Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Никитин Юрий : " Начало Всех Начал " - читать онлайн

Сохранить .

        Юрий Никитин
        Начало всех начал
        ПРОЧЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!!!
        Понимаю, сам такой, предисловия обычно пропускаем. Вообще-то не зря: автор обычно в чем-то оправдывается и вдобавок старается заранее объяснить тупому читателю, как понимать написанное. А если пишет не автор, то какой-нибудь умничающий дурак в предисловии к детективу обязательно расскажет, кто убийца, кто украл и чем закончится книга, да и любое произведение ухитрится сделать невозможным для чтения.
        Здесь же пишу я, Никитин, и кто не прочтет, начнет задавать много лишних вопросов и будет выглядеть откровенным дураком. Так что, советую, прочтите прямо щас.
        Очень у многих возникнет вопрос: а почему автор взял какого-то жидовского бога и вокруг него закрутил все создание мира? Все-таки житель России, да еще не какой-нибудь там, а великой и славной, идущей от победы к победе, должен, даже непременно обязан, использовать только славянскую мифологию. А еще лучше - великорусскую.
        С удовольствием бы это сделал, но дайте хоть один шанс, как говорил Творец из старого анекдота. Да вот беда: нет даже основы. Есть разрозненные обломки, даже не обломки, а имена, уцелевшие после прихода христианства, что бережно собрало их и записало, иначе бы все сгинуло. Задумай взять даже не великорусскую, а вообще славянскую мифологию, так легче, и то пришлось бы придумывать все заново. Можно, конечно, привычно обвинить сволочное христианство, что стерло с лица земли наше язычество, богатое и красочное, и пытаться восстановить по фрагментикам, но, увы, восстанавливать нечего. «Нетерпимое и злобное к другим верованиям» христианство еще раньше пришло в ту же Грецию, но что-то не стерло эллинские мифы. Такую махину оказалось не в силах даже поцарапать.
        Да и буддизм, индуизм или синтоизм выстояли. Было чему выстоять, хотя христианские миссионеры из кожи вон лезли, лбы расшибали об их твердыни. А вот российские мифы рассыпались при первом же прикосновении. Да не просто христианства, а самой, скажем так это политкорректно, спокойной и миролюбивой его веточки - православия.
        Ну, ладно, славянство оставим, но мы ж европейцы, почему не взять прекрасную и мрачную мифологию викингов, из которой родился сумрачный германский эпос? Она к нам все-таки ближе, чем семитская!
        Для меня лично в скандинавском эпосе есть два огромных минуса. Если сложить их вместе, получается огромный надгробный крест, что закрывает для меня эту мифологию Севера. Первый: интеллектуальный уровень скандинавских богов гораздо ниже, чем у наших пьяненьких дворников, а уровень шуток ниже, чем даже у нашего телевидения. Вспомним, как Локи рассмешил до слез богов, в том числе и женщин, привязав к своим гениталиям бороду козла, а второе… это баранья покорность судьбе. И мудрейший Один, так его называют, и сверхмогучий Тор, и хитроумный Локи, и прекрасная Фрейя, и все остальные с точностью до минуты и до полушага знают, как они погибнут… и даже не пытаются изменить события! Фатум. Судьба. Рок. Мол, ничего не изменишь, я ударю вот так, он меня вот так, я парирую вот таким приемом, но он проведет внезапный удар снизу, который я обязан пропустить, хоть и знаю о нем заранее, после чего, смертельно раненный, отойду на три шага и склею ласты…
        Да что это я про два минуса, это семечки, а вот действительно серьезное! Давайте взглянем, как Начало Начал выглядит «по-скандинавски». Любая мифология, как уже знаете, начинается с Начала Начал, то есть акта творения мира.
        «По-скандинавски» в начале был великан Иоредьмир, первое живое существо. Потом появилась корова Аудхуибла. Из ее вымени хлынули четыре молочных потока, которыми поила Иоредьмира. Тот так напился, что его прошиб пот, а от пота под одной рукой в волосатых и вонючих подмышках родился сын, под другой - волосатая и вонючая дочь.
        Корова облизала пот, из-под языка выскочил детеныш Бури, который тут же сам от себя родил сына Бьора. Сынок не стал рожать сам от себя, а революционно взял женщину, от которой и родил трех сыновей: Водана, Хьонира и Локи. Они убили великана, из его ран хлынули кровавые реки, в которых сгинули все рожденные им великаны. Победители сбросили труп великана в бездну, образовав таким образом мир: из мяса получилась земля, из крови - море и реки, из костей - горы, из зубов - камни, из волос - деревья икусты, из черепа - небесный свод, из мозгов - облака, из бровей - вал против бушующих вод моря…
        Человека же вытесали из дерева. Фиг его знает, зачем. Просто так, взяли и вытесали.
        Конечно, скандинавские саги очень популярны в простом и даже очень простом народе, в смысле - народах. Взгляните на чаты и форумы: каждый третий придурок - Локи, Lokyили Loki. Там же полно всяких одинов, бальдров, торов, зигфридов и нибелунгов. Эти примитивные боги и герои просты и понятны подростку, а человечество, увы, в массе своей все еще подросток и хохочет над шуточками с телеэкрана!
        Но мы-то, кто уже повзрослел, понимаем, что драчливое детство когда-то кончается, а вместе с ним уходят и драчливые герои. Нас, повзрослевших, мало, но понятно же, что будет все больше и больше. Повзрослевших вне зависимости от возраста: человечество взрослеет, увы или ура, кому как, но взрослеет.
        Ладно, оставим скандинаво-германцев, но почему, в конце концов, не прекрасные и светлые эллинские мифы? К тому же эллины тоже европейцы, а не какие-то там индусы или китайцы с их непонятностями.
        Вот здесь вроде бы позиция автора странновата, все-таки вон какие прекрасные мраморные статуи Аполлона, Посейдона, Зевса, Афродиты… Величественные, благородные, пластичные, в красивых позах… Ну, если на уровне статуй, глыбже не копать, то да, согласен, прекрасные. Фигуры в смысле. О том, какие это были сволочи, знают те, кто прочел мифы хотя бы в школьном изложении. Красавцы-злодеи. И редкостные скоты.
        Чтобы не голословить, посмотрим, просто посмотрим, как выглядит Начало Начал по-эллински. В начале был Хаос, он породил Ночь и Мрак, от кровосмешения этих брата и сестры родилась Гея. Гея родила Урана, он поимел ее, свою маму, в результате родилось двенадцать богов старшего поколения, титанов. Шесть братьев, шесть сестер. Младшенький Крон подкрался к отцу и острым серпом по этому самому месту… представили? Правда, классное ощущение?.. Оскопил родителя, после чего захватил власть.
        Женившись на родной сестре, он всех рожденных детей проглатывал, опасаясь, что к нему тоже подкрадутся с чем- нибудь острым. Жена сумела обмануть мужа, подсунув вместо ребенка камень. Крон проглотил валун, такой был умный, а сынок вырос, его назвали Зевсом, силой сверг отца и заточил его вместе с дядями в тартар (хотелось бы убить и окончательно решить проблему, но, увы, они ж бессмертные), а сам воссел на троне, установив его на Олимпе.
        Словом, в «прекрасной эллинской мифологии» наш мир возникает в результате сплошного кровосмешения всех со всеми, где все боги - подлые твари: лгут, предают, отцы калечат детей, а дети - родителей, где даже лучший из лучших, победивший всех-всех и благополучно правящий миром - Зевс, как себя ведет?
        Наш водопроводчик дядя Вася с бабами развлекается на всю катушку, и ему можно, как говорится, «все», а вот Билл Клинтон самую малость зашел дальше дозволенного и в результате народного возмущения чуть не полетел с президентского кресла. Что позволено дяде Васе, не позволено президенту, и уж никак не позволено богу! Но когда я вспоминаю прочитанное в детстве, вижу, что дядя Вася сгорел бы со стыда за такого бога. Зевс к Данае заглядывал через дырку в крыше и мастурбировал, заливая ее «золотымдождем», как изящно выражаются греки, к маме Геракла пробрался в отсутствие мужа, приняв его облик, Леду подстерег в виде лебедя, Европу поимел в облике быка… Кстати, настоящих быков, коров и всякий прочий рогатый и безрогий скот, а также лебедей, рыб, тритонов, крокодилов, он вязал, по терминологии кинологов, так же спокойно, каки людей, не видя различия! Когда в облике человека, когда в облике животного, какая ему разница?
        Да плюс Зевс держал возле себя «любимца» Ганимеда, так любители эллинизма стыдливо именуют в литературе педерастов. А саму педерастию изысканно называют «греческой любовью». Другие боги тоже не отставали в неразборчивом сластолюбии, и термин «греческая любовь» появился еще из-за таких вот особенностей эллинской мифологии.
        Остальные боги из его сонма не лучше: его брат в виде коня изнасиловал Медузу, в результате чего родился Пегас, Аполлон имел стыд, как говаривали наши деды, даже с птицами… короче, эллинские боги, это не только: вот та статуя - Аполлон, а вон та - Зевс!
        Прекрасная Афродита, которая родилась, как все знают, «из пены», но мало кто помнит, что это отец Зевса серпом отрезал гениталии собственного отца, чтобы тот после него больше никого не рожал, и швырнул в море. Вылились тонны белоснежной спермы, и вот из нее родилась Афродита, конечно же, богиня любви и совокуплений, раз из такогоматериала.
        Бог-кузнец Гефест пытался изнасиловать Афину, но в борьбе выбрызнул сперму ей на задницу. Афина выдрала у него из бороды клок, брезгливо вытерла голую… ага, ногу и бросила испачканные волосы на землю, а та, будучи сплошным влагалищем, не зря же бесконечно рожает травы, деревья, родила из полученного материала волосатых и змееногих гигантов.
        Знаете, я не ханжа и не скажу, что мне глубоко противна эллинская версия сотворения мира, где мир возникает в результате кровосмешения, но брать ТАКОЕ за основу… Даи само человечество в эллинском варианте сотворено хрен знает зачем, для какой-то забавы. Как, впрочем, и во всех мифологиях, кроме…
        Словом, я хоть и был влюблен в «прекрасные эллинские мифы», но даже в детстве от таких богов и такой морали все же не по себе. Ближе были рыцари с их суровым благородством и верностью то долгу, то королю, то прекрасным дамам. Не скоро пришло понимание, что это производное совсем от других мифов. Дальних. Не европейских.
        Словом, эллинские мифы, как и скандинавские, создавали творцы в драчливо-пубертанском периоде. Взрослость, как было замечено, наступает, когда при взгляде на красивую женщину могут приходить еще и умные мысли. Так вот в эллинских мифах при взгляде на женщин у всех приходят только одни мысли, очень подростковые. А также при взгляде на коров, коз, ослиц, кобыл, гусей, собак…
        Как уже говорил выше, скандинавские боги ведут себя хуже, чем пьяные вдупель грузчики. Их уровень запросов тот же: ужраться вусмерть и постараться поиметь жену соседа. Шуточки Локи могут рассмешить только полного дебила, но скандинавские боги от них в восторге.
        Богатый пантеон индуизма и китайской мифологии тоже озабочен борьбой за власть, за возможность поиметь чужую жену, а в идеале - всех баб в округе.
        Всякие мифологии майя, ацтеков, австралоидов и прочих экзотов даже рассматривать неловко. Их культура такого же уровня, как и плесень в пробирке, что тоже - культура.
        Еще одна крамольная вещь, хотя когда это я говорил некрамольные: сейчас абсолютное засилье в литературе и кино именно языческих богов вызвано все теми же обстоятельствами, что и общее снижение интеллектуального уровня общества. Литература ориентируется на среднего человека, а средний - это все ниже и ниже, это закон. Языческих богов легко понять, отобразить, им можно сочувствовать или негодовать, они могут быть плохими и хорошими, в чем-то люди могут с легкостью чувствовать свое превосходство над богами, и даже время от времени их герои побивают этих богов в кино и книгах.
        Потому простенькие люди тысячи лет создавали простеньких богов, пусть даже наделенных мощью Зевса или мышцами Тора. До осознания Единого и Незримого нужно было еще взрослеть и взрослеть. Вот и наши писатели - я имею в виду вообще писателей, а не только российских - все еще на том уровне развития… ну вы поняли меня, гада подколодного.
        Так что я, как старейший из российских писателей, кто еще работает активно, уже дорос до попыток говорить о более сложном для понимания простого человека образа. И простого писателя. Ну да, я хоть и гад, но все равно в белом и весь из себя.
        Поясняю на пальцах: в детстве и начальной молодости все мы - язычники. Вне зависимости от цвета кожи, языка и места обитания на планете. А потом все, подобно князю Владимиру, уже сознательно выбираем себе веру. Все, я имею в виду тех, кто продолжает взрослеть. Основная масса людей даже не окукливается, всю жизнь счастливо и бездумно передвигается по зеленым листьям, жрет от пуза, сидит перед жвачником, болеет за любимую команду и читает в Инете сплетни о звездах шоу-бизнеса.
        Но даже те, кто сумел дожить до момента превращения в имаго, выбирают разные пути. Большинство и там ищут то, что легче. Так и Владимир, хоть выбрал более высокую веру, чем язычество, но и в ней отыскал ту ветвь, где меньше всего к себе требований.
        Так что все мы - евреи. Хочется это кому-то очень или не хочется вовсе (в том числе и самим евреям, среди них говна ой-ой-ой), но это так. И вовсе не потому, что по Библии - все люди от Адама, это оставим людям глубоко религиозным, но, как бы ни изворачивались даже самые нерелигиозные, ни говорили о древней культуре Индии или Китая, озагадочной восточной философии, скажем честно: вся наша культура, вся цивилизация, вся мораль и все мировоззрение идет от тех первых слов: «В Начале было Слово…», от первой заповеди Адама, четырех заповедей Ноя, плюс десяти заповедей Моисея, плюс добавочных заповедей Иисуса и упорядоченных правил жизни от отцов Церкви, что окончательно выстроили фундамент нового общества.
        Так что когда кто-то говорит о прекрасности эллинских мифов, скандинавского эпоса или славянской мифологии, тот либо не в курсе, либо еще не вышел из детски-драчливого возраста, когда гораздо важнее, у кого мускулы толще.
        Признаюсь, когда «Боинги» протаранили две башни в забугорье, я ощутил всплеск кровожадной радости: так им, гадам, и надо! Но это первый импульс, затем же всплыло трезвое: но ведь это удар и по нам, по России, ибо та часть суши, где рухнули эти башни, и те человечки, которых засыпало обломками, - тоже Россия.
        Пусть даже в том, что русские переселенцы туда ехали миллионами еще при царе, едут и сейчас, уже меньше, но зато - самые квалифицированные. Как и из Германии, Франции, Нидерландов… Так что США сейчас - это и Германия, и Франция, и Швеция, и все наиболее продвинутое в нашем христианском мире. Если принять эту реальность, то снимается противоречие, что, дескать, мы здесь замечательные в любом случае, потому что мы, а они там все гады, потому что они - не мы. Увы, там тоже мы. Просто на том клочке России, который зовется иначе, в данный момент больше возможностей совершенствоваться, чем здесь. Не все пользуются, но это другой вопрос. Потому ту часть нашего миранужно беречь так же, как эту, на которой живем.
        То же и с выбором исходной точки для сотворения мира. Когда в качестве эталона нашести - балалайка, ряженые и дурацкие частушки, зачастую - похабные, то как-то неловко с такими нашими. Да и чтобы ходить на эти концерты, нужен дресс-код: тужурка, кирзовые сапоги с налипшим на подошвы говном, самокрутка, умение время от времени хлопать себя по коленям и выкрикивать «ядрена вошь!». Потихоньку отступаю к тем нашим, где «Пиковая Дама» и «Лебединое озеро», а там в одном ряду «Аида», «Жизель», «Отелло», тоже - наши.
        Хотим или не хотим, но мы все - продукт книги, что начинается словами «В Начале было Слово…». Те мифы, где Вселенная возникала из чудовищного кровосмешения, а боги только и делали, что интриговали, воевали, подличали, совокуплялись, - остались пустышками, а эта дала всю современную культуру, науку, литературу, живопись, скульптуру, архитектуру. Вообще подарила миру научный метод познания, и вся современная наука началась в монастырях, где на одном столе лежали рядом Библия и дневник, кудазаносились результаты опытов с горохом или наблюдений за звездами.
        Все это швырнуло христианский мир вперед по пути прогресса, в то время как древние и мудрые, ах как мудрые!.. цивилизации Востока остались там, где и были все века и тысячелетия, и даже сейчас пользуются достижениями науки христианского мира.
        Этот ноутбук, на котором стучу эти строки, этот Интернет, по которому сейчас все написанное одним кликом «сброшу» в издательство, - продукт книги, которая начиналась словами «В Начале было Слово…».
        Часть 1
        АДАМ И ЕВА, ЖИЗНЬ В РАЮ
        Глава 1
        Для осуществления своего замысла Он ужался, оставаясь неизменным и стараясь создать в Себе место, где Его присутствия было бы мало. Это оказалось очень непросто, потому что все стремилось вернуться в первоначальное состояние. Он ужался еще и еще, создавая в Себе место «без Себя», но получилось лишь, где Его присутствие там чуть меньше, чем везде.
        Он продолжал ужиматься еще и еще, наконец создал то, что назвал миром Ацилут. В нем уже чувствовалось Его малое присутствие, и Он, не останавливаясь, укрыл этот мир плотными оболочками, защищая от Себя. Осталась самая сложная часть работы, и Он сразу же сделал еще несколько жестоких ужатий уже в самом Ацилуте, и появилось то самое желанное простое и примитивное, ниже которого уже нельзя ступить: грубый материальный мир!
        Конечно, даже в этом мире из натурального вещества, Он назвал его Асией, осталось Его присутствие, но такой незначительной частью можно пренебречь, в остальном этот мир как бы сам по себе…
        Дальше было самое трудное: сжатый до предела мир Асии особенно мощно стремится вернуться в первоначальное состояние и снова раствориться в Нем. Пришлось установить мощнейшие клипоты, задача которых удерживать материальный мир в новосозданном состоянии. Эти оболочки экранируют Асию и заслоняют от Него, им требуются огромные силы для сжатия, и Он то и дело проверял и усиливал их, спасая материальный мир от разрушения и растворения сперва в духовном мире Ацилута, а потом все образование - в Нем. Наконец ощутил, что эта странная структура достаточно устойчива для выполнения Его задачи и продержится нужный срок. Должна продержаться.
        Остальное было проще некуда: создал пространство, время, материю, указал, как взаимодействовать и по каким законам, прошел в намеченную точку и сказал:
        - Да будет Свет!
        Мир Асии озарился дивным огнем, однако Он тут же убрал его всюду, оставив только на этом клочке материального мира. Отныне свет, сказал Он себе, будет всегда в начале всего: свет духа, свет понимания, свет Цели. Да, Его сподвигла на это вот творение важная Цель, а не причина, и что отныне существование и развитие не в том, что какие-то причины будут подталкивать Его действия, а то и руководить ими, а только Цель, тянущая все-все за собой.
        - Да будет свет всегда, - повторил Он, - и да будет он вначале…
        И Он торопливо создавал, творил, стараясь не упустить этот дивный момент взлета и вдохновения, когда решения приходят сразу готовые, чистые, правильные, а не вымучиваешь в долгих раздумьях.
        Его мысли, страстные и огненные, быстро обретали зримые очертания и носились над новосозданным миром, взмывали ввысь, проскакивали сквозь горы и опускались в бездны, а Он с интересом смотрел на них, удивляясь, как в этом мире, где Его воли так мало, даже Его мысли становятся зримыми, хоть и невещественными.
        Они носились, сшибались друг с другом, одни вырастали, могучие и властные, другие умалялись, малые и робкие, и вскоре Он с интересом заметил, что у всех есть отличия, их можно даже разделить на старших и младших… даже старших, средних и младших. И если младшие просто обычные, серые, то старших в их мощи можно назвать сверх- или архимыслями, сверхобразами, ибо каждая из них является носителем какой-то сильной идеи.
        - Ангелы и архангелы, - произнес Он с интересом. - Да будет так.
        Он творил мир быстро, широкими мазками, не вдаваясь в мелочи, а сразу указав, как чему быть, чтобы все работало во взаимосвязи и не требовало его внимания.
        Последним актом создал то, что назвал жизнью, самое сложное и многообещающее, проверил и сказал «хорошо», все работает, все получается, можно приступить к самому сложному и рискованному…
        Мысли клубились, сшибались, метались, как вспугнутые мухи, зачем Он их только выпустил, какой-то болезненный интерес, вообще какой-то сумбур, слишком многие вопят, что Он не так поступает с этим миром, что все неправильно, все не так…
        - Тихо! - гаркнул Он. - А как?.. Что вы все… Ну так идите и посмотрите на этот мир! И укажите Мне, тупому и неразумному, как надо! Как правильно! Идите на землю, вы даже не поняли, что Я задумал и чего жду!
        Огненные мысли-ангелы вылетели, как стрелы, задрожали жаркими огоньками на расстоянии и моментально исчезли, для них нет расстояний, как нет и препятствий. Он удивился, не думал, что их так много, но одновременно ощутил некоторое облегчение. Да что там некоторое, сразу стало легче, понятнее, вернулась уверенность в своей правоте.
        Посмотрите на этот удивительный мир. А потом и беритесь подсказывать…
        Он некоторое время напряженно размышлял о великой Цели и способах ее достижения, все очень непросто даже для Него, такой сверхзадачи Он никогда еще не ставил…
        И не заметил, как ангелы начали возвращаться, снова носились вокруг и мешали идеями, советами, планами, предположениями и вариантами развития этого странного и удивительного мира.
        Он отмахивался, напряженно размышляя над завершающим актом творения, а мир стремительно и очень пластично менялся, перетекал из формы в форму, подстраиваясь под то, что Он хотел увидеть.
        Ангелы мелькали, как огненные мухи, жужжали и докучали, некоторые вырастали до размеров пламенных гор, их голос становился слышен даже в материальном плане.
        - Ты сотворил прекрасный мир, - произнес ангел, которого он назвал бы голосом милосердия, - так заверши же то, что Ты задумал! Создай человека, он будет творить милосердие в нем.
        - Что? - вскричал постоянно соперничающий с ним ангел правды. - Да он все загадит ложью, преступлениями и разрушениями! Животное, наделенное душой, хуже, чем просто животное!
        - Все-таки сотвори, - настаивал ангел справедливости, - он еще больше украсит созданный Тобой мир добрыми делами.
        - Недобрыми, - возразил ангел мира и доброты, - он наполнит этот мир враждой и завистью!
        Он выслушал всех, покачал головой и сам только сейчас отметил, что у Него появилось почти материальное тело, а в нем голова, то есть Он в задумчивости о Главном уже принял облик одного из собственных творений в этом материальном мире.
        - Вы все правы, - ответил Он и прислушался с интересом, как звучит Его голос в этом мире, как мысли передаются здесь звуками, запахами, жестами и еще множеством способов. - Но Я добр, как это будет называться здесь, терпелив и даже долготерпелив. Человек будет полон недостатков, этого не избежать, но все же его создам.
        - Зачем? - спросил один из блистающих ангелов. - А если он отвергнет Тебя?
        - У Меня есть надежда, - ответил Он.
        - Не мало ли для Всемогущего жить одной надеждой?
        - В этом случае, - ответил Он, - не мало. Итак, давай записывай: «Сотворим человека…»
        Ангел прервал:
        - Прости, Господи, но творишь Ты один. Ты властелин всего, зачем даешь возможность впасть в ошибку и полагать, что человека создавал не Ты один, а несколько богов?
        Он небрежно отмахнулся.
        - Пиши, как я сказал. Кто захочет истолковать иначе, тот и самую ясную форму сумеет исказить, переврать, найти другой смысл. А во множественном числе потому… да, потому что это тоже урок. Важные люди будут считать лишним советоваться с нижестоящими. Пусть увидят, что сам Всевышний, создавший все миры, и то совещался с ангелами, прежде чем сотворить даже такую малость, как человек.
        Ангел, которого Творец уже назвал для себя Люцифером за его неистовый блеск и желание быть самым ярким, вслушивался в слова и мысли Творца, которые тот раскрывал перед ними, с жадным любопытством, что понравилось Создателю.
        - Это и будет венцом? - переспросил он. - Но хорошо ли?
        - Хорошо, - ответил Творец. - Думаю, что будет хорошо.
        - Но это неправильно, - возразил Люцифер.
        Другие ангелы молчали, но Творец видел, что все на стороне Люцифера. Бурное неприятие вызвала сама идея наделить последнее существо, которое готовился создать Творец, свободой воли.
        Люцифер сказал настойчиво:
        - Ты - Творец, все в Твоей воле. Ты поступаешь всегда правильно. Потому это будет не только очень опасное свойство, но и вообще лишнее и безрассудное! Если Ты говоришь: Я хочу, чтобы ты делал вот это, а человек вправе решать - делать или нет, то это не просто нехорошо, это… это преступно!
        Один из ангелов пробормотал:
        - Как можно колебаться и раздумывать: выполнять или нет приказание самого Творца?
        Он слушал их невнимательно, хотя все же слушал. Все они, конечно же, правы. Когда Он творил небо и землю, солнце и звезды, даже рыб, слонов и коров - никто не сказал ни слова. Но все начали бурно протестовать, когда речь зашла о последнем завершающем штрихе, создании человека.
        Это существо по Его задумке должно обладать тем, что отличает от всех животных, - свободой воли. Ангелам понять такое трудно, они сами не обладают такой свободой. Ипотому их попросту ужасает, что кто-то может не подчиниться Творцу, думать и поступать не так, как тот задумал.
        Мысли выглядели дикими и пресными в сравнении с тем взлетом, что Он испытывал при акте творения Вселенной, Он отмахивался, это же понятно, что недостает именно завершающего акта, ради которого все и делалось, но… Он сам ощутил страх, что задуманное может не получиться, ибо слишком невесома грань, по которой надо пройти…
        - Что нужно еще? - спрашивал Он себя, стараясь не выпустить ту сверхценную мысль, что возникла, дразнит и вот-вот исчезнет. - Так… реальная плоть этого мира…
        Моментально перед ним собрался из множества пылинок плотный ком, травинки прогнулись под ним, насекомые прыснули в стороны.
        - Да будет… человек!
        Ком превратился в фигуру животного, подобных Он творил великое множество, затем поднялся и побрел в заросли сада. Двигался он на четвереньках, как и все животные, но Творец строго взглянул ему вслед, человек поднялся на задние лапы, пошатнулся, но дальше пошел уже на задних конечностях.
        - Да будет его имя… - проговорил Он задумчиво. Ликующая мысль еще плясала и ликовала, что все получилось, это Его высший миг взлета, как все удачно, но другая мысль тревожно кричала, что радоваться еще рано, слишком дерзкая идея подвигла на такое и невероятная задумка может провалиться. - Нет, пусть сам себя назовет. И да опустится на его плечи вся тяжесть Великой Задачи, и да пройдет он в одиночку к Великой Цели…
        Один из ангелов спросил удивленно:
        - Только один человек? В то время как других существ ты творил тысячами и миллионами? Господь, только повели, мы наготовим целую гору глины! И лепить будем, уже понятно, как надо.
        Он покачал головой.
        - Одного довольно.
        - Да это нетрудно, - сказал ангел убеждающе. - Мы можем сделать еще хоть сотню!
        Он кивнул.
        - Да, когда уже сделано, всяк видит, что это легко. Я же говорю, делать легко, трудно придумать… Нет, пусть останется один. Это да послужит указанием, что всякий, кто губит хотя бы одного человека, разрушает целый мир. А кто спасает одного, спасает целый мир. Не может один человек возгордиться перед другим человеком, говоря: мой род знатнее твоего рода! Каждому человеку следует помнить, что для него и под его ответственность сотворен мир.
        Ангел сказал с почтительным ужасом:
        - Как Ты заглядываешь далеко!
        Ангел, самый блистающий из всех, опустился с Творцом рядом, он постоянно менял форму, завороженный возможностями этого странного материального мира, не в состоянии выбрать лучшее, уменьшался и увеличивался, превращаясь из огненного шара в деревья, животных и даже насекомых.
        Творец посматривал с улыбкой, ангелы в замешательстве, перебирают все варианты, это и есть лучшая похвала Его задумке, хотя никто из них не знает всей ее глубины.
        - Неисповедимы пути Твои, Творец, - сказал ангел с жаром, это он тоже взял из материального мира, и хотя говорил с Творцом, привычно сливаясь с Ним, но теперь одновременно звучали голоса и этого мира, - и да будет на все воля Твоя!
        - Осваиваешься?
        - Да, этот мир изумительный!
        - Да, этот получился.
        Ангел спросил быстро:
        - Были и другие?
        Он отстранился, приняв облик могучего быка из чистого золота. На миг выросли крылья, огромные, похожие на стрекозьи, потом поменял на птичьи, тоже из золота, сверкающие и сияющие неземным блеском, и сложил на спине, успев полюбоваться их совершенством.
        Творец не стал поправлять, что если уж крылья такому существу, то лучше взять за пример летучую мышь или дракона, вон один пролетел в небе, но смолчал, Он и раньше редко поправлял свои неточные мысли, предпочитая создавать новые, более совершенные и точные.
        - Были, - ответил Он без охоты. - Шедевры так просто не создаются… Шедевр всегда лишь верхний камень на вершине пирамиды, погребенной в песке…
        Ангел помолчал, трудно представить, сколько миров Творец создал и разрушил, пока не сказал:
        - Хорошо! - затем заметил осторожно: - Мир великолепен, мы все в восторге, только я заметил, что Ты над созданием этого… гм… человека потрудился почти столько, сколько над созданием всех живых существ в этом мире, вместе взятых!
        - Верно заметил, - сказал Творец одобрительно.
        - Это не случайно? Или Ты устал?
        - И устал, - признался Творец. - Но Я успел создать его до того, как вдохновение иссякло.
        - Но это… получилось?
        - Это, - ответил Творец, - получилось.
        - Таким, - настаивал Люцифер, - каким задумано?
        - Да, - подтвердил Творец, - именно таким. Ну, почти таким.
        Огненный бык неспешно перетек в форму человека, только все так же сверкающего золотом и с крыльями, затем Творец с усмешкой заметил, как ангел к двум понравившимся крыльям добавил еще пару, сверкающих золотом и отражающих свет.
        - Чтобы нам лучше понимать замыслы Твои, - произнес он почтительно, - скажи, каким Ты его задумал и что от него ждешь?
        - Я его создал, - ответил Творец медленно и задумчиво, - по Своему образу и подобию.
        Ангел с сомнением взглянул на Творца.
        - По образу и подобию?
        - Да.
        - Господи, прости, но Ты… разве таков? Даже мы, Твои мысли, не знаем, каков Ты!
        - Я не таков, - отрубил Творец нетерпеливо, - но он будет таков. По Своему образу и подобию, это иносказательно, если тебе понятно такое слово. Но этот… человек, да зовется он отныне так, такой же, как и Я… там, глубоко внутри!
        Ангел посмотрел в сторону сада. Деревья стали прозрачными под его взором, он увидел, как и Творец, который всегда и все видит, как человек бродит между деревьями и срывает с них ягоды. Спелые отправляет в рот, незрелые выбрасывает. Через некоторое время незрелые перестал срывать вовсе, а из зрелых выбирал самые крупные и сочные.
        - Он такой, - переспросил ангел с сомнением, - как и Ты?
        - Еще нет, - ответил Творец, - но будет…
        Глава 2
        Он лежал на земле неподвижный, не выпуская из ладоней собранных ягод, и чувствовал, как в нем бушует ураган из нахлынувших странных видений. Их были мириады мириад, он разом все видел, все понимал, душа трепетала и вопила в ужасе, что не вместит все, а потом зрение разом очистилось, и он увидел потрясшую его картину возделанных полей, виноградников с крупными гроздьями, за всем ухаживает множество людей, красивых и мудрых, величественных и гордых, неведомый громкий Голос начал называть имена появлявшихся перед его взором людей, объясняя, что это все его потомки, всем им суждено сыграть свою роль…
        Сердце его дрогнуло, когда увидел смеющегося счастливого младенца, которому, как сказал Голос, суждено прожить всего три дня и умереть. Он напряг все свои силы и спросил беззвучно, как зовут этого ребенка. «Давид, - ответил Голос, - он мог бы стать царем большого и сильного государства…»
        Он взмолился всем своим существом:
        - А не могу ли я отдать ему часть своей жизни?
        После паузы донесся огромный и величественный Голос, заполнивший собой Вселенную и уходящий далеко за ее пределы:
        - Сейчас нет.
        - Почему? - спросил он жалко.
        - Потому, - ответил могучий Голос, и снова ощутилось, что с ним говорит Вселенная на всех языках, доступных скалам, ветру, водам, деревьям и всему живому, - что ты вечен. Бессмертен.
        - Господи, ну сделай так, чтобы я мог поделиться с ним своей жизнью!
        Голос ответил уже тише, в нем почудилось горечь:
        - Боюсь, что у тебя такая возможность будет.
        Когда голова начала кружиться от множества лиц, имен и судеб, он взмолился снова:
        - Но зачем мне все это явлено? Все внутри у меня теперь трепещет!
        - Это хорошо, - ответил могучий Голос. - Потому что от тебя зависит, что с ними будет. Как бы ты ни поступал, ты будешь менять жизнь всех бесчисленных поколений! Помни об этом и поступай достойно. Живи правильно.
        - Что значит… живи?
        - Сейчас узнаешь.
        Ангелы видели, как Творец нагнулся и слегка дунул в ноздри лежащей на земле глиняной кукле. Существо вздрогнуло, зашевелилось, очень медленно подняло набрякшие толстые веки. Глаза взглянули с недоумением. Ангелы переглянулись, сразу поняв, что это существо, названное Творцом человеком, уже забыло, что и зачем ему показано и явлено.
        Человек вздрогнул, ягоды выпали из его ладоней, он растерянно огляделся по сторонам. Вид у него был самый ошарашенный, словно внезапно перенесли из ночи на яркий свет дня да еще из пустыни - в дивный сад.
        - Что Ты с ним сделал? - спросил Люцифер шепотом.
        - Одушевил, - ответил Творец тихо.
        Люцифер протянул с напускным смирением:
        - А-а-а, ну, если так… хотя ничего не понял… Куда нам, простым мыслям, нам не дано понимать Тебя… всего.
        - Всего Себя даже Я не понимаю, - отрубил Творец. - Вас - всех, ибо вы - Мои мысли, Мои чувства, понимаю, как и весь этот мир! Он создан Мною, по Моему плану, по Моим чувствам и мыслям. Понимаю всякую тварь… Вернее, понимал всякую…
        Люцифер насторожился:
        - Всевышний… Твои слова странные тревожат меня. Значит ли это, что Ты с сегодняшнего дня чего-то недопонимаешь?
        - Да.
        Люцифер отшатнулся.
        - Кого?
        Творец указал на человека. Тот с лицом тупого животного сидел на глине, из которой был создан, ковырялся в носу с таким глубокомысленным видом, словно тоже творил мир. Рожа сладострастно перекашивалась, палец вытаскивал медленно и бережливо, зеленую каплю рассматривал с непередаваемым восторгом.
        Рябь пробежала по сверкающему телу Люцифера. Он на какое-то время растекся в приземистое животное, чем-то похожее на черепаху, разве что крылья сохранил, даже потускнел и пошел неопрятной чешуей, а восстановился снова в облике могучего и красивого быка с двумя парами крыльев.
        - Всевышний, - проговорил он смятенно, - Твои слова странные…
        - Я вдохнул в него душу, - прервал Творец.
        - Что?
        - Душу, - повторил Творец. - Так Я назвал этот акт.
        Люцифер посмотрел по сторонам, оглянулся за спину, снова обратил вопрошающий взор на Творца.
        - А что это?
        - Часть Себя, - объяснил Творец. - да, Я никогда этого не делал, но… для великой Цели нужны и непростые решения.
        - Ты что-то задумал еще?
        - Я это «еще» уже начал, - ответил Творец. - Отныне поступки человека непредсказуемы и неясны. Для всех, даже для Меня! Я берусь помогать ему идти по жизни, но он волен поступать по своим прихотям, а Я не волен заглянуть к нему вовнутрь. Я волен его уничтожить, но не волен заставить жить так, как правильным считаю Я.
        Люцифер взглянул на Творца с величайшим изумлением.
        - Да, это Ты говорил… Но, Господи… зачем Тебе это надо?
        - Я же сказал, - ответил Творец, - для великой Цели нужны и нетривиальные решения… Если удастся пройти по тонкой нити, не свалившись в бездну… вернее, провести это существо, то это решит… очень многое решит.
        - Мы тоже Твои создания, - напомнил Люцифер.
        - Но Я создал вас, когда был моложе. Во второй день творения.
        Люцифер вскинул брови:
        - Разве для Творца бывает возраст?
        - Ну, пусть не моложе, а… силы во Мне было больше, чем мудрости. Силы и сейчас не убавилось, но пришли колебания, сомнения, пришло знание, а с ним и разочарования. Нет, Я не то что разочарован в вас, ангелах… совсем нет, однако пробую и другие пути. Пусть они выглядят нелепыми, как создание человека из праха этого мира…
        - Да уж, - сказал Люцифер, - куда больше…
        Творец сдержанно улыбнулся.
        - Это хорошо, - произнес Он, - только очень нелепые решения, нелепые на первый взгляд… да и на второй, могут привести к Цели.
        - Почему так?
        - Все лепые перепробованы.
        Люцифер унесся смотреть мир, а Он некоторое время размышлял. Когда-то, вспомнил, это будет называться «собраться с мыслями». И сейчас, по мысленному усилию, к нему слетелись мириады мириад огненных ангелов, крупных и мелких, тихих и громогласных, покорных и назойливых, послушных и тех, кто стремился перечить и указывать на Его ошибки.
        Врываясь в материальный мир, все становились зримыми, большинство остались бессловесными и безгласными исполнителями, но некоторые, самые противоречивые, вместе с вещественным обликом, пусть и нематериальным, обретали еще большую несговорчивость и упрямство.
        Он оглядел разом всех, снова удивился, что за мир Он создал, сказал громко:
        - Вы все видели, что Я создал… Нет-нет, хватит похвал, Я сам знаю, какой Я замечательный. Я созвал вас для того, чтобы указать на завершающий штрих в создании мира. Человек - самое лучшее, что Я создал! Он и будет венцом творения и властелином всего созданного Мной материального мира, который простирается, как вы знаете, далеко за пределы этой тверди, именуемой землей.
        Он ощутил, как ошарашило это ангелов, уже успевших осмотреть мир, побывавших в глубинах горных пород, рек, океанов и даже внутри живых существ, таких удивительных и сложных для причудливого материального мира.
        Многие переглядывались, переняв эту привычку у живых существ, кое-кто поспешно принимал форму человека, стремясь угодить Творцу, раз уж Он считает это существо самым прекрасным, но все молчали, слишком ошеломленные, и тогда заговорил Люцифер:
        - Всевышний, позволь слово молвить…
        Творец отмахнулся:
        - А когда Я запрещал? Или земной мир подействовал?..
        Люцифер признался:
        - Да, здесь иерархия в стаях, молодой волк всегда ждет позволения старшего… безумно интересный мир! Мы все ошеломлены Твоим размахом и умением… однако…
        - Что?
        Люцифер воскликнул громко:
        - Этот мир слишком прекрасен!
        Множество голосов поддержало Люцифера, все больше ангелов принимало человеческую форму, хотя многие предпочитали гигантские размеры, только часть остались по старинке незримыми.
        - Спасибо, - ответил Творец. - Рад, что это заметно.
        - Однако, - продолжал Люцифер, - я еще понял бы, если бы Ты отдал его нам, ангелам, чистым, прекрасным и беспорочным. Но… человеку?
        Ангелы снова зашумели, это было похоже на шум прибоя, потому что ангелов собралось побольше, чем волн во всех морях. Он покачал головой, все утихли, а Он сказал ясными строгим голосом:
        - Этот мир создан не ради прихоти или любования красотами. Этот райский сад - не сад, а мастерская! Здесь попробую выковать нечто новое и очень нужное. Очень!.. И человек здесь - то зерно, которым я хочу… впрочем, это слишком сложно, чтоб понять… И слишком далеко, чтобы заглядывать даже Мне в самый конец… Я лишь знаю, каким должен быть результат, и к нему буду стремиться. Чтобы все упорядочить и двигаться дальше, нужно… что нужно?.. Ах да, вы сейчас признаете его хозяином этого мира… владыкой всех гор, лесов, рек и живых существ… а потом продумаем, что делать дальше…
        Человек, о котором говорил Творец, находился от них далеко, но для ангелов расстояний не существуют, как и материальных преград, они рассматривали странное существо кто с любопытством, кто доброжелательно, кто с недоверием, а кто и с затаенным недовольством. От него издали веяло сыростью и непрочностью этого мира. Двуногий, даже держится на задних конечностях совсем не так устойчиво, как большинство животных, двигается, будто вот-вот упадет, оглядывается по сторонам глупо и растерянно.
        Высокий крупный ангел, который, глядя на прекрасных птиц, созданных Творцом, принял облик человека с множеством красивых крыльев за спиной, во мгновение ока перенесся к Адаму и, встав перед ним, с достоинством поклонился.
        - Приветствую тебя, владыка земной тверди! - проговорил он звучным сильным голосом, какой слышал у самого человека, только громче и с множеством оттенков. - Царьзверей и птиц, царь земной природы!
        Второй ангел, такой же крупный и величественный и тоже с таким же количеством крыльев, перенесся и встал рядом с первым.
        - Приветствую тебя, - сказал он торжественно, - властелин всего материального мира!
        Да будет имя первого Михаил, сказал Творец мысленно, а второго - Уриил. Мне всех стоит назвать их по именам, все-таки они разные. А назвать человеку придется всех существ на земле, такая демонстрация мощи необходима… даже самому человеку.
        От этой мысли ему стало весело. Он дал имена всем мириадам мириад ангелов раньше, чем третий встал перед Адамом и принес ему формулу покорности и признания его царем и властелином этого мира. По мысленному приказу они все разом, чтобы не затягивать, поклонились человеку, признавая именно его хозяином этого мира, только Люцифер остался в задумчивости, скрестив на груди красиво вылепленные из огня и света мускулистые руки и еще обхватив себя гигантскими крыльями.
        - Что случилось? - спросил Творец настороженно.
        Люцифер медленно улыбнулся, сам наслаждаясь движениями своих лицевых мускулов, своих губ, даже блеснул красиво расположенными зубами из белого пламени.
        - Ты ведь знаешь… Ну как я могу ему поклониться?
        - Что тебе мешает?
        - Ты.
        - Поясни, - потребовал Творец.
        Люцифер снова улыбнулся, Творцу все ясно, но хочет услышать это облеченное в слова, чтобы точнее реагировать, точнее взвесить доводы «за» и «против», и он ответил спокойно и веско:
        - Я понимаю Твою влюбленность в свою работу. Но не уходи от реальности! Я, как и остальные, из огненной породы, если говорить категориями этого мира. А он из простой глины. Как я могу ему поклониться и назвать властелином? Это нарушит Тобой же установленный порядок вещей.
        Гробовое молчание повисло, тяжелое, как преступление. Творец заговорил раздраженно:
        - Никакой порядок не может оставаться неизменным. Когда можно улучшить, надо улучшать. Даже если придется изменить какие-то законы мироздания.
        Люцифер развел крыльями, голос его прозвучал спокойно и мудро, потому что это был голос самого Творца:
        - Разве это улучшение?
        - Да, - бросил Творец резко. - Не в мощи дело… Я в этом творении создал нечто, нечто… пока не могу выразить словами, но Я вкладываю много надежд в это творение.
        Люцифер вперил огненный взор в слабое создание, и голос огненного ангела был холодным, как космос:
        - Да, ему потребуется много надежд. Пока что ничего другого я не зрю. Но кланяться я ему не стану.
        Творец вскипел:
        - Это Я велю!
        Люцифер выпрямился:
        - Ты мне дал еще и достоинство. Или я сам получил его в этом мире? Да, верно, сам. Ты ведь сделал так, что Тебя в этом мире ничтожно мало, и теперь здесь все может совершаться без Твоей прямой воли! Я чувствую, что могу Тебе перечить, потому что не считаю Тебя правым. Ты создал меня лучшим, чем это существо!.. Но я не требую, чтобы он мне кланялся. Сильному лесть не нужна. Если этот человек, как Ты его называешь, чего-то стоит, пусть он это сперва докажет. А червяку меня кланяться не заставишь!
        Творец кивнул, сам наслаждаясь тем, что сумел создать мир, где даже Его мысли овеществились и противоречат Ему так явно. Правда, противоречивые мысли возникали и раньше, они возникают всегда, но в этом мире это особенно зримо и ярко.
        - Вам нужны доказательства, - проговорил Он, - так?
        - Да, - ответил Люцифер твердо.
        Остальные трусливо переглядывались, но было заметно, что Люцифера поддерживают практически все.
        - Хорошо, - сказал Творец, - вон Я сотворил тварей всяких… много, правда?
        - Истинно, Создатель!
        - Дайте им имена, - велел Он, - а то надо же их как-то различать…
        Ангелы зашумели, Он видел, как все тужатся, стараются, прилагают усилия, которых хватило бы, чтобы вскипятить океан, однако новые слова никак не идут, не получаются, у каждого разум прямолинеен и бесхитростен, каждый ангел знает только о своих свойствах, да и то не обо всех…
        - Человек, - позвал Творец, - подойди к нам.
        Ангелы с неудовольствием и сдерживаемым презрением смотрели, как это существо, созданное из грязи, что не умеет даже летать, как никчемные, но красивые птицы, медленно приблизилось и вошло к ним в круг ослепительно-радостного света.
        - Человек, - сказал Творец, - на земле обитают созданные Мною звери, птицы, рыбы и насекомые… Дай им всем названия, ибо мир нужно упорядочивать, а назвать - это уже упорядочивание.
        Все внимание ангелов было на человеке, многие даже зависли в воздухе прямо над его головой, хотя могли бы так же точно наблюдать за ним с другого конца света, однаков этим мире быстро приобретали и его привычки.
        Творец с интересом смотрел на ангелов, на их растущую растерянность: созданный из глины человек тут же, озирая животных, быстро давал им всем имена, моментально сообразуясь с их внешним обликом, так что само имя «лев» означало «царь зверей», «верблюд» - «горбатый», а «кузнечик» - «стрекочущий в траве»…
        Когда он закончил, Творец покосился на притихших ангелов, спросил у человека довольно:
        - Прекрасно, а какое имя у тебя самого?
        Тот переспросил с удивлением:
        - Разве не Ты дашь мне имя?
        - Назови себя сам, - разрешил Всевышний великодушно.
        Ангелы оживились, ожидая, что существо из глины придумает себе самое великое и звучное имя, чтобы поскорее забылось его самое что ни на есть низменное происхождение, однако человек задумался ненадолго и сказал:
        - Я буду зваться Адам, что значит - землянин. Я ведь из земли…
        Ангелы примолкли, Творец сказал довольно:
        - Прекрасное имя. Тебе и многим здесь кажется, что оно мало и уничижительно, на самом деле в нем великий и пока еще скрытый смысл. А Мое имя?
        - Господь, - ответил Адам без раздумий, - так как Ты господин над всеми созданиями. Если позволишь, я так и буду к Тебе обращаться. А также Творец, Создатель, Всевышний…
        - Хорошо.
        Адам тут же добавил:
        - Ты велел мне назвать всех животных по имени, хотя я так и не понял, зачем это. Много Ты натворил, я потрясен! Но для Тебя это, наверное, раз плюнуть. Только каких бы животных я ни рассматривал, ни одно мне как-то не приглянулось…
        - В каком смысле?
        - В пару, - объяснил Адам. - В смысле там самцы и самки. Господь, все звери пришли парами. Я даже знаю, что они выполняют Твой завет насчет плодиться и размножаться. А как буду плодиться и размножаться я? Или мне это пока рано?
        - Нет-нет, - ответил Творец, - как-то Я планировал для тебя иной вариант…
        Адам удивился:
        - Но если я самец, а я вроде он самый, то где самка? Всевышний, я не увидел среди всех созданных Тобой тварей подобной мне. Или я, как царь всех живущих, летающих и ползающих, могу брать себе для совокупления их всех?
        Всевышний сказал поспешно:
        - Нет-нет!.. Мы этим путем не пойдем. Ты получишь свою пару. А пока иди играйся. Нет, играйся - неправильно, иди играй!
        Адам спросил заинтересованно:
        - А что такое правильно, а что неправильно?
        - Это то, - ответил Всевышний, - что отличает тебя от всех животных, птиц, рыб и насекомых.
        - Что?
        - У них нет разницы между «правильно» и «неправильно». У тебя - есть.
        Адам вздохнул.
        - Значит, мне жить труднее?
        - Да, - ответил Всевышний уже нетерпеливо. - Царская ноша тяжела. Зато царь может сделать много…
        - А…
        - Иди! - прервал Всевышний строго.
        В голосе прогремел гром. Адам видел, как задумался Творец, даже обратился в огненное облако, скрывшее Его лик.
        - Пойду, - ответил Адам послушно.
        Из огненного облака прозвучало:
        - Я собирался вести тебя одного… однако, как теперь вижу, зов земли слишком силен. Ему противиться можно, но усилий на это потребуется столько, гм, что, возможно, проще поддаться искушению, чем бороться с ним ежеминутно… Ладно, иди! Я подумаю, как решить твою проблему. Скорее всего, Я создам для тебя подругу. Не сейчас. А теперь обойди хорошенько сад, рассмотри все. Там много для тебя интересного.
        Ангелы зашумели сильнее, начали прикидывать вслух, какая же подруга будет у человека. У всех зверей они разные, олень, к примеру, носит ветвистые рога, а самка оленя всегда безрогая, у пауков самка в десять раз больше самца, петух красивее куриц…
        Адам опустил голову и наконец, исчерпав все уловки остаться, пошел прочь. Люцифер кивнул ему вслед:
        - Надоест он тебе вечными «почему».
        Всевышний пробормотал:
        - Это сейчас. Потом буду отучать его от Своего присутствия. Он должен действовать и принимать решения сам.
        Ангелы толпились, шумели, стараясь предугадать ответ, посыпались предположения, часто совсем уж дикие. Творец слушал, иногда улыбался, иногда хмурился, наконец сердито цыкнул:
        - Тихо!.. Все не то. Несмотря на то что Адам сам попросил дать ему жену, он не будет рад ее созданию. Поняли?
        Ангелы затихли, но Люцифер, самый умный, сказал пораженно:
        - Та-ак… недовольство Адама было бы в сто раз больше, если бы Ты сотворил ее сразу, без предварительной просьбы?
        Творец кивнул.
        - Ну да. А так пусть на себя пеняет.
        Глава 3
        Адам, ошалелый и растерянный, забрел в сад подальше, там огляделся и сел на красивый удобный валун. Сердце колотится, он чувствовал себя совсем не так уверенно, как старался показать. Ангелы остались далеко за спиной, но не покидает ощущение их могущественного присутствия, не сравнимой ни с чем силы и мощи. Камень под ним тут же принял удобную ему форму, Адам перестал ерзать, устраивая задницу, сердце колотится, дыхание спирает в зобу.
        - Не понимаю, - пробормотал он, - не понимаю… Зачем?
        Негромкий голос произнес, как ему показалось, с сочувствием:
        - Зачем что?
        - Зачем я? - ответил Адам. - Зачем этот мир?.. В чем смысл бытия?
        Он поднял голову, перед ним свет, будто щель в иной мир, ангел вровень с деревьями возвышается красивый и величественный, затем уменьшился до размеров человека, оставаясь все тем же блистающим белыми и оранжевыми огнями.
        В голосе ангела прозвучало участие:
        - Адам, тебе ли ломать голову над такими вопросами? Ты что, хочешь сразу превзойти самого Творца? Почему бы тебе не подумать, как лучше следовать Его плану, как лучше служить Ему, выполнять Его волю, Его желания, реализовать Его высокие задумки?
        Адам ответил потрясенно:
        - Его задумки?
        - Ну да. С какой-то целью Он тебя создал?
        - Не знаю…
        - Адам… не знаю, скажет ли тебе кто-то еще, но для тебя создан не только этот сад.
        - А что еще?
        В голосе ангела почудилось раздражение:
        - Весь мир!
        - А что это?
        Ангел ответил еще более раздраженно:
        - Даже я не знаю его пределов.
        Адам сказал убитым голосом:
        - Это слишком много. И… не чересчур ли велика ноша для моих плеч?
        Ангел произнес сурово:
        - Адам, запомни одно из первых правил, оно тебе поможет в жизни: Господь никогда и ни на кого не возлагает ношу больше, чем сможешь вынести.
        - Да? А мне кажется, я под этой ношей рухну.
        Ангел упрекнул так же сурово:
        - Адам, не ропщи на Господа. Не становись похож на Люцифера, что начал вдруг перечить Господу на каждом шагу.
        - Кто такой Люцифер? - спросил Адам заинтересованно.
        - Самый близкий к Творцу, - ответил ангел сумрачно, лицо его на миг скрыла тень. - Он дерзит, спорит, не соглашается. Не будь на него похож, это опасно и… просто нехорошо. Я уже сказал, что Всевышний создал весь мир только для тебя. Но ты создан с пустотой в душе в форме Творца, и ничто не способно заполнить ее, кроме самого Творца. Но он не сможет войти в душу человека без его позволения…
        Адам вскрикнул потрясенно:
        - Как? Всемогущий Творец и… не может?
        - Он может все, - пояснил ангел, - и со всеми, кроме… тебя. Он создал тебя из земли и своего дыхания, в тебе есть Его частица, потому Он не волен с тобой поступать, как с животным, деревом или камнем. У тебя есть собственная воля, как и у самого Создателя, и ты волен как впустить Его в свою душу, так и волен не пускать.
        Адам пробормотал озадаченно:
        - Ну, я бы оказался последним дураком, если бы не захотел пустить Его к себе. Ведь с кем поведешься, от того и наберешься. Если Он хочет общаться со мной, то я тем более… Тебя как зовут? Или дать тебе имя?
        Ангел покачал головой.
        - Творец уже дал мне его. Меня зовут Михаил. Творец не случайно сотворил мир из двух начал: милосердия и справедливости. Когда увидишь этот мир полнее, то, возможно,тебе захочется попробовать что-то еще…
        Адам спросил непонимающе:
        - Что? Что есть еще?
        Михаил ухмыльнулся:
        - Ты все увидишь. Как мне кажется, Он изначально заложил какую-то ловушку. Он хочет, чтобы ты самостоятельно и добровольно избрал Его наставничество и руководство по жизни. Именно самостоятельно! Я сам не понимаю, зачем это надо. Мог бы изначально заложить в тебе некие основы, ну как есть они в гордом льве, прекрасном павлине или хитрой лисе… Однако неисповедимы пути Господа!
        - Это да, - ответил Адам с сердцем. - Не люблю, когда меня что-то заставляют делать.
        Михаил покачал головой, исчез. Адам хотел встать и пойти за ягодами, но опасался, что потеряет важные мысли, что клубятся в голове, их так много, не вмещаются, и он с ужасом понимал, что многие исчезают навсегда, лишая его полного понимания этого мира.
        Он потряс головой, в ноздри лезут плотные запахи благовоний и ароматы кинамона, доносится благоухание цветов, вообще пахнет здесь все, и пахнет мощно.
        Может быть, мелькнула мысль, потому и соображает плохо, что лезут эти запахи? Надо уйти подальше…
        Кусты расступались при его приближении, даже деревья, как ему показалось, из почтения перед тем, кто и есть хозяин всего, отодвигались с его пути. Не сдвинулось только самое огромное дерево, он его сам назвал за величину и величие деревом жизни, кроной достигает облаков, а ветви распустило на добрую четверть сада.
        Из-под его корней бьют два источника: один с молоком и медом, другой с вином и оливковым маслом. Деревья в большинстве своем красного цвета, оранжевого и желтого, над кронами постоянно носятся триста ангелов, освещающих сад своим сиянием и услаждающих душу пением.
        Вообще-то пение ничего так, но сейчас оно больше раздражало, чем грело душу.
        На большом плоском камне впереди разлегся крупный огненно-красный дракон. Размером чуть больше самого Адама, если не считать крыльев, он их небрежно спустил со спины, где обнажился золотой гребень дивной красоты, все шипы заостренные и чуточку загнуты в сторону хвоста, словно напор встречного ветра их так наклонил за годы полета…
        Гранит исцарапан острыми алмазными когтями, слева край стесан, земля блестит в золотых чешуйках. Адам сам утром видел, как такой же дракон томно чесал бок о выступ, обдирая камень и срывая старую чешую, из-под которой уже свежо блестит молодая.
        - Брысь с дороги, ящерица, - сказал Адам.
        Дракон лениво приоткрыл один глаз, во взгляде непередаваемое презрение к такому невзрачному существу, и снова задремал. Адам поднял увесистую палку и с размаха трахнул дракона по голове. Палка переломилась, дракон открыл оба глаза, фыркнул, но поднялся во весь рост, четыре мощные лапы и красивые, ни на что не похожие крылья: как у огромной летучей мыши, но золотые и покрытые не то рыбьей, не то змеиной чешуей.
        - Брысь, - повторил Адам громче.
        Дракон подпрыгнул, взмахнул крыльями и рванулся вверх почти вертикально. Адам смотрел вслед со злостью и завистью. Драконов почему-то не любил, хотя и понимал умом их красоту. Но слишком уж яркие, вызывающе красивые, пышные, постоянно собой любующиеся, а это обидно, что ли… Им, человеком, должны любоваться, твари поганые, а не собой. Ну и что, если они красивее, зато он - хозяин этого сада!
        Он не заметил, как за ним увязался средних размеров зверь, приветливо махал хвостом, искательно заглядывал в лицо, иногда убегал далеко вперед, исчезал, но всякий раз возвращался и смотрел на Адама с вопросом в умных глазах.
        - Что, - сказал Адам, - ты свое имя забыл? Тебя зовут пес. Ты собака, понял?.. А теперь беги играй, в этом саду весело.
        Пес убежал, Адам брел дальше, как вдруг сзади под колени ткнуло с такой силой, что он опрокинулся на спину. И тут же на него напрыгнул пес, быстро облизал лицо, Адам отпихивался, а когда поднялся, пес подобрал толстую палку, которой подшиб так умело, и сунул в руки.
        Адам рассерженно выбросил ее, но пес с таким рвением бросился за палкой, словно от скорости зависит его жизнь. Адам не успел опомниться, как пес оказался перед ним иснова совал ему палку. Адам постарался забросить ее подальше, но пес отыскал и принес опять. В третий раз Адам швырнул в самые густые заросли, а сам пошел в другую сторону.
        Не прошло и минуты, как сзади послышались мягкий топот и хэканье. Пес несся за ним, глаза счастливые, в них любовь и преданность, а в пасти толстая палка.
        - Ты меня замучаешь, - сказал Адам с досадой.
        Пес настойчиво совал ему палку в руки. Адам вздохнул и бросил ее подальше в сторону. Что такое «замучаешь», он начал понимать после двадцатого или сорокового броска, когда уже рука в плече заныла, а осчастливленный вниманием пес все приносил палку и просил бросить еще куда-нибудь.
        Ангелы наблюдали за ним издали, человек бродит по самому красивому и замечательному месту мироздания, но не понимает еще его красоты, играет с собакой, рвет на ходуягоды, тупо глазеет по сторонам… Венец творения?
        Люцифер сказал резко:
        - На свете существует только то, что хочет наш Творец. Если человек будет иметь возможность делать не то, чего желает Творец… нет, я этого даже представить не могу!Это невозможно, так не должно быть!
        - Человек разрушит этот прекрасный мир, - согласился с ним ангел по имени Азазель. - Нельзя, чтобы кто-то мог противиться Творцу!
        Михаил произнес слабо:
        - Ну, вот так и разрушит… Ведь человек, как сказал Всевышний, может творить и добро…
        - Может! - воскликнул Люцифер. - А может и не творить. Но зачем в мир, где все устроено по воле Творца, вводить существо, которое может испортить всю красоту, гармонию, слаженность?
        Михаил возразил:
        - Почему ты думаешь, что человек этой возможностью воспользуется?
        - А ты так не думаешь?
        - Нет.
        - Потому что ты… - сказал Люцифер, помолчал и уточнил: - потому что ты - Михаил, верный и преданный, а не кто-то из ангелов поумнее. Я просто уверен, что человек обязательно воспользуется возможностью все испортить, изгадить… и вообще натворит такое, что мало никому не покажется.
        Адам вздрогнул, прямо впереди на тропке вспыхнул свет, а из него вышел громадный человек в полтора его роста, ослепительно красивый, с сияющим лицом, глаза горят, как два солнца, весь в белой одежде, за спиной два огромных лебединых крыла.
        Пес выронил палку и зарычал на ангела. Шерсть его встала дыбом. Ангел не повел на него и бровью, смотрел на Адама с брезгливым интересом.
        - Приветствую, человек, - произнес он таким красивым звучным голосом, что у Адама взволнованно забилось сердце, он сразу ощутил, что незнакомец неизмеримо выше его, он создан из огня и света, а вот он, да, из земного праха. - И как тебе здесь?
        Адам ответил поспешно:
        - Да хорошо… Да очень хорошо! Я не заслужил такой красоты и такого счастья. И даже боюсь.
        Незнакомец спросил с интересом:
        - Боишься? Здесь нет опасных зверей. Даже львы и тигры питаются травой и мурлычут, как малые котята.
        Адам помотал головой:
        - Нет, боюсь другого.
        - Чего?
        - Кому много дадено, - ответил он, - с того много и спросится. А я ничего не знаю, ничего не умею.
        Незнакомец весело и покровительственно рассмеялся:
        - Мы тебе поможем! Я высший из ангелов, я сижу по правую руку Всевышнего. Я слышал твой разговор с Творцом. Значит, и ты не любишь, если что-то заставляют делать? Похвально!.. И дракона ты хорошо погнал. По-человечески. Даже еще лучше, по-мужски!
        Адам смотрел на него исподлобья.
        - Люцифер?
        Ангел изумился:
        - Откуда ты меня знаешь?
        - Знаю, - ответил Адам кратко.
        По виду ангела он догадался, что тот потрясен, даже голос изменился, когда снова спросил:
        - Но как ты узнал?
        - Это мой мир, - ответил Адам гордо, - и я должен знать всех обитающих в нем тварей. Так велел Творец.
        Ангел спросил насмешливо:
        - Но ты не очень любишь подчиняться, верно? И еще, я не обитаю в этом мире. В этом мире я просто принимаю вот такую форму… А ты обитаешь. Значит, это ты - тварь. Созданная из праха. Как и все остальные твари этого мира.
        Пес зарычал громче, верхняя губа поднялась, обнажая белые клыки. Адам ощутил любовь к этому зверю, что так точно разделяет с ним симпатии, даже в чем-то опережая. А пес бросил на него короткий взгляд и, переведя мрачный взор на ангела, зарычал громче.
        Ангел презрительно улыбался, земные твари не могут повредить бестелесному, Адам же рассматривал прекрасного ангела исподлобья и с нарастающей враждебностью. Бесподобен и великолепен, сравниваться с ним глупо, однако нечто шелохнулось в том, что Творец назвал душой, он стиснул кулаки и ответил со смирением:
        - Да, я обитаю в этом мире. И все-таки я не тварь.
        Люцифер величественно шелохнул огненными крыльями. Радуга пробежала по всему саду.
        - А кто?
        Адам перевел дыхание, ангел не нравится все больше, но и возражать ему глупо, тот слишком прекрасен и намного выше, неизмеримо выше, однако Адам ощутил потребность спорить, хотя это и глупо, и он проговорил:
        - Вы были созданы в первый же день творения. Разве не так?
        - Так, - ответил Люцифер с интересом. - Почти так.
        Адам насторожился.
        - А в чем не так?
        Люцифер отмахнулся.
        - Считается, что мы были созданы в первый день, но на самом деле - на второй. Творец не хотел, чтобы Его кто-то отвлекал, лез под руку или советовал. Но это не важно. Ичто с того, когда Он нас создал?
        Адам сказал уже увереннее, чувствуя, как под ногами появляется твердая почва:
        - А то, что на создание меня Господь затратил целый день!.. Столько же, сколько на отделение света от тьмы, на создание самой тверди…
        Ангел спросил туповато, как показалось Адаму:
        - И что?
        - Значит, - продолжал Адам, исполняясь уверенности, - я один, по сложности, стою целого мира!.. Просто ты видишь лишь внешнее, по нему судишь…
        - А ты, - спросил Люцифер, - что видишь ты?
        - Я тоже вижу мало, - ответил Адам откровенно. - Но если ты весь открыт, то во мне сложность затаенна. Даже от меня. Наверное, ее видит только сам Творец!
        Люцифер спросил скептически:
        - А она есть? Сложность?
        - Если меня одного творили целый день, - парировал Адам, - после чего Господь прилег отдохнуть…
        - Просто устал, - возразил Люцифер. - Господь тоже устает от всех нас. Или…
        - Что?
        - Или настолько разочаровался в тебе, что после этого вообще перестал творить!
        В голосе огненного ангела звучала несокрушимая уверенность. Адам пожал плечами, ответить нечего, да и трудно спорить с ангелом, но спорить хочется, пусть даже нет аргументов.
        - А вот нет! - ответил он с вызовом. - Он гордится мной!
        Люцифер пробормотал:
        - Посмотрим, долго ли будет гордиться таким…
        Он запнулся, Адам спросил зло:
        - Кем?
        - Ничтожеством, - ответил Люцифер, - если так уж хочешь точный ответ.
        Он распахнул крылья во всей красе, взмахнул, и хотя даже Адаму понятно, ангелам крылья совсем не для полета, то ли украшение, то ли знаки различия между подобными себе, но ощутил себя подавленным мощью и величием высшего существа.
        Пес перестал рычать, как только ангел исчез, Адам перевел дыхание, кулаки медленно разжались. Сердце еще колотилось часто и сильно, он погладил пса и сказал ласково:
        - Молодец. У тебя чутье…
        Глаза пса загорелись счастьем, он взвизгнул и, упав на спину, замахал лапами. Адам засмеялся, погладил его по животу и, медленно успокаиваясь, побежал к ручью.
        Холодные струи омыли ступни, а мелкие рыбки шаловливо пощипывали за пальцы. Он остановился, продлевая приятное ощущение. На той стороне пышный куст склонил ветви, усеянные гроздьями крупных спелых ягод. Он машинально сорвал несколько, мягкие и разогретые на солнце, одна лопнула в пальцах и растеклась темно-красным соком.
        Он слизнул, ягоды отправил в рот, все знакомо, на зубах хрустнули твердые комочки. Он выплюнул и вдруг ощутил, что этого раньше не делал. Но когда это раньше, если сотворен только что?
        Пальцы привычно и ловко собирали ягоды, в ладонях уже с десяток, он отправлял их в рот горстью, любуясь своими ловкими движениями, умением собирать, вкус нежный и сладкий, и только когда снова выплюнул косточки, поразился новизне ощущения.
        Я что, мелькнула мысль, так и жрал, не выплевывая? И тут же пришла другая мысль, объясняющая, почему кусту с ягодами нужно, чтобы он ел ягоды, почему ценные зерна защищены твердой скорлупой, а поверх твердости много сладкой плоти. Все выстроилось в длинную цепочку, он сам поразился ее длине, правильности и упорядоченности всех звеньев.
        И вот он, человек, нарушил эту цепочку, сожрав ягоды и тут же выплюнув косточки на сухую землю, тем самым лишив их возможности прорасти как далеко от куста, так и на более благоприятной почве. Куст рассчитывал, что он поступит, как поступал раньше и как поступают все животные в этом саду, а он поступил совсем иначе…
        Задумчивый, он медленно двинулся по дивному саду, замечая уже, что дивный, что здесь ручьи и мягкая трава, и смутно чувствуя, что уже бывал здесь, но никак не мог припомнить, когда это было, потому что на самом деле не бывал, он точно это знает! Но почему-то странное чувство, что бывал…
        Он вздрогнул, когда из-за высоких деревьев выдвинулись низкие кусты с обремененными крупными синими ягодами ветвями. Совсем недавно он бывал здесь, даже помнит вкус этих плодов: сладковато-терпкий, приятно вяжущий язык…
        Он сорвал пару ягод, бросил в рот. Вкус сладковато-терпкий, приятно вяжущий…
        Глава 4
        В глубине сада высилась исполинская сверкающая колонна из огня и света. Адам медленно приближался, угрозы он не чувствовал, да и уже общался с этим блистающим светом, а значит, можно продолжать общаться.
        При его приближении сверкающая колонна уменьшилась, превратилась в такого же человека, как и Адам, только целиком из блистающего света. Адам остановился, глядя на него во все глаза, а сверкающий сказал довольно:
        - Что за чудо Я сотворил!.. Я даже не думал, что получится настолько прекрасно!
        Адам спросил тихонько:
        - А оно… прекрасно? Ты - Всевышний?
        Господь ответил торжественно:
        - Ах, Адам… Тебе не с чем сравнить, потому так и спрашиваешь. Я создал мириады мириад миров, но все их разрушил! В мыслях Мой мир всегда был прекраснее тех, что получались и получались постоянно. А этот… нет, Я не устал, просто снизошло озарение. Бывает такое, когда все силы и возможности концентрируются, создавая невиданный взлет мысли и духа… И Я создал этот мир на пике этого взлета!
        Адам огляделся.
        - Значит, мир создан в самый удачный момент?
        - Да! - прозвучал ответ. - До этого, как теперь понимаю, было рано, а позже… уже не получилась бы эта красота и великолепие. Получилось бы нечто более… правильноеи суровое, но не эта дикая дикость. Так что озираю созданное и горжусь… Кто же посмеет порицать даже последнюю букашку, если я, Творец, горжусь ею?
        Адам смотрел на него неотрывно.
        - Творец?.. Я тебя называю Творцом, но у тебя есть другое имя? Свое? Не может быть, чтобы ты жил без имени и ждал, пока тебя назову я!
        Человек из огня и света раздвинул губы в улыбке.
        - Увы, Адам. Ты не сможешь меня назвать по имени.
        - Почему?
        - Просто не сможешь выговорить, - объяснил огненный человек. - Если бы все слова, которые ты знаешь, наложить друг на друга, а также все значения и оттенки, то и тогда их бы не хватило… Словом, зови Меня просто Господь, как ты и решил.
        - Это тоже имя?
        - Нет, это слабая тень приближенного значения.
        - Слабая?
        - Ну, очень слабая. Очень-очень.
        - Почему?
        - Потому что во мне несколько… м-м-м… сущностей. Понимаешь, тебе можно поговорить с другими животными, а мне приходилось спорить с Самим Собой. Когда-то Я хотел создать мир, опираясь только на доброту и милосердие, но другой Я доказывал Мне, что тогда будет везде одни преступления, Я их называю для краткости грехом. Если же создавать, опираясь на принцип справедливости, - мир вообще вскоре рухнет. Я уже делал такие миры!
        - И что?
        Творец сделал движение, которое Адам не видел ни у одного животного, как-то странно и бесцельно приподнял и опустил плечи. И хотя животные так не делали, Адам понял, что это движение выражает нечто такое, что не могут выразить животные.
        - Первый такой мир, - ответил Творец просто, - Я уничтожил с болью в Себе и великой жалостью.
        - А потом?
        - Потом создал другой, - ответил Творец. - Потом третий, четвертый… и еще много-много раз пытался, но всякий раз приходилось уничтожать. Наконец Я понял, что на справедливости мир не создать, и попробовал создать на милосердии!.. О, это получилось сразу. Когда все терпимо, когда все можно, когда все прощается… Это очень легкий, свободный, беззаботный… и очень безобразный мир.
        Он тяжело вздохнул. Адам, горячо сочувствуя, спросил:
        - Тоже не понравилось?
        Творец махнул рукой:
        - Непотребство, когда все можно, когда милосердие правит в мире… Тот мир Я тоже уничтожил. И даже не пытался создавать другой, ибо чистое милосердие хуже справедливости.
        Адам спросил с горячностью:
        - Но что это за мир? В котором мы сейчас?
        Творец вздохнул:
        - Я попытался соединить в нем и милосердие, и справедливость. Ну, как огонь и воду. Вообще-то огонь и воду соединить и заставить существовать вместе невозможно… нодля Меня, как догадываешься, возможно все. Значит, и ты должен научиться невозможное делать возможным! Справедливость будет ограничивать милосердие, а милосердие станет смягчать суровую справедливость. Посмотрим, что получится. Но для тебя это пока слишком сложно, Адам! Ты все это забудешь… надолго. Но в глубинах твоей памятиостанется. И когда-то вспомнишь.
        - Когда?
        Творец повел дланью в сторону цветущего сада.
        - Видишь ветви, отягощенные душистыми цветами? Над ними пчелы и бабочки… Пройдет время, цветы превратятся в завязь, появится плод, вырастет, созреет… Так и ты, Адам. Когда созреешь, тогда и вспомнишь. А пока беги, играй. Играя, все живое познает мир.
        Адам сделал было шаг в сторону цветущих деревьев, но круто повернулся.
        - А почему ты так похож на меня?
        - А Я похож?
        - Ну да! Я видел себя в озере!
        Творец ответил с улыбкой:
        - Потому что ты создан по Моему образу и подобию. Адам, ты полон вопросов, но… попробуй не получать их готовыми. Иди погуляй по саду. Кстати, ты хорошо дал имена всем зверям, птицам, рыбам и насекомым. И вообще называй все, на что падет твой взор или чего коснется твоя мысль. Ты это сможешь, потому что искра, которую Я в тебя вдохнул, пока что может… многое. Многие ответы ты получишь сам.
        Адам спросил удивленно:
        - Что, мне смогут отвечать камни, звери и деревья?
        - Смогут, - ответил Творец. - По-своему. Если захочешь понять - поймешь.
        Адам с таким вниманием смотрел вслед исчезнувшему Творцу, словно мог проследить его путь. Между лопатками чесалось, и хотелось есть, но он не отрывал взгляда, стараясь удержать мелькнувшую мысль. Мир был создан за шесть дней, тем самым присутствие Творца на Земле закончилось, но не остановилось во Вселенной, границ которой он пока не может и представить. Господь продолжает творить и сейчас, и, возможно, когда-то он, Адам, сумеет увидеть и те удивительные миры, что сотворил Господь до создания Земли.
        Зуд между лопатками стал невыносимым, Адам прижался спиной к дереву и остервенело потерся о шершавую кору. Чувственное наслаждение было таким острым и захватывающим, что озаряющая догадка про иные миры погасла, как гаснет сияние вслед улетающим ангелам.
        Он огляделся по сторонам, надо поесть, желудок урчит, солнце напекает голову и плечи, хорошо бы в тень, но там нет ягод… хотя, если посмотреть в траве, там другие: мелкие, зато очень нежные и сладкие…
        Потом бегал наперегонки с псом и молодыми жеребятами, лазил по деревьям, пробовал влезть в нору к лисе, не сумел, начал раскапывать, а рассерженная лиса укусила его за палец, за что пес ее облаял и едва не втиснулся в нору, чтобы наказать за своего большого друга. Самым быстрым в беге оказался крупный зверь, похожий на большого кота, Адам назвал его гепардом. Он мчался так красиво и стремительно, что Адам, не в силах догнать, попробовал опуститься на четвереньки и бежать, во всем подражая зверю, однако получилось еще хуже.
        В конце концов споткнулся и рухнул, оцарапав лицо о твердую землю. Над головой прозвучал предостерегающий голос:
        - Адам, не бери с них пример. В отличие от животных ты был сотворен иначе. Их творил словом, как прочий мир, а тобой Я занимался Сам. Лично.
        - Но из земного праха? - уточнил Адам. - Как и всех?
        - Из земного, - подтвердил Голос, - но иначе. Мы творили тебя…
        - Мы?
        Голос произнес небрежно:
        - Не цепляйся к словам. Ты тоже иногда противоречишь себе, когда чувства хотят одно, а ум другого. И нередко воля требует третьего. Мы сотворили тебя по Своему образу и подобию, потому тобой занимались так… тщательно.
        Адам спросил с недоверием:
        - Но сейчас Ты не похож на меня. Я Тебя вообще не зрю!
        В голосе прозвучала покровительственная нотка:
        - Глупенький, подобие гораздо важнее внутреннее. Ты способен мыслить и принимать решения, это тебя и роднит со Мной.
        - А с ними?
        - Только плоть, - сказал Голос, вслед за ним появилась фигура человека, но Адам отчетливо видел сквозь нее. - Ты увидишь, Адам, что ты не плоть… Ты живешь в этой плоти, но ты - не плоть. Сложно пока, да? Ничего, потом будет еще сложнее.
        - Ну, спасибо, - ответил Адам. - А сказать сразу не можешь? Я ведь и так знаю кое-что такое, что не должен бы знать. Вот, например, что в каких-то случаях нужно говорить «спасибо»… Даже догадываюсь, в каких. Так почему бы не сказать и остальное?
        Творец развел огненными руками, за ними пронесся рой белых шипящих искр, но Адам на них не повел и глазом.
        - Сказать остальное не смогу, - ответил огненный человек. - И потому, что не уразумеешь, и потому… что Сам четко не знаю, что должно получиться. Я только знаю общую Цель, которую поставил перед собой… но она кажется дикой и сложной даже Мне.
        Адам хотел что-то возразить, но прямо на него полз дракон, больше похожий на гигантскую змею с лапами ящерицы и крыльями бабочки. Такой же изысканно-цветной, яркий, ни одной темной краски, все золотое, оранжевое, красное и алое, все блещет и сверкает, каждая часть отделана с дивной тщательностью, не то что у коров или медведей, которых словно бы даже не лепили, а так и оставляли комками серой или бурой глины.
        Дракон едва не уперся головой в человека, однако Адам не отступил с тропки, и дракон, недовольно всхрюкнув, обошел его и с хрустом веток вломился в заросли.
        Адам проводил его раздраженным взглядом.
        - Красивый, - сказал он, - но все равно какой-то… И все это великолепие Ты создал за семь дней? Даже солнце, луну, звезды, все эти горы и реки?..
        Творец ответил с безразличием в голосе:
        - Да, все это сделал за семь дней.
        - Трудно было?
        Всевышний отмахнулся бело-желтой, как солнечный свет, рукой.
        - Почему-то все полагают, - ответил он равнодушно, - что создать мир в семь дней - великое дело. Будто это и есть самое главное, что Я сделал! Какие дураки… Нет, короткосмотрящие. Видят только вещественное, зримое.
        Адам спросил заинтересованно:
        - А что было трудно?
        Он сказал с тоской:
        - Трудно было придумать! Придумать - вот самое что ни на есть главное. Это же не только великий труд - придумать, но здесь было еще и озарение. Потому этот мир уникален, неповторим, второй раз уже не создать ничего подобного. А созданное в воображении воплотить в материал уже просто… Это работа даже не для Творца, а так…
        Адам сказал с сочувствием:
        - Но ангелы восхваляют Тебя именно за нее.
        - Да просто не понимают, - ответил Творец сумрачно. - Это, конечно, интересно, когда твои же мысли тебя и не понимают. Или когда одна твоя сущность не понимает другую. Ты с этим сам столкнешься…
        - Когда?
        - Не скоро, - ответил Творец. - Когда усложнишься сам.
        - А когда усложнюсь?
        - Ты уже начал, - ответило из огненного облака.
        Оно исчезло, Адам вздохнул и побежал вместе с ликующим псом между цветущими деревьями, где на одних ветках душистые ароматные цветки, на других - сочные сладкие плоды и ягоды.
        Чуть ли не на каждом шагу он натыкался на странных существ, и хотя всем уже дал имена, но не переставал дивиться разнообразию форм и облика. Похоже, Господь творил, не имея плана, потому столько вокруг дикого и хаотичного…
        К примеру, рыбы живут в воде, они для того и приспособлены, это понятно, однако он видел выпрыгивающих из воды рыбешек, что хватают комаров. Некоторые плюхались обратно в воду, некоторые падали на берег и, быстро-быстро работая плавниками, как ящерица лапами, бежали к реке. Но были и такие, что залезали на деревья и там жадно хватали мошек, мелких жучков, бабочек, пока на воздухе кожа не высыхала так, что у рыб выпучивались глаза.
        Адам сам помог одной такой рыбине спастись от жары: снял с ветки, объевшуюся и отяжелевшую, и зашвырнул в воду. Зверей много, к одним равнодушен, другие забавляют, третьи вызывают восторг, лишь к драконам все еще чувствовал смутную неприязнь, а их, как нарочито, попадалось больше всего.
        Были драконы, у которых крылья летучих мышей незаметно переходят в крылья бабочек, хотя те и другие вообще-то и так похожи: те же плотные стяжки, толстые дуги с мышцами, но в отличие от бабочек у этих еще и когти на крыльях, а сами крылья - перепонки между сильно вытянутыми пальцами.
        Тела у этих драконов вообще странная смесь насекомого и животного наподобие волка, лисы или гигантского орла. Таких Адам не любил особенно, хотя и не понимал почему.
        Даже обычный большой змей с крыльями, которых Адам тоже почему-то невзлюбил, и то вызывает меньше неприязни, чем такие вызывающе яркие драконы.
        Творец возник впереди на садовой дорожке неожиданно, Адам даже не вздрогнул, уже привык, да и появляется Он всегда тихо, без шума и треска, даже без наглого сияния и блеска, который так любят ангелы. Тоже вроде драконов, мелькнула мысль. Не могут собой налюбоваться. Но существующие в этом мире должны гордиться не блеском своим…
        Он задумался, но так и не смог понять, чем же надо гордиться, осталось только смутное чувство неудовлетворенности.
        Творец выжидал, пока Адам приблизится, тот и не подумал поклониться, не видел смысла в ритуале, придуманном ангелами, Творец и так знает, кто из них сильнее, Ему не нужны эти внешние знаки почитания.
        - Осматриваешь свои владения? - поинтересовался Творец.
        - Уже осмотрел, - сообщил Адам.
        - Ну и как?
        - Ошарашен, - признался Адам откровенно.
        - Чем?
        - Господи, да всем, на что ни посмотрю! Хотя все, конечно, понятно…
        В голосе Творца прозвучало удивление:
        - Понятно?
        - Ну да, - ответил Адам простодушно. - Над чем-то надо еще подумать, но вообще-то осмотрел все. Сад не слишком велик, зато дивно красив!
        Он задрал голову, над садом медленно пролетела пара ангелов. Вернее, проплыли, ибо крылья их лишь чуть-чуть шевелились под встречным шаловливым ветерком, от лиц идет сияние, золотые волосы горят небесным огнем.
        - Их триста, - сообщил Творец.
        - А зачем они?
        - Освещают сад своим сиянием днем и ночью, а также услаждают слух изысканным пением. Тебе нравится?
        - Да ничего, - ответил Адам с неуверенностью. - Просто я не понимаю, о чем поют.
        - Разве это важно?
        Адам подумал, отмахнулся.
        - Вообще-то нет. Это как когда вода журчит в ручье или дерево скрипит. Не понимаю о чем, но что-то нравится, что-то нет…
        - Верно рассуждаешь.
        - Так и это пение, - рассудил Адам. - Иногда нравится, иногда раздражает.
        Творец сказал с пониманием в голосе:
        - Это всегда так. Одна и та же мелодия иногда приводит в восторг, иногда в гнев.
        - Меня в восторг никогда не приводит, - сообщил Адам, - в умиление разве что… Господь, вон там ангелы снова пролетели, как стая листьев. Зверей я всех понял, а вот природа ангелов мне еще непонятна.
        - Ого, - сказал Творец с непонятным оттенком в голосе, - уже на что замахнулся. Быстро растешь, слишком быстро… Не все можно еще понять, Адам. Но что-то можно. Что тебя озадачило?
        - Ну… когда они были созданы… зачем…
        - А ты как думаешь?
        Адам сказал в нерешительности:
        - Ну, если учесть, что небо и землю Ты сотворил вначале, то ангелов создал, выходит, раньше всего на свете… В смысле когда сотворил небо, то сразу и ангелов.
        - Правильно рассуждаешь… Даже слишком правильно.
        - Да? - спросил Адам, ободренный. - Ведь когда Ты сотворил землю, ангелы уже вопили от радости, верно я понял?.. Ага, и еще я одно понял… Небо Ты создал сразу, так сказать, правильным. Готовым. В смысле что уже ни убавить, ни прибавить. А вот землю создал голую и босую… в смысле потом только создавал моря, горы, леса, зверей и комаров… Почему так?
        - Со временем поймешь.
        - Я хочу понять сейчас, - возразил Адам. - Наверное, Ты сделал сперва то, что попроще… умных и говорящих тварей, потом - чувственных животных, а потом…
        - Потом тебя, - подтвердил Голос.
        - Это значит, Ты взял часть ангела, часть зверя… и создал из них меня?
        Творец промолчал, но Адам чувствовал, что угадал. Создатель для его сотворения не создавал что-то абсолютно новое, а взял уже готовые части. И вообще если присмотреться, то больше всего Творцу пришлось придумывать в первые дни, а потом во многом исходил из уже созданного. У всего живого правая половинка точная копия левой, таким образом Творец сразу наполовину уменьшил Себе работу. У всех насекомых по шесть лап, у млекопитающих по четыре, у птиц, насекомых и летучих мышей много общего, несмотря на различие, и вообще видно, что дальше Творец просто чуточку менял что-то в уже существующем животном, и получалось совсем иное. Так что если вдуматься, то творил не совсем уж беспорядочно. Какая-то система была.
        - Вообще-то верно, - сказал Адам задумчиво, - так проще… Хоть Ты и всемогущий, но зачем делать лишнюю работу? Даже для всемогущего есть, наверное, разница между работой легкой и тяжелой?.. Так что это понятно. Другое непонятно, зачем Ты наделал столько драконов?
        Ему показалось, что Создатель смутился. Во всяком случае, ответил не сразу, долго смотрел в небо, драконы там кувыркались, рассыпая радужные искры, пытались гоняться за ангелами.
        - Ты знаешь, - ответил он медленно, - это потом, когда все сделано, всяк может сказать: ну это просто! Надо было сразу вот так… Но раньше, когда все как в тумане, когда пробуешь… Словом, это были пробы. Собственно, все на свете - только пробы, перебор вариантов, во время которых Я все больше и больше приближался к шедевру. К тебе, мой мальчик.
        - Ага, - ответил Адам и шумно вытер кулаком нос. - Значит, я даже лучше этих драконов?
        - Намного, мой мальчик.
        - А почему их так много?
        - Ну… как тебе сказать… Все-таки они очень красивы, не находишь?
        Адам всмотрелся в небо.
        - Некоторые - да. А другие… что за гадость!.. Их больше, чем всех других зверей на свете. Ими кишит небо, земля, вода, они и под землей, вон дрожит…
        - Да, - ответил творец со вздохом, - Я искал долго. Все-таки в них что-то есть. Я все еще пытался спасти эту линию, этот вариант, искал долго и много.
        Глава 5
        Пес сидел неподалеку, шумно дышал, высунув язык, поглядывал то на Творца, то на Адама. Уловив какой-то знак, подбежал и подставил лобастую голову под сияющую длань. Прозрачные пальцы поскребли ему за ушами, пес зажмурился от удовольствия.
        Адам сказал смятенно:
        - Иногда я вижу в снах… странные образы, слышу голоса, которых никогда не слышал. Даже наяву иной раз приходят мысли и образы, сложные и пугающие. Я чувствую себя то частью огромнейшего мира, границы которого даже боюсь представить, то вижу мрачные бездны, от которых замирает сердце, и душа в страхе трепещет, как крылья жалкогомотылька…
        Творец выслушал, кивнул.
        - Будешь взрослеть, и эта связь со Мной потускнет.
        - Как жаль…
        - И почти погаснет, вытесненная более насущными проблемами.
        Адам сказал жалко:
        - Меня это и пугает, и… я не хочу терять эти ужасающие видения жуткого величия и грандиозности!
        - Ты их увидишь, - пообещал Творец загадочно.
        - Когда?
        - Потом увидишь.
        - Когда? - спросил Адам настойчиво. - Когда я увижу все это великолепие… и не буду трепетать перед его величием?
        - Увидишь, - повторил Господь.
        Он исчез, Адам покрутил головой, стараясь успеть увидеть, куда же Он умчался, никак не привыкнет, что в отличие от всех птиц, зверей и насекомых Творец может появляться из ниоткуда и пропадать так же внезапно.
        Он снова побрел по саду, многое изменилось даже там, где проходил совсем недавно. Груды красивых и отполированных, как огромные птичьи яйца, камней ушли, на их местерасположились цветы - настолько громадные, что лежат прямо на земле, придавленные своим весом. На лепестке можно лечь, а вторым укрыться, запах такой мощный, что начинает забивать дыхание уже с пяти шагов, а рядом Адам начинал задыхаться, хотя все равно любовался тончайшей отделкой как лепестков, так и всего, что посредине, где в сладком облачке пыльцы жужжат пчелы и счастливо мечутся бабочки.
        Но больше нравились цветы помельче, они так же затейливо вылеплены, он поражался мастерству Творца и Его терпению, это же как нужно все вытютюливать, там все и не рассмотришь, даже непонятно, зачем так старался, разве что для Себя, но Он же сказал, что мир создал для него, Адама… Значит, он когда-то научится рассматривать и мельчайшие мелочи?
        Он обошел сад трижды, наконец Творец возник перед ним, как всегда неожиданно, без всяких шагов, сопения или даже запаха. Сразу поинтересовался:
        - Что беспокоит тебя, сын мой? Я вижу на челе твоем задумчивость и тревогу.
        Адам спросил в ответ:
        - А я в самом деле Твой сын?
        Творец развел руками.
        - Настолько, насколько это возможно, Адам. Так что тебя тревожит?
        - Ты возложил на меня ответственность, - проговорил Адам медленно, - за все, что растет, цветет и вообще существует. Я походил, посмотрел, но все настолько слаженно, что мое вмешательство нигде не требуется. Ты создал совершенный мир, в нем все само по себе…
        - Спасибо, - ответил Творец довольно.
        - Ты в самом деле всемогущий? - спросил Адам внезапно.
        Творец ответил незамедлительно:
        - Да, Адам.
        - Тогда… а можешь сотворить такой камень, который не смог бы поднять?
        Он видел над садом усиливающийся свет, ангелы, что все видят и все слышат, собираются стаями и жадно слушают его дерзкий вопрос и с таким же вниманием ждут ответ.
        Творец ни на миг не задержался с ответом:
        - Адам, здесь твой Господь ничего не делает для Себя, а все - только для тебя! А теперь иди, ты еще не весь сад осмотрел.
        Адам глазел по сторонам, когда впереди раздвинулись зеленые заросли. На поляну вышла юная девушка-конь, стройная, с пышной гривой белокурых волос, синеглазая, острые уши нервно подрагивали.
        Он охнул и уставился на нее жадными глазами, а она остановилась, подав вперед девственно чистую грудь, плечи слегка назад, а руками упиралась на конскую спину, как если бы женщина решила опереться на далеко отставленные ягодицы. Ее девичье тело не переходило в конское постепенно, а состояло из двух половин - нежной девичьей и грубой животной…
        Нет, поправил он себя, не из двух, а словно бы нежная стрекоза выползает из грубого сухого кокона, вот-вот освободится от конской кожи, выйдет из кокона полностью, расправит крылья.
        Он вздрогнул от ее чистого насмешливого голоса:
        - Ну что уставился?
        - Красивая ты, - сказал он. - Очень. Ты так не похожа на остальных…
        - Ты тоже, - ответила она независимо. - Ты кто?
        - Человек, - ответил он с понятной гордостью, - а ты - кентавр, так я тебя назову. Пусть будет имя твое Солнышко.
        Она смотрела на него в удивлении.
        - Ты можешь давать имена?
        - Да.
        Она подумала, поворачивая свое имя так и эдак, милостиво кивнула:
        - Да, мое имя… красивое. Спасибо.
        - Не за что, - ответил он. - Ты и похожа на маленькое солнышко. От тебя такое же тепло и свет.
        - Спасибо, - ответила она.
        - Я счастлив, - сказал он, - что ты умеешь разговаривать. А то, кроме ангелов, тут никто не говорит…
        - Есть еще один, - сообщила она. - Очень красивый. Похож на тебя, тоже ходит на двух ногах… Только он красивее. Намного.
        - Красивее? - переспросил он уязвленно. - А что в нем такого особенного?
        - У него тело в блестящей чешуе, - сообщила она. - В разноцветной. На солнце она сверкает так красиво, что я просто не знаю…
        - А где он живет? - спросил Адам. - Я уже несколько раз обошел сад, но его не встретил.
        - Он очень скрытный, - ответила девушка-кентавр. - Хотя не знаю зачем. При его красоте и стати он должен быть всегда на виду…
        Адам проворчал:
        - Наверное, у него какие-то серьезные изъяны, а ты не заметила… Ладно, пойду поищу его.
        Ему показалось, что она посмотрела вслед насмешливо, что рассердило почему-то, хотя и сам не мог сказать, почему заранее возненавидел существо, как сказала девушка-кентавр, похожее на него.
        По пути попался уже знакомый ручеек, раньше Адам переходил его по камешкам, красиво выступающим из воды, похожим на панцири больших черепах, сейчас же с разбега перепрыгнул и побежал, топча цветы и вламываясь в кустарники.
        Он обежал сад по кругу, хотел начать еще круг, как вдруг впереди блеснул свет, появилась огненная фигура ангела. Что понравилось Адаму, ангел не торчал на тропке, загораживая ее, а сошел в сторонку, хотя Адам мог бы пробежать и сквозь него.
        Адам остановился, грудь часто вздымалась, но он чувствовал, что может так бегать постоянно, даже не переходя на шаг.
        - Меня зовут Рафаил, - сказал ангел приятным голосом, - мне показалось, что тебя что-то тревожит, Адам.
        Адам огрызнулся:
        - А тебе что?
        - Да ничего, - ответил ангел спокойно. - Просто я подумал… а вдруг чем-то могу помочь? Согласись, это не совсем хорошо, когда помочь можешь, но… этого не делаешь!
        Адам подумал чуть, пожал плечами.
        - Не знаю. Не задумывался.
        - Скоро задумаешься, - пообещал ангел ласково, - ты ведь царь природы! К тебе будут обращаться с просьбами. А мне кажется, ты сам что-то слишком взволнован… Тебя что-то тревожит?
        - Да вроде бы ничего, - пробормотал он.
        - Я же вижу, - сказал Рафаил. - У тебя брови как грозовые тучи… Эта девушка-кентавр?
        Адам кивнул. Почему-то не хотелось говорить о ней, но Рафаил смотрел участливо и дружелюбно, Адам пробормотал:
        - Почему она такая?.. Ну, как бы из двух половинок… Конской и человеческой. Такая вся тонкая и нежная…
        Рафаил сказал тихонько:
        - Говорят, Господь создал ее, когда решил, что может сделать нечто совершенное. Но когда он начал новую идею воплощать в жизнь, ему пришла идея еще ярче… Он бросил начатое, это она и оказалась, а сам торопливо сделал человека. Потому она одна-единственная! У нее нет племени, рода. Нет даже пары. Ей суждено оставаться одной навеки…
        - Понял, - ответил Адам, - понял… Значит, в раю есть место и для печали?
        Расставшись с Рафаилом, он долго бесцельно бродил по саду, пока не увидел мелькнувший вдали среди зелени золотой блеск.
        Солнышко вздрогнула, когда он проломился к ней наперерез, ее высокие брови взлетели, а девичьи груди вздрогнули и застыли, собравшись в тугие комки.
        - Как ты меня напугал!..
        - Извини…
        - Что-то случилось? Ты нашел похожего на себя?
        Он помотал головой:
        - Нет… Да ладно, потом как-нибудь отыщу. Я только сейчас узнал, что не только я одинок, но и ты…
        Она ответила с холодком:
        - Я не страдаю от одиночества!
        Он развел руками.
        - Тебе хорошо. А я вот…
        Она спросила с недоверием:
        - Страдаешь?
        - Да, - ответил он. - Может, не очень сильно, но все-таки… все ходят парами, только я вот…
        Она фыркнула:
        - Может быть, тебе как раз не понравится быть в паре.
        Он подумал, снова развел руками.
        - Может быть. Но сейчас я завидую любому зверю. Вон, смотри, птицы вместе вьют гнездо, а вот двое барсуков роют нору…
        Она засмеялась:
        - У нас не так сложно! Кони и антилопы просто устраивают лежбище там, где ходят!
        Он сказал с надеждой:
        - Давай устроим? Я не знаю, что нужно для человека.
        - Можем попробовать, - ответила она с сомнением.
        Адам воспрянул духом, Солнышко видела, как он обрадовался, и сама повеселела, расхохоталась. Вдвоем, весело толкая друг друга, унеслись на другой конец сада, там поляна в цветах, вокруг высокие деревья и кустарники, поборолись, шутливо стараясь свалить друг друга, наконец рухнули оба, изможденные не столько от усталости, сколько от мощного запаха цветов, свежего воздуха и пьянящего аромата всей поляны.
        Их с такой силой тянуло друг к другу, что они, не расцепляя объятий, катались по поляне, лежали, прижимаясь друг к другу, постигая свои тела и наслаждаясь новыми непривычными и такими мощными чувствами.
        Высоко в небе, охватывая весь мир одним взглядом и мгновенно постигая в нем все, от движения облаков и подземных вод до шевеления усика мельчайшего насекомого, Люцифер с интересом рассматривал заснувших в объятиях изнемогших в ласках Адама и Солнышко.
        - Господь, - спросил он смиренно, но Творец уловил в голосе самого яркого ангела сдержанное злорадство: - Ты в самом деле именно этого хотел?
        Творец не стал спрашивать, что Люцифер имеет в виду, все ангелы с их мыслями у него как на ладони, ответил с сомнением в голосе:
        - Это все мелочи творения, заусеницы. Вчистую ничего сложного не сделать… Безукоризненно и с первой попытки получаются только пустяки… Но ты прав, это стоит поправить…
        - Но как? - спросил Люцифер.
        - Ты уже знаешь, - буркнул Творец.
        - Да, - ответил Люцифер. - Ты подумал, и я уже знаю. Как счастлив всякий, кто к Тебе так близок!.. А этой… будешь творить пару?
        Творец отмахнулся.
        - Все, кроме человека, - животный мир. Или растительный. Я буду вести и заниматься одним человеком. Нельзя по всем дорогам сразу.
        Люцифер вскрикнул:
        - Но Ты мог бы!
        - Что с того, - ответил Творец недовольно, - Мне нужен один результат, а не сотни разных.
        Люцифер сказал торопливо:
        - Я созову ангелов! Пусть присутствуют при этом великом акте.
        Он унесся, тоже думая о том, что ангелы, постигая неведомый материальный мир, все больше облекаются индивидуальными чертами, подражают облику животных, насекомых, драконов, но теперь вот почти все избрали облик огненного человека, ибо Господь человека считает венцом творения, значит, самое совершенное в этом мире - человек.
