Дикая стая Эльмира Нетесова
        # Ох, и поломали головы в райотделе милиции Усть-Большерецка, узнав, что в их район направляют на поселение Гошу Корнеева на целых пять лет. - Кому моча в голову стукнула, что решили подбросить нам этого сукиного сына? Все равно, что самого черта за пазуху сунут! Да разве мыслимо такого недоноска сюда направить? Он половину жиз¬ни в зонах провел. От Мурманска до нашей Камчатки! Даже в Магадане отбывал! Поверишь, с Курил сбежал, с самого Итурупа! Теперь к нам подкинут этого козла! С ним сам черт не сладит, - нервничал начальник милиции Станислав Рогачев, делясь своими соображениями с заместителем Петром Бойко. - А ты откуда знаешь этого Гошу? Кто он вообще? - прищурился Петр хитровато.
        Нетесова Эльмира
        Дикая стая
        Глава 1.
        СУКИН СЫН
        Ох, и поломали головы в райотделе милиции Усть-Большерецка, узнав, что в их район направляют на поселение Гошу Корнеева на целых пять лет.
        - Кому моча в голову стукнула, что решили подбросить нам этого сукиного сына? Все равно, что самого черта за пазуху сунут! Да разве мыслимо такого недоноска сюда направить? Он половину жизни в зонах провел. От Мурманска до нашей Камчатки! Даже в Магадане отбывал! Поверишь, с Курил сбежал, с самого Итурупа! Теперь к нам подкинут этого козла! С ним сам черт не сладит, - нервничал начальник милиции Станислав Рогачев, делясь своими соображениями с заместителем Петром Бойко.
        - А ты откуда знаешь этого Гошу? Кто он вообще? - прищурился Петр хитровато.
        - Он в Тиличиках отбывал и смылся оттуда в бега. Сумел в самолет забраться.
        - Как? Без документов? - подавился Бойко дымом сигареты.
        - Самолет грузовым был. Вот и прикинулся грузчиком. Помог с десяток мешков забросить и сам за ними спрятался. Ребята-пилоты и не глянули. В Петропавловск спешили вернуться к вечеру. Гоше это на руку. Представь такую удачу. Из зоны враз на волю! Да еще в Питер! Сыщи его там! Но фортуна подвела: пока грузились, летели, испортилась погода, и экипажу приказали сделать посадку у нас. В Тиличикской зоне уже хватились и смекнули все. Поиски в зоне и поселке ничего не дали. Вот тут и позвонили в аэропорт, потом по всем райотделам. Ну, летчикам назвали причину посадки погоду, но едва они приземлились, мы тут как тут, навстречу им с распахнутым «воронком». Пилоты, увидев такой радушный прием, из своей машины на ходу чуть не выскочили, понесли на нас. Ну, мы их успокоили, мол, не вы нам нужны. И вместе вошли в самолет, оставив внизу на всякий случай возле машины двух оперативников. Тиличикский начальник зоны предупредил, что Гоша непредсказуем и, как каждый сукин сын, может оказаться вооруженным.
        - Вот это да! Ни хрена себе! - невольно вырвалось у Бойко.
        - Короче, вошли в самолет, весь груз перевернули, а Гоши нет нигде. Уже хотели сообщить в Тиличики, что на борту пусто. Да тут пилота по малой нужде прижало. Он
        - в сортир, а там закрыто. Причем изнутри. Сколько ни дергали ручку, не открывалась дверь. Тогда поняли, что там Гоша окопался. Стали требовать открыть двери. А он всех послал, мол, не открою, и все на том. Везите в Питер. Больше он с нами не желал разговаривать. Уж как его уговаривали, отмалчивался. Ну, здесь пилоту невмоготу терпеть стало. Отошел он на шаг, да как подскочил к двери, надавил плечом, она так и распахнулась настежь. Мы Гошу за грудки выволокли из туалета. Заломили ему клешни так, что взвыл гнус, и выкинули из самолета прямо в
«воронок». Пинками вбили гада. Ох, и материл он нас. Так кучеряво никто не брызгал на милицию, как тот недоносок.
        - Давно это было? - перебил Бойко.
        - Лет пять назад.
        - А что, кроме Гоши, никто не пытался бежать из Тиличиков?
        - Сколько хочешь! На судах, лодках, даже на нартах, оленьих упряжках, но никто не додумался бежать на самолете. Гоша был первым.
        - Куда бы он делся в Петропавловске? Там его без документов вмиг схватил бы пограничный патруль. Быстро выбили б из него, кто он такой и откуда взялся?
        - Не переоценивай. Гоша, конечно, не бежал вслепую. Где-то его ждали. Понятно, не с пустыми руками. У них повсюду есть свои корефаны, тем более в Питере, - вздохнул Рогачев.
        - А кто он есть этот Гоша?
        - Вор и фартует давно. Из-за него, знаешь, сколько наших мужиков выкинули с работы? А скольких понизили в звании? А главное - убивал Корнеев наших ребят. Да что там базарить! Вот получим его уголовное дело, там - обо всем. Начальник Тиличикской зоны сам себе не верит от счастья, что избавился от Гоши и теперь доработает до пенсии. Мне советовал не спускать глаз с козла! - сморщился Рогачев.
        - Куда ж его устроим? Ведь и жилье, и работу ему теперь подай. А что он умеет? - поскреб в задумчивости затылок Петр и добавил, - надо глянуть на него. Может, что-то слепим? Ну, коли не получится, отправим обратно в зону. Он это тоже должен понять.
        А через три дня Гошу Корнеева доставил из Тили- чик в Усть-Большерецк почтовый самолет.
        Скинув мешки с газетами и журналами, письма и посылки, командир экипажа спрыгнул вниз, подошел к Рогачеву.
        - Стас, забери к себе отморозка. Привезли какого-то идиота. Велели его тебе с рук на руки передать. Для чего он, ума не приложу. Вот его бумаги. Забирай вместе с ним, - махнул штурману.
        Тот оглянулся и пропустил к двери серого мужика с красным лицом, седыми волосами. Он запахивал телогрейку, но холодный ветер снова раздувал, шарил за пазухой. Человек глянул вперед, увидел милицию, встречавшую его, и с тоской оглянулся на самолет.
        - Иди, не мешкай! Нам вылетать пора! - услышал слова штурмана и сошел по трапу прямо к двоим оперативникам, терпеливо ожидавшим внизу.
        Гоша встал напротив, покорно опустил голову, ждал, когда ему нацепят браслетки, но ни у кого не увидев наручников, опустил руки в карманы, влез вмашину, отметив молча, что и здесь нет решеток.
        Конечно, Гоша приметил, его прибытие поперек горла милиции. Да и ему менты - не в радость, но как бы там ни было, приходится терпеть друг друга. На сколько хватит этого терпения, не знал никто.
        Гоша смотрел на дорогу из аэропорта, ведущую в поселок, и все думал, куда его отвезут менты: в милицию или сразу в какую-нибудь хибару, где предстоит прожить пять лет полуволн, а потом… Но до этого «потом» сколько придется промучиться? А может, повезет? Гоша увидел реку, и шальная мысль о побеге снова обожгла душу. Человек глянул на встречавших его ментов, они тихо переговаривались о чем-то своем.
        Вскоре машина затормозила у здания милиции.
        - Выходи! - открыл дверцу перед Корнеевым оперативник и побрел следом за Гошей. Тот шел спотыкаясь.
        - Давайте его ко мне, поговорим, а уж потом отвезете определяться, - предложил Рогачев, пропустив Гошу вперед.
        Недавний зэк неуверенно переступил порог кабинета, огляделся по сторонам.
        - Давайте сюда, - указал Станислав на стул напротив. - Вы имеете представление о поселении? - спросил Гошу.
        Тот отрицательно качнул головой.
        - Что умеете делать?
        - Фартовать, - ответил, не сморгнув.
        - Я спрашиваю о рабочих профессиях. Ну, куда мне вас приткнуть, чтоб сами себе на жизнь зарабатывали? - спросил Рогачев.
        - А черт меня знает. Я много чего умею, но о том лучше смолчу. Вы меня отпустите - без куска хлеба не останусь. Еще и вам навар принесу.
        - Вот уж и не знал, что кормильца получили. Надо ж как повезло! - рассмеялся Рогачев и сказал, посерьезнев: - С прошлым завязать придется. Навсегда. Здесь никто не ворует друг у друга. С самого начала так повелось. Даже дома не закрывают. Если украдете, а в поселке все друг друга знают, подозревать будут только Вас, больше некого. И если мы не успеем, убьют за воровство. Если живым отнимем - в зону вернем. Заранее давайте договоримся: вдруг не сможете сдержаться от воровства, скажите сразу. Тогда первым же рейсом возвращаем в Тиличики, чтобы время не тянуть. Завтра два рейса ожидаем, на любом отправлю Вас.
        - Самому добровольно на зону вернуться? Или я похож на отморозка? - удивился Гоша.
        - Тогда выбора нет, придется забыть о воровстве!
        - А как дышать? Вот я должен где-то жить, что- то жрать. Где «бабки» возьму на все? - уставился Гоша на Рогачева.
        - Насчет жилья и еды все устроим. Жить станете в комнате, вернее, в квартире. Конечно, не ахти что, но на первый случай сгодится. Посмотрим, как себя проявите, а уж потом определимся окончательно. Договорились?
        - О чем? Вы меня определите, а уж потом спрашивайте! - прислушался к урчавшему животу. Оно и не мудрено, ведь завтракал в зоне в семь утра. Теперь уж на вторую половину дня давно перевалило, а в кабинете начальника милиции жратвой и не пахло, лишь пепельница с окурками на столе.
        - Вы получили в зоне расчет? - спросил Рогачев.
        - Да разве то «бабки»? Пыль единая. С таким наваром ни в кабак, ни к бабам не нарисуешься!
        - О кабаках забыть придется. Нет у нас в поселке ресторанов. Ни одного. Единственная на всех столовая. Дело в том, что одиночек у нас мало, да и те предпочитают готовить дома. Семейным и вовсе не до ресторанов. Все работают, копейка каждому дается трудно. Пропивать никто не хочет.
        - А если готовить не умею, как быть?
        - Научитесь. Невелика мудрость, - успокоил Рогачев поселенца. Сказал, что Гоша до весны будет работать водовозом. Помимо оклада, в частном секторе станет получать за подвоз воды наличными. Пусть небольшие деньги, но на еду хватит. Весной, когда вода пойдет по трубам во все дома, Гоше предложат другую работу. Ну, а пока надо прижиться, оглядеться. Трех дней хватит на все и про все, а дальше надо выходить на работу.
        - А где моя хаза? - спросил поселенец.
        Уже через полчаса Гоша сидел в своей квартире. Другой человек, может быть, обиделся бы, но не Гоша. Когда оперативник подвел его к бараку, разделенному на три квартиры, Корнеев вмиг ожил:
        - Знать, ни один дышать стану, - вошел в дверь, указанную оперативником, и оказался в коридоре.
        Тут и дрова сложены аккуратно, и дверь в квартиру оббита войлоком. Открыл ее, шагнул в прихожую, служившую и кухней. Небольшая она, но здесь разместились печка и лавка для ведер с водой, умывальник и стол, шкафчик для посуды.
        Гоша прошел в комнату. Старая железная кровать с жидким матрацем и подушкой накрыта выцветшим ватным одеялом. Рядом одинокая табуретка, стол у окна, на стене несколько вешалок мотались на гвоздях. Зато на подоконнике кружки и стаканы, пепельница и чайник.
        - Ну, что? Огляделся? - послышался от двери голос оперативника.
        - А где хозяйка? - озирался Гоша.
        - Чего? Ты уже про бабу вспомнил?
        - Я и не забывал об них! - озорно сверкнул глазами новый поселенец.
        - Только с зоны соскочил, не жравший, а уже про бабу спрашивает. Ты хоть в себя приди! Не то забудешь, что с нею делать надо, - усмехнулся оперативник, протянув Гоше сумку. В ней лежала жареная рыба, с десяток вареных картошек, пачка чая, кулек сахара, буханка хлеба. - Этого тебе на сегодня хватит. Завтра что-нибудь придумаем. Пошли, покажу тебе, где воду брать, ну, и туалет заодно.
        Кстати, там дрова твои, мы с ребятами вчера привезли. Уже готовые, только перенести их нужно в коридор, пока снегом не занесло.
        Гоша вместе с оперативником вышел за порог. Тот показал ему колодец и добавил:
        - Если на мозоли никому давить не будешь, спокойно станешь жить. Людишки наши, поселковые, все на материк смотрят. Только в этом году больше тридцати семей уехало, вернулись в свои родные места: кто - на Украину, кто - в Белоруссию. Ну, а мы всюду дома. Мне еще до пенсии восемь лет тут служить. Глядишь, и ты через годок получишь хорошую квартиру с отоплением, водой, туалетом.
        - А на хрена она мне? - изумился Гоша.
        - Жить будешь по-человечески.
        - Мне на пять лет и эта сгодится. Зачем голову лишними заботами грузить?
        - Э-э, не скажи, Гоша! Человек свое надумает, асудьба ему другое подставит. Так часто случалось здесь, на Северах. И ты заранее не загадывай! Никто не может свою судьбу наперед узнать, - загадочно улыбнулся оперативник Владимир.
        Гоше о многом хотелось расспросить человека, но тот глянул на часы, заспешил уйти, оставив поселенца один на один с самим собой.
        Человек не спеша вернулся в свою квартиру. Затопил печку, поставил чайник и решил умыться. Толькоснял рубашку, услышал шаги за стенкой, понял: кто-то из соседей вернулся с работы.
        Вскоре Гоша услышал кошачье мяуканье и женскийголос:
        - Муська, отвяжись! Я сама еще ни хрена не жрала.Успеешь налопаться, потерпи.
        Вскоре за стенкой послышался звон тарелок, ложек.Вот баба села к столу, отодвинув стул.
        И Гоша сказал:
        - Мадам, может, нам стоит познакомиться?
        Он тут же услышал, как упала на пол, коротко звякнув, ложка или вилка, а испуганный женский голос спросил:
        - Ты кто? Где ты? Откуда взялся, черт тебя подери?
        - Я - сосед! Совсем рядом живу, за стенкой.
        - Фу-у, а я думала, что нечистый объявился у меня! Ну, разве можно так пугать людей? - упрекнула соседка.
        - Я не со зла! Только вот вздумал познакомиться, все ж рядом жить станем, бок о бок. Не грех бы друг дружку по имени звать, - подбирал приличные слова Гоша.
        В ответ услышал:
        - А Вас как зовут?
        - Меня? Гнида! - выпалил лагерную кликуху, ставшую за долгие годы роднее имени, но, вспомнив, что он не на зоне и не с зэком базарит, тут же сказал имя, - Гошей зовут, Георгий, значит. А Вас как?
        - Марина, - сказала тихо, неуверенно.
        - Красивое имя! - нашелся сосед.
        - А Вы кто? Откуда приехали к нам?
        - Из Тиличик, - ответил, не подумав.
        - Так путина давно закончилась.
        - Я - не рыбак! Из зоны вышел, сюда на поселение определили.
        - О, Господи! Только этого нам не хватало, - донеслось испуганное. Соседка замолчала. Ее больше ничего не интересовало. На Гошины вопросы она больше не отвечала, а вскоре и вовсе куда-то ушла, оборвав короткое знакомство.

«Ну, и хрен с тобой!» - подумал Гоша вслед ей. И только сел к столу поужинать, услышал шумок с другой стороны. Поселенец уже не хотел знакомиться, он жадно ел рыбу. Тут же пожалел, что быстро она закончилась. Зато чая в избытке, пей, сколько хочешь. Гоша растягивал удовольствие и слушал, как сосед с другой стороны готовит себе ужин.
        Поселенец сразу понял, что этот сосед - пожилой мужик, холостяк, работает где-то на чистой должности, любит выпить. Тот и впрямь тяжело шаркал ногами по полу, это и выдало его возраст. Сам с собою разговаривал, - такое случается лишь от долгого одиночества. Вернувшись домой, он немного поработал на печатающей машинке, отпивая по глотку из бутылки. Потом он что-то ел из консервных банок, а к ночи, когда за окном совсем стемнело, запел. Поначалу тихо и невнятно, а потом, совсем согревшись, забылся и запел про «Ванино-порт», любимую песню всех зэков Севера.
        Гоша, не выдержав, стал подпевать вначале еле слышно, потом в полный голос.
        Вскоре сосед умолк и спросил самого себя:
        - И кто тут завелся? Ведь я один, но точно слышал другого. Кто-то подвыл. Нет, не померещилось! Вот хренатень! Рядом никого, а скулили вдвоем. Ладно, только подтянул, не потребовал сто граммов! Во, будет хохма: с чертом на брудершафт пить стану! Не-е, пора завязывать, коли глюки начались, - отодвинул бутылку, но не выдержал, - эту прикончу изавяжу! Эй ты, подпевала, вылезай! Давай бухнем!
        - Сейчас, - отозвался Гоша за стеной.
        - Чего? Так ты и вправду здесь? Не примерещился? - протрезвел сосед.
        - Ты двери мне открой. Я тут, за стенкой. В соседстве приморился, - проскулил Гоша, которого припекло одиночество.
        - Входи! - открыл сосед дверь нараспашку и, протянув широкую крепкую ладонь, представился коротко, - Игорь!
        - А я не только тебя наполохал, но и ту соседку, чтослева живет, с другого бока. Она, как узнала, откуда я здесь взялся, мигом с хаты убежала со страха.До сих пор не возникает, - хохотнул Гоша, добавив, - сюда меня прямо с зоны на отдельном самолетедоставили. Вот так-то! Двое мусоров шестерили всю дорогу, чтоб ничего не приключилось. Ссали, что соскочу с высоты, не дождавшись приземления. Но хрен им в зубы, подлым легавым! Такие как я раз в тыщу лет в свет появляются. Не резон раньше времени гробиться. Оно и вывалиться было некуда: внизу снег, тундра и колотун волчий, - а я кайф уважаю, - умолк Гоша, увидев бутылку на столе.
        - Ну, меня ты не достал. Подумал поначалу, будто радио заработало, но вспомнил вовремя, что эту песню там не включат. Про соседство не подумал, твоя комната давно пустовала. А вот соседка у тебя - говно. Я с нею даже не здороваюсь. Она - замужняя, дитя имеет. Ох, и горластый, ночами напролет орет. Я раньше в твоей квартире жил, из-за ребенка сбежал сюда. Спать не давал. Раньше та Маринка вместе с мужем в райкоме комсомола работала. Там они познакомились. Теперь их в отдел соцобеспечения перекинули. Короче, им не хуже и нынче, но как были говном, так и остались такими. Будь путевыми, им давно нормальную квартиру дали бы. Да они и здесь со всеми перегрызлись. Скандальные сволочи, сколько соседей выжили! И ты не выдержишь!
        - Мне деваться некуда. Разве только обратно в зону? Но кому охота? - отмахнулся поселенец, глянув на бутылку водки, стоявшую на столе.
        - А ты сюда, как понимаю, на поселение? Надолго ли? - спросил Игорь.
        - На пять лет. Уже и работу подобрали. Для начала водовозом, на лето обещали другую «пахоту» сыскать.
        - Значит, ассенизатором, - хмыкнул Игорь Бондарев. - Из своих никого не уговорили. Хоть и зарплата там хорошая, а в поселке полно безработных, на это место у тебя не будет конкурентов.
        - И меня не сфалуют! Я - не лидер, чтоб за всеми говно чистить!
        - Ты тоже из гордых? Тогда валяй в зону! Нынче любому делу рады, лишь бы оно оплачивалось.
        - А почему в говночисты не идут?
        - Алкашей посылали из вытрезвителя. Те пару сортиров почистят, им заплатят. Они как наберутся, из туалетов на носилках вытаскивали менты. Оно и понятно, там без водки нельзя, задохнуться можно насмерть. Потому платят хорошо, что для здоровья работа вредная. Пока зима стоит - терпеть можно, зато летом спасения нет. Вот и отлавливают первого провинившегося. После такого алкаши не то про водку, о квасе забывают, - нарезал хлеб Бондарев и, положив его на стол, предложил, - давай выпьем, Гоша, чтоб не застрять нам в чужом гальюне. А свой мы как-нибудь почистим по очереди. Ведь сами пользуемся. Теперь и ты подключишься.
        - А те наши соседи чистят за собой? - спросил Гоша.
        - То как же? И меня заставили, хотя я им не пользуюсь неделями. Ну, да все равно достали! - налил в стаканы по половине и, взяв свой, предложил: - За знакомство!
        После второй дозы на душе потеплело. Языки развязались. Мужики стали доверчивее и вскоре узнали друг о друге всю подноготную.
        - Я ж с чего в эту дыру загремел, конечно, не с добра. Ведь юрист, в Магаданской госбезопасности работал. Еще в те времена! Тогда все по приказу было. Это теперь дозволено спорить. Мы о том и не мечтали. За любую мелочь могли поставить к стенке и размазать молча. Как моего друга шлепнули. Знаешь, за что? На параде первомайском шел в общей колонне и не доглядел, как портрет вождя, который он нес, повернуло ветром обратной стороной, лицом к Кольке. Так он и пронес его мимо трибун. Посчитали это глумлением над вождем, назвали мужика шпионом и диверсантом. А он был простым сантехником при институте. Когда я попытался вступиться, сказали, что поставят рядом, если еще рот открою. А подыхать не хотелось, замолчал. Все ждал Кольку, думал,бойдется, выпустят. Напрасно, мой друг не вышел, - затих Бондарев.
        - Так ты из-за него сюда возник? - не понял Гоша.
        - Да тут он ни при чем. Стал я, как и все, выполнять приказы молча. А через годы, когда одного вождя сменил другой, нас, молчавших, помели из органов подчистую. Всех до единого. Многих с лишением званий и наград. Никого не интересовало, как они нам давались. Почему так мало из моих коллег дожили до пенсии? Да все оттого, что одних убрали молча, другие тихо скончались сами, а все потому, что не может человек долго жить в разладе с самим собой. Нам приказывали, кого арестовать, кого сунуть на зону в Мангышлак, кого запихнуть в психушку. Я ведь не о сталинских временах, о Брежневе говорю. При нем Колымские зоны не пустовали. Да и те времена прошли. Трижды меня понижали в звании. Я все терпел, ждал пенсии, чтоб с путевой уйти на отдых. Но опять поменялся вождь, и тогда нас тряхнули капитально. Какой-то борзой журналист написал громадную статью, где разгромил госбезопасность и назвал по именам всех, кто, как он сказал, виновны в гибели людей. Многих! Меня не обошел. Первыми после той писанины уехали сын с женой. Они стали началом. Потом друзья и знакомые отвернулись. Им было стыдно общаться, они
закрыли передо мной двери. Я чувствовал себя волком среди людей, лишним в человечьей стае. Но это было не все. На меня начались гонения. Увольнение с работы уже не удивило, но и в другое место не брали. А у меня, как назло, никаких сбережений.
        - Как же ты продышал? - перебил Гоша.
        - Устроился в артель золотоискателей. Там моя биография никого не интересовала. Но вся беда в том, что эта артель работала только летом. Зимой живи, как хочешь. Ну, когда вернулся в город, моя квартира оказалась занятой чужими людьми. Я обращался в прокуратуру, в милицию, а мне ответили, что осе годы я жил в ведомственной квартире, а теперь дом относится к муниципалитету. Те искали меня все пето, не найдя, вселили семью военнослужащего. Мои вещи и мебель хранятся на складе милиции. Так вот и остался бездомным. Хорошо, что встретил своего коллегу, из уцелевших. Он вовремя сориентировался и уехал на Камчатку по моему совету. Я ему еще тогда блестящую характеристику дал. Она очень помогла в тот момент. Взял он меня с собой. Я уже во все тяжкие ударился, спиваться начал. Он за шкирняк из пропасти вытащил. Отмыл, подкормил, успокоил и привез в Петропавловск. Привел к своему другу, тот в авторитете был у местных. Вот и устроили в райсовет. Должность не громкая, зарплата не кучерявая, но как-то тяну. Теперь сам связями обзавелся, обещают меня взять на рыбокомбинат в поселок Октябрьский, юристом. Даже
жилье дадут приличное. Главное, выждать, когда их юрист уйдет на пенсию. Тому три месяца осталось. Я сразу на его место. Сам понимаешь, там зарплата втрое выше нынешней.
        - А баба согласится?
        - Нет у меня жены. С первой развелся, второй не обзавелся, - вздохнул человек.
        - Как же обходишься? - удивился Гоша.
        - Ну, бабы есть, не без них, но временные. Когда в командировки посылают, отмечаюсь у них. А здесь никого нет. Не хочу рисковать. Бабье тут гнусное, горластое. Чуть в гости пришел, норовят охомутать. Каждая стерва не ниже королевы себя держит. А глянешь повнимательней, такая же дешевка, как и другие. Все ищут шею покрепче, на которую с ногами взобраться можно. Да еще под юбку норовят загнать. Чуть от нее в сторону - кипеж поднимают на весь поселок. Грозят наездом ментов.
        - Вот это ни хрена себе! - трезвел Гоша.
        - Помни: и тебя к рукам прибрать постараются. Водовоз и ассенизатор - самые денежные мужики.
        У них навар всяк день, без задержек. Потому берегись облавы, Гошка! Поймают за самые! И пока не распишешься, не отпустят! - хохотал сосед.
        - Меня не поймают! - усмехнулся поселенец.
        - Значит, тебе повезет! Но выхода нет, когда прижмет мужичье, что будешь делать?
        - На зоне передышал, как-нибудь и здесь перебьюсь. Пять лет, а потом на материк уеду. Найду себе там из своих, я ведь без особых запросов, - отмахнулся Корнеев.
        - Ты за что сидел?
        - За фарт.
        - Воровал?!
        - Ну, да! И что с того?
        - Здесь завяжи с этим. Уроют мигом. Народец крутой. У нас года два назад появились
«гастролеры» с материка. Кажется, из Ростова. Дня три они здесь погуляли, пока их не прижучили в гостинице. Менты бзднуть не успели, как местные разнесли фартовых в клочья, устроили самосуд. Ну, и найди убийц! Толпа собралась больше сотни человек. Каждый приложился. А кто убил, так и не нашли. Ни сажать, ни судить некого. Зато спокойно стало. Видно, слух дошел до материка - наши получили выговоры за то, что прозевали самосуд. На том все и закончилось. Ну, еще одна баба, та из приезжих, новенькая, стянула в магазине колготки. Ее на другой день с «волчьим билетом» на материк выкинули, вспомнил Игорь Павлович.
        - Круто, - грустно согласился Гоша. - Что ж это за фартовые возникли, которые закон нарушили? Почему местных фраеров трясли? Иль нет тут банков, магазинов? Зачем на пыль позарились?
        Бондарев хохотал, согнувшись пополам:
        - Гоша! Ну, уморил, сукин сын! У нас в поселковых магазинах нет золота и мехов. Ты зайди в любой. На весь поселок три магазина, товар - глянуть не на что. Здесь живут либо временщики, кто каждую копейку копит для материка, либо те, кому уехать некуда, нигде не нужны, короче, алкаши. Как понимаешь, ни те, ни другие не делают дорогих покупок. И берут в магазинах только необходимое и жратву. Деньги держат на вкладах.
        - А кого трясли фартовые? - изумился Гоша.
        - К двоим охотникам влезли, оружие поперли. У Николая Притыкина забрали восемь соболей. Они еще невыделанными оказались. Ну, еще лису. С десяток горностаев. У Хабаровой с десяток норок, несколько песцов и пару куниц. Те в это время были на охоте. Баба Николая, понятное дело, не хватилась. У детейвнуковдосматривала. А у Хабаровойивовсе никого в доме не было. Все внуки - в науке. Фартовые воспользовались. Влезли к главврачу. Там не поживились особо, денег не нашли. Да и откуда у нынешних докторов «бабки»? Если хлеб купит, чай без сахара пьет. Вот и сперли у него единственное кольцо, которое после смерти жены не носил. Он тоже не хватился за ненадобностью.
        - Фу, говноеды, крохоборы, шпана! Какие из них фартовые? Нет бы банк тряхнули! - возмутился Георгий.
        - Во! На нем и засыпались! Решили, что с наскоку возьмут, но просчитались. Там два деда и поныне сторожат. Гадом буду, они еще с Суворовым в поход ходили. Короче, нагрянули они, решив сначала оглушить дедов. Ну, и стали подкрадываться к банку, подумав, что деды кипеж не поднимут. Обчистить казну и смыться ночью в Октябрьский. Оттуда судном в Питер.
        - Откуда знаешь, если их толпа разнесла? Или в деле с ними был? - прищурился Гоша.
        - Милиция лодочника разыскала, которого воры наняли. Он и сказал, что согласился подбросить в Октябрьский, а там с судном помочь, узнать, какое туда пойдет.
        - Ну, и как же их «плесень» накрыла? - перебил Гоша.
        - Сунулись они к окну. Там темно, стариков не видно и не слышно. Тихо, как в могиле. Ну, решили через чердак, благо, лестница у стены лежала. Влезли, опустились в коридор, и тут на них собаки выскочили, следом старики. Двое сообразили и мигом на лестницу, а третьего достали. Но он, гад, вывернулся, успел по лестнице удрать. А собаки следом! Шум, гам подняли. Тут люди повыскакивали, проснувшись невзначай. Поймали их не сразу, только когда развиднелось. Все мужики из домов выскочили. Тут и охотники вернулись на выходные, в баньке решили попариться. Обнаружив пропажу, хотели утром у соседей спросить, не видали ль, кто к их домам подходил. Короче, попытали фартовых всей толпой, запинали вконец. Потом, слышал, что банковские деды особо расстарались. Да и охотники достали не слабо. Только главврач не тронул. Он даже с постели не встал. Ему кольцо на работу принесли и отдали.
        - А за что размазали? - удивился Гоша.
        - За то, что воры! Тут, в Усть-Большерецке, хватает судимых. Они отстроили поселки и установили свои законы: за воровство - смерть. И ту бабу за колготки убили б. Спасло то, что у нее трехлетняя дочь была. Вцепилась в мать руками и ногами, не оторвать. А на ребенка у кого рука поднимется? Так вот и спасла мамку детской любовью своей, удержала в жизни. Где-то в другом месте приживутся, но воровать баба уже не станет. До конца будет помнить, как едва не поплатилась жизнью за соблазн, - умолк Игорь.
        - Да, на мелком попалась. А ведь все с того родится. Получилось удачно в первый раз, дальше само собой поехало. Остановиться тяжко. Если однажды нажрался пряников, хлеба уже не хочется. Да и жизнь в фарте другая, не такая, как у фраеров. Они дышат как падлы. День ко дню до получки. Которой ни на что не хватает. Фартовые за один миг могут обеспечить себя до конца жизни.
        - Она у них короткая, - усмехнулся Игорь и добавил, - такую обеспечить немудро…
        - Верно. А знаешь почему? Не умеют вовремя остановиться, потому горят! А если бы знали меру, дольше жили б, - признал Гоша.
        - Вот и завяжи вовремя. Здесь иначе нельзя, - подытожил Бондарев.
        Нет, не удалось поселенцу отдыхать три дня. За ним уже на следующий день пришел человек из коммунхоза и убедил Корнеева выйти нынче на работу.
        Георгий не стал спорить. Привез воду в больницу и детский сад, в пекарню и в магазин, в милицию и на почту, а потом до глубокой ночи обслуживал частников. Возил воду в дома и квартиры, не забыл и себя. Прежний хозяин держал в запасе две порожние бочки. Вот только второй соседке воду не привез. Та не просила, сам не набивался с помощью.
        К ночи, возвращаясь домой, зашел на пекарню, попросил дать хлеба. Ему вынесли три буханки, горячие, румяные. Пекариха сказала, что каждый день будет давать хлеб Гоше бесплатно, ведь без водовоза пекарня беспомощна.
        Вернувшись домой, посчитал, сколько сегодня заработал.

«Пусть не густо, но на жратву хватило б», - подумал довольно и решил на завтра отовариться харчами, а нынче перебиться на хлебе.
        Съев почти буханку, лег спать, не раздеваясь. Устал, вымотался за день и уснул мигом. Он не слышал, как стучал ему в стену Игорь, звал пообщаться, пропустить по сто грамм. Бондарев понял, что намучился поселенец за день и теперь не до выпивки, вырубился человек, едва добравшись до койки.
        Гошу не разбудил даже оголтелый, громкий крик ребенка за стеной. Он орал так, что даже глуховатый Бондарев затыкал уши и ругался:
        - Черт бы вас побрал таких родителей. Высрали недоноска и успокоить не могут. А соседям хоть удавись, никакого отдыха.
        - Давай, дочка. Кричи громче! Тоже мне сосед сыскался! Мне воды не привез, а как ребенка искупать? Иль у поселенцев нет мозгов, поморозило их? - ворчала Маринка, хмурясь.
        Рано утром она решила сходить к Гоше и попросить привезти ей воду, но соседа уже не было. Он ушел на работу раньше, чем проснулись соседи.
        Дни шли, похожие один на другой как близнецы. Но Север непредсказуем, затишье зимой всегда бывает коротким. Так и теперь, пурга подкралась внезапно, среди ночи, взвыла в трубе голодной волчицей, дыхнула в окно морозной глоткой и поскакала по крышам, срывая с них куски железа и рубероида.
        Вскоре захлопали двери и ставни, послышался собачий визг. Какую-то псину сорвало ветром от конуры и понесло без спроса в глухую ночь.
        У кого-то белье с веревки сорвало и волокло по улицам поселка, раскидывая исподнее и постельное на чужие балконы, в подъезды. В такую непогодь сидеть бы дома, ведь пурга лишь набирала силу. Что будет утром? Вряд ли кто насмелится высунуть нос, но надо накормить коня. Кто знает, сколько дней продержится пурга. Людям непросто переждать ее, скотине тоже нелегко.
        Выглянул в окно Гоша, понял, что через час-другой и вовсе не выйти наружу. Натянул телогрейку на плечи и потрусил к конюшне короткими перебежками, прячась за дома, хватаясь за столбы при сильных порывах ветра.
        Гоша и не знал, что его увидел из окна милиции дежурный оперативник и, удивленно вытаращившись, сказал в пустоту кабинета:
        - А у этого сукина сына не все отморожено, если про скотину беспокоится. Ишь, как торопится! Хотя, если конь сдохнет, поселенцу за него и отвечать своим карманом. Вот и шустрит, деваться некуда…
        Гошка бежал, отворачиваясь от ветра. Холод забирался под телогрейку, выдавливал из него последнее тепло. Ноги в резиновых сапогах и вовсе онемели от мороза, но человек забыл о себе. Вот еще немного осталось, каких-то полсотни шагов. Поселенец делает рывок, но доска, оторванная ветром, больно ударила по голове, свалила с ног.
        Наблюдавший за Корнеевым оперативник мигом выскочил из милиции и вскоре затащил человека в отдел, положил на скамью рядом с обогревателем.
        Когда Георгий открыл глаза, долго не мог понять, где находится. Когда дошло, подскочил с лавки пружиной, закричав:
        - За что?! Я ж ничего не украл!
        - А тебя не приморили. Иди к себе на конюшню. Ведь если б я тебя не подобрал, ты б уже дуба врезал. Вот и приволок, чтоб жил. У нас на Севере друг другу помогают, не глядя, кто есть кто! Уже потом, после пурги разберемся, а сейчас жизнь сберечь друг другу надо. Разве ты не помог бы мне, окажись я на твоем месте? - спросил оперативник.
        Гоша съежился, поймав себя на мысли, что сам, конечно, прошел бы мимо легавого, еще и порадовался бы, что одним меньше стало.
        Оперативник, глянув на поселенца, понял все без слов и предложил грустно:
        - Давай попьем чаю. Согреешься и пойдешь к себе на конюшню. Там у тебя никаких условий. Так что пей, Гоша! Хоть я и мент, но здесь, на Камчатке, да еще в пургу, все друг другу пригождаются. Вот ты моей матери не отказал, привез воду позавчера. Сам перенес в дом и денег не взял, за стол не сел, хоть и звала. Сказал, что у самого есть мать, может, и ей кто-нибудь поможет. И моя мамка молилась за тебя, чтобы ты со своей увиделся, чтоб дожила она с тобой до глубокой старости в тепле и в радости.
        - Матери все одинаковы! - согласился Гоша.
        - Ой, не скажи! Нам такое видеть приходится, что иную мать к стенке поставить не жаль и накормить автоматной очередью…
        Гоша, услышав, закашлялся, чаем подавился. Не поверил ушам и спросил:
        - Это про баб?
        - О некоторых из них. Вон неделю назад привезли из села бабу. Нагуляла ребенка от парня, с которым встречалась. Его в армию забрали. Она с его другом схлестнулась. Тот сказал, что не останется с нею, если та родит ребенка. Ну, баба - к врачам. Те глянули и рассмеялись: «Какой тебе аборт? Готовься к родам!». Девка деньги предложила, врачи отказались. Даже бабки не взялись плод вытравить, греха побоялись. Вот и пришлось ей рожать. А едва ребенок на свет появился, она его за сараем в навозную кучу закопала. Отцу с матерью ни слова не сказала. Родила тихо, думала, обойдется все. Но куда там: к матери той девки соседка шла и как всегда через огород, мимо той навозной кучи. Услышала плач, подошла на голос и откопала. Спросила соседей про ребенка. Те - ни сном ни духом. Мамашка тоже отказалась. Та баба вместе с мужем привезли малыша в милицию. Мы давай искать, кто ходил на сносях, но ничего не нашли. Все, кто должны были родить, благополучно разрешились и детей растили. Но откуда это дитя взялось? И почему его, едва родившегося, убить решили? Вот и вернулись к той бабе, что ребенка привезла, мол, покажи,
где откопала его? Ну, привела она. А с нами пожилой сержант был. Едва мы в дом ступили, он ту девку за сиську как хватил, из нее молоко так и брызнуло, что от коровы. Спорить стало не о чем, спрашивать тоже. Взяли мы в наручники ту бабоньку и в милицию привезли. Ребенка в дом малютки отправили, в Петропавловск, его через месяц усыновили, а мамку - в зону. На пять лет. За это время поумнеет.
        - А как же хахаль, который подбил ее на это дело?
        - Он написал своему другу в армию, что по его просьбе провел проверку боем. Девка оказалась неверной, такую в жены брать нельзя. Вот только цена гой проверки дорогая, едва не стоила жизни ребенку.
        - Бабы все разные, но ни на одну нельзя положиться, а уж довериться и подавно, - согласился Гоша после паузы.
        Выйдя из райотдела, сплюнул на порог и обложил оперативника отборным матом.
        Уже возвращаясь из конюшни, зашел в магазин, хотел купить водки, но продавщица отказалась продать, сказав, что ей милиция запретила отпускать спиртное поселенцу.
        Гоша завелся с пол-оборота:
        - И ты уши развесила, кобыла немытая? Ну, погляжу, как дышать будешь без воды! Побегаешь за мною, мартышка сракатая! Пусть тебе менты воду носят, мать твою! - выскочил из магазина.
        Следом за ним старик вышел, взял за плечо:
        - Давай деньги, я куплю.
        Через минуту отдал Гоше водку, не слушая благодарностей. Поселенец побрел домой через пургу, сгибаясь чуть ли не пополам. Он еле ориентировался. Улицу перемело заносами. Дома сплошь завалило снегом, они походили на пузатые сугробы, тесно прижавшиеся друг к другу плечами. Едва различимый свет от фонарей не мог осветить дорогу. На ней никого. Поселок будто вымер. Даже собаки не выскакивали из подворотен. Ни в одном окне не горел свет.
        Гоша шел, ориентируясь по столбам. «Возле этого надо повернуть на свою тропинку, но где она?» Даже намека нет на человечье жилье. А пурга набирает силу, сгибает, валит с ног. «Вот тут должен быть наш дом», - шарит человек в непроглядной снежной круговерти. Делает еще пару шагов и нащупывает что-то твердое. Ухватился обеими руками, боясь выпустить, потом вгляделся. Узнал угол дома и на ощупь побрел к своей двери. Едва он ее открыл, его окликнул Бондарев:
        - Гоша, это ты?
        - Я. Еле добрался. Будто ослеп, ни хрена не видно в пурге. Все столбы по улице перещупал, как баб в бане. Что творится, не передать! - сдирал с плеч задубевшую от холода телогрейку.
        Сапоги помог снять Игорь и, качая головой, сказал:
        - А ноги ты поморозил. Глянь, как побелели. Портянки жидкие. Тут на пургу вязаные носки нужны. Надо старухам заказать. Пока мои наденешь. Старые они, протерлись на пятках, но на первое время сойдут, - принес со двора снег в тазу, велел поселенцу растереть ноги, а сам принялся растапливать печь.
        Когда дрова уверенно взялись огнем, поставили чайник. Тот вскоре загудел, набираясь теплом.
        - Нет, Игорь, так не пойдет. Давай картошку сварим. У меня под печкой целый мешок. Чего беречь? Жрать надо! В зоне и то три раза в день кормят. А мы на воле. Кто мешает похавать вдоволь? Хотя мне водку не продали, - рассказал Гоша о посещении магазина. Достав бутылку, рассмеялся, - если мне нужно, всегда сыщутся те, кто выручит.
        - Слушай, а тебя вчера банщица и заведующая детским садом искали. Имей в виду, - вспомнил Бондарев.
        - Баб иль воду? Обе кикиморы староваты для меня, а воду только после пурги. В такую крутель кобылу не поведу с конюшни, да и себя жаль.
        - Но придется после пурги их на первую очередь ставить!
        - Э-э, нет, сосед! Тут ты мне не указ. Сам знаю, кого поить раньше. Оттого поначалу - больница, потом пекарня, а уж после - детский сад, школа и другая белибердень.
        - Ох, и высокомерный ты, Гоша! Продавщицу унизил, пусть она не в твоем вкусе, но ведь женщина! К чему обижать?
        - Кончай, сосед, наезжать. Все мне мозги сопишь, ах, вы, северяне, - особая шайка!
        - Ни шайка, особые люди! - вставил Бондарев.
        - Ты крутил мне на уши баранку, вроде поселковые не воруют. Никогда и нигде не возьмут чужое?
        - Да! - кивнул Игорь.
        - Не пизди! И твои северяне как все тыздят все, что плохо лежит. Своими глазами видел!
        - Что ты мог узреть?
        - Сам знаешь, рядом с конюшней дом строится. Так вот оттуда доски таскают не только мужики, но и дети, и бабы. Даже рубероид волокли ночью, листы железа. Именно по темноте. Много раз встречал таких, а ты трепался. Люди везде одинаковы! Никто не пройдет мимо доступного.
        - Я говорил о том, что друг у друга из квартир не воруют.
        - А о колготках помнишь? Это не квартира! Баба потянула не с добра. Может, ей надеть было нечего, и на пожрать для ребенка не имела. А вы вместо того, чтобы помочь, урыть хотели бабу. Да еще гоношитесь своей честностью. Вот только сама продавщица в натуре ни на одну зарплату дышит. У нее жопа в три обхвата, ни в одну дверь не протискивается, - смеялся Гоша.
        - У нее муж - бизнесмен. Ей вообще можно не работать, - горячился Игорь.
        - Не чеши лысину, она и так голая! Какой бизнесмен осядет в этой дыре? Только отморозок чокнутый. Да и бабу имел бы путевую, а не эту кадушку. Я хоть и голодный нынче на девок, но такую даже за большие баксы отказался б поиметь.
        Бондарев, услышав последнее, громко рассмеялся и разбудил ненароком ребенка, спавшего через стенку. Тот так заорал, что перекрыл голос урагана за окном.
        - Ну, развеселились, козлы! Рыгочут, будто в бухарнике. Ребенку спать не дают, - послышался голос Маринки.
        - Слушай, ты, крыса облезлая, захлопнись, пока вовсе не достала! Я - у себя дома, и ты мне - н указ! А будешь выступать, я тебе шустро рога обломаю! Гнилая параша! Еще хавальник отворяет! - воз мутился Гоша и тут же услышал голос мужа.
        - Слышь, ты, крутой? А ну, открой дверь на секунду! Я научу тебя, как нужно с людьми разговаривать!
        - Научи свою жабу. Она нас козлами назвала а я как должен с ней базарить, по-твоему? Пусть радуется, что за стенкой дышит, не то все мурло ей подпортил бы! Будете выступать, устрою веселуху вам! Завтра принесу приемник, и с семи утра и до одиннадцати вечера на пределе молотить будет. Посмотрю, как вы тогда взвоете! Мне это устроить вам проще, чем два пальца обоссать. Дня не выдержите, сами с хаты смоетесь вместе с тараканами! - грозил Гоша.
        За стеною стало тихо. Даже ребенок перестал орать, словно понял: взрослых дядек нельзя злить бесконечно. Они не только грозить, но и наказать сумеют.
        В этот вечер Гоша долго сидел у печки рядом с Игорем.
        - Послушай, сосед, может, давай разберем перегородку в коридоре? Не нужно будет на улицу выходить. Сразу из двери в дверь в любое время, что нам друг от друга прятать? Живем на виду и на слуху. Как ты? - спросил Бондарев.
        - А что? Давай! Так удобнее будет! - согласился Гоша.
        - Сколько сейчас времени?
        - Да только семь часов. Пошли сейчас. Чего ждем и теряем время? Завтра, кто знает, как день сложится?
        Пока двое соседей разбирали перегородку, разделявшую их, третий сосед, перекрывая крики и визг ребенка, проклинал и материл обоих мужиков за шум, поднятый ими. Дочка, привыкшая к идеальной тишине, заходилась в истерике и орала, надрывая родителей.Нобыли бессильны. Они понимали, что, задев Гошу, взяли на себя его гнев и получили отпор. Но больше всего боялись, что поселенец сдержит обещание, с приемником. Как жить тогда? Куда деваться?
        Ребята, ну, можно потише? - взмолилась Марина, когда в коридоре загремел топор, завизжала мина, а вот и молоток грохнул.
        Мужчины не слышали голос соседки и торопились снести перегородку быстрее.
        Вот уже половину ее снесли. Ярко полыхают и почках сухие доски. Пусть недолгое это тепло, нойне погоду каждая капля дорога.
        - Глянь, и тот хмырь горячится. Наблюдал за ними в щель, а теперь свою стенку сносит. Вишь, юмором крутит, уже одну доску выломал! - указал Гошка на второго соседа и спросил, не выдержав, - ты чего тужишься? Мы тебя в свою кодлу не звали и не возьмем.
        - Ты помоги мне! Разогни гвозди со своей стороны, чтоб можно было вытащить. Забил же какой-то хрен насмерть. Дом разваливается, зато гвозди как новые, будто из танковой брони, - поддел тот топором доску, нажал изо всей силы, ручка топора хрустнула, сломалась.
        Бондарев, оглянувшись на соседа, от души рассмеялся. Тот стоял злой, взъерошенный как мальчишка.
        - Ну, что Андрей? Нет второго топора?
        - Откуда возьму?
        - А чем с Гошкой будешь разбираться?
        - Да ладно, Игорь! Давай заодно и нашу перегородку снесем.
        - Зачем?
        - В одном доме живем. К чему на конуры делиться?
        В это время в коридоре появилась Маринка. Увидев вырванную из перегородки доску, схватила мужа за руку:
        - Ты что надумал? Вернись в дом! Дочка заходится, помоги успокоить ее. У меня уже сил нет.
        - Да иди ты! Баба - ты, в конце концов, вот и разберись с нею. Здесь и без тебя обойдется.
        - Андрей, пошли в дом! - потянула за локоть настырно.
        - Отвали! Не доставай! - вырвал руку и, открыв дверь в квартиру, впихнул туда жену.
        Через час в коридоре не осталось ни одной перегородки. Мужики не просто сломали, но убрали с глаз, даже полы подмели, весь мусор из углов вытащили и вынесли за дом. В коридоре стало светло и просторно.
        - Вот угомонится буран, залью все бочки водой доверху, а пока берите из наших, сколько нужно, - предложил поселенец.
        - Не обижайся, Гош! Не с куража я бухтел. Дочка родилась слабая, сразу с пороком сердца. Может, израстется, если повезет. Ей покой нужен, на шум тут же просыпается и скандалит. Дома с бабой шепотом говорим, и то слышит. Не жизнь, сплошная молчанка. Ни телевизор, ни приемник не включаем. Лишь когда в коридор выхожу курить, с собой беру карманный, слушаю через наушники. В детсаде с нашей измучились. А что делать? Маринка не может с дочкой дома сидеть, работать надо, иначе жить будет не на что.
        - А кем ты работаешь в собесе? - спросил Андрея Бондарев.
        - Бухгалтером. Маринка - инспектором. Мы с нею еще тогда финансово-экономический закончили, а нас в райком комсомола загнали. Куда деваться? Не откажешься! Мигом в поле зрения КГБ попадешь. Эти прицепились бы к любой мелочи. Вон мой друг, Ванек, поехал в Штаты и не вернулся. Остался там. И мне написал, как устроился. Всего-то детским врачом работал, и там тоже, но получает в пятнадцать раз больше. Купил себе дом двухэтажный и машину. Жена еще не устроилась на работу, ребенка вынашивает. Так вот они нас зовут, чтоб не мучились в этой дыре! Эти ребята здесь жили, с нового года пропадали. Ребенка заиметь даже не мечтали, и теперь вот и страх прошел. Ну, прочли Ванюшкино письмо. Да только дудки: руки коротки, меня за жопу взять, - власть поменялась. И уже ни ФСБ, а я им по локоть отвешу. Ни хрена они мне не сделают за переписку с заграницей. А если не смогу набрать своим на операцию в Москве, отправлю их к Ваньке. Гут ближе и дешевле. Следом сам рвану. Может, тоже1ам останемся. С голоду не сдохнем. Здесь на детсад половина Маринкиной зарплаты уходит, остальное - в оплату за эту конуру. Ведь давно наш
барак списан. Нет его на балансе коммунхоза. Потому не ремонтируют, а «бабки» дерут. Но за что? Если дом в документах не значится, куда идут деньги? Конечно, на карман жилищников. Сколько говорил о том, никто слушать не хочет, значит, свою долю имеют. Ведь таких лачуг в поселке тьма! И все по-прежнему, мы мучаемся, кто-то жиреет. Сплошной мрак, страна воров и дураков! - возмущался Андрей.
        - А ты не думай о плохом, лучше выпей! - предложил Гоша, налив соседу в стакан.
        - Мне вон тоже получку дали за месяц. Прикинул, на нее только хлеб покупать через день. О другом и не мечтай. А еще говорят, чтоб не воровал. А как дышать? Жрать тоже хочу и не один хлеб! Уж не говорю, что и задницу прикрыть нужно, обувку купить, да хоть кастрюльку с тарелкой! Но на что? - вставил Гоша.
        - Оно и у меня не легше. До получки кое-как дотягиваю, а возьмешь ее в руки, не знаешь, как все дыры заткнуть. И самая большая беда, что приработков нет. В этой дыре нашей - самая высокая безработица, - сетовал Бондарев и добавил, - ты хоть к Ваньке сорвешься, а нам убегать некуда и не к кому. Так и будем мучиться до конца. Надеяться не на что. И лучшего не ждем, - встрял Игорь.
        - Мне дочку надо вырастить, поставить на ноги, да и жена совсем вымоталась, устала, - поделился Андрей.
        - Вредная она у тебя, злая!
        - Нет, Гоша, ошибаешься. Маринка - очень добрый человек, но ситуация подмяла. Нужда заездила вконец. Ведь работаем вдвоем, а куда идет зарплата? На жратву. Отложить, накопить не получается никак. То жене сапоги, то мне куртку купить нужно. Не будешь в заплатках ходить. Вот тебе и накрылись сбережения, - жаловался Андрей.
        - Мужики, ну, чего мы расхныкались? За окном буран воет, а мы - в тепле, при свете, за столом! Есть, что пожрать, даже выпить сообразили. Никакая вошь нас не грызет! Отдыхаем из-за бурана. Кто б на это глянул в зоне? Вытолкали б из барака пинком наружу и велели бы вкалывать.
        - Да что в такую непогодь сумеешь?
        - Лед заготавливать для рыбокомбината, сети рыбакам плести, ящики для рыбы сколачивать. Работы - прорва, только успевай.
        - Ребята, я рыбы пожарила. Поешьте, пока горячая, - вошла Марина, поставила рыбу на стол.
        - Доча спит?
        - Только что уснула. Я ей приемник твой включила. Удачный концерт транслировали. Она даже подпевала певцам, а теперь спит. Впервые не обращала внимания на голоса.
        - Видно, поняла, зелень, что от нас как от перхоти не избавиться! - хохотнул Гошка и тут же услышал из-за стены детский плач. - Разбудил! Мать моя - вшивая курица! - сетовал человек.
        Маринка бегом рванулась к ребенку, а мужики, пользуясь непогодой, отдыхали, расслабились, разговорились.
        - Нет, раньше мы здесь жили здорово! Рыбы ловили, сколько хочешь. На зиму не только себе, собакам и кошкам заготавливали. А теперь за одну рыбину штрафуют. За три уже судят и срок дают! А эту рыбу, что, Дума вырастила?
        - Ага, икру метали! Лично Немцов и Хакамада по метали!
        - Слушайте, мужики, а давайте в осень скучкуемся и вместе наловим рыбы на зиму? Все подспорьем будет. Речка у нас близко, никакой инспектор не увидит и не придет!
        - предложил Андрей.
        - Ты же в Штаты намылился, - напомнил Гоша.
        - Покуда трех рублей на дорогу не хватает. Кто мне добавит на билеты?
        - А Ванька?
        - Он - не банкир. Обещает приютить на первое время, а забот у него и своих хватает.
        - Нет, он - не корефан! У нас с этим проще! Вот отпашу положняк, нарисуюсь на материк, в свою кодлу. Покуда покайфую с месяц-другой, отведу душу на бабах, а уж потом фартовать с кентами пойду. Гулять будем снова. От Мурманска до Ростова, от Одессы до Хабаровска! Нынче - в Москве, через пару дней - в Омске, потом - в Сочи! И ни о чем душа не болит, никакие заботы не тревожат. Нет, мужики, не стоит жениться, заводить детей. Они вяжут клешни хуже браслеток и берут за горло злее паханов, не дают дышать. Я же не хочу пахать на кого-то, только на себя, дорогого и любимого! - хохотал Гоша.
        - Тихо! Пацанку разбудишь! - цыкнул Игорь.
        Корнеев мигом подавил смех.
        - А у тебя нет детей? - спросил Гошу Андрей.
        - Откуда? Он полжизни в зонах канал! - опередил поселенца Игорь.
        - Зато от меня не ушел родной сын с женой. Не бросили как собаку! Не проверял я, как привели при- говор в исполнение сотне мужиков! - встал из-за стопа Георгий и вышел от Игоря без оглядки.
        Лицо Бондарева покрылось пятнами. Ему так хотелось набить рожу поселенцу за все сказанное при Андрее, но сдержал себя. Да и сосед почувствовалсебя неловко, будто невзначай заглянул через замочную скважину в самую человеческую душу.
        - Я пойду к себе. Спасибо, Игорь. Извини, если что не так, - тихо закрыл за собою двери Андрей. Я Бондарев выключил свет. Но спать не ложился, а сидел за столом, ругал Гошку: «Сукин сын! Что ты знаешь? Что понимаешь в жизни? Облил грязью ни за что. Тебе бы мою долю, давно сковырнулся бы. А я живу, выстоял назло всем! Хотя сам не понимаю зачем? Может, лучше было бы, как другие, влететь! под пулю? Не пришлось бы пережить того, что случилось. Может, и меня вспоминали б добром, любили б и мертвого. Это куда лучше презрения живых. Сколько лет прошло, а все стоит в памяти, будто вчера случилось. Нет, не простят меня, знаю, не нужен им Я пора забыть. Но почему не могу? Иль я слабей всех? Я Другие в моей ситуации заводят новые семьи, и толь ко у меня все мимо. И даже паршивый поселенец высмеивает, считает, что жил лучше, чище и правильнее меня. Вот недоносок! Еще с десяток лет назад я побрезговал бы поздороваться, а теперь живем рядом, даже едим и выпиваем за одним столом как равные. Но что меж нами общего? Да ничего! Кто - он, и кто - я? Хотя бы взять Андрея. Попробовал бы при мне заикнуться, что хочет в
Штаты уехать насовсем. Давно сидел бы в камере. А теперь о загранице все мечтают вслух, словно сбесились, и никого не пугает недавняя крамола. Даже президент добивается послаблений и упрощений в оформлении документов на выезд в Америку своих россиян. Мы за такие мысли расстреливали, - вытер испарину, закурил. - Потому теперь прячась живу. Дышу шепотом, чтоб не увидели и не узнали. Ведь у тех тоже были дети, они многое знают и помнят. Начнут еще шарить в верхах, разыскивать на высоких должностях, а я на самом дне залег. Здесь никто не откопает. Разве только Гоша трепанется? Но кто ему поверит? Он даже в этой дыре - никто!» - успокаивает себя Бондарев.
        За тонкой перегородкой не спится Гошке. Поселенец выпил уже три стакана чаю, сел к окну. Там черная пурга в стекло колотится пьяной бабой. Разгулялась, теперь дебоширит всем назло. Молотит изо всех сил в дряхлые стены, в окна, да так, что стекла дрожат. Гошка видит, как заметает снегом окно. Еще немного и через него уже ничего не увидишь. «Сколько дней продержится пурга? Ведь и конягу накормить нужно, и у самого хлеб на исходе. Нужно было б зайти к пекарихе, да неловко все время на халяву. А конфет ей купить не на что. Придется на бутылке себя урезать. А как без нее вечер скоротать? Хотя пекариха - баба классная! - усмехнулся поселенец. - Сиськи больше, чем мешки с мукой, задница - с чан, в котором тесто замешивает. Зато какие синие глаза! И лицо чистое, румяное. Косища с руку толщиной, ниже пояса, а главное, незамужняя она», - разулыбался в темноту окна, вспомнив, как расцеловала его пекариха, когда он раньше всех привез ей воду и сам переносил из бочки в пекарню. Она Гоше три громадных каравая дала, соколом называла, голубком, солнышком и котиком. Поселенец после такого всякое утро с пекарни
начинал. Домой пекарихе возил воду без просьб. Ох, и понравилась она Гоше. Вот только не знал, как подступиться к ней. «Одно дело, когда все с шуткой. А если всерьез? Вдруг обидится баба? Эта, если разозлится, так звезданет, на своих «катушках» не устоять. Шутя в стену вобьет и оторвать от нее забудет. А может, она вовсе не прочь закадрить со мной? Но как узнать? Я ж с такими бабами опыта не имею. Все блядешками обходился. С ними запросто. Переспал ночь, отдал «бабки» и тут же забыл, что с нею связывало. Да и кто помнит дешевок? А вот пекариха…, - скребанул мужик затылок. - Пять лет тут кантовать. Без бабы тяжко, да и жениться не резон. Только на время. Не везти ж, в самом деле, бабу на материк с самой Камчатки? Это ж как в лес дрова. Всем на смех. Хотя годочки катят. И прыти поубавилось. Раньше ночами не мог спокойно спать, зато теперь как убитый. Ничто не тревожит. Всюду покой и холод. Даже этот падла, сосед, подначивает, мол, откуда у меня семья, если зона домом была. Больше полжизни в ней провел!» - выругался Гоша и невольно хохотнул, вспомнив, сколько девок он имел.
        Пусть сучонки, шалавы, но и они случались разными. Их было много. Игорю столько и не снилось. Что в душу ни одна не запала - это другое дело. Никто из кентов не воспринимал всерьез девок. С ними только отдыхали, а отдых всегда был коротким, как сон…
        Гоша пытается вспомнить хоть одну из девок, но тщетно. Много лет прошло. Всех баб, даже память
        о них вытравили, выморозили северные зоны и долгие ходки. Они ломали человека, каждая по-своему, неумолимо и жестоко.

«Ладно, зато сам жив, как базарит сосед. Может, он и прав. В каждой жизни есть свои весны и зимы. Только вот почему так мало тепла и много холодов? Почему не наоборот? Вот и теперь, вроде бы, на воле, а менты по пятам шляются, каждую неделю стрема- чат. Уж не надумал ли смыться ненароком? А куда сорвешься с пустыми руками? Билет стоит дороже самолета. На вертушку итодаром не берут. Вон корефан прислал письмо. Слинял из зоны, заскочил на состав. Товарный, не пассажирский. А к нему подвалил сопровождающий и потребовал «бабки». Где б их взял? Вот и вмазали корефану в самое солнышко. С платформы вылетел и прямо под мост. Одних переломов - три. Хорошо, что нашли его сторожевые псы, и охрана не пристрелила, вернула в зону. А то так бы и накрылся под мостом свободным и счастливым, - грустно усмехнулся человек. - Даже фартовые не обходились так с фраерами, как они теперь на нас наезжают. Совсем озверели, - Гоша слышит, как сосед ходит по комнате. - И даже ты, падла, мою душу своими сраными «клешнями» вздумал уделать. Ну, козел, - слышит, как Игорь вышел в коридор, топчется у его двери, но войти не решается.
Гоша тоже не зовет. - Сам обосрался, сам и отмывайся. Я тоже не лох, я гордый. И ты мне не пахан и не кент. Тебя одиночество и за яйцы, и за душу прихватит, а мне бояться некого в поселке. Я в каждом доме желанный гость и корешей заимею, сколько захочу. Я фраеров не ставил к стенке. Меня не шмонают по городам, никто не проклянет вслед. Кентам тоже обижаться не за что, никого не высветил и не заложил. А вот ты, старая и гнилая задница, лысый отморозок, даже ко мне войти боишься. Лажанулся как последний сявка. Теперь ждешь, когда я позову. Эх-х, паскуда! Знаю, что не с добра у двери прикипелся. Совестно. А одному в пургу канать тяжко, даже в теплой хазе. Она душу не согреет,снею словом не перекинешься, а ты уже устал от одиночества. Скоро говорить разучился б, если бы ни я. На работе рот открыть ссышь, чтоб не проговориться, не выдать себя. Вот и сидел бы тихо, не поднимал бы хвост».
        Георгий услышал тихий стук в дверь и, рассмеявшись своей победе над соседом, сказал:
        - Входи, мудило!
        Игорь вошел, опустив голову, сконфуженно покашливая.
        - Кайся, падла! - не мог сдержать улыбку поселенец. Отходчивый по своей натуре, он не мог долго Обижаться. - Проходи, чего топчешься, как будто усрался?
        - Ты у меня бутылку забыл. Не могу же я ее сам выжрать, - достал из кармана поллитровку, поставил на
        - Игорь, нам с тобой тут рядом не один день канать. Предлагаю не ковырять друг друга прошлым. Иначе глаз на жопу натяну, если снова лажанешься!Усек?И не базарь много. Сосед меня спросил, а тычеговсунулся в наш треп? Тебя просили? Я и на судах, и на зоне сам за себя отвечал. А уж тут и подавно. Мне скрывать и бояться нечего. Все пережил. Да и Андрей такой же, как другие, не Господь Бог! Мне перед вами не исповедоваться и прощения не просить. Не больше вас грешен!
        - Гош, давай замнем. Облажался, не спорю, но и ты меня заплевал.
        - Короче, квиты! Но ты первый, козел! - не уступал поселенец.
        - Ладно! Пошел я домой, покуда не дошло до худшего! - повернулся Бондарев к двери.
        - Стой! Куда намылился? Я тоже не пью один! - окликнул Гоша. Повернул соседа.
        - Сукин ты сын, Гошка! - отозвался Игорь.
        Они еще не успели выпить, как в двери кто-то
        заколотился, и чей-то застуженный голос прохрипел:
        - Спасите Христа ради!
        Мужики бросились на зов. Едва открыли дверь, в коридор ввалился человек. Впрочем, это было что- то замотанное в тряпки по самые глаза. На голове платки и сверху шапка. Поверх телогрейки брезентовая куртка, ниже - ватные штаны, на ногах - валенки, старые и потертые.
        - Кто это? - всматривался Гоша в приблудившегося, но узнать не мог.
        - А черт его знает! Тащи в хату, потом разберемся, - предложил Бондарев, ухватил ввалившегося под руки.
        Человек силился что-то сказать, но не мог. Лицо поморожено, слова и те замерзли в горле. Сил только и хватило на последний отчаянный крик.
        Пока втащили в комнату, принесли снег, размотали тряпки с головы, начали оттирать лицо, поняли, что к ним приблудилась женщина. Она никак не могла встать на ноги, хваталась за стенки, за руки мужчин, но бесполезно.
        - Как же к нам пришла? - спросил Игорь.
        - Ползла, - еле выдавила баба.
        Гошка снял с нее валенки, оттирал ноги гостьи снегом.
        - Водки ей дай! Мигом очухается! - предложил Бондарев и, сам от себя не ожидая такого, плеснул бабе в стакан, заставил выпить.
        Та сморщилась, закрутила головой.
        - Давай ноги водкой натрем! - предложил Гоша.
        - Самим ни хрена не останется, а буран, черт знает, на сколько зарядил, - бурчал Бондарев недовольно.
        - Не сдыхать же ей теперь. Откинется, на нас ее смерть повиснет. Тебе то что, а меня опять в зону упекут, на нары! Давай сюда пузырь! - потребовал поселенец и, вылив водку на ноги бабе, взялся втирать.
        - Ни хрена не оставил нам. Эх, ты, лопух! - посетовал Бондарев и качал головой, морщась и ругаясь, ушел в свою комнату.
        - И что мне с тобой делать? - растерялся Корнеев, глянув на засыпающую женщину.
        Ту разморило и ей захотелось спать, она постепенносогревалась. Баба только теперь поняла, что выжила чудом, добравшись и случайно наткнувшись на человеческое жилье. Знала, что заблудившегося в пургуниктоне имеет права выгнать из дома. Таков неписаныйзакон Севера, и его никто в поселке не нарушал.
        Женщина сидела на полу рядом с печкой, она уже расстегнула телогрейку, чтоб тепло скорее дошло до тела. Ноги уже согрелись, руки начали сгибаться, лицо горело.
        - Куда же тебя определить? Свалилась на голову сугробом, а у меня второй койки нет. Как спать будем? Слышь, баба?
        Женщина легла на полу, возле печки, всем своимвидомдавая понять, что на койку не претендует.
        - Так не пойдет! Я на пол лягу. Поняла? Но сначалапоешь. Вон картоха еще горячая, рыба имеется,Хлеб.И чаю сколько хочешь. А еще сала бабка за водудала.Я уже ел, вкусное, иди за стол, - подал руку.
        Женщина тяжело встала. Шатаясь, сделала пару шагов, присела к столу. Невольный тяжелый вздох вырвался наружу. Женщина, глянув на Гошу, сказала:
        - Спасибо тебе.
        - Оживай, бабонька, - обрадовался поселенец ипоставилперед нею на стол все, что было. - Ешь, лопай, хавай, только оживай. У всех в жизни свояпурга.Каждого сыщет, а уж куда ветромзагонит - не сознается! Скольких по свету уберет стужа,недоложит никому. И не поспоришь снею. Верно говорю? - глянул на бабу.
        У той слезы катили по щекам.
        - Чего ревешь?
        - Мальчонка один остался в доме. Ждет меня с хлебом, а я заблудилась. Пекарня оказалась закрытой. Может, и не ее нашла. Вернуться не подвезло. Пурга увела в сторону, далеко от дома, - рассказала баба.
        - Сыну сколько лет? - спросил Гоша.
        - Десять…
        - А мужик? Пусть присмотрит. Чего сам не пошел за хлебом?
        - Нету мужика. Вдвух маемся: я и сын. Теперь ждет меня, небось, в окно все глаза проглядел.
        - Да спит он, твой мальчишка, - успокаивал Гоша.
        - Голодный не заснет, - не соглашалась баба.
        - Как тебя зовут? - спросил гостью.
        - Анька я, а сын - Степушка.
        - Куда ж ты мужика дела?
        - Уехал от нас. Сказал, что на заработки. К старателям на Колыму подался. Уже шесть зим прошло, от него ни слуху ни духу. Где искать, не знаю. Да и стоит ли? Он ведь тут не работал нигде. А моего заработка не хватало на троих. Оно и на двух с сыном еле тянем, с третьим вовсе невмоготу. Он же выпить любил. Что ни день - бутылку подай. Где на них набраться? Без ентой чумы едва концы с концами сводили.
        - Видать, пилила ты его, вот и слинял! - не сдержимся поселенец.
        - А и невелика потеря: катях из портков выронить! Таких козлов - косяками у пивнушки! Никомунонужны, - отмахнулась Анна и продолжила, - я на тpexработах успеваю: в детсаде - прачкой, уборщицей и сторожихой - в магазине. Целыми днями на работе кручусь, присесть некогда. А мужик сутками пил, либо спал пьяный. Вот и посуди сам, на что1акой в семье сдался? Я так и рада, что его нет. Дом понемногу в порядок привела. Купила нужное, ребенка одела и обула. В школу пошел не хуже других. Кормлю его хорошо, чтоб ни в чем не нуждался. Сама уж ладно, обойдусь как-нибудь.
        - А как же я тебя не видел ни разу, - подумал вслух Гоша.
        - Я тебя не враз узнала. У нас свой водовоз. Он много про тебя говорил, что ты - с зоны и первейший бандюга! А ты обычный! Совсем такой, как все! Даже водку мне на ноги не пожалел, всю до капли вылил. Дай Бог тебе здоровья! Вот посижу у тебя с часок и пойду домой, к Степушке, - улыбалась баба.
        - С ума сошла! Да кто пустит? Глянь, что за окном творится. Пережди непогодь.
        - Не могу. Ребенок один.
        - До утра не пущу. Развиднеется, сам отведу. А теперь и думать не смей! - налил Анне чай и сам сел рядом.
        - Ты-то чего один маешься?
        - Сама знаешь, откуда взялся.
        - Так уж боле месяца, пора оглядеться.
        - Зачем? Мне и так кайфово! Ни одна не пилит, навар не просит. Ем и пью, сколько хочу, в зубах никто не считает, как ты у своего, - оглядел бабу косо, та поежилась. - Все вы только до росписи покладистые. Зато как узаконились, враз зубы наружу выставили. И главное, каждая норовит командовать мужиком.
        ; - Мы со своим не были записаны. Да и к чему? Алименты с чего брать, если он не работает? А то, чтоСтепкуне нагуляла, весь поселок знает. Хотя, кому какое дело? Важно, что не загубила жизнь.
        - Это верно! - согласился Гоша.
        - А у тебя дети есть? - спросила Анна.
        - С какой сырости? Откуда им взяться? - удивился поселенец.
        - Какже без них? Нетто никогда бабу не имел?
        - Этого хватало как грязи, но до ребятни не доводил.
        - А почему?
        - На ночьвсе годятся! Под одеялом - каждаяцветок. Зато утромглянешь, откуда жаба взялась?Такую не тольков жены, на порог пускать не стоило.
        - Небось,по пьянке возле пивбара не разглядел, -понялаАнна по-своему.
        - Нев томсуть.Рожа - дело десятое. Она дляжизни -неглавное. Зато душа! Но где она у васпрячется?И бывает ли она у баб? - отмахнулсяГоша.
        - Видать, мы разными кнутами биты. Оттого итеперьне верим. У каждого своя болячка воети свербит, - согласилась баба и потянулась к телогрейке. -Порамне домой! Спасибо тебе за все. Ведь вот вроде чужой ты еще в поселке, а для меня -что братродной.
        - Посидела б еще с часок, может, и теплее назвала, - подморгнул бабе.
        Та смутилась, покраснев, и ответила тихо:
        - Не своею волей, пурга загнала, - натянула телогрейку на плечи.
        - Куда намылилась? Я ж сказал, что не выпущу до конца пурги! Ведь не дойдешь! А наткнешься ли ещеразна жилье?
        - Теперьне заблужусь, - ответила уверенно.
        - Не дергайся, пока не схлопотала! Канай тихо! Вон шмыгай на койку! Утром отведу!
        - Не могу! Сердце изболится!
        - Заглохни, жива будешь! Пусть Степка тебя живую встретит. Это обрадует, слышь? Не испытывай судьбу в другой раз, чтоб не обозлить ее. Ложись и спи. Может, оно не так удобно, как у тебя дома, но лучше, чем околевать в сугробе.
        - Не хочу, чтоб ты из-за меня на полу спал, - покраснела женщина.
        - А что предлагаешь?
        - Не знаю. Но не хочу, чтоб мучился!
        - Давай валетом ляжем, - предложил Гоша.
        - Я на табуретке с час пересижу и пойду. Светать будет, - предложила женщина.
        - Слушай, мы - не дети! Иди, ложись! Сама знаешь, что еще и завтра буран не стихнет. Тут уж не до чванства. Дыши по условиям. Главное - выжить, прав тот, кто додышит. И ты мне не указывай в моем доме, - сдернул с Анны телогрейку, подтолкнул к койке.
        Она легла поверх одеяла, свернулась калачиком. Гоша достал из-под кровати старый матрац, положил на пол и лег, не раздеваясь. Только свет выключил.
        - Гош, а сколько тебе лет? - услышал тихое.
        - Много. Тебе зачем знать?
        - Жалко тебя…
        - Спи. Бабья жалость как змеиный укус. Не от каждого очухаешься.
        - Видно, тебе всегда попадались хреновые бабы! - посочувствовала Анна.
        - Все вы одинаковы! Ни одной нельзя верить.
        - А как же меня оставил?
        - Пурга принесла на хвосте. И потом всего на одну ночь. Ни в жены…
        - Ты думаешь, что в нашем Усть-Большерецке лучше найдешь?
        - Ну, ты, блин, даешь! Да я и не собираюсь искать себе бабу! Зачем морока? Через пять лет на материк уеду, насовсем. К чему туда бабу везти? Там своих - кубометры. Любую клей хоть в подворотне, хоть на скамейке.
        - А если не нравится она?
        - Чудачка! Прижмет, так и коза за красотку сойдет. Бывает, не до выбора, - прислушался к голосу пурги за окном.
        Он явно ослаб, уже не гудел в трубе. И лишь в окно, наполовину занесенное снегом, уже заглянула рассветная полоска. Гошка встал. Ветер еще гулял вокруг дома, гладил холодными белыми крыльями макушки и спины сугробов, будто причесывал их, похожих на белых медведей, вышедших на охоту.
        Корнеев увидел, сколько сугробов намела пурга. Дорогу к дому совсем не видно. Тропинка к реке переметена. Дома засыпало так, что даже крыш не видно. Лишь кое-где торчат трубы. Пока откопают, отбросят снег от домов, прилетит новый ураган, большей силы, и снова укутает поселок в снег с головами.
        Гоша печально смотрит на часть улицы, видневшуюся из окна. Сегодня и ему придется брать лопату в руки и откапывать дом и дорожку, чтоб хоть несколько дней дышать свободно, забыв о буране. Он не ушел, он просто заснул ненадолго в каком-то сугробе. Его не стоит трогать, пусть спит подольше.
        Поселенец оглядывается на кровать. Анна спит. Руки на груди крестом сложила, дышит тихо, еле слышно. Что видится ей?

«Хорошо, жива осталась, не погубила бабу пурга, не заморозила насмерть. Жива Степкина мать. Он, верно, не подозревает, что мог потерять ее навсегда. А как бы жил, оставшись здесь круглым сиротой, пусть и средь вольных людей? Нынче родные не нужны, а уж чужие и подавно. Поморозило б тут пацана. Никто б не сжалился, не взял к себе, не устроил бы его судьбу», - думает Георгий.
        Он услышал, как проснулся Бондарев, босыми ногами прошлепал к окну. Довольно крякнул, радуясь угомонившейся пурге. Поставил чайник.
        Проснулись Андрей с Маринкой. Закричал ребенок. Ее плач разбудил Анну. Та, проснувшись, не сразу вспомнила, где находится, но вскоре сорвалась с по-С1ели, игом оделась и, поблагодарив поселенца, расцеловав в обе щеки, бегом выскочила из дома.
        Гоша не стал провожать ее, не было смысла. Он остался дома, ждал, когда трактора расчистят дороги. Без этого не стоило выводить из конюшни лошадь.
        Гоша решил сегодня сходить на пекарню, а еще заглянуть в парикмахерскую. Знал, что раньше вечера не успеют тракторы расчистить улицы от заносов.
        Он услышал, как ушли на работу соседи. Все спешили, оно и понятно, добраться до работы через сугробы - не подарок. Вон Бондарев додумался, по- пластунски ползет через заносы. Андрей Маринку то за руки, то за шиворот вытаскивает из снега. Ребенок в крике заходится, падает из санок. Андрей отряхивает обеих и снова застревает в сугробе по пояс. Пока доберется до места, окоченеет.
        А Гоше, вот напасть, вспомнилась иная пурга, последняя, в зоне. Он вместе с другими зэками плел в цехе колючую проволоку. Ее делали для зоны про запас. Цех был завален ею. Помещение не отапливалось. Холод вымораживал душу. А в эту пургу снесло крышу. Снег повалил в цех, на головы и плечи. Мороз леденил дыхание, пальцы сводило.
        - Не сачкуй! Вкалывай! - орала охрана.
        - Как «пахать», если крышу сорвало?
        - Свою посеешь! Не базарь много, козел, а то в шизо сунем, там согреешься! - орала охрана, материла мужиков. - Живее!
        - Шевелись! - слышалось со всех сторон, но руки перестали слушаться.
        После обеда люди отказались идти в цех, пока не отремонтируют крышу.
        - Что? Бузить вздумали? А ну все во двор из барака! - появился оперативник из спецчасти.
        Всех зэков по команде «лечь» продержали в снегу до вечера. Пурга истошно выла над зэками. В снег положили триста человек. Вечером встали всего двадесятка. Остальных соскребли бульдозером и вывезли из зоны на самосвалах. Их отпела пурга, одна на всех…
        Корнеев остался в живых.
        - Ты, сукин сын, живуч! - позавидовал ему охранник и, оглядевшись по сторонам, протянул сигарету.
        Гошка выкурил ее мигом, согрел душу, может, оттого впервые по лицу побежали слезы. Выжил!
        - Не оглядывайся на них. Эти не встанут. Уходи скорее, подтолкнул охранник зэка и загородил его, курившего, от оперов.
        Глава 2. СВОЙ ЧУЖАК
        Может, и не узнал бы поселок, где провела ночь Анна, но сын заплакал, испугался, что мать не вернулась из пекарни. Соседи в милицию позвонили, мол, пропала баба, небось, занесло ее снегом, замерзла. Найти и схоронить надо. Кто-то поспешил назвать Степку сиротой. Тот и вовсе в голос взвыл. Мальчонка ни на шутку испугался, особенно когда к дому пришла милиция, и взрослые дядьки стали спрашивать, во сколько мать ушла из дома, во что была одета? Степка понял, люди будут искать уже мертвую мамку.
        Милиция записала все, что рассказал мальчишка и, поговорив немного с соседями, решила начать поиск возле пекарни.
        - Ну, пошли! Прихватим пару собак. Они в любом сугробе отыщут и раскопают, - позвал пожилой сержант двоих оперативников.
        В это время кто-то из соседей оглянулся и вскрикнул:
        - Да вон она идет, наша Нюська! Сама, на своих ногах! Живая совсем!
        Степка пулей сорвался ей навстречу:
        - Мамка, мамочка! - летел, раскинув руки, к матери.Голос дрожал, в глазах смех и слезы перемешались. Ноги бежали сами.
        - Сынок, Степушка, прости! Заблудилась в буране! Сбил с пути, проклятый! Ничего не видела под ногами и вокруг, - оправдывалась Анна.
        - Знамо дело - такая круговерть поднялась. Не мудро сгинуть в ту непогодь. Слава Богу, что уцелела, - прошамкал старик-сосед.
        - Набрела на барак, где водовоз-поселенец. Он и помог, и оставил у себя, - сказала Анна, не приметив кривых усмешек соседских старух.
        - Ноги знали, куда нести! - не сдержалась самая ядовитая.
        - Водкой ноги мне растер, не пожалел, а ведь я их вконец поморозила, встать на них не могла. А Гоша поднял, мне свою койку уступил, сам на полу спал и, кроме того, накормил, напоил чаем. Хоть чужой он, не нашенский, в беде родней родных оказался!
        - взахлеб хвалила баба поселенца.
        - Тюремщик ей родным стал! Хоть бы нас, старых, да сына усовестилась! Пацан волком взвыл со страху, а она завелась бандюгу нахваливать, - шипела соседская бабка.
        Вернувшиеся милиционеры слушали молча.
        - Да как вам не совестно, бабуля? Гоша вовсе не бандит. Хороший человек! Пальцем не тронул, словом не обидел. Заставил меня выжить для сына!
        - Вот такая ты есть, что даже поселенец не позарился! - поспешила старуха к своему дому.
        - Во, бабка! Двумя ногами в могиле стоит, а из- под подола все еще искры летят. Каждая думка о грешном! Хотя смолоду такой была! - сказал дед вслед старухе.
        - Значит, у Корнеева переждала буран? - уточнил оперативник и сказал тихо, глянув на дом соседки-старухи, - Вот так и пойми людей. Оно вона как повернулось: чужак роднее и теплее соседки оказался, хоть и поселенец.
        А по поселку слухи поползли:
        - Анька с поселенцем скрутилась. Сама на него повисла. Знамо, почему мужик от нее сбег!
        - Все несчастной прикидывалась, одиночкой! А стоило новому мужику в поселке появиться, Анька тут же схомутала.
        - Да они давно живут, с самого первого дня. Все скрывали, да уже некуда стало! Их милиция в койке прихватила.
        - Бесстыжая! Хоть бы с путевым связалась, этот - конченый бандит, - тарахтели старухи по всему поселку.
        Георгий, ничего не зная, пришел на конюшню. Накормил, напоил, почистил лошадей и стойла, засыпал в кормушки овес. Собрался отбросить снег от двери и окон, а тут грузчик из пекарни прибежал, стал уговаривать привезти воду.
        - Дай снег расчистить! Ведь не пройдет ни одна лошадь. К пекарне не проехать!
        - Что ты, Гоша! Мы вручную, лопатами все убрали, а дорогу к реке трактор уже вылизал. Не тяни время. В детсаде ребятня без хлеба, да и в магазине - ни крошки!
        Гоша тут же запряг лошадь, кое-как выехал из конюшни. Улица и впрямь была расчищена тракторами, а вот спуск к реке весь занесен снегом. Просить трактористов теперь было бессмысленно: они прочищали дороги к больнице, детсаду, к почте, магазину, школе. Пришлось самому браться за лопату.
        Лишь через три часа он подъехал к пекарне. Весь заиндевел, кобыла - в сосульках. А пекариха ругается:
        - Где тебя черти носили? Почему так долго не привозил воду?
        - Захлопнись! Чем орать, лучше бы прислала своих бездельников помочь мне почистить спуск
        к реке! Я один его расчищал. Конь - не трактор, порожним не прошел бы, с бочкой воды и подавно не поднялся6!
        - А ты сам чего до обеда дрых? С рассветом вставать нужно! А то ишь, засоня! Лежебока! Кто-то за него чистить должен!
        - Кончай базар! Не звени в уши! В другой раз тебя подниму, чтоб от самой пекарни до проруби дорогу почистила. Тебе это полезно, лишний жир сбросишь, - хохотал Гоша, проходя мимо пекарихи с полными ведрами.
        Корнеев окинул взглядом бюст бабы, иему донестерпимого захотелось потискать его. Возвращаясь, не сдержался и ущипнул за сиську. Пекариха онемела на миг. Поселенец увидел ее глаза. Они стали громадными, темными и злыми. Гоша невольно вобрал голову в плечи. Ох, и вовремя он это сделал: прямо на макушку ему опустился кулак Любки, а толстое крепкое колено пекарихи выбило мужика из пекарни в глубоченный сугроб. Корнеев влетел в него с головой по самый пояс и стриг ногами воздух. Дышать стало нечем. Ему никто не помог выбраться. Вокруг хохотали все: от уборщицы до пекарихи Любки.
        Гоша выбрался из сугроба, отряхнулся и повел кобылу со двора пекарни.
        - Стой! Куда же ты?
        - Отдай воду! - послышалось вслед.
        Поселенец словно оглох и поехал в больницу. Вычерпав и переносив эту бочку, привез воды в детсад и школу, в магазин и в милицию. На пекарню даже не оглядывался. Воду туда привез другой водовоз, старый мужик, предупредивший заранее, что делает это в первый и в последний раз, что у него свой сектор обслуживания, и он не может подменять Гошу. Пусть пекари сами ищут пути примирения с ним.
        Конечно, одной бочки воды было до смешного мало. Лишь трижды по столько хватало бы на день
        работы, но как вернуть Гошу? Он обиделся надолго, и уговорить его будет нелегко. Это поняли все работники пекарни.
        На Камчатке зимой темнеет рано. Уже в три часа дня зажигается свет в окнах, в пять на поселок опускается ночь.
        Трое мужиков, посланных Любой, не сумели уговорить Гошу:
        - Не только вам, всем вода нужна! Чем вы лучше?
        - Люди без хлеба останутся! Весь поселок!
        - Без хлеба продышат, а вот без воды нет! - упрямился поселенец.
        - Гош, ну, хватит злиться! Мы пошутили.
        - Идите в жопу! Не мешайте тут, промежду ног! - упорствовал мужик.
        - Ты что? Офонарел? Людей голодными оставляешь? А ну, заворачивай к нам! - хотел отнять вожжи грузчик, но получил крепкий удар кнутом по спине и плечу. Повернуть коня силой не удалось.
        Гоша привез воду к себе домой. Залил до верха все бочки, стоявшие в коридоре. Маринке даже корыто и тазы залил. Хотел отвести коня в конюшню, но увидел Любку. Пекариха шла напролом через сугробы, как танк, и кричала охрипшим голосом:
        - Гошка, твою мать! Подожди, сукин сын! Слышь, ты, воробей неподмытый, недокормленный? Я ж тебя зубами побрею догола, недоносок отмороженный! - неслась к поселенцу черной фурией.
        Тот кобылу стеганул, поторопил к дороге, чтоб не влететь в жесткие лапы пекарихи.
        Коняга рванула с места в галоп, выскочила на дорогу мигом, не без опаски оглядывалась на приотставшую Любку. Та не остановилась и, выскочив из снега, помчалась за Гошей во весь дух.
        Какнистаралась кляча шустрей переставлять лохматыеноги,пекариха догнала. Она ухватила Гошку какмышонка,притормозила кобылу и, глянув в глаза поселенцу, пригрозила:
        - Уши вырву, в жопу вставлю! Дошло?! Коль я велела тормозить, слушаться надо. От меня не смоешься, свинячий огрызок, блоха портошная! Чтоб сию минуту воду мне привез! Иначе размажу в сугробе как клопа!
        - Иди в сраку! У меня рабочий день закончился. Я - не железный и в две смены не вкалываю. Иль не видишь, уже ночь. Я не из-за кого не стану рисковать своей и ее головой, - указал на клячу.
        - А кто мешал привезти раньше? - наступала Люба на Гошку.
        Тот жался к лошади, но пекариха наступила ему на ноги и надавила всем весом. Поселенец взвыл от боли.
        - Скажи спасибо, что на мослы! Коли еще брехаться будешь, за яйцы приловлю. Вырву с корнем и скормлю собакам! - приподняла Гошку одной рукой.
        - А кто ж тебе воду привезет? - вздрогнул поселенец.
        - Ты! Кто ж еще? Иль хочешь поторговаться?
        - Не повезу к тебе! Пусть другой вам шестерит! Меня не уломаешь! Не хочу! Хватает своих корефанов. А ты мне кто? - зажал в руках кнут покрепче, приготовился защититься.
        Любка приметила, отошла на шаг, подальше от греха. Гошка тут же погнал кобылу, сам вскочил в сани, но и пекариха успела. Ухватилась за бочку, вскочила в сани и, вырвав вожжи из рук поселенца, погнала клячу к реке во весь дух.
        На спуске к реке сани перевернулись, и бочка вместе с людьми вывалилась в снег. Любка оказалась под Гошкой. Тот лапал ее всюду, приговаривая:
        - Попалась, стерва толстожопая! Я тебе покажу, как меня лажать! - тискал Любку, вдавив ее в снег гак, что та не могла пошевелиться.
        - Ну, козел, погоди! - пыталась она встать, но Гошка не пускал.
        Он влез под кофту к бабе, та визжала, барахталась, но поселенец не был новичком с бабами, знал, где приловить и как действовать. Любка вскоре перестала изворачиваться. Не обращала внимания на расстегнутые телогрейку и кофту и задранную юбку, понимая, что в такую темень никто из поселковых их не увидит. Может, и стоило б согнать с себя мужика, ведь вот нахал, сумел прижучить в сугробе! Но что поделаешь? В поселке ни одного приличного холостяка, все алкаши. Такие кому нужны? Гоша хоть на своих ногах держится. Пусть с виду замухрышка, зато мужик классный! У Любки среди хахалей ни одного такого не было. Она прижала к себе Гошу и стала целовать небритую рожу молча, жадно.
        Когда они подъехали к пекарне, там уже было пусто. Все разошлись по домам. Любка грустно усмехнулась:
        - Устали ждать! Хреновый у меня караул! Правда, Гоша? Хотя, что с них спросишь? Навози мне воды в бочки. Чую, новая пурга не за горами. Сделай с запасом.
        - Я-то сделаю, за мной не станет. Но что буду иметь? А главное, когда?
        - Тебе еще мало? - удивилась пекариха и, подойдя вплотную, сказала, - сама тебя найду!
        Гоша до восьми вечера возил воду в пекарню. Десять бочек залил до отказа и, просунув голову в пекарню, крикнул:
        - Люба, готовь расчет! Все бочки полные!
        - Она - в формовочной, очень занята, а расчет сейчас отдам! - взяла с полок горячие, румяные караваи помощница пекарихи и, положив их в мешок, отдала поселенцу.
        Гошка отвез хлеб домой и, поставив коня в стойло, возвращался домой, опустив голову. «Вот такие они все! Чуть отпустил от себя, она уже занята, а я не нужен. Ну, и хрен с нею. Только вот обидно: я ей воду возил как своей, она ж хлебом откупилась, словно от барбоса. Стал бы из-за него собой и конягой рисковать! Да не в жисть!» - сжульнул поселенец жалобно.
        Ему вспомнилась Любка, вдавленная в сугроб. Огневая, горячая, озорная, совсем своя и вовсе не чужая. Нежная и тихая. Видно, не часто была обласкана. А может, и вовсе не знала настоящего мужика, лишь хахалей, редких и случайных, с которыми, крадучись, час или два побыла. Вряд ли они ее согрели, вряд ли запомнились ей. Вон как затихла она в его руках. Гоша вспоминает и крутит головой: «А ведь к снегу приловил, без всяких условий. Попадись ты мне на ночку, хотя бы в моей хибаре, до самого утра не захотела бы уйти. Это верняк! Но, ничего, начало положено! Ты из моих лап уже не выскочишь. Я все равно свое с тебя сорву!»
        Корнеев вошел в дом и удивился. В его квартире было протоплено, полы помыты. Везде чистота и порядок. Не мотается одежда на кровати и стуле, все аккуратно висит на вешалках. Клеенка на столе и посуда помыты, полотенца висят возле умывальника.

