Юрий НИКИТИН
ЛОКАТОР
Панель гигантской машины искрилась сотнями циферблатов, больших и малых экранов, множеством разноцветных лампочек. Это была знаменитая электронно-вычислительная машина "Алкома-12".
Я находился в зале машинных расчетов и чувствовал себя очень уютно в старом глубоком кресле. Его спинка едва слышно поскрипывала, когда я наваливался всей тяжестью, деревянные подлокотники поблескивали от прикосновения сотни рук.
- Олесь, - сказал я, - как попала сюда эта архаика? В твоем страшном царстве машин пристало бы что-нибудь соответствующее.
Олесь возился с перфокартами. Он был высоким и сильно сутулым парнем. На длинном некрасивом носу сидели огромные очки. В свои тридцать лет он уже заимел изрядную лысину и бледное нездоровое лицо.
На мое замечание он буркнул:
- Завтра специально для тебя принесу зубоврачебное кресло.
- Ну зачем же такие жертвы? - сказал я томно.
Хотя, честно говоря, именно такие страшилища дожили и подошли бы такому чересчур строгому помещению. Здесь все блестело и сияло чистотой и хромированными деталями, а холодный блеск металла спорил безжизненностью с люминесцентными экранами. А мне почему-то больше нравились запыленные помещения, полные старых книг и картин, когда в каждом углу висит роскошная паутина, а пол испещрен следами мышиных лапок...
- Готово! - объявил Олесь.
Он вставил последнюю катушку, в стремительном темпе сыграл на пульте управления. Пальцы у него были гибкими, как у музыканта. Я тут же подумал, что это сравнение устарело. Скоро, желая похвалить музыканта, будут сравнивать его с виртуозным программистом.
- Ты всерьез? - спросил я недоверчиво.
- Разумеется, - ответил он очень серьезно.
- Поручаешь машине подобрать невесту?
- Все верно, поэт. Все верно.
Я не люблю, когда меня называют поэтом. Как-то нескромно звучит, хотя действительно зарабатываю на жизнь стихами.
- Брак по расчету... Ужасно! Не представляю, как вы посмотрите друг другу в глаза. Я бы со стыда сгорел. Твоя избранница должна быть такой же толстокожей, как и ты!
- Проповедуешь стихийную любовь? - спросил он.
- Да, любовь должна быть неожиданной. Случайной. Чтобы нечаянно встретились, взглянули друг другу в глаза и - разгорелось пламя! Понимаешь, глаза в глаза!
Он некоторое время молча смотрел на меня поверх очков, словно бы я сморозил невесть какую глупость, а не высказал кредо настоящей любви. Потом быстро подошел к двери, ведущей на балкон и резко распахнул.
- Иди сюда, поэт!
Я нехотя вылез из кресла. Олесь стоял у перил и смотрел на улицу. Ощутив мое присутствие, молча указал вниз.
По улице текла полноводная людская река. Из подъездов контор и учреждений выливались новые ручейки, из массивных ворот расположенного напротив военного училища вырвался сильный и бурный поток зеленого цвета. Чуть дальше к полноводному течению присоединялись черные струйки служащих главков, потом влился веселый жеребячий ручеек светло-зеленых штормовок студенческих стройотрядов, мощной струей хлестнул оранжевый поток рабочих - дорожников, выплеснулась мутная пена из дверей гигантского пивного бара.
Русло было испещрено черными дырами подземных переходов и метро, над ними завихрялись людские водовороты. И все же исполинская река не мелела, ибо на всем ее протяжении из множества дверей выплескивались новые ручьи.
Иногда возникали круговороты возле лотков с пирожками, время от времени можно было увидеть буруны фонарных столбов, но в целом река текла, не встречая препятствий. Вдоль всей улицы ее жадно сглатывали разномастные автобусы, трамваи, троллейбусы, маршрутные такси. Значительная часть проваливалась в черные дыры метро и продолжала путешествовать подземными потоками, часть всасывалась корнями лифтов и затем возгонялась по стволам небоскребов, но река все так же текла неудержимо, напористо, неистощимо, неуклонно, неукротимо, настойчиво... И не было ей ни конца, ни края.
Как и всякая бурная вода она несла в себе и долю мусора. Трудолюбивые рыбки-санитары - названные здесь дворниками, - усердно вылавливали сор, старательно чистили дно великой реки.
