Юрий Никитин. Изгой
        --
        (C) Юрий Никитин
        Оригинал этой книги расположен на сайте Юрия Никитина Email: [email protected]
        Изд.: М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000
        "Трое из леса" --
        Часть первая
        Глава 1
        Корчма как корчма, только потолок низковат, зато вширь раздалась так, что вместо стен только облака си-зого дыма. Олег остановился на пороге, разом охватив взглядом и народ за столами, и закопченные стены, и тусклые светильники.
        Воздух горячий, жарится мясо, рыба. За столами пьют и едят смуглокожие люди, прокаленные солнцем, про-пахшие потом. Все в коже с головы до ног, в отличие от горожан, у которых даже штаны полотняные. Степняки пригоняют скот на продажу дважды в год, для них по-сещение корчмы -- праздник...
        Между столами шныряют подростки, разносят еду и питье. Да еще пробирается, выискивая место, плечистый, но сгорбленный парень с падающими на плечи волосами цвета темной беззвездной ночи. Серая протертая до дыр рубаха перехвачена в поясе старым ремешком. Судя по тонкому стану, парень молод, совсем молод, еще Олегу показалось, что парень смертельно устал, озлоблен, голо-ден и чем-то напуган. Больше, чем бывают напуганы жиз-нью такие вот бездомные бродяги.
        Пока Олег шел к уединенному столу в дальнем углу, парень подсел на освободившееся место к четверым степнякам. Олег успел увидеть красивое мужественное лицо, квадратную челюсть, губы стиснуты, в каждом же-сте и движении готовность дать в зубы всякому, кто рас-хохочется над его драной обувью или дырявой рубахой, явно с чужого плеча. Олег таких задир терпеть не мог, отвернулся.
        Из окошка кухни выглянуло широкое лоснящееся лицо, красное и распаренное. Олег решил, что повар, но из боковой двери вышел массивный человек в ко-жаном переднике, глаза навыкате, волосатые руки на ходу вытирает о штаны, взгляд обыскивающий, так смотрят хозяева постоялых дворов, сразу стараясь оп-ределить, с кем имеют дело.
        Этот мужик, явно хозяин, оказался перед столом Оле-га едва ли не раньше, чем гость опустился на лавку. Олег принял как должное, хотя он чуть ли ни в тряпье, не дело мудреца замечать, что на нем, но торговцы и хозя-ева постоялых дворов как-то угадывают в нем человека, который... который может расплатиться.
        -- Пообедать? -- спросил хозяин. -- Вина? Ком-нату?
        -- Рыбы, -- велел Олег. -- И слабого вина. Но -- хо-рошего.
        Он бросил на стол пару золотых монет. Глаза хозяи-на округлились, давно не видел ничего, кроме серебра и меди, поклонился, сказал почтительно:
        -- Принесу сам. Есть и рыба, и самое лучшее в этих краях вино!
        Олег не ответил, голова опустилась на кулаки, локтя-ми уперся в столешницу. Хозяин поспешно удалился, под личиной простолюдинов по земле ходят, как гово-рят старые люди, даже боги.
        Остро пахло жареным мясом, луком, ноздри щекота-ли и дразнили ароматы горьких трав. Двое мальчишек сбиваются с ног, разнося кувшины с вином, толстая девка носится между столами, вытирает столешницы, со всех сторон гам, шум, пьяные песни, выкрики. ..
        Перед его взором появилось широкое блюдо с огром-ной, только что испеченной рыбиной. Рядом бесшумно, чтобы не спугнуть думы богатого гостя, опустился широ-кий кувшин с узким горлышком. Смуглые руки сковыр-нули смоляную печать. Ноздри Олега дрогнули, запах в самом деле приятный, а вино старое, выдержанное.
        Мысли вспорхнули, как испуганные воробьи. Прихо-дят с трудом, а улетают с такой легкостью, что скрипел зубами от злости: уже почти что додумался до чего-то важного, уже ухватил за хвостик... но запах самой про-стой еды как ударом оглобли вышибает высокие и даже возвышенные мысли о Великом. Иногда даже запах жен-щины... А уж если пройдет близко, двигая бедрами из стороны в сторону... Что он за скот такой?
        Насытился быстро, дальше вяло ковырялся в рыбине. Мясо на редкость нежное, но костей напихано столько, что вся радость от смакования ушла, осталось только глу-хое раздражение, что никогда радость не бывает чистой, незамутненной.
        В голове звон, звучат обрывки мудрых фраз, одна другой закрученнее, замысловатее, мелькают свитки с письменами, в глазах рябит от значков и символов, что остались от древних народов...
        Он чувствовал, что на ощупь пробирается через зыб-кий туман, мокрый и вязкий, под ногами то гнило чав-кает, то невыносимо и отвратительно шелестят, лопаясь, пересохшие панцири перелинявших тварей. Он зависал в паутине, натыкался на каменные стены, тонул в гни-лых болотах, под ногами обрушивалась земля, он в смер-тельном страхе падал, падал, падал в бездну... и все эти страхи -- лишь туман его мыслей, хитиновые шкурки его перелинявших идей, это его собственная жажда сказать все четко и ясно увязает в ощущениях, которые не может вместить в слова! И когда под ногами вдруг пусто-та, он в самом деле терял опору не только мыслям и себе, но и чему-то более важному, чем он сам.
        Из-за стены тумана все громче звучали раздраженные злые голоса. Перед глазами нехотя проступило простор-ное помещение, заполненное народом, появились столы с едой и плохим вином. Пьют, едят, бахвалятся, бранят-ся, горланят песни...
        А, вон там затевается драка. Молодой парень, кото-рый в простой холщовой рубашке и похож на бродягу, вскочил, лавка с грохотом упала. Напротив поднялись двое, но парень толкнул одного в грудь, тот рухнул на-взничь, словно его ударило бревном, тоже опрокинул лавку, ударился о стену. Второй благоразумно кулаки в ход не пустил, но орал, бешено выкатив глаза, ука-зывал на черноволосого, обращаясь к присутствующим.
        Ссора вообще-то пустяшная, таких в каждой корч-ме по десятку за вечер, и когда молодой бродяга вдруг могучим ударом кулака отшвырнул и второго спорщи-ка, Олег поморщился, отвернулся. Всегда одно и то же, осточертело. Дальше кусок рыбы оказался несколько чище, без костей, снова проснулся аппетит, елось с не-которым даже удовольствием, запивал вином.
        Однако что-то беспокоило, он чуть повернулся, краем глаза ловил движения этих потных сопящих существ, к роду которых принадлежит и сам. Один из степняков за два стола от места ссоры поднялся, пошел к выходу. Что-то в его движениях насторожило, послало дрожь вдоль спинного хребта. Степняк двигается к двери, на лице под-черкнутое отвращение к пьяной драке, но одна рука что-то щупает под полой.
        Олег взял кувшин, привстал. Перед степняком от-крылся проход к двери, но он почему-то шагнул в ту сторону, где драка. Олег торопливо швырнул кувшин. Молодой бродяга дрался люто, от его ударов спорщики разлетались как орехи. Почти никто не успел уви-деть, как подошедший выхватил длинный узкий нож. Рука начала подниматься в замахе...
        Кувшин ударил ручкой в висок. Черепки разлетелись как сухие листья. Пара красных капель упала на голое плечо бродяги. Тот на миг оглянулся, в глазах свирепая радость: наконец-то настоящая драка, с оружием, теперь можно бить, крушить, ломать, а там плевать, что даль-ше его самого убьют, растопчут, разорвут на части!
        Из-за стола, что рядом, вскочили двое. Уже не скры-ваясь, с ножами в руках бросились на бродягу. Олег под-нялся, вмешаться и разнять уже не успеет... массивная лавка на самом деле оказалась не такой уж и тяжелой, как выглядит. Он без размаха швырнул ее над головами пирующих.
        Бродяга успел оглянуться, глаза расширились, видя двух с ножами. Тут же тяжелая дубовая лавка обрушилась им на плечи, как бревно, падающее с горы. Бродяга успел на лету выдернуть у одного из руки нож, отпрыгнул.
        Оглушенные неожиданным ударом в спины, оба во-рочались, сопели и ругались, пробовали подняться, а черноволосый с наслаждением попинал их, все огляды-вался, искал глазами того, кто так неожиданно пришел на помощь.
        Хозяин примчался со стулом в обеих руках. Стул вы-глядел почти новым, спинка и сиденье красиво обиты медвежьей шкурой.
        -- Еще вина? -- спросил он.
        -- У тебя хорошее вино, -- одобрил Олег. -- Вот возьми... Принеси еще кувшин такого же.
        Он придвинул ногой стул ближе к столу, хороший стул, настоящее кресло для почетных гостей, неспокой-но сел. На него поглядывали из-за каждого стола. Он чувствовал недоброжелательство и настороженность. На столе появился кувшин, широкий медный кубок с чеканкой по ободку, но теперь не шли даже прежние мыс-ли, в черепе запоздало шумела кровь, а мышцы подер-гивались, не получив ожидаемой драки.
        Это вино не хуже, если даже не лучше, но отпил чуть, поднялся. На него смотрели от столов насторо-женно, как степняки, так и местные. Он улыбнулся, кивнул на оставленный кувшин. Дескать, кто желает хорошего вина на дармовщину, налетай.
        Когда шел к выходу, чувствовал на спине эти злые и растерянные взгляды. С падающими на плечи красными, как огонь, волосами, он и так всегда привлекает внима-ние, а встречные не раз останавливались, пораженные сочетанием этих красных волос и пронзительно зеленых глаз, ярко-зеленых, светлых, от которых, казалось, идет странный колдовской свет.
        Теплый вечерний воздух легонько взъерошил влаж-ные волосы. Запахи конюшни текут медленно, успока-ивающе. На том конце двора легонько стучит металлом, в щели крыши пробивается легкий сизый дымок.
        С колоды, где поили коней, поднялся молодой бродя-га. На Олега взглянули синие глаза, непривычно яркие на смуглом лице с черными соболиными бровями. Волосы он смочил у колодца, теперь падают на плечи ровными прядями, блестящие, как застывшая на холоде смола.
        -- Спасибо, -- сказал он сиплым, совсем не юношес-ким голосом. -- Если бы не ты... Олег отмахнулся:
        -- Забудь. Все равно тебя скоро зарежут. Бродяга насторожился:
        -- Почему?
        -- Сам лезешь в ссоры, -- объяснил Олег. -- А такие долго не живут. К тому же ты кого-то рассердил доста-точно могущественного. По крайней мере трое жажда-ли тебя убить не за сегодняшние резкие слова.
        Бродяга кивнул:
        -- Вот за них я и хотел сказать спасибо. Считаешь, их кто-то нанял?
        Олег пожал плечами:
        -- Возможно.
        Двери конюшни распахнуты, в тишине слышно, как сопят и чешутся кони. Налетел легкий ветерок, зашеле-стел ветками высокого старого клена в пяти шагах от ко-нюшни. В одном месте ветки качались и после того, как ветерок улетел далече.
        Олег прошел мимо, слегка отодвинув богатыря пле-чом. Тот был весь как из дерева, но Олег знал, что он и сам как из камня. Он был почти у ворот конюшни, ког-да сзади догнал стук шагов.
        Все тот же сиплый голос воскликнул:
        -- Я знаю, тебе это не нужно! Но ты единственный, кто помог мне в этом проклятом городе.
        -- Ну и что?
        Юноша сказал с явным раздражением:
        -- Я должен был сказать хотя бы спасибо.
        -- Пустое, -- отмахнулся Олег. -- Не стоит за такую малость.
        Из конюшни выскочил мальчишка, в глазах удивление.
        -- Уезжаете? Я бы оставил вашего коня у коновязи... Красивый конь, я таких еще не видел!
        -- Оседлай, -- разрешил Олег благосклонно. -- Он не укусит.
        Снова догнали быстрые и вместе с тем тяжелые шаги. В молодом сильном голосе прозвучало уже не раздраже-ние, а злость:
        -- Это я -- малость?
        Олег отмахнулся, не оборачиваясь:
        Только не затевай драку еще и со мной.
        Почему? -- спросил бродяга задиристо.
        Мне очень не хочется быть битым в такой чудес-ный вечер, -- объяснил Олег.
        Бродяга несколько мгновений всматривался в его лицо. В синих глазах злость переплавилась в ярость.
        --- Так говорят только очень уверенные в себе... Олег услышал тихий шелест. Рука его метнулась в сто-рону, пальцы начали смыкаться еще в пустоте, но, когда сжались, в ладони уже была зажата рукоять швыряльного ножа. Рука по инерции качнулась в сторону горла бога-тыря, тут же Олег швырнул нож обратно. В темноте по-слышался сдавленный вскрик.
        В листве клена зашелестело. На землю вывалился, цеп-ляясь за ветки, крупный человек в темной одежде. Бро-дяга инстинктивно сделал к нему шаг, Олег остановил:
        -- Что тебе?.. Это его нож.
        -- Что? -- спросил бродяга ошарашенно.
        -- Я говорю, -- объяснил Олег как глухому, -- нож вернулся к хозяину. Или тебе пограбить зудит?
        Из ворот выбежал мальчишка, ведя в поводу могуче-го жеребца, легкого, с сухими мышцами и горящими как жар глазами. Олег пошел навстречу, конь призывно зар-жал, подбежал к хозяину и потерся мордой о плечо. Олег похлопал по огромной голове, чмокнул в бархатные кон-ские губы. Конь фыркнул и отодвинулся, телячьи не-жности это не для взрослого коня.
        Со спины послышались торопливые шаги. Бродяга подходил, как чувствовал по его походке Олег, раздира-емый сомнениями. Шаги нетвердые, а ведь человек он, несмотря на крайнюю молодость, уже умелый в боях, знающий, как ставить ноги.
        -- Прости, -- донесся его голос, -- ты мне спас жизнь уже дважды.
        -- Трижды, -- поправил Олег, он всегда любил точность.
        -- Что?
        -- Трижды, -- пояснил Олег. Он уже чувствовал, как губы расползаются в улыбке. -- Но это такая малость, что даже спасиба не стоит.
        Сзади засопело, он уже ожидал новую вспышку злости но бродяга за спиной зло рассмеялся:
        -- Прости, я только сейчас понял, что под малостью понимаешь не меня, а то, что ты сделал. Я еще не ви-дел, чтобы вот так могли поймать нож... да еще в тем-ноте! Так что бросить кувшин или лавку -- это в самом деле для тебя малость.
        Олег положил одну руку на седло, но что-то застави-ло обернуться. Этот молодой бродяга стоит перед ним почти такой же рослый, как и он сам, широкий, с длин-ными черными волосами до плеч и неправдоподобно си-ними глазами. Снова в сердце Олега кольнуло неясное узнавание. И почудилось, что желание именно сегодня зайти в корчму и просидеть там целый вечер среди пья-ных мужиков было совсем не случайным.
        -- Кто ты есть? -- спросил он. -- Впрочем, не хо-чешь -- не говори. Но только простых бродяг не под-стерегают такие. И ножи в этом городе не умеют ме-тать... так умело. Тебе надо хотя бы одеться по-друго-му, волосы спрятать. А уходить из города лучше всего тайно, ночью.
        Бродяга открыл и закрыл рот. На скулах выступили красные пятна. Олег уже полагал, что смолчит, уйдет, сохраняя тайну, но тот вдруг заговорил быстро, захлебы-ваясь словами:
        -- А я и таился!.. Но когда увидел, во что превраща-юсь, это ж позор для воина! Уж лучше навстречу... луч-ше грудью! И будь то, что предначертано. Я не опозорю своего имени ни бегством, ни...
        Он запнулся, глаза застыли. Олег повторил:
        -- Не хочешь -- не говори.
        -- Меня зовут Скиф, -- сказал бродяга с усилием. На лице Олега ничего не отразилось, и он сказал уже чуть свободнее: -- В этих краях мое имя ничего не говорит... но есть и другие края.
        Голос его впервые прозвучал гордо, с достоинством. Плечи раздвинулись, он выпрямился и стал чуть выше ростом. Олег ощутил, как в сердце дрогнула и отозва-лась сладкой болью неведомая жилка. Вот откуда си-ние глаза Таргитая, черные волосы Миш, гордая стать Колоксая! Глава 2
        Все это годы он сам был занят Высоким: собрал са-мых могучих магов и основал Совет Семерых, который должен погасить все войны на земле, восстановить мир и справедливость, везде нести свет и правду, однако в его высокую башню доходили вести и о простых людях, которые не знают, что они -- простые, ведь зовут себя тцарами, властителями, властелинами.
        А также эти слухи догоняли его в скитаниях, находи-ли на вершинах гор, с взрывами хохота долетали от кос-тров, где веселятся воины, вкрадчивым шепотом впол-зали в уши во дворцах...
        У Миш, как рассказывали редкие гости, от Колоксая родилось трое сынов: Агафирс, Гелон и Скиф. Все в отца силой и отвагой, все с детства не знали равных хоть в скачке на конях, хоть в борьбе, все росли красивыми и любимыми...
        ...но однажды до них дошел слух, что их доблестный отец умер не сам, а был отравлен их матерью. Неизвест-но, как они отнеслись на самом деле, все скрыто за сте-нами дворца, но Гелон и Скиф ушли от матери, а един-ственного, кто остался, оскорбленная Миш объявила не просто наследником, а демонстративно передала всю власть над своей страной.
        Агафирс, став правителем, тут же попытался восста-новить с братьями дружбу. Гелон, который ушел на дикие земли и основал там город, названный соседями просто Гелоном, постепенно не то что простил мать, но с Агафирсом поддерживал почти дружеские отноше-ния, хотя в прежних землях уже не появлялся.
        И только самый младший, Скиф, не простил. Он ис-чез, никто его не видел в течение трех последних лет, хотя иногда возникали слухи, что видели убитым в та-ких-то землях, женатым на богатой купчихе -- в других, Спившимся и умершим от болезней -- в третьих.
        Сейчас Олег не снимал руки с седла, даже подобрал-ся для прыжка в седло, но заколебался, повернулся и взглянул в синие глаза.
        -- И что же? -- спросил он в упор. -- Для бродяги, что скрывается от гнева Миш, ты слишком близко от ее земель. В самом деле прешь на погибель?
        -- Я иду к брату, -- возразил Скиф. -- Там Агафирс. Олег покачал головой:
        -- Тебя встретит Миш.
        -- Она моя мать, -- сказал Скиф, но в голосе прозву-чала неуверенность.
        -- Ты в самом деле считаешь, -- спросил Олег, -- что эти трое пытались тебя убить из-за твоей драной руба-хи... наверное, очень ценной?
        Скиф нахмурился, непривычно черные брови на бе-лом лице сдвинулись к переносице. Но в синих глазах сверкала прежняя непримиримая злость. Олег со вздо-хом забросил поводья на седло.
        -- Побудь с моим конем, -- велел он. -- Вы чем-то похожи. А я поговорю с хозяином .
        Через полчаса они выехали с постоялого двора бок о бок. Под Скифом шел поджарый гнедой конь, а са-мого всадника Олег переодел в чистую одежду из вы-беленного полотна. Скиф предпочел бы доспехи, пусть хоть из кожи, но Олег заметил, что надо лопать что дают. Хорошо, что хоть такое отыскалось. Зато для Скифа купил настоящий боевой топор. Слегка пощербленный, рукоять пора заменить, но все же не с голы-ми руками.
        За ними в поводу двигался заводной конь. Справа и слева от седла колыхались мешки с необходимой в дороге мелочью и одеялами для ночевки под открытым небом.
        Когда выехали из города и отъехали на три-четыре полета стрелы, Олег, прервав фразу, оглянулся. Во всей его фигуре была настороженность бывалого воина. Скиф невольно опустил руку на рукоять топора. Новенькое седло вкусно заскрипело, когда он тоже развернулся всем корпусом.
        Из ворот выехали две телеги, явно селяне отправи-лись за лесом: кони тяжелые, медленные, но сильные, а также с десяток всадников. Эти на легких конях, без оружия, едут не спеша, переговариваются весело. Один толкнул соседа, тот едва не свалился. Остальные весе-лились, размахивали руками, Скиф рассмотрел их сме-ющиеся лица.
        Олег покачал головой, лицо оставалось задумчивым. Скиф некоторое время ехал молча, но не в его характе-ре долго держать что-то в себе, спросил:
        -- Тебя что-то тревожит?
        -- Да так, -- ответил Олег хмуро. -- Не люблю, когда подсматривают.
        -- Подсматривают?
        -- А ты любишь? -- спросил Олег. -- Вот ты думаешь, что никто тебя не видит, чешешься, как свинья, о дере-во, ковыряешься в носу, достаешь оттуда жирную зеле-ную соплю... Убивал бы таких!
        Скиф пугливо оглянулся, посмотрел по сторонам, вверх. В синем небе пронеслась стайка мелких птах. Верещат, машут крохотными крылышками, затеяли драку совсем как люди. Посыпались крохотные перышки.
        -- За нами разве подглядывают?
        -- Еще как, -- ответил Олег. -- В корчме, потом во дворе да сейчас... Они потому на легких конях и без ору-жия что в бой и не думают. А без тяжелых мечей и дос-пехов за нами легче.
        Скиф зябко передернул плечами. Оглянулся, но всад-ники далеко, постепенно отстают. В их сторону никто вроде бы не смотрит. Впрочем, даже если они двое скро-ются из виду, опытный следопыт отыщет следы и через месяц, если за это время не размоют ливни.
        -- Не знаю, -- пробормотал он, -- с чего это... Столько лет не замечали, а теперь вдруг! А может быть, следят не за мной?
        Олег не ответил, красные волосы под встречным ве-терком трепетали, похожие на раздуваемое пламя горя-щего дома. Лицо его показалось Скифу выкованным из светлого, но невообразимо твердого металла. В зеле-ных глазах не бушевало пламя, но Скиф видел силь-ный ровный огонь, рассчитанный на очень долгое го-рение.
