Притча о скверной жене Павел Вячеславович Молитвин
Павел Молитвин
Притча о скверной жене
Все сверстники Степана Александровича Изумрудова уже давно остепенились, их в командировку ни пряником не заманишь, ни кнутом не загонишь. Изумрудов же командировки любил и за то в учреждении своем был особо ценим. По-разному объясняли себе сотрудники эту его странность, но мало кто мог предположить, что причиной ее является скверная жена.
У всех жены как жены - ну поворчат, попилят, попридираются, но бывают у них и моменты просветления. Говорят, есть и такие, что за целый день ни одного худого слова не скажут, ни одного скандала не учинят. Всякие чудеса бывают!
Жена Изумрудова была феноменом другого рода, и если в месяц находилось у нее одно-два хороших слова для мужа, то Степан Александрович объяснял это исключительно нездоровьем своей дражайшей супруги. А поскольку в последнее время здоровье у нее было отменное, в очередную командировку Изумрудов отправился с радостью.
Служебные поездки Степана Александровича мало отличались одна от другой: бегал по конторам, что-то подписывал, кого-то уламывал. Наспех закусывал в учрежденческих столовых, ночевал когда в гостиницах, когда в заводских общежитиях, а иногда и на вокзалах приходилось ночку-другую провести.
В этот раз Изумрудову повезло: устроился он в гостинице, да еще в двухместном номере. Сосед, правда, странный попался. Нет, в общем, нормальный человек, тихий, приличный. Одно плохо, любил Степан Александрович поговорить, пообщаться, а какое тут общение, когда уходит он утром - сосед еще спит, вечером приходит - тот ко сну готовится. Всего и разговоров у них было: «Здрасте» да «Спокойной ночи».
Прожили они так дня три-четыре, и сосед Изумрудова уезжать собрался. Степан Александрович даже порадовался - может, кого поразговорчивее подселят.
Новый сосед действительно более компанейским оказался - шахматист. То есть по профессии-то он инженером был, но любил в шахматы сразиться. И вот вместо душевного разговора, мирной беседы стал он Степана Александровича шахматами донимать: сыграем да сыграем. А Изумрудов, надо сказать, шахматист аховый, раз в год по обещанию играет. Сосед ему уже и ладью, и ферзя фору дает - никакого толку, а все равно играть заставляет. Совсем Степан Александрович приуныл, даже о прошлом сонливом чудаке с нежностью вспоминать стал.
Сидит он раз вечером - инженер еще не появился - и с тоской на шахматы поглядывает. «Вот, - думает, - был у меня замечательный сосед, вовсе в шахматы играть не умел. Нет бы ценить - роптал…» Только подумал, и вдруг слышит - по коридору гулкие торопливые шаги. Стучат в дверь.
- Войдите, - говорит Изумрудов.
Дверь открывается, и перед изумленным Степаном Александровичем предстает его прежний сосед. Весь взмыленный, волосы взлохмаченные, чуть дышит и левой рукой за грудь держится.
- Простите за вторжение, - выдыхает он и несколько минут молча ловит воздух открытым ртом, словно спринтер, закончивший дистанцию. - Вам черная такая записная книжка не попадалась? - наконец выдавливает из себя и замирает - вовсе дышать перестал.
- Попадалась, - отвечает Степан Александрович, лезет в тумбочку и протягивает бывшему соседу записную книжечку. Тот ее схватил, засветился весь, расцвел, как майский день.
- Спасибо, - говорит. - Не знаю, как вас и благодарить. Требуйте что хотите, все исполню!
Степан Александрович улыбнулся - приятно человеку радость доставить - и рукой машет, мол, какая там еще благодарность.
- Нет, я серьезно, я многое могу! Требуйте что хотите, рад буду ваше желание исполнить!
«Ну чудак, - думает Степан Александрович, - что бы у него попросить, чем бы его ошарашить, чтобы он в себя пришел?»
- А что, пожалуй! Не могли бы вы мне бессмертие организовать?
Тут чудак этот несколько опешил, странно так посмотрел, прищурился.
- Сделаем, - говорит.
Заглянул в записную книжку и начал быстро-быстро что-то себе под нос бормотать, а руками пассы забавные делать. Минут пять побормотал, руками помахал и уставился на Изумрудова как на чудо чудное, диво дивное.
