, Жанной, но за точность выздоровевшая не ручалась. Пришлось заняться магазинами и еженедельниками.
        
        Минич ожидал, что вот-вот проснется если и не знаменитым, то, во всяком случае, гораздо более известным, чем до сих пор: свежий номер “Вашей газеты” откроется его статьей, и везде - Дома и на улице, в метро и трамваях, на работе и в кафе - люди только и будут, что обмениваться мнениями по поводу угрожающей, возможно, каждому из них катастрофы.
        Ему мерещилось, что эта опасность, для которой не было различия между богатым и бедным, знаменитым и безвестным, старым и молодым - именно благодаря тому равенству, которое она самим своим появлением устанавливала, обязана была внести в сознание людей, сплотить их, заставить по-иному увидеть жизнь и понять ее, а затем... Он не очень хорошо представлял себе, что станут делать люди и что произойдет с ними потом, когда они поймут все это, - но уверен был, что такою, какой была, жизнь просто не сможет больше остаться.
        А поскольку он, как и любой другой человек, в глубине души не то даже чтобы надеялся - он просто убежден был, что настоящей катастрофы не произойдет, что это ни в коем случае не конец, но всего лишь предупреждение, хотя и достаточно серьезное, - Минич считал, что у людей, по-новому увидевших и мир, и самих себя в нем, будет время для этой новой жизни. Конечно же, будет! - иначе выходило бы, что все существование, вся история не только человечества, но и жизни вообще была ни к чему - он же, опять-таки как и любой другой, подсознательно ощущал, что какой-то высший смысл в таком явлении, как жизнь, должен быть обязательно.
        Будь он более честолюбивым, чем на самом деле, он, чего доброго, вообразил бы себя новым пророком, даже попытался бы (не исключено) основать еще одно вероучение; но так далеко его мысли не заходили, он просто хотел, чтобы за эту публикацию ему воздали должное, сознавая при этом, что не он обнаружил это тело и понял угрозу, которую оно в себе несло. Он искренне жалел, что Люциана уже не было в живых, потому что именно тот имел право на всеобщую благодарность и уважение. Тем не менее -именно он, Минич, донес эту информацию до людей и даже подвергался при этом некоторой опасности - хотя никакой вины за собой не чувствовал.
        Такими были его мысли, надежды и переживания.
        Наутро после того дня, когда он передал текст Гречину, проснувшись, даже не позавтракав, Минич, пренебрегая опасностями, направился к ближайшему газетному киоску.
        На улице все было спокойно, никто не бежал опрометью, размахивая газетой, люди не сходились кучками, обсуждая сногсшибательную новость; все выглядело в точности так, как и вчера, как всегда. Дурные предчувствия зашевелились в нем. Он понялвдруг, что номер с его статьей могли просто не пропустить: хотя официально никакой цензуры в России не существовало, но он, как и все прочие, отлично знал, что слова нет - а контроль все равно существует.
        Дрогнувшим голосом он спросил у киоскера “Вашу”. И получил. Номер вышел нормально. Отойдя, он развернул газету, окидывая взглядом полосу за полосой. Не было в номере белых пятен - и его статьи тоже не было. Ни в полном виде, ни в сокращенном - ни в каком. Не было, и все. И даже намека не имелось на то (как это порою делалось), что в следующем номере, или хоть в одном из ближайших, будет опубликован важный и интересный для каждого читателя “ВГ” материал. Словно бы его статья никогда и не была написана.
        Это подкосило его. Всего он ждал, но не такого пренебрежения и не такого разочарования во всем - в редакторе, в газете, в стране России, в самой жизни. Он вернулся в квартиру Джины, как говорится, на автопилоте, сразу же бросился к телефону (совершенно забыв, что отсюда звонить ему никак не следовало; впрочем, теперь ему уже все равно стало) и набрал номер Гречина.
        На работе главного редактора еще не было. Минич позвонил по домашнему. Уже выехал. Тогда он набрал номер сотового, и тут Гречин наконец откликнулся:
        - Да, кто там? В чем дело?
        Голос главного был весьма недовольным. Но для.Минича это уже не имело ровно никакого значения.
        - Это Минич.
        - А, Марик. Что. стряслось?
        - Статьи нет, - только и выговорил Минич в сумасшедшей надежде на то, что произошло какое-то недоразумение, и Гречин сейчас скажет: “Как это нет? Плохо смотрел. Мы просто изменили название”, и тут же объяснит, на какой странице надо искать этот материал, или хотя бы начало его.
        Услышал он, однако, другое:
        - А почему ты решил, что она пойдет в этот номер?
        - То есть как?
        - Разве я тебе обещал такое? Это, Марик, дело серьезное, и сперва надо показать специалистам - не напутано ли у тебя с терминологией, со всякой спецификой... И вообще - надо посоветоваться, а не так - раз-два и в дамки. Репутация газеты, знаешь ли ты, слишком большая ценность...
        - Когда же? Завтра?
        - И не завтра. Дадим тогда, когда сможем. Сейчас много места берут камчатские материалы - президентский визит, и все такое. Вот разгрузимся немного, как раз и согласовать успеем...
        Минич ушам своим не верил. Это - Гречин? Тот самый Гречин, что любил повторять: “Для нас есть одно мнение - мнение читателя, один авторитет - читатель, и один закон: читатель должен знать все!”? Нет, что-то должно было стрястись немыслимое, чтобы он...
        - Ну. что же, - сказал он в трубку сухо. - Если у вас не хватает смелости, найдутся другие люди - посмелее. Статья - моя, и я добьюсь...
        - Не советую, - прервал его Гречин голосом, не предвещавшим ничего хорошего. - Не делай глупостей.
        Минич секунду искал ответ поядовитее; не нашел и просто брякнул трубку на аппарат. Постоял, сжимая кулаки, дыша тяжело, как в конце третьего раунда. Снова набрал номер - уже другой.
        - Отдел писем...
        Он постарался говорить обычным голосом, но получилось все равно хрипло и не очень внятно:
        - Любочка? Привет. А Хасмоней жив?
        - Как всегда - смеется сквозь слезы, - доложила Любочка. - Тебе его выдать?
        - С потрохами.
        - Людоед, - тут же сказал уже Хасмоней, слушавший, надо полагать, по параллельному. - А пошло бы тебя подальше: что с тобой происходит? Перебрал с утра пораньше? Вообще катехуна?
        Хасмоней обожал подобные аббревиатуры, звучащие вполне цивилизованно, даже вроде бы по-японски, при не совсем приличном содержании. И все его знакомые этот язык понимали.
        - Если бы. Чего мне надо? Где тот материал, что я вчера тебе сдал?..
        - Сразу же вручил шефу. Расписки, правда, не взял - но и уговора такого не было.
        - Ты сам его посмотрел?
        - А ты меня просил? Нет, конечно: к чему мне? Многия знания дают многия печали - предостерегал еще царь Шломо. Так - заглянул краешком глаза. Лихо закручено. А в чем дело, собственно? Хочешь что-то исправить? Дополнить?
        Минич заранее был более чем уверен, что Хасмоней все прочитал, конечно: любопытство его было поистине неуемным. Но почему-то он не любил в этом признаваться.
        - Хочу только выяснить - почему он не пошел, - пояснил автор.
        - Не пошел сегодня - пойдет завтра. Не впервой.
        - Слушай, не в службу, а... Поинтересуйся в секретариате: его куда-нибудь вообще намечают? Тебе они скажут, а меня скорее всего пошлют куда подальше. Да и...
        Он чуть было не сказал, что боится показываться в редакции. Но Хасмоней уже после вчерашнего должен был и сам сообразить.
        - M-м... Могу попробовать.
        - Сейчас.
        - После обеда.
        - Сейчас. Просто перезвони по внутреннему...
        Хасмоней не любил делать что-либо сразу. По его любимой сентенции, всякое дело должно созреть, рыбка - завонять, яичко - подтухнуть, и только тогда их можно употреблять в пищу. И на сей раз он недовольно покряхтел:
        - Что - пожар? По-моему, это пустышка.
        - Нет. Поверь мне - нет.
        - Ну ладно. Хотя и... Давай номер - я тебе сразу же позвоню.
        - Записывай...
        Минич продиктовал номер.
        - В пределах получаса, - пообещал Хасмоней.
        - Буду у тебя в долгу.
        - А ты что - начал отдавать долги? - не смог не съязвить главный письмоводитель редакции. - Значит, конец света действительно близок.
        И положил трубку, дав Миничу лишний раз понять, что материал о конце света им прочитан и принят к сведению.
        Ладно. Обождать полчаса. Получить подтверждение того, что статья никуда не планируется - ни на этой неделе, ни вообще. Затем созвониться с шестьдесят четвертым, “Шахматным” каналом. Последний раз они вроде бы остались довольны, приглашали еще. И предложить им. Утереть нос Гречину, оказавшемуся перестраховщиком и трусом. Договориться с телевизионщиками о встрече.
        Полчаса... За полчаса можно смотаться до стекляшки тут рядом и взять чего-нибудь такого. После такого разочарования просто необходимо принять на грудь. В разумных, конечно, пределах.
        Он подсчитал ресурсы. Импортная “смирновка” при таких деньгах не светит. Но на отечественную - достанет.
        И снова выбежал на улицу, чувствуя в теле приятную легкость, какая возникала обычно после принятия трудного и верного решения.
        
        И старший лейтенант Комар тоже испытывал некоторую приподнятость.
        - Есть! - доложил он майору. - Засекли разговор.
        - Номер определили?
        - Даже не пришлось - он сам продиктовал, как по заказу.
        - Адрес?
        Комар похлопал себя по карману.
        - Молодцом, - похвалил майор Волин. - Ну, поезжай. И людей возьми. - - Поедем втроем, как обычно. Он же не вооружен даже...
        - Как знать. Ладно, валяйте.
        Оставшись один, майор усмехнулся. Вот и обошлись без всякой милиции. Они вот не смогли, а мы - пожалуйста.
        Внизу Комар со своими ребятами уже вскакивали в седла безотказного джипа.
        - Нашли эту дамочку, Федор Петрович, - в то же самое время, а может быть, даже чуть раньше докладывал Кудлатому один из его приближенных. - По магазинному объявлению.
        - Адрес там был?
        - Телефон. Мы созвонились уже. Не уточняя. Сказала - будет ждать, сейчас как раз располагает временем.
        - Посылай ребят - пусть привезут, - распорядился былой Кудряш. - Но чтобы по-хорошему, не перепугайте ее, а то твои братки привыкли страх нагонять... Вежливо, ласково - мол, нужны ваши услуги видному человеку, заплачено будет по высшей категории - в случае успеха, конечно. Пусть скажут: у нее, мол, репутация как у академика - ну, в общем, чтобы привезли ее бодрой и веселой.
        - Бусделно, - ответил приближенный и поехал на первый этаж, где всегда находилось достаточно ребят для выполнения могущих возникнуть заданий.
        Через три минуты они отъехали на двух машинах.
        
        Минич благополучно вернулся с бутылкой, уже свинтил пробку. Достал из буфета две рюмки.
        - Я не буду, - отказалась Джина. - А ты, раз уж такая охота пришла, иди на кухню со своей водкой: ко мне сейчас клиент подъедет.
        Минич к делам подруги относился уважительно и спорить не стал. Обосновался на кухне. Выпил рюмку - за успех дела, и тут же вторую - чтобы захорошело побыстрее. И пошло: Бог троицу любит. А дом без четырех углов не стоит. А...
        В общем, когда Хасмоней, сдержав обещание, позвонил и сообщил, что секретариат не только статью нигде не планирует, но и вообще ничего о ней не знает, Минич только прорычал в трубку:
        - А пошли вы все к... Повынах, твоими словами.
        Сейчас мысли его были заняты другим: не сбегать ли за второй? Или, может быть, попросить Джину, пока ее клиенты еще не нарисовались?
        Но тут как раз позвонили в дверь; этак деликатно, даже робко. Минич услышал, как Джина пошла открывать. Значит, придется бежать самому. Потому что в этой бутылке оставалось уже только на донышке.
        Он ждал, пока клиенты - судя по голосам, их было больше одного, - пройдут в комнату, как обычно бывало, и он сможет без помех выскользнуть из квартиры. Но на этот раз посетители почему-то не торопились заняться делом - разговаривали с Джи-ной тут же, возле выхода, и голоса их становились все резче.
        Так получилось, что братки Кудлатого подъехали первыми - им просто ближе оказалось добираться. Спокойно подошли, позвонили, и дверь почти сразу же распахнулась. Вошли. Отворившая оказалась телкой в длинном черном платье, хотя на дворе стоял белый день. Ей сразу же предъявили четвертушку бумаги - объявление, прихваченное в магазине:
        - Твое?
        Джину такая фамильярность неприятно удивила. Но начинать общение с клиентом с обиды было бы неправильно.
        - Да. Проходите в комнату; вам что - всем нужна помощь? Или кому-то одному? О, да вас много...
        -Кончай базар, - сказал тот, что заговорил с нею. - Бери все, что полагается, и поехали.
        - Что значит - поехали? Я никуда ехать не собираюсь, никто о выезде не говорил...
        - Я сказал! Тебе мало? Надо человека вылечить. Так что не тяни резину. Да не трепыхайся, все будет о'кей. Только не забудь свои причиндалы.
        Выезжать на дом Джине случалось не раз, только обычно об этом договаривались заранее. Но она успела уже понять, что на сей раз надо соглашаться. Даже не поняла, а подсознанием ощутила. И спросила только:
        - Чем человек болен?
        Эти переглянулись, и ей ответил уже другой:
        - Вот он сам и расскажет. А наше дело - тебя доставить в целости.
        И все закончилось бы тихо-мирно, если бы из кухни не выскочил Минич, злой на весь свет и потому агрессивный.
        - Чего это вы тут раскомандовались? - глядя исподлобья, поинтересовался он.
        - Борян! - вместо ответа произнес спрошенный. - Че это он, а?
        Другой, что, видимо, и был Боряном, сделал движение, и Минин неожиданно для себя оказался на полу.
        - Да он на ногах не стоит, - доложил Борян, подув на кулак. Джине это не понравилось ни с какой стороны.
        - Господи, когда ты успел так набраться? - Вопрос был адресован лежащему на полу и недоуменно моргающему Минину. Журналист, сделав усилие, поднялся на четвереньки.
        - Не позволю, чтобы тебя увозили! - заявил он, не совсем уверенно выговаривая слова.
        - Он не позволит, а? - с сомнением спросил главный переговорщик. - А, понял. Это он шутит. Ты бы закусывал лучше!
        
        Таким Джина видела Минина впервые. И всерьез испугалась.
        - Ребята, извините, конечно, сами понимаете - я не могу его так оставить.
        Похоже, что ее опасения ребятам были понятны. Но говоривший тут же успокоил ее:
        - Ты, типа этого, не трясись. Мы и его прихватим; пока будешь работать - за ним приглядят.
        И, не дожидаясь возражений:
        - Этого грузите во вторую. А ты, как тебя - Женя? Собралась?
        В результате уже через три минуты все оказались перед домом, направляясь к машинам. Минич шел своими ногами, хотя его и придерживали - чтобы не упал или не слинял. Джина с опасливым недоумением поглядывала на него.
        И только сейчас массивный джип затормозил рядом. И трое разом выскочили из него. При виде процессии остановились, и Комар уверенно определил:
        - Вот это он и есть.
        - И девица та самая, - присовокупил один из его спутников.
        - Берем.
        И все трое приблизились к двум машинам, куда уже усаживали разыскиваемых людей.
        - Стоять! - скомандовал Комар. - Эсбэ!
        Странно, но никто вроде бы не обратил внимания - ни на слова, ни на приблизившихся людей. Комар сделал еще шаг. И уперся сразу в троих, загородивших дорогу.
        - Ты че, а? - спросил один из них. - Нарываешься вроде.
        - Эти двое арестованы, - отчеканил Комар. - И если не хотите загреметь вместе с ними, немедленно сдайте их нам.
        - Ну возьми, - сказал мешавший. - Если сможешь.
        Последние слова он произнес тоном, выразившим крайнее сомнение.
        - С дороги!
        - Ты не шуми так грозно, - сказал мешавший. - А то я испугаться могу.
        - Вы кто? - поинтересовался спутник Комара.
        - Хрен в пальто, - был ответ. - Усек? Ну и линяй отсюда.
        Комар оценил обстановку. Их было трое, противников - пятеро; по виду старший лейтенант успел уже определить: боевые ребята, и стычка скорее всего закончится в их пользу. Обнажать стволы нельзя: эти ответят тем же самым. И оружием, и единоборствами они наверняка владеют не хуже; уж один точно: Комар опознал его, когда-то этот парень служил там же, в СБ, потом уволился. Нет, ни силой, ни горлом здесь не возьмешь. Только дипломатией.
        - Куда же вы их везете?
        - Куда надо. А вам что - срочно понадобились? Мужик нам вообще-то без надобности...
        - Давайте поделим: мужика нам, а ее можете везти.
        - Да она без него не поедет. Ну вы типа не волнуйтесь: мы их скорее всего вечером доставим обратно; если не проспите - будут ваши.
        Видимо, приходилось мириться с таким решением: выполнение задания только откладывалось на полсуток, но никак нельзя было считать, что оно сорвалось.
        - Ну, так и договоримся. Только без туфты, а то ведь...
        - Да ну, - сказал переговорщик. - Мы же не шантрапа какая-нибудь.
        И две машины отъехали. Эсбисты погрузились в джип, и Комар скомандовал:
        - Давай за ними. Хоть узнаем, чьи они и откуда.
        - Я и так могу сказать, - сказал спутник. - Это люди Кудряша. Приходилось уже встречаться.
        - Народ серьезный, - сказал Комар. - Ладно, давай за ними. Так и доложим начальству... С Кудряшом связываться - тут нужен генеральский уровень, мы для этого мелковато плаваем, - закончил он с нескрываемой горечью.
        
        Между тем приблудное, а может быть, и действительно беглое небесное тело, нерасчисленное, как сказал поэт, светило (которым оно, впрочем, не было, поскольку свет лишь отражало, да и то не очень активно) продолжало мчаться в бескрайнем просторе по пути, никому не ясному; впрочем, и само тело, даже если бы обладало способностью мыслить, вряд ли могло бы его предсказать, поскольку все новые силы вмешивались в прокладку курса - по мере того как тело сближалось с ними.
        Вот и сейчас оно, как бы падая (с нашей, земной точки зрения) на орбиту Сатурна, начало все больше отклоняться в том направлении, в котором находился сейчас космический властелин колец; отклонилось бы и еще больше - но некто как бы окрикнул его, призывая к порядку, и в результате произошло очередное изменение траектории.
        Все эти прыжки и гримасы мог бы, наверное, рассчитать достаточно мощный компьютер - если бы вложить в него все нужные для этого данные; такие компьютеры в распоряжении людей были, а вот данных не хватало - и по этому поводу они сейчас ломали свои умные головы.
        Этим, впрочем, занимались лишь немногие избранные. А другие тратили время на действия куда менее полезные; например, выслеживали, хватали и увозили Минича и Джину, хотя ясно, что движение тела от них никак не зависело, как и от любого другого человека или государства, и они при всем желании не смогли бы отклонить орбиту пришельца хоть на долю миллиметра. Но в этой непродуктивной (и для многих неприятной) трате ресурса, которого у Земли оставалось, может быть, не так уж и много, - в этом образе действий сказывался дефект мышления, свойственный (рискнем сказать) любому земному правительству или правителю: лечить не причины недуга, а его симптомы, полагая, что если опасность неизвестна, то она и не страшна, а раз ее не боятся, то ее как бы и не существует больше. И весь хрен по деревне.
        Итак, люди бегали, или летели, или сидели на месте и думали, или спорили, или соглашались, или рыли яму другому, или сами в нее попадали, и так далее - а тело, весело кувыркаясь, наматывало свои километры на секунду в квадрате, поскольку постоянно подвергалось ускорениям. И - добавим для ясности - угроза, какую оно могло составить для нашей планеты, при этом никак не уменьшалась. Скорее наоборот.
        Но что знаем мы о грозящих нам бедах?
        А собственно, к чему нам знать о них, пока их нет? Только портить себе и другим настроение. Выше голову, ребята, хвост морковкой! Летит - и пускай себе летит, как бы из села Чугуева...
        
        Глава четвертая
        
        Со встречами, что наметил в своих американских планах глава российской оппозиции, дело обстояло вовсе не так благополучно, как он сообщал своим сторонникам на родине. Начать хотя бы с той первой - генеральской.
        Политик отлично понимал: говорить с ними об экономических проблемах и даже о политических - трата времени: не то чтобы это их не интересовало, но дискутировать на эти темы они просто не станут, предоставляя это профессионалам. Ему же нужно было не просто заинтересовать их, но задеть, что называется, за живое. То есть - говорить о проблемах вооружения, безопасности, армии. Что касается угрозы со стороны мирового терроризма и “оси зла” - они и сами об этом знали, пожалуй, больше приезжего. А вот что касается угрозы из космоса - тут он, похоже, мог чем-то военных и убедить, и насторожить.
        Военные - их было четверо - выслушали приглашенного очень внимательно, но как-то бесстрастно - словно то, о чем он рассказывал, их ни с какой стороны не затрагивало. И с каждой минутой, с каждым словом он все более утверждался в мысли: знают. Давно уже все знают. Но молчат. Похоже, считают меня дурачком, предоставляя возможность тут перед ними распинаться. Мальчика нашли! Но не на такого напали...
        И, почти неожиданно для самого себя, он сменил тональность:
        - Я понимаю, что вы давно уже в курсе дела, и то, что я сказал, для вас новостью не является. Но моей целью было только своей откровенностью показать, что мы готовы на полное и искреннее сотрудничество с вами ради достижения общей цели.
        Трое остались невозмутимыми, как если бы он вообще ничего не сказал. Четвертый же - а вернее, первый (во всяком случае, звездочек у него было больше, целых четыре), - проговорил:
        - Наше поведение естественно: нам неясен ваш статус. Говорите ли вы от имени правительства? Президента? Оппозиции? Хотите ли подписать какой-то протокол, открытый или секретный? Согласитесь: при отсутствии ясности в этом вопросе мы не можем вести каких бы то ни было переговоров. Если же вы просто решили поделиться с нами имеющейся у вас информацией, то почему именно с армией? Почему не по каналам госдепартамента или каких-либо общественных организаций?
        О каналах разведки он не упомянул, но и так было ясно, что это подразумевалось.
        Московский гость поднял брови и ответил даже с некоторбй обидой в голосе - правда, тщательно отмеренной:
        - Мне казалось, что это именно вас заинтересовала моя информация, а не наоборот. (“Интересно, - думал он при этом, - как чертов коллега отрекомендовал меня? Надеюсь, не как перебежчика! Ну ладно, я ему потом все выскажу...”) Мои же намерения совершенно ясны. Любую проблему я всегда стремлюсь обсуждать с теми, кого она непосредственно касается. Скажите, кто больше заинтересован в сохранении ядерного потенциала: вы или государственный секретарь? Кого этот вопрос затрагивает ближе: вас или его? Что же касается моего статуса, то если исходить из фактического положения вещей, то я сопоставил бы его со статусом вице-президента вашей страны.
        Генерал покосился на безмолвно сидевшего в сторонке Столбовица; тот лишь едва заметно кивнул.
        - Очень хорошо. В таком случае скажите: почему вы, один из высших политиков России, заинтересованы в сохранении ядерно-ракетного вооружения страны, которую очень многие у вас все еще продолжают считать своим потенциальным врагом?
        Политик улыбнулся:
        - Вы исходите из неверной предпосылки, генерал. Я вовсе не заинтересован в ядерном вооружении Соединенных Штатов.
        - Оу?
        - Но я очень заинтересован в сохранении этого потенциала в моей стране. На то есть много причин, и вы их знаете. Однако обстановка сложилась так, что наш потенциал может сохраниться только при условии сохранения ваших боеголовок - кстати, и ваш тоже зависит от нашего таким же образом, хотя, может быть, и в несколько меньшей степени. Стоит вашему президенту подписать соглашение о ядерном разоружении - и если мы в тот же миг не сделаем того же самого, то у нас может произойти все что угодно: народные возмущения, рельсовая война, призыв к импичменту президента, захват власти коммунистами - все что угодно. Но если вы остаетесь при своих - сохранение наших вооружений будет оправдано на сто процентов, никому и в голову не придет требовать сокращения, каких бы денег ни стоило нам содержание ракет на боевых дежурствах.
        - В этом есть своя логика, хотя и несколько странная, - кивнул генерал. - Но почему вам так хочется сохранить такой источник расходов? У вас ведь мало денег, не так ли?
        - Именно по этой причине. Будь мы хотя бы вполовину так богаты, как вы, - мы старались бы подтвердить свой статус иными средствами. Но в нынешнем положении...
        И политик развел руками.
        - Вы говорите о статусе великой державы? .
        - Великой ядерной. Иное величие для нас возможно только в перспективе.
        - Мне представляется, что это трезвый взгляд на вещи. Хотя относительно перспективы могут быть, конечно, разные мнения - но это сейчас не предмет дискуссии. Итак, вы хотите сохранить боеголовки потому, что вы бедны...
        - Точно так же, как вам нужно сохранить их хотя бы потому, что вы очень богаты.
        Тут улыбнулся и генерал - и за ним все остальные. Кроме Столбовица - тот словно спал с открытыми глазами и никак на происходившее не реагировал.
        - Вы полагаете?
        - Мне это представляется бесспорным. Во-первых, богатство всегда нуждалось в защите. Из всех населяющих Землю миллиардов людей вашу страну не любит, думаю, процентов девяносто пять, если не больше. Вас можно уважать, можно бояться, вас приходится терпеть, но богатых нигде и никогда не любили. В прошлом веке вы сбросили две бомбы на Японию и тем доказали свою способность совершать такие поступки. Поэтому вас боятся. Но если вы останетесь только при обычном оружии - страх стремительно пойдет вниз. Во-вторых: содержание ядерно-ракетного парка вам обходится еще дороже, чем нам. Но если вдруг эта расходная статья закроется - высвободившиеся деньги просто задушат вас: их окажется слишком много. Ожирение ничем не лучше дистрофии - если говорить о результатах. Вам просто нужно расходовать эти миллиарды. Вы это прекрасно знаете, потому что кризис столетней давности вами не забыт, его призрак всегда незримо присутствует в вашей жизни - как и призрак Одиннадцатого сентября. Только если сто лет тому назад вас губило перепроизводство, то сейчас наоборот - денег окажется больше, чем того, что можно купить на
них. Вот хотя бы по этим причинам вы должны сохранить оружие, не говоря уже о том, что разоружение скажется на авторитете военных в обществе - скажется отрицательно. Думаю, что вы не найдете ошибки в моих рассуждениях. А если так, то остается лишь один вопрос: насколько можно рассчитывать на изменение позиции президента США в этих условиях?
        - У нас военным не рекомендуется участвовать в политике, - сухо заметил один из тех трех, что все время молчали.
        - Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?
        Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!
        Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук - кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.
        Но ответа на свой вопрос приезжий так и не получил; старший из генералов сказал:
        - Вы располагаете серьезной информацией по этому поводу, сэр?
        Москвич ответил, обозначив намек на улыбку:
        - Ни один человек не знает всех секретов своего государства. Но предполагать не возбраняется никому.
        Что можно было истолковать и таким образом: “Не хочу быть предателем, а повод для размышлений вы уже получили”.
        Снова полуминутное молчание.
        - Мы очень благодарны вам за интересную беседу, сэр. Однако вы понимаете, что нам требуется время для того, чтобы проверить информацию, столь любезно предоставленную вами, как и прозвучавшее тут предположение, и прийти к каким-то собственным выводам. Надеюсь, мы сможем встретиться с вами и в дальнейшем?
        Тут впервые подал голос Столбовиц:
        - Наш уважаемый гость пробудет здесь столько времени, сколько понадобится для прояснения нашего отношения к его идеям; он надеется, что это сможет произойти - ну, скажем, в недельный срок.
        - Такой срок представляется приемлемым, - кивнул генерал.
        
        Джину, а заодно с нею и Минича, без других происшествий доставили, как и было приказано, в дом Федора Петровича Кудлатого. Там их разделили: целительницу сразу провели к пациенту, журналиста же поместили в комнату, где отдыхала охрана. Там он даже задремал в удобном кресле, и беспокоить его никто не стал - до поры до времени.
        Провел он в довольно тревожном полусне около двух часов; мерещилось что-то такое - то ли драка со стрельбой, то ли столкновение галактик. Проснулся в состоянии похмелья, когда необходимо становится хоть что-то добавить на старые дрожжи. Но в комнате сейчас никого не было, так что попросить было не у кого. А идти на поиски в незнакомом доме он не решился и сидел, тихо страдая, жалея самого себя и все более укрепляясь в обиде на весь мир.
        Джина тем временем успела переговорить с новым пациентом. Дело, по ее оценке, было серьезным, но не безнадежным. Она честно предупредила, что полной гарантии сейчас дать пока не может, но шансы есть - и вовсе не плохие.
        - В конечном итоге все будет зависеть от вас, - внушала она Кудлатому. - От вашей веры. Если будете искренне, от всей души верить - в Бога, в мои силы и в ваши собственные, - вылечитесь. Если заранее настроились сомневаться - лучше и не начинать.
        - Это что же, - поинтересовался Кудряш, - вы готовы даже отказаться от заработка? Я ведь заплачу хорошо. Очень.
        - Я и возьму, конечно, - но только если будет ощущение, что заработала. Надо быть честным - перед Высшими Силами.
        - Ну ладно, - проговорил Федор Петрович, подумав одновременно, что в бизнесе с такими правилами далеко не уйдешь. - Давайте сразу же и начнем.
        Более полутора часов ушло на сеанс - каналы открывались с трудом, Кудлатый оказался тяжелым пациентом. Когда закончили, он сказал:
        - Знаете, по-моему, я уже почувствовал себя лучше. Наверное, вы внушаете доверие. Давайте договоримся о вашем следующем визите и заодно поужинаем.
        - Боюсь, что не смогу...
        - Почему?
        - Я ведь не одна приехала, а вместе с другом. Он сейчас где-то там - внизу...
        - И тоже проголодался, понимаю. Нет проблем - значит поужинаем втроем. Согласны? Согласны, вижу.
        В этом человеке чувствовалась сила, и отказаться Джина как-то не осмелилась - хотя, откровенно говоря, с большим удовольствием очутилась бы сейчас дома. Но вспомнила, что дома теперь стало опасно - те, другие снова приедут, - и согласилась.
        Привели Минича; выглядел он каким-то потерянным, но опытный Кудряш сразу определил, в чем корень зла.
        - Вашему другу просто необходимо поправиться, - заявил он категорически. - Ничего, мы найдем все, что для этого понадобится.
        В столовой при виде сервированного ужина Минич несколько оживился. А приняв стопаря - почувствовал, что возвращается к жизни и непременно хочет излить свою обиду - ну, хотя бы любезному хозяину дома, раз уж никого другого нет.
        К тому же и сам хозяин помог. Наливая вторую, он поинтересовался:
        - Мне рассказали, что за вами было нечто вроде погони? А что, собственно, кто может к вам иметь? Кому вы там наступили на мозоль?
        Только такого вопроса Миничу и нужно было.
        - Мир стоит перед катастрофой, - начал он, - и у меня есть вся информация об этом. Но статью не публикуют, и кому-то, наверное, хочется, чтобы никто ничего не узнал до самого конца...
        - Очень интересно, - сказал Кудлатый достаточно равнодушно: в конец света он верил только для отдельно взятых людей, а для всего мира - нет. - Что же это за информация?
        - Марик, - сказала Джина. - Может быть, не стоит затруднять хозяев твоими бедами...
        - Это не мои беды! Просто пока никто не знает...
        - Нет, отчего же! - сказал Кудлатый любезно. - Интересно будет услышать...
        Минич заговорил. И по мере того как развивался его рассказ, Кудлатый становился все серьезнее. Сначала все это казалось ему похмельным бредом; но чем дальше - тем больше принимало очертания реальности. Очень скверной, но, безусловно, реальности.
        Федор Петрович в отличие от многих людей твердо верил в то, что подлостей и вообще пакостей следует ожидать не только от людей, но и от природы или, если угодно - от Господа Бога. Когда-то он читал Библию - и Ветхий Завет убедил его в том, что Бог был мужиком не всегда порядочным, но, как правило, весьма крутым. И то, что планете могла угрожать серьезная, может быть даже - смертельная опасность, его не удивило. На людях было испробовано уже многое: обледенения, землетрясения, эпидемии, войны, неурожаи, даже потоп. Так что устроить столкновение Земли с какой-нибудь другой глыбой было, по мнению Кудлатого, вполне естественным продолжением божественного эксперимента. Да собственно, ничего другого люди и не заслужили - таким было искреннее мнение авторитета и крупного магната.
        Так что удивляться вряд ли стоило, а сомневаться - не очень-то. Во всяком случае, пренебрегать поступившим, пусть и по столь странному каналу, предупреждением никак не следовало. А что предупреждение было ему послано не случайно, Кудлатый был совершенно уверен: Бог не мог не выделять его из числа прочего земного , населения - не мог по многим причинам, и в частности - потому, что Кудлатый понял его сущность и характер; а поскольку Богу надлежало знать все на свете, то и это мнение Кудряша не оставалось для него секретом.
        Мало того: Федору Петровичу давно уже казалось, что Господь что-то такое должен учинить - слишком уж распоясались люди, слишком жестоко обращались со всем тем, что было сотворено. Кудлатый до сих пор полагал, что это будет все-таки ядерная война; теперь же понял, что это как-то не соответствовало масштабу Творца: мелковато было, хотя и задумано с явным чувством юмора. Сейчас же ему вдруг стало ясно: не желал Господь оставить людям хотя бы такое слабое утешение, как то, что это они сами навели себе решку; нет, угроза не должна была оказаться творением человеческих рук. И вот он нашел лучший способ показать муравейнику, кто был и остается хозяином, кто на самом деле вяжет и разрешает и у кого - отмщение и воздаяние. Да, теперь все сходилось - один к одному.
        Эти мысли проносились в голове Кудлатого в те минуты, когда он внимательно слушал излияния Минича. И параллельно в мозгу складывался уже план действий, а точнее - даже два плана. Или, может быть, три...
        - Так, - проговорил он, когда Минич умолк. - Ну а где же все это сейчас находится? Вот то, о чем вы говорили: фотографии этой штуки, расчета там, словом, все, имеющее отношение.
        Минич кивнул в знак того, что понял вопрос. И, уже открыв рот для ответа, перехватил мгновенный взгляд Джины - настолько пронзительный, что пробил даже плотную пелену похмельного тумана.
        - Да все в обсерватории, - соврал он привычно для журналиста. - В той, как ее...Черт, вылетело из головы... Ну, куда он отправлял... Не в городе, но поблизости где-то...
        И он безнадежно покачал головой, досадуя на ослабевшую память.
        - Ладно, это мы выясним. Ну а статья, статья-то ваша где? - спросил Федор Петрович, когда журналист снова поднял голову, еще раз произнес “Вот черт...” и опять сделал паузу, чтобы передохнуть и уже самостоятельно налить себе.
        - Да так и лежит, наверное, у Гречина. Перетрухал так, что вряд ли решится показать кому-нибудь... А обещал, обещал!..
        - А кроме него - с кем-нибудь на эту тему разговаривали? Ну там, друзья-приятели, коллеги - мало ли кто.
        - А когда я мог? Я и на улицу выходить опасался - и не зря, оказывается: если бы не ваши ребята - меня бы те увезли. Не знаю даже, как они пронюхали, где меня искать.
        - Так, понятно, - проговорил Кудлатый почти машинально. - Как пронюхали - это, как говорится, вопрос технологии, это все умеют. Да вы не стесняйтесь, наливайте себе, на меня не смотрите - я свое наверстаю. И закусывайте...
        Последние застольные слова он и вовсе уже выговаривал чисто автоматически, а в мыслях его в эти мгновения сшиблись и завихрились в единоборстве две лавины - такое определение будет, пожалуй, наиболее точным. Излишне, однако, говорить, что на лице любезного хозяина дома это никак не отразилось.
        Одна лавина была вызвана только что услышанной новостью; и была она подобна комете, в которой, как известно, плотное ядро увлекает за собой облако газа и пыли, которое она теряет, но достаточно постепенно - при многократных прохождениях мимо светила; впрочем, отдаляясь, она возмещает потерю в какой-то степени.
        Второй же поток соображений и сомнений возник потому, что подходил к концу срок, взятый Федором Петровичем на обдумывания сделанного свыше приглашения стать одним из основных инвесторов предстоящей предвыборной кампании.
        Собственно, срок этот Кудлатый попросил более для порядка: несолидно было бы так сразу соглашаться с каким угодно предложением, кто бы его ни выдвигал. На самом деле он внутренне согласился сразу же. Понимал, конечно, что вложения будут очень большими, так что придется поднапрячь силы; было достоверно известно, что даже Гридню в свое время пришлось отказаться от некоторых других замыслов - создания своего флота, например; но беда Гридня была не в том, что кто-то его продинамил, а просто он зазнался, стал забывать, кто есть who, вот и пострадал - ну что же, на чужих ошибках надо учиться. Нет, выгода была несомненной. Но вот только что услышанное на миг блеснуло такой ослепительной перспективой, что в пору было начать думать сначала...
        - ...Может быть, хватит ему? - повторила не в первый раз Джина и даже тронула Федора Петровича за рукав, заставляя его вернуться туда, откуда он физически и не отлучался, - за стол.
        - Что-что? Да нужно ему, нужно для здоровья.
        - Вам просто сказать, а мне с ним домой добираться. Может, вы дадите машину? А то...
        Кудлатый жестом заставил ее умолкнуть. Им все было уже решено.
        - Нет, машины не дам. И домой вас не отпущу. Передумал. И не надо слов, не надо продолжать. В ближайшее время вы туда не попадете.
        - То есть как? - попробовала было она возмутиться.
        - Очень просто. Подумайте сами. Причин много. Первая: стоит вам показаться дома - и вас в тот же миг возьмет СБ. А уж от них вы если и попадете куда-то, то не домой точно. А я не хочу вас терять: взялись лечить меня - значит будете лечить. Мне свое здоровье дорого. Хватит с вас такой причины? Ради вашего же блага. Тут у меня вы будете в полной безопасности, да к тому же и денег заработаете не так уж мало. Я уже говорил: платить буду столько, сколько запросите. Если, конечно, почувствую устойчивое улучшение. Тогда - по штуке баксов за сеанс - впечатляет?
        Таких денег ей никто никогда не предлагал. За сеанс? Сказка, да и только.
        - Впечатляет... - согласилась она растерянно.
        - Вот и прекрасно. Дом у меня просторный, вы меня не стесните, да и вам будет удобнее даже, чем там в вашей келье.
        Вторую причину Кудлатый ей объяснять не стал. А заключалась она в том, что Федор Петрович - как и все прочие, уже получившие информацию о возможном событии, - сразу же понял, что самое опасное сейчас - утечка даже грамма этих сведений. Следовало сохранить их в секрете так долго, как только окажется возможным.
        - Сейчас я распоряжусь - и вас проведут в комнаты, в которых вы будете жить. Хочу только предупредить: телефон там местный, у меня своя АТС в доме, так что уж не обессудьте, но разговоры ваши кто-нибудь может случайно и услышать. И еще: компьютер там стоит, но он к сети не подключен, так что по сетевому коннекту тоже ни с кем не свяжетесь. Простите за вынужденное ограничение, но иначе нельзя. Вас это не очень обижает?
        Джина еще не успела как следует переварить, как говорится, все случившиеся за последние часы перемены; так что она лишь пробормотала что-то вроде: “Да, конечно...” Минич же воспринял все, как дело совершенно естественное: он вновь почувствовал себя хорошо и спросил только:
        - Я это захвачу с собой... можно?
        И ухватил недопитую бутылку.
        - Разумеется, - любезно позволил хозяин дома. - Впрочем, там у вас в баре найдется достаточно всего этакого.
        - Вот спасибо, - обрадованно поблагодарил Минич, не замечая - или не желая заметить тревожно-укоризненный взгляд Джины.
        Кто-то из прислуги пришел, чтобы отвести их в предназначенные для гостей покои. Кудлатый же последующую четверть часа употребил на составление краткого плана предстоящих действий.
        Он, разумеется, сразу оценил возможности, какие открывались для финансовых операций того, кто обладает секретной информацией и сумеет в нужный миг выбросить ее на рынок. Ему, как и его коллеге и конкуренту Гридню, был ясен механизм биржевой игры на понижение. Но в отличие от Гридня он, как уже сказано, верил и в возможность катастрофы. Гибель грозила планете - но означало ли это, что погибнуть должны поголовно все?
        Еще когда он не был по большому, никем и лишь начинал тянуть первый срок на строгом режиме, он усвоил и сделал своим девизом на всю предстоявшую жизнь известное правило: “Умри ты сегодня, а я - завтра”.
        В этом воплотился, казалось, весь смысл существования. И сейчас именно эта мысль первой зажглась в сознании. И немедленно потребовала своей реализации в действиях.
        А одновременно с этими мыслями существовал и второй ряд соображений - деловых, коммерческих.
        Но Федор Петрович не зря порою думал о себе как о новом воплощении Юлия Цезаря или Наполеона Первого: он тоже умел в одно и то же время обдумывать не единственное только дело, а два и даже три, и совершать несколько действий. И вот сейчас эта его способность заработала в полную силу.
        Собственно, ничего нового в развитии этих мыслей для него не заключалось. Еще в то время, когда он всерьез ждал ядерной войны, он принял соответствующие меры и на одном из купленных дачных участков построил основательное убежище, с поверхности хорошо прикрытое небольшим, но красивым коттеджем. На этой даче он бывал редко, но у него там были поселены надежные люди, которые в случае тревоги остались бы в убежище в качестве персонала (Федор Петрович не любил слова “обслуга”, не без оснований полагая, что ввели его в оборот в свое время коммунистические верхи, к которым он никогда не испытывал ни малейшей симпатии). Однако сейчас Кудлатый понял, что столкновение с небесным телом - приключение куда похлеще ядерной бомбежки; так подсказывала ему безошибочная (как он считал) интуиция.
        Он пока не мог в деталях представить себе, какие катаклизмы произойдут на Земле в результате пусть даже не прямого соударения, но хотя бы близкого прохождения чужака; но догадывался, что даже в самом благоприятном случае все мироздание будет изрядно встряхнуто, до самых основ; поэтому в течение продолжительного времени рассчитывать нельзя будет ни на что и ни на кого, кроме собственных ресурсов и людей.
        Значит, их должно было быть достаточно: и еды, и питья (начиная с самой обычной воды, без которой, как поется, ни туды...), и топлива, и одежды, и оружия с боеприпасами, и средств транспорта (все же он надеялся на то, что, когда вся катавасия утихнет, можно станет снова выбраться на поверхность и передвигаться по ней), да и людей, конечно, тоже; в предстоящем варианте обойтись теми тремя, обитавшими на его даче, вряд ли удалось бы: тут нужен, пожалуй, целый отряд.
        И вот для всего этого его личное убежище, хотя и комфортабельное, не годилось: слишком маленьким было оно, да и находилось не так уж далеко от поверхности; а ведь теперь можно было ожидать, что - в случае невезения - какую-то часть этой поверхности может просто смыть, или сбрить, или поднять на воздух, так что надо было забираться как можно глубже.
        Приниматься сейчас строить новый ковчег, необходимый для выживания, не было ни времени, ни возможностей - хотя бы потому, что об этом моментально стало бы известно слишком многим (Федор Петрович отлично знал, что он - на глазах и за ним постоянно внимательно приглядывают и друзья, и недруги).
        Тогда сделалось бы невозможным сохранить информацию в тайне: даже если бы никто ее не разгласил, умные люди - а Кудряш давно знал, что таких на свете достаточно, и даже в одной только Москве их пруд пруди, - догадаются, что дело нечисто, начнут соображать - и поймут, конечно. Сразу возникнет конкуренция, цены на материалы, строительную технику и рабочую силу мигом подскочат выше небес - и даже имея некоторый гандикап, от преследователей не убежишь.
        А кроме того, Кудлатому вовсе не хотелось, чтобы каким-то образом уцелели многие люди, к которым он питал враждебные чувства по всяким причинам; сейчас Господь давал возможность от них избавиться, сохраняя руки чистыми. Нет, вариант строительства нельзя было даже рассматривать всерьез.
        Найти убежище на одной из орбитальных станций? Тоже нереальный вариант: все они так или иначе - под государственным контролем и тут, и в Штатах, в одиночку еще можно было бы, сказавшись туристом, забраться на одну из них; но Федор Петрович сразу же понял, что соблюдать секретность в этом деле можно будет лишь до той поры, как тело станет слишком уж заметным на небосводе; а тогда все места будут сразу же расписаны между людьми власти, и сколько ни заключай предварительных контрактов, сколько ни вноси денег в уплату - все это будет сразу же забыто, ликвидировано, порвано в клочки. Когда над головой нависнет всеобщая гибель - кто станет думать о праве, о морали и всем таком прочем? Ни один нормальный человек. Нет, выход бегства с Земли был закрыт.
        Но была и еще одна возможность; и именно ею Кудлатый и решил воспользоваться. Третий вариант сулил успех.
        
        Очень существенная разница между положением первых лиц Соединенных Штатов Америки и России заключается прежде всего в том, что в Штатах новый президент часто приходит к власти не благодаря команде предшественника, но скорее вопреки ей - особенно когда во власти происходит смена партий; в такой ситуации новый человек номер один ничем не обязан тем, кто еще накануне занимал кресла в известном доме на Пенсильвания-авеню, 1600, - он приводит с собой новую команду из своих людей, на которую вполне может положиться. И потому в отличие от России, где не президент приводит новую команду, но напротив, старая команда приводит к власти нового президента, в Белом доме не возникало сомнений: докладывать ли новость первому лицу, или повременить, пока не найдется способ использовать полученные сведения в собственных интересах. Мы далеки от идеализации вашингтонских порядков и продолжаем считать, что политика и там - грязное дело; но ведь и грязь бывает разной - одна отчищается легко, от иной же и вообще никогда не отмоешься, даже если удалось попасть из нее прямо в князи.
        Вот такое длинное предисловие понадобилось, чтобы сообщить о простом факте: президент США уже находился в курсе новостей наблюдательной астрономии. Не то чтобы он сразу выделил эту новость из всех остальных, обозначив ее приоритет; но и мимо внимания не пропустил и задал доложившему о ней своему помощнику по вопросам безопасности вопрос-другой. В частности, услыхав, что небесное тело впервые замечено Россией, президент спросил:
        - Как реагирует на это Кремль?
        - Официально пока - ни звука. Но...
        -Да?
        - Неожиданно к нам приехал глава российской оппозиции. Видимо, он...
        - Почему я слышу об этом впервые?
        - Информация нуждалась в проверке и уточнении. Это не официальная миссия; частный визит. Поэтому госдеп не получил никакого сообщения по государственной линии. Однако мы уверены - прибывший будет искать встреч1 на высоких уровнях. Вероятно - с наиболее популярными политиками, журналистами, и уже виделся с военными... Он будет, безусловно, очень рад возможности встретиться с вами. Мы предполагаем, что эта поездка как-то связана и с небесной проблемой. Хотя, вероятно, не только с ней. Он тоже претендент - и поскольку русский первый целиком за полное разоружение, его противник наверняка будет стараться притормозить этот процесс тут, у нас. По моим соображениям - он, возможно, вначале будет просить приема у госсекретаря.
        - Это будет излишне. Вряд ли он везет мне президентское послание. Кто пригласил его?
        Выслушав ответ, глава государства нахмурился:
        - Ах, по этой линии? Тогда тем более я с ним встречаться не буду. Даже если он очень попросит. В последнем разговоре с Москвой я не услышал ни намека на что-то подобное. Когда, вы сказали, эта штука наблюдалась впервые? Ах да. Мы разговаривали уже позже - и русский не проинформировал меня. Не придал значения? Вряд ли. Вернее другое: он боится, что новость как-то отразится на подготовке Конференции и на ее ходе. Придется попросить у него разъяснений. Он в Москве?
        - Нет. Сейчас - застрял на Камчатке, тамошняя погода не подчиняется даже президенту.
        - Вот как. Но чуть ли уже не завтра он, по его словам, собирался...
        - В Монголию - для неофициальной встречи с председателем Китая - продолжить переговоры относительно китайского участия в Соглашении. Эта встреча готовилась два месяца по каналам тихой дипломатии.
        - Это важно. Без Китая нам не договориться с Азией... Что же, придется созвониться с ним, как только он вернется в Кремль.
        - Я бы не стал откладывать этот разговор, сэр. Поскольку развитие этой темы может отразиться на самой Конференции - и на сроках, и на ее идеях, ему будет полезно знать ваше мнение еще до начала переговоров с китайцем.
        Хозяин Белого дома помедлил самую малость.
        - Пожалуй, вы правы. Постараюсь переговорить с ним в ближайшие часы.
        - Думаю, это правильное решение, сэр.
        - А по поводу визита главы его оппозиции есть уже какой-то сценарий?
        - Пока все делается на уровне импровизации. Только когда он объявит о своих целях, можно будет подумать о дальнейшем развитии. Но, конечно, раз уж он сам напросился - из него постараются выкачать максимум информации.
        - В том числе и по поводу этой кометы, или что это там?
        - Надо полагать.
        - Оставаясь, конечно, в рамках приличий. - Президент усмехнулся. - Надеюсь, он не станет просить у нас политического убежища?
        То была, конечно же, шутка, и именно так и воспринял ее собеседник.
        - Но надо быть внимательными - чтобы с ним тут ничего не случилось.
        - Ну, его пригласили серьезные люди...
        - Во всяком случае, если будет что-то интересное - не держите меня в неведении. Но - действительно интересное. Этого, впрочем, можно было бы и не говорить.
        - Как может быть иначе, сэр?
        - Благодарю. Черт, надо как-то выкроить время - обдумать, что и как я скажу обитателю Кремля. Да, самое главное, чуть не, забыл. Как широко разошлась уже та информация, о которой вы мне сообщили?
        Этого вопроса собеседник ожидал с самого начала.
        - Пока еще кастрюля плотно закрыта крышкой, сэр.
        - Вот пусть так и остается - пока не возникнет какая-то ясность. Потому что... вам не приходило в голову, что это может оказаться и поставленной с размахом попыткой дезинформации? Маскируя что-то совсем другое? На сей раз с помощью ученых - но ведь и они не более, чем люди... Поэтому - секретность и еще раз секретность. Во всяком случае, пока мы сами не проверим и не придем к окончательным выводам.
        - Я доведу вашу мысль о дезинформации до тех, кому следует этим заняться. Секретность - разумеется. Только удастся ли надолго сдержать прессу?..
        - Мы не станем ничего утаивать. Помнится, меня еще в детстве изумило, что в Солнечной системе существуют миллионы... нет, кажется, даже миллиарды комет. Одной больше, одной меньше... Кого это интересует? Ни звука о возможной угрозе - и если даже такое сообщение где-то и проскользнет, никто не обратит на него ни малейшего внимания. А вот чтобы не было ни намека на катастрофические последствия - этой задачей следует заняться очень серьезно. Так, как еще в прошлом веке сделали с катастрофой в Оклахоме - не появилось ни слова нигде. Только через двенадцать лет...
        - Я тоже так думаю, мистер президент.
        Так развивались мысли на высоком американском уровне. Но и на другом, хоть и не американском, шла не менее напряженная и продуктивная работа.
        
        Кудлатый понимал, что катастрофа или будет, или нет. Если будет - то либо все погибнут, либо какая-то часть людей в мире уцелеет. Значит, жизнь продолжится. А для того чтобы жить - как были, так и будут нужны деньги. Чем больше - тем лучше. А значит, пренебрегать возможностью хорошего заработка не следовало даже в этой обстановке. Если же катастрофу пронесет, тем выгоднее будет пережить ее, хорошо заработав на страхе.
        Вывод был: нужно незамедлительно оценить обстановку на финансовом рынке и в зависимости от картины принимать решение: либо выступить медведем, играть на понижение, что казалось наиболее естественным, либо же искать другой способ заработка. Если никто еще не начал продавать - можно заняться этим самому; если же кто-то уже начал потихоньку сбивать цены, ломать курсы - искать способ обыграть хитреца, а может быть, и вовсе круто обойтись с ним. Потому что подобные действия со стороны возможного противника будут означать, что информация о катастрофе каким-то образом попала и к нему. И может быть - даже раньше, чем к самому Федору Петровичу.
        Кто имел возможность заполучить информацию раньше? Только что случившееся явно указывало: власти. И на достаточно высоком уровне. Потому что - судя по докладу людей, доставивших журналиста вместе с целительницей сюда, - люди, попытавшиеся перехватить эту парочку, были из СБ. И не откуда-нибудь, а из главной конторы. С Лубянки. Сведения были точными: один из ребят, прежде работавший там, узнал того, кто возглавлял группу захвата. Итак, наверху что-то уже знали. Но, по всей вероятности, не очень много: иначе зачем им понадобился бы газетчик? Нет, это не ответ, размышлял Федор Петрович. Они могли просто стремиться к его изоляции - к нераспространению информации. Это верный признак того, что и кто-то из находящихся во власти собирался сыграть на создавшейся ситуации. .
        Кудлатый хорошо знал о давнем стремлении властей взять под контроль как можно больше предприятий, приносивших устойчивый доход: денег власти никогда не хватало, а обращаться к магнатам - вот так, как сейчас к нему, - казалось, наверное, унизительным, хотя любая власть всегда брала взаймы; правда, отдавала далеко не каждый раз. Он знал также, что и в администрации президента, и в поддерживавших ее структурах обитало немало толковых финансистов. И если только они действительно получили доступ к сведениям о катастрофе, у них могло возникнуть точно такое же желание сыграть на бирже, чтобы потом - когда паника нагрянет и курсы начнут рушиться, перехватить и передать самими же созданным компаниям контрольные пакеты акций тех нефтяников, газовщиков, энергетиков, металлургов, кто пока еще как бы сохранял самостоятельность... Никакой деприватизации, просто нормальная, всеми признанная биржевая игра. Как говорится - взаимоотношения хозяйствующих субъектов.
        Следовательно, основным конкурентом в намечающемся финансовом Аустерлице может выступить само государство. Оно будет действовать решительно и достаточно жестоко, и не только для того, чтобы получить контроль над пакетами акций, что будут выброшены на рынок, но и с целью взять на прием и таких, как и сам Кудлатый, независимо от того, пойдет ли он сейчас на союз с ними. Зато он в решающий момент останется без возможности играть всерьез и упустит возможность, какая выпадает раз в сто лет. Власть будет драться - если только у нее хватит воздуха для дыхания. Кислорода.
        В подобных случаях кислород только один: информация. А хорошая деза действует как окись углерода.
        Перекрыть власти кислород? Надо обдумать такую операцию. Не допускать в Кремль новой информации, а по возможности и лишить старой - или хотя бы исказить ее, привести в состояние, неудобное для использования.
        “СБ, конечно, сила, - думал Федор Петрович с удовольствием, но и мои ребята тоже кое-чего стоят. И они к тому же не подотчетны ни верховной власти, ни даже - и это очень важно - журналистам, иными словами - общественному мнению. Так что тут посмотрим еще - кто кого обойдет на повороте”,
        Так мыслилось магнату из авторитетов на втором уровне.
        А на третьем уровне мышления уже возникла почти совершенно готовая схема защиты информации, а также сужения области ее возможного распространения.
        Для того чтобы не обсуждать даже (Федор Петрович решения принимал единолично, особенно в столь сложных ситуациях, как сейчас), но чтобы дать задания, поручения и команды своим кадрам, Кудлатый распорядился немедленно вызвать нужных людей на достаточно узкое и ответственное совещание. В отличие от принятой у него практики, когда с финансистами и распорядителями он разговаривал, не приглашая тех, кого совершенно серьезно называл “полевыми командирами”, и напротив, задачи, решавшиеся при помощи силовых методов, ставились без присутствия биржевых, банковских, торговых и промышленных разбойников, - на сей раз он приказал вызвать всех одновременно, поскольку время уже сейчас надо было экономить.
        Ну и наконец: предложение Старой площади отклонить. Но ни в коем случае не нагло, не обидно, а - со всем уважением, но в силу, так сказать, непреодолимых обстоятельств. Каких таких? Да здоровье, к сожалению, об этом уже всем известно... Да, конечно, врачи у нас первоклассные, но он давно уже лечится от всяких хвороб там, в Баварии, и вот - снова приходится срочно Убыть, потому что... И так далее.
        И убудет - у всех на глазах, и даже мальчика Дюшу возьмет с собой. А на самом деле...
        Но поставить задачи перед людьми надо немедленно и предупредить: если и отъеду, то все равно буду видеть каждого днем и ночью. Да они и сами это знают.
        Приглашенные люди собрались быстро. Кудлатый не стал тянуть резину и сразу же заговорил по делу, предупредив только:
        - Из того, что сейчас услышите и будете говорить сами, - одно слово, и не слово даже, а звук за пределами этой комнаты - и полная хана. Без обжалования. Никому: ни жене, ни любимой собаке, ни вороне на улице. Станет невмоготу - отрежьте себе язык: все равно больше не пригодится.
        Все тут знали, что это не для красного словца говорится. Кудлатый, случалось, жалел собак, кошек - но не людей, которые так или-иначе подвели его - или могли подвести. Считали, что способен был даже и сейчас - при необходимости - своими руками замочить, хотя к этому не стремился.
        Помолчав после этого несколько секунд, чтобы все успели как следует усвоить предупреждение, Федор Петрович изложил причину, по которой они тут были собраны. И сразу же перешел к заданиям:
        - Степан, на тебе - эти двое, что сегодня привезли. Пусть живут спокойно. Но из дома - ни шагу. Все звонки слушать, если что - прерывать. К ним - никого, кроме как по моему поручению.
        Степан - глава домашней охраны - только кивнул: говорить он вообще не очень любил.
        - Борис Маркович, ваше дело сейчас не спускать глаз с фондовой биржи. И если только оживится продажа - или наоборот, кто-то станет вдруг покупать, - немедленно сообщайте.
        - А вы думаете, что кто-то станет играть на понижение? - задал вопрос Борис Маркович, в отличие от Степана любивший обменяться мнениями.
        - Об этом еще подумаем. Сергей Сергеевич, что нового на верхах?
        Сергей Сергеевич был близко знаком с двумя-тремя работниками администрации и обычно находился в курсе жизни этого учреждения.
        - Да вроде бы ничего особенного. Гридень тридцать пять минут беседовал с главой, содержание в точности никому не известно; звонил президент с Камчатки, но предполагается, что просто входил в курс текущих дел, пока ждет у моря погоды. Обычное дело...
        Кудлатый насторожился:
        - Гридень - с главадмом? Надо поинтересоваться плотнее: может, кто-то хоть словечко услышал. Позаботься. А в оппозиции что слышно? В отпуск их шеф вроде бы не уходил? И раз пошло такое шевеление...
        - Так он же в Штатах. Поехал, как говорят, согласовывать какие-то вопросы по Конференции.
        - Почему мне не сообщили сразу же?
        - Вы хворали, а дело ведь обычное.
        - С вами захвораешь! - сердито сказал Кудлатый. - Вот что: немедленно свяжитесь с Виталиком. Он в Чикаго? Пусть с ходу летит в Вашингтон. И выяснит, с кем и как встречался и встречается оппозун. Будете постоянно держать меня в курсе.
        - Само собой, Федор Петрович.
        - Теперь вы, Гаврила Иванович. У вас есть выход на астрономов?
        - Н-ну, постоянных связей нет - так, знакомства.
        - Нужен человек на обсерватории в Колокольске, - сказал Кудлатый. Минич, как мы помним, успел рассказать ему о том, что покойный Ржев один экземпляр сообщения отправил именно в это научное учреждение - иными словами, в этом направлении произошла утечка информации.
        Гаврила Иванович задержался с ответом не более, чем на несколько секунд: память на людей у него была великолепной и ни разу еще не подводила.
        - Один мужик в Колокольске есть, старший научный сотрудник, живет недалеко от нашего поселка, приходится с ним иногда пересекаться. Нужен?
        - Со всеми потрохами, чтобы срочно выяснить: ведутся ли там наблюдения за... Короче, детали я дам вам, когда закончим. Задержитесь. И ты, Василий Владленович, тоже. Борис Маркович, вас жду через полчаса - за это время обдумайте тему игры и уточните сегодняшнюю погоду на бирже.
        Борис Маркович, однако, не любил терять времени зря, и пока Кудлатый разговаривал с остальными, успел уже, говоря вполголоса и прикрывая микрофон ладонью, навести справки.
        - Некоторые данные уже есть, Федор Петрович. Наблюдаются небольшие подвижки по линии продажи.
        - Кто и что продает?
        - Вот я тут записал для памяти.
        И Борис Маркович протянул Кудлатому блокнот. Магнат с минуту смотрел на табло, потом закрыл блокнот:
        - Я отдам вам его через полчаса. Тогда и обсудим. Пока это все.
        Он обождал, пока в кабинете не остались только двое задержанных им людей.
        - Василий Владленович, для твоих ребят есть срочная работа.
        - И хорошо, - ответил Василий Владленович, ведавший у Кудряша деликатными работами. - А то совсем уже заскучали молодцы. С кем-нибудь поговорить по душам? Долги? Крыши?
        - Нет. Другое. В редакции “Вашей газеты” - ты такую знаешь?
        - Найдем, - ухмыльнулся Василий Владленович, газеты читавший только спортивные - но уж зато все, какие только продавались. - Кого-нибудь утихомирить?
        - Дело совсем простое. Надо взять сундук главного редактора.
        Василий Владленович покачал головой:
        - Давно уже так не работали. Что - с бабками напряг?
        - Бабок там нет. Только бумаги. Вот они и нужны. Бумаги, дискеты - в общем, все в этом роде. Но - осторожно. Чтобы ни следочка...
        - Петрович! Обижаешь!
        - Ну извини. Не мне тебя учить. Но чтобы завтра они были у меня вот тут. - И Кудлатый легонько похлопал ладонью по столешнице.
        - А в случае?..
        - Там сами сообразите. Лучше, конечно, без мокрoты. Но в случае засветки - сам понимаешь.
        - Да уж понимаю, - сказал Василий Владленович. - Пожелания есть - насчет ребят?
        - На твое усмотрение.
        - Кликну тех, что на солнце греются.
        - Годится. Ну, ступай. Ребят успокой: премии будут хорошие, хотя и не из того сундука.
        Василий Владленович кивнул, встал и ушел неслышной походкой, хотя телосложения был массивного. Привычка - вторая натура, как известно.
        Гавриле Ивановичу задание было дано столь же конкретное:
        - Вот что надо там выяснить - запишите.
        - Я и так запомню.
        Он внимательно выслушал все, что говорил ему Кудлатый.
        - Понятно. Это все?
        - Нет. Выясните там возможность без шума получить эту бумагу, о которой я сказал. Не то придется и туда слать ребят Василия, и какой-нибудь умник сопоставит... Попробуйте получить через этого мужика. Мы хорошо заплатим. Дальше: если они занялись наблюдениями, это у них наверняка где-то фиксируется - подробности выясните у него. Желательно, чтобы и эти записи перестали существовать.
        - Какие суммы можно предлагать?
        - Решите там сами - по ходу. Но не чрезмерные - чтобы у него не возникло подозрений, что дело очень важное. Гаврила Иванович поднял глаза на хозяина:
        - А оно и на самом деле такое важное? Федор Петрович ответил откровенно - знал, что Гаврила не проболтается и не заложит:
        - Важнее у нас с тобой до сих пор не было.
        - Мне так и показалось. - И Гаврила Иванович кивнул спокойно.
        Федор Петрович обождал еще секунду-другую после того, как за Гаврилой Ивановичем затворилась дверь. И только потом повернулся к телефону, Самое важное дело он не мог поручить никому, потому что никто бы с ним и не'справился. Этот вопрос приходилось решать ему самому.
        Он набрал номер одного из телефонов в Министерстве обороны. Номер прямого телефона, не контролируемого адъютантами и прочим-персоналом.
        Ему ответили. Оп представился, поздоровался, ему ответили доброжелательно: человек был давно знакомым, с ним приходилось уже вести переговоры. С минуту ушло на обычные подготовительные формулировки. Но время было дорого обоим собеседникам, и потому Федор Петрович быстро перешел к делу.
        - Иван Герасимович, если не секрет: вы объект в Козове уже закрыли?
        Похоже, что на том конце линии вопрос восприняли с большим удивлением, и достаточно неприятным. Так что ответ последовал быстрый и определенный:
        - Что у вас с телефоном? Ничего не понял...
        Зато Кудлатый понял ответ правильно.
        - Через час на победе - уместно?
        - Да, - сказали ему, и на этом разговор закончился. А продолжился он час спустя на открытом месте: на Поклон ной горе, где Мемориал Победы.
        - Что же ты, Федор Петрович, - упрекнул приехавший вовремя генерал, успевший для этой встречи переоблачиться в штатское. - О таких вещах - по телефону...
        - А иначе я тебя из кабинета и силком не вытащил бы, - ответил магнат. - Между тем дело серьезное. В смысле - выгодное. И пахнет хо-орошими дивидендами.
        - А объект в Козове тут при чем?
        - Он-то и есть самое главное. Я слышал, вы его собрались ликвидировать. Соответствует?
        - Вообще-то это - информация сугубо закрытая...
        - А не будь она такой, я тебя и беспокоить не стал бы, - ответил Кудлатый. - Итак?
        Генерал вздохнул.
        - Заперли. И повесили вот такой замок. - Он руками показал - какой, хотя оба понимали, что это всего лишь метафора. - Все равно война вроде бы не планируется, ракеты пойдут под нож - так что из всех таких хозяйств решено пока сохранить два, а остальные - где законсервировать, а где и вовсе ликвидировать.
        - А козовский объект?
        - От него отказались вчистую. Далековато он, и из самых старых, там вопрос стоял: или обновлять всю технику, или закрыть. Решение: закрыть. На модернизацию ни денег нет, ни, хочу верить, надобности. Да тебе-то что от этого? Чего хочешь?
        - Хочу этот самый объект.
        - Резервную ставку главкома? Да ты что? Уху ел?
        - Ты же сам сказал: там никакой ставки больше нет - и не предвидится, я так понял.
        - Ну да. Но все равно - как-то необычно...
        - Устарело мыслишь. Не в духе времени.
        - Это ты брось, Генштаб всегда отличался прогрессивностью мышления. Ты хоть проясни: что ты хочешь с этим хозяйством делать и какой от него может быть профит?
        - Немалый, поверь. Предположим, хочу устроить там курорт - для любителей экзотических ощущений. За ними люди летают в космос за дикие деньги; а я им предложу примерно то же - только в подземном варианте. Думаешь, не поедут?
        - Туда одна дорога чего стоит...
        - Ну, ну. Дорога эта у вас есть. Я и ее имею в виду. Мне нужно все - в комплексе.
        - Хочешь купить? Петрович, не обижайся, но таких денег даже у тебя нет. Знаешь, сколько было вбухано в это строительство? Тогда денег на оборону не жалели...
        - Покупать я и не собираюсь: к чему? Да и такое решение может быть только на правительственном уровне, а это, сам понимаешь, потеря и времени, и не только... - Федор Петрович выразительно пошевелил пальцами. - Хочу снять. Арендовать - ну, скажем, для начала на девяносто девять лет. А уж дальше видно будет.
        Оба немного посмеялись последним словам коммерсанта.
        - В аренду сдать вы ведь можете - не выходя из ведомственных рамок?
        - Да, это на правительство выносить не надо. Хотя - полагаю, что верховного придется информировать - так, между прочим.
        - Тут спешить, пожалуй, ни к чему. Да и до того ли ему?..
        - Да, конечно. Но, как ты сам понимаешь, свои сложности тут будут - и не так уж мало.
        - Естественно. Однако с ними-то мы справимся?
        Оба выразительно посмотрели друг другу в глаза. Лишние слова тут совершенно не требовались.
        - Ну, если приложим усилия...
        - Приложим. Помнишь поговорку: bis dat qui cito dat?
        Латынь в программы военных училищ и даже академий не входила, так что Иван Герасимович только пожал плечами, а Федор Петрович тут же и перевел на родной:
        - Как бы вдвое больше дает, кто дает сразу. Да не анекдот это, не о бабах. Все на полном серьезе. Мне сейчас время дороже денег, даже и больших. Вот из этого и исходи. На все - неделю.
        - Послушай, Петрович...
        - Недели даже много. Она пусть будет крайним сроком. За каждый выигранный день - премия.
        - Ты прямо искуситель. Мефистофель.
        - Слыхал о таком. Мефистофелю, - сказал Кудлатый, - в современном бизнесе делать было бы нечего: прогорел бы в два счета. Наивный был паренек - как и все те времена. Ну, договорились?
        - Согласен. Только...
        - Не продолжай. Сейчас вернусь - и сразу же дам команду. Так же, как и раньше? И туда же?
        - Все без изменений.
        - Бу-сделано. Держи меня в курсе: как пойдет.
        - Обязательно. Всех благ!
        - Счастливо!
        И они разошлись в разные стороны - каждый к своей машине.
        
        А что, думал Кудлатый, возвращаясь в свое хозяйство, если все обойдется, и в самом деле можно будет это хозяйство использовать для такой вот гостиницы. И природа дикая, и глубина - сколько там? Два километра вроде бы? Забыл сказать, чтобы они всю технику не вывозили, с нею можно будет там такие военные игры устраивать для любителей - “Майкрософт” от зависти лопнет. Ладно, Герасимович и сам мужик соображающий, понимает, что если уж передавать хозяйство, то не в раздетом виде. Хотя - надо сразу же туда отправить человека... нет, двух: пусть притаятся на подступах и наблюдают. Если начнут вывозить - сразу доложат, и примем меры. Теперь что? Обговорить с тамошними энергетиками - чтобы бесперебойное снабжение током; можно даже внести аванс. Подобрать команду - пусть проверят все: воду, связь, вентиляционные системы. И сразу начать заготовки: кислорода, воды - на случай катастрофы, продовольствия. Подумать - кого туда взять. Не простой вопрос: дело-то может затянуться на годы... Но тогда у меня будет такой шанс уцелеть, как мало у кого на планете. Ну и правильно: выживать должен умнейший. Значит - я.
        Вот теперь вроде бы все было раскручено, и оставалось только ждать развития событий.
        Кое-какие события последовали уже на следующий день.
        В одном из московских территориальных отделений милиции пришлось возбудить уголовное дело по факту кражи со взломом, совершенной минувшей ночью неизвестными лицом или лицами в редакции популярного ежедневного издания - “Вашей газеты”.
        Злоумышленники проникли в кабинет главного редактора, находившийся в угловом помещении восемнадцатого этажа и выходивший окнами на две стороны: на оживленный проспект Мира и в пустынный ночами Грохольский переулок, так что из окна можно было видеть посадки и оранжереи старого Ботанического сада. Осмотр места происшествия показал, что преступник (или преступники, поскольку вряд ли тут действовал только один человек) проник в кабинет, спустившись либо с крыши, либо из одного из окон помещений, расположенных выше (всего здание насчитывало шестьдесят четыре этажа), - спустились, пользуясь, очевидно, альпинистской техникой, и вырезали одно из стекол при помощи профессионального инструмента. Сигнализация при этом не сработала - как установили вскоре, по той, вероятнее всего, причине, что этой ночью, между тремя часами и половиной четвертого, дом был обесточен - а почему, это еще следовало установить, но вернее всего, кто-то из участников кражи вскрыл трансформаторную будку (замок которой сохранил следы отпирания посторонним предметом) - и, демонстрируя специальные знания и навыки, отключил дом от
кабеля; так что, надо полагать, вторжение в кабинет произошло именно в эти полчаса. Убедившись в состоявшемся отключении, находившийся в вестибюле охранник немедленно сообщил об этом в милицию (телефоны не были выведены из строя), но когда подъехала патрульная машина, электричество уже появилось, так что никаких действий немедленно предпринято не было, и факт кражи был обнаружен лишь с началом рабочего дня, когда в кабинете появилась уборщица - она-то и подняла тревогу. Позвонили снова в милицию, а также главному редактору; милиция успела прибыть первой.
        Осмотром места происшествия было установлено, что объектом кражи стал сейф главного редактора, вскрытый, вернее всего, при помощи электронной техники, поскольку ни взрывчатка, ни металлорежущие инструменты не применялись. Электроника работала, надо думать, на собственном питании - либо же сейф отперли уже тогда, когда ток был снова включен. Видимо, налетчики не очень боялись постороннего вмешательства. Ушли они скорее всего через то же окно - поднялись вверх либо спустились в переулок.
        Помещения всех шести этажей, из чьих окон можно было спуститься к криминальному, были внимательно осмотрены, что не дало никаких результатов: по свидетельству работающих там людей, все там сохранялось в том же виде, в каком было оставлено накануне, ничто не указывало на проникновение посторонних. Ни в обворованном кабинете, ни в других помещениях, ни на осколках стекла не было, разумеется, никаких отпечатков, не сохранилось и иных следов - лишь на двери сейфа удалось обнаружить незаметные простому глазу следы пневматических присосок, которыми, вероятно, к двери крепились какие-то датчики. Преступники пользовались современной техникой - то был первый и пока едва ли не единственный вывод, какой удалось сделать правоохранителям.
        Что же касается похищенного, то прибывший вслед за милицейскими операми главный редактор г-н Гречин, находившийся в крайне взволнованном состоянии (что неудивительно), заявил, что в сейфе находилась незначительная сумма денег - что-то около трехсот евро, а также принадлежащие лично ему акции (а точнее - сертификаты, но он назвал их именно акциями) “Вашей газеты” и еще некоторые документы, касающиеся деятельности редакции: в основном - планы, корреспондентские отчеты, еще им не просмотренные, несколько рукописей намечавшихся к публикации статей, а также два или три письма, носивших сугубо личный характер. Некоторые материалы были в рукописях, большинство же - на компьютерных дискетах, разложенных по стандартным коробкам с надписями. Теперь же все полки и камеры сейфа были пусты.
        Дальнейший осмотр показал, что документы были изъяты и из ящиков письменного стола - где, впрочем (по словам Гречина), ничего серьезного не было.
        Опрошенный о возможных мотивах преступления г-н Гречин показал, что никого лично в совершенном не подозревает,.хотя и постарается хорошенько подумать на эту тему. В общем же, он усматривал в этом очередной этап конкурентной борьбы, которая, увы, не так уж редко стала выходить за рамки закона.
        С этим небольшим уловом милиционеры и отбыли - писать постановление о возбуждении уголовного дела, оставляя главного редактора один на один с распахнутым сейфом.
        Гречин еще несколько минут просидел в своем кресле, не столь удобном, сколь престижном; потом, придя, видимо, в себя, позвонил по прямому телефону на Старую площадь, которую и проинформировал о происшествии. Вернее, только начал докладывать, как разговор странным образом прервался:-похоже, собеседник просто бросил трубку, задав лишь единственный вопрос и даже не дождавшись ответа.
        Это Гречину не понравилось. Однако он и без подсказок понимал, как ему сейчас следует вести себя; сидеть тихо и никому больше о похищении статьи Минича ни в коем случае не сообщать, как ранее никого не информировали о ее существовании вообще. Главе администрации понадобилось полсекунды для того, чтобы прийти к выводу: объектом кражи был именно этот материал. Гречину для этого потребовалось, как мы видели, несколько минут, что вовсе не удивительно: обокрали-то его, и потому волновался он сильнее и рассуждать логически смог не сразу и не в полной мере.
        У него, кстати, был и другой мотив для подозрений: частные письма, о которых он сгоряча упомянул (и теперь об этом сожалел), были от одной женщины, чей муж занимал в стране достаточно заметное положение; носили эти письма сугубо личный, уместно даже сказать - интимный характер, и в случае, если бы они стали предметом гласности, мог бы разразиться скандал в определенных кругах - причем даже публичный. Нравы, бытовавшие в средствах массовой информации, Гречин знал прекрасно, недаром сам был одним из заправил, так что ясно представлял - что бы он сделал с таким материалом на кого-нибудь из серьезных конкурентов.
        И, кстати, на одного из таких конкурентов у него самого в сейфе еще вчера лежали очень интересные аудио - и видеозаписи, теперь, естественно, тоже исчезнувшие; и это обстоятельство тоже вызывало сильную досаду и не менее сильные опасения: кто знал, в чьи руки они теперь попадут и не дойдет ли до объекта тех съемок, что именно у Гречина хранился такой взрывчатый материал? И не оттуда ли направлялась рука умелого медвежатника?
        Было над чем поразмыслить за чашкой кофе, которую главному редактору, не дожидаясь его просьбы, уже поставили на стол - на красивом подносике и накрытую белоснежной салфеткой.
        В отделении же милиции, где едва успели возбудить дело по факту, в тот же день раздался телефонный звонок. Звонили сверху, из министерства.
        Из краткого разговора с вышестоящим офицером начальник отделения уяснил:
        - что ровно никаких действий по только что возбужденному делу производить никак не следует, и
        - что вскоре к нему приедут офицеры из СБ, которым и надо передать все это производство, после чего больше о нем не думать.
        Этот подарок судьбы начальник отделения принял с облегчением: висяков у него и так было более чем достаточно, а людей продолжало не хватать - да и те, что были, в большинстве своем работали без перенапряжения. Понятно: за такую зарплату работать с полной отдачей могут только идеалисты, а они в милиции давно повымерли как вид.
        Так что когда к нему прибыл старший лейтенант Комар, начальник отделения передал ему тоненькую папочку, в которой, кроме постановления о возбуждении и протокола осмотра места происшествия, лежало еще несколько протоколов: опроса Гречина, охранника, сторожа из Ботанического сада, который мог ночью что-то видеть - однако же ничего не видел, и тому подобное.
        Передачу дела оформили как полагается и расстались, взаимно довольные собой и друг другом.
        Только что описанное происшествие можно, без сомнения, квалифицировать как факт утечки информации. Неприятный факт, однако достаточно легко предвидимый для каждого, следившего за предшествовавшими событиями.
        Но примерно в то же время произошла (увы!) утечка и по другому каналу, и мы затрудняемся сказать - какая именно из этих двух грозит более серьезными последствиями.
        Дело в том, что уже известный нам Хасмоней, как уже говорилось, был человеком с обостренным чувством любознательности (не говорим “любопытства”, чтобы не обижать напрасно достойного работника). Возможно, это было свойственно ему от природы; но если даже и нет, то он весьма успешно приобрел его на своем ответственном посту в редакции: согласитесь, что просто невозможно день за днем и месяц за месяцем проводить, читая письма, адресованные никак не тебе лично, и черпая из них множество информации, порою весьма интересной и даже... гм... пикантной, что ли, - и при этом сохранять свой ориентировочный рефлекс на прежнем уровне.
        Вот почему Хасмоней, получив некоторое время тому назад дискету с материалом Минича, прежде чем доложить главному, что ожидаемое получено, бегло просмотрел и быстренько скопировал текст для себя. Дискету с копией, уходя домой вечером, захватил с собой и уже дома внимательно с нею ознакомился. Нет, не следует думать, что такая практика была для него привычной; ни в коем случае. Но на сей раз уже сама .процедура получения материала была настолько необычной и даже таинственной и породистый нос Хасмонея уловил столь явственный запах жареного, что оставить дело без внимания он ну никак не мог.
        А как только он прочитал (очень внимательно) миничский опус, ему стало совершенно ясно, что в его руки попал взрывчатый материал, и притом в таком количестве, какого могло бы хватить, чтобы взорвать если и не все на свете, то, во всяком случае, очень многое.
        Мысли его текли примерно вот по какому руслу: существует крайне важная для всех информация, которую власть, несомненно, пытается скрыть от общества. Какие на то у власти причины - Хасмонея не интересовало, достаточно было уже самого факта утаивания. И то средство информации, что сумеет вопреки препонам донести замалчиваемую истину до масс, получит право на благодарность граждан страны, а также и на защиту с их стороны от всяких возможных осложнений и неприятностей. Которых - понимал опытный Хасмоней - долго ждать не придется.
        Это последнее соображение накладывало как бы моральный запрет на передачу полученных сведений кому-то из вполне благополучных СМИ - тем более что такие вряд ли и пошли бы на подобную публикацию, никак не желая портить отношения с властями. Но это Хасмонея никак не смущало. Потому что ему - как и очень многим - была известна такая фирма - а точнее, телеканал, - чьи отношения с властью были испорчены, пожалуй, бесповоротно из-за различного подхода к освещению событий в стране и мире. Отношения были испорчены настолько, что шестьдесят четвертый канал - вы уже поняли, как это СМИ называлось, - по общему мнению, доживал свои последние дни в таком виде и с таким составом работников. Дожидались только, чтобы Гридень, владелец контрольного пакета акций канала, всерьез занялся каким-то сложным делом, какое не позволило бы ему отвлекаться на мелочи. И уже прошел слух, что он собирается переключиться на морские дела. Где и увязнет. Иными словами, шестьдесят четвертому каналу терять было уже нечего: он был обречен. Но сейчас Хасмонею вдруг померещилось, что и против лома можно найти средство.
        По его соображениям, публикация такого вот материала должна была остановить карающую, вооруженную ломом руку: погром на канале после такой публикации невольно привлек бы столь пристальное внимание всего света (и к самой информации тоже), какое никак не могло быть в интересах власти; таким образом (думал Хасмоней), “Шахматный” (так в просторечии звался канал из-за своего номера) получит отсрочку, а уж как развернутся события дальше, ведомо было только Господу Богу, без воли которого, как известно, и волос не падает вместе с головой человека.
        Вот в результате каких размышлений Хасмоней набрал номер издавна знакомого ему человека, работающего сейчас именно на шахматной кнопке, и, дождавшись ответа, сказал:
        - Толя? Хасмоней. Есть для тебя новостишка - пальчики оближешь. Понимаешь, всю эту трахомудию можно поставить на УШИ... Нет, давай прямо сейчас ко мне. Что? Ну, не помешает. А тут круглосуточный рядом. Да, его самого. Давай. Как говорят наши оппоненты - now!
        
        Вот так развивались события.
        Но не только так. Бывало, что они и не развивались вовсе.
        Вот например: как уже упоминалось, главный редактор Гречин после вторжения позвонил на Старую, чтобы проинформировать. Он и сделал это, но только частично. Как только Гречин сказал, что пропало все содержимое сейфа, глава администрации встревоженно спросил: “А статья Минича?” На этом разговор внезапно прервался, пошли отбойные гудки. Телефон был, естественно, городским; Гречину “вертушки” не полагалось. Главный редактор перезвонил; номер был занят. Гречин обождал немного и позвонил снова - с тем же результатом, а вернее, без него. Со своей стороны, и Старая пыталась восстановить связь, но безрезультатно.
        Это можно было бы счесть просто стечением каких-то технических обстоятельств. Однако же...
        Гридень разговаривал по телефону с Северным Кавказом, а точнее - с той самой обсерваторией, что с недавних пор поставляла ему хорошо оплаченную информацию. Разговор он, естественно, записывал на пленку - чтобы потом поразмышлять, прослушивая. Новые сведения обещали быть интересными. Человек на обсерватории, едва успев поздороваться, произнес с некоторым возбуждением в голосе: “Так вот, относительно реальной возможности катастрофы...” За этими словами последовало молчание. “Алло! Алло!” - кричал Гридень в микрофон. - Не слышу вас! Перезвоните!” Но перезвона не последовало. Гридень приказал секретарю дозвониться до Зеленой. Сделать это не удалось. Секретарь запросил междугородную, и ему ответили: “Связи нет. Обрыв на линии. Возможно, сошла лавина или что-нибудь в этом роде”.
        Как говорят, одно событие может быть случайным. Второе уже свидетельствует о системе. Правда, есть и другое мнение: случайностей вообще не бывает, есть лишь события, чьих причин мы не можем объяснить. Лично мы придерживаемся второго варианта. Кстати - и Гридень тоже. Поэтому, услышав о лавине, он лишь усмехнулся уголком рта. Он знал, где возникают лавины такого рода.
        В чем же причина таких сбоев связи?
        Ясно ведь, что покойный Люциан Иванович в России был не единственным астрономом-любителем. Таких людей, целыми ночами обшаривающих небосвод лучше или хуже вооруженным глазом, достаточно много на Руси. А во всем мире - и еще больше.
        Поэтому всякому, кто знаком с ситуацией, было понятно, что “неразочтенная комета” или что это там было, словом, несущее в себе определенную опасность для Земли небесное тело (а все больше становилась уверенность в том, что оно является ничем иным, как сбежавшим спутником Нептуна, ведущим себя совершенно необъяснимым образом) неизбежно будет замечено и другими. И чем ближе оно станет подходить к орбитам планет земной группы, тем вероятнее будет возникновение все новых источников все той же информации, которую каждому сведущему хотелось сохранить в тайне. Причины такого желания, как мы знаем, были у всех разными, однако совпадали в одном: в желании извлечь из создавшегося положения как можно больше выгоды для себя.
        Вследствие этого разные люди предпринимали и различные меры, направленные, впрочем, к одному и тому же: запереть информацию, не дать ей всплыть на поверхность и распространиться, выйти из-под контроля.
        Если обратиться к фактам, то мы узнаем, что за все ту же неделю не внесенное в каталоги в своем новом качестве небесное тело было обнаружено еще, самое малое, девятью наблюдателями-любителями, действовавшими совершенно независимо друг от друга, а также четырьмя профессиональными астрономами, работавшими в Гарварде (США), Пик-дю-Миди во Франции, на “Хаб-бле”, то есть в ближнем космосе, а также на космической станции, где пользовались астрографом с пятнадцатиметровым фокусным расстоянием. Иными словами - возникло еще чуть ли не полтора десятка источников тревожных сведений.
        Тем интереснее становится то обстоятельство, что ни один результат этих независимых наблюдений не стал известен общественности. И даже всемогущие и всеведущие СМИ ни звуком не заикнулись о чем-либо подобном.
        Трудно поверить в то, что это было чистой случайностью. И еще труднее - предположить, что ни один из удачливых наблюдателей просто не счел нужным поделиться своим открытием хотя бы с коллегами, застолбить приоритет и получить возможность Увековечить свое имя хотя бы в астрономических анналах.
        Да нет, каждый из них считал обнародование полученного результата не только желаемым, но просто-таки необходимым. И тем не менее...
        Почему же?
        Ну, что касается крупных обсерваторий, тут дело обстоит вроде бы проще; представим себе, что еще до того, как объективы телескопов и фотокамер были направлены на интересующий нас район пространства, все эти учреждения получили некое государственное предупреждение примерно такого содержания: наблюдаемое там-то и там-то явление, которое можно принять за неизвестное небесное тело, на самом деле является высокосекретной конструкцией военного ведомства сильнейшей державы мира, и конструкция эта проходит в данное время правительственные испытания по специальной программе. А поэтому всякое упоминание о нем в какой-либо форме категорически запрещается, поскольку вся программа составляет государственную тайну, и всякая попытка разглашения связанной с нею информации будет строго караться по закону.
        Трудно, конечно, сказать, насколько поверили - или не поверили астрономы в истинность правительственных заявлений. Они вообще-то относятся к таким явлениям, как политика и все, с нею связанное, со скептической иронией, поскольку масштаб и значение этих явлений и в пространстве, и во времени просто-таки исчезающе малы, если рассматривать их в тех масштабах, какими астрономия привыкла оперировать. С другой стороны, астрономы - тоже люди и вовсе не хотят для себя лишних неприятностей. Так что результат предупреждения свыше оказался двояким: с одной стороны, интерес к наблюдаемому телу со стороны специалистов возрос, наблюдения его и измерения даже усилились (о чем, кстати, их просили те же инстанции, от которых предупреждение и исходило), но никакого выхода в открытую информацию результаты этой работы не получили ни в одной стране - даже в порядке обычного обмена научной информацией между астрономическими учреждениями и организациями разных стран.
        Но это касается лишь, так сказать, официальной, профессиональной астрономии. А вот с наблюдателями-любителями было, надо полагать, сложнее. Рассылать им циркуляры такого рода означало бы в первую очередь - привлечь к данному явлению массу людей, которые пока еще не имели ни малейшего представления о приближающемся теле, а значит - и об угрозе, которую оно несло с собою. И если сейчас в запретном направлении смотрели по ночам, допустим, не более нескольких десятков человек, то уже назавтра после такого предупреждения их оказались бы тысячи - и тогда уже предотвратить цепную реакцию разлета информации оказалось бы совершенно невозможно. Тут явно требовались другие методы. А они, как все мы прекрасно понимаем, в распоряжении властей всегда имелись. И незамедлительно начали использоваться.
        На самом деле все обстоит достаточно просто. Существует не так уж много способов распространения информации. Письмо, посланное по обычной почте. Письмо с оказией. Факс. Телефонный звонок. Сообщение по e-mail. По компьютерному обмену. Передача текста (а при наличии у вас сканера, то и изображения) в Интернет. И наконец, самое простое: из уст в уста. Что еще? Почтовые голуби, похоже, успели выйти из употребления.
        Ко времени, о котором мы ведем речь, существовали уже и были испытаны надежные средства контроля за любым видом передачи информации. В том числе и у нас. Или, может быть, следует сказать - прежде всего у нас, обладающих богатыми традициями в этой области.
        
        Для реализации контроля прежде всего нужен был список охотников за астероидами и кометами. Его долго искать не пришлось, поскольку если не все они, то уж девяносто девять процентов состояли членами Российской астрономо-геодезической организации. И когда авторитетная служба запросила в этой организации поименный список членов с адресами и телефонами, им в этом никак не стали отказывать.
        Вслед за этим под контроль была взята переписка этих людей, их телефонные разговоры (по проводной и по сотовой сети), а также их выходы в net и обмен корреспонденцией по e-mail и WWW. Причем это не потребовало от проверяющих большого напряжения: письма по обычной почте в наши дни уже мало кто посылает, люди пользуются более современными способами общения; те же письма, которые все-таки отправлялись наблюдаемыми лицами, неуклонно проверялись, причем для этого при современном уровне техники не нужно было даже вскрывать конверты. Электронная почта, общение с Интернетом и телефонные разговоры (не считая сотовых) привязаны к телефонным проводам, и подключить к ним аппарат, реагирующий на ключевые слова, не представляет, как мы понимаем, сложности. Что же касается сотовой связи, то оказалось, что подавляющее большинство доброхотных наблюдателей ею не располагает - этот вид связи все еще остается дорогим для среднего астронома-любителя, и они как-то обходятся без него. А и если бы - все равно, прослушивать эту связь - дело элементарно простое.
        Как только аппараты натыкались на одно из ключевых слов, заданных им (“наблюдение”; “небесное тело”; “астероид”; “комета”; “склонение”; “прямое восхождение”; “телескоп”; “обсерватория”; “катастрофа”; “столкновение”; “Минич”; и еще с дюжину других), бумажное письмо изымалось, проводная связь, как мы уже видели, прерывалась на полуслове, и по межгороду вообще не возобновлялась, а по городскому в случае повторения попытки - чаще всего надолго выходила из строя; абоненту, если он начинал волноваться и звонил в ремонтную организацию, сообщалось, что имеет место сбой на подстанции, идет ремонт, закончится он через некоторое время, что делать - оборудование изношено, и недостаток средств не позволяет установить новое - ну и так далее. И, как бы между прочим, проскальзывало: “И вообще не надо телефоном злоупотреблять...”
        Это каждому предоставлялось истолковывать по-своему; странно, но, как показала практика, после этого лишь один из каждого десятка наблюдаемых абонентов рисковал вторично передать по телефону ту же информацию: у большинства интуиция срабатывала сразу. С теми же, кто был уличен в рецидиве, разговаривали уже более сурово и жестко, после чего они несколько ночей вообще не подходили к своему телескопу.
        Что же касается средств массовой информации, то с ними пока никакой работы в этом направлении проводить не стали - чтобы не возбуждать у них излишнего любопытства. Важнее было не допустить проникновения запретной информации в редакции и на каналы -= что, как мы видим, делалось небезуспешно.
        Таким образом - а ведь уже третья неделя пошла, - люди, ныне владеющие информацией, могли считать себя монополистами в этой области. Что же касается самого виновника всех описываемых событий, то космическое тело все еще находилось на столь значительном удалении от Земли, что делать какие-то выводы относительно его поведения в дальнейшем пока не представлялось возможным.
        Так что люди на планете продолжали жить в приятной уверенности, что им не грозит ничего сверх ставшего уже привычным пакета угроз: ядерных взрывов, отравления природы, ла-бораторно выведенных смертоносных вирусов, терроризма и прочих мелочей, которыми столь богата наша жизнь в двадцать первом веке.
        