        Он с внезапным холодком понял, что его слова, ска-занные просто так, чтобы уколоть, могут оказаться страш-новатой правдой.
        Олег иногда подносил к глазам ладонь козырьком, за-щищая их от солнца, но Скифу всякий раз казалось, что этот рыжеволосый всматривается не в даль, а в то, что за далью, что зримо только богам и тем людям, что бы-вают равны богам.
        -- А кто ты? -- спросил вдруг Скиф внезапно. Олег устало пожал плечами:
        -- Тебе-то что?
        -- Да так, -- ответил Скиф. Он подумал, что на са-мом деле у него хватает своих забот, жизнь висит на волоске, к черту этого бродягу в старой волчовке... новсе-таки этот бродяга единственный человек, кто за последнее лето не пытался обжулить, обмануть, огра-бить, обсчитать в корчме. -- Если я не всегда похож на простого бродягу, то ты -- тем более. Мне все время кажется, что ты тоже от кого-то скрываешься, бе-жишь... Ты убил кого-то из знатных?.. Или ограбил казну местного царька? От кого ты скрываешься?
        -- От себя, -- ответил Олег.
        Всего двадцать лет тому, мелькнула горькая мысль, ему удалось ценой непомерных усилий свести воедино шестеро самых могучих чародеев, колдунов и волшеб-ников. До этого между ними шла ожесточенная война, что не прекращалась ни на минуту. Уговорами, лестью, хитростью, силой -- но удалось! Двадцать лет правят не своими крохотными мирками... из которых самый крупный не больше мелкого племени горцев, а всем человечеством. Но почему у него крепнет ощущение, что за эти двадцать лет счастья на земле вовсе не при-бавилось? Может быть, даже стало меньше?
        -- От себя? -- повторил Скиф непонимающе. -- Это как? Что ты такое натворил?
        -- Я волхв, -- ответил Олег горько. -- Я всего лишь пытался сделать людей счастливыми.
        Скиф широко распахнул глаза, став до щема в груди похожим на Таргитая.
        -- Как это?
        -- Ну, хотел, чтобы все жили справедливо и доброде-тельно.
        В голосе волхва звучала неподдельная горечь. Скиф расхохотался:
        -- Вот оно что! Тогда понятно... Мой учитель гово-рил, что когда пробуешь людей сделать добрыми, муд-рыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходишь к желанию перебить их всех!
        Вот потому он и пил беспробудно, только бы его глаза этих людей не видели. Олег кивнул:
        Может быть, он прав.
        Скиф поинтересовался:
        -- А почему ты в одиночку? Странствующие всегда сбиваются в кучи. И безопаснее, и легче. Да и есть с кем словом перемолвиться.
        Олег покосился на него полусонно, ответил равно-душно, но подозрительному Скифу почудились насмеш-ка и намек разом:
        -- Если странствующий не встретит подобного себе или лучшего, пусть укрепится в одиночестве. С глупцом не бывает дружбы.
        Скиф ощерился:
        -- А я в друзья и не набиваюсь! Олег хмыкнул, открыл было рот, но посмотрел на Скифа, засмеялся и смолчал. Скиф сказал рассерженно:
        -- Ну, говори! Говори, что хотел сказать! Олег усмехнулся, голос его стал тише, добрее:
        -- Лучше отказаться от острого словца, чем от друга. Возможного, только возможного друга.
        Скиф жадно всматривался в простор, что начинался по ту сторону конских ушей. Места тянулись незаселенные, хотя земля здесь неплохая, стоило бы жить и возделывать.
        Далеко-далеко справа, упираясь вершинами в небо, белели острыми вершинами горы, а слева, как он уже знал от Олега, небо подпирают вековые леса, тропок там нет, народ пробирается только по берегам рек, а дальше в низовьях эти леса часто прерываются топкими пойма-ми, где кусты растут твердые, как железо, злые. Ни кон-ному, ни пешему не пробраться, зато зверю тут такое раздолье, что даже бывалые охотники вздыхают, расска-зывая о сокровищах тех дебрей, трясин и непролазных зарослей.
        Там туры ходят не по десятку голов, как привыкли видеть они в пути, а такими несметными стадами, что редкие счастливчики, кому удавалось их узреть, не мог-ли даже приблизительно сказать, сколько же голов ви-дели, а когда идет стадо свиней, то землю нельзя разгля-деть на расстоянии двух-трех полетов стрелы. Медведи здесь живут сытые, огромные, ленивые, их не боятся даже козы, эти гиганты чаще всего лежат кверху пузом в зарослях дикого малинника, лакомятся, а через кусты осторожно пробираются остроухие волки, высматривают круторогих оленей, но нападают и на опасных лосей, что ударом переднего копыта нередко проламывают черепа нерасторопным охотникам.
        Зато по суходолу с грозным гулом, от которого дро-жит земля, проносятся грозные табуны диких коней, волшебных, дивных, с огненными хвостами и глазами лесных зверей. Реки выходят из берегов от обилия круп-ной рыбы, а сверху не всегда разглядишь воду из-за оби-лия уток, гусей и всего, что плавает, ныряет, ловит рыбу, крякает и гогочет, создавая свой мир, мир реки.
        Когда огромное красное солнце приблизилось к тем-ному краю земли, Олег повернул коня в небольшую рощу. Из-под корней самого могучего дуба выбивается родник, а по всей роще видны побелевшие, как старые кости, су-хие ветки. Все еще погруженный в думы, Олег нетороп-ливо спешился, начал расседлывать коня. Двигался он как муха на первом морозе, медленно и осторожно, едва не засыпая на ходу, но Скиф молчал, помнил, с какой ско-ростью этот красноголовый может поймать нож и швыр-нуть обратно.
        Хворост сразу исчез в красных языках огня. Сухие прутья часто щелкали, словно мелкие камешки под копытами тяжелого коня. От перегретой за день земли тя-нуло сухим теплом. Олег сидел перед огнем, сгорбив-шись, как старик, что-то чертил прутиком на земле.
        Скиф придирчиво осмотрел коней, пучком травы по-тер бока, стреножил, поискал, чем бы еще заняться, но не нашел и, помывшись в ледяной воде, вернулся к костру.
        Его красноголовый спутник поднял с земли засохший листок. Зеленые глаза всматривались долго и вниматель-но. Скифу почудилось, что Олег видит перед собой не-объятную карту, по которой несутся конные войска, где горят города и веси, а в соседних землях ничего не по-дозревающие земледельцы убирают урожай.
        Он не выдержал, спросил с насмешкой:
        -- Лечебная?
        -- Разрыв-траву, -- ответил Олег все так же замедлен-но, словно засыпал или разговаривал еще с тремя неви-димыми собеседниками, -- называют еще спрыг-травой или скакун-травой... Когда засуха или что еще, она пе-редвигается с места на место. Не так, как перекати-поле, а медленнее...
        -- Как вьюнок?
        -- Быстрее, -- ответил Олег равнодушно, глаза смот-рели уже не на траву, а в костер. Что-то видел, судя по тому, как слегка поворачивались глазные яблоки. -- Бы-стрее... как жаба.
        -- Ну и что? -- спросил Скиф уже раздраженно. -- Сидеть среди поля и смотреть, вдруг какая трава попол-зет? Жизни не хватит! Это ж трава редкая?
        -- Редкая.
        -- Ну вот!--
        -- Ее можно заметить издали, -- пояснил Олег рав-нодушно. -- Где она идет, там лопаются деревья... если наткнется, конечно. Даже камни -- вщент, скалу в со-стоянии расколоть, если та окажется на дороге. Да и на тебя если наползет спящего... гм...
        За спинами раздался жуткий хруст. Скиф в испуге подпрыгнул, обернулся, рука на рукояти топора. Конь Олега выдвинулся из кустов, блеснули огромные зубы, бодро поедает молодые веточки. Так и кажется, что вот-вот схватит за плечо могучими челюстями.
        Когда Скиф оглянулся во второй раз, ближайшие ку-сты уже словно ножом срезало, из земли торчат белые расщепленные прутья, а конь как ни в чем не бывало сжирает соседний кустарник. Жрет как траву, в то вре-мя как его конь, а у него хороший конь, деликатно сры-вает только самые сочные верхушки трав.
        -- Что у тебя за зверь? -- пробормотал он. -- Не по-нимаю.
        -- Конь? -- переспросил Олег рассеянно. -- Да так... Просто конь.
        -- Ничего себе просто! У меня не такой.
        -- Мы все не такие, -- ответил Олег. -- Мы все раз-ные... Эх, как найти это счастье для всех! Одинаковое.
        Он зачем-то перекладывал щепочки, сухие палочки, мелкие камешки. Скиф решил, что странный друг зани-мается колдовством, насторожился, колдунов никто не любит, но Олег, оказывается, просто строил преграды для ползущего червяка. Тот старательно выгибал спин-ку, полз, потом натыкался головой на препятствие и, если прутик оказывался мал, переползал, а если прутик оказывался выше, чем хотелось червяку, он разворачи-вался и полз в другую сторону, хотя с легкостью мог бы переползти и этот, ведь такие же точно червячки взби-раются даже по дереву на самые вершины.
        Скиф смотрел-смотрел, начал фыркать, тоже мне заба-ва для взрослого сильного мужчины. Да еще для такого, который в состоянии поднять дубовую лавку и швырнуть через всю корчму! Не утерпел, поинтересовался:
        -- Что ты делаешь?
        -- Наблюдаю, -- ответил Олег.
        Он даже не повернул головы, пальцы на ощупь подо-брали прутик потолще.
        -- За червяком?
        --Да.
        -- А люди разве не интереснее?
        -- Есть общая основа, -- ответил Олег кротко. -- Мы все из одного и того же мяса. Да, все! Будь это жалкие червячки, гордые орлы, холодные рыбы или отважные и мудрые тцары. На всех нас одинаково действует солнце, дождь, холод... Всех нас одинаково тянет к женщинам, всеми нами владеют одинаковые страсти, все мы в дождь хотим спать, а весной нас всех одолевает бешеная страсть к размножению. На нас всех действует солнце на ясном небе и за тучами, нас подталкивают к неким дви-жениям луна и звезды, нами руководит как затишье пе-ред бурей, так и само послебурье... По червяку я могу предсказать и тебя.
        Скиф отшатнулся. Олег раздвинул прутики, освобож-денный червяк пополз в сторону деревьев, так и не по-няв, что за высшая сила то мешала ему достичь цели, возможно -- Высшей Цели, а потом вдруг вняла его мо-литвам или обетам и разом сняла все преграды.
        -- Это было оскорбление? -- спросил Скиф с вызовом. Олег поднял голову. Глаза такие удивленные, что Скифу стало стыдно. Однако волхв задумался, на лбу морщинки, сказал с некоторым удивлением:
        -- Оскорбление... Какое обыденное слово! И как ча-сто люди прибегают к этим... оскорблениям. Странно, я за всю жизнь так никого и не... Не понимаю. Поче-му бы это?
        Он умолк, на лбу морщины стали глубже. Скифу ста-ло настолько не по себе, что снизу вдруг остро начали колоть сучья, от земли потянуло могильным холодом. Олег поднялся, нарубил веток, бросил у костра.
        --- Поспи. Сейчас ночи короткие.
        Но сам остался сидеть у костра. Перед глазами все еще пресмыкалось жалкое тельце червячка. Неужели верно, как говорят старики, что если знать, когда и в какой час ты родился, то судьбу твою можно рассказать наперед?
        Глава 3
        Сквозь сон он услышал тревожное конское ржание. Мгновенно вскочил, топор в одной руке, вторая на ощупь искала несуществующий щит, сна уже ни в одном глазу, сердце колотится, нагнетая кровь в мускулы.
        Рассвет осветлил восточную часть неба, но темная земля такая же черная, какой была ночь. Олег приподнялся на локте, задумчиво смотрел в подернутые серым пеплом багровые угли. Скиф спросил зло:
        -- Чего твое животное ржет?
        -- Сюда едут, -- сообщил Олег.
        -- Откуда знаешь?
        -- Сам послушай.
        Зевая, он вытащил из-под головы походный мешок. Глаза Скифа округлились, когда красноголовый выта-щил могучий лук, толстый, составной, блестящий от ча-стого употребления.
        Так же неспешно Олег выудил два темных мотка, брезгливо потыкал в них пальцем, один забросил обрат-но, второй размотал, накинул петельку на рог, упер лук рогом в землю... так сперва показалось Скифу, но потом обнаружил, что упер в камень, и не зря, как оказалось. Лицо Олега покраснело, под волчовкой вздулись бугры, словно проступили каменные валуны.
        Накинув петлю и на второй рог, он щелкнул пальцем по туго натянутой тетиве, прислушался.
        -- Гм, -- сказал он разочарованно, -- струна как стру-на! Не понимаю...
        -- Чего?
        -- Да как эти певцы различают?.. Я только и слышу, что одна громче, другая -- тише...
        Не торопясь он высыпал из тулы стрелы. Скиф впер-вые видел такие длинные и толстые, больше похожие на короткие дротики. И только сейчас уловил быстро при-ближающийся стук копыт. В их сторону, судя по грохо-ту, несется не меньше десятка человек.
        Скиф торопливо поймал коня, понял, что оседлать не успеет, беспомощно оглянулся на Олега:
        -- Может, в лес?
        -- Зачем?
        -- Всадникам там труднее.
        -- Да какой это лес, -- ответил Олег брезгливо. ~ Насквозь все видно.
        Из утреннего тумана вынырнули скачущие всадники. Конские тела блестели от пота, но еще ярче блестел меч в руке у каждого. Скиф посмотрел на их лица, и сердце дрогнуло. Олег посуровел, в зеленых глазах вспыхнула мрачная угроза, а пальцы нащупали стрелы. Похоже, ус-пел подумать Скиф, красноголовому волхву тоже ясно, что этим не нужны ни рабы, ни пленники. Хотя такой мог понять как-то и по стуку копыт. Говорят, есть такие, могут рассказать по конскому топоту все, даже кто ког-да родился...
        Скиф не успел подумать, что могут рассказать ве-тераны про него самого, в руках красноволосого на древко лука легла стрела с белым оперением. Звонко вжикнуло. Потом щелчки слились в непрерывный звон. Всадники налетели с поднятыми мечами. Скиф закричал, ярость ударила в голову, его метнуло на-встречу, топор ударился о меч, звон еще не утих, а лезвие рассекло плоть, тело развернулось, топор от-разил удар, снова звук рассекаемого мяса и хруст костей...
        Страшно ржали кони, кричали люди. Вдруг лезвие его топора бесцельно рассекло воздух. Он едва не упал от удара, ощутил, что бешено вертится один среди трупов и двух умирающих коней. Остальные кони отбежали, во-лоча поводья. На земле корчатся раненые, но больше тех, кто распластался или скрючился в неподвижности... Страшно пахнет горелым мясом.
        Огляделся, не веря себе, глаза горят бешенством, кровь носится по телу, как заяц по комнате. Пространство вок-руг костра в трупах, один рухнул на угли, горит одежда, а обгорелая плоть источает сизо-черный дымок.
        Олег отшвырнул меч, весь по рукоять в крови. Лук в сторонке, стрел ни одной. Покачал головой, вместо меча подобрал топор и пошел высвобождать стрелы с дороги-ми наконечниками.
        Скиф наконец проговорил с удивлением:
        -- Ровно десять человек!.. И ни один не ушел.
        -- Да, -- согласился Олег. -- А могли бы. Они на ко-нях, мы -- пешие.
        У их ног раскинулся на спине, раскинув руки, краси-вый черноусый воин. Стрела торчала из правой глазни-цы. Скиф поежился, когда Олег попытался высвободить стрелу, та не поддавалась, тогда он хладнокровно раско-лол череп, выдернул стрелу и одним движением швыр-нул в родник.
        -- Да я не о том! -- заорал Скиф ликующе. -- Ты еще не понял?
        -- Чего?
        -- Да мы же их побили! Их было десятеро!.. А нас? Олег буркнул:
        -- Их было всего десятеро.
        Он перевернул на спину всадника, которого явно сразил первым. Тот лежал дальше всех, стрела ударила в горло, проломила кадык и сломала шейные позвон-ки. В отличие от других, был он немолод, без доспехов а на поясе при движении зазвенели Обереги, аму-леты. На груди тоже на цепочке блестит затейливый амулет.
        Олег пошарил в сумке, нахмурился, вытряхнул все на землю. Скиф с отвращением уставился на вырезанные из дерева и камня фигурки людей и животных, всякие бле-стящие камешки, связку высохших лапок лягушек, рос-сыпь сорванных с покойников ногтей. Как всякий чест-ный воин, он ненавидел и боялся колдунов.
        -- Странно, -- произнес Олег.
        -- Что?
        Почему не воспользовался магией?
        Скиф удивился:
        -- Когда бы успел? Ты ж его первым...
        -- Все равно, -- заметил Олег. -- Не понимаю.
        -- Да он просто ничего не успел!
        -- Должен был успеть, -- сказал Олег трезво. -- Это недолго. Как только увидел, что я натягиваю лук, дол-жен был защиту... Это проще всего.
        Скиф махнул рукой:
        -- Нашел над чем ломать голову! А то что они со-всем не собирались начинать с ругани, привычной бра-ни, угроз, приказаний бросить оружие и стать покорно на колени? Им не нужны были ни рабы, ни пленни-ки, они сразу неслись, чтобы нас убить!
        -- Да, -- сказал Олег. Он ощутил, что отвлекается от чего-то важного, но решил вернуться позже, чтобы об-думать глубже. -- Да, у них была ясная цель. Заранее об-говоренная. Если пошаришь хорошенько по карманам, то узнаешь, во сколько нас оценили.
        Скиф с энтузиазмом вытряхивал и карманы, и меш-ки, вскрывал даже седла, куда многие прячут золотые монеты. Когда он вытряхнул на землю все собранное, у Олега распахнулись глаза, он даже забыл, что собирался обдумать нечто важное.
        Кто-то очень тебя не любит, -- сказал он пораженно. -- Я б за тебя столько не дал!
        Скиф сам с удивлением смотрел на горку золотых и серебряных монет. Наконец в глазах блеснула гордость.
        -- А почему и нет? Ты посмотри, эти десять наглецов разлеглись в собственной крови! Следующим должны за-платить больше!
        Олег пробормотал:
        -- Странно, все-таки странно...
        В глазах убитого колдуна застыл не ужас, что было бы естественно, а почему-то безмерное удивление .
        Скиф сказал с нервным смешком и в то же время с гордостью:
        Не думал, что за мной пошлют... колдуна.
        Олег смолчал. В груди растекался жуткий холод. Что-бы прихлопнуть комара -- не бьют со всей дури дубиной. А Скиф для повелителей мира -- еще меньше комара. Но вот он, Олег...
        Олег принял как должное, что коней оседлал, а ему даже подвел сам тцарский сын. В седло взобрался с таким видом, словно с тяжелым мешком за плечами поднялся на тяжелую гору. Лицо хмурое, зеленые глаза потемнели. Если присмотреться, там, в глубине, двигаются тучи, по-блескивают молнии, виден отблеск далеких пожаров.
        По утренней прохладе кони пошли резво, игриво. До-рога постепенно понижалась, слева медленно начала вы-растать из земли пологая и каменистая возвышенность, но так медленно, неспешно, что на нее не обращали вни-мания, пока не превратилась в нагромождение камней, скал, исполинских валунов, что дивным образом держат-ся друг на друге, образуя целые столбы.
        Скиф все чаще посматривал на Олега, поинтересо-вался:
        -- Говорят, легче найти золотой самородок с конскую голову, чем хоть самую завалящую истину. Верно?
        -- Наверное...
        -- А ты находил?
        -- Самородки?
        -- Да нет, истины. Олег горько усмехнулся:
        -- Пока только самые расхожие...
        -- Это какие?
        -- Ты их хорошо знаешь. Если голова болит, значит, она есть. Утро вечера дряннее. Человек может все, пока не начинает что-то делать... Достаточно?
        Скиф кивнул:
        -- Да, для этого надо было стать мудрецом, чтобы та-кое изречь... Мне чудится, что дерешься ты все-таки луч-ше, чем мыслишь.
        Олег промолчал, глаза были устремлены поверх кон-ских ушей. Слева поднялась желтая, как медовые соты, гора. Скиф дивился, гора кажется слоеным пирогом. Только в пироге от силы три--пять слоев, а здесь сот-ни, и все так четко отделены друг от друга, что просто непонятно, зачем боги проделали такую дивную рабо-ту, а потом все бросили. А эта гора лишь кусок от сло-еного пирога, срезанного грубо и небрежно, крошки осыпались на землю, но там, к счастью, ветер раздро-бил в пыль и разметал без следа, коням не помеха.
        Стук копыт звонко отдавался в тиши. Гора нависала странная и загадочная, Скиф запрокидывал голову и на-пряженно всматривался. Чудилось, что едут либо внутри гигантского дупла окаменевшего дерева, либо вдоль ги-гантского разлома дерева. Те же слои волокон, те же тру-бочки, по которым вода поднимается из темных глубин до самых кончиков листьев. Даже запах почти древесный, только окаменевше древесный, и страшно представить, какие жуки могут выползти из этого ствола...
        Он зябко передернул плечами. Ветром кое-где на во-локна забросило пыль, утренняя влага смочила, и вот уже упорная зелень вцепляется, пробует протиснуться в глубь трещин, расшатать, расширить нишу...
        А вот дальше вообще каменный ствол покорежен ис-полинским, размером в три дворца куявского тцара, наплывом на этом странном дереве: кольца покручены, сдавлены, словно их внезапно завертел магический вихрь и так же внезапно покинул. Здесь даже гора крепче, ка-мень не поддался ветру, палящему солнцу и морозам, зе-лень не вцепилась, не сумела.