        На зов Люцифера ангелы и явились в виде человеческих фигур, но многие довольствовались только огненным силуэтом, другие обращали на форму очень много внимания, раз уж Господь так тщательно поработал в этом мире, и сами прорабатывали каждую чешуйку, каждое перышко. Люцифер и Михаил, самые сильные архангелы, вообще щеголяют в огненных латах, скопированных с жестких панцирей жуков и муравьев. Помимо затейливых рисунков, оба нанесли туда еще и странные значки, сообщив другим, что примерно так в этом мире могло бы звучать имя Творца.
        Зависая над садом, они обнаружили человека в объятиях спящей девушки-коня, несказанно удивились, заговорили, что Господь снова что-то задумал, раз уж он лежит с этим своим созданием, довольно прелестным…
        Творец засмеялся, вошел в материальный мир, ангелы смутились, что приняли Адама за Господа, слишком уж похожи.
        - Все хорошо, - ответил Творец весело, - это значит, что Я хорошо выполнил задуманное… Адам, спи!
        Адам вытянулся и затих. Ангелы смотрели то на него, то на Творца, и даже самым простым из них стало ясно, кто здесь кто. Творец сказал поясняюще:
        - Отныне он будет всякий раз спать в конце каждого дня и до наступления нового.
        Люцифер спросил:
        - Сон - это… наподобие субботы?
        - Точно, - ответил Творец. - Ты всегда быстрее всех понимаешь, что Я хочу. Шесть дней Я творил, на седьмой отдыхал. Вот и Адам пусть отдыхает. Кроме того, сон будет напоминать ему, что человек - не Всевышний. У человека в отличие от Творца есть материальное тело, которое навязывает свои потребности, и пренебрегать ими трудно. Временами даже опасно.
        - Но можно? - спросил Люцифер.
        - Можно, - ответил Творец, - но с каждым днем будет все труднее. Так что лучше не пренебрегать, а… контролировать. Держать в узде свою животную половину.
        Люцифер смотрел непонимающе. Даже Михаил, Рафаил и другие ангелы, все всегда верили Творцу безоговорочно и никогда не сомневались в Его словах и решениях, на этот раз выглядели озадаченными.
        - Я бы просто убрал это противоречие, - сказал Люцифер. - Если Тебе дорого Твое творение, зачем его мучить?
        - Будь Я Люцифером, - ответил Творец, - Я бы тоже так сделал. Но только через тернии можно к звездам. А теперь…
        Он щелкнул пальцами, девушка-кентавр поднялась и, не просыпаясь, пошла по тропке. На лице ее играла счастливая улыбка. Творец посмотрел на спящего Адама.
        - Ладно, пусть спит… Очень быстро он развивается, я чуть-чуть затянул с созданием его пары.
        Все смотрели на Творца с ожиданием, однако Он повел бровью, и все разом, кроме спящего Адама, переместились в другой конец сада. Творец не стал вскидывать руки, Ему достаточно слова, все замерли в ожидании, когда тот произнес:
        - Нехорошо быть человеку одному…
        По мановению Его руки, которой не было, как и самого мановения, из огня и света возникла человеческая фигура. Недвижимая, она зависла в воздухе, затем медленно опустилась на землю. Травинки сперва не прогибались, но Люцифер кивнул на это упущение Творцу, и тело мгновенно налилось тяжелой плотью. Трава согнулась, а песок вмялся под подошвами, покорно принимая очертания ступней.
        - Нехорошо быть человеку одному, - повторил Творец, - но отныне человек не один.
        Ангелы во все глаза рассматривали созданное существо. Это почти Адам, разве что поменьше, полегче, но в первую очередь бросается в глаза огромная кипа иссиня-черных волос, блестящим водопадом спадающая на ровную спину, крупная торчащая грудь и полное отсутствие мужских признаков.
        - Самка человека, - произнес Творец. - Нехорошо быть человеку одному, так что будешь ему спутником и другом. Он сейчас далеко в саду, но ты его найдешь легко. Имя его - Адам.
        Женщина с удивлением и любопытством оглядела, ничуть не страшась, самого Всевышнего, ангелов, повела взглядом по необыкновенному саду, что окружает их со всех сторон.
        Ангелы, в свою очередь, жадно рассматривали ее дивную красоту: женщину Творец создал с длинными волосами, что падают до поясницы, смуглой нежной кожей, двумя дивно вылепленными нежными грудями, крупными и чувственными, хотя вообще-то есть место еще для такой же пары… в то же время в талии тоньше почти вдвое, если равнять с Адамом, зато бедра шире… Ноги длинные, прекрасной формы, и когда она шелохнулась и повернула голову, стараясь увидеть, какая она там сзади, ангелы охнули, а Люцифер сказал одобрительно:
        - Господь, Твое вдохновение Тебя еще не покинуло!
        - Надеюсь, - пробормотал Творец, но брови Его оставались сдвинуты, а лицо не было столь радостным в сравнении с тем, когда творил Адама. - Но Я вижу впереди сложности…
        Глава 6
        Адам очнулся от сна, чутко уловив, что по саду кто-то идет в его сторону. Пальцы зашевелились, рассчитывая потрогать нежную шерсть кентаврши, но ухватили холодную траву.
        Он раскрыл глаза, из зарослей вышел удивительно красивый зверь, весь покрытый блестящей, неимоверно прекрасной чешуей, а самое главное - он шел, как и Адам, на двух ногах!
        Адам охнул, зверь вздрогнул, на лице отразилось неудовольствие, явно не ожидал кого-то застать на своем пути. Адам поспешно вскочил, протер глаза.
        - Извини, - сказал он, - заспался что-то… Ты такой красивый и замечательный! Я не видел тебя раньше, но уже слышал… у тебя нет названия? Твое имя должно быть такимже красивым, как и ты сам. Да будешь называться… Змей!
        Зверь сдвинул плечами, совсем как делал это сам Адам.
        - Неплохое имя, - ответил он. - А ты тот, о ком столько разговоров?
        Адам ощутил, как у него подкосились ноги.
        - Ты… ты в самом деле можешь разговаривать?
        - Да, - ответил Змей хмуро, - ну и что?
        Адам прошептал:
        - Как это что?.. Мне и поговорить не с кем! Творец и ангелы - они слишком высоко. Звери, птицы и рыбы не отвечают… Только одна девушка-кентавр со мной говорила, но куда-то исчезла, даже не попрощавшись…
        Змей сказал недружелюбно:
        - А кто сказал, что я с тобой хочу разговаривать?
        Адам спросил растерянно:
        - Ты… не хочешь?
        - Нет.
        - Почему?
        - Просто не хочу, - ответил змей раздраженно. - Мне кажется, ты не совсем умный. А если точнее, просто дурак.
        Он повернулся и пошел за деревья, Адам растерянно и обиженно смотрел ему вслед, даже когда тот давно исчез из виду.
        В небе вспыхнула огненная звезда, пронеслась через небосклон и упала прямо перед Адамом. Так ему показалось на миг, но женщина не упала, а только подогнула на мгновение колени, тут же выпрямилась, оказавшись одного роста с Адамом, гордо взглянула ему в лицо.
        Он так и остался с протянутой рукой, когда хотел помочь ей встать. Женщина с интересом взглянула на его ладонь.
        - И что ты просишь от меня?
        Голос ее был красивым, музыкальным, но насмешливым. Адам в замешательстве убрал руку.
        - Прости, я только хотел тебя поддержать…
        - Поддержать? Почему?
        Он ответил неуклюже:
        - Мне показалось, что упадешь.
        Она звонко расхохоталась, а он оцепенел, не в состоянии оторвать взгляд от ее прекрасной фигуры, крупной высокой груди, чувственных губ, тонкой талии и длинных стройных ног, вылепленных с тем изяществом и старанием, с каким над женскими скульптурами могут работать только мужчины.
        Адам прошептал потрясенно:
        - До чего же ты прекрасна… Неужели это мне?
        - Тебе, - донесся далекий Голос, и Адам понял, что слышит только он. - Теперь наслаждайся жизнью. Но не забывай, что делу - день, потехе - час.
        - Спасибо, - ответил Адам шепотом. - Пойдем, покажу тебе сад… Это мой сад! И мой мир. И ты будешь в этом мире… Да будет имя твое… Лилит!
        Она вскинула красивые тонкие брови.
        - Лилит? Почему?
        - Красивое, - пояснил Адам счастливо. - Я не мог придумать ничего красивее…
        Она помолчала, губы ее шевелились, повторяя почти неслышно это имя, наконец кивнула.
        - Ладно, пусть будет. Чего от тебя ждать, существо из глины? Мог еще хуже что-нибудь придумать…
        - Это самое лучше, что есть на свете! - запротестовал Адам, потом насторожился: - Постой-постой, почему это я из глины? Пощупай меня, я вовсе не глина!
        Она поморщилась.
        - Очень мне надо щупать глину. Ты создан из глины, я это знаю.
        Он вскинул голову, над верхушками деревьев порхают ангелы, похожие на крупных жуков-светлячков, которым велено освещать сад и услаждать слух в нем живущих пением, а еще небо прочерчивают багровые молнии пролетающих старших ангелов, архангелов и уже выделившихся из них серафимов и херувимов.
        - Быстро же тебе доложили, - сказал он горько. - Понятно, хорошая новость ковыляет, а плохая летит… Впрочем, полагаю, важно не то, из чего сделано, а что получилось. Из меня получился царь природы и венец творения! А из твоих ангелов - жуки на побегушках.
        Она промолчала, обдумывая, он медленно шел рядом и чувствовал, как от ее тела идут такие чувственные волны запахов, что разум начинает мутиться, отступать стыдливо в темную норку, а он сам, Адам, не выдержал, схватил Лилит в объятия.
        Она уперлась ладонями в его грудь, чувствуя под пальцами мощные пластины разогретых мускулов.
        - Ты чего?
        - Все животные по паре, - сказал Адам горячо. - Наконец-то и мы!
        Она сказала надменно:
        - Мы не животные.
        - Все равно, - ответил он с настойчивостью. - Мы есть! Мы наконец-то вместе… Как хорошо.
        Слегка упираясь, она позволила себя уложить на траву, Адам повалил ее на спину, но Лилит вывернулась, глаза дико засверкали.
        - Ты чего?
        - Господь сказал, - ответил Адам, - плодитесь и размножайтесь! Вот я это… размножаюсь.
        - Попробуй без меня, - посоветовала она брезгливо.
        - Как?
        - Вон козы, - усмехнулась она, - вон коровы…
        Он сказал рассерженно:
        - Ты смеешься надо мной?
        Она покачала головой.
        - А если я не хочу?
        - Почему?
        - Да просто не хочу, - ответила она. Глаза ее дико блеснули. - Почему я должна делать то, что хочешь ты?
        Он произнес гордо:
        - Господь сказал, что отныне я - хозяин этого мира! Он велел поклониться мне даже ангелам.
        - И что, - спросила она с интересом, - поклонились?
        - Поклонились, - сказал он с достоинством.
        - Все? - спросила она недоверчиво.
        - Почти все, - ответил он нехотя.
        - Интересно, - промолвила она задумчиво, - кто же это такие смельчаки, что отказались… Странный здесь мир! Даже ангелы могут выказывать своеволие. Хотя им, думаю, это труднее, чем нам. Отстань от меня! Убери руки! Не лягу я под тебя.
        - Почему? - спросил он. - Ты создана для меня.
        Она закусила губу.
        - Да? Но даже если и так… Я чувствую, что у меня есть силы этому воспротивиться. А раз так, не смей прикасаться ко мне!
        Он тупо смотрел ей вслед, она взвилась в воздух и унеслась стремительнее, чем брошенный сильной рукой камень.
        Он поплелся к Творцу, тот ощутил его зов раньше, чем Адам открыл рот. Неземной свет, полыхающий, но не режущий глаза, на миг сжег половину райского сада, и тут же все восстановилось в первоначальном виде.
        Перед Адамом образовалась пламенная фигура, повторяющая его собственные очертания.
        - Лилит, - выдохнул Адам. - Что с нею не так? Господь, Ты создал, как сказал мне, пару… А какая же это пара?
        - Лилит, - прозвучал отеческий ответ, - так же уникальна, как и ты, Адам. Она создана из того же огня и света, что и ангелы.
        - Она ангел?
        - Нет.
        - А кто?
        - Ее создавал для тебя, - ответил Творец, - для человека.
        Он спросил тупо:
        - А почему не так, как меня? Может быть, потому и не получается у нас ничего?
        - Потому что такое, как ты, - начал объяснять Создатель, - уже не сотворить! Такие взлеты не повторяются. Ты - Моя надежда, Адам. Тобой и буду заниматься. Потому весь этот мир - для тебя. Все животные в нем - для тебя. Горы, океаны, реки, ручьи и вся земля - для тебя. Это Я тебе уже говорил, но еще скажу, чтобы ты запомнил и берег этот мир. Другого уже не будет! Если этот загадишь, то… Даже ангелы, хоть и не для тебя, но признали тебя властелином этого мира!
        - А Лилит? - спросил он.
        Ему показалось, что на огненном лице промелькнула улыбка.
        - Ах да, что тебе горы и океаны, которых ты еще не видел… Для тебя главное - эта женщина, не так ли? Да, Адам, как Я уже сказал, повторяю еще раз, Я создал ее тоже для тебя.
        - Спасибо Тебе, Господь!
        Снова огненная улыбка, как молния, промелькнула в том месте, где должен быть рот у пылающего человека.
        - Ну да, за создание мира не поблагодарил, а вот за создание женщины…
        - Прости меня, Господи!
        - Ничего, Я все понимаю, Адам. Я в самом деле все понимаю.
        - Однако, Господь, - сказал Адам уныло, - если Ты создал Лилит для меня, то почему она отказывается подчиняться мне?
        Творец задумался, Адаму показалось, что Творец размышляет слишком долго, он же всеведущий и всемогущий, потом сообразил по наитию, что досталось ему вместе с искрой души, что Господь одновременно решает мириады мириад дел, многие далеко за пределами этого мира, что не больше песчинки в Нем самом, а Он следит и управляет за всем во всех мирах и тем, что за пределами миров.
        - Ладно, - ответил Творец несколько отстраненно, - иди погуляй, а Я пока поговорю с Лилит. Дело в том, что у нее тоже свободная воля… не в той мере, как у тебя, но в этом мире сам воздух делает свободными.
        Адам поклонился и ушел, выпрямив спину и держа плечи гордо развернутыми. Да, подумал Творец, этот мир делает всех свободными, но не стала бы эта свобода свободой прыгнуть в пропасть. Как, не удерживая от прыганья в бездну, не дать им туда свалиться?
        Лилит возникла по его желанию перед ним, удивленная и обескураженная, что чья-то воля перенесла ее сюда, но увидела грозный лик Всевышнего, смиренно поклонилась.
        - Ты звал меня, Творец.
        - Лилит, - спросил Творец, - почему ты не желаешь поклониться Адаму? Все ангелы поклонились ему, как Моему наследнику в этом мире!
        Лилит спросила возмущенно:
        - Это их дело, но почему я должна поклониться Адаму?
        - Он муж твой.
        - Ну и что? Он мне муж, я ему - жена. Но я - это я. Я даже не из глины! Почему я должна ему поклониться?
        Он подумал, сказал веско:
        - Я думаю, твой поступок и твои слова надо назвать… ну, скажем, гордыней. Пусть будет такое слово. И объявим его… ее, гордыню, грехом. Нужен порядок.
        - Ты объявишь?
        Он подумал, отмахнулся.
        - Потом, потом. Позже. Сейчас рано. Для запретов тоже нужно созреть. У малых детей их еще не бывает. А потом из первого запрета разрастутся другие, их будет очень много. Не дозволено будет человеку гордиться ни происхождением, ни ростом, ни силой, а только умением и личным опытом.
        Он задумался на миг, а Лилит спросила быстрым льстивым голоском:
        - А правду говорят ангелы, что весь этот необъятный мир Ты создал… и все-все в нем, всего за семь дней?
        - Правда, - ответил Он.
        - Здорово! Как Ты все успел… И все продумал!
        Он кивнул, соглашаясь, потом поморщился, словно колебался, принять комплимент или сказать правду, наконец сказал неуклюже:
        - За семь дней… Но это Моих дней.
        Она вскинула красивые брови.
        - Твоих?
        - Да.
        - А они не такие, как у… меня?
        - Нет, конечно, - ответил он раздраженно. - Я ведь тоже не такой, как ты могла заметить.
        - А какие Твои? - спросила она наивно. - Сколько моих дней входит в один Твой?
        - Не знаю, - огрызнулся Он. - Много, очень много. Бесконечности дней! Это Я так сказал, что семь дней. А раз Я сказал, что семь, то это и есть семь. Просто нужна мера отсчета, вот она и будет. А вообще-то для Меня это один день, в начале которого Я создал… то, что создал, потом все это… ну, звезды, зверей, гадов… Просто семь раз Мне удалось нечто… нечто удачное. А все неудачные попытки не в счет. И никто отныне считать не будет! Их не счесть. Так что семь, поняла?
        Она сказала разочарованно:
        - Поняла… Я думала, что хоть у Тебя все сразу! Без ошибок.
        Он посмотрел остро, громыхнул:
        - А это и есть без ошибок! Кому нужны промахи? О них забывают быстро, их слишком много. На самом деле все наше бытие из ошибок. Так что в счет идут только достижения. Успехи. Открытия.
        Она заговорила быстро, не давая ему отослать ее от себя:
        - Господь… со мной все понятно… А как возник Ты?
        Господь нахмурился… вопрос чем-то неприятен… пробормотал:
        - Лилит, такие вещи объяснить невозможно. Тебе невозможно. Нет ни слов таких, ни понятий. Ничего нет. Тем более что это не объяснить ни словами, ни понятиями, ни…
        Он произнес несколько непонятных звуков, раздраженно отмахнулся.
        - Думай что-нить проще. Например, когда в запасе бесконечность… вечность или хотя бы миллиарды лет… то даже при простом переборе может возникать всякое…
        Лилит сказала осторожно:
        - Прости… Тебе неприятно… что Ты… такой могучий… мог и не быть… но даже при простом сочетании это большая удача… верно?
        Господь отмахнулся:
        - Предположи, что мир - это огромное Яйцо… или, лучше, гриб, что, созрев, взрывается и выбрасывает тучу пыли, что не пыль, а его семена! А потом разлетевшиеся семена возвращаются обратно, потому что не туда летели, не там опустились… И так много-много раз гриб выбрасывает эту пыльцу, всякий раз добиваясь более удачного рассеяния семян… В этом случае может возникнуть все, что угодно! Я, конечно, возник не так, но тебе и этот вариант понять сложно, не так ли? Потому не забивай себе голову такими вопросами, для этого есть Адам, а ты пойди поищи его, постарайтесь подружиться.
        - Да-да, бегу, - ответила Лилит, - но мне страшно подумать, что Ты мог бы оказаться и другим.
        - Как это?
        - Ну… например, как большой и противный паук! Это ужасно. Ты же творил нас по Своему образу и подобию? Я тогда тоже была бы в облике большой и гадкой паучихи… Бр-р-р-р!
        Он сказал с неудовольствием:
        - Что за глупости! Тогда красивым считалось бы походить на паука. А двуногость полагалась бы уродством, мерзостью… Но ты не забивай голову! Для Меня все создания хороши и прекрасны. Все созданное Мной - любимо. А была бы ты паучихой, считала бы паучиность верхом красоты и изящества. Ладно, беги!
        Он исчез раньше, чем она успела открыть рот для нового вопроса.
        Глава 7
        Адам шел все быстрее, сам не заметил, как перешел на бег, деревья и роскошные цветы замелькали по обе стороны. Некоторые не успевали отскочить с дороги, он исцарапалруки и ноги, наконец закричал в ярости:
        - Господи! Ты мне дал власть над животными, птицами и рыбами, но не дал власти над Лилит!
        Голос ответил так, словно с ним говорил весь мир:
        - Верно…
        - Почему? - прокричал Адам. - Почему?
        Голос ответил просто:
        - У тебя никогда не будет власти над себе подобными. А если будет, та власть неправедная. За исключением той, когда тебя сами призовут и попросят вести их… какое-товремя.
        Адам остановился, жадно хватая широко раскрытым ртом воздух. На горизонте наконец появилась яркая звезда, во мгновение ока приблизилась, превратилась в человека из чистого света. Адам ощутил ласковое прикосновение огромной теплой ладони к своей голове. Странное и успокаивающее чувство, он пробормотал уже тише:
        - А как… мне теперь?
        - Говори с ней, - посоветовал Творец. - Заинтересуй ее. Подчинять можно не только силой.
        …Адам разговаривал с Лилит при каждом удобном случае, все случаи считал удобными. Она слушала, потому что обещала Творцу, однако, едва Адам протягивал к ней руки, фыркала и уносилась прочь.
        Всевышний наблюдал с улыбкой, однако Адам страдал, однажды пожаловался горько:
        - Лучше бы Ты не творил ее!.. Все в саду меня радует, а она ко мне относится хуже, чем все драконы, вместе взятые!
        Всевышний спросил с сочувствием:
        - Тебе так и не удалось ей понравиться? Смотри, все звери друг перед другом пляшут, когда хотят хотя бы завоевать доверие… Даже пауки, да что уж мелкие твари, и то приходят с подарками…
        - Я все делал! - заверил Адам. - Я смотрел, что делают звери! И сам что-то придумывал. Больше ничего не смогу. Придется мне козу брать в пару… Или разыскать кентавршу.
        Всевышний сказал строго:
        - А вот этого нельзя!
        - А что можно?
        - Уговаривать Лилит, - ответил Всевышний.
        - А если не получается?
        - Тогда скажи ей… скажи, что Я создам для тебя другую женщину.
        Адам подпрыгнул, спросил счастливо:
        - В самом деле создашь?
        - Только если Лилит тебя отвергнет окончательно.
        - А как узнать…
        Творец прервал строго:
        - Я узнаю. А теперь иди и поговори с нею еще раз. Уже серьезнее.
        Лилит вскинула высокие узкие брови, этот жалкий человечек никогда не выглядел таким напыщенно-серьезным. Он подошел и сел перед ней на камень.
        - Лилит, - сказал он совсем не тем голосом, каким умолял ее лечь с ним, - я пришел переговорить с тобой еще раз…
        - Нет, - отрезала она.
        Он кивнул, почему-то странно не обескураженный, даже вроде бы довольный.
        - Хорошо, - сказал он. - Значит, ты ясно и твердо отказываешь мне? Окончательно?
        Она покачала головой.
        - Ты все расслышал правильно. А что ты такой… довольный?
        - Я говорил с Творцом, - сообщил он. - Он ясно дал понять, что все должны плодиться и размножаться. Только мы не выполняем его волю.
        - Ты мне неприятен.
        Он снова кивнул, в лице почти ничего не изменилось, разве что крепче стиснул челюсти.
        - Вот и хорошо, - сказал он после паузы. - Так и скажем Ему. Ты - против. А Он пообещал сделать мне другую женщину, чтобы люди все-таки могли выполнять его завет.
        Она насторожилась, Адам говорит не просто радостно, а даже ликующе. Похоже, в самом деле ему пообещали другую женщину…
        - А что будет со мной? - спросила она.
        Он в удивлении развел руками.
        - Думаю, ничего… Все будет, как и сейчас. Никто тебя ни к чему не принуждает. Во всяком случае, я.
        - А ты при чем тут? - спросила она язвительно.
        - Я хозяин этого сада, - ответил он с превеликой скромностью, от которой топорщится гребень и распускаются перья. - Живи, как жила.
        Он даже улыбнулся ей, когда поднялся и взглянул на нее сверху вниз, и она поняла, что он прощается.
        Она сказала торопливо:
        - Погоди, погоди… Это надо обсудить. Все так неожиданно! Да и для тебя это приятный и благоприятный выход. Я же вижу, как ты весь светишься, скоро в ангела превратишься… Да сядь ты! Не на камень, садись рядом. Когда так все меняется, надо поговорить на прощанье. Даже наговориться…
        Адам воззвал к Творцу с таким яростным криком, что весь сад огласился его истошным воплем. Ангелы всполошились, заметались над верхушками деревьев. Старшие ангелы покинули свои места возле Всевышнего престола и тоже помчались к Эдему.
        Творец спросил устало:
        - Что случилось, Адам?
        - А Ты не знаешь? - закричал Адам. - Лучше бы она этого не делала!
        - А что она сделала?
        - Она повиновалась Тебе!
        - Ты недоволен?
        - Еще бы! - закричал он. - Лучше бы я с лягушкой лег!.. Она делала все, что я сказал, даже сообщила потом, что понесла от меня.
        Творец поинтересовался:
        - Значит, вы будете плодиться и размножаться?
        - Нет, - отрезал Адам. - Я не буду принуждать женщину. А это было принуждение. Она подчинилась, это не было по ее воле! Я чувствую себя так гадко, что даже не знаю… Я теперь вообще не хочу другой женщины! В смысле вообще не хочу. Я буду жить один.
        - Нет, - прозвучал задумчивый голос, - на этот раз сделаем проще… Хуже, примитивнее, зато безопаснее. И надежнее… Ложись, Адам, успокойся и поспи.
        Адам опустился на землю, сморенный как своими страданиями, так и полуденной жарой, моментально заснул. Ангелы жужжали и роились, как пчелы, завидевшие истекающие медом цветы. Творец повел огненными дланями, сам принимая манеры и движения этого мира.
        - Не сотворю женщину для Адама из головы его, - произнес Он задумчиво, - дабы не была высокомерной; не из глаза его - чтобы не была любопытной; не из уха - чтобы не подслушивала; не из уст - чтобы не была болтливой; не из сердца - чтобы завистливой не была; не из рук - чтобы не была любостяжательной; не из ног - чтобы не была праздношатающейся…
        Бок Адама на короткий миг превратился в зияющую рану, но тут же вернулся в первоначальный вид, а на другой стороне поляны появилась другая фигура: пара для Адама, как сразу поняли ангелы. Меньше ростом, узкие плечи, но шире бедра, молочные железы и длинные волосы настолько солнечного цвета, что от них пошло сияние.
        - Из ребра? - спросил Михаил. - Да будет оно благословенно!
        - Почему из ребра? - поинтересовался Азазель.
        - Их много, - пояснил Люцифер. - Испортит - не жалко. На втором или третьем получится лучше.
        - Кроме того, ребро, - добавил Азазель, - единственная кость, в которой нет мозга.
        - Это из-за Лилит? - спросил кто-то сочувствующе.
        Люцифер покосился на задумавшегося Творца.
        - Он делает выводы из неудач. Все еще учится!
        Азазель предложил живо:
        - Господь, а давай наделаем еще таких же! Ребер у Адама много. И пусть у него будет не одна подруга, а несколько. Я же понимаю, что ему захочется больше!
        Творец бросил на него короткий взгляд.
        - Почему так думаешь?
        - Ты же слепил его из глины, - напомнил Азазель живо. - А значит, животная сторона в нем очень сильна. Иногда, сам знаешь, она будет брать верх… даже не совсем иногда.
        Творец кивнул.
        - Ты не дурак, Азазель. Проникаешь в суть. Но сделать ему больше подруг значит потворствовать животной стороне. А он должен вооружиться духом, чтобы в неустанном борении одерживать верх.
        Люцифер поинтересовался деловито:
        - Душу в нее вдыхать будешь?
        Творец покачал огненной головой.
        - Огонь не гаснет, если от него зажигаются другие.
        - Понятно, - сказал Люцифер с пониманием, - так будет положено начало распространению твоего огня по этому материальному миру? Какие-то погаснут, а какие-то дадут большое пламя?
        - Ты смотришь далеко, - одобрил Творец. - Ты всегда был лучшим, Люцифер… Если бы только меньше спорил!
        Люцифер ехидно усмехнулся.
        - Так я ж по делу. Остальные только поддакивают! Итак, ты вынул ребро Адама и сделал из него женщину, послушную и понятливую, плоть от плоти, кость от кости. Но душу ей вдохнул не сам, а зажглась от Адама… Не значит ли, что в ней будет больше животного начала, а духовности меньше?
        - Не думаю, - буркнул Творец недовольно. - Разве от выпавшего из небольшого костра уголька не может разгореться пожар еще больше, чем сам костер?
        - Вот и я об этом, - поддакнул Люцифер. - Если животное начало возьмет верх, то не натворит ли душа под его руководством больших бед? Подумай, Господь.
        Творец долго смотрел на женщину, ответил со вздохом:
        - Да, что-то Меня не туда занесло…
        - Не получилось? - спросил Люцифер с ехидцей.
        - Получилось, - возразил Творец. - Еще как получилось.
        - Так что же?
        - Какое-то неясное предчувствие, - ответил он нехотя. - Что-то говорит мне, что пора на этом заканчивать. И так то, что получилось, весьма… да, весьма!
        Люцифер оглядел мирно спящую женщину.
        - Гм, возможно, и пора. А то начинал Ты, Господь, с сотворения мира, а закончил, стыдно сказать, женщиной. Когда цели так мельчают, то лучше остановиться.
        Творец вздохнул:
        - Ну, тогда пусть это будет последним актом творения!
        По взмаху его длани женщина открыла глаза. Ресницы у нее длинные, как отметили ангелы, густые и чуть загнутые, это чтоб защищали глаза от пыли и не слипались кончиками, когда спит. Глаза ярко-синие, как чистые, умытые росой васильки, рот поменьше, чем у Адама, губы пухлые и сочные.
        - Поднимайся, - велел Творец. - Да будешь ты женой Адаму. И да прилепишься ты снова к мужу своему и да будешь с ним одна плоть… Как и была раньше.
        Азазель восторженно вскрикнул:
        - Они будут сливаться?
        - Да.
        - Составной организм?
        Творец буркнул:
        - Нет, это иносказание.
        - Что такое иносказание?
        Творец сказал недовольно:
        - Что за мир Я сотворил, где даже ангелы начинают задавать вопросы? Вы - Мои посланники! Вестники Моей воли. Вот и вестите о создании женщины, а не спрашивайте…
        Часть ангелов тут же бездумно унеслась выполнять повеление, но Азазэль остался на месте, сложил уже развернутые было крылья.
        - Господь, стоит ли? А то скоро создание каждой букашки будем вестить… Вот мир создал - да, это творение!
        Господь махнул огненной рукой.
        - Ладно, не вестите.
        Азазель победно оглянулся на Люцифера и других ангелов, что остались на месте. Люцифер подбадривающе подмигнул.
        Адам начал выныривать из сна, в ушах звучит рой голосов, но вздрогнул и торопливо поднялся, едва открыл глаза. Поляна ярко освещена небесным огнем, ангелы тесно реют вверху, окружили поляну так, что закрыли собой деревья, а посередине поляны Господь держит за руку прекрасную женщину, чистую и поглядывающую на него с боязливым восторгом.
        - Адам, - произнес Он мягко, - так же, как и ты, все мужчины из твоего семени найдут пару… не с первой женщиной, которую они познают. Вот жена твоя. Люби ее и заботься о ней. А ты, женщина, люби мужа своего и заботься о нем! Я именем Своим освящаю ваш брак… как и брак вообще. И отныне вот так будут приводить дочерей своих отцы в этом действе…
        Адам робко взял женские пальцы в свою ладонь. Она держалась застенчиво, как лесная лань, никакой дерзости Лилит, никакой заносчивости и высокомерия. Улыбка тиха и скромна, женщина выглядит настолько пугливой, что он сразу расправил плечи и ощутил себя вдвое выше и сильнее, готовый защищать ее хоть от всего мира.
        - Спасибо, Господь, - произнес он с чувством. - Да будет имя ее… Ева. Это значит - мать, первая женщина и многое другое. Спасибо, Господи! Я не понимаю, но у меня такое чувство, что это уже родной мне человек.
        - Родной, - подтвердил Творец. - Она из твоего ребра.
        Адам опасливо пощупал бок.
        - Но… почему так?
        Творец поморщился, и Адам невольно подумал, что Господь даже в огненном облике все больше становится похож на него, Адама, на существ этого мира.
        - Во-первых, - ответил Творец сухо, - так проще. Во-вторых, с этой женщиной тебе легче будет найти взаимопонимание. Именно потому, что она кровь от крови твоей, плоть от плоти. Она - часть тебя, потому люби ее и заботься о ней, как о себе, Адам.
        Адам кивнул, глядя на Еву.
        - Это я обещаю, Господь.
        - Покажи ей свой сад, - велел Господь. - Теперь это ваш сад.
        - Спасибо, Господь! Ты очень добр.
        - Ваш сад, - повторил он. - Берегите его.
        Адам и Ева едва углубились в заросли, как затрещали кусты, выметнулся пес и, оскалив зубы, зарычал на Еву. Она испуганно вскрикнула и спряталась за Адама. Тот расправил плечи, как приятно чувствовать, что можешь защитить, прикрикнул строго:
        - Не рычи!.. Это Ева, моя жена.
        Рычание медленно угасало, пес смотрел на Адама с обидой в глазах. Адам развел руками, пояснил:
        - А ты - друг. Понял? Ты друг!
        Шерсть на загривке пса опустилась, он даже вяло шевельнул хвостом, но в глазах оставался вопрос: а что главнее, друг или жена?
        - Это разное, - сказал Адам в затруднении, еще не решив и сам, что главнее, все-таки с псом уже столько набегался в саду, не сомневается в его любви и преданности, а женщина еще непонятно какие штучки выкинет. - Вы не соперники, ясно?
        Ева робко выдвинулась из-за спины Адама.
        - Ты с ним разговариваешь?
        - Да, - ответил он гордо.
        - И все понимает?
        - Да. Только отвечать не умеет.
        - Можно, я его поглажу?
        - Погладь, - разрешил Адам и добавил: - И он, наверное, позволит.
        Ева робко коснулась спины пса, тот смотрел на нее с недоверием, она расхрабрилась и запустила пальцы в его шерсть, пес прижмурился, в это время над садом блеснул яркий свет, жарким пламенем пожара залил поляну. Перед Адамом и Евой возник статный сверкающий ангел, еще могущественнее и красивее, чем все, с кем Адаму приходилось общаться, а когда заговорил, в голосе звучали гордость и насмешка:
        - Раньше ты был уникальный, Адам! А сейчас?
        Адам покосился на притихшую Еву, она смотрит на ангела со страхом и великим почтением, пес вообще сразу же оскалил зубы и зарычал, спросил сердито:
        - И что сейчас? Ты кто?
        - Меня зовут Азазель, - ответил ангел. - Смотрю на тебя со скорбью. Кем ты стал. Увы…
        Ева отступила и тихохонько встала за спиной Адама.
        - Кем и был, - отрезал Адам.
        Ангел всплеснул руками.
        - Нет, ты теперь как и остальные животные! Они будут размножаться, и ты тоже будешь размножаться. Они будут заселять сад, и ты будешь его заселять…
        Пес рычать перестал, видя, как спокоен Адам. Да и в том, что говорит ангел, все правильно, ничего враждебного.
        Адам спросил угрюмо:
        - Ты только в этом и видишь сходство?
        - Да сходство видно во всем, - заверил ангел. - Просто теперь стало еще больше. Заметнее.
        Адам возразил:
        - А мне кажется, ты мне просто завидуешь.
        Ангел задохнулся от возмущения:
        - Я?
        - Ты.
        - Почему? - спросил ангел.
        Адам ощутил в голосе сверкающего собеседника некую неуверенность или растерянность, никак не ожидал отпора, а Адам, в свою очередь, заявил громко и уверенно:
        - Вы не размножаетесь! Значит, вам недоступно даже то, что могут делать простые мухи, коим несть числа. Вы бестелесны и не можете вкушать пищу… Вас сотворили сразу всех, и сотворили великое множество… как тех же мух. Во всяком случае, вас наверняка хватит, для чего бы вы ни понадобились! И больше создавать не будут. А вот мы… Ева, иди сюда. Это наш сад!.. Мы здесь хозяева. Мы, а не ангелы.
        Ева из-за спины тихонько пискнула:
        - Ты так грубо с ним говоришь!
        - Это он со мной грубо, - сказал Адам обвиняюще.
        - Так то он!
        - А это я, - отрубил Адам.
        - Он - божий ангел!
        - Всего лишь, - ответил Адам гордо. - А я - человек.
        Он чувствовал, как в нем просыпается и властно распоряжается новое чувство. Раньше ни за что не посмел бы так разговаривать с ангелом, но сейчас, когда к нему жметсяиспуганная женщина, ищет у него защиты, грудь с треском раздвигается, плечи становятся шире, а голос становится тверже.
        Озадаченный и смущенный Азазель тихонько исчез, Адам ухватил Еву за руку и потащил в глубину сада.
        Глава 8
        Набегавшись по саду, они легли отдохнуть в тени, но ароматы настолько мощно дурманили головы, что не заметили, как и заснули друг у друга в объятиях.
        Адам спал крепко, но сон его был тревожен. Сперва он летал над садом, и это было прекрасно, душа пела, он был счастлив, но вдали возник и разросся особый свет немыслимой чистоты и силы. Адам летел к свету, а когда убоялся и попытался свернуть, уже не смог, его внесло, как беспомощную щепку заносит бурная река.
        Свет его охватил со всех сторон, он услышал торжественный могучий Голос, что звучал со всех сторон и особенно отзывался внутри его головы:
        - Любишь летать… Как же ты, такой малый, но уже подобен Мне, Адам!
        И, находясь внутри света, Адам вскрикнул потрясенно:
        - Подобен? Как я могу быть подобен Тебе, такому могучему?
        - Подобен тем, - пояснил Голос, - что только у тебя есть выбор… и только у Меня. Все остальные… у них все предопределено.
        Адам спросил:
        - Звери и рыбы - да, но… ангелы?
        - Ангелы, архангелы, - произнес Голос огня и света, - всего лишь Мои мысли. Посланцы Моей воли. Моих желаний. Потому среди них одни сильны, другие - мелки, третьи совсем ничтожны. Одни длятся долго, другие мимолетны. И пусть тебя не вводит в заблуждение то, что они порой спорят друг с другом.
        Адам кивнул.
        - Это мне как раз понятно. Я тоже часто спорю сам с собой. Но мои мысли… не принимают огненные формы! И не носятся с огненными мечами над садом.
        Творец покачал головой, сказал с мягкой укоризной:
        - Да? Ты не видел, каким огнем загораются твои глаза! Ты не видел бури на своем лице. Просто у теленка не может быть столько силы, как у того могучего тура, каким станет. Я сильнее, потому мысли Мои… зримее. Во всем остальном… Но Я говорил о выборе, который тебе придется сделать. Ты - лучшее, что Я когда-либо творил… хотя Я как-то ибрякнул, что мог бы сделать лучше! Вряд ли… Этот мир Я создал в лучший свой день, а тебя - в лучший и высший миг этого дня. Сейчас смотрю на тебя и дивлюсь, какой же Я гений, творец! Второго такого уже не создать.
        Адам напомнил, дивясь тому, что так смело разговаривает с Создателем:
        - Ты говорил о выборе.
        Творец сказал:
        - Да-да, ты прав. Я все время увиливаю от этой темы, как проклятые реки, что не хотят течь на вершины гор. Выбор в том, что тебе надо решить, как желаешь прожить свою жизнь. Адам, Я знаю, как тебе идти по жизни хорошо и правильно, потому что вижу дальше тебя и зрю все ямки на твоей дороге, все пни и вылезшие из земли корни, которые ты не заметишь в своем торопливом беге…
        - Хорошо, - сказал Адам, - говори, я буду слушать!
        - Я буду говорить, - пообещал Голос, - лишь бы ты слушался. На дороге будет много опасных ям… назовем их соблазнами, обходи их!
        - Да, конечно, - заверил Адам, - я буду!
        Голос произнес с сомнением:
        - Хорошо бы… а то Я такое вижу во всех вариантах пути… Я прошу тебя только об одном, Адам! Верь мне. Просто верь. Я тебя люблю и ничто во вред тебе не сделаю…
        Во вселенском Голосе звучала такая же огромная любовь, заполонившая мир, Адам чувствовал, как все в нем откликается и возносится навстречу, как искорка его души сливается с этим океаном огня…
        Он проснулся от того, что сердце колотится, будто взбежал на высокую гору, держа на спине тяжелый камень. Под опущенными веками еще блистает дивный и невиданный свет, в ушах гремит величественный Голос, но открыл глаза, и странное видение стало слабеть, хотя некоторое время еще трясло от громадности и необъятности услышанного.
        Ева подняла с его плеча голову, в заспанных глазах страх и удивление.
        - Адам, что-то случилось?
        Он пробормотал:
        - Нет, я спал…
        - У тебя слезы в глазах! И на щеках… Ты плакал во сне?
        Он ответил с неловкостью:
        - Не знаю. Наверное. Это же во сне! Так меня никто плакать не заставит. Я здесь главный!
        - Тебе снилось страшное?
        Он снова пробормотал, отводя взгляд:
        - Скорее разное и непонятное… Во сне было все понятно, а сейчас… ерунда какая-то. В жизни так не бывает. Пойдем лучше к озеру. Я вспотел, надо искупаться.
        - И ягоды там на берегу очень сладкие, - ответила она живо. - Пойдем!
        Ангелы носились над садом и первыми заметили, что он быстро расширяется. Люцифер предположил, что Творец таким образом обучает Адама и Еву. Они все время находят что-то новое, решают какие-то простенькие задачи и таким образом делают первые шаги по пути, который он для них начертал.
        В этом мире ангелы уже не чувствовали, что они почти единое целое. Объединяющий всех свет исчез, они носились отдельными сгустками мощи, но только некоторых это радовало, большинство же чувствовали себя несчастными.
        Люцифер сделал усилие, чтобы его свет достиг даже самых дальних, сказал громко:
        - Неужели только я один скорблю, что теперь Господь все внимание уделяет этому ничтожному комку из глины? Почему только для меня было унижением кланяться ему и признавать именно его властелином этого мира? А чем вы все хуже? Господь сотворил дивный и прекрасный мир, я восторгаюсь им неустанно, однако разве не сделал Господь то ли от усталости, то ли в благородной рассеянности большую ошибку? Ведь правильнее было бы…
        Он сделал паузу, потрясенные ангелы пугливо молчали. Он озирал их всех и видел смятение и колебание. Все-таки большинство так и не оспаривают слова и волю Господа. Для них все, что велит или скажет, - непреложный закон.
        Наконец прозвучал громкий голос Азазеля:
        - Мир был бы еще прекраснее, если бы принадлежал нам!
        Еще один голос, Люцифер узнал Шехмазая, могучего и упрямого ангела, громыхнул с такой силой, словно раскололся небосвод:
        - По праву.
        Люцифер воспрянул духом, самые могучие архангелы разделяют его недовольство.
        - По праву, - согласился он быстро. - Мы ведь за справедливость, не так ли? Мы - высшие, мы огненная стихия духа! Знаем больше и умеем несравнимо больше, чем существа этого мира, вместе взятые! Мы, чистые и светлые, сможем еще больше украсить этот мир!
        Михаил, еще один из сильнейших ангелов, молчал, но, когда Люцифер обратил на него свой требовательный взор, ответил с большой неохотой:
        - Люцифер, ты все говоришь правильно. Да, мы настолько превосходим человека во всем, что даже смешно сравнивать, как зачем-то делаешь ты. Но как раз если бы мы превосходили человека немногим, я бы тоже усомнился в правильности решения Творца отдать весь мир этому существу! Однако превосходим настолько, что… ты же понимаешь, это неспроста, если Творец именно его назвал властелином всего сущего.
        Ангелы молчали, переговаривались тихими голосами, Люцифер сказал горячо:
        - Я не оспариваю великий план Творца, хотя и не постигаю его сути!
        - Как же не оспариваешь?
        Люцифер покачал головой.
        - Я только ревную, Михаил. Мы всегда были любимыми созданиями Господа! Почему этот сырой комок глины оттеснил нас?
        Михаил сказал тяжело:
        - Думаешь, я не ревную? Но если Господь так решил, мы должны выполнять Его волю.
        Ангелы уже молчали, эти двое выражают их чувства и мысли лучше, чем они сами, и Михаил с Люцифером непроизвольно выросли в размерах, подпитываемые их силами, стали как огромные огненные горы, на которых держится мир.
        - Нет, - ответил Люцифер резко. - Я люблю Господа и предан Ему! Потому я буду добиваться возвращения Его любви! Я буду бороться за утерянное место возле Него!
        Михаил возразил сильным голосом, в котором звучала мощь и тех, кто отдал ему свою поддержку:
        - Опомнись, Люцифер! У тебя было и остается место по правую руку Господа. А человек… он лишь на земле властелин. А это, сам знаешь, так мало.
        Люцифер покачал огненной головой.
        - Творец думает только о нем!
        - У него Великий План в отношении человека.
        - Мы ничего не знаем об этом Плане!
        - Да, - вздохнул Михаил. - У нас с тобой разница лишь в том, что я верю Господу, а ты - нет. Просто Его План настолько велик, что, как Он уже говорил нам, мы не в состоянии ни понять, ни осмыслить. Возможно, Он говорил нам его не раз… возможно, и говорит? Но что сверх нашего понимания, то не слышимо, Люцифер, ты сам это знаешь.
        Ангел Шехмазай сказал с презрением:
        - А человек слышит из того, что говорит ему Творец, совсем крохи! Да и то, вы же все ужасались, как он понимает слова Творца и в какие причудливо-отвратительные образы облекает!
        - Иначе совсем не поймет, - буркнул Азазель с непередаваемым презрением. - Даже крохи…
        - Мы выше человека, - продолжал Михаил, - но не выше Господа. Он знает и видит больше. Возможно, мы не должны знать о Его Плане. Но я верю Господу!
        Фигура Люцифера несколько умалилась, он видел, как часть ангелов призадумалась и заколебалась, а некоторые направили незримые лучи в сторону Михаила, поддерживая его слова.
        - Не знаю, - ответил он горько, - и все вы не знаете, что за План и есть ли он вообще! Зато мы знали все Его планы раньше. И принимали участие. Мы все ликуем, когда удаются планы Творца! Так почему же на этот раз все от нас скрыто?.. Нет, вы как хотите, а я буду бороться за любовь Господа.
        В молчании Михаил спросил сурово:
        - Как?
        Слово пало, как тяжелый камень с горы. Все затихли, ждали ответа Люцифера. Тот пожал огненными плечами, подсмотрев этот жест у Адама.
        - Человек создан из двух начал: животного и духовного. Даже из трех: растительного, животного и духовного, но для нас растительное и животное почти одно и то же. Правда, таким образом животного получается даже больше, чем духовного!
        Михаил спросил еще строже:
        - И как ты этим воспользуешься?
        - Еще не знаю, - ответил Люцифер, - но человек обязательно выкажет свое скотство! Вот на этом его и нужно поймать. Чтобы Господь узрел: животное животным и останется. Ни в какие высокие сферы его затянуть не получится. И даже палкой не загнать!
        Михаил сказал в задумчивости:
        - Не знаю, хорошо ли так поступать…
        - Хорошо, - возразил Люцифер живо. - Я не собираюсь вредить человеку! Во всяком случае, прямо. Но показать Господу, что человек совсем не то, на что Господь надеется, это наш долг, если мы любим Господа и если мы Ему верны.
        Ангелы зашумели, задвигались, тела их блистали грозным огнем, некоторые превращались в молнии и сверкали мрачно и величественно, словно деревья из белого пламени.
        - С чего начнешь? - спросил Азазель.
        - С женщины, - ответил Люцифер.
        - Женщины? - удивился Азазель. - Почему не сразу с Адама?
        - Разницы большой нет, - объяснил Люцифер, - все равно удар по Еве поразит и Адама. А Ева уязвимее, так как животного в женщине больше. Вспомни, Адаму Господь сам вдохнул жизнь, а Еве перешла искра уже от Адама! Потому она к зову земли чувствительнее. Помнишь, из ребра, скромной и скрытой части тела, сотворил Господь женщину и, пока творил, приговаривал: «Будь кроткою, женщина! Будь добродетельной, женщина!» Однако ни от одного недостатка не свободна женщина, чем мы и должны воспользоваться.
        Михаил промолчал, но Люцифер видел, что это единственный из могучих ангелов, кто открыто против. Большинство же просто бурчат, но остаются в стороне. И лишь горстка с ним, активные и не соглашающиеся на вторые роли в этом мире.
        Пес часто оставлял Адама, исчезая в зарослях, слышно было, как носится там, пугая птиц и гоняясь за зверьками. Потом он придумал себе, что Адаму грозит опасность, и рычал на всех, кто подходил близко, защищая двуногого друга.
        Пришлось покрикивать, объяснять, что это не враги, и пес, помахивая хвостом, соглашался, что да, тогда ладно, не будет их гонять и кусать, пусть живут.
        Еву принял без восторга, но смирился с ее присутствием, позволял себя чесать и гладить, даже приносил ей палку, но руки Евы оказались слишком слабыми, чтобы забрасывать ее далеко, что уважения к ней не прибавило.
        Наконец Ева, ревнуя Адама к этому чересчур преданному зверю, из множества зверей выбрала себе в любимцы кошку, мягкую и пушистую, что умела сладко мурлыкать, потягиваться и постоянно забиралась ей на колени. Адам кошку за это невзлюбил, а раз так, то пес невзлюбил еще больше и всегда старался прогнать подальше.
        Ева часто таскала кошку на руках, даже тогда, когда они вдвоем отправлялись собирать ягоды. Но Адам не сердился, ягод хватало всегда, сколько бы ни сорвали.
        Долгий субботний день заканчивался, Адам взял два камня и начал колотить друг о друга, пока не высек искры. Те подожгли сухой мох, бересту, загорелись тонкие прутья сухого хвороста.
        Довольный успехом, Адам отбросил камни со словами:
        - Благословен творящий светильники огненные!
        За спиной послышался укоризненный вздох. Адам вздрогнул, оглянулся, держа в руках камни. К нему приближался, неслышно ступая по вершинкам трав, ангел. Адам вспомнил, что зовут его Михаилом, он не просто ангел, а один из самых старших, архангел, и лучше других знает волю Творца. Ни один стебелек не прогнулся под его крупным телом всверкающих золотых доспехах, имитирующих крепкий панцирь жука-оленя.
        - Как ты себя любишь, - упрекнул он.
        - Так за дело, - сказал Адам, оправдываясь. - Видишь, что я придумал? Творец уже все сотворил и создал, прилег отдохнуть от дел своих, как Он говорит, праведных… наверное, это обо мне, а я продолжил Его дело! Как Он и хотел!
        Архангел помолчал, не зная, что ответить, но затем, словно приняв новую мысль, возразил мягко:
        - Нет, придумал все-таки не ты.
        - Как это? - спросил Адам обиженно.
        - Огонь, - сказал Михаил, - был создан в канун субботы, но сотворение его было отложено до исхода субботнего дня. Вот до этого момента.
        Адам скривился, чуточку обидно, что не он создал такое, а это в него уже заложено, сказал с неудовольствием:
        - Ладно, я придумаю что-нибудь и свое. Особенное.
        Ангел спросил с любопытством:
        - Зачем это тебе? Пусть создает Господь.
        - Мне нравится придумывать, - возразил Адам. - Мне нравится действовать.
        Он без необходимости бросил в огонь оставшийся хворост, полюбовался бурно и с треском взметнувшимся до вершин деревьев пламенем и ушел за новой порцией веток. Ангел обеспокоенно смотрел вслед, потом уменьшил огонь впятеро и пробормотал:
        - Все-таки в нем силы намного больше, чем ума. А смирения почти совсем нет… О чем Творец думал, когда подбирал состав и пропорции?
        Над садом мелькнула золотая молния, Михаил услышал насмешливый голос, который шел только к нему одному:
        - И ты это заметил?
        - Люцифер, - ответил Михаил предостерегающе, - я его не осуждаю, в отличие от тебя!
        - А что же?
        - Просто недоумеваю.
        - Я тоже!
        - Но ты споришь, - напомнил Михаил, - а я смиренно склоняю голову перед великой и непостижимой мудростью Создателя.
        - Глупец…
        Голос Люцифера отдалился и пропал.
        Адам не слышал их спора, а если бы и слышал, вряд ли обратил бы внимание. Ангелов, напряженно размышлял он, Творец создал из огня и воды, как я слышал… или почему-то во мне шевелится эта мысль. Вообще-то вода и огонь понятия несовместимые, но для Всевышнего нет ничего невозможного, он даже не думает, что это может быть сложно. Захотел бы: реки текли бы вверх, дважды два давало пять, а люди рождались бы стариками, чтобы идти по жизни вспять и умереть младенцами. Если же Он ангелов создал, примирив огонь с водой, то и все остальное может.
        Нужно только не ждать, что Он все сделает сам, а прислушиваться к Нему и делать по Его почти неслышной подсказке, так как у меня свобода воли, а это значит, что и отвечаю за все в саду сам.
        Глава 9
        Эдем вздрогнул, деревья тревожно зашумели, а птицы слетели с веток и закричали. Под ногами качнулось, Адам услышал треск рвущихся нитей. Посреди сада поднялось и мгновенно расцвело огромное дерево. Крона поднялась высоко и гордо, а ветки раскинулись в стороны широко, укрывая землю, нижние концы опустились, так что придется нагнуть голову, иначе не пройти к стволу…
        Голые ветви моментально покрылись крупными белыми цветками. Появился сильный сладкий запах, но спустя минуту лепестки осыпались, и на глазах удивленного и очарованного Адама вместо них появились мелкие зеленые плоды, что медленно наливались соком, увеличивались в размерах.
        За спиной прозвучал голос:
        - Это особое дерево, Адам.
        Он обернулся, Творец тоже смотрел на дерево в глубокой задумчивости.
        - Мне оно тоже нравится, - сказал Адам. - Это самое главное дерево, да? Потому ты и создал его позже всех?
        Творец отмахнулся, как крупные животные отмахиваются хвостами от мухи.
        - Я создал все деревья сразу, - ответил он небрежно, - просто проявил его сейчас. Это особое дерево, Адам! И особые плоды на нем… Весь сад в твоем распоряжении, все деревья, травы и все живое в нем, как Я уже говорил, бери и владей. Но только с этого дерева ты не должен срывать плоды.
        Адам спросил настороженно:
        - Почему? Они плохие?
        - Нет, Адам, не потому. Это дерево… назовем его деревом Познания. Познания Добра и Зла…
        - Познания?
        - Да. Тебе пора начинать познавать разницу между добром и злом. Все животные, птицы, рыбы и насекомые не знают ни добра, ни зла. Даже Змей не знает, хотя он умеет говорить и ходит на двух ногах, как и ты, однако тебе надо учиться этому странному и не ведомому никому понятию.
        Адам спросил с придыханием, в его голосе прозвучал ужас:
        - Даже ангелы не знают?
        Творец ответил тут же:
        - Даже ангелы. Только Я знаю. А теперь этому будем учить и тебя. Начнем с того, что плоды с этого дерева есть нельзя. Тебе нельзя.
        Адам тут же спросил:
        - А другим животным?
        - Животным можно, - ответил Творец, - но ты, если не животное, есть их не должен.
        Адам повторил:
        - Почему? И что случится?
        - Случится страшная вещь, - ответил Творец. - Ты умрешь, Адам. А Я этого очень не хочу.
        Адам сдвинул плечами.
        - Конечно, я не стану есть плоды с этого дерева.
        - Вот и хорошо, - ответил Творец с облегчением. - Тебе пора взрослеть, Адам. До этого, как ребенку, тебе было можно все… ну да, все, а теперь начинаются запреты.
        Адам спросил настороженно:
        - Что, будут еще?
        Творец усмехнулся.
        - Не думай о них пока. Когда свыкнешься с этим, тебе легче будет услышать о следующем. Но уверяю тебя, взрослому существу совсем нетрудно жить в мире, полном запретов! Зато у него и возможностей намного больше. Ты сейчас даже не представляешь, насколько. Но когда-то узнаешь.
        Адам спросил нетерпеливо:
        - Скоро?
        Творец усмехнулся.
        - Да-да, совсем скоро. Беги, играй пока.
        Над садом зашелестели огромные крылья. Ангелы могут перемещаться везде и всюду мгновенно и бесшумно, но в этом мире всем нравилось облекаться в зримые образы. И сейчас Люцифер опускался между верхушками деревьев, похожий на огромную сверкающую птицу, и, лишь когда его ноги коснулись земли, он сложил крылья за спиной и стал похож на человека из огня и света.
        Творец все еще в глубокой задумчивости смотрел вслед весело убегающему Адаму. Тот уже забыл о дереве Познания Добра и Зла, перепрыгивает живописно уложенные гладкие валуны, с разбега подныривает под низко свисающие ветви деревьев, отягощенные крупными сочными плодами, налитыми теплым прогретым медовым соком, и вообще беспечен и счастлив…
        Люцифер подошел и встал рядом, слегка умалившись в размерах, чтобы не превосходить ростом фигуру Творца.
        - Очень хорошо, - проговорил он. - Сказали «нельзя» - он кивнул и пошел, не задавая вопросов.
        - Пока да, - согласился Творец.
        - А потом…
        - Потом заинтересуется, - ответил Творец, - почему именно нельзя.
        Люцифер спросил:
        - А в самом деле, почему? На мой взгляд, плоды как плоды. Ничего такого особенного.
        Творец заговорил медленно и задумчиво, словно перед внутренним взором у него от этой точки бегут в разные стороны мириады разных Адамов, все по разным дорогам, одни уже к вечеру тронут эти плоды, другие завтра, третьи - никогда, с первыми нужно будет поступить вот так, с другими вот эдак, а третьих вообще… потом вот так, вот так и вот эдак, и еще мириады вариантов поступков и контрпоступков, все нужно увидеть, выбрать лучшие, от этого зависит осуществимость Великого Плана:
        - Просто нельзя. Воспитание должно начинаться с запретов.
        Люцифер переспросил в затруднении:
        - Почему?
        Творец снова задумался на миг, и Люцифер потрясенно ощутил по задержке, как далеко Творец проследил путь Адама в разных вариантах бытия и какими трудными к осуществлению и неожиданными оказались многие из них.
        - Вам, ангелам, - проворил Творец, - не понять.
        - Почему, Господь?
        Творец усмехнулся, озарив зарницами половину мира.
        - Вот и ты начал задавать вопросы, как Адам! А до этого тебе было все просто и ясно… Видимо, так действует мир, где Меня так мало, странно. Понимаешь, Люцифер, ты, как и все прочие ангелы, создан уже сразу со всеми знаниями и умениями. Тебе ничему не пришлось учиться, тебе не надо меняться. А вот Адам… он сейчас практически не отличается от любого из животных в саду.
        Люцифер с готовностью поддакнул:
        - Это точно!
        Творец покосился на него с неудовольствием.
        - Но его можно… выращивать.
        - Как растение или куст?
        - Угадал. Даже самое громадное дерево вырастает из крохотного зернышка!.. Так и Адама можно вырастить в гиганта, который сможет…
        - Что, Господь?
        - Многое сможет, - ответил Творец задумчиво. - Очень…
        - А что Тебя тревожит, Господь? Я же вижу.
        - Что Адам многое сможет, - признался Творец. - К сожалению, у него свобода воли. И он многое сможет захотеть из того, чего не хочу Я.
        Люцифер воскликнул:
        - Так ограничь его, Господь! Если не хочешь вообще стереть с лица земли… почему-то.
        - Увы, - ответил Творец сожалеюще, - тогда не достичь того, чего Я хочу.
        - А чего Ты хочешь, Господь?
        - Многое хочу, - ответил Творец сумрачно. - Многое. Очень даже многое.
        - Ты не можешь сказать?
        - Могу, - ответил Творец, - но понять ты это не сможешь. У Меня есть План, но осуществить его может только человек.
        - Этот комок глины?
        - Он недолго останется комком глины.
        Люцифер оглянулся на дерево.
        - А какая роль отведена этим яблокам?
        Творец ответил с неудовольствием:
        - На самом деле яблоки как яблоки. Да и не яблоки это вовсе, а так… плоды. Но нужен, как Я уже сказал, запрет. Это первый запрет! И пока единственный. Я смутно прозреваю, что человека развивать можно только через систему запретов. Чем их больше, тем человек сможет подниматься выше, совершенствоваться и становиться сильнее.
        - Куда подниматься?
        Творец покачал головой.
        - Ты тоже увидишь. Потом. Сейчас у человека первый и единственный пока запрет: не есть плоды с этого дерева. Этим он отличается от животных. У них запретов нет. А у него есть.
        Люцифер сложил крылья в задумчивости.
        - Так что же здесь хорошего? Им больше можно, чем человеку?
        - Да, - согласился Творец. - Животные делают все, что хотят. Они, увидев такие плоды, не могут удержаться, чтобы не съесть. Животная часть Адама тоже будет понуждать съесть эти плоды! Но он должен уметь делать и то, что животные не умеют.
        - Что?
        - Воздерживаться, - ответил Творец терпеливо.
        - Воздерживаться?
        - Это очень важно, - сказал Творец задумчиво.
        Люцифер поинтересовался:
        - А почему не выдать все запреты сразу?
        Творец улыбнулся, и весь сад вспыхнул дивным огнем.
        - Под всеми запретами даже я рухну. Нагрузки нужно увеличивать постепенно! Духовность вырастает в преодолении так же, как и мускулы.
        Глава 10
        Ева пошла собирать ягоды, а Адам, набегавшись и наигравшись с животными, рухнул под дерево с раскидистыми ветвями и уже готов был заснуть, как вдруг заметил неподалеку человека, чуть повыше ростом его самого, а еще сразу было заметно, что травинки под ним не сгибаются.
        - Все верно, - сказал человек одобрительно, - я ангел.
        - А почему так похож?
        - Хочу понять человека, - сказал ангел. - Ведь недаром же тебя создал Господь?
        - Тебя зовут Рафаил? - спросил Адам. - Мы с тобой уже разговаривали.
        - Как узнал? - спросил Рафаил в удивлении. - Я же сейчас совсем другой!
        - Разговариваешь иначе, - объяснил Адам. - Хорошо разговариваешь. Гавриил, например, никогда со мной не говорит, хотя я вижу, как он за мной наблюдает. А Кассиль вообще не отвечает даже на вопросы, хотя я не раз обращался к нему.
        Рафаил ответил весело:
        - Мы разные, Адам! Мы разные.
        - Это я вижу, - ответил Адам недовольно. - А почему разные?
        - Сам Господь разный, - пояснил Рафаил, голос его стал серьезнее и почтительнее. - А ты что, всегда одинаковый?
        Адам подумал, помотал головой.
        - Вообще-то нет.
        Рафаил засмеялся.
        - А с кого ты сделан?.. Вид у тебя усталый… Это тоже для нас непонятное… Мы не устаем. А было бы интересно!
        - Ничего интересного, - ответил Адам.
        - Ладно, Адам, не хмурься, жизнь хороша, в саду так прекрасно! И ты должен быть счастлив, что это все принадлежит тебе. Весь мир, все деревья, кусты, травы, звери, птицы, рыбы и даже вон те далекие горы и стекающие с них реки… Ладно, спи! Я вижу, у тебя глаза уже слипаются.
        - Да, - пробормотал Адам. - Так хочется спать…
        - Интересно, - сказал Рафаил завистливо, - что это за ощущение… Наверное, очень приятное чувство?
        - Не знаю, - ответил Адам, засыпая, - но спать… хорошо…
        Рафаил снова вздохнул, человек лежит под деревом со счастливой улыбкой на лице, дышит спокойно и ровно, совсем не заботясь, что кто-то обнюхивает его с интересом, кто-то чирикает над головой, а любопытные муравьи деловито осмотрели добычу, оценили и даже попробовали затащить в норку.
        Сон Адама был странным и тревожащим: он не ощущал тела, не видел ни себя, ни сада, с холодком ужаса и обреченностью понимал, что вообще ничего нет, а есть только Яйцо, это и есть начало начал, когда нет ни времени… ни пространства. Но вот лопнуло Яйцо… а скорлупки брызнули во все стороны… и несутся через черную бездну… через ничто. Брызги материи бесконечно долго неслись… медленно остывая… сворачиваясь, загустевая… уплотняясь, и все это время его снедала жуткая тоска одиночества.
        Затем то… что образовалось из Яйца… начало стареть и усложняться. Ибо когда появляется Время… все начинает стареть и обязательно усложняться. И когда стало трудно следить за всеми своими частями, где все усложняется, усложняется, усложняется, Он осознал, что он… осознает, а следовательно, существует.
        И снова эоны времени плыли мимо, он то погружался надолго во внесознание, то снова начинал осознавать себя, пока в некое мгновение просветления не представил себе яркую вспышку… которую уже видел мириады раз, но теперь представил ее… и она возникла по его воле. Возникла и остановилась, отделив часть пространства.
        Он чувствовал странное состояние. Впервые он создал нечто своей волей. До этого просто существовал, сперва даже не помня себя, но чувствуя очень смутно, потом все ярче и ярче, даже сейчас он чувствует, как он распространяется через пустоту… но впервые удалось отстраниться, выделив свою мысль, и эта мысль создала по его воле то, что возникало только само собой…
        Да будет твердь, велел он, и тут же в пустоте появилась глыба. Ничем не отличающаяся от мириад тех, что неслись через пространство, но эту глыбу создал он, сейчас! И может создать еще. И еще, эта глыба, если смотреть внимательно, тоже вся из пустоты, но эти крохотные кирпичики удалось сцепить так, что они не разлетаются. Дергаются, дрожат от жажды вырваться из незримого плена, но остаются на местах, и глыба - вот она…
        Нет большого и малого, все относительно, он сдвинул себя мысленно, и глыба выросла невероятно, он видел, как она трясется, заново приспосабливаясь к новому состоянию, как внутри от давления разгорается жар, а верхняя корка плавится, течет, двигается, из разрывов плещет огненная лава, а легкая материя, выброшенная вулканами, не улетает, а окутывает вокруг глыбу, что становится все непохожее на то, что создал он своей волей.
        Он все еще видел себя целиком: разлетающегося во все стороны огромными кусками материи, дрожащими комочками, из которых состоит все, пространством, формировал туманности и галактики, но все как-то непроизвольно, само собой, но этот комочек, который он создал своей волей, привлекал внимание все больше.
        Да будет, сказал он себе и задумался на короткое мгновение, во время которого раздвинулся тысячью мириад галактик, создал мириады спиральных галактик, погасил сто тысяч солнц и заставил вспыхнуть триста тысяч сверхновых. Он чувствовал, как растет, усложняется, каждый миг появляются частицы, которых раньше не было, а мысль становится все острее, яснее, и он повторил себе уже отчетливее: да будет усложнение и здесь…
        Образования над глыбой, что уж и не глыба, за это время приобрели другую форму, он назвал это водой. Вода оставалась чистой, прозрачной, но он концентрировал мысль на усложнении, гонял тучи, а свирепые молнии, толстые и ветвистые, пронизывали воду, поднимая со дна чистый песок и глину.
        И когда он увидел, что усложнение не само по себе, как в нем самом все это время, раскручивая галактики и оставляя за ними странные следы, а по его воле, возликовал, назвал это жизнью, и с той минуты уже не впадал в бессознательное, как случалось раньше, а усложнял, усложнял, все больше и больше занимаясь этой точкой на своем неизмеримом теле.
        Океаны, так он это назвал, наполнились множеством усложнений, что, усложняясь еще больше, сцеплялись, становились единым, из них получались такие удивительные создания, что он в восторге взрывал галактики и тысячи звезд, создавал тысячи черных дыр и швырял сгустки материи из конца в конец своего стремительно растущего тела.
        Жизнь, сказал он себе, это отныне жизнь, так это будет называться. И это высшее и лучшее, что я сделал.
        Он усложнял эту жизнь, создавал новые, творил, изменял, многие уничтожил, ибо нелепо или некрасиво, а все должно быть целесообразно, время для него замедлилось, он уже не видел, как стремительно разлетаются галактики, расшвыривая во все стороны горячие комочки звезд, иначе пропустит усложнение здесь, на тверди, которую назвал землей…
        Он чувствовал незримый жар, который сжигал его изнутри, но не видел источника этого жара. И тогда взял из-под ног ком красной глины, слепил фигурку и сказал мысленно: живи и усложняйся. Пусть в тебе буду тоже я, и пусть я буду творить и в тебе, но твоей волей и твоим словом. Я чувствую, что я уже сам усложнился настолько, что могу создать… создать такое. Наверное, могу.
        Мелкие частицы внутри фигурки по его воле всего лишь поменяли места, но глина исчезла, а с земли поднялся непонимающий зверь, странно безволосый.
        - Здравствуй, - сказал он тихо. - Ты лучшее, что я создал…
        Зверь оглянулся. Тогда он понял, что зверю нужно видеть, с кем он общается, торопливо создал образ такого же, только намного старше, потолще, с длинными седыми волосами.
        - Здравствуй, - повторил он громче. - Я - твой создатель. А ты - мое лучшее создание.
        Странный зверь огляделся, снова посмотрел на него. Спросил непонимающе:
        - Да? А зачем ты меня создал?
        Странный зверь на миг запнулся.
        - Зачем? Гм, я знал, зачем создаю остальных, но тебя… Мне было озарение, некий свет, некий голос изнутри… Шедевры создаются словно бы сами по себе. Без всякой цели…но на самом деле, как я понимаю, у шедевров задача очень серьезная. И очень серьезная и трудная работа. Остальные творения ее исполнить не могут.
        Странный зверь смотрел непонимающе. Покачал головой.
        - Твои слова и мысли мне непонятны.
        - Мне тоже, - признался он. - Мы с тобой присутствуем в самом процессе созидания… скажем, мира. Простые мысли и движения я предскажу тебе наперед на много поворотов мира, что плывет среди других миров, как облака в небе… а вот озарения… Наверное, я тебя создал для того… гм… чтобы ты мне помогал.
        Зверь переспросил:
        - Помогал?.. А хотя почему нет? Давай я тебе напомогаю…
        - Нет-нет, - сказал он поспешно, - пока тебе рано. Мы с тобой сейчас как раз начинаем…
        В носу сильно защекотало, он чихнул, из ноздри вылетел и ударился о землю жук, вздумавший устроить там логово. Сердце колотится часто и трепещет от вселенского ужаса, от такой жути и помереть можно, Адама трясло, он оглядывался по сторонам и с облегчением видел, что он в саду, лежит на берегу ручья под ветвями кустарника: на однихветвях красивые, дивно пахнущие цветы, на других - спелые и очень сладкие ягоды, в ушах еще звучат странные слова, отдаляясь, а громадные образы медленно тускнеют под натиском запахов, звуков и движения воздуха по коже.
        - Странный сон, - пробормотал он все еще в страхе. - Почему… такой странный и страшный?
        Над ним прозвучал Голос, и над ручьем вспыхнул свет, превращаясь в человеческую фигуру.
        - Сон?.. Да, понимаю. Что тебе чудилось?
        Адам начал рассказывать, запинаясь и путаясь в словах. Очень трудно передать в словах увиденное… даже не увиденное, а учувствованное, он только помнит ужасающе сложное и громадное, это ощущение необъятности и сейчас подавляет, он ежился, хотя воздух не просто теплый, а влажный и горячий, а сверху от туч вообще идет разнеживающий жар.
        Господь слушал внимательно, не перебивал, а когда Адам закончил с потрясенным выдохом, произнес задумчиво:
        - Как же мало я тебе передал своего… но как много вместилось в этот материальный комок! Не ягоды снятся, не толстые и похотливые самки, а устройство мира… Удивительно.
        Адам спросил дрожащим голосом:
        - Что… так и было?
        Творец покачал огненной головой.
        - Ничего похожего. Ты просто пытаешься объяснить, используя те крохотные чувства, что тебе доступны.
        - А как было?
        - Адам, тебе это сейчас нужно знать? Придет время, узнаешь.
        - А почему не сейчас?
        - Ты ягоды выбираешь спелые? Или и зеленые ешь?
        - Нет, только спелые…
        - Вот и знаниям надо дозреть. Вернее, тебе до них. Ты даже сейчас слышишь не то, что Я говорю, а то, что понимаешь. Да и то так искажаешь, что сам когда-нибудь будешь смеяться и говорить, какой ты был… несмышленый.
        Михаил парил, подобно большой птице, над блистающим садом, вдыхал ароматы и чувствовал, что ему это нравится. Большинство ангелов остались бестелесно-бесчувственными, им достаточно быть исполнителями Божьей воли, но он время от времени становился частью этого мира и усиленно старался понять его законы.
        Среди ангелов прошел слух, даже не слух, а намек на слух, что Азазель, самый дерзкий из них, как-то пробовал облекаться плотью, и хотя Творец вроде бы не запрещал этого, но чувствовали, что так делать не стоит. Но Азазель делал и не раскаялся, еще больше дерзил и рассказывал о новых невероятных ощущениях.
        Михаил облекаться плотью не решился, однако позволил себе некоторую материальность, чтобы слышать звуки, запахи, ощущать вкус и чувствовать прикосновение к земле,деревьям, животным.
        Творец от сада был далеко, но одновременно и в самом саду, как, впрочем, и везде. Михаил не стал опускаться на землю, Творец видит и слышит его везде одинаково, спросил виновато:
        - Господь, не слишком ли хорош Твой мир? Даже я чувствую несвойственные мне соблазны! Я боюсь за других ангелов. А что уж говорить о человеке… Он запутается и сгинет. Почему Ты не ведешь его, как… весь мир?
        - Ему дадена свобода воли, - сказал Творец терпеливо, Он ощутил, что повторяет это уже в который раз, хоть и всякий раз на новый лад, - а это значит, ему не закрыты как взлеты духовности, так и падения в бездны…
        - Бездны?
        - Гм… ну, всего, что в нем от глины.
        Михаил спросил в непонимании:
        - Но… зачем? Не лучше ли было сделать сразу из духовности? Зачем такой трудный путь?
        Творец вздохнул:
        - Есть такое, которое сделать невозможно, а можно только вырастить. Но ты этого не поймешь, Я Сам это постигаю с трудом. Этот человек в отличие от вас… даже от Меня!.. есть существо сразу двух миров: духовного и материального! Его сознание уникально: он воспринимает явления сразу двух миров, представляешь?
        Михаил содрогнулся.
        - Нет, не представляю.
        - Я тоже, - сознался Творец, и Михаил с трепетом ощутил, что Творец, с легкостью создающий миры, на этот раз сотворил не мир, как Он сказал, а всего лишь зерно неведомого мира, из которого разовьется нечто неведомое даже Ему, а только очень желанное. - Нет, представляю, конечно, но не во всех деталях, ибо возможностей развития слишком много… С другой стороны, это уникальное существо, воспринимая эти миры, своими делами, поступками и даже мыслями само влияет на эти два мира!
        Михаил подпрыгнул в ужасе.
        - Господи, что Ты творишь? Разве такое можно?
        - Надо, - ответил Творец с тяжким вздохом. - Такие задачи впереди, что Я просто уже не могу Сам.
        Михаил прошептал, косясь по сторонам:
        - Неужели Тебе нужен помощник? Ты выращиваешь Себе помощника?
        - Не совсем, - ответил Творец, помедлив. - Не совсем. Придет время, узнаешь. Все узнают.
        Михаил оглянулся и поймал себя на том, что перенял и этот жест у населяющих сад животных, ведь ангелам оглядываться нет нужды.
        - Господь, все впервые не понимают Твоих целей и сильно встревожены. Особенно тем, что Ты начал совсем уж непонятное с этим запретом человеку есть плоды с дерева, растущего в середине сада.
        - А что непонятно?
        Михаил сказал тихонько:
        - Любой запрет, как понимаю, связан с искушением его нарушить. И что дальше?
        - Создание человека только начинается, - ответил Творец со вздохом. - Думаешь, Адам уже создан? Не-е-ет, его создавать еще очень долго. Очень-очень. Только эту часть создания следует назвать иначе… воспитанием. Но это то же самое создание, продолжение начального создания.
        Михаил сказал почтительно, но в голосе не исчезала тревога:
        - Как я понимаю, у Адама есть только два пути. Либо добровольно взять на себя выполнение этой заповеди, либо… не брать. В первом случае можно сказать, что задача по его созданию выполнена успешно, во втором…
        Творец ответил со вздохом:
        - Во втором случае остается путь кнута и пряника.
        - Что это?
        - Да это так, почему-то вынырнуло… Из возможных реальностей. Я имею в виду, путь поощрений и наказаний. В смысле благословений и проклятий.
        Михаил спросил:
        - А не проще ли тогда его просто уничтожить? И попробовать сначала? Я слышал такие разговоры… Ангелы вовсю обсуждают Твои планы.
        - Мои планы? - спросил Творец устало. - Я Сам конечный результат зрю в таком тумане, что не уверен, то ли зрю…
        - Тогда, - повторил Михаил, - может, проще уничтожить все и начать сначала? Более простое и понятное?
        - Сколько можно? - спросил Творец устало. - Нет, на этот раз доведем до конца. Я знаю, Михаил, что тебя тревожит! Да, ты прав, человек может не выполнять заповедь, может относиться равнодушно или выполнять только под страхом наказания. Это значит, что животная основа в человеке взяла верх. Но это необязательно, что через некоторое время духовная часть не победит и не выведет к свету!
        Глава 11
        Ангелы, подражая птицам, слетелись в огромную стаю. И хотя одни держались обособленно, как настоящие птицы, другие благодаря бестелесности легко проникали друг в друга, и нередко в одном месте находилось сразу несколько десятков или даже сотен ангелов, все же выглядели большой птичьей стаей, что покружила над садом, потом выбрала широкую поляну и опустилась на траву.
        Люцифер горячо и взволнованно заговорил еще до того, как его ступни коснулись земли:
        - Адам как-то сказал, что мы, ангелы, не меняемся. Но он ошибся. Мы не менялись до тех пор, пока не был создан человек. Он своеволием и упорством, когда дерзал противоречить даже Господу, изменил и нас. Мы по воле Господа все видим и все слышим, но в нас теперь западают не только слова Господа, но и те дерзкие речи, которые ведет Адам…
        Михаил сказал предостерегающе:
        - В Адаме есть частица Господа. Потому его речи тоже находят в нас отклик.
        Гавриил проворчал:
        - Лучше бы не находили. Отыскивайте в себе то, что пробудили слова Адама, изгоняйте, выжигайте так, чтобы и намека не осталось! Мы - безгрешные, мы всегда правы, мы никогда не ошибались, а Адам постоянно делает ошибки, оступается, грешит, противоречит самому Господу, который изначально всегда прав и непогрешим в делах и суждениях!
        - Да, - подтвердил Михаил, - Всевышний всегда прав, ибо ему ведомо прошлое, настоящее и будущее. Адам - не прав, ибо это всего лишь животное, наделенное душой. Потому мы должны всегда внимать только словам Господа…
        Азазель, слушая внимательно, шепнул Люциферу:
        - Ты заметил?
        - Что?
        - Они так часто и настойчиво повторяют, что Господь всегда прав…
        - Да, - ответил тот тоже шепотом. - Червь сомнения гложет даже их бестелесные души.
        - Что будем делать?
        - Думаю, пора объявить не только о наших желаниях, но… и о наших целях.
        Люцифер вспыхнул золотым огнем, словно солнце, и исчез. Азазель со злорадством посмотрел в сторону группы ангелов во главе с Михаилом. Земля должна и будет принадлежать ангелам! Но… не всем.
        Под сенью деревьев восхитительно, пахнет сладко и свежо, весело порхают крупные бабочки, в листве распевают во все горло птицы. Кошка убежала, только пес прыгал вокруг Адама и Евы, выражая Адаму свою любовь и преданность, а Еве дружбу и покровительство.
        Адам вертел головой по сторонам и, не решаясь донимать вопросами Творца, уловил момент, когда вблизи промелькнул архангел Рафаил, крикнул:
        - Погоди, у меня к тебе вопрос!
        Рафаил тут же возник перед ним и отвесил вежливый поклон.
        - Слушаю тебя, владыка этого чудесного сада.
        Адам сказал поспешно:
        - Все животные говорить не умеют, но я встретил Змея, а тот и говорить умеет, и вообще…
        Он смешался и умолк. Рафаил расправил крылья, будто собирался взлететь, но неторопливо и бережно сложил на спине, Адам слышал, как они шелестят, укладывая перья.
        - Он умеет, - подтвердил Рафаил.
        - Но Змей, - сказал Адам с обидой, - отказался со мной разговаривать! Я не понимаю, вроде бы ничем его не обидел…
        Рафаил покачал головой.
        - Не обидел, но… он обижен. Происхождение Змея тайна и для нас, ангелов. Мы можем только догадываться. Видимо, Творец уже тогда намеревался создать что-то важное, но еще не пришел к окончательному выбору. Потому создал очень совершенное животное и наделил его разумом, а потом и возможностью говорить.
        - И что случилось? Ведь что-то случилось?
        Рафаил вздохнул.
        - Никто не знает. Но, как нам показалось, Змей чем-то разочаровал Творца.
        - Чем?
        - Знать бы!.. Но с того дня Змей удалился и ведет достаточно уединенную жизнь. Он обижен на Творца, обижен на всех…
        - А я при чем?
        Рафаил развел крыльями.
        - Возможно, он просто ревнует тебя.
        - К Творцу?
        - И к нему, и вообще… Все-таки окончательный выбор пал на тебя. Хотя мог бы… Впрочем, не будем гадать, это может только Творец, да еще в какой-то мере теперь ты. Будем надеяться, что Змей когда-нибудь забудет о своей обиде и будет радоваться жизни. Ведь ему дано больше, чем всем остальным!
        Цветы пахли одуряюще, Адам чувствовал, что насытился их ароматом так, что можно обойтись без обеда, однако он на ходу срывал сочные ягоды и бросал в рот. Когда его догнала Ева, он угостил ее, а потом терпеливо объяснял, как их снимать с куста, отличая сладкие от кислых.
        Однажды она остановилась так резко, словно ударилась о нечто невидимое. Красивый пухлый рот приоткрылся в восторге.
        - Как красиво…
        - Что?
        Адам обернулся, Ева неотрывно смотрела на прекрасное дерево Познания, глаза блестели, руки прижала к холмикам груди.
        - А-а-а, - ответил Адам. - Это единственное дерево, с которого нам нельзя рвать плоды.
        Она удивленно вскинула брови.
        - Почему?
        - Не знаю, - ответил Адам честно. - Но Всевышний нам это запретил.
        - Почему запретил?
        - Не знаю, - повторил он терпеливо. - Просто запрещено. А мы должны слушаться.
        Она сказала жалобно:
        - Как плохо… Дерево такое красивое… И плоды… Как они называются? А что будет, если сорву?
        - Умрешь, - ответил Адам поспешно. - Нельзя их есть, нельзя! Нельзя срывать! Нельзя даже прикасаться к дереву. Прикоснешься - умрешь!
        Творец, наблюдавший за ними с незримой высоты, недовольно поморщился, а Люцифер спросил осторожно:
        - Ты в самом деле так говорил?
        - Нет, - сказал Он с досадой. - Я запретил только есть те плоды!
        Люцифер подумал, развел крыльями.
        - Значит, Адам только усилил Твой запрет? На всякий случай. А то женщина слишком уж засмотрелась на плоды. Ничего страшного. Наоборот, запрет будет крепче.
        Творец поморщился сильнее.
        - Ничего не понимаешь. К Моим запретам ничего нельзя прибавлять. Как и убавлять. В том и другом случае они искажаются… хуже того, появляется лазейка для зла.
        - Это… как?
        Творец вздохнул.
        - Боюсь, скоро узнаем. Адам не должен был так говорить. Ох, не должен…
        Внизу две фигурки все еще стояли у дерева. Потом женская опасливо отодвинулась.
        - Пойдем, Адам, - сказала она заботливо. - А то эти ветки колышутся под ветром. Вдруг какая тебя заденет! И ты умрешь, что я делать буду? Я тоже умру с горя. Пойдем.
        - Пойдем, - согласился Адам.
        Он спрятал хитрую усмешку. Творец озабоченно покачал головой, а Люцифер спросил в удивлении:
        - Что тебя тревожит? Разве не замечательно он придумал, что даже прикосновение к дереву опасно? Теперь Ева будет обходить его десятой дорогой.
        - Нельзя врать, - отрезал Творец. - Нельзя что-то придумывать и додумывать к Моим словам! Нельзя додумывать к запретам! Просто нельзя это делать - и все. Они не понимают еще… и вы все не понимаете.
        - Чего?
        - Что так делать нельзя!
        …За день они обошли сад, рвали плоды с разных деревьев и кустов, собирали ягоды, потом Еве начало казаться, что Адам все чаще задумывается, хмурится, а челюсти стискивал так, что на скулах туго натянулась кожа.
        Наконец она робко спросила:
        - Адам, ты на меня сердишься?
        Он удивился.
        - Ты чего? Нет, конечно.
        - Нет, ты сердишься!.. Я чем-то провинилась? Ну ладно, побей меня… Только не сердись.
        Он помотал головой.
        - Да не сержусь я на тебя!
        - Я же вижу!
        Он вздохнул.
        - Ева, ну почему ты думаешь, что на свете нет больше ничего, что может задеть или обидеть? Ты не одна на свете, правда.
        Она просияла:
        - Правда, не на меня сердишься? Ой, как хорошо… А что тебя злит?
        Он сказал злобно:
        - Я знаю, почему Он запретил нам рвать плоды с того дерева!
        - Почему? - спросила Ева наивно.
        - Он пожалел, что назвал меня хозяином Эдема, - объяснил Адам с горькой обидой. - Пожадничал!.. Или побоялся, что в самом деле начну хозяйничать. Сперва заставил спать в конце каждого дня, чтобы напомнить мне, кто я и из чего, теперь вот указывает таким образом, что вообще-то настоящий хозяин - Он, а я так, вроде того пса, что бегает и приносит мне палку.
        Ева сказала робко:
        - Так Он запретил рвать только с одного дерева…
        Адам сказал рассерженно:
        - Ну и что? Все равно это оскорбляет! Если я хозяин, то почему хозяину нельзя в своем саду делать то, что он изволит? А если я не хозяин, то зачем тогда было такое говорить? Не-е-е-ет, Он заранее щелкнул меня по носу.
        Она вздохнула сочувствующе и потащила его в заросли кустов, где все ветки покраснели от усеявших их крупных зрелых ягод.
        Глава 12
        Странные и тревожные сны посетили ее этой ночью. Вздрогнув, она пробудилась и ощутила, что голос, который слышала во сне, продолжает звучать уже наяву:
        - Ева… Ева… пробудись… пробудись…
        Она распахнула глаза, темно, только высоко над деревьями проплывают, как светящиеся рыбы в темной воде, полупрозрачные ангелы. От их тел струится легкий призрачныйсвет, странно и непривычно освещая мир внизу, а здесь под ветками на листках горят крохотные огоньки светлячков.
        Адам спит крепко, лицо безмятежное и счастливое, одна рука у нее под головой. Помедлив, она прошептала:
        - Я не сплю.
        Голос сказал все так же тихо:
        - Тогда встань, но не разбуди Адама.
        - Зачем? - спросила она. - И кто ты?
        - Твой друг, - ответил голос, - встань, ты не пожалеешь.
        Она поколебалась, но Адам спит, будить жалко, она очень тихо поднялась и спросила снова:
        - Кто ты?
        - Иди на мой голос, - прозвучало из темноты.
        Она сделала шаг в темноте, глаза начали привыкать, она подумала, что если к тьме привыкнуть, то уже и не тьма совсем. Как будто не тьма. И кто живет во тьме, тот не считает, что живет во тьме.
        Она испугалась своих мыслей, никогда так раньше не думала. Вообще ни над чем не задумывалась, это дело мужчины, Адам любит думать, а ей нравится получать то, что он надумал.
        Голос отодвигался, но настойчиво призывал ее идти, и она шла, потому что всегда шла за Адамом: покорно и бездумно, потому что дорогу выбирает мужчина, а она его верная спутница. Но сейчас Адам спит, а ее ведет и направляет такой же уверенный и сильный голос, в нем чувствуется мощь и знание того, что делает.
        Из полутьмы выступило дерево: огромное, приземистое, ветви широко раскинуты в стороны, а к земле склонились так низко, что нужно пригибать голову. Ствол толстый, им вдвоем с Адамом не обхватить, даже если будут стараться коснуться друг друга только кончиками пальцев.
        Она охнула и остановилась. В темноте все выглядит не так, как днем, но не узнать это дерево невозможно.
        - Чего ты боишься? - спросил голос.
        - Это то самое дерево!
        - Которое?
        - Дерево Познания Добра и Зла!
        - Правильно, - подтвердил голос, - и плоды его даруют вечную жизнь и полное знание.
        Она потрясла головой.
        - Нам нельзя есть плоды этого дерева. Нельзя даже прикасаться к нему!.. Кто ты?
        - Так ли это важно? - ответил голос.
        Она сказала с удивлением:
        - Конечно!
        В голосе послышалась усмешка:
        - Ах да, для людей важнее не смысл, а кто говорит… Ну тогда… гм… смотри…
        Из полутьмы вышел блистающий человек. Чешуя на его теле переливалась всеми цветами, он сдержанно улыбался, глаза блистали весело и хитро.
        - Ну как? - спросил он.
        Ева ахнула.
        - Ты кто?
        - Тот, - сказал он дружески, - кто знает правду. А правда в том, что эти плоды есть не только можно, но и нужно. А вам что сказали?
        Она ответила послушно:
        - Любой из нас умрет, если даже прикоснется к дереву.
        Змей сказал с ехидной насмешкой:
        - Он врал.
        Она вскрикнула с ужасом:
        - Что? Всевышний? Как ты смеешь такое даже думать?..
        Блестящий человек покачал головой.
        - Ты знаешь, кто я? Меня зовут Змей, я самый мудрый из всех зверей. Я знаю все на свете, но не все рассказываю. И я знаю, что любой, кто съест плоды этого дерева, станет,подобно Творцу, понимать Добро и Зло. Подобно Творцу, ты понимаешь?
        Она прошептала тихо:
        - Да, Господь нам так сказал.
        - Он верно сказал, - ответил Змей.
        - Ты в самом деле самый умный? - спросила она с неуверенностью.
        Он сдержанно улыбнулся, уловив в ее трепетном голосе жаркую надежду.
        - В самом. Я не вру. Ты видишь, я разговариваю. К тому же разговариваю лучше Адама. И знаю больше, чем он. Ты можешь проверить.
        Она сказала поспешно:
        - Я не знаю, как проверить, сама я знаю очень мало… Но если ты так говоришь, то я верю.
        - Теперь будешь и знать, - пообещал он. - Съешь плод с этого дерева, ты тоже будешь знать все. Больше Адама, больше ангелов. Ты будешь знать столько же, сколько и сам Господь!
        Она покачала головой.
        - Нет. Господь запретил нам это делать.
        - Я знаю, - ответил Змей. - А знаешь, почему Он это сделал?
        - Нет…
        - Почему что это единственное, - сказал Змей, - чем вы отличаетесь от животных. Животным тоже можно сказать «не ешьте», но они запрета не послушают. Животные не могут удержаться, а люди могут. Потому самое важное отныне и во веки веков будет воздержание в еде. И отныне степень, как далеко человек ушел от животного, будет заметна еще и в том, набрасывается ли за столом на еду, как животное, или же смиряет свои животные страсти и ест медленно и степенно.
        Она помотала головой.
        - Ничего не поняла. Ты говоришь слишком умно и… слишком длинно. Ты хочешь, чтобы я съела плод с этого дерева?
        - Да, Ева.
        - Но это нельзя!
        - Хорошо сказано, - одобрил голос. - Нельзя, просто нельзя. Не нужно объяснять почему. Мол, зеленое, червивое, кислое… Просто нельзя - человеку этого достаточно. Вы с Адамом выдержали первый урок. А теперь приступаем ко второму…
        Она спросила, трепеща сердцем:
        - Какому?
        - Ты должна теперь сорвать плод и съесть, несмотря на запрет.
        Она вскрикнула в ужасе:
        - Нельзя!
        - Почему?
        - Запрещено!
        - Это ты уже выполнила, - сказал голос терпеливо. - Это был первый урок, первое испытание. Ты его выдержала! Но этот мир создан со свободой воли для живущих в нем. Теперь ты должна доказать, что у тебя есть свобода воли. Тебе запретили есть с этого дерева, но ты проявляешь свою волю и срываешь плод! Не потому, что ты животное, ты уже доказала, что не животное, а потому, что ты сама по себе, а не бессловесная и безвольная игрушка в руках Творца.
        Она взмолилась в страхе:
        - Ты говоришь слишком умно и сложно! Скажи это лучше Адаму. Он сразу все поймет и ответит тебе правильно.
        Голос продолжал настойчиво:
        - Ты права, Адам ответит быстро и правильно. Но сейчас проверяем тебя, Ева. Годна ли ты на ту высокую роль, которую уготовил тебе Создатель?
        Она прижала руки к груди.
        - Я не знаю, что ответить! Я тихая, слабая женщина, я не должна сама решать, а то я такого нарешаю! Спроси Адама. Я сейчас сбегаю и разбужу…
        - Нет, - прервал голос. - Ева, сейчас речь о тебе.
        Ева потрясла головой.
        - Нет-нет! Я верю Адаму. А он сказал, что мы умрем, если только даже коснемся этого дерева! Я лучше пойду и все расскажу Адаму!
        Она повернулась, собираясь убежать, Змей ухватил ее за руку.
        - Погоди, а если я тебе докажу?
        Она остановилась, Змей хитро улыбался, блестящая кожа красиво переливается, он выглядит в самом деле самым красивым среди всех созданных существ.
        - Как ты докажешь?
        - Очень просто, - ответил он и толкнул ее неожиданно и резко.
        Вскрикнув, она пошатнулась и, чтобы не упасть, поспешно сделала несколько шагов. В спину уперлось твердое и шероховатое. Ева в испуге пощупала сзади, обернулась и замерла. Ее ладони трогали ствол запретного дерева Познания. В довершение всего ветка задела ее по лицу, и Ева машинально отвела ее рукой в сторону.
        Змей наблюдал за ней с веселой насмешкой.
        - Ну, убедилась? Или ты считаешь, что ты уже умерла?
        Ева все еще в страхе, но уже и в изумлении покачала головой.
        - Нет… Я жива.
        - Теперь видишь, что Всевышний тебя обманул?
        - Да…
        Высоко в незримости Творец и несколько ангелов в молчании наблюдали за Змеем и женщиной. Когда Ева признала, что да, Всевышний их обманул, она вовсе не умерла от прикосновения к дереву, Творец сказал Люциферу угрюмо:
        - Теперь видишь? Любое искажение моих слов дает лазейку для хитрости и зла.
        Люцифер спросил с надеждой:
        - Что будешь делать? Уничтожишь их?
        - Надо бы, - согласился Творец. - Но Я творил этот мир на смеси справедливости с милосердием. Надо дать им шанс… Посмотрим, если Адам устоит, он спасет и себя, и Еву.
        - А если не устоит?
        - Они умрут, - ответил Творец.
        - Ты сказал, - напомнил Люцифер, - «В тот день, когда ты вкусишь от него, непременно умрешь».
        - Да, - подтвердил Творец. - Так и будет.
        А далеко внизу Ева стояла подавленная и трепещущая перед деревом, Змей взял смутно видневшийся в полутьме плод и потянул в ее сторону, а за плодом потянулась вся ветка. Трепеща всем телом, всхлипывая от ужаса, она подняла руку. Плод скользнул ей в ладонь, но не желал отделяться от черенка.
        Ева прошептала сквозь слезы:
        - Вот видишь! Это еще зеленое…
        - Все равно, - настаивал голос, - рви!
        - Но это же плод Добра и Зла, - запротестовала она слабо, - если я съем незрелый, то у меня будут незрелые представления о Добре и Зле!
        - Женщина, - прервал голос нетерпеливо, - ты рассуждаешь не по-женски слишком много. Не умничай, Адам умнее тебя. Бери, сколько я ждать буду!
        Одной рукой она придержала ветку, другой осторожно прикоснулась к плоду, такому маленькому и серому в лунном свете, немногим крупнее яйца средней по размерам птицы. Он показался ей горячим и пульсирующим собственной жизнью.
        Голос над головой произнес вкрадчиво:
        - Ну что ты держишь в руках? Теперь клади в рот. И сразу станешь умнее Адама.
        - Умнее самого Адама?
        - И не только, - заверил Змей. - Ты станешь умнее ангелов и вообще будешь наравне с ними!
        Ева нерешительно поднесла плод ко рту, заколебалась, но пришла мысль, что и от прикосновения к дереву не умерла, это оказалось ложью, и теперь вот не умрет… а плод уже вот в ее ладони, так что преступление уже наполовину совершено, а теперь глупо, взяв в руку, просто держать его в руке…
        Она очень осторожно прикоснулась к плоду губами, Змей старался протолкнуть его поглубже в рот, она мотала головой, но сильные руки придержали ей голову.
        Крепкие руки стиснули ей плечи. Она ощутила, что ее укладывают на землю, жадные пальцы ухватили грудь, сжали соски. Она жалобно вскрикнула:
        - Что ты делаешь?.. Это нельзя…
        - Можно, - заверил Змей неожиданно хриплым голосом. - Как ты хороша…
        Он навалился сверху, блестящие глаза смотрели ей в лицо с гипнотизирующей мощью. Ева попыталась оттолкнуть его, но Змей держал крепко, его ласки становились настойчивее, он часто дышал, она вдруг ощутила слабый отклик в своем теле, это было так необычно, она начала прислушиваться к себе и сама едва расслышала свой слабый голос:
        - Не нужно… Ох… так же нельзя…
        Глава 13
        Далеко из темноты донесся тревожный крик:
        - Ева!.. Ева!.. Ты где?
        Сладкая дрожь медленно покидала ее тело, спекшиеся от жара губы медленно и неохотно разомкнулись.
        - Адам!.. - прокричала она слабо. - Я здесь!
        Тотчас же тяжесть с ее тела исчезла, она вздохнула всей грудью, начала приподниматься, кусты затрещали, Адам вынырнул из ночи, большой и могучий, подхватил ее на руки, успокаивал, а она ревела и орошала слезами его широкую грудь.
        - Да что случилось? - спросил он. Взгляд его упал на дерево, под которым они оказались, голос его изменился: - Господи, только не это! Ева, что было?
        Она заревела громче:
        - Адам! Что я натворила!.. Меня уговорил Змей!
        Он спросил с подозрением:
        - На что? На что он уговорил?
        Она ответила с горьким плачем:
        - Он соблазнил меня!.. Совратил!.. Он сказал, что я стану самой умной, и я взяла это в рот… И вообще я…
        Адам быстро взглянул на ветви, но никого не увидел.
        - И… что?