На перекрестке река разветвлялась. Соседний квартал выглядел сахарным островом в море кипятка. На миг промелькнуло нелепое опасение: не рухнет ли под напором, не растворится ли?
- Здесь около ста тысяч человек, - сказал Олесь. Он все также хмуро смотрел вниз. - Из них десять тысяч незамужних девушек! Скажи, ты с каждой из них знаком? Учти точно такое же столпотворение в моменты пик наблюдается во всех центральных районах Москвы. В других городах страны - примерно такая же картина. А теперь объясни мне, как ты с каждой из живущих на Земле девушек сможешь посмотреть "глаза в глаза"?
Я молчал. Не хотелось признаваться, что и самого мучила мысль о необъятности мира. Столько останется непрочитанных книг, стольких прекрасных девушек даже не увижу...
- Извини, чуткая душа, - сказал он едко, - но ты очень похож на одного моего друга.
Он приоткрыл дверь и громко позвал:
- Вася, друг!
За дверью послышался шорох Олесь приоткрыл створки пошире и в щель важно вошел большой черный кот. Хвост он держал трубой, на меня посматривал недружелюбно.
- Вот существо, - сказал Олесь, - которое тоже довольствуется "стихийной" любовью. Радиус его действия ограничивается крышами двух соседних домов.
Кот потерся о его ногу и что-то сказал на кошачьем языке.
- Он спрашивает о твоем радиусе, - перевел Олесь. - Знаешь ли ты всех девушек в своем доме? Не говоря уже о соседних.
Кот смотрел на меня зелеными глазами. В животе у него противно урчало, Олесь достал сигарету, закурил. Потом сказал:
- Кроме того, признайся: "глаза в глаза" - басня. Поэтическая метафора. Твое приличное воспитание не позволит знакомиться на улице.
- Не позволит, - согласился я неохотно.
- Вот-вот. Значит выбор у тебя еще более ограничен, чем у Васьки. А я поведу поиск по всему земному шару! Чтобы найти ту, Единственную. А теперь скажи мне, поэт: кто из нас больший романтик?
Он бросил сигарету на пол, яростно затоптал.
- Я не верю в машины, - сказал я упрямо.
Он отмахнулся:
- При чем тут машины? - Все знают, что самец бабочки находит самку за десятки километров. Одни говорят о запахе, другие ссылаются на биополе, третьи и вовсе докатываются до телепатии... Но дело не в этом. Самец как-то "вычисляет" местоположение бабочки и летит к ней, хотя на его пути порхают сотни и тысячи таких же!.. Увы, это только на наш взгляд точно таких же. А ему нужна Та - Единственная.
- И ты как бабочка! - сказал я с негодованием.
Он все так же криво усмехнулся:
- Дружище... Мне надоело встречаться с не теми женщинами. Надоело - не то слово. Я уже не выношу чужих женщин.
- Давно ли ты стал не выносить? - спросил я иронически. Все мы знали его влюбчивость, знали о четырех его браках.
Он ответил очень серьезно:
- С тех пор, как понял, что они чужие.
- Все женщины одинаковые, - попробовал я отшутиться, - различаются только габаритами, возрастом и мастью.
- Я тоже так думал. Я подсчитал, что за всю историю человечества, - учти! - за всю тьму веков, ни разу не встречались юноша и девушка, как говорится, созданные друг для друга. Ни разу! Это страшно. Во все времена женились на чужих невестах, выходили замуж за чужих женихов. Отсюда недоразумения, размолвки, ссоры. Чужие и есть чужие. Я даже не могу и представить, каким будет брак, если отыщется та самая, Единственная. Это должно быть и правду что-то необыкновенное, небывалое, непохожее на все остальные заурядные браки!
Мы вернулись в зал. Я снова опустился в кресло, стараясь выразить в словах невообразимое чувство протеста перед машинизацией вопросов любви и брака.
- Все упирается в машину. Все-таки, я не позволил бы ей выбирать мне жену.
Олесь следил за светящейся линией на одном из экранов. Вдруг сделал несколько быстрых переключений и лишь тогда ответил:
- Молодец. Герой! Страдалец за доброе старое время. Но все-таки, учти, не машина мне подбирает невесту, а я - через машину. Машина - мой локатор. Ты знаешь, что такое локатор?