        А внизу ровная, как подметенный хорошей хозяйкой пол, земля. Если и встретится где упавший камень, то это один-единственный на версту чистой дороги. По спине Скифа пробежал озноб. Он спросил охрипшим от волнения голосом:
        -- Что это? Окаменевшая гора? Или гора, что пыта-лась стать городом? Олег буркнул:
        -- Да, такое встречается. Старики говорят, что в та-ких жили... да и сейчас кое-где живут, подземные люди.
        -- Гномы?
        -- Да нет, просто подземные. Они из тех, кто пере-жил потоп, спрятавшись в горах. Не на горных верши-нах, как другие, а внутри гор. Когда вода поднялась, они просто замуровали входы, вот и все.
        -- И там остались?
        -- Да нет, иногда выходят. В безлунные ночи. Им даже свет звезд кажется ярким. Им лучше всего в дож-дливые ночи.
        Скиф сказал взволнованно:
        -- Да-да! Я столько о них слышал!.. Но увидеть бы хоть раз... Говорят, они знают все земные сокровища...
        -- Все никто не знает, -- ответил Олег хладнокров-но. -- И вообще, это все басни про потоп. Нет, потоп конечно же был, но эти подземники вовсе не прята-лись от потопа. Они там уже давно. Просто когда пер-вая женщина, Евой ее звали, купала в реке детей, бог. пришел, поинтересовался, всех ли уже искупала, а ей стыдно стало признаться, что проспала и половину еще не выкупала, где-то в кустах играются, вот и брякнула, что да, всех! Вот, мол, посмотри, какие чистенькие да вымытые! Бог кивнул, сказал, так тому и быть, ушел. А она обнаружила, что у нее остались только те, которых она показала богу.
        -- А куда же делись остальные? Бог их убил?
        -- Да нет, я ж говорю, что от них и пошли те, что живут глубоко под землей.
        Небо было густо-синее, непривычно яркое ненасы-щенное, но дальше к горизонту постепенно размывалось в голубизну, а над самой кромкой земли превращалось в почти белое. Скиф с трепетом в сердце смотрел, как в этой синеве гордо поднимается оранжевый замок-кре-пость, огромный, построенный на вершине горы, кото-рая сама охотно стала продолжением замка: такая же оранжевая, прокаленная солнцем, с красиво выступаю-щими ребрами скал, уступами и карнизами.
        И не сразу волхв уверил его, что этот величественный и тщательно построенный и украшенный замок, с его сторожевыми башенками и выровненной зубчатой сте-ной, из-за которой так удобно стрелять из луков, -- всего лишь любовная шутка ливней и ветра. Или же однажды боги начали строить это чудо, но так и не закончили. Замок снаружи -- прекрасный замок, но внутри сплош-ная скала, там нет пустоты, чтобы поместиться даже му-равью.
        У молодых гор, подумал он, своя красота, гордая и слегка надменная, даже задиристая, зато старые горы, как вот эти, полны тайн, изрыты норами, а сами норы ведут в такие сказочные пещеры; что только рот распа-хиваешь от изумления: целые города с их высокими до-мами можно поместить в уголке таких пещер, а те и не заметят пришельцев.
        Однажды, вспомнил он, как-то пробирался по такой пещере несколько недель, а она все не кончалась, пере-ходила из одного сказочно прекрасного зала с блистаю-щими самоцветами в стенах в другой, еще прекраснее, чудеснее, сказочнее... Когда он наконец выбрался на по-верхность, яркий солнечный мир показался серым и бес-цветным.
        Скиф вздрогнул, когда Олег вдруг вышел из задумчи-вости и спросил обыденным тоном:
        -- А почему не вернешься в Артанию?
        -- Зачем?
        -- Но там... гм... твои наследственные земли. Скиф помрачнел.
        -- Если бы, -- вырвалось у него. -- Была бы у меня мощь Артании, я бы пронесся с войском по землям Миш, вбил бы копытами в пыль все их жалкое войско!.. И самого Агафирса в придачу! Я бы... Я бы...
        Олег поинтересовался:
        -- А что там случилось? Скиф ответил зло:
        -- То, что и должно было случиться. Колоксай однаж-ды ушел в странствия с каким-то бродягой-мудрецом... попался бы мне этот мудрец...
        -- И что бы? -- полюбопытствовал Олег.
        -- Я бы выпустил из него все кишки и набил бы жи-вот камнями! А кишки развесил бы на деревьях!.. Я бы его сжег живьем, отрубил голову, а потом бы повесил!.. Словом, Колоксай оставил вместо себя верного челове-ка, Миротверда. Тот правил мудро, а трон хранил за Колоксаем, ждал его возвращения. Но Колоксая все не было, а Миротверда однажды серьезно ранили... Да нет, не в пьяном застолье. Его Миротвердом прозвали пото-му что после того, как он пройдет где со своим огром-ным топором, там сразу становилось тихо и мирно... Он даже расширил Артанию почти вдвое. Но рана оказалась чересчур тяжелой... Олег догадался:
        -- Наследники?
        -- Да, -- прорычал Скиф с ненавистью. -- У Миротверда было семь сыновей! Как они еще не передра-лись, ума не приложу. Наверное, умирающий отец как-то сумел этих шакалов усмирить. В общем, теперь там правит старший. Братья присягнули в верности... Словом, там теперь другие правители. Артания -- это моя другая боль. Когда-то надо будет вернуть себе эти земли.
        Некоторое время ехали молча. У Олега на лбу собра-лись морщинки, а когда заговорил, в голосе звучало на-пряжение, словно решалась судьба мира:
        -- А что для тебя важнее? Отомстить за гибель отца или вернуть Артанию? Хотя, если честно, на Артанию точно такие же права у Агафирса с Гелоном.
        Скиф зарычал:
        -- Никаких прав!.. Ну и что, если они тоже сыновья Колоксая? Только я верен памяти отца, только я взялся отомстить за его подлое убийство! Не говоря уже о том, что у Агафирса есть земли Миш, а у Гелона -- целая Гелония!.. Моя Артания, только моя!.. Никому не отдам, а кто лишь посмотрит в ее сторону -- глотку разорву!
        Он поперхнулся от душившей его ненависти. Олег с трудом оторвал взгляд от красного, как железо в горне, лица. Еще одна загадка... Почему люди все-таки готовы вылезти из теплого угла и пойти совершать дело, от ко-торого ничего, кроме неприятностей? Поняв это, мож-но двигать целыми народами... Глава 4
        Он помнил, что крохотная и неприметная страна Миш как-то незаметно стала могучей и свирепой. Агафирс велел заменить нелепые мечи на топоры, он сам выковал первый боевой образец, опробовал в схватках, а затем вооружил всю конницу. Его войско стали назы-вать народом Боевых Топоров. Сам народ на севере за-нимался хлебопашеством, а в южной части гоняли стада, там Агафирс из кочевников создал крепкие конные от-ряды, а потом и часть землепашцев посадил на коней.
        Последних сделал ядром, ибо тяжелые рослые кони землепашцев не годились для набегов, зато об их спло-ченные отряды, как волна о берег, разбивалась легкая конница противника. Когда бой закипал, тогда снова налетала своя легкоконная, разили издали стрелами, а затем приходил черед знаменитых топоров, из-за кото-рых вскоре всю страну Миш, а потом Агафирсию на-чала называть страной Боевых Топоров.
        За короткий срок он разгромил все мелкие княже-ства, казнил удельных владык, а в крепостях поставил своих людей, к ним же приставил тайных соглядатаев. Так, по крайней мере, говорили о нем, во всяком слу-чае, его власть выглядела незыблемой, но сам он не проводил время в молодецких забавах, на пирах да соколиной охоте, как ожидали от молодого сильного тцара.
        При имени "Агафирс" у всякого перед глазами вста-вало зрелище горящих городов, звучали крики, звон же-леза, стук стрел, дикое ржание боевых коней.
        И вот теперь, судя по всему. Скифу придется перей-ти дорогу грозному Агафирсу...
        Солнце, за день пути превращаясь из раскаленного оранжевого комка металла в огромный багровый шар, медленно опускалось к краю земли. Кони ступали медленно Скиф клевал носом, иногда наклонялся так низ-ко что тыкался лицом в конскую гриву. Воздух был не-подвижный, тихий, пахло сочными травами, цветами, а толстые шмели все еще бороздили с грозным гулом теп-лый и густой, как парное молоко, воздух.
        Олег посматривал на этот странный багровый шар, снова и снова замечал на нем пятна, похожие на ржав-чину, видел сияющие выступы... или это огненные вихрики? Заходящее солнце чем-то похоже на полную луну, но с той лишь разницей, что на луне всегда можно рас-смотреть эти пятна, а на солнце утром или днем в упор не посмотришь, как смотрит он сейчас...
        Сердце тревожно и радостно стукнуло. Он еще не понял, в чем дело, но сонные медленные мысли, что похожи на лениво плывущие облака в спокойном небе, задвигались хаотично, как головастики в теплой воде, стараясь не упустить мелькнувшую лакомую добычу. Ну-ну, хватай ускользающую мысль, все важные мыс-ли почему-то ускользают, а ленивые и тупые лежат под ногами, натыкаешься то и дело... Итак, утром солнце поднимается, как белый раскаленный комок металла, только что вынутый из небесной кузницы, затем посте-пенно начинает остывать, зато нагревается внизу зем-ля, солнце же становится оранжевым...
        Дальше, сказал он себе, дальше! А дальше, подсказа-ла услужливая мысль, солнце остывает еще и еще, ста-новясь красным. Ага, красным. Затем к вечеру уже со-всем багровое, как всякое остывающее железо... Так-так, тащи мысль дальше: когда остынет еще, то и багровость уйдет... солнце станет черным! И вот оно, не останавли-ваясь, пойдет через страшный подземный мир, пойдет черное и страшное, пойдет в другую сторону, пойдет, пойдет, уже с запада на восток пойдет...
        Скиф прислушался, сказал с беспокойством:
        -- За нами погоня!
        Олег, раздраженный, что глупую мысль никто и ни-когда не прерывает, хотя глупые мысли так и лезут, зато умную перебьет всякий, буркнул:
        --Да.
        -- Что "да"?
        -- Погоня, да.
        Скиф посмотрел с подозрением в неподвижное лицо этого странного человека:
        -- Тебя это не тревожит?
        Олег рассерженно проворчал:
        -- Зачем беспокоиться по мелочам? Есть дела поваж-нее. Мой чалый что-то прихрамывает. То ли ногу сбил, то ли колючка... Как думаешь?
        -- Прикидывается, -- ответил Скиф зло. -- Я и то за-метил, что у тебя конь -- хитрюга. Ты на звезды смот-ришь очень часто, а что под тобой -- хоть иногда заме-чаешь?
        -- Подо мной седло, -- ответил Олег рассеянно. Он коснулся пальцами луки седла. -- Это седло...
        Скиф с подозрением всматривался в его лицо, но странный человек в самом деле углубился в думы, буд-то погоня и не погоня вовсе, а так, пустячок вроде кар-кающей вороны. На самом же деле в том отряде, судя по облачку пыли, не меньше чем полсотни человек.
        Они проехали в прохладной тени высокой горы, тут же опалило зноем, а впереди показалась еще одна роща. Скиф оживился, чутье подсказывает, что там обязатель-но родник с ледяной водой, а под теми старыми деревь-ями полно сухих веток, можно сразу костер, зайцев освежевать и на угли...
        Едва слышный конский топот стегнул по нервам, как пучком крапивы. Он подобрал поводья, оглянулся, но придвинувшаяся гора скрыла облако пыли. А спереди... из-за рощи выметнулся с десяток всадников на легких конях.
        Всадники неслись весело, наперегонки. Сперва не ус-мотрели бредущих шагом двоих всадников, но передний вскрикнул, указал в их сторону плетью. Скиф видел, как все слаженно повернули коней.
        Он зарычал, потащил из петли боевой топор. Под тем-ной от солнца кожей прокатились шары мускулов, плечи раздвинулись, а руки прямо на глазах стали вдвое толще.
        -- Вот теперь мы им покажем!
        -- Их всего-то ничего, -- обронил Олег равнодушно.
        Скиф подбросил топор, тот блеснул в воздухе блес-тящим лезвием, дважды перекувыркнулся и, как в мок-рую глину, влип в широкую ладонь хозяина. Скиф хищно оскалил зубы, глаза уже выбирают, кого разру-бить молодецким ударом, кого сорвать с седла, кого сбить конем...
        Олег поморщился, все эти дурацкие махания мечами и топорами -- ничто. В его сумке магический жезл, ко-торым он не пользовался уже сколько лет, этот жезл спо-собен смести с лица земли целую армию. Даже в руках простого мага сметет, а ему так и вовсе достаточно сде-лать движение дланью. А то и двумя пальцами. Можно даже одним, неспешно, этот горячий воин даже не пой-мет, что случилось и почему десяток сильных и здоро-вых головорезов превратились в жаб, в сухие листья, просто в пыль, что тут же развеется под ударом ветра.
        Скиф начал выдвигаться вперед. Олег остановил его брезгливым движением:
        -- Погоди.
        Скиф посмотрел на него с недоверием:
        -- Там их десяток... нет, даже пятнадцать человек!
        -- Да какая разница, -- ответил Олег усталым и злым голосом, ведь мысль все-таки ускользнула, а додумался или почти додумался до чего-то очень важного.
        -- Десять или пятнадцать?
        -- Да хоть сотня, -- ответил Олег.
        -- Так доставай же лук! -- закричал Скиф.
        -- Лук? -- удивился Олег.
        Всадники неслись в их сторону, как стая волков, за-гоняющих двух туповатых оленей. Трое нацелились прямо на рыжеволосого, что впереди, еще один держал взглядом Скифа, а остальные ушли в стороны, надда-ли, стараясь замкнуть кольцо до того, как сшибутся пе-редние.
        Олег поднял руку, сказал Слово. На лицах всадников он рассмотрел злобные усмешки. Кони несутся все так же галопом, из-под копыт выстреливают струйки жел-той, как золото, пыли, вылетают мелкие камешки. Олег повторил Слово, дополнил жестом. Всадники даже не заметили страшного удара, который должен был смести их с лица земли, несутся все так же, а в руках, сжимаю-щих мечи, теперь появились арканы.
        Олег в тревоге сказал Слово вслух, громко, собрал в кулак волю и метнул навстречу всадникам. Кони мча-лись, как стадо огромных кабанов, Олег с непонимани-ем смотрел на приближающихся всадников...
        Скиф заорал за спиной:
        -- Да хватайся же хоть за палку!
        Олег увидел оскаленные конские морды, перекошен-ные злобные лица всадников, торжествующие. Успел выкрикнуть Злое Слово, обеими руками ухватил про-странство и отшвырнул от себя. Раздался грохот, блесну-ло синее небо, страшно ржали кони, в голове был грохот, лавина падающих камней...
        Над ним стремительно поплыло небо с мелкими облачками. По бокам неслись блестящие от пота конские тела. Копыта бьют в землю совсем близко от его лица, забрасывают комьями сухой земли, а во всем теле боль, что растет и растет...
        В голове гудело, мысли сталкивались угловатыми ко-мьями. Он наконец сообразил, что тугая петля аркана за-хлестнула его поперек груди, прижав и локти. Сейчас его тащат за скачущими конями. Снизу больно бьют все бу-горки, неровности, пыль забила легкие, в горле саднит. Позади отдаляются крики, дикое ржание и звон железа.
        Волчовка на спине разогрелась. Его тащили с такой скоростью, что он иногда взлетал на воздух, и тогда уда-рялся с такой силой, что кости трещали, а обрывки мыс-лей слипались в тугой вязкий ком. Всадники на скаку перекрикивались, Олег видел, что в его сторону никто не метнет и взгляда: дело сделано, никуда не денется.
        Его волочили как бревно. Он отчаянно задирал голо-ву, чтобы не снести кожу о твердую сухую землю, в че-репе как будто работала камнедробилка: грохот, стреляет острыми осколками, а в груди холодное отчаяние: поче-му же так вдруг подвела магия, ведь так просто смести нападающих единым словом!
        Дважды его подбрасывало, переворачивался на грудь, снова изо всех сил задирал голову, едва не ломая шей-ные позвонки, чтобы не волочиться лицом по твердой сухой земле, начинал отчаянно извиваться, снова пере-ворачивался на спину.
        Мелькнула мысль, что можно бы попытаться что-то сделать, Мрак на его месте уже нашел бы способ, как освободиться, а потом и перебить всех этих на конях го-лыми руками, а он хоть и не Мрак, но долго шел рядом с Мраком, чему-то да научился...
        Но отчаяние от непонятного поражения, страх, недо-умение, и он сделал первую жалкую попытку как-то на-чинать освобождаться без магии, когда стук копыт стал тише, его уже не подбрасывало так, что пролетал по воз-духу и падал на землю далеко от того места, где взлетел...
        Кони остановились. Один всадник соскочил, легко перехватил ножом веревку, стягивающую руки и плечи пленника, рывком заставил подняться. Олег встал, перед глазами плыло, качалось, его тошнило.
        -- Здоровый, -- сказал всадник оценивающе. -- Смот-ри, какие мышцы!.. Явно уже ломал камни.
        -- А где второй? -- донесся из-за спины другой голос.
        -- Тащат... Тот из воинов. Если этот явно топора в руках не держал, даже плотницкого, то второй крепкий орешек! Если бы не молотом со спины, то не знаю, не знаю... Троих успел, гад... И покалечил двух. Я б его на месте кончил, если бы не строгий наказ Хозяина.
        -- Ты что? -- сказал первый испуганно. -- Даже думать о таком не смей! Это мы можем гибнуть, но не рабы!
        Избитое о дорогу тело стонало и ныло. В боку при каждом вздохе остро кололо. Сердце захлебывалось кро-вью, булькало. Его трясло, а ноги, напротив, одеревене-ли и превратились в две неподвижные колоды.
        Всадники гоготали, смотрели презрительно, но враж-ды на их лицах он не видел. Смотрят, как на очередную дикую козу, пойманную в степи. Похоже, это не те, ко-торые следили за ними. Даже так: убегая от одних, уго-дили в лапы к другим. Но этим нужны только пленники. Даже не пленники, а рабы для каких-то работ...
        Застучали копыта. Трое всадников приволокли Ски-фа. Тот уже почти ухитрился освободиться от петли, а едва всадники остановились, вскочил на ноги: яростный, озверевший, с безумием в глазах...
        Олег вскрикнул:
        -- Скиф!.. Я здесь. Не двигайся.
        Всадники в самом деле уже занесли мечи над головой буйного пленника. Скиф затравленно огляделся. На него смотрели оценивающе, как на молодого быка, которого удалось поймать в дикой степи, но еще не решили: при-учать ли к ярму или же пустить на мясо.
        -- Не двигайся, -- повторил Олег. -- Эти люди не со-бираются нас убивать. Понял? Не собираются!
        Скиф шумно вздохнул, выдохнул. Глаза все еще ос-тавались налитыми кровью, но удержался от прыжка на ближайшего всадника, взгляд упал на Олега.
        -- И что теперь?
        Один из всадников гоготнул, другой вытащил плеть, но кто-то вскрикнул встревоженно:
        -- Мигарт едет! Мигарт!
        Все подобрались, посерьезнели. Вскоре прискакали еще двое: пожилой мужчина в богатой одежде, за ним юноша с огромным щитом за плечами. Пожилой с ходу окинул пленников оценивающим взглядом:
        -- Только двое?.. Маловато.
        -- Дороги пустые, -- ответил один из всадников сми-ренно. -- Наш край уже начали избегать! Слухи идут бы-стро... Эти две вороны явно чужедальние.
        Мигарт поинтересовался:
        -- Как захватили?
        -- Этот вот, который рыжий, стоял и молился. А вто-рой оказался чистым зверем! Прости, я едва не зарубил его на месте... Он троих уложил сразу. Если бы не мет-нули молот в спину... то не знаю, не знаю...
        Мигарт еще раз оглядел обоих, распорядился:
        -- Черного -- в железо! И руки, и ноги. Рыжего... нет, рыжего не надо. Раз молился, значит -- трус. Такие не опасны.
        Он повернул коня и ускакал. Юноша унесся сле-дом. Всадники перевели дух, один сказал дрожащим голосом:
        -- Я уж думал, что и нас камни ломать... За то, что троих потеряли.
        -- Да разве Хозяину нужны наши жизни, -- буркнул второй.
        -- Ш-ш-щ-ш, -- сказал третий предостерегающе. Олег видел, как все испуганно переглянулись и даже пригнули головы к конским гривам, словно некто огромный, могущественный мог услышать. Старший из всадни-ков указал на Скифа плетью.
        -- За этим, -- прозвучал его злой голос,-- смотреть особо... Связать им руки.
        -- Скиф, -- сказал Олег настойчиво, -- не противься. Не противься, понял?
        Скиф глухо рычал, когда ему заломили руки за спину, Олег видел, каких трудов стоило молодому гордецу поко-риться, позволить вязать себя, как животное. А Скифа в самом деле связали туго, жестко, как вязали бы дикого, только что пойманного лесного быка.
        Потом обоим снова набросили веревки на шеи. Двое взяли концы в руки, остальные повернули коней, Олег услышал удаляющийся стук копыт.
        -- Не противься, -- повторил Олег. -- Только не про-тивься...
        Веревка натянулась, он задохнулся, вынужденно по-бежал за всадником.
        Земля качалась, подошвы глухо и часто били в сухую выжженную солнцем землю. Перед глазами плыло, ед-кий пот выедал глаза, а впереди в тумане мелькал кон-ский зад с развевающимся хвостом.
        Губы пересохли и полопались, но он продолжал шеп-тать заклятия. Слова выходили торопливые, рваные, он сбивался и начинал сначала. Глаза следили то за всадни-ками, что должны пасть мертвыми, то за проплывающей мимо скалой, откуда посыплются камни...
