Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Москвин Сергей / Вселенная Метро 2033 : " №04 Пифия 2 В Грязи И Крови " - читать онлайн

Сохранить .
Пифия-2. В грязи и крови Сергей Львович Москвин
        Метро 2033: Монстры Апокалипсиса #4
        «Метро 2033» - Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают Вселенную «Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности на Земле, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Что делать женщине, когда больше не хочется жить? Когда единственную дочь убили у нее на глазах. Когда во всем метро не осталось ни одного близкого человека. Когда тело отравлено смертельным ядом и лучевой болезнью, а в душе - только отчаяние и мрак. Что остается той, которую еще недавно считали профессиональной шпионкой, безжалостной охотницей за людьми и жестокой наемницей по прозвищу Гончая? Только отомстить убийцам дочери! Куда приведет ее неукротимая жажда мести? Превратит в беспощадное чудовище, подобное Пожирателю рухнувшего мира, или она найдет в себе силы противостоять Злу и откроет свое истинное предназначение?
        Сергей Москвин
        Метро 2033: Пифия-2, В грязи и крови
        Автор идеи - Дмитрий Глуховский
        Главный редактор проекта - Вячеслав Бакулин
        Оформление обложки - Михаил Пантелеев
        Карта - Леонид Добкач
        Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году
        
        Движение души. Объяснительная записка Вадима Чекунова
        Свой первый раз, когда не просто захотел убить человека, а полностью отдавая себе отчет в том, что собираюсь сделать, планировал это убийство, помню очень хорошо.
        Мне девятнадцать лет. Привалившись спиной к стене, сижу на полу в темной, душной и вонючей казарменной сушилке. Рядом в такой же позе расположился Череп - парень с Украины. Мы с ним служим уже четвертый месяц. За окном - осенняя вечерняя мгла. Через час дневальный прокричит «отбой!» и нас снова позовут в бытовку. А утром, после завтрака, наш взвод опять повезут на болота - собирать клюкву для столовой. На самом деле, конечно, все это для командования - от нашего прапора до всяких замов комполка. Собираем ягоду только мы, «духи». «Старые» шарятся по болоту просто так, в поисках места посуше, и заваливаются дрыхнуть. Их дневную норму сбора должны выполнить мы, после своей. Четыре набитых под завязку вещмешка. И даже перевыполнить - за это «старым» обещаны отпуска. Мы не справляемся. Вот уже почти неделю нас возят «на клюкву», а вечером тащат в бытовку «на беседу». Больше всех нас лупит худой и сутулый молдаванин с мутным взглядом и совершенно бесстрастным лицом. Он ставит нас по стойке «смирно», разбегается и бьет носком сапога по голени, как по футбольному мячу. От этого наши с Черепом ноги до того
распухли, что едва влезают в сапоги по утрам.
        - Я больше так не могу, - говорит Череп, глядя перед собой.
        Разглядываю его смутно белеющий профиль и киваю:
        - Я тоже.
        С минуту молчим. Мы прекрасно понимаем друг друга, лишние слова ни к чему.
        - Только надо, чтобы нас не запалили, - нарушаю тишину. - Чтобы без следов.
        Череп кивает:
        - Болото нам в помощь. Мордой его в воду, чтоб захлебнулся.
        Далее деловито обсуждаем, как сподручнее завести «старого» на топкое место. Распределяем, как его будем валить и прижимать. Гадаем, смогут ли найти его тело, и если смогут, то как быстро…
        Спасает нашего мучителя (и нас тоже) лишь новость о том, что ему дают отпуск и на днях он отправится к себе на родину, на десять дней, не считая дороги. Большой срок для нас, его еще прожить надо. А там уж посмотрим, как выйдет.
        Всякое потом в жизни бывало, но вот этот случай запомнился особо. Ничего не случилось внешне - все остались живы. Но внутренний мир мой изменился навсегда. Хотя и местью (желанием мести) это назвать вряд ли можно. Скорее всего, это отчаяние загнанного. Но именно с тех пор мне стали намного понятнее чувства людей или персонажей, движимых желанием покарать обидчика или виноватого.
        Читая о злоключениях Гончей во второй части «Пифии», которую Сергей Москвин весьма звучно и точно озаглавил «В грязи и крови», я с замиранием сердца ожидал - не дай бог, автор собьется, сфальшивит, возьмет неверную ноту в описании психологии попавшей в очередной переплет героини… Особенно в таких щекотливых моментах, например, как разговорах Гончей со священником. Но автор - человек опытный и бывалый, он такого допустить не мог и не допустил, разумеется. Мало того, ему удалось донести до читателя всю гамму чувств человека, идущего по кругам ада. Не просто человека, но женщины и матери.
        Помимо колоритных сатанистов и Великого Червя - кстати, приготовьтесь узнать о них нечто весьма любопытное, - меня чрезвычайно интересовало и то, как будут показаны переживания людей, их душевные метания, их страхи и попытки разобраться, что более пригодно в новом безрадостном мире - вера или неверие.
        Экшена в книге с лихвой, как того и требует жанр. Но и самому главному - душе человеческой - уделено немало. Измазанная кровью и грязью бытия, остается ли она тем даром, что отличает нас от других живых существ?
        Это очень жесткая, тяжелая история. Рассказанная замечательным автором - хорошо понимающим суть вещей человеком. Тот случай, когда правда жизни прекрасно сочетается с жанром фантастики.
        Пролог
        Мрак постепенно рассеивался утренним светом, отодвигался. Скоро уже ни у кого из пассажиров катящейся по рельсам дрезины не осталось сомнений в том, что проступающий из темноты пейзаж - не плод их воображения, не обман зрения и не результат искажений на запотевших окулярах противогазов. Вокруг железнодорожного полотна, насколько хватало глаз, нигде не было снега! Только хаотично разбросанные бетонные блоки со скругленными, будто оплавленными, краями, вывороченные с корнями обугленные деревья и ноздреватая, похожая на засохшую пену черная земля.
        - Что это за место? Где снег? - шепотом спросил один из разведчиков.
        - Весна, товарищ боец. Да еще дождь затяжной недавно прошел. Вот снег и… - ответил комиссар, возглавляющий разведгруппу. Он сам понял, насколько неубедительно прозвучало объяснение, но, запнувшись, все-таки закончил фразу: - …Растаял.
        - Так ведь и в Москве дождь шел, а вон какие там сугробы, - напомнил ему разведчик.
        Но комиссар резко оборвал дискуссию:
        - Отставить разговоры! Продолжать наблюдение! Товарищ машинист, можете сказать, где мы находимся?
        Стоящий за рычагами пожилой мужчина в промасленном рабочем комбинезоне и расстегнутом танкистском шлеме, натянутом поверх противогаза, поднес к окулярам затертую до дыр схему московских пригородных электричек.
        - Да, думаю, к Люберцам подъезжаем. А может, уже проехали.
        - Усилить наблюдение! - приказал комиссар, но в этой команде уже не было необходимости.
        Все, кто находился в кабине дрезины, включая самого комиссара, уставились на черную стену или, скорее, вздымающийся над землей вал, перегораживающий железнодорожные пути и все обозримое пространство.
        Увидев перед собой препятствие, машинист тут же сбросил обороты, но дрезина, наоборот, покатилась быстрее, словно какая-то неведомая сила толкала ее вперед. Не понимая, почему это происходит, он рванул на себя рычаг экстренного торможения. Но и с намертво заблокированными колесами дрезина проскользила по рельсам еще не один десяток метров и остановилась, когда разведчикам и самому машинисту уже казалось, что столкновение неизбежно.
        Однако при ближайшем рассмотрении стало понятно, что «стена» на самом деле представляет собой облако клубящегося над землей плотного дыма или очень густого тумана. Оно то приближалось к застывшей на путях дрезине, то откатывалось назад. В этом повторяющемся движении изумленным людям почудилось что-то живое, а старый машинист даже сравнил колебания тумана с биением исполинского сердца, вырванного из груди мифического чудовища. Чернильное облако вздымалось и опадало - оно дышало, вселяло безотчетный страх, но не позволяло отвести глаз.
        Комиссар первым нарушил затянувшееся молчание:
        - Машинист, заводите дрезину и на малом, самом малом ходу - вперед.
        Но старик упрямо замотал головой.
        - Ты мне не командуй! Разведка - ваше дело. А мое дело - машина. Я за нее перед своим начальством отвечаю. Дрезину гробить не дам!
        - Несознательно рассуждаете, товарищ машинист! - повысил голос комиссар.
        - Что хочешь думай, а я туда не поеду. - Старик указал пальцем на «стену», но в этот момент облако расширилось, стремительно приблизившись к дрезине, и он поспешно отдернул руку.
        Несколько секунд комиссар сверлил машиниста взглядом, потом, так ничего и не добившись от упрямого старика, обернулся к разведчикам:
        - Товарищи бойцы, проверить фонари и оружие, приготовиться к спешиванию. Всем обвязаться веревкой. Дистанция десять… нет, пять метров.
        Свободный конец стометрового капронового шнура привязали к дрезине, еще один точно такой же шнур, свернутый в бухту, комиссар повесил себе на плечо, после чего два вооруженных автоматами бойца вместе с командиром друг за другом скрылись в мгновенно окутавшей их туманной мгле.
        «Проглотило», - подумал наблюдавший за разведчиками машинист и слегка подергал разматывающийся конец шнура. С некоторым запозданием с той стороны, из дымного облака, дернули в ответ два раза. Последним в связке шел комиссар, и, судя по его сигналу, с группой все было в порядке. Старик стал считать про себя и, досчитав до ста, снова подергал веревку. Ответа не последовало. Прошло несколько томительных секунд, которые можно было бы списать на занятость комиссара, его неторопливость и прочие задержки, но что-то мешало в это поверить.
        - Эй! Как вы там?! Отзовитесь! - крикнул в клубящуюся тьму машинист, хотя по инструкции кричать и шуметь во время пешей разведки строго запрещалось.
        Тьма ответила протяжным шорохом. Или шипением! Старик опять дернул веревку, потом еще раз, но так и не получил ответа.

* * *
        Никто из них никогда еще не видел такого густого дыма. Боец, первым шагнувший в черноту, в то же мгновение растаял во мраке - словно растворился в нем. Потом то же самое произошло со вторым разведчиком, а затем настала очередь комиссара.
        Парни, которых он отправил вперед себя, никуда, конечно, не исчезли. Они стояли рядом в ожидании своего командира, хотя он и приказал им двигаться дальше. Фигуры бойцов странным образом потеряли четкие очертания - их словно размазало по воздуху. Один из разведчиков направил на комиссара свой фонарь, но вместо слепящего луча тот увидел лишь сужающееся желтое пятно.
        - Э-э! Где свет?! - изумленно воскликнул солдат. Черный туман - комиссару хотелось, чтобы это оказался все-таки туман, а не дым, - по необъяснимой причине усиливал голос, отчего казалось, что боец орет во все горло.
        Свет как будто исчез. Причем всех трех фонарей сразу! Комиссару в первый момент показалось, что мгла просто сожрала его, будто она, напитавшись электрическим светом, стала еще гуще и темнее. Потом он разглядел кружащиеся в дыму (в тумане!) крупинки сажи, некоторые из которых слиплись в настоящие хлопья, и понял, что лучи фонарей попросту вязнут в этой черной пыли.
        Вместо того чтобы очистить рефлектор от налипшей сажи, солдат принялся отчаянно трясти фонарем и в конце концов выронил его. Упавший фонарь покатился по земле и вскоре исчез во мраке.
        - Чего это? - окончательно растерялся разведчик.
        - Уклон здесь, вот чего! - ответил комиссар. - Поэтому и дрезина долго не останавливалась. Внимательнее надо быть, товарищ боец. За утерю снаряжения получите взыскание.
        - Есть взыскание, - механически произнес солдат. Судя по голосу, предстоящее наказание не волновало парня. - Скоро назад, товарищ комиссар?
        - Проведем разведку - и назад!
        - А может, прямо сейчас? - подал голос молчавший до этого второй боец. - Разведали уже. Вона куда забрались. Чего тут еще проводить?
        - Вы что, трусы, вы на что меня подбиваете?! - возмутился командир. - У нас приказ: обследовать железнодорожную ветку на всем ее протяжении, пока рельсы не закончатся! Вперед, я сказал! Дистанция два шага!
        В этот момент натянулась закрепленная у него на поясе веревка, и, чтобы успокоить машиниста, комиссар машинально дернул ее два раза. Заставить разведчиков подчиниться оказалось не так просто. И только когда комиссар вытащил из кобуры свой «макаров» и пригрозил солдатам расправой, они нехотя двинулись вперед.
        С каждым шагом склон становился все круче. Время от времени разведчикам, чтобы не оступиться и не скатиться под откос, приходилось хвататься руками за облепленные сажей, скользкие, непривычно теплые рельсы. Железнодорожные шпалы в качестве опоры не годились. Это стало понятно после того, как комиссар наступил на одну из них, а та под его весом рассыпалась в труху, словно была слеплена из песка и глины, а не отлита из бетона.
        С обеих сторон железнодорожного полотна, словно призраки, то и дело проступали из мглы угловатые силуэты искореженных металлических обломков и каких-то совершенно невероятных перекрученных конструкций, но невозможно было определить, реальны ли эти картины или это всего лишь иллюзия, созданная перемещением клубов дыма.
        Внезапно на пути разведгруппы вырос огромный «гриб» высотой в человеческий рост, оказавшийся вонзившейся в землю осью тепловоза или железнодорожного вагона с единственным уцелевшим колесом. Кто-то привязал к этой конструкции толстый металлический провод, конец которого терялся во мраке, но когда комиссар задел провод ногой, тот распался на части, словно сгнившая веревка. Поверхности колеса и самой оси были покрыты забитыми сажей глубокими бороздами. Они напоминали следы зубов, словно этот штырь с насаженным на него железным блином что-то (или кто-то) долго и упорно грызло.
        Следующее открытие разведчики сделали, отойдя всего на несколько шагов от торчащего из земли обломка колесной пары, и оно тоже не подняло им настроения. Они все-таки добрались до конца железнодорожной ветки, но стальная магистраль в этом месте не заканчивалась тупиком или непроходимым завалом. Она обрывалась, причем не в переносном, а в прямом, буквальном смысле: неровные концы рельсов, выглядевшие точь-в-точь как обугленные кости, висели над провалом, на дне которого бурлили, принимая причудливые формы, клубы густого черного дыма.
        Бойцы поспешно отступили от пропасти, но комиссар, как и положено ответственному командиру, продолжал вглядываться в кипящую черноту и вскоре заметил, что поднимающийся дым подсвечивается снизу загадочными всполохами. При каждой вспышке разлетающиеся искры чертили во тьме огненные знаки, складывающиеся в буквы и даже в слова, но комиссару никак не удавалось разобрать их.
        - Идемте, товарищ комиссар. Все, конец пути. Пора возвращаться.
        Почувствовав чью-то ладонь на своем плече, тот резко обернулся.
        - Отставить! Закрепить трос! Приготовиться к спуску!
        Разведчики изумленно уставились на своего командира: предложить спуститься в провал, который неизвестно где заканчивается и заканчивается ли вообще, мог только безумец. Но комиссар воспринимал происходящее явно иначе и увидел в замешательстве подчиненных открытое неповиновение.
        - Выполнять! - закричал он, размахивая пистолетом, и швырнул бухту запасного шнура под ноги одного из своих бойцов. - Привяжи конец к основанию колесной оси!
        - Н-нет. - Солдат замотал головой и попятился. Это был тот боец, который потерял свой фонарь, но сейчас комиссар уже не стал бы утверждать, что это произошло случайно: скорее всего, трус и паникер выбросил фонарь намеренно. - Я туда не полезу.
        Командир направил на бойца пистолет и нажал на спуск. Никто из сослуживцев не считал комиссара хорошим стрелком, но на этот раз выпущенная им пуля разбила окуляр противогаза и поразила пятящегося разведчика точно в глаз. Напарник застреленного солдата поспешно вскинул автомат, а комиссар с неожиданным для себя проворством развернулся. Они выстрелили практически одновременно. И оба попали.
        Две заостренные автоматные пули, словно хищные насекомые, ужалили комиссара в грудь и вгрызлись в его тело, а спустя мгновение тупоносая пуля ПМ проделала то же самое с телом автоматчика.

* * *
        Чем пристальнее старый машинист всматривался в темную пелену, тем больше укреплялся в мысли, что это не просто туман. Все в этом черном облаке было странным. И звуки, доносящиеся оттуда, тоже были странными. И пугающими! Всякий раз, когда туманная мгла «вспухала», раздаваясь вширь, и волной накатывала на дрезину, шуршание песка, шипящее дыхание ветра и какие-то непонятные шорохи складывались в воображении старика то в чью-то тяжеловесную поступь, от которой мелко дрожала земля, то в хруст перемалываемых костей, то в сытое урчание и чей-то довольный смех.
        Услышав этот смех, машинист спустился из кабины на покрытую спекшейся коркой землю и потянул на себя сигнальную веревку, которой обвязались ушедшие в туман разведчики. Он представил на миг, как вытаскивает перегрызенный и окровавленный конец шнура, но ничего подобного не произошло. Веревка сразу натянулась и, сколько машинист ни бился над ней, больше не поддалась. В бесплодных попытках вытащить шнур прошло около минуты, за это время черная мгла дважды подступала к дрезине и откатывалась назад. А потом старик отчетливо услышал стон.
        Если бы не этот стон, машинист ни за что бы не вошел в расползающуюся перед ним черноту. Но услышав этот звук, он уже не мог уехать и бросить раненого, возможно, умирающего человека, даже не попытавшись помочь ему.
        Приняв решение, старик больше не колебался. Перебирая руками натянутую веревку, он перешагнул границу света и тьмы. Мгла мгновенно окутала его, словно только и ждала этого момента, а под ногами ощутимо качнулась земля, но машинист не обратил на это внимания. Вокруг кружила настоящая метель, только хлопья «снега» были не белого, а угольно-черного цвета. Уже в шаге перед собой ничего невозможно было рассмотреть, но веревка, которую старик не выпускал из рук, не оставляла сомнений, что он на верном пути.
        Машинист успел пройти не более десяти шагов, когда раздавшийся за спиной скрежет заставил его обернуться. Выныривая из темноты и снова скрываясь в клубах черного дыма, на него неслась оставленная на рельсах дрезина. Застигнутый врасплох пожилой человек в ужасе шарахнулся в сторону, но не успел увернуться. Атакующий железный монстр сбил его с ног и швырнул на рельсы, прямо под вращающиеся ножи колес дрезины. Отведавшее человечины металлическое чудовище отрыгнуло непереваренные останки своей жертвы и так же стремительно исчезло во мраке.
        Сразу наступила тишина. И только тьма продолжала клубиться над лужей растекающейся теплой крови и разорванным на куски телом старого машиниста.
        Часть I
        Убили - значит, убей
        Глава 1
        Просто бизнес
        Их было двое. Заносчивые и самоуверенные, как большинство промышляющих на поверхности смельчаков, гордо именующих себя сталкерами, они с превосходством и некоторым снисхождением поглядывали на провожающих их людей, основную часть которых составляли дети и молодые женщины, что, по мнению Гончей, было неудивительно. Сталкеры - эти падальщики рухнувшего мира, как она их про себя называла, - регулярно рисковали своими жизнями, за что вся малышня в метро считала их достойными подражания героями. Женщинами же, скорее всего, двигали иные, корыстные цели.
        За свои услуги добытчики брали немалую плату, а на Красной линии, где плата в денежном (то есть патронном) эквиваленте как таковая не практиковалась, получали усиленный разнообразный паек и снаряжение. Разумеется, что-то перепадало подругам и женам этих смельчаков, поэтому незамужние женщины стремились связать со сталкерами свою судьбу. Держась в нескольких шагах от своих кумиров - ближе подходить почему-то боялись, - поклонницы дарили им улыбки и обещающе строили глазки.
        Хотя все эти знаки внимания предназначались обоим героям, реагировал на них только один - молодой парень, немногим старше Гончей. Он был хорошо сложен и недурен собой. Общее положительное впечатление портили его суетливые движения и развязность манер, хотя для подавляющего большинства жительниц Черкизовской он наверняка был идеалом мужчины.
        Внимание женщин льстило пареньку, и, чтобы поддержать интерес к своей персоне, он несколько раз подмигнул им, а пробегающему мимо сорванцу отвесил шуточный подзатыльник. За пару часов до того, как сталкеры собрались на вылазку, Гончая встретила этого красавчика у костра, где парень увлеченно рассказывал слушателям о своих героических похождениях. Не меньше половины из того, что он говорил, являлось чужими байками, но хвастун без зазрения совести приписал их себе, за что и получил от Гончей прозвище Болтун.
        Напарник молодого краснобая представлял полную ему противоположность. Он был выше и плотнее. Его малоподвижное, невыразительное лицо не имело броских примет, за исключением массивной нижней челюсти. Это не делало его некрасивым, и свою долю женского внимания сталкер наверняка бы получил, если бы ответил хоть на один призывный взгляд или улыбку. Но он не отвечал. Проверив полученное снаряжение, хмурый парень уселся спиной ко всем на сложенные штабелем деревянные шпалы и принялся молча натягивать резиновые болотные сапоги с высокими голенищами. Гончая тут же назвала его Сапогом.
        Помимо женской группы поддержки и детворы, проводить сталкеров пришел сам начальник Черкизовской. Сегодня он был в кирзовых сапогах, груботканых штанах и ватнике, к воротнику которого были пришиты матерчатые красные звезды. Точно такую же одежду носили почти все здешние мужчины, но на главе станции, крепком мужике лет шестидесяти, все это сидело лучше и выглядело не в пример опрятнее. Гончая, с презрением относящаяся к неряхам и оборванцам, сразу прониклась к нему симпатией.
        Она расположилась неподалеку, на разваливающемся трухлявом ящике, чтобы не смешиваться с толпой провожающих, но ничто из происходящего у запертых гермодверей не могло укрыться от ее внимательного взгляда - взгляда профессиональной ищейки.
        - Ни пуха ни пера, - сказал начстанции, когда закончившие экипироваться сталкеры разобрали оружие: Болтун - армейский «калаш», Сапог - охотничью двустволку-вертикалку.
        - К черту! - восторженно воскликнул Болтун, словно только что узнал о свалившейся на него радости.
        Его напарник молча кивнул и направился к выходу. И тут один из охраняющих герму часовых неожиданно выдал:
        - Когда вернетесь, парни?
        Сапог застыл на месте, начстанции стал мрачнее тучи, Гончая закусила нижнюю губу. Даже она знала, что такие вопросы не задают перед выходом на поверхность. Потому что можно вообще не вернуться!
        - Ты что болтаешь?! - набросился начальник станции на часового. - Любопытство замучило? Так пойди наверх и узнай!
        - Я же не в том смысле, - принялся оправдываться караульный. - Просто, чтобы, когда ждать…
        - Не боись, Петюня! Мы мигом, туда и обратно. Заскучать не успеешь. - Болтун хлопнул сконфуженного охранника по плечу и подмигнул напарнику. - Пошли, что ли?
        Часовой торопливо приоткрыл тяжелую герму, и сталкеры друг за другом протиснулись в образовавшуюся щель.
        - Удачи! - крикнул им вслед начстанции, но на этот раз его слова остались без ответа.
        Погрустневшая толпа начала расходиться. Переставшие улыбаться женщины сразу как-то поблекли, словно проступившая в глазах печаль лишила их лица ярких красок.

* * *
        Проходящая мимо женщина хмуро взглянула на сидящую на ящике девушку и буркнула:
        - Чего на дороге расселась? Хоть костыли подбери. Дай людям пройти.
        Костыль, в общем-то, был только один (проводивший осмотр местный доктор решил, что ей хватит и одного, да и хромала Гончая только на одну ногу), но тетка хотела побольнее уколоть пришлую девку, потому что, несмотря на костыль и хромоту, та была моложе, стройнее и симпатичнее ее.
        Гончая замахнулась на скандалистку костылем.
        - Заткни пасть и вали отсюда, пока зубы целы.
        Это была не пустая угроза. Она действительно могла сделать с обидчицей все что угодно: выбить ей зубы, проломить череп или свернуть шею, причем и без костыля, голыми руками. Ничего такого делать она, конечно, не собиралась - нарочитая грубость была лишь частью образа, маской, которую надела Гончая на Черкизовской, - но женщина почувствовала исходящую от девицы опасность и поспешно ретировалась.
        С мужчинами так не получалось. Видимо, внешняя хрупкость потенциальной соперницы вводила их в заблуждение, поэтому очень часто свои слова охотнице за головами приходилось доказывать делом. Но Гончая получила свое прозвище не только за быстрые ноги - острые зубы, тугие мышцы и молниеносная реакция тоже сыграли не последнюю роль.
        Проводив взглядом улепетывавшую скандалистку, Гончая сладко потянулась и снова уложила на костыль поврежденную ногу. Девушка прекрасно знала, что раздражает жителей Черкизовской своим присутствием. На Красной Линии московского метро безделье, мягко говоря, не приветствовалось. Здесь работали все: мужчины, женщины, подростки, даже старики, - а если кому-то работы не хватало, ее просто придумывали. У красных не было безработных и нищих-попрошаек, и товарищ Москвин, их лидер и вождь, постоянно напоминал всем об этом. Гончая плевать хотела на Москвина, но отсутствие нищебродов создавало для нее серьезные проблемы.
        Ни на одну из станций Красной Линии нельзя было заявиться просто так, без объяснения причины. Причем эта причина должна была быть веской и убедительной для станционного начальства. Но еще сложнее было найти повод, позволяющий пришлому человеку задержаться на станции. Только сами жители имели право находиться здесь постоянно, а все прочие - гости или командированные - после завершения всех их дел незамедлительно выдворялись прочь.
        Гончая появилась на Черкизовской в облике красного почтальона: матерчатая кепка с козырьком, ушитый по фигуре комбинезон на лямках, почтовая сумка на ремне через плечо. Матерясь и стоная, она вползла на платформу и упала на спину, обхватив руками начинающую опухать левую ногу. Сердобольные пограничники отнесли ее в медпункт, не забыв проверить сумку и обыскать одежду. Но в сумке находились только письма, а в карманах не было вообще ничего. Пограничники убедились, что женщина-почтальон не представляет угрозы, оставили ее на попечение доктора и ушли. Насчет потенциальной угрозы они сильно ошиблись, но Гончая, разумеется, не стала их разубеждать.
        Зато она очень эмоционально, со слезами и истерикой, спорила с доктором, заявившим после осмотра, что у нее нет перелома, а боль в ноге вызвана всего лишь растяжением связок голеностопа. Гончая прекрасно знала это, потому что собственными руками свернула себе стопу (знакомый док в Рейхе подсказал, как это лучше сделать), но продолжала настаивать на том, что у нее перелом. После долгих препирательств местный врач наложил ей на поврежденную ногу тугую повязку, выдал костыль и предложил остаться на Черкизовской на день-другой. За это время боль в ноге, по его словам, должна была пройти.
        Нога действительно побаливала, но совсем не так, как пациентка это описала доктору. Она вполне могла ходить без костыля и даже бегать, хоть и немного прихрамывая при этом. Но полученный костыль и особенно подписанное доктором заключение давали ей законное право задержаться на Черкизовской на несколько дней, чего Гончая и добивалась.
        Из медпункта она направилась к начальнику станции и вручила ему письменное распоряжение руководителя Красной Линии. Письмо было самым настоящим, отпечатанным на той же машинке, на которой печатались все прочие указы и важные документы. И размашистая подпись лидера красных тоже была настоящей, товарищ Москвин лично приложил к письму руку. Ирония же заключалась в том, что напечатано это письмо было еще месяц назад и адресовалось начальнику совсем другой станции. Но общие указания, повторяющиеся из раза в раз в подобных письмах, в равной степени относились к любому начстанции Красной Линии.
        Начальник Черкизовской, прочитав письмо, взъерошил свои седые волосы, потом взглянул на костыль и забинтованную ногу девушки-почтальона и сказал:
        - Ты ведь прямо сейчас назад не собираешься? Тогда я завтра ответ черкну.
        Гончая кивнула. Назад она пока не собиралась - у нее здесь еще оставались дела.

* * *
        После обеда, организованного, как и на всех станциях Красной Линии, строго по часам и сразу для всех жителей одновременно, в гермодверь снаружи настойчиво заколотили. Охраняющий герму часовой засуетился: то ли хотел куда-то бежать, то ли кого-то позвать, - а потом принялся крутить отпирающий засовы штурвал.
        - Открывай… твою мать… сожрут сейчас! - донеслось из-за двери, и часовой еще сильнее налег на запорный механизм.
        Гончая не поверила своим глазам. Если за дверью собрались хищные твари (а судя по крику с той стороны, было именно так!), то герму ни в коем случае нельзя было открывать, предварительно не организовав оборону. В противном случае можно было погубить станцию и всех ее жителей.
        - Стой! Ты что творишь?! - крикнула часовому Гончая, но было уже поздно.
        Последний засов вышел из зацепления - и в распахнувшуюся дверь влетел всклокоченный и расхристанный Болтун. Следом за сталкером волочилась маска его противогаза, болтающаяся на резиновом шланге.
        - Запирай! Запирай скорее! - Парень бросил свой автомат на пол, прямо под ноги, и принялся помогать часовому.
        Общими усилиями они закрыли гермодверь, и караульный снова закрутил задвигающий засовы штурвал.
        Гончая перевела дыхание: обошлось. Но на месте начальника станции она бы немедленно сняла этого идиота с поста и под страхом трибунала запретила бы ему приближаться к герме. «Может, рассказать о том, что я видела? - подумала Гончая, но тут же отбросила эту мысль. - Не стоит привлекать к себе внимания. Чем меньше людей на Черкизовской меня запомнят, тем лучше».
        Часовой и не подозревал, что сейчас решалась его судьба. Он вытер рукавом выступивший на лбу пот и спросил:
        - Чего случилось-то?
        - Чего-чего, - передразнил его Болтун. В отличие от побледневшего и явно перетрусившего охранника он полностью успокоился. - Собаки напали, вот чего! Мы уже назад возвращались, через парковку шли. Оттуда до входа на станцию - всего ничего. Вдруг, откуда ни возьмись, собаки. Целая стая! А может, волки, я не разобрал. Место открытое - спрятаться негде, только бежать. Ну, я дал по ним очередь и рванул. Дюжину тварей положил, пока патроны не кончились. Несся так, что аж ветер в ушах свистел. Хорошо хоть успел.
        Часовой сочувствующе кивнул.
        - Повезло. А напарник-то твой где?
        «В гнезде!» - мысленно ответила ему Гончая, но промолчала: умный и сам поймет, а дураку не объяснишь.
        - С ним, короче, такое дело… - Болтун обернулся к гермодвери, положил руку на запорный штурвал, даже зачем-то погладил железное колесо, но отпирать запоры, разумеется, не стал. - Нога у него… в общем, подвернулась… Упал он. Ну а я, значит, назад, к нему - помочь, дотащить. А он мне: мол, уходи, прикрою. Вдвоем, говорит, не выберемся…
        Болтун перестал разглядывать гермоворота и снова повернулся к впустившему его часовому. Правда, в глаза караульному парень старался не смотреть.
        Гончей все стало ясно. На сталкеров напали обитающие на поверхности хищники. Болтун струсил, бросил напарника и сбежал. Застрелил «герой» при этом хоть одну тварь или нет, уже не имело никакого значения, потому что брошенный им Сапог наверняка уже был растерзан монстрами.
        Гончая нисколько не сомневалась в том, что Болтун лжет, поэтому его оправдания ей были не интересны. Однако у того и без нее нашлись благодарные слушатели. Со всех сторон пассажирской платформы к запертой герме уже спешили жители Черкизовской.
        Желающие послушать рассказ о героической схватке сталкера со стаей монстров не переводились до вечера и оставили парня в покое, только когда подошло время ужина. Дождавшись момента, когда толпа, потянувшаяся в сторону общественной столовой, рассосется, Гончая окликнула Болтуна:
        - Обожди.
        - Чего надо? - Он недовольно обернулся, но, разглядев подтянутую, ладную фигуру незнакомки, сменил гнев на милость. - Помощь нужна?
        - Вроде того, - кивнула она. - Но не здесь. Там.
        Ее указательный палец нацелился в потолок станции.
        - В смысле? - Болтун сначала растерялся, но потом до него начало доходить. Он даже голос понизил. - Наверху, что ли?
        - Соображаешь. - Гончая поощрительно улыбнулась и, окинув взглядом опустевшую платформу, указала глазами в темный угол. - Отойдем на пару слов.
        - Может, после ужина? - замялся Болтун, но живущий в нем дух авантюризма и неуемное любопытство, разбуженные симпатичной незнакомкой, пересилили чувство голода, и он решился. - Ладно, пошли.

* * *
        - Значит, ящик консервов и три канистры с бензином?
        - Может, с солярой. Мой в этом не разбирается… не разбирался.
        Болтун оглянулся в сторону столовой и понизил голос, хотя поблизости и так не было никого, кто мог бы подслушать разговор.
        - И ты хочешь…
        - Половину всех консервов и одну канистру, - перебила его Гончая. - Все по-честному. И я иду с тобой.
        - Наверх?
        - Наверх. И не надейся обмануть меня. Где находится тайник, я тебе все равно не скажу.
        - Так, может, там уже нет ничего. Когда твой приятель все это нашел?
        - Если не поторопимся, там точно ничего не будет, - отрезала Гончая. - Хватит сопли жевать. Решайся: да или нет. Или я другого помощника найду.
        - Сиди! Найдет она. - Рука Болтуна опустилась девушке на плечо, хотя она и не собиралась вставать. - Допустим, я согласен. Но у меня хоть снаряга есть, противогаз, «калаш», опять же. А ты в чем наверх идти собралась: в своих портках, кепчонке и с костылем?!
        - Комбез и противогаз, что от моего остались, я в туннеле спрятала. Ствола, правда, нет, поэтому мне для защиты помощник и нужен. С оружием я бы и сама из тайника все вытаскала.
        Болтун прикидывал что-то в уме. Гончая терпеливо ждала.
        - Ладно, уговорила, я в деле. Когда отправляемся?
        - Завтра.
        - Завтра? - сталкер недоверчиво покосился на ее забинтованную ногу. - А дойдешь?
        - Ты не обо мне, ты о себе думай, - осадила его новоиспеченная напарница. - И о том, как от тварей отбиться, если опять какая-нибудь стая выскочит.
        - А если бежать придется?
        Гончая смерила сталкера оценивающим взглядом.
        - Значит, побегу, - сказала она, а про себя добавила: «И тогда тебе лучше не отставать».
        На следующий день, после завтрака, состоящего из грибной каши с отрубями и кружки жидкого чая, Гончая заглянула к начальнику станции.
        - Уходишь, значит? - уточнил он, выслушав посетительницу.
        - Пора. Я и так у вас задержалась, - подтвердила «почтальон».
        - А нога?
        - Ничего, дойду. Да и товарищ меня проводит. - Она слегка улыбнулась.
        Но седоволосый начстанции не принял ее улыбки и подозрительно нахмурился.
        - Это кто ж?
        - Сталкер ваш.
        В ответ глава станции неопределенно хмыкнул:
        - То-то он у меня сегодня на «преображенку» отпросился! И ведь какой предлог выдумал! Снарягу, говорит, надо обновить, напарника нового поискать. Я-то думал, он за дело переживает, а оказывается, это все ему нужно, чтобы с тобой прогуляться.
        Гончая тактично промолчала: постороннему человеку не пристало вмешиваться в отношения начальника и подчиненного.
        - Ты планы-то на него не строй. По нему знаешь сколько девок сохнут? А тот только… ну, ты поняла.
        - Да я и не строю, - изобразила смущение Гончая. Планы на Болтуна у нее действительно были, но совсем не те, какие сидящий перед ней пожилой мужчина, считающий, видимо, себя знатоком жизни и женских уловок, имел в виду.
        - В общем, дело твое, - подвел итог начстанции, потом вынул из ящика своего письменного стола аккуратно сложенное и заклеенное письмо. «Товарищу Москвину», - прочитала Гончая ниже выведенного адреса. - Держи. Передашь, кому следует.
        - Конечно, - заверила главу Черкизовской «почтальон», пряча письмо в свою походную сумку.
        Костыль пришлось вернуть в медпункт. По большому счету, это можно было сделать и раньше, но Гончая добросовестно доиграла роль до конца. Опухоль на месте растяжения почти прошла. Теперь девушка твердо наступала на поврежденную ногу и лишь немного прихрамывала при ходьбе.
        Болтун поджидал ее у входа в туннель. Увидев приближающуюся напарницу, он отошел от местных пограничников, с которыми точил лясы, и с недовольной миной шагнул ей навстречу.
        - Опаздываешь. Договаривались же сразу после завтрака.
        Та не ответила на замечание, а просто спросила:
        - Все взял?
        - А то. - Болтун кивнул на стоящий на полу туго набитый вещевой мешок и поставленный рядом автомат Калашникова.
        Сталкер отработанным движением забросил рюкзак за спину и повесил автомат на плечо, стволом вниз. Гончей было интересно, как Болтун собирается объяснить пограничникам свой уход со станции, но все оказалось до смешного просто.
        - Почтальоншу на «преображенку» провожу и вернусь, - объявил он и, чтобы окончательно прояснить все вопросы, похлопал спутницу по упругому заду.
        Под дружный хохот караульных «смутившаяся почтальонша» и ее провожатый спустились с платформы и вскоре скрылись в темноте туннеля.
        С того момента, как Гончая появилась на Черкизовской, прошло немногим более двух суток. За это время перегон, связывающий станцию с Преображенской площадью, ничуть не изменился: те же скользкие шпалы, та же висящая в воздухе морось, в которой тонул луч фонаря, и тот же запах - удушливый, обволакивающий запах даже не гнили, а вообще непонятно чего.
        - Чем у вас так воняет? - не вытерпела Гончая. С ее стороны это была ошибка, прокол!
        - А у вас на «преображенке» не воняет, что ли? - спросил Болтун.
        - Да мы как-то привыкли, - поспешила исправиться Гончая.
        - Вот и мы привыкли, - последовал незамедлительный ответ.
        Девушка несколько раз прокрутила в голове услышанную фразу, но не обнаружила в голосе спутника ни настороженности, ни тревоги. Значит, он не догадался, что она оказалась в этом перегоне второй раз в жизни, а на Преображенской площади и вовсе никогда не была.
        Какое-то время шагали молча, но Болтун, видимо, не мог долго молчать.
        - Через вентиляху наверх полезем? - спросил он. - Я вообще-то ни разу через шахту наверх не поднимался, - признался парень. - А ты?
        - Нет, - соврала Гончая. - По мосту между «преображенкой» и Сокольниками пару раз проходила. Но там ничего сложного. Веншахта - это же обычный колодец. В стене - металлические скобы, поднимаешься по ним, как по лестнице.
        - Высоко? - не унимался Болтун.
        - Мой сказал: метров десять-пятнадцать.
        Гончая сама, своими руками и ногами пересчитала все скобы, когда спускалась с поверхности в туннель, и могла точно сказать, что глубина вентиляционной шахты не превышает десяти метров. Но не признаваться же было в этом Болтуну.
        - А скобы-то выдержат?
        Девушка внезапно поняла, что ее напарник просто боится. Его следовало немедленно успокоить - не хватало еще, чтобы он передумал!
        - Выдержат, - уверенно сказала она. - Раз моего выдержали, то и нас выдержат. А он был здоровый лоб, на полголовы выше тебя, под сто килограммов весом.
        - Погоди, - насторожился Болтун. - Ты про кого говоришь? Про Леху Крепыша? Так он же два месяца как загнулся!
        Гончая понятия не имела, о ком она говорит. Она вообще не знала ни одного сталкера с Преображенской площади, поэтому выдумывала на ходу. А вот напарник, на ее беду, похоже, их всех знал. Нужно было как-то выпутываться.
        - Не, - ответила она. - Мой военный был, не из сталкеров.
        - Военный? - повторил за ней Болтун. Настороженность из его голоса не исчезла. - А че он тогда наверх полез? Че он там делал?
        Гончая резко развернулась к спутнику и, схватив его за ворот, притянула к себе. Парень от неожиданности едва не выронил свой фонарь.
        - А тебе какое дело?! Ты что, шпионишь за мной?! На Дзержинскую стучишь?!
        Сталкер не был готов к такому натиску. Он изумленно вытаращил глаза и замотал головой.
        - Ты че, ошалела? И в мыслях…
        - Вот и заткнись! - перебила его Гончая. - Давай, напяливай свою снарягу. Вон веншахта. Дошли.

* * *
        Из щели между разъехавшимися тюбингами она извлекла резиновые чулки от армейского ОЗК, противогаз и завязанный в узел короткий дождевик. Внутри узла находился смазанный и готовый к бою «макар»[1 - Пистолет Макарова.], который Гончая незаметно для Болтуна засунула за пояс.
        Она оделась раньше напарника. Тот долго копался в вещмешке, словно впервые увидел его содержимое. Ее так и подмывало врезать спутнику ногою под зад, чтобы поторопился, но приходилось сдерживать себя. Наконец парень облачился в свое сталкерское снаряжение.
        - Готов?
        - Готов, готов, - отозвался Болтун. В его голосе отчетливо слышалось недовольство. - Давай, показывай дорогу.
        Он пропустил девушку вперед, но вежливостью в его поступке и не пахло. Опытный сталкер всего лишь хотел убедиться, что впереди безопасно. Впрочем, иного Гончая от своего спутника и не ожидала.
        Она подошла к уходящей вверх трубе вентиляционной шахты, подпрыгнула, чтобы ухватиться за нижнюю скобу, и без особого труда втянула в черную пасть лаза свое гибкое тело.
        Болтуну даже подпрыгивать не пришлось. Он дотянулся до нижней скобы, просто подняв руки, после чего, отталкиваясь ногами от стены туннеля, забрался в трубу. Пусть он и здорово дрейфил, а про себя наверняка на все лады клял пришлую девку, соблазнившую его ценной находкой, но его все же нельзя было назвать слабаком. Гончая решила, что на поверхности с ним не возникнет проблем.
        Подъем прошел без осложнений. Ржавые скобы время от времени похрустывали, но держали надежно - ни одна не обломилась. Отсчитав положенное количество скоб-ступеней, Гончая уперлась в чугунную крышку люка и, немного повозившись с ней, сдвинула в сторону. Прежде вентиляционную шахту ограждала невысокая бетонная башенка с железной решеткой, но потом решетку выломали, башенку снесли (или она сама развалилась), а на ее место забившиеся в метро люди установили крышку обычного канализационного люка.
        Какое-то время Гончая ждала, пока ее глаза привыкнут к бьющему в шахту дневному свету, и одновременно прислушивалась к звукам на поверхности. Не услышав ничего настораживающего и подозрительного, она позволила себе выглянуть из лаза, и лишь убедившись, что опасности действительно нет, выбралась из шахты.
        Примерно в квартале от люка какой-то зверь с оранжевой гривой и размером с пони, даже немного похожий на карликовую лошадь, облитую ярко-оранжевой краской, ощипывал ягоды и листья с разлапистого куста. Растущая совсем рядом высокая трава оранжевого пони почему-то не заинтересовала.
        - На что уставилась? - услышала Гончая голос Болтуна. Пока она разглядывала лошадку, он успел выбраться на поверхность и водил теперь из стороны в сторону стволом своего автомата.
        - А, это гуппи, - бросил сталкер, проследив за взглядом напарницы. - Они только листья жрут, на людей не нападают. Двинули, нечего на месте торчать.
        Но Гончая никак не могла заставить себя сдвинуться с места, настолько удивительное существо завладело ее вниманием.
        - Он оранжевый! Его же хищники, наверное, за километр видят.
        - Да хоть за два, - отмахнулся Болтун. - На гуппи никто не нападает, себе дороже. У них мясо ядовитое. Они же ядовитые кусты жрут: листья, цветы, ягоды, - вот их ядом и пропитываются. А яркая шкура у них специально. Предупредительная окраска. Ты еще розовых гуппи не видела.
        Сталкер ободряюще улыбнулся. Одно из двух: или на поверхности у него прибавилось смелости, или он перешел черту, за которой больше нельзя было колебаться и медлить.
        - Вообще-то встретить безобидного мутанта - к удаче, - заметил Болтун через некоторое время.
        - Безобидного? - переспросила Гончая.
        - Ну да, травоядного или листоядного - короче, который не нападает. Так что все у нас будет путем! - заявил парень и тут же поправился: - Должно быть.
        Гончая поняла, что он затеял разговор, чтобы подбодрить самого себя, но уверенности в его голосе она не заметила. Они шагали по Преображенскому Валу, и сталкер с опаской поглядывал в сторону раскинувшегося слева одноименного кладбища. За два десятилетия, минувших с начала глобальной ядерной катастрофы, оно густо заросло кривыми ветвистыми деревьями. И некоторые ветви (очень толстые ветви!) в этот момент усиленно раскачивались. И Гончая готова была поспорить на что угодно, что ветер тут был совершенно ни при чем.
        Словно подтверждая ее опасения, где-то неподалеку раздался протяжный вой. Он никак не мог принадлежать безобидному травоядному мутанту вроде карликовой лошадки. Это был вой хищника! И, судя по всему, голодного.
        Вот из-за таких моментов Гончая и не любила выбираться на поверхность. К счастью, ей это приходилось делать нечасто. В метро тоже можно было встретить какого-нибудь монстра. Хищные твари постоянно находили ходы или сами прорывали норы в мир людей. Но в метро охотница за головами, по крайней мере, была в своей стихии, а на поверхности, как и любой другой житель подземелья, - чужаком.
        - Кто это? - шепотом спросила она у своего спутника.
        Вряд ли Болтун услышал ее слова - из-под его противогазной маски донеслось лишь неразборчивое бормотание, - но он схватил напарницу за руку и подтолкнул к застывшему на рельсах трамваю. Гончая не заставила себя подгонять. Забыв про свою хромоту, она подбежала к вагону, ухватилась руками за ощетинившуюся осколками оконную раму и ввинтилась в разбитое окно. Болтун же обогнул трамвай сзади и вломился внутрь через неплотно закрытые двери. Он потратил чуть больше времени, зато избежал порезов. А вот Гончая рассекла кожу на левой ладони. Не смертельно (если, конечно, в ранку не попала какая-нибудь зараза!), но неприятно. Следовало признать, что парень поступил мудрее. В то же время, если бы их сейчас преследовали хищники, вся его «предусмотрительность» не стоила бы и ржавого патрона. Она бы вообще ничего не стоила.
        Девушка поплевала на ладонь, стерла кровь и замотала порез специально припасенным для такого случая бинтом. Пока она возилась с раной, Болтун ползал на карачках по вагону и с опаской выглядывал из окон, причем во все стороны, - значит, тоже не понял, откуда донесся вой.
        - Так кто это был? - повторила Гончая свой вопрос.
        - А я почем знаю! - не оборачиваясь, ответил сталкер. - Хорошо хоть один, но, судя по всему, тварь огромная.
        Второе утверждение не вызывало сомнений, а вот с первым девушка могла и поспорить: вдруг монстр сзывал воем сородичей, чем не вариант? Но эти мысли она оставила при себе.
        - Так чего делать будем: переждем или пойдем дальше?
        - Пойдем-пойдем, - передразнил ее Болтун. - Куда идти-то?
        Гончая на коленях подползла к нему.
        - Вон, видишь? - Она указала на многоэтажное здание за следующим перекрестком. - В том доме, в подвале.
        - Ниче себе! - Сталкер даже присвистнул. - Там же подвалы огромные!
        - Я знаю, как спуститься. И где искать, - успокоила его Гончая.
        Леденящий кровь вой больше не повторялся, но Болтун выждал еще несколько минут, прежде чем покинуть укрытие. Его спутница сочла такую предосторожность оправданной.
        С трамвайных путей с молчаливого согласия друг друга решили не сходить. Так и шагали вперед вдоль рельсов до самого перекрестка. Гончая подумала, что людей, привыкших к жизни в метро, отныне всегда будет тянуть к любому железнодорожному полотну: в постъядерном мире примелькавшиеся и знакомые многим с детства рельсы и шпалы вызывали ощущение покоя и ложной безопасности.
        В этот раз даже эти заведомо мнимые ощущения не обманули Гончую, и до нужной многоэтажки она со спутником добралась благополучно. По дороге им на глаза попалась лишь небольшая стая поджарых длинноногих собак из четырех особей, которые увлеченно трепали шкуру какого-то зверя, а может, и сталкерский плащ - Гончая не присматривалась. Собаки тоже заметили людей, но не стали нападать - побоялись. Или просто не хотели бросать заинтересовавшую их шкуру.
        Убедившись, что звери не собираются атаковать, Болтун со всех ног рванул к многоэтажке. Через минуту он уже выглядывал из входных дверей, жестами подзывая спутницу, а когда та подошла, радостно воскликнул:
        - Я же говорил: будет нам удача! Показывай, куда идти. - Он буквально подпрыгивал от нетерпения.
        Гончая, заглянувшая в здание накануне, прежде чем снова войти туда, внимательно осмотрелась. Если кто и побывал здесь после нее, то постарался не оставить следов. Во всяком случае, ничего подозрительного она не заметила.
        - Давай за мной.
        Болтун шагал так близко, что дважды ткнул ее своим автоматом.
        - Ствол опусти, - предупредила его Гончая. - А то еще пристрелишь ненароком.
        Погибнуть от случайной пули было бы глупо и обидно. Впрочем, необидных смертей не бывает.
        - Не учи ученого, - огрызнулся сталкер, но ствол все-таки опустил.
        - Сюда, - девушка указала на открытые двери лифтовой шахты. Вместо кабины там виднелась спущенная в подвал металлическая раздвижная лестница.
        Сталкер заглянул вниз, потом посветил в шахту своим фонарем, но ничего, кроме толстого слоя пыли и кусков осыпавшейся штукатурки, под лестницей не обнаружил. Гончая ждала, полезет он туда сам или предложит сначала спуститься ей. Ее устраивали оба варианта. Болтун выбрал второй.
        - Глянь, что там внизу. Я отсюда прикрою.
        - Фонарь дай.
        Забрав у напарника фонарь, Гончая спустилась в подвал. Вскоре оттуда донесся ее уверенный голос:
        - Все в порядке. Спускайся.
        Болтун замешкался, но затем все-таки начал спускаться следом за ней.
        - Эй, посвети мне. - Гончая подняла фонарь. - Да не в глаза!
        Больше Болтун ничего не успел сказать. Крепкие руки одновременно схватили его с двух сторон и, словно он был мешком с тряпьем, сдернули вниз. Тяжелая ладонь расчетливо съездила по уху, отчего парень на какое-то время оглох и потерял способность соображать.
        - Только один? - раздался в темноте грубый, лишенный эмоций голос.
        Голос принадлежал человеку в армейской разгрузке, который и показал Гончей и эту многоэтажку, и этот подвал, и вентиляционную шахту, открыв ей путь на Черкизовскую. Он своими руками задвинул за ней тяжелый чугунный люк, когда она спустилась в туннель, а потом более суток ждал с напарником, таким же наемником, ее возвращения.
        - Один, - подтвердила девушка. - Второго вчера собаки загрызли.
        Она могла этого и не говорить. Наемники не знали, кого конкретно и сколько человек она приведет. По большому счету, это их и не интересовало. Задачей этих людей было доставить женщину и тех, кто с ней, на Семеновскую живыми и невредимыми. Причем последнее условие относилось только к женщине. По отношению к ее спутникам разрешалось применять силу и даже причинять им вред, лишь бы это не ставило под угрозу их жизни.
        Болтун постепенно очухался, но молчал и только крутил головой, пытаясь встретиться взглядом с Гончей. После того как наемники обыскали его и, связав руки, выволокли из подвала, ему это наконец удалось.
        - За что? - спросил он, изумленно хлопая глазами.
        Та пожала плечами. Она понятия не имела, зачем сталкер понадобился боссу.
        - Ни за что. Просто бизнес.

* * *
        - От кого ты слышала эти слова?
        - От своего последнего нанимателя. Он считал себя режиссером и любил вставлять в речь разные мудреные словечки.
        После долгого рассказа в горле саднило. Впрочем, последние дни горло болело всегда: и когда она говорила, и когда молчала. Гончая повернулась на бок и сплюнула в темноту сгусток кровавой слизи. Стало чуть легче, но это было временное облегчение. Никакой печали, а тем более огорчения из-за своего состояния девушка не испытывала. Она знала, что умирает, но ей было на это плевать. После гибели дочери ей стало на все наплевать.
        Поп не знал о смертельной болезни собеседницы и своей болтовней упорно пытался пробудить в ней интерес к жизни. Наблюдать за его стараниями было даже забавно.
        - И ты знаешь, что они означают?
        - Понятия не имею, - призналась Гончая. Она снова перевернулась на спину. В таком положении лучше расслаблялись натруженные мышцы. Среди рабов это мало кто знал, но она не общалась с остальными пленниками, только для попа сделала исключение. - Отчего-то запомнилось выражение «просто бизнес».
        - Прежде люди употребляли эти слова, чтобы продемонстрировать другим свое равнодушие, безразличие, - заметил поп. По примеру Гончей он тоже лежал на спине. Так что общение с девушкой и ему принесло некоторую пользу.
        - А сейчас и демонстрировать ничего не надо, - сказала она. - Все и так знают, что остальным на них наплевать.
        Священник долго молчал. Гончая даже подумала, что он заснул, и закрыла глаза, но через некоторое время вновь услышала его тихий голос.
        - Неужели нам мало того, что уже случилось? Ядерная война, сотни миллионов, даже миллиарды жертв - неужели все это было напрасно? Неужели мы так и не вынесем из этого урок?
        - Ты про людей?
        - Да-да, - забормотал поп. - Люди - это венец творения…
        Гончая мрачно усмехнулась в темноту. Сосед еще что-то говорил, но она не слушала. Из предыдущих разговоров с ним она поняла, что этот сорокалетний мужчина, назвавшийся отцом Ярославом, которого рабовладельцы и сами рабы называли просто попом, был умен и хорошо образован, но сейчас он нес вздор.
        - Ты не слушаешь меня?
        Вот как священник это понял? Ее лица он видеть не мог. Надсмотрщики держали рабов в полной темноте, огни зажигались только во время работ. Даже своими специально тренированными глазами Гончая не видела вокруг себя ничего, кроме густой темноты. Присутствие рядом других пленников выдавали стоны больных и раненых, их тяжелое дыхание, запахи пота и человеческих испражнений. Однако по запахам и дыханию невозможно было узнать, чем окружающие в данный момент занимаются: спят, прислушиваются к чужим разговорам, бредят, мечтают об избавлении или проклинают свою загубленную жизнь.
        - Слушаю, - соврала Гончая, чтобы сосед не задавался. Впрочем, ей было все равно, что он о себе думает. Да и о ней тоже. - Не успеем.
        - Прости, что?
        - Не успеем, говорю, урок вынести.
        - Но почему? - поп, похоже, растерялся.
        - Потому что сдохнем.
        - Мы с тобой, скорее всего, действительно не доживем, - согласился он. - И многие другие, но дети…
        Его речь оборвалась бессвязным хрипом - собеседница железными пальцами сдавила ему горло. Несмотря на разрушающую тело болезнь, у нее сохранилась молниеносная реакция, а руки еще не утратили былую силу.
        - Мою дочь убили! Убили у меня на глазах! А знаешь, почему? Один самоуверенный идиот вообразил, что с ее помощью сможет справиться с чудовищем, одолеть которое никому не под силу. Теперь их очередь! Тех, кто попрятался в метро и думает, что спасся! Они называют себя выжившими, но они ошибаются. Они все умрут. Скоро. И их дети тоже. И мне их нисколько не жаль, потому что никто из них не стоит слезинки моей дочери! Ясно?
        Поп ничего не ответил, только захрипел. Гончая опомнилась и разжала пальцы, но и после этого священник хрипел еще несколько секунд. Наконец он произнес:
        - Ты… очень жестока.
        В другой раз девушка рассмеялась бы ему в лицо. Но после смерти дочери она разучилась смеяться. Поэтому ответила просто и без затей:
        - Это раньше я была жестокой. А сейчас мне все равно.
        Он пытался спорить, взывая к чувствам, которых у нее не осталось. В конце концов, ей это надоело, и она остановила его:
        - Хватит болтать, поп. Спи и набирайся сил. Не сможешь копать - тебя прикончат, а мне этого не хочется.
        - Тебе будет меня жалко?
        Что-то подсказало Гончей, что собеседник улыбается. Но щадить священника, как и обманывать, она не собиралась.
        - Мне будет скучно.
        Девушка так и не узнала, поверил он ей или нет, потому что до тех пор, как надсмотрщики выплеснули на спящих вповалку рабов несколько ведер холодной воды (именно так всегда происходила побудка), священник больше не произнес ни слова.

* * *
        Гончая оказалась на ногах одной из первых. Пока остальные пленники кое-как продирали глаза и корчились под холодными струями, она ловила ртом и сложенными ковшом ладонями льющуюся сверху воду, которая позволяла утолить на время постоянную жажду, смягчить израненное горло и хоть немного смыть с тела въевшийся пот и налипшую грязь.
        Судя по рывкам и звону сковывающей их железной цепи, Поп еще только поднимался с земли, но Гончая знала, что через секунду-другую он так же, как и она, подставит рот и ладони под льющуюся сверху живительную влагу. Вода здесь была не так плоха. Во всяком случае, лучше той, какую девушке порой приходилось пить.
        В отличие от Гончей, большинство пленников ни умыться, ни напиться не успевали. «Они не умеют распределять и экономить силы, не умеют восстанавливаться в короткие моменты отдыха и не могут защитить свою скудную пайку, за которую здесь идет настоящая война, - с презрением думала она. - Поэтому и дохнут как мухи». Надсмотрщиков не очень-то заботила смерть рабов. Раз в несколько дней в шахте (яме!) появлялись новые пленники. И все повторялось.
        Если бы кто-нибудь год, месяц или хотя бы две недели назад сказал Гончей, что ее посадят на цепь и она с дюжиной таких же закованных в кандалы бедолаг будет изо дня в день, от побудки до отбоя рыть землю, углубляя какую-то яму, она бы просто рассмеялась тому в лицо. А могла и язык отрезать - в зависимости от настроения.
        Как же могло случиться, что та, кого в разных концах московского метро считали безжалостной охотницей за головами, неуловимой шпионкой, фавориткой Рейха и любовницей фюрера, превратилась в измученную, умирающую рабыню без будущего и надежды? Те, кто знали ее, сочли бы такое превращение невозможным. Но для самой Гончей ответ на этот вопрос был очевиден - она перестала бороться.
        Глава 2
        На цепи
        ДЕСЯТЬЮ ДНЯМИ РАНЕЕ…
        Никакого заградительного поста на подходе к станции обосновавшиеся на «волгоградке» сталкеры выставить не удосужились. Никто даже не окликнул Гончую и ее закутанного в плащ проводника, пока они не поднялись с путей на станционную платформу. Несколько суровых мужских лиц тут же повернулись в их сторону, но вопрос задал только один - крепко поддатый мужик, сидящий у ярко горящего костра.
        - Рыжий, ты, что ли?
        - Я, - ответил тощий проводник.
        Он откинул капюшон, стянул с головы противогаз, и Гончая увидела, что его неровно остриженные волосы действительно рыжего цвета.
        Поддатый зажмурил один глаз, а другим уставился на измазанную сажей незнакомую молодую женщину с опаленными волосами.
        - А это кто?
        - Она со мной, - рыжий сначала протянул к огню озябшие ладони и только потом ответил. У него дрожал голос и зубы выбивали дробь, но, как поняла Гончая, не столько от страха перед ней, сколько от холода.
        Новых вопросов не последовало. Гончая решила, что знакомство состоялось.
        Кроме любопытного мужика возле костра сидели еще четверо: плотные фигуры, грубые грязные руки, хмурые лица, оружие, прочная, хотя и изрядно поношенная одежда. Присмотревшись к незнакомцам более внимательно, Гончая изменила мнение об их лицах. Для людей, которые не привыкли улыбаться, у этих физиономии скорее можно было назвать веселыми. Рыжий проводник понял это даже раньше спутницы.
        - А че празднуем? - спросил он, подсаживаясь к костру.
        - Скелет проставляется, - объявил его недавний собеседник и ткнул пальцем в соседа слева, потом взглянул на помятую алюминиевую кружку, которую держал в руке, и уточнил: - А по какому поводу, кстати?
        - Тебе не все ли равно? - ответил тот. - Пей давай.
        Он действительно напоминал оживший скелет - если не телосложением, то своим очень бледным лицом, на котором контрастно выделялись темные глаза с неестественно расширенными зрачками.
        В руках Скелета тут же появилась металлическая фляга, из которой он принялся щедро наполнять подставляемые сталкерами кружки. Хватило и на долю Рыжего, и даже Гончей кто-то протянул полную до краев посудину.
        - За удачу, - предложил Скелет и поднял вверх свою внушительную флягу.
        - За удачу, - отозвался кто-то. Остальные выпили молча.
        Гончая тоже поднесла кружку ко рту.
        - Прости меня, Майка. Прости, любимая, - прошептали ее сухие растрескавшиеся губы. - Пусть там, где ты сейчас, тебе станет легче.
        Она знала, что это невыполнимое желание, - не станет ее мертвой дочери легче, нигде (никогда!) не станет, потому что повсюду: и в этом мире, и в том, другом, - одна и та же бездна.
        Гончая зажмурилась и, не отрываясь, выцедила до дна предложенное угощение. Сивушное пойло не принесло облегчения, но она на это и не рассчитывала. К боли в сердце прибавилась горечь во рту. «Хоть что-то новое», - подумала девушка и открыла глаза.
        Мужик, недавно расспрашивавший Рыжего, лежал на полу, рядом валялась его пустая кружка. Сам проводник раскачивался из стороны в сторону и очумело тряс головой. Еще трое сталкеров тоже распластались возле костра, и только Скелет сидел прямо и неподвижно. Потом он повернулся к Рыжему и ударил его своей железной флягой в лоб. Тот на мгновение замер, словно о чем-то задумался, и с протяжным «ох-х-х» опрокинулся на спину. Скелет удовлетворенно кивнул и начал подниматься на ноги.
        Он вставал очень медленно. За это время Гончая могла, наверное, раз десять проломить ему череп пружинной раскладной дубинкой, которую подобрала на месте гибели дочери, но почему-то этого не сделала. Возможно потому, что руки налились свинцом, а ноги будто приросли к полу. Когда-то с ней такое уже случалось, но она никак не могла вспомнить, когда и где.
        Скелет все-таки поднялся на ноги, окинул застывшую перед ним девушку оценивающим взглядом и сказал:
        - Падай, ты тю-тю.
        «Что значит “тю-тю”?» - подумала Гончая и упала.

* * *
        Ревущее пламя несется навстречу. С каждым мгновением огненный вал все ближе и ближе. От него нет и не может быть спасения. Гончая это знает, и ее висящая над пропастью дочь, которую она держит за руку, тоже знает.
        «Мама».
        «Майка».
        «Люблю тебя!»
        Они разговаривают без слов. На слова не осталось времени. Гончая смотрит в лицо дочери, в ее пронзительные зеленые глаза, яркие и нежные, как только что распустившиеся весенние листья. Смотрит, пока та не исчезает в вырвавшемся из бездны огненном вихре.
        «Майка!»
        Гончая пытается дотянуться до девочки, но огонь с яростью вгрызается женщине в лицо. Она пытается увернуться, отталкивает чьи-то руки, но это не Майкины нежные ручки. Ладони сильные и грубые - мужские! В одной из этих чужих рук Гончая замечает горящий факел. Это он обжег ей лицо. Но где же Майка?! Где пропасть? Где выползшее из бездны чудовище? Или это всего лишь сон, кошмар?
        Вместо затянутого тучами хмурого неба она увидела над собой покатый каменный свод, а по бокам - такие же каменные стены. Камни были очень старые, грубо обтесанные и напоминали обычные булыжники. Стыки между ними заросли белесым мхом, но что-то подсказывало Гончей, что те, кто делал эту кладку, обходились без цементного раствора, потому что попросту не знали о нем.
        «Майка, прости», - прошептала она и замерла, перестав сопротивляться шарящим по телу мужским рукам.
        - А эта живая! Даже брыкается, - воскликнул обыскивающий ее незнакомец.
        - Этот тоже, - раздалось в ответ. Второй голос Гончая уже слышала и знала, кому он принадлежит - Скелету, бледному пройдохе с Волгоградского проспекта, от дармовой выпивки которого и она, и рыжий проводник, и прочие сталкеры попадали в обморок.
        - Еще первый, - подсказал незнакомец.
        - Толку-то? - вздохнул где-то в темноте Скелет. - У него же ноги отнялись. Проводникам такой раб не нужен.
        Он отошел в сторону. Гончая слышала его удаляющиеся шаги, звяканье перебираемого железа, потом - вязкий удар (с таким звуком плохо заточенный металл входит в человеческую плоть), за которым последовал чей-то предсмертный хрип.
        - Ты свяжи ее, а то еще сбежит.
        Скелет был совершенно спокоен, словно не он только что убил человека.
        - Да куда ей бежать? - ответил ему незнакомец и потянулся за мотком толстой веревки, которой собирался связать пленницу.
        «Поздно», - подумала Гончая. Но сокрушительный удар, которым она собиралась встретить повернувшегося к ней незнакомца, на деле обернулся жалким, бессильным толчком, и противник без труда отпихнул ее руку. Возможно, отрава, которой ее опоил Скелет, еще действовала. Но скорее всего, у нее просто больше не было сил, чтобы оставаться настороже, следить за обстановкой и поддерживать в себе постоянную готовность к схватке. Все потому, что после смерти дочери ей стало некого защищать и не за кого бороться, а собственная жизнь за два дня одиночества и невыносимой тоски полностью утратила ценность.
        Через несколько секунд на запястьях Гончей затянулась веревочная петля, после чего незнакомец принялся обматывать веревкой сведенные локти пленницы. Та женщина-кошка, которую знала Майка, ему бы этого не позволила. Молодая женщина умела сражаться и со связанными руками. Даже если враги связали бы ей руки и ноги, это не избавило бы их от опасности, потому что еще оставались зубы. И уж конечно, та, другая Гончая никогда не стала бы пить из предложенной незнакомцами кружки. Так как знала, что в рухнувшем мире никто просто так, на халяву, не угощает чужака, и помнила однажды услышанную старую поговорку про бесплатный сыр и мышеловку.
        Но нынешняя Гончая лишь равнодушно наблюдала, как толстая веревка виток за витком обхватывает ее локти. После смерти Майки в бывшей охотнице за головами что-то оборвалось - то, что в минуты опасности заставляло ее сердце учащенно биться, разгоняя по жилам кровь, и подпитывало тело жизненными силами. Так лопнувшая тетива превращает лук из смертоносного оружия в бесполезную кривую палку.
        Закончив свое дело, незнакомец дернул за веревку, заставив пленницу встать. Гончая встала. В нескольких шагах от нее Скелет поднял другого связанного человека на ноги, и она увидела перед собой рыжего сталкера, показавшего ей путь к Волгоградскому проспекту. Рыжий тоже узнал ее, и его глаза налились лютой злобой.

* * *
        Повороты сменяли друг друга, а ход все не кончался. Гончая прошла сотни тысяч шагов по туннелям московского метро, побывала во многих перегонах и на большинстве станций, но в этом потайном ходу оказалась впервые. Скорее всего, он вообще не имел отношения к метро. Судя по массивным булыжникам, из которых были сложены стены и свод, этот туннель прорыли еще в те времена, когда жители Москвы не пользовались автоматами, пистолетами и многозарядными дробовиками, а убивали друг друга с помощью сабель, бердышей и пищалей и носили не химзу и противогазы, а кафтаны и кольчуги.
        Несмотря на заросшие мхом вековые камни, здесь было на удивление сухо. На голову не капала просачивающаяся вода, под ногами не хлюпали лужи. Даже факелы, которыми освещали путь Скелет и его безымянный подручный, горели ровным и ярким пламенем, что могло быть только при постоянном притоке свежего воздуха. А это означало, что подземный ход вентилируется.
        Он был довольно узким, поэтому шагать приходилось по цепочке, друг за другом. Первым шел безымянный незнакомец. Гончая так и не узнала, как его зовут, потому что, переговариваясь между собой, Скелет и этот человек никак не называли друг друга. В одной руке незнакомец держал факел, в другой - конец веревки, связывающей руки Рыжего. От него веревка тянулась к запястьям девушки, а конец находился в руках Скелета, который и замыкал цепочку.
        Гончая шагала спокойно, а рыжий пленник нервничал и постоянно оглядывался на нее, из-за чего несколько раз упал. Ему повезло, что это случилось на мягкой земле, а не на камнях, и он себе ничего не сломал, иначе похитители, скорее всего, прикончили бы его так же, как прикончили бедолагу, у которого отнялись ноги.
        Не то чтобы Гончая жалела парня, но и наблюдать за тем, как он гробит себя, не доставляло ей удовольствия.
        - Под ноги гляди, если еще пожить хочешь.
        - Учить меня еще будет, - прошипел Рыжий и внезапно заорал во все горло: - Чтоб ты сдохла, гадина! Из-за тебя все!
        У парня явно поехала крыша, но Гончую это не удивило. Она не раз наблюдала такое. Он еще довольно долго что-то бормотал себе под нос, периодически посылая в ее адрес различные проклятия, а потом замолчал.
        В какой-то момент девушка поняла, что подземный ход стал шире. Она заметила это, когда специально шагнула в сторону и увидела перед собой не каменную кладку, а слой утрамбованной плотной земли. Тяга здесь была хуже, факелы сразу начали чадить. И еще появился запах. Вонь выгребной ямы и множества немытых человеческих тел. А потом… Потом похитители и их пленники оказались в круглой норе или пещере, которая уж точно не имела отношения к метро.

* * *
        Электрического освещения здесь не было и в помине. Пещера освещалась только горящими факелами и развешанными по стенам кустарными масляными светильниками. В самом центре располагалась высокая, примерно в два человеческих роста, конструкция с вращающимся воротом, от которого куда-то вниз уходил стальной трос. Точнее определить было нельзя, потому что этот странный механизм был окружен настоящим частоколом из обтесанных шпал, кусков рельсов, труб, арматурных прутьев и каких-то жердей.
        Еще более странно выглядели обитатели норы-пещеры, расхаживающие вокруг. С виду это были обычные люди, только очень грязные и неряшливо одетые. Некоторые вообще разгуливали с голым торсом. Но всех этих чумазых оборванцев объединяла одна деталь - их обнаженные руки и голые тела были покрыты одинаковыми татуировками, изображающими существо с телом человека, крысиной головой и длинным, узким хвостом, но не крысиным, а больше напоминающим змеиный.
        Пока Гончая разглядывала обитателей пещеры, те тоже повернули головы к новоприбывшим, потом откуда-то появилась целая процессия, возглавляемая рослым длинноволосым человеком в черном плаще. Вообще длинные волосы сами по себе были редкостью в метро, так как требовали регулярного ухода. По этой причине и мужчины и женщины стриглись одинаково коротко, и Гончая не составляла исключения. Но этому типу явно не было дела до общих правил. В одной руке у него был толстый и длинный заточенный с одного конца арматурный прут, на который он опирался как на посох. Еще большее сходство с посохом придавал оскаленный крысиный череп, насаженный на противоположный, тупой конец прута.
        Следом за длинноволосым предводителем семенил невысокий человек с крючковатым носом и что-то настойчиво втолковывал главарю, а позади них шагали четверо молчаливых громил, вооруженные свернутыми кнутами и короткими самодельными дубинками. Верзилы эти, скорее всего, являлись личными охранниками предводителя, а его неумолкающий спутник напоминал писаря или счетовода.
        - …смертность высокая, приходится постоянно землекопов пополнять. Нам бы торговлю на постоянной основе наладить, будет чем с поставщиками расплачиваться, - услышала Гончая его слова.
        Главарь молча отстранил своего советника, даже не взглянув на него, и обратился к Скелету, который при его приближении смиренно наклонил голову.
        - Кого ты привел нам, хитроумный Скелет?
        Гончая хмыкнула, но сам Скелет, похоже, не считал обращенный к нему эпитет смешным.
        - Сталкеров: парня и девку, о великий Проводник.
        Длинноволосый поморщился.
        - Только Бафомет и его хозяин достойны титула «великий»! - воскликнул он и ударил посохом в землю. Но вместо того чтобы вонзиться в мягкий грунт, заточенное острие выбило целый сноп искр из камня, хотя Гончая могла поклясться, что еще секунду назад никаких камней под ногами у обладателя посоха не было.
        - А меня зовут Харон, - закончил длинноволосый и, обернувшись к пленникам, объявил: - Сталкеры, властью, данной мне Бафометом, я освобождаю вас от прежних обязательств! Отныне и навсегда вы слуги Сатаны!
        - А ты сам-то кто, патлатый? - спросила Гончая. Ей было все равно, кем он себя считает. Мало ли в метро сумасшедших? Но уж слишком самоуверенно он держался - даже Стратег бы позавидовал. Надо было сбить с него спесь.
        - Я Харон, проводник в обитель Сатаны, в его царство тьмы! - последовал незамедлительный ответ.
        Гончая пожалела, что задала свой вопрос. Длинноволосый не придуривался, он действительно верил в то, что говорил. А с сумасшедшими, как известно, спорить бесполезно.
        Тем временем самозваный Харон обошел Скелета, миновал рыжего пленника и остановился перед Гончей. Несколько секунд он в упор разглядывал молодую женщину, у нее даже возникло ощущение, что он пытается просверлить взглядом дырку в ее лбу. Внезапно глаза Харона закатились, а разбросанные по его плечам волосы встали дыбом, превратив лицо в окруженную лохматой гривой звериную морду.
        А потом Гончая услышала:
        - Спасла свою дочь?
        Губы Харона шевелились, но голос не принадлежал ему. Этот голос она слышала в фашистском концлагере, куда штурмовики бросили ее вместе с дочерью. Они обе слышали его и решили, что с ними говорит кто-то из заключенных в соседней камере. Но затем Гончая узнала, что накануне фашисты уничтожили всех узников, и они с Майкой были в концлагере единственными пленниками.
        - Что бы ты ни делала, все равно умрешь. Так же, как и она. Ты уже умираешь. Смирись, и твоя смерть будет легкой.
        У Гончей перехватило дыхание. «Это невозможно! Он не может знать!»
        Напоминающий зверя человек взметнул свой посох и, ударив им о землю, выбил новый сноп искр. Девушка невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней стоял прежний Харон с лежащими на плечах сальными волосами и блуждающим озадаченным взглядом.
        - В яму их, - скомандовал он и отступил назад.
        К пленникам тут же подскочили татуированные голодранцы. Один из них тащил за собой железную цепь, на концах которой болтались кандалы, другой - увесистый слесарный молоток и заклепки. Сразу несколько рук вцепились в Гончую. Двое оборванцев ловко стащили с нее походные ботинки, третий защелкнул на ее лодыжке кандальный браслет, четвертый вогнал в замок заклепку и расплющил острый конец молотком. Другой конец цепи приковали к ноге Рыжего, после чего пленникам развязали руки.
        Стоя в стороне, длинноволосый предводитель молча наблюдал за происходящим. Его похожий на счетовода советник решил воспользоваться моментом и снова забубнил хозяину в ухо:
        - Я еще вот что думаю. А если копать со станции глубокого залегания? Оттуда же к центру Земли ближе, значит, и до ада… то есть до обители ближе. Метров на двадцать, а то и на все сорок ближе. Это ж какая экономия! Может, нам туда перебраться?
        Что ему ответил Харон, Гончая не услышала, потому что полуголые последователи Сатаны подхватили ее на руки и вместе с Рыжим поволокли к частоколу, за которым скрывалась глубокая яма, куда и уходил трос. Несколько человек принялись вращать ворот, и вскоре из ямы показалась привязанная к тросу железная бочка.
        Конвоиры (или заключенные - Гончая так и не разобралась, кем были полуголые люди со странными татуировками) велели пленникам забраться в бочку. После недолгих колебаний парень это сделал. Девушке поневоле пришлось последовать за ним, только она не стала забираться внутрь (вдвоем они там бы и не поместились), а встала на край бочки, взявшись руками за трос.
        Снова заскрипел ворот, и импровизированный подъемник, раскачиваясь из стороны в сторону, заскользил вниз.