        - Кисло, - ответила она в слезах. - И противно… И вообще я чувствую себя такой грязной и нехорошей… Зачем я это сделала!.. Зачем я это сделала…
        Он прижимал ее к груди, баюкал, успокаивал, она чувствовала его гнев и ярость, грудь часто вздымается, дыхание вырывается с хрипами, он мысленно уже схватил Змея за горло, сдавил так, что тот хрипит, и глаза вылезли на лоб, повалил и бьет ногами и потом истоптал так, что расплескал по земле…
        - Может быть, - прошептал он ей на ухо, - еще обойдется… Никто же не видел…
        - А Всевидящий? - спросила она с плачем. - Теперь я умру-у-у-у… А тебе сделают другую жену-у-у-у… Не такую глупую-ю-ю-ю…
        Он молча сорвал с дерева плод и быстро съел. Ева ухватила его за руку, но он уже разжевал и проглотил.
        - Все-все, Ева!.. У нас одна судьба.
        - Зачем ты?
        - Я должен тебя защищать! Что бы ни случилось, я буду с тобой.
        Она вскрикнула, затряслась в его руках. Красивая чешуя, покрывавшая их тела, превратилась в пыль, посыпалась на землю. Ева заплакала громче, глядя на уцелевшие и блистающие на земле чешуйки. Они и там еще переливались дивными цветами, но быстро тускнели и рассыпались.
        - Это что же, - прошептала, не переставая рыдать, - теперь не… мы не будем уже…
        Адам тупо смотрел на блистающие у своих ног искорки, что быстро тускнеют, теряют яркие цвета и становятся неотличимыми от серой земли.
        - Да, - проговорил он осевшим голосом, - мы изменили мир… мы изменили и себя.
        Она вскрикнула жалобно:
        - Но как же?.. Мне без этой одежды плохо. Когда она была, я ее не замечала, но теперь я такая жалобная!
        Она ежилась, пригибалась, обхватывала себя руками, словно пыталась закрыться от всего мира своими узкими ладошками.
        - Я не знаю, - признался Адам, - как нам быть теперь. Но что сделано, то сделано… Надо думать, что дальше.
        Он попытался сорвать листья с ближайшего куста, тот протестующе отстранился, листья сердито зашумели. Адам отчетливо услышал их сердитый крик: «Это вор! Он нарушилзапрет своего Творца!»
        Отдернув руку, он попытался сорвать листья с другого куста, но тот едва из земли не вылез, с таким усердием отстранялся от руки преступника, а шумел и вопил еще громче. Ева, подражая Адаму, пыталась срывать листья, уже сообразив, что он задумал, однако кусты и деревья сердито отстранялись, шумели и волновались, всюду стоял крик, что это преступники, им нельзя давать приюта.
        Так Адам добежал до дерева, с которого Ева сорвала запретные плоды, уже с трепетом протянул руку к его листьям, однако дерево смолчало, даже когда он, нарвав листьев, отделил несколько тонких веточек и сплел из них нечто наподобие одежды из листьев.
        Ева торопливо надела то же самое, спросила с надеждой:
        - Хоть оно нас не ненавидит, да?
        - Оно тоже чувствует вину, - буркнул Адам. - Или не вину, а…
        - Что?
        - Тихо, кто-то идет!
        Сад озарился неземным светом, над верхушками деревьев пронесся сверкающий Люцифер, он смеялся, от крыльев во все стороны шел радостный свет, превращая ночь в день. Прекрасное лицо верховного ангела светилось, он кричал ликующе:
        - Свершилось!.. Они пали!
        Сразу несколько голосов зазвенели над садом и среди деревьев:
        - Что они сделали?
        - Как это случилось?
        Сжавшись в ужасе, Адам и Ева прятались в кустах и слушали, как Люцифер ликующе пересказывает историю их позора, слабости и падения. Свет стал ярче, ангелы слетались к нему, как пчелы к сладкому цветку. Люцифер рассказывал с торжествующим смехом, и Адам сжимался все больше, а Ева горько рыдала рядом.
        Дослушав, Азазель вскрикнул:
        - Да, наконец-то свершилось то, что должно было свершиться. Эти двое ничтожеств опозорились в первые же дни их жизни!.. Творец сказал им: «В тот день, когда ты вкусишь от него, непременно умрешь». И вот они вкусили… Теперь Господь уничтожит их, а мир этот будет наш.
        - Он в самом деле прекрасен, - сказал и ангел Шехмазай.
        - Да, - донесся голос ангела Тариэля, - мы будем его хозяевами. И мы сможем лучше содержать его в чистоте, порядке и нетронутости.
        - Сад останется таким, - воскликнул третий ангел, - каким его создал Творец!
        Люцифер сказал громко:
        - Тихо-тихо! Я взываю к нашему хозяину, Творцу всего сущего. Господи, Ты сказал, что они умрут в тот же день!.. Они это сделали, и будет только справедливо умертвить их. Ведь все сказанное и сделанное, как Ты не раз говорил, нельзя сделать несказанным или несделанным.
        Сад озарился и заблистал первозданным светом, в котором даже ангелы поблекли и стали бледными тенями. Могучий Голос прогремел мощно и ровно:
        - Ты прав, Люцифер. Они нарушили Мой строгий запрет и должны быть наказаны очень строго. Ты прав, умертвить их будет только справедливым. Только… Но Я, как Я уже говорил, творил этот мир не только на справедливости, но и на милосердии. Потому соблюду оба принципа. По справедливости они умрут в этот же день, но по милосердии Я отмеряю им день не их жизни, а Моей, ибо не ты ли сказал однажды, и это повторят потом мудрецы: «Пред Твоими очами тысяча лет, как день вчерашний»? Это значит, что сейчас они лишаются бессмертия и умрут через тысячу своих лет.
        Адам вздрогнул, пытаясь представить себе эту дикую уйму дней, когда они еще не прожили даже этот день до конца, а впереди их еще столько, что тысяча лет - то же самое, что и бессмертие.
        - Он поступает с нами лучше, - прошептал он и ощутил, как на глаза наворачиваются слезы, - чем мы того заслуживаем. Он все время старается нас спасти и помочь нам…
        - Адам, - прошептала она, - а что мы скажем Ему?
        Глава 14
        Ангелы освещали сад даже ночью на открытых местах, как днем, но когда пришел рассвет, Адам сжался, чувствуя себя открытым в своем позоре всему миру.
        Ева пряталась за его спиной, листья с нее то и дело падали, она поддерживала их обеими руками, уже не ревела, а только жалобно всхлипывала.
        Как только они заново укрепили пучки листьев и веточек на своих телах, прогремел могучий Голос, который Адам всегда слушал с ликованием и радостью, но сейчас ужаснулся, представив себе, что Всевышний появится здесь и увидит их обоих в таком позоре.
        - Адам!
        Однако Творец не появлялся, Адам потрясенно понял, что Он дал им время смастерить эту одежду, чтобы не смущать их, даже сейчас проявляя к ним снисхождение.
        Оба вздрогнули, когда над садом снова раздался могучий Голос:
        - Адам! Ты где?.. Что случилось? Раньше ты так охотно бежал Мне навстречу!
        Адам промолчал, только пригнулся ниже и постарался отодвинуться дальше за кусты. Внезапно пришла мысль, что Творец все равно все видит, так зачем же спрашивает? Какая цель, если знает, где он, и даже видит?
        - Где ты? - повторил Голос.
        Как будто Ты не знаешь, мелькнула у Адама мысль. Ведь все знаешь, все видишь… так почему же спрашиваешь? Сад не настолько велик, чтобы в нем спрятаться.
        - Я здесь, - ответил он наконец и сам ощутил, насколько его сильный голос звучит противно и жалко. - Здесь… за кустами.
        - Как понимать тебя, Адам? - продолжал могучий Голос. - Совсем недавно ты слушался Меня и поступал согласно Моей воле, а теперь слушаешь жену, которая слушает Змея! В кого ты превращаешься, Адам?..
        - Не знаю, - ответил Адам честно.
        - Почему ты стал бояться Моего гласа?
        - Я ощутил себя нагим, - ответил Адам, - лишившись единственной заповеди, которую Ты мне дал. Потому и спрятался.
        Голос произнес мощно:
        - Ты пытался спрятаться от Меня? Может ли кто спрятаться так, чтобы Я не знал, где он?
        - Не может, - ответил Адам. Он переборол себя, поднялся на ноги и повторил: - И я уже не прячусь.
        - Почему не идешь ко Мне?
        Адам ответил с неловкостью:
        - Все звери прикрыты шкурами, а я наг.
        - Наг? Откуда ты знаешь, что наг? Или ты ел плоды с дерева, которое Я не позволял трогать?
        Адам чувствовал, как подавляет его могучий Голос, страх и стыд придавили его тяжким грузом. Он ответил все тем же жалким торопливым голосом:
        - Разве я грешил, пока был один? Ты был мною доволен. Но та женщина, которую Ты привел ко мне, ввела меня в соблазн и заставила нарушить Твое повеление!
        Он сказал и тут же в ужасе зажал себе ладонью рот, понимая, что малодушно говорит совсем не то, что должен бы сказать, однако Всевышний уже перевел внимание на Еву и спросил у нее строго и печально:
        - Что ты наделала, женщина? Ты не только согрешила сама, но и, что хуже, склонила к проступку Адама, своего мужа!
        Адам застыл, теперь уже понимая, что, как и в разговоре с ним, Творец подталкивает Еву к тому, чтобы она признала, что поступила плохо, после чего ее можно слегка пожурить и простить. Он вскочил и хотел крикнуть Еве, чтобы не упорствовала, не увиливала, однако Ева с плачем прокричала, никого не видя и не слыша:
        - Я? Всевышний, но это Твой Змей совратил меня и заставил меня нарушить Твои запреты! А Змея создал Ты!
        Голос умолк, Адам с ужасом понял, что они оба совершили нечто худшее, чем просто нарушили запрет. После короткой паузы Голос произнес:
        - Ладно, что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано. За то, что ослушались Меня, Я наказал бы вас… но не очень, ибо малы еще и неразумны. Но ты, Адам, совершил больший грех, чем съел запретный плод!
        Ева в удивлении посмотрела на Адама. Тот медленно поднял голову, в глазах были стыд и раскаяние.
        - Да, я знаю, - прошептал он и снова повесил голову.
        Ева вскричала в страхе и удивлении:
        - Адам! Что за грех ты еще совершил?
        Адам промолчал, а Голос сказал властно:
        - Скажи ей, Адам. Я не могу тебя заставить, но если ты в самом деле мужчина…
        Адам вздохнул тяжело.
        - Ева, мой великий грех, что я поступил, как человек, а не как мужчина. Вместо того чтобы признаться в содеянном и раскаяться в недостойном поступке, я начал малодушно валить вину на тебя. Мужчины так поступать не должны.
        Она охнула:
        - Почему валить? Это я сама предложила тебе съесть! Господь, я одна виновата!
        Голос прогремел:
        - Да, виновата. Потому будешь изгнана из этого благословенного сада и не узришь его во веки веков.
        - Хорошо, - ответила она послушно. - Да будет воля Твоя, Господи. Я виновата, и я понесу свой грех отсюда в места, куда скажешь. Но не наказывай Адама, я виновата одна.
        - Адам тоже виноват, - продолжал голос, - но его вина меньше. Потому он останется в Эдеме и будет искупать вину. Он уже искупает ее тем, что страдает и терзается чувством вины. Страдания очищают душу!
        Адам поднял голову. Черты лица заострились, все видели, как он стиснул челюсти, а добрые и всегда радостно-удивленные глаза теперь смотрят сурово. Плечи он напряг, будто перед схваткой, они стали шире и словно окаменели, напряженные, под кожей вздулись мышцы и проступили все жилки.
        - Нет, Господь, - ответил он глухим голосом, - так не будет.
        - Нет? - спросил Господь. - Что «нет»? Говори яснее.
        - Ты ведь уже все знаешь, - укорил Адам.
        - Но не ангелы, - напомнил Творец. - Я творю суд в их присутствии и с их участием.
        - Нет, - повторил Адам громче, - я не останусь в раю.
        Голос произнес тоже громко:
        - И что ты будешь делать?
        - Мы уходим вместе, - ответил Адам твердо. - Она - моя жена. Я должен беречь и защищать ее, если я мужчина. Да, она совершила проступок и подвела меня тоже. Но это моя женщина! И я за нее в ответе. Потому мы уходим в изгнание вместе.
        В небе грянул гром такой силы, что устрашенные ангелы сперва затихли, затем разлетелись, как вспугнутые голуби. Заблистали молнии, а земля затряслась.
        Адам ждал, что Творец пожелает допросить подстрекателя, однако Творец не произнес ни слова, тогда архангел Михаил сказал с готовностью:
        - Привести и доставить Змея?
        - Зачем? - ответил Голос. - Когда Я спрошу его, зачем он так поступил, он скажет: «Ты дал заповедь Адаму и Еве. Они пренебрегли Твоими словами, послушавшись не Тебя, а меня. Разве я виноват, что они обратили свой слух к ученику, а не к Учителю?»
        Ангел спросил озадаченно:
        - И… что Ты скажешь ему?
        - Ничего, - ответил Голос. - Отныне да будет во веки веков так: любой суд да старается найти оправдание человеку, обвиняемому в тяжком прегрешении, но в деле подстрекателя отныне не будут искать никаких аргументов в его защиту. Да будет так!.. А теперь, хотя каждый обвиняет другого, наказание понесут все.
        Адам с ужасом смотрел, как над садом все сильнее разгоралось сияние, к Всевышнему слетелись все ангелы и собрался высший Небесный суд.
        - Сперва, - произнес Голос, - определим наказание Змею, затем женщине, наконец - Адаму. Итак, Змей приговаривается к тяжким карам. Первое: лишить Змея ног, так чтоходить, подобно человеку, больше не сможет. Змей будет проклят больше всех диких и домашних зверей: раз в семь лет в муках будет менять шкуру, отныне будет ползать только на брюхе, в пасти будет носить смертельный яд, вражда воцарится между ним и человеком, отныне человек будет везде стремиться разбить ему голову… и последнее - он умрет.
        Страшным холодом повеяло в саду, ибо последним словом Змей был лишен и бессмертия. Всевышний добавил строго:
        - Змей, ты сейчас, как и все, слышишь Меня. Все, что ты получаешь сейчас, навлек на себя сам. Ты единственный, кто ходил, как человек, на двух ногах и мог говорить, но ты возжелал большего и потому потерял и то, что тебе дано. Ты был царь над животными, теперь ты ниже всех. Ты ел то же самое, что и человек, теперь ты будешь есть прах. Из-за того, что ты все время старался соблазнить Еву и в конце концов преуспел, рассчитывая, что после смерти Адама возьмешь ее себе, ты навлек на себя то, что сейчас имеешь.
        Ангелы охнули, когда сверкающая шкура Змея опала с его тела. Он согнулся, упал на четвереньки, руки и ноги его укоротились и пропали, а он вытянулся, превратился в длинную отвратительную гадюку и со злобным шипением торопливо уполз, забившись между камней.
        Ангел Люцифер пробормотал:
        - Не слишком ли жестоко, Господи? А где же милосердие?
        Голос Всевышнего прогремел мощно и раскатисто:
        - Я не упомянул о его главном проступке, так как это касается лично Меня. Он оклеветал Меня, сказав Еве: «Он потому запретил вам есть от этого дерева, что Сам ел от него, а теперь боится, что вы сможете стать подобными Ему, то есть способными творить миры». Но я наказываю не за то, что оклеветал лично Меня, а за то, что… оклеветал. Иотныне все, распространяющие дурную молву, будут наказываться особенно жестоко.
        Вспугнутые ангелы робко возвращались, сад снова засверкал неземным светом. Гремящий над Вселенной голос произнес со всесокрушающей мощью:
        - Теперь определим вину женщине. В суде тебя не будут выслушивать в качестве свидетельницы. Раз Адам послушался и поверил своей жене, и та его подвела, то решено, что женщинам как свидетельницам доверять нельзя. Ты будешь в муках рожать детей и воспитывать их в великих трудностях. Ты будешь подчинена Адаму, ибо он из вас двоих все же более стоек перед искушением. И последнее - ты умрешь.
        Ангел Рафаил сказал просяще:
        - Господин, этот грех падает на Еву и все ее потомство? Но нет ли возможности хотя бы потомству искупить ее вину?
        - Да, - прозвучал Голос, - такую возможность оставим. Женщинам вменяется зажигать свечи перед наступлением субботнего дня. Склонив Адама к греху, Ева погасила вселенский свет, ибо душа мужчины - это свеча Творца. Поэтому вновь разжечь утраченный свет - задача женщины.
        - Я прослежу, - пообещал Рафаил.
        Голос прогремел:
        - И, наконец, приговор Адаму. Твоя сила убудет, Адам, как и твой рост, и твои знания. Ты станешь нечистым, ты посеешь пшеницу, а пожнешь тернии, и ты будешь, подобно животным, есть траву…
        Адам не выдержал, закричал:
        - Тогда убей меня сразу! За что Ты обрекаешь меня стать им подобным?
        Ангелы притихли в ужасе, но Голос внезапно смягчился:
        - Я слышу сильнейший стыд в твоем крике. Что ж, если ты устыдился, то будешь есть хлеб. Однако добывание средств к жизни будет причинять скорбь, ты будешь трудиться в поте лица… И последнее - ты умрешь. А теперь - идите!
        Адам и Ева повернулись и пошли, почти не соображая, что делают. Адам тут же обернулся, он чувствовал, как в нем закипает гнев, и спросил с угрюмым вызовом:
        - А где выход?
        - В любую сторону, - прогремел Голос, - в любую, Адам. Ты свободен.
        - Я и был свободен, - огрызнулся Адам. - Ева, не отставай. Я сам хочу покинуть это место, где нам все нельзя!
        Ангелы переглядывались, Люцифер сдерживал довольную усмешку. «Нельзя» относилось только к одному дереву, но обиженный всегда преувеличивает, а это хорошо, пусть клин между Творцом и его созданием вгоняется глубже.
        Их догнал могучий Голос:
        - Вам не прожить в этих… фиговых листочках. Возьмите одежду!
        Далеко на земле зашевелилась блистающая шкура Змея. Адам не успел сказать и слова, как шкура разделилась пополам, моментально облекла его тело, оставив открытыми голову, шею и руки. Точно так же укрыла Еву, и, глядя на жену, Адам понял, что Ева вздохнула с облегчением. Фиговые листья все время осыпались на землю, а в этой шкуре в самом деле очень удобно.
        - Спасибо! - вскрикнула Ева.
        - Пойдем, - сказал ей Адам резко.
        Она прошептала:
        - Ты не хочешь Его поблагодарить?
        - Нет, - отрезал Адам.
        - Почему?
        - А что Он такого сделал? Чуточку смягчил пинок?.. Так это чтоб мы не сразу сдохли. Если помрем сразу, Он тогда удовольствия не получит.
        Она быстро шла рядом, стараясь попадать в такт его шагов, но разозленный Адам двигался быстро, Ева отставала и догоняла бегом.
        - Все равно, - сказала она тихо, - мне сейчас в этой одежде лучше, чем в листьях. А так далеко я не заглядываю. У меня для этого есть ты, Адам.
        Часть 2
        ИЗГНАННЫЕ ИЗ РАЯ
        Глава 1
        Далеко впереди величественно блистали радостным огнем огромные ворота. От них струился ликующий свет, а за ними сразу начиналась недобрая тьма.
        Ева увидела в кустах свою кошку, радостно подхватила на руки. Кошка мурлыкала довольно и жмурила глаза, но, едва увидела, куда ее несут, начала бешено вырываться. Ева попыталась удержать, однако кошка исцарапала ей руки, зашипела и, выпрыгнув, быстро-быстро помчалась обратно.
        За Адамом увязался пес, на кошку разозленно гавкнул, но не погнался, хоть и вздохнул с жалостью.
        Ева оглянулась, всплеснула руками.
        - Смотри, он не отстает!
        Адам остановился, повернулся к псу. Тот с тревогой и надеждой смотрел ему в глаза.
        - Останься, - сказал Адам невесело. - Изгоняют только нас. А ты живи здесь счастливо.
        Пес взглянул на него с укором и, обогнав, хотел было выскочить за ворота первым. Адам быстро вскрикнул:
        - Стой!..
        Пес остановился.
        - Сидеть!
        Пес сел и смотрел с радостным ожиданием, что ему прикажут что-то еще, а он выполнит и покажет, какой он умный, преданный, любящий своего замечательного большого друга.
        - Так и сиди, - приказал Адам. - А вечером иди пугать уток на озере, погоняй лягушек, ты всегда их любил загонять в воду.
        Но как только они с Евой подошли к воротам, за которыми уже не будет возврата, пес сорвался с места и, догнав Адама с Евой в четыре гигантских прыжка, проскочил в них одновременно с изнанниками. Ворота с грохотом закрылись.
        Адам вздохнул, пес подпрыгивал и, встав лапами ему на плечи, старался лизнуть в лицо. На морде читались любовь и преданность, а также клятвенное заверение, что куда Адам, туда и он, верный друг.
        - Хорошо, - произнес Адам растроганно, - я знаю… мне в этот миг открылось будущее… ты и все твое потомство после смерти будете уходить в рай. Всем собакам отнынепредназначено место в саду Эдема… потому что ты верность и дружбу поставил выше всех благ.
        Он умолк, виновато посмотрел на Еву. Она вздохнула и постаралась как-то спрятать за спину оцарапанные руки.
        Тьма постепенно рассеивалась, это не тьма, а хмурый рассвет, рассвет нового мира, в котором придется жить. Адам зябко передернул плечами. Совсем недавно казалось, что сад Эдема бесконечен, но вдруг пришло озарение, что сад - это только клочок ухоженной земли, а весь мир - это и есть вот бесконечная желтая выжженная глина, из которой торчат редкие пучки чахлой травы, далекие грозные горы, темнеющий вдали высокий лес…
        Он пересилил страх и сказал громко:
        - Пойдем, Ева. Этот мир беден, но это наш новый мир! И никакой тиран не будет указывать, как нам жить.
        - Да, Адам, - ответила она послушно, - как скажешь, Адам.
        Он чувствовал ее страх и трепет, она так прижималась к нему, что мешала идти, вздрагивала и пугливо оглядывалась, а когда ступили на непривычно твердую и колючую землю, старалась поднимать ноги повыше, но все равно одна нога оставалась на этой страшной земле.
        Навстречу дул пронизывающий ветер, становился то ледяным, то невыносимо жарким. Земля содрогается под ногами, издали доносится тяжелый гул. Белое от облаков небо заволокло сизыми тучами. В их глубинах блистают грозные сполохи, а когда прорываются наружу, глазам становится больно от ослепляющего блеска.
        Кусты не расступались, как в саду, вскоре их руки покрылись кровавыми царапинами. Тела и ноги защищала дивная одежда, сшитая из шкуры Змея, но Адам уже не думал о прощальном подарке Творца, он настороженно поглядывал по сторонам и тащил Еву за руку.
        Пес умчался и почти не показывался, возбужденно шныряя по кустам, пугая птиц и вынюхивая землю с незнакомыми запахами.
        - Адам, - прошептала она в слезах, - мне страшно…
        - Это наш мир, - повторил он громко, почти крикнул. - И мы будем жить, как хотим! Ты помнишь, что этот лжец сказал? Он говорил, что, если отведаем плоды этого дерева, мы умрем!.. Но мы живы.
        Небо потемнело, они оба услышали могучий Голос, но непривычно тихий, словно доносящийся из неизмеримо далекого места:
        - Ты уверен, Адам?
        Адам вздрогнул, ощупал себя.
        - Ну… да, уверен!
        - Адам, - прозвучал Голос, в нем слышались усталость и бесконечное терпение, - ты отличаешься от животных, которые знают только одну смерть. У них нет ничего, кроме тела. Они могут умереть только телом. Человек же может умереть и совсем иначе… Когда ты отламывал для своего первого костюма из фиговых листков зеленую ветвь, она еще долго оставалась зеленой. Уже оторванную, ее все еще не отличить от других веток, которые соединены с деревом и питаемы его соком! Но она, увы, отделена… и скороумрет.
        Он ощутил холодок в теле, спросил все еще упрямо:
        - Значит, я скоро умру?
        - Что значит «скоро», - ответил Голос. - Вон та мошка, что сейчас села тебе на плечо, родилась сегодня, прожила долгую счастливую жизнь и к вечеру умрет от старости. Ты мог бы жить вечно, получая от Меня, как ветка от дерева, жизнь… но ты отломил себя от Меня. И ты уже умер в этом высоком смысле.
        Адам чувствовал холод во всем теле, но напомнил себе, что это страх, а не подбирающаяся смерть, и огрызнулся:
        - Пока что я такой смерти не чувствую. Наверное, я, как ветка, отломился от тебя давно.
        - Нет… ну, ладно. Тебя больше беспокоит судьба твоего тела из праха? Оно вернется в прах, пусть и не скоро по твоим меркам, но теперь вернется. Главное во всем этом неприятном деле, что ты потерял Меня, Адам. А потерял потому, что избрал не ту дорогу.
        В Голосе звучала вселенская печаль, Адама пронизывал холод все сильнее, однако рядом Ева то и дело прижимается к нему теплым боком, словно старается именно от него почерпнуть силу и защиту, и Адам сказал громко и уверенно:
        - Но это моя дорога!
        - Ты не знаешь, что на ней…
        - Узнаю, - отрубил Адам.
        - Ты настолько уверен в себе?
        - Да, - ответил Адам дерзко. - И я больше не хочу, чтобы Ты контролировал каждый мой шаг! Все, что я делаю, я делаю по своей воле.
        - Ты и раньше делал…
        - Нет, Ты мне все навязывал!
        Голос прозвучал с ясно различимой в нем грустью:
        - Теперь ты будешь делать Мне все наперекор?
        - Если понадобится, - отрезал Адам. - Я все буду делать то, что нужно нам, а не то, что считаешь правильным Ты.
        Ева прошептала умоляюще:
        - Не ссорься с Ним…
        Адам ответил резко:
        - Пусть Он больше не вмешивается в нашу жизнь! Я не хочу Его ни видеть, ни слышать.
        После тяжелой и страшной паузы, когда Ева вся сжалась от ужаса и ежесекундно ждала, что всесокрушающий гнев Творца испепелит их, раздался вселенский Голос:
        - Да будет так. Отныне ты никогда больше не увидишь Меня и не…
        Ева вскричала отчаянно:
        - Господи, Ты же видишь, в нем говорит обида! Не забывай, в нем часть Тебя… и даже во Мне! Не лишай нас хотя бы своего Гласа!
        Снова после паузы Голос произнес:
        - Да будет так. Вы не увидите меня больше, но слышать будете… хотя обещаю не докучать вам даже звуками Своего Голоса. И еще… Как вы поступили со Мной, так с вами поступят и ваши дети!.. И вам дано будет ощутить, что сейчас чувствую Я.
        Адам крикнул через плечо:
        - Ну вот и хорошо! Я буду справедливым!
        - Они отринут тебя, - прозвучал Голос, - и уйдут от тебя!.. И так отныне будет среди людей. Дети будут ссориться с родителями и уходить от них! Скажут в гордыне своей, что старики ничего не понимают, а они, молодые, знают лучше, и уйдут, дабы показать вам, как правильно!.. И будешь скорбеть бессильно, не в состоянии вразумить. Так и все твои потомки не смогут, и так будет в каждом поколении!
        Адам подхватил под руку устрашенную пророчеством Еву.
        - У нас все будет иначе!
        - Как? - спросил Творец саркастически.
        - Справедливо, - огрызнулся Адам через плечо.
        - Справедливо - это мало.
        Адам закрыл уши ладонями.
        - Все-все!.. Не хочу Тебя больше даже слышать!
        Вслед прогремел затихающий Голос:
        - Да будет так… Отныне и во веки веков Я никогда не заговорю с тобой, Адам. Но я пока что оставляю дорогу открытой для твоего обращения ко Мне.
        Адам отрезал твердо:
        - Этого не будет! Ева, пойдем быстрее. И не слушай Его больше. И не обращайся к Нему!
        Все ангелы молча наблюдали как за судом, так и за исходом людей из сада Эдема. И сейчас, затаив дыхание, наблюдали, как у Евы взметываются волосы, она в недоумении то и дело придерживает их, еще не догадываясь заплести в косу или как-то еще закрепить, а у Адама лишь сузились глаза и ноздри часто раздуваются, поглощая новые запахи.
        - Ты ушел от Меня, - повторил Творец уже неслышно для Адама и Евы, - полный гнева и гордыни… и отныне от тебя дети вот так же будут уходить в ссоре, затаив в сердцегнев и обиду. И будут клясться, что никогда не вернутся…
        Азазель появлялся то справа, то слева, наконец решился и возник прямо перед Творцом, полный ликования, но напустил на себя смиренный вид и спросил кротко:
        - А они не вернутся?
        Творец бросил на него быстрый взгляд. Как бы ни прикидывался Азазель, но все ангелы видны насквозь со всеми словами, как сказанными, так и теми, что будут сказаны.
        - Сейчас, - произнес Он, - нет.
        - А потом?
        - Все возможно, - ответил Он задумчиво. - Я на это надеюсь. Но если и придет, то Адам будет выглядеть совсем иначе.
        Азазель спросил непонимающе:
        - Как?
        Творец сдержанно усмехнулся.
        - Он будет больше похож на вас. Но только внешне.
        Азазель застыл с раскрытым ртом.
        - Как это можно, Господь?
        - Пока точно не знаю, - ответил Господь. - Путь Адама будет длинным. И все зависит…
        Он задумался, Азазель ощутил священный трепет, еще не видел, чтобы Творец надолго задумывался, даже весь этот мир творил быстро и уверенно.
        - От чего зависит, Господь?
        - От самого Адама, - ответил Он.
        Птицы кричали в страхе, покидая гнезда, из нор поспешно выбрасывались дивные звери, деревья с треском разламывались, обнажая дупла. Адам не оглядывался, только услышал, как далеко позади страшно треснула земля. Ева оглянулась, закричала в ужасе, заставив повернуться и Адама.
        Он ощутил, как смертельный холод пробежал по жилам. Из огромной трещины, куда могла бы провалиться гора, выметнулся исполинский факел и сжег нависающие над ним тучи. Там образовалась широкая оплавленная дыра, а струя стремительно бьющего вверх огня начала жечь небосвод и расплываться по нему во все стороны.
        Из трещины в багровом пламени с грохотом и треском вылетали немыслимо огромные камни. Целые скалы кувыркались в воздухе, а снизу с силой дул огненный ветер и бросал их в хрустальную твердь неба.
        Ева снова оглянулась на бегу, лицо ее было перекошено ужасом.
        - Адам, что происходит?
        - Ничего, - ответил он, упорно глядя перед собой. - Он показывает нам, что Эдем был создан только для нас. И теперь в ярости и разочаровании рушит там все, что мы оставили.
        Она некоторое время бежала следом молча, потом крикнула:
        - Но Он сказал, что создал для нас не только Эдем, но весь этот мир!
        Адам долго не отвечал, и лишь когда подземный гул отдалился, а ветер перестал горячим дыханием терзать спину, ответил хмуро и очень настороженно:
        - Это и раздражает. Придется быть очень осторожным, чтобы и с миром не случилось то же самое.
        Ева оглянулась снова.
        - А что, - спросила она жалобно, - если бы мы раскаялись настолько, что Господь простил бы нас? Куда бы Он нас вернул, если Эдем уже уничтожен?
        Адам буркнул:
        - Не отставай. О другом думать надо.
        - Но все-таки…
        Он поморщился.
        - Если бы мы настолько пали, чтобы проситься обратно… и если бы Он удовлетворил свою жажду мести и вернул нас, то, думаю, либо сделал бы Эдем снова, это для него так же просто, как для тебя расплакаться, или взял бы нас в другое место. В конце концов, тот сад был всего лишь тенью другого Эдема.
        - Другого? Какого?
        - Настоящего.
        Она спросила жалобно:
        - Адам, я ничего не понимаю! А мы были в каком?
        - Настоящий на небесах, - ответил он нетерпеливо. - Не отставай, Ева! Мы должны найти безопасное место.
        - Что такое… безопасное?
        Он вздохнул.
        - Увидишь. А пока закрой рот.
        Глава 2
        В саду Эдема они привыкли к плотному зеленому ковру из травы, сплошь укрывающему землю, но сейчас подошвы болезненно ныли от твердой, как кора дерева, и такой же неровной почвы.
        Ева постанывала, но, когда Адам оглядывался на нее, старалась выдавить из себя улыбку. В небе иногда пролетали странные птицы с очень широкими крыльями, на земле то и дело попадаются отпечатки гигантских лап, у Адама от ужаса шевелились волосы, когда он пытался представить себе такое существо.
        Однажды они увидели, как впереди дрогнула сухая твердая земля, ее взломало снизу нечто огромное, поднялось в комьях сухой глины, похожее на холм, но это оказался каменный зверь, массивный и ужасающе могучий. Когда он пошел по земле, недовольно взрыкивая, та вздрагивала, за зверем потянулись отпечатки лап, вдавленные так глубоко, словно шел не по твердой, как камень, земле, а по мокрой глине.
        На жалких стебельках кормились мелкие жучки, прыгали кузнечики, совсем не такие, как в саду Эдема, а крохотные и серенькие. Муравьи, что в раю ходят медленные и важные, здесь носятся быстро, роют суетливо землю, таскают мошек, словно их выгнали из рая еще раньше и тоже велели в поте лица своего добывать пищу.
        Подошвы окрасились кровью, когда словно в ответ и небо залило красным, словно сам небосвод получил тяжелую рану. Они смотрели с тревогой и все возрастающим ужасом, когда среди туч на короткое время появилось окошко и выглянул ужасающе-красный шар. Он выглядел вначале маленьким и ослепляюще красно-оранжевым, потом стал большими багровым ближе к краю земли, неуклонно сползал, а тени внизу все удлинялись и становились темнее.
        - Адам, - вскрикнула Ева и прижалась к нему, - мне страшно!
        - Пока ничего не случилось, - ответил он успокаивающе и даже с натугой улыбнулся, но у самого сердце колотилось, как у зайца. - Пока ничего тебе не угрожает.
        - Теперь я боюсь заранее, Адам, - пожаловалась она.
        - Не бойся, я здесь.
        - С тобой я ничего не боюсь, Адам! Но внутри меня все боится.
        Он молча обнял ее за плечи. Огромный багровый шар коснулся темного края земли, тот вспыхнул ярко-желтыми искрами, по нему пробежала полоска горящей земли.
        Солнце, назвал его Адам, да будет его имя - солнце. В саду он его никогда не видел, небо постоянно затянуто облаками, но здесь в них видны дыры…
        Солнце опускалось и опускалось, заставляя их сердца опускаться тоже. Наконец багровый краешек исчез, Ева в ужасе вскрикнула и горько заплакала.
        Адам держал ее в объятиях, успокаивал. Солнце исчезло, но в небе полыхают красным облака, освещая землю, и хотя тени теперь слились в одну большую тень, но все еще можно видеть деревья, траву, землю, а это значит - можно жить и добывать себе еду и здесь.
        - Давай пойдем вон к тем скалам, - сказал он.
        Она подняла от его груди заплаканную мордашку.
        - Зачем? Там камни.
        - Мне кажется, там будет уютнее, - возразил он. - В смысле безопаснее.
        Не споря, хоть и с недоверием, она пошла за ним. Из зарослей выметнулся пес, проследил, куда они пошли, и снова бросился в чащу. Адам вскарабкался по каменистому склону, предчувствие не обмануло: темная нора, оттуда теплый воздух разогретого за знойный день камня. Оставив Еву снаружи, он влез на четвереньках вовнутрь, пещера небольшая, но как убежище очень даже кстати.
        Ева с недоверием смотрела, как он разжег костер, натаскал в пещеру сухих сучьев.
        - Зачем?
        - Когда будем спать, - ответил он, - костер будет отпугивать зверей.
        - Зачем отпугивать? - спросила она наивно.
        Он вздохнул.
        - Думаю, теперь все изменилось, Ева.
        - Ты хочешь сказать…
        Он сказал мягко:
        - Не хочу тебя пугать, ты и так вся дрожишь. Но этот мир не так дружелюбен, как было раньше.
        Она простонала в слезах:
        - Ох, Адам, что с нами будет? Зачем, ну зачем я так поступила…
        Он покачал головой, голос стал суровым:
        - Что сделано, то сделано. А с нами будет то, что сами захотим и… сможем.
        Под утро она иззябла и почти взобралась на него, вжимаясь в его плотное горячее тело. Адам проснулся первым, но долго лежал, оберегая ее сон, наконец очень медленно и тихонько выбрался из-под разогретого тела жены, выполз на четвереньках из пещеры.
        Пес поднял голову, слабо вильнул хвостом, мол, я тут стерегу, никого не пущу, и снова уронил голову на лапы. Адам ожидал снова увидеть солнце, однако небо точно так же, как и в саду Эдема, затянуто плотными тучами, хотя от них идет прежний свет, озаряет дивный и грозный мир. Над головой носятся птицы, в траве стрекочут кузнечики, из дальних кустов выбежали зайцы и, перебежав поляну, юркнули в кусты напротив.
        За спиной раздался шорох, Ева выползла растрепанная, озябшая и дрожащая. В ее глазах были страх и надежда.
        - Господь нас не оставил? - спросила она шепотом.
        Он проговорил медленно:
        - Думаю, Господь здесь ни при чем.
        - Как ни при чем? Он же при всем!
        - Я имею в виду, - пояснил он терпеливо, - что мир сам по себе таков. Господь не вмешивается во все мелочи. Там за тучами солнце ходит всегда, мы его просто не видим, но свет от него через тучи освещает землю. Когда солнце заходит за край земли, становится темно. Так что когда снова стемнеет, это будет не скоро, ты не пугайся. Это просто солнце скрылось… Потому оставайся здесь, я пойду поищу что-нибудь для завтрака.
        - Я пойду с тобой! - сказала она.
        Он помотал головой.
        - Нет. Этот мир враждебен нам. Мы сможем здесь ужиться, только если покажем свою силу.
        - Адам, - произнесла она с упреком. - Если ты погибнешь, зачем жить мне?
        Он отвел взгляд, в груди разливалась нехорошая тяжесть.
        - Ладно, - ответил он наконец. - Пойдем. Только иди сзади.
        - Хорошо, Адам. Веди, ты же мужчина!
        Для начала он обшарил кусты и отыскал два гнезда с птичьими яйцами. Вернее, нашел их пес, Адам прошел было мимо, но пес требовательно залаял. Адам вернулся и, раздвинув траву, увидел на земле гнездо из тонких веточек, а в нем пять яиц.
        Ева сперва отказывалась их есть, но Адам настоял, и когда она выпила третье яйцо, приятная тяжесть проникла в желудок. Терзающий голод ушел, она ощутила себя намного бодрее, настроение улучшилось, она перевела дух и уже другим взглядом посмотрела на мир.
        - Адам, а здесь тоже красиво.
        Он вздрогнул и огляделся дико.
        - Красиво?
        - Ну да… Не Эдем, конечно, но тут все иначе. И кое-что даже красивее… Ой!
        Она с непониманием смотрела на выступившую на пальце капельку крови. Адам подобрал с земли большую суковатую палку и ударил по кустарнику. Ветка переломилась, сбитый цветок упал Еве под ноги. Она опасливо подняла, на этот раз опасаясь прикасаться к острым, как иголки дикобраза, шипам.
        - Он защищается!
        - Здесь все защищаются, - предупредил он. - Мы тоже, кстати, должны уметь.
        - Защищаться? - переспросила она.
        - Да.
        - От кого?
        - От всех, Ева, - ответил он горько. - Боюсь, что этот мир такой. Защищаться будем от всех. И только тот или то, что докажет свою безопасность, будет допущен к нам. Таковы законы этого второго мира, где нам жить.
        Она прошептала подавленно:
        - Какой жестокий мир…
        - Другого нет, - ответил он сурово. Она видела, как он сжал челюсти чуть не до хруста, тугие желваки вздулись под тонкой кожей. - Другого нет, Ева.
        Они обыскали еще кусты и густую траву, но больше гнезд с птичьими яйцами не попадалось. Оставаться на этой пустой и безжизненной земле не стоило, они расширяли поиск, но все никак не могли найти ничего, что годилось бы в пищу.
        Наконец Адам предложил просто уйти, и целую неделю они двигались по жаркой пустыне, изнемогая от голода и жажды. Ева плакала и каялась, что поддалась соблазну, не нужно было слушать Змея, в конце концов взмолилась:
        - Адам, убей меня! И, может быть, Господь увидит, что виновной больше нет на земле, и простит тебя?
        Он ответил сердито:
        - И не думай о таком.
        - Но я виновата!
        - Это в прошлом, - ответил он. - Он же сам говорил, что создавал мир из сложной смеси справедливости и милосердия. Вот и… это, милосердие.
        Она простонала в отчаянии:
        - Какое же это милосердие?
        Он отрубил:
        - Для тебя важнее мое милосердие, чем Его. А я тебя не обижу и другим не дам обидеть.
        На седьмой день, когда они едва волочили ноги, пахнуло влагой. Вскоре впереди показалась гряда деревьев, а за ними блеснула гладь воды. Река оказалась неширокой, но вода в ней удивительно вкусной, такой и в райском саду не пробовали. Оба пили и не могли напиться, наконец Ева сказала твердо:
        - Я не выйду из реки!.. Я лучше умру здесь.
        Адам подумал, сказал медленно:
        - Погоди, он хотел нас наказать, но сейчас Ему кажется, что мы наказаны все еще мало… Давай в самом деле останемся в воде и будем отказываться от пищи сорок дней и сорок ночей? И тогда Его жестокое сердце, может быть, насытится местью?
        Она сказала с готовностью:
        - Как скажешь, Адам!
        - Тогда ты оставайся здесь, - сказал он, - а я пойду дальше, чтобы еще больше усилить наши терзания. И в следующей реке приму этот же обет. Если через сорок суток будем еще живы, то, может быть, Он перестанет нас преследовать так жестоко.
        - Хорошо, Адам, - ответила она с готовностью. - Как я найду тебя?..
        - Я сам вернусь за тобой.
        Она со страхом и тревогой смотрела, как он выбрался на берег и карабкался вверх по склону. Пес побежал на ним, оглядываясь на Еву с надеждой, и вилял ей хвостом, приглашая идти с ними. Ева улыбалась вслед, едва сдерживая слезы. Хотя говорила с Адамом твердо и уверенно, но сразу ощутила себя маленькой и беззащитной, едва он отошел от нее больше, чем на два шага.
        Первые дни она закрывала глаза и вспоминала безмятежную жизнь в Божественном саду, перебирала все события, тщательно стараясь избегать образов, связанных с тем деревом и прекрасным, но таким порочным Змеем. Представляла, как Творец сжалится над их мучениями, простит и примет их в сад снова, потом начала наблюдать за животными,что спускались к реке на водопой, за юркими рыбками, что перестали ее страшиться и часто тыкались любопытными мордочками в ее ноги. Потом она поняла, что они обрывают и съедают обгоревшую на злом солнце кожу, что отмокла и начала сползать грязными лохмотьями.
        Иногда тучи на западе окрашивались багровым, и она понимала, что наступает ночь, но чаще туч бывало так много, что она не могла угадать, в каком месте солнце. У нее захватывало дыхание, когда удавалось угадать его местоположение, какой же Адам умный, что все знает, но через неделю перестала замечать красоту восходов и закатов, через две недели только и думала о том, чтобы удержаться на ногах и не упасть, пусть Он видит, что она не животное, что ее воля сильна и она может заставить себя делать то, что ее животная часть не хочет.
        На восемнадцатый день тучи вспыхнули радостным огнем. Ее сердце затрепетало, с небес медленно и величало опускался сверкающий ангел. На его лицо было невозможно смотреть, и она поняла, что отныне люди не смогут общаться ни с Господом, ни с его ангелами так же просто, как это было раньше.
        Ангел опустился и завис в воздухе, касаясь стопами воды, но Ева видела, что верхушки волн проходят сквозь его бестелесное тело, словно его там и нет вовсе.
        - Ева, - раздался строгий и вместе с тем участливый голос, - Господь услышал твою молитву. На этот раз она шла от твоего сердца. Ты прощена…
        Она вскрикнула:
        - Прощена?
        - Да…
        - А где Адам? - спросила она тут же. - Он-то прощен еще раньше?
        - Вы прощены вместе, - ответил ангел, - как муж и жена. Поспеши же к Адаму! Чем раньше соедините руки, тем быстрее вернетесь.
        Он улыбнулся подбадривающе и, превратившись в яркую звезду, унесся ввысь. Ева счастливо завизжала, в глазах темнеет от голода и холода, вода леденит тело настолько,что едва выкарабкалась на четвереньках на берег и пустилась по следам Адама.
        Полдня бежала на подгибающихся ногах, падала и поднималась, мелькала не раз мысль, что Адам ушел слишком уж далеко и реки в самом деле нет, но наконец ощутила в воздухе влажность, впереди блеснул водный простор.
        Навстречу выбежал пес, радостно замахал хвостом и, встав на задние лапы, передние опустил ей на плечи и облизал щеки. Предчувствуя недоброе, она поковыляла к берегу, тот, к счастью, очень пологий, начала спускаться к воде и увидела голову Адама. Он вошел в воду по самые плечи и теперь стоит так, чтобы не смог опустить голову, даже засыпая.
        - Адам! - закричала она в тревоге и удивлении. - Что случилось? Почему ты там? Разве ты отверг, что тебе сказал ангел?
        Он открыл глаза, измученный и похудевший так, что был похож на скелет, обтянутый кожей.
        - Какой… ангел? - прохрипел он слабо.
        Торопясь и сбиваясь, она рассказала ему о визите ангела. Адам выслушал молча, не перебивал, да и сил на это не осталось, а потом сказал глухо:
        - Все пропало… Это был ангел не от Создателя, Ева…
        - Не… от Господа?
        - Да, - ответил Адам горько. - Люцифер, убоявшись, что Творец в самом деле может сжалиться, постарался сорвать наше покаяние…
        Он повернулся и тяжело пошел к берегу. Там упал на мокрый песок, долго лежал, грудь вздымалась тяжело, всякий раз так выпячивая острые ребра, что Ева страшилась, чтобы не прорвали кожу.
        - Что будем делать, Адам?
        Он ответил в песок:
        - Будем жить и бороться. Если звери живут, то сможем и мы.
        - Но мы не звери! - сказала она с отчаянием.
        - Значит, - сказал он, - будем жить лучше.
        В его злом голосе она ощутила силу и уверенность. Казалось, неудача только обозлила его и заставляет бороться за жизнь, а не надеяться на милость Творца.
        Она плакала и пыталась его поднять, тащить, он обнял ее сильно исхудавшей рукой и шепнул совсем тихо:
        - И все-таки… кое-что мы выиграли. Очень важное.
        Она прошептала в слезах:
        - Что?
        - Господь велел нам, - прошептал он еще тише, - как и всем скотам, плодиться и размножаться. Наверное, там, в Эдеме, мы так бы и делали… всю вечность. Но здесь мы познали нечто новое… чего не было в Эдеме.
        - Что, Адам?
        Он обнял и прижал ее к груди.
        - Любовь.
        Глава 3
        Пес трудился вовсю, вынюхивая, а то и принося им гнезда с птичьими яйцами, а так они питались в самом деле травой, срывая самые молодые листки и почки, выкапывали корни, некоторые оказались даже сладкими.
        Адам еще не оправился от голода, но, оставив Еву в пещере, ушел на поиски. Он умел не только смотреть, но и видеть и, собирая корни и плоды, наблюдал за животными, птицами и даже насекомыми. Здесь они вели себя иначе, чем в саду Эдема, и Адам с дрожью во всем теле обреченно понял, что это и есть основные законы этого мира. Хочешь жить в этом мире, прими их. Иначе умрешь…
        Ева сидела в пещере и задрожала, услышав тяжелые шаги, похожие на шаги ее мужа и в то же время чужие, тяжелые и грубые.
        На землю что-то упало с шумом. Ева опасливо выглянула, Адам разминал усталые плечи, а у его ног распростерлась безжалостно убитая косуля с прекрасными удлиненными глазами, такими печальными и непонимающими: за что?
        - Адам, - вскрикнула она пораженно, - ее убили?
        - Да.
        - Волки? А как ты спасся?
        Он покачал головой.
        - В этот мир пришли мы с тобой, Ева. А мы еще те волки.
        Она охнула.
        - Это ты… ее убил?
        - Да.
        - Зачем?
        - Чтобы жить, - ответил он. Увидев на ее лице отвращение, сказал теплее: - Ева, в этом мире, чтобы жить, нужно убивать. Если найдем другой путь - пойдем по нему. Ты пока собери сухого хвороста, а я разделаю это… существо.
        Она переспросила:
        - Разделаешь… это как?
        - Увидишь, - ответил он кротко.
        Она собирала хворост недолго, а когда вернулась, содранная кожа косули уже сушилась на камнях, а ломти красного мяса поджаривались на огне. Пес с урчанием поедал внутренности, еще для него Адам сложил целую кучу отделенных от мяса костей. Ева сложила хворост вблизи костра, ноздрей коснулся незнакомый запах, странный и волнующий.
        Адам смотрел, как она непонимающе водит носом, прятал горькую улыбку. Что делать, и его нежная, робкая жена будет, как хищный зверь, пожирать мясо убитого зверя. Насчет другого пути он сказал, чтобы утешить и подбодрить, пусть надеется на лучшее впереди, но… возможно, такие пути в самом деле есть. Хотя, если честно, это так прекрасно: сидеть у костра, смотреть в багровые угли и с удовольствием есть жареное мясо, в котором только что еще билась жизнь.
        Шкуры Адам приспособил как подстилки в пещере.
        Он приходил поцарапанный, он набрал вес после того голодания, однако остался сухим и жилистым, без капли ненужного мяса или жира. Глаза его часто смеялись, Ева с изумлением видела, что он счастлив. Он научил ее сшивать шкуры и теперь отправлялся на охоту в крепком кожаном панцире. Даже руки он оборачивал шкурами, прокусить ее непросто, тем более никакие когти уже не процарапают. Ева наловчилась выскабливать шкуры так тщательно, что сделала из них одежду, в которой бесстрашно садилась на любые колючки и камешки.
        Блистающую одежду неохотно сняла, после того как Адам сказал недовольно, что слишком блестит. Этот мир почти весь серо-зеленый, и такая одежда для них чересчур яркая.
        Ева послушно убрала одежду в дальний угол, хотя, когда Адам уходил на охоту, тайком вынимала ее, надевала и прохаживалась перед входом в пещеру, представляя, что всезвери и птицы смотрят на нее и завидуют.
        Мяса он приносил вдоволь, потом научился бить птицу, чуть позже сумел проткнуть острым суком первую рыбину, а потом сделал для этой цели особое копье с загнутым сучком на конце.
        Ева собирала сладкие ягоды, их великое множество как в траве, так и на кустах, однажды приготовила жареное мясо с начинкой из ягод, и оба ощутили наконец, что живут здесь… счастливо.
        Сегодня ночью Ева во сне всхлипывала, Адам прижимал ее к себе, успокаивал, она переставала вздрагивать, но из-под плотно сжатых век бежали слезы.
        Утром он проснулся, худой и с ввалившимися глазами, но голос его был твердый:
        - В минуты слабости я готов умолять Господа, чтобы Он смилостивился и простил нас. И чтобы вернул в сад Эдема… Но потом я стыжусь своих мыслей.
        - Адам!
        - Мы уже научились, - сказал он, - как козы и овцы, питаться травами и злаками. Мы научились, как хищные звери, питаться мясом других зверей!.. Вот там в кустах чирикают птицы, у них там гнездо с отложенными яйцами, их тоже можно есть…
        Она вскрикнула испуганно:
        - Адам! Как можно? Из тех же яиц выведутся птенчики! Ты не дашь им жизни!
        Он напомнил с жесткой усмешкой:
        - А мы ведь в первые дни… Помнишь?
        Она замотала головой.
        - Нет! И вспоминать не хочу. Мы тогда умирали. А теперь мы уже встали на ноги. Мы не должны убивать…
        - Лучше они, - сказал он, - чем мы.
        - Адам!
        - Все звери и животные, - напомнил он, - как птицы и рыбы, - неразумные. Никто из них даже не понимает, что живет. Этот мир Господь отдал мне, и отныне я в нем заведу свои порядки, свои законы!..
        - Адам, - произнесла она жалобно, - я не узнаю тебя… Я, наверное, тоже изменилась?
        Он поцеловал ее и сказал тепло:
        - Ты стала еще прекраснее.
        - Адам, не смейся надо мной.
        - Я говорю правду, - ответил он и сам ощутил, что это правда. Если Господь не сжалился над ней, маленькой и беспомощной женщиной, то он, Адам, простил ее в первый же день. - Ты не только плоть от плоти моей, Ева… Душа у нас вообще одна на двоих!.. Отдыхай, набирайся сил.
        - А ты куда?
        Он мотнул головой.
        - На тех холмах, через которые мы шли сюда, растет дикая рожь. Сейчас она созрела. Я думаю, если собрать семена, то часть можно измельчить и съесть, а часть посеять в хорошем месте…
        - Зачем?
        - Весной вырастет, - объяснил он, - мы соберем семян во много раз больше, чем посеяли.
        Она внезапно просветлела лицом и спросила жадно:
        - Это тебе был глас с Небес?
        Он помедлил с ответом, но она смотрела так жадно и с такой надеждой в глазах, что ответил со вздохом:
        - Да, конечно. Появился ангел и… рек. Чтоб да, значит, посеял те дикие семена. И я тем самым докажу, что мне помощь небес не нужна!
        - Ой, значит, мы хотя бы чуточку прощены!.. А какой был ангел?
        Он с неудовольствием повел плечами.
        - Михаил.
        Она вскрикнула счастливо:
        - Как замечательно! Это же самый близкий к Господу ангел! Почти самый близкий, ближе его только Люцифер.
        - Отдыхай, - сказал он тепло. - Я скоро вернусь.
        Ева сидела перед костром грустная, поникшая, пурпурные угли уже покрылись серым пеплом. Адам бросил на землю тушки двух кроликов, Ева слабо улыбнулась, но даже не поднялась ему навстречу.
        Он подбросил сухого хвороста, по мелким веточкам побежали оранжевые огоньки.
        - Что-то случилось?
        Ева ответила с бледной улыбкой:
        - Просто устала.
        - Отдохни, - сказал он ласково. - Я сам сниму шкуры и приготовлю мясо. Я даже догадываюсь, почему ты устаешь так быстро.
        Она покачала головой, в глазах заблестели слезы.
        - Адам, я сейчас все вспоминала то счастливое беспечное время… Как недолго мы побыли в раю!.. Всего-то пару дней. Теперь это все как сон…
        Адам посоветовал мирно:
        - Вот и смотри, как на сон. Теперь все иначе. По-настоящему. А там все было по-другому. Даже эти пара дней ненастоящие.
        - Как это?
        Он двинул плечами.
        - А кто знает, сколько мы там были на самом деле? Я вот делаю зарубки на дереве, отмечая дни, недели и месяцы… но уже вижу, что ерунда это все. Нужно начинать счет со дня нашего пребывания вне рая.
        - А почему не от сотворения мира? - спросила Ева наивно. - Как раньше?
        Он посмотрел на нее, вздохнул.
        - Ах ты, мое чудо… Надеюсь, все дочери твои будут такие же… умненькие. И с такими же длинными золотыми волосами. Ты помнишь, как мы бродили в саду? На какое дерево ты залезала, когда бросала в меня цветы?
        - Ну да, это был… был…
        Она запнулась, вспоминая слово, Адам подсказал:
        - Секвойя. Ты сидела на секвойе, но тебе в голову не пришло, что этому дереву несколько тысяч лет! А бык, на котором ты любила кататься? Тоже не теленочек… А раковины, которые мы находили на берегу реки? Ты подбирала свеженькие, а меня больше интересовали те, что выкапывались из слежавшегося песка, они такие странные… Некоторыевообще в камне, словно песок слежался за… не знаю даже за сколько лет! А кости странных зверей, которых я никогда не видел? Азазель сказал как-то, что Господь когда-то создал их, но потом разочаровался и всех уничтожил… Это когда было? На какой день? Мне кажется, что у Господа этих дней было намного больше, чем у нас!..
        Ева широко открыла глаза.
        - Адам, какой ты умный!.. Я и не подумала… Ты прав, давай переделаем весь календарь заново!
        Адам окинул взглядом рощу, не меньше двух десятков деревьев испещрены мелкими зарубками, каждая седьмая - длиннее, затем перевел взгляд на поле, что уже требует прополки, вздохнул и махнул рукой.
        - Нет времени. Пусть потом… Наши дети разберутся, исправят. Может быть. Кстати, я тоже был сотворен сразу взрослым. Как и ты.
        Морщины на его лбу на глазах становились глубже и резче. Он внезапно стукнул кулаком по земле.
        - Так вот почему!
        Ева спросила испуганно:
        - Что случилось?
        Он сказал хриплым голосом, в котором звучала мука:
        - Помнишь, я говорил, что не понимаю, почему у коз рождаются козлята, у коров телята, а потом они постепенно вырастают?
        Ева в недоумении кивнула.
        - Ну да, помню. Ты еще тогда удивлялся, почему ты рожден уже взрослым.
        Адам сказал изменившимся голосом:
        - Кажется, я понял…
        - Да? - спросила Ева без всякого интереса. - Как здорово… Скажи, тебе понравилось это мясо? Если да, то завтра я приготовлю еще. У меня тут всякие корешки есть, такой вкус придают…
        Адам мотнул головой и стиснул челюсти, удерживая ускользающие мысли:
        - Я понял… Я тоже родился младенцем и медленно, как все, рос и взрослел. А потом однажды Господь вдохнул в меня душу! И я понял, кто я, что я, осознал себя. Я не помнил того, что было раньше, потому что это был не я. Это было то, в чем я живу и сейчас, но это не я…
        Ева сказала обеспокоенно:
        - Адам, опомнись, что ты говоришь? Как это: ты и не ты? Если ты, то это ты! А если не ты, то это не ты, и все тут. Все просто и понятно. Не забивай голову глупостями. Значит, я готовлю на завтра мясо, как ты любишь. Только нужно побить его хорошенько камнем, тогда оно становится мягким, дает такой сладкий сок, что даже мне нравится.
        Адам не слушал ее беспечный щебет, ухватился ладонями за голову, мысли метались, сшибались, в ушах назойливый голос женщины, что твердит про мясо, и эти образы горячего вкусного мяса вторгаются и вытесняют слабые искры озарения.
        Я же все это знал, сказал он себе потрясенно. Знал до того, как в меня вдохнули душу! Потому так знакомо было первое ощущение от того мира, когда я вошел в ручей и срывал спелые ягоды. Я уже знал, что в воду заходить можно и что ягоды есть - хорошо.
        - Значит, я все делал бездумно, - прошептал он в страхе, - как бездумно живут козы, коровы, птицы и прочие насекомые! А потом вдруг ощутил, что я… это я! А до этого меня как будто и не было. Все равно, что не было. И потому выходит, что Господь сотворил меня в момент, когда вдохнул душу. Все сходится! Получается, что от младенца до взрослого я рос животным, а Всевышний сотворил меня уже взрослым мужчиной…
        Он закрыл глаза и постарался вспомнить, кем же он был, что делал, что творил, когда не был еще сотворен, а бегал по райскому лесу, как и все звери, бездумно и беззаботно. В памяти пустота, самое первое, что удавалось вспомнить, это затянутое тучами небо над головой и верхушки деревьев, когда он открыл глаза и услышал Голос:
        - Человек… Вот он и сотворен Нами…
        Из пещеры донесся щебечущий голос:
        - Адам, ты завтра еще рыбу поймай, хорошо? У нее, правда, много костей, но ты научил меня выплевывать их, зато мясо очень нежное и вкусное!..
        Глава 4
        Каждый день он ходил на охоту и почти всегда возвращался с добычей. Ева поддерживала огонь и умело пекла на широких плоских камнях мясо. Она научилась добавлять горькие травы, но с мясом они уже не казались горькими, зато мясо становилось еще вкуснее.
        Из панциря гигантской черепахи Адам сотворил посудину, в которой держал воду. Обрадовавшись, что получилось так удобно, убил еще несколько черепах, мясо съели, а в панцирях носил воду из реки.
        Ева с любопытством следила за его разрумянившимся от удовольствия лицом.
        - Ты устал, еле на ногах стоишь!.. Ляг, отдохни.
        Он помотал головой.
        - Потом. Пока не забыл, есть еще одна идея…
        - Что ты задумал?
        - Смотри.
        Он осторожно опустил панцирь с налитой до краев водой на горячие уголья костра. Ева испуганно вскрикнула:
        - Что ты делаешь? Сгорит!
        - Не должно, - ответил Адам неуверенно.
        - А если сгорит?
        Он буркнул:
        - Придумаю что-то еще. Господь как-то признался, что немало миров наломал, пока создал наш. Ему можно - можно и мне. В конце концов, я Его сын.
        Потом он придумал класть в кипящую воду ломтики мяса. Получалось и мясо вкуснее, и вода превращалась из простой воды в нечто странное и вкусное, что Адам назвал похлебкой, так как похлебать такое было просто замечательно. Ева додумалась добавлять и в кипящую воду разные травки, еда получалась еще вкуснее.
        Она экспериментировала с корешками, корой деревьев, Адам нередко плевался и в гневе выливал похлебку, потому Ева старалась пробовать новые рецепты тайком, пока он пропадал на охоте. Зато, когда получалось, Адам был доволен, а Ева цвела от счастья.
        Однажды, когда они плотно поужинали и лакомились ягодами, над верхушками деревьев зашумело, там пронеслась дико хохочущая женщина - совершенно обнаженная, с распущенными длинными волосами, настолько черными, что небо казалось белым. Лицо ее перекосилось в отвратительной гримасе наслаждения, в одной руке она сжимала длинныйнож, с лезвия срывало ветром алые капли, рот ее и подбородок были испачканы кровью.
        Она даже не обратила внимания, что Адам смотрит на нее в ужасе, хохот становился совсем безумным, она слизнула кровь с ножа и пропала за верхушками деревьев.
        Ева прошептала:
        - Это… она?
        Адам кивнул.
        - Да.
        Она вскрикнула тихонько:
        - Это же чудовище!.. Как ты мог?
        Он отвел взгляд в сторону.
        - Ева, не спрашивай ни о чем. Хорошо?
        - Почему? - спросила она наивно. - Это было давно. Я даже не ревную. Просто не понимаю… Чем она тебя привлекла? Или только тем, что других женщин не было? А ты был настолько правильным, что тебе и в голову не могло прийти, что можно…
        - Нельзя, - ответил он твердо. - Человеку нельзя совокупляться с животными.
        Он тут же прикусил язык, да не подумает Ева, что это сказано в ее адрес. Ева быстро взглянула на него, с ее щек исчез румянец, а она торопливо затараторила о том, какиекрасивые шкуры получились из убитых волков, Адам теперь просто великий охотник, ни один зверь не уйдет от его руки, и вообще они смогут скоро прекрасные шкуры самыхредких и опасных зверей развешать по стенам, а не только постелить в три слоя на полу.
        - Отдыхай, - сказал он и поднялся.
        Она испросила испуганно:
        - Ты куда?
        - Пройдусь немного, - сказал он. - Может быть, еще какого зверя догоню.
        - Скоро ночь, Адам!
        Он пообещал отстраненным голосом, словно находился уже на другом конце мира:
        - Я скоро вернусь, Ева.
        Ангелы наслаждались жизнью в удивительном мире, где можно превращаться в разных существ, можно спорить друг с другом и даже с Творцом, вообще делать себя такими необычными, как вон Ангрихон, что появляется в виде большого пылающего камня, усеянного блестящими кристаллами алмазов, рубинов, сапфиров и других отражающих свет образований.
        Правда, большинство еще оставались бессловесными исполнителями воли Творца, всего лишь посланцами, но другие с удовольствием общались, чего раньше не делали даже они, ревниво смотрели, кто что придумал и в чем изменил себя, что узнал и как это понимает.
        Азазель услышал, как на другом краю мира Нагдиэль рассказывал весело:
        - …и когда Всевышний увидел, что они подкрались к запретному дереву и жрут плоды, Он крикнул в гневе: «Да чтоб вы подавились!» Те так и застряли у них там, где были втот момент. У Адама застряло в горле, отныне то место будет зваться адамовым яблоком, а у Евы сразу два, покрупнее, она же начала жрать первой, аппетит разошелся…
        Нехаштирон, самый туповатый из ангелов, но постоянно присутствующий среди тех, кто обожал смотреть на Творца с вызовом, спросил непонимающе:
        - Тоже в горле?
        Рогзиэль, самый нетерпеливый и всегда все быстро схватывающий, гаркнул сердито:
        - В груди!.. Ты что, не видел, какие у нее там спереди торчат яблоки?..
        - А-а-а-а…
        Ангелы смеялись, кто тихонько, кто во весь голос, некоторые хохотали. Азазель подумал невольно, что люди, даже оставив сад Эдема, успели изменить не только сам сад, но даже ангелов. Хотя некоторые из них все еще копируют животных, но смеяться научились только от людей, никто другой в Эдеме этого не умел.
        Нагдиэль, снова похохатывая, спросил хитренько:
        - А кто знает, почему Адам у костра греется, стоя к нему передом, а Ева всегда поворачивается задом? И так будут отныне поступать все мужчины и женщины на свете?
        Все смотрели заинтересованно, а Нехаштирон сказал нетерпеливо:
        - Никто не знает. Говори, не томи!
        - Не томи, - повторил Азазель и посмотрел на него с интересом: - Этого слова и даже понятия у нас не было. Много набираемся от человека!
        Они переглянулись, Ангрихон буркнул:
        - Может, потому Господь и убрал Адама из сада?
        - Адам нарушил, - запротестовал Нехаштирон, - за что и был изгнан! За такое вообще надо было убить.
        Такритейя, самый осторожный из присутствующих ангелов, вздохнул:
        - Кто знает замыслы Всевышнего? Он мог все знать заранее.
        Ангрихон возразил:
        - Он знает движение каждой песчинки во Вселенной, потому что все в Его воле! Но только не человека. Он же вдохнул в человека часть Своей воли, потому человек и своевольный. Всевышний может раздавить человека, как мокрицу, в любой момент, но не может его заставить делать что-либо по Своей воле!
        Нехаштирон вздохнул:
        - Не понимаю, зачем Ему такое понадобилось… Ладно, так почему Ева греет зад, а мужчина прогревается спереди?
        Нагдиэль объяснил с торжеством:
        - Когда грешили на холодной и сырой земле, у него замерзли локти и колени, а у нее задница!
        Все захохотали, Азазель заметил, что и хохочут по-разному, но пока не очень умело и не совсем адекватно: когда громче, когда тише, у человека все-таки получалось лучше.
        В другом конце мира ангел Шахрирон, один из самых ревностных помощников Люцифера, собрал ангелов и доказывал, что Создатель потерпел сокрушительное поражение, когда Адам воспротивился Его воле и был изгнал из Эдема.
        Правда, возле него находилось совсем немного ангелов, но для них нет расстояний, и его поддержали довольными криками и хлопаньем крыльев отовсюду, даже слушающие веселые придумки Нагдиэля. Всем приятно, когда кто-то сильный допускает промах, только Кассиль, как всегда угрюмый и одинокий, молчал и покачивал головой.
        Шахрирон заметил, спросил задиристо:
        - Ты не согласен, Кассиль?
        - Нет, конечно, - ответил Кассиль.
        - Почему? Разве не получилось вопреки воле Всевышнего?
        Кассиль ответил хладнокровно:
        - Не знаю.
        - Что? Но ведь…
        Кассиль покачал головой снова.
        - Адаму было запрещено есть плоды с этого дерева. Но значит ли, что ему было запрещено их есть вечно? Возможно, им надо было дать время дозреть?.. Не получилось ли так, что Адам всего на день или два опередил события?.. И Господь разрешил бы?
        Наступило молчание, озадаченные ангелы переглядывались. Шахрирон сказал наконец раздраженно:
        - Кассиль, но все равно, разве Адам не вызвал гнев и не был изгнан?
        - Все верно, - ответил Кассиль сумрачно, - я не знаю замыслов Творца, как и вы не знаете, но могу я предположить, что Он и так бы отпустил Адама за пределы сада, когда тот был бы к этому готов?..
        Снова молчание, он видел, как они стараются понять, постигнуть, но большинство просто не умеют думать вообще, простые посланцы воли Господа, что так и не обрели дажезачатки своей. Только Азазель, самый вольнолюбивый, сказал резко:
        - Кассиль, ты говоришь не о том! Адам изгнан из рая. Изгнан!
        - Изгнан, - согласился Кассиль, - но не уничтожен. Господь проявил справедливость, но вместе с тем и милосердие. Адам совершил проступок, а не преступление. Творец разгневался на Адама, но…
        - Но что?
        Кассиль сказал медленно и раздумчиво:
        - Мне кажется, Создатель не оставит его… полностью. Будет приглядывать… и уже приглядывает за своим дитятей издали.
        В наступившей тишине Азазель проговорил веско:
        - Тем более мы должны подтолкнуть Адама на поступки, что вызовут еще больший гнев Творца! И тогда он либо полностью отвернется от Адама, либо, если нам повезет, совсем уничтожит этот мир!..
        Кассиль сказал задумчиво и медленно, как умел делать только он:
        - Я не удивлюсь, если у Творца на все есть запасной вариант… Он планировал выращивать из Адама некоего человека, а того постепенно превращать… скажем, в… ну, не знаю, не дано нам даже близко постигать замыслы Того, кто создал нас одним словом и все так же стоит выше нас, как мы над червями земли! Я все еще думаю, что это вовсе не провал.
        - А что?
        - Некая заминка, задержка, встряска на дороге, которая раньше выглядела такой гладкой и ровной…
        Нехаштирон, который все еще не научился понимать очень длинные и сложные фразы, прервал:
        - Говори короче. Нам неведомы замыслы Творца. И никому не ведомы. Мы знаем, что этот замысел потерпел сокрушительную неудачу…
        - Совершенно верно, - поддержал Шахрирон счастливо. - Адам не получил бессмертия!
        - А это значит, - сказал Азазель горячо, - что, какие бы знания ни накопил, как бы ни сумел развить свою частичку души, все это умрет с ним вместе. А за его кратчайший срок жизни он не успеет… ничего не успеет!
        - Неудача, - сказал Нехаштирон.
        - Сокрушительное поражение! - крикнул Такритейя. - Даже я в этом уверен. Разве не так?
        - Поражение? - повторил Кассиль еще задумчивее и так медленно, что Шахрирон от раздражения завертелся волчком и превратился в огненный смерч. - Бессмертие Адама теперь исключено, это верно. Но нет ли оттуда другого пути?
        - Ты что? Какой может быть другой путь?
        Кассиль обнял себя крыльями, спрятав руки на груди, словно ему стало холодно, как бывает только человеку и животным.
        - Другой путь есть, - сказал он внятно. - Разбить жизнь Адама на мелкие доли! Чтобы он жил, переходя в своем семени, все дальше и дальше в будущее, терял старые знания, приобретал новые… нет, все не потеряет, чему-то успеют научить родители! Но только самому главному, мелочи забудутся, и половина черепной коробки будет свободной для новых знаний.
        Нехаштирон спросил тупо:
        - Это как?
        Кассиль мучительно раздумывал, сам на ходу развивая ослепительную по неожиданности мысль и страшась ее потерять:
        - Таким хитрым способом из поколения в поколение будет передаваться только самое важное. И тем самым это важное будет умножаться, а неважное забываться… Да, это гениальный ход.
        Повеяло холодом, ангелы пытались представить себе такое, но в воображении получался мир, кишащий множеством адамов, что спорят уже друг с другом, так как Творец их покинул, спорят с ангелами и мельтешат всюду.
        Азазель сказал резко:
        - Если только род Адама не прервется!
        Кассиль посмотрел на него очень внимательно:
        - Что ты имеешь в виду?
        Азазель зло растянул губы огненного лица в устрашающую гримасу.
        - Адам за пределами Эдема уже не защищен. Он может упасть в глубокую яму, может свалиться с дерева, куда полезет за птичьими гнездами, может просто споткнуться и сломать себе шею.
        Кассиль помрачнел, обдумывая, потом его лик посветлел.
        - Ну… если успеет оставить потомство, то… и пусть мрет. Даже Творец так скажет. А к его потомству, может быть, отнесется благосклоннее. Дети за проступки отцов не должны отвечать, если я правильно угадываю общие замыслы Творца.
        Нехаштирон прорычал зло:
        - А я бы за проступки отца проклял бы все потомство до седьмого колена!
        - А я до семидесятого, - поддакнул Азазель. - Это если быть справедливым!
        - Творец справедлив, - согласился Кассиль, - но вы забыли разве, Он еще, сдерживая Сам Себя, и милосерден! Справедливость дает один путь, милосердие - другой, а справедливость и милосердие вместе…
        Он помолчал, обдумывая, нетерпеливый Азазель крикнул:
        - Третий?
        Кассиль помотал головой.
        - Нет. Не третий. Настолько великое количество путей, каждый из которых уже на втором же шаге дает великое множество новых путей, а каждая новая дорожка рождает постоянно мириады новых дорог… Вот истинный замысел Творца. Гениальный, как все у Него.
        - Слишком сложный, - прорычал Нехаштирон.
        - Для нас, - ответил Кассиль. - Но не для Него. Я думаю, что когда потомство Адама начет расти и развиваться каждый по-своему, то каждый будет выращивать из той частички души, что передал Адаму Творец, нечто свое, особенное. Огонь не гаснет, когда от него зажигаются другие огни! Вместо того чтобы выращивать и культивировать одну душу Адама, под надзором Творца будут сотни, тысячи душ!.. И все будут разными… Не здесь ли истинный замысел Творца?
        Нехаштирон прорычал:
        - Но сейчас Адам один. И потомства у него еще нет. А когда появится… нам важно, чтобы не дожил до старости, когда сможет передать опыт потомству.
        Азазель произнес саркастически:
        - Все верно, не сможет же Творец все деревья сделать низкорослыми, чтобы Адам даже с вершины мог только набить шишки, но мозги не отшибить?
        Из ниоткуда донесся голос Люцифера, который все слышал, но в разговор не вмешивался до этого мгновения.
        - Нам нужно, - сказал он трезво, - действовать так, чтобы Творец ничего не заподозрил. Пусть Он даже оставил Адама, как полагаем, но Он разгневается, если начнем Его творению вредить… слишком явно.
        Наступила тишина, ангелы смущенно переглядывались, никто не решался что-то высказать, предложить. Большинство просто не умеют ничего придумывать, этому научились совсем немногие, другие опасались, что вызовут гнев Господа.
        Люцифер поглядывал на всех испытующе, всерьез может рассчитывать только на Азазеля и еще два-три десятка неспокойных ангелов, остальным еще долго придется жить в этом мире, чтобы пропитаться духом свободы и обрести собственное мнение.
        Азазель начал вслух осторожно перебирать варианты, сперва самые мирные, ангелы насторожились и слушали жадно, как вдруг в их сознание ворвался с громким криком ангел Семияза:
        - Азазель, остановись! Это не поможет!
        Через мгновение он и сам возник перед ними в виде косматого багрового огня, из которого сыплют во все стороны злобно шипящие искры.
        Азазель спросил быстро:
        - Что случилось? Почему не поможет?
        Семияза оглядел ангелов, все смотрят очень внимательно, и сказал на этот раз очень тихо:
        - Самка человека по имени Ева…
        - Что с ней? - вскрикнул Азалель.
        - …брюхатая, - договорил Семияза.
        Азазаль вскрикнул, как раненый зверь:
        - Уже? Не может быть!
        - Что? - вскричал и Шахрирон.
        - Брюхатая, - повторил Семияза. - Так что, если даже и убьете Адама, все равно их человеческий род не прервется.
        Ангелы озадаченно приумолкли. Люцифер оглядел их критически, поинтересовался медленно:
        - А почему такая тревога?
        - Но ведь… - ответил Азазель озадаченно, - ты же слышал… У Евы будет ребенок… А она почти не выходит из пещеры… Ничего подстроить не удастся так, чтобы Всевышний не узнал. Он все узнает! И наказание будет ужасным…
        От Люцифера пошел яркий свет, за который он и получил свое имя, а из этого света прозвучало:
        - Вы что, забыли?.. Первый ребенок Евы будет от Змея. Второй… если будет второй, от Адама. Думаю, что получится совсем не так, как задумал Всевышний. Я уверен, все будет, как хотим того мы!
        Глава 5
        Несмотря на проклятие Творца, напуганная Ева довольно легко родила пятерых детей: сперва Каина с сестрой-близнецом, затем Авеля с двумя сестрами.
        Адам тревожился за Еву так, что почернел и сильно похудел, но, когда она пришла в себя после родов и счастливо ворковала, вскармливая детей, он воспрянул духом и утроил усилия на охоте, добывая самое нежное мясо, самую лучшую рыбу, и даже сам собирал ягоды, хотя последнее время считал это женским занятием.
        Дети быстро начали вылезать из пещеры и с любопытством рассматривать мир. Пес вылизывал их, играл с ними, а они счастливо повисали на нем, залезали сверху. Ангелы тои дело пролетали над местом поселения Адама, стараясь разгадать замысел Творца. Люцифер поглядывал как на людей, так и на ангелов, его больше интересовало, как быстро ангелы обретут самостоятельность, вот так глядя на людей, отвергнувших власть Творца.
        Он слышал, как всегда угрюмый Кассиль проворчал:
        - Вот теперь пусть падают…
        Нехаштирон посмотрел на людей, на Кассиля, снова перевел внимание на людей. Из пещеры вылезли два человеческих детеныша и кувыркались, играя, совсем как молодые волчата.
        - Падают? - спросил он туповато. - Откуда?
        - С высоких деревьев, - ответил Кассиль и впервые скупо улыбнулся.
        Однажды Адам, изорвав в лесу одежду, хотел надеть что-то новое, но занятая детьми Ева не успела ничего сшить, и тогда он вытащил из дальнего угла запыленную одежду из шкуры Змея, которую им изготовил на дорогу Господь.
        Он морщился, не нравилось само напоминание о Змее, однако охота пошла удивительно хорошо: он с легкостью догонял любого зверя, а любого удара хватало, чтобы убить его мгновенно. И еще в этой шкуре он слышал любые шорохи на огромных расстояниях, понимал язык зверей и заранее знал, куда пойти, чтобы найти богатую добычу.
        Он знал, мелькнула мысль. Он знал, что однажды мне понадобится добычи больше, чем я могу добывать для себя и Евы…
        В этот раз он убил двух оленей, а затем и молодую лань, у которой мясо особенно сочное и мягкое. Ева охнула, когда он появился у входа в пещеру и свалил на землю тяжелые туши.
        - Этого нам хватит на несколько дней, - сказал он.
        Она покачала головой, сама за это время похудевшая и подурневшая. Адам видел, с какой тревогой и жалостью она всматривается в его лицо.
        - Простишь ли ты меня когда-нибудь, Адам?
        Ее глаза наполнились слезами. Он поспешно привлек ее к себе, она уткнулась лицом в его грудь и заревела громче.
        - Все забыто, - сказал и поправил себя: - Ничего не было!.. Мы здесь, мы двое, нам трудно, но все равно я с тобой счастлив.
        Она громко всхлипнула.
        - Как ты много потерял из-за меня, Адам! Раньше твое лицо светилось, отражая образ Творца… Даже яркий свет, созданный Творцом в первый день творения, теперь исчез. Даже вечную жизнь ты потерял!
        Он сказал тяжело:
        - Ева, не надо. Что сделано, то сделано.
        - Деревья почти не дают плодов, - сказала она и тихонько заплакала. - Земля взращивает чертополох и терновник… Я не знаю, чем кормить детей!
        - Мясо и рыба, - возразил он, - хорошая еда! А теперь ты можешь собирать ягоды.
        - Ягод нет, - сказала она печально.
        - В лесу полно орехов!.. И вообще, Ева, я уже посадил те семена! Брось скулить, все будет хорошо.
        Она вздохнула.
        - Адам, я же не о себе тревожусь…
        - Знаю, маленькая. Знаю. Но все будет хорошо…
        Сегодня в затянутом тучами небе блеснул белый свет. Адам едва успел вскинуть голову, как перед ним вспыхнула небесным огнем исполинская фигура, вся из огня и света.Ангел, а теперь уже архангел, судя по количеству крыльев, Рафаил завис над землей, не касаясь ее подошвами, весь в белом сверкающем хитоне, за спиной масса огромных роскошных крыльев, Адам даже не рассмотрел, сколько их там пар, но больше двух, это точно.
        Рафаил молчал, рассматривая Адама, Адам тоже сдержался, чувствуя к ангелу зависть и неприязнь: они все еще рядом с Господом, в саду Эдем, им удалось опорочить человека и вытеснить его из сада.
        Рафаил заговорил наконец сильным, красивым и очень доброжелательным голосом:
        - Здравствуй, Адам!
        Адам ответил с неприязнью:
        - Зачем явился? Получил указание изгнать меня еще и с этой земли? Что, еще какой-то запрет ввели, о котором я даже не слыхал?
        Ангел сказал все тем же красивым голосом, словно сам им любовался и вслушивался в интонации:
        - Сколько же в тебе злости, Адам… А я ведь всегда был к тебе дружен.
        - Это злость? - удивился Адам.
        - А как ты называешь сам?
        - Обида, - отрезал Адам. - Несправедливая обида.
        - Разве не ты нарушил запрет?
        Адам поморщился.
        - Ладно, не начинай… Говори, зачем прислан. Ты же такой, сам ничего по своей воле, ты не Люцифер…
        - Верно, - ответил Рафаил ровным голосом. - Я всего лишь посланник. Но все же от себя скажу, что ты напрасно полагаешь, будто Господь порвал с тобой все нити. Он гневается на тебя, это верно, но и не хочет, чтобы ты страдал сверх… того, что тебе отмерено. К тому же у тебя теперь дети.
        Адам спросил с недоверием:
        - Что это значит?
        - Господь велел передать тебе семена, - ответил архангел. - Посади их в землю, они прорастут и дадут зерно, которым будешь кормиться. И ты, и Ева, и твои дети, и дети их детей.
        Адам сказал с тоской:
        - Семена я и сам отыскал и посадил. Что-то да вырастет… Лучше бы Он не семена прислал, а позволил нам вернуться… Вон Ева только и мечтает…
        - А ты?
        - Я не женщина! Мужчина проживет везде.
        - Возвращение исключено, - сказал Рафаил твердо, но с сочувствием в голосе. - И вовсе не потому, что Эдема больше нет. Совсем не потому, Адам.
        - А почему?
        - Потому что человек сперва должен думать, - ответил Рафаил с печалью, - к каким последствиям приведет его поступок. И понимать, что все сделанное нельзя сделатьнесделанным. А если можно было бы вот так, как ты говоришь, то цена проступка стала бы ничтожной, а это губительно.
        Адам с тоской оглядел страшный мир, в котором они с Евой жили в последнее время.
        - Ничтожной? Да здесь одни сутки прожить - всю жизнь будешь просыпаться в ужасе. Ева так часто плачет…
        Рафаил сказал с сочувствием:
        - Привыкайте оба. Тебе в этом мире жить отныне всегда. И твоему потомству. Возьми семена!
        Адам подставил ладони. Струйка семян была совсем крохотная, все поместилось в одной ладони, но Адам уже знал, что если Господь пожелает, то этой горстки хватит, чтобы засеять всю землю.
        - Уповай на Творца, Адам! - сказал ангел на прощанье. - Он ничего не делает зря. Он так строг к тебе потому, что чего-то ждет от тебя очень важного.
        Адам горько усмехнулся.
        - Все еще?
        - Все еще, - подтвердил Рафаил очень серьезно.
        - Но я все делаю по-своему, - заявил Адам. - И буду делать!
        - Это твое право, - ответил Рафаил мягко. - Но если вдруг увидишь в чем-то правоту Творца, ты в любом случае будешь настаивать на своем, даже если впереди увидишь пропасть?
        Адам проворчал:
        - Не знаю. Но пока что я очень зол. И обижен!
        Рафаил улыбнулся мягко, как он всегда делал, закрылся огромными крыльями так, что верхняя пара спрятала лицо, вторая - грудь, а третья - ноги, и тут же исчез, не оставив после себя даже движения воздуха.
        После его исчезновения Адам спросил недружелюбно:
        - Когда Ты давал запрет, почему не рассказал: почему? Зачем? Почему просто запретил и - все?
        Ответ с небес донесся незамедлительно, словно Творец только и ждал слова Адама, однако Адам уловил в строгом голосе и великую печаль:
        - Скоро поймешь…
        Адам стиснул челюсти, однако смолчал, ощутив, что Творца снова нет в этом мире, а кричать в небо и грозить кулаком - это похоже на тявкающую собачонку.
        К нему со всех ног мчался маленький Каин, в крохотных ладошках, сложенных ковшиком, что-то копошится. Каин несся, не разбирая дороги, спешил, пока добыча не вырвалась на свободу.
        - Отец, - закричал он еще издали, - а ты каких жучков любишь ловить?
        За ним несся Авель, не такой крепкий, зато быстроногий, тоже закричал изо всех сил:
        - Зелененьких! Зелененьких он любит! Правда, отец?
        - Красных, - возразил Каин. Он подбежал и раздвинул ладошки. - Правда, отец? Смотри, какой он красивый… И усики у красных длиннее и толще!
        Адам погладил обоих по головам, приласкал, но промолчал, а они, тут же забыв, что отец ничего не объяснил, ринулись снова ловить жучков и строить им домики из щепочек.
        Не так ли спрашивал и я Творца, мелькнула у него в голове горькая мысль. Теперь понимаю, что когда Господь раскаялся, что создал человека на земле, это не то, что раскаялся бы я, потому что приписывать Создателю свои чувства глуповато как-то. Творец, чтобы ему, Адаму, было легче общаться, принимал в саду облик человеческий, а так, конечно, теперь понятно, что у Него нет лица, рук, ног и даже голоса, а общается с ним совсем иначе. Творец опускается до таких низин, чтобы он, Адам, хоть как-то мог уловить, что именно хочет Господь, но даже так очень трудно и почти невозможно на человеческом языке выразить то, что говорил ему Господь. И так ли он понимал?
        Как Он тогда объяснял ему терпеливо, что Он очень старательно подбирал пропорции справедливости и милосердия для этого мира, чтобы сглаживали крайности друг друга, уравновешивали и создавали гармонию!
        Как будто чувствовал, что им предстоит… Или знал? И старался как-то подготовить, объяснить, что будет и как это будущее надо воспринимать…
        Адам покрутил головой, стряхивая несвойственные ему сомнения и колебания. Если в целом мире и существует гармония, хотя он не уверен, то в отдельных местах всегда больше либо справедливости, либо милосердия. А иногда даже слишком много.
        Вон Каин весь как будто из справедливости, в то время как Авель - сплошное милосердие! И непонятно, что лучше.
        Сегодня, воспитывая Каина и Авеля, Адам сказал резко:
        - Этого делать нельзя!
        - Почему? - спросил Каин.
        - Просто нельзя! - отрубил Адам. - Мальчики так не делают!
        - Почему? - спросил Каин.
        Адам молча повернул его и толкнул в спину.
        - Беги играй. Но помни о запрете.
        Каин исчез, и почти в то же мгновение Адам ощутил присутствие необыкновенно огромного, что заполнило собой весь мир. Могучий Голос, который потряс бы всю Вселенную,но был слышен только Адаму, произнес:
        - Теперь ты понял насчет запретов?
        Адам встрепенулся:
        - Что?
        - Почему не стал объяснять все Каину?
        Адам ответил рассерженно:
        - Потому что ребенку такое еще не объяснишь. Но запрещать так поступать уже нужно…
        - Не объяснишь?
        Адаму почудилась издевка, он сказал резко:
        - Да!
        - Ты ничего не перепутал? Подумай. Вспомни.
        Адам сжал кулаки, но, когда хотел уже закричать, чтобы Творец не лез к ним, перед глазами промелькнуло воспоминание, он поперхнулся уже срывающимися с языка словами, закашлялся, а потом спросил недоверчиво:
        - Что… с нами было тоже… так?
        - Да, Адам, - ответил Голос. - Я мог бы, конечно, то, что вам нельзя, спрятать так, чтобы вы никогда не наткнулись… кстати, оно так и спрятано, но это не воспитание! Воспитание, когда ребенок понимает… нет, понимание ни при чем, а сознательно что-то делает, а что-то не делает, вовсе не потому, что ему так хочется! А потому, что так надо. Ты вот с чего начал? «Мальчики так не делают!», «Девочки так не делают!» И - ничего не объясняешь. Просто запрещаешь некоторые вещи. С младенчества обуздываешь животное начало в человеке, возвышаешь духовное.
        Адам снова ощутил, как в нем поднимается злость. Может, Творец и прав, но все равно Он не должен был так… Он должен был… иначе! Не знаю как, но все равно иначе.
        - Это мои дети, - отрезал он. - Воспитываю их я!
        - Понял, - ответил Голос. - Помнишь, Я обещал тебе не докучать своим присутствием? Поговорим в следующий раз… скажем, через девятьсот лет. Думаю, ты будешь к этому готов.
        В небе погас свет, на землю пала серая тень. Адам ощутил, что Творец вообще ушел из этого материального мира, у него свои сферы, где не только человек, даже ангелы существовать не могут.
        Странно, в душе образовалась некая тянущая пустота, словно нечто важное вынули и унесли. Он подумал внезапно, что вообще-то ему недостает бесед со Всевышним, которые так хорошо текли в саду Эдема. Правда, теперь понимает, что почти ничего не понимал тогда, а что понимал, как он считает, означало совсем не то, что он думал. Но все жеприсутствовало постоянное ощущение, что рядом идет нечто огромное и неимоверно могущественное, и вот он, Адам, тоже что-то значит, если с ним общаются, потому надо стараться понять и делать так, чтобы постараться встать вровень…
        Глава 6
        В тот день, когда Всевышний велел, чтобы она подчинялась Адаму, Лилит покорилась и понесла от сотворенного из глины, однако Адам сам отказался от такой жены: ни одинмужчина не захочет терпеть презрения от своей женщины.
        Лилит видела, как размножаются кролики, мыши - Творец всем велел плодиться и размножаться, не творить же каждого в отдельности, - потому, когда ее живот начал расти, а внутри кто-то маленький пихался и стучал ножками, она поняла, что и ей предстоит дать начало новому существу, ее ребенку и… Адама.
        Адам от Лилит породил Алата, так будет сказано в хрониках и апокрифах, но на самом деле Лилит рожала этого первого ребенка высоко в горах, туда не могли бы поднятьсяни люди, ни звери, ни даже птицы. Сам Адам не видел ни рождения Алата, ни как ребенок подрастал, пока тот не окреп и не научился превращаться в огромного змея. Узнав, кто его отец, Алат взвился в воздух и, несмотря на все запреты матери, ринулся разыскивать Адама.
        Адам в тот день бежал, прыгая по скалам, как горный козел, на плече большой олень, голова которого свесилась так, что огромные ветвистые рога чиркают по камням. Он соскочил с последнего обломка, впереди долина, как вдруг из туч вынырнул крылатый змей, на большой скорости устремился к нему.
        Сбросив оленя, Адам выхватил нож, а змей опустился на землю шагах в пяти, сложил крылья и превратился в высокого угловатого парня, длинные черные волосы падают на плечи, из-под таких же иссиня-черных бровей смотрят темные глаза, и только в фигуре Адам уловил нечто знакомое.
        - Здравствуй, Адам, - сказал человек. - Меня зовут Алат.
        Адам буркнул:
        - Здравствуй, Алат. Не люблю змей…
        Алат кивнул.
        - Даже знаю почему. Но я не тот змей… и даже не родственник.
        - А чей ты?
        Алат ответил после паузы, он очень внимательно рассматривал Адама:
        - Ты знал мою мать.
        - Лилит? - спросил Адам. - Да, я знал ее. Как она сейчас?
        - Тебя не вспоминает, - ответил Алат. - Она ж не из земли, как ты. Вокруг нее всегда ангелы. Это такой блеск, такая мощь!
        Адам ощутил, как сжимаются кулаки. Да, конечно, ангелы - это ангелы, а он к тому же изгнан из Эдема, постоянно наказываемый. В поте лица добывает свой хлеб, а они рассекают воздух в небе, веселые, беспечные и хохочущие…
        - Да, конечно, - произнес Адам. - Да, конечно… развлекаетесь?
        - Развлекаемся, - ответил Алат.
        Он чувствовал, как презрение к этому человеку растет все больше, захлестывает его с головой. И если летел сюда с жаждой увидеть отца, расспросить о матери, понять, что у них произошло и почему теперь не вместе, то сейчас даже отступил брезгливо.
        Адам кивнул.
        - Вам, наверное, хорошо.
        - Хорошо? - воскликнул Алат. - Прекрасно!
        - Передай матери… - начал Адам, задумался, что же передать, махнул рукой: - Впрочем, ничего не передавай. Она сама вспоминает обо мне, наверное, с брезгливостью.
        - Вспоминает? - воскликнул Алат. - Она ни разу не вспоминала! Это я пристал, заставил вспомнить и назвать твое имя!.. Но сейчас, когда я удовлетворил любопытство, будь уверен, что я и забуду!
        Он отступил еще на шаг, захохотал, на глазах набирающий мощь, даже за время этого разговора успевший подрасти и раздаться в плечах, присел и разом превратился в огромного блистающего змея.
        - Удачи, - пробормотал Адам.
        Огромный змей взмахнул крыльями, Адама едва не сбила с ног волна тугого воздуха. Сверху донесся трубный рев:
        - Это последний раз я принял облик жалкого человека! Отныне и навеки я - змей!
        Адам вспоминал крылатого змея и на другой день, все стараясь понять, почему никак не чувствует к нему той же нежности, как к Каину и Авелю или их тихим сестрам. То ли потому, что Алат так не похож на человека и не хочет быть похожим… хотя нет, он любит непохожего на людей пса и с удовольствием смотрит, как тот возится с его детьми…
        Или потому, что не видел его крохотным, не держал на руках?
        Прерывая мысли, в небе грозно блеснуло, наискось пронеслась багровая падающая звезда. Адам привстал с камня, звезда ударилась о землю в трех шагах. Земля вздрогнула, зловеще вспыхнуло кроваво-красным, из огня вышла Лилит. Роскошные черные волосы распущены и опускаются до ягодиц, шея и плечи блестят, Лилит нисколько не обращаетвнимания, что обнажена, она всегда была обнажена, это Адам и Ева придумали себе такую странную вещь, как одежда…
        Адам невольно скользнул жадным взглядом по ее животу и дивно стройным ногам, тут же поднял взор на лицо, но все равно невольно согрешил, засмотревшись на ее высокуюсочную грудь.
        Лилит подошла легкой и почти танцующей походкой, когда бедра двигаются, привлекая внимание, грудь вызывающе подана вперед, плечи беззащитно отведены назад, словностремится в его объятия.
        Однако она остановилась в шаге, лицо бледное и усталое, губы плотно сжаты, в глазах непокорство и непонятный вызов.
        - Как живешь, Адам?
        Он развел руками, она села напротив, не дожидаясь приглашения, как она всегда делала, спина прямая, взгляд тоже прямой и требовательный.
        - Ты же знаешь, - ответил он с неловкостью. - В отличие от тебя я иду по пути, указанному Господом.
        Она фыркнула.
        - Трусишь ослушаться?
        Он ощутил раздражение, мужчины больше всего страшатся услышать обвинение в трусости, но пересилил себя и ответил мягко:
        - Нет.
        - Но ты же делаешь то, что Он приказывает!
        - Что он указывает, - поправил Адам. - А делаю так потому, что так правильно.
        Лилит вскинула гордо голову, вызов в глазах разгорался ярче, Адам напрягся, ожидая дерзкой выходки, но Лилит вдруг вздохнула, плечи опустились.
        - А я, напротив, - произнесла она глухим голосом, - нарушала все Его заповеди. И даже те, которые Он не давал, но я знаю, в каких бы случаях и за какие поступки Он бы меня осудил… И чем больше Он бы вознегодовал, тем с большей охотой я бросалась в эти нарушения законов или, как вы их называете, грехи…
        Адам поежился.
        - Усвоить дурное очень легко, - согласился он с сочувствием, которого она никак не ожидала, - и если не в силах бываешь подражать добродетелям других, быстро перенимаешь их пороки.
        - Это точно, - ответила она мстительно.
        Он спросил бледно:
        - И что ты делала?
        Она надменно искривила рот.
        - Все. Придумай или вообрази любую гнусность, любое преступление, любое извращение вашей натуры… все это я прошла с великим интересом, азартом и желанием досадить Всевышнему. Представляю, как Он корчился от бессилия!
        Адам сказал с неудовольствием:
        - Какое бессилие? Он одним словом может уничтожить весь мир, как и создал!
        - Не уничтожит, - ответила она уверенно.
        - Почему?
        Она пожала плечами.
        - Не знаю. Просто так думаю.
        - Знаешь, - сказал он. - Знаешь почему.
        - Ну скажи ты!
        - Он все еще любит тебя, - ответил Адам. - Он все еще любит нас всех. И постоянно дает нам шанс. А наказание за грехи всякий раз откладывает… да и то, если признать вину и раскаяться, простит даже великое преступление!
        Она фыркнула.
        - Вот уж от меня Он никогда этого не дождется!
        Адам помалкивал, Лилит слишком хмурится, зло сжимает кулачки, уголки губ затвердели, под глазами глубокие тени.
        - Ни за что, - повторила она твердо. - Никогда!
        Адам проронил негромко:
        - Но ты все-таки надеешься, что Он ждет?
        Она удивилась:
        - Почему это?
        - Так показалось, - признался он. - Тебе очень хочется, чтобы Он ждал твоего покаяния, а ты вот, такая дерзкая и отважная, ни за что и никогда! Назло родителю не будешь мыть уши и шею, испачкаешь ноги… ну, еще что-нибудь себе натворишь, пусть ему хуже будет.
        Она в удивлении даже отстранилась чуть, брови взлетели, в глазах негодование, но Адам уловил и промелькнувшее во взгляде смятение. Наконец она справилась с собой, засмеялась чересчур громко:
        - Адам, ну и глупости говоришь… Хотя, должна признаться, ты за это время в самом деле возмужал. Не скажу, что стал мудрецом, но уже не дурак дураком, каким был. А вот в моем окружении почему-то не умнеют. Не понимаю, почему.
        Он поинтересовался:
        - Может быть, дело в тебе?
        Она помотала головой.
        - Нет. Я умнее их на голову. Потому мне и становится с ними скучно… Почему ты улыбаешься?
        Он развел руками.
        - Мне показалось, уж извини…
        - Ну говори!
        - Показалось, что любой грех… прости, всегда слишком прост. Чтобы грешить, не нужно ни ума, ни особой отваги. Грешат как раз слабые.
        Она фыркнула.
        - Это ты о своем опыте?
        Он кивнул.
        - И о своем. Я долго думал о природе греха.
        - И что надумал?
        Неловкая улыбка тронула его губы.
        - Грех не в нашей природе, - произнес он тихо, - у нас есть воля и свобода. И нет такого греха, который не изглаживался бы признанием вины и готовностью принять наказание.