        Даже выйдя из Леса, он не чувствовал себя таким ис-пуганным и беспомощным. Тогда был просто слаб и не-опытен, а теперь за десяток лет привык к своей мощи мага. Если одним словом мог расколоть вот эту гору... то не захмелеет ли от осознания своей мощи любой че-ловек?
        Он не захмелел. И почти не пользовался магией, ин-стинктивно чувствуя, что перестанет понимать тех, кому стремится помочь. Но знал, что в любой момент, стоит только произнести слово или шевельнуть пальцем... И с этим ощущением силы он странствовал один через са-мые опасные места, где разбойники, чудовища, гиблые топи... И вот сейчас как улитка на холодном ветру, с которой внезапно содрали панцирь!
        В черепе стучало, а когда он с разбегу ударился ли-цом о твердое и горячее, не сразу понял, что конь уже остановился, всадников прибавилось, стоят полукругом, а в середине десятка два оборванных, избитых, испуган-ных мужчин разного возраста, дрожащих и, как и он, ничего не понимающих.
        Скиф хрипло и часто дышал рядом. Олег поднял свя-занные руки, кое-как вытер пот с лица. Скиф прибли-зился, прорычал негромко:
        -- Что случилось? Тебя околдовали, что ли?
        -- Пока ничего не знаю, -- прошептал Олег.
        У тебя вид был таков, -- прорычал Скиф еще тише, -- будто собираешься колдовать!
        Олег пробормотал:
        Да что ты, что ты... Как мог такое на меня...
        В голове стучало как молотками, а в груди разраста-лась едкая боль. А что теперь? Что теперь? Можно еще раз в тупом отчаянии перебрать все заклятия, какие зна-ет. Но уже пробовал все, вплоть до самого первого, са-мого простого, какому обучился: тряхнуть землей так, что лопнет, пойдет трещинами, а из недр выметнется го-рячий дым и адское пламя... Всадник прокричал:
        -- Слушайте все!.. Отныне ваши жизни в наших руках. Если хотите жить, трудитесь!.. Сейчас вас от-ведут в каменоломню. Кто попытается бежать по до-роге...
        Он зловеще улыбнулся, показав желтые крупные зубы, медленно потянул из ножен меч. Скиф повесил голову, плечи тоже обвисли. Олег мрачно косился по сторонам. Да, бежать невозможно: два десятка хорошо вооруженных всадников по обе стороны связанных пленников. Мечи в ножнах, но короткие копья с длинными острыми, как ножи, лезвиями из рук не выпускают.
        Окрики, пинки, а одного, который шатался и едва передвигал ногами, замедляя движение остальных, за-рубили зверски и жестоко. Тело расчленили, а окровав-ленные куски разбросали по сторонам, где на ветвях в ожидании уже застыли толстые разжиревшие вороны. Скиф скрипел зубами, Олег прошептал, что это сдела-но намеренно, посмотри на других.
        Пленные в самом деле поникли. Если у кого и была мысль о сопротивлении или побеге, то сейчас все брели покорно, как овцы. Глава 5
        Земля под ногами стала твердой, каменистой. Слева - все выше и выше гора, сперва пологая, затем выпрями-лась, вздыбилась почти вертикально, как крепостная сте-на, обнаженный гранит блестит красноватым, с краси-выми оранжевыми прожилками.
        Еще одна гора приблизилась справа. В конце они вош-ли в ущелье, где стены вздымались до облаков, а сами одна от другой на расстоянии хорошего броска дротика. У основания правой стены зияет широкая темная нора. В нее вошла бы бок о бок пара груженых верблюдов. Справа от норы лепятся темные здания, тоже из камня, но грубого, необработанного. Почти из каждого поднимает-ся дым, Олег узнал кузницы, плавильни. У входа в каме-ноломню костры. С десяток воинов едят, пьют, бросают кости. Двое с оружием в руках стоят у входа и прислуши-ваются к звукам изнутри.
        Долгий подъем в гору измучил пленников, все хрипе-ли задыхались, от всех несло тяжелым потом. По одно-му их освобождали от веревок и тяжелого дерева. Олег видел, как из темной норы появляются огромные и чу-довищно толстые руки надсмотрщиков, хватают прибыв-ших пленников.
        Олег остановился, задрав голову. Красная с желтым каменная стена изъедена дырами, словно гигантский червь прогрыз еще три десятка нор, все близко одна к другой, все в одном годовом поясе...
        Срез горы удивительно похож на срез дерева, но в де-реве по кругу словно побежали волны от брошенного в середину камня и вдруг застыли. В дереве кольца не со-единяются и не сливаются, здесь тоже полосы не слива-ются, но вытянуты в линии, словно гора растет, как и дерево, добавляя слои с каждым годом... ну, пусть с каж-дым столетием или тысячелетием. Горы живут дольше... наверное.
        Рядом звучали голоса, крики, звон металла, а он по-вернулся, всматривался в гору напротив. Эта стена, на-оборот, совершенно ровная, без всяких годовых колец, словно в этот промежуток выдался очень урожайный год, и гора выросла быстро, зараз. Олегу почудилось в тенях на стене нечто странное, присмотрелся, зябко по-вел плечами.
        На стене выдолблены призрачные тени, белые, а кое-где подмалеванные охрой, великанские тени существ. Их-бы назвать людьми... если бы не рост, превосходящий человеческий раз в десять, и не головы, что даже для та-ких гигантов чересчур великоваты, по ширине вровень с плечами...
        -- Кто рисовал? -- прошептал он. -- Древние боги?.. Люди, которые жили в древние времена?
        Скиф сказал злобно:
        -- Тебе больше не о чем больше беспокоиться? Олег вздрогнул, сказал виновато:
        -- Да, есть у меня такая дурь. То трясусь, как заяц, то вовсе забываю про беду.
        -- Безумный, -- определил Скиф.
        -- Да нет, как раз ум и мешает...
        К ним приблизился толстый страж с ножом в руках. Олег его не видел, засмотрелся на огромную дыру, что, если присмотреться, вовсе пронзила гору насквозь. Да-леко на той стороне виднелись зеленые поля, даже за-метил, как прошло стадо коров и скрылось за краем.
        Страж начал резать веревку у него на руках. Олег вздрогнул, оглянулся. Страж зарычал злобно.
        -- Какой проход пробил ваш хозяин, -- сказал Олег уважительно. -- Очень удобно. Не надо в обход... Страж прорычал злобно:
        -- Ты совсем дурак?.. Разве такое в состоянии вер-шить руки людские?
        -- Да, но... -- пробормотал Олег и умолк. Дрожь пробежала по спине. Исполинский туннель, внутри которого могли бы поместиться великолепные дворцы, находится вовсе не у основания горы, куда можно подъехать на телегах, а так, как если бы пять-шесть человек встали друг другу на плечи. Последний мог бы дотянуться кончиками пальцев до края этой удивительно ровной, с гладко отесанными внутри стен-ками.
        -- И какой чародей это сделал? -- прошептал он в благоговейном страхе. Страж пожал плечами:
        -- Говорят, так было всегда. Еще до того, как сюда притопали первые люди. Но кто-то ж сделал... Не само же!.. Но кто, этого уже не узнают даже мудрецы... Давай вон к кузнице! Да пошевеливайся.
        Олег все озирался на дивные горы, почти не замечал, что с ним делают, а Скиф совсем упал духом, ког-да в кузнице с них сняли веревки, а взамен повесили тяжелые цепи. Если веревку надеялся перетереть о камни, то как избавиться от цепей из черной бронзы? Зыркнул угрюмо по сторонам, но пока он был уже без веревок, но еще без цепей, в его ребра напоминающе кололи сразу три копья.
        Их втолкнули в нору, в глазах после яркого света по-темнело. Из сумрака вынырнул огромный толстый над-смотрщик, проревел свирепо:
        -- Берите кирки, лопаты -- быстро!.. Нет, вы двое бе-рите молоты!
        В углу пещеры заметили груду молотов, кирок, лопат. Новых почти нет, все явно после бедолаг, которых вы-несли отсюда трупами. Олег взял молот, цепи громыха-ли и мешали двигаться, надсмотрщик толкнул в спину.
        Их заталкивали по длинному широкому ходу, в нишах жарко горят масляные светильники. По дороге встрети-ли худого старика, что подливал бараний жир. Опуска-лись ниже, воздух становился тяжелее и жарче, пропи-танный запахами пота, гари, копоти.
        Ход нигде не сужался, напротив -- стены все больше расходились в стороны. Впереди появился свет от мно-жества факелов: красноватый, чадный, а запах горящего дерева стал мощнее. Все громче и громче удары молотов по металлу: вгоняют клинья в щели, стук кирок, нако-нец, оба услышали негромкое звяканье цепей.
        В исполинской штольне гремели кирками и молота-ми не меньше полусотни людей. В набедренных повяз-ках, только пятеро сохранили штаны и обувь, исполосо-ванные плетью спины, тяжелое дыхание...
        Олег услышал свист рассекаемого воздуха, затем смач-ный щелчок плети по голому телу, болезненный вскрик. Тяжело дышали даже надсмотрщики: воздух жаркий, влажный, спертый, а из груди каждого раба дыхание вы-рывается частое и хриплое.
        К ним приблизился, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, тучный коренастый человек, поперек себя шире, голый до пояса, грудь и лицо в безобразных шрамах.
        -- Ото, -- просипел он, -- крепкие... Я вас поставлю в самый дальний угол. Кирки оставьте. Ваши руки для молотов.
        Ни один из работающих не оглянулся, хотя их вели вдоль длинного ряда. Глаза совсем привыкли, Олег рас-смотрел не только широкие полосы на спинах, оставши-еся от плети, но и шрамы на боках, некоторые -- со свежей запекшейся кровью, от тычков остриями копий.
        Сама пещера огромная, просто исполинская, но Олег ощутил, что совсем недавно здесь был сплошной камень. Всю эту пещеру сотворили руки людские.
        Надсмотрщик указал на одного тощего раба:
        -- Вот он сверлит дырки в камне. Вы будете вставлять клинья в щели, понятно?.. И -- бить, бить, бить... пока плита не отколется.
        Скиф молчал, Олег сказал:
        -- Да, мы все поняли... хозяин. Надсмотрщик хрюкнул, польщенный, но предупре-дил, уходя:
        -- Если будете отлынивать -- узнаете мою плеть!.. Снова начнете что-то затевать -- у меня есть и острое копье.
        Когда надсмотрщик удалился, Олег с молотом в ру-ках осмотрелся с мрачным любопытством:
        -- Вот как добывают камень?..
        -- Да зачем это тебе? -- прошептал Скиф.
        -- Буду знать. Знание -- сила.
        -- Много тебе помогли твои знания, -- прошипел Скиф. -- А вот хороший удар топора никогда не под-водит.
        Олег прошептал убито:
        -- Ты прав. Но почему-то кажется, что я уже бывал в этой каменоломне... Или это еще буду?
        -- Ты сперва из этой выберись!
        -- Чтоб в другую попасть?.. Ну почему у меня такое странное видение, непонятно...
        Полдня работали, чувствуя, как за спиной то и дело появляется надсмотрщик. Затем, убедившись, что с но-выми рабами хлопот нет, надсмотрщик исчез. Олег с трудом разогнул ноющую спину, глаза его расширились, он задрал голову, ошеломленно посмотрел по сторонам.
        -- Этого, -- прошептал он потрясение, -- просто не может быть...
        Скиф прорычал раздраженно:
        -- Чего?
        -- Это же... это не камень!
        Перед ними, от пола и до уходящего во тьму свода, истекала кровью разрубленная пополам гигантская пе-чень неведомого зверя, что должен был рогами царапать небо. Красная с багровым плоть, темно-багровые сосу-дики с кровью, тонкие беловатые жилки, вся стена -- эта разрубленная печень, что застыла на миг, но вот сейчас всколыхнется, потоки горячей дымящейся крови хлынут, зальют, затопят....
        Ему показалось, что он вот-вот сможет назвать поро-ду зверя, ведь еще в детстве помогал взрослым разделы-вать лосей, оленей, кабанов, медведей, а это настолько знакомое, настолько щемяще узнаваемое, только неимо-верно огромное, вот он хорошо помнит, что вот тут не-жнее, а ближе к тому краю начнут встречаться жилки, все толще и толще, зато с этой стороны просто тает во рту...
        Глаза давно привыкли к полумраку. Он начал при-сматриваться к рабам, что сверлили дырки в стене, быс-тро сделал неслышный шаг к одному, прошептал едва слышно:
        -- Эй, ты кто?
        Рослый исхудавший, как скелет, мужчина с трудом поворачивал тускло поблескивающее сверло. Олег слы-шал хриплое дыхание, скрип металла о камень, затем донесся хриплый голос, раб старался даже не двигать губами:
        -- Я здесь уже месяц. Дольше здесь и не живут...
        Меня зовут Ширвак.
        -- Почему такие громадные плиты? -- спросил Олег. -- Глупо возиться с настолько огромными... Хоть на кре-пость, хоть на дворец -- проще откалывать впятеро мельче.
        Раб покачал головой:
        -- Говорят, владыка этих земель замыслил нечто осо-бенное.
        Скиф толкнул Олега, прошипел зло:
        -- О чем спрашиваешь, безумец?.. Я тут и трех дней не выдержу. Ответь нам, человек, как отсюда вырваться?
        В их сторону направился надсмотрщик. Олег чувство-вал, как тот остановился сзади, запах как от вонючей ги-ены. Потом вонь ушла в сторону, но устрашенный Шир-вак продолжал сверлить гранитную глыбу молча.
        Рядом Скиф с такой силой обрушивал молот на рас-клепанную головку клина, что та вздрагивала и оплы-вала, как тающая свеча. От ударов вздрагивал пол. Олег хотел сказать, чтобы так не усердствовал, но взглянул на сильные молодые мышцы, смолчал. Пусть, пока силы много. Наверняка представляет, что это он по их головам...
        Рабы поглядывали на новеньких, но все работали молча. К концу долгого рабочего дня плети все чаще рассекали воздух, слышались шлепки, вскрики. Неко-торые на удары плетей не реагировали, их кололи под ребра копьями. Один вообще выронил кирку, шатался, руки его уперлись в стену.
        Надсмотрщик подошел, рука деловито вытащила нож. Олег с отвращением увидел, как другой рукой надсмотрщик схватил несчастного за волосы, задрал голову. Блес-нул нож, из перерезанного горла со свистом вырвался воздух, а из рассеченной артерии тонкой струйкой брыз-нула кровь.
        Тело забросили на глыбы гранита помельче, а сами плиты вытащили волоком. Олег чувствовал, что в голо-ве уже мутится, пот заливает глаза, щиплет, как сквозь тяжелый ядовитый туман донесся вопль надсмотрщика:
        -- Все!.. На сегодня хватит!.. Все к выходу, черви!
        Рядом выронил молот Скиф. Его шатало, из груди вырывались клекот, хрипы, а на губах вздувались се-рые пузыри. Лицо превратилось в серую маску из пота и гранитной пыли. Везде звякали цепи, серые согбен-ные тени поспешно двигались в сторону выхода.
        С каждым шагом воздух становился чище и прохлад-нее. Рядом торопился, вскрикивал Скиф. На выходе из горы Олег ощутил, как грудь жадно раздулась, захваты-вая воздуха как можно больше.
        Ночь, на темном небе звезды, стражи у костров жа-рят оленей, туши целиком поворачиваются на вертелах над жарко полыхающими углями. Пахнет жареное мясо одуряюще, а когда капли жира срываются с туш и пада-ют на угли, там шипит, оттуда выстреливают синие дым-ки, запах бьет как молотом по голове...
        Он глотал голодную слюну, Скиф вскрикивал, шеп-тал проклятия. Их загнали в длинное каменное здание, человек двадцать, велели сесть, только тогда принесли еду: три широких чана, где в гнусной похлебке плавают вроде бы ломтики мяса. Не то жаб, не то крыс.
        -- Жри, -- велел Олег.
        -- Я-то жру, -- прошептал Скиф. -- У меня нет на еду запретов.
        -- На еду и у меня нет...
        Надсмотрщик рыкнул:
        -- Молчать!.. Вы здесь только для того, чтобы ломать камень для Хозяина. Разговаривают только люди, а рабы -- мычат!
        На ночь рабов приковали к крюкам, вмурованным в стену. Едва стражи ушли, Скиф попробовал крепость цепей, затем пытался раскачать крюк, сопел, пыхтел, наконец, Олег предупредил:
        -- Осторожнее, услышат!.. На окнах хоть и решетки, но стражи по ту сторону стен. Лучше не дразни.
        -- Но должны же мы как-то выбраться?
        -- Должны, -- ответил Олег.
        -- Как?
        -- Не знаю, -- ответил Олег честно. -- Знал бы, ушел бы сразу.
        -- Ага, не нравится?
        -- Не нравится.
        -- А как же красоты гор?
        -- Уже насмотрелся.
        Скиф вдруг умолк на полуслове. Рот приоткрылся, ноги слегка дергались, словно бежал из плена. Олег опу-стил веки на глазные яблоки, заставил сердце успокоить-ся, начал перебирать все заклятия, от самых могучих и до самых слабых. Похоже, что то едва заметное чувство потери, которое впервые ощутил много лет назад и тут же забыл, и было вот это...
        И если не удастся ничего сделать магией даже сейчас, то... надо оставить все попытки, иначе обречен, и пы-таться выбраться... как выбирался бы, скажем. Мрак.
        Очнулся он от грубого пинка, сразу вскочил. Цепи загремели. Рядом били ногами Скифа. Пахло мочой, гнилой соломой. Скиф похрапывал, неподвижный, как бревно. Олег торопливо поднял друга, встряхнул:
        -- Просыпайся! Мы в каменоломне, забыл?
        Скиф всхрапнул, открыл глаза. Стражи захохотали. Скованные попарно рабы внесли чан с горячей похлеб-кой. Камнерубов покормили, тут же погнали к выхо-ду а затем, выстроив цепочкой, велели идти к горе. Справа и слева в сторону скованных людей смотрели острые копья. На выступах скал расположились лучни-ки а когда рабы приблизились, они натягивали луки и целились в пленных. Похоже, начальник стражи был очень осторожным человеком.
        Снова длинный туннель, огромная пещера. Олег взял самый тяжелый молот, тем самым сбережет какого-то бедолагу, Скиф подозрительно посмотрел на старшего друга, постарался взять тоже побольше и потяжелее. Он заметил, что Олег еще в первый раз тщательно запоми-нал дорогу сюда и обратно, сосчитал всех стражей, а что сейчас спокоен, то неспроста, неспроста...
        Олег вздрогнул, когда плечо чуть не обожгло горячее дыхание.
        -- Ну? -- спрашивал Скиф свистящим шепотом. -- Что-нибудь надумал?
        -- Ты о чем?
        -- О побеге, конечно, -- зашипел Скиф яростно. -- О чем же еще?
        -- О чем? -- пробормотал Олег. -- О такой мелочи, к примеру, как сделать людей счастливыми... Что толку, что мы убили все большие войны, а сейчас гасим ма-лые?.. Люди счастливее не становятся. Даже наоборот, вянут, как цветы без дождя...
        Скиф отодвинулся с опаской, старший друг, похоже, тронулся умом.
        Олег заметил, что все глыбы, которые они откалыва-ли, высотой ему до пояса, в длину не меньше трех ша-гов и два в ширину. Рабы привязывали веревки к заранее вбитым крючьям, каменные блоки подваживали, подкладывали круглые бревна, с жалобными надсадными криками тащили из пещеры.
        Улучив мгновение, он приблизился к Ширваку. Тот со стоном вертел в стене дырку, но камень почти не под-давался затупившемуся сверлу.
        -- Не понимаю, -- проговорил Олег вполголоса. -- Куда такие камни? Это не крепость, не храм, не дворец. Не городская стена, конечно.
        Ширвак прошептал:
        -- Говорят, правитель тронулся... Виданное ли дело -- строить Башню!
        -- Башню? -- переспросил Олег. -- Все строят баш-ни. Сторожевые. Защитные, осадные, торцевые, ворот-ные...
        -- Да не башню, -- прошептал Ширвак еще пугли-вее, -- а Башню!.. Поговаривают, что страшится, буд-то небо обрушится и задавит его. Вот и строит из таких вот плит. Чтобы опора небу...
        Скиф ничего не понял из их разговора, зато старался за обоих, бил молотом, яростно шумел, создавая види-мость работы всех троих.
        Глава 6
        Он напрасно строил планы, как нападут на стражей, разоружат, с оружием в руках пробьются сквозь ряды про-тивника, на выходе как-то избегнут стрел, заслон сметут, Перебьют, истребят, а там простор, свобода!.. И хотя умом понимал, что его убьют еще в пещере, ведь на ногах тя-желые цепи, с которыми не побегаешь, но сердце отказы-валось верить, что перестанет биться.
        Олег же на третий день, когда их только привели на работу, кивнул Скифу на толстый столб, что упирался в каменный свод, сам метнулся к другому и обхватил его обеими руками. Скиф успел увидеть, как страшно взду-лись мышцы этого человека, шея покраснела, плечи на-лились кровью.
        Скиф поспешно ухватился за свой столб. Эти два, как уже видел, держат всю кровлю у самого входа. Стражи еще не успели понять, что случилось, как Олег мощно выдохнул, основание столба заскрипело по камню. Сно-ва задержал дыхание, напрягся. Стражи закричали, бро-сились к нему с поднятыми мечами.
        Олег что-то выкрикнул, столб сдвинулся еще, кров-ля над ним просела. Столб тяжело рухнул, в потолке сразу раздвинулась щель, посыпались мелкие камешки, затем -- крупнее и крупнее.