«Наверное, Маринка похозяйничала, сжалилась надо мной. Кому еще нужен?» - снял сапоги, телогрейку повесил на крючок, чтоб не нарушить неожиданный порядок.
        Вытащив из мешка еще теплый хлеб, тихо постучал к соседям. Открыла Марина.
        - Спасибо! Какой порядок у меня навела! Возьми вот хлеб, еще теплый. Только с пекарни.
        - Гош, прибирали у тебя вместе с Анной, которая ночевала в пургу. Она сало и рыбу принесла, просила передать. Вон в сумке стоит. Возьми. Андрей на рыбалку собирается, на подледный лов. На навагу. Хочет вас с Игорем позвать. Пойдете?
        - До выходных дожить надо. Как сложится оно, ведь и пурга может разыграться.
        - Ой, не накличь! - испугалась баба.
        Оба, разговаривая, не заметили, как в коридор пошел участковый.
        - Воркуете, пока Андрей на работе? Ну, и прохвост ты, Гошка, ну, и сукин сын! О тебе нынче весь поселок гудит. Едва появился, а уже бабу приласкал на ночь! Оно, конечно, не запрещено, но уж больно ты прыткий!
        - Бабу на ночь? - удивился Корнеев. - Какую? Почему я ее не знаю? Уж коль пригрел бы, она и теперь у меня канала бы как канарейка в клетке!
        - Уже забыл про Анну? Ну, блин, даешь в натуре дрозда! Не успел обсохнуть, уже память о бабе посеял. Весело дышишь, поселенец!
        - Ни сном ни духом, ни в зуб ногой. Не грешен с тою бабой даже в мыслях. Ее с того света выдернули с Игорем, таких не силуют, да и сама про такое давно позабыла. Этой бабе мужик - как ежу гондон, вовсе не нужен.
        - А говорят, что вы уже все решили, - смутился участковый.
        - Поспешила толпа! Да и что взять с фраеров? Баба возникла почти жмуром. Мы с Игорем еле оклемали ее. Все домой рвалась, к сыну. Изревелась вконец, чуть не сорвалась средь ночи.
        - Слыхал я от нее, что добрый ты мужик, но, говорят, не со всеми. С иными так собачишься, в милицию прибегают жаловаться, - посуровел участковый.
        - Значит, плохо достал, если хватило сил к ментам нарисоваться! Эти фраера кого хочешь изведут. Во! Привез я воду Селюкиным. Там пять рыл. Сам хозяин - боров, баба - корова в три обхвата, девка - кобыла необъезженная и два брата, козлы паскудные. И велят воду перенести в бочку самому. Ну, я их взял в оборот. Каждому прозвенел всю биографию в уши, а потом развернул конягу и к другим воду отвез! Ну, посуди сам, я, что, - шестерка Селюкиным? Они на работе жопо-часы отсиживают, а меня запрячь хотели. Вот и отвесил им по локоть. Нехай другого дурака ищут, а тут адресом ошиблись.
        - Не только они жаловались.
        - Ну, еще Колокольникова, черепаха мокрожопая! Мартышка плюгавая, беззубая задница! Она не просила, а потребовала воду переносить. Еще кричать вздумала. А я что, обязан ей или в холуи нанялся? Послал ее и посоветовал впредь базар не открытыьтак широко. Она меня «на понял» взять реши- /м, мол, ей, заслуженному человеку, бесплатно воду должны возить и считать это за честь! Нет, ты это представляешь? Чтоб я старую кикимору, пусть у нее на лысине транда вырастет, выше себя держал?! Ну, н и пожелал той почетной мандавошке всю оставшуюся жизнь козла под хвостом нюхать! У нее сын такой же отморозок, мог переносить своей мамашке воду. Не переломился бы. А ведь и не встал со стула, баран плешатый! Я как раз ей последней привез, вымотался, устал хуже пса. Такое зло взяло, развернулся и отдал воду Притыкиным. Ну да, охотнику! Даром! Так хоть «спасибо» услышал от людей. Слышь, участковый, я всегда помню свое место, но и мне, поселенцу, иногда так хочется хоть каплю тепла от людей. Ведь оно ни копейки не стоит. Почему ж скупитесь? Иль самим не хватает, иль нет его у вас? Ведь никого не обокрал, не обидел зря,
пальцем не тронул, а уже норовят меня обратно в зону впихнуть. Но за что?
        - Успокойся, Гоша! На Севере с выводами не спешат. Сначала присматриваются к человеку, а уж потом решают, - посмотрел на поселенца внимательно и спросил тихо:
        - Друзьями еще не обзавелся?
        - С соседом кентуюсь, с Игорем.
        - Он скоро уедет от нас. В Октябрьский его забирают, на рыбокомбинат. Юристом. Их старик на пенсию оформляется, на материк поедет, к детям Вместо него Игоря берут. Останешься один во всем доме!
        - Шалишь, участковый! Еще Андрей с Маринкой имеются. Тоже соседи!
        - Их переселяют в благоустроенную квартируСводой и отоплением, с канализацией. Сейчас в той
        квартире ремонт заканчивают. Самое большее - недели две им здесь жить осталось.
        - Выходит, один канать буду?
        - Получается так. Ну, да это к лучшему для тебя!
        - Почему?
        - Сам себе хозяином станешь, - ухмыльнулся участковый.
        - Что ты знаешь про меня и вообще про жизнь? - загрустил Гоша.
        - По-моему, тебе соседи вовсе не нужны. Чем их меньше, тем больше свободы. Никто не лезет на глаза и не поучает, ни о чем не спрашивают. Не плюют в душу.
        - Это ты уже о себе рассказал, - усмехнулся Корнеев одними губами.
        - Подначиваешь? А вот мы думаем, куда тебя определить на теплое время года?
        - Игорь мне уже говорил, в говночисты!
        - Э-э, нет! Вакансия занята! На эти работы направляем алкашей. Они там трезвеют быстро. Работают даром. Стараются подольше держаться трезвыми, чтоб не попасть в вытрезвитель. А оттуда - в ассенизаторы. Мы троих совсем пить отучили таким путем. Эта должность - школа трезвенников.
        - Мать моя - коза облезлая! Даже это в блате! - удивился Гоша, хохоча.
        - Так куда же вздумали воткнуть по теплу или в теплую? - уставился поселенец на участкового.
        - Окончательно не решили, хотя предложений много. До тепла еще есть время. Присмотримся, решим, без дела не оставим, не беспокойся. Может, кочегаром в баню…
        - В женскую? - загорелись глаза мужика.
        - Котельная одна на всех! - успокоил лейтенант и продолжил, - а может, рабочим в столовую. Дров подрубить, помои вынести, картошку, рыбу почистить.
        - Слушай, участковый, да это работа для плесени. Я ж еще не смылился вконец.
        - Тогда на стройку!
        - Там я на втором месте после барана! Не мое это дело. Даже на зоне в стройцех не посылали. Знали, никакого понта и навара там от меня не будет.
        - Ну, что ж, отправим ремонтировать дороги, мост, а может, аэродром будешь ремонтировать. Хотя куда тебе? Ты ж сразу в бега намылишься. Зубами, т пропеллер ухватишься, когда узнаешь, что летит на материк! - рассмеялся участковый.
        - Жидко здесь с местами. Где я хотел бы - вы не пустите, где вы предлагаете - мне тошно, да и выбора нет.
        - Не горюй! До весны определимся. Еще есть и запасе время, - встал участковый со стула и, подойдя к двери, сказал негромко: - Только ты не сорвись нигде! Держи себя в руках. Не опозорься. Договорились?
        Корнеев коротко кивнул головой. Участковый шагнул за порог, тихо закрыл за собой дверь.
        Дом еще жил. Звенела ложками за стеной Марина, шелестел газетами Андрей, тихо хныкала малышка. А за второй стеной напевал «Шотландскую застольную» Игорь Павлович:

…налей скорей бокалы, забот как ни бывало, налей скорей нам грогу…

«Этому уже едино, с кем выпить и кто ему нальет. А вот я снова один останусь. Не то выпить, обматерить будет некого», - подумал Гоша и вспомнил камеру-одиночку.
        Туда его воткнули после очередной попытки к побегу. Поначалу, как полагалось, охрана вломила от души. Гоша с неделю не мог на ноги встать. Забыл родное имя и даже кликуху. Все запеклось в крови. Долго не мог определить, где у него голова и где задница? Что еще живо, и что оторвалось?
        Какая там жратва? О ней не вспоминал. Рот распух, язык прокушен. Губы лепешками отвисли. Если б сам себя увидел в зеркале, заикой остался бы до конца жизни.
        Но ни это оказалось самым страшным, а одиночество. Гоша много раз бывал в шизо. Случалось, неделями не выпускали его оттуда, но он выходил живой, потому что сидел в шизо не один. Было кому ободрить, поддержать, с кем перекинуться словом. И Гошка не комплексовал. Другое дело - одиночка… Сунуть в эту камеру - все равно что заживо втолкнуть в могилу. Даже видавшие виды фартовые боялись этой камеры, зная, что многие в ней свихнулись, умерли, либо приобрели неизлечимые болезни. Здоровые, крепкие мужики не могли выдержать в том бетонном мешке больше недели. Избитому, ослабленному и беспомощному выжить в ней шансов не было.
        Сунув Гошу в одиночку, охрана с неделю не заглядывала туда. Знали, если очухается зэк, сам даст знать о себе, заколотится в дверь, заорет, потребует пайку и воду. Так оно и случилось. Корнееву сунули через окошко баланду, пайку хлеба и кружку кипятка. Гошка проглотил содержимое и только после этого, оглядевшись, понял, где находится.
        Ни голоса, ни звука не доносилось до него. Ори, хоть тресни, никто не услышит. Умри - не узнают долго. Гошка, непривычный к одиночеству, развлекался, как мог. Вначале пел, но песен знал немного, да и те блатные. Голос у него был как у медведя с похмелья. Слуха никакого. И все же по нескольку раз спел каждую песню, пока окончательно не надоел самому себе. Тогда он стал разговаривать с кентами, представив каждого как наяву, и спорил с ними, ругался и мирился, потом опять базарил, требовал увеличить его навар от Дела, даже грозил урыть, но никто не отвечал.
        Гошка пытался спать, и это надоело. Устало тело, от бетонной тишины глохла душа.
        Кенты! Корефаны, живые или жмуры, отзовите, хоть кто-нибудь! - стучал в стены, в дверь, но напрасно.
        Так прошли еще две недели. Ему молча просовывали еду и тут же наглухо закрывали оконце.
        - Откройте, падлы! Слышите или нет, проклятью легаши! Кройте по фене, только дайте мне услышатьголоса! Ведь жив покуда! - садился на корточки, спиной к стене и плакал, как ребенок, от одиночества, душившего его своими самыми жестокими лапами.
        Гоша слышал, что одиночками пытали многих. Не понимал и удивлялся, что, мол, тут такого? Но через месяц взвыл, запросился наверх к своим. Пусть о шизо, но только отсюда подальше. Его выпустили еще через неделю.
        Когда охранник пришел за Корнеевым, чтоб увести из камеры, Гоша плакал навзрыд и был недалекorсрыва. Он едва не ослеп, попав во двор. Глаза, привыкшие к темноте, мигом заслезились.
        - Присядь, прикрой глаза ладонью. Посиди вот так, не принимай руку резко. Дай глазам постепенно привыкнуть к свету. Смотри сквозь пальцы. Вот так…
        - Ты не молчи, говори хоть что-нибудь, - просил Гоша, даже не видя того, кто рядом.
        - Нельзя мне долго с тобой быть. Тебе будет кисло, - предупредил человек.
        - Почему?
        - Я - пидер, - ответил виновато.
        - Тебя уделали в задницу, а меня поимели в душу. Лучше сдохнуть, чем влететь в одиночку! - вырвалось на крике.
        Вернувшегося в барак Гниду с трудом узнали зэки. Он поседел, постарел. От прежнего Гоши в нем манн что осталось. Теперь он часто видел во сне, как охранники закапывают его живого в глубокую могилу, о старший охраны, желтолицый узкоглазый мужичонка, ехидно ощерив редкие мелкие зубы, спрашивал Гошу: «Как ты там дышишь, козел?» Корнеев сваливался со шконки в ужасе. Матерился во весь голос, получал от зэков по шее за побудку и снова ложился спать. В следующий раз снились зэки. Они пытали Гошу раскаленной арматурой.
        - Лагерный синдром. Нервы на пределе. Этот долго не протянет. Гаснет человек, - сказал врач.
        Гоша не сразу понял, что тот имел в виду. Он продолжал умирать каждый день. Говорили зэки, что, пережив одиночку, человек уже побывал на том свете и вскоре туда вернется. Земля никогда не отпустит свою жертву надолго.
        - Гошка, давай поужинаем, - услышал поселенец голос Бондарева, вырвавшего из воспоминаний.
        - Что ж молчишь, сосед? Даже не сказал, что уезжаешь в Октябрьский!
        - А ты откуда узнал?
        - Легавый проговорился. И не только ты. Андрей с Маринкой в другой дом уходят. Совсем один останусь, - понурился Гоша.
        - Нет, одиночество тебе не грозит. Поверь моему слову. В поселке с жильем нелегко. Кого-то поселят вскоре, да и я не завтра уезжаю. Еще недели две тот юрист будет пенсию оформлять. Потом, чего горевать? К тебе уже сегодня Анна наведывалась. Видно, хочет продолжить знакомство. Вот только пурги нет как повода, - усмехался человек криво.
        Игорь принес печеную картошку, почищенную селедку, заваренный чай и сахар. Гоша вытащил сало, хлеб, бутылку водки, рыбу и пару головок лука. Бондарев крякнул от восторга:
        - Царский стол! Давай Андрея позовем! - стукнул в стену, не дождавшись согласия.
        Андрей принес еще одну бутылку водки, кусок колбасы и, сев к столу, сказал:
        - Скоро в новую квартиру переедем. Раньше этого добивался, теперь неохота. Там соседи не то, что вы. Не знаю, как приживемся?
        - А Ванька? Иль больше не зовет в Штаты? - поинтересовался Бондарев.
        - Обещал помочь. Ведь уже с работой для нас обоих договорился. Такое в их условиях не мало. Теперь на проезд подкинет.
        - А если тормознут вас?
        - Нет, говорил с начальством. Отпустят. Ведь вся проблема не в нас. Дочке нужна операция, здесь такие не делают даже в Москве, а там они штатные. Надо спасти ребенка, иначе до трех лет не доживет. Так врачи говорят, - помрачнел Андрей, добавив громко: - Касайся самих - сотню раз подумал бы, а дочкой рисковать не хочу. Каждый день здесь нам в наказание!
        - Да ты таких дочек целый город настряпаешь, если тебя подкормить и дать отдохнуть! - встрял поселенец.
        - Эх, Гоша! Не был ты отцом. Не держал возле сердца свою кровинку, потому городишь пустое! Ведь ее болезнь - это наша с Маринкой вина и беда. Мне своя жизнь ни в радость, пока ребенок болен.
        - Не имел я своих и не хочу! Расти их, а что под старость получишь, неведомо. Только я слышу от стариков, что не столько хлеба, сколько пиздюлей получили от своих деток. А уж сколько попреков, мата слышали, другие даже пенсии до копейки отнимают и пропивают дочиста. Пожаловались на это в милицию, те возникли в семью на разборку, а когда менты смылись, сыночки старикам накостыляли так, что те месяца не продышали. И они не единственные! Теперь дети злее плети, - подытожил Гоша.
        - Это уж какие сами! Такими вырастили, - не согласился Андрей.
        - Кончайте базар, мужики! Дети, конечно, цветы нашей жизни, но лучше, когда они растут на чужих подоконниках, - вставил Игорь.
        - Давайте выпьем за то, чтоб всем было клево: и детям, и родителям! - предложил Гоша.
        - Игорь, а ты когда в Октябрьский собираешься переехать? - спросил Андрей.
        - Мне позвонят. Нынешний пенсию оформляет и линяет. Я тут же на его место. А тебе, Гоша, надо в мою квартиру перебраться.
        - Зачем? - удивился поселенец.
        - У меня телефон! Тебе не проведут, а тут готовый. Только оплачивать не забывай.
        - На хрен он мне за деньги сдался? Тут весь поселок за час обойти можно.
        - Телефон тебе сгодится. Клиенты позвонят, кому вода нужна.
        - Только этого горя мне не хватает. И так к концу дня вся жопа в мыле! - злился Корнеев.
        - Ну, какой-нибудь крале свиданку назначишь.
        - Пусть сами возникают, занимают очередь ко мне. Буду из-за них на телефон тратиться! - не соглашался Гоша.
        - Тогда снимай перегородки и живи в одной большой квартире! Заведи собаку, кошку, все не так одиноко, - предложил Андрей.
        - Слушай, а как же ты в той Америке жить станешь, не зная ихнего языка?
        - Почему так думаешь? Я в студенчестве гидом подрабатывал. Именно с англичанами. Отлично получалось. Правда, Маринка много слабее знает английский, но ничего, выучит уже в непосредственном общении.
        - Все разбежитесь, разъедетесь. Как-то мне эти пять лет здесь продышать в одиночестве? - приуныл Гоша.
        - Подженись, корефан! Не носи дарма в штанах то, что природой подарено. Применяй, покуда не протухло и не завяло! Радуй баб и себя заодно! - подбадривал Игорь.
        - А че сам не радуешься?
        - Стар стал. Раньше, бывало, увижу крутой бабий задок, высокую грудь, и кровь в жилах закипала от желания. Теперь только глазами радуюсь. Все в душе отгорело. Редко, когда оживает. Раньше я руку из кармана не вытаскивал, все придерживал, чтоб моя страсть в глаза не бросалась, а теперь хоть на домкрат бори, - вздохнул Бондарев.
        - Сын тебе не пишет? - спросил Игоря Андрей.
        - Нет. У него уже отчим есть. Порядочный человек, как говорят. Сына не обижает. Тот его, конечно, неспроста отцом стал называть. Меня вычеркнули из памяти.
        Соседи просидели у поселенца до полуночи.
        - Ты не бойся, пока мы здесь, буду заходить к тебе в гости! - обещал Андрей.
        - Я тоже загляну, когда в командировке буду, - обещал Бондарев.
        А через месяц Игорь уехал в Октябрьский. Он больше никогда не появился в Усть-Большерецке. Его убили вскоре после отъезда. Нашли мертвым на морском берегу. Милиция тщетно искала виновников смерти Бондарева. Его в поселке не знали, а вот смерть нашла.
        Как сказал Гошке участковый: «Видно, кто-то свел старые счеты с человеком. Он был застрелен. Три пули остались в голове. Хватило бы и одной, но кто-то очень хотел смерти наверняка и долго ждал эту встречу».
        Поселенец, наверное, единственный на всей земле выпил за упокой души бывшего соседа.
        Не пришлось переехать в новую квартиру и Андрею с семьей. Под Новый год умерла малышка. Ушла тихо, внезапно, не дождалась спасительного переезда. Родители, едва похоронив дочь, получили извещение о переводе, поступившем из Штатов. Андрей с Маринкой уехали вскоре, не оглядываясь и не о чем не жалея. Они не пришли к Гоше, да и до того ли им было? Белый свет им показался черным. Они спешили оторваться от горяипамяти. Поселенец, узнав о вылете, пожелал вслед соседям всяческих удач.
        Оставшись один, Корнеев долго ходил из комнаты в комнату. Разговаривая с вещами, которые забыли или бросили впопыхах.
        Вон рубашка Андрея висит на вешалке. Совсем чистая, крепкая, даже все пуговки на месте. «И чего не взяли? Ну, да сгодится», - снимает Гоша рубаху. Примерил, оказалась тесновата в плечах, но иногда одеть можно. А там, за столом, на обогревателе - две пары носков. Еще крепкие. А это что? Детская игрушка валяется. Никому не нужной стала. Вон и фотография всей семьи. На ней они еще улыбались и были счастливы, но время все изменило безжалостно.
        Гоша перетащил в свою комнату мебель, которая ему понравилась. Взял шкаф и перчатки из комнаты Бондарева и как истинный хозяин забрал к себе всю посуду. Теперь квартира поселенца повеселела. На окне появились занавески, взятые в квартире Андрея, на столе - скатерть. Графин и пепельница, электрочайник и утюг, плитка и куча ведер, тазы и выварка, много мыла и шампуня, зубная паста и щетки, даже кухонные полотенца взял, тоже сгодятся в хозяйстве. Все продукты к себе перенес. Их набралось не мало. Одного сахара - полмешка, столько же муки, сливочное масло и варенье, да картошки мешок. Рыбы - половина бочки, две трехлитровые банки красной икры. В кладовке увидел ящики с консервами. Все к себе перенес, сунул под койку. Матрац и семейные подушки уволок еще раньше. Расставив все по местам, уже поздним вечером сел к столу довольный. «А все ж хорошо, когда соседи уезжают. Что-то после них остается, что другим годится. Вон сколько у меня добра прибавилось! Чтоб самому все это купить, сколько вкалывать нужно! А тут пошел и взял. Не украл, не просил, само в руки пришло. От Игоря мало что осталось, почти все
забрал, а вот Андрей с Маринкой много побросали. Помоги им, Господи, хорошо устроиться и в сто раз больше нажить», - пожелал Гоша.
        Корнеев лежит на диване Андрея, думает о чем- к) своем и вдруг слышит телефонный звонок. Аппарат он тоже к себе перенес и подключил, хотя сам но знал, пригодится ему или нет. Но к телефону подошел, понимая, что теперь могут звонить только ому.
        - Гнида на проводе! - крикнул в трубку и, спохватившись, поправил самого себя, - Гоша слушает!
        - Что ж это ты, голубок, у меня не появляешься? Иль с другой скуковался? Чего рожу воротишь, когда мимо едешь? Ты мне гляди, мартовский кот, сугробы тают. Не приловишь больше невзначай. Сам попадешься! - узнал голос пекарихи.
        - Все грозишься, Любка! Да нет у меня никого, кроме тебя. Каждым перышком и шерстинкой клянусь. Одной тебе верен, можешь не сомневаться!
        - Чего ж не появляешься?
        - Ты ж базарила, что сама нарисуешься! Я и жду. Приморился, как таракан на сахаре, слушаю, когда просемафоришь.
        - Не склеился еще на сахаре?
        - Покуда живой. Да и как теперь тужить, если стал единственным хозяином в доме. Соседей нет! Давай ко мне востри лыжи! Никто не помешает. Покайфуем! Я пузырь приволок, к чаю варенье имеется, гора харчей. Слышь, Любаня, не тяни резину. Расслабимся, отдохнем.
        - Ну, лады! Уговорил! - согласилась баба.
        Через час Люба постучала в двери. От нее пахло
        свежим хлебом.
        - На вот, держи! Из последней выпечки, - отдала Гошке сумку с хлебом и, оглядевшись, умолкла робко.
        Она думала, что поселенец живет как все одинокие мужики в грязи и холоде, пользуя вместо подушки пустую тару. Здесь все было в идеальном порядке,
        даже придраться не к чему. Сам Гошка побрит, умыт, причесан, в чистой рубашке, в домашних штанах. Носки не рваные, мужик ходит в тапках, помог и ей снять пальто и сапоги.
        - Проходи, - пригласил в комнату.
        Тут и вовсе рай! Кроме койки, диван имеется, на нем подушки, покрывало. Рядом, возле стены, - трельяж. Между койкой и диваном - круглый стол. Над диваном - полка с книгами, над койкой - медвежья шкура, подарок охотника Николая Притыкина. На полу,! перед койкой - оленья шкура, белая-белая, как снег.
        - Да ты хорошо устроился. Порядок как у доброй хозяйки! - похвалила Любка.
        - Себя уважаю, - хлопотал на кухне поселенец, готовил закуски на стол. Рыба и грибы, икра и крабы, картошка и селедка, жареная кета, - все поставил на стол мигом. Достал фужеры и рюмки. Даже лимон; не забыл порезать.>
        - Да ты - классный хозяин! - восторгалась женщина.
        - И не только, - довольно улыбался поселенец, поглаживая плечи и руки бабы. Он торопил ее за стол.
        Люба держалась просто. Села рядом с Гошей, прижалась к нему тихо, по-бабьи.
        - Тяжко тебе у нас, зайка? - спросила тихо.
        - По всякому бывает. В иной день так лучше было б не просыпаться. С утра на мне все отрываются, каждая карга наезжает. А уж эти поселковые, будто псы с цепи срываются, кроют матом меня ни за что, грозят размазать, в проруби утопить.
        - А за что?
        - Всяк воду раньше требует. «Почему соседу быстрее привез?» Час подождать не могут, брешутся, так, будто последние минуты дышат. Через час привожу воду, все живы и здоровы. А до того кем только не обзывали. Даже ружьем грозили. Случалось, с кулаками бросались на меня, потом прощения просили. Иные к ментам возникали, жаловались на меня,
        гуды их! Надоело все. Народ здесь гнусный, друг друга грызут, а сами - сачки и падлы!
        - Ох, Гошенька! Каково же мне, бабе, своей оравой управлять? Думаешь, легко? Черта с два! Так устала с ними! Каждого в руках держи, как пса на цепи. Чуть ослабил руки, сопьются или передерутся вдрызг. Всякое было.
        - У тебя ж сплошные бабы!
        - Да! Только двое грузчиков - мужики, но ведь те бабы пьют круче мужиков. Сколько я им вламывала, запрещала бухать в пекарне. Но и теперь, чуть отвернулась - уже накирялись.
        - Сколько ж получают?
        - Чудак! Зарплату никто не пропьет, а вот выпечку - запросто. Сколько на том ловила, счету нет. Выкидывала с пекарни, но ведь другие не лучше.
        - А я думал, что ты как в раю!
        - Какой хрен! С утра морды бью, поверь, не без дела. Почему омужичилась? Разговаривать по-человечески разучивалась, все на крике и мате. Мне самой противно. Хочется тишины. Иногда даже реву. Вот залезть бы под мышку к мужику, который сумел бы вступиться и защитить. Выплакаться у него на груди, чтоб понял и пожалел не как гром-бабу, а обычную женщину. Ведь мне тоже бывает и обидно, и больно. Вот только вступиться некому. Всяк только для себя живет, - всхлипнула Любка и продолжила: - А я тоже устаю быть в сильных. Не бабье это: мужиков подменять, колотить и совестить.
        - Чем же я смогу тебе на «пахоте» твоей сгодиться?
        - Да, закинь пустое! Просто поделилась, а помочь никто не сможет. Всяк свой крест несет. От него не отмолишься! Давай лучше выпьем! - подставиларюмку.
        - Тебе водку? - спросил Гоша.
        - Что себе, то и мне налей. Знаешь, а на тебя моя помощница виды имеет! - улыбнулась Люба.
        - Пустое! Я только тебя там вижу!
        - Конечно! Самую здоровенную как не заметить! Остальные - просто головастики! Я их всю кучу од ной рукой могу поднять!
        - Кончай звенеть! Не коси под мужика! Баба ты и есть баба! - обнял Любку, предложил выпить. Пекариха согласилась.
        После второй рюмки Люба уже расслабилась. Она теперь не жаловалась, а пела, рассказывала всякие смешные истории. Корнеев слушал, а потом выключил свет и, уронив гостью на подушки, молча, настырно раздевал бабу.
        Люба слабо сопротивлялась.
        - Зайка, а ты нахальный, - смеялась тихо.
        Гоша давно понял, что Любка за тем и при шла,
        к нему, решил ускорить, не затягивать время.
        - Любаня, солнышко мое! - раздел бабу догола и, закрыв двери на крючок, забылся с женщиной.
        - Гошка, сколько времени? - спросила она уже под утро.
        - Еще рано.
        Но настырная кукушка, которую снял со стены у Бондарева, прокричала семь часов.
        - Опоздала на целый час! Господи, теперь бабы за мною побегут домой. А не найдут, знаешь, сколько бреху будет?
        - Да плюнь на свору. Давай вечером рисуйся ко мне, - предложил Гоша.
        - Каждый день? Чтоты?Выследят!
        - Ну, и пусть. Ты ж - не зелень.
        - В грязи изваляют! Иль не дошло?
        - Не врубился, - признался Корнеев.
        - Пойми, ты же поселенец! Это все равно, что зэк! С таким считается позором лечь в постель.
        - Ах, вот оно что? Значит, тебе за падло поселенец, я - не из вашей породы? - выскочил Гошка из постели, мигом оделся.
        - Я не тебя, пересудов и сплетен боюсь. Сам видишь, поселок маленький, все друг друга наперечет знают. И подноготную тоже. А уж в исподнем белье псе любят поковыряться.
        - Не понял, чего боишься? Давай открыто вместе жить. Кто нам запретит?
        - Ты что, опух ненароком? Я еще не посеяла «крышу»? Соображаешь,что говоришь? Меня,увидев с тобой, только и назовут дешевкой, мол, на поселенца повесилась, совсем себя потеряла!
        - А ты сама как хочешь?
        - Я здесь живу!
        - Выходит, ночью со мной не стыдно, а вот днем совесть мешает? Где она у тебя живет?
        - Ладно, Гош, не будем спорить. Давай оставим все как есть. Мы станем изредка встречаться, но о том никто не должен знать и даже догадываться.
        - И у тебя на работе?
        - Это прежде всего. Даже вида не подавай! Бабы мигом обольют грязью, утопят в сплетнях. Ты же не хочешь мне зла, зайка? - потянулась губами к Гошке.
        - Ладно, не дергайся! Я не высвечу! - открыл двери перед уже одетой и обутой женщиной.
        Вернувшись в дом, хотел позавтракать, но кусок не полез, даже чай застрял в горле. Гошу грызла обида на Любку, на весь Усть-Большерецк.
        А ведь он многих жалел. Бесплатно возил воду дряхлым старикам. Без просьб переносил ее в бочки в дома, не ожидая благодарности. Зато сам получил подзавязку.
        Георгий пошел на работу хмурым. Не смотрел по сторонам как обычно, ни с кем не здоровался. С сегодняшнего дня решил для себя никому не привозить воду на дармовщину. «Я для них не человек? Это они для меня - волчья кодла!» - ругал он поселковый люд.
        - Гоша, привези нам воду нынче, пожалуйста, - высунулась из калитки седая голова старухи.
        - Если время останется! - бросил в ответ коротко.
        - Гош, водицы подбрось! - окликнул с крыльца мужик.
        - Тебе сколько?
        - Три бочки. Деньги вот возьми заранее.
        - Давай, - подошел поселенец.
        И первому именно этому человеку навозил воды
        - Чего-то ты нынче не в себе. Как шибанутый Кто тебя завел или наехал? Кто настроению с утр хребет перешиб? - поинтересовался человек.
        - Не настрой, в душу насрали! - пожаловало Корнеев и, дав коню ведро воды, решил немного отдохнуть. Разговорился с человеком.
        - Какая чума обидела тебя? - спросил мужик.
        - Короче. Указали мне мое место, мол, сколько добра ни твори, сколько ни живи, никто за человека держать не станет. Ни одна баба со мной семью не создаст, так и сдохну в поселенцах.
        - Это ж кто нагородил эдакую хренатень?
        - Какая разница, - отмахнулся водовоз.
        - Гошка, с кем бухал? Видать, ты обделил его на водяре, что он со зла натрепался. Хошь верь или нет, у нас тут судимых хреном не перемешать. Иные с Колымы, с Ямала, с Чукотки осели. Все нынче с бабами. А иная не хуже зоны наказание! Вон моя Ядвига
        - сущая задрыга! Даже с получки у ней на пиво не выклянчишь! Стерва - не то звание. Сколько я ей в лоб фитилил, другая уже по сраку раскололась бы! Эту профуру ни хрена не берет. Еще борзей становится. Я ж тоже ходку тянул в Усть-Камчатске. Тещу размазал. Достала меня до печенок. Пять зим отсидел. Воротился. Ядвига лишь одну зиму смирно дышала, а нынче пасть шире бочки. Верно, тоже урыть придется. Приловчилась мою зарплату получать! Как такое терпеть? Вот и правду говорят, что от тюрьмы и сумы никто не зарекайся! Коль нужна тебе баба, забирай мою! Я тебе в придачу водки пару ящиков поставлю.
        - Зачем мне такая?
        - В постели годится! И по дому управляется неплохо. Брехать не стану! Но жадная и борзая, как собака! Сил с ней не стало, слышь, Гош? Ты думаешь, что другие лучше? Ни хрена! Все лахудры одинаковы!
        - Сказали, что и такая за меня не пойдет!
        - А давай спросим? - подморгнул Гоше и, остановив первую бабу, почтальонку Фенечку, спросил на полном серьезе: - Скажи как на духу, пошла б замуж за Гошу? Только не кривляйся! Честно лепи!
        - Нет. Не пошла б. Он старый и корявый. Лучше одна останусь, чем с таким!
        - Ну, и иди на хрен! - разозлился мужик, а через минуту поймал за руку вторую бабу. - Слушай, Райка, чума ходячая! Ты б пошла в бабы к водовозу?
        - Во, придурок! Как пойду, если не зовет?
        - А коли скажет?
        - Тогда и поговорим! - ответила смеясь.
        - Ну, пойдешь или как?
        - Даешь, Васька! Чего за его хрен страдаешь? Если у него горит, пусть сам говорит. Тут без посредников обходятся!
        - Пойми, дура, я с чего хлопочу? Ему трепанули, что за него никто не пойдет, потому что поселенец!
        - Кинь глумное нести! Мало чего у кого в жизни стряслось когда-то? Важно, каким он со мной будет! Нынче хорошего мужика сыскать не просто. Оно средь вольных говна не меньше. Если бить и пить не станет, будет обо мне и доме заботиться, кто ж откажется от такого? А у водовоза к тому же живая копейка на кармане всяк день. Про то каждой поселковой бабе доподлинно известно. Скажи, какая дура от такого откажется? Да плевать, что он поселенец! Все мы тут временные. Зато за Гошкой, как за каменной стеной, любая проживет. Слышь, если никого не сыщешь, причаливай ко мне! - подморгнула Райка и пошла к дому, оглядываясь и улыбаясь Гошке.
        - Одну заклеили! Хошь еще? - поймал красивую девушку, одетую ярко, вызывающе. - Стоп, Юлька!
        - Чего надо? - вырывала та руку.
        - Отпусти ее, - попросил Гоша.
        - Скажи, метелка, ты пошла б замуж за нашего водовоза? - указал мужик на поселенца.
        - Чокнулся? «Крыша» поехала? С чего ради? Он мне в деды годится! И вообще не в моем вкусе. По мне, лучше сорви-голова, чем этот! Поняли? И отцепитесь! Клейтесь к старым клизмам, этим терять нечего! А у меня вся жизнь впереди! - побежала по улице вприскочку.
        - Соплячка! Ни черта в жизни не смыслит. Но слышь, Гошка, умываться и бриться тебе нужно каждый день. А еще замени свою телогрейку на куртку, резиновые сапоги - на ботинки. Смотреться будешь другим человеком!
        - С моей работой только фрака и белых перчаток не хватает! - пошел Гоша, ругая человека, посчитав его совет насмешкой над собой.
        Но, вернувшись вечером, сел перед зеркалом. Внимательно вглядевшись, побрился, потом умылся, причесался, вернулся к зеркалу. Оттуда на него глянул совсем иной человек.
        Гоша грустно улыбнулся ему, приметил желтизну на зубах. Вернулся к умывальнику, тщательно вычистил зубы. Освежил лицо и шею одеколоном. Только включил чайник, услышал стук в дверь.
        В коридор вошел мальчишка. Худой, большеглазый, он поздоровался и, протянув сумку, сказал:
        - Возьмите, дядя Гоша. Мамка Вам передала, просила взять. Она шибко старалась.
        - Кто твоя мамка? - не спешил взять сумку поселенец.
        - Анной зовут, а меня - Степкой, - покраснел мальчуган.
        - Чего ж сама не пришла? Почему тебя прислала?
        - У нас нынче корова телится. Дежурить надо, чтоб телок не застыл, - объяснил совсем по-взрослому.
        - Давай проходи. Чаю попьем вместе, - открыл двери в комнату.
        Мальчишка заглянул, но остался в коридоре:
        - Мамка не велела Вам надоедать. Сказала, чтоб быстрей вертался. Ей помочь надо будет. Телка в дом перенести, обтереть его, почистить и напоить корову, сена принести. Мамке в одни руки тяжко управиться.
        - А мы недолго! Заходи.
        Степка не упирался и вошел охотно. Он без уговоров пил чай с вареньем и пряниками. Разглядывал Гошкину квартиру. По глазам было видно, что пацану тут все понравилось.
        - Дядь Гош, а Ваш фонарь от батарейки иль на керосине работает? - спросил хозяина.
        - Вообще, у меня всякие есть, а этот - от керосина. Другие, хочешь, покажу? - достал чемоданчик из-под дивана.
        У Степки глаза загорелись. Еще бы, такое сокровище увидеть! С десяток разных фонарей и фонариков. У мальчишки от волнения руки затряслись.
        - Ого, как много! Можно потрогать?
        - Конечно! - разрешил Гоша, радуясь, что собрал всю эту коллекцию у Андрея и Бондарева, не выкинул, решил сберечь на всякий случай.
        Теперь вон Степка каждый осматривает, гладит. Половина фонариков работает. Степка даже повизгивает от восторга.
        - Нравятся?
        - Конечно! Такие классные!
        - Бери, которые особенно по душе пришлись.
        - А можно? - не верилось пацану.
        - Я дарю их тебе, но только часть, не все
        - А какие?
        - Те, что сам выберешь!
        - Не, не возьму, - встал Степка, с трудом заставляя себя не смотреть на фонари.
        - Почему? - не понял Корнеев.
        - Мамка ругаться будет. Скажет, что я выпросил, и не поверит, что подарили.
        - Я ей записку напишу. Поверит, - пообещал человек.
        Мальчишка выбрал два фонарика.
        - Чего так мало?
        - Больше не надо. Один, чтоб в сарай к корове ночью сходить, другой, чтоб за дом, в уборную. Я боюсь туда по потемкам, но бывает, надо, - признался Степка.
        - А вы где живете? - спросил Гоша.
        - На самом краю поселка, последний дом наш. Дальше распадок, за ним огороды. И мы там картошку сажаем. В этот год много накопали. А мамка хочет Вас в гости позвать. Вот кончится молозиво, начнется молоко, сделаем масло, сметану, творог, и мамка позовет Вас на вареники с творогом и ватрушки. Ох, и вкуснятина! Придете к нам?
        - Не знаю, как получится. Загадывать не люблю.
        - Почему? А я люблю ходить в гости! Только мама не разрешает, - опустил голову Степка.
        - Что так?
        - Говорит, не умею себя вести правильно. Всюду лезу, про все спрашиваю, вмешиваюсь в разговоры взрослых. Это никому не нравится, потому сидим дома. А вот за Вами я сам приду, чтоб не искали, ни у кого не спрашивали.
        - В конце села последний дом я и сам найду, - пообещал поселенец, подлив гостю чай.
        - Наш дом самый приметный изо всех. У него окна и ставни зеленые, чтоб зимой летний цвет в окна смотрелся. Знаете, глазам теплей становится, и зимой не так тоскливо смотреть на улицу.
        - Хорошо, я запомнил! - смеялся Гоша.
        - А еще у нас на заборе гладыши сохнут. Во дворе куры бегают. Другие скотину не держат, говорят, что это стыдно! Они себя городскими считают. Только тут не город, но и не деревня. Что-то среднее. Ну, и что? Живем мы здесь тихо, как мамка говорит.
        - Степка, все хотят дышать тихо, да не всегда фартит.
        - А что это «фартит»?
        - Везет, удается, получается
        - Мамка говорит, что мы с нею невезучие, - шмыгнул носом пацан.
        - Почему так кисло?
        - Мамка говорит, потому что мой папка от нас сбежал. Кобель и тот с цепи удрал, даже кота украли. Когда она с работы приходит, а я еще в школе, даже выругать некого.
        Гошка от души рассмеялся.
        - У тебя, наверное, дружбаны имеются?
        - Ага, одна мамка! Побегу, а то я у Вас все пряники сожрал! - глянул на пустой кулек. Одевшись у порога, Степка напомнил, - значит, не забудете про зеленые окна?
        - А ты про фонарики! - подал мальчишке те, которые понравились.
        Когда пацан ушел, Гоша взялся разгружать сумку. В ней яйца и домашнее сало, драники, заботливо завернутые в фольгу, еще горячие. Теплые, вязаные носки, совсем новые, пушистый шарф на шею, тоже самовязка, и рукавички.

«Вот это баба! Сколько теплушек подарила. Я никогда сразу столько не имел! И в гости позвала. Вишь, как хитро придумала, через сына передать. Сама не насмелилась, не решилась. А со Степки какой спрос? Но про зеленые окна неспроста напомнил. А может, и он во мне человека признал? Но возник, не оробев, как к себе домой, - вспомнил Гоша и подумал, - что теряю? Схожу к ней, коль позвала. Оно хоть вечер веселей скоротаю. Веж ж с бабой, не один, как волк в логове. Ко мне кто возникнет? Хотя, Любка может! А если узнает, что я у Аньки гостевал? Хрен с нею? Она ж брезгует со мной, поселенцем, белым днем встречаться. Вот пусть знает, что я тут в спросе! Может, для другой бабы подарком стану! Хотя б и Анне! Чем она хуже Любки? Пацан мне - не помеха, скентуемся с ним. Анна вон не была со мной, зато сколько тепляка передала. Руки у ней на месте. И душа живая! Теплая. Не полезет как пекариха с кулаками к башке. Не попросит водки как Любка. Ведь пекариха пьет наравне со мной, хоть и баба. А каждому известно, коль баба пьяная - транда чужая. С Анкой такого не будет, смирная баба. А вот Любка пусть засохнет от злости.
Проучу метелку, нехай себя за задницу грызет!» - повеселел поселенец.
        Едва он убрал со стола остатки ужина, в дверях появился участковый.
        - Как живешь, Гоша? - опросил, улыбаясь.
        - Нормально. Когда Вас нет, еще лучше. С чего ко мне зачастили? Иль опять накапали фраера? Так я ни в зуб ногой. Никому даже слова матерного не прошептал.
        - Гош, что у тебя стряслось? Кто задел?
        - Никто. Я, если надо, сам сумею любому глаз на задницу натянуть.
        - Ладно, не звени. Почему столько месяцев возил старикам воду бесплатно, а теперь деньги стал брать? Кто-то обидел? Скажи!
        Поселенец молча сел рядом, закурил и, отвернувшись к окну, заговорил глухо:
        - Старики, конечно, ни при чем, но ведь и я - человек! А когда в лицо плюют, разве не обидно?
        - Это ты о ком? - насторожился участковый.
        - Имя не скажу. И не дави! Но ведь получил я по самые помидоры! Оказалось, что я тут вроде недочеловека! Да, так вякнули! Мол, со мною по светлому дню говорить вблизи совестно, со мной никто не станет общаться, заводить семью, потому что поселенец. Мол, поселковые такое не поймут и презирать станут из-за меня. А я, дурак, жалел всех…
        - Гош, уж и не знаю, кто тебе такое натрепал, но у нас в поселке есть люди, с которыми много лет никто не общается и не здоровается, хотя они никогда не были судимы и живут в Усть-Большерецке больше полувека. При чем тут твое положение поселенца? Главное, как сам относишься, и как тебя воспринимают. Вон на моем участке два соседа живут. Дома рядом, окна друг дружке в глаза сколько лет смотрят, а хозяева все годы на кулаках здороваются. Уж как друг к другу обращаются, повторять не хочу. Ни один зэк такого не передышал бы. А знаешь, почему? Один всю войну на своем танке прошел, второй у немцев старостой был. И теперь, посуди сам, как они примириться могут? Оба из одного села. Друг друга с пацанов знали. И хотя мужика в старосты вся деревня уговаривала, да и он никого за годы войны немцам не выдал, танкист как выпьет, выскакивает на соседа с кулаками, и когда достает, вламывает тому круто. Случалось, бывший староста прихватывал танкиста за шкирняк, но никогда никто из них не жаловался в милицию. Думали мы, что когда-нибудь их разборка станет последней. Часто видели мы результаты тех тусовок. То у
одного галогены на обоих глазах, то у другого зубов во рту не достает. Знатно квасили друг другу рожи. Разнять, да что там, подойти к ним никто не решался. Земля гудела у них под ногами. Случалось, даже ночью махались два дурака. Уговоры ни на одного не действовали. Так вот чем больше их успокаивали, тем сильней они зверели. И люди устали от них, перестали обращать внимание. Мы тоже рукой махнули. Ну, сколько можно? Прошло так пару лет. И вдруг после сильнейшей пурги вижу, как танкист дом старосты отснегаочищает, чтоб тот выйти смог. Я, увидев это, своим глазам не поверил. А танкист сказал мне: «Чего вылупился? Иди, помоги гада откопать! Иначе как жить стану? Надо ж иногда пар выпустить! А с кем, как не с соседом? В прошлый раз он меня откопал. И только я вышел на радостях на свежий воздух, он лопатой по башке огрел! Да так, что искры из глаз брызнули во все стороны. Теперь я его припутаю. Пусть у него в портках жарко станет!» И верно! До поноса довел! Зато радости сколько было! Хотя оба пожилые мужики, а тешатся как дети. Они не могут друг без друга. Наедине грызутся, как два пса, а когда предложили
им разъехаться, чтоб не жить в опасном соседстве, оба отказались. Я это к чему? Человеческие отношения - штука тонкая. Тут смотря кто тебе сказал? По какому поводу? Может, в шутку, или кто-то хотел себе цену набить. Впрочем, время в любом случае прояснит ситуацию и покажет, кто есть кто? Но и эта обида не дает тебе права обижаться огульно на всех поселковых. Вон бабка Вера привыкла тебя оладками угощать, а нынче ты отказался. Даже не зашел к ней. Так и осталась средь двора в снегу с протянутыми к тебе руками. Без платка… Она упала возле калитки. Встать ей тяжело, да и помочь некому. Вокруг никого. Я случайно оказался рядом, поднял. Она, согнувшись, домой пошла. В тебе бабка своих внуков видит. Оба в Афгане погибли. Оба - твои ровесники. Ни один не вернется, а старая помнит, они любили оладьи, ее мальчишки. Пусть хоть кто-то поест и тихо помянет внуков вместе с нею или просто скажет ей, как когда-то они говорили:
«Спасибо, бабулька! Как вкусно!» Ведь это так дорого для нее, что еще может сделать кому-то добро, а значит, еще нужна на земле! Разве это так трудно, Гоша? За этим даже не нужно ехать на реку, долбить прорубь и черпать ведрами холодную воду. Добрые, теплые слова мы берем от сердца. Чем их больше, тем ценнее человек. Неважно, свободный он или поселенец…
        - И чего ты мне мозги сушишь, лейтенант? Я «пашу» даже в непогодь, когда поселковые носы
        из хаз не высовывают. Сам знаешь, из-за меня нигде ни простоя, ни перебоя не случалось. Почему мою душу пинаешь? И не видишь, когда меня топчут ногами фраера?
        - Ты не говоришь, кто именно сказал тебе гадости. Доверься, я сам с тем человеком поговорю, - пообещал участковый.
        - Не стоит, сам разберусь. Говорить не буду, но и сказанного не забуду. Накажу по-своему, по-мужски. Пусть попробует передышать! - усмехался Гоша.
        Участковый, глянув на поселенца, догадался, в чем дело. Вот только не знал, кто она, но то, что обиду нанесла женщина, был уверен. Он ушел от Корнеева, пожелав тому удачи. Гошка обдумывал свое.
        На следующий день, закончив работу, переодевшись и заскочив в магазин, поспешил в гости к Анне. Он мигом нашел дом с зелеными окнами. Вошел во двор и стукнул в двери, но никто не поспешил открыть ему.

«Во, блин! Приходите в гости, когда нас дома нет! Так, что ли?» - осерчал поселенец и уже хотел уйти со двора, как вдруг услышал шевеление, чьи-то шаги за домом. Вскоре увидел Анну. Она шла с полным ведром молозива.
        - А я уйти уже хотел, - признался мужик.
        - Не обижайся, Гоша! С коровой заняты! Она отелилась, теперь каждые четыре часа дою ее.
        - Как успеваешь? - спросил бабу.
        Та платок на голове поправила. Улыбнулась кротко. Взялась за ведро, но Гоша опередил:
        - Давай занесу. Скажи, куда определить?
        - В избу. Телка поить надо. Курам налей, пусть вместо воды пьют. Яйца вкусные будут. Да кабанчику в кормушку плесни для аппетита. Во! Остальное - теленку, его нельзя перекармливать, поносить станет, - завела гостя в дом, где прямо в прихожей, в отгороженном углу скакал и резвился теленок. -
        Пройди в зал, - предложила Анна, а сама прошла на кухню.
        Вскоре Степка пришел:
        - Мам, я почистил в сарае, а вот сена не смог достать много. Темно, не видно ни фига! Завтра утром с чердака скину.
        - А как корова? Всю ночь будет голодная?
        - На ночь ей хватит! - увидел пацан Гошу.
        - Во, здорово! Нашли нас! Я же говорил мамке, что хорошо объяснил. Она не верила,
        - выдал сын Анну, та покраснела.
        Поселенец понял, здесь ему рады и очень ждали.
        Хозяйка возилась на кухне, ведь гость в доме. Нужно угостить. Накормить досыта. Гоша о своей сумке вспомнил, не зря в магазин заходил. Взял ее, отдал бабе. А вскоре сел к столу. Здесь чего только нет, хотя и не знала, что гость пожалует.
        - Не хлопочи! Хватит, присядь сама. Отдохни. Вон как издергалась. Тут еще меня принесла нелегкая! - говорил Гоша.
        - А мы Вас давно ждем! - выдал Степка.
        - Я бы пришел и раньше, но ведь не приглашали. А незваный гость хуже татарина!
        - Гош, ты в любое время прийти можешь. Помнишь, как я ввалилась к тебе в пургу? До сих пор не могу вспомнить, как дошла? Полуживая! Если б еще немного, хоть с десяток шагов, не осилила б их. Сил вовсе не стало.
        - Теперь не дергай память. Все позади. И Бондарева нет… Видишь, как летит время.
        - Помню твоего соседа, водку он пожалел. Не хотел, чтоб ты тратил ее на мои ноги.
        - Прости Игоря. Он уже далеко, убили. Кто и за что, никто не знает.
        - Здесь случайно не убивают. Выходит, был перед кем-то очень виноват. На северах всякие живут. Иные - до самой смерти, а других находят. Вон, лет пять назад увезли из поселка мужика, совсем старого.
        Он в лесхозе работал, из тайги невылезал, всевремя в зимовье жил. В Усть-Большерецке его почта не мидели, а потому и не знали. Тут же дед в магазин пришел за солью, сахаром и порохом. Его увидел какой-то приезжий проверяющий. Узнал в старике полицая, который в войну в их селе лютовал. Сам проверяющий в ту годину как мой Степушка был, а его отец в Красной Армии с немцами воевал. Командир! Полицай про то знал и выволок семью во двор на расстрел, всех до единого. Даже старую бабку не пощадили. Тот пацан вместе с младшей сестрой успел под крыльцо шмыгнуть. Остальных перестреляли. Этих двоих долго искали, но им удалось сбежать. Всю войну скитались по чужим углам, зато когда война закончилась, того полицая все село искать начало. Онкакрастворился. Думали, что в Германии прижился, а он на Камчатке оказался. До глубокой старости доскрипел изверг. Когда его отловили, он говорил, что за давностью лет его не имеют права судить, мол, все годы честно работал, искупил свою вину давным-давно. Да кто его слушал? Выскребли из зимовья и повезли судить в ту деревню. А кто там в живых остался? Некому было в рожу дать
зверюге, кроме проверяющего. Так-то дали ему срок. А вскоре, говорили, издох он как собака. Но сам! Разве это наказание? И сколько таких еще по северам прячется? - посетовала женщина и, придвинув Гошкину тарелку, накладывала в нее пельмени.
        - Спасибо, Ань! Мне хватит, - взял тарелку из рук бабы.
        - Дядь Гош, а можно я на каникулах Вам помогать буду? - попросил Степка.
        - Мне? Чем поможешь?
        - Конем править! Я сумею!
        - У меня коняга послушная. Слова понимает. Вот говорю ей, вези в больницу, туда идет. Попрошу в магазин или в школу, тоже привезет по адресу. Умная она. Мы с нею хорошо друг друга понимаем. Да и тебе
        мамке помочь по дому нужно. Трудно ей самой всюду успеть, - невольно пожалел бабу и спросил, - вот и я некстати возник, помешал вам, от дел оторвал.
        - Да ты что! - зарделась хозяйка и отлучилась ненадолго, напоила теленка.
        Только хотела вернуться к столу, кто-то в окно забарабанил нахально.
        - И кого нелегкая принесла? - открыла двери Анна.
        В дом вошла соседская бабка и, протянув банку, попросила:
        - Плесни молозива коту. Извел криком. Молока просит, - заглянула в зал и, увидев поселенца, руками всплеснула. - Анька, ты чего? Иль вовсе бесстыжая, что за одним столом с тюремщиком сидишь? Иль сына не стыдишься? Да разве можно поселенца в гости принимать? Вовсе стыда у тебя не стало! Как же людям в глаза смотреть станешь?
        - Баба Лида, ступай домой! Нечего в мои окна подглядывать! Без Вас знаю, кого принимать! Нету у меня молозива! Через три часа пойду доить, тогда и приходите. Но хватит поучать и указывать! На себя оглянитесь! У самой оба сына судимые и сроки отбывали не за добрые дела! С ними разберитесь в своем доме. Нечего в мою жизнь нос совать! Понятно? - кричала вслед уходящей соседке.
        - Правильно мам! Так ее и надо было проучить! - светился радостью Степка.
        - Вот видите, только ступил на порог, а уже из-за меня неприятности, - посетовал поселенец глухо.
        - Закинь, Гоша! Пусть старуха в своей семье разберется. Ее ребят за поножовщину судили. Оба на Курильском Итурупе отбывали. Троих поселковых мужиков насмерть запороли. Там вдовы и сироты до сих пор их клянут!
        - С чего это они так разгулялись? - спросил гость.
        - По пьянке бесились. Сначала подрались, потом за ножи схватились. А вернулись с зоны вовсе отморозками. Своих баб и бабку каждый день колотят.
        - Видать, самих не тыздили. Никто не добрался, й надо б им вломить, чтоб на бабье с куража не
        кидались!
        - Кому нужны? С ними никто во всем поселке не здоровается. Плюнь, забудь о них, - предложила Анна.
        В эту минуту за окном мелькнула тень, а еще че- роз мгновение в дом вскочил Алешка, старший сын бабки Лиды.
        Он подлетел к Анне:
        - Ты, сука, дешевка облезлая, чего на мою мамашку наехала? Дышать устала, проститутка? - нырнул рукой в карман, но вытащить не успел.
        Гошка мигом подскочил, врезал в подбородок, тут же - коленом в пах.
        Алешка всей мордой в углу расписался. Корнеев вытащил соседа на крыльцо, потом через забор перекинул.
        Тут бабка Лида откуда ни возьмись, всей требухой взвыла:
        - Убили окаянные мово мальца! Насмерть сгубили звери! Это ж разве люди? Чтоб вы посдыхали, проклятые! Вызову милицию, нехай вас до смерти в тюрьме продержат! - вопила на всю улицу.
        - Да заткнись ты, дура! - сын, пошатываясь, побрел в дом, бурча по дороге. - И на хрен я наехал на ее хахаля? Не отличил от той шкуры! Перебухал как последняя падла, а получил как первый лох! А все ж классно махается пидерня! Но ништяк, я еще припутаю и накрою! Слышь, козел? Не миновать тебе встречи со мной на лунной дорожке! Уделаю как Бог черепаху! - кричал мужик.
        Анна пошла доить корову, а Гоша со Степкой взялись убирать со стола. Корнеев носил тарелки, мальчишка мыл, ставил в сушку.
        - Дядь Гош, а че летом делать будете, когда вод сама по трубам пойдет?
        - Без работы не оставят. Это точно. А вот куда пошлют, никто не знает.
        - А я знаю куда!
        - Откуда? Кем?
        - Мы возле милиции с пацанами тусовались, и я слышал, как про Вас по телефону менты говорили. Почту будете доставлять.
        - Из Октябрьского? Иль по поселку разносить? - : оживился человек.
        - Вот этого я не понял, - признался Степка.
        - Эх, ты! Самое главное упустил, а говоришь, что кент! - щелкнул Гошка мальчишку по носу.
        Парень расстроился и сидел угрюмый.
        Но до лета еще было далеко. И хотя первая сосулька на крыше дома уже пустила слезу, до настоящей весны оставалось много времени, хотя ночи теперь становились все короче, сугробы таяли. Снег стал вязким, голубым, а воздух - легким и прозрачным. Вот только у Гоши в жизни все расклеилось. Он часто приходил к Анне, но впустую. Оставляла его баба на ночь, но Степка, опережая мать, забирало? к нему и все просил:
        - Дядь Гош, расскажи про зону и корефанов!
        Поселенец не мог отказать пацану и, покопавшись
        в памяти, выбрал совсем не страшные, порою смешные случаи, чтоб не пугать, чтоб не кричал мальчишка ночью, не вскакивал от ужаса в холодном поту. Степка, свернувшись в клубок, слушал Корнеева, затаив дыхание. Какой там сон? Гошка, случалось, засыпал на полуслове, Степка его расталкивал:
        - Ну, проснись! Доскажи!
        И так до полуночи, а рядом, в комнате через тонкую стенку была спальня Анны. Может, ждала она, когда Гошка придет, но никак не получалось. Парнишка оказался терпеливее всех. Он готов был слушать Гошу ночами напролет и все больше и сильнее
        привыкал к поселенцу. Нередко, встретив его в поселке, вместе с ним шел на реку, помогал набирать воду в проруби, подавал Гоше. Тот заполнял бочку, потом они возвращались в поселок.
        Вот так и увидела их пекариха Люба. Ехидно усмехнулась, поняв все по-своему. Выйдя на крыльцо пекарни, она спросила водовоза:
        - Гошка, ты чего это на прицепе таскаешь чахоточного выпердыша? Иль с Анькой скрутился, сукин кот? Так сначала поинтересуйся ее здоровьем! Она ж чахоточная! Всю жизнь на учете. И этого кролика даже из школы выгоняли как заразного. А ты башкой сунулся в дерьмо! Их избу спалить хотели. Даже собаки оббегают! Эх, ты, отморозок! Нашел бабу, лопух! Хоть бы знающих людей спросил! - рассмеялась громко.
        - Чего ржешь, метелка? Если и есть у них та хвороба, она лечится, а вот твоя - хроническая! Ее ничем не изгнать. Ни Анны, тебя бояться стоит. Мне туберкулез не страшен. При нем в человеке живая душа имеется!
        - Когда кровью плевать станешь, иначе базлать начнешь. Я, пожалев, предупредила. Сам решай, как дышать станешь.
        - Понятное дело, совета не спрошу!
        - Смотри, не прокидайся, гоноровый! - рассмеялась в лицо и ушла с крыльца в пекарню.
        Гошка, опустошив бочку, взял Степку за руку. У мальчишки слезы из глаз текли.
        - Чего ревешь? А ну, вытри сопли и слюни! Ведь мы - мужики! Негоже мокроту распускать! - обнял мальчишку за плечо.
        Тот не слушал, хлюпал от обиды на взрослую бабу, испортившую в один миг радужное настроение. Степка вскоре ушел домой. Он не взял хлеб у Гошки, который тот прихватил на пекарне. Поселенец, остановив лошадь, пытался убедить мальчишку:
        - Ну, дура баба! Ляпнула, как высралась. В поселке каждый второй фраер такой. Если на всех обращать внимание, как жить? Да и хлеб при чем? Без него за стол не сядешь. Нынче нужно не сопли распускать, а уметь за себя постоять. На то мужик в свет родился. Не показывай слабость. Таких бьют все, кому не лень! Я ей за всех отомстил! - улыбнулся Гоша довольно.
        Но Степка не успокоился и пошел домой, опусти голову.
        Вечером, когда поселенец пришел к Анне, заметил, что и у нее настроение испорчено. Когда сели за стол, женщина сама заговорила о происшедшем:
        - Знаешь, многие в поселке думают, что мы с сыном чахоточные.
        - А мне плевать! - перебил Корнеев.
        - Ты послушай, что приключилось с нами в запрошлом году. Буран крышу снес с дома. Середь ночи это стряслось. Ну, пришлось в сарае спать, покуда крышу наладили. Зима, сам знаешь, холод песий. Вот и застыли. Обоих прохватило до костей. Сначала Степушку болезнь свалила, слег с температурой. Его в больницу положили с двусторонним воспалением легких. Я крепилась, как могла. Но на ногах не одюжила и тоже слегла. Меня врачи в больницу увезли, болезнь как и у Степки. Два месяца с ним отвалялись. Дом соседи доглядывали и скотину тоже. Ну, а когда вернулись, врачи долго навещали нас. Уколы делали, таблетки давали. Мы вовсе ослабли в той больнице. Не знаю, сами соседи придумали, иль врачи наболтали про чахотку только заметили, что люди стали избегать нас. В дом не заходили, рядом не останавливались. А потом и до нас слухи дошли, - умолкла Анна, сердито глянув в окно. - Обидно, Гоша! Болезнь разве спрашивает согласия? Но Степу в школу не хотели брать. А когда взяли, перед; Новым годом домой отправили. Он на физкультуре сознание потерял и упал с каната. Учительница испугалась жуть как и сказала ему, что надо
подлечиться, что он слабыйи елена ногах стоит. Пусть, мол, этот первый год пропустит. Прошли каникулы, Степка пошел в школу, а дети не пустили в класс, избили, дразнить стали. Он не просто ушел, а убежал. Тогда я пошла к учителям. Ох, и поскандалила! Каждую наизнанку вывернула. Ладно, взяли мальчонку, но и теперь ему мстят. Ведь вот три раза нас проверяли на рентгене. Никакого туберкулеза не сыскали! Но всякому говну не станешь снимки в рожу совать, поэтому до сих пор называют чахоточными! Как проклятых! Видать, за худобу. Но что сделаешь, если порода такая? У Степки аппетита вовсе нет. За стол силой загоняю. Оттого на ногах еле держится! - жаловалась баба.
        - Ништяк! Я и сам в детстве был, как глист в корсете, хотя жрал больше взрослых. Ребятня, она крученая, на месте не сидит. Носится угорело, оттого в пузе ничто не задерживается,всевылетает мигом! Хоть все дырки пробками затыкай. Меня с самого малолетства живоглотом дразнили. Все подряд жрал, а в животе, как в барабане, пустота звенела! Потом изросся, все остепенилось, успокоилось. Погоди! Степка тоже в норму войдет! - успокаивал Гоша.
        - В школе его не любят, - пожаловалась Анна и добавила тихо, - учителя брешут, что он не такой как все.
        - Плохо учится?
        - Нет! С этим порядок, но он сильно любопытный, много спрашивает. А еще спорит с ними. Вот и не нравится.
        -Дядь Гош, а чего такого спросил, почему на черной земле растет зеленая трава? Откуда она цвет взяла? Почему в море вода соленая? Как в ней пресные рыбы живут? Никто не ответил. Даже директор школы! Выходит, ни фига не знают! Вот я нашу училку спросил, почему люди не знают ни животного, ни звериного языка? Вон я нашу корову сколько учуговорить как люди. А она только мычит. Меня тоже училка, не понимает! - встрял Степка и спросил. - Наверное, ты тоже будешь редко к нам приходить?
        - С чего взял? - удивился поселенец.
        - А у мамки рентген в последний раз отыскали в легких темное пятно. Доктора говорят, что чахотка. Мамка ее в прачечной нашла. Ей лечиться велели, пока не поздно, - вылепил Степка.
        - Ну, что ты мелешь? Никакой чахотки нет! Стрясись эдакое, меня выкинули б из прачек детсада! Просто заболела гриппом, он дал осложнение, но через три недели все прошло без следа! - вспыхнула Анна.
        - Да кончайте базар! Я - не из трусливых. Верю в судьбу! Кому что суждено, никто от своей участи не слиняет. Ведь вон на зоне чего ни случалось? Даже тифом мужики болели. А уж чахоточных полно! В бараке - не в избе! Во все дырки-щелки сифонит, а колотун зимой и летом стоит. Спали одетые. Иные - прямо в сапогах! Телогрейки за ночь отсыревали так, хоть отжимай. А ведь в них целый день на холоде «пахать». Конечно, не все выдерживали, откидывались, других болезни «косили». Иных ничто не брало, как заговоренные выживали. Чаще всех оставались в живых корефаны, которые на болячки положили с прибором. Им все по хрену. А тех, которые береглись,
«косили» болезни нещадно. Так что меня хворобами на «понял» не взять. Я свою закалку прошел. Уже пуганый! И, как видите, живой и дышу.
        Гоша с удивлением оглянулся на внезапный стук в двери. Тут же увидел удивленное лицо Анны:
        - Войдите? - сказала баба, закашлявшись.
        В дом вошел участковый. Извинился перед хозяйкой за беспокойство и, обратившись к поселенцу, сказал:
        - Пошли за мной. В отдел.
        - Зачем?
        - Не знаю. Меня попросили разыскать и привести в милицию, а дальше не доложили. Одевайся! - хмурился лейтенант.
        - Как нашел меня? - удивил»! Корнеев.
        - Да проще простого! У нас как в любой деревне - чей угол обоссал, там и женился. А ты с Анькиным пацаном тусуешься. Это все видели. Где ж тебя еще искать? Даже собаку на след пускать не надо! - вышли оба из дома.
        В милиции, едва Гоша вошел, его сразу отвели в кабинет к следователю. Корнеев нервничал, не понимал, что нужно от него ментам?
        - Присядьте, - вошел следователь и указал на стул. Поселенец тихо опустился на него. - Корнеев, на этот раз к Вам нет никаких претензий, а вызвали, чтоб помощи попросить по делу об убийстве Бондарева. В Октябрьском убийцу не нашли, решили у нас найти. Вы по соседству с Игорем жили. Как мы знаем, даже дружили с ним.
        - Ну, и что? Если его убили в Октябрьском, как может случиться, что убийца из Усть-Большерецка? Хренатень какая-то! Да поселковые при желании могли урыть так, что ни собака, ни мент не надыбали б! Зачем «пасти» его в Октябрьском и, размазав, оставить на виду. Чтоб бросить тень на тех фраеров? Старый, плюгавый и дешевый прием. Им давно никто не пользуется. Эту дурь враз заморозьте. Я вам в таком - не подмога!
        - Ответьте мне на несколько вопросов, - попросил следователь. - У Бондарева были друзья, кроме Вас?
        - Конечно. Один, кстати, из Октябрьского, на работу его там устроил.
        -Этого мы знаем! Проверили. Не причастен. А кроме него?
        - Кто их знает? Я не следил. Зачем он мне нужен, этот Бондарев?
        - Ну, а гости к нему приходили?
        - Конечно, я и Андрей.
        - А кроме вас?
        - Не знаю, - морщился Гоша.
        - Может, слышали голоса или видели кого-нибудь?.
        - Нет, не припомню!
        - Сам Бондарев ни на кого не жаловался? Не говорил, что ему грозят?
        - Мне не рассказывал. А вот «бочку» на иных «катил». Как без того? И его иногда доставали то в поликлинике, то в магазине или на работе. Но Игорь в поселке ни с кем не корефанил, кроме нас с Андреем. Его даже после пурги никто не возникал, чтоб откопать.
        - А по телефону ему часто звонили?
        - Вообще, базарил, но, может быть, сам с собой? Такое на него наезжало. От одиночества у многих «крыша едет», - вспомнил Гоша.
        - Обедал он в столовой или дома?
        - Ужинали мы втроем, а про другое не знаю.
        - Кого он ненавидел в поселке?
        - А кого тут уважать? Игорь один дышал здесь, ровно пес! Всех и всего боялся. Почему, сами знаете! Но кто чего опасается, от того и поимеет в лоб! Вы лучше поискали бы среди приезжих. Из недавних. Особо, которые, возникнув, обратно на материк «лыжи навострили». Средь этого сброда всякое отловить можно. Могли за прошлое прижучить или из куража, а может, думали от него «бабки» поиметь.
        - Гош, а не могла тут быть замешана женщина? Может, Игорь что-нибудь говорил?
        - Поостыл к бабам, хотя были они у него, но ни об одной не вякал. Не держал выше ширинки. Бабье для него ничего не значило. Он не был кобелем. Так, по надобности иногда имел. Когда бывал в командировках. В поселке ни с одной не флиртовал.
        - Странно все, черт возьми! - досадовал следователь.
        - Слыхал, что из нагана его убили.
        - Из пистолета, но теперь оружие у многих. Каждого не проверишь, а искать надо. Ты уж извини за беспокойство. Я считал, что ты побольше о Бондареве знаешь. Но тебе, видно, тоже не по кайфу было корефанить с ним.
        - О чем базар? Я и не кентовался с ним. Дышал в соседстве и не дергался. Уж, какой ни есть, словом можно было перекинуться. Да и он меня не выше держал. Одного не пойму, чего так взялись за его дело?
        - Друзья Бондарева потребовали найти и наказать убийцу. Даже в Москве его коллеги работают и теперь занимают высокие посты. Но время от времени их достают и убирают по одному. За прошлое или за будущее, пойми их? Кто заварил ту кашу, не понять. Вот только заправка у нее жуткая! Но ведь не все умеют забыть и простить. Злая память на доброе не способна. Ее сколько ни студи, ножом или пулей отомстит, - вздохнул следователь.
        Георгий, выйдя из милиции, решил сегодня не ходить к Анне, а выспаться дома, у себя.
        Он шел, задумавшись о Бондареве. «Ведь вот жил человек, никогда не привлекался к суду. Занимал должности, получал кучерявые «бабки». Все имел. Его боялись. Думал, до погоста вот так додышит. Ан нет! Судьба сыграла оверкиль. Затырился как последний фраер вот в эту дыру, чтоб спасти последнее, свою душу! Добровольно приморился тут. Меня хоть подневольным привезли. Но я ничего не потерял, кроме воли, а он - все! Так чем он лучше?»
        - Гоша! - внезапно подошел человек.
        Поселенец остановился.
        - Привези мне завтра с утра воды в баню. Бочки три нужно. Сын с армии вернулся, давно мы с ним не парились. Уважь?
        - Ладно, привезу! - пошел домой, не оглядываясь.
        Корнеев затопил печь, подмел полы. Протер пыл Задумался о своем…

«Странный народ живет в поселке. Между со грызутся, сплетничают, никак их мир не берет. Да зэки в зоне живут дружнее», - вспомнился Гоше один из дней заключения.
        Корнеева только что выпустили из штрафного изолятора, куда его вбили за драку вместе с кентами Заелись они с фартовыми. Те потребовали тепля и шамовку, которые получили с воли Гошкины кенты, Ну, а кому охота отдавать свое? Вот и сцепились, на ночь глядя.
        Гошку кто-то почти сразу вбил под шконку, да так что он зубами в стенку барака вцепился. Ему добавили по макушке, и Корнеев наглухо вырубился; Сколько он так лежал, не помнил, но кто-то выгреб из угла. В руках у Гошки оказался нож. Корнеев не понял, откуда он взялся? Применял его или нет? Помнил, что драка была классной. Месили фартовых кенты Гоши за все разом. У фартовых были кастеты и свинчатки, финки и арматура. У кентов - ножи и спицы. Кто кого уделал, Гоша не знал. Он помнил, как какой-то плюгавый ферт подпрыгнул, словно блоха, и всадил Гоше меж глаз прицельно и сильно. Корнеев упал. Его взяли на сапоги, потом охрана вытащила за шиворот из барака. Долго, до самого шизо вламывали ему по ребрам, пока зэк не заорал:
        - Мама!
        - К какой из них тебя отправить? - услышал ядовитое, насмешливое.
        Он ничего не успел ответить, как его подняли за руки и ноги, раскачали и кинули на бетонный пол в шизо.
        Лишь на третий день пришел в себя. Морда синяя, опухшая, руки-ноги не действуют и не сгибаются. Ложка из рук падает. Гошку кто-то заботливо кормит, пихает ему в рот пайку, поит кипятком.
        Но что это? Под ногами зэков белым днем задрожала, зашаталась земля. Здание затрещало. Кто- то из охраны открыл шизо и закричал диким голосом:
        Кенты, спасайтесь!
        Бегите во двор!
        Землетрясение! Ложись!
        Гошка обезумел от ужаса. Административный корпус и гараж развалились прямо на глазах у всех. Шатались вышки. В них орали перепуганные насмерть охранники.
        Вот какой-то молодой солдатик выпрыгнул с вышки вниз, не выдержали нервы. Он упал на колючую проволоку под напряжением. Раздался короткий крик. Не стало голоса, ушла жизнь…
        Зэки бежали из шизо кто как мог. По одному и кучками. Все спешили во двор. Туда же тянулись остальные.
        Гудевшая земля валила с ног всех. Люди падали в нее ничком. Души морозило от страха. Земля дрожала. Вон там, рядом со столовой появилась трещина. Из нее пар клубами валил. Эх, как неосторожен был кто-то, кричит о помощи из трещины. Да кто же теперь поможет, самому бы уцелеть. А тот орет, душу надрывает. Вот и докричался. Трое не выдержали, бросились на помощь и успели вырвать мужика у смерти. А сами чуть не провалились в глубоченную яму, взявшуюся неведомо откуда.
        Фартовые зоны отошли от барака подальше. Уж если начнет валиться, чтоб никого не задело по репе. Всегда дерзкие, наглые, сейчас и они растерялись. Земле не скажешь: «Кончай базар, я и сам наехать могу!»
        Гоша, постояв, упал на землю. «Будь, что будет!» - решил он и лежал, боясь поднять голову. Дрожь земли вошла в его тело липким страхом. Корнеев почувствовал прикосновение, глянул - вокруг кенты и фартовые лежат на земле, тесно прижавшись к ней. Земля дрожит, гудит так, словно вот-вот развалится на куски.
        - Кенты, давай простим друг другу все! Может, это наша последняя минута! - предложил пахан зоны.
        - Будь по твоему слову!
        - Прощаем!
        Очередная волна тряхнула всех, обдала жаром, запахом горелого, пылью, подбросила на своей спине и ушла за пределы зоны.
        Когда Гошка поднял голову, увидел, как из сопки, что рядом с зоной, идет в небо черный дым. Сквозь него видны языки пламени и раскаленные громадные булыжники, летящие в небо огненными шарами.
        Зэки, не раз видевшие смерть в лицо, вжимали головы в плечи, закрывали глаза, чтобы не видеть вздыбленной земли. Она тряслась и кричала, она выплевывала как боль громадные вулканические бомбы, которые падали совсем неподалеку и сотрясали зону гулом.
        - Хана! - крикнул кто-то, увидев желто-сизую тучу, вырвавшуюся из сопки. Та осела, ее разорвала пополам невидимая сила. По бокам из трещин хлынула огненная река. Она сжигала, пожирала, губила все вокруг. Зэки, оглушенные увиденным, не могли двинуться с места от страха.
        - Ложись! - послышалась резкая команда начальника спецотдела.
        Зэки и так в большинстве лежали. Но вот тюремный двор будто разломила трещина. Из нее повалил черный дым. Зэки бросились к ограждениям, забору.
        - Вернись! Буду стрелять! - и тут же послышались очереди из автоматов.
        Землетрясение вскоре прекратилось, но люди еще долго вздрагивали от страха. Никто не решался заговорить. Все сидели молча, боясь даже вспомнить о драке и ее причине. На столе в общей миске лежали хлеб и сахар. Бери каждый, кто хочешь. Ведь перед смертью все равны. Наверное, только встряски могут мигом образумить даже самые кипящие головы и показать человеку всю его беспомощность. Заставить считаться и уважать ближнего.
        Глава 3. СЕСТРЕНКА
        В зоне после землетрясения больше месяца не случалось драк. Притихли отпетые бандиты, и даже офицеры зоны уже не орали на заключенных. Солдаты-охранники реже пускали в ход приклады и не материли зэков так зло, как раньше.
        Корнеев и теперь, через годы помнил, как не хотели мужики подходить к глубокой трещине, разломившей двор зоны. Из нее долго слышались хрипы и стоны. Чьи они были? Человеческие? Или земля кричала? После землетрясения в зоне не досчитались больше двух десятков мужиков, хотя никто не вышел за ворота.
        Теперь Георгий боялся одного - чтобы его не вернули в зону. Он каждый день считал, сколько ему осталось до полной воли, и радовался, что теперь живет почти как человек. В зоне многие позавидовали бы ему. Еще бы! Каждый день - живая копейка. Ест нормальные харчи, а не баланду, в которой чешую от рыбы и то не сыскать, саму рыбу и подавно.
        О мясе совсем забывали. Здесь Гоша даже колбасу ест и хлеб с маслом. Об одном беспокоится, куда пошлют его летом? Будет ли иметь приработок или посадят на голый жидкий оклад? Как тогда дышать?
        Корнеев в тайне от всех тревожится и о другом. Ведь вот он иногда приходит к Аньке, а к ней с пустыми руками возникать неловко. Сама бы ладно, а вот Степка! Ему то пряников, то конфет нужно.
        Сам приучил мальчишку к тому. Привык к нему. Оно и немудрено, пацан без отца рос, вот к Гошке и прилип. Гордится дружбой с ним. Поселенец теперь и сам не знал, к кому он больше приходил, к бабе или к Степке? С Анькой его пока ничего не связывало: ни сердечных разговоров, ни постельных утех меж ними не было. Не располагала к себе баба, хотя была хорошей хозяйкой и неплохим человеком. Внешне же она походила на старую усталую клячу, которая с самого жеребячьего возраста возила воду поселковому народу.
        Ни искристой улыбки, ни озорной шутки не увидел от нее. Вечно потная, одетая в старье, она тяжело ходила и мало разговаривала. Анна никогда не имела любовников, и когда от нее ушел муж, не переживала. Наоборот, обрадовалась. Мужики ее не интересовали. Ею тоже никто всерьез не увлекся. Казалось, что она никогда не была молодой. Родилась сразу вот такой, в телогрейке, платке до глаз, в подшитых валенках и в линялом халате. Она не подкрашивалась, ее ногти не знали лака. Никаких украшений, модной одежды и модельной обуви Анна не имела.

«Ну, и пещера! Тундра заболоченная! Будто та лягушка из сказки, только засидевшаяся в болоте, вот и отсырели мозги, «крыша поехала». Не понимает, в какое время живет», - отворачивался Гошка от чулков, спустившихся гармошкой на ногах бабы. Конечно, другой и внимания не обратил бы, попользовался и давно ушел бы, забыв имя. Кому нужна такая, да еще с ребенком, с болезнями? В поселке хватало одиноких женщин. Они - не чета Анне: ухоженные, красивые, молодые. От них и женатые не могли глаз оторвать. На Анну никто не обращал внимания. Она не была страшной или уродкой, обычная, каких полно всюду. От того их и не замечают.
        Ждала ли, хотела ли она Гошу, поселенец не был уверен. Привыкнув к Корнееву, Анна держалась спокойно. Мало говорила, зато много делала. Не сидела, сложа руки, все время чем-то была занята. И когда Гоша советовал ей отдохнуть, отмахивалась молча.
        Случилось как-то поселенцу целую неделю пробыть дома. Ремонт сделал, крышу рубероидом покрыл да полы перестелил на кухне.
        Когда пришел к Анне, та даже не спросила, где он так долго пропадал.
        Однажды Корнеев принес ей от охотника Притыкина литровую банку медвежьего жира и сказал бабе:
        - Себя и Степку выходи! Этот жир любую чахотку в штопор скрутит.
        - Не надо нам. Мы здоровые! - заплакала и вернула жир. Обиделась, даже в спальню к себе ушла. Гошка, побыв со Степкой, ушел домой, решив навсегда завязать с приходами в этот дом.
        А тут и весна смелеть стала. Оттаяли дороги, вскрылась река, исчезли сугробы. Вода пошла по трубам во все дома поселка, и уже никто не звал Гошу. Тот целую неделю сидел без работы, потом не выдержал, пришел в милицию и прямо к начальнику, Станиславу Рогачеву:
        - Работать мне надо! Что ж бездельным хожу? Хоть какое-нибудь дело сыщите! Ведь обещали, - напомнил поселенец.
        - Гоша, все знаю, но, сам понимаешь, работу тебе нужно подыскать особую. Чтоб любил и справлялся с нею, не первую попавшуюся, чтоб заткнуть тобою дыру. Мы уже много чего перебрали. Дай нам еще пару дней на окончательное решение, - попросил Рогачев и спросил неожиданно, - друзьями уже оброс у нас, пока водовозом был?
        - Нет, гражданин начальник! Не повезло. Оно и врагов нет, а кентов и подавно не заимел. Меня сторонятся, и я не верю, - ответил поселенец честно.
        - Это очень хорошо, Гоша! То, что нужно! - обрадовался Станислав, чем немало удивил поселенца. -
        Значит, давай договоримся: ты эти пару дней отдыхаешь перед началом. Как только все решим, участковый тебя найдет и позовет.
        Корнеев вышел из милиции, огляделся на крыльце и пошел по дороге за поселок. Решил бездумно погулять.
        Сколько километров он отшагал, не знал и сам, когда из-за поворота увидел море. Оно уже очистилось ото льда и было спокойным, чистым и ласковы м.

«Во, блин, фраера «бабки» пачками тратят, чтоб на море смотаться, отдохнуть. Тут же оно халявное! Сколь хошь кайфуй, и никакой козел на уши не наступит. Вокруг никого. Хоть голышом тащись! Вот это классно! И я тут - пахан!» - раскинул руки поселенец, пошел по серому песку, утрамбованному отливом, как по асфальту. Кучи морской капусты, ракушки, медузы, морские звезды валялись на берегу. Их вынесла приливная волна. Гоша взял палку, расковырял одну кучу из любопытства. Раскопал какую-то старую сумку. Открыл. В ней бумаги, какие-то счета. Поселенец в них не разбирался и отбросил сумку, стал копать дальше. Нашел кожаную фуражку, ее сразу облюбовал. Человек вытряхнул ее, примерил, подошла. А вот и кошелек, весь потертый, старый, но тяжелый. Едва открыл его, изумился. Еще бы! Полный денег!
«Кто-то потерял здесь, на пляже. А может, забыли. Хотя, только псих может посеять такие «бабки», - подумал человек и, сев прямо на песок, решил посчитать деньги. Их было много. Гошка спрятал кошелек во внутренний карман телогрейки, решив для себя почаще приходить к морю. - Повезло хоть раз в жизни! Вот теперь бы сорваться на материк! Но куда без ксив? Возьмут за жопу пограничники, чихнуть не успею».
        Корнеев приметил одинокую лодку на берегу, пошел к ней. Уж так хотелось Гоше хоть на миг почувствовать себя совсем свободным.
        Поселенец, оглядев дюральку, тяжело вздохнул. «Ну, и пропадлина тот хозяин! Мало было ему снять мою, даже весла забрал, шкура! У-у, жлоб! Козел! Бадилогон!» - столкнул лодку в море, но ее снова вытолкнуло волной на берег. Гошка забрался в лодку, Ему нестерпимо захотелось покинуть этот берег, имеете с его поселком, с серыми людьми, убогими избами, но как?