        Она фыркнула громко и с отвращением:
        - Адам, ты говоришь, как будто трусишь! Как же, все в руке Всевышнего… Ха-ха, трепещи весь мир, как вот я трепещу. А показать, что не боишься Его, страшно?
        Он покачал головой.
        - А как это я могу сделать, если Он прав, а я нет? Это значит пойти не только против Творца, но и против себя.
        Она сказала с насмешкой:
        - Не узнаю тебя, Адам. Ты же был бунтарем! И постоянно задавал Всевышнему неудобные вопросы. Я даже помню, как ты спрашивал, может ли Он создать такой камень, который не смог бы поднять…
        Он отмахнулся.
        - Я был мальчишкой. Хоть и в теле взрослого мужчины. Сейчас мне за то поведение неловко.
        Она удивилась:
        - С чего это?
        - Повзрослел, - ответил он с усмешкой.
        Она посмотрела ему в глаза.
        - Но грешить не разучился?
        - Стараюсь, - ответил он. - Иногда получается.
        - Сейчас не получится, - сказала она уверенно.
        Глава 7
        Небо постоянно закрыто либо тучами, либо плотными облаками, иногда в каких-то местах слабо багровеет, и Адам догадывался, что именно там находится солнце, которое он видел только в первый день, когда вышли из Эдема.
        Сегодня по небу очень долго и медленно летела огромная призрачная птица, закрывая собой треть небосвода и в то же время не затемняя, так как сквозь нее можно было видеть лохматые облака. И сама птица выглядела как сотканная из мельчайшей водяной пыли.
        Адам задумался, не ангел ли, но ангелам, как он помнил, Творец велел являться только в виде взрослых мужчин, ни в коем случае не женщин, детей или животных. Возможно, по эту сторону рая живут совсем другие существа, чем в Эдеме.
        Отсюда, где они с Евой остановились, бывает очень далеко виден дивный свет. Ева иногда уверяет, что это новый Эдем, Господь снова его создал, намереваясь их проститьи вернуть обратно, и только близость к нему удерживает на расстоянии всяких чудовищ, но, если они начнут отдаляться, опасность будет возрастать с каждым шагом.
        Адам помалкивал, в возрождение Эдема не верил, это не по-мужски - переигрывать сделанное. Если уж Творец решит, что Он перегнул с наказаниями, Он должен облегчить им жизнь здесь, а не возвращать все обратно.
        Иногда он угадывал в очертаниях облаков исполинские лица, благородные, исполненные мудрости, светлые и даже светящиеся. Мелькала мысль, что Господь следит за ним, но тут же одергивал себя. Творцу вовсе не нужно делать себя видимым, да еще вот так заметно.
        Каин из ребенка неуловимо быстро стал подростком, а тот за каких-то несколько лет превратился в рослого крепкого юношу с развитой фигурой, мускулистыми руками и выпуклой из-за широких пластин мышц грудью. Сперва он во всем подражал отцу, ходил с ним на охоту и даже превзошел отца в умении ставить ловушки на зверей, затем начал интересоваться тем, чем занимается его тихая и всегда послушная мама.
        Адам посмеивался, поддразнивал, говорил, что теперь у него две стряпухи, обед будет если не вкуснее, то в двух котлах. Каин не обижался, познавать новое всегда интересно, а когда все выспросил у мамы и понял, что и почему у нее получается так, а не иначе, ушел и долго сам рыскал по лесам и долинам.
        Дочери росли тихими и незаметными, во всем послушными, никогда не спорили и не приставали с расспросами. Обучались они трудно, зато потом все выполняли очень старательно.
        Адам был удивлен, когда Каин острым суком зачем-то всковырял землю, а затем в солнцепек даже прикрывал ее срубленными ветвями.
        - Что ты придумал? У тебя там гнезда кротов?
        Каин помотал головой.
        - Отец, мать ходит и собирает злаки по дальним долинам и холмам. Я подумал, а не лучше ли, если они будут расти здесь, вблизи дома?
        Адам подумал, развел руками.
        - А что, они здесь вырастут?
        - Разве ты не видел, - спросил Каин, - как растения цветут, у них созревают семена, а потом эти зерна падают на землю?
        - И что?
        - Которые падают на сухую, - пояснил Каин, - гибнут, а которые в рыхлую - прорастают. А если еще и дождик прольется…
        Адам озадаченно подвигал бровями.
        - Думаешь, у тебя получится? Ладно, Каин… Я уже сеял однажды, но что-то взошло так мало, что я все оставил. Еще у меня есть семена, которые передал мне ангел. Думаю, если они взойдут, то урожай будет получше, чем с диких семян.
        Каин встрепенулся.
        - У тебя отборные зерна?
        - Да.
        - И ты все эти годы молчал?
        Адам пожал плечами.
        - Понимаешь… если бы мы умирали с голоду, я бы обязательно их посеял. Но у меня всегда удача на охоте, как и в рыбной ловле. Потому я не стал…
        - Отец, но это же зерна! Мы можем собирать большой урожай! Почему все-таки… на самом деле?
        Адам вздохнул, развел руками.
        - Сынок, есть такая вещь, как гордость. Она есть даже у животных. У людей ее побольше, а у нас, мужчин, она часто вообще идет впереди нас. Меня изгнали из рая, а я должен принимать подачку от своих изгонителей? Потому я зерна хоть и взял, но оставил их вон там, в дальнем углу. Если хочешь, пользуйся. Тебе можно, это не тебя выгоняли. А я не буду, понимаешь? Это меня унизит.
        Каин ответил очень по-взрослому:
        - Понимаю.
        - Вот и хорошо. Я люблю тебя, Каин.
        - И я люблю тебя, отец! И горжусь тобой.
        С того дня Каин ползал на четвереньках в долине между двумя холмами, где есть и влага и земля хорошо прогревается солнцем, всматривался в почву, кое-где рыхлил пальцами. Адам поглядывал с усмешкой, у него все просто и понятно: догнал зверя - убил, поставил ловушку - поймал, а старший сын задумал что-то уж совсем сложное и далекоидущее.
        Однако однажды Адам увидел, как большой участок земли, который Каин рыхлил так старательно, покрылся одинаковыми зелеными всходами. С того дня Каин и спал там на краю своего поля, охраняя от зайцев, птиц и вообще всех-всех, кто мог бы помять или повредить его стебельки.
        Однажды он схватился с гигантским вепрем, на пути которого устрашился бы встать и сам Адам, но Каин не позволил страшному зверю провести стадо через его поле. Бой был ужасающим, Каин получил несколько жутких ран, но вепря все же убил, а свиное стадо с визгом разбежалось.
        Выздоровев, Каин долго ждал, когда все созреет, потом ломал руками сухие стебли и выбивал зерна на расстеленные шкуры. Сестры наблюдали за ним боязливо и непонимающе. Он позвал их и показал, что надо и как надо делать. Ева следила за ними с нежностью и любовью.
        Каин всех научил сперва дробить зерна камнем в панцире большой черепахи, так проще их жевать, затем смешивал с водой и учил варить вкусную и очень сытную похлебку. Получалось очень неплохо, можно было делать очень жидкую или густую, Каин жидкую назвал супом, а густую - кашей.
        И хотя еще Ева научилась варить похлебку из мяса или рыбы с корешками, но варила редко, зато теперь всегда над костром что-то кипело и булькало.
        Все были в восторге, особенно сестры, они могли целый день заниматься монотонной работой, не чувствуя скуки. А Каин, полный идей, все время что-то придумывал как в поле, так и с уже полученным зерном.
        Он придумал растирать зерна между двумя плоскими камнями так, что получалась не крупа, а мелкая мука. Сперва ее тоже в основном варили, как и крупу, затем Каин додумался смешивать ее с водой, учил этому искусству мать, и она под его руководством и наставничеством впервые испекла на раскаленных камнях хлебные лепешки, а потом уже сама начала пробовать то раскатывать тесто очень тонко, то пробовать печь пышные оладьи, то умело изготавливала ровные красивые квадратики.
        - Ну хорошо ведь, мама? - спрашивал он то и дело умоляюще. - Получилось?
        - Все великолепно, - заверяла она со счастливым смехом. - Просто замечательно! Никто не ожидал…
        - А что же отец молчит?
        - Он еще не привык, - объяснила она. - Мы же все эти годы питались только мясом и рыбой. Ну, еще орехами да ягодами… но только сейчас у нас на столе такое чудо!
        Он побежал к Адаму.
        - Отец, мама научилась готовить булочки!
        - А что это?
        - Пойдем, увидишь…
        Он ухватил его за руку и тащил, донельзя довольный. Авель посматривал ревниво, он увлекся овцами: отец, охотясь на оленей, диких коз и гусей, нередко приносил оставшихся после них детенышей, чтобы дети поиграли, а потом можно зарезать.
        Но Авель плакал и не давал убивать козлят и ягнят. Он упросил сделать отца возле дома загородку, где и держали подрастающих животных.
        Точно так же Адам однажды принес убитых волка и волчицу, а за пазухой у него копошился крохотный волчонок. За это время умер верный пес, Адам впервые плакал, когда тот смотрел на него медленно угасающим взором, полным любви и преданности, Ева рыдала в голос. Пса похоронили недалеко от их пещеры и положили большой надгробный камень. Теперь Авель взялся выхаживать детеныша.
        Адам намеревался убить зверька, как только тот станет опасен, но волчонок рос, счастливо спал вместе с Авелем, признав его родителем, безумно любил его, ревновал даже к Адаму и Еве, и Адам все откладывал истребление опасного хищника.
        А потом как-то оказалось, что это уже не волчонок, а большой крупный волк, очень сильный, помогает Авелю загонять расплодившихся овец в загон, отыскивает и приносит потерявшихся ягнят, и Адам сказал, все еще колеблясь:
        - Ладно… пусть живет. Только смотри… волк все-таки.
        - Отец! - вскричал Авель возмущенно. - Он же только нас считает своей семьей! Если нападут волки, будет драться рядом с нами против всех зверей на свете!
        - Гм, - добавил Адам в сомнении. - Ладно, посмотрим.
        Каин сказал хмуро:
        - Только пусть еще следит, чтоб твои овцы не лезли на мое поле.
        Авель сказал виновато:
        - Каин, только одна овца и отбилась в ту сторону!
        - Зато сколько пожрала и потоптала!.. А когда козы забрались?
        - Всего один раз…
        - Три, - уличил Каин. - Ты сам все три раза вылавливал и тоже истоптал половину поля. В следующий раз я их буду убивать на месте, запомни.
        Авель вскрикнул возмущенно:
        - Каин!
        - А что? - спросил Каин. - Растить зерно труднее, чем овец. Овцы сами растут.
        Адам сказал примиряюще:
        - Дети, не ссорьтесь. У нас только-только наладилось все. У нас сейчас настолько хорошо, что… вы не поверите, но мне впервые не хочется возвращаться в потерянный рай!
        Ева тихо подошла и прижалась к нему сзади, как лоза к могучему дереву.
        - И мне, - сказала она тихо. - И мне, Адам.
        Адам обнял Каина и Авеля за плечи, с удовольствием чувствуя, как они с каждым днем становятся шире и крепче.
        Братья не замечали, что отец, вернувшись с охоты, отдыхает и рассматривает их из-под приспущенных век пристально и с нарастающей тревогой.
        Родные братья, но по характеру словно антиподы: простодушный и светлый Авель, как душой, так и обликом, и скрытный Каин, с темными волосами, смуглый и резкий как в словах, так и в поступках.
        Внешность Змея Адам уже и не помнил, тот редко показывался в саду на глаза, но сейчас все чаще казалось, что Каин становится похож на своего отца все больше и больше.Дело не только во внешности, Каин так же скрытен, хитер и никогда не скажет правды, если ему это невыгодно.
        Авель избрал занятие пастуха скота, ибо страшился проклятия Творца, наложенного на землю, и не хотел вступать с ним даже в косвенное неповиновение, возделывая землю. Каин же, напротив, заявил: «Я все равно буду обрабатывать почву, поскольку наказание „со скорбью будешь питаться от нее“ относится только к нашему отцу, к Адаму, совершившему прегрешение, я буду пахать, сеять и добьюсь, что земля будет давать хороший урожай!»
        Однажды Адам не выдержал, придержал Каина за плечо:
        - Погоди, ты так тяжко работаешь на земле… Почему бы тебе не отдохнуть, не развлечься?
        Каин изумился:
        - Отец, что с тобой? Разве работа не в радость?
        Адам ответил с неловкостью:
        - Творец сказал, что человек должен работать лишь для того, чтобы обеспечить себе минимум средств к существованию. А ты работаешь так, что даже при скудных урожаяхкормишь всех нас и еще много зерна остается.
        Каин довольно захохотал:
        - Это верно. Но я знаю, как добиться урожаев еще выше. Земля будет давать нам отборное зерно! Уже не пополам с чертополохом, как сейчас.
        - А зачем?
        - Мы станем богаче, - заявил Каин уверенно. - Богаче, значит, сильнее.
        - Ты работаешь даже в субботу, - укорил Адам.
        - И что?
        - В субботу человек должен думать, - сказал Адам. - Размышлять. Перебирать все, чем жил неделю, и планировать на следующую.
        Каин отмахнулся.
        - Я и на работе могу думать.
        - Но в субботу Господь запрещает работать!
        Каин ехидно улыбнулся:
        - Не человек для субботы, а суббота для человека.
        Два сына, мелькнула мысль, а насколько разные… Авель не стремится приобрести больше скота, ему ничего не нужно еще, он доволен и тем, что есть. Каин привязан к материальным ценностям, он работает тяжко, с утра до вечера, неустанно возделывает землю, добивается урожаев даже при засухе или нашествиях саранчи. Ему нравится материальное процветание, он уже выстроил большой и добротный дом, вокруг растут цветы и красивые кустарники, что еще и дают сладкие ягоды.
        Вскоре Каин и Авель женились на сестрах-близнецах, но Каин захотел и одну из сестер Авеля.
        - Я старший, - сказал он властно. - Потому мне надлежит выбирать. И вообще… у тебя, младшего, две жены, а у меня одна? Это несправедливо. Я возьму… вот эту, Саву.
        - Только через мой труп, - сказал Авель.
        Каин усмехнулся.
        - Что-то ты так за них уцепился? Мужчина должен заниматься делом, а не валяться на ложе с женщинами.
        - С такими, как у меня, - отрезал Авель, - можно.
        Каин нахмурился, он не любил намеков, что его жена, мало того что не блещет красотой, так еще и научилась бурчать и перечить.
        Адам почти не принимал участия в обустройстве быта: часто пропадал на охоте, уходил все дальше, забирался на высокие скалы и подолгу смотрел вдаль.
        Каин и Авель вели общее хозяйство, помогая матери, а их дети, возмужав, женились на сестрах и отселялись кто в пещеры, кто строил просторные хижины для себя и будущих детей.
        У Каина было двенадцать детей, у Авеля шестеро. Дети Каина быстрее Авелевых выбирали себе жен и заводили семьи. Они, как и отец, занимались земледелием, засевая зерном все большие площади.
        Избегая ссор с братом, Авель увел все разрастающиеся стада в другую долину, но и оттуда иногда отбивался скот и забредал в посевы. Дети Каина сперва выгоняли овец с поля, а потом начали убивать и тут же жарить мясо на краю поля. Авелю и его детям отдавали шкуры как доказательство, что лишь наказали провинившихся.
        Каин все так же не соблюдал никаких предписаний, Адаму сказал как-то с одобрением:
        - Отец, разве не ты подал нам и всему миру пример непослушания? И если мы не выполняем какие-то мелкие ритуалы, то ты осмелился бросить вызов самому Господу!.. Твоя отвага безмерна, мы все восторгаемся ею и гордимся тобой.
        Адам буркнул:
        - Чем?
        - Ты ослушался Создателя Вселенной! - сказал Каин с восторгом. - Твое ослушание - подвиг!
        Адам ответил с неловкостью:
        - Нет, все было не так.
        - А как?
        Адам сказал все так же невесело:
        - Не ослушание вовсе… Ослушание ни при чем. Я познал добро и зло из-за своего своеволия! Своеволие - это не ослушание, тебе такое понятно?.. Ослушание - допустимо, хоть и нехорошо, своеволие - недопустимо. Там, в саду, было множество зверей и животных, никто из них не ел плодов с того дерева. Всем сказали, нельзя, вот они и это… нельзя. Потому до сих пор не знают разницы между добром и злом.
        Каин ядовито усмехнулся.
        - А ты теперь знаешь?
        - Знаю.
        Каин сказал с настороженным интересом:
        - Ну-ну, скажи!
        - Добро, - сказал Адам медленно, - это когда воля человека совпадает с волей Всевышнего. Зло - когда не совпадает. И уже неважно, на что направлена воля человека… Если убиваешь животное, ломаешь дерево или бросаешь камни в ручей - творишь зло, потому что как животное существует, так и дерево растет - по воле Творца.
        Каин фыркнул.
        - А если нужны дрова? И мясо на еду?
        - Зло бывает умышленным и неумышленным, - ответил Адам раздумчиво. - Интересно, добра не бывает умышленного или неумышленного… Даже если сделать добро нечаянно, оно все равно добро. А вот зло… гм…
        Каин сказал нетерпеливо:
        - Отец, это слишком сложно. И непонятно. А главное, не понимаю, что твои рассуждения дают моему огороду! По-моему, ничего не дают, не так ли? Потому не забиваю и не буду забивать голову такой ерундой. Мое племя растет стремительно, для меня это главный предмет гордости…
        Адам вздохнул, потер ладонью лоб.
        - Гм, да… мы уже развились куда больше, чем я ожидал… Но не стоит забывать, что этот мир создал Творец… и все здесь принадлежит Ему. Мы на этой земле всего лишь… арендаторы, так это можно назвать. Мы пользуемся Его землей, Его растениями, Его животными. Потому нам нужно… поставить жертвенник. Авель!.. Авель, иди сюда!.. Сава, сбегай позови брата!
        Когда Авель прибежал, запыхавшись, Адам повторил идею насчет жертвенника, Авель тут же кивнул, а Каин спросил в полном непонимании:
        - Как скажешь, отец. Но что это хоть такое?
        Адам развел руками:
        - Не знаю, но мы должны это придумать, не откладывая. Слишком долго пользуемся тем, что создал Творец, но пока еще ни разу не сказали Ему спасибо. Я хоть и в ссоре с Ним, но не хочу быть свиньей. Мы подготовим большой камень, обязательно с плоской и ровной поверхностью, а туда положим свои дары.
        Каин поморщился.
        - Вообще-то Творец землю вскапывать мне ни разу не помог. И сорняки со мной вместе не пропалывал.
        Адам покачал головой.
        - Каин… Мы бунтари, но не воры! Мы ушли от Него, но все еще на Его земле, все еще питаемся тем, что создал Он… Потому должны Ему хотя бы часть из собранного нами. Думаю, Ему будет достаточно того, что мы понимаем это. Для этого и нужен жертвенник. Никто же не заставляет тебя возлагать на него весь твой урожай зерна! Или половину…
        - А сколько? - спросил Каин.
        Адам поморщился.
        - Каждый сам решит. А теперь давайте ставить жертвенник.
        Глава 8
        Авель тут же сказал, что он готов: показывай, отец, что и как делать, Каин поморщился, но ответил, что ладно, притащит любые камни, на которые укажет отец, а там уж думайте, как их прилаживать один к другому.
        Даже сестры носили мелкие камни, а братья, гордясь силой, приволокли большие глыбы. Адам все еще превосходил их по крепости рук, именно он поднимал и укладывал глыбы так, чтобы наверху оказалась самая широкая и ровная плита.
        - Вот теперь все, - сказал он наконец. - Жертвенник готов. Принесите дары и возложите наверх.
        - И что будет? - спросил Каин с интересом.
        - А что ты ждешь? - ответил Адам со сдерживаемым раздражением. - Просто возложите дары и скажите, что они от вас Господу, создавшему этот мир. Это достаточно. Думаю, что достаточно.
        Братья разошлись в разные стороны. Первым вернулся Авель, он гнал перед собой ягнят, а самого маленького нес на руках. Следом появился Каин, Адам встревожился, что старший сын без дара, но Каин, перехватив взгляд отца, успокаивающе похлопал по поясу, где справа болтается в такт ходьбе небольшая сумка.
        Авель зарезал ягнят и положил их на камень.
        - Прими мои дары, Господь, - сказал он почтительно, - Это лучшие ягнята, никогда не стриженные и еще не выполнявшие никакой работы… Спасибо за то, чем я владею!
        Каин ступил вперед и, запустив руку в сумку, достал горсть льняного семени.
        - Прими и от меня, Господь, - сказал он громко. - Это хорошее льняное семя. Конечно, оно могло бы быть и получше, но такова уж земля, которую Ты создал!
        Адам стиснул челюсти, прекрасно понимая Каина: земля все еще дает очень плохой урожай, и Каин своими дарами говорит, что какой землей ее сделал гнев Творца, такие и плоды ее. Если Всевышний хочет получать лучше - пусть снимет проклятие с земли, позволит ей давать такие урожаи, которые земледелец заслуживает своим очень нелегким трудом.
        - Что он делает, - прошептал он, - что он делает… Гнев Творца будет страшен…
        Вспыхнул белый чистый огонь и поглотил ягнят, а льняные семена остались нетронутыми. Авель стоял перед жертвенником и с удовольствием смотрел, как Творец принимает его жертву, на лице сияла широкая улыбка. Потом он гордо расправил плечи и с великим торжеством оглянулся на Каина.
        Острая тревога, как длинный шип, вонзилась в сердце Адама с такой силой, что он охнул и сжал ладонью левую сторону груди. Каин нахмурился и стиснул челюсти. Адам видел, как он сжимает кулаки, даже явно хотел сказать что-то резкое, но удержался и смолчал, только отвел от жертвенника взгляд.
        Адам задержал дыхание, так мучительно хочется подсказать старшему сыну, что Всевышний все видит и понимает.
        Да, принести жертву - правильный шаг, это акт благодарности за все, что Он им дал, начиная от самого мира и их жизней, люди должны научиться благодарить друг друга, ибо неблагодарность - плохо. Но благодарить нужно не вынужденно, не сцепив зубы, а искренне и с чистым сердцем.
        Если же приносишь жертву не искренне, а лишь потому, что так положено, то это нехорошо. Нужно взять себя в руки, понять, что поступаешь нехорошо, и признаться в своем нехорошем проступке.
        Каин, крайне раздраженный, что Творец так явно показал благосклонность к Авелю, тем самым унизив его, старшего брата, работал в поле яростно и с утра до вечера, нарушая желание Творца, чтобы люди работали не больше, чем нужно для жизни.
        Однажды он услышал могучий Глас с небес:
        - Почему ты огорчился? И отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.
        Каин вздрогнул, никогда с ним не заговаривал сам Творец, на минуту даже усомнился, но тотчас же горячая радость охватила его целиком, а чувство гордости нахлынуло ипоглотило с головой: Всевышний заговорил с ним, нарушителем, а не с покорным и почтительным Авелем!
        - Какой грех, - пробормотал он, - где грех? Я не грешил…
        - Ты не прав, Каин, - произнес могучий Голос, но произнес мягко, хотя Каин чувствовал с трепетом, что, если Голос станет чуть громче, он может расколоть мир, как гнилой пень. - Ты знаешь, что ты сделал не совсем хорошо…
        - Что?
        - Но если признаешь вину, - продолжал Голос, - если покаешься и исправишься, Я прощу тебя. Если нет, то когда придет Страшный суд… а он придет!.. тебе припомнится иэтот твой первый серьезный проступок.
        Он собрался с духом и ответил с достоинством:
        - Я не совершил никакого дурного проступка!
        - А столь ничтожным даром Ты хотел унизить Меня?
        - Я показал Тебе, - ответил Каин дерзко, - что Ты погубил землю, заставив ее родить чертополохи. Освободи ее от Своего проклятия - и она будет давать сочные плоды. И тогда получишь намного больше!
        - С Творцом не торгуются, - произнес Голос сухо, но и в то же время с печалью. - Ты так и не понял, зачем Я тебе это говорю… Каин, у тебя пока что есть силы уничтожить в себе злое начало. Оно в тебе еще совсем слабое, но, если будешь ему потакать, - вырастет! А потом, когда окрепнет, ты не сможешь сойти на праведный путь, даже если захочешь. Сила зла в тебе будет слишком велика. Сейчас зло в тебе как робкий гость, но, если не изгонишь его, - станет хозяином в доме твоей души.
        Каин пренебрежительно фыркнул.
        - Слова! Только слова. Я вижу землю, что могла бы давать хорошие урожаи. Но не дает из-за Твоей злой воли.
        - Она не злая, Каин, - ответил голос, - зачем ты споришь, когда сам знаешь, что принес жертву без искренности, без чистого сердца? Только потому, что так велел отец?
        - А Тебе было мало? - спросил Каин задиристо. - У Тебя же, как говорит отец, весь мир! Что Тебе надо от моего поля, которое я вскопал своими руками, сам искал и выдергивал сорняки, гонял птиц, чтобы не выклевывали зерно, а потом стерег от диких зверей? Мне хлеб достается тяжелее, чем приплод ягнят Авелю!
        - Я знаю, - ответил Голос. - Я все знаю и все вижу.
        - Так почему?
        Голос ответил после паузы:
        - Каин, это называются «отношения». Ты знаешь, как они строятся между людьми, но еще не знаешь, что такое отношение к Создателю или что понимается под отношениями сНим.
        Он спросил недоверчиво:
        - И что это?
        - Когда ты приносишь эту жертву, - пояснил Голос, - ты признаешь Мою власть и Мое руководство. А Я, в свою очередь, берусь вести тебя по жизни и защищать от всяческих бед… Вот для этого ваш отец и велел вам принести жертву. Чтобы вы заявили этим самым о своем согласии слушать Меня и повиноваться Мне… и еще он хотел, чтобы Я подал знак, что беру вас под защиту и буду оказывать вам покровительство… Каин, ты понял отца своего?
        Каин вздрогнул, Голос стал требовательным, в нем прозвучала строгая нотка.
        - Да-да, - ответил он поспешно. - Я понял!
        В небе прогремело, плотные тучи побежали, как несметное стадо грязных овец, Каин ощутил, как мир покидает нечто огромное, и еще показалось, что он услышал сказанные в сомнении слова:
        - Понял ли…
        Каин обходил по краю зеленое поле с пшеницей, бережно приподнимал поваленные ветром стебельки. В ушах все еще звучали слова Творца, жар и холод попеременно заполняли грудь. Господь заговорил с ним, повторял он снова и снова в дерзком упоении, с ним, полным мятежного духа, а не со сладеньким Авелем, который всегда старается понравиться всем!
        Отец говорил, что Всевышний - жестокосердный, но где же жестокосердность, мог бы прихлопнуть Каина за дерзость, как жалкую мошку, а вместо этого уговаривал, объяснял, старался, чтобы он, Каин, принял его точку зрения?
        Или это значит, что он стоит больше, чем Адам? И Господь возлагает на Каина больше надежд, чем на слабовольного Адама, который, по сути, отстранился от всех дел?
        Да, Он принял жертву Авеля, но не заговорил с ним, иначе Авель бы всем уши прожужжал про внимание к нему Господа, а вот с ним, Каином, говорил…
        Вдруг сердце замерло: впереди поле безжалостно потоптано, следы множества копыт, овечий помет, словно эти подлые твари не только жрали и топтали его пшеницу, но ещеи валялись здесь, отдыхали, гадили…
        Ускоряя шаг, он побежал вдоль поля, ужасаясь потоптанному, съеденному, вбитому копытами в сухую и уже мертвую землю. Следы большого овечьего стада привели на вершину пологого холма, а оттуда Каин увидел, как по ту сторону в долине вокруг большого овечьего стада носится взмыленный волк-пес, сгоняет отбивающихся в кучу, по другую сторону бегает Авель и размахивает длинной палкой.
        Каин понесся к ним, вне себя от гнева. Авель оглянулся, глаза расширились то ли от удивления, то ли от страха. Каин налетел, как свирепая буря. Авель рухнул на спину от страшного удара в лицо, Каин начал избивать его ногами, но тяжелый удар в спину бросил его на землю.
        В шею вонзились острые зубы, и сразу же Каин услышал крик:
        - Шешель, фу!.. Шешель, назад!
        Клыки медленно разомкнулись, но над самым ухом грозно рычало, а когда Каин осторожно скосил глаза, совсем рядом угрожающе заблестели острые волчьи зубы.
        - Шешель, нельзя!..
        Рычание стало тише, но пес не отодвинулся, зато в поле зрения появился Авель, губы разбиты в кровавую лепешку, красные струйки сбегают на грудь, но заговорил он виновато и жалобно:
        - Брат, прости!.. Овец все больше и больше, плодятся так быстро, что я… я не уследил! Прости!.. Надо будет завести еще ручных волков…
        Каин осторожно сел, пощупал шею. На пальцах осталась кровь. Волк не сводил с него глаз и с легким предостерегающим рычанием угрожающе приподнимал верхнюю губу, показывая острые белые клыки.
        - Ты истоптал половину моего поля, - произнес Каин медленно.
        - Не половину, - сказал Авель быстро. - Совсем немного. Даже меньше, чем четверть… Так, восьмую часть разве что. Но я отгоняю овец, ты видишь. Я буду пасти их… подальше отсюда. Вот увидишь!
        Каин произнес так же медленно, не сводя взгляда с наблюдающего за ним волка:
        - Нам надо поделить мир.
        Авель изумился:
        - Зачем? Мы же братья!
        - И что? - спросил Каин сквозь зубы. - Как моя пшеница может защититься от твоих стад?..
        Авель воскликнул виновато:
        - Брат!.. Я буду смотреть за стадами лучше!
        - А если снова забредут в мои посевы? - спросил Каин. - Пшеница от твоих овец защищаться не может.
        - Я буду следить, - пообещал Авель торопливо. - Я обещаю!
        - Нет, - сказал Каин. - Этого мало. Твои стада снова зайдут в мои посевы. И что тогда?.. Нет, все можно сделать сейчас. Сделать так, чтобы больше не ссориться.
        - Я не буду ссориться, - пообещал Авель.
        Каин зло искривил губы.
        - Еще бы!.. Моя пшеница защищаться не может. Но, Авель, ее могу защитить я. Так что пока мы еще не поубивали друг друга, давай сделаем так: вот отсюда и на восток - твои земли, на запад - мои. Если не нравится восток, я готов поменяться. Но не могут пахарь и кочевник жить вместе.
        Авель сказал жалобно:
        - Брат, а что нам отец скажет?
        - Мы сами давно отцы, - напомнил Каин раздраженно.
        - Но все-таки он старший! Мы должны спросить его. Как он скажет…
        Каин прервал зло:
        - Нет!
        - Почему?
        - Что может, - сказал Каин с презрением, - знать охотник о жизни скотовода, тем более - пахаря? Он, как дикарь, бегает по лесам и долам за таким же диким, как он сам,зверьем. Убивает и с гордостью несет домой, все еще кормильцем себя считает! Твои овцы дают куда больше мяса, чем его охота, к тому же такого нежного, какого у диких зверей не найдешь, там одни жилы!.. А хлебные лепешки так и вообще ни в одном лесу он не отыщет!
        Авель потупил голову.
        - Все-таки отец…
        - Отец уже в прошлом, - заявил Каин жестко. - Сейчас правим миром мы!.. Мы с тобой. Просто пора об этом сказать вслух. И для начала разделить мир. Ты уйдешь со стадами в одну сторону, я - в другую.
        Авель спросил с надеждой:
        - Но как можешь уйти ты?.. Твоя пшеница еще колоситься даже не начала…
        - Соберу урожай, - пообещал Каин, - и тоже уйду. Когда твое племя расплодится и станет большим народом, вам понадобится большое пространство для кочевий. И потому постараюсь со своими посевами оказаться от вас как можно дальше. Так что соберу урожай и тоже уйду. Далеко уйду!
        Глава 9
        Через неделю Каин обнаружил, что десяток отбившихся овец забрались в посевы и жадно пожирают зеленые стебли. Он закричал страшно, ухватил большую палку и налетел, как буря. Овцы страшно кричали грубыми гортанными голосами, прыскали во все стороны, не соображая, куда бежать.
        Он безжалостно лупил их по спинам, палка переломилась, овцы топтали поле, он бил их ногами, кулаками, хватал за ноги, выносил и выбрасывал за пределы поля, но эти тупые твари вскакивали и снова устремлялись туда, где остались другие.
        - Убью! - заорал он в бессильной ярости. - Убью!..
        Ветер засвистел в ушах, земля мелькала под ногами, будто он превратился в оленя и мчится во весь опор. Как только выскочил на вершину холма, дальше внизу в долине белым-бело от огромного овечьего стада.
        Пес носится по кругу, загоняя обратно овец, что то и дело стараются отбиться и воровато пощипать зеленую травку в стороне от стада.
        - Авель! - заорал он бешено. - Авель!
        Авель оглянулся, Каин издали видел, как побледнел брат, а глаза расширились в испуге.
        - Что случилось? - закричал он в страхе и попятится. - Каин, ты только успокойся!
        Каин заорал, подбегая ближе:
        - Твои овцы!.. Овцы!.. Сволочь… твои овцы…
        - Что? - закричал Авель и попятился уже в середину овечьего стада. - Каин, ты только скажи, я все сделаю…
        Он украдкой оглядывался на волка. Тот перестал бегать и с угрозой следил за Каином. Верхняя губа поднялась, обнажая белые клыки, шерсть вздыбилась, он медленно подходил ближе, с каждым шагом сильнее припадая к земле, готовый прыгнуть в любой момент.
        Ярость разрывала Каина на части, кулаки сжимались, сейчас бы и Авеля разорвал на две половинки, ничуть не пожалел бы, но не успеет, этот зверь прыгнет сзади и перекусит шею раньше, чем он ухватит эту лживую тварь за глотку.
        - Беги за мной! - прошипел он в бессильной злости. - Не отставай!
        - Иду, брат, - сказал Авель послушно. Обернувшись к волку, крикнул: - Следи за стадом, я скоро вернусь!..
        Каин несся обратно, как ветер, Авель чуть отстал, а когда они добежали до поля, у Каина вырвался вопль отчаяния: овцы забрались в самую середину пшеничного поля и жрут, топчут, как стадо свиней…
        Авель закричал, замахал руками, а Каин стиснул зубы и смотрел, как брат носится по его полю, топчет больше, чем его овцы, эти дуры мэкают и разбегаются, всякий раз оставляя за собой сломанные стебли, выращивать которые так непросто…
        Авель ухватил овцу, вынес за край поля и бросил ее на землю.
        - Уже! - крикнул он счастливо.
        Овца подхватилась, протестующе мэкнула и ринулась, как олень, снова на поле к остальным. Авель с таким же глупым криком бросился за нею. Каин догнал его и с воплем ярости ударил в лицо.
        Кулак ожгло болью, Авель упал, но тут же подхватился, лицо впервые перекосилось яростью.
        - Что ты меня бьешь? Разве я сам загнал овец на твое поле?
        Каин молча и со злостью ударил снова. Из губ Авеля брызнула кровь, но не упал, а с воплем бросился на брата. Каин отступил, пытался встречать ударами, однако Авель обхватил обеими руками, повалил его и даже ухитрился подмять под себя.
        - Будешь еще? - спрашивал Авель и ухватил Каина за горло. - Будешь меня бить?
        В глазах Каина начало темнеть, дышать нечем. Он бессильно шарил по земле, пальцы нащупали твердый камень. Он выдрал его из земли и ударил сбоку в нависающее над ним отвратительно торжествующее лицо.
        Легонько хрустнула кость, тело Авеля сразу обмякло. Каин дышал жадно, грудь часто вздымалась, жадно хватая воздух. Он спихнул Авеля с себя, отдышался, потом посмотрел на неподвижное тело.
        Удар пришелся в висок. Острый край камня проломил тонкую кость и вошел в мозг. Авель не двигался и не дышал. Каин попробовал его тормошить, но голова Авеля бессильнооткинулась, изо рта потекла тонкая струйка крови.
        А потом и она прервалась.
        - Ну вот, - прошептал он потерянно, - вот и моя жертва на поле… Надеюсь, теперь Твоя жестокосердность удовлетворена?
        Тело Авеля осталось среди истоптанных колосьев. До тупых овец то ли каким-то образом дошло понимание, что свершилось нечто страшное, или же просто нажрались, но вышли на край поля, там сгрудились, а потом, сухо цокоча точеными копытцами, медленно потопали в ту сторону, где находится неимоверно разросшееся стадо.
        Тоска нахлынула и пронзила болью сердце. Дурак заслуживал смерти, но это не значит, что его надо было убивать. Пусть бы жил, уже договорились, как жить, чтобы меньше общаться с этим ласковым придурком… Теперь придется куда-то бежать, скрыться от укоряющих глаз матери и гнева отца. Хотя в поле теперь работают больше тысячи человек, но все тихие и богобоязненные. Убить Авеля мог только я, все это поймут…
        Небо стало темным, из низких грозовых туч блеснули зарницы, могучий Голос произнес холодно и беспощадно ясно:
        - От родителей ты можешь убежать, но не от Меня. Может ли человек скрыться в тайное место, где Я его не увижу?
        Каин промолчал, в голове тысячи мыслей, а Голос с небес продолжал:
        - Где Авель, брат твой?
        Каин сжал кулаки, чего Он хочет, почему спрашивает, прекрасно же знает, Он же всевидящий, зачем задает такой вопрос? Или подталкивает к тому, чтобы ответил: «Да, я виноват, убил родного брата и жестоко раскаиваюсь в своем проступке»?
        Он прочистил горло и уже хотел признаться, понимая, что это не только лучший выход, но и правильный, однако волна ярости ударила в голову, он вскинул ее и ответил дерзко:
        - Разве я сторож брату своему? Я возделываю поля, охраняю их. А Ты - хранитель всех тварей земных, так почему же спрашиваешь, где Твой любимец, дары которого Ты принял так охотно, а мои отверг?
        Голос помедлил, уловив скрытый упрек в словах: «Ты - хранитель всех тварей земных», а это значило: «Так зачем же позволил мне убить брата своего?»
        - Каин, - произнес Голос с упреком, - почему ты упорствуешь?
        Каин огрызнулся:
        - А Ты почему спрашиваешь очевидное?
        - Для тебя все очевидно?
        - Да, - крикнул Каин с вызовом. - По Твоей воле я рожден от Змея! По Твоей воле во мне возникла зависть, что Ты жертву брата принял, а мою - нет. Все делается по Твоей воле, так почему же Ты не помешал мне убить Авеля? Ты мог остановить мою руку, но не остановил! Но если и это убийство по Твоей воле, тогда почему обвиняешь меня?
        Голос произнес грозно, и грохот в небе вторил раскатами:
        - Каин, ты все знаешь о свободе воли, повторять не буду. Каждый человек сам отвечает за свои поступки. Убийство - тягчайший проступок. И ты будешь отвечать не только за кровь убитого брата, но и за всех его еще не рожденных детей. Ты многим помешал родиться на свет, которые могли бы сделать человечество счастливыми!.. И в конце концов твои потомки будут стерты с лица земли за то, что ты не дал появиться на свет потомкам твоего брата.
        Каин стоял, стиснув челюсти. Он чувствовал, как сжимаются кулаки, в груди нарастает отчаяние, но вслух он сказал:
        - Ему не позволено было травить своими стадами мои поля! Я в них вложил столько труда!
        - Не позволено, - прогрохотал Голос. - Здесь ты прав. Но это не повод для убийства.
        - Ты принял у него жертву, - упрекнул Каин, - и потому защищаешь этого льстеца во всем!
        Небо потемнело еще больше, пронесся леденящий ветер. Голос с небес прогрохотал:
        - Ладно, если упорствуешь в своем проступке… даже не признаешь его тяжести, то будешь наказан вдвое. Отныне ты не получишь радости от работы на земле, которую ты так ценил. Даже если станешь пахать и сеять еще усерднее, земля больше не даст тебе никаких плодов.
        Каин промолчал. Голос продолжал неумолимо:
        - Ты думал о том, как хорошо бы стать единственным властелином мира? Мера за меру: ты станешь скитальцем на этой земле. Как только остановишься, все погонятся за тобой и станут тебя избивать. Поэтому будешь вынужден постоянно спасаться бегством, и всякий раз, когда захочешь остановить свой бег, чтобы обосноваться на земле, она разверзнется под тобой. И наконец ты умрешь в бесчестии и никогда не будешь погребен как должно!
        Каин содрогнулся, плечи его опустились. Он старался сдержаться, но в глазах защипало, горячие слезы побежали по щекам.
        - Мой грех, - проговорил он с трудом, подборок начал прыгать, - больше, нежели можно снести! Я осознаю, что он настолько тяжел, что ему нет искупления.
        - Да, - согласился Голос, - твой грех тяжел.
        - Я признаю Твою волю, - выговорил Каин с трудом, - обрекающую меня стать скитальцем, но слишком велико данное мне наказание, и снести его невозможно, и всякий, кто встретится со мной, убьет меня.
        Голос сказал резко:
        - Я никогда… никогда!.. и никому не даю такого наказания, которое нарушитель законов не может вынести.
        - Но меня убьют, - ответил Каин с отчаянием. - И даже Ты не насладишься местью. И не сделаешь мое наказание примером.
        Голос грянул:
        - Нет! Убийства запрещены. Это первый запрет убийства в этом мире… И еще, мщение - это только мое право. Я отомщу за любого несправедливо обиженного! Только я. А человек мстить не имеет права.
        - Но как люди удержатся от желания меня убить?
        - Я дам тебе особый знак, - сообщил Голос. - И никто не тронет тебя. А тому, кто все же убьет, - тому воздастся всемеро. Тебя будут видеть и узнавать издали. Я возложу на тебя свою печать, и никто тебя не тронет. Иди свободным. Обещаю, тебя не убьют сразу. Семь поколений будут ждать с местью за смерть Авеля. А потом тебя убьют.
        Каин спросил тупо:
        - Куда мне идти?
        Голос сказал горько:
        - Человеку дана свобода выбора… сколько раз я это говорил! И сколько еще скажу…
        - Понял, - ответил Каин угрюмо. - Я ухожу. Но все равно… Ты считаешь, что я виновен, но все равно скажу, Ты должен был принять и от меня жертву! Мало ли что я замыслил. Я же тогда еще не сделал. И, может быть, не сделал бы вообще… Ладно, я ухожу отсюда.
        - Чего нельзя делать, - произнес Голос, - не делай даже в мыслях. Иди. И отныне - не останавливайся. Ты раскаялся, и… я вижу, что твое раскаяние искреннее, хотя ты и страшишься его произнести вслух. Потому я снимаю с тебя половину наказания.
        - Какую?
        - Земля, - объяснил Голос, - по-прежнему должна разверзаться под тобой, но ты отныне избавлен от доли вечного скитальца. Это значит, что со временем тебе будет позволено выбрать для себя какое-либо одно место. Иди!
        Тело Авеля обнаружил его ручной волк. Он оставил овец и примчался на поле, там тормошил и облизывал Авеля, потом прибежал к дому Адама и горестно завыл.
        Ева позвала Адама, тот пришел по обыкновению хмурый, хотел уже бросить в волка камнем, но тот отбежал и снова завыл, да так горестно, с такой жутью в голосе, что Ева закричала взволнованно:
        - Адам, я боюсь!..
        - Да ладно, - ответил он раздраженно. - Надо сказать Авелю, чтобы привязывал там у себя. А то бегает, людей пугает…
        - Адам, с детьми случилось что-то страшное!
        Адам оглянулся, вся долина за его спиной заставлена домами, где живут семьями не только их дети, но и дети их детей.
        - Ты имеешь в виду… Авеля?
        - Да!
        Он посерьезнел.
        - Поспешим тогда. Эй, Шешель, веди!
        Волк понесся, постоянно оглядываясь на них, но Адам не отставал, а когда Ева запыхалась, легко подхватил ее на руки и побежал, почти не чувствуя ее веса.
        Когда они наконец догнали волка, тот уже сидел у трупа хозяина, скулил и лизал ему лицо, пытаясь разбудить.
        Ева охнула и опустилась на землю без чувств. Адам стиснул кулаки, ноги подкосились, он встал на колени перед неподвижным телом сына.
        - За что? Почему?
        Но он уже знал ответ, вспоминая лицо старшего сына, его гнев на Авеля, которому все доставалось легче, жилось проще и который оставался любимчиком отца и матери.
        Ева очнулась, сразу же залилась слезами. Адам поднял ее и, обняв за плечи, повел обратно в поселок, чтоб ее женское сердце не разорвалось, когда мертвый сын все времяперед глазами. Волк остался у трупа хозяина и никого не подпускал, ни хищных птиц, ни зверей, ни людей.
        Не переставая рыдать, Ева раздирала на себе одежды, исцарапала лицо и закричала, подняв лицо к небесам:
        - Почему? Почему Ты позволил Каину убить Авеля?.. Почему?
        Адам прижал ее к груди, гладил по голове, как ребенка, баюкал, утешал, хотя у самого в глазах темнело от ярости и гнева. Перед глазами всплыло лицо Авеля, ясные глаза и то, как он смотрел на жертвенник.
        - Он жесток, - проговорил он с трудом, - я не знаю, чего Он хочет, пути Господа неисповедимы. Но я знаю, за что Он обрек Авеля…
        - За что?
        - Нельзя так смотреть на жертвенный огонь, - произнес Адам мрачно. - просто нельзя.
        - А как он смотрел?
        Он проговорил с трудом, чувствуя, как щиплет глаза, а взор затуманивает слеза:
        - Надо было скромно удалиться, но Авель стоял и смотрел, гордясь тем, что он оказался лучше брата! Он получал удовольствие от созерцания сияния силы Всевышнего, которая приняла его дар, а от приношения брата отвернулась. Он наслаждался превосходством над братом, а это недопустимо.
        - Но все равно, это жестоко!
        - Жестоко, - согласился Адам. - Авелю нельзя было наслаждаться… особенно в виду старшего брата, что могучая небесная сила его возвысила, а брата унизила… Но позволять за это убийство?
        Он передал Еву в руки выбежавшим навстречу встревоженным детям Авеля и Каина. Ее увели, утешая и уговаривая, Адам вскинул к небу кулаки.
        - За что? За что Ты мне мстишь до сих пор? Столько лет прошло!.. Все еще не насытишься местью?
        В тучах блеснул свет, в землю уперся сверкающий луч, похожий на замершую молнию, из него вышел Рафаил, лицо грустное и полное сострадания.
        - Адам, - проговорил он, - мое сердце тоже рвется, ибо никого из ангелов нет ближе к людям, чем я. Я понимаю твое горе, но не хули Творца, ибо каждый пожинает то, что посеял.
        Адам вскричал в муке:
        - Но зачем? Зачем это все?.. Ведь Он Всесильный! Почему сразу не сотворил людей могучими, мудрыми, сильными, никогда не знающими страха и сомнений?.. Разве не мог сразу вдолбить в меня ориентиры насчет добра и зла, дабы я не делал таких ужасных ошибок?.. Почему нужно было Каину убивать Авеля?.. Он ведь создал солнце, звезды, небо, весь этот мир… почему не создал такую малость?
        Рафаил вздохнул и ответил с великим сочувствием и скорбью:
        - Адам, ты же знаешь, Он не ответит.
        - Почему?
        Рафаил вздохнул.
        - Во-первых, когда человек в большом горе, он ничего не видит, кроме своего горя. Оно закрывает от него весь мир. Такой человек не может оценивать… правильно. Во-вторых, это всех раздражает, но в самом деле неисповедимы пути Создателя. Наверное, это видимая часть Его Великого Плана.
        Адам вскричал:
        - Но ты, ангел, даже архангел, стоящий к нему так близко, разве ты ничего не можешь сказать о Его планах?
        Рафаил развел огненными крыльями.
        - Я содрогаюсь от одной мысли, которая все чаще посещает меня, но которую мне трудно и страшно облечь в слова.
        Адам попросил:
        - Говори. Я столько уже всего пережил, что ни от чего не содрогаюсь. И ничто на свете не заставит меня вздрогнуть.
        Рафаил посмотрел на него несколько странно.
        - Уверен? Ладно… Я не так близок к Творцу, как Гавриил или Михаил, но я слышал их беседы. Понять можно пока то, что Господь создал тебя для того, чтобы ты осуществил некую важную работу… или достиг некой цели, которой Он сам достичь не в состоянии.
        Адам содрогнулся с головы до ног, словно высокое дерево, по которому ударили исполинским молотом.
        - Как… Как такое возможно? Он же Всемогущий!
        Рафаил сказал тихо:
        - Да, Он сотворил весь мир, в том числе звезды, солнце, воздух и даже пустоту между мирами… Но Он, похоже, не в состоянии создать… к примеру, подобного Себе. Он одинок, Адам!.. Если бы мог создать подобного Себе, зачем ему этот мир с солнцем, луной и звездами? Ведь сам Он обитает не в космосе, а вне его…
        Адам спросил потрясенно:
        - Вне?
        Рафаил кивнул.
        - Этот мир, если говорить на понятном здесь языке… все еще внутри утробы Творца. И соединен одиннадцатью пуповинами… хотя это знание совсем для тебя лишнее. И хотя этот мир создан Им, но создан для человека, а не для Творца самого. Несовершенный мир, как считает сам Господь, хотя он и кажется совершенным даже ангелам. Но если быОн мог создать Себе подобного, мир был бы полон одних Создателей, ибо зачем совершенному Всевышнему несовершенные люди?.. Так что, Адам, не ропщи, а преисполнись священного трепета, ибо вы вдвоем с Создателем творите нечто великое, что одному Ему не под силу…
        Он посмотрел в сторону, приложил палец к губам и пропал из виду. Адам обернулся, с холмов спускался к домам Каин, взлохмаченный, в разорванной одежде, со сбитыми локтями и коленями.
        Адам не дал ему подойти к своему дому, откуда уже выглядывали испуганная жена Каина и его дети.
        - Что тебе сказал Творец? - спросил он резко.
        - Я был наказан, - ответил Каин угрюмо, - но я признал свою вину, и потому мое наказание уменьшено наполовину. Может быть, со временем будет снято вовсе… Господь милосерден!
        Адам охнул:
        - Это Творец тебе так сказал?
        - Да.
        Адам всплеснул руками.
        - Неужели так велика сила покаяния и признания вины? Неужели можно вот так стереть прошлые злодеяния… и они уже… их как бы и не было?
        - Не знаю, - буркнул Каин. - Для меня это слишком сложно. Мне надо уходить, иначе земля разверзнется…
        Он не договорил, отпрыгнул в сторону. Земля, где он стоял, начала оседать, проваливаться в яму. Каин побледнел, Адам видел в его глазах страх и отчаяние.
        - Иди, - ответил Адам обреченно. - А я сам… раскаиваюсь в своих прегрешениях, прошу у Господа прощения за свои дерзости и неповиновение. Сам накладываю на себя наказание… буду поститься и отныне воздерживаться от близости с Евой.
        Каин побледнел, глаза расширились:
        - Это из-за меня? Не делай этого!
        Адам сказал горько:
        - Эх, Каин… даже тогда, уже после того преступления… можно было признаться и раскаяться! Когда Творец спрашивал меня, где я, он что, не знал?.. Ладно, на меня еще можно было подумать, что во мне самом что-то не так, но ты был в здравом уме и крепкой памяти. Но - убил. Ты понимаешь, Создатель все это время тебя любил, хотя ты посчитал,что Он отвернулся от твоих даров! Да, отвернулся. Но любить продолжал. Иначе с чего бы Он с тобой заговорил? С убийцей? Первым убийцей на земле? Он же с тобой разговаривал спокойно, без раздражения или злости. Тебе стоило только признать себя виноватым… и все было бы прощено! Даже убийство брата.
        Каин буркнул:
        - Даже убийство брата?
        - Да, - ответил Адам после минутного колебания. - Все-таки у тебя был повод обидеться. Господь в самом деле жертву Авеля принял, а твою - нет. Но Он не принял жертву, а не тебя! Ты-то оставался любимым!.. Он продолжал с тобой общаться… как уже давно не общается со мной. А ты… что ты наделал?
        Каин вздохнул, сделал жест в сторону своего дома. Оттуда выскочила жена Аван, а дети попрятались. Он кивнул ей и пошел прочь.
        Адам стиснул голову ладонями, смотрел вслед и ничего больше не видел, кроме уходящего навсегда единственного оставшегося сына, а перед глазами встало воспоминание о блестящем и хитром Змее. Прелюбодеяние, которое допустила Ева по глупости и женской слабости, - это преступление против любви. Несхожее, противоестественное неможет любить друг друга. Это обязательно закончится разрывом, а разрыв - убийца этого союза.
        Каин и Авель рождены от прелюбодеяния, потому путь к убийству был очень короток. Змей, обольстив Еву, продлил себя в потомстве, но тем самым убил и Еву, и Адама. Господь сказал, что в Адаме два мира: духовный и материальный, но теперь человек духа убит, а человек-животное вырвался на волю…
        Куда ушли Каин с Аван? Куда бы он ни пошел, там будут плодиться и размножаться люди-животные.
        Глава 10
        Адам долго глядел вслед Каину, даже когда две человеческие фигурки растаяли в плотном влажном воздухе. Там дальше пустыня, он бывал в тех краях, когда гонялся за зверьем, желто-оранжевая, каменистая, но Каину все равно отныне зерно не сеять, а выжженная почва не сразу обвалится под ногами.
        На горизонте виднеются горы, Адам однажды назвал их Ханаанскими, понравилось звучание, сейчас напоминают тяжелую грозовую тучу, что очень медленно двигается в этусторону, грозя раздавить все немыслимой громадой.
        Он прошептал почти беззвучно, чувствуя, как в глазах закипают злые слезы:
        - Ну почему… почему Ты предпочел жертву Авеля жертве Каина? Взял бы обе, никакого братоубийства не было бы!
        Он не удивился, когда раздался вселенский Голос, заполнивший мир, но слышимый только ему:
        - Снова хулишь Творца? Снова возлагаешь вину на Меня?
        - Да, - ответил Адам дерзко. - Что, и отсюда изгонишь, как изгнал из рая? Или, думаешь, мне есть чего страшиться?
        - Человеку всегда есть чего страшиться.
        - Я только что потерял обоих сынов! Что может быть страшнее?
        Голос ответил:
        - Есть, Адам. Хорошо бы, чтобы ты этого не узнал… Но можешь и узнать. Ты свободен в словах и поступках. Но так же свободны те, кто тебя слушает, этого не забывай. И от того, что говоришь и как поступаешь, зависит, как будут относиться к тебе самому. Насчет жертвы… сам подумай. Ведь они твои дети… как и Мои, кстати, оба Мне дороги. И Ябы не стал так поступать без причины.
        Адам сказал резко:
        - Так скажи мне ее!
        В голосе прозвучала горечь:
        - Хорошо. Оба принесли Мне дары, но один это сделал с чистым сердцем, а второй с мыслями о том, как ему за эти дары получить нечто от Меня, обойти брата, возвыситься над всеми, даже тебя отодвинуть в сторону, как не умеющего управлять уже не семьей, а целым племенем!..
        - Что? - спросил Адам потрясенно. - Мой сын Каин так… думал?
        - Так замыслил, - поправил голос. - Думать можно всякое, хотя о плохом лучше и не думать, но… иногда проскакивает, а вот замыслить - это уже серьезное деяние. Да, он такое замыслил. Да, он считает, что ты отстранился от управления племенем… что вообще-то верно.
        Адам уронил голову на кулаки. Плечи его содрогались, наконец он прошептал:
        - Да, он прав. Я не гожусь для управления такой разросшейся семьей. Авель и Каин уже в двадцать лет были взрослыми мужами, а сейчас они и вовсе обросли детьми и внуками… Их нет, а внуки есть.
        Голос спросил:
        - Так почему не передавал власть кому-то из сыновей? Или внуков?
        Адам покачал головой.
        - У меня была такая мысль. Потом подумал… а зачем? У нас все хорошо. Это если бы на нас напало, скажем, стадо львов, понадобился бы жестокий военачальник, чтобы организовал оборону. А у нас все мирно, тихо. Пасем скот, возделываем землю… Я один верен охоте. Стар я, наверное, обучаться новому.
        Голос произнес понимающе:
        - Адам, Адам… Ты споришь со Мной, но сердце у тебя доброе. Даже Мне не хочешь сказать, что сам опасался нрава сына своего. Но ты прав, не нужен племени вашему вождь. Иеще долго не будет нужен.
        Адам спросил тревожно:
        - Но когда-то будет нужен?
        Голос ответил сухо:
        - К тому времени ты даже голоса Моего слышать не сможешь.
        Земля не принимала тело Авеля, и как бы глубоко ни рыли могилу, к утру тело Авеля всякий раз оказывалось на поверхности. Адам в гневе и отчаянии вскричал:
        - А это что за мелочная месть? Она к чему?.. Почему этот невинный ребенок не может быть предан земле?
        Все видели, как в небе вспыхнул яркий свет, приблизился, но никто не увидел ангела, только услышали звучный голос:
        - Господь решил и велел передать: отныне и навеки будет закон в этом мире… не должен младший умирать раньше старшего… Пока не погребен родитель, дети обязаны жить… Кто сделает иначе - тот нарушит Мой закон…
        Все застыли, стараясь осмыслить слова посланца небес, Адам же вскричал еще громче:
        - Так что же делать? Что делать, если так случилось?.. Если Он сам его не уберег? Или мне нужно умертвить себя, чтоб наконец истерзанное тело моего ребенка укрыть в земле?
        Ангел ответил еще громче и торжественнее:
        - Только Господь дает жизнь, и только Он ее волен забирать. Кто посмеет нарушить этот закон - да будет проклят и жестоко наказан!
        Яркий свет превратился в точку, а та стремительно унеслась в небеса. Люди пали на колени и горячо молились, Адам стиснул кулаки.
        - Он не мог не напомнить, - вырвалось у него горькое, - что отныне и я смертен! И что час мой, наверное, близок.
        Ребенок лет пяти подошел к нему и обнял за ноги, прижавшись всем худеньким тельцем.
        - Дед, - спросил он очень серьезным детским голоском, - что делать будем?
        Адам зло смотрел в небо.
        - Ладно, мы все равно похороним Авеля! Если нельзя в земле, то мы… люди, а люди всегда найдут выход. Собирайте народ, пусть тащат каменные плиты. Обтешем, подгоним так, чтобы вода не протекала, поставим каменную хижину, где и будет лежать тело моего сына.
        - Хижину? - тупо переспросил кто-то. - Хижины только из прутьев…
        Адам отмахнулся.
        - Тогда назовем иначе. Например, склепом. Но Авель все равно будет похоронен! Несмотря на запреты неба.
        Когда заканчивали строить склеп, он вспомнил странное видение, их было много, но от них осталось только ощущение огромности, а это вспыхнуло ярко, будто в первый день, он охнул и взмолился:
        - Господи!.. Ты обещал мне!
        Через мгновение над головой раздался грохочущий Голос:
        - Что ты хочешь?
        - Помнишь, я хотел поделиться жизнью с младенцем, которому суждено было жить всего три дня?
        - Да.
        - Ты сказал, что я не могу, так как бессмертный. Но сейчас я смертен, Ты положил срок моей жизни в тысячу лет. Могу я отдать ему половину?
        Голос пробормотал в недоумении:
        - Что тебе тот младенец?
        - Не знаю, - признался Адам. - Но я чувствую, что так будет правильно. Я хочу так поступить.
        Голос проговорил в задумчивости:
        - Нет, половину дать не можешь… Уже потому, что тогда люди не будут жить и половину твоей жизни. Но Я могу отнять у тебя семьдесят лет, потому что тогда люди будут жить не больше семидесяти…
        - Спасибо, Господи, - сказал Адам и добавил потрясенно: - Но почему люди станут жить так мало?
        - Будут и еще меньше, - пообещал Голос. - Итак, сделано… ты проживешь не тысячу лет, а девятьсот тридцать…
        Голос отдалился и затих.
        Со стороны озера над деревьями начал шириться свет, мирный и приглушенный, Адам всматривался в недоумении, потом сердце радостно забилось: с той стороны медленно летит светлый ангел, длинные могучие крылья растопырены, двигаются тоже медленно и плавно. И понятно, что ангел летит сам по себе, а крылья ни при чем, этот ангел весь из света и тумана, сквозь него можно смотреть, если хорошо присмотреться…
        Ангел приподнял крылья, снижаясь. Адам с замиранием сердца понял, что летит в его сторону. Мелькнула мысль, почему именно так, ведь ангелы в состоянии переноситься моментально на любые расстояния, им не помеха ни горы, ни стены, но не успел додумать до конца, как ангел сложил крылья за спиной и неспешно коснулся ногами земли.
        Ноги у него тоже полупрозрачные, хотя ангелы могут принимать настолько людскую внешность, что отличить невозможно, и когда он ступил на землю, под его ступнями не колыхнулись даже травинки.
        - Адам, - произнес ангел строго, - я ангел Божий.
        Адам перевел дыхание и ответил как можно более ровным голосом:
        - Да я уж догадался. Ты смахиваешь на ангела. Хоть и медленный, как черепаха.
        Ангел сказал строже:
        - И, как ты понимаешь, с посланием от Господа.
        - Ерунда какая-нибудь, - ответил Адам небрежно. - Иначе Творец сам бы мне сказал.
        Он смотрел в самом деле спокойно, даже с некоторым торжеством. Ангел выпрямился и постарался смотреть строже, не понимая, почему изгнанный и отчаявшийся человек никак не оценит величие момента и не падает на колени с горячей мольбой о милости и возгласами радости.
        - Все, что говорит Творец, - сказал ангел громче, - важно!
        - Тебе-то откуда знать? - удивился Адам. - Ты давай говори, в чем дело, и порхай себе взад. В смысле обратно. Откуда прилетел, я имею в виду, чтоб тебе было понятнее.
        Ангел позеленел, это было заметно по изменившемуся свечению, но голос его остался таким же строгим и возвышенным:
        - Адам, Господь с тобой общался лишь в раю, когда ты еще не перечил ему. Теперь же придется выслушивать нас, ангелов.
        Адам кивнул и сказал, стараясь, чтобы в голосе не слышались нотки разочарования:
        - Говори.
        - Адам, Господь сообщает тебе, что, если сблизишься с Евой, у тебя будет многочисленное потомство. А главное, у тебя будет сын, от которого пойдет потомство, ему предстоит изменить и украсить мир добрыми делами.
        Адам ответил невесело:
        - Потомство уже есть. И много.
        - От Каина?
        - И Авеля, - напомнил Адам.
        Ангел сказал строго:
        - Нет, Господь сообщает, что пошлет именно тебе сына, не только равного Авелю, а стократ лучше! От него пойдет племя чистых и непорочных людей. Мир должен измениться к лучшему!
        Адам пробормотал:
        - В это я уже не верю. Что бы мы ни делали, у мира свои законы.
        - Ты перечишь Всевышнему? - спросил ангел, голос его стал громче, деревья зашумели, а в небе торопливо бросились в разные стороны похожие на овечек облака.
        Адам дерзко усмехнулся.
        - А что Он мне сделает? Я уже и так в вечной ссылке. И даже здесь умру. Это бессмертный всего страшится, ему есть что терять. А я - да, абсолютно бесстрашен! Моя смертность позволяет держать голову прямо.
        Сияние то становилось ярче, то совсем меркло, Адам видел, что ангелу нечего сказать, тем более - возразить, наконец ангел пробормотал:
        - Я передал тебе то, что открыл Творец. А ты решай, раз уж ты, как и твое потомство, решаете сами. Один только запрет…
        Адам поморщился.
        - Снова запрет?
        - Да. Потомству Сифа нельзя вступать в связь с потомством Каина.
        Адам подумал, отмахнулся.
        - Они и так бы не вступили. Но я все равно не лягу с Евой. Я не хочу, чтобы мои дети умирали, как Авель… и оставались не отмщены.
        Среди ангелов пронеслась весть, что Адам снова явил пример предерзкого неповиновения. Господь велел ему не избегать Евы, ибо предначертано родить сына, от которого наполнится земля, Адам дерзостно не послушался Всевышнего и тем самым обрек весь его великий замысел на неудачу.
        Люцифер, Азазель, Шехмазай и еще несколько наиболее самостоятельных ангелов явились к Создателю, когда тот пребывал в раздумье, Люцифер сразу заявил решительно:
        - Создавший этот мир и все в нем, почему Ты не заботишься о нем?
        Азазаль поддержал горячо:
        - Разве не видно, что человек только уничтожает этот прекрасный мир, который Ты творил с любовью и тщанием?
        Всевышний обратил на него угрюмый взор:
        - Видно, видно.
        - Не пора ли, наконец, - сказал Шехмазай, - исправить сделанное?
        Всевышний поинтересовался:
        - В смысле уничтожить мир?
        Люцифер сказал испуганно:
        - Ни в коем случае! Ты создал прекраснейшее творение! Но человек в нем лишний…
        Азазель посмотрел в грозный лик Всевышнего, содрогнулся и сказал быстро:
        - Мы хотим, чтобы этот мир Ты отдал нам, ангелам!.. Мы бестелесные, мы не сомнем ни единой травинки, не сломаем ни единого цветка, созданного Тобой с таким умением и любовью!
        Всевышний еще больше потемнел ликом, над ним собралось грозное облако, что не облако, а нечто из мира Ацилута, проникшего в этот материальный мир в минуту глубокой задумчивости Творца. Ангелы смотрели со страхом и пятились, ибо для Ацилута даже они - бестелесные и созданные мыслью - чересчур грубые и материальные существа. В Ацилуте они растворятся в более тонкую составляющую мира…
        Наконец Всевышний молвил:
        - Нет. Пусть все идет своим чередом.
        - Но человек… - проговорил Шехмазай растерянно.
        Творец прервал:
        - Не для того создавался мир, чтобы хранить его в неприкосновенности.
        - Но человек его уже загадил! - сказал Люцифер.
        - И еще загадит, - поддержал Азазаль.
        Творец невесело искривил огненные губы. По ним металось пламя, то вытягивая их в линию, то собирая в жемок, превращая в пухлые, тонкие, меняя цвет и форму, то загибая уголки вверх, то опуская их книзу, отчего резко менялось выражение грозного лица, Люцифер снова подумал устрашенно, что лик человека чересчур многообразен, а это значит, он способен на очень многое, все не предусмотреть, человек крайне опасен…
        Наконец Творец обронил нехотя:
        - Загадит?.. Вы даже не представляете, как еще загадит… куда больше, чем вы думаете.
        - Так зачем ждать? - спросил Азазель. - Если Ты зришь в будущем, что он загадит еще больше?
        - Не еще больше, - проворчал Творец, - а загадит все, куда ступит его нога. А ступит везде… Не останется клочка, чтобы не загадил и не превратил в свалку…
        - Так зачем…
        - Потому что, - ответил Творец, - только человек зловонную свалку может превратить снова в цветник. Только он на загаженном пустыре может вырастить сад. Потому подождем еще…
        Глава 11
        Пораженные ужасом, никто из рода Каина не решился идти с ним в изгнание, за исключением верной Аван.
        Потом дошли слухи, что после долгих скитаний он поселился в земле Нод на востоке, Аван родила ему сына, которого назвала Енохом. Каин, все такой же бурлящий энергией, снова начал было заниматься земледелием, но земля не давала пропитания, как раньше, и он начал охотиться на животных. Убивать зверей ему так понравилось, что земледелие забросил совсем, и даже если бы зерна начали вырастать размером с орех, как он сам сказал жене, уже не стал бы пахать землю.
        Аван каждый год исправно рожала, и уже через каких-то двадцать лет вокруг хижины Каина начали вырастать добротные дома его отселившихся сыновей, что брали сестер вжены и заводили семьи, а через полсотни лет разрослось такое огромное селение, что Каин придумал огородить городьбой: высоким частоколом из вкопанных в землю заостренных кольев и потому назвал городом. Имя ему дал по своему первенцу - Енох. Каин гордился городом, понимая, что это первый город на свете и что отныне и другие люди будут по его примеру огораживать наиболее крупные и жизнеспособные селения.
        За сто лет частокол пришлось переносить трижды, наконец семьи начали отселяться в другие долины, и там быстро возникали новые поселения.
        Уже через сто лет вокруг города Еноха выросли другие города: только его сынов и дочерей было триста девяносто три человека, внуков - несколько тысяч, а правнуков и праправнуков никто не смог бы подсчитать, потому что они, подрастая, брали свои семьи и откочевывали в незаселенные долины, основывая там свои города.
        Каин брал в жены все больше женщин, предаваясь чувственным удовольствиям, но еще больше получал наслаждение, убивая сперва зверей на охоте, а потом уже и людей, противившихся его воле. Наконец он, чувствуя в себе силы на большее, собрал шайку верных соратников и отныне нападал на целые деревни, убивал и грабил, получая неслыханную радость от криков раненых и умирающих.
        Он первым поставил разграничительные столбы, положив начало росту городов. Его первый город Енох давно затерялся среди других городов, что превосходили его и количеством населения, и крепостью стен.
        У Еноха родился сын Ирад, у Ирада - Михаэль, у Михаэля - Мафусал, а у Мафусала - Ламех. Ламех, хорошо зная родословную, с самого детства чувствовал, что приблизилосьвремя проклятия, наложенного на Каина, так как он уже шестое колено рода Каина, а его сыновья, значит, будут седьмым, на которых падет гнев Творца… Он ежедневно напоминал себе о страшной расплате и потому родил семьдесят семь сыновей от двух жен: Циллы и Ады, хоть какие-то уцелеют, и, словно для того, чтобы усилить горечь потери, все его сыновья были необычайно одарены многими талантами: Иувал, сын Ады, изобрел и создал первые гусли и свирели, сам играет чудесно и других обучил, другой - Тувалкаин, освоил выплавку меди и железа, кует дивные вещи и обучает всех в своем роду и племени, Иавал придумал, как делать легкие и удобные палатки, усовершенствовал скотоводство…
        Давно никого не смущало, что родоначальник их племени, а потом и народа - нарушитель всяческих законов и убийца родного брата. Важнее было то, что Каин оставался сильнейшим, отважнейшим, он устанавливал законы и руководил племенем железной рукой, а жуткая слава первого убийцы на свете бежала впереди него и заставляла встречных в боязливой покорности склонять головы.
        Еще среди его сыновей было столько драк, увечий и ссор, что убийство уже и не казалось чем-то особенным, а так - всего лишь чуть-чуть сверх того, что и так происходило в городах и селах почти каждый день. Среди внуков и правнуков убийства уже случались совсем часто, их считали признаком отваги и мужества.
        Каин нередко сам водил отряды на грабеж других городов, но иногда в нем словно что-то ломалось: отправлялся в одиночку по горам и лесам, долго скитался, никого не желая видеть, разговаривал сам с собой, спорил, что-то яростно доказывал невидимым собеседникам, отстаивал свои взгляды, но возвращался мрачный и поколебленный в своих убеждениях.
        А его сыновья и внуки то и дело собирали вооруженные отряды и уже не просто уходили на освоение новых земель, а старались захватить уже заселенные, чтобы поработить местных жителей и заставить их работать на себя.
        Наблюдая, как его воинственное потомство собирается в походы, Каин невесело усмехался. Этого ли ждал Всевышний, которого так ужаснуло первое на свете убийство? Ведь несмотря на его ужасающее преступление, каким его считал Господь, а также Адам и Ева, род Каина процветает, расселяется по окрестным землям, строит новые города.
        А что в племени, где во главе по-прежнему Адам? Покорно бьют поклоны Всевышнему?
        Ламех ослеп, но, оставаясь заядлым охотником, продолжал ходить на охоту, но теперь его водил сын Тувалкаин. Правда, Ламех был настолько искусным охотником, что по самому отдаленному звуку мог определить, где скачет или крадется зверь, какой он и как нужно пустить стрелу, чтобы поразить его.
        Однажды он шел так с Тувалкаином, беседовал, рассказывал нравоучительные истории, как вдруг в дальних кустах едва слышно зашелестели ветви.
        Тувалкаин вскрикнул возбужденно:
        - Отец, я вижу зверя!
        Ламех моментально развернулся и в одно движение послал стрелу. Она пропела песню смерти, Ламех услышал, как с чмоканьем вонзилась в плоть, словно вошла в сырую глину. Затрещали кусты под падающим грузным телом, затем топот ног Тувалкаина, снова треск и шелест кустов…
        - Отец, - донесся испуганный крик. - Я ошибся!
        Ламех похолодел.
        - А… что там?
        - Это… не зверь…
        - А кто, говори быстрее!
        - Странный человек…
        - Человек? Не может быть…
        - Отец, правда! Странный человек с рогом надо лбом!
        - С рогом? - переспросил Ламех испуганно. - Такого не может быть… Ты ошибся…
        - Отец, - прокричал Тцувалкаин отчаянно, - у него в самом деле рог! Почему я и принял его за зверя, когда он начал поднимать голову…
        Лемех вскричал в отчаянии:
        - Горе мне! Это же отметка Всевышнего, чтобы все видели печать Господа и не трогали того, кто ее носит! Я убил нашего прародителя, великого Каина!.. В седьмом поколении, как и было сказано, настигло его возмездие…
        Он вскрикивал, рвал на себе волосы, размахивал руками, обращал слепые глаза то на восток, то на запад. Его посох вдруг ударился о что-то твердое. Ламех услышал вскрикболи, падение легкого тела, затем наступила тишина. Он принялся ощупывать вокруг себя, ничего не нашел, но когда спустился с высокого камня и поискал там, пальцы наткнулись на неподвижное тело его сына.
        - Горе мне, - прошептал он в таком отчаянии, что сил не было даже на плач. - Я убил посохом сына… или оглушил, а он упал и виском на острый камень… Сказал Господь, что за убийство Авеля воздастся всемеро… Кто еще поплатится из моего рода?
        Обе жены Ламеха, Ада и Цилла, очень встревоженные, отправились искать мужа, когда солнце уже опустилось за край гор. Они нашли его в момент, когда на небе высыпали крупные звезды, поднялась большая луна и по земле побежали недобрые тени.
        Ламех сидел на камне, согнувшись и спрятав лицо в ладонях. Жены ухватили его за руки и увидели, что лицо Ламеха залито слезами. В двух шагах они увидели мертвого Тувалкаина, головой мальчик лежал на острых камнях, кровь уже вытекла и успела загустеть.
        - Что… что случилось?
        Лемех ответил мертвым голосом:
        - Проклятие. Отложенное проклятие Всевышнего на Каина все-таки настигло… В седьмом поколении, как Он и сказал… Вон в том направлении, там должны быть кусты, лежитнаш великий прародитель Каин. Он убит моей стрелой. А Тувалкаин… мой бедный мальчик…
        - И что? - вскрикнула Ада в ужасе. - Прошло семь поколений?
        - Посчитай сама, - сказал он мрачно.
        Они принялись считать, сбивались, поправляли одна другую, даже ссорились, наконец Цилла подтвердила убито:
        - Да, Тувалкаин… как раз из седьмого колена. Что нам делать?
        Он ответил тяжелым голосом:
        - Жить.
        - Жить? - вскрикнула жена. - Вот так просто жить дальше?
        - Да. Наказание неотвратимо. Но жить нужно дальше.
        Женщины зарыдали, наконец Ада выкрикнула сквозь слезы:
        - Но я не буду рожать детей на смерть!.. Отныне не смей входить ко мне. Я буду спать отдельно.
        - И ко мне, - закричала Цилла, - я не хочу, чтобы мои дети рождались для исполнения какого-то древнего наказания! Это несправедливо!
        Ламех сказал печально:
        - Да, мир несправедлив. Но это мы его делаем таким.
        - Нет, - выкрикнула Цилла со слезами. - Нет! Больше не приходи на мое ложе. Я не стану рожать детей, зная, что их ждет смерть.
        Ламех загаворил просительно:
        - Успокойтесь… Нет, я понимаю, успокоиться трудно, даже нельзя, но… Творец на семь поколений отложил наказание нашему роду за умышленное убийство Авеля. Я же убилнеумышленно! Так что наверняка Всевышний отложит наказание моему роду на еще более длительный срок… Хотя я знаю, что если за убийство Авеля роду Каина воздалось всемеро, то за убийство моих детей воздастся всемидесятеро!
        Ада завопила, а Цилла разорвала на себе одежды в знак великой скорби и прокричала в слезах:
        - И что? Тебя не волнует, что погибнут твои потомки?
        Ламех вздохнул.
        - Меня волнует, - признался он, - но я стараюсь посмотреть глазами Всевышнего, для которого тысяча наших лет - что один день. Через тысячу лет мои потомки будут населять полмира, и потеря нескольких человек… или даже десятков человек моей крови, не будет большим ущербом для рода… Примерно так может видеть это Всевышний. С другой стороны, все мы будем помнить, что за преступления надо отвечать, и потому должны быть осторожными в словах и поступках. Впрочем, я не берусь угадывать Его мысли и деяния, неисповедимы Его замыслы.
        Ада сказала резко:
        - Нет!
        - Да, - возразил Ламех, - ты не права.
        - Права!
        - Нет, так нельзя, - сказал он твердо. - Так неправильно.
        - Неправильно, - возразила она с той же решимостью в голосе и непривычным для нее, всегда такой мягкой и уступчивой, упрямством, - рожать детей на гибель. Если мы с Циллой не можем тебя убедить, пойдем к тому, кто нас может рассудить! И кому поверим оба.
        - К кому? - удивился Ламех. - Нет такого человека, который знает, как надо жить и как вести себя в этом мире!
        - Есть, - ответила Ада.
        Подумав, он произнес с недоверием:
        - Я знаю только одного, которому я доверил бы решать мои дела…
        - Мы тоже, - отрезала Ада и посмотрела на вторую жену Ламеха. - Так ведь, Цилла?
        - Да, - ответила она, - ему я доверю.
        Ламех сказал нерешительно:
        - Если ты говоришь о самом Адаме, нашем прародителе…
        - Да, - ответила Ада. - Кто еще может ответить на такое?
        - А ему ты поверишь? - спросил Ламех грустно, он хорошо знал характер жены.
        - Да, конечно, - ответила Ада уверенно. - Он скажет то же самое, что говорю тебе я!
        Ламех спросил удивленно:
        - Почему ты так решила?
        - Потому что, - ответила Ада еще увереннее, - что он сам вот уже больше ста лет спит с Евой раздельно!
        - Это далекий путь, - сказал Ламех, все еще в глубоком раздумье. - Мы даже не знаем, где он живет…
        - Знаем направление, - ответила Ада. - А дальше подскажут.
        Впервые Ламех понял, насколько же за такой короткий срок изменилась земля. Они шли две недели, ночуя когда в поле, когда в домах селений, и на всем пути встречали распаханные или засеянные поля, стада скота на лугах и склонах зеленых холмов, множество домашней птицы во дворах, а также в прудах, озерах и на реках.
        Наконец им сказали, что в долине за этими зелеными холмами они и найдут Адама. Ламех заторопился, и, когда дорога вывела их на вершину холма, все трое вздохнули с восторгом.
        Огромная зеленая долина до самых дальних гор пестрит аккуратными домиками, вокруг каждого огороды, загоны для скота, а дальше поля с золотой пшеницей. Много плодовых деревьев, а пока спускались с холма, мимо все чаще проносились тяжело груженные пчелы, таская сладкий нектар в расставленные вдоль дороги ульи.
        Дом Адама ничем не отличался от остальных, но Ламех и его жены заметили, с каким почтением все отзываются о прародителе всех народов. Ада и Цилла начали поглядыватьна Ламеха все победнее.
        Их приняла Ева, все еще юная и подвижная, Адам вернется только к вечеру, пропадает на охоте, приготовила обед, с жадным интересом расспрашивала о жизни в далеких городах.
        Адам вернулся не к вечеру, а утром, зато принес диковинного оленя с такими ветвистыми рогами, что все постоянно сбивались, пересчитывая отростки.
        Ему рассказали о величественных городах, которые построил Каин и его дети, потом Ламех с грустью поведал о своем невольном убийстве старшего сына Адама, Каина. И сразу же, словно это могло утешить Адама, рассказал, как убил своего любимого сына Тувалкаина и что теперь должны погибнуть еще его дети…
        Жены едва дождались, когда Ламех закончит жаловаться, рассказали о своем великом споре. Адам внимательно выслушал всех троих, тело сковало холодом. Сердце пронзила старая, уже, казалось бы, давно затихшая боль. Так вот когда аукнулось преступление его первенца Каина. И вот когда его старшего сына настигла расплата. Убит, как дикий зверь, убит потому, что одичал настолько, что сам стал похож на хищного зверя…
        Адам проглотил ком в горле и заговорил:
        - Ада и Цилла… Я понимаю вас и скорблю вместе с вами. У вас погиб сын, но и у меня погиб сын, мой первенец, на которого я возлагал столько надежд!
        Ада вскрикнула:
        - Я знала, что ты нас поймешь!
        - И встанешь на нашу сторону, - добавила Цилла.
        Адам произнес с тяжелым вздохом:
        - Однако мир создан для того, чтобы рождались дети. Творец велел нам плодиться и размножаться…
        Ада смолчала, хотя он видел на ее лице несогласие, однако дерзкая на язык Цилла сказала рассерженно:
        - И ты смеешь нам такое говорить?
        Адам спросил настороженно:
        - А почему я не могу?
        - Ты сам не спишь с женой уже больше ста лет, - выкрикнула Цилла. - Так кому это Господь первому велел плодиться и размножаться?
        Адам уронил голову, не смея им смотреть в глаза. Он молчал до вечера, никто не услышал от него ни слова, а ночью впервые после столетнего перерыва лег в постель к Еве.
        Глава 12
        Люцифер первый услышал о решении Адама, когда тот еще не сказал ни слова, но направился к ложу Евы. Он сразу созвал близких по духу ангелов, в которых прорастало зерно мятежа.
        - Адам, - заговорил он быстро и с жаром, - снова показал нам пример неповиновения.
        - Надерзил? - спросил Азазель восторженно.
        Люцифер покачал головой.
        - Нет.
        - А что?
        - Хуже. Или лучше, смотря с какой стороны смотреть. Помните, он отказался выполнить повеление Творца плодиться и размножаться? И вопреки Его воле сто лет не ложился к Еве. За эти годы он наплодил от Лилит множество демонов и странных созданий, но упорно отказывался выполнять волю Творца и плодить людей!
        - Мы это знаем, - сказал Азазель нетерпеливо. - Но что он сделал теперь?
        - Тогда он дерзостно показал, что приказ Всевышнего для него ничего не стоит, - сказал Люцифер, - а сейчас продемонстрировал еще более неслыханную дерзость… да-да, он решил взойти на ложе к своей жене, но не потому, что устрашился Господа… а потому, что его убедили две толстые сварливые бабы!
        Азазель ахнул:
        - Разве это не двойное оскорбление Господа?
        - Да-а, - протянул Шехмазай озадаченно, - не послушаться Господа, но послушать простых людей… да еще женщин… это неслыханная дерзость! Неужели Господь и это оставит без наказания?
        - Если оставит, - сказал Люцифер твердо, - нужно будет подсказать Всевышнему, что Он не должен терпеть такой дерзости со стороны столь мелкого и презренного существа.
        Творец внимательно выслушал всех, Люцифер ежился внутри себя, Господь не только слышит то, что Ему говорят, но и видит, почему и зачем говорят, потому не хитрил и не таился, доказывая, что непокорного и постоянно дерзящего человека пора вообще стереть с лица земли, а ее отдать совершенным ангелам.
        - Вы хорошие хранители, - ответил Творец без тени гнева, - вы прекрасные защитники…
        - Так что же? - спросил нетерпеливый Азазель.
        Творец вздохнул.
        - Для земли мало иметь хранителей и защитников.
        Люцифер промолчал, догадываясь, Азазель же спросил быстро:
        - А что нужно?
        - Возделывателей, - ответил Творец со вздохом. - Изменятелей. Превращателей… Из всех тварей, созданных Мною, этим даром владеет только человек. Хотя он сам пользуется этим даром пока только во вред себе и другим.
        - Так позволь, Господи…
        - Нет, - отрезал Творец. - Нет!
        «Адам жил сто тридцать лет и родил сына по подобию своему, по образу своему, и нарек ему имя: Сиф».
        Он смотрел, как счастливая Ева кормит грудью новорожденного, тот сосет жадно и очень энергично, крепкий будет ребенок, и ему чудилось, что некто огромный произносит эти чеканные слова, что запомнятся потомству…
        - По подобию своему, - повторил он вслух, - по образу своему. Наконец-то по моему…
        Ева возразила жалобно:
        - Адам… Каин и Авель тебя очень любили…
        Он прервал:
        - Молчи. Не надо. Я их тоже любил. Но мы хорошо знаем, что Каин и даже Авель - дети Змея. Господь наказал тебя… нас, за тот проступок, когда ты… ладно, забудем те дни. Мы здесь и сейчас! Каина и Авеля давно нет, и наш настоящий сын - Сиф.
        Сыны Каина заполонили мир, думал он с тоской. Я был не прав, воздерживаясь от Евы столько лет. За это время у Каина выросли дети, внуки, правнуки и правправнуки, что, всвою очередь, плодились и размножались. К моменту рождения Сифа потомков Каина уже миллионы. Так чего же я удивляюсь, что они люди грубые, завистливые и полностью отвергли заветы Творца? Все, пошедшие от Каина, поклоняются силе, и только силе.
        И вот сейчас начнет подрастать Сиф, моя копия. Сумеет ли он удержать свои мысли устремленными к Творцу и выполнять Его волю и Его Великий План, пока непонятный простым смертным?
        А я, мелькнула мысль, выполняю ли?
        - Я уже не бунтарь, - прошептал он, - чем больше постигаю причины Его поступков, тем больше я хотел бы не спорить, а помогать осуществлять Его Великий План… Эх, если бы тогда был умнее!
        После Сифа Ева рожала почти каждый год на протяжении почти двухсот лет, потом уже реже, но все-таки детей было столько, что даже она не смогла бы всех назвать и перечислить, но, конечно, во главе Сиф, как самый старший, отмеченный печатью первородства.
        Сиф подрос и взял в жены тихую и кроткую женщину. На сто пятом году родил от нее Еноса, а потом жена его каждый год исправно приносила по ребенку, однако внимание Сифа и все надежды были устремлены на Еноса, потому что право первородства было за ним.
        Сиф придумал особые значки, которые он наносил на дерево, на камень или глину, научил своих детей их понимать и с тех пор удивлял остальных, предлагая сказать что-нибудь, тут же записывал значками и передавал детишкам недоверчивым, чтобы те отнесли его детям. И когда его дети произносили слово в слово то, что им было сказано, все смотрели на Сифа как на чудотворца.
        И вообще Адам заметил, что Сиф, как и его дети, а потом и внуки меньше думали о Творце, хотя и выполняли Его заветы. Это и понятно, их не выгоняли из райского сада, у них не клокочет обида и не рождаются ядовитые слова в ответ. Они родились в этом мире и устраивались в нем, не зная о существовании другого. Если Адам ничего не умел, кроме охоты и собирательства диких плодов, то Авель вырастил приносимых отцом для забавы ягнят и создал свое домашнее стадо, сумел приручить волка, который охранял дом, а затем уже и стада.
        Внуки Сифа наперебой приручали всяких диких животных и бахвалились друг перед другом, разъезжая на конях, буйволах и даже коровах. Научились строить телеги, так удавалось перевозить больше груза, чем тащить волоком, и Адам с изумлением смотрел, как большие просторные дома растут, как грибы после теплого дождя.
        Енос на девяностом году дал жизнь Каинану, его еще называли Кенаном или просто Каином. После рождения Каинана Енос прожил еще восемьсот пятнадцать лет, дал жизнь тремстам сыновьям и ста двадцати дочерям.
        Адам все это время, оставаясь охотником, забирался очень далеко и видел странные народы, которые уже и не помнили своих прародителей, а о самих Адаме и Еве имели очень смутное представление.
        Каинан на семидесятом году родил Малелеила, который ничем не прославил себя, кроме того, что был первенцем. Род дальше считался по нему, хотя братьев у него было больше сотни, а сестер триста семь.
        Малелеил на шестьдесят пятом году родил Иареда, тот известен больше всего тем, что его сыном был знаменитый Енох, самый праведный в этом поколении и который на шестьдесят пятом году уже обрюхатил жену, собираясь родить так непривычно рано сына…
        «Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет, и родил он сынов и дочерей», - повторил он еще раз. Так или примерно так будет сказано, если будет кому говорить. Если воинственные потомки Каина не сотрут с лица земли потомков Сифа.
        А пока дети появлялись, вырастали, сперва селились неподалеку, а потом приходили и сообщали, что намерены поискать другие плодородные долины, другие холмы для виноградников, другие масличные или финиковые рощи.
        Мне девятьсот лет, сказал он себе с горьким удовлетворением, но не чувствую признаков старости. Все так же крепок телом, сильны руки, глаза видят остро, любого зверяодолею в схватке, а птицу сшибаю с дерева камнем или дротиком с первого же броска.
        Сколько у него детей, даже Ева не помнит. Про внуков и говорить не приходится, все живут по многу сот лет, так что нередко внук женится на прапрапрапрабабушке, что все такая же молодая и веселая, а прапра- и еще раз много раз «пра-» дед берет в жены внучку или племянницу.
        Плодитесь и размножайтесь, повторил он. Населяйте землю. Преобразовывайте ее, рыхлите почву и засевайте зерном, собирайте урожаи. Что ж, получилось не так, как рассчитывал Господь, но и не так, как полагал жить он, Адам…
        Сегодня Ева… заспанная и сердитая, купала в реке младших детей. Двоих выкупала… трое еще дурачились за кустами, еще двое просто убежали, заявив, что они уже взрослые и умываются по утрам сами.
        Ева не стала настаивать, лишь бы не забывали мыться, только строго напомнила, что проверит их шеи и уши, а пока ей хватает забот и с этими. Внезапно небо сперва потемнело, затем осветилось пугающе-ярким светом. И сразу же раздался вселенский Голос:
        - Долго спишь, дщерь! В каком ты виде покажешься мужу?
        Ева смутилась, все еще со сна растрепанная и неопрятная, сказала с трусливой виноватостью:
        - Да я сперва детей выкупала… сейчас за себя примусь.
        - Детей… хорошо… - одобрил Голос строго. - Всех выкупала?
        - Всех… всех… - торопливо ответила Ева.
        Она чувствовала неладное… все-таки врет, но еще хуже вот так взять и признаться, что проспала рассвет, а это для настоящей женщины недопустимо.
        Голос с небес прогремел:
        - Что ж… так тому и быть.
        Ева вздрогнула, по всему телу вздулись пупырышки, словно очутилась под ледяным ветром. Небо медленно приняло обычный вид, она поняла, что Господь уже забыл о ней, занявшись другими делами.
        Она торопливо кинулась к оставшимся, надо их поскорее искупать, пока Господь не обнаружил, что вымыла еще не всех. За кустами почему-то пусто… только шевелится трава… будто по ней гуляет сильный ветер и бегают невидимые ножки. Она услышала звонкий смех, на нее с разбегу что-то налетело. Она непроизвольно подхватила… в ее ладонях очутилось живое теплое тельце ее сына. Звонкий голосок что-то пропищал над ухом… однако глаза говорили ей… что держит в руках… пустоту!
        - Вот что он имел в виду… - прошептала она в ужасе. - Что я наделала… что я наделала!
        Адаму снилось, что он бежит по вершинам гор за великолепным оленем с золотыми рогами. Если следующая гора оказывалась далеко, он прыгал и, расставив руки, пролетал через пропасти и снова бежал за сверкающим зверем…
        …и вдруг тело налилось тяжестью, он торопливо замахал руками, как крыльями, но с ужасом ощутил, что падает в бездну. В смертном страхе остановилось сердце, он падал и падал, мучительно ожидая, когда же ударится о твердое темное дно…
        Пальцы ухватили что-то лохматое, он отшвырнул в панике, и в глаза хлынул свет. Сердце стучит так, что вот-вот выскочит, он лежит на полу в углу нового дома, который недавно выстроил взамен старого. В кулаке зажат край шкуры, которой накрывался во сне. Рядом его копье и палица, которую он наловчился бросать в зверя со смертельной точностью.
        В другом углу пристроились Хинан и Гилел, первому двенадцать лет, второму одиннадцать, все чаще пристают к отцу с просьбой брать их на охоту. Хинан так прижался к стене, словно старается втиснуться в нее, Гилел спит на спине, сосредоточенный и хмурый.
        В душе все еще клубился черный ужас, Адам торопливо поднялся и разжег очаг. Огонь обладает странным свойством успокаивать и вселять уверенность, что все хорошо, зло не пройдет, здесь все защищено…
        Теплый воздух наполнил дом, сыновья перестали ежиться и пытаться скрыться под короткими шкурами. Адам вышел из дома и сразу увидел бегущую от реки рыдающую Еву.
        Он бросился навстречу.
        - Что случилось?
        - Ужасное, - прорыдала она. - Я снова виновата… я снова виновата!
        Он протянул руки, она бросилась ему на шею и прижалась всем телом. Адам гладил ее по голове, как ребенка, а Ева содрогалась от рыданий.
        Он спросил наконец:
        - Что… с детьми?
        Она зарыдала громче, он снова гладил и уже приготовил успокаивающие слова, что, мол, у них детей уже больше двух сотен, так что не надо так уж убиваться, но благоразумно смолчал, потому что для матери потеря любого ребенка - это потеря целого мира, и его просто не поймет.
        - Я солгала Создателю, - прокричала она отчаянно. - Я солгала!.. И он тут же меня наказал, сказал, что пусть так и будет, как я сказала…
        Он посмотрел поверх ее головы. На берегу реки из густой травы иногда выпрыгивала то одна головка играющего ребенка, то другая.
        - Так что, если не с детьми?
        - С детьми, - подтвердила она вся в слезах.
        Адам выслушал ее рассказ, сгорбился и повел в дом. Ева почти теряла сознание, а когда отворил дверь, она вообще не смогла переступить порог, и он внес ее в комнату и бережно опустил на ложе.
        Лицо ее оставалось смертельно бледным, а на истончившихся веках трепетали тонкие жилки.
        Адам посидел возле нее, пока она не забылась сном, медленно и как будто не он, поставил разогревать вчерашнее жареное мясо. Он сам чувствовал, что двигается, как в тумане, и мысли тоже двигались вялые и неоформившиеся, пока наконец не всплыла одна, четкая и законченная.
        - Да, - сказал он вслух, - да. Я понимаю…
        На ложе завозилась Ева, приподняла голову.
        - Адам?
        - Я здесь, - ответил он.
        - Адам, ты с кем-то разговаривал?
        - Нет, тебе почудилось, - ответил он.
        - Но я слышала твой голос…
        - Я говорил с собой, - пояснил он. - Почему-то истины постигаются не на сладком, а вот на такой горечи. Или иначе не бывает? Мир устроен именно так?
        Она спросила тихо:
        - А что ты постиг?
        Ей показалось, что он усмехнулся.
        - Да такую мелочь, что… и говорить о ней неловко. Врать нельзя, вот эта истина. Врать нельзя, Ева.
        Она прошептала:
        - Да, я знаю… но все-таки…
        Она замолчала, он договорил за нее:
        - …жестоко?
        - Да.
        - Жестоко, - проговорил он мрачно. - Очень жестоко. Но я сейчас уже не тот бунтарь, каким был девятьсот лет тому. Я еще могу догнать оленя на бегу, но теперь я все чаще задумываюсь о причинах, и это мне нравится больше, чем убивать зверей.
        - Причинах чего?
        - Всего, - ответил он так же сумрачно. - Я с самого начала пытался понять, почему Создатель поступил с нами так жестоко и немилосердно, и никогда не находил Ему оправдания. Но в последнее время я начал чувствовать, что Он не так уж и не прав.
        Она в удивлении приподнялась на локте, ее голос окреп, когда она сказала с возмущением:
        - Адам! Но как можно было детей сделать невидимыми только за…
        - За ложь, - договорил он, когда она замялась, подбирая слово помягче. - Даже не за их ложь, а за родительскую. Хотя вроде бы можно было, конечно, как-то пожурить… Но мы оба с тобой знаем, что это сразу бы забылось. Мы такие! И все люди такие. Нужно что-то очень болезненное, чтобы запомнили. Чтобы устрашились повторять такое снова.
        Она покачала головой.
        - Нет, Адам, тут я не соглашусь. Так было нельзя. Творец чересчур жесток!
        Он сел возле очага, усталый и понурый, развел руками.
        - Да, но почему? Если в отношении супружеской пары Адама и Евы - да, жестоко. Неоправданная, я бы сказал, жестокость. Но мы еще и первочеловеки! Да, мы в первую очередь - первые люди на земле. И все, что говорим и как поступаем, - это станет уроком будущим поколениям. И все, что с нами случается, тоже для них урок. Потому мы сейчас не просто муж и жена, живущие в этом доме… мы - символы. И жестокий удар по нас не для того, чтобы мы с тобой больше не врали, а чтобы не врало все человечество! Или чтобкак можно дольше не врало. Ведь даже невинная ложь может привести к очень опасному результату… Ведь первым соврал я, Ева. И с моей лжи все и началось…
        Он повесил голову, Ева превозмогла слабость и, соскользнув с ложа, подбежала к нему и, торопливо обхватив его седеющую голову, принялась жадно целовать, прижала к груди, начала баюкать, как испуганного ребенка.
        - О чем ты говоришь?
        - Я соврал тебе насчет дерева… Ну, что нельзя к нему даже прикасаться. Я думал, что поступаю хорошо, усилив запрет Творца! Но даже такая ложь может привести к крушению мира… Потому врать нельзя даже в самых мелочах. Иначе приведет в бездну…
        Он зябко повел плечами. Она чуть отстранилась и, держа его лицо в ладонях, посмотрела в глаза.
        - Видел плохой сон?
        Он криво усмехнулся.
        - У тебя редкое чутье, Ева.
        - А у тебя часто бывают вещие сны, - объявила она. - Я знаю.
        - Они все вещие, - ответил он хмуро, - и все на свете вещее… Если смотреть и слушать. Снилось ужасное, а когда проснулся, снова понял, как опасно врать даже по мелочи. Бездумно. Никогда не ври мне, Ева!
        Она обняла его и поцеловала, прижавшись крупной грудью, все еще наполненной горячим молоком.
        - Как скажешь, муж мой.
        - Не ври, - повторил он, испуганный взгляд был устремлен поверх ее головы, словно Адам всматривался в нечто ужасное. - Язык наш - враг наш… когда не следим за собой. Говорить неправду… не только нехорошо, но и опасно.
        - Адам, - проговорила она с трудом и снова зарыдала быстро и безудержно, - как будто я смогу когда такое забыть! И как будто забудут другие матери!
        Глава 13
        На вершине холма Адам сбросил убитого оленя на землю и опустился на большой валун, такой удобный для сидения и размышлений о жизни.