* * *
        Чем глубже в яму опускалась бочка, тем сильнее становился смрад. Рыжий спутник зашелся кашлем, и его стошнило прямо на собственные штаны. Но Гончей не было дела до прикованного к ней парня - она разглядывала тени, копошащиеся на дне ямы. Их было много, не менее дюжины, и для того, чтобы распознать в этих грязных, полуголых существах людей, требовалась изрядная доля воображения.
        - Кто это? - с ужасом прошептал Рыжий.
        - Мы, - ответила она ему. - Скоро.
        Прежде чем он успел еще что-то сказать, бочка ударилась об изрытое дно ямы и опрокинулась. Гончая мягко спрыгнула на землю, ее спутник оказался не таким проворным и ударился головой, да еще распорол плечо об острый край бочки и расцарапал спину, когда вылезал наружу.
        - А-а, - заныл он. - Откуда ты только взялась? Если б не ты, сидел бы я сейчас с мужиками на «волгоградке» или в баре на Таганской и самогонку пил!
        - Сопли подбери, - оборвала Гончая его причитания.
        Ничего хорошего для себя она здесь не ожидала, но опасность исходила не от Рыжего. Со всех сторон на новеньких пялились голодными и злыми глазами изможденные люди, с ног до головы перемазанные землей.
        - Есть че пожрать? - спросил самый рослый из них, мужчина с расцарапанным лицом и многодневной щетиной, которую набившаяся между волос грязь превратила в засохшую корку.
        Не получив ответа, он бросился на Гончую с растопыренными руками. Она не хотела ввязываться в драку, поэтому просто отступила в сторону. Цепь на ее ноге натянулась, не заметивший этого противник запнулся и растянулся на земле. Вместе с ним рухнули прикованный к нему бородатый старик и рыжий спутник Гончей, который только что поднялся на ноги. Пример оказался действенным - больше никто из оголодавших узников не отважился проверить карманы новой пленницы. Все вдруг будто забыли о ее существовании. Они сгрудились возле опрокинувшейся бочки и, задрав головы вверх, принялись выкрикивать одно и то же:
        - Еды! Еды! Еды…
        - Восславьте Сатану! - раздался сверху голос Харона.
        - Слава Сатане, - вырвался из толпы на дне ямы робкий женский голос. Но уже через секунду его поддержали с полдюжины мужских глоток: - Слава Сатане! Слава Сатане!
        Гончая брезгливо сплюнула под ноги. Кем бы ни воображал себя спятивший Харон - слугой Сатаны, приспешником Бафомета или человеком-крысой, - плясать под его дудку она не собиралась. И орать тоже.
        - Крепись, сестра, - раздался среди похожих на собачий лай визгливых выкриков чей-то спокойный голос, который не мог принадлежать никому из сбившихся в кучу и выпрашивающих подачку оборванцев.
        Гончая оглянулась. У стены стоял худой человек, такой же грязный, как все остальные, но смотрел он не вверх и не на прикованного к нему напарника, а на новенькую.
        - Можно отнять у человека еду и одежду, даже жизнь. Но нельзя отнять веру и достоинство, если он этого не хочет, - сказал мужчина.
        - И не позволит, - добавила Гончая.
        Странный человек понимающе кивнул.
        Больше они ничего не успели сказать друг другу. В яму что-то посыпалось, голодные узники с криками бросились это подбирать и выхватывать друг у друга из рук. Благодаря своей сноровке, Гончая поймала один из падающих предметов. Им оказалась жареная крысиная тушка, причем довольно крупная. Кто-то из толпы тут же попытался отнять у нее добычу, но, наткнувшись на кулак, вонзившийся ему под дых, захрипел и отвалил прочь.
        Девушка разорвала крысу пополам и протянула одну половину Рыжему - какой-никакой, а все-таки напарник, - но тот оттолкнул ее руку: либо не был голоден, что вряд ли, либо еще не оправился от шока. Тогда Гончая, подчиняясь внезапному порыву, протянула половинку крысы тому странному мужчине, который по-прежнему стоял у стены. Он не торопился принимать подношение, но и не отказывался от него.
        - Тебе нужны силы, сестра.
        Гончая прикинула, сколько незнакомцу лет. Если судить по голосу (в яме было слишком темно, чтобы разглядеть этого человека) - сорок-сорок пять. По возрасту он годился ей в дядьки или даже в отцы.
        - Тебе тоже… папаша, - съязвила она.
        Тот благодарно кивнул, принял кусок крысы левой рукой, а правой изобразил странный жест, будто хотел коснуться пальцами лба, живота и плеч угостившей его женщины.
        - Храни тебя Господь.
        Это оказалось настолько неожиданно, что Гончая даже растерялась на миг. Она не раз замечала, как крестятся жители метро, но не обращала на таких людей внимания. Да они и сами этого не хотели - крестились украдкой, редко кто делал это открыто. Но еще никто на ее глазах не осенял крестом кого-то другого!
        «Священник!» - полыхнула в мозгу внезапная догадка.
        От нелепости ситуации Гончей стало смешно. Она много лет скиталась по метро; где только ни побывала за эти годы: и у ганзейских купцов, и у браминов в Полисе, у идейных анархистов на Войковской, у красных, фашистов и отъявленных бандитов, - а священника встретила впервые, причем не где-нибудь, а в плену у поклонников Сатаны. Впрочем, чему было удивляться? В рухнувшем мире все перевернулось с ног на голову.
        - Ты священник? - все же уточнила она.
        - Отец Ярослав. Правда, здесь меня называют просто поп.
        Теперь Гончая смогла разглядеть его лицо: глубокие морщины вокруг рта, необычайно светлые, внимательные глаза, обильная седина в криво остриженной, измазанной грязью бороде.
        - Ешь давай, поп, - усмехнулась девушка и, подавая пример, вонзила зубы в свою половину добычи. Крысиное мясо оказалось жестким, горелым снаружи и сырым внутри. Но вполне съедобным.
        Когда Гончая снова взглянула на священника, то с удивлением обнаружила, что тот так и не притронулся к своей порции. Вместо этого он неожиданно спросил:
        - Как тебя зовут, сестра?
        - Кто как, - ответила она с набитым ртом. - Гончая, Катана, даже Валькирия.
        Сейчас все эти прозвища казались ей чужими и бессмысленными.
        Священник поморщился.
        - Это все клички звериные. А настоящее имя, человеческое?
        - Человеческое, - повторила за ним Гончая. Перед ее мысленным взором всплыло лицо Майки с изумленно вытаращенными глазенками: «У каждого человека должно быть имя!» Это была их общая сокровенная тайна. Уже более десяти лет, с тех пор как сбежала от матери, Гончая не произносила свое настоящее имя вслух.
        Она покосилась на закованных в цепи пленников, жадно пожирающих крыс и вырывающих друг у друга еще недоеденные тушки, затем снова обернулась к священнику.
        - Где ты здесь видишь людей?
        - Прямо перед собой, - не моргнув глазом, ответил тот.
        Гончая сплюнула ему под ноги густую, темную от крови слюну.
        - Ошибаешься, поп. Я уже три дня как мертва.
        Развивать свою мысль она не стала: молча уселась на землю, спиной к надоедливому проповеднику, и принялась грызть жесткое, безвкусное мясо.

* * *
        Работа пленников заключалась в том, чтобы рыть и нагребать вырытую землю в привязанную к вороту бочку. Не копать, а именно рыть, потому что то, чем занимались посаженные в яму люди, нельзя было назвать копкой. Ни лопат, ни каких-либо других инструментов у них не было. Некоторые счастливцы довольствовались пробитой солдатской каской, крышкой от кастрюли или какими-то ржавыми кривыми пластинами. Те же, кому этих железяк не досталось, ковырялись в земле голыми руками. Когда бочка наполнялась, ее вытаскивали из ямы, опорожняли, затем спускали вниз, и все повторялось.
        За закованными в кандалы рабами придирчиво наблюдали надсмотрщики, восседающие на опущенных в яму лестницах, и если замечали того, кто, по их мнению, трудился недостаточно усердно, немедленно наказывали провинившегося ударами длинных, скрученных из сыромятных ремней бичей. Поначалу свист хлыстов и крики раненых рабов слышались часто, но со временем надсмотрщики подустали махать своими кнутами, и число наказаний заметно снизилось.
        Гончая не столько рыла землю, сколько изображала работу, но делала она это убедительно, поэтому избежала экзекуции, а рыжий напарник, хотя и старался изо всех сил, получил-таки несколько ударов кнутом. Самым неудачным для парня оказался последний удар - хлестнувший ремень рассек бедняге кожу на спине и ободрал шею. Но вместо того чтобы беречь свою шкуру, Рыжий задался целью непременно выяснить, куда он попал.
        - Где мы? Что это за место? - приставал он с одними и теми же вопросами к другим пленникам.
        Те хмурили лица и отмалчивались, а один даже влепил парню затрещину, но, в конце концов, прикованный к попу хромоногий старик не выдержал.
        - У сатанистов. Не понял, что-ли?
        - У сатанистов, - повторил за ним Рыжий. - Это те, которые за дьявола?
        Старик кивнул.
        - Харон у них главный. Еще Коготь есть, все рядом трется. Других не знаю.
        - А чего им надо? - не унимался сталкер.
        - Чтоб мы сдохли, вот чего! - ответил старик и сплюнул. - Яму эту копать заставляют, чтобы, значит, до ада добраться. Замысел, видишь, у Харона такой. В гости к Сатане захотел. Думает, тот его к себе на трон посадит!
        Хромой говорил все громче. Он видимо забыл, что охранники могут его услышать, и вскоре поплатился за это. Звонко взвизгнул кнут, витой конец хлыста вспорол ветхую одежду старика, а вместе с ней и кожу на его согбенной спине.
        - Работай, раб! - донеслось сверху.
        Рыжий испуганно ахнул и принялся остервенело царапать ногтями неподдающуюся землю, а хромой втянул голову в плечи и отполз в сторону, но работать так уже и не смог, даже несмотря на новые удары, которыми его осыпали надсмотрщики. К концу дня старик совершенно обессилел от беспрестанных побоев, ничком повалился на землю и больше не двигался.
        Видимо, расправы над пленниками у сатанистов были в порядке вещей, потому что никто из рабов даже не взглянул на лишившегося чувств товарища по несчастью. Только священник подошел к избитому напарнику, опустился возле него на колени и что-то забормотал на своем непонятном языке. Поп просидел возле старика, пока тот не перестал дышать. Почему тюремщики не стали бичевать отца Ярослава, так и осталось для Гончей загадкой.
        Тело погибшего хромого пролежало в яме до отбоя. О том, что рабочий день окончен, объявил не Харон, а его советник - надо полагать, тот самый Коготь. Потом в яму по лестнице спустились двое надсмотрщиков, сбили с ноги мертвеца кандалы, а тело забросили в бочку, после чего тем же путем выбрались из ямы, не обращая никакого внимания на застывших в немом ожидании рабов. Если бы те скопом набросились на своих мучителей, то придушили бы их в два счета. Однако забитые, перепуганные пленники даже не помышляли о нападении, и охранники прекрасно знали об этом.
        После традиционного восхваления Сатаны в яму вновь посыпались жареные крысы. На этот раз Гончая не стала мешкать и поймала сразу две тушки. Она сильно устала за день, хотя практически ничего не делала, да и голод все настойчивее давал о себе знать. Делиться с Рыжим и в этот раз не пришлось - тот отобрал крысу у какого-то доходяги, и Гончая, как и накануне, отдала половину своего улова священнику.
        - Что ты шептал, когда сидел возле умирающего старика? - спросила она за едой.
        - Я молился, сестра, - ответил тот.
        - Думаешь, он тебя слышал?
        - Я разговаривал не с ним. Молитва - это обращение к Богу.
        - И о чем же ты просил своего бога, поп?
        - Чтобы Господь облегчил страдания этого несчастного и принял к себе его грешную душу.
        Рассуждения о душе Гончая проигнорировала, а вот насчет страданий решила поспорить.
        - Что же ты даже не попытался помочь старику, обработать его раны, например, если хотел избавить его от страданий?
        - Считаешь, это помогло бы ему?
        - Нет, - после недолгого размышления ответила Гончая. - Он бы все равно умер от побоев. Может, протянул лишний час, но вряд ли.
        Поп вздохнул.
        - Порой мы не в состоянии помочь своим ближним, но всегда можем обратиться за помощью к Богу.
        - Отчего же не в состоянии? Например, я могла бы свернуть старикану шею.
        Священник покачал головой - то ли осуждая девушку, то ли признавая за ней такое право.
        - И ты уже делала это, сестра?
        Гончая взглянула ему в глаза. Человеку с таким взглядом сложно было солгать. Но она и не собиралась.
        - Однажды. Но тогда у меня был пистолет.

* * *
        На пятую ночь в яме у Рыжего случилась истерика. Гончая спала, когда он схватил ее обеими руками за горло и принялся душить.
        - Ведьма! Ведьма! - орал он, брызгая на нее слюной и заливая катящимися по его лицу слезами. - За что ты так со мной?! Зачем сюда привела?! Смерти моей хочешь? Так убей! Убей!
        О том, что она такая же пленница, как и он сам, тот, очевидно, забыл. Но напоминать ему об этом Гончая не стала, да и не смогла бы, пока он сжимал ее шею. Поэтому выбрала более действенный способ - ударила парня ладонями по ушам. Рыжий отшатнулся и отпустил ее, но не перестал голосить.
        - А-а! Больно! За что?! Пустите! Что я вам сделал?!
        - Успокойся, отрок, - проснувшийся поп попытался взять его за руку.
        Но тот отмахнулся, ударив священника по лицу, потом вскочил на ноги, но, натянув прикованную к ноге цепь, рухнул в гущу спящих вповалку тел. Оттуда донеслись недовольные крики и звуки новых ударов. Цепь несколько раз сильно дернули, едва не сломав Гончей лодыжку.
        - А ну затихли все! Жить надоело?! - крикнула девушка в копошащуюся и брыкающуюся людскую массу.
        Это не подействовало. Гончей пришлось схватиться руками за цепь, чтобы сдерживать ее натяжение.
        Поп продолжал взывать к благоразумию и бормотать свои бесполезные молитвы, но с тем же успехом он мог забиться в какую-нибудь щель и помалкивать - на него никто не обращал внимания.
        Возня и драка прекратились, только когда на спины сцепившихся рабов сверху свалился горящий факел. На ком-то вспыхнула одежда, у кого-то загорелись волосы. Дерущиеся отпрянули было в стороны, но их цепи перепутались между собой, и разойтись оказалось непросто. Кое-как рабы распутали свои оковы и отползли к земляным стенам. В центре, возле горящего факела, остался только изрядно помятый Рыжий. Разорванный в драке свитер и майка сползли с его плеча, которым он несколько дней назад напоролся на ржавый край железной бочки. Гончая увидела на этом месте сочащуюся гноем открытую рану, а вокруг нее - вздувшийся багровый нарыв. Причем воспаление уже распространилось на спину и на шею парня.
        Гончей не требовалось специальных медицинских знаний, чтобы понять, что происходит с Рыжим. На своем веку она повидала немало таких гноящихся ран. Знала и название объединяющей их страшной, практически всегда смертельной болезни - гангрена!
        К утру у него подскочит температура, если уже не подскочила. Скорее всего, его истерика - результат именно этого. К вечеру он будет стонать от боли, а на следующий день, если доживет, мечтать о смерти. Гончая вздохнула. Она не считала Рыжего своим товарищем, тем более другом. Она даже не знала его настоящего имени, но ей все равно было жаль беднягу.
        Вскоре по опущенной сверху лестнице быстро спустились несколько надсмотрщиков с горящими факелами в руках и советник Харона по прозвищу Коготь. Он обвел хмурым взглядом притихших узников и безошибочно указал на Рыжего.
        - Ты кричал?
        Во время потасовки кричали многие, но из жмущейся у стен ямы толпы рабов тут же вынырнула чья-то грязная заскорузлая рука и тоже нацелилась на несчастного парня.
        - Он, он это! И драку затеял тоже он!
        Гончая узнала голос заросшего детины, который пытался обыскать ее в первый день, надеясь найти в ее карманах что-нибудь съестное.
        - Наверх его, - скомандовал Коготь.
        Рыжий даже не успел ничего сказать в свое оправдание. Его сбили с ног, один из надсмотрщиков выбил из его кандалов шплинт специально прихваченным для этого молотком, другие скрутили парню руки и поволокли за собой. Потом обладатель молотка тем же манером снял кандалы с попа и приковал его к лишившейся напарника Гончей. Молчавший до этого момента Рыжий, очевидно, понял, что его судьба решена, и тихо, по-щенячьи завыл.
        Неожиданно священник выступил вперед и даже попытался схватить Когтя за руку.
        - Куда вы забираете этого человека?
        Более глупого вопроса он при всем желании не смог бы придумать.
        - Тот, кто нарушает установленный порядок, поступает во вред Сатане, - заученно ответил советник. - И будет принесен в жертву…
        Поп побледнел, но, кроме Гончей, этого никто не заметил. Она отчего-то вообразила, что священник будет умолять надсмотрщиков пощадить парня. Но тот не стал унижаться перед сатанистами. Вместо этого он повернулся к Рыжему и сказал:
        - Наберись мужества, отрок. Господь наш не оставит тебя. Господь всегда с теми, кто страдает. А я буду молиться за тебя.
        «А что ты еще можешь?» - неприязненно подумала Гончая. Она не могла безучастно смотреть на происходящее. Выбрав гладкий и круглый голыш среди разбросанных в большом количестве по земле камней, девушка оторвала лямку от своего комбинезона и вложила «снаряд» в матерчатую петлю.
        Тем временем сатанисты уже взобрались на лестницу, таща за собой связанную жертву.
        На Гончую никто не смотрел. Она бесшумно поднялась на ноги, раскрутила в воздухе самодельную пращу… Запущенный умелой рукой камень пронзил темноту и ударил Рыжего в правый висок. Никто не услышал, как хрустнула кость, но парень сорвался с лестницы и безвольно закачался на веревке, стягивающей его запястья. Коготь и еще несколько сатанистов выругались, потом начали орать на Рыжего, но, убедившись, что он не реагирует на их слова, сами вытащили его из ямы.
        Священник, прервав свое бессвязное бормотание, оглянулся на Гончую, но она уже сидела на земле и демонстративно смотрела в сторону.

* * *
        Разговор между ними состоялся на следующий день.
        - Ты убила его?
        - Кого? - изобразила недоумение Гончая.
        - Ты знаешь, сестра, о ком я говорю.
        - Надеюсь, что убила.
        Поп вздохнул.
        - Я знаю, ты хотела помочь своему товарищу.
        - Он мне никто, - ответила Гончая, но священник ее как будто не слышал.
        - Прислужники Сатаны замучили бы этого человека, но ты избавила его от физических мук. Для тебя это был нелегкий выбор, сестра, и ты его сделала.
        - Да! - неожиданно для себя сорвалась девушка. - Потому что ни ты, поп, ни твой бог ничего не сделали для этого парня! Какой смысл попусту молоть языком, если от твоих молитв все равно нет никакого толка?!
        Она хотела разозлить священника, но он даже не обиделся. Наоборот - улыбнулся.
        - Толк есть. Просто ты пока этого не понимаешь. Но ты поймешь. А я и дальше буду за тебя молиться.
        «Помолился уже за одного». Гончей надоел этот никчемный разговор, и она отвернулась. Но что-то подсказывало ей, что священник так легко не сдастся и не оставит ее в покое.
        На «ужин» девушка снова поймала две крысиные тушки, но делиться с попом не стала - в конце концов, она не нанималась его кормить! Но когда принялась разделывать вторую крысу, внутри у Гончей вспыхнул настоящий пожар, к горлу подступила такая тошнота, что она больше не смогла проглотить ни куска и швырнула недоеденную тушку в толпу голодных рабов, а потом еще долго кашляла и плевалась кровью. Ей еще повезло, что удалось удержать съеденное в желудке, иначе ночь и весь следующий день пришлось бы голодать.
        Держась за живот, Гончая улеглась на бок, поджала колени к груди и обхватила их руками. Боль не прошла, но в таком положении ее, по крайней мере, можно было терпеть. Вокруг копошились рабы: кто-то гремел цепями, кто-то ворчал, кто-то бранился, но девушка не обращала на них внимания и не заметила, как уснула.
        Проснулась она от знакомого монотонного бормотания над ухом. До того как открыть глаза, Гончая уже знала, кого сейчас увидит. Поп сидел… нет, скорее, стоял на коленях лицом к ней, но смотрел мимо нее в темноту и усердно крестился.
        - Прости, сестра, я не хотел тебя будить, - шепотом сказал он. Никакого сожаления в его голосе Гончая не услышала. - Но тебе было плохо, и я молился за твое здоровье.
        Она зевнула.
        - Напрасно. Я умираю. У меня ожог гортани и легких, плюс облучение. Я почти трое суток провела на поверхности без противогаза, пока искала тело моей дочери. Может, протяну еще неделю-другую - и каюк.
        - Но тебе стало легче?
        Гончая прислушалась к ощущениям. Бушевавший в животе пожар, похоже, погас. Она сглотнула. В горле по-прежнему саднило, но бывало и хуже. Гораздо хуже!
        - А ты не веришь в силу молитвы, - укоризненно сказал поп.
        - Чушь! Просто совпало. По-твоему, бог сначала разрушил весь мир, перебил миллиарды людей в ядерной войне, а потом решил помочь мне, потому что ты его об этом попросил?
        Священник упрямо покачал головой.
        - Это сделал не Бог. Войну развязали люди, которых Бог наделил свободой воли. Это был человеческий, а не божий выбор.
        Гончая снова зевнула.
        - Насчет войны ты прав. Ее устроили люди. Потому что нет никакого бога.
        - Бог есть, - сказал поп и улыбнулся. - И он всегда с нами. Бог - все то хорошее, что с нами происходит.
        - И много ты в своей жизни видел хорошего? - хмыкнула Гончая.
        - А ты, сестра? Что было самым хорошим в твоей жизни?
        «Майка!» Девушка зажмурилась, но поздно. Слезы уже катились из глаз.
        - Ты плачешь? Значит, ты вспомнила. Это и есть Бог.
        «В гробу я видала такого бога, который позволяет убивать невинных детей!» - воскликнула про себя она, размазывая по лицу слезы.
        Поп коснулся ее руки.
        - Не нужно стесняться своих слез, сестра. И в горе, и в радости нам всем приходится плакать. А таким людям, как ты, это порой просто необходимо.
        - Каким таким?
        - Сильным, - просто ответил священник. - А ты очень сильная. Я таких сильных людей еще не встречал. Сильная не потому, что можешь проломить человеку голову брошенным камнем…
        - Я еще и не такое умею, - всхлипнула Гончая.
        - Нисколько не сомневаюсь. Но убивать умеют многие, а на то, чтобы так мужественно держаться перед лицом подкрадывающейся смерти, способны лишь единицы. Для этого требуется совсем другая сила, и для того, чтобы сострадать чужому горю, тоже нужна сила, и чтобы любить. В тебе она есть, сестра. Ты настоящий воин.
        - Воин? - повторила за священником Гончая. Он явно вкладывал в это слово иной или более широкий, чем известный ей, смысл. - Ничего-то ты обо мне не знаешь. Я ищейка, охотничья собака, лишившаяся хозяина.
        - Сдается мне, это ты, сестра, о себе ничего не знаешь, - ответил поп. - Вспомни свою жизнь и подумай над моими словами.
        Девушка пристально взглянула на собеседника. «Чего он добивается? Хочет узнать, как я стала такой? Как это называется у священников - исповедь? Отлично! Я не против исповедаться».
        - Считаешь, что знаешь меня лучше, чем я сама? - спросила у попа Гончая. - Тогда слушай.
        И она начала говорить. О том, как во время ядерного удара в пятилетнем возрасте оказалась с матерью на Театральной. Как через восемь лет сбежала оттуда на Новокузнецкую. Как прибилась к бандитам. Как превратилась в охотницу за головами. И как стала работать на фюрера, а затем и на Стратега.
        Приходилось рассказывать урывками и только шепотом, чтобы не привлечь внимание следящих за рабами надсмотрщиков, выкраивая полчаса-час после отбоя, и украдкой во время работы. Гончая опустила некоторые несущественные, по ее мнению, подробности. Но даже в таком виде рассказ занял не одну ночь и не один день: начав исповедь, она уже не могла остановиться.
        Глава 3
        То же самое
        ГОДОМ РАНЕЕ…
        - Наличными или распиской?
        - Все равно. - Гончая зевнула. Она только что сытно поела в местном баре, впервые после возвращения с Черкизовской, и теперь хотела только спать.
        Стратег повернулся к сейфу. И сейф, и кабинет, в котором происходил разговор, принадлежали казначею Курской, но Стратег держался здесь с видом хозяина. Впрочем, как и везде.
        - Это не он.
        - Что? - В своем воображении Гончая уже видела уютную гостевую комнату с удобной и мягкой постелью, где она сможет вдоволь и, главное, спокойно отоспаться. Но прежде чем отправиться на боковую, охотница за головами хотела получить плату за проделанную работу, а Стратег все возился с сейфом.
        - Сталкер, которого ты привела, оказался не тем, кто мне нужен.
        - Что? - переспросила Гончая. Из-за одолевающей ее дремоты она никак не могла ухватить ход его мыслей.
        Босс озабоченно вздохнул и снова повернулся к наемнице. Сейф он так и не открыл и, как убедилась девушка, даже не вставил ключ в замочную скважину. У Гончей появилось подозрение, что плату она может и не получить.
        А еще она обратила внимание на то, что всегда холеный, уверенный в себе Стратег сегодня выглядел каким-то растрепанным, обескураженным и недовольным.
        - Стыдно признаться, но красные меня провели, - сказал он. - Подсунули какого-то охламона с Черкизовской, мнящего себя сталкером, который понятия не имеет о грузе.
        - О каком грузе? - по инерции спросила Гончая.
        - О том грузе, что поставил на уши все руководство Красной линии и заставил их контрразведку провести целую операцию по его сокрытию, - объявил Стратег и, так как наемница продолжала изумленно хлопать глазами, счел нужным пояснить: - Недавно сталкеры красных что-то нашли. Находка оказалась настолько важной, что ее тут же засекретили, а по метро пустили слух о том, что груз нашли сталкеры с Черкизовской. Вот на этот слух я и повелся.
        «Повелся ты, а собой рисковала я», - заметила Гончая про себя, а вслух сказала:
        - Возможно, о грузе знал напарник моего охламона, тот, что погиб накануне.
        - Ничего он не знал! Это намеренная деза! - отмахнулся Стратег. - Пять к одному за то, что груз нашли сталкеры с Комсомольской. Во всяком случае, косвенные данные указывают именно на эту станцию.
        - И вы хотите знать, что же они нашли?
        - В точку! Не зря тебя считают лучшей ищейкой! - воскликнул босс. - Но с моей стороны это не простое любопытство. Неизвестный груз может нарушить общественное равновесие в метро, баланс сил, так сказать. Во всяком случае, у красных может возникнуть соблазн сделать это с его помощью. А я, как ты знаешь, взял на себя ответственность оберегать метро от всяких потрясений, которые могут обернуться гибелью для его жителей. Но чтобы оценить степень угрозы и нейтрализовать ее, мне необходимо выяснить, что это за таинственный груз и где он находится.
        - Сталкеры с Комсомольской?
        Стратег кивнул, потом сделал небрежное движение рукой, и железная дверца распахнулась - сейф был не заперт; оказывается, наниматель все это время разыгрывал перед исполнительницей комедию. Внутри лежали запечатанные пачки патронов. Много. Стратег начал по одной выкладывать их перед собой на стол.
        - Здесь двести пулек. Твой аванс. Приведешь сталкеров - получишь еще столько же.
        Но Гончая не торопилась забирать патроны.
        - Если груз охраняет контрразведка красных, то после моего похода на Черкизовскую они обо мне в курсе.
        - Брось. - Стратег сморщился, словно только что разжевал кусок лимона. - Какая-то девка увела парня, хотя бы и сталкера, и пропала. А может, это он ее увел. Это еще не повод для вмешательства контрразведки. К тому же я позаботился о твоей безопасности - твой спутник уже никому ничего не расскажет. Парень действительно пропал, навсегда.
        Последнее он мог и не говорить. Хотя Гончая не строила иллюзий относительно судьбы Болтуна, но одно дело подозревать, а другое - точно знать, что являешься соучастницей убийства.
        - Тебе нужно лишь повторить то, что ты блестяще проделала на Черкизовской, - как ни в чем не бывало продолжал наниматель. Он либо не заметил настроения исполнительницы, либо сделал вид, что не заметил. - Пробраться на Комсомольскую, познакомиться там с местными разведчиками, вывести их на поверхность и передать моим людям. Все то же самое. Или бесстрашная Гончая чего-то боится?
        - Я ничего не боюсь! - ответила она, сгребая со стола пачки патронов.
        Ее планы изменились. Теперь охотница за головами твердо знала, что, прежде чем отправиться на поиски ночлега, она вернется в бар и крепко напьется.

* * *
        Ее взяли перед запланированным выходом на поверхность. Сталкеры, вернее, те, кого она принимала за сталкеров, завели ее в подсобку, где, по их словам, хранилось защитное снаряжение. Никакого снаряжения там не оказалось. Крохотная комнатенка была абсолютно пуста. Но Гончая заметила это уже после того, как дышащий ей в затылок здоровенный детина захлопнул за собой входную дверь и задвинул массивный засов.
        - Что все это значит? - спросила она, обернувшись, хотя и так уже все поняла. Вот только слишком поздно.
        Вместо ответа ее ударили. Сначала тот, что шагал впереди, а когда она обернулась, оказался за спиной, врезал девушке локтем между лопаток. Следом второй влепил ей звонкую оплеуху. У Гончей все поплыло перед глазами. Она не упала только потому, что стоящий сзади громила крепко схватил ее за локти. А когда зрение восстановилось, запястья уже были скованы наручниками.
        - Попалась, шпионка, - прошипел «сталкер», ударивший ее по лицу.
        Теперь Гончая понимала, что не так уж он и походил на сталкера: не те глаза, не те движения; в метро настоящие сталкеры чувствуют себя в безопасности, они не ожидают нападения, поэтому расслаблены, а эти двое были всегда напряжены. Она доверилась слухам, утверждающим, что на Красной линии все по-другому и что даже сталкеры красных не похожи на своих коллег с других станций. Но как было не ошибиться, если эти двое называли себя сталкерами, а все жители Комсомольской, с которыми она успела пообщаться, в один голос подтверждали их слова?
        Гончая слизнула кровь с разбитой губы.
        - Вы чего? Я не шпионка.
        - А это ты на Дзержинской расскажешь, - усмехнулся детина ей в лицо и отвесил пленнице новую пощечину.
        Когда Гончую вывели из подсобки, кровь из разбитых губ заливала ей подбородок, а голова кружилась от побоев. Девушка с трудом переставляла ноги, и конвоирам приходилось поддерживать ее под руки.
        Они отвели ее к стоящей на путях моторизованной дрезине, надели на голову пыльный мешок и куда-то повезли. Из всей поездки Гончая запомнила только резкие рывки и такие же резкие остановки, запах пыльной рогожи и соленый вкус крови во рту.
        После очередной остановки с нее сорвали мешок и стащили с дрезины на платформу. Там было довольно много людей. Гончая заметила это, несмотря на то, что ее тошнило и постоянно кружилась голова, но встречные лишь с любопытством поглядывали на незнакомку или равнодушно отводили глаза, словно им каждый день приходилось видеть закованных в наручники избитых женщин.
        Конвоиры спустили ее по лестнице в какой-то подвал и повели вглубь узкого, плохо освещенного коридора. За первым коридором последовал другой, потом другая лестница и новый коридор. Гончая все шла и шла, пока ее не завели в комнату наподобие той, где на нее надели наручники. Но, в отличие от подсобки на Комсомольской, в этом помещении было полно разных приспособлений и специальных устройств, от вида которых у девушки сжался мочевой пузырь, а в голове промелькнула мысль о том, что, возможно, она скоро пожалеет, что ее не пристрелили на месте при задержании.
        И она действительно пожалела. Даже раньше, чем думала…

* * *
        - Кто тебя послал?
        После того, что Палач с ней сделал, Гончая уже не могла держать голову в вертикальном положении, и ему приходилось поднимать ее за волосы. Но эта процедура мучителя совершенно не напрягала - ему даже нравилось!
        Палач знал свое дело. Сначала он подвесил пленницу на цепи, как на дыбе, вывернув за спину руки, и теперь каждое невольное движение, каждая судорога причиняла молодой женщине невыносимую боль. Потом он разрезал на лоскуты и сорвал с нее всю одежду. Однако вид обнаженного женского тела пробудил в нем не естественное мужское желание, а инстинкты жаждущего крови голодного зверя. И Гончая в полной мере ощутила это на себе.
        - Кто тебя послал? На кого ты работаешь?
        Одни и те же вопросы. Она теряла сознание, а палач, обливая жертву водой из шланга, возвращал ее в наполненную болью и криками реальность и снова произносил эти слова. Он избивал ее самодельной металлической плетью, изготовленной из обрезка толстого многожильного кабеля, водил по телу девушки этим жутким инструментом, напоминающим миниатюрный серп, и повторял:
        - Кто тебя послал?
        Сейчас Палач демонстрировал висящей на дыбе пленнице не «серп» и не плеть - что-то маленькое. Отвертку? Иглу? Шило? Да, это было шило с черным, закопченным на огне острием. Гончая хорошо его рассмотрела, когда мучитель поднес жуткий инструмент к ее левому глазу. Она инстинктивно зажмурилась, хотя прекрасно понимала, что сомкнутые веки не представляют для стального жала никакой преграды.
        - Знаешь, что происходит, когда в глаз входит раскаленная сталь? - как ни в чем не бывало спросил у нее Палач. В его голосе отчетливо слышалось нетерпение. Гончая давно поняла, что этому извергу нравится калечить и избивать людей, и, судя по голосу, сейчас он испытывал не просто удовольствие, а настоящее наслаждение. - Глаз нагревается, закипает и лопается. Сейчас покажу.
        Палач отпустил ее голову и отошел к верстаку, на котором у него были разложены орудия пыток (аккуратно разложены - каждый инструмент на своем месте), и начал нагревать шило в пламени горящей масляной лампы.
        Гончая смотрела на него, скосив глаза. В голову ей пришла глупая мысль: это последнее, что она видит в своей жизни.
        - Не пойму. Как считаешь, достаточно или нет? - обратился к ней мучитель.
        Он сделал шаг в сторону и исчез из поля зрения жертвы. Тут же загрохотала отпущенная цепь, и пленница рухнула вниз, на забрызганные кровью плиты. Не успела Гончая опомниться, как истязатель схватил ее вывернутые за спину руки, и в следующее мгновение раскаленное шило впилось ей под ноготь безымянного пальца.
        Жгучая боль молнией пронзила все тело, из горла вырвался душераздирающий вопль, а глаза вылезли из орбит, но пытка не закончилась - это было только начало. Палач повернул шило из стороны в сторону, расширяя рану, потом выдернул его и вонзил под ноготь мизинца. Захлебнувшись собственным криком, Гончая забилась в судорогах.
        - Значит, достаточно, - заметил мучитель, глядя на корчащуюся от боли жертву. Он одобрительно похлопал пленницу по исполосованной спине, вернулся к столу и вновь поднес шило к огню.
        Но этого Гончая уже не увидела. Сознание вновь уплыло в спасительную темноту, покинув ее израненное тело.

* * *
        Она пришла в себя, лежа на боку. Вокруг было темно, сырой кафельный пол неприятно холодил ее голое тело. Девушка попыталась повернуться, но сделать это оказалось непросто, так как руки находились за спиной, а запястья были стянуты кожаными ремнями.
        Гончая пошевелила руками и, услышав звон цепи, поняла, что все еще находится в камере пыток. «Видимо, Палач решил сделать перерыв, чтобы продолжить истязание позже - на следующий день, через час или через несколько минут, - подумала она. - Как бы там ни было, я еще жива, и это нужно использовать. Для начала освободиться. Это легче сделать, держа руки перед собой, тогда можно помогать зубами».
        Гончая попыталась вывести связанные руки из-за спины. Она когда-то специально вырабатывала гибкость суставов и прежде не раз проделывала этот трюк. Поначалу все шло хорошо, но потом цепь, пристегнутая к ремням на запястьях, коснулась ее обнаженной спины. Палач не оставил там живого места, и прикосновение холодного металла узница ощутила так, будто упала в пылающий костер. Истошный крик рванулся наружу, но она успела сдержать его, прикусив язык. Рот наполнился кровью, зато оттуда не вырвалось ни звука.
        Гончая выплюнула кровь, полежала несколько секунд без движений, приходя в себя, после чего аккуратно пропустила ноги между связанными руками. Расстегнуть застежки на ремнях зубами оказалось проще простого, и уже через несколько секунд пленница разминала освобожденные руки. «Теперь дверь!»
        На поиски двери следовало отправляться на четвереньках. Девушка поняла это, когда поднялась на ноги. У нее тут же закружилась голова, тело повело в сторону, но каким-то образом ей все же удалось сохранить равновесие. Убедившись в том, что может стоять, она выставила перед собой руки, сделала несколько шагов и уперлась в стену. Потом, перемещаясь вдоль нее, добралась до двери. Ни замка, ни засова с внутренней стороны не оказалось, и Гончая, как ни старалась, так и не смогла ее открыть - дверь даже не шелохнулась.
        От напряжения у нее вновь закружилась голова. Девушка прижалась лбом к холодному металлу двери и постаралась сосредоточиться, но чем дольше думала о своем положении, тем привлекательнее казалась ей мысль разбить голову о стену или отыскать орудия пыток, хотя бы тот же «серп», и вскрыть себе вены или перерезать горло. Справедливее было бы перерезать горло Палачу, но после перенесенных мучений не стоило надеяться, что ей это удастся. Гончая сомневалась, что вообще сможет удержать в руках оружие, а уж сражаться им…
        Однако какая-та упрямая часть ее рассудка упорно сопротивлялась самоубийству. Взвесив все, пленница отказалась от этой идеи. Не потому что боялась, а потому что понимала: она умрет, а Палач останется - продолжит есть и пить, вспоминать, как мучил ее, и довольно улыбаться при этом.
        Стиснув зубы, Гончая помотала головой. Нет, надо вырваться из этого застенка. Вырваться и выжить, хотя бы для того, чтобы плюнуть на его труп. Пусть эта дверь заперта, но, возможно, найдется другой выход. Она попыталась воскресить в памяти жуткий интерьер камеры пыток, который запомнила, когда еще была в состоянии видеть и запоминать: свисающие с потолка крюки и цепи для подвешивания жертв, натягивающий эти цепи ворот, железный верстак с аккуратно разложенными приспособлениями - это все было не то, что ей нужно; резиновый шланг и зарешеченное сливное отверстие в полу, непривычно большое, не менее полуметра в диаметре. Гончая вспомнила, что ее в какой-то момент удивил размер сливной решетки.
        Внезапная догадка заставила девушку опуститься на колени. Отыскав наощупь решетку, она потянула ее на себя и кое-как вынула из сливного отверстия. В полу открылся лаз, представляющий собой круглую вертикальную трубу полуметрового диаметра. Даже шире! Гончая опустила в отверстие голову, в нос тут же ударил тяжелый запах разложения - труба явно предназначалась не только для слива воды, но и для сброса трупов замученных на допросах людей.
        От поднимающегося оттуда смрада у девушки снова начала кружиться голова. Но отверстие в полу, труба и братская могила внизу (свалка трупов, так точнее) были единственным путем к спасению. «Или к смерти», - поправила себя Гончая. Но выбирать не приходилось. Кроме мучительной гибели в руках палача, здесь ее ничего не ждало. Пленница спустила ноги в лаз, закусила зубами нижнюю губу, чтобы не закричать, затем вытянула руки над головой и… соскользнула в трубу. Боль удалось выдержать лишь несколько секунд. Или мгновений. Когда силы иссякли, девушка закричала. И едва не захлебнулась хлынувшей в горло водой.
        Вода была и сверху, и снизу - со всех сторон, но ноги коснулись чего-то твердого: плиты или камня. Гончая оттолкнулась от этой опоры и вынырнула на поверхность. «Может, я снова потеряла сознание от боли, и все, что сейчас происходит, это галлюцинации моего отключившегося мозга или, проще говоря, бред?» - подумалось ей. Однако ощущения были реальными до мельчайших деталей. Холод обжигал израненное тело, а над водой стоял тот же кисло-сладкий запах разложения, который она почувствовала, когда заглянула в сливное отверстие.
        Не успела Гончая это понять, как снова погрузилась в воду с головой. Она беспорядочно замолотила руками, мысленно проклиная свои боевые навыки и шпионский опыт, которые в этой ситуации оказались совершенно бесполезны, потому что плавать она так и не научилась. Этим все и должно было закончиться - воздуха в легких оставалось совсем немного, а сомкнувшаяся над головой вода не отпускала обессилившую жертву. Но внезапно руки девушки наткнулись на что-то тугое и плотное. Гончая жадно вцепилась в проплывающий мимо предмет и вынырнула.
        Несколько секунд она просто дышала широко открытым ртом, не обращая внимания на холод и вонь, затем ощупала свой спасательный «мешок» - им оказался мертвец в разорванной одежде, раздувшийся от распирающих тело трупных газов. Проверяя пришедшую на ум догадку, Гончая подняла вверх руку и нащупала сначала только пустоту, но когда, держась за распухшее тело, отплыла немного в сторону, то обнаружила закругляющийся бетонный свод и поняла, что вывалилась из трубы в заполненный водой сточный канал. Вряд ли его прорыли нынешние хозяева Лубянки, скорее всего, лишь приспособили для своих нужд, и теперь сохранившаяся часть довоенной системы городской канализации использовалась палачом как место избавления от трупов замученных жертв.
        Коллектор оказался довольно широким, точнее, глубоким - во всяком случае, ноги до дна не доставали, и передвигаться по каналу, можно было только вплавь. Пока Гончая прикидывала, как плыть вместе с трупом (выпустить его из рук она бы не решилась ни при каких обстоятельствах), поток унес ее далеко вперед, откуда все отчетливее доносился звук падающей воды. Водосброс!
        Это открытие не понравилось Гончей, особенно после того как она убедилась, что не в состоянии проплыть и нескольких метров против течения. О том, что ей делать, если вода заполнит весь канал до самого верха, не хотелось даже думать. Однако после того как она вырвалась из лап лубянского Палача, умирать категорически не хотелось.
        Стараясь держаться как можно ближе к стенам канала, Гончая вслушивалась в шум приближающегося водопада. Внезапно девушку окатила струя воды. Беглянка ухватилась руками за край трубы, откуда выливалась вода. Эта труба оказалась менее метра в диаметре и, что особенно важно, располагалась горизонтально. Гончая решила, что вполне сможет в нее залезть, тем более что ей ничего другого и не оставалось - служивший плавсредством труп унесло течением.
        Передвигаться по трубе можно было только на четвереньках, зато без риска захлебнуться - вода не заполняла ее даже наполовину. Здесь пахло обычной для подземелий сыростью, с каждым преодоленным метром смрад разложения ощущался все меньше.
        Сточная труба вывела Гончую в заброшенный подземный ход, которым, судя по всему, уже много лет никто не пользовался. Она даже не пыталась представить, где оказалась и что это за место, но ход куда-то однозначно вел, и она побрела по нему. Шагала, пока чувствовала в себе силы, а когда силы заканчивались, садилась на землю. В отличие от туннеля метро, этот штрек оказался сырым и грязным. Вода сочилась из всех щелей, зато ее можно было пить, прикладывая язык к шершавой поверхности стены. В одном месте Гончая даже наткнулась на родник и задержалась возле него, чтобы смыть с себя налипшую грязь.
        Иногда ход раздваивался, но беглянка всегда выбирала более широкое ответвление. Вязкое месиво под ногами сменила твердая сухая земля. Потом начали попадаться камни, щебень и, наконец, знакомые каждому жителю метро рельсы и шпалы. Не задумываясь о том, куда направляется, Гончая брела вперед, пока не вышла на костер, разведенный прямо посреди путей, и двух греющихся у огня незнакомцев.
        Несколько секунд длилась немая сцена, затем один из них схватил горящее полено и, осветив им вышедшую из темноты фигуру, изумленно уставился на голую женщину.
        - Ты, это… кто такая? Откуда?
        - Давно обобрали? - предположил другой.
        Гончая пожала плечами.
        - А плутаешь давно?
        Она повторила свой жест.
        - Не, я понимаю - барахло отобрать, шмотки, туда-сюда, - развил свою мысль второй. - Но чтобы вообще раздевать, до нитки, - как-то не по-людски.
        Потом они заметили исполосованную, сочащуюся кровью спину незнакомки и одновременно замолчали. После обмена выразительными взглядами тот, кто начал разговор, сообщил:
        - Ты это, к Китай-городу вышла. Знаешь здесь кого-нибудь?
        Гончая кивнула. Она знала. Причем не кого-нибудь, а почти всех местных бригадиров.

* * *
        Отец Ярослав долго молчал после того, как она закончила говорить. Гончая даже решила, что поп заснул во время ее рассказа. Девушка собиралась уже закрыть глаза и последовать примеру священника, когда услышала его тихий, задумчивый голос:
        - То, что тебе пришлось пережить, просто ужасно. Но Бог посылает нам только те испытания, которые мы способны выдержать. И ты их выдержала. Возможно, Бог готовит тебя к чему-то особенному, к чему-то большему, чем тебе приходилось до сих пор заниматься.
        «Опять он о своем боге!» Гончая поморщилась. В горле скопилась кровь, и она сплюнула ее на землю.
        - Тогда он выбрал себе не ту ученицу. Я сдохну через неделю.
        - Никто не может этого знать, только Бог!
        Девушка отмахнулась. Но священник решил зайти с другой стороны.
        - А тот человек, палач… вы больше не встречались?
        Гончая сжала кулаки.
        - Он убил мою дочь.
        Поп ахнул. Судя по звукам, доносящимся с его стороны, он встал на колени, перекрестил прикованную к нему напарницу и что-то пробормотал.
        - Не в одиночку. Убийц было пятеро, - продолжала Гончая. - Сам Палач, его одноглазый подручный по прозвищу Левша, мой бывший босс и двое его телохранителей.
        - И что с ними стало?
        - Они все погибли вслед за моей дочерью, - священник молчал, но девушка чувствовала, что он ждет от нее объяснения. - Я не имею отношения к их смерти, если тебя это интересует. Я даже не видела, как это случилось. Когда они умирали, я была без сознания. Просто я оказалась единственной, кому удалось выжить.
        - После этого ты попала сюда?
        - Нет. После этого я два дня искала тело дочери, днем и ночью, но так и не нашла. Два дня под проливным дождем. И все ради того, чтобы оказаться на цепи в этой вонючей яме. Если это очередной урок от твоего бога, то я не понимаю его смысл.
        - Порой очень сложно понять замысел Бога, лишь немногие на это способны, - заметил поп. - Расскажи о твоей дочери. Какой она была?
        Гончая улыбнулась.
        - О! Она была чудесной. Чудесной и удивительной. Она могла видеть будущее. Ты можешь мне не верить, но это правда.
        - И что она видела?
        Словно чья-то невидимая рука стерла улыбку с лица Гончей. Она резко обернулась к священнику, но тот укрылся в темноте от ее грозного взгляда.
        - Чудовище! Она видела огромного подземного монстра, который однажды выберется из недр земли и сожрет все метро вместе с его жителями! И я очень надеюсь, что это произойдет уже скоро!
        - Ты отравлена гневом, - вздохнул поп.
        - Я отравлена радиацией и ядовитым дыханием этого монстра!
        - Ты говоришь…
        - Да! - воскликнула Гончая. - Я видела этого монстра! Мы с дочерью висели над его разинутой пастью, пока взрыв, который устроили мой босс и его подручные, не выбросил меня оттуда! Я потеряла сознание, но выжила, а они и моя дочь погибли.
        Поп снова перекрестил ее.
        - Утешься тем, что сейчас твоя дочь пребывает в лучшем мире.
        - Моя дочь пребывает в утробе чудовища, жуткой подземной твари, которую ты даже представить себе не можешь!
        - Я говорю не о теле, а о душе твоей дочери.
        Гончая почувствовала усталость. Ей уже не хотелось спорить с ним.
        - Что такое душа? - по инерции спросила она.
        - Душа - это то, что отличает нас от животных и делает людьми.
        Девушка вспомнила, как закованные в кандалы рабы, стоя на карачках или сидя на коленях, ковыряются в земле, покрытые грязью с ног до головы и больше похожие на навозных мух, чем на людей. Впрочем, она сама и прикованный к ней священник выглядели не лучше.
        - Еще одна красивая, но глупая сказка.
        - Это не сказка, - возразил упрямый проповедник. - Вспомни моменты, когда ты была здорова, но тебе все равно было плохо. Это болела твоя душа. И наоборот, когда телу больно, а тебе хорошо, значит, душа радуется.
        - Чушь, - отрезала Гончая, но неожиданно для себя задумалась. В жизни ей редко бывало хорошо, но все-таки такое случалось. Например, когда Майка очнулась после своего обморока на Краснопресненской. Или когда впервые назвала ее мамой. Да Гончая готова была прыгать от радости!
        Слова священника не давали покоя, и на следующий день, скребя неподатливую землю, она снова вернулась мысленно к ночному разговору. «Может, рассуждения попа о душе вовсе не чушь? Может, и другие его слова, например, о боге, о силе молитвы…»
        Внезапно ее грудь пронзила острая боль, словно туда воткнули раскаленный прут. Гончая попыталась закричать, но не смогла даже сделать вдох. Перед глазами потемнело, хотя в яме ярко горели зажженные факелы. Она судорожно вцепилась руками в землю, но не смогла удержаться и провалилась в темноту.

* * *
        - Слава Богу, ты очнулась, - лицо попа промелькнуло перед ее глазами и сменилось его обсыпанным песком затылком. - Все в порядке! Ей уже лучше!
        - Тогда пусть работает! - донеслось в ответ откуда-то сверху. Гончая не узнала голос, но и так было ясно, что он принадлежит кому-то из надсмотрщиков.
        Отец Ярослав снова обернулся к ней. Девушка ухватила его за ворот и притянула к себе.
        - Ты меня откачал?
        Священник неопределенно пожал плечами.
        - Я старался.
        Она оттолкнула его.
        - Какого черта тебе от меня надо? Если бы не ты со своей непрошеной заботой, я бы сейчас обнимала дочь на том свете. При условии, что все, что ты наговорил о душе, правда.
        - Если ты жива, значит, твое время еще не пришло.
        Поп хотел что-то добавить, но его оборвал грозный окрик тюремщика:
        - Работать, твари!
        В воздухе свистнул кнут. Гончая лежала на земле, и конец бича до нее не дотянулся. Священнику повезло меньше. Хлыст стеганул его по руке, разрывая рукав фуфайки и рассекая кожу до мяса. Поп сморщился от боли и втянул голову в плечи, но испугался не за себя или не только за себя.
        - Пожалуйста, если не можешь, то хотя бы сделай вид, что работаешь. А то эти не отстанут.
        Гончая мрачно усмехнулась. Держась за руку напарника, она перевернулась на живот, кое-как встала на колени и принялась ковырять плотную землю. Поп крутился рядом, стараясь заслонить ее от взглядов надсмотрщиков своим телом. Хотя он делал это неумело, девушка не могла не оценить его самоотверженности. А потом увидела у него на спине в прорехе разорванной фуфайки еще один след от бича. Свежий, сочащийся кровью след!
        - Что это? - удивилась Гончая. - Почему? Тебя же не бьют.
        - Только когда молюсь, - поправил ее поп. - Харон так решил. Хочет доказать мне бессилие Бога, а может, себе. Но на производительность труда и все остальное приказ не распространяется. Никаких поблажек.
        Девушка окончательно запуталась.
        - Почему же ты не молился?
        - Я молился, а еще помогал тебе. Но они решили, что такая молитва не считается.
        До нее, наконец, дошло. Если бы священник сидел смирно, то его, скорее всего, не тронули бы, а удар плеткой достался бы ей.
        - Спасибо тебе, - нехотя ответила она.
        Гончая не боялась смерти, которая приблизила бы ее ко встрече с Майкой, но умереть под ударами кнутов каких-то подонков девушка не хотела. Охотничья собака может погибнуть в жестокой схватке или на бегу от разрыва сердца, но она никогда не подставит свое горло волку!
        - Не за что. Ты только не останавливайся, сестра. На нас все еще смотрят.
        Она незаметно оглянулась. Надсмотрщики, сидящие на лестницах, действительно наблюдали за ними, но уже без прежнего рвения, скорее, по инерции. Убивать ее, по крайней мере, в ближайшее время, они точно не собирались. Она снова обернулась к попу.
        - Как ты меня откачал? Искусственное дыхание?
        Тот замотал головой и зачем-то спрятал за спину левую руку.
        - Покажи, - потребовала Гончая и, не обращая внимания на протесты священника, схватила его за руку. На ладони выделялись небольшие кровоточащие ранки, повторяющие форму зубов. - Это я? Я тебя укусила?
        Поп кивнул.
        - У тебя начались судороги, сестра. Нужно было вставить что-то между зубов, чтобы ты не задохнулась.
        Девушка представила, как вонзила зубы ему в ладонь. Священнику повезло, что он отделался только синяками и неглубокими ранами. Могло быть и хуже.
        - Ты все же поосторожней. Я в семнадцать лет как-то одному в драке нос откусила.
        - Как откусила? - опешил священник.
        Бывшая охотница за головами развела на пару сантиметров большой и указательный пальцы правой руки.
        - Вот на столько.
        О том, как четыре годя года спустя в рукопашной схватке она перегрызла противнику сонную артерию, и тот меньше чем за минуту истек кровью, девушка предпочла не рассказывать.

* * *
        Наказаний кнутом в этот день удалось избежать, но Гончая вымоталась настолько, что даже не пыталась ловить жареных крыс, которых перед отбоем, как обычно, вывалили в яму сатанисты. Вместо нее это попробовал сделать поп. Его неуклюжие, суетливые движения со стороны смотрелись забавно. Ничего он, конечно, не поймал, только заработал пару оплеух и с пустыми руками вернулся назад.
        - Ничего, - успокоила его напарница. - Если завтра до вечера не умру, добуду парочку. Наедимся крысятиной до отвала.
        - Тогда только попробуй умереть! - пригрозил ей отец Ярослав.
        Гончая улыбнулась:
        - Признайся, в прежние времена, до крушения мира, когда ты служил священником, то и представить не мог, что когда-нибудь будешь мечтать о плохо прожаренной крысе?
        - Я не служил священником, не провел ни одной службы, - неожиданно сказал прикованный к ней мужчина. Гончая застыла на месте, а он тем временем продолжал: - В тот год, когда случилась ядерная война, я как раз закончил духовную академию, прошел обряд посвящения и после хиротонии[2 - Канонизированная процедура в христианстве, наделяющая священнослужителя правом совершать таинства и обряды.] ехал в храм на свою первую самостоятельную службу в качестве священника. Вышел из метро, и где-то на полпути к храму услышал, как завыли сирены. Люди вокруг побежали, и я вместе с ними. Потом уже сообразил, что бегу назад - обратно в метро.
        Гончая слышала много рассказов о первых минутах крушения мира, почему-то лучше всего люди запомнили именно начальный момент катастрофы. Она и сама могла рассказать подобную историю.
        - Ты спасался.
        - Спасался? - переспросил поп. - Не знаю. Понимаешь, тогда на улице были люди, которые бежали в другую сторону - к храму, и я их видел. Они бежали к Богу, а я от него. Вместо того чтобы быть с моими прихожанами, быть с теми, кто в последние мгновения жизни обращался к Господу, утешить их, я оставил, предал этих людей! Нет, я не спасался. Я просто струсил. Спрятался под землей, теперь так и живу здесь, если это можно назвать жизнью.
        - И ни разу не выходил? - Гончая указала взглядом вверх, где над многометровой толщей земли, бетона и асфальта обезлюдивших московских улиц простиралось бескрайнее небо. Ей вдруг стало нестерпимо жалко этого израненного и измученного человека, который вот уже более двадцати лет не видел белого света.
        - Один раз, - признался священник (или не священник?). - Уговорил сталкеров с Кропоткинской проводить меня до Храма Христа Спасителя. Там от метро совсем рядом. А когда вышел на поверхность, увидел, во что превратилась Москва и сам Храм, испугался… и снова спрятался под землю.
        Его голос дрогнул, и Гончая поняла, что он с трудом сдерживает слезы.
        - Жалеешь?
        - Даже не представляешь как. Ведь у меня был шанс вернуться в Храм, войти в Дом Божий! А я им не воспользовался.
        - На крыше твоего храма свили гнездо птерозавры - такие крылатые твари, вроде драконов. А внутри, наверное, поселились еще какие-нибудь монстры. Так что там давно уже не дом божий.
        - Нет! - упрямо мотнул головой поп. - Даже если в Божьем Доме хозяйничают адские создания, он все равно остается Домом Бога!
        Это было сказано с такой непоколебимой уверенностью и таким твердым голосом, какого Гончая от своего собеседника никогда еще не слышала. В новом мире так говорили только люди, обладающие властью и недюжинной физической силой и, как правило, с оружием в руках. С серьезным оружием! А у этого человека не было ни власти, ни силы, ни оружия. Только слова и его необъяснимая вера. Но именно эта вера подарила ей, умирающей женщине, надежду на встречу с погибшей дочерью! Такая надежда дорого стоила.
        А долги надо возвращать.
        - Если бы я могла, если бы у меня оставались силы, я бы проводила тебя в тот Храм.
        - Спасибо. Но я упустил свой шанс, - вздохнул священник.
        Гончая оценивающе взглянула на него. «Он наверняка переживет меня, но ненадолго. Когда меня не станет, никто не поделится с ним жареной крысой, потому что на слова «братья и сестры, будем же милосердны друг к другу» остальным наплевать. А без еды поп протянет от силы несколько дней».
        - Ты специально пришел на Кропоткинскую, чтобы попасть в Храм? - спросила девушка, вспомнив его рассказ.
        - Я жил там, - ответил он. Это прозвучало так, словно присутствие священника на станциях Красной Линии было обычным явлением. - Все надеялся добраться до Храма. А потом нынешние хозяева станции выгнали меня оттуда.
        - Повезло, что не расстреляли, - вставила Гончая, вспомнив собственные «особые» отношения с контрразведкой красных.
        - Да? Ты считаешь, что повезло? - он выразительно оглянулся вокруг.
        - А сюда как попал?
        - Так же, как и все. Шел по тоннелю, меня ударили сзади, потом мешок на голову - и вот я здесь. Харон спросил: «Кто такой?» Я ответил: «Отец Ярослав, священнослужитель». Тот засмеялся, даже обрадовался, сказал: «Поп, значит. Вот и проверим, долго ли ты в слугах у Сатаны протянешь».
        - И давно ты уже здесь?
        - За пару дней до тебя меня привели.
        Гончая рассмеялась.
        - Так мы с тобой из одного «призыва»?
        Но отец Ярослав - Гончая решила, что не будет больше подтрунивать над ним безличным обращением «поп» - и на этот раз не поддержал ее шутку.
        - Я уверен, что не бывает случайных встреч. Или Бог посылает нужного нам человека, или мы посылаемся кому-то Богом. Думаю, что и сюда мы попали не случайно, а по воле Господа, - сказал он. - Для какой-то неведомой цели.
        - Копаться в собственном дерьме!
        - Возможно, это часть Божьего наказания за наши грехи.
        Гончая вытянулась на земляном полу и уставилась вверх. Осыпающиеся края ямы напомнили ей вертикальную нору гигантского членистоногого чудовища.
        - В таком случае богу следовало поучиться у монстра из земных недр. Вот кто непревзойденный виртуоз по части наказания. Если бы он не гонялся за моей дочерью, то давно бы уже сожрал все метро, со всеми его жителями. И теперь, когда моя девочка мертва, монстр приступит к основной трапезе. А может, уже приступил.
        - Что ж. Значит, такова воля Бога, - повторил отец Ярослав. - В древности существовали два больших, густонаселенных города: Содом и Гоморра. Но люди, которые там жили, погрязли в разврате, жадности и злобе. Даже десяти праведников не нашлось среди них, и Господь уничтожил эти города за грехи их жителей. Нынешние обитатели метро со своими низменными страстями во многом похожи на жителей Содома и Гоморры, а та мерзость и гнусь, которые творятся почти на каждой станции и в темноте перегонов, похожи на то, что происходило в домах и на улицах этих городов. Но за грехами неминуемо следует наказание.
        - Зачем же ты спас меня сегодня, если наказание, по-твоему, неотвратимо?
        - Даже Господь, прежде чем уничтожить Содом и Гоморру, послал туда ангелов, чтобы спасти единственного праведника и его семью.
        - Ты ошибаешься, священник, я уж точно не праведник, - ответила Гончая, отвернулась от него и закрыла глаза.
        «Майка, - беззвучно прошептали в темноте ее растрескавшиеся губы. - Моя светлая, прекрасная, любимая девочка! Почему ты мертва, а какие-то мерзкие уроды, которые только и делают, что пьют и жрут, грабят, насилуют и убивают, живы? Разве это справедливо?! Пусть они умрут! Пусть умрут все».
        Глава 4
        В подземном чертоге
        Ночью Гончей приснилась дочь. Девочка бродила в одиночестве по каким-то темным тоннелям и никак не могла выбраться оттуда. Что бы ни рассказывал отец Ярослав о местопребывании покинувшей тело души, Майка вовсе не выглядела радостной и счастливой. Ее необычайно бледное лицо и широко распахнутые глаза выражали смертельный ужас, а по тому, как она беспрестанно озиралась вокруг, как в нерешительности замирала на месте, прежде чем сделать следующий шаг, было видно, что она очень боится.
        В том мрачном месте, куда попала Майка, было от чего испугаться. Запутанные, петляющие ходы совсем не походили на привычные Гончей туннели метро. В них не было ни рельсов, ни шпал, ни электрических кабелей - вообще ничего сделанного человеческими руками! Вместо знакомых чугунных и бетонных тюбингов стены были покрыты повторяющимися глубокими бороздами, отчего туннели напоминали отлитый в камне исполинский кишечник. Создавалось впечатление, что Майка бродит внутри чьих-то окаменевших потрохов!
        Гончая с криком вынырнула из привидевшегося ей кошмара. Она безошибочно нашла в темноте прикованного к ней священника, схватила его за шиворот и резко встряхнула. Мужчина открыл глаза и замотал головой, пытаясь понять, что происходит.
        - Ты врал мне! - выкрикнула девушка ему в лицо. - Все врал! Нет никакого лучшего мира, только этот! И еще есть чудовище, подземный монстр, проглотивший мою дочь! И она или ее душа сейчас там, в его брюхе!
        - А? Чего? - раздалось среди храпящих и стонущих тел.
        - Опять чумная к попу пристает?.. Да когда же это кончится?!
        Гончая уже не кричала, она рыдала навзрыд. Отец Ярослав положил ее голову себе на грудь - девушка не сопротивлялась, у нее просто не осталось на это сил, - и стал гладить по волосам.
        - Лучший мир существует. В свой час, сестра, ты его увидишь. Не я, а Дьявол, Враг человеческий, обманывает тебя. Он проделывает это с каждым из нас: кого-то искушает, кого-то запугивает. Если Бог - любовь и милосердие, то Дьявол - это злоба и ненависть. Уверен, что и чудовище, тот подземный монстр, о котором ты говорила, - это его творение. Возможно, самое жуткое порождение Дьявола. Само воплощение Зла. Ведь Злу недостаточно уничтожить человеческую плоть. В первую очередь оно стремится погубить наши души и использует для этого разные способы, в том числе и страх. Парализованная страхом, доведенная до полного отчаяния душа не может пробиться к Богу и становится легкой добычей Дьявола. Но как бы тяжело нам ни было, Бог всегда способен исцелить наши души от страха и отчаяния, и тебе достаточно его просто попросить.
        - Как это? - прошептала Гончая сквозь слезы.
        - Молиться.
        - Я не умею.
        Отец Ярослав улыбнулся. Хотя она и не видела его лица, но поняла, что он улыбается.
        - Научиться никогда не поздно. Сейчас представь себя перед всевидящим Богом и повторяй за мной:
        Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь.
        Гончая послушно представила, что кто-то сильный и невидимый смотрит на нее из темноты, у него даже было лицо, похожее на лицо прикованного к ней священника, и начала повторять:
        - Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…

* * *
        Она открыла глаза еще до побудки. Наверху, в своем лагере, сатанисты уже зажигали факелы и развешенные по стенам светильники.
        Священник лежал на боку, поджав колени к груди и вытянув в сторону напарницы правую руку. Из его приоткрытого рта доносилось на удивление ровное дыхание.
        Гончая прислушалась к своим ощущениям. Вчерашней слабости, которая буквально валила ее с ног, как не бывало. Зато очень сильно хотелось есть. Девушка даже сглотнула, потом еще раз, и только на третий раз поняла, что не чувствует боли. В горле по-прежнему першило и саднило, словно она проглотила какой-то колючий предмет, застрявший у нее внутри, но боли не было! Лишь когда Гончая попробовала кашлянуть, почувствовала, как в гортань будто вонзился острый шип.
        «Нет, - остановила она себя. - Не может быть, чтобы из-за нескольких фраз, сказанных неизвестно кому, прошла боль, не отпускающая уже вторую неделю. Да я и не просила об этом. Строго говоря, я вообще ни о чем не просила, кроме неконкретного “господи, помилуй”». Тем не менее Гончую не покидало ощущение особенности или даже исключительности момента, а она привыкла доверять своим ощущениям.
        «Особенный день». Мысль не удивила ее. Сатанисты еще не начали будить спящих рабов, а она уже твердо знала, что сегодня для нее многое изменится. Или уже изменилось.
        По прикидкам Гончей, последователи сатаны давно уже должны были устроить пленникам утренний холодный душ, однако почему-то медлили. Сверху донеслись перебивающие друг друга голоса, и девушка сразу узнала в одном из них голос Харона. Через пару минут в яму все-таки хлынула вода. Гончая мгновенно оказалась на ногах, пихнув в бок спящего как младенец соседа.
        - Завтрак проспишь.
        Отец Ярослав не заставил себя ждать: он быстро поднялся и подставил руки под льющиеся сверху струи. Наблюдая за ним, Гончая с усмешкой подумала, что сумела неплохо его натренировать: «Пожалуй, через пару-тройку уроков он сможет ловить жареных крыс не хуже меня. Если захочет. И если доживет».
        Водяной поток внезапно прекратился - в этот раз надсмотрщики явно пожадничали. Но все же Гончая успела и напиться, и ополоснуть лицо, а ее напарник только смочил себе губы. Она решила, что поторопилась с выводами: к самостоятельному добыванию пищи священник еще не был готов.
        Гончей было искренне жаль этого забавного, непохожего на других человека, совершенно не приспособленного к жизни в рухнувшем мире, но уже через секунду она забыла о нем, увидев, как по лестнице в яму спускается сам предводитель сатанистов с двумя своими подручными.
        - Слуги Сатаны, встречайте глашатая воли своего Господина! - обратился он к потупившим взоры рабам, взмахнув своим неизменным посохом с набалдашником из крысиного черепа.
        Харону никто не ответил, но его это нисколько не опечалило. Он с деловым видом объявил:
        - Сатана указал мне путь! Подземные чертоги нашего Господина и Избавителя уже близко!
        «Подземные чертоги? Так вот как называется эта выгребная яма». Гончая не заметила, как усмехнулась, но у главаря сатанистов оказался на редкость чуткий слух.
        - Отрицая мои слова, ты отрицаешь нашего Господина! - заявил вождь, надвигаясь на нее. Вокруг девушки мгновенно образовалось пустое пространство, только прикованный к ней священник не имел возможности ретироваться. - Поклянись в верности Сатане, или я, как глашатай его воли, сурово накажу тебя. - Харон перехватил удобнее свою арматурину-посох, заточенный конец которой направил Гончей в лицо.
        «Вот и все, - без особого сожаления подумала она. - Не зря говорят, что перед смертью боль проходит».
        Но тут вперед неожиданно выступил отец Ярослав.
        - Эта женщина больна. Она не может говорить. Вчера она едва не умерла во время работы.
        - Едва не умерла? - Главный сатанист с сомнением взглянул на стоящую перед ним пленницу, но один из надсмотрщиков утвердительно кивнул, подтверждая слова священника. - Не может говорить, а насмехаться над моими словами, значит, может?
        - Это была не насмешка. Она сдерживала кашель, - не моргнув глазом, солгал отец Ярослав.
        «Кашляй», - прочитала Гончая по его беззвучно шевелящимся губам, когда он на мгновение обернулся к ней. Внезапно ей действительно захотелось откашляться, даже притворяться не пришлось. Но даже отхаркнутая рабыней кровавая мокрота не развеяла сомнения Харона и не заставила его опустить железный посох, нацеленный девушке в лицо.
        - Славь Сатану, - приказал он. - Все славьте!
        - Слава Сатане… слава… - донеслось из толпы замученных оборванцев. Но предводитель сектантов смотрел только на Гончую, а она смотрела на него. Молча. В горле осталось еще достаточно кровавых соплей для хорошего плевка в лицо сатанисту, вот только плюнуть бунтарка не успела.
        - Слава! - раздалось в шаге от нее. - Слава!
        Кричал отец Ярослав. Гончая изумленно вытаращила глаза, но еще больше удивился сам вождь сатанистов.
        - Сдулся, поп! - заорал Харон, перекрывая все прочие голоса. - Я всегда знал, что надолго тебя не хватит! Помог тебе твой бог?! Где он, на небе? Там ему и место. А здесь, под землей, обитель Сатаны! И скоро мы откроем его подземные чертоги!
        - Вы хорошо потрудились! - объявил он притихшим рабам. - Но нужно работать еще усерднее! И тот, кому мы служим и поклоняемся, послал вам в помощь своих новых, только что обретенных слуг!
        По знаку Харона висящая над вырытым колодцем бочка стремительно заскользила вниз. На ней, держась за трос, стояли два человека в одинаковой одежде, в которой Гончая с трудом узнала униформу штурмовиков Рейха. Еще один человек сидел в бочке, испуганно озираясь по сторонам. Через секунду бочка грохнулась на дно ямы, и пленники повалились на землю. То, что это именно пленники, было видно по заляпанной кровью и опаленной одежде новоприбывших и по цепи, сковывающей ноги двоих из них. Третий же, невысокий мужичонка с ободранной щекой и разбитыми губами, тот, что сидел в бочке, остался без кандалов только по причине того, что ему не нашлось напарника.
        Главарь сатанистов обошел сбившихся в кучу рабов, которые при его приближении испуганно опускали глаза, и вывел из толпы на середину ямы напоминающую скелет тощую женщину в рваных обносках.
        - Посмотрите на эту трудолюбивую работницу! - Приказал Харон. - Все посмотрите!
        Он явно собирался поставить ее в пример, хотя, судя по внешнему виду, выбранному «примеру» осталось жить максимум пару дней.
        - Ты хорошо поработала во благо нашему Господину и заслужила награду. Возрадуйся.
        Вряд ли истощенная рабыня что-либо понимала, тем не менее она попыталась улыбнуться, обнажив редкие гнилые зубы.
        - Властью, данной мне Сатаной, я освобождаю тебя!
        Харон торжественно взмахнул своим посохом и, сделав не лишенное изящества движение, вонзил его в приоткрытый рот несчастной. Заточенное острие пронзило мозг бедной женщине, пробило теменную кость и вынырнуло из затылка. Новые пленники испуганно ахнули, мужичок без кандалов даже вскрикнул. Больше никто не произнес ни звука. Только отец Ярослав молча перекрестил осевшее на землю тело погибшей, когда Харон выдернул стальную пику из ее рта.
        Дальнейшее являлось тайной только для новичков. Остальные рабы, включая Гончую, насмотрелись подобных сцен. Подручные вождя привычно сняли кандалы с ноги убитой и заковали в них не имеющего напарника мужичка, потом отработанными движениями забросили женский труп в опустевшую бочку и вслед за своим предводителем выбрались по лестнице из ямы. Их место тут же заняли надсмотрщики с кнутами, символизируя начало нового дня в «подземном чертоге».

* * *
        - А ты горазд врать, как я погляжу, - сказала Гончая, наблюдая за роющим руками землю напарником. - Или священников специально этому учат?
        Тот ответил не сразу. Сначала перекрестился, пробормотал что-то вроде: «Господи, прости мне мои грехи», - и лишь после этого обернулся к ней.
        - Ты должна жить, сестра, чтобы выполнить свое предназначение.
        Она рассмеялась ему в лицо. Исчезнувшая ночью боль снова вгрызлась ей в горло и теперь уже не собиралась отпускать.
        - Нет у меня никакого предназначения.
        Священник не стал с ней спорить, лишь вздохнул.
        - Но я все равно хочу тебе помочь.
        Девушка не нашла, что ему ответить, и отвернулась. «А ведь он спас меня сегодня, и уже второй раз спас! Хотя я его об этом и не просила».
        Через какое-то время Гончая поймала себя на мысли, что ей совершенно не жаль убитую Хароном женщину. Не потому, что та все равно была обречена, а потому, что ей самой погибшая была безразлична. Единственный, кто пожалел несчастную, - это отец Ярослав! Вот за него, за его жизнь, она, пожалуй, поборолась бы.
        - Слышь, а? Скажи, че это за место? Я у кого ни спрашиваю, все молчат.
        Гончая обернулась. К ней подполз мужичонка с ободранной щекой из последнего пополнения. Девушка вспомнила своего рыжего напарника, пристававшего к пленникам с теми же вопросами. Наверное, это был удел всех новичков.
        - Тебе не все ли равно? - спросила она. - Делай, что велят, или делай вид, что делаешь все, что велят, и тогда, может быть, проживешь подольше. Со временем сам все поймешь. С приятелей своих бери пример: шепчутся между собой, а к другим не лезут.
        - Да какие они мне приятели?! - возмутился мужичонка. - Фашисты недобитые. Если бы Левша с бомбой не подвел, я бы весь их поганый дозор вместе с дрезиной изничтожил! А так… и меня, и их взрывом накрыло. Эти, с наколками, потом нас, бесчувственных, в тоннеле подобрали.
        В сознании Гончей всколыхнулась мутная волна.
        - Как ты сказал - Левша?
        - Ну да, - кивнул мужичок. - Минер наш. Настоящий мастер. Вернее, был. А как с последнего задания вернулся, у него руки стали трястись. Вот и напутал что-то со взрывателем, будь он неладен!
        Поднявшаяся волна взметнулась до небес, но внешне это никак не проявилось. Гончая даже не повысила голос.
        - Глухой, одноглазый минер, прозвище Левша?
        - Ты че, его знаешь? - удивился подрывник-неудачник.
        Та неопределенно пожала плечами.
        - Встречались. Давно он вернулся?
        - Недели две, где-то так.
        - Один?
        - А я почем знаю. А ты чего интересуешься?! - насторожился мужичок. - Какое твое дело? На фашистов шпионишь?
        Вместо ответа Гончая схватила его за нижнюю губу и дернула на себя.
        - Где найти Левшу? Быстро.
        Мужичок замычал и замахал руками, но когда у него изо рта выкатилась струйка крови, сдался.
        «На Площади Революции живет. Где сейчас - не знаю», - мысленно перевела Гончая его неразборчивый лепет. Судя по слезам в глазах, подрывник не соврал. Девушка разжала пальцы, мужичок тут же отвалил в сторону. Можно было не сомневаться: к ней он больше никогда не приблизится.
        Обернувшись, Гончая встретилась с осуждающим взглядом священника.
        - Что ты делаешь? Ты же едва не искалечила его.
        - Разве? - она взглянула на свои испачканные кровью пальцы. И переключилась на другую тему, которая была куда важнее этого горе-диверсанта. - Ты был прав насчет моего предназначения, и теперь я знаю, в чем оно состоит.
        - В чем же?
        Голос отца Ярослава дрожал от волнения, а Гончая, наоборот, еще никогда не чувствовала себя так спокойно.
        - Покарать убийц моей дочери.
        - Они живы?!
        Девушка кивнула.
        - Живы, но ненадолго. Я найду их. И убью.
        Лицо ее напарника исказилось, словно от боли.
        - Нет. Не может быть. Я не верю, что Господь хранил тебя ради мести!
        - Мне плевать, во что ты веришь и во что не веришь. Я все равно сделаю это. Если хочешь мне помочь, помолись, чтобы я успела выполнить задуманное, прежде чем ожоги и облучение доконают меня окончательно.
        - Я… - отец Ярослав потупился, но затем поднял голову и взглянул в глаза собеседнице. - Я буду молиться за твое здоровье. Но не проси меня, чтобы я молил Бога о помощи в задуманной тобою мести! Я бы сделал это, если бы ты защищала дочь. Но то, что ты замыслила, не вернет ее к жизни! Это будет просто убийство, которое не принесет тебе облегчения и не приблизит тебя к Богу!
        - Насчет бога тебе, конечно, виднее. Но насчет меня ты ошибаешься. Мне будет спокойнее умирать, зная, что убийцы моей девочки мертвы.
        - Ты и прежде так думала! Разве тебе было легче?
        - А теперь будет! - отрезала Гончая. - И хватит причитать, поп. У меня осталось мало времени, а еще надо придумать, как выбраться отсюда.
        - Не рассчитывай на подсказки Бога. Бог не помогает убийцам.
        Бывшая охотница за головами холодно усмехнулась. Когда-то такая усмешка приводила в трепет знающих ее мужчин, потому что за этой улыбкой мог последовать выстрел в упор или молниеносный удар клинка.
        - Обойдусь как-нибудь без его подсказок.
        Священник много еще чего наговорил, даже пытался взывать к богу о ее вразумлении, но только заработал пару ударов кнутом за свою болтовню. Гончая больше не обращала на напарника внимания. До конца дня она мысленно перебирала различные планы побега, но ничего путного в голову не приходило. Прошлый опыт тоже ничем не мог ей помочь, так как в подобной ситуации она оказалась впервые. В плен попадала несколько раз, но в яме еще не сидела.
        Изо дня в день роющие землю рабы углубили эту дыру на десяток, а может, уже и на целую дюжину метров, так что яма теперь уже напоминала шурф или вертикальную шахту. Выбраться отсюда можно было только по веревке, но каждый раз перед отбоем сатанисты поднимали трос с привязанной к нему бочкой, а до этого зорко следили за пленниками! «Попытаться прорваться с боем? Мне хватит сил максимум на одного надсмотрщика, а остальные прикончат меня прежде, чем я успею выбраться из ямы. Что же делать?»
        Гончая покосилась на ковыряющегося в земле напарника, который, наконец, оставил ее в покое, потом, подражая священнику, подняла глаза вверх и неожиданно для самой себя пробормотала:
        - Господи, вразуми.