        Стражи с криками, бросая оружие, бросились к вы-ходу. Кровля, просев, уменьшила давление на второй столб. Скиф уже чувствовал, что вот-вот лопнет от уси-лий, в глазах темно, но не уступить же этому... этому сумасшедшему, который то бормочет глупости, то стре-мится погибнуть под камнепадом, но только бы не под плетью надсмотрщика...
        Бревно затрещало, рухнуло. В тот же миг сильная рука дернула его в сторону. Скиф дал утащить себя в глубину пещеры. За спиной грохот, вся гора дрожала, тряслась. Сзади падали камни размером с барана.
        Потом... потом грохот прекратился. Скиф, не веря себе, оглянулся. Ту часть пещеры засыпало, но главное, как он понял, засыпало часть туннеля, где их сторожи-ли отборные воины.
        Рабы прижимались к стенам, дрожали, смотрели кто испуганно, ведь все теперь в ловушке, кто с сумасшед-шей надеждой.
        Олег бросил отрывисто:
        -- Берите молоты, быстро сбивайте цепи!.. К тому времени, как нас раскопают, чтоб все были без цепей, с оружием и... сидели тихо, как мыши!
        Один из рабов, самый смышленый, оскалил беззубый рот в хитрой усмешке:
        -- Как засыпанные камнями, наш господин!
        Олег кивнул, в его руках уже был молот. Скиф поло-жил ногу на камень. Олег ударил всего дважды, правая нога свободна. Еще два удара -- свободна левая. Так же быстро он сбил оковы с ног ближайшего невольника, что догадался сразу же занять место Скифа. Сам Скиф уже вытаскивал из-под камней полузасыпанное тело страж-ника, срывал с его пояса меч.
        По всей пещере словно повеяло свежим прохладным ветром. Полуголые люди хватали молоты, всюду греме-ло расклепываемое железо. Голыми руками разбрасыва-ли камни, срывали с трупов оружие, а кому не досталось, сжимали в руках молоты и кирки.
        Олег прикрикивал взволнованно:
        -- Тихо!.. Теперь все тихо...
        Наконец оружие разобрали, вплоть до ножей на по-ясах. Скиф горящими глазами смотрел на Олега, ловил каждое слово этого человека с красными волосами. Олег бодрился, хотя в груди лежала тяжелая глыба отчаяния. Снова он в нелепом махании мечами и топорами! Самое подходящее место для мыслителя. Но как, как посту-пать, если оказываешься в таком месте?.. Или само мес-то приходит к тебе?
        Прислушался, велел:
        -- Всем тихо!.. А ты... нет, вон ты, у тебя голос дол-жен быть жалобный... вопи, что задавлен камнями, уми-раешь.
        Камнеруб, на которого он указал пальцем, обиделся:
        -- Я?.. Жалобный?
        Со всех сторон послышались смешки:
        -- Верно!
        -- Как в яблочко влепил!
        -- Голосок у него -- последний кусок хлеба выпросит!
        Оборванные, израненные, избитые люди распрямля-ли спины, веселились, указывали пальцами, Камнеруб с неудовольствием пожал плечами, но, повинуясь старше-му, завопил:
        Ой-ой!.. Мои ноги расплющены... Все убиты... Всех завалило...
        Голос у него в самом деле оказался страдальческий, вопящий, Скиф отвернулся, ибо сразу представил полу-раздавленного человека с выползающими из лопнувше-го живота кишками.
        Олег кивнул, сказал вполголоса:
        -- Здорово!.. Продолжай. А вы все -- тихо! Камнеруб повопил малость, затих по знаку Олега. В полной тишине донеслись далекие удары. С той сторо-ны спешно расчищают завал. Похоже, сами охранники и стражники, оставив оружие, взялись за кирки, выдирают камни, отбрасывают. Жаль рабов, конечно, но еще важ-нее побыстрее наладить доставку уже вырубленных плит...
        -- Добейте... -- застонал камнеруб. -- Добейте... Хоть кто-нибудь... Не могу больше!
        Он зло улыбнулся, сухие руки крепко сжимали кирку. Меча ему не досталось, да и, судя по нему, он с киркой раньше управлялся лучше, чем с мечом. В глазах нена-висть, а подманивал врага уже с явным удовольствием.
        Удары становились все громче. Олег сказал напря-женно:
        -- Запомните, кто где стоит... чтобы своих не бить. Теперь загасите светильники.
        Наступила полная тьма, слышалось только сиплое ды-хание множества людей. Удары кирок все ближе, слышнее, наконец, во тьме блеснуло слабое пятнышко света. Послышался шум камня, рухнул на эту сторону завала и покатился в темноте.
        Кирки заработали с удвоенной силой, с той стороны донесся голос:
        -- Подох...
        -- Да и черт с ним, -- ответил второй. -- Ты ж слы-шал, ему ноги отдавило... Помоги откатить эту глыбу! А то Хозяин рассердится за эту задержку.
        -- Ему скажем?
        -- Он и сам узнает...
        В бледном пятне света было видно, как приземистые фигуры разбирают глыбы, расширяют проход, хотя уже можно было пролезть одному и зажечь светильники.
        Никому мертвые или раненые рабы не нужны, по-думал Олег с горечью. Их заботят только их чертовы каменные блоки... И расширяют проход именно для глыб.
        Он неслышно скользнул ближе. Завал разобрали до половины, наконец, один, все еще с факелом в руке, дви-нулся в глубь пещеры. Олег перехватил его сзади за гор-ло, под пальцами, как яичная скорлупа, хрустнули тон-кие хрящи. Теплое тело неслышно опустил одной рукой, другой рукой подхватил факел, помахал, сказал изменен-ным голосом:
        -- Да... Всех задавило!
        -- А блоки? -- крикнули с той стороны. -- Блоки?
        -- Не завалены, -- ответил Олег хрипло, стараясь под-ражать голосу убитого. -- Расширяй проход.
        Завал разобрали весь, с факелами в руках вошло сра-зу несколько человек. Олег швырнул факел под ноги, за-топтал.
        Молча, как волки на овец, отощавшие невольники набросились на уверенных в себе стражников. Олег увидел Скифа, что первым выбежал в длинный тун-нель.
        -- Добивайте! -- крикнул Олег страшно, а сам уже с мечом в руке помчался вслед за Скифом.
        День был хмурый, но свет все равно ослепил глаза. Они едва видели в нещадном блеске испуганные, недоумевающие, а затем уже перекошенные в страхе лица стражников, что оставались снаружи. Зазвенело желе-зо, он сам вертелся как белка, прыгал, уворачивался, рубил, ломал кости, слышал злой вопль Скифа.
        На миг мелькнуло лицо Ширвака, тот некоторое вре-мя сражался наравне со Скифом, наконец упал, но не от ран, а от изнеможения. Скиф догнал и убил двоих, пы-тавшихся спастись бегством.
        Из развороченного выхода выходили уцелевшие пос-ле сражения невольники. Олег невольно сосчитал, ока-залось, что погибло всего пятеро, нападение на стражу оказалось очень уж для тех внезапным.
        Скиф был залит кровью, но раны показались Олегу неглубокими. Твердое, как дерево, тело и плотная кожа не пропустили в себя глубоко чужое железо. Грудь его бурно вздымалась, дышал шумно.
        -- Что теперь?
        Олег повернулся к невольникам. Те любовно потря-сали оружием, дышали тяжело, но на него смотрели как на вождя.
        -- Всего неделю назад многие из вас были свободны-ми! -- крикнул он. -- Теперь свобода вернулась!.. Идите каждый в свои земли. К своим семьям.
        Невольники радостно зашумели.
        Он беседовал со Скифом, когда за спиной послыша-лись шаги. Худой человек в лохмотьях подходил к нему угрюмо и решительно. На поясе в отобранных у стража ножнах висел короткий меч.
        Олег узнал Ширвака.
        -- Ты верно сказал, -- заговорил Ширвак, -- что мы свободные, а не рабы. Это рабы, не знавшие свободы, тут же разбежались бы.
        --- И что ты хочешь? -- спросил Олег.
        Скиф смотрел на оборванца с симпатией. Он уже знал, что тот хочет, и удивлялся, что его мудрый друг, такой сильный и много знающий, таких вещей не по-нимает.
        -- Вы хотите идти к этому непонятному тцару, -- сказал Ширвак, -- называющему себя Хозяином. Да, это безумие!.. Но мы это безумие разделим с вами.
        Группа людей с мечами подняла к небу кулаки. Скиф смотрел с гордостью. Не все вышли из пещеры живыми, но после того этих людей не стало меньше. Никто не ушел, не побежал спасать свою шкуру!
        Олег сказал холодновато:
        -- Это трудное предприятие. Потруднее, чем было вырваться просто из плена. Ширвак сказал горячо:
        -- Разбежись мы сразу, никто бы нас не осудил, всяк сделал бы так же. Но мы сделаем так, что о нас долго будут рассказывать! И даже слагать песни.
        Скиф подошел, положил ему на плечо руку:
        -- Как зовут тебя, герой?
        -- Ширвак, из рода Ширваков!
        -- Здравствуй, Ширвак. Ты прав. Даже если сложим головы, песни о нас сложат. Ибо мы погибнем не как разбегающиеся от волка овцы!
        Они хлопали друг друга по спинам, Олег морщился, все слишком высокопарно, а жизнь проще, намного про-ще... вроде бы. Хотя, конечно, о таких безумцах вспомнят. И будут рассказывать другим.
        -- Хорошо, Ширвак. Скажи людям, что мы подойдем ближе к человеку, который хватает невинных людей по дорогам и превращает в рабов.
        -- И расправимся! -- выкрикнул Ширвак.
        -- Если сумеем, -- согласился Олег.
        -- По крайней мере, -- добавил Скиф горячо, -- по-пытаемся!
        Обогнув гребень горы, Скиф ахнул и остановился. Олег промолчал, но по коже пробежал неведомый тре-пет. Перед ними раскинулась широкая зеленая доли-на ровная и цветущая, а далеко-далеко на горизонте поднимаются горы со снежными вершинами.
        А посредине долины царствует крепость. Настолько ги-гантская, что, казалось, вся долина вокруг нее всего лишь зеленая лужайка. Стены из немыслимо толстых плит кам-ня тянулись и тянулись, истончаясь, и лишь далеко-дале-ко сворачивали под прямыми углами. Это оказался целый город, окруженный с четырех сторон высокой стеной, которую невозможно пробить никаким тараном.
        Но внутри этого четырехугольника медленно поднима-ется странная крепость... так Олегу показалось вначале. Но холодок по спине прокатывался все сильнее. Какая же крепость, если нет окон, а отсюда с горы видно, что во-обще даже пустот нет! Толпы народа, впрягшись в неви-димые отсюда канаты, тащат туда исполинские плиты камня, что вырубывали они со Скифом. А другие с помо-щью веревок и простых приспособлений поднимают их наверх, укладывают так, чтобы без зазора, чтобы сцепля-лись одна с другой, чтобы сверху можно было класть еще и еще, чтобы башня достигла невиданной высоты...
        -- Не понимаю... что это за крепость... в которой во-обще нет помещений?
        Ширвак пояснил, но видно было, что и сам не пони-мает, что говорит:
        -- Я ж говорил, ты не понял! Это не крепость. Это Башня.
        -- Что за Башня?
        -- Хозяин строит Башню, чтобы достичь неба.
        -- Зачем?
        Ширвак пожал плечами:
        -- То ли, чтобы небо не упало на землю, то ли сам собирается взобраться на небеса. Кто знает?
        Скиф сказал зло:
        -- Умники, а что скажете насчет тех всадников? От крепости в их сторону неслись крохотные фигурки всадников. Немалое конное войско, солнце блис-тало на кончиках копий, панцирях, доспехах. Иные размахивали саблями, словно уже рубили убегающих рабов.
        -- За камни, -- велел Олег. -- Для нас все удачно...
        Восставшие торопливо разбежались, слышно было, как гремят камни, со всех сторон ругань, все торопят-ся забраться повыше. И безопаснее, да и любой ка-мень, сброшенный с высоты, бьет сильнее.
        Дорожка между каменными стенами узкая, по два-три всадника если и проедут, то с трудом и не везде, а если вскачь, то и вовсе по одному. Олег это выкрики-вал Скифу, тащил вглубь, отступал, и когда передние всадники выметнулись на прямую и увидели двоих убе-гающих рабов...
        ...они пришпорили коней. И не услышали грохота камней, падающих с обеих сторон. Олег и Скиф разом повернулись. Из пыльного облака выметнулся только один на обезумевшем от страха коне.
        Был он так жалок, что Скиф брезгливо вытер пальцы, после того как сломал ему хребет и бросил умирать на раскаленные солнцем камни.
        Восставшие торопливо спускались со стен, обыскива-ли трупы. Весь отряд полег до одного человека. Когда с погибших сняли даже потертые кожаные доспехи, Скиф со злой радостью оглядел восставших.
        -- У нас настоящее войско! -- воскликнул он. -- Олег! Ладно, не войско, но такой отряд может наделать бед... Что дальше?
        -- К крепости, -- велел Олег.
        Строители долго не замечали, что вместо ускакавших всадников со стороны гор появились пешие воины. Скиф вывел отряд на хорошие позиции, где можно долго сра-жаться, избегая потерь, а Олег посоветовал:
        -- У нас слишком много народу. А там... гм... охраны странно маловато. Пошли небольшие группки, чтобы пе-рекрыли все дороги. Когда это странное строительство окажется в кольце, их таинственный Хозяин заговорит по-другому...
        Издали донесся предостерегающий крик Ширвака:
        -- Идут!
        Там в долине люди все так же медленно тащили глы-бы. Но из приземистого здания, почти неприметного ря-дом с таким исполинским сооружением, выплеснулся немалый отряд. Скиф сразу же насчитал две сотни вои-нов. Правда, пеших. Впереди выстроились копейщики, за ними с полусотню воинов с короткими мечами, а за их спинами шли лучники.
        -- Пусть, -- сказал Олег. -- Пусть идут...
        -- Чуть отступим? Там защита лучше!
        -- Погоди.
        Отряд шел ровным квадратом, пыль вздымалась под тяжелыми сапогами. Солнце играло на острых наконеч-никах копий, шлемах. Лица воинов были угрюмыми.
        Олег выждал, когда они подошли на полсотни шагов, выступил вперед, замахал руками:
        -- Э-ге-гей!.. Я хочу говорить с вашим хозяином! Воины сделали еще с десяток шагов, остановились разом. Слышно было, как переговариваются, потом че-рез их ряды вперед прошел молодой красивый воин с луком в руках.
        Ширвак предостерегающе крикнул. Лучник выстре-лил. Олег, слегка отклонившись, поймал стрелу, пере-ломил и бросил под ноги. Сделал еще два шага вперед. Сразу два лучника, переглянувшись, вышли к первому
        и спустили тетивы. Олег поймал обе стрелы, бросил под ноги. Глава 7
        С той стороны вперед выдвинулось уже четверо лучников. Их руки мелькали, тетивы звонко хлопали по ко-жаным рукавичкам, а стрелы стремительно пронизывали воздух. Олег двигался с такой скоростью, что почти не было видно рук, под ногами росла кучка стрел.
        С той стороны к лучникам подходили стрелки, под-нимали луки. Скиф стискивал кулаки, долго эта забава продолжаться не может, какую-то стрелу Олег да пропу-стит, а Олег, похоже, тоже это почувствовал, начал мед-ленно пятиться, все еще хватая стрелы, а когда отодви-нулся к своим, крикнул в сторону лучников:
        -- Ну как хотите!.. Но только зря думаете, что вам удастся отсидеться. Мы придем и убьем всех. Всех!
        Ширвак воинственно вскинул над головой меч. Сол-нце блеснуло на лезвии, на миг превратив клинок в рас-каленную полосу стали.
        -- Смерть!
        За его спиной заорали, завопили, в воздух взвились топоры, мечи, кирки, копья. Олег видел всюду переко-шенные яростью и ненавистью лица.
        -- Смерть всем!
        -- Убьем!
        -- Всех убьем, все спалим!
        Лучники отступили за спины латников. Отряд дрог-нул, отодвинулся на пару шагов, но все-таки замер, только упер древки копий в землю, словно со стороны восставших неслась конница.
        Из приземистого здания выходили все новые люди с оружием, спешили к первому отряду. Олег со злым удов-летворением заметил бездоспешных, с плотницкими то-порами, были даже простые челядинцы с вилами.
        Скиф тоже заметил, крикнул:
        -- Это все их воины!.. Стоит их смять...
        Из ворот здания выехал всадник. Всмотрелся из-под руки, погнал коня в их сторону. Ветер трепал гриву и хвост коня, всадник пригнулся, спасаясь от сильного встречного ветра. Среди наспех собранного войска пере-страивались мелкие отряды, сотники сорванными голо-сами гоняли хорошо вооруженных и в доспехах воинов в передний ряд, а в кожаных латах ставили сзади, потом вообще челядь, вооруженную плотницкими топорами и вилами, а лучники снова выстроились в последнем ряду.
        Скиф готовил восставших к новому штурму, когда, наконец, приблизился всадник. Воины расступились, он осторожно выдвинулся вперед, конь все не мог успокоиться, шарахался в стороны.
        Всадник прокричал:
        -- Наш благородный Хозяин готов выслушать просьбу своих рабов!
        Скиф зарычал, меч в его мускулистой руке высоко блеснул в воздухе.
        Олег крикнул:
        -- О рабах забудь! Скажешь еще раз, мы тебя отыщем и на дне морском. И раздерем на части. Понял?.. Где он?
        Всадник поднял коня на дыбы, тот красиво помесил воздух, до восставших донесся ответ:
        Хозяин готов выслушать!.. Говорите!
        Ширвак сказал негромко:
        -- Ага, это он от себя. По-моему, их Хозяину все рав-но, как мы зовемся. Ему бы только эти проклятые камни таскали.
        Олег прокричал:
        -- Свободные говорят со свободными, а не с рабами! Где твой Хозяин?
        -- Он в замке! -- крикнул всадник. -- Я даю слово, что тебя отведут к нему, а затем ты сможешь вернуться! Скиф крикнул насмешливо:
        -- Ты даешь? А что ты за мелочь такая пузатая?
        Всадник подал коня на пару шагов вперед, гаркнул
        разозленно:
        -- Я управитель Хозяина! А велел мне он сам. Или ты думаешь, что здесь хоть волос упадет с чьей-то головы без воли Хозяина?
        Скиф нагло расхохотался. Смеялись и оставшиеся, без воли Хозяина падают не только волосы, но и го-ловы его слуг и охранников. Всадник рассерженно рвал удилами конский рот, что-то выкрикивал, но за друж-ным смехом Олег не расслышал.
        Он сунул Скифу в руки свой меч:
        -- Держи! Я схожу повидаю их Хозяина.
        -- Ты что? -- ахнул Скиф. -- Они же тебя сразу!.. Вид-но же, кто все это организовал и начал осаду. Твоя го-лова дорого стоит.
        Олег подумал, ответил медленно:
        -- Думаю, не сразу... А за это время я успею перего-ворить с их Хозяином.
        -- Зачем? Ты хочешь, чтобы он сдался? Он не такой дурак.
        -- Просто... я чую, что все не так просто. И не такой уж он и сумасшедший.
        -- А кто же?
        Не знаю. Потому и хочу увидеть.
        Всадник нетерпеливо прокричал:
        -- Ну что решили? Олег шагнул вперед.
        -- Ты дал слово, -- напомнил он, -- от имени своего Хозяина и себя самого. Тебя слушали как наши люди, так и твои. Я иду говорить с твоим Хозяином!
        Скиф передал оба меча в руки Ширвака, подошел и встал рядом:
        -- Мы пойдем вместе.
        Всадник крикнул с полным равнодушием:
        -- Двое так двое! Оружие оставили?.. Идите со мной.
        Олег и Скиф медленно и осторожно двинулись впе-ред. Ширвак крикнул, что это очень опасно, Олег велел пока ничего не предпринимать, но, если они не появят-ся слишком долго, тогда...
        -- Камня на камне не оставим! -- крикнул Ширвак вдогонку.
        Всадник выждал, когда они прошли мимо, заехал со спины, Скиф обернулся, злой, как дикий зверь:
        -- Ты что, пленных ведешь? Управитель ответил так же злобно:
        -- У нас пленные ходят сзади! Уже забыл?
        Но все же выехал вперед. Скиф шел сзади рядом с Олегом и злился, дал маху, потом прорычал:
        -- Эй, ты, управитель!.. Больно дороги у вас пыльные. Езжай сбоку.
        Управитель оглянулся, но коня придерживать не стал.
        -- Рядом допускают только равных, -- сказал он на-смешливо. -- А скорее небо падет на землю, чем пеший сравняется с конным...
        Лицо Скифа страшно перекосилось, он прохрипел люто:
        -- Р-раб!.. Да ты знаешь, с кем говоришь?
        Руки управителя сами натянули повод. Олег покачал головой, вот она, гордыня, но устрашенный управитель все же поехал рядом с ними, тихий и смиренный. Олег поглядывал на Скифа искоса, дивясь, как оскорбленная гордость может переменить человека так резко. Только что это был молодой и бесшабашный юноша, яростный в бою и горячий на слово, но сейчас к дворцу таинствен-ного Хозяина идет уверенный в себе сын могучего тцара, надменный и высокомерный, который прекрасно осозна-ет свое высокое происхождение, что на самом-то деле... утренний туман до восхода солнца.
        Гора уплыла в сторону, открылось еще одно камен-ное строение в два этажа. Простое, приземистое, изда-ли похожее на казарму для солдат.
        Управитель простер вперед дрожащую руку.
        -- Дворец, -- проговорил он почтительно, -- дворец нашего Хозяина. Советую разговаривать с ним почти-тельно!
        Скиф прорычал злобно:
        -- Да? Посмотрим, как будет он говорить с людьми, что окружили его дворец!