- Все равно, - сказал я упрямо. - Кибернетика в любви - кощунство. А я, как и всякий нормальный человек, стою за освященные атрибуты. Лунный свет, тихий сад, журчание ручья... И никаких тебе транзисторов. Только соловьиная трель!
- А все-таки достижения техники не гнушаешься и на свидании, - сказал он иронически. - Снимал бы часы. Ведь счастливые часов не наблюдают? И вообще, одевался бы в звериные шкуры. Заодно иди громить технику, как некий писатель на Западе, купивший три роскошных автомобиля, но предпочитающий ходить пешком. Бедолага из-за этого ни разу не побывал на зарубежных пресс-конференциях. Сейчас модно вздымать нежную душу против уж-жасной технизации и тянуть в доброе старое пещерное время, но вся эта мышиная возня обречена на провал. И раньше было немало попыток остановить цивилизацию, но это не удалось ни в пещерный век, ни во времена средневековья, ни удастся и сейчас!
Не кричи так, - сказал я. - Не кричи. Тебе выть надо, а не кричать!
Его руки порхали над белыми зубами клавиш, и тем никак не удавалось цапнуть его за пальцы.
- Ты полагаешь, что все учел? - сказал я, переходя в новое наступление. - Учел все свои н а с т о я щ и е требования? Закажешь одно, а подсознательное "Я" желает другое. Мечтаешь о блондинке, а твое альтер эго ищет только рыжую. Или возьмем другой случай, когда ты сам не знаешь, что ищешь. Например, ты уже встречался с блондинками, брюнетками, шатенками - худыми и толстыми, рослыми и коротышками. Все нравилось, со всеми было хорошо. И только я, твой приятель, заметил интересную деталь: у всех девушек была капризно оттопыренная верхняя губка. Именно это и придавало им в твоих глазах неописуемое очарование. А ты этого и сам не знал. Так можешь ли быть уверенным, что учтешь все подобные вещи?
Он обернулся, посмотрел поверх очков.
- Возражение резонное, - сказал он, глядя с сожалением. - Веское возражение. Достойное поэта. Ты и взаправду не знаешь таблицу умножения?.. Гм, никогда бы не подумал. Неужели всерьез полагаешь, что я сяду перед микрофоном и буду бубнить: "Хочу блондинку, с длинными шелковыми волосами, лучезарными глазами, нежным сердцем, маленьким ротиком и ласковыми ладонями"?
- Примерно так, - ответил я, стараясь сохранить достоинство, - Конечно, ты можешь дойти и до таких вмешательств и непристойностей, как пожелаешь узнать ее возраст, объем груди, талии...
- ... и бедер, - добавил он замогильным голосом.
- И бедер, - сказал я с достоинством.
- Так и говори, поэт.
- Не думаю, чтобы кто-то откликнулся на такие гнусности.
Он встал, потянулся. Суставы захрустели, однако сутулая спина осталась сгорбленной. Длинные худющие руки с растопыренными бледными пальцами больше подошли бы узнику Бухенвальда или средневековому аскету.
- Поэт! - сказал он презрительно. - Литератор! Чистая непорочная душа. Ты еще не знаешь до каких гнусностей - с твоей точки зрения - может дойти настоящий кибернетик! Пора тебя обшокировать по-настоящему. Ты будешь раздавлен, поэт!
- Ну-ну, - сказал я неуверенно.
- Ничего такого я не ввожу в машину. Примитив. Да и зачем? Я вложу свои данные. Не разумеешь? Знакомлю с энецефаллограммами, щелочным составом крови, строением нейронов и схемой их связей, хромосомами, ДНК... и прочими необходимыми вещами. А машина уже сама подберет то, что я ищу. Ну как?
Я чувствовал себя так, будто меня окунули в зловонную лужу. А потом еще истоптали сапогами. Состав крови, хромосомы, перестальтика, экскременты...
- Ты это всерьез? - спросил я хрипло.
- Как бог свят! - ответил он и захохотал.
Он всегда смеялся неприятно, но на этот раз хохот был просто отвратительным.
- Тем хуже для тебя, - сказал я.
- Почему? - спросил он.
В стеклах очков отражался закат солнца, и я вместо зрачков видел багровые блики. На миг ситуация оказалась знакомой. Но тогда меня звали Фаустом, а его... его тоже звали иначе.