* * *
        Изнуренные однообразным трудом рабы попадали и растянулись на земле, чтобы за несколько часов тяжелого, беспокойного сна вернуть хотя бы толику растраченных сил. Настала пора действовать, но Гончая не спешила. Она выждала, когда надсмотрщики погасят все факелы и светильники, кроме тех, что освещали по ночам лагерь сатанистов, и когда яма с пленниками погрузилась в непроглядную тьму, переползла к косматому детине, выдавшему надсмотрщикам несчастного Рыжего. Другого такого гнусного и отвратительного ублюдка было не найти даже среди доведенных до скотского состояния рабов, и Гончая ни за что не стала бы иметь с ним дело. Но он был одним из немногих, а возможно, единственным, кому удалось выживать в плену у Харона и его банды в течение нескольких недель и при этом сохранить рассудок.
        Она поводила под носом у Косматого крысиной лапой, которую не съела, а специально приберегла на этот случай, и, когда почувствовавший запах жареного мяса детина открыл глаза, мгновенно отдернула руку.
        - Знаешь, куда здесь девают трупы?
        Он все понял правильно и кивнул.
        - Куда?
        - Сваливают в заброшенный тоннель вместе с выкопанной землей и камнями.
        - Молоток, - усмехнулась Гончая. - Держи приз.
        Она бросила на грудь Косматого крысиную лапку, тот сейчас же схватил угощение и засунул себе в рот. Девушка откатилась обратно к напарнику. Когда она оказалась у него под боком, он произнес:
        - Я слышал, о чем вы говорили.
        Гончая беззвучно выругалась. Она рассчитывала сохранить разговор с Косматым в тайне и до последнего мгновения надеялась, что ей это удалось.
        - Он ошибается, - продолжил отец Ярослав. - Тела погибших не вывозят вместе с землей. Ими кормят крыс.
        - Каких крыс? - растерялась Гончая.
        - Которых разводят поклонники Сатаны.
        - Тех крыс, что мы едим? - ее передернуло. А она еще удивлялась, где сатанисты умудряются ловить таких откормленных крыс. - Откуда ты знаешь про это?!
        Священник вздохнул.
        - Я все это видел. В первый же день, как я оказался в плену, умер мужчина. Не старый и не избитый. Он даже не выглядел больным, но неожиданно схватился за грудь, упал и умер. Наверное, сердце не выдержало. Когда за телом спустились охранники, я попросил разрешение провести обряд погребения. Мои слова услышал Харон. Он приказал мне вылезти из ямы, потом отвел к загону с крысами и, когда его люди бросили туда мертвое тело, велел служить панихиду. Это было ужасно. Я читал молитвы, а крысы в это время грызли труп этого несчастного. Они пищали и дрались между собой за оторванные куски. Я хотел закончить обряд поскорее, но Харон не отпустил меня, заставил смотреть, как крысы обгладывают кости этого человека. А сам следил за мной, смотрел и улыбался. Никогда не забуду его дьявольскую улыбку.
        - Харон всегда лично наблюдает, как крысы жрут мертвяков?
        - Думаю, за этим вообще никто не наблюдает. Только для меня было сделано исключение.
        - Поблизости есть какие-нибудь жилые палатки, караульные посты или что-то подобное?
        - Насколько я помню, нет… - отец Ярослав замолчал на полуслове и насторожился. - Что ты задумала?
        Девушка улыбнулась и, хотя напарник не мог этого видеть, подмигнула ему.
        - Умереть. Сегодня ночью.

* * *
        Когда на спящих рабов сверху хлынули потоки воды, Гончая не пошевелилась. Кровавая мокрота, которую она в темноте размазала по лицу, уже засохла и должна была убедить надсмотрщиков, что пленница во сне захлебнулась собственной кровью.
        - Вы же видите, эта женщина мертва.
        «Началось!» Она лежала с закрытыми глазами, поэтому не видела, что происходит вокруг. Приходилось полагаться только на слух, и, судя по реплике отца Ярослава, надсмотрщики уже обратили внимание на ее неподвижное тело.
        - Здесь еще двое мертвых! - внезапно раздалось с другой стороны.
        «Еще двое?!» - опешила Гончая. В ее плане не были предусмотрены другие трупы, но после недолгого размышления она решила, что так даже лучше - чем больше мертвецов, тем меньше внимания каждому конкретному телу.
        Однако время шло, а в яму никто не спускался. Отец Ярослав, видимо, от волнения сжал руку девушки.
        - О боже, - неожиданно прошептал он.
        А еще через несколько секунд Гончая услышала рядом с собой голос Харона:
        - Я помню этого человека. Он один из трех новых слуг нашего Господина. Эти двое умерли не своей смертью. Их убили!
        Несмотря на закрытые глаза, девушка ясно представила, как предводитель сатанистов разглядывает тела неудавшегося красного подрывника и прикованного к нему напарника. Она сразу же догадалась, кто их убил. Штурмовики отомстили горе-диверсанту, по вине которого попали в плен, а заодно прикончили и раба, ставшего свидетелем расправы.
        Но Харона побудительные мотивы не интересовали.
        - Убийство слуг - это преступление против Господина! - объявил он. - Вы все повинны в этом, потому что допустили убийство, и будете за это наказаны! Сегодня никто не получит пищи! А чтобы умилостивить Сатану, нашего Господина, мы принесем ему искупительную жертву. Жертву крови!
        После этих слов в яме началась какая-то возня, кто-то упал на землю в двух шагах от Гончей, а следом за этим на нее обрушился вопль косматого детины.
        - Это она! Она все подстроила, чтобы сбежать! Вы проверьте, может, она и не сдохла вовсе!
        Не успела «мертвая» опомниться, как ее оторвали от земли, чья-то заскорузлая рука дважды ударила ее по лицу, потом те же пальцы оттянули ей веко, и она увидела перед собой ухмыляющееся лицо главаря сатанистов.
        Харон недолго разглядывал пленницу. Убедившись, что она не умерла, а всего лишь притворяется, он сразу потерял к ней интерес и обернулся к священнику.
        - Ты хотел помочь ей бежать?
        Под требовательным взглядом вождя сектантов отец Ярослав утвердительно кивнул. Харон рассмеялся. Его неестественный дребезжащий смех звучал так, словно две ржавые железяки терлись друг о друга. Гончая брезгливо сморщилась.
        - Что же не попросил своего никудышного бога? Или он ослабел настолько, что ты решился сам? Для тех, кто противится воле Сатаны и отказывается служить ему, одно наказание - смерть! - объявил Харон жавшимся к стенам ямы рабам и снова уставился на священника. - Но тебя, поп, я убивать не стану, чтобы ты узрел могущество Сатаны и немощь того брехуна, которому ты молился. А эту задумавшую сбежать тварь мы принесем в жертву нашему Господину. Ты сам ее и принесешь… Наверх их!
        Последняя фраза насторожила Гончую, но Харон не стал ничего уточнять. По сигналу своего предводителя сатанисты скрутили девушку и прикованного к ней цепью напарника и запихнули их в бочку, которая тут же начала подниматься наверх. Тела убитых ночью мужчин так и остались лежать на земле, они больше никого не интересовали.

* * *
        Вокруг подъемника бесновалась толпа полуголых людей, покрытых одинаковыми татуировками с изображением человека-крысы. Одни подпрыгивали и кривлялись в каком-то первобытном танце, другие просто раскачивались из стороны в сторону, периодически выкрикивая непонятные слова, но едва предводитель выбрался из ямы, все голоса сейчас же смолкли.
        - Сатана, наш Господин, требует от нас повиновения! - воззвал Харон к своим последователям. - Повинуетесь ли вы ему?!
        Вокруг восторженно взревели десятки глоток, но лишь немногим сектантам удалось выговорить слово «повинуемся», большинство споткнулись уже на первом или на втором слоге.
        - Готовы ли вы принести ему жертву?!
        - Го…овы!
        - Они же все пьяны, - в ужасе прошептал священник. Гончая презрительно усмехнулась: можно подумать, что если бы сатанисты орали то же самое в трезвом уме, это бы что-то меняло.
        - И мы принесем ему жертву!
        Обернувшись, Харон указал на вытащенную из ямы бочку. Несколько человек с радостными криками бросились к подъемнику и вытряхнули из бочки скованных цепью рабов. На всех станциях толпа обожала публичные казни, лишь единицы составляли исключение, а сейчас эту массовую жажду крови подпитывало еще и выпитое зелье. Откуда-то появились две черные обугленные шпалы, и назначенные Хароном исполнители с азартом принялись сколачивать из них подобие креста.
        Увидев эту конструкцию, отец Ярослав что-то пробормотал - из-за пьяных воплей сатанистов Гончая не разобрала его слов - и перекрестил ее.
        - Погоди. Я еще жива! - крикнула она ему в ответ, но он, похоже, тоже не расслышал ее.
        Уверенности в ее голосе было немного. Наверное, потому, что то «еще», которое отмерила себе Гончая, стремительно заканчивалось. Едва стих стук молотка, подручные Харона подняли пленницу с земли и под крики ликующей толпы уложили на сколоченный крест. Два пьяных урода с безумными улыбками вытянули вдоль перекладины руки девушки, третий прижал к основанию ее босые ноги.
        Главарь протянул священнику освободившийся молоток и четыре ржавых гвоздя-«сотки».
        - Прибивай.
        У Гончей будто что-то оборвалось внутри. Она не верила, что даже под пытками отец Ярослав возьмет на себя роль ее палача, но уж слишком уверенно держался Харон.
        - Эта женщина избрана Богом! Не смей прикасаться к ней!
        Ответ священника лишь позабавил предводителя сатанистов.
        - Я? - изобразил удивление Харон. - Нет, это сделаешь ты.
        Он щелкнул пальцами, и через толпу татуированных крысолюбов протиснулся его советник. Коготь нес самый обычный металлический чайник, густо покрытый копотью, но от вида этой посудины Гончей почему-то стало не по себе. Харон бережно взял чайник в руки, а гвозди и молоток бросил под ноги священнику.
        - Что ты привык лакать на молебнах? Кровь своего распятого бога? Сегодня для тебя особый день, поп. Сегодня ты причастишься нектаром Бафомета!
        Проповедник не успел ничего ответить, потому что его схватили за волосы, запрокинули голову. Коготь зажал ему ноздри, а Харон вставил в рот несчастного носик чайника. Внутри булькнула густая жидкость.
        - Пей, поп.
        Отец Ярослав замотал головой, но его держали крепко. Какое-то время он сопротивлялся, Гончая разглядела выкатившуюся из уголка его глаза слезу, но, чтобы вдохнуть, ему пришлось сделать глоток, затем еще один, и еще…
        Когда девушка вновь увидела лицо своего напарника, она ужаснулась: оно было перекошено той же безумной улыбкой, что и лица окружающих ее татуированных существ.
        - Возьми молоток, - приказал священнику Харон.
        Тот дернул головой, протяжно рыгнул и взял в руки молоток.
        - Возьми гвоздь.
        Не отводя глаз от лица Харона, отец Ярослав нашарил рукой лежащие на земле гвозди и поднял один из них. На свою будущую жертву поп не смотрел, а Гончая наблюдала за ним, затаив дыхание.
        - Повернись, - продолжал отдавать приказы Харон. - Видишь эту женщину? Твой хозяин хочет, чтобы ты забил гвоздь ей в руку. И ты тоже этого хочешь.
        Священник опустился возле креста на колени и нацелил гвоздь на правое запястье девушки, но, видимо, от выпитого зелья у мужчины нарушилась координация движений - вместо гвоздя он ударил молотком по земле и сам едва не упал. Харон за его спиной рассмеялся.
        - Давай еще раз.
        Смех главаря поддержали его приспешники. Тот, что держал правую руку жертвы, даже подался вперед, чтобы лучше видеть происходящее. В этот момент Гончая повернула голову и выплюнула ему в лицо сгусток кровавой мокроты. Сатанист отшатнулся назад и принялся тереть залепленные слизью и кровью глаза, а девушка своей освободившейся рукой выхватила молоток из вялых пальцев священника.

* * *
        На свою беду опьяневшие сатанисты медленно соображали, а может, просто еще никогда не сталкивались с сопротивлением приготовленной к закланию жертвы. Даже когда Гончая проломила молотком верхнюю челюсть и выбила половину зубов уроду, который держал ее левую руку, по рядам остальных крысолюбов прокатился лишь изумленный вздох.
        Третьему противнику, сидящему у нее в ногах, она швырнула молоток в лицо. После такого удара залитый кровью сатанист опрокинулся на спину. А Гончая, наоборот, вскочила на ноги, не забыв схватить с земли один из гвоздей - вместо выброшенного молотка.
        Только когда она оказалась лицом к лицу с Хароном, тот осознал реальность угрозы и попятился назад. Коготь оказался проворнее и, опередив главаря, нырнул за спины рядовых сектантов. Сам вождь не успел этого сделать, и уже в следующее мгновение острый конец гвоздя уперся ему в горло в том месте, где под кожей пульсировала питающая мозг кровеносная жила. Знакомый доктор называл эту жилу «сонной артерией». Гончая понятия не имела, почему та называется сонной, да ее это и не интересовало. Зато она точно знала, что если разрезать, проткнуть или порвать эту артерию, любой противник умрет в течение минуты. И Харон тоже это знал, поэтому замер неподвижно.
        - Брось посох, - шепнула Гончая ему в ухо, и заточенный железный прут с костяным набалдашником через секунду шлепнулся на землю.
        - Прикажи своим людям расступиться.
        На этот раз Харон замешкался, но на выручку главарю пришел его советник.
        - Расступиться всем! - крикнул Коготь. Гончая и не подозревала, что этот «счетовод» обладает таким зычным голосом. Татуированные поклонники Сатаны послушно разомкнули круг.
        - Подбери посох, - приказала девушка отцу Ярославу.
        Ей пришлось лягнуть прикованного к ней напарника, чтобы тот сообразил, что от него требуется. Зелье, которое влил ему в рот Харон, сделало его послушным чужой воле, но затуманенный разум воспринимал лишь простейшие команды, а на разъяснение своих поступков у Гончей не было времени.
        - Иди за мной, - велела она священнику, после чего вновь переключилась на главаря сатанистов. - Шагай к тоннелю, по которому Скелет приводит пленников. Живо!
        Ей пришлось повысить голос, но Харон так и не сдвинулся с места. Лишь изумленно моргал и не шевелился. Он так и не осознал до конца, что какая-то тощая, изможденная рабыня, которой предстояло умереть на кресте на потеху пьяной толпе, захватила его, вождя сатанистов, в заложники. Такая мысль просто не укладывалась в его голове. Но у Гончей имелся богатый опыт по приведению в чувство строптивых пленников. До недавнего времени ее профессия заключалась именно в этом. Обычно она использовала в качестве аргумента нож, реже - пистолет. Сейчас у нее не было ни того, ни другого, только ржавый железный гвоздь. А еще - руки и неутоленная жажда мести.
        Левой рукой Гончая развернула к себе голову Харона, а правой вонзила гвоздь ему в глаз.
        - В туннель, сука!
        Харон завизжал и отшатнулся, но девушка успела схватить его за волосы. Продолжая визжать, как закалываемая свинья в руках неумелого мясника, предводитель заковылял вперед.
        - Шевелись, мразь!
        Она не запомнила, по какому ходу привели ее в этот лагерь похитители, но Харон целенаправленно топал к одному из темных проемов в стене.
        Оттуда тянуло сквозняком, что можно было заметить по трепещущему пламени закрепленного рядом факела. Как минимум, этот ход не заканчивался тупиком.
        Гончая сорвала факел со стены и оглянулась. Побледневшее, лишенное выражения осмысленности лицо отца Ярослава не на шутку испугало ее, но девушка заставила себя не думать об этом. Она решила, что позаботится о напарнике позже, когда они окажутся в безопасности, но до этого было еще далеко, потому что сзади подступала угрожающе гудящая толпа опьяненных зельем и злобой опасных существ. В их руках Гончая не заметила оружия, но это еще не означало, что его нет или что оно не появится.
        - Назад, или я прикончу вашего вожака! - крикнула она приближающимся сатанистам.
        Толпа замерла. Но не отступила! Это был плохой признак.
        Гончая втолкнула Харона в темное отверстие подземного хода, потом пришлось сделать то же самое с застывшим как статуя напарником. Секунды стремительно таяли. Она понимала, что если сатанисты набросятся на них всем скопом, то спастись уже не получится, в лучшем случае при таком раскладе она успеет прикончить их главаря.
        Подсвечивая себе факелом, Гончая бегло осмотрела теряющийся в темноте подземный лаз. Он напоминал звериную нору, но попадающиеся на глаза деревянные распорки указывали на то, что его прорыли человеческие существа.
        - Вперед! Вперед! - она подтолкнула Харона древком факела.
        Хорошо хоть отца Ярослава не пришлось подгонять: когда натянулась сковывающая их цепь, напарник послушно засеменил следом. На ходу Гончая сбила пару крепежных опор, но это ни к чему не привело. Над головой что-то хрустнуло, но свод подземного хода так и не обвалился. Зато со стороны лагеря донеслись повелительные крики Когтя - советник Харона стремительно вживался в роль лидера. «Еще немного - и он решит сам возглавить скопище поклонников Сатаны. А может, и уже решил!»
        Словно подтверждая последнюю догадку беглянки, в подземный ход ввалилась размахивающая факелами многоголосая орда сатанистов. Громче всех звучал голос Когтя. Судя по тому, как изменилось поведение незаметного советника, он намеревался окончательно захватить власть в своей татуированной банде, и никакие соображения о безопасности прежнего главаря не могли его теперь остановить. Наоборот, смерть Харона сделала бы его полновластным предводителем этого сброда!
        Внезапно Гончая поняла, что пленник, которого она собиралась использовать в качестве живого щита, превратился в обузу. Хуже того - в приманку! В голове мгновенно созрел новый план.
        - Хочешь к своим? - спросила она у Харона.
        Тот энергично закивал.
        - А к Сатане?
        Главарь сатанистов перестал кивать и изумленно уставился на Гончую своим теперь единственным глазом. То, что осталось от другого, он прикрывал грязной, измазанной кровью ладонью. Девушка отпустила волосы заложника и переложила факел из правой руки в левую. Харон понял, зачем ей это понадобилось, когда гвоздь, оставшийся в правой руке, вонзился ему в зрячий глаз. Оттуда брызнула вязкая жижа, а главарь секты истошно заорал и принялся тереть ладонями лицо, словно пытался запихнуть вытекшую жижу обратно.
        Гончая оглянулась на священника, но тот взирал на происходящее с тем же равнодушием. Скорее всего, он даже не понял, что она только что сделала. Харон продолжал орать, хотя уже и не так громко. Девушка развернула его лицом в обратную сторону, откуда доносились голоса преследователей, и подтолкнула в спину.
        Главарь сатанистов - скорее всего, уже бывший главарь - сделал несколько шагов, споткнулся и упал, кое-как поднялся на ноги, но окончательно потерял ориентацию и закрутился на месте. Если бы он замолчал хоть на секунду, то сообразил бы, в какую сторону следует двигаться. Но он продолжал орать, и его вопли заглушали голоса преследователей. Гончая не стала дожидаться, когда сатанисты встретятся с разжалованным ею вождем. Она поспешно затоптала горящий факел, схватила за руку безучастного ко всему напарника и повлекла за собой в темноту.
        Глава 5
        Сквозь тьму
        ИЗ ДНЕВНИКА СТРАТЕГА…
        «Перечитал свои каракули, все вымарал - ничего невозможно разобрать! Неудивительно, после такого. И ведь почти каждую ночь так. А может, и каждую - я просто не помню. Просыпаюсь в поту, подушка мокрая, руки трясутся, голова раскалывается. Не с похмелья, нет! Похмелье совсем ни при чем. Пью не для удовольствия, а чтобы забыться - иначе вообще не уснуть. И таблетки тоже для этого. Только ни таблетки, ни виски, ни коньяк ни хрена не помогают! И ведь никому не расскажешь. Что делать? Что?…
        Сейчас пытался нарисовать привидевшееся в ночном кошмаре, как это делала девчонка. Сидел и карябал ручкой в блокноте. Посмотрел на себя со стороны - и тут же порвал листок. Все равно ничего не получилось, я ведь спичрайтер, а не художник. Спичрайтер - сейчас, наверное, никто и не знает значения этого слова. А я еще помню. Попробую записать, раз уж рисовать не умею. Может, отпустит…
        Я снова на краю воронки. Она вся в дыму, поэтому самой воронки не видно, но я знаю: она огромна. Что-то тянет туда, вниз, как магнитом. Так сильно, что даже взгляд невозможно отвести. Понимаю, что надо бежать, но ноги не слушаются, а может, уже поздно - и я все ниже сползаю к краю пропасти.
        Земля трясется и гудит под ногами. Не только земля, но и воздух, и расползающиеся по земле клубы дыма - все гудит! Гул стремительно нарастает, и вот, когда он становится настолько невыносим, что голова готова разорваться, из клубящейся дымной пелены вырастает Оно!
        Чудовище совсем не похоже на то, каким его изображала девчонка на своих рисунках. У него твердое, закованное в непробиваемую броню тело, покрытое со всех сторон изгибающимися костяными крючьями. Эта Майка оказалась права только в одном - Оно огромно! На вершине вознесшейся ввысь гигантской колонны, там, где девчонка рисовала разинутую пасть, наливается ширящийся во все стороны бугристый нарост. Во всем мире нет такого сравнения, чтобы описать размеры этой вздувающейся огромной «бородавки». Нарост настолько тяжел, что даже само чудовище не в состоянии выдержать его вес и начинает сгибаться к земле.
        В какой-то миг я понимаю, что Оно нависло надо мной. Нарост раскрывается… нет, скорее, лопается, как созревший гнойник, и превращается в разверзшуюся пасть! Мерзкая девчонка не обманула! Но она никогда не заглядывала в пасть чудовища и не видела, что скрывается в его глотке. А я вижу.
        Там не зубы - нет! Внутри по спирали расположены тысячи и тысячи рядов сокращающихся присосок. Сейчас их ненасытные «рты» засосут меня. Но вместо этого вокруг разинутой пасти надуваются заполненные пылающим огнем прозрачные шары. И сами шары, и даже огонь внутри них - живые. Это глаза, которыми Оно смотрит на меня. Пламя в этих глазах разгорается, огненные языки закручиваются в вихри. И я понимаю, что чудовище, прежде чем сожрать, смеется надо мной».

* * *
        Чтобы проклятая цепь не гремела при ходьбе, Гончая намотала ее себе на локоть, но та все равно периодически позвякивала. Когда это происходило, девушка останавливалась и вслушива-
        лась в доносящиеся из подземного хода звуки, пытаясь определить местонахождение преследователей.
        После того как возглавляемые Когтем сатанисты набрели на своего ослепленного главаря, они разделились. Большая их часть вместе с Когтем и Хароном повернула обратно в лагерь, остальные продолжили поиски сбежавших пленников.
        Поклонники Сатаны не считали необходимым скрывать свое присутствие, а скорее всего, просто не задумывались об этом. Они громко перекрикивались между собой, размахивали факелами и беспрестанно сыпали угрозами в адрес преследуемых жертв. При этом все как один были полны желания настичь беглецов и разорвать на куски. Однако по мере наступления похмелья, энтузиазм сатанистов резко пошел на убыль. Их голоса стали тише, вопли реже, а свет горящих факелов слабее.
        В конце концов, наступил момент, когда Гончая вообще перестала слышать человеческие голоса. Она долго вглядывалась в темноту за спиной, но рассмотрела лишь слабые отблески удаляющихся огней. Девушка облегченно выдохнула: оторвались.
        - Ты как? - шепотом спросила она у своего спутника. - Держишься?
        Священник не ответил, но когда она потянула его за собой, тут же сдвинулся с места. Гончая предпочла бы, чтобы он сопротивлялся, а еще лучше - спорил и возражал. Безмолвная покорность отца Ярослава пугала ее больше всего. Что за отраву влил в него Харон? Впрочем, какая теперь разница? В нынешних обстоятельствах от любой отравы существует только одно противоядие - чистая вода. Да и ту еще нужно найти.
        Гончая ощупала свод и стены лаза, но везде натыкалась на сухую, иногда крошащуюся под пальцами землю. Странно, но по ее прикидкам они давно уже должны были попасть в выложенную булыжниками часть подземного тоннеля - либо она в этих катакомбах где-то свернула не туда, либо Харон указал не тот ход. В любом случае двигаться можно было только вперед - не возвращаться же в лагерь сатанистов.
        Гончая взяла спутника за руку.
        - Держись за меня. Пойдем.
        Она не рассчитывала на его ответ, но где-то глубоко внутри ждала и надеялась его услышать. Не дождалась.
        В кромешной тьме можно было запросто пройти мимо нужного поворота, который вывел бы их из прорытого неведомо кем подземного хода в тоннель метро. К тому же лаз уходил вниз под уклон, и это больше всего беспокоило Гончую. В отличие от всех остальных, она знала об ужасе, поджидающем в недрах земли любого безумца, рискнувшего туда спуститься.
        Когда девушка в четвертый или в пятый раз пожалела, что затушила и выбросила факел, отец Ярослав споткнулся и упал. Видимо, он обо что-то запнулся или подвернул ногу, потому что изо рта его вырвался стон. Это был первый звук, который Гончая услышала от своего напарника, после того как Харон влил в него свое одурманивающее зелье.
        Она опустилась возле священника на землю, провела ладонями по его ногам от ступней до коленей, но на ощупь не обнаружила никаких повреждений.
        - Вставай. Надо идти.
        Тот закряхтел, пытаясь подняться на ноги, а потом Гончая услышала:
        - Голова… в ушах шумит.
        Неожиданно для себя она обняла его, как когда-то обнимала дочь, и прижала к груди.
        - Это ничего, пройдет. Я знаю. Сама через это прошла, - добавила она, вспомнив клетку в фашистском концлагере, куда попала вместе с Майкой после предательства доктора.
        - Воды, - прошептал отец Ярослав.
        Гончая улыбнулась.
        - Да, это было бы неплохо.
        Не рассчитывая особо на удачу, девушка пошарила вокруг руками. Но вместо бьющего из-под земли родника или хотя бы обычной лужи ей попались несколько увесистых камней. Вероятно, об один из них и запнулся священник. Это была, конечно, не вода, но тоже полезная находка. Гончая выбрала среди камней булыжник с гладкой поверхностью, а остальные сложила наподобие наковальни.
        - Вытяни ногу. Попробую снять кандалы, - велела она напарнику, и когда тот сделал это, закрепила кандальный браслет между камней, приставила трофейный гвоздь к соединительному шплинту и стала бить по нему выбранным булыжником.
        Поначалу дело шло туго, но Гончая упрямо колотила по злосчастному креплению, пока оно все-таки не начало поддаваться. У девушки словно открылось второе дыхание, и не прошло и минуты, как она окончательно справилась с ненавистными кандалами.
        Потом Гончая таким же образом избавилась от своих оков. Толстая ткань ее походных штанов защитила лодыжку от повреждений, священнику же повезло меньше - его ногу опоясывал вздувшийся, сочащийся гноем нарыв. Никакую помощь напарнику Гончая оказать не могла, поэтому повторила:
        - Надо идти.
        Он долго молчал, а потом сказал:
        - Я плохо помню, что произошло. Скажи, сестра… я сделал тебе что-то плохое?
        - Если тебя интересует, не прибил ли ты меня к кресту, то нет. Не успел, - ответила она.
        - Прости…
        - Не извиняйся. Ты был не в себе.
        Но отцу Ярославу оказалось мало ее слов. Он встал на колени и принялся просить прощения у своего бога.
        - Заодно попроси его вывести нас в метро, куда-нибудь поближе к обжитой станции, - подсказала Гончая.
        Священник не ответил ей, но в конце своей молитвы добавил и такую просьбу.

* * *
        В какой-то момент Гончая почувствовала, что земля под ногами стала мягче. Девушка тут же проверила ее рукой: влажная!
        Воду они нашли через сотню шагов. Она капала прямо с потолка большими тяжелыми каплями. Гончая поначалу даже не поверила. Она долго пила, подставив под падающие сверху капли шершавый, потрескавшийся язык. Для пережившего отравление священника вода была сейчас важнее, но девушка ничего не могла с собой поделать и подпустила его к источнику, только когда напилась сама.
        Пока отец Ярослав пил, ей на голову сверху что-то свалилось. Судя по длинным усам и шевелящимся лапам, упавшее нечто оказалось подземным сверчком или тараканом, причем довольно крупным, с палец длиной. Гончая тут же затолкала его в рот, но, разжевав, даже не почувствовала вкуса, настолько она оголодала.
        Они с напарником обшарили свод и стены подземного хода поблизости от обнаруженного источника, но больше не нашли ни одного насекомого. Либо сорвавшийся с потолка таракан был единственным здесь, либо все его сородичи успели попрятаться.
        - Интересно все-таки устроен человек, - заметил священник, когда они, устав от безрезультатных поисков, уселись на размякшую землю. - Пока мучала жажда, голода я не чувствовал. Ни о чем другом, кроме воды, и думать не мог. А стоило напиться, и сразу есть захотелось.
        Гончая промолчала. Больше всего она жалела о крысиной лапе, которую ночью отдала косматому рабу. Мало того, что она лишила себя куска мяса, так еще и раскрыла предателю свой замысел. С другой стороны, ей все-таки удалось сбежать, да еще и вместе с товарищем по несчастью. За это не то что лапы - целой крысы не жалко было.
        - Не переживай, - сказала она священнику. - Главное, что мы вырвались. А еду найдем. Воду нашли - и еду найдем.
        О том, что в первую очередь нужно найти выход из подземного лабиринта, Гончая умолчала, но отец Ярослав, в отличие от Майки, не умел читать ее мысли.
        - Да-да, я понимаю. Спасибо тебе за то, что вытащила меня… Я только думаю о тех людях, которые там остались. Что с ними будет?
        Девушка пожала плечами. Для нее судьба оставшихся у сатанистов пленников была очевидна.
        - Умрут. Кого-то распнут на кресте вместо меня, остальные постепенно передохнут друг за другом от голода, ран или болезней.
        - Ты так спокойно об этом говоришь? Это же живые люди.
        В голосе священника Гончая услышала осуждение, и ее это задело.
        - Знаешь, что делали бы эти люди, которых ты так жалеешь, если бы сектанты казнили меня, тебя или кого-то другого? Они бы визжали от радости! Потому что смерть другого - лучшее подтверждение для остальных, что они еще живы! Думаешь, кто-то из них обрадовался тому, что мы сбежали? Нет, они все мечтали, чтобы нас схватили и прибили к кресту. Обоих!
        - Наверное, ты права, но…
        - Знаю, тебе все равно их жалко! - перебила собеседника Гончая. - Можешь не продолжать. Пойдем, поищем выход.
        Подавая пример, она поднялась на ноги, потом подобрала с земли и повесила себе на шею кандальную цепь, которую решила взять с собой: они находились не в том положении, чтобы разбрасываться полезными вещами, а цепь можно было использовать и как прочную страховочную веревку, и как приспособление для высекания искр, и, разумеется, в качестве оружия.
        - Я могу это понести, чтобы ты отдохнула, - предложил отец Ярослав, дотронувшись до цепи.
        Гончая предложение оценила, но отказалась:
        - Спасибо, нет.
        Она никогда не передавала свое оружие в чужие руки.
        Вскоре они набрели на еще один водный источник. Здесь вода не капала с потолка, а сочилась тонкими струйками, но от нее отвратительно пахло, поэтому пить ее беглецы не рискнули.
        Дно подземного хода окончательно раскисло. Теперь каждый шаг давался с трудом, потому что приходилось вытаскивать ноги из засасывающей вязкой грязи. Гончая озабоченно думала о том, что делать, если ход превратится в настоящее топкое болото. Но реальность оказалась еще коварнее.
        После очередного шага девушка налетела на стену скользкой земли, преградившую им путь. Уже через несколько секунд стало ясно, что в этом месте подземный ход обрушился, и пройти здесь было невозможно.
        - Возвращаемся, поищем другой путь.
        - Я, кажется, уже нашел, - отозвался сзади отец Ярослав.
        Гончая тут же забыла о намерении скрывать от спутника свое волнение и бросилась к нему. Священник не ошибся. В боковой стене подземного хода обнаружился круглый проем. Слишком круглый и слишком ровный, чтобы быть просто дырой. Гончая ощупала гладкие края отверстия: бетон. Они наткнулись на бетонную трубу, достаточно широкую, чтобы в нее можно было войти, и она явно куда-то вела.
        Выбора не было, поэтому, не раздумывая долго, девушка шагнула в трубу. Отец Ярослав без колебаний последовал за спутницей.

* * *
        В трубе было довольно сухо, во всяком случае, сверху ничего не капало, хотя под ногами время от времени хлюпали лужи. Гончая так и не поняла, откуда они берутся. Обычно в таких местах полно крыс, но пока путники не встретили ни одной. Девушке это не нравилось. Она вообще не любила пустые тоннели. Но в сложившемся положении им оставалось только идти вперед.
        В одном месте бетонные стенки трубы не выдержали напора грунта и обвалились, но осыпавшаяся в пролом земля забила ход не полностью. Наверху насыпи осталась узкая щель, через которую сначала Гончая, а затем и отец Ярослав перебрались на другую сторону завала.
        Через час с небольшим священник попросил сделать привал. Гончая и сама выбилась из сил, поэтому не стала возражать. Они уселись, вытянув ноги и откинувшись на покатую бетонную стену. Отец Ярослав почти сразу заснул, даже начал негромко похрапывать, а Гончей, несмотря на усталость, отчего-то не спалось. Вскоре она поняла причину. Разгоряченное лицо девушки холодил едва ощутимый ветерок. Она мгновенно вскочила. Сквозняк в замкнутом пространстве - верный признак близкого выхода!
        Вскоре Гончая обнаружила лестницу - обычную железную лестницу, вмурованную в стену. Они не дошли до нее буквально десять шагов! Лестница уходила куда-то вверх, и девушка не преминула взобраться на нее, но, поднявшись на несколько метров, уперлась в ржавую, забитую грязью решетку. Та поначалу не поддавалась, но Гончей все же удалось приподнять ее, очистив от налипшей грязи, и даже немного сдвинуть в сторону.
        В этом помещении было так же темно, как и в бетонной трубе внизу, но здесь уже витали запахи обжитой части московского метро. На какое-то мгновение Гончей показалось, что она слышит стук катящихся по рельсам колес и шаги челноков - вечных странников подземного мира. Несколько секунд девушка жадно вдыхала знакомые ароматы, затем задвинула решетку на место и вернулась к отцу Ярославу. Тот мирно спал, но когда напарница растолкала его и рассказала о своей находке, немедленно поднялся.
        - Это точно метро? Ты уверена?
        - Разберемся, - не стала загадывать Гончая, хотя в душе очень на это надеялась.
        Она вылезла из колодца, шагнула вправо - глухая бетонная стена, влево - нога обо что-то запнулась. Девушка нагнулась, провела ладонью по шершавой металлической поверхности и не смогла сдержать радостного крика. Перед ней тянулся железнодорожный рельс, старый и изъеденный ржавчиной, но все это не имело значения. Потому что она стояла в туннеле метро!
        Через несколько секунд к ней присоединился выбравшийся из трубы священник. Он тоже ощупал ржавый рельс, потом опустился на колени и забормотал очередную молитву, щедро пересыпая обращения к богу словами благодарности.
        - А меня не хочешь поблагодарить? - с насмешкой спросила у него Гончая, когда он закончил свои причитания.
        - Да я тебя расцелую! - воскликнул отец Ярослав.
        Он действительно обнял ее и трижды поцеловал в чумазые щеки, даже прослезился при этом. Девушка улыбнулась. Обида и раздражение ушли. Пусть священник сначала поблагодарил за спасение бога, но слезы и поцелуи достались только ей.
        Туннель, похоже, был давно заброшен. Судя по толстому слою ржавчины на рельсах, последние колеса проехали по ним еще до обрушения мира, лет двадцать назад. Это, конечно, не означало, что пешие ходоки не забредали сюда. И все же Гончая предпочла бы оказаться в более обжитом и освещенном месте. В туннеле было темно, хоть глаз выколи, и подозрительно тихо.
        Внезапно ей захотелось отыскать колодец, из которого они с отцом Ярославом только что выбрались, спуститься вниз и бежать отсюда без оглядки. Необъяснимое желание оказалось настолько сильным, что у нее даже дух захватило. Усилием воли Гончая отогнала лезущие в голову глупые мысли и, дабы приободрить себя, решительно зашагала вперед по шпалам, но потом все же сбавила темп, чтобы ее спутник не отставал.

* * *
        Под ногами хрустели песок и мелкий гравий, в одном месте попались осколки стекла, а потом Гончая услышала новый звук. Она готова была поклясться, что это стучат кости. Или зубы!
        Девушка остановилась. Перестук сразу прекратился, но уже через секунду неведомая «погремушка» (мешок с костями!) дала о себе знать снова.
        - Что там за шум впереди?
        - Тихо, - оборвала своего спутника Гончая.
        Секундная пауза - и снова «Тц-ц-ц-ц-ц…».
        Смирись, и твоя смерть будет легкой.
        Голос донесся из темноты сразу со всех сторон. Или прозвучал прямо у нее в голове?!
        Все равно умрешь.
        Тц-ц-ц-ц-ц…
        Гончая стояла как вкопанная, а костяной перестук, похоже, приблизился. Во всяком случае, стал громче.
        Внезапно в темноте перед ней вспыхнули два оранжевых… (нет, алых, как свежепролитая кровь!) огня. Они пылали, словно раскаленные угли, охваченные желто-красным пламенем, распространяя вокруг себя нестерпимый жар, который словно прожег девушку насквозь, подавляя ее волю и погружая трепещущую душу в пучину страха. Так взгляд хищника парализует жертву.
        Тц-ц-ц-ц-ц…
        И тут она поняла: огни живые! Да и не огни вовсе, а глаза! Глаза зверя! А горят в них налитые кровью зрачки! Ей стало тяжело дышать. Сердце бешено заколотилось в груди, и каждый удар отдавался болью в израненном, обожженном горле.
        Ты уже мертва.
        «Врешь, я еще живая», - мысленно прошептала Гончая и потянула с шеи свернутую цепь. Зверю это не понравилось. Огненные глаза полыхнули гневом, и в темноте раздался звук, похожий на свист хлыста. Но, в отличие от ударов кнутов, которыми пользовались сатанисты, он сопровождался стуком костей - тц-ц! Гончей почему-то вспомнились одинаковые татуировки поклонников Сатаны, изображающие существо с головой крысы, человеческим телом и змеиным хвостом.
        В тот же миг горящие ненавистью глаза устремились к девушке, и, скованный страхом, мозг отключился вместе с воспоминаниями. Для любого другого это означало бы верную смерть. Но мышечная память и рефлексы, выработанные годами упорных тренировок и жестоких схваток не на жизнь, а на смерть, не подвели свою обладательницу.
        Зажав в кулаке один конец цепи, Гончая метнула другой в надвигающиеся алые глаза. Кандалы ударили точно промеж них. Пылающие зрачки вспыхнули еще сильнее. Вслед за этим раздался пронзительный визг, отдаленно напоминающий крысиный писк. Невидимый в темноте зверь отпрянул, но не убежал. Огни его глаз припали к земле, словно он собрался прыгнуть, но, прежде чем это случилось, гибкий хвост зверя хлестнул Гончую по ногам и опрокинул на спину. Она ударилась о шпалы, но почти не почувствовала боли.
        Девушка вскинула руки с натянутой между ними цепью, прикрывая лицо и шею. Остальное тело осталось беззащитным, но и хищники-одиночки в первую очередь метят в горло. Через мгновение вокруг цепи сомкнулись невидимые челюсти. Гончую обдало смрадом тухлого мяса. Зверь зарычал, грызя зубами неподдающийся металл и разбрасывая вокруг себя клочья пены и капли горячей слюны. Посреди цепи что-то хрустнуло - похоже, одно звено не выдержало натиска монстра, но не разорвалось.
        Гончая накинула свободный конец цепи на шею зверю и принялась изо всех сил затягивать стальную петлю. Чудовище отчаянно замотало головой, стараясь вырваться, но противница обхватила ногами его щетинистые бока и еще сильнее натянула цепь.
        Зверь захрипел - девушка очень надеялась, что это именно хрип, а не рык, - и забил по земле хвостом. Один раз хвост просвистел возле головы Гончей, в щеку впились брызнувшие во все стороны камни. При ином раскладе вместо камней по тоннелю разлетелись бы осколки ее разбитого черепа. Ей крупно повезло.
        Но она прекрасно понимала, что везение долго не продлится. Зверь был чрезвычайно силен, а у нее голова уже кружилась от напряжения.
        Смирись… все равно умрешь… смирись… ты уже мертва…
        - Ни за что, - промычала Гончая сквозь стиснутые зубы.
        Что-то вдруг неуловимо изменилось. Монстр судорожно задергался, а потом в гаснущее сознание девушки прорвался голос отца Ярослава:
        - Отправляйся в ад!
        Судя по звукам, священник колотил зверя камнем или куском бетона. Монстр щелкнул челюстями, пытаясь достать нового врага, но цепь, которую из последних сил тянула на себя Гончая, не дала ему этого сделать. А отец Ярослав, как заведенный, продолжал мутузить тварь своим орудием и, в конце концов, умудрился перебить чудищу лапу. Монстр взвизгнул (теперь это был именно визг, вне всякого сомнения!) и завалился на бок.
        Гончая тут же перекатилась через рухнувшую на шпалы щетинистую тушу и уселась на нее верхом. Теперь у девушки появилась опора для ног, и одно осознание этого факта вернуло воительнице растраченные силы. Она уперлась коленом в горло зверя и снова рванула цепь на себя, еще туже затягивая петлю. Монстр забился в агонии, стараясь сбросить противницу, но не сумел - Гончая держалась цепко. Нацеленный на нее светящийся глаз чудовища вспыхнул алым огнем и начал постепенно тускнеть, словно огарок догорающей свечи или выпавший из костра уголек. По телу зверя пробежала судорога, пламя, полыхающее в огненном глазу, сжалось до размеров крохотной искры, которая через мгновение погасла окончательно.
        - Оно… мертво? - голос священника вывел Гончую из оцепенения.
        Она с трудом разжала кулаки, ей буквально пришлось заставить себя это сделать. Руки саднили и горели - похоже, она содрала кожу, когда натягивала цепь. Сущая ерунда, если рассматривать содранную кожу в качестве платы за жизнь. Гончая вынула припрятанный в кармане трофейный гвоздь и несколько раз ткнула им в неведомого зверя. Тот не шевелился.
        - Мертво, - ответила она отцу Ярославу и, следя за тем, чтобы ненароком не повернуться к неподвижной туше спиной, поднялась на ноги.
        - Ты в этом уверена? - спросил он.
        - Сам проверь.
        Священник подошел ближе, дважды пихнул монстра ногой, сначала осторожно, потом сильнее, провел рукой по щетинистому боку, даже приподнял лежащий на земле хвост.
        - Какая огромная крыса.
        - Крыса?! - Гончая решила, что отец Ярослав оговорился, или она ослышалась.
        - Ну да, - не очень уверенно ответил он. - Заостренная морда, огромные резцы, короткие крысиные лапы, только щетина, как у свиней, и хвост…
        Там, откуда доносился его голос, раздался отчетливый костяной перестук - тц-ц! Гончая вздрогнула.
        - Что с ним?!
        - Как у гремучей змеи, с ороговевшими чешуйками на конце. Только… это, по-моему, не чешуйки, а самые настоящие кости.
        Девушка вспомнила татуировки сатанистов. Как бы дико это ни звучало, но голову и хвост изображенного монстра они, оказывается, могли видеть в натуре. Ей стало дурно от этой мысли.
        - Пойдем отсюда, - сказала она.
        - Да-да, - поддержал ее напарник. - Рядом с этим… существом мне как-то не по себе.
        Вскоре они снова шагали по шпалам, и сейчас священник не отставал от своей спутницы.

* * *
        - Вроде бы дымом пахнет, чувствуешь, сестра? - спросил через какое-то время отец Ярослав.
        Гончая мгновенно остановилась, и священник налетел на ее предупредительно выставленную руку.
        - Прости, - прошептал он.
        Она не ответила. В туннеле действительно пахло дымом. Дымом костра! И еще стало определенно светлее. Свет пробивался из-за поворота туннеля, дымом тоже тянуло оттуда.
        - Держись за моей спиной и постарайся не попасться на глаза, - шепнула Гончая.
        - Кому? - растерялся отец Ярослав.
        - Никому! - отрезала она и бесшумно двинулась вперед.
        Священник такого навыка не имел, он шлепал по шпалам и, если бы не его босые ноги, наверное, всех в округе переполошил бы. К счастью для него, четверо незнакомцев, фигуры которых вскоре разглядела во мраке Гончая, не отличались наблюдательностью.
        Они расположились на рельсах, напротив железнодорожной стрелки, возле небольшого костерка - двое мужчин в разномастной одежде и похожая на старуху женщина с пацаном лет десяти.
        Стрелка соединяла пути, выныривающие из двух разных туннелей. Опасность здесь могла угрожать со всех трех сторон, но и скрыться в случае чего можно было в трех разных направлениях. Для Гончей, которая никогда не устроила бы привал в таком сомнительном месте, определяющим являлось первое соображение. Для рассевшихся у костра путников, очевидно, второе.
        - …Оттого и Проводником прозвали, что в любое место мог провести, - говорил один из них. Другие внимательно слушали.
        «Не о Хароне ли речь?» - насторожилась Гончая, вспомнив главаря сатанистов, который тоже называл себя проводником. Оказалось, нет.
        - Плату за услуги Проводник брал немалую, - продолжал рассказчик, - но всегда отводил, куда оговорено. Правда, не всех! Кого-нибудь или бандиты по дороге застрелят, или зверье задерет, или еще чего случится…
        Над огнем висел помятый котелок, внутри что-то аппетитно булькало.
        - Пойдут по перегону от Тургеневской к Китай-городу втроем: Проводник и еще двое. Там такой туннель, что и впятером-вшестером не пройти - пиши пропало. Вдесятером - как минимум! А тут втроем - шутка ли!
        Гончая подкралась к незнакомцам, насколько это было возможно, и прижалась к стене, растворившись во мраке.
        - …один по дороге загнется, зато другого Проводник все ж таки на станцию выведет. Бывало и наоборот. И перегон безопасный, и компания большая, все вооружены, а на выходе одного непременно не досчитаются.
        Одеты все четверо были в какое-то рванье, да и мешков-баулов Гончая у них не заметила. Значит, не челноки. А кто тогда: беженцы, бездомные бродяги, нищие попрошайки? Или их ветхая одежда, как и специально взятый в компанию пацан, - хорошо продуманная маскировка? Бывшая охотница за головами сама в недавнем прошлом прибегала еще и не к таким уловкам, даже Майку однажды заставила изображать тронувшуюся умом немую. Но больше всего Гончую сейчас интересовало, есть ли у путников оружие.
        - А почему так? - перебил рассказчика пацан. Он даже рот приоткрыл от изумления, так увлекла его эта история.
        - Смекнул, в чем штука? Сколько бы людей с Проводником не пошли: два, пять или десять - одному непременно каюк! Это он так себе у туннеля жизнь выторговывал. Выберет какого-нибудь паренька, обнимет вроде как по-дружески, пошепчется с ним, а сам на него метку черную ставит. Туннель такого отмеченного себе приберет, а Проводника и всех, кто с ним, пропустит до следующего раза.
        - А сейчас-то Проводник где обретается? - живо спросил неугомонный мальчишка.
        - В земле, - усмехнулся рассказчик. - Или крысы сожрали. Он как-то парня одного сгубил, а у того брат родной был. Смекалистый оказался, вроде тебя, только постарше. Вот и сообразил, как Проводник свои дела обделывает. Нанял его, как обычно, а как вошли в туннель, он Проводнику из двустволки в башку и выпалил. Сразу из двух стволов. Череп вдребезги, мозги тоже по всему туннелю расплескало. Был Проводник - и нету.
        Воцарилась тишина. Слушатели переваривали рассказ, довольный рассказчик наблюдал за их реакцией. Но всеобщее молчание длилось недолго.
        - Потому что колдовство и ворожба не доводят до добра, - заявил появившийся в круге света отец Ярослав. - Сейчас многие о Боге забыли, все больше колдунами восхищаются. Не замечают, что те их губят, да и себя заодно.
        Сидящие у костра люди дружно повернулись к неожиданному гостю. Хотя огнестрельного оружия у них не оказалось, рассказчик и старуха подняли с земли сучковатые палки, второй мужчина - кусок толстого многожильного кабеля, который заменял ему дубинку, и даже мальчишка зачерпнул рукой пригоршню мелких камней.
        Гончая беззвучно выругалась сквозь зубы. Эти четверо запросто могли забить ее спутника насмерть. Не со зла, а просто от страха. Она не раз становилась свидетелем внезапно вспыхнувших, но от этого не менее жестоких расправ. Нужно было срочно выручать священника, пока его появление не вышло ему же боком.

* * *
        Вынырнув из темноты, Гончая стремительно приблизилась к костру.
        - Не обращайте внимания на батю, он немного не в себе. Есть че пожрать? Не угостите? А то мы уже два дня ничего не жрали.
        Охотница за головами хорошо знала нравы бродяг и попрошаек, поэтому не рассчитывала на дармовое угощение. Разыгранное перед незнакомцами представление имело совсем другую цель - успокоить и переключить их внимание на то, что понятно каждому и не вызывает страха. Неоднократно опробованный прием сработал и на этот раз - настороженные лица разгладились, дубинки опустились.
        - Пожрать! Ишь, какая хитрая, - усмехнулся недавний рассказчик.
        - Два дня! - передразнила наглую незнакомку старуха с самодельной клюкой. - Мы уж неделю нормально не ели. Глянь, че варим.
        Она сунула в котелок заостренную щепку и продемонстрировала подцепленный кусок выскобленной кожи. Сатанисты и те лучше кормили своих рабов. По крайней мере, раз в день пленникам перепадали жареные крысы.
        - Пулек нет, - вздохнул рассказчик. - Надеялись в Полисе подработать, но ихние вояки выгнали. Хорошо хоть не пристрелили. Красные у себя на Революции даже на станцию не пустили. Сейчас вот на Курскую идем.
        - Да что Полис, что Площадь Революции, что Курская эта - одна и та же лажа, - сказал молчавший до этого мужик в армейском разгрузочном жилете, надетом прямо на голое тело, и сплюнул в сторону сквозь щербатые зубы.
        - Нет, не лажа! - заспорил с ним недавний рассказчик. - Курская - станция богатая. И Ганза рядом. Им завсегда какие-нибудь работники нужны.
        - Ага, выгребные ямы в нужниках чистить, - ухмыльнулся щербатый.
        - А хоть бы и так! - пошел в атаку рассказчик. - Все лучше, чем с голоду подыхать! Гляньте там: не сварилась еще?
        Старуха снова сунула нос в котелок, а Гончая покосилась на священника и, убедившись, что он не собирается раскрывать рта, тоже придвинулась к огню.
        - Куда лезешь, грязнуля? - беззлобно, скорее, для порядка прикрикнула на нее старуха: ее собственные обноски были не намного чище заляпанной глиной одежды незваной гостьи.
        - У нас есть мясо. Много. Целая туша, - объявила Гончая. - Уступлю по-божески.
        Путники изумленно уставились на незнакомку, заявившую о таком богатстве, причем на этот раз рты открылись не только у пацана, но и у остальных. Мальчишка оказался самым бойким. Пока взрослые приходили в себя после услышанного, тот проглотил скопившуюся во рту слюну и недоверчиво прищурился.
        - Свиная туша?
        - Собачья, - поправила его Гончая, - но здоровенная.
        Тут уже заговорили все.
        - Врешь, - подала голос старуха.
        - Гонишь? - скривился щербатый.
        Лишь один - рассказчик - задал конкретный вопрос:
        - Где она?
        - Покажу, если сторгуемся.
        Бродяги переглянулись.
        - Так у нас и нет ничего, - после долгих переглядываний признался рассказчик, но на всякий случай решил уточнить: - А ты чего хочешь-то?
        - Какую-нибудь обувку мне и бате. - Гончая указала на свои босые ноги, после чего ее указательный палец переместился на армейский жилет щербатого. - Разгрузку и нож, но такой, чтоб резал.
        На рынке за свиную тушу можно было выторговать полный комплект снаряги с хорошим стволом в придачу. Собачатина ценилась дешевле, тем не менее бродяги понимали, какое богатство она им предлагает. Причем практически даром!
        Щербатый принялся освобождать карманы разгрузочного жилета, рассказчик вынул откуда-то обмотанный изолентой кусок заточенной рессоры и положил перед собой на землю.
        - Выглядит неказисто, но острый будь здоров, - признался он, потом взглянул на свои стоптанные сапоги и перевел взгляд на Гончую. - Обувь-то вам какого размера?
        - Слышь, батя, у тебя какой размер? - не оборачиваясь, спросила девушка.
        Зря не повернулась. Возможно, успела бы заткнуть отцу Ярославу рот. А может, и нет.
        - Зачем ты обманываешь этих людей? У нас же нет мяса, - раздалось у нее за спиной.
        Гончая покрутила пальцем у виска.
        - Не слушайте батю. Он того.
        Но было уже поздно. Глаза и лица бродяг налились праведным гневом, а рассказчик еще и схватился за свой самодельный нож.
        - Кинуть нас хотела? Последнее забрать?
        Девушке стало ясно: что бы она теперь ни говорила, как бы ни оправдывалась, ей все равно уже не поверят.
        Выручил пацан.
        - Так пусть покажет свою собаку. Обещала же показать, - напомнил он.
        - Показывай! - приказал рассказчик. Нож он так и не опустил. - Если правду сказала, получишь все, что обещано. Но если соврала, берегись!
        - Айда за мной.
        Гончая поднялась на ноги и встряхнула руками, разминая мышцы. Биться с этими людьми она не хотела. Сил осталось мало и их следовало беречь. Она предпочла бы обойтись без схватки, в исходе которой совсем не была уверена. «Но если бродяги не оставят выбора…», - подумала она.

* * *
        - Какая же это собака?
        Рассказчик приблизил пылающую головню к растянувшейся на рельсах волосатой туше. При свете пламени мертвая змеекрыса выглядела уже не так жутко, как в темноте. Хотя, скорее всего, дело было не в свете и не в пламени, а в том, что эта мерзкая тварь издохла. Тем не менее, и сопровождающий рассказчика щербатый, и увязавшийся за ними пацан остановились в нескольких шагах от туши, не решаясь подойти ближе. В общем-то, правильно сделали. Неподвижный монстр - еще не значит мертвый монстр!
        - Неужели свинья? - Гончая наступила босой ногой на тушу, а потом еще и пнула в бок твари, чтобы доказать, что та действительно мертва.
        «Тц-ц», - хрустнуло в тишине. Девушка похолодела. Ей представилось, что ожившая змеекрыса поднимается с земли, но это всего лишь шевельнувшийся мертвый хвост щелкнул своей костяной погремушкой. Но даже от такого случайного звука повеяло угрозой. У Гончей мгновенно пропало желание иронизировать, да и остальные не поддержали ее шутку.
        Рассказчик присел на корточки и зачем-то заглянул чудовищу в пасть.
        - Никогда таких не видел, - признался он несколько секунд спустя. - В ней же килограммов семьдесят будет.
        - Не меньше, - подтвердила охотница, вспомнив, как боролась с монстром, прижавшим ее к земле.
        Сейчас на отца Ярослава рассчитывать не приходилось - он остался у костра вместе со старухой. Но ни рассказчик, ни щербатый, а именно эти двое представляли реальную опасность, агрессии не проявляли.
        - Это вы его? - пересилив страх, рассказчик все-таки дотронулся до оскаленной морды зверя. - Как только справились с такой… с таким?
        Гончая пожала плечами.
        - Так мы договорились? - спросила она, сжимая в руках свернутую цепь.
        Бродяги сделали правильный выбор.
        - Две пары обуви, разгрузка, нож? - повторил рассказчик и, после того как Гончая кивнула, добавил: - Нож отдам потом, когда тушу разделаем. Не целиком же ее на Курскую тащить. Да мы и не осилим.
        - Дядь, а эту зверюгу можно есть? - с опаской поинтересовался мальчишка.
        Ему никто не ответил, только Гончая снисходительно улыбнулась детской наивности. Девушка знала, что пройдет совсем немного времени, и пацан поймет: даже если мясо нельзя есть, его всегда можно продать.
        В этот раз мальчишка опасался напрасно. Зажаренное на углях мясо змеекрысы оказалось ничуть не хуже шашлыка из обыкновенных крыс. Тем более его было много!
        После столь сытной трапезы бродяги принялись упаковывать срезанные с костей куски мяса в свое тряпье, и отец Ярослав, воспользовавшись тем, что на них с Гончей никто не обращает внимания, тихо спросил у нее:
        - Зачем тебе военный жилет? Что ты задумала?
        - Думаешь, воевать собралась? - девушка усмехнулась, потом покачала головой. - Силы уже не те. Отвоевалась. Но прикончить нескольких гадов я еще смогу.
        Она выставила перед собой выторгованный у бродяг самодельный нож, весь покрытый кровью змеекрысы.
        - Что ты собираешься делать? - не унимался священник.
        - Пойти на Площадь Революции, найти того, кто виновен в смерти моей дочери, и убить. Выполнить божье предназначение.
        - Это кощунство! - воскликнул отец Ярослав, вскочив от возмущения. - Бог не призывает и не подстрекает к убийствам!
        Он был смешон в своем праведном гневе. Гончая прикрыла глаза. Ей не хотелось вступать в спор, но она чувствовала - священник не отстанет.
        - Зачем же он тогда вывел нас в перегон между Площадью Революции и Курской? Мог бы выбрать другое место. Или вообще скормить змеекрысе.
        Отец Ярослав либо не понял сарказма, что вряд ли, либо сделал вид, что не заметил его. Он опустился на землю возле своей молодой спутницы, обхватил ладонями ее кулак, в котором она держала нож, и заговорил:
        - Я уверен, что мы выбрались из подземного лабиринта и одолели чудовище с божьей помощью. Но Господь сберег тебя не для того, чтобы ты убивала людей. У тебя должно быть - и оно есть! - другое предназначение.
        Гончая выдернула руку с ножом из его ладоней.
        - Я хочу, чтобы убийцы моей дочери сдохли. Все, до единого. Больше ничего. Только это.
        Глава 6
        Первый-Второй
        ИЗ ДНЕВНИКА СТРАТЕГА…
        «Пишу, чтобы не сойти с ума. Если кто-нибудь прочтет мои записи, наверняка решит, что я чокнулся. Иногда на трезвую голову мне кажется, что это так и есть. Хотя трезвым я теперь бываю редко. Чтобы по-настоящему забыться, приходится вливать в себя столько, что просто не лезет. Как-то выпил за раз бутылку коньяка - выдержанного армянского, а не какой-нибудь сивухи. Сожрал под него два лимона, как Гончая во время нашего знакомства. А через пять минут выблевал все наружу.
        Спасаюсь таблетками. Набил полные карманы. Брал со склада спецпрепаратов не глядя. Но забыться так, чтобы навсегда, чтобы вообще не думать, чтобы ни во сне, ни наяву не видеть, как Оно вырастает из-под земли, поднимается над клокочущей паром и дымом бездной и разглядывает меня своими пылающими глазами, все равно не получается! Каждое утро одно и то же: липкий, холодный пот, сбитые в кучу простыни и мокрая подушка. Поэтому я боюсь спать один. Девки этого не понимают. Они думают, мне нужны их ласки. Нет, ласки нужны, но лишь для того, чтобы хотя бы на несколько часов забыть о том, что мы видели на товарной станции в Люберцах.
        Хотя я-то почти ничего и не видел. А вот Левша - видел! Он стоял за рычагами, перед лобовым стеклом, а я сидел на полу, забившись в угол кабины. Не знаю, что именно он разглядел в окутавшем дрезину дыму, - я не спрашивал, а он никогда не рассказывал. За всю обратную дорогу подрывник и рта не раскрыл. Я даже подумал, что его снова контузило. Да и черт с ним! Не в подрывнике дело.
        Потеря девчонки - вот настоящая катастрофа. Кем бы она ни была: провидицей, Пифией или генетическим мутантом с врожденной аномалией в мозгах, - но без нее, без ее дара московскому метро не выжить. А может, и вообще никому на Земле. Как Гончая назвала чудовище - Пожиратель рухнувшего мира? С таким воображением ей надо было поэмы писать, а не за людьми гоняться. Надо же - Пожиратель!
        Только Гончая со своей приемной дочерью оказались правы! Когда-нибудь московское метро вместе со всем городом наверху провалятся в глотку подземного монстра. И самое ужасное, что это может случиться в любой, абсолютно в любой момент! Но никто, кроме меня, этого не понимает».

* * *
        С Площади Революции никто на Курскую не рвался. А если и находились среди местных жителей неугомонные непоседы, то их намерения решительно пресекали свои же пограничники. В этот перегон вообще редко кто забредал. Гончая решила, что это хорошо. Ей совсем не хотелось, чтобы ее обнаружили раньше времени, особенно на подходе к станции. Плохо, что так и не удалось избавиться от своего спутника. Отец Ярослав упрямо топал за ней, а Гончей, несмотря на все старания, так и не удалось от него оторваться.
        Жестокая схватка со змеекрысой истощила ее силы, но она шагала медленно не из-за усталости, а из-за полученной в обмен на мясо непривычной и неудобной обуви: правого ботинка с отваливающейся подошвой и левой дырявой резиновой галоши.
        Священнику повезло больше: он получил стоптанные сапоги рассказчика, которые пришлись святому отцу практически впору. Гончая всерьез подумывала о том, чтобы разуться и идти босиком, и только опасность распороть ногу о какой-нибудь торчащий из земли штырь, колючую проволоку, кусок железа или острый камень удержали ее от такого решения.
        Она хмуро покосилась на своего назойливого спутника. Они все сказали друг другу, прежде чем отправиться в путь, поэтому шагали молча. На прямой вопрос Гончей, почему он никак не оставит ее в покое, отец Ярослав ответил, что хочет помочь ей. Только помощь он явно понимал по-своему, по-поповски! В переводе на нормальный человеческий язык это значило помешать ей расправиться с убийцами дочери.
        «Хорош помощничек! - злилась про себя Гончая. - И ведь не отделаешься от него, не прогонишь - все равно не уйдет. Да и куда он без меня? Ни патронов, ни документов, ни угла, где можно приткнуться, даже одежды нормальной нет, как нет навыков и умения все это добыть. А без всего перечисленного в метро не выжить. - Но ради священника она не собиралась менять свои планы. Да и не очень-то далеко они простирались. - Сколько мне осталось: неделя или уже несколько дней? Надо спешить».
        Заметив свисающий со стены туннеля оборванный кабель, Гончая сунула в руки напарника горящую лучину, которой освещала себе путь, и принялась сдирать с кабеля пластиковую оплетку. Ей нужны были только жилы-провода, но добыть их оказалось непросто. Она исколола проволокой все руки и едва не сломала нож, прежде чем выдрала десяток проводов метровой длины.
        - Зачем они тебе? - спросил наблюдающий за ее работой отец Ярослав.
        Точно такой же вопрос он задал про собираемый по пути мелкий мусор, которым Гончая наполняла карманы разгрузки. Она не ответила ни на тот вопрос, ни на этот. Девушка молча забрала у священника догорающую лучину, сунула провода в один из многочисленных жилетных карманов и зашагала дальше. Отец Ярослав вздохнул и поплелся следом.
        «Жилет, осколки, провода», - мысленно перечислила Гончая. Не хватало еще кое-чего, но оно, как назло, на глаза не попадалось.
        - Если увидишь где-нибудь грязь, скажи мне, - велела девушка своему спутнику. Вообще-то она искала глину, но подошла бы и вязкая грязь. Главное, чтобы ее можно было мять, как пластилин.
        Гончая улыбнулась, внезапно вспомнив случай из своего довоенного детства. Кажется, ей было три или четыре года, и мать, любившая даже дома одевать дочь в разные красивые платьица, очень боялась, что та перепачкает свои наряды, поэтому купила ей какой-то специальный пластилин, не оставляющий следов на одежде. Еще одной особенностью этого пластилина было то, что предназначенные для лепки разноцветные брусочки имели фруктовые запахи. Зеленый пах яблоком, оранжевый - персиком, остальные как-то по-своему. Разумеется, любознательный ребенок не мог оставить столь интересный факт без внимания. И пока мать заподозрила неладное, ее любимая дочуля уже успела попробовать на вкус «яблочный» брусочек и слопать половину «персикового».
        - Вот, по-моему, нашел, - вернул Гончую к реальности голос священника. - Только я не понимаю…
        Она не дала ему договорить, оттолкнула в сторону и через мгновение уже разглядывала при свете догорающей лучины указанное место. Он нашел не абы что, а обнаружил как раз то, что ей было нужно: в щели между разъехавшимися тюбингами виднелся пласт чистейшей глины без примесей песка и камней!
        Следующий час, а может, и дольше, Гончая занималась тем, что выковыривала ножом эту глину, смачивала ее водой из лужи, затем лепила кирпичики по размеру жилетных карманов и обваливала эти брусочки в набранном по дороге мусоре. Когда глина достаточно подсохла, Гончая наполнила готовыми кирпичами карманы своей разгрузки и принялась соединять плоды своего труда проводами.
        - Похоже, - сказал отец Ярослав, когда она закончила. Он не помогал - просто безучастно сидел на корточках рядом, но внимательно следил за ней.
        - На что похоже?
        - На пояс шахида.
        Гончая критически осмотрела получившуюся конструкцию, выровняла обвисшие провода, вздохнула.
        - А надо, чтобы было похоже на взрывчатку.
        - Я это и имел в виду, - ответил священник.
        - Действительно похоже? - требовательно спросила она. - Потому что, если нет, меня сразу пристрелят. Да и тебя заодно.
        Отец Ярослав поднялся на ноги, обошел вокруг своей спутницы и утвердительно кивнул.
        - Я, конечно, не специалист, но, по-моему, очень похоже.
        «По-моему… похоже», - Гончая поморщилась. Она бы предпочла услышать что-нибудь более категоричное. Что-то типа «базара нет», как любил выражаться ее знакомый бандитский авторитет по прозвищу Коленвал.
        - Ладно, надеюсь, те - тоже не специалисты.
        - Ты о ком? - насторожился священник.
        Гончая, вздохнув, ответила:
        - О тех, кто будет решать: пристрелить меня на месте или сначала вызвать минера.

* * *
        Пограничные укрепления на Площади Революции ничем не отличались от аналогичных укреплений на других станциях Красной Линии: та же колючая проволока, те же мешки с каменистой землей, уложенные друг на друга, те же металлические барьеры, те же развешенные повсюду красные знамена и лозунги на кумачовых полотнищах. И еще музыка. Бравурная, чаще маршевая музыка, которую было слышно даже в переходах.
        Однако на Площади Революции граница проходила не только через пешеходный переход, связывающий станцию с соседней формально независимой Театральной, но и по краям станционной платформы, вдоль железнодорожных путей. Все потому, что по этим путям со стороны Полиса или Курской время от времени проходили те, кто не принадлежал к красному интерстанционалу и, следовательно, нес в себе заразу враждебной, подрывной идеологии. И вот чтобы эти враждебные бациллы вместе с их носителями не просочились на Площадь Революции и далее на всю Красную Линию, местное партийное руководство распорядилось возвести неприступные стены еще и на самой платформе.
        Опутанные колючей проволокой укрепления, слепящие прожекторы, настороженные лица вооруженных пограничников угнетающе действовали на следующих мимо станции путников. Поэтому немногочисленные челноки и прочие транзитники спешили миновать проложенные вдоль платформы отрезки железнодорожных путей и как можно скорее покинуть грозную станцию. Но появившаяся из туннельной темноты молодая босоногая женщина в нелепой одежде нарушила это правило и робко приблизилась к краю станционной платформы. Она выглядела как нищенка, напялившая на себя найденный на помойке армейский разгрузочный жилет и протертые на коленях ветхие штаны от какого-то комбинезона. Ее чумазое лицо и грязные спутанные волосы, в которые набились песок и глина, лишь подтверждали это впечатление.
        На этом и строился расчет Гончей. И она не ошиблась в своих предположениях.
        Пограничники, охраняющие вход на платформу со стороны восточного туннеля, брезгливо поморщились. Их было двое. Старший, мужчина лет сорока с охотничьим нарезным карабином за плечами, равнодушно спросил:
        - Чего надо?
        Ему было лень двигаться, он даже не сошел с места. Зато его молодой напарник, по возрасту вполне годящийся мужику в сыновья, подскочил к самому барьеру, - туда, где располагалась подъемная металлическая лестница, которую с помощью ручной лебедки при необходимости можно было опустить на пути. Но Гончая обошлась без лестницы: она слегка подпрыгнула, подтянулась на руках и проворно вскарабкалась на край платформы.
        От цепи и ржавого гвоздя пришлось избавиться. Из оружия девушка оставила только нож в левом рукаве.
        - Э-э! Ты че делаешь? - опешил от наглости незнакомки молодой пограничник. - Проваливай давай отсюда.
        Гончая решила, что парень еще стажер или ученик, или что-то вроде этого. У него даже не было серьезного оружия, только штык-нож в ножнах на поясе да короткая резиновая палка в руках.
        В ответ на его требование молодая женщина шагнула к заградительному барьеру и, обхватив руками потяжелевшую разгрузку, прошептала:
        - Помогите.
        - Мы всяким бродягам не подаем! - гордо заявил стажер. - Проваливай!
        Но его опытный напарник уже разглядел торчащие из карманов ее жилета провода. Он ловко сдернул с плеча карабин и ткнул стволом в сторону «нищенки».
        - Это что у тебя?
        - Бомба, - жалобным голосом ответила Гончая. Ее испуганный взгляд метался между пограничниками. - Только не стреляйте, взорвется, - попросила она и повторила: - Помогите мне.
        До салаги-стажера наконец дошло. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но, ничего не придумав, так и остался стоять с отвисшей челюстью. Воспользовавшись паузой, Гончая заговорила сама:
        - Я в плену у фашистов. У них на Тверской настоящий концлагерь. Две недели мучили: били и еще по-всякому издевались. Потом сюда. Жилет этот. Взрывчаткой обмотали, говорят: иди. А я жить хочу. Помогите. Может, есть здесь кто-нибудь, кто может снять. А?
        Она умоляюще уставилась на мужчину с карабином. Сейчас все зависело от него, а не от безоружного стажера, потому что вариантов было всего два: вызвать минера или пристрелить обвешанную взрывчаткой девицу на месте. Но второй вариант мог спровоцировать взрыв, о чем Гончая прямо сообщила пограничникам в надежде на то, что они не станут рисковать собственными жизнями. Однако старший пограннаряда не спешил с ответом, и чем дольше длилось его молчание, тем слабее становилась ее надежда.
        «Хорошо, что от священника удалось избавиться, - подумала Гончая, следя за направленным ей в грудь стволом карабина, который в любое мгновение мог выстрелить. - Глупо было бы притащить его на верную смерть».
        Сделать это оказалось непросто. Отец Ярослав, как непривязанный хвост, упрямо топал за ней по шпалам и покидать свою спутницу явно не собирался. Когда впереди в туннеле замаячили станционные огни, Гончая остановилась и, ухватив за рукав священника, спросила:
        - Бывал на Площади Революции?
        - Приходилось, - пробурчал тот в ответ.
        «Ах да, он же с Красной Линии!» - вспомнила она.
        - Тогда ты должен помнить, что вход на платформу только для своих, а транзитники проходят по путям мимо станции.
        Гончая плохо представляла и едва ли сумела бы объяснить, кого имеет в виду под определением «свои», так как обычные жители Красной Линии в принципе не покидали собственную ветку, а те, кто на свой страх и риск проникали за ее пределы, для всех прочих автоматически становились перебежчиками. Но священник понял ее без объяснений и кивнул.
        - Тебе на платформе делать нечего. Да тебя туда и не пустят, поэтому…
        - А тебя? - перебил Гончую отец Ярослав.
        - А у меня есть волшебный ключик. Надеюсь, что есть, - поправилась она.
        - Я тебя не оставлю.
        «Да что ты прицепился ко мне?!» - возмутилась девушка, но только мысленно. Потом уселась на рельсы и принялась стаскивать ненавистную обувь. Ей давно уже хотелось это сделать.
        - Вот! - Она протянула галошу и ботинок священнику. - Пройди мимо станции и жди меня в туннеле. Только уйди подальше, чтобы тебя не заметили. Если поднимется шум, сразу сваливай. Я тебя потом найду.
        Шум поднялся бы независимо от того, удалось ей задуманное или нет. Да и искать своего спутника, даже если ей посчастливится выжить, Гончая не собиралась. Но знать все это отцу Ярославу было вовсе необязательно. Однако ее слова его совершенно не убедили.
        - Ты просто гонишь меня, - сказал он.
        Девушка помотала головой.
        - Нет. Больше шансов, что мне поверят, если я буду одна. Да и удрать со станции, если прижмет, мне одной будет легче.
        И вот она стояла босая перед пограничниками, демонстрируя им натертую кандалами лодыжку, а шансы, что ей поверят, таяли на глазах.
        «Неужели все напрасно? А, Господи? Неужели напрасно?»

* * *
        Выручил стажер.
        - Так че, Левшу, что ли, звать? - спросил он.
        Ствол карабина дрогнул и слегка отклонился в сторону. Старший наряда пожевал губами и отступил на шаг назад. Последнее Гончей совсем не понравилось, по коже под разгрузкой пробежал холодок.
        - Зови, чего уж, - пробурчал пограничник, возвращая ее к жизни. - Я пока за этой присмотрю. А ты стой и не дергайся!
        Но она дергаться и не собиралась.
        Стажера как ветром сдуло, а его напарник перехватил карабин поудобнее и спросил:
        - Сама-то откуда будешь?
        Пограничник по-прежнему держал ее на прицеле, но что-то в его позе изменилось. Может, не в позе, а во взгляде. Но Гончая ясно почувствовала - он не станет в нее стрелять, если она не даст ему повода.
        - С Кропоткинской, - ответила она и, чтобы сменить опасную для себя тему, прошептала: - Мне страшно и… нехорошо. Ноги не держат.
        - Ты это, не балуй! - всполошился мужчина. - Не вздумай упасть тут! На загородку вон обопрись.
        Воспользовавшись советом, Гончая облокотилась на заградительный барьер, пальцы правой руки коснулись спрятанного в левом рукаве ножа. Теперь оставалось только ждать.
        - К фашистам-то как попала? - увидев, что смертница пока не собирается падать в обморок, пограничник решил поговорить.
        - В туннеле схватили, - ответила та. Она опустила голову и, прикрывшись спутанными волосами, наблюдала за происходящим. - Подкрались, я и не заметила. Удар по голове. Больше ничего не помню. Очнулась в клетке.
        - В клетке?
        - В концлагере, - уточнила Гончая. Про фашистский концлагерь она могла рассказать гораздо больше, чем про якобы родную Кропоткинскую, на которой никогда не бывала.
        - Так значит, фашисты наших, как зверей, в клетках держат?! - возмутился пограничник.
        «А ваши у себя на Лубянке не держат?» - хотела спросить у него девушка, но не спросила. Пожилой охранник явно не имел никакого отношения к зверствам лубянского Палача и его подручных.
        «Где же одноглазый? Нашел его стажер? Если нашел, почему не ведет?»
        - И много в концлагере наших сидит?
        - Не знаю, - Гончая помотала головой, чтобы волосы лучше закрыли ее лицо. - Там темно, не видно. Стоны со всех сторон, не разобрать.
        - Вот мрази, - вздохнул пограничник.
        Через секунду девушка забыла о нем. Из ближайшей арки появились две фигуры. В одной она узнала безоружного стажера. Свою резиновую палку он повесил на пояс и шагал, широко размахивая руками. А за пареньком шел, уставившись себе под ноги, незнакомый человек в таком же, как на Гончей, разгрузочном жилете, только из его карманов торчали не провода, а кусачки, клещи и пассатижи.
        В первый миг она даже растерялась. Этот тип совсем не походил на известного ей минера-подрывника - ни походкой, ни телосложением. Тот был плотный и крепкий, а этот… Гончая так и не смогла подобрать подходящего определения. Отощавший? Ссохшийся? Изможденный? Движения этого человека были какие-то дерганые, неуверенные, словно у него только что отобрали костыли, к которым он привык. Да и ростом незнакомец был явно ниже Левши, хотя, возможно, такое впечатление складывалось из-за того, что он сильно сутулился. Но когда следующий за стажером неизвестный поднял голову, Гончая увидела перед собой обезображенное шрамами землистое лицо и знакомую черную повязку, закрывающую левый глаз. Перед ней стоял убийца ее дочери, пусть не совсем здоровый, но живой! А так не должно было быть! Потому что это неправильно.
        - Вот она, - сказал парень, указав на прижавшуюся к заградительному барьеру босоногую женщину. Стажер сдвинулся в сторону, затем вообще отступил за спину одноглазого, и Гончая потеряла его из вида.
        Весь окружающий мир сжался до размеров фигуры убийцы ее дочери. Переполняющие безутешную мать ненависть, гнев и ярость жаркой волной выплеснулись наружу, заставив одноглазого почувствовать этот жар. Их взгляды встретились, и он узнал ее.
        - Ты?! - резанул Гончую по ушам его скрипучий голос. - И он здесь? Приманила! - убийца закрутился на месте, шаря своим единственным глазом по сторонам. - Лезет? Где?! Сейчас? Нет! Живым не дамся!
        Он замотал головой, потом сунул руки под разгрузку и широко раскрыл рот, собираясь что-то сказать. Может, даже и сказал, но Гончая не услышала. На том месте, где стоял одноглазый, полыхнуло пламя. Что-то шлепнуло ее по щеке, ударило в грудь и с обрушившимся на нее грохотом смело с платформы.