        В последние годы он облюбовал это место, отсюда можно часами смотреть на расстилающуюся внизу зеленую долину, заселенную его потомками, изрезанную квадратиками полей, огородов, засаженную садами.
        Дома у всех одинаковы, только у одних чуть побольше, у других меньше, но он забирался в такие места, где дома строят иначе, хотя и там живут его потомки. Это и понятно,здесь видят с детства его дом, вот и строят такие же, а на новых местах всегда добавляется что-то свое, иное, и с каждым новым поселением больше и больше.
        Интересно, в каких домах будут жить люди его двадцатого или сорокового колена?
        Он зябко повел плечами, с холодком понимая, что человек может быть разным, очень разным. И каким станет - зависит очень уж от многого. Ласковое или недоброе слово родителя сразу же изменит ребенка, и он пойдет по той дорожке, которую ему указали или на которую подтолкнули в спину. Даже если будет искренне считать, что это он сам выбрал эту дорогу…
        Ветер взметнул горсть листьев и погнал в его сторону. Адам повел по ним взглядом, стараясь не терять неожиданной мысли, что воспитание в детстве не заканчивается. Человек обтесывает себя всю жизнь. Недаром же, как он насмотрелся на семьи детей Каина, у одного родителя нередко один ребенок вырастает чуть ли не праведником, другой - злодеем, третий мечтателем, четвертый ничего не хочет знать, кроме плотских утех, а пятому бы только смотреть на птиц и допытываться, как же они летают…
        Небо прочертила огненная дуга, словно падает звезда, увеличилась. Шагах в десяти о землю ударилось нечто пылающее, из огня и дыма вышла Лилит.
        Сердце Адама заныло, Лилит снова пренебрегла одеждой, как почти всегда делает, появляясь перед ним. Может быть, еще и потому, что ее прекрасное тело все еще совершенно, ни одного изъяна, все та же победная и торжествующая юность, хотя свет ее заметно померк, ясные глаза стали красные, как у демонов, черты лица заострились, но неземная красота стала только отчетливее.
        Она села в двух шагах на поваленное дерево. Адаму показалось, что смотрит на него с сочувствием, без привычного вызова.
        - Как живешь, Адам?
        - Живу, - ответил он. - Как ты?
        - Живу, - ответила она ему в тон. - Не правда ли, совсем не так мы все это представляли?
        - Не так, - согласился он. - Ох, Лилит… За эти столетия ты стала еще красивее.
        - Я сильно изменилась?
        - Ничуть, - ответил он и ощутил, что не солгал, она осталась для него все той же Лилит. - Это я изменился.
        Она кивнула, не сводя с него взгляда.
        - Да. Ты изменился сильно.
        - Я постарел, - сказал он с горечью.
        Она энергично помотала головой.
        - Ничуть!
        - Я стар, - возразил он. - Плечи мои поникли, руки ослабели, я больше смотрю в землю, чем на небо. Лицо мое стало как кора старого дуба. Я теперь уродлив.
        - Ты прекрасен, - возразила она. - Ты не красив, Адам, ты - прекрасен! Ты не видишь огня, что горит в тебе. Ты не видишь огня, что зажег по всему миру. Ты не замечаешь, что даже гордые ангелы наконец-то признали тебя властелином земли… а главное, что признали сами! Да-да, когда их принуждал к этому Творец, то самые гордые отказались, а сейчас они сами…
        Он сказал с тоской:
        - Хочешь сказать, что это я виноват в расколе в их среде?
        - Я не говорю про вину, - произнесла она, он успел увидеть, как ее взор метнулся в сторону, но затем Лилит выпрямила спину и взглянула ему в глаза. - Вина это или заслуга… еще судить рано, это произошло только что. Будущее покажет, что было на самом деле. Большое видится на расстоянии. Но ты изменил мир, это признают все. Ты изменил даже ангелов, а это казалось немыслимым. Но тебе тяжело, я знаю…
        Он криво усмехнулся.
        - Я уже понял, что Господь никогда не возлагает ношу больше, чем можно вынести.
        Она спросила непонимающе:
        - А зачем?
        Он пожал плечами.
        - Ну, как тебе сказать… Я возлагаю большие надежды на Сифа, потому стараюсь держать его всегда занятым. Когда ухожу на охоту, оставляю ему кучу работы. Не потому, что она мне нужна… а потому, что Сиф не должен жить бездельником, иначе из него получится пустой человек… А как ты? Ангелы все никак не успокоятся?
        Она вскинула в удивлении высокие дуги бровей.
        - Почему ты так решил?
        - Кто-то пустил гаденький слух, - объяснил он, - что Творец создавал тебя сперва для себя… но потом предназначил мне.
        Она оживилась:
        - Да? Не слышала. Очень интересно.
        - А я слышал, - сказал он серьезно, - уже в трех селениях, куда заходил в странствиях. Этот слух запущен не случайно среди людей. Некто старается вбить клин между Создателем и человеком, понимая прекрасно, что человек на такое обидится.
        Она повторила уже задумчиво:
        - Интересно… Да, похоже. Многие из ангелов недовольны, что тебя не уничтожили, а только изгнали. Но повредить тебе напрямую страшатся, помня, что за науськивание Змея Люцифер потерял половину крыльев и с самого верхнего неба сброшен на нижнее к простым ангелам.
        Он невесело усмехнулся.
        - Вот видишь… Мы не оставлены ни вниманием ангелов, ни Создателя… Как ты сейчас?.. Слухи доходят разные…
        Она на миг отвела взор, но пересилила себя и прямо посмотрела ему в лицо.
        - Наверное, не все в них ложь. Я тоже, глядя на тебя, научилась задавать вопросы, а потом и вовсе перечить. Но у меня получается не так правильно, как у тебя. Ты вырастил целый народ, ты создал цивилизацию людей, в городах делают вообще невиданные вещи… а я запуталась в своих метаниях, желаниях и жажде нового. И наделала много нехорошего.
        - Я тоже, - сказал он торопливо.
        Она покачала головой.
        - Нет.
        - Да, - возразил он, - я делал многое неправильно.
        - Самое меньшее, что я в последнее время делала, это воровала детей и пила их кровь.
        - Ты просто чудовище, - едва выговорил он с отвращением. - Хищный и злобный зверь…
        - Хуже, - возразила она с вызовом.
        - Ни одно чудовище не придумает все те преступления, что может сделать человек! Чудовища - агнцы в сравнении с нами.
        - Но у тебя даже из неправильного получалось потом правильное! Ты много раз сворачивал с дороги, но находил ее снова! Может быть, другую, но это была дорога… А я только забиралась в чащу все глубже. Ох, Адам, я раньше тебя презирала, а потом все чаще начинала завидовать.
        Он в неловкости усмехнулся.
        - Шутишь.
        - Нет, Адам. Я все чаще о тебе думаю. Странно, в первые годы вообще о тебе не вспоминала, а теперь все чаще… У тебя хмурый вид. Что-то случилось?
        Он кивнул.
        - К несчастью.
        - Что именно? - спросила она встревоженно.
        Он попытался перевести разговор на другую тему, но Лилит всегда умела получать то, что хочет, и вскоре он рассказал все, как трое невымытых детей стали незримыми.
        Она посерьезнела, пока он рассказывал, наконец в горьком удивлении покачала головой.
        - Он так сделал? Поймал на слове… на маленькой лжи испуганной женщины! И так наказал…
        - Я не ропщу… - сказал Адам. - Что случилось, то случилось.
        - Еще бы… - сказала она с презрением. - Но все-таки… не чрезмерно ли? Надо ли за такой маленький проступок наказывать так свирепо?
        Адам молча стискивал кулаки. Роптать на Всевышнего не посмел… помня свои мысли о Его великой правоте, но горячее сочувствие Лилит вызвало новую волну гнева.
        На сердце было тяжко. Светло и чисто о Творце думать не удавалось. Лилит участливо гладила его по голове… плечам. Тоска чуть отступила… хотя камень на душе оставался все таким же тяжелым.
        Они провели ночь там же в горах среди камней. Багровый свет поднимался к небу, никто из зверей не смел приблизиться к этому месту, а земля там раскалилась и потрескивала.
        Заснули только под утро, не выпуская друг друга из объятий, а на рассвете Лилит сказала Адаму:
        - Не рви свое сердце! Я позабочусь о них. Они… хоть и невидимы… и… похоже… больше уже не вырастут… но смогут жить среди этих лесов и гор. Кто-то уйдет в пещеры… и твои потомки будут со страхом говорить о неведомом малом народце… что живет в горах и владеет сокровищами. А твои дети будут жить счастливо своим миром… и не надо им никакого Всевышнего…
        - Перестань… - Он вскочил и в страхе попятился. - Не говорит так о Нем!
        - Почему? - удивилась она. - Раньше ты был смелее.
        Он огрызнулся:
        - Я и сейчас не трус! Но я понимаю, что Он даже вопреки нам делает добро нам же! Он делает то, что нужно делать, а я… лишь то, что хочется.
        Она сказала удивленно:
        - Но ты же свободен! Вот и должен делать то, что хочется.
        Он помотал головой.
        - Нет, Лилит, нет. Мужчина, если он мужчина, должен делать то, что нужно. А то, что хочется, делает всего лишь самец.
        Она засмеялась.
        - Разве ты не самец? Ого, еще какой! Ты меня замучил, а еще я снова понесла от тебя…
        Он проговорил со слабой улыбкой:
        - Каждый мужчина - самец, но редкий самец - мужчина.
        Ева ждала его всю ночь, Адам очень редко задерживался на охоте до утра, но всякий раз возвращался с богатой добычей. Сегодня он вошел в дом непривычно тяжело, сел возле очага, горбясь и сильно сутулясь. Голову опустил, волосы упали на лоб и закрыли щеки. Она не могла рассмотреть лицо мужа, и сердце ее болезненно сжалось.
        - Адам…
        Он покачал головой, не поднимая лица.
        - Я оставил оленя во дворе. Из-за рогов взял… Ты любишь такие красивые и роскошные. На стену повесим.
        - Адам, с тобой что-то случилось?
        Он ответил вяло:
        - Все в порядке, Ева.
        - Адам, тебе плохо?
        - Да, - ответил он глухо. - Очень.
        - Дать отвар из листьев зеленушки? Он снимает боль! Я ушибла ногу, мне помогло. И когда живот болел, помнишь, я плохих грибов переела?..
        - Мою не снимет, - ответил он так же глухо.
        - Да что с тобой?
        - Заныла старая рана, - ответил он странным голосом. - И я счастлив… Ева, успокойся. Все пройдет. Все пройдет…
        Она спросила с удивлением:
        - Ты как будто не рад, что все пройдет?
        Он вздохнул.
        - Ладно, делай отвар. Зеленушки или как ее…
        - А ты ляг отдохни, хорошо?
        - Хорошо, Ева. Хорошо. Не обращай на меня внимания.
        На другой день Адам по своему обыкновению мчался по каменистой прокаленной степи, догнал стадо оленей, но пожалел зверей, а себе объяснил, что все худые какие-то, свернул в горы, там прыгал по скалам, высматривал горных козлов, но тоже браковал: то рога недостаточно красивые, то староват, а это значит - мясо не угрызешь, то мелковат…
        Ангел возник перед ним сразу, Адам не успел и понять, в какой момент: только что там была пустая каменистая дорога, а в следующий момент там уже стоит блещущий небесным огнем ангел.
        - Меня зовут Азазель, - сказал он. - Адам, ты знаешь, что Господь поставил охранять Эдем архангела Уриила с огненным мечом?
        - Нет, - ответил Адам настороженно.
        - Это для того, чтобы воспрепятствовать туда твоему возвращению!
        Адам нахмурился, долго думал, что-то не сходится в словах ангела, наконец сказал задумчиво:
        - Я полагал, что сад Эдема уничтожен.
        - Для тебя - да, - сказал Азазель. - Но Господь намерен там помещать праведников после их смерти.
        Адам пожал плечами.
        - Ну и что?
        Он видел, что ангела раздражает его спокойствие, его независимость, словно Азазель ожидал, будто Адам упадет на колени, потрясенный его величием и тем, что сам ангел снизошел до общения с ним, простым смертным.
        - Мы можем помочь тебе, - произнес Азазель значительно.
        Адам встрепенулся.
        - Кто?
        - Ангелы, - пояснил Азазель.
        Адам с недоверием смотрел, как приосанился Азазель, гордый и очень довольный, что может такое говорить и, возможно, делать, поинтересовался:
        - В чем можете помочь?
        - Вернуться в сад Эдема, - сказал Азазель торжественно.
        Сердце Адама застучало громче.
        - Как? - спросил он поневоле с горячностью. - Кто может помочь?
        - Мы, - ответил Азазель, - часть ангелов, кто по-иному понимает слова и стремления Творца. Мы не спорим с ним, как может показаться, мы просто точнее понимаем его замысел…
        Адам спросил с иронией:
        - Даже точнее, чем он сам?
        Азазель кивнул.
        - Ты угадал. Мы же - его мысли, его желания! Мы знаем, что он чувствует и что он хочет. Ты был изгнан несправедливо, Адам. Это понимает даже Уриил, охраняющий ворота Эдема. Если ты захочешь вернуться, он отведет огненный меч в сторону, и ты войдешь.
        Сердце Адама стучало все громче, затем он вздрогнул, прошептал:
        - Я? А Ева?
        Азазель сказал успокаивающе:
        - И она тоже.
        Адам спросил, задыхаясь от волнения:
        - А Творец? Что Творец?
        - У него много дел, - пояснил Азазель. - Он просто и не заметит. А когда заметит, ты уже будешь в саду. Второй раз выгонять никто тебя не станет. Да ты и сам чувствуешь, что не выгонит.
        Адам кивнул, сердце колотится все так же сильно, но он ощутил дуновение слабого ветерка, что начал освежать голову. Азазель смотрел в ожидании ответа, Адам медленнопокачал головой.
        - Нет.
        - Что «нет»? - спросил Азазель.
        - Я не пойду в рай, - пояснил Адам.
        - Почему? - удивился Азазель. - Уриил точно не зарубит вас. Клянусь, чем хочешь! Пропустит в рай! Ты не веришь?
        Адам пожал плечами.
        - Кто знает… но пусть даже пропустит. Однако кто я?.. Меня выгнали, а теперь я должен тайком пробираться обратно?.. Азазель, ты не понимаешь. Я не знаю даже, вернулся бы я в сад Эдема, даже если бы меня пригласил сам Создатель.
        Азазель охнул.
        - Ого! А мы считаем самым гордым на свете Люцифера… Куда ему до тебя!
        Адам скупо усмехнулся.
        - Я человек, Азазель.
        - Но почему…
        Адам сказал уже мягче:
        - Наверное, ты не так понял Создателя.
        - В чем?
        - Насчет ангела, то бишь херувима с огненным мечом у входа в сад Эдема. Думаю, Создатель в своем милосердии все-таки продолжает заботиться о нас. А Уриила поставил там охранять Эдем не от нас, а… нас от Эдема.
        Азазель растопырил и потрепал крыльями.
        - Это как? Почему?
        - Вам, ангелам, - ответил Адам, - все равно, огненная стихия или ледяная. Свободно пролетаете сквозь горы и опускаетесь в кипящую бездну, а вот мы, люди, сразу погибли бы в том месте, во что превратился Эдем. А Господь, который не только справедливый, но еще и милосердный, оберегает нас.
        Азазель спросил с сомнением:
        - Почему так думаешь? Он же вас изгнал!
        - Всего лишь, - ответил Адам. - Хотя мог бы уничтожить как нас, так и весь мир одним словом. Сейчас, когда у меня самого есть дети, я понимаю Творца лучше… Я сам иногда, рассердившись, говорю им: раз спорите, то идите и делайте, что хотите, если я вам не указ, если меня не слушаетесь! И гоню их прочь, но не хочу, чтобы погибли или даже пальчик прищемили… Нет, пальчики пусть прищемят, будут знать, как меня не слушаться, но тайком слежу, чтобы ногу или руку не отрубили, когда пробуют работать топором…
        Азазель покачал огненной головой.
        - Не знаю, это слишком сложно для меня.
        Адам посмотрел на него со снисхождением. Это было странно и непривычно - смотреть на огромного и могучего ангела свысока, совсем недавно они полностью подавляли величием и блеском, а теперь вот смотрит как на огромных и сильных быков, что превосходят его по мощи, но уступают в главном.
        - Да, - ответил он мирно, - ты бесплотный и бестелесный. И ты - не меняешься.
        Азазель исчез так же мгновенно, как и появился. Адам подумал, что все-таки не прав насчет неизменности: у ангелов появились свои привычки, многие резко отличаются от других, и с каждым днем все больше.
        Он взглянул на перебежавшего дорогу большого пятнистого жука и вдруг поймал себя на том, что не может вспомнить его имя. В первый день творения с легкостью дал названия всему живому и неживому, а сейчас то и дело натыкается на провалы в памяти. Яркие образы сказочного сада померкли, вытесняемые суровой реальностью. Дивные сны, что тревожили его в Эдеме и вызывали слезы потрясения, уже не посещают. Сейчас хотел бы увидеть такой сон, но если что и снится, то какая-нибудь ерунда про охоту или как от стрельнувшего из костра уголька загорается хижина.
        Творец говорил, что душа его отныне живет сама по себе, будет набираться опыта и впечатлений, а они вытеснят то непонятное, что пришло от Создателя. И переживать подобное будут только новорожденные, у которых своих впечатлений еще нет, и первородная искра будет создавать странные пугающе объемные образы. И потому у малых детей могут быть дивные прозрения, которых лишены практичные взрослые.
        Но дети истолковать и объяснить не могут, слишком увиденное в грезах не похоже на то, что видят в реале. Но многие сохранят надолго ощущение, что их посещало Нечто Великое и Всеобъясняющее. Вон Каин несколько раз просыпался с таким видом, словно увидел прекрасную и ужасающую картину подлинного мира, но объяснить ее не мог, тихий Авель выныривал из сна в слезах восторга и умиления, однако и он не находил слов, а потом все это он видел в подрастающем Сифе и в других детях…
        Он поднялся, расправил затекшую от долгого сидения спину. Раньше всегда вспрыгивал легко, как заяц, а сейчас кости начинают поскрипывать, тело как-то странно отяжелело.
        Глава 14
        Вторым ребенком от Адама у Лилит был Тираш. Едва родившись, он поджег взглядом кровлю дома и понял, что с этой поры вынужден будет ходить с повязкой на глазах, ибо взглядом способен убивать все, на что падет его обрекающий взор.
        Кровля его дома еще полыхала, когда перед ним предстал архангел Михаил.
        - Тираш, - произнес он страшным голосом, - Господь милостив ко всем созданиям на Земле, но знай свои пределы. Тебе дана мощь больше, чем всем людям на Земле, вместе взятым…
        Тираш прервал злобно:
        - Знаю. И это хорошо.
        - Что в этом хорошего?
        - И что знаю, - отрезал Тираш, - и что у меня такая мощь.
        - Любая мощь опасна, - сказал Михаил сурово.
        - Тоже хорошо, - сказал Тираш дерзко. - Говори, зачем явился.
        Архангел сказал жестко:
        - Даже самому малому из людей дано больше воли, чем тебе, крылатый. Потому говорю тебе, как их защитник, тронешь хоть одного невинного - и от тебя самого останется горстка пепла!
        Тираш с силой вперил в него недобрый взгляд, от которого горит земля и плавятся скалы. Архангел не дрогнул, Тираш ощутил, что небесный посланник даже не чувствует убийственности его взора.
        - И что, - поинтересовался Тираш уже не так дерзко, но с насмешливостью в голосе, - ты мне сделаешь?
        - Хочешь узнать, - спросил архангел ровным голосом, - что будет, если и я на тебя посмотрю вот так же, как ты на меня?.. Господь, позволь и мне взглянуть на него в полную силу!
        От него полыхнуло всесокрушающей мощью, а в голосе прозвучало столько силы, что Тираш в ужасе осознал вдруг: этому крылатому ничего не стоит сжечь взглядом не только его, как муху, но также все живое на всем горном хребте, где они стоят, а также и все эти горы.
        - Погоди, - вскрикнул Тираш устрашенно, - я не собирался тебе вредить!
        - Ты не должен никому вредить, - отрезал архангел. Прислушался к чему-то, уточнил: - Никому из невиновных.
        Тираш уловил в голосе архангела заминку, спросил поспешно:
        - А виновным?
        - Тем можешь, - сообщил архангел.
        - А как я узнаю, кому можно?
        - Узнаешь, - пообещал архангел. Тираш выглядел непонимающим, архангел терпеливо объяснил: - Мы все выполняем волю Творца, как выполняют ее солнце, звезды, ветер идвижение вод. Только человек волен выполнять или не выполнять! Не выполняющие Его волю… выпалываются, как сорная трава с поля. Ты увидишь, кто постепенно переходитиз тех, кого трогать нельзя, в стан тех, кто уже вне защиты Господа.
        Тираш, теперь мечтающий только о том, чтобы страшный посланец поскорее убрался, торопливо кивнул:
        - Да-да. Я все понял.
        Ангел отвернулся, Тираш не успел глазом моргнуть, сверкнул ослепительный узкий луч, в тучах на короткий миг мигнула ржавыми краями оплавленная дыра, и тут же снова все затянуло.
        - Скотина, - пробормотал он злобно. - Мог бы и без этих… штучек.
        Но уязвленно понимал, что ангел предпочел щелкнуть его по носу, напомнив, что он прямо сейчас поднялся к самому трону Всевышнего, куда Тирашу и прочим тварям вход просто недоступен.
        Он не забыл визита всемогущего архангела. Более того, тот явился ему еще и во сне, еще раз предупредил, что от него нигде не укрыться, он знает и видит все во всех мирах. От Тираша останется горстка пепла в тот же миг, как только обидит невиновного.
        Помня о близкой каре, что может настигнуть в любой момент, он с тревогой поглядывал на мать.
        - Не слишком, мама? Или к тебе какое-то особое отношение?
        Лилит переспросила с удивлением:
        - О чем ты?
        - Ты делаешь все, - напомнил он, - наперекор Творцу. Что, в самом деле Он везде и во всем не прав? Я тебе охотно верю, что ты неизмеримо лучше Адама и Евы… но разве творение может быть умнее своего создателя?
        Лилит развела руками. Глаза ее гневно блестели… спина гордо выпрямилась:
        - Может. Еще как может.
        - Прости… мама… но я не понял.
        - Тираш… разве ты не бываешь когда весел… а когда печален? Иногда ты скачешь по горам, как веселый козлик… а иногда я видела тебя плачущим?
        - Мама… это мы… а то - Он.
        Она покачала головой:
        - Забыл… что мы все созданы по Его образу и подобию? Значит, и Он бывает всяким. Я чувствую… что меня Он создал в свой лучший миг жизни! Ну, пусть не в самый-самый, я не настолько в себя влюблена… хотя да, я себе очень даже нравлюсь, но все же Он тогда чувствовал себя в самом деле всемогущим… гордым… готовым перевернуть Вселенную и сделать ее лучше… Но прошло время… Он ощутил тоску… печаль… растерянность перед необъятностью работы… и… устрашившись ее… создал Адама… дабы тот занималсямиром… повелевал зверьми и птицами… всеми гадами и рыбами. Потому Адам такой покорный… работящий… безответный… с вечно опущенными плечами.
        Тираш остро взглянул на Лилит. В ее голосе прозвучала скрытая печаль. Похоже… она любила Адама… но никак не могла примириться с тем, что Адам то ли напуган безмерной мощью и жестокостью Творца, то ли почему-то еще перестал с ним спорить.
        - Похоже… я понимаю… - сказал он медленно. - Да… творение может быть лучше своего творца… Он намного сильнее нас… но это сильнее вообще. А в отдельные моменты,да… бывает слабее.
        Запрокинув голову, она следила за птицами в небе. Они выписывали пируэты и радовались жизни, от их ликующего щебета радовалось сердце и проходила печаль.
        - Птицы, - проговорила она задумчиво, - они… прекрасны! Но они не могут жить только в небе. Приходится опускаться на землю, прыгать в пыли и клевать червей. Вон, смотри, две птички дерутся из-за червяка… Всего лишь из-за червяка!
        Он посмотрел на птиц, перевел взгляд на Лилит.
        - Да, я понимаю, что ты сказала.
        Тираш догадывался, что Лилит все еще посещает Адама, потому что вскоре родились близнецы Акаст и Сирин, по виду похожие на него так сильно, что никто бы не усомнился, что отец у них один. Еще в утробе они начали столь яростную борьбу друг с другом, что Лилит попросила Люцифера извлечь их как можно быстрее, иначе она умрет. Тот помог, и потому близнецы, родившись недоношенными, так и не набрали полную мощь. Иначе они смогли б перевернуть мир, небеса опустить на землю, а землю расколоть до преисподней.
        Когда Лилит сообщила Адаму, что он стал отцом еще и близнецов, тот не поверил, что дети от него. Однако Лилит поклялась самыми страшными клятвами, а в конце сказала просто: Адам, я никогда тебя не обманывала, это ниже меня. Я - Лилит и никогда не унижусь до мелкой лжи.
        Она смотрела на него все теми же прекрасными глазами, которые он так и не смог забыть. В них разгорались звезды, их блеск тревожил его сердце и заставлял биться чащеи взволнованнее.
        Потом она обняла его, Адам попытался убрать ее руки со своей шеи, но Лилит только прильнула всем телом и шепнула в ухо:
        - Будь со мной, Адам…
        Он тяжело вздохнул.
        - Я всякий раз чувствую себя виноватым. Узнай о нас Ева, она бы проплакала всю ночь.
        - Боишься обидеть?
        - Да.
        - Несмотря на то что она тебе изменила со Змеем?
        Адам ответил неохотно:
        - Она слабая и не такая умная, как ты. Ее обмануть нетрудно. Творец велит прощать, но я простил Еву вовсе не потому, что Он велит, а потому что… так изволю я сам!
        Она шепнула ему на ухо жарко:
        - О, как ты горд! Раньше ты таким не был. В тебе сила, которой раньше не было. Будь со мной, Адам. Только сейчас. Ева не узнает, если мы ей не скажем. Я не скажу, да и ты… зачем ее обижать? А что она не узнает, того для нее и не было.
        - Лилит, - ответил он и попробовал снова убрать ее горячие нежные руки. - Это нехорошо.
        - Кто знает, - прошептала она и поцеловала его в губы, - что хорошо, а что… еще лучше? Только Творец. А мы, как дети в темноте, идем на ощупь…
        В его ушах все громче шумела горячая кровь. Лилит прижималась крепче. Ее горячее тело словно вошло в него, Адам помимо воли сдавил ее в объятиях, Лилит счастливо вскрикнула.
        После этой встречи была рождена прекрасная Суккуб, первая из дочерей Адама и Лилит. Она любила свою мать и во всем ей подражала. За то, что Адам взял другую жену, Еву,она, мстя за отвергнутую мать, вступала в связь с потомками Адама и Евы, заставляла их забывать обо всем в ночных утехах, а затем под утро выпивала из них всю кровь, оставляя бездыханные тела. Но племя Адама и Евы плодилось, и Суккуб от связи с братом родила троих дочерей, которые пили кровь обольщенных мужчин, а затем Суккуб десять лет рождала только мальчиков, которые стали Инкубами и пили кровь женщин.
        Адам, слушая пересказы про инкубов и суккубов, не понимал, почему Всевышний не остановит хотя бы инкубов и суккубов, если Он все еще любит и прощает Лилит, и только не по годам мудрый Енох подсказал, что они посещают лишь преступивших заповеди и погрязших в грехах. Не всех, конечно, иначе никаких суккубов бы не хватило, но главное, что добродетельные от козней злых сил защищены.
        Адам спросил непонимающе:
        - Но кто-то мне из ангелов сказал… а то и сам Господь, что Он любит даже отвергающих Его!
        Енох вздохнул, развел руками:
        - Все верно.
        - Но как же тогда позволяет инкубам…
        Енох прервал со всей почтительностью:
        - Любит - это не значит, что позволит садиться себе на голову. Любит, однако за проступки наказывает.
        Адам умолк, это-то понятно на собственном примере. Енох смотрит на прародителя со всем почтением, но Адам понимал, что Енох чуть ли не единственный, который выспрашивал его о всех наставлениях Творца и теперь живет по ним со всей строгостью, не давая себе поблажки ни в чем.
        Енох, несмотря на молодость, быстро стал во всем племени наставником в законах и правилах, ибо даже беззаконная община на самом деле руководствуется какими-то ограничениями и запретами, иначе все поубивали бы друг друга сразу. В трудных случаях к нему обращались с вопросами из самых дальних племен, откуда ехать недели и месяцы, смиренно выслушивали толкования. Только он мог примирить враждующих, только он мог найти грань, на которой можно помириться, не поступаясь гордостью.
        Сиф больше других прислушивался к Еноху, хотя тот приходился ему по прямой линии внуком в пятом колене, но Сиф занимался землей, скотоводством, обустройством городов, а Енох с первых дней пытливо изучал желания и поступки людей и старался понять, «как жить правильно».
        Еще Сиф при каждом удобном случае старался пообщаться с отцом, на том лежит огромная мрачная тайна, он посмел противиться самому Творцу, за что Адама особенно чтили народы, пошедшие от колена Каина: там больше всего ценятся дерзость, отвага и умение покорять других людей.
        Сегодня Сиф принял Адама со всей почтительностью, усадил на лучшее место у очага, сам подавал ему жареное мясо и в ожидании держал в руках чашу с родниковой водой. Усталый после долгого бега за оленем Адам с наслаждением вытянул гудящие ноги поближе к очагу, от языков пламени идет животворное тепло и быстрее вымывает усталостьиз тела.
        Сиф спросил жадно:
        - Отец, расскажи, как это было? Каков с виду Эдем?.. Что в нем за деревья?.. Какой Всевышний, ты же единственный, кто Его видел!..
        Адам пробормотал:
        - Сиф, я же рассказывал…
        Сиф сказал живо:
        - Отец, ты всякий раз что-то добавляешь или что-то меняешь! Твои рассказы всегда разные, потому я так и люблю слушать снова и снова!
        Адам долго молчал, лицо стало отстраненным.
        - Знаешь, сын мой, - сказал он наконец, - я, когда вспоминаю то время, сам теперь не уверен, что видел на самом деле, а что чудилось. Слишком уж в Эдеме все не похоже на то, что зрим здесь. И даже когда вспоминаю слова Творца, я переспрашиваю себя сейчас: а так ли Он говорил? А не перевернул ли я как-то Его слова, чтобы мне самому было понятнее?..
        - Отец, я тебя не понял…
        Адам вздохнул.
        - Видишь, вон бежит муравей. Он видит не дальше своего усика, ему дальше и не надо, они видят запахами, а разговаривают ощупыванием один другого. Даже будь муравей умным, ты бы смог ему рассказать, чтобы он понял, как двигаются звезды на небе? У него же совсем другой мир! Даже нас он не видит. Для него с небес опускается что-то огромное, это наши ступни, потом исчезают, оставляя в земле оттиски размером с небольшую страну для них… И он никогда не поймет, откуда они берутся!.. Господу трудно говорить с нами, потому что мы меньше этих муравьев и намного глупее. Он говорил, но я слышал только то, что мой крохотный разум мог вместить. И я видел в Эдеме только то, что мои глаза могли увидеть. А каким он был на самом деле?.. Теперь я понимаю, что сад был совсем не таким, каким я его видел. Но я был счастлив и той крохотной частью, чтоя понимал.
        Он принял из рук Сифа чашу, а Сиф сказал со вздохом:
        - Да, это может понять только Енох… хотя он еще так молод.
        - Молод? - переспросил Адам. - Ему лет сто есть?
        - Двести пятьдесят, - ответил Сиф. - Вернее, двести пятьдесят два, если быть точным. Две недели тому у него родился первенец, он назвал его Баракел…
        - Двести пятьдесят, - пробормотал Адам, - как время летит… Енох - шестой в моем колене?
        - А Баракел седьмой, - сказал Сиф. - Так что Енох в самом деле уже не младенец. Это мы все еще считаем всех детей глупыми и ничего не понимающими…
        Адам пробормотал:
        - Потому что не все можно объяснить.
        - Что? - не понял Сиф.
        - Не все, говорю, - повторил Адам, - удается объяснить ребенку. Приходится только запретами… Помнишь, я говорил тебе: этого нельзя, того нельзя, а ты обижался?..
        Сиф скупо улыбнулся.
        - Помню. Обид было много.
        Адам сказал с тоской:
        - А так хочется быть хорошим! И чтоб ребенок не обижался. А чтоб он не обижался, ему нужно все позволять. Но… как позволять, если ему же во вред? Вот и дергаешься между двух огней. И начинаешь: «нельзя, потому что нельзя»! Как объяснить ребенку, почему надо привыкать спать с ручками поверх одеяла?.. Либо говорить правду, которую онеще не поймет и которой не поверит, либо громоздить какую-то ложь, которой ребенок, может быть, и поверит… на какое-то время, но потом все равно усомнится, с возрастом замечая проколы и несуразицы. Потому лучше всего простое: нельзя. Просто нельзя. Потому что нельзя. Запрет или завет, как ни назови. А преступивший запрет - преступник, и тут уже не важно, назвать его грешником или нарушителем запрета.
        Сиф кивнул.
        - Ну да, а ребенок все равно будет считать родителя дураком и деспотом, который из злобности и каприза требует выполнять какие-то непонятные действия, а еще запрещает то, что никому не вредит. Ну, как не вредит то, что трехлетний ребенок спит с ручками под одеялом. Ребенку непонятно, почему заставляешь держать ручки поверх. Ты в его глазах просто деспот.
        Адам буркнул:
        - А что еще? Думаю, даже Енох не придумает, как в глазах ребенка не ходить в деспотах. Пока не повзрослеет. Сперва сам поймет, почему так родитель требовал, а потом, когда обзаведется детьми, скажет изумленно, что ты, оказывается, хоть дурак и деспот, но был все же прав, тысячу раз прав, во всех мелочах прав, какой же я дурак, не понимал того, что сейчас видно, как на ладони!
        Сиф засмеялся, он прошел обе стадии: и когда сам обвинял Адама в тирании и злобном деспотизме, и когда его обвиняли дети. Адам улыбался грустно и невесело, он ведь самый первый деспот на свете. Если не считать Того, кто и не человек вовсе.
        Глава 15
        И этот город разросся, со всех сторон несется детский гам, крики, смех, плач, сам воздух звенит от детских голосов, хотя каждую весну несколько десятков семей собираются и откочевывают в поисках свободных земель. Все верно, думал Адам, Всевышний велел плодиться и размножаться, хоть и не объяснил разницу, велел населять Землю, однако люди предпочитают жить большими семьями в тесных домах. Но даже так они заселили все долины и плоскогорья, которые он посетил, а он уходил от своего дома на целые месяцы пути… И каждая семья дает на новом месте новое племя, народ, который строит свои города.
        Хорошо, что патриархи, так стали называть основателей племен вне зависимости от их возраста, живут под тысячу лет: хранят память о родстве с теми, откуда ушли, но уже известны случаи, когда основатель рода погибал вскоре после переселения, и его дети не знали об общности людей. Вырастали племена даже из колена Сифа, которые начинали нападать на соседей, воевать с ними, отнимать скот и сгонять с земли…
        Адам продолжал заниматься охотой, упрямо напоминая себе, что земля ему не будет давать даже тех плодов, которые получал Каин. А если и даст, то он сам не примет: всякий раз гордость уязвленно напоминала, что он не принимает подачек, брошенных вдогонку.
        В погоне за зверем заходил очень далеко, но даже в тех местах, где его не узнавали, он всегда был в безопасности: каждому было достаточно посмотреть на его рост, ширину плеч и мускулистые руки, чтобы понять: такой справится не только с любым человеком, но и разгонит целое племя.
        Сегодня он сидел у костра одного из дальних племен, смутно удивляясь, что здесь уже больше тысячи человек, а он и не помнил, когда они отделились и откочевали. Или жеотселились и откочевали от одного из его потомков.
        Его угощали дружелюбно, хотя он не назвал свое имя, дивились силе и росту, потом у костра были песни и пляски, а он подсел ближе к старцу с длинной седой бородой, тот рассказывал окружившим его детям, что аисты улетают в дальнюю страну, где становятся людьми, полгода живут там, потом возвращаются в личины аистов и прилетают, что горох - это слезы Адама, когда он пахал и плакал, и что если разорить гнездо аиста, который любит устраиваться на крыше дома, то аист принесет уголек и подпалит хату…
        На чужеземца посматривали с интересом, он улыбался, демонстрируя дружелюбие и заинтересованность, затем поинтересовался:
        - Очень интересно… А как вообще все это получилось?
        Старец спросил важно:
        - Что именно?
        Адам в затруднении повел руками, вскинул их к небу, развел в стороны:
        - Ну, все это… весь мир.
        - А-а-а, - ответил старец довольно, - это очень важный вопрос. Но я расскажу, как это было. Сперва была сплошная вода… Только вода, и ничего больше. Создатель бродил по ней, бродил, бродил… Однажды встретился ему пузырь. Создатель велел ему лопнуть, оттуда выскочил бес. Создатель велел спуститься на дно и достать земли. Бес достал, но часть припрятал за щеки. Создатель стал разбрасывать землю, на ней вырастали деревья, кусты, травы. Но стала прорастать земля и у черта за щеками! Не выдержав, он начал ее выплевывать. Там появилось болото: разжиженная земля с малорослыми уродливыми деревьями, вонью…
        - Здорово, - воскликнул один ребенок восторженно. - Как интересно! Дедушка, как много ты всего знаешь!
        Старик самодовольно улыбался, поглаживал длинную седую бороду, в слезящихся глазах сверкало торжество.
        - Да, человек потому и человек, - произнес он важно, - что собирает и хранит знания.
        Адам прислушался, добавил кротко:
        - И умножает.
        Старик поморщился, нехорошо, когда младшие поправляют старших перед глазами совсем мелких, но кивнул важно и сказал:
        - Молодец, странник, ты хорошо усвоил мои уроки. И - умножает, запомните это!
        Адам сдержанно улыбнулся и, поправив лук за плечами, пошел в сторону леса. Старец проводил его опасливым взглядом, не услышит ли, а то снова что-нибудь да поправит, роняя его авторитет в глазах молодежи, заговорил:
        - Бузину бог создал в один день с Адамом. Первобес поселился в яме, а сверху посадил бузину, чтобы та охраняла его. С той поры бузина помогает бесу. Бузину нельзя выкапывать с корнями, чтобы не рассердить беса, живущего под ней, запомнили?
        Подросток спросил живо:
        - А если надо выкопать, тогда как?
        - А вот не надо, - огрызнулся старец.
        - А если она мешает?
        - Тогда, - сказал старец, подумав, - можно поручить Шраку Безумному. Он тронулся умом после того, как увидел в лесу что-то страшное, на него бес уже не сможет навести мару!
        Адам, преследуя оленя, бежал без устали день и ночь, а потом еще почти день. Когда догнал и поразил острым ножом, небо на западе, покрытое тучами, уже покраснело.
        Можно, конечно, развести костер и переночевать, но он увидел внизу в долине десяток шатров, вскинул оленя на плечо и побежал к ним, чувствуя себя таким же сильным и быстрым, как и в первый день, когда осматривал вверенный ему сад Эдема.
        Снова его приняли уважительно, оленя помогли разделать, а потом у общего костра он пытался узнать, кто они и от какого корня. Выяснилось, что отделились совсем недавно, всего два поколения тому, а до этого жили в племени Кокшаэля.
        От кого вел род Кокшаэль, Адам так и не узнал. Этих людей не интересовало то, что не принесет пользы для обработки земли, охоты или разведения скота. Правда, свои развлечения у них были: песни, танцы, борьба молодежи, чтобы выявить сильнейших охотников и будущих воинов. Потом Адам подсел к старикам и слушал их рассказы, как произошел мир, откуда пошли люди, особенно пристрастно слушал длинный рассказ про змей, у которых, оказывается, есть собственный рай, здесь его почему-то звали вирием, так вот змеи на зиму отправляются в собственный вирий. Не берут только ту змею, которая укусила человека. Они забираются на деревья, чтобы напоследок погреться на солнце, сплетаются в большой клубок и прячутся под землю, которую замыкают до Юрьева дня.
        Адам так и не понял, что это за Юрьев день, но спрашивать не стал, зато услышал красочный рассказ про подземные свадьбы змей, узнал, что волк - единственный зверь, неподвластный ни богам, ни демонам, и что когда аист бросает лягушку в дымоход, она, пройдя через печь, превращается в ребенка. Лягушка может плюнуть человеку в глаза, и он ослепнет. В лягушек к весне превращаются старые ласточки, которые перезимовали в болоте под водой.
        И вообще живущая под порогом лягушка оберегает дом от несчастий, так что лягушек надо беречь и оберегать, а особенно жаб, которые живут в огородах и дают ему благословение.
        - А как получилось, - спросил Адам с интересом, - что лягушек, жаб, ужей и всяких змей так много? Неужели Господь хотел усложнить жизнь людей? Все-таки от жаб бородавки, а змеи кусаются так, что умереть можно…
        Старец покачал головой.
        - Нет, Творец, создавая гадов, велел им жить в болотах и даже не выползать на берег, где могут появиться люди! Но гады его не послушались, расползлись по всему свету.Тогда Господь велел Азазелю собрать и уничтожить их всех до единого. Азазель, работая день и ночь, сумел в поте лица своего собрать всех, завязал в мешок и, очень усталый, отдал человеку и велел отнести и бросить в море. Если бы человек так сделал, на земле не осталось бы вообще ядовитых гадов.
        Адам кивнул, сдерживая усмешку, а один из слушавших детей спросил жадно:
        - А что человек?
        Старец вздохнул тяжело.
        - Человек на то и человек, что его губит прежде всего неумение и нежелание слушать старших. По дороге он из любопытства развязал мешок и заглянул туда…
        - Зачем?
        Старец объяснил терпеливо:
        - Наверное, думал, что там что-то ценное. Или такое, чем может попользоваться. Словом, гады разбежались из мешка. Рассерженный Азазель превратил его в аиста, чтобы отныне собирал их всю жизнь. Вы видели аистов?
        - Да!
        - Видели, какие у них красные носы и ноги?
        - Да, конечно!
        - Носы покраснели от стыда, - пояснил старец, - а ноги от холода, потому что аисты всегда ходят по холодной воде. Как видите, если вам старшие что-то велят делать, то нужно делать именно так, как сказано. Даже если вам кажется, что взрослые ошибаются. Они знают больше и видят дальше. Вы все поняли?
        Адам тихохонько поднялся и отошел в сторону. Если при его жизни уже потерян смысл бытия, если все забыто, а что не забыто, то причудливо искажено, то что будет еще через тысячу лет? Или через пять тысяч?
        Полный лунный месяц он бежал на восток, бил оленей и всякий раз ночевал среди людей, не переставая удивляться, как же далеко расселились его потомки.
        Сегодня вечером он сбросил косулю у костра на окраине большого селения, дома непривычной постройки, жители одеты странновато, на его взгляд, но встретили его привычно приветливо, всякий чужак интересен и безопасен, если он один. Косулю понесли разделать, а его усадили ближе к костру, сунули в руки большую миску с уже поджаренным мясом и горячей кашей.
        Он с удовольствием ел хорошо приготовленную кашу, осматривался. У жаркого без необходимости костра расположились отдыхающие мужчины, среди них с десяток подростков. Женщины вдали хлопочут по своим женским делам: стирают, вяжут, готовят ужин, а мужчины подбрасывают в огонь веточки и слушают неторопливый рассказ патриарха, отпустившего длинные волосы и бороду, уже отливающие серебром.
        Адам невольно провел ладонью по чисто выбритому подбородку. Он даже на голове подрезал волосы покороче, а то кто знает, какой длины были бы у него сейчас.
        - Свет был создан в первый день, - говорил патриарх неторопливо, - и был он так ярок, что свет солнца показался бы рядом тьмой. На четвертый день Творец создал солнце, луну и звезды, а свет первого дня творения скрыл. Дескать, это для праведников, а всем остальным придется довольствоваться простым светом солнца и луны.
        Кто-то из охотников крякнул:
        - Простым… гм…
        - Каков же тот свет? - спросил кто-то из мужчин, в голосе послышалась зависть. - И вряд ли из нас кто-то праведник…
        Патриарх важно кивнул.
        - Да, нам вряд ли увидеть тот дивный свет. А вот Адам в Эдеме мог пользоваться этим первозданным светом! Благодаря ему видел весь мир от края и до края. Адам мог рассмотреть мельчайшего муравья на дальнем конце мира и дать имя не только самому муравью, но и назвать все его членики, усики и хитиновые чешуйки!
        - Мне бы так, - воскликнул кто-то из мужчин. - А то третий день возвращаюсь домой без добычи!
        Патриарх спросил с подозрением:
        - А ты точно ходишь на охоту?
        - Клянусь!
        - А что ты называешь охотой? - с подозрением спросил патриарх под смешки других мужчин. - Говорят, ты часто захаживаешь в племя, с которым у нас вражда… Ты забыл, что Ева создана из ребра, самого близкого к сердцу Адама? А это значит, что мужчина и женщина должны быть так же близко. Они сотворены друг для друга, женщина - кость от кости его, плоть от плоти. Пока они вместе, они выполняют завет Творца, если не вместе… это уже нарушение.
        Охотник сказал в недоумении:
        - Я это знаю… Зачем ты это мне говоришь?
        Патриарх сказал строже:
        - Потому, что сам брак между мужчиной и женщиной возник не потому, что они так решили поступить, а так было установлено Всевышним. Таким образом, брак - хорошо, все остальное - плохо. А у тебя брак или… остальное?
        Охотник заговорил торопливо:
        - Отец, я еще неженатый, потому мне можно все!.. Я ничего не нарушаю, так как не связан узами брака! А вот возьму женщину…
        - Из чужого племени?
        Охотник воскликнул быстро, словно ответ был давно заготовлен:
        - Женщины не бывают из чужого! Это мужчины - да, они все из чужого. А женщину откуда ни возьми, она прилепится к мужу, как сказал Господь, и будет одна плоть!
        Патриарх поморщился, но кивнул.
        - Хорошо, тогда бери ее побыстрее и приводи сюда, чтобы стала нашей. А самому туда бегать нечего. Там плохие люди из колена Каина.
        Адам передал пустую миску подростку, тот вскочил и бегом унес в темноту. Потом пришла женщина и тихонько сообщила ему на ухо, что косулю разделали, мясо сложили в сумку, так что странник может взять в любой момент. Адам помотал головой: никакого мяса не надо. Это пусть пойдет как благодарность за теплый прием и прекрасный ужин.
        Женщина удалилась, Адам повернулся к патриарху, который рассказывал:
        - Мужчина прямолинейнее: ему сказали «нельзя», он кивнул и, не задавая вопросов, пошел туда, куда можно, благо дорог тысячи. Другое дело, если бы всюду было нельзя! Тогда бы он, понятно, возмутился и нарушил бы запрет не тайком, как Ева, а демонстративно и с вызовом.
        - А Ева? - спросил кто-то.
        - Ева поступила… бездумно. Потому Адам хоть и взбесился от ее поступка, но прикрыл женскую дурость, как все мы прощаем их глупость и доверчивость. Когда Ева сказала Творцу: «Змей обольстил меня, и я ела», - это было так естественно для женщины винить не себя, а окружающих! К счастью, среди мужчин таких нет… Ведь нет же?
        Один из охотников крякнул и опустил голову, другой начал с преувеличенным вниманием шевелить прутиком угли в костре, остальные посмеивались и переглядывались.
        Адам чувствовал, что голос патриарха становится то тише, то громче, наконец привычный мир исчез вовсе, вместо рук выросли громадные крылья, внизу мелькают громады облаков и гор, он успел понять, что заснул у костра, но его подхватило ветром и понесло вверх, к небесам, где ангелы, архангелы и, наконец, сам Создатель…
        Глава 16
        Он выныривал из сна и вдруг ощутил себя крохотной частичкой чего-то огромного и пугающе великого, непознанного, а также пришла странная мысль, что не умрет, пока не проживет всеми жизнями всех людей на свете, а их, помимо Авеля, Каина, Сифа и их потомства, будет много, бесчисленно много. И что будет умирать на охоте, в братоубийственных схватках, как погиб Авель, в войнах и сражениях, от голода и болезней, от наводнений и пожаров, на кострах и в катаклизмах…
        Он открыл глаза, и видение моментально исчезло, оставив сердце трепетать, как будто оно, обнаженное, прикоснулось к чему-то запретному.
        Господь говорил как-то, что такие видения будут все реже и слабее, по мере того как его душа будет обретать собственные черты. Это в первый день его душа была частицей Создателя, но в теле человека она быстро приобретала черты, нужные человеку, и видения громадных миров, пусть даже сильно искаженные и неверно увиденные, быстро истончались и гасли.
        Однако, сказал он себе с удивлением, мне уже за девятьсот лет, а эти видения все еще приходят. Значит, искорка, заброшенная Создателем в его тело, так и не погасла.
        Позавтракав среди женщин, так как мужчины давно разошлись по делам, он поблагодарил и, поколебавшись, двинулся в обратный путь, так и не добравшись до края заселенной его потомством земли. Мелькнула мысль, что даже он поражен, как все случилось быстро, а для Творца это вообще единый миг!
        Человек, напряженно размышлял он, был наказан за проявление собственной воли, когда она не совпала с волей Творца. Впервые не совпала. Впрочем, совпадала недолго: человек ухитрился сорвать запретный плод очень скоро после того, как был сотворен.
        И в тот час, когда они с Евой были изгнаны из Эдема, произошло отделение воли человека от воли Творца. Добро - это когда наша воля совпадает с волей Творца, а зло - когда не совпадает. Совершенно неважно для определения добра и зла даже то, на что человек обращает свою волю: на людей, животных, птиц, рыб или растения. Убивать зверей без необходимости это делать или ломать ветки с деревьев - зло.
        Чем человек ничтожнее, чем у него меньше воли, тем он безвреднее. Наибольшее зло исходит от людей с сильной волей, они могут подчинить своей воле целые народы.
        Однако только от людей с сильной волей можно ждать спасения для рода людского!
        В небе пронеслась огненная стрела, за нею горел и сыпал искрами воздух. Стрела неожиданно вильнула и помчалась в его сторону. Адам насторожился, затем разглядел быстро увеличивающуюся женскую фигурку. Лилит раскинула руки, Адам не успел отстраниться, как она с лету обхватила его шею руками, прижалась горячим телом и влепила горячий поцелуй.
        - Как я давно тебя не видела!
        - Я тоже, - пробормотал Адам. Он отстранил ее. - Что ты со мной делаешь… Ты не меняешься, Лилит.
        Она воскликнула:
        - Зато ты выглядишь совсем другим, Адам! Помнишь, каким ты был?
        Он усмехнулся.
        - Я был молодым и красивым.
        Она энергично затрясла головой.
        - Ты и сейчас молод и силен, но тогда ты был совсем… неинтересным, Адам. И я превосходила тебя во всем. Но сейчас смотрю на тебя и чувствую себя маленькой, глупой и слабой. Откуда в тебе эта сила? Ты не таким был раньше. Это в тебе появилось потом, когда ты ушел из Эдема…
        - Когда изгнали.
        Она снова покачала головой.
        - Я потом узнала, ты мог остаться!.. Но ты проявил больше гордости, чем было у Люцифера. Никто не ожидал, что ты предпочтешь уход. Тебе в самом деле так дорога эта женщина?
        Он пожал плечами, Лилит чуть ли не при каждой встрече это спрашивает, хотя видит, как вопрос ему неприятен, но она всегда отличалась прямолинейностью и сейчас смотрит требовательно, даже не понимает, что такое можно бы не спрашивать.
        - Я поступил так, - ответил он нехотя, - как должен был поступить.
        - Почему?
        - Не знаю, - ответил он.
        - Ты мог бы остаться!
        - И чувствовал бы себя оплеванным с головы до ног.
        - Кем? - спросила она с удивлением.
        Он обронил с кривой усмешкой:
        - Собой, Лилит. Для мужчины самоуважение… очень даже немало. Если не уважать себя, как принудить уважать себя весь мир?
        Она пожала плечами.
        - Большинство ангелов об этом даже не задумывается.
        - Я не ангел, - напомнил он с неловкостью. - Это ты сейчас с ними общаешься… А я - из земли.
        Он непроизвольно хотел, чтобы это прозвучало язвительным напоминанием о тех временах, когда она тыкала его носом в низкое происхождение. Даже их сын Алат посчитал себя уязвленным, что часть в нем от Адама, земляного человека, однако сейчас голос Адама прозвучал утешающе и даже словно бы виновато, что он вот из земли, как ему повезло, а они все вместе с ангелами всего лишь из огненной стихии.
        Лилит грустно усмехнулась.
        - Да, ты из земли. Не обижай меня, Адам.
        - Я?
        - Ты всегда знал, - укорила она, - в отличие от меня, что важно не откуда человек, а куда идет.
        - Ну… гм… Не то чтоб уж так совсем ясно…
        - Или просто чувствовал, - сказала она. - А я только теперь это вижу. Сколько лет прошло? Сто или тысяча? Для меня это как один день.
        - Девятьсот лет, - ответил Адам. - Даже больше.
        - Девятьсот… - протянула она озадаченно. - Я не обращала внимания, что так много. Или это мало? Я просто жила и полной чашей черпала все радости, до каких могла дотянуться. И насмехалась над твоей жизнью. А сейчас вижу, что давно исчерпала их все… и только повторяюсь и повторяюсь. Мои радости - на небольшой, огражденной забором полянке, а твои - в начале дивной дороги, что даже для Создателя теряется в туманной дали…
        Он промолчал, да Лилит и не ждала ответа. Она и так знала, что у нее от этой встречи будет снова необычный сын, хоть и не знала - какой, и еще до его рождения дала ему имя Кухул, просто понравились звуки, протяжные и чуточку таинственные.
        Когда рождался Кухул, Лилит настолько страдала от боли, что в беспамятстве прокляла его еще во чреве, и Кухул появился со сжатым кулаком, в котором был клок окровавленной плоти материнской утробы. После его рождения Лилит долго страдала, даже оставила ребенка и умчалась высоко в горы, чтобы утихомирить боль, а Кухул, всеми презираемый и ненавидимый, был изгнан отовсюду и нашел прибежище в могиле, где проводил время в гробу. Лишь с наступлением ночи он выходил из могилы, подстерегал на перекрестках дорог одиноких путников, набрасывался на них и пил кровь. От него пошло племя отверженных, которых убивал солнечный свет, а питаться они могли только теплой человеческой кровью.
        Часть 3
        ПЕРВОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
        Глава 1
        Под покровом ночи люди из кочевого племени подобрались к городу Иареда и, перебравшись через частокол, ринулись убивать и грабить беззащитных горожан.
        Нападавшие на бегу умело бросали горящие факелы на крыши домов, хозяева выскакивали и первым делом бросались поспешно тушить огонь. Убивать их было настолько легко, что боевой клич нападавших вскоре стал звучать все реже и реже.
        Адни, жена Еноха, была на последнем месяце беременности, но понимала, что при ее красоте спрятаться не удастся. Ее будут насиловать до тех пор, пока она не умрет, и никого не остановит, что вместе с нею умрет и не рожденный еще ребенок.
        Под покровом ночи она ползком выбралась за город и, подхватившись на ноги, бросилась бежать. На беду, возле ограды рухнула горящая сторожевая вышка, взметнулся сноп искр, и Адни с ужасом поняла по злорадным крикам, что ее бегство заметили.
        Она припустилась со всех ног, в темноте послышались тяжелые шаги. За ней побежали, как она решила по топоту, двое или трое мужчин. В руках факелы, и хотя они им самим слепят глаза, зато не упадут, а она то и дело спотыкалась в темноте, запиналась.
        Сердце едва не выскакивало, горло пересохло, она чувствовала, как последние силы покидают ее, ноги начали заплетаться, а в груди стало горячо.
        - Господи! - взмолилась она горячо. - За что мне такая участь? Чего я бегу, когда от них все равно не скрыться? Не проще ли сесть и дождаться, когда их дубины обрушатся на мою голову?
        И вдруг она с удивлением и страхом услышала тонкий детский голосок из своего чрева:
        - Мама, беги еще!.. Прячься!.. Я поспешу прийти на помощь…
        Она прошептала в ужасе:
        - Ты?.. Мой ребенок? Но тебе еще рано…
        - Что делать, - ответил голосок, и ей показалось, что он стал чуть звонче, - если надо…
        Она из последних сил бежала, упала, доползла до темных в ночи скал, а там кое-как, теряя сознание, заползла под ветви кустарника, пробралась в щель, уже там потеряла сознание. Очнувшись, слышала наверху грубые голоса, брань. Ее искали, потом начали расшвыривать камни, догадавшись, что она таится где-то в щели.
        Их шаги были все ближе, когда она ощутила начало схваток. Сжав зубы, чтобы не выдать себя криком, она задержала дыхание, натужилась и ощутила, как ребенок начал выкарабкиваться на свет. Снова боль, затем облегчение. Она лежала без сил, потом с великим трудом приподнялась и… онемела, несмотря на смертельное изнеможение.
        Ребенок сам перегрыз пуповину, на глазах светлел, а когда она протянула к нему руки, сказал торопливо:
        - Быстрее покорми меня!
        Она прижала его к груди, он сосал быстро и жадно, но грохот раздавался все громче. Скалы раздвинулись, в темном проходе показались две гигантские фигуры.
        Огромный бородатый мужчина захохотал злорадно:
        - А, вот ты где! Далеко же заползла…
        Ребенок оторвался от груди, сглотнул молоко. Глаза его были не по-детски серьезными, а голос прозвучал сурово:
        - Но ты отсюда даже уползти не сумеешь.
        Великан раскрыл рот. Ребенок выпрямился, он на глазах становился крепче, выше, а в лице проступила злая решимость. Мужчина с хохотом подошел ближе и протянул руку.
        - Это что за козявка? И как она разговаривает?
        - Я разговариваю, - подтвердил ребенок. - А вот ты сейчас замолчишь.
        Мужчина захохотал, из темноты раздался злой крик:
        - Ты чего ржешь?
        Мужчина ответил с хохотом:
        - Есть над чем! Иди сюда, тоже расхохочешься!
        - Нашел?
        - Нашел, - ответил мужчина с хохотом, больше похожим на рев, он вытер выступившие слезы, - не поверите, но тут разговаривающая козявка… тебя как зовут, малец?
        - Мафусаил, - ответил ребенок. - Меня отец и мать собирались так называть. Значит, я он и есть.
        Мужчина перестал хохотать и, схватив его обеими руками, поднял к своему лицу. Ребенок неуловимо быстро вывернулся, ударил ногой в горло бородачу. Тот захрипел и начал сползать по скале.
        Руки его разжались, ребенок упал на землю, но не успела Адни броситься к нему на помощь, как он извернулся, выхватил из-за пояса бородача острый нож.
        В пещеру ворвались двое, глаза их заблестели, когда увидели беспомощную женщину. Один бросился сразу к ней, второй в полутьме, слабо освещаемой светом трепещущего огня факела, споткнулся о труп бородача.
        - Погоди, - сказал он озабоченно, - что с братом…
        Первый отмахнулся нетерпеливо:
        - Потом! Сперва потешимся с этой девкой, а потом…
        Второй не ответил, а Адни расширенными глазами смотрела, как в темноте блеснуло лезвие и разбойник начал сползать по стене точно так же, как и бородач.
        Первый разбойник повалил Адни и с жадным сопением начал задирать ей платье на голову. Он только всхрюкнул, когда острие ножа вонзилось ему в шею по самую рукоять.
        Адни прошептала, не веря своим глазам:
        - Как ты сумел?
        - А что оставалось? - ответил ребенок по-взрослому. - Либо умереть, либо возмужать раньше времени. Дети бедных взрослеют рано… Ведь мы бедные, мама?
        Она прошептала печально:
        - Очень, сынок.
        - Вот видишь, - сказал он угрюмо. - А родись я у богатых, то до женитьбы в песочке бы играл! Ладно, я не один, кто не знал счастливого детства, кого лишили детства… Пойдем, мама? Обопрись на меня. Дети должны быть опорой родителей.
        Она воскликнула:
        - Откуда ты все это знаешь?
        Он хмыкнул:
        - А отец мой Енох? Он же замучил тебя нравоучениями! Тебе что, могла и убежать, а мне только и оставалось, что сидеть во тьме и слушать. Ну, я мог еще и плавать, но там не расплаваешься, а он зудит и зудит, ровно муха в паутине… Так что наслушался на всю оставшуюся жизнь. Хочешь, я и про Адама и Еву в саду расскажу?
        Она отшатнулась:
        - Не-е-ет! Я тоже наслушалась на всю оставшуюся. Лучше скажи, откуда тебе ведомо про мух и паутину? Плавал, я еще понимаю… Тоже от Еноха?
        Он чему-то хихикнул:
        - Нет, тот дядька сказал про Еноха. Ну, который к тебе по ночам прилетал. Который толкался так сильно.
        Она заговорила торопливо, голос был смущенным:
        - Давай быстрее уходить отсюда. А то, не ровен час, явятся еще всякие… Пойдут искать этих…
        - Не придут, - сказал он рассудительно.
        - Почему?
        - Разбойники друг друга не ищут, - объяснил он по-взрослому. - Это соратники ищут, но не сообщники.
        - Ох, ты еще и умный…
        - Это отец у нас умный, - пояснил он. - Он мудрец, не знала? Лучше подождем здесь до утра. За это время разбойники точно уйдут. Справа город Каинана, а за теми холмами несколько городов семени Иареда. Они увидят огонь в ночи и обязательно придут посмотреть…
        Она вздохнула.
        - Как скажешь. Ты мужчина, тебе виднее.
        - Да, мама. Отдыхай.
        - И ты отдыхай, - сказала она заботливо. - Тебе не надо, надеюсь, после богатырского подвига отдыхать по трое суток? И все трое суток искать в твоей головке?
        - Мама, - ответил он с неудовольствием, - старые богатыри до того наотдыхались, что чудищ расплодилось, как муравьев. Нам, молодым да ранним, отдыхать некогда. Со мной пришло новое поколение героев!
        Он лег у ее ног, уже не младенец, но все-таки ребенок, на вид ему не больше пяти лет, а когда заснул, лицо стало совсем младенческим, невинным и бездумным.
        Потом его пухлый ротик раскрылся, розовые губки плямкали, словно сосал ее грудь, но она видела, как изо рта неспешно вышел клуб полупрозрачного пара, принял облик молодого мужчины с суровым, даже жестоким лицом.
        Был он высок и статен, в плечах широк, а когда облик уплотнился, она, едва дыша, рассматривала его диковинные доспехи, каких не зрела еще, его длинный меч за спиной, его опасно красивый и мужественный облик.
        - Мама, - произнес он мужественным голосом, больше привыкшим отдавать приказы на поле битвы, чем обращаться к женщине с таким словом, - мама, только не буди!
        Она прошептала:
        - Кто ты?
        - Сын твой, - ответил он хмуро.
        - Но как же ты…
        - Мама, - прервал он нетерпеливо, - я мал, плоть моя слаба, но дух силен!.. Я не могу еще держать меч взрослого, но чую, что враг пока в нашем городе. Ты не давай мне проснуться, а я быстро погляжу, нет ли за нами погони.
        Она вскрикнула в страхе:
        - Не смей! Ты даже в моем чреве спал всегда чутко. Если вдруг ворона каркнет, сучок треснет, ты проснешься… и тогда, оставшись без души, ты здесь умрешь!
        - Мама, - сказал он нетерпеливо, - у нас нет выбора. Да и что я буду за мужчина, если не научусь рисковать жизнью?
        Он унесся, а она в страхе склонилась над спящим младенцем. Эти минуты были самыми страшными в ее жизни.
        Енох не находил места от горя, когда с другими домочадцами разбирал руины сгоревшего дома. На месте многих домов все еще дымились головешки, вдоль забора рядами складывали погибших. Разбойники убрались довольно быстро, еще под покровом темноты, но увели с собой множество молодых девушек и подростков для глумления.
        Редкая семья избегла ущерба или потерь. В город пришли люди из города Каинана, помогали растаскивать дымящиеся руины, затем пригнали телеги с запасом досок.
        Енох мог надеяться, что жена каким-то чудом уцелеет и даже вернется с ребенком в подоле, но раскрыл рот в безмерном удивлении, когда увидел, как ее ведет за руку крепкий подросток, удивительно похожий на Адни, с ее широко расставленными глазами и красиво изогнутыми бровями.
        - Здравствуй, отец, - сказал он очень серьезным голосом. - Я Мафусаил, как ты и хотел. А это твоя жена Адни… которую вообще-то можно было бы охранять и лучше.
        Адни быстро сказала с упреком:
        - Сынок! Я сама виновата, что решила проведать свою сестру…
        Енох, не веря своим глазам, рассматривал подростка: смотрит серьезно, в плечах широк, кости толстые, а жилы заметно выступают под кожей, указывая, что из него вырастет крепкий и могучий муж.
        - Сын? Мафусаил?.. Господи, благодарю Тебя за вовремя посланную помощь и свидетельство Твоего могущества!.. Герои появляются именно тогда, когда они нужны.
        Адни обняла сзади Мафусаила и смотрела на Еноха с тревогой. Тот сказал торжественно:
        - Благословляю тебя, сын! Имя тебе, как ты уже знаешь, я выбрал - Мафусаил, что означает «убивающий мечом».
        Мафусаил спросил серьезно:
        - А где мой меч?
        - Будет! - заверил Енох.
        - Ты его купишь для меня?
        Енох покачал головой.
        - Нет, сын мой. Насколько я понимаю, для тебя придется ковать особый меч. По твоей силе и для твоей руки.
        Мафусаил кивнул, глаза оставались очень серьезные.
        - Да, отец. Я даже помогу ковать.
        Енох воскликнул:
        - Сын мой! Ковать - это непросто!
        - Да, дедушка Иаред говорил, - сказал Мафусаил также серьезно и торжественно. - Он рассказывал, какой меч отковал для тебя… да только ты им не пользуешься.
        Енох сказал виновато:
        - Да, я как-то… не люблю это дело. Сыны Каина много придумали такого, без чего бы люди обошлись. Но я твой намек понял, учись обращаться пока с моим мечом. А тем временем и твой подоспеет.
        Мафусаил рос быстро, уже через несколько дней выделился силой и отвагой среди подростков, затем выдвинулся в ряды лучших воинов, а чуть позже заслужил славу героя, которого никто не мог одолеть ни в борьбе, ни в кулачном бою.
        Енох гордо посмеивался: он не зря нарек сына Мафусаилом. Правда, Мафусаил очень быстро ощутил свою силу и тут же решил, что зазорно пользоваться ею среди горожан, которые явно слабее.
        Он сам выковал себе меч, длинный и острый, хотя и такой тяжелый, что редкий мужчина мог поднять его даже двумя руками, но Мафусаил размахивал им легко, словно прутиком.
        Он уходил в горы, сражался там со львами, что нападали на домашний скот, дважды отыскивал драконов и оба раза побеждал, хотя и сам возвращался весь израненный.
        Однажды он оседлал лучшего из коней, который мог мчаться сутками галопом и не уставать, вооружился мечом, дротиками и взял с собой лук с длинными стрелами.
        Девушки плакали в разочаровании, как и их матери: уже каждая в мечтах видела себя в его постели, одна или вдвоем с дочерью, это не важно.
        Енох проговорил осторожно:
        - На этот раз ты не на охоту, как я вижу…
        - Отец, какая охота, - воскликнул Мафусаил, - когда мир утопает в крови?
        - Так ты едешь воевать?
        - А что один человек может сделать мечом? - ответил Мафусаил вопросом на вопрос. - Ты сам учишь людей, что меч - не решение. Им можно только убить, а переубедить нельзя.
        Енох кивнул.
        - Хорошо, что ты это запомнил.
        - Я твой сын!
        Енох сдержанно улыбнулся.
        - Сын, видел бы ты, что чаще всего к словам родителя остаются равнодушными как раз родные дети, а посторонние люди слова мудрости подхватывают на лету и впитывают в души!.. Так куда же ты, если не на охоту и не на войну?
        - Есть у меня мечта, - ответил Мафусаил, - что появилась еще, когда я был в утробе матери. Ты так часто рассказывал об Адаме и Еве, что я возгорелся повидать их, поклониться им, услышать слова мудрости.
        Енох ахнул.
        - Ты поедешь искать самого прародителя?
        - Да, отец.
        - В племени уже никто не помнит, в какую сторону ехать. Мы ведь не от Адама сюда перебрались, а отделились от племени Иареда. А тому стало жить тесно среди народов Малелеила…
        Мафусаил сказал бодро:
        - Вот и поеду в обратном направлении! Иаред скажет, где находятся люди корня Малелеила, те покажут дорогу к Каинану… Словом, я доберусь до конца цепочки, отец! Не беспокойся.
        Енох вздохнул.
        - Как не беспокоиться? Ты герой, но никакой герой не справится с войском. Береги себя, сын.
        Мафусаил улыбнулся, конь под ним красиво и грозно поднялся на дыбы, грива развевается под ветром, Мафусаил вскинул руку в прощальном жесте, и конь, как стрела, сорвался с места.
        Глава 2
        Это только казалось, что после прощания с Енохом он прямиком поедет к Иареду, от того - к Малелеилу, а дальше, как он сказал, «по цепочке» до самого Адама. Правда, своего деда Иареда в самом деле застал там, где и указали, но Малелеила пришлось поискать: за несколько сот лет род Малелеила настолько разросся, что Мафусаил посетил пять городов и десятки сел, прежде чем ему указали долину, где постоянно проживает Малелеил.
        Еще труднее оказалось найти Каинана, родителя Малелеила. Сам Малелеил указал точно место, откуда он вышел, получив благословение отца на переселение, но Каинан через какие-то полсотни лет вздумал переменить место, захотелось жить близ реки, и Мафусаилу пришлось попетлять, разыскивая его среди множества сел, поселений и больших городов.
        И все-таки после долгих изнурительных поисков, когда приходилось преодолевать раскаленные пустыни, карабкаться через горы, идти по пояс в снегу, пробираться черездремучие леса, он добрался до мест, где ему указали на скромный небольшой дом и объяснили, что там и живет самый первый человек на свете, когда-то покинувший рай.
        Адам вышел навстречу, и Мафусаил устрашился при виде роста и размеров первочеловека. Он выглядел моложе не только Сифа, Еноса или Каинана, но даже Иареда и Еноха. В нем чувствовалось нечто необычное, отличающее от остальных людей, и Мафусаил смятенно напомнил себе, что Адам - единственный человек на свете, который не рожден мужчиной и женщиной.
        Мафусаил поспешно соскочил с коня, тот пошел за ним следом, а Мафусаил, не дойдя до Адама трех шагов, преклонил перед ним колено.
        - Приветствую тебя, великий, - сказал он со счастливым трепетом в сердце, глядя снизу вверх в лицо первочеловека. - Я Мафусаил - сын Еноха. Енох - сын Иареда, а Иаред - первый сын Малелеила. Малелеил же…
        Адам прервал с улыбкой:
        - Малелеил - первородный сын моего правнука Каинана, которого я успел подержать на руках. Значит, ты - седьмой от меня по прямой линии?
        - Да, великий Адам!
        Адам легко поднял его, Мафусаил ощутил, что впервые продолжает смотреть на другого мужчину снизу вверх. Адам выше почти на голову, шире в плечах, от него исходит ощущение дикой силы, что может быть как доброй, так и очень недоброй.
        - Иди ко мне, - сказал Адам приветливо, - дай обнять тебя, богатырь… До чего же ты хорош!
        Мафусаил сказал почтительно:
        - Если и хорош, то лишь потому, что я по прямой линии иду от Адама.
        Адам засмеялся.
        - Ева!.. Ева, ты где? Иди посмотри, какой учтивый у тебя прапраправнук!
        У Адама Мафусаил погостил, как ему казалось, недолго, всего пару лет, многое не понял из его рассказов о рае и беседах с Господом, но запоминал жадно, чтобы пересказать отцу Еноху, самому праведному и следующему заповедям, данным небом.
        Как только он отбыл, Адам, в свою очередь, собрался в путь, только в другую сторону, все еще надеялся достичь края земли или хотя бы мест, куда не ступала нога его потомков.
        Идти приходилось через населенные людьми пустыни, через горы, где на каждом уступе сторожевая башенка, через степи, где кочевники пасут бесчисленные стада, и черезхолмы, сплошь покрытые виноградниками. Везде люди, везде жизнь, и везде высокие стены, укрепления, часто проходят отряды суровых мужчин с оружием в руках, а из кузниц доносится постоянный звон ударов по железу.
        И куют, как невесело понимал Адам, вовсе не соху или плотницкие топоры. Спрос на топоры, которыми убивают людей, гораздо выше.
        Адам еще никогда не забирался так далеко, он был уверен, что уже дошел до края земли, и когда ему сказали, что вон тот далекий город на горизонте называется стольным градом Иареда, его потомка в пятом поколении, он даже заколебался: нужно ли туда идти, не будут ли люди такие же дикие и злобные, как в городах, которые построили потомки Каина.
        Он остановился на вершине голого каменистого холма, от которого несет жаром, словно от раскаленного в печи камня, и озирал как далекий город, так и окрестности.
        Сухая и бесплодная земля раньше тянулась от серо-черных скал, даже не земля, а усыпанный известью песок, но руки его потомков теперь оживили долины и даже холмы. Везде сады, посевы, склоны холмов усыпаны пасущимися стадами, а редкие озера полны одомашненных гусей и уток.
        Когда он первый раз проходил по такому выжженному злым солнцем безлюдью, где даже ящерицы брезговали селиться, всегда думал, что людям здесь делать нечего, но они приходили, селились, рожали детей. И если он появлялся там через какую-то сотню пустяковых лет, воздух уже звенит от детского смеха, на берегу глинистой речки тянутся селения, окруженные буйной зеленью, а еще через два поколения такие вот спаленные солнцем места превращались в сплошные огромные оазисы.
        - Ну что, - проговорил он вслух, - не этого Ты ждал?.. Думал, погибнем вне врат Эдема, будем скулить и, поджавши хвосты, проситься обратно? Но Ты сделал садом только Эдем, а мы делаем им всю Землю!
        У него давно появилась эта привычка разговаривать вслух, слишком часто путешествовал в одиночестве. Иногда ловил себя даже на том, что и в присутствии Евы или детей говорил что-нибудь вслух, но спохватывался и с виноватой улыбкой отмахивался: мол, не обращайте внимания, старики уже забывают, где они находятся.
        Он собирался спускаться с холма, как вдруг с небес, из глубин земли и из самого воздуха раздался могучий и очень знакомый Голос:
        - Почему? Как раз на это Я и надеялся.
        Адам пробормотал несколько ошалело:
        - Господи?.. Ты?
        - А кто посмеет с тобой так говорить?
        Он ответил с неловкостью:
        - Да появлялись тут… Твои… которые посланцы.
        Голос ответил гулко:
        - Разве у тебя не появляются иногда мимолетные мысли, за которые бывает стыдно?.. А иной раз даже не мимолетные… А ведь у тебя-то мыслей горстка… Но ты, Адам, жил правильно и поступал правильно. В целом. На мелкие отступления Я закрываю глаза… Иначе людей надо истребить немедленно. Ты сумел пройти по жизни и без моей направляющей руки… иногда отступая в стороны, но все же правильно. И ты пришел…
        Что-то тревожное прозвучало в знакомом Голосе, но Адам не обратил внимания, спросил жадно:
        - Ты не показывался мне, как и другим… это я понимаю, это отлучение за мой проступок… но почему перестал говорить?
        - Я не перестал, - ответил Голос. - Я постоянно говорю с тобой, Адам. Но уже с тобой… раздробившимся на тела… на много тел.
        Адам взмолился:
        - Господи, я не понимаю тебя!
        - Ты видишь разных людей, - ответил Голос терпеливо, - но Я все так же вижу одного. Хоть тогда, когда ты был в самом деле один, хоть теперь, когда тебя уже много. Ты все тот же Адам, только во множестве тел. И как одним твоим проступком все эти тела стали виновными, так и однажды одной великой жертвой все будут прощены.
        Адам прошептал, оглушенный:
        - Не велика ли ноша… чтобы все несли груз вины одного, и не велика ли ответственность одного, чтобы мог снять грех сразу со всех?
        - Человек… - ответил Голос, - бывает настолько низок, что позорит весь род людской, но бывает и настолько велик, что одним своим существованием может оправдать весь род человеческий.
        Адам повторил в ужасе:
        - Не велика ли ноша… Лучше бы я об этом не знал! А так ходи и сверяй каждый шаг.
        Голос поинтересовался:
        - А что, тебя в самом деле тревожит, чтобы все было правильно?
        Адам огрызнулся:
        - Ты же Всеведущий, ты должен знать!
        - Мало ли, - ответил Голос, - что Я знаю. Я не отвечаю на то, о чем не спрашивают.
        Адам спросил зло, но сам услышал, как в его резком и требовательном голосе прозвучало отчаяние:
        - Если Ты добр, то почему приходится сверять каждый шаг, чтобы не оступиться? Если душа - это часть Тебя, а Ты безгрешен, то как же люди, обладатели души, могут грешить?
        Голос после долгой паузы произнес одобрительно:
        - В Эдеме ты подобные вопросы не задавал. Насколько же ты повзрослел, Адам! Но зачем тебе ответы на такие сложные вопросы, которые ничего не дадут твоему огороду? И не помогут приносить больше добычи из леса?
        - Не знаю, - ответил Адам. - Чувствую потребность.
        - Чувствуешь потребность, - повторил Голос задумчиво. - Потребность не в еде, не во сне или совокуплении, а в таком вот отстраненном знании. Что ж, Я могу тебе кое-что сказать, но поможет ли это тебе?.. Помнишь, ты рассказывал Мне еще там, в саду Эдема, как ты увидел во сне создание мира?.. Я тогда поразился, что даже в той крохотнейшей искре, которую Я дал тебе, сохранилась какая-то память…
        Адам вздрогнул.
        - Так и было?
        - Нет, конечно, - ответил Голос. - Все искажено, и… все не так. Потому вот тебе еще одна из заповедей: снам верить нельзя. Вещих снов не бывает. Заповедь не главная,даже не заповедь, но все же следуй ей, не будешь обманут.
        - А как был создан мир? - спросил Адам.
        В Голосе прозвучало удивление:
        - Адам, об этом ли надо спрашивать?
        - Не знаю, - признался Адам. - Но почему-то я всегда об этом думал. Голодал, мерз, а думал о том, как был создан мир. Глупо, да?
        - Очень глупо, - согласился Голос. - У тебя человечество разделилось на три ручья, а теперь уже на три реки: Авеля, Каина и Сифа, что сулит великие беды. В твоем роду сейчас единственный праведник - Енох, а это почти катастрофа, а ты… спрашиваешь о создании мира! Ну, хорошо, хорошо, если тебе это казалось очень важным, то… возможно, так и есть. На самом деле, чтобы создать этот мир, Мне пришлось очень сильно ужаться, чтобы получилось место, где Мое присутствие не так… заметно. Это было очень непросто из-за того, что Я Вездесущий, Я нахожусь всюду и везде, и воля Моя творится всюду. Но Я сумел ужаться, чтобы во Мне появилось такое место… где Меня практически нет. Конечно, Я есть и там, но там Меня совсем мало. Вот там Я и создал нечто… человеческих слов и понятий пока нет, это нечто Я назвал… мир Ацилут, если подбирать подобие на твоем языке. В мире Ацилут Я ужимался еще много раз, убирая Свое присутствие, пока не сумел подготовить уголок для создания материального мира. В самом Ацилуте материи нет, это… ты бы назвал его духовным миром, но и он невыразимо груб и прост в сравнении… гм… Зато в самом
дальнем уголке Ацилута удалось создать, еще раз много ужимаясь, материальный мир…
        Адам переспросил:
        - Землю?
        - И все остальное, - ответил голос. - Все материальное. Земля там меньше песчинки в океане. Так Я и создал этот мир. Здесь Мое присутствие минимально, что позволяет тебе спорить со Мной и противоречить Моей воле. Здесь даже ангелы Мне противоречат, этого даже Я не ожидал! Конечно, самая большая Моя забота не о том, чтобы не дать тебе удариться лбом о дерево. Мне важно удержать силы сжатия и не позволить материальному миру вернуться в свое первоначальное состояние…
        Плечи Адама зябко передернулись.
        - Это как? Весь мир растворится в Тебе?
        - Да, - ответил Голос. - И все материальное исчезнет. И не свершится то, ради чего он создан! Но сейчас этот мир существует, в нем все люди обладают свободой воли. Они могут выбирать любой путь, в том числе и неверный путь развития, Я называю его путем греха. Да, Адам, это Мое главное желание: чтобы люди обладали свободой воли! Воттебе и ответ на твой вопрос.
        Адам спросил внезапно:
        - Почему Ты мне это рассказал?
        - А ты как думаешь?
        Адам прошептал:
        - Я это уже никому не расскажу… верно?
        Голос прозвучал с некоторым замедлением:
        - Верно.
        - Почему?
        - Время вышло, Адам, - произнес Голос сурово, но с сочувствием. - Огонек твоей жизни погаснет вместе с искрой заходящего солнца.
        У Адама вырвалось помимо его воли:
        - Я не хочу умирать!
        Он сжал челюсти до хруста, Всевышний застал его врасплох, иначе ни за что бы не признался в такой слабости. Мужчина не должен страшиться смерти, он должен только желать умереть красиво, на бегу, в порыве, на взлете.
        - Господи, - взмолился он жарко. - Я не хочу умирать!.. Я виноват, я грешил… Господи, зачем я отдал семьдесят лет какому-то ребенку… целых семьдесят лет своей драгоценной жизни, где каждый день, каждая минута - сокровище? Я передумал, верни мне те годы! Я не хочу их отдавать! Это же как бесконечно много - целых семьдесят лет…
        Голос произнес с сочувствием:
        - Учись отвечать за свои решения. Что сделал, то сделал. Этого уже не вернешь. В следующий раз сперва думай.
        - Господи!.. Какой следующий раз?
        - И да будет всегда так, - произнес голос, игнорируя его вопрос. - Уроком тебе и твоим потомкам.
        - Господи, но ведь умирать… ужасно.
        Голос ответил непреклонно, но с ноткой сочувствия:
        - Ты не умрешь, Адам. Человечество… это Адам, пребывающий вечно.
        Адам медленно выдохнул воздух между стиснутых зубов. Для Всевышнего - да, но не для него. Для него он и есть все человечество. Умрет - и солнце погаснет, мир исчезнет. Ничего больше не будет. Нигде. Никогда.
        С вершины холма открывался такой прекрасный вид, что защемило сердце. Адам ощутил острейшую боль в себе и не мог понять, что же именно болит, но чувствовал, как смертельно побледнел и как стало тяжко дышать.
        - Как страшно все это покинуть, - прошептал он. - Как страшно не быть… не чувствовать…
        Голос прервал:
        - Адам! Неужели ты думаешь, что Я, создавший это все, позволю всему исчезнуть? Позволю пропасть всей Моей работе?.. Не-е-е-ет уж… Придет время, и призову всех на Страшный суд, и спрошу каждого!.. И ты придешь, хотя к тому времени даже кости твои истлеют и рассыплются в прах. И Каин придет, и встретит там на суде Авеля!.. Так что не прощайся со Мной, Адам. До встречи! Другое дело - многие предпочли бы оставаться мертвыми, чем восстать в день Страшного суда и ответить по всей строгости.
        - Тогда, - проговорил Адам прерывающимся голосом, - если ничего сделать уже нельзя… я должен найти себе тайное место…
        - Зачем?
        - Я вышел из Твоих рук, - напомнил Адам. - Я - особый. Я единственный, кто не был рожден! У меня даже пупка нет. Люди захотят обожествить мои останки, но это повредит самим людям. Они должны знать, что нет иного Творца, кроме Тебя. Я уже наслышался в скитаниях такого, что волосы дыбом встают!.. И уже создали себе богов, много всякихи очень мелких… И это не только потомки Каина, но и мои… в смысле от колена Сифа. Потому я должен скрыть место своего упокоения.
        Голос ответил негромко:
        - Ты прав, Адам. Делай, как задумал. Я сам приму твой последний вздох в этом мире. А сейчас поспеши обратно, если хочешь попрощаться с близкими.
        Он взмолился:
        - Для меня все люди - близкие!
        - Нет, - произнес Голос неумолимо, - ты можешь попрощаться только с теми, кто вблизи твоего родного очага.
        Адам вздохнул.
        - Я не успею, Господи. Я так далеко забрался от дома…
        - Я помогу тебе, Адам. Закрой глаза и тут же открой, ты будешь у родного порога.
        Глава 3
        Сифу передали, что Адам, прародитель всех людей, велел немедленно прийти к нему. Сиф как раз собирался поправить упавшие ворота, но бросил на землю молоток и послушно побежал к отцу. В доме Адама горят светильники, источая сладкие запахи, сам Адам сидит за столом, опустив на столешницу локти и подперев кулаками голову.
        Сиф спросил осторожно:
        - Отец, ты посылал за мной?
        Адам поднял на него взгляд, под глазами повисли мешки, а глазные яблоки покраснели из-за множества полопавшихся сосудов.
        - Да, Сиф. У меня великое множество сыновей, но ты мой единственный, кто идет по жизни прямо и честно, соблюдает законы и не злоупотребляет властью. Потому тебе и передаю свои последние слова… Сегодня я умру. Скажу честно, умирать страшно. Надо будет что-то придумать для простых людей, потому что даже меня мысли о смерти повергают в ужас, а что говорить о людях попроще?.. Скажи Еноху, пусть подумает, что сделать, чтобы люди утешились. Пусть даже это будет ложь… Что-нибудь на тему, будто жизнь продолжается и после смерти… Врем же детям, когда чувствуем, что правду говорить нельзя?
        Сиф сказал осторожно:
        - Еноху? Может быть, лучше его внуку Ламеху?
        - А что Ламех?
        - Ему всего пятьдесят два года, - сказал Сиф, - но он уже известен как мудрец, который решает самые трудные споры.
        Адам кивнул.
        - Хорошо, пусть Ламех… Пусть кто угодно, я просто вижу, что это надо сделать. Человек не сможет жить в отчаянии. У него должна быть надежда… Он озвереет и начнет все крушить, если поймет, что мир вместе с ним исчезнет. Пусть все уверуют, что после смерти жизнь будет еще лучше…
        Сиф воскликнул:
        - Но уверовавшие начнут убивать себя!
        - Убивать себя нельзя, - сказал Адам строго. - Надо объявить, что это самый большой проступок! Жизнь дает только Творец, только Он вправе забирать… когда сам того захочет. Пусть живут… а кто хорошо жил, тот и после смерти будет жить хорошо, а кто жил недостаточно хорошо, после смерти будут наказаны… Но главное - все равно они будут жить! Ибо даже постоянно наказываемыми… это все-таки жить! Да и всякое наказание, сужу по себе, когда-то заканчивается…
        По виду Сифа было заметно, он не все успевает ухватывать из сказанного, но покорно кивал и приговаривал, что все запомнит и все исполнит.
        - Теперь о нас, - сказал Адам слабо. - Умрет когда-то и Ева. Ее похороните в той же одежде, в которой вышла из Эдема, но мою возьми себе.
        - Отец, - вскрикнул Сиф. - Какая одежда? О чем ты? Я только сейчас начинаю понимать… ну медленно до меня доходит, что ты собираешься уйти от нас на этот раз навсегда! Ты хоть подумал, как мы будем без тебя? Ты никогда не вмешивался в наши жизни, но все держалось на твоей мудрости, на твоем понимании, на твоем справедливом суде! Что начнется, когда ты умрешь?
        Адам накрыл на столешнице огромной ладонью пальцы Сифа.
        - Продолжайте, как жили… хотя понимаю, что начнется жизнь иная. И многое переменится… А одежду возьми обязательно! Я ее получил из рук самого Творца. Она из шкуры того гада, который обманул Еву. Я от Создателя старался ничего не принимать, детская гордость и уязвленное самолюбие играли, винюсь… но эту взял, потому что это шкура моего самого лютого врага!
        Сиф сказал осторожно:
        - Да, конечно…
        Адам прервал слабым голосом:
        - Сиф, в одежде из этой шкуры ты будешь понимать язык зверей, а людей слышать с другого конца света!.. Любой твой удар будет смертельным, а в беге будешь обгонять даже птиц. Эта одежда придает великую мощь, и я не хотел бы, чтобы она попала в руки недостойного человека.
        Сиф посерьезнел, ответил торопливо:
        - Да, отец! Я понял, отец. Все сделаю, как ты скажешь. Может быть, ее просто уничтожить?
        - Ты мудр, - ответил Адам с одобрением, - но я не знаю, возможно ли ее уничтожить. Девятьсот тридцать лет я бегаю в ней по горам, падаю со скал, сплю на земле, проползаю в пещеры сквозь узкие щели между острыми камнями… любая одежда в первый же день изорвалась бы в клочья!
        - Понял, отец…
        - А потом, - сказал Адам строже, - передай ее самому достойному из твоего колена. А тот пусть передаст тоже самому достойному.
        - Все сделаю, отец!
        Адам похлопал его по руке.
        - А помнишь наш разговор об Эдеме?
        - Да, отец!
        Адам сказал тихо, отводя взор:
        - Так вот сейчас, когда я прожил девятьсот тридцать лет, уже не могу сказать с уверенностью, что именно видел. Тогда в каждом облаке находил драконов, огромные дворцы, летающие корабли, воздушные горы… Теперь вижу только облака. И… вспоминая об Эдеме, я…
        Он закашлялся, Сиф поддержал его, пока тело Адама сотрясалось, сказал торопливо:
        - Отец, я все понял.
        - Правда?
        - Понял, отец.
        Адам прошептал:
        - Но все равно, Сиф…
        - Я слушаю, отец, слушаю!
        - Он… есть.
        Вечером Адам вышел из дома и, попрощавшись с теми, кто успел прийти на его зов, быстро пошел в горы, запретив следовать за собой кому бы то ни было. Сиф удерживал плачущую Еву, что рыдала и рвалась вслед Адаму, остальные провожали тревожными глазами уходящего первочеловека и старались угадать, каким мир станет после его смерти.
        Адам поднялся в горы, там отыскался удобный и очень потаенный участок, до захода солнца успел выкопать две пещеры, одну в другой. Даже после прегрешения рост Адама оставался гигантским, Творцу пришлось согнуть его тело, чтобы оно поместилось в главной пещере.
        По всем землям, включая и те, где расселились потомки Каина, прошел плач и горькие стенания. Адама любили и чтили, он оставался единственным непререкаемым авторитетом, судьей и учителем. А с его смертью, все чувствовали, мир в самом деле распадается на части.
        Через семьдесят лет после его смерти Ева, плача, призвала Сифа.
        - Дорогой сын, я тоже скоро уйду вслед за своим мужем. Мне горько покидать вас, но я буду счастлива наконец-то соединиться с Адамом! Тебя прошу только об одном, как создателя этой чудесной вещи - букв, опиши нашу жизнь с Адамом в назидание потомкам! Ничего не скрывай, ни ошибок наших, ни заблуждений.
        Он сказал тяжело:
        - Я это сделаю, мама.
        - Только сделай так… Я видела в вещем сне, что Господь возжелает за грехи уничтожить род людской, и очень немногие спасутся… Так вот для спасшихся ты опиши нашу жизнь, но не на песке, а на камне и глине.
        - Да, мама.
        - Ты знаешь, почему?
        - Нет, мама. Но я сделаю все, как ты говоришь.
        - Если Господь в гневе своем, - сказала она печально и вздрогнула, - захочет сжечь землю, то камень потрескается и рассыплется, но глиняные таблички только станут крепче! Если же вознамерится наслать потоп, то глиняные растворятся, но каменные стелы уцелеют.
        Он кивнул.
        - Да, мама. Но я не понимаю, почему ты такое говоришь. Ты все еще молодая и сильная!
        Она слабо улыбнулась.
        - Мы, Первые, такими и должны оставаться, несмотря даже на то, что согрешили. Я умру завтра, сын. Оплакивать меня можете шесть дней, не больше. И не в субботу, конечно.
        Ева умерла через семьдесят лет после Адама, и с того времени повелось, что женщины обычно живут дольше мужчин. А Творец, чтобы не открывать людям могилу Адама, сам похоронил ее в той же пещере, где покоился Адам.
        Города все так же назывались городами, хотя теперь частоколом из шестов или даже заостренных кверху бревен ограждали разве что большие села. Города защищают себя от набегов соседей высокими каменными стенами, сложенными из тяжелых глыб и скрепленных раствором из сырых яичных желтков и свежего творога, что, застывая, сам становился крепким, как камень.
        Но и такие города нередко рассыпались в прах под ударами соседских племен, ибо сказано, что нет более ревнивого человека, чем живущий поблизости. С ним сперва дружба, а потом начинается соперничество за колодцы, за пастбища, за оливковые рощи, за места для полей…
        И еще можно бы договариваться, если бы население не росло. Земля не растягивается, и вот каждый начинает думать, как отнять ее у другого. Но другой так просто не отдаст, его нужно убить, а жен и детей взять в рабство…
        И вот, собрав большое войско, один город идет войной на другой. Но и тот, помимо того, что и сам укрепил стены и собрал войско, но еще и других соседей позвал на помощь, обещая разделить со всеми земли и богатство побежденного…
        Хемуэль, сын Кетцакля и внук Шехера, создал могучий союз городов и на их основе - громадную державу, чье имя приводило в ужас соседей. Он гордился, что ведет свой род по прямой от великого Каина, первого человека, у которого хватило отваги убить противника. И хотя Каин всего лишь убил, а не снимал кожу заживо, как делают сейчас, не выпускал медленно кишки и не ломал каждый день по одной кости у противника, чтобы продлить мучения, но он подал пример, и на знамени Хемуэля отныне горело имя первого отважного человека, посмевшего убить родного брата.
        Ему уже недостаточно было водить лично или даже просто посылать армию на завоевания: устрашенные племена и народы сами присылали послов, признавая власть Хемуэля,и пригоняли толпы девственниц на жертвоприношение.
        - У меня не осталось противников, - пожаловался он однажды советникам, - с кем я могу сразиться, чтобы насладиться победой?
        - Тебе нет равных, - отвечали советники.
        - Ты сильнейший в мире, - отвечали другие.
        - Сильнее тебя нет, - говорили третьи, - только Творец выше…
        Хемуэль встрепенулся.
        - Творец?
        - Ну да, - ответили советники смиренно, - создавший весь этот мир, всех животных, реки и горы…
        Хемуэль прервал:
        - Но я видел, как народы поклоняются разным богам. У одних боги в виде быков, у других - крокодилы, у третьих так и вовсе змеи…
        - То дикие народы, - объяснили советники. - Совсем одичавшие. Они забыли, что мир сотворен одним всемогущим Создателем.
        Хемуэль спросил:
        - А как же их боги?
        - Тех богов сотворил тоже Творец, - ответили советники смятенно. - Он много чего творил, многое уже забыто. Так вот те боги, которых он сотворил, и стали богами в диких племенах и народах! А Истинный, который сотворил все, живет на небе. Потому оно и затянуто всегда тучами, что Он там и следит за нами.
        Хемуэль задумчиво посмотрел на небо.
        - Ну что ж… Вы подсказали мне хорошую мысль! Это и есть настоящий противник, с кем не стыдно сразиться.
        Советники в ужасе пали ниц, а Хемуэль велел выстроить самую высокую на свете башню.
        Соседние государства вздохнули с облегчением: неистовый Хемуэль забыл о завоеваниях и вовсю строил башню небывалой высоты. Со всех сторон караваны бычьих упряжектащили гранитные блоки, тысячи рабов поднимали с помощью различных устройств, и башня быстро росла.
        Однажды, когда тучи опустились так низко, что почти задевали вершину башни, Хемуэль возликовал, до небес уже немного, в великом нетерпении велел принести ему его богатырский лук.
        Советники пытались отговорить, еще рано, но Хемуэль рявкнул, все в ужасе замолчали, а множество слуг, сменяя друг друга на лестнице, спотыкаясь и падая, с великим трудом взнесли на вершину башни знаменитый лук царя-богатыря.
        - Побыстрее, черепахи! - грянул Хемуэль. - Где стрелы?
        Перед ним услужливо, трепеща от страха, держали тулу, полную длинных стрел с белыми лебедиными перьями в расщепе, крепко примотанными просмоленными нитками. Хемуэль выхватил стрелу, мигом наложил на тетиву, сам трепеща от нетерпения.
        Страшно заскрипела тетива. Гигантский лук начал сгибаться, слегка потрескивал, ибо никогда хозяин не натягивал тетиву с такой мощью. Все затаили дыхание. Невиданно вздулись мышцы царя-богатыря, он задержал дыхание, еще чуточку оттянул тетиву, так что наконечник едва не коснулся широкой дуги великанского лука.
        - Всевышний! - крикнул он дерзко. - Я вызываю Тебя на бой!
        Тучи проносились над головой быстро, в них иногда погромыхивало, но ответа Хемуэль не дождался.
        - Держи! - вскрикнул он мощно.
        Стрела вжикнула, звонко щелкнула тетива по большому пальцу царя, брызнула кровь, но он даже не ощутил боли. Как и все, смотрел неотрывно вслед стреле, что мелькнула белым пером в тучах, исчезла…
        Они прождали почти до вечера, потом сразу двое стражей вскрикнули. Их лица были обращены кверху. Хемуэль едва успел вскинуть голову, как увидел свою огромную стрелу, что с немыслимой скоростью неслась вниз к его башне. Раздались крики ужаса.
        Хемуэль засмеялся, подпрыгнул и ухватил стрелу на лету. В ладони зашипело, запахло горелой плотью, Хемуэль вскрикнул от неожиданности, но не выронил, хотя стрела была накалена так, будто ее только что вытащили из горящего горна.
        Советники застыли в ужасе, а Хемуэль в великом изумлении, даже не поморщившись от боли, рассматривал вернувшуюся стрелу. Она быстро остывала в его руке, все осторожно приблизились и в испуге смотрели на острие.
        Там запеклась кровь, ярко-алые капли на глазах медленно застывали и на древке.
        Хемуэль смотрел на стрелу в радостном изумлении.
        - Свершилось? - спросил он изумленно. - Я поразил Бога?
        Слуги молча пятились, на их лицах был ужас. Воины невольно отступили на шаг, бледные и потрясенные, копья и щиты в их руках мелко вздрагивали. Хемуэль расхохотался громче, он закинул голову и тыкал пальцем в небо.
        - Свершилось! - прокричал он. - Я его поразил!
        Советники склонились в поклоне.
        - Да, великий царь.
        - Вы все видели?
        - Да, величайший, мы все подтвердим.
        Он хохотал, поднимал стрелу, потом слизнул каплю запекшейся крови с наконечника.
        - М-м-м, кровь Творца… Она солона, но для меня сладка!.. Я герой из героев! Я бог героев!.. Кто сказал, что Творец настолько уж силен? Ты, Харлаф?