«Вот ведь и «бабки» нашлись, и посудина имеется. А слинять не могу. Ксивы, если рогами пошевелить, купить запросто!» - пришла в голову шальная мысль, и тут он услышал звук приближающихся шагов. Поселенец оглянулся, увидел двух пограничников, идущих к нему.
        - Кто такой? - подошли вплотную к лодке.
        Корнеев объяснил. Но пограничники смотрели на
        поселенца с подозрением:
        - Дядя, а какого черта приперся сюда отдыхать? Или в поселке места мало, что в такую даль тащился?
        - Давно не видел моря, - ответил Гоша.
        - Тебе еще кайф нужен? А ну, вытряхивайся из нашей лодки! - нахмурились парни.
        Едва поселенец ступил на берег, пограничники подхватили его за ноги, тряхнули так, что из Тошкиных карманов даже пыль вылетела.
        - Это мое! - орал Корнеев, прикрыв собою кошелек, сигареты и карманную мелочь.
        - Не базарь, козел! Слышь? Заткнись! Тебя проверят на заставе! Свое получишь! А ну, чеши вперед шустрее. Видали мы таких! - погнали рысцой, поторапливая на каждом шагу.
        До заставы бежал без отдыха. Когда Гоша присел на скамью, куда определили пограничники, почувствовал, как устал. Но долго отдыхать не дали.Корнеевапривели к помощнику командира. Тот,оглядевпоселенца сног до головы,сказал строго:
        - Вамизвестны условия итребования кжителямпограничной зоны?Хорошо,что Вы известныв милиции, но как поселенец помните, чтобы никогда Вас здесь больше не видели! Иначе уже не милиций а мы накажем!
        - Понятно, но я не знал, что тут тоже границе Дали два дня отдыха…
        - Вы и решили воспользоваться! И если бы в лодке был мотор, сбежали б! - повысил голос человек.
        - И в мыслях не держал! А потом, с чего на меня наезжаешь? В поселке про меня никто плохого слова не скажет! Я - уже не зэк! Чего горло дерешь. Иль нацепил погоны и думаешь, паханом заделался? Ошибаешься! И тебя, если потребуется, в порошок сотрут! - завелся Георгий с пол-оборота и потребовал: - Верни «бабки», которые твои головастики у меня забрали! §
        - Это что? Провокация! Никаких денег не было!;;
        - Как так? - взвился поселенец, словно ужаленный, подскочил к офицеру, побагровев.
        - Отдай! Не то свое посеешь! - отлетел к стене от внезапного сильного удара в висок. В последний миг увидел вошедшего в кабинет Рогачева.
        Тот понял все по-своему и спросил:
        - Линять собрался, Гоша?
        - Нет! Меня обокрали здесь! Вот эти козлы! - указал на пограничников, стоявших за спиной Станислава.
        - А зачем с собой деньги взял? Сбежать решил, не иначе! - вставил офицер-пограничник.
        - Я их в приливном мусоре откопал! Значит, они мои! - орал Гоша.
        - Все, что найдено здесь, принадлежит им! - строго оглядел поселенца Рогачев.
        Корнеев чуть не взвыл. О! Если б он знал об этом раньше! Ни один ветер не догнал бы его по пути в поселок. Уж лучше б он не находил бы кошелька, не считал бы и не знал, сколько он нашел и как глупо лишился их.
        Гошку трясло от злости и обиды. Рогачев, глянув на него, понял все без слов и, указав поселенцу на дверь кабинета, велел идти в машину. Сам, недолго задержавшись, вышел следом.
        Корнеев увидел «воронок», поджидавший его у ворог заставы. Оперативник, приметив поселенца, выскочил из кабины. Открыв дверцу «воронка», ядовито ухмыльнулся:
        - Милости прошу в апартаменты! - закрыв дверцу на ключ, добавил, - спекся ты, Гоша! Отправим козла обратно в зону! Недолго погулял на воле! Эх-х, ты, отморозок!
        Вскоре вернулся Рогачев. Он хмурился. На Гошу не оглянулся. Велел водителю сразу ехать в милицию.
        Поселенец понял, что его уже не отпустят домой, и ругал себя последними словами.
        - Выходи! - велели Гоше, когда машина остановилась у крыльца милиции. Корнеева привели в кабинет к участковому.
        Тот с укором смотрел на поселенца:
        - Ну, чего тебе не хватало? Зачем на море понесло? Кто там ждал? Или ты вовсе придурок?
        - Да пойми, я просто гулял. Даже не знал про море! Никогда в ту сторону не ездил, не ходил. Тут случайно. И сразу «бабки» нашел. Так головастики прошмонали, себе притырили, козлы! Не вернули, падлы облезлые. А ихний пахан еще и оторвался на мне, косил под отморозка, вроде про деньги и не слыхал, полудурок! Ну, да я засветил ему головастиков! Теперь на доли разделят мое. Во, визгу будет!
        - В казну они их сдадут! Случай уже не первый. Слышали мы, - обронил участковый.
        - Выходят, они и впрямь полудурки! Кто про те деньги знал? Поделили б поровну, всем хорошо было бы! - скульнул Гоша.
        - Сам ты стебанутый! Разве о том теперь переживать нужно? Что, если начальник решит тебя вернуть на зону?
        - Зачем? За что? Головастики стемнили. Я и не думал «ласты» делать, хотя возможности были Сколько раз на аэродром зимой мотался? Счету не! В любом грузовом самолете мог прикипеться так, что комар носа не подточил бы. Но ведь не смылся. Да и зачем? Мне и тут неплохо! Даже кайфово! Закинь за меня словечко, участковый! Я тебе всю зиму стану на халяву воду возить и в дом, и в баню.
        - Уже и взятку предлагаешь?
        - Чего? Хоть не смеши! Если б люди такими взятками обходились, им ни срать, ни жрать было б нечего! Если ты о такой взятке вякнул бы на зоне, кенты со смеху поусирались бы! - хохотал Гоша.
        - Ладно, попробую узнать, что тебя ждет, - пошел к двери участковый.
        Поселенец попросил вслед:
        - Какузнаешь, мне шепни!
        Гошка уже расположился на нарах, решил отдохнуть после пережитого. Он жалел о бездарной потере денег, боялся решения Рогачева. И только прикрыл глаза, услышал, как открылась дверь, и оперативник милиции сказал:
        - Эй, Корнеев, сукин сын, выметайся отсюда! Какого черта вылупился? Проваливай домой! Мне нечем тебя кормить. Самому жрать нечего.
        - А начальник что велел?
        - Пиздюлей вломить и выкинуть! Так вот шурши, покуда не отвалил по полной программе! - пропустил Гошку.
        Тот домой галопом помчал, не оглядываясь посторонам.
        В этот вечер поселенец помыл полы, прибрал в доме и, нагрев воды, решил попариться в корыте. Конечно, он мог бы пойти в баню, но не научился пользоваться общественным. Слишком брезгливым был человек.
        Он лежал в корыте, согнув колени. На них пепельницу поставил. Рядом, на табуретке
        - бутылка водки, сало, огурец и хлеб, - все, как полагалось в лучших домах. Тело Гошки от задницыи по горлоотмокало в горячей воде. Все остальное свисало, торчало наружу, а человек блаженствовал. Кряхтел, постанывал от удовольствия и медленно тянул водку из рюмки.
        - Райская житуха! - приговаривал вполголоса.
        Он знал, что жилуправление уже несколько раз
        хотело поселить в дом к Гошке соседей, но каждый раз в дело вмешивалась милиция, и подселение тормозилось. Кто-то упрямо и ревниво охранял Гошкино одиночество, не подпуская к его дому никого.
        Корнеев не знал, что именно сейчас идет о нем самый жаркий спор в кабинете начальника милиции. Здесь собрались все офицеры.Шло совещание. Одинвопрос, а именно о поселенце, вызвал самые горячие споры.
        - Не стоит его швырять из водовозов в истопники. Отопительный сезон скоро закончится, и снова соберемся здесь, будем решать, куда его деть, - говорил участковый.
        - А я думаю, что Корнеева можно в рыбинспекторах использовать, - подал голос криминалист.
        - Ты хоть думай, что предлагаешь! Где - поселенец, полузэк, а где - рыбинспектор? Каким он должен быть? Ну, а теперь представь Гошу! Ну, и как? Подходит? - рассмеялся Петр Бойко, заместитель Рогачева.
        - В конце концов, я не считаю всех нас умнее французов. Помните, они для борьбы с преступностью создали у себя полицию «Сюртэ». В ней стали работать бывшие уголовники. И поверите - через год с преступностью во Франции было покончено. Почему бы намне применить их метод у себя? Ведь отбраконьероввсе лето и осень покоянет! Последних двух инспекторов убили. Кто? Мы не сумели найти,хотя знаем,что свои, поселковые, это сделали.Больше некому.На нашей совести две вдовы и сироты.
        Всем нам и сегодня стыдно им в глаза смотреть А поселковые вместо того, чтобы помочь в раскрытии преступления, осмеивают и оскорбляют нас! Д и убитых жаль. А Гоша - поселенец, всем чужой Случись с ним, даже пожалеть некому. Забудут ми гом. Он ни с кем не дружит, а потому ни к кому душой не привязан.
        - Такого убить сложно. Он сам весь поселок уроет, не бзднув. Ему никого не будет жаль. Зверюга! - перебил криминалиста Петр Бойко.
        - Чего спорим? Подставлять под браконьеров своих поселковых даже жаль. Да и кто согласится на такой вшивый оклад? На него семьей не прожить. Одному и то в натяжку, - вставил свое мнение начальник следственного отдела.
        - Мужики, вы ж понимаете, что Корнеев - поселенец? Кто ему даст оружие? Кто возьмет его? О нем говорить не станут и нас сочтут сдвинутыми. Пришлют какого-нибудь своего. При нем и нам не порыбачить. Чужому мы кто? А Гоша для нас в этом - свой кореш. Не подставит! - встрял участковый и добавил: - С Гошей как подсуетитесь, так и сложится. Скажешь, что хочешь провести эксперимент. Оно и на самом деле так. Все рискуем! Ведь помимо оружия у поселенца будет лодка с мотором и катер. Дальше продолжать не стану. Но если вздумает слинять, я его не пощажу! - сказал участковый.
        - Ты все ж допускаешь, что он может сбежать? - спросил Рогачев.
        - Да кто ж его знает? Он из каждой зоны убегал!
        - Так это из зоны! Немудрено! Оттуда все стараются слинять. Сам знаешь, какие там условия. Возможностей дожить до воли до смешного мало. А Гошездесьчего не хватает? Бабы? Сам сыщет. Да и на материке его давно никто не ждет. Его кенты тоже не фартуют. Половина «малины» канает в зонах, другие - в мире ином. Лишь двое или трое в отколе.Завязалис фартом и Гоше о том прозвенели в письмах.
        Он им ответил, мол, если кенты их отпустили, то и сам Гоша не против. Вот так! озвращаться емупокуда, хотя еще гоношится по старой памяти, - говорил Бойко.
        - Так, давайте решим, куда пошлем Корнеева?
        - Послал бы его…, - крутил головой следователь.
        - Я - не о том, о работе, - усмехнулся Рогачев.
        - У тебя в инспекции есть свои мужики! Вот и втолкуй, чтоб взяли поселенца! - посоветовал криминалист.
        - Тебе-то что? В случае прокола я за все в ответе буду! Один! - ерзнул на стуле Станислав.
        - Давай под мою ответственность! - Внезапно предложил участковый.
        - Под общую!
        - Под коллективную!
        На том и порешили. Последующие два дня ушли на переговоры с рыбинспекцией. Там не сразу поверили и сочли предложение райотдела шуткой.
        - Не-ет, вы не поселенца, поселенку подкиньте. Она браконьеров табунами пригонять будет! Деньги реками пойдут! Честное слово! Бабы на расправу с мужиками борзей собак! Вот и подкиньте всем на удивление. Она так икру метать будет, ведер не хватит! - смеялись в инспекции.
        - Да я не шучу! Кадр и впрямь классный. Он ничего и никого не боится. Семьи у него нет и уже вряд ли будет.
        - Старик, что ли?
        - Слегка за сорок.
        - Самый возраст! А почему семьи нет и не будет?
        - Не был женат. Непривычен к послушанию и семейному кнуту.
        - Не мужик, что ли?
        - Еще какой кобель! Потому никто стреножить не может. Дикий, лягается. Свободу любит! И главное -ни с кем изпоселковых ничем не связан! Чужак! Сам за воровство был судим. У таких что-то
        украсть - нереально. Они за свое горло перегрызут. Такая натура у него!
        - А почему нам отдаешь?
        - От сердца отрываю! Но устал от ваших жалоб и упреков.Гоша - тот, кто справится! - удивлялся Рогачев собственной уверенности и назвал этот разговор сватовством чужака.
        В рыбинспекции попросили пару дней на размышление. Не рискнули ответить сразу отказом или согласием, решили посоветоваться, согласовать с начальством.
        На третий день позвонили Станиславу с самого утра:
        - Привозите своего к нам в Октябрьский. Побеседуем с ним, может, и возьмем, но под ваши гарантии. Лично вы нас убедили, а на поселенца глянуть; надо.
        Стас попросил участкового разыскать Корнеева > и доставить к нему в кабинет.
        Гоша в этот день затеял большую постирушку. На печке у него грелась вода, в выварке кипятилось постельное белье. В корыте ледяная вода для полоскания. Сам поселенец - в поту и в мыле, впервые самостоятельно стирал постельное. Не спешил, считал, что времени у него много. Конечно, он мог бы и отдать свое в прачечную, но там его простыни, пододеяльники и наволочки стирали бы с бельем поселковых. Гоша этого не хотел, брезговал. Потому и решил сам управиться. Уж как получится, так и будет!
        Корнеев сидел возле печки, помешивал белье в выварке. Остались последние две простыни и наволочки. Остальное уже сохло во дворе. Поселенец каждый месяц покупал новые комплекты. Больше не мог копить грязное. А приводить бабу в дом на постирушки не хотел. Боялся стать обязанником. «Платить за работу тем более было обидно, жениться из-за такой мелочи вовсе глупо», - размышлял Гоша, зачерпнув половником из кастрюли вчерашний суп. Только поднес его к губам, в двери постучали.
        Поселенец уронил половник в кастрюлю и, забыв, что на нем нет ничего, кроме трусов, пошел открывать двери.
        - Ты чем занят? Мылся? - оглядел хозяина участковый.
        - Стираю! Вишь, три веревки целиком! Еще четвертую придется натянуть.
        - Успеешь! Сейчас пошли со мной.
        - Куда? - поперхнулся мужик.
        - В милицию! Начальник вызывает!
        - Зачем?
        - Работу тебе нашли, - объявил весело.
        Гоша мигом снял выварку с печки. Прижал дверцу топки кочергой, начал торопливо одеваться. Все бы ладно, но рубахи, все до единой, постираны. Пришлось влезать в свитер. Гошка пошел без телогрейки и все пытался выведать у участкового, какую работу нашли ему менты. Но участковый молчал, лишь загадочно улыбался.
        - Присаживайся, Гоша! - предложил Рогачев. - Хочу поговорить с тобою о твоем будущем. Конечно, знаем тебя, но времени прошло не столь уж много. А работу хотим предложить трудную, но почетную. Должность эта особая. Не всякому вольному доверяется. Здесь потребуется честность! Придется бороться с подлыми людьми. Таких в нашем поселке хватает. Они идут на все, чтоб получить свои прибыли.
        Гоша слушал и никак не мог понять, что хочет навязать ему милиция.
        - Решили мы доверить тебе главное богатство нашего края…
        - А если пропью его? - перебил поселенец.
        - Не советую! Ты всегда под контролем останешься! Помни о том! - посуровел Рогачев и продолжил, - рыбинспектором будешь работать!
        - Вот ни хрена себе! Решили мою тыкву подставить вместо своих, поселковых! Какое там доверие? Надоело каленые получать от начальства за «висячки»! Прежних двух инспекторов замокрили, а вот самих мокрушников не надыбали. Мне Бондарев о том все
«лопухи» прогудел.
        - Так ты отказываешься от этой работы?
        - Сначала хочу знать, какой навар буду иметь и положняк? Дарма свою репу не подставлю. Это верняк! Мне плевать на лозунги про доверие. Я - не лох! Какая наличка будет?
        - Оклад там невысокий, но одному прожить можно, - назвал сумму Стас.
        Гошка даже отвернулся:
        - Да вы издеваетесь! Рисковать, так хоть знать за что? А это даже вслух назвать стыдно. Такое подай нищему, он в морду даст. Ни одну сучонку такой получкой в подворотню не заманишь! А ведь я - мужик!
        - Послушай, Гоша, я и сам получаю столько и не жалуюсь, не кривляюсь и не торгуюсь. Мои подчиненные получают еще меньше!
        - Вот потому мы имеемся! Из наших «малин» кенты не линяют, а вот из ментовок бегут. И знаете, куда? Конечно, к нам! У нас на всех - один пахан. Кентов и в ходке держим, не даем пропасть. Навар поровну. И никаких лозунгов! Дышим кайфово! Мы живучие! Знаем, за что мучаемся, и что ждет за воротами зоны…
        - Ты что меня агитируешь? - рассмеялся Рогачев.
        - Нет, не фалую! Но как-то надо додышать до воли, - канючил Гоша.
        - Я предложил тебе работу, но не устроил оклад, хотя его не я определил. Зря хлопотал о тебе! Иди! Теперь уж пойдешь на первую подвернувшуюся. Может, участковый приткнет на стройку, но я отказываюсь тобой заниматься! Никогда бы не поверил, что
        откажешься! Хотел лично отвести на катер, показать свою лодку, оружие, - глянул на Гошу.
        У того, как у мальчишки, глаза горели:
        - А спецуху выдают?
        - Инспекторам рыбнадзора два комплекта формы выдается, зимняя и летняя, но ты тут уже ни при чем! Другой будет.
        - А премии там бывают?
        - Конечно! По итогам работы!
        - И сколько премиальных? - вспотел Гоша.
        - В размере оклада.
        - Каждый месяц?
        - Естественно! - подтвердил Рогачев.
        - Тогда согласен! Пошли смотреть лодку с катером и «пушку».
        - Э-э, нет! Слишком долго торговался. Я передумал!
        - Как так? Сам сказал лишь половину, а когда я узнал все - другое дело! Сами посудите: лодка, катер, «пушка», форма, а главное - премия. Знай такое сразу, раздумывать не стал бы. Это ваш недогляд, вернее, недосказ. Я готовый, хоть теперь согласный! - подскочил со стула Корнеев.
        - Ты хоть знаешь, кто такой рыбинспектор, и для чего он нужен району? - перебил Рогачев.
        - То как же? Фраеров стану за задницы брать, если будут ловить рыбу без разрешения!
        - Даже если оно есть, надо смотреть, чем ловят и сколько? Нельзя допускать отлова молоди, особенно нужно следить, чтоб не применяли взрывчатку, глушение рыбы, сброс в реку нечистот, всяких отходов. Во время нереста лососевых зорко следить, чтоб путь к нерестилищам не перегородили сетями браконьеры, - говорил Стас.
        - Заметано! Допер! - с готовностью отозвался поселенец.
        - Но учти, я работу рыбинспектора знаю только понаслышке. Все инструкции можно получить в инспекции рыбнадзора в Октябрьском. Взять тебя на работу или нет, решат там при собеседовании с тобой. Я им тебя предложил. Скажу сразу, согласились очень неохотно, да и то под наши гарантии, лично под мои! Так что сам понимаешь, сорвешься - меня подставишь! Понял?
        - Само собой! - кивнул Гоша.
        - Никаких скидок и поблажек! Работа - она свои требования имеет. Жалости не должно быть! Поверь, попадись ты на браконьерстве любому из поселковых, никто не пощадил бы! Или сорвали б с тебя все до нитки! Помни о том! Конечно, работа рисковая! Будь осторожен! Не забывай, у каждого только одна жизнь. Я хочу, чтоб ты дожил до воли.
        - Спасибо, - ответил Георгий.
        - Еще одно хочу сказать: как только тебя возьмут, если вообще примут на работу, зайдешь к нам, подберем тебе бронежилет. Без него на реку ни шагу! Поначалу тяжеловато, потом привыкнешь. Безопасность важнее! Кстати, сам не Появляйся в инспекции, только с кем-то из наших, - предупредил Рогачев.
        - А как я без документов поеду? Меня никто не примет, не станут слушать. Головастики в Октябрьский не пропустят. Эти пограничники на каждом шагу! - вспомнилось Гоше недавнее.
        - Короче, завтра в восемь утра будь уже здесь, в милиции. Повезем тебя в рыбинспекцию. Понял?
        - Дошло.
        - Там и решится: быть или не быть?
        Гоша возвращался домой возбужденный. «Завтра все решится! А как? Может, примут на работу, а вдруг не захотят и откажут? - думал человек. - Да с чего
        бы такое?Чемхужепоселковых?Даже лучше этих
        гадов! Они все прибабах, в семьях дышат на всемготовом, а сыщи среди них путевых мужиков? Однихалкашей сколько наберется! Даи психовполно! Баб,детей колотят нещадно. Разве это мужики?За буханиедушу заложить готовы. Только никомуне надочужого дерьма! То - не мужик, который себе выпивон не может обеспечить. Если мужик - вкалывай и купи! Что? Баба не дает на бутылку? По соплям вмажь ей, живо сыщет мозги! В ментовке засветила? Вышвырни ее на двор! Пусть там дышит шалава. Нормальная баба сама мужику покупать должна поддачу. А если нет, не нужна такая, - размышлял Гоша, подходя к дому, и увидел, что на крыльце его ждет Степка.
        Поселенец давно не виделмальчишку и,приметив, обрадовался. Об Анне почти не вспоминал, а вот
        о пацане частенько думал.
        - Что так долго не приходил? - подошел к Степке.
        - Мамка не велела навязываться. Не пускала. Да и ты как растаял. Вовсе про нас забыл, - упрекнул мальчонка.
        - Некогда было, сам понимаешь, кончилась зима, воду возить не надо. Другую работу мне предлагают. Завтра повезут в Октябрьский. Устраивать.
        - В Октябрьский? Так ты уезжаешь от нас насовсем? - округлились глаза мальчугана.
        - Нет! В рыбинспекцию поеду. Там ихняя контора. Принимают, оформляют, случается, выкидывают. Меня смотреть будут, подойду им или нет?
        - Дядь Гош, не езди! Слышь, тех мужиков поселковые убили. Я сам видел, как дядьку хоронили. У него вся голова была в дырках от пуль, потому хоронили забинтованным. Вози лучшеводу!Водовозов не убивают.
        - Любого могут стрельнуть, - не согласился Гоша.
        - И не любого! А только тех, кто мешает жить, - спорил Степка.
        - Здесь, даже никого не дергая, можешь помехой стать, - взгрустнул поселенец.
        - Ну, прошу, не ходи туда! Найди другое! - просил пацан.
        - Там мне лодку, катер и пистолет обещали выдать. Менты бронежилет приготовили. Так что убить меня сложно будет, да и слово дал. Согласился.
        - А ты передумай!
        - Нельзя!
        - Почему? - удивился пацан.
        - Другого дела нет. А как жить без работы?
        Степка вздохнул, вошел в открытую перед ним
        дверь, разулсяиприсел на кухне.
        Гошка быстро дополоскал белье, повесил его во дворе. Вдруг Степка спросил:
        - Почему мамке не сказал постирать у тебя?
        - Зачем? Сам справился.
        - Чудные вы! Мамка вместе со мной сарай покрыла, крыша протекала. Тоже не стала тебя звать. Ты вместо тетки стираешь… Глупые совсем. Мамка с крыши чуть не упала, а ты в корыте возишься. Нет, я так не хочу! - отмахнулся мальчишка.
        - Значит, не нужны мы друг другу, - вздохнул Гоша.
        - Мамка сказала, что не хочет тебе навязываться. Я хотел за тобою сбегать, но не пустила. Не велела позорить. Сказала, что и так сплетен про вас много, а сама плакала. Отчего, не призналась, - засопел Степка.
        Гошке неловко стало.
        - Пока ты еще зеленый. Вот погоди, окрепнешь, станешь мужиком, сам все поймешь.
        - А че понимать? - удивился пацан.
        - Разные мы с твоей мамкой, потому не склеилось промеж нами ни хрена! - признался Гоша и добавил, - не потянуло друг к другу.
        - Чахотки испугался?
        - При чем здесь это? Она лечится! Но есть другое, что корнями в бабе сидит. Такое никак не вылечить, не вырвать. Срослась Анна с тем, свыклась, а мне - поперек души.
        - Ты про что? Мамка у меня хорошая! - шмыгнул носом мальчишка.
        - Я и не спорю! Хоть что-то должно быть в ней путевым, но, кроме того, она - баба! Ты глянь, что там от женщины осталось? Потные морщины и сплошная линялость. Ты глянь на ее волосы и ноги! Она с рождения не причесывалась. Чулки съезжают мешками с колен, ноги тянет за собою как старый хвост. Ни улыбки. Ни смеха, сплошная слякоть на лице. С такой бабой только на погосте сидеть. Глянув на нее, даже жмуры из могил слиняют с тоски. А уж жить с такой только отморозок или псих согласится. Я - нормальный мужик и хочу рядом увидеть такую же. Чтоб от ее смеха стекла дрожали, а улыбка стены грела, не только душу. С унылой бабой в свете не задерживаются, помирают. Нужно, чтоб баба жить заставила, а не была вечной плакальщицей. Понял, кент? - нарезал Гоша хлеб, колбасу и, поставив на стол тарелки, предложил Степке поесть. Но тот задумался и не услышал. Когда поселенец растормошил, мальчишка едва прикоснулся к еде и вскоре заторопился домой.
        - Куда спешишь? Сегодня у меня весь день свободный, - сказал Корнеев.
        - Маме помочь хочу! Может, меньше уставать станет, - пошел к двери и, оглянувшись на пороге, сказал, - эх, дядь Гош! Я тоже тебя не понял. Думал, в жизни разбираешься, а ты про нее не знаешь ни хрена! Может, оно и хорошо, что вы с мамкой разные. Ладно, пошел я к себе. Бывай, кореш! - махнул рукой, исчез за дверью.
        Гоша и не подумал удержать его.
        Утром Георгий проснулся чуть свет. Глянул на часы, всего шесть утра, совсем рано, но, вспомнив предстоящее, выскочил из постели. Побрился, умылся, оделся во все чистое, отглаженное еще с вечераи,оглядев себя в зеркале, гордо зашагал в милицию.
        Завидев его, люди не узнавали водовоза. Гошасверкал, словноего вытащили из медали. Женщиныоглядывалисьвслед ему:
        - А Гошка - видный мужик!
        - Эх-х, если б не поселенец, в хахали заклеила б!1
        - Иди, бесстыжая! Нашла на кого заглядеться? - долбанула бабка локтем в бок засидевшуюся в девках дочку-толстуху и, оглянувшись на поселенца, подумала молча, глянув на дочь: «Мне б твои годы! Не глянула б, что поселенец, середь ночи в окошко к нему сиганула, а уж там будь, что будет!».

«Это кто ж такой? Откуда взялся? Неужели Гошка? - смотрела на мужика Любка-пекариха. - Вот это да! Видать, нашел бабу! Вон как его вылизала всего!
        И куда это он такой сверкающий? Неспроста! Верно, расписаться решил, вот и навел на себя лоск. Но, черт побери, он вовсе не плох! А плечищи какие! Загляденье! - вспомнилась ночь, проведенная с Гошей. - Был бы ты вольным!» - подумалось женщине.
        Не сдержавшись, она вышла на крыльцо:
        - Гоша, можно тебя на минуту? - позвала вкрадчивым, сладким голосом, не приметив на улице никого из поселковых.:
        - Чего тебе? - услышала в ответ
        - Ты вечером свободен?
        - Смотря от чего? - хохотнул негромко.
        - Ну, а если я приду?
        - Давай, заруливай! - вспомнилась Любка в постели, горячая, озорная. «Вот только бы успеть воротиться», - подумал Гоша и заспешил в милицию.
        Там тоже все удивились.
        - Ну, ты, блин, даешь! Вырядился как начальник! Только папку или портфель в руки! Любого за пояс заткнешь. Готовый инспектор рыбнадзора! Кто от такого откажется? - смеялся Рогачев.
        У него, помимо Гоши, были свои дела в Октябрьском. Поэтому, указав поселенцу на машину, следом залез в нее сам,сел за баранку, и вскоре они выехали из поселка.
        - Тытолько смотри, не срывайся там. Не наезжай ине злись на вопросы. Отвечай спокойно.
        Никого никуда не посылай и не грози! Слышишь? Води себя пристойно, - просил Рогачев.
        - Заметано! Ни одному козлу биографию его непрозвеню.Все равно не дойдет! - согласился Кор-Ноев.
        - Знаешь, если возьмут тебя, уже не будем с мест на место швырять. Должность эта уважаемая. Считаться с тобою станут везде. А если избавишься от грубости, тебе цены не будет.
        - Во, ни хрена! Я что ж, с браконьерами должен ботать вежливо? Да я их так зажму за жабры, взвоют курвины блохи!
        - Смотри, твои знакомые! Пограничники. Видишь, тормозят, документы будут проверять! - притормозил машину Стас.
        Увидев Рогачева, пограничники не стали смотреть документы. Гошу они тоже не узнали, приняли за какого-то начальника, прилетевшего из области.

«Но я им свое не прощу и не забуду никогда! Столько «бабок» отняли, головастики!»
        - подумал человек и для себя решил: став инспектором, «пасти» пограничников неусыпно день и ночь.
        - Слушай, Гош, а у тебя на материке совсем никого из родни не осталось?
        - Не знаю. Написал письма, пока ответов не получил ни от кого. А вам это зачем?
        - Ну, мало ли что! Хоть сообщить будет кому, - сорвалось нечаянное.
        - И вы как все! Вдруг сдохну! Даже не надеетесь, что живьем на волю выскочу?
        - А если наградят? Или решишь остаться навсегда у нас?
        - Не надо замывать, я ж - не лох, все понял, ине последний псих,чтоб тут до погоста примориться. На себя не обиделся!Даже не думаю отаком. Я домой рвану, здесь -не покайфу.
        - Все мечтаютвернуться на материк, толькомало у кого получается.Одних работа держит,других -
        заработки. А в результате все до пенсии скрипят. За потом никого здесь не удержишь. Так и получается, что у нас на северах самая низкая смертность. Вот ко мне теща приехала помочь с ребенком. Так поверишь, умудрялась и работать. Да! Ей уже пеней пересчитали. Еще бы! Семь лет прошло. Ребенок уж в школе, а теща домой и не спешит. Второго роди предлагает нам. Она все свои деньги на книжку кладет, а работает уже на полторы ставки бухгалтере в банке. Конечно, не перегнулась, а получает так, что мне и не снилось. На материке в таком возраст" кто ее в банк возьмет? Тут, наоборот, довольны: опыт большой, знания и никаких санаториев и прочих льгот не требует, рада тому, что имеет.
        - Но это ж теща! - сморщился поселенец,какот зубной боли.
        - У тебя тоже была теща? - спросил Стас.
        Гоша выдал такой фонтан брани, что даже машина заглохла и никак не хотела заводиться. Стас вывалился из машины, переломившись от хохота пополам.
        - Ну, ты - виртуоз!
        - А что я ослеп? Когда мой кент по дурной прыти женился, у него баба стещейоказались в одном патроне. Раньшемы с нимбухали, где и как хотели. А тут эти лохмоногие «параши» паханить вздумали. Отворили пасти, как могилы, и поливают, шмонают совесть, мол, как смеешь, козел, в такомвидек молодой женевозвращаться? Нуи что,еслиу кента ширинка оказалась нараспашку?Жарко было!Вот ипроветрилпо пути! ль приметили засос нашее. Что с того? Это ж нетриппер,нибеременность!Могли б и незаметить, если такие культурные!Атоувидели следыпомады на плече, устроили истерику.Я кентупредложил снять штаныипоказать обеим,сколько тамследов помады поставили. Весьбардак расписался! А наглавном сама бандерша точкупоставила и не велела кенту смывать до следующего захода. Так он в пивнушке свой хрен за «бабки»
        мужикам показывал. Им до смерти столько орденов Ни получить. Вот я и говорю, люди деньги платили,

1 зависти сохли, а вы его барахло за дверь швыряли, мокрожопые мартышки! Иль не дошло до вас, кик к нам, мужикам, относиться надо? Вот именно! Целовать во все места без перерывов и выходных,атем более тещам! Для них у всех мужиков задницы имеются. Не зря их называют тещиным лицом!
        - Как тебя живым оттуда выпустили?
        - Я им свое расцелованное хозяйство показал, сказал, что у кента втрое больше, без единого просвета. Ну, они, понятное дело, в крик. Мол, вон отсюда оба. А как, ежли я - на ногах, а кент - на рогах? Заснул он у порога. Как выкинешь? Сразу украдут. Мужик в наше время в дефиците. Напомнил этим уродкам, ну, и брякнул, мол, пусть поспит, а утром заберу его.
        - Ну, и как? Забрал?
        - Хрен там! Они кента в самую дальнюю комнату уволокли, печати ему ставили. Ага, аж встать не смог. А меня тоже не обделили, не обошли вниманием. Теща приласкала утюгом. У меня не только уши опухли… С тех пор не тусуюсь с женатыми кентами, особенно у кого на прицепе теща! Я для них ничего не пожалел бы, ни одной обоймы.
        - Куда ж их денешь, они - тоже матери, - повернулся Стас к окну и сказал: - Вылезай, приехали!
        Стас лишь на минуту зашел в кабинет к начальнику рыбинспекции и, выйдя, оставил дверь приоткрытой, кивнул Гоше, чтобы тот тоже прошел в кабинет.
        Поселенец вошел так, словно бывал здесь и раньше. Поздоровался, представился.
        - Скажите, Корнеев, вы имеете представление
        оработе в нашей системе? - спросил Гошу начальник рыбинспекции Александр Иванович Назаров.
        - Слышал всякое.
        - Не боитесь?
        - Я и сам рыбак. Из других морей ловил, - усмехнулся Корнеев.
        - Сколько вам еще отбывать на поселении?
        - Четыре зимы.
        - А у нас справитесь?
        - Как два пальца! Наша рыбалка была покруче потому многие не вернулись. А я хочу воротить живым. Если не повезет, ну, значит, не судьба!
        - С оружием умеете обращаться?
        - С любым, - ответил уверенно.
        - Лодку, катер водить сможете?
        - Хоть самолет угоню!
        - Браконьеров не испугаетесь задержать?
        - В «малине» и на зоне от десятка умел отмахнуться, а поселковые вообще слабаки.
        - Сумеете забрать у них лодку, снасти?
        - И самих в придачу привезу и сдам!
        - А если вас ранят?
        - Много раз пытались, и менты тоже, но я живой! - рассмеялся Гоша.
        - За что получили срок?
        - Фартовал! - выпалил поселенец и уточнил, - за воровство судили! Так суд сказал. Ну, да как смотреть на все. Мы заколачивали на жизнь! На нормальную. А у нас нигде не платят так как надо. На грошовый оклад нынче никто не дышит. Давиться картохой и хлебом никого не заставишь. Вот и ищут приработок мужики, кто какой, чтоб прокормиться, чтоб портки с задницы сами не падали. Ведь до чего довели народ, только гляньте! Старики на свалках хавают, «зелень», которой повезло выжить, прости» кует и ворует. Другие тоже норовят стыздить то, что плохо лежит. А как иначе? Я тоже не с добра, с голодухи в «малину» нарисовался. Там все такие были. У нас, если не сопрешь, с голодухи откинешься.
        - А как же у нас собираетесь работать?
        - Чего проще! Для себя мне никто не запретит поймать рыбу. На день двух хватит. На хлеб и картоху.
        Получка будет, - не успел Гоша закрыть рот как Назаров встал и, подойдя к двери, выглянул в коридор.
        Там было пусто. «Ну и подбросил кадра Рогачев! Самого отпетого к нам в инспекцию! Мы кристально честных берем, а Стас какого-то бандита решил подсунуть! С чего бы так подгадить вздумал? Иль дурнее себя ищет?» - думал Александр Иванович и, выглянув в окно, увидел Стаса, позвал его. Георгия попросил выйти в коридор, подождать там окончательного итога.
        Едва Рогачев вошел, Александр Иванович чуть ни набросился с кулаками на него.
        - Ты кого приволок? Тюремного старожила?! Мне инспектор нужен, а не ворюга! Его еще не приняли, а он уже все обмозговал. И воровать не отучится. Стакнется с вашими браконьерами, и не только рыбу, да и нас с тобой пропьет забулдыга!
        - Успокойся, Саш! Гошку я знаю как свои пять пальцев. Базарить любит, но в том его беда! У всех нормальных людей язык во рту растет, у Корнеева - из задницы. Отсюда все беды мужика! Вот и мне тарахтел, что без водки не сможет дышать, а ни я, ни участковый ни разу бухим не видели. С бабами не засекли, хотя брешет о них как наипервейший кобель. За все время ни единой драки и ссоры. Работал водовозом без замечаний. Я не поверю, что Гошка сдружится с поселковыми. Скорее, наоборот. Удалится от них вовсе. Он привык к одиночеству и слишком дорожит им. За свое горло вырвет любому. Уверен, через месяц назовешь его лучшим инспектором района. Помянешь мое слово! Я в этомуверен! - говорил Рогачев.
        - Стас, он же половину поселковых перестреляет, еслидать ему оружие! Ты толькопослушай этогохмыря! - злился Назаров.
        - Сань,мыс тобоймного летдруг друга знаем! И неужели ты считаешь,что свинью подложу?Да если я хоть что-нибудь замечу за Корнеевым, тут в зону отправлю, но больше чем уверен, этого не случится!
        - Но ведь он - вор! - не унимался Назаров.
        - В прошлом. В нашем поселке за все время в таком не замечен и не пойман, хотя был вхож во все дома!
        - Я не верю в перерождение!
        - А я и не убеждаю. Гоша не из крохоборов, станет мелочиться. Уж если грабить, так сразу бaн. А у тебя только рыба. Ее он будет охранять, даю слово!
        Поселенец вжался в дверь кабинета и слышал каждое сказанное слово. Иногда хотелось вломить и врезать Назарову так, чтобы тот раскололся по самую задницу, но он удерживал себя.
        - Ладно, давай попробуем его. Но предупреждаю, что возьму с испытательным сроком в три месяца. И при первом же срыве ты, как обещал, заберешь от меня своего Гошу!
        - А если все сладится, ты ставишь мне за нег два коньяка! - потребовал Рогачев.
        - Годится! - согласился Назаров и добавил: - я ним закреплю Ольгу, нашего инспектора. Пусть он подготовит новичка. Покажет, объяснит все. Думаю двух недель ему хватит. Как мужик мужику объясни своему бандиту, чтоб к Ольге не лез. Женщина крутая на расправу. Троих уделала за домогательства да так, что в инвалиды свалили.
        - Это не та, которая борьбой занимается? уточнил Стас.
        - Она! Чемпионка края! А знаешь, как ею стала? Замуж вышла. Мужик через год с кулаками на нее прыгать начал, бутылку эдак выпрашивал. Ольга с год терпела, потом стала заниматься борьбой. Ее, помимо мужика, браконьеры много раз пытались одолеть по бабьей части. Ну, и нарвались козлы! Заодно и от мужика избавилась. Как врубила, тот в больницу загремел. В гипсе полгода провалялся. А бабу судить хотели, но мы ее отстояли. Адвоката самого Лучшего наняли. Ну, и спекся благоверный на четыре года за систематические избиения и издевательства. Ольга, оставшись одна, на мужиков не смотрит, всех разом возненавидела.
        - А жаль! Красивая женщина, - вздохнул Рогачев.
        Назаров улыбнулся понятливо:
        - Что делать? Не повезло всем! Так ты не забудь, предупреди своего поселенца.
        - Мне его увозить, или тут останется на учебу? - Спросил Стас.
        - Пусть оформляется и увози его. Ольга с инспекционной проверкой завтра к вам приедет. Этот район е вотчиной был. Все ему покажет, объяснит, научит. Заодно спецовку ему привезет, оружие. Лодку и катер мужики пригонят Гоше: катер - для моря, лодка - для работы на реке. Талоны на горючее получит. Короче, все, что положено для дела, есть! Дальше будет зависеть от него. Но и ты не спускай с него глаз, - напомнил Александр Иванович и попросил, - пусть твой гнус зайдет. Позови его. Скажем, как решили с ним.
        Гошка, услышав последнее, успел отойти от двери, не получив ею в лоб.
        Стас сразу понял, что Корнеев подслушивал, и спросил:
        - Все дошло?
        - Ага, - согласился Гоша.
        - Он все слышал. Не будем время терять. Пускай идет в кадры, - сказал Стас.
        Когда Георгий подошел к машине, то увидел Рогачева, разговаривавшего с молодой женщиной. Поселенец остановился, чтобы не мешать, но баба позвала его:
        -Давай сюда греби! Чего как неродной, за машину спрятался? Тебе базарю, сыч лупастый. Сам за машину спрятался весь, а уши уже в Усть-Болшерецке. Смотри, тебя за них браконьеры тормознут! Чего вылупился? Говорю, иди сюда! - позвала баба и, подав руку поселенцу, представилась:
        - Ольга!
        Гошка взял ее руку, но забыл, что с нею делать дальше. Куда ее сунуть? Положить в нее нечего,апустить просто так неудобно.
        - Ну, чего держишься? Отдай лапу! - вырвала руку и сказала: - Отморозок какой-то! Ну что встал как лопух? Пошли в машину, там поговорим.
        Женщина объяснила Гошке, кто она, и предупредила, что завтра или послезавтра приедет в Усть- Большерецк готовить Гошу к работе.
        - Думаю, этого времени нам хватит. Ты там забронируй мне место в гостинице, - обратилась к Стасe.
        - Зачем? У меня в доме две комнаты пустуют. Занимай любую и живи сколько хочешь. Зачем деньги тратить? Они не лишние, - предложил поселенец.
        - А не боишься? - прищурилась баба.
        - Уж не тебя ли? - ухмыльнулся Гоша.
        - Я - Ольга Воронцова! - оглядела мужика та» будто он ползал по гребешку.
        - Мне по барабану. Для меня баба - не звезда Она лишь тем отличается от кобылы, что та в стойле спит, а баба - в постели!
        - Посмотрим, кто из нас прав! Но лично я считаю, что мужиков на порог пускать не стоит, а лишь на цепи держать, возле крыльца. Большего не заслуживаете!
        - Ладно! Успокойтесь оба! Еще не начали работать, уже брешетесь! - остановил Стас и, сославшись на занятость, дал понять Ольге, что ей пора покинуть машину.
        - Гоноровая «метелка»! - не выдержал Гоша, когда машина отъехала от инспекции.
        - Не с добра! Хватило ей лиха. Уж от кого только! не приходилось отбиваться бабе. По трое мужиков
        ми мое наскакивали, случалось, и больше. Одни изнасиловать, другие убить хотели. Убегала, отбивалась кик могла, сколько сил хватало, а ведь женщина, трудно ей, - посочувствовал Стас.
        - Пусть не лезет, где не по силам…
        Там и мужикам тяжко. Случалось, убивали. Сам ведь слышал.
        - Эта сама кого хошь замокрит, - хмурился Гоша.
        - Вы с нею во многом схожи. Оба на язык острые. Вот и нашла коса на камень.
        - Нет, я таких баб не уважаю! В ней ничего от женщины не осталось, лишь гонор и злоба на всех поголовно. Считает, если она - баба, то каждый мужик поиметь ее хочет. Просчиталась: меня на такуютросомне затянуть!
        - Не темни, Корнеев! Или я слепой? Кто ей в руку клещом вцепился? - напомнил Стас.
        - Заклинило, куда ее деть?
        - В штаны всунуть. Чтоб в мозгах просветлело! - смеялся Рогачев и, посерьезнев, продолжил: - Завтра твою лодку перегоним в поселок. Изучишь реку и речушки. Все осмотришь и запомнишь. Знай, можешь напороться на сети, которые с прошлого года в заводи бросили браконьеры. Будь осторожен, с такими находками не шути, нож и багор возьми, а уж спичек побольше. И одеялко на всякий поганый случай.
        - Зачем? - удивился поселенец.
        - От холода. Ночами еще морозно, воду льдом покрывает, а тут реку надо изучить… Собираешься на час - готовься на всю ночь.
        Не поверил Стасу Гоша. Вернувшись домой, обнаружил в дверях Любкину записку: «Была у тебя. Ведь договорились! Где носило тебя, козел? Больше не жди и не зови. Кобель ты пропащий!».
        - Дура! - обозвал бабу Гоша и стал готовиться к завтрашнему дню.
        Банку тушенки, чугунок картошки, буханку хлеба, несколько соленых огурцов, головку лука да пачку
        чая и сахара положил в рюкзак. Из тепляка ли свитер да теплые носки прихватил на всякий случай.

«А вдруг пригодится?» - сказал сам себе.
        На следующее утро, едва солнце показало в дверь Гоши забарабанили тугие кулаки, и громкий голос Ольги закричал надрывно:
        - Вставай, лежебока! Опух от сна, хорек! На р боту пора.
        Гошка выскочил из-под одеяла. Едва влез в брюки, стук и крики загремели с новой силой:
        - Ты что? Околел там? А ну, живо вскакивай лопух опавший! Ишь, медуза в обмороке! Не шевелится, козел!
        Гошка открыл двери, когда Ольга хотела бомбить двери в третий раз:
        - Ну, бычара потрошеный! Все кулаки сбила о твою дверь! Здоров дрыхнуть! Живо одевайся и выскакивай. Я жду!
        - Зайди, хоть чаю попьем, - предложил поселенец.
        - Может, ванну заодно примем? - съязвила Ольга. - Какой чай? Пошли на работу, засоня! - торопила она мужика.
        - Иди комнату себе выбери, в какой жить станешь, - проснулся Корнеев окончательно.
        Ольга вошла. Гошка заспешил одеться.
        - Ну что? Присмотрела? - вышел в коридор.
        - Ага, вот эту! - указала на комнату Андрея и Маринки, где Гоша успел навести беглый порядок. - Пошли к реке. Лодка почти у дома. Два шага. Ты ев под мотом сможешь оставлять без страха! Тут дюралек мало. Эта слишком приметная. И мотор, каких ни у кого нет. Мощный, хорошую скорость дает Садись, я покажу тебе, как заводить и управлять и надо ею!
        Ольга быстро отчалила от берега, вывела лодку на середину реки и повела против течения, поднимая столбы воды по обеим сторонам.
        Вода в реке еще не очистилась после зимы и казалась темно-серой. Ольга гнала лодку на пределе мощности и явно наслаждалась свежим утром, фонтамиводы по бокам, упругим ветром, бившим в лицо.
        - Сворачивай к берегу! - крикнул Гоша ей.
        - Зачем?
        - Видишь, впереди буруны?
        - Ну и что?
        - Гаси скорость, дура! Сейчас лодку пропорем и сами на корягах повиснем! - предупредил поселенец.
        - Я фарватер этой реки прекрасно знаю!
        - Знала! Паводок весной натащил коряг!
        - Трус ты, а не мужик! Скорости боишься! - хотела обозвать Гошку, но лодка вдруг подскочила, перевернулась на бок, потом кверху дном. Она накрыла собой Ольгу и поселенца в одну секунду.
        Гошка, вынырнув, перевернул лодку и, схватив за шиворот Ольгу, мешком бросил ее в дюральку, направил лодку к берегу. Река в этом месте была не только бурной, но и широкой. Поселенец отчетливо ощущал под ногами затонувшие деревья и коряги. Он вытащил лодку вплавь. Затянув ее на берег, проверил мотор. Так и есть, выбило шпонку. Без нее не завести мотор. Хорошо хоть сам мотор удержался.
        Поселенец глянул на бабу. Ольга вылезла из лодки, сидела мокрая, злая.
        - Чего растеклась медузой? А ну, сообрази костер! - не попросил, а приказал бабе.
        - Чем? Спички намокли!
        - На вот сухие! - достал из-за пазухи, швырнул бабе и пошел искать сушняк.
        Вскоре Гошка развел костерок, стянул с себя телогрейку. Открыл багажник, куда предусмотрительно сунул свой рюкзак.
        - На, надень сухое! - протянул бабе свитер.
        Та уже сушила куртку.
        - Сними с себя мокрое! Простынешь.
        - Обойдется, - стучала зубами Ольга.
        Гошка подошел сзади и быстро, неожиданно вытряхнул бабу из мокрой кофты. Тут же натянул на нее свой свитер. Та онемела от удивления.
        - Слушай, я ж тебя одной левой уложу!
        - Захлопнись! Видал таких! Сиди, не дергайся пока не получила по соплям, долбаная лодочница твою мать! Сегодня уматывай в свой Октябрьский чтоб не видел тебя никогда! - пошел за сушняком втянув голову в плечи, боясь сорваться еще хуже.
        Ольга, немного согревшись, тоже носила к костру ветки и сучья. Они сгорали быстро, едва успев вспыхнуть, рассыпались в пепел.
        - Не мотайся промеж ног! Не мельтеши! Сядь у костра и сушись, мокрожопый мышонок! Врезать бы тебе по жопе за дурь! - зло оглядел Ольгу Гошка.
        Соорудив лодью, он вернулся к лодке. Оглядел ее всю, но нет, не пропоролась. А вот шпонку где найти? Без нее придется возвращаться в поселок на веслах. «Хорошо, что по течению идти придется», - подумал Корнеев.
        Осмотреть реку выше не удалось. Едва обсохнув, забрались влодку. ВУсть-Большерецк вернулись уже в сумерках.
        Поселенец приволок домой мотор и весла. Лодку? вытащил из реки, надежно спрятал на берегу, под мостом. И лишь тогда вернулся домой.
        Ольга уже затопила печь, сварила картошку, нарезала хлеб и рыбу, ждала Гошу. Она успела умыться и причесаться, влезла в Маринкин старый халат и, забравшись на Гошкин диван, укрылась старым ватным одеялом и уснула.
        Корнеев вошел в зал и растерялся: стол накрыт, а Ольга спит. Как быть? Будить или нет? Но вспомнилась утренняя побудка, и Гоша снова осерчал:
        - Эй, ты, стебанутая! Вставай хавать, грызи тебя блоха!Че развалилась,как у бабки на печке?
        Сдергивай жопу и труси за стол, - дернул Ольгу за ухо. Та подскочила. - Валяй сюда! Пожри, потом можешь кемарить.
        Ольга злилась, что поселенец даже не пытается ухаживать и не скрывает своего пренебрежения к ней. Обычно мужики, оставшись наедине, рассыпались и комплиментах и любезностях. Объяснялись в любви. Гошка, казалось, не знал добрых слов и смотрел на Ольгу свысока.
        - Ты жри, нечего прихорашиваться! Тут тебе хахаль не обломится. Хавай и шурши к себе дрыхнуть. Завтра заменю шпонку в моторе и сам поеду смотреть реку. А ты отчаливай к себе. Баба не годится в поводыри и доброму не научит.
        - Но у меня инструкции…
        - Сам прочту!
        - Ну и зверюга ты, Корнеев!
        - Зато ты - идиотка, семя шизика, что ненароком выплеснули из«параши».
        Ольга, забыв о еде, выскочила от Гошки, легла на скрипучую кровать Маринки. Она пыталась уснуть, но не получалось.
        - Ольга, хиляй пить чай! - услышала она из-за стены.
        Женщина послушно встала. Когда вышла к Гошке, тот уже налил чай, пожарил гренки и, показав на стул, сказал коротко:
        - Присядь.
        Ольга села поближе к печке. Баба поеживалась и дрожала.
        - Только не хватало, чтоб ты здесь заболела. Давай хлебни чай с медом. Он живо простуду вытряхнет! - Корнеев подал банку.
        Ольга стала намазывать мед на хлеб тонко, бережно.
        - Ты чего делаешь? А ну, дай кружку! - положил в нее несколько ложек меда, сунул в руки, - хлебай! Не корячься как катях на кусте. Бабе здоровье нужно. Кобениться у себя станешь.
        - Гош, с чего ты такой злой? Ну, как с цепи сорвался! И рычишь, и брешешься! Недаром у тебя жены нет! Какая ж с тобой уживется?
        - Нету и не будет! Не родилась та, на какой я согласился б жениться! Хотя желающие в поселке имеются, - похвалился поселенец.
        - Да брось ты! Не бреши!
        - Чтоб век свободы не видать, если стемнил! - поклялся Корнеев.
        - Ну, может, алкашка? Иль совсем худо тут с мужиками, если на тебя загляделись?
        - И не забулдыги, даже очень нормальные женщины, не чета тебе. Из себя приятные, специальность в руках хорошая. Ни свиристелка, все имеется, ни голожопая. Хозяйка путевая!
        - А чего не женишься?
        - Не хочу спешить. Баба никуда не денется.
        - А если другого найдет?
        - У меня не одна! Целая обойма имеется. Ни одну не обхожу вниманием, но жениться не хочу. Не стоит мне в хомут лезть. Моей свободы ни одна не стоит.
        - Так ты еще и кобель?
        - Нет, ты и впрямь с «крышей» не кентуешься., Если вижу, что баба меня хочет, зачем ее обижать отказом? Хотя и такое случалось. Без слов, молча уходил. Не к каждой душа лежала, а насиловать себя неохота.
        - У тебя даже выбор есть? - удивилась Ольга.
        - Само собой! Но бывают бабы ни в моем вкусе. Вот случается такое. Ты хоть и баба, вам вообще^ просто, а тоже не со всяким в постель полезешь.
        - Ни с каким! Ни за что! Никогда! - вспыхнула; женщина костром.
        - Глупая! Чего мне клянешься? Да я такую как ты, хоть голиком в постель влезь, не захочу и не гляну в твою сторону.
        - А почему? - изумилась Ольга.
        - Нет в тебе женщины, сплошная кобыла! Кому нужна такая? Тебя хоть теперь в дело бери, банк тряхнуть, к примеру. Ты любого «мусора» замокришь и не бзднешь. Какая с тобой постель? О чем базарить? Сплошные скачки! А где нежность, душевное тепло? Ты о том и не слыхала. У тебя либо лед, либо костер, который мигом сожрет. Такое кому нужно? Нет, Ольга! Женщина, в моем понимании, - это теплое, ласковое море, которое душу умеет согреть, успокоить, утешить, любить верно. На то мало способных. Чего-то обязательно не хватает.
        - Надо ж подумать, ты еще с выбором!
        - Мужики - натуры тонкие, не только я, большинство со мной согласны. Вот ты думаешь, что тебя все желают? Ох, и ошибаешься, баба! Может, человека два, но не больше.
        - Просчитался! Знаешь, скольких уложила? Насиловать хотели впятером. Раскидала!
        - Это козлы, а я - о мужиках, которые себя не на помойке подняли и уважают в себе человеков. Брать бабу силой - это зверство. Что от такой получишь? Нет, мне подневольная не нужна. Женщина должна хотеть того, с кем в постель легла.
        - А тебя хотели?
        - Конечно, и ни одна не пожалела о том.
        - А мне не повезло. Правда, я в том мало разбираюсь. Тогда, в те годы, и подавно. Об интимной жизни только шепотом говорили. У нас в детдоме вообще молчали. Тема считалась неприличной.
        - Ты детдомовская?
        - Да… - опустила голову Ольга.
        - Почему?
        - Сказали, что подкинули меня на крыльцо. Зима была. Я в легком одеяльце замерзать стала, кричать начала. Меня услышали и взяли. Так и выросла в детдоме, не зная ни отца, ни матери. Впрочем, нас таких было много. Сотни. Но и то спасибо, не убили. Хватило совести подкинуть в детдом. Там выучилась,
        потом закончила институт рыбного хозяйства. В то время уже встречалась со своим будущим мужем. Но с семьей не повезло. Запил благоверный на третьем году. Все упрекал меня, что не беременею, не рожаю ему детей. А куда их плодить? Как растить! Зарплата копеечная, квартиры своей нет. По чужим углам мотались. На это и жратву все деньги уходили! Вот и не хотела рожать еще одного горемыку. К тому ж работа наша не приведись никому. Сегодня жив остался, а завтра как знать? В меня, знаешь, сколько раз стреляли браконьеры, я со счету сбилась; Конечно, не всегда мимо. Несколько отметин навсегда остались. Понятно, что еще прибавятся. Хорошо, если не оставят инвалидкой. Тогда уж лучше напей вал, - вздохнула Ольга.
        - А за что стреляли в тебя?
        - Смешной! Поймала двоих. Они как раз улов вытаскивали из сетей. А тут я! Они на берег и в палатку. Я поняла, легла на дно, но пули достали. Одна - в плечо, другая
        - в ногу…
        - А сколько ты в инспекторах «пашешь»?
        - Давно! Десять лет как институт закончила;1Внешне молодо смотрюсь, потому что на свежем; воздухе работаю. А ведь мне уже на четвертый десяток повалило! - взгрустнула баба.
        - Да разве это годы?
        - Для бабы - много!
        - Не смеши козла, не то задохнешься. Я вон на сколько старше, и то не горюю! - успокаивал Ольгу Гошка. - А теперь ты где дышишь? - спросил хозяин.
        - В общаге. Квартиру одиночке не дают.
        - Чего ж здесь не прикипелась?
        - Ну.Что ты? Октябрьский больше и лучше.Снабжение классное. Здесь совсемдыра. И люди:другие. Молодых нет, сплошное старье.Я тутнаездами была, потому никто незнал, когда приеду.Иначе давно убили б, как двух последних, - прикрыла ротрукой, испугавшись своей откровенности.
        - Не бойся! Меня не испугаешь. Я худшее знал, -

1 махнулся поселенец.
        - В этом селе народ сволочной. Работал тут инспектором один мужик. Припутал семью на нерестилище, отца с тремя сыновьями. Они, гады, у кеты икру отцеживали, а саму рыбу бросали. Ну, а на жилье медведи пришли. С браконьерами свои разборки устроили, кое-кого изувечили. Ну, тот инспектор решил посмотреть, почему в том месте мужиков медведи заламывают всякийдень. Вот инагрянул, а там горы рыбы гниют. Вонь адская. Тут и семейка промышляла. Все браконьеры. Он их - за «жабры». Они ему взятку предложили, хорошие деньги. Инспектор не устоял, согласился. А эти сволочи засветили его ментам. Так и спекся. На десять лет загремел на зону, а браконьеры сухими из воды вышли, даже штраф с них не взяли. Зато у инспектора трое детей дома остались, с матерью живут. Кто им поможет? Наоборот, все ругают, осмеивают. А за что?
        - Выходит, ты до пенсии в общаге застряла? - спросил Корнеев.
        - Надежд у меня никаких. Это точно. А в общаге, сам знаешь, живешь, как получается, а не так, как хочется.
        - Я не дышал в общаге, но представляю, примерно, как в бараке зоны. Весь на виду, как на «параше». И хоть тресни, деваться некуда. Хоть вой! А если взвоешь, влетишь в одиночку. В «мешок»! Чем туда попадать, кайфовее разом откинуться. Оно хоть кем будь, вор или насильник, одиночка хуже пытки. Лучше «маслину» схлопотать. Потому в бараке мужики меж собой кентуются, особенно у кого большие сроки. Дотянут до воли или нет, никто не знает. Да и на свободе не всех ждут. У некоторых к «звонку» никого в живых не оставалось, и, выходя на волю, зэк оставался еще больше одиноким и несчастным, чем в зоне. Там хоть барак, шконка, хамовка, на воле - ничего. Оно красиво звучит «свобода»! Да только многие сваливали с нее в зону уже через неделю. Кому мы нужны вольными? Зэк - это дармовые руки, и человеком его можно не считать. Чуть что не так, грохнет над «репой» автомат, повалит «мурлом» в землю. Если не задел, целуй ее, матушку. А если вошла «маслина», радуйся еще больше: свободным стал от «бугров», пахана, «бабкарей», охраны, оперов и собак. Никто уж не подденет в зубы, не даст в морду или в ухо, не швырнет в
шизо. Мертвых судит только Бог! Людям такого права не дано. Да и за что? Ведь ворами многие стали не от жира! Просто хотелось жрать! И ты это должна знать, раз выросла в детдоме.
        - Что верно, то верно! Есть очень хотелось. Порой горбушку хлеба уносила из столовой, прятала под подушку и ночью ела, - вспомнила Оля. - Думала, когда стану взрослой, у меня будет свой угол и много хлеба! Своего угла у меня нет до сих пор и уже не будет, да и на хлеб тоже не всегда хватает. Надо одеться, обуться, на чем-то спать. Все стоит больших денег. А где взять? Мне недавно предложение было сделано, слышь, Гоша, полковник подвалил. Из пограничников. Ему до отставки год служить осталось. Поверишь, у него на лысине ни пушинки не уцелело. Его дочь на семь лет старше меня, детей имеет. Так тот дедок, знаешь, что прокукарекал? Такими, мол, как он не бросаются. Если очень захочет, женится и на семнастке. Я ему удачи пожелала, а он в ответ: «Погоди, еще сама ко мне прибежишь, в ноги упадешь, сапоги лизать будешь, чтобы взял, повторил предложение, да поздно будет!» Вот козел! Думает, что за деньги его старую задницу нарасхват целовать станут. Да вот шиш ему в протезы, я - не дешевка и не продаюсь. Нет на мне ценника и не будет. Лучше сдохну, чем со старым бегемотом шашни крутить! Не на ту нарвался!
        - Успокойся! Этот фраер сыщет приключения на жопу. Хорошо, если передышит. А вот с тобой - не зарекайся. Не говори «никогда»! Природа свое потребует. Прижмет так, что любому мужику будешь рада! Пусть он окажется хорошим человеком. Ведь должно в этой жизни хоть кому-то повезти…
        - Гош, не выгоняй меня в Октябрьский! А то премии лишат, - попросила Оля жалобно.
        - Ладно, но в мужичью лямку не впрягайся! - потребовал Корнеев, потеплев к гостье, ставшей совсем понятной, близкой, как сестренка, и совсем беззащитной, слабой. Куда делась ее жесткость и грубость? Женщина сидела как девчонка, подобрав под себя ноги. Гоша подсел к ней на диван, укрыл плечи одеялом. - Спи ты здесь. Все ж у меня теплее и словом перекинемся. Чего там одной мерзнуть? Ложись спокойно, здесь тебя никто не обидит.
        Ольга поверила и легла. В темноте они еще долго переговаривались.
        Утром Корнеев пошел ремонтировать лодочный мотор. Он не только заменил шпонку, но и перебрал, смазал его, отрегулировал. Только проверив, успокоился, положил в запасник несколько шпонок и канистру бензина. Пришел домой поесть. Ольга уже все приготовила и ждала поселенца. Она выглядела отдохнувшей.
        - Гош, я взяла с собою инструкции, наши, ведомственные. В них все по полкам разложено и расписано, в каком случае взимается штраф, когда нужно обращаться в милицию, в прокуратуру. Короче, все твои права и обязанности определены здесь. Ни шагу в сторону. Помни, нельзя оставлять гадов без наказания, - предупредила женщина.
        - Скажи, были случаи, чтоб ты за рыбу человека на зону отправила? - спросил поселенец.
        - Конечно! И не одного! - ответила, не моргнув.
        - И не жаль было?
        - Нет, Гоша! Полумерами в нашем деле не обойтись. Раньше оно, знаешь, как случалось, люди ловили рыбу только для себя. Лишнего не брали. Сам рыбу не бросали по берегам, совесть имели. А теперь только икру давят на продажу. Как к таким относиться? Я в свое время бочками находила икру в подвалах. Оно и теперь ситуация не лучше. Понятно, что не все находим. Ну, посуди сам, зачем людям на зиму три бочки икры, когда в семье трое человек? Лопнуть что ли? Ее бочки много! А когда попадают браконьеры на лову, они не извиняются, сразу за оружие хватаются. Его у них полно всякого! От дубинок до «мухи». Им и катер пробить не сложно. Ты статистикой поинтересуйся, сколько за год рыбинспекторов убивают? Там не единицы и не десятки! А знаешь как обидно? Почему нас не щадят? Я в позапрошлом году бывшего мужа поймала. Вместе - с другом возник ночью. Они не ожидали, что я появлюсь, кету потрошили. Рыбу в кусты относили, а икру - в бачки, специально для этих целей изготовленные. Удобно, с комфортом расположились. Тут тебе и палатка, и костер! Ну, я к ним на огонек подвалила. Издалека костер приметила, заглушила
мотор, чтоб не услышали меня, и подошла на веслах тихонько. Причалила к берегу как злой дух. Эти двое даже не оглянулись. Я, когда вплотную подошла, крикнула им: «Руки вверх! Живо в лодку!». Они аж присели со страха. Бывший, когда меня увидел, подумал, что на тормозах спущу шкоду. Меня на уху позвал, полез обнимать. Был уверен, что прощу, и говорит, мол, для себя хотим на зиму небольшой запас сделать. Ну, я глянула: штук пятьсот кетин в кустах валялось. Три полных бака икры в палатке стояли. Да сотни три рыбин еще собирались разделать. Ничего себе запас! Ну, я озверела. Сорвалась на бывшего. А его друг - за нож и на меня попер! Я тем и спаслась, что вовремя оглянулась. Врубила ему по мужскому, коленом в пах, влетел разом в реку. Ни плыть, ни разогнуться, ни дышать не может. Обоих связалаив лодку забросила. Их посудину вместе с икрой зацепила и доставила в райцентр, сдала в милицию обоих. По два пода получили с конфискацией имуществa.Ох, и проклинали они меня оба, особенно бывший. Грозил после зоны со мной разделаться, как с кетой!
        - Они уже на воле? - спросил Гоша.
        - Давно!
        - Виделась с ними?
        - Много раз.
        - Все еще озоруют с рыбой?
        - Я уже в Октябрьском работала, не знаю. Те инспекторы не говорили о них.
        - Отцепились?
        - Да как сказать… Дорог тут много, а темная тропинка - одна, когда-нибудь встретимся! Нутром чую, что бывший «пасет» меня. Еще до того, как я приловила, он все предлагал помириться, жить снова семьей. Обещал завязать с выпивкой, клялся, что пальцем не тронет никогда. Говорил, будто любит. Да веры ему нет.
        - А ты его любишь?
        - Черт меня знает, но до сих пор вижу его во снах прежним, с каким встречалась в юности целых три года. Потом из армии ждала. Хороший парень был. Надежный, ласковый, добрый, а потом словно подменили его. Но как бы там ни случилось, он стал первым и пока единственным. Это не забывается, - опустила голову Ольга.
        - А где он живет?
        - Здесь, в Усть-Большерецке, и ты его, конечно, видел.
        - У него есть другая семья?
        - Была недолго. Развелся год назад. Уж и не знаю, почему. Не интересовалась. Стараюсь не вспоминать. Глушу в памяти и в сердце. Поначалу ничего не получалось, теперь проще, бывает, неделями о нем не думаю. Время все же лечит.
        - А может, стоит тебе помириться с ним?s
        - Если б стоило, давно к нему ушла бы! Ноmверю. Да и осколки склеивать - пустая затея. Годы нас изменили, мы уже иные. И самое плохое, что потеряли главное. Без любви не будет будущего, анаодной памяти о прошлом долго не продержимся. За^ чем себя обманывать и наказывать вновь?
        - Трудно тебе, Оля. Замучают сравнения. С кем бы ни сошлась, с первым станешь сравнивать, - качал головой Гоша.
        - А будет ли другой? В нашей работе особо не разгонишься на мечту. Сегодня живы, а завтра как знать, что случится. Вон как у меня бывало, за один; день по два-три раза в меня стреляли. И квартиру; не дают, потому что боятся! Одну, мол, убить могут запросто. Вот когда семью заведешь. Другое дело! Но сама знаю, все лишь слова, пустые отговорки. Да и убить могут где угодно. Даже в толпе. А наши менты скажут, как всегда, мол, не бабья это работав Нечего соваться не в свой хомут!\
        - Менты браконьеров шмонать не станут. Им слабо переть против вооруженных мужиков. Поселковые им так вломят; небо с тряпочку покажется! Вон на Новый год местные меж собою сцепились. Кто-топозвонил «мусорам». Те возникли и получили на похмелку. Дерущиеся вмиг скучковались и поперли на легавых сворой с кулаками, с дубинами, со штакетником. Так отмудохали, что те рысью в ментовку вернулись. Закрылись в ней и до утра другого дня не и высовывались. А поселковые хохотали весь праздник, мол, устроили пробежку легашне! Никто их небоится и не уважает Продажны они и трусливы. К ним не стоит обращаться, лучше обходиться своими силами! - говорил Гоша.
        Пообедав, они решили проверить ближний приток реки и речное русло, осмотреть берег, перекаты; и заводи, глянуть, не перегородили ль прошлогодние обрывки сетей путь к нерестилищам. Заодно хотели встретиться с лесниками, познакомиться, поговорить с ними.
        На этот раз Гоша сам повел лодку вверх по течению. Держался подальше от берега, чтобы не напороться на сети и коряги. Не гнал лодку на предельной скорости, вел ее осторожно, наощупь.
        - Смотри вон туда! Видишь затончик? Вон на бревне обрывок сети, - указала Ольга.
        - Вижу! - хмурился Гоша.
        - Сеть капроновая. Такую на мотор поймаешь - беда будет! Срезать трудно. А если по потемкам в ней запутаться, браконьеры нас на ленты распустят, - сказала Оля. - Когда с бревна смоет, она неведомо где зацепится. Снять ее нужно, пока она на виду! - подвел Гоша лодку и зацепил сеть багром, потащил на себя.
        - Вот это обрывочек! Ему конца нет! - злилась баба, вглядываясь в воду, и помогала поселенцу затаскивать сеть в лодку. Она рвалась, цепляясь за затонувшие коряги и ветки.
        - Тащи, Оля, иначе нам кранты! Попадем в этот капкан, не порадуемся. Может, она не одна!
        - Да уже на всю ширину реки вытащили. Куда больше? - тащила сеть изо всех сил.
        - Ну, вот и все! Смотри, на якорь посадили. То- то тормозились на каждом метре, все кишки сорвал с проклятущей! - злился Гоша. - Куда ее теперь девать?
        - В инспекцию отвезти надо или ментам сдать, пусть сами уничтожат.
        - Как раз они применят ее для себя! Или ментов не знаешь? Для них это подарок! Держи его подальше от «мусоров»!
        - Гош, нам самое устье проверить надо, где река в море уходит. Там всегда браконьеры роятся, хоть самих сетью отлавливай! В устье - самая клеевая охота. Кто на кого! Я там пограничников застукала. Эти нахалы совсем оборзели, настоящий промысел ведут!
        - Ну, если я их припутаю, мало не покажется! - ухмылялся свирепо мужик и вел дюральку вдоль берега. - Видишь, шалаш стоит? Даже не убрали его;! Зайдем, глянем!
        - предложил Ольге.
        - Там ни хрена не будет сейчас. А вот через пару месяцев объявятся!
        Но Гоша уже вышел на берег Он направился! к шалашу в полный рост, не прячась за деревьями и кустами. Не дойдя несколько шагов, увидел человека. Тот сидел перед шалашом на корточках. Он не услышал шум лодочного мотора, шагов поселенца и занимался своим делом, выстругивал какие-то палочки.
        - Чем занимаемся? - спросил Корнеев.
        Человек поднял голову, и Георгий узнал в нем охотника Николая Притыкина.
        - Дед, а я тебя за браконьера принял!
        - Рановато для той поры. А я вот тоже домой\собираюсь. Завтра последний день сезона. Перелетные уже появились. Ночью караваны кричали, летели на озера. Скоро тепло придет. Утки уже давно обжились. Они не боятся холодов, а гуси тепло любят. Коль прилетели - конец заморозкам. И мне с промысла пора уходить.
        - А разве перелетных не стреляешь?
        - Кому нужны шкелеты после перелета? Одна кожа и перья! Не-ет, я такое не беру. Вот осенью другое дело! Жирок нагуляют за лето. А теперь что? Костями давиться кому нужно? Да и потомство дадут! Опять же, сколько мне нужно самому? Я пушняк промышляю. Перелетные - не мое! Вот последние капканы проверил. Пару горностаев взял. Уже серыми стали, сменили мех, значит, вышли из цены, - сетовал охотник.
        - Это всю зиму в шалаше жил?
        - Куда деваться? Палатку браконьеры уволокли давно. Года три назад. Вторую купить не на что.
        - Шалаш так и останется? - спросила Ольга.
        - Нет, девонька, я человек вредный, злопамятный. Мне горе утворили, зачем же я своим ворогам шалаш оставлю? Пусть не шибко что, а пристанище! Своими руками ставил, сам и порушу!
        - А палочки для чего настрогали?
        - Шкурки растяну на них, пусть подвялятся, подсохнут.
        - Дед Коля, а знаете, кто из браконьеров в этом месте «пасется»? Кто палатку увел?
        - спросил Гоша.
        - Как не знать? Я ж - охотник! Это милиция у нас все ищет и не находит. Мне искать не надо. Увидел, враз прочел!
        - Кто ж был?
        - Селюкинское семя! Вся семья «пасется» тут уже много годов. Им абы копейку сорвать, за нее кого хошь уложат.
        - А как узнали? - спросил Корнеев.
        - Ихний старшой, верста коломенская, все ветки на дереве пообламывал. Не мог башку пригнуть. Вишь, вон где палатку ставили? Деревья как курчата ощипаны. Охотник так озоровать не станет, не будет зверя пугать и следы рук своих оставлять повсюду, на каждом дереве. Ихний средний - лодырь, того хуже: весь мох вкруг выскреб на растопку костра! Нет бы его в сапоги натолкать для просушки. Так и этого не делают.
        - Откуда знаешь, может, сушили мохом?
        - Ты на пепел глянь. Сколь моха сожгли. Ровно сухостоя иль бересты нет. Мох зверю надобен. Человек и в этом соображать должен. Так нет, одним- единым днем живут окаянные! Вон ихний меньшой задницу газетами вытирал, будто лопухов тут мало. Всю заимку изгадил своими подтирками!
        - А почему меньший? Может, старший, сам отец?
        - Не-е, ихний дед другое читает, я знаю, а в технике не соображает ни хрена. Зато меньшой в ней разбирается. По его газетам все зверье знает нынче про сотовые телефоны, компьютеры и машины. Еще
        про девок, которых на ночь приглашают. У них сись из газеты вываливаются. Видать, наше зверье до; потешалось над человечьим бабьем. Зачем в гол" ном виде на всю газету снимок дали? Старику так не надо. А вот молодым - другое дело!
        - Когда ж время нашли здесь газеты читать?
        - А когда сеть забросили и ждут косяк рыбы. Случается, долго ждать приходится. Час или больше.Они тут не одни промышляют, и помимо них имеются. Ну и, окромя их, никто в поселке не берет галеты, папиросы. Другие больше себя уважают. А эти, из-под себя на сковородку положат. Жадюги, не люди. Они и в поселке такие говноеды!
        - Дед, а почему ты не заберешь у них свою палатку?
        - Их вона сколько, а я один! К тому ж старый. Меня в бараний рог скрутят!
        - У тебя же оружие?
        - И что? Убивать из-за палатки? А потом в зону до конца жизни влететь?
        - Так ментам скажи!
        - Гоша, ты, голубчик, глупства не городи. Наши менты никому ничем не помогли. От них единый вред.
        А я самому себе - не враг. Или не знаешь, у меня в поселке изба деревянная. Долго ли ее подпалить? И ведь не только без крыши над головой оставят, самого живьем сожгут вместе с бабкой. Без палатки проживу, без дома никак не можно.
        - Когда ж вернешься сюда?
        - Уже по снегу, по первой пороше. Если доживу, - улыбнулся охотник и сложил выструганные палочки возле шалаша.
        - Гоша, ты сам берегись этих супостатов. Разбойная семейка! Нет в них стыда и жали! Ты хоть и в зоне был, добрую душу твою не поморозило, а эти злей зверей. Пощади себя…
        - Хорошо! Спасибо за совет, - бросил уже через плечо и пошел к лодке, позвав за собою Олю.
        - Думала, браконьеры заранее готовятся к лову, я нарвались на старика.
        - Те с оглядкой. По одному, как понимаю, не возникают, - ответил Гоша.
        Они проехали почти весь участок реки, отведенный поселенцу. Кое-где расчистили багром заторы, растащили коряги. Когда стало темнеть, повернули и поселок.
        Оба проголодались и промерзли. Ольга не стала ждать Гошу, бегом побежала домой. Сразу в Гошину квартиру, без вопросов и просьб начала готовить ужин. Когда хозяин вернулся, его уже ожидал накрытый стол и теплая вода в умывальнике.
        - Спасибо тебе!
        - О чем ты? - отмахнулась женщина. Она уже согрелась у печки, помогла Гошке переодеться в сухое. Едва тот умылся, усадила за стол.
        - Скорей, а то так есть охота, терпенья нет! - созналась женщина. - Страшно мне за тебя. Как ты справишься? Люди здесь злые.
        - Они везде одинаковы. Иль у тебя в Октябрьском лучше? Не поверю, не убеждай. Теперь за навар друг другу глотки вырвут. Хоть сосед - соседу или кент - кенту, никто как раньше не поможет и не загородит собой!
        - Я и не спорю. Что с чужих спросить, если родные «крышу» сеют. Вот и у нас сестра своего брата заложила. Тот инспектором был. Пожалел семью Дроновых, молодая пара, только поженились. Парень три рыбины домой нес по темну. Инспектор увидел, остановил. Тот сказал, что жена беременная, попросила рыбы, вот он ей и несет. Инспектор слова не сказал, отпустил домой человека. А дома мой коллега рассказал о встрече с Дроновым своей семье. Тут сестра взвилась, мол, почему его отпустил без наказания? Иди и заяви на него. Брат, конечно, высмеял дуру. Знал, что она встречалась с Дроновым до женитьбы. Но что-то в ней оттолкнуло парня, и бросил он девку, на другой женился. Ну, а сестра рыбинспектора зло затаила и заявила на Дронова, засветив заодно своего брата. Его вскоре уволили из инспекции, а Дронова посадили на два года! Так что и родные случаются хуже чужих, - хмыкнула Ольга горестно.
        - А разве ты не дала бы беременной рыбы? Или, стала б отнимать у старика иль детенка?
        - Я о другом, о своих и чужих! Что касается меня, не зверствовала! Не рвала рыбу из старушечьихрук,не отнимала у мальчишек, но когда видела кодлу, жирующую на нересте, тут уж не могла сдержаться. Случалось, вламывала. Было, что пачками сдавала ментам!
        - Нет! Я сдавать не стану, сам разберусь!
        - Тогда премию не получишь. Кто подтвердит твои результаты? Только наши доблестные легавые! Без них мы ни шагу. Сами не имеем права даже в морду дать! Как будто эти сволочи-браконьеры пойдут в ментовку по моему слову! Смех, да и только! «Исключить рукоприкладство и нецензурную брань по отношению к задержанным браконьерам», - это из правил работы рыбинспекторов! Вот пожалуйся в областное управление на меня какой-нибудь козел, долго думать не станут, выкинут с работы на следующий день. И кому докажешь, что иначе было нельзя? Сама в дурах останусь! А все потому, что эти правила сочинялись всякими чмо, которые и не нюхали нашей работы, дальше кабинета нос не совали.
        - Ладно, Ольга, не кипи! Ты сегодня Притыкина видела. Он лучший промысловик области, с Селюкиными связываться испугался. Поджога не хочет; боится старик, сдал палатку без боя. Я бы так не стал пасовать. Стоит уступить в малом, дальше как снежный ком повалит. Начнут наглеть все хуже и отбирать больше, уже не воровать, а отнимать в наглую, открыто. Так случалось в зоне. И если вовремя не дать по зубам, порвут на куски, - замолчал человек, задумался, свое вспомнилось.
        Давно это было, но почему и теперь, через много пот, сжимаются кулаки в пудовые гири, загорается о глазах яростный огонь. Брови сошлись в одну сплошную линию, сжаты до боли зубы, и бежит по пискам холодный пот.
        Не стоит вспоминать. Это слишком больно. Забыть тем более нельзя. Такие моменты никогда не уходят из памяти. А что есть жизнь? Момент… Миг из памяти, а в нем ответ, остался ли ты в ту секунду человеком, мужиком? Закроешь ли глаза, не сгорая от стыда?
        Тяжело дышать. Как много боли и обид терпит человек в жизни. В сравнении с ними смерть - награда!
        Глава 4. ПЕРВЫЕ ШАГИ
        Ольга уехала в Октябрьский через три недели. Она прочла Корнееву все инструкции и правила, объяснила, как применять их на практике. Вместе они проверили каждый приток, всю реку, которые теперь назывались участком надзора.
        Гоша, проводив Ольгу, еще несколько дней удивлялся сложившимся между ними отношениям. Нет, они не спали в одной постели, их не потянуло друг к другу, но почему он скучал по этой взбалмошной, взрывной и грубоватой женщине? Почему именно ее так не доставало в каждом дне, особенно вечерами, когда она сидела в кресле или на койке, поджав под себя ноги, что-то рассказывала или молча слушала поселенца?
        Они научились понимать друг друга без слов, с одного взгляда. Оля старалась во всем помочь Гошке, никогда не врала ему, и он невольно привык к этой женщине. Она и сама обронила перед отъездом, впервые не хочет уезжать из Усть-Большерецк и если б ни работа, осталась бы тут навсегда. Мужику такие слова согрели душу. Еще бы! Ольга был много моложе Гоши, хороша собой, а главное - стояла на своих ногах, пользовалась большим авторитетом на работе, была сложившимся, серьезным человеком с четкими представлениями о жизни и своем месте в ней.
        - Как же это я теперь буду без тебя? - спроси! поселенец женщину перед отъездом.
        - Остановись, Гоша! Нам нельзя давать себе волю. Надо остаться коллегами и не больше того! - посерьезнела, посуровела Оля.
        - Почему? - не понял человек.
        - Ты меня поймешь позже, когда поработаешь, Тогда вопросов не будет. В семье не должно быть двух инспекторов!
        - Отчего так?
        - Два смертника - это много! Кто-то один рискует
        - С чего взяла, что смертники? Сама уже вон сколько лет работаешь! - засомневался Гоша.
        Тогда Ольга сняла кофту, повернулась к поселенцу спиной, и человек увидел следы пулевых и ножевых ранений.
        - Теперь понял? Вопросов нет?
        - Уходить тебе нужно. Оно, и впрямь, - не твое это дело!
        - А куда пойду? Без работы половина поселка осталась. Замужние подрабатывают интимом, чтоб детей накормить. Да и привыкла к своей работе. Сдохнуть где хочешь можно! В любую пургу. Все от судьбы…
        - Оль, ты хоть изредка звони!
        - Это непременно. Я всегда буду помнить тебя!;
        - Когда в отпуск собираешься?
        Нам его каждый год зимой дают. Аж на два месяца.
        Давай ко мне заруливай!
        - На все два месяца?
        - Ну, да, конечно! - подтвердил Гоша.
        А не слишком обременю?
        - Наоборот, ждать буду!
        - Ловлю на слове! Знаешь, с тобой просто и легко. Хоть голиком в одной постели валяйся, ты не прикипишь! Такое впервые! Значит, тебе можно доверять. А насчет отпуска, так то мы еще обговорим. До зимы время есть. Если будем живы, почему бы нет?
        - Ты береги себя, - попросил Гоша тихо.
        - Гошка, уж не влюбился ли ты в меня, старый козлик? - рассмеялась Ольга, спускаясь к реке.
        - С чего взяла? Ишь, возомнила о себе, щипаная курица! Размечталась мокрица на солнышке! Не родилась средь вас, двухстволок, та, на которую я оглянулся бы, - вспылил Гоша и тут же проверил, не забыла ли Ольга банку соленой черемши. Ведь вместе заготовили.
        Женщина хвалила мужика за сообразительность, в тому свое вспомнилось, когда нарвался на черемшу в одной из зон. Дикий чеснок ели зэки жадно. Знали, от цинги нет ничего лучше. А тут целая полянка у болота. Гоша показал Ольге черемшу. Собирая ее, не заметили подкравшийся волчий выводок. Шестеро подросших за зиму волчат и волчица были голодны, окружили со всех сторон и выжидали сигнала матери к нападению. Но та не спешила, уловила запах ножей в человеческих руках, не хотела рисковать собою и волчатами. Те дрожали от нетерпения, то и дело выглядывали из-за кустов и кочек, смотрели, не ушли ль люди с болота? Те не торопились. Срезали черемшу у самого корня, клали в рюкзак, но держались подальше от трясины. Волки всегда загоняли туда свою жертву. Оттуда никто не мог вырваться: ни олень, ни медвежонок,
        ни человек. Сколько их разнесли в куски по бол теперь ни счесть.
        Вот и эти двое подошли к опасной черте. Е шаг, всего шаг, а дальше - трясина. Людей, конечно испугает большое количество волков. Если налет стаей, эти двое не успеют защититься. Первое, одолеет людей, это страх. Его и минутного хват Надо отрезать им дорогу к реке, стать на пути. Пусть бегут в топь! Волчица высунула морду из засады дав сигнал стае сомкнуть кольцо, сама вышла из кустов.
        Гошка интуитивно почувствовал опасность и выпрямился, увидел волчицу перед Ольгой. Та резала черемшу и не видела зверя. Волчица уже приготовилась к прыжку, когда Корнеев бросился к не крикнув:
        - Куда косишь, падла?!
        Ольга от внезапности подскочила. И тут на не налетел волчонок. Поселенец тут же оказался пере волчицей. Она не побежала от человека, а прыгнул на Гошку, норовя порвать ему горло. Так она делал всегда. Горячая слюна закипела на клыках. Зверь соскучился за зиму по теплой крови. В человеке ее много, ударила грудью мужика. Такими ударами многих сшибла с ног, никто не мог выстоять. Но что это.
        Нет, она не промахнулась. Человек опередил е и распорол пузо. Когда успел?
        Волчица коротко взвизгнула, свалилась под ноги теряя силы. Куда там вскочить и повторить прыжок, не может ползти. Она скульнула жалобно, а люди тем временем уже убивали волчат. Она не могла дать им сигнал уйти в болото. Волчата были слишком голодны и не оглядывались на мать. Пустое пузо мутит голову!
        Волчица еще успела увидеть, как женщина, зажав подранное бедро, рассвирепела хуже зверя и, прихватив волчонка, задушила его в руке, потом второго пырнула в бок ножом. Еще двоих зарезал мужик.
        лишь двое волчат, поскуливая и повизгивая, убежали в болото. От голода или от страха мчались без оглядки. Может, эти доживут до зимы, станут взрослыми, если не выйдут снова на человеческую тропу, - закрыла глаза волчица. А вскоре Гошка вытряхнул ее из шкуры, Ольга помогла управиться с убитыми волчатами.
        - Сапоги из них тебе закажем! И шапку! - радовался Гоша.
        Он не удивился и не испугался этой встречи.
        - Я видел людей похлеще волков! На зоне хватало всяких! - сел к костерку в конце дня.
        - Расскажи, о чем вспомнил? - подсела Ольга рядом.
        - О прошлом… Забыть бы его, да никак не могу.
        - Расскажи что-нибудь, - попросила женщина.
        - Да вот сегодняшняя встреча тряхнула малость. Будто на минуту в зону возник, в свой барак. Там звери покруче имелись. Особо пахан. У него кликуха была Кабан. В точку влепили. Зверюга против него - человек! Скорый на расправу, свирепее целой
«малины». А силища как у медведя. Заводной, взрывной, главное, стопоров у него не имелось. Без тормозов дышал. Не только зэков, всю администрацию держал в
«клешнях». Как-то опера вздумали его отправить на «пахоту», чтоб лед для рыбокомбината колол вместе с зэками, - усмехнулся Гоша и продолжил, - опера не успели договорить. Пахан взял их за шкирки, поднял под потолок, трахнул головами и швырнул на пол со всей силы, потом на горла наступил. Так и кончились у него под ногами. Кровь брызнула во все стороны, и все на том…
        - А его не расстреляли?
        - Кто к нему подойдет? Он любого уложит. К тому ж в бараке все за него стеной встанут. Не дадут в обиду. Однако и Кабан лажанулся. Был средь фартовых молодой пацан. Путевый кент из него получился бы. Да заставил его Кабан срезаться в
«рамса».
        Тот продул, а отбашлять нечем. Кабан потребовал «бабки» на стол тут же. Пацан был пустой, как барабан. Пахан не захотел ждать и на глазах у все голыми руками свернул мальчишке «репу». Тот крикнуть не успел. Куражился пахан, ну, а фартовым по кайфу пришлось. Вот и наехали на Кабана целой стаей. За жмура не простили. Как не силен был завалили падлу, замокрили мигом. Запороли финачами. Уже замоченного за барак выкинули как пса. Никто из спецотдела даже не дергал зэков, не спрашивали, кто замокрил Кабана. Оно и ежу понятно, что кучей урыли. Всех достал паскуда. И на меня наезжал. Базлал, что моей «репой» сторожевых псов похарчит…
        - А за что?
        - Не шестерил ему. Вот и взъелся! Да только не обломилось меня урыть, самого уделали. Зверюга был редкий. Таких не жаль.
        Ольга молча сочувствовала поселенцу. Она понимала, что уберег ее от неминуемой смерти, ведь, успей волчица на миг раньше Гошки, Ольга не смогла бы опомниться. Что там волчонок? Он слегка ободрал бедро. Оно быстро зажило, и баба о нем даже не вспоминала.
        Гоша ходит по квартире как потерянный. Вон на диване лежит Ольгина расческа, на умывальнике ее зубная щетка. Там, под койкой - тапки, которые она носила. Да и ужин некому приготовить. А ведь привык к ее заботе, вниманию. Гошка скульнул забытым щенком. Как хочется мужику, чтобы его снова погладили по кудлатой голове, как ребенка, и, слегка ущипнув небритую щеку, сказали тихо: «Гошенька, чертушка, а ведь ты самый лучший на свете. Жаль, что не все это видят и знают; что равного на всей земле нет..».
        А уж как хочется быть лучшим хоть для кого-то! «Может, к Анне подвалить? Но зачем она мне? - представил бабу, и поселенца тут же передернуло. -
        Her! He надо! Лучше к Любке! С этой хоть какой-то толк, но именно она несколько раз видела меня с Ольгой. Конечно, не поверит, будто не грешен. По себе судить станет! - заглянул в стол, а там ни куска хлеба, пусто. - Хочешь, не хочешь, надо идти на пекарню». Гоша одевается, идет знакомой дорогой.
        - Чего ж один возник? Где потерял свою охранницу? Иль пропил? - встретили бабы на пекарне.
        - Она уехала домой, в Октябрьский. Кто я для нее? Инструктор, с ней не пофлиртуешь. Моложе меня намного, еще борьбой занимается. Мне только того и не хватает. К ней мужики на пушечный выстрел не подходят. Хоть и молодые, а не рискуют, здоровье берегут. Я что, дурнее их? - ущипнул Любку за задницу, давая понять, что не прочь встретиться, провести вместе ночку.
        Пекариха оглянулась:
        - За хлебом намылился?
        - Не только, - ответил тихо.
        - Возьми из последней выпечки, с полки. А я через пару часов освобожусь. Только в этот раз не линяй никуда из дома. Не то поймаю, запеку вместо сосиски в каравае.
        - Да где ж ты видела сосиску в сапогах и брюках? - рассмеялся мужик.
        - Долго ли раздеть? - подбоченилась Любка.
        Зная, что этой бабе от шутки до дела - одна секунда, Гоша бегом выскочил на крыльцо, держа в руках два горячих каравая, и едва не сшиб с ног поднявшуюся на крыльцо Анну.
        Он не узнал ее и оглянулся на знакомый голос:
        - Вот чучело! Уже и отсюда выкинули тебя?
        - Дура! Колода гнилая! Меня не выгнали, сам спешу.
        - Куда теперь торопишься? Иль каждую одиночку по очереди навещаешь?
        Гошка вгляделся: Анна или нет?
        На ногах туфли. Чулки не морщинятся на коленях. Теплый костюм ловко пошит по фигуре бабьей. На шее цветастая косынка, аккуратная прическа на голове. В руках сумка, но не потертая, старая, а новая яркая. Анна даже губы подкрасила и смотрелась совсем иной, опрятной, подтянутой.
        - С какого праздника вырядилась? Иль замуж вышла? Может, опоздал с поздравлением?
        - усмехнулся поселенец.
        - Да за кого выходить замуж? Мужики поизвились. Нет их здесь. Одни алкаши! Им бутылка милей бабы. Ну, еще кобели, навроде тебя, которые баб чаще носков меняют. Такие самой не нужны.
        - Глупая ты, Анька! Ну, что мелешь? С кем меня видела, что зряшное плетешь? - возмутился Гоша.
        - Ни одна я, весь поселок видел, как кралю- в лодке по реке катал. Все кусты и кочки обваляли с нею! - покрылось лицо пятнами. Анна выдала себя с головой.
        - Значит, я - в спросе! - рассмеялся человек, радуясь, что даже Нюрку проняло его равнодушие. «Вон как следить за собою стала. Уже на бабу похожа, а не на чучело с огорода. С такой можно вечерок скоротать», - подумал Гоша озорное.
        Он шел домой, не оглядываясь и не зная, что вслед ему смотрела с крыльца пекарни Анна, и злые слезы текли по напудренным щекам. Обидно было, ведь вот и ее, и Степку к нему потянуло. Признали его, не посмотрели, что поселенец, а он сбежал от них, перестал навещать, что-то оттолкнуло.