        Лицо управителя перекосилось ужасом. Олег глядел вовсе глаза на то, что управитель назвал дворцом. В странствиях он встречал дома богатых слуг, что строили себе жилища побольше и побогаче. А на этом дворце словно незримая надпись, что его делали в спешке, что Хозяину наплевать, как построено, ему лишь бы где бросить кос-ти на короткую ночь, а все остальное время он...
        Где он остальное время, подумал Олег напряженно. На этом странном строительстве? Которому отдается с таким неистовством? Зачем?
        Их ввели в небольшой зал, остановили посредине, окружив лесом копий. Скиф хмурился, его синие гла-за холодно посматривали на воинов, оценивали длину копий, кто как стоит, расстояние до дверей, их тут две, и даже самые крепкие воины под взглядом его беспо-щадных глаз начинали нервно переступать с ноги на ногу, потеть и коситься на двери.
        Наконец послышался строгий окрик. Все вздрогну-ли, наконечники копий почти смыкались, сверкающим кольцом окружили так плотно, словно двое стояли в металлическом обруче с шипами.
        Вслед за управителем вошел очень высокий человек, худой, с острыми чертами лица. Скиф яростно засопел, мускулы начали вспучиваться, как восходящее тесто, а Олег с изумлением смотрел на человека, который так явно превосходит его ростом.
        -- Эти? -- спросил человек отрывисто. -- Что хотят эти черви?
        Управитель с беспомощным видом развел руками. Высокий человек потребовал гневно:
        -- Но они явились с какими-то просьбами? Он все еще игнорировал их, стоящих в окружении наконечников копий. Олег с холодком понял, что этот человек по ту сторону добра и зла. Ему ничего не сто-ит велеть страже проткнуть их копьями, даже не вспо-миная, что нарушает какое-то слово. Он делает то, что считает важным для себя, очень важным, а все осталь-ное такая мелочь, о которой не стоит даже вспоминать, даже если в эти мелочи входит эта верность слову, честь, достоинство... правда, чужие честь и достоин-ство, о своих помнит, потому так вот сейчас...
        Рослый человек наконец повернулся, глубоко запав-шие глаза быстро пробежали по Олегу, осмотрел Скифа, затем снова повернулся к Олегу:
        -- Ты кто?
        Голос его был подобен рыку льва. Скиф молча об-вел взглядом острия копий, что касались его груди и боков. В глазах был ответ, что убери хотя бы половину этих штук, сразу узнаешь...
        Олег ответил мирно:
        -- Человек. Просто человек.
        -- Человек? -- изумился гигант. Голос стал злее, в нем быстро вскипала ярость. -- Человек не сумел бы выр-ваться из моих каменоломен. Тем более явиться сюда!.. Да еще как явиться.
        Из-за его спины выступил человек в темном плаще, балахон надвинут на глаза, чтобы пленники не увидели его лица и не сумели сплести контрзаклятий. Несколь-ко долгих минут он бормотал, двигал руками. Олег чув-ствовал покалывание, словно сотни острых иголочек прикасались к обнаженной коже.
        -- Ну? -- прорычал гигант нетерпеливо.
        -- Сейчас, сейчас, господин... Очень трудно понять...
        Гигант хмурился, бросал на пленников испытующие взгляды. Скиф наконец все понял, на его губах заиграла надменная улыбка. Он гордо выпрямился.
        -- Господин, -- проговорил наконец маг неуверен-но. -- Либо моих знаний недостает, либо это... просто
        люди.
        Гигант взорвался гневом:
        -- Конечно же недостает!.. Видно же, что не простые, не простолюдины!.. Но кто?.. Отвечайте, кто вы? Что вы хотите, войдя в мой дом незваными?
        Скиф презрительно молчал. Да, боги иногда спуска-ются на землю, бродят под личиной простых смертных, вступают в браки с простыми людьми, для богов неве-лика разница: тцарская кровь или рабская, но эти же боги свирепо наказывают тех, кто пренебрегает долгом гостеприимства. Это как раз и страшит тех, кто свою власть ставит выше всех законов.
        Он делал знаки Олегу, чтобы тот поддержал загадку,
        однако волхв покачал головой:
        -- Нет, Яфет, мы не боги... Но мы уже встречались. Ты лежал в пещере, иссохший и умирающий, когда я тебя нашел. Я пробовал говорить с тобой, но ты меня не слышал... Я просил тебя вернуться в этот мир. Еще не все сделано! Но ты не слышал. И я тогда ушел.
        Яфет словно задохнулся от удара под ложечку. Задер-жал дыхание, потом с шумом выпустил воздух. Глаза его с ненавистью и изумлением впились в Олега.
        -- Это был ты?.. Я слышал голос, но ответить уже не мог, не было сил. Но мне показалось, что это голос Бога.. .
        -- Нет, Яфет, -- ответил Олег честно. -- Во сне мно-гое искажается, знаю по себе. Как-то дракон приснил-ся, а проснулся -- по мне гусеница ползет!
        Маг кашлянул, сказал торопливо, оправдываясь:
        -- Тцар, это не Бог... даже не бог, но это один из
        Новых...
        -- Новых чего? -- не понял Яфет.
        -- Новых... героев. Но героями их назвать тоже... гм, они могут упасть без памяти от одного вида крови. Но все-таки герои... Так в древних книгах, которым верю, хоть и не понимаю. Ведь герои -- это когда один рубит сотню врагов, сжигает города и села, за ним пепел и раз-валины, герой может порубить сады целого города, за одну ночь засыпать сто колодцев, сделать вдовами тыся-чу женщин, а десять тысяч детей сделать сиротами!
        Яфет хмурился, что-то его беспокоило. Тяжело вздох-нул, переступил с ноги на ногу, словно хотел подойти, даже в самом деле сделал крохотный шажок, но незри-мую черту не пересекал, за которой пленники достали бы его раньше, чем их остановили бы копья стражи.
        -- Да могут быть такие герои, -- сказал он досадли-во. -- Могут!.. Не знаю как, но -- могут!.. Чувствую всем сердцем. Душой, кишками, всеми внутренностями чую. Сам ищу в потемках дорогу.
        Скиф не понял, о чем речь, да и никто, похоже, не понимает, только его красноголовый друг, который то проявляет поразительную тупость, то все же что-то в нем проявляется и человеческое, сказал почему-то почти со-чувствующе:
        -- Мир меняется, Яфет. И твоя Башня должна быть иной.
        Скиф замер, но вместо того, чтобы рассвирепеть и приказать их поднять на копья, этот хозяин всей этой дури, этот Яфет, что за имя дурацкое, спросил жадно:
        -- Какой?
        Олег переступил с ноги на ногу. В черепе стучали мо-лотки.
        -- Не знаю. Но -- иной.
        Яфет сжал огромные костлявые кулаки. Глаза его ме-тали молнии. Прорычал:
        -- О чем ты говоришь, червь?
        -- Ты жил дольше меня, -- прошептал Олег, -- боль-ше видел. Я только чувствую, что твоя башня должна быть иной. Не из этого... Ну, не из этих чудовищных плит. Не из камня вообще. Я сам до конца этого не по-нимаю, Яфет, но... мир меняется! Я сам это ощутил, ког-да вдруг мне перестали подчиняться силы магии... Все люди становятся другими. Какой должна быть башня в этом изменившемся мире?.. Хотел бы я это знать. Очень хотел бы.
        Яфет всмотрелся в его изможденное лицо. Спросил
        зло, в яростном голосе звучало недоверие:
        -- Ты... в самом деле хотел бы? Почему?
        -- Потому что урод, -- ответил Олег. -- В то время как все ищут легкую жизнь, ищут золото, красивых жен-щин, я ищу... черт-те что. Я тоже, может быть, строю свою Башню.
        -- Ты?.. Башню?
        Яфет спросил с таким негодованием и презрением, что поперхнулся от гнева. Олег молчал, переминался с ноги на ногу. Яфет внезапно расхохотался:
        -- Если и такие, как ты, начнут строить башни...
        -- Возможно, -- ответил Олег, -- я не башню строю, а ищу лестницу... вслепую нащупываю ступеньки, веду-щие наверх. К богам ли, к небесам или к тому неведо-мому, что выше нас?
        Яфет оборвал смех так же резко, как и ворвался в не-истовое веселье. Глаза без перехода стали злыми и серь-езными.
        -- Врешь, -- сказал он убежденно. -- Все люди -- скот. Тупой рабочий скот. Вон даже лучшие из них, что окружают меня, только и думают, как обворовать казну, получить от меня подарки, землю, людей, шах-ты с золотом! Есть среди них преданные мне, но что останется от их преданности, если меня бросят, как вот вас, в каменоломню, а на трон сядет другой? Все скот, предатели, животные. Все твари, никто даже не думает подняться выше своего желудка. Для них есть только одни ступеньки -- к трону, где будут валяться у моих ног и вымаливать села, рабов, золота!
        Он был гневен, глаза метали молнии, крупные сухие кулаки стиснулись так, что заскрипела кожа на суставах. Олег смотрел без страха, в глазах мелькнуло странное выражение.
        -- Нас мало, -- сказал он тихо, -- но ты не один, Яфет. Не знаю, почему это тебя приводит в ярость... Я только рад, что ищу эти ступеньки наверх не один. Чем больше нас будет их искать, тем скорее найдем.
        За окнами нарастал шум, ржали кони, все громче слышались голоса. Яфет поморщился, властным жестом отправил управителя к двери, но навстречу вбежал запыхавшийся воин. Шатаясь, он рухнул на колени, прокричал снизу:
        -- Хозяин!.. Взбунтовавшиеся рабы замкнули кольцо вокруг стен твоего дворца!
        Яфет засопел, пальцы правой руки нервно пробежа-ли по широкому поясу. Повернулся с горящими яростью глазами к Олегу. Тот очень тихо и так кротко, что Скиф поежился от такой непроходимой тупости, спросил:
        -- Ну?
        -- Что "ну"? -- прорычал Яфет. -- Что "ну"? Не го-вори загадками!
        -- Они не разбежались, -- ответил Олег. -- Они при-шли за нами. Многие из них... возможно, все -- умрут. Но они пришли... И ты называешь их скотом?
        Скифу показалось, что этот Яфет совершенно не об-ратил внимания на то, что его дворец окружен, что кро-ви прольется столько, что здесь потекут красные горячие ручьи и зальют подвалы, зато прислушался к словам Олега, чем-то эти двое похожи, вздрогнул, коротко бро-сил управителю:
        -- Стражу убрать. Накрыть стол в малом зале. На
        троих!
        Воины нехотя отступили, но не ушли. Скиф и Олег все еще оставались в кольце из сверкающего острого же-леза. Управитель закричал на них, воины с еще большей неохотой убрали копья и ушли, оглядываясь недруже-любно.
        Похоже, подумал Скиф, этого Яфета все же любят, а преданы ему по-настоящему. Зря он полагает, что слу-жат ему только из-за жратвы и высокой платы. Глава 8
        В окружении стражников их довели до двери во внут-реннее помещение. Яфет, словно опомнившись, нетерпе-ливым жестом отправил стражу прочь. Воины заколеба-лись, он рыкнул, взмахнул рукой, и они, звякая железом, отступили.
        Олег и Скиф переступили порог первыми. Следом вошел придворный маг и тут же смирно сел на лавочке у самого входа. Яфет зашел последним, его рука по-велительно послала гостей к накрытому столу.
        Скиф быстро посмотрел на Олега, в синих глазах сильнейшее недоумение. Зал запущен, здесь не убира-ли грязь неделями. Стол настолько грубо и небрежно сколочен, что за ним погнушался бы обедать глава се-мейства из самых бедных простолюдинов. Да, просто-людин явно сделал бы любовно, с резными ножками, добротнее. Правда, на стол подали отборный виноград, два кувшина с вином, но Скиф все внимание обратил на огромного откормленного гуся.
        Коричневая корочка затрещала под его грубыми паль-цами, обожгла, брызнул сладкий горячий сок, вырвалось облачко дурманящего запаха сочного молодого мяса.
        Скиф перестал что-либо слышать, кроме хруста костей под своими зубами и мощного треска за ушами. Олег ел вяло, медленно, спросил непонимающе:
        -- Но как ты пытаешься обойти на этот раз?.. Неуже-ли ты настолько туп...
        Он остановился, Яфет потребовал зло:
        -- Договаривай!
        -- Настолько туп, -- повторил Олег, -- что споткнешь-ся на том же месте?
        -- Почему это?
        -- Разве в прошлый раз он не разрушил твою Башню? Яфет сказал яростно:
        -- То было в прошлый раз! Ты зря думаешь, что я не извлекаю уроков из поражений. Тогда он разрушил идею, смешав все языки! Все рухнуло. Но зато теперь Башню строят разные люди из разных племен и наро-дов... Да и вообще, здесь почти все нанятые, рабов на самом деле не так уж и много. Я начал брать рабов толь-ко в последние пару лет, когда захотел ускорить... А ког-да Башню строит как бы весь народ, то как он накажет одного человека?.. Эти строители, в отличие от тех. Пер-вых, не виноваты, они лишь выполняют работу либо за плату, либо вообще поневоле, вот как вы двое...
        Олег невесело засмеялся:
        -- Нельзя?..
        -- Думаю, не станет.
        -- А кто наслал всемирный потоп?.. Кто испепелил Содом и Гоморру?.. Кто залил лавой Геркулс и Помля-ду за то же самое?.. Кто насылал мор, чуму...
        Яфет выставил перед собой ладони:
        -- Погоди!.. Все верно, но... не кажется ли, что со вре-менем он становится, что называется, милосерднее, а на самом деле просто умнеет? И его звериная жестокость постепенно улетучивается? Как все мы умнеем, добреем, очеловечиваемся...
        -- С чего ты взял? -- удивился Олег. -- Я, к примеру, каким вышел из Леса, такой и сейчас...
        Яфет посмотрел пристально, возражать не стал; толь-ко сказал:
        -- Так думаешь?.. Ладно, он в Начале наслал всемир-ный потоп, но потом уже такого не повторял, будто сам ужаснулся таких масштабов. Впоследствии затопил в океане огромный остров с цветущим государством, но остальное человечество этого даже не заметило. А потом то в одном месте, то в другом прижигал отдельные язвочки... что такое пара-тройка городов?.. Мне кажется, сейчас он либо смягчился от старости, либо просто по-умнел. Так что не станет, не станет...
        Олег с беспокойством посмотрел по сторонам, при-слушался к шуму за стенами:
        -- Я вообще-то тебе верю... Но я с богами тоже схле-стывался. И не с одним! Может быть, даже с тем, кото-рый так вот раскатал твою башню по камешку... А когда нас двое в одном месте, может не утерпеть. Так что если у тебя не найдется пара быстрых коней, то я пойду пря-мо сейчас. Пешком.
        -- Бежишь? -- спросил Яфет горько.
        -- Бегу, -- согласился Олег.
        -- Трусишь...
        -- Трушу, -- снова согласился Олег.
        -- И не стыдно признаваться?
        -- Стыдно, -- сказал Олег честно. -- Но я трушу не только за свою шкуру, хотя, если честно, я ею дорожу. Но жалко и своей идеи. Для тебя своя идея -- самая важная, а для меня -- моя. Ты не понимаешь, что я за дурак, что не бросаю все на свете и не кидаюсь таскать глыбы на твою Башню, а я едва удержался, чтобы не сказать: да брось ты эту чепуху, пойдем вместе искать Истину...
        Лицо Яфета страшно побагровело. Рука стиснулась на подлокотнике. Олег сжался, Яфет налит той мощью, что переполняла перволюдей, а потом разжижилась в потомках.
        Яфет сказал с гневом и внезапной острой тоской:
        -- Эх, Олег, червяк ты, а не человек, хоть иногда брякаешь что-то умное... Что ты о богах лепечешь, младе-нец?.. Дрался с ними, говоришь? Что ж, честь тебе и хва-ла. Но знаешь ли, что все это множество твоих богов... и множество богов соседнего племени... и множество множеств богов других племен и народов -- суть лики одного и того же Бога?
        Скиф не слушал эту дурь, которой враг пытается сбить их с толку, завлечь в какие-то сети, но Олег явно приза-думался. Спросил с интересом:
        -- Вообще-то мне тоже иногда такое в голову... Мол, все боги -- лишь щупальца одного Бога, огромного и страшного, что вообще по земле не ходит, а сидит где-то в хрустальной пещере на небесах, а здесь только ша-рит щупальцами, аки осьминог, зверь дивный! Ты ось-минога видел?
        -- Нет, -- отрезал Яфет, он присматривался к Олегу теперь с живейшим интересом и почему-то, на взгляд Скифа, возникшим уважением. -- Но если ты додумал-ся до такого... гм, ты еще не последний дурак на этом свете! Ты прав, он похож на осьминога в своей сути. Сам он далеко, а здесь кишмя кишат эти боги, божки, что на самом деле всего лишь его мысли, его хотения, его же-лания... Так вот, как тебя...
        -- Олег, -- подсказал Скиф с набитым ртом.
        -- Олег, -- сказал Яфет, не повернув головы в сторо-ну героя, -- знай же! Я сошелся в схватке именно с этим, Главным! Вернее, Единственным.
        Скиф выронил жареное бедро оленя, глаза навыка-те, нижняя челюсть опустилась до столешницы. Олег отшатнулся, смотрел на Яфета пристально.
        -- Ого, -- сказал наконец Олег.
        Голос его был осторожным, а ел он еще медленнее, глаза не покидали лицо Яфета. Яфет стукнул кулаком по столу:
        -- Но я все равно до него доберусь! Олег положил недоеденное крылышко гуся обратно на тарелку:
        -- Спасибо за хлеб-соль. Но нам, чувствую, надо по-скорее отсюда убираться.
        Яфет, словно не слыша, сказал тяжело наполовину гостям, наполовину своим мыслям:
        -- Эх, Олег... Я эту истину искал, искал... Но сей-час мне все чаще кажется, что в стремлении к истине главная суть. Не в том, чтобы найти ее, а в том, чтобы искать. Понял?
        -- Не понял, -- ответил Олег честно;
        -- Достаточно, -- сказал Яфет, -- если кто-то честно ищет ее. Уже это делает человека выше...а истину... ис-тину тоже, наверное, ценнее и выше.
        -- Все равно не понял, -- ответил Олег. -- Я все-таки прост. И буду долбить в одну точку в этой чертовой сте-не, пока не пробью дыру. И доберусь до Истины!
        Яфет сказал скептически:
        -- Истина? Это всего лишь заблуждение, которое про-существовало столетия. А заблуждение -- это истина, про-существовавшая лишь минуту.
        -- Я отыщу вечную Истину, -- ответил Олег зло. -- Отыщу!.. У меня хватит сил, чтобы противостоять мел-ким страстишкам... и все-таки искать, искать!
        Яфет сказал насмешливо:
        -- Ты в самом деле настолько уж силен? Я знаю по опы-ту, что зачастую мы успешно сопротивляемся нашим страс-тям не потому, что мы сильны, а потому, что они слабы.
        Олег сказал сухо:
        -- Чем страсть сильнее, тем печальней будет у нее ко-нец. Я все равно своего добьюсь. Меня никто не остановит. Большие несчастья не длятся долго, а на малые стоит ли обращать внимание? Страшно не упасть, а не подняться.
        Скиф заметил, что Яфет смотрит на Олега со стран-ной смесью злости и симпатии. Теперь это были не пра-витель и бывший раб, а ныне взбунтовавшийся мятеж-ник а два мудреца, что говорили непонятно и спорили о непонятном, но как-то друг друга понимали или пы-тались понять.
        -- А в чем ты видишь Истину? -- спросил Яфет. Олег развел руками:
        -- Тебе проще, признаю. Тебе надо всего лишь выст-роить Башню. Цель ясна. А я даже не знаю, где искать. Я собрал сильнейших чародеев, создал Совет Семерых, мы стали управлять белом светом. Ну, управлять -- это сильно сказано, но все же мы начали потихоньку гасить большие войны, смирять конфликты между крупными странами... а там и до мелких доберемся, потом пробо-вали ввести новые, более справедливые законы... но что-то затормозилось. Люди все равно недовольны жизнью. Иногда даже кажется, что еще больше... Я не знаю, как восстановить справедливость, чтобы все снова были сча-стливы! Ведь сейчас могут быть довольны новыми сапо-гами, добычей в силках, но не жизнью. Разве не так?
        Яфет гулко расхохотался:
        -- Восстановить справедливость? А когда она была? И что есть справедливость? Главная причина нашего недовольства жизнью -- ни на чем не основанная уве-ренность, что все мы имеем прямо-таки законное пра-во на ничем не нарушаемое счастье! Что мы рождены для такого счастья. Что оно прямо предназначено нам с момента рождения, а то и задолго до него. И как только этого немедленного счастья человечку не вру-чают с поклоном, это существо уже чувствует себя об-деленным, жалуется на судьбу!.. Не правда ли, Истап?
        Маг в капюшоне вздрогнул, ответил, как показалось Скифу, вовсе невпопад:
        -- Несправедливость не всегда в каком-то деянии. Еще чаще она именно в бездействии.
        Яфет кивнул:
        -- Вот-вот. Нетрудно быть добрым и вообще замеча-тельным, когда сидишь в норке. Но мы... мы не в норках!
        Изумленному Скифу показалось, что могучий Яфет словно бы в чем-то оправдывается перед Олегом. А тот кивнул, все понимая и принимая. Колдун в капюшоне, лица которого Скиф так и не увидел, сказал негромко, но веско:
        -- Все, кто стремится к Истине, кто ее добывает... хоть и каждый по-своему, друзья между собой.
        Яфет молчал, глаза его впервые за время беседы со-скользнули на Скифа. Скиф ощутил, что надо что-то сказать и ему, недостойно воина только жрать в три горла за столом врага и даже не облаять.
        -- Твои воины, -- заявил он гордо, -- трусливые со-баки!.. Они сразу поджали хвосты.