        Однако вода, как говорится, свою дырочку найдет. Иными словами - просочится. Обычная вода. Информация же, говоря языком физики, обладает свойством сверхтекучести. И часто уходит вовсе не туда, куда можно было предположить.
        Вот и тут.
        Генерал, директор СБ, вовсе не ожидал, что позвонивший ему коллега и конкурент - другой генерал, главный разведчик вооруженных сил, или начальник ГРУ, поведет разговор на такую, откровенно говоря, неудобную тему. Разведчик говорил без обиняков, поскольку звонил по своему, военному проводу, к которому и все главы спецслужб были подключены.
        - Ты мне не подскажешь (они издавна были на “ты”), что вы вдруг засуетились вокруг астрономов? А то мне докладывают, а я не в курсе. А должен бы.
        - Да никакой совершенно суеты, это кому-то из ваших почудилось, - ответил генерал СБ, стараясь говорить как можно спокойнее и непринужденнее. - Звезды - это не по нашей части.
        - Я тоже так думал, - был ответ. - Но тут мои аналитики меня смутили. Прямо-таки в краску вогнали. А мне краснеть не положено ни перед кем. Они, понимаешь ли, засекли любопытное явление в области проводной связи. А началось с того, что один наш разговор по гражданской сети прервали на самом, как говорится, интересном месте. Я приказал разобраться. Мы на это потратили два дня, но все же установили, что введен всеобщий контроль; тут мы установили порядка двадцати ключевых слов, проанализировали - и пришли к интересным выводам.
        - Да, любопытный случай, - согласился эсбист. - Надо будет и мне поинтересоваться.
        - Брось, брось, - сказал разведчик. - Я навел справки: ни правительство, ни прокуратура с внутренниками таких решений не принимали и операции такой не проводят. Только ты ведь понимаешь: я это через час узнаю совершенно точно, и мы с тобой крепко поссоримся. Тебе это нужно?
        Это не было нужно. Но эсбист сделал последнее усилие, чтобы спасти ситуацию:
        - Но вам-то, скажи, что за дело до звезд? На Земле работы не хватает?
        - Ну, ну, - урезонил его разведчик, почувствовавший, что сопротивление ослабевает. - Нам до всего дело, как ты знаешь, потому что оборона страны зависит от любого явления. Так что - введешь меня в курс?
        - Не телефонный разговор. - Генерал, страдая, сделал попытку отступить с минимальными потерями.
        - Само собой разумеется. Встретимся в течение часа - идет?
        - Мне сейчас не очень удобно...
        - Ладно. Тогда я еду к тебе. Дело-то ведь серьезное.
        - Откуда тебе знать?
        - Понял из нашего разговора. Ну, все. Еду.
        Через час с небольшим, вернувшись в свое хозяйство, разведчик не стал сразу собирать сотрудников главного управления - узкий круг, конечно, - и делиться с ними полученной информацией. Он с полчаса просидел в своем кабинете в одиночестве, приказав никого к нему не впускать. Затем позвонил министру обороны и попросил срочно принять его по делу, не терпящему отлагательства. И был принят.
        Министр, человек глубоко штатский (вот уже целых полтора года), слушал его со все возраставшим интересом. Когда разведчик закончил, министр несколько секунд помолчал, побарабанил пальцами по столешнице:
        - Занятная история... Твои первоначальные выводы?
        - Думаю - они, - ответил разведчик, кивнув затылком куда-то назад и вправо, где в общем-то в пределах кабинета ничего такого не находилось. Но министр его понял.
        - Так, так. А точнее?
        - Мы ведь и раньше получали информацию, что они там что-то такое готовят. С использованием так называемых внеземных технологий. Помните, они тогда заполучили чужой корабль, потерпевший аварию у Земли.
        - Значит - новая модель космического корабля?
        Министр не сказал “военного корабля”, поскольку это само собой подразумевалось.
        - Такой мысли, - осторожно ответил разведчик, - ничто не противоречит.
        - Гм. Не слишком ли... фантастично?
        - Вся наша жизнь - фантастика, - вздохнул разведчик. - Может быть, конечно, я ошибаюсь, мы еще будем анализировать и на места дадим запросы; рано или поздно следы обнаружатся. Но - как бы не оказалось поздно. Сейчас у них, я думаю, идут ходовые испытания; ну а потом что будет? Они ведь народ ушлый, понимают, что шило надолго в мешке не спрячешь, и уж если возникает такое преимущество - надо использовать его, пока противная сторона аналога еще не имеет. Помните, как в сорок пятом: недолго пришлось им оставаться монополистами? И они это помнят, будьте уверены.
        - Получается веселая картина, - сказал министр, хмурясь. - С одной стороны - все вроде бы собираются отказаться от последнего ядерного оружия, даже то, что еще осталось, - уничтожить. С другой - такой вот камуфлет.
        - На Земле уничтожить можно, - откликнулся разведчик, - и проконтролировать не так уж сложно при общем согласии. Но если при этом какое-то количество зарядов находится на борту такого вот корабля, заглянуть в который - не в наших силах, то все это соглашение теряет смысл: оттуда, с высокой орбиты, можно быстро подойти, нацелить сверху ракеты, а у нас отразить будет нечем - останемся голенькими. Нельзя уничтожать ракеты. И головки тоже, - высказал разведчик свое глубокое и искреннее убеждение.
        - Я об этом не раз говорил. И президенту в том числе. Но они все как с ума посходили - ракеты им, видите ли, мешают. Много денег, мол, нужно.
        - Что же, - сказал разведчик осторожно, - теперь вроде бы возникает сильный аргумент за сохранение. Можно сказать, неубиенная карта. Если сразу же вбросить информацию...
        - Ни-ни! - И министр покачал головой. - Пока это еще не аргумент. Пока - только возможность аргумента. Твое предположение убедительно, конечно, но остается лишь предположением.
        - Ну, не только, - позволил себе не согласиться разведчик. - Это ведь не просто догадка. Есть и основания.
        - Например?
        Генерал чуть пригнулся к столу, словно собираясь сообщить какой-то секрет:
        - Например, вот что. Мы следим внимательно, слушаем, читаем... Так вот, ни единого слова насчет этой штуки. Полное молчание! На всех уровнях. Почему же? Не заметили? Извините, никак не поверю. У них средства наблюдения посильнее наших (при этом заявлении министр чуть поморщился, но возражать не стал; это и так все знали, и лишний раз повторять вслух что-либо по поводу российского отставания было просто дурным тоном). В том числе, - продолжал разведчик, - и спутниковая техника... Да нет, совершенно точно - они все видели и знают. Как же вы Думаете: если бы то был действительно неопознанный космический объект - об этом молчали бы? Давно уже звонили бы во все колокола. А тут - сплошное безмолвие. Вывод делаю один: они прекрасно знают, что это такое, и молчание соблюдается по причине секретности. Будь то природным -явлением - какая могла бы быть секретность?
        Однако министр оставался при своем мнении:
        - Это, конечно, кое-что. Косвенное доказательство. А для высшего руководства нужны факты. Побольше и поубедительнее. Чтобы на руках были все козыри. И вот тогда - поставить вопрос ребром. Понял?
        - Факты будем искать, - заверил разведчик. - Но ведь на дороге мы их не найдем, так? Нужно усиление.
        - Ты что имеешь в виду?
        - Нужно, не спуская глаз, следить за этим... объектом. За его поведением. В нем будут заключаться главные факты. Если это управляемый корабль - а в этом я уверен, - то он неизбежно будет, хотя бы время от времени, выполнять какие-то эволюции, которые не объяснить законами природы. Наблюдение, непрерывное и квалифицированное, профессиональное - вот что нужно прямо с этой минуты.
        - М-да, - проговорил министр. - Сказать легко. Жаль только, что в составе вооруженных сил нет военно-астрономической службы. Только спутниковая, но у них и так де.л по уши. Однако ты рассуждаешь правильно. Придется просить об оперативном подчинении нам какой-то из обсерваторий - посильнее.
        - Вы можете обратиться к президенту непосредственно.
        - Мочь-то могу, да только... Нет, к президенту надо идти уже с доказательствами. Ты не ребенок, сам понимаешь: это пойдет вразрез с его задумками насчет отказа и уничтожения...
        Разведчик кивнул: это он понимал отлично.
        - Попробую поговорить по душам с президентом Академии наук: астрономия - это по их части. Допускаю, что у него есть уже какая-то информация по научным каналам. Сам-то ты как получил все эти данные?
        - С ними уже работают люди из СБ. Больше пока не знаю. Они, похоже, вышли на все это случайно. Повезло.
        - Надо выходить на людей, с этим как-то связанных. Может, таким путем на что-то наткнешься. Поставь всех своих на уши - и здесь, в стране, и, главное, там - за бугром. Всякая мелочь, всякое... да не мне тебя учить. Понял?
        - Так точно, - ответил разведчик уже не разговорным, а, так сказать, строевым тоном, как бы демонстрируя, что известные перспективы не сделали его заносчивым и службу он понимает. - Разрешите выполнять?
        - С Богом, - напутствовал его министр. - Меня информируй, пожалуйста, ежедневно, к концу дня. И - величайшая секретность.
        Этого министр мог бы и не говорить.
        
        А события между тем продолжали развиваться в весьма неожиданных направлениях.
        Вот на следующую ночь произошло и другое хищение. Неизвестные проникли в Колокольскую обсерваторию. Но там дело не обошлось одним лишь взломом и изъятием документов.
        Обсерватория - такое учреждение, в котором работа ночами не прекращается, напротив: только в темное время суток и существуют условия для наблюдения - если, конечно, погода позволяет. Так что для незваных гостей вероятность наткнуться на кого-нибудь из персонала была достаточно большой. Впрочем, налетчики, кажется, это заранее учли, и потому все они до единого были в черных масках, не говоря уже о том, что в руках держали оружие: у одних были пистолеты, а у других даже и автоматы.
        Астрономы до сих пор с подобным встречались, только когда смотрели в зарубежных боевиках, как надо грабить банки. Поэтому они несколько растерялись - и вследствие того, что профессия их является, пожалуй, самой мирной из всех, какие существуют на Земле, но еще и по причине полной неготовности к такого рода событиям: и в самом деле, что можно было украсть в астрономическом хозяйстве? Не звезды же или иные небесные тела. А растерявшись - позволили вторгшимся хозяйничать так, как тем было угодно. Лишь один мне попытался было воззвать к органам охраны порядка - но его тут же отлучили от телефона, который немедленно был приведен в неисправность. Так что налетчики полностью владели положением все время, пока находились в пределах храма науки.
        Впрочем, как ни странно, никаких катастрофических последствий вторжение не возымело. Из-за плотной облачности наблюдение в оптическом диапазоне не велось, наблюдатели в ожидании возможного прояснения собрались в буфете, где пили кофе и разговаривали - не столько даже на профессиональные, сколько на бытовые и спортивные темы. Так что их не пришлось даже собирать в одно место. Трое замаскированных просто вошли, наставили на сидевших оружие, и один из них рекомендовал ученым сохранять спокойствие и присутствие духа, поскольку - как он туг же сообщил - ни грабить, ни тем более убивать их никто не собирается.
        - Мы из налоговой полиции, - представился говоривший, - и прибыли сюда для проверки поступивших на вас сигналов. Нам сообщили, что тут у вас в ночное время, помимо основной работы, ваша фотолаборатория используется для изготовления фальшивых документов и даже, возможно, денежных знаков. Кто покажет, где туг у вас это хозяйство?
        Неожиданное заявление привело ученых в такое замешательство, что вся нелепость услышанного как-то не сразу обратила на себя их внимание. Хотя любой нормально мыслящий человек сразу усомнился бы: какой это идиот станет использовать для изготовления фальшивок фототехнику - в эпоху ксероксов? Но этого вопроса никто так и не задал - скорее всего потому, что мысли астрономов всегда находились весьма далеко от таких областей деятельности, как изготовление фальшивых купюр. Так что, когда предводитель бандитов, ткнув пальцем в ближайшего, задал вопрос:
        - Ты - можешь показать?
        Спрошенный с готовностью ответил:
        - Да, конечно. Однако...
        На что ему было замечено:
        - Стоп. Нужное ты уже сказал, теперь помолчи. Слово, как известно - серебро, а мычание - золото. Следующий вопрос: кто из вас занимается наблюдением тела (тут он глянул в бумажку, которую держал в руке) с этими... эре... эрефидами... Ну, сами знаете!
        - Эфемеридами?
        - Ну. Значит, вот с какими...
        И он назвал, считывая с бумажки, цифры склонения и прямого восхождения.
        После трехсекундного молчания от дальнего столика спросили:
        - Вас интересует эта... квазикомета Люциана? Тело Угрозы? (Первое, условное название на обсерватории дали небесному телу по имени его первонаблюдателя.)
        - Значит, ты, - сказал предводитель. - Тоже с нами. Остальные могут продолжать свои занятия. Никуда не выходить до моего возвращения. Все помещения нами контролируются. Пошли!
        Больше ничего интересного на обсерватории не произошло. Неожиданные визитеры изъяли записи всех наблюдений указанного космического объекта и все фотографии - как имеющиеся, так и находившиеся в обработке. После чего с наблюдателем была проведена краткая беседа следующего характера:
        - Кроме тебя, этой штукой кто-нибудь занимается?
        - Нет. Тема, знаете ли, внеплановая, даже и я наблюдаю не очень регулярно... Правда, директор - но он урывками, раз-другой...
        - Кто интересуется этим делом? Типа - кому докладываете? Тут наблюдатель приободрился и ответил со значением:
        - Все результаты сообщаются в службу безопасности. Они и сами часто заезжают.
        - Теперь слушай сюда. Больше никому ни слова. Прочувствуй как следует: никому и ничего. С этой минуты работаешь на нас. Мы тебя нанимаем - понял? И мы тебе платим. Вот аванс. Держи.
        Наблюдатель был настолько ошеломлен, что безропотно принял довольно плотную пачку денежных знаков нерусского происхождения. Мы не сомневаемся, что, будь он в нормальном состоянии духа, он эти деньги категорически отверг бы, как и все предложение в целом. Просто вот так взял бы - и швырнул в лицо искусителю. Но сейчас он смог лишь пробормотать:
        - Как же я смогу - они ведь спросят?
        - Тебя что - врать не учили?
        - Н-нет...
        - Последний срок научиться. Короче, скажешь что-нибудь: как бы эта штука исчезла. Взяла и исчезла, так что больше увидеть нельзя. И что твоя труба вдруг накрылась медным тазом. В общем, пошлифуешь им уши. А на самом деле будешь пахать, как раньше. И каждое утро докладывать вот по этому телефону. Держи.
        Астроном повертел в руках визитную карточку. Прочитал. Поднял глаза удивленно:
        - Тут сказано - ателье химчистки...
        - Это уж, типа, наше дело. Ты просек, что я сказал?
        - Д-да...
        - Теперь последнее. Держи язык за зубами. На строгом режиме, понял? Если хоть что-то хоть кому-то - и с тобой, и с твоей семьей разберемся очень круто. Это усвоил?
        - Ясно... - пробормотал вконец напуганный парень. На этом, собственно, визит и закончился, а если быть совершенно точными, то на некоторое время прервался, чтобы вскоре возобновиться уже совершенно другим образом.
        Кстати, о птичках: когда из обсерватории, только что пережившей налет, но в отличие от песенной бабушки-старушки вовсе не мечтавшей о его повторении, позвонили в милицию, то все шло нормально до той секунды, когда мне - тот самый Зенон Просак, что занимался космическим странником, а потом, не теряясь, срастил перерезанный телефонный провод, - пока этот находчивый жрец науки не проговорил в трубку: “Кстати, они интересовались почему-то моими наблюдениями одного небесного тела, его склонением и прямым восхождением...” “Чего-чего?” - переспросили в милиции, не привыкшей к подобной терминологии: зная хорошо, что значит “склонение к преступлению”, они не очень поняли, что такое - прямое восхождение и с чем его едят. Вроде бы слова эти обозначали что-то вроде президентских, выборов. Но разговор на этом самом месте неожиданно прервался, и вряд ли нужно говорить, что восстановить его не удалось.
        Правда, милиция, невзирая на это, выехала-таки на место происшествия; им это было куда легче сделать, чем, скажем, Гридню попасть в станицу Зеленую. Но поскольку, судя по телефонному сигналу, ничего серьезного не произошло - никого не ограбили, даже не ударили, имущество обсерватории не потерпело заметного ущерба, - в милиции предварительно решили, что по происшествию не придется даже заводить дела: случившееся больше всего походило на давно ставшее обычным проявление хулиганства со стороны, вернее всего, молодежи. Были даже сомнения в том, что оружие у них являлось боевым: ведь ни одного выстрела так и не прозвучало.
        И уж разумеется, никому и в голову не пришло, что между ограблением редакторского кабинета “Вашей газеты” и визитом на загородную обсерваторию существует прямая связь.
        (Кстати, раз уж упомянули Гридня: он вовсе и не пытался лично выехать на обсерваторию на Кавказ. Но немедленно телеграфом вызвал своего тамошнего представителя в Москву для доклада. Гридень специально проследил за тем, чтобы в тексте вызова не было ни единого слова, имеющего какую-то связь с астрономией вообще и с интересующим его небесным телом - в частности. Так что у него особых проблем не возникло.)
        Зато у милиции они появились. Дело в том, что выехать на место происшествия они выехали, однако же не доехали. Потому что история эта получила немедленное продолжение.
        Люди в масках, совершившие внеплановое посещение научного учреждения, еще не успели покинуть пределы обсерватории, чтобы, рассевшись по своим джипам (их было три), убраться восвояси и доставить похищенные материалы тем, кто организовал эту экспедицию, как ворота рывком распахнулись, и во двор одна за другой въехали две больших машины, в которых легко было опознать армейский транспорт. Тут же из кузовов посыпались солдаты, сразу разбегаясь в цепь.
        Этот визит - набег, налет, называйте как угодно - явился, как мы понимаем, продолжением и развитием разговора военного министра с главным военным же разведчиком, а затем и с президентом Академии наук. Однако люди Федора Петровича (а именно они были первыми сверхпротраммными посетителями обсерватории) об этих разговорах не имели ни малейшего представления и неожиданно появившихся солдат приняли за ОМОН, прибывший по их души. Привычные к такого рода ситуациям охранники Кудлатого, отрезанные от ворот, стали организованно отступать к зданию, из которого только что вышли; представители науки, однако, догадались сразу же после ухода последнего налетчика запереть входную дверь на все замки и засовы; о других входах-выходах, носивших чисто служебный характер, посетители не были осведомлены и потому ими не воспользовались. Убедившись, что под защиту стен им не попасть, боевики сразу же перестроились и принялись отходить в дальний угол участка, все еще не стреляя, чтобы не вызвать ответного огня. Ограда тут была не очень внушительная, поскольку до сих пор обсерваторию не грабили, и никто не думал, что
кому-то в голову придет столь нерациональная идея. Так что через забор можно было уйти без особых усилий. Вернее - можно было бы, если бы военные к тому времени не выставили и наружное оцепление: они, как и полагается, старались сделать все солидно и по правилам, тем более что дело происходило не в горах, а на московской, лишь слегка всхолмленной поверхности. Взвились осветительные ракеты. И когда уносившие ноги братки принялись сигать через забор, передавая друг Другу изъятую добычу, они немедленно получили приказ - сложить оружие и поднять руки.
        Не привыкшие к столь бестактному обращению боевики пошли на прорыв, и тут уже без стрельбы никак не обошлось; трудно, правда, сказать, кто открыл огонь первым, но вряд ли это имеет значение. К счастью, убитых не оказалось, тем не менее с обеих сторон пострадало по одному человеку: один из боевиков сорвался с забора и своим же автоматом сильно оцарапал себе ногу, к тому же порвав штанину; что же касается регулярных войск, то один из солдат, а именно тот, что пускал осветительные ракеты, случайно нажал на спуск, споткнувшись о корень некстати подвернувшегося дерева, и выпущенная им ракета вскользь задела одного из находившихся в цепи, что привело к легкому ожогу. Пленных не было, поскольку разбегавшихся боевиков никто не преследовал: приказано было лишь охранять обсерваторию и не пропускать чужих вовнутрь. - что они и принялись выполнять.
        Отрад же людей Федора Петровича, ускользнув из-под обстрела, в безопасном месте вновь собрался воедино, после чего взятые на обсерватории трофеи были без дальнейших помех доставлены заказчику. Он выказал исполнителям свое удовлетворение сделанным; и в самом деле, теперь ему оставалось только дождаться новостей из-за океана, чтобы закончить разработку предстоящих действий.
        Происшествие это, как все понимают, совершилось не в пустыне, но в достаточно густонаселенном районе. Тем не менее из мирного населения никто не пострадал - потому что, пока шла стрельба, ни один предусмотрительно не высовывался: все, от мала до велика, давно уже поняли, как следует вести себя в подобных случаях.
        Что же касается выехавших все-таки по повторному сигналу милиционеров, то они тоже предпочли переждать, пока перестрелка не утихла, и лишь после этого приблизились к цели своего марша. Однако у ворот были встречены военными, которые отказались пропустить их дальше, объяснив, что данный объект перешел в ведение вооруженных сил и порядок тут отныне будет поддерживать армия. Милиционеры не стали спорить и, испытывая некоторое облегчение, вернулись в свой отдел, где доложили обстановку и были отпущены для дальнейшего несения службы. На этом эпизод оказался исчерпанным.
        Тело же никак не желало прекращать свои странные маневры. А именно: если еще совсем недавно скорость его, несомненно, увеличивалась, то сейчас по какой-то причине начала снижаться - скорость относительно Солнца и его известных нам спутников, мы имеем в виду. Словно кто-то мягко нажимал на тормоза и одновременно плавно поворачивал руль, так что траектория тела в очередной раз изменилась, и тело теперь, похоже, стремилось не пронизать плоскость эклиптики, а напротив - изменить свою орбиту таким образом, как сделал бы это пилот самолета, заходящего на посадку, после крутого снижения выравнивающий машину, чтобы не врубиться в землю, а мягко прикоснуться колесами к бетону ВПП. И по такой вот плавной кривой наблюдаемое тело приближалось к орбите Юпитера - до которой, правда, надо было еще лететь и лететь, так что никто не взялся бы предсказать, а что она себе еще напозволяет, приближаясь к сфере ощутимого влияния гиганта планетной системы.
        Что же касается наблюдателей, то гипотеза сбежавшего спутника удовлетворяла далеко не всех: слишком уж она казалась необъяснимой. Куда более естественными казались сомнения в естественной природе тела, которые начали возникать не только у людей, имеющих к астрономии самое отдаленное отношение, но и у людей, куда более профессиональных. И кое-где - а именно в обсерваториях, чьим оружием были радиотелескопы, - начали даже предпринимать попытки установить с телом связь. Испробовались разные частоты. Телескопы, правда, использовались не самые мощные, а такие, которые проще было переориентировать; но все равно их мощности хватило бы, чтобы принять ответ - если он последует.
        Но, к сожалению, единственным, что иногда удавалось уловить, был слабый отраженный сигнал. И только.
        Так что пока, как мы видим, - одни разочарования.
        Будущее, однако же, хорошо тем, что на него всегда можно надеяться.
        Вот и надеялись. А что еще оставалось?
        Наверное, страшно оживились бы тарелочники, узнай они...
        Но уфологи никак не относились к людям с нужным уровнем допуска на такой уровень секретности. Они не знали и потому не радовались.
        Ну и Господь с ними. Для нашего повествования они вовсе и не нужны. Да и не только для него.
        
        Глава пятая
        
        Президент России, находясь где угодно - хотя бы и на Камчатке, как вот сейчас, - вовсе не выключался из повседневной жизни государства. Пожалуй, как никто другой, он имел право применить к себе древнее изречение: Omnia mea mecum porto, что в переводе на русский означает, как известно, “Все мое ношу с собой” (хотя уже известному нам Хасмонею принадлежит иное толкование - “все мое ношу в портках”; вряд ли нужно говорить, что то была лишь очередная его попытка сострить). Вместе с президентом на земле, в небесах и на море перемещается много чего, что нельзя отделить от его должности - а следовательно, и личности. И вовсе не только пресловутая “красная кнопка”, но и - в частности - те средства связи, которые делают доступным для негр разговор на самом высоком уровне, где бы президент в этот миг ни находился.
        Поэтому все предварительные действия .служб связи обоих президентов, необходимые для проведения разговора, были выполнены практически без всяких проволочек. Президент был несколько удивлен: такой разговор не планировался, и объяснить вызов можно было лишь какими-то срочными и совершенно непредвидевшимися обстоятельствами. Поэтому когда американский голос, пройдя все этапы кодировок и перекодировок, прозвучал и тут же был сдублирован переводом, глава России ощутил некоторый дискомфорт: знал, что неожиданности редко бывают приятными.
        После непродолжительного обмена протокольными репликами (вежливость прежде всего!) хозяин Овального кабинета сразу же перешел к делу:
        - Я хотел бы услышать: в предстоящей беседе с Председателем Китая будете ли вы вводить его в курс последних событий, которые могут повлиять на ход Конференции? Или предпочтете сохранить информацию в тайне?
        Ничего подобного россиянин и вправду не ожидал. Какие там еще события? Вернее - какая муха его там укусила?
        - Не могли бы вы уточнить - о каких событиях идет речь?
        Чтобы время не уходило на перевод, он говорил по-английски; у него с молодых лет было поставлено хорошее оксфордское произношение, чем он в глубине души немало гордился.
        - Я высоко ценю вашу сдержанность, - последовал ответ, - но поверьте: мы целиком в курсе. И считаю, что отсутствие полной откровенности между нами не пойдет на пользу того дела, которым мы совместно с вами занимаемся.
        В голосе американца слышалась даже какая-то обида, не иначе. Но что же, черт бы побрал, он имеет в виду?
        - Я целиком за полную откровенность. И поэтому - может быть, вы назовете проблему, которая вас волнует?
        - Хотелось бы, чтобы она тревожила и вас не в меньшей степени. Потому что, если бы она вас совершенно не беспокоила, это было бы, с нашей точки зрения, весьма плохим признаком.
        ...Его мать. Похоже, экс-сенатор от Кентукки имеет в виду что-то действительно существенное. Догадаться бы вовремя - что именно. Вроде бы никаких существенных изменений в мире за последние дни не произошло: никто из влияющих на большую политику лиц не умер, никто не воскрес, никто никого не подверг ракетному обстрелу... Но ведь невозможно просто взять и ляпнуть ему: “Я понятия не имею, о чем это вы, - скажите открытым текстом!” Не имеет права президент державы, все еще великоядерноракетной, не знать чего-то... чего-то такого. Остается только делать хорошую мину при плохой игре. Или по их терминологии - блефовать.
        - А, вот вы о чем... Ну, откровенно говоря, я не склонен придавать этому такое уж большое значение. Мало ли что бывает...
        - То есть вы считаете, что все обойдется? Может быть, нам следует сопоставить данные наблюдений? Как вы, безусловно, знаете, обмен результатами прервался еще позавчера. Почему вы приняли такое решение?..
        Час от часу не легче. Да не принимал российский президент никаких таких решений! Интересный разговор получается: словно идешь по минному полю без миноискателя. Или как это: шаг влево, шаг вправо считается попыткой к бегству, огонь открывается без предупреждения...
        - Хочу успокоить вас. Я не отдавал таких распоряжений, скорее всего переусердствовал кто-то рангом пониже. Выясним и наведем порядок. Если вы скажете, на чем именно прервался обмен, мы примем меры, чтобы вы получили все, что следует.
        - Я думаю, ваши наблюдатели в курсе, и они сообщат вам все с наибольшей полнотой. Но меня волнуют пока не столько цифры - в конце концов, время еще есть, - сколько природа тела. Скажите откровенно: это вы запустили? Наши эксперты склоняются именно к таким выводам. И от вашего ответа сейчас, по сути дела, зависит судьба и Конференции, и Соглашения. Вы ведь не хуже меня понимаете: если это не ваших рук дело, а кроме нас с вами, такие вещи никому не под силу, даже тем, кого вы собираетесь навестить, то вопрос о судьбе стратегического оружия приобретает совершенно иной облик. Этим и вызван мой вопрос: собираетесь ли вы информировать председателя. Если они подумают, что мы от них что-то скрываем, то могут обидеться и заупрямиться, а без них ничего поделать нельзя будет: их арсенал заслуживает большого уважения, да и без него нам с этой штукой не справиться - таковы предвари, тельные расчеты, во всяком случае.
        Нет, разговор надо заканчивать прежде, чем угодишь в ка-кую-нибудь замаскированную ловушку. Важно оставить американца сейчас в уверенности, что я в курсе дела. Поставить всех на уши, чтобы немедленно получить разгадку того - о чем это он. Потому что уже сейчас ясно: без этого нечего и думать о разговоре с китайцем: можно ненароком загубить все дело. Сворачиваем треп.
        - Знаете, я нахожу, что вы совершенно правы: действительно, надо как следует продумать, что и как сказать председателю, Я сейчас как раз раздумывал над этой темой, думал переговорить об этом с вами несколько позже. Но раз уж вы позвонили - я с удовольствием выслушаю ваш совет.
        - Бэзил, я тут не в состоянии что-либо посоветовать. Все, как вы понимаете, зависит от того: вы это сделали или нет. Имейте только в виду: это, во всяком случае, не мы. Мне дали самые серьезные заверения по этому поводу. Решение же целиком на вас; вот все, что я могу сказать сейчас.
        - Я очень благодарен вам за эту последнюю информацию. Со своей стороны могу сказать, что и у меня имеются такие же заверения наших специалистов. Знаете что? Я еще поразмыслю над этой проблемой и как только приму решение - сообщу о нем вам. Разумеется - до того, как начнется моя встреча с председателем. А сейчас - прошу извинить...
        - Я понимаю, у вас, как и у меня, остается мало времени на разговоры. Спасибо за то, что отнеслись к моим тревогам с пониманием. Удачи вам.
        - Взаимно.
        Закончив связь, российский президент с минуту сидел, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, приводя в порядок дыхание и нервы: сейчас все в нем кипело, велико было желание устроить кому-то разнос, покричать, постучать кулаками, выругаться незамысловатей... Стравить пар, одним словом. Увы - сейчас это было ему невместно. Спокойствие, достоинство в любой обстановке - вот единственное, чего от него ждут и на что он имеет право. Ладно, быть посему. Но на уши я их все-таки поставлю!
        Он вызвал помощника - одного из троих, сопровождавших его в этой поездке. Мидовцы и большинство экономистов и военных должны будут ждать его уже там, в Улан-Баторе. Но туда он окажется прежде, чем войдет целиком в курс дела. И попутно не одна голова покатится в воздаяние за то, что вовремя не предоставили нужную информацию. Если даже окажется, что ничего полезного в ней нет и американец напрасно гонит волну, - все равно: если там считают необходимым информировать своего президента и главнокомандующего о чем-то - значит и тут, у нас, не должны пропускать такое мимо внимания. Куча народу, в конце концов, кормится тем, что прогнозирует реакцию партнеров по внешней политике на всякий чих, где бы он ни раздался. Где же все они, когда нужно действительно пошевелить мозгами и потопать ножками?
        - Соедините со Старой, - проговорил он негромко, сухо, глядя мимо помощника. - А после этого разговора - с нашим главным оппозиционером.
        Кого президент имел в виду, пояснять не надо было.
        - Нормальной связи с ним нам сейчас не установить. Только по мобильному...
        - Вот новости. Где же он, что до него не достать?
        - В Штатах - я полагал, что с вашего ведома...
        Ну вот, пожалуйста. Этот - в Штатах. Прелестно. Стоит выйти за порог, как... Но не с его ли подачи янки тут нес околесицу? Выяснить, и если...
        - Ах да, я упустил из виду. Тогда - соедините же наконец со Старой!
        Не хватало только, чтобы и тот куда-то слинял.
        Но и главы администрации не оказалось на месте - ну да, в Москве же рабочий день начнется только через три часа.
        - Хорошо. Тогда будь любезен - поторопи с обедом. Боюсь, потом на него и минуты не останется.
        Так. Пока накрывают стол - проанализируем только, что состоявшийся разговор. Спокойно, без эмоций. Послушаем запись - раз, другой. Какие-то намеки в словах американца, безусловно, содержатся - надо только их увидеть. Конечно, не царское это дело. Но приходится.
        - Ну, что там еще?
        - Там Панкратов просится на прием. Говорит - очень срочно и важно.
        Тут в пору было не поверить своим ушам.
        - Кто-о?
        - Панкратов. Генеральный директор шестьдесят четвертого.
        Господи, твоя воля! Что, даже тут, на краю света, от них не отвязаться? Ну достали, честное слово, достали! Нет, какая наглость, а? И как он сюда попал? На каком-нибудь военном лихаче, конечно: те стараются летать в любую погоду - был бы керосин. Я и сам бы...
        - Пошли его - знаешь куда? Догадался? Действуй. И когда помощник был уже в дверях:
        - Постой.
        А может, так оно и лучше? Здесь лишних людей нет, и можно без помех высказать наглецу все, не опасаясь, что сейчас же разговор станет всем известен.Тут легче всего перекрыть ему связь; а до Москвы он доберется не сразу, если у него даже дружки в ВВС, - ему можно дня три не давать вылета: прогноз погоды остается неблагоприятным. Хватит деликатничать. Или он дает полную гарантию того, что канал прекратит всякие обструкции и начнет вести себя пристойно, или же... Прокурор уже землю копытами роет - не терпится ему начать громкий процесс. Ладно, Панкратов, я тебя не звал, ты сам напросился - так что уж не обессудь...
        - Хорошо. Полчаса у меня есть. Пресса всегда заслуживает внимания. (Помощник тонко усмехнулся, президент же оставался совершенно серьезным.) Пригласи его. И проверь, кстати: как он сюда вообще попал и не нарушил ли при этом каких-то правил. Доложишь по телефону - пока он еще будет здесь. Но чтобы все тихо, мирно.
        - Все понял.
        
        Минич выходил из запоя медленно, страдая, то и дело вновь оказываясь на той пограничной линии, откуда можно с равным успехом возвратиться к жизни - или вновь рухнуть в сладкую отключку, в которой центр и смысл мироздания заключаются в бутылке, когда даже не глядя - глаза, пусть и открытые, мало что способны увидеть, - но просто по весу определяешь: там еще есть, есть живая, очень живая вода, а память спешит осчастливить кое-как собравшейся в неустойчивую конструкцию мыслью: и ведь не последняя еще, есть и запас, и местонахождение его известно... Минич так и не вернулся бы к жизни: угас тихо и незаметно, когда печени надоело бы пропускать через себя такое количество дряни (хотя, скажем прямо, достаточно качественной); сам по себе организм скорее всего и не справился бы с обстоятельствами - не будь рядом Джины-Зины.
        В первые дни пьяненький, почти не просыпавшийся Минин ей все быстрее становился донельзя противным; хочет подыхать - пусть дохнет, так решила было она в полном соответствии с правилами нынешнего безыдеального и потому безжалостного мира. В эти дни спасало его только здоровье. Но чем дальше, тем более возобладали другие чувства: изначальная женская жалость к слабенькому и затаившаяся, но вовсе не исчезнувшая симпатия к этому парню, а еще больше, может быть, подсознательное ощущение того, что его срок еще не вышел, что в этом существовании у него есть еще какие-то задачи.
        Может быть, ощущение это возникло у нее не просто так, а основывалось на какой-то информации, которую она, сама того не сознавая, получала - откуда? Об этом мы можем только догадываться, но - получала. И вот по сумме этих причин она принялась выполнять за него ту работу, на которую сам он сейчас ну никак не был способен: пробуждать сознание, успевшее уже совсем потерять себя в этиловом тумане. И дней через десять он почти совсем уже пришел в себя и начал как-то определяться в этом мире.
        Конечно, эта декада в памяти никак не отложилась, но то, что ей предшествовало, понемногу сформировалось из обрывков и осколков: сперва - факты, потом - связь между ними, и, наконец, общая картина. Слабый еще, не способный принять внутрь ничего, кроме бульончика, первые же возникшие силы Минич употребил на то, чтобы спросить - Зину, конечно, никто другой и не смог бы ответить:
        - Статью... дали?
        Чуть помедлив, она лишь покачала головой.
        - И... никак иначе? - продолжал допытываться он.
        Та развела руками: нет, никакой информации так и не возникло в мире.
        Эта новость - а вернее, отсутствие новостей оказалось для Минича допингом куда более сильным, чем любой патентованный. Он сел на диване, свесил ноги. И, помолчав минуту-другую, окончательно восстанавливая в сознании картину прошлого и настоящего, проговорил решительно:
        - Надо что-то делать.
        - Что же, Марик? - Больше ничего она и не могла спросить.
        - Сейчас, сейчас... Позвони... позвони Гречину...
        Зина не дала продолжить:
        - Я не могу позвонить никому. Не разрешают.
        - Мы... все еще там?
        Она поняла, что он имел в виду.
        - Да. И похоже, нас не хотят выпускать.
        Минич посоображал еще.
        - Мы, выходит, под арестом?
        - Похоже.
        - Это чтобы ты не переставала лечить его?
        Она пожала плечами:
        - Наверное, нет. Я уже заканчиваю, и, кажется, удачно: перехватили вовремя, повезло, что ни хирургии, ни химии еще не было - тогда наверняка ничего не вышло бы. Думаю, не потому нас держат, а из-за того, что ты ему рассказал.
        - Что же я рассказал ему?
        - Все, что сам знаешь, - о небесном теле и тэ дэ.
        - Ах, черт... Значит, он в курсе - и тоже молчит, да?
        - Так выходит.
        - Черт. Черт. Получается, что никто, совсем никто... - Он не закончил мысли, умолк, но через несколько минут сказал решительно: - Надо бежать.
        Зина не удивилась; похоже, что и сама уже думала об этом.
        - Да, - согласилась она. - Только как? Тут все очень серьезно поставлено.
        - Еще не знаю. Но мы убежим. И как можно скорее. Самое позднее - через три дня. Так что готовься.
        - А я всегда готова, - по-пионерски ответила она.
        
        Гридень пригласил главу президентской администрации поужинать в принадлежащей магнату подмосковной усадьбе - и заночевать, разумеется. Хозяин Старой площади сразу же согласился, отлично понимая, что разговор обязательно пойдет о делах, в которых оба были заинтересованы. Так и получилось; правда, дела оказались не совсем такие, на какие высокий чиновник настраивался; однако это вовсе не означало, что они были менее интересными. Скорее наоборот.
        Собственно, когда Гридень приглашал человека со Старой, магнат и сам не предполагал, что разговаривать придется не только на заранее обдуманные темы. Однако за несколько часов, протекших после их телефонного разговора, обстановка изменилась. Вернее - не обстановка даже, но тот объем информации, каким располагал Гридень. И пришлось сразу же перестроить имевшиеся замыслы.
        Дело в том, что Гридень, даже придя к выводу, что блокироваться с Кудлатым нет смысла, вовсе не перестал интересоваться всем, связанным с деятельностью Кудряша, И регулярно знакомился со всеми сведениями, какие поставляла ему его собственная разведка. А она работала никак не хуже, скажем, подобной же государственной службы - и потому, что кадры ее были не менее, а скорее более профессиональны (применение своим талантам и умениям в команде Гридня находили люди, по каким-то причинам не захотевшие - или не смогшие - продолжать службу в государственной разведывательно-контрразведывательной машине), и потому еще, что платил Гридень не в пример больше - по той, может быть, причине, что его бюджет никаким парламентом не контролировался. Так что ручеек информации о житье-бытье бывшего (да не только бывшего) авторитета не иссякал. И как раз в самое последнее время его течение принесло такие сведения, на которые просто нельзя было не отреагировать быстро и всерьез.
        Ознакомившись с ними, Гридень чуть не решил отменить встречу с главой администрации, но после быстрого анализа возникшей ситуации подумал, что напротив - все получалось очень кстати, потому что именно этот человек сейчас и мог сыграть нужную роль, и не придется искать нового человека, как сгоряча показалось.
        Главной новостью, произведшей на магната столь сильное впечатление, оказалась информация о создании на орбите Кудлатого новой шоу-фирмы под названием “Минос”. При регистрации указывалось, что содержанием деятельности новой конторы являются развлечения; подобных учреждений существовало уже множество, так что никаких подозрений тут вроде бы не возникало. Однако такого старого воробья, каким обоснованно считал себя Гридень, на подобной мякине не провести было. Он обратил внимание на два обстоятельства. Прежде всего - на личность генерального директора новой фирмы; из имевшегося на него досье следовало, что он не принадлежал к группе экономистов Кудряша, к уголовному миру прямого отношения вообще не имел и в круг весьма доверенных лиц Кудряша вроде бы не был принят. Обычно таким людям Кудлатый - это все знали - руководства своими фирмами не доверял; и то, что на этом посту в новом заведении оказался человек с образованием и опытом работы горного инженера, срочно вызванный откуда-то из Якутии, где он налаживал работу конторы, посредничавшей в алмазном бизнесе и не так давно перекупленной Кудлатым, -
это просто не могло не навести на определенные размышления. Тем более - если сопоставить этот факт кадровой политики с тем, что стало известно днем раньше: с информацией о заключении арендного договора фирмы “Минос” не с кем-нибудь, а с Министерством обороны; в результате этого соглашения фирма получала в весьма длительную аренду бывший запасной центр главного командования. Людям Гридня удалось одним глазком заглянуть в текст договора; сумма вызывала уважение, и даже прикидочный анализ показал, что вернуть вложенные деньги (не говоря уже о тех, какие придется еще вложить, чтобы действительно создать там развлекательный центр пятизвездочного класса) при жизни Кудлатого вряд ли удастся. И даже само название новой фирмы заставило Гридня впасть в некоторые подозрения: эрудиция Кудряша вряд ли включала в себя сведения о царе Кноса, скорее уж слово это ассоциировалось у него с минным делом (а взрывчатые вещества в его биографии возникали не раз и не два), а еще вернее - с горным делом (если говорить по-английски). Далее: заинтересовавшись новыми сведениями, Гридень запросил - и без особых усилий в течение
часа получил данные о закупках новой фирмы и о материалах, которые потекли в арендованное место - на большегрузных автопоездах, а кое-что - даже и на вертолетах. Сочетав все это воедино, Гридень получил общую картину; если бы после этого он не понял что к чему, то недостоин был бы занимать то место, и не только в экономике, на котором находился.
        Помимо выводов чисто технических, он пришел и еще к одному заключению и упрекнул себя в том, что за последнее время как-то ослабил внимание к этой стороне вопроса. Речь была, разумеется, о состоянии здоровья Федора Петровича. Возникшее у Гридня некоторое время тому назад представление о том, что Кудряш перестроился уже на размышления о божественном и занят подведением итогов своего земного бытия, оказалось неверным. Не Гридню было успокаивать себя подобными рассуждениями: от Кудряша всегда следовало ожидать всяких каверз, в том числе и этой: жить, когда тебя мысленно уже похоронили, - и жить весьма активно. Конечно, тут главная вина лежала на людях, чьей задачей было - держать руку, фигурально выражаясь, на пульсе Кудлатого. Но Гридень в таких случаях прежде всего взыскивал с самого себя: если твои тоди что-то сделали не так, то либо ты не смог настроить их на оаботу нужным образом, либо же - это вообще не те люди, и их следовало бы заменить еще раньше.
        
        Пришлось вставить перо кому следовало и пошевелить; в результате сразу же была вытащена на свет информация, которая, как оказалось, поступала своевременно, просто ее не удосужились доложить, посчитав, что эти сведения могут и обождать. Выяснив, что приговоренный получил полное помилование, причем от какой-то никому не известной дамочки или даже девицы, никаких академических титулов не имевшей, Гридень только покачал головой: воистину, в этом мире все пошло наперекосяк.
        Уточнения показали, что лекарша эта и по сей день состояла при Кудлатом. Гридень подумал, что эта вновь возникшая проблема тоже нуждается в решении. Однако пока приходилось принять за факт, что Кудряш на своем посту и в хорошей форме; а значит - следовало заново продумать линию общения с ним. Потому что отклонить предложение верха об участии в предстоящих выборных делах человек с опытом Федора Петровича мог бы только в случае, если бы такое участие противоречило каким-то другим, более значительным и выгодным замыслам, какие требовали бы полной свободы рук - во всех смыслах. Кудлатый отверг предложение; следовательно - эти более крупные замыслы у него возникли; ну а к чему они могли относиться, если не к тому же, что сейчас более всего волновало и самого Гридня?
        Главным сейчас стало, конечно же, именно это. И время, остававшееся до приезда человека со Старой, Гридень посвятил (накрутив хвосты всем, кому следовало) анализу действий и установлению целей, преследуемых Кудлатым. И без особого труда заключил.
        Первое - что Кудряш целиком в курсе дел, связанных с Телом Угрозы и исходящей от него (предположительно) опасностью.
        Второе - что в арендованном, в прошлом военном, объекте Кудлатый намерен создать не что иное, как убежище - на случай, если приближение тела вызовет на планете какие-то достаточно серьезные катаклизмы.
        И третье, хотя оно и не вытекало непосредственно из предыдущих: зная обстановку, Кудряш просто не позволит себе не использовать ее для укрепления своего могущества - и, естественно, для ослабления конкурентов. Из которых именно он сам, Гридень, безусловно, являлся главным.
        Обстановка требовала принятия срочных и серьезных мер. И Гридень был намерен заняться ими, начиная уже буквально с этой минуты.
        Гостю в этих планах отводилась отнюдь не самая значительная роль. Но тем не менее достаточно существенная. Потому что хотя Гридень и понимал, что идея Кудлатого - создать достаточно надежное убежище на случай серьезных осложнений - и не является абсолютным выходом из положения, но все же пренебрегать ею тоже не следовало: вероятность частных катастроф при сближении тела с Землей была значительно больше, чем возможность соударения. Так что следовало предпринять действия и в этом направлении.
        К сожалению, Кудряшу удалось схватить самый лакомый в этом смысле кусок. Однако (тут Гридень внутренне усмехнулся) нигде не сказано, что ему удастся им воспользоваться: стоит верховной власти полностью войти в курс дела, как она начнет заботиться и о собственной сохранности - и будет при этом совершенно права. И сколь бы правильным и законным ни был заключенный Кудлатым с военными договор, когда в игру вступает власть - право всегда оказывается на ее стороне. Во всяком случае, в этой стране. Так что и не стоит жалеть об упущенной возможности. Для себя надо найти другую - такую, какой не смогла бы перехватить - если даже и захотела бы - никакая самая высокая власть.
        Вот и вырисовываются неотложные действия. Дать в разработку сценарий по Штатам - первое: чтобы пребывать в курсе всех дел главного оппозиционера и как-никак союзника: хорошо, что он там - это может еще пригодиться. Переговорить с девицей-целительницей - второе. Для этого доставить ее сюда. Лишить Кудряша ее общества и помощи. Говорят, он все же еще не до конца выздоровел? Хорошо бы. Как это сделать практически? У меня на службе не состоят уголовники, фу. Но специалисты есть. Бойцы, так сказать, что вспоминают минувшие дни... Только подсказать им: чтобы ни в коем случае никакие следы не вели ко мне. Пусть ведут в любое другое место. Как мне докладывали, этой дамой интересовалась служба СБ? Прелестно, на нее и свалим. Пусть генерал доказывает, что он не верблюд, а всего лишь лама. Гуанако. М-да.
        Он тут же снял трубку. Набрал номер - один из тех немногих номеров, которые всегда набирал сам, не поручая этого секретарю и отключая предварительно все остальные линии. Услышав ответ, сказал:
        - Олег Сергеевич? Не заняты? (Он всегда был вежлив, и более всего - с людьми, от него зависящими.) Есть одно поручение, просьба - обдумать метод его выполнения и обсудить со мной прежде, чем действовать. Я бы назвал дело так: бесследное исчезновение. Но упаси Боже - без какого-либо ущерба для... Вы поняли. Речь идет о том, чтобы пригласить ко мне для доверительной беседы человека... нет, даже двух человек, которым препятствуют встретиться со мною. И сделать это так, чтобы осталось совершенно неясным - куда и как они исчезли. Что? Нет, это не имеет отношения к этим службам, можете не опасаться.
        Сколько времени нужно вам на обдумывание? Ах, не нужно? Вы просто маг и чудотворец. Итак -. каким же образом?.. Да... Так...
        Так... но там большой дом, особняк. Да вы знаете - он в вашем списке идет, если не ошибаюсь, номером восьмым. Да-да, совершенно верно. Сколько вам потребуется на уточнение? Хорошо.
        Буду ждать вашего звонка. Да, по краснвму номеру, я буду здесь.
        Всего доброго.
        Так, это поручение дано. А что касается... Частые звонки прервали ход мыслей. Международный. Кто? Кстати - или совсем наоборот?
        Гридень включил звук. Картинку - не стал.
        - Господин Гридень, вас беспокоит Кистер из “Весли, Штейнмец и Кант”. Касательно соглашения о покупке супертанкера “Мисс Эва Ли”. Как и было условленно, мы ожидаем вашего представителя со всеми полномочиями послезавтра в нашей главной конторе во Фриско. Последнее предложение продавца... Он видит цену плюс пять процентов против той, на какой закончились переговоры в мае. Ваш ответ?
        Ответ этот у Гридня был готов заранее:
        - Ни цента. Вообще - никакой цены. Я прерываю переговоры.
        - Господин Гридень, боюсь, что я ослышался. Вы...
        - Думаю, вы услышали правильно. Повторяю: цена меня не устраивает, и я выхожу из переговоров. Я не возобновлю их в ближайшее время, если даже продавец откажется от своих требований и сбросит еще пять процентов. И даже десять. Прошу извинить, господин Кистер: я очень занят. Мой представитель не явится. Как вы помните, мое право прервать переговоры в любой миг было оговорено еще в самом начале. До свидания, господин Кистер.
        Он едва успел выключить связь, как последовал доклад привратника:
        - Приглашенный прибыл. С водителем и двумя телохранителями.
        - Принять всех, как обычно, - распорядился Гридень. Перед тем, как выйти навстречу, бегло оглядел себя в зеркало: внешности он всегда придавал большое значение, она являлась немалой частью впечатления, которое он всегда должен был - и старался - производить на любого собеседника. И это ему удавалось. Что же: вполне импозантный вроде бы мужчина средних лет, не атлет, но и не хлюпик, лишнего жира нет, легкая седина - но, в общем, на взгляд ему можно дать меньше, чем он уже на самом деле прожил... Гридень кивнул своему отражению и вышел, выбрав ту из доброжелательных улыбок, какая в данном случае была наиболее уместной.
        Гостю он сказал:
        - Дорогой мой! Очень рад вас видеть. Простите за беспокойство в столь поздний час. Но дела, поверьте, неотложные. Серафим Петрович, нам кофе, пожалуйста, в кабинет. У меня арманьяк сорокалетней выдержки; хотите продегустировать?..
        И только после соблюдения всех требований политеса Гридень сказал:
        - Итак, обсудим два вопроса. Первый: предстоят интересные переговоры с командованием флота. Военного, я имею в виду. Дело в том, что я решил отказаться от покупки в обозримом будущем того супертанкера, о котором говорил вам. Помните? “Мисс Эва Ли”. Причина достаточно банальна: на него сейчас нет денег. Вы хотите спросить, что с ними стало?
        Гость вовсе не собирался задавать такого вопроса: он был человеком воспитанным и понимал, что с хозяином об этом не говорят, если ты любопытен - найди другие источники информации. Но чтобы не противоречить, он лишь неопределенно улыбнулся.
        - Ответ очень прост, - продолжал Гридень. - Деньги по-прежнему есть. Но представляется, что сейчас нужнее танкера становится нечто другое. - Он выдержал паузу, как сделал бы персонаж какой-нибудь пьесы. - И поэтому я намерен говорить с моряками о покупке подводного крейсера. Атомного, разумеется. Конечно, никто не продаст нам его с полным вооружением; однако оно нам и совершенно ни к чему. Мы будем просить продать нам один из тех, что предназначены к списанию. .Так что с точки зрения сохранения боеспособности все будет соблюдено: с дежурства не будет снят ни один корабль. Однако же...
        Тут он снова сделал паузу - и на этот раз достаточно продолжительную, чтобы собеседник успел вставить:
        - Однако же всякий корабль находится в плавании - до того самого дня, когда принимается решение о его выводе из строя и списании, я верно понял?
        - Вот именно!
        Гость не спросил - а за каким чертом Гридню вдруг понадобился подводный крейсер, - и это свидетельствовало о его понятливости. Его собеседник оценил это и улыбнулся.
        - Как я уже сказал, переговоры буду вести я. О встрече уже есть договоренность. С самим командующим. Вы же, со своей стороны, пользуясь вашим политическим статусом, запустите по известным каналам информацию, что по поводу этой операции существует благожелательное мнение - вы понимаете, где именно. Думаю, никто не станет звонить в Монголию для проверки.
        Глава администрации только усмехнулся.
        - Я рад, что первый вопрос не потребовал длительного обсуждения. А что, вас и на самом деле не интересует - зачем старому дураку понадобилась такая посуда?
        Не был он ни старым, ни тем более дураком. Но всякий имеет право на свою форму кокетства - так подумал собеседник, отвечая:
        - Я всегда считал: каждый должен знать только то, что ему положено, - и не более того.
        “Далеко ты ушел бы в политике, если бы всерьез считал так, как же! Но у молодых - неодолимая страсть к фразеологии”, - так подумал Гридень. И сказал:
        - Не стану терзать ваше любопытство. Но вы и сами все поняли.
        - Наверное, это лучше, чем аренда подземного дворца, например, - ответил собеседник. - Который плох уже тем, что могут потребовать его возвращения - и никуда его не унесешь. Подвижность - великое качество.
        - С вами приятно работать, - констатировал Гридень. - Вторая тема, на какую я хотел с вами поговорить: наш главный оппозиционер. Вы по нем не соскучились?
        - А я должен?
        - Мне просто хотелось знать ваше мнение.
        - Вы его знаете.
        - Вот и прелестно. Ну, как вам арманьяк? Еще наперсточек? Это предложение означало конец главной части разговора.
        Было бы наивно думать, что высокопоставленные военные Штатов после встречи с гостем из России, не имеющим официального статуса, просто от нее отмахнулись; наоборот, сразу же были приняты меры и отданы распоряжения, чтобы запастись всей информацией, какая только могла оказаться в их распоряжении.
        
        Случайно, по сути дела, подхваченная в беседе с астрономами шальная мысль насчет астероида с мотором дала ростки, потребовала серьезного к себе отношения, а значит - новых данных по поводу тела. Оказалось, что было их не так уж мало. Просто до военных они не доходили, поскольку считалось, что сведения имеют целиком гражданский характер.
        Сразу же после получения нужных предпосылок была организована другая встреча - без российских представителей, разумеется. В ней участвовали, с одной стороны, кроме известных уже генералов, два представителя разведывательных органов этой страны, с другой же - четверо астрономов из четырех разных обсерваторий - именно из тех, где, как установили военные, уже занимались, кроме всего прочего, и вопросом космического тела.
        Несколько удивленные тем вниманием, какое вдруг стали оказывать их совершенно аполитичной науке столь далекие от нее люди, ученые, однако, отнеслись к ним с полным уважением (с каким вообще относятся к органам власти люди, которым не приходится повседневно и тесно соприкасаться с этими учреждениями) и постарались дать исчерпывающие ответы на заданные им вопросы. В той, разумеется, мере, в какой эти ответы вообще существовали.
        - Потому что, - объяснили им, - вообще-то в этом секторе нет ничего такого, что заставляло бы нас вести серьезные наблюдения. Это скорее вчерашний день науки, и сегодня там хозяйничают в основном любители. Открытие еще одной кометы - день истины для любителя, однодневная сенсация для журналистов, но для науки?.. Гипотеза беглого спутника? Она не опровергнута, но и не подтверждена, сейчас автор продолжает работать над нею, но переводить ее в ряд достоверной информации вряд ли возможно. Да и потом - какое значение это может иметь для ваших интересов?
        - Но вы же все-таки занимаетесь ею?
        - Что значит “занимаетесь”? Да, мы получили сообщение, проверили его, как это принято, подтвердили, что такое тело существует, первооткрыватель - какой-то любитель из России; занесли данные куда полагается, пытаемся найти ответы на вопрос - чем вызваны аномалии в его движении; что еще прикажете с ним делать?
        - Самое малое - ответить: с какой долей вероятности можно предполагать, что это небесное тело представляет какую-либо реальную угрозу для нашего мира? Ведь к каким-то выводам вы уже смогли прийти?..
        Астрономы, приглашенные на деловой ленч, представляли четыре разных обсерватории и встречались друг с другом достаточно редко. Тем не менее они знали и о работах каждого из них, включая самые последние, и о привычках, симпатиях и антипатиях - поскольку их нечастые личные встречи происходили все же на протяжении многих лет: в науке нет той текучести кадров, какая характерна для политики и вообще - государственной службы. Поэтому им с самого начала было ясно, кто именно из четверки станет играть роль, так сказать, пресс-секретаря: любивший поговорить доктор Грукок из Маунт-Вилсон.
        - Вы имеете в виду, собственно, что? Какую опасность? Столкновение? Об этом вам с удовольствием рассказали бы в любой редакции. Что касается меня, да и всех нас, думаю, что в таких намерениях интересующее вас тело вряд ли можно подозревать: ребята, занимавшиеся проверкой, конечно, поделились бы с нами такой новостью. Но пока оно находится, как я помню, слишком далеко, и надо ожидать дальнейших наблюдений, измерений и подсчетов. - Трукок глянул на коллег, они молча кивнули, один откровенно посмотрел на часы, показывая, что такую трату времени полагает напрасной. - Так что конкретно по этому телу угрозы, как мне представляется, во всяком случае, пока не существует. Если же вы хотите обозреть проблему в общем виде, то есть - с какой вероятностью можно определить, угрожает ли нашей планете некое космическое тело, то можно, конечно, потратить еще несколько минут...
        Тот, кто возглавлял группу военных, вздохнул:
        - Хорошо, начнем с проблемы в общем виде. Доктор Грукок откашлялся.
        - Предположим, - сказал он, - что вы решили проехаться, скажем, из Индианаполиса в Оклахома-Сити. Это миль шестьсот, помнится. А из Оклахомы в Бостон одновременно направляется “Мак” с полным грузом. Как вы оцените вероятность вашего столкновения?
        Разведчик, против ожидания, отнесся к столь странному вопросу серьезно.
        - Я смог бы, - сказал он, - оценить такую вероятность после того, как выяснил бы некоторые обстоятельства. Погода; время суток; техническое состояние грузовика; опыт водителя; срочность груза; когда, сколько и чего он выпил; один ли он в кабине, или подсадил по пути хич-хайкера или девицу. И так далее.
        - Разумно, - согласился Грукок. - Но если даже предположить, что вы получили все эти сведения, садясь за руль, вы не сможете полагаться на них безоговорочно, поскольку они могут варьировать с течением времени: например, в момент выезда был вечер, погода сухая, драйвер один и трезв; но где гарантия, что и через триста миль условия сохранятся?
        - Можно запросить дорожную полицию, - усмехнулся разведчик.
        - Безусловно, - согласился астроном. - Но в нашем случае вся полиция стянута в Оклахому.
        - Пусть так. Но насколько описанная вами ситуация соответствует реальности? В космосе погода не меняется...
        Четверо переглянулись.
        - Еще как! - удовлетворенно произнес Грукок. - Кроме того - продолжая мою аналогию - нам пока неизвестно, что представляет собою груз тяжеловоза.
        - Как следует понимать это?
        - Элементарно. Тело пока еще слишком далеко, чтобы можно было оценить его массу, а исходя из нее - его состав. Глыба водяного или другого льда - это одно, а железно-никелистый монолит - совсем иное. Потому что, скажем, магнитное поле, хотя бы Солнца, на льдину влиять не будет, а на железо - непременно. Это влияние сможет придать телу определенное ускорение; и сейчас мы просто не в состоянии сколько-нибудь удовлетворительно предвидеть, какой вид примет его траектория под неизбежно усиливающимися влияниями гравитационного и магнитного полей. Вот если бы мы могли наблюдать его, находясь достаточно близко... Мы, конечно, получим такую возможность, поскольку оно, в общем, приближается. Но это случится еще не завтра.
        - Не может ли статься, что эта возможность возникнет слишком поздно?
        - Это уже из области гаданий.
        - Вот как. Хорошо, но скажите: уже сейчас можно ли сделать из ваших наблюдений какие-то, пусть предварительные, выводы?
        - Например?
        - Можно ли стопроцентно утверждать, что тело это - природного происхождения?
        Этот вопрос, кажется, даже развеселил астрономов.
        - А вы предполагаете, что оно может быть артефактом? Об этом мы пока не задумывались. Можно ли заподозрить?.. Коллеги?
        - Об этом можно было бы говорить, - вступил в разговор астроном с горы Паломар, - если бы наблюдения показали, что тело движется порой, так сказать, целеустремленно. Будь это тело, скажем, каким-то управляемым механизмом - вы ведь это имеете в виду? - оно могло бы временами производить какие-то эволюции, указывающие на его возможную цель - ну, допустим, сближение с каким-либо другим телом, даже посадку на него или в этом роде. Однако пока мы наблюдаем лишь, я бы сказал, общую тенденцию - приближение к Солнцу, Притом с ускорением. Но это характерно для любого члена Солнечной системы на определенных участках их орбит...
        - Вряд ли кто-нибудь из нас возьмется рассматривать такую гипотезу всерьез, - сказал третий - астроном из Массачусетса. - Это скорее по линии уфологов. Во всяком случае, наблюдения свидетельствуют о том, что тело имеет неправильную форму, и судя по тому, что его видимая яркость периодически изменяется, оно вращается вокруг некоторой оси. Это - аргумент в пользу его природного происхождения.
        - Итак, вы отвергаете возможность артефакта?
        - Нет; мы просто не рассматриваем ее, - ответил Грукок. - Нет позиции, с какой мы могли бы ее анализировать. Да и у вас вряд ли есть основания для такого предположения.
        - Разве не сказал кто-то из ученых, что верная гипотеза должна быть достаточно сумасшедшей?
        - Нильс Бор. Впрочем, он шутил. Да. Но с такой точки зрения можно сомневаться во всем на свете.
        - А это - наша обязанность. Но вернемся к теме. Скажите, а если бы вы получили возможность наблюдать тело с достаточно близкой дистанции?
        - Уверяю вас - мы бы непременно ею воспользовались. Но мы не очень представляем себе...
        - Пока это тоже лишь гипотеза, пользуясь вашей терминологией. И тоже немного сумасшедшая. Но не исключено - вполне осуществимая. Ответьте вот на какой вопрос: как по-вашему - может ли это тело создать какую-то угрозу марсианской экспедиции? Вы, конечно, в курсе этого проекта.
        - Естественно - с нами консультируются, хотя разработка принадлежит НАСА.
        - Речь может идти даже о переносе сроков, - вставил астроном из Коннектикута. - Хотя с технической точки зрения, насколько мне известно, все обстоит наилучшим образом: корабль готов. Жаль будет,-если он так и не полетит.
        - Нет, отчего же, - сказал разведчик, - Обязательно полетит. Я в этом совершенно убежден. А скажите...
        И беседа продолжалась еще не менее часа.
        - И однако, - произнес в заключение четвертый ученый муж, - если бы наблюдения в будущем заставили подозревать, что не все в движении тела может быть объяснено известными нам, хотя на эту минуту еще и не установленными причинами, можно было бы вернуться к вашей гипотезе - поскольку, надо полагать, она ведь вам не во сне привиделась... Нам было бы трудно предположить, что какие-то из причин, действующих в наблюдаемом пространстве, до сих пор оставались неизвестными нам - кроме, конечно, процессов, вызванных и управляемых людьми. Вот что вам нужно: организовать серьезный контроль над движением этого тела. Но только не у нас: наша тематика утверждена на годы вперед и соответственно финансируется. Астрономия, как вы понимаете, не дает прямой прибыли, как и фундаментальная наука вообще; прибыль дают лишь отходы ее жизненного процесса.
        Военные сдержанно посмеялись. Возможно, они ожидали от встречи большего. Но некоторые соображения ученых показались представителям вооруженных сил достаточно интересными. И корабли ведь тоже могут вращаться - особенно если им нужно притвориться природной глыбой. Но нужно, значит, проверить: все ли маневры тела объясняются естественными причинами, а если нет, то... Да, наблюдение, явно придется организовать под контролем армии, чтобы был порядок. А пока, джентльмены, как бы вы ни отнеслись сейчас к нашим вопросам, должен предупредить вас: все, что было сказано и выслушано здесь, является строго секретным и не подлежит ни малейшему разглашению. Пусть вам и кажется, что это всего лишь бред тупых вояк.
        Доктор Грукок на это, пожав плечами, проговорил:
        - Есть многое на свете, друг Горацио... но до сих пор в мою дверь стучались по большей части почтальоны и никогда - королева английская.
        Он был, похоже, любителем цитат и bons mots.
        - Возможно, - продолжал ученый, - если бы мы могли организовать широкую дискуссию по интересующему всех нас вопросу, то услышали бы и другие, неожиданные мнения. Однако ваши запреты...
        - Они вызваны требованиями безопасности страны.
        Впрочем, астрономы и без того не стали бы рассказывать о своих, а тем более - о чужих делах каждому встречному и поперечному. Хотя каждый из них искренне считал, что тема беседы лежала, по сути дела, вне пределов науки и потому выходила за рамки их компетенции.
        Беда в том, что каждый из них был и ученым с именем, и руководителем, и возраст их заходил уже за пятьдесят; иными словами - никто не мог себе позволить заниматься пустяками. Открытия же совершаются, как правило, в менее зрелую пору жизни, когда и пустяки кажутся значительными.
        А вот парню, непосредственно наблюдающему за новооткрытым телом, тому самому Элиасу, не показалось пустяком то, что уже третье фотографирование и расчет - последние, как он предполагал, - показали, что место объекта вновь не совпадает с расчетным. И он продолжал наблюдать - хотя, разумеется, с инструментом не из лучших на Маунт-Вилсон, - чтобы убедиться, что не ошибается. И если окажется, что причина этого несоответствия, до которой он вроде бы уже начал додумываться, действительно существует, то это будет пахнуть - ого-го чем!
        Ассистент Морган Элиас - так его звали - к науке относился серьезно. И знал, что сообщение о замеченном можно будет сделать лишь после того, как оно проверится и перепроверится, а еще лучше - если можно будет найти не только в расчете, но и в пространстве - на очередной фотографии - какое-то реальное подтверждение его идеи...
        Идею эту он пока не оглашал. В науке конкуренция - одна из движущих сил, и вовсе не нужно позволять другим бежать по твоему следу, пока ты не оторвался хотя бы на полкруга, а лучше - на круг.
        Поэтому доктор Грукок об этой новой гипотезе своего ученика не успел еще узнать ничего. И в свою очередь, генералы не получили от него такой информации.
        Тем не менее, как видно, идея, высказанная дважды: в шутку - астрономами при первой их встрече с военными, и как бы всерьез - московским гостем принимавшим его генералам, упала, как мы видим, не на совершенно сухую почву.
        
        Панкратов вошел. Президент попытался с первого взгляда определить: прибыл каяться или снова качать права? Однако по облику тивишника понять что-либо было, как и всегда, трудно: выглядит таким же пижоном, как обычно, и все та же улыбочка на физиономии - неизменно доброжелательная. Никакой неуверенности, чувства вины - словно это не над ним сгустились тучи и вот-вот разразятся громами и молниями. Ладно, паренек, улыбаться мы тоже научились, показывать зубы в отличном состоянии. Только не забудь: хорошо смеется тот... кто пьет шампанское, можно и так сформулировать.
        - Рад видеть вас, хотя, откровенно говоря, не ожидал встречи с вами здесь. Садитесь, садитесь. Вероятно, какие-то экстраординарные события или соображения заставили вас пуститься в такое путешествие? Как вы, кстати, добрались?
        Панкратов уселся; основательно всел в кресло, еще задницей поерзал, сукин кот, словно устраивался надолго. Уверен в себе, почти механически отметил президент. Блефует? Или в самом деле у него за душой что-то существенное?
        - Воспользовался любезностью военных, - ответил тот.
        Президент улыбаться не перестал, но внутренне подобрался. Это было что-то новое. Армия - опора власти, как известно, а не оппозиции. Что может быть у них общего? Да отношение к ядерно-ракетной проблеме, тут же ответил сам себе. Вот, значит, как. Покаянием тут и не пахнет. Ну-с, что дальше?
        - Да, армия всегда готова помочь прессе, - тем временем говорил он вслух, улыбаясь своей защитной улыбкой, профессиональной, за которой могло крыться все что угодно. - Я, конечно, не уверен, что она станет защищать ваших сотрудников - я имею в виду тех, на кого заведены дела следственными органами... и вряд ли сумеет помочь вам в деле снятия ареста с вашего пакета акций: закон есть закон, собственность остается собственностью...
        Вот так тебя - сразу по сусалам, чтобы не чувствовал себя, как на курорте. Что скажешь, милый?
        - Мне бы и в голову не пришло затруднять военных, а тем более - отрывать вас от дел для разговора о таких, прямо сказать, не существенных в масштабе истории вопросов.
        Вот те раз. Какого же тогда черта...
        - В таком случае вы привезли, надо полагать, какую-то глобальную проблему? (Побольше иронии в голос, побольше иронии!)
        Панкратов, мерзавец, даже не дал закончить: прервал!
        - Да, проблема действительно такова - ваша проницательность и на этот раз не подвела. Возможно, конечно, что вы уже целиком в курсе, это естественно; однако общество пока не получало совершенно никакой информации по этому поводу. Мне удалось перед тем, как обращаться к вам, выяснить, что практически ни одно средство массовой информации или не обладает сведениями, которые я имею в виду, или же намеренно замалчивает их. Вывод напрашивается сам собой: молчание продиктовано сверху. Нет, я не собираюсь винить в этом кого-то лично, однако же факт остается фактом, не так ли? А позиция нашего канала остается прежней: народ имеет право на всю полноту информации, какой бы она ни была. Я знаю, что многие стоят на иной точке зрения...
        Что, он никак еще и обвинять собрался? Народный трибун! Да никто не дает всей полноты, и ваш канал в том числе, все о чем-то умалчивают - только каждый о своем. И потому одни молчат правильно, а другие - нет!
        - Послушайте...
        - Еще две минуты, господин президент, я уже перехожу к сути. Так вот, наш канал получил в свое распоряжение достаточно полную информацию о назревающей угрозе. Она полностью готова к обнародованию. И в той достаточно сложной ситуации, в которой канал сейчас находится, мало что может удержать нас от ее публикации. И уж во всяком случае - никакое силовое воздействие. Причем это может произойти уже завтра... простите, уже сегодня. О последствиях говорить не стану - вы представляете их не хуже моего, а наверное, намного лучше. И о политических, и экономических...
        Он угрожает, недвусмысленно угрожает. И с такой уверенностью, что скорее всего чувствует под ногами твердый фундамент. Если бы еще знать - о чем это он? Воистину, какой-то день загадок: сперва янки, теперь этот... Спокойно, президент, спокойно. Воспользуйся тем, что Панкратов раздухарился; дай ему выговориться, воспринимай доброжелательно - и сумеешь вытащить все, что у него за душой.
        - Скажите, главный редактор, а вам не кажется, что вы сильно преувеличиваете последствия вашей, как вы это назвали, публикации?
        Вот это оказалось ударом! Похоже, Панкратов ожидал многого, но не такого вопроса. Судя, во всяком случае, по тому, что на какие-то секунды у него даже челюсть отвалилась - совсем оторопел, бедняга. Секунд пять он только моргал, а президент продолжал смотреть на него в упор - неотрывно и доброжелательно. И наконец тивишник проговорил - едва ли не с ужасом:
        - Бог мой! Господи, Господи!..
        - Что вас так смутило, господин главный редактор?
        - Да вы же... Вы же ничего не знаете! Совершенно не в курсе! Боже мой!
        Тут президент почувствовал, что пропустил удар. Такой, что может считать себя в нокдауне. И счет пошел. Шесть... семь... восемь. Пора подняться и клинчевать. Не то последует удар еще похуже.
        - Вы так полагаете? Не стану терять времени, чтобы разубедить вас. Лучше сделаем так: обменяемся информацией. Вы откроете, что известно вам, я сделаю то же самое. Не вижу другого пути. Согласны?
        По выражению глаз Панкратова президент понял: журналист остается при своем мнении, понимает, что попал в яблочко, что информации у президента на самом деле - ноль. Но предложенные правила игры примет, хотя потребует за это отступного, и, как ни обидно, придется уступить: проигравший платит - это правило лежит в основе любой игры.
        - Хорошо, господин президент. Раз уж представился случай доказать вам, что мы не утаиваем информации ни от кого... Тут у меня кое-что записано - посмотрите, а потом, если будут вопросы, я попытаюсь дополнить.
        И он вынул из бокового кармана и протянул президенту довольно объемистый конверт.
        Тот сразу вскрыл его, развернул листки и принялся за чтение.
        
        Гридень, как мы знаем, к Кудлатому относился без особой симпатии - по многим причинам.
        Со своей стороны, и Федор Петрович Кудлатый тоже, можно сказать, отвечал Гридню взаимностью - хотя, может быть, магнат занимал в мыслях Кудряша несколько меньше места. Просто время от времени авторитету приходило в голову, что Гридня он обходит не менее, чем на корпус: если и в самом деле что-то этакое стрясется - Гридню некуда будет укрыться, и придется ему просить убежища у Кудлатого; и вот тут-то можно будет раздеть и разуть богатея - оставив его разве что в носках; и разденется Гридень как миленький - потому что жизнь все-таки дороже. Всякий раз Кудряш усмехался этой очень приятной мысли, но не более того - потому что других поводов для размышлений у него , хватало, причем куда более серьезных, чем это предвкушение будущего торжества.
        Нет, это не значит, разумеется, что Гридень со всеми его делами как-то выпал из сферы внимания Федора Петровича; отнюдь. Информация о его делах продолжала поступать ежедневно.
        Но в ней не обнаруживалось ничего такого, что заставляло бы уделить магнату больше внимания, чем он получал до сих пор.
        Другие дела оказывались куда важнее, и - главное - представлялись они намного более срочными. До сих пор пока еще не удавалось наладить регулярного поступления данных о пресловутом небесном Теле Угрозы, которое и послужило первопричиной всех волнений. С ближайшей обсерваторией, как известно, дело сорвалось: при всем своем могуществе Федор Петрович не собирался вступать в конфликт с армией: это было бы в высшей степени неразумно. Две попытки застолбить места в других обсерваториях не удались: они уже работали на кого-то другого. В частности, учреждение на Северном Кавказе, как удалось установить (хотя и не сразу), регулярно давало сведения тому же Гридню - и почему-то ни за какие деньги не соглашалось дублировать эту информацию для Кудлатого. С одной стороны, такая позиция заслуживала уважения: вероятно, такая сдержанность астрономов была вызвана условиями соглашения, и звездочеты вели себя как честные деловые люди, то есть соглашение выполняли буквально. С другой же - это вызывало сильную досаду, как и всякая неудача.
        Единственным, что удалось установить людям Кудряша, было - что сведения передавались в хозяйство Гридня без помощи современных средств связи - поскольку всем заинтересованным уже стало ясно, что эти средства находятся под пристальным контролем государственных служб. Сведения шли через курьеров, а курьеры эти пользовались обычными рейсовыми самолетами, какие сейчас - в разгар курортного сезона - всегда были под завязку набиты отдохнувшими гражданами, возвращающимися домой, а также - в обратном направлении -теми, кому отдохнуть еще только предстояло. Выудить из этого обилия пассажиров нужного человека было делом без малого безнадеж-. ным: почти сразу стало ясно, что Гридень пользовался не одним каким-либо курьером, но, вернее всего, каждый раз нужные записи перевозил другой человек. Дважды ребятам Кудлатого казалось, что они вычислили нужного; в обоих случаях заподозренный до дома так и не добрался. Люди, однако, пострадали, вернее всего, зря: ни на одном, ни на другом нужное так и не было обнаружено. Скорее всего подозрение было ошибочным.
        Для того чтобы действовать наверняка, надо было бы отправить в Кабарду вдесятеро больше своих людей; Кудряш поразмыслил - и понял, что такие действия не окупаются. Хрен с ним, с Гриднем, решил он; в конце концов, сейчас главное - не то, чтобы конкурент не получал информации, но чтобы он, Кудлатый, снабжался ею регулярно. И раз уж не удается воспользоваться готовыми инструментами, то самым простым решением будет - обзавестись собственной техникой. Поскольку за деньги можно, как известно, купить все. В том числе и хороший телескоп.
        Дело, однако, оказалось не столь простым. То есть отказа нигде не было. Но сразу купить можно было лишь не очень мощный инструмент - любительский, как объяснили представителю Кудлатого и в Германии, и в Штатах, чьи фирмы главным образом и производили такую технику. Но Кудлатого это не устраивало: за свои деньги он хотел иметь самый лучший товар. А ему уже успели разъяснить, что качество и объем информации будут зависеть именно от мощности инструмента. Ну и разумеется, от квалификации наблюдателя - но это как бы само собой подразумевалось.
        Кудлатый велел поинтересоваться: а нет ли в производстве хорошего инструмента - предположим, заказанного ранее кем-то другим? Оказалось, что есть. И даже очень хорошая труба с трехметровым зеркалом, которое как раз только что закончили полировать. Очень кстати, подумал Кудряш, прежде чем предложил перекупить заказ с некоторой приплатой за срочность; он даже готов был возместить фирме неустойку в случае, если пришлось бы ее платить первому заказчику. Сам он на такие условия согласился бы мгновенно: выгода тут была видна простым глазом, даже без помощи калькулятора. Проклятые немцы, однако, отказали, ссылаясь на традиции, которые якобы не позволяли им подводить хорошего клиента. Как будто он, Кудлатый, был клиентом плохим! Федор Петрович не мог не поинтересоваться: кем же был пресловутый клиент, которого подводить немцы не захотели? Этот разговор вел уже не представитель его, а он сам: не поленился .полететь в Германию ради такого дела. Тем более что, как мы помним, отказ его принять выгодное предложение сверху был объяснен именно необходимостью такой поездки; разве что мотивация там была
представлена другая. Кудряш якобы полетел на стрелку с врачами, которым показывался раньше и у которых должен был оперироваться; всем должно было показаться совершенно естественным, что человек хочет проверить состояние своего здоровья у специалистов, которым доверяет более, чем прочим. (Он, кстати, и показался; его долго вертели так и этак, брали анализы, немало удивились, не обнаружив в крови плоских клеток, каких не так уж давно там было пруд пруди. Поскольку тогда анализы делались в этой же клинике, хорошо известной специалистам во всем мире клинике Грюнера, никто не стал ссылаться на возможную ошибку в первых анализах - просто поздравили с излечением, свалив все на мать-природу, которая, случается, буквально творит чудеса - разумеется, если пациент глубоко верит пользующим его врачам, следует их указаниям и подчиняется рекомендованному режиму. Кудряш с ними согласился - не уточняя, что врач, которому он поверил и чьи указания выполнял, строго говоря, даже и врачом не был и уж подавно не имел никакого отношения к этой клинике.) А промежутки между визитами к медикам Кудлатый и использовал для
переговоров на фирме.
        - Кто же этот заказчик, чьи интересы вы так усердно защищаете? - не мог не поинтересоваться он.
        - О, - был ответ, - это солидное учреждение, государственная обсерватория. Заказ был сделан уже довольно давно, но сейчас мы по их просьбе ускорили выполнение, поскольку получили очень серьезную гарантию оплаты, а прежде с этим существовали некоторые неясности.
        - Но у меня-то никаких неясностей быть не может, - проговорил Кудряш. - А кто, собственно, сделал такой заказ? Какое-нибудь нефтяное ханство? Или африканская империя, чего доброго?
        В его голосе прозвучало явное пренебрежение. Ответ, однако, был другим:
        - Нет, заказ поступил из вашей страны.
        - Ах вот как... - пробормотал Кудлатый уже в другой тональности. - Могу ли попросить об уточнении? Кто именно? - Он поспешил пояснить: - Я спрашиваю лишь потому, что, возможно, смогу договориться с заказчиком там, дома, - чтобы я смог пользоваться инструментом, когда они его установят. Наверное, это будет обсерватория у нас недалеко от Москвы, я угадал?
        У него сразу возникло предположение, что наблюдательную эту машину заказала армия, выжившая его из Колокольска. Ответ, однако, оказался иным:
        - О нет - это где-то несколько далеко от вашей столицы. Это не есть Moskauer Regierungsbezirk. Это Кавказ.
        - Ясно, - пробормотал Кудряш себе под нос. Ему сразу стало ясно, что там никакого успеха он не добьется. Гридень, вот кто это: не так-то легко высвободить деньги для оплаты такого заказа, и Гридень относился к тем немногим, кто мог себе это позволить.
        Громко же он проговорил другое:
        - Ну, это меня вполне устраивает. Когда вы собираетесь отправить заказ покупателю?
        - Я затруднюсь дать вам исчерпывающий ответ: нужны еще уточнения...
        (Врет, конечно, колбасник хренов!)
        - ...однако представителя заказчика, который примет изделие, мы ждем в начале следующей недели.
        - Конечно, промедление ни к чему. И отправка будет, вероятно, по воздуху?
        - Это уже не наша компетенция. По контракту, заказчик вывозит изделие своими силами. Мы настаивали на этом: страховка обошлась бы слишком дорого. Заказчик любезно пошел нам навстречу.
        - Ну что же: очень жаль, что мы не смогли договориться с вами.
        - Но мы ведь можем принять ваш заказ сейчас! И гарантировать выполнение в разумные сроки!
        - То есть?
        - Ну, если бы вас устроил, предположим, шестинедельный срок...
        Кудлатый поморщился. Это не осталось незамеченным.
        - Но, geehrter Herr, это же не конвейерное производство. Каждый наш инструмент - своего рода произведение искусства, я не преувеличиваю... Рад случаю предложить вашему вниманию наш проспект - в нем, кстати сказать, вы найдете все параметры и того инструмента, который был темой нашего разговора.
        - Благодарю вас. Хорошо. Я обдумаю ваше предложение.
        На самом деле, конечно, думать тут было не о чем. Еще на полтора месяца остаться без собственной регулярной информации - значит расписаться в проигрыше. Даже если бы инструмент удалось купить уже сегодня - его еще нужно установить, потребуется, наверное, какая-то наладка, да и людей просто так, на улице, не найдешь. А сучье тело тем временем будет приближаться...
        - Прошу извинить за то, что отнял у вас время... Кудлатый давно научился деловой вежливости.
        - О, я надеюсь, что вы решите разместить ваш заказ у нас: могу с уверенностью заявить, что никто не выполнит его быстрее при соблюдении высочайшего немецкого качества. Был очень рад познакомиться с вами.
        - Могу ответить лишь тем же самым. Но скажите, пожалуйста...
        Ему пришло в голову: но ведь тот же Гридень, например, не стал ждать, пока привезут и установят новый инструмент - он, вернее всего, сперва просто арендовал телескоп, посадил за него своих людей - и так решил проблему. Чем же мы хуже?
        - ...не могли бы вы рекомендовать хорошую обсерваторию прямо здесь, в Германии...
        (Раз уж он сам тут - чтобы не тратить больше времени на поиски.)
        - ...где можно попросить - или заказать - провести определенные наблюдения - ну, на протяжении, скажем, месяца?
        Сомнения собеседника выразились в осторожном покачивании головой:
        - Ну разумеется, обсерватории есть, вплоть до того, что из Германии управляется телескоп, все еще остающийся мощнейшим в мире - вы, конечно же, слышали о VLT? Very Large Telescope, так он и называется.
        - Внушает. Где же эта труба находится? Где-то в Баварии, наверное?
        - О нет. Это не труба, это четыре - четыре! - восьмиметровых зеркала, соединенных в одну систему, чья разрешающая способность в пятьдесят раз превышает возможности не только орбитального “Хаббла”, но даже и “Чандры”... Гибкие зеркала, понимаете?
        - Подойдет. Итак, адрес?
        - Собственно, сама система находится на горе Паранал, две тысячи шестьсот метров над уровнем моря...
        - В Альпах?
        - Oh, mein Gott! Aber nein! Это в Южной Америке, у нас лишь правление этого учреждения. Вас интересуют объекты в Южном полушарии? Ибо если вы заинтересованы в Северном, то этот телескоп вам не сможет пригодиться: он ориентирован именно на юг.
        - Разве нельзя его развернуть на север?
        Глаза собеседника за маленькими круглыми стеклышками очков выразили безудержное веселье, хотя голос оставался серьезным:
        - В принципе можно, конечно, - для этого надо лишь разрушить все построенное и воздвигнуть заново - с другой ориентацией. Но это, как вы понимаете...
        Федор Петрович понял. Но сдержался. Не дома как-никак. А то бы...
        - Благодарю вас. Извините, что занял ваше время. До свидания.
        - Auf Wiederschauen! Всегда рады вас видеть!
        
        О том, что над ним хотели подшутить, Кудряш перестал думать, еще не успев даже сесть в машину. Он не любил пережевывать жвачку: раз стало ясным, что вариант сорвался, - забыть о нем и искать новый. Труба нужна, или как они там говорят - зеркало, ну, пусть зеркало. И срочно. А каким путем его достать - это уже частности. Он пролистал каталог фирмы. Ну что же: описание достаточно подробное - дает возможность немедленно начинать подготовку и оборудование места, где телескоп установят. А именно - там, в убежище, где никто не сможет совать нос в твои, Федор Петрович, дела. Там ведь у прежнего владельца имелись установки для спутниковой связи, слежения за ними - в общем, чего-то такого, связанного с космосом. Надо полагать, доделки понадобятся минимальные. Об этом он распорядится сразу же по приезде. Чтобы за неделю приготовили. А через неделю...
        Кудряш вовсе не пропустил мимо ушей то, что касалось предполагаемой отправки телескопа заказчику. Лучше бы, конечно, его повезли не воздушным бортом и даже не поездом. Вся эта кухня разместится в полуприцепном трейлере. А с ним мало ли что сможет приключиться в дороге. Еще как может!
        Значит, так. Поскольку в деле не участвуют военные - значит есть возможность вмешаться. И обойдется это не так уж дорого - все вместе, включая маршрут доставки и расчет времени. Повезут телескоп наверняка без серьезной охраны: в конце концов, астрономический инструмент такого класса не продашь так просто, значит, ни польских, ни своих домашних братков он не заинтересует - так что к чему даже и Гридню лишние расходы? А мы простым способом, мягко выражаясь, эту штуку переадресуем и отправим туда, куда нам нужно; ясно, куда. А там его уже встретят специалисты...
        Да, и последний вопрос - люди, которые на этом инструменте будут играть. Ну, скажем, так: один человечек уже есть - эта самая девица-целительница. Она же сама рассказывала, что звездами занимается давно. Приспособим ее. И этого ее парня - тоже: он рад будет оставаться в курсе того дела, которое, по сути, сам и раскочегарил. Но кроме них, нужны, конечно, и более серьезные специалисты, которые обеспечат и установку, и наладку там - все, что потребуется. Их сию минуту под руками нет. Значит, надо найти. Перекупить, а если будут заминки - применить силу. Причем желательно будет получить людей, уже находящихся в курсе дела. Такие вообще-то есть, самое малое, в двух местах: на той обсерватории, которая ждет - и не дождется - нового инструмента, перекупленного Гриднем. Но там сейчас армия, и лучше, конечно, с нею не связываться. А еще такие специалисты есть в той самой обсерватории, откуда курьерским путем данные о теле поступают к Гридню. Что же, в этом есть нечто остроумное: одним махом самому приобрести нужного специалиста - и оставить Гридня без него. Дней за десять всю эту операцию надо завершить:
потребность в информации с каждым днем возрастает, и все важнее становится - не упустить мгновения, когда надо будет ударить в большой колокол - и продавать, сбрасывать, сливать... Вот таким размышлениям предавался Кудлатый до того самого мига, когда самолет его мягко приземлился в Быкове, где прилетевший и был встречен именно так, как полагалось, - докладом о самых последних событиях. Он подсознательно рассчитывал на то, что доклад этот прозвучит совсем по-военному: “За время вашего отсутствия в хозяйстве никаких происшествий не произошло”. Но получилось не совсем так, и о том, что случилось что-то неладное, Кудряш почуял сразу же - едва успев взглянуть на докладывавшего:
        - Федор Петрович...
        Немалых трудов стоило ему приучить, чтобы обращались культурно, по имени-отчеству, а не так, словно на хазе.
        - Ну, что там еще? - Он заранее насупился.
        - Тут, понимаешь... Эти, как бы, слиняли.
        - Кто?
        - Ну, типа... баба эта, врачиха, и ее хахаль.
        - Спятили? Как это - слиняли? А вы где были?
        - Да мы, понимаешь ли... Дома были. К ночи уже. А тут, на грех, вдруг ни с того ни с сего - пожарчик возник. Ну, погасили, понятно. Спохватились - а их нет. Со всеми вещичками. Вроде все было тихо... Ума не приложу.
        - Прилагать-то нечего... Ну, я с вами разберусь! Когда заметили?
        - Часа два тому... Все было, как всегда... И пахло приятно...
        - Искать! Немедленно!
        - Да мы уже... Но пока ничего.
        Подумать только - как легко бывает вконец испортить человеку самое прекрасное настроение.
        
        А они, собственно, даже и не убегали. Потому что, когда в голове у Минича окончательно прояснело и они начали размышлять над планом побега, то сразу поняли: бежать, по сути дела, некуда. Жилье, из которого их увезли, было известно и тем, кто привез их сюда, и тем, кто хотел доставить в какое-то другое место.
        - Там уж лучше бы не было, это точно, - предположил Минич, и Джина с ним согласилась.
        - Ко мне? - продолжал размышлять репортер. - Туда они первым делом кинутся. К Люциану? Тоже место известное.
        - Куда угодно, только из Москвы выбраться, - рассудила Джина. - Куда-нибудь за сто первый километр; снять на время жилье, хоть какое, только подальше от большой дороги... Где милиция нечасто показывается.
        - Ну, эти-то в милицию не обратятся.
        - Эти. А - те? Минич пожал плечами:
        - Снять... У тебя что - деньги есть?
        Она кивнула. Деньги и в самом деле были - не очень большие, но для начала хватило бы.
        - Я же этого... хозяина - исцелила. Ну, почти. Что же думаешь - даром работаю? А платит он честно и неплохо. Расходов у нас не было, а то, конечно... Ты одной водки, наверное, на тысячу проглотил. А то и больше: тут все напитки - высшего сорта.
        - Ладно, хватит об этом, - поморщился Минич. Он не любил, когда напоминали о том, что случалось ему вытворять после выхода на орбиту. - Что было - сплыло. Ты лучше скажи - как до этого сто первого километра добраться? На электричке? Думаешь, нас на вокзалах искать не станут? Еще как!
        - Марик, а станут ли? В конце концов, свое дело я, в общем, сделала: человек от болезни почти избавился, травы он и без меня пить может, а ты им и вообще не нужен...
        Он покачал головой:
        - Не в тебе одной дело, я думаю. Тут разные мысли в голове шевелятся. Я ведь ему, по пьяному делу, все выболтал насчет Люциана и этого - Тела Угрозы, что ли. Сколько мы тут с тобой кантуемся - неделю? И нигде ни слова - ни в газетах, ни по ящику. Значит, и он решил эту новость утаить. Не знаю зачем, но получается, что все, кто знает, хотят на этом как-то сыграть в свою пользу - и Гречин, и этот Федор. Даже вот Хасмоней... Так как же после этого меня отпускать: я ведь никому не обещал, что буду молчать. И не буду! Не шутки: весь мир может накрыться - и такое утаивать!
        - Не так громко: услышат.
        - Ладно... Поэтому, честно говоря, не очень мне нравится этот твой сто первый километр. Наоборот - тут надо быть, искать возможность крикнуть так, чтобы все услышали. Потому что ведь - гибель-то реальная, и уж от нее ни на каком километре не спасешься! Тут весь мир должен на уши встать, все правительства, вся наука и техника! А ты говоришь - зарыться в стог поглубже...
        - Я же не говорю - надолго. Но хоть на несколько дней, пока будут искать усердно. А за это время что-нибудь придумаем. И не нужна электричка: у тебя же машина есть. Вряд ли ее кто-нибудь стал.искать после того, как нас увезли. Ночью добраться до гаража, сесть и - вон из города. А?
        Минич усмехнулся:
        - Если только она с места сдвинется. Там аккумулятор уже на ладан дышал, давно пора была менять, да вот не собрался.
        - Она же ездила.
        - Ну да, каждый день, так что батарея сесть не успевала, шла подзарядка. А за неделю... - Он покачал головой. - Конечно, машина выручила бы. Только не моя. Разве что угнать? - оживился он.
        - Тебе что, приходилось?
        - Да нет. - Он пожал плечами. - Но дело не очень-то и сложное. Запускать без ключа мне и свою случалось не раз. Ночью вряд ли спохватятся, а к утру придется уже где-то укрыться.
        - Надо еще подумать. Но все равно я тут услышала случайно - завтра он приезжает. Федор Петрович. Тогда уйти будет труднее. Давай этой ночью отсюда уйдем, а дальше - видно будет. Всего не предусмотришь. Ах, хорошо бы все-таки добраться до дачи - посмотреть на небо, как там все выстраивается...
        - Тогда вот что: давай попробуем сейчас уснуть - чтобы ночью не клевать носом. Я, например, сейчас усну с легкостью.
        - Попробую и я...
        На этом их совещание закончилось, не принеся, в общем, никакой ясности. В постели они на эту тему больше не разговаривали - вспомнили, что эта принадлежность мебели предназначена не только для сна. Так что уснули очень не сразу - но зато глубоко. И трудно сказать, проснулись бы они вовремя и решились бы в конце концов спуститься со второго этажа, скрутив из простынь веревки - как это делается в приключенческих романах. А если бы и предприняли столь романтическое действие - их скорее всего заметили и схватили бы, едва они коснулись бы земли. Охрана кудряшовского особняка велась на высоком уровне.
        Но все это так и остается лишь в области предположений. Потому что на самом деле все произошло по-другому.
        Пожар на чердаке начался в середине ночи. Впоследствии так и не удалось однозначно установить: то ли дежуривший там браток, задремав с непогашенной сигаретой, заронил огонь, то ли случилось столь часто поминаемое пожарниками короткое замыкание электропроводки - но деревянные, сухие до звона стропила старинного строения, числившегося до того, как Федор Петрович приобрел его даже памятником старины, - стропила эти только огонька и ждали, чтобы вспыхнуть веселым и широким пламенем. Противопожарная сигнализация сработала, но когда спавшие, повскакав, бросились наверх, то поняли, что своими силами тут никак не обойтись. Накрутили ноль-один. Пожарные машины прибыли исправно и принялись за свою работу, проследив, чтобы в доме людей не оставалось; что до сторожевых собак, то их успели вывести раньше и запереть на заднем дворе - иначе борцам с огнем пришлось бы солоно. Находившийся в доме персонал до последней возможности держался в подвальном этаже, где находились сейфы и прочие важные хозяйственные и деловые устройства.
        Что же касается Минича с Джиной, чья комната находилась в правом флигеле, то о них вспомнили не сразу, и они продолжали спать, как младенцы, пока добравшиеся туда пожарные не сыграли им подъем. Они едва успели подхватить одежку, чтобы надеть ее уже внизу, но один из пожарных - видно, очень предупредительный малый, - вытащил из дома и их сумку, в которой умещалось все личное имущество этой пары. Вывели их через боковую дверь. Пламя к этому времени было уже не только локализовано на чердаке, но и почти уже залито; помощник Кудлатого только качал головой, прикидывая и то, во что обойдется неизбежный ремонт, и - куда серьезнее - какую казнь придумает для него хозяин.
        Странно, но забота пожарных - трое их оказалось - о спасенных от возможной гибели не ограничилась, однако, тем, что их вывели из горевшего дома. Их тут же передали на руки санитарам из подъехавшей “скорой” - которую, как выяснилось позже, никто не вызывал, потому что жертв и не было, один только чердачный охранитель вдохнул немного дыма и кашлял, но о госпитализации и речи идти не могло. А вот с двумя как бы спасенными получилось иначе: медики со “скорой” перебросились парой слов, из которых следовало, что оба вытащенных со второго этажа явно отравлены двуокисью углерода. Так что, невзирая на их возражения, их затолкали в фургончик, санитары последовали за ними - и машина спешно отбыла, даже не включив сирены - потому, наверное, что в этот тихий час движения в этих местах, по сути, не было и прохожих тоже; только две-три головы повысовывались из окон ближайшего дома - да и те ничего интересного не успели увидеть, потому что, как сказано, пожар был задушен если и не в зародыше, то, во всяком случае, в младенческом возрасте, так и не успев вырасти и как следует показать себя.
        В “скорой” Минич еще попробовал было качать права, но Джина, быстрее сообразившая что к чему, сразу же одернула его:
        - Молчи.
        - Но, в конце концов...
        - Ты что, на понимаешь? Все прекрасно. Они за нас все сделали. Даже и транспорт. Да ты что - не проснулся еще?
        Минич помотал головой, как бы стараясь вытряхнуть из нее остатки сна.
        - А куда они нас везут?
        Разговор этот велся тем едва различимым шепотом, каким они привыкли разговаривать в дни пребывания в плену - или как это еще следовало назвать.
        - Ну, в какую-нибудь больницу, наверное, - куда еще? Но ведь из больницы убежать куда проще, чем оттуда. Уразумел?
        - Вроде бы, - согласился наконец Минич, начавший всерьез приходить в себя.
        Оставшуюся часть пути они проехали в безмолвии; санитары находились в некотором напряжении - ожидая, возможно, настойчивых протестов со стороны спасенных. А когда стало ясно, что их не последует, один из них, усмехнувшись, проговорил:
        - Ничего, ребята, - все будет нормально.
        И почти тут же машина остановилась перед домом, который, однако же, если и не был похож на что-то, то именно на больницу или какое-либо другое медицинское учреждение. А более всего походил на тот дом, откуда их только что увезли. Только в этом особняке было четыре этажа, и забор, что отделял его от улицы, был, строго говоря, даже не забором, а произведением искусства: чугунной решеткой замысловатого плетения, метра в три с лишним высотою и на фундаменте, облицованном мраморной плиткой. Очень дорого выглядела решетка, хотя, может быть, и немного старомодно. Вторая часть этого впечатления была, однако, обманчивой: ворота, разместившиеся не на одной линии с решеткой, но как бы в некотором углублении (достаточном для того, чтобы подъехавшая машина не мешала, остановившись, движению других средств транспорта, а также пешеходов по проезжей части и тротуару) были насквозь современны - в том смысле, что оснащены всякого рода сигнализацией, а также электрическим приводом, который открывал и закрывал их по сигналу из будки привратника. Словом, особнячок сделал бы честь иностранному посольству - не самой,
правда, значительной, но очень небедной страны, каких немало хотя бы на Ближнем Востоке. Однако ни иностранного флага, ни соответствующей таблички с государственным гербом и двуязычной надписью у ворот не было, хотя другая табличка - скромных размеров, бронзовая, судя по блеску, - все-таки имелась. И было на ней написано:
        “Шиповник” Закрытое акционерное общество
        Ровно столько, и ни словечком больше.
        Первым прочитал это Минич - сразу же, как только машина остановилась. Но не подал виду. Это, наверное, означало, что он уже окончательно пришел в себя, вновь обрел способность соображать быстро - а сообразив, действовать безотлагательно.
        Он наклонился к Джине, чтобы едва слышно прошептать ей на ухо:
        - Будь наготове - тут что-то не так...
        И тут же приложил палец к губам, поняв, что сейчас она обязательно спросит, что он намерен делать, - и все провалит.
        Водитель тем временем отрывисто просигналил, показав тем самым, что к правилам движения относится безо всякого уважения. Вероятно, звук клаксона являлся то ли просьбой, то ли приказом отворить ворота. Но ворота начали отворяться заблаговременно, на полсекунды даже опередив сигнал. Наверное, это должно было свидетельствовать о прекрасной организации службы в учреждении, чье название красовалось на табличке.
        Однако предположивший так совершил бы, возможно, ошибку. Потому что створки ворот стали разъезжаться не столько для того, чтобы впустить вновь прибывший транспорт, сколько с целью позволить выезд лимузину длиной без малого в городской квартал, приземистому и даже на вид неподъемно тяжелому из-за толщины его стенок, да и стекол тоже. Он возник по ту сторону ворот как-то сразу, только что его вроде бы и не было. Наверное, под зданием был гараж с довольно крутым пандусом - впрочем, мы не удивились бы, узнав, что там имелся и подъемник для этого автомобиля. А за лимузином, впритык к нему, следовали, в колонну по одному, еще два мощных джипа.
        Может быть, руля осторожно и внимательно, лимузин и смог бы выскользнуть из ворот, не нарушив глубокого блеска своих черных бортов; правда, для этого понадобилось бы протянуть свое длинное тело в рискованной близости от “скорой” или что там это было. Но этого не потребовалось. Потому что, не успев даже как следует поглядеть на выезжающий экипаж, водитель микроавтобуса, успев лишь пробормотать три ритуальных слова и еще добавить к ним: “Хозяин!”, уже врубил задний и газанул, одновременно круто выкручивая баранку влево - чтобы выезжающему не пришлось задержаться даже на долю секунды - не дай Бог! Зина-Джина лишь на мгновение увидела за опущенным стеклом лицо с парой глаз, точно так же на миг устремивших взгляд на нее; как бы обменялись взглядами, и это почему-то осталось в памяти. А в следующие полсекунды лимузин с эскортом исчез - продолжил свой только что начатый путь без малейшей заминки. А вот о “скорой”, к сожалению, этого сказать никак нельзя. Потому что за долю секунды до того, как водила нажал на тормоза, машина получила пусть слабый, но тем не менее несомненный толчок в свою заднюю часть. А
возник этот толчок по причине столкновения с не вовремя оказавшимся тут пешеходом, который тихо-мирно шагал по тротуару, никак не ожидая, что откуда-то сбоку вдруг выскочит задним ходом машина, да еще и вывернется на тротуар. Водила не успел увидеть пешехода, потому что после яркого света у ворот не сориентировался на не лучшим образом освещенной улице, пешеход же в последний миг остановился - но все равно машина задней дверцей его стукнула, хотя и не очень сильно. Так или иначе, человек упал.
        Нет, он остался жив - судя по тому крику, какой вырвался из его груди. Отметим, кстати, что это не был крик о помощи, а просто несколько эмоционально очень насыщенных слов. Но так или иначе, произошло ДТП.
        Возможно, водитель - будь ситуация несколько иной - и не поспешил бы проявить в возникших обстоятельствах лучшие качества русского характера, которыми являются, как известно, доброта и милосердие, особенно к людям пострадавшим. Но сейчас у него другого выхода просто не оставалось: на противоположной стороне улицы уже остановились два пешехода, перспективных свидетеля, из ворот особняка на крик выскочил человек из охраны с АКМ на изготовку, и мало того: из виновного микроавтобуса уже выпрыгнули оба транспортировавшихся лица и склонились над лежащим. Водителю и санитару не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Однако они еще не успели обогнуть машину, как Минин с Джиной уже уложили на носилки пострадавшего - а им оказался джентльмен весьма зрелого возраста, донельзя разъяренный и перемежавший стоны ненормативной лексикой. Возможно, чувства его были вызваны тем, что при толчке он уронил магазинный пакет, в котором находилось нечто стеклянное, которое исправно разбилось, и на тротуаре сразу же образовалась небольшая лужица, а от нее пошел выразительный запах, знакомый многим и многим.
        Водитель, увидев, что его пассажиры уже подняли носилки и закатывают их в салон, сразу же запротестовал:
        - Эй, это вы чего? Куда, к...
        - Его же в больницу надо! - перебив, просветил его Минич. - Ты что - сам не видишь?
        - Да чего ему там делать? Может, он вообще сам поскользнулся - гляди, тут мокро!..
        - Ты мне за это ответишь! - донеслось с носилок.
        - Да ладно, отец, - вступил в дискуссию санитар. - Дай-ка я на тебя гляну. Может, тебе в больницу и не надо? Что там у тебя разбилось-то? Она, проклятая, что ли? Так это мы сразу...
        Пользуясь тем, что взгляды всех заинтересованных были обращены внутрь “скорой”, Минич, потянув Джину за руку, попятился - как бы для того, чтобы позволить и водителю поучаствовать в разговоре. А когда тот этим обстоятельством воспользовался, оба похищенных сделали еще по шажку назад, и еще, и еще. Похоже, что на это никто не обратил внимания: участники происшествия были целиком заняты переговорами о компенсации. А Минич, когда они с Джиной оказались уже в уличном полумраке, скомандовал:
        - Бегом!.. Только не топай - на носочках, на носочках...
        И они побежали. Там, у ворот, этого никто даже не заметил вроде бы. Но может быть, кто-то и обратил внимание - но разумно решил, что люди, требующие доставить пострадавшего в больницу, да еще и могущие обвинить в происшествии водителя, а не самого пешехода, - такие люди сейчас вовсе некстати. И не стал поднимать крика.
        Чтобы исчерпать эту тему до донышка, добавим, что инцидент завершился ко всеобщему удовольствию, а именно: после переговоров с поверженным пешеходом, последняя часть которых велась вполголоса, свидетелям было громко объявлено, что мужика все же доставят в больницу, после чего автобусик уехал, запустив даже сирену, а свидетели разошлись по своим делам. На самом же деле страдальца доставили до ближайшего работавшего в этот поздний час магазина, вместо одной разбившейся купили две и после этого еще и довезли до дома - это оказалось рядом. Там он вылез и, сильно хромая, дошел до подъезда - где, впрочем, хромота его как-то сразу исчезла.
        “Скорая” же благополучно добралась до своего гаража, который находился вовсе не близ особняка, а в двадцати минутах езды оттуда. И только там экипаж ее вспомнил об исчезнувших, которых было приказано доставить в распоряжение хозяина.
        Воспоминание это вызвало у обоих искреннюю печаль, поскольку, как они отлично понимали, хвалить их за это никому не придет в голову, а вот ругать будут, и основательно. Обсудив несколько вариантов отчета, решили сослаться именно на ДТП, произошедшее, естественно, по вине пьяного пешехода. При возникшем столкновении оба пассажира получили телесные повреждения, правда, легкие, но тем не менее пришлось доставить их в больницу. Ну а куда они там делись из больницы - за это экипаж “скорой”, естественно, никакой ответственности нести не мог и не должен был.
        Авторы версии при этом исходили из того, что раз уж парочка сбежала, значит, сделает все, чтобы больше в руки никому не попадаться. А если и попадется и станет уверять, что никто их ни в какую больницу не доставлял, - тут будут два голоса против двух, да и охранник поддержит своих - и дело с концом.
        Вот такие бывают у нас дела.
        