* * *
        Она лежала на шпалах, поперек рельсов, в неудобной позе, потому что ноги оказались выше головы. Было больно и тяжело в груди. Даже дышать трудно. Что-то словно давило на нее сверху. В воздухе плавала и колыхалась не то белесая, не то розоватая муть, от которой пахло как от только что разделанного парного мяса.
        Она попыталась встать, но смогла только повернуть голову. Лучше бы не поворачивала. Возле нее, совсем рядом, лежала голая человеческая рука, присыпанная серой цементной пылью. Даже не рука - кисть, оторванная от руки чуть выше запястья. Из размочаленной бахромы разорванных мышц торчали острые кости. Мертвые пальцы сжимали оружейный приклад. Вернее, это сначала ей так показалось. Потом она поняла, что кисть лежит на прикладе, потому что указательный палец застрял в спусковой скобе охотничьего карабина. Очень знакомого карабина.
        Появились какие-то размытые фигуры, спрыгнувшие на пути из клубящейся в воздухе бледно-розовой пелены. Девушку подняли на руки и куда-то понесли, а она все смотрела на эту оторванную кисть и не могла отвести взгляд…
        - Это у нее от взрыва? - услышала она голос.
        - Трудно сказать. Шрамы на спине - точно нет, - ответил невидимому вопрошающему другой голос.
        - А остальные повреждения?
        - Ссадины и ожоги - скорее всего. А синяки и ушибы - вряд ли. Она вроде бы была в плену.
        - Кто это может подтвердить?
        Голоса затихли, она снова потеряла сознание…

* * *
        Гончая очнулась на застеленной зеленоватой клеенкой кушетке. Гудела голова, и еще было холодно. Открыв глаза, девушка увидела, что на ней нет никакой одежды, и вообще ничего нет: ни простыни, ни одеяла. Только верхнюю часть бедер и низ живота прикрывало не то затертое до дыр серое полотенце, не то половая тряпка. «Интересно, кто тут такой стеснительный? Ладно, это потом».
        Стараясь не шевелиться, она бегло осмотрела себя. Грудную клетку стягивала бинтовая повязка, еще какие-то марлевые нашлепки хаотично располагались по всему телу. Слева доносился негромкий металлический стук. Гончая скосила глаза. Там, спиной к ней, стояла женщина в потемневшем от многочисленных стирок белом халате и, склонившись над установленным на табурете железным оцинкованным корытом, перебирала инструменты.
        Девушке стало не по себе от этого звука. Сразу вспомнилась камера для допросов в подвале на Лубянке, только там пленница не лежала на кушетке, а висела на дыбе, а все инструменты, которые имелись в арсенале Палача, использовались в качестве орудий пыток.
        Женщина в застиранном халате достала из корыта ножницы - обычные металлические ножницы с закругленными и слегка загнутыми концами. У Гончей отлегло от сердца. Прихватив кроме ножниц еще и моток бинтов, врач, а может, медсестра, скрылась за расправленной занавеской. Когда женщина проходила мимо, Гончая снова прикрыла глаза, но та даже не взглянула в ее сторону. Через некоторое время из-за занавески донеслись невнятные голоса: мужской и женский, причем мужской показался девушке смутно знакомым.
        - …на Дзержинскую сообщили, раз такое дело. Обещали следователя оттуда прислать. - Иногда мужчина негромко стонал и, видимо, стискивал зубы от боли, поэтому разобрать удавалось не все из того, что он говорил. - …вдруг еще диверсии. Фашисты все-таки, от них всего можно ожидать.
        Гончая решила, что речь идет о недавнем взрыве на Площади Революции, которому она была свидетельницей. Оставалось понять, какую роль отводили ей в этом происшествии жители станции - выжившей жертвы или организатора взрыва?
        Девушка осторожно спустила ноги с кушетки и встала. Провела рукой по голове - нащупала голую кожу с царапинами от тупой бритвы: местные лепилы сбрили у пациентки грязные, завшивевшие волосы. Вряд ли это прибавило Гончей очарования, но ей было все равно. Бесшумно ступая по холодному кафельному полу, она прошла мимо застекленного шкафа, набитого какими-то узлами, и заглянула в корыто. Чего там только не было: иглы разной длины и толщины, какие-то лопаточки непонятного назначения, даже короткая пила с широким блестящим лезвием и крепкой железной ручкой - Палачу бы такой набор инструментов точно понравился. И среди всего этого изобилия - два хирургических скальпеля: большой и малый. Гончая выбрала малый - он без труда помещался в раскрытой ладони - и спрятала у себя под мышкой, под слоем бинтов.
        Голоса за занавеской стали громче. Послышались звуки приближающихся шагов. Только Гончая успела улечься на кушетку и вернуть свалившееся полотенце на место, как в процедурную вошла все та же женщина с ножницами в руках. За ее спиной промелькнул знакомый стажер-пограничник с забинтованной головой, но он лишь мазнул по раненой любопытным взглядом и скрылся из поля зрения. Через секунду в той стороне, куда он ушел, хлопнула входная дверь.
        Вернувшаяся женщина была уже не молода, лет сорока или даже больше. Ее усталое лицо обрамляли короткие седые волосы. Она сочувствующе взглянула на проснувшуюся пациентку, потом достала из нижнего ящика шкафа растянутую мужскую кофту-толстовку и протянула ей.
        - Надень, здесь холодно.
        Девушка не заставила себя уговаривать. Забрав предложенную толстовку, она тут же натянула ее. Чужая одежда мешком висела на плечах, но выбирать не приходилось.
        - Спасибо, - поблагодарила Гончая женщину за проявленную заботу.
        - Помнишь что-нибудь? - спросила врач.
        Раненая отрицательно помотала головой. Это, конечно, не избавляло ее от предстоящего допроса, но все же уменьшало шанс оказаться после него, например, опять на дыбе. А судя по тому, что прямо из перевязочной ее забрали два плечистых молодца и отвели под конвоем в какую-то пустующую каморку за прочной железной дверью - ждать допроса оставалось недолго.

* * *
        Прежде чем конвоиры заперли за ней дверь и арестантское помещение погрузилось в темноту, Гончая успела осмотреться вокруг. Осматривать, в общем-то, было нечего. Шершавые бетонные стены, такие же пол и потолок, голая скамья у противоположной от двери стены да разбитый стеклянный плафон на потолке - вот и вся обстановка.
        Пленница вернулась к двери, прижалась ухом к холодному металлу. В коридоре проб?хали удаляющиеся шаги конвоиров, и все смолкло. Ни звука. Других камер девушка по пути не видела, да и не похоже было это помещение на настоящую камеру - скорее, на пустой чулан. Это означало, что она не арестована, а задержана «до выяснения».
        Для нее самой многое осталось неясным. Она даже толком не поняла, что произошло на платформе. Единственное, что не вызывало сомнения, - это прогремевший взрыв! И устроил его, судя по всему, сам одноглазый подрывник, потому что комья глины, даже утыканные проводами, взрываться не могут.
        На этом логика заканчивалась, и начинались догадки. Если взрыв - дело рук подрывника, то зачем он это сделал? Что он там кричал? Живым не дамся! А перед этим? Лезет и Приманила. Кого приманила? У нее был только один ответ на этот вопрос. Подземного монстра, чудовище из адской бездны! «А ведь одноглазый и все, кто находился с ним на дрезине (если они выжили!), считают, что я погибла вместе с Майкой, как я считала погибшими их самих. Тогда неудивительно, что подрывник принял меня за посланца с того света. Или после первой встречи с чудовищем одноглазый повредился рассудком и решил, что оно сейчас вылезет из-под земли? Приманила. Да, скорее всего, он просто спятил от страха, вот и таскал с собой взведенную мину, а когда решил, что вот-вот станет добычей монстра, привел ее в действие».
        За дверью снова послышались шаги, только сейчас они приближались. «Двое», - на слух определила Гончая. Первый ступал твердо и уверенно, за ним семенил другой, шагающий робко и осторожно. При этом он беспрерывно что-то говорил. Пленница бесшумно соскользнула на пол и снова прижалась ухом к двери.
        - …правда, не видел. Я за ним стоял, когда это случилось, за Левшой то есть. А Васильантоныч сбоку. - Гончая узнала голос стажера-пограничника. - Я даже подойти не успел, когда рвануло. Левшу на куски, Васильантонычу руку по локоть оторвало, а меня вот башкой об стену.
        - Двое проверенных бойцов погибли, а ты и диверсантка - нет. Почему? - спросил обладатель тяжелой поступи.
        - Так говорю же, - зачастил стажер. - Я сзади был. Меня Левша от взрыва собой прикрыл. Спас, получается.
        - А диверсантку кто спас?
        - Да ей просто повезло, что выжила. Несколько часов без сознания. Врачи говорят: ожоги по всему телу. И она же за барьером стояла, на краю платформы. А перед ней - стена из мешков с землей и еще проволока. Тоже ведь защита. Да и какая она диверсантка? Не по своей ведь воле. Фашисты заставили.
        - Как она могла выжить, если на ней была взрывчатка?! На ней! Это ведь твои слова?!
        Шаги смолкли. Теперь разговор шел прямо за дверью камеры.
        - Ну да, на ней, - озадаченно ответил молодой пограничник. - И Васильантоныч видел. Он первый заметил, я уже потом. И когда после взрыва ее одежду осматривали, то в карманах части мины нашли, всю начинку: камни, гильзы, осколки стекла, и эти - провода! Левша, видимо, взрывчатку отцепил, а та у него в руках и рванула.
        - Ты сам видел это?! - рявкнул на пограничника его собеседник.
        - Я же за спиной… не успел подойти, - залепетал паренек.
        За дверью повисла пауза. Потом тот, кто вел допрос, приказал:
        - Ступай в туннель. Я уже отправил туда всех свободных от службы. И обыщите там все: каждую дыру, каждую щель до пятисотого метра! Мне нужно знать: одна она сюда пришла или нет! Всех, кого обнаружите, задерживать на месте и немедленно ко мне на допрос. Все ясно?!
        - Да. Есть! Так точно! - отчеканил пограничник и со всех ног бросился выполнять полученное задание.
        Не успела смолкнуть частая дробь его удаляющихся шагов, как в замке заскрежетал вставленный ключ. Отступив от двери, Гончая сунула руку под одежду, к левой подмышке, где под слоем бинтов был спрятан похищенный в перевязочной скальпель. Она больше не сомневалась: он ей понадобится. Более того - она была уверена в этом.

* * *
        Железная дверь распахнулась с натужным скрипом. С недавних пор тот, кто сейчас открыл ее, невзлюбил этот звук. Даже возненавидел. Как ненавидел теперь все прочие звуки, напоминающие скрежет заблокированных железнодорожных колес. Эти звуки пробуждали жуткие воспоминания, которые он упорно, но тщетно гнал от себя, стараясь забыть.
        Расширяющаяся полоска света, протянувшаяся через порог из коридора, упала на пустые нары, и вошедшему в первый момент показалось, что камера пуста. Но когда он повернул голову, увидел в углу тонкую фигуру полураздетой женщины. В темноте контрастно белели ее голые ноги.
        То, что заключенная забилась в угол от страха, вошедшего не удивило. Его боялись все, даже свои, и он к этому давно привык. Он заранее знал, что будет дальше: «Сначала женщина станет оправдываться (они все стараются оправдаться и выторговать себе жизнь), а когда поймет, что ее уловки на него не действуют, начнет умолять о пощаде. А еще она будет кричать от боли. Но ни мольба, ни крики, ни выставленные на показ голые ноги ей не помогут. Плохо, что в камере нет света, - подумал он с сожалением. - В темноте не будет видно ее глаз. И как она дрожит и корчится от боли, как сводит судорогой ее мышцы, тоже будет не видно. Но главное - глаза! Без выражения ужаса в зрачках - никакого удовольствия. Надо будет послать кого-нибудь за переносной лампой».
        Он вынул из глубокого кармана своих галифе электрический фонарь, с которым никогда не расставался - так же как и с наградным пистолетом, - и осветил прижавшуюся к стене узницу. В этот момент женщина бросилась на него со скоростью сорвавшейся с боевого взвода пружины. На мгновение в луче света мелькнуло ее бледное лицо, плотно сжатые губы и горящие глаза. Увидев эти глаза, вошедший со всей ясностью понял, что ни умолять, ни оправдываться, как он предполагал, она не будет. В ее глазах не было ни капли страха - только ненависть.
        Его правая рука метнулась к поясной кобуре, и за какую-то пару секунд он сумел выдернуть пистолет из кожаных тисков. Оставалось сдвинуть предохранитель, направить ствол в цель и нажать на спуск.
        Но атакующая фурия оказалась быстрее. Она поднырнула под его левую руку и царапнула его правое запястье острыми как бритвы когтями. Один из ее когтей ярко блеснул в луче фонаря ножевой сталью, а через мгновение окрасился кровью.
        Так и не выстреливший пистолет вывалился из разжавшихся пальцев мужчины одновременно с хлынувшей из раны кровью. Эта хищница не только вскрыла ему вену, но и повредила какой-то запястный нерв или перерезала сухожилие!
        Но даже лишив противника руки, женщина-кошка не собиралась останавливаться. Фурия вновь взмахнула своим железным когтем… Теперь вошедший разглядел, что это никакой не коготь, а обычный хирургический скальпель. «Откуда он у нее?!» Додумать эту мысль следователь не успел. Лезвие полоснуло его по лицу. Со лба свесился содранный лоскут кожи, а обильно хлынувшая кровь залила глаза. Ничего не видя перед собой, мужчина попятился назад. Несколько раз вслепую махнул фонарем, но тут же выронил его - левую руку пронзила острая боль. Узница, видимо, успела поймать фонарь на лету, потому что раненый не услышал звука удара о бетон. Зато отчетливо услышал скрежет металла и стук захлопнувшейся двери.

* * *
        Она жаждала этой встречи, мечтала о ней… Нет, не так. Она жила надеждой встретиться с главным исполнителем убийства дочери лицом к лицу! Ради этого момента женщина-кошка терпела голод и боль, ради него не сдохла, сражаясь со змеекрысой. Слепая вера и ничем не подкрепленная надежда поквитаться с кровавым маньяком, с мразью, погубившей Майку, придавали ей силы. И все же, услышав за дверью голос Палача, Гончая поначалу не поверила своим ушам. Но потом она вспомнила слова стажера-пограничника о вызванном с Лубянки следователе, и все встало на свои места.
        Этот монстр в человечьем обличье был раза в два тяжелее противницы и гораздо сильнее физически. Радиация и ядовитое дыхание подземного чудовища не отравили его тело. К тому же он всегда носил при себе заряженный пистолет. Но он не знал, кто именно поджидает его за запертой дверью! Гончая приготовила свое оружие и отступила в дальний угол. Она не собиралась сражаться со своим заклятым врагом в коридоре, где звуки борьбы могли услышать пограничники или тюремные стражи. Поэтому нужно было во что бы то ни стало выманить Палача из коридора и заставить его войти в камеру.
        И это у нее получилось…
        Захлопнув входную дверь, Гончая сбила с ног исполосованного скальпелем врага и опрокинула на пол. Уже в падении Палач попытался ухватить ее левой, пока что дееспособной рукой, за что и получил еще один порез на ладони.
        Девушка положила фонарь на пол, направив луч в сторону поверженного противника, потом ухватила мужчину сзади за шиворот и приставила лезвие скальпеля к коже под его подбородком.
        - Узнал меня?
        Палач что-то неразборчиво промычал.
        - Вижу, что узнал. Помнишь, как пытал меня, как вонзал раскаленное шило под ногти, как собирался содрать с меня кожу? Серп свой поганый помнишь?!
        Тот снова замычал. На этот раз она отчетливо разобрала: «сука».
        - А дочь мою помнишь?! Девочку, которую вы погубили!
        На кулак, в котором Гончая сжимала скальпель, закапала кровь. Видимо, девушка слишком сильно вдавила лезвие убийце в горло, или тот неудачно дернул головой. Она ослабила нажим, и Палач, словно только этого и ждал, сразу заговорил:
        - Я помню, как она подыхала. Девчонка валялась возле провала, прямо на рельсах. Видела бы ты, как она выглядела, когда мы ее подобрали.
        Сам убийца выглядел жутко. Со лба у него свисал лоскут кожи, закрывая глаз и половину щеки. Кровь, сочащаяся из раны на голове, заливала ему лицо. Палачу приходилось отплевываться, чтобы говорить. Но он и не думал замолкать.
        - Куртка твоей девчонки превратилась в изжеванную тряпку и к тому же жутко воняла. На башке сгорели все волосы вместе с кожей. Не голова, а черная растрескавшаяся головешка, а на ней - два сморщенных белых шарика - вытаращенные глаза. Ручонки вообще обгорели до костей, даже пальцы спеклись от жара. Уже и не разобрать было, то ли это человечьи руки, то ли клешни какого-нибудь рака или скорпиона.
        От этих слов у Гончей остановилось дыхание, а Палач продолжал добивать ее.
        - Думали - все, окочурилась. А на дрезину подняли - дышит! Ну, как дышит, ротик свой безгубый раскрывает, а оттуда пузыри розовые лезут. Надуется такой пузырь и лопнет, а твоя головешка обгорелая уже новый выдувает. Стратег все пытался понять, то ли она так дышит, то ли пытается что-то сказать, то ли просто стонет от боли. А ей сильно больно было. Ох, сильно! Она прямо дергалась вся. Да еще клешнями своими шевелила. Так всю дорогу до Москвы и дергалась, пузыри пускала. А перед самым Казанским вокзалом затряслась вся, дугой выгнулась, ручонки-клешни по сторонам разбросала, ну и все - околела. Сдохла и сдохла, забот меньше. А Стратег расстроился, прямо из себя вышел. Набросился на нее, схватил, стал колотить головой об пол, а башка ее возьми да и обломись. Я потом ее отвалившуюся черепушку сам из дрезины вышвырнул. И трупак обгорелый тоже. Сходи, глянь. Под насыпью твоя головешка валяется, если, конечно, какие-нибудь твари ее кости по всей округе не растащили.
        У Гончей внутри образовались холод и пустота, словно из груди вырвали сердце и вставили вместо него кусок льда. Забытый фонарь светил на Палача, поэтому этот изверг не мог видеть ее лица, но почувствовал произошедшую в ней перемену и довольно оскалился.
        - Не успел я твою девчонку попробовать, признаю. Зато во всех подробностях рассмотрел, как она подыхала.
        Что бы ты ни делала, все равно умрешь. Так же, как и она.
        - Плохо ты за нею следила, мамаша, - хохотнул Палач. - А вот я проследил. Каждую мелочь запомнил, чтобы тебе рассказать. Я когда ее с дрезины сбрасывал, она не мягкая была и не твердая, а такая… разваливающаяся. И хрустела, как веник. Нет! Как крыса запеченная.
        Ты уже умираешь. Смирись, и твоя смерть будет легкой.
        «Но сначала умрут те, кто погубил Майку, - возразила Гончая вещающему у нее в голове неведомому голосу. - И Палач будет первым. Нет, первым был одноглазый. А этот станет вторым».
        Она наклонилась к своему заклятому врагу и зашептала ему прямо в ухо:
        - Нравится смотреть, как умирают другие? Ну так посмотри на себя! Только смотри внимательнее, чтобы запомнить каждую мелочь, - добавила Гончая и вонзила скальпель Палачу под подбородок.
        Не голова, а черная растрескавшаяся головешка, а на ней два сморщенных белых шарика.
        «Срезать ему кожу с лица, чтобы ощутил это на себе?»
        Но претворить свою мысль в действие она не успела. Входная дверь с лязгом распахнулась, и в камеру из коридора ввалились несколько человек. Первым влетел растрепанный… отец Ярослав, про которого девушка уже успела забыть. Его подталкивал в спину плотный коренастый тип с автоматом и в матерчатой кепке с красной звездой на голове - один из тех кабанов, что забрали ее из станционного госпиталя. А из-за спины конвоира выглядывал старый знакомый - стажер-пограничник.
        Они явно не таились, когда шли по коридору. Гончей оставалось только удивляться, как она не услышала их приближения.
        - Вот, подозрительного типа без документов в туннеле задержали… - проговорил конвоир, уставившись на невозможную в его понимании картину.
        Вид валяющегося на полу, залитого кровью Палача и арестантки, кромсающей скальпелем лицо следователя с Дзержинской, не укладывался в его голове. Однако громкий и энергичный голос краснозвездного вертухая постепенно слабел и к концу фразы превратился в шепот. Значит, кое-что до него все-таки дошло. Следом за осознанием ситуации он должен был сорвать с плеча автомат, но Гончая не позволила ему этого сделать.
        Распластавшись на полу, она схватила выроненный Палачом пистолет. За это время конвоир лишь успел взяться за ремень своего автомата. Это было его последнее движение. В темном пространстве чулана «макаров» громыхнул, словно выпалившая пушка. У Гончей сразу заложило уши, а у уставившегося на нее борова не стало головы. Та просто лопнула и разлетелась на куски, забрызгав кровью паренька-стажера и стоящего перед ним священника. Девушка тут же перевела взгляд на молодого пограничника, но опасность неожиданно появилась с другой стороны.
        Из тени внезапно вынырнула массивная широкоплечая фигура. Она пересекла световой луч, отбрасываемый откатившимся в сторону фонарем, и Гончая узнала в надвигающейся громаде поднявшегося с пола Палача. Маньяк буквально истекал кровью. Она лилась у него из раны на лбу, из пронзенного горла, из изрезанных ладоней и рассеченного запястья. Несмотря на это, монстру как-то удалось подняться на ноги и даже выдернуть из горла скальпель, который он теперь сжимал в выставленной перед собой левой руке.
        На мгновение Гончей представилось, что и пули не причинят убийце вреда. От волнения у нее задрожали руки, и одна из двух выпущенных практически в упор пуль пролетела мимо. Но другая ударила маньяка в грудь. Палач остановился, словно налетел на невидимую стену, и на несколько мгновений застыл в таком положении. А потом повалился на пол лицом вниз. Занесенную для удара руку изувер так и не опустил.
        В звенящей тишине послышался негромкий стук и какой-то шорох. Окинув взглядом чулан, Гончая нашла источник звука. Скрючившийся на полу у порога парнишка-пограничник тянул к себе за ремень автомат застреленного конвоира, но никак не мог вытащить оружие из-под грузного тела мертвеца.
        - Даже не думай, - предупредила парня девушка, направив на него пистолет.
        Тот ничего не ответил, но тянуть автомат перестал.
        - Сядь туда, вытяни ноги, руки на колени.
        Стволом пистолета Гончая указала в дальний от двери угол и внимательно проследила за тем, как пограничник выполнил ее приказание. Внезапно напасть из такого положения было практически невозможно, даже быстро встать на ноги у стажера не получилось бы. Напуганный парнишка и не помышлял о сопротивлении, однако его смелости хватило, чтобы спросить:
        - Кто ты?
        - Твоя смерть, если не заткнешься.
        Повторять дважды не пришлось - парень все понял правильно. Гончая повернулась к отцу Ярославу. Тот смотрел на нее сочувствующим и печальным взглядом. Ему и самому следовало посочувствовать: красные не станут разбираться, кто стрелял, а кто рядом стоял, - казнят обоих. На себя Гончей было плевать, а вот бывшего напарника было жалко.
        - Почему ты не ушел, как я тебе велела? - спросила она.
        - Я не мог тебя оставить, - признался тот.
        - Ну и дурак. Теперь убьют.
        «Оставить он не мог! - разозлиться на священника не получилось, хотя Гончая очень старалась. - Может, как-нибудь удастся вырваться? У меня автомат, пистолет и заложник. - Она перевела взгляд на сидящего на полу пограничника и отбросила этот вариант. - Ничего не выйдет. В одиночку от станционного гарнизона не отбиться, хоть с ног до головы обвешайся оружием. Заложник для красных - тоже не аргумент. И не заложник он для них, а сдавшийся в плен предатель! Так что прикрыться парнишкой не получится. Вот если бы на его месте оказался Стратег. Стратег! - Гончая так стиснула пистолетную рукоятку, что у нее побелели костяшки пальцев. - Пока жив организатор убийства Майки, нельзя умирать. Рано».
        - Встань! - приказала она пограничнику и, когда тот поднялся на ноги, спросила: - Почему на посту без оружия?
        - Мне пока не положено, - ответил он.
        «Салага! Не положено ему».
        - А из автомата стрелять приходилось?
        Дождавшись утвердительного кивка своего пленника, Гончая подняла с пола автомат, привычно отсоединила магазин и принялась выщелкивать патроны. Паренек недоуменно наблюдал за ней.
        - Как зовут?
        Тот помялся, но все-таки решился ответить:
        - Егор.
        Пока он раздумывал, она как раз успела разрядить и вставить в автомат пустой магазин, потом оттянула затвор и, убедившись, что в стволе не осталось патрона, перебросила оружие пограничнику.
        - Считай, что я тебя повысила, Егор.

* * *
        Гончая доходчиво объяснила пленнику, что у него есть два выхода из этой ситуации: помочь ей и священнику выбраться со станции или умереть мучительной смертью. Егор выбрал первый вариант. Он оказался сообразительным малым, да и охотница за головами при необходимости могла быть очень убедительной.
        Спустя несколько минут из коридора, ведущего к складским и подсобным помещениям, на платформу вышли трое. Первым шел заросший немолодой мужчина в истертой до дыр и забрызганной кровью одежде. Следом шагала обритая наголо молодая, босоногая женщина в растянутой мужской толстовке, а позади - вооруженный автоматом конвоир.
        Собственный замысел представлялся Гончей практически безнадежной авантюрой, но ничего лучшего она не смогла придумать. Ей и так невероятно повезло, что на звуки выстрелов не примчались местные стражи порядка. Правда, Палач сказал, что отправил всех свободных от службы прочесывать туннели, так что они, скорее всего, и не слышали пальбы в чулане. Зато наверняка услышали гражданские, и как они отреагировали на это, пока оставалось загадкой.
        Шагая по платформе, Гончая незаметно поглядывала вокруг. В сторону их троицы тоже настороженно косились, но никто не рискнул подойти. Наоборот, едва заметив приближение конвоируемых пленников, жители Площади Революции спешили освободить дорогу. Пока все шло по плану, вот только «конвоир» держался пассивно. Запуганный пацан не подгонял арестованных и не командовал, куда им нужно повернуть, хотя Гончая это с ним специально обговорила. Он вообще не раскрывал рта! Но хотя бы не пытался удрать, иначе ей пришлось бы пристрелить парня, а потом, видимо, застрелиться самой.
        Трофейный пистолет Гончая спрятала на правом бедре, примотав к ноге собственными бинтами, для чего пришлось распустить повязку на груди. Толстовка едва прикрывала эту самодельную «кобуру», зато выхватить оттуда оружие можно было практически мгновенно. Для трех десятков патронов, извлеченных из автоматного магазина, места уже не нашлось, поэтому она завернула их в обрывок бинта, чтобы не звенели, и передала на хранение отцу Ярославу.
        Переход на Театральную охраняли трое вооруженных пограничников в разномастной одежде, но в одинаковых матерчатых кепках с красными звездами. Двое держали на груди укороченные автоматы, у третьего Гончая разглядела пистолет в опущенной левой руке. «Еще один Левша? Не многовато ли для одной станции?»
        Боец с пистолетом вышел вперед - очевидно, он был здесь старшим - и требовательно спросил:
        - Куда?!
        Гончая оглянулась на «конвоира». Разговаривать на посту с охранниками должен был он, но Егор по-прежнему молчал. Наблюдая за ним, девушка давно уже поняла, что ее план никуда не годится. «Какой из этого салаги конвоир? Одна видимость. Помочь он согласился только из страха за собственную жизнь. В чулане согласился, а здесь, на платформе, передумал».
        Но тут старший пограннаряда сам обратился к замешкавшемуся пареньку:
        - Ты че, язык проглотил?
        - Следователь…
        - Че ты мямлишь, тюфяк?! - вышел из себя командир пограничников. - Четко отвечай!
        - Следователь приказал доставить арестованных на Дзержинскую, - к изумлению Гончей, все-таки выговорил паренек.
        - А почему арестованные не в наручниках?
        - Как арестованы?! Сказали же, что только проверят! - выпалила Гончая.
        Автоматчики выразительно переглянулись.
        - Так проверят, что мало не покажется, - заметил их командир, и все трое загадочно заулыбались.
        Обменявшись ухмылками со своими подчиненными, начальник поста спустился вниз по лестнице, снял с пояса увесистую связку ключей и отпер калитку в железной решетке, перегораживающей пешеходный туннель на Театральную.
        Гончая обернулась к своему «конвоиру». Спускаться вниз без его команды было нельзя, такая самостоятельность арестованных неминуемо вызвала бы подозрение у пограничников. А парень все топтался в нерешительности возле шлагбаума и молчал.
        - Идти, что ли? - спросила она и положила ладонь на правое бедро, где под одеждой скрывался притороченный бинтами пистолет.
        Пацан заметил ее движение, но никак на него не прореагировал. Сейчас в нем боролись страх, служебный долг и желание жить. Гончей оставалось только гадать, что из этого победит. Конец сомнениям положил нетерпеливый голос начкара:
        - Че застыли?! Долго мне еще ждать?!
        - Вперед, - выдавил из себя Егор.
        Гончая облегченно выдохнула и вслед за священником ступила на уходящую под платформу лестницу, «конвоир» с пустым автоматом двинулся следом.
        - Теперь меня расстреляют, - обреченно сказал он, когда они втроем шли по пустому и гулкому переходу.
        - Думаешь, если бы сдал нас своим на посту, что-нибудь изменилось бы? - спросила у него Гончая и, не дождавшись ответа, продолжила: - Тебя бы все равно расстреляли. Даже разбираться не стали бы.
        - И что мне теперь делать?
        Девушка пожала плечами.
        - Сам думай. Я бы сбежала. Иначе шлепнут - и все дела.
        - Сбежала… - передразнил ее паренек и замолчал. Но тут неожиданно подал голос молчавший до этого момента священник.
        - Что бы ты ни решил, помни: ты сделал доброе дело - спас от смерти двух невинных людей.
        - Невинных?! - вскинулся Егор. - А то я не видел, как она нашего следователя скальпелем кромсала!
        - Да! - резко ответила Гончая. - И сделала бы это снова, потому что он был зверем, даже хуже - чудовищем! Ему нравилось мучить, издеваться: вырывать ногти, прижигать раскаленным железом, сдирать кожу! Показать, что он со мной сделал, когда я попала к нему первый раз? Но я убила его не поэтому, а потому, что он виновен в смерти моей шестилетней дочери: сначала сжег ее заживо, а потом наблюдал, как она умирала.
        - А моего наставника за что? За компанию?
        - Если ты про того, кому оторвало руку, то его убила не я, а Левша. Это он взорвал мину, которую носил с собой. У меня вообще не было взрывчатки. Муляж - мусор, глина и провода. Автоматчика в камере застрелила я, не отрицаю. Но он тоже собирался убить меня, просто я оказалась быстрее.
        - Вот и не надо изображать невинную, - пробурчал паренек.
        - А я и не изображаю, - не стала оправдываться Гончая. - Но то, что упырь с Лубянки мертв, это правильно! Такие нелюди не должны жить.
        Ни отец Ярослав, ни Егор ничего на это не ответили, но во вздохе священника девушке послышалось неодобрение. «Пусть думает что хочет», - решила Гончая про себя. Сама она ни о чем не жалела.
        Часть II
        В грязи и крови
        Глава 7
        За кулисами
        ИЗ ДНЕВНИКА СТРАТЕГА…
        «Знаю, кто во всем виноват! Я давно подозревал, а окончательно понял только сегодня. Как будто звонок раздался в голове. Девчонка со своим гребаным даром! Это она выманила чудовище из недр земли своими пророчествами. Колдовала, колдовала и наколдовала. Ведьма она, а не Пифия. Мелкая, шестилетняя ведьма. Надо было давно уже придушить ее, а тело сжечь вместе с ее рисунками. Прожили как-то двадцать лет под землей без ее пророчеств и дальше бы жили. А теперь что? Что?!
        Руки опять трясутся, хоть я и не пил. Или пил? Не помню. А выпить надо! Иначе станет совсем невмоготу…
        Гончая… Она до последнего бы боролась за жизнь со своим тупым упрямством. Дура, а я все равно скучаю по ней. С ней было как-то… спокойнее. А сейчас даже поговорить не с кем, хоть вой! Не с кем, а надо».

* * *
        Со стороны Театральной в переход вливался разноголосый шум. Но прежде чем окунуться в этот шум и царящую на станции атмосферу не самого высокого искусства, постановочных страстей и продажной любви, нужно было преодолеть еще один пограничный кордон.
        Гончая оглянулась на шагающего рядом паренька-пограничника. Ему пора было бы уже определиться.
        - Ты с нами, или как? - прямо спросила она.
        - А если нет, убьешь меня?
        Гончая задумалась: «Действительно, а что с ним делать?» Но ни ответить, ни принять решение не успела. Пешеходный туннель вывел к спускающейся на платформу широкой лестнице, у подножия которой, за переносным металлическим барьером расположились трое вооруженных бойцов в форме красноармейцев из каких-то давних, превратившихся в легенды времен. Напротив них, на точно такой же лестнице, за таким же барьером и в такой же форме стояли трое других красноармейцев, стерегущих переход на Площадь Маркса.
        Гончая с ужасом поняла, что наспех придуманный план побега, несмотря на его удачное начало, на самом деле может не сработать. Но события уже вышли из-под контроля и развивались без какого-либо участия с ее стороны.
        - Стоять! Кто такие?! - грозно спросил начальник ближайшего погранпоста, пробежав по появившейся из перехода троице настороженным взглядом. На пленников и их «конвоира» уставились и остальные пограничники, включая тех, что скучали на противоположной лестнице.
        - Арестованные, - ответил Егор, загнув все ту же байку про следователя, приказавшего доставить двоих задержанных на Дзержинскую.
        Парня, видимо, хорошо знали на посту, поэтому его рассказ не вызвал подозрений. Да и какие подозрения, когда Дзержинская - вот она, в одном перегоне! Начкар тут же приказал бойцам освободить проход, а сам крикнул через платформу своему коллеге на противоположной лестнице:
        - Это наш с арестованными! Пропустите!
        - Наш-ваш, - пробурчал тот. - Пропуск у него есть? Или хотя бы мандат?
        За свою принципиальность начкар заслужил как минимум поцелуя. И Гончая не побрезговала бы расцеловать его, если бы он не поспешил со своим вопросом и задал его уже после того, как арестованные и их «конвоир» миновали первый пост и оказались на нейтральной Театральной. Но тут один из пограничников с Проспекта Маркса указал взглядом на полуголую пленницу и что-то прошептал на ухо своему командиру. Тот также негромко ответил и призывно махнул рукой.
        - Ладно, пусть проходят! Но в следующий раз без пропуска не пущу!
        Гончая не слышала, о чем они шептались. Беглецы спустились по лестнице, принадлежащей Красной Линии, на независимую платформу Театральной. Но это была формальная независимость. Контролируя обе смежные станции, красные и здесь, на Театральной, чувствовали себя хозяевами. Тем более что переходы на Площадь Революции и Проспект Маркса разделяли всего два десятка шагов - узкая ничейная полоса, за которой обоих «арестантов» и их «конвоира» ждала неминуемая смерть. Ясно, что им ни в коем случае нельзя было входить в следующий переход, но как этого избежать, Гончая совершенно не представляла. Попробовать сбежать? Пограничники догонят в два счета. А не догонят, так пристрелят. Да и кроме этих шестерых еще найдутся желающие - на Театральной наверняка полно красных.
        Она оглянулась на заставленную скамьями и стульями платформу, отыскивая фигуры с красными звездами. Но на глаза попались четверо в черных мундирах с трехпалой свастикой на рукавах - штурмовики Рейха. И не просто штурмовики, а офицеры, потому что у всех четверых на ремнях висели пистолетные кобуры!
        Облеченные властью и высоким положением жители Рейха частенько захаживали на Театральную в поисках недоступных у себя развлечений, а фюрер даже поощрял таким образом особо отличившихся бойцов. Гончую всегда удивляло, почему такие непримиримые враги, как фашисты и красные, сталкиваясь на нейтральных станциях, не бросаются выяснять отношения с помощью оружия. Вопреки логике обычно их встречи проходили мирно. Обычно, но не всегда!
        Подгадав момент, Гончая расчетливо толкнула бредущего за ней паренька на одного из проходящих мимо фашистских офицеров. Фашист пребывал в благодушном настроении и, хотя Егор ощутимо задел его локтем, не вызверился на пацана, на что рассчитывала Гончая, а ограничился беззлобным замечанием:
        - Куда прешь, краснорожий?
        Стажер поспешно отступил назад и даже пробормотал какие-то слова оправдания. Скорее всего, на этом инцидент и закончился бы, но мирное разрешение конфликта не входило в планы Гончей.
        - Сам прешь, фашистская морда! - выкрикнула она в лицо офицера. - Вали отсюда в свой Рейх поганый! - А чтобы тот понял, что с ним не шутят, еще и махнула ладонью по его лицу, расцарапав ногтями щеку.
        Тот даже дар речи потерял от такого хамства. Он что-то прошипел, при этом его налившиеся кровью глаза выкатились из орбит, и принялся судорожно лапать кобуру. Его спутники тоже схватились за оружие. И тут произошло то, чего Гончая никак не ожидала. Пацан-пограничник, видно, забыл, что в его автомате нет ни одного патрона. Стажер проворно направил на фашистов свое разряженное оружие и закричал звонким, срывающимся на визг голосом:
        - Стой! Руки вверх!
        Гончей даже послышалось, как вхолостую щелкнул курок. А через секунду на платформе загремели настоящие выстрелы.
        Егора отбросило назад. Он зашатался, принимая в себя выпущенные в упор пули. Что с ним произошло потом и как он погиб, Гончая не видела. Как только фашисты открыли огонь, стало не до пацана, которого она подставила под пули. Девушка схватила за руку застывшего в растерянности священника и потащила за собой к расправленному плотному занавесу, отделяющему сцену и театральные кулисы от остальной части платформы, превращенной в зрительный зал.
        Гончая неслась вперед, расталкивая замешкавшихся прохожих и сбивая оказавшиеся на пути скамьи и стулья. Над головой, справа и слева свистели пули, а в центре станции, куда выходили оба перехода, все сильнее разгоралась стрельба. Причем к одиночным пистолетным выстрелам добавился раскатистый треск автоматных очередей.
        Навстречу друг за другом пробежали двое красноармейцев, причем второй рылся в болтающейся на боку кобуре, но никак не мог вытащить оттуда пистолет; первый, кажется, вообще был безоружен. Понятно было, что это не патруль, а такие же «театралы», как открывшие пальбу фашисты.
        Возле занавеса наперерез беглецам бросилась какая-то растрепанная бабка с болтающейся на шее, словно фартук, театральной афишей.
        - Куда?! Куда?! Проход за кулисы только для работников театра! - закричала она.
        «Дура!» - Гончая оттолкнула тетку плечом, но, видимо, переборщила. Та упала и еще громче заголосила. В центре станции, где гремели выстрелы, тоже беспрерывно кричали. Так что бабка могла орать хоть до посинения - на ее вопли никто не обратил бы внимания. Но отец Ярослав вдруг остановился и принялся поднимать на ноги горланящую тетку. Та сразу замолчала, словно только этого и ждала, даже кокетливо посмотрела на него. Гончей пришлось применить силу, чтобы расцепить эту «влюбленную парочку». Священник пытался протестовать, но девушка наподдала ему коленом и все-таки затолкала за занавес.

* * *
        Никогда, даже в мыслях, Гончая не называла Театральную родной станцией, хотя здесь прошли первые годы ее жизни после того, как привычного мира не стало. Она как-то сразу невзлюбила это место за заискивающе-угодливое отношение его жителей ко всем, кто был сильнее их, кто мог унизить, ограбить или убить. А заходящие на Театральную чужаки из Рейха, с Красной Линии и бандитских притонов Новокузнецкой были именно такими. От жалких и запуганных местных обитателей они отличались громкой речью, властными манерами и тем, что у них было оружие, которое они всегда приносили с собой: ножи, пистолеты, охотничьи ружья, даже автоматы. Эти незнакомцы держались так, будто все вокруг им обязаны. Но самое удивительное, что жители Театральной принимали это как должное и всячески подстраивались под поведение пришлых.
        У шустрой девчонки, которая через полтора десятка лет превратилась в безжалостную охотницу за головами, хамство чужаков и угодничество соседей вызывало неприязнь и раздражение. Не в силах физически противиться стремлению матери воспитать из дочери театральную актрису, девочка при любой возможности сбегала с занятий. А чтобы родительница не нашла ее и не вернула разучивать надоевшие гаммы и танцевальные движения, подолгу пряталась в каком-нибудь труднодоступном потаенном уголке, а за восемь прожитых на Театральной лет она изучила их все.
        Оказавшись за кулисами, Гончая без труда отыскала заваленную театральным реквизитом знакомую каморку. Рядом, за фанерной перегородкой, раздавались чьи-то встревоженные голоса, но кроме горластой тетки проникших за кулисы незнакомцев больше никто не заметил. Как и в прежние времена, дверь каморки запиралась на хлипкий засов, который при определенной сноровке можно было отпереть как снаружи, так и изнутри, или просто выбить. Но Гончей сноровки было не занимать. Она беззвучно приоткрыла дверь, втолкнула в проем своего спутника, нырнула следом и, подцепив мизинцем, вернула засов на место.
        Внутри пахло гнилью, крысиным пометом и еще чем-то, чему Гончая не знала названия, но всегда ощущала этот запах в затхлых, плохо вентилируемых помещениях. По сравнению с вонью выгребной ямы в плену у сатанистов, где они с отцом Ярославом провели без малого две недели, это был просто дивный аромат. Девушка бегло осмотрела временное убежище - оно не так уж сильно изменилось с тех пор, как она девчонкой пряталась здесь от матери, только хлама прибавилось, - потом затолкала священника в щель между какими-то коробками и приложила палец к губам.
        - Сиди тихо.
        Но тот не хотел сидеть тихо и, как только она отпустила его, сердито спросил:
        - Довольна?
        Гончая сразу сообразила, что он имеет в виду отнюдь не побег из-под стражи.
        - Да, - глядя в глаза отцу Ярославу, честно ответила она, хотя в темноте каморки он не мог видеть выражения ее лица. - Двое убийц моей дочери мертвы, так почему бы мне не быть довольной?
        - А ты хотя бы помнишь, сколько невинных людей заплатили своими жизнями за твое удовольствие?
        Гончая недоуменно сдвинула брови. Через секунду она поняла, кого собеседник имеет в виду, но было уже поздно - отец Ярослав снова заговорил:
        - Считай! Пограничник с Площади Революции. Потом тот, кто нашел меня в туннеле. Мальчик Егор, которого ты привела на Театральную. Солдаты, которых ты заставила стрелять друг в друга. Все эти люди погибли по твоей вине. А ведь во время спровоцированной тобою перестрелки могли пострадать и мирные жители. Все эти люди даже никогда не видели твою дочь. В чем они виноваты?
        - Тот паренек… Я не хотела, чтобы он погиб, - священник был прав. Гончая прекрасно понимала это, но все равно начала оправдываться. - Ему не нужно было поднимать автомат.
        - Он сделал это, чтобы умереть героем, а не предателем, потому что ты не оставила ему выбора!
        - Не вышло бы из него героя, - вздохнула девушка. - Когда в чулане найдут труп Палача… наверное, уже нашли… парня сразу зачислят в предатели.
        - Не слишком ли дорогая цена для твоей мести? - добил ее отец Ярослав. - Сколько еще людей должны погибнуть, чтобы ты, наконец, успокоилась?
        «Только трое, - мысленно ответила Гончая. - Стратег и его телохранители». Потом вытащила из бинтовой петли трофейный пистолет и протянула его священнику.
        - Все верно. Я безжалостная тварь. Еще совсем недавно я умела любить, а теперь могу только ненавидеть. Убей меня, если хочешь остановить. Потому что сама я не остановлюсь. И не успокоюсь, пока жив хотя бы один из тех, кто убил мою девочку. Ну! Что же ты не стреляешь?!
        Она почти кричала, напрочь забыв о том, что в каморке фанерные стены и что громкий голос могут услышать артисты или разыскивающие сбежавших арестантов красногвардейские патрули.
        Ни крики, ни протянутый пистолет не подействовали на священника. Он так и не притронулся к оружию, лишь покачал головой и печально вздохнул.
        - Ты сама себя убиваешь. Каждый раз, когда нажимаешь на курок, ты стреляешь себе в душу.
        - На спуск, - поправила его Гончая. - Когда стреляют, нажимают на спуск, а не на курок.
        И вышла из кладовки.
        «Еще три выстрела, - подумала она. - Стратег и его телохранители. А потом можно пальнуть и себе в висок, чтобы разом со всем покончить».

* * *
        В конце коридора располагались гримерки театральных актрис, где те переодевались, точнее, раздевались перед выходом на сцену, а в остальное время принимали своих «поклонников». Гончая надеялась прошмыгнуть по коридору быстро и незаметно, но на пути возникло неожиданное препятствие в виде старой уборщицы. Пришлось быстро спрятаться.
        Пожилая женщина в застиранном, потерявшем первоначальный цвет рабочем халате тяжело возила по полу мокрой тряпкой. При виде этой усталой тетки Гончей вспомнилась мать, которая, после того как ее вышвырнули из театральной труппы, точно так же изо дня в день мыла за кулисами полы, выносила мусор, стирала и гладила сценические костюмы. Чтобы заработать те жалкие гроши, которые ей платили, матери приходилось терпеть ругань, оскорбления и даже оплеухи от разгневанных девиц, потому что она работала медленно и неуклюже, так как, кроме как петь и танцевать, ничего другого в жизни не умела. Постоянное недоедание и тяжелая, изнурительная работа, непосильная для бывшей актрисы Московского театра оперетты, меньше чем за десять лет окончательно доконали ее. Но до самой смерти мать так и не заметила или просто не пожелала признать, что театр ее мечты давно уже превратился в притон.
        Наконец уборщица отжала половую тряпку и, гремя шваброй и ведром, скрылась за перегородкой. Ступая ближе к стене, чтобы не оставлять следы своих босых ног, девушка быстро преодолела последние метры и прижалась ухом к узкой фанерной дверке, на которой театральный художник по просьбе хозяйки гримерки изобразил приоткрытый женский ротик.
        Ни охов, ни ахов, ни постельной возни, сопровождающей обычно плотские утехи, из-за дверки не доносилось, но внутри кто-то был. Гончая негромко постучалась и, услышав поощрительное «да-да», прозвучавшее на высокой ноте, распахнула дверь.
        Входить внутрь следовало осторожно, чтобы не споткнуться и не грохнуться на кровать, которая занимала практически все пространство тесной комнатенки. На постели высилась куча разноцветного тряпья, служившего хозяйке сценическими костюмами и повседневной одеждой. Сама хозяйка, завернувшись в пушистый махровый халатик, которым она очень гордилась, сидела рядом на перевернутом пластмассовом ящике для бутылок и, глядя в небольшое зеркальце на свою смазливую мордашку, красила тушью ресницы. Тушь, как сразу отметила гостья, была не разбавленной водой смесью сажи и толченого древесного угля, какую обычно использовали для макияжа театральные актрисы, а еще довоенной - фабричной тушью в настоящем фирменном флаконе. Гончая сразу подумала о Стратеге.
        - Привет, Лола, - сказала она, не дожидаясь приглашения, втиснулась в гримерку и плотно прикрыла за собой дверь.
        - Эй! Какого хрена тебе здесь… - Возмущенная наглым вторжением хозяйка комнаты вскочила. Лола никогда не лезла за словом в карман и не стеснялась в выражениях, но под конец этой фразы все же разглядела знакомые черты в изможденной гостье и изумленно вытаращила глаза. - Варька?.. Ты?!
        Они были почти ровесницами - пара лет не в счет. Но Лола всегда утверждала, что ей еще нет и двадцати. Никто точно не знал, когда она появилась на Театральной и почему здесь оказалась. Гончая слышала разное: и что Лолу бросил ее прежний приятель, и что проиграл в карты хозяину местного притона, и что самого приятеля зарезали бандиты, а подружке пришлось как-то выкручиваться. Как бы там ни было, она устроилась неплохо - крутила задницей на сцене, причем не в кордебалете, а с сольными номерами, а в перерывах между выступлениями развлекала в своей гримерке тех, кто хотел рассмотреть ее прелести поближе и готов был за это платить.
        Таких «подруг» у Гончей в театре было несколько, но Лола оказалась самой наблюдательной из них. К тому же актриска отличалась хорошей памятью, охотно делилась чужими секретами и была достаточно сообразительной.
        - Что с тобой случилось? - гнев и возмущение на лице Лолы сменились испугом и озабоченностью.
        И то и другое было искренним, потому что за свои услуги, которые она периодически оказывала охотнице за головами, актриска всегда получала от нее щедрую плату.
        - Долго рассказывать, - Гончая уселась на постель, ощутив почти забытую упругость пружинного матраса, и с удовольствием вытянула перед собой уставшие ноги. - Как ты?
        - По-всякому - Лола пожала плечами и улыбнулась. Несмотря на глуповатый вид, она была совсем не дура и прекрасно понимала, что гостья явилась к ней не для того, чтобы справиться о ее самочувствии.
        - Варь, ты, может, есть хочешь? У меня есть, - сказала она и, заглянув под кровать, достала оттуда пакет с какой-то снедью.
        - Давай, - не стала отказываться Гончая. При виде пакета с едой у нее сразу засосало в животе.
        Внутри лежали не грибы, как она предположила, а копченые свиные уши - по местным меркам, настоящий деликатес. «Довоенная тушь, теперь еще это. Интересно, откуда?»
        - У-у, соленые! Раньше хозяева собакам такие покупали в качестве игрушек, а теперь мы едим.
        - Ага - Лола кивнула и улыбнулась во весь рот. - Вкусно, правда?
        Гончая с трудом проглотила совершенно нежующийся кусок - он едва не разорвал ей обожженное горло - и отложила остатки в пакет.
        - Где разжилась таким богатством?
        - У девчонок из кордебалета.
        - А тушь откуда?
        - У них же, на жидкое мыло выменяла. Полсотни пулек предлагала, представляешь? А те - ни в какую!
        Гончая, изучившая театральный мир вдоль и поперек, прекрасно знала, что рядовые танцовщицы из кордебалета не купаются в роскоши. Ни одна из них не отказалась бы от пятидесяти патронов. Ни одна! Если только не нашла клад или, что вероятнее, богатого покровителя.
        В коридоре вдруг гулко застучали по полу солдатские сапоги. Лола настороженно взглянула на незваную гостью, но та опередила ее вопрос:
        - Спрячь меня, я заплачу.
        В глазах хозяйки отразилось замешательство, но лишь на пару мгновений - Лола соображала быстро. Она стремительно нагнулась, выдернула край заправленной под матрас простыни и прошептала:
        - Давай туда.
        Гончая не заставила себя ждать и быстро нырнула под кровать.

* * *
        Можно было и не спешить. Прошла, наверное, минута, а то и две, прежде чем в дверь гримерки, наконец, застучали. Сильно и настойчиво - требовательно!
        - Иду-иду, мой милый, - томным голоском промурлыкала Лола и, распахнув верхнюю часть своего купального халатика, направилась к двери. Через секунду звякнула снятая цепочка и негромко скрипнули дверные петли.
        Лежащая под кроватью Гончая ничего не видела, кроме потрескавшегося бетонного пола и свисающей сверху простыни, но, судя по смолкшему топоту, гость застыл на пороге.
        - Ой, - изобразила смущение Лола, но не отступила назад, не отодвинулась и даже не сделала попытки запахнуть халатик.
        - Проверка, - загипнотизированный видом женских прелестей, кое-как выдавил из себя пришедший. - Вы… ты посторонних или подозрительных людей не видела?
        Он быстро приходил в себя, и Гончей это не понравилось. Но актриса пустила в ход еще не все свое оружие.
        - Где? - спросила она и, выглянув в коридор, прижалась к солдату грудью.
        Боец сначала подался навстречу, потом отступил назад и пробормотал:
        - Баба лысая с голыми ногами не пробегала? И мужик с ней такой… растрепанный?
        - Лысая, с голыми ногами? Да еще с мужиком? - всплеснула руками Лола. - Как можно?! У нас приличное заведение!
        Она довольно натурально изобразила возмущение, но под конец не сдержалась и хихикнула.
        - Ну, ты, может, видела или слышала чего подозрительное?
        - У-у, - помотала головой девушка, потом закусила нижнюю губу и, как будто что-то внезапно вспомнив, добавила: - Вы лучше у моего дружка спросите. Он сейчас как раз должен прийти. Правда, он офицер из Рейха и ваших недолюбливает.
        - Если потребуется, спросим, - торопливо ответил красноармеец. Внимательно прислушивающаяся к разговору Гончая решила, что он совсем не горит желанием встречаться с фашистским офицером. - Повнимательней тут.
        Лола проследила, куда направился проверяющий, стрельнула глазами в обе стороны коридора, затем вернулась в гримерку, закрыв дверь.
        Когда гостья выбралась из-под кровати, хозяйка смотрела на нее с новым выражением лица.
        - Стрельба, погони, патрули. Во что ты впуталась, Варька?
        «А ведь она знает, чем я занимаюсь, - подумала Гончая. - Во всяком случае, догадывается».
        - Выпутаюсь, не в первый раз. Патрульный сюда больше не сунется?
        - Этот - вряд ли, а остальные - не знаю.
        «Остальные?!» - Гончая насторожилась.
        - Сколько их?
        - В коридоре я видела еще двоих.
        Беглянка нахмурилась: если красные обыщут весь театр, а к этому и идет, то вполне могут обнаружить священника. Она вынула из-за пазухи перевязанный бинтами узел с тридцатью патронами, который, отправляясь на поиски осведомителей, забрала у отца Ярослава, и протянула Лоле.
        - Спасибо за помощь.
        Та немного поломалась для вида:
        - Да не надо, мы же подруги, - и приняла подношение.
        Гончая не сомневалась, что так и будет.
        - Еще одна просьба. Посмотри, что творится в театре и на станции.
        Лола на секунду задумалась, чем лично ей это может грозить, и кивнула. Не тратя времени на переодевание - видимо, решила, что это лишнее, - она выскользнула за дверь.

* * *
        Оставшись в одиночестве, Гончая несколько секунд со страхом смотрела на отложенное хозяйкой зеркальце, потом решительно взяла его в руки и впервые после возвращения в метро взглянула на свое отражение.
        В зеркале она увидела чужое неподвижное лицо. Однако Гончую поразило не то, что она не узнала себя, а то, что лицо в зеркале казалось неживым. Если бы отражение закрыло глаза, оно бы точно превратилось в лицо мертвеца. Кожа потрескалась, словно вот-вот должна была отслоиться, а лоб, которым Гончая в тайне гордилась за его практически идеальную форму, был покрыт лиловыми синяками, больше похожими на трупные пятна. Засохшие брызги крови на обритом черепе уже не могли испортить общую картину.
        Девушка вернула зеркало на место и занялась действительно важными делами. Нужно было срочно переодеться - пограничники на постах наверняка запомнили ее толстовку. Шустро перебрав сваленный на постели хозяйский гардероб, Гончая натянула вязаное черное трико, заштопанное на колене. Штаны оказались короткими - невысокая Лола была ниже своей «подруги» на полголовы, - зато теплыми.
        К сожалению, в этом пестром ворохе не нашлось никакой верхней одежды, на что в первую очередь рассчитывала Гончая. Пришлось ограничиться коротким, до пояса, джемпером с дурацкой вышивкой на груди, надев под него ночную сорочку, чтобы прикрыть притороченное к бедру оружие.
        Хорошо хоть обувь искать не пришлось. Скрываясь от проверяющего под кроватью, Гончая обнаружила там практически новые женские кроссовки, которые около двух месяцев назад сама и подарила своей осведомительнице. Судя по их внешнему виду и состоянию, Лола надевала кроссы считанные разы, а может, и вообще ни разу.
        Гончая сноровисто обулась.
        Увидев гостью в обновках, вернувшаяся хозяйка капризно надула губки и нахмурилась, но возражать не стала.
        - На станции ужас что творится, - сказала она, собирая разбросанную по постели одежду обратно в кучу. - Красные двух офицеров Рейха застрелили. Еще одного ранили - говорят, что не выживет. Сейчас вторжения боятся, границу закрыли. Все переходы забаррикадировали, с Проспекта Маркса даже пулемет притащили.
        - А патрули? - спросила Гончая о том, что ее больше всего интересовало.
        - Убрались наконец-то, никого не осталось.
        - Кого-нибудь арестовали?
        - Вроде нет. Не слышала.
        Гончая перевела дыхание. «Значит, отца Ярослава не нашли. Повезло. Хотя еще неизвестно. Если на Театральную вломится карательный отряд Рейха, здесь начнется настоящая мясорубка. Нужно скорее уносить отсюда ноги, но сначала…»
        - Тушью давно пользуешься?
        - Чего? - Лола изумленно вытаращила глаза.
        - Тушь когда приобрела? - повторила свой вопрос Гончая.
        - С неделю как.
        - А у девчонок из кордебалета она откуда?
        - У шлюшек этих? - с видом возмущенной добродетели переспросила Лола. - Кобель очередной подарил.
        - На вид лет сорок - сорок пять, среднего роста, упитанный, но не толстый, волосы мягкие, тщательно расчесанные, лицо круглое, руки холеные… - начала перечислять приметы внешности Стратега Гончая, но Лола внезапно перебила ее.
        - Точно! Девки его так и зовут - Холеный. Ты что, знаешь его?
        - Встречались. Давно он приходил?
        - Да он почти каждый вечер заявляется. Вот и сегодня ночевал. Сам с девками запрется, а под дверью два лба здоровенных с ружьями караулят.
        Гончая задала следующий по важности вопрос:
        - Холеный всегда одних и тех же девчонок снимает или разных?
        - А я почем знаю? Ко мне как-то клеился, да я отшила! - резко ответила Лола и отвернулась.
        По изменившейся мимике и особенно внезапному перепаду настроения рассказчицы Гончая сразу поняла, что та врет. Осталось неясным, в чем заключается ложь: в том, что Стратег клеился к ней, или в том, что она его отшила. Но сейчас охотницу за головами интересовало другое.
        - Сегодня опять придет?
        Осведомительница пожала плечами.
        - Наверное, если ничего не случится.

* * *
        «Вчера здесь стояли шум и гам. Сегодня тишина. Фашисты и красные куда-то пропали, да и других чужаков тоже не видно. Даже в баре пусто. Это на Театральной-то, где в буфете каждую ночь песни и ор до утра и дым коромыслом! Местные все какие-то напряженные ходят и испуганно озираются».
        Кирпич тоже оглянулся. За кулисами стоял полумрак - редкие лампы, как обычно, горели вполнакала, но все же было достаточно светло, чтобы еще издали заметить крадущегося врага. Сейчас, понятно, никаких врагов не было. И вообще никого не было. Только Стоун маячил в двух шагах от напарника. Это хозяин придумал им такие прозвища. Он же и объяснил, что Стоун - значит камень. Ну, так и назвал бы камнем! Но пытаться понять хозяина было себе дороже. Это Кирпич как раз таки понял, хотя еще месяца не прошло, как он у него служил.
        Работа оказалась непыльная. От телохранителей требовалось сопровождать босса всюду и втаптывать в грязь или размазывать по стене любого, кто посмеет на него наехать. Ну и, понятно, выполнять все хозяйские распоряжения. Это было куда проще и безопаснее, чем торговые караваны прикрывать или дежурить на блокпосте в диких туннелях, а Кирпичу приходилось заниматься и тем, и другим.
        Зато теперь он был не каким-нибудь там наемником без роду и племени, а личным телохранителем солидного человека, которого все без исключения, даже ганзейские воротилы, слушались с полуслова и ходили перед ним на цирлах. Кирпич сам это видел, своими собственными глазами!
        Вот и на Театральной перед хозяином не только шлюхи - все станционное начальство расстелиться готово было. И девок хозяин выбирал не абы каких, а самых лучших: молодых и смазливых, с чистой и гладкой кожей, чтобы никаких синяков и царапин, а уж тем более грязи. Две такие как раз сейчас за дверью хозяина и развлекали.
        От нечего делать Кирпич все лампочки в коридоре пересчитал и все двери, за которыми попрятались театральные шлюхи. Их, кстати, было ровно в два раза больше, чем лампочек. Не шлюх, в смысле, а дверей. Сколько в театре шлюх, Кирпич не знал. Хотя видел уже многих, некоторых даже успел потискать, но только что мимо него прошла совершенно незнакомая девка. «Наверное, новенькая, - подумал он. - Хозяин бы себе такую ни в жизнь не выбрал: плечи широкие, а сама тощая, как глиста, да еще и лысая. Настоящее чучело. Да еще напялила на себя ночную рубашку, свитер, шерстяные штаны и кроссовки, будто в поход собралась. Ну не дура ли?»
        Пока он размышлял, лысая появилась снова. Уже без свитера, в одной сорочке, зато с большущей стеклянной бутылкой какой-то мутной сивухи. Незнакомку шатало из стороны в сторону по всему коридору, сразу видно было - набралась девка крепко.
        Кое-как доковыляв до двери, за которой отдыхал хозяин, в дупель пьяная девица остановилась, закашлялась, потом согнулась пополам и харкнула на ноги Стоуну. Точнехонько на его любимые берцы! Тот даже в лице переменился от такой невероятной наглости. Он подскочил к девке, схватил ее за плечо и рванул к себе.
        - Ты-ты…
        Оскорбленный телохранитель еще не придумал, что сделает со шлюхой: вытрет плевок ее рожей или заставит вылизывать берцы языком. Но в этот момент пьяная девка как-то неудачно махнула рукой, и увесистая бутылка, которую она держала за горлышко, треснула Стоуна пониже макушки. Так треснула, что разлетелась вдребезги, а сам Стоун, в котором было почти два метра роста и сто с лишним килограммов веса, рухнул на пол как подкошенный. Свалился, словно мешок с дерьмом, и остался лежать неподвижно.
        Кирпич изумленно вытаращился на своего напарника, а когда поднял глаза, то встретился с совершенно трезвым взглядом пришлой девки. Но верзилу поразило не то, что пьяная в дым шлюха мгновенно протрезвела, а то, что в правой руке она сжимала пистолет, направленный ему в лоб.
        - Лапы в гору - и ни звука, - приказала лысая и слегка качнула стволом вверх-вниз.
        Хотя она сказала это очень тихо, практически шепотом, Кирпич все прекрасно понял. Особенно ее последний жест.

* * *
        - Лапы в гору и ни звука, - велела Гончая, и второй телохранитель послушно поднял вверх руки.
        Даже полная покорность не избавила бы его от смерти, если бы он был одним из тех, кто погубил Майку. Но перед охотницей за головами стоял другой человек. Его оглушенного бутылкой напарника она тоже видела впервые.
        Еще несколько минут назад она собиралась застрелить обоих телохранителей Стратега, выбить дверь гримерки, где он развлекался со шлюхами, и там же на месте расправиться с организатором убийства дочери. Но покой хозяина охраняли совершенно незнакомые женщине-кошке люди, встретившие ее появление равнодушно-брезгливыми взглядами. Они посмотрели на нее не как непримиримые враги или убийцы, разглядывающие жертву, а как обычные мужики, оценивающие достоинства и недостатки женской фигуры.
        Гончая увидела их грубые, но беззлобные лица, и у нее в голове что-то перемкнуло, а лежащая на бедре рука не потянулась сразу за пистолетом. Если бы пялящиеся на нее громилы знали, что она собирается прикончить их хозяина, они бы изрешетили ее на месте. Но они этого не знали! Да еще ей вспомнились слова отца Ярослава.
        Все эти люди даже никогда не видели твою дочь. В чем они виноваты?
        «Я безжалостная тварь», - мысленно повторила Гончая то, что ответила священнику. Но для себя она уже решила, что не станет убивать новых телохранителей Стратега.
        Принятое решение осложняло предстоящую задачу - понятно было, что громилы не пропустят ее к своему хозяину, если она их об этом просто попросит. Поэтому в дополнение к словам требовались более убедительные аргументы.
        По просьбе «подруги» Лола откуда-то притащила литровую стеклянную бутылку, которую Гончая наполнила обычной водой, а для придания напитку необходимого цвета добавила в воду цементной пыли. Примитивная хитрость на деле оказалась очень действенной и позволила избежать стрельбы.
        - Повернись. Руки на стену, ноги на ширине плеч, - скомандовала Гончая, продолжая гипнотизировать охранника пристальным взглядом.
        Первый испуг у него уже прошел - это было видно по его глазам. Но громила (где только Стратег находил таких кабанов?) все-таки повернулся к стене, а больше от него ничего и не требовалось. В тот же миг Гончая врезала по его затылку рукояткой своего «макара». Охранник ткнулся головой в фанерную стенку, отделяющую гримерки актрисок от коридора, сполз по стенке вниз и устроился на полу рядом со своим напарником.
        По-хорошему, обоих следовало бы связать, но Гончая ограничилась тем, что забрала у них автоматы: один повесила за спину, другой взяла в руки и, недолго думая, врезала прикладом по хлипкой дверце. Та распахнулась.
        Девушка отпрянула в сторону - на всякий случай. Потом выглянула из укрытия, пробежала взглядом по углам ярко освещенной каморки и сразу обнаружила Стратега.
        Из одежды на нем была только пропитавшаяся потом линялая майка с непонятными надписями и широкие мужские трусы. «Хозяин» лежал на застеленном бархатным покрывалом матрасе среди кучи подушек и с пьяной улыбкой на отечном лице глазел оттуда на двух кривляющихся на другом конце постели шлюх. Гончей стало противно до тошноты. Захотелось разбить в кровь самодовольную рожу Стратега. Но пока она со всей силы ткнула стволом автомата в его коленную чашечку.
        - Посмотри на меня, тварь!
        Стратег не вскочил на ноги и не взвыл от боли. Наоборот, он медленно, словно нехотя, повернулся к девушке, нахмурился, затем вытаращил глаза, а потом… потом по его щекам покатились слезы.
        - Ты… - выдохнул бывший босс. - Это правда ты?
        Глава 8
        Исповедь
        Гончая сидела перед ним с автоматом на коленях. Живая! И как всегда холодная, неприступная, гордая.
        Стратег представил, как выглядит в ее глазах. Обливающийся слезами пьяный мужик в трусах и пропахшей потом и страхом майке. Жалкое зрелище, особенно по сравнению с ней. Правда, она и сама выглядела не лучшим образом. Дерьмово выглядела, если начистоту! Ресницы и брови опалены, волос вообще нет, на руках и ногах язвы или ожоги, сама - худая как смерть. Но даже в таком виде никто не назвал бы ее жалкой!
        Даже после того, что случилось в Люберцах, она как-то сумела выжить! Хотя до ее появления Стратег был уверен, что это невозможно. Но она не просто выжила! Без оружия и снаряжения (даже без противогаза!), пешком, в одиночку добралась до Москвы, проникла в метро, преодолела все посты охраны, нейтрализовала телохранителей, хотя, судя по ее виду, ей пришлось нелегко. И вот она здесь - сидит и слушает его рассказ. А он говорит и не может остановиться.
        - …к тому моменту в живых остались только красные и я. Док, Шериф и мой охранник, которому ты проткнула горло шилом, умерли от ран. Второй совсем обезумел от страха, выпрыгнул из кабины, когда дрезину сносило в воронку, и его затянуло в пропасть. Честно говоря, мне и самому хотелось последовать за ним. Не знаю, что меня удержало. Возможно, просто не смог подняться с пола - нашу вагонетку так сильно трясло. Тогда вообще творилось что-то невообразимое. Даже такой убежденный материалист, как Левша, после всей этой жути повредился умом. Он и раньше-то был немного не в себе, а после того раза окончательно съехал с катушек.
        - Это инфразвук, - перебила Гончая. - Погибший брамин говорил, что при землетрясениях возникают звуковые волны, воздействующие на психику. Но мне кажется, это подземный монстр своим ревом сводит людей с ума.
        Стратег кивнул, обнаружил, что все еще держит в руке бутылку кофейного ликера, которым недавно брызгал на извивающихся голых девок, и отхлебнул прямо из горлышка.
        Потом протянул бутылку Гончей.
        - Будешь?
        Но сидящая напротив женщина даже не шелохнулась.
        - Как вы выбрались?
        - На дрезине. Двигатель не заглох, представляешь? Когда отгремело эхо взрыва, стало слышно, как он тарахтит: чух-чух-чух. Подземные толчки тогда уже прекратились, но дым из воронки все валил и валил. Только он не поднимался вверх, а расползался по земле, словно гигантская волна-цунами. Если бы она нас накрыла, всем бы пришел конец! Я сразу это понял. Да и не только я. Левша тут же схватился за рычаги и погнал в Москву.
        - А моя дочь? - спросила Гончая.
        - Это я ее обнаружил. Нет, правда! Если бы не я, этот урод одноглазый переехал бы ее. Она же прямо на рельсах лежала.
        - Возможно, это для нее было бы лучше.
        Она все-таки пошевелилась, и Стратег заметил, как по щеке у нее покатилась слеза. До этого момента он ни разу не видел ее плачущей. Гончая в слезах - это было невероятно и так же удивительно, как и ее последние слова.
        - О чем ты?
        - Тогда она хотя бы не мучилась, - прошептала девушка.
        Она по-прежнему смотрела в сторону. Не на что-то конкретное, а просто в сторону, и слезы бежали у нее уже по обеим щекам. Вот тут до Стратега, наконец, дошло.
        - Девочка погибла?! Ты в этом уверена?!
        Гончая вздрогнула, словно от удара. Слезы моментально высохли, а лицо ее перекосила гримаса такой лютой ненависти, что Стратег тут же пожалел о своем вопросе. Но было уже поздно. Через секунду ствол автомата упирался ему в мошонку. Это было чертовски больно, но он не решился пошевелиться, потому что чувствовал, если сделает это, Гончая сразу нажмет на спуск.
        - Это вы ее убили, - прошипела она ему в лицо. - Палач рассказал мне, как выбросил из кабины обгоревшее тело моей девочки!
        Стратег отчаянно замотал головой.
        - Мы расстались на Комсомольской. Я перешел с ней на Кольцо, и красные ее больше не видели!
        - Так Майка жива?!
        - Я не знаю, - признался он.

* * *
        Прошло несколько секунд, Гончая не шевелилась. Она словно застыла.
        - Пожалуйста, убери автомат, - взмолился ее бывший босс.
        Ствол остался на месте - видимо, мстительница еще не решила, как поступить с мошонкой своего заклятого врага, хотя давление чуть-чуть ослабло. Стратег наконец смог нормально вздохнуть.
        - Повтори, что ты сказал.
        - С самого начала? - опешил он.
        - С того момента, как вы подобрали Майку!
        - Занесли в кабину, положили на ящик с инструментами и поехали дальше, - затараторил Стратег.
        - Она сильно обгорела?
        - Вообще не обгорела! Даже удивительно. Реснички, как у тебя, и челка немного. Наверное, горнолыжная куртка спасла. Их же из очень плотной ткани делали, да еще со специальной пропиткой. Девочка выглядела как живая… то есть, я хочу сказать: она и была живая! Только сознание потеряла, наверное, от удара о землю.
        - Что случилось потом?
        - Ничего… - начал Стратег, и это была истинная правда.
        Но закончить фразу он не успел - выбитая дверь снова распахнулась, и из коридора в конуру ворвались оба его телохранителя. У Стоуна вся рожа и башка были в крови, у Кирпича - только волосы.
        - Стоять!!! - неожиданно для себя рявкнул на охранников хозяин. Он вдруг разозлился на них за то, что они видят, как он валяется на постели без штанов и как полуголая баба тычет в него автоматом. Между прочим, их автоматом! Кстати, Гончая на телохранителей даже не обернулась - настолько была уверена, что успеет первой нажать на спуск, или знала, что они ей ничего не сделают. - Какого дьявола вы являетесь ко мне без вызова?! Вон отсюда!
        - А как же… - начал было Кирпич.
        - Вон отсюда! - снова закричал Стратег и запустил бутылкой в незадачливых телохранителей. - И девок этих заберите. Надоели.
        С обдолбанными девчонками у Стоуна с Кирпичом не возникло никаких проблем, и уже через несколько секунд Стратег с Гончей остались наедине.
        - Говори, - потребовала она.
        - До Казанского вокзала доехали без происшествий, спустились в метро, - зачастил Стратег, чтобы не злить бестию, от которой зависела его жизнь. Из коридора через щели выбитой двери ощутимо тянуло холодом. Он зябко поежился. - Левша с Зорким сразу отправились к себе на Красную Линию, а я - на Кольцо. Взял у начальника Комсомольской двух человек себе в сопровождение. Они помогли доставить девочку на Киевскую. Она так и не пришла в себя. Я, пока еще до Москвы ехали, решил отправить ее подальше, чтобы это чудище подземное, если выжило, тоже за ней уползло. На Киевской сдал малышку местным лепилам, а сам - бегом на радиальную. На Киевской обе радиальные станции в Арбатскую конфедерацию входят, а у конфедератов сталкеры боевые и опыта им не занимать. Дрезина железнодорожная есть, даже не одна. Сформировали группу из отборных бойцов, поставили им задачу: совместно с ребенком провести разведку киевского направления железной дороги на максимально возможное расстояние. Снабдили оружием, боеприпасами и едой под завязку. Казалось бы, все предусмотрели! А когда загружали дрезину, это и случилось…
        - Что случилось?!
        - Да не знаю я! Не видел! - рассвирепел Стратег. - Я за погрузкой наблюдал, чтобы ничего не забыли. А девчонку с охранниками в пассажирском переходе оставил, чтобы на поверхность раньше времени не выносить. Доктора-то ее так и не привели в чувство. А как загрузили дрезину - часа два это где-то заняло, - спустились в переход за девочкой. Да поздно - охранники мертвы, причем непонятно отчего: глаза выпученные, пена на губах - и больше никаких повреждений. Оружие на месте, а девчонки нет - пропала. И следов никаких. Целые сутки ее искали! Сталкеры все в округе облазили - ничего! Как сквозь землю провалилась. - Стратег взглянул в помертвевшее лицо Гончей и спросил: - Можно я оденусь? Холодно.
        Она не ответила, но потом, когда он натянул брюки и принялся обуваться, прошептала:
        - Моя девочка… а если она жива?
        - Я не знаю, - повторил Стратег.
        - Я найду ее. Найду и увезу из Москвы.
        - Вези! Забирай дрезину и вези! Все забирай - оружие, продовольствие, охрану: три-пять человек, сколько нужно. Да хоть десять!
        - Мне никто не нужен, - ответила Гончая и закашлялась. Потом вытерла рукой рот, и Стратег увидел кровь на ее ладони.
        - Ты ранена?
        Она помотала головой.
        - Ожог гортани. Опалило пламенем при взрыве, а может, ядовитым дымом надышалась. Еще радиация, я ведь без противогаза в метро шла.
        - Как же ты выжила?
        Гончая пожала плечами.
        - Наверное, благодаря противорадиационным таблеткам из аптечки Дока. Я, когда искала Майку, все вокруг облазила, но нашла только складную дубинку Палача и эту аптечку. Она в трещине застряла.
        - Тебе надо к врачу. Я могу устроить. У нас есть специалисты и препараты. Тебя вылечат.
        Но она вновь мотнула головой.
        - Не сейчас. Майка не может ждать, ей нужна моя помощь. Может быть, потом, когда я найду ее, - она вдруг кое-что вспомнила: - Таблетки из аптечки. Док говорил про какие-то специальные препараты.
        - Точно! - Стратег хлопнул себя по лбу и принялся выгребать из карманов свои запасы. Вскоре на смятой постели выросла небольшая кучка упаковок разнообразных лекарств.
        - Неоперабельная регенерация, - прочитала Гончая, взяв в руки одну из них. - Что это?
        - Медикаментозный восстановитель поврежденных тканей - секретная фармакологическая разработка для чрезвычайных ситуаций. Как раз то, что тебе нужно, - ответил он и принялся сортировать вываленные на постель упаковки. - Вот еще: универсальный антидот. Универсальный - значит, должен помогать при любых отравлениях. И это тоже держи, военное изобретение, для спецназа - все чувства обостряет: зрение, слух. В темноте сможешь видеть. Только принимай не больше двух пилюль за раз, а то такое увидишь, чего и нет.
        Гончая внимательно рассматривала незнакомые названия. Распечатав несколько упаковок, она вытряхнула на ладонь по одной таблетке и отправила в рот.
        - Мне нужны патроны, чтобы купить одежду и снаряжение.
        Стратег энергично кивнул.
        - Сколько: тысяча, две? Я могу выписать чек.
        - Пиши, - разрешила Гончая. Она уже размышляла, как будет искать свою приемную дочь. - И еще! Как зовут сталкеров, которые искали Майку, и где они сейчас?
        - На Киевской, где же еще. А вот как зовут… - Стратег оторвался от своей чековой книжки и задумался. - Я только одного помню. Как же его звали? Тупое такое прозвище… Шофер или Шафер - никакого воображения у человека - начальник команды, которая должна была увезти девочку.
        - А то снаряжение, которое получили сталкеры в дорогу, досталось им? - по привычке продолжала допытываться Гончая, словно это имело какое-то значение.
        Стратег отмахнулся.
        - Наверное, куда его еще девать, - но пристальный взгляд профессиональной шпионки заставил его задуматься. - Подожди! - он внезапно понял, чем вызван ее последний вопрос. - Ты полагаешь, они могли убить девочку и спрятать тело, чтобы завладеть полученным снаряжением?.. Черт! Я совсем об этом не подумал. Идиоты! Какие же идиоты! Они же всех погубили! Все метро и нас!
        Он вскочил на ноги и заметался по комнате. Потом остановился перед своей бывшей исполнительницей и сказал, глядя ей в глаза:
        - Если они это сделали, убей их. Убей их всех! Только так, чтобы они мучились. Чтобы, умирая, проклинали тот миг, когда решились поднять руку на Пифию!