        Яфет поморщился, так бы отреагировал на муху, что вьется над тарелкой. Олег тоже обратил внимания на выходку друга не больше, чем на ползущее по ноге на-секомое. Скиф зашипел от обиды и унижения.
        Яфет стукнул кулаком по подлокотнику, широкий лоб пошел глубокими морщинами. В огромном зале наступи-ло мертвое молчание. Скиф снова принялся есть, громко чавкая, и, в знак неуважения к этому тирану, бросал кос-ти на середину стола.
        Наконец Яфет вскинул голову, словно бы даже уди-вился, увидев их перед собой. Лицо его было сильно постаревшее, словно за время обеда он постарел на два десятка лет.
        -- Идите... Убирайтесь к чертовой матери! Мне нуж-но подумать.
        Олег кивнул, толкнул Скифа, а сам неторопливо вы-лез из-за стола. Яфет остался сидеть, Скиф тоже сидел, непонимающе смотрел на грозного властелина. Олег сде-лал пару шагов к выходу, Скиф наконец опомнился, на-чал выбираться из-за стола.
        В дверь тут же заглянул начальник стражи, подсмат-ривал, скотина, вскрикнул:
        Господин! Господин, ты их отпускаешь?
        Яфет оскалил зубы, как лесной зверь:
        -- Разве я сказал неясно?
        -- Да, -- пробормотал испуганно начальник стражи, -- но эти двое... они перебили всю стражу в каме-ноломне, перебили отряд Вкунра на дороге, от их рук пали Рощард и Ценгр, самого Тулуба расплескали о стенку... там такое мокрое пятно!.. Когда они ворва-лись сюда, мы думали, что они разрушат дворец и пе-ребьют всех! Если бы не ваша предусмотрительность, то... не знаю...
        Яфет отмахнулся с раздражением:
        -- Пусть идут. И... не мешай мне думать! Олег сказал Скифу негромко:
        -- Идем отсюда. Пока он не надумал чего-нибудь. Скиф наконец сдвинулся с места. За спиной Яфета уже выросли могучие воины, острия копий смотрят в его сторону. Если броситься на врага, то поднимут на копья раньше, чем сомкнешь пальцы на проклятом горле...
        К удивлению Скифа, Олег не бросился из двор-ца опрометью. Как бы по дороге деловито зашел в роскошную конюшню этого сумасшедшего Хозяина. В стойлах неплохие кони, хотя Скиф видывал и рос-кошнее. Своего коня не увидел, да и не искал, бросил-ся седлать первого же попавшегося, Олег же придир-чиво пересмотрел всех, а в самом последнем стойле
        отыскал своего необычного коня, которого называл двужильным.
        Глядя на него, приободрившийся Скиф оседлал само-го лучшего из конюшни Яфета, и вот они уже благопо-лучно выехали через главные врата крепости. Никто не пробовал остановить, хотя встречались группы сильных и хорошо вооруженных воинов.
        Повстанцы ликующими воплями встретили вожаков. Оба на добротных конях, да еще каких, и седла под ними -- полгорода купить можно, хороший знак.
        Олег вскинул руку:
        -- Друзья! Братья!.. Нам со Скифом удалось отыскать и убить злого колдуна, который держал под своей влас-тью хозяина этих земель, благородного и мудрого Яфе-та!.. Это колдун всех заколдовал, это для него, прокля-того колдуна, строили эту проклятую башню...
        Скиф изумленно дернулся, хотел спросить, что он мелет, не заколдовали ли его самого, но повстанцы, что слушали раскрыв рты, завопили, вскакивали, бро-сали в воздух шапки, потрясали оружием.
        Ширвак выкрикнул недоверчиво:
        -- Но что теперь сам Хозяин... как его, говоришь?
        -- Яфет, -- подсказал Скиф.
        -- Сам Яфет -- что он собирается делать?
        Олег развел руками, ответил, как заметил Скиф, честно:
        -- Он в растерянности. Он сам не знает! Но он уви-дел, что вы пришли к его крепости, готовые к бою со Злом... хотя могли бы просто разбежаться по домам. Он уважает вас. Я думаю, вы с ним поладите.
        Скиф почти не дышал, пока не отъехали от крепос-ти Яфета на три полета стрелы. Впереди выросли горы, склоны укрыты лесом, можно прятаться, лишь тогда Скиф выговорил потрясенно:
        -- Ничего не понимаю! Ну, этих простаков ты надул, это понятно. Но о чем вы говорили с этим Яфетом?
        -- Да так, -- ответил Олег угрюмо. -- О чем еще мо-гут говорить мудрецы?
        -- О золоте, -- сказал Скиф. Посмотрел на Олега, по-правился: -- О бабах?.. Нет, тогда о власти! Но вы ж не говорили о власти!
        Нет, -- ответил Олег. Повторил задумчиво:
        Нет,
        конечно. Мы говорили о главном.
        -- О главном? -- изумился Скиф. -- Это -- о главном? Главное -- это... это... даже не знаю! Главное -- это ото-мстить этой змее за гибель моего отца! Другого нет глав-ного. И у каждого человека есть что-то главное, очень похожее... А вы говорили о том, как построить башню до неба! Сумасшедшие. Два сумасшедших. Слушай, ты меня не покусаешь?
        Олег пожал плечами:
        -- Ты что, так ничего и не понял? Скиф сказал, признавая поражение:
        -- Вас было трое! Трое умников. А умные люди -- как пахучие цветы. Один приятен, а от целого букета трещит голова. Конечно, я ни черта не понял помимо того, что ты как-то сумел задурить ему голову и теперь у нас два великолепных коня! Глава 9
        Свежий ветер трепал волосы и конскую гриву, земля глухо стучала под копытами. Когда пронеслись по низкой лощине. Скиф оглянулся и захохотал. За ними неслась стая черных ворон, так показалось с первого взгляда.
        Потом эти вороны падали на дорогу и рассыпались комьями жирной земли, но навстречу взлетали новые, выброшенные конскими копытами.
        -- Хорошо!
        -- Да, -- согласился Олег, -- если бы не погоня... Скиф дернулся, завертелся в седле во все сто-роны, как будто его усадили на раскаленную нако-вальню.
        --Где?
        Олег кивнул. Скиф проследил за его взглядом, огля-нулся на Олега, снова начал обшаривать взглядом дали до самого горизонта.
        -- Вон там облачко пыли... -- сказал он неуверен-но. -- И вон там... Но может быть, просто караваны с товарами?
        Олег покачал головой. Лицо было угрюмое. Скиф отметил, что за последние дни красноволосый друг по-худел, осунулся. Совсем не тот уверенный в себе герой, с которым он выехал из ворот постоялого двора.
        -- Если бы... -- проговорил Олег. Глаза его сухо бле-стели, он пугливо втягивал голову в плечи. -- Вон то, справа, всего лишь конский табун, гонят на продажу... Потому и медленно, чтобы все кони смотрелись хоро-шо... А вон там за нами идет большой отряд.
        Именно за нами?
        Олег буркнул:
        -- Я в состоянии отличить одно облако пыли от дру-гого. Хуже то, что нам никак не оторваться. Их как буд-то кто-то направляет...
        Скиф вскинул голову. Безбрежная синь неба, кро-хотное облачко, едва заметное пятнышко парящей птицы...
        -- Так вот почему тебя бросало то вправо, то влево? А не может за тобой следить колдун в облике, скажем, орла? Вон там что-то растопырило крылья... Или ждет, когда мы падем?
        Олег даже не поднял головы. Взгляд его упирался в далекую черту между небом и землей. По лицу пролегли суровые складки, дорожная пыль припорошила бро-ви но ветерок тут же сорвал, очистил, однако морщи-ны на лбу стали еще глубже.
        Скиф невольно пришпорил коня.
        На ночь Олег завел их в непроходимую рощу. Скиф смотрел непонимающе, когда красноголовый мудрец отыскал ямку, углубил ее, только тогда разжег на ее дне костер. Да и тот совсем крохотный, словно они не двое крепких мужчин, а два испуганных таракана.
        Скиф расседлывал коней, бурчал, что возится в пол-ной темноте, огонь освещает только нижние ветки бли-жайшего дерева.
        -- Но зато погоня нас потеряла, -- сообщил Олег.
        -- Если только за нами совы не смотрят, -- ответил Скиф язвительно.
        -- Сплюнь, -- посоветовал Олег. -- Что ты там за-стрял? Без ужина останешься.
        Скиф вынырнул из темноты, на щеке две цара-пины.
        -- Твоего черта не стал стреноживать, -- сказал он. -- Укусит еще... Или лягнет. У тебя не конь, а что-то не-понятное. Ты даже не разогрел?
        -- Да какая разница? Мясо все равно останется мя-сом, а хлеб хлебом.
        Ночью Скиф дергался, пальцы сжимали невидимую рукоять топора и, не отыскав, загребали горсти земли. Олег долго сидел у крохотного костра. Притихшие было насекомые затрещали в траве песенки, над головой иногда вскрикивала спросонья птица. Даже под ногами он чувствовал некое движение, словно очень крупный крот продвигался через толщу земли.
        Он всегда завидовал Мраку с его чуткостью и Таргитаю с его чувствительностью, сам же толстокожее толстокожих, но сейчас даже под его толстой шкурой все чувства просто кричат об опасности.
        От погони оторваться не удалось. Напротив, она все
        ближе.
        Отдохнувшие за ночь кони шли галопом. Когда над головой перестало мелькать зеленое, на землю пал яркий свет, впереди побежали две тени. Солнце только подня-лось, и тени неслись длинные, с угловатыми плечами и лохматыми головами.
        Олег посматривал в небо, отвечал невпопад. Скиф тоже несколько раз посмотрел вверх, крикнул сердито:
        -- Мы загоним коней!
        Хочешь, чтобы загнали нас?
        Скиф в панике огляделся:
        -- Погоня? Где? Олег оскалил зубы, его конь прибавил ходу и начал уходить вперед. И только тут Скиф увидел, что проклятое облако пыли, что преследовало их уже который день, совсем близко, но теперь не позади, а слева. Словно старается отжать их в сторону или же успеть забежать вперед.
        Олег на скаку бросал по сторонам отчаянные взгляды. На плоской, как стол, равнине ни гор, ни просто отдельных скал. Для обороны подошла бы и россыпь огромных камней, что невесть откуда берутся в степях. Раньше он часто дивился, откуда взялись эти исполин-ские камни, гладкие, как будто окаменевшие яйца гигант-ских кур размером с горы. Похожие камешки он видел по берегам морей, но там намного мельче, к тому же где здесь море, волны, приливы?.. Да и где горы, с которых скатились эти камни?.. Только бескрайняя степь во все стороны да редкие рощи выживших деревьев.
        Он шумно вздохнул, заставил себя думать только о погоне. Мелькнула мысль, что раньше замирал от ужаса, теперь же до того привык получать удары и раздавать зу-ботычины, что уже как-то все само собой, обыденно, не нарушая привычного и мучительного хода мыслей. А це-пенеет от ужаса только при соприкосновении с неведо-мой опасностью... Но таких случаев с каждым прожитым годом все меньше.
        Ветер уже не только трепал волосы, но свистел и ре-вел в ушах. Конь мчался все еще как гигантский стриж, что на лету почти задевает землю, только с морды вет-ром уже срывало клочья пены.
        Скиф отстал, его конь несся из последних сил. Скиф нахлестывал его беспощадно, но конь уже храпел, глаза дикие, безумные от изнеможения.
        Олег придержал коня, а когда Скиф поравнялся, Олег прокричал:
        -- Вот за этой рощей... овражек!.. Я поскачу прямо, а ты давай вдоль рощи, а потом в овраг!
        -- Зачем? -- крикнул Скиф.
        -- У тебя конь вот-вот падет! Я уведу погоню. Встре-тимся... если вдоль берега, там река, завтра вступишь на дорогу, по которой прямиком в земли Гелона! На пере-крестке должна быть корчма... Жди меня там!
        Он начал придерживать коня. В двух десятках шагов слева земля полого понижается, овражек уже старый, за-рос высокой сочной травой, там кустарник и даже мел-кий лесок. Некоторое время вершинки еще высовывают-ся из-за края, потом исчезают. Этот овражек, судя по местности, тянется почти до горизонта.
        Скиф оглянулся, снова посмотрел на Олега. В глазах молодого героя был стыд, что его опекают, и страх, что его бегство могут посчитать трусостью.
        Он прокричал с беспокойством:
        -- А ты? Уверен, что сумеешь уйти?
        -- Ты же видишь моего коня?
        -- Вижу, -- ответил Скиф рассерженно.
        Он дернул повод, едва не оторвав коню голову, тот взвизгнул, но с облегчением пошел вниз. Зеленые зарос-ли расступились, как зеленая тина. Конь и всадник уто-нули почти без звука. Олег послал своего зверя дальше легкой рысью, все в том же направлении, и почти сразу из-за леса вынырнула погоня. Олег даже обеспокоенно оглянулся, но черная голова уже не мелькает среди зе-леных веток, а так никто не определит: один он убегает или по-прежнему их двое -- мелкий лесок открывал убе-гающих только на короткие мгновения.
        И все-таки он устал, а зной и липкий едкий пот с прилипающей пылью довели до бешенства. Когда гряз-ные струйки пота текут в глаза, когда все тело зудит и чешется, не до высоких углубленных мыслей. Любой мудрец, сказал он себе, оправдываясь, будет искать, как самый грубый простолюдин, кого бы пнуть, на ком сорвать злость.
        Встречный ветер уж не раздирает рот, всего лишь лас-ково треплет волосы и конскую гриву. Что значит, не в бешеном галопе, а на рысях, дает возможность догнать его, усталого, испуганного, уже даже не мечтающего уйти, но все же убегающего, как бежит от беды всякое испуган-ное нерассуждающее животное.
        Он уже слышал грохот копыт за спиной, но не обо-рачивался. Шум, выкрики, конский храп -- все это дает возможность оценивать расстояние не хуже, чем глаза-ми. И он продолжал гнать коня все дальше и дальше, уже через голую степь, когда, наконец, инстинкт подска-зал, что ближе подпускать опасно.
        Правая рука цапнула лук, левая -- стрелу. Он обер-нулся и, почти не целясь, быстро натянул тетиву и от-пустил кончик стрелы. Губы почти сами по себе произнесли заклинание, но еще не договорил, как по-чувствовал, что теперь это просто слова, просто звуки, уже потерявшие силу.
        Конь продолжал мчаться прежней рысью. Ногами Олег управлял так же, как поводом, пальцы быстро-бы-стро выхватывали стрелы, тетива звонко щелкала по кожаной рукавице, а стрелы исчезали из рук...
        Конь остановился, бока тяжело вздувались, он всхра-пывал и очумело тряс головой. Олег все так же хладно-кровно выпускал стрелу за стрелой.
        Два передних всадника, пораженные умело и жестоко, свалились с седел, а третий ухитрился так дернуть повод, что рухнул вместе с конем. Еще двое тут же наткнулись на живую преграду и упали, а еще трое влетели в это месиво из кричащего мяса, бьющих в воздух копыт, выползаю-щих людей с разбитыми в кровь лицами, сломанными руками и добавили убитых и покалеченных.
        Он быстро выпустил еще пять стрел, четверо зашата-лись в седлах, а у пятого лишь сорвало платок с головы. Из пыли выскочил человек с ошалелыми глазами, под-нял за повод коня и вскочил на конскую спину в одно движение. Он еще не успел выхватить меч и броситься на дерзкую дичь, как Олег, угадав его намерение, про-бил ему стрелой грудь с такой силой, что наконечник высунулся между лопаток.
        Задние всадники, преодолев растерянность, закрича-ли, несколько человек выхватили мечи, другие схвати-лись за луки.
        Олег тут же послал коня вскачь. Две стрелы догнали на излете, одна бессильно ткнулась в толстую шкуру волчовки, другая вовсе клюнула в седло и свалилась, не в силах даже воткнуться.
        Снова за спиной грохот копыт, озлобленные крики. Он коротко обернулся. Теперь там двенадцать всадни-ков, вполовину меньше. Но будут осторожнее, так близ-ко не подпустят...
        Он наложил на тетиву стрелу, выждал. Когда грохот стал настигать, обернулся и быстро выстрелил. В мгновение ока успел охватить взглядом всю картину, понял, что все оценил верно.
        Они неслись уже цепью, у пятерых в руках луки. Его стрела ударила в горло среднему, вторая угодила соседу, после чего колени сдавили коню бока, тот наддал, мед-ленно отрываясь от погони.
        Когда он оглянулся снова, то с луками в руках за ним неслись только трое. Значит, остальные с седла стрелять не умеют, это хорошо. Он не самый лучший на свете лучник, а когда можно избежать опасности, ее избегать надо.
        Похоже, они не поняли, зачем он остановил коня. Неслись в слепой ярости, горя мщением, и его три стре-лы поразили их без труда. Конь тут же понесся вскачь, уходя от сверкающих мечей.
        Обернувшись в седле, Олег выпустил еще три стрелы, два всадника схватились за пораженные места. Только теперь оставшиеся трое героев с мечами начали замед-лять бег коней, остановились.
        Один потряс мечом над головой, прокричал:
        -- Что ты за трус?.. Мужчина ты или нет? Остановись и сражайся!
        Олег остановился, развернул коня. Они в нерешитель-ности пустили к нему коней. Когда уже были близко, он молниеносно поднял лук и выпустил три стрелы. Все трое успели пригнуться к конским гривам, но один недостаточно быстро: железный наконечник с силой ударил его в лоб, пробил кость, и всадник так и остался лежать на конской шее.
        Конь прыгнул, уходя от мечей, сзади кричали, потом крики стихли. Оглянувшись, Олег увидел, что оба ска-чут обратно, задний прихватил за повод коня последне-го убитого.
        -- Это еще не конец, -- сказал Олег коню. -- Вот до-гоним, отдохнешь!
        Убегающие начали оглядываться, в глазах суеверный страх. О таком даже не слышали, чтобы одинокий всад-ник даже бегущий всадник, мог перебить столько наро-ду а потом еще и в погоню за ними, героями... Теперь уже видно, что его бегство было всего лишь подлым воинским приемом. Они пугливо оглядывались, Олег увидел блед-ные лица с вытаращенными глазами. Боевой ярости как не бывало, теперь бегством спасались всего лишь две че-ловеческие жизни.
        -- Неужели, -- донесся до Олега крик, -- ты будешь стрелять в спины?
        -- Не знаю! -- крикнул Олег. -- Сейчас узнаем.
        Он пошарил в туле, пальцы нащупали последнюю стрелу. Наложил на тетиву, заколебался, две цели, одной не сшибить, послал коня еще ближе, чтоб уж наверня-ка. Когда крикнул, оба перестали оборачиваться и лишь сильнее пригнулись к конской гриве. Он выстрелил.
        Стрела ушла по самое оперение в поясницу. Всадник медленно сполз на бок. Второй убегающий оглянулся. Олег увидел в глазах страх, стыд и отчаяние.
        Он придержал коня, в мужестве отчаяния развернул навстречу Олегу.
        -- Трус!.. -- крикнул он бешено. -- А по-мужски сой-тись грудь в грудь в честной схватке?.. Трусишь оставить свое оружие трусов?
        Олег молча сунул в чехол бесполезный лук, погнал коня навстречу крикуну:
        -- Ты хотел без лука? Получи.
        Всадник выпрямился, в глазах загорелась надежда. Он прикрылся с одной стороны щитом, в другой зловеще блистал меч. Шлем был надвинут по самые брови, а сам всадник был крупный телом, в добротной кольчуге.
        Олег на полном скаку свесился с седла, пальцы цап-нули камень. Тут же вернулся в седло, метнул. Раздался звон, словно с силой ударили в медный щит, когда зовут к обеду. Всадник вздрогнул всем телом, выпрямился, так и рухнул навзничь, завалившись на конский круп.
        Конь Олега остановился понюхаться с конем сражен-ного, а Олег стащил с седла героя. Тело тяжело рухнуло на землю. От удара тот очнулся, глаза непонимающе ус-тавились в Олега. Изо рта потекла кровь, словно отбил не только мозги, но и внутренности.
        Олег приставил к его горлу нож.
        -- Лежи, -- посоветовал он. -- Сейчас будешь отве-чать.
        -- Ты... -- сорвалось с губ сраженного, --ты дрался... так воины не дерутся!
        -- А где на мне написано, -- удивился Олег, -- что я воин?
        -- Ты убил... столько...
        -- Ну, и молния убивает. И камнепад. Если хочешь, даже конь бьет копытом. Кто послал тебя?
        -- Кто... ты ?
        -- Я мирный волхв, -- объяснил Олег терпеливо. -- Не драчливый. Защищался как мог. А вот кто послал тебя?
        Мужчина прохрипел:
        -- То-то сказали, что ты намного опаснее воинов... А я, дурак, не поверил...
        -- Пусть и другие не верят, -- сказал Олег. -- Мне не нужна бранная слава. Слово-то какое гадкое, "брань"... Кто послал?
        Он нажал сильнее, кожа подалась под лезвием. На миг показалась красная плоть, тут же порез залило кровью, тонкая струйка потекла в выемку между ключицами.
        -- Ты думаешь, -- прохрипел мужчина, -- ты меня этим испугаешь?
        -- Думаю, -- согласился Олег. -- Но я могу и оставить тебе жизнь.
        -- Но не оставишь?
        -- Могу оставить, -- повторил Олег. -- А могу и не оставить. Я не воин, мне ваши ритуалы ни к чему.
        -- А я... воин, -- ответил мужчина. -- Ты убил всех моих... людей. Думаешь, мне не стыдно будет вернуть-ся... живым?
        Олег подумал, кивнул.
        -- Наверное, да, -- ответил он. -- Никогда не понимал этого, но уже сталкивался. Ладно, иди к своим людям...