        Приходится думать, что военные люди, независимо от национальной и прочей принадлежности, мыслят одними и теми же стереотипами.
        Когда военные остались вчетвером, генерал спросил:
        - Ну-с, ваше мнение, джентльмены? Я имею в виду не наших звездочетов: ничего более толкового я от них и не ожидал, они правы лишь в одном: армии нужна, оказывается, и своя астрономия. Мы не должны зависеть даже от НАСА, хотя это, в общем, тоже мы. Я имею в виду визит русского политика.
        Тот, что говорил о политике, пожал плечами. Второй усмехнулся:
        - Прекрасный ход по внедрению дезинформации.
        - Ты полагаешь...
        - Теперь я более, чем когда-либо, уверен, что это - их корабль.
        - Скепсис наших астрономов тебя не расхолодил?
        - Скорее укрепил в этой мысли. Расчет, конечно, достаточно остроумный... Подбросить нам эту идею - чтобы мы сами ее опровергли. Это ведь куда лучше, чем если бы мы вышли на нее сами, а опровергать пришлось бы им.
        - Стоп. А почему мы должны были эту мысль опровергнуть? Понятно же, что мы прежде всего станем ее проверять...
        - На это и был расчет. Как можно такую информацию проверить? Как обычно - пригласить экспертов, другого способа нет. А эксперты - кто? Астрономы, конечно, - только они и могут видеть этот предмет и давать его оценку. Мы их приглашаем - и имеем то, что имеем: сама идея кажется им настолько несуразной, а мы, армия, - настолько ограниченными, что даже серьез но задуматься над нашими вопросами они не потрудились. Все как по нотам. И сыграно, надо сказать, достаточно профессионально.
        - Ну что же... Убедительно. Итак, корабль?
        - Он может, я полагаю, нести на борту очень большое количество зарядов. И способен обеспечить той стороне решающее преимущество.
        - Погодите, погодите. Не улавливаю связи. Этот парень ведь не пытался убедить нас в необходимости разоружения - наоборот...
        - А это второй остроумный ход. Вспомните, с чего он начал: тело будет приближаться, и чтобы уничтожить его, потребуется объединенная ядерная мощь всех стран, имеющих соответствующее оружие.
        - И что же?
        - Вспомните: он говорил еще, что потребуется использование сразу ВСЕЙ мощности, какой обладает планета.
        - Ну и?..
        - Все очень просто. Тело приближается, и мы выпускаем по нему весь наш ракетно-ядерный парк.
        - И разнесем его вдребезги. Где же тут?..
        - Минутку, сэр. Мы разнесли бы его - будь это тело действительно каменной глыбой. Но если предположить, что это - корабль, способный маневрировать и вооруженный, кроме всего прочего, и антиракетами, то наш залп кончается пшиком, и в результате все наши ракеты гибнут без всякого смысла...
        - Но не только наши! Их - тоже!
        - Пусть; зато те, что базируются на корабле, останутся в целости! И оттуда, сверху, можно будет диктовать свою волю всем и каждому. Самое замечательное - что при этом не нужно даже объявлять, под каким флагом этот корабль действует. Просто - воля свыше, голос с неба. А уж русский он, арабский или еще чей-нибудь - никого не будет интересовать. Можно даже выдать себя за пришельцев. Так что ни у кого не будет никаких оснований для применения санкций к кому бы то ни было.
        -. Ну, это уже скорее по части мистера Лукаса...
        - Готовы ли вы присягнуть, что мои предположения - чистый бред и ничего больше? Вспомните: астрономы ведь докладывали, что в движении тела не наблюдается никаких неправильностей, которые нельзя было бы объяснить природными причинами. Но они не утверждали этого категорически - говорили, что потребуется еще много наблюдать и считать. А кроме того - делали оговорку: они, по-моему, сказали “известными нам природными причинами”. Но ведь если в этой штуке сидит хорошо обученный экипаж, то он и станет все свои маневры согласовывать с этими природными причинами - только, если надо, чуть больше, чуть круче...
        - Так или иначе, предположение высказано - это уже кое-что. Нет, я думаю, что все это нуждается в серьезном анализе, в котором лучше исходить, как говорится, от противного. На самом деле ситуация складывается весьма серьезная. Однако этот русский - или русские вообще - ждет от нас конкретного ответа. Каким он будет?
        - Разве это в нашей компетентности? Это уже область политики. Может быть...
        - Не забудьте: и разговор, и вообще все происходящее - не являются официальными и вряд ли предназначены для огласки. А это значит, что мы имеем право высказать свое мнение. И не будем забывать, что от нашей реакции будет зависеть и русская политика.
        - Так ли это важно? Россия более не является серьезным противником...
        - Да; во всем, что не относится к ядерным боевым частям и их носителям. Слабый, но вооруженный человек, впав в отчаяние, может наделать много шороха. И еще: сколь неофициальными ни были бы наши переговоры по внешним признакам, но выводы из них станут фактами реальной и официальной политики. По сути дела, мы должны нажать на кнопку. На какую?
        После непродолжительного общего молчания прозвучало:
        - Во всяком случае, мы не дадим им понять, что у нас есть определенные предположения относительно происхождения того, что они называют небесным телом, а именно - его вполне земной природы. Пусть думают, что мы верим в его природное происхождение. Но если мы верим в это, то не должны .вообще никак реагировать, поскольку такие явления не относятся к компетенции армии и потому никак не могут нас задевать. Мы поблагодарим гостя за информацию - и не более. Скажем, что приняли ее к сведению, но совершенно не готовы делать какие-либо выводы: будем ждать поступления более насыщенной информации.
        - Не боитесь, что нас сочтут полными дураками?
        - Вряд ли это должно нас пугать. Но чтобы в Кремле не вздохнули слишком уж облегченно - намекнем на то, что все, сказанное им, было заблаговременно доложено нам... не будем говорить “астрономами”, это прозвучало бы не слишком серьезно; скажем так: соответствующими службами. Если это - их корабль...
        - Я полагаю, вероятность - не менее сорока процентов, - вставил разведчик.
        - ...то этот намек, возможно, побудит их к каким-то действиям, связанным с кораблем. А этого мы никак не прозеваем. И в любом случае придем к более конкретным выводам.
        - Хорошо. Все, что здесь говорилось, является совершенно секретным и не подлежит никакому распространению и оглашению. Благодарю вас за участие, джентльмены.
        Интересно, думал в доме Столбовица .московский политик, донельзя разозленный ответом генералов, хотя внешне этого никак не показывавший, интересно, у здешних военных тоже в голове - одна извилина, и та от фуражки? Да нет, они все отлично поняли. Но не желают ввязываться, а еще вернее - не хотят показать, что станут принимать меры. Хитрожопые до невозможности, только до нас в этом деле им еще дальше, чем до Юпитера...
        Наверное, непроизвольно так получилось, что сравнение возникло в области астрономии; слишком уж много приходилось думать в последние недели о делах, имеющих отношение к этой науке и ее объектам.
        Он поднял голову, взглянул на Столбовица; тот с интересом следил за выражением лица заморского гостя. Гость улыбнулся:
        - Военные везде в мире подобны шпаге, своему символу: остры - но узки. Скажу откровенно: я заранее ожидал чего-то подобного - в принципе хотя формулировки, конечно, могли быть разными. Тем не менее теперь у них прибавилось предметов для размышлений.
        - Однако получается, что миссия, которую вы на себя возложили, на этой стадии не увенчалась успехом?
        - Ни в коем случае. Вы же отлично знаете, что я летел сюда не только для встречи с генералами. Это стало, так сказать, лишь открытием кампании, первым эпизодом с вашей подачи. Я хотел и хочу говорить с политиками. И вы обещали помочь мне в этом.
        - У нас принято держать слово, обещание - это как официально подписанный контракт; но это вы и сами знаете. Так что завтра, надеюсь, смогу устроить вашу встречу с помощником президента по безопасности...
        - Вы считаете, это достаточно высокий уровень для меня?
        - Ну, вы слишком хорошо осведомлены о нашем “кто есть кто”, чтобы задавать подобные вопросы.
        - Допустим, вы правы. Но я надеюсь, что это будет всего лишь необходимой процедурой перед главным - перед встречей с президентом.
        Столбовиц пожевал губами.
        - В принципе я не отвергаю такой возможности. Если повезет, то такую встречу, возможно, удастся организовать. При условии, что вы будете совершенно откровенны, станете разговаривать с помощником так, словно он и есть президент. Иначе нам ничего не удастся сделать не только за месяц, но и вообще никогда.
        Это было совершенно неожиданным.
        - Вы с ума сошли! Я ведь говорил вам: в окружении президента не должны знать ничего! Ни слова! Только он сам...
        - Вы при этом исходили из ваших московских представлений. Но здесь они неуместны. У нас не такая демократия, друг мой. Даже те из нас, кто на выборах голосовал за другого кандидата, не могут представить себе, что кто-то может проникнуть к президенту и главнокомандующему, изолировав его ближайших сотрудников от знания всех причин и следствий. Без полной откровенности вы не сможете встретиться вообще с кем бы то ни было. У нас (Столбовиц едва заметно усмехнулся) легче перебить всю президентскую рать, чем лишить ее возможности руководить событиями. А ведь сейчас, насколько я понимаю, речь идет не о партийных разногласиях и даже не о разных мировоззрениях: угроза распространяется на всех и каждого. И вообще - не указывайте мне, как жарить мясо: рецепты у каждого свои.
        Москвич нахмурился:
        - Если принимать решения будет не сам президент, а его окружение - не вижу смысла терять здесь время. Поймите же: я не копаю яму своей стране; я просто считаю, что она должна будет вступить в ситуацию только тогда, когда все для этого будет подготовлено. И полагаю, что мне лучше известно кого подключать к событиям, в том числе и в Соединенных Штатах.
        Столбовиц вздохнул перед тем, как сказать:
        - Друг мой, я понимаю, что вам, человеку практически всесильному у себя дома, трудно сразу смириться с положением ожидающего в приемной, когда вы привыкли открывать все двери ногой. Но иногда бывает полезно повторить пройденное. Поймите: в том, что я предлагаю, нет ничего унизительного и тем более опасного. Поверьте, никто из президентской администрации не воспользуется вашими идеями во вред вам или вообще России, вы же, наоборот, чем дальше - тем более станете для нашего истеблишмента привычным и достойным политическим деятелем. А вам ведь это и нужно - чтобы развернуть тут вашу оппозиционную деятельность, основать центр, не так ли?
        Оппозиционер покачал головой, как бы сомневаясь. И в самом деле: его расчет был на шоковую терапию, которой следовало подвергнуть именно первое лицо: одним рывком сорвать занавес с картины ближайшего будущего - ужаснуть и тем самым побудить к немедленным и резким действиям. Одолеть крутой подъем с разгона. Столбовиц же предлагал ползти вверх на первой передаче - это надежнее, может быть, но слишком медленно, да и мотор может перегреться, заглохнуть где-то на середине склона - и что тогда? Сползать задним ходом на исходную позицию? Или, еще вероятнее, сорваться с обрыва?
        - В такой ситуации я не уверен, нужно ли вообще переносить центр сюда. Наверное, должен поблагодарить вас за то, что разъяснили мне истинное положение вещей - и мое личное, но я люблю находиться в действии, а не в ожидании.
        - Хотите уехать? Без опасений за свою судьбу - там?
        - Иногда приходится рисковать даже и своей жизнью.
        - Что же, вам решать. Попытаюсь устроить ваш вылет в ближайшее время. Хотя не уверен, что это будет легко.
        - Фу. Можно подумать, что забронировать билет составляет для вас проблему.
        - Вы, наверное, не представляете, как вы правы. Сейчас это уже проблема. Для вас, во всяком случае. Вы же не мальчик. И понимаете, что, находясь здесь и разговаривая с некоторыми весьма ответственными людьми, тем более - военными, вы получили некоторое количество информации, которая, быть может, сейчас не подлежит вывозу из страны. Ко всему прочему, существует более одной версии по поводу изложенных вами фактов. И пока мы окончательно не убедимся в справедливости одной из них и в ошибочности остальных - возможно, мы попросим вас задержаться здесь.
        - Вы отдаете себе отчет?..
        - Разумеется. Уверяю вас: никакого скандала не будет. Вы прибыли с частным визитом, никакой государственной функции официально не выполняли. Мало того: есть основания думать, что вы уехали, даже не проинформировав вашего президента о возникшей угрозе. С одной стороны, это говорит в вашу пользу: возможно, это действительно... то, о чем вы упомянули, - испытание какого-то нового оружия, скажем так. Однако только проверка покажет: действительно ли ваш президент не был в курсе вашей поездки сюда - а именно такое впечатление возникло при личном разговоре с ним у нашего хозяина, - или же все заранее срежиссировано - в том числе и его роль. И вот один из способов проверки - его реакция на затяжку вашего визита к нам. На кого он больше обидится: на вас - или на вас? Это нам и предстоит выяснить. Не пугайтесь: ничего плохого с вами тут не произойдет.
        - Я вообще не из пугливых. Хорошо. Я обдумаю ситуацию.
        - Сколько угодно. Уточнение: вы отказываетесь от предложенной мною встречи?
        - Об этом я тоже подумаю. Мне приходилось встречаться с ним раньше, и не уверен пока...
        - Чудесно. У меня есть, чем заниматься, и помимо вашей проблемы.
        - Нашей! Нашей проблемы!
        - Хотелось бы надеяться, что вы правы. Да не смущайтесь: месяц пролетит быстро!
        - А тело знает об этом? Столбовиц лишь пожал плечами.
        
        Чудачества тела не прекращались. Однако характер их в эту ночь изменился. А изменение это заключалось в том, что никаких новых фортелей небесный странник на этот раз не выкинул и при очередном наблюдении обнаружился именно там, где ему и следовало бы быть, если бы он подчинялся только тем законам небесной механики, которыми люди до сих пор ухитрялись объяснять все движения светил и их спутников. Тело начало вести себя просто-таки образцово.
        Кажется, можно было вздохнуть с облегчением, тем более и потому еще, что траектория его, которую можно было рассчитывать по известным формулам, начиная с нынешней позиции, уводила тело так далеко от земной орбиты, что не только столкновение, но даже то, что можно было бы назвать сближением с источником опасности, становилось просто невозможным. Тему можно было закрывать, сообщив о таком повороте событий всем, кого это интересовало.
        Однако те немногие уже известные нам люди, вообще занимавшиеся телом, пришли к выводу, что с этим торопиться никак не следовало.
        Они при своей не очень большой опытности все же понимали: внезапный переход от, условно говоря, хаоса к порядку является столь же необъяснимым - или, точнее, пока еще не объясненным событием, как и переход от порядка к хаосу. Даже еще более необъяснимым. И это лишь усиливало их азарт - и желание не произносить вслух ни слова до той поры, когда он (так думал каждый из них о себе самом) не сможет обнародовать математически обоснованную и подкрепленную фактами теорию.
        Сразу же - у каждого в отдельности - стали возникать предположения. Суммировать их можно, пожалуй, следующим образом.
        Можно представить себе ситуацию, когда некоторые не идентифицированные пока силы, своим воздействием заставлявшие тело двигаться, опровергая наши прогнозы, на какое-то время совпали таким образом, что определяемая ими траектория совпала с расчетной. На какое-то время, вероятно. Такая возможность кажется более убедительной, чем предположение, что неопознанные силы вдруг из ничего возникли и в ничто же и ушли; такого, как известно, во Вселенной быть не может. Поэтому перед тем, как делать окончательные выводы и принимать решения, нужно выждать хотя бы два-три дня, и если новых нарушений не будет - признать, что наука в данном случае оказалась несостоятельной. А если нарушения возобновятся - продолжать поиски их источника или источников. И в этом духе проинформировать заинтересованные учреждения.
        Возможно, так бы оно у ребят и получилось - если бы не давно известная истина касательно того, что человек предполагает, а решает кто-то другой.
        В данном случае, если говорить о молодом Моргане Элиасе, вопрос решился тем, что закончился назначенный ему грант, и нужно было либо получить продление, дополнительные деньги, либо распрощаться с обсерваторией и искать другую возможность. Наверное, он так бы и поступил - если бы не уже четко сформировавшееся сознание того, что время запущено, идет отсчет и если не ухватиться за истину сейчас, то скорее всего этого не удастся сделать никому и никогда - причем это будет не самым большим несчастьем для людей.
        Поэтому пришлось идти к доктору Грукоку, чтобы положить ему на. стол если не готовую теорию, как мечталось, то, во всяком случае, результаты наблюдений и сделанные выводы, которые - в этом вся беда - еще нуждались в подтверждении.
        После собеседования, продолжавшегося более часа, астроном срочно пригласил к себе нескольких наиболее уважаемых коллег, и произошло нечто вроде обсуждения.
        Вступительное слово принадлежало, разумеется, самому Грукоку, которому пришлось рассказать - после предупреждения о совершенной конфиденциальности темы - о недавнем ленче с участием высокопоставленных военных.
        После неизбежной паузы, вызванной потребностью каждого осмыслить услышанное, как и увиденное на фотографиях и на дисплее компьютера, произошла, как водится, небольшая дискуссия, участвуя в которой, Морган Элиас чувствовал, как прямо на глазах он возрастает во мнении старших коллег. Хотя не исключено, что он лишь принимал желаемое за действительность.
        - Скажите, коллега, - заговорил один из участников разговора, обращаясь все же к Грукоку, а не к ассистенту, - а вам не кажется, что военные, предполагая искусственное происхождение тела, оказались ближе всех к истине?
        - Полагаю, что такая гипотеза имеет право на существование. Но ее как раз проверить достаточно просто - в принципе, да и не только в принципе. Как мне намекнули - однако это еще более конфиденциально, - к телу будет послан корабль именно для установления природы объекта.
        
        Глава шестая
        
        В небольшой стране, что между Китаем и Россией, и председателя, и президента встретили по наивысшему обряду: с коврами, почетным караулом, дипломатическим корпусом и всем прочим, что полагалось по протоколу. Никого это не удивило: отношения между двумя странами вот уже два с лишним десятка лет считались хорошими - да и на самом деле были такими. Существовало, конечно, неизбежное соперничество в нескольких направлениях сразу; но решение вопроса о том, кто из братьев старше, был по умолчанию отложен до неопределенного будущего - до греческих календ, как сказал бы любитель античных оборотов речи. Одним словом, все вроде бы выглядело как и всегда: благополучно. И только в узком кругу государственных деятелей с обеих сторон было известно, что существовало немаловажное различие между этой встречей и предыдущими. И заключалось оно в том, что если раньше на долю глав государств оставалось, по сути, лишь торжественное подписание документов, чьи тексты были согласованы заранее профессионалами - дипломатами, военными, экономистами, - то на сей раз единого, втихомолку одобренного обеими сторонами текста
просто не было, а были проекты с обеих сторон, увязать которые до последнего мгновения так и не удалось: слишком серьезными оставались разногласия. Так что на этот раз переговорам следовало быть именно переговорами, а не одним лишь театральным действом. И хотя неизбежные улыбки и объятия при встрече выглядели со стороны точно так же, как и два года тому назад, во время предыдущего саммита, однако серьезный, с глазу на глаз, разговор глав двух государств, состоявшийся - без рекламы, журналистов и прочей помпы - уже через несколько часов после официальной встречи у самолета и не дожидаясь торжественного приема - разговор этот, не выходя за рамки приличия, оказался все же непривычно напряженным.
        Причина была достаточно серьезной: если еще не так давно стороны как бы выработали единое отношение к предстоявшему Соглашению и созываемой для его заключения Конференции, то теперь картина явно нарушилась. Это стало ясно уже после первого же обмена репликами на этой закрытой встрече, первый час которой прошел даже без участия официальных переводчиков. Оба участника могли свободно изъясняться на двух языках: русском и английском (здесь преимущество было у китайца, получившего образование, кроме отечественного, еще и в Кембридже - в молодые годы еще, когда отец его был первым секретарем посольства в Лондоне). На этот раз беседа началась именно на английском - и это сразу же было правильно воспринято русским как выражение некоторого неудовольствия.
        - Я предполагал, - сказал (после приветствий и улыбок) председатель, - что наши отношения, в особенности во всем, что касается Соглашения, происходят в условиях полной откровенности.
        - Мне неизвестно, - ответил президент России, - о том, что это условие нарушалось, во всяком случае - с нашей стороны.
        - Тем не менее - даже и сейчас мы не располагаем никакими сообщениями с вашей стороны, которые относились бы к известной вам угрозе. Между тем ее возникновение - как вы отлично понимаете - заставляет заново пересмотреть наши взгляды на Соглашение.
        Если бы кабинет, в котором происходил разговор, был оборудован прибором, измеряющим уровень адреналина в крови собеседников, то он сейчас непременно показал бы скачок этого параметра в кровеносной системе президента. Так что ему с великим трудом удалось удержаться и не стиснуть кулаки: руки его в этот миг лежали на столе, и такое проявление чувств было бы, конечно, замечено противной стороной. Понятно почему. Уже во второй раз за последнюю пару дней он оказывался в крайне неприятном положении человека, который то ли хочет быть хитрее всех, то ли (и это куда хуже) не имеет представления о том, что происходит на свете, - что было бы никак не совместимо с занимаемым им высочайшим постом. И времени на поиски выхода из этого положения совершенно не было; надо было импровизировать на ходу, найти, как говорят шахматисты, единственный ход, играя уже “на флажке”.
        С ответом он промедлил не более двух секунд: устремив взгляд прямо в глаза председателя, произнес спокойно, неторопливо, четко разделяя слова:
        - Я буду совершенно откровенен даже сейчас, хотя это и сыграет не в мою пользу. О том, что вы назвали угрозой, хотя это утверждение является пока еще спорным, сам я узнал ровно двадцать восемь часов тому назад. И сразу же попросил, как вам известно, о переносе нашей встречи на более ранний час. Я сделал это именно для того, чтобы информировать вас как можно быстрее. Согласитесь, однако, что я не мог делиться с вами непроверенными данными. А уточнение потребовало времени. И теперь могу сказать совершенно откровенно: я удивлен. Изумлен! Ну, как можно серьезно отнестись к какому-то фантастическому заявлению о якобы грозящей нам опасности?! Мы же не дети! Мы политики - и поэтому должны уже с первого взгляда отличать серьезные угрозы от попытки сорвать мероприятие исторической важности при помощи очень наивной и грубой дезинформации. Мне трудно поверить, председатель, что вы восприняли все это всерьез!
        - Я не говорил, что принял это всерьез, - ответил китаец неторопливо. - Но мне хотелось выяснить именно ваше отношение к этой информации. Я им был бы совершенно удовлетворен...
        (Это не было полной правдой, разумеется. Но и полной ложью тоже. Полуправдивой ложью или лживой полуправдой, как угодно. То есть - ответ был дан в лучших традициях профессиональных политиков.)
        - ...Я был бы счастлив поверить вам, - продолжал председатель, - но тогда мне трудно было бы объяснить некоторые факты, противоречащие услышанному мною.
        - Например?
        - Вы говорите, что узнали об угрозе лишь чуть более суток назад. Но как объяснить в таком случае то, что ваш выдающийся политик, возглавляющий в стране объединенную оппозицию (не понимаю, кстати, зачем она вам?), был отправлен в Вашингтон не сутки назад, а вот уже целых три дня? Не означает ли это, что вы сочли нужным поставить президента США в известность об изменившемся положении вещей намного раньше, чем нас?
        Президенту должно было стать невыносимо стыдно, однако он и не подумал покраснеть: профессия давно отучила его от какого-либо внешнего выражения чувств. На вопрос же пришлось ответить:
        - Таких поручений этот господин не получал ни от меня, ни, я думаю, от кого-либо другого из руководителей страны. Его внезапная поездка связана, вероятнее всего, лишь с необходимостью срочного обсуждения с некоторыми влиятельными там лицами отдельных формулировок текста, о которых мы с вами, я надеюсь, посоветуемся еще сегодня.
        При словах “вероятнее всего” китаец чуть приподнял уголки губ - но лишь на мгновение.
        - В таком случае его поведение там, о котором нам стало известно, по меньшей мере странно. Судя, во всяком случае, по его встречам. Как вы донимаете, мы принимаем близко к сердцу все, что может иметь какое-то отношение к предстоящим решениям. И мы, скажу вам откровенно, весьма удивлены.
        (“Сволочь, сволочь! Хотел бы я знать, чем он там занимается на самом деле. Не может быть, чтобы это космическое тело толкнуло его на совершенно глупые поступки. Ведь если говорить серьезно, на самом деле оно ничем не грозит и если и может быть использовано, то разве что в политической игре или в экономической... А чти, если он действительно почуял опасность и начал какую-то политическую акцию? Против меня - потому что в любом другом случае он поставил бы меня в известность. Сказать разведчикам - чтобы занялись им там? Но если я ошибаюсь, а там такое внимание будет замечено - это сразу скомпрометирует меня, а нужно ли это мне сейчас, особенно учитывая, что в подготовке Соглашения страна, как предполагается, выступает единым фронтом - и оппозиция в том числе? Все это надо как следует обдумать - но сейчас на это нет времени. А если бы я не прилетел сегодня сюда, было бы еще хуже: тогда китаец вообще не стал бы разговаривать всерьез...”)
        Вслух же президент спокойно ответил:
        - Его действия там - это лишь его действия, и ничьи более. Уверяю вас: из его поведения будут сделаны необходимые выводы. Я, правда, рассчитывал вначале получить его полный доклад - после его возвращения на родину... Ведь не исключено, что имеющиеся у вас данные о нем являются неточными - мы знаем, как часто это на самом деле случается.
        - Я внутренне желаю того же самого. - Председатель покачал головой. - Господин президент, я всей душой хочу верить, что дела обстоят именно так, как вы излагаете. И что поездка вашего подчиненного не имеет истинной целью выработку линии поведения, более отвечающей желаниям Соединенных Штатов и значительно менее - нашей страны.
        Тут просто нельзя было не выразить в голосе обиды.
        - Господин председатель, подумайте сами: мне, инициатору Соглашения, какой смысл был бы утаивать от вас подобную информацию? Ясно же было, что вас поставит в известность президент США - как оно и произошло...
        Председатель ответил сухо:
        - От него я не слышал об этом ни слова. Это наши собственные информационные ресурсы, и ничто более.
        - Так или иначе, - сказал президент после едва уловимой паузы в ответ на слова председателя (пауза давала понять, что говорить о деятельности своей разведки в как бы дружественной стране в какой-то степени не укладывается в рамки политического такта), - я думаю, что сейчас - самое время нам обсудить: как новая информация может повлиять на отношение к Конференции, к самой идее Соглашения со стороны намечаемых ее участников. Начиная с нас самих. Не зная вашего мнения, и я не могу принимать никаких решений. Итак?
        - Я полагаю, самое лучшее - начать сейчас с уточнения. Что Известно об угрозе вам и что - нам. Что сообщили вам из США? Раз вы предположили, что они информировали меня, то, следовательно, наверняка разговаривали на эту тему с вами.
        - Разговор был. Однако он вел его, предполагая, что я в курсе дела. И потому никаких фактов не упоминал. Я же в тот миг не знал вообще ничего. Как ни стыдно сознаваться в этом.
        - Но вы не дали ему понять это? Это оказалось бы потерей лица, после чего вам оставалось бы только...
        Председатель не договорил. Но и так было понятно, что он хотел сказать.
        - Думаю, - продолжал китаец, - что вам самое время вытереть пыль и вымести паутину. Произвести тщательную уборку в вашем жилище.
        - Это уже решено. Но вы заставили меня подумать о том, что кто-то может принять эту информацию и всерьез; в какой степени, по-вашему, может измениться отношение заинтересованных сторон к Конференции? И какие результаты принесло зондирование почвы у тех, кого мы называем участниками второго ряда? Поймите, председатель: мы просто не можем сейчас вдруг взять и отказаться от этой идеи и всего, что с нею связано: слишком значительна тема, и позволить кому угодно каким-то образом закрыть ее значит - подписать - себе приговор как политическим деятелям. Наверное, вам это грозит в меньшей степени, чем любому другому, - но все же и вам это вряд ли доставит удовольствие.
        - Что же, давайте рассуждать совместно. После первого этапа тихих обсуждений сложилась ситуация: вы - за, Америка - за, но с оговорками, Соединенное Королевство присоединилось к мнению Америки, Франция - оговорок больше, но это в их стиле, и в конечном итоге они проголосуют так, как другие западные государства. Далее: Индия и Пакистан - не очень охотно и лишь при условии очень строгого международного контроля; при этом Индия ставит свое согласие в зависимости от нашего, Пакистан же - от Индии.
        - Это естественно.
        - Теперь перейдем ко второму ряду. Иран, Северная Корея, Бразилия и, наконец, Израиль. Здесь обстановка представляется более сложной. Местами, во всяком случае. Легче всего с латиноамериканцами: они постоянно консультируются с госдепом США и вряд ли займут отличную от них позицию. Наших соседей можно, наверное, заставить уступить под угрозой экономических санкций, что будет означать для них голод. Полагаю, что нам удастся убедить их. Об Израиле у меня нет прямых сведений - проблему обсуждают с ними американцы...
        - Да, меня проинформировали: они ставят свое согласие в прямую зависимость от уничтожения подобного оружия в исламских государствах. Есть ли какие-то успехи в этом направлении?
        - Продвижения почти незаметно, хотя мы прилагаем все усилия. До сих пор не удалось заставить Иран прямо признать наличие у них такого оружия.
        - Но ведь...
        - Да-да, все мы понимаем... Видимо, надо создать что-то вроде координационного комитета четырех разведок по уточнению этой проблемы. Потому что, пока мы их не схватим за руку, они будут по-прежнему все отрицать.
        - Совершенно с вами согласен. Теперь вот .еще одна проблема...
        Следующая проблема была уже более спокойной, и, наверное, можно было с облегчением вздохнуть: обиды и подозрения отошли, похоже, на задний план, уступив место деловому разговору. Президент с облегчением вытер бы пот со лба; однако он и не вспотел вроде бы: политики если и потеют, то только под кожей, наружу не проступает ни капельки.
        Если информация чего-то стоит, она должна со временем перерастать в дела; время может быть иногда продолжительным, растягиваться на годы; чаще случается, однако, так, что все происходит за считанные дни, а порою и часы. То есть возникновение информации является лишь начальным этапом цепной реакции, которая, будучи вызвана к жизни, неизбежно распространяется во всех измерениях пространства, вовлекая в себя все новых и новых участников - будь то элементарные частицы, обрушивающиеся по склону камни, отдельные люди или Целые государства.
        Время! Вот что выходит на первый план, если речь идет о сохранении тайны. И те, кто привык иметь дело с закрытой и очень закрытой информацией, отлично понимают это.
        Информация о небесном теле явно принадлежала к таким тайнам. И те, кто обладал ею, отлично понимали ее важность. Не потому, конечно, чтобы кто-нибудь не то чтобы поверил, но даже всерьез предположил существование угрозы; нет, ни в коем случае. А по той причине, что речь тут идет о политиках; а они, особенно в напряженные моменты бытия, как, например, в пору подготовки очередной предвыборной кампании, обязаны уметь - и действительно умеют по большей части - любое вновь возникшее обстоятельство, условие, происшествие и так далее использовать в качестве еще одного орудия своего нелегкого труда. Для этого нужны, самое малое, два действия: первое - правильно (то есть в свою пользу) интерпретировать новость, и второе - найти точный миг для ее оглашения (это нам известно по классике: “Сегодня рано, послезавтра - поздно”). При этом не имеет совершенно никакого значения, соответствует ли используемая информация истине полностью, либо частично, либо вообще не имеет ничего общего с действительностью: мы ведь живем в виртуальном мире, созданном и поддерживаемом политиками и прессой, и как-то ухитряемся
совмещать веру в этот якобы существующий мир с той несомненной реальностью, какая постоянно дает о себе знать в вашем жилище, на улице, в магазине и так далее. Хорошо придумать или приспособить придуманное кем-то другим и вбросить вовремя - вот что требуется для успеха. И естественно, что такой странный (хотя и не вовсе новый) слух, как угроза из космоса, просто не мог, не имел права остаться неиспользованным политиками и в частности - президентом США для поддержки основного лозунга его сегодняшней политики полного ракетно-ядерного разоружения. Так что возникла необходимость как следует продумать способы использования этой информации, а также время атаки - тот день и час, до которого все, начиная с самого слуха, должно было содержаться в полном секрете.
        Поэтому уже в то время, когда москвич со Столбовицем препирались по поводу дальнейших встреч неофициального гостя, у президента США собралось уже совещание, в котором участвовали советник президента по вопросам безопасности, государственный секретарь, председатель комитета начальников штабов, директор ЦРУ и только что прибывший в Вашингтон директор НАСА.
        - Каким временем мы располагаем до того, как информация начнет прорываться наружу? Вообще о существовании тела и в частности - о том, что оно, как считают англичане, порой ведет себя... не вполне нормально?
        С таким вопросом президент обратился ко всем четверым, хотя ответа ожидал прежде всего от своего советника.
        Тот ответил, не задумываясь, - видимо, заранее успев просчитать все возможности:
        - Если бы все зависело только от нас - можно было бы рассчитывать не менее, чем на месяц если будет сохраняться существующая на сегодня обстановка. Однако мне представляется, что сохранить status quo ad praesentum на такой срок вряд ли возможно. Я имею в виду сам факт существования тела. Что же касается его... эволюции, то с этим несколько лучше: это могут определить только специалисты. Но все же...
        После секундной паузы, никем не нарушенной, он продолжил: - У нас имеется, я считаю, три возможных источника утечки. Прежде всего - сами астрономы. Здесь положение не кажется мне очень уж угрожающим. Строго говоря, информацией о теле обладают лишь три обсерватории. Мы находимся в постоянном контакте с ними. Им сообщена предложенная армией версия, которую пришлось, правда, вывернуть наизнанку. Согласно нашему варианту, тело представляет собою новейшую космическую разработку НАСА и военных, которая проходит испытания в обстановке строгой секретности, и поэтому какая бы то ни было информация о ведущихся наблюдениях, включая изменения траектории, представляет собою государственную тайну - со всеми соответствующими -выводами. Хорошо это - или нет, но до сих пор наблюдателям не удалось установить природу тела, и потому - верят они нам или нет, но доказательств противного они не имеют. Пока еще нет. К тому же, если говорить об астрономах, наша задача облегчается еще и тем, что телом нигде не занимаются их главные силы. В основном наблюдения ведет обсерваторская молодежь, а мэтры, кажется, рассчитывают
подключиться позже - лишь в том случае, если реальность угрозы сделается очевидной.
        Он отпил прохладительное из стакана; несмотря на то что кондиционер в Овальном кабинете работал вовсю, советнику показалось, что тут душновато, и он покосился в сторону застекленных дверей, что вели в розовый сад.
        - Возможно, - использовал возникшую паузу директор ЦРУ, - что нам стоит прибегнуть к отвлекающему маневру. Скажем, в виде заказа на определенные исследования - обосновать должным образом, дать денег. А телом всерьез пусть занимаются люди НАСА - при помощи тех инструментов, что находятся в космосе. Так задача сохранения секретности упростится.
        Директор НАСА согласно кивнул.
        - Это был бы разумный ход.
        - Джек, - сказал президент, - подумайте о том, кто и как сразу же этим займется.
        - Я уже думал об этом, - ответил советник и, вздохнув, продолжил: - Второй источник и, как вы понимаете, главный - пресса. Сейчас она не жалуется на отсутствие тем: взвешиваются все “за” и “против” предстоящей Конференции и самого Соглашения. Однако в скором будущем они не смогут не заметить некоторого изменения тональности в тех материалах, которые мы им предоставляем. А такое изменение, видимо, неизбежно, поскольку уже сейчас представляется ясным, что все сроки нужно переносить - хотя бы до того времени, когда будет окончательно установлен подлинный уровень угрозы, представляемой телом. Ведь если мы через месяц, как предполагалось, официально договоримся о полном ядерном разоружении, а вскоре окажется, что арсенал потребуется нам для предотвращения опасности, то этот вопрос придется обсуждать со всеми участниками Конференции, подписавшими Соглашение. А это, как и обычно, приведет к дебатам и большому шуму в глобальном масштабе. Но как только такая смена ключей будет замечена - пресса набросится на нас, и вряд ли нам удастся предотвратить... Можно, конечно, ссылаться на Оклахомский опыт - но с
тех пор прошло много времени, и возможности изменились: и наши, и средств информации, да и всей нации тоже. После одиннадцатого сентября ноль первого года...
        - Не можем же мы заткнуть им рот, - проговорил госсекретарь.
        - Никоим образом, - согласился советник. - Поэтому придется, видимо, прибегнуть к иному методу. К тому, который достаточно успешно применяется нашими - и не только нашими - ракетчиками: к методу ложных целей.
        Объяснять суть метода никому из присутствовавших не понадобилось; но госсекретарь спросил:
        - Что же вы предлагаете использовать в качестве ложной отвлекающей цели?
        - Марсианская экспедиция, - сразу же ответил советник. - Завершение ее подготовки, старт, ход полета... Думаю, что этой пищи всем хватит достаточно надолго.
        Директор НАСА слегка кашлянул, и все взгляды устремились на него.
        - Ваше мнение? - спросил .президент. Директор поднял брови:
        - У нас все развивается по графику. Я говорю о том, что касается техники: там проблем не возникает.
        Однако тон его свидетельствовал о том, что проблемы есть - где-то в другом направлении.
        - Что-то не так? Люди в порядке?
        Директор помолчал прежде, чем ответить:
        - Сейчас - с ними все хорошо. Но я, откровенно говоря, не представляю, как смогу отправить людей на Марс, не будучи уверен, что им будет куда вернуться. В корабельную гипотезу я, по совести признаюсь, не верю. Она наивна. Хотя, конечно, имеет право на проверку.
        На этот раз молчание оказалось более продолжительным. Потом президент проговорил:
        - Я вас не совсем понимаю, Джек. Вы что, действительно верите в возможность реальной угрозы? Хотя... представить себе, конечно, можно и такой вариант. И если встать на такую позицию - кто из нас решился бы на такой риск? Да, я все же понимаю вас. Ну а если послать к Марсу корабль без экипажа?
        Главный астронавт усмехнулся:
        - В этом нас уже обвиняли, когда речь шла о лунной программе, верно?
        Генерал - председатель Комитета начальников штабов - сказал:
        - Мне это представляется хорошей идеей. С небольшими коррективами. Если корабль можно послать на такое расстояние без экипажа... Полагаю, что вашу машину можно приспособить для беспилотного полета?
        При этом он вопросительно смотрел на директора НАСА. Тот кивнул: .
        - Несколько сложнее, чем направить зонд на планету, но в наших возможностях. Опыта у нас достаточно, ничего нового придумывать не придется. Но все нужно пересчитать: нужны точные цифры - где и когда наш зонд (назовем его так) сблизится с телом, на какое расстояние, чтобы можно было обеспечить уверенный прием Землей данных; перед тем - решить вопрос: с посадкой, или только облет и возврат, или - выход на постоянную орбиту вокруг тела - если захват окажется возможен... Это при естественном варианте; а если все-таки мы имеем дело.с кораблем, то на этот случай нужны необходимые средства защиты, поскольку возможны конфликтные ситуации. Одним словом, сразу же возникает чертова уйма достаточно сложных задач. И решить их придется в очень ограниченное время. Пока тело еще не приблизилось настолько, чтобы привлечь всеобщее внимание.
        - Раз это возможно, - продолжал военный, - следовательно, послать его нужно. И представлять, что экспедиция стартует на Марс. Но отправить совершенно по другому маршруту. К этому самому телу. Чтобы заблаговременно понять - что же оно собой представляет в действительности. Корабль или камень? И если камень - почему он ведет себя не так, как полагается? Что на него влияет?
        - Но у меня есть одно принципиальное условие, - проговорил директор НАСА, приспустив голову, словно собирался бодаться; набычился, как говорится. - Sine qua non, если уж мы тут блистаем знанием латыни. Принципиальное и необходимое.
        - Валяйте, - приободрил его президент. - Слушаем со вниманием ваш ультиматум.
        - Никакой экспедиции к Марсу. Ни малейшего блефа. Испытательный полет, как это и будет на самом деле. А вот о подлинной цели его, конечно, ни слова. Новые конструкции, новые технологии, новое все на свете - пиаровцы сделают из этого для публики настоящий пир души - и далеко не на пустом месте. Думаю, этого хватит, чтобы отвлечь внимание от какого-то заурядного небесного камня - если даже такое внимание возникнет.
        - А если еще добавить что-нибудь пикантное, - подхватил госсекретарь. - Хороший скандальчик был бы самым лучшим, но в данном случае вряд ли подойдет: слишком уж круто. Но если закрутить что-нибудь романтическое... С любовью, соперничеством, может быть... Пусть будут тайны - только не военно-политические, а сердечные...
        Шеф НАСА медленно кивнул:
        - Я подумаю.
        - Подумайте еще и вот о чем, - сказал военный министр. - Автоматика хороша, компьютеры еще лучше, но для настоящей разведки все-таки оптимально, если там будут люди. Компьютеры логичны, а жизнь часто бывает совсем другой. У вас же есть подготовленный экипаж; ну, пошлем хоть человека, а еще лучше - двух, для взаимного контроля и прочего. Опасно? Но они, между прочим, получают за риск не так уж мало. Но подумайте и о выгодах: личное наблюдение тела в непосредственной близости! Люди-то уж не спутают большой булыжник с космическим кораблем, верно?
        - Видимо, так и придется поступить, - согласился директор НАСА.
        - Но в таком случае, - усомнился шеф ЦРУ, - пресса получит информацию о направлении корабля, заинтересуется - и тогда к чему все?
        - Никакого тела для них не существует, - возразил президент. - Вот и повод для введения на обсерваториях режима полной секретности. Что же до сенсации и интереса журналистов, то не станут же репортеры следить, глазея в телескопы, за полетом корабля, а если и будут, все равно ничего не поймут: ведь астрономы среди них вряд ли есть.
        - А если это и на самом деле корабль? Русский? Вооруженный?
        - Да будь я проклят, - сказал госсекретарь, - если я в это верю!
        - А кто тут говорит о вере? - удивился разведчик. - Я тоже не стал бы ставить на такую вероятность - даже один к тысяче. Но такая версия существует. И если вам удастся ее опровергнуть, все мы будем вам бесконечно благодарны. А стопроцентно достоверный ответ смогут дать только люди.
        - Вы можете поручиться, что ваш разговор с астронавтами не приведет к той самой утечке информации, которую мы хотим предотвратить? - спросил президент.
        - Как за самого себя, господин президент.
        - В таком случае я разрешаю вам ознакомить их с ситуацией. И с необходимостью полного молчания, разумеется.
        - Ай-ай, сэр, - по-военному ответил директор. После этих слов разговор на несколько секунд как бы уперся в стену молчания.
        - Вы, советник, говорили о трех возможных источниках утечек, - напомнил хозяин кабинета. - О двух мы уже услышали.
        - Третий источник, - сказал советник, - и, по-моему, самый вероятный, - это Россия. У меня нет пока сколько-нибудь четкого представления о том, как широк там круг информированных людей. Господин президент, вы разговаривали с их главой; какое впечатление произвел на вас этот разговор?
        Президент ответил не сразу:
        - Я бы сказал - странное. Открытого разговора на эту тему не было. Но когда я достаточно ясно дал понять, что нам известно о предполагаемой угрозе со стороны тела, он, мне кажется, несколько растерялся. Да, безусловно, он растерялся - но я так и не понял отчего: то ли его смутило или огорчило то, что мы обладаем этой информацией, то ли - это было бы в высшей степени странно, но именно так мне показалось, - потому, что сам он был совершенно не в курсе дела.
        - Маловероятно, - покачал головой разведчик. - При их стремлении к гиперцентрализации власти... Нет, это кажется мне невозможным. При одном условии, разумеется: если против него не возникло какого-либо заговора.
        - Вы думаете, такое возможно?
        - Это было бы не первым примером такого рода.
        - Но если президент не был даже поставлен в известность - значит сведения о существовании тела и об угрозе не могли разойтись там сколько-нибудь широко? Или их просто не приняли всерьез?
        - Круг информированных людей, видимо, достаточно узок. Я сужу и по тому, что на интересующую нас тему мы не получили ни слова от московской и вообще российской агентуры - а в ней имеются и люди, как правило, хорошо информированные о событиях на верхах. Но в данном случае важно не только то, сколько людей информировано, но и - кто они. Какие цели могут преследовать, каким влиянием пользуются и в каких кругах... - Он усмехнулся. - К счастью, мы надеемся получить эти сведения незамедлительно - и при этом из первых рук. И для этого не придется даже выезжать за пределы округа Колумбия.
        - Вы нас заинтриговали, - сказал президент. - Что вы имеете в виду?
        - Тот хорошо известный вам факт, что глава русской оппозиции все еще находится в нашей стране. И ведет разговоры именно на эту тему.
        - Мы тоже беседовали с ним, - добавил генерал. - Я думал, вы в курсе. Надеюсь, у нас не зреет заговор с целью свержения президента?
        Все вежливо посмеялись. Разведчик сказал:
        - Видимо, есть смысл побеседовать с ним здесь. По-моему, он будет очень рад такой возможности. Я как раз намеревался предложить советнику по безопасности принять гостя - неофициально, разумеется.
        - Постойте. Он ведь не представляет здесь власть. Это его личная инициатива. Так, во всяком случае, меня информировали.
        - Пока он ни словом не заикнулся о том, что визит его связан с какими-то поручениями президента.
        - Да и сам президент при нашем разговоре ни словом не обмолвился о его визите сюда. Все это по меньшей мере странно.
        - В таком случае, - снова вступил в обмен мнениями государственный секретарь, - остается невозможным говорить о приеме гостя кем-либо из официальных лиц. Да, он просил меня о встрече, но... Это оказалось бы серьезной обидой для президента России. Конечно, если кто-то столкнется с нашим гостем случайно...
        - Поскольку случайность есть лишь результат хорошо подготовленного и тщательно замаскированного замысла... - усмехнулся разведчик.
        - Поговорите с ним, - сказал президент. - Конечно, с учетом всего, сказанного здесь сейчас. Может быть, хоть что-то прояснится. Но независимо от этого, необходимо сразу же начать разработку операции “Зонд”. Тело-то все равно приближается, независимо от того - знает об этом кто-нибудь на Земле или пребывает в сладостном неведении...
        
        Президент России возвращался домой. В самолете, несшем на фюзеляже надпись “Россия”, где были на борту все условия и для работы, и для того, чтобы расслабиться и отдохнуть (дома ему такая возможность, похоже, не улыбалась), он рассчитывал именно на последнее, и сразу после взлета,.распорядившись отправить монгольскому главе, как и полагалось, протокольную радиограмму с благодарностью за гостеприимство и за состоявшуюся полезную встречу, он попросил помощника не беспокоить его, если только в мире не произойдет чего-то, из ряду вон выходящего.
        Сказав это и проводив помощника взглядом, он невесело улыбнулся: из ряду вон выходящее сейчас как раз и происходило. Он с полчаса пытался напрочь отключиться от этих мыслей; а когда понял, что это не удастся, что он не сможет хоть как-то отдохнуть, пока по-настоящему не осмыслит всего - и уже случившегося, и того, что можно было предполагать в ближайшем и средне удаленном будущем; и пока не выработает для себя плана действий - плана тех самых единственных ходов; и пока не продумает до мелочей состав той команды, которая и будет - с ним самим во главе - осуществлять все действия, связанные с обеспечением Конференции вопреки всяким идиотским слухам.
        Тело Угрозы (он тоже принял такое название летящего пока еще далеко в пространстве предмета) его не беспокоило - чушь собачья, - но бесило легковерие таких, казалось бы, серьезных людей, как главы Америки и Китая: заглотали-таки заброшенный кем-то крючок! Кто мог ждать такого осложнения: что придется их, главных союзников, приводить, как говорят математики, к нормальному виду? И до тех пор, пока это не будет сделано, никакого отдыха не предвидится: обстоятельства сейчас оказывались сильнее его желаний и намерений.
        Поняв это, он перестал принуждать себя к бездействию и, усевшись в кресло перед низким столиком, отдался на волю размышлений, поставив на столик диктофон - чтобы записывать то, что придет в голову. Президент знал, что мысли возникнут - не следовало только указывать им какую-то очередность: подсознание само вызовет их к жизни в том порядке, который с точки зрения логики, может быть, и покажется нелепым, но на самом деле будет единственно правильным.
        Конечно, есть вещи, которые предвидеть просто невозможно. Как это самое Тело Угрозы, например. Но когда такие происходят, главное - видеть и оценивать их на фоне реально существующей обстановки, а не в безвоздушном пространстве - хотя бы они на самом деле в нем и находились. И понимать, что не где-то там, в космосе, а тут, на Земле, в Белом доме и Кремле будут решаться - и уже решаются - судьбы планеты.
        Прежде - до выборов и воцарения, когда президентом он был еще только в мечтах и надеждах, - будущая деятельность казалась ему если и не самой легкой, то, во всяком случае, простой и логичной. Простота, как известно, вовсе не синоним легкости; чаще наоборот. Он всегда умел составлять планы, распределять время так, чтобы все успеть.
        Последующее сначала озадачило его, потом стало не на шутку раздражать: оказалось, что хорошо спланировать работу было просто невозможно - даже при помощи самых совершенных компьютеров и самых мудрых советников. Он не обманывался, впрочем: таких вокруг него не было, да и быть не могло, потому что никто не имеет права быть умнее верховного руководителя; ну а в отношении собственной мудрости у него (строго секретно, разумеется) нет-нет, да и возникали сомнения. Не в отсутствии логики было дело, а в том, что на самом деле непредвиденных событий постоянно возникало куда больше, чем следовало бы, и они отнимали уйму времени, предназначавшегося для совершенно иных дел.
        Падали самолеты; тонули корабли; выходили из берегов реки; налетали ураганы; обрушивались дома - и в результате этого гибли люди. Все это требовало вмешательства - хотя бы для того, чтобы отдаваемые им команды не сводились к одному лишь созданию комиссий - в действенность таких мероприятий давно уже никто не верил. Проворовывались высокопоставленные чиновники; валюта, невзирая на все применявшиеся для ее сохранения кнуты и пряники, по-прежнему утекала из страны - как сверхтекучий гелий. Черт бы побрал покойного Ландау со всеми его открытиями... Незаконный оборот наркотиков - такое благопристойное название употреблялось для обозначения самой страшной (во всяком случае, в перспективе) болезни минувшего и нынешнего веков - даже по официальной статистике не сокращался, и возникало сильное подозрение, что истинное положение вещей куда хуже, чем проистекало из докладов.
        К счастью, вроде бы прекратилось извержение северокавказского вулкана - однако все отлично понимали, что он не потух, и в недрах его температура не падает и давление не снижается, так что не сегодня, так завтра извержение начнется снова - и кто знает, в каком направлении хлынет лава и полетят камни и какие силы придется бросать туда, чтобы снова пригасить пламя.
        О внешней политике и говорить нечего: балансировать, например, между традиционной благосклонностью к ближневосточному большинству и как бы доброжелательностью в отношении тамошнего меньшинства (в которую мало кто верил) становилось все сложнее и сложнее, потому что слова уже никого не убеждали, нужно было совершать какие-то действия - нужно, но невозможно, потому что тогда видимая беспристрастность обрушилась бы вмиг - и, быть может, навсегда, и это означало бы крупный проигрыш. Это равно относилось и к ирако-иранскому противостоянию с США, и к неизлечимому арабо-израильскому конфликту, и еще много к чему.
        Потери были; недаром даже в Иран договариваться о присоединении к Соглашению поехали китайцы: они пока еще были вне подозрений в тайном сговоре с США, а в отношении России такие мнения, похоже, в тех странах распространялись все шире. Для того чтобы высвободить свое время от всех этих отвлечений, необходимо было иметь таких министров, которые принимали бы решения сами и добивались их выполнения, предоставляя президенту вершить лишь действительно высочайшие государственные проблемы. Но какие тут проблемы, если самому приходилось решать даже такие мелкие вопросики, как например - что в конце концов делать с пресловутым шестьдесят четвертым каналом телевидения. Хотя, по сути, это была задача для среднего чиновника, самое большое - для главы департамента...
        Эти мысли сейчас, высоко в воздухе, вдруг набросились на него, одолели окончательно. Можно было подумать, что он, словно Антей, получал свою силу от земли, а теперь вот, оторванный от нее, оказался вдруг слабым. Мелькнула даже мыслишка - а не попросить ли вынужденной посадки; он сразу же отогнал ее, беззвучно, но крепко выругавшись.
        Однако на ее месте вдруг высунули гримасничающие головы сразу две новые, еще более пакостные. Первая была: а может, и не по Сеньке шапка? И не стоило забираться так высоко, если от этой высоты начинается головокружение - не от успехов, к сожалению, а от растерянности. И вторая: это самое Тело Угрозы - а может, и надо, чтобы оно грохнулось о Землю, чтобы всю ее, со всеми проблемами и противоречиями, разнесло к ядреной Фене на мелкие дребезги? И не надо искать выхода, принимать какие-то меры...
        Он встал, подошел к бару, налил коньяку, выпил - чтобы привести себя в более или менее рабочее состояние. Оказывается, он успел за годы президентства отвыкнуть от ничегонеделания, у него и отдых был активным. И вот сейчас, когда нельзя было ни пробежаться, как следует, ни проплыть километр-другой, ни даже надеть перчатки и поработать с грушей или мешком, - все, таившееся в подсознании, на него и обрушилось.
        Допинг, однако, помог: алкоголь действует на подсознание сдерживающе, оно отступает в свои пределы, иногда с потерями, - и на том, что оно бросило по дороге, порою возникают новые идеи.
        Хорошо. Лететь осталось не так уж долго, но времени достанет на то, чтобы продумать хотя бы ближайшие необходимые действия. Чтобы еще сверху, с борта самолета, отдать первые нужные распоряжения - дать понять всем, что президент держит руку на пульсе.
        Начать с малого - для разгона. “Шахматный” канал. Интересно получилось: его самый оголтелый критик оказался именно тем человеком, который помог ему войти в курс якобы наиболее важного события последних дней. Тут не может быть сомнений: это не сам он, его просто послали. Важно - кто послал. За эту как бы услугу, пришлось дать ему обещание - оставить в покое, прекратить атаку, отозвать прокуроров и милицию, снять арест на акции... Придется так и сделать. Пока, во всяком случае, не выяснится, кто был его подстрекателем из двух возможных: пройдоха Гридень или страдающий манией величия оппозиционер? Потому что иначе Панкратов не остановился бы перед тем, чтобы выпустить злого духа из бутылки. А этого допускать было никак нельзя. Поскольку если заколебались даже такие киты, как главы великих держав, то чего же ждать от населения, всегда легковерного и склонного верить в чудеса и призраки?
        Тело Угрозы. Нет, конечно, что оно угрожает Земле - бред собачий. А вот что вполне может торпедировать Соглашение - представляется совершенно очевидным. Потому что многочисленные противники нулевого разоружения...
        Да что противники. Ему одному не выстоять даже против засомневавшейся - а может быть, лишь играющей сомнение, - пары тяжеловесов: американца с китайцем. Как если бы он оказался на ринге сразу против двух боксеров. Недаром правила бокса такого не допускают.
        К чему им такая игра? Да просто потому, что таковы правила: заключая соглашение даже с лучшим другом, старайся выторговать побольше для себя - так, чтобы это не привело к охлаждению отношений, но представлялось бы другой стороне совершенно естественным действием.
        Но - но почему именно бокс? Есть ведь и другие искусства нападения и защиты - более соответствующие обстановке. Такие, где силу противника используют против него же.
        Стоп, сказал президент сам себе, стоп. Торпедировать Соглашение. Да. Для этого ничего не придумать лучше, чем глобальная угроза. А тут как раз подвертывается этот астрономические феномен. Глупо было бы, с точки зрения противников, его не использовать.
        Но рассчитывать на такого рода неожиданные подарки природы или Создателя - плохая политика. Как это говорилось - мы не можем ждать милостей от природы. Вывод: должны вместо нее работать сами. .
        То есть: если такой угрозы не существует - надо ее создать. Каким образом - это, как говорится, дело техники. Построить такой корабль - в совершенном секрете - задача американцам, пожалуй, по плечу. Вывести на орбиту в качестве очередного спутника. А еще вернее - прямо на орбите и собрать. И потом, когда на него никто уже не станет обращать внимания (спутников в приземельном пространстве - как крупы в хорошем супе), - увести его с орбиты и разогнать в нужном направлении, заложив в компьютеры нужную программу.
        И поднять большой шум: Ганнибал у ворот! Нельзя даже сокращать ракеты и ядерные головки: они нам понадобятся для уничтожения тела, грозящего протаранить родную планету! А если и не протаранит - оно уже создало проблему: мы обитаем в мире, в котором такого рода опасность может возникать если не ежеминутно, то уж ежегодно, во всяком случае. Значит, и надо держать ракеты - если и не на боевом дежурстве, то, во всяком случае, иметь их в резерве. Иначе нам никогда не избавиться от страха перед угрозой из космоса - вовсе не каких-то инопланетян, которые то ли могут быть, то ли не могут, - но самого обыкновенного астероида или кометы; они-то уж точно есть, они постоянно сложно взаимодействуют между собою, их поля - гравитационные, а у кого-то и магнитные - работают без отпусков, и это взаимодействие может менять их орбиты и траектории самым непредсказуемым образом. А потому - долой ядерное разоружение! Забыть о нем на веки вечные!
        Хороший политический ход. И - сказать прямо - вовсе не фантастический. В пределах нынешних технических возможностей.
        Так. Соглашение рушится. И вместе с ним вдребезги разбиваются и некоторые расчеты. У нас ведь есть предварительная договоренность: часть работ по уничтожению ракет и зарядов финансирует Америка. Это уже стало как бы традицией.. Мы уже дали им свои цифры. И спланировали так, что определенную часть этих денег мы сможем... гм... отвлечь на другие нужды. Нет, уничтожение-то состоится, мы никого обманывать не собираемся. Только... Вот именно.
        Были вещи, которые президент избегал называть своими именами даже в уме. Не то чтобы боялся, что кто-то прочтет его мысли; нет, конечно, но все же - так было надежнее.
        Соглашение. Если бы его провал означал только лишь сокрушение его амбиций, он бы не стал переживать так глубоко и болезненно. Его честолюбие все же достаточно регулировалось рассудком. Это он стерпел бы.
        Но за годы президентства он привык уже отождествлять себя с Россией. И, говоря и думая “я”, он на самом деле, часто даже того не сознавая, имел в виду не лично себя, не то, что видел он в зеркале и на многочисленных портретах, но то, что было обозначено на географической карте: страну. Государство. Он прекрасно понимал, что имел в виду Луи Четырнадцатый, когда произносил свое знаменитое “L'etat c'est moi” - вовсе не то, что потом приписывал ему Салтыков-Щедрин. Впрочем, может, Людовик этого и не говорил вообще; мало ли кому что приписывают задним числом: говорят, что эти же слова произносила Елизавета Первая Английская. Но если они этого и не формулировали вслух, то уж, во всяком случае, думали, и не только думали - ощущали. Теперь-то он знал, как это бывает. А без этого и нельзя управлять. Так вот, личное унижение он еще как-то пережил бы. Проглотил бы, стиснув зубы.
        Но унижение России - извините, подвиньтесь!..
        А чтобы этого не случилось - нужно сделать все: и возможное, и даже то, что невозможно.
        Так. Думать спокойно. Что мы имеем? Неясность по поводу природы Тела Угрозы. Его появление: случайность, возникшая очень некстати? Или - результат осуществления хорошо разработанного и осуществляемого плана противников Конференции и Соглашения?
        Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно воспринять мысль о теле и исходящей от него угрозе всерьез. И наблюдать за ним тоже всерьез. Не только так, как делают это астрономы. Если мы и в самом деле имеем дело с запущенным с Земли аппаратом, то людей на нем, конечно, нет; но есть механизмы и приборы. Потому что такая операция не может осуществляться без двусторонней связи между аппаратом и Землей. Без телеметрии. И для получения данных с корабля. И для коррекции его маневров.
        Следовательно - Земля посылает в направлении тела сигналы. И получает какие-то ответы. Необходимо слежение в радиодиапазонах. Начать немедленно. Конечно, отсутствие сигналов еще ничего не означает. Зато обнаружение их сразу ставит все на свои места. И если удастся доказать техногенное происхождение тела - всю оппозицию Соглашению во всем мире можно будет размазать по стенке.
        Ну а если это все-таки не аппарат? В молодости президент не пренебрегал фантастикой. Но его рассудок прагматика отказывался признать возможность появления в Солнечной системе такого феномена, как звездолет неизвестной цивилизации. Не надо валить на тарелочки. В Солнечной системе миллиарды комет, а вот звездолетов пока не наблюдалось ни единого.
        Убедительная арифметика. Ну, так что же, если это - просто комета? Угроза от этого не исчезнет, наоборот - станет только страшнее. Невольно рука потянется - голосовать за сохранение ядерно-ракетного арсенала... Чтобы, когда станет совершенно ясно, что камень не пролетит мимо, - поднять все ракеты залпом, нацелив их на...
        Да. Да! Да!!!
        Вот оно - использование силы противника для его поражения!
        Это было как озарение. Нет, не “как”; настоящее озарение. Он понял, что надо будет говорить и делать.
        Залп всего существующего на Земле ракетного парка по приблизившемуся телу. Это ведь и есть уничтожение! Не только тела, но и самих ракет! И, надо сказать, не самый дорогой способ уничтожения. Экологически чистый. И не порождающий никаких проблем наподобие переработки и хранения ядерных зарядов.
        И все, что нужно - это внести в готовящийся текст Соглашения... Нет. Не в текст, который будет широко обнародован. Лучше оформить это как дополнительный протокол. Секретный. Только для сведения участников. По сути, речь идет ведь лишь о способе уничтожения ракет, а это не такой уж принципиальный вопрос. Просто - технические детали.
        Конечно, если информация о Теле Угрозы станет достоянием масс - Конференции просто не позволят открыться. Хотя бы потому, что это окажется прекрасным поводом отказа для тех предполагаемых ее участников, кто соглашается сейчас, стиснув зубы. Ближний Восток. Отчасти - Дальний...
        Закрыть наглухо любую возможность утечки! Проследить все ее возможные каналы. Не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. История оправдает. Да и вообще - победителей не судят.
        До сих пор информация удерживалась явно в узком кругу. Даже его самого (тут президент не очень добро усмехнулся) сочли возможным не поставить в известность. Ну, с этим мы еще разберемся.
        Кстати, очень кстати... Как говаривал якобы Вольтер - “Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать”. Если угрозы на самом деле никакой - как оно скорее всего и есть, - ее надо создать в общественном мнении. В нужный миг. Испугать - и тут же, не переводя дыхания (чтобы не довести до паники), предложить прекрасный и надежный выход, жестко связанный с уничтожением спорных вооружений таким вот способом.
        Ай да Пушкин, ай да сукин сын!..
        А сейчас дело первостатейной срочности и важности - переговорить с президентом США. Предложить ему такой вариант уничтожения. Он согласится: человек достаточно умный. И придется ему попутно проглотить пилюлю: инициатива-то вновь будет исходить от России. Вот так!
        Хотя... Тут есть условие: сразу же настроить его на полную благожелательность. Как? Ладно, бросим ему кость; пусть идея считается совместной. Янки сразу придет в хорошее настроение: не ударила, мол, Америка лицом в грязь. И тут же надо будет очень доверительно перейти к вопросам, действительно важным.
        Президент звонком вызвал помощника:
        - Свяжись немедленно с Вашингтоном. Знаю, что время такое - но кто-то ведь дежурит там на связи! Передай: я прошу президента найти время для крайне срочного обмена мнениями в русле нашего последнего разговора.
        - Мы будем в Москве через...
        - Разве я сказал что-то о Москве? Говорить буду прямо отсюда. А дома к нашему возвращению вызвать ко мне...
        Он протянул помощнику составленный уже списочек.
        - Прямо из Внукова поедем в Кремль. И так уже сколько часов бездействуем. Пора и поработать.
        Он кивнул:
        - Иди. Выполняй.
        И на несколько минут расслабился в кресле, чувствуя, как медленно спадает донимавшее его все последние дни и часы напряжение.
        
        - Пожалуй, долго нам так не протянуть, - глубокомысленно изрек Минич, вернувшись после очередной эвакуации мусора. - Ну ладно, до холодов еще докукуем, не подохнем. А тогда? Все равно придется вылезать на свет. И потом - ну не могу я так коптить небо, ничего не делая. Опять сорвусь, чего доброго. А время идет, и - ни звука ниоткуда. Не пойму: что они - так и решили тихо дожидаться жареного петуха? Ну, я понимаю - если бы установили, допустим, что угрозы нет, оно пролетит мимо без всяких последствий, но уж тогда обязательно появилось бы что-нибудь - в печати или в эфире. Но ведь ни слова! А Хасмоней уж не пропустил бы и намека: старый волк. Нет! Пусто! Тишина!
        Джина на его речь отреагировала спокойно: уже привыкла. Поняла, что таким путем человек выпускает лишнюю энергию, которую больше девать некуда. Ворчит - и пусть ворчит. У каждого свои недостатки.
        - Да и погода еще, - продолжал он, приняв молчание женщины за разрешение беспрепятственно продолжать апеллировать к судьбе. - Опять ничего не увидеть будет... А надо ее найти! Необходимо! Иначе...
        - Ничего, - наконец откликнулась она, даже не уяснив как следует, что еще ему не нравится. - Все устроится. Надо потерпеть.
        - А оно там - потерпит?
        И он ткнул пальцем куда-то вверх, имея в виду, как она поняла, не начальство и не Господа, а все то же проклятущее тело.
        - Что там твои космические каналы говорят по этому поводу?
        Но она не стала отвечать - видно, задумалась над чем-то, для нее сейчас более важным. А что, собственно, могло оказаться еще более важным? Ну, не случайный же обмен взглядами с незнакомым человеком! А хотя - кто их может понять, женщин, если они и сами себя не понимают?
        Прошла уже неделя с лишним после их состоявшегося побега.
        Тогда, скрывшись от якобы санитаров, они долго бежали, никуда, собственно, не направляясь, стремясь лишь увеличить расстояние, отделявшее их от недоброжелателей - только такими могли быть, по мнению беглецов, преследовавшие их люди. А когда замедлили наконец шаг - не потому, чтобы поверили в свою безопасность, но просто сил не осталось для бега, - Джина не удержалась, чтобы не спросить с отчаянием в голосе:
        - Ну что мы кому такого сделали, что за нами все гонятся? Зачем?
        Минич ответил не сразу:
        - Я ведь говорил уже: наверное, это из-за меня. Слишком много знаю...
        - Что тебе известно такое, из-за чего...
        - То же, что и тебе - сейчас. Тело. Угроза. Раз за столько времени никто не заговорил об этом громко - значит кому-то интересно держать это в тайне. А я могу эту секретность нарушить.
        Джина невольно усмехнулась - хотя у нее и в мыслях не было обидеть его.
        - Как же? Станешь на перекрестке и будешь громко кричать: “Люди, вам на головы скоро обрушится небесное тело!”? Через полчаса очутишься в дурдоме - если действительно власти не хотят оглашения.
        - Как - не знаю, - признался он. - Ладно, сейчас не до этого. Куда мы пойдем?
        Самое время пришло - всерьез подумать об этом. Да и ноги, отвыкшие от такой нагрузки, требовали отдыха, расслабления - хоть на небольшое время.
        - Постой. Куда это мы забрались?
        - Почему “забрались”? Мы еще в пределах Садового кольца. Еще несколько шагов - и окажемся на магистрали. Погоди, я вроде бы определился. Да, точно. Бывал тут не раз. Тут рядом - Арбат, Смоленка... Людные места. Не пойму только, хорошо это для нас или плохо? Ближайший вокзал - Киевский... Только сейчас все равно электричек нет - до шести и не будет наверняка.
        - Вспомнил о нашем плане? Уехать за сто километров?
        - Почему-то он мне разонравился. Слишком лежит на поверхности.
        - Согласна. А что еще можно придумать?
        - Сворачиваем направо. Тут должен быть такой пятачок - со скамейками. Передохнем.
        Джина послушно последовала за ним. И в самом деле - маленький скверик был пуст, и скамейки приглашали к отдыху.
        - Теперь и я узнала, - сказала Джина. - Вот это - резиденция американского посла, верно? Спасо-хаус.
        - Она самая. В пору пожалеть, что мы не американские граждане.
        - Вот уж нет. Сядем здесь?
        - Дойдем вон до той. Там вроде бы потемнее.
        Дошли. Уселись, с облегчением вытянув гудевшие ноги.
        - Теперь давай думать, - сказал он. - Хотя у нас даже не то чтобы не было выбора - нам и выбирать-то не из чего. За нами теперь гонятся самое малое три...
        Минич запнулся, подыскивая слово.
        - Три своры, - помогла Джина. - Которые о нас знают, надо полагать, все. И если мы им действительно нужны, то нас ждут по всем трем адресам.
        - Постой, Джина. Давай разберемся. Это ведь за мной гонятся. К тебе никаких претензий быть не может. Зачем же тебе бедствовать со мною? Может, тебе лучше вернуться - ну, хотя бы туда, где нас захватили?
        Она покачала головой:
        - Ты забыл: тогда ведь приехали именно за мной. Вернусь - и завтра же снова окажусь у моего больного. Только на сей раз стеречь будут лучше.
        - Ну, в конце концов, пусть так - что плохого? Тепло, светло, сытно, да к тому же еще и денежно...
        - Это надо понять так: я тебе надоела. Да?
        - Женская логика, - сказал Минич высокомерно.
        - Да или нет?
        - Да глупости! Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше!
        - Мне - или тебе самому?
        - Мне лучше, когда ты поблизости, - откровенно сознался Минич.
        - Правда?
        - Чистая. Присягнуть? Побожиться?
        - Поверю. Но почему и мне не может быть так же? Не может хотеться, чтобы ты был рядом?
        Некоторое время они молчали: губы были заняты. Показалось сладко - как если бы произошло впервые, и были они школьниками, а не людьми вполне самостоятельными и опытными.
        - Ладно, - сказал он, наконец оторвавшись. - Снимаю свой вопрос. Пошли дальше. Ты сказала - три адреса. Но ведь у нас их четыре: про дом Люциана забыла?
        - Как раз о нем все время и думаю, - отозвалась Джина. - Он, конечно, тоже на заметке. И туда заглянут обязательно.
        - На заметке только у одних. Остальные о нем не знают. И вряд ли СБ поставит их в известность.
        - А чем СБ лучше прочих?
        - Хотя бы тем, что мы для них - не жизненный интерес, как для твоего больного. И они если и продолжают еще нас искать, то, так сказать, по долгу службы. А это - не всегда сильный мотив. К тому же вряд ли мы у них одни. Вот еще соображение: раз я до сих пор не подал голоса - значит испугался и проглотил язык. Не значит, конечно, что они этот поиск закрыли; но вряд ли станут туда приезжать. Скорее всего время от времени станет наведываться их местный кадр, уполномоченный или как его там.
        - А нам от этого легче будет?
        - Ну, его мы как-нибудь проведем. Надо только, чтобы внешне дом оставался нежилым. По двору не шастать и вечерами свет не включать.
        - Ослепительная перспектива...
        - Да ведь не навсегда!
        - Ладно, без света еще обойтись можно. Пораньше ложиться, пораньше вставать... Не говоря уже о том, что ночью можно будет наблюдать - раз уж мы окажемся там.
        - Верно. Это - убойный аргумент. Если только трубу еще не украли.
        - Будем там - и не украдут. Или это - опять женская логика, по-твоему?
        - Приношу извинения. Ладно; безумству храбрых поем мы - надеюсь, не марш Шопена. Лучше уж хотя бы “Дорогу на Чаттанугу”. Теперь осталась малость: добраться туда.
        - Я выбрала бы автобус. Хотя бы до города.
        - Может, пойдем сдадимся сразу? Меньше хлопот.
        - Думаешь?..
        - Знаю. .Электрички, автобусы... Для нас город закрыт.
        - Что - в самом деле угонять машину?
        - Отпадает. Ее же где-то придется бросить. Это даст им направление. Остальное - дело техники, а им ее не занимать. Был бы там гараж...
        - Есть сарайчик - но туда и “Оку” не загонишь. Что же остается?
        - Способ самый древний, примитивный, но зато и безопасный: ножками топ-топ. Нетипично для беглецов в наше время, правда?
        - Марик! Это когда же мы туда доберемся?
        - Тогда, когда ищущие успеют уже побывать там и убедиться, что нас там нет. И если даже решат подождать денек-другой, то все равно успеют уехать.
        - Сколько же мы будем туда добираться?
        - Не день и не два, наверное. Потому что и ходоки мы непрофессиональные, и пойдем не по трассам, а бочком, бочком. Где движения поменьше. Ночевать придется на лоне природы. Некомфортно, зато представь - любовь под открытым небом...
        - Ты нахал. Фу!
        - Заманчиво, правда? План складывается такой: доедем на городском транспорте сколько можно - и в путь, в путь, в путь, а для тебя, родная, есть почта полевая...
        - Господи, что у тебя со слухом?
        - Ничего - по причине полного отсутствия. Зато голос! Слушай, тебе есть не хочется?
        - Еще как!
        - И мне.
        - Придется дотерпеть до открытия магазинов. Но до того надо будет уже добраться до окраины. - Минич вдруг повеселел, словно придуманный план и в самом деле обещал безопасность и полный успех. - Да, и еще - до отъезда обязательно надо будет позвонить Хасмонею. Пусть хоть он знает, что с нами творится.
        - А ты в нем уверен?
        - Как в себе самом.
        
        Есть немало вещей, которые в официальном и даже в доверительном разговоре невозможно высказать открытым текстом, а можно выразить лишь намеками, а в лучшем случае - иносказаниями. Это, разумеется, применимо только в тех случаях, когда собеседник хорошо владеет языком политиков и дипломатов - или, на худой конец, имеет при себе квалифицированных переводчиков.
        Президент России был совершенно уверен в том, что для его американского коллеги, в прошлом последовательно - конгрессмена, сенатора и губернатора, такого рода язык являлся столь же родным, как и английский. И в разговоре - после того, как изложил идею относительно глобального залпа и получил в ответ обещание срочно обсудить эту новую инициативу с узким кругом советников, чтобы затем довести ее до сведения англичан и французов (с тем, что до того не станут вводить в курс председателя, чтобы никого не обидеть), - перейдя к другим темам, он - невзначай, конечно, - упомянул и о находящемся все еще в Штатах оппозиционере:
        - Его присутствие пусть вас не беспокоит. Просто у него возникли небольшие сложности со здоровьем, и наши врачи предложили ему проконсультироваться с вашими специалистами - они пользуются у нас немалым авторитетом. Разумеется, его здоровье нас заботит, и он может задержаться в вашей стране столько, сколько потребуется. Если даже ему придется лечь в больницу. Нам, конечно, без него будет трудновато, но мы справимся.
        - О, разумеется, - ответил американец, - забота о здоровье граждан - наш долг. Меня поэтому беспокоит состояние Билла Уотена - по сообщениям его адвоката, он за последний месяц сильно сдал...
        Уотен был американским инженером, посетившим Россию по туристической визе; полгода назад его задержали недалеко от Челябинска, обвинив в сборе разведданных. Месяц тому назад его приговорили к пяти годам в колонии общего режима. В общем, такие случаи происходили достаточно регулярно - раз в полтора-два года: шеф СБ показывал, что он не дремлет.
        - Да, как же, помню, - ответил русский. - Кажется, на днях в Верховном Суде будет рассматриваться его апелляция. Откровенно говоря, дело не кажется мне очень серьезным.
        - Я верю в беспристрастное рассмотрение судом этой апелляции, - сказал американец, - да и его близкие тоже.
        Сделка состоялась. Теперь можно было перейти и к другим темам, заботившим обоих. В частности - об отношении к предстоящей Конференции со стороны ближневосточных руководителей.
        - В Китае мне сообщили, что там продолжаются двусторонние и трехсторонние консультации.
        - Мы получили кое-какую информацию относительно содержания этих консультаций, - ответил американец. - Они вызывают озабоченность. Думаю, вам будет интересно ознакомиться с этими сведениями.
        - Я был бы очень благодарен...
        - Вы получите их по обычным каналам в самом скором будущем.
        - Как и вы - подробную информацию о переговорах в Улан-Баторе.
        Оба понимали, что ни та, ни другая информация не будет полной; но таковы были правила игры, и обижаться на это не приходилось.
        Закончив связь, кремлевский хозяин, как обычно, повторил в памяти весь разговор, от первого слова до последнего, и остался доволен. Все правильно, все на месте, обе задачи выполнены.
        Хотя что касается второй - оппозиционера, - то...
        Он пригласил главу своей администрации перед тем, как уйти отдохнуть: устал все-таки - и Камчатка, и Монголия, такая перегрузка сказывается.
        - Где и что наш оппозиционист - ты, конечно, в курсе. А подробнее - что известно?
        - Испугался, - ответил глава лаконично. - И решил сыграть с упреждением.
        - И с какими успехами?
        - Как сообщают - с переменными.
        - Возвращаться не думает?
        - А вам это нужно? Там он неплохо изолирован.
        - Мне не нужно, чтобы он возвращался, потому что если приедет, то будет изображать полный успех и поддержку оттуда - а те, как всегда, не будут говорить ни “да”, ни “нет”, чтобы максимально выдоить ситуацию. Пусть остается там, на здоровье. Но пусть не играет против! Слишком уж важные проблемы решаются. Жду от тебя совета: как это сделать.
        Главадм отлично понимал: это вовсе не означало “Не беспокойся, заменять тебя не собираюсь”. Сказанное звучало иначе: “Пока сидишь в этом кресле - работай!” И согласно кивнул:
        - Позвольте до утра подумать?
        - Этим временем располагаешь.
        Чиновник откланялся. По дороге к себе размышлял. Впрочем, особо раздумывать и не о чем было. Прежде чем дать требуемый совет, следовало сперва самому получить его - из надежного источника.
        Из своего кабинета он позвонил по надежной линии. После обмена приветствиями сказал:
        - Барин просит высадить репейник на дальней грядке и растить.
        - Разве он не там? - Гридень, кажется, даже удивился.
        - Там-то там, но требуется, чтобы он цвел розой. Как вам такое?
        Гридень - слышно было - усмехнулся:
        - Это я еще вчера решил. Есть рецепт. Предложи. Весь его совет заключался в десятке слов, не более. Собеседник понял. И восхитился. Прощаясь, сказал:
        - Ссылаться на вас я, конечно, не стану, не обидитесь? Магнат только фыркнул в ответ.
        
        Консультации на Ближнем Востоке и в самом деле были весьма интересными.. Поскольку от врагов истинной веры и угодной Аллаху политики поступили сообщения и предложения, заставившие всех напрячься.
        - Если мы упустим такую возможность, потомки проклянут нас навеки. Такое не повторится и через сто лет, - к такому выводу пришел нынешний глава Ирака. - Аллаху угодно, чтобы мы решили наконец эту проблему - раз и навсегда. Именно так все и складывается.
        - Никто не станет возражать против этого, - согласился амир, представлявший здесь Иран. - Если наши враги хотят сложить оружие, то эта мысль явно возникла у них по воле Милосердного. Ему угодно, чтобы мы остались единственными в мире, у кого сохранится карающий меч. Вопрос лишь в том - каким образом обеспечить скрытность действий.
        Однако это мнение было далеко не единым.
        - Мне представляется, - сказал глава Египетского государства, - что Аллаху, да будет он доволен каждым из нас, быть может, угодно испытать нас на сообразительность. А она вовсе не каждый раз заставляет обнажать саблю. Нельзя исключить, что для того, чтобы и дальше пользоваться всеми благами жизни, люди - и мы прежде всего - должны доказать, что мы этого достойны и умеем решать далеко не самые простые задачи. Решать с успехом и выгодой.
        - Но разве мы не предлагаем именно такого решения?
        - Оно было бы таким - если бы в сделанном нам предложении не содержалось ничего, кроме присущей неверным хитрости и подлости. Но я обдумал все после очень внимательного прочтения. И увидел в нем, кроме этих качеств, еще и страх. Самый обыкновенный страх. Они серьезно испуганы возможностью полной гибели, и сделка предложена ими совершенно серьезно.
        - Никогда не унижусь до того, чтобы поверить хоть кому-то из них, - сказал сириец.
        - И не нужно. Поверьте в свой здравый смысл, которым Повелитель Миров наделил нас. Допустите на миг, что в сказанном ими содержится истина. Хотя мы, арабы, создали астрономию, сейчас, как и во многом другом, они опережают нас и будут до той поры, пока Милостивому будет угодно. Тем не менее и у нас есть средства посмотреть своими глазами и убедиться; мы так и сделали. И поняли: сказанное - не ложь. Тело летит. И возможно - к нам. Оно, видимо, достаточно велико, чтобы послужить знаком гнева Того, Кто не умирает. Теперь подумайте: если это так - а исключить нельзя, - кому и зачем будут нужны сохраненные вами заряды, если некому и не против кого будет их применить? Аллах велик. И Он позволяет нам найти более правильный выход. Не впервые нам заключать сделку с ними. И надо только добиться наибольшей выгоды для нас, что будет весьма угодно Милосердному.
        Одновременно, как по команде, кивнули сириец и ливанец, не забыв признать шепотом величие Аллаха.
        - Выгода же, - продолжал египтянин, - заключается вот в чем: если теряют свое достояние богач и бедняк, кто теряет больше? Кто падает ниже и больнее ударяется? Не тот, кто был беднее.
        - Но, утаив хотя бы корку, бедняк окажется богаче!
        - Он не сможет воспользоваться ею, амир. Потому что, едва уловив даже ее запах, богач со своей сворой набросится на бедняка, и жестокость его будет велика. Бедняку не удастся сохранить даже жизнь. Между тем, если он проявит честность, то выживет - ибо умеет выживать, и богачу по-прежнему нужен будет труд бедного и то, чем богата его земля и ее недра - как было угодно установить Знающему, Мудрому. Но что вместо этого предлагаете вы?
        - Все делается разумно и спокойно, говорим мы. Мы выражаем согласие участвовать в предлагаемой Конференции и там, хотя и неохотно, присоединяемся к идее уничтожения ракет и зарядов. Открываем для контроля то., о чем им стало достоверно известно и что составляет приблизительно третью часть действительного арсенала. Со своей стороны, направляем наших представителей для участия во всех контрольных группах во всех странах, обладающих оружием. И одновременно опускаем наиплот-нейшую завесу секретности над теми двумя третями, о которых они ничего конкретного не знают. Чтобы отвести их глаза - делаем попытку вывезти и скрыть небольшое количество единиц из первой трети, известной - потому что они в любом случае не поверят, что мы не попытаемся сохранить что-то из арсенала. Когда они поймают нас на этом - мы будем сокрушаться и приносить извинения. Если Аллаху будет угодно, они поверят в то, что больше нам скрывать нечего.
        Так высказался представитель Ливии.
        - Иншалла. Но уже не дожидаясь этого, - подхватил преемник багдадских халифов, - необходимо еще и еще раз прочесать все - и уничтожить всякого, кого можно подозревать в сотрудничестве с какой-либо разведкой. Даже исламских стран, не говоря уже о...
        - Это уже делается, амир. Как вы считаете, пойдет ли на полное уничтожение Китай?
        - Я считаю это возможным. Китай может выставить самую многочисленную армию на свете - и хорошо вооруженную обычным оружием. Так что разоружение - скорее в их интересах. Но в любом случае они не станут вмешиваться в наши дела. Между ними и Израилем нет дружбы.
        - И с Америкой - тоже.
        - Так что если после уничтожения ракет и зарядов с Америкой что-то произойдет...
        - Думаю, в Китае не объявят неделю траура.
        - Завидую Пакистану: вот там можно укрыть от любого контроля десятки ракет, даже сотни...
        - Да; но от внимания их соседа укрыть это будет очень трудно: Индия в этом заинтересована вовсе не теоретически. Надо полагать...
        - Азан. Время аль-магриба, амиры.
        Судя по содержанию донесения, сторонники честного подхода остались в меньшинстве - во всяком случае, пока. Потому, наверное, что впрыснутый им испуг был весьма строго дозирован. Для начала. Это еще будет обсуждаться. А где разговаривают - там неизбежно происходит утечка информации, на что, собственно, и делается расчет.
        