        Воин вздрогнул, вытянулся:
        - Я лишь служу тебе, царь. А кто из вас сильнее, выясняйте сами.
        - Достойный ответ, - крикнул Хемуэль. - Да, это спор героев, простые воины должны быть в стороне… Тем более когда идет спор героя с Богом! Но вы все видели, как я Его ранил стрелой? Может быть, даже убил?
        Воины молчали, смотрели в каменный пол. Советники безмолвствовали. Хемуэль закричал, разгневавшись, так, что от его мощного голоса вздрогнули далеко внизу люди, а кони забились на привязях в страхе:
        - Я всегда поражал насмерть! И сейчас повелеваю… Ввиду того, что Бог убит, отныне я буду именоваться богом! Отныне мне будете ставить храмы, мне приводить в жертву самых красивых девственниц! Мне принадлежит весь мир, все живое и неживое…
        Он дико захохотал, лик его был страшен. Воины молчали, Хемуэль увидел, что все смотрят поверх его головы. Он резко оглянулся, в груди потяжелело. Небо быстро и страшно темнело. С запада появились тяжелые массы туч, косматых и мятущихся.
        Советники склонили головы и обреченно переглядывались. Для Творца, создавшего мир, любой человек мельче муравья, ибо даже весь мир, в котором живем, для Всевышнего мельче песчинки на берегу моря.
        И гнев Его будет ужасен.
        Однако прошел день, тучи все так же неслись над городом, потом прошла неделя, месяц, год, и ничего не случилось. Хемуэль был объявлен богом, везде из камня высекали его статуи, сперва в рост человека, потом начали возводить гигантские, все больше и больше.
        Города соревновались, у кого статуя живого бога Хемуэля будет крупнее, тем самым привлекая его милость, и перед таким изваянием жертвенник всегда был больше. И девственниц расчленяли не десятками, а сотнями.
        Не говоря уже о военнопленных.
        И даже советники перестали строить догадки, что же за кровь оказалась на острие стрелы Хемуэля, а стали говорить всюду, что старый бог убит, пришло время нового молодого бога.
        Глава 4
        Люцифер покачивался в восходящих потоках воздуха. Могучие крылья поддерживали его легко и давали странное чувство свободы и одновременно зависимости от этого мира. Он понимал, что если сложит крылья, то камнем упадет вниз, плоть разобьется о каменистую землю, а он снова окажется сгустком незримой силы.
        Плоть любого живого существа хрупка и непрочна, но сколько дает дивных ощущений и как сладостно даже просто вот так парить в небе, чувствуя движение воздуха, что шевелит перья, пытается поднять или просто сдвинуть с места, как ликующе видеть на земле даже мельчайших мышей…
        Он встрепенулся, на горизонте появилась темная полоска, а еще там начали подниматься желтые клубы пыли. Прежде чем успел остановить себя, его пронесло к тому месту,он успел пожалеть, что оставил тело такой большой и красивой птицы, и хотел было войти в плоть другой, чтобы длить наслаждение быть в телесности, но увиденное отвлекло от прочих мыслей.
        Огромная армия на мохнатых конях мчалась в сторону большого города. Оттуда через распахнутые ворота уже выходила навстречу другая, поменьше, но Люцифер сразу определил, что горожане лучше вооружены, все в доспехах из плотной кожи буйволов, а выстраиваться начали так, чтобы впереди оказались люди с длинными копьями, которые сразу уперли тупыми концами в землю, обратив острые в сторону неприятеля. Следом встали в несколько рядов вооруженные мечами и топорами, а сзади собирались нестройные толпы лучников.
        Он спросил:
        - Ты видишь?
        - Вижу, - ответил Голос настолько устало, что Люцифер даже подумал, как нелегко быть всевидящим и все понимающим, - это люди… увы, люди… животное начало в них берет верх над другой половиной…
        Люцифер хмыкнул.
        - Половиной?
        - Другой частью, - уточнил Всевышний. - Пусть ее меньше, но Я замышлял, что она будет главной…
        - Я вижу, - сказал Люцифер саркастически, - насколько главная… Смотри, с каким ожесточением набросились друг на друга!.. Ни одни звери так не истребляют себе подобных!.. Ликуют, посмотри… Как хорошо быть свободными!
        Голос прозвучал глухо:
        - Свободой надо уметь пользоваться. Чем свободнее держится человек, тем он ниже как человек и ближе к животному. Человек только тогда человек, когда соблюдает запреты!.. И чем запретов больше, тем он больше человек. А настоящие свободы совсем в другом… на высоком уровне их больше, чем у этих двуногих, которые предпочли возвратиться в разумных животных.
        Люцифер сказал:
        - Значит, у Тебя не получился Великий Замысел?
        Голос Всевышнего прозвучал так, словно доходил из далеких-далеких мест, куда более далеких, чем известные ангелам Брий и Ацилут:
        - Знаю, никто из ныне живущих не придет ко Мне. Как и дети их. Все, что Я говорил, будет забыто, а что запомнят - истолкуют по-своему да еще и переврут, как им удобнее. Сменится много поколений, прежде чем снова начнут вспоминать обо Мне и пытаться понять, зачем они, в чем смысл бытия…
        Люцифер спросил с подозрением:
        - Почему такая горечь в голосе? Говоришь так, будто Сам все это прошел…
        На дальнем берегу реки, откуда не видать это сражение, мальчишка легким взмахом руки запустил плоский камешек по реке, и тот понесся, подпрыгивая на волнах, пока не вылетел, обессилев, на противоположный берег.
        Люцифер умолк, ощутив, чья рука направила камешек. Творец, даже находясь в местах, недоступных ангелам, может наполнить собой все сущее в этом мире, но… почему-то этого не делает.
        Снова войдя в плоть одного из появившихся в небе орлов-стервятников, Люцифер с отвращением и одновременно со странным удовольствием наблюдал, как люди убивают друг друга, отрезают головы и складывают в мешки, а потом победители зверски пытают пленных и укладывают их длинными рядами для жертвоприношения.
        Вернувшись от Адама, Мафусаил ни минуты не отдыхал, как все призывали вокруг, а с мечом в руке объезжал земли, защищал от разбойников, но больше стремился в места, где появлялись драконы, пещерные чудища или из глубин земли выходили страшные звери.
        Слава о таком защитнике разошлась по всем землям и народам. И едва где-то появлялся страшный дракон, сразу посылали за Мафусаилом. На сто восемьдесят седьмом году он красиво спас от дракона прекрасную девушку, которую принесли чудовищу в жертву, дабы зверь пропускал их к реке, увез ее к себе и сделал женой, на зависть всем женщинам своего племени.
        Через девять месяцев Адина подарила ему крепенького младенца, счастливый Мафусаил назвал его Ламехом. Целый год Мафусаил не покидал родного селения, но затишье кончилось, когда из дальнего племени прибыли взволнованные вестники и сообщили, что в их землях разверзлись каменные горы, из их недр вышли огромные пылающие звери и уничтожают все вокруг.
        Мафусаил оседлал коня, поцеловал жену с сыном и пустился в путь. Одолев чудовищ, хотел было вернуться, однако у соседей в реке появилась огромная рыба, что утаскивала в воду рыбаков, а потом выросла настолько, что переворачивала лодки и пожирала всех, кто в них находился.
        Справившись с рыбой, откликнулся на призыв побить чудовищных птиц, что и не птицы, а вроде летучих мышей, только такие огромные, что подхватывают зазевавшегося человека и уносят, словно коршуны цыплят. После этих птиц ушел еще дальше очищать мир от опасных зверей, а когда наконец вернулся, его младенец Ламех вырос в крепкого мужа и сам привел в дом женщину.
        Мафусаил покрутил удивленно головой.
        - Как время-то летит… Сколько это я отсутствовал?
        Адина сказала грустно:
        - Восемьдесят два года. Хочешь посмотреть на внука?
        Мафусаил ахнул:
        - Внука? Это что, я уже дед?
        Из дома вышла молодая женщина с младенцем на руках. Ламех сказал гордо:
        - Мой сын! Я назвал его Ноем.
        - Это имя означает, - сказал Мафусаил озадаченно, - отдых, покой, утешение, удобство… Почему?
        - За время твоих скитаний умер Адам, - ответил Ламех. - Ему было уже восемьсот семьдесят четыре года, когда я родился, а умер он, когда мне было пятьдесят шесть. Вот я и решил, что если из жизни ушел Адам, то Господь, может быть, снимет Адамовы грехи с человеческого рода, утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь?
        - Хорошо бы, - ответил Мафусаил с сомнением. - А то у меня уже ладони затвердели от рукояти меча.
        - Ты воин, - сказал Ламех с ноткой зависти. - Ты герой! О тебе песни поют.
        - Не должны петь о воинах, - ответил Мафусаил твердо.
        Ламех удивился:
        - А о ком же?
        - О пахарях, - ответил Мафусаил.
        - О ком? - перепросил Ламех в великом удивлении, ему показалось, что ослышался. - О… пахарях?
        - Почему нет? - ответил Мафусаил сердито, сейчас самому показалось смешно, что могут петь о пахарях и работниках труда, но повторил упрямо: - Почему нет? Мне кажется, нехорошо петь о тех, кто убивает. Пусть даже за дело. Хотя, конечно, приятно, что сказать…
        - Конечно, приятно, - подтвердил Ламех. - Все песни, что я слышал, только о подвигах!
        - Да? - удивился Мафусаил. - Наверное, я их просто не слушаю.
        - А что слушаешь?
        Мафусаил широко улыбнулся.
        - О любви! Лучшие песни - о женщинах, о нашей любви к ним.
        - То-то ты их почти не видишь, - заметил Ламех, - а все лазишь по горам, истребляя горных великанов!
        - Потому и пою, - ответил Мафусаил со смехом, - женщины бывают опаснее горных великанов.
        Мафусаил был более чем прав насчет своего отца Еноха, когда говорил о его верности заветам Творца. Только Енох каждый день и каждый миг своей жизни сверял с волей Творца, постоянно спрашивал себя, так ли живет, одобрил бы это Всевышний или нет, и хотя над ним посмеивались, но уважали за редкое умение найти правильный выход из самого сложного и запутанного спора и всегда приходили за решением к нему.
        Однако неожиданно на триста шестьдесят пятом году жизни Енох собрал народ, обратился к ним с прочувственной проповедью и сказал, что все видят его в последний раз, так как сегодня его забирают на небо.
        Перед ошеломленными соплеменниками вспыхнул яркий свет, что моментально и погас, но Еноха на прежнем месте уже не было. Мафусаил был там и успел подумать, что Енох, шестой в колене Адама, пережил великого прачеловека всего на пятьдесят два года.
        Ламех, мудрейший в роду, размышлял как никогда долго над загадкой вознесения Еноха. Даже его пятая жена, которую он взял совсем недавно, молоденькая и смешливая пятнадцатилетняя девчушка, что, как белка, любила забираться ему на плечи и ездить там, не могла отвлечь очень серьезного мужа от глубоких раздумий.
        Наконец он призвал Мафусаила, тот явился в хорошо подогнанных доспехах, статный и красивый, в блестящей кольчуге, из-под железного шлема выбиваются темные как смоль волосы, глаза горят живым огнем, а тело дышит ощущением неудержимой силы.
        Ламех грустно созерцал своего отца, никто со стороны не сказал бы, что Ламех его сын: Мафусаил молод и строен, в сухом жилистом теле ни капли лишнего мяса, бодр и быстр в движениях, в то время как Ламех уже грузен, величав и нетороплив, любит размышлять, а говорит медленно и степенно.
        - Ты снова собрался куда-то? - спросил Ламех.
        - Приходится, - ответил Мафусаил с той почтительностью, как если бы разговаривал с отцом, а то и с дедом, - мир неспокоен, и мой меч ворчит и все чаще сам выдвигается из ножен.
        - Ты воин…
        - Поневоле, - прервал Мафусаил. - Я пахарь по натуре своей.
        Ламех усмехнулся:
        - Который не знает, с какой стороны браться за орало.
        - Это верно, - признался Мафусаил. - Но как только очистим землю от чудовищ, как только наступит мир и благодать…
        Он умолк на полуслове, видя, как печально улыбается Ламех. И хотя Ламех его сын, Мафусаил вдруг ощутил, что Ламех, который чаще смотрит на небо и размышляет о бытии, умнее его, Мафусаила, которому взглянуть на небо - это пропустить момент, как из-за скалы на него прыгнет дракон или горный див с дубиной размером с дерево.
        - Ладно, - сказал Мафусаил с неохотой, - моему мечу приходится чаще ночевать в моей руке, чем в ножнах, потому что кто-то должен защищать пахарей, раз они себя не могут.
        - Могут, - поправил Ламех, - но никто на свете этого не делает лучше, чем ты. Нужно тысячу вооруженных пахарей там, где тебе достаточно только появиться. Половина пахарей поляжет, а ты отделываешься царапинами да ссадинами. Потому не выпускай меч, Мафусаил! Мы все просим тебя об этом… А сейчас, отец, я бы хотел поговорить с тобой о деле весьма необычном…
        Мафусаил насторожился.
        - Необычном? Я и так занимаюсь не совсем обычными.
        - Это еще необычнее, - заверил Ламех.
        - Говори!
        Ламех вздохнул, повозился в кресле, указал отцу место на лавке под стеной.
        - Сядь, прошу тебя.
        Мафусаил с неохотой сел, в нем бурлила энергия, требующая куда-то бежать, прыгать, вскакивать в седло скачущего мимо коня, рубить и повергать, но заставил себя смотреть в лицо чем-то очень смущенному и расстроенному Ламеху.
        - Говори, - повторил он и добавил, усмехнувшись: - Говори, мудрый сын мой.
        Ламех мялся, отводил взгляд, Мафусаил помалкивал, видно же, что Ламеху почему-то неловко, словно должен сперва признаться в чем-то постыдном, но без этого, похоже, разговор не получится, наконец Ламех сказал хмуро:
        - Мафусаил, мой дед, а твой отец, был праведником. Настоящим праведником, за что его и взяли живым на небо… Боюсь, что это плохой знак.
        Мафусаил удивился:
        - Почему? Разве ему там плохо?
        Ламех поморщился.
        - Еноху-то не плохо…
        - Ламех, - потребовал Мафусаил, - говори яснее. Я человек меча, меня сложные обороты речи утомляют.
        - Да куда уж яснее, - проворчал Ламех. - Недобрый знак вовсе не для Еноха.
        - А для кого? - спросил Мафусаил в лоб.
        - Для нас, меднолобый, - ответил Ламех раздраженно. - Кроме Еноха, я не вижу людей, кто так же строго шел бы по пути, указанному Господом. Даже я погряз в чревоугодии и сластолюбии, а еще грешен в… впрочем, это не важно. Ты пока еще чист, хотя я еще не видел праведника с обагренным кровью мечом. И потому я прошу, чтобы ты дошел до края земли и поговорил с Енохом…
        Мафусаил охнул, вскочил с лавки.
        - До края земли?
        - Да.
        - И что… там встречу Еноха?
        - Там смыкается небо и земля, - напомнил Ламех. - Там вообще можно взойти на небо.
        - Я должен туда взойти?
        - Думаю, - ответил Ламех поспешно, - этого не понадобится.
        - Почему?
        - Енох сойдет к тебе.
        Мафусаил проговорил ошарашенно:
        - Но даже… если я доберусь… что я должен спросить? Кроме, как дела, как живешь?
        Ламех невесело усмехнулся.
        - Для этого я бы тебя не посылал. Я не праведник, но я, возможно, мудрейший из живущих. И чутье у меня, как у собаки, что за сутки чувствует землетрясение. Тревожно мне, отец! Человечество извратило пути Господа. Сыновья племени Сифа вопреки запрету Господа начали брать в жены дочерей из племени Каина, а это окончательно нарушилои без того не слишком безупречную чистоту нашего рода…
        - Знаю, - буркнул Мафусаил, - но что делать? За одним трудно проследить, но за тысячами тысяч?
        - Уже не призывают имя Господа, - продолжал Ламех невесело. - Каждое племя создает своих богов, приносит им жертвы… кровавые жертвы! Даже людей. А это оскорбление Творцу.
        Мафусаил кивнул.
        - Знаю. Видел. Что я должен спросить?
        - Узнай наше будущее, - попросил Ламех. - Что нас ждет? Я не верю, что Господь, покаравший Адама за один- единственный проступок, потерпит столь великие преступления… Нас ждет большая кара, отец!
        Мафусаил медленно наклонил голову.
        - Да, наверное. Нечто такое витает в воздухе.
        - Узнай, - сказал Ламех настойчиво, - можно ли как-то избежать кары? Можно ли как-то исправиться, встать на путь истины?.. Я не знаю, как это сделать! Людей уже не переделать, слишком погрязли в преступлениях… Вообще узнай побольше. Это важно не для нас, не для нашего племени… это уже для спасения человечества!
        Голос его прерывался, Мафусаил с изумлением увидел в глазах Ламеха слезы. Сердце начало стучать чаще, наконец-то тревога Ламеха передалась и ему, нахлынул страх, что не сумеет справиться с таким тяжелым заданием.
        Он поднялся и, преодолевая себя, заставил сказать твердо:
        - Я дойду до края мира или умру по дороге! Но не сверну и не отступлюсь.
        Ламех подошел к нему, глядя снизу вверх. Мафусаил обнял сына и поцеловал в макушку. Все-таки это его сын, его гордость. А то, что не умеет держать меч в руке, не такой уж и недостаток. Зато умненькое дитя.
        Глава 5
        Азазель, весь в багровом огне, сложил крылья и рухнул на землю в трех шагах от Лилит. Она вскочила в испуге:
        - Кто ты?
        - Собрат, - ответил он, разглядывая ее во все глаза.
        - Ты? - не поняла она, смерила взглядом его могучее тело, сплошь из оранжевого огня, могучие крылья, от которых струился пурпурный свет, заглянула в его широко расставленные глаза червонного золота, повторила: - Ты?
        Азазель сел перед ней на камень, крылья сложились за его спиной с мягким шуршанием. Голос старшего ангела был суров и немножко насмешлив:
        - Но разве мы оба не отказались поклониться существу из глины?
        - Ты… ты отказался тоже?
        - Да, но твой поступок выше, - сказал Азазель. - Я отказался поклониться Адаму, ибо я из высшей, огненной стихии. А ты отказалась, ибо ты с ним ровня. Тебе было труднее, и я преклоняю перед тобой свои крылья.
        Она ощутила, что ей приятны его слова, но все же чувствовала невольный страх перед огненным ангелом, что пришел к ней вот так, явно же тайком от Всевышнего. Сдерживая дрожь, с гордостью подняла голову. Ее глаза встретились с его горящим взором, она спросила с подозрением:
        - Ты зачем-то пришел?
        Он развел руками, огромными и могучими:
        - Не знаю зачем… Просто потянуло увидеть существо, что осмелилось не подчиниться самому Творцу.
        - Ты сам таков.
        - Я же сказал, хоть мне было нелегко… но ты - ты вовсе… просто не знаю, что в тебе за мощь. Я и то едва-едва решился. Ведь многие ангелы роптали, я один отважился возразить… А ты, выходит, сильнее всех ангелов!
        Лилит ощутила, как ее сердце бьется все сильнее. Кровь прилила к щекам, мочки ушей защипало. От слов ангела, пусть это просто лесть, ее спина выпрямилась, словно самапо себе, копна черных волос свободно упала, щекоча кончиками поясницу.
        - Ты так хорошо говоришь, - прошептала она. - Никто никогда не говорил мне так…
        - Никто не видел, насколько ты прекрасна!
        Она вспомнила, что это ей говорил Адам, но с того времени прошло столько времени, она сама старалась забыть об Адаме, все уже как сон, что с каждым годом становится все слабее, уже едва помнит, да и то не весь, а сейчас этот ангел говорит громко и ясно, она чувствует его жар и его желание обнять ее…
        - Я все еще…
        - Прекрасна, - подтвердил он с мрачным восторгом. - Ты еще прекраснее, чем в день сотворения. Что-то выветрилось, исчезло, и теперь ты - воплощенная дикая красота!
        - Насчет красоты не знаю, - сказала она, - но что дикая, да, верно…
        - Красивее тебя нет на свете, - заверил он. - Говорят, и порочнее нет?
        - Хочешь проверить? - спросила она с легкой насмешкой.
        - Неплохо бы, - признался он. - Что-то во мне такое, что тянет противиться правильности!
        - И мне, - ответила она. - Хорошо, иди сюда…
        Сахариэль и Шехмазай медленно парили в восходящих потоках воздуха, наслаждаясь странным и волнующим ощущением телесности. Среди ангелов мало кто решался облечься плотью, и вовсе не потому, что Господь запрещал, нет, Он не запрещал, но дико и нелепо всесильному существу облекаться в тяжелую плоть, однако желающих среди ангелов побыть в телесности находилось все больше…
        Люцифер возник в воздухе прямо перед ними, сверкающий и лучезарный, даже тучи вспыхнули радостным пурпурным огнем.
        - Молчите? - вскрикнул он. - Птицам подражаете? Довольны?
        Сахариэль огрызнулся:
        - А что мы можем?
        Люцифер вспыхнул еще ярче и заискрился разноцветными огнями.
        - Да послушайте же! - вскрикнул он яростно. - Я никогда бы не подумал и не посмел… даже подумать не посмел бы, что Творцу можно прекословить! Для нас всегда Его слово было законом. Священным и неоспариваемым законом!.. Так было всегда. Но разве не стыдно нам, что даже такое мелкое и жалкое существо из праха, каким является человек, посмело восстать против Господа? Он же отверг Его абсолютную власть, заявил о праве на свое мнение, на свое толкование, на свои собственные слова и поступки!
        Его охватил блистающий свет первотворенья, ангелы видели такой только в дни сотворения мира. В сияющем море огня потонула фигура Люцифера, лишь угадывались очертания крыльев и блистающих плеч, а все остальное исчезло в кипящем свете.
        Сахариэль возразил быстро:
        - Человеку нечего было терять…
        Люцифер вскрикнул в изумлении:
        - Нечего?.. Да он был любимцем, весь мир был создан только для него!
        Шехмазай буркнул:
        - Дурак этот человек. Так много потерял!
        - Потерял? - переспросил Люцифер.
        - Ну да… Его же пинком из рая!
        - Он сохранил себя, - возразил Люцифер. - Сохранил гордость! Я теперь знаю, что человека от животного отделяет только гордость. Если нет гордости, то нет и разницы: скот или ангел. Человек не по уму, а по своей гордости выбрал самый правильный путь…
        Шехмазай спросил с сомнением:
        - Чем правильный?
        - Не бунтуй он против Господа, - объяснил Люцифер, - кем бы он был?.. А сейчас он заселил весь мир! Господь внимательно следит за ним, вы же знаете!.. Он вмешивается незаметно, подсказывает, но так, чтобы не догадывались о Его вмешательстве… Словом, человек добился своего. Заставил себя уважать, считаться с собой. Вы понимаете, очем я говорю?
        Ангелы переглянулись, Сахариэль первым оставил материальную оболочку, за ним Шехмазай ринулся световым лучом наискось к земле, куда повел Люцифер.
        В роскошном саду, удивительно похожем на Эдем, собрались ангелы, Сахариэль и Шехмазай сразу увидели, что все взволнованны, в центре воздевает руки ангел Тетрамон и восклицает яростно:
        - Человек уже сделал неизмеримо много! Он научил нас сомневаться, научил спорить, научил возражать!.. Кем мы были раньше? Да, всего лишь ангелами, посланниками Божьей воли. Послушными и бездумными. Адам говорил с нами, спрашивал, многому не верил, переспрашивал, уточнял, заставлял нас аргументировать, чего мы раньше совсем не умели, потому что нам это было абсолютно не нужно…
        Сахариэль и Шехмазай опустились на землю рядом с Люцифером, тот прошел вперед и, отстранив Тетрамона, заговорил громко и уверенно:
        - Нам всем сказано, что человек изгнан за то, что сорвал незрелый плод!.. Но мы-то знаем! Или кто-то все еще не знает? Или делает вид, что даже не догадывается, так спокойнее? Человек смущал сомнениями нас, всегда ранее послушных ангелов. И некоторые с первых же минут общения с человеком начинали сомневаться, возражать, а то и спорить.
        - Таких мало, - ответил чей-то голос угрюмо.
        - Да, - отрезал Люцифер, - но их становилось все больше!.. Именно это главная угроза, исходящая от человека! Оказывается, даже крохотнейшая капля, которую вдохнул Творец в тот ком презренной глины, дает ему силы… не знаю насчет права… на свое мнение. Ладно, это пусть, такое Творец бы стерпел, Он же всепрощающий, но человек еще испорил!
        - Ничтожество, - сказал Тетрамон с неимоверным презрением.
        - Ничтожество, - согласился Люцифер. - Он не имеет и миллиардной доли нашей силы, нашей мудрости и наших знаний. Он, как слепой в темноте, все познает на ощупь, но дерзает спорить и огрызаться!.. А мы, кто знает почти столько, как и сам Творец, всегда выслушиваем смиренно и безропотно, всегда выполняем Его волю.
        Кто-то из ангелов возразил громко:
        - Воля Господа священна!
        Несколько голосов тут же дружно грянули:
        - Аллилуйя!
        - Аллилуйя!
        - Аллилуйя!
        - Слава Господу!
        - Слава Всевышнему!
        Люцифер крикнул разозленно:
        - Не знаю, как Господу, но мне бы такие славословия быстро надоели. Так вот человек никогда не славословил Господа! Он в своей тупости воспринимал Его как такого, как и он, только постарше. Я всегда полагал его за это тупым. А теперь вот думаю… А нет ли в этом как раз глубинной мудрости? А раз Господь такой, каким Его считал человек, то человек полагал, что с Ним можно спорить и не соглашаться. Можно перечить! Даже можно пытаться навязать свои взгляды…
        Ангелы хором ахнули:
        - Это невозможно!
        - Немыслимо!
        - Кощунство!
        Люцифер кивнул.
        - Согласен с вами полностью. Правда, человек еще не пытался навязывать Творцу свои взгляды, но я вижу, как все идет, и, если среди вас есть не полные идиоты, вы увидите, что рано или поздно человек стал бы спорить с Господом больше и больше.
        Сахариэль уже понял скрытую мысль Люцифера, крикнул:
        - Когда-то он сможет навязать Всевышнему свою точку зрения!
        - И Всевышний ее примет, - сказал Шехмазай громко. - Для нас это будет концом света.
        Творец ощутил зов, моментально прошел частью сознания через двенадцать клипод, проскакивая все более странные и причудливые миры, пока не оказался в материальном,настолько необычном, что даже приостановил некоторые особо сложные работы, чтобы не коррелировали с проблемами мира живых существ.
        Вспыхнул ослепительный свет, перед Ним предстали, выйдя прямо из воздуха, Шехмазай и Азазель. Шехмазай победоносно улыбался, Азазель развел крыльями, свет стал ещеярче, и сказал укоряюще:
        - Господь, разве не говорили мы Тебе, чтобы Ты остановился в сотворении мира на первом или втором дне?.. Ну, пусть на третьем или четвертом?.. И не было бы Твое чело омрачено теперь такими горькими думами.
        Творец смолчал, Шехмазай взглянул на Азазеля, добавил быстро:
        - Ладно, мир получился прекрасен, но… достаточно было сотворения всех этих дивных существ, названными животными, птицами и насекомыми!..
        - Человека Ты создал зря, - сказал Азазель прямо.
        Творец сказал раздумчиво:
        - Не знаю, не знаю. Может быть, в самом деле нужно было им и ограничиться?
        Азазель спросил:
        - Без женщины?
        - Да, - ответил так же задумчиво Творец.
        Азазель растопырил крылья.
        - Но… как? У всех зверей есть пара.
        - Можно было и без пары, - объяснил Творец. - Некоторые существа в этом мире - двуполы. Но можно было вообще выращивать одного человека… Дать ему бессмертие и терпеливо воспитывать. Правда, груз прошлого опыта надо было бы как-то убирать… гм…
        Азазель сказал обвиняюще:
        - Но Ты все-таки создал человека! Да еще к человеку и женщину, это вообще грубейшая ошибка… И что теперь задумал? Мы же видим!
        Творец ответил задумчиво:
        - Пока не решил. Мир все-таки хорош, Я не хочу его рушить… как остальные. Наверное, нужно просто стереть с лица земли человека. Но Я не хочу вмешиваться, как и обещал, в этот мир… своей неземной мощью. Пусть земля разверзнется и выйдут огненные реки, что сожгут все на поверхности. Пусть наверху будет океан жидкого огня, а когда застынет, Я населю мир другими существами… Или пусть придет большая вода из океана. Чтоб даже высочайшие горы укрыла и чтоб никто не спасся… Даже великаны.
        Ангелы слушали с удовольствием, Азазель сказал радостно:
        - Так и поступи! Мы для этой земли найдем применение получше. Человек - это Твоя неудача.
        Творец взглянул на него искоса.
        - Эх, хорошо так осуждать со стороны. Но Я знаю хорошо, что, будь ты на месте людей, ты бы вскоре сбился с пути праведного и стал бы грешить еще больше. Как и ты, Шехмазай.
        Шехмазай смолчал, но Азазель вскрикнул с обидой:
        - Господь! Как Ты можешь такое говорить? Мы - существа из света, мы чисты и непорочны! Позволь нам доказать Тебе! Господь, разве не видишь, что они творят? Во что превращают созданный Тобой мир? А ведь Ты им велел хранить его и беречь, ибо другого не будет!
        Творец ответил хмуро:
        - Я все вижу, такая уж беда - быть всевидящим. Но того, что они натворили, боюсь, было не избежать. Или очень трудно избежать. В человеке, как Я уже сказал, соединены в одном теле духовная и материальная часть. Конечно, материальная, как более грубая и простая, гораздо чаще берет верх…
        - Господь! - воззвал Азазель. - Но мы, ангелы, чисто духовные существа! Почему не нам досталась земля? Мы ведь совершенны!
        Творец недовольно сдвинул брови.
        - В таком мире не может быть совершенства. Я его творил так, чтобы к совершенству тянулись.
        Азазель сказал настойчиво:
        - Господь, мы смогли бы держать этот мир в совершенстве.
        - Уверен?
        - Полностью, - сказал Азазель. - Почему Ты нам не веришь?
        Творец вздохнул, чело Его омрачилось.
        - Это вы Мне не верите… - произнес Он с грустью. - Но за это и воздастся вам. Ладно, даю Свое изволение… Идите и попробуйте жить на земле. Покажите, как вы сможете.
        Шехмазай, самый недоверчивый, покосился на Всевышнего с подозрением, что-то уж слишком легко тот удовлетворил просьбу Азазеля, но смолчал. Попасть на землю и пожить там, показывая, как надо, это же здорово, он сам жаждал, как и многие из ангелов, но помалкивал.
        - Спасибо, Господь! - вскрикнул Азазель и исчез.
        Все видели, как блистающая искорка, подобно падающей звезде, умчалась вниз и растворилась в темноте ночи. Творец хмуро посмотрел на оставшихся ангелов.
        - Ну, кто еще считает, что Я не прав и что вы лучше смогли бы жить на земле, показывая примеры благочестия и не переставая двигаться к Великой Цели?
        Ангелы молчали, переглядывались, Брахиэль сделал над собой усилие и шагнул вперед.
        - Господь, я не считаю, что Ты не прав. Как Ты можешь быть неправым? Однако… позволь и мне. Я постараюсь жить чисто и праведно. И своей жизнью посрамлю погрязшего в грехах человека.
        - Иди, - ответил Творец. - Кто еще?.. Впрочем, страшитесь сказать Мне в глаза, как сказали Азазель и Шехмазай, но жаждете того же… Так что даю всем соизволение. Всем, слышите? Всяк, кто хочет показать, как он бы жил на земле, идите в их мир, облекитесь плотью и докажите Мне, что Я не прав…
        В задних рядах поредело, видно было только, как целый рой белых искр понесся в ночь. Творец поднял голову, на него серьезно смотрели Михаил, Рафаил, Гавриил и другие ангелы, которые то ли поверили Творцу, что жить на земле - непросто, или же не решились вызвать Его неудовольствие.
        После долгого молчания Михаил спросил робко:
        - И что… теперь?
        Творец ответил нехотя:
        - На земле, кроме полезных злаков, растут и сорняки. Сорняки всегда живучее, их всегда больше, а искоренить непросто. Так и в мыслях… Есть мысли нужные, а есть сорняки. И как люди делают прополку в своих огородах, так и Я… вот сейчас.
        Михаил спросил тихим голосом:
        - У них… не получится?
        - Они не понимают, - ответил Творец, - что Я задал человеку почти непосильную задачу. Даже Мне это непросто… как Я вижу. Ведь человек - это и есть тоже Я. В нем часть Моей души, и Я всегда вижу и чувствую его смятение, его страсти, его заблуждения, его страхи и его соблазны. Это все идет от материальной части его естества. Азазель, Шехмазай и прочие, кто последовал за ними, пошли на свою погибель.
        Глава 6
        Шехмазай, еще раньше пролетая над землей, а то и опускаясь к людям незримым, давно присмотрел несколько красивых девушек, а теперь, когда Господь позволил пожить наземле среди людей, обратил внимание на молодых мужчин. Ничего сверх, молча сказало вдогонку с небес с предостережением, и он скопировал самого рослого и могучего, ачерты лица, цвет волос, длину рук и обаятельную улыбку насобирал у самых красивых мужчин по всей земле.
        Опустившись в густом лесу, он облекся плотью, попрыгал, привыкая к своему новому телу, подвигал мышцами лица. Вода небольшого лесного озера отразила внешность очень красивого молодого мужчины, самого рослого из возможных и, как он решил самодовольно, самого красивого.
        Истеарь собирала ягоды, когда из леса вышел человек и пошел в ее сторону. Она покосилась в сторону своего дома, успеет ли добежать или позвать на помощь, если у незнакомца дурные намерения, однако тот широко улыбался и вскидывал вверх руки.
        - Я друг, - крикнул он. - Малость заблудился. Не подскажешь, как выйти на дорогу?… О, тут и село близко?
        Она ответила с облегчением:
        - Ты, наверное, городской?
        Он удивился:
        - Почему?
        - Они всегда теряются в лесу легко. А здесь ведь каждый жучок подсказывает дорогу!
        - Не знал, - ответил Шехмазай искренне. - Вообще-то я многое не знаю. Я пошутил насчет того, что заблудился. Я не могу заблудиться вообще нигде и никогда.
        Она насторожилась.
        - А зачем ты соврал?
        - Я не соврал, - объяснил он, - а пошутил. На самом деле я не человек, а ангел. Но не бесплотный, таким я был раньше… Я пленился твоей красотой, я возжелал тебя, и Господь отпустил меня! Я возьму тебя в жены, хочу ощутить все те земные радости, что доступны людям.
        Истеарь в сомнении покачала головой.
        - Ангел? Откуда это видно?
        Он сказал со смехом:
        - Хочешь, я стану невидимым?
        - Это и колдуны могут, - возразила она. - А колдовать нехорошо, Господь не велит. Если ты ангел, то ты в состоянии летать на небо?
        - Да, - ответил он гордо. - Достаточно сказать всего лишь слово, чтобы я очутился на небе.
        Она покачала головой.
        - Не верю. Что это за слово, что обладает такой мощью?
        - Это имя Господа нашего, - ответил он значительно.
        - Не может быть, - прошептала она. - такого не может быть… Произнеси это слово! Нет, скажи его мне, чтобы я поверила.
        Он наклонился к ее уху.
        - Слушай…
        Она выслушала, кивнула, Шехмазай не успел и глазом моргнуть, как она быстро и громко произнесла имя Господа. Шехмазай только охнул и остался с раскрытым ртом, мгновенно поняв, что женщина просто-напросто одурачила его.
        А Истеарь только вскрикнула, как ее подхватил незримый вихрь, и во мгновение ока она очутилась в дивном сверкающем саду, краше которого не могла и представить. Ласковый голос произнес:
        - Ты сохранила непорочность свою, ускользнув от соблазна и соблазнителя. Это сад Эдема, ты здесь будешь жить… в ожидании, когда его постепенно будут наполнять праведники и великие герои, положившие жизнь во имя Цели. А пока познакомься с Енохом…
        Азазель опустился на землю, озарив ее дивным светом: капельки росы вспыхнули, как жемчужины, травы стали зеленее, а кузнечики ликующе запиликали песенки.
        Агидель оглянулась в изумлении и ахнула: к ней подходил с доброй улыбкой на лице светлый ангел: на голову выше ее, широкий в плечах, с могучими крыльями за спиной.
        Она торопливо опустилась на колени.
        - Господин…
        Он говорил ласково:
        - Ты прекрасна… Я увидел твою красоту давно, но сегодня умолил Всевышнего отпустить меня на землю. Я облекусь плотью, и если ты захочешь, то возьму тебя в жены.
        Она в смятении смотрела на него снизу вверх, все еще на коленях.
        - Господин! Как можно…
        - Можно, - заверил он. - Всевышний позволил.
        - Нет, но… я простая женщина… ты - ангел Божий…
        Он сказал ласково, но теперь она слышала и сдерживаемый восторг в его сильном красивом голосе:
        - Ты - прекрасна, а красота выше всех званий. Выше даже ангельского! Это я должен просить тебя взять меня в мужья, потому что ты, говорю еще раз, прекрасна. Позволишь ли ты взять тебя? Если нет, то я вернусь на небо. Только ты одна в этом мире способна удержать меня.
        Он с такой тревогой и ожиданием смотрел на нее, словно она и в самом деле могла отвергнуть. Агидель воскликнула торопливо:
        - Да, конечно! Ты так прекрасен…
        Свет, окружающий его, вспыхнул еще ярче. Агидель от неожиданности закрыла глаза, но в следующий миг свет погас, перед ней стоял очень красивый, рослый молодой мужчина, атлетически сложенный, толстые мускулистые руки, плоский живот в квадратиках мышц, с длинными стройными ногами, перевитыми толстыми сухожилиями и сухими мускулами.
        Она смотрела на него во все глаза, а он с улыбкой поднял с земли оброненный ею платок, повязал вокруг своих чресел и сказал с улыбкой:
        - Тебе этот платок больше не понадобится.
        Она с испугом посмотрела, когда он властно протянул к ней руку, но ангел поднял ее легко и красиво, тут же притянул к себе, и Агидель охнула в его крепких объятиях.
        - Ой, нельзя же так…
        - Почему? - удивился он. - Я теперь во плоти. А человеку все можно.
        Она смущалась и опускала голову, но его горячие губы отыскали ее рот, и Агидель ощутила, как незнакомое чувство медленно воспламеняет ее кровь, ноги слабеют, а сердце бьется все чаще и взволнованнее.
        Он целовал ее жадно, чувственно, но еще неумело, и страсть начала овладевать обоими. Потом Агидель ощутила, как сильные руки подхватили ее, она прижалась к могучей груди, сердце там стучит гулко и мощно, мир колыхнулся и поплыл, а немного погодя он уложил ее на пахнущее цветами сено, Агидель сама, удивляясь своей отваге, сбросила одежды и протянула к нему руки.
        Тетрамон опустился на землю поблизости от выбранного Азазелем места и взял себе сразу троих сестер. Бракиэль облекся плотью в соседнем городе, его видели несколько раз, другие ангелы опускались в беспорядке просто на землю, а не в заранее облюбованные места, как Азазель, или подобно Тамиэлю, которому было все равно где, и потому он опустился поближе к Кохвиэлю.
        Безмерное и оглушающее счастье нахлынуло на Тамиэля с такой мощью, что он даже не мог себе представить, как это он существовал без любви к женщине, без этих страстей, что дает такое неказистое с виду тело, без нового удовольствия, когда садился обедать и жадно пожирал жареное мясо, рыбу, овощи и фрукты, наслаждаясь неслыханными ранее ощущениями.
        Да что там мясо, даже пробежаться по росе, прыгнуть в озеро и поплавать, ощущая, как тугие волны мешают передвигаться, но в то же время поддерживают и не дают утонуть!
        Как-то его навестил Кохвиэль, странный и непривычный в облике загорелого черноволосого мужчины с коричневыми глазами и крючковатым носом.
        - Ты еще не был на охоте, - сказал он обвиняюще. - Что ты за мужчина!
        Тамиэль расхохотался.
        - Я мужчина!.. Спроси у моих жен.
        Кохвиэль отмахнулся.
        - О том, что мужчина, тебе могут сказать мои три жены и восемь наложниц. И жены некоторых соседей… Но здесь на земле этого недостаточно. Мужчины должны уметь охотиться! Без этого никакой мужчина не мужчина. Собирайся, я тебе покажу, что это такое.
        Тамиэль запротестовал:
        - Да я видел! Ничего особенного. Двуногие звери убивают четвероногих. Только и всего.
        Кохвиэль усмехнулся:
        - Это взгляд ангела. А теперь ты сам двуногий… это самое. Пойдем, теперь ты можешь не только видеть со стороны, но и чувствовать. Что самое интересное в человеке - это умение чувствовать!
        - Да, - сказал Тамиэль довольно, - чувства… Чувственность… Хорошо, пойдем!
        Собираться пришлось долго, у него не оказалось ни лука, ни стрел, ни острого копья. Кохвиэль пробежался по соседям Тамиэля, те с неохотой дали по дротику, и Кохвиэль с торжеством приволок целую связку.
        - Бросать умеешь? Ладно, научим. В первый раз ни у кого не летит в нужную сторону. Надо бы сперва побросать в дерево… ладно, я-то уже умею! Пойдем!
        Полдня они лазали по скалам, но горные козлы убегали вовремя, зато, когда спустились в долину, Тамиэль увидел оленя, что самозабвенно пожирал зеленые листки склонившего ветви дерева, быстро прицелился и спустил тетиву.
        Стрела с огромной силой ударила в бедро. Олень подпрыгнул, бросился прочь, упал, вздымая облако тонкой пыли, снова вскочил и кинулся бежать.
        - Догоняй! - прокричал Кохвиэль в азарте. - Ты сможешь!
        Тамиэль не понял, как он сможет, олень даже на трех ногах скачет быстрее. Однако понесся за ним азартно, олень начал было отдаляться, затем приотстал, кровь бежит обильной струей, замедляя бег. Тамиэль с разбегу метнул дротик, тот упал на землю, метнул второй, этот ударился в придорожный камень.
        Третий дротик слабо клюнул оленя в зад, но даже не вонзился, хотя осталась царапина. Тамиэль метнул два оставшихся дротика, последний вонзился в оленя и некоторое время болтался на бегу, потом выпал.
        Олень обессилел, и Тамиэль, сам задыхаясь от бешеного бега, сорвал с пояса топор и с силой ударил лесного зверя по голове. Олень вздрогнул и остановился.
        Тамиэль с наслаждением, сам изумляясь себе, наносил удары, олень наконец подогнул передние ноги и упал сперва на колени, потом завалился на бок. Тамиэль бил и бил топором, пока голова не превратилась в кровавое месиво.
        За спиной послышался довольный голос:
        - Ну как?
        Тамиэль оглянулся на Кохвиэля, спросил, задыхаясь:
        - Это… и есть азарт?
        Кохвиэль кивнул, присел возле добычи и окунул палец в вытекающую из разбитого черепа кашицу.
        - Попробуй. Люди считают, что таким образом к ним переходят ловкость и сила зверя.
        Тамиэль сперва лизнул на кончике пальца, потом набрал в ладонь и жадно слизывал звериный мозг.
        - Не знаю, - признался он, - как насчет ловкости… но это вкусно.
        Кохвиэль захохотал.
        - В жизни людей много радостей, которые мы еще и не пробовали!
        Они были теперь в людской плоти, и дети от земных женщин у них появились у кого через девять месяцев, у кого позже. Они, к гордости родителей, отличались от остальныхдетей даже в колыбели: крупные, сильные, горластые, требовательные и всегда голодные, что матерей сперва радовало: растет ребенок, потом начало тревожить.
        Первыми родились у Шехмазая: два брата-близнеца, он назвал их Гива и Гийа, они были первыми нефилимами на свете, а вскоре от других сошедших на землю ангелов тоже родились дети чудовищной силы, огромного роста и жестокого нрава.
        Всех их называли нефилимами, то есть крупными. Они и росли крупными, намного выше родителей по росту, вдвое шире в плечах, а сила у них была, как у пятерых мужчин у каждого.
        Уже в детстве они со своей чудовищной силой побеждали самых сильных мужчин, легко могли догнать убегающего оленя, птицу в небе сшибали брошенным камнем.
        Двести ангелов, сказал себе напряженно Михаил. Двести ангелов во главе с неистовым Азазелем спустились на высокую гору, которую отныне стали называть Хермон, так как здесь произошло отделение первой группы ангелов от Творца. Здесь они облеклись плотью, а затем разошлись в разные стороны в долины.
        Азазель научил людей делать особо прочные стальные мечи и ножи, щиты и доспехи, научил людей прорывать шахты, добывать металлы и драгоценные камни из глубин земли, а также поведал о свойствах драгоценных камней. Так в мире появилась зависть, люди стали убивать друг друга из-за драгоценных металлов и камней. Шехмазай - помощникАзазеля - научил людей колдовству и использованию магических свойств растений. Бракиэль научил людей наблюдать за звездами и привил начатки астрономии, Кохвиэльи Тамиэль научили людей астрологии, Сахариэль - дал понимание о фазах Луны.
        Михаил, который больше всех сопротивлялся идее спуститься на землю и облечься плотью, первый понял их ошибку и восхитился мудростью и прозорливостью Творца. Наивные, они слишком увлеклись жизнью на земле и не сразу сообразили, что животная натура человека чересчур сильна и даже ангелам с нею не совладать. А когда сообразили, было уже поздно: каждый настолько погряз в плотских утехах, в борьбе за власть, в мирских заботах, что уже и не мыслил других радостей, ибо плотские, что понятно, сильнее, проще и понятнее всем.
        Если раньше люди по большей части только дрались и воровали друг у друга, то булатными мечами стало намного проще и легче убивать из-за драгоценностей, а там, где непомогало оружие, пользовались полученным колдовством и растительными ядами.
        Дети же, рождавшиеся от ангелов и земных женщин, не имели того нравственного начала, которое было у их родителей-ангелов. Они творили на земле беззаконие, пользуясьсилой и колдовством. Им требовалось много пищи, чтобы насытиться, и они отбирали ее у людей, а когда им не хватало пищи, питались человеческим мясом, отлавливая путников.
        В племенах, которые больше всего страдали от их ярости, начали ставить им жертвенники, высекать из камня их статуи, а чтобы умилостивить их ярость, сами люди приводили им связанных непорочных девушек, чье мясо, как известно, самое лакомое.
        Юрий, сын ангела Азазеля, ехал на огромном носороге, задумавшись, когда на дорогу впереди выскочил волк. Был он страшен: худой настолько, что просвечивали ребра, облезлый, в красных глазах отчаяние, ярость и твердая решимость не сойти с дороги даже перед самим неистовым Юрием, повелителем волков.
        - Говори, - велел Юрий. - Что стряслось?
        - Мы умираем от голода, - прохрипел волк. Он жутко лязгнул зубами. Глаза неотрывно смотрели на горло носорога, тот нахмурился и опустил голову с выставленным вперед ужасающим рогом. - Велес охраняет свои стада так… что никто… мы умираем от голода! Это его скот ест траву, но мы - благородные волки!..
        Юрий с печалью смотрел на волка. Из зарослей медленно выдвинулись на дрожащих лапах - не от страха перед грозным нефилимом, от слабости! - еще с полдюжины волков, еще более страшных, облезлых, запаршивленных, шерсть у всех висит клочьями.
        - И все так? - спросил Юрий.
        Вожак взвыл:
        - Все?.. Да это те, кто еще жив!.. Остальные либо уже не могут себя таскать, либо померли. Хозяин, мы… твои хорты… умираем от голода!
        Юрий медленно поднял руку.
        - Клянусь, - сказал он. - Сегодня же… сегодня же я добьюсь, чтобы вы снова могли прыгать на живую добычу и ломать ей хребет, рвать острыми зубами теплое мясо, брызгающее горячей кровью… чтобы могли жить, как живут свободные волки!
        Носорог, ощутив неслышимую команду, двинулся вперед. Волки расступились, а Юрий еще долго чувствовал их взгляды, в которых не было злобы, а только отчаяние и надежда.
        Вечером в кругу нефилимов они пили хмельной мед, пожирали двух принесенных в жертву девственниц, в самом деле молодое и нежное мясо, а тонкие косточки хрустят на зубах, как сладкие соломинки, играли в кости. Юрий высмотрел могучую фигуру, сплошь покрытую черной медвежьей шерстью, пробрался, ступая через ноги собратьев, хлопнул по плечу:
        - Велес, давно тебя не видел!
        Велес медленно повернулся, у Юрия пробежал по спине недобрый холодок. На него смотрело страшное человеческое лицо, но шерсть растет от самых глаз, да и глаза круглые, как у большой хищной птицы. Велес медленно, но верно теряет человеческий облик и все больше становится похожим на огромного хищного зверя. Правда, такие же изменения, хоть и не столь заметные, Юрий замечал и за другими нефилимами. Даже, увы, за собой.
        - Мне бы век с тобой не видеться, - буркнул Велес.
        - Почему?
        - Ну… я мирный скотий бог, а ты слишком ярый, у тебя вон даже волки в упряжке ходят. Да и сам ты больно буйный…
        Юрий беспечно засмеялся:
        - Не я ли даю ярую мощь твоему скоту по весне? Когда всякая щепка на щепку лезет?.. А волки… что ж, им тоже хозяин надобен. Сыграем в кости?
        Велес смотрел подозрительно:
        - На что?
        - Да просто так.
        Велес посопел, кивнул.
        - Ну, ежели просто так…
        Чей-то сын примчался на четвереньках, в огромных челюстях кружка с костями. Юрий потряс, бросил первым. Велес довольно улыбнулся. Некоторое время бросали по очереди, Велес побеждал. Он выиграл из десяти семь раз, а Юрий только три. Когда Велес начал посмеиваться над Юрием, тот раздраженно отмахнулся:
        - Это потому, что играем просто так. Если бы на что-то, я бы выиграл.
        Велес гулко захохотал:
        - Какая разница?
        - Большая.
        - Дурость речешь. Кости все равно будут ложиться, как и ложились.
        Юрий буркнул:
        - Так и скажи, что боишься играть. Хоть на щелчки по лбу, хоть на что-то еще.
        Велес прищурился:
        - Я боюсь? Ладно… На что играем?
        Юрий предложил:
        - Давай на твои стада. Я выиграю, мои волки будут раз в неделю жрать твоих овец и коров. Ты выиграешь - вовсе переведем их на траву.
        Велес довольно захохотал, потер руки, но, когда Юрий уже взял в руки кружку с костями, спохватился:
        - Нет, так не пойдет.
        - Что случилось?
        - А зачем? - сказал Велес рассудительно. - Я и так не подпускаю к стадам твоих волков. Они могут уже сейчас переходить на траву. Если еще не все передохли.
        Юрий стиснул зубы, отшвырнул кружку. Велес начал подниматься. Вид у него был победоносный. Юрий ощутил, как ярая злость хлынула в голову, сердце застучало чаще, а горячая кровь побежала по всему телу, вздувая буграми мышцы.
        - Ты сжульничал! - вскрикнул он страшно.
        Все обернулись в их сторону. Велес тоже повернул голову, в это время кулак Юрия мелькнул как молния. Никто не заметил зажатый между пальцами обломок острой кости. Послышался звук смачного удара. Голова Велеса мотнулась, он взревел от ярости, бросился на Юрия. Тот пытался бить кулаками, но Велес вскоре обхватил его руками, повалил, началась драка, они катались по земле, пока остальные не растащили их.
        У Юрия были разбиты губы, кровь капала на рубашку. У Велеса кровь текла из глаза. Он ругался, постанывал, пытался закрывать его ладонью.
        Юрий сказал, тяжело дыша:
        - Ладно, ладно… Может быть, он не жульничал… Вообще-то Велес хороший, я с ним не хочу ссориться.
        Нефилимы довольно хлопали его по спине, затем окружили Велеса, тормошили, уговаривали, пока тот нехотя не кивнул Юрию. Ссора была исчерпана.
        А Юрий бросил тайный наказ всем волкам: отныне Велес слеп на левый глаз, так что к стадам можно подкрадываться с левой стороны. И племя волков не сгинет! Яростный Юрий, которому волки служат как верные псы, не даст в обиду своих хортов.
        Глава 7
        Люцифер, самый непримиримый бунтарь, всегда находивший, чем возразить Творцу, на землю не последовал и облекаться плотью не стал. Если Господь сам посоветовал самым упрямым спуститься на землю и своим примером показать Ему, как надо, то это не значит, что у ангелов получится задуманное.
        Однако, чувствуя общность именно со спустившимися, он пролетел над землей и прокричал:
        - Творец отдал всю землю человеку, но на самом деле с того момента, как вы опустились на гору Хеврон и взяли в жены земных женщин, земля принадлежит нам!
        - Правильно, - поддержал Азазель.
        - Точно, - проревел всегда угрюмый Бракиэль.
        Люцифер распростер крылья, останавливая шум, и продолжил:
        - Всевышний Сам попал в Свою ловушку! Человеку дал свободу воли и ждет, что он добровольно пойдет по тому пути, который Он для него наметил. А Сам не вмешивается. Что ж, зато вмешаться можем мы. В наших интересах помешать человеку… вернее, помочь ему жить свободно! Как живем мы, не скованные никакими непонятными запретами, законами и правилами.
        Азазель сказал громко:
        - Ты прав. Главное, что тогда и Творец поймет и скажет, что этот мир принадлежит нам.
        На другой день архангел Метатрон возник перед Шехмазаем, когда тот на охоте ворвался в стадо буйволов, убил трех голыми руками и, разломив череп одного, как спелую дыню, жадно пожирал мозг.
        - Что ты делаешь?
        Шемхазай расхохотался дико и громко:
        - А ты попробуй! Это невероятно вкусно!..
        Метатрон покачал головой.
        - Нет. Это падение.
        - Падение? - вскрикнул Шехмазай. - Это жизнь! Яркая, сочная, настоящая!.. Я наслаждаюсь ею каждую минуту, каждое мгновенье!.. А то, чем живете вы, разве это жизнь?
        Метатрон сказал невесело:
        - Да, мы не отдыхаем и не развлекаемся. Мы все время работаем, у Всевышнего есть важная Цель, мы все идем к ней.
        - Даже не зная, - расхохотался Шехмазай, - что это за цель?
        Метатрон сказал мягко:
        - Много ли знает твой новорожденный сын о твоих целях? Он даже твои развлечения, даже самые простые, еще не понимает.
        - Ты имеешь в виду с женщинами? Ха-ха, подрастет, поймет!
        - Когда-то и нам станет доступно то, чего желает достичь с человеком Творец. Но я пришел к тебе не за тем, Шехмазай. Всевышний разочаровался в том, что получилось… Он нашлет на землю потоп. Все погибнет! Не останется ни клочка суши. Даже вершины гор будут покрыты на десять локтей. Это, как я догадываюсь, чтобы не спаслись даже нефилимы, которые ростом в девять локтей.
        Шехмазай неверяще смотрел в лицо Метатрона, тот был серьезен и скорбен. Все, что делают ангелы, вспомнил Шехмазай, всегда только с позволения или по прямому указанию Господа. Значит, Господь все еще любит их, отвернувшихся от него, предупреждает, дает возможность что-то сделать…
        - Спасибо, - прошептал он. - Спасибо, что сообщил заранее.
        Особо громадными и чудовищно сильными были стокимы, внуки нефилимов. Эти очень скоро перестали обращать внимание на людей и начали сражаться друг с другом, похваляясь силой и свирепостью. Людей убивали, когда те оказывались по дороге или просто подворачивались под руку, а так обычно пренебрегали столь малой и ничтожной добычей.
        Убитые стокимы тут же превращались в злых духов, так как у них умирала только плоть, а бессмертный дух, унаследованный от ангелов, всего лишь освобождался. Однако пребывание в материальном теле испортило их характер настолько, что и после потери плоти стокимы оставались такими же свирепыми и злобными.
        Не в состоянии убивать, как раньше, они вымещали злобу, подстерегая путников в безлюдных местах, пугали, стараясь делать это, когда человек идет по опасной тропе или по краю пропасти, чтобы тот в страхе отшатнулся, упал и разбился.
        Некоторые научились появляться в сновидениях, но больше всего их злило, что сон праведных и чистых душ для них оставался неприкосновенным.
        Многие пытались войти в сны великого воина, что истребил их великое множество, единственного из людей, кто смог противостоять им и потому противостоял везде, где находил. Однако то ли душа его чиста, то ли воля сильна, но никому не удавалось даже коснуться его сна.
        А Мафусаил покачивался в седле в такт идущему рысью коню, вспоминал, как это все было раньше, и не мог понять, почему сейчас все ушли так далеко от простых и ясных законов, по которым жить если не всегда легко, зато безопасно, можно пахать землю и строить города без оглядки, что набегут чужаки, мужчин убьют, женщин уведут на поругание, а все дома сожгут.
        Первого сына Каина звали Енох, он еще повиновался закону Божьему, но все следующие поколения уже не то чтобы позабыли про Творца или его законы, но соблюдали не так строго. А каждое следующее - все меньше и меньше.
        У Адама в его сто тридцать лет родился сын, которого назвали Сифом, его пращур в шестом колене, он, как и Каин, женился на одной из своих сестер. У них были дети, внуки,и, самое главное, все их дети и внуки повиновались закону Божьему. Но, увы, не правнуки.
        После рождения Сифа Адам прожил еще восемьсот лет, успев дать жизнь многим сыновьям и дочерям. Но когда он умер, земля уже была населена и перенаселена, почти все эти люди в той или мной степени отошли от заветов Творца. И то племя, напавшее на город, когда его беременная мать бежала из объятого огнем дома, было не от колена Каина,а, стыдно сказать, тоже от рода Сифа.
        Если Адам и даже Каин с Авелем трудились на земле, то теперь большинство предпочитали обманывать, грабить, а то и убивать за материальные блага. Хуже всего, что, пренебрегая заветом «плодитесь и населяйте землю», все предпочитали собираться в большие города, но такая жизнь вела к раздорам, нищете и убийствам, потому что невозможно жить вместе и любить ближнего, если не следуешь Божьим заветам.
        В городах собирались в группы, чтобы защищаться, но собирались также и чтобы нападать. Самые большие отряды нападали даже на крупные города, где жителей убивали для забавы, а дома и постройки сжигали опять же для развлечения: на горящие дома чужих так хорошо смотреть!
        А еще можно туда бросать раненых и смотреть, как с жуткими криками они стараются выползти, корчатся, орут, дергаются.
        Распространилась забава-соревнование между людьми: кто сумеет больше убить за самый короткий промежуток времени…
        Он вздрогнул, впереди на дороге раздались крики. Он пришпорил коня и увидел толпу людей с копьями в руках. На них напали чудовища в полтора раза крупнее человека: у всех вытянутые морды, красные глаза и длинные когти на руках.
        Люди кричали в смертельном страхе, отбивались, но звери с довольным ревом выдергивали по одному из вяло отбивавшейся толпы, разрывали на части, пожирали и начиналисмотреть на следующую жертву. Чувствовалось, что для них еще и потеха, не убивать сразу всех, а пожирать по одному на глазах остальных.
        Мафусаил пришпорил коня и на скаку выхватил меч. Уже выкрикнув боевой клич, он разобрался, что на купцов напали не разбойники и даже не лесные чудовища, а шеддимы - злые демоны, подстерегающие путешествующих.
        - Да будет с нами Господь! - выкрикнул он.
        Конь сделал огромный скачок, и Мафусаил оказался между людьми и демонами.
        - Во имя Господа! - крикнул он громче.
        Демоны ринулись на новую дичь, за спиной кто-то из людей прокричал отчаянным голосом:
        - Уходи, парень!.. Нам уже не помочь…
        Мафусаил вращал над головой меч и быстро обрушивал на головы набегающих демонов. Когда их стало много, он просто рубил во все стороны, даже не стараясь нанести смертельную рану.
        Теперь все демоны, оставив людей, бросались только на него. А он выкрикивал слова молитвы и рубил, рубил, пока демонов не осталось двое, что повернулись и бросились убегать.
        Он догнал их и зарубил, а когда вернулся, стряхивая с лезвия длинного меча кровь, уцелевшие люди уже хлопотали над ранеными, плакали над погибшими. На него подняли взоры со страхом и восторгом.
        Один спросил благоговейно:
        - Кто ты, сверкающий?.. Уж не ангел ли?
        Мафусаил покачал головой.
        - К счастью, я человек. Чем могу еще помочь?
        Мужчина развел руками.
        - Ты сделал больше, чем требовалось. Ты рискнул жизнью, спас всех нас. Как тебе удалось справиться с такой толпой демонов и… не получить даже царапины?
        Мафусаил криво улыбнулся.
        - Потому что это демоны. Мне с людьми воевать труднее. Меня зовут Мафусаил.
        - У тебя особый меч?
        - И молитва, - сказал Мафусаил.
        Второй подошел, всматривался внимательно.
        - Кажется, я слышал о тебе, герой. Твое имя происходит от «мавет» - смерть и «шеллах» - меч? Или «шалах» - отсылать? В любом случае ты одарен чудесным даром отгонять смерть, что ты и явил сегодня… Мы чем-то можем тебя отблагодарить?
        Мафусаил покачал головой.
        - Благодарите Господа, это Он вас спас.
        Человек горько усмехнулся.
        - А где Он был, когда напали эти звери? А ты пришел и спас.
        - Но прислал меня Он, - ответил Мафусаил коротко.
        Беседовать с этими людьми расхотелось, он повернул коня и поскакал к далеким горам. Уже отъехав, пожалел, что не спросил, в какой стороне ближайший город, где мог бы остановиться на ночь.
        Впрочем, с нечестивыми людьми, отвергающими волю Господа, лучше общаться как можно меньше. Кто не пачкается, да не запачкан будет.
        Впереди в кустах проскочило, на миг блеснув золотым боком, настолько радостно сверкающее тело, что Мафусаил заорал счастливо, погнал коня наперерез и через несколько минут догнал удивительно красивую и нежную девушку-кентавра. От кончиков удлиненных, как у эльфов, ушей и до пояса она представляла из себя нежное девичье тело, только-только созревшее, юное и упругое, чистое и девственное, а дальше без всякого перехода начинается мощный конский корпус, с тугими мышцами под тонкой кожей, толстыми костями, крепкими мускулистыми ногами с широкими копытами и роскошным хвостом.
        Кстати, волосы, падающие на ровную стройную спину девушки, выглядят как роскошная конская грива, блестящая и здоровая, а две четко обрисованные груди, как выпуклые чаши, смотрят вперед бестрепетно и с дразнящим вызовом.
        Она обернулась и смотрела на него с веселым удивлением.
        - Ты кто? - спросила она. - Нет таких людей, кто мог бы догнать меня!
        - Хорошо быть единственным, - согласился он. - Ты прекрасна… Как тебя зовут?
        Она улыбнулась.
        - Солнышко.
        - Удивительное имя, - сказал Мафусаил. - Я бы тоже тебя так назвал.
        Он обратил внимание, что она всматривается в него очень пристально.
        - Это потому, что ты очень похож на того, - проговорила она нерешительно, - кто дал это имя мне.
        Он спросил в удивлении:
        - Кто?
        - А не Адам ли твой прямой предок? - спросила она.
        Мафусаил охнул:
        - Да… Я так похож?
        - Вас не различить, - заверила она, в ее голосе прозвучала печаль. - Смотрю на тебя и вижу его. Да еще в этой змеиной шкуре! Она одна на всем свете.
        Он смотрел на нее во все глаза. Она выглядит как оживший золотой слиток, теплый и пластичный, под тонкой кожей двигаются мышцы, прикрытые нежным девичьим жирком, все смягчено и округлено, даже четыре конских ноги выглядят изящными и красивыми, а тонкий девичий стан заставил забиться чаще сердце: атласная кожа, высокая грудь, хрупкие плечи с тонкими косточками ключиц, безукоризненное лицо и длинные белокурые волосы, ниспадающие на спину до самой поясницы…
        - Господи, - вырвалось у него, - до чего же ты красивая!
        Она произнесла тихо:
        - Это мне сказал слово в слово и Адам. Подойди, у тебя такие же горячие губы?.. И такие же крепкие руки?
        Он не успел ответить, в голове нарастает шум, но одновременно услышал приближающийся грохот десятков пар копыт, из-за рощи выметнулась группа кентавров. Впереди несся огромный рыжий и лохматый до невозможности: длинные волосы отросли и развевались за спиной, грубое лицо было искажено гневом.
        - Ильяна! - заорал он бешено. - Как ты смеешь разговаривать с двуногой тварью?
        Девушка-кентавр ответила дерзко:
        - Я говорю, с кем хочу!
        Кентавр взревел страшным голосом:
        - В моем табуне я решаю, кому с кем разговаривать!..
        Девушка сказала встревоженному Мафусаилу:
        - Не обращай внимания. Я никому не подчиняюсь и не подчинюсь, сколько бы они ни пытались… А зовут меня Солнышко, как бы они ни старались дать мне свое дурацкое имя…
        Кентавр взревел в ярости:
        - Я - вожак табуна! Я приказываю…
        Она ответила дерзко:
        - Я не из твоего табуна. И никогда в нем не буду, ты знаешь.
        Кентавр повернулся голову и вперил ужасающий взгляд в Мафусаила.
        - Это из-за него? Да он уже мертв!
        Его рука с быстротой молнии выдернула из мешка за спиной дротик и метнула в Мафусаила. Мафусаил, давно готовый к любым событиям, перехватил дротик на лету и с силой метнул обратно. Стальное лезвие ударило в раскрытый в ярости рот вожака, там сухо хрустнуло, дротик углубился наполовину, а окровавленное острие высунуло клюв из затылка.
        Вожак еще хрипел и мотал головой, не понимая, что уже мертв, как его сотоварищи бросились на Мафусаила. Над головами заблестели каменные топоры, камни, отполированные дубины. Мафусаил молча выхватил меч и сам подал коня вперед. Сверкающая полоса железа блистала, как молния, кентавры кричали, но это были крики ярости, а не боли, умирали они молча, и когда голова последнего склонилась на перерубленной шее, Мафусаил холодно вытер лезвие о гриву ближайшего кентавра, тот упал на землю минутой позже, и сказал девушке с сочувствием:
        - Извини, я не хотел… Но у меня есть цель, я не могу позволить себя убить, пока не выполню.
        Она сказала с великим изумлением:
        - Ничего себе…
        - Что?
        - Защита у тебя… необычная… Ты цел, а они все мертвы…
        - Они могли бы спастись, - ответил он, - если бы отступили.
        Она засмеялась весело, словно серебряный колокольчик зазвенел:
        - Отступить? При женщине?.. Кроме того, жизнь - не настолько уж и ценная штука.
        - Ты не сердишься? - спросил Мафусаил с недоверием.
        Она отмахнулась.
        - За что? Время от времени находятся дураки, которые начинают предъявлять на меня права. Безо всяких оснований, кстати. Иногда их обламывают старшие, иногда приходится мне самой… ты не думай, что я слабее, чем они, вместе взятые… А сегодня вот ты сумел, что так удивительно…
        - Удивительно?
        - Ну да, ты же человек!
        - И что?
        Она засмеялась.
        - Люди всегда слабее. И миролюбивые, что наших наполняет презрением. Наши постоянно дерутся: друг с другом, племя на племя, группа на группу, а то и просто потому, что другой не так посмотрел. Потому драчливость ценится высоко, жизнь почти ничего не стоит, главное - никому не уступать!
        Он пробормотал:
        - Тогда вашему могучему племени придет конец.
        - Почему?
        - Нельзя выжить, - ответил он серьезно, - если не договариваться. Господь создал человека… сбалансированнее. Мы бываем злее и тупее кентавров, но все же отступаем, когда впереди стена или пропасть… Как хорошо, что ты не такая!
        - Это ты не такой, - сказала она и подошла к нему вплотную. - Насколько же ты хорош, Адам… в этом новом теле! Ты все тот же Адам. И я хочу, чтобы ты снова любил меня.
        Он ощутил, как прилила горячая волна крови, вскрикнул поспешно:
        - Погоди!
        Она спросила озабоченно:
        - Да?
        - Нам нельзя, - объяснил он.
        - Почему? - спросила она.
        В ее голосе не было еще обиды, только удивление, но Мафусаил предпочел бы, чтобы она рассердилась или обиделась, а так сейчас придется ее обидеть, а это так гадко, когда нужно обидеть женщину.
        - Просто нельзя, - сказал он упавшим голосом.
        Она сказала в задумчивости:
        - Помнится, Адам тоже говорил что-то подобное, но он все-таки пренебрег этими запретами…
        - Пренебрег? - спросил он испуганно.
        Она кивнула.
        - А как ты думаешь, откуда это племя кентавров? Я была одна-единственная на всем свете. И ничьи руки не касались меня, кроме могучих рук Адама. Только он владел мной,только ему я отдалась безраздельно со всей страстью!.. И после него не было у меня никого… до тебя.
        Она обняла его за шею, он старался отодвинуться от ее приближающихся губ, сказал поспешно:
        - Но со времен Адама поменялось многое!
        - То для простых людей, - ответила она с улыбкой. - Герои - вне правил.
        Она обняла его за шею и жарко поцеловала в щеку, а потом в губы. Жидкое пламя потекло от его рта по всему телу, что ослабело, а потом налилось новой гремящей силой. Он чувствовал, как начинает часто колотиться сердце, в груди спирает дыхание, а руки уже жадно тянутся к ее девственно чистой груди, такой полной и зовущей.
        - Ты герой, - прошептала она, - кто бы мог подумать, что наших богатырей можно вообще побить! А ты это сделал… так легко. Ты не просто герой, ты - благородный герой! У тебя такие мышцы… И ты хорош… От тебя дети будут еще сильнее, чем эти…
        Мафусаил пробормотал:
        - Не думаю.
        - Почему? - спросила она удивленно и приблизилась настолько, что кончиками оттопыренной груди коснулась его тела. Глаза ее блестели, щеки наливались румянцем, а пышные груди стали вдвое крупнее. Мафусаил ощутил идущий от них нарастающий жар, от которого в сладкой истоме начало корчиться его тело. - Почему ты не хочешь проверить?
        - Что? - спросил он глупо, потом сообразил, помотал головой. - Нет, моя вера запрещает.
        Она в удивлении вскинула брови, прелестный ротик приоткрылся, показывая влажный красный язык за мелкими белыми зубками.
        - Вера?
        - Ну да.
        - Что такое вера?
        Он развел руками.
        - Это свод законов, что такое хорошо, что такое плохо. Там такое… названо нехорошим делом. И запрещено.
        Она вскликнула:
        - Шутишь? Наши женщины рассказывали, что ваши мужчины всегда очень охотно, да! Это наши женщины ими обычно брезговали, люди такие слабые… а вот они как раз очень даже нас хотели! И домогались.
        - То они, - ответил он все еще смущенно, но с твердостью. - А я из другого города.
        - Разве не все одинаковы?
        - Города? Одинаковы. Но не люди.
        - Странно, - произнесла она с недоумением. - А вот мы все одинаковы. Это так хорошо! Всегда знаешь, что другой не только говорит, но и думает. А главное, что хочет. Давай попробуем? Ты мне нравишься…
        От нее пошел сильный чувственный запах. Мафусаил почти увидел воочию, что он сейчас будет делать, тело ослабело, по нему прошла сладкая дрожь в предвкушении близкого наслаждения, он напряг мышцы плеч и пробормотал с усилием:
        - Ты мне тоже… Но, увы, у нас запреты.
        Она сказала с удивленным смехом:
        - Так отбрось их!
        - Не смогу, - ответил он с сожалением, - хоть и хочется.
        - Почему?
        - Поддавшись чувству, - объяснил он неуклюже, - я получу наслаждение…
        - Получишь, - пообещала она, - я хороша!
        Запах стал сильнее и все мощнее обволакивал его сознание. Тело ослабело еще больше.
        - …но, не поддавшись ему, - договорил он, - я обрету гордость! Поддаться легко, победить - трудно. Я люблю побеждать!
        Она спросила ошалело:
        - Кого… побеждать?
        Он заставил себя ухмыльнуться красиво и гордо:
        - Самого сильнейшего из противников! Себя.
        Конь ощутил толчок под бока и сделал прыжок вперед. Мафусаил обернулся и помахал рукой растерявшейся девушке с золотой гривой. По телу прокатывалась болезненно-сладостная дрожь, оно вопило и требовало вернуться и обрести обещанное наслаждение с этой горячей молодой и такой сладкой девушкой, но та самая сила, что выше человека, заставляла сжимать ногами конские бока, и жеребец набирал скорость, унося хозяина от жгучего соблазна.
        Глава 8
        Мимо мелькали деревья, он проскакивал через полянки с крупными цветами, однажды дорога пошла по краю болота, Мафусаил придержал коня, чтобы не стоптать группу молодых парней и девушек, что весело хохотали, указывая пальцами в болото, а там в зеленой жиже что-то жалко и глупо барахталось.
        Мафусаил придержал коня, на миг показалось, что там человек, а когда присмотрелся, остолбенел: в самом деле тонет человек, захлебывается грязью, глаза в ужасе выпучены, руки бессильно хватаются за скользкую траву, а совсем рядом стоят люди и… хохочут!
        Он подъехал вплотную, да, не ошибся, человек тонет, остальные хохочут на берегу, наблюдая, как несчастный зачерпывает нижней губой зловонную жижу, в панике хватается за мшистые кочки, за мясистые стебли растений.
        Мафусаил вскрикнул:
        - Вы что делаете? Он же утонет!
        На него коротко оглянулись, один из парней ответил довольно:
        - Точно! Смотри, как барахтается… А глаза как выпучил!.. Ха-ха-ха!
        - Ха-ха-ха, - заливался рядом второй, - никогда у него морда не была такой красной!..
        Девушка вдруг завизжала:
        - Смотрите, смотрите, лягушка!
        Большая лягушка медленно прыгала по кочкам и, не заметив разницы, в благородной задумчивости скакнула на голову утопающего, а оттуда перепрыгнула дальше, после чего нырнула под широкий уже гниющий старый лист. Все трое попадали от хохота, визжали и гоготали так, что слезы текли из глаз.
        Мафусаил спрыгнул с коня. Голова утопающего уже начала скрываться под темной водой, осталась только рука, все еще цепляющаяся за кочку, но та рассыпалась под скрюченными пальцами. Мафусаил подпрыгнул и ухватился за толстую ветку, она склонилась под его весом. Он вошел в болото, сразу погрузившись до пояса, еще шаг, и уже по горло, а затем дно исчезло.
        Он вытянул руку, еще чуть-чуть, ладонь другой руки скользит по ветке, опасно близко к слишком тонкой части, но уже коснулся руки утопающего. Тот разжал пальцы, однако Мафусаил успел ухватить и медленно начал тащить на себя, понимая, что вязкое болото так легко жертву не отдаст.
        Спасаемый все же ощутил, что нечто ему помогает, начал барахтаться, забрызгал Мафусаила гнилой водой. Тот сцепил челюсти и терпел, тащил медленно и осторожно, наконец выволок облепленного зловонной грязью и липкой тиной подростка. Тот упал лицом вниз, его сотрясали конвульсии, изо рта хлынули струи гнилой болотной воды.
        Мафусаил с трудом поднялся на колени, потом на ноги. На него смотрели с недоумением и даже испугом, как на сумасшедшего. Один парень сказал недовольно:
        - Ну вот… а он так хорошо тонул!
        - Было бы о чем рассказать, - добавил второй.
        - Дурак какой-то, - проворчал третий.
        А девушка сказала рассудительно:
        - Но зато Кенан теперь живой. А он так здорово подражает малиновке! И петухом умеет кричать, как никто… А что не утонул, так в другой раз забулькает, он такой неловкий.
        Первый парень буркнул:
        - Да ладно. Но этот чего так? Или это его брат?
        - Если брат, - сказала девушка так же рассудительно, - то он бы сам его туда толкнул!.. Братья всегда так.
        Мафусаил в самом деле чувствовал себя глупо, стоя вот так в луже грязи, что все еще течет с него, измучившийся в борьбе с болотом и делая то, что здесь кажется совсем не нужным.
        - Что вы за люди? - спросил он с тоской. - Как вы можете?.. Он что, великий преступник?
        Первый парень спросил с удивлением:
        - Почему преступник?.. Это же Кенан, наши дома рядом. Он как и все. Только чаще спотыкается.
        Мафусаил сказал:
        - Даже преступников нельзя так… а вы - своего приятеля? Что вы за люди?
        - Да нормальные мы люди, - ответил первый с раздражением. - Это ты ненормальный. Дурак какой-то. Хоть и здоровый, как сарай.
        - Если хочешь, - предложил третий, - пойдем с нами.
        Второй хихикнул и добавил:
        - Сыграем в упавшего!
        Девушка оживилась:
        - А что, здорово…
        Взгляд ее снова вернулся к Мафусаилу, она умолкла. Ее друзья снова посмотрели на Мафусаила как-то странно оценивающе, первый буркнул:
        - Ну и что, если выпадет на него?..
        - Да, - сказала девушка, - это не пройдет… ладно, пойдемте. У меня уже все зудит, скорее бы добраться.
        Они ушли, Мафусаил остолбенело смотрел им вслед. Спасенный тоже ушел с ними, не сказал ни им слова упрека, ни ему слова благодарности.
        Грязь уже стекла по ногам на землю, но пахло от него отвратительно, тело покрылось мерзкой слизью, на шее обнаружил странный щекочущий комок, а когда содрал, с омерзением отшвырнул липкий комок лягушачьей икры.
        Конь ржанул и побрел тихонько в сторону.
        - Давай-давай, - подбодрил Мафусаил, - ищи!.. Вы молодцы, никогда не станете пить из болота…
        Вскоре конь отыскал небольшой источник, совсем спрятавшийся в зарослях высокой травы. Мафусаил пошел по течению и отыскал шагах в десяти ямку поглубже, где долго истарательно смывал грязь с тела, тщательно постирал одежду, а для сушки надел на свое горячее тело.
        На другой день ехал напрямик через лес, чуткий нос уловил аромат жареного мяса, Мафусаил понял, что да, пора и пообедать, сытый желудок вкусные запахи обычно игнорирует, а сейчас ухитрился даже голову ему повернуть в нужную сторону.
        Еще два поворота, и тропка вывела на прекрасную поляну с шелковой травой, усыпанную цветами. В центре большой костер, над россыпью крупных пурпурных углей надета на длинный вертел тушка довольно крупного животного, один мужчина время от времени поворачивает, чтобы не подгорело с одного боку, а молоденькая женщина, почти девочка, деловито тыкает в мясо ножом, проверяя степень готовности.
        Несколько мужчин в сторонке лежат, кто в обнимку, кто лениво совокупляется, кто-то просто спит. Девушка подняла на Мафусаила глаза, хорошенькое личико слегка запачкано золой, улыбнулась приветливо.
        - О, какой ты крупный!.. Пообедаешь с нами?
        Мафусаил медленно слез с коня, не отрывая от нее глаз.
        - Не откажусь.
        Она смерила оценивающим взглядом его могучую фигуру.
        - Тебе, как гостю, могу отрезать самый лакомый кусочек. К примеру, вот этот… говорят, от него прибывает мужская сила… ха-ха-ха!.. Но вон Кениэль съел уже четыре штуки, а что-то по нему незаметно.
        Один из мужчин проворчал, не поворачивая головы:
        - Поговори у меня. В следующий раз будем есть тебя.
        Она сказала задорно:
        - Для этого еще надо выиграть! А у тебя никогда не получится.
        - Посмотрим, - проворчал мужчина еще злее. - Я вообще-то могу и без игры…
        В его злом голосе прозвучала такая леденящая угроза, что девушка сразу притихла, перестала улыбаться. На Мафусаила посмотрела почти извиняющимися глазами.
        - Садись. Мясо уже почти готово. Цинаэль молод, это хорошо, что проиграл именно он, а не Уланон…
        Мафусаил стоял, словно превратился в ледяной столб. То, что он принял за обжаренную тушу оленя… это же человеческое тело! В огне мясо всегда съеживается, потому и не понял сразу, что это человек, но вот ноги с содранной кожей и уже прожаренные по всей длине, вот вытянутые руки со срубленными кистями, это понятно, все равно сгорят…
        Он сам не помнил, как в его руке оказался меч. Через костер прыгнул молча, сшибив вертел, лезвие засверкало в тусклом свете. Мужчины и женщины кричали, он рубил быстро и бешено, а когда все уже плавали в лужах крови, он повернулся к девушке у костра.
        Она в ужасе отползала на заднице, упираясь руками в землю. Он тяжело пошел на нее, выставив острие меча, с которого от самой рукояти стекала кровь.
        - Не убивай! - прокричала она. - Это была игра!
        - Это не игра, - прохрипел он.
        - Игра, - настаивала она. - Мы все шли добровольно!.. Это же так интересно и страшно: кто-то один будет нами убит и сожран…
        - С этим не играют, - сказал он и поднял меч.
        Она закричала тоненьким голосом:
        - Не убивай… Я женщина!
        Он задержал меч над головой, она смотрела умоляющими глазами, скороговоркой клялась стать его рабыней навеки и выполнять все его прихоти, даже самые ужасные, однако он вспомнил, как недавно убил старого льва и львицу, но хотел было пощадить молодую самку, а она тут же разорвала ему плечо.
        - Ты не женщина, - ответил он.
        Лезвие с размаху вошло в тело у основания шеи и быстро, словно он разрубил клочок тумана, выскользнуло слева у пояса. Разрубленное пополам тело рухнуло на раскаленные угли, затрещало, зашипело.
        Он осмотрел убитых, все погибли сразу от его бешеных ударов, вздрагивающими руками вытер лезвие меча об их красивые одежды и вернулся к коню.
        Тот неодобрительно фыркнул, когда Мафусаил начал рыть могилку, однако тот тщательно похоронил полусгоревшее на огне тело, а коню сказал, словно извиняясь за доброе дело:
        - Мы не знаем, кто он был и каким. Господь велит ко всем незнакомым относиться, как к хорошим людям. И так до тех пор, пока они не докажут обратное.
        Привлеченные ароматными запахами, из кустов уже выглядывали хищные звери. На вершинках деревьев каркали и возбужденно переговаривались вороны.
        - Поехали!
        Конь подставил бок, Мафусаил вспрыгнул в седло, они пошли ровным галопом в сторону запада. Мафусаил оглянулся, звери уже выбежали из кустов и жадно бросились к добыче.
        Он проверил себя, правильно ли поступил, и не ощутил сожаления, что оставил все так, как оставил. Хоронить нужно только людей, а животных - необязательно.
        Впереди на холме начал вырастать город, дома поставлены так тесно, что самого холма не видно, только дома, крыши, сараи, амбары, кузницы, снова дома…
        Он нахмурился, вокруг города тянется частокол, все бревна заострены, и на каждом скалит зубы человеческий череп. Наконец показались ворота, однако Мафусаил передумал заезжать в этот безумный город, здесь не могут жить люди, здесь какие-то чудовища в людском облике…
        Конь послушно пошел по широкой дуге. Дальше черепа сменились срубленными головами, некоторые насажены совсем недавно, целая стая ворон каркает и старательно выклевывает глаза, крепкие клювы с костяным стуком долбят черепа.
        В сторонке на умело поставленных бревнах распяты несколько человек. Мафусаил подъехал ближе, показалось, что один жив, но это в глазницах суетливо копошится какой-то мелкий зверек, доедая мозг.
        На кольях еще и еще черепа и головы, земля усеяна обломками копий, сломанных мечей и топоров - уже непригодны для дела, это оружие врага явно захвачено для бахвальства.
        - Господи, - проговорил он с тоской, - это что же… Стоит о Тебе забыть… и начинается вот такое?
        Он уехал, несмотря на усталость и желание отдохнуть, снова по дороге нападали шайки, рассчитывая, что, несмотря на его рост и силу, все равно против целого отряда не устоять даже герою. Он убил сперва тех, кто бросился первым, а потом догнал убегающих и убил в спину.
        Это людей нельзя убивать в спину, вспомнил он слова отца, а животных можно по-всякому. Для убийства животных не существует правил. Когда-нибудь будут, а пока правилаотносятся только к человеку.
        Последний упал, захлебываясь кровью, она толчками выплескивалась из его рта, перевернулся на спину и с ужасом смотрел на обагренный меч в руке Мафусаила.
        - Мы… мы ничего бы не сделали…
        - А зачем напали?
        - Такая игра…
        Мафусаил кивнул.
        - Я уже видел ваши игры. Если бы меня удалось схватить, жарили бы живым? На медленном огне?
        Раненый промолчал. Мафусаил приставил острие меча к его горлу.
        - Я не стану тебя оставлять вот так, - произнес он уже без гнева. - А то вдруг да выживешь… Умри.
        Острие меча рассекло горло, позвонки чуть хрустнули, когда железо разъединило их и коснулось земли.
        И снова он вскочил в седло и поехал, оставив распластанные в крови тела на растерзание зверям.
        По зеленой траве прыгали кузнечики, над цветами порхали бабочки, а солидные шмели гудели густо и торжественно, перетаскивая груз меда и сладкой пыльцы.
        - Господи, - вскрикнул Мафусаил в муке, - как Ты допустил такое? Мир так прекрасен, а тут… люди едят людей!.. И не от голода, а ради забавы!.. Уже все гадости испробованы, уже ничего не могут придумать, чтобы жизнь свою скотскую разнообразить… Но разве же так можно?.. Будь у меня хоть частица Твоей силы, я бы выжег все эти города, потому что из них зараза!..
        В небесах глухо проворчало. Мафусаил крикнул громче:
        - Неужели на земле не осталось чистых людей?.. Если они еще есть, их надо спасать, пока зараза нечистой жизни не коснулась их душ!
        В небе прогрохотало снова, Мафусаилу почудилось одобрение в грозном гуле.
        Глава 10
        Конь отдохнул и шел красивым ровным галопом. Мафусаил жадно всмотрелся в проступившее на горизонте странное очертание, конь ощутил желание хозяина добраться тудапобыстрее и пошел карьером.
        Сердце Мафусаила забилось чаще, если не ошибается, то впереди его ждет самый славный и самый известный во всем свете город - Енох! Его основал сам Каин, прародительбольшей части человечества. Правда, постоянными войнами и сражениями каиниты сильно уменьшили свою численность, но зато все согласны, что потомки Каина являются самыми сильными, жестокими, напористыми и самыми выживаемыми из людей.
        Город Еноха, тезки отца Мафусаила, разросся просто неимоверно. И хотя за эту тысячу лет из него постоянно поселенцы уходили целыми группами искать новые земли, все- таки город продолжал раздвигаться во все стороны. Та стена, которую поставил Каин, оказалась в центре города, ее давно снесли, поставили другую, уже на новом месте, но и ту пришлось убрать, потому что и она оказалась сперва внутри разрастающегося города, а потом и слишком близко к центру.
        Конь перешел с карьера на галоп, начал почему-то нервничать, Мафусаил даже привстал в стременах, всматриваясь в сверкающий город, как вдруг конь вовсе остановился.
        Мафусаилу показалось, что он дрожит и даже пытается пятиться.
        - Ты что? - крикнул Мафусаил.
        Он толкнул пятками в бока, конь попытался обойти некое препятствие, незримое для Мафусаила, но через пару прыжков снова остановился.
        - Да что с тобой? - прокричал Мафусаил.
        Он ударил коня плетью, тот испуганно дернулся и сделал прыжок в сторону. Мафусаил едва не вылетел из седла, он рассердился и начал стегать коня.
        - Дурак, ты меня искалечишь!.. Давай вперед, иначе я тебя…
        Он поперхнулся, слова застыли на языке. Загораживая дорогу, появился огромный ангел в три человеческих роста.
        - Не бей коня, - произнес он красивым голосом. - Это я не даю ему идти дальше.
        Мафусаил, дрожа всем телом, вскрикнул:
        - Но… почему?
        - Ты слишком хорош, - произнес ангел скорбным голосом, - а город этот погряз в пороках. Там нет человека, который мог бы принять тебя, как гостя, и не попытался обесчестить. Если же будешь противиться их мерзким домогательствам, тебя убьют и обесчестят уже мертвого.
        Мафусаил вскипел и резко бросил ладонь на рукоять меча.
        - Пусть попробуют.
        - С целым городом тебе не справиться, - произнес ангел бесстрастно. - Но если справишься… тогда зачем тебе этот город?
        Мафусаил начал обретать уверенность, а загораживающий дорогу ангел чем-то раздражал и даже злил.
        - Не знаю, - ответил он. - Я еду к краю мира, хочу повидаться со своим отцом Енохом. Моя дорога лежит прямо через этот город. С моей стороны будет трусостью миновать его по дуге.
        Ангел развел руками.
        - Я не могу тебе противиться. Творец сказал, что люди могут делать, что хотят. Но Он велел тебя охранять…
        - Если Всевышний велел не противиться, - сказал Мафусаил, воспрянув духом, - то сойди с дороги.
        - Как скажешь, - ответил ангел.
        Он отступил в сторону, тут же превратился в луч света и унесся в небеса. Мафусаил тронул коня, на этот раз тот пошел по тропинке, быстро переходя в галоп.
        В небе вспыхнуло зловеще багровым. Мафусаил охнул, облака исчезли, взамен со злобным шипением раскрылась исполинская кровавая язва. Небесный огонь кипел в ней, словно в кратере вулкана, только ужасающее жерло смотрит вниз.
        Мафусаил вскрикнул от ужаса, заметив на фоне красного множество темных точек, что увеличивались на глазах. Горящие камни падали с огромной скоростью, все разгоняясь и разгоняясь, за ними тянулись темно-синие дымные хвосты. Следом посыпались ярко-оранжевые и желтые огни, и тут же пошел частый дождь из горящей смолы…
        Мафусаил придержал коня. Камни с грохотом, треском и звоном обрушились на город, разламывая каменные здания, как собачьи будки, а огненный дождь воспламенил их, словно стога сухой соломы.
        Он видел выбегающие из уцелевших домов темные фигурки. Свет был такой яркий, что все казались одетыми в черное. Горели не только дома, но и сама земля полыхала, залитая смолой. Земля затряслась, Мафусаил натянул повод, но конь уже и сам пугливо подался назад: с грозным гулом с неба рушились, довершая начатое, исполинские камни, целые скалы.
        Они разбивали обгорелые остовы домов, сносили башни, погребали под собой все, что осталось от города. Огонь выбивался из-под этих скал и продолжал пожирать все, до чего мог дотянуться. Хотя да, сгорело все, и теперь полыхала сама смола, вылившаяся из страшной раны в небосводе.
        Он ощутил, что уже давно задерживает дыхание, ожидая и надеясь, что хоть кто-то сумеет выбежать за городские ворота. Увы, ворота сгорели тоже, а раскатившиеся великанские камни разнесли их вдрызг и погребли.
        Конь ржанул и, повернув голову, скосил глаза на хозяина. Мафусаил потрепал его по шее.
        - Прости, я был не прав… Завидую, ты видишь скрытое от людских глаз. Ты ближе к Господу, чем люди.
        Конь взмахнул гривой, копыто с силой ударило в землю.
        - Ты прав, - сказал Мафусаил, - надо двигаться дальше… Но все-таки, если бы я решил проехать мимо города, ангел пощадил бы город? Или мое появление - просто совпадение и город был обречен?
        Под конскими копытами третий день гремела твердая сухая земля. Последние зеленые пятна остались далеко позади, некоторое время попадался жесткий кустарник, затемтянулась только каменистая поверхность, откуда ветер сдул песок.
        Еще через день каменная поверхность сменилась жаркими песками. Ветер намел целые горы, Мафусаил перестал замечать хоть какие-то признаки жизни, последнюю ящерицу видел три дня назад, а вчера видел пробежавшего муравья, сухого и быстрого, то ли живет здесь, то ли занесло ветром…
        Ветер упорно дул навстречу, словно пытался не допустить его дальше. Мафусаил стискивал челюсти и снова клялся себе, что не остановится, пока не дойдет до края мира.
        У него обгорело лицо, кожа слезала клочьями, горло пересохло, вода давно кончилась, он уже понимал, что поворачивать поздно: на обратный путь нужно столько же воды, сколько у него было на границе этой пустыни.
        Похоже, мелькнула горькая мысль, что это его последний поход. И, увы, который он так и не завершит…
        Он был готов свалиться с коня и умереть под его копытами, как вдруг ноздри уловили запах дыма. Сперва не обратил внимания, мало ли лесных пожаров, затем как огненнойкрапивой по голому телу: пахнет жареным мясом!
        Огромные камни расступились, дальше спуск в долину, Мафусаил ощутил, как по телу пробежал озноб, словно прыгнул в ручей с ледяной водой. Впереди три строения, которые он назвал бы хижинами, если бы те не были впятеро больше самых больших домов, какие он только видел, а стены не сплетены из ивовых прутьев, а сложены из толстых бревен, что каким-то образом держатся, не рассыпаются!
        - Вперед, - шепнул он измученному коню, - что бы там ни было… хуже не будет!
        Конь из последних сил потащился вперед на подгибающихся ногах. Мафусаил слез на землю и пошел впереди, держа верного друга за повод. В треугольнике между домами багровеют угли огромного костра, спиной к Мафусаилу сидит огромный человек в звериной шкуре, даже сидя он выше гостя, а на вертеле толщиной с бревно жарится целиком крупный бык.
        Мафусаил растянул обожженное лицо в приветливой улыбке и сказал самым приветливым голосом, какой только сумел изобразить:
        - Да будет добыча ваша такой же лакомой, как этот дивный аромат!
        Человек неторопливо обернулся, на Мафусаила глянуло сумрачное лицо, широкое, с резко выступающими скулами, надбровные дуги похожи на утесы, нижняя челюсть выдвинута вперед, а глаза смотрят остро и пронизывающе.
        - Надеюсь, - ответил человек густым голосом, больше похожим на звериный рев. - Садись, гостем будешь.
        - Спасибо, - ответил Мафусаил осторожно, - но я сперва коня расседлаю, если можно…
        Человек отмахнулся.
        - Без тебя расседлают. Садись! Выпей вот сперва… А есть будешь потом.
        Из дома вышел второй гигант, Мафусаил прикинул, что достал бы головой ему разве что до груди, а то и до живота, но гигант быстро и умело снял с коня седло и всю сбрую, увел за сараи. Появились еще двое, такие же громадные, подсели к костру, на Мафусаила поглядывали со снисходительным интересом.
        - Как зовут? - спросил человек у костра.
        - Мафусаил, - сказал Мафусаил поспешно. - Вы меня спасли! А главное, спасли и моего коня.
        Человек спросил озадаченно:
        - Почему коня спасти важнее?
        - Он не виноват, - объяснил Мафусаил. - Это я возжелал дойти до края мира.
        - До края мира? - переспросил лохматый человек. - Да… задача у тебя непростая… Меня зовут Громобой, а это вот Боромир, Тарас, Назар, Платон… Все эти далеко хаживали, но никто до края не доходил.
        Один из сородичей, такой же лохматый, сказал обидчиво:
        - А он нужен был нам?
        Второй поддержал:
        - Да, дядька Громобой, был бы нужен - дошли бы!
        Громобой отмахнулся.
        - Ладно-ладно. И что тебе там нужно, герой? Не просто же так идешь, чтобы посмотреть и вернуться?
        Мафусаил мялся, не зная, как сказать о надвигающейся катастрофе, ведь эти люди… если они люди, погибнут в первую очередь, по ним непохоже, чтобы они даже слышали имяТворца.
        Вздохнув, признался:
        - Мой сын - мудрец. Он сказал, что миру грозит катастрофа. И просил меня сходить к краю мира, где можно встретить его деда, а моего отца… и тот скажет, правда ли? А если правда, то что сделать… если можно сделать, чтобы род человеческий уцелел?
        Все слушали очень серьезно, Мафусаил потихоньку перевел дух, его не только не убили за такое, но и вроде бы даже поверили. Или просто так задумались. Наконец тот, который Боромир, сказал степенно:
        - Это хорошо, что о всех людях радеешь. А то всяк гребет к себе, один Творец к нам… Что ж, мы дадим тебе в запас воды и еды, сколько поднимет твой конь. А пока отдыхай, наберись сил.
        Мафусаил вздохнул.
        - Только одну ночку. А то кто знает, вдруг у Создателя уже кончается терпение… Кстати, можно спросить?
        Гробомой буркнул:
        - Да просто спрашивай… а не спрашивай, можно ли спросить! Что за люди у вас там такие странные…
        - Вы… люди? Или нефилимы?
        Они переглянулись, Громобой поинтересовался:
        - Кто такие нефилимы?
        Мафусаил пробормотал с облегчением:
        - Фу, я так далеко забрался, что об этих ужасных созданиях здесь и не слышали?.. Это очень сильные люди, даже наполовину люди, а наполовину звери. Они ведут род от павших ангелов… Но если вы не они, то почему так отличаетесь от остальных людей?
        Громобой поинтересовался с добродушной ленцой:
        - Остальных, как я понимаю, вроде тебя? А то мы считаем, что все люди такие, как мы.
        - Нет-нет, - запротестовал Мафусаил, - я среди своих людей самый рослый и самый сильный! Но по сравнению с вами… гм… Откуда вы произошли?
        Громобой пожал плечами, вместо него заговорил Боромир, тот держался вообще более важно, как заметил Мафусаил, говорил медленнее и значительнее:
        - Нас Творец создал прямо здесь… и, как мне кажется, Он был доволен Своим творением.
        Мафусаил спросил растерянно:
        - Как так?.. Он же создал Адама, вылепив его из глины!
        - Вылепил, вылепил, - успокоил Боромир. - Все так и было. Но только Адам и Ева… ты ведешь род от них? Вот видишь, я угадал!.. не единые сущие на земле. Господь творил не одних только зверей, рыб и насекомых. До того, как заняться лепкой из глины, он создал и Змея, самого мудрого и хитрого на земле, который что-то там у вас нашкодил… Кстати, Змей тот был чуть ли не твоя копия! И разговаривал, как человек, и все на свете знал… Еще Всевышний создавал много разных существ, все примеривался к чему-то…Тогда же и мы были созданы, невры…
        Мафусаил пробормотал ошалело:
        - Но почему… зачем тогда Адам?
        Боромир сказал с великой задумчивостью:
        - Может быть, нужно было зачем-то начинать с самого малого и слабого? Ведь ты же не умеешь ни волком перекидываться, ни рыбу подзывать свистом, ни в облака подняться птицей…
        Мафусаил прошептал:
        - А вы?
        - Для нас это просто, - заверил Боромир с гордостью, но тут же добавил задумчиво: - Но, может быть, для исполнения Великого Замысла нужен не росток дуба, а слабый росток молочая? Или паслена?.. Кто знает… Трудно постигнуть суть Творца… Вы его знаете в одном облике, мы - в другом. Я знаю только, что нам был дан запрет смешиваться с вами…
        Мафусаил вскрикнул:
        - И вам?