* * *
        Гончая в развевающейся ночной сорочке выскользнула из каморки, и почти сразу за дверью раздался ее повелительный голос:
        - Оставайтесь на месте. Внутрь никого не пускать. Я сейчас…
        Разряженные автоматы незадачливых охранников она оставила на постели - себе забрала только патроны, завернув их в оторванную от покрывала тряпку. Возражений от Стоуна и Кирпича не последовало.
        Что Гончая собиралась делать «сейчас», Стратег не услышал, но это было и неважно. Главное, что он остался жив и собирался прожить еще какое-то время! Все потому, что вернувшаяся с того света наемница его не убила и, похоже, не планировала делать это в дальнейшем.
        «Вряд ли Гончая меня простила - баба вообще не способна простить того, кто погубил ее ребенка, пусть даже приемного. Зато она поняла, что я ей нужен! Только нахрена, если разобраться?! Девчонка уже наверняка мертва. Даже если похитители не убили ее, маленькая ведьма должна была сдохнуть сама, раз уж опытные ганзейские медики не смогли привести ее в чувство. Много ли надо шестилетнему ребенку? Так что свою «дочь» Гончая на Киевской не найдет, сколько бы ни искала».
        - Не найдет, - повторил он вслух и сделал несколько больших глотков из плоской металлической фляжки, которую достал из внутреннего кармана куртки.
        В голове сразу зашумело, и в этом шуме он услышал свист ветра, который поднялся, когда чудовище полезло из-под земли. Мысленно Стратег вновь перенесся на товарную станцию в Люберцах. За считанные секунды ветер превратился в настоящий ураган, который переворачивал автомобили, ломал и вырывал с корнями деревья, швырял все это в воронку - в нору подземного монстра. «Может, это само чудовище всасывало воздух своей гигантской глоткой?!»
        Страх волной разлился по телу, и Стратег, не устояв на подогнувшихся ногах, повалился на пол. При этом расплескал содержимое фляжки и опрокинул стоящую на полу бутылку. Ему было страшно.
        Он кое-как вскарабкался на постель и принялся перебирать рассыпанные упаковки таблеток. «Да где же они, черт возьми?!» Наконец нашел нужный флакон, из которого угощал сегодняшних девок. Руки дрожали, но он все-таки оторвал плотную крышку, часть таблеток при этом просыпалась. Чтобы сэконо-
        мить время и силы, Стратег сунул под язык сразу два перламутровых шарика. Во рту разлился приятный холодок, десны онемели, как от укола зубной анестезии, и запахло не то яблоками, не то грушами.
        - Провались все… - начал он, но, вспомнив про обитающего под землей исполинского монстра, стиснул зубы и завыл.
        - Вызывали, хозяин? - в приоткрытую дверь из коридора протиснулась голова Кирпича.
        Увидев своего телохранителя, Стратег энергично закивал.
        - Да-да. А где Гонч… женщина, которая отсюда вышла?
        - Свалила, гадина, ветер ей задницу…
        Кирпич хотел еще что-то добавить, но хозяин перебил его.
        - Молчать! Не сметь так о ней! Она из Люберец до Москвы добралась без оружия и противогаза! Вас двоих, кабанов здоровых, в одиночку вырубила. Об этом, кстати, мы еще побеседуем в свое время, охраннички хреновы!
        Телохранитель молчал, а его лицо не иначе как от удивления постепенно вытягивалось в длину. Приглядевшись, Стратег заметил, что вытягивается не только лицо, но и вся голова Кирпича. Скоро амбал уже подпирал заострившейся макушкой низкий потолок. Потом изо рта верзилы высунулся длинный и черный язык, только не плоский, а круглый, похожий на…
        Никакой это был не язык, а перебирающий суставчатыми лапами членистоногий монстр, которого изображала на своих рисунках девчонка. Маленькое чудище изогнулось, открыло крохотную пасть, окруженную частоколом шевелящихся когтистых жвал, вытянулось вперед и замерло в таком положении. Его мерзкая безглазая голова была похожа на дульный срез окруженного шипами неведомого оружия. И это оружие было нацелено ему точно в лоб.
        «Сейчас оно выстрелит!» - с ужасом подумал Стратег. Словно подтверждая ужасную догадку мужчины, из разинутой пасти донеслось шипение, а затем… Затем оно сложилось в слова:
        Она тож-же сгинет… как и ее приемная дочь.
        Это говорил монстр! Его жвалы, похожие на зазубренные крючья, шевелились, пасть открывалась и закрывалась, а вылетающие оттуда слова вгрызались в мозг, словно настоящие черви.
        Все сгорят в моем огне.
        - Кто ты? - промямлил Стратег. Тело не слушалось его, даже взгляд невозможно было отвести от пасти чудовища, но язык еще повиновался.
        А-ад! - донеслось в ответ.
        Пасть монстра - уже вовсе не крохотная - вывернулась наизнанку, выпустив из своего чрева клубок извивающихся щупалец, каждое из которых заканчивалось оскаленным зубастым ртом, и начала расти.
        Стратег подался назад, но из этого ничего не вышло, потому что его ноги будто приклеились к полу. А распахнутая пасть страшного существа все росла и росла! Мужчина в ужасе зажмурился, а когда на мгновение открыл глаза, она уже поглотила всю комнату. Тянущиеся отовсюду хищные щупальца оплели его, опутали по рукам и ногам и яростно вгрызлись в плоть отращенными на концах зубами.
        Стратег завопил от боли, но вместо собственного крика услышал лишь голос пожирающего его чудовища.
        Я а-ад…

* * *
        Гончая не поняла, почему прошла мимо гримерки Лолы, где оставила позаимствованные трико и джемпер. «Мне нужна одежда, а особенно - обувь! Сколько можно расхаживать по холодному каменному полу босиком?»
        Но все же она прошла мимо, даже не взглянув на дверь жилища своей осведомительницы. Да еще и ускорила шаг! Потому что определенно что-то почувствовала. Тревогу? Опасность? Скорее всего, лишь необъяснимое беспокойство, которое ассоциировалось даже не с ней самой, а с кем-то другим. Но единственным человеком, кому сопереживала Гончая, к кому бы, не раздумывая, бросилась на выручку, была ее пропавшая дочь. Или таких людей стало двое?.. Священник - отец Ярослав! Ответ пришел неожиданно, и Гончая сразу поняла причину охватившего ее беспокойства.
        Бесшумно прокравшись по коридору, девушка свернула в узкий тупичок, ведущий к заваленной пыльным хламом театральной кладовке. За дверью раздавались звуки, больше всего напоминающие… рычание?!
        Левой рукой девушка отодвинула засов и резко распахнула хлипкую дверь, правая уже сжимала рукоятку пистолета. После ярко освещенной гримерки, где Гончая разговаривала со Стратегом, глаза не сразу привыкли к темноте, но и при тусклом свете горящей вполнакала коридорной лампочки охотница за головами разглядела, что в кладовке все перевернуто вверх дном. Составленные пирамидой коробки теперь валялись на полу среди разбросанных деревянных реек и какого-то тряпья. Священника не было. Зато в дальнем углу комнатки дергалась приземистая черная тень, рычала и скрежетала зубами.
        Гончая направила на нее пистолет, но это темное существо в углу (существо ли?!) так походило на призрака, что девушка никак не могла решиться выстрелить, испугавшись, что может попасть в своего спутника, хотя его-то как раз она и не видела. Палец уже выбирал свободный ход спускового крючка, но в последний момент Гончая вскинула руку.
        Ба-бах!!! - оглушительно ударило по ушам. С потолка с визгом брызнули выбитые пулей бетонные осколки, а вырвавшееся из ствола пламя на мгновение высветило два темных силуэта: корчащегося на полу человека и терзающее его мохнатое чудовище с длинным голым хвостом, увенчанным костяными шипами.
        Тварь тут же отпрыгнула в сторону, стремительно развернулась к двери, присев на все четыре лапы. Вспыхнули красные глаза и раздался угрожающий рык. Девушка поняла, что чудовище собиралось сражаться за свою добычу.
        Гончая отшвырнула узел с трофейными патронами и обхватила пистолет двумя руками, хотя совершенно не представляла, что делать дальше. Отец Ярослав и напавший на него хищник находились на одной линии, а она не видела ни целика, ни мушки. Если бы в кладовке было хотя бы чуть-чуть светлее!
        В этот момент монстр прыгнул. Красноглазая тень взвилась в воздух и ринулась на застывшую в дверном проеме молодую женщину. Гончая инстинктивно выбросила навстречу летящей на нее злобной твари руки с пистолетом и нажала на спуск - раз, второй, третий… Звуки выстрелов слились в одно протяжное эхо, руки дергались в такт отдаче, а вспышки пламени выхватывали из темноты то оскаленную зубастую пасть, то горящие яростью глаза, то увенчанный костяными наростами хвост.
        Потом так же внезапно наступила тишина. Гончая поняла, что по-прежнему стоит на пороге чулана и, что было особенно важно, никто не рвет когтями и зубами ее тело.
        Она опустила глаза вниз. Прямо перед ней на полу вытянулась змеекрыса. Только сейчас девушка разглядела, насколько эта тварь огромна. От носа до кончика хвоста в ней было не меньше двух, а то и двух с половиной метров. Под тушей монстра натекла уже целая лужа крови, но тварь все еще была жива. В предсмертной агонии она дергала лапами и скалила разинутую пасть.
        По-прежнему держа монстра на прицеле, хотя в пистолете не осталось ни одного патрона, Гончая обошла вокруг змеекрысы, переступила на цыпочках через растекающуюся по полу лужу крови и наклонилась к священнику. Тот был жив и даже находился в сознании. У нее отлегло от сердца.
        - Спасибо… ты вовремя.
        Она кивнула - глупо было отрицать очевидное, но прерывающийся слабый голос спутника ей совсем не понравился. Еще больше ей не понравилось, что его лицо, руки и грудь были залиты кровью.
        - Молчи и не шевелись. Я тебя осмотрю.
        Но отец Ярослав пропустил ее слова мимо ушей.
        - Я ждал тебя… молился… просил Бога вразумить тебя… и он услышал.
        «Просил он. Змеекрыса тебя услышала, а не бог». С головой и лицом у священника, похоже, все было в порядке, только кожа содрана на лбу - ерунда… Но тут взгляд Гончей упал на правую руку мужчины, и она закусила губу от отчаяния. На руке остались только два пальца - мизинец и безымянный! А вместе с остальными пальцами тварь откусила от ладони мужчины приличный кусок.
        «Неоперабельная регенерация», - вспомнила Гончая надпись на одной из лекарственных упаковок из запасов Стратега. Конечно, никакая «регенерация» не смогла бы вырастить заново отгрызенные пальцы, но эти таблетки священнику бы сейчас все равно пригодились. Вот только за неимением карманов девушке пришлось оставить их у Стратега.
        Гончая оторвала широкую полосу от подола ночной сорочки и принялась бинтовать товарищу покалеченную руку. Ему должно было быть невыносимо больно, но отец Ярослав не застонал, только поморщился и продолжил свой сбивчивый рассказ.
        - Потом шорох в углу… совсем слабый… думал, крыса… а оказалось… это тот зверь… который напал на нас в туннеле.
        Гончей стало не по себе. Ей вдруг представилось, что это действительно ожившая змеекрыса из предыдущей схватки, что тварь сейчас вновь оживет и в третий раз бросится на них. Ей даже послышалось, как воскресший монстр царапает когтями пол, пытаясь подняться. Но когда она обернулась к поверженному чудовищу, оно лежало на прежнем месте, возле двери, и больше не двигалось. Сдохло!
        - Это другая змеекрыса. Просто похожая, - сказала она.
        Но священник вновь не услышал напарницу.
        - Скажи… - он внезапно захрипел и закашлялся, и Гончая подумала, что у него, скорее всего, сломано ребро, а может, и не одно. - Прежде на Театральной… встречались такие твари?
        «Не встречались. Но что это доказывает?» Гончая была уверена, что не произносила эти слова вслух, но ответ священника поразил ее.
        - Чудовище искало тебя.
        - Зачем я ему? - спросила девушка. Она как раз закончила делать перевязку и теперь затягивала концы самодельного бинта. Отец Ярослав, стиснув зубы, перетерпел эту болезненную процедуру, после чего заговорил о другом:
        - Ты нашла того, кого искала?
        - Нашла.
        - Но не убила? Я не слышал выстрелов.
        Гончая кивнула.
        - Он сказал, что моя дочь жива, и обещал помочь спасти ее.
        - Ты веришь ему?
        Она зажмурилась. Перед ее мысленным взором замелькали разные выражения Майкиного лица: радость, испуг, удивление, отчаяние и надежда.
        - Я не знаю, - призналась девушка, не открывая глаз. - Но если есть хотя бы малейший шанс, что моя девочка жива, я его использую.
        - Она жива, - уверенно сказал отец Ярослав. - Иначе зверь не ворвался бы сюда, чтобы помешать тебе найти ее.
        «А может, он просто хотел есть?» - мысленно ответила Гончая. Но что-то мешало поверить в такое объяснение. Ведь змеекрысы действительно не забирались прежде на Театральную. Никто из местных раньше даже не подозревал о существовании таких тварей.

* * *
        Лола изумленно вытаращила глаза, когда Гончая в обнимку с шатающимся окровавленным незнакомцем ввалилась к ней в гримерку.
        - Кто это? Почему он весь в крови? Что ты делаешь?! Он мне все перепачкает! - затараторила возмущенная актриска. От ее первоначальной приветливости не осталось и следа.
        Не обращая внимания на причитания «подруги», Гончая уложила отца Ярослава на пол. Все свои силы священник растратил на бесполезные разговоры, поэтому большую часть пути до Лолиной гримерки Гончей пришлось тащить его на себе. Но благодаря проглоченным чудо-таблеткам она справилась с этим без труда и даже не устала. Зато сам отец Ярослав настолько ослабел от потери крови, что уже не мог ворочать языком.
        - Толстая Жанна по-прежнему девчонок лечит? - спросила Гончая. - Давай ее сюда.
        Лола даже не сдвинулась с места. Вместо этого она уперла руки в бока, приняв позу опытной скандалистки, и заголосила:
        - Сама его к ней тащи! Врываешься без спроса, да еще с каким-то бродягой! Берешь мои вещи!.. А-а! Что ты сделала с моей сорочкой?!
        Актриска наконец разглядела, во что превратилась ее любимая комбинация. Смазливое личико сморщилось от обиды.
        - Сто пулек.
        - Сто? - утешить Лолу было легко. - Но с Жанкой сама расплачивайся. Только ведь она по женским…
        - Швы накладывать умеет - значит, справится, - ответила Гончая. - Давай, зови.
        Несмотря на располневшее тело и приобретенный с годами цинизм, Толстая Жанна, или просто Жанна, была мастером своего дела. Никто не знал, кто она по профессии - медсестра, акушерка или гинеколог. На вид ей можно было дать лет сорок, а то и меньше. Гончая подозревала, что до войны Жанна вообще не успела поработать по своей специальности. Но в театральном притоне ее знания пришлись как нельзя кстати. Исключительно благодаря стараниям этой женщины и ее легким рукам близкое общение актрисок с разномастными поклонниками обходилось для местных шлюшек без серьезных последствий в виде затяжных изнурительных болезней и нежелательных беременностей. Даже неизлечимые пациентки умирали у Жанны быстро и без мучений.
        В ожидании врачихи, за которой отправилась повеселевшая Лола, Гончая первым делом избавилась от разодранной сорочки - та все равно уже ни на что не годилась - и, смочив ее водой, наскоро смыла кровь со своего тела, после чего снова натянула трико, приглянувшиеся кроссовки и джемпер, надев под него для тепла выданную на Площади Революции толстовку.
        Пока она обтиралась и переодевалась, очнувшийся священник наблюдал за ней, но не так, как смотрит мужчина на обнаженную женщину. После скитаний на поверхности и плена у сатанистов смотреть, в общем-то, было не на что - кожа да кости, но Гончая все же не удержалась от того, чтобы поддеть товарища по несчастьям, ставшего ей настоящим другом.
        - Нравлюсь?
        Отец Ярослав улыбнулся и прошептал:
        - Береги себя.
        «Это уж как получится», - вздохнула она, но не успела ответить. Дверь распахнулась, и в гримерку с шумом втиснулась Толстая Жанна. За ее спиной маячила Лола, но хозяйке в собственном жилище не хватило места, и она осталась в коридоре.
        Жанна кивнула Гончей, опустила на постель свой широкий зад и наклонилась к раненому.
        - Ссадина на лбу, ушиб груди и рука, - быстро перечислила Гончая.
        - Вижу. Пару швов на лоб, на грудь тугую повязку… - Жанна размотала забинтованную кисть и нахмурилась. - Здесь, прежде чем зашивать, нужно почистить рану и осколки раздробленных костей удалить. Кто его так?
        - Крыса-переросток.
        - Не бреши - рана свежая, - врачиха недоверчиво скривилась.
        - Она на пороге кладовки валяется. Можешь проверить.
        Жанна равнодушно пожала плечами. Крысы, даже гигантские, ее не интересовали.
        - За пару часов заштопаю. Магазин патронов, если без анестезии.
        - А с анестезией? - уточнила Гончая.
        - Два магазина.
        - Анестезия - спирт?
        - А что же еще? - Жанна даже удивилась. - У меня ни эфира, ни хлороформа нет.
        Гончая кивнула.
        - Два магазина. Только сделай все, как надо, - она протянула врачихе узел с трофейными патронами. - И пусть его помоют, и одежду какую-нибудь подберут. Я заплачу.
        - Само собой. Кто он тебе?
        - Друг.
        Толстуха ухмыльнулась, но, взглянув в серьезное лицо стоящей перед ней молодой женщины, проглотила ехидную улыбку.
        - Все нормально будет. Не переживай… Пошли, «друг». Буду тебя в порядок приводить.
        Последняя фраза адресовалась священнику. Гончая подумала, что он не сможет самостоятельно добраться до медпункта, но отец Ярослав удивил ее. Опираясь на здоровую руку, он сначала поднялся на ноги и, хотя его шатало из стороны в сторону, вслед за Жанной вышел за дверь.

* * *
        В коридоре, возле «игровой комнаты» Стратега никого не было. Гончей это совсем не понравилось. Еще больше ей не понравились звуки борьбы и странный вой, доносящийся из-за неплотно прикрытой двери. Все это настолько напоминало случившееся в театральной кладовке, что воображение тут же нарисовало образ змеекрысы, терзающей тело Стратега. Но куда, черт возьми, подевались его телохранители?!
        Зверь ворвался, чтобы помешать тебе.
        «Не может этого быть, - возразила Гончая голосу священника в своей голове. - Змеекрысы не способны на организованные действия. Они обычные хищники, которые нападают, чтобы убивать и есть, а не для того, чтобы кому-то помешать». Отчего-то ей вспомнился загон в концентрационном лагере Рейха, где охранники ради собственного развлечения травили собаками приговоренных к смерти заключенных.
        «Это дрессировка. Собак специально натаскивали на людей, - сказала себе Гончая, но уже через секунду в голову ей вкралась предательская мысль. - Может, и змеекрысы повиновались чужому приказу?»
        Она настолько убедила себя, что столкнется в оккупированной Стратегом гримерке с очередным монстром, что, заглянув туда, поначалу даже растерялась. Внутри действительно шла нешуточная борьба, но бывший босс боролся не с хищной тварью, а с двумя своими телохранителями. Те пытались сдержать его, но, очевидно, без особого успеха. У того, которому Гончая врезала пистолетом по макушке, появились свежие царапины на щеке и подбородке - явные следы хозяйских ногтей.
        Парни, похоже, впервые оказались в подобной ситуации. Они были крупнее и гораздо сильнее хозяина, но не решались применить свою силу из опасения причинить ему боль. Толку от их действий было немного. Всякий раз, когда Стратега удавалось схватить, он вырывался, размахивал руками, мотал головой и бессвязно хрипел.
        В отличие от охранников Гончая не стала церемониться и, улучив момент, влепила бывшему боссу хлесткую пощечину. Когда-то в перегоне между Китай-городом и Третьяковской, попав в окружение смертельно опасных моллюсков, она таким же способом привела в чувство потерявшую сознание дочь. Сейчас пощечина тоже подействовала - Стратег перестал мотать головой и растерянно уставился на ударившую его женщину. В пылу борьбы его лицо раскраснелось и покрылось крупными каплями пота, а выпученные глаза готовы были вылезти из орбит. В гримерке воняло потом и мочой, но Гончая все равно уловила в дыхании Стратега тяжелый запах перегара и поняла, что ее бывший хозяин мертвецки пьян.
        - Я видел его… монстра… он говорил со мной… сказал, что всех… что все… - Стратег жалобно всхлипнул, и из его глаз уже второй раз за день покатились слезы. - Я не помню, что он сказал. Только имя.
        По телу Гончей пробежала дрожь.
        - Какое имя? - шепотом спросил она.
        - Ад!
        Больше самопровозглашенный режиссер ничего не сказал, только всхлипывал и лил слезы. Гончая дождалась, когда он выплачется, потом заставила его одеться, отобрала платежные расписки и сказала:
        - Мне плевать, что тебе привиделось, я хочу найти свою дочь. И я ее найду, а ты мне поможешь! Сейчас проведешь на Киевскую и найдешь там дрезину, чтобы мы с Майкой могли уехать. Мне все равно, как ты это сделаешь: купишь, украдешь или отберешь силой, но к нашему возвращению дрезина должна быть полностью готова - заправлена соляркой и загружена всем необходимым. Все ясно?
        Тот кивнул.
        - И еще, - продолжала Гончая. - Мне нужна наличность - патроны. Сколько у тебя есть?
        Стратег неуклюже повернулся, приподнял край смятого покрывала и вытащил оттуда увесистую противогазную сумку, в которой, судя по перестуку, хранился не противогаз, а патроны. Заглянув в брезентовый чехол, Гончая убедилась в верности своей догадки. Баул тянул минимум на сотню пулек, их как раз должно было хватить, чтобы расплатиться с Лолой.
        Театральный медпункт располагался в служебных помещениях за станционной платформой, подальше от сцены и артистических уборных, чтобы больные своим жалким видом не портили царящую в театре и за кулисами атмосферу непрекращающегося разгула. Стратег поначалу не хотел туда идти, но после того как Гончая подняла его с постели и вытолкала за дверь, безропотно повиновался.
        Толстая Жанна курила на пороге своего кабинета. Поверх белого халата, в котором она появилась в Лолиной гримерке, врачиха натянула прозрачный полиэтиленовый фартук. И на халате, и на фартуке Гончая заметила свежие пятна крови. Сама Жанна, похоже, не обращала на это внимания.
        - Эти трое тоже ко мне? - спросила она, указав дымящейся папиросой на вяло плетущуюся мужскую троицу.
        По ее расслабленной позе и по тому, как она произнесла последние слова, Гончая поняла, что со Стратегом и его телохранителями женщина не знакома. Понятно, не ее это был уровень.
        - От похмелья есть что-нибудь, толстуха? - спросил дюжий охранник, о башку которого Гончая недавно разбила бутылку.
        Жанна на «толстуху» не обиделась. Она безошибочно определила, кто из троих мужчин страдает похмельем, но, заглянув в расширенные зрачки Стратега, сказала:
        - Это не похмелье, а наркотическая интоксикация. Без прокапывания ее не снять. Ты чем наширялся, красавчик? - Не получив ответа, она усмехнулась и добавила: - Ну, капельниц у меня все равно нет. Могу предложить воды, но лучше - мясной бульон, да пожирнее.
        Стратег презрительно скривился и, пошарив в карманах, выгреб оттуда целый ворох своих таблеток. Половина тут же просыпалась на пол, но он, видимо, все-таки нашел, что искал, распечатал упаковку, в которой Гончая узнала рекомендованный им универсальный антидот, и сунул в рот продолговатую желтую пилюлю.
        Пока он разыскивал антидот, Жанна с неожиданным для ее комплекции проворством присела на корточки и, забыв про зажатую в зубах папиросу, с изумлением стала перебирать разноцветные картонные коробочки и пластиковые флаконы.
        - Это что, те самые «кремлевские таблетки»? Откуда такое богатство?
        - От верблюда, - ответил Стратег. Его голос больше не дрожал. В такое трудно было поверить, но, похоже, антидот уже начал действовать.
        - Возьми, что тебе нужно. Пригодится, - предложила врачихе Гончая.
        Но та только замотала головой.
        - Нет уж, спасибо.
        - Почему?
        - Потому что за любую из этих коробок меня тут же зарежут.
        Гончая пожала плечами, собрала отвергнутые Жанной лекарства и рассовала по карманам своей толстовки.
        - Самой-то не страшно? - спросила врачиха. - Впрочем, ты всегда была отчаянной.
        Девушка кивнула и подумала: «Это верно. Только для того, чтобы найти и вызволить Майку, одной храбрости мало, особенно если собственная жизнь зависит от этих лекарств».
        - Как мой друг? - спросила она.
        - Нормально. Раны я ему почистила, осколки костей достала, швы наложила. Сейчас лежит, сил набирается. Интересный мужичок, от внутренней «анестезии» отказался, пулек тебе сэкономил.
        - Как он себя чувствует? - повторила свой вопрос Гончая.
        Жанна перестала ехидно скалиться и вздохнула.
        - Как он себя может чувствовать? Общее истощение, болевой шок, обильная потеря крови. Сама погляди. Можете даже поболтать, он в сознании.
        Она отступила в сторону, освобождая проход.
        Отец Ярослав лежал на жестком топчане, застеленном куском брезента. Все имеющиеся на Театральной матрасы актриски давно уже растащили по своим гримеркам. Лишь из сострадания к другу давней знакомой Жанна подложила под голову больного набитую тряпьем самодельную подушку и накрыла его тощее тело побитым молью и плесенью солдатским одеялом. Замотанная бинтами правая рука священника покоилась у него на груди поверх одеяла. Может быть, из-за вида этой культи, а может, по контрасту с темным цветом одеяла худое лицо отца Ярослава показалось Гончей особенно бледным и измученным. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы подойти к другу.
        - Я зашла попрощаться.
        Священник молча смотрел на нее внимательными глазами.
        - Я должна найти дочь, пока еще могу, пока у меня остались силы, - продолжала она. - Последний раз ее видели на Киевской. Мой бывший наниматель проведет меня туда.
        - Тот, кого ты хотела убить? - сообразил отец Ярослав. - Ты доверяешь ему?
        - Больше мне не к кому обратиться за помощью.
        Гончая вспомнила Шерифа - свою первую и единственную настоящую любовь, затем пожилого брамина-геофизика. Эти люди, даже доктор из Рейха, в разное время старались помочь ей и Майке, и вот их уже нет в живых. Кому и зачем нужна была эта жертва?
        Священник тихо сказал:
        - Я иду с тобой, сестра.
        Она улыбнулась.
        - Куда тебе? Ты же на ногах не стоишь.
        - Зато я никогда не предам тебя, - ответил отец Ярослав и так посмотрел на нее, что Гончая едва не согласилась, но, справившись с временной слабостью и желанием поддаться на уговоры, отбросила эту мысль.
        - Нет. Ты останешься здесь до полного выздоровления. Жанна! - обернувшись, крикнула она в коридор и, когда врачиха вернулась в процедурную, вывалила перед ней на заваленный бинтами и инструментами стол подобранные упаковки уникальных лекарств. - Выбери, что нужно для лечения моего друга!.. И мне тоже что-нибудь пропиши, чтобы не загнуться раньше времени.
        Та пристально глянула на новую пациентку и вздохнула.
        - А с тобой что?
        - Облучение, ожог горла и то, что видишь, - перечислила Гончая.
        Через несколько минут она вышла из комнаты, держа в памяти составленный Жанной список лекарственных препаратов и последовательность их применения. И сразу была атакована Стратегом.
        - Где тебя носит? - набросился он на нее. - Я жрать хочу - умираю! Пошли в буфет.
        Это в планы Гончей не входило. Ей не терпелось попасть на Киевскую и начать поиски Майки, но стоило Стратегу произнести слово «буфет», как пустой живот тут же дал о себе знать. Девушка попыталась вспомнить, когда последний раз ела нормальную еду, и с ужасом сообразила, что это было еще в прошлой жизни, до того, как она потеряла дочь! Потом пришлось питаться непотрошеными, наспех обжаренными крысами, которыми сатанисты кормили своих рабов, и даже за такие отвратительные и мерзкие подачки приходилось отчаянно бороться. От этих воспоминаний в животе заурчало еще сильнее.
        - Поедим - и сразу уходим, - перехватив нетерпеливый взгляд Стратега, ответила Гончая.
        Бывший босс что-то невнятно пробурчал и, не дожидаясь телохранителей и своей спутницы, зашагал в сторону платформы с единственным во всем метро баром, носящим пафосное название «Театральный буфет».

* * *
        - Ты думаешь, я не пытался выяснить, что это за тварь? - Стратег только что отправил в рот кусок свиного шашлыка и с аппетитом жевал, поэтому у него получилось «ду…аешь». - Как бы не так! Даже допросил в Полисе как-то дряхлого профессора… А выпивка нормальная есть в вашем заведении?!
        Последний вопрос относился к щуплой молоденькой официантке. Из одежды на ней были только заношенные черные штанишки до колен, вроде тех, какими Гончая разжилась у Лолы, белый фартук с оборками и черный галстук-бабочка, завязанный вокруг тоненькой шейки.
        - Водка, - проблеяла девчушка.
        - Не мели! Откуда у вас водка? Самогон, небось?
        Та кивнула. Стратег встряхнул пустую фляжку и великодушно разрешил:
        - Ладно, тащи.
        Официантка ушла, а Гончая подумала, что прежде ее босс не опускался до самогона, по крайней мере, при ней.
        Она оглядела пустой зал. Сейчас они со Стратегом здесь были вдвоем, не считая пары его телохранителей, которые остались у входа. Однако не вооруженные громилы отпугивали от бара посетителей, а царящее на станции нервное напряжение. Стратег его не чувствовал или, что наиболее вероятно, ему было все равно.
        Он быстро расправился с одним шампуром шашлыка и принялся за второй. Заметив, что собеседница все еще мучает свой первый кусок, удивленно спросил:
        - Ты чего не ешь? Сыта или бабло экономишь? Так я угощаю.
        - Слушаю.
        Чтобы жесткое мясо не царапало обожженное горло, его приходилось подолгу жевать. Гончая пожалела, что не заказала вместо шашлыка грибную похлебку.
        - Ну да, - Стратег кивнул и вернулся к прерванному рассказу. - Так вот, этот профессор - зоолог. Он до Катаклизма на Дальнем Востоке китов изучал, и монстра тоже сравнил с китом. Киты, говорит, воду через свой ус процеживают, а планктон - рачков, водоросли, личинки медуз, - в общем, всю живность из воды поглощают. Вот и монстр поглощает все живое, только не из воды, а из земли, которую пропускает через свой пищевод. Ладно, это, допустим, ясно. Как, спрашиваю, он вырос до таких размеров, что может запросто целую станцию проглотить? А это, говорит, совершенно невозможно. Глазами хлопает, да еще уставился на меня так, будто я его студент на экзамене.
        В этот момент вернулась официантка с бутылкой самогона и двумя стаканами, причем стаканы оказались стеклянными, а бутылка - пластиковой. Стратег выхватил ее у девушки из рук, наполнил свой стакан примерно на треть и залпом выпил.
        - Как вы пьете такую гадость? - спросил он, скривившись от отвращения, и тут же налил еще, уже в оба стакана. Один из них подвинул к Гончей, свой только понюхал и снова поставил на стол. - Вы что, мочитесь туда?
        - Нет, - пропищала девчонка.
        - А чего глаза прячешь? Врешь? Ну-ка, подойди сюда!
        Когда девушка осторожно приблизилась к столику, Гончая разглядела у нее на шее, под черной лентой, узкий горизонтальный синяк. Похоже, кто-то недавно пытался задушить ее, возможно, даже вот этим галстуком-бабочкой. Охотнице за головами стало жаль несчастную деваху.
        - Тебя как зовут? - опередив Стратега, спросила она у девчонки.
        - Муха, - ответила та. Опущенный взгляд выражал полную покорность судьбе.
        Запустив руку в набитую «деньгами» противогазную сумку, Гончая вытащила оттуда десяток патронов и вложила их Мухе в ладонь. Девчонка взглянула на неожиданное вознаграждение, ссыпала патроны в карман своего фартука и спросила:
        - Что мне для вас сделать?
        - Для себя сделай! Улыбнись или разозлись, стакан разбей, наконец. О жизни своей подумай.
        - Все, иди. Понадобишься - позовем, - добавил Стратег и отмахнулся от официантки, словно та превратилась в настоящую муху. - У меня руки так и чесались съездить этому зоологу по роже, - как ни в чем не бывало продолжал он, - кое-как сдержался. Тогда, говорю, давайте гипотетически представим, что подземное существо выросло до размеров морского танкера. За счет чего? Профессор еще глазенками похлопал и выдал, что существуют бактерии, которые перерабатывают разные органические вещества, да и не только органические, то есть нефть, каменный уголь и другие минералы. И если допустить, что в желудке или «кишечной полости», как выразился ученый умник, гипотетического подземного монстра полно таких бактерий, то они и снабжают его энергией и необходимым для роста строительным материалом.
        - Не важно, откуда появилось чудовище и как стало таким огромным, - сказала Гончая. - Важно, что оно ест людей и охотится за моей дочерью!
        - А может… - Стратег осушил свой стакан и наклонился к ней. - Может, мы все-таки убили его, а? Может, оно сдохло? Как думаешь?
        Бывшая наемница покачала головой.
        - Я спускалась в воронку, когда искала Майку, и слышала, как оно ворочается под землей.
        - Ты спускалась в его нору?! - опешил Стратег.
        - Нет. Когда я очнулась, края воронки уже осыпались, и нору завалило. Я смогла добраться только до поверхности этого завала. Привязала к торчащей из земли колесной оси сорванный электрический провод и спустилась. Но внутри пробыла недолго. Вскоре весь кратер заполнился черным дымом, который вырывался из-под земли.
        - Это не дым, а кислотный туман, - поправил ее Стратег. - Я отдал нашим химикам оплавленные камни, которые собрал на месте обрушения бункера. Они выяснили, что все образцы побывали в контакте с микроскопическими каплями кислоты. Ты была права, этот монстр при дыхании распыляет вокруг себя концентрированную кислоту.
        - Если он вообще дышит.
        - То есть как? - опешил Стратег. - Черт! Действительно. Откуда под землей воздух? Там же один метан! Что это за существо?
        - Мне плевать, что оно или кто! - воскликнула Гончая. - Я хочу спасти дочь. Найти и увезти ее от этого чудовища. Хватит жрать! Идем. Нужно скорее попасть на Киевскую.
        Стратег покосился на недоеденный шашлык, на недопитую бутыль самогона и обиженно засопел, потом поднял глаза на навязавшуюся спутницу.
        - Ты в этом идти собираешься?
        Гончая окинула себя критическим взглядом: кроссовки, заштопанное трико, джемпер, старая толстовка и разряженный пистолет в самодельной тряпичной кобуре, - ни снаряги, ни оружия. Зато полные карманы дефицитных лекарств, платежные расписки на две тысячи пулек и брезентовая торба с сотней патронов, которые она так и не отдала Лоле.
        - Чем тебя не устраивает мой вид?
        Стратег поморщился.
        - Выглядишь как бродяга.
        «А ты - как спившийся барыга», - мысленно ответила Гончая.
        Но все же слова бывшего босса задели ее за живое.
        - Муха, подойди, - окликнула она скучающую возле раздачи официантку, а когда та приблизилась, сказала: - Мне нужна походная одежда: белье, рубашка, штаны, какая-нибудь роба. Можешь достать? Только быстро.
        Девчонка нахмурилась - у нее на лице впервые отразилась работа мысли - и кивнула.
        - Пятьдесят пулек.
        - Неси.
        Гончая не стала торговаться, тем более что запрошенная плата оказалась до смешного низкой. За такую цену можно было рассчитывать лишь на какое-нибудь рванье. Однако, развернув полученный от девчонки сверток, она обнаружила там неплохо сохранившиеся мужские джинсы с глубокими карманами, широкий кожаный ремень и полосатую майку, наподобие матросской тельняшки. Белья и походной робы в узле не оказалось, но и за остальные вещи на ближайшем базаре торговцы запросили бы не меньше сотни патронов. Стратег знал это не хуже других и поднял на официантку изумленный взгляд.
        - Ты что, фея? Поделись волшебной палочкой.
        - Это все моего знакомого… то есть приятеля, - пролепетала та.
        - И он разрешает тебе продавать его шмотки? - продолжал допытываться Стратег.
        Девчонка потупилась, но не отходила.
        - Так вы берете?
        Гончей все стало ясно.
        - Ты их у него украла?
        Девушка не ответила, только коснулась рукой своего горла, но для Гончей этот непроизвольный жест оказался красноречивее слов.
        - Поэтому он пытался тебя задушить?
        - Да! - официантка резко вскинула голову. Сейчас она не походила на муху, разве что на ту, которая может больно укусить, а то и ужалить. - Он использовал меня и не заплатил, вот я и отомстила!
        Гончая усмехнулась. Преобразившаяся девчонка нравилась ей гораздо больше.
        - В следующий раз, когда надумаешь мстить, продумай, как будешь защищаться. Иначе одним синяком можешь не отделаться.
        Она отсчитала юной мстительнице пятьдесят патронов и от себя добавила к ним еще десяток, после чего тут же натянула приобретенные вещи. Стратег, вдоволь насмотревшийся на голых девиц, при виде ее выпирающих ребер брезгливо поморщился.
        - Тебе надо больше есть, вон какая тощая.
        «Тебя не спросила». Гончую позабавила его неуклюжая забота, но потом она вспомнила, как он отдал ее Палачу в качестве платы за услуги, и улыбка исчезла с ее лица.
        Преодолев вялое сопротивление, наемница выдернула своего бывшего босса из-за стола и подтолкнула к выходу, но на пороге бара неожиданно обернулась. Почему-то ей захотелось еще раз увидеть лицо Мухи. Но девчонка глядела голодными глазами на недоеденные куски шашлыка, оставшиеся на столе, и не повернула голову.
        Глава 9
        По справедливости
        Погасший фонарь стал очередным, но явно не последним пунктом в череде неприятностей. Это был промышленный электрический фонарь с шестью аккумуляторными батареями, надежный и мощный. Он просто не должен был выйти из строя! Тем не менее, это случилось. Расширяющийся конус электрического света просто исчез. Гончая несколько раз нажала на кнопку питания, встряхнула фонарь, даже зачем-то повернула рефлектор, но все оказалось бесполезно. Она даже не удивилась. После того как они со Стратегом и его телохранителями вышли из театрального буфета, все пошло наперекосяк.
        Платформа практически опустела, а те немногочисленные местные жители, которые еще не успели покинуть ее, спешили укрыться в своих каморках.
        - Опять наши соседи между собой что-то не поделили, - услышала Гончая приглушенный женский голос, донесшийся из открытого окна стоящего на приколе метро-поезда, в котором обитатели Театральной оборудовали свои жилища.
        - Так коммунисты их офицеров постреляли, - вторила ей другая женщина. - Вот те и…
        Окончания фразы Гончая не расслышала, но и так было ясно, что вооруженная стычка между красными и фашистами набирает обороты.
        На краю платформы, перекрыв оба туннеля, связывающие Театральную с Рейхом, по-хозяйски расположились фашистские штурмовики с автоматами наперевес. Черных было не много - Гончая насчитала всего пятерых, но их грозный и решительный вид ни у кого не вызывал желание приближаться к ним. Даже местные вышибалы, призванные утихомиривать и выпроваживать со станции буйных зрителей, попрятали свои самодельные дубинки и вместе с театральными билетерами топтались в сторонке, искоса поглядывая на занявших их места штурмовиков.
        Стратег не стал исключением и, заметив впереди фашистский патруль, сразу остановился.
        - В чем дело? - спросила у него Гончая.
        - Сама не видишь?
        Гончая не поняла его озабоченности.
        - У тебя же беспрепятственный доступ в Рейх. Ты лично знаешь фюрера.
        - Вот именно! Но эти пятеро мне не знакомы.
        - Даже если ты сошлешься на фюрера, они могут нас не пропустить?
        - Не имею ни малейшего желания это проверять, - усмехнулся Стратег.
        Их спор привлек внимание штурмовиков, и один из них, очевидно, начальник патруля, взмахнул оружием и грозно крикнул:
        - А ну назад! Проход закрыт!
        Стратег будто этого и ждал. Он попятился и потянул спутницу за собой.
        - Но мне нужно на Киевскую! - вспылила она.
        - Придется потерпеть, пока фаши с красными разберутся. Думаю, через пару дней Рейх границу откроет, и двинем.
        - Пару дней?! - опешила Гончая. - Я не могу столько ждать!
        Стратег пожал плечами.
        - Как знаешь. Я через Новокузнецкую не пойду. Я еще не выжил из ума, чтобы соваться в этот бандитский притон.
        Насчет последнего он был прав на все сто. Только безумец по доброй воле мог отправиться на Новокузнецкую. Там не было единого хозяина, а значит, и не было власти. Вернее, она принадлежала тому, кто в данном месте и в данный момент оказывался сильнее своих противников и мог это доказать. Для доказательств чаще всего использовалось оружие, поэтому не проходило ни одного дня, чтобы на станции кого-нибудь не избили, не покалечили, не порезали или не убили. Оккупировавшие Новокузнецкую и две смежные станции грабители и убийцы не признавали никаких авторитетов, кроме своего еще более жестокого, чем они сами, главаря. Любой из них мог запросто застрелить Стратега, даже не подозревая о том, что этому человеку подчиняются руководители крупнейших в метро союзов и фракций. Но, в отличие от бывшего нанимателя, Гончая не была на Новокузнецкой чужой. Именно туда она когда-то сбежала с опостылевшей Театральной. Там научилась выживать в рухнувшем мире, и за те годы, что провела на станции, на собственной шкуре изучила местные порядки.
        - Я пойду одна.
        - Что? - Стратег нахмурился.
        - Я иду на Киевскую, чтобы найти дочь, - повторила Гончая. - А ты, как только откроют границу, немедленно отправляйся туда же и приготовь для нас дрезину.
        - Ты серьезно? На Киевскую, в одиночку?
        - Доберусь, - отрезала Гончая, но договорить не успела.
        Откуда ни возьмись, вынырнула Лола и набросилась на нее.
        - Вот ты где! - зашептала актриска, округлив глаза. - Я тебя повсюду ищу! Даже в кладовку со старым реквизитом заглянула. Там ужас что! Все вверх дном, и лужи крови на полу. А крысы нет, про которую ты говорила. Не знаю, куда делась. Может, сбежала? Я внутрь не заходила.
        - Ты из-за крысы меня искала? - Кое-как вклинилась в ее словесный поток Гончая.
        - Да при чем тут крыса?! - всплеснула руками Лола, словно не сама затеяла этот разговор. - Не слышала, что творится? Фашисты потребовали от красных выдать тех, кто застрелил их офицеров. А те, чтобы своих не выдавать, заявили, что стрельбу устроили двое провокаторов: бритая женщина и ее подельник, которые скрываются здесь, на станции. И дали подробное описание этих двоих.
        Она замолчала, чтобы перевести дыхание. Дальше можно было не продолжать - Гончая и так поняла, что пыталась ей донести «подруга». Но оказалось, что это еще не все новости.
        - Фашистов целый отряд. Говорят, человек двадцать. Собираются всю станцию обыскивать.
        - Собираются или уже начали? - уточнила Гончая.
        Лола дернула плечиком, грациозным движением поправила распахнувшийся воротник халатика и стрельнула глазками в Холеного.
        - Вроде, только собираются.
        Гончая тоже обернулась к бывшему боссу.
        - Твои апартаменты тоже могут обыскать?
        Вместо ответа он лишь презрительно усмехнулся и посмотрел на нее как на умалишенную.
        - В лазарете, где мы недавно были, мой друг. Его надо спрятать у тебя на время обыска.
        - Так это вы, что ли, провокаторы? - выдал Стратег, да еще и рассмеялся во весь голос. - Когда это ты успела обзавестись другом?
        - Он тебе сам расскажет, если захочет, - ответила Гончая и, ухватив его за рукав, потащила к отгороженной занавесом части платформы, где в глубине служебных коридоров ютился театральный лазарет.
        Лола шустро засеменила следом.
        - Я насчет патронов, которые ты мне должна, - напомнила деваха. - Вижу: ты приоделась. Наверное, и пульками разжилась?
        Гончая вручила ей изрядно похудевшую противогазную сумку, но отделаться от актриски не получилось. Как только Лола закончила пересчет патронов, бросилась вдогонку за «подругой».
        - Ты обещала сотню, а здесь меньше половины! - заныла она.
        Гончая не стала торговаться и переадресовала ее просьбу Стратегу. Тот проворчал, что наемница и так уже выгребла у него всю наличность, после чего все-таки вытащил чековую книжку.

* * *
        Возможно, в фонаре перегорела лампа, а может, просто где-то пропал контакт, но разобраться в этом, а тем более починить неисправность в окутавшей Гончую туннельной темноте было невозможно. Фонарь превратился в тяжелый футляр с батарейками или увесистую дубинку - в зависимости от того, как его использовать. Девушка надеялась, что в последнем качестве фонарь ей не пригодится, но все же крепко сжала его в руке. После разряженного, ни на что не годного пистолета эта «дубинка» оставалась ее единственным оружием.
        Перегон между Театральной и Новокузнецкой считался оживленным, и обычно здесь бывало многолюдно. Но сейчас все было по-другому. Перегон как будто вымер. Оцепившие платформу штурмовики никого не выпускали с Театральной. Из-за них Гончей пришлось спуститься в канализационную трубу и, шлепая там по пояс в ледяной воде среди плавающих на поверхности пластиковых бутылок, кусков гниющей древесины и разлагающихся трупов крыс, выбираться со станции. В результате кроссовки, джинсы, трико и даже толстовка с майкой и джемпером промокли насквозь. Хорошо хоть платежные расписки Стратега, которые она предусмотрительно спрятала в пластиковый флакон одного из спецпрепаратов, удалось сохранить.
        Выбравшись из канализационной трубы в туннель метро, Гончая старательно отжала всю одежду и проглотила дополнительную стимулирующую таблетку, но это ей ничуть не помогло. Она так замерзла, что почти не чувствовала пальцев ног, а когда, надеясь согреться, перешла на бег, погас фонарь.
        Дальнейший путь девушке предстояло проделать в полной темноте. По словам Стратега - если только он не соврал - какие-то из его таблеток обостряли зрение. Но чтобы отыскать среди упаковок нужную, требовался свет! Поэтому Гончая вздохнула и на ощупь двинулась вперед.
        Она не заметила, сколько успела пройти - полкилометра или больше, когда почувствовала рядом чужое присутствие. Путница шагнула в сторону и замерла, прижавшись к стене туннеля. Ни впереди, ни сзади ничего не изменилось, со всех сторон девушку окружала непроницаемая темнота и спертый воздух подземелья. Гончая никак не могла понять, что же ее насторожило, но с каждой секундой ощущение, что рядом с ней в темноте еще кто-то есть, становилось все сильнее, пока не переросло в уверенность.
        Человек или зверь? Сейчас это был самый важный вопрос, хотя Гончая не решилась бы сказать, кто из этих хищников представляет наибольшую опасность. Она продолжала без всякого результата вглядываться во тьму перед собой, когда что-то легко коснулось ее левой лодыжки. Гончая рефлекторно отдернула ногу и наугад махнула перед собой тяжелым фонарем, но никого даже не задела. Второй взмах, ближе к земле, оказался более результативным. На этот раз фонарь ударил по чему-то мягкому и явно живому. Раздавшийся вслед за этим тонкий пронзительный писк подтвердил, что живым существом оказалась всего лишь крыса. Причем не гигантская, а самая обычная. Гончая беззвучно выругалась, удобнее перехватила «дубинку» и крадучись двинулась дальше.
        Где-то через десяток шагов шуршание и крысиный писк стали слышны уже отчетливо. Судя по этим звукам, впереди собралось не менее дюжины этих тварей. Они не могли не почувствовать приближение человека, но почему-то не разбегались! Гончая снова вжалась в стену. Богатый опыт скитаний по туннелям метро подсказывал, что сейчас ей нечего бояться, но осторожность никогда не бывает излишней!
        Не сходя с места, девушка продолжала вслушиваться в доносящиеся из темноты звуки, пока не разобрала среди шороха и писка суетящихся зверьков слабый стон. Вне всякого сомнения, человеческий! Вновь пожалев об отсутствии источника света, Гончая прошла вперед. Некоторые обнаглевшие крысы бросались прямо под ноги, и ей приходилось отшвыривать их пинками. В конце концов даже самые наглые твари признали появление более крупного и сильного противника и оставили место своего пиршества. И Гончая, и сами крысы знали, что это лишь временное отступление.
        Стон раненого раздался снова. Путница повернула на звук и тут же угодила ногой во что-то мягкое. Отступив назад, она присела на корточки и дотронулась до своей находки. Это была чья-то рука - холодная и мертвая. Проведя по ней пальцами, Гончая добралась до плеча, быстро, но без суеты ощупала голую женскую грудь, шею и лицо, которое уже основательно объели крысы. Под головой погибшей скопилась целая лужа загустевшей крови. Кто-то, судя по огромной ране на затылке, проломил женщине череп, причем это сделал не зверь, а человек, орудующий оружейным прикладом, кастетом или самодельной дубинкой, потому что зверь не стал бы стаскивать с жертвы и похищать ее одежду.
        Внезапно ладонь наткнулась на раздувшийся, выпирающий живот мертвой женщины. Гончая оцепенела. От ненависти к убийцам в груди перехватило дыхание. Грабители убили не только мать, но и ее не родившегося ребенка. Сволочи!
        Видимо, последнее слово она произнесла вслух, потому что в ответ на прозвучавшее ругательство из темноты донесся едва различимый голос:
        - Маш, ушли они?
        В нескольких шагах от убитой поперек шпал лежал на боку мужчина. Из одежды на нем была только липкая, пропитавшаяся кровью майка и такие же мокрые от крови кальсоны. Видимо, он потерял сознание - поэтому грабители и не стали его добивать, а затем пришел в себя.
        - Не надо, Маш. Не трогай, - прошептал раненый, когда Гончая прикоснулась к нему. - Помираю я. Ты не реви. Это ничего. Главное, ты жива. И сынишка наш жить будет.
        Девушка стиснула зубы. В этот момент она больше всего боялась ненароком - случайным стоном или возгласом - раскрыть умирающему его ошибку. Гончей хотелось, чтобы он до последнего мгновения пребывал в неведении, считая, что его жена и будущий ребенок живы. Человек помолчал и, собравшись с силами, снова заговорил:
        - Нельзя нам было на Павелецкой оставаться, сама знаешь. Там радиация с поверхности постоянно. Сейчас, когда снег тает, особенно. А тебе рожать. Ты ступай на Театральную, как мы решили. Там нет этой отравы… Сына здорового родишь. А если дочка родится, назови Вероникой. Нравится мне…
        Голос умирающего потеплел. Гончей даже показалось, что мужчина улыбнулся, но больше она ничего не услышала - это были его последние слова.
        - Прощай, - сказала она ему, потом вспомнила отца Ярослава и добавила: - Если после смерти души попадают туда, где они обретают покой, а я думаю, что это так и есть, то там ты обязательно встретишься со своей Машей и со своим сыном или дочкой Вероникой… А я - со своей.
        По туннелю пронесся воздушный вихрь, напомнивший Гончей выдох гигантского подземного монстра. А потом она услышала раздавшийся во тьме глухой, похожий на шипение голос, хотя с таким же успехом он мог прошипеть и у нее в голове.
        Ты уже мертва.
        Но на этот раз пророчество не испугало Гончую. Может быть, потому, что в темноте не притаились змеекрысы и другие хищники, а может, гнев и ненависть к убийцам этой семьи сделали ее бесстрашной.
        - Врешь, я живая! - выкрикнула она в темноту. - И у меня еще достаточно сил, чтобы вырвать твой лживый язык!
        От крика обожженное горло сразу начало саднить. Откашлявшись, Гончая выплюнула скопившуюся мокроту и вытерла тыльной стороной ладони испачканные кровью губы. Это не избавило ее от боли - горло горело так, будто там бушевал настоящий пожар, но она давно уже не чувствовала себя так хорошо.

* * *
        У костра, разведенного на краю платформы, сидели трое: двое вооруженных дозорных и маленький, подвижный типчик с плутовской физиономией, у которого, как отметила Гончая, оружия не было.
        Мужчины так увлеченно беседовали, что даже не заметили одинокую молодую женщину, вышедшую из туннеля, связывающего Новокузнецкую с соседней Театральной. Гончей ничего не стоило бесшумно прошмыгнуть мимо них. Но прежде чем подняться на платформу, ей надо было привести себя в порядок, и она после недолгого размышления решила задержаться.
        Бетонный ров, где по замыслу проектировщиков станции упавшие на пути пассажиры могли бы укрыться от несущегося по рельсам поезда, был доверху заполнен стоячей водой. От нее пахло гнилью, ржавчиной и еще почему-то машинным маслом, но Гончая давно приучила себя не обращать внимания на подобные мелочи. Она сноровисто смыла с лица и рук засохшую кровь, потом сняла с себя джемпер и толстовку и принялась полоскать их во рву. Тем временем у костра продолжался разговор.
        - Псих уже достал всех, - сказал рослый детина с охотничьей двустволкой за плечами.
        - Во-во, - живо поддержал верзилу узкогрудый напарник. - Конченый психопат! Краев вообще не видит. Как его до сих пор не пристрелили?
        - Потому что никто связываться не хочет. Он же бешеный, одно слово - Псих. Чуть что, сразу за свою кирку хватается. А может и без всякого повода башку проломить.
        - Какую еще кирку? - спросил у верзилы третий, что был без оружия. Он так старательно демонстрировал свое безразличие, что Гончая сразу поняла: вопрос задан неспроста.
        - Да это мы так назвали, - отмахнулся от него крепыш. - На самом-то деле не кирка, а молоток плотницкий. Один конец обычный, широкий, а другой - узкий с прорезью и загнутый, вроде клюва, чтобы гвозди выдирать. Вот Псих всех этим молотком и мочит.
        - И не вытирает никогда, - снова встрял тощий паренек. - На молотке уже кровавая корка образовалась, а Психу все нипочем - видно, нравится.
        - Нынче опять кого-то замочил. Из туннеля весь в крови вышел: рожа, руки вообще по локоть. И шмотье бабское под мышкой. - Верзила сморщился и с презрением сплюнул в костер.
        - Это той беременной бабы шмотки. Я запомнил, - вставил другой дозорный. - Ну, которая с Павелецкой. Мужик еще с ней был…
        Но воспоминания парня никого не заинтересовали.
        - А Псих не дрейфит в одиночку в туннелях промышлять? - поинтересовался у дозорных их безоружный собеседник.
        - Он с Дуремаром скорешился. Теперь вместе промышляют, - пояснил верзила.
        Безоружный сразу насторожился.
        - Погоди. Дуремар - деловой. Он, посчитай, половину Ганзы дурью снабжает. На кой ему сдался бешеный мокрушник?
        Детина с двустволкой неторопливо почесал подбородок. Ему явно льстило внимание слушателей.
        - А я вот слышал, что не все у Дуремара на Ганзе гладко. То ли кинули его там, то ли он сам кого-то там крупно подставил, но больше он на Ганзу ни ногой. Пережидает или просто боится. Может, поэтому с Психом и спутался.
        Дозорные и их собеседник о чем-то крепко задумались, потом парень с обрезом поднял голову и, наконец, обратил внимание на споласкивающую во рву одежду молодую женщину.
        - Ты кто такая?! - вскинулся он. Обрез так и плясал в его руках, и Гончая на всякий случай сдвинулась в сторону, чтобы не попасть под выстрел, если парень случайно или намеренно нажмет на спуск. - Че здесь делаешь?!
        - Разве не видно? - она пожала плечами.
        - Поговори у меня!
        Тощий заводился все больше, и это не понравилось другому дозорному, или он просто решил заступиться за незнакомку.
        - Обожди. Тебе чего, воды жалко? - верзила положил широкую ладонь на мотающийся из стороны в сторону обрез и отвел его в сторону. - Откуда притопала?
        - С Маяковской, - ответила Гончая.
        - А сюда за каким приперлась?
        В вопросе не ощущалось злобы, только обычный интерес.
        - Дочь ищу, - не стала скрывать Гончая.
        - Потерялась?
        - Украли.
        Дозорные понимающе переглянулись. Парень опустил оружие, а верзила задал следующий вопрос:
        - Сколько лет?
        - Шесть.
        - Как зовут?
        - Майка.
        - Не слышал.
        - Я тоже, - поддержал напарника парень с обрезом.
        Третий мужчина молча покачал головой.
        - Вряд ли кто из наших, - задумался детина. - Какой смысл? Да еще на Маяковке? - Он потер небритую щеку и добавил: - Хотя, я слышал: там не раз дети пропадали.
        Гончая насторожилась.
        - От кого слышал? Где?
        Тот неопределенно пожал плечами.
        - Челноки болтали. Но ничего конкретного. Так, глухие слухи. Может, правда, может, нет.
        - Что за челноки? Где их найти?
        Но дозорный уже рассказал все, что знал, и лишь снова пожал плечами.
        - На то они и челноки. Где их сейчас найдешь? Поспрашивай на станции, может, кто и знает.
        - Спасибо.
        Гончая кивнула, повесила на плечо отжатую одежду и, подтянувшись на руках, вскарабкалась на платформу.
        - Э, а пошлину за вход?! - крикнул ей вслед парень с обрезом. Но верзила осадил его.
        - Пусть идет. Видишь, баба дочь ищет. Опять же, на Маяковке одна нищета, что с нее возьмешь?
        Насчет чумазой незнакомки он, конечно, сильно ошибался. В глубине карманов Гончей лежали две платежные расписки на тысячу патронов каждая и несколько упаковок дефицитных лекарств - как еще одно доказательство известного утверждения о том, что внешний вид часто бывает обманчив.

* * *
        Шагая по платформе, Гончая вспоминала, как когда-то проходила здесь за руку с Майкой. Сама она часто забредала на Новокузнецкую, а девочка попала сюда впервые. Для шестилетней малышки на станции все было в диковинку. Ее глазенки буквально горели от любопытства, когда она, разинув рот, смотрела по сторонам. Именно здесь Майка получила один из важных жизненных уроков, схлопотав по носу от местной девчонки.
        За прошедшее время Новокузнецкая ничуть не изменилась. Сколько помнила Гончая, станция всегда была такой - шумной, грязной и пьяной. Вокруг отделанных мрамором широких и массивных квадратных колонн расположились со своими разномастными товарами крикливые торговцы, на все лады зазывающие к себе покупателей. Тут же крутились размалеванные сверх всякой меры девицы и пасущие их сутенеры. В арках шныряли верткие юнцы с голодными глазами, подстерегающие удобный момент, чтобы стянуть с лотка зазевавшегося торгаша какую-нибудь вещь или обчистить карманы неосторожного покупателя.
        Десять лет назад здесь шустрили такие же малолетки, а с ними и сбежавшая от матери пятнадцатилетняя девчонка, которой еще только предстояло превратиться в охотницу за головами по кличке Гончая.
        «Шатер», как шулер Очко называл большую армейскую палатку, в которой он обчищал азартных простаков, стоял на прежнем месте, в одной из арок между поддерживающими свод железобетонными колоннами. Очко зачем-то обшил свою палатку разноцветными тряпками, из-за чего она стала напоминать карикатурный цирковой балаган, каким его изображали в иллюстрированных детских книжках из довоенных времен. У входа в «шатер» переминался с ноги на ногу хмурый широкоплечий крепыш с автоматом на плече. Еще один охранник, скорее всего, находился внутри вместе с хозяином. Взвесив возможные варианты, Гончая решила, что заходить в палатку неоправданно рискованно.
        Не меняя направления движения, она прошла мимо и направилась дальше. Из расположенного по соседству бара тянуло ароматными запахами готовящейся пищи. Сглотнув, девушка отбросила мысль о еде - здесь, на станции, у нее еще остались неотложные дела.
        Подвальный люк ничем не запирался, но устроенный около месяца назад тайник оставался нетронутым. Судя по отсутствию на лестнице пыли и многочисленным отпечаткам грязных подошв, обитатели Новокузнецкой спускались в подвал регулярно, но у каждого тут были свои дела. Гончая даже догадывалась, какие: поделить украденное, обсудить план очередного разбоя в стороне от посторонних глаз и ушей, выяснить на кулаках или на ножах отношения, спрятать труп или пленника, чтобы затем допросить его, получить выкуп или убить. Тайник специально никто не искал, поэтому его и не обнаружили. Гончая тоже не стала задерживаться у схрона и, проверив его содержимое, выбралась наружу.
        Вход в подвал располагался едва ли не в самом темном месте платформы, но отсюда прекрасно просматривался «шатер» и торчащий рядом с ним охранник. Гончая решила, что лучшего места для наблюдения ей не найти. Усевшись прямо на пол, она положила руки и голову на согнутые колени, прикрыла глаза и сделала вид, что дремлет. В такой позе она могла просидеть неподвижно не один час, но в этот раз уединение закончилось гораздо быстрее.

* * *
        Гончая сосредоточила внимание на пестрой палатке шулера, поэтому не заметила, откуда появились двое мужчин, прошедших так близко, что один из них едва не наступил девушке на ногу. Они ничем не выделялись среди снующих по платформе прохожих - среднего роста и телосложения, в типичной для метро одежде. Она и заметила-то их только потому, что у одного из них на лице сияла, словно приклеенная, довольная улыбка. Радостные люди вообще были редкостью в метро, а уж улыбающийся взрослый мужик - тем более.
        Наверное, эта улыбка и ввела ее в заблуждение. Хотя, скорее всего, виной стали незажившие раны, лучевая болезнь, голод и накопившаяся усталость. Из-за них она стала хуже соображать и утратила бдительность. Переведя взгляд на второго прохожего, Гончая увидела выпученные от ярости глаза и оскаленный рот. Нужно было удирать со всех ног, а она вместо этого принялась вспоминать, не встречала ли раньше этого типа, и гадать, что могло привести его в такую ярость. И, конечно же, опоздала.
        В следующее мгновение он прыгнул. Его костлявые пальцы с нечеловеческой силой вцепились ей в горло, сдавив гортань и перекрыв доступ воздуха. Злобное лицо стремительно надвинулось на девушку, скалящийся рот распахнулся. Гончей показалось, что набросившийся на нее незнакомец собирается откусить ей нос. Затем последовал рывок. Она врезалась затылком в камень и только тогда сообразила, что лежит на полу, а навалившийся сверху противник одной рукой продолжает душить ее, а другой жадно шарит по ее телу. Завладев фонарем и пистолетом жертвы, он перебросил и то и другое напарнику, продолжающему взирать на происходящее с той же мечтательной улыбкой.
        Перед глазами Гончей закружились черные мушки, которых с каждым мгновением становилось все больше, - сознание стремительно ускользало. Она попыталась ткнуть душителя пальцами в глаза, но промахнулась и лишь оцарапала ему скулу.
        - Не рыпайся. Все равно придушу, - прошипел в ответ тот.
        Улыбающийся что-то сказал ему, но Гончая не расслышала. Кровь так оглушительно стучала в висках и ушах, что она не разобрала ни одного слова.
        - Думала, я свои шмотки не узнаю? - неожиданно выдал душитель и хлестнул теряющую сознание девушку по лицу. - Живо снимай!
        - Как же она снимет, если ты ее за горло держишь? - резонно заметил его спутник. Он опустился на корточки, чтобы было удобнее наблюдать за расправой, и теперь его голос звучал отчетливо.
        Душитель нехотя разжал пальцы, и Гончая наконец смогла сделать вдох. Горло разрывалось от боли. Она закашлялась, выплевывая кровавые слюни, и тут же получила страшный удар в бок, от которого затрещали ребра, а в груди снова перехватило дыхание.
        - Шевелись, тварь!
        Убийца замахнулся, и Гончая разглядела в его руке тяжелый молоток на длинной железной ручке, покрытой даже не пятнами, а сплошной коркой засохшей крови. По телу пробежал мороз. Она сразу вспомнила беременную женщину с проломленной головой и недавно подслушанный разговор дозорных о бешеном маньяке по кличке Псих и его напарнике, прозвище которого вылетело у нее из головы.
        - Ты же сказал, что придушил ту, которая тебя на Театральной обчистила, - напомнил убийце улыбающийся напарник. От него несло горьковатым дымом, каким пропитываются все заядлые курильщики «дури».
        Псих неуверенно кивнул.
        - Значит, эта другая. На пару работают шалавы… Ее тоже придушу, - добавил он после небольшой паузы.
        Гончей все стало ясно. Официантка с Театральной продала ей одежду, украденную у этого психопата, а тот по случайному совпадению столкнулся с покупательницей и, разумеется, узнал свои вещи.
        - Пожалуйста, я все верну, только не убивайте, - заныла она.
        После того, что рассказали дозорные о Психе, надеяться на пощаду было бы глупо. Гончая и не надеялась. Ее слова преследовали единственную цель - отсрочить приближающуюся развязку.
        - Раздевайся! - рявкнул Псих и схватил ее за ворот полосатой майки. Но этого ему показалось мало, и он со всей дури влупил молотком по мраморному полу. Гончая едва успела отдернуть ногу, иначе убийца раздробил бы ей коленную чашечку.
        - Пожалуйста, хотя бы не здесь, - взмолилась девушка.
        Даже если бандиты собирались убить свою жертву, станционная платформа для этого была не самым подходящим местом. На них и так уже глазели со всех сторон.
        Но мысли Психа, судя по всему, не распространялись так далеко. Он снова взмахнул молотком, но в последний момент напарник придержал его руку и указал взглядом на подвальный люк.
        - Погоди. Давай ее туда.
        Маньяк не стал спорить и толкнул жертву на закрывающую вход в подвал чугунную крышку.
        - Лезь вниз, шалава!

* * *
        Гончая долго возилась с неподдающимся люком - нужно было убедить бандитов, что она парализована страхом. Но когда тяжелая крышка сдвинулась в сторону, охотница за головами не стала медлить и нырнула в открывшуюся щель. Сверху донеслись рассерженные возгласы и скрежет металла. Ее расчет оправдался. Чтобы пролезть в подвальный люк, бандитам пришлось бы полностью снять с него крышку, а это - еще несколько выигранных секунд!
        Не теряя времени, Гончая метнулась к тайнику, где в щели между бетонными плитами она спрятала многозарядное помповое ружье. По шаткой железной лестнице прогрохотали сапоги преследователей. Убийцы явно не ожидали такой прыти от запуганной пленницы, но впереди их ждали и другие сюрпризы.
        Первым в подвал спустился Псих. У него не было при себе фонаря - только жуткий молоток, покрытый кровью многочисленных жертв, но через открытый люк проникало достаточно света, чтобы разглядеть стоящую в углу женщину. Впрочем, Гончая и не собиралась прятаться.
        - Раздевайся, сука! - зарычал психопат и ринулся к ней, размахивая своим жутким инструментом.
        Она вскинула дробовик, но убийцу это не остановило. Возможно, он даже не заметил оружия. Гончую не интересовали соображения маньяка. Она не стала анализировать мотивы его поступков, а просто нажала на спуск. Но вместо оглушительного грохота ружейного выстрела, раздался лишь слабый безобидный щелчок. Девушка передернула скользящее цевье, вогнав в патронник новый патрон, и еще раз спустила курок. На этот раз она не услышала даже щелчка: или что-то перемкнуло в спусковом механизме - может, ослабла пружина бойка, - или в патронах безнадежно отсырел порох. В любом случае из разящего наповал оружия помповик превратился всего лишь в увесистую дубину.
        Гончая вскинула руки, едва успев загородиться ружьем от просвистевшего в воздухе молотка.
        - Забью гниду! - взревел Псих и нанес новый удар.
        Под низким потолком подвала ему было легче обращаться со своим оружием, чем ей с длинноствольным дробовиком, но Гончая все же ухитрилась блокировать град обрушившихся на нее ударов и даже изловчилась дважды ткнуть противника стволом в грудь и живот. Никакого успеха это не принесло - Псих продолжал переть на нее, как разъяренный зверь.
        - Бросай кирку! Застрелю! - выкрикнула Гончая ему в лицо.
        Угроза - оружие бессильных. Можешь сделать - делай. Но на этот раз угроза сработала - правда, совсем не так, как рассчитывала Гончая.
        Со стороны подвальной лестницы полыхнуло пламя, и раздался пистолетный выстрел. Бросив взгляд за спину Психа, Гончая увидела там его напарника с револьвером в руке. Она тут же вскинула к плечу дробовик, изобразив, что целится в него, и одновременно сместилась в сторону, прикрываясь размахивающим молотком маньяком.
        Бах! Бах!! Бах!!!
        Упреждая ожидаемый выстрел, стрелок выпалил еще трижды, и как минимум две из выпущенных им пуль попали в Психа. Тот дважды дернулся и начал заваливаться на Гончую. Она вывернулась из-под падающего тела и, оказавшись лицом к лицу с растерявшимся стрелком (тот даже челюсть отвесил от изумления), хрястнула его прикладом в висок. Приклад сработал не хуже молотка - череп мужика хрустнул и раскололся, как гнилой орех.
        Гончая подобрала вывалившийся из его руки «наган» и развернулась к Психу. Тот лежал на животе, уткнувшись лицом в землю, и глухо стонал. С огнестрельными ранениями в метро практически не выживали, так что убийца с двумя дырками в спине был стопроцентно обречен. Но смертельно раненый зверь не становится менее опасным! Станции и туннели регулярно пополнялись трупами тех, кто забывал об этом.
        Гончая решила не рисковать. Направив трофейный «наган» на затылок раненого бандита, она нажала на спуск. Барабан револьвера провернулся, но курок щелкнул по пустой гильзе - обкуренный напарник психованного убийцы расстрелял все свои патроны.
        «Да что ж так не везет-то?!» - выругалась мысленно Гончая, потом подошла к Психу, наступила на уткнувшуюся в землю голову и не убирала ногу, пока стоны и хрипы не прекратились.
        За этим занятием ее и застали.

* * *
        - Ты что наделала?! Ты вообще соображаешь?! - внезапно раздалось за спиной.
        Голос показался странно знакомым. Гончая мгновенно отпрыгнула в темноту и резко развернулась. Она успела заметить, как в подвал по лестнице скатился маленький коренастый человечек в мешковатой кожаной куртке, а потом он включил фонарь и буквально пригвоздил девушку к стене.
        «Сейчас выстрелит!» - решила Гончая. В груди перехватило дыхание, словно ее уже пронзила пуля.
        Но этот человек не выстрелил. Он опустил фонарь и направил его на расколотую башку сообщника Психа. Фонарь вошедший человек держал в левой руке. В правой Гончая разглядела массивный пистолет с навинченным на ствол глушителем.
        - Ты… ты… - пришелец отчего-то начал заикаться. - Ты же его убила! Все, это капец! - он затопал ногами на месте, затем снова поднял фонарь, направив его Гончей в лицо, и неожиданно заорал во весь голос: - Дура! Идиотка! Совсем, что ли, нюх потеряла?!
        - Они хотели меня убить, - спокойным голосом ответила девушка. Она уже поняла, что этот более чем странный тип не собирается в нее стрелять, иначе он бы уже давно сделал это.
        - Да что ты говоришь?! - воскликнул он. - Надо же, убить ее хотели! Кто бы мог подумать?! Только что ты собираешься делать, после того, как Дуремара замочила?!
        «Точно, Дуремар!» - вспомнила Гончая. Заодно узнала и таинственного крепыша. Перед ней стоял недавний собеседник дозорных.
        - Нет, ты скажи! - продолжал он напирать на нее.
        - Искать дочь.
        - Ой! Только не надо мне заливать! Думаешь, я не понял, кто ты?
        Гончей стало любопытно.
        - И кто же?
        - Ищейка! Сама под бродягу косишь, а шмотки, хоть и грязные, но на бродяжьи не похожи - не обноски какие-нибудь. Катана, верно? Я про двух баб-ищеек слышал: про Кошку с Китай-города и Катану с Третьяковской. Только Кошка - мутантка шестипалая, а ты, вроде, нормальная. Хвоста нет? Покажи.
        - Разбежался.
        - Ладно, мне лишние пальцы, хвосты и прочие мутантские причиндалы - до одного места, - махнул рукой разговорчивый незнакомец. - Мне Дуремар нужен! Я его третий день пасу, а ты заявилась и прижмурила. Вот где теперь его тайник искать?!
        - Понятия не имею ни о каком тайнике, - призналась Гончая.
        - Не заливай! Сам по себе Дуремар никому не сдался. А вот «дурь», которую он умыкнул, - другое дело. Это ведь не обычная «дурь», которой везде полно, а особенная! Из жутко редкого гриба Молочая, который только на Рыжей ветке растет, причем в одном месте. А у Дуремара целый мешок где-то заныкан. Это сотни четыре пулек, а может, и все пять! А на Ганзе за нее в два раза больше отхватить можно! Смекаешь? Ты хоть раз в жизни видала тыщу патронов сразу?
        Гончая не ответила, и крепыш махнул на нее рукой.
        - Что теперь об этом говорить? Все! Плакали мои пульки. И твои, кстати, тоже.
        - Я и правда ничего не знала о Дуремаре и его нычке, - призналась девушка. - Я здесь по другим делам. Мне Очко полтысячи патронов должен.
        - Опомнилась! Этого гада еще неделю назад кончили. Он, представляешь, братву красным сдавал! Своих продавал! Туда ему и дорога! А его шатер Учитель - это «бугор» местный, если ты не в курсах, - к рукам прибрал.
        Гончая закусила губу. На долг шулера ей было плевать, но он взялся изготовить для нее ганзейский паспорт, который она так и не получила. А без этого документа на Киевскую законным путем попасть было проблематично! Впору было рвать на себе волосы от досады - если бы их не сбрили.
        - О чем задумалась? - вернул Гончую к реальности коренастый коротышка.
        Она оценивающе взглянула на коллегу по прежней профессии. Его плутоватая физиономия не внушала доверия, но именно такие плуты, как правило, были в курсе всех темных дел.
        - Мне нужен ганзейский паспорт. Можешь достать?
        Если бы тот сразу ответил утвердительно, Гончая не стала бы иметь с ним никаких дел. Но вместо этого коротыш спросил:
        - На Ганзу собралась?
        - На Киевскую.
        - Могу провести за четыре сотни пулек.
        У Гончей даже глаза округлились от такой наглости.
        - Проще новый паспорт сделать.
        - Ладно, за две, - пошел на попятную самозваный проводник. - Только все барахло Дуремара - чур мое!
        - Сначала расскажи, как пойдем.
        - Отсюда по перегону до Октябрьской, которая на Рыжей ветке, - начал перечислять «коллега». - Оттуда, мимо Ганзы, поверху до Киевской.
        Гончая поморщилась: она-то вообразила, что этот тип действительно сможет ей помочь.
        - Чтобы идти поверху, нужны химза и противогаз!
        - Ну, ясен пень, нужны! А как, ты думаешь, я собирался Дуремара к заказчикам вести?! Запасся снарягой на всякий случай. Нет, если хочешь поверху с голым задом шлепать, я не против! Мне без разницы.
        Гончая задумалась: «Если плут не врет и у него действительно есть запасной комплект химзы и лишний противогаз, может получиться. От Октябрьской до Киевской под землей - всего два перегона. На поверхности, понятно, расстояния другие, но я проходила и больше. Причем без защиты и противогаза! К тому же теперь у меня есть антирад и другие чудо-таблетки».
        Новоявленный напарник по-своему оценил ее раздумья.
        - Так чего, насчет барахла Дуремара договорились?
        - Можешь и шмотки Психа себе забрать.
        - Вот это дело! - оживился проводник. - Эх, еще бы тайник Дуремара найти! Тогда я бы тебя забесплатно на Киевскую отвел.
        «Скорее уж грохнул бы в темном углу, чтобы не возиться, - мысленно заметила Гончая. Потом проследила за повернувшимся спиной коротышом и внесла коррективы, - попытался бы это сделать».