        Интересно, думал российский президент, закончив чтение, каким образом удалось получить этот текст? В консультациях явно участвует очень ограниченное количество наиболее доверенных лиц. Запись на расстоянии? Или все же кто-то из них... Моссад? Шин Бет? Или что там у них еще?.. Скорее всего они. А вот наши думцы катаются туда-обратно - и никто ведь не привез ни разу ничего подобного. А ведь упрекни их в этом - обидятся! Никчемный народ, хотя и обходится стране в копеечку. Ничего не поделаешь - приходится быть цивилизованными, порой даже себе во вред...
        Столбовицу позвонили по сотовому и попросили перезвонить; он не стал спрашивать - кому и куда, процедура была давно известна, нужно было только воспользоваться хорошо защищенной линией. Он так и сделал: выход на такую линию у него дома давно имелся. Разговор продлился недолго, однако, судя по реакции Столбовица, на каждую его секунду приходилось немало новых забот. Во всяком случае, так подумал бы всякий, кто следил бы за хозяином дома в эти мгновения. Таких, однако, не должно было быть здесь - и на самом деле не было.
        Совершая утренний туалет, а потом - пробегая свои ежедневные две мили, он продолжал думать о полученном указании; оно не вызывало в нем других чувств, кроме досады, потому что шло вразрез с его давно уже выношенным проектом, имевшим прямое отношение к московскому гостю. Замысел был элегантен и хорош; но теперь красная цена ему была - пять центов, да и этих денег за него сейчас вряд ли дал бы кто-нибудь. Такова судьба всех планов, которым не суждено реализоваться. Если бы полученные им указания подлежали обсуждению - он нашел бы достаточно убедительные аргументы в пользу своего варианта; но его об этом не спрашивали, и вся свобода действий, которой он сейчас обладал, легко умещалась в границах поисков наилучшего способа выполнения полученного приказа. Только-то. Как ни старался он произвести на россиянина впечатление человека, самостоятельно решающего, что нужно и чего не нужно делать, - сам он отлично понимал) что его самодеятельность никак не распространялась на “что” и ограничивалась лишь рамками “как”.
        Зато в этих пределах он мог дать себе волю. И, ритмично отталкиваясь ступнями от дорожки и равномерно, в такт шагам, потому, что создать помехи его движению было бы трудно, в этом как раз проблемы не было бы, - но потому, что на такой вариант никто не пошел бы: международный скандал сейчас был бы никак не кстати, и тот, кому пришло бы в голову вызвать шум, мог бы сразу похоронить все мысли о своей дальнейшей карьере. С учетом этих обстоятельств приезжий - сам или кто-то из его небольшой свиты - должен был связаться с нужными людьми (а такие, конечно, тут были, на этот счет Столбовиц не питал иллюзий) и подготовить неожиданный отъезд, даже демонстративный, в заранее подготовленное место - а Америка достаточно велика, чтобы в ней можно было раствориться до поры. Главное - чтобы было на чем уехать, чтобы благополучно сесть в это средство передвижения - по земле или воздухом - и прощально помахать рукой. Вот призванные на помощь люди как раз и могли теперь вести наблюдение за Столбовицем, за домом и прилегающей территорией, чтобы наилучшим образом разработать план побега - именно так это и следовало
называть.
        Вторая гипотеза состояла в том, что здесь имелось не так уж мало людей, которым именно скандал между Штатами и Россией был бы сейчас крайне выгоден уже потому, что неизбежно затормозил бы ход подготовки к Конференции и Соглашению. С точки зрения этих людей, чем громче скандал и чем грубее действие, которое послужит поводом для него, - тем лучше. Чем более уязвленной и оскорбленной почувствует себя российская власть - тем менее вероятным сделается скорый созыв Конференции и тем больше воспрянут духом ее противники по обе стороны обоих океанов. Сторонникам такой точки зрения могло пригодиться любое, даже самое гнусное действие во вред и гостю, и принимающей стороне, то есть в данном случае самому Столбовицу. Выстрел снайпера - и скандал раскрутится сам собой: российские власти, чтобы не потерять лица, вынуждены будут вести разговор на самых высоких тонах, а администрация США из тех же соображений - отвечать подобным же образом.
        И наконец, вариант номер три был внешне подобен второму -с той только разницей, что автором и исполнителем здесь могла выступить сама российская сторона. По сути дела, и сейчас еще оставалось неясным: был ли приезд оппозиционера частной инициативой, эксцессом исполнителя - или его санкционировал самый верх Кремля. Хотя гость старался казаться - или и в самом деле был откровенным, но до сих пор ни словом не обмолвился о том, что он уполномочен на какие-то действия президентом. Однако если он действовал на свой страх и риск, без санкции верхов, то это могло - независимо от подлинных целей второго лица - вызвать у первого очень недобрую реакцию. Хотя бы потому, что оппозиционер, вне сомнения, являлся, не мог не являться носителем крайне конфиденциальной информации; и если в России предположили, что он бросился сюда, спасаясь от возникшей для него угрозы - а если даже и не так, то, во всяком случае, взял на себя слишком много и таким образом нарушил правила игры, - в случае возникновения таких подозрений желание совершенно вывести нарушителя правил из игры могло возникнуть и в Кремле; к тому же,
произойди этот вывод из игры на территории Соединенных Штатов, этот факт сделался бы достаточно уязвимой точкой для нажима со стороны России - и, возможно, позволил бы добиться уступок по каким-то из тех пунктов Соглашения, по которым еще существовали разногласия. Так что снайперская винтовка могла оказаться и в руках агента Москвы; пусть за последние годы Москва и не прибегала к такой методике - однако раньше она практиковалась достаточно широко, и память об этом, конечно, сохранялась. Да и вообще недаром говорят, что новое - это всего лишь хорошо забытое старое. Или не очень хорошо. Или вообще не забытое...
        Остававшиеся девяносто процентов Столбовиц сейчас, заканчивая дистанцию, разделил между тремя предполагаемыми вариантами поровну: по тридцать процентов каждому. А это означало, что и действия по предотвращению их следовало вести во всех трех направлениях одновременно. И действовать активно. Вовсе не потому, чтобы Столбовица так уж заботила судьба его гостя; давний этот знакомец с самого начала ему не был симпатичен. И если бы не самое последнее указание, Столбовиц преспокойно предоставил бы событиям следовать своим путем. Однако только что было приказано ясно и недвусмысленно: гостя беречь! Уберечь любыми силами! Никакие мотивы такой перемены отношений не упоминались, однако Столбовиц был достаточно опытен, чтобы сообразить: значит, на госте из России строятся какие-то новые планы, он не мешает более, но, наоборот, становится - уже стал - полезным. Ну что же: в конце концов, его, Столбовица, делом было - выполнить приказанное, а за чужие планы он вряд ли окажется в ответе.
        Беречь - значит беречь.
        Что следовало предпринять немедленно? Самым неотложным, несомненно, было - отказаться от недавно предложенного одной из сторон больничного варианта. Если кому-то желательно избавиться от человека, то именно больница - как бы она ни охранялась - предоставляет для этого не меньше, а больше возможностей, чем, скажем, хайвэй. Там может случиться катастрофа, можно обстрелять машину - однако при наличии профессионального и готового к неожиданностям человека за рулем это никак не дает гарантии успеха. Да еще при наличии людей, готовых открыть ответный огонь. А в больнице не обязательны ни пуля, ни нож; человека можно отравить - - чтобы потом констатировать смерть от сердечной недостаточности или в этом роде. Нет, больница отпадает еще и потому, что поместить туда здорового человека без его согласия уже само по себе составляет проблему.
        Так. Но чтобы предотвратить такой рекомендованный вариант, необходимо прежде всего заставить гостя отказаться от мысли покинуть этот дом (где Столбовиц мог охранять гостя достаточно' эффектно). А для этого - найти убедительную причину. Пообещать нечто столь важное и интересное, что заставит гостя, во всяком случае, отложить отъезд. Интересно, мелькнуло в голове, почему это делается через меня, вместо того чтобы сказать непосредственно самому объекту? Но тут же Столбовиц сам себе и ответил: нет, все правильно, человеку, на котором строится какой-то расчет, об этом сообщают в последнюю очередь, а сначала создают такую обстановку, в которой он никак не сможет отказаться от сделанного предложения. Значит, кто-то сейчас работает, создавая нужные условия, а ему, Столбовицу, приказано то, что приказано, и это - не самая сложная часть задачи, хотя, безусловно, и не самая легкая.
        Легко взбегая на невысокое крыльцо своего дома, Столбовиц был уже уверен, что нашел способ вынудить московского политика задержаться здесь. И даже не один способ, а два - взаимодополняющие.
        Правда, для того чтобы запустить и второй способ (с первым все было ясно), пришлось сразу после пробежки, проскользнув в собственный кабинет, сделать срочный звонок в надежде, что нужный человек окажется где-нибудь не на другом конце страны; время тут играло решающую роль.
        - Hi. Где ты сейчас?
        И с радостью услышал протяжное:
        - До-ома.
        - Можешь быть через час у меня?
        - Так сро-очно?
        - Лишний вопрос.
        - Эм-м... Какой вариант?
        - Летний зной, - ответил он, не задумываясь. - И во всю силу. Держу пари - ты не пожалеешь. Включая перспективы.
        - Ого! Не шутишь?
        - Очень серьезно. Условия приняты заранее.
        - Гм. Через час?
        - Не позже. Позавтракаешь здесь. Не теряй времени.
        - Я уже в дороге.
        Вот и страхующий вариант обеспечен...
        С этим приятным убеждением Столбовиц направился в ванную - принять душ перед тем, как за завтраком встретиться с человеком, чья возможная судьба занимала его на всем протяжении пробежки.
        Но пока он не скажет об этом ни слова: вариант, способный удовлетворить руководство и одновременно обеспечить надежное сохранение гостя от предполагаемых недоброжелателей, требовал некоторой предварительной подготовки.
        Впрочем, начинать следовало сейчас же. Еще за завтраком. Столбовиц полагал, что объект операции должен достаточно точно знать о предстоящих ему неприятностях. Намеки на возможные осложнения должны будут еще более встревожить русского. И если поблизости уже существует кто-то, к чьей помощи гость мог бы прибегнуть, он скорее всего попытается снестись с ними уже сейчас и тем самым их засветит. При условии, конечно, что все его действия будут от начала до конца прослежены; однако хозяин дома не сомневался в том, что эту часть дела он способен обеспечить целиком и полностью.
        Сам же Столбовиц (считал он), сделав такие намеки, не подорвет доверия к себе, но, напротив, лишь усилит: у гостя достаточно опыта, чтобы понять, что хозяин предупреждает его - в такой форме, в какой только и может сделать это, чтобы не совершить тяжкого проступка против своей Службы.
        
        Вот почему Столбовиц, когда завтрак был в самом разгаре, как бы невзначай проговорил:
        - Вернусь к уже затронутой однажды теме: вам не показалось, что военные во время вашей беседы с ними были временами очень уж разговорчивы?
        - Я проанализировал их высказывания, - отозвался гость, еще не насторожившись по-настоящему. - По-моему, в их словах не содержалось ничего такого, что не могло быть оглашено в той обстановке.
        - Возможно, по вашим представлениям и не содержалось, - ответил Столбовиц, постаравшись, чтобы в голосе его прозвучало явно уловимое, хотя и не подчеркнутое сомнение. - Однако у них ведь свои критерии секретности. Меня, например, скажу откровенно, несколько озаботило то, что их не очень удивило ваше подозрение относительно природы космического тела. Оно ведь и в самом деле может оказаться творением рук человеческих - только чьих? Я бы в данном случае поставил не на Россию, а на эту страну. Право же, я на их месте поостерегся быть столь откровенным - с их демонстративным равнодушием. Как вы думаете? Собеседник пожал плечами:
        - Эта идея не является столь уж глубокой, чтобы ее следовало считать совершенно секретной. Уверен, что она пришла в голову уже многим. А высказана мною была лишь для того, чтобы оживить их интерес - он показался мне не очень-то активным. Но теперь мне кажется - они ожидали чего-то подобного и рассчитывали, что, наткнувшись на отсутствие интереса с их стороны, я выкажу какое-то смущение или тревогу.
        - Вы смогли остаться совершенно спокойным.
        - Хотя бы потому, что идея кажется мне нелепой и не может опираться ни на какие реальные факты. Хотя, конечно, у военных - свой образ мысли...
        - Вот именно. Уверен, что они сейчас считают, что слишком раскрылись перед вами. И хорошо, если они не станут пытаться исправить эту, как они полагают, ошибку.
        Как Столбовиц и ожидал, его визави не стал спрашивать: “А что, вам известно что-то конкретное по этому поводу?” Это было бы уж слишком непрофессионально. Московский гость, чуть заметно улыбнувшись, произнес лишь:
        - Я тронут вашей заботой, но не разделяю ваших опасений. Ладно, будущее покажет - кто из нас был прав.
        На этом разговор закончился - одновременно с последним глотком кофе.
        Собственно, гость собирался спросить - может ли он уже сегодня покинуть этот гостеприимный дом, как хотел. Но теперь приходилось отложить этот вопрос до следующей встречи - скорее всего до вечера: задавать его сразу же после сделанного партнером предупреждения означало бы показать, что сказанное его встревожило. А это было бы несвоевременно: прежде стоило как следует проанализировать все - и то, что было в словах, и - главное - что стояло за ними, хотя и не было произнесено вслух. Такой анализ требовал некоторого времени и спокойной обстановки.
        - Какой у вас план для меня на сегодня? - поинтересовался он.
        - Как вы, наверное, помните, - предполагалось свести вас с помощником президента по безопасности. Но он просил передать его извинения: ваша встреча откладывается на два дня, у него возникли срочные дела. Испытательный полет “Амбассадора”...
        Тут Столбовиц умолк - как бы оборвал сам себя. Но слова эти, словно невзначай вырвавшиеся у него, прозвучали, конечно же, не случайно. Все, что касалось экспедиции, являлось, конечно же, секретным. И то, что москвича буквально заставили заглянуть за эту завесу секретности, встревожило его куда больше, чем предупреждение о возможных действиях военных.
        Однако внешне он продолжал выглядеть совершенно спокойным.
        - А знаете, на самом деле это очень кстати. Я, откровенно говоря, немного устал и с удовольствием на денек-другой расслаблюсь. Разве что проедусь, может быть, по ближайшим магазинам - из Америки не принято возвращаться без гостинцев.
        На это Столбовиц очень серьезно возразил:
        - Знаете, друг мой, вот этого я вам никак не посоветую. Думаю, вы поймете - почему. Я бы на вашем месте не очень удалялся от дома. А подарки никуда не денутся, все, что может вам понадобиться, сможете купить в аэропорте или даже по дороге туда. Я смогу даже быть вашим гидом по шопингу. Нет-нет, пусть это, может быть, и глупо, но я настаиваю на осторожности. Раз уж я пригласил вас приехать, то вся ответственность за вашу безопасность остается на мне - до момента, когда “Боинг” оторвется от земли. Обещайте мне, что в мое отсутствие вы проявите максимум осторожности. О'кей?
        - Ладно, - ответил гость как бы с некоторым недовольством, - с хозяином не принято спорить. Буду зевать и бродить по комнатам, смотреть телевизор, ну, что еще?
        - Ругать меня за мнительность, - добавил Столбовиц, усмехнувшись. - Думаю, это окажется не самым плохим развлечением для вас.
        - А что, хороший совет, - согласился собеседник, тоже улыбаясь в ответ.
        Хотя на самом деле сомнения и тревога в нем росли как на Дрожжах. Но достало опыта не показать этого ничем. Хотя хозяин, прощаясь, смотрел на него очень пристально - быть может, именно таких признаков и ожидая.
        Столбовиц тем временем, насторожившись, повернул голову в сторону ворот, скрытых от взгляда с веранды высокими кустами.
        - Кого это угораздило?..
        Светло-серая “хонда” показалась на подъездной дорожке.
        - О господи!..
        - Еще гости? - с неудовольствием поинтересовался .гость. - Тут у вас становится похоже на придорожный мотель.
        - Это Лу Королефф, - проговорил Столбовиц таким тоном, словно одно имя уже все объясняло. - Не совсем кстати, откровенно говоря. Но она - как явление природы, которое предотвратить нельзя. - Он развел руками. - Придется потерпеть...
        - Ваша приятельница?
        - В далеком прошлом. Но - добрая знакомая. Впрочем, вам не обязательно встречаться с нею. Увы, она отнимет у меня несколько часов, которые я собирался посвятить улаживанию ваших дел...
        Женщина медленно шла от машины к крыльцу. Гость смотрел на нее.
        - Беда в том, - добавил Столбовиц, - что Лу - прекрасно информированный человек.
        Русский сказал - неожиданно для себя, как бы помимо воли:
        - Я не привык скрываться бегством - от женщин, во всяком случае.
        - Вы меня просто выручите! Меня уже ждут... Хай, Лу! Позволь представить тебе - мой давний друг из дальних краев...
        - Очень рада. Извини, что я без звонка - так уж получилось. Можешь приютить меня на недельку? Объясню потом - страшно устала.
        Они еще о чем-то говорили; гость не слушал - только смотрел на нее взглядом обреченного, вовсе ему вроде бы не свойственным...
        
        Глава седьмая
        
        До сих пор ничего особенного на свете не произошло. Немногие знали о существовании еще одного, ранее не наблюдавшегося небесного тела - впрочем, ранга настолько невысокого, что обращать на него внимание сверх обычного как бы и не следовало; однако же - его появление, каким бы незначительным дело ни являлось, можно и нужно было использовать для решения других вопросов, куда более важных. Для одних то были дела политические, для других - экономические, для третьих - научно-карьерные. Недаром было сказано: “Все на потребу человеком” - в том числе и сама Вселенная со всем ее содержимым.
        Всерьез приблудным небесным телом интересовалось, хотя и по-разному, всего четверо: аспирант Просак, ассистент Элиас, а также репортер Минич и девица Зина, предпочитавшая называться Джиной (скорее всего из любви к старому кино). И не только интересовались, но и начали уже всерьез бояться. Из этой четверки первые двое названных стойко молчали если не о своих наблюдениях, то, во всяком случае, о главных выводах и тем более о предположениях - выше было сказано почему. Другая же пара, напротив, старалась довести то, что стало им известно, до всеобщего сведения - и это у них никак не получалось.
        Такое положение затянулось бы еще на какое-то время - быть может, даже до мгновения, когда предпринимать что-либо серьезное стало бы невозможно из-за отсутствия этой категории. Кажется, это ирландцы говорят, что, когда Господь сотворил время, он сотворил его много. Воистину так; сотворил много, но распределяет его по-разному: одним - навалом, другим же - и вовсе ничего. И вот нашему миру грозило попасть именно в эти вторые обстоятельства.
        Но возникли причины - и оба усердных наблюдателя вынуждены стали, каждый в своем углу, броситься к руководителям с повинной, и полной информацией: один - чтобы не пришлось прерывать работу из-за прекращения финансирования (а смотреть в небо тоже стоит денег), другой же - обоснованно опасаясь, что его надолго отвлекут от работы ради выполнения священного долга каждого гражданина страны.
        Два камешка упали в противоположных полушариях - и, как это порой бывает, каждый из них вызвал цепную реакцию, лавину информации. Хотя пока еще удерживавшуюся в достаточно узких рамках.
        Молодые - своим научным руководителям. Те - не без колебаний, конечно, и не сей же секунд, но основательно просмотрев и проверив расчеты, понесли новые данные вместе с проистекавшими из них предположениями и выводами тем, кому ранее обязались сообщать о том, как развиваются события где-то в районе орбиты Урана. Далеко, казалось бы. И тем не менее...
        Тем не менее, как только люди, которым были адресованы соответствующие доклады, уяснили, в чем суть дела, то им пришлось признать, что они столкнулись не только с угрозой мифической, на деле скорее всего вовсе не существующей, но со вполне реальной опасностью, с которой неизвестно вообще, можно ли бороться, а если можно - то есть ли шансы на победу и насколько они велики.
        Вряд ли нужно перечислять всех этих людей поименно. Достаточно будет сказать, что в их число входили, разумеется, оба президента; избранные высшие чиновники из их окружения, как гражданские, так и, безусловно, военные; а помимо них - кое-кто из финансово-промышленных воротил, в первую очередь знакомые нам Гридень и Кудлатый. Можно даже утверждать, что именно до них новая информация дошла в первую очередь...
        Эти люди, в свою очередь, подключили к информации тех своих соратников, которые необходимы были, чтобы без сбоев и проволочек реализовать планы, задуманные еще тогда, когда в реальность угрозы никто и не собирался поверить.
        Пожалуй, тут нужно еще добавить, что и раньше, и тем более теперь всю новую информацию о небесном теле Гридень получал раньше всех остальных - поскольку к нему она поступала непосредственно от наблюдателя, от Зенона Просака, избежавшего благодаря Гридню военкоматских тенет и сейчас благополучно продолжавшего свою деятельность на Северном Кавказе. А к людям власти те же сведения поступали, как и всегда, проходя по инстанциям - хотя и по самому ускоренному варианту, но все же всякое лишнее движение связано с потерей времени, как и энергии; причем если энергия в конечном итоге переходит в тепловую, то во что переходит время? В историю, наверное? Поскольку наши представления о прошлом немногим отличаются от хаотического Броунова движения, как бы мы ни старались представить их организованными в стройную систему.
        Итак - все вдруг изменилось. Не могло не измениться для людей информированных. Однако внешне жизнь продолжала оставаться такой же, как была, и все посвященные старались, чтобы эта видимость сохранялась как можно дольше - пока им не удастся сделать все, что нужно было для осуществления задуманного. Для проведения Конференции и подписания Соглашения о нулевом ракетно-ядерном разоружении. Для создания неприступных позиций на предстоящих в недалеком будущем выборах - парламентских и президентских. Для полного разгрома политических и прочих оппонентов, конкурентов и прочих недругов. Или: для осуществления колоссальной фондовой операции - с последующим объединением в определенных центрах или в своих лично руках еще больших капиталов, мощностей, рынков, а следовательно - власти.
        Федор Петрович Кудлатый по обстановке должен был прознать о наступивших в оценке ситуации изменениях в последнюю очередь: из главных персонажей этого повествования он был, пожалуй, единственным, кто до сих пор не располагал собственной (или почти) обсерваторией, откуда мог бы черпать данные по мере их возникновения, не теряя времени. Будь на его месте другой, оно так бы и получилось; но не таков был Кудлатый.
        Чутье у него было в определенных отношениях прямо-таки сверхъестественным; будь он охотничьей собакой, по боровой, по болотной ли дичи, ему цены бы не было - а впрочем, сейчас на своем месте он стоил куда больше.
        И вот, позвонив тому самому военному человеку, через которого он уладил вопрос долгосрочной аренды командного подземелья, Кудряш уловил в его голосе какой-то крохотный намек на то, что в мире что-то изменилось. И, похоже, не к лучшему.
        Причина звонка была пустяковой, касалась каких-то частностей там, на арендованном объекте. Однако, уловив, как уже сказано, в манере разговора своего собеседника нечто новое, Кудлатый мгновенно понял: тема разговора круто меняется. Надо сразу же обрушиться на генерала и выбить из него информацию, пока он еще не пришел в себя настолько, чтобы занять прочную оборону. Так Кудлатый и поступил.
        - Ну, как тебе это? Что скажешь?
        Была сделана слабая попытка отбить атаку:
        - Не пойму, Федор Петрович, - ты о чем?
        - Ну-ну, - проговорил Кудлатый тоном, каким разговаривают Родители с нашкодившими детьми, а милиционеры - с проспавшимися нарушителями порядка. - Не надо. Я только что со Старой... (То была прямая ссылка на высокое предложение; о том, что оно Имело место, знали уже многие, а вот об отказе Кудлатого - пока еще практически никто.) Так что их мнением располагаю. А вот. хотел бы услышать сейчас.
        Последовал отвлекающий маневр:
        - Ну, раз тебе их мнение известно, то, значит, и наше: сам знаешь - мы всегда “за”.
        Тоже нашел время играть в игрушки!..
        - Слушай! - Кудлатый прибегнул к тону не то чтобы угрожающему, но невольно наводившему на мысль о возможности такого тона в ближайшем будущем. - Мне ведь твои военные и гостайны до фени, храни их у себя под подушкой или где хочешь. Я человек деловой, ты знаешь, и если чем интересуюсь, то только своими делами. В том числе (на этот раз любимое выражение российских политиков двадцать первого века было употреблено, как ни странно, к месту) и, так сказать, нашим Общим. Не возникло там каких-то мыслей по этому поводу? Не придется трубить отбой?
        Эта тема для собеседника вовсе не была маловажной, поскольку лаж-то был уже получен, и...
        - А-а, вот что... Насчет этого не турбуйся, Федор Петрович, так далеко вряд ли зайдет. Пока речь о том, чтобы поднять голубя мира - пусть слетает туда и обратно, только после этого будем серьезно обсуждать. А сейчас пока дым идет только от звездочетов, в разрезе - почему голой задницей не смогли ежа убить.
        Теперь все становилось более или менее ясным.
        - Слушай, твое высокопревосходительство, я через часок поеду через Арбатскую - предлагаю пообедать вместе. Тихо, скромно -у меня в клубе.
        Генералу очень не хотелось светиться с Кудлатым. Однако увяз коготок.
        - Боюсь, не получится...
        - Отказа не принимаю. Понимаешь, я снова к немцам еду - похоже, надолго. Так что когда еще встретимся. А надо кое-что обозначить на будущее.
        - Ты не человек, а березка какая-то, - сказал генерал. - Банный лист: пристал так, что не отдерешь.
        - Не знаю, - ответил Кудлатый, - я дубовые веники употребляю. Так что скорее дуб, а не березка. Только не военный дуб, понял? Буду ждать тебя. Отказы не принимаются даже в письменном виде.
        - Считай, что уговорил...
        - Ну наконец-то! - сердито буркнул Федор Петрович, когда человек, которого он ждал со вчерашнего вечера - вызвал сразу после генеральского обеда, за которым окончательно овладел информацией, - когда человек этот предстал наконец пред его пронзительными очами. - Ты что - отсыпаться туда ехал или дело делать?
        - Так послушай, Федор Петрович!..
        - Захлопни варежку. Дыши носом - глубоко, три вдоха, три выдоха... Три. Все. Теперь базар - спокойно и по порядку. Отправка есть? Верхом, низом?
        Прибывший ответил - теперь уже почти вовсе спокойно:
        - Полный порядок. Отправка - завтра, в четырнадцать по. тамошним ходикам. Верхом.
        - Вот холера! - Так отреагировал на сказанное Кудлатый. - А мы планировали, исходя из автодорожного. Придется срочно переигрывать. Может, там кто-то прокололся? Из наших?
        - Не. Там я один только и был. Заторопились, видно.
        Федор Петрович и сам сообразил: конечно, новая информация, серьезная угроза заставила Гридня поспешить - да разве одного его?
        - Ладно. Излагай детали.
        - Машина заказная, чартерная то есть, пришла туда три часа назад - я все сделал и сразу вылетел к вам.
        - Ты вылетел! Счастье-то какое! Тьфу. Почему,они не сразу обратно, а только завтра?
        - Потому что не муку везут. Груз тонкий, хрупкий, и они всю ночь провозятся, чтобы все как надо укрепить, расчалить там, в общем - довести, до ума. И отдых нужен - не железные. В общем, завтра в два часа по-ихнему.
        - Так. Дальше?
        - Дальше - полетят.
        - Дурак. Где посадка будет? По их раскладу?
        Прозвучало название небольшого аэродрома в Подмосковье - не из тех, куда прилетают “Дельты” и всякие “Эр-Франсы”, а на каких базируется сельхозавиация - когда она есть, конечно, - и приземляются также поршневые транспортники с небольшим взлетным и посадочным пробегом. Площадка эта оказывалась самой близкой к уже известной нам обсерватории, где директорствовал астроном Нахимовский.
        - Стоп, стоп. Не вошел. В Колокольске же армия властвует - почему же туда, а не сразу на Кавказ? Хотя - постой... Ага: просек...
        И в самом деле все оказалось яснее ясного: Гридень хочет сэкономить время не только на доставке-установке инструмента, но и на прохождении информации: Гридень - в Москве, значит, и результаты с инструмента будет получать за минуты, без пауз.
        - Значит, вот куда привезут...
        - Только - я потолковал с пилотом - их там надежно прикроют. Встретят.
        - Да уж надо полагать. Значит, потолковал? И что?
        - Тридцать штук.
        - Когда у тебя связь с ним?
        - Да в любое время. Мобильником.
        - А куда - ты сказал?
        - Конечно
        - И?..
        - Без проблем.
        - Скажи - все концы там же, как только сядет. И успокой: там тоже крыша будет - еще лучше даже.
        - Сейчас сделаю.
        Федор Петрович немного расслабился в кресле. Усмехнулся слегка.
        Вот такие пироги будешь кушать, Александр Анатольевич. А смотреть в твою трубу - или в зеркало, что у тебя там, - будут наши люди. Съешь? Ну а куда же ты, умник великий, денешься? Это тебе не девчонок красть!
        
        Насчет своего гостя Столбовиц теперь на какое-то время успокоился. Лу не надо учить, как укладывать мужиков в кровать, а уложив - окутывать паутиной своего обаяния и умения; сразу от нее вырваться просто невозможно, это Столбовиц хорошо помнил, - разве что через времечко, когда что-то начнет уже приедаться. Но этого времени должно хватить. Помешать может только какая-то необоримая и неожиданная сила, однако ей вроде бы и неоткуда было взяться. Нет, эту проблему, кажется, удалось решить. И если бы она оказалась единственной... Однако черта с два.
        Настоящая проблема заключалась в том, что Столбовиц работал одновременно на двух - нет, “хозяев” - это грубо, да и не вполне соответствует действительности; на двух заказчиков, скажем так. При этом один из них был (для тех, кто имел право знать это, разумеется) как бы официальным, второй же, хотя был, по сути дела, главнейшим, сильнейшим и перспективнейшим, - второй не желал и не должен был светиться нигде и никогда. Интересы заказчиков часто совпадали - тогда все было просто. Еще чаще они вообще лежали в разных плоскостях; то была просто благодать. Но - пусть и изредка - возникали такие ситуации, когда оба нанимателя концентрировали свой интерес на одной и той же точке или фигуре - но при этом с противоположными намерениями. Вот когда приходилось крутиться волчком, чтобы не вызвать не то чтобы огня на себя, но даже и тени подозрений чтобы не возникло.
        (Оговоримся при этом: Столбовиц не принадлежал к агентам-двойникам. Мало того: напрямую он даже и не работал на какую-либо или какие-либо разведки. Это, он считал, было бы ниже его достоинства. Как любил думать он о себе сам - как большой артист, он не состоял в труппе ни одного театра, но работал по антрепризе - мог наняться на спектакль, отыграть с блеском и тут же прощально помахать ручкой, ведя переговоры уже на другом конце страны, а то и в другой стране вообще. В частности, в пору знакомства с нынешним гостем он “играл” в Москве, представляясь ему человеком из Лэнгли, хотя на деле и тогда уже был одиночкой.)
        Но вот теперь он оказался именно в такой пиковой ситуации. Потому что на этом человеке скрестились интересы обоих заказчиков, но хотели они разного. Последние переговоры показали: если заказчик-раз продолжал настаивать на деликатной, но надежной и по возможности продолжительной изоляции, лучше всего в заведении, принадлежащем государству (а вовсе не на ранчо Столбовица, чего, впрочем, он и сам не хотел), для чего надо было еще найти соответствующий повод, - то заказчик-два - про себя Столбовиц именовал его Большим, в то время как второй числился Малым, на что весьма обиделся бы, узнав об этом, - в последнее время категорически подтверждал: охранять как зеницу ока, держать в полной боевой готовности, хотя активность объекта ограничить как можно более.
        Так что приходилось, всерьез выполняя заказ Большого, усердно работать и по проекту Малого; тут нельзя было просто саботировать, ограничиться видимостью деятельности; Столбовиц знал, что именно у Малого колпак был больше и прозрачнее, и водить его за нос было бы похуже русской рулетки. Так что и по этой линии работалось всерьез - в надежде на то, что в последний миг Удастся как-то выскользнуть, нейтрализовав претензии Малого; что касается Большого, то об этом и мыслей в голову не приходило: именно на нем строились все расчеты на ослепительное будущее самого игрока. Надо было работать - и он работал.
        
        Еще из вертолета Столбовиц сделал несколько срочных звонков. И когда прибыл в свою контору, заказанные им сведения были уже сброшены на его винчестер. Внимательное ознакомление с ними заняло примерно час и его явно удовлетворило. Закончив, он, посмотрев на часы, убедился в том, что в нужном ему месте в Европе ночь еще не наступила, и по линии, оснащенной скремблерами, делающими разговор недоступным для постороннего контроля, связался с человеком в Европе, которому после очень краткого вступления сказал:
        - Интересующее меня лицо навещало вашу страну три месяца тому назад, не так ли?
        Ему сообщили, что именно так: приезжало, и три месяца назад, все точно.
        - Не возникло ли при этом каких-либо зацепок? На том конце линии поняли, что он имел в виду.
        - Нет; к сожалению или наоборот - но обошлось без происшествий.
        - Хорошо. А к вам он прибыл непосредственно из...
        Столбовиц назвал другую европейскую страну - из тех, что в прошлом веке входили в контролируемую Москвой восточноевропейскую зону; эта страна и сейчас продолжала - ничего не поделаешь - граничить с Россией, с ее изолированной от остальной территории областью.
        - Именно оттуда, вы правы.
        - И, завершив визит вам, он направился в...
        - Да. Он пробыл у нас всего...
        - Благодарю - это все, что я хотел узнать.
        Сразу же он позвонил в страну, все еще граничащую. И задал тот же самый вопрос. Но ответ, полученный им, удовлетворил его, похоже, куда больше предыдущего.
        - Зацепки? - переспросили там. - Ну, смотря как понимать... Секунду... Да, вот: был остановлен дорожной полицией и оштрафован за превышение скорости движения.
        - Вот как? Это интересно. Скажите: а это превышение не привело к каким-то печальным последствиям?
        - Печальным...
        - Ну, знаете, как это бывает: лихачи - это те, чьи действия чаще всего приводят к эксидентам... к авариям, катастрофам, человеческим жертвам...
        - На этот раз, слава Матери Божьей, обошлось. Да иначе его задержали бы всерьез, завели бы дело...
        - Но ведь вы знаете, как это бывает: полиция не всегда проявляет должное внимание к обстоятельствам; а что касается жертв, то я, например, знаю случаи, когда машиной сбивало человека, удар отбрасывал его в придорожную канаву. А эти кюветы, бывает, зарастают так, что сразу в них ничего и не разглядишь. И только позже, когда поступало заявление об исчезновении человека, его находили - да и то не сразу. А виновник происшествия к этому времени успевал уже, как в данном случае, покинуть страну...
        - В данном случае? Вы хотите сказать, что...
        - Да ничего я не хочу сказать - кроме того, что уже сказал. Я всего лишь высказал предположение, не более того. Приведу еще одно: в случае, если бы дело обстояло именно так, вы, подозревая, что виновником гибели прохожего является именно человек, оштрафованный за превышение скорости, объявили бы его в розыск Интерпола с просьбой задержать и выдать властям вашей страны, поскольку он обвиняется в убийстве, пусть и непредумышленном, в неоказании помощи и бегстве с места происшествия - ну и так далее.
        - Разумеется, если бы события развивались подобным образом, мы именно так и поступили бы. Конечно же.
        - И совершенно правильно. Могу помочь вам: этот виновник, насколько нам известно, находится сейчас на территории Соединенных Штатов. Надеюсь, что полиция этой страны получит все нужные сведения и документы в самый короткий срок.
        - Понял вас.
        - Постарайтесь, чтобы это было если и не завтра, то хотя бы не через год. Таким временем мы не располагаем, хотя небольшой резерв, конечно, имеется. Вы меня поняли?
        - Разумеется, сразу просто невозможно. Ведь нам надо еще найти...
        - Господь милосердный! У вас что - людей не сбивают? Если так, то я немедленно переселяюсь в вашу страну на постоянное жительство.
        Собеседник чуть усмехнулся, давая услышать, что понял шутку. Ответил же серьезно:
        - Таких случаев хватает, к сожалению. Я имею в виду - когда сбивают, а не когда переезжают к нам. Хорошо, я все понял. Будет сделано.
        Звонить в третью страну, таким образом, не понадобилось. Ну что же, теперь события будут развиваться в полном соответствии с нормами закона - и с этим уже никто и ничего не сможет поделать. Но “в соответствии с законом” значит - не спеша: еще древние знали, что закон хром и потому шагает медленно.
        А тем временем гость усилиями Столбовица (и Лу Королефф) будет защищен от нежелательных случайностей надежнее, чем в любом другом месте. В случае, конечно, если не предпримет никаких сумасшедших демаршей.
        Осталось лишь надеяться, что москвич хотя бы вполовину так умен, каким кажется.
        
        Серьезный разговор с пятерыми астронавтами, что готовились к героической, давно и по-разному описанной людьми, но ни разу еще (насколько известно) не происходившей в действительности экспедиции на Марс, не был легким ни для тех, кто его начал, ни для других - кому предстояло, тщательно обдумав, дать свои ответы; причем посоветоваться они не имели права даже с самыми близкими и дорогими им людьми. Перспективу они могли обсудить разве что между собой, и для того, чтобы сделать это, они попросили дать им время: одни сутки. Потому что слишком уж много возникало всяких “за” и “против”.
        В самом начале их откровенно посвятили во все, что до сих пор оставалось высоко секретной информацией. Объяснили, почему все эти данные являются секретными и должны оставаться такими, во всяком случае, до возникновения в этом деле полной ясности. Не забыли упомянуть и о том, что - по предварительным прикидкам и прогнозам специалистов - небесное тело, если оно и на самом деле является явлением природы, скорее всего нарушит все расчеты той самой экспедиции, к которой экипаж готовился. Время ее предполагаемого старта было вычислено заранее, чтобы орбиты корабля и Марса сблизились как раз в то время, когда оба тела будут находиться, грубо говоря, в одной и той же точке. Ничего нового в этом не было - уже не один зонд совершал такое путешествие - однако, по уже упомянутым приблизительным расчетам, приближение бродячего тела (а большинство астрономов после того, как нарушитель вроде бы пришел в норму, уже почти уверилось в том, что тело является монолитом и потому должно обладать массой, которую нельзя было не принимать во внимание) могло как-то повлиять если и не на финиш-планету, то на корабль -
определенно; а чтобы сохранить нужные параметры траектории, понадобился бы дополнительный расход топлива, что могло бы поставить под сомнение возможность обратного старта с Марса - а это, как понимал каждый, означало бы гибель.
        С этими доводами астронавты не могли не согласиться.
        - Тем более, - было добавлено еще, - что в настоящем, дальнем походе корабль еще не испытывался. Однако такое испытание было бы крайне полезным для полной уверенности: каждый опытный человек понимает, что бывают недоделки и недоработки, которые обнаруживаются лишь по прошествии немалого времени - им нужно, так сказать, дозреть. Так вот, испытательный полет, на расстояние пусть и не такое, как до Марса, но все же имеющее тот же порядок величины, поможет выявить и устранить все или почти все скрытые ловушки и прочие неприятности.
        - Стоп, а сама-то экспедиция что - отменяется? Или откладывается? Тогда на сколько же? Надолго? Сейчас люди подошли, выражаясь спортивным языком, к пику формы; но это - состояние преходящее. И будет очень обидно... Ведь следующее время взаимного положения планет, пригодного для совершения перелета, наступит не так скоро - не раньше, чем через два года.
        Тут возникло нечто, похожее на разногласия: предполагаемые участники экспедиции заявили, что они так долго готовились, что просто не могут представить, что вся работа пропадет зря; и единственный выход - отправить в этот сверхпрограммный испытательный полет весь экипаж в полном составе. Иначе люди - и в первую очередь, конечно, пресса всех родов - начнет копать, пытаясь выяснить причины отмены полета, и, без сомнения, достаточно быстро дороется до той информации, которую так нужно было скрыть от большинства населения Земли. А затем - после некоторой паузы - было сказано и о том, что полет-то все равно состоится - только в автоматическом режиме. Именно потому, что из всех испытаний это будет самым серьезным и рискованным.
        Все обратили внимание на то, что это последнее замечание было сделано несколько иным тоном, чем все предыдущие: как бы менее уверенно, что ли. Было ли это провокацией, или голос директора и в самом деле чуть дрогнул - сказать трудно; так или иначе, реакция возникла сразу же:
        - Какие же причины заставили вас отказаться?.. Даже не спросив нас.
        Директор НАСА покачал головой:
        - По нашему мнению, в таком варианте присутствие людей не обязательно. Все, что нужно, - это внимательное обозрение тела с минимальной высоты. А с этим справится и автоматика. Конечно, для людей опасности, казалось бы, нет: корабль совершенно надежен. Но этого нельзя сказать о трассе полета: она, грубо говоря, раза в полтора протяженнее, а главное - по времени совпадет с потоком Драконид, да и по пространственным координатам пройдет достаточно близко. Мы же ни в коем случае не хотим даже малейшего риска. Таково обоснование нашего мнения. Любая неточность в этом деле может привести к черт знает каким последствиям в большой политике. Наверное, официально вообще будет считаться, что мы ничего не видим, не знаем и не подозреваем. Но в то же время мы должны узнать о теле все, что возможно, а невозможного нам иметь не полагается. Если бы речь шла о стычке с дикой природой, я был бы руками и ногами за экипаж. Но если встреча предстоит с людьми, готовыми на крайние меры... Не случайно ведь те, кто эту штуку построил и запустил, держат все в таком секрете; они и будут этот секрет защищать всеми силами и
способами. Вы все, ребята и девушки, мне нравитесь - и неохота увидеть кого-то из вас - то, что от него останется, - накрытое звездами и полосами... Поэтому я тоже сторонник безлюдного полета - учитывая, что связь с кораблем будет устойчивой и мы будем видеть то же и отсюда. И еще: для меня важно то, что у компьютера нет эмоций, и он не может вдруг сорваться и дать залп ракетами по объекту наблюдения - хотя бы в досаде на то, что ничего не может понять... Да, наше мнение именно таково.
        Это “наше”, однако, было чуть подчеркнуто голосом, что дало основание для нового вопроса:
        - Значит, есть и другие?
        Директор даже не стал отвечать; лишь слегка кивнул в сторону генерала из “Ядерного зонта”, до сих пор не произнесшего ни слова, как бы передавая эстафету ему. Приглашенный к речи ответил сразу же:
        - Экспедиция к Марсу, как вы знаете, находилась в компетенции НАСА, поскольку задачи ее - в основном, конечно, - не носили военного, то есть оборонительного характера. Но с момента, когда из категории научно-исследовательского полет перешел в категорию разведывательного, то есть военного, дело оказалось уже в нашей юрисдикции.
        Это никого из астронавтов не удивило, поскольку и сами они были людьми в основном военными, а еще более - по той причине, что характеристики корабля были им, естественно, известны лучше, чем кому-либо другому. И прежде всего - то, что корабль, по сути, был спроектирован и построен как космический ракетоносец. Военная мысль, как известно, не затухает и в мирные, а точнее - предвоенные периоды, и она далеко не сегодня пришла к убеждению, что грядущие битвы не должны более развертываться на поверхности Земли: в таких вариантах риск становился неимоверным. Главным оружием любой державы по-прежнему оставалась не атака, а угроза; наземные угрозы дошли до мыслимого предела и привели в конечном итоге к предстоящей в скором будущем международной конференции. Теперь угрозой - супероружием - становился контроль над космическим пространством, сначала - Приземельем, а чем дальше - тем более обширным. Конечно, военные базы на Марсе в этом веке, может, и не будут построены, но контролируемое пространство должно расширяться, и держава, считающая себя великой, не имеет права утратить инициативу в этом великом
деле.
        - На Марс корабль шел бы безоружным, - продолжал генерал, - ну, не то чтобы совсем с голыми руками, но в принципе - именно так. Это можно было бы считать серьезными ходовыми испытаниями - и машины, и экипажа. Это объясняет, почему официально он и сейчас отправится не к Марсу, а в проверочный полет. Однако если станет известно, что послан он в автоматическом режиме, без единого человека, - при такой смене условий даже не самый умный аналитик поймет, что это значит. А это совершенно ни к чему: слишком рано. Россия уже, как вы помните, подняла свой “Ураган” - с полным экипажем; машину поменьше нашей и несколько легче вооруженную, но тем не менее способную на выполнение серьезных задач. Китай достраивает свою - идет доводка, - и их корабль будет, по всем данным, самым лучшим. Трудно рассчитывать, просто невозможно, что истинная цель и смысл нашего полета останутся непонятыми - хотя общество вряд ли будет информировано об этом. Так что в принципе можно допускать любые возможности. Выслеживание, преследование, попытка задержать или даже - по недоразумению - уничтожить - ничто из этого набора не может
быть априори отвергнуто. Хотя лично я не много поставил бы на такую возможность, тем не менее... Но с другой стороны, никто не может утверждать, что совершенно исключен такой вариант: некто сумел построить корабль суперкласса, искусно отвлекая всеобщее внимание на другие объекты. Вы заложили, скажем, два корабля, из них один - супер; именно его вы гоните изо всех сил в каких-нибудь адских подземельях, а то и на дне морском, так что системы космического слежения не видят ни черта, - и в то же время публично раскручиваете вторую модель - послабее, или же затягиваете сроки, опять-таки у всех на виду. А свой запускаете втихомолку - сделав его невидимкой к тому же для локаторов, да если еще выбрать метеорную погодку, когда небеса просто искрят - и поскольку он удаляется, возможность вовремя заметить его уменьшается с каждой секундой... Вы думаете, сказочка?
        Последнее замечание явилось скорее всего ответом на явно недоверчивые взгляды слушавших.
        - Поднять в космос корабль с такими параметрами? Да всю планету трясло бы так, что... - не выдержал один из астронавтов. - Одни сейсмологи подняли бы такой шум, что мало не показалось бы.
        - Разумно, - кивнул генерал. - Но разве я сказал хоть слово о его характеристиках?
        - Астрономы же видят...
        - Да. То, что им показывают. Они видят виртуальную картинку. И ее увидели именно тогда, когда ее стали показывать. Источник же ее - сам корабль - может быть с ноготь величиной. Поэтому и нужно лететь туда - чтобы на месте разобраться: что - реальность и что - лишь видимость. Или вы полагаете, что такая операция не по силам современной технике?
        Собравшиеся промолчали: сказанное звучало достаточно убедительно.
        - Итак, вот причина полета и его задача. И вот почему, по нашему мнению, участие людей в полете желательно - пусть и не всего состава. Но на деле полетят ли на нем астронавты - зависит целиком и полностью от решения каждого из вас. Конечно, если бы шла война - никто не стал бы никого спрашивать. Но войны сейчас, как известно, нет. Никакой сиюминутной угрозы тело не создает. А мы не собираемся бросать наших людей в огонь, если это всего лишь топится камин. Отсюда - вывод: не подвергать вас-чрезмерному риску. Хотя если вас интересует мое мнение, то я всегда больше верил людям, чем компьютерам - особенно в разведке. Но когда летит одна лишь электроника, мне спится спокойнее, хотя уверенность в надежности результатов уменьшается...
        - Я вас понял так, - сказал Брюс, командир “Амбассадора” (“Посол на Марс” - имелось в виду). - Никто не хочет подставляться - и потому нам заявляют, что никого в этот полет посылать не станут. Но если кто-то будет уж очень настаивать - то пусть летит на свой страх и риск. Я прав?
        Директор ответил спокойно:
        - Каждый имеет право на свое мнение.
        - Я всегда думал, что вы - хитрый сукин сын, - сказал командир.
        - Ты меня переоцениваешь, - ответил директор. - Но вообще-то без этого нельзя.
        - Ладно, - сказал командир корабля. - Мы подумаем.
        Они обдумывали не так уж долго. Слава всем нравилась - но не посмертная. Возраст был еще не тот. И были жены и дети, а у большинства еще и родители. Уровень же риска был куда больше предусматривавшегося. Каждый из астронавтов был уверен, что с шутками природы они справились бы. В надежности корабля сомнений, в общем, не было, но и тут все, кажется, возможные нештатные ситуации были проиграны и выходы из них отработаны. Америка, черт бы ее взял, если что-то делает, то делает хорошо - потому она и Америка, лучшее место в мироздании. Но вот...
        - Тут сразу увязаешь в вопросах выше колена, - молвил Брюс, командир “Амбассадора”. - Если эта штука - действительно чей-то виртуальный корабль на обкатке, то он наверняка вооружен по полному штату... И увидеть нас поблизости вовсе не доставит им радости. Понятно ведь, что случайно там никто оказаться не может; ни о каком рандеву с ними мы, ясно, не договаривались. Вывод? Если они и на самом деле так секретны, то они откроют огонь на уничтожение, не дожидаясь наших верительных грамот. А нам первым начать - так не для этого вроде бы полет. Или такой оборот просчитывался? Дальше: он населен? Наверняка: испытательный полет без людей на такую дистанцию был бы еще большей глупостью, чем наш. В принципе я считаю: против автомата должен воевать автомат а вести переговоры должны люди с людьми. Есть еще время, чтобы выяснить это и все прочее? Хотя бы - какие словари брать с собой?
        - Времени у нас - полный ноль, - сказал директор.
        - Ну, тогда... не знаю. Собственно, у меня не может быть своего решения. Оно зависит от остальных. Один я за такое не возьмусь, это точно. Но и никому другому корабль не отдам, раз уж я командир.
        Все члены экипажа после раздумий признали, что риск, пожалуй, будет слишком велик. Кроме одного. А вернее - одной. Капитана авиации ВМС Бриджит Полонски. Единственной женщины в экипаже.
        - Я полечу, - сказала она уверенно. - Я лошадей не меняю. Все. Обсуждать не будем.
        И тряхнула головой так, что волосы взлетели бы высоко в воздух, чудесные черные кудри - не будь они так коротко острижены.
        Таким женщинам, как она - у кого немалая сила не портит Красоты и изящества, скрывающих характер высшей закалки, - возражать решаются редко: при малейшей попытке она сразу же шла в лобовую атаку - и не сворачивала никогда. Ее любили в экипаже, потому что обычно она была все же своим парнем. Но сейчас посмотрели с неприязнью:
        - Бриджит! Ты что - заболела?
        - Заключение комиссии есть в моем файле.
        - Значит, получается, что ты одна - героиня, а мы - дерьмо? Плоды феминизма?
        Бриджит думала в этот миг: “Ребята, все не так. Но у меня такие обстоятельства, что не лететь я не могу. Чем бы это ни кончилось”. Но вслух проговорила другое, что тоже было правдой:
        - Я этого много лет ждала. Пусть не Марс - так даже интереснее. Вы все знаете - я человек, одержимый любопытством, иначе мне жить очень уж скучно. Я готова лететь куда угодно - но не согласна болтаться два года на станции, где ничего нового не будет, потому что и быть не должно. Я лечу, и все. Да и это для всех лучше: вы ведь слышали, что с человеком все-таки надежнее. Не надо меня отговаривать. У меня другого решения быть просто не может.' И не спрашивайте больше: комментариев не будет.
        - И все же это нам не нравится, - сказал инженер экипажа. - Наверное, придется просить, чтобы тебя отстранили официально. По причине легкого психического расстройства.
        - Тогда уж лучше убейте меня здесь, на .месте. Это то же самое. В конце концов, я что - не вправе принять собственное решение?
        Отговорить ее так и не удалось. Ну что же: каждый человек - хозяин своей жизни и смерти. А обстоятельства у любого могут быть разными. Но...
        Это “но” одновременно пришло в голову каждому. И все глаза повернулись к Бриджит. И она без задержки ответила на подразумевавшийся вопрос:
        - Сенсаций не будет, мальчики. Я слышала все, что он сказал. Значит - полечу с ним. Кто-то удивлен?
        Если кто и удивился, то не очень. Сослуживцам, конечно, никто не рассказывает всего о своих личных проблемах, но люди догадливы. Две скороспелые, пусть внешне и беспроблемные семьи распадались, не для того ли, чтобы образовалась третья - новая? Брюс улыбнулся. Директор подумал: “Свадебное путешествие за счет налогоплательщиков? Хорошо придумали”.
        Генерал же сказал сухо:
        - О вашем решении будет доложено.
        На такой ноте обсуждение и закончилось.
        Несколько странно было все это. Вооруженные силы - не конгресс, там вышестоящие шлют вниз не темы для обсуждения, а приказы. И все. “Ай-ай, сэр”. Но почему-то вот в данном случае...
        Может быть, такой способ действий был рекомендован откуда-то - с еще большей высоты?
        
        Впрочем - к чему гадать? Узнаем. Может быть. Хотя скорее - нет.
        Что еще тут можно сказать? Корабль, конечно, не автомобиль: куда комфортабельнее и просторнее. И намного престижнее, чем мотель. Впрочем, любви все равно, в каком она существует ковчеге, лишь бы не мешали. Формально же никого ни в чем упрекнуть нельзя - даже с позиций самой строгой морали.
        Штаб экспедиции был таким решением несколько озадачен. У самых бдительных возникли даже сомнения: не старается ли парочка скрыться - то ли от ФБР, то ли даже от ЦРУ? Или просто - от несговорчивых супругов? Но оба астронавта никогда не были, по всем сведениям, замешаны в чем бы то ни было - за ними не числилось даже штрафов за неправильную парковку или превышение скорости. Совершенно нормальные американцы, патриоты к тому же. Да и если бы они и в самом деле хотели сбежать к русским - это был бы далеко не лучший способ. Не могло это быть и бегством от долгов: им просто неоткуда было взяться. Детей ни у него, ни у нее не было, жена Брюса - президент не очень большой, но вполне добропорядочной компании, владевшей двумя ресторанами и двумя кафе, так что семья никак не бедствовала. Муж Бриджит был представителем давно и очень богатой семьи. Вполне благополучные люди. Эти оба, конечно, немного crazy - но это, казалось, для такого дела было скорее полезно, чем наоборот.
        Что же: пусть летят. Тем более что даже один человек на борту обеспечивал и большее правдоподобие всему, что должно было произойти, а уж два - тем более. Да и живой глаз все-таки способен порой уловить и интерпретировать больше, чем самый лучший объектив, и точнее, чем компьютер, который еще не научили фантазировать, выдвигать сумасшедшие гипотезы. Счастливого пути - вот чего пожелали им все.
        Мисс Лу Королефф была в бассейне, и московский политик уже собирался присоединиться к ней, как его мобильник - второй, спутниковый, с кодирующим устройством, защищенный от прослушивания - неожиданно подал сигнал. Это вызвало у владельца аппарата прежде всего гримасу досады. Он уже совсем было настроился на совместное купание - предвкушал его, переживал заранее, чего с ним не бывало уже лет... лет... Много, одним словом. Давно не бывало. И вдруг...
        Он сам видел себя и как бы со стороны, и посмеивался: вот, значит, как бывает, когда - бес в ребро!.. Но недаром говорят, - что каждый мужчина до самой смерти остается мальчиком со всеми ребяческими причудами. Он отлично понимал, что не произошло никаких случайностей, что Столбовиц, осуществляя какие-то свои (или тех, кто стоял над ним) планы, просто забросил удочку со вкусной наживкой - и он попался на крючок, как молодой. Еще бы ему не понимать этого - со всем накопленным в разведке и политике опытом! Но, поняв, даже не обиделся (хотя бы потому, что никакого нарушения правил игры в этом не было), а лишь усмехнулся: таким все это показалось вдруг незначительным, мелким по сравнению с тем чувством, какое сейчас владело им и на какое он давно уже считал себя не способным; словно крылья выросли у души. Чем таким по сравнению с этим упоительным переживанием были политика, карьера, вся судьба планеты, наконец? “После нас - хоть потоп!”
        Политик понимал - рассудком, да и интуиция подсказывала, - что все это счастье ненадолго: и потому, что женщина отыграет свою роль - и исчезнет, а также и по той причине, что его самого просто не хватит на сохранение чувства на таком, сегодняшнем уровне: душе более,не по силам марафон, время не обманешь - но пока она еще способна бежать, ну пусть не десять тысяч, не пять даже - по пусть хоть восемьсот метров пробежит в полную силу! И вот пока не будет пройден последний метр из этих восьмисот - он намерен был пренебречь всем остальным на свете.
        Сейчас, после того как минувшей ночью они сблизились окончательно (женщина, умница, понимала, что взрослого мужчину не нужно, да и нельзя вываживать на удочке, как зеленого юнца, он должен получить свое побыстрее - и тогда привяжется всерьез, потому что для него это уже не спорт, скорее судьба), - сейчас он ощущал себя в зените и даже почти убедил свой недоверчивый рассудок в том, что и Луиза не только делает свою работу, но и тоже стала относиться к нему не просто как к объекту задания. Да, несомненно, ее отношение стало другим, да и почему бы и нет? Не первой женщиной она стала бы, у которой возникло к нему серьезное чувство.
        Вот так убаюкивал он сам себя - а нет ничего легче, чем поверить в то, во что верить очень хочется.
        Так что неожиданный вызов был совершенно ни к чему. И в первый миг он решил не откликаться. Нет его - и все тут. Был, да весь вышел. Такое поведение подсказывали чувства. Но телом пока еще владел рассудок, хотя и не в полной уже мере, так что рука сама собой вытащила трубку, палец нажал кнопку, а губы привычно выговорили:
        - Шесть пальцев.
        - Привет. Ноль в остатке. Свободно?
        Гридень, конечно. Да и кто другой мог бы?..
        Москвич убедился, что в доме он один - охрана находилась на периметре, Лу - слышно было - плескалась в бассейне, - и лишь после этого ответил:
        - Чисто. Слушаю.
        С Гриднем давно привык общаться на языке паролей и намеков. И правильно понял обращенный к нему вопрос:
        - Как вы собираетесь спасаться от жары? В этих же краях, где сейчас? Или поближе к нам?
        - А как там у вас погода?
        - Поначалу было ясно, тепло; сейчас, правда, погода неустойчивая, так что придется вам, пожалуй, пока оставаться на месте. Во всяком случае, здоровье ваше только выиграет.
        Вот и прекрасно! Он и сам хотел того же.
        - Я вас понял. В наши места? Я пока об этом как-то не очень задумывался, слишком много дел. Хотя - по слухам, эпидемия там у вас не получила широкого распространения? Если добраться до Москвы не представляет серьезной опасности, придется всерьез поразмыслить. Но лучше я вам об этом сообщу несколько позже.
        - Благодарю. Но думать ни о чем не надо. Слушайте внимательно. Дела серьезны. Предстоит переориентация. Полная. До поры до времени. Не удивляйтесь, вы сейчас просто не в курсе. Очень скоро вам будет сделано предложение от имени вашего оппонента, а может быть, и лично им - и вы его примете, это предложение. Оно связано с продолжением пребывания в тех краях, где вы сейчас. Я вам сейчас изложу суть этого предложения - но, конечно же, для вас оно окажется совершенной новостью, и вы даже поколеблетесь, прежде чем принять его, - но примете. Теперь внимание...
        Политик слушал, и плечи его поднимались все выше - от удивления. Да, такого поворота событий он никак не ожидал...
        - Но почему...
        - Получите всю информацию. И будете выступать - от имени и по поручению. Если хотите точно - вам будет предложено занять пост посла России в Вашингтоне. Неофициально - известно, что агреман на вас будет дан. Не удивляйтесь. Все прошлое пока там и оставим - в прошлом. Скажу кратко: угроза из космоса, о которой вы же мне и сообщили, оказалась совершенно реальной, и работать надо сообща. Поверьте: вы ничего не проиграете, можете только выиграть - если выиграем мы все. Можете по-прежнему полагаться на вашего хозяина дома. Он будет тщательно заботиться о вас. Вы все поняли?
        - Я вас понял. Конечно, неожиданно. Но я всегда считался с вашим мнением. Сейчас тоже.
        - Рад этому. Итак - спокойствие, внимание, осторожность, а когда все произойдет официально - будете действовать по протоколу. Всего доброго.
        - Конечно же, я сообщу незамедлительно о любых переменах.
        - Кстати: тут был слух, что и у вас там гуляют болезни. Говорят, что занесли от нас - туристы, наверное. Так что повторяю: поберегитесь,
        - Спасибо. Займусь профилактикой.
        - Вот именно. Ну, еще раз - всего вам доброго.
        - И вам - наилучших успехов в делах. И - здоровья, здоровья в первую очередь.
        На этом разговор закончился. Москвич удовлетворенно кивнул: как бы ни злобствовал президент, без своего главного оппонента ему, выходит, не обойтись.
        - ...Ну, куда ты пропал?..
        Кто это? Ах да. Женщина. Луиза...
        Необходимо, не теряя времени, ввести всех наших здесь в новую обстановку. Объяснить. Иначе с ними будет сложно. И, конечно, не по телефону. Встретиться с ними лично, захочет того Столбовиц или нет.
        - Ты идешь? Жду! О Господи!
        - Бегу! Извини, замешкался. О, на тебя больно смотреть - так ты красива! Знаешь, Лу, к сожалению...
        “Амбассадор” был (как и все корабли такого класса) собран на орбите и состыкован со станцией, экипаж должен был добраться до него на шаттле. Так что официальные проводы, совершившиеся на мысе Канаверал, были как бы предварительными, настоящие же должны были состояться на станции - и состоялись. Там, конечно, журналистской братии было поменьше, чем внизу, тем не менее и прощальные объятия, и наилучшие пожелания, и переход экипажа на корабль - все было в прямом эфире передано на Землю, хотя час для прямого эфира был для Америки не слишком удобным - то ли слишком рано, то ли, наоборот, для других слишком поздно. Зато все Восточное полушарие получило возможность пережить в реальном времени то решающее мгновение, когда между “Амбассадором” и станцией возник просвет и начал превращаться в расстояние, которому предстояло стать большим и очень большим.
        Обычный персонал станций - очередная смена - на это время, по просьбе американской стороны, был уменьшен, три его члена - русский, итальянец и японец - были заблаговременно отозваны на Землю - поскольку требовалось разместить тех, кто прилетел сюда на два дня для проводов. Станция, постоянно пополнявшаяся новыми модулями, стала к этому времени уже походить на не очень сложный, но все же лабиринт; поэтому экипаж корабля - за исключением известных нам двоих - смог вернуться на станцию, не попав в объективы телекамер, и находился в самом далеком модуле, пока последний гость не покинул ее, чтобы вернуться на Канаверал. То есть для соблюдения секретности было сделано все возможное. И в самом деле истинный маршрут корабля и цель полета так и остались неведомыми обществу. Во всяком случае, пока.
        Но общество - обществом, а Службы - Службами. И поскольку внимание их в России (теперь, когда все, кому положено было, ознакомились с действительной обстановкой в космосе) было накрепко привязано ко всему, что происходило в космосе, в особенности ближнем, все пригодные для выполнения такой задачи средства наблюдения - в основном космических войск - вели “Амбассадор”, не выпуская его из поля зрения ни на секунду. Поскольку наблюдали за новым кораблем всегда, начиная еще с процесса монтажа.
        В результате уже в начале четвертых суток полета по начальству было доложено: корабль отклонился от сообщенной НАСА расчетной траектории, которая должна была привести.его в район испытаний.
        Такое бывает, и мгновенной реакции на это в Москве не последовало - до тех пор, пока еще через полсуток не стало фактом, что корабль не предпринимает никаких действий, чтобы вернуться на расчисленную траекторию. Наоборот, расхождение между теоретической и реальной орбитой росло.
        Однако, судя по всему, штаб испытательного полета в Штатах это ничуть не взволновало. И в его релизах, систематически, как и полагалось, вбрасываемых в прессу, не было ни полуслова о том, что полет вышел из-под контроля и вообще - что ситуация возникла нештатная.
        
        В России же командующий космическими войсками доложил министру обороны о наблюдаемых обстоятельствах, а также и о своих соображениях по этому вопросу. Немедленно был поставлен в курс президент. Он сразу же вызвал обоих на совещание, в котором, кроме них, приняли участие директора Росаэрокосм-агентства и внешней разведки. Командующего сопровождал начальник Космической инструментальной разведки, директора Глав-космоса - заведующий отделом обитаемых полетов. С директором внешней разведки прибыл главный астрономический специалист этой службы; такая должность возникла там совсем недавно, но занявший ее ученый уже стал человеком необходимым.
        - Мы просчитали возможности, - доложил.он совещанию, - исходя из предположения, что имеем дело не с аварией, а со вполне рассчитанными действиями экипажа; судя по реакции НАСА - это не какой-либо эксцесс экипажа, но заранее предусмотренный маневр. Удалось засечь моменты, когда на корабле включались корректирующие двигатели; и они постоянно увеличивали отклонение, а не пытались сократить его, как можно было бы ожидать. Наблюдения с ориентированных спутников КИР это подтверждают.
        Начальник космической инструментальной разведки согласно кивнул.
        - Исходя из этого, - продолжал астроном, - мы заложили в компьютеры центра все исходные данные, чтобы получить возможные прогнозы на дальнейшее развитие событий. Из полученных двадцати двух вариантов мы отобрали три, которые сочли наиболее правдоподобными, и проанализировали их. Параллельно с нами этим занимались и специалисты КИР, поскольку все это время мы работали в постоянном контакте с ними.
        На этот раз синхронно кивнули оба разведчика: и инструменталист, и директор.
        - И таким образом пришли к общему мнению: из этих трех самым реальным является вариант, по которому “Амбассадор” целью полета имеет сближение с Телом Угрозы. Правда, пока ещё невозможно сказать: для контакта или всего лишь для наблюдения на минимальной дистанции.
        - Как это воспринимается в самих Штатах?
        - С восторгом. Но не как техническое или даже военное достижение. СМИ делают из этого романтическую историю: это, мол, вовсе не испытание, а свадебное путешествие двух влюбленных астронавтов - и он, и она входили в состав предполагаемой марсианской экспедиции. Некоторые из наших пересекались с ними на МКС - подтверждают, что там действительно любовь, а на Земле возникли сложности между каждым из них - и семьями: оба - люди семейные. Публика в восторге: романтика по-американски! Общество уже готовит им встречу, какой, по словам обозревателей, Америка еще не знала, а значит - остальной мир и подавно. О деловой цели полета не говорится практически ничего. И о сходе с планировавшейся орбиты - тоже.
        - Понятно, - сказал президент, откинувшись на спинку стула. - Прошу огласить ваши выводы - относительно возможных целей такого полета, его смысла. Разведка?
        - Как бы это ни выглядело на первый взгляд, - проговорил Директор, - но что касается небесного тела - мне представляется почти стопроцентным вариант такого рода: мы имеем дело с запущенным заблаговременно - скорее всего с целью испытаний - новым космическим суперкораблем. Возможно, населенным. Возможно, предназначающимся для дальних экспедиций - вместо того же “Амбассадора”. Дальше возникают варианты. Самое простое - по каким-то причинам полет затянулся во времени, нужно пополнить запасы пищи, кислорода, всего прочего. Тогда те, кто летит к ним, - снабженцы. Могут быть отказы техники. Тогда двое - это ремонтная бригада, везущая с собой нужные запчасти. Мы помним - мало ли у них выходило компьютеров из строя? Может быть - неисправности неустранимы. Тогда они - эвакуаторы. Может быть - болезнь экипажа. Мы ведь не знаем - пока, - когда они стартовали, откуда, как далеко забрались в своих испытаниях. Но не исключено, что целью полета явится ликвидация объекта - если происходящее там может привести к нарушению секретности. Тогда им надо его уничтожить, пока он находится еще достаточно далеко от Земли и
не может быть идентифицирован другими государствами, имеющими космические службы. Тем более что вряд ли корабль такого рода является безоружным; а если и так - мы ведь знаем, что любая цивильная машина такого рода без особого труда преображается в военный вариант. А оружие на борту может быть тоже сверхсекретным каким-нибудь.
        - Военные?
        - У нас сомнения, - проговорил, как бы от имени остальных, министр обороны, - касаемо населенности корабля. Не свадебного, а предполагаемого, то есть тела. Наши инструменты ведут его достаточно давно и очень внимательно, и во всех диапазонах; за все это время не установлено никакого радиообмена между Землей и телом. Ни телеметрии, ни другой информации. Хотя попытки делались и нами, и американцами. Мы склонны думать, что корабль испытывался без людей, но что-то там забарахлило - и теперь к нему летят, чтобы привести все в порядок или же - или же дорулить до Земли вручную.
        - Понятно. Но ведь есть и еще один вариант, вам не кажется? - Президент выдержал паузу. - Вряд ли они в мышлении намного отличаются от нас. И если мы можем предположить, что это - их корабль, разве они не могут думать то же самое о нас? И в таком случае полет этот - просто разведка. Возможно это?
        Слушавшие кивнули - один за другим. А директор Аэрокосмического агентства проговорил:
        - Полагаете, что они о нас такого высокого мнения?
        - Ну, у страха глаза велики. Кстати, своих предположений вы так и не высказали.
        - А у меня их, в общем, и нет. Я, может быть, несколько больше в курсе уровня современного космокораблестроения - и не очень верю, что машину с такими параметрами, какие нужны для выполнения подобных полетов, можно построить так, чтобы об этом никто и не знал. Маловероятно. На Луне, что ли? Но до такой степени она еще очень долго не будет освоена. Да и туда же все нужно завозить грузовыми кораблями - думаете, это прошло бы незаметным? Не верю. Я слишком высокого мнения о нашей разведке.
        - Ну, - сказал инструменталист, - построить-то можно и в кратере спящего вулкана. Тогда старт такого корабля можно без усилий истолковать как начало извержения пробудившегося вулкана - тем более что после такой встряски он наверняка и действительно проснется, так что получится полная правдоподобность. Но - странно, конечно, что его никто не замечал, пока он удалялся от Земли. Хотя... если есть самолеты-невидимки, разве нельзя предположить, что они построили и корабль-невидимку? Этакий космический “Стеле”. А потом на нем что-то пошло враздрай, он стал видимым, его и увидели. И теперь они послали людей туда, чтобы восстановить это его свойство - там, где никто не станет заглядывать им через плечо.
        - Вот насчет этого они скорее всего ошибаются, - проговорил президент. И повернулся к командующему космическими войсками: - В каком состоянии сейчас “Ураган”?
        - Доводка практически закончена.
        - Значит, впереди - новые испытания?
        - Совершенно верно.
        - Вот это и будет таким завершающим испытанием. Поглядеть им поверх плеча. Только нужно хорошо рассчитать: это не на МКС полет, а подальше. Чтобы хода хватило и всего прочего тоже.
        И добавил, не отводя взгляда от командующего космическими войсками:
        - А вы - ускорьте подготовку экипажа.
        - Экипаж в полной готовности, хоть завтра на старт. Но разрешите вопрос? Обкатывать собирались без оружия. Так оставить?
        - Нет, конечно, - установить все штатное вооружение на “Урагане”. Береженого, как говорится, Бог бережет. И еще пробормотал - себе под нос, тихо, невнятно:
        - Ах, янки, ах ты, сукин сын...
        
        Может быть, и странно, но план, возникший у двух беглецов как бы из ничего, оправдался. То ли исчезнувших не очень искали (на самом деле было не так, но им было спокойнее так думать), то ли ловили на современном уровне - то есть в поездах и самолетах, но не на подмосковных проселках и задних дворах, - так или иначе, добраться до унаследованного (хотя еще законно не оформленного) имения парочке удалось без приключений.
        Однако же донельзя уставшими, грязными и истосковавшимися по горячей еде. Самым желанным для них сейчас была бы горячая ванна и не менее горячий обед; правда, здравый смысл заставил отказаться от и того, и другого - во всяком случае, до выяснения обстановки.
        На первый взгляд она была совершенно спокойной. Похоже на то, что за время отсутствия нового как бы хозяина жилье не навещал никто - даже воры.
        С одной стороны, это было понятно: место не было дачным и потому не привлекало профессиональных “чистильщиков”, их здесь просто не завелось. Но вот соседи пусть и не совсем рядом, но в окрестности были - хотя бы в той же деревне; им наверняка было известно, что дом пустует, поскольку в него и попасть нельзя было иначе, как проехав или пройдя по главной деревенской улице. Большинство деревенских жителей - люди, разумеется, весьма приличные; но при всем при том прибрать к рукам то, что плохо лежит, считают грехом далеко не все; а в брошенном доме ничто не лежит хорошо. Так что - учитывая примитивный уровень замков - вполне можно было ожидать, что кто-нибудь из них да произвел негласную ревизию и, так сказать, снятие остатков. Поэтому Минич заранее предупредил Джину:
        - Скорее всего там хорошо подчищено. Привыкни к этой мысли заранее.
        - Зачем горевать прежде времени? Войдем - и увидим...
        - Насчет “войти” придется обождать. Сначала обнюхаем территорию.
        - Боишься, что в доме засада?
        - Это было быуж слишком романтично. Не такие мы опасные преступники. Просто постараемся понять что к чему.
        Для Джины мысль эта так и осталась не вполне ясной. Но в таких случаях - понимала она - лучше не перечить.
        - Лишь бы его материалы уцелели, - только и сказала она. - И телескоп, конечно. Остальное - черт с ним...
        Пришли они, естественно, ночью, и вовсе не по деревенской улице: знали, что люди их среди ночи, конечно, вряд ли увидят, но собаки - непременные обитатели каждого двора - услышат и учуют и уж никак не промолчат. А им такого рода огласка была ни к чему. Поэтому они свернули с дороги еще не дойдя до околицы и дальше шли по бездорожью, оставив деревню в стороне.
        Обошлось без шума. Идти было неудобно: грунт неровный, пашня остается пашней, а кустарник темной ночью, можно было подумать, размножался с небывалой скоростью, так что куда ни сверни - обязательно утыкались если не в куст, то в заросль репейника, что было ничуть не лучше. Пожалуй, последние эти километры дались им труднее, чем все, что было пройдено за предшествовавшие дни.
        Минич медленно, по сантиметру, отворял калитку, опасаясь скрипа; но обошлось. По тропинке направились к дому. Тропинка оказалась изрядно замусоренной листьями и ветками, сорванными и сломанными недавним ураганом, прошумевшим, когда они находились под гостеприимным кровом Кудлатого. Никто здесь явно не убирал; это не значило, однако, что никто и не навещал. Минич только предупредил:
        - Ноги поднимай повыше, ступай осторожно - поменьше треска чтобы...
        Подошли к входу. На крыльце мусора тоже хватало; если бы после урагана кто-то входил в дом, то невольно хотя бы ногой отшвырнул сухой голый сук, ветром, наверное, заброшенный сюда, - иначе дверь было бы и не открыть. Минич, чуть поколебавшись, осторожно отодвинул сук в сторону, но сразу открывать не стал. Медленно провел пальцем по щели между дверью и косяком. И не зря: щель была в одном месте перекрыта полосой плотной бумаги шириной сантиметров в семь-восемь.
        - Ну, ясно, - пробормотал он.
        - Что ты там нашел?
        - Вход опечатан.
        - Почему?
        - Спроси у них. Надо полагать - чтобы никто не входил. И мы в том числе. Вообще-то понять можно: наследство пока не оформлено, и дом как бы бесхозный.
        - Что же - мы так и не попадем под крышу?
        - Это было бы уж очень глупо. Попадем - только не через этот вход.
        - А другого тут и нет.
        - Зато окна есть.
        - Будешь стекла бить?
        - Ни в каком разе. Заметят. Но тут на окнах запоры не бог весть какие. Найти какую-нибудь железку... Ладно. Пошли дальше.
        - Куда еще? - испугалась Джина. - Разве мы не пришли уже?
        - Посмотрим, где еще они наставили печатей. Сарайчик и вышку обследуем - и тогда начнем проникать внутрь. Потерпи еще немножко...
        - Потерплю, - вздохнула она.
        По-прежнему стараясь не шуметь, приблизились к сарайчику. Здесь печатей не оказалось. На двери висел замок. Минич достал ключи, нашарил длинный, плоский, явно кустарной работы. Ключ подошел. Он медленно отворил дверь. Воздух в сарае был застоялый, невкусный. Минич впустил Джину. Затворил дверь. Засветил зажигалку.
        - Похоже, ничего не взято. - Джина огляделась, прежде чем прийти к такому выводу.
        - Думаю, что и в доме тоже все сохранилось. Его опечатала власть, и теперь что-нибудь унести отсюда - значит украсть у властей. Для негастролера это роли не играет, но для местных - тут все обо всех все знают, и портить отношения с участковым никому не хочется.
        Прежде чем погасить огонек, Минич подошел к полке, где лежал немудреный инструмент. Взял долото, сунул в карман - ручкой вниз.
        - А нам придется рискнуть, - вздохнула она.
        - Нам уже хуже не будет. Пошли.
        - Давай заодно посмотрим и вышку.
        - Непременно. Хотя думаю, что зеркало стали бы красть, только если бы ничего другого не осталось. Вещь, по бытовым понятиям, никчемная. Даже не побреешься перед таким.
        - Ну почему же. Гостей смешить, например, подвыпив.
        - Ого - конструктивно мыслишь.
        - Не забудь - лесенка там хлипкая. Если ее не поправили, конечно.
        Не поправили; это вселяло надежды. Установив факт, Минич сказал:
        - Я вскарабкаюсь; обожди здесь.
        - Я и не собиралась.
        Минич, покряхтев, забрался, минуя сломанную перекладину. Погодя чуть скрипнула дверка, отворяясь. Минуты через три скрипнула снова. Минич осторожно спустился.
        - Все как в госбанке: в сохранности.
        - Неудачно сравнил.
        - Надо было сказать - в идеальном госбанке. Ладно. Пошли вламываться. А то я скоро усну на ходу.
        Из окон он выбрал кухонное. Повозился несколько минут. Ставня подалась легко. Тускло блеснуло стекло. Минич занялся рамой. Выругался.
        - Что? - встревожилась Джина, стоявшая, прислонившись к стене: уже не оставалось сил держаться прямо.
        - Ничего - щепка откололась. Ладно, потом замажем, чтобы не светилась. Кстати, ее и пальцем можно было отколоть: рамы состарились до последнего.
        - Люциан, вечная ему память, давно уже собирался затеять ремонт. Но экономика у него так и не успела выправиться - после расходов на астрономию...
        - Внимание: вхожу!
        Он перевалился через подоконник. У окна стоял кухонный столик; Минич вполз на него. Стал отодвигать в сторону. Что-то упало, судя по звуку - стоявшее у стола ведро. Пустое.
        - Нас с тобой никто не слышит... - пробормотал он. - Давай руки. Залезай на завалинку.
        - Ты не хочешь зажечь свет?
        - Я жить хочу. Ну - раз, два, три... Постарайся коленом достать до подоконника. Ну - я тащу.
        Джина забралась почти без его помощи. Он изнутри закрыл ставню, за ней - раму.
        - Ну что? Ужинать и спать - или спать и завтракать?
        - Спать, спать и спать, - категорически потребовала она.
        Кровать Люциана была неширокой, но сейчас им хватило бы и узкой лавочки. Все-таки - не на земле и не под открытым небом. Уснули сразу. И никто их не потревожил. А говорят - чудес не бывает. Надо только учитывать, что чудо - это то, что не повторяется. Тогда это уже - система.
        Выспались. А уже на следующую ночь не утерпели - полезли на вышку, к телескопу. Взобрались не без труда, особенно Джина: той, сломанной ступеньки ей очень не хватало. Но и думать было нечего о том, чтобы починить лесенку - хотя работа была бы пустяковой: происшедшее изменение могли бы заметить. Не сейчас, конечно: отважившись лезть на вышку, они уповали, что среди ночи никого не принесет сюда нелегкая - ни проверяющих, ни ворья, которое вроде бы решило обходить это место стороной. Еще прошлой ночью Минич убедился в том, что власти - или кто это был - не пожалели бумаги: дверца наблюдательной будки (хотя покойный Люциан при жизни не называл ее иначе, как обсерваторией, наверное, слово это придавало ему значения в собственных глазах) была заклеена. На бумагу не поскупились, нет: полоса была чуть ли не в полметра длиной. А вот клея у них то ли не хватало, то ли заклейщик мазнул, не глядя, и поленился, очень по-русски, еще раз макнуть кисточку - так или иначе, половина полосы с печатями держалась кое-как, а вторая просто прилегала к косяку; странно было, как бумажка уцелела при урагане - ну, еще ведь
и не так бывает. Так что дверь можно было отворять и затворять, нимало не повреждая казенный символ.
        Внутри все было в порядке, только механизм гидирования, естественно, не дышал - за отсутствием команды. Эта следующая ночь выдалась, к счастью, ясной. Минич, будь он один, конечно же, не разобрался бы в астрономической кухне: он вообще на небосводе уверенно находил только Большую Медведицу, а Полярную звезду - уже с некоторым напряжением сил, остальное .для него оставалось безымянным.
        Но с ним была Джина, а уж у нее хватало опыта и по этой части вообще, и применительно к этой обсерватории в частности: вспомним, что как раз на общности этих интересов и началась ее дружба со стариком. И в литературе, и в его журнале наблюдений, где все было аккуратно записано, она разобралась еще вечером и нашла нужный объект, почти не затратив усилий.
        Впрочем, теперь найти его при помощи такого инструмента сумел бы и начинающий: за время, пока тут никого не было, видимая яркость тела достигла шести - то есть человек с нормальным зрением мог бы обнаружить его уже и невооруженным глазом. Она глядела и все не могла наглядеться; хотя, честное слово, тело оставалось световым пятнышком, никакой особенной красотой не отличавшимся от других; но человеку, не заболевшему звездной лихорадкой, этого не понять. Миничу пришлось чуть ли не силой оттащить ее от инструмента, пристыдив:
        - Вот уж не думал, что живет в тебе такая жадность!
        После этого он стал смотреть сам. Сперва как бы по обязанности: надо же было увидеть то, из-за чего пришлось ему - и ещенаверняка придется - подвергаться всяческим неудобствам, чтобы не сказать - опасностям и даже страданиям. Решил с самого начала, что трех минут ему за глаза хватит, а пять будут уже явным перебором. Пять минут проскочили; он смотрел. На что, спрашивается? Пустота ведь при любом увеличении остается пустотой, а звезды - точками. Но эта пустота каким-то непостижимым образом всасывает твой взгляд, и вскоре начинает казаться, что взгляд этот стал как бы материальным, превратился в трос, в якорную
        цепь, на конце которой якорь так зацепился за что-то там, в бесконечности, что его не поднять больше - придется цепь расклепывать, и так каждый раз терять все новые и новые якоря - и забрасывать их снова и снова. Так он чувствовал с самого первого раза, когда Люциан пригласил его посмотреть в телескоп впервые в жизни. Но сейчас только ощутил газетчик, что родство, постоянная связь человеческого духа с космосом - не слова только, не поэтическая фигура, но реально существующее явление, заставляющее почувствовать, что вселенский простор и мы - одной крови... Он смотрел, а тело чуть трепетало в окуляре и от этого казалось живым и даже пытающимся что-то ему, Миничу, поведать, ему неизвестное, но очень, очень важное...
        Теперь уже Джине пришлось отрывать его от инструмента. Оказалось, что чуть ли не целый час он смотрел - явный симптом того, что и он этой болезни был подвержен. А когда он оторвался наконец и потер уставшие глаза, она сказала только:
        -Ну?
        Он же ответил - столь же кратко и содержательно:
        -Да-а...
        - Не углядел ничего особенного? Хотя - откуда тебе знать...
        - Такое впечатление, словно опять впервые увидел мир... Особенного? Откуда мне знать?
        - И правда, - сказала она. - А вот мне показалось...
        - Что? - спросил он, потому что она смолкла на полуслове.
        - Нет... может, почудилось. Но пока рано говорить; надо вернуться к Люциановым записям и не скользить по ним, а проштудировать всерьез. Тогда, может быть, станет понятнее... Давай установим камеру, и пусть снимает автоматом. Потом сравним - у него были снимки этой части. Тогда и увидим.
        - Да что же тебя так смутило?
        - Похоже - он вовсе не это тело имел в виду. Но у него там есть, если ты не забыл, раздел такой: “Нарушения конфигурации”. Вот в нем и будем разбираться в первую очередь. А сейчас - хватит.
        И в самом деле - пора была возвращаться в дом (все тем же путем - через кухонное окошко): на востоке посветлело, а люди в таких местах не спят допоздна и поднимаются с зарей - если, конечно, не пересидели накануне за бутылкой снадобья домашней выделки.
        - Да, время, - согласился он. - И проблемы. Ладно, на завт-Рак нам еще хватит.
        - Тут ведь огород.
        - Ни-ни. Разве что - если кто-то уже начал его обворовывать, тогда и мы сможем пользоваться понемногу. Иначе - пер. вый же, кто придет проверить печати, заметит, начнет искать следы -и найдет.
        Джина согласно кивнула. Как ни старайся, все равно какие-то признаки пребывания здесь людей обязательно остаются. Пусть малозаметные, такие, что не бросаются в глаза, - но они имеются. Другие могут много раз проходить мимо них, не замечая - до тех пор, пока не наткнутся на какой-то ясный, недвусмысленный, который сразу же заставит их мысли выстроиться в этом направлении, - и тогда все то, что только что не замечалось, сразу же начнет выстраиваться в неопровержимую логическую вереницу.
        От вышки до окошка они добрались, даже чуть пригибаясь, хотя это, пожалуй, было уже явной перестраховкой. Влезли. Прежде чем снова затворить ставни и раму, Минич, вооружившись веником, свесился из проема и смел с завалинки невидимые сейчас, но скорее всего оставшиеся следы их ног. Сердито фыркал при этом. Джина утешила:
        - Может быть, завтра уже сможем выйти открыто. Если тело проносит мимо.
        Но сказала она это таким тоном - похоронным, как подумалось Миничу, - что он насторожился:
        - Думаешь?..
        Она слабо усмехнулась:
        - Не обращай внимания. Это у меня с детства: всегда ожидать худшего варианта.
        - А как твое ясновидение?
        Джина медленно качнула головой.
        - Трудно сказать... Во всяком случае, не воодушевляет...
        Минич несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. Сейчас, перед наступлением момента истины, он просто не мог оставаться в неподвижности: хотелось куда-то идти, бежать, что-то делать, что-то кому-то говорить, кричать, на худой конец -уп напиться, быть может... Впрочем, эта последняя мысль промелькнула как-то легко, без последствий.
        - Не мельтеши, - попросила Джина. - Голова кружится от тебя.
        Он неохотно остановился. Сжал губы, прежде чем сказать:
        - Ну ладно. Что мы будем делать, если тело уходит, - ясно. А если расклад окажется другим?
        Джина медленно подняла плечи. Опустила.
        - Погибнем. Как и все другие.
        - Глупо, - сказал он раздраженно. - Я не согласен. Если уж все равно конец, надо сопротивляться до последнего. Кричать во весь голос.
        - Только покажись на людях. Успеешь ли крикнуть?
        - Есть соображения, - сказал он. - Может быть, и успею. Только бы знать. Только бы поскорее узнать!..
        - Поспим пока. Я валюсь с ног.
        И в самом деле время пришло поспать. Но, начав уже раздеваться, Минич спохватился:
        - Знаешь, пожалуй, так не пойдет. Сидеть тут голодными - вовсе не самое разумное. Схожу-ка я в магазин, вот что. Давай поищем тут емкость какую-нибудь - сумку, а лучше - рюкзак. С ним буду больше похож на туриста.
        - Что-то не верится мне, - проговорила Джина с иронией в голосе, - чтобы здесь нашелся круглосуточный магазин. Ты все еще мыслишь по-столичному.
        - Ошибаешься. Если я сейчас выйду, то пока отойду подальше - так же, как мы сюда шли, крюком, пока по дороге вернусь к деревне, уже не прячась, простым пешеходствующим горожанином, время уже подойдет к открытию: если не в семь, то уж в восемь лавочку наверняка отворят. Тут ведь есть магазин в деревне?
        - Есть. Я однажды туда даже заходила. Нормальный для таких мест магазин - всего понемножку. Нужен хомут - купишь хомут, но и съестное тоже есть - без разносолов, конечно, но люди, как видишь, живут...
        - На это и рассчитываю. Отоварюсь по максимуму - сколько смогу унести...
        - Или - на сколько хватит денег.
        - Кстати, как у нас с капустой?
        - Какое-то время бедствовать не будем. Пока не проедим последний мой гонорар. Дальше - не знаю.
        - Думаю, нас месяцами искать не будут. Найдутся другие дела. Кстати, если там найдется автомат - позвоню Хасмонею. Жаль, что из города не удалось.
        Той ночью Минич, как и хотел, позвонил Хасмонею из автомата - раз и другой, - и каждый раз никто не снимал трубки. Похоже, на ночь там телефон просто выключали из безобрывной Розетки: Минич вспомнил, что у Хасмонея бывали нелады со сном, и он принимал меры, чтобы ночью никто не стал будить его звонком: уснуть после этого было для него невозможным. Но с утра, надо надеяться, он окажется доступным.
        - Хорошо. А ты не боишься, что когда пойдешь назад - тебя заметят?
        - А я назад и не пойду. Вперед. Пройду мимо поворота сюда, двинусь дальше по дороге, якобы к реке. И в удобный миг, когда никого не будет, сверну и сюда вернусь уже леском. Даже если и увидят, что путник сошел с тракта, ну и что же, значит, приспела надобность, мало ли... Постараюсь набрать столько, чтобы на неделю хватило, если не больше. Чтобы там не мельтешить. Иначе - начнут узнавать, а народ тут любопытный.
        - Он везде такой. Ладно - наверное, ничего лучшего сейчас не придумать. Только прошу тебя - будь осторожен...
        - Буду. А ты - из дому не вылезай, огня не разводи, на звонки - если будут - не отвечай, словом, тебя тут нет, и вообще никого нет. Уяснила?
        - Я что, по-твоему, - совершенно глупа?
        - Наоборот. Но горе-то бывает от ума - еще классик сказал. Вдруг захочешь достать снятый материал, заняться проявкой...
        - Ничего подобного. Я просто спать лягу сейчас. По-моему, мне после этого нашего анабазиса надо неделю отсыпаться. Тем более если погода позволит ночами наблюдать... Так что будь спокоен. Иди.
        - Приятных тебе снов. Только учти: окно и ставни я притворю - чтобы не будить тебя, когда вернусь, в случае если разоспишься.
        - Учту. Вот держи.
        Она протянула ему неизвестно откуда извлеченный рюкзак; собственно, не рюкзак в полном смысле слова, но некое его подобие - то, что на Руси почему-то носит название “сидор”. Минич взял мешок, встряхнул, глянул критически:
        - За туриста я с ним вряд ли сойду...
        - Никак не сойдешь: у тебя и одежка не та. Ты не турист, типичный бомж. Или еще лучше: освободившийся из мест...
        - Нет. Прическа скорее под бомжа: слишком ее много отросло.
        - И то правда. Поцелуй меня.
        Он не преминул. И заказал:
        - К моему приходу - согрей постельку.
        - Уж об этом можешь не беспокоиться.
        
        Кто обрадовался было - радовался рано.
        Грукок, просмотрев последние результаты наблюдений своего ассистента, не мог не ужаснуться: полное подчинение тела известным законам действительно оказалось лишь эпизодом. Как будто незваный гость просто дал себе день-другой отдохнуть, повинуясь законным влияниям, а за это время обдумал, как станет вести себя впредь. И, кажется, придумал.
        А придумав - решительно сошел с предначертанной орбиты в очередной раз. И добро бы, сойди он для того, чтобы выбраться из сутолоки понятных и непонятных воздействий куда-нибудь в более спокойное место; ничуть не бывало - его потянуло, как говорят футболисты, в борьбу, поближе к зоне малых планет. При этом продолжая сближать плоскость своего полета с плоскостью планетных орбит. И вероятность того, что тело сблизится с Землей теснее, чем информированным людям этого хотелось бы, сразу приняла в объеме и весе.
        
        Но нашлись и люди, которым от этого стало пусть и немного, но все же легче. Среди них в первую очередь следует назвать двух астронавтов на борту “Амбассадора”, уже совершавших свой путь навстречу телу. Правда, пришлось сразу же вносить в рассчитанный маршрут новые коррективы; но это неудобство с лихвой возмещалось тем, что времени в пути придется провести меньше, и вернуться домой можно станет скорее.
        Хотя, откровенно говоря, трудно утверждать, что это их обрадовало.
        Зато других - несомненно. Тех, кто принимал решения и отправлял корабль в разведывательный полет. Теперь они должны были получить интересующие их сведения раньше, чем предусматривалось, а значит, и быстрее принять нужные меры - если они, конечно, понадобятся.
        А кроме этих людей, были и еще лица, крайне заинтересованные в эволюциях тела. В общем, по тем же причинам, что и названные выше.
        Тело же продолжало свою экскурсию, нимало не подозревая, что его действия могут вызвать у кого-то большое неудовольствие. Поскольку для него не существовало ни людей, ни Солнечной системы, ни Вселенной вообще и даже его самого не существовало - поскольку оно не обладало никаким сознанием.
        А впрочем - что мы знаем об этом?
        
        Глава восьмая
        
        Идея российского президента американцу как будто понравилась. Он сказал, что она, во всяком случае, может стать предметом дальнейшего обсуждения - если, разумеется, угроза и на самом деле подтвердится. Медленно, словно размышляя вслух, он говорил:
        - Конечно, это сразу же поставит перед нами некоторое количество новых задач. Я пытаюсь понять, как это может выглядеть, но для меня тут пока слишком много неизвестных. Как, если мы действительно произведем залп, атаковать вторгающегося? В лоб? Каковы могут быть последствия? Мы сейчас пытаемся уточнить массу тела, но достоверных результатов пока нет, хотя уже то, что можно считать близким к истине, говорит о том, что цифра велика - это скорее металл, чем лед. В таком случае - какими должны быть осколки - если нам удастся раздробить его? И каков будет их разлет?..
        “Интересно, - думал он одновременно, - есть у него уже какая-то информация об “Амбассадоре”? А если есть - спросит он об этом? Если не спросит - значит они действительно имеют отношение к этому якобы телу? Хотя астрономы и отвергают, но - что астрономы понимают в искусстве дезинформации? Ладно, обождем еще”.
        Россиянин же, слушая, вспомнил - да, собственно, и не забывал никогда, - что в свое время нынешний президент США служил в армии; не на флоте, что было у них уже почти традицией, но в десантных войсках. Так что возникшая проблема не была для него совершенно незнакомой. И еще обитатель Кремля подумал: “Интересно, под каким соусом он скажет мне о истинном маршруте их корабля? А если вообще не скажет - тогда что?”
        - Я тоже размышлял об этом, - откликнулся он, когда Белый дом сделал паузу. - И полагаю, что нам не нужно дожидаться окончательных данных, но сразу же, сейчас, посадить людей за расчеты.
        - Боюсь, что перед этим придется обсудить идею в узком кругу военных. Иначе...
        - Полагаю, это само собой разумеется. Но о расчетах: возможно, придется расширить круг информированных людей за счет ученых - астрономов, математиков... Им ведь придется определить для нас не только все основные параметры: время и место, где и когда должны будут ракеты встретить тело, чтобы вероятность успеха была максимальной: повторить удар нам будет уже просто нечем. Ученым придется прежде всего попытаться установить какую-то систему в неправильностях полета тела. Иначе вообще ничего нельзя будет рассчитать. Поэтому медлить больше нельзя.
        - Сделайте это, - посоветовал американец. - Я, со своей стороны, приму такие же самые меры. Может быть, объединим силы?
        Но его собеседник успел уже решить для себя этот вопрос.
        - Мне кажется, целесообразнее для них - работать порознь. А когда будут сделаны выводы - вот тогда свести их вместе для взаимной проверки, и тому подобного.
        - Понимаю вас - дома, конечно, работается удобнее. Ну и военным, безусловно, лучше не покидать своих постов. Хорошо - согласен с вами. Пусть они с обеих сторон прежде всего разработают меню, список вопросов - мы с вами рассмотрим его - и сразу же берутся за дело.
        - Совершенно согласен с вами. И еще президент США добавил:
        - Как вы понимаете, такая форма разоружения - идея Залпа - в принципе меняет концепцию контроля. Иными словами - требует присутствия инспекции уже не на разделочных пунктах, но на самих базах - для того чтобы убедиться, что ракеты действительно выпущены, и не просто так, а именно с ядерными головками. Вы согласны?
        - В принципе - разумеется, а что касается деталей, то, я думаю, комиссия сможет достичь единогласия. Нам нет смысла и дальше сохранять секретность там, где она еще уцелела; как у нас говорят, снявши голову, по волосам не плачут.
        И попросил:
        - Переведите это по смыслу, чтобы было понятно.
        - Если вы не против, - сказал Белый дом, - то, я думаю, разработку этого варианта контроля следует начать тоже немедленно. Лучше, конечно, если он не понадобится; однако если да, то нужно быть готовыми.
        - Как вы думаете, - спросил россиянин после коротенькой паузы, - возникнут ли у вас серьезные препятствия со стороны Конгресса?
        - Я полагаю, - был ответ, - что вряд ли эти проблемы окажутся в его компетенции.
        - Но Соглашение...
        - Оно пусть остается предметом обсуждения. Это, как вы понимаете, процесс длительный. А мы, как я полагаю, не располагаем достаточным для этого временем. Однако боевыми ракетами командует главнокомандующий...
        - А чрезвычайное положение объявляет президент, - закончил Кремль.
        - Я рад, что наши мысли совпадают. Мы как бы разделяем проблему надвое: устранение угрозы - это одно, юридическое оформление этого - другое. Не беда, если правовая часть отстанет от реальных действий: положение ведь и в самом деле может оказаться чрезвычайным.
        - Будет много шума, если окажется, что заключать Соглашение больше не о чем: все ракеты израсходованы!
        - Хорошо было бы, - проговорил американец. - Но вряд ли получится. Я думаю, что какое-то количество придется оставить. Не для того, конечно, чтобы не нервировать наших конгрессменов. Но я не верю, что нашим дипломатам за столь короткий срок удастся договориться со всеми обладателями ядерных зарядов - хотя бы потому, что всех мы просто еще не знаем.
        - Наша разведка работает в этом направлении.
        - Наша, разумеется, тоже. И подтверждаются сигналы, что такие заряды имеются уже и в распоряжении частных лиц. Но найти их - задача не на день и не на два. Нет, часть ракет придется оставить в резерве. Для устрашения. Но, кстати, и они должны подвергнуться контролю. Двустороннему, разумеется.
        - Естественно. Но хотелось бы сразу договориться о величине этого резерва: нам ведь придется назвать тем, кто начнет рассчитывать залп, количество зарядов, которым они смогут располагать.
        - Может быть, сейчас закончим на этом, и вернемся к разговору... м-м... через шесть часов?
        - Прекрасно, - согласился россиянин. - Буду ждать ваших предложений. Хочу лишь сказать напоследок: одновременно с расширением круга допущенных я намерен сделать меры секретности еще более жесткими: чем реальнее становится угроза, тем...
        - Совершенно с вами согласен. Но у нас есть опыт. С журналистами можно договориться - если обращаться к ним уважительно и серьезно.
        - Да, именно так: уважительно и серьезно. “А к тем, с кем договориться нельзя, можно применить иные меры, - подумал россиянин, но вслух говорить этого, конечно, не стал, хотя и не сомневался в том, что янки считает точно так Же. - И меры эти лучше принимать превентивно - после драки-то кулаками не машут...”
        Оба первых лица попрощались очень дружески. Страны их, конечно, не стояли сегодня рядом; но в решении внезапной и грозной проблемы они и в самом деле были равны.
        Или, во всяком случае, так они думали.
        