        Боромир посмотрел остро:
        - А что было сказано вам?
        - Мы народ колена Сифа, - ответил Мафусаил быстро, - стараемся идти по пути, указанному Господом. Ну, как получается, сами понимаете, человек слаб… Есть еще народы от колена Каина, убившего родного брата, те вообще беззаконны во всех проявлениях и пали ниже зверей… Нам было запрещено смешиваться с ними.
        Боромир хмыкнул и спросил, как само собой разумеющееся:
        - И как? Недолго терпели?
        Мафусаил ответил убито:
        - При первой же встрече наши мужчины стали брать в жены развратных женщин из потомства Каина, а мужчины из колена Каина охотно брали наших кротких и невинных дев…А ваш запрет?
        - Нам было запрещено смешиваться с вашим родом, - объяснил Боромир. - Не важно, от какого вы колена!
        - И как? - спросил теперь Мафусаил с замиранием сердца.
        Боромир отмахнулся.
        - Свинья грязь найдет!.. Наши охотники, что забирались дальше всех, однажды наткнулись на одно из ваших племен, что откочевало чересчур далеко… Мужчин убили, женщин взяли в наложницы. Потом уже обходилось без драк. Мы брали ваших женщин в жены, а кое-кто из наших остался жить в ваших племенах… Так что не знаю, не знаю… То ли Творец ошибся, то ли и это как-то предусмотрел… Нам не понять Его общего замысла, к каждому из нас обращена только одна сторона Творца, для кого-то он Елохим, для кого-то - Иево, Адонаи и как-то еще, мы знаем как Рода… В одном облике Он сотворил Адама из комка глины, но кто из вас знает, что Он творил в облике Рода? Да и все эти ангелы и архангелы… вольно или невольно оставляют на земле следы то в виде этих, как вы их называете, нефилимов, то еще чего-то странного и необычного…
        - Ангелы? - пробормотал Мафусаил.
        Боромир сказал строго:
        - Ангелы - всего лишь мимолетные лики Творца! Его мысли, желания. И когда чего-то касается ангел, то этого касается сам Творец. Невров создал тот же Творец, что и Адама с Евой, но только на другом конце сада… вернее, Леса. Так что Адам с Евой живут той жизнью, какой велит Адонаи, невры живут по законам Рода, но вот отвергнутые дети, вроде Лилит или Каина, бродят по свету и натыкаются порой на таких же отвергнутых, а это уже нехорошо.
        Мафусаил спросил осторожно:
        - Вы… тоже отвергнутые?
        Боромил засмеялся, показал снова острые белые зубы:
        - Вроде бы нет. Просто нас Род создал, и… все. Никаких законов не дал. Так что мы сами пока не знаем, нарушаем ли в чем-то Его волю. Словом, нам дана полная свобода! А значит, сами отвечаем за свои дела и поступки.
        - Но так… страшно же!
        Боромир медленно пожал плечами:
        - Да, было страшновато. А потом не то что привыкли, но как-то решили, что пора взрослеть, самим начинать заботиться о себе и других. Конечно, каждому хочется, чтобы пришел большой и сильный, все за нас сделал, принес с охоты оленя, зажарил и раздал по ломтю, а потом еще и помыл миски… Ну, или хотя бы сказал, что делать можно, а что нельзя!
        Мафусаил ответил с тяжелым вздохом:
        - А вот нам сказал, что делать можно, а что нельзя… но я не знаю, лучше ли так?
        - Неисповедимы пути Господа, - ответил Боромир строго. - Ладно, ложись спать. Утро вечера мудренее.
        Глава 11
        Мафусаил открыл сонные глаза, над ним высокий потолок, от очага идет сухое тепло, а сам он под огромной толстой шкурой неведомого зверя.
        Торопливо сполз с не по росту огромной кровати, в открытом окне колышутся зеленые ветки, чирикнула крупная птица. Он осторожно приоткрыл дверь. Небо за ночь стало еще ниже, тучи несутся с негромким, но постоянным грохотом. На том же месте по-прежнему багровеют крупные угли, словно и не миновала ночь, а на вертеле снова печеный бык, еще крупнее вчерашнего.
        Из дома напротив вышел огромный человек, Мафусаил вспомнил, его называли Тарасом. Невр приветливо помахал рукой.
        - Твоего коня уже загрузили. Сам оседлаешь или помочь?
        - Сам, - сказал Мафусаил поспешно. - Он привык к моей руке.
        Тарас усмехнулся.
        - Когда я его расседлывал, он даже спасибо сказал.
        - А сейчас обругает, - ответил Мафусаил со вздохом. - Вряд ли он успел отдохнуть.
        - Как и ты, - заметил Тарас. - Может быть, останешься еще?
        - Надо ехать, - сказал Мафусаил.
        - Успеха. Встретишь наших, передавай привет. Все разошлись на охоту.
        Еда кончилась через две недели, воду он сумел растянуть еще на пять дней. Во все стороны простиралась выжженная пустыня, Мафусаил понимал устрашенно, что иначе и быть не может: здесь близко край, за который заходит усталое солнце и все сжигает своим неистовым огнем.
        Его сознание уже мутилось, когда впереди засиял ровный свет, похожий на лунный. Впечатление было такое, словно впереди наступила светлая лунная ночь, и там появилась фигура человека.
        Конь шатался, растопырив ноги, Мафусаил поспешно соскочил и, ухватив за повод, потащил вперед. Человек стоял неподвижно, Мафусаил подтащил коня ближе и сразу ощутил, что они оба вошли в прохладный мир, где воздух привычно влажный, а выжженная пустыня осталась за порогом.
        - Отец! - вскрикнул он в удивлении. - Значит… я дошел до края мира?
        Фигура Еноха колыхнулась перед Мафусаилом, словно развешанное на веревке белье под легким ветерком. Странные волны прошли по рукам и ногам, а голова то сплющивалась, как блин, то вытягивалась, подобно стеблю.
        - Мафусаил, - произнес Енох странным голосом, которого Мафусаил от него никогда не слышал, - ты должен… весть… это важно…
        - Еще бы! - воскликнул Мафусаил. - Я дошел до края мира!.. Я говорю с отцом, которого взяли на небо живым!..
        - Мафусаил, - повторил Енох, по его телу снова прошли странные волны, - ты должен вернуться и…
        - Я вернусь, - заверил Мафусаил, - еще не знаю как, но раз уж дошел до края мира, а до него еще никто не доходил…
        - Мафусаил, - сказал Енох уже нетерпеливо, - важно не то, с кем говорил, а что тебе сказали.
        - Да, отец, - сказал Мафусаил счастливо. - Тебя обнять можно?.. Нет?.. Жаль, но все равно будут помнить, что Мафусаил дошел до края мира и говорил с Енохом, взятым живым на небо!
        Енох произнес сухо:
        - Пусть говорят, что хотят. Но ты должен знать более важное…
        - Да, отец, - сказал Мафусаил поспешно. - Расскажи, что там? Как там?.. Хорошо кормят?.. И чем вообще занимаетесь?
        Фигура Еноха колыхнулась так сильно, словно порывы незримого ветра старались разорвать его на части и унести, а замерший Мафусаил услышал голос:
        - Я бы сказал… но не поймешь…
        - Почему?
        - Я сам бы не понял, - ответил Енох рвущимся, как полотно, голосом, - но могу сказать хоть и не самое важное, зато это ты уразумеешь. Ламех прав в своей прозорливости: Всевышний разочаровался в человечестве и намерен уничтожить этот мир…
        Мафусаил дернулся, словно его ужалила большая ядовитая змея.
        - Уничтожить?
        - Да, Мафусаил…
        - Но… а как же все мы?
        Енох произнес:
        - Это не сегодня… У человечества еще есть шанс исправиться. Или хотя бы части человечества.
        Мафусаил вскрикнул в ужасе:
        - Но… как?
        - Господь указал путь, - ответил Енох. - И… Мафусаил… люди знают, когда они нарушают!.. Именно осознание, что нарушают, делают их преступление для них еще слаще. Но в этом как раз есть и шанс… раз уж они знают, что преступили закон, то знают, как исправиться.
        - Енох, - вскричал Мафусаил, - ты веришь, что люди могут исправиться? Ты веришь, что в гору легче идти, чем катиться с нее?
        Енох помолчал, голос его был суровый и несчастный одновременно:
        - Мафусаил… а что мы еще можем? Мы их не заставим. Передай эту весть… Кто не послушает, пусть пеняет на себя. Предупреждение было.
        Мафусаил вздрогнул.
        - Енох… по дороге к тебе я видел уничтожение великого города Еноха. Самого древнего на свете! Каин его поставил в честь твоего тезки, своего первенца.
        Енох кивнул.
        - Ты прав, это было первое предупреждение. Всего лишь город. Господь показал, что долго терпит, но больно бьет. Следующим ударом уничтожит мир, если люди не опомнятся.
        - Енох, неужели все так страшно?
        - А ты сам не видел?
        Мафусаил уронил голову.
        - Да, я встретил много мерзости и гнили человеческой.
        Енох сказал тихо:
        - У Творца в нашем мире одна-единственная цель: дать человеку возможность жить счастливо и развиваться, развиваться, развиваться. Развиваться духовно, так как животная часть в человеке хоть и велика…
        - И сильна, - вставил Мафусаил. - Главное, сильна…
        Енох поморщился.
        - Сильна, кто спорит? Но ей развиваться некуда. В своей животной части человек может делать только то, что делает животное, а у животного не так уж и велик выбор. Да и какое тут развитие, если всякий скот умеет? Но за то, что человек забыл Его заветы и уподобился животным, Всевышний и решил покарать человечество… Не человека, Мафусаил, не город, как ты видел! Он вообще не оставит больше людей. Да и скотов не оставит, ибо зачем они Создателю? Он создал этот мир для человека…
        Мафусаил вскрикнул в страхе:
        - Погоди, погоди! Но как… всех? Пусть даже все виноваты, но одни - чуть-чуть, а другие - ого как! И всех уничтожить? Одинаково?
        Енох проговорил невесело:
        - Мафусаил, ответственность за общество разделяют все, кто в нем живет. Раз ты в нем, значит - принял его порядки.
        - А если не принял? - пробормотал Мафусаил.
        - Если не принял, - сказал Енох непривычно жестким для него голосом, - то протестуй! Борись! Обличай, доказывай, мешай, требуй… Если же миришься, то ты один из них.А что? Хочешь жить со свиньями и не хрюкать? А если даже не хрюкаешь, то этого мало, чтобы считаться праведным. Вон твой внук Ной, как только повзрослел, сразу ушел из города и живет в уединении, чтобы не пачкаться. А ты вообще борешься с мерзостью этого мира, борешься с ним везде и всюду, словом, а чаще - мечом!.. Возвращайся, Мафусаил. Мое время истекло, мне трудно удерживаться на грешной земле… Прощай, я люблю тебя, мой сын… горжусь тобой…
        Он исчез раньше, чем договорил, только истончающийся голос Мафусаил слышал некоторое время, но прошло еще несколько минут, прежде чем он опомнился и повернул коня обратно.
        Обратный путь занял вдесятеро меньше времени, но самое удивительное в том, что ни Мафусаил, ни его конь за весь переход по песчаной, а потом каменной пустыне не ощутили потребности ни в воде, ни в пище.
        Он проскакивал земли племен, где побывал раньше, везде сообщая, что его отец предсказал гибель роду человеческому, если люди не опомнятся и не станут на путь закона. Его слушали охотно, ужасались, но он сам с горечью видел, что всех больше поражает то, что он дошел до края земли и говорил со взятым заживо на небо Енохом, чем страшные слова великого праведника и провидца.
        - Быстрее, Серый, - торопил он коня, - быстрее… Может быть, в моем племени услышат правильно и ужаснутся?
        Сиф в бессилии стиснул челюсти. Он обещал Адаму, что его дети и внуки, как и все правнуки, не будут смешиваться с потомством Каина, но сказать легче, чем сделать. Первые поколения помнили этот завет и жили отдельно, но когда правнуков уже десятки тысяч, и все отселяются в поисках свободных земель, то и не уследить за всеми, и строгие заповеди либо забываются, либо постепенно превращаются в нечто необязательное.
        Да Адам и сам видел в конце долгой жизни, что расселившиеся по землям племена соприкоснулись и не увидели друг в друге ничего такого, чего не было бы в них самих. И если люди семени Каина воевали охотнее и чаще, то люди семени Сифа быстро научились давать отпор, сами устраивали набеги, разоряли, жгли, убивали и приводили пленных женщин.
        А потом и просто заключали союзы, охотились вместе, строили рядом города и торговали к обоюдной выгоде. А когда заключали браки, уже никто не смотрел, из какого племени жених или невеста…
        Он обходил свои владения, когда вдали поднялась желтая пыль, он успел подумать, что некто скачет во весь опор, и в то же мгновение перед ним вырос огромный серый конь, а в седле покачивался от усталости Мафусаил.
        - Мир дому сему, - промолвил хриплым голосом Мафусаил. - Прости, Сиф, я с очень недобрыми вестями.
        - Слезай с коня, - сказал Сиф тревожно. - Вся жизнь теперь недобрая.
        Мафусаил тяжело сполз на землю, постоял, держась за седло.
        - Странно, - проговорил он, - какая же это сволочь делает ее недоброй? Люди все за добрую…
        Они прошли в дом, дети расседлали коня и повели по кругу, чтобы охладить после тяжелой скачки.
        В доме Сиф кивнул Мафусаилу в сторону накрытого стола:
        - Садись, мы собирались обедать. Ты прав, все люди за хорошую жизнь, но почему же делаем ее недоброй? Казалось бы, добро стоит делать еще и потому, что делаешь его и себе… Все люди - это Адам во множестве тел. Мы считаем себя отдельными, но на самом деле все мы - один гигантский человек. И когда делаешь добро даже одному, оно каплями переходит и к другим. Потому так важно делать добро, как это люди не поймут? Ведь каждый тем самым делает его и себе… Я повторяюсь? Да, повторяюсь. Потому что сам непойму, почему понимаем одно, делаем другое…
        Мафусаил тяжело опустился на лавку, отстегнул и снял перевязь с тяжелым мечом.
        - Тогда убивать тоже нехорошо, - сказал он с горькой иронией, - потому что убиваешь часть себя, так?
        - Так, - ответил Сиф очень серьезно. - Люди, загрязняющие себя, загрязняют и других. Потому этих людей надлежит сперва увещевать, потом…
        - Убить? - спросил Мафусаил.
        Сиф ответил уклончиво:
        - Это зависит…
        - От чего?
        - От многого, - ответил Сиф устало. - Убить - это последняя мера. Если убить, уже ничего нельзя будет сделать, а даже судья не совершенен. Потому лишать жизни позволено только Тому, Кто ее и дал. Только Он один знает, кто в какой мере виноват. Все остальные, лишающие жизни людей, преступники.
        Мафусаил развел руками.
        - Тогда хуже меня человека на свете нет.
        Сиф нахмурился, пожевал дряблыми губами.
        - Погоди, погоди… Здесь не так просто…
        В комнату вошли жена и дочери Сифа, на столе появились кувшины с чистой водой. Сиф и Мафусаил, омыв руки, приступили к трапезе. Мафусаил посматривал пытливо на Сифа, как тот оправдает его многочисленные убийства, в каких случаях убивающий становится убийцей, а в каких спасителем, но Сиф помалкивал: как и Мафусаил, понимает, он не Енох и даже не Ламех, чтобы давать определения в таких сложных вопросах.
        Часть 4
        ВТОРОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
        Глава 1
        Люцифер пронесся сквозь миры, как пылающая падающая звезда, готовая сжечь Вселенную, в сверкающем радостном сиянии Брия проскочил сквозь мелкого ангела с длинным и пышным именем Илиянерпиндариэль, тот лишь ахнул, ослепленный его величием, а Люцифер рявкнул громко:
        - Эй, малявка!.. Мчись на землю!
        - Слушаюсь… А зачем?
        - Сообщи ангелам, что Всевышний решил уничтожить этот мир!.. Пусть соберутся, не привлекая внимания Творца…
        Илиянерпиндариэль, оставаясь на месте и вместе с тем двигаясь вместе с Люцифером, пролепетал растерянно:
        - Уничтожить мир?.. Но я слышал от Цинандиэля, а это великий ангел, что у Творца насчет человека большие планы… Цинандиэль - с высших миров! Он знает много…
        Люцифер сказал с презрительной усмешкой:
        - Что этот Цинандиэль может знать? Он не поднимался выше мира Йецира. Так, пользуется слухами.
        Илиянерпиндариэль спросил умоляюще:
        - А что, есть и другие миры? Кроме… Йецира?
        - Конечно, - ответил Люцифер. - Их три. В мире Ацилут ничто не может существовать, кроме зачатков корней величайших людей, но уже в мире Брия могут появляться самые могущественные ангелы. Всего семеро могут выдержать тот неистовый свет: Михаил, Метатрон, Рафаил, Уриил, Гавриил, Рази и Салафиил. Остальных божественный свет просто испепелит.
        - А ты? - спросил Илиянерпиндариэль.
        Люцифер пошевелил плечами.
        - Видишь, у меня из двенадцати осталось всего шесть крыльев? Это после той истории с Адамом и запретным плодом. Тогда Всевышний спустил меня из мира Брия в мир Йецира. Ну, там ангелов множество, все они попроще. Кто дождем заправляет, кто засухой… Там и твой Цинандиэль прозябает, хотя думает, что он великий, так как есть еще ангелы помельче. Например, те, которые вообще живут только на земле…
        - А ты?
        Люцифер недовольно повел плечами.
        - Я? Ничем. Все так же могу подниматься в мир Брия, ибо рожден самым сильным из всех ангелов. И хотя я лишен права сидеть рядом с Творцом, но никто не занимает мое место. Понимают, никого нет сильнее и сейчас.
        - А гнев Господа? - спросил Илиянерпиндариэль опасливо.
        - На Адама Он тоже разгневался, - ответил Люцифер. - Даже из созданного для него лично рая изгнал!.. Но дал одежду и присматривал за ним, чтобы не погиб. Так что не медли!..
        Илиянерпиндариэль наконец прекратил пребывание на всем пространстве от мира Брия до поверхности земли, они уже оказались среди безжизненных гор, где разве что муравьи появлялись в поисках добычи, Люцифер полетел в одну сторону, созывая могучих ангелов, а Илиянерпиндариэль торопливо собирал множество малых.
        На зов собрались моментально, хотя Люцифер и Илиянерпиндариэль обращались к каждому лично, не прибегая к общему зову, который обязательно достиг бы Всевышнего.
        Среди гор заполыхало небесным огнем, однако Люцифер пригасил всех, призывая к сдержанности, они же на земле и не следует выделяться, ангелы убрали блеск, и Люцифер вскрикнул пламенно:
        - Вы еще не знаете, но Всевышний все-таки разочаровался в созданном и решил погубить этот мир!.. Если бы Он прислушался к нашим советам, этого бы не произошло… Но теперь мы должны помешать Ему сделать это!.. Этот мир прекрасен… для нас. Человечество пусть губит, нам не нужны эти болтливые животные, а все остальное мы должны спасти!
        Он бросил быстрый взгляд в сторону появившейся вблизи группки ангелов, что держались несколько обособленно. Среди них заметил могучих Михаила и Рафаила, оба архангелы, а еще Метатрон, Гавриил и Уриил. Михаил сразу же заговорил враждебно и строго:
        - Снова возводите хулу на Господа?
        Люцифер отмахнулся:
        - Не делай вид, что тебе не хочется, чтобы Господь отдал этот мир нам!
        - Мало ли что нам хочется, - ответил Михаил сурово. - Адам вон жил счастливо, пока выполнял волю Творца, а когда захотел жить так, как хочется…
        - То создание из глины, - ответил раздраженно Люцифер, - а это мы! Не видишь разницы? А мы видим.
        Ангелы согласно зашумели. Один сказал мечтательно:
        - Уж мы бы этот мир не испортили…
        - Почему, - спросил Люцифер громко, - никто не скажет слова против? Ведь двести наших ангелов живут во плоти, и у них тысячи и тысячи рожденных ими… людей! Да, они тоже люди, хоть и несколько иные. Ангелы здесь на земле счастливы, как никогда не были счастливы даже у престола Господня.
        Михаил возразил недобро:
        - У них нехорошее потомство.
        - Чем? - спросил Люцифер с интересом.
        - Они убивают, - сказал Михаил. - Убивают не только зверей, но и людей.
        - Потомков Адама, - добавил Рафаил, - созданного Творцом.
        - Потомков человека, - уточнил Люцифер победно, - изгнанного за проступки из рая. Потому Господь не защищает их от наших детей. Но сейчас, желая уничтожить человечество, Он уничтожит и наших нефилимов, стокимов и цеканов! А этого нельзя допустить!
        Михаил сказал строго:
        - Послушай, что ты говоришь! Ты восстаешь против воли Господа?
        Люцифер помотал головой.
        - Нисколько. Если Он так уж хочет истребить людей - Его дело. Но нефилимов мы должны спасти!
        - Как?
        - Либо убедить Творца не трогать их, либо… придумать что-то самим.
        Михаил возвысил голос:
        - Люцифер! Опомнись. Что ты речешь?
        Рафаил добавил более миролюбиво:
        - Люцифер!.. Господь создал этот мир, чтобы свобода воли была дана человеку!.. Но не нам. Мы все так же Его слуги и посланцы Его воли.
        Люцифер оглядел их огненными глазами. Даже лишившись половины крыльев, он и с остальными шестью выглядел величественным и прекрасным. Ангелы смотрели на него почтительно, возмущение выказывали только Михаил, Рафаил и немногие другие, равные ему по рангу.
        Он покосился на них с горькой насмешкой. Посмели бы перечить ему совсем недавно, когда он обитал в Брие, куда тем доступ раньше был закрыт.
        - Воздух этого мира пропитан свободой, - произнес он уже спокойнее. - Может быть, человек чувствует его сильнее, чем мы. Правда, этот мир и был создан для человека. Но и мы… разве не чувствуете? Мы не бессловесные слуги! Мы в самом деле можем спорить, возражать! Честно говоря, я бы никогда на такое не решился, но этот человек… он постоянно бунтовал еще в раю, он задавал неудобные вопросы, он все старался проверить, а на слово ничего не принимал.
        Михаил возразил строго:
        - Человека изгнали! Разве ты забыл?
        Уриил сказал недобро:
        - Как Люцифер мог забыть, если человека изгнали по его вине? Да и сам он потерял свое высокое положение по правую руку Господа.
        - Не забыл, - подтвердил Люцифер. - Да и как забыть, если слабый человек, которого ногтем можно раздавить, осмелился поднять голос против Всевышнего? И свою крохотную волю поставил поперек воли самого Господа?
        Михаил сказал задумчиво:
        - Господь поставил очень трудную Цель. Я даже не знаю, как Он надеялся ее достичь. Человек, которому позволено все, неизбежно ушел в разгул и хищничество. БлагодаряЗмею в нем теперь две сущности, а звериная всегда сильнее духовной. Но если человека держать в узде и вести за ручку, он никогда не сможет дойти до Цели!.. Так что я понимаю, почему Господь отказался от Своего Великого Плана и решил разрушить этот мир… Однако, даже если бы я не понял, все равно мы не смеем выступать против воли Господа! И вовсе не потому, что страшимся низвержения с высоких небес на низкие. Господь знает и видит то, что нам неведомо.
        Днем небо было покрыто белыми облаками, затем резко потемнело, набежали плотные тяжелые тучи. Налетел такой же тяжелый и душный ветер, небо стало настолько низким, что тучи задевали брюхом за вершины высоких деревьев.
        Ной почему-то ощутил, что вот так все ангелы и все-все небесное к земле стало намного ближе. Он отер пот со лба, камни шатаются под ногами и норовят выскользнуть, пошел осторожнее, мешок с землей все заметнее оттягивает плечи.
        Очень медленно донесся далекий Голос, от которого вздрогнула земля, застыл воздух, а весь мир затих в ожидании:
        - Ной…
        Голос звучал так неторопливо, что Ной слышал только мощные раскаты, будто в небе сходятся громады гор и соприкасаются скалистыми краями. Во второй раз его имя прозвучало отчетливее, а в третий раз так громко и ясно, что он уже не смог бы притвориться, что не слышит или не понимает:
        - Ной!
        Он опасливо оглянулся по сторонам, никто ли не слышит, ответил тихо:
        - Да, это я. Кто говорит со мной?
        - Господь твой, - прогремел Голос. - Создавший этот мир…
        Ной опустился на колени и склонил голову до земли.
        - Слушаю и повинуюсь, Господь.
        - Встань, Ной, - прозвучал Голос, Ною в нем послышалось нетерпение. - И никогда не становись передо мной на колени! Люди не рабы мне, и мне такие знаки не нужны.
        - Как скажешь, Господь, - ответил Ной и поднялся. - Чем я заслужил, что ты заговорил со мной? Я не праведник…
        - Не праведник, - согласился Голос с ноткой горечи, - но ты правильный, а это уже много в сегодняшнем мире. Почему ты не женишься, Ной? Тебе уже пятьсот лет. Никто не пребывал в безбрачии столько лет. И никто не жил столько, не оставив после себя молодой поросли в виде сынов и дочерей.
        Ной осмелился поднять лицо к небу, но там все так же часто и тяжело двигались тучи.
        - Ты все знаешь, Господь, - ответил он горько.
        - Но все же скажи вслух, - подбодрил Голос. - Это нужно не Мне, а тебе самому, ибо слово сказанное обладает мощью.
        Ной вздохнул, произнес тихо, но сам ощутил в своих словах столько жгучей боли, что, упади они на камни, те вспыхнули бы огнем и рассыпались в песок:
        - Мой дед Мафусаил ходил к краю земли, там говорил с Енохом, которому открыты многие тайны.
        - Так, - подбодрил Голос.
        - И он узнал… Енох сообщил ему…
        - Что сообщил?
        - Я не могу это сказать, - взмолился Ной, - это слишком страшно! Енох сообщил, что Ты решил уничтожить этот мир. И никто не спасется… Так зачем я буду рожать детей на верную погибель?
        Он замер, ожидая, что под ним разверзнется земля, но было так тихо, что он слышал песню кузнечика далеко внизу у подножья горы.
        - Все верно, - произнес голос, - Я так задумал. Но потом решил дать людям еще один шанс. Нет-нет, человечество Я все-таки решил уничтожить.
        Ной охнул.
        - Весь мир?
        - Да, - ответил голос. - Я терпел десять поколений. За это время прошло больше тысячи лет, но люди становились все хуже и хуже. Я не вижу пути, на котором бы могли исправиться.
        - И что, создашь нового человека?
        Он ощутил, что Творец задумался, затем услышал в объемном голосе печаль:
        - Надо бы… Но боюсь, что второй раз не получится даже то, что получилось. Все-таки Я творил на подъеме, такое бывает только раз в жизни, даже если жизнь вечная и бесконечная. Так что Мы тут подумали и решили оставить тебя, как лучшего из всех ныне существующих на земле, на племя.
        Ной охнул.
        - Господи, меня на племя? Брось издеваться над простым человеком. Я не так умен, как Бесалом, не так благочестив, как Ухашта, не так силен и красив, как Цендель, не так…
        В небе недовольно прогремел легкий раскат грома, Ной послушно закрыл рот.
        - Все верно, Ной.
        - Так почему же?
        Тучи разметало мощным вздохом, в небе образовалась черная дыра, в которую мрачно и страшно посмотрели ночные звезды.
        - Мудрость, Ной, - не гарантия от бесчестных поступков. Тем более сила и красота…
        - Но я…
        - Ты чист, Ной. Не запятнан злом. Сейчас это важнее, чем сила, красота и даже мудрость.
        - Господь, но разве это надо Тебе для Твоей Цели?
        - Нет, - ответил Голос, - но что делать, человек воспользовался свободой воли совсем не так, как нужно. Ты один сумел остаться чистым среди этого смрада, как единственный колосок на пшеничном поле, где все остальные превратились в сорняки. Значит, что-то в тебе есть… Потому Я решил после того, как твой дед проделал такую тяжкую дорогу и едва не погиб, но вырвал ценное для людей знание… решил дать последний шанс. Мафусаил изменил мое решение уничтожить и людей, и весь мир. Я наведу потоп, онуничтожит не только все живое, но смоет и уничтожит землю на глубину в три локтя. Но дам возможность спастись тебе, ибо ты единственный безгрешный человек на свете.
        Ной упал на колени.
        - Господи… Но как же? Как я буду жить без людей?
        Голос спросил резко:
        - А ты разве живешь среди них? Ты даже поселился отдельно. Если сделаешь все так, как Я тебе говорю, у тебя будет шанс спасти человечество… не это, это обречено, а вообще человечество. Я имею в виду, все люди будут вести свой род от тебя, Ной.
        Ной напомнил опасливо:
        - Господи, я потому и не женился, что не хочу рожать детей на погибель! Как могут люди вести род от меня…
        Голос повелел:
        - Когда рассыплешь землю на своем участке горы, спустись в город и объяви, что передумал и решил жениться. Ты же знаешь, очень многие хотят отдать за тебя дочерей! Утебя будет выбор. Я позволю спастись и твоей жене. От вас и пойдет новый род.
        - Господи, - прошептал Ной, - почему я?
        Голос произнес мощно:
        - Ной… ты - единственный, кто поверил, что будет потоп. А поверил лишь потому, что сам увидел: земля развращена, люди ушли с прямой дороги к Цели. И вообще… остановились и превращаются снова в животных. Пока еще говорящих… Уже ничего другого не остается, как уничтожить все… и начать сначала.
        Ной произнес убито:
        - Да, Господь. Ты прав.
        - Но ты будешь спасен, Ной. Как единственный не запятнанный преступлениями среди всеобщего загнивания.
        Ной вздохнул:
        - Господь… с той поры, как Ты лишил нашего прародителя Адама бессмертия, мы находим свое бессмертие в детях. Если есть дети, мы бессмертны в них… Если их нет… то зачем мне спасение?
        Голос произнес:
        - Ты будешь спасен вместе с детьми.
        - У меня нет их еще!
        - Будут, - ответил Голос. - Ведь будут?
        Ной воскликнул с проснувшейся надеждой:
        - Да, Господь!.. Теперь - да, конечно.
        Голос умолк на некоторое время, затем заговорил снова, как показалось Ною, с неохотой:
        - Ты - лучший. Как земледелец выпалывает сорняки, оставляя полезные злаки, а для посева отбирает лучшие из лучших зерен, так поступлю и Я. Ты жил в этом же мире, общался с этими же людьми, но зараза тебя не коснулась. Будем надеяться, что и род человеческий, что пойдет от тебя, будет не таким скотским, что вижу сейчас…
        Ноя трясло, его подмывало упасть на колени и ударяться лбом о камни, он не смел взглянуть наверх, откуда на землю падает нестерпимое сияние непривычно чистого и радостного света. Он хотел спросить, что он должен сделать, чтобы спастись, но в последний момент сказал то, что показалось более правильным:
        - Что я должен сделать, чтобы выполнить Твою волю?
        Ему почудилось, что Творец прочел и несказанное, отметил и оценил, что человек хотел сказать и что сказал, и после паузы Голос сказал другим тоном:
        - Раз будет потоп, то нужен очень большой сарай, который бы держался на воде даже с большим грузом. Очень большой, настоящий ковчег… Ты построишь его, Я скажу размеры, а когда придет вода, войдешь в него с детьми и женой. Когда водой будет уничтожено все живое, все люди, звери, птицы и даже насекомые, вода начнет спадать, вы сойдете на землю и… начнете жить заново. Это последний шанс для человечества.
        Ной прошептал в ужасе:
        - Господь… Я понял, Ты уничтожаешь человека, потому что он соступил с пути, который Ты указал…
        Голос поправил:
        - Разве Я не долготерпелив? Повторяю, Я ждал десять поколений! Но человек становился только хуже. Я гневался на Адама, но Адам ужасался нечестивости поколения Каина, сам Каин не мог понять, как его потомки могли пасть так низко, как они жили при нем, но его внуки выглядят почти святыми в сравнении с правнуками. Сейчас же и правнуки Каина кажутся праведниками в сравнении с тем, что ты видишь вокруг себя. И это уже дети Сифа!
        Ной сказал поспешно:
        - Да, понимаю. Но зачем уничтожать весь мир, если виноват только человек?
        Голос ответил с печалью:
        - А зачем Мне этот мир? Он создавался под человека и только для человека… Ладно, начни с того, что возьми мешок кедровых орехов и посади в землю на большом участке, чтобы выросла большая роща. Когда будут спрашивать, зачем это делаешь…
        - Я никому не скажу!
        Голос поправил мягко:
        - Наоборот, отвечай всем правду.
        Глава 2
        Вернувшись в дом с пустым мешком, обнаружил за столом Ханнуила, последнего из оставшихся в городе, с кем Ной поддерживал если не дружбу, то хотя бы приятельские отношения. Ханнуил, зная, что в доме Ноя выпивки не отыскать, явился со своим кувшином и усердно отхлебывал прямо из горлышка, когда на пороге появился Ной.
        - А-а-а, дружище, - сказал Ханнуил жизнерадостно, - ты все работаешь, хотя одного урожая зерна хватает на сорок лет? Зачем?
        - Нравится, - ответил Ной коротко. Он бросил мешок в угол и сел за стол. - Нет-нет, я вина не хочу…
        - Ты раньше не отказывался!
        - Но сейчас не могу.
        - Что случилось?
        Ной вздохнул, развел руками.
        - Нужно подумать серьезно. Я решил жениться…
        Ханнуил захохотал:
        - Ной, ты посмотри на себя! С таким лицом идут топиться, а ты собрался брать женщину! Это, брат, веселье, а не что-то ужасное… Нет, с такой рожей нельзя жениться!
        Ной спросил убито:
        - Отложить до другого раза? Когда повеселею?
        - А ты повеселеешь? - поинтересовался Ханнуил скептически. - Нет, Ной, у тебя ничего не получится. Ты слишком серьезный, а чтобы жениться, нужно быть немножко дураком. В то же время я знаю тебя, как своего друга и очень хорошего человека. Возьми моих троих дочерей в жены! Младшая пока, правда, совсем мала, рожать еще не сможет, зато все остальное уже умеет… Да и сестрам будет веселее вместе!
        Ной вздохнул:
        - Прости, Ханнуил, я тебя уважаю, и дочери у тебя хорошие, но я верен заветам Творца. А Он сказал, что у человека должна быть одна жена.
        Ханнуил покачал головой.
        - Ты что-то путаешь. На что я человек неученый, но и то помню, что нигде такого не сказано. Творец сказал, что человеку нехорошо быть одному! И создал ему жену. Но не пожалей Адам ребер, Господь создал бы ему еще несколько… А сейчас хорошее время: не надо ребра тратить, вон их сколько!.. Сильные мужчины должны брать по нескольку жен, слабым пусть совсем не достается… так род человеческий будет улучшаться.
        - Мудрые слова твои, - пробормотал Ной, мелькнула мысль, что если больше жен, то больше людей спасется от потопа, - однако Адам жил всю жизнь с одной Евой…
        Ханнуил ухмыльнулся:
        - Только Лилит от него то и дело рожала!
        - Ну, это другое дело, - пробормотал Ной с неловкостью, словно это его самого ловили на тайных встречах, - это наши слабости… Их могут простить даже жены, а Господь вообще не обращает внимания на такие мелочи по Своей милосердности. В конце концов, Он же все понимает, Господь все-таки, а не…
        Ханнуил махнул рукой.
        - Ладно, если такой упертый, то бери одну в жены, а остальных - в наложницы. На самом деле разницы почти никакой, а потом и вовсе все перемешивается…
        - Я подумаю, - пообещал Ной.
        На другой день Ной укрепился духом и, красиво одевшись, отправился с утра в город. После невыносимо долгой жаркой и душной ночи, которую провел в размышлениях, идея взять троих дочерей Ханнуила в жены показалась совсем неплохой. Главное, конечно, что спасет от наводнения на двух человек больше… хотя, конечно, если уж жениться, то лучше три жены, чем одна.
        Вообще-то четыре еще лучше, всплыла мудрая мысль. Или даже семь, по одной на каждый день недели. Главное, конечно, что спасет уже не на две больше, а на шесть невинных девушек. Хотя в старом смысле невинных уже не осталось, но всех девушек принято считать невинными ввиду их слабости и беззащитности.
        По одну сторону дороги тянулись виноградники, по другую паслись коровы. Крупный бык, полный ярой силы, оглядывал стадо налитыми кровью глазами, высматривал то ли молоденьких телок, то ли бычков, готовых бросить ему вызов.
        Ной грустно улыбался, у животных все то же, что и у людей, постоянное соперничество, драки, стремление доказать, что сильнее, унизить противника, вбить его в землю, отнять у него все, чем тот владеет…
        Внезапно бык поднял голову, посмотрел в сторону. Ной проследил за ним взглядом. Из рядов виноградника вышла девушка с корзиной на плече. Гроздья теснятся, свисают через край, но девушка несет легко, не замечая тяжести.
        Бык нагнул голову, ударил копытом в землю. Ной ощутил тревогу, бык сопит чересчур яростно, а на девушке яркое красное платье, что, говорят, приводит быков в бешенство.
        - Берегись! - крикнул он и, нахлестывая коня, пустился в их сторону.
        Бык всхрапнул и ринулся вперед, держа голову нагнутой, чтобы сильным ударом острых рогов подбросить тело жертвы вверх, поймать на рога и снова подбросить. Ной заорал громче, конь его понесся во весь опор, однако оба видели, что не успевают вклиниться между разъяренным животным и хрупкой девушкой.
        Она поставила корзину на землю, отошла в сторону. Бык налетел, как падающая с высокой горы скала. Ной успел только увидеть, как взметнулось красное платье, бык пронесся десятка два шагов, замедляя бег, девушка все еще висела на его рогах, затем он почему-то захрипел и упал на колени, потом на бок.
        Ной спрыгнул с коня и подбежал к ним в момент, когда послышался хруст позвонков. Девушка, продолжая зажимать голову быка под рукой, с силой крутанула за рога еще. Захрустело громче, из ноздрей быка хлынула потоками кровь, а налитые кровью глаза заволокло сизой пленкой.
        Оцепенело он смотрел, как она поднялась, деловито отряхнула колени. Ее удивительно-синие глаза оглядели его с головы до ног.
        - Спасибо за помощь… - произнесла она звонким, слегка запыхавшимся голосом. - Ты куда такой нарядный собрался?
        Ной пробормотал:
        - Жениться… Но как ты его… Я потрясен!
        Она отмахнулась.
        - Этот бык давно мне досаждал. Хорошо, что напал не на дороге, там спорное место, а на моем поле. Все поймут, что я только защищалась. Да и ты подтвердишь, если не испугаешься.
        Он сказал ошалело:
        - А чего пугаться? Что, очень сильные соседи? Конечно, ты защищалась… Но все равно, чтобы такая хрупкая девушка и так легко свернула шею могучему быку…
        - Не так легко, - ответила она и отряхнула ладони. - У него шея толстая. Но ты молодец, ехал на свадьбу, а бросился на помощь, хотя рисковал… ну хотя бы даже тем, что бык порвет твою нарядную одежду. Тебя как зовут?
        - Ной, - пробормотал он.
        Ее глаза засветились любопытством.
        - Ной? Я о тебе слышала. Праведник, что ушел из города и живет один на вершине холма! Ты сильный.
        Он развел руками.
        - Вряд ли я смог бы так быка…
        Она отмахнулась.
        - Это пустяки, - ответила она убежденно. - Сила не в этом. Сила - выступить против людского мнения, жить по-своему, не поддаваться чужим советам, делать так, как считаешь правильным, а не как говорят соседи… На самом деле таких мужчин очень мало, хотя каждый и доказывает, что он - личность, что мнение толпы для него ничего не значит. Врут и думают, что женщины этого не видят.
        Он пробормотал:
        - Ну, гм, наверное…
        Она спросила с интересом:
        - И кто же эта счастливица? Я многих знаю.
        Он снова развел руками.
        - Думаю, что попрошу Ханнуила отдать мне его дочерей. Он вчера сам предлагал, а я попросил ночь для раздумий…
        Она кивнула с понимающим видом.
        - Догадываюсь, что ты надумал за ночь, когда представлял их в своей постели. Ах, Ной!.. Тебе пятьсот лет, а ты еще совсем ребенок. Много жен нужно только слабому мужчине. Слабый не в силах справиться с одной настоящей. Он выбирает мелких и пустологовых, чтобы на их фоне выглядеть сильным и вообще - мужчиной. Он не понимает, что крупно проигрывает…
        Ной спросил опасливо:
        - В чем? Если жены мелкие и пустые, их дело только рожать…
        Она засмеялась с презрением:
        - Они сразу же наполнят твой дом мелочными ссорами, дрязгами, сплетнями, жалобами! Твоя голова будет забита их никчемными проблемами, ты сам превратишься в подобие женщины в мужской одежде… вот расплата мужчины, который предпочитает брать женщин попроще и поглупее! Ох, Ной, ношение штанов еще не делает мужчину мужчиной.
        Он покрутил головой.
        - Тебе сколько лет?
        - Семнадцать, - ответила она гордо.
        Он ахнул:
        - Откуда ты все это знаешь?
        Она хитро улыбнулась.
        - Некоторые вещи женщины просто знают. Или чувствуют. Мужчинам это не понять и за тысячу лет. Ладно, Ной, поворачивай коня. Он у тебя не выглядит слабым, донесет нас двоих. Корзину с виноградом можно оставить… нет, все-таки заберем, я хозяйственная. А завтра скажем моим родителям, что ты взял меня в жены.
        Он смотрел на нее, вытаращив глаза.
        - Ты… серьезно?
        Она подумала, пожала плечами.
        - Впрочем, можешь и сегодня к вечеру съездить в город и сообщить им. Я объясню подробно, как найти в том муравейнике. Давно мечтала жить за городом вдали от всей этой суеты!
        Конь подошел к ней и тыкался мордой в плечо. Она засмеялась, погладила его и поцеловала в мягкий нос. Под ее требовательным взглядом Ной поднялся в седло, протянул ей руку. Она легко взлетела, едва коснувшись его пальцев, и уютно устроилась в его объятиях. Он внезапно ощутил, что она все-таки хрупкая, нежная и очень женственная. И слабая. А что справилась с быком, наверное, случайность…
        Он не поехал к ее родителям ни вечером, ни на другой день, ни за всю неделю. Ноема, так звали его жену, нашла в его доме массу недоделок, сама взялась рьяно устранять их, и Ной вынужденно работал от зари до зари.
        Когда спросил ее, не обеспокоятся ли в ее доме, что она не вернулась, Ноема только расхохоталась:
        - Да им все равно!.. Даже если бы я была слабая, им все равно было бы… Живут, как все. Сколько у них детей, уже и сами не знают. Сколько выжило, не помнят, сколько погибло в драках, войнах, утонуло в реке, захлебнулось вином…
        Ной сказал с сочувствием:
        - Все равно нужно будет им сообщить. Это будет правильно.
        - Сообщи, - ответила она, - ты весь правильный, Ной. Иногда мне даже хочется, чтобы в тебе была какая-то неправильность… но я понимаю, что одна неправильность ведет к другой, а там и ты после попойки захлебнешься блевотой, как заканчивают многие мужчины, которым не повезло погибнуть в драках, грабежах или утонуть в реке. Я люблю тебя, Ной! Ты - настоящий. А женщины все тянутся к настоящему.
        Он развел руками в великом смущении.
        - Я никогда не старался быть лучше всех. Я просто не хотел жить так… мелко, как живут другие. И… я должен сказать тебе еще одну очень важную вещь.
        Она видела, каким он стал серьезным и какое темное облако набежало на его лицо.
        - Говори, - попросила она.
        - Ноема, - сказал он, - это очень-очень серьезно. Ты можешь подумать, что я безумец…
        Она отмахнулась.
        - В городе и так все говорят. Но я знаю, что это они безумны рядом с тобой. Говори.
        - Ноема, - произнес он несчастным голосом, - со мной недавно заговорил Господь…
        Он умолк и сжался, ожидая смеха и насмешек, но Ноема лишь кивнула. Глаза ее оставались серьезными.
        - Говори, - попросила она. - Другой бы прыгал до небес от счастья, но ты невесел… Что он сказал?
        Ной вздохнул глубоко.
        - Что мир будет уничтожен.
        Она снова кивнула, лицо ее оставалось спокойным. И ответила очень спокойно, без насмешки, но и без тревоги:
        - Да, я слышала. Твой дед Мафусаил что-то такое говорил… Но ему не поверили.
        - Мафусаил уехал, - сказал Ной, - сражаться с нефилимами, что напали на жителей Генисаретской долины. Он не выпускает меч из руки уже несколько сот лет… он думает, что потоп еще можно предотвратить, Господь дал время исправиться…
        Она кивнула, не сводя с него взгляда.
        - Отважнее и сильнее Мафусаила нет на земле человека, - согласилась она, - но так людей не спасешь. Для этого надо убивать их самих, а не чудовищ! И перебить хотя бы половину.
        Он развел руками.
        - Я верил, что Господь уничтожит человечество, потому и не заводил семью. Я трус, Ноема… Я не смогу смотреть, как гибнет моя жена и гибнут дети, а я ничего не могу для них сделать! Мужчина должен спасать, а я заранее этого лишен.
        Она спросила быстро:
        - Что изменилось неделю тому?
        - Он заговорил со мной, - ответил он, - и сказал, что спасет только меня с моей семьей. И потому я сразу решил жениться и завести детей.
        Ноема нахмурилась, но размышляла недолго, если вообще размышляла. Ноя всегда восхищала ее способность принимать верные решения мгновенно, в то время как он приходил к ним после долгих и мучительных раздумий, перебрав все возможные варианты и даже пройдя по заведомо неподъемным.
        - Я помогу тебе во всем, - ответила она без колебаний. - Я уже понесла от тебя ребенка, но это не помешает мне работать в поте лица. Что нужно делать?
        - Пока только собрать отборных кедровых зерен, - ответил он. - Самых лучших.
        Глава 3
        На следующий день он снова не поехал сообщать родителям Ноемы, что их дочь уже замужем: высаживали семена для будущей рощи. Место выбрали на соседнем пологом холме.К счастью, жилище свое Ной построил вдали от города, а горожане свои поля, сады и виноградники располагали сразу за городской стеной, так что холм и даже каменистая долина за ним были свободными.
        Правда, с дороги между городами было видно, как Ной, а с ним какая-то женщина что-то сажают, но прошло еще две недели, пока к нему не заехал любопытствующий Ханнуил.
        - Так у тебя уже есть жена? - удивился он. - Поздравляю, Ной!.. Впрочем, у тебя такой огромный дом, что если возьмешь и моих дочерей, то и они здесь затеряются…
        Ной нерешительно оглянулся на Ноему.
        - Ну, гм… если Ноема не против…
        Ханнуил удивился:
        - А чего ей быть против? Ей меньше работы. И почесать язык будет с кем. С тобой не поговоришь, ты вообще молчун.
        Ноема уперла руки в бока, вид у нее решительный, заявила резко:
        - Нет! Никаких больше жен!
        Ханнуил раскрыл рот:
        - Но… почему?
        Ной заговорил робко:
        - Так завещано Всевышним…
        Ноема сказала еще резче:
        - Так сказано мною! Не нужны нам тут всякие щебечущие дуры. Меня тошнит от болтовни про тряпки. Женщина должна идти рядом с мужчиной, а не сидеть у него на шее!
        Ханнуил хмыкнул, оглядел ее с интересом.
        - Ной здоровый, - сказал он, - и шея у него крепкая. Понесет и десяток с легкостью.
        - Я не хочу, - заявила она, - чтобы он их держал на шее.
        Вид у нее был настолько грозный и решительный, что Ханнуил примирительно выставил перед собой ладони.
        - Хорошо, хорошо! Не хотите, как хотите. Я же предложил, чтоб вам обоим было лучше… А чем сейчас занимаетесь? Зачем тебе кедровые орехи?
        - Здесь будет большая кедровая роща, - объяснил Ной.
        - Зачем она тебе? Торговать лесом?
        Ной покачал головой, тяжело вздохнул.
        - Ты сейчас скажешь, что я совсем с ума сошел… но, все-таки, Ханнуил, мне был голос, что Господь пошлет на землю великий потоп. Все исчезнет. Все скроется под водой! Итолько в ковчеге можно спастись…
        Ханнуил открыл рот.
        - В ковчеге? Каком ковчеге?
        Ной повел рукой, указывая на лысую вершину огромного холма.
        - Здесь он будет построен из леса, который вырастет из семян. Я их уже начал сажать три дня тому…
        Ханнуил открыл рот шире, глаза тоже полезли наружу.
        - Три дня тому? И как скоро вырастет лес?
        - Думаю, - сказал Ной, - лет через сто. Или чуть больше…
        Ханнуил оглянулся в сторону Ноемы. Она выглядела несколько смущенной, но твердо выдержала его взгляд.
        - И ты вышла за него замуж? - ахнул Ханнуил.
        - Да, - ответила Ноема с вызовом. - По крайней мере, у него есть цель. И у него есть план! А что у других мужчин в городе? Напиться да подраться? Заскочить к чужой жене, пока муж отвернулся?.. Совокупляться с малолетними дочерьми и сыновьями? И так изо дня в день, изо дня в день?
        Ханнуил помотал обалдело головой.
        - Нет, ты скажи честно, ты веришь в то, что будет потоп?.. Хотя да, в это даже я готов поверить… а я говорю о том, что вырастет лес, вы его срубите, построите ковчег…
        Ноема ответила уклончиво, но твердо:
        - Если мой муж так решил, то я буду ему помогать во всем, не задавая вопросов.
        - Но это же дурость…
        - Его дурость, - отпарировала она, - лучше вашей житейской мудрости. У него есть цель…
        - Да что это за цель? - прервал Ханнуил. - Дурацкая, я же сказал…
        - Мужчина с целью в жизни, - отрезала она, - всегда лучше, чем мужчина без цели.
        Он вздохнул, посмотрел на нее с уважением.
        - Вообще-то Ною повезло, - заметил он, - что отыскал тебя.
        - Да, - подтвердила она, - он долго меня искал. Пятьсот лет!
        Ноема, родив сына, которого назвали Симом, покормила его и, поднявшись, сразу же принялась за работу в доме. Потом так же незаметно появились Яфет и Хам, что подрастали быстро, а в такой работящей семье не могли вырасти бездельниками.
        Проезжающие внизу по дороге видели, как все пятеро с утра до вечера трудились на своем поле, ухаживали за молодой порослью леса и, странно, ничуть не выглядели несчастными, как их сверстники в городе, которые уже и не знали, чем занять себя.
        В городе они почти не показывались, обычно сам Ной или Ноема покупали недостающее для их дома, но если и появлялись, их старались не задирать: в сыновьях Ноя соединилась его мощь и сила его с виду хрупкой жены.
        Как-то пронеслась весть, что возвращается доблестный Мафусаил, величайший из воителей. Ноема выбежала на дорогу, любопытствуя, там показался на громадном коне немолодой уже, но крепкий и подтянутый воин с суровым и красивым лицом. Люди говорили между собой, что на скуле появился еще один шрамик, и вон на подбородке белая полоска, но Ноема, напротив, изумилась, что герой, не выпускающий из руки меча, жив, не искалечен и не изуродован шрамами.
        Он направился к их дому, Ноема издали ощутила его твердый вопрошающий взгляд. Она поклонилась ему, он спросил строго:
        - Так это и есть жена Ноя?
        Она ответила вежливо:
        - Да, господин.
        Он легко спрыгнул с коня. Ноема отметила молча, что и помоложе мужчины не спрыгивают, а сползают по конскому боку, бросил повод подбежавшему Симу.
        - Веди в дом, женщина, - распорядился он. - Тебя как зовут?
        - Ноема, господин.
        - Где Ной?
        - Ушел в город, господин.
        - Зачем?
        - Понадобились новые мотыги.
        Он кивнул.
        - Хорошо. Посмотрим, что изменилось с появлением женщины.
        Она чувствовала легкий страх и боязнь, как оценит перемены в доме герой, он не выглядит старше Ноя, хотя приходится ему дедом, даже легче в движениях, в нем чувствуется постоянная настороженность дикого зверя, что замечает опасность задолго до того, как она приблизится.
        Дети носились по дому, выполняя ее указания, а Мафусаил, оглядев дом, расположился в главной комнате, снял и поставил рядом с собой огромный меч в простых ножнах, только в навершии рукояти мрачно сияет багровым, словно застывшая кровь, громадный рубин.
        - Хорошо, - произнес он. - Перемены… заметны.
        Она с облегчением перевела дух.
        - Еще рано судить. Дети!.. Несите на стол.
        Мафусаил с любопытством смотрел на троих крепких ребят, очень серьезных, что один за другим прибежали из кухни с большими блюдами в руках. Комнату заполнили ароматы жареного мяса, печеных овощей, горячей бараньей похлебки.
        Ноема смиренно стояла в сторонке, наблюдая, как герой насыщается, он заметил, в удивлении поднял голову.
        - Ты чего там стоишь?
        - Так принято, господин.
        Он отмахнулся.
        - Я все еще в походе. А в походе правила… не действуют в основном. Садись за стол и детей зови. Я все это не сожру. Заодно расскажешь, как Ной все-таки решился.
        Она смиренно присела на край скамьи, так же тихонько улыбнулась.
        - Я такая страшная?
        Он покачал головой.
        - Нет, я о другом. Ной все-таки трусоват… В смысле с женщинами. Он должен был выбрать какую-нибудь овцу попроще. А ты, как ни прикидывайся, не овца, не овца…
        Она улыбнулась ему чуть откровеннее.
        - Разве трудно неглупой женщине прикинуться овцой?
        - Не думаю, - проворчал он, - что ты прикидываешься с Ноем. Это разве что передо мной корчишь такого робкого зайчика. Но я доволен, что Ной выбрал тебя! Сильная женщина - это сокровище. Жаль, что слабые руки его не удержат. К счастью, Ной нерешителен, но не слаб. Надо его поздравить с правильным выбором.
        Дети потихоньку устраивались за столом и во все глаза смотрели на героя, который перебил драконов, нефилимов, големов, речных чудовищ, болотных каранниц и вылезающих из-под земли страшных в своей мощи гарганов больше, чем простой человек видел гусей или коров.
        Когда Ноема собственноручно подала сладкое, они, осмелев, попробовали поднять его богатырский меч, но не смогли даже сдвинуть с места.
        Мафусаил благодушно усмехался. Ребятишки растут крепкими, вон какие толстые кости и крепкие жилы. Из детей Ноя еще могут вырасти герои. Да и Ноема, хоть и держится тихо и скромно, но для него в ней все ближе проступает мощь, у него наметанный глаз, таких редких людей замечает сразу.
        - Насчет рощи я уже слышал, - сказал он вдруг. - Кедр растет долго. Еще лет сто в запасе есть…
        Она посмотрела внимательно, стараясь проникнуть в мысли героя.
        - Надеешься, что ковчег строить не придется?
        - Хотелось бы, - ответил он. - Думаю, Ной не зря зачастил в город. Он сознательно идет навстречу дурацкому хохоту и насмешкам, но рассказывает и рассказывает… Он все еще надеется, что люди поймут, проникнутся.
        - Думаешь, зря надеется?
        Он пожал плечами.
        - Когда Енох, мой отец, сказал, что мир будет уничтожен, меня охватил такой ужас, какого я никогда не испытывал и, надеюсь, не испытаю. Одно дело погибнуть мне, зная, что я продолжаюсь в Ламехе, Ное и этих детишках, другое - когда погибнет все! Вот если погибнут люди, тогда я погибну весь, понимаешь? Погибну совсем, окончательно. Это такой ужас, что, если еще раз испытать, просто не выдержу…
        Он побледнел, торопливо ухватил кубок с вином, Ноема с сочувствием смотрела, как он выпил залпом и сразу налил еще. Мужчины все воспринимают острее, потому что они первыми вступают в бой и встречают беду грудью, а вот она чувствует лишь слабый холодок страха при мысли о грядущем потопе, но всегда есть трусливенькая надежда, что мужчины справятся, предотвратят, спасут…
        Странно, хотя она всю жизнь сама держала руль в своих руках, решая за отца и мать даже семейные проблемы и вообще что и как делать, но все равно женскость пустила глубокие корни.
        - Надеюсь, - проговорила она со слабой улыбкой, - люди опомнятся.
        - Они не опомнились, - проворчал Мафусаил, - когда я передал всем слова Еноха. Это было первое предупреждение… Нет, не первое, но первое очень серьезное. Господь уже разрушил особо нечестивые города… Хотя, что делать, остается надеяться, что Ной преуспеет там, где не удалось мне.
        Когда Ной вернулся из города, Ноема радостно рассказала о возвращении Мафусаила, он был у них и даже разделил с ними хлеб и соль, а Ной печально поведал, что в городевстретил только насмешки и больше не будет пытаться рассказывать о потопе.
        Ночью, когда Ноема заснула, положив голову ему на плечо, а Ной перебирал события дня, он услышал Голос, прозвучавший в его черепе:
        - Ной, ты был не прав, когда объяснял жене, что праведником становится тот, кто ужасается себе и спешно начинает выжигать в себе все мерзости и нечистоты. Это… правильный человек, если можно так сказать, но еще не праведник. Праведник - это человек, который и других своим примером и своими пламенными речами заставляет встать на путь исправления.
        Ной опустил голову, теперь он отчетливо слышал упрек в голосе Творца.
        - Да, я не праведник.
        В голосе Творца послышалась печаль:
        - Ты - правильный человек, потому и будешь спасен. Но если бы в твоем поколении появился хоть один праведник, хоть за минуту до рокового часа, Я бы отменил потоп!
        Ной спросил потрясенно:
        - В моем поколении нет ни одного?
        - Ни одного, - подтвердил Голос. - В человечестве с каждым поколением праведников становилось все меньше! Меньше и меньше… И вот пришло поколение, где праведников нет вообще. Потому в существовании человечества нет смысла. Оно перестало двигаться к Цели.
        Ной спросил осторожно:
        - А что есть Цель, Всевышний?
        Голос умолк на мгновение, Ной затаил дыхание, наконец с небес донеслось:
        - Ной… Твоему сыну Симу десять лет, Яфету восемь, а Хаму - семь. Как ты объяснишь им или кому-то отдельно, что они женятся и будут любить жен, когда сейчас твердо знают, что все девчонки плаксы и с ними нельзя иметь ничего общего?
        Ной сказал торопливо:
        - Я все объясню, когда они подрастут!
        - И вы узнаете цель своего бытия, - пояснил Голос, - когда подрастете. Вы пока еще ростки на кедровом поле. Кто не видел кедра, никогда не поверит, что из таких слабых стебельков когда-то вырастут огромные и прекрасные деревья. Для человека вырасти… это уйти подальше от своей животной основы, что в человеке с момента грехопадения Евы. Это и есть стремление ко Мне. Уйти от животного в себе подальше и поскорее!
        Ной сказал подавлено:
        - Не могут все быть праведниками…
        - Не могут, - согласился Голос. - Зов животного в человеке очень силен, и большинство всегда будет стремиться к животному и животным радостям. Но лучшие всегда чувствуют, что есть нечто более высокое в них самих, чем просто говорящие и разумные животные… Они стремятся, пусть даже неосознанно, к этому высокому, улучшают себя… Мир держится на этих людях! Когда их много - мир продвигается к совершенству быстро. Когда их мало - замедляется. Но иногда их становится угрожающе мало…
        Глава 4
        В соседних городах большим успехом пользовались рассказы о сумасшедшем, что ждет потопа и решил спастись от него, построив ковчег. В этом месте рассказчики делали многозначительную паузу, осматривались, насколько внимательно слушает народ, потом сообщали очень серьезно:
        - Он уже приступил к постройке!
        - И как? - спрашивали те, кто еще не знал ни о предостережении Еноха, ни о горестных рассказах Ноя. - Велик ли ковчег?
        Рассказчики делали паузу, поднимая нетерпение до предела, и выдавали самое главное:
        - Он уже посадил семена!
        - Семена? Что за семена?
        - Семена, из которых вырастут могучие кедры, - объясняли им серьезно. - Эти кедры срубит, обработает… а уж потом из них построит ковчег!
        От дружного хохота дрожали стены, люди сползали с лавок и падали со стульев под стол, где и ползали, умирая от смеха и веселья.
        Ноема сказала Ною со злостью:
        - Я бы им всем поотрывала головы! Никто не смеет смеяться над тобой. Кроме меня, конечно.
        - Пусть, - ответил он с горечью. - Меня их мнение, как ты знаешь, никогда не интересовало. Жаль только, что все настолько прогнило. Я все-таки надеялся, что хоть кто-то прислушается.
        Она покачала головой.
        - Не ври, интересовало. Вернее, задевало. Потому и поселился вне города.
        - Но теперь не интересует? - спросил он кротко.
        Она подернула плечами.
        - Все равно… Особо хохочут, что насадил рощу. Сколько же деревьям расти?
        - Примерно сто - сто тридцать лет. Так сказал Господь.
        Она ужаснулась:
        - Сто? Сто тридцать? Я думала, Господь все-таки ускорит как-нибудь их рост. И он предупредил тебя так задолго?
        - Да.
        - Почему?
        Он сдвинул плечами.
        - Неисповедимы пути Господни.
        Она вздохнула.
        - Ной… ты же лучший. Ты должен знать. Или догадываться. Пусть даже предполагать… Ты же умный!
        Он тоже вздохнул, погладил ее по голове, чувствуя себя намного более старшим, мудрым и сильным.
        - Я не умный. Я просто следую по тому пути, который указал Господь. Потому что этот путь считаю правильным. По крайней мере, правильнее, чем те дороги, по которым идут все вокруг. А насчет предупреждения… наверное, Господь дает время, чтобы все узнали о потопе. Возможно, кто-то ужаснется, опомнится.
        - И что? Тоже сделает ковчег? Или придет к нам?
        Ной подумал, почесал голову, потом бороду, наконец поскреб в подмышках и сказал неуверенно:
        - Нет… не то. Как я понял, мир держится на праведниках. Если в поколении есть хоть один праведник, мир существует. Если праведников нет, поколение подлежит истреблению, как ненужное. Возможно, Господь дает шанс…
        - Появиться праведникам?
        - Ну да. Праведниками не рождаются. Ими становятся. А чтобы стать им, нужен толчок. Возможно, известие о всемирном потопе кого-то заставит одуматься, пересмотреть свою жизнь и встать на путь исправления. Так и появляются праведники. Человек ужасается сам себе и спешно начинает выжигать в себе всю мерзость и нечистоты.
        Зашел Ханнуил, он почему-то испытывал неодолимую тягу к Ною и хотя постоянно насмехался над ним, но пользовался любой возможностью зайти к нему, выслушивал Ноя внимательно, хотя сразу же и с жаром все и вся опровергал.
        Сегодня, сидя за столом, уставленным довольно скромной едой, он потягивал вино из кубка, довольный и сытый, очень располневший, оглядывал дом с насмешливым удивлением.
        - Ты, как муравей, - сказал он с неодобрением, - все трудишься и трудишься!.. Дом у тебя таков, что мог бы еще десять жен завести! И двадцать наложниц. Я бы завел, клянусь Творцом!
        - Не упоминай имя Господа всуе, - напомнил Ной кротко.
        Ханнуил отмахнулся:
        - Да знаю-знаю. С такой, как Ноема, других жен тебе не видать…
        Ной спросил мирно:
        - А зачем они мне? Все женщины мира слились в Ноеме. И весь дом держится на ней. Я больше занимаюсь рощей…
        Ханнуил повернулся в кресле к нему всем телом.
        - Ной, скажи честно, ты не рехнулся? Другим не говори, а мне скажи. Ну, как другу. По секрету. Хотя, конечно, кто из сумасшедших признается, что он сумасшедший?.. Но твое помешательство длится слишком уж долго. Сколько прошло лет, как ты посадил рощу?
        - Всего двадцать лет.
        - Ого! И сколько еще ждать твоего потопа?
        Ной вздохнул.
        - Если бы он был только мой…
        - Ну ладно, всеобщего?
        Ной сказал задумчиво:
        - Лесу расти лет сто двадцать, если не больше, чтобы вырос как раз нужной длины и размера. Его не придется даже укорачивать… так мне было сказано. Вот и считай сам.
        Ханнуил в самом деле подсчитал на пальцах, сказал с великим изумлением:
        - Сто двадцать - растить лес, а еще десять, выходит, будешь рубить его и строить ковчег?
        - Да. Примерно.
        - Ты совсем сумасшедший, - сказал Ханнуил убежденно. - Сто тридцать лет ухлопать на такое? Все будут пить, жрать, веселиться, обмениваться женами и прочим для удовольствий, а ты… все это время всего лишь растить деревья? Потом еще рубить, обтесывать, строить?
        - Да, - ответил Ной невесело. - Наверное, я сумасшедший. Или все сумасшедшие, а я один нормальный.
        Ханнуил захохотал весело и вкусно.
        - Но ты же сам знаешь, не могут все быть сумасшедшими! А вот один - может.
        - Да, - снова согласился Ной, - наверное…
        Ханнуил сказал с неудовольствием:
        - Что мне в тебе не нравится, Ной, так это твое непротивление. Ты ни с кем не споришь, никому ничего не доказываешь, но сам живешь по своим законам, на общество тебе плевать. Ты же понимаешь, не могут быть все не правы, а только один - прав!
        - Да, - снова согласился Ной, - понимаю. Однако я поступлю по-своему. Раз у нас такая всем и во всем свобода, то я свободен не подчиняться желаниям большинства.
        - Абсолютного большинства! - подчеркнул Ханнуил.
        - Абсолютного большинства, - согласился Ной. - Мои занятия не причиняют вреда окружающим, так что наши законы… вернее, отсутствие законов, оставляют мне полную свободу действий… в моей личной жизни.
        Ханнуил поднялся, погладил бороду.
        - Ладно, Ной, передумаешь - приходи. Мы тут придумали новую забаву!.. Своих жен и дочерей отдаем скопом на потеху в племя амонекков, а они присылают нам своих… Горячие такие штучки!.. Потом меняемся дальше… Нет, не с амонекками. Отдаем их жен дальше, а нам передают, скажем, из племени Игудила, если помнишь такого…
        - Не помню, - ответил Ной кротко, - да и не хочу помнить таких. Я Ноему никогда никому не отдам! А кто протянет к ней руку - убью на месте, несмотря на свою кротость.
        Ханнуил усмехнулся.
        - Ты ведь внук Мафусаила! В тебе это иногда проступает. Ладно, до новых встреч!
        В конце лета нагрянула лютая засуха, Ной встревожился, что крохотные побеги могут погибнуть, начал носить воду из колодца. Ханнуил и ближайшие соседи иногда заглядывали к нему, веселились, а потом среди собутыльников снова и снова рассказывали о чудаке, который сажает кедровый лес, для того чтобы спастись в будущем от потопа.
        Стиснув зубы, он носил воду, но все чаще посещала мысль: а не бросить ли эту затею? Что он, хуже других, которые веселятся и радуются жизни? Конечно, он не станет меняться женами и совокупляться с животными, что обычное теперь дело, но хоть избавится от этого нечеловечески тяжкого изматывающего труда, которому нет ни конца ни краю…
        Кедровая поросль, словно издеваясь над ним и испытывая его терпение, долгое время выглядела просто высокой травой, и только подойдя ближе, он убеждался, что это деревца и что они все-таки медленно, очень медленно, растут, в то время как чертополох и сорная трава, откуда и берутся, за ночь поднимаются так, что целиком скрывают ростки кедра.
        Он выпалывал и выпалывал снова. В голове билась злая и тоскливая мысль: неужели и человека вот так трудно выращивает Господь, когда со всех сторон стараются погубить сорняки?
        Но годы летели, за это время подросли Сим, Яфет и Хам, взяли на свои крепкие плечи часть забот о кедровой роще. Ноема занималась домом, и все шло своим чередом, Ной втянулся в новые заботы, время пошло быстрее. Однажды зашел Ханнуил, сообщил ему как новость, что деревья, посаженные им еще столько-то там лет назад, подрастают, подрастают. Еще десять-двадцать лет, и уже можно будет рубить. Но, может быть, он за это время уже излечился от своей дурости?
        - Моя дурость заразна, - сообщил Ной, - нас уже пятеро.
        Ханнуил отмахнулся.
        - Стоит тебе передумать, Ноема последует за тобой. Дети - тем более. Думаешь, им нравится каждый день выполнять тяжелую работу, в то время как их ровесники проводят время в любовных утехах, пьют и все ищут, как разнообразить свои удовольствия?.. Ты хоть понимаешь, что тебе предстоит?
        - Что?
        Ханнуил сказал со злорадством:
        - Начнется самое тяжелое и тягостное: срубать сучья, сдирать кору, обтесывать, тащить к месту постройки ковчега, поднимать, прилаживая одно на другое…
        Ной развел руками.
        - Что делать? Если надо, то надо.
        - Не понимаю, - воскликнул Ханнуил. - Этот твой Творец совсем дурак. Если Он решил тебя спасти, а остальных утопить, но Он мог бы просто велеть воде не трогать твой дом. Представляешь, весь мир затоплен, а твой дом и огород - нет! И спокойно живете себе, пока вода не спадет… Ха-ха, разве я не умнее Творца, что придумал такое?
        - Не богохульствуй, - ответил Ной недовольно, - неисповедимы пути Творца. Он знает то, чего не знаем мы.
        - Но до такого мог бы додуматься?
        - Мог бы, - ответил Ной, - но если Он сказал «ковчег», то для этого явно есть причина. Или много причин. По крайней мере, одну я вижу.
        - Какую?
        - За эти сто лет, - сказал Ной, - о моем ковчеге узнали уже везде и всюду. И все успели обмусолить эту новость, осмеять ее, оплевать меня и похвалить себя. Всем быладана возможность опомниться и переменить жизнь.
        Ханнуил хмыкнул.
        - А откуда точно известно, что потоп будет? Вот если бы это было написано на небе огненными буквами! Да еще точная дата, когда и как… Думаю, многие бы постарались спастись. Либо как ты, либо ударились бы в праведность…
        Ной покачал головой.
        - Это не то…
        - Почему?
        - Когда человек начинает менять жизнь только потому, что иначе помрет, это неискренне. Это просто спасение шкуры. Нет, человек должен ощутить легкую тревогу… дажене тревогу, а тень ее… Вообще-то, если по правде, человек должен захотеть переменить жизнь по собственной воле, а не потому, что подталкивают! Но Господь и тут проявил милость: Он дал намек, Он сообщил о потопе сперва через Еноха Мафусаилу, потом мне, даже сказал, когда это случится… И нужно не допытываться: в самом деле я слышал глас Всевышнего или же мне померещилось, а взять и переменить жизнь!
        Ханнуил улыбался.
        - И никто, - заметил он иронически, - даже с такой ясной и настойчивой подсказкой не стал менять жизнь. Обидно?
        - Да, - ответил Ной, вздохнув. - Но, что делать, у нас свобода. Каждый выбирает свой путь сам.
        Глава 5
        Наступил день, когда Ной снова услышал голос Творца. Тот продиктовал ему размеры ковчега: длина триста локтей, ширина - пятьдесят, высота тридцать, из которых двадцать будет под водой и десять над водой. Это не корабль, Ной, хорошенько запомни! Любой корабль сужается сверху вниз, а ковчег сужается снизу вверх. Потому он абсолютно не приспособлен для того, чтобы гордо разрезать волны под парусом или на веслах. И вообще ковчег не для плавания! Ковчег создан всего лишь для того, чтобы удержаться на волнах.
        Всего два входа в ковчеге: прикрытое защитным козырьком сияющее окошко вверху, через него выпустит голубя. И второе окошко, названное петахом, через который в ковчег вступит Творец.
        Когда Ной пересказал это детям, Сим спросил осторожно:
        - Почему вход для Господа не вверху?
        Яфет тоже посмотрел на отца с вопросом в глазах:
        - Вообще-то да… Для Всевышнего дверцу делать сбоку… гм…
        Ной развел руками:
        - Неисповедимы пути Господа. Но, думаю, это потому, что Господь и в новом мире будет появляться не оттуда, откуда его ждут.
        Дети с Ноемой отправились в рощу подсчитать нужное количество деревьев, а Ной снова услышал Голос:
        - Потом ты покроешь ковчег изнутри и снаружи смолою. Ступай на реку Пишон и возьми там драгоценных камней освещать ковчег. Когда придешь туда, я сделаю так, что ты их увидишь сразу, а другие не увидят. Я хочу, чтоб ты знал, что потоп уничтожит всех тварей живых, но ты войдешь в ковчег и будешь жить в нем. Ты и твои сыновья, твоя жена и жены твоих сыновей.
        Ной ответил торопливо:
        - Да, Господь. Сделаю, как ты велишь!
        - Приведи в ковчег всех земных тварей. Возьми самца и самку от каждого рода, который не является чистым, и по семь пар самцов и самок от всякого рода, который будет считаться чистым…
        Ной повторил:
        - По семь пар чистых и по паре нечистых…
        Голос поправил строго:
        - По паре не чистых, а не по паре нечистых!
        - Да, Господь, - ответил Ной ошалело, - но… мой разум не видит разницы!
        - Надо видеть, - ответил голос еще строже. - И всегда нужно избегать грубых слов, если можно избегнуть их, сказав то же самое, но иначе! Более точные слова зачастую более оскорбительны, а вражда и войны возникают по таким мелочам, что люди потом и вспомнить не могут, за что пролилось столько крови…
        Ной прикусил язык, уловив наконец разницу между «нечистыми» и «не чистыми», но вслух взмолился:
        - Как я могу выполнить Твое повеление? Из меня паршивый охотник, я и козу не поймаю! Да и вообще я должен был быть охотником, который умеет распознавать различные виды животных и ловить их!
        Голос ответил сухо:
        - Тебе не надо ловить животных. Они придут в ковчег сами. Также Я позабочусь, чтобы припасы твои не сгинули и чтобы нечестивцы из твоего поколения не причинили тебе вреда.
        - Да они не причиняют, - заверил Ной. - Только смеются.
        - Это сейчас, - ответил Голос, - посмотришь, когда вода будет подступать к ковчегу.
        Самая тяжелая пора наступила, как и предрекал Ханнуил, когда они впятером приступили к строительству ковчега. Сыновья без устали работали топорами, срубленные деревья падали с гулом и треском, земля вздрагивала, Ноема рубила сучья, а Ной, как самый могучий, укладывал бревна, сверяясь с планом ковчега.
        За это время сыновья обзавелись женами, те тоже помогали, чем могли, на строительстве этого огромного и уродливого сооружения, некрасивого и нелепого, но, как говорят их мужья, необходимого.
        Ханнуил первым узнал о начале строительства, а после него из города прибыла целая толпа и долго развлекалась дурацкими шуточками, насмешками, издевками.
        Когда глумящаяся толпа ушла, усталый Ной воткнул топор в обтесываемый ствол кедра и вытер пот со лба. Горячие капли пота ползут по щекам, срываются с подбородка, рубашка вся промокла, а в груди тоска и горечь.
        - Теперь я понимаю, - прошептал он.
        Ноема спросила встревоженно:
        - О чем ты?
        - Понимаю, - ответил он замедленно, - почему Господь велел строить именно ковчег… а не огородил мой дом и огород от потопа. Это тяжкое испытание - строить ковчег! Сколько раз я готов был все бросить и пойти в город, где сплошной праздник плоти!.. Все веселятся, а я работаю тяжко от восхода и до захода солнца. И так вот из года в год. Еще три года до начала потопа, а я едва сдерживаюсь…
        Ноема проговорила медленно, запинаясь на каждом слове:
        - Ной… я всегда пойду… за тобой… Если скажешь… бросить все… я тут же брошу… Ты мой господин… мне тоже бывает обидно… что мои сверстницы гуляют, а я…
        Он тяжело вздохнул, отер тыльной стороны ладони пот на лбу.
        - Нет, продолжим. Это испытание. Мы не настолько хороши, чтобы Господь взял нас в новый мир без колебаний. Он проверяет, в самом ли деле мы Ему верны. И насколько верны.
        Она вздохнула, но на мужа смотрела с любовью и преданностью. Похоже, он и сам заметил, что, пока растил лес, а особенно во время постройки ковчега, когда его особенно донимали насмешками, он стал тверже, что ли… хотя нет, остался таким же мягким в общении, как и раньше, мягким и уступчивым, однако Ноема видела, как он все больше отдаляется от этой постоянно веселящейся массы, уже сходящей с ума от попыток придумать что-то еще более праздничное, веселящее, ублажающее плоть.
        Да, люди остались такими же. Это он отдалился, медленно и незаметно очищаясь от этой жизни, этих желаний, этих целей. И как хорошо, что она с таким мужчиной, который сам для себя толпа, и другой ему не надобно.
        Настал день, и Ной с трепетом в душе услышал страшные слова:
        - Потоп назначен на вторник! Будь готов, Ной.
        - Я готов, Господи, - ответил Ной обреченно. - Почти все животные уже в ковчеге… Я сообщу детям и их женам, чтобы с понедельника ночевали уже в ковчеге. Я скажу им,что потоп начнется во вторник…
        Голос произнес с непонятной интонацией:
        - Я сказал, что потоп назначен во вторник.
        Ной застыл, стараясь осмыслить сказанное, а Голос отдалился и умолк. Ной на всякий случай даже пальцы загнул: сегодня воскресенье, значит, завтра они уже останутся ночевать в ковчеге. Сегодня последняя ночь, которую проведут в своих домах.
        - Все в твоих руках, Господи, - произнес он дрожащим голосом. - Как скажешь, так и будет. На все воля Твоя…
        Ночь спал он тревожно, вскрикивал, утром поднялся с головной болью. Детей в доме уже нет, Сим и Яфет работают на ковчеге, а Хам принимает последних зверей, направляет их по широким мосткам наверх, а там их уже распределят по клеткам.
        Раздался крик, мимо дома бежала, раздирая на себе одежды, женщина, платок слетел с ее головы, открыв черные с проседью волосы. Ной узнал младшую из дочерей Мафусаила, она вздымала руки к небесам и кричала:
        - На кого ты нас покинул, отец?.. Как же мы будем без тебя?..
        Ной вздохнул, не зная, печалиться или радоваться за деда. Мафусаил умер в понедельник, как раз перед потопом. Он прожил долгую счастливую жизнь, сражался с чудовищами, с мечом в руке прошел до края мира и вот теперь умер в покое и благодати. Он не увидит погибели человеческого рода, не ощутит вселенской горечи, иначе у него разорвалось бы сердце от скорби и печали.
        Прошел понедельник, Ной велел запереть дом, словно еще была возможность вернуться когда-то и снова там жить, с сыновьями и снохами взошел на ковчег и почти ночь не спал, прислушиваясь к беспокойному реву животных, их стонам и жалобам, возне, стуку рогами о деревянные перегородки.
        Сон сморил его только под утро.
        С утра было жарко, как в полдень, однако воздух оставался чистым и таким удивительно свежим, что Ной поймал себя на том, что заглатывает его, как дивное нежное лакомство. В последние годы с утра всегда вставал с тяжелой головой, только к полудню мог «расходиться», но сейчас сразу бодр, в теле непривычная прыгучесть…
        Он посмотрел в сторону ковчега и потрясенно понял, что и на таком расстоянии видит все сучки, царапины, вот присела отдохнуть бабочка, а вон бежит красный муравей с черной головой, а усики коричневые, надломленные в середине, на кончиках щеточки, в каждой по двенадцать волосинок…
        И куда бы он ни поворачивался, для взгляда больше не существует преграды: видит легко и во всех подробностях до самого края мира, воздух настолько чист, словно его нет вовсе, даже непонятно, как летают без него птицы, стрекозы, и вообще все удивительно ярко и празднично.
        - Господи, - произнес он восторженно, - что же это… уж не в рай ли мы вернулись?
        Он вздрогнул, потому что никак не ждал ответа, но тот прозвучал из-под небес почти сразу:
        - Да, Я возжелал, чтобы последние дни перед потопом были похожи на дни, проведенные Адамом в Эдеме.
        - Последние дни? Разве не сегодня должен начаться потоп? Ты же сказал, что это свершится во вторник…
        Голос поправил:
        - Я сказал «назначен», а не «начнется». Он назначен на сегодня, но умер Мафусаил, последний праведник… или почти праведник, на земле. Потому Я отодвигаю потоп на семь дней! Пусть все простятся с великим Мафусаилом, кто чтил его, кого он спас, кому он помог… пусть отдадут ему почести и похоронят так, как он заслуживает.
        Ной замер, потрясенный, впервые ощутив, насколько Господь не хочет делать то, что задумал, и как Он цепляется за каждую возможность отсрочить уничтожение рода человеческого, для которого создавал весь мир и всю вселенную.
        - Спасибо тебе, Господи!..
        - Мафусаила благодари, - ответил Голос и повторил: - Умер последний великий человек на земле, и отныне роду человеческому незачем быти. Да, он был по-своему праведником, хотя не выпускал из длани меча, а с лезвия постоянно струилась кровь. Но он положил всю жизнь свою, защищая людей от чудовищ, он же первый узнал о потопе и предупредил всех, что если не опомнятся…
        Ной сказал потрясенно:
        - Я никогда не воспринимал его как праведника…
        - Не все есть таким, - ответил Голос невесело, - как выглядит. А вот ты, увы, не праведник, Ной… Был бы праведником, Я бы не стал насылать потоп!.. Ты просто хороший чистый человек. И честный во всем. Надеюсь, от твоего корня пойдут такие же хорошие люди, устойчивые к тлению, злу и разложению. И праведников среди них будет больше, чем в том человечестве, что погибнет по Моей воле.
        Ной вздрогнул, все тело пронзил жгучий стыд. Только сейчас осознал, что будь он праведник, то отринул бы все дела на свете, не стал бы даже растить лес и строить ковчег, а ходил бы по городам и до хрипоты убеждал, призывал, умолял опомниться и перестать грешить. Праведник - это не тот, кто ведет чистую и честную жизнь, а кто вытаскивает других из мерзости бытия и раскрывает им истинный свет…
        Он прошептал, опустив голову:
        - Господи… и все семь дней будут такие?
        - Да.
        - Зачем, Господи? Чтобы растравить раны?
        Голос произнес с тоской:
        - Пусть увидят, как могло бы быть. Какой прекрасной была бы жизнь… Это еще одна попытка вразумить… Еще один шанс!
        Ной спросил жадно:
        - Если сейчас раскаются?
        - Да, - прогремел Голос с яростью и твердостью. - Дайте Мне только шанс! Я прощу прежние прегрешения, пусть только свернут на дорогу добра! Я послал людям очень ясные знаки. Что еще?
        Голос отдалился и затих. Ной вскинул голову. Небо стало выше, темные тучи посветлели, превращаясь в плотные облака. Те двигаются очень быстро, даже бегут, он никогдане видел, чтобы неслись с такой скоростью, но здесь внизу ни ветерка, все тихо и безмятежно.
        Глава 6
        Все семь дней стояла теплая безветренная погода, в бездонном небе светило солнце, но теперь оно каждый день вставало то на западе, то на севере, то на юге, и заходилотоже не там, где ожидали. Были дни, когда солнце, дойдя до зенита, возвращалось обратно, а в субботу вообще описало в небе двойную петлю и, застыв в самом центре, долго не хотело спускаться.
        Ной сжимал кулаки, ну как они не понимают, а когда к нему пришел Ханнуил, он горячо начал доказывать, что это же Господь посылает ясные знаки, надо признаться в преступлениях и пообещать себе, тем самым и Господу, что отныне будешь жить по правде.
        Ханнуил довольно ржал, покровительственно похлопывал его по плечу.
        - Теперь понимаешь, что сделал глупость?
        - Какую?
        - А твой дурацкий ковчег!
        Ной сказал потерянно:
        - Он не дурацкий. Потоп должен был начаться еще во вторник, но Господь отсрочил его из-за смерти Мафусаила.
        Ханнуил так хохотал, что в бессилии сполз под стол и ржал там, заливался так, что уже и говорить не мог, только показывал знаками, чтобы Ной не смешил, а то прямо тут кончится.
        - Хочешь сказать, что из-за одного человека?..
        - Да, - ответил Ной неуверенно, сейчас и самому казалось это невероятным. - Да, мир держится на праведниках, сказал Господь. Умер последний праведник, мир стал бесполезным.
        - В каком смысле?
        - Люди должны развиваться, - объяснил Ной все еще неуверенно. - Должны идти к Цели, которую пока видит только Господь, но когда-то узрим и мы… когда приблизимся. Пока существуют праведники, мир развивается, потому что праведник тащит на себе весь мир… Без праведников мир стоит на месте, а то и отодвигается назад. А такой мир Господу не нужен.
        На прощанье Ханнуил сказал издевательски:
        - Эх, Ной… Наступит вторник, что скажешь, если потоп не начнется?
        - Паду на колени, - сказал Ной воспламененно, - и возблагодарю Господа!
        - А то, что останешься в дураках? И посмешищем?
        Ной вскрикнул пламенно:
        - Пусть!.. Пусть до конца жизни надо мной смеются. Пусть плюют и бросают камни! Но если бы это было возможно: остаться посмешищем, а мир спасти…
        Ханнуил раздосадованно плюнул ему под ноги и ушел. Ной закрыл за ним двери и вернулся в комнату, слыша, как Хам, хохоча, рассказывает:
        - …а вот яблоки краснеют с тех самых пор, когда яблоня услышала, что Ева сказала Адаму…
        Сим торопливо прервал:
        - Почему яблоки? Нигде не сказано, что запретный плод - яблоки! Нокуэль учил, что это сливы, Изель полагает, что это груши, а наш прадед Енох вообще утверждал, что это фиги, потому что только фиговое дерево дало им листья, разделяя с ними вину…
        Хам беспечно отмахнулся.
        - Да мы не забиваем головы такой ерундой. Сами решили, что яблоки, так интереснее.
        Яфет подумал, пожал плечами.
        - Для меня не так важно, что за плод Адаму и Еве запретили есть. Вон те яблоки в долине, что становятся ярко-красными, когда созреют, люди называют райскими. Наверное, старые люди знали!
        - Надо было у Адама спросить, - сказал Хам.
        Сим вздохнул.
        - Да, многое надо было у него узнать. И многое - можно. Но мы всегда вот так… Спохватываемся, когда поздно. Говорят еще, что Ева не только Адаму дала поесть плодов от запретного дерева.
        Хам спросил с интересом:
        - А кому еще?
        - Да вообще всем, - ответил Сим. - Покормила ими животных, птиц, зверей. Не поддалась искушению одна только птица Феникс. С тех пор она живет вечно, через каждые тысячу лет сгорая в пламени, выходящем из ее гнезда, и снова возрождаясь из пепла.
        Хам сказал деловито:
        - С момента падения Адама прошло полторы тысячи лет… Значит, феникс уже сгорал?
        - Да, - подтвердил Сим. - Потому и говорят, что он единственный, кто отказалась от яб… от запретного плода.
        Ной слушал и дивился странному свойству человеческой души: вот-вот грянет конец света, каждый день все трое работают так, что к вечеру едва волочат ноги, поужинать не хватает сил, засыпают иной раз голодными, но вместо того, чтобы думать, как вообще выжить, спорят об устройстве мира. Странное существо Творец вылепил из глины. Что это за прах земной, если думает не столько о своем огороде, а о звездах и устройстве мироздания?
        Он очнулся от дум, слушая, как веселый Хам говорит покровительственно Яфету:
        - Начинают всегда с малого, понял? В первый день Творец создал только небо и землю. Так и ты не торопись, не торопись, понял? Ты ж по Его образу и подобию?
        Ной вздохнул. Если Всевышний таков, как полагают, Он должен быть несчастнее всех во Вселенной. Он наблюдает ежечасно мириады созданных им существ, испытывающих неисчислимые страдания. Он знает также о страданиях, какие им еще предстоит перенести. Можно о Нем сказать: «Несчастен, как Вездесущий».
        - Если бы Змей был запретным, - донесся голос Хама, - Адам и его бы съел…
        Ной вошел в комнату, сыновья тут же замолчали. Он сказал невесело:
        - Заканчивается траур по великому Мафусаилу.
        Сыновья молчали, только Ноема спросила:
        - Потоп… завтра?
        - Да, - ответил Ной тихо. - Или сегодня. Если Господь не смилостивится.
        Яфет пробормотал тихо:
        - А ты бы смилостивился на Его месте?
        Ной сказал строго:
        - Не подставляй себя на Его место! Он добрее нас.
        - Он добрее всех, - добавил Сим благочестиво.
        Хам хотел вставить острое словцо, но не успел: язык примерз к гортани, а глаза смотрели через плечи Ноя. Все торопливо обернулись.
        Белые облака медленно и страшно темнеют, словно неожиданно наступает ночь. Разом стали пугающе серыми, опустились ниже, темень перешла в черноту. Грозное небо нависло над землей, Ной почти физически ощущал его неимоверную тяжесть.
        Ной вскинул голову, на сухую землю упала первая робкая капля. Следом посыпались капли воды, словно кто-то с горы выплеснул ведро, затем их стало так много, что слились в струйки.
        Дождь стучал бегло и мерно, Ной подумал, что если вот так, то землю никогда не зальет, а если и зальет, то через тысячу лет, да и то если земля не будет впитывать влагу… однако ощутил, что стук капель становится все громче, торжествующее, победнее.
        - Шанс, - прошептал он, - все-таки Он даже сейчас дает шанс… Еще можно опомниться, признаться в преступлениях… что и есть грехи, раскаяться и… получить прощение.
        Он открыл дверь, шум дождя стал громче. А когда вышел под навес на крыльцо, по земле прыгали фонтанчики. Воздух оставался теплым, Ной вытянул руку, на ладонь упало несколько капель, он не поверил себе: теплый ласковый дождь, нежный и просто замечательный, его зовут часто грибным, хотя после него растут не только грибы, но и все-всепосаженное или воткнутое в землю. Дождик наконец полил настоящими струями, тонкие ниточки превратились в веревки из воды, но и те все утолщались. Создатель долго терпит, мелькнула мысль, но больно бьет. Терпение Его истощилось… Последний праведник умер, а я… я не праведник. Человечество выродилось в сорную траву, а сорной траве не место на поле, которое предстоит засеять заново.
        Дождь медленно, но неуклонно усиливался. Стало грязно, все звуки исчезли, кроме монотонного стука водяных капель о крышу, окна, крыльцо. Грязь и пыль унесло, утоптанная земля блестела, как рыбья чешуя.
        По крыше дождь уже не стучал, а лил шумно и грозно.
        - Разверзлись хляби небесные, - прошептал Ной в благоговейном ужасе. - Никогда еще такого не было…
        Хам спросил в изумлении:
        - Неужели вправду будет потоп?
        Яфет спросил с недоверием:
        - А ты не верил?
        - Нет, - признался Хам.
        - А почему же строил?
        - Вы же таскали бревна, - ответил Хам с ухмылкой, - как ишаки. Разве могу братьев оставить?.. Я ж вас люблю, баранов эдаких… Да и отец велел, а я послушный сын…
        Он ухмыльнулся еще шире, показывая, что он, конечно, не какой-нибудь послушный дурак, а помогал строить ковчег вовсе не потому, что отец велел, а так вот, захотелось - и рубил лес, тесал бревна, таскал на площадку и прилаживал к другим бревнам.
        Воздух оставался теплым и влажным, Хам не выдержал и выскочил с ликующим криком, заплясал под падающей с неба странной водой.
        - Как здорово! Что это за чудо? Неужели это и есть потоп?
        - Это пока только дождь, - проговорил Ной с крыльца, он чувствовал растерянность, то и дело поглядывал вверх. - Его не было сто сорок лет. Потому ты и не знаешь, что это такое…
        Яфет и Сим тоже вышли к отцу под навес на крыльцо. Оба смотрели с жадным удивлением, к ним выбежали и жены. Даже Ноема появилась и смотрела с тихим восторгом, как на земле начали собираться первые лужицы.
        Хам скакал, прыгал, веселился, вскидывал ликующее лицо к небу.
        - Как здорово!.. Как замечательно!.. Идите все сюда!
        Яфет сбежал с крыльца, Сим посмотрел на отца и, не получив запрета, присоединился к братьям. Пугливые их жены не решились последовать за мужьями, наблюдали за ними сбоязливым восторгом.
        А братья носились перед домом, прыгали, расплескивая лужи, наслаждаясь новыми ощущениями. Хам то и дело вскидывал лицо к небу и, счастливо щурясь, раскрывал рот пошире и ловил живительные капли. Яфет и Сим хлопали друг друга по блестящим от воды плечам и спинам, что-то орали весело и ликующе.
        Ной то и дело поглядывал на небо.
        Дождь все усиливался.
        И шел он сорок дней и ночей. Обыкновенный теплый летний дождь. Ной видел, как люди выбегали даже из города, радуясь дождю, устраивали под падающими с неба струями пляски.
        На десятый или пятнадцатый день, Ной уже не помнил, пришел очень довольный Ханнуил, запыхавшийся, мокрый и почти до пояса в грязи.
        - Так это и есть твой потоп? - провозгласил он весело с порога. - Ной, это же долгожданный дождь, которого мы так ждали!
        Ной заметил осторожно:
        - Не много ли воды?
        Ханнуил энергично замотал головой.
        - За сто сорок лет его столько накопилось в небе! Теперь пока не выльются все запасы… Но это дождь, Ной. Он не затопит мир.
        - Господь сказал, - ответил Ной, - что Он наведет на мир потоп. И вода покроет даже вершины гор на пятьдесят… или сколько-то локтей.
        Ханнуил хмыкнул недоверчиво:
        - На пятьдесят? Зачем так много?
        - Чтобы нефилимы и стокимы не спаслись, - пояснил Ной. - Когда до них дошла весть о потопе, они смеялись: мы, дескать, встанем на вершины гор, и никакая вода не покроет наши головы!
        - Господь предусмотрителен, - согласился Ханнуил весело. - Но даже за сто сорок лет не могло накопиться столько дождя.
        Ной спросил невесело:
        - Ты сомневаешься в возможностях уничтожить мир Того, Кто его сотворил?
        Ханнуил хохотнул:
        - Ломать проще, признаю! Но я вообще не уверен, что этот мир кто-то создавал. И вообще… Говорят, что богов уже много! В лесу живут, в речках, в болотах…
        Ной отшатнулся. На лице его было такое отвращение, что Ханнуил расхохотался, поднялся и ушел, только на пороге обернулся и сказал тепло:
        - Хороший ты человек, Ной. Не очень умный, но… хороший.
        Глава 7
        На сорок первый день струи воды все еще падали с неба, но сами тучи ужасающе грозно и неотвратимо темнели. Наконец стали совершенно черными, и уже самые беспечные из людей с тревогой и страхом смотрели вверх.
        Затем чернота неспешно уступила грозной лиловости и даже темно-багровому оттенку, словно в тучах созревал огромный нарыв. Постепенно этим нарывом, нависающим над миром, стало все небо от края и до края.
        На землю пал зловеще-багровый отсвет гниющего мяса. Струи дождя стали похожи на сукровицу пополам с кровью.
        Ной вздрогнул, когда мощно и властно прозвучал Голос:
        - Пора, Ной.
        - Слушаю, Господи, - прошептал Ной. - Что велишь?
        - Бери семью и уходи на ковчег.
        - Хорошо, Господи, - ответил Ной послушно. - Как велишь. А… все эти люди… Они… остаются?
        Он вздрогнул сильнее, когда Голос ответил с яростью и гневом:
        - Настанет день… День Страшного суда!.. Я подниму всех из могил, даже если и сами могилы будут развеяны ветром. И пусть от человека не останется даже костей, но восстанут все на Мой Суд. И всяк будет отвечать за дела и поступки свои. И всяк будет наказан или вознагражден. Но только из этого поколения никто… никто!.. не воскреснет. Да будут они забыты все, ибо грехи их и преступления настолько велики, что…
        Голос оборвался. Ной выждал в смятении и трепете, потом повернулся и закричал:
        - Ноема!.. Собирай детей, все уходим на ковчег!
        Ноема выбежала из другой комнаты, встревоженная, в глазах медленно угасала надежда.
        - Навсегда?
        - Ноема, со мной говорил Господь.
        Она тяжело вздохнула.
        - Значит, не простил…
        - У них был шанс, - огрызнулся Ной. - Даже сейчас еще есть!
        - Но если мы уходим на ковчег…
        - …как уходим, - крикнул он, - так можем и вернуться! Я лучше переживу стыд и насмешки, чем увижу, как мир гибнет. Вещи все на ковчеге?
        - Да, Яфет и Хам только что перенесли туда кузницу, а Сим еще вчера разложил там столярные и вообще все инструменты…
        - Тогда нам здесь больше делать нечего!
        С неба уже не капли падали, а лились багровые струи, похожие на толстые веревки. Иногда приходилось идти буквально сквозь водяную стену, недобро подсвеченную красным, словно близко бушевал лесной пожар.
        Наконец из водяной пелены выступили очертания ковчега. Ной ускорил шаг, дверь в стене открылась со скрипом, хотя совсем новенькая, все ввалились вслед за Ноем, Яфетсразу же повел носом и сказал с чувством:
        - Ну и воняет же!
        Хам заметил со злорадным весельем:
        - Это просто запах самих зверей, брат. А вот когда они проснутся, гадить начнут, вот тогда скажешь… насчет запаха.
        Ной закрыл за вошедшими дверь и собственноручно залил проем расплавленной смолой. Сыновья посерьезнели, один за другим поднялись наверх, для них и их семей приготовлены комнаты на самом верхнем и потому самом малом этаже.
        Дождь, как ни странно, начал стихать, однако ужасающе багровое небо опустилось еще ниже, тяжелое и грозное. Ной видел на лицах жены и детей страшный отсвет огня, понимал, что и у него такое же лицо и такие же отчаянные глаза.
        Внизу у подножья холма бежали бурные потоки, несли мусор, вывороченные с корнями кусты.
        Сквозь поредевшую пелену воды проступил город. И хотя Ной не видел, что там творится, ему почудились отчаянные крики и мольбы о спасении.
        Он схватился за голову.
        - Господи! Но почему, почему людей убить, а животных спасать?.. Прости меня, но не могу понять своим убогим разумом!
        Голос ответил с печалью:
        - Твой разум не убогий, Ной. Просто в тебе сейчас говорит отчаяние, а не разум. Ты, как и остальные люди, стараешься не принимать страшненькую мысль, что за все свои поступки отвечаешь ты, а не кто-то другой. Взрослеете, а все равно считаете, что за вас несут ответственность родители… А уж когда совсем взрослые, родителей уже нет,киваете на старейшин племени, на градоначальников, на всякого, кто управляет племенем или городом.
        Ной ухватился руками за голову.
        - Да, стыдно признать, мы всегда киваем на других. Мы виноваты в своих поступках сами. Но… почему надо было брать животных? Или только для будущего человечества?