- Готово. Что в моих силах было - сделал. Полного бессмертия, конечно, гарантировать не могу - никто не застрахован, - но болезни и старость вам теперь не грозят.
Степану Александровичу боязно стало, и смешно, и неуютно как-то. Но все же он улыбочку ироническую из себя выдавил. Улыбка эта бывшему его соседу не понравилась.
- Зря улыбаетесь. Что у меня, лицо такое, что никто всерьез не воспринимает? Я ведь чудо, можно сказать, совершил, могли бы хоть удивиться! Хотя то, что вы мне записную книжку вернули, теперь некоторые тоже как чудо бы расценили.
И погрустнел, приуныл, скуксился весь.
Слушает его Степан Александрович и никак не может улыбку с лица прогнать. Страшно ему - ну как парень-то этот ненормальный - и неудобно: хоть и псих, а старается, хочет ему, Изумрудову, приятное сделать.
А чудак, словно его мысли прочитал, говорит:
- Хорошо, в конце концов это естественно, что вы мне не верите. Как бы вам доказать, что я вполне нормальный и за свои слова полностью отвечаю? - И начинает глазами по комнате шарить. - Ага, вот, - схватил с тумбочки газету и пальцем в один из заголовков тычет: «Новое средство от крыс». Вы легенду про Крысолова помните?
Степан Александрович даже кивнуть не может, только глаза таращит. А в мозгу вертится какая-то история про человека, выманившего из города всех крыс волшебной дудочкой.
- Ну, крыс в этой гостинице, я думаю, нет, а вот мыши найдутся, - говорит его бывший сосед и опять заглядывает в записную книжку. - Вот-вот, сейчас.
Начинает он опять что-то бормотать, и тут же в руках у него, прямо из воздуха, появляется такая маленькая деревянная палочка с дырочками.
- Да проснитесь же, очнитесь, Степан Александрович! Ради вас такие вещи делаются, а вы! Пойдемте-ка в коридор, тесновато тут экспериментировать, да и грязи нанесем, уборщица ругаться будет.
Подхватил он Изумрудова под локоток, вывел в коридор.
- Ну, смотрите, - сказал и дудочку свою к губам поднес, щеки надул, глаза прищурил.
Сначала Степану Александровичу то ли свист, то ли шипение послышалось, а потом тоненькая, простенькая такая мелодия получаться стала. А бывший сосед его головой мотает, мол, смотрите.
Смотрит Степан Александрович и ничего особенного не видит. Обычный длинный коридор, стены бледно-зеленые, пол бежевым линолеумом застелен, и двери, двери, двери… Вдруг - что такое? Мыши! Одна, вторая… Серенькие такие комочки то ли из-под дверей, то ли из-под плинтусов так и лезут, так и выкатываются. Одна вон точно из мужского сортира выскочила! И шорох такой, и царапанье по линолеуму. Шух-шух, шух-шух…
- Тьфу ты, черт! Да что это? - Степан Александрович глазам своим не поверил. - Откуда?
А мыши не исчезают, наоборот, их больше, больше становится, уже десятка два-три. Обернулся: и с другого конца коридора бегут к ним серо-голубые комочки. Уже и мордочки видны вытянутые, усами смешно так шевелят, глазами-бусинками посверкивают. Шух-шух, шух-шух…
- Тьфу, пакость! - совсем заробел Степан Александрович, начал к двери отступать, соседа своего за рукав дергать. Тот скосил глаза, улыбнулся хитро, дудочку ото рта оторвал, дух перевел.
- Ну что, хватит? Поверили?
- Да-да, вполне… - Степан Александрович даже на шепот перешел. - Вполне, вполне… Может, нам в комнату лучше? А то эти… - И глазами на мышей показывает.
- Разбегутся! - отвечает бывший его сосед и отворяет перед Изумрудовым дверь.
Прежде чем в комнату войти, Степан Александрович еще раз на мышей оглянулся. Они, как дудочка замолчала, растерялись, а потом и правда разбегаться стали. Рассыпалась монолитная масса на мелкие группки, рассеялись серо-голубые комочки по огромному коридору, кто куда бросились, только и слышно «шух-шух», и хвостики тонкие в разные стороны верть-верть. А вдали, перед выходом на лестницу, вдруг отворилась дверь и показалась голова инженера-шахматиста.