        Минич вылез из окна благополучно. Было уже почти совсем светло. Осторожно, оглядываясь, вышел из калитки и сразу же свернул в кусты в том самом месте, где они выходили. Зашагал не спеша, стараясь не шуметь, глядя то под ноги, то по сторонам, и жалея, что к уху не приспособлено еще и зеркало заднего вида на кронштейне. С ним было бы еще надежнее.
        Можно было считать, что и на этот раз повезло: ни на пути к магазину, ни там на него никто не обратил особого внимания; видно, чужаки не так уж редко проходили через деревню, направляясь к реке. У него, правда, не было с собой удочек, без которых у воды делать вроде бы и нечего; но кто знал - в сидоре могла оказаться складная, да и вообще, кому какое дело?
        Сделав покупки, Минич вышел из магазина. Огляделся, стараясь, чтобы это не получилось слишком уж подчеркнуто. Вышел на дорогу и пошел дальше - как и собирался. Лишь километра через полтора рискнул свернуть с проселка - там, где лесок подступал к дороге ближе всего. Углубился метров на двести и снова повернул - теперь уже к дому. Погода была ясной, солнце светило, и он не боялся очень уж сбиться с пути.
        Последний этим утром сон Джине досмотреть не удалось. Он прервался внезапно от ощущения тревоги. Открыв глаза, она не сразу сообразила, в чем дело, а когда поняла - испугалась.
        Разбудили ее голоса, доносившиеся снаружи. Два мужика разговаривали у крыльца или, может быть, уже на нем.
        - Не, никто не заходил. Печать не нарушена.
        - Я же и говорил: кто полезет? Дураков у нас вроде не числится. А вообще продать бы его поскорее - и выгодно, и спокойно.
        - Тут, понимаешь, тонкий расчет. Конечно, покупатели есть. Но срок еще не вышел. И потом...
        - Срок! Эти купцы если срока и боятся, то уж не такого. А того, что суд ломает.
        - Да не беги ты, как голый в баню. Дай договорить...
        Джине почудилось, что один голос она узнает. Высокий и хриплый. Кажется, именно такой простудный тенорок был у того, третьего, когда сюда наведалась команда на джипе. Местный кадр.
        - ...я ведь говорю: расчет на то, что тот парень здесь появится - который это как бы унаследовал. У нас считают, что . больше ему деваться некуда, связей прочных в других местах у него нет, где бы он мог затаиться. Вот тут его и рассчитывают взять. А перед тем - может, еще попасут, чтобы еще на кого-нибудь выйти. Поэтому и есть указание: ничего никому не продавать, если даже все сроки пройдут. А против таких указаний кто же пойдет?
        - Тогда лучше было бы засаду устроить...
        - Кто сядет-то: мы с тобой? Дел и без того хватает. А как он появится, я сразу узнаю: у меня его телефон на прослушке, всякий разговор сразу пишется по автомату, если даже и в мое отсутствие. Ну а как только - я сразу даю сигнал, и через час тут будут все, кому следует.
        - Что ж его до сих пор нет?
        - Выжидает где-нибудь. Тоже, видно, не пальцем делан. Голова работает. Но мимо не пройдет - так у нас там полагают.
        - Начальству виднее.
        - Да и в деревне - как только увидят, что кто-то сюда сворачивает, сразу доложат. Мне или вот тебе. Ну а ты тоже знаешь, что делать.
        - Да уж не первый год замужем. Ну, вроде здесь больше делать нечего. Все посмотрели, во всем убедились.
        - Как и положено. Теперь можно неделю не приходить. Стой, мы еще ставни не проверили.
        - Да никто не трогал - и так видно.
        - Все равно. Положено - значит надо выполнить. Давай обойдем дом еще раз.
        У Джины душа ушла в пятки. Но только на миг. Она бесшумно - босиком - пробежала в кухню. Распахнула раму. Заперла ставню, сильно потянув на себя, пока не послышался негромкий щелчок: защелка сработала. Опустилась на табуретку, стараясь дышать потише. Шаги снаружи приближались, судя по хрусту, на миг замирая перед каждым окном. Вот они рядом. Ставню снаружи потрогали.
        - Ну, теперь уж точно все.
        И хруст опавших веток стал удаляться. На душе должно было полегчать, но Джина, машинально глянув на часы - у Люциана часы были в каждой комнате, старик, видно, следил за бегом времени, - и, напротив, встревожилась еще больше.
        Потому что, судя по времени, Марик должен был уже возвращаться. Если что-то там его не задержало. Но если он наткнется на этих двух... Местный кадр может узнать его: говорят, их работа требует хорошей памяти, в том числе и зрительной. А они видели друг друга - тогда, здесь. И тогда...
        Не одеваясь, даже не подумав о том, чтобы съесть что-нибудь, она сидела, почему-то не отрывая взгляда от часов - словно от них тут что-то зависело. На самом деле она не представляла, где и когда могла бы произойти неожиданная и совсем не нужная встреча Марика с его преследователями; но почему-то решила, что если ничего не произойдет, то Марик должен оказаться здесь, самое большое, через полчаса. Ну а если его не будет...
        Но она и не пыталась и вовсе не хотела сейчас думать о том, что будет, если он не вернется. Как будто на этом жизнь окончилась бы. Хотя это было вовсе не так, конечно. Наверное, она боялась накликать беду, думая о ней. И, следя за стрелками, старалась вообще ни о чем не думать. Просто ждала.
        И все же, когда после безуспешной попытки отворить ставню Минич тихонько постучал в нее, она вздрогнула и рывком вскочила с табуретки, как если бы это оказалось для нее совершенно неожиданным. Отворила раму и нажала на защелку, освобождая ставню.
        - Не умерла со страху?
        Он спросил это совершенно серьезно.
        - Умерла. Здесь были...
        - Прими, пожалуйста... - Он поставил набитый сидор на подоконник. - Харчей нам должно хватить на неделю. Видел я гостей. Вовремя успел залечь, не то...
        - Этого я и боялась.
        - Ничего. Все в порядке.
        Он влез, затворил ставни.
        - Завтракала?
        - Что ты! Я так испугалась...
        Минич принялся выгружать консервные банки, пакеты с супами, кульки с крупами.
        - Варить-жарить придется по ночам, когда дым не виден. Газа в баллоне осталось всего ничего - это для завтраков, чая-кофе. Хорошо хоть кофе у него запасен чуть ли не до конца года. Давай позавтракаем - и в койку. Или ты, может быть, выспалась? Джина покачала головой:
        - Мне еще не хватило. Но ты, наверное, устал?
        Минич понял, что она имела в виду.
        - Нет. Я все еще молодой и могучий. И люблю сладкое. Тебя, например.
        - Знаешь, - сказала она, - а мне есть даже не очень хочется. Ты правда так проголодался?
        - Я? Ничего подобного. Разве я говорил что-то подобное? Ну-ка - кто первый залезет под одеяло?
        Что же: то был не худший способ заглушить волнение.
        Но на этот раз почему-то не получилось того, что стало уже привычным, не теряя в то же время своей - каждый раз - новизны.
        Не у него не получилось; у нее. Когда он начал разыгрывать обычную прелюдию, Джина ощутила вдруг - а вернее сказать, как раз не ощутила ничего из того букета чувств и предвкушений, какое до сих пор неизбежно возникало перед близостью. Усталость - не физическая, но нервная - и равнодушие; вот что по-прежнему лежало в груди - как будто и не живой человек и уж подавно - не желанный с первого дня знакомства лежал рядом, а... да просто никто.
        Она мягко, но решительно отвела его руки. Повернулась спиной. Он, не поняв, начал было снова; она проговорила каким-то посторонним голосом:
        - Прости. Не надо. Не хочу.
        - Зина, что?..
        - Не знаю. Устала, наверное. В другой раз.
        Он лишь пожал плечами под одеялом. Женщины!
        
        После столь важного разговора с американским коллегой российский президент снова собрал узкий круг, на сей раз, правда, несколько расширенный, чтобы довести новую задачу до руководителей.
        Они выслушали президента без радости, но и без сожалений: в конце концов, никаких сверхъестественных усилий новый возможный поворот событий не требовал. Были уточняющие вопросы, однако возражений ни у кого не нашлось.
        Во всяком случае - вслух никто их не высказал.
        Когда президент после заключительного напутствия удалился, а совещание закончилось, его военные участники, с достойной неторопливостью продвигаясь к выходу в порядке, предусмотренном субординацией, обменялись лишь краткими репликами, в которых звучало одобрение принятых мер - что стало обычаем еще за много лет до того: только так и можно было удержаться наверху. И разъехались, ни о чем более не разговаривая и не уславливаясь.
        Однако как-то так получилось, что уже через час все они - и только они - вновь собрались вместе, но не в каком-либо из их офисов, а, как ни странно, в одном из помещений спортивного клуба Министерства обороны, а именно - в тренажерном зале, который полагалось время от времени посещать всем аппаратным и штабным работникам для поддержания нужной формы. Излишне говорить о том, что, кроме них, никого в зале не оказалось, и любой, пожелавший в этот час воспользоваться им, был бы остановлен уже на самых дальних подступах и обращен в позорное бегство.
        Генералы успели переодеться в тренировочные костюмы; но вместо того чтобы разойтись по разным тренажерам, собрались тесной группой и заговорили - не очень громко - на тему, не имевшую ничего общего с физической подготовкой.
        - Контроль. - Первым волновавшее всех их слово вслух произнес министр обороны. Из собравшихся он единственный был лицом гражданским - вот уже третий год, как снял погоны. - Это проблема номер один. Но ее мы хоть заранее предполагали. Проблема номер два: “залп”. Что до нас довели только сегодня. Положение представляется мне сложным. Прошу высказывать мнения.
        У генералов даже и тренировочные костюмы, не говоря уже о форменных, были достаточно единообразны: идеал всякой армии - внешнее единство, вызывающее представление о монолитности. Но вот о мнениях этого сказать нельзя: все-таки и генерал тоже человек, а людям свойственно иметь разные суждения даже по самым простым вопросам.
        - Я полагаю, - сказал спрошенный, был он командующим ВКО - войсками космодромного обслуживания, - полагаю, что единственное мнение у солдата - это мнение его командира, всякое другое будет неверным. Мнение верховного мы сегодня слышали. И обсуждать можем только пути его наилучшего исполнения. Что касается меня - все необходимое будет сделано в срок. У меня все.
        - Может, у вас такой небывало острый слух, - возразил ему начальник ракетно-инженерной службы космических войск, - но лично я никакого мнения не услышал ни в одном слове, а констатировал лишь, что нам приказано продумать обе проблемы. Считаю: если мы согласимся на их предложение, возникнет ситуация по меньшей мере сложная. Дилемма катастрофическая: либо раскрыть все карты, либо... либо вся эта затея сорвется.
        - Может сорваться в любом случае, - сказал космический инструментальный разведчик. - Потому что даже если мы чистосердечно изложим реальную обстановку, нам скорее всего просто не поверят. А на то, чтобы убедить их в нашей искренности, потребуется такое время, каким мы, судя по вводной, не располагаем.
        Все медленно, хмуро покивали.
        - Конечно, можно надеяться на то, что нашему в конце концов удастся убедить американца... - предположил генерал из Генштаба.
        - Мало надежды, - сказал начальник отдела взаимоотношений с НАТО. - Потому что как бы хорошо ни выглядели наши отношения в последние годы, все равно - недоверие к нам сидит у них глубоко в печенках. Как и у нас - к ним. Мы уже столько раз водили друг друга за нос, что...
        Министр обороны не дал ему договорить.
        - Откровенно говоря, - сказал он, - меня сейчас реакция Штатов беспокоит куда меньше, чем... Если узнает...
        Его никто не прерывал, а он сам не стал договаривать. Лишь на миг поднял глаза к потолку, и все его поняли.
        - Да, - согласился взаимоотношенец. - Надуть партнера - это, как говорится, и сам Бог велел - если выпадает такая возможность. Но своего, - он кашлянул, - главнокомандующего... не держать полностью в курсе - это уже, как говорится, чревато остальным исходом.
        На эти слова никто не откликнулся; однако едва заметное шевеление произошло в группе, а когда оно завершилось - оказалось, что один человек из собравшихся остался как бы в одиночестве, группа словно исторгла его из себя, как инородное тело. И этим изгоем оказался не кто иной, как командующий космическими войсками России.
        К чести генерала надо сказать, что он не смутился - внешне, во всяком случае.
        - Нищим легко, - сказал он чуть ли не весело, хотя на лице его не мелькнуло даже намека на улыбку. - Ибо их есть царствие небесное. У меня прямого выхода на главковерха нет, а по команде я докладывал. Так что...
        И генерал, как бы извиняясь, развел руками.
        Министр обороны кашлянул, прежде чем сказать:
        - Ну, собственно, о чем тут особо беспокоиться? Никаких ЧП в войсках не случалось, а что касается количества боеголовок, то статистику мы не искажали никоим образом, давали наверх все как есть. Так что...
        Так что не только виноватых нет - но и самой вины тоже; так следовало понимать эти слова. Может, их и на самом деле не было - но только каждый из военачальников знал, что если что-то где-то вдруг оказывается не так - виноватый обязательно должен быть, н вопрос лишь в том - кого назначат крайним. А может, и не из них?
        - Вообще-то, - проговорил ракетчик, - ситуация и не возникла бы, если бы денег хватало: мы давно бы уже заказали новые. Финансисты - вот где корень зла.
        Министр обороны кивком поблагодарил коллегу за идею.
        - Это, безусловно, так, - согласился он. - Мы не раз указывали на необходимость обновления парка - и безрезультатно. Вот теперь и придется расхлебывать.
        - А что касается информации, - вставил генерал из Генштаба, - то она по определению доступна только считанным людям. Представляете, что было бы за океаном, если бы до них дошли данные о действительном положении вещей? Да с нами тут же совершенно перестали бы считаться! Вот и приходилось даже наверх давать ее в самом сжатом виде - только для понимающих. Потому что даже и на самом верху... Вот ведь главный наш оппозиционер вдруг слинял туда - и, похоже, не очень-то спешит вернуться. Если бы он о нашей ситуации знал - честное слово, я сейчас не смог бы спать спокойно..
        Все понимали, что он прав. Информацию о космических войсках России ее заокеанский партнер исправно получал прежде всего со своих спутников. И сведения эти, в общем, соответствовали действительности: количество ракет на боевых дежурствах соответствовало тому, какое называла официальная Россия.
        Однако даже самый совершенный спутник не может со своей заоблачной высоты установить, в каком состоянии находится установленная на стартовой позиции ракета - в полной ли она исправности, в какой степени выработан ее ресурс и тем более - несет ли она ядерную головку и какую именно: одиночную или разделяющуюся. Спутники временами фиксировали замену ракет на позициях; однако опять-таки они не могли определить: заменяется ли выслужившее срок устройство новым, свеженьким - или происходит просто перетасовка старой колоды с подкраской и заменой номеров для создания видимости поддержания полной боевой готовности. Догадайся та сторона о действительном положении вещей - и совершенно невозможно стало бы даже сохранять видимость разговора на равных. Этого нельзя было допустить никак. И до сих пор это удавалось. Однако если в действие вступит новая система контроля, то вся неприглядная картина раскроется перед партнерами. И сейчас нельзя было даже сказать, как они на нее откликнутся: поверят и печально ухмыльнутся - мол, как же это вам удавалось нас столько времени дурачить, - или (что было бы куда хуже)
заподозрили бы, что России удалось каким-то образом в последний момент заменить нормальные боевые ракеты с зарядами на инвалидные, которым пора была уже на списание и в резку, и где-то укрыть от посторонних взглядов, чтобы после залпа, когда весь мир останется без ракет и зарядов, оказаться, фигурально выражаясь, в белом фраке, когда прочие будут по уши в дерьме. Стоит кому-то заподозрить подобный обман - и сама идея совместного залпа мгновенно рухнет.
        Странно, но никого из собравшихся в тренажерном зале не взволновала мысль о возможной после этого гибели планеты; они в первую очередь подумали о том, что такая ситуация быстро вернет мир ко временам холодной войны, взаимных подозрений и недоверия: такой поворот событий казался им куда более опасным, чем приближение какого-то там небесного тела, которое вообще-то скорее всего и не приблизится вовсе. Похоже, что подсознательная вера в то, что Господь не попустит, помогала им строить именно такую иерархию ценностей - а также столь же подсознательная убежденность в том, что самых больших бед и пакостей в мире всегда следует ожидать от людей и их действий, а не от природы. Хотя она все еще продолжала оставаться намного более могучей, чем человек со всей его протезной цивилизацией и очень приблизительным, неточным и поверхностным знанием, а скорее - незнанием устройства мироздания и его смысла. Тут слово вновь взял генерал-ракетчик. - Однако, же, - проговорил он с некоторым даже недоумением в голосе, - я, откровенно говоря, никакой опасности в ситуации не усматриваю. Наоборот: хорошо, что проблем две,
а не одна: есть возможность замкнуть их друг на друга. Не знаю, кто как, но я четко уловил в установке Главковерха относительно залпа, что задействован будет не весь ракетный парк, но останется резерв.
        - Как и у партнеров, - вставил кто-то.
        - Поскольку определить размеры того и другого предстоит в том числе и нам, примем его для простоты пятьдесят на пятьдесят. Располовиним парк. А поскольку инспекции в первую очередь подвергнется часть, выделенная для запуска, то именно ее мы им и покажем. Ручаюсь, что половину мы можем показать в полном порядке, включая боевые части. А с резервом и мы потянем, да и сами они спешить не станут: он-то никуда не денется.
        - Вот ведь как чудесно! - не без язвительности в голосе заметил генштабист. - И с какими же картами на руках вы окажетесь после залпа? Тогда уж придется вас переименовать в начальника кладбища или склада металлолома!
        Ракетчик усмехнулся:
        - Да все с теми же козырями. Пройдет инспекция - сделаем рокировочку, и, как пелось в свое время, кто был ничем - тот станет всем. Ракета же, как известно, не воробей: вылетит - не поймаешь. За атмосферу мы все их вытолкнем, а дальше - представляете, какая там сутолока пойдет? Нам только добиться выхода на крейсерскую скорость, а остальное - уже не наша печаль. Тем более что...
        Он сделал паузу, как бы сомневаясь - нужно ли продолжать.
        - Ну? Рожай быстрее!
        - Тем более что вряд ли ракеты вообще дадут накрытие. Поскольку как ни рассчитывай траектории, цель сделает финт ушами - и все уйдет за молоком. Нет, это все - серьезно. Последние данные от астрономов: они, оказывается, еще раньше, с самого начала стали замечать несовпадения с расчетным движением - и по траектории, и по скорости. А как и почему - никто не знает. Пытаются понять. Но время-то идет. И уж если решено запускать, то запустят. Куда-нибудь то ли к центру Галактики, то ли к окраине - но только хорошего результата не жду. Разве что успеют что-нибудь понять наши звездочеты...
        Никто не сказал ни слова. Смотрели - кто в пол, кто - в сторону. Беззвучно протекло не менее минуты...
        - Ну что - разомнем мускулы? - предложил генштабист. И все с облегчением разошлись по тренажерам. За исключением командующего космическими войсками.
        - Мне приказано, - сообщил он, - лично проследить за подготовкой к старту “Урагана” и в особенности экипажа. Так что нет времени. Честь имею!
        Все невольно поглядели ему вслед. О старте названного корабля никто из высоких генералов извещен не был. Так что такое приказание могло исходить только от самого верховного. Переглянулись. Но никто не сказал ни слова. Раз не оповестили - значит так и должно быть.
        
        - Куда это вы собрались, коллега?
        Вопрос этот Столбовиц обратил к своему гостю, неожиданно появившемуся в холле одетым как для дороги и с кейсом в руке.
        - Не бойтесь, не в побег - я еще не устал стеснять вас, - невозмутимо ответил тот, приостановившись у двери и лишь повернув голову. - Если строго между нами - хочу добраться до городка, купить кое-что. - И он таинственно улыбнулся. - Судьба, знаете ли - вещь замысловатая. Кто бы мог подумать, что именно теперь и именно здесь... Да вы и сами понимаете. Искренне благодарен вам за все, что вы для меня сделали - даже больше, чем хотели сделать, наверное. - В последних словах прозвучала несомненная ирония. - Хотя мой лимит времени, отведенного на встречи и переговоры, истекает и потрачено оно без особой пользы - меня ждут и другие дела в этой стране, так что я еще успею вам надоесть. А пока - до скорого. Я ненадолго.
        - Постойте, если уж вы решили говорить загадками...
        - Извините, коллега, мне и в самом деле некогда. Меня ждет машина, и я не хочу задерживать ее. Кстати, ни слова Луизе - для нее это должно стать сюрпризом.
        - Вы вызвали такси?
        - Никоим образом. Вы ведь тут не единственный мой приятель.
        “Ну конечно, - мелькнуло в голове Столбовица, - наивным было предполагать, что он не найдет способа связаться со здешней русской резидентурой... только зачем?”
        - Ну хорошо, я хотя бы провожу вас - обождите минутку!
        - Нет нужды. Да и в машине все места заняты, а почетный эскорт мне вовсе ни к чему. Я намерен уехать и вернуться так же незаметно, как и прибыл сюда. Bye-bye, коллега!
        - Да постойте же!..
        Но гость останавливаться не пожелал, а броситься за ним - потому что тут что-то было явно не так - хозяину дома помешал очень не вовремя раздавшийся звонок - и именно из тех, на которые нельзя было не откликнуться и ни в коем случае не следовало разговаривать при свидетелях.
        - В каком состоянии вариант “Эксидент”? О дьявол...
        - Развертывается по плану.
        - Не годится. Поторопите. Обстоятельства изменились, а вы явно медлите. Результата жду сегодня же.
        И сразу - отбой, не оставляя времени на возражения.
        Столбовицу осталось только проводить удаляющегося гостя взглядом. Когда тяжелый лимузин, неизвестно откуда появившийся, тронулся с места, Столбовиц, не выпускавший телефона из рук, набрал нужный номер: следовало немедленно показать активность по только что названному варианту. Что там говорил москвич о судьбе?..
        - Алло! У вас все в порядке с документами - теми, о которых мы с вами договаривались?
        - Вы слишком торопитесь, - был ответ. - Срок еще не вышел.
        - Изменилась обстановка. Вы хотите сказать, что у вас ничего нет?
        - Вы разве не помните, что срок готовности был - завтра? У нас есть еще сутки.
        - Я вас ни в чем не виню, но завтра все эти бумаги можно будет разве что повесить на стенку. Неужели нельзя ничего сделать?
        - Это зависит от швейцарцев. Попробую, конечно, сейчас связаться с ними, но вы ведь знаете - они не любят торопиться. Так что надежд мало.
        - А если...
        - Я вас понимаю. Но думаю, что на это наша полиция не пойдет. Попытайтесь сделать что-нибудь сами. Задержите до завтра.
        - Да... попробую. Позвоню вам позже.
        Но это даже не полдела, это скорее спектакль. А вот выяснить на самом деле, куда и почему бросился вдруг коллега, - это действительно нужно. .А еще лучше - оказаться рядом с ним, вцепиться и не выпускать; поняв, что от Столбовица не избавиться, хитрец должен будет рассказать, что же произошло; пусть не все, но хотя бы намекнуть. Столбовиц и был бы сейчас рядом, если бы не начальственный звонок... Ноги москвича можно притормозить.
        Столбовиц набрал другой номер.
        - Срочно организуйте задержание машины. “Линк-континенталь”, черный, номер штата Нью-Джерси... Не знаю, откуда взялся. Нет, я не успел прочитать его. Да, может быть, но сейчас некогда искать очевидцев. Ну, превышение скорости, или придумайте что-нибудь другое. Сделать это просто необходимо. Сообщите, как только остановите его. Задержите всех, кто окажется в машине, и сразу звоните мне, я немедленно подъеду. Да, чем раньше удастся, тем лучше. Звоните по этой линии, закрытой.
        
        Таким образом, количество небесных тел в Солнечной системе, сколько бы их ни было, без всякого шума (если не считать грохот двигателей) увеличилось еще на единицу - плюс дюжину потенциальных.
        Тут имеется в виду количество ракет, которыми “Ураган” по штату был вооружен и которые станут - или стали бы - самостоятельными (пусть и на краткий срок) небесными телами в случае, если произойдет их запуск.
        Хочется верить, что без этого можно будет обойтись. Но как-то не очень можется.
        Сказав несколько выше о людях, которых (кроме уже названных) очень устроило последнее изменение траектории тела, мы имели в виду тех, кто принял решение отправить вдогонку за “Амбассадором” российский “Ураган”; и тех, кто осуществил в неимоверно сжатый срок подготовку корабля к старту и самый старт; ну и разумеется, тут никак не обойтись без тех людей, которые составили экипаж этого корабля и в отличие от своих американских коллег не имели ничего против сокращения времени нештатного полета.
        Как ни мало было времени перед полетом, но их успели все-таки проинструктировать относительно задач, а также возможных ситуаций и поведения в них.
        Нравилось им или нет (к славе разные люди относятся по-разному), но об их полете нигде не появилось ни строчки (исключая официальные, совершенно секретные рапорты) и не прозвучало ни слова (с той же оговоркой). Никакая дымка романтики не мешала космонавтам выполнять задачу. Женщин, кстати, на борту “Урагана” не было ни единой - может быть, потому, что с равноправием полов в России всегда получалось, как всегда, а не как лучше; но возможно, что и не только по этой причине, а просто из соображений целесообразности.
        Проводы состоялись без всякой помпы. Присутствовали только и исключительно те, кому положено было присутствовать; нетрудно понять, что журналисты, даже военные, в круг этих персон никак не входили. Произнесены были только принятые в таких случаях доклады, напутствия и команды.
        Коллективы людей, которым предстояло рассчитать все параметры залпа по Телу Угрозы, были созданы практически мгновенно. У нас нет надежной информации о том, как это происходило по ту сторону Атлантики, но есть все основания предполагать, что и там эта процедура немногим отличалась от нашей. А у нас все было очень просто: шесть человек, согласно спущенному с самого верха списку (а составляли его четверо высоких лиц с самим президентом во главе), с утра, как обычно, отправились на работу, но до своих кабинетов, лабораторий, частей и подразделений не доехали, а домой вечером никто из них не вернулся.
        Это, однако, не вызвало никаких волнений ни у сослуживцев, ни в семьях (у кого они были): в середине дня каждый из исчезнувших нашел возможность позвонить домой и сообщить, что пришлось выехать в срочную и крайне важную командировку; куда - сказать не может; зачем? Да по работе (или “по службе”); нет, ненадолго, не очень надолго, во всяком случае. Нет, ничего не нужно - здесь все есть. Кормят? Да отлично кормят, если и не так, как дома, то на самое чуть-чуть хуже, так что не волнуйся. Опасность? Да ровно никакой, честное-пре-честное. Поцелуй ребят (вариант: внуков). Нет, не мерзну, тут тепло. Да потому, что топят даже лучше, чем дома. Повторяю: все есть, все в порядке, ничего не нужно. Будут звонить - говори то же самое: в срочной секретной командировке. Где? Ну, скажи, что хоть в Африке, уехал считать песчинки в Сахаре. Глупый ответ? А вопрос какой?.. Кто? Селиверстов? Разве я сторож Селиверстову? Тоже уехал? Лапочка, я думаю, что из Москвы в эти же часы уехало с полмиллиона народу, а может, и миллион. Нет, не со мной, им тут и не пахнет - ты же знаешь, я в его делах не разбираюсь, я математик,
он - астрофизик, какие у нас с ним могут быть общие интересы? Гольф и преферанс, не более того. Все, маленькая, мое время истекло, целую крепко, будь осторожна на улице, одевайся потеплее...
        
        Вот в таком духе. Такое откровенное вранье как-то неудобно даже слышать. Потому что Селиверстовым как раз довольно сильно пахло - или, если уж разложить по полочкам, пахло хорошим табаком, одеколоном “Калвин Клейн” и даже, если принюхаться, рюмкой хорошего (очень) коньяка “Реми Мартен”. И Селиверстов, с которым у говорившего не было ничего общего, кроме названных утех, сидел рядом и прыскал в ладошку, пока не пришел его черед успокаивать семейство.
        Когда семейная дипломатия закончилась, эти двое присоединились к остальным вызванным - незнакомых среди них почти не оказалось, разве что один человек, в отличном костюме и с генеральской выправкой. И, не теряя больше времени, перешли к делу.
        Дневники наблюдений - с самого первого дня, когда телом вообще начали заниматься серьезные организации. Путь, пройденный объектом за это время - такой, каким он наблюдался с Земли (а также и с Интеркосмостанции, что, в общем, все равно, только параллакс тела оказывался чуть больше). Расстояние, проходимое за единицу времени; этот график представлял собой, в общем, синусоиду, чем дальше, тем становившуюся размашистей: все сильнее сказывалось притяжение Солнца. Отдельно: влияние на движение тела планет Солнечной системы, прежде всего гигантов, но и внутренних тоже: сложный график, поскольку планеты находились каждая на своей орбите, под разными углами, естественно (“Парад планет” миновал уже несколько лет тому назад), и одни своим притяжением стремились ускорить движение тела, как бы подтягивая его, другие же, напротив, тормозили. Сложные взаимодействия, которые предстояло еще подвергнуть вычислениям, чтобы найти результирующую и уже ее применить, определяя дальнейшую возможную судьбу незваного гостя - а с ним и самой Земли, и свою собственную.
        Вообще в этой работе ничего нового для них не было: не проходило года-двух, чтобы какое-то космическое тело, или скорее - тельце, не оказывалось гипотетической угрозой благоденствию Земли, проходя на расстоянии, которое хотя само по себе и не было критическим, однако благодаря каким-то неучтенным внешним влияниям могло стать таким. То это были обломки постепенно рассыпающихся кометных ядер, то - чаще - мелкие астероиды, а порой и не очень мелкие - да мало ли в пространстве всего. Как правило, по этим поводам никто не звонил ни в большой колокол, ни даже в бубенчик; правда, время от времени к этому источнику информации припадали журналисты - и тогда в печати и в эфире возникало легкое волнение - ненадолго, потому что возмутитель спокойствия благополучно пролетал мимо, и на следующий день о нем напрочь забывали. Читатели-зрители-слушатели, да и сами авторы сенсаций не учитывали, как правило, что понятие “близкое расстояние” в земной повседневности никак не совпадает с восприятием этих слов астрономами - а на деле тут разница на много порядков. Так что и на этот раз специалисты, собранные “по
тревоге” вместе, вначале отнеслись к делу если не легкомысленно (это не было им свойственно), то, во всяком случае, как к случаю вполне заурядному и не вызывающему никакой головной боли. Поскольку те, кто отдал и кто выполнял команду на созыв этой группы, их ни о чем предупреждать не стали, ни о каких странностях: пусть посмотрят сами непредубежденным взглядом и сделают свои выводы, а не повторяют уже услышанное. И такой подход, безусловно, следует считать правильным.
        И вот чем больше разбиралась группа в уже накопленных материалах, тем становились серьезнее входившие в ее состав люди. И уж совсем озабоченными сделались, когда свели воедино и сравнили данные, полученные от компьютеров после обработки всех введенных материалов с результатами наблюдений: на данный момент тело опять находилось вовсе не там, где ему полагалось по всей математике. Возвращаясь назад, несомненно, можно будет выяснить, когда и в какой именно точке тело перестало подчиняться теории, иными словами - где и когда возникло влияние неизвестного (но явно достаточно мощного) источника. Но, с одной стороны, эта работа требовала времени - а его начальство отпустило совсем мало просто потому, что и так уже все были, похоже, в цейтноте; с другой же - не зная этого, не выявив закономерности в нарушениях, невозможно было с нужной точностью определить - где и когда объект будет находиться в каждую минуту будущего и, следовательно - куда нацеливать ракеты, где именно может состояться встреча. Задача была, скажем прямо, не из приятных. Да и данных, как выяснилось, не хватало для серьезной работы.
        - Масса, - сказал Селиверстов с досадой. - Неужели до сих пор не удосужились определить ее?
        - Как я вам уже докладывал, - сказал человек в штатском и с выправкой, - сейчас в направлении тела движется наш корабль. Как только он сблизится с телом на требуемое расстояние, будет проведена попытка спектрального анализа.
        - Пока солнце взойдет... - пробормотал Селиверстов. Но сосед его, Игошин (тот самый, что уверял жену, что Селиверстовым тут и не пахнет), проговорил:
        - Пока что придется просто считать. У нас имеется картина расхождений по вектору, по ускорениям, непредусмотренные, но состоявшиеся гравитационные возмущения известны - придется пока лишь экстраполировать их в будущее, предполагая, что характер и периодичность влияний не изменятся по крайней мере в интересующее нас время. Найти ритм. Таким образом мы сможем построить график предполагаемого дальнейшего движения.
        - С какой вероятностью? - не без ехидства в голосе поинтересовался еще один участник группы, Сретенский. - Тут с первого взгляда видно, что величина постороннего влияния варьирует - следовательно, как минимум изменяется расстояние между неизвестным источником возмущения, телом и известными влияющими телами. В такой обстановке те данные, которые мы сейчас можем еще получить, нам вряд ли помогут. Источник этих возмущений - вот что нам нужно прежде всего.
        - Что же, нам масса вообще не нужна, по-твоему?
        - Напротив, необходима; нам без нее не обойтись на следующем этапе: когда будем рассчитывать силы, необходимые для уничтожения тела, или его деструкции, или изменения орбиты в нужном направлении...
        - Пока мы даже не знаем - сорвется ли тело под суммарным влиянием Системы в параболу - или все-таки сохранит эллипс.
        - Вот и давайте считать, техники для этого тут, как мне представляется, предостаточно.
        - Есть выход и на более серьезные мощности - если понадобится, - предупредил человек с выправкой.
        - Понадобится, - успокоил его Сретенский, - но не сию минуту. А в первую очередь нам нужна как можно более полная инвентаризация пространства, где центром является Тело Угрозы и радиус которого составляет... ну, скажем, два на десять в восьмой километров. По возможности - все, что имеется в этой части пространства, всякая масса, поскольку за без малого век мы успели свои окрестности захламить хуже, чем даже Подмосковье. Да и природа тоже ведет себя не как дворник, а скорее как турист. Следует бросить на это максимум аппаратуры, а еще лучше было бы подключить любителей: они видят недалеко, зато с большим охватом - а сейчас именно это нам и нужно.
        - Да ну, Ираклий, это просто невозможно, - усомнился Игошин.
        - Но к этому нужно стремиться, - очень серьезно ответил Сретенский.
        - Я доложу вашу просьбу, - спокойно ответил военный в штатском. - Но чтобы не возникало лишних надежд, могу предупредить сразу: относительно любителей вряд ли будет дано “добро”. Вы могли понять это хотя бы по уровню секретности.
        - А я и понял, - сказал Сретенский, - сразу же. Но если я вижу какую-то возможность улучшить результат, хотя бы чисто умозрительный, то считаю своим долгом обратить на него внимание. Решать, конечно, будет руководство. Но оно, я надеюсь, понимает, что в создавшейся ситуации его самое любимое и действенное оружие неприменимо.
        - Вы имеете в виду?..
        - Я имею в виду проволочки и компромиссы. Это тело, насколько можно судить, туповато, и ни на какие благие призывы не откликнется. Ну что же: цифры наголо, и в атаку, рысью - марш-марш!.. Догнать и перегнать Америку!
        - При чем тут Америка? - насторожился военный.
        - Уверен, что их команда сейчас занимается тем же самым, что сейчас начнем делать и мы. Давайте хоть на сей раз попытаемся не отстать, а?
        - Вот это, я считаю, правильный подход, - одобрил человек с выправкой. - Работайте так, как будто все данные у вас есть, а если понадобятся изменения - придется вносить уже по ходу дела. Медлить нельзя! Тем более что через шесть часов к вам подключатся военные - им добираться было дольше, - и им потребуются крнкретные цифры для перенацеливания.
        - Цифры никуда не денутся, - успокоил его Сретенский.
        С цифрами, однако, оказалось не так просто, как думалось.
        Теоретически все выглядело достаточно просто. Если только были бы - с допустимой точностью - вычислены параметры суммарного воздействия на объект основных тяготеющих небесных тел - сила и вектор, - уже несложным стало бы определить ту точку пространства, в которой орбита Тела Угрозы будет обладать наименьшей устойчивостью, поскольку Солнце будет тянуть его в одну сторону, а суммарное воздействие других тел - главным образом планет-гигантов - станет определенным образом мешать этому, таким образом ослабляя влияние центрального светила. Этим и определилось бы время и место вмешательства человека с его техникой.
        Если бы. Вот именно - если бы.
        Параллельно работали и в другом направлении. Поскольку важно не только то - куда направить, но и - что именно направить.
        Воздействие одного тела на другое, как известно, ослабевает пропорционально квадрату расстояния между ними; следовательно, максимум воздействия возникает тогда, когда расстояния вообще нет, то есть - при соударении. Пусть воздействующая масса, по космическим меркам, и крайне незначительна - но, помноженная на скорость в миг соударения, она вполне способна внести во влияние отдаленных тел существенные коррективы. Тем более что речь идет не просто о столкновении, но и о высвобождении при этом такого количества энергии, к какому уже вполне можно применять даже и космические мерки. Зная количество и мощность ракетно-ядерного парка Третьей планеты, сделать нужные выводы было вовсе нетрудно.
        Поэтому когда в работу включились и прибывшие наконец военные ракетчики, они сразу же принялись решать задачи артиллерийского характера: кроме уже названной, еще и другую: атаковать ли тело фронтально - или с фланга. И тот, и другой способ должен был привести к раздроблению тела на осколки, количество и массу которых пока что, не обладая информацией о составе тела, определить нельзя было даже гипотетически - слишком большим получался разброс возможных значений. Зато более или менее ясно было, что в первом варианте скорость тела уменьшится - в момент взрыва его как бы осадят; однако направление движения, во всяком случае - наиболее массивных обломков, сохранится с относительно небольшими изменениями.
        Если бы при возможном столкновении Тело Угрозы направлялось к центру Земли, как в “яблочко” мишени, то можно было бы предположить, что обломки отклонятся от прежнего курса настолько, что (если взрыв будет произведен на достаточно большом расстоянии от планеты, но точка, намеченная для атаки, именно на таком примерно расстоянии и находилась, даже с небольшим запасом) просвистят мимо, даже не чиркнув по верхним слоям атмосферы. Но сейчас никак нельзя еще было определить - будет ли оно направляться к центру, или (что было куда вероятнее) траектория его будет ближе к касательной, и тогда эффект мог оказаться противоположным, и немалая часть осколков как раз обрушилась бы на поверхность Земли.
        Во втором же случае - при ударе сбоку - траектория тела претерпела бы более значительные изменения, но каким после этого окажется суммарное влияние тяготеющих тел, куда и как тело повернет - требовалось еще считать и считать, кроме всего прочего, и потому еще, что в таком случае почти непредсказуемое воздействие могли оказать те самые тела - мелкие, мусорные, можно сказать, - о которых пока еще почти никаких сведений не было.
        Так что в выборе способа имелись затруднения.
        А времени для их разрешения было очень немного - потому что, если тело нужно встретить в месте его наименьшей устойчивости - дней до старта, до залпа оставалось не так уж много.
        Но это были еще, так сказать, цветочки. Отведать же ягодок пришлось тогда - уже поздно вечером, - когда сверху поступило одно уточнение, очень существенное. Очень.
        Уточнение это заключалось в том, что, рассчитывая и готовя залп, нельзя было располагать, как это до сих пор делалось, всем ракетно-ядерным парком, но не более, чем на две трети арсенала трех больших ядерных держав - и, соответственно, на такое же уменьшение вклада других цивилизованных обладателей такого оружия: или все, или никто не останется безоружным - таков был принцип.
        Что же касается держав, неофициально признававшихся не весьма цивилизованными или даже весьма нецивилизованными, то они вообще не давали никакого определенного ответа, отговариваясь тем, что для того и созывается Конференция, чтобы все согласовать и прийти к единым, приемлемым для всех выводам. Что оставалось делать? Посвященным было уже ясно: Конференция, хотя подготовка ее шла полным ходом, если и состоится, то лишь тогда, когда вопрос залпа потеряет актуальность; следовательно, рассчитывать на весь парк нельзя было.
        Конечно, существовала и такая возможность: посвятить руководство этих стран в суть дела, растолковать, что речь идет не о том, кто кого перехитрит, а о самом существовании планеты или, во всяком случае, жизни на ней. Однако на это никто не решился, и оба президента в том числе: велика была опасность, что, услышав о возможном конце света, изгои и фанатики решат, чтобы Добро зря не пропадало, перед-смертью насытить свои взгляды зрелищем, о котором давно мечталось, и выпустить ракеты не по далекому небесному телу, а по издавна облюбованным целям; кто по Штатам, кто - по Израилю, одна Корея - по другой, Индия и Пакистан - друг по другу... В таком случае, пожалуй, даже столкновения с Телом Угрозы не понадобилось бы, чтобы жизнь на Земле начала стремительно сокращаться. Нет, это был бы совершенно гиблый вариант. Отсюда и проистекла необходимость обойтись лишь частью - пусть и большей - ядерного арсенала и ракетного парка.
        На группу “Залп” эта новость произвела удручающее впечатление. Потому что из нее сразу же следовал однозначный вывод: все нужно пересчитывать с самого начала. И в конце концов, чтобы работа не шла псу под хвост еще раз, необходимо выяснить наконец состав тела, чтобы понять - можно ли вообще рассчитывать на какой-то успех.
        Поужинали молча и на непродолжительный сон расходились тоже молча; настроение было - хуже некуда. А за ранним завтраком сразу же снова заговорили о деле - как будто работа и не прерывалась.
        - Видимо, есть только один выход, - хмуро проговорил Игошин, складывая салфетку. - Перенести встречу на более раннее время.
        - Что это нам даст? - не сразу понял военный.
        - Столкновение произойдет на большем расстоянии от Земли. Следовательно, разлет обломков будет продолжительнее - в каждую единицу времени все меньше их будет направляться к планете.
        - Уменьшение мощности взрыва компенсировать увеличением времени разлета, - сказал Сретенский. - Пожалуй, это самый надежный способ - если вообще у нас есть такие способы. Однако, - он нахмурился, - тут есть и свои недостатки. И немалые. Во-первых, это будет означать, что время залпа придется перенести - самое малое на сутки, а то и на двое раньше, чем мы предполагали.
        - Несомненно, - кивнул Игошин.
        - Успеют ли ракетчики все подготовить? Перенацелить? Согласовать, наконец, - речь идет ведь не только о наших войсках, операция международная.
        - Армия, - сказал военный, откашлявшись, - сделает все возможное. Но вы прекрасно понимаете, что согласование здесь идет не на уровне генералов и даже командующих, но на самом высшем уровне - президентов и верховных главнокомандующих. Видимо, с сегодняшнего дня им придется целиком переключиться на эти дела.
        - А вы уверены, что это возможно? - сомневаясь, спросил Селиверстов.
        - Это вне моей компетенции, - ответил военный. - Наше дело - доложить наверх точно - и, главное, быстро. Поэтому прошу впредь не отвлекаться от рабочих вопросов.
        С этим все согласились без слов. Сретенский сказал:
        - Таким образом, при реализации нового варианта столкновение произойдет не в момент, когда Тело Угрозы будет находиться в состоянии наименьшей устойчивости, но раньше. Следовательно, взрыв произведет меньший эффект, чем мы первоначально предполагали. Далее: возможность коррекции движения ракет с увеличением дистанции будет, естественно, ослабевать - мы все понимаем, что они не оборудованы такой телеметрией, как, скажем, межпланетные зонды, поскольку создавались эти изделия для... гм-гм... использования в пределах Земли. Поэтому мне представляется, что вопрос о направлении воздействия на тело снимается сам собой: вряд ли наши специалисты смогут поручиться за точность маневра ракетами при ударе сбоку; там вообще черт знает что может получиться: довернут немного лишнего - и подхлестнут его, вместо того чтобы притормозить. Остается лишь лобовой удар; здесь вероятность успеха все еще сохраняется более пятидесяти процентов. Кто-нибудь думает иначе?
        Думать, может быть, кто-нибудь и думал; однако оставил свои мысли при себе. Селиверстов заговорил о другом:
        - Необходимо принять во внимание еще вот что. На том участке своей траектории, на котором, по нашим предположениям, должно произойти столкновение, возмущающее воздействие и гигантов, и неизвестного источника на тело действуют заторма-живающе, то есть ведут к определенному уменьшению его орбитальной скорости. Я тут ночью подсчитал: при сохранении действующих сил без изменения к моменту пересечения орбит Земля уже успеет миновать предполагаемую точку встречи; попросту говоря, тело отстанет, и дальнейшее его сближение с Солнцем будет происходить уже внутри земной орбиты. Так что, вообще говоря, мы могли бы, я полагаю, и вообще отказаться от какого-либо воздействия на тело. Во всяком случае, так у меня получилось --.. Можете проверить.
        В наступившее затем полное молчание булыжниками упали слова военного:
        - Хотите, чтобы со всех нас поснимали головы? И все покосились на Селиверстова с осуждением, словно он и в самом деле именно этого добивался. Военный же добавил:
        - Нас тут собрали, чтобы мы рассчитали залп, а вовсе не отменяли его. Решение о залпе принято на самых верхах и поэтому стало уже решением политическим и глобальным. Давайте будем заниматься своими делами, а мировой политикой пусть рулят те, кому это положено.
        Его поддержал Сретенский:
        - Идея не кажется мне совершенно корректной. Для полной оценки ее необходимо, самое малое, рассчитать и вторую ветвь орбиты тела - когда оно начнет удаляться от Солнца. Как тогда будут соотноситься движения тела и Земли - по траектории и времени? Не придется ли нам тогда встретиться с угрозой вторично - и, быть может, при худшем раскладе?
        - А почему бы и не подсчитать? - не сдавался Селиверстов.
        - А потому, - ответил военный решительно, - что для этого у нас нет времени. И команды такой, кстати, тоже не подавалось. Учитывая, что время на подготовку залпа урезается до минимума, мы должны дать свое заключение - со всеми цифрами - уже сегодня. И чем раньше, тем лучше. Его ждут с нетерпением. Мне уже звонили, и я доложил, что сегодня все будет сделано.
        Селиверстов только пожал плечами.
        - Начальству виднее - вы что, полагаете, что из этого правила нет исключений?
        Военный даже не стал отвечать. Сретенский же проговорил примиряюще:
        - Тогда давайте уточнять время залпа - согласно нашим допущениям. Больше мы все равно ничего сделать не в состоянии.
        - Вы в состоянии по-прежнему соблюдать наивысший уровень секретности, - напомнил военный. Но это и без него всем было ясно.
        Уже говорилось, кажется, о том, что информация, какой бы она ни была засекреченной, рано или поздно протачивает себе ход сквозь любую преграду. Но было бы ошибкой считать, что люди, заинтересованные в сохранении тайны, этого не понимают. Понимают; и стараются если не обеспечить полное и вечное сохранение закрытых сведений (что невозможно), то, во всяком случае, отсрочить час, когда тайное станет явным, так далеко, как только возможно (и это является реальным и достижимым). При этом, когда вопрос созревает, в ход идут всяческие средства - в том числе и такие, о которых вслух говорить не принято. Чаще всего это происходит, когда информация должна оставаться недоступной для масс лишь до определенного срока; как мы понимаем, информация о теле относится именно к этой категории: уже на следующий день после того, как Земля и Тело Угрозы благополучно разминутся, об этом можно будет хоть кричать на площадях. Ну а если не разминутся - тем более.
        И чем меньше времени оставалось до момента истины, тем круче становились меры, принимаемые властями всех заинтересованных в сохранении секретности государств, хотя внешне все оставалось вроде бы спокойным; все, что происходило, не выходило за рамки обычных событий; вернее - тех, которые уже принято было считать обычными, потому что происходили они довольно часто.
        В частности - поскольку журналистами и политологами было замечено, что глава объединенной оппозиции уже некоторое время не появляется на людях и не принимает никакого участия в политической жизни, пресс-служба оппозиции сделала разъяснение, из которого следовало, что названный политический деятель болен и в настоящее время находится за границей, где ему сделают сложную операцию. Новость была принята обществом достаточно равнодушно. И хотя неизвестно откуда выполз слушок, что на самом деле оппозиционер не просто болен, но ранен неизвестно кем, - интерес к происшествию так и не возник: покушения на политических, финансовых и деловых деятелей, в том числе заказные и в том числе и с летальным исходом давно уже стали привычными и воспринимались как неотъемлемая часть современной жизни - как оно на самом деле и было. Привычка - великая вещь, вторая натура, как говорится, и никому давно уже не приходило в голову, что на самом деле это страшно и глупо и означает лишь, что власти либо оставались такими только по названию, на самом же деле контроль за качеством жизни в стране ушел из их рук в какие-то
другие - либо же, что эти самые власти признают такой образ жизни приемлемым, может быть, даже нормальным, что в свою очередь означало бы, что они и сами готовы прибегнуть - и прибегают - к такой методике решения сложных вопросов. Так что никакого шевеления по поводу якобы болезни не возникло; кое-кто пожал плечами - и только.
        Тем не менее иногда шевеление все же возникало - однако не выходило за рамки допустимого. И здесь тоже привычка оказывалась сильнее здравого смысла.
        Уже притерпелись, например, к тому, что падают самолеты и что причины подобных аварий чаще всего остаются неизвестными - во всяком случае, для населения. Основных, официальных причин было две: акт терроризма - или же так называемый человеческий фактор, иными словами - летчики проспали высоту. Иногда допускалась и техническая неисправность какого-то жизненно важного узла - предпочтительно в тех случаях, когда этот узел был изготовлен и поставлялся каким-то кооперированным предприятием по ту сторону государственной границы.
        Поэтому когда в море упал очередной пассажирский “Ил”, следовавший чартерным рейсом из Стамбула в Москву, переживали в основном родные и близкие тех полутора с лишним сотен человек, что находились на его борту. Была, естественно, создана государственная комиссия по расследованию трагического происшествия - безусловно, трагического, потому что все население самолета, естественно, погибло. Один из “черных ящиков” был найден, но особой ясности в дело записи его не внесли; можно было только понять, что на борту еще за секунды до происшествия все было в наилучшем порядке. Падение самолета удалось зафиксировать внизу, поскольку он летел вблизи района, где разыгрывали учебное морское сражение два черноморских флота; кое у кого невольно возникло подозрение: а не повторилось ли то, что однажды уже произошло в начале века примерно в тех же местах с другим таким же самолетом, тоже пассажирским и чартерным, нечаянно (а может быть, и нет) сбитым ракетой, тоже выпущенной в ходе происходивших в это время на земле военных учений. Такая версия тоже была упомянута одним особо настырным журналистом - и тут же с
негодованием опровергнута, поскольку, как разъяснило командование, выпускавшиеся обоими флотами ракеты не были оснащены боеголовками, то есть заряда не несли, а стрельбы по воздушным целям в тот день и час вообще не велось, происходила лишь ракетно-артиллерийская учебная дуэль между надводными кораблями.
        Никто, собственно, и не ожидал какого-то другого ответа. Комиссия, отзаседав положенное время, пришла к выводу, что взрыв в воздухе был вызван, вернее всего, террористом-камикадзе, чью принадлежность установить не представилось возможным, поскольку ни одна из заметно поредевших на всех материках террористических организаций не взяла происшедшего на себя. Так что родным и близким оставалось лишь проливать слезы. В том числе и супруге погибшего в числе других главного редактора “Вашей газеты” господина Гречина. Адельфина Петровна (так звали вдову) горько жалела о том, что муж не последовал ее телефонному совету не лететь чартерным рейсом, но сесть на российский теплоход (с украинской командой и под мальтийским флагом), как раз в тот день зашедшему в стамбульский порт и простоявшему там до позднего вечера. Безутешной женщине как-то не пришло в голову, что не только самолеты падают, но и пароходы тонут. Так или иначе - место главного редактора стало вакантным - хотя и очень ненадолго.
        Правда, такие, прямо сказать, роскошные похороны устраивают далеко не каждому. Панкратов, например - генеральный директор “Шахматной” кнопки, вы не забыли? - погибни он, его наверняка погребли бы менее торжественно. А ведь дело было, как говорится, на мази: в его “ауди” поздно вечером, когда телевизионщик возвращался с работы, на всегда шумном проспекте Мира врезался перестраивавшийся в правые ряды грузовик, по словам случайного свидетеля - чем-то загруженный под самую завязку “КрАЗ”, спускавшийся с эстакады как раз в тот момент, когда “ауди” выезжал слева, со стороны Первой Останкинской. Легковушка была отброшена на массивное бетонное основание дорожного указателя, водитель - он же единственный ездок - погиб, как определили было подъехавшие быстро инспекторы, на месте, машина восстановлению не подлежала. Правда, уже через минуту выяснилось, что человек жив, просто сознание вырубилось, а последствия минимальные: пара синячков. Впрочем, в больницу его все равно отправили на предмет обследования, а один инспектор сказал другому:
        - Катил бы он на Илье Муромце каком-нибудь или “Ладе” - уж точно был бы всмятку. Ну а хорошая машина - это хорошая машина, ничего не скажешь. Ладно, а второй участник где?
        А черт его знает, где мог быть сейчас второй участник. Грузовик с места происшествия скрылся и обнаружен не был, поскольку тот единственный свидетель, о котором было уже упомянуто, номера грузовика не запомнил (он уверял, кстати, что тяжелая машина шла без огней), цвет ее при слабом ночном освещении Установить было затруднительно. Еще один висяк в ГИБДД - одним больше, одним меньше, что это по сравнению с вечностью? Зато теперь можно было ожидать, что шестьдесят четвертая окончательно уразумеет что к чему, перестанет наконец выпендриваться и будет жить, как все.
        А вот директор института имени Моргенштерна, больше всего (как полагали те, кому ведать надлежит) занимавшийся проблемой тела, и вообще погас как-то тихо и незаметно. Его не очень могучий организм не смог справиться с возникшими в результате трех выстрелов в упор, произведенных из пистолета калибра 9 мм, изменениями, поскольку они были, как говорят медики, несовместимы с жизнью. Поэтому он умер на месте - во дворе дома, в котором он жил; спаниеля, которого он как раз вывел на вечернюю прогулку, оставили в живых - видимо, на него заказа не было. Поскольку собака эта не служебная и не боевая, она помочь хозяину ничем не смогла и потом лишь горько его оплаки-вала.
        Конечно, смерти и несмертельные неприятности таких людей, как хотя бы упомянутые нами (они не были единственными, но мы пишем, в конце концов, не хронику криминальных и иных происшествий), не могла пройти просто так - и не прошла. Во всех трех случаях уже в самом начале следующего рабочего дня по . местам работы погибших или пострадавших явились некие люди; были предъявлены служебные удостоверения; вслед за чем произведены осмотр служебных кабинетов и выемка значительной части документов - по известному лишь самим обладателям служебных книжечек принципу. После чего кабинеты были опечатаны. Впрочем, уже через два дня пользование ими снова было разрешено. Сотрудники погоревали; в газетах появились некрологи - не во всех, правда, зато с выразительной подписью: группа товарищей.
        Хотя на самом деле подписи, может быть, звучали иначе, во всяком случае, настаивать на этой версии автор не собирается.
        Такие вот дела.
        
        Итак, об отношении российских военных к возникшим проблемам мы уже получили вполне достаточно информации. Но в какой степени они совпадали с мнениями своих заокеанских партнеров, а в какой нет - нам еще не представлялось возможности выяснить.
        Между тем американский генералитет проблемы эти интересовали ничуть не меньше, чем наш, - но под несколько иным углом зрения.
        Очередное заседание объединенного комитета начальников штабов на этот раз оказалось неожиданно расширенным: кроме двух сенаторов и двух конгрессменов, возглавлявших в своих палатах соответствующие комитеты и комиссии, и еще нескольких высших офицеров, сегодня были дополнительно приглашены и министр обороны, и даже директор ЦРУ, обычно избегавший столь открытых контактов - хотя никаких представителей прессы тут, разумеется, не было и быть не могло. Такое нарушение обычного протокола вызвано было тем, надо полагать, что и повестка дня на сей раз оказалась далеко не банальной.
        Вопрос сегодня был единственным: предстоящий, по словам президента и верховного главнокомандующего, ракетно-ядерный залп и все связанные с ним существующие или могущие возникнуть обстоятельства.
        - Джентльмены, - проговорил, открывая экстренное заседание, председатель объединенного комитета начальников штабов, - все вы заблаговременно получили служебные записки с изложением тезисов обсуждаемого вопроса. Так что есть возможность сразу же спрашивать и отвечать по существу. Начнем с технических проблем или с обстоятельств более общего порядка? Я предпочел бы второй вариант. Есть иные мнения?
        - Думаю, вы совершенно правы, генерал, - сказал сенатор от Джорджии. - Полагаю, что не существует настолько серьезных технических проблем, чтобы требовалось обсуждать их на столь высоком уровне. Но то, что вы называете обстоятельствами общего порядка, действительно требует серьезного рассмотрения. С моей точки зрения, таковыми являются: во-первых - вопрос о подлинной сущности того объекта, которым нас сейчас - обоснованно или нет, это другой вопрос, - напугали. Во-вторых: в какой степени можно верить обещаниям Кремля о полном сотрудничестве в подготовке и реализации проекта? Мы знаем, что инициатива так называемого залпа идет именно оттуда. Известно также мнение специалистов о том, что пресловутое тело на самом деле может оказаться всего лишь фикцией, виртуальной картинкой, какие мы с детства привыкли видеть на мониторах своих компьютеров; иными словами - согласившись на соучастие в проекте, не выпустим ли мы большую и лучшую часть нашего стратегического парка просто в белый свет и не останемся ли в результате если не совершенно безоружными, то, во всяком случае, лишенными нынешнего преимущества
перед лицом... гм... возможного противника?
        - Вы полагаете, сенатор, что такой противник еще существует?
        - Да перестаньте, министр. Вы не хуже моего знаете, что он существует всегда, могут лишь меняться имена. Вовсе не надо думать, что я подразумеваю именно Россию или именно Китай, хотя ни в коем случае не сбрасываю их со счетов. Всем известно, что существует еще с полдюжины источников возможной ядерной атаки. И с каждым днем их число растет - или может возрасти. На предстоящей Конференции можно было бы без лишней огласки переговорить с представителями всех возможных сторон, глубоко позондировать их настроения и возможные связи, постепенно приучить к мысли о неизбежности такого разоружения - и так далее. Но новые обстоятельства лишают нас главного: времени. Решать приходится, еще не имея разнообразной важнейшей информации...
        - Простите, сенатор: не сформулируете ли кратко, что вы предлагаете?
        - Именно это я и хотел сделать. Джентльмены, самое малое, чего мы можем и должны сейчас требовать, - это гарантии. Гарантии в первую очередь со стороны России. Вы спросите - почему? Отвечу: потому что на протяжении всей ее истории - я хорошо знаком с русской историей, да, - внешняя политика этой страны не раз неожиданно и круто меняла направления; не за будьте, что она всегда стояла и будет стоять одной ногой в Азии, и нельзя прогнозировать, когда она в очередной раз перенесет центр тяжести с одной ноги на другую. В этом веке она успела показать Востоку свое другое лицо, новое, она во многом нашла общий язык с исламом - а ведь именно они...
        - В этом вряд ли кто-нибудь станет с вами спорить, сенатор, - сказал министр. - Но каково ваше понятие о необходимых гарантиях?
        - Как минимум - это контроль, - не задумываясь, ответил сенатор. - Чтобы мы были полностью уверены в том, что они не только на словах готовы запустить в космос соответствующую часть своего ракетно-ядерного щита, но действительно хотят и, глав-ноег-действительно в состоянии сделать это. Если они откажутся от дополнительного контроля - дело, мне кажется, станет совер-; шенно ясным. Если согласятся - мы заранее должны быть готовы немедленно обрушить на них все формы контроля - нашего, джентльмены, и не из Вашингтона, а там, на местах, на каждой стартовой установке! Поскольку времени в нашем распоряжении мало, все надо делать немедленно и быстро! И вот в случае, если контроль подтвердит их искренность и готовность, тогда, я считаю, мы скорее всего скажем “Да”.
        - При этом, - тут же дополнил начальник штаба космической обороны, - гарантии должны быть даны и другими азиатскими субъектами - при некотором давлении, разумеется, со стороны России, Китая, Англии, Франции.
        - Разумно, - согласился председатель. - Господа?
        И обсуждение продолжилось. Но излагать его ход вряд ли стоит: ничего нового по сравнению с уже приведенными выше идеями сказано не было, так что и окончательные выводы, срочно представленные президенту, по сути дела, заключали в себе все те же мысли - только, может быть, несколько иначе сформулированные.
        Президент немедленно переговорил с московским коллегой. Что думал глава Российского государства во время этого разговора, нам неизвестно; можно лишь догадываться о том, что требование полной инспекции, хотя и было ожидаемым, все же вызвало у него скорее обиду, чем восторг. Тем не менее он согласился - очень легко, как могло показаться. Но под конец прибавил:
        - Я думаю, что нет надобности особо оговаривать принцип взаимности, то есть - одновременно вы примете и соответствующую делегацию наших контролеров.
        Тут бы мог вскипеть как раз американец, справедливо подумав: да в конце концов, кто - вы и кто - МЫ?
        Однако он заранее знал, что без этого не обойтись: русские, как и Восток вообще, весьма чувствительны к вопросам достоинства и протокольного уважения. Он с детства помнил, что ничто не обходится так дешево и не дает столь громадных дивидендов, как вежливость. Президент был уроженцем Новой Англии как-никак.
        - Да конечно же, - сказал он. - Мы готовы принять ваших.
        - Впрочем, - утешил его русский, - наша инспекция не будет столь многочисленной: мы ведь вам во всем доверяем.
        И - мысленно, конечно, - высунул собеседнику язык. Вслух же - не удержался, чтобы не проговорить под занавес:
        - Выехаем - выехайте.
        Но это он сказал по-русски. А застоявшийся от безделья переводчик на том берегу лужи, не очень поняв, перевел эту фразу как разговорное пожелание всего наилучшего.
        Конец связи.
        
        Гридень в последнее время что-то пристрастился к астрономии и нередко; когда выдавался час не то чтобы свободный (таких у него не бывало), но не очень загруженный, приказы-вал отвезти его в обсерваторию - в институт, вернее, о котором мы уже упоминали, - не только для того, чтобы укрепить отношения с новым директором (это больших усилий не требовало - новый с самого начала не путал этого Гридня с астрофизиком), но проводил иногда и целых полчаса, еще и еще глядя в черное, звездное, простое и непостижимое пространство универсума. Зачем-то это вдруг стало ему нужно, хотя, во всяком случае, не для того, чтобы размышлять о тщете и кро-хотности всех дел человеческих и его собственных в том числе; скорее наоборот: очень может быть, что как раз непосредственно воспринимаемая бесконечность Вселенной успокаивала его в том смысле, что сколько бы ни приходилось ему в свершении его многообразных дел нарушать всякого рода установления - от Пятикнижия до Уголовного кодекса, - все они были в сравнении с миром столь исчезающе-малыми, что их как бы и вообще не было, а значит, можно было продолжать работу со
спокойной совестью. Впрочем, это только лишь наше предположение - что он именно так думал; на деле же мысли его вполне могли быть и совершенно другими - до противоположности. Тем не менее даже и в обсерватории, даже и на эти краткие минуты расслабления и как бы покоя телефона своего он не выключал. И при первом же такте едва слышного мурлыканья в кармане доставал трубку и произносил почти беззвучное: “Да?” Как вот, например, сейчас.
        - Новости по второй теме, - услышал он и сразу же ответил:
        - Через две минуты. Не прерывайте.
        Две минуты эти понадобились ему, чтобы, шепотом извинившись, покинуть темный купол и добраться до помещения, в котором он мог говорить спокойно.
        - Да, Олег Сергеевич?
        - Все как предполагалось, босс. Они блокируют все подходы и подъезды к летному полю и подогнали трейлеры, чтобы увезти груз.
        - Большими силами?
        - Человек пятьдесят.
        - Братки?
        - Знаете, похоже, что нет. Видимо, он арендовал два взвода то ли в охранфирме, то ли...
        - Понимаю. Ну что же: можем поздравить сами себя - мы просчитали все в точности. Но все же попрошу вас пронаблюдать до конца. А когда перегрузят и увезут - поручите кому-нибудь ненавязчиво проводить их до места. Ну а что с темой один?
        - Ее можно уже закрывать. Предмет на месте. Идет работа по подготовке. Да разве вы сами не заметили?
        - Я тут несколько отвлекся. Но сейчас не премину посмотреть своими глазами. Еще раз - поздравляю с успехом. Остальное - потом, лично.
        - И я вас - от всей души. Когда ждать вас?
        - Ну - по причине такого успеха позволю себе побыть здесь еще полчаса. Небо, знаете ли, это величайшая картина из всех, доступных нашему восприятию. До свидания.
        И Гридень дал отбой - однако возвращаться в купол не стал, хотя погода была самой подходящей для такого пиршества души, каким является прямое наблюдение небосвода, пусть даже крохотного его сектора. Вместо этого он спустился по лестнице и вышел из здания с той стороны, где происходила разгрузка транспорта, привозившего в институт мало ли что. Сейчас выгрузка доставленного из Германии зеркала была действительно уже закончена, и его с великим тщанием и предосторожностями поднимали в заранее приготовленное место - в новую, на деньги Гридня же построенную башенку. Все были тут - даже сам новый директор института. И кого-то уже отрядили в буфет - за шампанским, обойтись без которого просто не представлялось возможным.
        
        Вот так шли дела у Гридня. А у Федора Петровича? Увы, все произошло в точности по Ломоносову: ежели в одном месте нечто убыло (рефлектор в нашем случае), то оно должно было обязательно прибыть в другом месте (как мы только что видели), но ни в коем разе - в двух различных местах: это было бы уж прямым нарушением закона. И поскольку таким местом оказался патронируемый Гриднем институт, им никак не могло стать ни одно другое - в частности, тот аэродром, где с нетерпением поджидали его люди Кудлатого.
        Нет, они честно дождались. Самолет прибыл тютелька в тютельку в указанное время (погода, как мы уже говорили, благоприятствовала), доставленный груз был аккуратно перемещен на подогнанный транспорт, финансовые расчеты произведены, транспорт убыл по намеченному маршруту, а за ним и самолет вспорхнул, чтобы улететь к месту своего постоянного (на земле) пребывания. Никаких неприятностей, никаких событий не произошло.
        Неприятность возникла несколько позже: когда этот ВТОРОЙ груз был доставлен к месту назначения и телескоп надо было монтировать - все для этого было готово, - и вот тут-то оказалось, что телескопа и нет, груз же, столь похожим образом упакованный, представлял собою... ну, скажем так: нечто совершенно другое.
        Хотя вещь была тоже цены немалой: соответствующего размера и конфигурации, только не зеркало, а лишь основа для него, при этом даже не металлическая вовсе, а надувная, словно спасательный плот; вес этой конструкции придавало определенное количество балластных чушек, прикрепленных не к пластику, разумеется, но к упаковочной таре - изнутри. А вместо полированной и амальгамированной поверхности вогнутую часть надувной игрушки закрывало портретное изображение не кого иного, как самого Федора Петровича в героической позе, только не на белом коне, а на (тоже белом, правда),., как бы поделикатнее выразиться - сантехническом устройстве, кое проходит рядом с нами всю жизнь, от начала до конца - исключая, пожалуй, лишь дачный сезон, да и то не обязательно. Вот какой сувенир на память получил Федор Петрович. Мы боимся даже предположение высказать относительно того, в какую копейку все это могло обойтись Гридню: два самолета, два раз'ных маршрута, стимулирование людей и тут, и там, перехват информации - и так далее, и тому подобное. Можно, однако, сделать вывод: Гридень мог и не поскупиться на деньги, если
речь шла о хорошем развлечении, да еще со всякими там подтекстами и скрытыми, междустрочными смыслами.
        Что же касается самого Кудлатого, то история донесла до нас лишь одно его высказывание по этому поводу, да и то не лично им придуманное, но заимствованное в отечественной классике. Ибо у Федора Петровича только и хватило сил, чтобы произнести: - Ну, Гридень! Погоди!..
        
        Российская инспекторская группа в полсотни с небольшим человек разминулась с американской в воздухе где-то над Ледовитым океаном. Доставили их на базу - по-моему, в Ванденберг, но не исключаю, что база была другой, глуше засекреченной, - в обход, разумеется, всяких таможенных и пограничных служб, покормили, дали отдохнуть немного, получили список групп - по два-три человека в каждой - и повезли хвалиться мощью Америки. Хозяева знали, что покажут то, что и так известно, гости были уверены в том же самом: их еще дома предупредили, что в Америке они никакой Америки не откроют - и не должны даже пытаться сделать что-то такое. Нет, конечно, если вдруг случайно... Итак, пятьдесят семь русских офицеров разъехались - с сопровождающими, конечно же, - по великой стране (тут не берутся в расчет те, кто инспектировал базы, располагавшиеся вне Соединенных Штатов - в Таджикистане, например; но там, насколько нам известно, стратегических ракет и не было вовсе). И все пятьдесят шесть, прибыв в намеченные места, сразу же принялись за дело - не горя, впрочем, от усердия, хотя и постреливая постоянно глазами по
сторонам.
        Постойте, постойте. Как вы сказали? Пятьдесят семь выехало - и все пятьдесят шесть прибыли? Простите, а что у вас было по арифметике в начальной школе? М-да, мне так и подумалось...
        Только арифметика тут ни при чем. Тут человек неудачно выразился, не более того. Не надо было ему говорить “все” пятьдесят шесть. Это словечко - лишнее, потому что опасное: как знать - вдруг кто-нибудь подумает, что оно вырвалось из подсознания, поскольку говорившему заранее было ясно, что прибудут на места именно пятьдесят шесть инспекторов, а один где-то по дороге исчезнет - отстанет каким-то образом, или уснет в туалете на бензозаправке, или засидится в придорожном кафе, или... да мало ли может быть причин у одного-единственного следствия? Просто группа состояла из трех человек, а по дороге их каким-то образом осталось двое. Нет-нет, сопровождавшие их представители принимающей стороны были в полном порядке, ну, может быть, только самую малость того... Вы понимаете - когда едете в компании с этими русскими, а они любят возить с собой то да се, а народ они, в общем, хороший, гостеприимный даже тогда, когда сами в гостях, - но настойчивый, и по русским понятиям если он угощает, а ты отказываешься - это смертельная обида, предписание же было - абсолютное дружелюбие, вежливость и тактичность, хотя и
- бдительность, конечно же. Но эти ткани плохо совмещаются. Ну, вы поняли. А русские - молодцы, и когда хозяева спохватились - не стали поднимать панику, а наоборот - утешили: ну и что, что отстал, догонит, не впервой с ним такое, с языком у него полный о'кей, адрес известен - простите, у вас Цвет лица... Голова? Ну, это мы мигом поправим... Так дела обстояли на том берегу. А на этом что?
        А на этом представители Министерства обороны почти синхронно встречали прибывшее из дружественных Соединенных Штатов пополнение инспекционной команды - в соответствии с новым форматом готовящегося Соглашения. Целая дюжина Дюжин явилась в ранге от колонеля и ниже. Хотели было сразу тащить на ленч; однако американцы предпочли сперва официально представиться в министерстве, потом занялись планированием: кто куда поедет или полетит и как именно будет производиться проверка наличия боевых ракет на позициях, а ядерных зарядов - на ракетах. Поскольку ракет на позициях, после всех давних и недавних сокращений, все равно оставалось куда больше, чем было американских инспекторов - и прежних, и вновь прибывших, - хозяева дома ненавязчиво посоветовали им выбирать в первую очередь те места, где инспектируемые объекты располагались кучнее; а поскольку прибывшим эти районы были заранее известны благодаря исправной работе спутниковой разведки, они без полемики согласились с разумным предложением. Оговорили, правда, что навестят и позиции, так сказать, отдельно стоящие - но уже во вторую очередь, если останется
время.
        “Разумеется, разумеется!” - закивала принимающая сторона. Наметили маршруты и сразу же поехали на аэродром, откуда им предстояло разлететься в разные стороны очень большой страны - в те стороны, которые их разведка, как уже сказано, заранее наметила.
        Российская сторона, сохраняя на лицах улыбки от уха до уха, все это время испытывала некий внутренний дискомфорт. Ничего удивительного: до сих пор при подобных встречах сверхзадачей было - показывать как можно меньше, не демонстрировать, а утаивать; теперь же цели изменились до полной противоположности, а к этому привычки не было, подсознание таким действиям сопротивлялось. Однако приказ есть приказ - показать товар лицом, значит - будем показывать. По возможности.
        По возможности, да.
        Как только инспекторы разлетелись - в сопровождении офицеров российских космических войск, конечно же, без которых приезжие, безусловно, во всех случаях нарвались бы на “Стой, кто идет?”, а потом - первый выстрел в воздух, остальные - на поражение, - так вот, как только они скрылись с глаз долой, у министра обороны, еще не прокашлявшегося от добрых напутствий и пожеланий, собралось очень узкое совещание: втроем - но, конечно, не для ритуального распития. Кроме хозяина кабинета, присутствовали директор внешней разведки и командующий космическими войсками. К директору первому и обратился министр:
        - Итак, твои впечатления?
        Директор пожал плечами:
        - Как и предполагалось. Они знают то, что знают, - и не знают того, чего и раньше не знали.
        Присутствующие его поняли. Речь шла об известных им вещах, а именно: о том, что даже.самая совершенная спутниковая разведка не может обнаружить все интересующие ее объекты. Потому что их и укрывают по-разному: большую часть - нормально, зная, что они будут увидены и зафиксированы, это просто необходимо: если другая сторона вообще ничего не увидит, она сильно забеспокоится и станет срочно искать более эффективные средства обнаружения; и найдет, конечно. Это сокрытие объектов носит, так сказать, ритуальный характер. И все это понимают. Но другая сторона понимает и то, что увиденное никак не может быть всем, чем располагает разведываемая страна; какую-то часть своего вооружения она, безусловно, укрывает так, чтобы разглядеть ее нельзя было бы ни с самолета, ни даже из космоса. Тут уже вступает в силу соревнование глаза и маски, и результат зависит от того, что более совершенно технически. В этом отношении Америка неизменно оставляла золотую медаль за собой: в российской маске всегда оставалась какая-то щелка, в которую проникал зоркий взгляд из надоблачного пространства. Заокеанские инспекторы зорко
следили за эффектом, какой у принимающей стороны вызвали их просьбы показать им “вот это, и еще вот это, ну и конечно, мы с удовольствием побывали бы вот где”, - и карандаш безошибочно упирался остро заточенным грифелем в точку, о которой принято было думать, что она совершенно наисекретная и о которой в самом деле большинство своих и не знали. Эффект соответствовал ожиданиям - и все были довольны. Все.
        Почему все? Американцы - понятно почему: еще раз доказали бывшему сопернику, что секретов от них в мире не существует. Ну а русские по какой такой причине?
        Да просто по той, что и этими наисекретнейшими установками арсенал не исчерпывался, и кроме защиты, которой пользовались для их сокрытия и которая была, по сути дела, вчерашней, существовало еще и некоторое количество объектов, уже принципиально новых и защищенных от любого взгляда уже действительно по технологии двадцать первого века. Штаты такой пока не обладали - или, точнее говоря, не было информации о том, что и у них подобное появилось, - а отстать они могли по той причине, что все последние годы занимались в основном всем букетом проблем собственной защиты; начавшись даже еще до одиннадцатого сентября ноль первого года, кампания эта до сих пор так и не завершилась; ну а коли уж и они не обладали - как же могла создать такую систему абсолютного сокрытия Россия? Да нипочем!
        Не могла; но тем не менее сконструировала, изготовила и применила. Россия во все практически времена существования исправно пренебрегала своими возможностями, зато невозможное регулярно осуществляла. Только не надо валить это на странности русского характера. Это земля такая, тут и нельзя иначе. Вот почему о существовании этой третьей группы объектов ни приехавшие, ни те, кто их посылал и ставил задачу, не имели ровно никакого представления.
        Именно это имел в виду директор внешней разведки, которая, кстати, хотя и укоротилась с прошлого века, но все еще вызывает заслуженное уважение: что об этой третьей группе объектов инспекция не подозревает и поэтому навестить их никак не сможет. Если даже кто-нибудь из колонелей и увидит во сне нечто подобное, то об этом и не заикнется: они ведь тоже хотят создать о себе самое серьезное и уважительное впечатление.
        В кабинете же министра хозяин его, выслушав краткое, но исчерпывающее заявление директора внешней, повернулся к командующему KB:
        - Как прошла переброска?
        Генерал доложил:
        - Все в полном порядке. Зерно доставлено на элеваторы и разгружено. Никаких происшествий не случилось.
        - На старых местах ничего не осталось из пустышек?
        - Есть немного. Но до них они не доберутся. Бюджет времени не позволит.
        - Смотри! - проговорил министр не без угрозы.
        - Так точно, - ответил командующий спокойно. - Смотрю. И позволил себе добавить:
        - Да вы не беспокойтесь, с инспекцией будет порядок. А если доживем до залпа - Kтo там, к черту, разберет: что рвануло, что нет. Туда-то они инспекторов не пошлют - а если и направят, то те доложить уж никак не смогут.
        Все только усмехнулись.
        Что же касается самих инспекторов, то они кто раньше, кто позже, но добрались до намеченных мест без особых происшествий. На самолетах, потом на вертолетах, а где-то и на машинах. Этим последним особенно не повезло: дороги оказались несколько даже хуже, чем они ожидали, хотя полагали, что представление о России имеют достаточно полное. Все же в большинстве случаев до объектов удалось добраться; сперва инспекторы залезали даже в шахты, вооружившись всякими приборами и приборчиками; замеряли, сравнивали с записями; даже фотографировали (что вызывало у сопровождавших скрежет зубовный - но лишь в душе, разумеется); потом, не находя никаких нарушений и отступлений, стали проверять по облегченной программе: время-то шло. Не смогли добраться до объектов лишь в двух местах: в одном - вертолет не смог опуститься, потому что после ливневых дождей на много километров вокруг стояла вода, и пришлось поверить на словогчто герметичность шахты никак не нарушена, вся связь с нею в полном порядке, в чем нетрудно убедиться. Инспекторы убедились: действительно вся электроника работала в центре - хоть сейчас запускай.
В другом месте сошедшая совсем недавно лавина сделала проезд по горной дороге совершенно невозможным, так что добраться до установки вообще не представилось возможным. Инспектор все же потребовал вертолет и с полчаса утюжил пространство над нужным местом. Но все там было вроде бы в порядке, а сесть не было ни малейшей возможности. Этим инцидент и исчерпался.
        Таким образом, первая половина дня инспекции была завершена. Потом был, естественно, обед. А после него инспекцию продолжить не удалось - по причинам, не имеющим никакого отношения к климатическим или дорожным условиям. О загадочная страна, о загадочные русские души...
        Президенту обо всем было доложено. Президент остался доволен.
        
        Человек удобно устроился в кустарнике и сразу перестал быть заметным среди зелени - благодаря камуфляжу и загримированному зеленым и черным лицу. Удобно уложил винтовку с оптикой, только что перед этим вынутую из специального чемоданчика и тут, на месте, собранную. Зарядил и принялся ждать, полуприкрытыми глазами глядя на дорогу, делавшую здесь поворот, так что ехавшая в восточном направлении машина, следуя извилине, должна была перед выходом на прямую оказаться прямо перед ним, давая полную возможность стрелять по лобовому стеклу. Человек не сомневался в том, что стекло это окажется тонированным, однако он прекрасно представлял, где именно окажется голова драйвера. Главное - не взять слишком высоко. Если все пройдет удачно - машина так и не выйдет из поворота. Человек лежал, радуясь погоде и не проявляя никакого нетерпения; лишь изредка он поглядывал на часы. Но до приблизительно назначенного времени оставалось еще, пожалуй, не менее четверти часа.
        Место это было им найдено еще позавчера, когда он получил задание. Отыскано и оборудовано. Объект должен был проехать именно здесь. Если по какой-то причине он тут не появится - мало ли? - за это человек отвечать не будет: не его забота. Он должен был лишь сделать так, чтобы пассажир машины, добравшись сюда, не уехал дальше. Человек не сомневался в том, что выполнит все наилучшим образом. Весь его немалый опыт говорил за это. Так что сейчас он позволил себе думать не о деле, а о возвращении домой; билет на самолет был у него в кармане, но сейчас он стал размышлять о том, что не худо было бы и задержаться здесь хотя бы на недельку: погода - благодать, а дома сейчас промозгло и уныло. “Унылая пора, очей очарованье...” - вдруг ни с того ни с сего вспомнил он, поскольку вообще-то был человеком с некоторым образованием, которое, однако же, в нынешние времена не кормило, и жил он за счет еще юношеского увлечения стрелковым спортом, в котором в свое время даже котировался достаточно высоко, случалось, что и выигрывал медали.
        Теперь он выигрывал деньги, и порой очень приличные. Как вот и на этот раз. Поскольку дело было, видимо, весьма деликатным - иначе обошлись бы местными силами и не стали бы привозить его из-за моря. Здесь тоже хватало людей, умеющих попадать в цель, - дело скорее всего было в том, что он приехал и уедет, и не останется тут ни единого источника информации, который можно было бы как-то связать с предстоящим происшествием, задержать и колоть. Хотя его-то расколоть было бы трудненько; это знали все, кому следовало, и потому он и оставался в живых до сих пор - и надеялся оставаться еще долго. Пока не устанет жить.
        Солнце изрядно грело даже и сквозь нависавшие низко над ним ветки кустов. Он снова взглянул на часы. Глухое место, однако. За два дня он лишь однажды встретил здесь пешехода, дважды проезжали велосипедисты, да и машин было мало сейчас - за то время, что он лежал тут, готовый к работе, проехало лишь две машины, обе в противоположном направлении: на запад.
        Они его не интересовали. А когда он еще только начал устраиваться, в том же направлении проследовала еще одна машина, вернее - самая первая: длинный черный “линкольн”. Тогда он, замерев, внимательно проводил ее взглядом, зная, что именно с этой машиной ему и придется работать; ее показали ему еще в день его приезда, и теперь, наверное, он опознал бы ее и в поздних сумерках, а при такой прекрасной видимости, какая была сейчас, ее не спутало бы с другими и малое дитя.
        Наконец время подошло. Человек проверил на всякий случай, насколько устойчиво лежит винтовка на позиции, немного поерзал по траве, убеждаясь, что никакая мелочь ему не помешает в решающий миг - никакой, скажем, сучок, до времени затаившийся под боком. Все было в наилучшем порядке. Стрелок изготовился к работе, чтобы потом не тратить на это времени: счет пойдет на считанные секунды, не более трех, ну от силы - учитывая, что на повороте водитель скорее всего сбавит скорость, - не более пяти. Теперь для того, чтобы перейти к делу, достаточно было сделать одно движение: опустить голову к прицелу, поверх которого он сейчас глядел.
        И машина показалась. Но не та, которой он дожидался. Опять ехавшая на запад. Стрелок нахмурился. Она была не ко времени. И к тому же то была полицейская машина - с маяком поперек крыши и с надписью на дверце; надпись свидетельствовала о том, что машина эта принадлежала дорожной полиции. Некстати, очень даже некстати. Поскорее бы она очистила дорогу.
        А полицейская машина, похоже, меньше всего собиралась исполнить это безмолвное желание стрелка. Она все замедляла скорость и остановилась, самую малость не доехав до места, где оказалась бы прямо напротив стрелка. Он выругался яростным шепотом, чтобы снять возникшее волнение. Полиция тут была ну совершенно некстати. Ее присутствие сразу же переводило предстоящее дело в категорию сложных и трудновыполнимых.
        Оставались, как стрелок интуитивно чувствовал, секунды до появления объекта. И надо было сейчас мгновенно решить главный вопрос: работать - или, не рискуя излишне, отказаться от замысла? Одно дело - когда вокруг ни души, и совсем другое - если на дороге перед тобой стоят полицейские, естественно - вооруженные и готовые к действиям. Вот они как раз выходят из машины - значит всерьез решили тут обосноваться. Двое, нормальный патруль.
        Стрелок не впервые посещал эту страну и достаточно хорошо ориентировался в ее нравах и обычаях. Обоих можно было бы сразу уложить - сразу после того, как будет произведен главный выстрел, и они еще не успеют сообразить, что произошло и откуда стреляли. Можно, конечно. Но одно дело - когда на дороге убивают какого-то иностранца, и совсем другое - когда жертвами оказываются полицейские: этого здесь не прощают, все становятся на уши и роют землю носом, пока не найдут виновного. И тогда слинять и соединиться с другими инспекторами будет вовсе не так просто, как предполагалось до сих пор.
        Вся логика плюс инстинкт самосохранения - все говорило стрелку, что задание перешло в категорию невыполнимых - если только он не пожелает пасть смертью героя. Он не хотел. В конце концов, работой занимаешься ведь чтобы жить, а вовсе не умирать. Сейчас еще можно тихо, незаметно исчезнуть отсюда - сперва ползком, потом разобрать винтовку, оставить ее в условленном месте, откуда ее вечером должны будут забрать, и спокойно уходить: я не я - и лошадь не моя. И все.
        Однако его гордость, гордость профессионала, протестовала против такого решения. Потому что его репутация основывалась,, кроме всего прочего - а может быть, и в первую очередь, - на всеобщем убеждении в том, что для него невыполнимых дел не существовало. И если эта репутация хоть немного пошатнется - это будет началом его заката. Хотя бы потому, что после этого он сам потеряет уверенность в себе. Как бы он ни стал потом оправдывать свое отступление - сам он будет прекрасно знать, что просто дрогнул. Испугался. Что он на самом деле вовсе не таков, каким сам себя представлял, и эта его уверенность каким-то образом передавалась всем, кто имел с ним дело. Сейчас стрелок, похоже, находился на пике славы. И ему очень, очень не хотелось начинать спуск. Спуск, кстати, нередко бывает намного опаснее восхождения.
        Нет. Он не станет уползать. Он сделает то, что должен. И выпутается. Разве не приходилось ему выпутываться из ситуаций, и посложнее этой? Но, пожалуй, в намеченные действия придется внести некоторые изменения - с учетом обстановки.
        Стрелок внес их. И когда долгожданный лимузин выплыл наконец из-за поворота, лежавший в кустах позволил машине миновать тот рубеж, на котором прежде собирался остановить его; позволил - потому что тот из дорожных полицейских, что вылез из машины и стоял на дороге, сделал жест, предлагавший лимузину остановиться.
        Похоже, что ехавшие в машине приняли решение не сразу. Находясь метрах в пятидесяти от патруля, лимузин сначала замедлил скорость, но тут же, словно устыдившись собственной нерешительности, увеличил ее, показывая тем самым, что не намерен выполнять распоряжение полицейского. Наверное, это произошло потому, что возникло сомнение, относится ли сигнал именно к ним: в вираж вошла и другая машина, только что показавшаяся из-за того же поворота, ехавшая в том же направлении; видимо, сидевшие в лимузине успели заметить ее еще раньше и потому знали, что она сейчас появится тут и можно будет сделать вид, что остановить хотят именно ее, а не их. И водитель нажал на газ.
        И тут одновременно произошли два события. Первым было то, что оставшийся в полицейской машине офицер объявил через усилитель:
        - Водитель “линкольна”, немедленно остановитесь!
        И второе: одновременно с этой командой стрелок нажал на спусковрй крючок, зная, что не промахнется.
        Он не промахнулся, и пуля, направленная в левый передний баллон лимузина, исправно пробила резину. Выстрел никем не был услышан потому, что голос патрульного был, как уже сказано, усилен до предела, выстрел же благодаря глушителю прозвучал совсем тихо. Так что со стороны все выглядело так, как если бы произошел прокол шины - в самое время.
        Лимузин сразу же занесло. И задней своей частью он, поворачиваясь по часовой-стрелке, задел стоявшего на гудроне и не успевшего отскочить офицера, а затем ударил и по полицейскому автомобилю, изрядно помяв облицовку радиатора, как ни старался водитель выправить машину; лишь после столкновения “линкольн” остановился наконец.
        Уцелевший патрульный выскочил из машины, успев уже выхватить из кобуры пистолет. Сделал он это скорее всего, чтобы показать степень своего накала, а не потому, что ожидал встретить какое-то сопротивление. Впрочем, все произошло так быстро, что он, возможно, и не понял, что причиной столкновения была шина, а вовсе не желание оставить патруль без средства передвижения. Патрульный бросился к своему напарнику, пытавшемуся подняться на ноги, одновременно жестом предлагая седокам лимузина выйти из машины, чьи задние колеса оказались уже в кювете. И седоки выполнили указание.
        Из машины, с обеих сторон, выскочили сразу четверо, двое остались возле лимузина, другая же пара рысью направилась к офицеру с пистолетом, в это мгновение помогавшему товарищу Утвердиться на ногах; похоже, тот не получил серьезных ран, и хотя стоял не вполне уверенно, можно было понять, что серьезной беды с ним не произошло.
        Беда заключалась в другом. Патрульный с пистолетом все еще держал его в руке может быть, ситуация казалась ему сомнительной, но, возможно, он просто забыл вернуть ствол в кобуру и даже не сознавал в этот миг, что со стороны кажется очень агрессивным и опасным. Именно так, по-видимому, решили пассажиры лимузина, немедленно выхватившие свое оружие. А оно у них было, поскольку трое из четырех ехавших составляли охрану четвертого, и этим четвертым был, конечно, приезжий из Москвы. И хотя им не полагалось иметь при себе оружие здесь, в чужой стране, они были вооружены, поскольку давно уверовали в то, что всякие правила и нормы поведения в любой точке мира могут относиться к кому угодно, но не к ним; заблуждение, свойственное всякому телохранителю любого VIP какой угодно страны.
        Дорожный полицейский, державший в руке пистолет, был человеком опытным и обладал хорошей выдержкой. Поэтому даже при виде набегавших двоих вооруженных не стал стрелять первым, хотя и имел на то право. Поддерживая левой рукой приходившего в себя напарника, он лишь крикнул приближавшимся, чтобы они остановились. Телохранители, видимо, чувствуя все же, что находятся не у себя дома, перешли с рыси на шаг и не то чтобы совсем опустили, но приспустили стволы своего оружия, показывая, что тоже не намерены открывать огонь прежде оппонента.
        Им было видно, что патрульный не целится в них; но они невольно заслонили полицейского от взгляда третьего телохранителя - того, что остался рядом с охраняемым. И когда этот третий увидел, что объект его забот вдруг пошатнулся и стал медленно сползать на дорогу, скользя спиной по кузову машины; и заметил также, что на груди его, слева, появилось и стало быстро расплываться красное пятно, он, не задумываясь, выпустил две пули в воздух, прежде чем нагнуться к упавшему. В воздух - потому что полицейские были закрыты от него своими, иначе он, возможно, стрелял бы на поражение,
        И началась перепалка. Раненый патрульный успел, отползя к машине, вызвать помощь; в свою очередь телохранитель, тот, что находился у машины, вызвал “скорую” по телефону, находившемуся в лимузине. Они были уверены в своей правоте, поскольку прежде всего было совершено нападение на охранявшегося ими человека; следовательно, начали не они. Полицейские же были совершенно уверены, что они первыми не стреляли и тем более - по человеку, который в тот миг вообще не находился в поле их зрения.
        Москвич был серьезно ранен, но, как вскоре выяснилось, прямой опасности для его жизни не было. Прибыло полицейское подкрепление и почти одновременно - машина “скорой помощи”. По горячим следам телохранители были арестованы, но отвезли их не в тюрьму и не в полицейский участок, а, как и пострадавших патрульных, в госпиталь, где, однако, они находились под охраной. Туда же был положен и сам гость.
        Стрелок покинул свою позицию, не дожидаясь прибытия свежих полицейских сил. Он был уверен, что сделал свою работу хорошо и что может с чистой совестью доложить о том, что объект нейтрализован. Он и в самом деле ошибся лишь на пару санти-метров, что бывает и с лучшими стрелками. Свое гнездо он поки-' нул ползком, и лишь отдалившись таким способом на полсотни метров, поднялся на ноги, отряхнул мусор с камуфляжного костюма и направился туда, где близ лесной дороги был укрыт в кустах мотоцикл “Судзуки”, которым он пользовался. Винтовку, тщательно вытертую, он оставил там, где лежал, потому что опасался, что прибывшая полиция немедленно начнет шарить по окрестностям и дорогам, так что не было смысла рисковать и тащить ее с собой до того места, где он должен был оставить ее по разработке.
        Но этим эпизод еще не исчерпался.
        Человек, воспользовавшийся мотоциклом, был, разумеется, заранее предупрежден, что за порученным его заботам лицом наверняка присматривают - и достаточно внимательно. Однако, выполняя задание, стрелок допустил ошибку, а именно: решил, что вторая машина, выехавшая с той же стороны, что и лимузин, как раз и принадлежала внимательному наблюдателю, в то время как мы знаем, что за рулем ее сидел Столбовиц. Но это никак не означает, что наблюдателя не существовало: он был поблизости и стал свидетелем всего происшедшего. Конкретных указаний насчет поведения в такой обстановке у него не было, и он сам принял решение, исходя из старой поговорки: лучше поздно, чем никогда. И в ту секунду-другую, пока стрелок на мотоцикле находился в поле зрения наблюдателя, последний успел прицелиться и произвести выстрел - поскольку он тоже был профессионалом. Так что умчаться стрелку не удалось.
        Однако и наблюдателю повезло не совсем: он хотел лишь о без движить стрелка, сохранив его для общения с теми, кого он заинтересует; но выстрел оказался не вовсе точным, так что стрелок навсегда лишился способностей не только к общению, но и к жизни вообще.
        А отставший от российской инспекторской группы человек так ее и не догнал. Американцы заволновались было; но коллеги пропавшего их успокоили: оказалось, что они в курсе дела, которое заключалось в том, что их товарищ на одной из остановок почувствовал себя плохо, почему и отстал; и чтобы не волновать хозяев, придя в себя, решил вернуться на родину, чтобы выздоравливать там, среди родных осин. Хозяева поверили, поскольку такой выход их вполне устраивал.
        Был в этой истории и еще один пострадавший - весьма относительно, конечно. То был, как мы уже знаем, Столбовиц, на своем “кэдди” следовавший за “линкольном”. Он показался из-за поворота в тот миг, когда лимузину приказали остановиться, и таким образом стал свидетелем всего происшедшего, поскольку затормозил сразу же, как только лимузин занесло и он перегородил своим длинным корпусом неширокую проезжую часть. Сам Столбовиц не получил ни царапины, но шальная пуля попала в стекло левой задней дверцы. Небольшой, но убыток.
        Однако он не стал предъявлять претензий никому. Лишь позвонил из машины человеку, с которым незадолго до того разговаривал, - и сказал, что благодаря изменениям в обстановке тот располагает теперь временем, достаточным для того, чтобы оформить всю заказанную документацию наилучшим образом. И тут же, не дожидаясь прибытия полицейских сил, развернулся и поехал обратно, к себе домой - поскольку не собирался выступать свидетелем при расследовании происшествия.
        Он быстро выяснил, в какой госпиталь отвезены пострадавшие, позвонил туда, чтобы навести справки о состоянии жертв перестрелки, и лишь после этого стал размышлять о том, кто же организовал покушение и почему. Он-то достоверно знал, что в этом он и его люди не участвовали: их задача была, как мы помним, лишь задержать некое лицо, но ни в коем случае не убивать его: это не вызывалось необходимостью и могло привести к осложнениям, которых он сейчас и опасался.
        Впрочем, он издавна привык считать, что любое событие можно использовать в своих интересах - надо только не полениться и найти нужный способ. Так что вскоре он стал думать уже не столько о том, кто это сделал, как о другом: на кого выгоднее всего будет это навесить. Свою же задачу - считал он - ему удалось выполнить, пусть и не так, как предполагалось, но победителей судить не принято.
        
        Наблюдатель же, прервавший лихую езду стрелка, немедленно связался с людьми, дававшими ему поручение, и почти сразу получил в ответ распоряжение, исходившее, как он понимал, от самого Гридня: считать работу законченной и вернуться к своим обычным делам. Что он с удовольствием и выполнил.
        Что касается самого Гридня, то он был прямо-таки взбешен. Столько народу, и все - профессионалы, столько специалистов было поднято для охраны человека - и все-таки не уберегли. Хорошо хоть, что не насмерть; но он понадобится - теперь ясно - уже в самом скором времени. Посольство, конечно, и без него не развалится, но это - далеко не главное, это мелочь, для оппозиционера подобрана роль куда более значительная.
        Что, самому лететь туда? Нет, еще не время, сейчас надо быть тут. Решать - и успешно - основную из оставшихся проблем: выстраивание отношений с Кудлатым. Теперь уже ясно: пройти мимо него, не задев, никак не удастся: умен, скотина. Так что - пришла пора пообщаться с ним серьезно. И похоже, сам Кудлатый ощутил ту же потребность: приглашение навестить его было передано еще вчера, и не воспользоваться им было бы просто глупо. Ну а если так...
        Если так - то звонок по закрытой линии.
        - Столбовиц? Вынужден высказать вам наше неодобрение. Как же это вы оплошали?
        - Мистер Гридень...
        - Выслушивать оправдания мне некогда. Сделайте все, чтобы обеспечить его безопасность и условия для работы прямо там, в палате. Как только сделаете - сообщите моему менеджеру, вы знаете куда. Потому что начать придется, похоже, даже раньше, чем предполагалось. Действуйте. Все.
        