«Конечно, у меня ребенок! В поселке полно одиноких баб. Этому уже своих мало, чужую приволок, на виду у всех ее катал. Про меня думать забыл.
        А соседки, те, что видели у нас Гошку, нынче потешаются. Смеются надо мной. Ну, почему я такая невезучая? Вот приоделась как все, а он все равно не глянул, только высмеял, чума косматая! Он -
        не спросил. Да я, если захочу, десяток таких Гошек заимею!» - вытерла слезы и вошла в пекарню.
        Гошка заранее готовился к встрече с Любкой, накрыл на стол. И баба не обманула, пришла, как обещала.
        - А знаешь, поселковые радуются, что тебя в рыбнадзорную инспекцию взяли. Чего греха таить? Ты уже свой, договориться можно будет. Не то, что с прежними! Их никто не сумел уломать, а людям жратьнадо. Как безрыбы в зиму оставаться? На одной картошке и хлебе? Говорили, убеждали, уговаривали, но нет, не обломали. Вот и кончилось терпение, когда половину поселка мужиков пересажали! Самих урыли и правильно сделали! - тарахтела баба.
        - Ты так думаешь? - поперхнулся хлебом Корнеев.
        - А тебе не жаль тех, кого за рыбу на зону отправили? На два, на три года? От семей, от детей отняли! Иль те инспекторы рыбу себе не ловили? Или только им можно?
        - Люб, ты зачем пришла? Уламывать меня заранее? До нереста есть время, успеем поговорить, - погладил крутой бабий зад.
        Любка сразу сменила тему. Голос бабы стал тихим, воркующим:
        - Сколько ночей тебя вспоминала, зайка. Все ждала, когда придешь. А ты никак не шел. Мучитель! Иль вовсе позабылся со своей залетной? Знаю, что она из Октябрьского, но и меня нельзя бросать такнадолго, - упрекала Любка.
        - Ты ж сама велела не подавать виду, не выдавать тебя. Ведь я - поселенец, вроде недочеловек! - усмехнулся горько и почувствовал, как погасло желание к женщине.
        - Гошка, ну что же ты? - тормошила его баба.
        - Погоди, перекурю. Забыть надо. Иначе не смогy, - встал с постели, вернулся на кухню.
        - Зайка, ты чего? Иль впрямь на чай позвала. Я на другое рассчитывала.
        - Люб, а что про меня трехнешь, если браконьеры? - спросил глухо.
        - А зачем убивать? С тобой договориться можно;
        Ты умный, зону прошел. Зла никому не сделав и тебя никто пальцем не тронет.
        - Смешная! Для чего меня в рыбоохрану взяли. Чтоб местных ублажать?
        - Так не за «спасибо»! Тебе «бабки станут давать.
        - Не дошло! Ты-то чего про мужиков печешься.
        Кто они тебе? - глянул пытливо.
        - Не о них, о тебе думаю загодя.
        - Так я и поверил! - рассмеялся Георгий.
        - Не век в поселенцах дышать станешь. Освободишься, нормальным человеком будешь.
        - И что тогда? - спросил глухо.
        - Открыто сможем жить. Семейно, как все нормальные люди!
        - А ты меня спросила?
        - Или откажешься? Я ж тебя задавлю, гада!
        Я ж все обсчитала загодя! За четыре зимы, что ту в инспекторах дышать будешь, мы наберем и на квартиру, и на колеса. Я сама «навары» твои сберегу. Скажу тебе, сколько с кого снимать надо. Когда освободишься, уедем на материк. При «бабках» где угодно осядем и задышим кучеряво. Или что не так, зайка? Выходит, ты уже все обсчитала и порешала без меня? А я, дурак, сопли пустил, размечтался, что тебя ко мне потянуло по-человечески, без выгоды.
        - Ты что? Оскудел на головку? - отшатнулась Любка враз. Она сидела у стола полуголая, рыхлая, увядающая баба и с удивлением смотрела на поселенца. - Чего кобенишься? Теперь все так живут. Для постели у меня и без тебя сыщется батальон. Было б желание. Я берегу себя, чтоб с тобой на материк податься. Давай копить вместе, на одну книжку. Так но лучше и неприметнее. Никакая проверка не подымется, и менты не додумаются. Потому заранее афишировать не надо, а потом сразу оба вместе уедем. А как ты хочешь? - вспомнила о Гоше.
        - Не нужна мне семья. Особенно такая, в какой на годы вперед высчитали. Вот только главное забыли, самого не высчитала!
        - Как это? Конечно, с тобой! Даже расписаться согласна! Иначе, что я скажу? Кем тебе прихожусь? Пора нам с тобой определиться заранее!
        - А если меня убьют? - спросил Гоша.
        - Кто? За что? - непоняла Люба.
        - Ну, если не соглашусь на «навары»?
        - Разве ты псих? Кто ж от денег откажется?
        - Прежних инспекторов не сфаловали!
        - Где они? Иль ты следом за ними согласишься?
        - Я еще ничего для себя не решил. Не хочу спешить. А уж если надумаю, то сам, без чужой помощи, - глянул на бабу с насмешкой.
        Та поняла.
        - Так ты не хочешь? А я думала, обрадуешься! Ну, смотри, прокидаешься! Больше не предложусь. Ко мне что ни день в хахали возникают. Тебе не ровня, даже начальники. Ты против них во всем слабак.
        - Зачем меня, а не их обсчитала? Иль тоже не согласились с твоей мечтой? - съязвилГошаи влезвбрюки, надел рубашку.
        Люба натянула платье и, оглянувшись на поселенца, обронила вполголоса:
        - Нету от тебя проку. Ни в чем! Вовсе скис! - неторопливо оделась и вышла из дома в ночь, прикрыв за собою дверь.
        О продолжении отношений не говорили. Не стало смысла. Они расстались молча и навсегда.
        Гоша целыми днями пропадал на своем участке. Расчищал реку и притоки от коряг и затонувших деревьев, готовился к предстоящему нересту рыбы.
        Домой возвращался по сумеркам. Он сам себя за жал работой, чтобы быстрее скоротать время, считал его уже не на дни, на месяцы и радовал что путь к воле становится короче.
        Милиция Корнеева не могла застать дома. По ленец уходил на реку с рассветом, когда поселок е спал. Ложился в постель, когда во всех окнах у было темно.
        Время шло быстро, но однообразно. Гоша себя загнал в жесткие рамки и работал, сократив отдых до предела. Изредка он появлялся в магазин набирал продуктов и снова спешил на реку. Корнева никто не гнал туда, никто от него ничего не требовал. Поселенец убегал из дома от своего одиночества. Здесь, на реке, он был нужен, а вот в поселке и дома - никому. Никто не ждал его, не приглашал в гости, не назначали встреч, и мужик постепенно дичал, научился разговаривать с лодкой, рекой, птицами. Выходя на берег отдохнуть, гладил дерево. Шутил с ними по-своему. Завидев бурундуков, кормил их сахаром и предупреждал, уговаривая каждого:
        - Гляди ж, рыжий змей, не попадай в бабьи лапы. Не то обсчитают и тебя! Разуют, разденут, не спросив согласия. Так ты уж лучше холостякуй, как Слышь, чумарик? На хрен нам бабы? Одна морок от них! - добавлял такое, что бурундук сахаром д-вился.
        Гошка после Любки и вовсе перестал доверят бабам. В пекарню не ходил. Хлеб покупал в магазине, а встречаясь с пекарихой, отворачивался, словно никогда не был с нею знаком. Баба презрительно поджимала губы, но задеть Гошу побаивалась, знала, может облажать круто.
        Поселенец долго ждал звонка Ольги, но та не спешила объявляться, и мужик поверил, что забыла она его. Но однажды вернулся домой и только сел поужинать, зазвонил телефон. Гоша был уверен, что это участковый. Он взял трубку и услышал голос Оли:
        Привет, лапушка! Как ты там, кореш? Не забыл меня? Узнал?
        - Ольга, что так долго не объявлялась? - дрогнулголос человека.
        - Надоедать не хотела.
        - А я все время ждал! Думал, что забыла меня Совсем.
        - Ну, что ты! Каждый день вспоминаю!
        - И все матом? - улыбнулся Гоша.
        - Зачем так? Скоро путина, начнется нерест. Береги себя, слышишь? Я очень хочу, чтоб ты выжил. Не лезь «в бутылку» с поселковыми. Закончи сезон спокойно. Дай возможность провести отпуск у тебя, Гоша.
        - Хорошо! Я постараюсь ради этого, - пообещал Ольге.
        Они еще долго говорили, обменивались новостями, обсуждали наболевшее. Когда закончили разговор, трубку класть на рычаг не хотелось.
        - Оль, так хочется увидеть тебя! Соскучился как по родной сестренке. Веришь?
        - Я тоже, - услышал тихий ответ. - Одно утешает, когда начнется нерест, время полетит вприскочку. Не только недели, месяцы не заметишь. До осени оглянуться не успеешь. Лишь бы у тебя все благополучно обошлось. Я звонить буду! И ты не теряйся. Если не в общагу, хоть на работу мне брякни. Договорились? Запиши мой номер, - продиктовала и, попрощавшись, положила трубку.
        А через неделю Гошка сел в лодку и только вывел ее на середину реки, увидел
«гонцов» горбуши, первый косяк рыбы. Он был небольшим и все же пробился «уже к самому поселку. Гоша улыбался. Радовался, наконец-то дождался начала, и теперь осторожно вел лодку следом за косяком.
        Рыба шла по расчищенному руслу реки без препятствий, легко подплыл косяк к перекату, и тут Гоша увидел, что рыбины не пошли в обход по глубокой
        воде. Они пробивались по гальке, протискиваясь между камней, перескакивали мелководье. Спешили к нерестилищам, откуда три года назад вышли в вот оно, это место! Песчаное дно усеяно мелкой галькой. Сколько таких искусственных нерестилищ сделал поселенец своими руками! Пусть ни все обживут горбуша и кета, хотя бы часть, но и такое в рад человеку, все не зря старался.

«Надо в устье наведаться, чтоб не перегороди пограничники своими сетями путь косякам. До «большой рыбы» уже не больше недели осталось. Так говорила Ольга. А она тут работала, знала что и как тут проходит, - видит Гошка, как большая серебристая горбуша ткнулась в песок, пока не выкопала ямку. Рядом с ней в томительном ожидании - самец, торопит подругу, подталкивая в бока, чтоб та поторопилась выпустить икру.

«Ишь, хмырь горбатый, туда же! В мужики прибился. Детвору заиметь вздумал! Хотя, что собой представляешь? Глянь на себя, черт пучеглазый! Куда спешишь? Ведь вот справишь свое мужское и отстанешь хвост как последний фраер! Помянуть станет некому. И если б не мальки, кому ты сдался б? 3ачем жил? - задумался человек о своей судьбе.
        У тебя мальки останутся, а у меня и головастиков будет. Все мимо прошло, пролетело через штанин Вот и посуди, кто с нас нужней и от кого проку больше. Ты свою бабу аж из морей сюда привел, а у мен одни отставки», - махнул рукой досадливо и почуствовал на себе чей-то взгляд.
        Корнеев оглянулся на берег, увидел старика Селюкина. "Тот позвал Гошу:
        - Заруливай ко мне! Обмоем начало путины! - показал бутылку водки.
        Гоша подвел лодку к берегу, вышел, присел рядом. Селюкин вытащил из кармана стакан, налил, подал поселенцу.
        - Пей, - предложил негромко.
        Неохота! Да и работа есть, управиться б к вечеру и отказался от угощения.
        Гош, поговорить хочу с тобой.
        Валяй!
        Сам знаешь мою семью. Одних мужиков четверо, да жены, столько ж будет. Внуков уже имеем, заработки - пыль.
        - Что хочешь от меня? Я твоих детей и внуков № стружил. Сам нарожал? А зарплаты теперь всюду жидкие.
        - Так ты помоги!
        - Чем?
        - Не секи нас! Дай возможность наловить рыбы. Конечно, не горбушу. Следом за ней кета пойдет. К зиме запасти хочу, все ж не единой картошкой давиться. Детей жаль, сами уж ладно, - вздохнул тяжко.
        - Пойми, я не могу разрешить. Увидят поселковые и скажут, чем мы хуже? Почему Селюкиным можно, а нам нельзя? Что будет, понимаешь? Всяк свою сеть поставит и тоже для семей. Не могу разрешить. Да и не мое это!
        - Я ж не на халяву. Заплатим!
        - Не возьму. Не могу. Не хочу на зону возвращаться, а увижу, что самовольно ловите, сообщу куда надо!
        - Шутишь? Иль тебе чужое жаль, ведь не у тебя возьмем. Ты-то сам кто? Небось, не с добра воровал. Не хватало? А теперь нас ментам сдавать? Подумай, что ты сморозил? Иль мозги заклинило? Я ж к тебе по-хорошему, какксвоему. Добро не знал бы меня, здесь же все, в одном поселке мучаемся. Ну, как в зиму без рыбы оставаться?
        - Отнерестившуюся бери! Другую не дам.
        - Кому она нужна после нереста? Ее даже собаки не жрут: гниль и труха. Это едино, что падаль жрать! - возмутился старик.
        - Я свое сказал! - встал Гоша.
        - Ох, и зря гоношишься! Мы ведь и не так гордых обламывали! Против всего поселка не п прешь, кишка тонка! Другие с тобой разговаривать не станут! - окинул поселенца злым взглядом резко встав с земли, пошел в поселок.

«Хрен вы из-под меня откусите! Никому не о ломится. Я здесь хозяин!» - вернулся инспектор в лодку.
        Через три дня Гоша решил посмотреть, как идет рыба в устье. Косяки ее с каждым днем увеличивались, рыба шла плотно, Корнеев не уходил с реки. Одного не мог понять, почему не начинаете сплошной нерест, о котором так много слышал в инспекции.
        Человек поехал к устью Широкой, не спеша опускался вниз по реке на веслах. Мотор не заводил чтоб ненароком не травмировать и не губить рыбу, Гоша держался близко к берегу, и лодку хорошо скрывали от глаз деревья.
        До пограничной заставы оставалось совсем немного, когда Георгий услышал громкие голоса и смех:
        - Да тяни живей! Чего застрял? А то к обеду уха не сварится. Шустри, говорю!
        - Кончайте базар! С чего развонялись? Нагрянет какой-нибудь гад и всех за жопу возьмет.
        - А для чего у нас автоматы? На всех козлов хватит пуль! Никого не обидим, каждого накормим досыта!
        - Ну, давай второй конец сети вытаскивай на берег!
        Гошка заторопился. Не успели пограничники вы-; тащить сеть, как поселенец оказался рядом.
        - О! Инспектор прибыл! Легок на помине!
        - Сам пришел иль черти принесли?
        - Живо выпускайте рыбу обратно! - почернел с лица Гоша.
        - Чего? У тебя что, «крыша поехала», придурок? Иль ты забыл, кто мы? А ну, проваливай отсюда! -
        подошел к инспектору грузный верзила и хотел схватив Гошу за шиворот, зашвырнуть в реку под дружный хохот.
        Но он не знал, на кого нарвался. Верзила еще не успел взяться за Гошу, как удар сокрушительной силы сшиб его с ног и, закрутив в спираль, сбросил прямиком в сети на выловленную горбушу.
        Ребята-пограничники онемели от удивления и мигом умолкли. Ведь верзила - сержант, уже три года подряд держал верх над всеми солдатами. Он материл и бил, отнимал деньги и посылки, хамил офицерам, и все безнаказанно, потому что имел непобедимые боксерские кулаки. Тут же он потерпел оглушительное фиаско и теперь не мог выбраться из сетей, тонул в рыбе, захлебывался в слизи и чешуе, отчаянно, грязно матерился, просил о помощи, но никто не спешил к нему на выручку.
        - Ну, что козлы? Кто следующий? - гаркнул Гоша, но желающих не нашлось.
        Корнеев включил рацию и сообщил в инспекцию о случившемся.
        - Высылаем катер вместе с милицией, - последовал ответ.
        От заставы к ребятам вскоре прибежал заместитель командира. Гоша издалека узнал его.
        - Что тут случилось? - спросил офицер у всех.
        Поселенец отвернулся. Офицер подошел вплотную:
        - Зачем разыгрываете комедию? Мстите за недавнее? Пакостный человечишко! Или не знаете, что у нас есть своя квота на лов рыбы для питания солдат? Мы - не браконьеры! И не вам, зэку, указывать нам, защитникам отечества!
        - Захлопнись, мразь! Мокрожопый лидер! Тебе ли базарить? Еще откроешь пасть, до самой вонючки ее порву! - пригрозил поселенец.
        Офицер, заикаясь, возразил. Потом вдруг вспомнил, что его обозвали лидером, вскипел и приказал ребятам успокоить и охладить гостя, кивком на реку
        указал. Тут Гоша опередил, поддел офицера под подбородок. Тот лишь подошвы показал и тоже ухнул в сети.
        Инспектор сел на берегу, спиной ко всем. Злил «Нерест только начался, а уже воруют! И главное кто? Пока я с ними разборки устраиваю. Что твориться на Широкой, возле поселка? Надо ночью дежурить, ловить у костров на разделке рыбы», - дум поселенец и слушал, как пограничники вытаскивали из сетей офицера и сержанта.
        - А ну, шмаляйте на берег, отморозки! Оставить всех на местах, пока вас всех не продырявил! - схватился за пустую кобуру.
        Пограничники бегом выскочили из реки.
        - Ты, полудурок, кончай цирк ломать! Не то сраку твою так уделаю, всей рыбе на смех! Понт хмырь корявый? Чего под нас копаешь? Мы обсохнем, а вот ты сгниешь до осени. Кибенизируйся сюда, пока тебе кислород не перекрыли! У нас все свои! А ты, падла вонючая, завтра будешь в зоне «параши» ложкой говно хавать! - вопил сержант сетей, в которых окончательно запутался.
        - Инспектор, давай расстанемся миром. Линяй ты от нас! И скажем, что произошло маленькое недоразумение, которое мы сами меж собой уладили.
        Ну, к чему нам, соседям, враждовать? Тебе что, мало рыбы? Да ее прорва! Всем хватит, - уговаривал майор.
        - Иди ты в транду! - ответил Гоша на все увещевания офицера. Ребята-пограничники громко рассмеялись.
        - Чего ржете, дурье? Не меня, вас за задницу возьмет рыбнадзор! Вы ловили!
        - А кто приказал? - подал голос кто-то из пограничников.
        - Не домой, вас хотели накормить! - подал голос офицер и перевалился через сеть, подплыл к берегу.
        Следом за ним выбрался из сетей верзила. Он отжал рубашку и, подойдя сзади, поддел Гошку сапогом под зад. Тот, распластавшись по-лягушачьи, плюхнулся в сети ничком. Попытался вскочить, но, поскользнувшись на рыбе, упал снова. Ухватился за край сети, выскочил в реку, но тут же увидел, как Юрзила взял в руку кол, которым крепили сеть. Глаза сержанта налились кровью, он не умел прощать поражений и собирался свести счеты. Но в это время из-за сопки показался катер рыбинспекции. На борту стоял Александр Иванович Назаров.
        - Самого черти принесли! Ну, теперь накрутит Кишки на кулак! Этот просто так не появится. Как Пипок обдерет! - ворчал майор недовольно и прикрикнул на сержанта, - ну, что стоишь как фалус? Выброси дубинку! Иначе такое наклепают, до смерти не очистишься! Всего в фекалиях изваляют. Это ж Самые поганые люди, рыбинспекторы! Им мало вместе со штрафом шкуру с задницы содрать, еще потребуют, чтоб им спасибо сказали. Слышь? Иди ты Отсюда, подальше с глаз, от беды. Не то ляпнешь, и все лопухнем.
        Но не успел сержант уйти, его остановили и попросили задержаться.
        Александр Иванович Назаров внимательно выслушал Корнеева, потом - ребят, офицера. Вытащил из папки акт о нарушении, проставил номер и попросил пограничников пригласить сюда командира заставы. Назаров тем временем заполнял бумаги.
        - И сколько с нас? - затянул майор.
        - Штрафные уже заполнил. Это заявление о привлечении лично вас и сержанта к уголовной ответственности! - холодно ответил Назаров.
        - За что? - вобрал голову в плечи офицер.
        - Вам объяснят, - пошел навстречу командиру заставы.
        - Георгий, вы составили акт? - подозвал поселенца Назаров, переговорив с командиром.
        - Да, только фамилии надо поставить.
        - Давайте, я их впишу! Все вместе сегодня передам в прокуратуру. Пусть там разберутся. Нам сообщат результат, - сказал человек и спросил: - у тебя в поселке? Спокойно или нет?
        - Сегодня ночью пойду дежурить. Уж слишком подозрительная тишина на реке.
        - А ночью на костры станешь охотиться?
        - Конечно, иначе как рыбу будут потрошит Тут-то я и нагряну! - говорил Гоша тихо, так, что слышал его лишь Назаров.
        - Будь осторожен! Помни, у них ножи! Кета оружие возьми с собой. Мало ли что, на всякий случай, - глянул на пустую кобуру, усмехнулся, - поселковых не проведешь! Народец тертый.
        Гошка рассказал Назарову о разговоре с Селикиным.
        - Вот этого змея больше других берегись! Всем нутром чую, что двоих инспекторов именно он убил с помощью сыновей, но ни свидетелей, ни доказательств. За руку тоже не поймали, а убеждения к документам не пришьешь. Вот и ходит на воле. Будь осторожен, ведь бытует средь нас, рыбинспекторов нехорошее поверье. Пусть оно в твоем случае н оправдается.
        - Это вы об обязательном третьем покойник среди инспекторов? И что этой жертвы требует сам река Широкая? Но ведь это просто легенда. Красивая и грустная. Она давно устарела, теперь другие времена настали. Кто поверит в старую брехню? - сморщился Гоша.
        - Хорошо, что не суеверный, но другие твоего участка неспроста боялись. Видишь, вот этих ребят.С виду нормальные люди, а прижми, убьют запросто. Не мирятся с теми, кто на их пути стоит, потому что свое пузо всегда ближе. Вот и сегодня говорят, будто ты им за прошлую встречу мстишь, когда деньги у тебя забрали.
        - Я о том давно память посеял! - слукавил поселенец.
        Назаров усмехнулся, не поверив Гошке, и сказалему:
        - Здесь сам доведу, а ты вернись на реку, проворь Белую. Там браконьеров тьма! Пока ты тут, они свое уже начерпали. Их лучше днем ловить, ночью труднее. Поезжай, и чуть что, звони! Договорились?
        Гошка не стал мешкать, поехал в Усть-Большерецк.
        Как часто он благодарил Ольгу за то, что та во время своего пребывания показала поселенцу все излюбленные места браконьеров и даже отметила их на Гошкиной карте, обозначила фамилии.
        Теперь поселенец знал все. Поселковые мужики не меняли мест лова, не уступали их никому. Случалось, дрались за них. Научились закапывать в ямы выпотрошенную рыбу, но гнилостный запах выдавал. Появлялись инспекторы - браконьеры уходили, меняли место лова. Так длилось много лет. Рыба за осень поедалась медведями и другим таежным зверьем, любившим лосось с душком. За зиму выветривался и вымораживался запах, а летом поселковые браконьеры снова возвращались насвои месталова.
        Поселковый люд мог передраться и переругаться меж собой вдрызг. Но стоило появиться инспектору рыбнадзора, все поругавшиеся объединялись против него. Ведь он был общим, самым лютым врагом. Его одинаково свирепо ненавидели всем поселком. Исключением не были даже дети, стрелявшие в рыбинспекторов из рогаток. Старухи кидали в них палки и камни. А сколько мата и проклятий сыпалось им вслед? Какие гадости устраивали и мстили на каждом шагу, какие мерзкие кляузы посылали по всем инстанциям? Все это не описать.
        Гоша был наслышан обо всем.
        Вот и начало его владений. Здесь Широкая делала крутой вираж, а вон там, в распадке, какой уж год
        подряд ловили рыбу братья Токаревы, Егор и Федор; Ох, и гады! Горбушу они не брали, только кету. Все чердаки ею завешивали, но сначала солили и коптили рыбу. Икру - в бочки и ставили их в подвалы. Это для себя, на зиму. За пару недель управлялись. Дальше промышляли на продажу, брали только икру. На нее всегда был спрос, а цена не падала.
        Конечно, продавали дешевле, чем в магазине.; Свойская, домашнего приготовления была не только дешевле, но и вкуснее, хорошо хранилась и шла на базаре на ура. За осень выручали столько денег, что их хватало безбедно прожить зиму и весну, купить все необходимое.
        Гоша узнал все тонкости жизни поселковых мужиков. Знал, кто раньше других появится на реке и, не колеблясь, ничуть не сомневаясь, пошел в распадок, где за лесистым боком сопки стояла палатка из, маскировочного брезента, едва различимая меж хмурых елей.
        Кета уже пошла, но косяки пока были редкими, слабыми. На такие сети не ставят, ждут. По теплой погоде рыба идет дружно. Не надо по десятку дергать из реки. Выволок сети пару раз по утру - до обеда потроши. Потом еще тройку заметов, лишь бы пупок не сорвать…
        В палатке Токаревых пусто, но кто-то недавно здесь побывал. На столике в сковородке еще теплая 1 жареная рыба. На костре управлялись, значит; завтра или послезавтра переберутся мужики с мечтой прожить здесь все лето.
        Гоша заглянул в палатку и услышал за плечами:
        - Чего тут шаришь, хорек? Поселенец оглянулся, увидел старшего из братьев, Федора.
        - Куда хочу, туда войду. Это мой участок! - приметил в руках мужика карабин. - Охотником заделался? - дрогнула струна внутри, что ни говори, оружие серьезное.
        Да вот, промышляю, - буркнул глухо.
        - И кого?
        - Таких, как ты!
        - Что проку от меня? - заметил злые огни в глазах мужика.
        - Не уважаю, когда у меня промеж ног всякие шмыгают. Пшел вон отсюда! Ты кто есть, что у меня шмонаешь? Вор из воров, срок тянул, тебе ли в моей заднице носом ковыряться? Валяй, покуда не достал вконец! - повысил голос Федор.
        - Ты меня не говняй, чистюля! Кто рыбу жрал? Иль тебе запрет неведом? Иль ты лучше других? Мне плевать на все твои заслуги. А ну, снимай палатку и пыли домой, в поселок! - разозлился Гошка.
        - Это ты, шпана, указываешь мне? - удивился мужик неподдельно и взял карабин на изготовку. - Если по счету три не сгинешь отсель, завалю козла, как зверя!
        Гоша достал нож из-за пояса. С ним он не расставался с самой зоны.
        - Федя, убери свою берданку! Даю слово, бзднуть не успеешь, наколю как падлу и урою! Дошло? - улыбался поселенец спокойно.
        - Давай отваливай! - повторил Федор, взяв Гошу на прицел.
        - Я предупредил тебя!
        Корнеевпропустил нож меж пальцев, крутнул. Короткой молнией сверкнуло лезвие и воткнулось в сгибе руки, державшей карабин. Рука мигом ослабла, разжалась, выпустила карабин. Тот грохнулся на ноги человеку. Федор заорал от боли.
        Гошка выдернул нож из руки мужика, обтер кровь с лезвия. Она капала с пальцев, и Федор, увидев залитую кровью руку, испугался.
        - Не ссы, грозилка плешатая! Вон костер твой, там еще теплая зола. Присыпь и остановишь свои сопли. Но знай, я только предупредил тебя. В другой раз ожмурю без шуток. Я не прощаю, когда мне грозят
        и держат на прицеле. Не приведись, поймаю тебя к рыбе - не руку, башку отсеку! От меня не слиняешь. И еще, чтоб сегодня тебя тут не было! Хиляй в поселок. Иначе принесут паскуду уже жмуром!
        - Чтоб ты сдох, проклятый зэк! Зачем свалило на наши головы? Сегодня мне не повезло - твоя верх, но погоди! Мои враги побед не празднуют! - встал от костра и только выпрямился, получил уда(в подбородок. Федор отлетел к елке, ударился голо вой об ствол.
        - Я тоже помню своих врагов! - услышал тихое
        Токарев не скоро ушел со своего места. Кряхтя и матерясь, долго собирал пожитки, снимал и сворачивал палатку. Он понял, что поселенец приедет! сюда, чтобы проверить, как выполнено его слово. И уж если поймает на рыбе кого-то из Токаревых, пощады не жди! В бараний рог скрутит всех. И никто не поможет, не выручит.
        - Хитер Рогачев! Неспроста в инспекторы поселенца сунул, чужого всем. Со своим, поселковым, можно было бы поговорить по душам. С этим зэком исключено! Он - хозяин здесь! Видали его! Не успел появиться, уже хозяином заделался! Ничего, не таким хребты ломали! - ворчит Федор, укладывая палатку в мешок. - Придется искать другое место. Дальше по реке, в верховьях, куда не заглядывает поселенец.А рыба? Будет ли она там? И как перетащить ее домой? Конечно, в лодке и ночью, другого выхода нет,
        - вздыхает Токарев и, взвалив на плечо пожитки, тяжело ступая по еле приметной тропинке, пошел в поселок.
        Гошка тем временем проверил еще три стоянки браконьеров. Эти были пока пусты. Но всюду чувствовалась подготовка. Даже продукты завезли. Выкосили лужайки для разделки рыбы. Двое даже сети завезли. Их Гошка порезал основательно. Не стал дожидаться хозяев. Они могли появиться с минуты на минуту, да и через неделю наведались бы! Их визит не угадать.

«А вон и старик Притыкин. Его дом на самом берегу стоит. Всеми окнами в реку смотрит. Прямо с порогa воду из реки черпают ведрами. И не боятся, что смоет их половодьем. Хотя дом старый, особо жалеть не о чем. Троих сынов вырастил охотник. Всех выучил, дал высшее образование. Ни один не пошел и отца. Старший - капитан рыболовного сейнера, младший - инженер-строитель. Оно и невестки в них, псе грамотные, с институтами. Учительница, врач, младшая - директор гостиницы, хотя по специальности - метеоролог. Все при деле, ни одного безработного. Даже их дети с малолетства знали, кем стать. Вон Танька сама еще с горшок, а уже кошке клизму ставит, в доктора готовится», - вспоминает поселенец и видит, как жена охотника, крепкая, хозяйственная старуха, вышла с ведрами на крыльцо.
        Она увидела Гошу, поздоровалась, в дом позвала на чай. Поселенец подвел лодку чуть ли ни к порогу. Бабка едва успела зачерпнуть воду, и Гошка, глянув, рассмеялся: в оба ведра попала рыба. Она плескалась так, что брызги воды летели на руки.
        - Вот и обед пришел! Без сетей. Несите в дом, - улыбался инспектор. Он знал, старый охотник не ставил сети на рыбу. Кормился своим трудом. Ну, а коли сама рыба попала в ведра, пусть хозяйка порадуется.
        Гоша пил чай, сидя рядом с Притыкиной. Старуха рассказывала о хозяине. Тот поехал в Октябрьский сдавать пушнину. В этом году ее оказалось совсем мало. За всю зиму - два десятка соболей, с десяток норок, штук пятнадцать горностаев, немного белок, а вот лис - больше полсотни. Куропаток в эту зиму было много, вот лисы и расплодились, но их мех стоит дешево. А с выделкой мороки много. Оно и соболя принимают за гроши.
        - Видно, придется на лето в сторожа устраиваться, иначе жить станет тяжко. Пензии на лекарства не хватает - сетовала хозяйка.
        - А дети? Сыновья ваши? Иль не помогают, Ведь все - начальники, - удивился гость.
        - Разве родители на то имеются, чтоб своих, кровных обдирать? Ить наши они, родные. Грех обижать своих. Не приведись, обузой им стать. Кому такие родители в радость? Нет, покуда ноги держат; сами кормимся, - говорила женщина убежденно.
        - Другие иначе рассуждают, мол, детей родили, чтоб в старости помогали жить, кормили и ухаживали.
        - Глупство! Кому такая старость надобна, если сам себя человек не прокормит? Тогда нехай загодя уходит на погост, чтоб другим не мешать. Ить у наших ребят свои дети имеются. Кто их кормить будет? Опять же сами сыновья. Так оно и идет в этой жизни. Старики не должны проедать больше, чем зарабатывают.
        - Ох, и немногие вас поймут, - качал головой Гоша.
        - Потому как совесть потеряли старые! Пузо распустили, а в руках, кроме ложки с вилкой, ничего не держится. Да и в голове, окромя тараканьих жопок, ни черта нет! Я своим мальчишкам воспрещаю деньги на нас изводить. Нехай на себя и детей тратят. Что нам, старым, нужно нынче? На хлеб пензии имеем. А мясо, вона мужик в конце осени такого медведя завалил, что и нынче котлеты едим. Черемши по весне набрали. Картоху с капустой сама вырастила на огороде, еще и детям дали.
        - Добрые вы люди! Не всем так повезло с родителями! - позавидовал поселенец.
        - Детей не иметь, а любить надо! - ответила бабка скупо и подала Гошке в тарелке оладьи с медом.
        - Ешь, покуда горячие. Простынут, перестанут быть вкусными, - заставила бабка поесть человека. - Знаешь, как оно в жизни приключается, дед мой сказывал. По ранней весне стряслась беда. Паводок раней обычного поднял медведей с берлог. Так-то неприятность и достала зверьи семьи. Покуда мату- ха одного медвежонка унесла в сухое место, второй в берлоге захлебываться стал. Сам не смог вылезти наружу, мал был, умишка не хватало. Тут мой дед рядом случился. Выволок пискуна за загривок и отнес на сухое. На дерево подсадил на всяк лихой случай. Сам сбег, чтоб медведицу ни встренуть. Они по весне кого хошь заломают. Но видел Коля, как матуха его человечьи следы нюхала. Потом медвежонка ухватила и ходу от залитой берлоги, - рассмеялась Притыкина и продолжила: - Дед мой думал, что на том все закончилось. Ан, не тут-то было! В начале осени приволокла медведица к Колькиному шалашуцелуюколоду меда! Положила и ушла сама. У ней одна лапа кривая и двух когтей не достает. Сломала. Вот и узнавал ее мой старик по той лапе. А ведь медведи, каждому ведомо, сами мед уважают шибко. Эта колоду целиком подарила, в гостинец!
И не тронула, не попробовала сама, хоть и зверь. За медвежонка поблагодарила. Ныне люди на такое не способные. Спасибо не скажут. Так-то оно в свете перепуталось, что зверь добрее и благодарнее человека стал, - вздохнула хозяйка.
        Гоша понятливо кивал головой.
        Вскоре поселенец уехал от бабки. Он вел лодку вдоль берега и внимательно смотрел вперед. Не случайно. Вот дюралька ткнулась носом в сети. Гоша заглушил мотор, выскочил из лодки, зацепил сеть багром и только хотел достать нож, как услышал знакомый голос:
        - Гоша, не хулигань! Это моя сетка! - вышел из-за деревьев Станислав Рогачев.
        Поселенец нахмурился:
        - И вы озоруете, гражданин начальник? Вас я здесь никак не ждал увидеть.
        - Куда деваться, Гоша? С моей зарплатой как ни старайся, ни на что не хватает. Пойми верно, не
        на продажу, самим на зиму хочу запас сделать. Ин че не выдержать. У меня пацан с нехватки витаминов в больницу попал. Совестно такое признавать, а куда деваться?
        - Мне не жаль, но, глядя на вас, что скажут поселковые? Мол, одним потрафил, других за жопу взят. Нескладуха получается, хотя и отказать не могу. Здесь вы на самом виду, оттого худо. Не лучше ли ловить в Белой? Немногим дальше, зато от людских глаз. И мне спокойнее, никто не упрекнет. К тому же там через пару недель семга, нерка и кижуч пойдут на нерест. Вкусная рыба! Пацану полезная. Сам вас отвезу на нерестилище. Туда, кроме меня, никто не появляется. За три-четыре дня управимся! - предложил Гоша!
        - Ну, давай так! - согласился Рогачев и попросил: - Помоги конец сети поднять, смотаем ее и отвезем.
        Поселенец уже смотал половину сети, как увидел сзади себя лодку с поселковыми мужиками, возвращавшимися из Октябрьского.!
        - Гляди, а поселенец начальника милиции прищучил! Его сетку снимает. Совсем мозги посеял хмырь! Рогачев его в КПЗ до смерти законопатит! Ну и придурок! Нашел с кем связываться!
        - Поскорей бы Стас этого Гошку к ногтю прижал.! Нам же проще дышать станет.
        - Такого же отморозка пришлют! - не поверил кто-то из поселковых.
        - Развоняют теперь на весь Усть-Большерецк! - сморщился Рогачев.
        - Эта брехня нам только на руку! - весело отозвался Гошка.
        Вскоре они погрузили сеть в лодку, отчалили от берега и увидели катер поселковых строителей.
        - Эй, Стас, и тебя рыбнадзор прищучил? Прижми ему хвост, пройдохе! Никому от него житья нет! Сбрось его в реку, козла вонючего! Хочешь, поможем! - послышались голоса с катера.
        Корнеев зло оглядел строителей, ничего не ответил, но для себя решил, если поймает, ни одного не отпустит.
        Рогачев тоже ничего не сказал людям. Отвернулся, будто не слышал ничего.
        Гошка, приметив дым костерка за деревьями, свернул к берегу, понял, там уже разделывают рыбу браконьеры.
        Следом за поселенцем вышел из лодки Рогачев. Едва они ступили на берег, их окружил поселковый народ:
        - Что надо?
        - Зачем возникли?
        - Если на уху, проходите к костру! Всем хватит! А коли с проверкой, уносите ноги, покуда целы. Нас тут много! С вами шутя справимся. Уроем надежно. Всей ментовкой не разыщут! - вынырнул откуда-то сбоку плюгавенький рыжебородый мужичонка с грязно-серыми бегающими глазами. Он постоянно шарил по своим карманам, в которые давно ничего не клал даже по забывчивости, но все еще искал в них что-то по старой привычке.
        - Ты, дед, отвали из-под ног, не то зашибу ненароком, последний зуб сломается, - отвернулся от человечка Корнеев.
        Но мужичонка неожиданно вскипел:
        - Это ты про меня изгаляешься? Зашибить вздумал? Ну, змей проклятый, ни на того нарвался, супостат окаянный! Я тебя сверну в штопор, тюремщик облезлый! - кинулся с кулачонками на поселенца.
        Гоша отодвинул его в сторону, цыкнул грозно:
        - Брысь отсюда, твою мать! Не задевай! Тебя покуда никто не трогал, и ты не суйся, хорек плешатый! - пошел к палатке, где суетились люди. Их было много вокруг горы рыбы, лежавшей на площадке и накрытой брезентом.
        Женщины спешно потрошили рыбу, складывали ястыки с икрой отдельно в ведра и тазы. Они даже не глянули на приехавших, торопились.
        - Прекратите разбой? - заорал Корнеев. Сцепив кулаки, он подскочил к мужикам, прятавшим полные ведра икры.
        - Чего орешь, Гоша? Что тебе нужно? Зачем сюда возник? - встал перед поселенцем здоровенный мужик, которого весь Усть-Большерецк звал не иначе, как Вася. Он работал грузчиком в магазине один за целую бригаду, сам разгружал машины, таскал мешки и ящики. Человек никогда не жаловался на усталость. Силищу имел не человеческую, но никто не помнил, чтобы грузчик хоть кого- то тронул пальцем, даже по пьянке. Именно за это миролюбие и добродушие Васю очень любили поселковые.
        - Вася, это ты поймал рыбу? - спросил Гоша.
        - Я? - ответил простодушно.
        - А ты знаешь, что лов лососевых запрещен?
        - Гош, а государство подумало про меня и моих детей? Что мы жрать будем? У меня их пять душ! Все в школу пойдут. Чем я кормить стану свою семью? Ни на базар ловил!
        - Вася, всем запрещено ловить рыбу. Детям иль взрослым, без оговорок! За такое не только штраф полагается, а и под суд отдают людей. Так что прекращайбраконьерствои не доводи до беда? - предупредил Гошка.
        - Да пошел ты! А то вот наступлю тебе ногой на «репку», и не станет инспектора! Пусть запретчики попробуют пятерых ребят вырастить здесь без жратвы! - повернулся спиной к Гоше и оказался перед Рогачевым.
        - Вася, сматывайся? Пока добром просим. Ни одного тебя с реки погнали, слышь? Иначе и на хлебне будет! Уходи, линяй отсюда, пока худшего не случилось! - предупредил Стас.
        - Черт вас принес!
        - Все ловят, чем мы хуже?
        - Проваливайте отсюда! - галдели люди.
        - Предупреждаю, хоть пальцем тронете иль слово добавите, будете отвечать перед Законом за рукоприкладство или оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей! - сказал Рогачев, и поселковые тут же стихли.
        - Указ о запрете лова лососевых издавал не Гоша! Ему велено следить за его исполнением. Так что нечего на нем отрываться! И прошлым хватит упрекать! Любой из вас может оказаться в тюрьме вот за этот улов, если Гоша напишет акт. Поняли? И срок будете отбывать реально.
        - Не, мужики, нас еще пужают зоной? - вывернулся из-за спин рыжий мужичонка.
        - Да пшел ты вон отсюда! - шикнули на него раздраженно.
        - Ну, так как? Договорились? Сматываемся добровольно или составляем акт? - прищурился Гоша, оглядев мужиков, всех до единого.
        - Да будет тебе наезжать!
        - А эту рыбу, что поймали, дашь забрать? - спросила молодая смазливая бабенка. Она высоко подоткнула юбку, заголила ка общее обозрение белые красивые дат.
        Стас старательно отводил взгляд от них, от высокой груди, нежных округлых плеч, но справиться с собой было нелегко. Рогачев глянул на Гошу, во взгляде - мольба без слов.
        - Ладно, эту, что поймали, забирайте, но больше не дам! Никому - глянул на бабу, споено кнутом стеганул. Та юбку одернула со страха, села, опустив голову.
        - Давайте, мужики. Закругляйтесь! И чтоб через полчаса никого тут не было. Я проверю, - пообещал поселенец и пошел к реке, не оглядываясь. Следом шел Рогачев, спотыкаясь и вздыхая, поминутно оглядываясь на женщину, бросавшую на него озорные взгляды.