- Давайте-давайте, Степан Александрович, нам теперь мешкать некогда, - подтолкнул Изумрудова его бывший сосед и дверь за собой захлопнул. Тут же до них из коридора крик донесся: «Безобразие! Мыши! Мыши!»
- Ну теперь-то не сомневаетесь, что бессмертие вам обеспечено?
- Да, конечно. Мне… Я… Но как же, все умрут, а я один… Вокруг чужие… - растерянно бормотал Степан Александрович. Он чувствовал, что руки его начинают дрожать, а ноги подгибаются.
- А что же просили? Когда просили-то, о чем думали?
- Да я… Конечно… Но я думал, шутка, я не хочу одному…
- Э-эх, вот все вы так! Сначала просят, потом думают. Но назад уже ничего не вернуть. Ладно, чтобы вас как-то утешить, так и быть! Назовите еще кого-нибудь, кто бессмертия достоин, кого вы желаете бессмертием одарить. Только быстро. Не люблю скандалов, а сейчас непременно начнется!
Из коридора действительно послышались женские визги, крики, призывающие администрацию, и вовсе уж нечеловеческие вопли.
Шум за дверью вывел Степана Александровича из оцепенения, и мозг его судорожно заработал. «Значит, сосед-то не шутник, не псих?! И он, Изумрудов, и правда теперь бессмертен! Да за что? Что он такое натворил?!» Тоска сжала горло Степану Александровичу, и ему представились толпы людей, проносящихся мимо. В бесконечность, в бездонный колодец, откуда нет возврата. Почудилось ему черное небо с блестками звезд и сам он, летящий сквозь время, одинокий на одинокой Земле.
Отчаянным усилием отогнал он от себя подступивший к сердцу холодный ком страха, отпихнул готовое захлестнуть отчаяние. «Близкие мои, родные!» - призвал Степан Александрович. Подстегиваемый грядущим одиночеством, он судорожно перебирал в памяти лица отца, матери, брата. Они давно уже не виделись, в суете, в беге дней он как бы даже начал забывать о их существовании. Он чувствовал, что когда-то они были ему действительно близкими и родными, но теперь это не так, чужой он им.
«Дорогие мои, любимые!» - воззвал Степан Александрович. Всплыло лицо дочери и тут же исчезло, заслоненное ее знакомыми ребятами, бесконечными подругами, заглушенное любимой ею рок-музыкой. «Нет, не то, не то! - в отчаянии думал он. - Но ведь люблю же я кого-нибудь?!» Ему вспомнилась его первая любовь, юношеская, самая чистая, самая светлая. Единственная, настоящая! Он попытался сосредоточиться на ней и ужаснулся. Он не помнил имени этой девушки, не помнил ее фигуры, лица! «Что же это делается?» - Степан Александрович обхватил руками голову. Оказывается, он не стал одинок, получив бессмертие, а был таким всегда - одиноким, никому не нужным и ни в ком не нуждавшимся человеком.
«Друзья? Но где они?» - новых он не приобрел, а старых едва помнит. Разве что по привычке поздравляет с праздниками, с рождениями, даты которых записаны в телефонной книжке мелким почерком его жены. Его жены!
Это она была постоянным спутником его жизни, постепенно превратившимся из друга в тяжкий крест. С ней он каждый день хотел развестись и жил уже много, много лет. От нее он убегал в командировки и снова возвращался, возвращался, несмотря ни на что. И опять вернется. И должен, и будет возвращаться вечно!
- Я хочу, чтобы моя жена тоже стала бессмертной! - хрипло сказал он.
- Хорошо. - Его бывший сосед открыл черную записную книжку и стал что-то бормотать, размахивая руками.
Крики в коридоре становились все громче. Топот ног нарастал и приближался к их комнате.
- Все исполнено. Если будут спрашивать про мышей, говорите, что ничего не видели и ничего не знаете. А теперь прощайте! Время вышло.
Бывший сосед Изумрудова опять заглянул в записную книжку, сделал руками еле уловимое движение и прошептал короткую фразу-заклинание.
Степан Александрович вздрогнул и протер глаза. Перед ним никого не было, он стоял один посреди комнаты. В дверь громко стучали.
1985 г.
|