        Два небесных тела, ранее не наблюдавшиеся ни Джиной с Миничем и никем другим, не были прежде замечены просто потому, что их и не было - ни в этой области пространства, ни вообще в космосе. Одно из них было американским кораблем, история запуска которого нам уже известна, другое же - российским “Ураганом”, о котором тоже упоминалось. “Амбассадор” стартовал раньше и теперь находился ближе к Телу Угрозы, чем “Ураган”; к тому же его двигатели были мощнее, и сам корабль раза в два больше. Впрочем, по вооружению они были сопоставимы.
        - Что-то не верится мне в виртуальную картинку, - проговорил Брюс. - По всем признакам - камень камнем.
        У него были основания говорить так: изображение тела на корабельном мониторе - том, к которому был подключен телескоп “Амбассадора”, - было, пожалуй, уже больше, чем можно было получить на Земле при помощи тех приборов, которые были включены в это исследование. Ни прямое наблюдение, ни компьютерный анализ изображения ни разу не указали на что-то, что могло вызвать сомнения в естественном происхождении объекта. Без устали кувыркающаяся в пространстве неправильной формы глыба с относительно невысоким альбедо.
        - Придется в очередной раз передать на Землю то же самое.
        - Ничего, - откликнулась Бриджит, - примирятся. Так или иначе, нам еще предстоит сблизиться с ним куда больше. И честно говоря, от него я не ожидаю никакой угрозы. Зато наш непрошеный попутчик меня беспокоит куда больше.
        И она кивнула в сторону другого монитора - того, на котором виднелось четкое, хотя и не очень крупное изображение корабля - другого корабля.
        - Говорят, в России был когда-то лозунг: догнать и перегнать Америку. Вот они нас и догоняют.
        - Пусть даже обгоняют, - согласилась Бриджит. - Лишь бы не пробовали остановить. Как думаешь - такой оборот возможен?
        Брюс медленно качнул головой. Сказал:
        - Если бы я опасался этого, то... - Он не договорил того, что и так было ясным. - Но уверен, что такого опасаться нам не приходится. Если бы это действительно оказалось их кораблем, тогда, конечно, возник бы мотив - помешать нам познакомиться с ним как следует. Но тогда, кстати сказать, у них шел бы хоть какой-то радиообмен с телом - а разве мы хоть что-нибудь слышали?
        - Ну, русский-то разговаривает. Но тело не отвечает.
        - Отвечает Земля; кстати, то же самое они могли бы сказать и о нас.
        - Да и говорят, наверное. Жаль - нас не снабдили их кодами.
        - За неимением скорее всего. Да ну - не для того же летели сюда и мы, и они, чтобы разыграть тут показательный бой!
        - Согласна. Брюс усмехнулся:
        - Команда имеет время для отдыха.
        - Ага. Я вот сообщу подругам, какой кайф заниматься любовью в состоянии невесомости, - охренеют.
        - Об этом будешь рассказывать при личной встрече...
        На другом же корабле - речь идет об “Урагане”, разумеется, - как раз в это время заканчивалась подготовка к действию, задуманному и отработанному еще до старта.
        Еще там, на Земле, было сказано и накрепко усвоено: полет является комплексным. Испытательным - поскольку впервые все механизмы и системы будут опробованы не в условиях “приближенных”, но в совершенно реальной обстановке дальнего похода, на значительном удалении от планеты. Научно-исследовательским - в силу того, что официальной задачей является наблюдение и изучение необычайного - или, может быть, вполне обычного, но представляющего некоторую опасность, - небесного тела; не только простое наблюдение, но именно изучение. А кроме того, полет был еще и разведывательным: предстояло разобраться, зачем это вдруг устремился туда американский “Амбассадор”. На сегодня первый этап полета выполнялся исправно: все шло (тьфу, тьфу, тьфу) без накладок и нештатных ситуаций, ни одного сколько-нибудь серьезного отказа, Сбоя или в этом роде. Как будто и не российское изделие вовсе. (Ну, все разом: тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо! И немедленно тук-тук-тук по дереву. Как это - нет? С собой возить надо!) И вот подошло время готовиться к переходу ко второму этапу - исследовательской деятельности.
        Начался он с того, что “Ураган” изменил траекторию своего движения. Задача была не из трудных: оперируя микродвигателями, или клапанами, как еще говорят, изменили ориентированность корабля в пространстве и слегка сработали маршевыми. И если до сих пор оба корабля летели практически параллельными курсами, то сейчас возникло некоторое расхождение: “Ураган” стал как бы отдаляться боком. Глядя со стороны (было бы кому), подумалось бы скорее всего, что оба корабля решили взять подозреваемый объект, так сказать, в клещи, хотя и не очень понятно было бы - зачем. Тело ведь все равно демонстрировало себя со всех сторон, так что ничего нового наблюдать не удалось бы. Но Зернов, командир “Урагана”, знал, наверное, что к чему.
        Впрочем, если американский экипаж и был встревожен этой не совсем понятной эволюцией, то очень ненадолго. Потому что как только расстояние между обоими земными посланцами увеличилось примерно вдвое, “Ураган” выполнил обратный маневр, и орбиты стали вновь параллельными. Назвать их концентрическими было бы нельзя, поскольку к этому времени россиянин вышел на то же удаление от тела, на каком находился и американец. Гравитационное влияние тела здесь уже ощущалось, хотя еще очень слабо, и орбиты и того, и другого стали изгибаться несколько круче. Вот пока и весь результат.
        Хотя Зернов, наверное, так не думал.
        - Начинаем подготовку к выполнению программы “Спектр”! - проговорил он таким тоном, словно то был дружеский совет, а не команда.
        Тем не менее то была именно команда, и она стала, как и полагается, тут же выполняться.
        
        - Сегодня, - сказала Джина-Зинаида. - Этой ночью.
        Она проговорила это, глядя на монитор покойного Люциана, на который были загружены его записи и вычисления.
        - Что - сегодня? - не сразу понял Минич.
        - Момент истины, - ответила она, и голос ее чуть дрогнул. Тут и он сообразил.
        - Нашла что-то важное?
        Сам он мог бы расшифровывать записи покойного, пока не посинел бы, и все равно без толку. Все было в сокращениях, условных значках и прошпиговано формулами, которые для Мини-ча были менее понятны, чем, скажем, катакана.
        - Боюсь, что слишком важное...
        - А так бывает? Ладно, ладно. Что там? Только популярно, да?
        Он слушал, мрачнея все больше. Когда Джина умолкла, он заговорил не сразу:
        - Так что же получается: на самом деле приближается эта самая планета, как ее - Небира, раз в тысячи лет...
        - В десятки тысяч.
        - А нам не все равно? Ее никто никогда не наблюдал - правильно понял? - и влияние ее никак не сказывалось из-за удаленности. И вот теперь она приближается и набирает, естественно, скорость, но ее никто не наблюдает. Хотя я ведь об этом написал - и зря. Почему же? Неужели трудно навести телескоп по указанным координатам...
        - Тут по записям получается, что все не так просто...
        - Ну, что еще?
        - У Люциана сделан расчет; если он правилен, то Небира в какой-то точке своей орбиты может - он писал об этом как о вероятности - захватить предположительно один из дальних спутников Нептуна - может быть, такой, который у нас вообще еще не открыт. Пока заняты преимущественно семьями Юпитера и Сатурна.
        - Ну ладно, захватит - и что?
        - Люциан построил возможную траекторию движения этого возможного пленника. И - по нему - получается, что самой Небиры нам бояться нечего; а вот это захваченное тело может оказаться в опасной близости. Вот смотри... Это схема возможного сближения. С вариантами - он не успел, наверное, просчитать возможные возмущения со стороны гигантов на это маленькое тело. Но выходит, что указанные им координаты относятся не к Небире, а именно к этому спутнику. И его, может быть, видят. Но его движение должно оказаться настолько замысловатым, непредсказуемым - если не брать в расчет влияние Небиры, а кто может учесть его, если никто и не знает о ее существовании? Я думаю, что Люциан медлил со своим сообщением - тут видно, что расчеты сделаны куда раньше, - до тех пор, пока не убедился, что захват действительно произошел.
        - Выходит, что это самое тело - всего лишь спутник Небиры?
        - Теперь - ее. Маленький, удаленный.
        - Настолько удаленный, что его орбита должна пересечь даже и земную, пока сама Небира остается достаточно далеко.
        - Этого мы не знаем. Тут он пишет, что плоскость ее орбиты сильно не совпадает с другими планетами. То есть - она там, где никто ее не ищет, потому что известно, что искать там в этом смысле нечего.
        - Да все равно... Главное - что тело сейчас, как я понял, под столькими влияниями, что предсказать его путь практически невозможно - пока не обнаружена сама эта чертова Небира и не получены хоть основные ее характеристики. Вот что сейчас надо искать!
        - Наконец-то!
        - Радуешься?
        Она кивнула:
        - Пожалуй, скорее да. Наконец есть ясность.
        Минич невесело усмехнулся:
        - Мы, что ли, его найдем - с этим инструментом?
        - Знаешь, не надо так пренебрежительно. Не так-то он и слаб. Но мы хоть знаем, где нужно его искать, - спасибо Люциану, у него есть предположительная орбита с засечками по времени. Воспользуемся ими. А вдруг!
        Он покачал головой:
        - Я не против, конечно: если все сложится так, как мне - нам обоим - хочется, можно станет вернуться к нормальной жизни. Знала бы ты, как я мечтаю об этом: надоело изображать нелегала-подпольщика. Так надоело!
        - А мне - нет, что ли? От такой жизни мы скоро завшивеем. А...
        Она внезапно умолкла, словно чуть не вырвались какие-то лишние слова. Но Минич не обратил на это внимания. Вздохнул:
        - И все-таки - лучше было бы сразу сообщить все это властям.
        Джина сделала гримасу:
        - Для этого мы должны сдаться. И пока там будут с нами разбираться на уровне мелких чиновников, все сроки уйдут. Хорошо еще, если нас не засунут сразу в дурдом.
        Она переменила тему:
        - Лишь бы небо оставалось чистым. Чтобы увидеть. Больше не казниться неведением... Интересно, какая погода?
        Вроде бы просто было: выглянуть в окно и увидеть. Но все ставни в доме оставались по-прежнему закрытыми; конспирация соблюдалась не напрасно - за последнюю неделю люди приходили дважды, проверяли печати на двери. А во время последнего визита догадались наконец наклеить бумажные полоски и на ставни; так что выбираться из дома, чтобы попасть на вышку, приходилось теперь через чердачное окошко - спускаться по приставной лестнице; к счастью, она стояла там всегда и, видимо, не вызывала подозрений.
        Минич вскочил:
        - Поднимусь - выгляну.
        Он вернулся через две минуты. Вздохнул:
        - Снаружи - благодать. Можно загорать, гулять, купаться... Редко бывает в сентябре такая погода. Джина глянула на часы:
        - Ждать еще не меньше семи часов - раньше не стемнеет. Поедим?
        - Нет аппетита, - отказался он. - От волнения, наверное.
        - Тогда надо поспать впрок: ночью, если погода не испортится, не придется.
        Минич недоверчиво усмехнулся:
        - Думаешь, я смогу сейчас уснуть?
        - Сможешь. - Джина улыбнулась. - Я тебя убаюкаю.
        - Попробуем... - проговорил он неуверенно.
        Разделись и легли. И на этот раз близость тел оказалась сильнее волнения и тревоги, не оставлявших их с самого утра; может быть, именно сознание возможной угрозы так повлияло на них, но уже через несколько минут они обнялись, лаская друг друга с неожиданным пылом - как будто эта близость могла оказаться последней в их жизни. Короткая полудремота - и снова взрыв желания с обеих сторон. В перерыве Джина пробормотала:
        - Кровать так скрипит - наверное, на улице слышно...
        - Ну и... с ними!
        - Что за выражение! Ох...
        И снова были слышны только дыхание и стоны деревянного ложа.
        - Ну пожалуйста - хватит... Не ждала от тебя такой прыти!
        - Я и сам удивляюсь, - откровенно сознался он.
        - Вторая молодость?
        - Брось, - сказал он, - у меня и первая еще не кончилась. Но я как-то не понял сразу, какая ты. Так что потерпи уж...
        Вместо ответа Джина снова прижалась к нему.
        Она понимала: для нее это было прощанием. Ей пришлось долго себя уговаривать, чтобы именно так закончить эту связь, чтобы снизить обиду до самой малости. Женщина всегда может сыграть страсть, если есть такая надобность. Джина и сама не знала - почему. Чувствам чужда логика. Вот просто - нет. А впрочем... Может быть, в том дело, что он оказался слабым? Прячется, когда надо любой ценой спасать планету - чего бы это тебе ни стоило. Как? Придумай! Покажи, каков ты! А ты, как мышка, уползаешь в щелку. Зина любила людей сильных. Решительных. А тут... Хотя тело ее, как и обычно, испытывало удовлетворение. Даже радость. Но только тело. А этого слишком мало.
        
        Если бы кто-то сейчас мог наблюдать уже не Тело Угрозы, но куда более важный объект - Небиру, долгопериодическую планету, чья масса почти вдвое превышала массу Плутона, отставая, естественно, в этом отношении от планет-гигантов, - если бы кто-то мог наблюдать, то с удивлением и душевным содроганием увидел бы, как буквально на глазах, час за часом, планета растет, вроде бы вспухает, становится все ярче, все внушительней и грознее... Может быть, воображаемый человек этот и понял бы, что это всего лишь замерзшая атмосфера оттаивает, испаряется, превращается в газ - но ведь и атмосфера является частью планеты, так что с полным правом можно сказать, что именно планета растет. Будь масса Небиры на пару порядков меньше - она бы, вероятно, повела бы себя как заурядная комета: возникающий газ под давлением солнечного ветра начал бы образовывать хвост, и тогда заметить ее появление стало бы куда легче; но масса планеты, а следовательно, и ее тяготение были намного больше и давлению света противостояли куда успешнее. И через два-три дня, от силы четыре она станет доступна простому глазу. Мало времени
остается. Мало.
        
        Глава девятая
        
        В Думе шло - во втором чтении - обсуждение бюджета на следующий год; шло не так гладко, как предполагалось и как очень хотелось бы. И президенту приходилось тратить время и энергию на то, чтобы дергать за нужные рычаги и жать на соответствующие педали. Через полчаса президенту предстояла встреча с главами думских фракций, и он пытался вывести баланс: на что и на кого можно рассчитывать наверняка, на кого и почему - полагаться ограниченно, а на кого и вовсе надеяться нельзя - ни за какие коврижки. Баланс получался нечетким - два фракционера еще не были ясными, позиции их колебались по три раза на дню. С ними уже разговаривали, но пока без уверенного результата. Словом - забот было столько, что уже и в рот заливались.
        И тем не менее из остававшегося получаса он выкроил несколько минут, чтобы проинформироваться по вопросам, которые, представлялось ему, становились чем дальше, тем важнее - хотя к бюджету и не имели отношения.
        Зато они имели прямое касательство к Конференции и залпу, которые, как удалось наконец в принципе договориться с другими главами, произойдут в один и тот же день - уточнение даты сейчас было за астрономами. Сейчас он хотел знать: первое - как поступают с “Урагана” данные о характеристиках тела: без их знания нельзя было поставить точку в расчетах залпа. И второе - как соблюдается секретность во всех делах, связанных с телом. Он предполагал, если с Думой договориться никак не удастся, бросить эти секреты на стол, чтобы огорошить болтунов и упрямцев, сказав: “Сейчас решается вопрос существования всего человечества и вашего в том числе - а вы тут увязли в крохоборстве в то время, как нужно небывалое единомыслие и единодействие!”
        - Итак? - спросил он, глядя главе своей администрации прямо в глаза тяжелым взглядом и привычно постукивая ногтями по столешнице.
        - Наверху (собеседник глянул на часы) через час пятнадцать минут начнется операция спектрального анализа тела - для установления массы. Последняя связь с бортом была двадцать минут тому назад - все в полном порядке.
        - Соседи? '
        - Пока не реагируют. - Чиновник осторожно кашлянул. - Может быть, все-таки стоило бы предупредить Вашингтон?
        Президент покачал головой:
        - Они предложили бы ничего такого не делать, а воспользоваться их данными, которые должны вот-вот поступить; они-то делают анализ при помощи своих телескопов, а у нас пока... Хотя наш способ даст куда более точные результаты!
        - Вы правы, результаты у нас будут лучше. Что касается второго вопроса - то никаких нарушений молчания не установлено. Ни в печати, ни в эфире, ни даже на базаре.
        Президент не улыбнулся. Сказал задумчиво:
        - Сэр Уинстон Черчилль, великий политик, смог в свое время наглухо закрыть распространение любой информации относительно НЛО. Если у него это получилось чуть ли не век тому назад, да еще не где-нибудь, а на Британских островах, то неужели же мы за это время не научились делать это еще лучше?
        “Может, просто политики не того масштаба?” - подумал собеседник с изрядной долей ехидства, одновременно отвечая вслух;
        - Ни слова не прорвалось - и не прорвется, я совершенно уверен.
        - Хорошо. Спасибо. Ну, где там наши Цицероны и Марковы-вторые? Собрались? - Он вздохнул. - Ладно, вода в ступу налита, пест в руках - пойдем толочь в поте лица...
        Когда стемнело, Минич первым спустился с чердака по лестнице и придерживал ее, пока на земле не оказалась и Джина. Небо оставалось чистым. К вышке прокрались, как всегда, стараясь не шуметь - теперь по этому маршруту они могли бы пройти без единого звука даже во сне. У вышки Минич подсадил на высокую ступеньку Джину, влез сам. Вошли в будку. Минич задвинул засов.
        На ощупь приготовились к наблюдению, Минич медленно - чтобы, не дай Бог, ничего не скрипнуло - раздвинул створки, еще медленнее, с усилием крутя ручку поворотного механизма, ориентировал круглую платформу с куполом в нужном направлении - подвернуть пришлось бы совсем немного, если бы платформа оставалась в той позиции, в какой закончилось последнее наблюдение, позавчерашнее; однако ее каждый раз приходилось возвращать в то положение, в каком купол находился в день, когда они здесь поселились. Джина тем временем сняла чехлы с зеркала и окуляра. Вчера долго провозились, ориентируя телескоп по новым координатам. Куда как легче было наблюдать тело: подстраивать инструмент не приходилось: каждое движение было рассчитано заранее, ожидаемое положение тела - известно. Или, вернее, ожидаемые положения, заранее рассчитанные покойным Люцианом - не так, как сделали бы это в любой обсерватории, но с учетом присутствия Небиры где-то в пределах видимости. Если удастся найти... Сейчас они этим займутся: включив камеру, уйдут в погреб - там успели уже высохнуть фотографии, сделанные прошлой ночью, и сейчас
придется очень внимательно разглядывать их. И если - дал бы Бог! - окажется, что какая-то черточка не принадлежит ни одному из известных в этом секторе объектов, то... то придется садиться за компьютер и до изнеможения считать, чтобы хоть приблизительно понять - из положения, в котором сейчас находится тело, по какой траектории двинется оно дальше. В определении этого и заключался тот момент истины, о котором они думали и говорили с самого утра, да и накануне вечером тоже. И - как и предвидел покойный Люциан - именно теперь можно было надеяться на успех: по расчетам, Небира была уже на таком расстоянии от центрального светила, что успевшая тысячи лет тому назад замерзнуть ее атмосфера - из чего бы там она ни состояла - должна была, нагреваясь, таять, переходить в газообразное состояние - а это сразу как бы увеличивало видимые параметры планеты и давало возможность обнаружить её не только на кончике пера, но и на фотографии и просто - приблизив глаз к окуляру... А дня через три ее можно будет разглядеть и простым глазом, любой увидит ее, если у него нормальное зрение и он знает, куда смотреть. Если
кто-то знающий подскажет.
        Через четыре с лишним часа, когда из глаз уже текли слезы от напряжения, Джина сказала даже не со вздохом, а с каким-то судорожным всхлипом: - Вот она.
        - Ну, как там наши отреагировали на то, что никакой это не корабль, а нормальный обломок мироздания?
        - С облегчением. Брюс, Земля сообщает, что в таком случае будут предприняты меры по уничтожению тела заблаговременно. Нам сообщат, как только сделают все уточнения.
        - У нас вроде бы свободный часок?
        Она улыбнулась:
        - Знаешь, мне пришло в голову то же самое. Но Земля хочет, чтобы мы попытались установить связь с русским кораблем. Наверное, он летит с таким же заданием, как и мы.
        - Пусть русские потерпят еще часок.
        - Иногда ты говоришь умные вещи...
        Русские были заняты своими делами.
        - Ракета номер первый - к бою!
        - Номер первый к бою готова.
        - Оптика?
        - Держу цель.
        Сам же Зернов занялся тем, что он называл “выходом на огневую позицию”: нацелил “Ураган” носом на тело. Он уже привык к тому, что оно представлялось взгляду как бы колеблющимся, даже мерцающим - это зависело от того, какую часть своей до причудливости неровной поверхности тело, без устали кувыркаясь, подставляло в каждую секунду солнечным лучам: бока (как называли космонавты его длинные стороны) или же торцы - тогда яркость сразу и заметно падала. Вращение тела было равномерным, происходило в определенном ритме, и взгляд воспринимал как бы точки и тире - романтически настроенному наблюдателю это представилось бы сигналами из космоса; но не специалистам, конечно.
        - Через три минуты оно подставит бок - надо будет угодить в самое темечко.
        Темечком они окрестили относительно ровное, со стомильного расстояния казавшееся совершенно гладким местечко на том боку, которому предстояло вот-вот появиться в их поле зрения.
        - Ракета будет лететь четырнадцать секунд. Врубай всю аппаратуру заблаговременно. Там все остынет очень быстро.
        Инженер не удержался от вопроса:
        - Считаешь, нас не зацепит? Без осколков ведь не обойдется.
        - Не думаю. В случае чего - успеем увернуться: дистанция достаточно велика.
        Компьютер согласовал оси прицелов ракетных установок и наблюдательной оптики с целым арсеналом приборов, без которых не обходятся военные корабли.
        - Хорошо бы все сделать с первой попытки, - проговорил Зернов, скорее всего самому себе. - Тогда еще семь останется. Он имел в виду ракеты в установках.
        - А что их беречь? Может, хочешь, вернувшись, продавать их как сувениры?
        Он невольно усмехнулся:
        - Неплохой был бы заработок. Только дело не в этом: мы тут все-таки не одни.
        И он кивнул затылком, словно показывая назад.
        - Ну, - не согласился инженер, - мы же теперь союзники... Ответить Зернов не успел: яркость тела начала быстро возрастать.
        - Внимание! Вышел на цель. Упреждение сделано. Готов?
        - Полная готовность!
        - Пуск!
        Одна из готовых к бою ракет стремительно вырвалась из своего гнезда.
        Ракеты “Урагана” были намного меньше и слабее тех, что сейчас на Земле готовились к глобальному залпу; они предназначались для уничтожения спутников и заатмосферных кораблей противника - и те, и другие не прикрыты броневой защитой, а для обстрела земных целей имелись, как все понимают, другие средства. Комочек пламени быстро уменьшался, приближаясь к телу. На шкале мелькали секунды, колесом крутились десятые.
        - Брюс, ты видишь? Похоже, они начали обстреливать тело! Крыша поехала?
        - Shit! Идиоты! Нельзя... По местам!
        - Что ты?..
        - Надо перехватить ее! Номер первый - к старту!
        - Первый готов.
        - Пуск!
        И ракета стартовала с “Амбассадора”.
        - Командир, они выпустили перехватчика!
        - А вот хрен они успеют! Да и с чего это они?..
        Лихая гонка получилась. Американец стартовал вторым, но ракета была помощнее. Нагоняла. И перехватила бы, буди расстояние до тела еще хоть на полсотни километров больше. Но не было этих километров. Ракеты поравнялись у самой поверхности. И одновременно сработали - и преследуемая, и преследовательница. Совсем рядышком.
        Яркая вспышка на поверхности тела. Лишь на мгновение. Но когда она погасла, еще несколько секунд светилось, хотя куда слабее, то место, куда ракета угодила: кусочек поверхности Тела Угрозы, успевший раскалиться при высочайшей температуре ядерного взрыва. По соседству с телом промелькнуло и погасло несколько искр: вероятно, выброшенные взрывом осколки поверхности. Но они сейчас никого не интересовали: главным было - вот это быстро гаснущее свечение материала, из которого, надо полагать, тело и состояло, поймать в объективы, записать, пропустить через призмы - и безошибочно определить, из чего состоит поверхность объекта, а скорее всего - и весь он: сделанные ранее наблюдения позволяли думать, что оно однородно, поскольку альбедо его оставалось неизменным, как бы тело ни поворачивалось.
        - Нет, это не перехват был скорее всего. А может, они и хотели - но не вышло. Отбой боевой тревоги! - проговорил Зернов. И усмехнулся: - Знаешь, я до последнего мига ждал - вдруг оттуда вторую выпустят по нам... Обошлось. Ну, теперь уже совершенно точно можно сказать: кораблем тут и не пахнет. Хотя безопаснее от этого положение и не делается.
        - Ну, что говорят анализы?
        - К твоим услугам: все на дисплее.
        Зернов вгляделся. Тело явно состояло не из льда, водяного или еще какого-нибудь.
        - Ты сам видишь: скорее всего это в основном железо. Да еще и никель и титан - немного, около трех процентов. Теперь можно определить массу куда точнее.
        Загрузили все параметры, умножили. Зернов присвистнул:
        - Да, внушительная сумма летает.
        - Сумма?
        - Ну, если бы можно было его мягко посадить на Землю - вся металлургия оказалась бы обеспечена до конца века, а то и дольше... Не знаешь, почем нынче тонна железа? Шучу, конечно. Мягко его не посадить... Сколько у нас до связи?
        - Восемь тридцать.
        - Кодируй. Докладываю: программа-один выполнена без сбоев и срывов. Техника сработала нормально. Продолжаем полет. И передай результат.
        - А насчет их попытки перехвата?
        Зернов сделал гримасу:
        - А ты уверен, что это был перехват? Я сначала тоже так подумал. Но ведь перехвата не состоялось, остается только предположение. Может, у них команда - отвечать на наши действия такими же?
        - Почему же не попытались установить с нами связь? А если - мы ответили бы? Все просто: у нас нет приказа - и у них наверняка тоже.
        - А может, у них на нас вырос зуб?
        Зернов ответил сразу - видимо, такое развитие событий уже проигрывал в уме:
        - Нет повода. Если бы мы скрывались - только в космосе куда скроешься? Никакая маскировка не поможет. Значит, поскольку мы имеем полное право тут находиться, как и они, - будем молча сохранять добрососедские отношения. Тем более что эта штуковина, давно уже ясно, на корабль никак не похожа - ни . на американский, ни на марсианский. А что не наш - это мы еще до старта знали. Значит, и нет никаких причин, чтобы нам с ними играть в разные игры. Да и у них, думаю, тоже.
        Только после паузы Зернов добавил:
        - Тем не менее порох, как и полагается, должен быть сухим. Все же это был военный корабль, и люди на борту тоже военные. То есть должны бьши быть готовыми ко всяким прыжкам и гримасам судьбы.
        
* * *
        
        - Брюс, после этой атаки я почему-то начала бояться... Как ты думаешь, это конец - если...
        Командир “Амбассадора” ответил не сразу:
        - Расколоть Землю оно вряд ли сможет. Но... Угоди оно в океан - потоп обеспечен по высшему классу: цунами обойдут всю планету, пожалуй, не раз и не два, уцелеет, наверное, только то, что высоко в горах. Это при условии, что глыба сохранит монолитность до самого соударения.
        - А если расколется?
        - Если накроет планету все-таки - то сработает как разделяющаяся боеголовка. Тогда не позавидуешь всему полушарию, которое в тот миг подставится под удар. И в первую очередь, боюсь, солоно придется странам Тихого океана. Япония, наша Калифорния, русское побережье... Если, конечно, тело угодит в цель. Я-то надеюсь, что пронесет.
        - Хоть бы это было другое полушарие. А лучше всего бы - в Антарктиду.
        - Отсроченный штраф.
        - Что?
        - Антарктида потечет. Другой вариант потопа - медленнее, но так же неизбежно. Нет уж, пусть лучше оно уйдет своей дорогой... Время связи. Порадуем наших: предприняты совместные боевые действия при полном отсутствии реального противника. И обязательно - о том, что ракета самопроизвольно сменила цель.
        - Да, мне это не нравится? Отчего?
        - Я подозреваю - магнитные влияния. Надо запросить: наши наверняка уже проанализировали состав. И это придется учитывать. Давай, сладкая, работай! Осторожно! Ты что: голова закружилась?
        - По-моему, это ты меня задел.
        - Ничего подобного. Мне показалось, что ты - меня.
        - Ладно, все о'кей.
        - Постой, постой. Какое-то сотрясение все же было - почему, мы же не по проселку едем. Сейчас.
        Брюс переключил компьютер на контроль состояния корабля.
        - Ага. Герметичность не нарушена - слава Богу. Семь ракет на своих местах - приятно слышать. Что же тут могло?..
        - Брюс, связь. Связь!..
        - Я готов. Черт... Что у меня - в глазах двоится? Не пойму. Постой, постой...
        - Смотри - вроде бы их чуть тряхнуло?
        Зернов посмотрел. Пожал плечами:
        - Вероятнее всего - корректируют свое положение: ракету-то они выпустили, значит, параметры изменились.
        - Прекрасная видимость.
        - Где оно? Где?
        Джина ответила не сразу: вероятно, хотела убедиться - потому что разница между обоими ожидаемыми положениями сейчас должна была быть совсем незначительной; затем с каждым днем она должна была делаться все большей - у Люциана все было просчитано еще на две недели вперед. Дальше, по его расчетам, тело можно будет наблюдать и простым глазом - если, конечно, знать, где искать его.
        - Ты что - не можешь определить?
        - Да определила...
        И по ее голосу, едва слышному, он понял, что именно она увидела в небе: то самое, что они сегодня днем разглядели все-таки на ночных снимках: то, чего не должно было вроде бы быть, но оно тем не менее было. Ошибка исключалась: условия для фотографирования были прекрасными - новолуние, поэтому ночное светило не мешало, и атмосфера была спокойной даже на тех высотах, где нередко ураганные потоки воздуха как бы размазывали изображение.
        Не Тело Угрозы; если не точка нахождения, то, во всяком случае, область его наблюдения была достаточно ясна, и возможные сбои с достаточной точностью просчитал еще покойный ныне Люциан. Он же успел предсказать, где надо будет искать и виновника возмущений. Ошибка оказалась минимальной.
        - Небира это? - спросил Минич почему-то шепотом.
        Джина только кивнула; казалось, она тоже не решается или стесняется нарушить наступившую тишину, которая почему-то показалась вдруг им торжественной.
        Они долго еще не решались сломать ее. Потому, может быть, что оба они стали вдруг представлять, каждый по-своему, какова эта планета: не плотность ее или масса интересовали их, а как выглядит, на что похож, а если не похож, то как именно, этот мир на тот единственный, в котором они более или менее разбирались.
        Люди достаточно грамотные, они понимали как будто, что планета с таким периодом оборота вокруг Солнца, с такими расстояниями, на каких она проводила большую часть своего времени, не может быть ничем другим, как насквозь промерзшим телом, где и газы находятся в кристаллическом состоянии и вот только теперь, в чем они только что и убедились, начали течь и испаряться; следовательно, ни о какой жизни в общепринятом понимании на Небире и речи быть не могло.
        Однако они если и не знали наверняка, то, во всяком случае, чувствовали, что природа и ее Творец способны на многое такое, чего люди даже не представляют - прежде всего по причине формализованности и инертности своего мышления.
        А поскольку воображение у них было достаточно богатым, то картины в сознании каждого возникали как бы сами по себе, без учета логики и известных истин.
        Миничу мерещились горные цепи, крутые склоны, густые - чернее черноты - пятна, означающие входы в пещеры, да не в пещеры, а, быть может, в целые подземные города. Он принимал без всякой критики мысль о том, что в недрах планеты температура неизбежно достигает уровня, делающего в принципе возможной существование какой-то формы жизни. Пусть даже неорганической; может быть, там живут не отдельные существа, но какие-то области, а возможно, и целые слои горных пород обладают тем, что можно назвать не просто жизнью даже, но жизнью на определенном, не таком уж низком уровне сознания. С возможностью получать энергию, быть может даже - запасать ее впрок во время столь редких приближений к центру системы. Для человека этот мир оказался бы, конечно, очень неудобным: движение, которым, наверное, неизбежно сопровождается всякая жизнь, человеку представилось бы серией землетрясений, извержений, когда живая порода делает нечто вроде выдоха, постоянного изменения рельефа поверхности - и так Далее. И тем не менее Небира казалась ему не миром ужаса, но таким местом, в котором человеку стоило бы побывать, чтобы
испытать свой характер на предел прочности и - неизбежно - Узнать нечто новое о возможных жизнях - такое, о чем до сих пор и не задумывались. Минич успел даже пожалеть, что во время этого визита Небиры человек вряд ли успеет снарядить туда экспедицию, а время нахождения редкой гостьи в пределах, достижимых для современных кораблей, будет слишком кратким: сейчас ее орбитальная скорость должна была уже приближаться к пределу, как и у любого небесного тела с такими периодами и большими осями орбит. Жаль, ему действительно жаль стало, что такой возможности не будет, а до следующего визита неизвестно еще, что произойдет на Земле и с нею; и этот поворот мысли вернул его к действительности.
        Джине же представлялась совсем иная картина. У нее сразу же возникла мысль: Небира, разумеется, не возникла тем же путем, какой прошли, формируясь в окрестностях Солнца, остальные планеты. Она, судя по параметрам орбиты, была захвачена Солнцем когда-то очень давно. А до того? Была ли она одинокой, самостоятельно путешествовавшей в пространстве планетой, или принадлежала к семье какого-то другого светила, не сумевшего удержать ее во время близкого прохождения Солнца? Джине, мешая друг другу, одновременно полезли в голову и теория Джинса с прохождением посторонней звезды близ нашего светила - теория отвергнутая впоследствии, но ведь возможности такого сближения никто не отвергал? И картинка; но почему-то не огненные шары в пустоте привиделись ей, а два могучих зверя, два самца, сражающихся ради обладания самкой, в сторонке покорно ожидающей решения своей судьбы. Потом она вернулась к рассуждениям. Конечно, планета должна была быть не из самых близких к своему прежнему светилу; с другой стороны, она могла оказаться и единственной, а масса и поле тяготения старого хозяина - менее мощными, чем у
Солнца, значит, планета могла располагаться и на таком расстоянии от источника тепла и света, какое делало возможным возникновение и развитие жизни, похожей на земную, вплоть до возникновения разумных существ. Когда произошел захват, он оказался процессом достаточно длительным, Солнце тащило, старый хозяин удерживал - это и привело к возникновению такой нехарактерной орбиты; но у людей (Джина не нашла другого слова) оказалось достаточно времени, чтобы укрыться от медленно наступавших холода и темноты, и они ушли вглубь, бросив все силы на создание убежищ. За минувшие тысячи и десятки тысяч, а может быть, и миллионы лет они - надеялась женщина - успели максимально приспособить новую среду обитания к себе и сами по возможности приноровиться к ней... И ей судились подземные реки, свет, сады, поля, города... Не зря же академик Обручев написал в свое время книгу о такой возможности; фантастическую, конечно, но фантазия всегда лишь первое звено в цепи “фантазия - изучение - реализация”. И уже запестрели даже самые несвоевременные, казалось бы, мысли: а что там носят женщины? На этом она поймала себя, даже
покраснела, встряхнула головой, чтобы вернуться к сегодняшней реальности, и отдала себе отчет в том, что напротив нее сидит не таинственный небирянин, а совершенно конкретный и знакомый Минич. Сидит, тоже хлопая глазами в некотором, похоже, одурении.
        Джина вздохнула.
        - Ну что, - сказала она, - стемнело уже. Пошли смотреть?
        Минич с готовностью поднялся. Видимо, и его все более жгло нетерпение.
        - Вторая позиция? - на всякий случай спросил он. - Что по сравнению со вчерашней? Подтверждается?
        - Оно свернуло к нам, - ответила Джина сверху, со стремянки, оторвавшись от окуляра... И после паузы медленно, как бы сомневаясь в собственных словах, проговорила: - Тут еще что-то... Новые тела какие-то... даже два. Поярче и потусклее. Примерно седьмой величины - и восьмой. Раньше ничего такого не наблюдалось... Но ведь тут ничего и не должно было быть!
        - Дай я посмотрю.
        Джина слезла, уступила ему место. Он всмотрелся.
        - Точно - ничего такого не было. Как это понять? Откуда взялись эти камни? Или... - Он не договорил, поняв, видимо, нелепость предположения, которое хотел было сделать.
        Она только пожала плечами. И сказала:
        - Скорее всего новые спутники какие-нибудь... а может, и не новые - просто проходили этот сектор. - Она слабо усмехнулась: - Во всяком случае, не эти два тела, неизвестно откуда взявшиеся, оказали то воздействие, которое требовалось телу, чтобы перейти на эту вот орбиту. Хотя ты заметил - они как по заказу находятся на одной прямой с телом. Словно нацелены на него. Только там его нет уже сейчас... - Она вздохнула. - Знаешь, не хочется больше смотреть сегодня. Мне кажется, .и так все понятно: Небира пришла - и притащила это тело с собой. И ее никто До сих пор не видел - потому, может быть, что оно находится недалеко от экватора, а туда специалисты смотреть не очень любят: условия для наблюдения хуже. Тем не менее она здесь.
        - Грустно почему-то. И тоскливо. Хотя должен бы сейчас торжествовать: все-таки мы оказались правы и не зря старались предупредить людей. А как хорошо было бы ошибиться... Но может быть, теперь и другие наблюдатели поймут: опасность стала Реальной!
        - На это не рассчитывай, - проговорила Джина хмуро.
        - Думаешь - они глупее нас с тобой? Или меньше знают? Вряд ли.
        - Если ты имеешь в виду астрономов - то напрасно. Они не учтут эти дополнительные влияния просто потому, что знают: их быть не должно. А без них все выглядит не так уж страшно. Нет, они сообразят, конечно, однако как бы не оказалось поздно: сейчас каждый день будет менять ситуацию, а самое позднее через неделю всякому достаточно будет поднять голову, чтобы увидеть тело простым глазом.
        - Выходит, без нас никто так и не ударит в большой колокол?
        - Пойдем, - позвала она вместо ответа. - Как-то неуютно тут стало.
        И в самом деле - ощущение было таким, словно какой-то злой ветер подул здесь, на вышке, резкий, холодный...
        - Пойдем, - согласился он, зачехляя окуляр и возвращая купол в исходное положение. Закрыл створки. - Придется теперь вырабатывать диспозицию кампании: теперь ясно, что без драки не обойтись. Пришла пора вербовать сторонников. Авось хоть в этом повезет.
        Повезло с Хасмонеем: на этот раз удалось поймать его дома и переговорить, стараясь обходиться без опасных слов. Минич знал, что для главного письмоводителя разгадывание намеков трудности не составит. Коллега, покряхтев, сказал:
        - Саллюстий (это имя из античной истории использовал он вместо обычного “Слушай”). Я вот тут тоже об этом деле все время думаю. Глупость, конюшня (это вместо “конечно”), но, ешки-марашки, если там есть даже один процент вероятности...
        - Больше, Хас, куда больше!
        - ...если даже один процент, то уже становится страшно. И я бы тебе с охотой помог бы, если бы знал - как. Что тут, в самом деле, можно сделать? Я вот переправил твою маляву на “Шахматный” - ну и что? Панкратов молчит, как партизаны после ужина - надо думать, штаны у него отяжелели, так что мир храпу его. А уж если и они в рот пива набрали - или чего покрепче...
        Минича эта манера разговаривать раньше быстро выводила из себя: он уважал язык легкий и ясный. Но сейчас не стал обращать на это внимания. .
        - Вот послушай. Мы будем по-прежнему наблюдать за этой штукой. Какое-то время у нас еще есть. Но на случай, если события станут оборачиваться все менее приятным боком, нужно иметь надежный способ вброса информации непосредственно urbi et orbi (не то чтобы Минич любил ввертывать в свою речь иностранные словечки, сейчас он просто остерегся произнести слово “народ” - кто знает, может, и оно попало в разряд ключевых? А формула “городу и миру”, как он считал, вполне заменяла опасное). Из рук в руки - потому что иначе просто не получится.
        Разговаривая из автомата на почте, Минич все время косился по сторонам: не прислушивается ли кто-нибудь к его разговору слишком уж внимательно. Но, похоже, подслушивать было некому: единственный тут работник связи - женщина в возрасте - вообще ушла куда-то во внутренние помещения, где, похоже, она и жила; видимо, тут не принято было бояться, что кто-нибудь совершит налет с целью хищения конвертов или открыток - писанием писем тут вряд ли увлекались. Поэтому он продолжал:
        - Я тут прикинул: какое средство у нас самое массовое - больше даже, чем газеты и ящик? Бесплатные рекламные еженедельники, вот какое. Согласен?
        - Ешки-марашки! Пожалуй, ты не лев (Что должно было обозначать: ты прав). Еще рекламные листовки. Но все это - средства разового употребления: хоть одна, да попадется на глаза недреманным очам.
        - Раз в неделю они оказываются в каждой квартире.
        - Во всяком случае, в нашем городе.
        - Из него любая байка разлетается быстро по всей Руси великой. Рекламное объявление в самом лихом из этих изданий.
        - Рекламировать-то что? Терра капут? Хасмоней тоже уяснил, надо полагать, какие слова в таком разговоре являются запретными.
        - Конечно, тут нужна какая-то алгебра. Какие-то эллипсы, какой-то Эзоп. Наверное, самым лучшим стало бы - выдать всю Цифирь с минимумом слов. Но такое оплатить - денег у нас с тобой не хватит.
        - Идея, - сказал Хасмоней. - Авоська. Нет. Партийный гимн.
        - Переведи.
        - Не нуждается в перечислении. Напрягись. Что есть авоська?
        Минич напрягся. Авоська - сетка. Net. Интернационал Интернет.
        - В авоське все видно.
        - Если нести недалеко - сойдет.
        - У тебя она есть?
        Не было у Хасмонея своей страницы в сети, он вообще был не из тех, кто любит выпендриться, был по сути, вопреки манерам, для большинства закрыт. И у Минина тоже не было там своего уголка - хотя бы потому, что нечего было туда класть или ставить.
        - Ничего, - сказал Хасмоней. - В объявлении дать суть; загляни туда-то. А уж там можно изложить все, что хочешь.
        - Да где - там?
        - Семь целых две десятых, скажем так. Я как-то тебе показывал.
        - Опознано. А там возьмут?
        - Уж какен-буд, - сказал Хасмоней вместо “как-нибудь”.
        - Я понимаю: далеко не каждый прочтет, а из прочитавших десяти девять не поймут, о чем речь. Но ведь и не нужно, чтобы все поняли. Пусть один поймет, два, три. Из тех, кто в такой проблематике сечет. Сможет проверить - и убедится. Это будет камушек - и побегут круги все шире.
        - Как говорится в анекдоте - кому понадобится хороший анализ, тот купит.
        - А кто поймет - не станет держать это при себе, потому, что от такого камуфлета индивидуального нырка быть не может. Только глас божий сможет воздействовать на эмиров (глас народа - правильно расшифровал Хасмоней этот оборот). Над текстом надо подумать - и мне, и тебе. Займись. .
        - У тебя там телефон есть?
        - Есть. Запиши код и номер. Но это - в случае большого пожара: уверен, что при нем имеется третий лишний.
        - Угу. Схвачено.
        - Я буду звонить при надобности. В такое вот время суток.
        - Есть мнение - согласиться. Ну, как ты вообще? Не тонешь в керосине, я вижу?
        - Чуть не утоп. Но теперь завязал. Тройным топовым.
        - Смотри. А то проспишь самое интересное.
        - Не просплю. Будильник надежный. Ну, целую в плешь.
        - Киш а бер. Поцелуй медведя.
        - О, какие люди! - проговорил Кудлатый необычно громко и нараспев, как если бы произносил речь перед обширной аудиторией. - Сколько лет, сколько зим! Я уж и ждать перестал...
        Он вышел из-за своего стола, антикварного сооружения черного дерева с золотом, и встреча с Гриднем произошла точно в геометрическом центре помещения, как если бы оно было отмечено на мохнатом ковре каким-то невидимым знаком. Обнялись (для этого Кудряшу пришлось несколько нагнуться), положив головы один на плечо другого, потом на миг выпрямились, и теперь головы, почти соприкасаясь щеками, оказались уже на другом плече. Исполнив таким образом необходимый обряд, сделали по полшага назад, чтобы не вдыхать так уж сильно ненавистный каждому запах другого; только после этого Гридень ответил:
        - Вот уже третья неделя, как все стараюсь вырваться к тебе, доставить себе удовольствие. Да времена пошли сам знаешь какие - сумасшедшие, вечером до постели доползти - и то сил не остается. Ну, покажись, покажись. Прекрасно выглядишь, просто прекрасно. Рад. И весь в делах, как всегда...
        Только после завершения этой сценки, разыгранной, как и следовало, для зрителей, которых в эту минуту в кабинете было никак не менее восьми человек - по четверо с каждой стороны, потому что Гридень не в одиночку же появился тут, - оба магната повернулись, каждый к своим, и хотя ни слова при этом не было произнесено, все поняли ситуацию правильно, и через несколько секунд двухстворчатые двери плотно затворились, оставляя обоих заклятых друзей наедине. Исполненным гостеприимства жестом Кудряш указал гостю на глубочайшее кресло желтой кожи - три таких мебельных шедевра окружали низкий круглый столик (тоже черное дерево с желтым металлом) так, словно столик этот не раз уже был уличен в попытках к бегству; прежде чем самому опуститься в другое - поинтересовался:
        - Рюмку с дороги?
        И даже шагнул в ту сторону, где, надо полагать, за одной из множества резных дверец, занимавших всю стену, помещался достаточно богатый выбор спиртного - на любой вкус. Гридень выставил ладонь:
        - Позволь отдышаться немного. - И улыбнулся.
        - Дыши, раз уж иначе не можешь, - согласился Кудряш, Улыбаясь тоже. И уселся в другое кресло. Благодаря их расположению сидевшие могли видеть друг друга, лишь слегка повернув головы навстречу друг другу; зато чтобы не встречаться взглядом с собеседником, не нужно было отворачиваться, достаточно было смотреть прямо перед собой.
        Сейчас, однако, оба именно смотрели друг на друга - очень внимательно и с некоторой даже задумчивостью.
        Гридень искал в лице Кудряша какие-то признаки того, что конкурента действительно идут к концу; искал - но не мог найти. Кудряш, наоборот, выглядел куда здоровее и бодрее, чем во время последней их личной встречи - состоялась она, правда, уже три с лишним месяца назад. Будь Кудряш просто подгримирован, чтобы лучше выглядеть (как гримируют покойников, чтобы последний взгляд на них не вызывал страха смерти, но наводил лишь на мысль, что и там люди живут), - будь так, Гридень определил бы это с полувзгляда; но нет, все было натуральным, без кремов, румян и подтяжек. Кудряш, похоже, и в самом деле не собирался бросать дела и думать о божественном. Так что считаться с ним придется - во всяком случае, в ближайшем будущем; а именно оно Гридня сейчас и интересовало.
        Что же касается хозяина дома, то он, сохраняя на лице выражение высшего доброжелательства, в глубине души изрядно злорадствовал. Ясно было, что Гридень рассчитывал увидеть совсем другое, и просьбу (или приглашение) навестить болящего, в ответ на которую примчался чуть ли не стремглав, он воспринял как желание попрощаться перед уходом туда, иде же несть ни печали, ни воздыхания; соответственно - то есть по-боевому - настроился, а узрел человека не только живого, но и прямо-таки содрогавшегося, как доведенный до марки паровой котел, от желания действовать - немедленно, решительно и масштабно.
        Впрочем, теряться было не в привычках Гридня. И когда взгляд его лишь заканчивал сканировать то последнее, что магнат хотел увидеть (шея, кисти рук и колени - не заметна ли хотя бы легкая дрожь, пусть даже время от времени, когда теряется контроль над ними), гость уже заговорил, и голос его был исполнен неподдельного (как бы) восхищения:
        - Просто умопомрачительно. - как они тебя капитально отремонтировали. Ну да немцы - как всегда, верны себе. Что же ты, коллега, людей пугаешь? - И передразнил - слегка только, чтобы не было обидно: - “Приезжай, чувствую себя - хуже некуда...” Разыграть решил, да? Артист ты...
        - Да ничуть, - откликнулся Кудряш самым серьезным тоном, на какой только был способен. - Оно так и было вчера - зубы схватило так, что, поверишь, прямо на стенку лез - вот на эту самую. Понимаешь, их - своих - осталось-то всего три пенька на обе челюсти, и то не могут вести себя в норме.
        - Выходит - хотел вызвать зубного, а попал ко мне?
        - Я куда не хочу - туда уже давно не попадаю, - сразу не ответил Федор Петрович, и тон его голоса при этом чуть изменился. - И не попаду никогда. А тебя попросил приехать потому, что (почти незаметная пауза возникла) пришла пора попросить твоего совета.
        - А у тебя что - транспорт бастует?
        - Такого не бывает. Но возникла бы засветка.
        Гридень насторожился: интересно поворачивался разговор Если уж Кудлатый обратился к нему, исконному врагу, - значит дело и вправду серьезное.
        - Тогда снимаю поправку. Излагай.
        - Любопытное предложение есть. По делу, в котором у тебя опыта полные мешки.
        - Ты что - стал в шахматы играть? Тогда лучше к чемпиону мира.
        - Очень смешно. - Федор Петрович поднял глаза к потолку - медленно, чтобы это не осталось незамеченным, но стало бы правильно оценено. - Советуют вложить капитал. Обещают хоро-ошие дивиденды. Ты в эту игру уже играл. Вот я и обращаюсь к тебе - смирил свой гонор...
        Гридень об этом предложении знал, естественно, еще до того, как оно было сделано. Интересно, а зачем Кудряш вдруг просто так вводит его в курс дела?
        Гридень ответил самому себе с легкостью: чтобы Гридень стал задумываться: Кудлатый входит в большой фавор - так не пора ли идти с ним на мировую?
        “Пора, Петрович, пора, - подумал он, - только не по той причине, какая у тебя в мыслях”.
        - Дело хорошее, - ответил он вслух, - красивое дело, прекрасное. Для каждого, кто любит благотворительность.
        - Так ты считаешь? - проговорил Федор Петрович с некоторым недоверием.
        - Направь своего главбуха к моему, - посоветовал Гридень. - А я распоряжусь показать все. Насчет же процентов - то ты, наверное, в курсе - часто ли я теперь там бываю.
        - Так-так... - пробормотал Кудлатый задумчиво. - Интересно. Хотя кто же лучше, чем ты, умеет зубы заговорить? Ладно, отложим эту тему на время. И раз уж говорим откровенно - обижен я на тебя.
        - А у тебя что - заява? - Гридень чуть усмехнулся: такой лексикой, для него необычной, он сразу давал понять собеседнику, что отлично помнит - с какого поля ягодой разговаривает и что на равной ноге они никогда стоять не будут. А также указывал и на то, что, выезжая сюда, понимал, куда отправляется, и все необходимые меры предосторожности - в том числе и на будущее - принял,
        - Хотя и правда пригласил тебя на встречу по поводу куда более важному, но раз уж представилась такая возможность...
        Он не перешел на жаргон, не сказал “забил стрелку”, и Гридень понял, что разговор, вероятнее всего, действительно будет даже более серьезным и деловым, чем предыдущая часть.
        - Так вот, насчет, как ты сказал, заявы. Ах, зачем ты так? И чем только она тебе помешала?..
        - Постой, постой, Петрович. Да ты о чем?
        - "Да о ней, понятно, и не делай большие глаза. О ней - о сокровище моем, о Зиночке...
        - Ну не понял...
        - Да перестань, прошу тебя. Ты ведь знаешь: сколько лет уже я одинок, никого, ну совершенно никого не было. Да нет, девок, конечно, хватало, на ком отзаниматься - но в душе пусто было, знаешь, что это значит? Прямо жить порою не хотелось, вот до чего доходило. И тут вдруг наткнулся я на нее - ну совершенно случайно. И ведь так посмотреть - ничего в ней нет, ни красоты никакой особой, ни какого-то такого уж умения... Но вот прирос я к ней. Прикипел. Полюбил - в мои-то годы и в моей ситуации... Я ведь отчего помирал? От скуки жизни. От бесцельности ее. И она меня из этой ямы вытащила, а никакие вовсе не немцы. Просто заново дала желание жить! Вот почему я - такой, каким меня видишь, а не на столе лежу. Вот...
        - Федор Петрович, так за тебя только порадоваться можно! От всей души! Раз так - держи ее и не выпускай! Женись на ней, Петрович, - и живи еще сто двадцать лет в совете да любви...
        Кудлатый набычился:
        - Ты что думаешь - я тебя позвал шутки шутить?
        - Не понял.
        - Так ведь это ты! Твои люди ее украли! Чтобы меня на пустом месте оставить! Что - решил, что без нее я снова загибаться начну? А вот вам!
        - Петрович, да я...
        - Брось, брось. Все точно знаю. Где-то ты ее прячешь. И говорю: давай по-хорошему. Потому что если нет - будет серьезная война. А она сейчас вовсе некстати - ты не хуже моего знаешь...
        Артист, ну, артист, думал Гридень спокойно, одновременно выражая лицом недоумение, обиду, негодовацие и даже растерянность - достаточно сложную гамму чувств. Малый театр по нем плачет или другой, где там сейчас “На дне” ставят, - туда его, на нары! Или на другие нары хорошо бы... Но - талант, безусловно. Значит, любовь, вот оно что! Любимая девушка у одинокого мужчины в годах - а вовсе не целительница, у которой и без него мужчина есть, более ей соответствующий. Кудряш и женщина - это вообще... Не спросить ли его: с каких это пор он сменил ориентацию? Что он - на жалость рассчитывает? Нет, конечно. Это понятие ему и вовсе не знакомо. Или на мою глупость? Вроде бы нет у него на то оснований. Чего же ради вся кумедь затеяна? Перебор, Федор Петрович... Скорее всего он просто сбежку делает, как заяц, чтобы, я кинулся в ложном направлении. А значит, что-то он уже сделал такое, что хочет от меня утаивать так долго, как только возможно, или пока дело не сделается. А что это мо жет быть? Одно только... И вовсе не приглашение наверх.
        Нет, что бабка эта, или девица, ему нужна - сомнения нет Но он и так ее ищет, а если не находит и если это действительно я ее изъял, то не думает же, что я вот сейчас расчувствуюсь и отдам... Нет, тут другое: он меня уже просмотрел - я ведь, когда дело сорвалось, распорядился жить в нормальном режиме, - знает, что у меня ее нет, и рассчитывает, что я ради сохранения отношений и всего прочего предложу - или хотя бы соглашусь - объединить поиски: понимает, что я тоже шарю по всем сторонам. Но даже и этот вариант - всего лишь подводка к тому главному, для чего мы тут сейчас оба и находимся. Ну, что же: пора переходить к делу, не дожидаясь, пока он сам к нему подведет по кривой. Ладно, поехали...
        - Петрович, - сказал Гридень. - Ну, могу чем угодно поклясться, детьми, внуками своими, - нет у меня твоей королевы, никогда она и порога не переступала. Да заведись в моем доме такая женщина - я бы расцвел просто. Я бы в губной помаде ходил - и со щек не стирал, гордился бы... Петрович, а можег она просто нашла кого-то помоложе, пофигуристее - и с ним слиняла? Деньги, конечно, для женщины - три четверти жизни, но ведь... Кстати, ты как ее содержал-то? На подарки не скупился? Тряпки, побрякушки покупал, не жалел зелени?
        Кудлатый все еще не желал выходить из роли: видно, она ему нравилась.
        - Эй, парень! Да разве я... И золото, и камушки, и...
        Хорошей была выдержка у обоих. Ни словом, ни взглядом никто даже не коснулся давешней аферы с попыткой захвата телескопа. Может быть, потому что в результате каждый остался при своих; перехвати Кудряш инструмент - вряд ли Гридень приехал бы к нему договариваться. Побежденным - ни за что не поехал бы. А сейчас - пожалуйста.
        - Слушай! - сказал он как бы внезапно пришедшее в голову. - Выходит, это чтобы хватило бабок ей на подарки, ты стал не такие уж малые куски “Нооснафт” сбрасывать? Они сейчас высоко стоят... А ты стал их сдавать - по краткосрочным фьючерсным. С чего бы, а?
        Гридень с удовольствием наблюдал, как на глазах увлекшийся артист возвращается к своему истинному облику - дельца жестокого, умного и беспринципного.
        - Считай, что ты меня развлек, - продолжал он. - Ну что - давай по делу? - Он бросил взгляд на часы. - Не то что-то расслабились мы с тобой...
        - Стоят высоко, да, - ответил Кудлатый после коротенькой паузы. - Но, кстати, и “Севгаз Лимитед” стоит не слабо, очень даже, - но кто-то вчера начал осторожненько сливать его - тихо, но если подбить бабки, то помногу. Продает на двадцать пятое; не знаешь случайно - кто это? И ведь не только российские бумаги пошли в продажу; вот на Лондонской...
        - Может, и знаю, - улыбнулся Гридень. - Ты что - рекламную газетку читаешь? Находишь для этого время? Ну, ты прямо великий человек...
        - Есть у меня и кому прочесть, и вовремя доложить. А вот сделать выводы что к чему, сопоставить объявление с “Севгазом” - это уже моя работа.
        - Тебе не кажется - как-то уж очень вовремя эти новости появились? - поинтересовался Гридень осторожно. - Объявление в рекламной. Не с твоей ли подачи?
        Кудлатый же, показалось, даже испугался немного этого вопроса; хотя, может быть, просто обиделся такому подозрению:
        - Дружок! Никаким боком. Век свободы... короче, честное слово - я тут ни при чем.
        - Ладно, - согласился Гридень. - Я просто так спросил - кто бы там это ни сочинил, нам он оказал услугу - не то я, например, пожалуй, промедлил бы: мои звездочеты давали другие сроки - и твои, надо думать, тоже? Ну, будем считать, что мы друг друга поняли. Скажи: по твоим прикидкам - когда объявление сработает?
        Федор Петрович замялся; похоже, ему не хотелось просто так, за здорово живешь, отдавать важную информацию. Гридень усмехнулся:
        - Покажу пример. Мои источники сообщают, что объявление дает верные сроки: у нас остается не более двух суток покоя. На третьи - начнется детский крик на лужайке. Так что до того предложения, которое тебе сделали, дело вообще может не дойти.
        - Совпадает, - мрачно проговорил Кудряш. - Двое суток. Поздновато мы спохватились...
        Гридень с этим внутренне не согласился: он-то начал продавать куда раньше - и осторожнее, так что пока всерьез никто не спохватился ни на Московской фондовой, и нигде вообще; мелких фирм-держателей он успел наплодить давно уже - предосторожность далеко не лишняя. Но, отвечая на замечание Федора Петровича, лишь согласно кивнул:
        - Дали маху, это ты прав. Однако не все потеряно. Мы с тобой так или иначе готовы к предстоящему лучше, чем кто угодно другой. Ты вон себе целый подземный город оборудовал, богато профинансировал - не просто же так?
        Кудряш не удивился информированности собеседника: такое дело никак невозможно было скрыть от чужих взглядов. И ответил:
        - Чистая коммерция. А вот к чему бы подводный крейсер атомный покупать за большие деньги?
        - Чисто в научных интересах, - сказал Гридень очень серьезно. - Но это дело рисковое: вот сейчас, например, связь с ним потеряна - боюсь, не приключилось бы, как в начале века с “Курском”...
        - Не дай бог, не дай бог...
        Оба знали, что на самом деле связь не терялась, просто Гридень установил радиомолчание - догадывался, видно, что, как только тайное станет явным, командование флотом может отработать задним ходом: подводное убежище им и самим понадобится. А на “нет” и суда нет, и контракта тоже.
        - Конечно, под землей надежнее, - признал он. - Где находится, там и останется - не потеряешь.
        - Гм-гм, - только и ответил Кудряш: он тоже понимал, что, как только угроза станет всем очевидна, бывший государственный объект могут и затребовать назад: тут уж не до буквы закона будет, да и что власти - закон? Все равно что козырь для каталы.
        - Так что сейчас важно одно, - сказал Гридень уже совершенно серьезно: - Биться - или мириться? Каждый за себя - или вдвоем против всех?
        Кудлатый ответил не сразу, взял паузу - но не для того, чтобы обдумать ответ, а так, для солидности: чтобы не показалось, что он только этого и ждал и бросается навстречу с распростертыми объятиями. На самом деле такого предложения он ждал, и ответ у него был готов заранее.
        - Да вроде бы не время сейчас, - сказал он медленно, - сводить счеты.
        - Правильно. Тогда надо сразу же разделить: кому что. Чтобы не подставлять ножку друг другу.
        - Сейчас прямо и нарисуем.
        - И отдельно: и на суше, и на море - выручаем один другого. В случае, если захочется погостить одному у другого...
        - Только чтобы гостей не получалось уж слишком помногу.
        - Само собой. А что касается твоей - этой, как ее... Зины, то честно говорю: нет ее у меня и не было. Но если хочешь - спущу моим команду: тоже поискать ее. Хотя если за два дня не найдем - потом не до нее будет.
        - М-да. М-да... Но думаю я, что искать ее нужно по этому самому объявлению. Проследить, как и откуда оно возникло. Кто подавал, кто проплачивал...
        - Мысль не лишняя. По-твоему, информация от них идет?
        - Ко мне, во всяком случае, - сообщил Федор Петрович, - она как раз таким путем попала.
        - Ясно.
        Теперь Гридню и на самом деле это стало ясным, потому что сверху Кудряш ее получить не мог, на тот уровень у него выхода не было; предложение ему сделано было со ступеньки пониже, поскольку было оно лишь предварительным. Не сверху - значит снизу. Ясность - великое дело.
        - Ну, давай за дело. Я своего бухгалтера привез, твой, надо полагать, тут где-то по соседству?
        - А где ему еще быть?
        - Зови обоих. И начнем делить планету.
        - Пока она еще есть.
        - Совершенно точно: пока она еще есть.
        Объявление, о котором упоминали в разговоре оба магната, появилось накануне в рекламной газете, какую бесплатно получала каждая московская квартира. Авторам оно обошлось, похоже, в круглую копеечку, поскольку занимало целую полосу и было исполнено весьма художественно. На нем было изображено множество людей, они все как один, задрав головы, глядели в черное звездное небо, и на лицах их было написано и ожидание, и надежда, а кто-то уже поднимал руку, и рот его был полуоткрыт, казалось, еще мгновение - и прозвучит ликующее: “Вижу! Вижу!” Текст же был таков:
        Новая игра!
        Играя в нее, вы можете выиграть целый мир! И для этого вам не придется делать ничего.
        Никакого труда! Никакого риска! Никаких загадок и головоломок!
        Участвовать могут все:
        от малых детей до людей самого достойного возраста. Условия игры - проще не бывает!
        Просто будьте внимательны. Читайте! Играйте! Выигрывайте!
        Правила игры:
        Двадцать пятого сентября, как только стемнеет, вы входите в Интернет. На сайт WWW. Telo. Com. И начинаете внимательно смотреть - очень внимательно - на помещенную там карту звездного неба. При этом руководствуйтесь стрелками - они покажут вам, на что надо обратить особое внимание. Если то, что вы увидите, вас заинтересует - попытайтесь разобраться в числах и формулах, которые откроете, нажав на кнопку. Это легче будет сделать тем, у кого имеются знания математики, физики и астрономии в университетском объеме. Но даже если вы ими не обладаете - попытайтесь сами или просите помощи у знающих друзей. Сделав это, вы, безусловно, придете к каким-то выводам; в них и заключается первый этап решения задачи.
        А чтобы решить ее до конца, вам придется посмотреть уже на настоящее небо - на тот его угол, что изображен на карте в сайте.
        Вы, конечно, скорее всего не астроном, на небо смотрите редко, а уж о том, какие звезды должны и какие не должны быть видны в этом месте и в этот час, у вас нет ни малейшего представления. И тем не менее вы ее узнаете. И не только потому, что она была обозначена стрелкой.
        Каким же образом?
        Если вы пронаблюдаете за нею десять минут, вы обязательно заметите, что она явно переместилась относительно других звезд. Потому что она на самом деле движется очень быстро и находится достаточно близко от Земли.
        Заранее гарантируем: это не будет ни какой-то из спутников, ни тем более космическая станция: заверяем вас, что в это время она находится над совершенно другой частью Земли, и из Москвы вообще не видна.
        Нашли? Увидели? Убедились?
        Тогда - немедленно доставайте вашу трубку или бегите к ближайшему телефону и набирайте номер, который тут указан. Это - многоканальный телефон, и вы быстро получите соединение.
        Как только вам ответят - назовите ваше имя и адрес. Время вашего звонка будет фиксироваться автоматически.
        Никто из первой тысячи позвонивших не останется без выигрыша. А первые десять человек получат прекрасные автомобили “Нино-Астра”, нынешним летом заслужившие высочайшую оценку на всемирной автомобильной выставке в Брюсселе - впервые в истории отечественного автомобилестроения.
        Напоминаем: от вас не потребуются никакие расходы, кроме вашего времени. Звонки по Москве - бесплатные.
        Итак - смотрите! Найдите! Выиграйте!
        Это объявление - или приглашение к игре, называйте как угодно, - читали не все, разумеется. И рекламную газету, в которой оно было помещено, тоже получают не все в столице. Например, до жилища президента она просто не доходит. Да начать с того, что и Гридень, и Кудлатый Федор Петрович тоже не имеют обыкновения просматривать это полезное издание. На то у них имеются специальные люди - в числе тех, кто занимается отношениями со средствами массовой информации. Люди эти, как правило, не глупы; поэтому о странной публикации было сразу же доложено и тому, и другому - после чего им пришлось ознакомиться с текстом и самим - и сделать выводы.
        Что же касается президента, то ему тоже доложили - хотя и не так быстро: дольше сомневались - стоит ли отнимать хоть часть дорогого президентского времени на такую вроде бы ерунду. Но найдя все же, что, как некогда сказал автор пьес и сонетов Шекспира, в этом безумии есть своя система, - рискнули и доложили, сопроводив донесение соответственной вырезкой. Президент прочитал. И в отличие от своего персонала понял сразу.
        А что до остальных примерно полутора миллионов человек, не пропустивших объявление мимо своих глаз, то около миллиона и ста тысяч лишь пожали плечами, полагая, что, как ам ни уверяй, а все дело заключается в том, чтобы вытащить из карманов у простаков еще некоторую сумму денег. Скажут, например, что введен новый городской налог на пребывание на крышах - и не все, конечно, но большинство заплатит тут же на месте во избежание осложнений. Мысль, кстати, не совсем беспочвенная. Из остальных четырехсот тысяч (или около этого) примерно две трети приглашением не воспользовались, пребывая в глубоком убеждении, что, поскольку им никогда и ни в чем не везет, то не посчастливится и здесь, так что нечего и время тратить. Некоторое количество, после краткого рассуждения, предпочло остаться у телевизора и посмотреть очередную милицейскую серию. Еще кто-то... Словом, причин для того, чтобы не выходить и не пялиться в небо, нашлось очень и очень много.
        И тем не менее...
        Тем не менее не так уж мало осталось и тех, кто был готов выполнить все предписания - смотреть, искать, найти и позвонить. На три четверти это был народ молодой и очень молодой - люди, у которых каждый вечер возникает проблема, на что бы убить его с наибольшим кайфом. А за двое суток, остававшихся до назначенного дня и часа, число их намного выросло, поскольку о своем намерении они не молчали, и все большему числу тинэйджеров это стало казаться делом вполне прикольным - если, конечно, запастись достаточным количеством самого продвинутого пива.
        Во всяком случае, именно такой расчет был представлен президенту вскоре после того, как он его потребовал. Он же, в свою очередь, ознакомил с приведенными выше выкладками тех, кто был им приглашен на срочное совещание в узком кругу, - всех, каким-то образом причастных к проблеме Тела Угрозы.
        - Получается, - сказал президент, когда присутствующие разобрались в цифрах, - что тело будет достаточно ясно видно простым глазом уже через два дня? Но насколько мне известно, нам называли другие сроки?
        И он глянул на министра обороны, чьи люди в последнее время только и занимались проблемой тела - поскольку цивильная астрономия была от этого дела отстранена ради максимального сохранения секретности.
        - Может быть, возникла необходимость прибегнуть к помощи обсерваторий?
        Ответ министра не заставил себя ждать:
        - Мы уже сделали это. Попросили их посмотреть.
        - И что же?
        - Все наши расчеты совпали с их данными. Они, - пояснил он тут же, - продолжали наблюдать за телом - для науки, как говорится. И они уверяют, что оно должно было бы сейчас находиться в другом месте и двигаться несколько в ином направлении. Но произошло что-то...
        - Что-то - это что, научный термин?
        - Именно так они ответили. По их сообщению, радиоастрономы .якобы обнаружили какое-то новое тело...
        - Радио? Значит, это тело все-таки выходит на связь?! Та-ак... Вот и попались!
        - Это совсем другое тело. Чуть ли не планета - большая, и относительно недалеко, но как бы не совсем в системе...
        - Что хорошо в науке: чем больше слов, тем меньше ясности. Дальше?
        - И они усмотрели там какую-то связь между этой новой планетой и нашим телом. Якобы оно и есть тот самый источник посторонних влияний, по чьей милости никак нельзя было нормально рассчитывать залп... Так что как бы не пришлось считать все заново...
        - А они не сказали - хватит ли на это времени?
        - В общем, картина вырисовывается такая: сейчас Тело Угрозы находится в зоне, как они говорят, неустойчивого равновесия сил, воздействующих на него, то есть возникают два равных вектора, и достаточно малейшего нарушения равновесия, чтобы тело выбрало одну из этих двух возможностей. Но пока еще не определена величина возмущений, вызываемых этим только что замеченным объектом. Так сказать, свежий резерв решает судьбу громадного сражения...
        Очень убедительно. Следовательно, получается: какая-то ранее неизвестная нам сила оказалась в нужный момент в нужном месте, подтолкнула или, наоборот, подтянула тело так, что оно двинулось именно в том направлении, по какому, мы надеялись, оно не пойдет. Так?
        - Возможно, так и будет, - ответил министр без энтузиазма.
        - И столкновение с планетой окажется неизбежным?
        - По их словам - значительно более вероятным.
        - Ну да, - сказал президент. - Как говорят врачи - последней умирает надежда. Человек умирает раньше. Подведем итоги. Если верить вот этому (он щелкнул ногтем по объявлению, лежавшему перед ним на столе), через двое суток каждый желающий сможет увидеть тело простым глазом. Девяносто девять целых и девяносто девять сотых этого народа не поймет, в чем дело. Вопрос: хватит ли остающейся сотой для того, чтобы началась паника?
        Он обвел собравшихся вопросительным взглядом. Но посмотреть ему в глаза не решился никто. Директор СБ сказал лишь:
        - Возможно, объявление - лишь начало кампании по развитию этой самой паники...
        - Погодите. Вы мне доложите о том, как получилось, что информация, которую вы так бдительно охраняли, все же не то что просочилась - хлынула потоком. С этим мы разберемся. - Ничего доброго не послышалось в его голосе, когда он произносил эти слова. - Но сейчас жду от вас другого: что вы намерены предпринять немедленно, чтобы эта паника все же не возникла?
        Генерал пожевал губами, прежде чем ответить:
        - Ну, сайт этот, понятное дело, закрыть. И смотреть, чтобы это не возникло где-нибудь еще. Контроль над сетью у нас достаточно надежный.
        - Хочу надеяться. Хотя кто-то наверняка успел туда раньше нас, но лучше поздно, чем... А что еще?
        - Опровержение. В той же газете. В таком же оформлении. С объяснением: все это - затея уголовного элемента, намеренного очистить квартиры, пока их хозяева будут считать ворон на крышах, а может быть, и организовать ограбление тех, кто соберется там наверху...
        - Прекрасная идея! - откликнулся президент, и на этот раз голос его был до предела насыщен иронией. - Опровержение - лучший способ заставить людей поверить в истинность того, что опровергается. Нет, в таком виде ваша идея никак не годится. Хотя сама мысль использовать ту же газету... гм... Ну а что помимо этого? Какие соображения относительно авторства? Кто-то из астрономов? Или еще кто-то?
        - Не астрономы, нет, - отверг это предположение генерал. - Они у меня все вот под таким колпаком! Лично мое мнение: это все та же парочка, а точнее - тот щелкопер, что делал материал для покойного Гречина.
        - Как же и откуда может он вести постоянные наблюдения? И расчеты? Этого ведь, сидя за столом, не выдумать! Не укрылся ли он на какой-то из обсерваторий?
        - Сомнительно. Но я проверю. Хотя... Ну да, конечно! У него же там был телескоп - у того старика, что и заварил всю кашу. А этот писака - его наследник.
        - Вы что же - так его там и оставили?
        - Нет, конечно. Ему удалось скрыться.
        - Телескоп! Я о нем говорю!
        - А... Оставили. Мы там все держим под наблюдением - полагаем, что он рано или поздно туда вернется, и мы его...
        - Выходит, его нет?
        - Я уверен, что...
        - Как же он использует телескоп, если сам там не появляется? Может быть, кто-то вместо него?..
        - За все это время там никто не появлялся. Но мы, конечно, усилим...
        - Усильте. Дальше: выясните путь объявления: кто подал и все, с ним связанное. Найдите его, отработайте связи. Сделайте это в считанные часы: времени, как вы понимаете, у нас нет. Его самого изолируйте. Хотя - все это может помешать продолжению кампании. А как нейтрализовать то, что ими уже сделано?
        - Так генерал уже предложил, - вступил в разговор разведчик.
        - Насчет опровержения? Думаете?
        - Ни в коем случае: тут вы были совершенно правы. Нет; но что касается этого издания, он же сказал: считать ворон.
        - То есть?
        - Дать точно такое же объявление - немедленно - и оставить почти тот самый текст, только наблюдение звезд заменить: пусть их призывают считать ворон! Одновременно в другую такую' же газету - у нас же их две, кажется, - тоже дать в том же оформлении, но уже с призывом считать тараканов. То есть скомпрометировать это нынешнее объявление окончательно и безвозвратно. И не понадобится даже объяснять, что мы имеем дело с новой формой хулиганства - всего лишь. Ну а в газетках этих, начиная с их хозяев, провести соответствующую работу,..
        Президент глянул на разведчика заблестевшими глазами.
        - А вот это, пожалуй, то, что нужно. - И перевел взгляд на эсбиста. - А?
        - Конечно, - согласился тот. - Только вряд ли возможно. Сделал крохотную паузу и пояснил:
        - Газеты эти - и одна, и другая - выходят раз в неделю. Всего лишь. Конечно, будь в нашем распоряжении целая неделя... А так? - Он пожал плечами.
        Да, это была существенная деталь. Генерал же продолжил:
        - Печатаются они не в Москве, так что номер готовится, самое малое, за неделю. Поэтому - не представляю, каким образом они при всем желании смогут выпустить что-то завтра.
        Возникло молчание; впрочем, продлилось оно не более чет верти минуты. А по истечении этого времени разведчик сказал:
        - Это - мелочи жизни. Просто надо предупредить эти газеты, чтобы они не стали очень уж удивляться, когда увидят завтра свои номера, которых не планировали и не верстали. И пусть еще поднимут по тревоге своих разносчиков - сколько сумеют. А мы обойдемся своими средствами. Возьмем их последние номера и просто скопируем все - только объявление заменим, а в ту газету, где его не было, - вставим. Если не хватит разносчиков - армия и МВД помогут, солдаты разнесут. Не станем, конечно, весь тираж гнать - хватит, думаю, и четверти. Запустим резервную мощность - ту, что на случай войны, - и за ночь, я уверен, справимся.
        - Правильно. - Президент сразу же оценил предложение. - Ято реальный выход.
        И нажал клавишу иннеркома:
        - Министра печати ко мне.
        Повернул голову к остальным:
        - Свободны пока. Но продолжайте думать. Если возьмете тех, кто связан с объявлением, - сразу сообщите мне. Разговор с президентом США - немедленно! Обставьте соответственно.
        И через полчаса смог изложить свои мысли американскому коллеге.
        Тот, как оказалось, был уже в основном информирован - что Кремль, конечно, не удивило. Главным было не это, а то, что американец и сам пришел к выводу, что следует кое-кого поставить на место. Чтобы эти кое-кто, проснувшись завтра поутру, поняли вдруг, что больше угрожать и шантажировать никого ничем не могут: что было, то сплыло.
        - Команда уже отдана, - сказал американец. - Думаю, что завтра смогу поделиться с вами хорошими известиями. Российский президент искренне поблагодарил.
        Вот так отреагировал на неожиданную диверсию самый верх. Не растерялся и сразу же начал принимать меры.
        Что же касается простых смертных, и прежде всего тех, чье участие в предложенной игре было наиболее вероятным, то они - подавляющее их большинство - пока ничего не предпринимали, поскольку до назначенного срока оставалось еще целых двое суток.
        Однако там, где большинство, существует, естественно, и меньшинство; и каким бы подавляющим большинство ни было, это вовсе не значит, что меньшинство обязательно является подавленным. Как раз наоборот.
        Один молодой человек заинтересовался объявлением всерьез. Не потому, что ему очень хотелось выиграть отечественный автомобиль - колеса у него были, и куда более престижные, - но потому что любил решать всякие заковыристые задачки, от шахматных до хакерских, не говоря уже о кроссвордах и подобной мелочи; обожал выигрывать самые рискованные пари и вообще любил быть первым.
        Прочитав объявление, он ненадолго задумался. А затем схватил трубку и набрал номер своего деда.
        - Привет, Галилей Коперникович! - сказал он. - Слушай, у меня к тебе вопрос...
        Столь странно поименованный дед любил, когда внук обращался к нему с вопросами - хотя бы просто потому, что внук этот был, увы, единственным и именно с ним были связаны честолюбивые надежды старшего поколения. Добавим лишь, что честолюбие это было - в этой династии - чисто академическим, но никак не коммерческим или, скажем, военным.
        - Ну, излагай, - согласился дед, откладывая в сторону книгу. Внук изложил. И добавил:
        - То, о чем это, - оно имеет отношение к своему ремеслу?
        Любому другому дед ответил бы, не задумываясь: “Не знаю. Ума-не приложу - что бы это могло быть такое”. Любому. Поскольку отлично знал, что услышанный текст имеет самое прямое отношение к той секретной информации, которую он не только не имел права распространять, но о которой ему было заказано даже и думать и даже приказано - забыть раз и навсегда. Он бы и забыл, возможно, - если бы не далее, как часа три тому назад ему и еще нескольким коллегам не пришлось совместно с людьми из космических войск наблюдать и считать - причем и то, и другое -как раз и относилось к тому, что скорее всего и имелось в виду в объявлении. Собственно, он и внуку ответил то же самое: знать не знаю и ведать не ведаю! Но если любому он отрапортовал бы это немедленно и без малейшей запинки, то в разговоре с внуком невольно промедлил не менее полутора секунд и лишь потом дал ответ. Но внуку этого крошечного сбоя хватило: деда своего он знал наизусть и видел насквозь.
        - Дед! - громко сказал он. - Ты не помнишь - кто мне говорил, что врать - недостойно порядочного человека?
        - Дима... - пробормотал дед просительно.
        - Значит, ничего не знаешь? Только учти, дед: все равно через два дня эта твоя тайна будет известна всем и каждому. Стоит ли нам из-за двух дней рвать дипломатические отношения? Что же, в субботу ты меня не увидишь - и не только в эту. Засим прими уверения в совершеннейшем к тебе почтении - существовавшем до этой минуты. Бай.
        - Дима! Да погоди же!..
        И в самом деле: послезавтра эта информация станет ведь общедоступной. Да по сути дела, она уже такой стала, она опубликована, разве что в несколько зашифрованном виде. Но Дима-то мастер разгадывать головоломки, так что не через час, так через три все равно докопается до сути. Так что стоит ли портить отношения до такой степени? К тому же...
        - Но это только для тебя, понял? Исключительно для тебя!
        - Буду молчать, как рыба об лед.
        - Так вот. Дело в том... Но предупреждаю: я не произнесу ни одного термина, и ты тоже - обходись эллипсами. Иначе нам даже не дадут договорить.
        - Я вообще молчу и только слушаю...
        Когда примерно через полчаса разговор закончился., Дима с минуту сидел в неподвижности, раздумывая.
        Но размышлял он вовсе не о возможной гибели планеты и всеобщей, в том числе и собственной гибели. Он находился в том возрасте, когда в смерть вообще не верят, во всяком случае - лично в свою; а уж во всеобщий армагеддон - тем более. Он знал, конечно, что в мире существует множество проблем, но ему было известно и то, что есть чертова уйма людей по всему свету - короли, президенты, министры, всякие депутаты и все такое прочее, - которые на то и существуют, чтобы лучше или хуже, но решать эти проблемы; вот они пусть и занимаются. Самого юношу занимала другая проблема, морально-этическая: с одной стороны, полученную информацию нужно было немедленно распространить среди тех своих друзей хотя бы, кто конкурировал с ним в хитроумии и так же, как он, претендовал на звание самого-са-мого. Распространить - потому что иначе было бы нечестно: обладая информацией, которой у них не было, он получал преимущество, которое среди них считалось незаконным: острота ума была тут ни при чем, а то, что дед его был астрономом, никак не являлось его личной заслугой. Чтобы выиграть чисто, просто необходимо было сообщить
друзьям все то, что теперь было известно ему самому; вот тогда действительно станет ясно, кто из них обладает наиболее развитой интуицией, благодаря которой раньше других увидит то, что нужно, и почувствует, что это - именно оно; тогда ему не придется выжидать, пока тело проявится в движении, но можно будет сразу же хватить трубку и набирать номер.
        С другой же стороны - дед ведь говорил о строгой конфиденциальности, и он обещал старику, что будет молчать, как...
        Как рыба об лед, да.
        Вот!
        Разве рыба молчит об лед? Она может биться об лед, это всем известно. Но молчать об лед нельзя.
        А следовательно - не обещал он деду никакого молчания. Вот если бы старик потребовал более четкого и однозначного обещания, тогда... Тогда, конечно, слово пришлось бы держать. Но дед удовлетворился сказанным. Значит, сам виноват.
        Вот как все просто и ясно получается, если спокойно проанализировать.
        Он снова схватил трубку и начал набирать номер за номером, созывая всех, кого считал нужным - десятка полтора друзей-приятелей, - к себе на посиделки. Ну, часов в семь. Нет, для делового разговора. Ну, это посмотрим - может быть, потом, но начинать будем не с этого. И их тоже - ерли пригласим, то потом. Придешь - поймешь. Давай. Жду.
        Все приглашенные собрались, разумеется. У них была такая привычка - собираться вместе то тут, то там. Выслушали молча, но с интересом.
        - Только, господа, - предостерег их Дима перед тем, как завершить эту часть встречи и перейти к более традиционной, - это все, как вы понимаете, совершенно секретно. Так что - полное молчание. Иначе доберутся до моего деда и с него штаны спустят.
        Все горячо заверили, что дальше них самих новости эти ну никак не распространятся.
        Но вы же знаете, как это мучительно: знать что-то, чего никто другой не знает, и чтобы при этом никто другой не знал, что вы знаете что-то, чего никто другой не знает. Нормальный человек такой муки не выдержит.
        Так что можно было не сомневаться в том, что обет молчания, только что данный компанией, начнет нарушаться, едва первый из них переступит порог, попрощавшись с хозяином.
        Брось только камешек в воду - и пойдут круги, круги, круги...
        Глава администрации получил указание: дело с выпуском новых объявлений взять на особый контроль - и сделать все так, чтобы завтра уже ранним утром сверхпрограммные номера газет были уже в почтовых ящиках. Естественно, ввести в курс владельцев настоящих газет и предупредить - чтобы прикусили языки.
        Президент, пожалуй, и сам стал бы руководить этим делом: сейчас оно казалось едва ли не важнейшим. Но и конец этого дня, и весь завтрашний были набиты под самую завязку. Сегодня предстояло еще принять трех новых послов - вручение верительных грамот; встретиться с руководством Пенсионного фонда - там что-то было не в порядке, денег недобирали, а по сигналам Казначейства, кто-то явно грел на этом руки. Вообще этим следовало заняться прокуратуре - однако директор Счетной палаты и Генеральный прокурор друг другу явно не сочувствовали, поскольку принадлежали к разным группам, и ожидать, что они станут плодотворно сотрудничать, было бы слишком наивно. Просил о приеме посол Соединенных Штатов - у него было личное письмо, в котором, надо полагать, содержалось нечто, что президент США не хотел доверить даже сверхнадежной связи. Вероятнее всего - подтверждалась согласованная уже ранее, дата залпа. Еще позже - уже в послерабочее время - была назначена встреча с министром обороны и командующим космическими войсками: у них возникли какие-то сомнения относительно нового, предложенного американцами порядка
контроля над подготовкой к залпу и самим залпом; и никто, кроме самого президента, не обладал такой силой, чтобы привести их к общему знаменателю - да и у него хватит ли пороху? Военные умеют упираться и под лозунгом “Ни шагу назад!” стоять до последнего. Так что, может быть, придется идти вплоть до кадровых решений - а сейчас это было как нельзя менее кстати.
        А завтра... Он уже нутром ощущал: с самого утра надо ждать запроса в Думе: если даже задуманное опровержение, “воронья-считачка”, как он назвал его про себя, поспеет, все равно найдется с полдюжины горлопанов - и слева, и справа, - которые потребуют разъяснения. Значит, еще сегодня надо найти время для того, чтобы проинструктировать его представителя в парламенте, как завтра вести себя: воспринять все как дурную шутку, в серьезное обсуждение не входить.
        А сейчас - завтра до обеда все, до минуты, расписано с небывалой плотностью, а после обеда придется лететь не куда-нибудь а в Белгород, где его давно уже ждут: там обещано личное присутствие верховного главнокомандующего на учениях десантников. И не показаться там нельзя: это будет как неслабый порыв ветра, .который заставит вечный флюгер на юго-западе вновь повернуться в нужном направлении; их постоянно приходится возвращать к реальности - то краном, то наганом...
        Так что самому заниматься контрынформацией времени совершенно не было. Да и конечно - не царское это дело..
        Так думал президент; впрочем, и других мыслей, конечно, хватало.
        Что же касается главы администрации, то он, получив указания, тут же отложил все или почти все другие дела в сторону. Почти - потому что на одно действие он время все-таки нашел. А именно - позвонил.
        Гридень не любил, когда его отвлекали от серьезных дел, тем более - связанных с тактикой и стратегией больших финансовых операций. Но по его личному сотовому - цифровому, конечно, и защищенному от прослушивания - ему могли звонить лишь очень немногие - те, чьими вызовами пренебрегать нельзя было. Он и не стал. И правильно поступил, потому что звонил свой человек со Старой.
        - Гридень, - сказал Гридень в трубку, слегка покосившись на сидевшего напротив Кудряша. - Приветствую вас. Что? Подробнее, прошу вас.
        Одновременно он нажал кнопку, записывая разговор. Дальше только слушал, лишь изредка вставляя:
        - Так... так... Ну?..
        А в заключение промолвил:
        - Большое спасибо. Да, очень важно. Приму меры немедленно.
        Спрятал трубку в карман и глянул на Федора Петровича. Тот смотрел на магната взглядом, не просящим, а просто-таки требующим откровенности. Да сейчас и не оставалось другого выхода.
        - Федор Петрович, - сказал Гридень негромко. - Нас хотят спустить с рельсов. Отменить... то, что мы уже начали.
        - Кто? - прищурился Кудлатый.
        - Ну - кто, кто...
        - Понял. Как?
        - Дезавуировать объявление. И - найти и изолировать авторов.
        - Тогда мы сгорим.
        - Надо упредить.
        - Предлагай.
        - У тебя люди в готовности есть?
        Кудряш только усмехнулся:
        - Сколько надо? Полк? Дивизию?
        - Не отказался бы от армии. А если серьезно - сколько нужно, решишь сам, а я тебе объясню, что, где, когда.
        Кудряшу такая постановка вопроса не понравилась: получалось, что он стоит на подхвате, а черпаком орудует опять конкурент. Но авторитет отлично понимал, что сейчас не время для амбиций.
        - Где федеральная резервная типография - знаешь? Ну та, что на случай ядерной войны...
        - Спроси чего-нибудь посложнее.
        - Знаешь или нет?
        Кудряш похлопал себя по карману:
        - Вот она где. В фабричной упаковке.
        - Не понял.
        - А сам-то ты - знаешь?
        - До сих пор не возникало надобности.
        - Объясняю. Типография эта, как и многое другое, Находится в одном блоке с резервным командным пунктом - ставкой номер три. Той самой, которую я, как тебе известно, арендую. Только она законсервирована. Один уголок, правда, работает - я там свою рекламу гоню, чем заказывать другим. Что - хочешь ее раскочегарить?
        - Что называется - повезло. Невероятно повезло! - Обычно невозмутимый Гридень не смог скрыть удовольствия. - Раскочегарить? Может быть, и понадобится. Но сейчас главное: не позволить...
        Кудлатый выслушал очень внимательно.
        - Нет ничего проще, - сказал он затем. - Охрана их и близко не подпустит.
        - Нет. Наоборот. Принять заказ. Взять все материалы. И заверить: будет выполнено минута в минуту.
        - Усек.
        Гридень шумно выдохнул воздух через нос. И сказал:
        - Только пойми: по сути - объявляем войну не кому-нибудь, а...
        Похоже, Кудряша это не испугало.
        - А я и не помню, когда с ними не воевал. Ну а если пришла пора - надо в конце концов дать понять, как та теща говорила, кто в доме хозяин. Минутку - сейчас брякну...
        Он вызвал человека из приемной. Сказал:
        - Передай - отправить в бункер ребят на усиление. Сейчас. Два автобуса. В полной боевой.
        И снова Гридню:
        - Еще что-нибудь?
        Гридень кивнул:
        -Надо вот что - прямо сейчас: есть такой чудак, работает в “Нашей газете”, зовут его - Хасмоней. Его ночью должны взять, потому что и объявление, и сайт в Интернете - все прошло через него. И через него хотят выйти на автора, чтобы и его тоже замести, - потому что от него и идет вся подлинная информация. Сейчас он залег где-то, но Хасмоней знает - где.
        - Все понял. Хасмонея сейчас же спрятать. Давай адрес. Есть?
        - Получил. Сейчас... вот.
        Федор Петрович .взял адрес. Кивнул. Спросил:
        - А через него - к автору?
        - Нет. Одновременно.
        - Адрес знаешь - где он лежит? Что он за тип, кстати?
        - Ты его знаешь. Минич. Журналист.
        - Минич? Черт! Это же от него я... Постой. Тогда, может быть, и эта... Зина с ним?
        - Твоя горячая любовь?
        Кудряш ухмыльнулся:
        - Да ладно - ты ведь в курсе... Моя целительница, вот кто она.
        - И это известно. Бери, пользуйся, здоровей. Видишь - ничего для тебя не жалею.
        - Где они?
        - Недалеко от Москвы. Мои твоим объяснят. Хотя лучше - поедут вместе. Чтобы, так сказать, быть в курсе. К тому же... Ага, вот как: взять туда этого самого Хасмонея. На его голос они выйдут. А то могут и в очередной раз сбежать - и попадут прямо туда, куда не надо бы.
        - Не доверяешь?
        - Фу! Постыдился бы.
        - Шутка.
        - Теперь так. В Москве их оставлять нельзя.
        - Ясное дело. Засвечиваться ни к чему.
        - Я бы их забросил на крейсер. Но там будет, самое малое, одно неудобство. Наблюдать за телом с плавучего основания практически невозможно - даже при полном штиле. А надо, чтобы они следили до самого конца.
        - Мою подземную базу не качает. Как-никак .рассчитана на ядерную атаку.
        - Это выход; Спрячь их там.
        - Сейчас наверняка задействован “Перехват”...
        - Забрось своим вертолетом к моему “Боингу”. Там у тебя он сможет сесть?
        - Там сядет что угодно.
        - И вот еще что. Вместе с ними надо вывезти оттуда и трубу, и все, что с нею связано. Телескоп, ты понял?
        - Парень, да к чему? У меня там такая техника...
        - Пусть их ищут там, где промелькнет труба. К тебе ее как раз везти не надо. Но взять аккуратно, ничего не ломая. А эта парочка пусть захватит с собой все, что нужно, в особенности по наблюдениям. Кстати, ребята эти там пригодятся как наблюдатели.
        - Да у меня там...
        - Скоро наблюдать придется в двух направлениях.
        - Когда это?
        - Как только выпустят ракеты. По телу.
        - Думаешь?
        - Знаю совершенно точно.
        - От кого? - насторожился Федор Петрович.
        - Ну, братец...
        “Слишком многого хочешь”, - так понял это Кудряш. И не обиделся: только так и следовало поступать. Дружба, как говорится, дружбой... даже когда она есть.
        - А когда хотя бы?
        Гридень пожал плечами:
        -. Если сделаем все быстро - успеем. Федор Петрович пожевал губами. Сказал:
        - Хорошо. Договорились. Сейчас поедет группа. Заедет за твоими. Где они у тебя? Гридень чуть улыбнулся:
        - Около твоих ворот. Два джипа. В полной готовности.
        - Ну слава Богу, - сказал Кудряш. - А то я все пытался сообразить: .в чем подвох? Ты ко мне - и без серьезной охраны. А теперь вижу - все в порядке.
        - Очень сильная вещь, - сказал Гридень, - инстинкт самосохранения. Верно?
        - Сволочи! Сукины дети! Мать их...
        Эти и разные другие слова произносил Панкратов, генеральный директор шестьдесят четвертого канала, - вслух, но не очень громко, чтобы не услышали за дверью.
        Он уже собирался домой, когда весть о странном объявлении дошла до него. И он сразу же понял, в чем заключалась его суть.
        Панкратов скрупулезно выполнял устное соглашение, заключенное с самим президентом: ни слова, о друг мой, ни вздоха - и тебя больше не станут трогать. Выполнял, потому что инстинкт самосохранения был сильнее - и даже не самосохранения, а сохранения канала если не в таком, то почти в таком виде, в каком до сих пор существовал. И все было вроде бы в порядке. Было бы в совершенном порядке, не будь Панкратов - и даже прежде всего - журналистом. Искателем и переносчиком новостей, а новость ценится, как известно, по уровню ее сенсационности. Для журналиста сенсация подобна пище: ее необходимо проглотить, переварить - и так далее. А если это самое “и так далее” задерживается или вообще становится невозможным, носитель сенсации страдает куда более мучительно, чем если бы это был нормальный запор. Панкратов страдал все эти дни - и, как вдруг оказалось, зря: кто-то другой не испугался (хотя ему, может быть, и терять было нечего) - и выбросил новость на рынок. Правда, в этакой полумаске; но ведь и он сам, Панкратов, смог бы сделать то же самое - прозрачно намекнуть, не обязательно же было гнать открытым
текстом... Если говорить правду, испугался тогда - и обрадовался тоже: надоела вся эта кампания. А вот теперь - казнись, что не ты первый...
        Хотя если подумать - время еще не упущено. Тиви-каналы пока еще молчат. Теперь верхам придется как-то реагировать - и они наверняка соорудят какую-то свою версию, наполовину правдивую (фрикассе из конины с рябчиком, состав: одна лошадь, один рябчик), и запустят ее, конечно, по казенному каналу - по одному из. Тогда и вовсе плохо будет. Упредить! Не терять больше ни минуты!
        “Хочешь вслед за Гречиным - на Ваганьково?” - усомнился здравый смысл.
        Но Панкратов сейчас был в такой досаде, что на здравый смысл лишь цыкнул - и тот спрятал рожки, как улитка, в раковине. Однако знал, что вскоре он опять покажется, с рожками побольше и поострее. Так что надо было ковать железо, пока молот не сломался. Генеральный директор схватился за телефон:
        - Тамара? Слава Богу, ты еще тут... Зайди немедленно: в завтрашнюю сетку придется внести изменения - с самого утра. В первый же выпуск “День нынешний”. Давай-давай, время не терпит...
        И почувствовал вдруг, как полегчало на душе. Жребий брошен. Как говаривал в древности Кай Юльевич - alea jacta est.
        