«Эх-х, хороша бабенка! Да народу много. Словом не перекинешься. Тут же из мухи слона сообразят.
        Но кто она? Наверное, чья-то жена? Одиночкам ту делать нечего. Кто ж она?» - не давал покоя навязчивый вопрос.
        - Гош, а ты всех знаешь из этих? - кивнул Стас на тех, оставшихся за спиной.
        - Там вся пекарня. В полном сборе, а с ними! Вася. Они давно кентуются промеж собой. Вот та которая просила улов оставить, - кондитер ихняя. Для детсада и школы всякую хренатень печет: булки,печенья, сушки и даже торты. Знаю их всех. А вот, тот «окурок» - в ихних сторожах! Вместе с котом на «пахоту» возникает Кошак весь в хозяина, такой же рыжий и нахальный. Мышей ловит за себя и хозяина. Тому деньги, а коту - ни хрена, хоть мужик ночи напролет спит на одном боку. Ну что тыздить на той пекарне? Муку или сахар? Кто из-за этого рисковать головой станет? Нет таких полудурков! - убежденно говорил Гоша.
        - Как зовут кондитера? - спросил Стас.
        - Женька она! Евгенья, вся, как есть! - понятливо подморгнул поселенец.
        - Давно она там работает?
        - Хрен знает. Когда стал возить им воду, она была! Бабы все к ней прикалываются ихние, - рассмеялся поселенец.
        - Чего?
        - Говорят, что тут ей в старых девах до конца века дышать, мол, замуж выйти не за кого.
        - Она - одиночка? - остановился Рогачев.
        - На то время была такой, но почти год прошел. Может, сыскала за это время. Да и что с нее взять? Вот то ли дело у тебя! Сын имеется. Баба - уж черт с ней! Их по десятку на день поменять можно, а вот сын - то как награда! Мужиком вырастет! - оглянулся Гоша. Стас шел за ним молчаливый, грустный.
        Отъехав километра три, снова приметили дымок костра. Едва подрулили, услышали громкие голоса, музыку.
        - Что-то тут рыбой и не пахнет! - крутнул носом Стас и предложил: - Поехали отсюда!
        - Давай глянем, коль нагрянули, - шагнул на берег Гоша и пошел напролом через кусты.
        Как же удивился поселенец увиденному впервые и жизни.
        На полянке, украшенной воздушными шариками и ленточками, веселилась поселковая молодежь. Ребята и девчонки танцевали вокруг накрытого стола. Рядом горел костер, здесь жарили шашлыки.
        Кто-то пел, обнявшись, другие скакали козлами под сумасшедшую музыку. Все нарядные, словно пришли на праздник.
        - Гошка, у них сегодня свой день! Аттестаты получают. Конец школе и детству! Пошли, это их день, не будем им мешать! - дернул Стас поселенца за руку, но поздно их увидели.
        - Давайте к нам! - подбежали ребята, ухватили за руки, втащили в круг.
        Кто-то сунул в руки бокал шампанского. Стасу пришлось пить на брудершафт с хорошенькой девчонкой, а Гоше - с классной руководительницей, которую для этого важного дела оторвали от приготовления шашлыков.
        - Танцуют все! - приказала белокурая кудрявая девушка, так похожая на березку. Она подошла к Стасу, и Гошка от удивления чуть не потерял челюсть.
        Стас танцевал так, что выпускники расступились уважительно. А начальник райотдела будто вернулся в юность: перепрыгивал через голову, крутился вокруг своей оси, подпрыгивал на руках, да еще в такт музыке дергал ногами. Ему аплодировали все. Стас вошел в азарт. Девушки восторженно смотрели на него, парни откровенно завидовали.
        Но вот и другие вошли в круг. Поселенец не без усмешки наблюдал, как молодые пляшут, дергаясь друг перед другом. Они выгибались, махали руками, выкручивались в штопор. И вдруг Корнеев услышал повелительное «станцуем?». Перед Гошей стоя классная руководительница выпускников.
        - Я не умею, - признался, оробев, человек.
        - А что тут мочь? Пошли, не робей! - ввел в круг.
        Гошка, как медведь, ступивший на горячие угли, начал перебирать ногами, чтобы их ему не оттоптали ненароком. Он уворачивался всем телом от танцующих рядом и поневоле неуклюже крутил задом. Руки пришлось поднять вверх. А музыка хрипела и выла на всю тайгу, сгоняя зверье в самую глушь, подальше от человеческого праздника.
        - Давай шевелись! - подбадривала инспектора внезапная партнерша. Кто сказал, что ей за пятьдесят и пора думать о пенсии? Женщина танцевала легко, свободно, без малейшей одышки, как мотылек. Ну и что, если сверкает на висках седина? Это всего-навсего заморозки, следы ушедшей зимы, их пока не достало теплом лета. Но загляни в глаза!
        В них вся душа нараспашку: звон реки и песни птиц, грозовые раскаты весны и буйство лета, в них солнце и молнии сплелись воедино. Где морщины? Какой там возраст? В женщине всегда жива весна, и никакие беды не вытравят ее из человека. Сколько азарта и огня кроется в ней, молодым лишь поучиться. Вон стали, затаив дыхание. Всякое видели, а вот: такое - никогда! Раскрепостилась, оттаяла и выдала всем на зависть! Гошке, глядя на партнершу, неловко стало, быстрее ногами засучил и, обхватив руками задницу, завилял ею по-собачьи часто. Вокруг такой хохот раздался, что любопытная сойка улетела подальше, чтобы не оглохнуть.
        Когда танец кончился, партнерша благодарно расцеловала Гошку. Рогачева зацеловали в очередь все выпускницы.
        - Счастливого пути! - желал им Стас.
        - Дай Бог вам светлой доли! - сказал Гоша.
        Их угощали шашлыками, просили побыть еще, но люди спешили, ссылались на занятость, на работу. Их отпустили.
        В поселок они вернулись уже к концу дня. Оно и немудрено. По пути наткнулись на сеть. Пока вытащили ее, появился хозяин.
        - Захар, твоя работа? - указал на сеть Гоша.
        - Моя! Мне как ветерану войны разрешила инспекция заготовить рыбы на зиму. Сам Назаров подписал бумажку. Не веришь, спроси его! - глянул на Гошу.
        Тот связался с инспекцией:
        - Разрешили? А что я другим скажу? - удивился Корнеев.
        - Говорить не придется. Весь район знает, что у нас трое Героев Советского Союза! Другие не дожили. Их восемнадцать человек было. Так вот эти трое пусть ловят, сколько им нужно! Не следи и не стой у них над душой. Не позорься и нас не роняй в его глазах. Понял? Если он скажет, сам ему привезу все, что нужно. А ты уезжай от Захара. Извиниться не забудь, слышишь?
        Гоша долго краснел и откашливался. Извиняться не любил и неумел. Этомучеловека нигде не учили. Выручил Стас. Достал сигареты и, угостив старика, предложил:
        - Отдохни, покуда сеть на место вернем. Не обижайся отец. У всех оплошки бывают. Только в другой раз не ставь сеть поперек, не перегораживай реку. Не то намотает ее на мотор катера иль лодки, порвут ненароком, - предупредил мягко.
        - Добро, ребята! Больше не оплошаю! Оно и сколько мне надо? Завтра уже уйду с реки, нам со старухой хватит.
        - Захар! Очень прошу, не дайте под свое имя ловить поселковым. Когда закончите, сообщите мне о том, - попросил Гоша.
        - Ну, у меня здесь нет родни, кто косил бы под мою фамилию. О помощи никогда никого не прошу.
        Так что с завтрашнего вечера освобожу от себя реку, - пообещал старик скупо.
        Гошка вместе со Стасом поставили сеть по ходу косяков и, объехав ее, поспешили в поселок.
        Корнеев еще издалека увидел, что на двери его дома нет замка, и заспешил, волнуясь. Уж чего только не передумал по пути. «Поселковые обчистили, тряхнули по полной программе. Покуда веселились с молодыми, браконьеры, которых с реки
«кибенизировал», свою веселуху отмочили. Давно грозились.
        А тут отсутствием воспользовались и даже скрывать не стали. Может, Селюкин, шакал, отметился? Тому лидеру в кайф мне нагадить! Спал и во сне случай караулил! Ну, погоди, козел! Уж от меня не смоешься! За все махом урою падлу!» - подгибаются ноги. Каково увидеть разоренное гнездо? Ведь столько старался, чтоб сделать его уютным и теплым…
        Подходя к порогу, Гоша чуть не плакал. Дернул на себя дверь, из коридора в один прыжок влетел в квартиру.
        - Привет! - повисла на шее Ольга.
        - Чертушка лупоглазая! Как же ты меня тряхнула! До самой горлянки! Думал, что поселковые в дом залезли и вынесли все до нитки! Чего ж не позвонила, что ко мне намылилась? Как я тебя на реке не встретил? - удивлялся и радовался человек.
        - Премию тебе привезла. Послали, не предупредив заранее. Я когда позвонила, тебя уже дома не было. Хорошо, что ключ дал от квартиры, я уже полдня здесь хозяйничаю,
        - указала на постирушки, убранную квартиру, приготовленную еду.
        - На чем приехала? Где наш катер?
        - Я на попутном. Вместе с банковскими. Их Назаров попросил прихватить меня.
        - Олька, я так скучаю! Ты моя самая лучшая премия! Спасибо Александру Ивановичу!
        - Уж не втрескался ли в меня, козленок? - сверкнули озорные искры в глазах.
        - Да что ты? Я лягушат не люблю! - рассмеялся неуверенно и, схватив Ольгу за руки, закружил вокруг себя.
        - Гошка, отпусти! Ну, что бесишься? Свихнулся на радости?
        - Еще бы! Я сегодня целый день с начальником ментовки мотался. Под охраной
«пахал».
        - А как он на тебя свалился?
        - Накрыл его как фраера! Прямо в сеть к нему запоролся!
        - Ну, и чем кончилось? Не базарил с ним?
        - Нет! Посоветовал ему уйти на Белую. Там семга, нерка, кижуч нерестятся. Пусть себе наловит подальше от поселковых. Назаров ментам разрешит. Эти только для себя берут, им не до базара. Ну, еще на Захара нарвался.
        - Знаю его. Я к нему не прикипалась. Да и сколько он возьмет на двоих с бабкой? От силы сотню рыб.
        - А что? У него нет детей?
        - Может, и есть, но старика никто не навещал ни зимой, ни летом. А дети нынешние - не приведись обзавестись! До пенсии дожить не дадут. Так вот только Притыкины на своих не жалуются. Все другие в один голос воют! Хотя оставаться в старости одинокими тоже не сахар. Верно? - подтянула к себе Гошку и, чмокнув в щеку, позвала за стол.
        Пока хозяин умывался, Ольга уже накрыла на стол и делилась новостями:
        - А у нас в Октябрьском рыборазводный завод строят, так что забот нам прибавится с его появлением.
        - Мы там ни при чем, но рыборазводчики тоже мало получают.
        - Зато им жилье дают сразу! - вздохнула женщина.
        - Тебе-то оно зачем?
        - Гошка, мне так давно хочется заиметь свой угол. Ведь я еще никогда его не имела. И хотя убеждаю
        себя, уговариваю, баба из меня лезет и просит свой домашний уют и покой. Чтоб могла отдохнуть после работы. В общаге все-таки трудно. Сама себе не хозяйка. Да и возраст уже не тот. Чужие углы не радуют, - сказала задумчиво и тихо.
        - Одно дело обещать жилье, совсем другое - дать его! Ведь в первую очередь всегда семейные идут, одиночек напоследок оставляют. А ты сорваться хочешь. У нас премиальные дают, там их не увидишь.
        - Да что премии? Где они, а где жилье? Вон завод заложили, а рядом уже дом строят. Для завод- чан! А главное, Гошка, их работников не убивают, за ними никто не охотится. Им не мстят, они живут спокойно, не то, что мы!
        - Ну, это касается лишь тебя! Не забывай, что я всего-навсего поселенец! Потому живу и «пашу», где мне определили менты. А им плевать на все наши трудности и беды. Что касается тебя, ты, конечно, права. В догонялки со смертью играть устаешь. Она может припутать в любой миг, потому что всегда стоит за нашими плечами. И я, честно говоря, очень боюсь за тебя! За себя не страшно. Я в этой жизни испытал все. Но не приведись, если кто-то обидит тебя. Я этого не переживу!
        - вырвалось внезапное откровение откуда-то из глубины души.
        Ольга потрепала Гошку по голове. Хотела перевести все сказанное в шутку, но вместо этого попросила:
        - Гоша, хотя бы ради меня, не ходи ночами ловить браконьеров! Не подходи к кострам. Люди во зле страшны! Не стоит рисковать собой.
        - Оль, а как иначе? Кому нужен осторожный и трусливый инспектор? Таких не держат. Оно и с другой стороны глянь: сами поселковые будут презирать человека, если он станет бояться ночных рейдов. У каждого своя судьба. Коли мне суждено, то выживу и здесь. Если убьют, так и от этого не уйдешь.
        своем доме могут замокрить так, что пернуть не успеешь. Сама знаешь про все. Лучше давай о другом поговорим, - предложил Гоша.
        - Ты еще не знаком с охотницей Хабаровой?
        - Нет! Говорят, что она не любит жить в поселке, а потому из тайги не уходит.
        - Она и в мое время была такой. Ее в поселок никак не выманить. Живет одиноко и никогда не тянулась к людям, к общению. Помню, я ее как-то встретила в магазине. Кончились у Анастасии дробь порох, иначе не пришла бы в поселок. Разговорились - она меня в гости пригласила и предупредила, если завтра, мол, не приду, долго не увидимся, потому что послезавтра она уходит в тайгу, свое зимовье. Я пришла. Ох, и много нужного узнала в тот день. Даже не предполагала, что старухи бывают такими умными. Она в людях хорошо разбирается, наверное, потому нет у нее друзей, подруг. Хотя в женскую дружбу она вообще не верит Ну, ты, наверное, слышал, как она зятя своей внучке выбирала?Весь район ахнул от удивления, - улыбнулась Ольга и добавила, - конечно, такую проверку не каждый выдержит.
        - Откуда на нее внучка свалилась, если баба тайге коротает век? Иль какой-нибудь престарелый медведь озверел от холостячества и подвалил Анастасии? Та, минуя дочку, враз внучку произвела на свет?
        - А ты, Гошка, не зубоскаль! Между прочим, нее есть сын. Живет в Москве, известный ученый.
        Не стал он охотником,своютропу в жизни проложил и не жалеет. Его отца знали немногие. Он, как и Анастасия, охотился, но не повезло человеку. Медведь порвал зимой, шатуном был. Сыну его тогда пять лет исполнил ось. Запомнилась ему смерть отца. Навсегда отбила от охоты. Он даже ружье в руки никогда небрал. А вот его дочка приехала к бабке на летние каникулы, да так и осталась на Камчатке. Не захотела вернуться в Москву. Хотя, спроси, чего ей там хватало? В институт поступила, так и учебу бросил Короче, бабкина копия. Забросит ружье на плечо и пошла в тайгу на неделю или месяц. Вот так и познакомилась на какой-то тропинке со своим камчадалом. Встречаться стали. А когда внучка объяв ла бабке, что выходит замуж, Анастасия попросил не спешить с решением и дать ей возможность проверить зятя. Внучка согласилась, и Хабарова повел его в свое зимовье. А через пару недель вернули они в поселок. Парень даже не зашел к невесте. Зато бабка настрого запретила внучке вспоминать тог жениха. Велела навсегда забыть. А через год девка другого присмотрела. Анастасия и его в тайгу увела Этот подольше продержался, с
месяц прожил в тайге, но тоже вернула Хабарова его и запретила к своему дому тропинку топтать. А внучка, понятное дело, - в слезы. Время идет - девка стареет, а бабка на своем стоит. Не отдает внучку, не проверив зятя. Ну хоть тресни, уперлась старая. Внучка уже и надеяться перестала на замужество. Хотя многие возле нее кружили, да только все воронье. А бабка сокола искала. Вот тут и приехали на строительство школы ребята из института. Подзаработать хотели студенты. Оно понятно. Вечером в клуб завалились гурьбой. Познакомилась внучка Хабаровой со студентом, будущим врачом. Тому, хоть сам русский, понравилась камчадалка. Встречался он с нею месяц и предложил ей руку, не зная, чья она внучка. Девка бабке уже боялась говорить о парне. Но та от людей услышала и снова увела в тайгу. А тот студент даже на опушке леса никогда не был, сугубо городской человек. «Где ему выдержать проверку Хабаровой, если двое коренных жителей срезались?» - говорили поселковые. Внучка тоже поскучнела. А дни пошли, вот и неделя, за нею - другая. Месяц прошел. Не ведет бабка парня из тайги. Уже студенты начали беспокоиться, куда
подевался их однокурсник?
        Но где найдешь старуху со студентом в глухоманной тайге? - улыбнулась Ольга загадочно.
        - Урыла она его, старая кикимора? - спросил Гошка.
        - Зачем? Через две недели сами объявились. Всего полтора месяца пробыли в тайге вместе.
        - Тоже отставку получил?
        - Нет, Гошенька! Этого парня Анастасия сама подвела к внучке и сказала: «Достойный человек! Если решитесь жить семьей, я не против. И твоего мужа уважать стану до самой смерти».
        - А почему его признала, а тех нет? - спросил Гоша.
        - Видишь ли, в тайге своя жизнь кипит. Позвала Анастасия первого избранника внучки поставить петли и капканы. Справились они быстро. А через неделю решили проверить, что в них попало? Собрали неплохо. Когда вернуться вздумали, увидели, что в волчье кольцо попали. Окружила их стая. Хабарова велела парню взять ее рюкзак, сама стала стрелять волков, пробивать путь к своему зимовью. Другого выхода нет. Тот парень должен был идти следом за бабкой, но он едва увидел просвет в волчьем кольце, бегом к зимовью поскакал, бросил рюкзаки с добычей, забыл про бабку. А когда она его упрекнула, он и вовсе домой собрался уходить. Сказал, что ни из-за какой девки не хочет рисковать жизнью. Второй посмелее оказался, но угодил в берлогу. Его счастье, что не было в ней хозяина. Медведи незваных гостей не любят, разносят в клочья.
        - Ни хрена себе! А не дорого ли заломила бабка за внучку? - округлились глаза поселенца.
        - Так он с бабкой был.
        - А если б медведица в берлоге была?
        - Ну, тогда все, конец всему. Хотя в том-то и хохма, что в пустой берлоге не повезло. Вывихнул ногу, когда в нее упал. Старуха вправила. Боль прошла быстро, но человек уже не захотел оставаться в тайге.
        Онназвалбабку сумасшедшей и решилвернув поселок один. А тут на его пути росомаха свирепый. И если б ни Хабарова, не видать бы ей поселка. Бабка сняла ее в прыжке, когда та уже набросилась напарня.Его счастье, что старуха не знала промахов,
        - А с чего признала третьего?
        - У костра они сидели. Куропаток жарили. Темно было, поздно. Устали оба. А тут мы.
        Бабка к нему спиной была. Ее он первую сгреб ведь подранок, но студент опередил зверюгу. Из карабина почти в упор уложил. С первого выстреле Бабка и не поняла, в кого стрелял парень. Лишь оглянулась, все сразу дошло. Не испугался, не побежал от зверя, не бросил бабку, хотя и новичок в тайге. Да и оружие впервые взял. Бабка Хабар свою внучку отдала ему, сказала, чтоб берегла и любила мужа. Этот сумеет защитить, не убежит и бросит в опасности. Настоящим мужиком назвался и до сих пор молодым помогает. Купила им в Петропавловске квартиру и мебель, импортную машину и каждый Новый год ездит к ним в гости. Богатая старуха, она и сегодня больше всех меха сдает. Вое деньги идут на семью внучки. На себя ничегонетратит. Конечно, с такою бабкой легковжизни устроиться. А кто мне поможет? Вся надежда толькона себя. Спросила как-то Назарова о квартире, мол, есть такая возможность или нет? Он ответил, что не только на квартиру на комнату не надеяться. Знаешь, как обидно стало? Я головой рискую по многу раз за день, а что для меня сделали? Да ничего ровным счетом. Для чего я теперь стану стараться и подставляться
под ножи и пули браконьеров? Нет! С меня хватит! - обидчиво поджала губы Ольга.
        - По-моему, бабам вообще не место в рыбнадзоре! Не для вас эта работа!
        - Ага, а мужикам доверь, всю рыбу вместе с рекой пропьют! - вскипела гостья.
        - Это ты о ком? - нахмурился поселенец.
        - Все одинаковы. Вон в инспекторах больше сот- Ии мужиков. Когда нерест лососи начинается, никого «не сыщешь трезвым.Все браконьеров щиплют и пьют.Сними до того, что в реке просыпаются. Там и трезвеют, и дышат вместе с рыбой. Я к твоему соседуСпроверкой прикатила. Целый день искала в поселке, а он в реке отмокал. Спросила, что делает там? Знаешь, что ответил? «Нерещусь!» А сам из
        - Слушай, лягушонок, с какой сырости распустила сопли? Иль завистью заболела невзначай? То на старуху-охотницу, потом на соседей. Что на тебя наехало? Хиляй сюда, на диван, расскажу, чего стоит зависть в жизни людей. Сама помнишь, откуда я тут взялся такой кучерявый? - подвинулся хозяин, дав место гостье, и заговорил. - Уж и не знаю, кем были мои родители, но имелись. Ведь кто-то ж высрал на свет! Уж лучше было б этого не делать. Я, может, видел, но не запомнил их. Но коль они меня не захотели растить, я в них тоже нужду не имел. Поначалу растила меня попрошайка. Ей на меня подавали, не скупясь. Да и кто откажет. Еслинищенкацелыми днями гнусила: «Подайте круглому сироте! Родители его бросили больного и голодного. Ни пеленок, ни распашонок нет, молока какой день не видит. Помирает от голода! Сжальтесь, люди добрые, не дайте
        помереть!» Я так и рос под тот вой. Когда на н встал, сидел рядом с побирушкой, грязный и по» голый. Сытым и одетым не подают милостыню. Когда соображать начал, стал у бабы той деньги воровать. Их у нее много скопилось. Уж для чего не знаю, наверное, на безбедную жизнь копила. И за всяк украденную копейку колотила меня нещадно. Я терпел, не знал, куда податься. Но тут из зоны вернулся сын нищенки и давай требовать милостыню. Каждый день выколачивал из нее, как из кубышки!
        А потом уходил на всю ночь. Возвращался злой и снова бабу тряс как липку. Так-то забил ее насмерть по нечаянности. Его снова в тюрягу увезли, нищую похоронили, я опять один остался. Понял, жадным быть плохо, еще хуже - завистливым. Но жрать охота, а кто даст? Начал воровать. Часто ловили, лупили больно. Один раз меня на мосту мужик поймал. Как врезал, я вниз головой и камнем в реку. На мое счастье баржа с песком шла. В нее угодил, потом жив остался. А все оттого, что взрослые не терпят воришек. Но если б кто-то из них догадался дать мне вместо оплеухи кусок хлеба…, - вздохнул Гоша. Жадность сгубила многих. Зависть не легче того. Это самые паскудные качества. Они и сегодня отравляют жизнь людям.
        - Хочешь и меня к ним причислить?
        - Успокойся! Ты пока не стала такой. Все потому, что в детдоме росла, оттого не обабилась и не опустилась, но не завидуй внучке Хабаровой. Да, ей легко живется, пока жива старуха. Ну, а не станет той Анастасии, и что тогда? Ведь к ней сватались не по любви, смотрели как на кубышку. Ведь сама эта внучка ничего собою не представляет и, в конце концов, останется одна. Бабку стоило спасать от медведя, рассчитывая на будущее, а вот внучке вряд ли помогут. Сдается, что ни в Хабарову удалась. Проверять парня она должна была сама, потому что в жизни встречаются люди хлеще
        шатунов и подранков. Всех не уложишь из карабина. Пуль не хватит. Их куда больше неудачников- женихов.
        - Гош, а ты после поселения останешься здесь или все же поедешь на материк? - спросила Ольга.
        - Загадывать не хочу. Рано!
        - Вот это уже хорошо. Поживи, присмотрись. Не спеши.
        - А куда торопиться? Моя коняга уже ускакала, давно обогнала меня. Никогда ее не догоню. Да и стоит ли?
        - Это ты о чем?
        - О молодости, о жизни! Все прошло и минуло. Ничего не исправить и не изменить.
        - Может, здесь останешься?
        - Не исключено! Всадит какой-нибудь Селюкин пулю в «репку» мне, вот и спекся Гошка! Из поселенцев в постояльцы враз свалю. Не хотелось бы, но что поделаешь?
        - Гош, а если уйду на рыборазводный завод, ты мне хоть изредка будешь звонить или забудешь наглухо?
        - Ну, как без лягушонки дышать? Конечно, позвоню.
        - А если поймаешь меня на нересте?
        - Ты что уже замуж вышла?
        - Дурило! Я - о рыбе!
        - Что с тебя сорвешь? Сбросимся с тобой на пузырек, отвезу домой, впредь сам привезу рыбы. Хоть повод будет свидеться.
        - Тебе повод нужен? Да в общагу хоть среди ночи возникай, никто не остановит.
        - Э-э, я так не хочу. Люблю, чтоб меня ждали, радовались встрече.
        - Гошка! Ну, ктонам стобой порадуется? Вот пойди мы к кострам ильнареку, нас как зверей встретят с карабинами и тоже в упор, - вздрогнула Ольга и прислушалась.
        Ей послышались шаги под окном. Тихие, осторожные, они замерли, а вскоре поспешили от Гошкиного дома к колодцу, заросшего деревьями и кустами.
        - Гош, за тобой следят!
        - Все возможно.
        - Глянь, тень перескочила забор.
        - А у нее была бутылка? Если да, то это Селикин. Он давно меня «пасет» и все грозит размазать как таракана.
        - Ты Рогачеву о том сказал?
        - Зачем? Ведь я живой.
        - Услышал, что нас двое, тут же сбежал. Испугался.
        - Этот стрелять не будет. Подпалит враз, да таи что выскочить не успеем. Правда, он не один такой приятель у меня.
        - Знаю всех! Я сама не верила, что живою уехала от них в Октябрьский.Ониобещались меня под земли достать на разборку за все разом. Честно сказать, в последнее время я боялась даже на улицу выйти вечером.\
        - Верю, Олюшка! - кивнул согласно.
        - Завтра утром отвезешь меня на устье? Там катер будет ждать.
        - Что так скоро? Побыла б денек еще.
        - Я бы с радостью, но ведь мой участок без присмотра остался. А наши бандюги не хуже этих. Стоит только отвернуться… Вот потому и дышим без друзей и подруг. Никому не верим.
        - Я завтра хочу наведаться на Белую, - сказал Гоша.
        - Сейчас рано, надо где-то через неделю. Тогда! будет в самый раз. Не знаю, в чем дело, но в Белую! не идут горбуша и кета, а в Широкой очень мало семги, нерки и кижуча. Все в Белой нерестятся, а почему так, никто не знает. Правда, старые инспекторы рассказывали, что когда они приехали на Камчатку молодыми, рыба шла валом, не то что теперь, - сказала Ольга и снова настороженно прислушались. - Опять кто-то за домом ходит. Под самым окном. Чего им надо? - нервничала женщина и вдруг предложила: - Пошли их поймаем! - поспешила к двери, не оглядываясь на хозяина.
        Глава 5. НЕСГОВОРЧИВЫЙ
        Гошка поймал Ольгу уже на пороге. Та рвалась за дом, сцепив кулаки.
        - Будь дома, сам разберусь с любопытным. Не бабье это дело с мужиками махаться и разборки устраивать! - вернул ее в коридор и заторопился за дом.
        Он только свернул за угол, как нос к носу столкнулся с рыжим бородатым мужичонкой, недавно встреченным на Широкой. Его весь поселок называл Кондрашкой. Корнеев так и не понял, имя это или кликуха, приклеившаяся к мужику, наверное, не случайно.
        - Ты, твою мать, что тут посеял, гнида портошная? - схватил за грудки и, оторвав от земли, тряхнул изо всех сил.
        Кондрашка пытался что-то ответить» но язык онемел. Заклинило глотку. Он вращал глазами, изображая негодование, попытался укусить поселенца за руку, но не достал.
        - Я те пощелкаю, все жевалки вместе с клыками в задницу вобью! Воробей абортированный! Тараканий выкидыш! Старушачий катях! Блевотина алкаша! Затычка лидера! - осыпал Гошка комплиментами незваного гостя.
        Тот синел, задыхался, дергался.
        Гошка перевернул его кверху ногами, тряхнул:
        - Покажь, с чем пришел, катях суслячий? - увидел бутылку, вывалившуюся из-за пазухи.
        Гошка, придавив гостя к стене дома, открыл бутылку, понюхал содержимое:
        - Спалить вздумал, ососок курвы? - заткнул бутылку и со всего размаха ударил Кондрашку по голове.
        Тот свалился в ноги поселенцу. Гошка позвоню Рогачеву, рассказал о случившемся. Стас прислал оперативку с двумя сотрудниками, и не успел мужи прийти в себя, как оказался в милиции.
        Утром поселенцу позвонил Стас:
        - Слушай, Гоша, напиши заявление о вчерашнем. Возбужу уголовное дело, и отправим Кондрат-, ку в зону. На его примере других успокоим. Сто раз подумают, прежде чем к тебе заявиться!
        - Нет, Стас! Заявления не надо. Куда его в зону? Это все равно, что на погост живым выкинуть! Он не продышит, откинется. А мне нужен тот грех?
        - Что я с ним стану делать?
        - Тут без подсказок. Сними с него шкуру, да так, чтоб волком взвыл. Но не кулаками! Пусть до смерти вкалывает, чтоб восполнить! Этот хмырь тюряги ссыт!
        - Он из алкашей. С него как с барбоски ничего не возьмешь, кроме анализов!
        - Жить захочет - сыщет! - усмехнулся Гоша.
        Вскоре инспектор повез Ольгу на устье. Та сидела в лодке хмурая, задумчивая:
        - Гош, а может, стоило написать заявление ментам? Поверь, недобитый враг опаснее покойника. Теперь если не сам, кого-то подошлет с поджогом.
        - Не надо дергаться! Лучшая защита - это нападение. Я придал огласке, а нынче пусть он боится. Хоть один волос с головы моей упадет, отвечать станет этот сверчок. Теперь он дрожать будет за мое здоровье и самочувствие. Метод надежный, проверенный. Его в ментовке обо всем предупредят. Мне добавлять ничего не нужно. Да и в зону не хочу впихивать. Сам ею по горло сыт. Хоть и говно этот мужик, ни мне его лишать воли. Такое хуже, чем размазать. Пусть дышит этот рыжий таракан. Как знать, кто из нас нужнее в жизни?
        - Чудак! Да разве можно прощать такое? - пожала плечами женщина и добавила: - Нельзя тебя оставлять одного!
        - Ас кем? - прищурился озорно.
        - Напарник тебе нужен!
        - Я - не лидер! Даже на зоне так не шалил.
        - При чем это? Я - о работе, - покраснела Оля и буркнула, - иль обычных отношений не понимаешь?
        - Почему? Но сама говорила, какие инспекторы с тобой работают. Кого возьму?
        - Не все такие!
        - Тогда сама перебирайся! Тут тебе и квартира без хлопот будет, и участок знакомый, и я в сиротах канать перестану! Глядишь, к концу поселения договоримся до чего-то? - осмелел Гоша инапряженно ждал ответ на свое предложение.
        Ольга опустила голову, пересела к Гошке на скамью. Обняла и, прильнув головой к его плечу, сказала тихо:
        - Останься моим братом или другом. Не обижайся, но в сердце другой живет. Давно его люблю. Он ничего не знает: не говорю и вида не показываю. Запрещаю себе думать о нем, но ничего не получается. Я и к тебе уезжаю, чтоб не видеться с ним. А он вместе со мной непрошеной тенью появляется. Гоню из сердца, а оно не соглашается, не отпускает. Так вот и живу, ненавидя себя за бабью слабость и безволие. Если б знал как трудно мне ломать саму себя. И самое горькое что все бесполезно. Годы прошли. Из моего второго «я» он стал первым.
        - Это Назаров? Александр Иванович? - спросил Гоша, дрогнув.
        - Какая разница? Он есть в сердце и в мечтах, в реальной жизни мы никогда не будем вместе. Я это
        понимаю лучше всех, но приказать себе забыть не могу. Хотя пыталась много раз.
        - Что делать, Оль? - вздохнул человек и, п, обняв за плечо, притянул к себе, поцеловал в щеку. Девочка моя, и ты с болью в сердце живешь. Жаль, что ни я эта болячка. Прости дурака за назойлив! Больше не стану докучать, но ты не забывай. И сыщешь для меня маленький просвет в своей дуй вспомни и объявись! Мне так хорошо с тобой! Ты не просто дружок, ты - награда за всю беспутную жизнь, за холод в судьбе! Я благодарю ментов за это поселение, потому что встретил тебя! С тобою я понял многое, я никогда не дорожил своей жизнью. Она - твоя! Останься в ней хотя бы другом…
        - Ты самый лучший человек на свете. Потом; не могу ловчить и врать. Пойми меня! Если б не он на секунду не задумалась бы! И прошу тебя, Гоша ты по-своему очень дорог мне, поэтому хотя быдляменя, не забывайся и береги себя. Ты - единственный мой друг, ты знаешь все обо мне. Я тоже скучаю по тебе как по дружку или братишке. Я постараюсь почаще вырываться к тебе. И если в твоей жизни появится женщина, я ей объясню все сама и не помешаю вам.
        - Не нужен мне никто! - выдохнул поселенец тугой комок, мешавший дышать. Он злился на реку и лодку, которые сократили путь и приблизили расставание.
        Гоша подвел дюральку к песчаному берегу, где! Ольгу терпеливо ожидала машина. Водитель подошел к лодке, помог женщине выйти из нее. Ольга чмокнула Гошу в щеку и, помахав рукой уже с подножки, укатила в Октябрьский.
        Корнеев курил на берегу. Ему было до чертей больно, что получил отставку у Оли.
«Другого любит. Уже давно. С этим не поспоришь. Да и чего я ждал? Она - девочка в сравнении со мной. Вся ее грубость лишь нанос! Избавь от всяких газов, дай отдохнуть, перевести дух - она ж засветится добром, - думалчеловек,глядя вслед уходящей машине. - Вот тебеИНазаров! Его такая женщина любит. А он не знаетИне догадывается. Слепой что ли? Хотя нет! У него семья, дети. Зачем человеку лишние приключения? Спокойно хочет жить. Оно и понятно», - кивает головой Гоша, согласившись ссобой, и только хотел завести мотор, увидел в паре метров от лодки капроновую сеть. Она была поставлена так, чтобы любая лодка могла пройти, не зацепив и не порвав ее.
        Поселенец достал багор и только хотел зацепить сеть, как из распадка вышли двое пограничников и бегом бросились к Гоше. Нет, они ничего не спрашивали и не говорили. Вырвав Корнеева из лодки, набросились с кулаками. Сшибли с ног и, завалив на песок, запинали ногами. Уж как только ни материлиини ругали человека.
        Было больно так, что каждый вдох казался выстрелом. Георгия пинали в ребра, топтали грудь и живот. Гошка прокусил язык и губы, но молчал.
        - Давай прорубим лодку и затопим в море! Скажем, что ничего не видели! - услышал поселенец.
        Он хотел крикнуть, что не надо губить лодку. Но не смог. Язык не повиновался, распух, стал чужим во рту. Гоша и сам не почувствовал, что плачет. От боли или из-за лодки текли слезы по распухшему лицу, превратившемуся в сплошной кровоточащий синяк. Пограничники уже схватили его за руки и за ноги, хотели уволочь к морю, но… на реке послышался шум. А может, это в разбитой Гошкиной голове загудело ненароком? Поселенец с трудомвыдохнул,повернул голову, увидел, что к устью спешит катер. Он обязательно пройдет здесь. Вот только чей он? Кто на нем? Захотят ли эти люди увидеть его? Не пройдут ли мимо?
        Катер резко ткнулся носом в берег. Из него выскочили люди. Избивавшие поселенца пограничники бежали к заставе.
        - Стойте! Стрелять буду! - услышал инспектор голос Рогачева. Вскоре он и впрямь выстрелил, пот второй раз и сказал кому-то, - позовите командир И этих козлов на катер! Наручники прихватите для ни
        Какая-то женщина плакала, умывая Гошку морской водой. Она обжигала лицо, а баба приговаривал
        - Терпи, родимый! Море - наши слезы, оно лечит болячки. Через неделю все пройдет, кроме сердца. Оно не забудет, - она смывала кровь с голов рук и груди и проклинала избивших. - Чтоб его бол на ваши головы, нелюди проклятые! Пусть ослепнут глаза и почернеет для вас небо! Пусть судьба ваш станет горше погоста!
        - Кончай базлать! - не выдержал один из пограничников. Он сидел на песке, сдавив простреленную ногу, и морщился от боли. Второй лежал рядом с ним. Ему Рогачев прострелил колено. Он смотрел в небо и думал, что до дембеля оставалось всего два месяца. Дома его ждут невеста и мать. На несколько лет теперь отложится эта встреча. То, что нынче они не выкрутятся всухую, понимали оба.
        - Вы что, сволочи, офонарели? Что натворили с человеком? Зачем сорвались? Кулаки зачесались? Жизнь опаскудела? Хотели вас с почестями демобилизовать, а теперь куда отправим? Обоих под трибунал! Рыбы вам захотелось, паршивцам? Нажретесь в дезбате до тошноты! Псы цепные! Никакой совести не осталось! - кричал командир заставы.
        - Нам тоже ноги прострелили…
        - Не хрен было убегать! Я вас предупреждал! - резко вмешался Рогачев.
        - Прости ты нас, инспектор! Накатила дурь. Устали от военки. В этих заброшенках озверели. Сам видишь, даже в самоволку слинять некуда. От поселков до нас больше полсотни километров. Только
        и видим море да реку. Скоро говорить разучимся. 1 Пойми, ведь сам мужик, - просил сидевший поблизости парень.
        - Дома матери ждут, невесты. Не только мы, сколько они переживут? Конечно, девчата ждать не станут, - вздохнул второй.
        - Да как смеете просить о таком? Чуть не убили мужика! А теперь прости? За то, что не прикончили? - возмутился Стас.
        - А мы не вас, его просим.
        - Пусть попробует простить!
        - Да что вы? Гошка не сошел с ума…
        - Оттого, что их посадят, инспектору не станет легче, а вот выздороветь поможем, шефство над ним возьмем! - изменился тон командира заставы. Он с надеждой смотрел на поселенца.
        Гоша, повернув голову, глянул на ребят, кивнул головой, простонав от боли, и сказал тихо, едва пошевелив языком во рту:
        - Прощаю обоих.
        - Придурок! Отморозок! Лопух! - взорвался Рогачев, но командир заставы взял его за локоть, увел подальше от всех.
        Когда они вернулись, Стас уже успокоился, но на пограничников не смотрел, подошел к Корнееву:
        - Короче, мы с командиром заставы договорились, что тебя будет лечить их врач. Полежишь в их госпитале, обещают быстро на ноги поставить. Я о том докторе много слышал. Настоящийкудесник! Нашихпограничников с того света возвращал, когда в Октябрьском лечить отказались. Сочли безнадежными, а ребята нормальными домой вернулись. Семьи завели, детей растят.
        Гоша увидел пограничников, спешивших с носилками. Первым с берега забирали поселенца. Парни бережно подняли его, положили на носилки, пошли к заставе, но их приостановил Рогачев:
        - Я тебя навещать буду. И еще! Не тревожься за свой участок, его приглядят пограничники. Это им полезно. Пусть побывают в твоей шкуре.
        Инспектора принесли в сверкающую белизной палату, и к нему тут же подошел улыбчивый человек
        весь в белом. Он внимательно осмотрел поселенца проверил руки, ноги, ребра, хмурился, затем велел перенести Гошку в операционную.
        Корнеев понял, что предстоит операция. Вскоре и впрямь ему дали наркоз, и человек увидел пушистое облако, в нем смеющееся лицо Ольги.
        - Не уходи, мой пучеглазик! Побудь со мной, лягушонок! Как больно и плохо без тебя. Ну, куда ж ты, Оленька? - хотел поймать женщину, но руки уж были привязаны.
        - Оля, девочка моя! - закричал пытаясь остановить убегавшую.
        До глубокой ночи оперировали Гошу. Трижды з это время звонил Рогачев, справлялся о поселенце. Ему отвечали, что операция еще не закончилась.
        Уже под утро врач прооперировал обоих ребят. Они вместе с Гошей оказались в одной палате. Оба парня с повязками на ногах лежали рядом.
        - Гош, как ты? - спросил белобрысый Вовка и, повернувшись к Толику, сказал вполголоса: - Ну, я сам видел, как он открывал глаза.
        - Да где они у него? Совсем заплыли!
        - Не-е, щелки есть! - спорил Вовка.
        - Лишь бы он выжил, иначе нам - кранты! Упекут в зону, как последних козлов! - сетовал Толик
        - Черт нас дернул! - согласился Вовка.
        - Ты ж знаешь, что получили б от него за рыбу.
        - За него вообще упекли бы!
        - Надоела кирзуха, и сухая картоха в горло не лезет. За два года все одно и то же. Сил не стало.
        В столовку хуже, чем на «губу», себя волокем.
        - Кто ж думал. Что припутает?
        - А ты как думаешь, станут салаги ловить рыбу?
        - Еще как! Борзее нас! - усмехался Вовка.
        - Хрен вам в зубы! Покуда я живой, не пущу = к реке козлов!
        Оба услышали Гошкин голос и обрадовались:
        - Живой потрох! Какое счастье!
        - Гоша, ты не серчай, но надоели эти «концывсраку». Мы концентраты так зовем. Поверишь, настоящую, живую картошку во сне видеть стали. С добра ли такое? Расскажи мамке, не поверит, что так бывает на самом деле: картоха - лучший гостинец, - крутил головой Вовка.
        - Маманька свиньям чугунами варит картоху. Как я им завидовал все два года!
        - А моя мамка дрочоники жарит. Ох, и вкусные они со сметаной! - вспомнил Толик, сглотнув слюну.
        - Да замолчи, кончай пытать! - взмолился Вовка.
        - Я, когда вернусь домой, каждый день стану печь картошку и никогда больше не скажу, что она надоела, - сознался Толян.
        - Гош, а ты любишь картошку?
        - Мне один хрен, картоха или каша. Лишь бы не баланда! - словно холодной водой облил обоих.
        - Гош, конечно, мы сволочи перед тобой, но до смерти тебя не забуду. Может, мне и не стать, как ты, не знаю, простил бы сам или нет? Но за что такого как ты судили? Оно и на воле таких уже нет!
        - Знаешь, в моем саду деревенские пацаны всегда обрывали яблоки и груши, хотя у самих все это есть. Ну, я их, когда ловил, таскал за уши до воя. Теперь, когда вернусь, пальцем ни одного не трону. Никогда! - пообещал Толик.
        - Спасибо тебе! Вчера из дома письмо пришло от матери. Ждет, молится за меня, дурака! Наверное, и ты ее услышал. Она такая… самая лучшая, - сорвался голос парня. В нем звенела жгучая сыновняя тоска.
        Гоша понимал обоих парней, но относился к ним по-своему.
        - Зачем ты их простил? Ведь они едва не убили тебя. Да и вломили без жалости. Не подойди мы, утопили бы в море беспомощным. Ты же это знал, - спросил Рогачев.
        - В их возрасте сам таким был. Кулаки быстрее ума срабатывали. Не раз жалел о последствиях, не это было потом. Меня никто не понял, свое у каждого болело. Вот и ломали мою судьбу глупую все кому ни лень. Пощады не знал. Да и теперь то дурацкое помнится. Не хочу, чтоб чья-то судьба была покорежена вот так же жестоко, но уже мною. Не мудро родиться с хреном, мужиками мальчишек делает жизнь. Поменьше б она подкидывала на пути;волчьи стаи с человеческими харями!
        - Странный ты, Гошка! Ну, а зачем Кондрашку простил?
        - За что пощадил? Да его и без меня достало! Глянь на это чмо! Уже в голове - седина. А в мужики так и не пробился. Куда такого обижать? Его, попади он на зону, даже натянуть побрезговали б. У иного зэка меж ног растет больше, чем тот Кондрашка. Им разве что «парашу» мыли бы вместо тряпки.
        - Да, но он же мог сжечь тебя!
        - Не привелось.
        - Поговорил я с ним накоротке. Объяснил все на пальцах. Сказал, что в случае чего, его первым достану и прибавлю нынешнее. Тогда уж до конца жизни на зону отправим, на строгий режим. Наполохался хмырь до того, что заболел. Уже третью неделю даже из комнаты не выходит. Дышать научился шепотом. Раньше каждый день свою жену и детей гонял. Нынче голоса его соседи не слышат. Присмирел козел! - нахмурился Стас и спросил: - Когда тебя обещают выписать?
        - Через неделю. Так доктор сказал.
        - Значит, успею еще рыбу на зиму заготовить?
        - Конечно, я помогу. Теперь семга полным ходом поперла. Возьмем самый цимис! Там коптилку соорудим, в распадке. Место дикое, люди туда не заходят, зверья боятся. Ну, а нас не тронут.
        - Как это? Почему? Ты что, заговоренный?
        - Стас, я зоны прошел! Какое зверье видел, тебе и не снилось! Таежные, здешние - просто дети! - отмахнулся Гоша.
        - А медведи, росомахи, волки, рыси? Тоже детвора? - не верил Стас.
        - Не нагоняй на себя пустой страх. Покуда в реках идет нерест, зверь сыт и нас не тронет. На сытое пузо все добрые. Нынче жир нагуливают на зиму. Мыим безнужды.
        Гоша нелюбил подолгу залеживаться в койке. Чуть полегчало человеку, он тут же встал, начал ходить по палате, коридору. Отказался от судна и помощи санитаров. Как ни уговаривал его врач, удержать поселенца в кровати не удалось. Человек торопился быстрее встать на ноги. Едва почувствовал, что силы возвращаются, позвонил Стасу, попросил приехать и забрать его. Рогачев не промедлил. В тот же день увез Гошку, предупредив пограничников, что если хоть один, хоть кто-нибудь осмелится обидеть инспектора, Рогачев не простит и накажет любого по полной программе, не считаясь с прощением Гоши.
        Уже на следующий день поселенец вместе со Стасом проверили весь участок. Прошли всю Широкую, не увидели ни одной сетки, поставленной браконьерами.
        - А ты знаешь, что делали пограничники? С баграми выходили и выгребали все до самого дна. Будто тралом выскребли. Сколько подняли, я глазам не поверил, увидев такой улов! Тех сетей рыболовецкому колхозу на три путины хватит! Когда их сдали, рыбаки радовались. Сети добротные, крепкие, импортные, ими ловить одно удовольствие. Ну, а наши хоть и скрипели зубами, но молчали. Попробуй потребовать свою сеть, сразу под уголовку попадешь! Короче, причесали наших. Но надолго ли? Новые сети купят, ночами будут ловить. Как-то приспособятся, - говорил Стас.
        Но берега рек были пустынны: ни костерка, ни голоса не слышно. Лишь плотные косяки рыбы шуршали на отмелях, спешили, не обращая ни малейшего внимания на инспектора и начальника райотдела милиции.
        - Давай немного отдохнем в тишине. Когда еще повезет вот так? Я уже и забыл, что природой можно любоваться. Жизнь пошла, как карусель. Только успевай управляться. Все дела, заботы заели хуже блох. Забываем, что мы люди.
        Гошка усмехнулся, подумав свое: «Услышь такое в зоне, хохотали б зэки. Разве есть среди ментов люди? Откуда им там взяться?»
        - Хохочешь? Знаю, что подумал, - заметил Стас и, выйдя на берег, сел на траву, подставив лицо солнцу. Человек смотрел на синее до прозрачности небо, тяжело вздыхал.
        - Ты-то чем не доволен? - удивился поселенец.
        - Видишь ли, я тоже не думал, что буду работать в милиции, о другом мечтал. Хотел врачом стать, выучиться на хирурга, делать операции, лечить людей. Короче, в наше время стать доктором было почетно. К тому ж жалостливым рос. Не только людей, собак и кошек любил. Ни одну не обидел и не ударил никогда, бездомных подкармливал.
        - Ох, и скучно дышал! Не по-мужски. Ну, как так жить, никому не расквасив морду? Да я с тоски б откинулся! Помню, увидел по телеку бокс, аж загорелся, так захотелось мне в обалдуи, чтоб тоже рыла бить безнаказанно, да еще за это «бабки» иметь! Видать, тогда я здорово перегрелся: выскочил во двор и, не глядя, кто передо мной, как вмазал! - рассмеялся Гоша. - А тот, кому въехал, видать, тоже телик смотрел да как звезданул мне в рыло! Я с «катушек» улетел враз. Жопой забор снес. Но тому амбалу показалось недостаточно. Выскреб меня из-под обломков штакетника, как врубил еще раз! Я и вовсе отключился. Сразу доперло, что в бокс мне рановато. Не созрел! - хохотал Гоша.
        - Тебя грубой силой из мечты вышибли. Это не только больно, но и обидно. Я со своей мечтой иначе расстался, - погрустнел Стас и продолжил: - Меня практически дед растил. Другим недосуг было. Все работали, суетились по дому, я учился и дружил с дедом. Он понимал с полуслова и учил добру. Всегда говорил, если человек творит в жизни зло, судьба его будет горькой, а доля - черной. Я верил в каждое его слово. А он убеждал: «Никого не обижай. И тебя никто не тронет. Не сей слезы. Пусть люди радуются и улыбаются, увидев тебя». Ну и старался изо всех сил. Каждой старухе помогал донести сумку, перейти дорогу, сойти со ступеней. Не всегда спасибо слышал, да и не ждал. Дед внушал помогать от души, не за благодарность и подачки. Он сам всю жизнь врачом проработал, педиатром. Детвору любил. Его на пенсию долго не отпускали. Лишь в семьдесят лет ушел на отдых. Он тосковал по малышне и сам был доверчив, как большой ребенок. Оттого и потерял жизнь, - охрип Стас, умолк на время, а вскоре будто вспомнил, - передали тогда предупреждение по радио, что в городе появилась воровская шайка. В ней одни рецидивисты. Они
под любым предлогом заходят в дома и квартиры, грабят и убивают людей. Потому просили не открывать двери, не проверив, кто за ними. Даже форточки велели держать закрытыми, а на ночь двери запирать на замок. Конечно, мы тоже слышали предупреждение и, понятное дело, соблюдали его. Все, кроме деда. Он открыл, когда я был в школе. Дед был один. Как все случилось, узнали потом, а в тот день лучше бы я не выходил из дома! Вернулся, вставил ключ, а дверь не заперта. Вошел, позвал деда, он не откликнулся как обычно. Нехорошее предчувствие закралось. Веришь, колени задрожали, а когда вошел в зал и увидел, чуть не сдвинулся. Дед лежал на
        полу в луже крови. Голова была разбита, а глаза открыты. Он уже остыл. Я так испугался, что не сразу сообразил позвонить в милицию, - закурил Рогачев. - Поймали тех бандитов. Они признались, как убили моего деда. Арматурой. У него потребовали деньги, а лишних в доме не имелось. Он и сказал им, что нет у него ничего. Ворюги полезли всюду сами. Дед попытался помешать, усовестить. Его, как сказали бандиты, погасили, чтоб не мешал. Но так ничего и не нашли, только время зря потеряли, как признались на следствии.
        - Что им влепил суд? - спросил Корнеев.
        - Сроки! Ни одного не приговорили к «вышке», хотя я просил, требовал, кричал. Судья не стал слушать, а один из бандитов так и сказал мне в перерыве: «С тобою, петушок, мы еще встретимся на скользкой дорожке. Сообразим из тебя мокрожопого!» Я не сразу понял, чем мне пригрозили. После процесса объяснили соседи-мужики. Запомнил я и задумался тогда. А уж сколько зла накипело, не передать. И куда мое добро девалось? Все отмел, забыл, обрезал. Ведь вот соседская бабка слышала, как убивали деда, он кричал. Она побоялась вызвать милицию, чтоб самой не попасть под горячую руку бандитов. А ведь они с полчаса еще искали, что украсть. Бабка слышала, но затаилась. Поверишь, она и теперь жива. Никто во всем подъезде не здоровается и не общается с нею. Нет у нее детей, а жива… Спроси, зачем? Кому нужна? Человеческий мусор! А вот моего деда давно нет! Я после его гибели расхотел быть врачом. Кого лечить? Кому помогать? Старухам? Таким как наша соседка? Или мужикам, подобным тем бандитам? Нет! Одумался в одну ночь, переломил самого себя и разуверился, отказался от всего, чему учил дед, и сам пошел в высшую школу
милиции. Конечно, сначала в рядовых вкалывал, с самых низов начал. Ну и доставалось мне, Гоша, по всем требованиям. Сам понимаешь, какого пришлось! Из пай-мальчика враз в менты! Вираж крутой! Да и теперь не жалею о своем решении. Конечно, не все и не всегда получается, как хочется, но это лучше, чем дедовский финиш!
        - Небось, свиделся ты с теми, кто загробил его? - спросил Гоша.
        - Опоздал к разборке. Всех троих на зоне у рыли. В бега намылились, их охрана достала. Всех одной очередью из автомата уложили. Ненамного пережили деда, меньше года.
        - Не повезло тебе, - посочувствовал Гоша и добавил, - с дедом… А мокрушников и на зонах не жалуют. Все на них отрываются, потому что не верят и за себя боятся. Ведь, убив однажды, повторит такое, уже не сморгнув, спокойно. Ему все равно, нет жали и страха, человеческое потеряно. Оттого даже махровые воры сами не урывают, берут в дело мокрушников. Они не всегда годятся, но в крайнем случае бывают нужны. Вот ты сам убивал людей? - спросил Гоша Рогачева.
        - Нет, и не пытался!
        - Значит, жив в тебе и нынче жалостливый мальчишка. А я хоть и не мокрил, но любил махаться. На воле или на зоне кулаки всегда держал наготове и пускал их в ход, не зная выходных и праздников. Скольким рыла на задницу свернул, вбил зубы в жопу, скольким ребра поломал, со счету давно сбился.
        - Подраться и я полюбил. Тому быстро научили в ментовке! С первого дежурства кулаки тренировал. Когда диплом получил, уже готовым ментом стал. Борьбой увлекся классической.
        - Да борьба - это хренатень. Она в жизни не годится. Любой зэк даже самого классного борца шутя в штопор скрутит.
        - Брехня! У меня из КПЗ трое слиняли. Опера поймали. Я сам вломил всем троим. Мало никому не показалось! - похвалился Стас.
        - В кабинете тыздил! А это все равно, что драться в наручниках. Опера - на шухере. Чуть перегни кенты, твоя стрема их живьем урыла б. К тому ж ты в своем кабинете, да еще начальник! Вот если в тайге, да нюх в нюх, без «шестерок», никого не одолел бы! Клянусь волей! Иль кентов не знаю? Они откидываясь, зубами в горло вцепятся, но не уступят! Тут же либо шушера подвернулась, либо слепил в уступку тебе!
        - Все было по-честному! - спорил Рогачев.
        - Себя убеждай, сколько хочешь, меня - никогда!
        - Гош, а почему ты с пограничниками сдал?
        - Не услышал и не увидел их. Они сзади налетели, как шакалы, я не ожидал. Проводил Олю до- устья, она в Октябрьский поехала, к себе собирался вернуться. И тут эти головастики. Им внезапность помогла, иначе бедными они были бы.
        - А тебя часто били? - спросил Стас.
        - Случалось, перепадало. Чаще в детстве колотили, потом отмахиваться научился.
        - Я тоже получал, пока в рядовых служил. Кто только не наезжал! Все на мне свои кулаки чесали. Когда борьбой занялся, раскидал козлов. Забыли все и перестали считать меня тренировочной грушей.
        - Это хорошо, что мужиком живешь, умеешь за себя постоять. Но сила твоя не в знании борьбы, а в том, что осталось еще от деда! Понял?
        - Нет, не дошло, - приподнялся Рогачев на локте и внимательно посмотрел на поселенца.
        - Экий тупой! Ну, вспомни нашу первую встречу и потом, когда водовозом устроил. Помнишь, что ты сразу сказал мне: «На кусок хлеба всегда будешь иметь!» - улыбался Гоша. - Скажи, кого другого тревожило б, будет у меня на жратву или нет? Да и потом, когда поселковые хвосты на меня поднимали, писали кляузы, ты им не поверил. Не отправил обратно на зону. И очень часто защищал меня. Хотя, кто я для тебя? Такой же бездомный пес, каких было много в твоем детстве. Спасибо деду, что вырастил тебя таким, какой ты есть.
        - Гош, у всех имеется свое кредо. А я считаю, что отрываться на таком как ты, не только недостойно, но и грешно. Я все хочу спросить, как работал бы ты, став свободным? Так же или иначе?
        - Ну, прежде всего, ежели по совести, слинял бы из рыбнадзора, куда угодно, потому что очень мало платят. Ведь я - мужик! Весь век не буду жить один, семья нужна. Ну, скажи, какая шибанутая согласится, узнав про мою получку? Никакую не уломаю. Потому смоюсь разом, едва освобожусь.
        - А разве у тебя никого нет? Поселковая молва уже много раз женила тебя, а ты все сиротой ходишь. Иль еще не приглядел? - хитровато оглядел Стас Корнеева.
        - Я не спешу. У меня еще есть время, - ответил поселенец уклончиво и спешно перевел разговор на другую тему. - Видишь вон тот лесок? Да с сопки распадок сбегает к самой реке? Там у меня шалаш стоит. Мое место отдыха. Хорошее и спокойное, очень тихое. Вот там мы с тобой рыбачить будем, поставим коптилку. И недели на две от всех заляжем на дно. Я, конечно, буду вылезать ночами, гонять разбойников-браконьеров, а ты хозяйством займешься, чтоб всю зиму те две недели вспоминал! Они тебе круглый год душу греть станут. Глядишь, и меня вспомнишь добрым словом…
        - Ты живой, почему тебя вспоминать надо будет? Если нужно, я в любую секунду тебя сыщу, - удивился Рогачев.
        - Мало ли что? Я после пограничников уже не зарекаюсь и не строю планы наперед. Не загадываю, - опустил голову Гоша.
        Стасу стало не по себе, он позвал поселенца вернуться в поселок.
        Инспектор не стал затягивать с отъездом, тут же спустился к лодке.
        - Гош, подожди. Глянь, кто-то сюда шпарит! Видишь, лодка вышла из-за поворота? Погоди, дав глянем, кто объявился? - предложил Стас.
        Поселенец подтянул лодку к берегу. Вдвоем он присели на траву, стали ждать. Лодка приближалась. В ней Гоша увидел троих, но различил только голоса. Мотор плохо справлялся с течением, и лодка шла медленно. Вот она поравнялась с инспектором.! От неожиданной встречи люди в лодке опешили. Это были поселковые: учитель начальных классов вместе с женой и сыном.
        - Заруливайте, Николай Семенович, - предложил Стас, оглядев семью.
        Учитель, покраснев до лысины, медленно подвел лодку к берегу.
        - Засаду устроили? - спросил он скрипуче.
        - Отдыхали. Уже собирались уезжать да вас увидели, решили дождаться! - ехидно улыбался Рогачев.
        - Черт меня дернул! - тоскливо оглядел сети учитель.
        - Вытаскивайте сеть, а сами - домой! Ваше счастье, что не поймали вас уже с уловом! Где б вы провели следующие два года? - качал головой Гоша, забирая снасти, и бурчал, - а все жалуются, что мало получают. Откуда на импортную сеть нашли?
        - Целый год на нее копили, отрывали от зубов! И надо ж так! С первого раза поймались, - чуть не плакал учитель.
        Гошка, не дрогнув, перегрузил его сеть в свою лодку и, пожелав семье счастливого пути, позвал Стаса. Подождав, пока лодка учителя отойдет подальше от них, сказал Рогачеву:
        - Во, вишь, как подфартило? Можем сегодня не возвращаться в поселок. Опробуем мое местечко и сети. Не вертаться ж порожними! Жаль, вот только брезента нет, чтобы улов прикрыть.
        - Опера привезут. Брякну им, доставят мигом! - успокоил Рогачев и попросил: - Дай им рыбы половить, а то неловко мне!
        - Ладно, но с уговором, рыбу пусть не бросают на берегу!
        - Ну, что ты, Гоша! Они ж ее на зиму солят. Кто ж выбросит? Я им головы сам поотрываю! - заверил Стас.
        Он вышел на берег, едва лодка ткнулась в ивняк. Пошел к шалашу, но Гоша притормозил:
        - Куда черти понесли? Пошли сетку поставим. Рыба, как увидит твою форму, офонареет. Скажут друг дружке: «Спасайся, братва! Главный легавый возник! Хана нам пришла», - и все разом в сеть попрыгают. Меня тут не боятся, привыкли как к катяху, а ты новенький. Влезай в лодку, закрепи второй конец сетки.
        Поставили сеть, развели костер, на реке было пусто и тихо. Ни голоса, ни звука вокруг, только шум реки и плеск рыбы.
        Гоша, перекурив, пошел глянуть сеть.
        - Хорошо возьмем! - сказал, вернувшись.
        - Спасибо тебе, - отозвался Стас тихо.
        - За что?
        - За все разом! И за это! - кивнул на сеть.
        - Пусть она себя проявит, характер покажет, - отмахнулся инспектор.
        - Ты смеешься? О сетке как о живой базаришь!
        - Не хохочи, Стас, и у нее свой норов имеется. Вот уехал учитель, проклиная нас обоих, а это факт, сеть всю рыбу упустит и не захочет порадовать. Такое приключалось, - сказал Корнеев и продолжил, - у поселковых мужиков пять сетей забрал. Все новехонькие, первый раз их поставили, но только одна ловила. Остальные сразу прохудились на плывуне, на корягах. В руках рассыпались, будто ими десяток лет пользовались. Если б сам не отнял, не поверил бы! Вместо рыбы, а косяки шли хорошие, сплошные
        лохмотья и обрывки подняли. Короче, не захотели служить чужим рукам, проклятье повисло на все! С пустыми руками вернулся, - вспомнил человек. - Глянь, кажется, пора поднимать сеть! - позвал Стаса Корнеев, сам заскочил в лодку. - Готово! - стал вытаскивать сеть в лодку и не справился с тяжестью, кувыркнулся в воду, выпустил сеть, вместе с нею ушла! в реку рыба.
        - Эх, ты! Безрукий! Улов упустил! Жопа с ушами! - злился Стас.
        Поселенец заново ставил сеть. На берег он вышел злой и хмурый. Закурив, сел у костра, разведенного Стасом.
        - Проклял засранец! - выругался Гоша.
        - Может, вернешь ему сеть? - улыбался Рогачев.
        Гошка подскочил и, отмерив по плечо, ответил злобно:
        - Вот что он от меня получит!
        - Чего ты на него взъелся? Нормальный мужик! Николая Семеновича я давно знаю, - вступился Стас.
        - Знаю я одного пацана в поселке. Степкой его зовут. Он у этого гада учится. Ну, туго живется мальчонке, без отца растет. Не хватило матери на форму, так этот лысый барбос не пустил его в класс. Не велел приходить, покуда мать не купит форму. Купила баба, но целый месяц сидела вместе со Степкой на одной картошке. А пацан и без того слабый, аж прозрачный. Ну, я хотел им подкинуть деньжат, хоть у самого не густо, но Анька не взяла. Тогда харчи принес. Тоже сумки вернуть вздумала. Ну, малость сорвался, покатил на нее бочку. Выругал по-всякому, что называется, отвел душу на дуре. Сказал, будто ни ей, мальчонке принес, а он мне - кент!
        - Так ты не спишь с нею?
        - Нет! Не отметились, не грешны.
        - А зачем харчи ей носишь?
        - Понимаешь, в пургу она ко мне завалилась полужмуром! Выходили мы ее вместе с Бондаревым. С тех пор жаль эту дуру! - сознался поселенец и, тянув на Стаса, продолжил: - Вот ты, когда бездомных псов кормил, жалел их?
        - Нюрка в доме дышит. Ты о чем?
        - Помирала она тогда. Уж в этом я, поверь, волоку получше тебя. Тут же узнал, что без мужика дышит. Еще жальче сделалось, - глянул искоса на Рогачева.
        - Убили ее мужа. По пьянке зашибли в драке. Уже у мертвого забрали все деньги. И, хотя хреновый был человек, хотел сыну послать те деньги, но не успел. Не стоило заходить в пивнушку. Редко кто из мужиков знает свою норму и умеет остановиться. Во всяком случае, этот пил много. Была б возможность, самого себя прозаложил бы за бутылку. Он из нашего вытрезвителя не вылезал. В постояльцах числился. А тут я образумить решил и пригрозил, если не устроится на работу и не возьмется за ум, тогда я его возьму за жопу и сыщу другое, казенное жилье. Он понял и вскоре уехал. Думаю, Нюрка с его отъездом ничего не потеряла, лишь приобрела. Он ее извел. О таком даже вспомнить смешно. А сама баба неплохая. Трудяга, тихая, серая как мышь. Ни в чем плохом не замечена. Пацан у нее нормальный. В поселке ее почти не знают. Пустил, правда, кто-то слушок, что мать и сын - туберкулезники, но это лечится, - помрачнел Стас.
        - Учитель твой Степку и за это из школы выгонял, но Анька защитила. Доказала, что здоровые оба.
        - А чего б тебе не жениться на ней? - прищурился Рогачев хитровато.
        - Она все мужика ждала, когда он к ней с мешком денег воротится. Я ему - не соперник. Мне после поселения на материк уезжать. Зачем бабе голову дурить?
        - Гошка, но ведь еще долго ждать. А как без бабы? Да и приглядит, все ж вдвоем жить легче.
        - Да кинь ты! Этой бабе мужик как мандавошке гондон, вовсе без нужды. Холодная как сугроб. Причем, мне кажется, давно забыла, зачем мужика в постель берут.
        - Не сочиняй! Нет таких баб!
        - Клянусь волей! Три раза у нее ночевал и спал со Степкой. Она за перегородкой как легла на бок, так и проснулась на нем, ни разу не повернулась, а храпела как кобыла! Так что сам пойми, кому нужна такая?
        - А ты чем лучше? Разбудил бы, подвинул…
        - Э-э, нет! Я - не насильник! У меня свое убеждение. Баба должна захотеть меня, сегообласкать, вот тогда и я на все пригожусь, согревшись, и ее приласкаю. Никогда ни одну в тиски не брал, не зажимал силой. Какой кайф получишь, если под тобою визжит, царапается и плюется? Это ни по мне. Был у меня знакомый кореш, который только силой баб брал, не терпел сговорчивых и податливых. Он от бабьего крика кайф ловил. Случалось, отловит какую-нибудь обезьяну, уволокет в кусты, та вопит как резаная. Ну, я его и спроси, что ты с нею делал там? Он мне в ответ: «До кайфа доводил. Иначе не нужна!». «А как ты ее пользовал, что она чуть от крика не порвалась?». Вот тут он показал свое хозяйство. Мама родная, слон бы позавидовал. Любой жеребец против этого кента - ничто! Конечно, какая с ним добровольно согласится? Если только жизнь опаскудела. Ну, а у меня все в порядке. Я не навязывался никогда ни одной. И к Аньке не возникаю. Дошло, что не нужен ей. А коли так, то дышим врозь, - вздохнул Гоша и, глянув вниз на сеть, позвал Стаса, - живей! Забазарились!
        Сеть они вытащили вдвоем молча, кряхтя и сопя. Еле справились. Улов оказался гораздо больше, чем ожидали.
        Стас позвонил своему заместителю.
        Петр Бойко появился вскоре и тут же взялся помогать Стасу и Гоше разделывать рыбу. А уже ближе к ночи засолили и уложили ее в бочки.
        Второй улов вытащили ранним утром. Усталые, мокрые они сели на берег перекурить, перевести дух и вдруг услышали голос моторки. Скоро показалась и сама лодка.
        - Кого спозаранок черти несут? - нахмурился Рогачев, пытаясь разглядеть лодку и заранее узнать хозяина.
        Ее вел лесник, кряжистый, громкоголосый человек с пудовыми красными кулаками.
        - Егор, привет! Заруливай к нам! - позвал Гоша человека.
        Тот повернул к берегу и, выйдя из лодки, поздоровался:
        - Гошка, покуда вы здесь ковыряетесь, я с реки пуганул двоих поселковых! Одному шею наломал! Это, ты его знаешь, Соломин Генка. Ну, тот самый, киномеханик. Никак не хотел сматываться с реки домой. Покуда не наподдал ему так, что он до середины Широкой пролетел. Тогда понял, что не шучу с ним!
        - Я ж его недавно ловил с рыбой, предупреждал! Ему этого не хватило? - удивился инспектор.
        - Пока не вломишь, не доходит! Он и со мной брехаться начал, мол, кто ты такой, что мне указываешь? «Ты - лесник, вот и проваливай к себе в зимовье, а здесь не светись! А то всуну под корягу, ни один медведь не сыщет!» И это мне грозил! Мужики, кто такое выдержит? Какой-то лысый индюк грозит леснику! Да где такое видано? Сгреб его в охапку, как наподдал коленом, он и закувыркался вперед задницей! Уж когда с реки вылез, молча собираться начал. Тут я ему сказал, коль застукаю на рыбе еще раз, колесо с него изображу, головой в зад воткну прохвоста ипогоню досамого погоста! Не дозволю землю поганить боле…
        - Чего-то ты неспроста на него взъелся? Знаю тебя! Видать, не одна кошка меж вас проскочила? - спросил поселенец.
        - Что - верно, то - правда, счеты у меня с ни давние. За одну встречу не сквитаешься, да и забыть не можно. Долгая эта история. Я как-нибудь в другой раз, без милиции расскажу тебе! - пообещал Егор
        - Кого вторым поймал? - спросил лесника Стас
        - Федю, конюха, твоего напарника бывшего, водовоза. На него прикрикнул, и хватило с мужика. Враз собираться стал. Разрешил ему с собой пяток рыбин взять для детворы, но больше не дозволил. Сет отнимать не стал. У Федьки - сплошные заплатки. Мусор, а ни сеть. У киномеханика ни его, чужая сетка. Напрокат взял. Ему за нее голову с резьбы сорвут. Пожалел. Отпустил, не отняв. Но в другой раз не только сети, но и лодку с мотором сгребу. Самого приведу к тебе, прямо за уши.
        - Да, Егор! Грозить ты умеешь, дальше этого не пойдешь! И как только хватает терпения? - удивился Рогачев, переспросив, - это тот самый Генка, чей отец твоего деда высветил?
        - Он самый, - махнул рукой человек и, закурив, уставился взглядом в реку.
        О чем задумался лесник? Отвернулся ко всем спиной, смотрит в воду, а плечи вздрагивают. Что-то не дает покоя ему. Ох, и не сразу сел лицом к костру, к людям.
        - Егор, сделай шашлык из семги, пожалуйста! Свой фирменный, побалуй нас. С самого вечера ничего не ели, - попросил Стас.
        Лесник молча выбрал несколько рыбин, обрезал охапку веток, остругал их и, порезав рыбу на куски, посолив, начал нанизывать на ровные палочки. Делал свое не спеша, тщательно.
        Когда расположил шашлыки над горячими углями, повернулся к Рогачеву:
        - А ты Генку Соломина хорошо знаешь? - спросил глухо.
        - Как и других поселковых. Слышал, что дед и отец его - законченные мерзавцы. Стукачами их все люди называют, продажными. Кое-что из слухов дошло до меня, но слухи - дело непроверенное. Как знать, кто прав? - говорил начальник милиции.
        - Не проверенное? Выходит, сомневаешься? А людская молва за хвост ни с чего не цепляется! Особо с Соломиными! Хреновей их в свете не было, - процедил лесник сквозь зубы зло.
        - Ты-то как их знаешь? Его деда давно нет в живых. Да и отца не стало летпятнадцатьназад, - удивился Петр Бойко.
        - Давно все стряслось. Давней, чем думаете. Дед Соломин был в первых, кто приехал с людями осваивать Камчатку. Тогда здесь фактории по обработке рыбы только открывались. С ними рыболовецкие колхозы. Ну, начали ловить рыбу. А люд понаехал всякий. Каждому мечталось заработать, послать денег в семью, чтоб из нужды скорей вылезти. Кое-кто домашних сюда перевез, чтоб вместе, не разлучаясь, нужду одолеть. Вот так и мой дед. Забрал всех в охапку вместе с детьми и стариками, да и привез на Камчатку. Первое время в землянке жили. Все на одних полатях спали, вповалку. Кто куда упадет, там и спит, - вспоминал Егор.
        - А как же ты? В школу не ходил?
        - Поначалу какая там школа? Все вкалывали как муравьи. И старые, и малые сранья и допоздна на обработке рыбы. Учили нас всему по ходу. Ошибаться иль лениться не позволялось. Пожалеть некому, а обругать или дать оплеуху желающих полно. Вот так и мы постигали свое дело: как правильно разделать рыбу, как солить, закладывать в бочки и чаны, что такое сухой и мокрый посолы, как коптить и вялить, как обработать и посолить икру. Все научились делать с детства.
        - Я - не о том! Ты о Соломиных расскажи, - перебил Стас лесника.
        - Помню, но без этого остальное понять тяжело. Все вместе вкалывали, никто не выделялся. Дед
        Соломин укладывал рыбу в чаны, а они громадные. В каждый по десятку центнеров, если не больше влезало. И за этот чан он головой отвечал.
        - А что могло с ним случиться? - не понял Гош
        - Рыба в чане могла прокиснуть, испортить Если попала грязь, хлеб или вода, вся рыба протух ла. Ну, в те времена это называли не ошибкой как теперь, а вредительством! И обязательно находил виноватого. Его брали за задницу и отправляли н Колыму. Она тут, под боком всегда имелась. Многие туда впихнули и моего деда, именно укладчик Соло мин на него указал. Хотя мой дед никакого отношения к укладке рыбы не имел. Он ловил рыбу и дальше причала нос не совал.
        - А как же его посадили? - засомневался Рогачев.
        - Дед мой как-то в бане анекдот рассказал про вождя. Вроде тот вызвал Максима Горького и спрашивает: «Роман «Мать» ты написал?» Тот отвечает:«Я».«Когда будет роман «Отец»?» Горький ответил: «Надо попытаться…». Вождь обратился к Феликсу Дзержинскому, который сидел рядом: «Ну, что, Феликс Сигизмундович, дадим ему время? Попытка - не пытка, верно я говорю?» Такой анекдот считался сверхдерзким, а тут чан рыбы пропал…
        - Где - одно, а где - другое? - пожал плечами Стас.
        - На зонах про Сталина и покруче анекдоты слышал! Этот - из безобидных, - отмахнулся Корнеев.
        - Соломин сумел увязать анекдот с чаном и, чтоб самого не отправили на Колыму, донес на моего деда. Пятнадцать лет ему впаяли и этапировали в Сусуман, на золотой прииск. Оттуда уже не вернулся, но написал моему отцу, по чьей кляузе он отбывает, может; и не воротится к семье. Отец накрепко запомнил и все караулил случай, чтобы отомстить. Но у Соломиных мой дед был ни первым и ни последним. Кто-то опередил и расправился со стукачом. Он исчез куда-то внезапно. Уж где только не искали, как
        сквозь землю провалился. Только через три зимы нашли его рыбаки. Подняли сетями. Отец Генки тоже той участи не миновал. Его из чана взяли, засолили вместе с рыбой. Кто ему такое устроил, так и не сыскали. Башка была проломлена монтировкой. Моего отца таскали в органы почти год, а следили за нами до конца жизни, хотя ни за одного из Соломиных нет греха на наших душах. Куда я денусь от памяти своей? Ведь вот деда моего сгноили на Колыме, назвав контрой. За анекдот угробили человека. Те, Соломины, свою шкуру спасали. За счет чужих жизней сами выживали, удобно устроились. А каково нам пришлось выживать с таким клеймом? Ведь всех со школы выкинули. Из-за них остались недоучками. Хрущевская реабилитация пришла слишком поздно. Из всей нашей семьи я один дожил до нее. Но она была не нужна. Вот только как теперь смотреть на их последыша? Он, как и я, не может отвечать за своих. Умом все понимаю, но как увижу Генку, горят кулаки. Всадил бы ему! Но этим не поднимешь мертвых, не очистишь имя, не сотрешь зло из памяти. Да и Соломин чует свое говно: когда в поселке видит, обходит десятой верстой и в тайгу на
мой участок не суется, даже за грибами не приходит. Когда случай сводит встретиться лицо в лицо, отворачивается, башку опускает. Знает подлый козел, где его предки нагадили. Иные поселковые, не зная ни хрена, по сей день зовут меня контрой и всякие легенды про нас брешут. Вроде я - отпетый людоед, а кто приходит на мой участок, живьем не возвращается, только кости его находят на кочках и под кустами! Черт знает, что плетут! А кто сеет слухи, только догадываюсь. Его рук дело! Последние мы с ним остались, угомониться пора, да никак не может, гнус! Будто нарочно достает, испытывает терпение на прочность! - жаловался лесник.
        - А ко мне он приходил недавно, говорил, что собирается уезжать в Петропавловск. Не потому, что
        жить тяжко, дочку повезет в институт постулат Здесь, мол, так и застрянет в провинциалках, будущего и образования, - вспомнил Рогачев.
        - Пусть линяют хоть в Москву. Здесь по нем ни не взвоет. И вспоминать некому. За все годы да друзей не завел. На праздники один пьет, сам с собой перед зеркалом. Это ж последнее дело! Им даже алкаши брезгуют.
        - А откуда о том знаешь? - прищурился Стас,
        - Мужики, его соседи, рассказали сами. Я их н спрашивал, - снял шашлыки и, разделив поровну, от дал все.
        - Себе чего не оставил? - удивился Гоша.
        - Як рыбе без слабины. По мне, что есть она, что нету, едино. Не помираю по ней, потому и не ловлю. Своим харчусь, что вырастил: свиньи, куры, гуси, индейки. Мне с бабой - за глаза. Да и огородина своя. С тайги тоже взял грибов и ягод, орехов и черемши, голодными не останемся. Еще детям помогаем в науке. Пусть они там в ей за себя и за нас получат.
        Лесник тепло улыбался, видимо, сейчас он представил свою детвору, окрепшую, подросшую. Она отошла от прошлого и жила другими, уже завтрашними представлениями, забыв все ушедшие невзгоды.
        - Гош, мне с тобой парой слов надо обмолвиться, но наедине, - пошел, суча ногами, подальше от костра, уводя за собою поселенца.
        Подведя Корнеева чуть не к самой воде, где плеск реки заглушал голоса, сел на берег и, оглядев Георгия, сказал:
        - Ты что ж это, хмырь болотный, дозволяешь своего кореша тыздить всякому говну?
        - Ты это о ком? У меня в поселке никого нет, с кем я бы кентовался, - удивился инспектор неподдельно.
        - Мозги у тебя заклинило, старый козел! А Степку, Анькиного сына, запамятовал вконец? Его вчера
        с кулаков Сазонова Мишки отнял. Лупил пацана, мог и вовсе душу выбить с него. Вывернул березу прямо с корнем и с ей за мальчонкой. Догнал, но промазал, за загривок прихватил разбойника да как тряхнул! Он чуть зубами не подавился. Пошвырял хорька, как мне хотелось, пока он не обделался по уши, и на кочку бросил, велел сказывать, за что Степку забижал прохвост окаянный! Он и затарахтел, что поставил сетку на рыбу, сам отлучился ненадолго, а когда воротился, застал Степку на своей сетке, тот из ей рыбу для себя воровал. Пяток кетин уже в мешке засунутыми были. Ну, тот полудурок прихватил мальца за горло прямо в реке. И придушил бы, но поскользнулся, упал. Степка, пока тот на ноги встал, уже на берег выскочил. А Мишка, змей проклятый, за им. И не случись меня на тот момент, забил бы насмерть, окаянный!
        - Ты сетку у него забрал?
        - Спрашиваешь! Само собой! Нешто оставил бы ее душегубу? Упредил, что до тебя доведу его шкоду, а ты не простишь его!
        - Это точно! Много он наловил?
        - Кто знает! Дома не глядел, а вот за палаткой большая куча рыбы была, но уже с душком. Оттого Степка не взял оттуда. Да и выпотрошенная вся, на икру ловил. Видать, на зиму свое взял! Сам знаешь, у Сазоновых семья огромадная! Им все мало. Гребут под себя, что попадет. Ничем не требуют. Сам на стройке в каменщиках. Так у него цемента больше, чем на складе! И кирпича наворовал столько, что дом спокойно выложит. Ну, да это хрен с ним, не мое не жалко, а вот Степку… За что ты его позабыл? - глянул на Гошку из-под бровей.
        - Сам понимаешь, мать у него - одиночка. Я всего-то несколько раз их навестил, а поселковые уже окрутили нас. Я ж без задумок, просто так заходил. Вот и посуди, зачем нам лишние брехи?
        - Ты не виляй! Я ить сам мужик! Просто так заходил… Ты чего из меня придурка лепишь? Это
        снеговику болтай, у него едино мозгов нету! Мужики к бабам не появляются просто так, а лишь с умыслом, с прицелом. Оно, конечно, случается промах, - но это только от тебя зависит!
        - Чего ты меня сватаешь? Не хочу я Аньку, не лежит к ней душа! Отворотило. Лучше один буду жить, как теперь дышу.
        - А зачем? Ты приглядись к ей. Она душевная, только малость подморожена. И Степка теплый пацан. Как услыхал про тебя, аж просиял насквозь. Про битье запамятовал. Про тебя спрашивал. Хотел я его: с собой взять, да он боится, что мать осерчает. Не дозволяет она сыну виснуть на тебе. Ругает и совестит, мол, не позорь ни нас, ни его. Но, главное, что уж очень тянет к тебе мальчонку, свидеться хочет. Пощадил бы его. Ведь вот оба они рыбу любят, а просить не насмелились. Своей сетки у них нет, да и поставить ее не решились бы. Тебя боятся. Ты ж ментам дозволил ловить, а эти еще и не попробовали рыбы. Ведь кто о них вспомянет и позаботится?
        - Ладно, навещу их, - пообещал скупо.
        Вечером, подъезжая к поселку, Корнеев оставил лодку неподалеку от дома Анны. Едва вышел на берег,увидел мчащегося к нему со всех ног Степку,
        - Дядь Гош, к нам идете?
        - Куда ж еще? Понятное дело! Я тебе рыбы привез. Она под брезентом. Чуть стемнеет, перенесем; в дом, а то соседи снова трепаться начнут, - сдвинул брови мужик и спросил, - мать дома?
        - Конечно! Она вперед меня вас увидела и мне сказала. Я думал, мимо промчите, как всегда, - со- пнул мальчишка носом и, шагая рядом, похвалился, - а у меня теперь друг есть!
        - Я и не думал, что так скоро меня заменят в этом доме, - остановился Гоша в нерешительности.
        - Вон он бежит! Хвостом метет как веником! - указал Степка на пса, мчавшегося к ним от дома. Он прыгнул на грудь мальчишке, заодно лизал Гошкины руки, радостно визжал.
        - Ну, и ты признал, - гладил пса поселенец.
        - Как зовут его? - спросил у мальчишки.
        - Дружок!
        - А он лодку сможет постремачить? А то рыбу украсть могут.
        - Понятное дело, конечно, посторожит. Он умный, все понимает, - отвел Степан пса в лодку, велел сторожить.
        Дружок устроился на брезенте, не подавая голоса.
        Гоша поднялся к дому. Анна встретила его во дворе, улыбнулась приветливо:
        - Каким ветром к нам занесло?
        - Рыбы привез. На первый случай немного, но, сама понимаешь, не хочу, чтоб соседи увидели и трепались об нас.
        - А как увидят? Я сегодня и засолю, разом уложу в бочку. Кто заметит? Бочка в сарае стоит. Туда никто чужой не войдет, - ответила Анна. - Пошли в дом, - предложила тихо.
        - Степ, расскажи мне, что случилось у тебя с Мишкой Захаровым? - попросил Гоша.
        Пацан ерзнул на стуле, с опаской покосился на мать. Та удивленно посмотрела на сына.
        - Колись, кент! - потребовал Гошка.
        - Он к мамке приставал. В сарай пришел, а тут я… Ну и прогнали его вдвоем, - ответил мальчишка, краснея.
        - Зачем рыбу из его сетей тыздил?
        - А как еще мог? Мне тоже обидно за мамку! Ладно б, молча приставал, а то говорит ей: «Ну, давай, вдовая кляча, осчастливлю тебя, пока охота имеется. Не то до конца веку больше мужика не познаешь. Я тебе, считай, что подарком с неба свалился. Можно сказать, еще горячий! Радуйся, дура, и не мешкай!». Мамка его враз лопатой по башке огрела. Дядька Мишка удержался и не упал, даже не пошатнулся.
        Наоборот, кинулся на мамку, давай с нее юбку рвать. Тут я подоспел. Взял засов сарайный, как вмазал г спине со всей силы. Он аж глаза закатил и свалил с мамки на пол. Я его тетку позвал, чтоб забрала он свое чмо. Мамка ей все рассказала. Ох и врубил она своему дядь Мише! Гнала его палкой до самого дома и все грозилась вырвать то, что меж ног гори Он падал, она еще сильней колотила. Все поселковые видели и узнали, за что его жена отвалтузила Теперь никогда не очистится. Люди до упаду хохота ли над ним. А когда у него все зажило, и мозги опят на место вскочили, шел он мимо нашего дома, увидел меня и пригрозил, что не только яйцы оторвет^ а и башку скрутит. Я и ответил, мол, к твоей жене не лез, не за что мне грозить. У него глаза стали шире тазиков. Он как заорет: «Ты? К моей жене? Ишь, блоха кастрированная! Сушеный катях! Вначале человеком, мужиком стань, а уж потом про баб гундось!». Обозвал он меня по-всякому! Ни за что! Вот и захотелось отплатить за все, но не получилось. Поймал меня. Зато лесник Егор так отметелил Мишку, что тот домой на четвереньках пополз. И плакал. Не столько от боли,
сколько сеть жалко стало. Она хоть и не последняя, зато новая была. Теперь Мишка решил лесника сжечь. Как зашел в свой двор, кулаком начал грозить и заорал: «Спалю тебя середь ночи, лешак облезлый!». Предупредить его надо! - икнул Степка.
        - Не стоит, кент. Егора ему не погубить. У него в зимовье прирученные волки. Дом Егора пуще логова стерегут. Чужого не подпустят ни за что. Это много раз проверено. Я не позавидую тому, кто туда сунется без ведома Егора. А уж Мишке стоит их увидеть, медвежьей болезнью до конца жизни станет маяться, - усмехнулся Гоша.
        Анна, слушая, на стол накрыла. Позвала Гошу с сыном и, сев вместе с ними, спросила поселенца:
        - Как у тебя на работе? Расскажи про себя. Очень обижают поселковые?
        - Не стоит о них. Народ нынче всюду одинаковый. Только и смотрит, где чего стянуть. На все идут гады. Я знал еще с зимы, что народец здесь мерзкий и мелочный, но не на столько же! Друг друга высвечивают, закладывают, фискалят! Мужики бабьем прикрываются.
        - Как? - уронила ложку Анна.
        - Да вот так! Подошел к костру, там двое их было, мужик с бабой. Завидели меня и все на том. Мужик напролом через кусты в поселок убежал, бросил бабу, а она беременная, на сносях. Ей не то бегать, ходить тяжко. Стоит, слезы рекой бегут и говорит: «Прости, дядечка! Так рыбы захотелось!». Я и спроси ее, кем доводится убежавший, мужем или другим родственником? Кто он? А баба в ответ: «Не тронь их! Бери меня! Сама за все отвечу!». Да кто ее возьмет? Кому нужна? Кто посмеет отказать беременной? Успокоил бабу, велел от моего имени набить рожу убежавшему. Коль в отцы готовится, пусть сперва мужиком станет. Стыдно бабьим животом прикрываться и прятаться за ребенка, который еще и родиться не успел. Вот и пожалел бабу. Куда наказывать ее, если сама судьба таким мужиком обидела? Козла вместо мужа подкинула! Таких средь поселковых полно. Иных мало, чтоб вступились и защитили жену, - глянул на Анну и увидел ее глаза.
        Этот взгляд женщины перевернул всю душу. В нем тепло и нежность, страдание и боль, страх и радость переплелись воедино.
        - Анна, какая ты красивая! - вырвалось невольное. Гошка сам смутился, заметив, как покраснела женщина.
        Куда-то мигом исчез Степка, женщина и поселенец остались вдвоем.
        - Аня, ты знаешь, что ждать больше некого? Не вернется твой муж. Мне Рогачев сказал, что нет его в живых, и ты… вдова, - умолк на полуслове П оргий.
        - Знаю, Гоша, но снится он мне каждую ночь. И все прощения просит, говорит, что теперь люб даже больше, чем раньше. Ведь мы долго встречались, а вот пожили мало. Наверное, я была не то которая нужна ему. Потому не сложилось у нас. И Степушка совсем не помнит, забыл отца.
        - У всех своя судьба. Я тебе другое хочу предложить: присмотрись ко мне, корявому. Может, еще сгожусь на что-нибудь? Что нам терять? Оба одиноки, биты жизнью и устали от сиротства. Втроем, глядишь, полегче станет дышать. Я не предлагаю тебе прямо нынче ответить. Прошу, обдумай, обмозгуй Конечно, сложно тебе решиться на меня, ведь я: поселенец, полузэк. И мало ли что может случиться А еще вкалываю инспектором. Ох и не подарок «пахота», но надо удержаться. Выбора нет. Я - не вольник, куда определили, там и работаю. Хорошего мало. Но решать тебе, - глянул на бабу.
        - Гоша, я не одна. И дело не во мне. Сможешь ли стать отцом Степушке? Не отчимом, не временным хахалем, а навсегда признать его своим сыном? Ведь ты о том еще не думал, а для меня это главное! Пока ты не с нами, сын все время тебя вспоминал. Но он еще мал. Как сдружитесь и сживетесь? Тут не только я, но и ты себя спросить должен. Слышала от поселковых, вроде после поселения ты хочешь на материк уехать насовсем. Выходит, на мне поджениться вздумал, но я не хочу такого. Уж если сойдемся, то навсегда!
        - Выходит, прежде чем решить что-то, условия ставишь мне? - сверкнули глаза Корнеева.
        - А ты себя на мое место поставь, точно так заговорил бы. Ведь не в тайге, середь людей живем. Кому охота, чтоб все вокруг грязью поливали нас с сыном? Этого мы со Степой по горло нахлебались, - опустила голову, и задрожали бабьи плечи от
        глухих рыданий. - С неделю назад старший брат Мишки Сазонова заявился к нам в дом и стал требовать: «Верни деньги, которые твой мужик в долг у меня взял на дорогу. Обещал выслать, до сих пор не прислал ни копья! Теперь вовсе не получу. Пришили его вконец. А кто мои деньги возвернет нынче? Тыегожена, вотиотдай мое!». Я ответила, что нет у меня денег. Он потребовал расплатиться натурой. С ним и с Мишкой по очереди весь месяц блудить. Я отказалась. Он пригрозил, что убьет Степку, - рыдала баба. - Чуть не убили мальчонку за долг…
        Гошку трясло от злости. Ему вспомнились красные опухшие лица братьев Сазоновых. Наглые, горластые мужики вели себя вызывающе, высокомерно. Ни с кем в поселке не здоровались и не дружили. С соседями не общались. Они жили замкнуто, не приглашая к себе гостей. Из их большого бревенчатого дома часто доносились звуки громких попоек. Что было их причиной? Очередное рождение или смерть? О том не знал никто.
        Поселенец часто привозил им зимой воду. Братья сами быстро вычерпывали ее из бочки, переносили в дом, никогда не приглашали Георгия войти, ни разу не благодарили за воду, наверное, не знали или не умели это делать.
        Гошка о Сазоновых слышал от их соседей. Там не только люди, даже собаки брехали в сторону того дома и, не имея возможности достать зубами ненавистных соседей, мочились в их сторону, поливая зловонием кусты и забор.
        Даже дети старались не играть вблизи их дома. Косились на него с опаской и скорее убегали прочь от мрачных, темных окон, смотревших на свет всегда наглухо зашторенными окнами.
        Став инспектором, Гоше еще не довелось столкнуться с Сазоновыми. Не попались они ему на пути, но неприязнь к этим людям жила и копилась где-то в глубине души, и человек знал, что когда-то он с ними
        встретится на узкой тропинке, понимал, что приятного общения не получится.
        А тут еще Анна добавила. Вовсе в душе вскипел злоба. Человек подошел к окну, глянул на дом Сазоновых. Увидел дым над коптильней, решил проверить, не мешкая, и, нащупав пистолет в карман шагнул за калитку, направился к дому Сазоновых.
        Гошка едва ступил во двор, как его окружиласобачья свора. Они налетели кучей, грозя покусать изорвать в клочья непрошенного гостя. Никто не вышел отогнать их, провести человека в дом, защитить его от назойливых собак, и тогда поселянин решил отделаться от них одним махом. Достал и кармана пистолет и выстрелил в воздух. Псы мигом разбежались, попрятались, кто куда, повизгивали, рычали, скулили из своих укрытий, но высунуть нос наружу не решались. Почти тут же из-за дома вышли братья Сазоновы со своей хромоногой, самой скандальной и злоязычной бабкой.
        - Хто тут бабахнул? Это ты, прохвост, стрельнул? - старуха кинула на Гошку сверлящий взгляд.
        Поселенец не ответил, пошел за дом и тут же увидел коптилку, целиком завешенную рыбой.
        - Значит, в три смены работали? - указал на рыбу подоспевшим Сазоновым. - Пошли составлять акт!
        - Зачем? Мы рыбу привезли от родни, из Октябрьского!
        Инспектор подошел к вешалам, на которых коптилась рыба, понюхал, посмотрел, рассмеялся:
        - Хотите, скажу, где ловили, в какое время? Этот улов взят в устье Белой, ровно неделю назад. Солили без тузлука, в дубовой бочке. Ну, что не так определил? Могу добавить к тому, что эта пятая партия рыбы, которую коптите в нынешнем году.
        - Во пройдоха! Он все это время следил за нами с кустов! - не выдержала бабка.
        - Откуда знаешь? - удивился Михаил.
        - Это моя работа! - отозвался Корнеев.
        - Давай выпьем за нее! - предложили хозяева.
        - Не могу! Я на работе, времени маловато, - отодвинул налитый доверху стакан. - Давайте сюда, хозяева! Не стесняйтесь! Составим акт на браконьерство и тихо расстанемся. Я передам акт куда положено, и дальше с вами займутся другие!
        - Зачем акт?
        - Давай поговорим! Мы что, не люди, не можем найти общий язык? - подошел к Гоше Михаил, сунул ему в карман деньги. - Думаю, останешься доволен. Не будешь обижаться на нас, - сказал улыбаясь.
        - Ты что? Взятку мне дал? Ну знаешь, это уж круто! Два года - за рыбу, десять - за взятку! Однако много получается. Осилишь ли столько на зоне отсидеть?
        - Шутишь? Кто от «бабок» откажется? Бери, пока даем. И расскочимся, забыв друг друга. Тебе что, рыбы жаль? Она не твоя. Ее много, на всех хватит! Не жмись, покуда самого не зажали!
        - Вы мне грозите?
        - А что ты базарил бы, окажись в наших штанах? - ухмылялись Сазоновы.
        - Свои имею. Какие есть, потому чужие не ношу и не примеряю! Давайте сюда сыпьте!
        - достал бланк.
        Братья и старуха переглянулись:
        - Ты че, Гоша? Всерьез? Иль на лугу берешь? Мы свои, давай обнюхаемся! Чем хуже всех, кого отпускал с рыбой? Мы тоже поселковые, коренные, а вот ты у нас новый! Мы здесь - свои, а ты - чужой. Одумайся, пока не поздно. Тебя тут ни оплакать, ни похоронить некому. На кого наезжаешь и поднимаешь хвост? Тебе нужны враги в поселке? Нерест рыбы закончится осенью, а жизнь дальше пойдет. Как тебе в ней задышится?
        - Что обо мне базарите? О себе печальтесь. Ведь место жительства вам менять придется. Слово даю,
        зоны не минете! Уж я к тому все силы приложу! - вспомнились Степка и Анна.
        - За что? - удивились Сазоновы.
        - За все! - еле сдержался, чтоб не выпалить, начал писать акт.
        - Сволочь! К нему как к человеку, а он хуже волчка! Все на горло прыгнуть норовит!
        - услышал злой голос бабки Сазоновой, стоявшей совсем близко.
        - Инспектор краем глаза увидел, что оба брата ушли в дом.

«Конечно, акт подписать они откажутся. Ну что ж, обойдемся и так! Но в милицию звонить придется. Пусть хоть опера приедут Все официальные люди^ подтвердят, без них этим актом хоть подотрись», - достал сотовый телефон, поговорил с дежурным. Тот:пообещал прислать ребят.
        - Заходи в дом, здесь поговорим! - внезапно открылась форточка в окне.
        - Пообедаем вместе! - звали хозяева.
        Они посчитали, что раз поселенец не уходит со двора, значит, он чего-то ждет. А что может ждать мужик, один во дворе, да еще в пасмурную погоду, когда вот-вот начнет темнеть? Над ответом долго не думали - фантазии не хватило. Примерили решение на себя. Когда инспектор отказался войти в дом, удивились. Закрыли форточку, а Гошка все равно не уходит. Сидит пугалом во дворе. И сколько еще торчать там будет? Уже все собаки с ним освоились, забыли страх, вылезли из укрытий. Обнюхали поселенца, чешутся рядом, виляют хвостами, прогонять его не думают.
        Время шло, Гоша ждал оперативников, а Сазоновы потеряли терпение: Выпив по стакану водки, решили выкинуть инспектора и вывалили из дома:
        - Че сидишь как чирей на жопе? Прирос иль примерз, иль в стремачи клеишься? Так у нас псов прорва! Вали отсюда! - хотели взять за шиворот, но - не обломилось.
        Гоша раскидал обоих.
        - Слышь, хмырь, отвали! - требовали хозяева.
        Но Корнеев словно оглох.
        - Да я ж тебя в пыль сотру! - сорвал запор с ворот Мишка, но сам не удержался на ногах, упал посреди двора.
        А тут старший брат налетел со спины, но Гоша увидел, увернулся. Тогда Мишка вскочил в дом и вышел на крыльцо уже с карабином:
        - Линяй, козел, не то унесут тебя отсюдова вперед ногами! - взял карабин на плечо.
        - Слышь, Мишка, я ведь тоже умею стрелять. Поверь, не опоздаю и не промажу. Урою всех как рыжих тараканов. Слышь иль нет? - Гоша медленно достал пистолет, положил на колено.
        Михаила шатало. Старший его брат тем временем возился в коптильне и не видел, что происходило во дворе.
        - Пиздуй отсюда! Считаю до трех! - крикнул Мишка, прицелившись Гошке в голову.
        Он еще не успел нажать на спусковой крючок,какгрянул выстрел.
        Мишка мигом свалился на крыльцо, выронил карабин, заорал, заскрипел зубами, схватился за колено. По брюкам потекла кровь.
        - Ты что? Убил братуху? Да я тебя живьем урою, зэковский отброс, шакал вонючий! Стрелять в моем доме, в хозяев? Кто ты такой? Черт проклятый! Пи- дер! Жополиз! Я из тебя состряпаю котлету псам на ужин! - схватился за топор и только замахнулся, тут же отлетел к стене сарая, гулко ударившись головой и спиной, изо рта хлестала кровь.
        И этот упал на землю, выплюнув несколько зубов. Удар Гоши пришелся ему в подбородок, и мигом глаза его увидели темную глухую ночь. Встать он не мог. Во дворе, кроме Гошки, осталась бабка вместе со сворой воющих и лающих собак, круживших вокруг поселенца. Подойти к нему они не решались, им было страшно.
        На весь двор блажила старуха. Заламывала руки, звала на помощь соседей и прохожих, но никто не свернул к дому и не оглянулся.
        Бабка в отчаянии схватилась за метлу, чтобы прогнать незваного гостя, но в это время к воротам дома подъехала милицейская машина. Из нее выскочили; оперативники.
        Через десяток минут обоих братьев вместе со старухой доставили в отделение.
        - Я не хотел стрелять в него, но Мишка вынудил, - рассказывал Гошка Анне о случившемся.
        Он поискал глазами Степку. Того не было в доме.Анна вышла во двор, но вскоре вернулась и сказала:
        - Сынок время не терял: всю рыбу перенес в сарай и теперь разделывает ее.
        - Молодец мальчишка! - похвалил Корнеев. - Завтра еще подвезу. Приготовь бочки.
        - Хорошо. Может, возьмешь с собой Степушку? Он мечтает побывать на твоей работе ночью.
        - Не стоит. Опасно это. Пусть подрастет, - отказал Гоша. - Меня не пряниками встречают на реке. Всего два месяца в инспекторах, а уж сколько раз стреляли в меня, со счету сбился. Какая-нибудь пуля может отыскать и в ночи. Пусть уж лучше меня, я свое пожил, все видел. Степка еще ребенок. Ему рано за руку со смертью дышать. Хреновая из нее родня.
        - Когда ждать тебя теперь? - спросила Анна Гошку уже у двери.
        - Завтра постараюсь, а там как обломится, - погладил бабу по плечу.
        - Не обижайся. Остался б на ночь, да дел многовато. Но ничего, вот наступит зима, она нашей весной станет. Верно говорю?
        Женщина едва приметно кивнула головой.
        - Кент, завтра вечером будь на стреме. Постараюсь зарулить! - заглянул в сарай Гоша и тут же вышел со двора.
        Ночь выдалась тихая, лунная, самое время ловить браконьеров. Дым от костров виден издалека. Оно и сети не тянули в темноте, фонарями подсвечивали. Такое только слепой не увидит.
        Инспектор не спешил, вел лодку тихо, всматривался в берега.
        - Ну совсем обнаглели! Не костерок, а целый кострище развели! Иль совсем нюх посеяли и меня не боятся? Перебухали, а теперь своих кентов от рыбы не отличат, - понаблюдал за костром недолго, увидел вокруг него несколько теней и заспешил туда.
        Едва инспектор вошел в полосу света, от костра к нему подскочила моложавая пухленькая женщина и, уперев руки в бока, сказала звонко:
        - Бабы, мужик к нам свалился! Хватай его, покуда теплый и на своих ногах ковыляет! Ты откуда взялся, милый? - подошла вплотную так, что ее груди легли на Гошкины плечи.
        Он хотел отступить, но куда? Его в плотное кольцо взяли бабы. Гоша растерялся, увидев этот цветник. Женщины, одна другой лучше, рассматривали, улыбались ему.
        - И правда мужик! - дернула одна за волосы, выглядывавшие в прорези рубашки на груди. А вот кто-то сзади ущипнул Гошку за задницу. Тот с непривычки подскочил.
        - Живой, бабы! В кусты его!
        - Девки, я - рыбинспектор! Нельзя меня в кусты! Я ж на работе! Отпустите, озорницы! Я на дежурстве! - хохотал Гошка, вырываясь из бабьих рук. Скажи ему об этом раньше, не поверил бы ни за что. - Девочки, бабоньки, в другой бы раз, но ни теперь! Давайте, покажите, сколько рыбы наловили? Где ваши мужики?
        - Откуда им взяться, милый? Сами ловим для детсада, интерната и стардома! У нас разрешение имеется от рыбнадзора. И если ты ихний, должен знать о нас. Коль не слышал о нашей клумбе, выходит, ты - приблудный! Правда, девки?
        - Тащи его в кусты! Сейчас разберемся! - схватили Гошку чьи-то смелые руки там, куда он никого не подпускал.
        - Девки, я горбыля поймала! - взвизгнула от восторга чернявая круглолицая бабенка и, вцепившись в Гошкино, никак не хотела выпускать.
        - Держи его, бабы, чтоб не смылся!
        - Давай в палатку!
        - Нет, там места мало!
        Гоша, улучив момент, выскочил из цепких рук и хотел бежать к лодке. Но его поймали, вернули к костру.
        - Это ты что ли новый инспектор? Скажи правду? - спрашивали его.
        - Я самый.
        - А зачем по ночам мотаешься? Иль тебе жить тошно? Ночами мужики чем должны заниматься?
        - Знаешь, по глазам видно. Гляньте, какой плут!
        - Зачем подставляешься под жуть? Иль ни хрена не слышал, что было? В поселке мужиков нет! А ты себя не бережешь! Сохранись хоть для нас как музейный экспонат, а то вовсе забудем, какие вы были, мужики!
        - Эй, девки, кончай трепаться! Пошли сеть вытаскивать, тельняшки рвать, пупки царапать! Живей шевелитесь, русалочки! - подбадривала баб пухленькая смазливая Катюша.
        - Давайте помогу! - Георгий отогнул ботфорты и вошел в реку.
        - Девки, гляньте, чем он рыбу ловит, и на что она клюет? Я видела, но не скажу, - хохотала Нина до икоты и указывала на Гошу.
        Тот попал в гущу косяка и стоял по пояс в рыбе.
        - Заводи сеть на меня! Давай конец! - командовал бабам.
        Те громко хохотали:
        - Где возьмем конец, коль обделены? А свой не отдашь, - хихикали бабы.
        - Девчата, кончайте базар. Давайте дело доведем, а уж потом хохочите хоть до мокроты.
        - Гоша, ты нам на время свои сапоги дай.
        - Зачем?
        - Мужиков отловим и вернем!
        - На вас без сапог еще лучше клевать будут! - поддался общему настроению поселенец.
        Он сам помогал женщинам грузить рыбу в машину, которая увезла улов в поселок.
        - Вот еще два таких дня, и мы отрыбачились.
        - Себе ловить будете? - спросил инспектор.
        - А зачем? Мы в общаге живем. Едим в столовой. Заготавливать для нее - кому надо?
        - устало рассказывала Нина.
        - Я всю зиму возил воду в детский сад, в интернат, в стардом, но никого из этих девчат ни разу не видел. Где были вы все? - спросил Гоша.
        - Училище закончили, нас попросили сюда приехать на работу. Не хотели из Петропавловска уезжать, нас уговорили. Золотые горы насулили, а получилось как всегда. Хотели уехать, да трудовые книжки не отдали. Так и застряли здесь. Ну, а зимой мы работали в корпусах. Оттуда не выходим до самого вечера. Ты ж имел дело с кухонными работниками, мы - воспитатели. Одно плохо, детсад вовсе пустеет. В группах по десятку ребятишек набирается. Скоро и того не будет. Раньше очереди в садик были, а теперь бабы не хотят рожать. Трудно стало растить ребятню. Да что там трепаться? Все деньги на жратву уходят. Что-то на задницу натянуть нужно, а с чего?
        - Это верно! Требуют много, а платят - считать не хрен. Попробуй семью заведи, если нет хозяйства. С голоду сдохнешь. Хотя нынче и скотину иметь накладно. Куда ни кинь, всюду рогатки для человека поставлены. Со сраного приусадебного участка и то налог дерут, - говорил Корнеев.
        - Мы в этом году все равно отсюда слиняем в Питер. Там родители и друзья! Куда-нибудь приткнемся. Вон остальные наши однокашницы уже устроились диспетчерами в морпорту и в аэропорту, в Елизово, другие - официантками в ресторанах. Не по специальности, зато заколачивают кучеряво, не то что мы. Их не посылают на рыбу. Ну скажи, наше это дело? Мы эти сети еле выволакиваем, все кишки порвали, а местные мужики, козлы вонючие, еще хохочут над нами. О помощи и не думай. Ты - первый и единственный мужик в этом захолустье. Остальные - сплошная шелупень.
        - Я тоже гроши получаю, хоть работа, не приведи Бог, - сплошной риск. Будь вольным, ни за что не уговорили бы в инспекторы. Кто добровольно на эту каторгу согласится? Вот и сунули меня менты. Других жаль, а я им кто? Вот и заткнули мной гнилую задницу, потому что другие отказались.
        - Некого, кроме тебя! Остальные - либо алкаши, либо плесень! Какой с них толк? Если и завалялся где-нибудь мужик, его в инспекторы под пулеметом не загнать. Иль за путину всю рыбу в реках пропьет с поселковыми. Кому ее жаль? Кто из-за нее свою голову подставит? Только ты! - глянула с жалостью.
        - Сам не дождусь, когда закончится поселение, - вздохнул Гоша и, встав навстречу машине, вернувшейся из райцентра, помог девчатам еще с одним уловом.
        - Спасибо тебе, Гоша! - благодарили человека девушки.
        Ночь еще не закончилась. Поселенец проехал с десяток километров, заметил на берегу тлеющие угли от костра. «Опоздал! А может, еще успею?» - свернул к берегу и понял, что люди отсюда ушли недавно и ненадолго. К рассвету обязательно вернутся. Гоша оглядел все вокруг. Приметил в реке сеть, пусть не новую, но крепкую, для кеты. Поставлена грамотно, надежно. Такую случайно не сорвать. Рыбу тут уже не раз брали и немало, но заготавливали не
        на продажу, а на зиму. Ее не разделывали у реки, все повезли домой на машине, на траве и земле остались следы протекторов. Корнеев всмотрелся в них: «Легковушка. Таких всего пять машин в поселке. Чья же эта? Может, прокурор на своей «семерке» отметился? Вряд ли, - поселенец сел перекурить. - Прокурор - человек ленивый! Он не станет ловить рыбу ночами. Закажет для себя Стасу. Тот наизнанку для него вывернется и сделает все, как прокурор скажет. Они давно вот так корефанят. А случись что, один - на шконке, другой под шконкой канать будет, - ухмылялся поселенец. - Выходит, не прокурор! Ну а кто тогда? Судья в отпуске, на Украину смотался к теще на галушки с салом. На целых полгода! Во не повезло мужику! Это ж хуже, чем в «шизо» загреметь на месяц! Только туда охрана вбивает пинками, а судья добровольно. Псих какой-то! Видать, вовсе озверел в поселке! Сам тут живет, а семья - на Украине. Двое детей в школе учатся, а баба в институте дурью мается. Уж я б ей дал науку! Накрутил бы хвоста и по шее вломил бы какСидоровойкозе! Что за дела? Мужик три зимы один живет, без бабы, а она там рассекает! Ну
повезло ей на лоха! - сплюнул злобно. - Исключаем и судью! Остаются еще трое. Начальник банка. Этот мог бы, но ни теперь. Ноги болят. Еле их таскает за собой. С такими мослами не то в реку, по земле ходить тяжко. Скоро руками будет переставлять их. Да и старуха его такая же развалюха. До магазина - два десятка шагов, они на машине приезжают. И детей не завели. Все некогда им было. Интересно, зачем они в одной постели спали? Или им подсчеты помешали остаться в жизни обычными людьми? Ведь совсем дряхлота, а туда же! Гоношатся, мол, не завели детей, потому что любили работу! Стебанутые отморозки! Нашли, что любить! Да лучше бы друг на друга глянули и родили бы свое подобие. Как это можно любить работу? Она дает «бабки», которых на один вечер
        в кабаке не хватит. А сколько сил и времени отнимает? Кучу! Но, выходит, и не банкир! Кто ж тогда? - задумался человек ненадолго и подскочил, - Симкин! Конечно, он! Кто ж еще? У него «шестерка», которую можно по кустам гонять. У этой машины рожа хуже, чем у меня. Вся помятая, побитая, исцарапанная, будто каждое утро возле пивбара для хозяина на похмелку клянчит у поселковых. Как я сразу не вспомнил его? Ну уж этого я прижучу! Правда, что с него возьмешь? У него один костюм, сшитый еще к свадьбе. А его дочка в прошлом году замуж вышла. Сын последний год в армии служит. Жена почтальонкой работает, а сам - директор районного Дома культуры. Получает же вровень с женой! Зато хвалится, что у него высшее образование. Отморозок! Да разве кормит тебя твой диплом? Тебе с ним только побираться! Вот передай я акт в инспекцию, до конца жизни не выплатишь! Эх ты, мужик!» - скребанул затылок поселенец и только хотел уйти, услышал звук подъехавшей машины. Глянул, точно Симкин приехал.
        Директор Дома культуры, увидев инспектора, оглянулся назад. Ему жгуче захотелось вернуться в машину и умчаться обратно в поселок, но услышал едкое:
        - Аркаша, ты куда намылился? Иль тебе ненароком в лопухи приспичило? Воротись, родимый, я давно тебя жду!
        Симкин шел на подгибающихся ногах.
        - Прости, Гоша! Виноват! Что поделаешь? - опустил человек голову, глянул в сеть. В ней было полно рыбы, но как ее взять, если Гоша напротив.
        - Симкин, ты называешь себя образованным, культурным. Свой диплом не то всем поселковым, каждой собаке в нюх сунул. А кто на самом деле? Шелупень, а не мужик. Забирай, что в сетке и проваливай с глаз. Знай, припутаю в другой раз, без акта не отпущу и сдам тебя в милицию. Чтоб ни шагу нареку, покуда нерест не кончится! Запомнил? Ну то- то, - заскочил человек в лодку и помчал на Белую глянуть, как дела у Стаса. Заодно и для Анны решил замет сделать, ведь обещал подвезти сегодня свежей рыбы. «Баба со Степкой ждать его будут вечером», - улыбается мужик.
        Глава 6. ВРАЖДА
        Рогачев встретил Гошку холодно. Он оглядел поселенца с ног до головы и спросил раздраженно:
        - Где тебя черти носили?
        - Как это? А кто за меня работать будет? Я твоих ментов вызывал к Сазоновым. Целый час их ждал. В меня из карабина стрелять хотели! - выпалил обидчиво.
        - Не велика потеря! - оборвал Стас.
        Инспектор язык прикусил. Оглядел Рогачева ненавидящим взглядом, повернулся, пошел к лодке.
        - Ты куда? - услышал вслед.
        - Работать! - отозвался глухо.
        - А мне кто поможет? Бросили одного, и мучайся здесь как хочешь!
        - Я в «шестерки» не нанимался никому! Делаю то, что в инспекции велели.
        - А кто тебя в поселке «крышует»? Забыл все? Может, напомнить? Тебе западло стало мне помогать? Отправляйся обратно, на зону, отморозок! На твое место сотни желающих будут! - покрылось пятнами лицо Стаса.
        - На зоне в меня не стреляли из-за каждого угла всякий день. Я за всю жизнь не нажил столько врагов, как тут за два месяца. Да если на зоне трехну, как дышал на поселении, никто сюда даже под автоматом не согласится прийти! Я с великой душой туда ворочусь, хоть теперь! - разозлился Гоша и сел на берег, считая, что сказал все, что возврат на зону ему гарантирован.

«Жаль, что Аньку со Степкой не увижу больше, не смогу им рыбы подбросить. И семья у нас уже никогда не склеится. Вернут в барак, на прежнюю шконку. Стану снова зэком. Недолго в поселенцах подышал. А разве от меня что-то зависело? Вот, хмырь, обиделся, что его бросили, и никто ему не помогает. А кто тебе чем обязан? Не облиняешь, если сам сети потаскаешь. Ведь для себя стараешься, легавая параша! Ты не лучше других!» - курил Гоша, отвернувшись от Рогачева.
        Он слышал, как Стас вытаскивает сети, но не встал, чтобы помочь ему.

«Падла доходная! Гнида недобитая! Еще он выделывается! Вишь, как забазарил?
«Невелика потеря». Вот и мотай нынче сопли на кулак! Видал я тебя в гробу, легавое чмо!» - лег Гоша на траву и мигом уснул.
        - Вот это ферт! А для чего ты здесь возник? - удивился Стас, подойдя к поселенцу, но тот не проснулся и не услышал сказанное.
        Рогачев и не предполагал, что инспектор не спал трое суток и едва держался на ногах. Несколько дней он не был дома. Забыл, когда ел. Жизнь его превратилась в сплошную погоню за собственной смертью. В него палили из убегавших лодок, из кустов, из-за коряг и бревен. На него охотились все поселковые, даже те, кого пощадил, отпустил без акта, не сообщив в милицию.
        Гошка с горечью понял, что стал лютым врагом всем жителям Усть-Большерецка, и уже не был уверен, что выйдет живым на волю.
        С ним давно никто не здоровался и не говорил. Его обходили стороной даже дети и старики. Одинокие бабы перестали шутить с Корнеевым, и он впервые понял, что остался один среди людей. Его бойкотировал весь поселок.

«Но почему? За что? Разве я виноват?» - спрашивал самого себя.
        Вот только Анна с сыном, охотник Притыкин с женой здоровались, разговаривали и не изменили своего отношения к Гоше. Остальные ненавидели.
        Гошка стонет во сне: «Я не виноват». Но почему ему снится Павел Кухтин? Ведь всю зиму считал его приятелем. Целый месяц бесплатно возил ему воду, а недавно тот поднял на поселенца ружье, целился в голову. Инспектор увидел и мигом упал на дно дюральки, опередив смерть на короткий миг. Он слышал, как Кухтин выругался и перезарядил ружье, но Гошку он уже не достал…
        Поселенец приметил шалаш браконьеров поутру. Когда стал подводить лодку к берегу, над головой грохнули два выстрела. Гоша мигом определил волчью картечь, понял, кто стрелял в него из двустволки. Человек знал, сделай он шаг на берег, мужик всадит в него в упор весь заряд, оба патрона. Рисковать не стал, не пошел в лобовую. Оставив лодку поодаль, зашел со спины, держа в руках пистолет. Но его услышали - инспектору пришлось драться с двоими здоровенными парнями, недавно демобилизованными из армии.
        В лодку он приполз уже в сумерках. О братьях Корнеев сообщил в милицию, но двойняшки остались на воле. Милиция по своим соображениям отпустила их.
        Вскоре они снова появились на реке и откровенно смеялись в лицо инспектору:
        - Нам советовали менты не пугать и не промазывать в тебя, а бить сразу на поражение, чтоб жаловаться было некому!
        Пашка Кухтин, встретив Гошку на ступенях магазина, удивился:
        - Ты живой?
        - Не дождесся! - ответил Гоша.
        - Как же это я промазал? - удивился вслух недавний приятель.
        Вот и теперь уже во сне ведет лодку поселенец и видит, как поселковые берут его на мушку. Даже Анька со Степкой здесь и тоже вооруженные.
        Пекариха Любка в живот метит. За что? «За все разом! Жил бы как все, никто на тебя не охотился! Раз достал, получай от всех», - хохотала баба.
        Гошка проснулся от того, что кто-то трепал его за плечо:
        - Кончай визжать! - поселенец увидел Стаса, сидящего рядом. - Всю рыбу распугал, идиот!
        - Я тебя, вернее, вас жду, гражданин начальник, - отодвинулся от него Гошка.
        - Зачем?
        - Жду, когда в зону обратно отправите, как обещали!
        - Обещанного три года ждут. В зоне любой дурак до воли продышит, ты здесь, у нас, попробуй дотяни до нее! Разве это наказание - вернуть в тюрягу? Ты от безделья снова там жиром зарастешь. А вот у нас приморить - это запросто. Здесь настоящий ад! Вот им и накажу тебя. Попробуй выжить здесь! - ухмылялся Стас и скомандовал, - живо в реку! Иль не видишь, что сеть перегружена?
        - Сам тяни! Я уже два дня не жравши! Откуда силы возьму? Да и кто ты мне?
        - Хватит ныть! Вытащим рыбу - поедим, а теперь пошли. Кончай хныкать! Без тебя тошно, - залез в реку, засучив брюки.
        Улов они вытащили молча, быстро. Перенесли рыбу за палатку. Пока Гошка разделывал ее, Стас сварил уху, запек на вертеле несколько рыбин.
        - Иди жрать! - позвал поселенца и, разлив уху по мискам, сел рядом.
        - Ты в поселке когда был? - спросил он Гошу.
        - Три дня назад, - ответил тот.
        - Значит, не знаешь…
        - А что стряслось?
        - Твой барак подожгли.
        - Спалили? - уронил ложку Гоша.
        - Мои ребята успели вовремя, погасили. Правда, Бондаревский угол здорово прихватило. Придется ремонтировать. Хорошо, что твое все цело. Облили бензином один угол, второй не успели. Помешали опера. Обгорелое забили фанерой, чтоб поселковые не влезли. Пока у тебя возились, эти скоты милицию подожгли, - трясло Стаса.
        - Ты был в поселке?
        - Видел все. Сейчас у меня идет ремонт, кирпичом обкладывают стены. Другого выхода нет.
        - А как у меня?
        - Деваться некуда, сделают то же самое, иначе в другой раз дотла спалят, ночью.
        - Меня на мушку берут везде. Теперь и дома ночевать опасно…
        - А ты собак заведи. Их у пограничников полно. Мне дадут или нет - неизвестно, а вот тебе обязательно подарят, чтоб шкоду свою замазать.
        - Куда их дену потом?
        - Да мы всех у тебя заберем, - пообещал Стас. - Ты не обижайся. Сорвался я утром, нервы сдали. Один остался, как цыган на луне, не знаю, что делать? Беды - как из бочки. Надо рыбу коптить, а тут жена заболела, следом - сын. А я на кого все брошу? Мои мужики шагу из милиции боятся сделать. Дежурят по четверо. Да и тебя нет! И я тут один зашился…
        - Мог позвонить, да и я тоже не гулял, - оправдывался Гоша.
        - Если б себе одному, давно бы разделался. Так ведь и прокурору, и судье нужно помочь. Еще пару дней мне здесь мучиться. А куда деваться? На чужие плечи свое не доверишь. Нынче Петр повезет рыбу прокурору, самого в Петропавловск вызвали. По делам. Когда вернется, сам не знает.
        - А кому рыбу отдадите? - удивился Гоша.
        - Домработницам. Они - бабки надежные, проверенные. На этих можно положиться.
        - А жены ихние? Иль не могут ни черта?
        - Жена судьи на Украине учится, а прокурорская и одного дня тут не жила. Все в Петропавловске. Она - диктор на телевидении, дети - в институтах. Сын уже на последнем курсе, дочь - на третьем, а сам здесь уже семь лет живет. Всё перевод обещают. Он ждет, но, по-моему, он скорее пенсию получит и уж тогда уедет насовсем к своим.
        - И на хрена такая жизнь? Есть баба и нет ее! А годы идут. Женатым жить врозь вовсе говенно. Я б давно от такой слинял и прибрал бы к рукам домработницу: она и накормит, и обстирает.
        - Так ведь старуха! Такую в постель не положишь, - рассмеялся Стас.
        - А на хрена мне баба в телевизоре? Как кукушка в часах. Любому мужику живая баба нужна! Горячая! Чтоб было кого прихватить в постели!
        - Он навещает ее частенько, перезваниваются. Да, впрочем, мне какое дело? Свою бы семью сберечь, - вздохнул Рогачев тяжело.
        - У тебя хоть есть, что беречь! Тебя дома ждут, а я как барбос дышу. Никому не нужен, даже себе, - отмахнулся Гоша. - Ни семьи,никентов нет, - добавил глухо.
        - Тяжко тебе, все понимаю, да и заводить тебе семью нынче небезопасно. Только горя прибавится. Сам знаешь, народец у нас крутой. Если тебя не достанут, с семьей разделаются. Она всегда рядом, под рукой. Коли не смогут домашние образумить, сами свернут головы. И что тут поделаешь, милиция физически не успевает сдерживать негодяев, сам знаешь. Вон подпалили и тебя, и нас, а кто отличился - не нашли. Да и что толку в наказании, если сожгут живьем в своем же доме? Разве воротишь жизнь? Она, какая ни на есть, неохота ее терять по прихоти козлов! Опять же, если сам. А коли семью погубят? До конца себя винить станешь. И своя жизнь уже не будет в радость. А желающих на наши с тобою головы - целый поселок! Разве я не прав?
        - ,Что тут базарить лишнее? Конечно, верно говоришь, задумался поселенец, завздыхал.
        - Понятное дело, нужно собак завести. Может, и не сумеют от всех защитить, зато дадут знать, предупредят лаем. Хотя бы в дом не пустят, это уж точно. Да только наши в дом и не пойдут. За углом прижучат, возле колодца или за туалетом, либо возле лодки. Их не угадаешь. Кому нужно, выждет и достанет. Пойми правильно, с тобою в десять раз проще будет разделаться, когда станешь семейным. На себе испытал ситуацию, знаю, что говорю, - поскучнел Стас.
        Гошке представился горящий дом, мечущийся в огне Степка и Анна, запоздало проклявшая день, когда согласилась создать семью с незадачливым, ненавистным поселку инспектором. Вот она пытается выскочить в окно, но пламя целиком охватило женщину. Она кричит от боли, но никто не хочет и не может ей помочь. «Разве для такого выжила она в ту пургу, когда ввалилась ко мне? Да и кто я есть, чтоб подставить их под свою беду? Она не задумалась, но я должен обдумать все заранее!»
        - Ты не обижайся, я правду тебе сказал, - услышал голос Рогачева.
        - Я все понял, Стас…
        - И не только семью, но и женщину твою в покое не оставят, - выбросил окурок и предложил коротко, - пошли, поднимем сеть.
        - Ого, уже полная! - глянул Гоша.
        До самой темноты помогал поселенец разделывать рыбу, солил ее, закладывал в бочки. Рогачев носил в коптилку сушняк, поддерживал жар.
        - Эту партию еще дня три коптить, затем снимать можно, как думаешь? - спросил тихо.
        - По-моему, завтра к вечеру готова будет.
        - Пожалуй, хватит нам. Больше не стану ловить. Давай соберем сети, - предложил Стас Корнееву.
        - Не спеши. Пусть стекут, чтоб не сгнили. Свернуть их недолго, но пусть они до будущего года сохранятся надежно.
        - Устал я здесь, да и на работе дел набралось. Туго моим ребятам приходится, не успевают. Пора и мне включаться. Весь отпуск всадил в рыбу, ни одного дня не отдохнул по-человечески, - пожаловался Гошке и спросил, - так ты поедешь на заставу?
        - За собаками?
        - Ну да! Я на твоем месте давно бы ими обзавелся.
        - Смотаюсь. Вот только дадут ли мне?
        - Куда денутся?
        - Стас, погоди сеть сматывать, дай и я разок поставлю. Обещал рыбы подкинуть. Может, даже ждут меня?
        - А без рыбы уже не примут? - расхохотался Рогачев.
        - Да кто их знает?
        - Баба - как корзинка без дна! Сколько в нее не клади, все равно ничего не видно. И обратно ничего не получишь! - съязвил Стас.
        - А что ты хочешь? Недаром о бабье говорят, мол, с транды сдачи нет.
        - Зачем же сам в этот омут башку суешь? - удивился Рогачев.
        - Ты глянь в реку! Даже рыбы парами кружат. Неужели я глупей?
        - Средь них поселенцев нет! - заметил Стас ядовито.
        - Инспекторов не бывает в их косяках! - поправил или уточнил Гоша.
        - А что поделаешь? Хоть я и поселенец, и инспектор, но меж ног тоже растет. Куда от себя денусь? - вошел Корнеев в реку. - Давай второй конец! - крикнул Стасу.
        - Тебе с одним мороки мало? - шутил тот.
        Осознание того, что рыбалка закончена, приободрило человека, выровняло настроение. Рогачев охотно помог Гоше установить сети и пошел к костру готовить ужин.
        - Послушай, Стас, я тебе здесь больше не нужен. Докоптишь и без меня. Я когда подниму сеть, возьму рыбу и смотаюсь в поселок, а завтра с утра - на заставу.
        - Давай! Только поедим сначала.
        - Не хочу рыбу. Надоела! Все дни - одна она. Того гляди, сам чешуей обрасту, и хвост появится. Весь провонял ею, насквозь, - понюхал свои руки Гоша и сморщился.
        - Не коренной, не местный ты человек! Наши мужики, имея рыбу, о мясе и не вспомнят.
        - Оно и видно! - выругался Гошка.
        - У нас не только люди, но и коты с собаками любой колбасе рыбу предпочтут.
        - Дурные вовсе! - сплюнул поселенец.
        - Привычка - вторая натура, - развел руками Рогачев и предложил, - ты рыбу брезентом накрой, чтоб поселковые не увидели, что везешь. Иначе от кляуз не очистишься.
        - Где возьму?
        - Да у меня. Я свою палаткой закрою, - оглянулся на сети и позвал, - пошли твои концы тянуть!
        Вечером Гошка причалил к знакомому берегу, и тут же к нему сверху скатился Степка. Он радостно взвизгнул, увидев почти полную лодку рыбы, тут же принялся носить ее в сарай. Поселенец помогал, но скоро выдохся. Сказались бессонные ночи и усталость.
        - Степ, сам справишься? Я - в отрубе, вымотался как последний лох!
        - Конечно, сам сделаю! Идите в дом, мамка давно вас ждет. Все глаза проглядела, - улыбнулся робко пацан.
        Анна подошла к Гошке, помогла стянуть с плеч мокрую рубашку.
        - Совсем измучился, - пожалела мужика.
        - Поговорить нам надо, - сухо оборвал бабу.
        Та сжалась, почувствовав недоброе:
        - Что-то стряслось? - спросила дрогнувшим голосом и села напротив, подвинув тарелки, - ешь, Гошик, ешь, наше солнышко…
        - Пошли в зал, там побазарим, - позвал за собою Анну и, устроившись на диване, усадил бабу рядом, обнял, и застряли слова в горле.

«Ну как отказаться от нее самому? Может, она - его судьба? А вдруг он станет ее горем?» - кольнуло внутри.
        - Ань, ну что брехать впустую? Не могу без тебя! - выдал совсем не то, что думал.
        - И я, - услышал в ответ робкое.
        - Все время о тебе и Степке думаю, - почувствовал, как тесно прижалась к нему баба. - Обдумал каждую мелочь. Коли дышу в поселке, не жить мне без вас! - Анна обняла Гошку смелее. - Но есть и другое, о чем знаем оба, но говорить боимся, - сорвался голос человека.
        - Ты это о чем? - встрепенулась женщина испуганно.
        - Понимаешь, я не только поселенец, но еще и инспектор на свое несчастье! Знаешь, сколько раз в меня стреляли поселковые за время лососевой путины, которая только в разгаре? Уже не счесть! Много раз могли убить, и не раз цепляли то пули, то дробь. Пойми, я не жалуюсь! Что моя жизнь? В зоне десятки раз мог откинуться. Но это я! А когда семейный стану, на вас начнут отрываться поселковые. Сначала тебя уговаривать станут, потом грозить, а дальше доставать начнут тебя и Степку, чтоб мне
        досадить. Что они устроят, одному Богу ведомо, но в покое не оставят, это верняк. Даже мой барак подожгли.
        - А зачем?
        - На лугу взять решили, мол, нынче так, а завтра самого в нем поджарим.
        - Изверги! - возмутилась Анна.
        - Так это - я, а если, узнав, что здесь дышу, запалят твой дом?
        - Убереги от лиха, господи! - перекрестилась женщина.
        - Вот и я о том! И тебя, и Степку жаль! Мало без крыши и угла останетесь, но и жизнь могут отнять. Вот в чем печаль моя, Аннушка!
        - Знаешь, а у нас со Степушкой своя новость. Не сказал тебе о ней мой мальчонка? Значит, не успел. Мы ж на переговорный нынче ходили. Поначалу не поняли, кто вызывает нас, потом дошло, что это Юра, старший брат покойного мужа. Он в Санкт- Петербурге живет. Бездетный, но хороший человек. Я его знаю. Он бывал здесь раза два или три. С мужем они не дружили, ссорились часто. Юрка - человек сурьезный, не то что мой бывший - шелапуга! Этот и грамотный, и на хорошей должности уже много лет сидит. Трехкомнатная квартира в центре на двоих с женой. Она тоже работает в начальстве. Так знаешь, чего он звонил, прознав про смерть мужа? Хочет к себе Степку забрать. Обещает с него путнего мужика вырастить.
        - Это как? С усыновлением?
        - Нет! Что ты, Гоша? Я еще живая! - испугалась Анна.
        - А зачем ему Степка?
        - Своих нету. Степка - единственный племяш. Говорит, что выучит его, даст высшее образование.
        - Он и здесь учится! - недоумевал поселенец.
        - Ну, как учится? Троих учителей нету: по физике, химии и иностранному. Не хотят учителя ехать в наш
        поселок. А каково детям? Недоучками из школы вый») дут. Разве это дело? Вот Юрка и предложил, мол, давай пацана к нам. На лето ко мне отпустит, если Степка захочет.
        - А кем работает тот Юрий? - перебил Гоша.
        - Он - военный, на корабле служит. Сам весь в звездах. Такой нарядный ходит, будто его с картинки сперли. И корабль его тоже военный, фрегатом зовут. Юрка на море с самой молодости. Сурьезный человек! Не пьет, не курит. По бабам не бегает. Да и где взял бы их в море? На корабле ихнем только одна женщина имеется. Да и та - обезьянка. Она у всех сладкое ворует, хулиганка. Ну а дома без детей холодно. Куда ни глянь - пусто. Хоть в квартире ткни пальцем в стенку - золото польется, - не смогла Анна скрыть зависти.
        - И что ты решила? - спросил Гоша.
        - Отправлю. Пусть поживет по-людски, в нормальной школе учиться будет. Там его никто не станет дразнить. Он ведь очень способный, но в нашем поселке все пропадет, а жалко. Я ничего не увидела в жизни, и Степка все потеряет…
        - Как сама одна останешься?
        - Почему одна? А ты? Я про тебя Юрке сказалась. Он поздравил всех…
        - Ань, я только что говорил тебе, чем рискуешь. Неужели не дошло?
        - Все поняла! Да только зря меня пугал. Я за свою жизнь всего насмотрелась.
        - Хочешь со мной остаться?
        - Куда ж денусь, раз предложил?
        - Лишь бы потом не пожалела!
        - Чудак! Любой может помереть, и не работая инспектором. Помнишь, как я к тебе в пургу забрела? Не помоги ты мне тогда - и накрылась бы с ушами. Здесь в зиму не меньше десятка людей помирают в непогодь. Оно ведь смерть не спросит согласия. И прихватывает, где захочет. Если на то воля Господа,
        сгину от поселковых. А коль не то, всех переживу! Но от тебя не откажусь! Уж как будет, так и пойдет! Лучше быть глупой женой, чем умной вдовой!
        Гошка смотрел на женщину, удивляясь ее решимости. Ведь все понимала, знала, что ждет, но не отказалась, не испугалась баба. Не оттолкнула Гошу хотя бы из страха за собственную безопасность. Он понял бы Анну и не осудил ее.
        - Спасибо тебе, Аннушка! - хотел притянуть к себе бабу, но услышал, как хлопнула дверь в прихожей.
        Выглянул, увидел Степку.
        - Рыбу перенес, лодку помыл, брезент тоже. Теперь думаю, где ее получше спрятать?
        - Ничего с нею не будет! Ктому же ужетемно, - вытянул в окно поселенец.
        - Я лодку перевернул и брезентом накрыл. Ее и не видно! - умывался пацан, затем добавил вполголоса, - вот только б с рыбой помогли. Самому разделки до утра хватит! - глянул на мать.
        Та понятливо головой кивнула:
        - Сейчас пойду, только поешь сначала, - предложила сыну.
        - Ладно, вы тут управляйтесь, а мне еще в одном месте побывать нужно сегодня. Уж и не знаю, обломится мне там или нет? - Корнеев заметил, как насторожилась баба, решил подшутить над нею и добавил, - дадут мне там или нет?
        Женщина подозрительно посмотрела на Гошу:
        - И долго давать станут? - спросила, прищурившись.
        - Это уж как получится! Не от меня зависит.
        - А чего дадут? - опомнилась баба.
        - Собак! Я за ними на заставу хочу смотаться. Рогачев присоветовал.
        - Тьфу, черт! Я совсем о другом подумала! - призналась Анна смеясь.
        Гошка громко хохотал:
        - Купилась! - и повернувшись к Степке, спросил, - как рыба?
        - Одна семга! А можно мне с собой в Пит, взять немного на зиму?
        - Конечно! Только я для тебя накопчу! Она вкусней и храниться будет дольше.
        - А мамке? Она уже давно семгу не ела.
        - Не останемся мы без рыбы в зиму. Только т мне поможешь перед отъездом в Питер. Поедешь с мной на неделю. Там палатку поставим, установи коптилку. Вот только бочек запасем впрок, и чт. в доме не мучиться, там управимся. Матери привезем готовое! - сказал поселенец, повеселев.
        - А собак себе хочешь взять? - перебил его Степка.
        - Ну да! Сюда их приведу. Где сам, там и они жить будут. Зато во двор никого не пустят. На заставе с ними тренер работает, всему учит. А мне, сам понимаешь, псы до зарезу нужны. Вышел с ними на берег, они ко мне никого не подпустят. Все оторвут, любого притормозят. Конечно, когда мы все в лодке, поселковые с берегов из ружей перещелкать могут и их и меня, но я что-нибудь придумаю, - обещал Гоша.
        - А можно мне с тобой на заставу?
        - Зачем?
        - Собак вместе выберем.
        - Тут уж каких дадут, могут и отказать. Хорошие псы и самим нужны.
        - А нам зачем плохие? - не понял Степка.
        - А вдруг щенков подарят? Тогда самим их учить придется! - предположил поселенец.
        - Даром с хорошими собаками никто не расстанется. Это точно. Ты им денег дай или возьми с собой молока, сметаны, творога. Все ж пограничники тоже люди, домашнее, как и другие, любят. Отдай им, пожелав здоровья, глядишь, им легче будет отдать своих псов! - посоветовала Анна и добавила, подумав, - только зачем ехать в ночь? С утра такое делается, чтоб не подсунули хромую иль старую псюху, которой неделю жить осталось. Да и я тебе парного молока с собой дам. Пусть мальчишки душу отведут. А нынче пошли с нами рыбу разделывать. Становись хозяином здесь. Зачем время тянуть? - повела за собой в сарай, закрыла дом на всякий случай.