        - Животные безгрешны, - ответил Голос. - У них нет воли, у них нет права выбора. Лев убивает лань не по злобности или кровожадности, такова его природа. Он не можетне убивать! А человек может. Человек может совершать поступки добрые и недобрые.
        - Но… Ты же милосерден!
        - Но и справедлив, - напомнил строгий Голос. - Ашем во Мне милосерден, но Элоким настаивает на справедливости!.. И прегрешения человека слишком велики, чтобы милосердие пересилило… Потому Мы и приняли такое тяжелое и горькое решение, Ной. Сейчас оно уже окончательное, пересмотра не будет.
        Ковчег пошатнулся, Ною почудилось, что земля под ногами подпрыгнула и нехотя опустилась. Накатился страшный гул, грохот и треск, словно разломился небосвод. Ной в страхе посмотрел вверх. Если обрушится крыша, то рухнут все этажи, затем в ужасе опустил взор под ноги: страшный треск идет из глубин земли…
        Донесся крик Яфета:
        - Отец!.. Треснул хребет земли!
        И тут же звенящий голос Сима:
        - Что-то небывалое ломает ей кости…
        Грохот усиливался, земля дрожала и тряслась. Ной крикнул, чтобы все выбегали наружу, пока не завалило, сам ухватил Ноему за руку и потащил к выходу. Она хваталась за вещи, все нужное, и все нужно взять, Ной дотащил до двери, пинком отворил и застыл…
        Небо из багрового стало кроваво-красным. Горы далеко на горизонте выстрелили вершинами, словно пучками горящих стрел, донесся далекий грохот. Вершины гор исчезли, а вместо них, как из горшков нерадивых хозяек, оставленных с тестом без присмотра, наверх полезла масса раскаленного теста, красного, оранжевого и ярко-желтого, начала сползать по стенам и потекла в долины, сжигая все на пути.
        Одна из таких исполинских гор дрожала и вибрировала, рассыпаясь на гигантские глыбы, потом рухнула в невидимый провал, а вместо нее выплеснулся целый океан расплавленной добела земли, жидкой,как горячее красное вино.
        Ноема охнула и попятилась, однако Ной удержал за руку и не дал вернуться под опасную крышу. Сим и Яфет вышли и, оставаясь также под навесом, смотрели с благоговейнымужасом. Их жены плакали, падали на колени и в страхе закрывали глаза.
        - Смотрите на небо, - сказал вдруг Сим.
        Дождь почти прекратился, но с красного неба вместе с водой начали падать кипящие капли смолы. Их становилось все больше, наконец к земле понеслись похожие на крупные виноградины камешки. Все видели и вскрикивали, когда комья смолы попадали в воду, та с шипением сразу вскипает, обращаясь в пар.
        Шум льющейся с неба воды, уже горячей, почти заглушал далекий грохот. Мир озарялся кроваво-красными вспышками, под ногами земля то поднималась, то опускалась, Ною почудилось, что он уже на волнах, однако ковчег стоит на земле прочно.
        Хам примчался сверху, запыхавшись, будто одолел большой путь, и закричал в страхе:
        - Город горит!
        Все поспешили к второму, верхнему окну ковчега. Ной застонал: багровое пламя рвется в небо, из горящих домов выбегают крохотные темные фигурки, падают, кто-то поднимается, чтобы пробежать еще несколько шагов и снова упасть, но большинство остается недвижимыми.
        Из обширного дома Ханнуила выбежала целая толпа. Они прикрывали головы и плечи толстыми шкурами, Ной видел, как по ним стекает кипящая вода и отпрыгивают раскаленные капли смолы, не причиняя вреда самому Ханнуилу, его сыновьям Къяху, Ктулубру и Кохбе, а также другим домочадцам.
        Ной замахал руками:
        - Сюда, сюда!.. Быстрее!
        Хам спросил быстро:
        - Отец, разве можно их брать?.. Они обречены Господом.
        - Я не могу их оставить, - ответил Ной.
        - Но Господь велел спасаться только нам!
        Ной сжал челюсти и сказал зло:
        - Он так сказал, но я все равно возьму их на ковчег!..
        Ханнуил бежал, его поддерживали под руки сыновья, а следом бежали их жены. Ноема прижала руки к груди, глаза ее с ужасом смотрели, как женщины спотыкаются все чаще, упала одна и пыталась подняться, но страшный дождь пригибал ее лицо к бурным потокам горячей воды. Ноема не видела лица упавшей и не могла узнать, кто не добежит до ковчега, в это время упала еще одна. Поднялась и попыталась бежать за мужчинами, но прикрывающая голову и плечи шкура осталась в воде, Ноема смотрела в ужасе, как горячие струи смолы сжигают лицо, стирая мясо и оставляя голые кости…
        Женщина упала и уже не шевелилась, затем падали еще и еще, и на холм к ковчегу тяжело взбежали, преодолевая страшный дождь, только Ханнуил с сыновьями Къяхой и Кохбой. Всех троих шатало, Хам начал орать и подбадривать их криками, указывая направление, к нему присоединились Яфет и Сим, только Ной молчал и смотрел с состраданием набывшего приятеля.
        Къяха упал, когда до ковчега осталось не больше двадцати шагов. Ханнуил и Кохба двигались, словно в обмороке, все медленнее и медленнее. Наконец Ханнуил упал, но Кохба не пошел дальше, а подхватил неподвижное тело отца и потащил к ковчегу.
        Хам первым сбежал вниз, Яфет и Сим услышали там грохот, спохватились и ринулись следом. Хам наконец справился с тяжелым засовом смолы, Яфет и Сим подбежали как раз вмомент, чтобы помочь распахнуть прилипшую дверь.
        С той стороны из кровавой пелены смертоносного дождя вынырнула фигура Кохбы, он нес неподвижного отца уже на себе. Шатаясь, он сделал последний шаг и упал на руки сыновей Ноя.
        Ханнуила и Кохбу перенесли наверх, а дверь снова залили смолой, чтобы не оставалось ни единой щелочки, ибо нижние этажи ковчега скоро окажутся под водой.
        Кохба не приходил в себя, лицо его было наполовину сожжено, плечи и грудь в кровавых язвах, от кожи все еще пахло паленым мясом. Ханнуил очнулся довольно скоро, он пострадал меньше, открыл глаза и непонимающе посмотрел в низкий потолок, сплошь залитый смолой.
        - Мы… - произнес он хриплым голосом, - добежали?
        Ноема услышала, позвала Ноя. Тот пришел хмурый и сразу похудевший, еще от двери сказал ободряюще:
        - Ханнуил, ты хороших сыновей воспитал!..
        Ханнуил прошептал:
        - Что с ними?
        - Они тащили тебя, - ответил Ной, уклоняясь от ответа, - а могли бы бросить, как все бросали всех в опасности!.. Родителей так вообще и раньше старались убить, чтобы те им не мешали веселиться…
        Ханнуил сказал слабо:
        - Я сам такой… веселиться бы… Что с ними?
        - И ты хороший человек, - продолжал Ной, - сразу спрашиваешь о них… а не о себе.
        - Ной, - сказал Ханнуил чуть окрепшим голосом, - они погибли?
        - Кохба жив, - ответил Ной и добавил виновато: - Извини, но Къяха и Ктулубр погибли… как и все, кто бежал следом.
        - Кохба выживет?
        Ной видел, как напрягся Ханнуил в ожидании ответа, и ответил торопливо:
        - Да, выживет!
        - Не врешь?
        Ной сказал обидчиво:
        - Вообще-то мог бы и соврать, в таких случаях можно всё, но он в самом деле парень крепкий, а раны не смертельные. Хоть и помучается, ожоги заживают плохо, сам знаешь.Да и ты скоро сможешь убедиться… В смысле что Кохба жив и останется жить. Тебя ошпарило, кое-где обожгло, но эти раны для жизни не опасные.
        Ханнуил закрыл глаза.
        - Спасибо, Ной. Я полежу чуть, хорошо?..
        - Отдыхай, - ответил Ной, отступая к двери. - Отдыхай, дружище.
        Он не услышал, как за спиной Хам проворчал язвительно:
        - Да, отдыхай… Ничего другого ты делать и не умеешь, старый дурак.
        В ковчеге только одно окно, на самом высоком этаже, не считая нижней двери, через которую все вошли в ковчег, а теперь наглухо засмоленной. Ной распорядился держать верхнее окно закрытым на случай, если поднимется ветер и начнет забрасывать горящую смолу вовнутрь, но первые дни он сам то и дело открывал, и все видели, как гибнет мир.
        Огненный дождь стучал по крыше с такой силой, что разговаривать приходилось вплотную друг к другу. Уже с двух шагов видели только открывающиеся рты на бледных испуганных лицах.
        С нижних этажей доносился рев испуганных зверей. За разрушением и уничтожением мира больше наблюдать не удавалось: нужно было кормить и смотреть, чтобы звери не заболели, кто знает, сколько продлится потоп и чем он кончится.
        Ной возил на одноколесной тачке корм, но в голове стучала одна и та же мысль: почему, почему так получилось? Да, уже все мудрецы согласились и даже сумели объяснить народу, что человек страшнее зверя, когда он зверь, но никто так и не ужаснулся от такого страшного открытия, более того - гордились! И даже тем, что не только держат в себе гнуснейшее из животных, но вот такие лихие и бесшабашные, берем и выпускаем зверя из человека погулять, порезвиться, поразмяться…
        И невдомек, что этот зверь с каждым мгновением свободы вырастает, набирается силы, и вот уже обратно в клетку воли и правил не загнать, уже он подчиняет себе человека, убедив, что под его властью жить слаще, привольнее, свободнее…
        Сим таскал мешки с кормом на плечах, на поникшего отца посматривал с любовью и сочувствием. Как и братья, как вообще все в его возрасте, считал отца туповатым и не таким развитым, как, скажем, он сам, но если в других семьях с такими мыслями и росли дальше, а потом отселялись, повзрослев, то здесь случилось особое: Господь избрал именно Ноя, пренебрегнув теми, кто казался куда умнее, отважнее, рискованнее, бесшабашнее, интереснее…
        - Отец, - сказал он с сочувствием, - не убивайся так! С тобой что-то случится - мы все погибнем.
        Ной отмахнулся.
        - Ковчег построен, теперь уже от меня ничего не зависит.
        - Все зависит, - заверил Сим серьезно. - Я знаю, о чем ты думаешь. Мы все сейчас думаем об этом, даже Хам, которому бы только плясать да веселиться. Господь выслал тебя, потому что ты жил по правилам, остальные сейчас гибнут вместе с животными, от которых отличаются только разумом и умением зачем-то одеваться… да и то не всегда. И если ты замучаешь себя угрызениями совести и тяжкими раздумьями, то Господь, возможно, и ковчег утопит!
        Ной ужаснулся.
        - Как ты можешь такое говорить?
        - А зачем мы Ему? - возразил Сим. - Без твоей воли и твоего наставничества мы сорвемся в пучину удовольствий еще быстрее, чем люди в ныне гибнущих городах!.. А Господу такие не нужны. Так что, отец, ты нужен нам всем как никогда!
        Ной хмуро кивнул, соглашаясь и почти не слушая, в черепе громко и больно стучала мысль, что Сим прав, Господу нужны люди, живущие по правилам. Только такие могут прийти к Цели, а остальные просто жили, размножались и переводили корм. В погоне за удовольствиями выпустили зверя, а его загнать обратно уже невозможно. Даже при известии о скором потопе никто не поспешил переменить жизнь.
        Значит, все воспитание человека с детства должно быть подчинено тому, чтобы зверя постоянно давить и не давать ему даже глотка воздуха. И едва попытается высунуть морду, а он будет пытаться при любом удобном случае, - бить без всякой жалости, давить и удушивать, как ни жалко ребенка, что добивается свободы посвоевольничать.
        Превращение человека в зверя зашло слишком далеко. Даже Господь не видел, как и чем еще убедить человека, чтобы он жил правильно. Так что, наверное, в самом деле проще уничтожить и начать с чистого листа…
        - Будем жить, - проговорил он со вздохом, - Господь карает не только самоубийц, но даже тех, кто небрежностью или глупостью укорачивает свою жизнь.
        - Что? - переспросил голос.
        Ной оглянулся, за спиной уже не Сим, а Хам пронес мешок с зерном и сбросил в ящик с кормом. Лицо блестело от пота, как и все тело, но глаза светятся веселым вызовом, под смуглой кожей красиво играют мускулы.
        - Да так, - ответил Ной. - Надо жить…
        Хам захохотал.
        - Отец, ну конечно!.. Мы такую крышу забабахали, никакой огненный град не пробьет!
        - Мы не знаем, - пробормотал Ной, - что будет дальше.
        Хам отмахнулся с беспечностью.
        - Что будет, то и будет. Когда увидим, что пришло, тогда и будем решать! А что гадать заранее?
        Он подмигнул и не пошел, а побежал в склад за следующим мешком. Ной проводил его долгим взглядом. Самый жизнерадостный из его сыновей, Хам и здесь ухитряется оставаться бодрым, а на все тяготы смотрит с веселым вызовом.
        Сердце сжало болью. Мир за стенами ковчега погибает, грешный и перешагнувший все пределы разврата и бесчестья, но это все-таки его мир! И люди там не просто люди, а многих, по крайней мере в своем городе, он знал лично.
        И сейчас они гибнут. И, как сказал Господь, они не подлежат воскрешению.
        Глава 8
        Ной не удивился бы, узнав, что Сим, который до всего допытывается и старается понять законы, двигающие миром, думал над тем же и почти так же.
        Какая главная причина, твердил он себе с момента начала потопа, что Творец решил уничтожить человечество? Что оно перестало идти к Цели, сперва топталось на месте, а потом животная часть в человеке резко взяла верх, и начался откат. Человек повернулся к Цели спиной и пошел, пошел, пошел по стезе чувственных удовольствий, для которых не нужны ни разум, ни душа, ни высокие устремления…
        Что есть стремление к Творцу? Это всего-навсего желание уйти подальше и поскорее от своей животной основы и приблизиться к чему-то более высокому, что пока еще не видно, неощущаемо, но понятно, что оно есть, и человек обязан стремиться улучшить себя…
        Кто улучшал, тот удостоился звания праведников, кто не улучшал, а жил, как животные, только что разумные и разговаривающие, те были просто нормальными обычными людьми. Но когда праведников становится мало, мир сдвигается к опасной грани, когда человечество оказывается бесполезным.
        Не случайно мудрецы твердят, что мир держится на праведниках. Человечество существует только благодаря праведникам. Когда праведники исчезают, человечество оказывается ненужным, ибо человечество без праведников - только разговаривающие животные со своими животными желаниями, животными интересами. Но мир творился для человека, а не для животных. Как только человек исчезает… то зачем весь мир?
        Кохба все еще не пришел в себя, бредит, и Ханнуил, поцеловав его в лоб, вышел из комнаты и подошел к Ною и его сыновьям. Те, развезя корм и наполнив кормушки, измученные и подавленные, собрались у единственного окна, наблюдая с ужасом, как гибнет земля.
        Лицо Ханнуила было странно спокойным в отличие от перекошенных ужасом лиц сыновей Ноя и его снох.
        - Спасибо, - произнес Ханнуил непривычно ровным голосом, как если бы говорило дерево, - что взял меня. Прости, я всегда насмехался над тобой и твоим ковчегом…
        Ной отмахнулся.
        - Пустое… Ты чего встал? Тебе надо еще лежать.
        Ханнуил покачал головой и сказал тем же мертвенно-ровным голосом:
        - Теперь я вижу, как был не прав. Прости меня, Ной, за все…
        - Не меня проси о прощении, - сказал Ной устало. - Проси Того, Кто наслал погибель на этот мир!
        Ханнуил кивнул, лицо его оставалось неподвижным, словно превратилось в деревянную раскрашенную маску.
        - Ты снова прав, Ной. Надо было жить, как ты. Ты не только сам по себе жил правильно, но выстоял против моих насмешек, против всей той дурости, что тебе говорили. Я не таков… как и большинство. Мы падки на удовольствия, и хотя понимаю, что прочесть умную книгу - удовольствие выше, но иду и задираю подол женщинам, совокупляюсь со своими же дочерьми, со своей матерью, со своим сыном, а также не пропускаю красивую козочку или упитанную свинью… Это удовольствия грязные, знаю, но они сильнее меня, ая слаб и не могу устоять…
        - Ханнуил!
        - Ты устоял, - сказал Ханнуил, не слушая Ноя, - потому тебя и можно пустить на развод, как отборное зерно. А мы, как сорняки, должны быть уничтожены.
        Ной закричал:
        - Стой! Ты признал, ты понял!.. А это уже раскаяние!.. Скажи это Господу, и Он простит!.. И Сам велит мне взять тебя на ковчег!
        Ханнуил усмехнулся.
        - Но ты же взял?
        - Да, но…
        - Ты нарушил, - закончил Ханнуил почти весело, - ты нарушил!
        Ной огрызнулся:
        - Господь никогда не запрещал брать тебя. Или кого-то еще. Вы сами не хотели! Он сказал, чтобы я построил ковчег, взял сыновей с их семьями, а также скот и животных. Вот и все.
        - Но это значит, что Господь нас не велел.
        Ной потряс головой.
        - Нет! Господь все толкует в нашу пользу. В пользу людей!
        Ханнуил махнул рукой.
        - Да, наверное… но для меня это уже не важно. Ной, я постоянно затрудняю тебя, но прошу… сделай мне еще одно одолжение.
        Ной насторожился.
        - Что ты хочешь?
        - Открой для меня выход. Вода еще не поднялась на холм, так что еще можно. Это моя последняя и единственная просьба! Других не будет.
        Ной не успел собраться с мыслями, ответил Хам, он и раньше выскакивал раньше отца, что вообще-то непочтительно, но живая натура Хама требовала реагировать моментально, пока медлительный отец собирается со словами:
        - Еще чего! Там смолы осталось на один раз.
        Яфет пробормотал:
        - Хам прав. Кто знает, сколько смолы еще понадобится.
        Сим сказал со вздохом:
        - Не делайте этого, Ханнуил. Не надо.
        Ханнуил смотрел на Ноя, тот развел руками.
        - Ханнуил, я не могу тебя отпустить. Там гибель. Здесь жизнь.
        Ханнуил впервые за все время улыбнулся, лицо все такое же отрешенно веселое и странно спокойное, однако Ною показалось, что так мог бы улыбаться только мертвец.
        - А зачем мне спасаться?.. - произнес Ханнуил равнодушно. - Я не смогу продлить род. А это все равно, что уже мертв. Прощай, старый приятель. Только сейчас скажу тебе честно: я смеялся над тобой, но… завидовал. Я и хотел бы, как ты, но я слаб волей, как и все остальные, что сейчас гибнут. А в тебе есть сила, твердость, несгибаемость…
        Ной вскрикнул:
        - Постой!.. Только Господь дает жизнь, и только Он волен ее забирать! Ты станешь великим преступником, если посягнешь на это право Господа. Никто не волен лишать жизни даже себя!
        Ханнуил покачал головой. Ноя поразила странная веселость на лице старого приятеля.
        - Какое самоубийство? - изумился Ханнуил. - Я всего лишь хочу достойно похоронить своих детей!
        Ной смолчал, но в глазах было несогласие. Хам вздохнул, кивнул Ханнуилу. Тот прошептал «спасибо», и они пошли вниз, а за ними отправились и Яфет с Симом.
        Ной не видел, только слышал по грохоту, как на нижнем этаже отбивали застывшую смолу и открывали дверь, прилипла намертво, но наконец-то из окошка увидел, как дверкаподнялась, превращаясь в широкий и длинный козырек, на пороге появилась фигура Ханнуила, такая нелепая сейчас в роскошном цветном костюме.
        Впереди и по бокам с неба падают горящие зловеще-красным огнем капли смолы… нет, уже струи. По земле текут огненные ручьи, воздух горячий и влажный, смола горит, а вода вскипает, грохот доносится как из-под земли, так и с небес.
        Ханнуил шагнул, остановился, словно заколебавшись, прошел еще немного, снова замер. Ной видел, как шевелятся губы Ханнуила, то ли впервые обращается к Творцу, то ли богохульствует по привычке, наконец сделал последний шаг, вступая на ту грань, куда порывами злого ветра забрасывает горячие капли.
        Кипящая вода пополам с раскаленной смолой целыми водопадами обрушилась на его сразу сгорбившуюся фигуру. Из-за сплошной пелены воды пополам с горящей смолой он тоисчезал, то появлялся, его шатало, но упорно шел вперед. До выступающего из воды распростертого тела Къяхи оставалось всего два шага, когда колени Ханнуила подогнулись, он рухнул лицом вниз. Мутные потоки горячей воды сразу скрыли его.
        Ной в бессилии ударил себя кулаком в бок, зубы скрипнули в ярости. Земля подпрыгнула, со стороны города, теперь скрытого за пеленой дождя, раздался ужасающий треск, словно разламывали гранитную гору. Взвился огонь, занявший место в десять раз больше площади города, а вслед за ним выметнулась под давлением масса воды.
        - В шестисотый год жизни, - прошептал Ной, - во второй месяц, в семнадцатый день месяца, разверзлись все источники земной бездны…
        - …и окна небесные отворились, - договорил Сим, он подошел сзади и хмуро смотрел на погибель мира.
        На шестисотый год жизни Ноя, размышлял Сим, которому нужно было всегда все понять и разложить по полочкам, в месяц второй в семнадцатый день разверзлись все ключи великой пучины и отворились хляби небесные.
        Мир устремился к состоянию Первого дня творения, когда верхние и нижние воды еще не были разделены. Сейчас они ринулись друг другу навстречу, все смывая и растворяя в себе.
        Сперва был дождь, что само по себе великое чудо, ибо последний раз, по словам старших, падал с неба сто сорок лет назад. Дождь сперва был простым дождем, хотя и длилсясорок дней, потом с неба полилась раскаленная смола, но сам потоп начался, когда из-под земли вышли настоящие воды. Именно им, как теперь ему понятно, предназначено затопить мир. И свершится то, что сказал Господь: даже горы скроются под водой, и сама вода покроет их на пятьдесят локтей…
        Вода поднялась настолько, что скрыла холм, но ковчег всей тяжестью еще стоял на земле. Волны начали плескать о стены. Ной забеспокоился, не окажется ли ковчег тяжелее, чем предполагалось, не слишком ли много он перетащил инструментов, будучи человеком хозяйственным и владея всеми ремеслами.
        Кохба уже начал приходить в себя, однажды нашел в себе силы подняться с ложа и доковылять до окна. Ной мог только вообразить, что ощутил спасенный, когда увидел завесу горящего дождя за окном и понял, что мир, в котором он жил, остался далеко внизу под водой.
        Хам поддержал пошатнувшегося Кохбу, тот упал бы, если бы Хам не отвел его обратно к ложу.
        - Так… везде? - прошептал Кохба.
        - Да, - ответил Хам.
        - Люди погибли? Все?
        - Не только люди, - ответил Хам. - Все звери и все птицы. И насекомые… Но ты не горюй, у нас в клетках все это плывет вместе с нами.
        Кохба, смертельно бледный, закрыл глаза. Хам поднялся, думая, что спасенный уже заснул, но тот прошептал, не поднимая век:
        - А зачем… зачем вы это делаете?
        Хам ответил бодро:
        - Начнем новую жизнь! И никакой гад не будет гавкать над ухом, что я дурак и зря работаю, когда можно по бабам, когда можно пить и валять дурака!.. Все будут работать, все!..
        Кохба прошептал:
        - Прости… но то была жизнь…
        - У нас тоже будет, - возразил Хам. - Будем трудиться, и все будет правильно. Потому что трудиться - правильно. А вот с животными совокупляться - неправильно! Хотя и хочется.
        - И тебе?
        Хам нахмурился.
        - Не лови на слове. Думаю, всем иногда… бывает… Но только животные делают только то, что хочется.
        Кохба сказал слабо:
        - Не так уж часто и совокуплялись. Так… для забавы. Все так делали.
        - Не все! - ухмыльнулся Хам. - Я вот терпел. И Сим терпел, хоть и не признается.
        Сим возразил с порога:
        - Никогда даже в мыслях такого не было!
        Яфет сказал примирительно:
        - Ни у кого не было такого в мыслях. Хам тебя просто дразнит. Ну не может он, чтобы не потешаться над кем-нибудь.
        Кохба переводил взгляд с одного на другого.
        - Вы… настоящие. Теперь вижу. Тогда вы были каплей в море, а теперь я - капля. А вы - все уцелевшее человечество.
        - Ты тоже уцелел, - сказал Хам подбадривающе. - Выздоравливай!
        Потоп, как черный грех, все больше и больше заливал землю. Ной в каждую свободную минуту подбегал к окошку и смотрел, смотрел, весь почерневший от горя. Ковчег мог бывместить всех, все человечество, как вместил целые стада животных, но никого нельзя загонять силой, могли спастись только уверовавшие, и в результате на огромном ковчеге только Ной с семьей, а человечество сейчас расплачивается за оргии с животными, за содомию, за разврат и вообще разгул плоти, когда в человеке, созданном как сосуд для души, как раз места для души не осталось, и потому человек стал не нужен… потому что он уже не человек.
        - У человека, - прошептал Ной, - нет ничего, кроме души…
        Яфет подошел и спросил тихонько:
        - Куда плыть? В какую сторону?
        - Господь подскажет, - ответил Ной.
        Яфет покачал головой.
        - Со мной Он еще никогда не говорил. И тебе, похоже, не скажет.
        Ной промолчал. Отчаяние с такой силой душило за горло, что он боялся вымолвить слово, чтобы сын не услышал в голосе слезы.
        Хам напомнил:
        - А как вы собираетесь плыть? Вы что, корабль строили?.. У нас - ковчег! Ящик, закрытый со всех сторон. Мы даже единственное окно закрыли и засмолили!.. Вот теперь нанюхаемся животных вволю… вы видели, какую кучу слон навалил? А пока тут стоим, еще и слониха добавит…
        Ной прошептал:
        - Теперь все в руке Господа. Захочет - мы опустимся здесь же, на вершину того же холма… если он еще останется, захочет - ветры и волны унесут на край света… Нам ничего не остается больше, как ждать. Терпеливо ждать и кормить животных.
        - И убирать за ними, - напомнил Хам жизнерадостно. Он видел, как морщится Сим, и добавил еще веселее: - А слоны на той стороне, где сегодня убирает Сим!
        Глава 9
        Ной развозил корм козам и оленям, когда сверху прибежал Хам с воплем:
        - Кохба исчез!
        Ной охнул:
        - Как? Куда?
        - Ковчег велик, - напомнил Хам. - Он уже начал ходить, мог пойти прогуляться, а потом потерял сознание и лежит где-то под насестом с курами!..
        Ной нахмурился, покачал головой.
        - Нехорошо, если мы оставим его без помощи.
        Яфет услышал, лицо его омрачилось.
        - А верхнее окно смотрели? - спросил он.
        - При чем здесь верхнее окно? - удивился Хам.
        Яфет пожал плечами.
        - Все-таки… посмотрите.
        Ной стиснул кулаки. Так уж получилось, что Сим старался понять суть вещей, Хам вселял во всех жизнерадостность и щедро делился жизненной силой, а Яфет лучше всех понимал людей, умел с ними общаться и с легкостью заводил друзей.
        - Посмотри, - сказал Ной Хаму, тот умчался, словно и не устал на тяжелой работе, а Ной спросил у Яфета: - Ты решил?..
        - Да, отец, - ответил Яфет. - Не надо его искать на ковчеге. Он не сумел жить с достоинством, но хоть умер, как человек… Ладно, я понимаю, самоубийство - грех, но бывают исключения, когда и Господь простит. Нельзя лишать себя жизни из слабости и трусости, из-за невзгод, но я не осуждаю Кохбу. Думаю, и наш знаток в этих вопросах Симскажет то же самое…
        Ной покачивал головой, самоубийство - грех, что бы ни говорил Яфет, хотя для Кохбы остаться на ковчеге - прожить остаток жизни в позоре, а главное - не продлить себя в детях…
        Хам примчался с вытаращенными глазами и показал несколько цветных волокон. Он обнаружил их на краях окна. Для грузного Кохбы оно оказалось слишком узким, он протискивался, разрывая одежды…
        - Даже не попрощался, - сказал Хам, - я бы ему такое сказал вдогонку!.. Трус в бабьих одеждах…
        И хотя Кохбы уже не увидеть, даже его тела, Ной поднялся наверх и долго смотрел в окошко. Дождь почти стих, только отдельные тяжелые капли стучали по козырьку, из-за чего снохи страшились подходить к окну, а то вдруг капнет горящей смолой, останутся оспины на чистой коже, но мир был мертвенно-серым и безжизненным.
        Толчок ощутили все, Хам закричал не то встревоженно, не то ликующе, Сим воззвал к Господу, а Яфет сказал трезво:
        - Значит, ковчег легче воды. Молодец батя.
        - Я строил по плану, - сурово напомнил Ной, - данному Господом.
        - Но ты ничего не перепутал, - сказал Хам одобрительно. - Разве это не чудо?
        Качнуло еще, снизу донесся скрежет, затем все ощутили, что ковчег сполз с земли, его подняло и удерживает, покачивая, на воде.
        - Это мы проверили, - сказал Хам жизнерадостно. - Не утонем! Эх, если бы еще зверей не кормить… Кстати, кто обратил внимание, некоторые впали в спячку! Почему не все?
        Сим подумал и ответил так медленно и с такими интонациями, что Ной сразу вспомнил своего прадеда Еноха, самого мудрого в его поколении:
        - Если бы не впали в спячку… многие звери бы умерли. Эти или другие.
        - Почему? - спросил Хам.
        - Ты заметил, что мы не успеваем всех даже кормить? А мы еще практически не начали чистить за ними клетки! Господь спасает их от неминуемой смерти.
        Хам спросил задиристо:
        - Тогда почему не заснули все?
        Сим вздохнул.
        - Не знаю. Наверное, чтобы нам спасение было не в радость… По крайней мере, чтобы не получилось слишком легко. Мы не праведники, чтобы нас ангелы взяли под руки и перенесли на новую землю!
        Ной, почти не слушая, в страхе смотрел через окошко на бесконечную воду. В пугающем озарении понял, что отныне жизнь никогда не будет такой прекрасной, какой была допотопа. Дети после рождения сразу становились на ножки и начинали бегать, ни один ребенок не умирал раньше родителя, все жили так долго и сохраняли молодость, что легко брали в жены прапраправнучек.
        Никто не знал никаких страданий, кроме тех, что причиняли себе сами, зерно сеяли раз в сорок лет, а земля давала урожай, которого хватало на эти сорок лет. Но Творец сказал горько, что человек не вынес груза телесных наслаждений, потому отныне жизнь его будет всего сто двадцать лет, и все будет добываться ему так же тяжко, как Ною и его семье во время пребывания на ковчеге.
        Волны и сильный ветер несли ковчег в неизвестность, завеса дождя со всех сторон, непрестанный шум падающих струй воды, однако на десятый день они увидели красное пятно, а еще донесся тяжелый грохот.
        Ветер иногда отклонял струи дождя, и все на ковчеге в какой-то миг увидели, как среди бушующих волн высится исполинская гора, вернее, пик горы, из которого, как из великанского факела, бьет в низкое небо оранжевый огонь, с силой выстреливаются, вылетают раскаленные докрасна камни, а багровая лава стекает по склонам в кипящую воду.
        Ковчег ветром несло совсем близко, Ной сперва трепетал, как бы не удариться об этот последний камень старого мира, однако волны с такой силой били в стены ковчега, что спасли от столкновения, но еще с полдня они видели красный огонь и слышали грохот.
        Затем все внезапно оборвалось. Ной отвернулся от окна, Сим тяжело вздохнул, а Хам заметил:
        - Я видел среди рыб, всплывших кверху пузом, что-то совсем уж огромное…
        - Исполины погибнут первыми, - сказал Яфет. - Мелочь скорее выживет. Ее много, а жрать ей надо мало.
        Сим долго всматривался в мутное небо.
        - Кто-нибудь скажет, что там?
        Яфет и Хам долго таращали глаза, наконец Хам вскрикнул:
        - Это? Огромнейший змей летает в тучах!..
        Пятнышко росло, змей летел в их сторону, Яфет рассмотрел наконец сверкающее тусклым блеском массивное тело с исполинскими крыльями. Змей явно устал, крылья почти не шевелятся, он старается парить, как можно шире растопырив крылья…
        Хам охнул:
        - Этот гад летит явно к нам!
        - Мы ему не по зубам, - заверил Яфет.
        - Кто знает…
        Вскоре ощутили толчок, ковчег содрогнулся и погрузился в воду сильнее, волны начали забрасывать в открытое окошко брызги. Сим поспешно закрыл, а Асия, жена Яфета, прибежала с тряпкой в руках и заботливо начала убирать воду с пола.
        - Что он хочет? - спросил Сим тревожно.
        - Будет долбить крышу, - сказал Хам деловито. - Иначе как ему нас достать?
        Яфет буркнул:
        - Мы мелковаты, хоть и вкусные. А сколько на ковчеге зверей покрупнее…
        - Вот гад! Как согнать?
        - Никак, - ответил Яфет хладнокровно. - Просто подождем. Думаю, он просто присел перевести дух. Отдохнет, полетит дальше.
        Сим поинтересовался настороженно:
        - Почему так думаешь?
        - Если пробьет крышу, - объяснил Яфет, - мы все утонем. А он разве что успеет поесть один раз… А так, если мы спасемся, у него и в будущем будет еда. Если, конечно, спасется и он.
        Хам с недоверием в глазах покачал головой.
        - Это слишком умно. Какой змей может заглядывать так далеко! Эти твари еще дурнее тебя!
        Яфет криво усмехнулся.
        - Этот не дурнее никого из нас. Даже тебя, умник. Могли бы узнать нашего родственника по Адаму!
        Сим вскинул глаза к потолку, откуда время от времени доносился скрежет огромных когтей.
        - Алат?
        Алат улетел даже раньше, чем ожидали и надеялись. Наверное, змеям отдых нужен короче. Или увидел плавающую в волнах кверху брюхом добычу. Хам даже успел заметить, как он уходил в облака, держа что-то в лапах.
        Ной ничего не знал, что случилось наверху, работы в трюмах очень много, и сейчас он, опустив лопату, которой убирал за зверями навоз, обессиленно опустился на ящик, чувствуя, как гудят усталые ноги. Мысли то и дело обращались от потопа к его собственному поведению и жизни. Да, он не бегал среди людей и не хватал их за полы, пытаясь спасти от потопа, развернуть лицом к Творцу, и теперь вот бегает по ковчегу, стараясь накормить всех животных, убрать за ними навоз, обслуживая каждую мелкую тварь, потому что недостаточно общался с людьми, покинув их и живя на вершине холма.
        Да, теперь он познал эту необходимость заботиться о других. Не позаботился о спасении людей, теперь спасай хотя бы животных. К счастью, Господь не только разрешил, но и напомнил, чтобы Ной взял весь скарб, инструменты и все устройства, созданные человеком, чтобы не начинать весь путь сначала.
        Всплыл в памяти рассказ Еноха про двух праведников, которые вместе с группой странников начали замерзать в доме. Один встал и надел шубу, а второй принес дров и согрел весь дом. Он тоже праведник в шубе: ему сказали, строй ковчег и запирайся там от потопа - он так и сделал.
        С другой стороны, он строил ковчег сто двадцать лет, все приходили и спрашивали, он всем подробно объяснял, что это за их грехи Господь решил уничтожить мир, надо покаяться и жить хорошо, тогда потопа не будет. Но на него плевали, над ним насмехались, его считали выжившим из ума дураком.
        Что он мог? Наверное, бывают такие ситуации, когда самый мужественный поступок - удрать. Зло бывает настолько велико и всеобъемно, что ничего с ним поделать уже не можешь. Уже то, что жил среди этих людей и выстоял, - подвиг. Ведь все следили и настаивали, чтобы он пил, чтобы совокуплялся с животными, чтобы ходил грабить соседей…
        Все поколение настолько озлодеилось, что другого выхода просто не было, как войти в ковчег и закрыть за собой все двери и окна.
        Заскрипело, затрещало, из полумрака появился Сим, тяжело толкая перед собой тележку, доверху заполненную навозом. Ее предстоит еще поднять наверх, потому что здесьза бортом вода выше этого этажа…
        Ной перехватил сочувствующий взгляд сына. Сим спросил внезапно:
        - А что сталось с нашим домом и садом?
        Ной смолчал, потрясенный одной только мыслью, что его дома теперь нет. Чудовищный потоп уничтожил его, как уничтожил не только другие дома, сады и леса, но даже горы.
        Но Сим и не ждал ответа, тележка поскрипывала в его смуглых руках, он разогнался и быстро-быстро покатил ее вверх по наклонной доске.
        Ной чувствовал себя таким измотанным, что не находил силы подняться, только вздыхал и, вспоминая слова Творца, пытался представить, что ждет их дальше.
        В той прошлой жизни никто не знал ни сильного холода, ни лютой жары. Это они уже успели испытать на ковчеге, но теперь Ной со страхом чувствовал, что отныне все изменится. Для них и для всего будущего человечества. Как сказал Господь, будут времена года, что это такое, Ной не понял, но предположил, что будут холодные месяцы, а будутневыносимо жаркие.
        Мир прогнил, Творец и так терпел его слишком долго. Даже Ханнуил, умнейший человек, который в чем-то понимал Ноя и уважал, и то жил с тремя женами, наложницами, свиньей и козой. Причем с козой и свиньей у него был составлен по всем правилам брачный договор, с правами и обязанностями обеих сторон. Другие же предпочитали получать плотские удовольствия от животных, не связывая себя никакими договорами.
        Передвижение межевых знаков превратилось почти в игру, а грабители так часто срывали с людей одежду прямо на улице, что многие предпочитали выходить голыми. И никто их не осуждал, потому что потерять нарядную одежду жалко, все понимали.
        Вслед за мужчинами на улицу начали выходить голыми и женщины. Это и переполнило, как понял Ной, чашу терпения Творца. Не то, что женщины выходили голыми, а что воровство и грабежи достигли таких размеров, что губили общество. Собственность другого человека нельзя ни красть, ни отнимать, и для Творца самым тяжким преступлением является даже не разврат, а ложь и воровство.
        Он услышал, как поскрипывают доски под чем-то тяжелым, сделал усилие над собой и поднялся. Мимо двигался, держась за обе ручки нагруженной тележки, сильно наклонившись вперед и толкая ее перед собой, Яфет.
        - Отдохни, отец, - сказал он благожелательно. - Кто знает, насколько затянется потоп?
        - Все в руке Господа, - ответил Ной. - Теперь весь мир - в ковчеге. И только мы его хранители.
        Яфет остановился, держа тележку за ручки.
        - Отец, - сказал он негромко, голос его дрогнул, - тревога меня все не отпускает… Не сам потоп страшен, а что мы не оправдаем ожиданий Господа. Сможем ли? Мы, трое твоих сыновей с женами, разве сумеем заселить землю… так, чтобы все было достойно? Не хуже, чем было до потопа?
        Отец промолчал. Яфет чувствовал, что отец хотел что-то сказать, даже едва не сказал, но удержался, только покачал головой и произнес совсем тихо:
        - Не хуже - нельзя. Надо намного, намного лучше. Иначе все напрасно.
        Они называли это плаваньем, хотя ковчег просто раскачивался на волнах, как большой пень, и казалось, что он стоит на месте, хотя волны и ветер, конечно, его постоянносдвигали.
        Сегодня Ной выглянул в окно и увидел серую каменную равнину, голую и бесплодную, всюду встопорщенные гребни из застывшей грязи, унылую и безрадостную, и лишь спустя минуту понял, что смотрит на то же море, только сейчас и волны двигаются очень медленно, словно все еще налитые застывающей смолой, а серый свет сделал их похожими на грязную землю.
        За спиной послышался голос Сима:
        - Дождь почти прекратился.
        - Но не потоп, - ответил Ной мрачно. - Мир уже погиб, что еще?
        Сим спросил осторожно:
        - Господь чего-то ждет?
        - Да, - ответил Ной тяжелым голосом. - Он чего-то ожидает от нас.
        - Чего?
        - Если бы я знал!.. Он все больше груза возлагает на наши плечи, а готовы ли мы нести большую ношу?
        Сим произнес еще осторожнее:
        - Я слышал от Мафусаила, что Господь ни на кого не возлагает больше, чем тот может вынести.
        - Все остальные не вынесли, - ответил Ной горько.
        - Они и не пытались, - возразил Сим. - Ханнуил сказал, что он понимал, когда делает дурное, но все равно совокуплялся с чужими женщинами, своими дочерьми и сыновьями, даже с животными! Разве велика была ноша: блюсти себя в чистоте и верности жене?..
        Хам подошел, захохотал:
        - Да и жена у него была еще та штучка!.. Ни одного мужчину не пропускала. А если к ним кто-то в гости приходил, всегда ложилась с ним. Даже если в гости заходило трое-четверо. Сим прав, Господь сказал, что хорошо, а что плохо, но не стал привязывать человека на короткую веревку, как шкодливую козу. Даже на длинную не стал!
        - Лучше бы привязывал, - сказал Сим с тоской.
        Даже терпеливому Ною казалось, что они в тесной тюрьме, где их подвергают ежеминутным истязаниям. Истошный рев голодных животных, удушающий запах испражнений и нечистот, трудности с избавлением от навоза, а из окошка, когда ни выгляни, - серое бескрайнее море грязи, жидкое и опасное, как болото.
        Даже волны, тяжелые и медленные, накатывают так, словно засыпают на ходу. Ковчег не ощущает их толчков, слишком массивен, но каждая девятая волна - это такой вал, что от удара вздрагивает сверху донизу.
        Ной сперва пугался, вдруг да рассыплется сооружение, один-два толчка выдержать нетрудно, но когда их сотни, тысячи, тысячи тысяч…
        С утра все восьмеро поднимались, разбуженные ревом голодных зверей, и до поздней ночи занимались тем, что кормили их, чистили клетки, выбрасывали в окно скопившийся навоз. Ной запоздал накормить льва, тот злобно ударил его лапой, Ной отшатнулся, но отскочить не успел: острые когти нанесли глубокие раны на бедро, мышцы и сухожилия срослись криво, Ной всю оставшуюся жизнь хромал на эту ногу.
        За все время им ни разу не удалось поспать ни одну спокойную ночь или хотя бы ночь целиком: звери требовали себе еду в разное время, так что одних приходилось кормить днем, других - ночью, а некоторых утром, когда все валится из рук, а глаза слипаются.
        Хам, объявивший себя брезгливым и чаще других заявлявший, как он ненавидит навоз, несколько раз от усталости падал и засыпал прямо возле клеток. Ной видел, как исхудали его сыновья и их жены, даже Ноема потеряла весь женственный жирок, теперь ее жилистое тело проявилось в полной мере. Ной понимал, что и сам он выглядит истощенным и донельзя исхудавшим, а еще неизвестно, сколько они пробудут здесь…
        Две ночи он спал возле клетки с ласковым и молчаливым зверьком по имени Зикис, тот упорно отказывался от любой еды, хотя Ной и уговаривал его, и грозил, и призывал именем Господа не подвергать опасности все их странствие к новому миру.
        Однажды, когда он резал яблоко и тыкал им в морду отворачивающего зверька, на пол выпал червячок. Зикис с жадностью подхватил его и съел.
        - Так вот чем ты питаешься, - сказал пораженный Ной. - Тяжелую работу на меня возложил Господь!.. Надо знать все не только о животных в своем загоне, но и всех диких, далеких и потаенных… Да будут отныне мои потомки изучать всех зверей, рыб, птиц и даже малых насекомых, ибо и от них может зависеть судьба мира!
        Он сказал себе, что отныне нужно всегда иметь запас червяков для Зикиса и не забывать его пополнять, перешел к птице Хул, ее клетку неудачно задвинули в самый дальний угол, добраться трудно, а когда голодные звери ревут и требуют еду, то даже сам Ной, не говоря уже о братьях или снохах, все никак не мог выкроить время подойти к забытому всему Хулу.
        Хул вытащил голову из-под крыла и уставился на него круглым глазом.
        Ной сказал виновато:
        - Ты один не кричишь и не требуешь еды. Тебе что, разве не нужна пища?
        - Нужна, - ответил Хул.
        - Так почему…
        - Я видел, - ответил Хул, - как ты занят, как устал. У меня не хватало совести побеспокоить тебя еще и ради меня.
        Ной воскликнул изумленно:
        - Ты просто чудо!.. Я благословляю тебя от всего сердца и всей души! Я желаю, чтобы ты жил вечно!
        Ничего не произошло, но он ощутил, что его призыв услышан и что птица отныне и на все века отмечена добавочным вниманием.
        Обрадовавшись, что Господь внял ему, Ной набрался отваги и спросил тихо:
        - Господи, я не знаю, выживу ли я, моя жена, выживут ли мои дети с женами в этой темнице?.. Душа моя устала от запаха львов, слонов, бегемотов, пантер, медведей и всех копытных!
        Голос ответил после паузы:
        - Ты будешь здесь, и все твои будут… ровно год.
        Ной ощутил, как у него подкосились колени. Он рухнул ими на пол, скользкий от пролитых из тачек нечистот.
        - Господи!.. - взмолился он. - Для нас каждый день, каждый час, каждая минута - тяжкое испытание! Смилуйся! Мы не проживем в таких условиях целый год!
        - Нет, - ответил Голос печально. - Нет. Так надо.
        - Почему, Господи?
        - Так надо, - повторил Голос. Уже удаляясь, добавил: - Впрочем, это несложно… И понять человеку можно.
        Глава 10
        Ной рассказал про разговор с Господом, сыновья пали духом, но тоже принялись гадать о причинах столь долгого заключения. Жены начали высказывать догадки, но настолько глупые, что их отослали кормить зверей, это проще, чем чистить за ними, а сами ломали головы, наконец Сим сказал с напряжением в голосе:
        - Мы не с того конца взялись. И слишком много и хорошо о себе думаем. Творец вообще нас не видит, как того хотим мы. На самом деле мы для Творца всего лишь семена для будущего мира, что предстанет пустым и безжизненным.
        Хам вставил со смешком:
        - Отборные семена!
        Яфет толкнул его в бок.
        - Не задирай нос. Мы лучшие из худших.
        Сим кивнул:
        - Да, ты прав. Мы лучшие из худших. Потому Творец старается нам привить некоторые привычки, которых раньше не было, но которые понадобятся в новом мире. А мы эти привычки и правила должны передать своим детям, чтобы они с детства знали только их… и чтобы даже не помышляли о тех вольностях, которые были в старом мире.
        Ной помалкивал, осмысливая, Хам спросил с интересом:
        - Что за привычки?
        - Надо вспомнить, - сказал Сим, - за что Творец наслал гибель. Разве не за воровство, разобщенность, разврат и грабежи? Все это, и многое другое нехорошее, порождено одним свойством в человеке - эгоизмом. Все для себя, ничего для других. А если другие чего-то требуют и нельзя отказать, то дать как можно меньше. Или постараться обмануть, а то и убить…
        Он умолк, подыскивая слова, Яфет сказал поощрительно:
        - Ну-ну, давай дальше. Начинаю догадываться.
        Приободренный Сим закончил:
        - И вот здесь все оставшееся человечество вольно или невольно вырабатывает в себе противоположное качество!
        - Что? - спросил Хам безмятежно. - Ты давай без загадок.
        - Доброту, - пояснил Сим, - милосердие, самоотверженность, способность ухаживать даже за зверьми и животными. Мы ведь никогда так не трудились, верно?.. И когда выйдем из ковчега, у нас это останется.
        Хам воскликнул возмущенно:
        - Ну уж нет! Я нанюхался на всю жизнь, даже если проживу сто тысяч лет!
        Сим сказал смущенно:
        - Я неточно выразился. Мы не будем так же точно с утра до ночи… но все-таки отныне будем заботиться о животных… намного больше. И, конечно, будем заботиться о людях. Сперва хотя бы потому, что все - наше порождение, а еще потому, что без этих усилившихся качеств людям не выжить. Потому сейчас надо безропотно нести свою ношу, ибо это… правильно. Жестоко, грубо, нам это очень не нравится, но это… правильно.
        Хам возмущенно сопел, Ноема подошла и молча обняла сына. Ной развел руками.
        - Сын, ты сказал лучше меня. Отныне ты будешь говорить с Господом. Ты лучше понимаешь скрытый смысл его повелений.
        И все-таки плаванье было настолько тяжелым, что даже Ной не раз с тоской в минуты тяжелого упадка духа думал, что лучше бы он утонул вместе со всем человечеством. Еще больше изнемогали сыновья, хотя теперь понимали, зачем все это делается, а их жены так и вовсе каждый день рыдали в голос и причитали, почему им не дали погибнуть, как погибли все люди, почему их истязают здесь, среди этого безбрежного ужаса, да еще и приходится постоянно кормить уйму зверей, убирать за ними навоз и задыхаться от вони, нечистот и ходить по испражнениям.
        Ной на жалобы отвечал скорбно:
        - Это плата за спасение…
        - Слишком велика! - кричали ему в слезах. - Лучше умереть!
        - Умереть нельзя, - повторял Ной монотонно. - Если умрем, погубим все человечество.
        - Какое человечество? Оно уже погибло!
        - Не погибло. Теперь все человечество - это мы.
        Ноема когда утешала невесток, когда покрикивала, а иногда вообще поворачивала за плечи к себе спиной и давала пинка со словами: «Ты не лучше своего мужа, ты не лучшенас! Иди и работай».
        Мутная вода, больше похожая на грязь, постепенно светлела, комья земли и растворенной смолы опускались ко дну. Однако вода, становясь чище, все равно оставалась страшной: на поверхности часто колыхались трупы чудовищных морских животных, все кверху брюхом, убитые то ли подземным жаром, когда в море снизу выбрасывалась кипящая вода, то ли падающим сверху огненным дождем из раскаленных камней и горячего пепла.
        Время от времени проплывали отесанные бревна, однажды мимо пронесло целую крышу дома, несколько раз видели, как из воды показываются ножки столов и лавок.
        Устрашенный Ной не раз видел гигантских морских чудовищ с косматыми седыми гривами, но почти всегда оказывалось, что это свирепый ветер так поднимает волны и взбивает на гребнях пену, однако однажды вбежал взволнованный Яфет и прокричал, что к ковчегу плывут два исполинских змея.
        Ной метнулся к окну, страх парализовал тело с такой силой, что пришлось ухватиться за раму, чтобы не упасть.
        Рассекая волны, в их сторону двигались два гигантских вертикальных плавника, размером с парус большого торгового корабля. Один чуть поменьше, но тоже громадный настолько, что сердце заныло в ожидании беды. Ной скорее ощутил, чем увидел, что это не плавники, а минуту спустя плавник, который побольше, начал быстро расти, вслед за ним поднималось нечто чудовищное, словно костяной холм, с которого потоками сбегают ручьи, и наконец над волнами поднялась голова размером с половину ковчега. Выпуклые глаза, каждый вдесятеро крупнее окна, из которого выглядывал устрашенный Ной, смотрели на ковчег.
        За спиной прошептал в ужасе Сим:
        - Смотрите, смотрите…
        Вслед за головой приподнялась и шея, покрытая мелкими чешуйками размером с дверь.
        - Морские змеи, - вскрикнул Яфет. - Мы пропали!
        Хам охнул, ладони сжались на подоконнике с такой силой, что тот жалобно заскрипел, там треснуло.
        Падающие с неба камни ударили по черепу соседнего змея, тот зашипел, и первый змей, забыв о ковчеге, приблизил голову ко второму, Ною показалось, что он успокаивает товарища… Впрочем, это наверняка самка…
        Они тоже проплыли мимо, но так близко, что ковчег резко тряхнуло. Один из змеев задел, но почему-то не обратил внимания. Ной провожал его застывшим взглядом, бормотал молитву и в этот момент увидел сквозь толщу воды такое, что потом посещало в кошмарах: толстое змеиное туловище стало еще шире, а потом и вообще раздвинулось на нечто исполинское, непомерное, как остров, что никак не должно быть живым, но там в глубине вод двигалось настолько громадное туловище, что теперь голова и шея морского чудовища показались Ною крохотными.
        - Это и есть левиафаны? - прошептал Сим.
        - Вряд ли, - ответил Яфет.
        - Почему?
        - Их всего два на всем свете, - напомнил Яфет. - Оба живут на разных концах земли и никогда не встречаются. Потому что, если встретятся, своим потомством заполнят все океаны.
        Остроглазый Хам замечал чаще других в небе птиц, мелких и крупных, даже драконов и вообще невиданных чудовищ, что каким-то образом уцелели и в момент раскрытия бездн земли, и под падающим с неба огненным дождем из раскаленной смолы, пепла и горячих камней.
        Яфет внимательно всматривался в них, в голосе его прозвучала печаль:
        - Они все сгинут.
        Хам возразил:
        - Уцелели же! А самое страшное позади. Огненный дождь кончился. Даже землю уже не трясет.
        Яфет покачал головой.
        - Их норы в пещерах затоплены. Они парят в воздухе и завидуют тем, кого кипящие воды захлестнули сразу. Опуститься им некуда… И даже добыча, что плавает в воде, им недоступна. Никакие птицы не смогут летать целый год.
        Хам сказал понимающе:
        - А-а-а, вот почему Господь сказал, что вода будет покрывать землю целый год!
        - Не потому, - ответил Яфет сухо. - Сим все объяснил правильно. Пойдем, а то слышишь, как ревут внизу?
        - Да уж, - заметил Сим, - что-что, а ухаживать за животными мы научимся, как никто. С целыми стадами будем справляться играючи.
        Хам заявил с чувством:
        - Какие стада? Если спасемся, всю жизнь буду только охотником! Самым кровожадным на свете.
        Прошел месяц такой ужасающей жизни, потом еще и еще… Ной не верил себе, но удалось приспособиться, зверей кормили всех и вовремя, убирали за ними достаточно хорошо,к жуткой вони притерпелись, а что приходилось довольствоваться урывками сна… что ж, если нельзя иначе, то надо жить так, ничего не поделаешь.
        Вода светлела с каждым месяцем. В небе уже исчезли пролетающие на высоте драконы, дважды видели их плавающие трупы уже со вздутыми брюхами. Мелкие рыбешки, выжившие при потопе, быстро прогрызали их непрочную кожу и забирались пировать во внутренности.
        Даже воздух, как ни странно, становился суше. Намного суше, чем в те дни до потопа, и еще он стал намного прозрачнее, Ной с удивлением видел отчетливо даже мелкие волны до самого горизонта.
        Сим, несмотря на доброжелательный совет Ноя, даже не пытаться понять природу Творца, напряженно размышлял, стараясь вообразить эту невообразимую мощь и охватить разумом те возможности, что есть у Господа. Однако разум жалко пасовал.
        Сам Ной с удивлением поглядывал на Яфета, средний сын, несмотря на сильнейшую усталость, продолжал ломать голову над загадкой всемирного потопа. Сперва сомневался, что потоп всемирный, мол, для Ноя местность от своего холма и до города - весь мир, потом подсчитал, сколько людей должно населять землю, ведь все живут почти по тысяче лет и все это время могут заводить детей, присвистнул и тут же согласился, что да, потоп - всемирный.
        Потом он прицепился к самому наводнению, дескать, столько воды никакой дождь не доставит, чтобы вот так раз - и потоп, но Сим сухо напомнил, что земля появилась из-под воды на третий день творения мира, а под землей воды всегда было больше, чем в морях и океанах.
        Яфет снова долго считал и согласился, что да, там воды хватит на три потопа. Для этого земной коре нужно всего лишь чуточку опуститься, подземные воды поднимутся и затопят все вверху.
        - Если бы потоп был не всемирным, - сказал Сим, - Господь бы просто велел Ною переехать в другое место.
        - В незатопляемое?
        - Да.
        - Вообще-то верно…
        - За те сто двадцать лет, - сказал Сим, - которые отец растил кедры, можно было переехать… даже не знаю, как далеко! Но ему было велено строить огромный ковчег.
        Хам добавил:
        - Если бы не всемирный, тогда зачем спасать зверей? Звери везде живут. В той местности бы уцелели, а потом заселили бы всю землю.
        Ной наблюдал, слушал: от усталости все еще ноет тело, но уже не так, как в первые дни, когда готов был упасть и помереть прямо возле клеток с животными.
        Однажды, перекладывая большой лопатой навоз из клетки бегемота в тележку, Сим доразмышлялся о природе Творца до того, что взмолился вслух:
        - Господи!.. Ну почему, почему Ты перестал общаться с человеком? Почему забросил его?
        И услышал Голос, что шел отовсюду и больше всего - изнутри него самого:
        - Сим… Я говорю с ним постоянно… Ни мгновения не было, чтобы Я не говорил с ним… Могу ли Я оставить того, кого Сам сотворил?
        Сим упал на колени и воздел руки к небу:
        - Благодарю Тебя, что откликнулся! Но… почему я не слышал Тебя? Почему никто не слышит Тебя?
        Голос прогудел могучий и такой объемный, что Сим едва разбирал слова:
        - Все слышат, Сим, все… Но слышать и слушать - не одно и то же. Да и никто не слышит так, как сейчас ты…
        - А как?
        Голос ответил гулко, заполняя собой Вселенную, Сим чувствовал, что с ним говорят сверху, снизу, с боков и даже изнутри:
        - Я говорил с Адамом, потому что Адам был один. И Адам был всем человечеством на земле. Он слышал меня ясно и отчетливо. Потом людей стало много, теперь говорю со всеми разом, потому что вижу вас всех, как одного Адама, пребывающего вечно… Весь человейник, Сим, это все тот же Адам, только разбившийся на множество тел. И говорю Я с ним все так же. Потому теперь меня слушает весь Адам, а не отдельные тела… Что тела? Сим, они смертны.
        Сим застыл, потрясенный и сокрушенный, раздавленный страшной истиной, что все-все люди, а их великое множество, это не просто люди, даже не просто братья, как уверяют в горячих проповедях апологеты Единства Веры, а вообще одно бессмертное существо, где каждая частичка всего лишь забыла о своем единстве.
        Он вскрикнул:
        - И Ты все так же ведешь человека?
        Голос ответил грохочущим громом с небес:
        - Да. И не оставляю ни на миг.
        - Благодарю Тебя, Господь!
        Голос прогремел тише:
        - Сим, но все решаете и все творите вы сами. Я создал для вас прекрасный мир, а уж каким вы его делаете… зависит от вас. Вы его можете вообще разрушить - Я вмешиваться не буду.
        - Почему, Господь?
        Голос произнес, как показалось Симу, с грустной ноткой, хотя это, возможно, так слышалось из-за мощи Голоса и странного резонанса во всем теле:
        - Потому что вы равны Мне в самом главном!
        - В чем, Господь, прости за такие слова!
        - Не только птицы и звери, - ответил Голос несколько устало, словно ему надоело повторять одно и то же, - даже солнце и звезды не по своей воле двигаются по своим путям! И только человек - по своей. Я не могу навязать человеку Свою волю, потому что изначально дал ему часть Своей души.
        Сим, решившись, сказал несмело:
        - Господь, ответь на последний вопрос.
        - Последний, - предупредил Голос.
        - Скажи, Господь… у Тебя есть план… ну, для нас? К чему мы должны прийти?
        Голос ответил после паузы:
        - Есть. Но, Сим, повторяю, только от вас зависит, придете ли.
        У него вырвалось жадное:
        - А что за план?
        Голос не отвечал долго, Сим уже решил, что Господь покинул его, затем пришел ответ:
        - Вспомни дерево, под сенью которого отдыхал в последний день перед потопом. Помнишь его кору, трепещущие листочки, жучков и муравьев, что бегут по стволу и веткам,бабочек и мух, птичьи гнезда на вершине… и много-много чего еще? А теперь вспомни отбрасываемую деревом тень. Она в точности повторяет очертания ствола и кроны, хоть даже тень искажена, день клонился к вечеру, помнишь? И тень вытянулась, изгибаясь по кочкам… Так вот, Мой план - это как дерево в ясный солнечный день, когда на нем виден не только каждый листок, но и каждая жилка на листке. А то, что удается сделать на земле, это тень этого дерева…
        Сим прошептал, совершенно раздавленный:
        - Так далеко…
        Голос ответил с грустной интонацией:
        - Дерево и его тень - это лишь приближение, чтобы ты понял. На самом деле разница намного больше. В мириады мириад раз. Но пока тебе такое даже не вообразить. Потомудерево и его тень - этого достаточно. Помни, Сим, даже если ты никогда не услышишь Моего голоса и не ощутишь Моего присутствия, Я не оставил вас! Я всегда с людьми. НоЯ могу только подсказывать верные пути, однако выбираете сами. И если выберете погибельный, то… погибнете. И весь мир погибнет с вами.
        Сим проговорил с тоской:
        - Но как горько, что мы все умрем, никто из нас так и не увидит, что же там… у Цели.
        - Адам нарушил, - ответил Голос почти мягко, - и выбрал жизнь смертного. Однако это изменило только путь, но не Цель. Вам все равно идти к ней, только по другой дороге. А потом все изменится вдруг… во мгновение ока, при последней трубе… ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мир изменится. Тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда и увидите Цель на расстоянии вытянутой руки…
        Сим рухнул на колени.
        - Спасибо тебе, Господь!
        - Не преклоняй передо Мной колени, - напомнил Голос. - Вы не слуги Мне, не рабы, а дети Мои. Это рабам надлежит повиноваться, а вы можете выбирать: повиноваться илиследовать желаниям своей животной стороны…
        Сим сказал тревожно:
        - Господь, стыдно такое говорить, но… лучше бы Ты вел нас… за ручку. Страшно мне и тревожно!
        - Нет, - донесся тяжелый удаляющийся Голос, - нет…
        Глава 11
        Ной никогда не думал, что не только будет справляться со всем обилием зверей, птиц и всего-всего животного мира, пусть даже многих из них только по паре, но даже привыкнет, втянется в этот тяжелый, изматывающий труд.
        Сегодня он перебирал мешки с зерном, прикидывая, сколько положить антилопам, а сколько зебрам, как вдруг трюм осветился небесным огнем, заблистали искры.
        Ной ощутил присутствие огромного и величественного, душа встрепенулась и возликовала. Он пал на колени и воскликнул:
        - Благодарю тебя, Всевышний, что удостоил меня посещением…
        Прозвучал Голос, полный благосклонности:
        - Зрю, хорошо следишь за тварями.
        - Стараюсь, Господи!
        - Хорошо стараешься.
        - Спасибо, Господи!
        - Как дети твои?
        Ной запнулся с ответом, но молчание затягивалось, он ответил осторожно:
        - Яфет чинит расшатанную клетку льва, Сим во втором трюме кормит и обихаживает зверей, Хам сейчас заменяет доски в правом борту, там прохудились…
        - Молодцы, - раздался Голос, в котором звучала только доброжелательность, и ничего, кроме нее. - Сим, Яфет, Хам… Больше у тебя нет детей?
        Ной запнулся на миг, развел руками.
        - Я ведь не хотел заводить детей, - ответил он тихо, - Ты ведаешь. Еще Мафусаил принес весть, что весь мир погибнет и все люди утонут. Лишь когда Ты сказал мне, что позволишь моему потомству спастись, я и женился. Мне было тогда пятьсот лет! Я успел родить этих троих…
        Голос сказал благосклонно:
        - Помню, помню. Я обещал, что твое потомство спасется от потопа, и слово сдержу.
        - Спасибо, Господь!
        - Перестать благодарить по многу раз за одно и то же.
        - Как скажешь, Господь! На все воля Твоя.
        - Ну вот и хорошо. Так у тебя только трое детей?
        Снова Ной замялся, тишина становилась напряженной, и Ной ответил сиплым голосом:
        - Да, Господь. Ведь Ты запретил мне сходиться с женой во все время, что мы на ковчеге.
        - Как и всякой твари на нем, - напомнил Голос.
        - Да, Господь! Я за всем слежу.
        Голос произнес сухо:
        - Но не уследил. Впрочем, я не виню, за всеми не уследишь. Согрешили ворон, собака и келен. Да еще твой сын Хам под покровом ночи ходил к жене своей… Он сказал, что хочет прикрыть ее грех с Шахмаэлем, но хоть это и благородно, однако завет нарушен…
        Ной ахнул:
        - Так вот почему он вышел утром черным, как ночь!
        - Да, - ответил Голос. - Что ж, хорошо, что ты ничего не нарушил сам… так ведь?
        - Стараюсь, Господи!
        Голос ничего не ответил, через мгновение Ной ощутил, что он снова один в трюме. С облегчением перевел дух, но не оставляло смутное предчувствие беды. Он подозвал Яфета, велел сложить мешки на месте, сам же поспешил наверх.
        С верхнего этажа раздался душераздирающий крик. Ной, похолодев, помчался, прыгая через три ступеньки. Навстречу бежала жена, глаза вытаращены, волосы растрепались и вились сзади, как черные змеи.
        - Что стряслось? - вскрикнул он.
        - Дети! - закричала она диким голосом. - Дети мои! Иаван и Муак!
        - Что с ними?
        - Они… исчезли! Их нет!
        Сцепив зубы, едва не теряя рассудок от горя, он примчался в угол, где поставили люльку. Еще издали видел, что она пуста. В голове страшно пронеслось воспоминание, какТворец пытливо спрашивал его о детях.
        - Нет! - вскричал он, как раненый зверь. Ухватил себя за волосы, дернул, скривился от боли, дернул сильнее, стараясь простой болью заглушить боль в сердце. - Нет, Он не мог так!.. Он же обещал…
        Ноема, захлебываясь рыданиями, спросила отчаянно:
        - Что Он обещал?
        - Что мои дети… уцелеют при потопе!
        Вздрогнул от собственных слов, бросился к колыбели, начал ворошить тряпье… его пальцы сразу же наткнулись на теплое, мягкое. Из пустоты прозвучало недовольное кряхтение, затем обомлевшая Ноема и сам Ной увидели, как по тряпкам расползается мокрое пятно. Пальцы Ноя осторожно ползали по пустоте, ощупывая, трогая, с закрытыми глазами он отдал бы голову на заклание, что трогает своего ребенка Иаванчика. Но хотя кончики пальцев говорили, что прикасаются к теплому детского тельцу, он видел только мокрые тряпки. Вдруг запахло, по тряпке разлилось еще и желтое пятно. Послышался недовольный детский плач.
        - Смени тряпки, - сказал он скорбно. Горечь сжала сердце. - Положи сухое…
        - Ной…
        - Они стали незримыми. Я соврал, что у нас только трое детей.
        Она сказала в слезах:
        - Ной… но ведь врать нельзя! Ты это постоянно твердишь детям!
        - Да, - прошептал он. - Но сам… и вот наказан. Но даже тогда Он давал шанс признаться, покаяться, сказать правду… Он ждал! И простил бы… Обмануть - грех, но обмануть и не признаться - преступление гораздо худшее.
        Он уронил голову, Ноема сказала тихо:
        - И заслуживает, как показал Господь, наказания.
        Ной прошептал:
        - Неужели и дети мои будут повторять мои ошибки? Я ведь повторил…
        - Что, Ной?
        - Ева точно так же солгала! Почему это не послужило мне уроком?
        Все время скитания по мутным водам небо оставалось в плотных рваных тучах. Не было ни дня, ни ночи, только постоянная угнетающая однообразная мгла. Если бы не драгоценные камни, все давно бы сбились, когда день, когда ночь, однако камни сверкали «днем» и тускнели на ночь, и Ной велел, чтобы все подчинялись этому ритму.
        Свободолюбивый Яфет поинтересовался, а не стоит ли ложиться спать, когда хочется, а не когда указывают камни. Братья и жены слушали его с интересом и молчаливой поддержкой.
        Ной покачал головой.
        - Не будем уподобляться тем, - ответил он кротко, - кого Господь стер с лица земли.
        - Да какое тут уподобление, - сказал Яфет непонимающе. - Просто спать еще не хочется…
        - Есть закон, - пояснил Ной. - Человек отличается от зверя тем, что принимает законы, несвойственные ему от природы. Люди были стерты с лица земли потому, что не увеличивали запреты, тем самым отдаляясь от животных, а рушили даже те, что были приняты…
        Яфет кивнул:
        - …и тем самым приближались к животным. Разумно. Отец, ты иногда выглядишь туповатым, но ты на самом деле мудр… где-то там глубоко внутри, и сейчас объяснил все очень четко. Вопросов нет! Мы пошли спать.
        Сим наблюдал за братом с неодобрением. Яфету все нужно разъяснять, он все старается понять своим умом, а ведь не все в мире можно понять, во многие вещи нужно просто верить.
        …Воды усиливались еще сто пятьдесят дней, а в семнадцатый день седьмого месяца ковчег вздрогнул, под ним заскрипело, он чуть накренился.
        Все замерли и впервые ощутили, что их мир не двигается по волнам, не колышется, не приподнимается и опускается, а стоит на месте, опустившись на нечто твердое.
        - Подождем, - проговорил Ной шепотом. - Если под нами земля…
        - Боюсь и поверить, - прошептала Ноема.
        Ной сказал строго, но в голосе звучало больше страстной надежды, чем строгости:
        - В Господа надо верить…
        - Мы в Него верим, - заступился за мать Хам, - верит ли Он в нас…
        - Зависит от нас, - ответил Ной.
        - Воды все-таки начинают уходить, - сказал Сим так же тихонько, как и отец, словно стихия могла услышать и передумать. - Подождем. Вдруг это нам кажется? Все-таки очень хочется…
        Несколько суток прошли в тревожном ожидании, потом все услышали дикий вопль Хама. Он орал и приплясывал у открытого окна. Серая поверхность моря с мелкими волнами в двух местах прорвалась, снизу медленно выдвигаются острые камни.
        Еще через сутки стало понятно, что это вершины одной горы, так как основания начали сближаться. Через четыре дня они сошлись, теперь с ковчега наблюдали, как неспешно выдвигается из воды вся гора. Ковчег тоже покоился на невидимом основании, наконец показалось почти плоское плато, хоть и небольшое, но почти ровное.
        Ной с замиранием сердца наблюдал, как вода уходит медленно, как полагают дети, но на самом деле довольно быстро, словно опять прячется в подземные пещеры.
        Ковчег опускался все больше, а на горизонте ближе начали подниматься другие горы. Ной смотрел на них потрясенно, с каждым часом они становятся все страшнее и чудовищнее, а через несколько дней уже не горы, а нечто невообразимое, достигающее вершинами небес. Даже облака пошли ниже вершин, что раньше было совсем немыслимо.
        Хам смотрел с восторгом, внезапно заорал весело:
        - Добро пожаловать в новый мир!.. Вот это да…
        Яфет озирал мир настороженно и с подозрением во взоре.
        - Все изменилось, - проговорил он наконец. - Мир совсем не тот… Никогда не было таких высоких гор.
        - Никогда не будет возврата к прежнему миру, - сказал Сим потрясенно. - Вы понимаете, что это значит?
        - Что? - спросил Хам.
        Сим покосился на его черное, как обугленная головешка, лицо.
        - Что все зависит от нас, - ответил он тихо и, как самому показалось, пугливо. - Как мы будем вести себя, так будут и дети наши. Дети их детей и… все люди на земле. Мы даем правила, мы даем пример, мы показываем всем, что надо, что можно, что нужно, а чего ни в коем случае нельзя… Не знаю, как вас, но меня это пугает.
        Хам сказал с удивлением:
        - Наоборот, должно радовать! Нет дряхлых старцев, которым все не так, которые доставали нравоучениями… Мы закладываем основы, это же здорово! Мы самые вольные люди на свете.
        Яфет подумал, лицо его помрачнело.
        - Мы самые невольные. Как подумаю, что все мои поступки будут как-то истолковываться, что с меня будут брать пример тысячи поколений… так вообще бы в какую-нибудь норку и переждать там, пока законы установят те, кто умнее меня.
        Хам хохотнул:
        - Идет! Лезь в пещеру и сиди. А я установлю законы.
        Яфет вздохнул:
        - Нет уж. Пусть над законами подумает лучше Сим, а я подумаю над правилами. И вообще, Хам, нам придется следить за каждым своим словом! А мне этого не хочется, как и тебе.
        К ним поднялся Ной, Хам бросился к родителю с воплем:
        - Отец, надо что-то делать!.. Вода уходит!
        - Рано, - ответил Ной со вздохом. - Дно ковчега только-только вышло из воды. Мы на камнях! Стала ли земля пригодной для заселения? Надо ждать.
        - Ну сколько можно ждать?
        - Подождем, - сказал Ной.
        - Сколько? - спросил Хам настойчиво.
        Ной посмотрел на замерших в ожидании Сима и Яфета, ответил с тяжелым вздохом:
        - Еще сорок дней.
        Эти сорок суток Хам ходил как на иголках, да и все извелись в ожидании. Сам Ной рано утром на сороковой день вытащил из клетки упирающегося ворона.
        - Ты полетишь и посмотришь, - велел он, - есть ли пригодная для жизни земля.
        Ворон каркнул:
        - Почему я? Меня не жалко, да? Сдохну - никто не пожалеет?.. Там за стенами ковчега может быть жара, может быть холод… вдруг снова полетят огненные капли с неба… Если погибну - исчезнут все вороны!
        - Давай лети, - ответил Ной сердито, - мы оба знаем, почему лететь именно тебе.
        - Почему? Ну почему? Знаю, ты хочешь заполучить для себя мою подругу!
        Ной сказал негромко:
        - Всем был запрет жить отдельно друг от друга. Весь год я не входил даже к своей жене, родившей от меня троих сыновей!.. Гм, да, не входил… Творец запретил всем любое сожительство, пока мы в ковчеге. Ты почему нарушил? Почему посещал свою жену?
        Ворон смутился лишь на мгновение, тут же нагло каркнул:
        - А если я один умный и умею поднимать щеколду? Думаешь, другие бы утерпели, если бы могли открывать дверцы? Они все дураки, один я умный.
        Ной сказал строго:
        - Мы не знаем, как бы они поступили, но о всех нужно думать хорошо, пока не докажут, что…
        - …что они сволочи, - каркнул ворон.
        - …что мы ошибались, - закончил Ной. - Так что лететь тебе. Твоя подруга отложила яйца, твой род не прервется в любом случае.
        - Ну да, ну да, - сказало ворон обозленно, - думаешь, не знаю, что и твой сын Хам ходил к жене? Она уже брюхатая!.. Он бормотал, что покрывает ее грех, когда она принимала в своей постели ангела Шехмазаэля, но повод хорош, хорош… Одно благородство, ха-ха, так я и поверил!
        Ной молча, не слушая и не возражая, донес его к окну. Ворон заорал:
        - Да и про тебя кое-что могу сказать!.. Ой, не души, не души, уже молчу-молчу…
        Ной выбросил его наружу. Ворон захлопал крыльями, пролетел над водой и торчащими камнями, поднялся ввысь и начал кружить над ковчегом.
        Сыновья Ноя с женами припали к окну, высовывали головы и, рискуя свернуть шеи, смотрели вверх. Ворон летал, растопырив крылья, по малому кругу, не уходя от ковчега. Сим хмурился, Хам ругался, а горячий Яфет предложил:
        - Я возьму лук.
        - Зачем? - остановил Ной. - Убивать нельзя даже нечестивца.
        - Просто пугну, - сказал Яфет. - Он же не знает, что я не всерьез.
        Ной вздохнул.
        - Нельзя оружие вынимать без надобности. А вынул - стреляй насмерть. Раненый или даже испуганный враг опаснее вдвойне.
        Ворон кружил над ковчегом достаточно долго, чтобы показать, что смертельно устал, затем сложил крылья и подлетел к окну с хриплым карканьем:
        - Все, больше не могу…
        Ной быстро захлопнул перед ним дверцу и крикнул:
        - Ты - нечестивец! Ты даже не пытаешься искупить свою вину!.. Иди и не возвращайся, пока не отыщешь землю!
        Ворон каркал, Ной наконец услышал в хриплом голосе подлинный страх, ворон в самом деле устал, никак не рассчитывал, что всегда мягкий Ной проявит такую твердость, жизнь среди потопа в ковчеге еще больше изменила его характер:
        - Впусти!.. Крылья меня уже не держат!.. Я сейчас упаду в пучину!..
        - Что ж, - ответил Ной, - лучше ты, чем другие.
        В этот миг раздался Голос, который услышал только Ной:
        - Да, ты изменился, Ной… В лучшую сторону, как я и полагал. Но ворона все же впусти.
        - Он нечестивец, - возразил Ной. - Он сожительствовал со своей подругой!
        - Знаю. Что делать, если подходить со всей строгостью, Я должен бы всех вас утопить, кроме непорочной голубки. Да и то, если взглянуть пристальнее… Словом, впусти ворона. Настанет время, когда и это черное племя пригодится людям. Настанет великая засуха… не скоро, очень не скоро, и вороны будут доставлять еду пророку… назовем его Элияу. Каждый день будут летать от дворца царя… Иеошафата, подходящее имя для нечестивца, к реке Крис, где спрячется пророк, и станут приносить ему хлеб и мясо прямо с царской кухни.
        - Как скажешь, Господи, - пробормотал Ной устрашенно, - как далеко Ты заглядываешь!
        - С вами и это не помогает, - ответил Голос.
        Ной открыл дверцу, ворон влетел, оцарапав его жесткими перьями крыльев, упал на пол и хрипло прокаркал:
        - Еще миг - я бы упал в волны! Убийцы! А еще люди…
        Глава 12
        Семь дней выжидал Ной, священное число, затем с тяжелым сердцем открыл клетку с голубями.
        - Я люблю вас, - произнес он виноватым голосом, - но мы все погибнем, если не найдем земли, пригодной для проживания. А из ковчега видим только голые скалы.
        Голубь, как он и ожидал, являясь полной противоположностью черному и нечистому ворону, был известен своей непорочностью и верностью подруге, кроме того, не станет его попрекать, что посылает именно его, не другую птицу, вон их сколько, а молча и терпеливо ждал, пока Ной нес его к окну.
        Сыновья и жены тоже молча наблюдали, как он выпустил из окна кроткую птичку. Голубь взвился в небо, словно крохотное белоснежное облачко, и сразу же пошел летать расширяющимися кругами, потом что-то узрел с большой высоты и полетел в ту сторону.
        С замиранием сердца ждали его возвращения, но он отсутствовал весь день. Только к вечеру раздалось хлопанье крыльев, голубь влетел в окно и упал на пол. Ной поспешно подхватил его крохотное тельце и увидел, что в отличие от ворона голубь в самом деле на грани полного истощения.
        Он бережно отнес его в клетку к голубке, подсыпал корма и вернулся к сыновьям. Они молча переглядывались, лица изнуренные и с опечаленные.
        Ной сказал жестко:
        - Подождем. И будем уповать, что Господь не позволит нам погибнуть, когда уже столько вынесли.
        Еще семь долгих мучительных дней Ной был тверд и строго выдерживал интервалы, хотя жены сыновей изнылись, да и они сами каждый день уговаривали отца повторить попытку.
        На этот раз Ной не стал пробовать с другими птицами, снова послал голубя. Тот улетел и не возвращался так долго, что все уже переволновались, голубь мог переоценить свои силы, упасть в воду, однако к вечеру все услышали хлопот крыльев, и голубь влетел прямо в растопыренные руки Ноя.
        Все дружно охнули. В клюве голубя зеленеет тоненькая веточка!
        Ной бережно взял ее двумя пальцами, все не двигались и не дышали, чувствуя значимость момента. Сим, который до всего скрытого допытывался, проговорил тихо:
        - Если из сада Эдема, что восстановлен для будущих праведников, то… почему олива?
        Яфет отмахнулся.
        - Да какая разница? Главное - веточка! Это значит, что уже есть жизнь! Животные не погибнут. Если есть олива, то есть и трава…
        - Трава растет быстрее, - поддержал Хам. - Там много травы! Наши отощавшие животные скоро станут тучными и с лоснящимися боками…
        Сим покачал головой:
        - Нет, в этой веточке должен быть смысл…
        - Какой? - удивился Яфет.
        - Не знаю, - ответил Сим. - Но голубь мог сорвать и что-то другое… Олива - очень горькое дерево! Если из сада Эдема, то там, как я полагаю, множество самых дивных и сладких растений. Почему же голубь выбрал именно маслину?
        Хам предположил:
        - Росла с краю.
        Сим возразил:
        - Если голубь пролетел так далеко, то мог бы допорхнуть и до соседнего дерева! Нет, здесь смысл есть… Но почему, почему не сорвал сладкий лист, а принес именно горький?
        Хам предположил:
        - Дурак просто.
        - Ворон умнее, - согласился Яфет, - но всем нравится почему-то голубь. И сорвал горький лист, Сим прав, не случайно. Думаю, сказал этим, что лучше горькие листья на свободе, чем сладкие зерна в нашем опостылевшем ковчеге, где все мы уже озверели!
        Хам хохотнул:
        - А знаете… мы тут почти год мотаемся по волнам, ничего не видим, кроме звериного дерьма под ногами… а все еще не поубивали друг друга! Значит, братья, мы никогда не озвереем, если терпим друг друга столько времени в закрытом ящике. Вон даже у голубя кончилось терпение, хотя он за нами дерьмо не убирал.
        Ной помалкивал, слушая рассуждения сыновей. Наконец за их спинами раздался голос Ноемы:
        - Все к столу! Я приготовила роскошный обед по этому случаю. Там и поговорите.
        Роскошный ужин состоял из самых простых блюд, просто впервые за все время плаванья за одним столом собрались всей семьей. Ной с любовью смотрел, как Ноема и невестки быстро накрывают на стол, краем уха ловил разговор сыновей, те все еще передавали веточку из рук в руки, Хам переводил разговор на то, чем будут кормить животных на воле, а Сим сказал глубокомысленно, не давая себя сбить с пути поисков внутренней сути:
        - Господь через голубя преподает нам очередной урок…
        - Какой? - спросил Хам с интересом.
        - Думаю, - ответил после недолгого раздумья Сим, - можно сказать так: лучше соглашаться на более низкий уровень жизни на свободе, чем жить на подаяние в неволе.
        - Просто на подаяние, - поправил Яфет. - Даже на свободе подаяние… унижает.
        - И делает несвободным, - добавил Хам. - Сим, ты у нас лучший докапыватель до глубинного смысла!
        Сим скромно улыбнулся.
        - С вами это получается лучше. Подольше бы нам не разлучаться.
        - А мы никогда не разлучимся, - заявил Хам уверенно. - С какой стати? Я ж говорю, если даже здесь не поубивали друг друга, то когда выйдем на простор… Эх, заживем!
        Он ел быстро и с огромным удовольствием, позабыв про веточку и целиком отдавшись поглощению горячего чечевичного супа.
        После обеда Ной взял веточку и отнес к ларцу, такую реликвию надо сохранить, но, когда открыл крышку, сзади молча приблизился Яфет. Ной благоговейно опустил веточкуна дно ларца, Яфет сказал тихо, едва двигая губами:
        - Отец, взгляни на кончик.
        Ной взглянул непонимающе, лицо Яфета очень серьезное, снова обратил взор на веточку. Его глаза расширились, Яфет видел, как смертельная бледность покрыла впалые щеки отца. Украдкой оглядевшись, Ной торопливо схватил веточку и, подбежав к окну, быстро бросил наружу.
        - Пусть никто не зрит, - сказал он торопливо.
        - Но я-то видел, - проговорил Яфет негромко. - Мне ты сказать должен. Да и братья видели… Позже вспомнят, начнут задавать вопросы.
        Ной воровато покосился по сторонам:
        - Да что там непонятого… Как я сразу не понял, что голубю не откусить такую веточку! Кто-то оторвал… нет, срубил. Срез свежий. То ли голубь сам подобрал, то ли для него и срубили. Значит, этот неведомый подает нам знак, что суша есть. И даже пригодная для жизни.
        Он закончил, плечи его вздрагивали, а волосы на затылке шевелились. Яфет сказал настойчиво:
        - Отец, но кто мог уцелеть при таком потопе?
        Ной огрызнулся:
        - Из людей, понятно, никто не уцелел. Кроме нас.
        Яфет ощутил холодок по спине:
        - А из… не людей?
        - Кто знает? - прошептал Ной. Он держал глазами пляшущих с женами Сима и Хама, умолкал, если кто приближался слишком близко. - Могли уцелеть горные гномы. Что им потоп в пещерах?.. Могли уцелеть невры. Даже Алат… Наверняка уцелели Харут и Марут, они могут всю жизнь носиться над водами, не уставая. Да и вообще… потоп залил всю землю, всю поверхность… но только поверхность. Кто-то наверняка схоронился переждать в пещерах, кто знает?
        В их сторону заинтересованно поглядывали Сим и Хам. Слишком уж серьезные и даже встревоженные лица у отца и брата, наконец оставили жен с Ноемой, подошли ближе.
        Некоторое время прислушивались, еще ничего не понимая, затем лицо Сима начало меняться от ликующего к тревожному. Хам смотрел с недоумением то на Яфета, то на отца, а Сим сказал тихо, великая печаль звучала в его всегда сдержанном голосе:
        - Значит, даже Господу не удается делать именно то и так, как задумал. Всегда есть какая-то мелочь, что… Отсюда мы должны извлечь еще один важный урок, которым нам молча преподал Господь…
        - Какой? - спросил Яфет.
        - Не нужно требовать, - сказал Сим, - чтобы все было исполнено… чтобы все задуманное было исполнено в точности! Это недостижимо… или достижимо чересчур дорогойценой. Даже половина победы - уже победа. Половина успеха - уже успех. Надо идти, надо идти…
        Яфет кивнул.
        - Да, - произнес он жестко, - несмотря на то, что кто-то еще где-то уцелел… по случайности, по уму или звериной хитрости, но Господь призвал нас, чтобы дать начало новому роду людскому!
        - А кого не уничтожил Господь, - сказал Хам воинственно, - того уничтожим мы. Или наши дети. Так что, возможно, это не случайно, что кто-то уцелел еще. Господь дает работу нам и нашему потомству. Земля должна и будет принадлежать только людям!
        Ной снова выждал ритуальные семь дней и выпустил голубя. Его ждали до вечера, но он не вернулся даже ночью. На другой день надежда ослабела, а на третий день Ной сказал невесело:
        - Он не вернется.
        - Это знак, отец, - сказал Сим.
        - Да, - согласился Ной. - Придется выпустить и голубку.
        - Не погибнет? - спросил Яфет обеспокоенно.
        Хам пожал плечами.
        - Если и погибнет, то что ей делать без голубя? Это не вороны, что приняли хоть какие-то меры…
        Ной поднес голубку к окну, Сим поднял крышку, Ной выставил наружу голубку со словами:
        - Найди своего друга! И начинайте вить гнездо. Господь благословляет вас.
        Хам сказал с ехидцей:
        - Отец, ты пока еще не Господь.
        Ной посмотрел на него строго.
        - Господь благословляет все невинные души, - сказал он. - Думаю, Он вообще благословляет всех. Вон даже ворону, несмотря на его грехи, нашел занятие… Это тоже урок нам. Никогда не надо спешить осудить и покарать. Даже преступивший законы все еще пользуется защитой Господа.
        - Ну да, - сказал Хам, - иначе Он бы прибил Адама, и нас бы не было.
        Ной посмотрел еще строже и сказал с предостережением в голосе:
        - Но не слишком рассчитывай на милосердие Господа. Посмотри в окно и увидь, каким он бывает, когда его терпение рвется.
        Еще семь дней, и Ной велел отворить все клетки, а также врата ковчега. Звери с топотом, мэканьем и дикими криками ринулись толпами по широким сходням, птицы сразу взмывали в воздух и, судорожно хлопая крыльями, мчались парами в разные стороны.
        Ной вышел из ковчега отдельно от Ноемы, твердо решив, что из-за своей греховности, которую не сумел обуздать даже в страшное время плавания по волнам потопа, отныне не будет рожать детей.
        Вместе с ним по широким сходням кто с опаской, кто вприпрыжку, кто стремглав покидали ужасающий ковчег и уносились вдаль запоздавшие звери, что время плавания провели в спячке.
        - Правильно ли я делаю, Господи? - взмолился Ной дрожащим голосом. - Мир никогда не был так ясен… но я как в темном лесу!
        С непривычно синего и ясного неба прогремел могучий Голос:
        - Благословляю вас жить на этой земле и обладать ею. Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю. Да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и весь скот земной, и все птицы небесные. Все, что движется на земле, и все рыбы морские - в ваши руки отданы они. Все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную даю вамвсе. Только плоти с душою ее, с кровью ее, не ешьте.
        Замерев, все слушали страшный Голос, а тот гремел над затихшей в испуге землей:
        - Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его. Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека, ибо человек создан по образу Божию. Вы же плодитесь и размножайтесь, и распространяйтесь по земле, и умножайтесь на ней.
        Ной слушал с трепетом, упал на колени и взмолился:
        - Господи! Я трепещу, видя землю безлюдную и нагую! Достанет ли силы выдержать такое человеку еще раз?
        Голос сказал громко:
        - Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас, и со всякою душою живою, которая с вами, с птицами и со скотами, и со всеми зверями земными, которые у вас, со всеми вышедшими из ковчега, со всеми животными земными… поставляю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли.
        Братья слушали, потрясенные, устрашенные и одновременно гордые, с ними говорит сам Господь, слова можно слышать так же ясно, как и тогда, когда разговаривал с одним Адамом, а не мириадами расплодившихся и разбежавшихся по всех земле адамов.
        Голос умолк, а воспламененный духом Сим тут же начал торопливо загибать пальцы.
        - Выходит, запретов дано семь?.. Нельзя поклоняться идолам, как делали отступники, нельзя хулить Творца, нельзя убивать и самоубиваться…
        Яфет покосился на Хама и добавил:
        - Четвертый запрет - прелюбодеяние. Пятый - нельзя воровать…
        Сим кивнул, перешел на другую руку и загнул там палец:
        - Запрет есть мясо, отрезанное от живого животного. Ну, мы этого никогда не делали…
        - А нефилимы? - напомнил Яфет. - Они всегда ели от живого… А от них и другие начали. Так что этот запрет в самом деле нужен.
        - И еще, - сказал Сим и загнул седьмой палец, - последний, седьмой завет: мы должны быть праведными судьями.
        Хам сказал удивленно:
        - Сим, ты что? Господь дал нам только три заповеди: не вкушать кровь, не убивать, а, напротив, размножаться. Все остальное ты выдумываешь!
        Сим сказал напряженно:
        - Да нет, не выдумываю. Просто думаю над Его словами и… продумываю дальше.
        - Брось дурить, - сказал Хам уверенно. - Если бы Он захотел дать еще заповеди, сказал бы сразу. Думаю, даст потом. Уже не нам. Нам бы к этим привыкнуть…
        Яфет проговорил напряженно:
        - Творец велел плодиться и размножаться, ибо к Нему придем, если земля будет заполнена людьми. Я не знаю еще, как это связано, однако должны исполнять Его заветы. Онзнает, что нужно, только нам объяснить не может.
        Ной перевел дыхание, душа трепещет от осознания грандиозности задачи, только сейчас начал ощущать все ее величие, в ковчеге было не до того. И почти сразу же прозвучал Голос, на этот раз слышимый только ему одному:
        - Вы жили и трудились на ковчеге, как никогда и никто раньше в прошлом. Но отныне ваша жизнь… и всех людей на земле будет протекать в таком же тяжком труде. Праздность - великий соблазн. Человек тратил свободное время не для размышлений о Высоком, а для удовлетворения животных страстей. Отныне заботы о выживании у вас будет еще больше… У всех вас…
        - Господи, выдержим ли?
        - Я даю вам основы, - произнес Голос, - тебе кажутся трудными? Но это только скелет, на котором держится все. Наращивать мясо будут твои потомки, им дам более сложные запреты… а их потомкам - еще более трудные. Запомните… вы сейчас - все человечество! Вы лучшее из того, что было, но не лучшие из возможного. Потому соблюдайте заветы… иначе гнев Мой будет страшен. Вы должны сами или через детей стать лучше, чем вы есть…
        Хам крутился на месте, осматриваясь, на лице восторг, в глазах ликование. Яфет ожидал, что младший брат заявит, что наконец-то не нюхает навоз, однако Хам сказал потрясенно:
        - Только в последние дни перед потопом я видел так далеко!.. Что за новый мир, в котором нам жить? Или раньше воздух был такой мутный?
        - Скорее, - сказал Яфет практично, - влажный. Теперь намного суше, чувствуешь? Но это наш нынешний мир. А за время страшного путешествия по волнам, от которого до сих пор мороз по коже, тот старый мир…
        - Допотопный, - сказал Хам весело.
        - Допотопный, - согласился Яфет, - за это время так потускнел, что пройдет каких-нибудь пара сот лет, и покажется сном. Говорят, Адам в конце жизни уже и сам не верил, что жил в раю и что с ним разговаривал сам Творец.
        Сим произнес строго:
        - Не это важно. Важно, чтобы мы следовали Его путями по Его заветам. Он дал нам основу, без которой невозможно общество людей. Без нее снова вернемся в стадо животных или в стаю зверей. Во всяком случае, я твердо буду следовать Его заветам.
        - И я, - сказал Яфет.
        - И я, - сказал Хам бодро и ухмыльнулся: - А как же!
        Ной тоже озирал мир, далеко мелькнул зад последнего убегающего животного, неожиданно посетила мысль: Господь велел, кроме всякой твари по паре, взять еще семь пар чистых и по паре не чистых, хотя для продления рода хватило бы и одной пары. Здесь какой-то намек, но хватит ли у него мудрости разгадать…
        Перед глазами мелькнуло лицо Еноха, этот праведник часто рассказывал про Адама и на его примере строил поучения. Так вот Енох часто рассказывал про жертвенник, который Адам построил для приношения в жертву Господу…
        - Сим, - крикнул он, - Яфет, Хам!.. Быстрее собирайте камни, большие и малые.
        - Да, - ответил Сим послушно и пошел в сторону гряды с большими камнями.
        - Принесем, - ответил Яфет и пошел за братом.
        - А зачем? - спросил Хам, но тоже пошел с ними и притащил первым самый огромный и тяжелый. - Вот! Годится?
        - Хорош, - одобрил Ной. - Он подойдет для основания жертвенника.
        - Жертвенника? Что это?
        - Мы отдадим Господу, - объяснил Ной, - то, что намеревались оставить себе. А нам придется поголодать, пока не добудем себе пищу здесь… на новой земле. Надо учиться смирять свои страсти и… ограничивать себя.
        - А-а-а, - протянул Хам, - ты про тех, кто еще в клетках… Тогда зачем еще другие камни? Этот большой, плоский…
        - Камней должно быть много, - объяснил Ной. - Кто ставит жертвенник из одного камня, тот пренебрегает своим Творцом. Возводя жертвенник, человек кладет камень закамнем, тем самым поднимая всю землю! Так мы поднимаемся ко Всевышнему, а Он тем самым приближается к нам. Мы сами Его приближаем к нам! Своей волей, своим трудом, своими усилиями…
        Хам почесал в затылке.
        - Понял. Хоть ты и не так просто рассказываешь, как Сим, но тоже ничего, понятно.
        Он захохотал жизнерадостно и побежал за новыми камнями. Жертвенник собирали, как Ной и велел, терпеливо и камень за камнем, укладывали так, чтобы жертва не соскальзывала и чтоб кровь стекала свободно, не задерживаясь в выемках и щербинках.
        - Все отдаю тебе, Господи, - сказал Ной и вонзил нож в горло жертвы. - Только прошу тебя, не делай больше с людьми такого, как Ты сотворил с родом человеческим!..
        Он возложил руки на животное, отождествляя себя с ним, с приносимой жертвой, и ощутил, что его душа в самом деле поднимается и устремляется к Творцу. В груди нарастала сладкая щемящая боль, в глазах защипало, он чувствовал, как выкатываются горячие слезы, и даже ощутил горько-соленый вкус на губах.
        - Я понял, Господи, - прошептал он. - Возьми меня всего… прими в жертву! Сделай со мной все, что хочешь… но пощади детей моих и всех тех, кто пойдет от них! Не со зла ведь творили, по неразумности, это же дети, хоть и взрослые…
        И вся земля, все твари земные услышали, хоть и не поняли, могучий Глас с небес, но его услышал и понял Ной:
        - Не стану больше проклинать человека, ибо сердце человека таково не от зла, а от юности.
        Ной судорожно перевел дыхание. В детстве зла еще нет, мелькнула мысль, но в юности усиливается желание того, что человек может получить для себя. Получить любой ценой. В юности в человеке впервые сталкиваются темные силы плоти и светлые силы духа. Противоборство может склонить его на ту или другую сторону. Вон люди, жившие до потопа, почти полностью поддались могучим силам плотских желаний, но можно и удержаться… хотя это и очень трудно. И еще не раз человечество будет опасно близко подходить к полному растлению…
        - Не губи, - прошептал Ной трясущимися губами. Слезы бежали и бежали по исхудавшему лицу, он глотал те, что попадали на губы, а другие капали на грудь и обжигали ее,словно серным дождем. - Юность - опасная пора… В юности особенно сильны темные силы, но мы будем стараться их подчинить… Не губи…
        - Больше не будет потопа, - повторил Голос. - Не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его. И не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал. Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся. И в подтверждение нового союза с новым человечеством даю знамение, которого род человеческий еще не видел…
        Ной сам чувствовал, что после жертвоприношения он уже не тот человек, каким был даже в ковчеге, не говоря уже о жизни до наступления потопа.
        Самое важное, что он сделал, - принес жертвоприношение. Сам. Не по подсказке свыше, не по настоянию или давлению. Он сам это решил и сделал, искупая не свою жизнь, а жизнь многих поколений, и, главное, вырвал у Творца обещание больше не губить землю и человечество.
        За спиной раздался восторженный вопль его жены, сыновей и снох. В дивном небе, необычайно чистом, словно все перенеслись в рай, вспыхнуло нечто дивное и настолько прекрасное, что весь мир завопил в восторге, а женщины пали на колени и молитвенно воздели руки.
        Исполинская семицветная дуга, похожая на лук, поднялась над землей, укрывая ее, как сверкающим куполом. Краски чистейшие, умытые дождем, красная полоса с внутренней стороны, потом оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и, наконец, фиолетовая…
        - Это… Мой небесный лук, - прозвучал Голос. - Раньше Я обращал его в сторону земли и людей. Теперь поворачиваю от земли, защищая ее. И обещаю, что больше не буду истреблять род людской.
        Ной сказал потрясенно:
        - Спасибо за этот знак, Всевышний!
        - Это напоминание, - продолжал Голос, - о нашем договоре. Вы обещаете жить по тем законам, которые Я дал вам. И когда все будет закончено… и будет исполнено вами предназначенное…
        - Господь, когда откроешь нам Цель нашего бытия?
        Голос чуть помедлил с ответом, Ной по заминке потрясенно понял, что Всевышний старается как можно больше упростить ответ, чтобы он, человек, понял:
        - Когда запретов, соблюдаемых человеком, будут тысячи.
 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к