* * *
        - Сам издалека будешь? - спросила Гончая, наблюдая, как ее новый знакомый за обе щеки уплетает жареную свинину, запивая ее мутным, вонючим самогоном.
        Выгодно сдав местным барыгам собранные в подвале трофеи, проводник заявил, что успешно начатое дело надо отметить. Он не ограничился найденным в карманах трупов барахлом, а забрал вообще все, не побрезговав даже простреленной и пропитавшейся кровью одеждой Психа. Гончая в этом мародерстве не участвовала и только молча наблюдала, как напарник ворочает и раздевает тела убитых ею бандитов. Сама она тоже не оказалась в накладе и у того же барыги обменяла добытый в схватке пустой наган на два снаряженных «макаровских» магазина. Барыга предлагал неплохую цену и за помповик, но Гончая решила сначала попытаться починить отказавшее в бою оружие - на кишащей хищными тварями поверхности автоматический дробовик мог очень пригодиться.
        - Из близка! - хохотнул проводник, отвечая на ее вопрос. Провернутая сделка, сытная еда и самогон быстро привели его в хорошее настроение. - Я - то тут, то там. Всем нужен. Никто без меня никуда.
        Он сыто отрыгнул и снова принялся за еду. Гончая не отставала от него. В этот раз она учла предыдущую ошибку и заказала не жареное мясо, а тушеные грибы, которые не травмировали обожженное горло.
        - Ты чего не пьешь-то?
        Она пожала плечами.
        - Глаза слипаются. Боюсь, усну.
        Ее действительно все сильнее клонило в сон. Гончая забыла, сколько времени уже провела на ногах, а действие самых мощных стимуляторов когда-нибудь да заканчивается. Но сейчас она опасалась другого.
        В прошлый раз, выпив в станционном баре отравленный чай, она потеряла сознание и угодила в лапы к трем отморозкам, собиравшимся убить ее и надругаться над дочерью. Тогда только благодаря сообразительности и бесстрашию Майки им удалось победить в схватке с похитителями. Сейчас ничто не предвещало беды, во всяком случае, Гончая не замечала опасности, но все равно держалась настороже, помня о том, чем обернулась ее прошлая беспечность.
        - Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты меня встретила! - с набитым ртом принялся хвастаться собеседник.
        Гончей совершенно не хотелось слушать треп нового знакомого, и она перебила его.
        - Снаряга у тебя хоть нормальная? В ней наверх-то можно выходить?
        Чтобы найти и спасти пропавшую дочь, нужно было самой остаться в живых, поэтому собственная безопасность вновь вышла на первый план.
        - У меня все - высший класс! - заверил спутницу проводник. - Во! Видала волыну?
        В доказательство своих слов он выложил на стол пистолет, с которого успел открутить глушитель.
        - «Беретта»! Итальянская! Из-за границы привезен, еще до большой войны. Такой - на все метро один!
        Никакого отношения к известной оружейной фирме продемонстрированный пистолет не имел. Это был восемнадцатизарядный «Грач», изготовленный на ижевском оружейном заводе, что подтверждала заводская эмблема на рукоятке. Но, в отличие от Гончей, хозяин пистолета не знал, что означает вытесненный знак, и, по своему обыкновению, решил прихвастнуть.
        - Фюрер в Рейхе как-то прознал, что у меня есть такая редкость, и давай упрашивать: продай да продай! Не сам, конечно, - любовницу свою прислал, Валькирию. Слышала, наверное? Как она меня обхаживала, ты бы видела! Что хочешь, говорит, со мной делай, только уступи свою пушку, а уж я тебя отблагодарю.
        Рассказчик закатывал глаза и облизывал губы, демонстрируя уловки соблазняющей его женщины, и Гончей требовалось немало усилий, чтобы сдерживать рвущийся изнутри смех. Если бы хвастун только знал, что сидит напротив героини своего рассказа. Впрочем, признайся слушательница, что она и есть легендарная Валькирия, собеседник, скорее всего, ей не поверил бы.
        - Ну и как, отблагодарила? - съязвила Гончая, но рассказчик не заметил подначки.
        - Это я ее отблагодарил! - гордо заявил он. - Так она после этого пристала ко мне, как собачонка. Теперь, говорит, я твоя навеки. Еле отделался.
        Девушка беззвучно усмехнулась.
        - Тебя как звать-то, герой-любовник? - спросила она.
        - Меня-то? Гулливер!
        После этих слов она уже не сдержалась и в открытую прыснула смехом. Коротыш больше походил на лилипута, чем на Гулливера.
        - Ты… - Гулливер даже задохнулся от возмущения. Очевидно, это была для него больная тема. Его раскрасневшаяся от самогона физиономия еще сильнее налилась кровью. - Ты сюда жрать пришла или языком чесать?! Вот и жри молча! Доедай свои грибы, да двинем. Мне с тобой некогда рассиживаться.
        Гончая проглотила улыбку, чтобы не злить будущего спутника, и еще быстрее заработала ложкой.
        Глава 10
        Нечто
        Клещ проснулся в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и разрывающейся на части гудящей головой. После выпитого накануне это было неудивительно. Последнее время он напивался почти каждый день, но такая жуть ему приснилась впервые. В отличие от обычных снов, забывающихся практически сразу, пережитый кошмар врезался в память во всех подробностях. Он начался с воспоминаний, которые Клещ уже второй месяц безуспешно гнал от себя, стараясь забыть. С того момента, как внезапно выпрыгнувшее из темноты бледное безволосое существо, похожее одновременно и на человека, и на огромного паука, добило камнем Валькирию.
        Сам Клещ не разделил участь любовницы фюрера только потому, что без промедления рванул прочь из подземного хода, где обитали такие жуткие твари. Человек-паук, размозживший башку фашистской суке, двигался с невероятной быстротой. Он мог в два счета догнать беглеца, но, видно, мутанту хватило свежей добычи. В тот раз Клещу повезло. В конце концов он выбежал в туннель метро, куда люди-пауки и прочие обитали диких подземелий не выбирались. Но во сне все происходило иначе.
        Клещ долго плутал в темноте по каким-то запутанным ходам, а когда увидел пробивающийся сквозь мрак слабый свет и пошел к нему, оказался у широченного провала - бескрайней пропасти с отвесными и совершенно гладкими, словно зализанными, стенами, уходящей под землю на необозримую глубину. Свет поднимался со дна пропасти - если там вообще было дно. Сначала он казался зеленоватым, потом стал бледно-желтым и, наконец, бардовым, как пролившаяся кровь.
        Клещу совсем не хотелось знать, что это за свет и откуда тот идет, но он все-таки подошел к краю обрыва - гигантская яма так и притягивала к себе - и посмотрел вниз.
        Там клубился густой, подсвечиваемый изнутри туман. А может, сам туман и светился. Внезапно свечение стало ярче, туман забурлил, словно кипящая на огне жирная свиная похлебка, и из этого светящегося варева показалась разинутая пасть. Огромная, как сама разверзшаяся бездна! Ее окружали бесконечные ряды шевелящихся подвижных зубов. И все они были нацелены не внутрь, а наружу! Наверное, такими зубами пасти было удобнее прогрызать себе ход в толще земли.
        Клещ почувствовал себя крохотной песчинкой перед вылезающим из пропасти подземным гигантом. «Беги! Спасайся!» - промелькнула в затуманившемся мозгу здравая мысль. Но она оказалась такой слабой, что почти сразу канула в туманной мгле. Клещ даже не сдвинулся с места. Хотя его волосы шевелились от ужаса, он продолжал смотреть вниз, в разверзшуюся живую бездну.
        Из глотки чудовища что-то поднималось. Оно тоже походило на туман или на черный дым, но еще более вязкий, словно свернувшаяся кровь. Черная кровь! В какой-то момент из этой темной массы выросло щупальце с присоской на конце. Оно нацелилось на одинокую фигуру, застывшую на краю пропасти, словно это была не присоска, а глаз. И этот жуткий мускулистый «глаз» видел Клеща насквозь, все его страхи и потаенные мысли. Рассмотрев человека со всех сторон, щупальце «выстрелило», мгновенно преодолев расстояние от разинутой пасти до одинокой фигурки на краю обрыва.
        Раскрывшаяся присоска всосала голову Клеща. Он почувствовал, как что-то густое и липкое заползает ему в уши, в ноздри, в глаза и в открывшийся в беззвучном крике рот. А вместе с этим в голову проникли чужие слова: «Двуногая крыса…»
        Кое-как разлепив глаза, Клещ долго не мог понять, где находится. Каменные своды подземного хода превратились в нависающие над головой полотнища натянутого брезента. Значит, он был уже не на краю бездонной расщелины, а в своей палатке. Но что-то мешало в это поверить.
        Клещ помнил продавленный тюфяк, на который улегся, не раздевшись и даже не сняв кирзовых сапог. Помнил, как забирался в гостевую палатку - специально потребовал одноместную, хотя она и стоила дороже, чтобы ему никто не мешал. Но вот стоящего в палатке стола он точно не помнил. Да тот там и не поместился бы! Однако сейчас Клещ видел перед собой не только стол, но и сидящего за столом человека. Вернее, темный силуэт.
        - Слушай меня, крыса, - сказал незнакомец.
        Клещ не видел лица таинственного гостя, но почувствовал, как его в упор разглядывают пристальные глаза. От этого взгляда его бросило в жар, но он нашел в себе силы и пробормотал:
        - Я не крыса.
        И тут же пожалел об этом.
        На черном овале чужого лица, там, где должны располагаться глаза, вспыхнули два раскаленных угля. Исходящий от них жар оказался так силен, что Клещ вскрикнул от боли и отшатнулся, но это ничуть не помогло. Тысячи острых невидимых зубов вонзились ему в лицо и руки и принялись сдирать кожу. Он дико заорал, но возвышающееся над столом существо, больше всего похожее на слепленную из мрака объемную тень с горящими глазами, не обратило на его крик никакого внимания.
        - Ты крыса, - повторил незнакомец. - Дрессированная крыса. Поэтому молчи, слушай и запоминай…
        Клещ тут же замолчал, а когда боль наконец отпустила, таинственного незнакомца, черный силуэт которого только что маячил перед глазами, в палатке уже не было. Вместе с незваным гостем исчез и стол, за которым тот сидел. Клещ облегченно выдохнул: значит, все это ему лишь привиделось с бодуна.
        Он уже собирался откинуться на тюфяк и снова заснуть или хотя бы попытаться, когда какой-то посторонний предмет привлек его внимание. На полу, где только что стоял воображаемый стол, что-то лежало. Клещ подумал, что ему совершенно не хочется знать, что это такое, но потом подвинулся ближе и посмотрел.
        Перед завязанным пологом лежал автомат - старый «калаш» с пахнущим пороховым нагаром закопченным стволом и поцарапанным деревянным прикладом. Клещ посмотрел на стягивающие полог узлы. Он сам завязал их, когда забрался в палатку. Но как тогда внутрь попал автомат? И кому могло прийти в голову подкидывать оружие в чужое жилище? Он взял «калаш» в руки, привычно отсоединил магазин. Судя по весу, тот был полностью снаряжен. А может, он выменял автомат на свой ствол?
        Клещ хлопнул себя по боку, где носил поясную кобуру, и запоздало вспомнил, что накануне продал свой «макар» вместе с кобурой - последнее время дела шли хреново. А может, это началось еще раньше, после того как дорогу ему перешла фашистская подстилка по кличке Валькирия. Значит… Что это значит, он сам не знал. Либо он вчера спер чей-то «калаш», хотя совершенно этого не помнил. Либо это был подарок незваного темного гостя.
        Плата! - раздалось в тишине.
        Клещ закрутился на месте, но, кроме него, в палатке никого не было. Кто же тогда с ним говорил? Или голос прогремел у него в голове?
        Помнишь, что должен сделать?
        Клещ кивнул. Он помнил. Хотя совершенно не представлял, откуда это знает.

* * *
        На входе в южный зал Третьяковской выходцев с Новокузнецкой встречали или, скорее, поджидали трое обвешанных оружием боевиков. Благодаря небритым физиономиям, синякам и шрамам - следам многочисленных драк - все трое имели одинаково устрашающий вид. Формально дозорные охраняли смежную станцию, а в действительности бесцеремонно обирали следующих на Третьяковскую челноков и обычных прохожих. Ни для Гончей, ни для ее малорослого спутника их намерения не составляли секрета, однако Гулливер уверенно направился к уставившимся на него грабителям.
        - За проход с каждого по шесть патронов, - вместо приветствия сказал ему один из бандитов, очевидно, старший, и первой же фразой расставил все по своим местам.
        Плата не была фиксированной. Патрульные назначали ее по собственному усмотрению. Но шесть патронов с человека - наглость даже для славящейся бандитским беспределом Третьяковской! Как правило часовые брали по две пульки с обычного прохожего и по три-четыре - с нагруженного товаром челнока.
        - У меня проходной! - объявил Гулливер и помахал перед носом старшего какой-то бумажкой.
        Как ни странно, бумажка подействовала - видимо, на ней стояла подпись или знак бригадира, которому подчинялись боевики. Старший патруля сплюнул в сторону и недовольно проворчал:
        - Проходной-проездной… ходят тут всякие, а нам отвечай. У бабы твоей тоже проходной?
        Гончая в ответ загадочно улыбнулась - пусть, как хочет, так это и понимает, - но проводник благополучно справился с проблемой без ее участия.
        - Ты че?! Это ж Катана! - воскликнул он. - Не узнал, что ли?
        Часовые как по команде уставились на улыбающуюся молодую женщину. После заявления Гулливера ее тонкая фигура уже не казалась им тощей и хрупкой. Теперь они видели перед собой подтянутую, стройную хищницу, и небрежно висящий на ее плече многозарядный дробовик полностью подтверждал это впечатление.
        - Серьезно, что ли, Катана? - на всякий случай спросил старший патруля.
        - А ты проверь, - продолжая улыбаться, ответила Гончая.
        - Ладно-ладно. - Бандит примирительно выставил перед собой пустую ладонь. - Проходите.
        Его подручные тут же попятились в сторону, освобождая проход.
        - Я ж тебе говорил, со мной не пропадешь! - хвастливо заявил Гулливер, когда они, прошествовав мимо патруля, спустились на платформу. - Здесь меня каждая собака…
        Окончание фразы оборвал грохот автоматной очереди. По соседней прямоугольной колонне ударили пули, высекая каменную крошку под свист рикошетов, и некоторые из них нашли своих жертв. Прямо перед Гончей на пол опрокинулась женщина с залитым кровью лицом. Шагавший слева Гулливер внезапно охнул, а потом разразился отборной бранью. Люди вокруг шарахались в разные стороны, сталкивались между собой и сбивали друг друга с ног, при этом почти все безостановочно кричали на разные голоса.
        Из-за поднявшегося гама и беспорядочной толчеи Гончая никак не могла понять, откуда и в кого стреляют. Она схватила Гулливера за шиворот - тот тут же обматерил ее и больно ударил по руке, хорошо хоть не пристрелил из своего «грача», - и бросилась с ним к ближайшей арке, надеясь, что не там засел открывший огонь стрелок.
        На полу уже валялись в лужах крови застывшие в неестественных позах люди, а невидимый автомат все продолжал строчить.
        Толкнув Гулливера за ближайшую колонну, Гончая выхватила из кармана пистолет. «Где же стрелок?» Она стремительно оглянулась. За спинами мечущихся по платформе людей мелькала темная фигура в мешковатой хламиде, развевающиеся полы которой напоминали хлопающие крылья. Из-за этих «крыльев» охотница за головами не сразу разглядела автомат в руках незнакомца. Но тут стрелок направил на нее свое оружие, и все сомнения отпали.
        Опередив на долю секунды грянувшую очередь, Гончая укрылась за колонной и ответила убийце тремя выстрелами. Короткоствольный ПМ не годился для прицельной стрельбы на дальней дистанции, к тому же девушка опасалась попасть в разбегающихся с платформы людей. Но автоматчик ничего этого не знал! Когда у него над головой засвистели пули, он со всех ног бросился в единственный неохраняемый переход, ведущий в северный зал станции, и исчез там.
        - Так его! Так! - во весь голос орал рядом размахивающий руками Гулливер, тоже разглядевший темную фигуру.
        - Ушел. Я в него не попала, - призналась Гончая, опустив пистолет.
        Проводник в ответ на ее слова беспечно махнул рукой.
        - Морлокам на поживу, вот он куда ушел! Слыхала про морлоков?
        Гончая кивнула. Разумеется, она слышала про обитателей северного зала Третьяковской, этих полузверей-полулюдей, прозванных морлоками. И не только слышала. Однажды даже повстречалась с ними лицом к лицу, когда пришлось спешно уносить ноги со станции. Одичавшие создания скопом набросились на нее, как набрасывались на любого чужака, попадающего в их логово. Но два пистолета проделали брешь в их рядах, через которую она и ускользнула.
        Вспомнив тот случай, Гончая решила, что на месте своего спутника не была бы столь категоричной. Если уж она спаслась от морлоков, имея при себе лишь два пистолета с неполными обоймами, то автоматчик сможет сделать это наверняка. Правда, при условии, что у него остался в запасе хотя бы один снаряженный магазин.
        - Ты заметил, кто это был? - спросила она у проводника.
        - Гад последний! Крыса поганая!
        При слове «крыса» Гончую передернуло. Ей вдруг вспомнились недавние схватки с красноглазыми змеекрысами, едва не растерзавшими ее и отца Ярослава.
        - За малым меня не прикончил! - продолжал негодовать Гулливер. - Плечо зацепил! Если бы не плечо, я бы ему, гаду, показал!
        - Так он в тебя стрелял?
        - А то в кого же?
        Вызванное перестрелкой возбуждение быстро прошло, и коротыш принялся с озабоченным видом ощупывать раненое плечо. Судя по тому, как он это делал, кость не была задета.
        - Дай посмотрю, - предложила Гончая.
        - Много ты понимаешь, - зашипел на нее проводник. - Мне в больничку надо. Айда за мной.
        Гончая не стала спорить. Этот человек был ей нужен, поэтому приходилось терпеть его капризы.

* * *
        Рана на плече проводника оказалась пустяковой. Даже не рана - так, царапина. Пуля лишь чиркнула его по руке, содрав кожу. Тем не менее, Гулливер потребовал от местного лепилы, морщинистого старика с красными прожилками на носу, выдающими пристрастие к самогону, зашить ее и тщательно продезинфицировать. По мнению Гончей, коротышу хватило бы обычной перевязки, но тот подкрепил свое требование дюжиной патронов, и старик охотно взялся за дело. Девушка не стала дожидаться, когда закончится процедура, и вернулась на платформу - не терпелось узнать новости о сбежавшем стрелке. Кое-что она уже поняла из разговоров раненых, собравшихся у больничной палатки. Но эти обрывочные сведения только добавили вопросов.
        За время ее отсутствия тела погибших с платформы успели куда-то унести. О недавней стрельбе напоминали только кровь на каменных плитах и раскатившиеся по полу автоматные гильзы. По их расположению Гончая быстро определила, откуда велась пальба - из арки, напротив перехода. Отличное место для засады, практически идеальное. Это значило, что стрелял не пропивший или прокуривший мозги дебил, обозленный на весь мир и внезапно выплеснувший свою ярость, а расчетливый убийца.
        Нагнувшись, Гончая незаметно подобрала одну из гильз - та пахла порохом и еще чем-то горьким, вызвавшим ассоциацию со смертью, - и опустила себе в карман. Можно было и не таиться - никто не обращал на молодую женщину никакого внимания, все вокруг только и обсуждали случившееся.
        - Дык ты че, знаешь его? - допытывался небритый мужик в растянутых трениках и засаленном ватнике на голое тело. - Этого, который пальбу устроил?
        - Пришлый, с Китай-города, зуб даю! - собеседник небритого мало отличался от него самого: такая же помятая рожа, такие же заношенные спортивные штаны да свитер вместо ватника - вот и все отличия. - Он вчера еще свой «макар» всем пытался впулить.
        - Клещ, что ли?
        - Да мне по барабану его кликуха! Свалил, и хрен с ним.
        Прозвучавшая кличка отозвалась в мозгу Гончей внезапной догадкой. Клещ, он же Сиплый, - проводник, нанятый фюрером для поисков сбежавшего с охотничьего полигона дикаря!
        После разделения поискового отряда этот проводник, позарившись на оружие и снаряжение спутников, застрелил сопровождающего его штурмовика и пытался прикончить «любовницу» фюрера. Это многое объясняло. Встретив выжившую свидетельницу своего преступления и испугавшись гнева фашистского лидера, Клещ мог повторить попытку расправиться с ускользнувшей жертвой.
        Оставив небритых аборигенов, Гончая прошла дальше и остановилась возле тучного торговца, оживленно спорящего с двумя вооруженными боевиками.
        - Что это за порядки?! - возмущался торгаш. - Я заплатил за охрану! Меня заверили, что на станции все под контролем, а на деле едва не пристрелили!
        - Ты, пузан, залепи хлебало, не то рожа треснет, - ответил один из патрульных и, словно невзначай, ткнул толстяка стволом автомата в живот. - Не пристрелили - значит, все ништяк! Все под контролем! А того гада уже морлоки доедают.
        - Вы это видели? - не сдержалась Гончая.
        - Че?.. Че? - боевики одновременно повернулись к ней.
        - Как гада доедают.
        - Делать нам больше нечего, - усмехнулся тот, кто угрожал торговцу. - Кто в северный зал сбежал, считай, отбегался.
        - Я однажды сбежала и, как видишь, жива.
        - А это можно поправить, - молчавший до этого напарник автоматчика положил ладонь на пистолетную кобуру, потом взглянул в глаза незнакомке и убрал руку.
        - Знаете этого типа? - спросила она.
        - Так, - читающий по глазам боец неопределенно дернул головой, - вроде, бывший наемник. Погоняло Клещ.
        - Где живет?
        - Да нигде. Таскается от станции к станции.
        - Бродяга! - поддержал напарника автоматчик.
        - Бродяга с автоматом?
        Боевики переглянулись.
        - Ну, а че, может, спер у кого-нибудь?
        Предположение выглядело правдоподобным, но Гончая в него не поверила. Все ее логические построения основывались на сомнительных допущениях. Даже не допущениях, а явной нелепице! Стрельба из засады сама по себе исключала возможность случайной встречи. Но если убийца поджидал именно ее, откуда он узнал, что его недобитая жертва появится на Третьяковской? А если узнал заранее, почему решил напасть? Ведь он мог просто уйти со станции или где-нибудь затаиться.
        Гончая медленно шла по платформе, погрузившись в свои мысли, когда ее догнал Гулливер.
        - Где ты бродишь? Пора двигать, - сердито сказал он.
        Вид у проводника был злой и какой-то нездоровый, хотя его спутница никак не могла понять, почему у нее сложилось такое впечатление. Одно не вызывало сомнения - прежний веселый коротыш нравился ей гораздо больше.

* * *
        Ни химзы, ни противогаза, хотя бы одного, у него при себе не оказалось. Не считая пистолета на поясе и мощного фонаря в руке, Гулливер отправился в путь с одним походным рюкзаком за плечами, в котором защитные комбинезоны для вылазок на поверхность точно не поместились бы. Это наводило Гончую на мысль, что коротыш и не собирался ее никуда вести, а хотел пристрелить где-нибудь в укромном месте и ограбить.
        Аргументами «против» являлись два обстоятельства. Во-первых, навар с ее трупа был бы невелик: дешевый пистолет, неисправный дробовик, перегоревший фонарь и кое-какая одежда. Про лекарства и платежные расписки Гулливер ничего не знал. Зато он слышал о Катане, поэтому должен был понимать, что справиться с ней будет непросто. И это соображение являлось вторым обстоятельством, указывающим на сомнительность предположения о запланированном убийстве спутницы.
        - Ты на поверхности сколько раз бывал? - спросила Гончая, чтобы завязать разговор.
        Она шла справа и на полшага позади проводника, фиксируя ладонью в кармане толстовки пистолетную рукоятку. Выхватить оружие - одна секунда, но можно выстрелить и через карман. Если дойдет до стрельбы, у коротыша нет шансов. Абсолютно никаких.
        - Сколько надо, столько и бывал, - отрезал он.
        После того как они углубились в туннель, у него окончательно испортилось настроение. А может, это произошло еще раньше, на платформе Третьяковской. Гулливер больше не хвастался, не травил байки, а шагал молча.
        - А в этом перегоне?
        На этот раз она вообще не получила ответа. Возможно, нежелание поддерживать разговор объяснялось боязнью коротыша туннелей. Гончая неоднократно слышала о таких страхах. Но обычно подверженные им люди безвылазно сидели на своих станциях и уж точно не выбирали своей профессией охоту на скрывающихся по всему метро проходимцев.
        «Может, дело в конкретном месте?» Гончая вспомнила заполненный туманом перегон между Китай-городом и Третьяковской, едва не ставший для них с дочерью роковым. Но туннель на полпути к Октябрьской выглядел не страшнее любого другого, и шмыгающие по шпалам крысы, которые периодически попадали в луч света от фонаря Гулливера, были обыкновенными крысами, а не красноглазыми гигантами со змеиными хвостами.
        - Много народа здесь ходит? - задала очередной вопрос Гончая. Молчание проводника уже начало действовать ей на нервы.
        - Когда как, - недовольно ответил тот и снова замолчал.
        Через некоторое время на стенах замелькали отблески чужого фонаря - кто-то двигался по туннелю навстречу. В принципе, это мог быть кто угодно - мирные торговцы, контрабандисты, безобидные путники, грабители или убийцы.
        - Свет, - негромко сказала Гончая и отступила в сторону, чтобы не оказаться с проводником на линии огня.
        Гулливер тут же погасил фонарь и, судя по скрипу кожи, извлек из кобуры пистолет. Девушка тоже приготовила свой ствол, но, в отличие от спутника, сделала это бесшумно. Вскоре они услышали тяжелую поступь приближающихся людей и их голоса.
        - Мы с ихним паханом конкретно перетерли, так что на Третьяковке нас ждут. Не очкуйте, все путем будет! Товар сдадим - и назад.
        - До Третьяковки еще добраться надо, - донесся в ответ чей-то ворчливый голос. - А вдруг засада?
        - Не каркай, Иваныч! Но все же глядите в оба.
        Гончая поняла, что приближаются челноки, нагруженные товаром.
        - Включи фонарь, - шепнула она спутнику, чтобы обозначить свое присутствие и тем самым избежать возможной стрельбы. Наткнувшись на притаившихся в темноте незнакомцев, торгаши с перепугу вполне могли открыть огонь. Но Гулливер проигнорировал разумный совет.
        - Зажги фонарь, - громче повторила Гончая, и вновь на ее слова не последовало никакой реакции. - Ты там заснул, что-ли?!
        Неизвестно, как проводник, но челноки ее услышали.
        - Кто здесь?! - донеслось из темноты. Вслед за окриком защелкали затворы.
        «Как минимум два «калаша», - на слух определила Гончая, теснее вжимаясь в стену, чтобы иметь хоть какую-то защиту на случай, если купцы перечеркнут туннель автоматными очередями.
        - Эй! А ну выйдите на свет, а не то свинцом нашпигуем!
        «Разбежалась», - подумала Гончая, а вслух сказала жалобно:
        - Не стреляйте, нас только двое.
        Кто-то из челноков направил в ее сторону свой фонарь. По стенам туннеля зашарил световой луч и через несколько секунд высветил неподвижную фигуру Гулливера. Как ни странно, проводник даже не попытался защититься руками от режущего глаза света. Но Гончую поразило не это. Очерченный лучом черный силуэт оказался неожиданно высоким, будто ее напарник внезапно вырос на целую голову!
        В следующее мгновение темная фигура пошевелилась - не вся, только ее верхняя часть! Со стороны это выглядело так, будто на плечах у проводника кто-то сидит. Гончая даже разглядела уродливое морщинистое существо с множеством щупалец, присосавшееся к полученной в перестрелке ране. Девушка непроизвольно ахнула и зажмурилась, а когда открыла глаза, никакого монстра на плечах у Гулливера уже не было, да и сам он вышел из оцепенения.
        - Чего слепите?! Фонарь убрал! Живо, я кому сказал?!
        Челноки растерялись перед таким напором, направленный на Гулливера луч опустился. Коротыш тоже зажег свой фонарь и зашагал торговцам навстречу. Гончая не сводила глаз с его спины, но, как ни старалась, не смогла разглядеть там ничего необычного. «Неужели сосущий кровь отвратительный монстр мне просто померещился?!» - озадаченно подумала она.
        Сделав над собой усилие, Гончая вслед за проводником подошла к челнокам. Их было трое. Двое держали в руках автоматы, третий - сигнальную ракетницу. За спинами у всех троих маячили набитые под завязку кожаные баулы.
        - На Третьяковскую? - хмуро оглядев троицу, спросил Гулливер. - Ну так и валите дальше! Чего к людям цепляетесь?!
        Ему не следовало разговаривать таким тоном с вооруженными мужиками. Коротышу повезло, что челноки привыкли к грубому обращению.
        - Вы сами оттуда? Как впереди, спокойно? - спросил один из них.
        - Топай, не ошибешься, - невпопад ответил Гулливер и зашагал в сторону Октябрьской.
        Но Гончая решила задержаться.
        - Вы, когда с нами встретились, больше ничего подозрительного не заметили?
        - А что мы должны были заметить? - насторожился один из автоматчиков.
        - Может, показалось что-то? - не унималась девушка.
        Челноки переглянулись, и тот, кто держал в руках фонарь и ракетницу - видимо, старший, - сказал:
        - Да, вроде, все нормально было. Только твой приятель поначалу как истукан стоял, а потом ничего - ожил.
        Гончая оглянулась на Гулливера. Тот ушел довольно далеко вперед, его приземистая фигура с трудом различалась в темноте.
        - Удачи на Третьяковской, - пожелала челнокам девушка и со всех ног бросилась догонять проводника.
        Она все еще находилась под впечатлением увиденного. Будто слепленный из темноты уродливый головоногий (головорукий?) монстр так и маячил перед глазами. Но раз никто из челноков не видел мерзкой твари, значит, она была всего лишь плодом воображения Гончей - проще говоря, глюком, вызванным приемом стимуляторов, недосыпанием, болезнью и общей усталостью. После такого разумного и логичного объяснения следовало бы забыть о монстре. Вот только сделать это никак не удавалось.

* * *
        Гулливер сдал под конец пути. Больше не вырывался вперед, шагал медленно и при этом тяжело дышал. Когда показалась станционная платформа Октябрьской, откуда на приближающихся путников равнодушно взирали двое часовых, вообще остановился и схватил спутницу за плечо.
        - Чего-то мне паршиво, - признался он. - Слабость какая-то. Ты, это, поддержи меня.
        Гончая заглянула проводнику в лицо. На бледном лбу коротыша блестели мелкие капли пота.
        «Заболел он, что ли? Как некстати! Все метро боится эпидемий. Если стражники заподозрят неладное, нас немедленно вышвырнут со станции. А для пущей надежности могут и пристрелить».
        Она оглянулась на часовых. Те уже переключились на что-то происходящее на платформе - видимо, оно представляло для них больший интерес. Но это ровным счетом ничего не значило! Гончая по себе знала, как опасны могут быть напуганные люди.
        - Самогон есть? - спросила она у Гулливера.
        - Зачем тебе? - нахмурился он.
        - Есть или нет?! Отвечай, если на станцию попасть хочешь!
        - Фляга в рюкзаке.
        Железная армейская фляжка лежала сверху, что избавило Гончую от необходимости копаться в вещах проводника. Она сноровисто отвинтила пробку, понюхала содержимое, чтобы убедиться, что внутри действительно самогон, и протянула фляжку Гулливеру.
        - Прополощи рот, можешь немного глотнуть, и прысни на одежду.
        - Это еще зачем?
        Он так ничего и не понял, а Гончая уже начала закипать.
        - Делай что велю! Да живее, пока часовые на нас не смотрят!
        Проводник, видимо, почувствовал непреклонность в ее голосе, а может, просто устал спорить, и отхлебнул из фляжки…
        Он кое-как вскарабкался на платформу по крутой железной лесенке и, если бы напарница не поддерживала его за локоть, непременно загремел бы по ступенькам. Местные стражи, встречающие всех новоприбывших, пока не вмешивались. Гончая посчитала это хорошим знаком, но когда она со своим спутником приблизилась к сторожевому посту, один из часовых спросил:
        - Че это с ним?
        - Бухой. Не видишь, что ли?
        Дозорный втянул носом окружающий Гулливера спиртной «аромат» и брезгливо поморщился:
        - Вот люди! По туннелям и трезвому-то опасно ходить, а они нажираются!
        - И не говори, - поддержала стражника Гончая и, дернув коротыша за руку, сердито добавила: - Иди уже! Горе ты мое.
        Он послушно засеменил следом, часовые остались на месте. Девушка облегченно выдохнула: прошли!
        Как и на любой радиальной станции, граничащей с Кольцом, на Октябрьской было полно народу. Шум, гам, суета, кто местный, кто пришлый - не разберешь. Заметив свободный пятачок возле одной из поддерживающих свод колонн, Гончая протолкалась туда и усадила своего спутника на пол. Вид Гулливер имел неважный - осунувшееся, будто исхудавшее лицо, запавшие глаза.
        - Устал я чего-то, - прошептал он. - И плечо еще разболелось. Глянь, чего там. И дай еще хлебнуть.
        Девушка протянула ему фляжку с самогоном и, пока он пил, расстегнула куртку и обнажила его раненое плечо. Сквозь наложенную повязку сочилась кровь.
        - Вот зараза, - выругался Гулливер, покосившись на пропитавшиеся кровью бинты, - рана открылась. Говорил же лепиле: аккуратней зашивай.
        - Тебя надо перевязать. Я найду врача, - предложила Гончая.
        Голос ее прозвучал ровно, хотя сдержать его оказалось непросто, потому что, в отличие от своего спутника, она разглядела то, чего он не заметил, - просвечивающую сквозь кожу темную сетку кровеносных сосудов вокруг раны, похожую на кружева паутины или клубок черных щупалец!
        - Я с тобой, - ответил Гулливер. Но ему было не до поисков и, поднявшись на ноги, он снова опустился на пол.
        Когда Гончая вернулась к нему с молодой врачихой, которую чуть ли не силой вытащила из лазарета, проводник сидел в прежней позе с закрытыми глазами. В первый миг она даже подумала, что он умер. Но тот был жив. Стоило врачихе коснуться его раненого плеча, он открыл глаза и скривился от боли.
        - Болит? - спросила женщина.
        - Жжет.
        Размотав бинты, врачиха сняла повязку - под ней открылась гноящаяся рана. Она больше не походила на царапину, скорее - на укус! Женщина внимательно осмотрела ее и озабоченно нахмурилась.
        - Заражение, да? - шепотом, чтобы не услышал Гулливер, спросила Гончая.
        Но та не торопилась отвечать.
        - Давно его подстрелили?
        - Часа три назад.
        Врачиха нахмурилась еще больше.
        - Тогда это не заражение. При обычном заражении симптомы так быстро не проявляются.
        - А что же?
        - Отравление.
        - Отравление от пули? - не поверила Гончая.
        Женщина пожала плечами.
        - Может, и от пули. Мало ли сейчас всяких ядов? Хотя я не слышала, чтобы кто-нибудь пули ядом обрабатывал… А его точно никто не кусал?
        - Точно, - Гончая кивнула. «Не считая присосавшейся к ране призрачной твари со множеством щупалец!» - Что надо делать? Как ему помочь?
        Врачиха выразительно посмотрела на нее и понесла обычный бред, какой, наверное, говорила всем своим пациентам без исключения:
        - Покой, хорошее питание, побольше жидкости…
        - Антидот подойдет? - перебила ее Гончая.
        Женщина взглянула на упаковку незнакомого лекарства, которое, похоже, увидела первый раз в жизни, и снова пожала плечами.
        - Ну, хуже точно не будет. Можно еще антибиотики добавить, если есть.
        - Спасибо, - Гончая протянула ей несколько патронов, которые нашла в рюкзаке проводника.
        Та не ожидала такой щедрости, но охотно приняла этот дар.
        - Ты, это, если еще помощь будет нужна, обращайся.

* * *
        Гончая никак не могла понять, зачем она возится со своим заболевшим спутником, превратившимся из проводника и помощника в обременительную обузу. Она была всего в двух перегонах от своей цели, и у нее при себе имелись платежные расписки на две тысячи патронов! Не может быть, чтобы за эти деньги не нашлось иного способа попасть на Киевскую, кроме рискованного перехода по оккупированной мутантами поверхности!
        Напичкав Гулливера таблетками, Гончая за два десятка патронов сняла одноместную гостевую палатку. Два места в общей стоили вдвое дешевле, но соседи наотрез отказались пускать внутрь больного человека, да еще подняли такой крик, что девушка поспешила ретироваться.
        В отдельной палатке коротыш в изнеможении вытянулся на тощем тюфяке, прикрыл глаза и вскоре забылся тяжелым сном. Гончая чувствовала, что и сама нуждается в отдыхе. Ей тоже надо было поспать, хотя бы немного. Вместо этого она только вздохнула и отправилась по своим делам.
        Пожилой оружейник в ремонтной мастерской долго крутил в руках отказавший в бою дробовик, передергивал цевье и беспрерывно пыхтел самокруткой, от дыма которой у Гончей вскоре начали слезиться глаза. Наконец мужик сказал:
        - Надо весь возвратный механизм перебирать, ну и пружину затвора менять. Только деталей нет.
        - Починить можешь? - прямо спросила его посетительница.
        - А то! - оружейник даже обиделся. - За полсотни пулек сделаю.
        - Тридцать, - объявила Гончая. Она и так изрядно растратила платежные запасы Гулливера, приходилось экономить.
        - Можно и за тридцать, - легко согласился мастер. - К вечеру заходи.
        - А сейчас у вас что?
        - Утро, ёпрст! Видишь, я ни в одном глазу?! - дал исчерпывающий ответ мужик.
        Оставив у него дробовик и задаток в размере пятнадцати патронов - за меньшую сумму старый пьяница работать отказался, - Гончая вернулась на платформу. В глубине души теплилась надежда встретить здесь Маэстро и Баяна - цирковых артистов, которые выручили их с Майкой на Белорусской, избавив от смертельной опасности. Правда, оба артиста проживали на Октябрьской-кольцевой, принадлежащей Ганзе. Но почему бы им, или хотя бы одному из них, в такой замечательный день не прогуляться было на смежную станцию?
        Увы, надежда растаяла, как дым погасшего костра. Ни в торговых рядах, ни в баре Гончая не встретила своих старых знакомых, а те, кого она пыталась расспросить о них, не могли или не захотели ей помочь. Ничего не добившись своими вопросами, девушка вернулась в палатку к своему спутнику.
        Гулливер спал, разметавшись по всему матрасу, что само по себе было удивительно для человека с маленьким ростом, и смешно, по-детски причмокивал во сне. После приема антидота и других лекарств его бледное, как воск, лицо приобрело нормальный человеческий вид, а на щеках даже появился румянец - похоже, коротыш шел на поправку.
        Гончая не стала его будить. Она переложила отброшенную в сторону руку напарника, сдвинула упирающееся ей в бок колено и улеглась рядом. «Все равно дробовик будет готов только к вечеру, а до этого…» Мысли ускользали, теряясь в обволакивающем сознание тумане, и прежде чем голова Гончей опустилась на измятый матрас, она уже крепко спала.

* * *
        Было дерьмово. Это Гулливер помнил отлично. Еще бы не помнить, если руки-ноги не поднимались, а для самого обычного вдоха требовались такие усилия, что семь потов сойдет!
        Еще он помнил, как Катана заставила его выпить самогон, а вот зачем ей это понадобилось, совершенно вылетело из головы. «Видно, новая бабья придурь, - подумал он. - Да и не о самогоне речь. Вот зачем она рылась в моих вещах? Зачем приводила какую-то тетку, которая пялилась на мое раненое плечо? Потом эти двое между собой о чем-то перетерли, а затем…» В памяти сохранилось лишь то, как Катана притащила его в тесную палатку, где он, видимо, и отрубился.
        Гулливер пошевелил раненой рукой. Боли он не почувствовал, плечо словно онемело, но рука двигалась плохо. По ощущениям, сустав как-будто заржавел. Повозившись на матрасе, проводник кое-как сел и осмотрелся. Кроме пристроившейся рядом Катаны, смотреть было, в общем-то, не на что. Та лежала на боку, вонзив пальцы в тюфяк, и… Гулливер поначалу даже не поверил своим глазам, но щеки спящей девушки были мокрыми от слез. «Рыдающая Катана - это вообще умат! Рассказать кому - не поверят. Что такого ей снится? - Гулливер при всем желании не мог представить сон, способный довести до слез расчетливую и безжалостную убийцу. - Стальная Катана, а вот надо же!»
        Он тронул спутницу за плечо, и та мгновенно открыла глаза.
        - Че приснилось-то?
        Она долго смотрела на него - видно, никак не могла врубиться, кто перед ней.
        - Спрашиваю: че приснилось? - повторил Гулливер.
        - Ничего. Сколько времени?
        Тот даже сплюнул от досады.
        - Я те че, будильник?! Или этот, как его, хронометр?! Нафига тебе вообще время, ты че, на свиданку опаздываешь? Так я рядом, если че. Можем прямо тут.
        Катана промокнула ладонью мокрые глаза, взглянула на него презрительно.
        - Ты, вижу, очухался?
        - А чего? - надулся Гулливер. - Это я завсегда могу, если баба нормальная. А ты ниче так, зачетная. - Он подмигнул спутнице, но та никак не отреагировала на его подначку.
        - Химза где? Вечером выходим.
        - Химза в надежном месте! А когда выходить - это мне решать!
        Гулливер приготовился к спору, очень уж ему хотелось поставить строптивую бабу на место, но Катана спорить не стала. Потянулась, как пробудившаяся кошка, и сказала:
        - Выйдем, как только мой дробовик будет готов.
        И выскользнула из палатки. Только Гулливер ее и видел.
        Пришлось переться за снарягой в местную камеру хранения. Там его ждал сюрприз, даже сюрпризище! И не из тех, что «Вау!», а из серии «Твою же мать!». Нет, со снарягой все оказалось в порядке - оба защитных костюма, фильтры, противогазы и запасной ствол были на месте, но из рюкзака пропала почти вся наличность. Гулливер еле-еле наскреб патронов, чтобы расплатиться за хранение химзы. «Катана-сука обчистила почти подчистую и в насмешку, что ли, оставила лишь десяток пулек!»
        Когда он отыскал ее на платформе - девушка как раз направлялась к палатке со своим ружьищем - и потребовал объяснений, воровка даже не пыталась отпираться.
        - Двадцать патронов - палатка, тридцать - починка дробовика, и пять - врачихе, которая тебя осматривала, - спокойно перечислила она.
        Гулливер и так-то еле сдерживался, а от ее спокойствия его буквально прорвало.
        - На кой сдался мне твой дробовик?! Чего ради я должен за него платить?!
        - Чтобы на поверхности не сожрали.
        - А врачиха?! - он так орал, что прохожие начали на них оборачиваться, но Гулливеру было на это плевать. - Что-то я не помню никакой врачихи!
        - Не удивительно, - покачала головой Катана, потом вытряхнула на ладонь пару разноцветных таблеток и протянула их ему. - На вот, проглоти.
        - Чего это? - насторожился Гулливер.
        - Оживин! Антидот и стимулятор.
        - Какой еще стимулятор?
        Он знал два вида стимуляторов - самогон и разные бодяги из дури наподобие стыренного и припрятанного Дуремаром Молочая. Только эти две таблетки, которые подсунула ему Катана, не походили ни на то, ни на другое. Не требовалось быть знатоком всех самодельных снадобий, чтобы понять: эти пилюли были изготовлены еще до атомной войны и не какими-нибудь кустарями-самоучками, а опытными аптекарями, а может, даже профессорами.
        - Который тебя на ноги поставил, - тем же ровным тоном ответила охотница за головами. - Глотай!
        Было что-то такое в ее голосе… уверенность, что ли? Он не решился ослушаться. Проглотил обе таблетки - одна оказалась горькой, другая, вроде, ничего, и уже хотел было запить самогоном из фляжки, но спутница остановила его.
        - Только водой.
        Гулливер снова подчинился.
        Потом они оба облачились в химзу. Ему комбез оказался длинноват - пришлось подворачивать штаны и закатывать рукава, а на тощей Катане вообще висел, как на вешалке. Но после того как она подпоясалась ремнем, снятым со своего дробовика, стало вроде нормально.
        Часовые, охраняющие чугунную калитку, через которую местные сталкеры выбирались на поверхность, с усмешкой покосились на их снаряжение, но дверь все-таки открыли. За гермой открылся уходящий вверх ряд ребристых эскалаторных ступеней. Гулливер невольно остановился, не решаясь ступить на них, но сзади тут же сердито зашипела Катана:
        - Двигай наверх! Чего застыл?
        «Одно слово - стерва, хоть и красивая. Ну никакого уважения к чувствам другого человека!»

* * *
        Ей снова снилась дочь. Майка опять блуждала в очень широком, темном и сыром туннеле одна-одинешенька. Нет, не в туннеле - в огромной каменной пещере. Или норе?! В этот раз на девочке вообще не было одежды - только какие-то ветхие тряпки, обмотанные вокруг бедер! Под бледной кожей малышки проступали хрупкие косточки.
        Путь ей преграждали огромные валуны, вздымающиеся со дна пещеры, и Майке приходилось перебираться через них. Всякий раз, когда она дотрагивалась до очередного камня, он начинал угрожающе дрожать и шевелиться, словно живой. Ей было холодно и страшно. Хотелось убежать из этого жуткого места. Но бежать было некуда. Потому что впереди и сзади - со всех сторон - пещера наполнялась ядовитым, разъедающим плоть туманом.
        Гончая отчетливо видела, как туман просачивается из всех щелей и трещин, заполняя пространство между валунами, и поднимается вверх к пещерному своду. Наверное, так заполняет кишечник пищеварительный сок. Но если пещера - это гигантская кишка, то ее дочь - безвинная жертва, обреченная на мучительную гибель!
        Внезапно она услышала подозрительный шорох, который уже через мгновение превратился в скрежет бесчисленного множества когтей. Так скрежетала катящаяся по пещере волна ядовитого тумана, когда его невидимые когти скребли по дну и каменным сводам подземелья. Майка тоже услышала этот звук, испуганно оглянулась, потом бросилась к теряющейся в темноте стене и принялась колотить по мокрым и склизким камням своими худенькими кулачками.
        - Мама! - прорвался сквозь надвигающийся скрежет ее отчаянный вопль.
        Тебе не спасти ее! Никого не спасти! - донеслось в ответ из глубины пещеры. Это объявил туман, вернее, то чудовище, которым он являлся!
        Если ты любила дочь, тебе следовало самой убить ее, чтобы избавить от страданий. Теперь смотри, что с ней станет!
        Хлынувшая из пещеры бурлящая мгла со всех сторон окружила Майку. Из клубов тумана выросли широкие дымные хвосты или языки, и один из них хлестнул девочку по спине. Кожа в месте удара мгновенно почернела (обуглилась!), растрескалась и отвалилась, а под ней обнажилось сочащееся кровью, дымящееся мясо. Майка затряслась от боли. Ее пронзительный крик резанул Гончую по ушам. Она и не представляла, что ребенок может так кричать.
        Что станет с тобой!
        Еще несколько дымных языков протянулись к девочке. Подобно щупальцам, они обвились вокруг ее худеньких ручек и ножек, сорвали ее с камня, на котором она стояла…
        На миг Гончей показалось, что дочь смотрит ей прямо в глаза. В то же мгновение опутавшие Майку дымные языки-щупальца рванули ее изувеченное тельце в разные стороны, и она исчезла, превратившись в облако кровавого тумана.
        Ты следующая! - раздалось из клубящей вокруг черноты.
        Но когда мгла рассеялась, Гончая увидела перед собой не разорванное на куски тело дочери, не распахнутую пасть подземного чудовища и не его сотканные из дыма щупальца, а растерянное и испуганное лицо проводника.
        Она так и не призналась Гулливеру, что ей приснилось, сколько он ни приставал к ней с расспросами. Не сказала, потому что он все равно не понял бы.
        Впрочем, Гулливер быстро отстал от нее. Он мало что помнил из произошедшего накануне, но больше всего озаботился потерей патронов. Даже собственная болезнь отошла у него на второй план. Если бы он знал про призрачного монстра, пившего кровь из раны на его плече, то наверняка переменил бы свое мнение. Но Гончая так и не решилась сообщить спутнику о привидевшейся ей твари, хотя после своего кошмара она больше не верила, что монстр-призрак - всего лишь плод ее воспаленного воображения.
        Глава 11
        Цена головы
        Стоя за спиной Гулливера с дробовиком в руках, Гончая наблюдала, как проводник безуспешно пытается отворить дверь станционного вестибюля. Коротыш натужно пыхтел и что-то бормотал себе под нос, но из-за противогаза слышно было плохо, да и видно тоже - противогазы были старого образца, с узкими окулярами вместо широкого панорамного стекла.
        Со слабой слышимостью еще можно было смириться, а вот обзор на поверхности - залог выживания: не заметил притаившегося в засаде монстра или парящего в небе птерозавра, прозевал бросок быстроногой твари - пиши пропало.
        - Не пойму, почему не открывается? - буркнул проводник после очередной неудачной попытки справиться с неподдающейся дверью.
        «А ведь мы еще даже из метро не вышли», - подумала Гончая.
        Она подошла к нему, внимательно осмотрела дверь, потом подобрала с пола какой-то железный штырь и, вставив его в щель между створками, сдвинула одну из них в противоположную сторону.
        - Ешки-матрешки! Так она вовнутрь открывается?! - удивился Гулливер. - А я гляжу: ручки нет. Думал, наружу.
        Наружу дверь тоже когда-то открывалась - до тех пор, пока ее не придавило поваленным деревом. Все ветви и сучья жители Октябрьской давно срубили на дрова, а корявый узловатый ствол, видимо, оставили в качестве дополнительной защиты станционного вестибюля, а может, они его сюда и притащили. Произошло это не сегодня и даже не вчера. Тот, кто пользовался выходом, не мог не знать о дереве!
        - Ты же уже выходил на поверхность этим путем? - насторожилась Гончая. - Значит, должен помнить.
        Проводник говорил о себе, как об опытном сталкере, да и две химзы в комплекте с противогазами подтверждали его слова, но его поведение свидетельствовало об обратном.
        - Я много где выходил, - пробурчал Гулливер. - Всего не запомнишь… Ты сюда болтать пришла?!
        Девушка не ответила, и он расценил ее молчание как знак покорности.
        - Давай за мной. И это… короче, гляди в оба.
        За стенами вестибюля простиралось открытое пространство. Гончая так и не смогла понять, откуда свалилось лежащее перед входом дерево. В воздухе кружились оттаявшие прошлогодние листья. Порыв внезапно налетевшего ветра пробрал охотницу за головами до костей. Пока она ежилась, пытаясь согреться, Гулливер покрутил головой по сторонам и уверенно махнул рукой вдоль широкой улицы, в сторону виднеющейся вдалеке площади.
        Гончая понятия не имела, как называются эти улица и площадь. Весь ее опыт немногочисленных вылазок на поверхность ограничивался другими районами Москвы. Да и кому в теперешнем мире нужны были прежние названия.
        «Все здесь для нас чужое. И мы сами здесь чужие», - подумала печально девушка и поспешила за проводником, который уже ушел вперед.
        Двигались по краю проезжей части, во всех направлениях забитой машинами, вернее, тем, что от них осталось. За двадцать послевоенных лет сталкеры с соседних станций сняли с автомобилей все ценное, что могло пригодиться в подземном хозяйстве, а остальное уничтожили дожди, зимняя стужа и ржавчина. Между остовами и под днищами разбитых машин еще можно было разглядеть осевшие, потемневшие сугробы, но на открытых участках дневное солнце растопило уже весь снег.
        Сугробы, как и скелеты уничтоженных войной и временем автомобилей, Гончую не интересовали, другое дело - шныряющие между ними хищники. К счастью, пока никто из обитателей разрушенного города на глаза не попадался. Время от времени она поглядывала на фасады высящихся вдоль улицы зданий, но и там не наблюдалось никакого движения.
        На стене одного из домов Гончая заметила широкую черную полосу застывшей смолы или загустевшей слизи, протянувшейся с пятого этажа до самой земли. Предположение о том, что кому-то из жителей метро понадобилось сварить несколько бочек смолы, а затем вылить ее из окон, девушка отвергла сразу.
        Догнав Гулливера, она тронула его за плечо и указала на дом с потеками застывшей жижи.
        - Что это?
        - А я почем знаю? - огрызнулся тот. - Я тебе не этот… Как его?.. Не справочник! Ну, прилипла какая-то хрень и висит себе. Есть не просит - и ладно.
        «Хорошо, если не просит», - подумала Гончая, не спуская глаз с покрытого «смолой» фасада. Несмотря на заверенья проводника, непонятное образование на стене не выглядело безобидным. Девушка решила, что по своей воле ни за что не приблизится к нему. Но вскоре здание с черной полосой осталось позади, и взорам путников открылась заросшая ползучим кустарником площадь со здоровенным памятником вождю одной из прошлых эпох посредине.
        Вот здесь уже была жизнь. Уродливая и отвратительная, но жизнь. Прямо на макушке памятника расположилось пестрое пернатое существо размером с домашнюю курицу. В отличие от курицы у этой птички были большие выпученные глаза и необычайно широкий, загибающийся вниз зазубренный клюв. Точно такие же пернатые твари, общим числом не меньше десятка, скакали по веткам кустарника. Но тут существо на памятнике издало хриплый крик, отдаленно напоминающий кашель тяжелобольного человека, и вся стая, хлопая крыльями, унеслась в темнеющее московское небо.
        - Фу, напугали, гады, - выругался Гулливер и погрозил вслед птицам кулаком.
        - Кто это? - спросила Гончая, не особенно рассчитывая на ответ.
        Проводник пожал плечами.
        - Воробьи нынешние, а может, голуби. Тебе какая разница? Жрут все подряд, как крысы, могут и труп склевать, но на живых не нападают.
        - На клестов похожи, - заметила Гончая, вспомнив загнутые клювы разлетевшихся птиц.
        - На каких еще крестов? Где ты здесь кресты видала? - Обернулся к ней Гулливер. - Ты давай нормально гляди! А то кресты какие-то. Сейчас как вичухи налетят, а ты и не заметишь.
        За такие слова сталкеры затоптали бы его на месте, чтобы не каркал. Гончая только презрительно усмехнулась.
        - Веди уже, знаток.
        Гулливер воровато оглянулся и затрусил через площадь, старательно обходя протянувшиеся повсюду колючие кустарниковые побеги. Их жидкие ветви были покрыты длинными и острыми шипами, от которых не уберег бы ни один защитный костюм, разве что армейский бронежилет. Ближе к центру площади, где кусты росли гуще, их закручивающиеся в спирали ветви напоминали ряды колючей проволоки и представляли собой такую же непроходимую преграду. К счастью, соваться в эти заросли не пришлось.
        Не доходя до памятника, Гулливер свернул направо, довольно резво пересек запруженную автомобилями улицу и остановился у фонарного столба.
        - Дорогу забыл? - подколола его Гончая.
        - А? - встрепенулся он. - Нет… Чего-то мне опять… дышать трудно…
        Девушка мысленно выругалась и принялась расстегивать комбинезон, чтобы добраться до кармана с лекарствами, но проводник поймал ее за руку.
        - Фильтр, по ходу, сдох… Старый… Заменить надо…
        - Так меняй.
        - У меня нет запасного… Надо в метро вернуться… На Ганзе точно есть… Тут Октябрьская-кольцевая рядом… - закончил проводник, указав на высокий ромбовидный дом, стоящий на пересечении двух улиц.
        В его словах Гончей послышалось что-то нарочитое, неестественное, какая-то фальшь. Но хрипел и свистел Гулливер вполне натурально.
        - Кто тебя пустит на Ганзу?
        - У меня жетон… сталкерский… Должны…
        Гончая прокрутила в голове предложение.
        - Хорошо, возвращайся. Доберусь одна. Только покажи направление.
        - Один не дойду… - захрипел проводник. - Помоги… хотя бы до гермы… Снарягу… потом… можешь себе оставить…
        - Ладно, пошли! - Она подскочила к Гулливеру и закинула его руку себе на плечи. - Показывай дорогу.

* * *
        Вход на кольцевую станцию располагался в подвале соседнего дома, что выглядело подозрительно удачным для задыхающегося проводника. Но высказать свои соображения Гончая не успела - Гулливер уже вовсю колотил в запертые гермоворота.
        Те открылись неожиданно быстро. В памяти охотницы за головами отложилось, что ждать снаружи у гермодверей обычно приходилось гораздо дольше. Но на этот раз часовые проявили редкую расторопность, будто только и ждали спустившихся с поверхности чужаков.
        - Двое? Давайте на дезинфекцию, - раздался из внутреннего динамика грубый мужской голос.
        Гулливер неожиданно повалился на пол, и Гончей пришлось затаскивать его в шлюз на себе. А когда она подтащила его к распылителю, откуда на них хлынули тугие струи воды, внешняя дверь уже захлопнулась.
        Вода была нестерпимо холодной. Девушка и так продрогла до костей на ветру, а этот ледяной душ вместе с пылью городских руин вымыл из ее тела последние остатки тепла. Зато Гулливер под холодным потоком быстро пришел в себя, стянул противогаз и заорал в застекленное смотровое окошко:
        - Открывайте, вашу мать! Я вам гостью привел!
        Дверь немедленно открылась, и Гончая увидела перед собой четверых встречающих в сером камуфляже - униформе всех ганзейских военных.
        - Оружие на пол! - скомандовал один из них - смуглый широкоплечий тип с резиновой палкой в руках, и трое его подручных тут же направили на гостью свои автоматы.
        Пришлось подчиниться. Гулливер еще и подтолкнул ногой дробовик в сторону смуглого, хотя его об этом никто не просил. Широкоплечий не оценил такой демонстративной покорности, лишь сурово спросил у проводника:
        - Дуремар где?
        - Она его кончила, - коротыш кивнул на свою спутницу и на всякий случай отодвинулся от нее. Теперь уже все пятеро смотрели на пришлую девицу.
        - Ты кто такая? - обратился к ней смуглый крепыш, поигрывая своей резиновой дубинкой. Гончая тут же обозвала его Дуболомом.
        - Это Катана с Китай-города, - поспешил ответить Гулливер.
        Ответ, очевидно, не понравился Дуболому. Он сморщился, словно отхлебнул прокисшей браги, и сказал:
        - Посмотрим, что ты за крыса. Раздевайся.
        - Вот так сразу? - съязвила Гончая, хотя дело принимало совсем не шуточный оборот, в чем она убедилась уже через секунду.
        Один из автоматчиков ткнул ее раструбом пламегасителя в солнечное сплетение, а когда она согнулась от боли, схватил сзади за локти. Другой принялся грубо срывать защитный комбинезон. Третий продолжал держать на прицеле. Дуболом с ухмылкой наблюдал за этим.
        - Аккуратней, - подал голос Гулливер. - Это все-таки моя химза.

* * *
        Прямиком из шлюза Катану увели в комнату для допросов. Она не сопротивлялась, шла спокойно, хотя наверняка догадывалась, что ее там ждет. Гулливер наблюдал за ней - а куда было деваться?! - и каждую секунду ожидал, что она сейчас обернется и посмотрит на него. Но Катана не обернулась. Она молча вошла с вертухаями в допросную (один остался караулить у гермоворот) и даже слова не произнесла.
        Он закусил губу и прислушался к себе. На душе было хреново. А еще что-то сосало и тянуло в груди. Может, и не в груди, а ниже - в животе. Может, не сосало, а грызло. Хрен поймешь! Только он подозревал, что таблетки Катаны тут совсем ни при чем.
        «Ну, а что было делать?! Как иначе оправдаться перед заказчиком за то, что Дуремара упустил? Если бы Катану не сдал, кто бы поверил, что я Дуремара не шлепнул и всю его «дурь», весь Молочай, себе не прибрал?»
        Гулливер любил жизнь, любил вкусно пожрать и выпить - а кто не любит?! - и весело провести время с какой-нибудь кралей тоже любил. Но сохранить жизнь и здоровье в этой ситуации можно было только одним способом - перевести стрелки на убийцу Дуремара. То есть сдать заказчику Катану, что он и сделал. «Тем более что она и вправду грохнула эту «крысу», вот пусть и не обижается - сама виновата!» Как можно не обижаться, когда тебя заживо режут или рубят на куски, Гулливер не представлял, а в том, что его спутницу ждала именно такая участь, практически не сомневался.
        Катана, кстати, пока молчала, но в любую секунду из-за двери мог раздаться ее крик, и проводнику совершенно не улыбалось стать свидетелем этого момента. Он бы давно убрался от гермоворот на станцию - в бар, к шлюхам, да куда угодно! - но пока заказчик не определился с виновным, смыться без его разрешения было себе дороже.
        Гулливер покосился на гермоворота, хотел отвернуться, но то, что он там увидел, заставило его задержать взгляд. Между створками бронированных дверей тонкой струйкой просачивался дымок. Точнее, дым! Черный! Но этот дым почему-то не разлетался по воздуху и не поднимался кверху, а скапливался и густел, словно наливающаяся капля.
        Проводник обернулся к часовому, которого оставили следить за порядком возле гермы, но тот, похоже, ничего подозрительного не замечал. «Что он, ослеп, что ли?»
        «Капля» на воротах тем временем достигла размеров человеческой головы, а затем из нее полезли во все стороны дымные хвосты, вроде отростков. Гулливер снова оглянулся на часового, но тот как стоял истукан истуканом, так и продолжал стоять, ничего не замечая перед собой. А с «каплей» вообще происходило что-то невообразимое. Отросшие хвосты подозрительно уплотнились и теперь напоминали уже не струйки дыма - какой там дым?! - а самые настоящие щупальца. Да и дымный сгусток из черной «кляксы» или «капли», висящей между створок запертых дверей, превратился в отвратительного паука с растопыренными лапами или какую-то мерзкую каракатицу со множеством мохнатых щупалец.
        Эта тварь зашлепала своими отростками по броне и шустро вскарабкалась по воротам до самого верха. Следя за ее перемещением, Гулливер вытаращил глаза и даже рот разинул от изумления, а потом внезапно понял - это все таблетки, которые подсунула ему Катана! Видно, из-за них у него поехала крыша, вот и мерещилась теперь всякая хренотень.
        Сообразив, что все дело в проглоченных «колесах», он сразу успокоился. Хотел успокоиться, потому что гадина со щупальцами, что засела на воротах, выглядела как живая! И она тоже смотрела на него! У твари не было глаз - во всяком случае, Гулливер их не видел, но даже не сомневался, что она изучает его. «А может, если пальнуть в нее, она исчезнет?» Он даже удивился, отчего такая разумная мысль не пришла ему в голову раньше.
        Монстр на воротах шевельнулся, сжался в комок и проворно засеменил в сторону - видно, понял, что его сейчас ждет. Гулливер ухмыльнулся и потянулся за пистолетом.
        - Эй ты, спрячь оружие! - раздался слева окрик часового. - Спрячь, я сказал!
        Гулливер даже не обернулся. Дымная тварь уже сидела у него на мушке.
        Бах! Бах! - выпалил пистолет, никогда не подводивший своего хозяина. Не подвел он и на этот раз - обе пули врезались в герму, где сидела тварь. Но не попали в нее, потому что за мгновение до этого гадина прыгнула!
        Гулливер увидел промелькнувшую перед глазами распластанную кляксу. А в следующий миг она упала ему на лицо. Какой же она оказалась мерзкой: скользкой, вонючей и нестерпимо горячей! Лицо, шея и почему-то оцарапанное пулей плечо полыхнули огнем. Гулливер хотел заорать и заорал бы - так бы заголосил, что вся станция услышала! - но мерзкая гадина намертво сдавила щупальцами его горло, и наружу не просочилось ни звука. Он выбросил пистолет и принялся отрывать тварь от своего лица, но она намертво присосалась к коже. «К черту! Лишь бы содрать ее. Лишь бы снова дышать полной грудью. Да хоть как-нибудь…»
        Кровь текла по расцарапанному лицу, но Гулливер не замечал этого. Ему нужно было сделать вдох, хотя бы один глоток. А силы стремительно уходили. Монстр на лице буквально высасывал их.
        «Воздуха… воз…дух…»

* * *
        Обыск продолжился в тесной каморке, куда часовые затолкали Гончую. Всю обстановку там составляли самодельный стол и заляпанный чем-то деревянный чурбак, который очень напоминал окровавленную плаху. Охотница за головами даже не сомневалась, что он уже не раз использовался именно в таком качестве.
        Вместе с ней в пыточную вошли Дуболом и двое часовых, третий автоматчик и беспокоившийся за свою химзу проводник остались снаружи. Солдаты сноровисто сорвали с задержанной одежду, оставив лишь трико и майку, сковали за спиной руки и усадили на чурбак-плаху, лицом к Дуболому. Гончая подумала, что если бы не запах ее немытого тела, она лишилась бы и нижнего белья.
        - Значит, тайник с дурью нашла, Дуремара грохнула, товар себе забрала, - не спросил, а скорее, констатировал Дуболом, пока его подручные перетряхивали одежду пленницы. - А ты знаешь, что это был мой товар? Кто ты такая, чтобы на мое добро покушаться? - резиновая палка уперлась Гончей под подбородок и запрокинула ей голову. - Ты никто! А станешь ничем. Говори, куда товар дела, если жить охота!
        Она не успела ответить. Рядом раздалось деликатное покашливание, и один из солдат, что обыскивали ее одежду, выложил на стол перед Дуболомом найденный ПМ, ворох лекарств и обе полученные от Стратега платежные расписки.
        - У нее деньги, много, - прошептал он на ухо командиру, но Гончая все равно расслышала каждое слово.
        - Не так уж и много, - сказала она. - Всего две тысячи.
        - Сколько?! - опешил Дуболом и впился изумленным взглядом в расписки. Вряд ли он когда-либо видел или держал в руках подобные бумаги.
        - Это мои командировочные, - продолжала Гончая. - Я - Валькирия.
        Она не строила иллюзий по поводу того, что все ганзейские солдаты знают имя любовницы фюрера, такого просто не могло быть. Но сейчас ей повезло - Дуболом и, по крайней мере, один из его подручных слышали о легендарной Валькирии.
        - Кто?.. Валькирия?.. - одновременно выдали часовой и его начальник. - Ты Валькирия?! В таком виде? Не гони!
        Не вставая с чурбака, Гончая вытянула над столом босую ногу и уперлась ступней Дуболому в грудь. Если бы он стоял ближе, то дотянулась и до его подбородка.
        - А ты на пистолетик внимательно посмотри. Гравировочку видишь?
        Смуглолицый впился взглядом в выгравированный на затворной раме текст: «т. Зоркому за самоотверженность в борьбе с врагами Интерстанционала». Наградной пистолет мог находиться либо у самого товарища Зоркого, либо у того, кто завладел именным оружием, прикончив прежнего хозяина. Судя по изменившемуся лицу ганзейского вояки, он сразу это понял. А Гончая продолжала добивать его.
        - Хочешь знать, куда и зачем послал меня фюрер?
        Дуболом захлопнул рот, его подручные соображали не так быстро.
        - И куда? - спросил один из них.
        - За Дуремаром. Вернуть вот эти таблетки, которые тот украл.
        Солдаты поспешно отодвинулись от стола с лекарствами, один из них даже спрятал руки за спину. Но алчность Дуболома оказалась сильнее чувства самосохранения.
        - Мы тебя сейчас в туннеле закопаем, и твой фюрер ничего не узнает, - озвучил он крутящуюся в голове мысль.
        Его словам не хватало решимости. Он еще сомневался: стоит так поступить или нет. Зато в голосе Гончей сомнения отсутствовали напрочь.
        - Тот, кто сообщит обо мне фюреру, получит в награду тысячу патронов и защиту Рейха! А если доставит головы моих убийц - еще тысячу! - она сделала паузу. - За каждую голову!
        После этой фразы обстановка в каморке разительно переменилась. Часовые больше не топтались в растерянности. Один из них встал у двери, контролируя взглядом помещение. Другой будто невзначай положил руку на ствольную коробку своего автомата и погладил указательным пальцем спусковой крючок. Дуболом, заметивший это, переменился в лице, но, сообразив что к чему, быстро взял себя в руки.
        - Отставить! - скомандовал он, потом одернул мятый китель и объявил: - Госпожа Валькирия, от имени погранслужбы Содружества станций Кольцевой линии приношу вам свои извинения за… эту ошибку и допущенную грубость. У нас с Рейхом давние деловые отношения. И господин фюрер, и лично вы всегда желанные гости… Да снимите наконец с нее наручники, идиоты!!!
        Ринувшиеся выполнять приказ часовые так спешили, что едва не опрокинули пленницу на пол, и вскоре о наручниках напоминала лишь покрасневшая кожа на ее запястьях.
        - Если вам требуется какая-нибудь помощь, то я, мы…
        - Требуется! - перебила лепечущего начкара Гончая. - Горячая вода, мыло, чистое белье, одежда и обувь… Еще - нормальная еда, - добавила она, прислушавшись к своим ощущениям. - Мясо не жареное, а тушеное. Вот вам на все, - и подвинула одну из платежных расписок к Дуболому.
        Тот расплылся в довольной улыбке.
        - Так точно, госпожа Валькирия, все сделаем! Только вашего размера, боюсь…
        - Просто принесите мне чистые трусы и майку, - сказала Гончая, пока пялящимся на ее грудь троим мужланам не пришло в голову уточнить размеры на ощупь.
        До рук дело не дошло, но пока девушка натягивала опостылевшую одежду, часовые не сводили с нее глаз. Скорее всего, причина была в легендарном имени - никому неизвестная китайгородская воровка вряд ли удостоилась бы столь пристального мужского внимания.

* * *
        Гончая заканчивала одеваться, когда снаружи друг за другом прогремели два одиночных пистолетных выстрела. Она почему-то сразу подумала о Гулливере.
        - Все под контролем, госпожа Валькирия, - поспешил заверить высокопоставленную «гостью» Дуболом, но по его лицу она поняла, что начкар теряется в догадках.
        Он осторожно приоткрыл дверь каморки и через щелку выглянул наружу. Увиденное не вызвало у него опасений, потому что через секунду дверь распахнулась настежь, и перед Гончей открылась неожиданная картина. Подлый проводник, сдавший ее своим ганзейским подельникам и, очевидно, рассчитывающий получить за это плату от Дуболома, лежал на полу в двух шагах от допросной каморки и не двигался, рядом с ним валялся его пистолет, а остававшийся снаружи часовой тормошил наемника, пытаясь привести в чувство.
        Гончая молча отодвинула бойца в сторону и заглянула Гулливеру в лицо. Солдат понятия не имел о ее изменившемся статусе, но инстинктивно почувствовал произошедшую перемену и беспрекословно подчинился. А вот недавний спутник «любовницы» фюрера ничего не почувствовал. Гулливер был мертв, и если бы Гончая не рассталась с ним менее получаса назад, то решила бы, что мертв он уже достаточно давно.
        Все его лицо, ото лба до подбородка, было изуродовано безобразными царапинами, заполненными густой, свернувшейся кровью. Неестественно выпученные застывшие глаза бедолаги уставились в потолок, на шее и правой половине лица вздулись черные вены, а из приоткрытого рта высунулся сморщенный лиловый язык. Но, судя по обезображенному, расцарапанному лицу, Гулливер все же умер не от удушья.
        - Вообще не понял, что произошло, - тем временем рассказывал остававшийся у гермы часовой своему командиру. - На секунду отвлекся, а он уже ствол в руках держит. Я ему - как положено: спрячь оружие! А он дважды по герме выпалил, захрипел, пистолет выронил и давай себе ногтями лицо царапать, будто кожу содрать хотел. Как вспомню, прям жуть берет.
        Рассказчика передернуло. Следом за ним Гончая тоже поежилась. После знакомства с Палачом в подвале на Лубянке любые упоминания о содранной коже вызывали у нее стойкое отвращение.
        - Дальше что? - поторопил часового не отличающийся впечатлительностью Дуболом.
        - А все, - закончил тот. - Постоял еще немного, потом брык с копыт, подергался-подергался, да и затих.
        - Значит, закончилась у Гулливера его удача, - усмехнулся смуглолицый. Он явно не испытывал сожаления из-за внезапной смерти своего компаньона, досаду - может быть, но не сожаление.
        С удивлением для себя Гончая обнаружила, что вместо удовлетворения от гибели предателя, заманившего ее в ловушку, чувствует печаль. Вместо финала их короткой вылазки на поверхность охотнице за головами отчего-то вспомнилась хвастливая болтовня Гулливера за столиком в новокузнецком баре и рассказ о якобы соблазнявшей его Валькирии. Коротыш тогда изрядно насмешил ее, даже не догадываясь об этом, и вот теперь он лежал на полу с обезображенным смертью лицом.
        Чтобы развеять все сомнения, Гончая расстегнула на покойнике верхнюю одежду и оголила его раненое плечо. Оно вздулось и потемнело, а от забинтованной раны по мертвому телу вновь расползлась напоминающая паучьи тенета густая чернота. Видимо, в последнюю минуту несчастный коротыш совсем обезумел от боли, раз стал палить в воздух и сдирать кожу с лица.
        «Как же так? - с обидой подумала Гончая. - Ведь он принял антидот!»
        Столпившиеся вокруг солдаты тоже заметили черную паутину на мертвеце и отпрянули прочь.
        - Это не заразно, - успокоила их гостья. - У него не болезнь, а отравление. Так сказала врачиха с радиальной станции, которая его осматривала.
        - Рыжая и кривоногая? - уточнил начкар.
        Хотя та женщина выглядела совсем не так, Гончая, встретившись с выразительным взглядом Дуболома, утвердительно кивнула. Тот приободрился и объявил:
        - Тогда точно не зараза! Рыжая в инфекциях разбирается. Но чтобы не было разговоров, вы двое, вынесите труп подальше в туннель и сожгите там.
        - Шмотки тоже сжечь? - спросил один из солдат, назначенных в похоронную команду.
        - Да, - начкар кивнул, - зачем нам его барахло?
        Гончая отметила, что, несмотря на внешнюю беспечность, Дуболом больше не подходил к трупу, и сжечь вещи покойника он приказал неспроста. Что ж, это была разумная предусмотрительность.
        - Позвольте проводить вас в нашу баню, госпожа Валькирия?
        К недавней спутнице покойника он тоже не рискнул приблизиться. Гончая решила, что это к лучшему: в окружении желающих всадить тебе пулю или нож в спину, полезно было иметь пространство для маневра.