«Вот так и схомутался в семейные! - подумал Гошка, идя следом, и вдруг приметил черную тень за забором. Она замерла, остановилась за деревом. Корнеев бросился туда напролом. Тень мигом исчезла, растаяла в темноте улицы.
        - Анна, воротись домой. Мы сами управимся! - вернулся к бабе и успокоился, когда та, войдя в дом, всюду включила свет.
        Гошка со Степкой закрылись в сарае изнутри. До самого рассвета разделывали и солили рыбу. Сели отдохнуть, когда во дворе развиднелось.
        Даже самим не верилось, что сумели переработать такую гору рыбы. Руки покраснели от соли, их саднило, щипало. Вся одежда пропахла рыбой. Чешуя сверкала даже в волосах.
        - Никогда у нас не было столько рыбы! Аж две бочки! Да какие полные! - радовался Степка не скрывая восторга. - Четыре ведра икры! - добавил, глянув на выварку с ястыками.
        - Окончательных три с половиной ведра наберется, - вставил Гоша и, сев на табуретку, закурил.
        - Дай и мне сигарету, - попросил мальчишка.
        - Ты куришь? - удивился мужик.
        - Ну и что такого? Зато на «игле» не сижу! У нас в школе пацаны давно «травку» курят, и ничего! Двоих отправили лечиться в Питер, предки позаботились. Они в Питере чуть не сковырнулись. Три месяца там канали. Врачи выпустили их, сказали родителям, что вылечили насовсем. А пацаны снова курят, - смеялся Степка.
        - И ты с ними? - нахмурился Гоша.
        - Не-ет, «травкой» не балуюсь. «Порожняк» гоняю, обычные.
        - А где на курево берешь?
        - Мамка дает на завтраки, а я их на сигареты пускаю. Только не квась мне мозги, мол, как не хорошо курить с малых лет! - Степка глянул на Корнеева, взял из его рук сигарету.
        - Мать о том знает?
        - Догадывается. Несколько раз находила в брюках и в куртке. Ну, говорил, что не мои.
        - С чего задымил? - осип голос Гошки.
        - Чтоб не сорваться. На соседей. Достали они нас с туберкулезом. Потом в школе душу вымотали.; Я и присосался. Поначалу от дыма выворачивало, теперь привык и не кашляю как раньше, - сделал затяжку. - Вообще, если дядька устроит все, как обещает, я сюда не вернусь!
        - Почему?
        - Ненавижу поселковых! Зверюги! Они любого доведут, даже если их не трогаешь. Вон моя мамка, кроме работы, никуда не ходит, но и ее в сплетнях изваляли как в говне. Но зачем? За что? - дрогнули плечи пацана.
        - Да ты успокойся! - положил руку на плечо мальчишки поселенец и спросил, - а сам ты хочешь в Питер?
        - Давно бы уехал. Да мамку не мог одну оставить. Теперь ты с ней будешь и не дашь ее в обиду. Ты совсем взрослый, тебя побоятся. Мне еще самому нужно вырасти, как дядя Юра говорит. Знаешь, он - капитан первого ранга! И вообще, классный мужик! Жаль, что не он мой отец. У него совсем нет детей. Он сам сказал, что служил подводником и облучился. Поэтому и детей у него не будет, а брать чужого не хотят. Дядь Юра говорит, что не сможет постороннему свою фамилию дать. И жена его так считает. Я их обоих люблю. Они всегда помнили про нас с мамкой.
        - Это хорошо! - согласился Георгий.
        - А у нас еще есть родня, - похвалился Степка.
        - И много?
        - Если б у нас было столько денег, сколько родни, мы с мамкой стали бы миллионерами! Только с той родней не знаемся. Они, как мамка говорит, совсем бесстыжие! Все денег просят. А где их взять? Сами сколько лет сосали лапу, пока корову купили. Только тогда хоть вздохнули, - и, словно вспомнив что-то очень важное, спросил Гошу, сдвинув брови, - ты дрова рубить умеешь?
        - То как же?
        - А сено косить?
        - Могем! Каким бы мужиком был?
        - Разве на зоне учат траву косить?
        - Еще как! - хохотал Гошка. - Там, коль косить не могешь, до воли не додышишь! - ответил погрустнев.
        - А кто тебя учил косить? - пристал Степка репейником к мужику.
        Тот отвлекся от тяжелых воспоминаний:
        - Я ботал, что в детдоме канал. Меня туда мусора за «лопухи» приволокли. Я уже клево промышлял воровством с такими же, как сам. А тут легавые попутали. Всех накрыли и растолкали кого куда. Ну, в детдоме мне не климатило. Махался со всеми. За что устроили «темную». После нее едва отдышался и слинял.
        - А куда? - спросил Степка.
        - Смывался, куда глаза глядят. И вот так набрел на деревушку. Маленькая она была, спокойная. И много соловьев на деревьях пело. Огляделся, вижу, старушка спешит с подойником. Ее корова на лугу паслась. Вот она и спешила подоить свою Буренку. Завидела бабка меня и спрашивает: «Чей будешь, внучок?» Я ей признался как на духу, что сбежал из детдома, потому что жить там не смог, старшие мальчишки колотили сильно. Ну, та бабка и спроси, смогу ли я ее корову попасти, чтоб она в лес не ушла, где
        волки животину порвать могут? Я согласился. Он показала, куда вечером пригнать корову, а сама подоила ее и ушла, - вздохнул человек. - Вечером я привел Буренку. Бабуля позвала меня в дом. На кормила, напоила молоком и предложила пожить у нее:
«Будешь корову пасти. Это не трудно. Потом и другую работу освоишь, если понравится в деревне. Живи у меня. Здесь никто не обидит и пальцем не тронет. Я одна маюсь, все мои - в городе. Навещают редко. Жить станем вдвух. Коли что лучше; сыщешь, без обид расстанемся». На том и порешили. Я у бабки Евдокии три зимы прожил. Они мне тремя минутами показались. Всей деревенской работе она научила. Пилить и рубить дрова. Складывать их в поленницы. Косить траву, скирдовать и стоговать сено. Возился на огороде, и неплохо получалось. В избе научила держать порядок: полы подмести и помыть, пыль стереть, помыть посуду, приготовить поесть и даже обстирать самого себя. А вечерами я слушал ее сказки! Эх, какие они были добрые! Так-то бы в жизни случалось. Я слушал их, затаив дыхание, а они не кончались. Моя баба Дуся сама их сочиняла. Она неграмотная была, поэтому нигде прочесть их не могла. Из-за этих сказок, из-за пирогов с вареньем привык к бабульке и полюбил как родную. Нынче кровных так не любят. Сколько лет прошло, а я все не могу забыть ее. Вот она научила меня косить и ухаживать за скотиной, - умолк человек.
        - А куда она делась?
        - Бабушка Дуся? Умерла она в третью зиму. За дровами мы с ней поехали, а дело на Крещение было. Морозы стояли лютые. Она насквозь простыла, а вскоре отошла. Тут-то дети, вся родня наехала. На похоронах никого не было, деревенские хоронили. Здесь же как снега в пургу набилось людей в избу. Куда ни плюнь - родня. За полдня все вынесли из хаты. Со старым самоваром не расстались, за подушки
        передрались, бессовестные. Поглядел я на них и ушел. Простился с бабулей на могиле и побрел искать свою судьбу…
        - А меня мамка косить учила. Теперь я лучше поселковых мужиков управляюсь. Ничуть им не уступаю! - похвалился Степка, шмыгнув носом, и попросил тихо, - ну, возьми меня за собаками на заставу, пожалуйста.
        - Ладно, поедем! Только давай помоемся и поедим! - не смог отказать мальчишке поселенец.
        Степка с восторгом разглядывал берега реки. Повизгивая, указывал Гоше на косяки рыбы. Завидев, как чей-то кот, зацепив с мостка горбушину, поволок ее на берег, пацан хохотал на всю реку. А вон и собака прыгнула в реку, схватила зубами большую кету и выскочила с нею из воды. Рыба хвостом по морде собаку хлещет, та кусает ее за бок, потом вцепилась в голову рыбины зубами, потащила в кусты.
        - Глянь, а вон кто это? - указал мальчишка на отмель. На ней сидел медведь и ловил рыбу.
        - Ляжь на дно, - велел Гошка Степке, но тот не понял.
        Корнеев достал пистолет - здесь берега реки сузились. Он увидел, что медведь давно рыбачит и выбрасывает рыбу на берег, но кто-то нагло ворует ее у зверя. Мишка, встав, не увидел кучи рыбы, но приметил вблизи лодку и двоих людей в ней. Зверь свирепо рявкнул, принял Гошку со Степкой за воров, укравших его рыбу, и скачками понесся к лодке.
        Инспектор схватил пистолет, хотел прицелиться в медведя, но не успел. Грохнул выстрел. Обожгло левую руку. Стреляли совсем неподалеку из карабина, но не в медведя, в него, Гошку, стреляли. Это Корнеев понял сразу и прибавил скорость. Лодка быстро миновала мелководье, оказавшись на хорошей глубине, набрала скорость, оторвалась, унесла людей от зверя и понеслась раздвигая волны к погранзаставе.
        - Ты его убил? - поднял голову Степка и встал со дна лодки.
        - Иди ко мне, малыш, - позвал поселенец пацана, усадив рядом, обнял дрожащей рукой.
        - А кто стрелял? - спросил мальчонка, увидел как далеко-далеко по реке убегает медведь. ВHeго никто не стрелял…
        - Мишка Сазонов палил. Отпустили его из милиции. И не только его! Мне войну объявила ментовка. Наловили себе рыбы, на том наша дружба закончилась. Сдал меня Стас поселковым. Без боя сдал, потому что самому жить охота. А я для него кто? Лишняя помеха! Вот и отпустил козлов, чтоб его не пасли. Ему плевать не только на рыбу! Попользовал меня как «шестерку» и сдал. Ну ладно ж, мусоряга! Ты тоже не будешь спать спокойно, - пообещал Гоша.
        - Глянь, у тебя рукав в крови! - испугался Степка.
        - Это мелочь, Степан. Дотянем до заставы! Мы ведь живы! Слышь, пацан? Мы снова живы! - дрожало все внутри от страха. «Не приведись, попали б в мальчонку! Что было бы тогда? Ведь у пули ни глаз, ни жалости нет. Найди, кто стрелял, и попробуй докажи, что ты не сам это сделал. Я-то знаю, что Сазонов стрелял, но Стас, выпустивший отморозка, сам придумает ему тыщи алиби. За Мишку с Рогачева есть кому сдернуть шкуру, а вот за меня со Степкой не спросит никто…».
        - Чего плачешь? Болит рука? Сильно ранили? - прижался Степка к груди.
        - Нет, парень, я не плачу, тебе показалось. Это вода на лицо попала, - вытирает глаза человек, моля сил у Бога, чтоб дал он довести лодку до заставы.
        Слабела рука. Гошка, добравшись, как ребенок радовался удаче и, причалив к берегу, пошел на заставу.
        По пути его дважды окликнули пограничные наряды, но никто из них не шмонал и не тормозил поселенца.
        В санчасти врач оглядел руку человека.
        - Плечо задели, но пуля скользом прошла. Заживет быстро, - наложил повязку и добавил, - одно плохо - потеря крови большая. Тебя бы теперь подкапельницу.До вечера восстановился бы. Как ты?
        - Не один я, да и по делу приехал к начальнику заставы.
        - Он в Октябрьском. Будет только вечером, а потому давай под капельницу!
        - Пойду Степку гляну и вернусь, - вышел Гоша. Мальчишку он нашел позади заставы в окружении собак. С ними занимались двое парней, и овчарки слушались их, выполняли все команды.
        Степка с восторгом наблюдал за этими тренировками. Вот одно слово - и овчарки ползут пригнув головы. По следующей команде вскочили, послушно прошли по бревну. Они прыгали друг через друга, словно играли в чехарду. Потом прятались в кустах и сидели молча, словно выжидали кого-то. По команде прыгали в воду за мячом и приносили его тренерам. Ни лая, ни суеты, ни драк - это была служба и работа. Степка с восторгом наблюдал за овчарками, а собаки будто и не видели мальчишку.
        Гошка подошел сзади, обнял пацана за плечи и спросил:
        - Нравятся?
        - Еще бы! Они как солдаты!
        - Смотри: вот команда на задержание.
        Две собаки бросились к солдату в ватной одежде, сбили его с ног, вдавили в землю. Тот едва шевелился, псы грозно зарычали, предупреждающе ткнули носами в шею, в пах и колени.
        Когда солдат попытался высвободиться и убежать, овчарки тут же повисли на нем, вынудили опять лечь и зорко следили за каждым движением.
        - Нет, из этих нам не дадут, - вздохнул Степа.
        К вечеру начальник заставы разрешил взять двух
        собак, которые выберут себе в хозяева поселенца и мальчонку. Домой они вернулись уже вчетвером.
        Дик и Динка сидели рядом с новыми хозяевами весь путь слушали их, наблюдали за берегами ре вслушивались, всматривались, порыкивали, ловя знакомые запахи и звуки.
        Они раньше хозяев выскочили из лодки на берег. С визгами радости побежали к дому, обнюхали Аню вышедшую навстречу. Мигом съели кашу с рыбой приготовленную бабой загодя и легли на крыльцо ожидая возвращения мужчин.
        - Идите сюда, я здесь вас определила. На улице жить не будете! - позвала в коридор на старое ватное одеяло. - А я думала, что вас трое будет. Видать, ребята пожалели других, самим надо. Вон какие красивые! - гладила женщина собак. Те мигом признали в ней хозяйку.
        - Знаешь, этих нам хватит. Не забывай, что них щенки появятся. Я обещал ребятам приплод отвозить, а не раздавать щенков поселковым.
        - А если себе захотим оставить? - спросил Анна.
        - Эти собаки еще молодые. Замена понадобится не скоро. Уговор нарушать не буду.
        - Как вы их выбрали?
        - И вовсе не мы, это они нас захотели! - вмешался в разговор Степка и рассказал, - когда их тренировки закончились, пограничники дали команд отдыхать. Одни собаки сразу стали играть, другие легли, а эти двое к нам подошли. Мне так захотелось их погладить, но тренер не разрешил спешить с эмоциями. Велел ждать, пусть, мол, псы сами определятся. И точно, Динка руку мне лизнула, а ДикдядькуГошу обоссал! - хихикнул мальчишка.
        - Не обоссал, а пометил себе в хозяева. Признал, короче говоря, - покраснел Гошка.
        - Ну да! Сначала обоссал! Дядь Гоша пообещал ему что-то оторвать, назвал козлом. Дик, по-моему, не все понял, стал нюхать там, где ширинка, да так расчихался, что уши чуть не отлетели.
        - Понятное дело, это ж Динка была! - оправдывался Корнеев.
        - А что у тебя с плечом? - заметила Анна.
        - Поцарапал немного…
        - Стреляли в нас! - уточнил Степка.
        Анна побледнела, подошла к Георгию ближе.
        Тот отмахнулся:
        - На этот раз пронесло, слегка задели.
        - Ага, у доктора был до вечера. Тот плечо как носок штопал, потом под капельницей продержал долго. Уколов много сделал! - выдал пацан поселенца.
        Тот сидел, опустив голову, боялся, что Анна выгонит его вместе с собаками, испугавшись за сына.
        - Кто же стрелял? - спросила баба дрожа.
        - Сазоновы. Кому ж еще такое в голову стукнет? Да и карабин только у них.
        - Сазоновых нет в поселке. В Кихчик к сестре уехали. Это точно. От людей слышала. А вот Титов возле нашего дома и сегодня круги нарезал. Живет на другом конце поселка! Чего ему тут нужно? Ни друзей, ни приятелей здесь не имеет. Кого сторожил? Кого высматривал? Говорят, он пять лет за убийство жены на зоне отбывал. Застал ее или приревновал - не знаю, а вот что убил он бабу - это точно. Вернулся в поселок года три назад. Все в избе как сыч сидел, никуда не высовывался, а тут снова на подвиги потянуло, - бурчала баба.
        - С чего взяла? Может, к знакомым зашел?
        - С ружьем на плече? - усмехнулась баба и добавила, - с ним вряд ли ктознается.
        - Может, с кем-то на охоту собрались, - пытался увести бабу от подозрительности.
        Но та на своем стояла:
        - Какая сейчас охота? На кого? До нее еще целый месяц! Да и кто убийце лицензию даст? Только идиот, которому жить надоело! - брюзжала Анна
        - Он возле нашего дома ходил? - вспомнила Гошке тень, убежавшая по улице в ночь. За темнотой поселенец так и не узнал, кто это был тогда.
        С Титовым Гошка ни разу не встречался на реке. Не ловил на браконьерстве его родню, никогда ни> о чем не говорил с ним, а потому не поверил Анне.: У того мужика даже повода не было досаждать или выслеживать инспектора.

«Если Сазоновых нет в доме, кто стрелял в меня? А ведь точно стреляли! Может, еще кто-то обзавелся карабином?» - думает Гошка.
        Он лучше других знал, что на этот вопрос быстрее и вернее других ответил бы Рогачев, но не теперь… «Нынче не скажет, не назовет, а то и сам возьмет карабин против меня и снимет, чтоб не мешал ему как блоха меж ног», - думает человек невесело.
        - Поешьте, ребята, да пора спать ложиться, - долетают до слуха слова Анны. - А ты чего грустишь? О чем задумался? - положила руку на плечо мужику.
        - Думаю, кто на меня охотится? Откуда он узнал, что на заставу поеду? Стас знал, но о времени мы с ним не говорили. Выходит, не он вякнул, хотя мог трепануть, что я ему теперь до фени, и поселковые, понятное дело, запомнили. Поняли, за меня никого из них не возьмут за жопу, потому стремачить станут повсюду, - стал размышлять Гоша, но тут же подскочил к двери.
        В два голоса залаяли в коридоре собаки. Обе стояли у двери и рвались во двор. Гошка едва открыл двери, овчарки мигом бросились к забору. Вот Дик перескочил его, за ним - Динка. Послышался топот убегающего, собачий яростный рык и следом за ним грязный мат, мужской крик и отчаянная мольба о помощи.
        Корнеев поторопился отогнать собак, глянуть, кого они приловили. Но в темноте не разглядеть ничего.
        Овчарки оседлали сбитого мужика и в клочья рвали с него одежду.
        - Фу, Дик! Динка, фу! - крикнул поселенец, но собаки не послушались. - Фу! - рявкнул Гошка зверем.
        Собаки, услышав этот рык, и сами испугались. Перестали рвать одежду, стояли молча рядом с мужиком, не давая ему встать.
        Поселенец зажег спичку, глянул в лицо человека. Узнал сразу -старикСазонов.
        - Тебе что нужно, облезлый ишак? Чего по ночам таскаешься под чужими окнами? Меня стремачишь, гнилая холера?
        - Зачем ты мне сдался? Видал бы на погосте такого соседа! На што тут объявился? Сколь годов жили тихо, нет, появился, всплыл как катях в заводи!
        - Тебя, старый мудозвон, не спросил!
        - Дай встать! Отгони своих псов! Всего ободрали и заголили. Как домой заявлюсь к бабке? - чуть не плакал дед.
        - Какого хрена под окнами шарил? Что там посеял, висложопая мокрица? - орал Гошка, распаляясь.
        - Не твово ума дело! - ответил старик скрипуче и сел на земле, прямо на дороге.
        Пообвыкший в темноте поселенец, разглядев деда Сазонова, невольно рассмеялся. Тот был похож на пугало, изгнанное с огорода. Весь в обрывках и лоскутах, он пытался очиститься от грязи и пыли.
        - Чего тебе в моем доме надо? - спросил Гошка.
        - С каких пор он твоим сделался? Ты навовсе в другом месте жил, а тут - Аннушка, - удивленно поднял голову старый Сазонов.
        - Жила одна с сыном, теперь и я с ними, - усмехался поселенец.
        - Нешто приняла она такое говно? Уж краше было б одной бедовать, чем с таким дурковатым! - встал старик охая.
        - Тебе что за печаль? Какое дело старому козлу с кем живет его соседка?
        - Эх ты! Последнюю радость отнял у меня, - прислонился спиною к забору старик и сказал тихо, - ты сам - мужик, авось, поймешь, а коли до моих годов доживешь, то и вовсе уразумеешь, что нам, мужикам, не столь в постели баба нужна, важней глаза на ей порадовать. Особливо, ежли голиком хорошую бабу видишь. Какая это отрада для души! Будто сам помолодел. Я за Анной, пусть Бог простит, ежли это грех, много годов подсматриваю по окошкам. Понятно, что не всегда. Опосля того к своей старухе мужуком вертался! И никому про то не сознался, ты - первый! Сыны про то не ведали. Да и на што им? Энтим бабы вприглядку не надобны. Только в постели, потому кобели сущие, - вздохнул старик.
        - Выходит, ты - анонист?
        - Это чем обозвал меня? - не понял дед.
        - На баб дрочишься? И это в такие годы! Старый ты обормот! Падла вонючая!
        - Сам - говно! Ничего такого не делал я! А что смотрел на бабу, за то греха нет. Анна про то и не знала. Ни тебе меня совестить. Доживи до моих годов, сам таким будешь. Я своих ребят нормальными растил, а оне, оба, - что жеребцы. И хоть ты им в лоб поленом, уже не переделаются, - пожаловался дед.
        - Ладно, ступай домой, старый лешак. И не ползай под нашими окнами. Неровен час попадешь собакам на зубы, не то одежу, самого в клочья разнесут. Кто тогда старуху твою порадует? Да и я не дозволю тебе топтаться здесь. Под горячую руку попадешь - шею наломаю. Не гляну на твои годы. Пора тебе, старому, успокоиться, забыть баб, да о душе вспомнить.
        - Дурак ты, Гоша! Покуда мужик живой, всегда про баб должон помнить. Иначе и жить не стоит, коль
        бабы глаза не радуют, - откашлялся старик и пошел вдоль забора к своему дому. По привычке, забыв о Гошке, повернулся к освещенному окну Анькиной спальни и остановился. Баба готовилась ко сну, Сазонов смотрел завороженно.
        - Дед, собак отпущу, старый озорник! - свистнул Гошка.
        Сазонов побежал домой, а Георгий вернулся во двор, плотно закрыв за собою калитку.
        На следующий день поселенец решил навестить свой барак и глянуть, что устроили ему поселковые.
        Гоша взял с собою Дика на всякий случай. Пешком не пошел через весь поселок, спустившись вниз, сел в лодку, поплыл, а вскоре, оставив ее на берегу, на самом видном месте, пошел к бараку. Обошел вокруг, матеря и проклиная поселковый люд.
        Почти вся квартира Игоря Бондарева сгорела, до Гошкиной осталось совсем немного. Тонкую перегородку, разделявшую когда-то соседей, прихватило огнем. Обгорели обои, опалило старый плащ Игоря, висевший на стене. Вывалились оконные рамы, обвалился потолок.
        Корнеев вошел в свою квартиру. В ней сумрачно, холодно, грязно. Во всех углах паутина и пыль. Сразу было видно, что хозяин не появлялся здесь давно, а может, ушел навсегда.
        Поселенец бегло протер пыль, затопил печь, поставил чайник. Помня старую традицию, решил по-доброму проститься с барачным жильем. Здесь он пришел в себя после зоны. Тут у него появились первые в жизни соседи и друзья. Сколько долгих вечеров коротали они вместе? Нет, далеко не всегда стояла на столе бутылка - поддержка мужского разговора, чаще пили чай, но как дорого и памятно товремя…
        Кажется, закрой на минуту глаза, а уже открыв, снова увидишь Бондарева с его усталой, помятой улыбкой. И скажет сосед свое коронное: «Давай ужин сообразим, а то у меня в пузе кишка на кишку донос < строчит!»

«Где-то теперь Маринка с Андреем? Всего однописьмо прислали. Вроде, все у них сложилось и на-; ладилось, зарабатывают теперь неплохо, а вот не пишут Нет не зазнались, и не потому что некогда, все проще и объяснимее: боятся воспоминаний, не хотят лишней нагрузки на нервы. Болит прошлое, и, конечно, душит тоска, ведь тут, на Камчатке, прошла их молодость. Какою бы трудной ни оказалась, она осталась их порою, самой светлой и неповторимой. Здесь они полюбили, здесь вместе пережили горе. Тут они знали всякий дом и каждого человека. Здесь были открыты им двери нараспашку, можно было войти в любой дом. У них было много друзей. А там? Если откроют, то только за деньги», - вздыхает Гоша вслед соседям и жалеет, ведь так трудно им на чужбине…
        Запел на печке чайник - поселенец вздрогнул. Отвык от голоса свистка. Дик и тот зарычал на незнакомый хулиганский звук, потом жалобно заскулил. Ему не понравилась холостяцкая квартира хозяина, пес звал Корнеева вернуться к семье.
        - Погоди, кент, не торопи!
        Человек налил чай, достал сахар, галеты. Угостил ими пса. Тот, съев, внезапно к двери подошел, зарычал грозно, оглянулся на хозяина, будто позвал за собой. Гоша вышел.
        Перед бараком трое мужиков рассматривают обгорелость.
        - Вам что надо? - спросил поселенец.
        - Так эта хижина жилая? - спросили удивленно.
        - Я здесь хозяин.
        - Как собираешься зимовать?
        - А вам что за дело? - нахмурился Корнеев.
        - Нам плевать! Прислали глянуть, можно ли твою развалюху на лапы поднять или дешевле будет спалить ее окончательно?
        - Вы - приезжие?
        - Ага, шабашники. Ваш главный мент нас сюда сосватал на халтуру. У нас в поселке совсем работы нет.Абез заработков как жить?
        - У нас не лучше! - оборвал Гоша.
        - Не базарь. Ваши мужики с гонором. Не уговорились твою халупу чинить, а мы - не гордые! Согласились!
        - Лишь бы платили. Дома вообще никакой работы. Дети голодные! - жаловались мужики, оглядывая барак.
        - Тут горелое надо снять, а уж потом, после расчистки, будет видно, что нужно делать.
        - Дешевле на дрова разобрать все. Полдня, и вспоминать нечего!
        - То не нам решать! Скажут, сделать заново, и молча будем делать. Чего хвост поднимать, когда работу дают? - осадил двоих мужиков крепкий, коренастый человек.
        Гоша, послушав их, вернулся к себе. Ему было все равно, что будет с бараком, ведь сам он теперь живет в доме с бабой и мальчонкой. Сюда пришел проститься, взять кое-что из одежды и закрыть, чтоб не растащили поселковые все, что собрал и купил в дом.
        Совсем отказаться от барака он и не собирался. «Мало ли как сложится жизнь? А вдруг с Анькой не склеится? Куда потом деваться? Опять к Рогачеву идти и вымаливать на коленях жилье? Нет! Я и сюда наведываться буду. Пусть не каждый день, но раз в неделю обязательно, - решил для себя Гошка. - А мало ли что стукнет бабе в голову? Или другого присмотрит? У меня запасное жилье будет на этот случай», - думает мужик, радуясь своей сообразительности.
        Весь день, как и прежде, инспектор мотался по своему участку. Снял несколько сетей, поругался с поселковыми. А тут бабка Свиридова на берегу
        оказалась. Увидела Гошку, окликнула, к себе подозвала:
        - Гоша, как человека и мужчину прошу, дай мне пару рыбок. Стыдно просить тебя, но больше некого. Остальные поселковые если ловят, то только для себя. Все позабыли, а ведь я, когда работала председателем исполкома, всем и каждому помогала. Никто не плакал, выйдя из моего кабинета. Все были довольны. Но когда вышла на пенсию, меня забыли. И куда бы ни пришла, не узнают. А иные откровенно удивляются и спрашивают: «Как? Вы еще живы?» - выскочила слезинка из глаза, скатилась на потертое старое пальтецо.
        Женщине вдруг стало неловко за свое откровение и слабость. Она хотела уйти, извинившись перед Корнеевым за назойливость, но тот остановил, взял женщину за локоть и попросил тихо:
        - Подождите чуток! Сейчас все сделаем, - у человека застрял комок в горле.
        Он вошел в реку, подождал хороший косяк и в считанные секунды накидал в лодку пяток кетин. Больше женщина не подняла бы.
        - Возьмите. Ешьте на здоровье и живите долго, как только сможете. Без вас здесь вовсе зверинец будет. Туристов можно привозить, чтобы в натуре все увидели! Сами! И убедились, что люди в чертей превратиться могут легко и просто. Когда рыба кончится, найдете меня. Я вам всегда помогу, - спустился в лодку и, помахав рукой удивленной старушке, вывел лодку на середину Широкой.
        Корнеев поехал в верховья реки, где по слухам скучковались браконьеры. Теперь они ловили рыбу с оглядкой, внимательно наблюдая за рекою, не появится ли на ней лодка ненавистного инспектора.
        Для этих целей на берегу свою охрану поставили. Те, завидя Гошку издалека, должны были тут же предупредить всех о появлении поселенца.
        Кого и как предупреждают, Гоша еще не знал. Он взял с собою Динку. Она былапослушнее иагрессивнее Дика, считалась с хозяином, понимала его с полуслова. Собака быстро усвоила, что от нее нужно, и внимательно следила за берегами,сидя на носулодки.
        Гоша миновал поселок. Дальше пошли пустынные берега. На многие километрыниодногодома,лишь охотничья заимка Притыкина с ветхим шалашом. За нею, в десятке километров - палатка Хабаровой. В стороне от нее - зимовьелетит. Егоратоже теперь не застать дома. Участок к зиме готовит. Убирает сухостой и перестой, коряги и пни выкорчевывает, чтобы не мешали расти молоди.Каждую нору,дупло, логово и берлогу запоминает. Подсчет ведет, чтоб знать, какие звери ушли, сколько и чего прибавилось на участке.
        Едва о Егоре вспомнил, увидел его на берегу. Тот рукой махнул, позвал. Когда к нему завернул, лесник в лодку заскочил.
        - Подкинь к соседу. Пешком далековато, а с тобой мигом, - сказал громко.
        - Зачем тебе к нему?
        - Морду на жопу сверну гаду! Вздумал козел озоровать у меня. Я три года растил своих ребят. С малышни, с сосунков их выходил, а он, туды егомать,стрелять в них вздумал. Ногу пропорол, переднюю. Хромой вернулся мой Орлик! Я тому паскуде, Торшину, яйцы вырву вместе с ногами! - грозил Егор.
        - Погоди, ты о каких малышах гундишь? - не понял Гошка.
        - О каких? Про своих говорю!
        - А при чем тут передняя нога? Иль у твоей детворы еще и задние копыта есть? - удивлялся поселенец.
        - Я ж - про оленей! Обоих в лесу нашел. Сиротами остались. Олениху медведь завалил. Оленятам всего по неделе было. Я их домой взял. Выпоил,
        выкормил, на ножки поставил, ведь померли б без матери. Даже на шеи им нашил ошейники, пометив, что домашние, нельзя стрелять. Они людей не боялись. Так Торшин и воспользовался. В упор стрелял, шелупень треклятая! Будь он неладен, таежная вонючка, клоп проклятый! Самого урою! - грозил Егор, задыхаясь от злости. - Это хорошо, что Орлик сильный, сумел убежать и домой воротиться. Я ему ногу живицей обмазал. Должна скоро зажить. Теперь он в зимовье лежит. Мои волчата сторожат обоих. Никого не подпустят к ним! - глянул на берег и заорал, - да вот он сам! Сворачивай! Навешаю гаду пиздюлей, чтоб до гроба помнил! - выскочил из лодки и бросился следом за убегающим соседом.
        Гоша слышал, как поймал Егор Яшку, как швырял его, вдавливая в коряги и кочки, как вопил тот на всю тайгу, моля о пощаде и прощении.
        Егор не скоро успокоился и долго не давал соседу отдохнуть:
        - Зверюга поганая! За что хотел моего пацана урыть?! Иль хавать нечего? Иль зависть засушила
        змея? Знай, кабанья твоя шкура, никогда не прощу и не забуду твоего паскудства!
        - Я ошейник не приметил! Не нарочно! Если б узнал и пальцем бы не тронул! - оправдывался Торшин.
        - Брехун! Ошейник Орлика сдалеку виден. Краска на нем особая, в темноте и в тумане светится! Мало того, я рога ему покрасил. Все про это знали и не трогали, а ты - хряк немытый! - влепил Егор хлестко. Торшин снова улетел под какую-то корягу, взвыл от боли.
        Как узнал Егор, что в его оленя стрелял именно сосед-лесник, Гоша даже спрашивать не стал. Знал, по мху в копыте оленя определил. Усамого научастке мох не рос, а олень, наступив ногой на мох, так и принес его в копытце раненой ноги. Наступить на нее не мог, а потому не потерял по пути.
        Гошазнал,когда-нибудь соседи помирятся меж собой. Сама жизнь заставит их, но, даже помирившись, не простит Егор Якова. Все оттого, что участок свой таежный любил больше всего на свете, жил с ним одной душою.
        Может, потому его зимовье обходили ураганы, пожары и наводнения. Тайга отвечала леснику взаимностью и ограждала его от бед.
        Даже самые наглые жители Усть-Большерецка боялись злословить о Егоре, помня, что даже сплошной пожар, двигавшийся на их поселок, внезапно погас на границе участка Егора. Все в районе назвали этот случай чудом.
        Сам лесник редко появлялся в поселке. Если приходил, то только в магазин, никуда больше не сворачивал. Он всегда торопился вернуться к себе в зимовье.
        Гоша в душе восторгался этим человеком. Так уж случилось, что даже враги у них были общие.
        И инспектор не доверял Яшке Торшину, хотя жил и работал тот рядом с Егором почти два десятка лет. Хитрый, скользкий человек с бегающими мышиными глазами, он никогда не смотрел в глаза встречному. Пегие сальные волосы свисали ему на лоб, лезли за воротник рубашки, которая всегда моталась поверх брюк. Он никогда не чистил сапоги, редко брился и стриг ногти. От него всегда несло потом, плесенью, хлевом.
        Яшка постоянно жаловался на нехватку, малую зарплату. Когда его обрывали, говоря, что у них еще хуже, Торшин начинал жаловаться на болезни. Их у него было миллион. Любая старуха позавидовалабы ему.У Яшки болело все, от корней до макушки. Когда он начинал рассказывать о своих хворобах, даже бабки не выдерживали, уходили. Гошка как-то и вовсе разозлился:
        - Че ты, блин, рассопливился? Мужик иль кто есть? Зачем мне на уши свое говно вешаешь? Тебе, козел, только менструации не хватает! Все другое получил! Даже знаешь, сколько у тебя полипе® в заднице. Как там их посчитал, да потом еще и голову отмыл? Как баба с тобой мается? Отморозок! Пошел вон! Из тебя лесник - как с меня мусоряга! - познакомился с Торшиным на берегу Широкой и после той встречи никогда больше не останавливал лодку, торопливо проскакивал мимо Яшки.
        Он чувствовал, что тот ловит рыбу, но никак не мог поймать его.Итолько сегодня увидел сеть в реке. Здесь поселковые не ловили рыбу. Лесники не пускали пугать зверей на участках: выкидывали сети и самих браконьеров. В милицию не заявляли, справлялись сами. Вламывали поселковым так, что мало не казалось. Бывало, резали, сжигали сети. Особо назойливым пробивали днища лодок. Попробуй, пожалуйся! Милиция лишь добавит. Да и отомстить не получалось. У Егора возле дома целая стая прирученных волков. Попробуй, сунься кто чужой. Кому жить надоело?
        У Яшки Торшина и того не легче: медведь в доме живет. Из пожара вынес малыша. Теперь он вдесятеро от хозяина вымахал. Торшину зверюга всех друзей заменил. Яшка ему про болезни и нужду сутками рассказывал. Медведь слушал молча, ни разу не рявкнул, не обругал. Исправно ел печеную картошку, а все лето до самой осени уплетал рыбуиспал всю зиму под теплой печкой.
        Медведь чувствовал себя хозяином в избе и на участке, а потому чужих не терпел. Как-то по незнанию забрели поселковые, решили счеты свести с Яшкой за сети и лодку. Избить вздумали лесника, а напоролись на медведя. Ох, и погонял он их по участку! Все кочки обваляли. Когда к реке выскочили, забыли, зачем появились здесь. С неделю заикались от восторга после встречи с Яшкиным выкормышем.
        Не любил медведь и Гошу. Чуть завидел, враз на дыбы вскакивал. Самого Яшку мшено было бы и послать, мишка такого не прощал.
        Вот и теперь сунулся инспектор к сетке, хотел ее вытащить, забыл о зверю и только наклонило! к сетке, почувствовал, что его ноги оторвались от земли, и сам он повис в воздухе. В лодке жалобно скулила Динка, боясь брехнуть, на дно легла. С любым человеком схватилась бы, не испугавшись оружия, с медведем - кишка тонка. Знала, тот шутя хребет переломит.
        Медведь долго мотал Гошку в лапах, словно раздумывал, что с ним делать, куда всунуть? Вроде плохого пока не сделал, но зачем к сетке лез? Стукнул Гошу об корягу со всей силы - у мужика из глаз черные искры посыпались, дыхание перехватило.Иуже не до сетки стало. Заорал из последних сил, но поблизости никого не оказалось, кто мог услышать и помочь.
        Медведь обнюхал Гошку. Мужик с жизнью прощался, а зверюга бросил его в реку и пошел к избе, даже не оглянувшись.
        Динка бросилась к хозяину Поднырнув, помогла добраться до лодки, а когда Гошка вылез, заскочила и сама.
        - Ну, что подруга? Пока худшего не стряслось, вертаемся домой! - сказал собаке, придя в себя. Та радостно взвизгнула.
        Поселенец на обратном пути часто отдыхал: болело все. Ему так хотелось перевести дух где-нибудь на берегу, спрятавшись от чужих глаз, но прийти в себя лучше дома. Вот только как туда добраться? Как длинна и трудна к нему дорога.
        Гошку стало мутить. Он перегнулся через борт, плеснул в лицо несколько пригоршней воды. Полегчало, прояснилось в глазах, но свинцовая тяжесть в теле осталась.
        Гошка вспомнил случившееся. «А ведь и урыть мог зверюга! В натуре, заломал бы как чмо! Что делать? Всяк свое стремячит, иначе самому кислород перекроют!» - подумал инспектор и посетовал, что не смог добраться до браконьеров, помешал медведь, заодно и Яшку защитил. Не пустил, не дал снять сети. Вот и приди к нему в другой раз, а он выпустит для разговора медведя. Он и душу вытряхнет. Попробуй возьми с него штраф? Сам не будешь знать, как от него откупиться!
        Гошка свернул к своему берегу и удивился. Его никто не ждет и не встречает. Хотя до вечера еще далеко, но все ж обидно. Голос моторки домашние слышали всегда, а тут либо прозевали, либо слишком заняты. Георгий вышел из лодки и увидел, как из дома выскочила Аннушка, бежит навстречу, улыбается. Подойдя вплотную, оглядела и спросила с тревогой:
        - Что стряслось, Гоша?
        - Да мелочь! С медведем познакомился по петухам. Он мне половину задницы оторвал, паскуда! Обещался в другой раз мужичье отнять! Хорошо, что от меня рыбой не пахло, а то бы живьем не отпустил! - пошел следом за бабой, пошатываясь.
        - А у нас радость! - остановилась Анна.
        - Какая?
        - Гость приехал! Юра!
        - Тот самый, из Питера?
        - Ну, да! За Степушкой.
        - Как? Так скоро?
        - Куда же дальше? Через неделю в школу. Мальчонка в шестой класс пойдет уже в городе! Он от радости на ушах стоит!
        - А как же мы? - вырвалось у Гошки.
        - Дай твоему поселению закончится, там и поговорим, - успокаивала Анна.
        - Если доживу, - выдохнул Гоша.
        - Нерест скоро пройдет, заживем спокойно. Всю зиму будешь дома отдыхать за все нынешние беды. Силенок наберешься. Зима у нас, сам знаешь, долгая и холодная. Все забудется, успокоится. Все мы переживем, - открыла двери в дом и, пропустив
        Гошку вперед, сказала, - а вот и мы! Теперь уже всей семьей.
        Георгий оказался перед человеком, о котором слышал очень много хорошего. Протянул руку для знакомства, но она осталась в воздухе. Гость сделал вид, что не заметил. Он едва кивнул головой, выдавил на лице слабое подобие улыбки и, не назвав имени, ушел в зал, не обмолвившись ни словом с поселенцем.
        Гоша глянул на Анну, та плечами пожала. Юрий вел себя в доме хозяином и поселенца в упор не замечал. Когда Гоша спросил его, как он добрался, тот даже голову не повернул, и, послонявшись, Гошка лег в постель.
        К нему в спальню несколько раз заглянул Степка, но мужик прикинулся спящим. Он услышал, как Анна звала к столу, но не пошевелился: не захотел сидеть рядом с заносчивым, чванливым человеком, пренебрегшим им. Претило и то, что Анна, сбиваясь с ног, пыталась угодить Юрию во всем. Тот, понимая свое превосходство над бедной родней, ходил как петух на маскараде, не сняв форму даже за столом.

«Дешевка! Зря Нюрка отдает тебе пацана. Я, будь моя воля, ни за что не доверил бы!
        - думал Гошка, уткнувшись в подушку. Сколько он так лежал, не заметил. Сон никак не щадил. И человек лежал с открытыми глазами, как вдруг услышал вопрос гостя:
        - И давно он с вами живет?
        - Недели две или три, - ответила Анна.
        - Ты хорошо подумала, впустив его?
        - А что? Нормальный человек. Не обижает, не пьет, не ругает…
        - Ань, он -поселенец! От зэка вполушаге! В любую минуту сорваться может. Да и о ком мы говорим? Поселенец разве человек?
        - Дядя Гоша хороший! - вступился Степка.
        - А ты не лезь во взрослые разговоры. Мал еще, чтобы со своими оценками соваться! Тоже мне, воспитание! Тебе нужно слушать и запоминать. Понял? Это первое правило военной казармы и службы. Рассуждать и комментировать слишком рано насмелился! - отругал пацана. Мать не вступилась. - Ты с ним расписалась?
        - Нет. Он же - поселенец…
        - И не спеши. Видок у него бандитский, - говорил Юрий.
        - Он мне жизнь спас. Я говорила тебе о том.
        - Ну, и что теперь? Обязательно ли ложиться под него? Подумай, как о тебе сегодня говорят в поселке? Ты опозорилась, связавшись с ним. Тебя люди сторонятся из-за него. А ведь жили спокойно. Чего не хватало? Приключений?
        - Юр, ты зря так давишь. Гоша нормальный, спокойный человек, - не выдержала Анна.
        - А почему за ним весь поселок с оружием носится? И у всех одна мечта - убить инспектора! Это тоже за хорошие дела?
        - Он же - рыбнадзорный инспектор!
        - Сколько инспекторов рыбоохраны лично мне знакомы, и не счесть! Ни на одного не покушались, не пытались убить. Наоборот, дружат с ними, уважают их и охотно роднятся! Здесь же - как на волка! Скоро флажками дом обставят.
        - Да будет тебе! У нас собаки нынче имеются. Они никого не пустят. За версту чужого чуют. Гоша тоже за нас, за дом опасался, а как собаки появились, успокоился.
        - Где - собаки, где - люди? Кому нужно будет достать Гошу, собаки не помешают. Их ведь тоже косят пули. Чую, и твоему Гоше до воли не дожить. Слишком много знаю о вашем поселке. Нищета и безработица довели людей до отчаяния. Да и на переезд, на новое жилье и обустройство деньги нужны. А где их взять, если на хлеб насущный не имеют поселковые? Пока летел в самолете, всякого наслушался, - сказал Юрий.
        - Ну, нам грех жаловаться. Свое хозяйство держим, без копейки не сидим. Продуктов и своих полно. Не сетуем. Нынче приоделись по-человечески, - говорила Анна.
        - Этот хмырь помогает? Иль в иждивенцах обретается?
        - Он еще и месяца не живет с нами. О чем говорим? Зато рыбой, икрой все бочки забиты. А с неделю назад целого оленя привез от лесника. Тот вырастил как дитенка, а поселковые убили. Сам лесник не смог бы есть того оленя. Шибко любил его, потому нам отдал. Ну, а поселковых три дня гонял с рогатиной, грозил всех запороть.
        - Мне плевать на лесника! Скажи, Гоша сможет тебя содержать? Или сам на твою шею норовит?
        - Пока нормально. Заботится, помогает, а как дальше, посмотрим…
        - А ты не смотри! Продавай свою хибару вместе с хозяйством и давай в Питер? Купишь себе квартиру, устроишься на работу, найдешь нормального человека. Спокойно заживете в городе, в хороших условиях. Ну, разве мыслимо прозябать в таком захолустье?
        - Да кто у меня здесь дом купит? Смеешься что ли? Или хозяйство тут приобретут? Ты посмотри на наших баб. Я сколько на свете живу, так и не смогла понять дураков. Наша пекариха Любка, сама с добрую корову, а воткнула себе в нос и в пупок иголки с бусинками. Пирсинг называется. Сказала, что это пик моды. Поверишь, за нею половина поселковых баб себе те пирсинги повдевали во все места. Я думала, что только дикие негры таким забавляются, да и то потому, что нет у них в джунглях бижутерии. Оказалось, они самые модные, что наши дуры пример с них берут. Знаешь, куда они те самые пирсинги вдели? Совестно сказать, но ты и так понял! Разве эти купят корову или кабанчика? Они не знают, где курицу щупать с яйцом она или нет. О чем ты говоришь, Юра, если бабки в шестьдесят лет волосы красят, одна - чернилами, другая - марганцовкой, третья - отваром от шелухи лука. Так они от перхоти избавляются. Она у них вместо мозгов появилась. Ну, куда таким хозяйство? И это у нас! А что творится в Питере? Ведь наши за пирсингами не ездили в Африку. Не в Москве им, бабам, татуировки ставили, а у вас. И ты хочешь, чтоб я
переехала и жила в городе, видя тот бардак на каждом шагу? Да ни за что на свете! - распалилась Анна.
        - Как же сына отпускаешь?
        - Он умный! Устоит! На глупое его не потянет.
        - Ань, ты заскорузла и огрубела здесь, иначе никогда не согласилась бы жить с поселенцем.
        - Гоша, хоть и поселенец, но мужик. Сам за все берется, не сидит, сложа руки, и не брезгует никакой работой. Не то, что мой бывший! Кичился интеллигентным происхождением, а что за этим? Сплошная пустота. Алкашом он был, хоть и не отбывал на зоне, в семье от него толку не было. Не заимел он имени. До последнего дня никто из поселковых не считал его ни мужиком, ни человеком! Вызывали свистом из дома как собаку. Даже теперь вспомнить стыдно. Свадебное платье за бутылку отдал. А ты говоришь, что я фамилию опозорю, коли на Гошину перейду. Наоборот, очищусь, женой стану, если он не передумает и доживет, - умолкла баба.
        - А ты вовсе не забитая и не затуканная, как я думал. Умеешь свое отстоять и зубами вцепиться в будущее. Умеешь думать, доказывать свое. Одно плохо, Ань, будущего у тебя здесь нет! С Гошей иль без него, сама видишь, умирает поселок. Районные власти потихоньку перебираются в Октябрьский. А вы что делать станете?
        - Хм-м, напугал! Лесники вовсе в тайге живут, и ничего! Счастливы! С голода не помирают, в поселок их не тянет. Ты погляди, им медведи в лесу дорогу уступают. Вон приехала в магазин жена Егора. По зиме ее видела. Да, без пирсингов и маникюра, зато в веселой цветастой шали, в лисьей шубе, в сапожках из волка. Сама как наливное яблочко, она без очков цены видела, хотя много старше меня. Ее сама тайга сберегла вот такой, всю красу сохранила, не пометив ни сединой, ни морщинами. И она счастлива! Чем же я глупее и хуже? Коль они живут, не сетуя, сумеем и мы…
        Гошке в спальне вовсе не до сна стало. Слушал Анну и радовался, что не ушел из дома после знакомства с Юрием, после его вопросов к Анне. А ведь хотел уйти, плюнув на все. Но женщина сумела отстоять свое, не поддалась на уговоры переехать в город. Выходит, твердо определилась в завтрашнем дне и свое место выбрала бок о бок с ним, с Гошкой.

«Ну, что? Получил мудило по звездам? Они у тебя только на плечах, а в голове, кроме мякины, ни хрена нет!» - радуется поселенец.
        - Дядя Юра, а вот Вы говорите, что я в казарме должен молчать и всех слушаться, а у нас в поселке ни одного такого тупого нет. Может, уж лучше мне дома остаться, чем в дурдом идти самому? Вон, дядя Гоша ничего не закончил, а все умеет и меня научит. Может, я тоже в инспекторы пойду. Справлюсь. Мне только подрасти б немного. Здесь, в поселке инспектор - большой человек, почти начальник. Если мы доживем, дядь Гоша всему научит. Зачем мне в казарме на всю жизнь засыхать? Как Вы рассказали, это почти зона, только без решеток. А я никому плохого не сделал, чтоб к службе как к столбу стать привязанным.
        - Ты ж сам хотел! Даже мечтал!
        - Пока не знал, а теперь не хочу! Дома, если что не так, меня прощают. Там, сами говорите, «на губу» отправляют, потом заставляют полы в коридорах драить. Я умею их мыть, но дома. За всеми нами. Это не обидно. А когда за целым стадом чужих, да еще молча, не хочу. Вы мне все время говорили чего нельзя делать, а что можно - промолчали. Выходит, я всегда полы стану драить и жить среди отморозков и лизожопых стукачей? Лучше останусь дома!
        - Ну, это, племяш, дело твое! Насильно никто не тянет. Да и армия для тебя началась бы только после окончания среднейшколы.И не раньше! Откуда знаем, что выберешь за эти годы? Зато получишь полноценное среднее образование. Неволить никто не собирается. Одно обещаю, будешь для нас как родной сын, и любой твой выбор обсудим. Лишь бы ты твердо встал на ноги и стал человеком, мужчиной прежде всего для себя!
        Гоша, слушая их разговор, незаметно уснул.
        На следующее утро, едва поселенец встал, к нему подошел Юрий, положил руку на плечо Гоши и сказал:
        - Прости за вчерашнее недоразумение. Я был не прав. В этом доме и в семье тебя очень любят. Ты нужен здесь. Это здорово! И мне спокойно, что Анна уже не вдова, а семейная женщина, и у нее в жизни появилась своя надежная защита и опора. Она стала нужной не только сыну, но и тебе. Мы решили, что Степка поедет ко мне в Питер учиться. Как ты на это смотришь?
        - Выучиться он может и здесь. Не один в школу ходит, хватает детворы в поселке. Но коль пацан сам так захотел, пусть едет. А если не понравится ему в городе, мы его с великой радостью заберем обратно.
        - На каникулы обязательно приедет, - пообещал Юрий.
        Весь день собирали Степку в город. Юрий съездил за билетами в аэропорт. Гоша купил пацану новые кроссовки и ботинки. Степка шел рядом с Гошей, подходя к дому, остановил поселенца:
        - Ты не обижайся, я не насовсем. Выучусь и вернусь! Стану тебе помогать. Ты только вот мамку одну не оставляй, не бросай, а то трудно ей одной. Она у нас с тобой одна на двоих. Я по вас обоим скучать буду. Вы пишите мне, если я прикипелось в городе. И простите… Ну, очень надо выучиться, - говорил мальчишка, отвернувшись.
        У него чесались глаза. Он сдерживался изо всех сил, чтобы не заплакать, но у трапа самолета не выдержал. Что делать? Мальчишки вовсе не сразу становятся мужчинами.
        Глава 7. ИСПЫТАНИЯ
        После отъезда Степки в доме стало пусто и мрачно. Едва вернулись из аэропорта, Анна села за стол потерянно. Кусок стал поперек горла. Все летело из рук. Гошка понимал, Степкавпервые уехал издома, поэтому бабе было непривычно и тяжело. Куда ни ткнись, везде напоминание о сыне. И поселенец не выдержал:
        - Ань, давай я тебя за грибами отвезу. Хоть отвлечешься и заодно полезное для дома сделаешь. Ну, чего сидишь как клушка на яйцах? Сын учиться поехал, радоваться надо. Ты ж себя потеряла. Соберись в кулак, не распускайся! - Георгий повез бабу на марь.
        Там грибов было видимо-невидимо. Женщина, увидев, руками всплеснула от радости:
        - Гошка, что ж раньше не привез сюда? - торопливо срезала грибы.
        Поселенец и перекурить не успел, как баба набрала два ведра отборных подосиновиков.
        - Послушай, Аннушка, я тебе оставлю собаку, а сам смотаюсь пока наверх, гляну, не озоруют ли там поселковые. Ты грибы сложи в кучку. Я скоро вернусь за тобой, - пообещал Корнеев Анне.
        Оставив ей сумку с едой, сел в лодку и, помахав рукой, умчался вверх по Широкой.
        Анна собирала грибы, не оглядываясь по сторонам. Да и кого ей было бояться здесь, на мари? Здесь не только люди, всяк гриб на виду. Женщина едва успевает их срезать, а тут на большую поляну маслят наткнулась. Обрадовалась, что насолит их на всю зиму. И если б ни тревога за Гошу и Степку, баба смотрела б на жизнь веселее.
        Инспектор тем временем уже проскочил лесников и торопился вверх по реке. Он слышал от Егора и Якова, что браконьеры всякий день везут с верховья Широкой рыбу и икру в поселок. Места там глухие, малодоступные, вот и обосновались.
        Поселенец уже миновал последний поворот, как вдруг над его головой прогремел внезапный выстрел. Гошка оглянулся и увидел в кустах человека. Тот стоял в полный рост, вовсе не думал прятаться или убегать.
        - Ты что, старая плесень, совсем мозги просрал? Иль только у тебя оружие имеется? Да я тебя как клопа самого размажу и не промахнусь! - остановился перед старым костистым мужиком.
        - С чего взял, что я промазал? Размечтался! Если б я порешить тебя хотел, ты нынче не кобенился бы здесь, а валялся б в лодке тряпкой! Понял иль нет? Не забывай, с кем имеешь дело - с гвардией! Я не в тебя стрелял, чокнутого! Позвал, чтоб курева попросить, свое кончилось!
        - Скажи, чего тебя здесь черти носят? - огляделся Гоша вокруг.
        - Слепой ты что ли? Не видишь ульи? Я уж давно с пчелами вожусь. Вывожу все ульи на целое лето. Вместе с пчелами сам отдыхаю, качаю мед, бабка его продает в поселке. А как иначе? На голую пенсию ни за что не прожили б. Мед хорошую прибавку дает. Не то на харчи, но и на одежу с обувкой хватает, что-то в избу купить можем. Нас эти пчелы заново в свет вывели, - взял сигарету у Гошки и, сев на бревно, закурил.
        - Я подумал, что ты браконьеров обо мне предупредил загодя! - признался Гоша.
        - Э-э, браток, не мое это дело в ваши разборки соваться. Сами разбирайтесь! - отмахнулся мужик и продолжил, - никто вкруг не брехнет, что я, дед Иосиф, грязными делами себе на хлеб промышляю. Меж тобой и поселковыми не встану. Я - не судья! Нынче их и без меня хватает! В одной милиции, глянь, сколько дармоедов! Тоже судьи! А тряхни, всяк в говне по уши. Сам знаешь! Человеку жрать надо и, коль он на той рыбе вырос, на што ее отымаете у него? Ить рыбу в реки не ты, не государство, а Господь дает. Для всех на пропитание. А вы с зубов выдираете! Это по-людски? - кряхтел старик.
        - А кто рыборазводные заводы построил, из икры мальков растит и отпускает в море, чтоб выросли и пришли на нерест к своим берегам?
        - Не было ваших заводов, когда мы тут поселились. Рыбы было в тыщи раз больше, чем теперь. Такие косяки шли, что реку вброд пройти не можно было. С ног сшибала кета. Так-то вот! Сегодня близко не похоже на то время, хоть и народу жило много, и солдаты здесь стояли, и зверье водилось. А рыбы прорва имелась. Как стали ее отымать у людей, лосося будто кто обрезал. Косяки жидкие, сама рыба дрянная. Такую ни то есть, смотреть на нее гадко. С незрелой икрой приходит. Разве это дело? В наше время такую в переработку не взяли б! А теперь все метут. За жадность вас Бог карает. Вы и того не видите!
        - Конечно, мы виноваты! Поселковые икру выдавят, рыбу выкинут, а потом удивляемся, почему в магазине рыбы нет? А она по всем берегам гниет. На реке от ее вони не продохнуть. И опять мы виноваты! - возмущался Гоша.
        - Человек не оставил бы рыбу, но спробуй ее повесить коптить или вялить, вы ж мигом появитесь
        и вытряхните тех мужиков из их же шкур. Иль скажешь, не было такого? Сколько за лето под суд отдал поселковых? От того нынче каждого куста боишься. Знаешь, охотятся на тебя! Не стану их защищать. Ты - человек подневольный. Не сам напросился, тебя заставили, мол, иначе обратно в зову воротим. Кто ее не познал, тот едино тебя не поймет. Она с любого кровь вместе с жизнью изопьет. Мне ли то не знать, - опустил человек голову и замолчал.
        - Дед Иосиф, а ты тоже отбывал срок? - удивился Гошка.
        - Пошли со мной, попьем чайку с медом. Угощу тебя, там поболтаем. На реке о том не хочу вспоминать! - встал старик и привел в землянку.
        Тут было прохладно и тихо. Пахло медом и цветами, какими-то травами, висевшими в пучках по всем стенам.
        - Присядь. Не топчись у двери. В ногах едино нет правды, - налил чай, набрал меда в чашку, поставил перед поселенцем. - Ешь, Гоша, Божье. Это у нас не отымется ни людьми, ни правительством, - улыбнулся вымученно и, скрипнув спиной, сел напротив.
        - Я ить тож не на Камчатке народился. В Смоленске жил аж до самой войны. Знал бы ты, какой пригожий тот город! Каждая улочка со своим лицом и форсом. Сирень под окнами облаками цвела. На улицах яблони. Их добрые люди посадили для всех. Какие там березы и каштаны, какие тополя! Глаз не оторвать. И если б не война, не покинул бы свой дом. Мне тогда восемнадцать стукнуло. Со всеми мужиками ушел на фронт после школы. Считай с выпускного бала, первого и последнего в моей жизни! И увезли нас ночью, чтоб по темноте не приметил немец нашу колонну и не разбомбил ее, - закурил Иосиф.
        - А за что на зону попал? Иль дезертировал, иль в плен взяли? - торопил Гоша.
        - Э-э, нет! Я в слабаках не обретался ни в жисть! Снайпером стал в разведроте.Меня наособые задания посыл ал, когда нужен был язык! Сколько немецких офицеров подстрелил - со счету сбился. За это награждали всякий раз. «За отвагу» и орден
«Боевого Красного знамени», три «Солдатских славы» получил. Потом «Красной звезды» дали. Дело шло к ордену Ленина. И вот тут-то осечка приключилась.Мы ужебыли в шаге от победы, в самом что ни на есть Берлине. Седьмое мая! Уже немец сидел в жопе. Бои закончились, ждали, когда фриц капитулирует. Ему едино уже деваться стало некуда, но как бы там ни было, с чердаков, крыш, из окон и даже из развалин по нашим ребятам стреляли ихние снайперы. Я, понятное дело, залег и стал наблюдать, откуда напасть? Троих снял, загасил насмерть. Тихо стало. Мне руки пожимают, благодарят, мол, молодец, навел порядок! А тут еще двое ребят-снайперов подошли. Свои же, с ними всю войну прошли, но их подначивать стали, мол,отсиделись где-то, ока Иосиф не разделался и не очистил этот сектор для нас. Может, и не задело бы их самолюбие, но высмеял их сам комбат. Они подумали, что я выделывался, и отошли ненадолго. Потом вернулись и предложили мне, давай, говорят, посмотрим, кто из нас троих лучший снайпер? Я посмеялся, мол, война наше доказала, все одинаковы! Но они настояли, а я как полудурок согласился. Стреляли мы при всех.
Мишени были разные. Когда доменя дошлаочередь, один из тех двоих подбросил монету, я попал в нее, второй подкинул звездочку, и ее раздолбал вдребезги. Только хотел глянуть на свою работу - меня двое заградотрядовцев скрутили и посоветовали не дергаться, мол, себе же хуже сделаю. Увели от своих и в тот же день сорвали с меня все награды. А на третий день военный трибунал приговорил к пятнадцати годам Колымы, - выдохнул человек со стоном.
        - Но за что? -не понял Гошка.
        - А за то, что стрелял в герб своей страны. Монета была нашей. Уж как они ее сберегли или нашли, того не знаю. Герб - это всего лишь символ, но я, даже пройдя войну, не понял, как мог бы осквернить иль осмеять то, что заслонял жизнью. Прибавили и звезду с пилотки. Она - символ Армии. Меня долго не держали, назвали диверсантом и шпионом иностранной разведки, внедрившимся в боевой отряд. Долго, не меньше суток выколачивали признание, сколько получил за свои услуги от англичан? А я их в глаза не видел, но не поверили. Пытали так, что на Колыму поехал без зубов и со сломанной ногой. Мужики в зоне говорили, что я еще легко отделался. Могли меня живьем в грязь втоптать.
        - Твою мать! - не выдержал Гошка и обхватил руками голову.
        - А через месяц привезли в Магадан, сразу сунули на прокладку колымской трассы. Ее строили тысячи таких, как я! Их тоже увезли в полушаге от победы. Видно, посчитали, что героев слишком много наплодила война. А ну, позаботься о каждом, признав заслуги. И поставили все вверх дном. Тех, кто на пытках проклинал всех подряд, поставили к стенке и отблагодарили одной автоматной очередью. Таких как лопухов заставили пахать дарма, а трасса - это похлеще войны. Там был враг, и мы знали, что с ним делать и за что воюем. На Колыме совсем другое: упал, потерял силы - охрана либо собак спустит, либо прикладами измесит. Что им сломанная нога или беззубый рот? «Хавай говно из параши, коль хлеб жевать нечем!» И отнимали пайку, вырывали из рук. О баланде неделями мечтал, покуда с нормой не справлялся. Ее попросту не давали мне. Я уже и сам перестал верить, что дотяну до воли. Но тут меня Бог увидел, случайно познакомился с фартовым. Он узнал обо мне и стал подкармливать. У него на войне отец погиб, а вся семья, кроме него, с голоду повымирала. Он всех фронтовиков жалел.
        Его никто не осуждал. Не стань он вором, умер бы от голода. А так и сам выжил, и нас от смерти сберег. Даже в больничку воткнул, где ногу мою подлечили. Вот там, на зоне многое я понял. Просквозило мозги, иначе соображать стал и осознал, что человек оп- режь всего о себе должен думать и помнить. Коль дана Богом жизнь - береги, не разбрасывайся и не рискуй ею попусту. Кому нужны награды в изголовье гроба? А ведь я на Колыме хуже, чем на войне выстрадал и промучился. Потом, конечно, реабилитировали при Хрущеве, извинялись за ошибку, вернули награды. Ну и что мне с них? Какая память осталась? Я их показать стыжусь. Лежат они где-то в чулане, забытые, а все оттого, что заплевали, затоптали всю душу мне тогда в военном трибунале и на Колыме. Пусть ни один я, тем более обидно понимать, что наши жизни никому не нужны. Нас выжали и выплюнули. Да и теперь, ну не насмешка ли? Разрешили нам, фронтовикам, заготовить на зиму по триста килорыбы, нотолько мне, а жене, детям и внукам уже не разрешается! Они там наверху что, все контуженные на голову? Или это продолжение Колымы? Ну как это я буду жрать рыбу, а
детям и внукам не дам, потому что не воевали? А кто нынче пойдет воевать, насмотревшись на нас и послушав? Нет, Гоша! Мои дети давно уже в Израиле! Там другие мерки. Уж коль воюет человек, его семья под заботой государства! Там считаются с человеком и берегут всякую жизнь.
        - Так вы один теперь живете?
        - Зачем? Со старушкой. Она меня дождалась, родимая. В одном классе учились в Смоленске.
        - А почему туда не вернулись?
        - Никак не могу заработать на переезд.
        - На Израиль нашли?
        - То дети! Они родились на Камчатке, никогда Смоленска не видели и по-своему рассудили: что на Камчатке, что в Смоленске - правительство одно. Уж если менять место, то заодно все изменить. Мы - евреи, Израиль - наша родина. Дети довольны выбором. Письма от них получаю, радуюсь, что по их судьбе не пройдется холодом Колымская трасса, и мои дети не будут голодать. Им никто не даст кулаком в лицо и не назовет предателем и шпионом, а дав награды, назавтра не вырвут их из рук вместе; с лайкой хлеба. Двое внуков моих родились в Израиле. А я не могу. Не хочу быть обузой никому, хотя так тоскливо нынче. И чем дальше, тем сильнее хочется в Смоленск. Я там родился, хоть бы раз посмотреть мне на мой город, хоть напоследок. Так болит сердце! Ведь все живое вертается к своему изначалью: и птицы, и рыбы. Может, и нам с бабкой: повезет? Дети обещают нам помочь деньгами, чтобы смогли вернуться домой.
        - А пасеку куда денете?
        - В добрые руки отдам, хотя бы леснику Егору. 3 У него не пропадет, - улыбался Иосиф.
        - Дед, вы себе рыбу наловили?
        - Нет, Гоша. Сеть не купил, дорогая она нынче. Не по моим доходам такие покупки делать. Да и к чему? Обойдемся без милостыни. Дай Бог, чтоб наше не отняли, последнее. Ведь у нас и сегодня могут устроить Колыму в любой судьбе. Не всяк это пере дышит, - улыбнулся грустно.
        - Вы это о чем? - не сразу понял поселенец.
        - Гоша, сколько поселковых мужиков из-за тебя в зонах мучаются? А за что? Иль они разорили государство? Иль украли у кого-то со стола? Иль тебе от их горя легче жить стало? Не верю! Ты собачишься за кусок хлеба, а ведь он густо полит чужими слезами. Иль ты не чувствуешь? Выполняешь свой долг? Я тоже выполнял. Не зря тебе рассказал
        о себе, хоть изредка вспоминай и не зверствуй. Коль самого судьба теплом обошла, помилосердствуй к другим. Повернись к людям сердцем. Тебе средь них жить…
        Гоша уходил от Иосифа задумавшись. Нет, он не поехал в верховья Широкой, развернул лодку в обратный путь и, только выехав на середину реки, увидел в лодке банку меда. «Когда успел?» - удивился инспектор и вскоре подъехал к берегу, где его ждала Анна.
        Она насобирала столько грибов, что собаке не только лечь, сесть было негде. Они кое-как поместились в лодке.
        На этот раз на обратном пути Корнеев не вглядывался в берега. Вел лодку спокойно, не спеша.
        Гоша решил для себя, что ему нужно зайти к Рогачеву. Слишком много вопросов накопилось к Стасу, и кроме него решить их не мог никто.
        Лососевая путина подходила к концу. Оставались считанные дни до завершения, и поселенец терялся в догадках, куда направят его работать на всю долгую зиму? Понятно, что без дела не оставят, но каким будет оно? Куда его сунут? Снова в водовозы пошлют? Вот уж отыграются на нем поселковые за все свои муки и переживания в путину. Георгий представил кривые усмешки людей, мол, как ни прыгал все лето в инспекторах, а пришла зима, и приземлился на той же кляче. «Теперь уж ты иначе запоешь, гад ползучий!» - вспомнил, как уводили из домов и квартир мужиков, пойманных на браконьерстве. По его заявлениям и актам судили их, отправляли в зону. Вон как орал Олег Жуков, когда оперативники взяли в наручники! Трое детей в семье с женой остались: старшему семь лет, младшей двагода.

«А кто виноват? Не хрен было за мной с дубиной гоняться по берегу! Весь поселок хохотал, как я удирал от него. А ведь мог башку раскроить, смять в лепеху, изуродовать. Докажи потом, что когда-то нормальным мужиком дышал? Они только себя за людей держат. Вот и получил фраер!» - вспоминает Гошка. Сколько кругов он нарезал, прежде чем сумел проскочить к лодке и, сиганув в нее, оторваться от Олега, матерившего его так, что каждый бурундук в тайге еще долго потешался над инспектором, а поселковый народ, забыв его имя, окликал поселенца только матом.
        Нет, Олег не пришел к Гошке с извинением, не захотел примириться, посчитав для себя за унижение просить прощение у поселенца. Он даже на суде обложил инспектора матом и, уходя после приговора, пригрозил разделаться с Гошкой после зоны, свернуть ему шею на задницу.
        Жукову дали пять лет общего режима. Не столько за рыбу, сколько за инспектора наказали, за покушение на его жизнь и здоровье.
        Георгий уходил из зала суда довольный, за него вступились и суд, и милиция, но поселковые, столпившиеся возле здания суда, смотрели на инспектора ненавидяще.
        - Будь ты проклят! - крикнула ему вслед жена Жукова.
        Гошка оглянулся, увидел камни в руках некоторых и сказал, прищурившись:
        - Ну, бросайте в меня! Кому не терпится на нары следом за Олегом, покуда суд и милиция на месте! Давай! Не медли! - повернул обратно к зданию. Поселковые тут же разошлись по домам, но старший сын Жукова и теперь, завидев поселенца, хватался за камни.
        Не легче было и с Оленевым. Его Гошка приловил с двумя друзьями вскоре после Жукова. Едва подошел к палатке, мужики вывалились из нее с кулаками. Наставили ему синяков и шишек, треснули головой об корягу и швырнули в реку. Как очутился в лодке, сам не помнил, в себя пришел уже в поселке.
        И снова суд. Всем троим по пять лет. Судья признал, что с появлением Гошки ожила работа. До него ни одного заявления не поступало.
        А жители поселка стали обходить Корнеева, а на берегах реки на инспектора началась настоящая охота.
        Вот так же вышел из лодки к костру уже в сумерках, вздумал глянуть, кто и зачем оказался здесь в такое время, и получил дубинкой по голове прицельно, без промаха и очень сильно. Из-за дерева мужик появился внезапно. Кто именно, инспектор не разглядел, не успел рассмотреть. Его вырубили сразу и накрепко привязали к березе.
        Когда Гоша очнулся, рядом не было никого. Развязал его лесник Егор. Он пошел в обход участка, увидел Корнеева. Того комары искусали до неузнаваемости. Почти сутки их кормил, будучи совсем беспомощным. Его не просто связали, но и заткнули кляпом рот, сделав его из грязных носков. По ним нашли хозяина. И этого осудили.
        Лесник тогда долго ругал поселковых. Он и сам от них немало перенес и тоже гонял со своего участка. Оно и было за что.
        - Шестнадцать берлог в моих угодьях, всякого хозяина в лицо знаю. Сколько годов уживались мы в соседстве мирно. Так вот грянули в зиму поселковые, давай в берлогу палить из ружей. А там двое медвежат недавно народились. Я их по голосам узнал. Сухого сена им подбросил, чтоб теплее зимовали. А эти поселковые возникли без спросу, трое мудаков, вздумали мясом разжиться к Новому году! И давай палить! Я как услыхал, мигом на лыжи и сюда вместе со своими волками. Они ж у меня взаперти сидели, чтоб людям беду не причинить. Тут же разбойники, всамделишние бандиты объявились. Я и отпустил моих. Они вперед меня прискакали. Когда я подоспел к берлоге, двое уже хорошо были отделаны, а третий хотел убежать, да они его догнали. Разве от моей стаи смоешься? Такие еще не народились в свет! Так вот медведицу они ранили. Довелось мне обоих пискунов всю зиму выхаживать. Кинула их
        матуха, ушла с берлоги искать обидчиков. А малышня без ней пропала б насмерть. Обоих за пазухой принес в дом. Баба моя заменила им мамку. Так-то и выходились в моей избе. Но одно дело подрастить, а дальше как? Кто научит их промышлять жратву, рыть берлогу, защищаться и семьи свои сколачивать? Оне ж, взросшие в человечьей избе, к тайге вовсе несвычные. Так я их в приемыши приспособил к старой бездетной медведице. Аленой я ее прозвал, она уж три года не плодила. А тут весна. Ей до конца спячки не боле недели оставалось. Я и подсунул ей своих выкормышей. Алена почуяла, как они по ей ползают да сиську ищут. Она ж и сама запамятовала, где они у ей растут? Тут же целых два дитенка! Откуда они и как появились, долго не могла сообразить. Все фыркала, обнюхивала их, а малышня ее за сиськи дергала. Они злились, жрать просили. Пришлось вставать, вылезать из берлоги. Я тем временем жратву приволок им, рыбы целую кучу, уже протухшую, что от браконьеров в зиму осталась. Потом она их в черемшу увела, к болотам. Сам видел, как она купала моих выкормышей, признала, заменила матуху. Так-то редко везет…
        - А что стало с ихней медведицей? - прервал Гошка Егора.
        - Она шатуном сделалась. Ить подранок в свою берлогу не вертается. И в спячку уже не ложится. А тут еще запахи тех разбойников запомнила и пошла в поселок. Одного приловила возле сарая, он за дровами туда возник. Заломала враз. Шкуру от головы до задницы сорвала. Еще одного пополам переломила. Короче, двоих угробила, а третьего не успела: саму завалили пограничники. Другого выхода не сыскали. Матуха до конца веку людям за свое мстила б. И убивала б всех подряд. Ей плевать, виноватый иль нет. Люди, человеки обидели, прострелили лапу ни за что. Я когда узнал, что не стало ее, места себе не мог найти, - сознался Егор. - Вот поселковые жалятся властям, что не пускаю их на участок. А как иначе? Они все до единого - разбойники и воры. Даже в дуплах белок орехи выгребают! Нешто стыда нет? Иль самим набрать не можно? Белке своих дитят всю зиму харчить нужно, а чем? - возмущался лесник и не ругал Гошку за осуждение и сроки, полученные поселковыми. - И за меня, и за мой участок наказал! Ладно б, признали шкоду молча, так не-ет, с кулаками полезли, на убийство решились козлы!
        Корнеев шел в милицию с тяжелыми мыслями. Ничего хорошего не ждал для себя от этого визита. Ведь вот Рогачев, встречаясь с ним в поселке, отворачивался, чтобы не здороваться. А уж если доводилось говорить, то разговаривал с поселенцем холодно, сквозь зубы. Чем было это вызвано?

«Играет на поселковых! Отмазывается от меня, чтобы не связали одной веревкой! Не хочет рисковать именем, что со мной кентовалея, дурак! Мусоров всегда презирали, не глядя, с кем корешат! Да и я его в кентах не держу. Вынужден базарить, потому как поселенец», - вошел в милицию.
        Стас далеко не сразу разрешил инспектору войти в кабинет. Перед ним лежали кучи бумаг, с которыми работал с самого утра. Рогачев выглядел уставшим. Он предложил Гоше присесть напротив и сразу предупредил, что времени у него совсем мало.
        - Я нечастоотрываюи не помелочам. Не было бы нужды, и сегодня не появился бы здесь, - буркнул поселенец глухо и спросил, - куда в эту зиму пошлете работать?
        - А чем тебе твоя работа не подходит? - удивился Стас.
        - Она закончилась. Нерест прошел, - развел руками Гоша.
        - А отчет кто составит? Обо всем написать надо. Я за тебя не буду делать, своих забот хватает.
        - Ну, хорошо! В неделю уложусь, а дальше?
        - Звони в Октябрьский своем у начальству. Кому подчиняешься - те и командуют! Я тебе - не указ. Что еще тебя грызет?
        - Хочу спросить, где Сазоновы нынче?
        - В Тиличикской зоне вместе с другими поселковыми сроки отбывают. Тебе это известно. Почему спрашиваешь?
        - Я слышал, что они в Кихчике. Весь Усть-Большерецк о том говорит, - ответил Гоша не сморгнув.
        - Говорят, в Москве кур доят, а пошли и сисек не нашли! - ответил раздраженно начальник милиции и добавил, - в Тиличиках всем работы хватит, а Ких- чик вовсе опустел. Что им там делать? Лишь пограничники служат, и никто без их разрешения не может там появиться, тем более судимые. Тебя специально кто-то заводит и настраивает против нас, провоцируют ссору, скандал. Теперь это многим на руку. Авось, потеряем терпение, избавимся друг от друга. Глядишь, следующий год без инспектора оставят дышать. Вот раздолье настанет! Им плевать, какие средства, важен результат. Тебя хотят выдавить из поселка.
        - Так путина кончается. Я уже неделю не мотаюсь ночами по Широкой!
        - А следующий год? Или на этом дне вся жизнь закончилась? Они на будущее хотят избавиться от тебя, навсегда, без возврата! Ты понял? - спросил Рогачев Гошу.
        - Стас, я устал от них! Ну, ладно, я - такой козел, а Егора, Яшку тоже достают! Все им мало. Дал Свиридовой несколько рыбин, ведь председателем исполкома столько лет баба отработала, на другой день средь улицы чуть в клочья ни порвали поселковые бабки, мол, чем она лучше нас? Иль в полюбовниках приклеился у нее?
        Рогачев, словно проснувшись, расхохотался:
        - Ну, старые клячи! Уже лебеда на всех местах опала, а они еще бесятся, кикиморы! Куда им до Свиридовой? Эта женщина - умница! Таких, как она,
        хоть с фонарем среди дня ищи, вторую не найдешь! При ней в поселке жизнь была иной. Снабжение и дороги - на высоте, о безработице не знали. А что теперь? Эх-х, Гоша, да я из своих запасов с нею поделюсь, только бы жила она подольше! - вздохнул тяжко. - А что устал, куда деваться? Все мы вымотались за лето. Трудным оно было. Хорошо, что живы, не уложили никого из нас, хотя попыток было очень много!
        - Чудом дожили, но это на пределе. Поверишь, в зоне так не доставалось, как здесь!
        - согласился Гоша.
        - Ты на зону лыжи навострил? - удивился Стас.
        - Нет! Теперь уж нет!
        - Ну, то-то! А то уж я подумал, что у кого-то из нас «крыша едет», - теплел Рогачев.
        - Стас, у меня еще один вопрос, - покраснел Георгий.
        Рогачев, приметив, разулыбался:
        - Выкладывай! Какая заноза у тебя завелась?
        - Понимаешь, семья у меня состоялась, - начал сбивчиво поселенец.
        - Уж не с Анной ли? - спросил Рогачев участливо.
        - С нею. Уже живем одним домом.
        - И как тебе удалось уговорить ее? К этой женщине многие приходили с предложением. Всем она отказала. Не согласилась. А тут на поселенца решилась! Ну, и дела! - качал головой удивленно. - А как с пацаном у тебя? Склеилось?
        - Он раньше бабы признал меня. Теперь поехал в Питер. Обещал писать нам, просил не бросать мать.
        - Деловой мужик, - заметил Стас.
        - Он мне летом помогал, ездил частенько со мною…
        - Сам смотри. Одно скажу: нет доли горше, чем участь отчима. Тебя всегда станут сравнивать с тем, первым. И каким бы ни был при жизни, мертвый будет лучше. Я уже знаю такие примеры, потому не советую с этим спешить. Осмотрись, приглядись, пусть хоть год пройдет. Куда с росписью спешить? Пусть все притрется. Когда поймешь, что она твоя, тогда и распишешься. Не пори горячку раньше времени. Здесь не опоздаешь. Но то лишь мой совет, а поступай, как сам захочешь. Кстати, ты видел, как отремонтировали твой дом?
        - Нет. Я там давно не был, - признался Гоша.
        - А зря! Стоит навестить. Его уже кирпичом обложили со всех сторон. Крышу заменили, покрыли шифером. Внутри не узнать ничего. Объединили Бондаревскую и твою квартиры. Получилось здорово! Одна большая комната, а еще столовая и кухня. В третью вход изнутри. Там рабочий кабинет с телефоном, с розетками. Даже сортир появился. Воду провели в дом, но отопление печное. Единственное неудобство осталось. Зато бараком никто не назовет, язык не повернется. Я сам все видел. Полы перестелены, потолок заменили. Стены и те оббили вагонкой, окна новые и двери. Теперь, чтобы из комнаты в комнату докричаться, хорошую глотку надо иметь.
        - Нужно глянуть, - согласился поселенец.
        - Нам еще инспектора посылают на постоянную работу. Тому, как понимаю, всю нашу Белую отдадут. Там работы - прорва, а кабинет - один на двоих, - поделился Стас.
        - Кто этот второй?
        - Понятия не имею.
        - Когда его пришлют?
        - Не раньше весны.
        - Нужно самому съездить в Октябрьский, - задумчиво сказал Гоша.
        - Ты сначала сделай отчеты за лето, а уж когда их повезешь, там все узнаешь.
        - До того времени река замерзнет. Как я туда доберусь на лодке?
        - На машине подвезем. Мы туда каждую неделю мотаемся. Проблем не будет, - успокоил Стас Корнеева.
        Гоша вышел из милиции, улыбаясь. Он выяснил все, что хотел.
        Прямиком пошел к бараку, решив глянуть, что сообразили из его хижины строители?
        То, что он увидел, не просто удивило, а обескуражило. На месте раскоряченного барака стоял щеголеватый подтянутый дом со двором, огороженным невысоким штакетом, над крыльцом - навес. Ступени, перила и площадка крыльца аккуратно покрашены.
        Гошка с трепетом открывает замок, входит в коридор и, оглядевшись, оробел, спешно разулся. Еще бы! Полы сверкают как зеркало, глядя в них, можно бриться.

«Видать, уважают меня, коль так старались!» - подумал про себя поселенец не без гордости и пошел по комнатам, немея от восторга. Оно и было, от чего оробеть. Все стены комнат оббиты вагонкой. Отшлифованная, отлакированная, она сверкала и, казалось, грела своим теплом даже на расстоянии. Пол под ногами не скрипел как раньше, ничего не сыпалось с потолка.
        Человек подошел к окну, выглянул в него. Возле колодца две старые бабки о чем-то спорили. Гоша не услышал ни одного слова. Он даже не поверил самому себе и лишь когда открыл форточку, до него долетело:
        - Во и я брешу, что мы тута все жизни прозаложили государству, а мне печку не могут в третью зиму отремонтировать. В дыму вся изба прокоптилась как холера, а ентому тюремщику хоромы сообразили. Все новехонькое, словно с иголочки! А спроси, за что?
        - Начальству жопу лизал исправно. Он же - инспектор! Нам не дозволял ловить рыбу, а им сколько хочешь бери! Не воспрещал. Я тоже седьмой год про свою крышу прошу, никто не хочет слышать. А чем мы хуже поселенца? Всю жизнь робили не покладая рук. А теперь не допросимся.
        - Надо самому губернатору написать жалобу, пусть он за нас вступится!
        - Писали. Ой, сколько уж написали! Еще летом, а ответу до сих пор нетути. Видать, на всех больших постах нынче единые поселенцы окопались и пригрелись. Не хотят нас слышать, не достучаться нам до них!
        Гошка резко захлопнул форточку.