        Ящик был здоровенным, в нормальную комнату размерами, но глыбу удалось погрузить в него с немалым трудом, Минич даже удивился - как это у него получилось, да еще без единого подъемного крана, просто так, пользуясь веревками и рычагами. Ящик этот был гробом, и сейчас в него уложили не что иное, как покойника; конец глыбе, она умерла и не будет больше причинять беспокойство никому и никогда. Осталось лишь спихнуть домовину в заранее вырытую яму - и как это у него получилось? - и все. Но сперва нужно, как и полагается, заколотить крышку - иначе этот камушек, чего доброго, выберется на свет Божий и снова начнет чудить. Но для последнего действия все готово: стремянка, тяжелый молоток, целый ящик шестидюймовых гвоздей - для вящей надежности.
        Минич с помощью Джины поднял крышку, они поднесли ее и установили в нужном месте. Ящик лежал на боку, иначе в него никак не удалось бы закатить глыбину. Джина, милая девочка, золотая помощница, прислонилась к крышке спиной, чтобы та плотно прилегала к периметру, Минич же установил стремянку, захватил в горсть гвоздей, подобрал молоток и полез наверх. Заколачивать он решил сверху - чтобы все детали конструкции совпали. И не пришлось бы переделывать. Гвозди положил на стенку, что играла сейчас роль потолка. Поставил один. И принялся вколачивать. Древесина была сухой, податливой, гвозди шли легко. Один, другой, третий, частые негромкие удары...
        - Что? Кто?..
        Он рывком сел в постели, откинув одеяло. Протер глаза. Вечер уже? Нет, белый день - сквозь узкие щели в ставнях проходили узкие полосы света. А...
        В дверь снова постучали - осторожно, но достаточно настойчиво. Теперь и Джина открыла глаза - сонные, не понимающие. Шевельнула губами. Минич приложил к ним свой палец:
        - Тс-с...
        Она поняла. Рано или поздно это должно было случиться, хотя в последние дни они, несмотря на то что из отношений их как-то выпала любовь, а значит - и близость, - невзирая на это, стали уже надеяться, что доживут здесь до самого конца событий - каким бы он ни оказался. Логически рассуждая, теперь должно было быть уже не до них - когда информация вброшена. Значит, неправильной оказалась их логика. Слишком формальной.
        Стучат. Но не на таких напали: так просто их не выманят. Могут, конечно, без труда взломать дверь - но может быть, не решатся на это? Может, это просто очередная проверка - почудилось что-то, и решили проверить? Но вернее всего - это просто жулье какое-нибудь, а может, и московские бомжи добрались до этих мест, ищут местечко, где обосноваться на зиму, вот и проверяют - есть ли тут тсто-нибудь, или можно с уверенностью входить. Ну ладно, стучите, пока не посинеете. А если рискнете вломиться...
        Минич привычно бесшумно вылез из постели. Было холодно, но сейчас он этого не чувствовал. На цыпочках прокрался на кухню. Взял топор. Нет, он не собирался, конечно, рубить по живому. Но вид человека с занесенным топором уже сам по себе впечатляет. Так же тихо подкрался к двери, вышел в сени.
        У входной двери прислушался. Там было явно несколько человек, судя по приглушенным голосам. Разобрать слова не удалось. Потом на миг все стихло, и вдруг раздалось громкое:
        - Пластид сухорукий! Или княгиня Пожарская, не буди, она громко так сопит! Крой двери от!
        Хасмоней? Язычный извращенец? Ну кто еще, кроме него, смог бы сморозить подобное? Но зачем, почему? Не было такого уговора...
        Путаясь в догадках, Минич замялся на секунду, И услышал нетерпеливое:
        - Минич! Гой.еси! Здесь твой собственный корреспондент, матвозан! Давай-ка отчиняй врата!
        Все же он. Значит, случилось что-то непредусмотренное, что не дотерпел до условленного времени звонка...
        - Доктор! Катехуна?
        И эта аббревиатура принадлежала Хасмонею, так что он-то на нее откликнется нормально. Зато любой имитатор наверняка запнется.
        - А вот такого! - был ответ. - Все сработало, и пора уносить ноги. Вместе с оптикой, ее уже снимают. Не тяни резину - через час тут могут оказаться Скоростные Бомбардировщики! СБ, сам понимаешь. Влезай в темпе в пифагоры. И Джина пусть одевается: время истекает. Вертолет ждет - тут рядом.
        Нет, это точно Хасмоней.
        Минич оттянул засов. И сразу, топоча, вошли люди. Кто-то из них показался знакомым. Откуда? Стоп, этого он помнит по дому Кудлатого. И вон того. А этот? Эге, это ведь один из тех “санитаров”, что тогда пытались их похитить. А вот и сам доктор...
        - Кому ты нас сдал, сволочь ты? - С таким приветствием обратился к нему Минич. - Что за люди?
        - Чем пионат, тем и рад, - продолжал фиглярничать Хасмоней. - Не “безпеке”, парень. Мы все сейчас - по одну сторону. Конечно, если тебе охота куда-нибудь в Лефортово... Или хочешь досмотреть спектакль до конца из ложи - глядя в объектив? Уяснил альтернативу?
        Но думать сейчас Минич больше не был в состоянии.
        - Пошли! - скомандовал Хасмоней. - Бросай все, кроме материалов наблюдений.
        - Они у меня, - откликнулась откуда-то сзади Джина, - Никому не отдам. Куда идти?
        Сзади кто-то скомандовал:
        - Все оставить в полном порядке. Дверь закрыть на замок. Труба где?
        - Уже притырили.
        - Все. Рвем когти.
        Где-то недалеко, на поляне, работал на малых оборотах мотор и скользили легкие лунные тени от медленно вращающегося винта.
        
        Тугая гроздь высыпалась из одинокого DC на высоте трех тысяч футов в том же самом лунном свете - только творец приливов тут напоминал не вертикально поставленный серп, каким этой же ночью, но в других координатах увидел его бежавший к вертолету Минич, но скорее нагруженную под завязку пузатую ладью: иные тут были широты. Гроздь - две дюжины асов своего дела, - падая с затяжкой, быстро разошлась в воздухе в разные стороны. Луна мешала, конечно, выбирать, однако, не приходилось: времени было не больше, чем у подводного пловца в баллонах дыхательной смеси после двух часов пребывания на глубине. Парашюты раскрылись на предельно малой высоте, никто в прыжке не пострадал, хотя огонь охраны снизу велся весьма плотный; приземлились, мигом выбрались из подвесных систем - и принялись за работу, сразу как бы растворившись в обманчивом свете природного спутника; охране же еще с полминуты казалось, что десант залег, и очередь за очередью вспарывала каждый собранный в ком купол. Тем более что оттуда и ответный огонь велся, короткими очередями - два-три патрона - и не очень часто. Лишь через эти самые полминуты
охрана сообразила, что поддалась обману: не люди стреляли, а примитивная машинка со снаряженным магазином ритмично постреливала - бесприцельно, конечно, - от каждого оставленного на растерзание парашюта. Но полминуты - это очень много времени, если уметь использовать его профессионально. Потому что в ход пошли уже кинжалы и просто приемы, которые по традиции еще назывались восточными.
        Каждый десантник нес в голове выученный как “Отче наш” план ядерного центра этой ближневосточной страны; план, составленный по последним данным всех видов разведки, от космической до агентурной. Тем не менее на деле оказалось, что он не вполне соответствовал действительности. Пришлось немного поплутать, перемежая стремительные продвижения со скоротечными стычками. Однако в конце концов цель была достигнута - ценой одного убитого и четырех раненых. Была - если понимать под словом “цель” установки для запуска ракет с ядерными боевыми частями. Несколько минут ушло на то, чтобы на каждой из них укрепить взрывное устройство и, отступая со стрельбой, привести их в действие. Оглушительные взрывы позволили выйти из соприкосновения с противником, вынеся тело погибшего, а также тех двух из пострадавшей четверки, кто не мог уже передвигаться самостоятельно. В полном соответствии с разработанным планом, вовремя прибывший со стороны Персидского залива тяжелый вертолет приземлился, погрузил отряд, взлетел и ухитрился невредимым вернуться на борт корабля, с которого стартовал, несмотря на то что истребители
противника были уже подняты в воздух: им все же требовалось время, чтобы достигнуть нужного места, поскольку ядерный центр находился достаточно далеко от военных аэродромов: последние не так уж редко подвергались бомбежкам. Надежды ядерного центра были на скрытность, а не на авиационный щит; не помогло, как видно. Хотя - как сказать?
        Потому что, хотя пусковые установки и были приведены в полную негодность, успех этот значительно принижался тем обстоятельством, что ни ракет," ни тем более их боевых частей на пусковых не оказалось. Они были неизвестно куда вывезены - видимо, совсем недавно. Похоже, что на сей раз восточная разведка переиграла западную - потому что о существовании каких-то запасных позиций для ракет ничего не было известно; правда, можно было утешать себя тем, что таких позиций скорее всего и не существовало вовсе, а ракеты просто сняли и заложили на хранение куда-то глубоко под землю, откуда запустить их было, разумеется, невозможно.
        Скорее всего оно так и было. Тем не менее ракеты уничтожены не были, где-то они продолжали существовать, и если даже на консервации - после того, как большие страны выпустят свой ресурс в космос и тем предотвратят угрозу, хозяевами положения окажутся владельцы ядерных схоронов. Пусть и ненадолго, потому что ведь ракет можно и новых наделать - однако для очень большого свинства иногда бывает нужно очень мало времени.
        Обсуждая результаты рейдов - потому что тот, о котором только что рассказано, являлся всего лишь одним из полудюжины - главы заинтересованных государств смогли только подтвердить сделанный уже ранее вывод: без ядерно-ракетного резерва оставаться не следует ни в коем случае. И резерв этот должен, самое малое, втрое превышать ту суммарную ядерную мощь, какой, по имеющимся данным, обладали подозреваемые в агрессивно-террористических намерениях страны.
        А поскольку все эти рейды, независимо от того, осуществляли ли их американские, французские, китайские или российские спецназы, - поскольку все эти рейды показали, что ни одна из разведок не обладала всей полнотой информации о ракетно-ядерных силах стран, формально соглашающихся, на деле же уклоняющихся от участия в залпе, известные данные об их ресурсе следовало, пожалуй, на треть увеличить - и соответственно изменить и размер собственного сохраняемого резерва.
        Потому что столкновение с Телом Угрозы еще либо будет, либо нет, а вот подозреваемые государства с их непредсказуемыми действиями и очень предсказуемой мотивацией все еще оставались, к сожалению, давним и очень реальным фактом.
        Все это было согласовано по телефону и до сведения заинтересованных в результатах переговоров лиц и организаций незамедлительно доведено - включая и новое значение мощности, какой могли теперь располагать те, кто разрабатывал конкретные действия против Тела Угрозы. В том числе, разумеется, и до группы “Залп” - и, надо полагать, до соответствующего подразделения в США тоже.
        У нас нет сведений о том, как отреагировали на новую цифирь американские специалисты. Есть, однако, основания полагать, что по смыслу их реакция не очень отличалась от той, какая возникла у Сретенского, Селиверстова, Игошина, руководившего ими военного и всех остальных участников группы, представить которых у нас не было ни времени, ни, откровенно говоря, надобности.
        Эта реакция нам известна; однако воспитание не позволяет процитировать текстуально все, что было сказано по этому поводу, и тем более - воспроизвести те интонации, с которыми все слова были произнесены. Нельзя, однако, не отметить, что эффект мог бы оказаться и намного более сильным - если бы буквально за несколько минут до ознакомления с этой информацией группа не получила других сведений, которые сказались на ее настроении едва ли не сильнее.
        Это были два сообщения. Первое представляло собою расшифрованный радиоперехват донесения, посланного на Землю экипажем “Амбассадора”. Из него становилось ясно, каков на деле состав Тела Угрозы, и подтверждалась более точная информация о его массе; по этому поводу Игошин сказал лишь, что эффективно повлиять на такую глыбу, даже и с помощью всего земного арсенала, не более вероятно, чем, сидя в лимузине, идти в лобовую атаку на танк. На что руководитель группы, генерал; возразил:
        - Можно и так, если ничего другого не остается. Если прихватить пару противотанковых гранатометов. Или еще можно - заложить в машину взрывчатки, хотя бы несколько килограммов. Как принято у террористов.
        Но куда более заинтересовала - чтобы не сказать огорчила - членов группы “Залп” новая информация относительно положения тела в пространстве в связи с обнаружением якобы какой-то прохожей планеты, которая и путает все карты, особенно сейчас, когда Тело Угрозы еще не вышло из зоны неустойчивости и, согласно последним наблюдениям, несколько изменило свою орбиту. Изменения были пока небольшим, но тем не менее несомненным. И тут новая планета была, похоже, ни при чем: ее-то влияние сказывалось давно, просто неизвестно было, кто его производит; а тут возникло еще что-то. Вероятно, это следовало отнести за счет удара и взрыва корабельной ракеты, без которого определить состав глыбы было бы весьма затруднительно.
        - Мудаки, - мрачно пробормотал генерал. Ученые же промолчали. Потом Сретенский, вздохнув, сказал:
        - Хотел бы я знать, сколько еще раз нам придется начинать с нуля.
        Конечно, всерьез о нуле сейчас говорить было нельзя. Но хочешь не хочешь, возможную теперь орбиту тела надо было просчитывать, начиная с этой точки, по сути, заново. А для этого нужно было дождаться точных результатов новых наблюдений из занимавшихся ими обсерваторий - академических и военных. И сверить с американцами. И...
        - Когда мы все это закончим, - сказал Сретенский коллегам, - приглашаю в гости. Ко мне. По-семейному. Необходимо будет расслабиться.
        - Какое же расслабление, если по-семейному? - усомнился Игошин. - Моя, например, рюмки считает - куда до нее компьютеру!
        Селиверстов же ответил задумчиво:
        - Расслабимся... если закончим. И если еще время останется.
        - Типун тебе на язык, - пробормотал Сретенский.
        
        Глава десятая
        
        Люди давно уже пришли к выводу, что “тихая дипломатия” - самая результативная форма международных отношений. Их закулисье. Не ноты и меморандумы, не широкошумные государственные визиты, а не рекламируемые в прессе как бы нечаянные визиты вовсе не министров и высших парламентариев, но людей, чаще всего широкой общественности вообще не очень известных - или вообще не известных, но на деле являющихся полномочными представителями глав своих государств, - именно такие “Знаете, я тут случайно проезжал мимо, думаю - дай зайду на чашку чая” приносят в конце концов успех. Фигурально выражаясь, во время таких визитов снимается мерка, кроится, сметывается, примеряется и подгоняется новый костюм; а на торжественных встречах, конференциях и саммитах его только обновляют.
        Такая методика была применена и при подготовке пресловутой Конференции по принятию Соглашения о полном ракетно-ядерном разоружении.
        Между государствами - традиционными союзниками по НАТО договориться было, конечно, намного легче, чем с прочими, - хотя и тут нельзя сказать, что все катилось естественно, как снятая с тормоза машина под уклон. Договаривались с ними, конечно, Соединенные Штаты, Россия на этом этапе стояла как бы в стороне, занимаясь государствами Востока. Меньше всего хлопот у американцев было с Соединенным Королевством, естественно - как и во все предыдущие десятилетия. У Франции же, как всегда, была своя, особая позиция, то есть, соглашаясь в принципе, галльская республика всегда присовокупляла к этому своему согласию некое “mais”, которое порой выворачивало весь смысл договоренности наизнанку. И пусть , всем заранее было ясно, что согласие будет дано, приходилось проливать ведра пота, чтобы сократить это французское “но” до приемлемого размера. В данном случае речь шла об Алжире; по уверениям французского правительства, из полученных им достоверных сведений получалось, что ядерным оружием с недавних пор обладал и Алжир, некогда заморский департамент республики; самым пикантным являлось то, что, согласно этой
информации, владельцами оружия были не вооруженные силы государства и вообще не какой-либо государственный орган, но те самые алжирские террористы, которые время от времени вновь и вновь начинали гнать волну и резать инославных туристов. Что же касается возможной цели, то “девушкой моей мечты” для этих людей была не Америка, как для Ирана, и даже не Израиль, как для Ирака, но именно Франция, и вряд ли нужно объяснять - почему.
        Правда, наряду с этой информацией в узком кругу циркулировал и слух, согласно которому оружие массового уничтожения вовсе не принадлежало алжирским боевикам, но лишь было отдано им на хранение подлинными его хозяевами - политическими наследниками теперь уже покойного саудовского миллионера, чье имя два десятка лет тому назад катилось по всему миру. Однако это, с точки зрения французов, ничего не меняло, поскольку, по их мнению, юридическое право собственности ничуть не помешает алжирцам использовать оружие, как только они решат, что удобный момент для этого наступил, а это могло произойти в любой миг. И вот по этой причине их полное участие в разоружении, а точнее - в первом его этапе, в залпе - могло состояться лишь после того, как угроза ядерной атаки через Средиземное море будет совершенно ликвидирована, ракеты захвачены по счету и по счету уничтожены, а точнее - смогут быть использованы в этом самом залпе - если, конечно, окажется, что они обладают необходимыми тактико-техническими данными. Потому что не исключалось, что они вообще могли оказаться тактическими, оружием ближнего боя, и для
участия в расстреле Тела Угрозы совершенно не годились.
        Но это все были, так сказать, цветочки, причем вполне доброкачественные, яркие и приятно пахнущие - поскольку, как известно, милые бранятся - только тешатся (чешутся - по другому варианту). И президент Российской Федерации не раз думал с некоторой досадой, что именно его стране союзники по разоружению подсунули самые проигрышные варианты, оставив себе - кроме НАТО - лишь Израиль, Южно-Африканскую Республику, Бразилию да еще Индию и Пакистан, с которыми в любом случае прийти к согласию было легче, чем с Ираном, Ираком, Северной Кореей и даже Китаем.
        Не то чтобы Поднебесная была против: Пекин с самого начала согласился участвовать - на тех же основаниях, что США и Россия. Тут все было в порядке. Но от этой великой страны требовалось еще и повлиять на северокорейского соседа, с которым его еще с прошлых веков связывали особые отношения. Вот в этом вопросе китайцы проявили некоторую неуступчивость, которую, конечно, можно было понять, но нельзя - согласиться.
        Позиция Северной Кореи была проста до примитивности: страна готова поступить со своим арсеналом как угодно - резать на куски, выстреливать в космос, утопить в Тихом океане, - но лишь после того, как будет наконец завершено десятилетиями тянущееся дело объединения двух корейских государств - причем на условиях, наиболее приближенных к выдвинутыми Пхеньяном, а не Сайгоном. Иными словами, великие державы должны были уговорить Юг сдаться Северу и за это получить ракеты Великих Вождей.
        “У вас ведь Север одержал победу над Югом, - как-то раз заявил американскому тихому дипломату глава пхеньянского МИДа, - и мы хотим только повторить то, что тогда сделали вы, - тем более что в обоих случаях победу завоевывает более прогрессивный социальный строй”.
        Американцам осталось лишь пожать плечами и откровенно, хотя и негромко, сказать Москве, что решение этого вопроса целиком и полностью остается за Россией - ну и Китаем, разумеется, с которым Россия привыкла разговаривать куда больше, чем Вашингтон.
        Тихие переговоры начались - и вскоре стало ясно, что Китаю выступать с таких позиций очень не хочется. В неофициальных разговорах пекинские дипломаты - и не только они - объяснили почему. Причина оказалась простейшей: китайцы искренне считали, что благом для Кореи станет именно объединение по северному варианту. Экономика Юга, уверяли они, от этого совершенно не пострадает, и при этом ссылались на пример своего Гонконга; что же касается порядка и полного сплочения нации, то как раз северный путь его и гарантирует. В конце концов, так аргументировали они, и сама КНР добилась очень больших, всему миру видных успехов в экономике, нимало не поступившись своей философией (это слово часто употребляли вместо “идеологии”). Отчего бы и восточному соседу Китая не поступить так же? Вот Россия поступила наоборот - и много ли она от этого выиграла? Прежде всего собственное распадение; не свидетельствует ли это о том, что такая линия поведения ведет именно к распаду, а отнюдь не к объединению и воссоединению?
        Оппоненты из Москвы сослались на опыт Германии; ответ был: “Да, но это - Европа, а не Дальний Восток; вы сами прекрасно знаете, что мы и мыслим, и чувствуем иначе - да и вы, кстати сказать, тоже”.
        Переговоры эти напоминали жевание чуингама - челюсти работали усердно, но результатом были разве что пузыри. И никого почему-то не трогало, что время идет, Тело Угрозы приближается - а дело стоит. Вероятно, такое отношение тоже принадлежало к дальневосточным особенностям мировосприятия.
        Дело осложнялось еще и тем, что численный и мегатонный размер северокорейского арсенала был известен достаточно приблизительно: разведкам работать в этой стране было нелегко.
        Трудно было и с Ираком. И даже намного труднее. Как и с Ираном. И с тем, и с другим Россия была связана экономическими интересами, в основном через них теперь вела переговоры с исламским миром: через Ирак с арабскими странами, при помощи Ирана - с остальными, с Индонезией, в частности, которая если сейчас еще и не имела боеголовок, то, во всяком случае, находилась на пороге этого - а ракеты у нее уже были.
        Сложности усугублялись тем, что российские эмиссары во многом понимали своих южных соседей, и кое-кто им в глубине души очень сочувствовал; тем не менее вопрос надо было улаживать в хорошем темпе - но на Ближнем и Среднем Востоке.тоже не любят спешить, зато любят обстоятельную, изящную беседу за чашечкой чудесного кофе. Что же касается результатов, то... Багдад вообще уверял, что такого оружия у него нет; да, в свое время велась подготовка к его созданию, но после американских бомбежек все само собой прекратилось. Видели установки? Какие? Ах, вот вы о чем! Ну, это достойно лишь улыбки: это декорации, построенные для съемок фильма о будущих веках: не одной ведь Америке разрешается ставить подобные картины, не так ли? Вот и мы так считаем. Декорации, не более, которые не представляют опасности ни для кого - разве что кто-то попробует забраться на них и спрыгнуть без парашюта. О, если бы у нас действительно было такое оружие, мы бы с великой радостью приняли участие в общем деле, угодном Аллаху, - в отвращении от планеты великой опасности, хотя, разумеется, на все есть воля Господа миров. Но увы -
нет у нас такой возможности, о чем мы вынуждены горько сожалеть...
        Тегеран же не отрицал, что таким оружием обладает, и был согласен уничтожить его, если и все другие ядерные страны поступят так - но, разумеется, предварительно увидев своими глазами, что Израиль ликвидирует свой ядерно-ракетный потенциал до последнего снаряда; вот условие, от которого мы воистину не отступим. Уговорите американцев - мы понимаем, что вам неприятно разговаривать с ними, они ведь очень плохие люди, но жизнь вынуждает ко многому, - убедите их заставить Израиль принять наше предложение - и мы на следующий же день... Что же касается участия в залпе, то оно было бы возможным лишь в том случае, если бы Израиль тоже выпустил все свои снаряженные ракеты в космос - но вы ведь сами понимаете: это евреи, следовательно, они хитры и лживы, и если даже поклянутся, что так и сделают, их клятва не будет иметь значения, ибо принесена она будет не на Коране. Поэтому мы согласны тоже выстрелить в небо - но только на следующий день после Иерусалима.
        Со своей стороны, Израиль...
        Но его позиция, как нам кажется, понятна. Да и вообще - хватит о дипломатии, поскольку толку от нее в данном случае было не очень много.
        Объявление в рекламной газете, о котором тут уже немало говорилось - приглашение к игре, - само по себе привлекло, как и ожидалось специалистами, не так уж много внимания. И - волсяком случае, на следующий день после выхода в свет этого номера, - никакого взрыва, обвала и тому подобного в общественном мнении не произошло. И тем не менее...
        Впрочем, началось вообще не с объявления. А с биржи.
        Фондовая биржа - организм с высочайшей чувствительностью и одновременно - с явным недочетом логики. Именно этим утром было замечено, что в последние два дня идет явный слив акций определенных компаний - и главным образом так называемых “голубых фишек”, иными словами - акций надежных, устойчивых и, скажем прямо, не дешевых при их нынешнем курсе.
        Держатели этих ценных бумаг обычно стараются с ними не расставаться - разве что вода уже заливается в рот; а когда злая судьба заставляет все-таки прибегнуть к этому последнему средству спасения, то трудно ожидать, что названная злодейка посетит одновременно не одного, двух или трех, а прямо-таки множество мелких держателей. Нет, история, конечно, знает подобные случаи - назовем хотя бы “Великую депрессию” в США в конце двадцатых - начале тридцатых годов прошлого века, - но сейчас-то ничего подобного не приключалось, не было и других событий, всегда учащающих пульс биржи, - революций, переворотов, авиакатастроф, террористических актов и всего подобного, даже цена нефти почти не колебалась, и тем не менее что-то наверняка происходило; иначе с чего бы?.. Продавались не крупные пакеты, и потому масштаб происходящего стал заметен не сразу, а чуть позже - когда происходящее начало суммироваться. И котировки “голубых фишек” дрогнули и поползли вниз, именно поползли пока что, а не упали; вслед за ними такую же склонность начали проявлять и остальные - и это уже стало поводом для серьезного беспокойства.
        А еще больше волнений произошло, естественно, во внебиржевом обороте, где брокеры своим тренированным чутьем сразу уловили, что начинается что-то очень неприятное, дилерам же подвалило сразу столько работы, что от них прямо дым пошел.
        Логически рассуждая, если терпит бедствие сосед, это еще не является поводом для паники в вашем доме; но как раз логика-то в таких случаях почему-то остается за дверью. На фондовых рынках это проявляется в полной мере. И если ничего не делать для спасения еще не возникшей, но уже явно угрожающей возникнуть ситуации - можно быстро прийти и к настоящему обвалу.
        А что тут предпринять - оставалось достаточно неясным. Казалось очень вероятным, что кто-то крупно играет на понижение - некто, стоящий за спинами всех этих мелких держателей. Немедленно предпринятый анализ показал, что примерно три четверти продавцов были каким-то образом связаны с Россией: если они и не были иммигрантами в первом или втором поколении, то сотрудничали с русскими компаниями - или же с теми, чьи крупные пакеты акций принадлежали российским бизнесменам, причем достаточно известным на Западе - во всяком случае, опытным биржевикам. Но в России сейчас ничего необычного не происходило, отношения ее с Америкой были, как и вообще в двадцать первом веке, очень хорошими, даже дружескими, так что слив акций нельзя было объяснить естественными причинами - такими, скажем, как падение курса этих акций в России, какое могло бы напугать мелких держателей повсеместно. А слив происходил именно повсеместно - о чем свидетельствовали сообщения Бломберга со всего цивилизованного мира.
        Поэтому сделано было только одно - то, что и можно было тут сделать: биржа в этот день закрылась на два часа раньше обычного, и таким образом, падение котировок прекратилось - до завтрашнего дня, во всяком случае.
        Была смутная надежда, что за ночь все как-то само собой успокоится, и утро начнется с роста, как это уже не раз бывало.
        И все-таки эта Россия - ах! Вечно она является причиной всяких беспокойств.
        Да-да, вы совершенно правы. Русская мафия, не так ли? И коммунисты.
        Хотя, конечно, сейчас... Но вы же знаете: как волка ни корми...
        And so on.
        Но в России на самом деле в этот день ничего не происходило. Во всяком случае, на первый взгляд. Объявление? Ну, даже те, кто его заметил, успел сходить на сайт, пока его еще не закрыли, а сходив - собирался участвовать в предложенной игре, с некоторым недоумением вытащили - правда, не поутру, но лишь возвращаясь с работы, - из своих почтовых ящиков еще по экземпляру рекламных изданий (сложенному, кстати сказать, так, что вместо обычной первой полосы глазу сразу же открывалось пресловутое объявление, отредактированное уже известным нам образом), а прочитав и усвоив прочитанное, только махнули рукой и решили ни на какие звезды не глазеть, а развлечься иным образом. Было очень немного тех, кто воспринял опровержение как подтверждение того, что им предложили накануне; но эти люди, разбросанные по всему великому городу, никакой погоды сделать, естественно, не могли.
        И тем не менее... Откуда только что берется? Вопрос, не имеющий рационального ответа, как и другой, еще более привычный: куда уходят деньги?
        Откуда вдруг поползли по городу - и быстро вышли за его пределы - слухи о приближающемся и неотвратимом конце света? На этот раз якобы без обмана. Кто был их автором? Распространителем?
        Увы. Автора - скажем сразу - обнаружить не удалось. Ни теоретически, “на кончике пера”, - как в свое время астроном Леверрье открыл планету Уран; ни практически - оперативными методами, при помощи которых обычно и раскрываются правонарушения. Что же касается распространителей - то они были ясны и видны с самого начала, и имя им было - легион. Старуш-г ки на скамеечках у подъездов и на детских площадках во дворах; пенсионеры за партией в “козла”; пассажиры общественного транспорта; продавцы и покупатели на рынках и (в меньшей степени) в магазинах; и тэ дэ, и тэ пэ. К сожалению, ни один из них так и не смог показать: от кого он получил такую информацию? Да просто кто-то говорил - вот и услышал. Да он не мне говорил, я его и не знаю, никогда не видал раньше - просто они рядом стояли (сидели, шли), вот я и уловил. Ну да, я тоже про это сказал. Да не помню кому. А это что: секрет, что ли? Не трепыхайся, конец света никому не скрыть, это не тот конец, который у тебя сам знаешь где. Но выпить под это дело, как говорится, сам Бог велел. А то ведь без толку пропадет, проклятая!..
        Одновременно с этими слухами - с небольшим только запозданием - отмечено было - и в этот день, и на следующий - увеличение количества людей в храмах всех конфессий. Слышали, как многие сокрушались, что давно уже не были у исповеди.
        Этот слух перемежался другим: что не сегодня-завтра обязательно начнется война. Этот быстро расходился среди более образованной части населения - той, которая в конец света просто не верила. Да-да, та самая Третья мировая, о которой и думать было перестали. Что же с того, что все вроде бы тихо-мирно? А войны как раз и начинаются тогда, когда их меньше всего ждут; вы ведь слышали о факторе внезапности? Вот то-то же. Да почему обязательно с Америкой? Может, и с Китаем; а может и с исламским Востоком; да мало ли с кем. Любой может затеять, кто сейчас на гребне пассионарности. А вы почитайте Гумилева, тогда и узнаете. Не того, у которого “изысканный бродит жираф”, а его сына. Ученого. Простите, у меня больше нет времени на разговоры.
        Времени и в самом деле было в обрез, потому что надо было срочно идти в магазин - закупать то, что обычно закупается, если завтра война: соль, спички, сигареты, муку, тушенку - ну и все такое прочее. Жаль, что денег не так много, чтобы купить все, что надо бы.
        На всякий случай для борьбы со слухами и возможными эксцессами милицию перевели на казарменное положение и усилили патрулирование и проверку документов. Главным образом, естественно, у прохожих немосковской национальности.
        А на самом верху провели еще одно срочное и быстротечное совещание с силовыми начальниками. Судя по их виду, когда они уезжали из Кремля, им крепенько досталось на орехи - возможно даже, вплоть до оргвыводов.
        Но не только в Москве и вообще России (потому что подобные слухи одновременно возникли и во многих других городах, уж в областных и республиканских центрах - это точно) началось такое шевеление; вирус беспокойства, похоже, распространяется если не со скоростью света, то быстрее звука - безусловно.
        Долетел он и до Америки; и там люди стали с опаской поглядывать на небо вообще и на летящие самолеты - в частности; а ведь казалось, что успели уже отвыкнуть от этой привычки начала столетия. И возникали даже мелкие очажки паники: в частности, подняли тревогу и принялись названивать на 911 в одном из многоэтажных деловых зданий, которых много в Нью-Йорке, поскольку сотрудникам фирмы показалось, что какой-то вертолет направляется прямо к ним, на уровне их этажа - явно чтобы повторить гнусное преступление одиннадцатого сентября ноль первого года; и пришли в себя только тогда, когда кто-то из них, не утративший здравого смысла, громко объявил, что это они видели уже десятки раз - просто вертолет “скорой” заходит на посадку на крышу, больницы, находящуюся несколько ниже этажа фирмы. Только после этого остальные опомнились, и паника дальше не разошлась. Но вряд ли этот случай был единственным.
        Вот такие дела происходили в разных местах.
        Естественно, руководители стран - организаторов и предстоящих участников Конференции не могли никак не откликнуться, не принять никаких мер для нейтрализации, дискредитации или хотя бы ослабления слухов, все-таки непонятным образом возникших, невзирая на все меры по сохранению секретности, вовремя вроде бы принятые. Впрочем, принять меры для руководителя чаще всего означает - отдать соответствующие распоряжения (команды, указы и так далее), что само по еебе еще не гарантирует их точного выполнения. Увы, далеко не все то доходит до Олимпа власти, что на самом деле происходит внизу, в долинах.
        Вот и для борьбы со слухами меры, согласованные, конечно же, на верхах, были приняты.
        В России этому предшествовал не очень длинный разговор, для которого военный человек, руководивший группой “Залп”, был приглашен за зубчатые стены, окружающие застроенный участок земли между Москвой-рекой и той площадью, что получила свое как бы революционное название еще в те давние века, когда о пролетариате никто и слыхом не слыхивал. Разговор был непродолжительным и велся примерно в таком вот духе:
        - Вы там вообще делаете что-нибудь? Или ваши люди воображают, что их послали туда для отдыха, на дачу? О чем вы вообще думаете, генерал?
        - Господин президент, все до единого работают буквально без сна и отдыха. Как говорится, на расплав подшипников.
        - В таком случае почему же я ничего не знаю о результатах? Вам что, представляется, что время терпит? Или боитесь лишний раз побеспокоить меня? Может быть, вы переутомились и нуждаетесь в отдыхе? Подайте рапорт, и я немедленно дам согласие.
        - Никак нет! Разрешите доложить: задержки вызваны тем, что, к сожалению, за это время неоднократно менялась обстановка вокруг Тела Угрозы. Мы уже дважды заканчивали расчеты - но происходило изменение, и приходилось начинать все с самого начала.
        - Объясните конкретнее.
        - В частности, в последний раз позавчера перед полуночью тело несколько изменило свою траекторию по причине того, что было атаковано боевой ракетой тактического класса не только нашим “Ураганом”, которому было поручено произвести такое действие для спектрального анализа тела...
        - Об этом задании мне известно. И что?
        - Но другую ракету выпустили и с американского корабля, находящегося сейчас там по соседству.
        - Атакован? Я ничего... Зачем? Они что - спятили?
        - Такая возможность не исключается. Правда, невзирая на эту помеху, нашему экипажу удалось провести спектральный анализ даже с большей достоверностью, так что нет худа без добра.
        - Я поздравлю их с успехом. Что там - серьезные изменения?
        - Их нельзя назвать серьезными - и все же они потребовали вого пересчета.
        - Что же получается? - сказал президент. - Ну а если им придет в голову еще раз выстрелить по телу - придется опять начинать сначала?
        - К сожалению, так оно и есть.
        Президент помолчал. Про себя сформулировал:
        “Отдать приказание на “Ураган”: принять все меры, чтобы “Амбассадор” не мог повторить действий такого рода”.
        Он понимал, что будет означать такая команда. Но иного выхода не видел. Запуск боевой ракеты по телу наверняка не был санкционирован сверху: американец непременно поставил бы его в известность. Следовательно, выстрел - эксцесс исполнителей. Тронулись умом. Или просто - хулиганят. Судя по имеющимся данным, там весь экипаж - два человека, влюбленная пара. От людей в таком состоянии можно ожидать чего угодно. Так что...
        Однако вводить генерала в курс своих размышлений он, конечно, не стал. Сказал:
        - Вы упомянули, что новые расчеты параметров залпа, по сути дела, уже закончены?
        - Разрешите доложить: у нас просчитаны два варианта, и сейчас осталось лишь решить, какой из них считать предпочтительным.
        - А почему, собственно, вы присвоили себе право решать такие вопросы? Делом вашей группы было и остается - подготовить исчерпывающие материалы для такого решения. А приниматься оно будет не на вашем уровне.
        - Так точно. Виноват.
        - Поэтому, если дело обстоит именно так, как вы уверяете (генерал судорожно кивнул), позаботьтесь без промедления доставить сюда всех участников вашей группы - ученых, разумеется, а не обслугу с охраной, - и всего наработанного материала. Сколько времени вам для этого нужно?
        - Самолетом...
        - Нет. Запрещаю. Без малейшего риска. По земле.
        - По грунту - мне нужно шесть часов, чтобы вернуться туда, час там на сборы и еще шесть часов...
        - Ну, вы-то туда доберетесь и за час - от двери до двери.
        - Самолетом, вы имеете в виду?
        - Конечно. А вы как думали?
        - Так точно, я так и думал. Значит, на шесть часов быстрее.
        - В таком случае - жду вас в двадцать три ноль-ноль. Свободны.
        - Слушаюсь.
        В двадцать три часа сорок минут решение было принято. Из двух вариантов, отличавшихся друг от друга тем, что время первого было на сутки позже второго, принят и утвержден был второй: сутки - это сейчас было очень много.
        Первый вариант был, как сказали авторы разработок, процентов на восемь - десять надежнее, поскольку сокращалась дистанция. И конечно, руководство тоже остановилось бы на нем, если бы не слухи, упорно овладевавшие массами населения - а это черт знает к чему могло привести. За последние сутки количество пьяных на улицах выросло в два с половиной раза, производство ощутимо страдало, милиция не справлялась с сохранением порядка; так что нужны были быстрые, недвусмысленные и убедительные действия, а еще до них - заявления, способные все или почти все объяснить и вернуть людей к нормальному образу мыслей. Иначе... Вчера, например, большинство магазинов к концу торгового дня напоминало торговую сеть советских времен; правда, за ночь владельцы успели завезти с базовых складов все необходимое, но что осталось на полках к нынешней полуночи - пока известно не было: может быть, опять ничего. Так что пожертвовать еще одними сутками было уже за пределами допустимого риска.
        Как только решение было принято, оно было сообщено всем соучастникам предстоящей операции. На Западе это никого не удивило, и на Дальнем Востоке тоже: у них действовали свои группы, наблюдали, считали и пересчитывали; интересно, что первыми по времени пришли к окончательному решению даже не американские, но британские астрономы и расчетчики - однако это так, детали. После полного согласования на самом высшем уровне - переговоры заняли несколько менее двух часов - соответствующие данные были доведены Кремлем до командования космическими войсками, и пошел процесс перенацеливания ракет - тех, которым предстояло принять участие в залпе, - на новую цель. То есть на воображаемую точку в пустом пространстве, где сейчас вообще ничего не было, но через известное до секунды время должна была появиться пресловутая цель - одновременно с таким количеством ракет (даже после всех сокращений, проводившихся в двадцать первом веке, счет их все еще шел на тысячи!), какое никогда в жизни не появлялось одновременно ни в космосе, ни в земной атмосфере; а если бы однажды появилось, то уже и некому было бы ни наблюдать
за Телом Угрозы, ни тем более принимать меры, чтобы отвести эту угрозу от тогда уже мертвой планеты.
        Забегали пальцы по клавиатурам, на это послушно отозвались процессоры; новые команды, закодированные, как обычно, в единицы и нули двоичной системы, поступили в компьютеры ракет. И через малое мгновение каждая из них уже знала, куда именно после стартовой команды направит свой полет.
        А наверху тем временем шло последнее редактирование официального обращения, с которым должен был обратиться к народу президент - в первый раз сразу после полуночи (оттого и спешка), а затем - уже в записи, конечно; начиная с шести утра, оно будет повторяться через каждые шесть часов.
        В обращении этом, в частности, говорилось, что:
        - в последние дни возникают и распространяются слухи о приближении войны с применением оружия массового уничтожения. Народ России, не раз переживавшей жестокие и опустошительные войны, естественно, воспринимает подобные слухи достаточно болезненно, что проявляется, в частности, в массовых закупках продуктов питания, в значительно увеличившемся, чрезмерном употреблении частью населения крепких спиртных напитков, а также, - и это не менее важно - в возникновении других, вторичных слухов о предстоящем “конце света”, что ведет, в свою очередь, к появлению у людей сильного, порой даже панического страха.
        - президент, никогда не обманывавший россиян, считает своим долгом с полной ответственностью за свои слова заявить:
        Возникновение слухов о предстоящей войне имеет своим источникам, безусловно, некоторое оживление деятельности космических, в частности - ракетных войск, которое действительно имело место в последние несколько дней.
        Однако причина этого оживления никак не связана с угрозой новой войны с кем бы то ни было. Ни нам, ни кому-либо другому на Земле такая война сейчас не грозит, как не грозила и все минувшие годы. А действия ракетных войск связаны не с войной, а как оаз наоборот - с дальнейшим уменьшением ее вероятности.
        Спокойно и трезво мыслящие люди, безусловно, не нуждаются в такого рода разъяснениях: они и сами успели сопоставить то многое, что публиковалось всеми средствами массовой информации в большинстве цивилизованных стран относительно готовящейся и уже близкой Всемирной Конференции по окончательному и полному ракетно-ядерному разоружению, с возникновением слухов о войне. Чтобы помочь и всем остальным увидеть вещи в их истинном свете, могу заявить: сегодняшняя деятельность ракетчиков целиком и полностью связана именно с этим разоружением, а точнее - с первым его этапом.
        Этот первый этап реализуется вскоре после открытия Конференции. Его целью и является убедить всех, кто не верит в реальность достижения поставленных Конференцией целей, в том, что уничтожение всего смертоносного оружия - дело совершенно реальное. Именно для этого очень большая часть - больше половины - всех имеющихся на нашей планете ракет с ядерными боевыми частями будет одновременно запущена в космос, отдалится от Земли и взорвется на таком расстоянии от планеты, какое гарантирует полную безопасность нашего мира от последствий этой операции.
        Ракеты будут выпущены одновременно и взорвутся тоже одновременно, и хотя произойдет это очень далеко, в той части Земли, над которой это произойдет, этот сказочный фейерверк будет виден - там, разумеется, где будет ночь и погодные условия позволят наблюдать небо. Может быть, именно на это и намекало замеченное некоторыми читателями объявление рекламного издания; однако за их обещания несут ответственность только их авторы. Я же не могу обещать вам зрелища; но обещаю вещи куда более важные: мир, а не войну, разоружение, а не вооружение. И в этом мы едины со всеми цивилизованными странами и народами.
        Я могу назвать вам день, когда ракеты покинут Землю, и день, когда они отдалятся настолько, что можно будет взорвать их без всякой опасности для нас. Старт произойдет через шесть дней примерно в четыре часа утра по московскому времени.
        Таковы были основные положения этого документа.
        
        Предупрежденный Старой площадью Гридень выслушал полуночное обращение президента и позвонил Кудлатому.
        - Нервы не выдержали, а?
        - Дрогнули, - согласился партнер. - Чего им всем не хватает - это хорошего опыта в бизнесе. Там нервные не выживают, а?
        - Так уж выходит. Но я, собственно, не по этому поводу. Ты скоро закончишь сброс?
        - А я - уже. Пустой портфель. Чувствую себя как бомж.
        Гридню очень хотелось спросить, куда и как перевел Кудлатый все те суммы, что успел выручить за проданные стоки. Но, конечно, такого вопроса он задавать не стал: это было бы в высшей степени бестактно - тем более что ответа он все равно не получил бы. Такие вещи и жене не рассказывают - те, у кого она есть, разумеется. И вслух он произнес лишь:
        - У меня тоже - полная реализация.
        - Хорошо подгадали к этому их заявлению...
        Гридень усмехнулся. “Подгадали” тут было ни при чем: он заранее знал, когда сверху прозвучит нечто подобное: соратник со Старой держал его в курсе высокой политики. По расчетам Гридня, после вброса слухов Кремлю потребуется не менее двух суток для выработки этого документа, а если точнее - то первые сутки они будут надеяться, что с шорохом справятся обычными способами, а писать обращение спичрайтеры будут на следующий день. Так и получилось. Но и этого он говорить Кудлатому не стал: своим источником он не собирался делиться ни с кем.
        В трубку он сказал лишь:
        - Значит, пишуще-говорящую братию собираем завтра. Всех иностранных и всех своих - чтобы не было обид. Хотя на своих, конечно, особой надежды нет. Но ничего - обойдемся.
        - Всех? - переспросил Федор Петрович. - Это, пожалуй, придется снять Кремлевский Дворец съездов - иначе не разместим.
        - Уже, - сказал Гридень. - С тебя причитается половина.
        - За мной не пропадет. Как же ты озаглавил это - для властей?
        - Официально - мы выступаем с пакетом предложений об ускорении процесса глобализации горнодобывающих предприятий и энергоносителей. На такую повестку дня должны клюнуть. А настоящее меню будет объявлено лишь в самом начале пресс-конференции под таким соусом: только что полученная важнейшая информация заставляет нас несколько отступить от объявленной тематики - и так далее.
        - Ничего придумано. А обстановку дадим им подлинную?
        - Конечно. Все то, что нам дали эти наши... твои бывшие гости. Потому что ведь все сразу кинутся проверять - не журналисты, конечно, а ученые и ЦУПы в разных странах. И не дай Бог, если там что-то будет не так: все сорвется.
        - Понял. Но вот думаю: а насколько нам поверят - так, сразу? Мы же не звездочеты, а этим ребятам горбатого не слепишь. Выговоришь что-нибудь не так - поднимут на смех.
        - Петрович! Не понимаю, о чем ты. Решил, похоже, что это мы с тобой будем выступать с научной информацией? Ну, право же, не ожидал от тебя.
        - А кто же?
        - Профессионалы. Астроном с той обсерватории, что на Кавказе, и его коллега из Штатов, Вот сейчас они там как раз смотрят на все это дело и убеждаются в том, что обстановка меняется не так, как ей полагалось бы, потому что возникли новые факторы, раньше не предусматривавшиеся.
        - Ты что - даже из Штатов привез?..
        - Нет, конечно. Так получилось, что он как раз прилетел туда - у них там с американцами какая-то совместная программа, они кометологи вообще-то. А я решил - грех будет не воспользоваться таким совпадением. Они и доложат - на высоконаучном уровне. А наше дело будет только - открыть, объявить об изменениях в меню и дать слово ученым. И через минуту-другую - тихо удалиться, словно бы в буфет вышли или еще куда-то. Ручаюсь: никто этого и не заметит. Потому что все уже будут есть глазами астрономов, ловить их в объективы и подсовывать микрофоны. Мы их интересовать больше не будем. А потом они помчатся галопом - передавать записанное и снятое.
        - Мы же тем временем...
        - Мы тем временем в полном составе будем на пути в твое убежище - если только ты не передумал приглашать меня.
        - Да ну, что ты. Места хватит для всей твоей команды. Я сразу туда, а ты - через полсуток, чтобы я успел все для тебя и твоих приготовить. Там ведь еще не все в ажуре.
        - Согласен. Оттуда с утра будем следить за биржами. И как только пойдет обвал - даем команду покупать. На твою связь можно положиться?
        - Она не хуже, чем у Кремля, а, думаю, получше: у меня денег как-никак больше, чем у властей на эти нужды.
        - Значит, все в порядке.
        - Задумка что надо. А то я, откровенно говоря, хотел уже предупредить тебя, чтобы не смущался, если завтра я буду как бы не в себе немного.
        - И сослался бы на здоровье? Петрович, учти: оно у меня теперь на постоянном контроле. Так что я мигом догадался бы, что ты вместо себя подсунул двойника.
        “Хотя вообще-то вряд ли догадался бы, - подумал Гридень про себя, - потому что не одному тебе такая мысль в голову пришла - есть же опасность, что нас захотят изолировать там же, не отходя от кассы. Однако тебе, милый друг, этого знать не следует - ни к чему”.
        - При моем варианте это просто не нужно, - сказал он. - И потому, что люди мы с тобою известные, видели нас очень многие и во всех ракурсах, одно неверное движение - и кто-нибудь обязательно заподозрит. Дублеры наши появятся не на пресс-конференции, а после нее - где-нибудь в свете, на людях. И пока сообразят, что нас желательно изолировать, нас там и след простынет. Надеюсь, мы туда не по магистрали покатим?
        - Об этом не беспокойся: маршрут разработан стопроцентный. С гарантией.
        - А мне и в голову не приходило - сомневаться. Итак - завтра в девять. Встретимся загодя и туда явимся вместе.
        - Заметано.
        “Ладом все получается, - такие мысли гуляли в голове Федора Петровича еще некоторое время после того, как этот важнейший разговор закончился. - Все как надо: бумаги полетят, начнем скупать - а сидеть-то мы будем в моих владениях, а не наоборот, и там одно мое слово будет стоить трех твоих. Так что все условия будут - пересмотреть наш с тобой договорчик: не баш на баш, а мне две трети, если только не больше. И ты, друг, на это пойдешь, потому что понимаешь: на тот свет с собою ни копейки не унести, ни цента. Вот в такую игрушку мы с тобою сыграем...”
        Тут, однако, надо сказать, что ход этих его мыслей был Гридню ясен заранее. И он согласился, даже больше - сам предложил подземелья Кудлатого в качестве места пребывания только потому, что уже сейчас знал: ни завтра, ни вообще в ближайшие дни они туда не попадут и находиться будут совсем в другом месте.
        Гридень был так уверен в этом потому, что еще до того, как звонить Кудлатому, узнал - со Старой, разумеется, откуда же еще? - что десантный полк успел уже высадиться на объекте и малой кровью овладел им. Таково было распоряжение сверху: не было времени на расторжение договоров, судебную тяжбу и прочее: резервная ставка понадобилась высшему начальству, и оно приняло соответствующие меры. Федор Петрович продолжал, правда, получать оттуда доклады о полном порядке. Только те его люди, кто докладывал о благополучии, чувствовали себя не очень уютно под прицелами автоматов явно превосходивших сил противника. Это не с конкурентами разборка была, а с государством в такой обстановке спорить никто не захотел, и ненужное упрямство не было проявлено.
        Вот почему сразу же - успев только-только погрузиться в вертолет - Федор Петрович получит срочное сообщение, в котором и будет содержаться та информация, что была известна Гридню уже сейчас. Получит непосредственно из своего теперь уже бывщего владения, поскольку его людям, что сидели на связи, именно в то время будет отдано распоряжение: доложить хозяину все ' как есть. И, поставленный перед печальным фактом Кудряш растеряется, и ему останется только принять предложение Гридня - найти убежище уже на его территории, поскольку территория всякого судна, как известно, является частью территории того государства, к чьему порту оно приписано. Тот самый подводный крей - j сер, что пребывает сейчас в полном безмолвии на расстоянии двух с половиной часов пути на хорошем самолёте - на таком, например, который был у Гридня и к которому их доставит кудряшовс-кий вертолет за четверть часа.
        За время полета Кудлатого, конечно, удастся убедить в том, что движущееся и недоступное простому глазу, да и большинству приборов тоже, убежище куда лучше подземного дворца, чьи координаты известны, увы, слишком хорошо и очень многим. Что же касается связи, то она на корабле была не хуже. Ну а как только они окажутся на борту и совершат погружение - именно тогда придется поставить некоторые вопросы ребром. Тем более что большую часть охранников Кудлатого с собою взять не доведется: самолет не резиновый, да и на судне лишнего места никогда не бывает.
        Лишь бы пресс-конференция сработала...
        Вот такие дела, Федор Петрович.
        В назначенный срок главнокомандующему было доложено о полной боевой готовности всех предназначенных для космического залпа ракет, снаряженных ядерными боевыми частями.
        Немедленно верховным главнокомандующим всех стран, принимающих участие в залпе - а они находились сейчас в постоянной взаимосвязи по надежно защищенным линиям, - это было сообщено. После обмена такими докладами, в то мгновение, которое и было рассчитано, начался обратный отсчет.
        Вряд ли нужно пояснять, что запуск ракет не мог быть произведен синхронно со всех ракетных установок: страны Западного полушария были в этот миг обращены к тому сектору неба, где и находилось тело, восточного же, естественно, - в противоположную сторону, так что путь их к цели оказывался на несколько тысяч километров длиннее; мелочь в астрономических масштабах - однако и на мелочи всегда уходит время, порою даже очень немало. Поэтому им и предстояло стартовать на какие-то минуты раньше. Упреждение было рассчитано буквально для каждой установки. Кстати, именно по настоянию Запада время пуска было выбрано именно таким; видимо, за прошедшие десятилетия недоверие к евразийской державе у западных военных - да и у политиков тоже - не было до конца изжито, и, надо полагать, не у одного теплилась такая мыслишка: мы запустим, а русские в последний миг скажут, что передумали, - и что тогда? В России ясно было, что такие подозрения у партнеров есть, но их даже не стали убеждать аргументами типа: “Ну, если мы в нужную минуту не запускаем - что вам стоит тогда перенацелить ракеты на нас? Вы же будете в
надежной связи с ними и тогда, и еще долго после этого”. Просто согласились: мы стартуем первыми? Ладно, будь по-вашему, нам все равно.
        В миг, когда отсчет закончился и прозвучало “Пуск!”, первые установки извергли свою начинку из шахт - и вырытых и оборудованных в земле, и тех, что находились на кораблях, надводных и подводных. Ракеты выпорхнули из гнезд не совершенно одновременно: хотя места наверху вроде бы и достаточно, однако сутолока и там - вещь совершенно излишняя, так что одним следовало уйти на секунды раньше, другим - позже, соблюдая по-уставному интервал и дистанцию. Так им предстояло преодолевать предстоящие тысячи и тысячи километров, сохраняя строй, и Тело Угрозы атаковать тоже не одним общим ударом, чтобы не учинить беспорядка, столкновений и прочего бардака, но тоже поочередно: на конечный результат это не должно было повлиять, так или иначе все эти воздействия суммируются, это не бокс, где сотня слабеньких ударов не заменит одного нокаутирующего, это совсем другой спорт.
        Из четырех тысяч ракет, состоявших к тому времени, после всех сокращений, на вооружении армии США, участие в залпе приняли, в круглых числах, две с половиной тысячи, из трех тысяч российских - около двух тысяч, китайских из пяти тысяч - три с лишним; остальное, из других стран, шло, как говорится, на подверстку, хотя процент и там сохранялся тот же. В России старт прошел благополучно - лишь в пятнадцати случаях пришлось дать команды на самоуничтожение. Злые языки шепотком болтали, что если бы запустили все сто процентов, то таких команд пришлось бы подать на тысячу больше. Но это следует скорее всего считать клеветой. Тем более что проверить это не представляется возможным.
        Итак - состоялось.
        Надо полагать, что из космоса это выглядело весьма внушительно: планета (особенно хорошо это было видно на ее ночной половине) вдруг расцветилась множеством огоньков, следующих быстро-быстро один за другим в разных местах планеты, на суше и на воде; жаль, что сопровождавший этот фейерверк могучий гул не мог бы донестись до космического наблюдателя - не будь у него радиосвязи с Землей, разумеется. Все это выглядело бы для него как небывалое и единственное в своем роде исполнение цветомузыки - в басовом регистре, разумеется, небывалого органа.
        И такие наблюдатели были - правда, в очень ограниченном количестве, а именно - дежурный экипаж Международной космической станции. Как почти всегда, состоял он в основном из астронавтов США и космонавтов России. И они действительно не пропустили такого зрелища мимо внимания; напротив, глядели с некоторым даже напряжением. Американец сказал русскому:
        - Интересно, кто нас долбанет: наша или ваша?
        - Может, китайская? - буркнул в ответ спрошенный; но, спохватившись, тут же поправился: - Да кому охота из пушки по воробьям стрелять? Другое дело - по созвездию Кита.
        В кого нацелены ракеты, они отлично знали: станция была одним из тех учреждений, что вели за Телом Угрозы непрерывное наблюдение и постоянно передавали результаты в свои центры.
        - А при чем тут Кит? - откликнулся собеседник с некоторым удивлением.
        - При том, что встретиться они должны как раз на его фоне.
        - Это вчерашнее жаркое, парень. Ты что - не видел последнего результата?
        - Не моя вахта была. А что?
        - Да опять зафиксировано отклонение. Словно кто-то хорошо подкрутил его, как теннисный мячик.
        - Вниз передали?
        - Само собой. Сразу же. Так что Кит пусть себе плывет дальше без помех.
        Оба помолчали, наблюдая за последними уже ракетами, покидавшими планету навсегда. Слава Богу, пронесло - все они прошли в совершенно безопасном отдалении от станции. Можно было облегченно вздохнуть. И вздохнули. Потом американец сказал:
        - Ну, эти ребята хорошо сделали свое дело - кто рассчитывал и вводил команды.
        На что россиянин ответил:
        - Давай-ка сходим посмотрим внимательно: может, я и сильно ошибаюсь, но мне мерещится, что если они посланы не к Киту, а к Рыбе, то должны были пройти поближе к нам. Не хочешь проверить на компьютере?
        Коллега после мгновенного сомнения проговорил:
        - Только чтобы ты спал спокойно.
        И они поплыли в тот сегмент, где помещались компьютеры.
        Не у них одних отлегло от сердца, когда небывалый старт прошел благополучно.
        Российский президент поспешил поздравить американского коллегу с успехом. Тот ответил взаимностью и прибавил:
        - Теперь можно спать спокойно: все, что было в наших силах, мы сделали. Но, правду говоря, когда они сблизятся, я снова буду волноваться.
        - Хорошее начало - половина успеха, - оптимистически ответил русский, чувствовавший себя усталым до полного изнеможения - нервного, разумеется, - и, кажется, более не способный волноваться. Но завтра, судя по всему, обстановка будет уже совсем другой: что обещано - то выполнено, и это благоприятно отзовется и на домашних крикунах, и на подготовке к Конференции. Нет оснований сомневаться: раз уж ракеты стартовали, они до цели дойдут. И теперь уже никто, кроме тех, кто по необходимости посвящен в тайну угрозы, никогда и ничего не узнает о том ужасе, который грозил планете на протяжении нескольких недель.
        Он пошел в комнату отдыха и позволил себе потянуться и зевнуть. Это удалось сделать до того, как предполагаемый покой его снова оказался нарушенным.
        - Ну, что еще? - спросил он недовольно. Но, глянув на мелово-бледное лицо главы своей администрации, понял: потревожили не зря.
        - Последняя сводка с космической станции.
        - И что там? Надеюсь, их не задели?
        - Хуже, - проговорил чиновник, не сразу заставив губы подчиняться воле и выговаривать слова четко. - Похоже, выстрелили не по той цели...
        - Что??
        Воистину - покой нам только снится.
        А уж кому он и подавно перестал сниться, так это фондовому рынку.
        Потому что в назначенный день и час - случайно или нет, но почти точно совпавшая по времени со стартом космических (теперь; ранее они назывались стратегическими) ракет пресс-конференция в зале заседаний генерального офиса одной из фирм, контролируемых группой Гридня, - конференция эта оказалась в полном смысле слова сенсационной. Едва уразумев, о чем идет речь, и не имея никаких оснований не верить двум именитым астрономам, сделавшим сообщение, журналисты, как бы подхваченные смерчем, вихрем сорвались с мест и пробежали было несколько шагов к выходу, где уже грозила образоваться давка не хуже, чем при пожаре. Надо сказать, что целью их было вовсе не покинуть поскорее высоченное стройное здание, увенчанное шпилем, но лишь перейти в другое помещение, где их поджидали ряды столов с едва слышно урчавшими компьютерами; но, люди опытные, они сразу же опомнились и, экономя секунды, ухватились за мобильники и немедля принялись передавать сногсшибательную f новость в свои редакции.
        Там тоже не промедлили - и за считанные секунды новость пошла гулять по миру, причем на этот раз российский “Информ” ухитрился забежать вперед даже великого Рейтера. На биржах мира начался обвал, и “Наздаки”, и “Джон Доу” разом полетели вниз, словно мойщики окон, сорвавшиеся со своих люлек. Ценность надежнейших бумаг стремительно приближалась к стоимости осенних листьев, которыми усеяны были газоны и бульвары. И кое-кто уже поглядывал на самые высокие здания - а такие имеются в каждом городе, - как бы прикидывая, по какой траектории и как долго будет он лететь, если от полной безысходности бросится вниз с крыши. Другие, впрочем, приглядывались к мостам.
        Все попытки хотя бы замедлить катастрофу пропали даром: убийственной информации противопоставить было нечего. Правительства медлили, ожидая самых последних и точных сведений от главных держав; те, в свою очередь, требовали того же самого от астрономических центров, даже не думая о том, что девять десятых из их числа, а может быть, и девяносто девять сотых этой проблематикой вообще не занимались, трубы и зеркала свои в ту сторону вообще не направляли, и потому сказать им было абсолютно нечего. В Германии, в Южно-европейском астрономическом центре телефоны раскалились едва ли не докрасна, сетевые компьютеры не успевали переваривать запросы, на которые ответ мог быть лишь один: при всем желании обсерватория эта ничем помочь не могла, поскольку все четыре ее восьмиметровых зеркала были с самого начала ориентированы на южную полусферу небосвода. Другое дело - орбитальный “Хаббл”; но он сейчас работал только на правительство - а оно, как уже сказано, пока что никакой информации не давало.
        Но уже в первую же четверть часа после начала паники заметна стала какая-то система, проявилась тенденция: как только стоимость голубых фишек упала ниже мыслимого уровня, их кто-то начал покупать, причем спрос казался практически неограниченным. Показалось, что в этом и заключается спасение от полного краха: раз бумаги скупают, падение курсов непременно замедлится. Так оно и произошло во второй половине биржевого дня, и когда пришло наконец разрешение закрыть биржу сегодня раньше обычного, все уже были убеждены, что этого делать и не нужно вовсе: курсы больше не катились вниз стремглав, но все ощутимее затормаживались. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд; и только по здравом размышлении люди приходили к выводу, что стабилизация произошла на той самой грани, на которой акции сохраняли еще само понятие ценности; еще один шаг - и возврата к нормальной жизни больше не было бы. А сейчас он оставался возможным.
        Случайно так получилось? В это с самого начала никто не поверил: ясно было, что действовала чья-то твердая и опытная рука. Непонятно только было - чья; потому что акции скупались множеством желающих, но малыми количествами, и где же все эти ручейки и хилые речки, а то и просто капельки, сольются в океан - на ходу разобраться было невозможно. Хотя работа в этом направлении началась чуть ли не в следующий миг после начала обрушения: подорвать фондовый рынок - это вам не один или два дома взорвать или протаранить, это покушение на безопасность мировой экономики - то есть вещь куда более смертоносная, чем какая-то там небесная глыба и всякая прочая ерунда.
        К концу дня, к закрытию торгов, площадки более или менее уравновесились, и даже начался пусть и крохотный, но подъем. Может быть, конечно, это лишь показалось, потому что всем очень хотелось верить в это; однако анализ уже после закрытия показал, что да - курсы пошли вверх, хотя и в темпе улитки, но это все же лучше, чем падать без парашюта.
        Но кто же все-таки осмелился?.. Это сейчас показалось куда важнее всяких астрономических проблем: они, по общему мнению, оказались лишь поводом, но не сутью. Найти экономических террористов и поступить с ними как требует закон - вот чего хотели сейчас все, хоть краешком причастные к экономике, а кто к ней не причастен, пока его не похоронили?
        Нити для поиска были. Беда заключалась в том, что было их слишком много: мелких покупателей были тысячи и тысячи, как и продавцов, зачастую это были одни и те же люди, которым просто удалось сыграть на разнице курсов, вовремя спохватившись; но они вступили в игру уже после начала падения - а кто начал? Каждый покупатель был ниточкой, и все эти ниточки - или большинство их - должны были в конце концов привести к тем, кто находился в центре, словно паук в паутине. И вот Министерства финансов и секретные службы практически всех цивилизованных стран - а такого названия заслуживают, безусловно, лишь те страны, что участвуют в фондовом рынке, - принялись за нелегкую работу, не ведая, когда и куда она приведет - если вообще приведет.
        Выше было сделано сравнение авторов проведенной операции с пауком, раскинувшим свою липкую сеть и засевшим в ее центре. На самом деле сравнение это страдает неточностью, поскольку паук куда чаще сидит вовсе не в центре, где он был бы всем заметен, но где-то в темном уголке, куда от сети идет одна лишь тончайшая паутинка - линия связи, по которой он и получает информацию. В случае серьезной опасности паук рвет этот канал и успевает скрыться. Так что его преследователи, решив воспользоваться этой нитью, доберутся лишь до места ее обрыва - и вынужденно остановятся.
        Если бы кому-то из людей и организаций, занявшихся розыском, и пришло в голову, что грех совершенного лежит на широко известных (в России; в остальном мире их популярность была не столь велика, но они на это не обижались) Гридне и Кудлатом, и догадливые детективы бросились по их следам, то вскоре оказались бы точно в таком положении, в каком мы оставили придуманных для наглядности преследователей паука: остановились бы у оборванной нити, а точнее - канала связи. В месте обрыва они нашли бы всего лишь пункт спутниковой связи с цифровой, естественно, аппаратурой, и ничего более. Работающие там люди лишь пожимали бы плечами: да, получают информацию и передают ее. Какую? Неизвестно: все доставляется уже в зашифрованном виде и так уходит в эфир. Но, как им сказано, это в основном коммерческая и научная информация и новости дня. А кто снимает их со спутника и где находится - откуда нам знать? Мы никогда и не спрашивали.
        То есть адресат остался бы неизвестным. Можно было делать перехваты, можно - расшифровывать, допустим, но это не приблизило бы ищущих к решению главных вопросов: кто он и где он (или в нашем случае - они). И уж во всяком случае, обвинения с Гридня и Кудлатого пришлось бы снять практически сразу, поскольку они нимало и не скрывались ни от кого, а продолжали находиться то в доме, то в офисе, то в театре (Гридень) или ночном клубе (его партнер). Появлялись они везде, как и обычно, каждый со своей свитой. И мысль о том, что на самом деле оба были лишь хорошо подобранными и натренированными двойниками, никому даже в. голову не пришла.
        Но вообще-то это все - из области предположений. Потому что как раз на российской бирже все происходившее отразилось куда меньше, чем, скажем, на Нью-Йоркской или Лондонской атака шла на акции глобальных компаний, котировавшихся в ос новном на западных площадках, поскольку в России их обладатели составляли очень небольшую группу. Российские же бумаги тоже, конечно, подсели - но скорее всего просто потому, что паника прилипчива; однако уже во второй половине дня обстановка почти целиком восстановилась, серьезных потерь никто не понес. И потому в России не было оснований разыскивать неизвестно кого-то, нагрешившего там, на Западе, - вот никто и не разыскивал. Конечно, если бы поступил запрос, скажем, по Интерполу - из вежливости изобразили бы движение; но запроса не было, поскольку неизвестно было - кого же искать, какое имя и фамилию.
        Почему же тогда и Гридень, и Кудлатый еще накануне так стремились побыстрее выйти за пределы российской юрисдикции?
        Никак не потому, что боялись ответственности за прекрасный образец игры на понижение. Но по той причине, что были уверены: пресс-конференция им с рук просто так не сойдет. Как-никак они не только вынесли в мир сведения, объявленные государственной тайной - первым это сделал сам президент, - но получена эта информация была в основном по своим собственным каналам, начиная с Минича и Джины, и лишь некоторые уточнения пришли от источника на Старой - который, конечно же, в этом не сознался бы и под самым серьезным давлением, - и она, эта информация, как мы могли заметить, отличалась от президентской тем, что была далеко не столь оптимистичной и, следовательно, гораздо более близкой к истине. Гридень, а с ним и Кудлатый были виновны в том, что тем или иным способом разгласили подлинную государственную тайну, а не только то, что принято было считать таковой.
        Хотя тут есть всякие зацепки: официально их никто в эту тайну не посвящал и подписки о неразглашении или хотя бы честного слова, ни тот, ни другой не давали. Однако, зная характер и традиции российской Фемиды, они совершенно правильно предпочли провести тот неизбежный период, когда власть захочет тащить и не пущать, где-нибудь в безопасном месте, не теряя, конечно, связи с делами, продолжая получать отчеты и отдавать распоряжения.
        Делали они это, находясь в комфортабельно оборудованных, каютах бывшего ракетоносца, а теперь скорее атомной подводной яхты, а при плавании в надводном положении, при хорошей штилевой погоде, - даже и на верхней палубе, наслаждаясь воздухом и солнцем. За первые два дня этой морской прогулки им ничто еще не успело надоесть, хотя Федор Петрович вообще-то моря не любил: слишком шаткое основание. Да, видимо, это им и не грозило: две недели самое большое - пока ракеты не долетят и не ударят по Телу Угрозы, и все последствия пресловутой пресс-конференции сами собой не устаканятся. А две недели - что? Столько продолжается круиз по Средиземке. То есть потерпеть столько - вполне в силах человеческих.
        А кто был вообще в полном восторге - это Минич с Джиной, хотя теперь каждый из них радовался жизни в отдельности, а не вместе, как было бы еще недавно. Как сказал один насмешник - жизнь сыграла историю, подсыпала чепухи... Они оказались на борту не то чтобы совсем по своей воле - их никто и не спрашивал, - но и без малейшего сопротивления. Минич вообще море любил и в круизы ходил - когда деньги бывали, конечно; Джина же считала, что морской воздух в ее нынешнем положении - все-таки разрыв она переживала острее, чем надеялась, хотя повторять пройденное никак не собиралась, - именно то, что нужно; кроме того, наблюдать звездное небо над океаном - вовсе не то что видеть его из города или даже пригорода; разница, по ее мнению, была такой же, как смотреть на пальму в кадке - или растущую на родном приволье. И с каждым часом времени, с каждой милей, все более отдалявшей их от берега, Джина чувствовала, как что-то меняется в ней - словно бы небесный простор становился ближе, а все то, что совсем еще недавно происходило там, на суше, в России, - отдалялось, так что в пору было сомневаться: да происходило
ли это все вообще? Не привиделось ли в дурном сне на неширокой матросской койке в двухместной каюте бывшего крейсера? Открытия, побеги, преследования, телескоп на вышке? Даже и сам ныне покойный Люциан и все, что между ними было, - может, и это лишь привиделось? Ну а Минич? Он-то был? Может быть, спросить об этом его самого? Нет, она не хотела спрашивать, как не хотела вообще думать ни о чем минувшем. Дышать морем, видеть звезды, чувствовать себя как бы самостоятельным небесным телом... А что будет потом, то и будет, и совершенно не нужно смешивать будущее с прошлым: плохой коктейль.
        Но хотелось ей спрашивать Минича или нет, каюта-то была одна на двоих. Хмурясь, прикусив губу, она как бы вновь ощутила прикосновения - сперва его рук, потом и всего тела, все то, чего она еще вчера не только не отвергала, но сама хотела, а сейчас вдруг ощутила, что и это осталось там, за кромкой прибоя, не взошло на палубу корабля. И сейчас отторгалось - и памятью, и чувством. Нет. Окончательно - нет.
        Главным на корабле был, конечно, Гридень. Вздохнув, Джина оторвала взгляд от множества вопрошающих глаз Вселенной и направилась искать Гридня. Не пришлось, однако; он оказался совсем недалеко - тоже на палубе, только на другом борту, по ту сторону рубки - и, как и она сама, смотрел не вперед и не назад, на кильватерную струю, но вверх, в безграничье. Она удивилась было: это не для магнатов было занятие, а для романтиков, но решила не отрывать его внимания: может быть, он высматривает там самолет или спутник? Он, однако, повернул голову сам, услышав шаги. Узнал ее. Улыбнулся:
        - Как мелки наши дела по сравнению с этим, правда? С делами Творца...
        Но она уже - по инерции, что ли, - выговорила то, что лежало готовым на языке:
        - Я хотела попросить вас...
        - Все, что в моих силах.
        - Другую каюту - без соседей. Здесь ведь нет других женщин?
        - Есть две буфетчицы. Живут вместе. Для вас найдем отдельную. После военных тут осталось много места. Можно даже выбирать. Пойдемте?
        - Просто жаль уходить отсюда.
        - Да; море не всегда балует погодой. Постоим еще. Посмотрим. Молча.
        Конечно; видимое величие ни к чему было разбавлять речью.
        Что же касается Минича, то он тоже продолжал наблюдать небо. Но не восторгаясь, а рассматривая его как полигон, на котором вскоре что-то должно произойти. И он хотел видеть - как произойдет и что именно. Промах? Накрытие? Еще что-нибудь? Теперь, когда сиюминутные страхи и заботы отпали, он стал ощущать себя целиком в космической операции - как будто сам ее задумал, а не наткнулся на Люциановы находки случайно. Конечно, телескопа на борту крейсера не оказалось, да и будь он там - даже малейшая качка помешала бы удерживать тело в объективе, а если не качка, то уж, во всяком случае, не очень ощутимая, но все же существующая вибрация от работы двигателей. И тем не менее он наблюдал - на Экране монитора, на который изображение попадало - через спутник, разумеется, - из той обсерватории, в дооборудование которой Гридень не так уж давно вложил немалые деньги. (Инвестиция эта, надо сказать, окупилась уже многократно.) Тело и ракетная армада - вот что было главным для него сейчас (и, наверное, правильно), с прочим же будет время разобраться потом - если действительно будет. Остальное - пока побоку; а
Зина-Джина? Он подумал о ней с равнодушием, которое еще вчера ему самому показалось бы странным и невоз-' можным. Почему? Наверное, мысли и чувства даются нам пакетом, а не поштучно; меняется игра - меняется и весь пакет ее правил, и надо забывать вчерашние и заучивать новые. Может быть, так, а возможно, и нет.
        - Так что у нас там? - двумя часами позже, насладившись покоем, какой изливали звезды, а затем и успев устроить девушку в другой, одноместной каюте, в очередной раз спросил Гридень Кудряша, который не отрывался от другого монитора - того, на который постоянно поступала информация Бломберга. - Как покупаем?
        Кудлатый поднял голову, потер усталые, покрасневшие глаза.
        - Пора заканчивать. Установилась тенденция к росту. Как только поднимутся еще на три пункта - надо будет стопорить. А вообще-то там осталось и вовсе немного; остальное - главные куски - мы успели перехватить.
        - Сколько же у нас набежало всего?
        Кудлатый стрельнул глазами по сторонам, и хотя в каюте, отведенной под их личный центр связи, не было, кроме них, ни души, не решился все же называть цифры вслух, а набрал их на своем карманном блокноте, показал и тут же стер - во избежание.
        - Ну что же, - проговорил Гридень, - на такой порядок величины мы и рассчитывали. Пожалуй, время откупорить шампанское, тебе не кажется?
        Федор Петрович уже запрокинул было голову, чтобы кивнуть, но не довел движения до конца.
        - Давай уж дотерпим до конца, - предложил он. - Вот раздолбают глыбу, все страхи пропадут, искать виноватых перестанут, выйдем с тобой на твердую землю - тогда уж отметим. Шампанским в том числе.
        
        Гридень не удивился: он знал, что Кудлатый суеверен; да и сам он, откровенно говоря, верил в приметы - хотя и не во все.
        - Будь по-твоему, - согласился он. И добавил: - Видишь, какой я стал сговорчивый?
        Кудряш кивнул. Он заметил, разумеется. И это его, пожалуй, беспокоило даже больше, чем приближавшееся со все растущей скоростью Тело Угрозы.
        Хотя его людей на борту крейсера было вроде бы достаточно для того, чтобы обеспечить безопасность авторитета, а в случае чего и нейтрализовать Гридня со всем его кагалом, все же он чувствовал: что-то идет не так, как следовало бы, хотя и сейчас считал, что поступил правильно, приняв приглашение нынешнего компаньона: оставайся он на эти дни в России - было бы куда хуже, а для того, чтобы оказаться на какой-нибудь нейтральной территории, время было упущено: очень уж он увлекся биржевой операцией. Все эти обстоятельства казались ему куда более опасными, чем пресловутое тело.
        - Надеюсь только, - проговорил он как бы между прочим, - что, пока мы тут бултыхаемся, в Нью-Йорке и Лондоне наши дела - у надежных брокеров? Это ведь не Москва...
        - Не волнуйся. Два моих инсайда за много лет ни разу не подводили. Да и тобою направленный инсайд тоже многого стоит. Кстати, сейчас команды им подает человек и вовсе - из ряду вон.
        - Я его знаю?
        Гридень лишь усмехнулся:
        - Сам главный оппозиционер.
        Кудлатый только присвистнул.
        - Ну ты даешь...
        Пролеживая койку в американской больнице, где ему исправно заштопали дырку в теле, главный оппозиционер думал все время об одном. И не-о том вовсе - кто это устроил ему такие каникулы: найти автора сейчас вовсе не было главным, с этим одно из двух: или можно будет отыскать его и воздать полной мерой после того, как будет достигнут основной успех, или - если успеха не добиться - никакого смысла искать и не будет: все будет проиграно вчистую.
        Так что думал он сейчас не о покушении, а об успехе. И всем своим раненным, а потому и более чувствительным ко всему телом воспринимал всякое, хоть сколько-нибудь касающееся его изменение обстановки в мире - а сейчас его касалось абсолютно все.
        Еще в день покушения, перед звонком Гридня, ему казалось, что именно сейчас ему нужно было находиться в России и активно действовать. Политик тогда был уверен, что в состав российской делегации на Конференции его уж никак не включат; это, конечно, ранило его самолюбие, но - он понимал - объективно было даже выгодно: сейчас, когда президента вместе со всей го - i ловкой в стране не будет, самое время - поднять всю оппозицию, 1 буквально - вывести на улицы, на все телеканалы и на первые полосы всех газет с громогласным протестом против неразумного, сверхрасточительного расходования ядерно-ракетного потенциала; только так и можно было назвать тот самый залп, что столь громогласно разрекламировали на открытии Конференции первые лица основных ядерных держав. Так ему казалось тогда.
        Новая информация все изменила. Опасность надуманная, политическая, пропагандистская вдруг оказалась реально существующей. И - судя по сообщенному - избавиться от нее можно было только тем способом, против которого он собирался поднять нацию. Сейчас об этом нечего было и думать. А обнаружив свою ошибку, самым глупым стало бы на ней настаивать. Политика характеризует, ценность его определяет именно умение быстро и правильно перестраиваться. Кремль понял это немного раньше (впрочем, самолюбиво подумал оппозиционер, будь у меня такой уровень информации, я бы еще быстрее сообразил), понял - и предложил мир ценой посольского кресла номер один. Это, кроме всего прочего, свидетельствовало о том, что президент делает в политике явные успехи. Если даже и не сам он придумал такой ход, а кто-то подсказал - хотя бы просто быстрое согласие президента говорило об этом. Теперь, пожалуй, можно бы и попасть на Конференцию - если бы, конечно, процесс смены послов был проведен достаточно оперативно. Там он, кстати, мог бы оказать Кремлю и кое-какую помощь той информацией, которой успел поднабраться здесь.
        Однако уже следующий - первый отсюда, из госпиталя, - разговор с Гриднем заставил строить иные планы. Поскольку давний и надежный доброжелатель сказал:
        - Пока здоровье ваше не вернется на огуречный уровень, колеса не завертятся, а врачи ваши в наилучшем варианте продержат вас недели две еще, не менее. Да и что вам Конференция? Понимаю, приятная тусовка, но это все - суета сует, успеете еще поблистать - если мир выживет, конечно. А залп, поверьте, состоится и без вашего участия с тем же успехом.
        - Тут, без дела, я и в две недели не приду в себя. Мне дело нужно! Работа лечит, а не клистиры.
        - А я вам как раз и намерен предложить работу на это, так сказать, выпадающее из программы время. Прямо не выходя из палаты. Кстати, вас, я надеюсь, устроили удобно?
        - Не жалуюсь. Только не представляю - что, хотите поручить мне коробочки клеить?
        - Выслушайте меня спокойно. За время вашей политической деятельности я спонсировал вас и ваших присных уж не помню точно - насколько, но на достаточно большую сумму, согласны?
        - Хотите взыскать долги? - усмехнулся оппозиционер.
        - Хочу спросить: вам это приятно было? Просить деньги, пусть и с большим достоинством. Не хотелось ли вам самому...
        - По-вашему, я должен был взятки брать? Или продавать секреты?
        - .Фу! Итак; не хотелось ли вам самому помешать большой ложкой в котле, в котором варятся настоящие деньги? Большие? Не те, что перепадают политикам - хотя для рядового гражданина, и даже для средней руки делового человека суммы эти звучат легендой-, - но Деньги с большой буквы?
        - Не знал, что наш посол даже и в Штатах может столько заработать. Отмыванием, что ли? Увы, честь, как говорится, дороже.
        - Ну-ну, не валяйте дурачка - простите за грубость, но именно этим вы сейчас и занимаетесь. На самом же деле прекрасно знаете, что в мире существуют эти деньги, и понимаете, в общем, у кого они: в глобальных домах. Вот я и предлагаю вам: пока вы в простое, не хотите ли потрудиться на глобализм - высшую стадию развития империализма, как повторил бы классик? Повторяю: не отходя от кассы. Вам просто обеспечат нужный технический антураж - чтобы вы могли делать все нужное. Ваш опыт и здравый смысл... Только не говорите, что вы не финансист: я внимательно следил, как вы распоряжались вкладами спонсоров, и могу лишь выразить одобрение. Сразу же замечу: вашей дипломатической деятельности' это не помешает, поскольку сейчас ее еще нет, а в дальнейшем - решите сами. Итак - да?
        Политик успел - в общих чертах, конечно, - оценить новую ситуацию.
        -Да.
        - Я и не сомневался. Тогда слушайте: сейчас, по сути, происходит переход в новые руки больших пакетов акций тех суперфирм, кто еще не входит в глобальную организацию - а такая есть, есть. Вам будет подчинена хорошая группа профессионалов - там, на Западе. Операционной базой станет Банк Четырех Америк - не знали? Теперь будете. Задача ваша на время; остающееся до Конференции и залпа, заключается в том, чтобы...
        - Вы не боитесь, что нас могут прослушивать?
        - Нет. Я - далеко в открытом море, а с вашей стороны за чистотой связи следят очень внимательно. Подробнее может рассказать мистер Столбовиц.
        - Вот как? Я начинаю понимать...
        - Не будем отвлекаться. Итак, пока небесное тело предоставляет нам такую возможность...
        
        Возвращаясь мыслями к этому самому телу, мы должны предположить, что было причиной нового изменения характеристик его движения. Ракетой с “Урагана” тело было атаковано не фронтально, но и не с фланга, а, как сказал бы моряк, в скулу. Угол атаки был выбран не случайно, а рассчитан на Земле. Предполагалось, что такой удар выполнит сразу два добрых дела: несколько замедлит скорость и столкнет тело с орбиты - пусть и на чуть-чуть, но все же, - в направлении от Солнца, следовательно, опять-таки - замедлит продвижение. Проведение спектрального анализа являлось лишь целью номер три. Экипаж эту задачу выполнил точно, и вовсе не он был виноват в том, что результат оказался не совсем таким, как предполагалось.
        Все оправдалось бы в точности, если бы, во-первых, Тело Угрозы имело правильную форму и в полете вращалось вокруг стабильной оси. И во-вторых - если бы американцы не добавили. Однако на самом деле тело, как прекрасно видели наблюдавшие его астро - и космонавты, обладало формой абсолютно неправильной, с выступами и впадинами, было таким, каким, вероятно, откололось неизвестно когда, где и от чего - поскольку свой дол-,гий путь совершало не в водной или воздушной среде и никакие разрушительные силы на него не действовали. И вращалось оно, разумеется, вокруг собственного центра тяжести - однако это вовсе не значит, что ось вращения была устойчивой: напротив, вращение это скорее напоминало кувыркание. Так что заранее рассчитать, как поведет себя космический путешественник после удара и взрыва, вряд ли вообще было возможно.
        Ракета ударила не в ту относительно гладкую площадку, в какую была нацелена, а буквально в нескольких метрах от нее - туда, где уже поднимался крутой склон. Таким образом, направление удара оказалось вовсе не таким, какое предполагалось. И последствия его - тоже. Склон, в который ударила ракета, вовсе не был откосом какого-то достаточно массивного возвышения; на самом деле его следует назвать скорее гребнем - достаточно широким, высоким, но, увы, тонким. И мощности боевой части ракеты оказалось достаточно, чтобы раздробить этот гребень на множество больших и малых осколков. Часть их стала сразу же удаляться от тела в пространство, другая - ив том числе самые крупные фрагменты - ударила в само тело именно из-за его неправильной формы и, уже отразившись, тоже укатила вдаль. Большинство их при этом продолжало двигаться в том же направлении, что и само Тело Угрозы, - но с отклонениями в разные стороны; они никакого вреда никому своим разлетом не принесли - пока, во всяком случае; другая же, меньшая часть осколков полетела под почти прямым углом к траектории; и вот два из этих осколков, на беду,
зацепили “Амбассадор”, а еще три опасно приближались и к “Урагану”; там, впрочем, вовремя успели заметить, что у американцев что-то неладно, и начали маневр уклонения от грозящей опасности. И все же это удалось не вполне.
        Меньше всего, на первый взгляд, во всяком случае, пострадало от атаки само Тело Угрозы. В конце концов, и масса его, и скорость были таковы, что все изменения, возникшие в его параметрах в результате взрыва, смело можно назвать едва ли не микроскопическими: в движении и ускорении счет шел на сантиметры и сантиметры на секунду в квадрате; в массе и совсем какие-то, может быть, десятые, а то и сотые доли процента. Исчезающе-малые нарушения; но ведь это только так говорится - “исчезающе”: на самом деле исчезнуть они никуда не могут, и воздействия их будут накапливаться (недаром в этом слове ясно слышатся “капли”): по капле, по капельке, однако же капля камень точит - было бы время! Так что, может быть, и хорошо, что времени до встречи - или до расхождения с Землей - оставалось уже не так много, скорее даже - мало. Сантиметры в секунду вряд ли успеют сложиться во многие километры за ту пару недель, которые нужны стае земных ракет, чтобы долететь - и ударить.
        Опять-таки, конечно, - если не произойдет еще что-то неожиданное.
        Но сейчас и в земных штабах, и на борту “Амбассадора” и “Урагана” над этими материями не задумывались. Была проблема более актуальная: из двух осколков, как бы покаравших оказавшийся в опасной близости корабль, почему-то лишь один
        из двух (так показалось вначале, под горячую руку), осмелившихся нанести небесному телу ущерб, первый осколок даже не ударил собственно в корабль, не нарушил его герметичности и, значит, не подверг опасности жизнь экипажа - на данном этапе. Он просто начисто сбрил антенну, ту самую остронаправленную антенну, при помощи которой осуществлялась связь с Землей. Таким образом, Центр и корабль взаимно оглохли и онемели, что и тех, и других серьезно взволновало: приближалось время, когда постоянная и надежная связь потребуется им больше, чем когда бы то ни было.
        Но это - одна беда. Вторая была - трудно сказать, лучше или хуже; ясно только, что пришлась она совершенно не ко времени и не ко двору. Заключалась же она в том, что второй осколок, также не вскрыв корабля, ударил тем не менее по двигателю - не так, чтобы совершенно обездвижить “Амбассадор”, но достаточно, чтобы заметно ограничить его маневренность. Корабль тоже начал вращаться, и пришлось восстанавливать его ориентацию при помощи рулевых гироскопов. Однако ими совершенно устранить вращение не удалось, хотя оно и снизилось до минимума. Мало того: лишившись, хотя бы на время, возможности управлять своим положением в пространстве, корабль, подчиняясь притяже-' нию тела, сразу же начал пусть и медленный, но неотвратимый путь по орбите вокруг небесного гостя.
        Скажем сразу: никакой паники на борту не возникло: астронавты были достаточно хорошо тренированы на возникновение нештатных ситуаций, да и все жизненно важные механизмы и системы не были повреждены - следовательно, было время, чтобы трезво оценить положение и выправить его.
        Как только это стало ясным, Брюс принял решение выйти в космос, посмотреть - не осталась ли антенна в сфере досягаемости: изнутри ее не было видно, может быть, она вообще осталась на месте, а нарушен только контакт? Следующим его действием должно было стать обследование поврежденного двигателя и установление возможности его ремонта. Удастся это - можно считать, что все в порядке. Если же нет - тогда придется думать дальше.
        
        Женщине очень не хотелось выпускать его в пустоту, что совершенно понятно. Но она - такой же профессионал, как и сам Брюс, - отлично понимала, что именно с этого надо начинать.
        И пока центр НАСА продолжал неустанно вызывать корабль, Брюс облачился в пустотный скафандр и, проделав все необходимые действия, совершил то, что уже не раз приходилось ему делать во время дежурства на Международной КС: вышел, закрепил фал и, не отдаляясь от корабля, прежде всего направился к выходу двигателя, с тем чтобы во вторую очередь добраться до места крепления антенны.
        Внешняя камера исправно показывала его на мониторе, за которым внимательно следила Бриджит.
        Она не была, однако, единственной, кто с большим вниманием наблюдал за действиями командира “Амбассадора”. Потому что почти сразу выход Брюса был замечен и на “Урагане”, где пытались сообразить - что именно произошло у американцев и почему они никак не реагируют на вызовы на их частоте, хорошо известной российскому экипажу.
        Поняли они довольно быстро: как только “Амбассадор”, медленно вращаясь, повернулся к ним той своей стороной, над которой еще совсем недавно возвышалась решетка антенны.
        Сейчас ее не было.
        После непродолжительного наблюдения ее удалось обнаружить - остатки ее достаточно быстро удалялись примерно в том направлении, откуда тело пришло. Стало совершенно ясно, что это устройство потеряно безвозвратно.
        - Теперь с ними не поговоришь, - хмуро проговорил командир “Урагана”. - Мы даже не знаем, что с ними. Может, их продырявило насквозь? Хорошо, если успели влезть в скафандры.
        - Ну, один-то, во всяком случае, успел.
        - Как там наш центр?
        - Связи не будет еще сорок минут: спутник в тени. Командир, услышав эту весть, принял решение самостоятельно:
        - Иду на сближение с американцем. Инженер предупредил его:
        - Только на стыковку не рассчитывай. Глухо.
        - Это еще почему? У нас же все...
        Но инженер успел уже снять показания со всех приборов и прогнать их через компьютер.
        - Только что выяснилось - отчего мы тогда дрогнули. Нас чиркнуло как раз по стыковочному узлу. Конфигурация нарушена - немного, но хватит, чтобы отменить стыковку.
        Командир кратко высказался, не отрываясь от монитора и едва заметными движениями пальцев направляя корабль к терпящему бедствие. “Ураган” подползал на самой малой скорости, теперь она измерялась уже сантиметрами в секунду. После паузы проговорил:
        - Похоже, они и хода лишились - видишь, он там перед дюзой завис. Так что придется тебе, наверное, тоже сходить прогуляться - спросить, что и как, у него же в скафандре, надо полагать, связь действует. Может быть - помочь надо в ремонте.
        - Не хотелось бы, - откровенно сказал инженер, - не согласовав с Центром. Нам таких инструкций не давали. Если бы была угроза жизни - понятно, но тогда этот парень действовал бы иначе. А так - он на нас и внимания не обращает. Подождем четверть часа.
        - А пока ты соберешься, они и пройдут. Думаю, Центр возра--жать не станет - теперь, когда обстановка с телом прояснилась. А уж на новый обстрел они теперь не пойдут, хватит с них и того, что уже получили.
        - Ты командир, - ответил инженер. - Начинаю одеваться. Но ты, - повернулся он ко второму пилоту, - как только связь установится...
        - В тот же миг, - откликнулся тот.
        Связь восстановилась точно вовремя. Вызывал Центр управления полетами:
        - Передайте обстановку. Видите ли американца? Что у них там могло случиться? Связь с ним у НАСА утеряна. Видимо, был разговор наверху - нам спущено указание оказать всякую возможную помощь - прежде всего в спасении экипажа, если существует угроза.
        Командир доложил обстановку.
        - Вас самих не задело? - спросили тревожно.
        - По касательной, - ответил капитан. - Все в норме, кроме стыковочного узла. Он слегка задет и для использования в таком виде не годится. Имеется заметная деформация.
        - Скверно. Ремонт на орбите возможен?
        - Руками еще не щупали. Но судя по компьютеру, необходимой точности добиться вряд ли удастся - да и времени понадобится куча. Так что эвакуировать людей оттуда можно будет только в скафандрах, от борта к борту.
        И, помедлив, продолжил:
        - Что касается спасения - то сколько мы.сможем разместить, подумали? Наши возможности вам известны, а их там - шестеро, помнится?
        - Всего только двое. Так что не волнуйся.
        - Да? Маловато вроде бы... Двоих, конечно, разместим. Сейчас находимся от них в трехстах метрах, дистанцию сохраняю, инженер выходит к ним для получения информации и возможной помощи. Если у вас нет возражений, конечно.
        - Никаких возражений. Но есть дополнение: так или иначе, но сделать все нужно быстро. Потому что через три часа с половиной получите приказ отходить от тела и данные по нужному курсу. И вам, и американцам - если у них не восстановится связь. Драпать во все ноги, понял?
        - Что, уже?
        - Пора. Армада прошла полдороги. Пока еще связь с ракетами есть, но хилая уже, а скоро и совсем... Ты же знаешь - на такие дистанции их телеметрия не рассчитана. Так что возможно некоторое рассеивание. Это не меч летит, а метла. И прутья ее все-таки разных классов, возрастов, есть, как всегда, разброс в скорости - для земных масштабов ничтожный, но на такой трассе... И вообще...
        - Вас понял, - доложил командир. - Выпускаю инженера.
        - Ты не забыл дать ему белый флаг? Шутка.
        - Обойдется. Поднимет руки вверх, и все ясно. Шутка.
        - Желаем удачи. Не провороньте приказа на отход.
        - Да уж это - никак.
        - Койец связи.
        Ракеты действительно прошли уже половину предназначенного им пути, и пора была вносить последние коррективы в прицельные данные. Можно было, наверное, сделать зто и раньше, но тут боролись два противоречивых аргумента: чем раньше скорректируешь - тем больше у каравана, у каждой его ракеты останется времени на новое отклонение, и это плохо. Чем позже - тем меньше вероятность, что поправки будут приняты каждым компьютером и надлежащим образом сработают. Это тоже плохо. Какое из двух зол считать меньшим - мнения разошлись, но в конце концов возобладало второе - по большинству голосов. Американцы согласились, потому что уповали в первую очередь на свои собственные ракеты с великолепной электроникой, россияне - полагаясь на кривую, которая вывезет, а еще больше - на “авось”.
        Неотрывно следящие за убегающим множеством новых небесных тел телескопы, когда пришло время, констатировали, что решение было вроде бы правильным: большинство - почти девять десятых - выпущенных ракет послушно изменило курс и направилось к новой точке встречи; на этот маневр были израсходованы предпоследние граммы топлива - и теперь в героях ходили те, кто при подготовке старта настоял все-таки на том, чтобы каждый двигатель был запрограммирован на выключение не тогда, когда топливо выгорит досуха, но до этого - чтобы сохранить возможность маневра в пути. Самый же последний остаток надлежало использовать, согласно заложенной программе, лишь тогда, когда цель - Тело Угрозы - будет достоверно опознана и придет пора ложиться на боевой курс.
        Но это - в самом конце. А пока - в общем и целом - можно было с облегчением перевести дыхание, что и было сделано во всех местах, где размещались посты Международного центра управления залпом; на самом деле единого центра, в одной какой-то точке планеты, не существовало, но был телемост на частоте, наглухо закрытой для всех прочих, и были так называемые посты, которые этот мост и соединяли, не отключаясь ни на миг.
        Не то, конечно, чтобы все прошло без сучка без задоринки: некоторые из ракет, общим числом до двадцати пяти, полученную коррекцию почему-то восприняли как команду на самоуничтожение, которую без малейших колебаний и выполнили. Летели эти снаряды, конечно, не вплотную один к другому, напротив - те интервалы, которые существовали сразу после старта, за время полета изменились, и в том, что так и будет, не сомневался ни один, хоть что-то смыслящий в баллистике. И тем не менее разлетевшиеся на кусочки самоуничтожившиеся ракеты своими осколками ухитрились задеть и еще несколько других, вполне исправных, и тем самым изменить их курс, пролегавший теперь не к цели, а черт знает куда; не к Земле - вот и слава Богу. Еще какая-то часть ракет - а точнее, их компьютеры, - истолковали полученные команды иным образом; они послушно изменили курс - но не на такой, какой предписывался, а сфантазировали новый и помчались куда-то, возможно, к центру Галактики, чтобы подбросить в его огненную печь еще малую толику самораспадающихся элементов. Компьютеры в этом не виноваты; все дело, по нашему мнению, заключается в
том, что даже самая современная и совершенная связь порою в своем действии напоминает старинную игру “испорченный телефон”, и претензии на это следует адресовать не связистам - конструкторам и операторам, а разве что Творцу - или, куда вероятнее, его извечному оппоненту. Итак - еще несколько боевых единиц выбыло. Но сколько-нибудь заметного воздействия на операцию в целом все это оказать никак не могло.
        Именно после того, как команды на коррекцию ушли и были, как уже сказано, приняты, кораблям, на этот миг составлявшим вместе с Телом Угрозы небольшую космическую систему, был направлен приказ уходить от тела и указано, каким именно курсом. Поскольку у главных участников операции не осталось более взаимных подозрений в каких-то нечистоплотных замыслах при высылке к телу кораблей, возвращаться им предстояло по одной дороге. Если бы все было в полном порядке, они наверняка летели бы порознь просто потому, что скорость “Амбассадор” мог развивать большую, чем “Ураган”: американский корабль принадлежал все же к следующему поколению по сравнению с русским -у которого существовали, однако, и свои преимущества. Если бы все было в полном порядке. Но пока на такую благодать не было похоже.
        