* * *
        Баня располагалась в одном из служебных помещений за пассажирской платформой. По пути Дуболом ненавязчиво сообщил высокопоставленной гостье, что абы кого туда не пускают. Прочие обитатели Октябрьской, не обладающие властью, положением или финансами, позволяющими приобрести дополнительные привилегии, довольствовались неотапливаемой душевой. Впрочем, все относительно. На большинстве станций жители не имели даже элементарных удобств, не говоря уже про общественные душевые.
        Дуболом ничуть не приукрасил. Даже в предбаннике, где Гончая оставила свою одежду, царила редкая для метро чистота. Только в парилке чувствовался запах солярки - видимо, истопники использовали ее для розжига огня в печи. Зато здесь имелись мыло, мочалка и два бака с горячей и холодной водой, теплые каменные плиты на полу приятно согревали босые ноги, а на мелкие неудобства, вроде каких-то запахов, жизнь давно уже приучила Гончую не обращать внимания. Она не стала противиться предстоящему удовольствию - хотя пистолет с заряженным в ствол патроном взяла с собой в парилку - и поплыла по волнам блаженства.
        Результат от посещения парной оказался сопоставим с действием биостимулятора из набора спецпрепаратов, даже сильнее. Гончая снова почувствовала себя женщиной. Она блаженно потянулась, любуясь гибкостью своего исхудавшего, но все еще привлекательного молодого тела, потом провела ладонью по обритой голове, усмехнулась и внесла коррективы - человеком. О потере волос Гончая не жалела - отрастут, если она останется жива. Не о них была печаль. Главное - найти Майку! Где она?! Что с ней?! Жива ли?! Ответы на эти вопросы следовало искать на Киевской, где пропала девочка, - где Стратег потерял ее! - а туда бывшей наемнице еще предстояло добраться.
        Насухо вытершись настоящим банным полотенцем, Гончая взглянула на ворох сброшенной одежды. Снова надевать на чистое, распаренное тело эти грязные, провонявшие потом обноски категорически не хотелось.
        - Эй! Что с моей одеждой?! - крикнула она в запертую входную дверь, нисколько не сомневаясь, что сам командир или кто-то из его подручных караулит у входа.
        Так и оказалось.
        - Ждет вас, госпожа Валькирия, - раздался снаружи голос Дуболома.
        Чтобы скрыть застарелые шрамы и свежие раны, не сочетающиеся с образом соблазнительной любовницы фюрера, Гончая завернулась в полотенце и выглянула за дверь. Смуглолицый, наверное, решил, что она прикрылась из чувства стыда. Гончая не стала его разубеждать.
        - Где одежда? - требовательно спросила она.
        - Прошу. Надеюсь, вам подойдет…
        Не дожидаясь окончания фразы, Гончая забрала у Дуболома стопку одежды и снова скрылась за дверью предбанника. Среди обновок оказалась новая кожаная куртка от динамовских скорняков, приятный на ощупь тонкий шерстяной свитер с непонятным орнаментом, не сочетающаяся с ним по цвету, но тоже мягкая и удобная вязаная шапочка, пара женских маек (Гончая натянула обе), серые камуфляжные штаны со множеством карманов и высокие шнурованные ботинки, не уступающие по прочности армейским и, что самое главное, пришедшиеся практически впору! Только вместо нижнего белья Дуболом, очевидно, рассчитывая угодить требовательной гостье, подложил кружевное боди.
        Гончая невольно прыснула, разглядывая сетчатые кружева, которые ровным счетом ничего не скрывали. Наверное, настоящая любовница фюрера пришла бы в восторг от одного вида такого сексапильного наряда, но Валькирию с фашистским лидером связывали иные отношения, и она вообще не собиралась возвращаться к своему бывшему нанимателю. Впрочем, она знала одного человека, кому кружевное белье точно должно было понравиться - ее «лучшая подруга» Лола.
        При виде посвежевшей и переодевшейся в чистую одежду гостьи Дуболом восхищенно покачал головой:
        - Вам очень идет, госпожа Валькирия! Очень! Я в восхищении!
        - Прибереги свое восхищение для местных дамочек, - отрезала Гончая. - Я возвращаюсь в Рейх. Когда ближайший транспорт до Краснопресненской?
        - А как же обед? - растерялся тот. - Все готово.
        - В другой раз. Я спешу.
        После бани есть захотелось еще сильнее, но задерживаться на станции, где ее собирались убить и ограбить, определенно не стоило. Пока напуганный Дуболом смотрел ей в рот и готов был выполнить любую просьбу, но его планы в любой момент могли измениться. Та тысяча патронов, которую он получил, отнюдь не гарантировала гостье спокойствие и безопасность, потому что это была только половина ее богатства. К тому же, кроме платежной расписки, у Валькирии имелись при себе редкие лекарства, одежда и оружие, которые тоже можно было бы выгодно продать.
        - Но фюрер узнает о вашем гостеприимстве.
        Дуболом не настаивал. Скорее всего, он и не собирался за обедом расправиться с незваной гостьей, но Гончая не хотела это проверять.
        Шагая вместе с ним по платформе к огороженному перрону, откуда отправлялись все дрезины западного направления, она внимательно смотрела по сторонам. Лепнина на потолке и мозаичные рисунки на полу ее не интересовали, равно как и прочее убранство станции. Гончая сканировала взглядом прохожих в поиске знакомых лиц. Именно здесь жили цирковые артисты Баян и Маэстро, которых она безуспешно искала на радиальной станции. Эти двое знали ее под настоящим именем, не подозревая о множестве ее кличек, и понятия не имели о двойной, даже тройной жизни Гончей-Валькирии-Катаны. Поэтому сейчас встреча со старыми знакомыми была крайне нежелательна.
        Платформу пересекли благополучно, но на перроне возникла неожиданная сумятица. Бесцеремонно расталкивая людей, через толпу рвался какой-то человек. Гончая похолодела, но, разглядев его лицо, успокоилась. Нарушителем спокойствия оказался один из часовых, охранявших вместе с Дуболомом станционные гермоворота. В руках солдат держал отнятый у гостьи при обыске дробовик.
        - Вот… - переведя дух и отдышавшись, сказал он. - Оружейники все смазали, механизм перебрали, главную пружину и подаватель заменили. - Теперь работает. Можно стрелять.
        Гончая взяла дробовик в руки. Внешне он никак не изменился.
        - А до этого?
        Солдат уставился на нее удивленным взглядом и отрицательно помотал головой.
        Похоже, техник с радиальной, взявший с нее тридцать патронов за починку дробовика, так ничего и не сделал.
        Гончая передернула затвор, вгоняя в ствол патрон, направила ружье в черное жерло западного туннеля и нажала на спуск. Над платформой прокатился грохот, стоящие рядом люди испуганно присели, даже Дуболом втянул голову в плечи. Двое охранников с резиновыми палками, до этого мирно прогуливающиеся вдоль перрона, резко развернулись к нарушительнице спокойствия, но, увидев в ее руках многозарядный дробовик, застыли на месте. Кроме дубинок, она разглядела у них пистолеты в поясных кобурах, но прибегать к огнестрельному оружию охранники не спешили.
        - Все нормально, парни! Учебная тревога! - через головы пассажиров с улыбкой крикнула им Гончая. Улыбка далась ей тяжелее всего. В действительности хотелось визжать от боли - ружье своей отдачей едва не раздробило ей ключицу.
        Патрульные кивнули, тем самым демонстрируя, что инцидент исчерпан, а вскоре к перрону подкатила пассажирская дрезина. Это была не латаная-перелатаная таратайка, а настоящий поезд, состоящий из локомотива и прицепленной к нему колесной платформы с несколькими рядами пассажирских сидений.
        Состав сопровождали два автоматчика, расположившиеся на дрезине-локомотиве за спиной машиниста. Они же собирали плату за проезд, но после того как смуглолицый прошептал что-то на ухо одному из них, Гончая была беспрепятственно пропущена на пассажирскую платформу. Свободные сиденья быстро заполнились.
        - Следующая станция Парк Культуры, - объявил машинист.
        Гончая оглянулась на наблюдающего за ней Дуболома. Они так и смотрели друг на друга, пока набирающий скорость состав не скрылся в темноте туннеля.
        Глава 12
        Наваждение
        «Вот сейчас! Сейчас начнется!» - выдавало опережающее события сознание, которое еще называют интуицией, но дрезина с прицепленной пассажирской платформой все катилась и катилась по рельсам в туннельную тьму, а ничего не происходило.
        Гончая привыкла доверять своей интуиции. У нее вспотели ладони, сжимающие цевье дробовика, который она поставила между ног, а перед глазами одна за другой возникали картины рушащегося туннеля, разбитой дрезины, заваленной пассажирской платформы и раздавленных чугунными и бетонными обломками людей. Девушке даже показалось, что она слышит подземный гул, предшествующий обвалу.
        Воздух вокруг спрессовался настолько, что стало трудно дышать. По лбу ее скатилась горячая капля пота и повисла на левой брови. И вдруг:
        Покоясь глубоко в земле,
        я слышу - ты идешь…
        Это был голос Майки, ее дочери! Его Гончая узнала бы из тысячи, из миллиона других голосов!
        - Майка!
        Я слышу, - донеслось в ответ, - слышу, слышу…
        Слова оборвал ехидный детский смех. Но разве дочь стала бы смеяться над ней?!
        - Майка! Где ты?!
        Глубоко… - И снова мерзкий хохот, от которого сердце разрывалось на куски. - В земле…
        Смех и шипение - как на заезженной патефонной пластинке. Нет! - Как у преследующей добычу змеи. Шипение и треск. Шипела не ее дочь, шипело подземное чудовище. Монстр! Но голос принадлежал Майке. «Неужели она и есть монстр?! Или часть монстра?!»
        - Майка! Что с тобой?! - в ужасе закричала Гончая в сомкнувшуюся вокруг нее темноту. - Ты помнишь меня?! Это же я, твоя…
        «Мама», - хотела сказать она. Не успела. Кто-то ощутимо толкнул ее бок.
        - Чего орешь? Ополоумела?
        Мрак рассеялся. Не сильно, но достаточно, чтобы вновь разглядеть дрезину, сидящих и стоящих на прицепной платформе пассажиров: почти все испуганно смотрели на молодую женщину с многозарядным охотничьим ружьем, в которое она вцепилась мертвой хваткой, и развалившегося на соседнем сиденье пьяного мужика. Гончая провела ладонью по лицу, стирая остатки наваждения.
        - Очухалась? - покосился на нее пьяный сосед и неожиданно улыбнулся. - А орала-то чего? Кошмар приснился?
        Гончая пожала плечами. Точно, кошмар! Только она не спала.
        - Вы бы, женщина, дома сидели, раз с психикой не в порядке, - встряла в разговор стоящая рядом растрепанная тетка, которой не нашлось сидячего места, - а не ездили на общественном транспорте, да еще с оружием!
        - Заткнись, клуша! Тебя не спросили, - заступился за соседку разговорчивый попутчик, да еще и подмигнул девушке. - Далеко направляешься, голосистая?
        Гончая смерила его оценивающим взглядом. Жизнь в полном опасностей мире приучила ее избегать инициативных знакомств. Катана с Валькирией придерживались того же правила.
        - На Краснопресненскую.
        - Значит, до Киевской вместе поедем, - обрадовался сосед.
        «До Киевской?! - в мозгу Гончей прозвенел тревожный сигнал, но она отогнала беспокоящую мысль. - Никто, кроме отца Ярослава и Стратега, не знает, что я направляюсь на Киевскую. Никто!» И все же пьяного или прикидывающегося пьяным соседа следовало проверить.
        - У тебя там дела? - спросила она.
        - Не, - отмахнулся мужик. - Кореш у меня там, друган закадычный! Баба у него, семья, все путем. Было. До недавнего времени. А тут вдруг письмо прислал: не нравится ему там. И бабе его не нравится. Решили даже на другую станцию перебираться. Причем все равно куда, лишь бы оттуда подальше. Вот я и еду помочь с переездом.
        - Не катит, значит, твоему корешу на Киевской, - подстраиваясь под речь соседа, сказала Гончая. - А чего не понравилось-то?
        - Я даже и не понял. Но он больно-то и не расписывал.
        - Письмо с тобой?
        - А-а? - вылупился на Гончую сосед, она готова была прибить его за тугодумие. - Не. На кой мне его письмо? Я ж тебе говорю: не нравится ему там.
        - Подумаешь, не нравится! - затараторила неугомонная тетка, которую мужик обозвал клушей. - Можно подумать, нам здесь очень хорошо живется…
        Она хотела еще что-то сказать, но в этот момент короткий состав выехал из туннеля на ярко освещенную станцию, и слова ворчливой соседки потонули в гомоне оживившихся пассажиров.
        - Парк культуры! - объявил с дрезины машинист. - Стоянка десять минут.

* * *
        С Парка культуры пассажирский состав отправился полупустым - прицепная платформа заполнилась едва ли на две трети. Причем свободно расположившиеся на сиденьях пассажиры, судя по количеству отданных охранникам патронов - а Гончая внимательно проследила за этим, - ехали явно дальше Киевской. Возможно, те, кто хотел туда попасть, уехали предыдущим рейсом или ушли пешком, но у Гончей сложилось впечатление, что люди избегают соседней станции. И это открытие ей очень не понравилось. Сразу вспомнились слова брамина-геофизика о погибших в киевском птичнике курицах. Может быть, дело было не только в птицах?
        - Ты сам-то давно на Киевской был? - спросила она у своего соседа и попутчика.
        Тот успел протрезветь за время стоянки, при этом растерял всю свою веселость и разговорчивость.
        - А? - недавний собеседник вскинул голову и уставился на соседку так, будто увидел ее впервые. - Ага, - наконец произнес он и снова отвернулся.
        Он явно не горел желанием продолжать разговор, но Гончая не привыкла отступать. Она решила сменить тактику.
        - Выпить есть? А то в горле пересохло.
        От долгих разговоров в горле действительно начинало саднить, в этом Гончая ничуть не солгала, но боль была уже не та, что прежде, - всего лишь першение и неприятная сухость. И кровью Гончая уже давно не харкала! Вот она - «неоперабельная регенерация», вот они - чудо-таблетки!
        - Если бы, - удрученно вздохнул сосед. - Хотел в баре на станции накатить, да там очередь.
        - А на барахолке чего не купил? Я видела у челноков и самогон, и брагу.
        - Сама бы и покупала, раз такая умная! - безобидный вопрос неожиданно привел собеседника в настоящую ярость. Он с таким гневом глянул на свою соседку, что Гончей даже стало не по себе. - Не хватало еще, чтобы у меня, как у вашего сталкера, крыша поехала?
        - Какого сталкера? - растерялась она.
        - Такого! Не прикидывайся, будто не знаешь! С твоей станции, с Краснопресненской!
        Ничего подобного Гончая не слышала. Но не рассказывать же первому встречному, что она почти две недели провела в плену у сатанистов, роя выгребную яму.
        Выручил девушку интеллигентного вида мужчина в очках, сидящий через проход от нее.
        - Вы про того сумасшедшего, который убил свою беременную жену? - спросил он у расшумевшегося попутчика.
        - А то про кого же?! Настоящий мужик был, сталкер, никаких тварей не боялся! А хлебнул как-то бодяги, которую у пришлых челноков купил, и все - враз крыша поехала! В зверя превратился! Жену свою, которой срок подошел рожать, насмерть забил. Голову проломил, живот разорвал - не ножом, а руками разорвал, плод оттуда вырвал и съел. А под конец и себя порешил!
        Гончая никогда не отличалась впечатлительностью, но при последних словах соседа ее чуть не вырвало. Почему-то вспомнились слова безумной пророчицы, застреленной фашистскими штурмовиками.
        Зверь уже здесь! Я слышу его дыхание!
        - Вы ошибаетесь, - сказал интеллигент. - Я сам краснопресненский и в курсе, что у нас произошло. Безумец, о котором вы рассказали, был не сталкером, а железнодорожным рабочим, обслуживающим и восстанавливающим рельсовые пути. Помните, где-то месяц назад обрушился туннель между Краснопресненской и Белорусской? Так вот, этот человек был в бригаде, которая расчищала пути, и двое рабочих провалились в расщелину. Один пропал бесследно, а другого остальные сумели вытащить. Это он и есть. Вот после того случая у него и начались проблемы с психикой. Я думаю, что он в расщелине умом повредился. Может, увидел там что-то внизу или ядовитым газом отравился. Но только как-то это падение на него повлияло. Нервный он стал, испуганный, в туннель больше не ходил, и черви ему повсюду мерещились. Он и прежде-то трезвенником не был, а как в расщелину провалился, вообще запил по-черному. Говорил: спать не могу без этого, только глаза закрою, сразу черви набрасываются и грызут, грызут…
        И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы.
        Гончая слушала, затаив дыхание, а мужчина в очках тем временем продолжал:
        - Только не помогла ему выпивка, еще хуже стало. Однажды привиделось бедолаге в бреду, что жена не ребенка в животе носит, а червя, который его съест. Мы хоть и не по соседству жили, но я слышал, как он среди ночи на жену кричал: «у тебя там червь! Он меня сожрет!» Он уже не в первый раз про червей кричал, поэтому соседи и не сообразили, что до убийства дело дойдет. Только когда жена его закричала, опомнились. Вбежали к ним в палатку, да поздно. Женщина в крови, мертвая, безумец тоже весь в крови и младенца изуродованного в руках держит. Только он малыша не ел и себя не убивал - от раскаяния умер, а может, совесть замучила. Той же ночью, даже до утра не дожил.
        - А больше ни с кем ничего подобного или просто странного не случалось? - осторожно спросила у рассказчика Гончая.
        Мужчина поправил на лице очки и внимательно посмотрел на нее.
        - Что вы имеете в виду?
        - Все!
        Тот покачал головой.
        «Не скажет», - решила Гончая. И ошиблась.
        - У нас нет, а вот про соседнюю Киевскую слышал.
        - Что именно?
        - Что люди оттуда уезжают. Не массово, а так, понемногу. У нас уже несколько человек с Киевской жильем и работой интересовались. А начнешь спрашивать: зачем переезжаете? - только плечами пожимают, а не говорят.
        Гончей вспомнилась рыдающая физиономия Стратега, его рассказ об исчезновении Майки, и ее ладони непроизвольно сжались в кулаки. Если бы сейчас тот оказался рядом… Нет, она не стала бы его убивать, но разбила бы в кровь его пьяную рожу. «Самовлюбленный трус! Куда ты привез мою дочь?!»
        Дрезина, тянущая пассажирскую платформу, постепенно замедляла ход, и впереди уже можно было разглядеть станционные огни Киевской. Гончая глубоко вздохнула, как делала это перед предстоящей схваткой. Что бы ни происходило на Киевской, она собиралась это выяснить. Узнать, почему оттуда бежали люди, и найти пропавшую дочь.

* * *
        Вопреки ожиданиям станция выглядела вполне мирно, если это определение вообще было применимо к Киевской-кольцевой - средоточию ганзейской военной мощи. Какая бы таинственная угроза ни нависла над местными жителями, Гончая не увидела на платформе ни перепуганных людей, ни суетящихся военных, ни каких-либо приготовлений к отражению возможной опасности. Торговцы, словно проросшие и укоренившиеся на субстрате грибы, монументально восседали за своими прилавками, ломящимися под весом разложенного товара, вдоль торговых рядов степенно прогуливались покупатели и также неспешно, если не сказать лениво, рассекали толпу вооруженные патрули.
        На самом деле стражи порядка только казались ленивыми, да и самих патрулей, на первый взгляд, было слишком много, но Гончая допускала, что насчет последнего она может и ошибаться - ганзейцы вообще были помешаны на своей безопасности. Впрочем, то же самое можно было сказать и про красных, фашистов, граждан Полиса, кичащихся своей независимостью, и представителей любой другой крупной фракции.
        Она поискала глазами недавнего попутчика, приехавшего на Киевскую к своему товарищу, но тот уже затерялся в толпе. Кроме соседа, с прицепной платформы сошли только двое военных, остальные пассажиры ехали дальше. Гончая проделала свой старый трюк - присоединилась к этим двоим, тем более что полученные на Октябрьской форменные камуфляжные штаны позволяли ей сойти за «свою», и, пока бойцы объяснялись с пограничниками, незаметно прошмыгнула на станцию.
        Хотя прозевавшие ее постовые не стали поднимать тревогу, задерживаться на Кольце не стоило. Патрули то и дело останавливали прохожих, требуя у них документы для проверки. Гончая так и не поняла, случаен их выбор или нет, но решила, что ни добротная одежда, ни дробовик, ни такой же, как на патрульных, серый камуфляж не гарантируют отсутствия интереса со стороны стражей порядка. В любой момент патруль мог остановить ее и потребовать предъявить документы, которых у беглой пленницы-рабыни как раз и не было.
        Внимательно поглядывая по сторонам, чтобы не столкнуться с дозорными лицом к лицу, и при необходимости лавируя в толпе, Гончая пробралась к переходу, связывающему Киевскую-кольцевую с одной из двух смежных радиальных. Она понятия не имела, на какую станцию ей нужно попасть. Стратег говорил про сталкеров Арбатской Конфедерации, но при этом не уточнил, с какой они линии: Филевской или Арбатско-Покровской. Впрочем, это не имело значения, так как в Конфедерацию входили обе радиальные станции.
        Переход, судя по надписи на восстановленном указателе, вел на синюю - Арбатско-Покровскую линию. Под указателем, напротив друг друга, расположились ганзейские часовые и пограничники конфедератов - по четыре бойца с каждой стороны. И ни одного прохожего! Гончая оказалась единственной, и это ей совсем не понравилось.
        Но ганзейские пограничники были настроены мирно.
        - Далеко собралась, красотка? - окликнул ее молодой солдатик в сдвинутом на затылок черном берете, а когда девушка обернулась, добавил: - Не покидай нас.
        Она одарила часового и его товарищей своей самой очаровательной улыбкой.
        - Скоро вернусь, мальчики. Не скучайте.
        Улыбка ли сыграла свою роль, или часовые выпускали без проверки всех покидающих Ганзу, но паспорт у нее никто не потребовал. Оставалось пересечь последнюю границу, но Гончая надеялась, что упоминание Стратега и ссылка на главу конфедератов президента Твалтвадзе позволит ей попасть на смежную станцию и без документов.
        В действительности все оказалось даже проще, чем она думала. Не успела Гончая приблизиться к пограничному посту, как часовые раздвинули перед ней заградительные барьеры, а начальник пограннаряда еще и добавил с улыбкой:
        - Добро пожаловать на станцию Киевская Арбатской Конфедерации, где все гости и жители окружены радушием и заботой!
        Улыбка, как и сама фраза, явно заученная, дались начкару с трудом. К тому же Гончая не любила, когда ее окружали вниманием, пусть даже это были радушие и забота, поэтому поспешно миновала пограничный пост и скрылась в переходе.

* * *
        Последний раз Гончая появлялась здесь по поручению фюрера. Рейх, ослабленный незатихающей диверсионной войной с Красной Линией, нуждался в новых торговых партнерах, и фюрер скрепя сердце обратил внимание на Арбатскую Конфедерацию. Однако свои предложения он сформулировал в крайне ультимативной форме и вместо письма с заверениями в преданности и вечной дружбе, на какое, очевидно, рассчитывал, получил полиэтиленовый мешок с отрезанной головой своего парламентера.
        Исправлять ошибку фюрера отправилась Гончая - для него Валькирия. Судя по тому, что тот вручил ей запечатанный конверт, не показав самого письма, содержание нового послания мало отличалось от предыдущего. Фаворитка фюрера не хотела повторить судьбу предыдущего парламентера - а то, что она слышала о взрывном характере главы Арбатской Конфедерации, не исключало такую возможность, - поэтому не стала вручать послание в его резиденции. Вместо этого она дождалась, когда президент покинет столицу и посетит смежную станцию Арбатско-Покровской линии, и, улучив момент во время его встречи с местными жителями, передала запечатанный конверт.
        Ее расчет оправдался - темпераментный президент Твалтвадзе не стал пятнать свою репутацию прилюдной расправой над простой, скромно одетой почтальоншей, а больше Валькирия ему на глаза не попадалась. Единственным неприятным моментом этой истории, о котором она не любила вспоминать, было то, что в ожидании главы Конфедерации ей пришлось четыре дня изображать бездомную девчонку-сироту, влюбленную в начальника пограничной стражи, иначе ее в первый же день вышвырнули бы со станции.
        Гончая так и не узнала, помогло ли переданное ею послание укреплению экономических связей Рейха, но больше фюрер с подобными поручениями к своей фаворитке не обращался. Иных поводов вернуться на Киевскую не представилось, а ностальгией охотница за головами никогда не страдала, поэтому обе радиальные станции остались в стороне от ее маршрутов.
        За прошедшее время Киевская переменилась, хотя Гончая не сразу смогла понять, в чем заключаются эти перемены. Упирающиеся в свод массивные колонны были вымыты и оттерты от сажи, пол в центральном зале если не сиял чистотой, то и замусоренным тоже не выглядел - местные жители, определенно, поддерживали порядок на своей станции. Людей на платформе было много, а в центральном зале, пожалуй, так даже слишком.
        Как и на Кольце, здесь расхаживали вооруженные патрульные, но, в отличие от упакованных в форменный камуфляж и обвешанных новейшим оружием ганзейских бойцов, местные стражи порядка выглядели их жалкой пародией. Дело было даже не в разномастной одежде и изношенном, зачастую откровенно ржавом оружии, а в том, что патрульные, похоже, сами не знали, что здесь делают. Вместо проверки подозрительных лиц и охраны подъездных путей они бестолково озирались и таращились по сторонам. Некоторые вовсе махнули на службу рукой и присоединились к собравшейся в центре зала толпе.
        Гончая подумала, что «киевляне» отмечают там какое-то торжество, потому что из толпы время от времени доносился смех и обрывки музыки. Влекомая любопытством, девушка направилась туда.

* * *
        Она узнала звуки инструмента! И мелодию тоже узнала. Как и голос исполнителя пошленького озорного романса.
        Предо мной диванчик венский,
        А на нем корсетик женский,
        А на спиночке: вот так -
        Чей-то форменный пиджак!
        Выводил Баян, ее пожилой учитель музыки, под аккомпанемент своего аккордеона.
        Вряд ли большинство слушателей знали, что такое «корсет», - Гончая и сама плохо представляла эту канувшую в небытие деталь женского туалета, - но общий смысл песенки о приключениях влюбленного недотепы был ясен и без этого.
        Перед этою картиной
        Я застыл с дурацкой миной!
        И ероша волоса,
        Думал: вот те и коса.
        Инструмент у Баяна звучал по-прежнему чисто, а вот сам исполнитель не всегда попадал голосом в ноты, хотя, кроме его ученицы, это вряд ли кто-то заметил. С той поры, как они расстались на Белорусской, Баян сильно сдал. Гончая разглядела и новые морщины на его лице, и то, как свободно торчит из ворота заплатанной рубахи его дряблая шея. Да и волос на голове учителя заметно поубавилось. Но пальцы старого музыканта также быстро порхали по клавишам, как и пятнадцать лет назад во время уроков с одной своенравной, непоседливой девчонкой!
        После проигрыша и припева Баян перешел к последнему куплету:
        - И теперь я стороною…
        - Обхожу девиц с косою[3 - Сл. Скитальца, 1901 г.], - подхватила Гончая, выступив из толпы вперед.
        В этот раз он сразу узнал ее, вытаращил глаза и, похоже, от радости потерял дар речи. Но играть при этом не перестал. Аккордеон зазвучал еще звонче.
        Девушка улыбнулась старику, сдернула вязаную шапочку с обритой головы, чем вызвала дружный хохот зрителей, и сама допела окончание романса.
        Потом они на пару исполнили застольную песню сталкеров про четырехглазого мутанта. Этой песней Баян собирался завершить выступление, но как только он прекратил играть, раздался свист и сердитые выкрики - слушателям было плевать, что старый музыкант устал. Разогретая толпа хотела продолжения и не собиралась его отпускать.
        Тогда Гончая подмигнула учителю и запела любимую Катаной «Напали хулиганы на девушку в метро». Баян поначалу растерялся, но быстро подобрал на своем аккордеоне незатейливый мотив.
        Напали хулиганы
        на девушку в метро,
        залезли к ней в карманы
        и даже под пальто.
        При словах:
        Но девушка сурова -
        достала пистолет,
        Она молниеносно выхватила из кармана трофейный ПМ и направила его на зрителей.
        пальнула снова-снова,
        и хулиганов нет.
        Толпа испуганно отшатнулась, кто-то даже повалился на пол. А Гончая как ни в чем не бывало допела последний куплет.
        Во всех она попала,
        лежат они пластом[4 - Сл. Ю. Гальцева (переработка).]…
        И лишь после этого опустила оружие. Но не убрала его под одежду.
        На этот раз из толпы не донеслось ни свиста, ни смеха, ни аплодисментов. Зрители молча смотрели на вооруженную исполнительницу.
        - Концерт окончен, - объявила она. - Музыканту надо отдохнуть.
        В отличие от своего учителя, сама Гончая совершенно не чувствовала усталости. Как и боли в горле! Хотя исполнила с выражением две песни и куплет с многократно повторяющимся в разном темпе припевом из третьей.
        - Ну… раз надо, - сказал кто-то из зрителей, после чего окружившая артистов толпа стала неохотно расходиться.
        Пожилой музыкант тут же поднялся на ноги и, забыв на время про свой аккордеон, заключил ученицу в объятия.
        - Варька, ты!.. А я уж не чаял… Как про обвал в туннеле услышал, прямо сердце остановилось… Думал: все, не увижу вас больше…
        Между слов слышались всхлипы, но Гончая не останавливала своего старого учителя, потому что в его объятиях вновь почувствовала себя десятилетней девчонкой, постигающей азы нотной грамоты, и потому что у нее самой в глазах стояли слезы.
        - Дочка-то твоя как? Где?
        - Она… - Гончая всхлипнула и закусила губу, но слезы уже катились по щекам. Девушка плюнула на все и, дав волю терзающим душу чувствам, заплакала навзрыд. - Ее отняли у меня и увезли… затем те, кто это сделал, таинственно погибли, а Майка пропала.
        - Когда это случилось?!
        - Почти месяц назад.
        - А где?
        - Здесь, на Киевской, где-то на вокзале.
        Старый учитель еще крепче обнял ее и, как в далеком детстве, осторожно погладил по обритой голове.
        - Ты не убивайся, Варь. Может, еще обойдется. У тебя дочка смышленая. Если жива, выберется.
        - Я найду ее, - быстро сказала Гончая. Она уже не рыдала. Хотя лицо еще было мокрым от слез. Девушка вытерла их ладонью и повторила: - Найду и спасу.
        - Вот, так-то лучше, - улыбнулся Баян. - Узнаю прежнюю Варьку.
        Она тоже улыбнулась, хотя еще несколько секунд назад не могла себе такого представить.
        - Я уже давно не девчонка, дядя Баян.
        - Вижу, - он указал на пистолет, который она все еще держала в руке, и Гончая поспешно спрятала его в карман. - Значит, ты за дочкой сюда. Ищешь ее?
        - Ищу. Только не знаю, жива ли она… Я недавно ее голос слышала - жуткий, нечеловеческий, как у призрака или… мертвеца: «Покоясь глубоко в земле, я слышу: ты идешь».
        - Но не целуй ты губ моих, иначе сам умрешь, - подхватил старик. - Это песня такая.
        - Песня?
        - Ну да. Из какого-то телефильма. Мама твоя помнила, а я нет. Она ее пару раз в театре со сцены исполняла, да зрителям не понравилось - больно мрачная.
        - Значит, просто песня, - повторила Гончая. - И я ее слышала?
        - Наверняка слышала. Та ее часто пела, когда репетировала.
        «Песня… - девушка закрыла глаза, мысленно вернувшись в туннель, где услышала так напугавший ее голос дочери. - Мои собственные детские воспоминания. А ехидный Майкин смех и шипение? Ведь я слышала их! Или кто-то (или что-то) пытается убедить меня, что моя дочь мертва? Мертва или превратилась в чудовище!»
        - Варь, а ты зачем волосы сбрила? - вернул ее к действительности голос Баяна. - У тебя же такая красивая прическа была.
        - Волосы? - механически повторила она. - Чтобы вши не грызли.
        - Вши?! - опешил музыкант.
        - Я почти две недели провела в плену у сатанистов, в земляной яме с другими такими же пленниками. Думала, там и умру. Чудом вырвалась, когда они меня на кресте распять хотели.
        Старый учитель зажал рот ладонью и долго смотрел на стоящую перед ним молодую женщину, прошедшую через страдания и боль, потерявшую дочь, но не сломленную этой утратой. На ту, которую помнил еще девчонкой, распевающей звонким голоском веселые песенки под его аккомпанемент.
        - Ох, Варь, тяжко же тебе пришлось.
        Гончая кивнула. Тяжко - это точно. И в плену, и когда они с отцом Ярославом выбирались из сатанинского подземелья, и потом… Но несмотря на все препятствия и угрозы, она была по-прежнему жива и не потеряла надежду вернуть дочь!
        - Дядя Баян, а вы в бога верите?
        - В бога? - вопрос удивил учителя. У него даже брови взлетели вверх. - Не знаю, я как-то не задумывался.
        - А я, кажется, начинаю верить, - призналась Гончая.
        - Варь, ты… - Баян развел руками. Он хотел что-то сказать, но сбился с мысли и неожиданно предложил: - Ты, может, есть хочешь?
        - Очень хочу, дядя Баян! Даже не представляете насколько! - она оглянулась по сторонам. - Где здесь принимают ганзейские чеки?
        - Не надо никаких чеков, - отмахнулся музыкант. - У меня в здешней харчевне неограниченный кредит. Вроде как гонорар за работу. Сейчас я тебя угощу на славу. За едой и поговорим.
        Он бережно зачехлил аккордеон, взвалил его себе на плечо и, беспрестанно оглядываясь на возмужавшую ученицу, зашагал через платформу в сторону, откуда доносился давно уже дурманящий Гончую запах жарящегося мяса.

* * *
        - Глупо получилось, - рассказывал Баян. - К станции уже подъезжали, и вдруг стрельба. Кто в кого - непонятно. Да еще солдаты из охраны, те, что дрезину сопровождали, стрелять начали. Ни в кого не попали, только Шавке две шальные пули достались. В грудь и в брюхо… - Он вздохнул. - Она, видно, поняла, что умирает. Даже скулила не по-собачьи жалобно, а будто прощалась. Так на руках у Маэстро и умерла. После этого он с выступлениями и завязал. Маэстро ведь только с виду строгий, а сам Шавку как родную любил.
        Гончая вспомнила забавную, добродушную морду двухвостой собаки, которую иллюзионист Маэстро демонстрировал публике в своих фокусах. Он выкупил собаку у ганзейских егерей, собиравшихся использовать несчастное животное в качестве живой мишени на охотничьем полигоне, но так и не уберег от пули.
        - Ты как хочешь, а я все-таки выпью, - Баян плеснул в кружку самогона из пузатой стеклянной бутыли и сделал два торопливых глотка.
        «Зато Шавка умерла на руках у своего хозяина, а моя дочь…» - с неожиданной для себя злостью подумала Гончая, и тут же услышала знакомый ехидный смех, шипение и Майкин голос:
        Не можешь ты вернуть меня,
        Как дерево - листвы.
        Гончая вскочила на ноги. Топорно сколоченный деревянный табурет, на котором она сидела, с грохотом повалился на пол.
        Ведь зимний лес ее забыл,
        Забудь меня и ты…
        - Варь, ты чего?
        Девушка взглянула на Баяна, застывшего с кружкой у рта.
        - Ничего, показалось, - она тряхнула головой, прогоняя наваждение, подняла табурет и снова уселась за стол. - Так что дальше с Маэстро?
        - Ничего хорошего, - музыкант заглянул в свою кружку и, хотя там осталось не меньше половины, не стал пить, а поставил ее обратно на стол. - Переживает сильно. Выступления забросил, угрюмый стал, заперся в своей хижине и наружу почти не выходит. Галка - ну, Глори которая, - помогает ему по-свойски, да без толку. Вот мне и приходится самому крутиться - есть-то надо. Я ведь здесь тоже не от хорошей жизни оказался.
        Гончая взглянула на две миски тушеных клубней, сдобренных мясной подливой с грибами, которые Баян вместе с бутылкой самогона беспрепятственно получил в местном баре, и решила, что ее пожилой учитель сгущает краски. Пока тот, по его собственным словам «крутился», она в это время от заката до рассвета скребла ногтями землю в сатанинской выгребной яме и радовалась, если удавалось поймать сброшенную туда дохлую крысу.
        - По-моему, здесь довольно уютно, - Гончая выразительно оглянулась по сторонам. - К тому же бесплатная еда и даже выпивка.
        Баян тоже оглянулся, но как-то воровато. Похоже, он хотел убедиться, что за ним никто не подглядывает. Проверяться старый музыкант не умел, но сейчас он мог не опасаться слежки - профессиональная шпионка уже убедилась, что ни за ним, ни за ней никто не наблюдает.
        - Это только видимость, - зашептал учитель, понизив голос. - Нехорошие дела здесь творятся! Ой, нехорошие. Меня ведь на Киевскую специально пригласили… Ну, как пригласили, - вызвали, чтобы людям настроение поднять. Вот я их и веселю, чтобы они хотя бы на время про свои страхи забыли.
        - Какие страхи?
        - Разные, - Баян вздохнул, потом, видимо, вспомнил про свою кружку и быстро вылил остатки самогона в рот. - Я так и не понял. Да и не больно-то местные со мной откровенничают. А вот прошлой ночью вышел из своей палатки по нужде. А весь свет, кроме дежурного освещения, по ночам на платформе выключают. И вот я в этом полумраке потихоньку бреду, а из туннеля, который к завалу уходит, мне навстречу дымка выползает, вроде тумана. Да еще и светится изнутри! Но не постоянно, а с перерывами, как пульс: тук, тук, тук… Казалось бы, что я, тумана не видел? А не поверишь, так жутко стало, что даже не передать. Да еще голова при каждой вспышке прямо разрывается от боли. Стою, дрожу весь, а глаз отвести не могу. Что дальше было - не помню. Очнулся уже в палатке, которую мне отвели, на полу, и штаны мокрые от страха.
        Баян снова потянулся к бутылке, но больше расплескал на стол, чем налил в свою кружку.
        - Вы стали много пить, дядя Баян, - сказала Гончая.
        - Ты думаешь, у меня от выпивки руки трясутся? Нет, это от того, что я сегодня ночью в туннеле увидел.
        - Вы этот туман один видели?
        - Вон ты о чем. Думаешь, старик с перепою «белочку» словил?!
        - Ничего такого я не думаю! - перебила учителя Гончая. - Я спросила: кто еще видел туман?
        Музыкант опустил голову.
        - Никто. Я утром у караульных, которые в туннеле возле завала дежурили, поинтересовался. Не видели они никакого тумана. И вспышек света тоже не видели. Но ведь я не один такой! Остальные тоже боятся! У них же страх на лицах - ты только погляди!
        Гончая снова оглянулась. В баре спорили между собой два крепко поддавших свинаря в измазанных навозом резиновых сапогах, и, похоже, дело шло к драке. За соседним со свинарями столиком торопливо метали в рот еду трое мужчин неопределенного возраста, по виду - пришлые торговцы. В дальнем углу поила чаем сынишку одинокая женщина. Никто из них, включая гремящего посудой за стойкой раздачи хозяина заведения, не выглядел радостным и счастливым. Но и какого-то особенного, въевшегося в плоть страха Гончая на лицах людей тоже не увидела. Самыми испуганными выглядели как раз таки чужаки.
        - А помимо страха, что-то конкретное? Я вот слышала на Кольце, с Киевской люди разъезжаются?
        - Люди разъезжаются? - переспросил Баян. Внезапно он вскинул голову и в упор посмотрел на свою собеседницу. - А ведь верно! Я еще удивился, откуда здесь столько свободных палаток. Вот и объяснение!
        Гончая нахмурилась. Бегство людей - это уже не домыслы, это серьезно. Никто не бросил бы свое жилье и худо-бедно налаженный быт без причины. А раз жители бросали и уезжали, значит, такая причина была.
        - А те, кто остались, что говорят?
        - Ничего не говорят - боятся.
        - Все боятся, даже сталкеры? Те, обычно, не из пугливых.
        - Сталкеры, знаешь, тоже разные бывают, - развел руками Баян. - Хотя с местными я еще не встречался. У них база на Филевской линии, и жилье там же, а на эту Киевскую они только заходят.
        - Значит, и мне туда нужно, - заметила Гончая и, когда музыкант недоуменно уставился на нее, добавила: - Расспросить сталкеров о своей пропавшей дочери.

* * *
        В переходе на Филевскую линию Гончая к своему изумлению обнаружила настоящий блокпост с уложенными в ряд, друг на друга, мешками с землей и расставленными поперек прохода металлическими барьерами. За укреплениями стоял канцелярский письменный стол с телефонным аппаратом, а над ним, на стене, висел фанерный щит с какими-то приказами и распоряжениями, служивший, видимо, в качестве доски объявлений, еще дальше виднелась сварная железная клетка непонятного назначения.
        Караул состоял из четырех человек: начальника и трех его подчиненных. Все четверо настороженно уставились на приближающуюся молодую женщину. Гончую это удивило - обычно, мужчины встречали ее более приветливыми взглядами.
        - Поворачивай. Станция закрыта, - объявил один из часовых. Сказано это было не злобно, а, скорее, устало, словно дозорному уже много раз приходилось повторять одну и ту же фразу.
        Начкар успел лучше рассмотреть нежданную гостью и, обратив внимание на ее форменные камуфляжные штаны, спросил:
        - Ты с Ганзы? Чего надо?
        - У меня сообщение для президента Конфедерации.
        - Еще одна, - усмехнулся начкар и, обернувшись к подчиненным, добавил: - Что-то к нам парламентеры зачастили: идут и идут. Ладно, показывай, что у тебя.
        Гончая прошла за линию укреплений, но дальнейший путь преградили вооруженные часовые.
        - Это личное сообщение, - сказала она, но на начальника слова не подействовали.
        Он протянул раскрытую ладонь и требовательно пошевелил пальцами.
        - Показывай!
        Гончая не успела ответить. В переходе послышались шаги, и к блокпосту с противоположной стороны подошли два человека. Один был в кожанке с накладными карманами, другой - в армейском кителе, но девушка в первую очередь обратила внимание на фуражки с красными звездами на головах обоих мужчин.
        - Вот, главный ваш велел повесить на стенд и все время держать перед глазами.
        С этими словами тип в кожанке сунул в руки начкару бумажный листок с нарисованным тушью или черными чернилами портретом молодой наголо обритой женщины с ожогами на лице. Гончая сразу поняла, что рисунок сделан не с натуры, а с чужих слов. Автор никогда не видел изображенную женщину, поэтому портрет имел лишь отдаленное сходство с оригиналом, - Гончая даже не сразу узнала себя.
        - Если эта тварь у вас появится, немедленно арестовать и сообщить нам на Площадь Революции!
        - А кто она такая? - спросил один из караульных, с любопытством разглядывая рисунок.
        - Диверсантка! Сука фашистская! - объявил Кожаный.
        - Тебе что, боец, команды начальника мало? Получил приказ - вот и выполняй! - поддержал напарника Армейский китель.
        Но Кожаный уже во все глаза смотрел на женщину, стоящую у разграничительного барьера.
        - Эй ты, подойди сюда!
        Гончая не сдвинулась с места.
        - Оглохла что ли?! Живо ко мне!
        Та демонстративно опустила руки в карманы, правая ладонь тут же сомкнулась на рукоятке трофейного «макара». Бесшумно щелкнул взведенный курок.
        - Влюбиться боюсь. Еще приставать начну.
        Противников она не боялась: красных только двое, и подмоги им ждать неоткуда. Но прибегать к оружию не хотелось - неизвестно было, как поведут себя караульные и чью сторону они выберут. Не чувствуя за спиной поддержки интерстанционала, представители Красной Линии старались не провоцировать конфликты, поэтому на чужих станциях вели себя предельно корректно. Гончая надеялась, что так будет и в этот раз. И просчиталась.
        Кожаный с неожиданным проворством рванулся к ней, Гончая отпрянула, но уперлась спиной в ограждение, и тот сорвал шапку с ее обритой головы. В тот же миг девушка выхватила из кармана пистолет. Стрелять она не собиралась, а вот врезать рукояткой между глаз - другое дело. Но стоящий рядом часовой ударил ее по руке стволом своего автомата, при этом умудрился угодить по взведенному курку. Гулко прогремел выстрел, и вылетевшая шальная пуля сбила с головы Кожаного форменную фуражку.
        Тот вытаращил глаза и остолбенел, а через секунду уже визжал как резаная свинья:
        - Это она! Она, гадина! Вали ее!
        Гончая оттолкнула часового и все-таки треснула Кожаного пистолетом по лбу, чтобы тот заткнулся, заодно и выхватила у него из рук свою шапку, но его напарник в кителе уже лапал висящую на ремне кобуру. Но Гончая умирать пока не собиралась. Ствол ее пистолета немедленно нацелился Кителю в грудь. Но тут загрохотал автомат начкара, выбивая бетонную крошку из потолка.
        - Стоять! Никому не двигаться! - рявкнул он, прекратив огонь.
        - Руки держать на виду! - добавила Гончая, хотя ее никто не спрашивал.
        Китель оставил кобуру в покое и послушно поднял вверх руки. Его напарник с разбитым лбом тоже вроде уже не помышлял о сопротивлении. Зато командир поста, ошалевший от наглости пришлой девицы, резко развернулся к нарушительнице порядка.
        - Ты кто такая?!
        - Она… - снова открыл рот Кожаный, но Гончая оборвала его.
        - Молчать! Я гражданка Ганзы и работаю на Стратега!
        В сложившихся обстоятельствах ссылка на фюрера едва ли могла разрешить ее проблемы, скорее, добавила бы новых. Но названное имя часовым ничего не говорило. Начкар так и вовсе презрительно скривился.
        - На кого?
        - Спроси у своего президента, если не знаешь, - Гончая невозмутимо убрала пистолет обратно в карман, снова натянула на голову возвращенную шапку и добавила: - Проводите меня к нему.
        По своему богатому опыту она знала, что любые слова звучат гораздо более убедительно, если произносятся уверенным голосом. Вот и сейчас многократно опробованный прием сработал - часовые дрогнули. Они не бросились сломя голову выполнять распоряжение незнакомки, но ее самообладание зародило у них сомнение. Начкар взглянул на своих подчиненных, но те только растерянно хлопали глазами или пожимали плечами. Перебрав все варианты, которых, на взгляд Гончей, было не так уж много, командир выбрал нейтральный.
        - Парламентеры Красной Линии свободны. Прошу вас покинуть станцию.
        - А как же она?! - воскликнул Кожаный (Гончая решила, что он в паре старший) и ткнул в нее пальцем.
        - А она задержана за стрельбу на пограничном посту, - объявил начкар и тут же скомандовал подчиненным: - В клетку ее. Только оружие заберите и обыщите.
        - Да эта тварь полдесятка наших прикончила во главе со следователем с Дзержинской! - завопил Кожаный. - Вы обязаны выдать нам ее!
        Но начальник караула уже принял решение.
        - Разберемся, - сказал он, оттесняя парламентера за пограничный барьер. Часовые по примеру своего командира сноровисто вытолкали со станции его напарника в армейском кителе.
        Гончая с невозмутимым лицом наблюдала за ними. Все опять пошло не по плану. Наперекосяк, если сказать проще. Но к этому она давно привыкла. А клетка на блокпосте - все же лучше, чем пуля в затылок в лубянском подвале или петля на шею.

* * *
        Прежде чем запереть в клетке, караульные заставили задержанную снять куртку и вывернуть все карманы. Найденное при обыске добро перекочевало на стол к командиру поста.
        - Вроде лекарства. Я таких и не видел, а названий даже не слышал никогда, - шепотом сказал один часовой другому.
        Начкар никак не реагировал на разговоры подчиненных. Он держал в руках обнаруженный при обыске пистолет - Гончая сама отдала его - и сосредоточенно читал дарственную надпись, выгравированную на затворной раме. Дочитав текст до конца, он отложил оружие и поднял на стоящую за решеткой молодую женщину изумленный взгляд.
        - Значит, все, что красные говорили, правда? Ты и есть та самая убийца и диверсантка, которая зарезала их главного следователя? А по виду и не скажешь.
        Не говоря ни слова, Гончая развернулась, расстегнула поясной ремень, потом выпростала из штанов обе майки и вместе со свитером задрала их до плеч, открыв взорам караульных обезображенную шрамами спину.
        - Мать моя!.. что это?!.. - раздались позади приглушенные голоса.
        Гончая опустила одежду, аккуратно заправила майки в штаны и снова застегнула ремень.
        - Это сделал тот самый следователь. Рассказать - как? Он подвесил меня голую на дыбе и избивал металлической плетью, сделанной из многожильного медного кабеля, а когда устал от этого занятия, стал вонзать под ногти раскаленное шило. Потом собирался срезать с меня кожу, но я сбежала…
        - Ничего себе, - пробормотал один из часовых. - Я думал, такие зверства только фашисты творят.
        Гончая пристально глянула на него.
        - А ты? Никогда не стрелял в людей? Или, может, не бил арестованных на допросах?
        - Так то ж бандиты и эти, как их, - контрабандисты.
        - Ты сама-то ангела из себя не строй! - перебил подчиненного начкар. - Вон как комиссару пистолетом звезданула!
        - Я и не строю, - вздохнула Гончая и отвернулась. «Я просто хочу спасти свою дочь».
        - Ладно, - подвел итог командир поста. - Какое у тебя дело к президенту?
        - Я же сказала: послание Стратега. Личное.
        - Это еще кто?
        «Один самоуверенный эгоист, прежде мнивший себя хозяином подземного мира, а теперь трясущийся от страха после встречи с настоящим хозяином».
        - Просто сообщите президенту, что прибыл посланник Стратега с личным сообщением, - сказала Гончая, указав взглядом на телефон.
        - Ага, делать президенту больше нечего - только с тобой разговаривать, - пробурчал начкар, но все-таки потянулся к телефону.
        В этот момент аппарат зазвонил сам.
        - Переход. Дежурный, - отозвался начкар. Через секунду он уже стоял по стойке смирно с телефонной трубкой у уха. - Никак нет, не нападение. В воздух стреляли… Пришлось применить оружие, чтобы пресечь беспорядки… Парламентеры красных и пришлая женщина, которая их главного следователя убила… Да, та самая… Подтверждается. У нее при себе был его наградной пистолет с дарственной гравировкой… Нет, документов нет. Представилась посланницей какого-то Стратега… Вот и я думаю, зачем нам лишние проблемы. Мы ее пока в клетку определили, но можно и красным выдать…
        Лицо дежурного внезапно дернулось, словно ему отвесили невидимую пощечину, и он во все глаза уставился на пленницу.
        - Как отпустить?.. А оружие?.. Тоже вернуть?.. У нее еще какие-то таблетки: лекарства или… Да, господин президент! Все понял!..
        Он замахал свободной рукой в сторону клетки, словно пытался стряхнуть с ладони налипшую грязь. По-видимому, этот жест что-то означал, но часовые его не понимали. Тогда кое-как дождавшийся окончания разговора начкар подскочил к подчиненному, вырвал у него из рук ключи и сам отпер замок.
        - Произошло недоразумение, - пробормотал командир поста, опустив глаза. - Вы свободны.
        - Все нормально, - успокоила его Гончая. - Свои вещи я могу забрать?
        - Да-да, конечно, - начкар энергично закивал головой. - Вот, все на месте, убедитесь… Вам бы пистолет поменять, приметный слишком, - добавил он, наблюдая за тем, как освобожденная незнакомка рассовывает по карманам упаковки с таинственными препаратами.
        - Теперь уже все равно, - ответила Гончая.
        - Кому как, - не согласился дежурный. - Соседняя Киевская с Площадью Революции на одной линии! Как бы красные из-за вас туда экспедиционный отряд не отправили. С них станется. А там, в туннелях, наши сталкеры.
        При упоминании о сталкерах Гончая насторожилась.
        - Что сталкерам в туннелях делать?
        - Ищут чего-то, - пожал плечами начкар. - Можешь у их командира спросить. Он как раз сейчас подойти должен.
        Гончая обернулась в сторону Филевской линии. Ей даже показалось, что из перехода доносятся приближающиеся шаги. Возможно, она просто ослышалась. Но после того, что она узнала, следовало задержаться на этом блокпосте.
        Глава 13
        Пропавшие
        Он был одет как заправский сталкер: резиновые болотные сапоги с загнутыми высоченными голенищами, кожаная куртка от динамовских умельцев, уже многократно кем-то залатанная, прожженная в нескольких местах и покрытая многочисленными царапинами и засохшими пятнами непонятного происхождения; талию плотно обхватывал широкий пояс из свиной кожи, к которому были прицеплены фонарь, нож, топорик, какие-то клещи и гладкоствольный револьвер устрашающего калибра. Не менее выразительно выглядели широкие мозолистые ладони, грубое лицо и глубоко посаженные хмурые глаза, явно не раз смотревшие в лицо смерти.
        Сталкер скользнул по отирающейся на блокпосте молодой женщине равнодушным взглядом и обратился к начкару:
        - От моих нет известий?
        Тот мотнул головой.
        - Нет. И со смежной Киевской не звонили.
        - И не приходил никто?
        - Только вон эта с письмом к президенту, - командир поста покосился на Гончую, изучающе разглядывающую пришедшего с Филевской линии сталкера.
        Но тот вновь не удостоил ее вниманием.
        - Полдня как ушли. Должны бы уже объявиться, - задумчиво сказал он. - Что ж, придется искать.
        - Стой! - окликнула его Гончая. Но тот даже не обернулся. - Ты Шофер?
        - Нет.
        Сталкер явно не собирался останавливаться. Тогда она перепрыгнула через заградительный барьер и загородила мужчине дорогу.
        - Девочка в розовой куртке, которую вам приказали увезти из Москвы на дрезине! Помнишь ее?!
        - Тебе-то что?
        Сталкер шагнул в сторону, собираясь обойти возникшую преграду, но Гончая повторила его движение и вновь оказалась у него на пути.
        - Она моя дочь!
        Он все-таки остановился.
        - Дочь? А мужик в меховой куртке, который ее привез, значит, ее отец?
        - Он мерзавец и трус, пытавшийся принести ее в жертву, а затем, когда из его затеи ничего не вышло, решивший вывезти ее из города!
        На этот раз сталкер ответил не сразу, и прежде чем он заговорил, Гончая впервые разглядела на его лице работу мыслей.
        - То-то мне показалось, что ему плевать на то, что будет с девчонкой.
        - Что вы сделали с моей дочерью?!
        Гончая впилась взглядом в лицо собеседника, фиксируя смятение, растерянность, волнение и страх - верные признаки лжи.
        - Ничего мы с ней не делали. Я ее толком-то и не видел. Она, вроде, без сознания была, так? Мы дрезину запускали: завели, выкатили на пути, потом спустились за девчонкой в подвал, а там уже нет никого.
        - Никого?
        - Девчонки нет, а тот тип, что ее караулил, мертвый валяется.
        В мозгу Гончей раздался тревожный звонок - Стратег рассказал про двух погибших телохранителей!
        - Второй в тот момент где был?
        - Охранник-то? А я почем знаю? Наверное, с тем, в меховом прикиде, который не отец.
        Гончая мучительно соображала. По словам Стратега, погибли оба охранника. Значит кто-то из них, или бывший босс, или сталкер, - врет. Либо Стратег спьяну просто что-то перепутал.
        В этот момент на посту вновь зазвонил телефон. Начкар снял трубку, выслушал говорящего и, прикрыв нижнюю часть трубки ладонью, крикнул сталкеру:
        - Шахтер! Наши про тебя спрашивают, что ответить?
        «Шахтер! - мысленно повторила за ним Гончая. - Не Шофер и не Шафер. Шахтер».
        - Скажи: ушел к смежникам. Если до вечера не вернусь, искать не надо. Все равно хрен найдете.
        - А если раньше не вернешься? - усмехнулся начкар, но сталкер не поддержал его шутку.
        - Пора мне, - сказал он, обернувшись к Гончей. - Позже договорим.
        - Сейчас договорим! - с нажимом сказала она. - Я иду с тобой.
        - Прикид свой побереги, - хмыкнул сталкер.
        Гончая схватила его за отворот куртки и развернула к себе лицом.
        - Ты, видно, не понял: я ищу свою дочь!
        - Э! А как же твое послание?! - крикнул с поста начкар.
        Но его слова Гончая оставила без ответа.

* * *
        - Да там все странным было! Не задание, а излом да вывих, - рассказывал сталкер, пока они вместе шагали по переходу. - Двадцать лет в метро как-то ведь прожили без разведки железных дорог на поверхности. Никому она не сдавалась, разведка эта. А тут вдруг внезапно понадобилась…
        Ладно, проедем, говорю, мы на дрезине, сколько сумеем, девчонку обморочную с собой зачем брать? Так и спросил. Этот, который не отец, сразу нахмурился, а президент наш отвечает: мол, это не твоего, то есть моего, ума дело. Типа, куда бы мы ни заехали, девочка должна быть с нами. Тот, в меховом куртане, еще добавил, чтобы с нее глаз не спускали.
        Мне даже показалось, что он ее боится. Не так, как взрослый может бояться ребенка, а по-серьезному, до ужаса. Будто это и не девочка, а жуткий монстр, который в любой момент сожрать может. Потом еще наговорил всякой байды про то, что нужно уехать как можно дальше, чтобы там, вдалеке… Он так и сказал: на максимальном удалении от Москвы провести детальную разведку. Но я понял: он просто не хотел, чтобы мы быстро вернулись, а может, вообще вернулись.
        Загрузились, конечно, по полной! Я когда столько припасов увидел: жратва, патроны, плитка газовая одноконфорочная и пятилитровый баллон к ней - представляешь? - глазам не поверил. Даже не представлял, что у нас все это есть! Да и не было! Наверняка половину или больше с Ганзы притащили. Парни мои тоже рты раскрыли, глядят на это добро - слово сказать не могут. Понемногу все же очухались, движок на дрезине запустили, проверили все как положено. Я их наверху оставил, а сам - в подвал, за девчонкой.
        Спустился, а там только охранник мертвый, а ее - и след простыл… Ты прости, она дочь твоя все-таки, но я тогда подумал, что это она мужика того грохнула. Грохнула и сбежала. Я так и не понял, отчего он умер. Не только я - никто не понял. Не от ножа и не от пули, зубов там или когтей - ран вообще никаких, и одежда нигде не порвана. Лицо только белое - не бледное, а именно белое! - глаза вытаращены и пена на губах.
        - Врачам тело показывали? - спросила Гончая.
        Шахтер кивнул.
        - Показывали. И врачам, и этому, твоему, в мехах. Но тот и смотреть не стал. Как узнал, что девчонка пропала, тут же сбежал куда-то. Больше я его не видел.
        Сталкер говорил спокойно и размеренно, без внутреннего напряжения, не частил и не путался в деталях. К тому же его рассказ подтверждался словами Стратега. Гончая готова была поверить Шахтеру и поверила бы, если бы не разница в числе погибших охранников и не загруженная баснословным богатством, которое досталось сталкерской команде дрезина.
        - Повезло, значит, вам, - сказала она.
        Тот недоуменно покосился на нее. Она специально смотрела вперед, но заметила его брошенный украдкой взгляд.
        - В чем повезло?
        - Ехать-то никуда не пришлось.
        - Да, наверное, - он потер подбородок. - Хотя, я бы прокатился на дрезине с ветерком. Надоело уже на своих двоих по округе плюхать, а места здесь поганые: набережная, вокзал, опять же. Да и добра жалко.
        - Какого добра?
        Шахтер остановился, словно уперся в невидимую стену, а когда Гончая, сделав вид, что не заметила этого, шагнула дальше, крикнул ей в спину:
        - Я тебе о чем толкую?! Вообще, что ли, ничего не помнишь из-за своей пропавшей дочери? Дрезину таким добром набили, что мне с парнями и не снилось! А пока мы девчонку по подвалам искали, механики загнали дрезину обратно в стойло и всю поклажу выгрузили.
        - Куда выгрузили?
        - А я знаю? - сталкер пожал плечами. Этот жест и небрежный тон выглядели очень убедительно. Похоже, мужик не врал. - На склад куда-то, в стратегический резерв. Это президентская заначка, если по-простому.
        С остальными вопросами, а у Гончей их скопилось немало, пришлось повременить - они вышли на платформу и вновь окунулись в людскую суету.
        - Я слышала, отсюда люди разбегаются, - сказала она, перехватив испуганный взгляд проходящей мимо женщины.
        - Есть такое, - нехотя ответил Шахтер. Он уверенно пересек платформу и направился к служебным помещениям, где у входа маячил местный часовой.
        - А почему?
        - Потому что паникеры. Кто-то слух пустил, а они поверили и побежали, как крысы, - пробурчал сталкер.
        Чувствовалось, что ему не хочется отвечать. Но Гончая отступать не привыкла.
        - Какой слух?
        - Да мало ли в метро слухов? - отмахнулся тот. - Только и слышишь: бу-бу-бу, бу-бу-бу! Что, теперь всему верить?
        Он специально ускорил шаг и, подойдя к часовому, спросил:
        - Не возвращались?
        Солдат помотал головой.
        - Вода ушла - значит, слив прочистили. А назад никто не вернулся: ни наши, ни ваши.
        - Ладно, открывай, раз такое дело. Гляну, что там да как.
        Шахтер старался казаться спокойным, даже беззаботным. Часового ему, пожалуй, удалось обмануть, но Гончая безошибочно определила, что на самом деле сталкеру не по себе.
        Тем временем караульный, охраняющий вход в служебную зону, открыл крышку напольного люка, указал на уходящую вниз железную лестницу и, пока Шахтер светил туда своим фонарем, ехидно спросил:
        - Это что за фифа с тобой?
        - Стажер, - опередив сталкера, ответила Гончая. - Опыта набираюсь.
        Шахтер только хмыкнул в ответ, но его терпения хватило ненадолго.
        - Смотри портки не намочи, стажер, - сказал он, спускаясь по лестнице вниз.
        Гончая с серьезным видом кивнула.

* * *
        Шнурованные ботинки по щиколотку провалились в зловонную жижу.
        - Это еще ерунда, - живо отреагировал Шахтер. - Дальше грязи по колено будет, а тебе вообще до… в общем, до того самого места, - закончил он и натужно рассмеялся, хотя смеяться ему, похоже, совсем не хотелось. Он просто взбадривал себя.
        - Боишься? - прямо спросила Гончая у сталкера.
        - С чего бы?!
        Его грубость, очевидно, тоже являлась средством борьбы с собственным страхом.
        Девушка пожала плечами.
        - Как я поняла, люди пропали.
        Шахтер скривился и сплюнул под ноги.
        - Никто ни хрена не понял, а она поняла… Труба здесь проходит широченная для отвода грунтовых вод. Ее давно, еще когда станцию строили, проложили. Местные, чтобы с дерьмом не мучиться, туда все свои стоки вывели, а чтобы какая-нибудь нечисть снаружи на станцию не проникла, слив решеткой перегородили. Все бы ничего, только решетка постоянно забивается, и где-то раз в неделю слив приходится прочищать. Так и сегодня, снарядили двух говночистов, а те ушли - и с концами. Местные пуще прежнего всполошились, давай нам звонить, помощи требовать. Ну, отправил я пару своих ребят на разведку…
        Сталкер внезапно замолчал, повернул голову к уходящему в темноту узкому бетонному жерлу туннеля и застыл в таком положении. Гончая тоже прислушалась, но, кроме звуков журчащей где-то вдалеке воды и неразборчивых голосов, доносящихся из люка над головой, больше ничего не услышала.
        - Что? - спросила она.
        - И ничего! - рассердился Шахтер, потом повернулся к спутнице и указал на ее дробовик. - Ты с этой дурой туда полезешь?
        В общем-то, он был прав: громоздкое, тяжелое ружье не годилось для путешествий по канализационным трубам. Но с чего вдруг такая забота? Гончая поправила ремень висящего на плече дробовика.
        - Ничего, как-нибудь проберусь.
        - Как-нибудь, - передразнил ее сталкер, развернулся и зашагал в глубину туннеля, освещая себе путь фонарем.
        Шахтер шагал широко и уверенно, не обращая внимания на хлюпающую под ногами грязь, Гончей с большим трудом удавалось выдерживать взятый им темп.
        - В кого здесь стрелять? - внезапно спросил сталкер, когда она уже и думать забыла о его предыдущем вопросе. - На Киевскую сроду ни люди, ни твари не нападали.
        «Кроме тех, кого похоронили на Парке Победы», - мысленно ответила Гончая.
        Вооруженное противостояние соседних станций за давностью лет уже начало забываться. А вот про трагедию следующей за Киевской станции Парк Победы в метро знали многие, но вслух предпочитали об этом не говорить. То ли не хотели злить «киевлян», обваливших ведущие к Парку Победы туннели и тем самым обрекших жителей соседней станции на медленную, мучительную гибель, то ли боялись навлечь на себя гнев призраков, в которых, по слухам, превратились похороненные заживо обитатели Парка.
        И хотя Гончая не верила байкам про мстительных привидений, вслух сказала другое:
        - Ты поэтому таскаешь с собой револьвер?
        - Да это так, чтобы в барах всякая пьяная шваль не вязалась. Ну, и для поверхности, понятно.
        Для поверхности короткоствольный револьвер как раз не годился. Разве что в качестве оружия последнего шанса. И сталкеру это должно было быть известно как никому другому.
        - Откуда погоняло - Шахтер? Необычно для сталкера.
        - Не погоняло - профессия, - после паузы ответил тот. - Я после армии в Метрострой устроился, в бригаду проходчиков, туннели рыть. Полгода не успел отработать - бабах! - и абзац всему. С тех пор так и мыкаюсь.
        - А в сталкеры как попал, романтики захотелось?
        - Под землей сидеть надоело. Белый свет хотел снова увидеть.
        - Увидел?
        Гончая специально злила своего спутника, надеясь вывести его из себя. В таком состоянии гораздо сложнее контролировать речь, поэтому рассерженные люди часто выбалтывают даже самые сокровенные тайны. Но в этот раз ее уловка не сработала.
        Шахтер поднял руку со сжатой в кулак ладонью - характерный сталкерский жест, означающий «внимание», - и остановился. Луч его фонаря скользнул по закругленным стенам туннеля, покрытым какой-то белесой слизью, напоминающей сопли, и опустился к полу, точнее - к грязевому ручью, текущему по дну туннеля. Грязь на дне тоже напоминала сопли, только бурые.
        - Кажется, здесь, - сказал сталкер.
        Световое пятно пробежало по ручью, выхватывая из темноты комки раскисшей грязи, какие-то заплесневевшие ошметки, и остановилось на массивной ржавой решетке, перекрывающей очередной колодец, куда и скатывался грязевой поток. Существо - размером с крысу или домашнюю кошку - проскользнуло бы между прутьев решетки свободно, а твари покрупнее, чтобы попасть в колодец или выбраться из него, пришлось бы выломать препятствие.
        Шахтер снял с пояса топорик и несколько раз ударил обухом по прутьям решетки. В ответ раздался звук, совсем не похожий на стук металла, но сама решетка при этом осталась целой: не развалилась, не треснула и не прогнулась.
        - Да, слив они прочистили, - сказал на это Шахтер.
        - Где же тогда мусор? - заметила Гончая.
        Сталкер махнул рукой в сторону продолжения туннеля.
        - Там дальше тупик, метров через сто. Земля просела. Весь мусор туда сваливают… Не пойму, куда все делись, - сказал он через какое-то время. - Там же никаких ответвлений и лазов нету. Вообще ничего - пустая труба!
        Гончая не ответила, она продолжала молча смотреть на своего спутника.
        - Предлагаешь сходить туда, глянуть?
        Ответ был очевиден, но она видела, что Шахтеру не хочется идти в тупиковый туннель. Да он и не скрывал этого.
        - Там грязи и дерьма всякого по колено. И воняет хуже, чем в свином стойле. Короче, не розами там пахнет!.. Ладно - хрен с тобой! - пошли. Но учти, я тебя предупредил.

* * *
        Пошли. Шахтер перед этим развернул голенища своих болотных сапог и привязал их к поясному ремню. Его спутнице оставалось только туже затянуть шнурки на ботинках и мысленно проститься со своими камуфляжными штанами.
        Поначалу идти было довольно легко. Ноги утопали в грязи примерно по щиколотку и без всяких усилий из этой грязи выдирались. Где-то через пару десятков шагов Гончая решила, что сталкер зачем-то намеренно преувеличил сложность пути, и тут же провалилась в заполненную вязкой жижей яму, да не по колено, а почти по пояс! При этом ее окутала такая едкая вонь, что она едва не потеряла сознание.
        Шахтер не спеша повернулся, нарочно выдержал паузу, чтобы навязавшаяся на его голову спутница до конца осознала свое положение, и лишь после этого протянул руку помощи. Гончая тут же обхватила его широкую ладонь обеими руками - когда оказываешься по пояс в дерьме, приходится забыть про обиды, - и Шахтер, поднатужившись, выдернул девушку из зловонной ямы.
        - Тут от гниения газ образуется, а может, откуда-то снизу просачивается, не метан, а этот, вонючий, забыл название, и скапливается под слоем грязи, - принялся объяснять сталкер. К происшествию он отнесся спокойно. Гончая решила, что подобное он наблюдал уже не раз. - А наступишь сверху, газовый пузырь и прорвется.
        - А шестом или хотя бы палкой дорогу щупать не пробовали? - съязвила Гончая. Ботинки ее, конечно, можно было отмыть, да и штаны отстирать. Но сейчас одежда - да и ее хозяйка - представляли собой жалкое зрелище. Хорошо хоть оружие удалось сберечь. У дробовика испачкался только приклад, а на пистолет в застегнутом нагрудном кармане грязь вообще не попала.
        - Сюда без необходимости никто и не ходит, впереди завал, - повторил Шахтер. - До него, кстати, немного осталось. Шагай за мной след в след, если снова провалиться не хочешь.
        Сталкер либо помнил места, где образуются газовые пузыри, либо как-то умел их различать, потому что последовавшая его совету Гончая больше ни разу не оступилась. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не угодить в новую грязевую ловушку, поэтому не девушка, а ее шагающий впереди спутник первым увидел то, что ожидало их в конце пути.
        - Твою же мать! - выдохнул внезапно остановившийся Шахтер. Его рука с фонарем непроизвольно дрогнула, и луч уткнулся в пол.
        Гончая мгновенно вскинула голову, а вот сталкеру потребовалось несколько секунд, чтобы снова взять себя в руки. Световое пятно фонаря вновь заскользило по затопленному грязью дну туннеля, добралось до нижнего края земляного завала, похожего на распухший язык, вывалившийся изо рта повешенного, и поползло вверх.
        Сначала Гончая увидела человеческие ноги, обутые в такие же, как на ее спутнике, резиновые сапоги, потом - свисающие вдоль тела руки, спину в брезентовой куртке и через секунду - голову, которая безвольно свешивалась набок, как обычно бывает у мертвецов. А то, что этот человек был мертв, Гончая поняла прежде, чем увидела торчащий у него из спины железный штырь строительной арматуры - по носкам сапог, которые немного не доставали до земли.
        Справа от первого тела обнаружилось второе. Гончая заметила его, когда Шахтер повернул фонарь немного в сторону. Но разглядеть смогла только ноги - одна обутая, другая босая - и кисть левой руки со скрюченными пальцами и содранными ногтями. Все остальное - голова, туловище и другая рука - было погребено в толще земли.
        - Я… - начал было Шахтер и замолчал.
        Гончая попыталась забрать у него фонарь, но сталкер оттолкнул ее руку, шагнул к завалу и принялся осматривать обрушившийся в туннель земляной пласт. Через некоторое время он поднял с земли совковую лопату, а вслед за ней вытащил из грязи деревянный багор с металлическим наконечником.
        - Вот их инструменты, - сказал Шахтер, будто это объясняло случившееся. Он ждал от спутницы какой-нибудь реакции, но не дождался и снова повернулся к телам. - Его же насадили на этот прут, как кусок мяса… а другого воткнули в землю, словно кол. Как такое возможно?
        - Никак, - сказала Гончая. - Его никто не втыкал, а другого никто не насаживал. Они сделали это сами.
        Сталкер развернулся к ней, ослепив своим фонарем.
        - Что ты мелешь?!
        - Такое уже случалось, - продолжила Гончая, загородившись ладонью от слепящего света.
        - Где?!
        - На Полежаевской, где обезумевшие от страха люди убили себя. Мне рассказал об этом очевидец случившегося, тоже сталкер. Он был на поверхности вместе со своими товарищами, и только поэтому он избежал гибели, но потерял жену, которая оставалась на станции.
        - Да нет, - Шахтер опустил фонарь и замотал головой. - Не может этого быть. Я не верю!
        - Не веришь? - Гончая тоже повысила голос. - Тогда посмотри еще раз! Не на меня, а на тела этих несчастных. Они побежали сюда, хотя знали, что впереди тупик. Неслись сломя голову, побросав инструменты, пока не уперлись в этот завал и один в прыжке не напоролся грудью на арматурный штырь. Но даже гибель напарника не остановила второго. Он принялся рыть землю, причем голыми руками. Обрати внимание на его пальцы. Видишь: он содрал себе ногти. Так и рыл эту нору, пока его не завалило.
        Шахтера передернуло.
        - Это как же надо испугаться, чтобы настолько обезуметь. Что они, по-твоему, здесь увидели?
        - Не увидели - услышали.
        - Что услышали?
        - Рев подземного чудовища.
        - Чего? - Шахтер недоверчиво скривился.
        Гончая вздохнула.
        - Инфразвук. Мне рассказал о нем один человек, бывший геофизик. Это такие особенные звуки, которые сводят людей с ума.
        - Чушь! - убежденно воскликнул сталкер. - Какой еще инфразвук?! Откуда он взялся? Почему только эти двое его слышали?
        - Жителям Киевской повезло, что канализационный туннель проходит в стороне от станции, иначе жертв было бы гораздо больше. Пока повезло! - уточнила Гончая, выделив первое слово. - И я бы не утверждала, что только эти двое слышали инфразвук, ведь твои сталкеры тоже пропали.
        - Черт! - выругался Шахтер. - Ну, и где, по-твоему, они?
        - А куда еще ведет этот туннель? - Гончая указала в противоположную от завала сторону.
        Сталкер как-то странно посмотрел на спутницу и нахмурился.
        - Много куда. Но там не пройти - решетки… и вообще.

* * *
        От висящего в воздухе папиросного дыма у Гончей разболелась голова, а начальник Киевской, коренастый угрюмый мужик, которого Шахтер представил Аркадием Семеновичем, смолил одну самокрутку за другой и, похоже, не собирался останавливаться. Он молча выслушал рассказ о гибели Полежаевской и о подземном чудовище, сводящем людей с ума своим бесшумным ревом, но, похоже, не поверил ни одному слову.
        Кроме самого Аркадия Семеновича и Гончей в служебном «кабинете» находился Шахтер, который и привел ее, после того как они кое-как отчистили свою одежду от грязи канализационных нечистот, к начальнику станции. Сталкер пытался спорить с рассказчицей и задавать вопросы, но стоило ему открыть рот, как начстанции повелительным жестом останавливал его. В конце концов, Гончую это разозлило, но она все-таки закончила свой рассказ, да еще добавила:
        - Станции грозит беда. У вас уже люди пропадают! А вы этого никак не поймете.
        Аркадий Семенович медленно выпустил изо рта дым, зачем-то взглянул на тлеющий кончик папиросы и сказал:
        - Никто у нас не пропадает.
        - Семеныч, а как же… - вновь начал Шахтер, но тот хлопнул ладонью по столу и повторил:
        - Никто у нас не пропадает. Уезжают - да, случается. Когда целыми семьями, когда по отдельности. Несчастные случаи, опять же. Как сегодня - с золотарями. Люди эти случаи пересказывают, много чего от себя добавляют. Так и рождаются слухи, сеющие панику. Поэтому про инфразвук, про Полежаевскую, тем более про монстра, на станции - ни слова. Это ж надо такое выдумать - пожиратель мира. Вы бы еще… - он мельком взглянул на Гончую, но тут же отвел глаза и замолчал.
        Воспользовавшись паузой, Шахтер снова заговорил:
        - Семеныч, про… исчезли два человека. Не сопляки какие-нибудь - сталкеры. Ты как хочешь, а я этого так не оставлю. Буду искать, пока не найду.
        Гончая пристально взглянула на него: «Где же были твое упорство и настойчивость, когда ты искал мою дочь?»
        Глава Киевской закашлялся, разогнал висящий перед лицом дым и снова вставил в рот самокрутку. Если бы входная дверь была открыта, дым наверняка вытягивало бы из кабинета наружу. Но начстанции лично прикрыл ее, да еще и запер на ключ.
        - Один будешь искать или с этой? - спросил он, кивнув в сторону сидящей напротив девушки.
        - Я, двое моих парней, - начал перечислять Шахтер. - И еще люди найдутся. Ты только разреши.
        - Разреши, - передразнил его хозяин кабинета. - Чтобы опять паника поднялась? Только людей успокоили, а ты - по новой!
        - Семеныч, ты ведь меня знаешь. Я все равно пойду.
        - Что ты заладил: пойду-пойду? Сам же говорил: нет там ничего в этих трубах. Да и перекрыли мы их.
        - Нет - значит, ничего не найдем, - заметил сталкер. - А проверить все равно надо.
        - Вот этого я и боюсь, - начстанции вздохнул и в ответ на недоуменный взгляд Шахтера пояснил: - А ну как вы там что-нибудь найдете?
        Шахтер, переглянувшись с Гончей, поднялся из-за стола, расправил плечи и сказал:
        - Что-то я тебя не пойму, Семеныч. Тебе что важнее: видимость сохранить, что на Киевской все в порядке, или разобраться, откуда беда идет?
        - Сядь! - хозяин вновь прихлопнул ладонью по столу, и Шахтер, к изумлению Гончей, беспрекословно подчинился. - Дам я тебе людей: четверых караульных из свободной смены. Осмотрите трубы. Но решетки не вскрывать и за заграждения не соваться! Своих я сам предупрежу. Выход ночью, а пока отдыхай.
        - Семеныч, каждый час на счету, - попытался возразить Шахтер, но только разозлил своего собеседника.
        Начстанции опять ударил по столу, на этот раз уже кулаком.
        - Что ты со мной все время споришь?! Пойдете после отбоя, чтоб вас никто из посторонних не видел! Все, вопрос закрыт!
        Выйдя от главы станции вслед за Шахтером, Гончая столкнулась в прихожей с молодой женщиной, примерно своего возраста. Та поманила ее в сторону и сказала, понизив голос:
        - Ты не думай про Аркадия плохо. Он хороший, и за людей беспокоится. Просто не хочет, чтобы те боялись.
        Гончая окинула незнакомку цепким оценивающим взглядом.
        - Чтобы не бояться, надо не закрывать глаза при встрече с опасностью, а бороться с ней. Так своему Аркадию и передай.
        Лицо женщины вспыхнуло от обиды, и Гончая подумала, что в случае реальной угрозы та вполне способна заслонить Аркадия Семеновича собой. «Ишь, как глазенки-то заблестели!»
        - Кто ты такая, чтобы судить о других?! Что ты вообще понимаешь?
        - Я мать, у которой силой отняли дочь и которая хочет ее вернуть, - ответила Гончая, глядя в глаза собеседницы.
        Если бы она на миг отвела взгляд или просто моргнула, то не заметила бы, как дрогнули ресницы незнакомки. Но Гончая разглядела этот непроизвольный жест.
        - Что ты знаешь о моей дочери?
        - Ничего.
        Незнакомка попыталась отвернуться, но Гончая пресекла эту попытку, схватив женщину за волосы.
        - Отвечай!
        - Катерина! Что здесь происходит?! - за спиной у Гончей возник начальник станции, привлеченный шумом в своей прихожей.
        - Стой, где стоишь! - приказала ему охотница за головами, подкрепив слова направленным в лицо пистолетом, и снова повернулась к Катерине. - Что тебе известно о моей дочери?
        Женщина бросила взгляд на Аркадия Семеновича. Гончая прикинула, что если всадить пулю в стену возле головы начальника станции, это наверняка развяжет язык его заботливой женушке. Но стрелять не пришлось, та заговорила сама.
        - Я только слышала, как Шахтер рассказывал про поиски пропавшей девочки. Он по канализационной трубе прошел с вокзала прямо к нам на станцию. Аркадий Семенович после этого велел по всей трубе решетки поставить. А девочку… так и не нашли.
        Гончая заставила себя разжать пальцы и выпустить волосы Катерины. Потом опустила руку с пистолетом. «Не нашли. Конечно, не нашли, потому что не искали! Не поисками они занимались, а установкой решеток, отгораживающих вокзальные подвалы от линии метро».
        Она повернулась к главе станции, который все еще стоял на пороге своего служебного кабинета.
        - Моя дочь… Она же маленькая. Ей всего шесть лет… Ее можно было найти, помочь… Но вы этого не сделали!
        В глазах ее стояли слезы.
        - Как?! Как помочь?! - тот тоже сорвался на крик. - Думаешь, твоя дочь - единственный ребенок, который у нас пропал?!
        Гончая опешила. Несколько секунд она и начальник станции глядели друг на друга.
        - Что?
        - Что слышала! - оборвал ее глава Киевской. - Четвертый случай уже, если все сосчитать. Два пацана и девчонка семилетняя, вроде твоей. Искали их, а следов никаких. Даже пятен крови нет, вообще ничего. И дозорные ничего не видели. Вот так.
        Он замолчал и, опустив голову, уставился в пол. Катерина тут же оказалась рядом, обняла мужа за плечи и зашептала ему в ухо:
        - Не надо, Аркаша. Не кори себя. Все образуется, вот увидишь. Все будет хорошо.
        Гончая вздохнула. Ей не верилось, что на Киевской все будет хорошо. А врать она не хотела, поэтому молча вышла за дверь.