«Какое счастье, что не буду канать зимой в водовозах и возить воду вот этим парашам», - подумал Корнеев в сердцах. Он уже собрался уходить, как вдруг зазвонил телефон, вернул поселенца в кабинет.
        - Гоша, где ты пропадаешь? Три дня звоню, а ты трубку не берешь! Случилось что-нибудь иль приболел? - узнал голос Назарова.
        - Александр Иванович, я здесь редко бываю. Сами знаете, путина шла, нерест! Измотался вконец! Зашел сюда глянуть, как ремонт в бараке сделали? А то б и не появился еще с месяц, - ответил инспектор простодушно.
        - Где же ты живешь, если у себя не бываешь?
        - Семьей обзавелся. Женатый нынче! - ответил поселенец с гордостью.
        - Вот как? Поздравляю! Выходит, насовсем у нас прописался? Из временного в постояльцы перекочевал? Молодец, Георгий! - потеплел голос человека, и он спросил через паузу, - отчет когда привезешь?
        - Резину тянуть не буду, но дня три или четыре понадобятся.
        - Я тебе даю неделю, но не больше. Как только справишься. Привози! - попросил Назаров и сказал, словно вспомнив, - кстати, мы к вам в поселок посылаем второго инспектора. Ты ее знаешь. Это Ольга Воронцова! Там ей все знакомо: и реки, и люди! Кадр проверенный, надежный, ей ни объяснять, ни показывать ничего не надо. У вас с нею добрые отношения и полное понимание, насколько я помню. Вас не надо знакомить, сработаетесь легко, - говорил Александр Иванович.
        - А зачем ее с Октябрьского отправляете? Ведь у вас веселее, а у нас - тоска! Она ж прокиснет в Усть-Большерецке!
        - Нельзя ей больше здесь оставаться. Жизнь - не карнавал! Свои условия подбрасывает, с ними считаться приходится всем. А потому ей надо пожить в тишине. Так она решила.
        - Когда Ольга приедет? - спросил Гоша. - Сдашь отчет и ее заберешь. Она уже ждет тебя. Чем скорее это произойдет, тем лучше.
        - Я не затяну! - пообещал Корнеев и в тот же день сел писать обо всем, что происходило летом на работе.
        Закончил он писать лишь к концу недели. Отчет получился не просто большой, а громадный: две увесистые папки еле вместили Гошкин труд и выглядели внушительно.
        Перед самой поездкой в Октябрьский поселенец решил поговорить начистоту с Анной и, собрав бумаги, сел рядом с женщиной:
        - Ань, хочу предупредить тебя, что из Октябрьского привезу второго инспектора. Вместе будем работать.
        - Ну и что? Это хорошо! Отмахнуться будет легче от поселковых и мне спокойнее станет, - ответила баба.
        - Все бы так, но инспектор - не мужик, а женщина. Она несколько раз приезжала в поселок работала здесь раньше, - умолк Корнеев, приметив, как лицо Анны быстро покрылось красными пятнами. - Чего это ты бесишься? У меня с Ольгой ничего не было! Я к ней как к сеструхе отношусь и не боле того. Не бери в голову дурное инедодумывай лишнее. Она много моложе меня и любит другого. Да и я - не кобель, чтоб от бабы к бабе бегать. Не тот возраст.
        И натура другая. Я сам говорю потому, чтоб сплетни не слушала. Наши поселковые, сама знаешь, все в грязи изваляют не сморгнув. Но Ольга чище их всех! - заметил человек, как вздрогнула и напряглась Анна.
        - Вези. Это дело твое, - ответила хрипло.
        - Вот отвезу отчет, доставлю в поселок Ольгу, а мы с тобой за грибами оторвемся. Еще есть время. Насобираем, чтоб на всю зиму с ушами хватило, а потом за шишками смотаемся. Свои орехи - дело великое. Наберем побольше. Их если курам в корм добавлять - желтки как янтарные станут. Ох и вкусные!
        - Теперь в тайге одни опята остались. Их только солить. Другие грибы отошли, - отозвалась женщина.
        - И это подарок! Зима все возьмет. До самого мая холода стоят. А когда в кладовках и подвалах есть запасы, легче зиму переждать.
        - Что верно, то правда! - согласилась Анна.
        - Я в Октябрьском не задержусь. Ты приготовь корзинки и ведра. А может, и Ольгу с собой возьмем. Чего ей зря задницу отсиживать? Пусть поможет себе и нам, едино у нас хавать будет. Кстати, она неплохо готовит. Когда приезжала в поселок, убирала и жрать готовила очень неплохо. Бывало, рубаху какую-нибудь постирает, полы помоет. Короче, было видно, что в доме баба дышит.
        - Чего это ты про нее раскукарекался? - прищурилась Анна.
        - Да просто так вспомнил! Погоди, вы еще с нею подружитесь! - сказал Гошка уверенно.
        А утром, едва из-за горизонта показалось солнце, поселенец вышел из дома с сумкой в руках. Огляделся вокруг.
        Зима в этом году не спешила с холодами. Словно заблудившись на высоких перевалах и крутых серпантинах. Прилета отдохнуть среди тайги на зеленой лужайке, да так и уснула под звонкие песни горных рек и ручьев, под шепот трав и деревьев. Может, оттого эта осень была самой теплой и долгой? Ни одной снежинки за весь октябрь. Такое попробуй припомнить…
        Корнеев глубоко вдохнул воздух. Нет, он не пах снегом. В нем переплелись запахи речной свежести, травы и опадающей листвы, хвои и дыма, вьющегося из печных труб.
        - Пора! - сказал сам себе человек и побежал вниз по спуску к реке. Следом за ним прыгнул в лодку Дик. Динка была беременна. Она ходила с толстым животом, неуклюжая и раздражительная. Собака порыкивала, огрызалась на Дика, и тот теперь держался в стороне от капризной подруги, которой постоянно хотелось есть.
        Динка, растолстев, выталкивала Дика с одеяла, не давая ему лечь рядом, и пес, недовольно поворчав, уходил от подруги в другой угол, под бок к теплой печке. Она никогда не остывала.
        - Дик, иди домой! Со мной нельзя! Я далеко уезжаю, сегодня не вернусь. А за бабами кто присмотрит? Их двое. Кому-то из нас нужно остаться. В этот раз сторожить и защищать их придется тебе, - уговаривал Георгий пса. Тот недовольно покосился на хозяина, но понял, сегодня его не возьмут с собой. Медленно, нехотя вылез из лодки, побрел вверх, поминутно оглядываясь. А может, передумает и позовет? Но нет! Лодка, описав дугу, вышла на середину реки и помчалась, обгоняя ветер, становясь все меньше, неприметнее, а вскоре и вовсе исчезла из вида.
        В Октябрьском Корнеева сразу окружили инспекторы, радовались искренне, что приехал он живой и здоровый, без синяков и шишек, хотя именно на него в это лето чаще чем на других нападали браконьеры. С дубинками и ножами, с ружьями и веревками, даже в сети хотели утопить, сунув под затонувшую корягу, но всегда счастливый случай спасал поселенца, и он снова оставался жить назло всем поселковым.
        - Гошка, если все твои подвиги собрать, тебе давно пора дать орден «Герой России». Ты у нас - самый несчастный и везучий! - обняла Ольга поселенца и, пригнув его голову к себе, заметила, как много седины прибавилось в волосах.
        Невольно погасла улыбка, оборвался смех. Поняла, как много он умолчал о своей жизни и работе в поселке. Он пережил во много раз больше, чем предполагали инспекторы Октябрьского.
        - Гош, иди попьем кофе, - позвали сотрудники инспекции. - Расслабься, отдохни!
        - Сюда твои бандюги не прорвутся!
        - Георгий, получите премию по итогам путины! - заглянула бухгалтер в кабинет.
        - Побудь с нашими, я отчет гляну. Не уезжай. Мне с тобой еще поговорить нужно, - предупредил начальник инспекции Александр Иванович Назаров.
        - Добро! Подожду, - согласился человек.
        - Гош, а ты знаешь, что меня в ваш поселок отправляют работать? - спросила Ольга.
        - Сказали, но я так и не понял, почему?
        - Так надо! - сверкнула слеза и, скатившись по щеке, растаяла в уголке рта.
        - Оль, а что с рыборазводным заводом? Ты ведь туда хотела перейти. Иль не получилось?
        - Милый Гошка, там платят еще меньше, чем у нас! Какой же смысл уходить?
        - Ну,а жилье? Там его предоставляют?
        - Ага, только тем, кто отработал в их системе не меньше пятнадцати лет. Да и квартиры у них ведомственные. Уходишь с завода - освободи жилье. Кому такое нужно? Я уже не говорю о квартплате: она больше зарплаты. На жизнь совсем ничего не остается. Я как узнала их условия, вмиг желание отгорело. Видно, так и доживу жизнь в общаге, в чужом углу, - шмыгнула носом совсем по- девчоночьи.
        - Ну, не хнычь!
        - А чему радоваться? В Усть-Большерецке в лучшем случае поселят в барак-завалюху, где ты бедуешь. Завалит нас с тобой одна на двоих пурга. Пока придут откопать, мы уже дуба врежем. Вот порадуются поселковые, что одним махом, не пошевелив пальцем, сразу от обоих инспекторов отделались!
        - Отремонтировали барак! Теперь ты его не узнаешь! Королевские хоромы сделали из курятника! И если б не Анна, жил бы там с радостью, но теперь у меня семья и дом. Так что ты жильем будешь обеспечена и довольна им.Самахозяйкой задышишь. Все там сделали: и воду провели, и туалет поставили. Только печка осталась дровяная. На ней готовить и отапливать дом станешь.
        - А что за Анна? - перебила Ольга.
        - Моя жена!
        - Вот как? И ты даже не позвонил, не похвалился? -деланно возмутиласьженщина и добавила, изобразив досаду, - и тут я опоздала! Увели козлика прямо из-под носа! Вот незадача! Опять мне не повезло!
        - Ольга, а ты отбей! - посоветовал кто-то из инспекторов.
        - Ладно. Поживем, увидим, - отмахнулась кокетливо.
        - Гош, да у тебя не отчет, а целый роман получился. Я пока читал, то хохотал до слез, то плакал. Как ты там о леснике Яшке написал? «Убегал от меня этот мудошлеп так, словно, оказавшись без портков, смывался от целого барака зэков, решивших занасиловать его до смерти… Вот так и заманил меня к медведю, который оберегалЯшкинужопу от всех посягающих козлов. Эта зверюга схватила меня за задницу и чуть не отгрызла вместе со всеми причиндалами и фруктами, которые я даже в зоне сумел сберечь в целости», - выдал Назаров тираду из отчета, хохоча во весь голос. Едва успокоившись, продолжил под общий смех, - ну, это мелочь! Вот послушайте, какой перл он выдал дальше: «В зале суда Мишка Сазонов все время ерзал и подпрыгивал на скамье, будто его голой задницей со всего размаху усадили на семейку ежей. А те, приняв его яйцы за желуди, грызли их, забыв о перерыве. Он грозил мне свинтить башку с «резьбы» и запихать ее в задницу. Вот в таком виде повесить в тайге, чтоб меня крыла матом вся живность и гадила как на падлу, смывшуюся с погоста». Весело ты там живешь! Процессы проходят как разборки в зоне! Кто кого
кучерявее отматерит! - закачал головой Назаров и позвал за собой поселенца, - зайди ко мне, Гоша! Отпускаем в помощь тебе Ольгу Воронцову. Одному сложно справиться. Слишком большой объем, да и нагрузка не малая, но, пойми правильно, мы не выдавливаем и не избавляемся от нее. Оля - прекрасный работник и человек. Мы все ее хорошо знаем, верим ей и, хотя нелегко было решиться на такое, другого выхода не вижу. Нам необходимо работать на расстоянии, чтоб не испортить друг другу жизни и судьбы. Ты - мужчина, поймешь меня верно. Ольга слишком чиста, и наши отношения, я имею в виду всех сотрудников, должны оставаться безупречными. Я дорожу всеми, каждым из вас. Вы очень дороги мне, потому что никакими льготами, деньгами не оценить вашу работу. Как бы ни шутили, а всякий из нас рисковал головой. А за что? Ведь охраняем карман государства, его ресурсы и запасы! Если б не мы, лосось давно истребили б и осталась бы она лишь в Красной книге. Конечно, дорогой ценой за нее платим: своим здоровьем и даже жизнями, - но нет другого выхода. Ничто и никто кроме инспектора не остановит браконьера, - вздохнул Назаров и
добавил, - как человека прошу, береги Олю…
        - Понятное дело! Я и сам ее держу как сеструху свою. Думаю, что сберегу.
        - Давай, Гоша, поезжайте, держитесь вместе! Не давайте в обиду друг друга и не пропадайте,
        звоните! Помните, вы очень дороги и нужны нам, - отвернулся человек к окну и, выдержав паузу, сказал, - берегите себя, слышь, Гоша? С тебя как с мужчины - особый спрос. За обоих.
        Ольга уже собрала вещи и мигом вынесла из общежития свои пожитки. Она привычно села в лодку и, помахав рукой инспекторам, провожавшим их, натянула на голову капюшон и отвернулась от берега. До самого поселка женщина не обронила ни слова.
        Когда поселенец причалил у моста, женщина взяла вещи, вышла на берег, огляделась, поежилась и пошла по тропинке, слегка пошатываясь. Она плакала, но так не хотела, чтобы эти слезы увидел Гошка. А он молча взял чемодан из ее рук, обогнал, чтоб не плестись в хвосте, пошел вперед, чтобы открыть двери.
        - Входи! - позвал Ольгу. Она шла, не видя ничего под ногами. - Оля, улыбнись своему дому! - тормошил Гоша женщину.
        И только тут она вскинула голову, увидела дом, удивилась и, отступив на шаг, оглядела:
        - Куда ты меня привел? - спросила тихо.
        - В твой дом! Не узнала?
        - Разве это тот самый барак?
        - Я ж говорил!
        - Ничего общего! - потрогала рукой стену не веря глазам.
        - Внутри еще лучше! Входи! - распахнул двери.
        Ольга вошла в дом. Молча обошла все комнаты:
        - Это мое? - не верилось ей.
        - Само собою. Это только твое! - помог Гошка снять куртку. Он сразу понял, что Анна совсем недавно ушла отсюда. Она протопила печь, приготовила поесть и навела порядок. Даже полы вымыла. Не захотев мешать, ушла домой, и Георгий в душе был благодарен ей за все за заботу и тонкое чутье.
        - Садись поешь, жена приготовила…
        - Потом, не торопи. Успею, - присела на кухне. - А у меня, Гош, полный облом! По всем швам все лопнуло, ничего не состоялось. Везде крах! И не только с заводом. Я стала совсем невезучей!
        - Как знать, Ольга, может, все к лучшему повернулось и закончилась полоса твоих неудач. Во всяком случае, квартиру теперь имеешь неплохую. А ведь это немало! Все остальное - дело времени. Оно все и всех лечит. И то, что сегодня кажется горем, завтра станет радостью. У меня в жизни много раз так случалось.
        - Правда?
        - Ну, конечно…
        - Помнишь, я говорила тебе, что люблю человека. Уже давно привязалась к нему всей душой. Дышать без него не могла, но держалась изо всех сил, скрывала. Недавно как черт на язык дернул, насмелилась и призналась в любви, сама. Прямо в кабинете! - заплакала и засмеялась баба. - Он так вылупился на меня, я даже испугалась, что его удар хватит. Долго продохнуть не мог, а потом сказал: «Я прощаю тебя! Ты просто не подумала, что сказала. Ведь я вдвое старше и по возрасту гожусь в отцы! Если захотела острых ощущений, то знай, я никогда не имел побочных связей и ни разу в своей жизни не изменял жене! Я - однолюб, и моя семья никогда не была мною опозорена. Ты еще молода, не раз вернешься памятью к этому дню, но знай, не все мужчины - кобели, не каждый может ради минутной похоти бросить под ноги даже очень красивой и молодой женщине свое доброе имя. Во всяком случае, я на такое не способен!» Понимаешь, Гоша? А ведь я просто любила и вовсе не собиралась разбивать его семью или познать как мужчину. Я любила сердцем, а ни телом. Это совсем другое. Он был моими крыльями, светом звезды, ее не взять в руки, но
она грела и жила во мне. А он все заплевал и перевел на низменное на похоть… Как это больно было слышать мне.
        - Понимаю, сеструха! Но поверь мне, могло случиться хуже, если б он как облезлый кобель полез лапать, воспользовавшись случаем, или попытался бы обабить, завладеть тобой!
        - Да кто б ему позволил? Во, отморозок! Да я ему все зубы в задницу всадила б! Иль за кого меня держишь? Я ж - не дешевка! - побагровела Ольга.
        - А раз сама призналась в любви - снимай трусы, давай знакомиться! Так поступают все, кого доводилось знать мне. Они не признают других отношений с бабой. И твой козел - или отморозок, или кастрат, но не мужик, доброго слова не стоит тот мудило!
        - Нет, Гошка, не смей так о нем! Он просто не понял меня! И видно сам никого не любил по-настоящему, вот так, как я его. Не думая ни о чем, влюбилась, да вот так неудачно!
        - Оль, а за что ты его полюбила?
        - Не знаю, но он такой хороший!
        - В чем?
        - Он всех понимает, жалеет. Он добрый!
        - Тормози, сеструха! Он хоть раз поздравил тебя с днем рождения или с Новым годом? Принес каких- нибудь конфет?
        - Нет, но и я - не ребенок, чтоб конфеты жрать.
        - Ну, а духи? Хотя бы вшивую открытку?
        - Гошка, тысдвинутый! Зачем мне, инспектору, духи? Или открытка?
        - Дурочка! Сначала ты - женщина, а уж потом - инспектор. И если он - вонючий жлоб, его не любить, а ненавидеть стоило! Как это он тебя, красивую бабу, вниманием обходил? А ты, шибанутая, считала добрым, но за что?
        - Он никогда не кричал ни на кого.
        - А это, от трусости, что может схлопотать по соплям? Или люди того не заслужили? Повезло ему с ними как в лотерее.
        - Нет, он, вправду, - самый лучший, но меня не понял.
        - Он сам себя не дергал, небось, нынче всю свою задницу уделал в синяки за дурь непроходимую. Тебя он понял, в том не сомневайся! Вот только в своей душе ответа не сыскал. Да и есть ли она у него, корявого?
        - Гош, о чем вы с ним говорили? - спросила Ольга любопытно.
        - Про отчет. Переделать велел, сказал, укоротить, убрать все лишнее!
        - И все?
        - А че еще? - деланно удивился поселенец.
        - Про меня не говорил?
        - Просил беречь, базарил, что ты - хороший и чистый человек. Ему тяжко отпускать тебя, но так надо для работы, он не может поступить иначе. Трындел, что дорожит всеми одинаково, - выдохнул Гошка.
        - Выходит, боится за нас! - высохли слезы на щеках, а в глазах зажегся робкий огонек надежды.
        Ольга предпочла не говорить и не спрашивать больше о Назарове. Поев, она предложила Гошке переделать отчет и сесть за него уже сегодня.
        - Слушай, Ольга, я еще дома не был! Мне хоть на жену нужно глянуть, помочь ей по дому. Чего в шею гонишь? И так всю неделю отчет строчил. Теперь новый писать? Иль до конца веку в нем застрял? Может, хватит с меня? Главное, результат! Что толку в бумажках? - взмолился поселенец.
        - Не наша прихоть! Управление требует. Давай сделаем и с души спихнем. Я тебе помогу! - вызвалась женщина.
        - Пошли ко мне, заодно с Анной познакомишься. Места у нас много, захочешь - заночуешь. Все ж с печкой не возиться, да и со жратвой тоже! Поехали!
        - А вдруг Анне неприятен мой приход будет. Посчитает меня назойливой?
        - Не глуми мозги! Собирайся, я тебя в лодке жду! - вышел в коридор спешно.
        Ольга прибежала следом, легко заскочила в лодку, села на скамейку напротив Гоши и увидела, почувствовала на себе любопытные, даже осуждающие взгляды поселковых.
        - Ну, Гошка, держись, зайка! Не миновать тебе славы многоженца! - рассмеялась громко.
        - Пусть лучше кобелем считают, за это не станут с ружьями гоняться. Ведь ихних мартышек заклеил! - поддержал шутку.
        Едва они зашли в дом, Анна рассмеялась:
        - А мне уже доложились, что ты новую кралю в лодке катал!
        - Когда успели?
        - Мы час назад приехали из Октябрьского. Только и успели умыться и поесть. Не удержались! Очень вкусно приготовлено! Спасибо, - подошла Ольга к хозяйке, обняла ее.
        Та и вовсе растаяла:
        - Отдохнули бы с дороги, - предложила обоим.
        - Сегодня, конечно, а завтра за грибами поедем! - вспомнил поселенец.
        - Завтра отчет писать будем, - напомнила Ольга, строго глянув на Гошку.
        - С ним успеем. Один день ничего не решает. Поедем в грибы! Потом зимой еще сто раз мне спасибо скажешь! Их первые морозы сгубят, а отчет не смоется! Нарисуем! - стоял на своем поселенец и утром, разбудив женщин, велел собираться на марь.
        Впервые Георгий отдыхал в дороге: ни костров, ни людей, ни единого голоса по берегам. Все тихо вокруг, лишь желтые листья летели в реку, срываясь с веток, плыли по воде, подхваченные течением, яркими звездами. Река несла их вниз по течению, не глядя на угасшую красу осени.
        Вот с ветки рябины сорвалась кисть ягод, звонко булькнула в воде. За нею выпорхнула сойка.
        Эх, как жалко! Сколько старалась, но не успела поймать гроздь рябины. Упустила! Теперь любопытно разглядывает людей в лодке.
        Зачем они появились здесь? Что им понадобилось от осенней тайги? Сойка крутит головой во все стороны и, вспомнив, что возле людей всегда можно чем-нибудь поживиться, полетела следом за лодкой.
        - Гош, с будущего года нас обещают получше вооружить, ружья дать. Какие - не сказали, но болтают, вроде устаревшие возьмут у пограничников. Чтоб на случай встречи с волчьей стаей было б чем отбиться! - сказала Оля.
        - У меня люди хуже зверей! Будь вольным, разделался бы со всеми. Каждого косорылым оставил бы. Достали за лето до печенок. Вот от них иной раз не знаешь, как оторваться! - причалил лодку и позвал за собою на марь.
        Первым выскочил Дик и, обнюхав берег, пошел, описывая странные круги, рыча и оглядываясь на хозяина. Он словно просил его вернуться в лодку, покинуть этот берег, но человек не понял.
        Женщины почти сразу приметили поляну маслят и принялись срезать их торопливо. Все ведра вскоре были заполнены. Гоша набрал подосиновиков и принялся за костер, хотел согреть женщин горячим чаем. И только соорудил треногу, услышал рык Дика. Пес стал в стойку и указывал на мелкий распадок, куда пошли бабы.
        Гошка не обратил внимания на предупреждение пса, а тот, коротко рявкнув, обогнал женщин. Те, тихо переговариваясь, шли не глядя по сторонам, срезали грибы.
        Обе одновременно выпрямились на звук драки, рычание, визг и увидели, как две россомахи подмяли Дика и беспощадно, свирепо рвут его в клочья.
        - Гошка! Скорей! - заорала Ольга и, не дожидаясь Корнеева, бросилась к зверям, держа в руке нож.
        Росомахи оглянулись. Крупные, сильные, они умело оценили силы и быстро сообразили свое. Одна осталась добивать Дика, вторая бросилась к Ольге. Она сшибла ее с ног, рванула на бабе телогрейку, оставив в легкой кофте, сиганула на спину, сунулась к шее. Оставался всего лишь миг между жизнью и смертью. Ольга не могла пошевелиться, нож был выбит и валялся далеко в стороне.
        И вдруг россомаха дернулась, обмякла и, оцарапав когтями напоследок Ольгу, свалилась с нее с оскаленными клыками. Применить их она не успела.
        Вторую пристрелил Гоша. В упор убил. Он поднял Дика, того успели достать зверюги. Порвали бока и спину, прокусили лапы. Пес стонал как человек.
        - Поехали домой! - позвала Анна хмуро. Достав аптечку из багажника лодки, она обрабатывала спиртом плечо и руку Ольги, порванные россомахой. Та сидела злая.
        - Вот говорила, давай отчет сделаем! Так уперся как козел! - упрекала она Гошку.
        Тот рассвирепел, ему было до слез жаль Дика, а тут баба с упреками наезжает. Нашла время для базара. И человек не сдержался:
        - Заткнись, чмо, «метелка» престарелая! Какого хрена тут выделываешься? У тебя лишь мелкие царапины, а пес помирает!
        - А ты хотел бы, чтоб наоборот? - удивилась Ольга.
        - Я б свою шкуру отдал, лишь бы он выжил. Не пойму, чего квохчешь? Чего хочешь от меня? Анна опередила, во время с тебя сняла россомаху. А вот я с Диком припоздал!
        - сокрушался человек и, надрезав глотки россомах, набрал крови в кружку и поднес псу. - Пей, кент! Не воротись! Вражья кровь - наипервейший бальзам. То тебе каждый зэк в любой зоне трехнет! - уговаривал овчарку.
        Дик нехотя сунул язык в кружку, затем еще раз, еще, понравилось, вылакал до дна. Потом еще кружку одолел и перестал стонать.
        Гошка отгребал от костра теплую золу, засыпал ею рваные раны пса, из них тут же перестала сочиться кровь.
        - Ну, вот, братуха! Теперь попадешь в лапы к своей подруге. Она всего вылижет, перво-наперво твои раны. Бабы жалеют, когда мы болеем. На здоровых рычат. Уж такие они отродясь, хоть песьи иль человечьи. Любят, когда мы, мужики, слабей их становимся хоть ненадолго. Уж она тебя нынче всего обласкает, пожалеет. Поверь мне, мужику, твоя Динка других не лучше… А как же тебе, Анютка, обломилось росомашью суку завалить? - спросил Гошка все еще дрожавшую бабу.
        - С перепугу! - ответила женщина честно и, густо покраснев, сказала, - я ж враз не сообразила, кто Ольгу сшиб с ног? Да такая здоровая зверюга! Обхватила всеми лапами и к горлу клыки точит. Уже ватник сорвала. Девка совсем слабая и беззащитная осталась. Да и ты в своих яйцах запутался! Опоздать мог. Мне Ольгу жалко сделалось, а там Дик визжит, отбиться от зверюги уже сил нету. Ну, тут я озлилась, да как саданула ножом в бочину. В самую середку достала. Еще и развернула в ней нож для надеги. Та змея глянула на меня, а защититься не могла. Поздно схватилась, так-то издохла, оскалясь. Закрыть пасть уже сил не хватило. Свалилась мне на ноги мешком. Я - к Ольге! Слава Богу, что у ней все цело, вот только поцарапала ее слегка россомашка. Но такое легко и без следов заживает, - умолкла баба.
        - Прости, Оля, если сможешь. Не сразу врубился. Думал, в фибы зовете, а я чайник вешал кипятить. Не увидел беду. Тебе Анюта спасибо. Век бы не поверил, что смогешь управиться со зверем, да еще с россомахой. С нею не всяк охотник решится схватиться. Лютый зверь, сильный и хитрый. Эти оба
        еще молодые, потому их легко одолели. Старые, они коварные, сами охотятся на людей. И почти всегда удачно. Десятки на их счету, а вот россомаху редко кто убивал! - Корнеев услышал звук моторки и встал, удивившись. - Кто в такую пору возник?
        - Интересно. Зачем? - вгляделась Ольга.
        - Дед Притыкин едет. Его мотор чихает и кашляет на всяком дюйме! - узнал голос лодки охотника Георгий.
        Когда старик подъехал ближе, поселенец махнул
        рукой, позвал:
        - Заруливай, дед Коля! Навар для тебя имеем.
        Чайку попьем, шустри к нам!
        Охотник не заставил себя уговаривать и вскоре
        подошел к костру.
        - Дед, возьми россомах.
        - Чего? - округлились глаза охотника.
        - Россомах возьми! Двоих нынче завалили. Вишь, вон, обе валяются. Может, сгодятся тебе куда-нибудь. Не пропадать же добру! - предложил Корнеев.
        - То как вам подвезло, что сразу двоих убили,даеще без ружей? - удивлялся дед.
        Гоша рассказал. Притыкин качал головой:
        - Это ж цельное горе - встретить на пути россомаху. Она худче черта. С ей хозяин тайги не дружит и не здоровкается, а уж люди и подавно. Коль своими глазами не увидел, не поверил бы в жисть, что простые люди одолели россомаху. Ее все зовут злым духом тайги. Старые охотники не случайно так ее прозвали. Было за что! - вытер дед слезящиеся глаза и, допив чай, смотрел на костер. - В зимовье еду, уже на зиму. До весны из поселка сбег. От всех разом: от бабки, от детей и внуков сорвался. Может, эта зима моей последней станет.
        - Дед Коля, с чего захандрил? - спросил поселенец.
        - Болячки одолели! Нынче, чего греха таить, еле вытолкал себя из избы. А раней такого не было.
        Ить мужик свой кусок хлеба завсегда должен сам заработать. Теперь один сын приносит харчи, другой - одежу, последыш уголь и дрова подвез. Мне совестно, что на их плечи обузой повис. Шибко малую пензию определили нам. На двоих с бабкой даже на пилюли не хватает. Во, до какого сраму нас довели! А ить в войну на деньги от моей пушнины три самолетные эскадрильи построили. Они до самого Берлина бомбили немца! Да кто о том помнит? Все прошло! - выдохнул Притыкин горько.
        - Дед Коля, ни одного Вас, многих забыли нынче. Вон в поселок ребята вернулись со службы, в Чечне воевали. Туда нормальными пошли. А воротились калеками. Один - без ног, второй - без руки, другие - с прострелами и контузиями. Работать не могут, а пенсия такая, что на похороны не хватит. Нищий в хорошую погоду больше милостыни наберет, чем наши защитники. А спроси любого, нужна ль ему Чечня? Ответят матом и пошлют дальше некуда. Вот и спроси, за что гибли тыщами? Кому нужна была эта война? Сколько сынов отняла она у матерей? По сей день воют и землю грызут. Ты хоть в своем доме жил, при бабке и детях. Эти ж мальчики, не став мужиками, загинули. А за кого? Да ни за кого! - выругалась Анна глухо.
        - Всякому за свое больно. Я ить детей и не растил. Все бабка с ними управлялась, а я в тайге пропадал. Тож не с жиру бесился. Пушняк промышлял, отстреливали перелетных, как велели, выделывали мех. Без дела не сидели, - закашлялся старик.
        - Тогда безработных не водилось, - согласно кивнула головой Анна.
        - Моя бабка много лет в рыбкоопе работала. В его системе. В цехе вместе с бабами солили грибы, варили варенье, даже стланиковые шишки собирали для птицефабрик. Заставь нынешних девок грибы посолить, не сумеют, а через пяток годов жрать приготовить не смогут!
        - Да не шути! - отмахнулась Анна.
        - Правду говорю! - настаивал дед.
        - Зачем ждать пять лет? У нас в Октябрьском девки не умеют готовить уже сегодня. Даже рыбу не знают как почистить, пожарить и подавно! Картошку в «штанах» сварят, так и едят прямо в очистках с нечищеной селедкой. Самое большее - яичницу могут пожарить и заварить чай в пакетиках, - поддержала Ольга.
        - А как они живут? - не поверил поселенец.
        - По столовкам бегают, там едят. Я в своей комнате хотела научить девок готовить. Так знаешь, что мне ответили? Мол, не модно это и даже стыдно уметь готовить. Все равно что признаться в пещерном происхождении и себя опозорить. Я не стала спорить. Вот одна из них вышла замуж. А через три месяца муж ее выгнал. Именно за то, что ничего не умела. А только для постели никто не женится. Вот и осталась дура дурой! С набитым пузом и без кола и без двора! Муж о ее беременности слышать не захотел. Сказал, что с него хватит трех месяцев мук с одной дурой, двоих уже не потянет. Ну, та кобыла все звонила ему, грозилась повеситься и его обвинить в своей смерти. Он сказал ей, что принесет веревку с мылом и покажет, как нужно сделать петлю. Предупредил, что ничем другим помочь не сможет. Эта дура поняла, что шантаж не пройдет, быстро сделала аборт и теперь ищет другого лоха. И что думаете, у этой стервы полно хахалей. Правда, вот замужество никто не предлагает,
        - усмехалась Ольга.
        - А кому нужна такая чмо? - сплюнул Гошкаи заметил, -даром, чтопоселенец, на такой никогда не женился бы! - вспомнилась пекариха Любка, которая ничем никогда не помогала ему в доме и приходила ради своей похоти, а кроме того была настоящей хищницей и хорошо засветилась перед Гошей.
        - Мой последыш в первый раз тож неудачную девку привел. Целыми днями только перед зеркалом
        крутилась. Красилась, мазалась, наряжалась, а сама что кикимора с болота, страшна как смертный грех. Дома бабке - не помощница, с мужем уже через пару недель погавкалась. Глянул я, а сын уже раздельно от ней спит. Тут я не сдержался. Взбудил, поднял с койки, велел ей тихо и молча сматываться от нас. Упредил, коль хай откроет, пристрелю, что бешеную суку. Через час ушла, а через неделю подала заявление в суд на раздел имущества и ее содержание. В суд я пошел заместо сына. За пять минут с ней разобрались. Она опосля того в Питер мигом смоталась навсегда. Сюда, в поселок, ей дороги нет.
        - А ваш младший на другой женился?
        - Ужо давно. Троих детей завел. Старший внук в нынешнем году в армию пойдет. Быстро прошло время, - посетовал старик и встал, скрипнув спиной.
        Он очень быстро снял шкуры с россомах и, закинув их в лодку, заторопился в зимовье.
        Люди не стали задерживать его. Они бережно перенесли в лодку Дика, сдвинув грибы покучнее, сели сами. Вскоре все вернулись домой.
        Едва вошли в коридор, увидели Динку, тихо лежавшую на одеяле. Весь ее живот был облеплен щенками. Они расталкивали друг друга, искали соски и, присосавшись к ним, не хотели их уступать. Когда внесли Дика, Динка вскочила, почуяв неладное. Щенки остались висеть на сосках, но иные с писком упали на одеяло. Собак перевели на кухню, под печь. Анна всех накормила. Динка до глубокой ночи вылизывала Дика, кормила щенков, а Гошка с Олей писали отчет.
        Они о чем-то спорили, ругались, хохотали. Анна не мешала им и не входила в зал. Лишь под утро, когда голоса умолкли, тихо приоткрыла дверь, заглянула в комнату.
        Гошка уснул прямо в кресле, откинувшись на спинку, храпел, разинув рот. Ольга свернулась калачиком на диване, сунула ладонь под щеку вместо подушки.
        - Гош, иди в спальню, - позвала мужа.
        Тот пошел, спотыкаясь, разделся и, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул.
        Ольга, встав, уже не захотела ложиться. ПомоглаАннепочистить грибы, помыла их. Порезав, поставила варить. Хозяйка тем временем управлялась в сарае.
        Вернувшись, Анна заставила гостью выпить парного молока и принялась готовить завтрак. Ольга села за отчет, и только Гошка спал безмятежно.
        Может, он проспал бы до обеда, но почтальон постучал, принес письмо от Степки.
        Анна на радости о печке запамятовала, и если бы не Ольга, забыла бы обо всем. Та довела приготовление до конца и фаем уха - что поделаешь, все женщины любопытны - слушала письмо мальчишки.

«…А у меня скоро закончится первая четверть! Мама, как здорово учиться в городе! Нас учат работать на компьютере! А какие классы! Как преподают! Я будто на Луну попал. Мои знания оказались совсем слабыми, и дядя Юра взял мне репетиторов по химии и английскому языку. Да еще у меня после уроков дополнительные занятия на компьютере. К концу дня башка трещит! Так много никогда не занимался. Учусь без выходных. Некогда! Нужно наверстать упущенное в поселке. Спать ложусь в двенадцать ночи, раньше не получается. Я не ленюсь, просто не успеваю. Много приходится переучивать, еще больше запоминать. Мама, не обижайся, но в этот раз не приеду на каникулы. Да и короткие они, всего три дня. А билет на самолет дорогой. Лучше мне потерпеть до лета. Как ты? Не обидишься? Я вовсе не забыл и очень скучаю по тебе, по дяде Гоше. Напишите, как вы там? Я часто вижу вас во сне. Вы успокаиваете, говорите, что все дома хорошо. Что Динка родила шесть щенков. А корова - двух телят. Что дядя Гоша больше не будет водовозом, а станет работать инспектором рыбоохраны.
        И его не будут «пасти» поселковые. Но это только сны, хорошо, если бы они сбылись.
        Мам, а знаешь, я дружу с девчонкой, со своей соседкой по парте. Сказал ей, что мой отец - дядя Юра, ну, нарочно. Она от зависти и теперь сохнет. Жвачку мне приносит, глазки строит как взрослая. Все спрашивает, когда в гости позову. А мне не хочется. С мальчишками тоже дружу, со многими, потому что они помогают мне компьютер поскорее освоить. И уже получается. Дядя Юра купил мне к школе джинсовый костюм, майку-африканку и кроссовки. Получился из меня супер-пупер прикольный отморозок. Не привык к такому, поначалу меня заставляли так одеваться. Теперь не спорю, приметил, как девки оглядываются. Правда, времени на них не остается вовсе. Из-за этих уроков, репетиторов даже курить бросил насовсем! Во, дожил! Ой, дядя Юра репетитора привез по английскому. Он меня мучить сейчас будет. Потому заканчиваю письмо. Целую обоих! Ваш Степка! И вы пишите мне!».
        Анна смеялась:
        - Вот уже и девочка появилась у пацаненка!
        - Рано ему бабьем голову забивать! Мал еще! Девки до хорошего не доводят. Годков через пять, куда ни шло. А вот что с куревом завязал, это здорово! - потягивался в дверях Гоша и, заглянув к Динке, сказал удивленно, - а ведь точно шестерых щенков принесла наша девочка! Выходит, что и с коровой угадать должен. Вот будет здорово!
        - тут же замолчал, услышав стук в дверь.
        - Гош, выйди! Поговорить хочу! - позвал во двор отец одного из браконьеров, осужденного по заявлению инспектора.
        - Чего надо? - нахмурился Корнеев.
        - Прошу тебя, давай потолкуем по-человечески, - сказал мужик, переминаясь с ноги на ногу.
        - Некогда! Отчет писать надо, - хотел закрыть двери.
        - А ведь в водовозах человеком был. Когда успел скурвиться мужик?
        - Ты это обо мне трандишь? - вспыхнул поселенец.
        - О ком еще? Про тебя сказал! - поплелся человек к калитке, опустив голову.
        - Тормози! Чего надо? - вышел Корнеев на крыльцо.
        Человек, оглянувшись, вернулся, сел на порог и сказал тихо:
        - Хохорев я! Иван Лукич! Но мы не знакомы, в суде только виделись один раз. Ты моего сына в зону отправил…
        - Значит, заслужил такое, - ответил Гошка.
        - И я и не спорю с тобой, прав или нет? Суд дал срок.
        - Так что теперь?
        - Заболел мой сын. Ушел в зону здоровым человеком, а в бараке чахотку зацепил. От зэков заразился. От него теперь и половины не осталось. Не узнали его на последнем свидании. Старей меня выглядит. А в зоне лечить нечем, нет лекарств. Умрет мой мальчишка, и дети его сиротами останутся. Мне уже за семьдесят. Сколько протяну? Да и помочь особо нечем. Сдохну, никого на свете нет, ни единой родной души. Да и отца не дождутся: болезнь сожрет, -всхлипнулчеловек коротко.
        - Такчтоотменя хочешь? - присел Гошка накорточки, закурил.
        - Понимаешь,я говорил с начальником зоны. Онсказал,что болезнь эта заразная, может всю семью покосить, но и в зоне держать нельзя, опасно для других. И в то же время отпустить не может без согласия милиции и твоего добра.
        - У Рогачева был? - спросил Георгий.
        - Ходил к нему. Он ответил, что не может решить судьбу сына в одиночку. Пока ты свое слово не скажешь, к нему не приходить.
        - Иван Лукич, ну, положим, я соглашусь, но вед вы целой семьей рискуете. Все откинетесь, до единого! Кому в радость такое? Чахотка - не понос. С годами, до конца жизни лечат. Нешто никого не жаль.
        - Всех жалко! От того к тебе пришел. Мы своего не в дом привезем, а враз к дядьке. Он лесника: работает. Лечить умеет и нашего берется на ног поставить. Да ты его знаешь - Яков Торшин! Он про тебя много доброго говорил нам, хвалил как человека. Оттого и насмелился прийти.
        - Сына как зовут, напомни.
        - Толик Хохорев, а отчество - Иваныч, - засветилась надежда в глазах.
        - Это тот, который с рогатиной за мною по тайге гонялся? - прищурился Гошка.
        - Но не достал и не ударил ни разу…
        - Сколько ему дали?
        - Пять лет.
        - Не достал, говоришь, не ударил? Если бы достал, не пятак, червонец получил бы гад! - вспомнил Гошка Анатолия.
        Тот наловил много рыбы и вместе с женой выдавливал из кеты икру. Когда подошел инспектор, Хохорев тут же ухватился за рогатину, которую держал под рукой именно для Корнеева. Гошка рот не успел открыть, как Толик бросился к нему с рыком:
        - Урою паскуду! Сгинь, падла!
        Инспектор еле успевал перескакивать коряги, петлял зайцем меж деревьев и еле сумел заскочить;в лодку. Хохорев зацепился за сук дерева, упал. Эта маленькая заминка помогла поселенцу, дала возможность уйти живым от рассвирепевшего мужика, который еще долго орал вслед Гошке всякие пакости.
        - Просишь за козла! А ведь он убить хотел, да случайность помешала. Зато теперь сама судьба поймала его. Это неспроста. Такой выйдет. Не даст покоя никому. Его нельзя прощать. Он на доброе не способен. А помогать, вытаскивать его из зоны, чтоб завтра он снова пытался убить кого-то, извини, Иван Лукич, но я - не тот придурок! И добро не дам! - встал Гоша и указал на калитку, дав понять, что разговор закончен.
        Не успел поселенец сесть за стол позавтракать, как услышал во дворе детский плач. Он вышел и увидел жену Анатолия. Она оставила во дворе дома двоих детей, сама вышла за калитку:
        - Сумел посадить их отца, теперь сам расти этих детей! Мне нечем кормить. Ты - изверг и сволочь! - кричала женщина, убегая.
        - Дура, тормози! Их тебе вернет милиция! А не возьмешь, до смерти запрут в психушке!
        Но она не вернулась, убежала, а Гоша, взяв детей за руки, повел их в милицию.
        Жители поселка оглядывались на инспектора, смеялись, подначивали:
        - Когдауспел стать многодетным?
        - Куда волокешь ораву голожопых? Тебе и под них никто не подаст!
        Георгий шел, сцепив зубы. Войдя в милицию, оставил детей у дежурного, сам пошел к Рогачеву. Тот говорил по телефону и жестом потребовал, чтобы Гоша вышел в коридор и подождал, когда позовут.
        Корнеев нервничал. Он слышал, как кричали дети. Их плач дошел и до слуха Стаса. Он вышел в коридор, увидел Гошу и спросил:
        - Кто там орет?
        - Дети Хохоревых.
        - Зачем они здесь?
        - Я их привел! Их мать ко мне притащила, мол, сумел посадить отца, теперь сам воспитывай! До нее старший приходил, Иван Лукич, просил, чтоб простил сына. У него чахотка…
        - Ну, и что ты решил?
        - Отказал ему. Не тот человек, которому стоило б простить. Я помню, как он гонялся за мною по тайге.
        Если б догнал, убил бы не задумываясь. Я это в дел и понял, мужик без стопоров. Такого на вол отпускать не стоит. Он сдвинутый. Его и на зоне тол ко в одиночке держать надо. Этот с «репой» не дрожит, и баба у него шибанутая. Детей жаль, но и по них не прощу козла. Ведь потом все поселковы хмыри меня на смех поднимут.
        - Нет, Гош, ничего такого не случится.
        - Да завтра сотни таких Толиков придут. Все баб своих сопляков ко мне потянут, - злился Гошка.
        - Не кипи! Умер Анатолий! Мне только что звонил начальник зоны.
        - От чахотки?
        - Нет! Пытался бежать и был застрелен охраной.
        - Иван Лукич говорил, что сын совсем ослаб!
        - Не знаю. Возможно, хотел использовать последний шанс, но ему не повезло. Так что, если мы с тобой и согласились бы, отпускать на волю было; некого. Это случилось сегодня, под утро…
        - А как теперь дети? - спросил Корнеев.
        - У них есть мать и дед. Если откажутся, сдадим в детдом. Возможно, там им даже лучше будет. Они уже не первые и не последние в том списке.
        Вскоре Рогачев дал распоряжение оперативникам; доставить в отдел Ивана Лукича и его невестку Через десяток минут обоих ввели в кабинет.
        - Иван Лукич, что за цирк устроили? Вы подсказали Галине подкинуть детей, своих внуков, инспектору на воспитание? Вам разве не известно, что он сам поселенец?
        - Знаем, но жизнь взяла за горло! - оправдывался человек, краснея.
        - Он виноват, что отца нет с нами! - крикнула баба, указав на Гошку.
        - Опоздали упрекать. Некого винить. Ваш Анатолий не вернется домой никогда!
        - Почему?
        - Он умер?
        - Убит при попытке к бегству из зоны. Я говорил с начальником, официальное подтверждение уже получено по факсу, - говорил Стас с каменным лицом.
        - Мы недавно видели его, были на свидании. Он ничего такого не замышлял. Это путаница. Такого не может быть! - не верилось Галине.
        - В этой жизни все возможно. Успокойся, дочка! Возьми себя в руки. Детей пора кормить. Мертвого не воротишь. Пошли домой, - Иван Лукич взял Галку за локоть и, оглянувшись на пороге, спросил, справку о смерти Толика когда взять можно?
        - Как только пришлют ее по почте, вас немедленно известят.
        - И на том спасибо, - ответил человек и прошел мимо Гошки, не оглянувшись в его сторону.
        Поселенец вернулся домой в подавленном настроении. Там его нарасхват дергали. Анна звала писать ответ Степушке, не хотела с ним затягивать. Ольга за отчет усаживала настырно:
        - Пока его не сдашь, премию не получишь! Понял, козлик? Письмо подождет.
        - Бабочки милые, вас - двое, а я - один. Определитесь меж собой. Я в султанах недавно! Опыта маловато, не доходит, что с вами делать, когда обоим враз стребовался! Не разорваться же мне!
        - Аня, у нас на полдня работы осталось. Дай закончим. Ведь премию он тебе отдаст. Вот и помоги сама себе! - убеждала Ольга.
        - Ладно, работайте. Я пока займусь хозяйством, - согласилась Анна и ушла в сарай.
        Вернулась она уже к ночи, сказав, что корова отелилась сразу двумя телятами.
        Глава 8. ПРЕЗРЕННЫЙ
        - Куда ему бежать? Он ноги руками должен бы. переставлять. Со шконки почти не вставал, совсем ослаб. Чахотка иссушила. Не только его, многих увела в ту зиму из барака, почти половину мужиков… Но Толика Хохорева не хвороба доконала, - рассказывал Гоше Мишка Сазонов, вернувшийся домой через три зимы.
        Его освободили досрочно по помилованию. Написал мужик в Кремль. Умолял о помиловании, клялся, что все осознал и никогда не повторит свою ошибку, что будет жить нормальным человеком, никого не обижая. Просил помиловать ради старых родителей и малых детей, которым посвятит остаток жизни. Ему поверили.
        Первым, с кем решил помириться Сазонов, был Гошка. К нему помилованный сосед заявился на другой день после выхода из зоны. Разговор завязался вокруг поселковых мужиков, получивших сроки за браконьерство.
        - Толяна Хохорева весь поселок помнит. Шебутной ферт! С пацанов таким был. С кем только не махался? Даже на мужиков пер с кулаками, будучи; совсем зеленым. По соплям получал, но не успокаивался. Старики еще тогда говорили, что этот своей; смертью не сдохнет. Так оно и получилось! - опустил голову Мишка.
        - До нас дошло, что при попытке к бегству охрана его пристрелила вместе с другими.
        Сазонов презрительно усмехнулся:
        - Это официальная версия. На самом деле все было иначе, но такое признать никто не захочет. За это бугра зоны могли выкинуть без подсоса и разжаловать в охрану. Кому такое захочется? Вот и отмазались от своего прокола.
        - А что на самом деле стряслось? - любопытствовал Гошка, подтолкнув соседа локтем.
        - Из дома ему посылка пришла с подсосом. Ну, сало, рыба. Короче, все, что наскребли домашние, оторвали от себя. Самым важным был чай и курево. Все за них зубами держались, берегли. До следующей посылки попробуй доживи! А тут, ну, как назло, всех чахоточных взяли на обследование. Врачи приехали, и мужики к ним гурьбой поползли. С утра их вытащили. Да еще кто-то слух пустил, что особо больных по заключению врачей домой отпустят. В бараке каждый считал себя самым больным. Ну, а Толян Хохорев совсем как скелет стал. Короче, от врачей вернулись уже вечером. Те зэкам вякнули, что надо посмотреть анализы, и только после этого решать судьбу каждого. А пока попросили подождать, - ругнулся Сазонов и, прикурив сигарету в кулаке, затянулся дымом до самых пяток, заговорил снова, - как бы там ни крутилось, а лучше, когда есть чего ждать, чем молча подыхать. Зэки гоношились, потом полезли в свои тумбочки, ведь целый день голодными были из-за анализов. Открыли тумбочки, а там хоть шаром покати, совсем пусто. От посылок ни крошки не осталось. Ни у кого! Здоровые мужики украли. Вот тут и началось! Базар был
коротким. Враз пошли в ход кулаки. Чахоточным зло сил прибавило. Я всякие разборки видел, но такое впервые! Охрана не решилась вмешаться. Собаки только брехали. Брандспойты не помогали долго. Зэки рвали друг друга в клочья, хуже зверей. Сколько было выбито зубов и глаз, поломано рук, ног, ребер? Оторвались чахоточные в тот день на остальных, крошили и метелили классно, но силы их подвели, - Сазонов мотнул головой, будто стряхнул те жуткие воспоминания. - В той драке не только Хохорева, многих мужиков потеряли. Иных и узнать стало невозможно, в котлеты измесили. Ну, а с кого спрос? Кто признается, что охрана бессильной оказалась и не сумела погасить
        драку в бараке? Вот и отмазались побегом. Стандартная отговорка. Она всегда применяется в таких случаях. Я Галке рассказал правду, она вчера кhaм приходила, как узнала, что вернулся. Решила правду услышать. Я не стал скрывать, - вздохнул Мишка.
        - Кого еще помиловали? - спросил Гошка.
        - Еще пятеро, кроме меня. Их на материк повезут лечиться, а мне рассчитывать не на кого.
        - Опять на рыбу пойдешь?
        - В гробу ее видел! - подскочил Сазонов и сказал, - когда в зону влетел, клял тебя день и ночь. Думал, когда выйду, первым делом тебя урою. Но шло время, я общался с другими мужиками, некоторые помнили тебя. Ну, побазарил и я с ними. Всякое было. Они мне свое в мозги вдолбили. Поначалу не понимал, доходило тяжко, а потом доперло, что не стоит рисковать волей из-за жратвы, чтоб выжить, потому что на зоне теряем жизнь.
        - Если б тогда ты не брал в руки ружье, клянусь волей, договорились бы по-соседски. Вы с братухой еще и к Анне прикипались, а ведь сами мужики, должны были и меня понять! - напомнил Гошка.
        - Все дошло, жаль, что поздно! Теперь рад бы вернуть то время, но как? - глянул на инспектора беспомощно.
        - Ты вернулся! Мы снова соседи. Давай жить. Может, время сгладит прошлое?
        - А ты все еще в поселенцах маешься? Или освободили давно? - спросил Михаил.
        - Эта путина последняя. Отмучаюсь и все. Уйду из рыбнадзора насовсем. На любую другую работу соглашусь, на любой заработок, только из инспекции уйти бы поскорее! Жизнь одна, надоело рисковать и подставлять башку под каждого козла! - выпалил Корнеев.
        - Здесь останешься?
        - Сам не знаю. Родни у меня нет, никто не ждет. Кому нужны нищие родственники? Вон пацан наш,
        Степка, а и тот сюда не хочет вертаться. Даже на каникулы не едет. В городе застрял, у дядьки. Тот морской офицер, в люди Степку выводит. Хочет в большие начальники вывести, тот и ухватился за возможность. Уже получается. И не гляди, что тут его мать, в поселок нос не сует, даже вспоминать не хочет. Совсем другие планы появились. Вот тебе и родная кровь. Только письма получаем. Иногда звонит, поздравляет с праздниками, но сюда уже не приедет. А больше никого у нас нет, - отвернулся поселенец, добавив тяжкое, - вот стану свободным, рвану в Питер. Устроюсь сам и Аньку вытащу, только дожить бы этот последний год, - выдохнул опасение.
        - Все еще махаешься с поселковыми?
        - Бывает. Куда деваться? Но уже реже. В прошлом году все ж двоих посадили.
        - Знаю. Виделись на зоне. Они скоро выйдут, всего два года! С таким сроком, если не кипишить, до воли додышат запросто.
        - Со мною потише стали. Уже за ножи и ружья не хватаются как раньше. Чаще кулаки в ход скачут. Махаемся недолго, поселковые в том не сильны. Опыта маловато, а у меня за плечами зона…
        - Кому достать надо, зона не поможет. Когда мужики свирепеют, их ничем не остановишь! И только горе… Кто его хлебнул, сто раз обдумает, прежде чем кулаки развязать, - встал Мишка с лавки и пошел в свой двор, не оглядываясь.
        Гошка в эту весну уже не заглядывал во дворы и на заборы поселковых, где местный люд сушил сети, готовил их к скорому нересту.
        На него не раз спускали с цепи собак. Его ноги - все в рубцах и шрамах, едва успевали заживать. Сколько курток и брюк порвано? Сколько раз грозили Корнееву пробить башку, свернуть ее на задницу, переломать хребет и спину? Случалось, гоняли его с ухватами и кочергой старухи. Загоняли вилами в углы дворов бабы, а мужики, ухватив Гошку за портки, выбрасывали инспектора со двора через заборы. Он после таких теплых встреч приходил домой с ободранными коленями, боками, с синяками на всем теле.
        Вон и у Лешки Медведева смолили во дворе лодку. Понятно, к чему готовили. Хозяин даже новый мотор купил. Хотел Гошка отнять его, да Лешка так вцепился в инспектора, что две громадные азиатки не могли их расцепить. И только жена вместе с матерью, пустив в ход коромысло, расшвыряли мужиков по углам двора, приговаривая:
        - Чего взъелись, петухи? Гля, как друг дружку уделали? Ночью к бабам подойдете, они ж с испугу обсерутся! Зачем хотел мотор забрать? Мы ж в грибы на лодке ездим! На мотор сколько годов копили! А ты что удумал? - обтирала бабка Медведева лица мужиков и, усадив за стол обоих, сказала, - нехай вас хлеб помирит. Он всем от одного кормильца, от самого Бога! - и, перекрестив их спины, ушла на кухню.
        Мужики и впрямь вскоре помирились, даже забыли из-за чего подрались. А мать Алешки учила в дальней комнате невестку:
        - Никогда, ни в одной ссоре не говори последнее слово. Ссору не кулаком, а хлебом гаси. Не копи ненависть к людям, она не ихнюю, а твою жизнь укорачивает.
        - Да не стану тебя стремачить на реке, коль рыбу на берегу кидать не будешь. Вот таких зажравшихся ненавижу. Коль поймал, что никто не увидел, вези домой все, заметай следы! Даже зверь это секет! Пока не сожрет рыбу, в берлогу не ложится. Потому его не штрафуют и зовут хозяином! - заплетался язык поселенца.
        - А я и не кидаю рыбу. Все домой волоку. Засолю в бочках, а зимой колю свинью, копчу окорока, колбасу, а уж после того - рыбу, но немного. Копченая плохо хранится, соленая - сколько хочешь.
        Я и не буду много коптить. Хвостов двадцать нам по горло хватит! Мне в Питер с икрой не мотаться. Некогда! Я при деле, сам знаешь! - сидели мужики, уплетая котлеты из кеты. - Маманя сготовила! - хвалился Алешка.
        - А моя такие не умеет, зато какую заливную делает! И жарит - пальцы до локтей оближешь! - хвалились друг перед другом мужики как мальчишки.
        - А как ты рыбу солишь? В тузлуке иль сухим посолом?
        - Аня этим занимается, я и не знаю.
        - Не-ет, бабам рыбу доверять нельзя! Все, где есть голова, должно быть в наших мужичьих руках. Бабам - грибы, ягоды, орехи.
        - А со скотиной все равно бабы управляются! - подморгнул Гошка.
        - Я ж работаю! Всюду не успеть.
        Георгий ушел от Медведевых, когда во всех домах Усть-Большерецка погас свет. Он и не заметил одинокую фигуру женщины. Анна тихо подошла к мужу:
        - Где ж черти носили? Иль вовсе мозги посеял? Ведь дома есть выпить, зачем по людям сшибаешь? Уж сколько времени тебя ищу? - упрекнула тихо.
        - Зачем искать? Не надо! Я вот он! Сам пришел бы домой, - покачнулся в сторону.
        - Да мало ль, что могло случиться?
        - Не дождесся! - рассмеялся Гошка.
        - Эх ты! Всю душу измотал. Гад ползучий! Уж чего ни передумала. Все дрожит внутри от страха!
        - Не зуди! - рявкнул человек, добавив, - не отпевай и не оплакивай загодя. Живой я!
        - Не топырься, черт корявый! Пошли домой, там разберемся!
        - Не хочу разборок! Спать надо, - а ноги предательски заплетались и не слушались.
        - Ольга у нас? - спросил Анну.
        - Нет, сегодня не приходила.
        - А где ее носит?
        - Сам спросишь.
        Ольга ожидала их во дворе, вся в пыли, в грязи, зареванная.
        - Кто тебя достал? - мигом протрезвел поселенец.
        - Пацаны, целая кодла, ни с чего налетели. Я и не ожидала!
        - Сколько их было?
        - Человек пятнадцать, не меньше.
        - Приставали?
        - Нет!
        - Что хоть говорили?
        - Ничего! Молча набросились. Я и сообразить не успела. Ну, поначалу сбили с ног, но я встала и уж тогда вломила! Пусть ни всем перепало, но половину классно отделала. Теперь будут осторожнее, прежде чем к бабе прикипеться! - умывалась Ольга.
        - Но за что? Ты еще ни с кем не базарила, никого за глотку не взяла, а тебя отметелили.
        - Не совсем так, Гошка! Тут ваша старуха-соседка проходила и спросила: «Иль второй бабой приходишься? Иль в его полюбовницах состоишь? Иль не совестно тебе с женатым мужиком серед бела дня, на глазах всех людей в лодке кататься?» Меня такое зло разобрало, ну и ответила: «Жалко мою, подставь свою!» Ох, и закрутилась плесень. Аж пыль столбом подняла! Камень в меня швырнула. Я Дика выпустила, он прогнал ее. В дом я не смогла войти, закрыто было. А бабка успела меня указать. Я и не знала, пошла в магазин, тут-то и налетели. Кое-кого запомнила, с ними сама разберусь. Ты не лезь. Я с ними раньше тебя знакома была и знаю, как проучить.
        - Оль, шибко достали? - подошла Анна.
        - Им покруче перепало!
        - Завтра сможешь со мной смотаться на Белую?
        - Конечно!
        - Надо от сетей и коряг почистить реку, - предложил поселенец.
        - О-о, с этим быстро не управимся. Не меньше месяца уйдет.
        - А что делать? Без того не обойтись. Тебе новую лодку дают. С хорошим мотором! - завидовал Корнеев.
        - Наконец-то! Ведь на одной зашивались. Ничего не успевали.
        - Зато всегда были вместе. Может, потому живыми остались, а вот разделимся и, как знать, лучше ли это будет? В одиночку только помирать хорошо, будет кому пожалеть,
        - хмыкнул Гошка.
        Ольга задумалась, молча оглядела поселенца, ничего не ответила.
        Георгий быстро нашел обидчиков Ольги. Оно и неудивительно. За годы жизни в поселке узнал и познакомился со всеми. О каждомимелпредставление, знал, кто на что способен, и безошибочно мог определить, чей камень влетел вокноОльгиилив его.
        Поселенец давно смирился с тем, что не было и не будет у него в поселке друзей, и как бы приветливо не здоровались с ним поселковые, камень за пазухой для него у них всегда наготове имелся.
        Жителей Усть-Большерецка Корнеев мысленно разделил по категориям. В первую вошли самые непримиримые, открытые враги, которых следовало опасаться всегда. Они были готовы в любую минуту из- месить Гошку и выкинуть обратно в зону. Вторые явно не проявлялись, не бросались на инспектора с кулаками среди улицы, но случись драка, обязательно поддержали бы своих односельчан. Третьи никогда не влезли бы в заваруху, но всегда зорко следили за всяким шагом и словом Гошки и сочиняли о нем самые грязные легенды,распускалинемыслимые слухи, позорящие человека в глазах остальных.
        Вот и эти подростки избили Ольгу не случайно. В поселке одинаково злобно относились к инспекторам рыбоохраны, считая одним целым и не подразделяя их.
        По мнению большинства, с Ольгой можно было разделаться проще, ведь она - баба! С нею пытались сводить счеты все.
        Вот так и Димка налетел на инспекторшу со своей оравой. Давно хотел проучить ее. Ведь весь поселок боялся его кодлы, и только она не уважала этих пацанов и нередко грозила как детям оборвать уши, надавать подсрачников, либо заставить их жевать сопли. Все ее угрозы были не столько обидными, сколько унизительными. Ольга наотрез отказывалась признать подростков взрослыми, считая для себя за унижение говорить с ними. Но однажды все же пришлось…
        Именно на реке Белая встретились они. Ольга объезжала свой участок во время нереста семги и заметила дымок костра. Подошла тихо, не в лоб. Увидела поселковых пацанов. Они жарили шашлыки из семги. Двое ребят копошились у костра, остальные пятеро в сторонке прилегли, курили, потягивали пиво из бутылок, переговаривались, слушали музыку.
        Ольга подошла к костру внезапно. Никто из ребят не ожидал, что эта баба может забраться в такую глушь, ничего не боясь.
        - Разбойничаем?! - подошла Ольга вплотную, увидела, сколько рыбы поймано.
        - А что такого? Мы ни у кого не украли и не отняли! Взяли только на пожрать. Мы тут родились, и нам положено, разрешено как коренным ловить на свои нужды! - подал голос подоспевший Димка. Он был старшим, и его считали в кодле главным.
        - Это кому разрешено? Кто позволил бандитствовать? Хозяйничать можешь только у себя дома. На реке никто не позволял появляться во время нереста! Кыш все отсюда!
        - потребовала жестко.
        - Чего? Уймись, тетка!
        - Это наша река! И все, что в ней, тоже!
        - Вали отсюда и не доставай кишки, не то сделаем из тебя русалочку!
        - Не базарь, баба! Исчезни! Не липни к глазам. Мы не прикипаем к старым метелкам, которые мозги квасят. Сгинь, в натуре! - наступал Димка на Ольгу, тесня ее к воде.
        Та поняла, что уступать именно теперь нельзя никак. Она не отступила ни на шаг.
        Димка был удивлен, что женщина не испугалась и, решив пощекотать нервы, достал из-за голенища нож. Им разделывали рыбу на шашлык. Лезвие было хорошо наточено. Ольга лишь вскользь глянула, усмехнулась, а в следующий миг выбила его из руки в реку и быстро отправила за ним Димку. Тот даже сообразить ничего не успел, как оказался по горло в воде.
        Остальные пацаны сбились в кучу, внимательно следили за бабой. Та быстро залила костер и потребовала зло:
        - Живо убирайтесь, козлы, не то плакать будете долго! Я с вами не шучу!
        - Мужики, давай проучим старую метелку! Пусть рогами шевелит, прежде чем наехать!
        - вылез из реки Димка и бросился к Ольге. За ним еще трое кинулись с кулаками.
        Пацаны пытались сбить ее с ног, но баба знала толк в драке и не стала отвлекаться на других ребят. Ударом «в солнышко» отправила пацанам под ноги Димку. Тот долго не мог продохнуть.
        - Ну, кто еще? - улыбалась Ольга.
        Орава отступила молча, унося с собой Димку. Ольга знала, теперь этому пацану недолго жить в главарях. Побитого не за что уважать. Он не сумел победить и отстоять честь кодлы перед бабой. Такое посчитают стыдным даже совсем зеленые пацаны поселка, а взрослые вовсе засмеют.
        - Погоди, стерва, мы еще с тобой встретимся! - выдавил сквозь зубы Димка.
        Воронцова хорошо знала отца парня - председателя рыбкоопа, который был дружен со всем районным руководством. Димка был единственным сыном в семье и, зная о связях отца, держался нагло со всеми окружающими с самого детсада. Ему все сходило с рук и прощалось. Парень знал, что отец вступится за него и все уладит, а потому вел себя вызывающе. Загодя прибирал к рукам поселок, накапливал свой авторитет. И вдруг прокол на глазах у всех! Димку побила баба! Сбросила в реку за уши! Ну, уж этого он никак не мог ей простить. Он, как и все поселковые, ненавидел инспекторов рыбоохраны, а Ольгу - особенно.
        С того дня в ее окна постоянно летели камни, разбивая вдрызг стекло. Ольге ни разу не удалось поймать Димку или кого-то из его компании. А коли так, стеклил Гошка окна молча. Однажды он решил приловить хулиганов и засел в кустах, выжидая.
        К вечеру, когда пацаны увидели, что лодки нет на месте, а значит, инспекторы смотались на реку, подошли поближе к дому, набрали на берегу полные карманы камней. И только размахнулся первый, тут же получил оглушительную оплеуху. Над его башкой неожиданно прогремело:
        - В параше утоплю отморозка! - схватил Гошка обоих пацанов за загривки, стукнул их лбами и, тряхнув, пообещал повесить на одном суку.
        Поселенец закрыл их в кладовке дома. Он ждал, когда мальчишек хватятся и начнут искать. Ждать Гоша не любил и, сам не выдержав, позвонил Димкиному отцу. Тот, когда понял, с кем говорит, презрительно бросил трубку, предупредив:
        - Если с головы сына хоть волос упадет, с тебя слетит голова! Отпускай немедля, либо сам вылетишь из поселка!
        - Поцелуешь меня в задницу! - ответил поселенец, но председатель рыбкоопа уже повесил трубку и не услышал Гошкиной насмешки.
        До самого утра продержал поселенец пацанов в темной и тесной кладовке. Не отпускал, ждал, когда придут за ребятами родители.
        Ждал и отец Димки. Он был уверен, что его сына поселенец отпустит. Ведь тот прекрасно должен был понимать, на кого наехал. Связи и знакомства председателя рыбкоопа были известны всем. Любой, кто бы ни попер против него, будет смят в лепешку. «Корнеев - поселенец! - размышлял председатель. - Ему плевать на должности и связи. Он в зоне сидел! Кто мы для него? Убьет сына в ярости, и что с него возьмешь? Дадут еще срок, ему едино, что тюрьма, что поселок. Такой, как Гоша, убьет и не высморкается. А кто мне сына вернет? Докажи потом, что ждал, когда поселенец образумится. Никто не поверит. Любой на моем месте бегом побежал бы спасать мальчишку!».
        Человек быстро оделся и, не глядя на позднее время и кромешную тьму на улицах, заспешил на выручку сына.
        Он не хотел преждевременной огласки, не стал обращаться в милицию, боясь, что ее сотрудники не столько помогут, сколько навредят, распустят всякие сплетни и слухи. От них до конца жизни не очиститься.
        Председатель, подойдя к двери дома, негромко постучал. Гошка не спеша открыл дверь, но внутрь не пригласил, не предложил гостю присесть на скамейку рядом с домом.
        - Моего сына оклеветали, он не мог такое сделать. Я своего пацана знаю.
        - Я его поймал с камнем в руке. Уже собрался долбануть окно. В секунду опередил, - нахмурился поселенец, добавив, - это уже девятый случай. Тут я попутал их обоих, до этого стеклил молча, но теперь все!
        - Конечно, я понимаю! Сколько должен за все? - спросил человек торопливо и достал из кармана пухлый кошелек.
        - За прежние его гадости взять не могу, потому что за руку не поймал. А нынче - не за что! Опередил я его, помешал разбить окно.
        - А зачем меня позвал среди ночи? - возмутился гость. - Если тебе ничего плохого не сделали, какое имеешь право беспокоить людей, закрывать в своей кладовке чужих детей? Знаешь, что самому придется отвечать перед законом?
        - Отвали, падла! - рявкнул Гошка и, собравшись было снять замок с дверей кладовки, снова закрыл его на ключ. Взялся звонить в милицию.
        - Не стоит! Сами договоримся! - услышал над ухом просящее.
        Георгий в ответ отмерил по локоть и попросил дежурного подъехать к бывшему бараку. Через десяток минут милицейская машина забрала из дома всех подчистую.
        Гошка долго писал заявление. А председатель рыбкоопа разговаривал по душам с дежурным офицером. Едва поселенец вышел из милиции, буквально через несколько минут оттуда выпустили двух ребят.
        - С кем не случается? В молодости все ошибаемся! - говорил дежурный милиции слащавым голосом, поглаживая в кармане брюк кредитки. Он остался очень доволен встречей с председателем рыбкоопа, а тот затаил зло на Корнеева.
        Поселенец даже не предполагал, сколько неприятностей получит он из-за этого случая.
        Уже в тот же день разыскал его Стас и, отведя в сторону от посторонних ушей и глаз, спросил, сжимая кулаки:
        - Ты что себе позволяешь? Как посмел?
        - Не врублюсь, ты о чем? - опешил Гоша.
        - Под дурака косишь, отморозок? Кто позволил базарить с председателем рыбкоопа как со шпаной? - кипел Рогачев.
        - Забил я на него!
        - Что? Ты это на кого поволок? - наклонился к Гоше и предупредил, - еще звук, и будешь в камере! Слышь, ты, Гоша? Слишком много с тобой мороки. Осточертел ты мне. Ведь если перестану «крышевать», поселковые в тот же день разнесут тебя в куски. Хочешь убедиться?
        - А в чем твоя «крыша»? Где помог? Тогда на заставе? И все? Но после того случая прошли годы! Всякое было. Подыхал и выживал сам, без твоей помощи. Можешь снимать свою «крышу». Есть она или нет ее, проживу сам, зато никто не попрекнет своей помощью и не скажет, что засиделся я на белом свете благодаря ему.
        - Слушай, Корнеев, не ломай топорище через макушку. Себе больно сделаешь! Не испытывай мое терпение. Доведешь до каления - не порадуешься. Говорю по-доброму, не трогай местное начальство! Неужели не доходит до тебя, что много неприятностей получишь?
        Стас только предупредил, а через три дня в рыбкоопе дали зарплату, и рабочие вечером пришли в магазин. Одни отоваривались продуктами, другие глазели на промтовары, третьи, не выдержав, пили пиво за стойкой, не дотерпев до дома.
        Георгий пришел сюда за куревом иуслышал:
        - Эй, поселенец, твою мать! Шурши к нам! Нальем по-братски гаду! Сколько наших ребят пересажал ты, окурок лидера? Сам помнишь свое говно? Иль позабыл, козел?
        Гошка хотел выйти, но его не выпустили. Мужики встали стенкой, сквозь них не протиснуться, не пробиться.
        Поначалу его грязно материли, потом кто-то потянулся, рванул рубаху на груди поселенца. Это послужило сигналом. На Гошку обрушилась ярость множества кулаков. Одни били поселенца молча, другие приговаривали за что колотят. Вот так и проговорились спьяну:
        - А это тебе, чмо, за шефа! Получай, барбос, в нос! - изгалялся прыщавый мужик.
        - То тебе за пацанов, которых в кладовке продержал, сучий потрох! - впивались кулаки в виски, в ребра, в грудь, в лицо.
        Их было слишком много. Защитить Гошку, отнять его у толпы было некому. Именно такие сборища довольно часто забивали людей насмерть. Унижаемая на работе и дома, измученная безысходными нехватками и нуждой толпа всегда сплачивается и вымещает свое зло на том, кого считает причастным к общим бедам и обрушивает на него весь свой гнев.
        - Мочи его, падлюку!
        - Вломи, чтоб откинулся, свинота!
        - Бей зэка!
        - Мужики, уроем психа! - втаптывали инспектора в землю не только мужики, но и бабы.
        Поселенец отчетливо услышал, а потом и увидел Галку Хохореву, Любку-пекариху. Они били яростней, злей мужиков, точно и впрямь хотели убить Гошу. Его спасло чудо.
        Анна, ничего не зная о случившемся, отпустила собак погулять. Они, видимо, почуяв неладное с хозяином, отчаянно взвыли на два голоса и попросились во двор. Баба едва открыла им дверь, как псы, перемахнув через забор, побежали к магазину с рыком. Толпа не обратила на них внимания и не заметила, как овчарки подскочили сзади. Они-то знали, как можно разогнать толпу и набросились на зевак, отгоняя, отделив их от дерущихся, пробивая тем самым себе путь.
        Вот затрещало пальто Галки. Она прицелилась было каблуком сапога в Гошкино лицо. Динка свалила бабу, дернув на себя, под ноги мужиков. Те и не заметили, вмесили в грязь, не услышали визгов. Дерущиеся всегда глухи к чужой боли.
        Дик схватил за брюки мужика. Рванул так, что сразу заголил задницу, и бросился на все, что выпирало, висело и торчало.
        Мужик не своим голосом взвыл от боли, а Дик уже успел вырубить еще одного, заскочив к нему на спину, содрал одежду до колен и взялся за третьего. Динка догола раздела Любку. Хорошо ободрав спину и ягодицы, нацелилась на горло, но баба успела убежать. Вот еще двое избивавших убегают с воем. Кто- то пытается сумками отогнать собак, но не тут-то было. Динка бросается на отгонявших так, что они отступают в ужасе, пятятся назад пока целы и наблюдают, как озверевшие собаки расправляются с рассвирепевшими людьми. Сколько их упало под ноги толпе, уже трудно вспомнить. Остались еще трое тех, кто не увидел, что случилось с другими.
        - Сенька, убегай! - слышится запоздалое предупреждение.
        Но одноглазый грузчик рыбкоопа очень гордился, что насадил Гошке фингалов и шишек куда как больше, чем другие! Но не сумел уйти гордо. Его приловили овчарки и, вытряхнув одноглазого из выходнойодежды,разнесли ее вместе с получкой в мелкие куски. Самого, оставив в одних носках, гнали до самого дома галопом, заскакивая по бокам, спереди, грозили оторвать и откусить все уцелевшее.
        До самой темноты растаскивали родственники из свалки покусанных, истерзанных мужиков и баб. Гошу из этой драки вывезла Анна. Она положила его на садовую тележку и приволокла домой. Отмыла и отчистила, потом неделю лечила мужа, не отходя от постели. Тот, придя в себя, дал слово не заходить в магазин в одиночку. Потом Анна рассказала Гошке, что многие мужики прямо из той драки попали в больницу и теперь им делают уколы от столбняка и бешенства. Все задницы их стали дырявее решета. Да и на работе у каждого неприятности начались, ведь на бытовой почве лечат без больничного. А со столькими прогулами кто смирится?
        - Знаешь, сколько мяса с иголками и стеклом бросают нам через забор, чтоб погубить собак? Хорошо, что они умные и не едят подброски. Рычат, указывают, а людям и вовсе перестали верить! - жаловалась жена Гоше.
        Корнеев решил рассказать о случившемся Александру Ивановичу Назарову, чтобы он подумал и оградил инспекторов от нападок поселковых и пацанов.
        Поселенец попытался встать на ноги, но не смог. Ноги не удержали, закружилась голова. Он глянул на себя в зеркало и испугался. Лицо было опухшее, синюшное, все в кровавых подтеках и ссадинах, словно его пропустили через мясорубку. Глянув на хозяина, даже псы заскулили, пожалели человека. Им в драках и то так не доставалось.
        - Ну что, кенты? Удивляетесь теперь? То-то и оно. Говорил вам, что человечья свора подлее и паскуднее звериной, а вы не верили! Меня на зоне так не тыздили, когда лажался! А тут ни за хрен собачий вломили! - взялся за телефон и набрал номер Назарова.
        Он рассказал человеку о случившемся, не утаив ничего.
        Александр Иванович, выслушав, пообещал приехать в Усть-Большерецк и разобраться на месте.
        Вечером, когда пришла Ольга, Корнеев рассказал ей о разговоре с начальством.
        - Приедет сам?! - вспыхнули румянцем щеки женщины, в глазах радость засветилась радугой.
        Ольга сразу засуетилась, помогла Анне прибрать в доме, потом к себе побежала наводить порядок. Все перемыла, почистила, постирала. Подмела двор перед бараком. Ожидание словно преобразило женщину, она будто помолодела лет на пятнадцать. Ольга не сводила глаз с реки, откуда должен был появиться Назаров.
        - Бедная девка вовсе голову потеряла! Любит она этого Назарова. По глазам видно. С ума по нем сходит, - приметила Анна, а про себя подумала:

«А ведь было дело, ревновала ее к Гошке, боялась, что вскружит моему мужику голову. Да только не нужен он ей, другого на сердце держит. Но что-то не клеится у них, видно, помеха имеется неодолимая. Иначе, какой дурак отказался бы от такой бабы?».
        Гошка, прихрамывая на обе ноги, прошелся по дому, охая. Перед глазами черные круги плывут - пришлось держаться за стены, мебель. Пока вернулся к постели, дважды отдыхал.
        - Держись, Гоша! Тебя орава била, а ты, слава Богу, живой! Силенки воротятся! Зато поселковых знатно потрепал и сам, и собаки. На улицах нынче - ни единого мужика. По домам и в больнице канают. Иные в себя не пришли, не встают до ветра. Все избитые, покусанные, порванные. Не понять, от кого больше им досталось? От тебя или от собак? Бабки такое говорили про ту драку, грех вслух сказать! - рассмеялась Анна.
        - А что базарили? - спросил Георгий.
        - Ну, как из свалки мужики выскакивали! Они ж скопом на тебя насели, завалили и месили, а тут собаки подоспели и ухватили за задницу Андрюху Кравцова, да как рванули за штаны, так и заголили всего насквозь. Срам сказать, портки вместе с исподним сорвали. Он и раскорячился: рук не хватило срам прикрыть, он же, как на грех, весь наружу вывалился. Так-то и побег домой, сверкая гольной задницей, а спереди руками прикрыл не столько от людей, сколько от собак, чтоб не оторвали. И не он один вот так из свалки выскочил. Иных все ж достали псы и спереди и сзади. Нынче уколы принимают в покусанное. Дед Лаврентий от тех уколов уже сдвинулся. Орет от боли на всю избу, внуков наполохал. Говорит, что у него собаки половину мужичьего достоинства отгрызли. А бабка за это грозит из дома согнать, мол, зачем ей старик с окурком? Не надо было в драку лезть, коль хрен плохо держался! Не только мужиков, но и баб поувечили! - смеялась Анна.
        - И кого ж достали? - оживился Гошка.
        - ГалкеХохоревой сиськи отгрызли!
        - Где они их нашли? Это ж ни баба - гладильная доска, ровная как шконка. Ни ухватиться, ни глянуть не на что. Сущая «параша». На такую только поссать вместо столбика. Выпусти зэков после червонца в зоне, эту лярву никто не захотел бы. Всяк свой хрен ни на помойке поднял, чтоб об такую пачкать! Тьфу, уродка полоумная! - серчал поселенец,
        - А еще Любку-пекариху раздели. Всю жопу искусали. Она и досель ни лечь, ни сесть не может. Все с воем. В туалете со слезами управляется. Нечего было лезть в свалку! Сунулась, вот и получила! - радовалась Анна.
        - Так ей и надо! - поддержал Гошка злорадно.
        Поселенца никто из поселковых не навестил, не
        поинтересовались его здоровьем даже соседи. Все дни, пока болел, только Аннушка и Ольга заботились о нем. Делали уколы, давали таблетки, ставили компрессы и примочки. Георгий шел на поправку медленно. Лишь к концу второй недели вышел на крыльцо покурить и приметил Мишку Сазонова. Вспомнил, что тот в драку не полез, так и остался возле магазина зевакой.
        Сосед, оглянувшись, увидел Гошку, выронил из рук лопату и спросил удивленно:
        - Так ты живой? А я слыхал, что дуба врезал!
        - Не дождетесь, вашу мать! - рявкнул Гоша зло и сказал ухмыляясь, - скорей поселковые откинутся, а я еще подумаю! Мне на погост билет не дают без ксив!
        Теперь он садился поесть к столу. Сам умывался, переодевался, силы постепенно возвращались к человеку. Он уже не надеялся на приезд Назарова, на его помощь и защиту. Сникла и Ольга. Вдруг утром раздался звонок в двери инспектора, длинный, голосистый. Ни Ольга, ни соседи так не звонили, и все поняли, что пришел кто-то чужой.
        Назаров как всегда спешил. Войдя в дом, поздоровался со всеми наспех. Ольгу словно не заметил, слегка кивнул головой и присел рядом с Гошей, заговорил с ним вполголоса:
        - Был я у Рогачева, побеседовали. Он все рассказал как есть. Ситуация, понятное дело, напряженная вокруг вас, но такая обстановка везде. Повсюду инспекторы жалуются на бездействие милиции и властей. Никто нам не помогает и не защищает. Вот и остаемся один на один с толпой. Кто против нее устоит? Инспекторы надзора больше и чаще всех головами рискуют. Толпе плевать, правы мы или нет! Ей нужен повод. Люди не хотят голодать, а тут урвать можно все, что раньше дозволялось.
        - Что Стас сказал? - перебил Корнеев.
        - Злится, ругается, мол, зачем ты достал председателя рыбкоопа? Зловредный, злопамятный человек. Он теперь все время гадить тебе будет за сына. Не простит. Многих из поселка выдавил и с прежними инспекторами враждовал. Доходили всякие слухи, вроде гибель наших мужиков не обошлась без его рук, но нет доказательств. Слова к делу не пришьешь. Одно помни, его связи выходят далеко за пределы поселка. Никогда не знаешь, где достанет его волосатая рука? В общем, будь осторожен везде и всюду. Таких сволочей, как Шинкарев, теперь много развелось по земле. Я попытался с ним поговорить. Когда Павел Павлович узнал, кто пожаловал и какая будет тема разговора, передал через секретаршу, что занят и не может меня принять!
        - Ну и козел! - не сдержался Гоша.
        - Правда, Рогачев за него ответил. Сказал, что его сын вместе с друзьями уезжает в Питер и будет поступать в мореходное училище. Там они проведут почти четыре года, а потом устроятся работать на суда и в Усть-Большерецк уже не вернутся. Через неделю они покинут поселок, но сам Шинкарев остается здесь. До пенсии ему далеко. Так что жить вам здесь будет кисло. И спихнуть Шинкарева - шансов нет. У него помимо денег полно родни и друзей в областном руководстве. Хотел я в областное управление милиции позвонить, глянул в справочник, да и там Шинкарев! И тоже Павлович! Даже обидно стало: некому приструнить гада! - жаловался Назаров.
        - Александр Иванович, что-то с окнами надо сделать. Мне стекла каждый день колотят камнями, и Гоше нелегко приходится, - подала из-за спины голос Оля.
        - Мы уже подумали о том после ваших звонков и решили вот что. Гоша сделает все замеры, я их беру с собой, а через неделю приедут наши плотники с готовыми ставнями и поставят их на окна. Снаружи они будут оббиты железом. Думаю, после этого не придется стеклить окна. Плотники свое дело знают. Вы - не первые.
        - Неужели на Шинкарева нет управы? - то ли спросила, то ли подумала вслух Ольга.
        - Искали его ахиллесову пяту, да так и не нашли. Хорошо забронировался мужик, ничего не скажешь! - крутнул головой Назаров и добавил, - только себе неприятностей добавим.
        Ольга сидела задумчивая и вдруг повеселела. Подскочила и сказала, смеясь:
        - Нашла! Придумала! Я ей сегодня позвоню!
        - Кому? - невольно подскочил Назаров и повернулся к бабе лицом.
        - Попрошу приехать к нам журналистку из Питера, Нэлю Беркалову! Помните? Она у нас недавно была. Мы с нею подружились. Эта никого не испугается, а уж разделает Шинкарева под орех!
        - Оля, может Беркалова никого не боится. Не сомневаюсь, что она очень хороший человек, сильная, принципиальная журналистка, но и она не сама по себе и не может дать в газету все, что захочет. Не забывай, над нею есть редактор! Он просто не опубликует материал Беркаловой, сказав ей банальное, что он живет не последний день на свете и не хочет лишаться работы. Теперь журналисту трудно устроиться. А Шинкаревы любого смогут достать, закопать и осквернить! В этом мы, к сожалению, не раз убедились. Да и у самой Беркаловой, сколько мне помнится, ребенок есть. Его растить нужно. Нэля с мужем разведена. А если останется без работы, что делать ей? Она, конечно, о том задумается, - погасил Назаров улыбку Ольги и, повернувшись к Георгию, продолжил разговор с ним, - не только ставни, но и железные двери придется ставить.
        - Ну, уж это лишнее! Не допрет, не стукнет никому в башку моча вламываться в дом! Это едино, что загреметь на зону! - не поверил поселенец.
        - Короткая у тебя память! Ведь было!
        - Так это когда! Сколько времени прошло!
        - Чудак, теперь вы на пороховой бочке!
        - Это Вы о Шинкареве? - рассмеялся Гоша.
        - Он - не сам по себе! За ним поселок!
        - А у меня - собаки! Им все равно, чью задницу порвать, свое доказали!
        - Гоша, ты нам отдал шестерых щенков. Прекрасными псами выросли. Натренировали их пограничники, раздали мы их нашим инспекторам. И что думаешь? Только у одного в Оссоре псы уцелели. У двоих других уже нет собак.
        - Отравили? - ахнул Гошка.
        - Пристрелили. У одного выманили со двора кобеля на сучку, она течковала. Едва пес выскочил, тут же уложили. Потом и суку убили, как только хозяин отпустил погулять. Не будешь сутками держать в доме. А причины везде одинаковы.
        - А вторую пару куда дели?
        - Эти вообще бесследно исчезли, - вздохнул Назаров.
        - Выходит, зря я их отдал. Уж лучше б они остались у пограничников, - горевал Корнеев.
        - Скажи спасибо, что твои целы…
        - Мои на улице не живут. У них всегда есть доступ во двор, но, выскочив по нужде, тут же вертаются, не носятся по поселку. Не жрут на помойках, да и я их всегда при себе держу и слежу за ними.
        - И тех берегли! Да видишь, не усмотрели. Вот потому замену сделали, чтоб людей сберечь. Поменяли местами. Пусть на время, но отвести угрозу расправы. Боюсь, что и с вами придется так поступить. Пока на новом месте к вам присмотрятся, годы пройдут, а на прежнем другой инспектор приживется. Да и Шинкареву не до вас станет. Забудет, отвяжется, вы тоже успокоитесь, - глянул на Ольгу и спросил, - как Воронцова относится к этой идее?
        - Устала я от всего! От этой психанутой работы, от поселковых козлов! Здесь нет людей, одни отморозки! Куда от них сбежать? И будет ли лучше на новом месте? Что-то сомневаюсь! У нас хоть собаки целы, у других убили. Куда годится, если ярость через край хлещет? Конечно, вам виднее, как поступать с кадрами. Но как надоело жить на колесах только потому, что презирают нас за работу! А как хочется нормальной жизни! - тянула с мольбой на Александра Ивановича.
        - Мне нет смысла уезжать отсюда. До конца поселения совсем немного осталось. Куда мы денем свое хозяйство, с которого живем? Ведь моей зарплаты даже со всеми премиями ни на что не хватит. Не могу и не хочу больше на бабьей шее сидеть. Ведь я - мужик! Уйду от вас, как только стану свободным. Куда угодно соглашусь, только бы не канать в инспекторах за эти гроши и стыдиться назвать себя мужиком и человеком! - выпалил поселенец.
        - А я без Гоши никуда не перееду. Я с ним привыкла. Другие неведомо какие попадутся. И подставят, и продадут, засветят кому и где угодно. Знаю, как бывает. Наслышана, по самое горло сыта. На новом месте, а так бывает всегда, за нами долго будет ходить тень прежнего инспектора. И вся ненависть, что скопилась на него, выльется на нас. И главное, коль суждено кому выжить, тот не умрет. А убегать нет толку! Если нас захотят достать, вырвут из-под земли, сами говорите. Тогда какой понт? Я тоже остаюсь! - поникла головой Ольга.
        - Много логичного в твоих доводах, но далеко не все убедительно. В этом поселке тебя ничего не ждет. Сама безысходность. Даже пойти некуда, а ты еще совсем молодая, красивая! - смотрел на Олю в упор, - тут даже общаться не с кем. Другое дело - Оссора! Большой поселок со своим рыбокомбинатом. Там много молодежи. Туда что ни день, иностранные суда приходят. Да и наших моряков и рыбаков хватает. Ты не останешься незамеченной. А когда появится в сердце якорь, все остальное само собой образуется.
        - Спасибо за заботу. Но не хочу!
        - Почему? Там дискотека, кинотеатр, шикарный ресторан, клуб моряков. Там у тебя будет много поклонников и защитников. Потом не забывай, ведь там инспектором работает пожилой человек. Ему на пенсию давно пора. Он из ворошиловских стрелков, даже на ночь свою берданку кладет под подушку. Еще и бабку свою гоняет, когда та на пиво не дает. Он и без работы со всеми поскандалил. Кремень - не мужик со старыми, заскорузлыми убеждениями. Мне с ним очень нелегко общаться. И в Оссоре давно просят заменить деда. А тут ты приедешь! Представляешь, какой подарок для всех! Дед не столько ругает браконьеров, сколько свои взгляды отстаивает. Он - ярый сталинист и молодым свое навязывает. Даже в баню при всех наградах приходит. Развесит до самого пупка, идет парадным шагом. Совсем из ума выжил. Забыл, в каком времени живет. А мне не хочется, чтоб над ним смеялись, ведь дед, что ни говори, наш инспектор. Молодые уже не понимают его и требуют «сдать в архив», называют его недвижимостью. А я хочу, чтобы наших работников уважали.
        Вот с тобою общий язык найдут. И помни, я о тебе говорил как о преемнице деда и теперь прошу ни от своего имени, а от областного управления, которому все подчиняемся. Кстати, и Оссора! Тебя там ждут, Оля. Ты станешь там жить, а не прозябать как здесь.
        - А Гоша?
        - С ним совсем другой разговор! У него слишком веские причины, и я не имею права навязывать ему свои планы. Да и есть ли смысл из-за нескольких месяцев срывать человека с места, где он пустил корни? Его не устраивает слишком многое, и я ничего не могу предложить взамен. Послушал его и согласился, вольный человек всегда наедет себе теплый угол. Зачем принуждать? Ведь сам он не пришел в нашу систему его привели к нам в наручниках. Он в них до сих пор работает; а потому ненавидит наше дело, А значит, надо освободить человеческие руки, сказать спасибо за все сделанное и отпустить эту душу на волю, чтоб вздохнул, огляделся и начал заново, как с малька, чтоб снова порадовался жизни. А с тобой другое дело! Подумай хорошенько. У тебя в запасе есть немного времени, до конца сезона. Можешь съездить в Оссору. Сама на месте все увидишь, оценишь и решишь.
        Так оно вернее будет. Мы подождем. Что скажешь? Договорились? - глянул на Ольгу ожидающе.
        Та поняла этот взгляд по-своему и согласилась съездить в Оссору.
        - А почему хотите Ольгу туда послать? Иль других нет? Тут у нее жилье, да и мы с Аней всегда рядом. Защитим и поможем. Зачем ее с места на место гонять? - не соглашался Гоша.
        - Пойми, такой шанс ей нельзя упускать. Он может не повториться никогда! А ей семья нужна, нормальная человеческая жизнь, а не прозябание в этом болоте. Мне тоже непросто было согласиться на отъезд Воронцовой, ведь мы практически отдаем ее в распоряжение областного управления по рыбнадзору. Взамен не получаем никого. Но надо думать
        о человеке, если мы желаем ей добра! Нельзя бесконечно выжимать силы, надо помочь ей когда-то устроить свою личную жизнь. Пока еще не поздно и у Оли не пропал к ней интерес.
        - Когда у Ольги мужик появится, он уже не пустит ее в инспекторы, посадит дома с детьми. Вот тогда насовсем потеряете человека. Хотя, конечно, так будет кайфовее, дольше продышит в этой жизни, меньше горя хлебанет. За спиной мужика проще век коротать до старости, - убеждал поселенец самого себя. Ему не хотелось отпускать Ольгу, к которой привык как к кенту, привязался душой и не хотел, не мог представить себе, что может остаться в поселке без нее.
        - Значит, договорились, Оля? Съездишь в Оссору и дашь окончательный ответ. Я буду ждать. Ну, а со ставнями и дверями мы все равно все сделаем, как договорились. Ведь после вас приедет замена. Пусть живут спокойно, - сказал Назаров.
        Вечером Гоша сделал замеры, передал их Александру Ивановичу. Тот уехал в Октябрьский, а поселенец вернулся домой.
        Ольга с того дня резко изменилась. Она стала задумчивой, молчаливой. Не рвалась на реку как раньше, все реже приходила к Гошке с Анной, ночевала только у себя. О чем она думала так напряженно, никогда не говорила, но и Анна, и Гоша были уверены, что решает человек свое будущее.
        Раньше они знали об Ольге все. Она сама рассказывала, едва ступив в дом. Теперь слово клещами не вытянуть. Промолчала или впрямь забыла предупредить о приезде плотников в поселок? О них Георгий узнал с опозданием и встретился уже в поселке. Те, действительно, навесили ставни на окна, поставили двери в доме Ольги и вскоре уехали. А по поселку шепоток пошел:
        - Полюбовник навестил, вон как расстарался. Вовсе забронировал инспекторшу. Интересно, как они с Гошкой поделили ее промеж собой?
        Раньше, услышав такое, Оля вспыхивала, ругалась с бабками-сплетницами. Теперь словно не слышала, проходила мимо.
        - Оль, что с тобой? Как стебанутая стала, не узнаю, ты ли это? О чем думаешь? Кто мозги скрутил? Почему так поменялась? - спросил Гошка бабу, оставшись с нею на реке.
        - Чудак ты, козлик! А кто за меня решит мою судьбу? Я все сама обмозгую заранее, ведь решать мне, уезжать отсюда или нет? А все потому, что потом уже ничего не повернуть назад и не исправить.
        - Тут только твое. У меня от тех переездов одна головная боль. Вон Степка уехал в Питер. Кажется, недалеко, а уже сколько времени не виделись? Нас работа и хозяйство держат. У него свои заботы хвостом выросли. Пойми, чьи важней нынче? Анна ночами не спит, ворочается. Хочется ей на сына глянуть. Оно и понятно! Он же, гаденыш, фотокарточки шлет. На них скелет, который добровольно на погост слинял от науки. Глаза, что у подколотого, даже с похмелья таких не видел. Спросили, как он живет, ответил, что классно. Хвалится, что с компьютером корефанит. А кто он есть? С ним даже пузырь не раздавишь, потому как железный. Его хоть куда пошли - не ответит! Разве это кент? Мы с Анькой живые покуда, а Степка нас на железку променял. Понятное дело, у него середь чужих «крыша» поехала. Покуда с нами жил, был нормальным пацаном! - посетовал Гошка.
        - Я всегда одна жила. Никто обо мне не заботился и не думал. Саша доброго пожелал, советует уезжать отсюда. Он и вчера звонил. Спросил, хорошо ли поставили ставни и дверь? Что решила с Оссорой? Поеду ли глянуть на тот поселок и когда? - проговорилась Ольга.
        - Ну, поезжай! Никто тебя силком не держит! - огрызнулся Гошка.
        - Трудно будет тебе разрываться на два участка. Вот дотяну до конца сезона, тогда и поеду. Чтоб не спешить, не с наскоку, все самой увидеть, поговорить с дедом. А уж тогда подумаю, что ответить Назарову.
        На том они и порешили.
        - Сдается мне, когда Димка с кентами уедет в Питер, Шинкарев на нас забьет! На что мы ему сдались? Иль своих дел у него нет? Слиняет его выпердыш, и задышим мы спокойно! - говорил поселенец.
        - Гошка, тебе до полной воли совсем мало остается. А когда уйдешь из инспекции, я совсем одна останусь. Ни защитить, ни вступиться за меня будет некому, - всхлипнула Ольга.
        Поселенец разозлился:
        - Я ж не собираюсь на погост отвалиться! Когда понадобится, завсегда вот он я! И подмогну, и защищу как теперь. Чего сопли загодя пустила? Живой покуда, - успокаивал бабу.
        Ольгу бил озноб. Она и сама не знала, отчего так тяжело и тревожно на душе.
        Вдвоем они объехали всю Белую. Затянули во все уголки, излюбленные браконьерами. Сняли три сетки, но никого из людей не встретили. Гошке даже не верилось:
        - Надо было собак взять. Они разыскали б хозяев сетей. Верняк, что в кусты затырились, увидев нас, и отсиделись, переждали.
        - Сети давно поставлены, и поселковых не было. Где мы увидели их лодку или палатку? Ни одного костра не приметили.
        - Они хитрее стали. На виду ничего не оставляют, забирают от глаз подальше, - не соглашался Корнеев и вдруг напрягся, выпрямился. До его уха долетел звук работающего лодочного мотора, а вскоре приметил и саму лодку.
        - Ну, держись, кентуха! Кажется, нам предстоит горячая разборка! Вона как шпарит, фраер! Наполные
        сети рассчитывает козел! - потемнел с лица Гошка, но узнал лодку Стаса Рогачева и выдохнул из горла, колючий ком.
        - Вот и вы здесь, оба! Как раз, что нужно! - причалил лодку сбоку
        Стас был не один, вместе с ним - криминалист; следователь и двое оперативников.
        - Д вы с чего всей кодлой пожаловали? - удивился поселенец.
        - Работаем! - отозвался Стас.
        Один из оперативников перешел в лодку Гоши, про-; верил брезент и багажник, осмотрел дно лодки, попросил у поселенца пистолет. Понюхал, поглядел и спросил:
        - Когда стрелял в последний раз?
        - Давно! Уже не помню, - ответил тут же и спросил, - а что стряслось, начальник? С чего шмон?
        - Всех проверяем, не только вас. Спрашиваешь, что случилось? Человек пропал. Наш, поселковый. Три дня разыскиваем. Домой не возвращается, - прищурился Стас, глядя на Гошку.
        - Коль мужик, знамо дело, застрял у бабы!
        - Этот пока молод, с женщинами не баловал. Да ты знаешь его - Димка Шинкарев. Он пропал.
        - Господи, только не это! - испугалась Ольга.
        Рогачев насторожился:
        - С чего инспектор зашлась? - спросил бабу.
        - Знаю того говнюка! Не иначе как со своими дружбанами где-нибудь квасит. Его по костру искать надо. Он шашлык из семги любит.
        - Знаем! Да только всюду ищем, но нигде его нет! - ответил Стас.
        - Это говно непотопляемое! Куда денется? Вынырнет вместе со своей «малиной», - отмахнулся поселенец.
        - Все пацаны в поселке, а вот его нет! И не знают, куда делся, ничего не сказал! В пятницу вечером ушел. Ничего не знают, куда и к кому направился. Он никому никогда не отчитывался.
        - Ну, может у него «метелка» завелась? Дурное дело - не хитрое! Ему только этого и не хватало! - хохотнул Гоша.
        - Если он вечером ушел, чего вы его на реке ищете? Иль ему в поселке места мало? - спросила Ольга.
        - Там уже все и всех перетряхнули! Везде искали и спрашивали! Как сквозь землю провалился! - ответил одинизоперативников.
        - А может, он в Октябрьский сорвался? Там без родительских припарок оттянется по полной программе, отведет душу перед училищем. Там в трех общагах бабья - море! Пока со всеми перекувыркаешься, как раз месяц пройдет, - предположил поселенец.
        - А может быть! - поддержал криминалист.
        - Он никогда не поехал бы один, обязательно взял бы с собой кого-то, - не согласился Стас.
        - В Октябрьский он не пошел бы пехом, а значит, с кем-то в лодке или на катере. Уже не один. Обязательно сказал бы своим ребятам, куда отрывается и с кем.
        - Чего мы застряли здесь? Если Димку не сыщем, с нас головы полетят! - проговорил Стас.
        - Не заходись! Пошарь отморозка в Октябрьском! Этот трое суток не станет в кустах валяться. Он не из сопливых романтиков, кайф уважает! - ухмылялся Гошка.
        Стас набрал номер Шинкарева-старшего.
        Нет, Димка не появлялся, и в Октябрьском Стасу делать нечего. Павел Павлович уже связался с пограничниками, они проверили и обыскали все насквозь, но сына не нашли. Его не видел никто.
        - Ищите! Не мог же он испариться?! - орал человек в трубку, потеряв самообладание.
        Милиция пешком обходила берега, но тщетно: никаких следов Димки не приметили.
        Корнеев уже развернул лодку, собрался вернуться в поселок, как вдруг его окликнул Рогачев:
        - Подожди! - попросил дрогнувшим голосом.
        - Чего тебе?
        - Помоги нам! Если не сыщем, хана всем! Шинкарев всех по костям разберет!
        - Стас, зачем нам Гошка промеж ног? - запротестовали оперативники дружно.
        - Он здесь на реке всякий камень и бревно в лицо знает! Мы со своими баграми год ковыряться будем. Но ведь и сюда он не возник пешком, мог только на лодке. Правда, не доперло до меня, зачем Димке сюда возникать? Ни кабаков, ни «телок» нет. Какой понт этому козлу сюда соваться? - сказал Гоша.
        - А и верно, к кому?
        - Да еще один!
        - Надо проверить в поселке, не пропала ли у кого-нибудь лодка?
        - Да ты логично помозгуй, к кому он сюда возник бы и зачем?
        - А где его искать? Подскажи!
        - Может, у лесников спросить?
        - На смех поднимут! Этот потрох в тайгу с детства не совался.
        - Откуда знаешь?
        - Я его на Белой много раз видел, в тайге - никогда! Но сам Димка не водил лодку, всегда канал в пассажирах.
        - Значит, если и нарисовался, опять же с кем- то? - уточнил Стас.
        - Но с кем? Никто другой не обращался, что кто- то пропал.
        - А может, его увезли специально?
        - Иль в поселке места мало? Кому надо его урыть, сунул бы мешок на башку Димке, а чтоб не всплыл, камень добавил бы.
        - Почему его мертвым ищете? Может, он живой? У лесников канает. Решил отдохнуть перед училищем в тишине, подальше от всех, - встрял Гошка.
        - Это - не для Димки! Выходит, не раскусил ты его! - рассмеялся Стас грустно. - Но где его искать?
        - Стас, я не знаю, чем тебе помочь? - развел руками поселенец и продолжил, - только, как я соображаю, зря его тут ищите. Не врублюсь, куда мог смыться этот чмо, но знаю, что не на реку.
        Милиция проехала по реке еще километра три. Вода была чистой, но ни лодки, ни Димки не увидели люди.
        - Ладно, нам пора вертаться! - нахмурился инспектор, заметив, что Ольге стало холодно, и, развернув лодку, уехал не прощаясь.
        Гошка с Ольгой, вернувшись в поселок, вскоре забыли о Димке Шинкареве, готовились к составлению отчета. А в поселке пошли слухи, что кто-то убил Димку и так надежно спрятал труп, что даже милицейские собаки, а их целая псарня, никаких следов не нашли.
        - Весь поселок обоссали псы легавых, все столбы. В каждую избу их заводили и в огороды тоже. Алкашей трясли, спрашивали, не обидели ли по бухой Димку? Не наехали ли на него случайно? Но никто из них за собой такого не припомнил, - говорила соседка Анны.
        Присмирели, поутихли ребята из компании Димки. Они уже не шатались по улицам дотемна, поняли, что в маленьком поселке может случиться большое горе.
        - Куда он мог подеваться? - шептались бабки на скамейках, подозрительно вглядываясь в лица поселковых.
        Сам председатель рыбкоопа через пару недель после бесполезных поисков уехал в командировку в Питер и, как слышали люди, частенько звонил Рогачеву, спрашивал, нашел ли тот его сына?
        Стас устал от поисков и на вопросы Шинкарева отвечал раздраженно, а, положив трубку, сквозь зубы называл звонившего козлом.
        Никто во всем Усть-Большерецке не сочувствовал Павлу Шинкареву, не жалели о Димке, говорили, что судьба сжалилась и сберегла от худшего. Такой и должен был помереть пораньше, чтоб больших бед не натворить.
        Почему-то никто не предполагал, что парень жив. В такое попросту никто не хотел верить.
        Димкино исчезновение не заинтересовало лишь инспекторов рыбнадзора. Время от времени они ловили браконьеров, штрафовали, конфисковывали сети и лодки. С исчезновением Димки им стало жить много спокойнее. И если теперь случались стычки на реках, они заканчивались быстро. За ножи и ружья поселковые уже не хватались, не хотели попадать в зону, услышав от мужиков, отбывших сроки, каково им пришлось в ходке.
        Многие из них даже смотреть отказались в сторону реки, но Гоше вслед говорили такое, что поселенец даже во сне спал со сжатыми кулаками и матерился.
        Ольга теперь старалась вернуться домой засветло. Если ловила браконьеров, то не сдавала их в милицию, заставляла платить штраф, решив, что новый инспектор, который ее заменит, пусть работает по-своему, а ей перед отъездом не стоит рисковать головой.
        Перед окончанием нереста женщина даже сети не отбирала. Увидела, что и Гошка уже не зверствует, не набрасывается с кулаками на людей и не грозит как раньше.
        - Устал я с ними собачиться. Ведь вот до сих пор винят меня в смерти учителя. Забрал я у него сетку и лодку с мотором, а он на все это три года копил. Зарплата у него вшивая, копеечная. Пока собирали деньги на мотор и сеть, семья голодала, в натуре. Едва купили, даже попользоваться не успели, я у них все конфисковал. Передал в милицию. А тот хмырь, Николай Семенович, через неделю дуба врезал.
        Семья осталась без кормильца, и клянут меня всяк день как последнего пропадлину. Да и только ли они? Та же Галка Хохорева со своей малышней. Может, оттого и у самих ничего не клеится, что хаваем мы хлеб свой, политый чужими слезами? И давимся, и болеем, и света нет в нашей жизни…
        Ольга слушала Гошку молча, а потом сказала:
        - Все это скоро кончится. Во всяком случае для тебя! Скажи, ты что-нибудь подыскал для себя на будущее или останешься в инспекции?
        - Нет! Ни за что! Аня написала Юрке в Питер, попросила помочь нам. Нет, не деньгами. Хотя б советом. Тот по-своему понял, обещал разузнать и позаботиться о нас. Решил теперь в Питер перетащить, чтоб рядом жили. Анька уже ждет-не дождется, переезд за праздник будет держать. Мне ль не понять свою бабу? Устала она здесь, вконец извелась. Отдохнуть бы ей, ведь все годы семью тянула. Пора мне впрягаться. В городе всегда проще сыскать работу мужику. День и ночь стану вкалывать.
        - Вот разъедемся и никогда больше не увидимся! Прости, козлик, уже давно чую, что скоро навсегда расстанемся, - погрустнела Ольга.
        - С чего взяла? - вылупился Гоша, еле продохнув.
        - Мне нужно сменить обстановку. Я задыхаюсь здесь! Я умираю! Я давно не чувствую себя человеком и не знаю, зачем живу на земле? Да и ты добавляешь на душу, когда говоришь, что из-за нас голодают и умирают люди, что нас все ненавидят и мы живем здесь как наказание для всех поселковых. Я не хочу такое. Мне нужно уехать отсюда туда, где буду человеком, со мной станут считаться!
        - Размечталась, Ольга! Да врубись же ты! Ну кому нужны инспекторы? Только властям! Обычным фраерам, самой толпе мы лишь помеха, как распорка промеж ног!
        - А что будет, если нас не станет? Лосось вообще изведут жадные люди!
        - Ну чего городишь? Ведь у всех нас - один живот, и больше чем он вместит, никто не схавает. Иначе куда денешь? Надо снять все запреты и разрешить людям жрать рыбу вволю. Поверь, не будет тогда браконьеров и люди сами станут беречь рыбу. Ведь знаешь, запретное всегда к себе тянет. А разреши лов, потерь в рыбе станет куда меньше, чем теперь при всей охране. Уж так создан человек, то, что от него берегут, обязательно украдет. Не веришь? Давай посмотрим, сколько рыбы насолили наши люди? Сколько икры наготовили? В каждом доме больше, чем в магазине. И это при том, что мы с тобой даже ночами стремачили на реках! А разреши лов, каждый возьмет столько, сколько схавает и ни капли больше!
        - Так я и поверила! Ртом и задницей начнут хватать! - настаивала Оля.
        - Поначалу, а впослед поостынут, потому как хранить рыбу тяжко. Ее из соли взял - отмочить надо. Какой вкус у такой рыбы, сама знаешь. Да и сколько ее нужно на зиму? Ведь помимо нее поселковые мужики и бабы запасаются харчами. Кто на перелетных охотится, другие грибы в тайге собирают, ягоды. Бабы картоху растят. Так-то оно и идет, не все на рыбе держится. Она - подспорье, но не основа!
        - Ты думаешь, что мы здесь лишние люди? - удивилась Ольга.
        - Когда станешь семейной, слиняешь из инспекции, сама себе на это ответишь, - усмехался Гоша и неожиданно добавил, - Ольга, а когда сделаешься бабой, ни за что не расколешься внукам, что вкалывала в рыбинспекции!
        - Почему? - не поняла баба.
        - Стыдиться станешь!
        - Ты уж слишком загнул! - обиделась тут же.
        - Когда из-за нас помирают люди, как тот учитель, это и впрямь стыдно.
        - Как же сам себя заставлял работать?
        - Не своей волею! Меня заставили. Не хотел в зону возвращаться, но потом дошло, что тут я быстрее мог откинуть копыта, потерять жизнь и не дотянуть до воли. Если б раньше доперло, не уломался бы в инспекторы ни за что!
        - Я не согласна с тобой! Если дать людям волю, через несколько лет всю красную рыбу изведут! Из- за жадности! Не впрок начнут заготавливать, а сколько руки сгребут. Как это он засолит иль накоптит рыбы меньше, чем сосед? Да ни за что! Зависть задушит, ночами спать не даст! Ты плохо знаешь психологию наших людей. Они живут не разумом, чтобы брать по потребности, а только стадным чувством - алчностью. Бери, хватай, сколько уволокешь. Неважно, сколько сожрет и сколько выбросит. Важно, что у него будет не меньше, чем у других. Только тогда смогут жить и спать спокойно. Вон в Октябрьском на моем участке бабка Лиза жила. В рыбачках - с самой войны. Рыбу ртом и жопой ела, а под старость на нее смотреть не могла. Опротивела. Перебрала старая лососи за свою жизнь, но все равно на зиму солила, а потом летом выкидывала. Рыба не может храниться бесконечно, но баба Лиза не умела дышать без запасов! Никогда ни с кем не делилась. А ведь жили рядом многодетные семьи, но не коренные и не заслуженные - как бабка. Им не разрешали ловить кету. А старуха выбрасывала каждое лето завонявшую рыбу. И таких полно. А ты
говоришь, что по надобности брать станут, мол, у всех живот только один. Наши люди только о себе помнят, о завтрашнем дне никто не задумывается. Для него мы имеемся.
        Гоша, слушая Ольгу, лишь усмехался. Он расхотел спорить и остался при своих убеждениях.
        - Смотри, раньше в это время нерест уже заканчивался, а нынче еще вовсю косяки идут.
        - Зима будет теплой. Рыба такое чует! - повеселел поселенец и, поймав пару рыбин, развел костерок, взялся запечь семгу на углях. - Думал, этот
        объезд последний будет, но нет, наведываться придется не раз. Глянь, как плотно идут косяки. К самым верховьям поднимаются. Это хорошо, что силенок много. Мальки будут крепкими, до весны многие доживут.
        - Погоду не предугадаешь. Рябина рано покраснела, выходит, зима наступит скорая и лютая, - не согласилась Ольга.
        - Для нас эта путина последняя здесь. Клянусь волей, когда уеду отсюда, на рыбу смотреть не захочу. До печенок она меня достала! И сниться будет до смерти!
        - А я, если выйду замуж, уйду из инспекции. Знаешь, почему?
        - Скажи свое.
        - Детям мать живая нужна…
        - Вот это верно сказала! Женщине никогда нельзя жизнью рисковать. Они в доме и в семье самые нужные! - Георгий отдал Ольге запеченную рыбу. - Ешь, сеструха. Наше у нас никто не отнимет, - впился зубами в свою рыбу. - Даже через много лет я не забуду вот эти наши объезды, печеную рыбу и тишину на реке. Недолгая она, может оборваться в любую минуту, но, видно, тем дороже, что была она. Как жизнь, в которой так мало радостей, а все ж не хочет расставаться с ней человек.
        - Гош, если я перееду в Оссору, ты будешь мне писать письма?
        - Ой, Олька, темнить не стану: получать письма люблю, а вот отвечать на них терпеть не могу. Лучше позвоню. Ты уж заранее знай и не скрипи клыками!
        - Ладно уж, прощу козлика за правду! - рассмеялась женщина и через пару дней уехала в Оссору.
        Корнеев остался один на два участка. Забот и тревог у него поприбавилось. Порою возвращался домой уже затемно. Вот так объезжая Широкую, увидел, как лесник Егор наводил порядок у себя в тайге, убирал сухостой, рассаживал молодые деревья, чтоб росли свободнее, но оставались под надежной защитой крепких, могучих деревьев. Их лесник называл родителями и, подсаживая молодь, разговаривал как с людьми, прося сердечного тепла приемышам.
        - Ты ж вон какой плечистый да ядреный. Таких мужиков середь людей ноне не сыскать. Все дохлые, квелые. Ранней по восемнадцати детей в семьях рожалось. Все взрастали здоровыми, работящими. А теперя глянь, едины заморыши плодятся. В семье - один. Двое - редко у кого, трое - многодетными считаются. Ранней осмеяли б бабу за эдакое! На детей глянуть срам! Прозрачные! Сквозь них тайгу видать. Зато все мытое да кипяченое харчат. Я своих без баловства растил, зато и ныне у их щеки со спины видать, а плечам и медведь позавидует! Вона как в отпуск понаехали, изба ходором ходила от их! Потому как люди, а не шкелеты сущие, возле каких хоть чхнуть иль бзднуть боязно! Разве сбрехал? Полный поселок таких нелюдей, срамотища! А ить туда же, в люди лезут! - поднатужился Егор, сломал сухой сук и, оглянувшись на реку, увидел Гошу, махнул ему рукой. - Заруливай ко мне! - крикнул зычно.
        Оглянувшись по сторонам, Егор цыкнул на своих волков:
        - Домой ступайте! Нече мужука пужать! Он к вам несвычный.
        Зверюги послушно покинули хозяина. Издалека, из-за кустов понаблюдали за Гошкой, не опасен ли он для Егора, не обидит ли, и, убедившись, что приехал человек без зла, побежали к избе наперегонки, играя.
        - Давненько тебя не видел! - приобнял поселенца Егор.
        - Скоро и вовсе слиняю, - буркнул Гоша.
        - Вольным сделаешься? - спросил Егор.
        - Ага.
        - То славно! В свои края поедешь?
        - В Питер. Анькина родня расстаралась, жилье подыскали. Степке по душе пришлось, когда глянул. Дом, правда, не в центре и стоит на сопке, зато крепкий, из бревен. Все имеется в нем, даже отхожка, отопление. На кухне газ, с дровами нет мороки, и просторнее на комнату.
        - Свое куда денете?
        - Семья из совхоза все на корню покупает. Собрались переехать в поселок, у них там школы нет, а детей аж пятеро наваляли. Все учатся. Из-за ребятни решились. Даже скотину покупают.
        - Вовсе складно сложилось, - улыбался Егор.
        - Теперь только бы ничего не сорвалось! - вздыхал Гошка.
        - Какие помехи могут случиться?
        - А всякие! Слыхал иль нет, что у Шинкарева сын пропал? Легавые его всюду шмонали, все без понту. Как испарился козел!
        - То ты про Димку? - уточнил лесник.
        - Про него.
        - Ну, этот барбос сам не околеет. Кто-то ему подмогнул. И давно он пропал?
        - Да уж недели три прошло…
        - Во, я его впослед аккурат так и ветрел вон там, на том берегу, на лужайке. Я приехал траву скосить корове. Димка со своей шпаной на моем лужку резвился. Девки с ними были. Такие ж дурковатые. Курили и подвыпили. Всю траву поизмяли. Я как глянул, порешил воротиться. Думал с неделю ождать, покуда трава подымется после их. А Димка углядел меня, позвал на угощение, но я отказался, сказал, что с утра не выпиваю, работы много. Тогда он осерчал и велел проваливать, не мешать другим веселиться. Я и уехал, а вскоре слышу, подрались промежду собой. Може, девок не поделили. Их всего две увидел, а ребят много. Уже под вечер, глядь, волокут Димку в лодку, сам идти не мог, перебрал
        сопляк! Ну, вскоре они уехали. Я енто говно знаю. Задень его, вони не оберешься! Родитель всю душу измотает на лоскуты. Да и лужок скосил ужо. Энти недоноски весь его засрали. Бутылок, банок почти мешок накидали. Я все закопал в ямку.
        - Егор, не видел ты, живой ли был тот Димка?
        - Ну, со своими был! Он с ими много годов дружится, считай, с детства. А и волокли его, не бросили. Каб дохлый был, на што он в лодке? На берегу, в земле кто б сыскал его? Оно тебе к чему? Нехай легавые ищут! Они на то поставлены. Зачем их морокой свою голову глумить?
        - Понимаешь, Егор, незадолго до того, мы с Димкой и его отцом пособачились круто. Я ему по соплям вмазал. И Рогачев вместе с Шинкаревым брякнули, мол, пока не сыщут Димку, не видать мне воли как своих ушей! Теперь доперло? А тут уж все на мази!
        - Так чем я подмогну?
        - Хоть день вспомни! - взмолился Гоша.
        - Не припомню. Да коль надо, пацанов его нехай тряхнет милиция. И девок! Они из новых учителок, каких прислали в поселок. Обе рыжие и морды крашеные! Едино в толк не возьму, куда Димку сунули? Может, он с теми девками и поныне шалит, а вы его упокойником ищете!
        - Не-ет, Егор! Бабы на халяву столько времени не держат!
        - Как знать их, нонешних?
        Лесник пригласил поселенца в зимовье, но Гоша отказался, сославшись на дела, и уехал в поселок.
        Едва человек вошел в дом, Анна выпалила:
        - Ольга звонила из Оссоры! Только ты поехал, она - тут как тут. Про тебя спрашивала, сказала, что через три дня воротится.
        - Как ей там? - перебил Гошка.
        - Понравилось. Все по душе пришлось: и поселок, и люди.
        - Значит, уедет.
        - Непременно. Так и решила, скорей туда воротиться. Вот только документы сдаст за этот сезон и умотает туда насовсем. Говорила, что снабжение Оссоры царское, Усть-Большерецк - просто жалкая дыра, куда даже за своими вещами ехать не хочется.
        - Во, блин, дает! - удивился Корнеев.
        - Еще сказала, что ей будущую квартиру показали. Небольшая, но уютная в доме на берегу моря. Там все дома так стоят, что море со всех окон видно. До него полсотни шагов. А продуктовый магазин - в том же доме, на первом этаже. Ее квартира однокомнатная, но посередке дома. Все есть, даже телефон. Если захочет уволиться, жилье заберут - так- то и привязали к инспекции веревками до самой пенсии.
        - Один у нее шанс есть - замуж выйти, если найдет за кого! - сказал Гоша.
        - Говорила,что молодежи много, и живут онивесело.Она уже сдружилась с некоторыми,
        - рассказывала Анна так словно сама собралась переехатьв Оссору.
        Ольге и впрямь притянулся поселок. Его центральная улица начиналась рядом с аэропортом и убегала к сопкам, вытянувшись вдоль берега моря нанесколькокилометров.
        Частныедома и домишки, сохраняя общий видулицы, недержались один за другой, всяк имел своелицо,апотомудаже на улицу каждый смотрел ктолицом, акто и вовсе задом.
        Бревенчатые,кирпичные, совсем не похожие, онислюбопытством глазели окнами на море и прохожих. Казалось, вжимались в землю от гула взлетающих самолетов. Любили смотреть на всякие корабли, дрейфующиенарейде. Их было так много, и все разные! ольшие ипоменьше, из разных стран. Они с самогораннегоутра и до поздней ночи оглушалиберегразноязычными песнямии музыкой. От той мешанины чайки глохли и прилетали на берег, ругая пронзительными голосами ненормальных моряков, живущих на кораблях.
        Зато как красиво смотрелись пароходы ночью с берега. Расцвеченные множеством огней суда казались сказочными в глухой ночи. Там всегда кипела своя бурная жизнь. Одни корабли приходили, другие отчаливали, мигнув огнями берегу, где уже кто-то вздыхал вслед и ронял слезу. Здесь никто не задерживался подолгу. Жители поселка, привыкнув за годы, не обращали внимания на суда и редко оглядывались на море. Они проскакивали мимо равнодушно, и только новенькие, приехав в Оссору, смотрели на поселок и море с восторгом, ходили гулять на берег.
        В Оссоре всегда было ветрено. Сказывалась близость моря. Хорошая погода случалась крайне редко. В основном, тут шли дожди, промозглый туман ложился на крыши с ранней весны и до глубокой осени, а потом выпадал снег. Он шел всю зиму серый, как тоска. Может быть, поэтому уж слишком редко небо над поселком наряжалось в звезды. Зато в зимнюю стужу, когда круглолицая луна выглядывала из-за туч взглянуть на землю, она белела от ужаса, заслышав волчий хор, доносившийся с острова Карагинский, что в сорока километрах от Оссоры. Там был волчий заповедник. Когда море замерзало, зверюги с острова приходили в поселок поживиться хоть кем-нибудь. Что делать? Голод - не подарок, и зверье промышляло кто как мог. Одни ловили собак и кошек, другие, случалось, нападали на людей. Если не успевали вовремя вернуться на Карагинский, их отстреливали местные жители и пограничники.
        Ольга прилетела в Оссоруясным,солнечным днем. Она еще в самолете познакомилась со многими пассажирами. Одни возвращались изпоездки вПитер, другие прилетели в Оссору в командировку. Многим из них очень понравилась яркая веселая девушка. Бойкая и остроумная, она умела тонко пошутить, никому не отдала предпочтения, держалась независимо, но не высокомерно.
        Еще в самолете, даже не приземлившись в аэропорту, ее пригласили на вечер в ресторан. Двое звали к себе в гостиничный номер, один умолял погулять с ним по берегу. Кудрявый светловолосый парнишка, краснея и заикаясь, звал в кино, а долговязый черноглазый парень приглашал ее на дискотеку.
        Ольга никому не отказала и не дала согласия.
        - Оля, давайте к нам! Я охотовед, еду в Оссору на неделю с проверкой. Зовут меня Анатолием. Если хотите, подвезем вас из аэропорта в гостиницу. Нас автобус будет встречать, вместе доедем, чем тратиться на такси, - предложил человек запросто, и Ольга согласилась.
        Анатолий не обманул. Автобус подошел к трапу самолета и, забрав троих мужчин, а вместе с ними и Ольгу, заспешил в поселок.
        - Вы впервые в Оссоре или бывали раньше здесь? - спросил охотовед, присев рядом.
        - Знакомиться еду.
        - С кем, если не секрет?
        - С Оссорой. Предлагают переехать на работу.
        - А кто вы по профессии?
        - Инспектор рыбоохраны, - ответила тихо.
        - Шутите? - не поверил попутчик.
        - Ничуть!
        - За что себя прокляли?
        - Я так не считаю, - отодвинулась Ольга.
        - Не обижайтесь. Я - охотовед, но вашу работу знаю не понаслышке. Обычно рыбинспекторами работают мужчины, да и то лишь те, кому от жизни ждать уже нечего. Они никем и ничем не дорожат, обычно одинокие, повидавшие жизнь и растерявшие в ней все. Как правило, это очень несчастные мужики, забывшие о жалости и сострадании.
        - Огульщиной заболели! Я себя такой не считаю, - обиделась Ольга.
        - Интересно было бы пообщаться поближе. Я очень люблю исключения из правил, а я вам расскажу о своей работе. У нас есть много общего. Вы давно работаете в инспекции?
        - Да, несколько лет.
        - И семью имеете? Наверное, муж тоже в инспекции работает?
        - Анатолий, не слишком ли много вопросов для начала знакомства? Вы предложили подвезти попутно, а становитесь назойливым собеседником! - отвернулась Оля.
        - Извините мое любопытство, но я исправлюсь. Совсем не хотел вас обидеть.
        - Этого никому не дано, - увидела, что автобус уже остановился напротив гостиницы, и мужчины стали выходить.
        Ольгу определили в одноместный номер. Она привела себя в порядок после дороги и хотела по искать какой-нибудь буфет, чтобы хоть слегка перекусить, но в номер постучали.
        - Оля, давайте спустимся в ресторан. Сейчас там пусто, спокойно поедим, - предложил охотовед.
        - Анатолий, мне предпочтительнее буфет. Я не знаю, на сколько затянется здесь мое пребывание, и не хочу сорить деньгами.
        - Оля, я плачу…
        - Нет, я так не могу. Мы с вами едва знакомы и сразу в ресторан?
        - А если принесу в номер?
        - Не нужно. Я сама себе возьму все, что необходимо.
        - Вы пренебрегаете мной?
        - Анатолий, не надо быть таким навязчивым, - хмурилась Ольга.
        - Ладно, не сердитесь, - взял ключ из ее руки, вывел в коридор и повел к лестнице, держа за локоть.
        Уже в ресторане мужчинасделалзаказ официанту и спросил:
        - Оля, расскажите, что такое Усть-Большерецк и кто у вас там остался?
        - Теперь не о чем говорить. Человек, с которым работала, был мне братом, но и он уезжает, конечно, не с добра, оставляя после себя проклятие прожитому времени. Ни мне, ни ему жалеть не о чем. Он приобрел там семью, а я потеряла годы. Мне ни вспомнить, ни жалеть не о чем. Ия, и Гоша остались чужими в этом поселке. Мы целиком вложились в работу, взамен не получили ничего!
        - Оля, а на что рассчитываете в Оссоре? - спросил Анатолий, заглянув в глаза.
        - Ни на что. Хочу сменить обстановку.
        - А что это даст?
        - О том я не думала, но здесь жизнь видна. Вокруг нормальные люди. Когда ехали из аэропорта, видела много молодежи, а там - старушечье царство, убогое и корявое. Я больше не выдержала бы там.
        - А мне среди людей холодно. Один остался. Вроде все есть, и нет ничего.
        - Жена бросила? - спросила Ольга тихо.
        - Не стало ее, умерла.
        - А дети?
        - Не было, не повезло стать отцом. Не успели.
        - Давно один?
        - Скоро три года.
        - В командировках забываетесь?
        - Не получалось пока. Хотите, покажу фотографию жены? - человек полез в карман.
        Ольга глянула на снимок, и мурашки поползли по спине, словно саму себя увидела.
        - Теперь ты понимаешь меня? Я не назойлив, но когда увидел, душа перевернулась. Своим глазам не поверил. Кто из вас чья копия?
        - Толик, успокойся. Я вижу, я все поняла, но это лишь чисто внешнее сходство, - вернула фотографию.
        - Пошли, погуляем на море, - предложил человек.
        - Мне нужно в инспекцию.
        - Ты долго там будешь?
        - Как сложится…
        - Я жду тебя. Вот номер мобильника, позвони, когда освободишься. Договорились?
        Но все получилось иначе. Едва Воронцова переступила порог инспекции и назвалась, ее сразу окружили мужчины, привели в кабинет, потом повезли смотреть квартиру, рассказывали об участке, который решили доверить Ольге.
        - Там старик шутя справлялся с браконьерами.
        - Знаешь, он свой метод борьбы с ними придумал.
        - Ну, да! Он не извел, не штрафовал, никого не сдавал в милицию. Браконьеры сами от него «ласты сделали» и приклеились на других участках, а к деду нос не суют.
        - Он дрался с ними? - спросила Ольга.
        - Да что ты? Нет. Он - старый сталинист и на своей лодке, на самом носу закрепив портрет Сталина громадный и плакат тех времен «Слава великому Сталину!». Старики, завидев ту лодку, со страху крестились поначалу. А ну, как впрямь сиганет из лодки какой-нибудь кэгэбэшник и возьмет за жопу, до конца жизни на Колыму засунет! Ведь нормальный человек в такую лодку не сядет. Не рискнет в ней открыто на людях показаться. А коль появилась, значит, что-тослучилось? И чеготеперь ждать? А наш дед тем временем орал в «матюкальник»: «Выходите диверсанты, вражье семя, уголовники и агрессоры! Все, кто подрывает устои советской власти, - расхитители национального достояния нашей Родины! Я всех вас проучу сталинским судом! Всех врагов народа, кого - к стенке, кого - на Колыму, до мировой победы социалистической революции просидите на рудниках!
        - Он, что, - псих? - рассмеялась Ольга и добавила, - ему не вломил никто?
        - Он засыпал органы безопасности своими жалобами, где браконьеров называл политическими подрывниками, врагами народа и требовал для них смертную казнь, расстрел.
        - Отморозок! - смеялась Ольга.
        - Мы тоже так думали, но дед - не дурак. Он хорошо знает всех жителей Оссоры и на каждого браконьера находил свои компроматы. Один сидел при Сталине за то, что слушал «Голос Америки», но выжил как последняя контра даже на Колыме. Разве место ему в пограничной зоне? Он и сегодня остается врагом, надо с ним разобраться! И так с каждым. Стали мужиков таскать в органы безопасности. Мужики не на шутку струхнули. От своих стариков наслушались всякой жути. Да и деды от греха подальше перешли на другие места ловить рыбу. Кому охота знать, чем отличается ФСБ от КГБ? Лучше с ними не связываться и не знакомиться. От того добра не будет, это знают все.
        - Да и участок не единственный.
        - А деда не обследовали на предмет вменяемости? - спросила Ольга.
        - Кто решится? У него три степени ордена «Солдатской Слава», медаль «За отвагу», кучи других наград. Он с именем Сталина всю войну прошел до самого Берлина! Убеди, что дураком был! Нас свои отцы не поймут. Вот и посуди, кто посмеет деда тронуть? А он и теперь в той же лодке по реке мотается. Правда, браконьеры и сегодня его обходят. Жива память у народа! А дед - не дурак, знал старый оригинал, на что давить! Никто до того не допер! А он всех обхитрил, наш музейный экспонат!
        - Ну, если у него нет браконьеров, зачем убирать деда с участка? - спросила Ольга.
        - Понимаешь, все бы ладно, пока ситуация касалась обычных наших мужиков. А тут приехал к нам с проверкой работник областной прокуратуры. Наши вздумали его на рыбалку свозить и нарвались на деда. Тот берданку образца прошлого века в лоб нацелил. Человек и раскололся кто он есть. Так утопил в кляузах. Сколько неприятностей доставил. Тот проверяющий при слове Оссора за валидол хватается! Во, достал плесень мужика! За самые что ни на есть! Решили избавиться, а заменить было некем.

«Придурковатый хитрец! А может, подлец? Ведь многим доставил неприятностей! Но почему именно меня толкают на его место?» - задумывалась Ольга не раз, слушая будущих коллег, инспекторов рыбоохраны.
        - Ольга, что вас беспокоит? Почему хмуритесь? Чем недовольны? - спрашивали ее.
        Она ничего не могла ответить. Женщина хотела встретиться со стариком и поговорить с ним наедине по душам.
        - Зачем? Он любого достанет до печенок! - отговаривали Воронцову, но та попросила телефон деда.
        Ей дали, и она позвонила.
        - Григорий Владимирович, я - Ольга Воронцова, инспектор рыбнадзора. Меня присылают к Вам на замену. Я - в Оссоре, но прежде, чем принять какое-то решение, хочу встретиться и поговорить с вами напрямую.
        - Какой смысл во встрече? Зачем и кому она нужна? - услышала скрипучий голос.
        - Мне эта встреча необходима!
        - Но я не желаю видеться с вами! - положил трубку на рычаг.
        Ольга растерянно огляделась. Ее быстро уговорили, сказав, что дед всегда и со всеми дерзил, даже с начальством.
        - Вот и с тобой так же по-хамски обошелся. Да и о чем с ним говорить? - убеждали Ольгу.
        Она уже собралась уходить в гостиницу, как вдруг в кабинет неожиданно вошел седой пожилой человек и, слегка кивнув головой всем, обратился к Ольге:
        - Это вы Воронцова? О чем хотели говорить со мной? Я решил не обижать в вас женщину и пришел сам! Может, эта встреча и впрямь нужна на будущее. Пойдемте в кабинет. Он был моим, теперь - ваш, - открыл дверь, пропустил вперед Ольгу, включил свет.
        Женщина увидела на стене большой портрет Сталина. Заметила, что дед внимательно наблюдает за нею. Оля села за стол и попросила:
        - Григорий Владимирович, расскажите об участке. Как Вам работалось здесь? Я хочу для себя решить, стоит ли мне переезжать сюда?
        - А почему бы нет, если вы - не управленка?
        - Нет, я - из инспекторов, но мне неловко. Выходит, выдавливаю вас с работы.
        - Ничуть. Я никогда не останусь без дела. Запомните, гвардия не сдается! Я уже нашел работу.
        - А почему не здесь?
        - Долго объяснять. У меня с этими вот, что сейчас подслушивают под дверью, засунув нос в скважину замочную, не склеилось сразу. Я не говорю, плохие они или хорошие, дело совсем в другом. У нас разные убеждения, и подход к работе тоже иной. И ничего тут не исправить. Я засиделся здесь, мне давно пора на пенсию. Но не верится, что наступил предел. Здесь, на работе, я перестал понимать людей. Уже давно не имею среди них друзей. Они высмеивают меня и злословят. Ну, разве это по-мужски охаивать прошлое и показывать пальцем у виска?
        - За что?
        - Я - один из немногих, кто не стыдится носить боевые награды. И надеваю их не только на праздники. А мне говорят, чтоб продал свои медяшки на барахолке по бутылке за штуку. Называли хипачем и металлистом, плесневым пижоном, - всего не перечислить. Мне было обидно, Оля, ведь я свои награды не покупал, не сорвал с погибших, не отнял. Я награжден ими! Я получал их от командиров и носил с гордостью. В войне проявился каждый, и трусов не награждали медалью «За отвагу». Все три степени ордена «Солдатская Слава» есть у меня. Мы добровольно шли воевать. Нас не мобилизовывали, не вытаскивали из домов силой. Мы были совсем молодыми.
        - Но ведь не из-за этого вас не понимают.
        - Понимаешь ты или нет, что мы бросались в атаку с именем Сталина? Все годы войны он был с нами. Тебе это не понять. Он говорил с нами! Мы верили ему, как себе! А когда война закончилась Победой и страна стала отстраиваться, нам сказали отказаться от Сталина! Я этого сделать не смог. Я никогда не был предателем!
        - Я не о том!
        - На работе все шло путем. У меня на участке нет браконьеров. Извел всех! Как? Это мое дело! У каждого свой метод. Никто кроме меня не мог так их прогнать. Я один имел на это право!
        Ольга поняла, что ей придется обдумать свое отношение к участку, людям, что ничего общего в работе с прежним инспектором быть не может. Женщина шла, задумавшись, по опустевшей улице. Она поняла, что работы здесь гораздо больше, чем в Усть- Большерецке, участок сложнее, требования выше.
        - Оля! - внезапно услышала рядом. - Не пугайтесь, это опять я! - увидела Анатолия.
        - Почему тебя никто не проводил?
        - Толик, с моей работой о таком даже думать смешно. Если в поселке станут провожать, что буду делать на участке? Там приходится забывать, что женщиной родилась, - опустила голову.
        - А вот это зря! Тебе цветы должны дарить каждый день!
        - Сейчас! Подарят на гроб! Хоть не смеши!
        - Я бы дарил!
        - Зачем?
        - Потому что ты есть на свете, вот такая! Самая лучшая!
        - Шутишь? В Усть-Большерецке другое слышала.
        - Значит, повезло, что они тебя не заметили, прошли мимо. Оставили мне…
        Они долго гуляли по морскому берегу, слушали шелест волн, крики чаек. Любовались пароходами, рассказывали друг другу о себе.
        В гостиницу вернулись под утро. И Ольга впервые поняла, что ей не хочется расставаться с Анатолием. Простой и понятный, он умел общаться так, что показался давно знакомым. С ним быстро летело время.
        За несколько дней Оля познакомилась с новым участком. Его показал сам Григорий Владимирович.
        - Гляди ж сюда! Видишь вот этот распадок? С виду уютный, пригожий, так и тянет туда передохнуть. Смотри, никогда здесь не останавливайся. Проскакивай быстро!
        - Почему?
        - Волков тут много, поэтому даже браконьеры сюда не заходят. Знают. Бывало, нападали стаей, раздирали в клочья!
        - Не дошло! Разве осенью волки нападают на людей? Даже не слышала. Знаю, зимой могут с голодухи сожрать кого-нибудь, но во время нереста всем жратвы хватает, - не поверила женщина.
        - Я тоже об этом знаю, но ходит в этих местах легенда о седой волчище. Селеной ее назвали. Она в этом распадке живет. Мстит людям за свою боль. Была она когда-то красивой девушкой, любила парня. И все у них ладилось, дело к свадьбе шло. Но лучшая подруга жениха отбила, увела от невесты. Та сбросилась с горы вниз головой от горя, не захотела больше жить. Да и умереть не пришлось. Переродилась в волчицу, пока вниз падала. С того дня людей возненавидела. В этом распадке ее новая жизнь началась. Его от всех людей бережет в любое время года: кто бы сюда не попал, обязательно изорвет. Будь это мужик или женщина, никого не пощади-!.
        - А вы ее видели?
        - Случалось. И впрямь, белая как снег! Альбиносом называют охотники. Но сколько раз пытались убить Селену, так и не получилось. Хитра и коварна волчица. Любого охотника подловит. Скольких в клочья изорвала!
        - Но ведь вы живы!
        - Издалека видел! На берег не выходил и в распадке не был! Говорят люди, кто ее видел и остался в живых, тот счастливо свой век доживет.
        - Потому что не сожрала она? - рассмеялась Ольга.
        - Чего хохочешь? Ты глянь, вон она сама, легка на помине! - указал на сопку.
        На ее верхушке стояла белая волчица. Она внимательно следила за приближающейся лодкой.
        - Видишь, не сбрехал я!
        - В каждой стае есть свои альбиносы, седые и белые от рождения. Но легенда грустная. Жаль, если в ней есть доля правды.
        - Я вот тоже не вписался в свою стаю. И меня не поняли, потому ухожу без сожалений. Нельзя испытывать всех своей особенностью. Лучше жить незаметно, иначе раздавят. Сотрут в порошок.
        - Ну, на вас многие зубы поломали!
        - Как иначе? Я же - гвардия! Никогда не сдаемся! - встал старик в лодке во весь рост и, оглядев берега, сказал, - отдаю тебе владения свои. Береги их и люби! Да и ты, река моя, признай и не обижай хозяйку новую. Не мучай, не студи и не губи ее. Помогай и выручай, не дай загинуть!
        Ольга после этих слов потеплела к деду.
        Вечерами она встречалась с Анатолием. Они подолгу гуляли по морскому берегу, о чем-то говорили без умолку. Однажды Анатолий спросил:
        - Оль, а зачем тебе Оссора?
        - Меня прислали сюда работать.
        - А давай мы изменим маршрут!
        - Как? Куда?
        - В Питер поедешь? Ко мне?
        - Это предложение?
        - Само собою!
        - А ты не поспешил? - спросила, посерьезнев.
        - Я так не думаю.
        - Толик, я не готова ответить.
        - Что мешает?
        - Слишком мало знаем друг друга.
        - Но мы и сами - не дети.
        - Потому и страшно, что исправить уже времени не будет. Нам не по семнадцать.
        - Оля, я с женой встречался вдвое дольше, чем прожили. Не хочу больше присматриваться и терять. Жизнь слишком короткая. Давай решимся вместе. Зачем тебе рисковать каждый день жизнью на работе? Да и мне надоело одиночество.
        - Мне подумать нужно. Все слишком внезапно на меня свалилось. Да и на работе неловко будет, ведь в командировку послали. Как скажу им?
        - Что выходишь замуж? Что тут необычного? Ведь у всех на первом месте личная жизнь.
        - .Меня не поймут!
        - А при чем они? Главное - ты! Живи, как тебе лучше. Кто, кроме тебя, такое решит? Или в себе не уверена?
        - Понимаешь, были совсем иные планы.
        - Как бы мы не расхваливали холостячество, себя никогда не обманем, потому что, став семейными, будем нужны друг другу, а значит, перестанем мерзнуть и страдать от одиночества. Мы уже взрослые люди, значит, и жить надо уверенней, спокойнее.
        Анатолий все же сумел убедить Ольгу, и она перестала сомневаться, ответила согласием.
        - Поезжай, забери свои документы и подавай заявление на увольнение. Я не пущу тебя работать в рыбинспекцию, где каждый день непредсказуем. Я не хочу больше терять.
        - А где же стану работать?
        - О том сам позабочусь. Если буду устраивать, то только в городе. Семейным женщинам нельзя ездить в командировки. На это есть холостые! - смеялся Анатолий, провожая Ольгу в аэропорт.
        Уже в автобусе подарил ей сотовый телефон, сказав тихо:
        - Теперь ты у меня всегда на связи. Только не потеряй. Когда заберешь документы, позвони мне и сообщи о вылете. Я обязательно встречу в аэропорту, но на всякий непредвиденный случай возьми адрес и ключ от квартиры.
        - Ни адрес, ни ключ не возьму! - отдернула руку.
        - Почему?
        - Примета плохая. И телефон верну как только увидимся.
        Они расстались в аэропорту Елизово. Анатолий поехал в Питер, домой, уверенный, что самое большее через неделю он снова станет семейным человеком. А к такой перемене нужно подготовиться заранее, чтоб Ольга не пожалела о своем решении стать его женой.
        Женщина тем временем уже летела в Усть-Большерецк. Она смотрела в иллюминатор, думала об Анатолии, о Гоше и Анне.

«Вот удивятся, но и порадуются за меня. Козлик всегда говорил, что мне надо уходить из инспекции, что эта работа не для баб. Теперь поймет, что послушалась его, и будет гордиться моим решением как медалью. Хотя и сам уезжает. Оба мы с ним гонимые из стаи. Вот порадуются поселковые, когда узнают о наших отъездах. На ушах стойку сделают. Шутка ли дело, всех выжили и выдавили. Теперь спокойно будут разбойничать на реках, никто не помешает. Новых туда не скоро найдут. Да и кто добровольно согласится поехать в ту дыру, если есть свободное место в Оссоре? Там много лучше!»
        Ольга ловит себя на том, что в последние дни вообще не вспоминала о Назарове. «Уже успела разлюбить? - спросила саму себя и покраснела. - А любовь ли это была? Может, глупое обожание человека? Но как быстро оно улетучилось и забылось! Словно и не было его, и вспомнить нечего. Прозябала как снеговик в сугробе. Ждала, когда заметит, увидит, скажет хоть одно доброе слово. Да, напрасно ждала».
        Ольга много раз ловила себя на мысли, что работала в инспекции лишь из-за Назарова. Давно могла бы уйти, но сердце не пускало. Вот только Александр Иванович ничего не понял и обидел домыслами. «Старый козел! - впервые про себя обругала человека. - Посмотрю, как закрутишься, узнав, что замуж выхожу. Вряд ли! Этому все равно. Что будет со мной. Может, даже поздравит и отпустит без мороки, ведь я на всю область, единственная баба, инспекторшей работала. Других малахольных не нашлось, но и моя карьера на Оссоре закончилась. Из инспекторов в жены переквалифицируюсь. Интересно, что труднее? А главное, как это у меня получится?».
        Глава 9. УБЕГАЙ ОТ СМЕРТИ
        Оля и не знала, в какой несчастливый день вернулась она в Усть-Большерецк.
        Еще ранним утром позвонил в райотдел Рогачеву директор совхоза, вернувшийся из Октябрьского, и, заикаясь, сказал, что под мостом в реке увидел труп человека. Стас тут же поднял на ноги криминалиста, следователя и оперативников. Через час не только милиция, но и весь поселок знал, что из реки вытащили Димку Шинкарева. Конечно, он не сам утонул, кто-то круто помог парню.
        - Но кто? - поползли слухи по домам, улицам. Никто не хотел предполагать, что Димку убили свои, поселковые. Его здесь знали много лет, с самого детства. Какой бы ни был, убить его ни у кого рука не поднялась бы, а вот чужие могли.
        Чужими считали всех, приехавших в Усть-Большерецк недавно. Но главным виновником все поселковые, не сговариваясь, назвали Корнеева. Многие видели, как поселенец бил пацана за разбитые окна в своем и Ольгином доме, слышали, как ругал и грозил ему свернуть шею. Он даже гонялся за Димкой с багром, а тот убегал, хохоча, но, видно, споткнулся, упал, и поймал его поселенец. Не пожалел. «Откуда возьмется жалость у мужика, прошедшего зону? Да и кто ему Димка? Достал, вот и получил», - говорили поселковые.
        До Гошки с Анной эти слухи дошли скоро. Их соседская старуха принесла, добавив:
        - Еще про ту бабу говорят, какая у вас ошивалась и с Гошкой по рекам каталась. Что эта стерва тоже несиделасложа руки и помогала с Димкой расправиться. Ить и она бегала за им с дрыном, аж по мосту его гоняла как зайца. А тем дрыном, ежли по башке, так убить, что плюнуть, можно без труда.
        Георгий, услышав сказанное, помрачнел, задумался. Он как никто другой понимал, что к таким же вот выводам о смерти Димки может прийти милиция и прокуратура.

«Если б у них головенка имелась, а то ведь «парашу» на плечах таскают. А в ней что доброго сыщут? Надо мне послать их к Егору. Пусть он им повторит, что мне говорил. Может, тряхнут кодлу? Расколят. Не может быть, чтоб они не знали ничего.Да итех двух «метелок» потрясти. Если я смолчу, возьмут самого за жопу, как последнего фраера,и докажипотом, что не мочил потроха! Если попоселку поползли слухи, жди, что скоро мусора снаручниками объявятся. Им лишь бы дело закрыть,чтоб«висячки» не было», - собирается Гоша в милицию и только взялся за ручку двери, та распахнулась настежь.
        В дом вихрем влетела Ольга, чуть не сшибла поселенца с ног:
        - Привет, козлик! А вот и я возникла! - чмокнула в щеку звонко. - Чего хмурый? Иль опять кто-то за яйцы поймал на речке?
        - Ага, угадала! Димка Шинкарев всплыл.
        - Слава Богу, сыскался!
        - Мертвый! Всплыл то из-под твоего моста. Поселковые на нас с тобой указывают, мол, свои не трогали, а вот чужие били, гоняли, грозили голову свернуть, вот и утопили пацана! - чернело лицо Гоши.
        - Когда его нашли?
        - Сегодня, рано утром, так поселковые тарахтят. Хочу к Стасу сходить, у меня есть что ему сказать! - хмурился поселенец.
        - У меня тоже есть что тебе сказать!
        - Валяй! Уж заодно сри на душу!
        - Я замуж выхожу, слышь, Гошка!
        - Да что ты! Олька, лярва, как это здорово! Он хоть путний мужик? - перестал кружить бабу, опустил на пол, позвал из сарая Анну, - пыли домой скорей! Ольга приехала. Я чуть позже сам в сарае уберу!
        - Замуж! Девочка ты наша! Скоро тож семейной сделаешься? Кто он?
        - В Питере жить будешь?
        - Он мне ключи отдавал от квартиры и сотовый телефон подарил. Сегодня позвоню ему вечером, скажу, что добралась хорошо. Завтра поеду в Октябрьский, повезу заявление об увольнении.
        - Назаров с ума сойдет!
        - Теперь уж поздно. Обидел он меня. Все, что было к нему, отгорело.
        - И правильно! Зачем тебе плесень?
        - Вот круто завязалось! Все в Питер сорвемся из этой глуши! - радовалась Анна.
        - Погодите, девки! Мне вон прищемили хвост. Теперь пока разберутся со жмуром, могут и нас приморить.
        - А мы при чем? - удивилась Ольга.
        - Это нам ведомо, но не легавым!
        - Не ходи ты к ним! Пусть сами ищут, не оправдывайся, коль не виноват! - удержала Гошку Анна. Тот послушался.
        Через час в дверь постучали оперативники и велели поселенцу срочно прийти в милицию к следователю. Поселенец не заставил себя ждать. Он мигом оделся и через пяток минут вошел к следователю.
        - Что ж ты отмочил, барбос? Убил мальчишку и спокойно живешь, вроде на тебе вины нет? Думал, надежно упрятал? А он всплыл!
        - Никого я не убивал! Зачем мне этот засранец?
        - Ну, так ты грозил ему!
        - И что с того? Мне весь поселок грозил, и я брехался. Было, тыздились, махались круто, а все же живые! С чего на меня наезд? За свои подлянки получал он по соплям пару раз, но большего не заслужил. Да и не стал бы с «зеленью» разборку устраивать. У меня воля уже в руках вот-вот будет! А вот с лесником Егором вам стоило бы встретиться и поговорить о Димке. Может, сыщете, кто грохнул пацана, покуда виноватые не смылись из поселка.
        - Ты это о ком?
        - О его кодле! Она его завалила!
        - Гоша, кому мозги сушишь? Эти ребята с ним с самого раннего детства дружили. Не разлучались никогда. Им не делить, ни ссориться не из-за чего.
        - Девки были с ними! - прервал Гоша.
        - Какие девки? При чем здесь они?
        - Напились они там, подрались меж собой!
        - Кто?
        - Пацаны! Потом Димку волоком тащили в лодку.
        - Почему раньше не сказал? Только теперь придумал? Хочешь мальчишек вместо себя подставить? - следователь неожиданно поддел под подбородок и стал бить ногами упавшего поселенца.
        Корнеев не помнил, как оказался в камере. Он стучал в двери, звал оперативников, Стаса, но никто не подошел, не стал слушать человека.
        Поселенец сидел на холодном бетонном полу. От бессилия сжимал кулаки.
        - Будьте прокляты, мусора поганые! Чтоб вы сдохли все до единой падлы! Чтоб вас самих на зоне сявки запетушили! - орал мужик на всю камеру.
        Из коридора не доносилось ни звука. Вокруг могильная, звенящая тишина. Ни одного голоса, ни одного звука не проникло в камеру.
        Сколько Гошка пробыл в ней, он не знал. Ему в окошко просунули кусок хлеба и кружку воды. Охранник тут же ушел, закрыв Корнеева на все замки.
        Поселенец не знал и не мог видеть, что творилось вокруг.
        Совсем неподалеку от милиции, в морге, собралась вся милиция и прокуратура. Все они окружили стол, на котором лежал труп Димки Шинкарева. Вплотную прижался к столу старший Шинкарев и смотрел на сына.
        - Павел Павлович, присядьте к окну. Мне надо установить причину смерти, - попросил патологоанатом, вооружившись лупой, микроскопом, скальпелем, придвинув к себе банки с какими-то растворами, журнал и стал внимательно изучать труп, сантиметр за сантиметром.
        - Голова рассечена стеклянной бутылкой, - говорил тихо.
        - Пивной, конечно, - дополнил криминалист. - Вот эти пятна от ударов, полученных еще при жизни. Вот и на боках они, и на голове, на шее и на лице.
        - Не один тут вламывал! Кодла расстаралась, - говорил криминалист.
        - А вот и ножевые ранения. Три разных лезвия. Тут даже перочинный был в ходу.
        - Пацаны, его кодла. Надо брать, пока не поздно! - спохватился следователь.
        - Куда мылишься, чмо?
        - Держи вот этого!
        - Пакуй всех в машину! - спешили опера, заталкивали ребят в тесный кузов.
        Очень быстро их привезли в милицию, разбросали по камерам, а оперативники доставили в отдел двух учительниц, приехавших в поселок по приглашению отдела образования.
        Еще по дороге в милицию обе девицы возмущались дремучестью местных органов и грозили, что покинут глухомань, как только выйдут из милиции.
        - Вы хотя бы подумали об учительском авторитете! Разве мыслимо вести нас через весь поселок, на виду у всех жителей, учеников? Вам плевать, а нам после такого входить в класс, работать с детьми! Вы потом будете извиняться перед нами, но ученикиэтого неуслышат.
        - Имейте в виду, сегодняшним поступком вы выкопали под Рогачева большую яму! И не только под него! Под всех!
        Оперативники не реагировали. Они вели девок молча. Доставив их в кабинет к следователю, тихо вышли и вздохнули за дверью:
        - Уф-ф, черт! Еле сдержался, чтоб не вломить стерве по соплям. Пусть бы умылась своим дерьмом! Еще нас быдлом назвала!
        - Обе суки отпетые! Та, которую я вел, вовсе матом крыла. Вот тебе и учителя! - расхохотались оперативники.
        В милиции допоздна горел свет. Во всех кабинетах шла напряженная работа.
        Даже без заключения судмедэксперта было понятно, что Димка Шинкарев умер не своей смертью, что и подтверждал осмотр внешних и внутренних органов.
        - Смотрите, даже шило применялось!
        - Да уж! Мочили злобно, жестоко! - согласился эксперт с патологоанатомом, указав на запекшуюся кровь на внутренних органах.
        - Всей бандой метелили, озверело топтались по пацану. Но за что так яростно? - недоумевали оба.
        - Колись сам, пока я тебе не помог открыть пасть! Тогда не так взвоешь! - подошел следователь к самому старшему из ребят.
        - Не убивали мы его! - канючил тот.
        Следователь не выдержал, влепил пощечину. Пацан напрягся, умолк.
        - За что убили? - повторил вопрос следователь и снова подошел вплотную.
        - Не трогали его!
        От удара в зубы кулаком пацан взвыл от боли. Прикрыл рот рукой.
        - За что?! - заорал следователь, свирепея.
        Следующий удар пришелся в переносицу. Перед
        глазами пацана вспыхнула яркая радуга.
        - За что?
        Мальчишка потерял сознание.
        - Слабак! Ребята, унесите этого, следующего ведите! - скомандовал следователь оперативникам.
        Бледный долговязый, худой мальчишка дрожал осиновым листом. Он видел того, первого, которого мешком бросили в камеру. Этот очень боялся боли. Он еще совсем недавно был низкорослым, а за полгода вдруг вымахал в настоящего дядьку, но не успел свыкнуться сам с собой. И хотя внешне стал похож на парня, в душе так и остался визгливым, беспомощным и слабым.
        - За что убили Дмитрия? - услышал совсем рядом.
        - Я не убивал!
        - А кто? - подскочил следователь.
        - Другие…
        - Кто они? Давай, назови имена, фамилии!
        Пацан молчал.
        - Тебе помочь вспомнить? - тряхнул слегка.
        Мальчишка понял, если будет молчать, его измесят в котлету как предыдущего.
        - Я с девками был, а остальные мочили Шмыря, - сказал заикаясь.
        - За что убили? - сел за протокол следователь.
        - Из-за «метелок»! Димон достал всех. Стал клеиться в наглую к ним. Ну, а они еще не готовы были, не окосели. Надо было добавить, а он полез к трусам. «Метелка» ему в рожу сунула. Кореш завалил и стал с нее барахло рвать в клочья. Хотел в Питер мужиком возникнуть, но «метелка» с ним отказалась трахнуться, и на групповуху не уломали. А Димону по хрену, решил силой взять. Тут пацаны взъелись, почему первым полез? Такого уговора не было. Наподдали слегка, успокоить хотели. А он в
«бутылку» попер в натуре. Наехал на корешей. Ему покруче вмазали. Вроде перестал наезжать. Ну, добавили мы, Димон отвалил и уснул. Мы с девками кувыркались, как хотели, по очереди оттянулись. Тут Шинкарев проснулся, увидел, что его опередили, полез махаться. Вот тут круто завязалось. Достал он всех нас и девок. Пацаны велели мне отвести «метелок» чуть подальше. Я сделал, как просили.
        - А что дальше?
        - Ничего! Я нарисовался, когда Димон был жмуром. Не знаю, кто уделал, но ни я и ни девки. После всего сбросили его в лодку, пацаны сами со жмуром справились. Я девок проводил и сам домой пошел. Кореши мне сказали, что Димона ночью сунули под корягу, под мост. И если он вдруг всплывет или его найдут, чтоб на Гошку «стрелки перевели», а мы отмажемся.
        - Ваши девки знали, что Димка убит?
        - Не-ет! Им вякнули, что он вырубился от водки. Успокоили его, чтоб не мешал всем. А им плевать на Димку было. Они и не глянули на него. Ох, и рассвирепел за это кореш! Одной в морду насовал, а она все равно не поддалась ему. Вякнула, что не хочет развращать малолетку.
        Допросы длились всю ночь. Пацаны и девки признались в убийстве Димки Шинкарева.
        Утром Стас Рогачев пришел на работу немного позднее. Когда следователь доложил ему о результате допросов, Стас достал из сейфа заранее подготовленные документы Гошки и, отдав следователю, попросил:
        - Передай их ему сам. Сумел задержать, теперь освободи! Пусть уезжает от нас навсегда. Мне стыдно, поверишь, смотреть ему в глаза. Я знал, что он не виноват. Не мог убить мальчишку. Его убийц мы вырастили у себя, здесь, на воле! За что, возможно, не раз поплатимся, - Рогачев набрал номер телефона старшего Шинкарева и попросил его прийти в милицию. - Услышите результаты допросов! Нет, ни поселенец, ни чужие, а друзья вашего сына виновны в смерти Дмитрия. Я зачитаю вам их показания! - пообещал Стас.
        В это время оперативники вывели из камеры Георгия Корнеева. Следователь отдал ему документы, похлопал по плечу, сказал:
        - Прости, Гош! Ты не виноват. Я погорячился. Сам знаешь, работа у меня собачья! Считай, что я малость перебрал. Слышь? Ну, а по пьянке чего не бывает?
        - Иди ты на хер! - трясло Гошу.
        - Слушай, быдло, если с тобой звенят по-человечески, чего тут щеришься? Иль мне добавить тебе? С какой сырости хвост распустил? Устал дышать нормально, козел? Забирай свои ксивы и отваливай отсюда, чтоб никогда здесь не увиделись!
        Гошка вырвал документы, пошел вниз по ступеням. Оглянулся назад на секунду.
        - Пшел вон, пропадлина! Мне не попался, другой заграбастает тебя! - крикнул вслед следователь.
        - Чтоб вы сдохли, мусора проклятые! Волчья стая! Да развевылюди? Зверье! - ступил во двор и, пройдя его торопливо, пошел домой без оглядки, не здороваясь ни с кем.
        Его кто-то окликнул. Человек лишь ускорил шаги. Он возненавидел поселок и его жителей. Вот мелькнуло лицо старшего Шинкарева, тот спешил в милицию. Лицо черное, глаза запали. Еще бы! Всю ночь просидел возле сына, похоронив с ним все свои надежды и мечты. Он поклялся мертвому отомстить за смерть, потому что своя жизнь перестала быть нужной.
        Павел Павлович тяжело поднялся по ступеням. Плохо соображая, вошел в кабинет начальника милиции. Кроме Стаса, здесь были еще какие-то мужики. Они о чем-то говорили.
        - Присядьте! - предложил Рогачев Шинкареву, указав на стул рядом.
        Но Павел Павлович словно не услышал, продолжал стоять.
        - В ходе следственного дознания нами установлено, что виновниками в гибели Вашего сына явились его друзья. Пятеро ребят, жителей нашего поселка, которые вместе с Дмитрием поехали на реку, пригласив с собой двух девиц. Там они распивали спиртное, после чего Дмитрий Шинкарев стал приставать к девушке. Получив отказ, ударил ее и оскорбил. Его друзья попытались успокоить, но он набросился на них с кулаками. Завязалась драка, в которой Дмитрий был убит. Уже мертвого его привезли в поселок и сунули под мостом, под корягу, - выдохнул Стас и глянул на Шинкарева.
        Тот слушал и не слышал. Его трясло от горя, а тут еще Рогачев поливает грязью мертвого сына.
        - Все виновные, конечно, будут наказаны, - услышал человек как извинение.
        - Но Димка сам виноват, если честно. В наше время брать женщину силой, да еще кидаться из-за нее с кулаками на своих друзей - это дико! Он вообще
        был несдержанным, непредсказуемым человеком Многих в поселке обидел беспричинно. Надо было держать его в руках с малолетства. Теперь уж ничего не исправить. Может, даже к лучшему, что его не стало…
        Выстрел грянул неожиданно. Стас, пошатнувшись, упал. Сотрудники райотдела не успели сообразить ничего, оглянувшись, увидели дымок из дула пистолета в руках Шинкарева. Павел Павлович тут же направил его в висок, выстрелил, упал рядом со Стасом.
        - Сдвинулся! Крыша поехала у мужика! - обронил следователь.
        - А при чем Стас? За что его убил?
        - За сына! Мы могли предотвратить, но все боялись Шинкарева и главной помехой каждому был Стас! - впервые честно признал Петр Бойко.
        - Шинкарев всю милицию перестрелял и сам застрелился! - понеслось по поселку.
        Гошка, услышав, не удивился. Он как никто другой знал, что в любой стае выживают сильнейшие…
        В день похорон Рогачева Гоша с Анной и Ольгой улетали в Петропавловск. Корнеев сам погрузил багаж в самолет, помог жене занять место поудобнее, затем вышел за Ольгой. Та, стоя на трапе, кричала в сотовый телефон:
        - Толик, вылетаю! Встречай! Я очень соскучилась по тебе! Наверное, снова спаслась от смерти, не попав под горячую лапу мстителя. А раз жива - твоя навсегда! Ты любишь? Спасибо! Для этого стоило выжить! Встречай!
        Анна, выглянув в иллюминатор, смахнула со щеки слезу. И только пограничник, глянувший в документы Гошки, спросил удивленно:
        - Сегодня Рогачева хоронят. Ты не будешь его провожать?
        Нет! Я был для него постоянной подставой, которой всегда затыкают любую беду. Устал приноравливаться к стае и жить тем зайцем, на которого охотились все!
        Ох, и поломали головы в райотделе милиции Усть-Большерецка, узнав, что в их район направляют на поселение Гошу Корнеева на целых пять лет.
        - Кому моча в голову стукнула, что решили подбросить нам этого сукиного сына? Все равно, что самого черта за пазуху сунут! Да разве мыслимо такого недоноска сюда направить? Он половину жизни в зонах провел. От Мурманска до нашей Камчатки! Даже в Магадане отбывал! Поверишь, с Курил сбежал, с самого Итурупа! Теперь к нам подкинут этого козла! С ним сам черт не сладит, - нервничал начальник милиции Станислав Рогачев, делясь своими соображениями с заместителем Петром Бойко.
        - А ты откуда знаешь этого Гошу? Кто он вообще? - прищурился Петр хитровато.
        - Он в Тиличиках отбывал и смылся оттуда в бега. Сумел в самолет забраться.
        - Как? Без документов? - подавился Бойко дымом сигареты.
        - Самолет грузовым был. Вот и прикинулся грузчиком. Помог с десяток мешков забросить и сам за ними спрятался. Ребята-пилоты и не глянули. В Петропавловск спешили вернуться к вечеру. Гоше это на руку. Представь такую удачу. Из зоны враз на волю! Да еще в Питер! Сыщи его там! Но фортуна подвела: пока грузились, летели, испортилась погода, и экипажу приказали сделать посадку у нас. В Тиличикской зоне уже хватились и смекнули все. Поиски в зоне и поселке ничего не дали. Вот тут и позвонили в аэропорт, потом по всем райотделам. Ну, летчикам назвали причину посадки погоду, но едва они приземлились, мы тут как тут, навстречу им с распахнутым «воронком». Пилоты, увидев такой радушный прием, из своей машины на ходу чуть не выскочили, понесли на нас. Ну, мы их успокоили, мол, не вы нам нужны. И вместе вошли в самолет, оставив внизу на всякий случай возле машины двух оперативников. Тиличикский начальник зоны предупредил, что Гоша непредсказуем и, как каждый сукин сын, может оказаться вооруженным.
        - Вот это да! Ни хрена себе! - невольно вырвалось у Бойко.
        - Короче, вошли в самолет, весь груз перевернули, а Гоши нет нигде. Уже хотели сообщить в Тиличики, что на борту пусто. Да тут пилота по малой нужде прижало. Он
        - в сортир, а там закрыто. Причем изнутри. Сколько ни дергали ручку, не открывалась дверь. Тогда поняли, что там Гоша окопался. Стали требовать открыть двери. А он всех послал, мол, не открою, и все на том. Везите в Питер. Больше он с нами не желал разговаривать. Уж как его уговаривали, отмалчивался. Ну, здесь пилоту невмоготу терпеть стало. Отошел он на шаг, да как подскочил к двери, надавил плечом, она так и распахнулась настежь. Мы Гошу за грудки выволокли из туалета. Заломили ему клешни так, что взвыл гнус, и выкинули из самолета прямо в
«воронок». Пинками вбили гада. Ох, и материл он нас. Так кучеряво никто не брызгал на милицию, как тот недоносок.
        - Давно это было? - перебил Бойко.
        - Лет пять назад.
        - А что, кроме Гоши, никто не пытался бежать из Тиличиков?
        - Сколько хочешь! На судах, лодках, даже на нартах, оленьих упряжках, но никто не додумался бежать на самолете. Гоша был первым.
        - Куда бы он делся в Петропавловске? Там его без документов вмиг схватил бы пограничный патруль. Быстро выбили б из него, кто он такой и откуда взялся?
        - Не переоценивай. Гоша, конечно, не бежал вслепую. Где-то его ждали. Понятно, не с пустыми руками. У них повсюду есть свои корефаны, тем более в Питере, - вздохнул Рогачев.
        - А кто он есть этот Гоша?
        - Вор и фартует давно. Из-за него, знаешь, сколько наших мужиков выкинули с работы? А скольких понизили в звании? А главное - убивал Корнеев наших ребят. Да что там базарить! Вот получим его уголовное дело, там - обо всем. Начальник Тиличикской зоны сам себе не верит от счастья, что избавился от Гоши и теперь доработает до пенсии. Мне советовал не спускать глаз с козла! - сморщился Рогачев.
        - Куда ж его устроим? Ведь и жилье, и работу ему теперь подай. А что он умеет? - поскреб в задумчивости затылок Петр и добавил, - надо глянуть на него. Может, что-то слепим? Ну, коли не получится, отправим обратно в зону. Он это тоже должен понять.
        А через три дня Гошу Корнеева доставил из Тили- чик в Усть-Большерецк почтовый самолет.
        Скинув мешки с газетами и журналами, письма и посылки, командир экипажа спрыгнул вниз, подошел к Рогачеву.
        - Стас, забери к себе отморозка. Привезли какого-то идиота. Велели его тебе с рук на руки передать. Для чего он, ума не приложу. Вот его бумаги. Забирай вместе с ним, - махнул штурману.
        Тот оглянулся и пропустил к двери серого мужика с красным лицом, седыми волосами. Он запахивал телогрейку, но холодный ветер снова раздувал, шарил за пазухой. Человек глянул вперед, увидел милицию, встречавшую его, и с тоской оглянулся на самолет.
        - Иди, не мешкай! Нам вылетать пора! - услышал слова штурмана и сошел по трапу прямо к двоим оперативникам, терпеливо ожидавшим внизу.
        Гоша встал напротив, покорно опустил голову, ждал, когда ему нацепят браслетки, но ни у кого не увидев наручников, опустил руки в карманы, влезвмашину, отметив молча, что и здесь нет решеток.
        Конечно, Гоша приметил, его прибытие поперек горла милиции. Да и ему менты - не в радость, но как бы там ни было, приходится терпеть друг друга. На сколько хватит этого терпения, не знал никто.
        Гоша смотрел на дорогу из аэропорта, ведущую в поселок, и все думал, куда его отвезут менты: в милицию или сразу в какую-нибудь хибару, где предстоит прожить пять лет полуволн, а потом… Но до этого «потом» сколько придется промучиться? А может, повезет? Гоша увидел реку, и шальная мысль о побеге снова обожгла душу. Человек глянул на встречавших его ментов, они тихо переговаривались о чем-то своем.
        Вскоре машина затормозила у здания милиции.
        - Выходи! - открыл дверцу перед Корнеевым оперативник и побрел следом за Гошей. Тот шел спотыкаясь.
        - Давайте его ко мне, поговорим, а уж потом отвезете определяться, - предложил Рогачев, пропустив Гошу вперед.
        Недавний зэк неуверенно переступил порог кабинета, огляделся по сторонам.
        - Давайте сюда, - указал Станислав на стул напротив. - Вы имеете представление о поселении? - спросил Гошу.
        Тот отрицательно качнул головой.
        - Что умеете делать?
        - Фартовать, - ответил, не сморгнув.
        - Я спрашиваю о рабочих профессиях. Ну, куда мне вас приткнуть, чтоб сами себе на жизнь зарабатывали? - спросил Рогачев.
        - А черт меня знает. Я много чего умею, но о том лучше смолчу. Вы меня отпустите - без куска хлеба не останусь. Еще и вам навар принесу.
        - Вот уж и не знал, что кормильца получили. Надо ж как повезло! - рассмеялся Рогачев и сказал, посерьезнев: - С прошлым завязать придется. Навсегда. Здесь никто не ворует друг у друга. С самого начала так повелось. Даже дома не закрывают. Если украдете, а в поселке все друг друга знают, подозревать будут только Вас, больше некого. И если мы не успеем, убьют за воровство. Если живым отнимем - в зону вернем. Заранее давайте договоримся: вдруг не сможете сдержаться от воровства, скажите сразу. Тогда первым же рейсом возвращаем в Тиличики, чтобы время не тянуть. Завтра два рейса ожидаем, на любом отправлю Вас.
        - Самому добровольно на зону вернуться? Или я похож на отморозка? - удивился Гоша.
        - Тогда выбора нет, придется забыть о воровстве!
        - А как дышать? Вот я должен где-то жить, что- то жрать. Где «бабки» возьму на все? - уставился Гоша на Рогачева.
        - Насчет жилья и еды все устроим. Жить станете в комнате, вернее, в квартире. Конечно, не ахти что, но на первый случай сгодится. Посмотрим, как себя проявите, а уж потом определимся окончательно. Договорились?
        - О чем? Вы меня определите, а уж потом спрашивайте! - прислушался к урчавшему животу. Оно и не мудрено, ведь завтракал в зоне в семь утра. Теперь уж на вторую половину дня давно перевалило, а в кабинете начальника милиции жратвой и не пахло, лишь пепельница с окурками на столе.
        - Вы получили в зоне расчет? - спросил Рогачев.
        - Да разве то «бабки»? Пыль единая. С таким наваром ни в кабак, ни к бабам не нарисуешься!
        - О кабаках забыть придется. Нет у нас в поселке ресторанов. Ни одного. Единственная на всех столовая. Дело в том, что одиночек у нас мало, да и те предпочитают готовить дома. Семейным и вовсе не до ресторанов. Все работают, копейка каждому дается трудно. Пропивать никто не хочет.
        - А если готовить не умею, как быть?
        - Научитесь. Невелика мудрость, - успокоил Рогачев поселенца. Сказал, что Гоша до весны будет работать водовозом. Помимо оклада, в частном секторе станет получать за подвоз воды наличными. Пусть небольшие деньги, но на еду хватит. Весной, когда вода пойдет по трубам во все дома, Гоше предложат другую работу. Ну, а пока надо прижиться, оглядеться. Трех дней хватит на все и про все, а дальше надо выходить на работу.
        - А где моя хаза? - спросил поселенец.
        Уже через полчаса Гоша сидел в своей квартире. Другой человек, может быть, обиделся бы, но не Гоша. Когда оперативник подвел его к бараку, разделенному на три квартиры, Корнеев вмиг ожил:
        - Знать, ни один дышать стану, - вошел в дверь, указанную оперативником, и оказался в коридоре.
        Тут и дрова сложены аккуратно, и дверь в квартиру оббита войлоком. Открыл ее, шагнул в прихожую, служившую и кухней. Небольшая она, но здесь разместились печка и лавка для ведер с водой, умывальник и стол, шкафчик для посуды.
        Гоша прошел в комнату. Старая железная кровать с жидким матрацем и подушкой накрыта выцветшим ватным одеялом. Рядом одинокая табуретка, стол у окна, на стене несколько вешалок мотались на гвоздях. Зато на подоконнике кружки и стаканы, пепельница и чайник.
        - Ну, что? Огляделся? - послышался от двери голос оперативника.
        - А где хозяйка? - озирался Гоша.
        - Чего? Ты уже про бабу вспомнил?
        - Я и не забывал об них! - озорно сверкнул глазами новый поселенец.
        - Только с зоны соскочил, не жравший, а уже про бабу спрашивает. Ты хоть в себя приди! Не то забудешь, что с нею делать надо, - усмехнулся оперативник, протянув Гоше сумку. В ней лежала жареная рыба, с десяток вареных картошек, пачка чая, кулек сахара, буханка хлеба. - Этого тебе на сегодня хватит. Завтра что-нибудь придумаем. Пошли, покажу тебе, где воду брать, ну, и туалет заодно.
        Кстати, там дрова твои, мы с ребятами вчера привезли. Уже готовые, только перенести их нужно в коридор, пока снегом не занесло.
        Гоша вместе с оперативником вышел за порог. Тот показал ему колодец и добавил:
        - Если на мозоли никому давить не будешь, спокойно станешь жить. Людишки наши, поселковые, все на материк смотрят. Только в этом году больше тридцати семей уехало, вернулись в свои родные места: кто - на Украину, кто - в Белоруссию. Ну, а мы всюду дома. Мне еще до пенсии восемь лет тут служить. Глядишь, и ты через годок получишь хорошую квартиру с отоплением, водой, туалетом.
        - А на хрена она мне? - изумился Гоша.
        - Жить будешь по-человечески.
        - Мне на пять лет и эта сгодится. Зачем голову лишними заботами грузить?
        - Э-э, не скажи, Гоша! Человек свое надумает,асудьба ему другое подставит. Так часто случалось здесь, на Северах. И ты заранее не загадывай! Никто не может свою судьбу наперед узнать, - загадочно улыбнулся оперативник Владимир.
        Гоше о многом хотелось расспросить человека, но тот глянул на часы, заспешил уйти, оставив поселенца один на один с самим собой.
        Человек не спеша вернулся в свою квартиру. Затопил печку, поставил чайник и решил умыться. Толькоснял рубашку, услышал шаги за стенкой, понял: кто-то из соседей вернулся с работы.
        Вскоре Гоша услышал кошачье мяуканье и женскийголос:
        - Муська, отвяжись! Я сама еще ни хрена нежрала.Успеешь налопаться, потерпи.
        Вскоре за стенкой послышался звон тарелок, ложек.Вот баба села к столу, отодвинув стул.
        И Гоша сказал:
        - Мадам, может, нам стоит познакомиться?
        Он тут же услышал, как упала на пол, коротко звякнув, ложка или вилка, а испуганный женский голос спросил:
        - Ты кто? Где ты? Откуда взялся, черт тебя подери?
        - Я - сосед! Совсем рядом живу, за стенкой.
        - Фу-у, а я думала, что нечистый объявился у меня! Ну, разве можно так пугать людей? - упрекнула соседка.
        - Я не со зла! Только вот вздумал познакомиться, все ж рядом жить станем, бок о бок. Не грех бы друг дружку по имени звать, - подбирал приличные слова Гоша.
        В ответ услышал:
        - А Вас как зовут?
        - Меня? Гнида! - выпалил лагерную кликуху, ставшую за долгие годы роднее имени, но, вспомнив, что он не на зоне и не с зэком базарит, тут же сказал имя, - Гошей зовут, Георгий, значит. А Вас как?
        - Марина, - сказала тихо, неуверенно.
        - Красивое имя! - нашелся сосед.
        - А Вы кто? Откуда приехали к нам?
        - Из Тиличик, - ответил, не подумав.
        - Так путина давно закончилась.
        - Я - не рыбак! Из зоны вышел, сюда на поселение определили.
        - О, Господи! Только этого нам не хватало, - донеслось испуганное. Соседка замолчала. Ее больше ничего не интересовало. На Гошины вопросы она больше не отвечала, а вскоре и вовсе куда-то ушла, оборвав короткое знакомство.
«Ну, и хрен с тобой!» - подумал Гоша вслед ей. И только сел к столу поужинать, услышал шумок с другой стороны. Поселенец уже не хотел знакомиться, он жадно ел рыбу. Тут же пожалел, что быстро она закончилась. Зато чая в избытке, пей, сколько хочешь. Гоша растягивал удовольствие и слушал, как сосед с другой стороны готовит себе ужин.
        Поселенец сразу понял, что этот сосед - пожилой мужик, холостяк, работает где-то на чистой должности, любит выпить. Тот и впрямь тяжело шаркал ногами по полу, это и выдало его возраст. Сам с собою разговаривал, - такое случается лишь от долгого одиночества. Вернувшись домой, он немного поработал на печатающей машинке, отпивая по глотку из бутылки. Потом он что-то ел из консервных банок, а к ночи, когда за окном совсем стемнело, запел. Поначалу тихо и невнятно, а потом, совсем согревшись, забылся и запел про «Ванино-порт», любимую песню всех зэков Севера.
        Гоша, не выдержав, стал подпевать вначале еле слышно, потом в полный голос.
        Вскоре сосед умолк и спросил самого себя:
        - И кто тут завелся? Ведь я один, но точно слышал другого. Кто-то подвыл. Нет, не померещилось! Вот хренатень! Рядом никого, а скулили вдвоем. Ладно, только подтянул, не потребовал сто граммов! Во, будет хохма: с чертом на брудершафт пить стану! Не-е, пора завязывать, коли глюки начались, - отодвинул бутылку, но не выдержал, - эту прикончуизавяжу! Эй ты, подпевала, вылезай! Давай бухнем!
        - Сейчас, - отозвался Гоша за стеной.
        - Чего? Так ты и вправду здесь? Не примерещился? - протрезвел сосед.
        - Ты двери мне открой. Я тут, за стенкой. В соседстве приморился, - проскулил Гоша, которого припекло одиночество.
        - Входи! - открыл сосед дверь нараспашку и, протянув широкую крепкую ладонь, представился коротко, - Игорь!
        - А я не только тебя наполохал, но и ту соседку,чтослева живет, с другого бока. Она, как узнала, откуда я здесь взялся, мигом с хаты убежала со страха.До сих пор не возникает, - хохотнул Гоша, добавив, - сюда меня прямо с зоны на отдельном самолетедоставили. Вот так-то! Двое мусоров шестерили всю дорогу, чтоб ничего не приключилось. Ссали, что соскочу с высоты, не дождавшись приземления. Но хрен им в зубы, подлым легавым! Такие как я раз в тыщу лет в свет появляются. Не резон раньше времени гробиться. Оно и вывалиться было некуда: внизу снег, тундра и колотун волчий, - а я кайф уважаю, - умолк Гоша, увидев бутылку на столе.
        - Ну, меня ты не достал. Подумал поначалу, будто радио заработало, но вспомнил вовремя, что эту песню там не включат. Про соседство не подумал, твоя комната давно пустовала. А вот соседка у тебя - говно. Я с нею даже не здороваюсь. Она - замужняя, дитя имеет. Ох, и горластый, ночами напролет орет. Я раньше в твоей квартире жил, из-за ребенка сбежал сюда. Спать не давал. Раньше та Маринка вместе с мужем в райкоме комсомола работала. Там они познакомились. Теперь их в отдел соцобеспечения перекинули. Короче, им не хуже и нынче, но как были говном, так и остались такими. Будь путевыми, им давно нормальную квартиру дали бы. Да они и здесь со всеми перегрызлись. Скандальные сволочи, сколько соседей выжили! И ты не выдержишь!
        - Мне деваться некуда. Разве только обратно в зону? Но кому охота? - отмахнулся поселенец, глянув на бутылку водки, стоявшую на столе.
        - А ты сюда, как понимаю, на поселение? Надолго ли? - спросил Игорь.
        - На пять лет. Уже и работу подобрали. Для начала водовозом, на лето обещали другую «пахоту» сыскать.
        - Значит, ассенизатором, - хмыкнул Игорь Бондарев. - Из своих никого не уговорили. Хоть и зарплата там хорошая, а в поселке полно безработных, на это место у тебя не будет конкурентов.
        - И меня не сфалуют! Я - не лидер, чтоб за всеми говно чистить!
        - Ты тоже из гордых? Тогда валяй в зону! Нынче любому делу рады, лишь бы оно оплачивалось.
        - А почему в говночисты не идут?
        - Алкашей посылали из вытрезвителя. Те пару сортиров почистят, им заплатят. Они как наберутся, из туалетов на носилках вытаскивали менты. Оно и понятно, там без водки нельзя, задохнуться можно насмерть. Потому платят хорошо, что для здоровья работа вредная. Пока зима стоит - терпеть можно, зато летом спасения нет. Вот и отлавливают первого провинившегося. После такого алкаши не то про водку, о квасе забывают, - нарезал хлеб Бондарев и, положив его на стол, предложил, - давай выпьем, Гоша, чтоб не застрять нам в чужом гальюне. А свой мы как-нибудь почистим по очереди. Ведь сами пользуемся. Теперь и ты подключишься.
        - А те наши соседи чистят за собой? - спросил Гоша.
        - То как же? И меня заставили, хотя я им не пользуюсь неделями. Ну, да все равно достали! - налил в стаканы по половине и, взяв свой, предложил: - За знакомство!