        Бортач с “Урагана” пошел на вынужденный риск: добираться до “Амбассадора” пришлось, не закрепляя фал на своем корабле: длины не хватило бы, а дальнейшее сближение кораблей было, пожалуй, еще более рискованным. Инженер плыл в пустоте медленно, почти не расходуя рабочее тело микродвигателей, какими был оборудован скафандр, и сохраняя общее направление на американский корабль; точнее сейчас нацелиться нельзя было из-за вращения объекта. Корма “Амбассадора”, с двигателем и находившимся рядом Брюсом, раз за разом появлялась 15 поле зрения инженера, описывала дугу и исчезала, чтобы через две минуты с небольшим возникнуть снова. Насколько инженер успевал заметить, американец пытался, видимо, что-то выправить - судя по ритмичному движению его правой руки, в пальцах которой был зажат то ли молоток, то ли еще какой-то инструмент, с дистанции разглядеть не удавалось. И лишь когда инженер оказался уже совсем близко и стал рассчитывать маневр, при помощи которого, изменив направление своего полета почти под прямым углом, мог бы пристроиться к корме и Брюсу, - лишь тогда он заметил, что американец изменил позу
и, судя по положению его шлема, смотрел теперь не на двигатель и вообще не на свой корабль, но на .Тело Угрозы - смотрел так внимательно, что, похоже, даже не заметил приближающегося инженера, во всяком случае - никак на это не отреагировал.
        - Начинай переговоры, - велел командир, неотрывно следивший за действиями своего подчиненного. - Переходи на частоту его скафандра. Не забыл? Потом снова на нашу - доложишь, что и как.
        - Уже пытался, - ответил инженер. - Он на постоянной связи со своим кораблем - видно, у него канал защищен, я вклиниться не могу.
        - Вот черт. На что это он там уставился? Зеленых человечков увидел? Погляди-ка, может, что-нибудь поймешь?
        - Угу, - буркнул инженер в ответ. Для того чтобы видеть тело, ему надо было изменить свое положение в пространстве, сейчас глыба находилась у него за спиной. Он осторожно включил гироскоп и тут же выключил - чтобы не закрутило слишком сильно. Секунды через полторы отработал назад, и это помогло уравновеситься в новой позе.
        Он посмотрел. Увидел. И почувствовал, как холодеют пальцы, все двадцать - хотя совсем не холодно было в пустолазном костюме, обогрев действовал исправно.
        - Командир...
        - Командир на связи. Что там?
        - Их два...
        - Кого? Американцев двое?
        - К... Тел стало два. Оно разделилось, что ли. Тебе не видно, а вот отсюда... И между ними уже просвет.
        - Та-ак... - проговорил командир после крохотной паузы. - Жизнь бьет ключом...
        - Не ключом - ломом!
        - Поправка принята.
        - Это скорее всего они своей ракетой...
        - Отставить искать виновных. Давай к нему, сделай что-нибудь, чтобы он тебя увидел, похлопай по плечу хотя бы. Я тем временем срочно доложу на Землю.
        - Мы сейчас в тени. - Инженер знал наизусть все часы и минуты сеансов связи.
        - Известно. Сейчас буду звать КС - она открыта. Если не дозовусь - стану сигналить в НАСА. Выбирать не приходится. Все, конец связи.
        Стало тихо. Инженер еще несколько секунд глядел на Тело Угрозы - пака оно, поворачиваясь, не закрыло собой увиденный только что просвет. Хорошо было бы дождаться, пока закончится оборот, чтобы понять: расходятся ли обе половины бывшего монолита дальше, или взаимное притяжение заставит оба тела снова сблизиться? Хотя, конечно, единым оно больше не станет никогда, но от поведения двойного объекта, как понял инженер, теперь очень многое зависело - да все на свете зависело, если вдуматься...
        Впрочем, и не видя еще, он уже представлял, хотя и в самых общих чертах, как поведут себя оба, условно говоря, полушария. Полученный от двойного взрыва импульс, что привел к разлому тела в самом, наверное, слабом, уязвимом месте, распределился, видимо, неравномерно - то есть не растолкал обе половины в разные стороны, но отбросил одну - инженер успел уже заметить, что она явно была поменьше, - от второй, что была раза в два объемней, да и удар шел как бы с ее стороны, и потому (так показалось, во всяком случае) почти не изменила своего движения. Полученный импульс так просто не затухнет, был он явно сильнее, чем гравитация, и тела будут продолжать расходиться, пока взаимное притяжение не уравновесит полученный толчок, разбегание прекратится, а затем начнется и обратное сближение; но медленно это будет.происходить, ох как медленно, до сближения с ракетами тела будут все еще расходиться - скоро ясно будет, какова скорость, с которой это происходит, - и таким образом может получиться, что...
        Инженер не стал додумывать - пора было завершить маневр сближения, отвлекаться не время было - иначе промахнешь, и придется потом тратить ресурс на торможение, разворот и новое сближение. Маневр удался, корма “Амбассадора” и Брюс в скафандре оказались рядом. Инженер невольно напрягся - как еще отреагирует астронавт на внезапнее появление рядом другого существа, - однако Брюс, похоже, засек его раньше и вроде бы ничуть не удивился; и на частоте инженера (выходит, американцы были информированы не хуже обо всем, что касалось российских коллег) проговорил - и даже на смешном подобии русского (который на МКС был как бы другим государственным языком), что следовало расценивать как проявление дружеских чувств:
        - Добы дэй, друк.
        - How are you? - любезностью же ответил русский (хотя за качество произношения мы и тут поручиться никак не можем). - What's happening?
        - Fucking engine, - сообщил Брюс, и оба они склонились к аварийному месту, сосредоточив на основательной вмятине конусы света обоих фонарей.
        Инженер всматривался недолго - картина была ясной. Устройство если и подлежало восстановлению, то уж никак не здесь.
        - Shit, - выразил инженер свое отношение с увиденному. - Ладно, хода у вас нет, связи - тоже, так?
        - Апучто ньет, - подтвердил американец.
        Коротенькая пауза, наступившая после этой констатации факта, вызвана была тем, что обоим одновременно пришли в голову почти одинаковые мысли.
        Американцу: “Если бы не ваша разэтакая ракета - все было бы в порядке. Ну почему у вас нет таких телескопов, которые могли бы. произвести надежный спектральный анализ, не трогая тело руками? Когда же у вас все будет как у людей?..” У инженера же: “Ох уж эта ваша хренова привычка - во все совать свой нос в звездах и полосах! Ну вот какого черта... Мы выпустили ракету - значит была такая надобность, зачем же у вас засвербело - ее перехватывать, да еще таким калибром? А уж если перехватываете - так хоть попадайте, меткачи недоделанные...” Может, конечно, такие мысли и отразились как-то на лицах коллег, но увидеть это нельзя было, и разговор продолжился по линии здравого смысла, а не эмоций. И следующими словами инженера были:
        - Есть команда, которую просили вам передать: уходить срочно. Курс задан. Но боюсь, вам ее не выполнить. Наше предложение: мы вас эвакуируем к себе. Вас ведь двое только?
        Брюс подтвердил.
        - О'кей. Места хватит. Домой поедем вместе. Но добираться придется в скафандрах.
        - Все записи, все... Почему нет стыковка?
        - Нас тоже немного зацепило. - Инженер свел кулаки в перчатках вместе. - Мы уже думали. Герметичности не будет совсем.. Весь воздух сразу - фюить. А в скафандрах не пролезть, сам знаешь.
        - Ясно.
        - И - быстро. А то попадем под обстрел, чего доброго. Своими же ракетами.
        - Да, но. Ты видел? Был один - стал два.
        - Видел. Наш командир уже сообщил на Землю. Вашим, в НАСА.
        - Спроси его: приказ в силе?
        - А ты думаешь?..
        - Что я думаю -. не важно. Важно - что скажут оттуда.
        Инженер подумал самую малость..
        - Скорее всего ты прав. Прерываю связь с тобой, вызываю свой борт.
        Наверное, Брюс кивнул - но эти шлемы не приспособлены для таких движений.
        
        При помощи “Хаббла” Земля заметила происшедшие в структуре Тела Угрозы изменения на несколько минут раньше даже, чем “Ураган” смог выйти на связь с МКС и передать неприятное известие. И за эти несколько минут все участники постоянно действующего закрытого телемоста, находившиеся даже в часы отдыха в постоянной готовности к работе, уже успели дать предварительную оценку случившемуся. Оценка эта была единогласной:
        - Хуже некуда.
        И в самом деле: вряд ли можно было придумать что-нибудь похуже даже обладателю самой изощренной фантазии - если бы он не захотел, конечно, выйти далеко за пределы реальности.
        Участникам моста проанализировать положение и сделать выводы было намного легче, чем людям, находившимся поблизости от расколовшегося тела. К услугам “Командиров Земли” были мозги специалистов и супермощности компьютеров. Так что достаточно было зафиксировать самые первые, начальные изменения, каким подверглось тело, ввести их в процессоры, чтобы компьютеры тут же принялись экстраполировать, прослеживать развитие ситуации, какой она станет через час, сутки, неделю - даже через год, хотя такой срок, разумеется, никого не интересовал сию минуту: речь шла о временах куда более близких.
        Получалось, что:
        - расхождение новообразовавшихся субтел будет продолжаться еще не менее трех суток; скорость разбегания, постепенно гасимая взаимным притяжением обеих масс, лишь к концу этого срока смогла бы стать нулевой;
        - однако все. это время, начиная с мига возникновения двух субтел из одного материнского, они образуют систему, которая неизбежно вращается вокруг своего центра. С убеганием меньшего субтела от большего, центр этот, находящийся сейчас в пределах А (такое название было дано осколку помассивнее), перейдет в пространство и будет постоянно менять свое местоположение с увеличением расстояния между обломками А и Б. Вращение двух тел вокруг общего центра вызовет к действию центробежную силу, которой, естественно, в большей степени будет подвергаться легкое субтело Б, и поэтому разбегание будет продолжаться, причем субтело Б станет все больше удаляться от прежней траектории полета материнского Тела Угрозы, правда, в тех временных пределах, которые рассматривались, центробежная сила не успела бы сыграть сколько-нибудь заметной роли в деформации системы; но...
        - но еще большую роль в эволюции новой системы будет играть, безусловно, та собственная скорость, которой Тело Угрозы обладало еще до своего разрушения. Скорость эта, как и испытываемое Телом Угрозы ускорение (связанное с искривлением орбиты вследствие солнечной гравитации), претерпела, естественно, некоторые изменения, различные для обеих масс еще и вследствие того, что сила, приведшая к разрушению Тела Угрозы, была приложена к ним как бы в разных направлениях. Этого скорее всего не случилось бы, будь то просто соударение ракеты с телом; но сила взрыва (если только он не готовился специально как направленный взрыв) действует по любому радиусу сферы, в центре которой находится его источник, и практически направления наиболее значительного действия взрыва зависят от конфигурации того пространства, в котором он произошел: в центре шара, допустим, он будет действовать равномерно во всех направлениях, между двумя плоскостями - максимальное воздействие придется именно на эти плоскости, направления же, параллельные им и ничем не занятые, никаких неприятностей не претерпят. В данном же случае (судя по
созданной компьютером ретроспективной модели) основному воздействию подверглись одна плоскость (хотя на самом деле она обладала некоторым положительным радиусом кривизны - была чуть выпуклой, иными словами), и почти точно в противоположном направлении - поверхность, которую можно охарактеризовать как вогнутую - с отрицательным радиусом. Моделируя течение взрыва и его воздействие, легко было представить, что же произошло на самом деле: обширная и слегка выпуклая плоскость приняла на себя свою долю энергии удара, некоторую часть которого затем отразила, подобно выпуклому зерка, во все стороны; находившееся же напротив углубление, наоборот, сработало подобно зеркалу вогнутому - то есть не только приняло на себя удар, но и, сфокусировав, отразило его на первую плоскость. То есть на долю этой первой пришлось куда больше - а разлом прошел именно между ними (хотя ими, понятно, не ограничился), и рассеивающая плоскость осталась в составе субтела Б, получившего таким образом прибавление скорости куда более значительное, чем субтело А. И таким образом с самых первых секунд независимого существования оно стало
удаляться от старой орбиты (которая для субтела А изменилась лишь в незначительной степени) по очень растянутой эвольвенте. Так что двойная система вряд ли должна была просуществовать долго: суммарное воздействие вновь полученного Б ускорения практически сводило взаимное тяготение к величине, которой в данной ситуации можно было и просто пренебречь.
        Все это, безусловно, было весьма интересно и познавательно. Однако всех принимавших участие в мосте командиров планеты сейчас интересовало не объяснение того - как и почему нечто произошло: над этим можно будет и потом подумать - если останется время. А им сейчас куда важнее было - не уразуметь, почему возникли две новые траектории, но - каковы эти самые траектории, куда полетит теперь одно тело, и куда - второе, какую • долю угрозы забрало с собой каждое из них, а также - что в этой связи нужно еще предпринять, а из нужного - что является возможным, а что - нет, что они способны сделать, а что находится во власти лишь Вседержителя. Поэтому компьютерам немедленно были заданы вопросы - в пределах, конечно, их компетенции. Поскольку каждому было ясно, что не на компьютеры ляжет ответственность за судьбу планеты, а на них, сидевших перед мониторами, --и ни на кого другого. И пусть не они атаковали ракетами тело - но тех людей выпустили в космос и направили именно туда, а не на Марс или еще куда-нибудь, тоже они сами. Так что сейчас им осталось лишь дождаться, пока завершится расчет новых небесных
путей, - и немедленно принимать меры; хотя бы для того, чтобы самих себя убедить в том, что меры принимаются. Самым невыносимым сейчас было - сидеть сложа руки; так что пока электроника складывала и вычитала, множила, делила, возводила и извлекала, дифференцировала и интегрировала - верховные люди, каждый на своем посту, отдавали какие-то распоряжения, сейчас вовсе не обязательные, просто для того, чтобы действовать, а не поджариваться на огне незнания, нанизанными на вертел нетерпения.
        Дождались наконец: на мониторы загрузились результаты - и в виде чисел, и графические схемы, куда нагляднее показывавшие, кто - где, кто - куда и чем в конце концов сердце успокоится.
        Уже через несколько секунд каждому стало ясно: и на этот раз успокоение им не прописано - даже в самых малых дозах.
        Вернее, тут, как это нередко бывает в жизни, им предложили сразу две информации, два вывода: плохой и хороший.
        Хороший заключался в том, что орбита субтела А, того, что помассивнее, претерпела относительно небольшие изменения, и были они к лучшему: теперь субтело А уже не держало диск Земли на перекрестии нитей своего прицела (если бы у него такой был), но, по расчетам, то ли должна была пролететь мимо - правда, очень близко, вызвав своим пролетом массу неудобств, утащив, может быть, даже какую-то часть атмосферы, вызвав цунами и так далее - но это все же оставляло кому-то хоть какую-то надежду. Кому? Тут же потихоньку были отданы команды: вычислить - кого именно Земля подставит угрозе, кем пожертвует в момент их противостояния. Но куда больше успокаивало то, что субтело А, в общем, не минует точки пространства, намеченной для встречи с ракетно-ядерной армадой, придет лишь с небольшим отклонением в пространстве и времени - настолько незначительным, что ищущие цель устройства каждой ракеты вполне успеют их заметить, идентифицировать и, тратя последнее топливо, выйти уже на окончательный, боевой курс, при этом кассетные успеют вовремя выпустить свои боеголовки. То есть операция как бы состоится.
        Как бы?
        Вот тут и начиналась вторая новость, целиком относящаяся к субтелу Б. И была она действительно очень плохой. Очень, очень. На беду.
        Беда же была в том, что субтело Б с его лихо изогнувшейся траекторией направлялось сейчас вовсе не туда, куда хотелось бы.
        Нет, уже первый взгляд на схему как будто успокаивал: Земле встреча с этим обломком никак не грозила, летел он теперь туда, где нашей планеты и не было и уж точно никогда не будет. Их орбиты никогда не пересекутся.
        Но те же схемы недвусмысленно показывали, что пересекутся другие пути: субтела Б - и ракетно-ядерной армады. Той, для которой это субтело представляло - по разумению множества ее компьютеров - цель ничем не худшую, чем субтело А; глыба Б теперь стремилась почти точно навстречу ракетам, и они никак не могли на нее не отреагировать.
        И они отреагируют. Ударят. Рванут. Разнесут в мелкую пыль, которая где-нибудь когда-нибудь прольется метеорным дождичком - а может, так и будет запылять пространство до конца веков, больше никого по дороге не встретив.
        Но рандеву ракет с глыбой А в назначенной точке после этого никак не сможет состояться. Субтело это пролетит назначенное место - и последует дальше, никем не атакованное, не остановленное, не размолотое в крупу.
        Потому что связи между Центрами на Земле и ракетами больше не было: слишком уж далеко забрели они и теперь могли жить только своим разумом, который не знает сомнений, а если они все же возникают - он вообще отключается.
        Похоже - конец. Таким было первое впечатление. Так что оставалось только молиться.
        И в самом деле: способов воздействия на субтело А больше не осталось. Нет, конечно, когда оно будет на подходе, в ход пойдут и лазеры, и, наверное, тот ракетный резерв, что Земля сохранила - хотя и по другим соображениям?
        Наверное, да. И, возможно, объединив все это, удастся если и не распылить угрозу, то хотя бы расколоть ее на глыбы помельче.
        Но все понимали: а толку что? Ну, грянется о планету не одно крупное тело в одно место, а энное количество тел помельче - в такое же число мест.
        Вместо одного большого очага бедствий - куча маленьких.
        Из жалости к собачке не отрубайте ей хвост сразу, но по кусочку - такая аналогия, не самая, прямо сказать, удачная пришла в голову российскому президенту, когда он анализировал эту возможность.
        Нет, с субтелом А нам не справиться. Только армада могла бы. Но ее перехватит Б.
        Единственный способ предотвратить беду - развести Б и армаду в пространстве.
        Но это целиком относится к несбыточным мечтаниям...
        - Ну, что там?
        - На КС приняли информацию с “Урагана”. Нам и американцам.
        Ага. Видимо, докладывают о том, что, выполняя приказ, легли на рекомендованный курс и удаляются из опасного района.
        - Ладно. Оставьте. Ознакомлюсь попозже.
        Не хотелось отвлекаться от главных мыслей: что же все-таки можно придумать?
        Он подсознательно ощущал: должен быть какой-то выход, должен. Он есть. Но никто его не видит. Какое зрение нужно, чтобы увидеть его? Проклятая должность, подумал он о своем высочайшем посте. Есть время думать только над тем, что делается сегодня, должно делаться, и не остается минут на далекую перспективу. И вообще - где тут всерьез задумываться, когда главным в работе, по традиции, является - заставлять, чтобы исправно и по возможности точно выполняли то, что уже решено. Иначе - какой толк придумывать прекрасные ходы, если все увязнет, спустившись всего на два-три уровня? Поневоле начнешь мечтать о компьютерном правительстве - машины хоть не знают родства и кумовства, не воруют - если их только не заставляют... Тут же он одернул себя: нашел тоже повод для размышлений - сейчас, когда нам и никому другому вообще никакое будущее, кажется, не грозит - оно просто не состоится...
        Он машинально взял оставленную бумагу, повертел в пальцах, пробежал глазами текст - поверхностно, не вдумываясь в содержание. Уже повел рукой, чтобы вернуть листок на прежнее место; что-то, однако, заставило прервать движение - неконтролируемый всплеск подсознания. Тогда он прочитал написанное во второй раз - уже внимательно, вдумываясь в слова, стараясь как бы увидеть с небывалой дальнозоркостью, как выглядит то, о чем командир “Урагана” докладывал со свойственной военным людям немногословностью.
        Неожиданная ситуация, подумал он при этом. И, может быть... может быть... А?
        Два корабля, американский и наш, в пространстве вблизи расходящихся в разные стороны субтел. Американец лишен хода. Поэтому выполнить приказ об уходе из зоны бывшего Тела Угрозы не в состоянии. Ремонт в пространстве возможен, однако требует большего времени, чем отведенное в приказе. Ну, это ясно. Единственным выходом для спасения экипажа “Амбассадора” является эвакуация его, в количестве двух человек, на борт “Урагана”, который и должен будет доставить всех на Землю. Командир испрашивает разрешения на эту операцию.
        Президент не успел даже подумать “Ну конечно же. Безусловно, надо забрать американцев и лететь к дому”, как раздался сигнал. Горячая связь. Еще не сняв трубки, он уже v знал, кто это звонит и о чем будет говорить... Ну что же, успокоить его - сказать, что разрешение, нет, приказ на эвакуацию терпящих бедствие уже отдан, президент США может и сам быть спокоен и успокоить всех, кто в курсе дела: никто не погибнет, все благополучно вернутся... Хорошо, внутренне усмехнулся он, что хоть население не получает никакой информации о движении “Амбассадора”, поскольку полет испытательный и, следовательно, секретный, на борту все спокойно - значит тревожиться вовсе и не о чем, население приободрять не нужно...
        После обычных формул вежливости он выслушал просьбу и уже открыл рот, чтобы сообщить о том, что никаких препятствий к выполнению российским кораблем благородной миссии не видит.
        И, неожиданно для самого себя, произнес нечто совсем другое. Чего еще за долю секунды в голове и не было. В сознании. А вот в подсознании, похоже, как раз к этому мгновению и вызрело, и президент США своим звонком как бы нажал на спусковой крючок.
        - Разумеется. Но прошу простить: у меня как раз должна начаться связь с командиром нашего корабля, я намерен выслушать его доклад о готовности к эвакуации ваших астронавтов и всему прочему; если вы найдете время позвонить мне через полчаса... Впрочем, лучше я сам побеспокою вас немного спустя. Тогда я смогу поделиться с вами всеми деталями операции.
        - О, конечно же. Простите, что потревожил вас в неурочное время.
        - Ну что вы, я всегда готов...
        И так далее. И конец прямой, сверхзащищенной связи.
        Но немедленно - разговор с “Ураганом”. Это и в самом деле срочно, потому что надвигается тень, а разговор будет такого характера, что ни через какие чужие спутники и даже через МКС, транслировать его нельзя: только изо рта в ухо.
        А пока соединяют - загрузить на дисплей полные характеристики обоих кораблей. Массы. Запас топлива. Максимальная развиваемая скорость при наибольшем допустимом ускорении.
        Президент России как раз успел ознакомиться с этой цифирью и прикинуть, когда “Ураган” откликнулся.
        - Командир?
        - Слушаю вас, главнокомандующий.
        Голос спокойный. Это хорошо. Да другого и нельзя было ожидать.
        - В каком состоянии корабль?
        - В полной исправности. За исключением, как я уже докладывал, стыковочного устройства. Но они переправятся в своих скафандрах...
        - Командир, слушайте меня внимательно и отвечайте быстро и точно. Ваша неисправность вообще не позволяет состыковаться с “Амбассадором?” Или только переправлять людей?
        - Воткнуться мы можем. Но люки открывать нельзя будет: воздух мигом рванет наружу, потому что из-за деформации останется щель примерно тридцать сантиметров на...
        - Значит, вы можете жестко соединиться. Второй вопрос: какую максимальную скорость вы сможете развить, если придется толкать перед собой американца?
        - Если разгоняться вплоть до выработки ресурса - кроме тормозного НЗ, конечно, - при максимальном, по медицине, ускорении... - Командир назвал цифры.
        - Еще вопрос. С какой скоростью уходит от вас меньший осколок и на каком расстоянии сейчас находится?
        - Сообщаю показания локатора...
        Президент выслушал внимательно, записывая числа на бумажку - на то самое донесение, хотя разговор, как и полагается, фиксировался.
        - Спасибо.
        - Следовательно, преследуя его, вы могли бы догнать через...
        - Где-то часов через семь-восемь.
        - Слишком долго.
        - Быстрее не получится.
        - А если с использованием тормозного запаса? Мы вас потом в любом случае выудим. Но его надо настичь не позже, чем через шесть часов.
        Президент не стал говорить, что тогда корабли - вернее, сочлененный корабль, - будет находиться в не очень приятной близости к ракетной армаде. Нет, теоретически ни одна не должна была отвлечься на такую мелкую цель: ракеты были настроены на поиск и атаку гораздо большей массы. Но у компьютеров, ракетных в том числе, бывают свои глюки... Да нет, ничего не будет. Разойдутся скорее всего нормально: ракеты только промелькнут на экране локатора и пройдут мимо - и корабля, в тот миг уже расчлененного, одинокого, и обломка Б - в очередной, уже в последний раз изменившего направление своего полета.
        - Разрешите вопрос?
        - Слушаю.
        - Что мы должны будем выполнить, настигнув объект?
        - Объясняю.
        Главнокомандующий объяснял неторопливо, выделяя каждое слово, хотя время связи таяло на глазах. Наконец сказал все. Спросил:
        - Как поняли? Еще вопросы?
        - Понял хорошо. Вопрос: информировать ли американцев о предстоящей операции?
        - Как вы думаете?
        - Думаю, да: иначе, узнав, что мы будем цеплять их, они могут захотеть доехать до Земли на своем корабле. Я бы тоже так захотел. Но если информировать - они, самое малое, спросят, в курсе ли их главнокомандование.
        - Сперва примите их на борт. А на вопрос отвечайте: информировано и полностью согласно.
        - Разрешите выполнять?
        - И побыстрее, полковник, побыстрее!
        - Так точно - побы...
        Все - ушли в тень. Хорошо, что все нужное сказано и - президент не сомневался - будет выполняться. По-уставному: беспрекословно, точно и в срок. Ах, хорошо бы - в срок, подумал он. Именно в срок.
        Конечно, подумалось сразу затем, он взял на себя очень немалую ответственность, приняв решение не только за себя, но и за янки. Сейчас предстоит новый разговор с ним. Сообщить о замысле, но только не проговориться о том, что команда уже дана и от его имени. Хотя - есть вещи, о которых политик просто не в состоянии проговориться, иначе он и не политик вовсе, а уличная шантрапа... А янки, безусловно, согласится, как и сам я согласился бы на его месте. Риск, конечно, есть, но ведь на самом деле ничего серьезного людям угрожать не будет - ну, самое большое, побарахтаются в пространстве, возвращаясь на Землю, подольше обычного. Профессиональное неудобство. Зато будет куда вернуться! А вот если они не выполнят...
        Президент поймал себя на том, что как-то уж слишком рьяно убеждает себя в полной безопасности трех русских и двух американцев. Похоже, даже у больших политиков сохраняются еще где-то реликты совести. Ладно, не будем больше думать об этом. Заднего хода все равно нет.
        - Дорогой друг, - обратился он к американцу, как только Вашингтон откликнулся на вызов. - Я получил полную информацию с наших кораблей и могу вас успокоить: там сейчас все в порядке - и, надо думать, таким же и останется.
        Он терпеливо выслушал слова благодарности.
        - А теперь, - продолжил затем, - позвольте изложить вам план одной операции, достаточно простой, которая, я полагаю, решит все наши главные проблемы. Хотите выслушать?
        - Я, собственно, и хотел говорить именно об этом: судя по докладам, положение создалось, мягко выражаясь, более чем неприятное.
        - Моя оценка аналогична. И поэтому возникла идея...
        Пришлось объяснять вдвое дольше, чем командиру “Урагана”, - не потому, чтобы ум янки был не столь остер, скорее наоборот - потому что у него по ходу изложения сразу же возникали вопросы и вопросики, которые он тут же, не стесняясь, задавал, даже перебивая. “Все-таки американцы - бесцеремонный народ, - мельком подумал русский, терпеливо отвечая. - Мог бы и потерпеть, пока я закончу”. Однако отвечал в обычной своей спокойно-вежливой манере.
        - ...Итак, президент, - могу ли я рассчитывать на ваше одобрение? Как вы сами понимаете, без него я не стану предпринимать ничего; тем более если у вас найдется какой-то лучший способ...
        (“Вот этих последних слов можно было бы и не говорить: чего доброго, обидится.)
        - ...поскольку американцы, как известно всему миру, всегда находят правильный выход из положения. Ну а мы, как обычно, пытаемся угнаться за вами.
        (Вот так. Погладить его по шерстке для пользы дела.) Белый дом ответил не слишком поспешно; видимо, решение требовало пусть и небольшого, но времени.
        - Я думаю, вы нашли вполне приемлемое решение проблемы. Оно лучше других - поскольку инструменты для его выполнения находятся уже там, на месте. Тем не менее я не думаю, что следует отказываться от подготовки к старту ракетного резерва - и всего, с этим связанного...
        - Ни в коем случае. Все продолжается, как мы договорились.
        (“Все, с этим связанное” - это они еще раз-другой-третий пробомбят все те места и местечки, где может находиться ядерное оружие изгоев. Бог в помощь!”)
        - И конечно, - американец произнес это с интонацией, указывающей на то, что разговор пошел на коду, - необходимо сделать все, чтобы все люди благополучно вернулись на Землю.
        - Об этом мы заботимся и будем заботиться в первую очередь.
        Не в первую, конечно, даже и не в десятую, наверное; но не сказать так и не ответить соответственно было бы для политиков их масштаба непростительно.
        - Да поможет всем нам Бог.
        - Аминь, - почему-то вывернулось слово, которым россиянин и закончил разговор.
        
        Глава одиннадцатая
        
        С быстротой воистину головокружительной проделала Земля все необходимые дополнительные расчеты, которые сразу же были переданы на “Ураган”. Единственным, что можно было считать не стопроцентно установленным, оставалась масса обломка Б: ее пришлось вычислять, исходя из наблюдаемых размеров обоих тел и с учетом разницы в их нынешних скоростях, но при этом приходилось принимать полученные телами при взрывах ракет импульсы равными, хотя вряд ли это было так на самом деле. Тем не менее даже при учете возможной ошибки выходило, что тело Б удастся отклонить от нынешней его траектории на нужную величину - если ударить по нему одновременно всеми ракетами, какие оставались еще на обоих кораблях, и к этому еще и обрушить на глыбу “Амбассадор”: масса его выглядела, конечно, ничтожной по сравнению с обломком, но если разогнать корабль (двигателем “Урагана”, понятно) до предела возможностей - какой-никакой дополнительный эффект получится, и можно будет рассчитывать на успех.
        - Только не прозевайте момент расстыковки, - напутствовали “Ураган” с Земли.
        Это они как-нибудь и сами понимали. Командир заверил начальство, что все будет в полном. Как в танковых частях.
        Объединенный экипаж - так, наверное, следовало теперь именовать тех пятерых, что разместились на борту “Урагана” - без неудобств, поскольку корабль был рассчитан на восемь мест, отчего в неофициальных разговорах назывался иногда “микроавтобусом”, - был в курсе дела, и настроение на борту царило даже несколько приподнятое - не в последнюю очередь оттого, что президенты обеих держав, гражданами которых пятеро и являлись, нашли время, чтобы совместно - хотя и из разных географических точек - обратиться к астро-космонавтам с теплыми напутственными словами и пожеланиями скорейшего возвращения на Землю, которая, безусловно, достойно встретит их, своих новых героев, поскольку, как было обещано, к их прибытию всякая секретность, в какой совершались действия обоих кораблей, да и не только их, как мы знаем, будет снята, поскольку (это было всем ясно), пока “Ураган” дошлепает до спасенной планеты, ракетная армада успеет уже разделаться с похудевшим Телом Угрозы, и не будет ни малейшей необходимости скрывать что-либо от кого-либо - напротив, честный рассказ позволит населению планеты глядеть в будущее со
вполне обоснованным оптимизмом.
        На “Урагане” оба капитана поблагодарили своих верховных главнокомандующих за честь и оказанное им внимание и заверили, как и полагалось, что задание будет выполнено.
        Помогло ли это президентское внимание, или и без него все обошлось бы - но, так или иначе, стыковку “Урагана” с обезлюдевшим “Амбассадором” удалось совершить с первого захода и безошибочно, вмятина в конусе не помешала, да и не должна была; герметичности не было - но никто и не собирался пользоваться переходными люками. Задача, которая поначалу показалась трудной, была решена Брюсом почти мгновенно. Когда стали раздумывать - как обеспечить залп “Амбассадора”, если там никого не будет, и связи с ним тоже нет и не будет, - астронавт сказал:
        - А зачем вообще их выпускать? Поставить на боевой взвод - и они рванут, как только корабль ударится о цель. Останется только вам выпустить свои ракеты вовремя - желательно, чтобы все совпало.
        Наверное, это и был лучший выход. Брюсу пришлось снова сходить на “Амбассадор”, где он и сделал все необходимое, назад же принес еще и какие-то мелочи - бытовые, в основном из арсенала Бриджит, поскольку она покидала корабль в спешке. Сориентировав после этого сцепку в пространстве, можно стало стартовать - мчаться вдогонку за ускользающей железякой.
        Сначала было немного не по себе: казалось, что “Ураган” набирает скорость как-то неохотно, медленно, хотя все понимали, что иначе и быть не могло: масса обоих кораблей была почти втрое больше той, к которой двигатель приноровился; с другой же стороны, даже приятно было, что перегрузки были тоже меньше привычных, хотя все равно покидать кресла не стоило, да никто и не пытался. Провести какие-то пять часов в таком положении - сущая ерунда, такое ли еще приходилось испытывать.
        Первые полчаса погони тело Б не очень отличалось по виду от звездного фона, движение его, стремительный полет, не воспринималось, потому что корабль шел тем же курсом, держась прямо в затылок беглецу. Но потом яркая точка стала прирастать, обрела размеры, и заметно стало ее кувыркание. Росло изображение все быстрее, потому что на “Урагане” еще работал двигатель, все увеличивая скорость сдвоенного корабля. Брюс, кашлянув, проговорил:
        - Не проспать бы точку расстыковки - иначе не успеем уйти в сторону, как следует. Боюсь, осколков там будет больше, чем хотелось бы. Айвэн (Брюс с давнего их знакомства называл русского коллегу, природного Ивана, именно так), может быть, расклеимся на десять минут раньше?
        - Ты ведь слышал: на какой скорости нам приказано ударить.
        - Это они для большей страховки.
        - Может, и так. Только знаешь - очень хочется, чтобы у нас оставалось куда вернуться. А то ведь...
        - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - пробормотал Брюс и медленно повернул голову к Бриджит; угадав это движение, она и сама стала смотреть на него Тне отрываясь; похоже, какой-то обмен информацией, им одним доступной и важной, шел из одних глаз в другие. Оба едва заметно улыбались. Протянулось еще какое-то время, потом инженер нарушил тишину:
        - Через две минуты - выключение двигателей.
        - Понял, - сказал командир. - К расстыковке!
        - Есть к расстыковке!
        - Ну наконец-то, - сказал Брюс со своего места. Тело Б заполняло уже весь экран.
        - Давай! - сказал командир.
        То, что произошло с Телом Угрозы, а именно - его раздвоение, не могло пройти - и не прошло мимо внимания земных наблюдателей: теперь-то сотни, если не тысячи астрономических инструментов были направлены на достаточно уже яркую звездочку. Секретность, которая, казалось, пала и была попрана репортерскими кроссовками, на самом деле почти не потеряла в весе. И о том, что уже произошло, происходит сейчас и может произойти в обозримом будущем с телом и вокруг него, по-прежнему знал весьма узкий круг лиц - те, кому и было положено по уровню их допусков.
        Зато в пределах этого круга работа шла в таком темпе, какой не оставлял даже и минуты на то, чтобы ознакомиться с всплесками и сотрясениями общественного мнения.
        Группа специалистов, исходя потом, готовила текст сообщения, которое должно было не позже, чем через полтора часа, быть оглашенным на пленарном заседании. В этом сообщении, строго конфиденциальном, руководство Конференцией должно было изложить новые сведения таким образом, чтобы, не отрицая серьезности создавшегося положения, заверить, при помощи убедительных аргументов, всех участников в том, что происшедшее - всего лишь, так сказать, техническая деталь, не меняющая сути дела и не ставящая под сомнение правильность уже сделанного, а именно - произведенного залпа. Чтобы сам собою у каждого возник вывод: “Если залп идет в цель - то какая разница, будет там один камень или два? Так даже лучше: начало дроблению положил сам объект, вот и прекрасно!” И от каждого такого вывода пойдут плавные волны, успокаивающие человечество. Но для этого текст должен был получиться высшей пробы. И люди работали всерьез. Информация с телескопов шла непрерывно. Но картинка, не осмысленная математически, остается просто иллюстрацией, которую надо еще анализировать и анализировать, чтобы можно было строить умозаключения.
Нужно было многое. Значительно проще было бы получить эти данные с кораблей, находившихся в том же самом месте - по астрономическим понятиям. Связь с ними теперь можно было поддерживать непрерывно: она шла через МКС, которому до земной тени было еще достаточно далеко. Но непосредственно к этой связи представителей науки почему-то не допускали; все шло через военных и высоких политиков. Как уверяли военные - на кораблях все в должном порядке, и в нужное мгновение будет выполнено каждое нужное действие. Результаты измерений? Перегнать кадры попадания и разрыва ракет? Будет и это. Не одним вам трудно, господа, вы же ученые, как же не понимаете таких простых вещей?
        Но то все были, так сказать, проблемы второго порядка. А самые серьезные вопросы возникали и решались на самых верхах.
        Пока готовился текст заявления на Конференции, первые лица планеты задумались вдруг над тем, а нужно ли само заявление, а также все то, что должно за ним последовать?
        Имелся в виду, разумеется, повторный залп оставленными в резерве Земли ракетами - удар для уничтожения неожиданно возникшей второй цели.
        Сразу показалось было, что именно так и нужно поступить. Хотя бы потому, что таким способом удалось бы продвинуть дело нулевого ядерного разоружения вплоть до окончательного решения. Вот так, одним махом, минуя уже разработанные было промежуточные этапы.
        И никто против такого решения - из посвященных лиц - не возражал, даже и генералы, вообще-то любившие поговорить о том, что у них выбивают из рук последнее оружие. Но сомнения возникли одновременно у обоих президентов, когда они просматривали уже второй из подготовленных вариантов заявления, а точнее - когда, сделав замечания каждый на своем экземпляре, встретились для выработки единого мнения.
        - Все это звучит разумно, - проговорил президент США, помахивая в воздухе листками с текстом заявления. - Но как по-вашему, не получается ли так, что первый залп оказался, по сути, ненужным? Излишним? Раз уж после него приходится делать и второй - значит первый то ли не поразил цель, то ли был плохо рассчитан, или же... Да мало ли что может прийти в голову людям - не говоря уже о журналистах. Думается, что без таких вопросов не обойтись, и, независимо от качества наших ответов, они вызовут сомнение в разумности всей нашей великой акции и как следствие - недоверие к властям, куда более сильное, чем то, которое мы считаем естественным? Вам не кажется? ,
        - Не кажется, - ответил россиянин, - потому что тут нечему казаться: все ясно. Если работа сделана, но сразу же приходится начинать доделки и переделки, значит - негодным оказался либо проект, либо исполнение, либо же и то, и другое. А отсюда недоверие и к авторам проекта и к производителям работ, к генеральным подрядчикам - иными словами, к нам с вами. Мы оказываемся под огнем. Но это, во-первых, неизбежно повлияет на результаты предстоящих выборов - и у вас, и у нас; а во-вторых - еще до того откроет путь к бегству из нашего лагеря для сомневающихся глав государств, в первую очередь тех, кто соглашался расстаться со своим ракетным арсеналом, лишь стиснув зубы. А поскольку выпущенных ракет уже не вернуть, нам не удастся доказать, что на самом деле никто не понес никаких убытков. Как видите, я с вами совершенно согласен, сэр.
        - Но утаить второй залп, если мы решим выпускать его, будет совершенно невозможно, - убежденно проговорил американец, - А с ним - и все остальное.
        - Значит, и не нужно не только готовить и выпускать его, но даже говорить об этом. Самое простое решение, вам не кажется?
        - Простое - значит лучшее, согласен. Но как мы объясним?..
        - А объяснять ничего не нужно, потому что нет предмета для объяснений. Ну, Тело Угрозы раскололось - что из того? Выпущено достаточно много ракет, чтобы обеспечить успех нашему предприятию. Вот это и должно быть предметом разговоров. Показать, что все происходящее мы воспринимаем как развитие совершенно естественного процесса, вполне предсказуемое и учитывавшееся.
        - Только чтобы не возникло иных мнений со стороны ученых...
        - Ну, это вопрос чисто технический.
        - Следовательно - никакого заявления о происшедшем разломе?
        - А зачем оно? Если кто-нибудь спросит - тогда и ответим. В таком вот духе, в каком только что с вами решили.
        - Такой выход мне по вкусу. О'кей. Но только... Но тут американец умолк, как бы с ходу наткнувшись на что-то.
        - Что еще волнует вас?
        - Да так. Мелочь. - Янки усмехнулся - не очень весело, правда. - Не знаю, как ваши профи, но мои предупредили, что траектория полета меньшего обломка, того, что быстро уходит из области поражения ракетами залпа, указывает на все увеличивающуюся возможность столкновения с нами. Конечно, это еще не приговор Большого Жюри, но... А что говорят ваши?
        Россиянин пожал плечами. Ответил после паузы:
        - Да то же самое. Нам бы их единомыслие...
        - Но это же значит...
        Россиянин откинул голову. Сказал четко:
        - Если обломок прошумит мимо - мы с вами совершим великое дело. Для всех времен. А если нет... если нет, то критиковать нас будет некому. И даже истории от нас не сохранится. Капитану, остающемуся на тонущем корабле - был в старину такой обычай у моряков, - не пристало, погружаясь, махать руками и кричать: “Караул!”
        - Погибнет все.
        - Не все. Честь останется.
        - Что-то они задерживаются с командой на второй залп, - недовольно сказал один генерал другому, американец - русскому. - Только что получены последние данные по целеуказанию, место встречи обозначено, однако время уходит, а командующие молчат. А это ведь не просто кнопку нажать. Вы только что сверху - что там у вас слышно?
        - Могу обрадовать: есть полная ясность. Готовность-один приказано отменить.
        - Залпа не будет? Что - установлено, что цель уходит в сторону? Промажет по нам?
        - Похоже на то. Другого смысла не вижу. Так что если залп и будет, то не нашими ракетами. А фейерверочными.
        Ни один, ни другой не выразили никаких эмоций: люди военного воспитания. Отсалютовали друг другу и разошлись.
        Удаляясь, русский генерал сердито сопел. Никак не мог он привыкнуть к этой заморской ерунде: козырять при снятом головном уборе. Дикарский какой-то обычай. Просто дикарский.
        Нет ничего удивительного в том, что к числу людей, обладавших самой полной и свежей информацией, относился и Гридень: все-таки, по существу, на него работало две обсерватории, далеко не самых худших, да и из других краев приходили новости - хотя путем более окольным, через другие спутники. Но на “Орле”, бывшем крейсере, а ныне - прогулочной яхте, принимали все вовремя и исправно: плохих специалистов на борту не было, аппаратура же стояла - высшего класса, хотя и та, какой тут пользовались, когда корабль находился еще в строю, была далеко не слабой.
        Поэтому сведения не только о факте разлома, какому подверглось Тело Угрозы, но и те выводы и предположения, какие были сделаны уже в первые часы и даже минуты в тех учреждениях, что были напрямую замкнуты на штабы и правительства и даже непосредственно на Конференцию, были получены Гриднем почти одновременно с первыми лицами, а обсуждены со специалистами даже быстрее. Это не проблема, если в твоем распоряжении имеется необъятный Интернет и ты знаешь, что, где, как и у кого там искать. Он поделился информацией с капитаном корабля - отставным контр-адмиралом.
        Капитан слушал и кивал - из уважения: гридневы опасения были ему не совсем понятны. Но стал куда внимательнее, когда дошло до распоряжений.
        - Когда эта самая угроза станет величиной с Луну - а нахо-диться будет, естественно, на порядок ближе, - придется погрузиться на максимально возможную глубину. Так, знаете - для очистки совести. Чистая совесть - это полезно при критических ситуациях.
        - Спасибо за информацию, - ответил капитан. - А когда примерно следует ожидать этого?
        - Думаю, это можно определить с удовлетворительной точностью. Если вы хотите держать его в поле зрения до последнего, нам стоит подняться к северо-западу... примерно на сто сорок долготы и пятьдесят - широты, то есть западнее канадских берегов, и там, если позволит погода...
        - Можно подумать, что вы моряк... Все будет сделано, как надо.
        - Спасибо, капитан. Не сомневаюсь.
        На этой же палубе, только в другом отсеке, Джина заканчивала просматривать своего единственного за все последнее время пациента.
        - Ну, что же, - констатировала она под конец: - Можно считать, что моя помощь вам больше не понадобится. Кудлатый глянул исподлобья:
        - Дело дрянь, а?
        - Наоборот. Вы, как принято говорить, практически здоровы. Хорошо, что нашлось время и спокойная обстановка для последних сеансов. Не злоупотребляйте излишествами - и все будет в порядке.
        - Вы серьезно? - Оказалось, что даже у Федора Петровича голос способен дрогнуть. - Выкорчевали с корнем? Раз и навсегда?
        - Совершенно серьезно. Потому что если бы соврала, чтобы, допустим, вас успокоить - куда бы я здесь от вас скрылась? Плавать почти не умею, да и вода тут холодная. А что касается “раз и навсегда” - то это зависит и от вас самого, хотя, конечно, не мы решаем.
        - Джина, я... просто не знаю, как вас отблагодарить...
        - Можете заплатить мне - по этот день включительно. Как знать - может быть, деньги еще понадобятся в жизни.
        - Ну, насчет денег - нет проблем, это само собой. Будь мы сейчас на суше, я бы вам... Ну, скажем, последний “мерс”... нет, лучше хороший коттедж где-нибудь по соседству с... А хотя - можно и то, и другое. Свою жизнь я, понимаете, ценю по высшей ставке.
        - Наверное, она того стоит.
        - Может, подарить что-нибудь и вашему... другу?
        Джина медленно качнула головой:
        - Таких друзей у меня нет.
        - Разве...
        - Нет. Ну, я пойду. Встретимся за ужином.
        Кудлатый не стал удерживать ее. Сказал лишь:
        - Не забудьте дать номер вашего счета - я переведу компьютером, в кармане, сами понимаете, я столько бумажек не ношу.
        - Обязательно, - кивнула Джина, затворяя за собою дверь каюты.
        Гридень по закрытому каналу разговаривал с оппозиционером.
        - После того, как обстановка прояснится... вы понимаете, что я имею в виду.
        Конечно же, понимал: когда Земля либо уцелеет, либо нет.
        - После этого я хочу высадиться где-то на Западном побережье - хотя бы в Сан-Франциско...
        - Хочу предупредить, есть неблагоприятные сведения. Поскольку я вашими молитвами вновь причислен к правящему лагерю, до меня доходит информация такого рода.
        - Так и должно было быть. В чем дело?
        - Некто очень обижен на вас. На вашего спутника, кстати, тоже. Очень...
        - Что в этом нового?
        - Считается, что вы оба - непосредственные виновники возникновения паники. Сейчас на Конференции возникли какие-то пробуксовки - именно вследствие давления печати, общественных организаций и так далее, и это расценивается как результат паники, а она - дело ваших рук. Таковы суждения,
        - Ну и?..
        - Вы объявлены в розыск. Возбуждено дело. Не по пресс-конференции, конечно, а по чисто уголовной статье: за угон принадлежащего государству военного корабля, ни более ни менее. И стоит вам ступить на берег Соединенных Штатов, как потребуют вашей немедленной экстрадиции.
        - И они согласятся?
        - Они найдут компромисс. Во всяком случае, - какое-то время покоя не будет - хотя не похоже на то, чтобы вас сдали. Мне как послу, разумеется, придется с пеной у рта требовать этого. Но лучше было бы, если бы этот вопрос тут вообще не возник. Вы понимаете?
        - Чего ж тут не понять. Хорошо, я подумаю. Это еще не сегодня и не завтра. А пока - вот несколько просьб.
        (Все-таки Гридень - человек деликатный. Мог ведь просто сказать: “Приказываю!”)
        - Внимательно слушаю.
        - Первое: я еще не получил сегодняшней сводки по движению акций и денег - не биржевой сводки, она есть, а вашей, по нашей схеме.
        - Думаю, вы сможете принять ее, как только мы закончим разговор. Она уже в эфире.
        - Хорошо. Второе: позвоните, пожалуйста...
        Объяснение предстоящих действий заняло не менее пяти минут. Связь была устойчивой; природа вообще вела себя тихо - это походило на затишье перед бурей.
        - Я все понял.
        - Третье: журналистам неплохо было бы понять, до какой степени из рук вон плохо было - и остается - организовано все дело по защите от космической угрозы. В частности: не предусмотрели, что тело может разломиться; оставленные в резерве ракеты - во всяком случае, с нашей стороны, - еще неизвестно, как сработают, да и готовить страховочный залп надо было одновременно с первым, а сейчас - может просто недостать времени.
        - Контратака?
        - Просто отвлекающий маневр. Вы сами в этом, конечно, никак не должны показываться.
        - Естественно.
        - Теперь давайте конкретно по банковским делам...
        И разговор продолжался еще несколько минут.
        Потом, мысленно проклиная непривычно неудобный трап, Гридень поднялся на верхнюю палубу. Посмотреть на небо; за последние недели это уже вошло у него в привычку.
        Небо было ночным, безоблачным, звездным. И магнат стал смотреть на него. Но так и не смог уйти в созерцание целиком. Что-то мешало. Он опустил ставший уже постоянным его спутником бинокль. Огляделся. Да, вот и причина: оказалось, он был тут не один. В десятке метров ближе к носу лодки виднелся силуэт. Женский. Зина. Или как ее там. Человек, в общем, Кудлатого. Хотя, похоже, и не по своей воле. Жаль. Милая женщина. И в нынешней обстановке заслуживает только жалости. Как и сам Федор. Хотя Федора жалеть не за что: знал, в какую игру играет. А вот ее, как говорится, без нее женили. Нет, выдали замуж.
        Эта мысль оказалась как ветерок, заставляющий переложить руль, выбирая другой галс - так, наверное, сказал бы яхтсмен. Замуж? Что-то у нее, похоже, расклеилось с этим ее спутником-журналистом. Может быть, их и держало вместе только ощущение общей для обоих опасности? И еще - совместного дела, которое они считали важным? Да оно таким и было. Просто - теперь дело перестало принадлежать им, делом занялась вся планета, включая людей умнейших и всесильнейших (думая так, Гридень не имел в виду президентов и их окружение, ни в коем случае). И вот - прервалась связь если не времен, то взаимных влечений. Еще один повод пожалеть ее. Потому что девушка, если вглядеться, не только милая, но и интересная, в смысле - за вроде бы обычным верхним слоем есть, пожалуй, еще очень много чего - неожиданного, нестандартного. Это Гридень увидел не сейчас, а раньше еще, увидел даже не стараясь, таков был рефлекс. Не умея читать людей с листа, он никогда бы не достиг того уровня, на каком сейчас находился...
        Он постоял еще с минуту, глядя на темную фигурку, вместо того чтобы отыскивать в бинокль ту самую Моську, о которой говорил астроном. Джина-Зинаида стояла по-прежнему бездвижно, то ли не ощущая присутствия другого человека, то ли не
        желая вступать в общение с кем бы то ни было. Но, судя по положению головы, смотрела она не на небо; скорее на воду, вниз, а еще вернее - внутрь самой себя. Что же - знакомое состояние. Гридню и самому приходилось переживать такие -
        не лучшие, прямо сказать, минуты, когда ты оказывался внутри самого себя, на распутье, и каждая дорога была хуже всех прочих. А уж женщины...
        Он поймал себя на том, что слово это прозвучало в мыслях как-то иначе. Не как обычно: констатация факта, обозначение противоположного пола. Слово пролетело, как некая жар-птица, словно магнату все еще было шестнадцать лет, а не... м-м... не столько, сколько было. Таинственное, манящее. О Господи, это что еще за наваждение?
        Женщина. Ну и что? Он их никогда не чурался, ни тогда, когда была еще жива Таня, ни тем более потом, оставшись вдовцом. Секс был столь же естественным, как еда или сон, и проблем с этим не возникало, хотя всегда приходилось платить - не обязательно деньгами, конечно, он не любил профессионалок, - но он давно знал, что все в жизни должно оплачиваться - иначе везения не будет, это было одним из фундаментальных правил игры. Сейчас, правда, на эту сторону жизни он тратил меньше сил и времени; но это было естественным: время уходит, и в человеке все постоянно меняется, одно на другое, страсть - на спокойствие, например. Поэтому на борту “Орла” не оказалось у него ни единой спутницы: их участие не планировалось. Все правильно, так и должно быть. Что же это в нем сейчас вдруг взыграло? Бес в ребро толкнул?
        Но слово продолжало звучать, все так же таинственно и приманчиво. Женщина! Гридень рассердился. Да что, в самом деле, он не мальчик! Ну, увидел в свете звезд этакую романтическую фигурку. И развезло. К черту! Полно важных дел.
        Он снова ухватился за бинокль. И даже не опустил, а уронил его, чуть ли не швырнул о палубу - ремешок помешал.
        Потому что понял вдруг - или кто-то другой за него понял и сказал на ухо: да не женщина, старый осел! Не вообще женщина! А вот эта самая! Ты же о ней думаешь с того раза, когда впервые увидел! Помнишь - мельком, выезжая из своих ворот, понятия не имея - кто это и почему... Она же в тебя запала. Но ты испугался. В постели общаться ты привык, а прочего - боишься. И обманываешь, только кого? Самого себя? Ее-то ведь не обманешь: она женщина, и она это почувствовала в тот миг, когда это у тебя возникло. Так что же ты?..
        Да если почувствовала и ничего не сделала - возразил он своему шептуну, - значит, ей это ни к чему, она не одобряет. Не хочет. А вести осаду по всем правилам галантного - искусства - прости, недосуг: и возраст, да и время, сам видишь, какое. Ведь если я сейчас...
        Он запнулся мыслями. Потому что фигурка в отдалении шевельнулась наконец. Повернулась. Гридень понял, что ею увиден. Хотел отвернуться - и не смог. Зина сдвинулась с места и пошла - легко, не придерживаясь за леер, словно по городской площади, а не по палубе, сырой от неизбежных брызг, хотя слегка и покачивало. Когда она была уже в двух шагах, он непроизвольно шагнул навстречу. Качнуло. Он обнял ее - чтобы не поскользнулась, не упала, не дай Бог. Она не противилась. Сказала только:
        - Ну, что делать - это, наверное, сильнее нас?
        Он засмеялся от радости, не размыкая рук.
        - Сильнее.
        Все стало вдруг так ясно, что говорить, собственно, почти не пришлось: вместо слов были ощущения как бы восприятия мыслей, а скорее - чувств другого человека в чистом виде, когда не приходится втискивать их в речевые рамки. Временами они по очереди - бинокль на двоих был один - смотрели туда, где должно было находиться и в самом деле находилось небесное тело. Бинокль передавали друг другу медленно, как великую ценность, хотя, конечно, не в нем было дело: каждый раз отдавался весь мир. Они не целовались даже: знали, что все, чему должно быть, никуда не денется, но для всего есть свое время и место. А сейчас - сейчас просто...
        - Ой! Что там?
        - Ты о чем?
        - Посмотри быстро. Там что-то случилось...
        Гридень перенял бинокль бережно, но навел быстро. И в самом деле: словно разлетались искры. Как если бы кресалом ударили по огниву. Далеко-далеко. Там, где находилось тело с собачьей кличкой. Хотя - и не очень уже далеко...
        - Что-то столкнулось с ним, - проговорил Гридень почти уверенно. - Но его ведь не атаковали. Еще нет. Не готовы. Метеорит? Во всяком случае...
        - Там, рядом с телом, два корабля - наш и американский. Я сама их наблюдала.
        - Да, кажется, мне что-то докладывали. Может быть, затеяли новый обстрел бортовыми ракетами?
        - Спустимся, - предложила первой она. - Наверное, будут что-то сообщать.
        - Да, конечно. Прости, по трапу пойду первым - если оступишься...
        -Да.
        - Я сразу на связь, А ты тем временем можешь сразу переехать. Там не заперто.
        Зина кивнула. Наверное, в других условиях можно было бы и не так скоропалительно; но когда жить осталось, может быть, считанные дни, невольно начинаешь торопиться жить. И почему-то так хочется этого, как никогда еще ни с кем не желалось. Или это только кажется?
        Нет, уверила она себя. Так оно и есть. Наверное, так и должно быть.
        Минич, не замеченный никем из них, смотрел им вслед с другого борта, полускрытый рубкой. Он поднялся сейчас наверх случайно, просто потому, что уже терпения не хватало - бродить внизу по отсекам, где он никого не интересовал и его тоже - ничто, или - того хуже - валяться в койке, ожидая, когда же настанет в конце концов решающий для планеты - и для него самого в первую очередь - миг: ударит или пронесет. Сейчас он знал об этом не больше любого другого, а за последние недели привык уже к тому, что узнает о главном раньше и больше, чем все остальные люди на Земле; это как бы поднимало его над ними, ставило на один уровень с первыми людьми этого мира - и вот этого высокого ощущения у него больше не осталось. Он поднялся, чтобы хоть посмотреть в ту часть мира, где должен был находиться виновник страхов. И вместо этого стал свидетелем неожиданной сценки и совершенно растерялся от увиденного.
        Не то чтобы он не ожидал чего-то в этом роде. Он понимал, что у них с Зиной все развалилось - так же беспричинно, похоже, как и началось. Но он уже отвык от одиночества. И теперь надо было заново привыкать к нему.
        Впрочем, рецепт этого процесса, способ его запуска и мягкого в него вхождения был знаком давно и во всей полноте.
        Здесь, на корабле, препятствий для этого не имелось. Никому нет больше до него дела; ну и ему - ни до кого. Пусть Зинка раздвигает ноги перед кем хочет... а, да вообще не надо об этом!
        Минич выждал еще немного для уверенности - что, спустившись, не налетит на новых счастливцев. Машинально посмотрел на небо; где-то далеко гасли последние искры чего-то там. К черту. Чужие проблемы. У него самого теперь вообще не осталось никаких проблем.
        Спускаясь по трапу, он даже насвистывал что-то веселое - сам не зная что. Сейчас - в кают-компанию. В бар. Набрать побольше, чтобы можно было долго не высовываться, никого не видеть. И с криком “Ура!” в атаку - вперед!
        
        Через некоторое время жителям Земли выпало полюбоваться необычайно интенсивным, прекрасным звездным дождем; очень непродолжительным только - к сожалению, или, скорее, наоборот, к счастью. Это означало, что основная масса осколков, в которые превратилось тело А, бывшее Тело Угрозы, промчалась в стороне. Правда, потом недосчитались двух спутников, но это - дело поправимое. Зато те, кто во время этого дождя наблюдал Луну - в другом полушарии, конечно, - могли, если повезет, увидеть, как вздымались и медленно оседали во множестве пылевые фонтанчики: видимо, основной поток обломков прошел ближе к ночному светилу, чем к Земле. И слава Богу, что так.
        Никто никогда не узнает, почему расстыковаться обоим кораблям не удалось. Почему этот маневр не был предварительно отрепетирован еще до начала движения. Вряд ли можно поверить, что командир “Урагана” не был знаком со старым правилом: прежде чем войти куда-нибудь, подумай, как будешь оттуда выходить. Предположительно - все-таки деформация стыковочного узла сыграла свою роль: сощелкнуться удалось, а разойтись - не получилось.
        По какой-то причине на Землю не поступило никакого сообщения с корабля в эти последние минуты и секунды его существования. Наверное, у экипажа просто не осталось на это времени. Возможно, они, поняв, что корабль обречен, пытались спастись в пространстве, надев скафандры, - но и на это у них скорее всего не хватало минут и секунд. Да и успей кто-нибудь из них выброситься - последовавший взрыв ракет и кораблей, ударив шихся об осколок Б, вряд ли пощадил кого-нибудь. Вспышка была замечена “Хабблом”, и одновременно связисты на Земле констатировали исчезновение несущей частоты постоянно включенного передатчика “Урагана”.
        . Что касается самого, тела Б, то расчеты относительно него оказались, в общем, верными; новая трасса уводила его все дальше от опасного направления. И ракетно-ядерной армаде удалось, ни на что не отвлекаясь, продолжить движение к цели, а затем и успешно завершить его.
        
        Здоров. Совершенно здоров!
        Не гора с плеч свалилась, а целая планета. Счастливых переживаний хватило часа на два.
        А дальше пошло то, чего и следовало ожидать.
        Здоровый человек - в особенности если этим человеком был Кудлатый - не мог находиться в бездействии более нескольких минут. До сей поры действие было: процесс выздоровления. Со всеми его травками, гимнастиками, молитвами и всем прочим, что доктор прописал. С тщательным уходом за надеждой: это предмет такой, что требует постоянной подкормки, иначе желтеют листики и сохнут корешки. Одним словом, дел было навалом - и очень серьезных.
        И вдруг они кончились. Надежда расцвела, имя цветку было - Уверенность. А обязательным спутником уверенности у него всегда было стремление к активности. К действию. Он был как велосипед, который не падает, только пока едет, пока крутятся колеса, и чем быстрее - тем он устойчивее.
        Произойди это у него дома - он сейчас бы собрал уже весь свой штаб и накручивал, настраивал, подгонял бы их - дело нашлось бы. И, возможно, почувствовал бы себя не только здоровым, но и счастливым. Тем более что и мальчик Дюша был бы там поблизости - и...
        
        Но сейчас он был не в своей крепости, а посреди океана, на корабле, да к тому же и не своем даже. Не было здесь ни соратников, ни мальчика Дюши, и за делами на суше, на биржах и в банках, промыслах и аэродромах можно было, конечно, следить, но вмешиваться - очень ограниченно: в связи он был ограничен. Как и любой другой, впрочем, включая и самого Гридня; но до других Федору Петровичу никогда не было дела.
        Хотя, конечно, дела можно было делать и здесь.
        Причем - дела серьезные. Не для развлечения.
        Кудлатый знал - какие. И в какой последовательности. Собственно, он начал думать об этом с первого дня, когда оказался на борту “Орла”. Но тогда пришлось все откладывать - до выздоровления. И вот - приходит час.
        Верный старой привычке готовить планы впрок, он и тут, на воде и под водой, урывал все-таки время, чтобы не только продумать возможные ходы, но и - в той степени, в какой это было возможно и нужно, - ставить задачи перед теми, кто был здесь с ним: перед людьми охраны. Чем больше он просчитывал возможные ситуации, тем более убеждался в том, что q этими силами - плюс внезапность - он победит.
        Людей у него было даже больше, чем у Гридня; пусть лишь на одного человека - но лишняя пешка помогает выиграть партию. Гридень, конечно, полагал, что на его стороне - корабельный экипаж, поскольку хозяин корабля именно Гридень, и никто другой, и поэтому команда с капитаном во главе просто-таки обязана его поддерживать и, если понадобится, защищать.
        Так оно и было в самом начале. Но Кудлатый с первой минуты проявления своего на корабле сразу же избрал правильную линию поведения. Он был своим парнем, которому богатство не мешало чувствовать себя равным с остальными, запросто общаться с ними на их языке, рассуждать точно так же, как они, уважать их - и тем самым вызывать к себе почти, а может быть, и вполне дружеские чувства. Да плюс еще то, что он был болен, тяжко болен, этого он приказал не скрывать, наоборот; а больненьких в России - даже если кусочек ее болтается сейчас в Тихом океане - жалеют, тем более когда они - свои парни и не твои хозяева. Так что - это было уже известно от своих парней, бывших уже вась-вась с матросами и старшинами экипажа, - симпатии здесь, а может, и не только симпатии, будут, в случае чего, на его стороне, а не Гридня, который запанибрата ни с кем не был и как бы возвышался над прочими - это как-то само собой у него получалось. Сразу было видно, что - интеллигент. Это бывает вредно.
        Значит - потерпи, Гридень, недолго тебе оставаться тут хозяином. И корабля, и положения в биржевой операции. Все изменится за мгновения. И твои глобалисты получат кукиш с маслом. Тебя с нетерпением ждет кое-кто в России. И будет очень благодарен всякому, кто тебя доставит туда - тепленького. Предположим, это буду я. Тогда мне простятся некоторые колебания в деле - принимать предложение или не принимать, давать деньги на выборы или зажать. Дам, не волнуйся, теперь - дам. Поскольку теперь все останется в моем распоряжении: соглашение-то мы подписали официально, и его признает любое учреждение.
        Нет, приятель, я вовсе на тебя не обижаюсь ни за что, хотя - мог бы. Ничего личного. Только бизнес. Да разве у тебя у самого не вертится что-то такое в голове? Разве не это ты имел в виду, когда с ходу согласился принять меня на борт? Да это же самое. Просто я успею раньше. Ты сейчас отвлекся. Спасибо моей лекарше: с нее получился двойной навар. Жаль, что придется оставить ее без твоей мужской поддержки, без всяких твоих достоинств. Ну - такая селяви.
        Как все будет выглядеть практически? Вполне натурально. Имеется отставной хахаль. Он вроде бы ничей: ни Гридня, ни мой. Конечно, пока толку от него - никакого. Но это - пока он не задействован в нужном направлении. Вот об этом мы и позаботимся своевременно. То есть - незамедлительно. Потому что сейчас - самое время начинать, пока мы далеко от всего и никаких помех не видно; а ведь даже хорошо продуманное дело порой ломается от мелкой случайности. Введем-ка отвергнутого жениха в игру. Каким способом? Самым простым и для него приятным. Он же алкаш. Слабый человек. Вот сейчас мы возьмем что-нибудь такое, перед чем он не устоит, и запустим процесс. Посочувствуем его мужскому горю, как-никак - бабу увели, да еще и кто увел! До чего же подло с тобой поступил этот тип: воспользовался положением, что ни девушке, ни тебе деваться некуда, тут он - владыка, чуть что не так - и за борт, рыбам на корм. Акулам. Нет, не по-мужски он поступил. Хорошо бы - хоть ты поступил бы по правилам, показал бы этому - да и ей заодно, - чего он на самом деле стоит. Просто, по-мужски показал бы. Да тебе все помогли бы - только
начни, все ведь на твоей стороне, потому что все все видят, знают, понимают - тут тесно, тут от глаз не укроешься нигде... Да-да. Таким способом, пожалуй, можно будет парня так разогреть, что он... А я останусь как бы ни при чем - у них бытовуха, в результате глава вышел из строя - и его место занимаю я, потому что больше просто некому, я компаньон и все такое. Только строго предупредить парня: до смерти не надо, это лишнее, а просто надавать так, чтобы он и пальцем шевельнуть не мог. И девчонка - зуб даю - снова к тебе приползет...
        Вот именно так. Ну что же: сказано - сделано. Взять с собой... ну, хотя бы эти две - и прямо к нему.
        Федор Петрович так и сделал.
        - Можно к тебе? Не помешал? Скучища, понимаешь, такая, что и заняться .нечем, и поговорить толком не с кем - кроме вот тебя. Я посижу у тебя немного, а? А то прямо как-то не по себе. Земля далеко, Россия далеко, прямо тоска накатывает - а в одиночку я, понимаешь, не привык. Где у тебя стаканчики-то? Ага, вижу.
        - Садитесь, - пригласил Минич вежливо. - Скучно, да. Домой охота.
        - Может, и окажемся дома скорее даже, чем думаем.
        - Если выживем.
        - А если нет - то помирать надо весело, согласен? Ну давай - с приятным свиданьицем!..
        Все было вроде бы хорошо задумано и рассчитано. Кроме разве что одного: Минич уже и сам успел оскоромиться. И, как обычно в самом начале, настроен был весьма агрессивно.
        - Ты чего приперся, мудак старый?
        На гостеприимство это никак не походило. И даже Кудлатый несколько оторопел.
        - Ты что себе позволяешь, ты!
        - А ты? - последовало немедленное возражение. - Ты нас всех угробил! Всю планету, жулье несчастное! Я же тебе все рассказал, было время - поднять тревогу, ударить во все колокола, спасти! Ты же богатый, влиятельный... А ты? Крупно заработать решил? А все остальные пусть подыхают? Сволочь ты, а теперь ко мне пришел? И все они сволочи. Погоди только, если не сгорим все и не утонем - я обо всех вас такое напишу, что вас народ на лоскутки разорвет, на вонючие тряпочки!..
        Такое терпеть, разумеется, не было никакой возможности. Пришлось Федору Петровичу тряхнуть стариной. Хорошим прямым в челюсть он вырубил нахала - тот, не пикнув, рухнул на койку. Счета Кудлатый открывать не стал - ясно, что этот вариант провалился. Повернулся и вышел.
        Сам не зная, он оказал, однако, Миничу немалую услугу: не позволил ему сорваться в загул. Когда Минич очнулся - его больше не тянуло к стакану. Пока, во всяком случае. Все-таки интересно было трезвым взглядом увидеть - чем и как все закончится.
        - Ничего, - бормотал Кудлатый, широко шагая. - Не хочешь со мной заодно - будешь тянуть вместе с этим срок. А я дела буду делать и над вами весело смеяться... Пришел мой день.
        Гридень и Зина были вдвоем в его каюте; сидели на диване, но не рядышком, тесно прижавшись, как можно было бы подумать, но в разных концах его, словно еще только собирались познакомиться - хотя все, что должно произойти, и ей, и ему было совершенно ясно, и обоих радовало почему-то. Хотя никаких реальных оснований для того не было, они друг друга едва знали - шапочное знакомство, как это называется, - но была с обеих сторон некая подсознательная уверенность в том, что вот - пришло наконец, найдено то, что нужно, поискам чего отданы годы (хотя на деле вряд ли это было так), и теперь торопиться было совершенно некуда, потому что все время, сколько бы его ни оставалось впереди, годы или всего лишь часы, - все оно принадлежало только им. И поэтому они пока только разговаривали - и не о чем-то существенном и конкретном, но как бы ни о чем - каждый проговаривал несколько слов о себе, о происходившем и давно, и недавно, о хорошем и плохом, веселом и страшном, о разных людях и своем отношении к ним - в общем, знакомились друг с другом, души их как бы проникали друг в друга - осторожно, опасаясь обжечься
обо что-то раскаленно-неприятное, - и с каждой минутой чувствовали себя все уютнее, все домашнее, душа как бы становилась общей - и это было куда важнее и нужнее, чем сразу упасть на простыни и начать строить дом с крыши, пренебрегая фундаментом. Вот чем занимались двое, над чьими головами сейчас вроде бы уже собралась гроза, когда зазуммерил телефон - не дальний, защищенный от всяких помех аппарат Гридня, а корабельный, местной связи...
        - Не могли бы вы заглянуть ко мне во второй отсек? То был голос капитана.
        - Я же просил не беспокоить без крайней надобности!..
        - Виноват. Тем не менее - могу я рассчитывать?
        - Это срочно? Действительно?
        - Так точно, ситуация серьезная.
        - Ну, если так...
        - Мне пойти с тобой? - спросила Зина так, словно всю жизнь уже ходила рядом с ним.
        - Мне будет очень приятно, - улыбнулся он. Это должно было означать: “У меня нет и не будет от тебя секретов”.
        “Орел” шел в надводном положении, но капитан не предложил владельцу корабля подняться наверх. Он сказал:
        - За нами поспешает корвет. US Navy. Возможны сложности. Считаете ли вы, что нужно уходить от него, или не обращать внимания? Уйти можем только на погружение: скорость у него больше, да и навести самолеты для него - дело минутное. Нас же так или иначе видно со спутников.
        - А собственно, чего нам бояться? Мы - невооруженный корабль, все документы у нас, полагаю, в порядке, находимся в нейтральных водах - зачем же убегать?
        - Трудно сказать, кем считают нас американцы. По документам мы теперь - частная прогулочная яхта. Но ведь с их точки зрения можем оказаться и разведывательным кораблем, отсутствие торпед и ракет еще ничего не значит. Они захотят убедиться, а может быть, и задержать, отконвоировать на их базу - для выяснения.
        - Чем это может нам грозить?
        - В лучшем случае - потерей времени. Некоторыми неудобствами. Вроде присутствия их людей на борту, если они решат отвести нас в порт.
        - Гм... Ну ладно, а уйти от этого корвета мы можем? Капитан пожал плечами:
        - Думаю, что да, но им это не понравится. Тогда они смогут начать форменную охоту. Вплоть до...
        - Ну, сдаться никогда не поздно, а?
        - Откровенно говоря, я не стал бы рисковать. В такой ситуации лучше разойтись миром.
        - М-да, конечно... - пробормотал магнат - просто чтобы заполнить звуками речи паузу, нужную ему, чтобы понять: кто, как и зачем? - и принять решение, которое - он чувствовал - должно быть единственно верным. - Разойтись миром? Только так, только так. Передайте на этот корабль: мы останавливаемся и ждем их приближения. Не забудьте лишний раз подчеркнуть: мы безоружны. А у меня хватит времени, чтобы уладить все с берегом.
        И Гридень, вытащив свой аппарат, быстро - одной кнопкой - набрал номер. Ему ответили сразу.
        - Вариант два, - сказал он. - Сверхсрочно.
        И дал отбой. Капитан тем временем скомандовал “Стоп”.
        И - как будто это послужило сигналом - центральный пост сразу заполнился людьми. Не моряками. Охранниками Кудлатого. И сам он тоже вошел вслед за ними.
        - Что это значит? Кто позволил вам войти?
        - Минутку, капитан. Я лишь выполняю свой долг. .А Долгом своим считаю сообщить вам, что этот человек, - он ткнул пальцем в сторону Гридня, - разыскивается судебными органами нашего с вами государства по обвинению в серьезных преступлениях. И ваша обязанность - не повиноваться его приказаниям, но немедленно арестовать его и направиться к российским берегам, чтобы сдать его органам власти. И сразу же дать радио о его задержании. В ином случае вы сами становитесь его соучастником.
        - Если это шутка, - проговорил капитан, - то очень глупая и не ко времени. Мы сейчас...
        - Не разговаривайте с ним, - сказал Гридень. Капитан перевел на него вопросительный взгляд. - Лучше попросите унего подтверждения сказанному.
        - Срочно радируйте на берег, капитан, - не умолкал Кудлатый. - Вы намерены повиноваться закону? Мы что, стоим? Почему? Что тут творится, хрен бы вас всех побрал?
        Зажужжал телефон. Капитан схватил трубку.
        - Докладывает вахтенный офицер из рубки. Подошла шлюпка с американца. Требуют разрешения подняться на борт. Гридень кивнул, едва заметно усмехнувшись.
        - Добро, - сказал капитан. - Не препятствовать.
        Корвет застопорил машины в двух кабельтовых и выслал катер с группой то ли досмотра, то ли захвата. На борту “Орла” никто не оказал ни малейшего сопротивления. Лейтенант, возглавлявший группу, поспешил прежде всего представиться, назвав себя представителем ракетно-ядерной инспекции США, действующей согласно международному соглашению.
        - Что здесь у вас происходит, капитан?
        Вопрос никого не удивил: не та была обстановка, какой полагалось быть в командном центре корабля, тем более - такого.
        Слишком много посторонних, слишком разгоряченные лица, блестящие глаза...
        - Вы застали здесь попытку захвата корабля преступниками, - ответил за капитана Гридень. - Вы успели вовремя. Я владелец этого судна и прошу вас принять все необходимые меры.
        Лейтенант на мгновение сосредоточился.
        - Мистер... Гриден?
        - Да, это я.
        - Я предупрежден о вас. Мичман, этих - под стражу и под замок. Выключить и опечатать средства связи!..
        После осмотра первого, торпедного отсека и ракетных шахт, которые, собственно, и нельзя было больше так называть, командир группы расставил своих людей по нужным местам, лишая команду “Орла” возможности управлять движением корабля, сам же вместе с капитаном и владельцем судна уединился в апартаментах Гридня.
        - Лейтенант, - немедленно начал Гридень со вполне уместной интонацией возмущения в голосе: все должно было происходить как полагается, поскольку переговоры писались сразу на два журнала, русский корабельный и американский. - Как вы только что убедились, мое судно не вооружено, приспособлено целиком для туристических плаваний и никак не может представлять ни малейшей опасности для Соединенных Штатов - тем более что мы находимся в нейтральных водах, и между нашими странами нет состояния войны. Скорее, я бы сказал, наоборот. По какой же причине вы задерживаете нас и высаживаете вооруженный десант? И отнимаете возможность даже связаться с посольством моей страны в Вашингтоне? Можете вы объяснить мотивы ваших действий?
        - Так точно, сэр, могу. Командир корвета приказал сообщить вам, что эта операция входит в план контроля над морскими стратегическими ракетоносцами любого флага и не имеет адресного отношения именно к вашему судну. Это лишь морской вариант соглашения о всеобщей инспекции, которое подписано президентами и моей страны, и России. - Он слегка кашлянул. - Кроме того, не стану скрывать, сэр, что в мою задачу входит также и обнаружение всякого рода разведывательной аппаратуры, а она, как вы понимаете, может находится и на борту невооруженного судна.
        - Ну что же, - сказал капитан, - ваша мотивировка звучит весьма убедительно. Но могу заявить сразу же: на моем судне, назначение которого вам уже объявлено, нет никаких приборов и устройств, которые могут быть причислены к специфически разведывательным; есть лишь те средства наблюдения и связи, которые должно и обязано иметь на борту любое торговое или пассажирское или рыболовецкое судно, выходящее в открытое море. Вы можете убедиться в этом лично и соответственно доложить вашему командиру.
        - Да, сэр, - согласился лейтенант. - Вернее, было бы так, если бы не одно осложняющее обстоятельство, второе хотя и не относится непосредственно к ракетно-ядерному контролю...
        - Выкладывайте это ваше обстоятельство, инспектор, - перебил капитан.
        Лейтенант вздохнул. Вынул из кармана лист бумаги. Развернул. Протянул:
        - Ознакомьтесь, сэр, с этим текстом. И вы все поймете.
        Из текста, содержавшего “Отдельное требование” морского департамента Интерпола, следовало, что: состоявший в рядах Российского военно-морского флота подводный атомный ракетоносец “Орел” угнан неизвестными лицами с неизвестными же, но - предположительно - преступными целями. В угоне подозреваются члены террористической организации одной из стран, поддерживающих это противоправное движение. Все, кому станет известно местонахождение названного корабля, обязаны принять меры к его задержанию и - в качестве крайней меры - потоплению, а в случае отсутствия средств для выполнения того или другого действия - срочно сообщить координаты замеченного корабля всем, всем, для чего разрешается воспользоваться и частотами “Mayday”. После задержания - отвести названный корабль на ближайшую военно-морскую базу ВМС США или другого государства, входящего в Альянс, или на базу ВМФ России.
        - Благодарю вас, - сказал Гридень, всем своим видом изобразив крайнее удовлетворение, - вы избавили меня от необходимости подробно объяснять вам ситуацию. Вы находитесь у нас на борту и сами могли убедиться в том, что попытка захвата действительно была, и вам удалось задержать преступников. Что же касается меня, то я немедленно предъявлю вам все документы, доказывающие мое право собственности на это судно, в связи с которым я правомочен нанимать экипаж и выходить в море по любому маршруту, а также...
        - Убеждаться в чем-либо и принимать в этой связи решения, - прервал его морской офицер, - не в моей компетенции. Могу лишь констатировать, что на корабле нет стратегических ракет и иного тяжелого вооружения; в остальном же я должен лишь способствовать доставке задержанных в ближайший соответствующий указанным условиям порт, где уполномоченные на то лица и проведут необходимое разбирательство. Кстати, сэр: каковы были ваши намерения - в какой порт вы собирались зайти?
        - Такого решения я еще не принимал, - ответил Гридень. - Я, все мы просто хотели насладиться зрелищем предстоящего близкого прохождения небесного тела в обстановке, где ничто не помешало бы смотреть и восторгаться.
        - Ну, - утешил его лейтенант, - не думаю, что вы лишитесь такой возможности: до базы, куда мы вас отведем, почти трое суток хода.
        - И, разумеется, вести корабль будут ваши люди?
        - Боюсь, сэр, что вы совершенно правы. Но поскольку вы не знаете за собой вины...
        - Молодой человек, - сказал Гридень, - не дай вам Бог знать все, что знаю я. Иначе жизнь покажется вам очень уж пакостной. А сейчас - мне настоятельно необходимо переговорить с командиром корвета с глазу на глаз. Поверьте, это очень важно не только для меня.
        - Не уверен, сэр, захочет ли он...
        - Если вы позволите мне сказать ему несколько слов сейчас - по радио, в вашем присутствии, - я уверен, что он не станет возражать.
        - Но только в моем присутствии, - сказал лейтенант после колебания.
        - О, разумеется.
        Связь с дрейфовавшим по соседству кораблем даже не пришлось устанавливать: она поддерживалась постоянно, на рации работал американский матрос. Лейтенант попросил соединить его с мостиком. С командиром.
        - Сэр, владелец задержанного корабля просит разрешения переговорить с вами.
        - Да? Как там они ведут себя? Осложнений не возникало?
        - Все наилучшим образом. Имеется взаимопонимание.
        - Оружие?
        - Обнаружено лишь стрелковое - у части экипажа, хотя они называют себя пассажирами. Все изъято, сэр, - поспешил лейтенант опередить следующий вопрос.
        - Как вы там объясняетесь? Через переводчика?
        - Джентльмен - я имею в виду владельца - говорит по-английски не хуже нас с вами.
        (В какой-то степени это было искажением истины: по-английски Гридень говорил лучше обоих моряков. Правда, не на американском диалекте.)
        - Ну так что же он хочет мне сказать? Но коротко.
        - Прошу, - пригласил лейтенант.
        - Коммодор, - проговорил Гридень в микрофон, даже не спросив о подлинном звании моряка - наверняка повышая его на ступень-другую. - У меня единственная просьба: прежде чем предпринимать дальнейшие действия, проверьте - доложена ли вам уже расшифрованная радиограмма за подписью начальника сектора “Пасифик” разведки ВМФ США. Если еще нет - свяжитесь с абонентом закрытой связи по номеру... - он произнес с дюжину цифр, - он имеется в справочнике номер ноль в вашем сейфе, и сообщите ему, что в вашем распоряжении находится обладатель номера (еще дюжина цифр). Это избавит вас от серьезной ошибки. Остальное он скажет вам сам.
        - Верните микрофон лейтенанту! - приказал возмущенный голос. - Лейтенант? Он в своем уме - этот ваш задержанный? Что у нас тут - переговорный пункт для всяких мафиози? И что за радиограмму я должен был получить...
        Командир умолк, и несколько секунд все молчали, пока он не заговорил снова:
        - Лейтенант, верните микрофон гостю. Радио получено мною, сэр.
        - Я хотел бы поговорить с вами лично, коммодор.
        - Я уже дал команду. Встречу вас на вертолетной площадке.
        - Я все понимаю, сэр. Но вряд ли возможным будет отпустить ваше судно в свободное плавание. Для этого понадобятся распоряжения с других уровней. И, во всяком случае, уйдет немало времени...
        - Безусловно. Поэтому я и не собираюсь требовать освобождения корабля.
        - Я обязан отконвоировать его в контролируемый порт - почему-то на этот раз русский. На-кхот-ка, - выговорил он с трудом. - И там передать арестованных...
        - Вот и сделайте это. Но я прошу вас о другом: я и часть моих гостей - назовем их так - должны быть не в Находке, а на другой территории, но не в США.
        - Да, так указано в радиограмме.
        - Как можно скорее.
        - Не больше, чем сможет поднять вертолет. Но канадский берег близко.
        - Этого достаточно. Благодарю вас. Со мной полетит лишь моя... жена. И, разумеется, небольшая охрана. - Гридень улыбнулся. - Надеюсь, что с теми, кто остается на судне, будут обращаться не слишком сурово?
        Коммодор правильно истолковал интонацию гостя:
        - Не более сурово - но и не менее, чем полагается обращаться с задержанными по розыску.
        - То есть без вольностей? Без связи с берегом, например?
        - Практически это полная изоляция - пока не передадим их вашим властям.
        Гость заметил серьезно:
        - Я признаю лишь одну власть - глобальной экономики. Власть будущего.
        - Неплохо сказано, сэр.
        “Часа через три, ну пусть - четыре я буду на связи со всеми биржами. И завтра с самого утра, с открытия - в бой! А ты, Петрович, не поспеешь даже к шапочному разбору, вот. Захотел быть хитрее всех? Вот и останешься на мели. Как бы тебе не пришлось под старость стоять в переходе и исполнять “Были когда-то и мы рысаками” - печальный такой романс...”
        Так размышлял Гридень, одновременно целуя руку сидевшей рядом Зины, пока вертолет отбрасывал мили, отделявшие их от суши.
        Нет, все получилось нормально. Корабля, конечно, жаль - из него действительно могла бы получиться неплохая яхта. Достойная. Но нет смысла грустить о потерянном. Куда приятнее - прикинуть, сколько кораблей, и таких, и всяких, можно будет купить, когда вся круговерть уляжется.
        По прикидке - получалось много. И даже очень.
        - Где ты хотела бы поселиться сейчас - на время, пока все уляжется?
        - Можно я подумаю до завтра?
        - Это так сложно выбрать? - улыбнулся Гридень.
        - Нет. Просто завтра станет ясно - нужно ли выбирать.
        - Не бойся, - успокоил Гридень. - Теперь все просто не может закончиться плохо.
        Но им так и не удалось увидеть, как множество осколков, на которые разделилось второе тело, пронеслось к северу от планеты, только раз или два чиркнув по стратосфере, чтобы унестись дальше по своей новой орбите в семье далекой планеты Небиры.
        Не удалось, хотя в тех местах, где они в те часы находились, стояла ночь, и при внимательном наблюдении они и этой малости не упустили бы. А причиной послужила именно эта ночь; оказавшись в канадской гостинице в городке Стьюарт в Британской Колумбии, Зина и Гридень не смогли - да и не захотели - противиться влечению; ощутили одновременно, что пришла пора близости. И им стало не до небесных тел. Свои оказались куда ближе и интереснее.
        А вот другие не упустили важного зрелища. Хотя оказалось оно и не столь эффектным, как ожидалось. Несколько маловыразительных следов от расколотого взрывом двух кораблей с боезапасом второго осколка - вот, по сути дела, и вся картина. Большой же осколок был настигнут ракетами и обращен, надо полагать, в мелкий щебень, какой и в сильный телескоп не очень-то разглядишь.
        Теперь можно было спокойно и с достоинством закончить Конференцию и подписать Соглашение. Что и было с профессиональным умением сделано сопредседателями - президентами США и России. Россиянину пришлось примириться с тем, что его назвали вторым, но он понимал, что другие времена еще не пришли.
        Правда, при закрытии Конференции могло не обойтись и без печального обстоятельства: все-таки погибли два корабля с экипажами. Собою, своими телами они, как можно было бы сказать, закрыли планету от смертельного удара. Спасли человечество, чем и заслужили его вечную благодарность.
        Однако траурный ритуал так и не был выполнен. Президенты, конфиденциально посовещавшись, решили: заслуга людей, конечно, несомненна, и они заслуживают славы, посмертных наград и вечной памяти. И все это будет. Но сейчас для этого как раз не самый удобный момент.
        - Пусть уж Конференция закончится, как и шла, на мажорной ноте, - высказал свое мнение россиянин.
        - Без единого облачка, - согласился американец. - Дадим всей планете несколько дней чистой, ничем не омраченной радости. Тем более что вот и биржи успокоились, курсы прямо-таки мчатся вверх.
        - Вот именно. Да и все люди, обеспечившие сохранение планеты - ученые, военные, - разве не заслужили того, чтобы их заслуги были хоть частично отмечены? В конце концов, в случившейся беде виноват, я полагаю, в первую очередь именно человеческий фактор, могло ведь обойтись и без этого, как по-вашему, сэр? Спасение же Земли произошло так, как и было задумано, и осуществлено именно этими людьми, не так ли?
        - Я думаю точно так же. К сожалению, даже у опытных профессионалов бывают срывы, и порою это приводит к трагическим последствиям. Нет, мы, конечно, с прискорбием объявим о гибели кораблей и экипажей. Но несколько позже. Тем более что официально это были два совершенно независимых испытательных полета...
        - И к тому же в разных районах пространства.
        - Совершенно правильно.
        Вот так рассудили первые лица и соответственно поступили. Так что с Конференцией все обошлось как нельзя лучше. И ученым, и военным было воздано по заслугам.
        Что касается ученых, то они хотя и были довольны, особо бурной реакции похвальные речи и награды у них не вызвали: .они слишком заняты были сейчас таинственной незнакомкой, планетой по имени Небира, которая сейчас как раз закладывала лихой вираж вокруг Солнца, чтобы, никак не реагируя на все земные тревоги и радости, уйти на новый многотысячелетний виток по своей извечной орбите. Так что астрономам приходилось спешить. Тем более что орбита Небиры все-таки должна была измениться, хоть на самую малость: как-никак она лишилась одного из своих спутников, которые, кстати, еще не все были отысканы. Так что тут было не до славы.
        Генералы же благодарили искренне, но не теряя чувства собственного достоинства, поскольку военная служба и награды - вещи столь тесно между собою связанные, что одно без другого невозможно даже и представить. Правда, и они, как и астрономы, не могли позволить себе ни малейшего расслабления даже после так удачно проведенной операции.
        - Ну что же, - сказал начальник Генштаба своим ближайшим сотрудникам. - От старья мы избавились с минимальными расходами, это хорошо. Самое время было: этот вид оружия свое отыграл. Высвободились средства. И мы знаем, на что они пойдут, а?
        Генералы вежливо посмеялись: все знали, что оружие нового поколения, уже доведенное до ума, пришла пора ставить на поток. Конференции конференциями, и соглашений можно наподписывать чертову уйму, но безопасность страны обеспечивается иными средствами.
        Кстати, то же самое, почти слово в слово, было примерно в то же время высказано и председателем комитета начальников штабов в том городе, где новый посол России уже приступил к исполнению служебных обязанностей. Он сейчас не думал больше о предстоящих выборах у себя на родине. Он думал о тех, что состоятся еще через один срок.
        Гридень позвонил на Старую площадь. Откуда-то - чуть ли не с острова Таити. Чтобы поздравить с благополучным исходом. И услышать, что генпрокурор постановил прекратить уголовное преследование против Гридня за отсутствием в его деяниях состава преступления.
        - Трудно было?
        - Да не очень. Он же не дурак на самом деле. Нормальный карьерист. А поскольку корабль возвращен России, он и не упирался особо. Ну а вы как там? По слухам - сочетались браком? Наша разведка на высоте.
        Гридень помолчал немного, как бы подыскивая слова поточнее.
        - Хорошо. Очень. И с делами, и... со всем остальным. Но домой сейчас не тороплюсь: на Камчатке все идет как будто бы нормально, а тут работы - непочатый край, особенно теперь, когда есть что вкладывать. Здесь буду строить' порт. И будущий флот будет базироваться на него - - по многим соображениям. Есть и другие возможности - и еще какие! Так что пора тебе подавать в отставку. Жду тебя здесь по возможности скорее. Пришлю самолет, как только будешь готов.
        Москвич, в свою очередь взяв паузу, ответил:
        - Подам завтра же.
        - Почему не сегодня?
        - Не та обстановка. Торжественный банкет по случаю закрытия Конференции и подписания Соглашения о нулевом ядерном разоружении. А если не секрет: что вы там такое затеяли - в таких широтах?
        - Это - при встрече.
        Но чиновник и сам понимал, что в таком месте, в независимом государстве, купить которое Гридень наверняка смог бы хоть сегодня, очень удобно создавать флот под флагом этой страны. И почти не платить налогов. А можно и наладить выпуск чего-то такого, что пока не требует широкой рекламы. Нового оружия, например. Самый ходовой товар на свете. Хотя Гридень, похоже, таких идей не одобряет. Но - все течет, все изменяется. Оружие не для бандитов. Для России. То самое, о котором пока знает считанное число людей. И не дай Бог узнать всем остальным - на своем опыте...
        Таким образом, все в конце концов завершилось - или завершалось - ко всеобщему удовольствию.
        Кроме разве что Кудлатого Федора Петровича. Проживал он сейчас в известной многим “Матросской тишине” и чувствовал, что провести здесь придется еще не день и даже не месяц. Конечно, адвокаты были наняты классные, и они работали, рук не покладая, поскольку Кудлатый все же оставался человеком очень не бедным. Но и те, кто им противостоял, тоже не из подземных переходов пришли. Правда, адвокаты сейчас готовили хороший демарш: Федор Петрович предполагал выдвинуть свою кандидатуру в депутаты Думы на первых же выборах. Но уж до этого политического события - он понимал - ему волюшка не светила. Хотя больше всего огорчало его не это. А то, что всеми громадными, заработанными совместно с негодяем Гриднем деньгами сейчас полновластно распоряжался именно этот прохвост, до которого не дотянуться было. И распоряжался совершенно законно, по обоюдному их соглашению. За то, что хватило глупости подписать эту бумагу, Кудлатый больше всего и клял себя.
        Ну и еще не очень весело было, пожалуй, Миничу.
        Единственное, что у него получилось, - это вернуться из Находки в Москву, не понеся особых расходов: каким-то образом люди там оказались предупрежденными на его счет, и в самолет посадили бесплатно. Минин был приятно удивлен. Пока летели, размышлял над тем, кто же оказал ему такую услугу, и в конце концов понял: не кто иной, как Зина - через своего Гридня. Он так и не понял до конца: то ли ему приятно это, то ли, наоборот, противно.
        В Москве он решил, что все-таки противно.
        В газете его встретили без особой радости, но не отвергли. Послали на задание. И все пошло, как будто и не было ничего. Никаких Тал Угрозы. Никакой Зины. И никто его не искал, не преследовал. Слава? Какая там слава! Лучше и не заикаться о своем участии в деле с Небирой - это он понял очень быстро. Потому что существовала официальная, всемирно принятая версия. И ее никому не под силу опровергнуть.
        Так что никому он не был нужен. Как и раньше.
        Раньше был, правда, Люциан. Теперь его место каким-то об-разом заменил Хасмоней. И свободные дни они вдвоем проводили в Люциановом домике, который тоже каким-то непонятным образом оказался совершенно законно оформленным на имя Минина с уплатой всех причитавшихся за это налогов.
        Хасмоней, правда, в астрономии не понимал ни фига Но как раз на эти темы Минин и не хотел больше говорить. И на небо не смотрел. Зато о множестве других материй зав. отделом писем знал черт знает как много.
        С этого и начинались обычно их посиделки.
        
        - Так вот, слушай, что я тебе расскажу, - начинал Хасмоней -Позавчера ближе к вечеру вызывает меня Веер Дна и говорит
        Веер дна - это был Андреев, новый главный, только, по хасмонеиской манере, названный навыворот.
        - Погоди с веером, - прерывал его Минин, аккуратно разливая водяру по стопарикам. - Первый - за Люциана, за вечную ему память. Забыл?
        - Вечная ему память.
        Выпивали.
        Ну а дальше все шло так, как и должно, когда мужики выпивают.