* * *
        Из четырех свободных от службы караульных, выбранных киевским главой для обследования канализационной системы, пришли только трое. Вместо четвертого прибежала сердитая запыхавшаяся женщина.
        - Не пойдет мой никуда. Болеет он. Даже встать не может. Живот у него прихватило. - набросилась она на Шахтера, будто это он был виноват в болезни ее мужа.
        - Понос, что ли? - усмехнулся сталкер. Двое его товарищей с Филевской линии тоже обменялись улыбками.
        - А хоть бы и так! - заявила женщина и агрессивно уперла руки в бока. - Говорю же: живот прихватило.
        - Да сдрейфил он. Не ясно, что ли? - сказал один из явившихся по вызову караульных.
        - Ой! Вы поглядите на него, какой смелый! - пошла в наступление сердитая тетка. - У самого ни семьи, ни кола, ни двора, вот и хорохорится! А если моего мужика в тех подвалах сожрут, как остальных, ты, что ли, обо мне заботиться будешь?
        - Очень надо - о тебе заботиться, - пробурчал боец и отвернулся.
        - Цыц, Малахова! - прикрикнул на женщину молчавший до этого начальник станции. - Нечего попусту панику поднимать! Возвращайся к своему мужу, если он у тебя такой квелый.
        Тетка бросила на него быстрый взгляд и, не сказав больше ни слова, тут же исчезла.
        - Значит, всемером пойдем, - преувеличенно бодро объявил Шахтер, потом вынул из висящего на груди армейского планшета карандашную схему подземных коммуникаций и развернул ее перед остальными. - Будем искать двух человек, которые сегодня не вернулись, их следы и прочее. Короче, все, что найдем.
        Гончая отметила, что сталкер избегает слова «пропали», а он тем временем продолжал:
        - Осмотрим коллектор, ведущий к главной трубе. Вот этот.
        Указанный им маршрут охватывал меньше половины рисунка, но никого, кроме Гончей, это, похоже, не удивило.
        - До заграждений! - напомнил начальник станции, который тоже подошел к Шахтеру и разглядывал его схему вместе с поисковой группой. Сталкер ограничился утвердительным кивком и убрал схему обратно в планшет.
        - Я сегодня уже спускался вниз. Там, вроде, все спокойно. Тварей никаких нет… Не было, - поправился он. - Как сейчас - не знаю. Поэтому повнимательнее. Ну и оружие на всякий случай держите наготове.
        Сталкеры, подражая своему командиру, вооружились крупнокалиберными револьверами. «Где только раздобыли?» - подумала Гончая. Впрочем, тесно сотрудничающая с Полисом и Ганзой Арбатская Конфедерация относилась к числу самых оснащенных группировок в метро, и ее сталкеры вполне могли позволить себе редкое оружие. Два местных бойца щеголяли компактными пистолетами-пулеметами «Клин», весьма эффективными на короткой дистанции. Третьему пистолета-пулемета не досталось, или он сам предпочитал гладкоствол, поэтому прихватил ружейный обрез. И только Гончая по какой-то необъяснимой для себя причине упорно таскала с собой громоздкий и тяжелый помповик, совершенно не подходящий для тесных канализационных труб.
        Возможно, из-за дробовика, или потому что она оказалась единственной женщиной в мужской компании, остальные смотрели на свою спутницу с откровенным любопытством, но с расспросами никто не лез. Только когда она, спускаясь в канализационный колодец, задела кого-то прикладом своего ружья, снизу раздался недовольный голос, но его никто не поддержал, и пострадавший вскоре заткнулся.
        В тесной трубе идти можно было только друг за другом, поэтому отряд растянулся в цепочку. Гончая оказалась в середине группы, перед Шахтером. Поначалу она не могла понять, зачем он просил у начальника станции дополнительных людей, явно не имеющих опыта разведки подземелий, но все разъяснилось, когда отряд вышел к первой туннельной развилке.
        - Здесь разделимся, - объявил Шахтер. - Василич - на месте. Остаешься на связи. Петро и вы двое - налево. Мы - направо. Доходим до конца, там решетка. Если все в норме и ничего подозрительного нет - возвращаемся.
        Сталкер, видимо, тоже отдавал предпочтение гладкостволу, раз выбрал себе в компанию бойца с обрезом и женщину с дробовиком, а с помощником по имени Петро отправились оба «пистолета-пулемета».
        Новый туннель оказался довольно сухим - Гончая даже не ожидала - хотя под ногами то и дело попадались комья засохшей грязи. Шахтер растоптал несколько из них каблуком, поковырял лезвием ножа, проверяя, нет ли внутри чего-либо интересного, но ничего не нашел и зашагал дальше.
        - У меня вот тоже сынишка пропал, - неожиданно сказал присоединившийся к группе караульный.
        Гончая резко обернулась к нему.
        - Как это случилось?
        Тот будто не слышал ее.
        - Зимой еще. Я на дежурстве был. Сменился утром, возвращаюсь в палатку: жена спит, а сыночка нашего нет. Кое-как добудился ее, она ничего не понимает. Только смотрит на меня, будто впервые увидела, и молчит. Потом, конечно, пришла в себя, а что ночью случилось, так и не вспомнила. Мы с ней всю станцию обошли. Всех соседей расспросили, постовых на платформе - тоже. Никто ничего не видел. И не слышал.
        Гончая недоверчиво сдвинула брови. Она собственными глазами наблюдала, как наемники похищали Майку из палатки родной сестры. При этом и сама девочка, и ее старшая сестра кричали так, что переполошили половину станции. Другое дело, что никто из запуганных жителей Маяковской не пришел им на помощь, но про похищение ребенка узнали абсолютно все.
        Разыскивая по всему метро прячущихся и скрывающихся от расправы людей, Гончая научилась многому, но как незаметно для матери выкрасть из палатки ребенка, совершенно не представляла. «Оглушить чем-нибудь тяжелым? Но любой человек запомнит, как его ударили! И на голове, наверняка, останутся следы. Опоить дурманящим зельем, как это случилось со мной в баре на Новокузнецкой? Но и в этом случае жертва рано или поздно поймет, что выпила отраву! Значит… Значит, жена этого несчастного просто врет… Или на Киевской происходит что-то такое, что не поддается логическому объяснению».
        Думаешь, твоя дочь - единственный ребенок, который у нас пропал?
        Гончая поежилась. Ей вдруг стало холодно. «Что же здесь творится?»
        Через какое-то время луч от фонаря Шахтера, прежде прыгавший по стенам, полу и потолку, остановился на перегораживающей трубу вертикальной решетке, сваренной из толстых арматурных прутьев. Сталкер подошел ближе, посветил между прутьев. Туннель за решеткой ничем не отличался от того, по которому они пришли, - во всяком случае, Гончая не заметила разницы - та же засохшая грязь, мусор, разнесенный по трубе потоками воды.
        Шахтер подергал решетку, желая убедиться в ее прочности, даже ковырнул ножом бетон у основания прутьев. По мнению его спутницы, и то и другое было лишним. Прутья покрывал толстый слой нетронутой пыли, лучше всяких проверок доказывающий, что сквозь решетку никто не пролезал как минимум несколько дней. А то и недель.
        Даже сомневающийся сталкер в конце концов пришел к такому же выводу.
        - Возвращаемся, - объявил он.
        - Вот и с моим сыночком так, - снова вздохнул боец из станционной охраны. - Никаких следов.
        Шахтер мрачно глянул на него, но ничего не сказал и молча повернул назад.
        - Ничего мы не найдем, - проговорил ему в спину солдат.
        Но на этот раз он сильно ошибся.

* * *
        В ответ на приближающийся топот Гончая сдернула с плеча дробовик. Шахтер недоуменно сдвинул брови, присоединившийся к ним боец приоткрыл рот, собираясь что-то спросить, - они еще ничего не слышали! Но через секунду темный туннель впереди осветился светом чужого фонаря, и оттуда донесся взволнованный голос:
        - Эй! Сюда!
        Командир сталкеров мгновенно подобрался.
        - Нашли?! Что? Следы? Тела?
        - Сам погляди, - раздалось в ответ.
        Вскоре вся поисковая группа в полном составе собралась в левом туннеле. Шахтер, сидя на корточках, разглядывал валявшееся на полу снаряжение, остальные молча наблюдали за командиром. А посмотреть было на что.
        Сначала сталкер поднял с земли тяжелую металлическую ракетницу, затем выковырял из грязи три сигнальных патрона. На первый взгляд, и ракетница, и патроны были в полном порядке. Их просто выбросили! Но ни один человек в здравом уме этого бы не сделал.
        Рядом, в нескольких шагах, лежали разбитый электрический фонарь и втоптанная в грязь карбидная лампа. Следующей находкой стали две пары резиновых сапог - целых, нигде не порванных!
        - Наших парней говноступы, зуб даю, - сказал сталкер по имени Петро - жилистый, длиннорукий белобрысый парень с звездообразным шрамом на левой щеке. - И снаряга тоже. Я еще спросил у Михи: нахрена тебе ракетница в канализации? А тот: нехай, пригодится… Не пригодилась.
        - Вы ничего не трогали? - не оборачиваясь, спросил Шахтер.
        - Даже не прикасались, - заверил его Петро.
        - У Кунака еще «наган» был. Нашли?
        Револьвер обнаружился неподалеку, в щели между камнями. У него был погнут ствол, отбит курок и сломана спусковая скоба. Все выглядело так, будто кто-то старался уничтожить оружие и преуспел в этом.
        - Это что же получается, они вещи побросали, разулись, а сами куда? - шепотом спросил у Гончей отец пропавшего мальчика. Она не ответила, хотя находки, особенно разбитые фонари и оружие, пробудили затертые в памяти воспоминания.
        - Это все? Больше ничего не находили? - спросил Шахтер, вертя в руках разбитый «наган» своего товарища.
        - Еще решетка.
        - Решетка? А что с ней? - командир поднял голову и впервые посмотрел в глаза Петро.
        Тот отчего-то замялся.
        - Лучше сам погляди.
        - Что ж, пойдем, глянем, - Шахтер неопределенно хмыкнул. Гончая так и не поняла, о чем он в этот момент подумал.
        Через пару десятков метров туннель уперся в вертикальную железную решетку, аналогичную той, что перекрывала правый коллектор. Но внешнее сходство оказалось обманчивым. Когда сталкер направил на решетку свой фонарь, Гончая заметила, что центральные прутья раздвинуты и отблескивают в луче света, словно обмазанные свиным жиром. Взрослый через такую щель не пролез бы, а вот ребенок или подросток - запросто.
        Потерявший сына боец, видимо, пришел к такому же выводу, или у него просто перемкнуло мозги от всего увиденного.
        - Сынок! - закричал он и, оттолкнув Шахтера, схватился обеими руками за выгнутые прутья.
        Что-то зашипело, подобно тому как шкварчит на сковороде жирная отбивная. Гончей даже показалось, что она чувствует запах подгорающего мяса. А затем все звуки заглушил истошный крик. Державшийся за прутья мужчина отпрянул от решетки и, не переставая голосить, отчаянно затряс руками. Все остальные, включая Шахтера и его сталкеров, очумело уставились на вопящего дозорного, но только Гончая заметила легкий дымок, окутавший ладони несчастного.
        - Держите его! Только осторожно! Не заденьте ладони! - крикнула она.
        Шахтер среагировал мгновенно - не зря возглавлял сталкерский отряд: поймал правую руку вопящего мужика, зажал в своих широких лапищах и отвел в сторону. Левое запястье бедолаги перехватила Гончая. Короткая схватка заняла всего несколько секунд, но за это время кожа на ладонях безутешного отца истлела и обуглилась, а на некоторых пальцах плоть обгорела буквально до костей. Мужчина продолжал дергаться и надрываться, брызгая слюной и кровью, которая текла у него из прокушенной губы. К счастью, это продолжалось недолго, вскоре он захрипел, уронил голову на грудь и затих.
        - Болевой шок, - констатировал Шахтер. - Давайте-ка, тащите его в свой госпиталь, или что там у вас есть, - приказал он присоединившимся к сталкерам местным дозорным, и когда те с потерявшим сознание товарищем убрались восвояси, веско добавил: - Видели, что может случиться, когда забывают про осторожность?
        Сталкеры молча кивнули.
        - Это что-то вроде яда, да? - уточнила Гончая.
        Шахтер наклонился к решетке, но прикасаться к прутьям не стал, только понюхал.
        - На едкую слизь похоже, которую мокрецы выделяют.
        - Мокрецы?
        Сталкер кивнул.
        - Слизняки. Они в сырых подвалах и кое-где по берегам Москва-реки обитают. Здоровенные, чуть ли не с автомобиль размером, ну, может, чуть меньше. Когда ползут, след оставляют, вроде подтаявшего студня. Вступишь в такой «студень» - и амба! Если сапог сбросить не успел, без ступни останешься. У мокрецов слизь такая, даже металл разъедает.
        Он подобрал с земли какую-то щепку и поскреб ею покрытые слизью прутья. Щепка тут же задымилась. Шахтер удовлетворенно кивнул и продемонстрировал обугливающуюся деревяшку товарищам.
        - Во! Глядите.
        - Ладно, какой-то слизняк прополз между прутьями туда и обратно, хрен с ним, - сказал молчавший до этого момента Василич. Он выглядел лет на пятьдесят и, несомненно, был среди сталкеров самым старшим по возрасту. - Наши-то парни куда подевались?
        Шахтер нахмурился и указал взглядом на проделанную в решетке брешь. Его товарищи недоверчиво переглянулись.
        - Да ну! - покачал головой Петро. - В такую дыру разве что пацан пролезет, а Миха с Кунаком здоровее будут.
        Гончая усмехнулась. «Если в не имеющей выходов бетонной трубе, кроме сброшенного снаряжения, нет ни крови, ни следов борьбы, ни останков растерзанных тел, а перегораживающая трубу решетка раздвинута, то любому должно быть ясно, что пропавшие люди либо сами пробрались через эту решетку, либо им кто-то «помог». Но опытные сталкеры этого почему-то не понимали. Точнее, делали вид, что не понимают.
        Пока они спорили, Гончая отыскала на дне туннеля забитый грязью обломок водопроводной трубы и, орудуя им как рычагом, без особых усилий выломала из решетки изъеденный слизью прут.
        - И что дальше? - спросил у нее Петро.
        Отвечать ему она не собиралась, поэтому молча посмотрела на Шахтера.
        - Даже если какие-то твари Миху с Кунаком сквозь эту решетку протащили, парни уже, очевидно, мертвы. Зуб даю! - повысил голос Петро. - Ты же понимаешь, Шахтер?
        - А если нет? - тихо, но отчетливо произнес сталкер. - Если они еще живы?
        - Аркадий приказал за решетки не соваться, - напомнил командиру Василич.
        - Он нам не указ! Мы местному начальству не подчиняемся.
        Тот пожал плечами.
        - Сюда-то мы спустились по его указанию. И Кунак с Мишкой, кстати, тоже.
        - Так что теперь, бросить их? Бросить и даже не попытаться спасти? А если бы вы оказались на их месте? - Шахтер посмотрел в лица своим товарищам. Или уже бывшим товарищам. Но те отводили взгляды. И молчали! - У Мишки сестра младшая, у Кунака две жены, пацан недавно родился. Что вы им скажете, как объясните?
        - Как-как, - передразнил командира Петро. - Чего тут много объяснять?! Ушли в туннель - и пропали. Первый раз, что ли? Вон, местных золотарей нашли, и что, их бабам или детям от этого легче?
        - Значит, не пойдете? - подвел итог Шахтер.
        Петро сплюнул под ноги и отвернулся.
        - Напрасный риск, - сказал Василич.
        - Ну и черт с вами! Один пойду!
        Шахтер шагнул в проделанную в решетке дыру, а когда Гончая без раздумий последовала за ним, недоуменно обернулся.
        - Моя дочь тоже пропала, - напомнила она ему. - Но я ее не брошу.
        Глава 14
        Гномы
        Злополучная решетка давно осталась позади, а Шахтер пер и пер вперед, словно хотел как можно дальше уйти от своих людей, которые не пожелали присоединиться к командиру, а проще говоря, струсили. С тех пор как они остались вдвоем, сталкер не произнес ни слова, только пыхтел и иногда сердито ворчал себе под нос. Гончая прекрасно понимала состояние спутника, хотя и не жалела его.
        Шахтер лично подбирал людей в свою группу, командовал ими, учил их чему-то. Именно он в конечном счете нес ответственность за их поступки. Раз сталкеры не последовали за ним, бросили своего командира, то он сам в этом был виноват. Но он все же оказался верным товарищем и продолжил поиски пропавших сталкеров, хотя при желании мог найди десятки убедительных аргументов, как Петро и Василич, чтобы не делать этого.
        - Ты установил ту решетку? - спросила Гончая, чтобы отвлечь Шахтера от одолевающих его мыслей.
        - Что? - вздрогнул он. - А, нет. Это местные, сами. Я только показал на схеме.
        - А схему сам рисовал?
        Тот кивнул.
        - Если дальше пройти, можно в тот подвал выйти, где твоя дочь пропала.
        - Покажешь это место?
        Сталкер снова кивнул, потом обернулся и посмотрел на свою спутницу.
        - Ты не похожа на обычную разносчицу писем.
        Однажды Гончая это уже слышала - от Майки.
        - А на кого я похожа?
        Шахтер пожал плечами и неожиданно брякнул:
        - Я вот слышал, где-то на севере люди-крысы живут. Такие… - он пожевал губами, подбирая нужное слово, - как ты, бесстрашные. О детях своих заботятся, и вообще. Не то что мы.
        Гончая усмехнулась. Но усмешка получилась невеселой.
        - Чушь это все. Байки. Не на севере они живут, а в древних каменоломнях Китай-города, если еще не убрались оттуда. Набили себе наколки с изображением гигантской крысы, вот и все. И ни о ком они не заботятся! Ловят бродяг по всему метро или просто одиноких путников, тащат в свое логово и бросают в яму.
        - В какую яму? - опешил Шахтер.
        - В обыкновенную! Метров десять глубиной, сейчас, наверное, уже больше. И заставляют рыть еще глубже. Это у них «дорога в ад» называется. Тех, кто отказывается копать или уже не может, убивают. Обычным способом или с извращениями. Могут крысам живьем скормить, меня вот чуть не распяли.
        - Погоди. Ты про кого рассказываешь? Это же сатанисты.
        - Дебилы они спившиеся! - отрезала Гончая. - Варят ядовитые грибы и всем скопом пьют эту отраву. Главный у них - Харон. Был, пока я ему глаза не выколола. Сейчас, наверное, Коготь.
        Шахтер задумался, потом покачал головой.
        - Нет. Я слышал, люди-крысы. Настоящие. На севере где-то.
        - А про змеекрыс ты не слышал? Размером со взрослую овчарку или молодую свинью и змеиным хвостом? На меня одна такая напала. А на моего друга - другая, полкисти ему отгрызла, пока я ее не пристрелила.
        Сталкер недоверчиво взглянул на свою спутницу.
        - Я во многих местах бывал - и под землей, и наверху, разных тварей встречал, но крыс со змеиными хвостами не видел. И даже не слышал о них.
        - Думаешь, я… - «вру?» - хотела спросить Гончая, но не успела. Под каблуком что-то хрустнуло, и когда она опустила глаза, увидела под ногами раздавленную крысу.

* * *
        Крыса была довольно крупной, размером с домашнюю кошку, но не с собаку, тем более - свинью! Обычная туннельная крыса с голым серым хвостом, тоже обычным. В паре шагов от нее валялась другая крыса, тоже дохлая, а за ней - еще и еще.
        Гончей стало не по себе.
        - Что здесь произошло? - осветив фонарем разбросанные по полу крысиные тела, спросила она.
        Шахтер без всякой брезгливости поднял одну тушку двумя пальцами за хвост, поднес к лицу и заглянул в выпученные пустые глаза, словно надеялся прочитать там ответ. Гончую передернуло от этой картины, хотя еще недавно в яме у сатанистов она боролась с другими пленниками за мертвых крыс, а потом с жадностью ела их.
        Пока ее спутник разглядывал поднятую с пола мерзкую находку, девушка прошла вперед, стараясь не наступать на разлагающиеся крысиные тела, некоторые из которых так раздулись от трупных газов, что напоминали хвостатые шары. Шагать приходилось очень осторожно, так как дальше количество мертвечины только увеличивалось, и воняло в бетонной кишке так, что впору было надевать противогаз.
        - Видно, какой-то мор, - сказал сзади Шахтер.
        Гончая кивнула. Мор - это точно, но по какой причине? Она повела фонарем из стороны в сторону и с удивлением обнаружила с правой стороны туннеля черное пятно - пролом, в который без особого труда мог пролезть взрослый человек. У нижнего края отверстия друг на друге громоздились мертвые крысы, а вот дальше, в коллекторе, их почти не было!
        Гончая заглянула в обнаруженную дыру и тут же отшатнулась, едва устояв на ногах. Она не отличалась брезгливостью, но у всего есть границы. В провале среди кусков рухнувшей бетонной плиты лежал, нет, скорее, сидел объеденный мертвец в разодранной, гниющей одежде, а у него на коленях, на груди - даже за пазухой! - и вокруг него лежали дохлые крысы. Десятки, если не сотни мертвых тварей!
        - Че ты там увидела? - спросил Шахтер. Судя по его торопливым шагам, он спешил взглянуть на то, что обнаружила напарница. Гончая молча отошла в сторону, предоставив сталкеру возможность самому разбираться с обглоданным мертвецом и его компанией.
        - Ага, - Шахтер заглянул в пролом, расчехлил свой топорик и принялся сбрасывать с трупа дохлых крыс. Некоторые из них, ударяясь о камни, разваливались на части, как комки грязи. Гончая закрыла глаза, чтобы этого не видеть. - Вот, значит, он куда подевался.
        - Кто? - спросила она, не размыкая век.
        - Второй охранник, который стерег твою дочь.
        В тот же миг все изменилось. Прошли тошнота и головокружение, исчезли запахи разложения. Гончая вновь твердо стояла на ногах, и десяток-другой мертвых крыс, валяющихся вокруг, никак не могли повлиять на ее состояние.
        - Это точно он? - требовательно спросила она у Шахтера.
        - А то! - сталкер, похоже, оскорбился ее недоверием. - Форма та же, снаряга… а вот и оружие. - Подцепив топором покрытый плесенью ремень, он снял с плеча мертвеца висящий за спиной того короткий автомат.
        Голова мертвеца сдвинулась в сторону, и Гончая увидела торчащую из шеи трупа железную иглу сантиметров пятнадцати в длину с какими-то перьями на конце. Что-то эта игла напоминала, что-то знакомое… или только похожее?
        Наклонившись вперед, девушка легко выдернула иглу.
        - Что это? - Гончая продемонстрировала находку Шахтеру.
        Тот пожал плечами.
        - В первый раз вижу. Думаешь, эта штука его убила?
        - И не только его, - Гончая направила свой фонарь на раздувшиеся крысиные трупы. - Их тоже. Она отравлена…
        Перед ее глазами замелькали сменяющие друг друга кадры: подтопленный перегон между Таганской и Пролетарской, закрытая железной решеткой боковая ниша, падающий в грязь штурмовик из личной охраны фюрера, торчащий из живота этого охранника заточенный электрод и выступившая на губах пена.
        Так вот что напомнила ей эта находка - сбежавшего с охотничьего полигона дикаря-людоеда и установленный им самострел! Гончая не представляла, как может выглядеть самострел, заряжаемый такими короткими иглами, но на всякий случай внимательно осмотрела заваленную бетонными глыбами яму, где нашел свое последнее пристанище стерегший Майку охранник. Ничего здесь не было, никаких самострелов, зато Гончая убедилась, что по обломкам обрушившегося перекрытия можно выбраться из ямы в верхнее помещение. Она направила туда фонарь, но его луч потерялся в темноте.
        - Что там вверху?
        - Я ж тебе говорил: подвал, где твою дочку прятали, - ответил Шахтер, не прекращая своего занятия. Он продолжал внимательно рассматривать труп - чем-то тот его заинтересовал. - Глянь, у него штаны расстегнуты. Бедолага, видно, решил отлить в эту дыру, тут его и срезали. Может, даже прямо отсюда. Иголку-то ты у него из-под подбородка вытащила.
        - Кто срезал?
        - Ну… - Шахтер наклонил голову. - Тот, у кого отравленная иголка была. Но я, хоть убей, не пойму, как ею пользоваться. Если как нож метать, так не полетит - слишком легкая. Может, из лука? Тоже хрень. Для тетивы упора нет. Да и кто такие карликовые луки использует? Разве что гномы.
        «Гномы, - повторила Гончая про себя. - Безволосые подземные гномы».

* * *
        - Вот это место.
        Угол, куда привел спутницу Шахтер, ничем не отличался от остальной части подвала: тот же строительный мусор, разбросанный повсюду, та же цементная пыль на полу. И никаких следов, кроме смазанных отпечатков крысиных лап. Вот месяц назад, когда сталкеры искали в подвале пропавшую Майку, здесь было полно следов. А может, и нет, судя по тому, что они не сильно усердствовали.
        - Здесь он лежал.
        Гончей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что сталкер говорит не о ее пропавшей дочери, а о погибшем телохранителе Стратега.
        - С пеной на губах?
        Шахтер повернулся к ней.
        - Откуда знаешь?
        - Рассказали. Стрелы в теле не было?
        - Ничего не было, отвечаю. Только пена изо рта и почерневшие вены на половине лица, будто черная паутина.
        - Повтори! - Гончая вспомнила черную сетку кровеносных сосудов на теле погибшего Гулливера и, когда сталкер повторил последнюю фразу, утвердительно кивнула. - Стрела была, только ее вынули.
        - Кто же это сделал?
        - Тот или те, кто похитил мою дочь.
        Голос ее звучал ровно, но внутри все разрывалось от боли, потому что она помнила не только самострел, выбрасывающий смазанные ядом заточенные электроды, но и порубленное на куски тело, и насаженную на вертел человеческую руку с откушенными пальцами.
        Дочь машин плохая. Мясо вкусное.
        «Если они и Майку… если ее тоже… если…»
        Дыхание остановилось. Все поплыло перед глазами и закружилось вокруг в ускоряющемся вихре.
        А потом Гончая увидела дочь и содрогнулась от ужаса. Перед ней стояла не ее единственная и любимая Майка, а разложившийся, обглоданный крысами детский труп. Скелет с остатками плоти! Труп повернул к ней голову и его скалящийся рот произнес:
        - Не узнаешь меня, мамочка?
        Он говорил ласковым Майкиным голосом, хотя то, что Гончая видела перед собой, вообще не могло говорить! У мертвой девочки отсутствовала шея, и череп держался лишь на одном позвоночнике, а сквозь обнажившиеся ребра виднелись обрывки гниющих внутренностей, в которых копошились жирные белые черви.
        «Ты не моя дочь!» - закричала или только подумала Гончая. Но скелет услышал ее.
        - Что ты, мамочка, - широкий оскал черепа, очевидно, должен был означать улыбку, - посмотри получше. Это я. Просто немного изменилась, пока тебя ждала. Почему тебя так долго не было? Или ты больше не любишь меня?
        Гончая замотала головой. «Нет… Нет!.. Нет!!!»
        - Обними меня, мамочка, - мертвец вытянул перед собой костлявые руки и сделал шаг навстречу. - Я так долго тебя ждала. Обними, и мы снова будем вместе. Вместе, навсегда.
        Гончая попятилась, но гниющий труп каким-то невообразимым образом оказался рядом.
        - Иди ко мне, мамочка. Обними и… поцелуй.
        Череп разинул зубастый рот (пасть!) и потянулся к ней. В лицо Гончей дохнуло таким смрадом разложения, что ее ноги подкосились. Бетонный пол внезапно исчез из-под ног и…
        - Ты чего творишь?! Глаза разуй! Сейчас бы шею себе свернула!
        Гончая послушно открыла глаза, но увидела только сердитое лицо Шахтера, и еще почувствовала, что лежит… нет, скорее, висит у сталкера на руках.
        - Что? - тяжело дыша, пробормотала она.
        - Поперлась, говорю, куда?! - повысил он голос. - Сейчас свалилась бы в яму, если б я тебя не схватил, и был бы там второй труп! Что с тобой случилось?
        - Ничего. Все в порядке.
        Гончая встала на ноги и осторожно обернулась назад. Шахтер был прав - всего полшага отделяло ее от провала, на дне которого поджидали неосторожную жертву бетонные обломки и торчащие вверх штыри арматуры. Опоздай сталкер хоть на мгновение, и эти «железные когти» пронзили бы ее тело. «А ведь призрак, похоже, этого и добивался!».
        Зверь уже здесь! Я слышу его дыхание!
        Гончая вгляделась во мрак и неожиданно для себя прошептала:
        - Господи, защити.
        В ответ из темноты донесся шорох (шипение… или все вместе?), и что-то невидимое коснулось ее лица. Коснулось и исчезло.
        - Ты че, молишься? - пробормотал рядом Шахтер. На его лице было написано неподдельное удивление. - Странная ты баба.
        - Осуждаешь?
        - Да нет, - замялся сталкер. - Странно просто, после всего, что с миром случилось. И что, помогает?
        - А ты попробуй.
        Шахтер сморщился и покачал головой.
        - Не, для этого верить надо. Я только на себя привык полагаться.
        «Может быть, поэтому ты и остался один», - подумала Гончая, глядя на него.

* * *
        Они снова шагали по уходящей в темноту бетонной трубе. Провал с гниющим трупом и горой мертвых крыс, а также подвал, откуда пропала Майка, остались далеко позади. Фонарь Шахтера потускнел, затем вовсе погас, и Гончая отдала напарнику свой. Сама она перед спуском в канализационный колодец проглотила антидот и таблетку стимулятора, повышающего остроту зрения и слуха, и пока обходилась без дополнительного освещения.
        Под ногами снова зачавкала грязь, но идти было легко. Туннель расширился, даже рослый Шахтер шагал не нагибаясь, - похоже, они попали в тот самый магистральный канал, о котором он говорил.
        - Бывал здесь? - спросила у сталкера Гончая.
        - Смеешься? - переспросил тот, хотя она и не думала шутить. - Черт знает куда забрались. Я и на поверхности-то…
        - В сторону! Берегись! - внезапно выкрикнула Гончая, заметив впереди сдвоенный отблеск его фонаря.
        Из глубины туннеля донесся непонятный шум. Девушка метнулась вправо и прижалась к скользкой стене. Шахтер среагировал не так проворно, но через несколько секунд тоже вжался в стену. Вспыхнувшие в темноте глаза - а что еще могло блеснуть в луче света, кроме глаз подземного хищника?! - прыгнули вверх (взлетели к потолку!) и… погасли.
        - Что? - Шахтер направил луч фонаря вперед, но там уже ничего не было - ни монстра, ни горящих глаз, ни звука. - Что ты увидела?
        - Не знаю, - неохотно ответила Гончая. «Может, и ничего».
        После встречи с призраком, едва не стоившей ей жизни, она ни в чем не была уверена. Взяв в руки дробовик, она осторожно направилась вперед. Напарник с фонарем в одной руке и револьвером в другой двинулся следом. Найденный в провале АКСУ, который сталкер прихватил с собой, висел у него за спиной.
        Судя по движению глаз неведомого существа (если это действительно были глаза!), монстр запрыгнул в какой-то люк или щель на потолке. Но кроме трещин в раскрошившемся бетоне, Гончая ничего не обнаружила, а туда смог бы забраться разве что таракан. «Похоже, у меня снова глюки», - подумала она.
        - Погоди-ка! - воскликнул Шахтер. В отличие от своей спутницы он рассматривал не бетонный свод, а покрытое вязкой грязью дно туннеля, где в луче электрического света отчетливо выделялись свежие отпечатки чьих-то… лап.
        Поначалу Гончая решила, что это следы босых ног или даже ладоней. Но для ног у отпечатков были слишком длинные пальцы, а для ладоней - слишком короткие. Она никогда не встречала таких следов. Шахтер, по-видимому, тоже.
        - Че за хрень? След только в нашу сторону и тут обрывается. Куда же он делся? - спросил он.
        Гончая промолчала: сталкер вряд ли согласился бы с ее объяснением, что зверь запрыгнул на потолок, где даже спрятаться негде.
        - Ты разглядела, как он выглядел?
        - Только глаза.
        - Но хоть на кого похож? - не унимался Шахтер.
        - Я видела только глаза, - повторила Гончая, потом вспомнила, как пылали раскаленными углями в темноте глаза змеекрысы, и поправилась. - Точнее, их отблеск. Больше ничего.
        Сталкер озабоченно вздохнул.
        - Если эта тварь умеет лазать по стенам и потолку, то я нам не завидую.
        - Хочешь вернуться?
        Но Шахтер удивил ее.
        - Я своих не бросаю. Даже если они бросили меня.
        Больше обсуждать было нечего, Гончая повернулась и молча зашагала в темноту.
        Теперь они двигались медленнее, потому что сталкер буквально ощупывал лучом фонаря дно туннеля, останавливаясь перед каждой подозрительной кочкой, и через некоторое время он обнаружил на раскисшей земле еще одну цепочку следов. Они были похожи на предыдущие, но только похожи! На этот раз Гончая уже не сомневалась, что отпечатки оставлены человеческими ногами.
        - Это они.
        - Кто - они? - не понял сталкер.
        - Гномы, которые пользуются короткими стрелами.
        Шахтер хотел еще что-то сказать, но спутница жестом остановила его. Постояла, прислушиваясь, потом пошла дальше.
        Впереди обнаружилась развилка, причем уходящий в сторону канал был гораздо уже. Взглянув на широкоплечего Шахтера и представив, как он будет протискиваться через этот лаз, Гончая пошла прямо, но магистральный канал вскоре уперся в тупик из спрессованного грунта. В центре завала зияла круглая дыра чуть меньше метра в диаметре, больше всего похожая на звериную нору.
        - Я туда не полезу, - сказал Шахтер.
        Гончая вспомнила киевского рабочего, погребенного под толщей земли, его торчащие из завала ноги, руку со сведенными судорогой пальцами… и помотала головой.
        - Попробуем обойти.
        Боковой туннель выглядел все же безопаснее этой норы.

* * *
        Шахтер смог втиснуться в ответвляющийся ход только боком, но быстро приноровился к такой манере перемещения и почти не отставал от напарницы. Она предложила ему выключить фонарь, чтобы сберечь батареи, но сталкер не послушался и оказался прав, потому что где-то через двадцать шагов они набрели на отчетливые отпечатки босых подошв двух человек.
        Земля здесь была не такой раскисшей, и следы отпечатались четче. Обычные следы, но что-то с ними было не так. Гончая поставила рядом свою ногу. Босая ступня неизвестного уходила в землю гораздо глубже, словно ее обладатель был раза в два тяжелее.
        - С грузом шли, - подсказал Шахтер. - Несли что-то тяжелое.
        Гончая догадывалась - что, но делиться своими соображениями со сталкером не стала. Хотя, скорее всего, он уже и сам додумался.
        Пока шли по узкому проходу, следы босых ног попались еще дважды, но Гончая возле них задерживаться не стала - и в первый раз разглядела достаточно. Узкий ход вывел в другой туннель - шире и суше, совсем не похожий на канализационный. На стенах появились обрывки обвисших проводов и толстых электрических кабелей, скрученных в спирали и изогнутых причудливыми, на первый взгляд, бессмысленными зигзагами, складывающимися в совершенно дикий орнамент.
        Перед одним из таких зигзагов Гончая остановилась. Что-то он ей напоминал, хотя она была уверена, что не встречала в жизни ничего подобного.
        - Что это за место?
        Шахтер пожал плечами.
        - Да чего только в Москве перед войной не нарыли, - он подошел ближе, постучал топором по стене, ковырнул лезвием цементный шов. - В прошлом веке строили, до двухтысячного года. При мне такой цемент уже не использовали.
        Метров через сто цементная облицовка на стенах сменилась спрессованной до каменной твердости породой, на которой отчетливо выделялись повторяющиеся зигзаги и спирали, но уже не выложенные обрывками скрученных проводов, а чем-то (или кем-то!) выгрызенные или процарапанные.
        - Это от фрезы проходческого бура следы, - успокоил Гончую Шахтер. - Вот это, я тебе скажу, монстр!
        Она презрительно усмехнулась: уж про гигантских подземных монстров он мог ей не рассказывать.
        Свод пробитого в породе туннеля поддерживали потемневшие от времени и осыпающейся пыли железобетонные сваи. За частоколом свай Гончая разглядела что-то белое, а когда Шахтер направил туда фонарь, увидела другую сваю, отмытую от грязи и начищенную до блеска, горизонтально подвешенную на проводах к вертикальным опорам. Вокруг висящей сваи кто-то намотал кусок толстого кабеля с узлом на конце, напоминающим змеиную голову, который ни к чему не крепился.
        - Че за хрень? - сказал сталкер, разглядывая непонятную конструкцию. - Ловушка, что ли?
        Больше всего это походило на скульптуру! Как бы дико это ни звучало. Приготовившись отпрыгнуть в сторону, Гончая дотронулась до висящей сваи и слегка качнула ее. Опоры и свод туннеля не обрушились, только заскрипели натянутые провода, да завязанный конец намотанного на сваю кабеля свесился вниз, словно решил взглянуть на того, кто его потревожил.
        По необъяснимой причине Гончей вдруг стало не по себе, а потом она услышала стук - далекий, глухой, повторяющийся. Сразу вспомнился подземный механизм, о котором ей рассказал погибший брамин-геофизик. Но девушка знала: никаких механизмов в недрах земли нет, даже если они там когда-то и были. Она остановила раскачивающуюся сваю, но звуки не прекратились, а когда Шахтер предостерегающе схватил ее за руку, поняла, что сталкер тоже слышит этот стук.
        - Что это? - шепотом спросила она.
        - Понятия не имею, - тот тоже перешел на шепот. - Чертовщина какая-то. Давай-ка уйдем отсюда.
        Гончая не стала противиться разумному предложению. Оставив за спиной жуткую скульптуру, они торопливо зашагали вперед.
        Казалось, что доносящийся из глубин звук (может, и не из глубин, а, наоборот, сверху) не затихнет никогда. Но в какой-то миг это все-таки произошло. Гончая перевела дыхание и через мгновение услышала облегченный выдох Шахтера.
        - Затих, наконец-то. Что б его черти разорвали!
        Напарница невесело усмехнулась.

* * *
        Опорные сваи остались позади. Теперь над головой, под ногами и со всех сторон были только земля и камень, камень и земля.
        - Похоже, карстовая полость, - предположил Шахтер, осмотревшись вокруг.
        «Пещера», - перевела его слова на понятный язык Гончая. Может, и так, вот только в этой пещере, определенно, было светлее!
        - Гаси фонарь, - велела она своему спутнику. Сталкер недовольно заворчал, но фонарь все-таки выключил.
        Да! Она не ошиблась - в пещеру откуда-то проникал слабый мерцающий свет. Костер… факел… или что-то другое? Определив направление, Гончая осторожно двинулась к источнику света. Шахтер тоже умел ходить бесшумно - как-никак сталкер, но своим обострившимся после приема стимуляторов слухом она все-таки различала, как хрустит песок под его ногами.
        Глаза ее не подвели. Теперь она точно могла сказать, что впереди светит не пламя костра или факела и не зажженные фонари, а нечто другое. Из глубины пещеры разливалось голубоватое сияние, словно… Больше всего это походило на сияние звезд на ночном небе, как их представляла себе Гончая. Только эти пещерные «звезды» не висели на одном месте, а перемещались. Словно кружили в воздухе!
        - Мать честная! - в восхищении пробормотал Шахтер. - Красота.
        Он был прав. Гончая и сама залюбовалась открывшейся картиной, но жизнь и смерть давно приучили ее с осторожностью относиться ко всему незнакомому, каким бы привлекательным оно ни выглядело, поэтому она тут же повернулась к напарнику и приложила палец к губам. Сталкер понимающе кивнул - он получил от жизни те же уроки и тоже не забывал про осторожность.
        В этот раз они, похоже, опасались напрасно: «звездами» оказались подземные светлячки, которые кружили над выросшими на стенах пещеры диковинными грибами. Кстати, края похожих на зонтики грибных шляпок сияли тем же голубоватым светом. На некоторых грибах Гончая разглядела улиток - довольно крупных, размером с две фаланги ее указательного пальца. Они не светились, и ничего примечательного Гончая в них не заметила - обычные улитки. Она хотела снять одну из них и рассмотреть поближе, но тут вьющийся вокруг светлячок опустился на гриб, рядом с улиткой. Что-то пшикнуло, и светлячок исчез в облачке дыма. Гончая в ужасе отдернула руку и в этот момент услышала новый звук. Не какой-то посторонний шум, а человеческие голоса! Только очень странные.
        - Сюда! Я здесь! Ау!
        - Десь… ау… ау… десь…
        Гончая сейчас же нырнула за ближайший валун и махнула рукой Шахтеру, чтобы затаился. Тот поспешно втиснулся в скальную трещину. А голоса приближались.
        - Грибы ням-ням. Улитки нет. Светики нет.
        - Гибы ням-ням. Светики ням-ням.
        - Светики нет. Грибы ням-ням.
        - Я светик ням-ням - фу-у! Гибы к?хи.
        - Грибы вкусные. Грибы ням-ням. Светики нет.
        Один голос принадлежал молодой девушке, возможно, девочке-подростку, остальные - детям. Маленьким детям, вроде Майки! У Гончей вспотели ладони, а во рту, наоборот, пересохло от волнения.
        - К?сы ням-ням! - выкрикнул кто-то из малышни, и девушка это подтвердила.
        - Крысы вкусные. Крысы ням-ням. Крыса бегать быстро, попасть тяжело. Охотники могут, другие - нет.
        - О?тики б?хо-б?хо. К?сы ням-ням, - сказал кто-то из детей, остальные радостно подхватили. - О?тики! О?тики! К?сы ням-ням!
        Приглядывающая за малышней девушка (Гончая решила, что она вроде воспитателя в детском саду) остановила этот визг:
        - Охотники большие, вы маленькие. Охотники бить крыс, вы брать грибы.
        - Мы - гибы! Мы - гибы! - дружно заголосили дети.
        - Улитки нет. Светики нет. Грибы брать, - напомнила «воспитательница».
        Гончая осторожно выглянула из-за своего укрытия. Дети стояли в десяти шагах от нее. Все, включая «воспитательницу», которой охотница за головами не дала бы больше восемнадцати лет, были одеты только в короткие, до колен, штанишки или криво сшитые самодельные юбки. Причем девушка, похоже, совершенно не стеснялась своей наготы. Сказать по правде, там не на что было смотреть: совсем маленькая грудь, лысая голова и невыразительное, худое лицо со сбритыми или полностью выщипанными бровями и ресницами.
        Но Гончая лишь мельком взглянула на «воспитательницу», в первую очередь ее интересовали дети. Их было шестеро, но определить, сколько среди них мальчиков и сколько девочек, было сложно, так как все дети были обриты наголо и одинаково одеты. То есть - раздеты! У них даже обуви не было! Хотя, не похоже было, что кто-то из них от этого страдал. Во всяком случае на холод дети не жаловались и, как ни странно, выглядели бодрыми. Схватив корзинки, а у каждого из малышей Гончая разглядела по небольшой плетеной корзине, они разбежались по пещере и принялись срывать и складывать туда растущие на стенах грибы.
        - Грибы вкусные. Хорошо, - продолжала наставлять их полуголая «воспитательница». - Родитель любит, дает еду. Я радуюсь.
        «Что б ты провалилась со своим родителем!» - мысленно ответила ей Гончая. Она не смотрела на девушку, но, уловив краем глаза какое-то постороннее движение, повернулась к ней. Со свода пещеры к лысой девице бесшумно протянулись две когтистые лапы, обхватили ее за голову и вздернули вверх хрупкое тело. Девушка вскрикнула, но ее крик продлился меньше секунды. Буквально через мгновение (Гончая не успела и глазом моргнуть) голова «воспитательницы» оказалась в зубастой пасти. Раздался короткий хруст раскалывающихся костей, и голова несчастной лопнула, словно гнилой орех. Обезглавленное тело шлепнулось на дно пещеры. Рядом, на все четыре лапы, приземлился спрыгнувший с потолка убийца.
        Существо походило на змеекрысу, лишившуюся шерсти. Вместо жестких волос тело монстра было покрыто змеиной чешуей. Его передние лапы казались длиннее крысиных, грудь - шире, а увенчанная кожистым гребнем голова более омерзительной. Гончая решила, что жуткая рептилия набросится на тело убитой жертвы, но этого не произошло. Хищник повернул голову, окинул быстрым взглядом пещеру и, выбрав одного из детей, ринулся к нему.
        Этого Гончая не могла допустить. Поднявшись в полный рост, она выпалила в монстра из дробовика и, пока передергивала скользящее цевье, прокричала парализованным страхом малышам:
        - Прочь отсюда! Спасайтесь!
        Лишь двое из них сорвались с места и припустили в глубину пещеры.
        Зато реакция монстра не заставила себя ждать. Тварь, получившая заряд картечи в заднюю лапу, мгновенно развернулась к обидчице и, не снижая скорости (хотя теперь скакала на трех лапах - перебитая конечность волочилась по земле), бросилась на нее. Гончая встретила монстра двумя выстрелами - первый только оцарапал рептилии гребень, зато второй - разворотил всю грудь и уложил зверюгу наповал.
        Охотница за головами победно осмотрела место схватки, увидела Шахтера, который вылез из своей щели, четверых малышей, по-прежнему жмущихся к стенам пещеры, и… лезущие из темноты тени - одну, вторую, третью, четвертую. Новые монстры! Они наступали со всех сторон! Одна - нет, две рептилии! - преградили детям путь к отступлению, перекрыв проход в глубину пещеры. Остальные обходили сбоку, зажимая добычу в кольцо.
        «Ну, держите!» Гончая выстрелила в ближайшего монстра. Попала удачно - тварь с перебитой шеей покатилась по земле. Еще выстрел - промах! Слишком далеко и плохо видно - напуганные стрельбой светлячки куда-то попрятались. Но тут вспыхнул фонарь Шахтера, луч света прорезал темноту, и Гончая увидела атакующего хищника, который был уже в нескольких метрах от нее. Она судорожно нажала на спуск.
        Бах!.. перезарядка… и снова… Бах!.. перезарядка… и… тишина - в магазине закончились патроны. Но два снопа картечи продырявили рептилии шкуру, превратив свирепого хищника в дырявый бурдюк, брызжущий горячей кровью. «Сколько тварей еще осталось? Одна, две? Нет, больше!» Забросив за спину дробовик, Гончая выхватила из кармана пистолет.
        Рядом дважды прогрохотал револьвер Шахтера, и устремившаяся к спутнице сталкера тварь завертелась между камней. Гончая добила ее выстрелом в голову. Потом расстреляла еще одну рептилию, подбирающуюся к прячущимся детям, другую зверюгу прикончил Шахтер.
        Забравшись на ближайший валун, он поводил фонарем по сторонам. Крадущихся хищников видно не было, только на дне пещеры валялись мертвые тела застреленных монстров. Дети тоже куда-то подевались. Гончая заметила только одного ребенка. Но и тот, стоило Шахтеру направить на него фонарь, выронил корзину с грибами и со всех ног припустил вглубь пещеры. Недолго думая, Гончая бросилась за ним. Сталкер выругался с досады и затопал следом.
        Малыш мчался сломя голову, виртуозно лавируя между валунами. Он, видимо, наизусть помнил дорогу, по которой пришел сюда, но Гончая не могла позволить себе его упустить. Дотянувшись на бегу до размахивающей ручонками фигурки, она схватила малыша за плечо, но не устояла на ногах и вместе с ним повалилась на землю.

* * *
        - Постой… я отпущу тебя… только ответь…
        Ребенок извернулся, зашипел как звереныш и укусил Гончую за руку, но она не обратила на это внимание.
        - Я ищу девочку, свою дочь. Ее зовут Майка, ей шесть лет. Ты знаешь ее?
        Малыш не слушал. Он только вертелся, стараясь вырваться, и шипел.
        - Ох?я, ох?я, ох?я…
        «Плохая», - перевела его лепет Гончая. Судя по голосу, перед ней был мальчик.
        - Я защитила тебя и твоих друзей от чудовищ. Спасла вас! Разве я плохая?
        - Дети махин ох?е, - упрямо прошептал ребенок. Но Гончей показалось, что на этот раз его голос прозвучал не так уверенно.
        Сзади донеслись тяжелые шаги Шахтера и его пыхтение.
        - Делать мне больше нечего, как за тобой… бегать, - сталкер сплюнул на землю и остановился, восстанавливая дыхание. - Ты чего за ним понеслась?
        Напарница не ответила. Она не сводила глаз с малыша. Он больше не вырывался, но по-прежнему смотрел на нее с недоверием.
        - Девочка, моя дочь, - повторила она. - Зеленые глаза, светлые волосы. Ты мог ее видеть. На ней была куртка розовая, большая…
        - К?ка, - сказал мальчик, и сердце Гончей учащенно забилось. «Неужели?!»
        - Да, куртка! С длинными рукавами и капюшоном! Знаешь, что такое капюшон?
        - Откуда? - ответил за ребенка Шахтер. - Он же двух слов связать не может. Как он сюда попал? Откуда вообще здесь дети? Мы же черт-те куда…
        Сталкер вдруг замолчал на полуслове, вскинул голову, потянулся за револьвером, а затем начал медленно оседать. Однако прежде чем он упал, в него вонзились еще две оперенные иглы - одна в плечо, другая в шею. Третью Гончая увидела у Шахтера за ухом, когда он лицом вниз опрокинулся на землю.
        Гончая растерялась, а в следующее мгновение точно такая же игла вонзилась ей в руку, чуть выше запястья. Она почувствовала легкий, едва различимый укол, но рука сразу налилась невообразимой тяжестью. Не только рука - все тело стало невыносимо тяжелым и каким-то чужим. Нечто похожее случилось в госпитале Рейха, когда испугавшийся разоблачения Док вколол ей свою отраву. Но тогда она практически сразу потеряла сознание, а сейчас, до того как разлившаяся по телу тяжесть повалила ее на дно пещеры, Гончая еще целую секунду (может быть, две!) наблюдала приближающихся к ней полуголых людей: детей и взрослых. Среди них даже была зеленоглазая девочка, как две капли воды похожая на Майку, только без ее мягких, как пух, русых волос и босая.
        Эпилог
        ИЗ ДНЕВНИКА СТРАТЕГА…
        «Она ушла - бросила меня! - и все опять пошло наперекосяк. Хотя, может, мне только казалось, что все поправимо, а на самом деле давно уже пришел конец всему: метро, этому миру, - а мы этого никак не поймем. Я точно уже не пойму, потому что она меня обманула! Пообещала выманить монстра из Москвы, а сама сбежала!
        Да еще навязала мне в компанию своего калеку-попика, который гордо именует себя отцом Ярославом, а сам выглядит как бродяга, которому самое место на церковной паперти. Смешно. Этот поп сам нашел меня в баре, хотя я думал, что он проваляется в лазарете не меньше недели. Вру, ничего я не думал. Я вообще забыл о нем. Кто он такой, чтобы о нем помнить?! Никто - просто ее попутчик, друг-приятель, даже не любовник. А вот поди ж ты, взялся ей помогать, а заодно и мне. Но мне его помощь - как собаке пятая нога. Вытащил меня из бара и заявил, что пойдет со мной на Киевскую. На Киевскую!
        Я всегда подозревал, что церковники - люди с придурью, но этот особенно. Сам еле ноги переставляет, а еще куда-то собрался. Главное, как-то узнал, что красные с фашиками кордоны с Театральной сняли. Повыступали друг перед другом, побряцали несколько дней оружием - и успокоились. Как малые дети в песочнице, ей богу!
        Про бога - это от попа-святоши. Он его постоянно поминает - молится. Упадет на колени и крестится, только не правой рукой - от той лишь обглоданная культя осталась, - а левой. Смешно смотреть. А бормотание его нудное, даже слушать противно. Я бы и не слушал, но не получается. Поп, вроде, и не лезет со своими проповедями, а в разговоре - самом обычном разговоре! - что-нибудь обязательно ввернет или о боге, или о душе. Но с ним хоть поговорить можно, а Стоун с Кирпичом только и умеют, что глаза преданно таращить да кивать.
        За разговорами кое-как добрались до Кольца. Из-за попа пришлось отправиться на Киевскую через Рейх. Она с ним на Площади Революции такой переполох устроила, что попика там бы точно пристрелили, даже в моем присутствии. Его руку на Театральной немного подлатали, но крови попик потерял изрядно и под конец пути еле ноги волочил. Я вообще не представляю, как он со своей обгрызенной рукой отмахал два перегона. Наверное, продержался только благодаря спецпрепаратам, которые она щедро отсыпала ему из моих запасов. На Краснопресненской сдал его в лазарет. Может, его там даже немного подлечат. Интересно, он будет помнить мою доброту?
        Сейчас сижу в кабинете начальника станции, которого послал организовать отдельную дрезину, чтобы со всяким быдлом в одной вагонетке не трястись. Оказывается, не все машинисты согласны ехать на Киевскую: боятся, но никто не может толком объяснить - чего. Пока пресненский начальник бегает по платформе в поисках пассажирской дрезины и тр… (чуть не написал «трезвого») храброго машиниста, вспомнил про свои дневники - сижу вот, записываю.
        А что еще делать? Поп в лазарете, теперь не то что выпить - даже поговорить не с кем. Впрочем, насчет «выпить» - дело поправимое. Когда шли сюда, я как раз приметил очень уютный бар. Французского или хотя бы армянского коньяка там, конечно, не найдется, но и мне иногда нужно быть ближе к народу. Так она однажды сказала. Или не она. Да какая разница!»

* * *
        Самогон здесь подавали в пол-литровых стеклянных бутылках коричневого цвета. Родные наклейки с бутылок давно отскребли, но Стратег еще помнил, что в прежние времена, до Третьей мировой, в такой таре продавалось пиво - кажется, «Велкопоповицкий Козел». В общем, название весьма символичное. Как раз для собравшегося в баре быдла.
        За соседним столиком расположились мелкие торгаши, обмывающие удачную сделку. Как обычно, после болтовни о трудностях торговли разговор переключился на страшилки, без которых не обходится ни одна застольная беседа.
        - Слыхали? - спросил один, плешивый мужик в расстегнутой телогрейке. - Красные с фашистами опять сцепились. На Театральной тьму народа положили. Чуть не полстанции. Представляете из-за чего - бабу какую-то не поделили!
        - Красные с фашистами из-за бабы? - недоверчиво скривился другой. - Брехня!
        - Ну, почему? - возразил ему третий. - Если та, например, как Елена Троянская…
        Стратег изумленно вытаращился на знатока античной классики: обычный, довольно щуплый мужичонка лет сорока или пятидесяти, в темно-зеленом свитере с засаленным воротом, из которого торчала тощая шея с выступающим острым кадыком.
        - Если бы красные похитили или убили Валькирию - про нее, кстати, давно не слышно, - думаю, фюрер мог бы Москвину войну объявить.
        - Думаешь, у фюрера в его гареме баб мало? Другую бы любовницу завел.
        - Баб, может, и много, а таких, как Валькирия, больше нет, - уверенно заявил знаток античной словесности.
        - Давайте тогда, чтоб войны не было, - сказал плешивый, поведавший о бойне на Театральной, и поднял наполненный стакан. - И чтоб эта… Валькирия вернулась.
        «Вернется она, как же», - подумал Стратег и вслед за торгашами осушил свой стакан. Хотя на Краснопресненской догадались разливать самогон в «фирменные» стеклянные бутылки, по сути, он остался тем же отвратным пойлом с привкусом горечи, что и в «Буфете» на Театральной. И второй стакан, который Стратег махнул вслед за первым, только это подтвердил.
        - Нашли чего вспоминать, - обратился к торгашам еще крепкий на вид дедок в потертом кожаном пиджаке с железнодорожной эмблемой на лацкане. Он сидел через столик от них, в одиночестве грыз похожую на подметку свиную отбивную, запивая ее пенящейся брагой, от одного вида которой Стратега чуть не вывернуло наизнанку, и, видно, от скуки решил вмешаться. - Театральная-то - вон где! У нас под боком похлеще дела творятся. На Киевской недавно в обводном туннеле в один миг все рабочие спятили, целая бригада. И друг друга баграми и лопатами на куски порубили. А одного вниз головой по пояс в землю зарыли, живьем!
        - Кто зарыл? - пробормотал плешивый, поднимавший тост за Валькирию.
        - Друзья-товарищи и зарыли. Не сам же он закопался.
        Стратег смотрел на нового рассказчика с отвисшей челюстью и чувствовал, как ледяной холод постепенно охватывает тело. Что она говорила про инфразвук? Нет, это застреленный красными брамин говорил про инфразвуковые волны. А она сказала, что…
        подземный монстр своим ревом сводит людей с ума.
        «Чудовище уже на Киевской! Или где-то поблизости! А я, идиот, туда собрался!!!» Трясущимися руками Стратег схватил недопитую бутылку и опрокинул содержимое в свой стакан. Самогон полился тоненькой струйкой, которая тут же иссякла, хотя бутылка еще не опустела. Стратег с силой встряхнул ее. Остатки самогона выплеснулись из горлышка, и вместе с ними в стакан что-то плюхнулось. Стратег машинально заглянул туда и… Сердце сжалось от ужаса, а мочевой пузырь, наоборот, расслабился. Что-то теплое потекло по ногам, но Стратег даже не заметил этого.
        В стакане плавал жирный кольчатый червь, ощетинившийся острыми шипами и загребающий ими, словно лапами. Сделав очередной пируэт, как резвящаяся в воде рыба, он остановился на месте и высунул из стакана голову. У червя не было глаз. Во всяком случае, Стратег их не видел, тем не менее «взгляд» маленького чудовища пробуравил ему череп и проник в мозг.
        Я жду тебя. Давно жду, - прошипел монстр, разевая окруженную когтями пасть. Когти эти тоже шевелились, подзывая того, к кому были обращены слова.
        «Кто ты?» - спросил Стратег, нет, скорее, только подумал об этом.
        Ты знаешь, - донеслось в ответ. Пасть раздвинулась еще больше. Стратег даже увидел щупальца с сотнями, тысячами, миллионами присосок, тянущихся к нему из глотки чудовища. - Я а-ад!
        Пустая бутылка из-под самогона внезапно с грохотом разбилась, засыпав весь бар разлетевшимися осколками, стакан покатился по столу и тоже разбился, а сам Стратег обнаружил себя лежащим на полу вместе с опрокинутым стулом.
        - Хозяин, что с вами?!
        - Что случилось?
        Босс обвел мутным взглядом склонившихся над ним телохранителей и указал на осколки разбившегося стакана. Один из громил посмотрел туда и брезгливо сморщился.
        - Фу-у.
        - Ч-ч-червь, - еле выговорил Стратег.
        - Да нет, таракан, здоровенный. Он что, в бутылке был?! Да за такое… мы сейчас бармена заставим сожрать его прямо с пола!
        Хозяин остановил распалившихся охранников. «Какой таракан? Это был знак! Знак!!! А они ни черта не поняли - идиоты».
        - Помогите встать. И найдите начальника станции. Срочно! Мы уезжаем.

* * *
        Освободившиеся места в станционном лазарете в тот день заняли новые пациенты: сталкер, атакованный хищниками возле московского зоопарка (его, раненого и истекающего кровью, на себе принесли товарищи) и никому не знакомый худой человек с искалеченной кистью на правой руке.
        Их уложили на соседние койки, отделенные друг от друга полиэтиленовой занавеской, с которой было удобно смывать кровь. Сталкеру поставили несколько уколов промедола, чтобы заглушить боль, и самодельную капельницу с водным раствором обычной поваренной соли. Худой незнакомец тоже страдал от боли, но не настолько, чтобы тратить на него дефицитное обезболивающее, поэтому его лечение ограничилось точно такой же капельницей.
        Во время процедуры человек уснул, а когда проснулся, капельницы у него уже не было. За пластиковой ширмой стонал и метался в бреду раненый сталкер. Больше в подземной каморке, превращенной в госпитальную палату, никого не было. Единственная висящая под потолком электрическая лампочка не горела, но прямо перед собой проснувшийся человек увидел зажженный жестяной светильник с алым язычком пламени на фитиле, напомнивший ему церковную лампадку.
        Человек улыбнулся, по привычке поднял правую руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но боль, пронзившая кисть, когда он попытался сложить несуществующие пальцы, вернула его к реальности. Человек вздохнул, аккуратно уложил забинтованную культю обратно на тощий матрас и перекрестился левой рукой.
        В этот момент справа от него раздался исполненный боли протяжный стон. Человек повернулся, но увидел рядом только висящую на проволоке непрозрачную пластиковую штору. Он вздохнул и, опираясь на здоровую руку, сел на своей койке. Когда прошло головокружение, человек опустил ноги на пол и, по-прежнему опираясь левой рукой на койку, встал в полный рост, потом обошел занавеску и взглянул на стонущего соседа. Чтобы тот не поранил себя в бреду и не расшибся, скатившись на пол, его руки и ноги пристегнули к койке ремнями. Человек троекратно перекрестил стонущего сталкера, после чего, не сходя с места, принялся читать молитвы об исцелении.
        По мере того как он говорил, его голос твердел, а худое тело постепенно наполнялось силой. Прочитав заключительную молитву, священник приветливо улыбнулся раненому, снова перекрестил его и вернулся к горящему светильнику, так похожему на церковную лампаду.
        Священник представил образ Спасителя на своей любимой иконе, опустился на колени и заговорил:
        - Боже, наш милостивый и небесный Отче! Помилуй…
        На следующем слове он внезапно запнулся, вспомнив, что так и не узнал имя своей молодой спутницы и спасительницы, для которой собрался просить у Бога помощи и защиты. Но уже в следующее мгновение священник сообразил, что Тот знает ее имя, как и все прочие имена, которыми она когда-либо пользовалась. Он улыбнулся и, осенив себя крестным знамением, продолжил:
        - Помилуй рабу твою, вложи в нее крепкую веру, направь ее, Боже, на путь истины и добра. Дай ей здравие душевное и телесное и успех в трудах. Избавь ее от козней диавола, от скверных страстей и от всяких нечестивых и беспорядочных людей…
        Перед мысленным взором молящегося человека предстала женщина-воин, вырвавшая его из плена прислужников дьявола и затем неоднократно спасавшая ему жизнь. Мать, у которой силой отняли любимую дочь, но которая не смирилась с этим и, презрев опасности, отправилась на ее поиски. Затем он представил икону Богородицы, центральную икону храма, в котором должен был, но так и не начал служить. И подчиняясь внезапному порыву, прошептал:
        - Мати Божия! Сохрани ея под покровом Твоим.

* * *
        Рука уже не болела. Последние день-два, а может три или пять - Клещ давно сбился со счета - он вообще ее не чувствовал.
        Он ощупал укушенную левую руку от локтя и выше здоровой правой рукой. Место укуса раздулось и формой напоминало накачанный бицепс какого-нибудь силача-культуриста из прошлого, каких рисовали в тупых американских комиксах и показывали в не менее тупых американских фильмах.
        Клещ удрученно вздохнул: «А ведь так хорошо все начиналось».
        Он грамотно выбрал огневую позицию: сам никому не мозолил глаза, зато переход на Новокузнецкую был перед ним как на ладони. Когда фашистская сучка в компании с каким-то недомерком появилась на лестнице, Клещ сразу ее увидел. Только узнал не сразу - та здорово изменилась: похудела, сбрила волосы, да еще и переоделась. Когда он сообразил, что к чему, и открыл огонь, чертова баба уже смешалась с толпой. Да еще ствол «калаша» с непривычки повело в сторону, в результате пули прошили нескольких разинь из толпы, цапнули семенящего рядом с Валькирией недомерка, а эту суку даже не задели!
        Клещ выпустил в нее весь магазин, как велел ему явившийся во сне заказчик, только без толку. А потом Валькирия сама начала палить в него, пришлось срочно уносить ноги. И тут Клещ совершил ошибку! Нырнув в первый попавшийся переход, он оказался в соседнем северном зале, населенном злобными, хищными тварями, полностью утратившими человеческий облик. Когда они набросились на него, он успел проломить одному череп прикладом, другому выбил глаз и, кажется, свернул челюсть. А потом у него вырвали автомат, и кто-то из мутантских уродов вцепился зубами ему в плечо.
        Клещ попытался вырваться, да куда там - со всех сторон уже тянулись оскаленные рты. Тут бы ему и пришел конец, но в этот момент в зале появился… Он так и не разглядел, вернее, не понял, кто это был - неведомый заказчик из сна, призрак или вожак обитающих здесь людоедов. Но с появлением этого существа (существа ли?!) набросившиеся на безоружную жертву мутанты мигом утратили свою агрессивность и, поджав хвосты, попрятались по темным углам.
        Возвращаться назад, в обитаемый зал Третьяковской, Клещ, понятно, не стал. После устроенной стрельбы его самого там немедленно пристрелили бы. Поэтому он спустился с платформы на пути и двинул… В общем, куда-то двинул, главное - подальше от Третьяковки. Когда видел впереди свет или слышал в туннеле человеческие голоса, сворачивал в боковой ход или просто прятался в какую-нибудь щель.
        Так и шел. Долго шел. Укушенное плечо сначала ныло, потом болело, потом перестало. Спал ли он в это время? Кажется, спал, но точно этого Клещ не помнил. Зато помнил, как пил скопившуюся в лужах воду. Один раз провалился в какое-то подземное болото и едва не утонул там, еле выбрался, весь покрытый грязью, которая спустя какое-то время засохла, превратившись в твердую корку, потом потрескалась и раскрошилась.
        Есть ему не хотелось. Вернее, Клещ так думал, потому что когда случайно набрел на свежую, еще теплую крысу с откушенной кем-то башкой, разорвал ее руками и тут же с жадностью съел. Еще ел какие-то грибы со светящейся голубой каймой по краям и ползающих по стенам прозрачных креветок или тараканов.
        Время от времени ему на глаза попадались отпечатки довольно крупных звериных лап. Любая из этих зверюг схарчила бы его в два счета. Но реально на своем пути он повстречал только одну тварь, выглядевшую как гигантская крыса, но не с крысиным, а змеиным хвостом. Она глянула на путника из темноты светящимися, как раскаленные угли, красными глазами, оскалила пасть и зарычала, а когда задрожавший от страха «стрелок» нырнул в боковой туннель, еще какое-то время кралась за ним, но потом исчезла.
        Клещ немного пришел в себя и огляделся. Он снова оказался в туннеле метро, впереди даже виднелась темная, явно заброшенная станция. При виде пустой платформы он почему-то вспомнил про свою рану и, убедившись, что ничего хорошего его в будущем не ждет, побрел к опустевшей станции: если уж подыхать, то лучше на платформе, как человек, а не в сыром туннеле, как крыса.
        Однако станция оказалась не такой уж заброшенной, как он предположил. Когда Клещ вскарабкался на платформу, то увидел стоящий там письменный стол, за которым сидел человек в необычной одежде, похожей одновременно на фашистский мундир, красноармейскую форму и деловой костюм ганзейского банкира или чиновника одновременно. Слева от странного человека стоял телефонный аппарат, а справа - настольная лампа. Провод у лампы был оборван и болтался, свисая со стола, но это не мешало ей ярко светить.
        Клещ изумленно уставился на это чудо, пытаясь понять, как такое возможно. Даже человек за столом, которого он толком не успел рассмотреть, не так занимал его. Но тут незнакомец, не меняя позы, взялся одной рукой за плафон и направил свет на застывшего в изумлении пришельца.
        - Ближе! Чего встал?
        Голос показался знакомым. «Это же… - даже в голове Клещу не хотелось озвучивать сразившую его внезапную догадку, но против его воли мысли сложились в слова, - заказчик из сна!»
        - Ближе! - повторил тот, и Клещ безропотно повиновался. В голове стало пусто. Наемник физически ощутил эту пустоту, и только голос человека за столом (существа? призрака?) подобно эху отражался от стенок черепной коробки. - Провалил дело?
        Клещ кивнул.
        - Где автомат? Потерял?!
        Кивнул еще раз.
        - На что ты нужен, крыса?
        - Я…
        «не крыса», - хотел сказать Клещ, но вовремя спохватился.
        - …пригожусь, - пролепетал он.
        Заказчик усмехнулся. Наемник не видел его лица - он вообще ничего не видел, кроме бьющего в глаза яркого света! - и все же почувствовал, что тот усмехается.
        - Дыши, крыса. Но больше не теряй.
        «Что не терять?» - хотел спросить Клещ, но не успел. На стоящем посреди платформы столе оглушительно зазвонил телефон, будто сирена завыла. Наемник от неожиданности моргнул, а когда вновь открыл глаза, ни телефона, ни стола с горящей лампой, ни самого заказчика перед ним уже не было. Совершенно пустая платформа, по которой туннельные сквозняки гоняли комки пыли.
        «ПОЛЯНКА» - разобрал Клещ потускневшие буквы на стене за рельсовой колеей. Так вот куда его занесло. Он снова перевел взгляд на пассажирскую платформу и застыл как вкопанный.
        На том месте, где только что стоял стол, что-то лежало - его автомат. Тот самый «калаш», который он обнаружил в гостевой палатке на Третьяковской после визита заказчика и который вырвали у него из рук хищные твари, обитающие в соседнем станционном зале. Если и не тот же самый, то очень похожий.

* * *
        Город, простершийся на две с половиной тысячи квадратных километров. Город, неумолимо разрушающийся под действием зимней стужи, приходящих с запада ураганов с внезапными порывами шквального ветра, проливающихся с неба кислотных дождей и подземных толчков… Но все равно огромный! Тысячи тонн ржавой стали, битого стекла и растрескавшегося бетона. Дома и величественные дворцы, превратившиеся в руины. Мелькающие среди этих развалин стремительные силуэты кровожадных хищников и удирающих жертв - нынешних обитателей города. А кроме них - еще несколько десятков тысяч людей, спасающихся от холода, приносимой ветром и выпадающей с дождями радиоактивной пыли и хищных обитателей отравленной и изуродованной поверхности на станциях и в туннелях метро.
        Под разрушающимся огромным городом с его злобными обитателями, ниже приютивших людей бетонных туннелей и станций метро - многокилометровая толща земли, состоящая из твердых гранитных, мягких осадочных и еще более рыхлых пород водоносных пластов, пронизанных карстовыми полостями. Уже не тысячи, а миллионы, миллиарды тонн земли, воды и камня. Огромное давление, жар земных недр, вечный непроглядный мрак. И Нечто в этом мраке! Живое, бездушное, беспощадное. Ненасытное. Не умеющее видеть и слышать. Не ощущающее ничего, кроме постоянного голода, и способное только пожирать - разгрызать камень, плавить сталь и бетон своим раскаленным дыханием, всасывать в себя, пропуская через заполненную кислотой утробу горные породы. Чудовище!
        Оно пожирало все, что встречало на своем пути, но пищей служила только органика, проще говоря - жизнь. И оно, буравя земные недра своим кольчатым телом, ощетинившимся тысячами подвижных когтей, стремилось туда, где еще бился пульс жизни. Оно ползло к поверхности.
        Здравствуйте, друзья, коллеги, единомышленники!
        Рад представить вашему вниманию новые приключения полюбившихся мне, надеюсь, что и вам тоже, героев романа «Пифия». Эта книга - его продолжение, что, в общем-то, видно из ее названия, вторая часть трилогии, в чем теперь уже можно откровенно признаться.
        Начиная работать над книгой, я рассчитывал завершить историю наемницы Гончей и ее приемной дочери Майки, но эти две героини, их друзья и враги не позволили мне это сделать. История оказалась длиннее, запутаннее, главное - загадочнее, и не поместилась в рамки одного романа. Более того, героям стало тесно в московском метро. На этот раз вместе с Гончей вы окажетесь в таких местах, заберетесь в такие подземелья, где еще никогда не бывали.
        Несмотря на десятки опубликованных книг нашей Вселенной, в той или иной степени описывающих жизнь в столичной подземке, постъядерный мир московского метро хранит еще множество тайн, и некоторые из них приоткроются на страницах «Пифии-2».
        Возможно, следя за приключениями Гончей в московских катакомбах и сопереживая ей в ее поисках потерянной дочери, вы вспомните других героев Вселенной - например, созданных воображением итальянского писателя Тулио Аволедо. Нет, я не стремился перенести сюжет Аволедо в реалии постъядерной Москвы и впредь не собираюсь этого делать. «Пифия-2» и романы «Корни небес» и «Крестовый поход детей» не имеют ничего общего, кроме, может быть, размышлений о вере, о душевных терзаниях людей, переживших ядерную катастрофу, и их представлениях о милосердном и карающем Боге.
        Те, кто познакомился с первой частью - романом «Пифия», уже знают, что его атмосфера близка к мрачной атмосфере «Метро 2035». Но история Майки и Гончей - это не политический памфлет. Ни в «Пифии», ни в «Пифии-2» вы не встретите замаскированных намеков и сравнений с политическими процессами, происходящими в современной России и в мире, хотя одному персонажу, называющему себя Невидимым наблюдателем, уделено достаточно внимания. Это мой выбор, потому что я глубоко убежден, что улыбки детей и слезы родителей важнее сиюминутных политических страстей и карьерных амбиций общественных лидеров. Это те истины, которые не зависят от времени и не потеряют своей ценности даже в постапокалиптическом мире, спустя двадцать лет после глобальной ядерной катастрофы.
        Сергей Москвин
        notes
        Примечания
        1
        Пистолет Макарова.
        2
        Канонизированная процедура в христианстве, наделяющая священнослужителя правом совершать таинства и обряды.
        3
        Сл. Скитальца, 1901 г.
        4
        Сл. Ю. Гальцева (переработка).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к