- Почему? - повторил он вопрос.
- Потому, что ты получишь то, что заслуживаешь, - ответил я зло.
Он позвонил через неделю. Голос показался мне взволнованным. Когда срочно попросил приехать, я поколебался, но не поленился одеться и выйти на улицу в слякотную погоду, хотя все еще не остыл от злости.
Едва я вошел в зал машинных расчетов, Олесь протянул длинную ленту с крохотными дырочками.
- Что это? - спросил я сердито. Никому не нравится, если его тычут носом в собственное невежество, к тому же момент не слишком подходил для шуток.
Но Олесь не шутил. Он спохватился и сказал:
- Ах да, ты не знаком с двоичным кодом... Это адрес. Один-единственный. Она выдала его сразу после твоего ухода. Ты еще фыркал на лестнице, как рассерженный кот, а я уже держал это в руках.
- И что тебя тревожит?
Я оглянулся. Старое кресло стояло на прежнем месте. Это немного примирило меня, и я опустился на мягкое сидение.
- Понимаешь... Все получилось несколько иначе. Во-первых, я полагал, что "Алкома" выдаст несколько адресов. Таким образом, у меня осталась бы хоть какая-то свобода выбора. Во-вторых, я сразу же написал письмо. Объяснил незнакомке, что и как...
- Ну и...? - подтолкнул я, ощущая нарастающее волнение.
- Вот тебе и "ну и", - сказал он сердито. - Взгляни.
Он протянул еще один листок. Я покосился на бумажку подозрительно, но это был простой бланк телеграммы. Там стояло всего два слова: "Еду. Ива."
- Красивое имя, - сказал я примирительно. - Оригинальное. Ни разу не встречал.
- При чем тут имя? К тому же на телеграфе наверняка перепутали. Скорее всего Ева или Ира.
- Или Ида...
- Да перестань ты с именами! Она вот-вот явится!
Он смотрел растерянно, за толстыми стеклами его очков беспомощно мигали покрасневшие глаза. Тонкие пальцы ерошили остатки шевелюры. Я невольно ощутил злорадство.
- Решительная девушка, - сказал я.
- Очень решительная! А я хотел постепенно. Познакомиться сначала. Словом, чтобы все было как положено...
В этот момент раздался стук в дверь. Олесь вздрогнул и побледнел. Я ощутил, что сердце забилось намного быстрее.
- Это она, - прошептал он.
- Может кто-нибудь по делу? - предположил я неуверенно. - Твой шеф?
Он отрицательно покачал головой и обречено двинулся к двери. Я с замиранием сердца следил за его скованными движениями. Вот он взялся за ручку...
В коридоре стояла девушка. Некрасивая, сутуловатая, с короткими волосами мышиного цвета.
- Ива, - сказал он нерешительно с полувопросом.
- Нов! - сказала она. Голос у нее был резкий, без привычной женской мягкости.
Они одновременно протянули друг другу руки. И в момент, когда вытянутые кончики пальцев коснулись друг друга, вспыхнуло ослепительное сияние! Я отчетливо видел огромную искру, проскочившую между руками. Как молния, как ослепляющая дуговая сварка! Они изумленно и радостно смотрели друг на друга. Он уже был рослым, стройным и широким в плечах, с красивыми мужественным лицом языческого бога. Она порывисто вложила прекрасные ладони в его сильные пальцы. Ее темные бездонные глаза сияли, как два солнца.
У меня под ногой хрустнули стекла его очков. В зале полыхал белый плазменный огонь, немыслимое пламя звездных недр! Почти теряя сознание от потрясения, я взглянул на панель. Все приборы кричали о чудовищно высоком уровне энергии. В помещении явственно сгущались могучие силовые поля. Пространство-время начинало деформироваться.
- Гинандроморфы! - вскрикнул я в ужасе. - Народ, мощи которого страшился сам Зевс!
Я вспомнил древнее прекрасное сказание о людях прошлых времен, перед которыми трепетали боги-олимпийцы. Чтобы лишить их - силы, громовержец разорвал их пополам и разбросал по всему свету. С тех пор, лишенные своей прежней мощи, половинки ищут друг друга, ошибаются, снова ищут, опять ошибаются, и в конце-концов смиряются, ибо жизнь коротка...
Могучие и красивые титан и титанида счастливо смотрели друг другу в глаза.
|