        Лезвие перехватило артерию. Кровь брызнула тугой алой струей. Он отпрыгнул, одежда пока еще чистая от брызг крови. Мужчина забился, сознание уже меркло, но тело еще не желало сдаваться, дергалось, пыталось уйти от опасности, уползти.
        Олег дождался, пока ноги дернулись и застыли, по-шарил в одежде. Отыскалось несколько монет, два цвет-ных камешка. Так же скрупулезно обыскал остальных, собрал монеты, снял кольца, опорожнил мешки, а ког-да, наконец, вскочил в седло, за ним в поводу шел це-лый табун оседланных коней. Глава 10
        Скиф пойдет вдоль реки, мелькнула мысль, а та виляет, как гулящая девка бедрами. Пока сын Колоксая до-берется до корчмы, придется два-три раза слезать с коня, расседлывать, давать отдохнуть и пощипать травы. А вот ему, пересаживаясь с коня на коня, можно и напрямик...
        Вскоре далекая каменная гряда, что ненавязчиво ма-ячила почти на стыке неба с землей, приблизилась, по-шла почти рядом, словно предлагая снова углубиться в ее недра, походить по пещерам, взять молот и привыч-но ударить по расплющенной головке металлического клина, ведь человек просто обязан строить свою Башню, а не быть бездумным скотом.
        Обязан, ответил он своим думам раздраженно, но каждый под своей башней понимает разное. Кто-то во-обще строит громадную тюрьму, а искренне уверен, что возводит Башню. И никто не подскажет, как правильно, а все эти басни про знания древних мудрецов, где есть готовые решения, просто злят. Нет этих решений. Все придется искать на ощупь самому под вой и насмешки трусов, мол, ничего у тебя не выйдет!
        Конь едва не терся боком, царапая его ногу, о камен-ную стену. Прижимается, прячется от солнца. Солнеч-ные лучи уже накалили землю, а здесь прохлада вдвойне: от остывшего за ночь камня веет глубинным холодом.
        И все равно раздражало, что каменная гряда все еще упорно перегораживает путь в ту сторону. И хотя ему самому ближе и выгоднее ехать вдоль этой стены, но... что за животное -- этот человек, все ему не так, все ему мешает, все надо переделать, приспособить, покорить, смести преграды...
        Воздух неподвижен, как отстоявшееся молоко. Теплое молоко. Однако по лицу словно пахнуло ветерком. Ла-донь сама скользнула к рукояти топора. Ощущение та-кое, что за ним кто-то наблюдает. Наблюдает прямо из камня...
        Он осторожно посмотрел по сторонам, бросил взгляд
        наверх. В самом деле, нигде никого, а ощущение сразу слабеет. Но из камня?.. Кто? Как?
        Сердце забилось учащенно. В который раз он тороп-ливо начал плести заклятие. Простое, надежное. После-дние дни у него появилось странное ощущение, что магия покинула не только его одного, но и вообще ушла из мира. Но если кто-то смотрит из камня... Да, внутри камня, прямо вот там, за стеной, кто-то есть! Живой, не-зримо наблюдает за ним, посмеивается.
        Он еще не сказал последнего слова в заклятии, но уже видел, что это просто набор слов, что не зацепили незримую тетиву магической мощи. Магия... его поки-нула. Но только ли его? Да, последние несколько лет он вообще не прибегал к чародейству. Даже к просто-му колдовству не прибегал, хотя куда проще бы тво-рить даже еду просто из воздуха или перетаскивать на свой стол с пиршественных столов могущественных владык, чем самому выкапывать корни в лесу или по-купать мясо на рынке. Но как узнаешь жизнь просто-го человека, как прочувствуешь его заботы и нужды, если не будешь жить его жизнью?
        И все же с последним словом заклятия он взмахнул рукой, напрягся, изготовившись к грохоту лопающегося камня. Вот здесь должна пройти черная трещина, раз-двинуться, затем обе половинки каменной гряды отой-дут одна от другой достаточно, чтобы он проехал со всеми конями...
        Земля словно бы чуть дрогнула, или ему просто по-чудилось, ждал ведь, но с каменной стены не скатилось даже камешка.
        -- Что за... -- сказал он вслух. -- Неужто это навсегда?
        Уже медленнее повторил, собрал волю в комок, швыр-нул ее в стену, как раньше швырял умятый до твердости камня снежок. На этот раз не качнулась даже земля, в прошлый раз просто почудилось. Но из глубины непод-вижного камня словно бы донесся смешок.
        Смертельный холод охватил его с головы до ног. Ог-лянулся в страхе, внезапно ощутив себя беззащитным, словно ребенок в темном лесу, полном больших и злоб-ных зверей. Сорвался, трус. Ведь обещал же себе забыть о магии!
        Впереди слышались голоса, шум, пыхтение. Голоса мужские, грубые, в них чувствуется злость и ожесточе-ние. Он не расслышал слов, а ноги уже сами толкнули коня вперед, словно принадлежали не мудрому осторож-ному волхву, а дурному Таргитаю.
        Трое мужиков, грязных и в лохмотьях, толкаясь и ме-шая друг другу, пытались кого-то вытащить из расщели-ны. Олег увидел только худые спины, один обнажен до пояса, позвонки натягивают кожу острые, как гребень большой рыбы. Олег крикнул:
        -- Эй-эй!.. Чем-то могу помочь?
        На него испуганно оглянулись все трое. Ближайший! к нему быстро заглянул за спину рыжеволосого незнакомца, там всего лишь кони с пустыми седлами, ответил неприязненное
        -- Ты один?.. Ну и топай своей дорогой.
        -- Грубо, -- укорил Олег. -- Нехорошие вы люди. Почему?
        -- Я те дам "почему", -- огрызнулся мужик.
        Двое других, потеряв к Олегу интерес, повернулись к расщелине. Олег успел увидеть что-то белое, не то пла-тье, не то занавес.
        -- Дайте и мне поучаствовать, -- сказал Олег. -- Я все-гда и во всем участвую. Даже когда не просят. Особенно когда не просят.
        Он пустил коня ближе, мужик попытался ухватить его за ногу и сдернуть с седла. Олег пнул его в середину гру-ди. Тот без звука отлетел к стене и рухнул. Двое других поспешно обернулись.
        Олег со скорбью ощутил, что у него даже сердце не
        колыхнулось, не забилось чаще, очерствевшее от такой недоброй жизни.
        -- Не делайте зла, -- сказал он печально. Поднял
        кулак, осмотрел, тяжелый, как валун, ни одной цара-пины. -- И вам тоже не сделают зла... может быть.
        Мужики посмотрели на Олега, смерили взглядами его рост, ширину плеч, оценили его спокойствие, затем уже без слов подняли своего друга, у того голова падала на грудь, и потащили его прочь.
        Олег даже не оглянулся в их сторону. Спрыгнул на землю подошел к расщелине. Глаза еще не привыкли к быстрому переходу от яркого солнца к темноте щели, но увидел все же, что в глубине щели скорчился старик.
        Ощутил разочарование, почему-то чудилось, что там женщина, обязательно молодая и красивая, с радостным воплем бросится ему на шею, спаситель, да все, что угодно, только скажи, или даже нет, не говори -- сама все угадаю и выполню все твои желания...
        Сгорбленный старик, как Олег и определил, весь в белых волосах, только на макушке розовая плешь. Бе-лая борода до пояса, смотрит на него молча и тоже без особой приязни. Правой рукой он с трудом опирался на толстую суковатую клюку, ноги передвигал тяжело, Олег услышал хриплое затрудненное дыхание. Тороп-ливо сделал шаг вперед, подхватил, вывел на солнце к удобному обломку скалы, усадил.
        -- Отдохни, отец, -- сказал он почтительно, -- я ра-зожгу костер. Тебе нужно тепло. Тебя эти разбойники не ушибли?
        Он знал по родной деревне, что глубокие старики ча-сто мерзнут, кровь уже не греет, потому бегом собрал сухих веток, разжег огонь прямо перед стариком, а сам еще побегал, набирая хвороста в запас.
        Старик кряхтел, хватался то за бока, то, морщась, тер запястья. Похоже, разбойники сперва его хватали за руки, что-то требовали, куда-то пробовали тащить.
        Олег чувствовал, что слишком суетится перед незна-комцем: почтительность к старости почтительностью, но это гадкое чувство беззащитности, когда вернулся страх, когда снова попытался прятаться за щит всесильной ма-гии, когда снова ощутил себя таким же открытым для стрел и мечей... как все!
        Внезапно эта мысль, что он "как все", одновремен-но и успокоила странным образом. Из этих всех многие ухитряются доживать до глубокой старости, если не высовываются.
        -- До чего мир дошел, -- сказал он, -- даже в горах разбойники...
        Старик покачал головой:
        -- Это не разбойники. Это селяне, их деревушка там, в долине.
        -- Селяне? -- не поверил Олег. -- Если селяне, то не такие уж и мирные селяне.
        -- Мирные, -- не согласился старик. -- Просто у них засуха. Они хотели, чтобы я подогнал им тучу с дождем. В старые времена я такое не раз проделывал... А они мне приносили свежее мясо. Я живу здесь, в горах.
        Олег посмотрел по сторонам, зябко передернул пле-чами:
        -- Неуютное место.
        -- Здесь похоронена вся моя семья, -- ответил старик кротко. -- Все погибли... Четыре сына, богатыри и кра-савцы, две дочери, моя жена... равной которой не было на свете. Я похоронил их и вот уже пятьдесят лет не от-хожу от их могил.
        Краем глаза Олег заметил отесанные плиты, уложен-ные в ряд. Семь плит. На всех пламенеют, как свеже-пролитая кровь, только что сорванные цветы. Увядшие сметены в сторону, там глубокая расщелина, но она за-полнена доверху этими красными лепестками...
        -- Прости, -- сказал он с раскаянием, -- что разбе-редил.
        -- Ничего, -- ответил старик просто. -- Есть раны, что не заживают. Ты лучше другое скажи... Вот бросил-ся спасать и вершить правду, даже не зная, что там спря-талось. А ведь ты -- волхв! Это те трое не увидели, а я зрю. Как же ты так?
        -- Я не только волхв, -- вырвалось у Олега.
        -- А кто еще?
        Олег поежился, отвечать очень не хотелось, прихо-дится признаваться в своей дурости.
        -- Еще и человек, -- буркнул он. Поморщился. -- Со всей его дуростью.
        -- Это да, -- согласился старик. -- Дурости в чело-веке больше, чем он сам. Как только и помещается?.. Ладно, куда едешь такой... будто в воду опущенный? Похоже, только недавно узнал, что краденым долго не попользуешься?
        Голос его был такой же высохший, похожий на ка-менную пыль, бесцветный. Олег сел на камень по ту сто-рону костра. Старик протянул к языкам пламени высох-шие старческие руки, пальцы зябко вздрагивали.
        Олег пробормотал:
        -- Краденым?.. Отец, если тебе что надо... только ска-жи, я помогу.
        Старик слегка качнул белой головой:
        -- Сиди уж, помогальщик... Не видишь, что с тобой делается, а другим берешься помогать! Олег спросил настороженно:
        -- А что со мной?
        -- То же самое, что и со всем миром, -- ответил ста-рик. -- Меняется мир, меняется! Заканчивается эпоха Зимородка. А с нею -- и магический дождь.
        Олег прошептал:
        -- Магический дождь?
        -- Дождь, -- подтвердил старик. -- А раньше вообще был ливень!.. Теперь же проходит последняя полоса... Да уже прошла, почитай. Еще, может, малость покапает, и все. Вон ты пытался стену расчахнуть, не вышло?.. Я видел, видел, как ты тужишься!.. Ха-ха!.. Пупок не надорвал?..
        Олега осыпало морозом. Губы задеревенели. Он едва прошептал:
        -- Тогда что же, колдуны... перестанут быть колду-нами?
        -- Уже перестают, -- ответил старик. -- Еще раньше кончилась сила волшебников, чародеев, магов. Ты не заметил, что вот уже несколько лет не свершается... ничего такого... ну, такого? Чародеи не трясут землю, не поднимают со дня окиян-моря земли с диковинными чудами, не топят прибрежные страны водяными бурями! Ну раз-ве что какая деревенская колдунья перекинется черной кошкой, чтобы подоить соседскую корову... Но скоро и это кончится.
        Камень под Олегом зашатался, он обеими ладонями сжал каменные бока, чтобы не упасть. Нет, это он сам зашатался, а камень недвижим, как неподвижно мироз-дание. Так вот почему ему тогда не удалось обрушить каменную лавину на преследователей, не удалось раз-двинуть землю, вот почему его били, топтали, заставля-ли ломать камень для Башни...
        -- Тогда колдунам, -- прошептали его губы, -- ко-нец... От рук людей.
        -- Ты это уже видел, -- согласился старик невесело. -- Им не объяснить про смену эпох. Они думают, что мы либо возжелали больше даров, либо по злобе хотим их гибели!
        Он умолк, а Олег, чья мысль жадно царапалась в бу-дущее, продолжил:
        -- Нас перебьют всех, а новые колдуны, мелкие и сла-бые, будут таиться от людей?..
        -- Так, -- подтвердил старик. Пожевал бесцветными губами, повторил: -- Так. Магический ливень, что изли-вался на землю тыщу лет, иссякает. А потом вовсе не упадет ни капли. Ты можешь представить себе мир без магии?.. И я не могу. Но так будет. И это продлится очень долго.
        Олег спросил со вспыхнувшей надеждой:
        Так это не навсегда?
        Старик засмеялся:
        -- Нет, но тебе вряд ли от этого легче. Все возвра-щается на круги своя, вернется и магическая туча. Од-нажды на землю снова прольется мощный магический дождь. Еще больше, чем в этот раз. Но это будет... ха-ха!.. через десять тысяч лет. Или чуть раньше. Но не намного.
        Свет померк в глазах Олега. Он что-то прошептал, сам не услышал своих слов. Как сквозь закрытую дверь донесся скрипучий голос старика:
        -- Есть, правда, и другой путь магии... Им пренебре-гали, пока можно было черпать на даровщинку полны-ми пригоршнями... Теперь же придется, придется!
        -- Какой?
        -- Использовать Силы, -- ответил старик. -- Вон взгля-ни на вершину этой гряды. Видишь ветряк? Даже при легком ветерке он двигает огромные жернова, перетирая зерно. Простой ветер для меня делает то, для чего другой хозяин держит пятьдесят рабов. А я и пальцем не шеве-лю! Могучая магия ветра работает на меня. Вот это и есть самая великая магия!
        Олег слушал, потрясенный таким простым решением, спросил с почтением:
        -- Невероятно... Но когда ветер стихает?.. Старик поморщился:
        -- Ничто не бывает без сучка без задоринки. Если хочешь, чтобы ветер дул всегда, ставь такой ветряк на берегу реки. И опускай крылья в воду. Это будет на-зываться водяным ветряком. Или водяной мельницей. Пока река течет, а течет она вечно, жернова не оста-новятся! Но там другой недостаток...
        --- Какой?
        Старик взглянул с удивлением:
        -- Будешь привязан к воде! Той, что течет.
        Олег ощутил стыд, от усталости перестал понимать такие простые вещи.
        -- Если отыщешь ключик с такой магией, -- сказал старик, -- да еще и научишься пользоваться... Конечно, это не та мощь, что доселе, но все же магия! Она от зем-ли, потому не зависит от той магической тучи, что раз в десять тысяч лет изливается на оскудевшую землю... Ее столько же, как ветра, воды, солнца, звезд... Научись пользоваться!
        -- Как?
        -- Кто маг? -- удивился старик. -- Маг -- это прежде всего человек, который думает. Думает постоянно. Дума-ет над самыми простыми вопросами, которые простолю-дину понятны: почему вода мокрая? Ищи!.. Зато всегда будет при тебе.
        -- Не всегда, -- ответил Олег, но голос обрел живые нотки. -- Вот у тебя только при ветре... Правда, можно речную... гм...
        Старик сказал с нажимом:
        -- А ты такую, чтоб не был привязан! Скажем, на-учись брать от солнца.
        -- Хорошо бы, -- ответил Олег с еще большей надеж-дой, но спохватился: -- Но как же ночью?
        Старик нахмурился:
        -- Тогда от звезд... Сдается мне, ты просто глуп. И мед тебе дай да поднеси, да еще и ложку побольше. Никто не может объять всего. Ночь для того, чтобы спать. И день -- для работы.
        Олег смолчал, пристыженный.
        -- Да-да, -- сказал он после долгого молчания, -- я понимаю...
        -- Да? -- спросил старик язвительно. -- Но принять трудно, верно? Работать никто не любит. Тем более не хочет работать тот, кто раньше не работал. Когда воин ежедневно упражняется с мечом, у него нарастают мыш-цы. Он научается бить точнее, не промахивается как ду-рак. И это у него остается. Я вот уже лет тридцать не беру в руки меча, но посмотри на мои мышцы!.. Да ты посмотри, посмотри, не вороти нос!.. Если я еще в дет-стве научился играть на бандуре, то я и сейчас сыграю любую песню. Хоть днем, хоть ночью. Хоть утром, хоть вечером. А маг? Что маг может без своей магии?..
        Он поперхнулся, внезапно расхохотался. Лицо побаг-ровело. Олег спросил встревоженно:
        -- Что-то случилось?
        -- Просто вспомнил... В том селе, откуда пришли эти трое, одна красавица вдруг превратилась в безобразную старуху. А ведь такое теперь случается по всему белому свету... ха-ха!
        Глава 11
        Скиф уже давно ехал сквозь густые заросли сочной мясистой травы. Цветущие метелки поднимаются до сед-ла, ноги и брюхо коня мокрые, зеленые от липкого ду-шистого сока. Если не смотреть по сторонам, то забу-дешь, что едешь по дну огромного старого оврага. Но справа и слева полого поднимаются заросшие мелким лесом высокие откосы, а здесь в тени никогда не пере-сыхают родники, а трава всегда сочная, свежая, непри-мятая...
        Эта непримятая зелень тянулась бесконечно, толь-ко иногда переходила в скопище исполинских лопухов, папоротника, в которых тоже можно укрыться вместе с конем. Под копытами то чавкало, то хлюпало, триж-ды дорогу пересекали такие чистые ручьи, что Скиф сам спрыгивал и пил жадно, по-звериному: встав на четвереньки и опустив голову к воде.
        Оба с конем чувствовали, что там, наверху, сухой ве-тер и зной, а здесь и трава сочная, мясистая, и стенки все же дают какую-то защиту от зноя. Замученный конь Скифа быстро оживал, пробирался счастливо и в то же время опасливо, будто попал в другую страну.
        Скиф снова и снова останавливался, поил коня и пил сам, обтирал коню пучками травы липкие от мыла бока и круп. Покормил овсом из седельного мешка, малость передохнули. Все время тщетно прислушивался, но вез-де тихо. Значит, Олег увел погоню далеко, а там оторвал-ся от них и ускакал. Что за конь у него, это же дикий зверь, а не конь!
        Солнце уж перешло на ту сторону неба. Дно оврага постепенно поднималось, выталкивая их с конем на по-верхность. Так же незаметно края оврага ушли далеко-далеко в стороны, разгладились, и снова конь мерно трусил по ровной, как стол, зеленой степи. Высокая соч-ная трава шелестела, из-под копыт прыскали зайцы, вы-летали птицы.
        Мир чист и светел, но все-таки он чувствовал, как
        сердце стучит все яростнее, а кулаки сжимаются. Перед мысленным взором проносятся картины, как его муже-ственный отец падает, сраженный отравой, корчится в невыносимых муках, а подлая злая женщина злобно хо-хочет и пинает его ногой.
        -- Отомщу! -- прорычал он. -- Отомщу!.. Это был мой отец... лучший из людей... который так и не успел взять меня на руки...
        Он вздрогнул от страшного грохота прямо над голо-вой. Совсем близко, на расстоянии выстрела из лука, между небом и землей стоит серая стена... Нет, она не-сется со скоростью скачущего коня в его сторону! Вме-сто синего неба тяжелая, как каменный хребет, туча, а стена ливня сейчас накроет их с конем, как двух не-поворотливых жуков...
        Он заорал, конь тоже разогнался, успели увидеть, как впереди на дорогу прыснули крупные капли, взбивая пыль, и тут же влетели в ливень. Холодные потоки обрушились ощутимой тяжестью, пытались вбить в землю, вогнать, чтобы потом оттуда во множестве проросли эти странные существа с двумя головами и шестью ногами.
        Громовой удар потряс землю. Скиф на миг оглох, они неслись в полной тиши, затем прорвались ни на что не похожие звуки, уж точно на дождь не похожие, это был рев шум водопада, грохот, треск. Серая пелена время от времени озарялась тусклыми, а иногда и совсем слепящи-ми вспышками. Дважды его словно бы обожгло, но это был не огонь, а нечто странное, старики говорят, что это случается, когда огненная стрела бьет опасно близко...
        Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дере-ву, а если дерева нет, то по всаднику. Даже пеший дол-жен в грозу лечь в грязь перед буйством богов, признавая их мощь, смиряясь.
        -- Не смиряюсь! -- закричал он. -- Не смиряюсь!
        Земли не видно под мутными потоками, копыта на-чали скользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, а Скиф, мокрый, как рыба, ляз-гал зубами и радовался, что не в пышных одеждах дура-ка, как презренный богач, которому долго потом мерз-нуть в насквозь промокшей одежде.
        Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а те заканчиваются не так резко и быстро. До-рожная пыль без всякого волшебства превратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытами поднимались огромные лепехи грязи попо-лам с глиной. Глины всякий раз поднималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.
        Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал, едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляюще похлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, уже скоро, надо идти...
        На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людям благословенная Луна лишь однажды слабо по-светила через прохудившийся бок тучи. Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлю-пало. Иногда Скиф чувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается на сушу, ко-торую сушей можно назвать только в сравнении с пол-ным болотом. Дождь льет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.
        Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как на-сторожился конь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.
        -- Давай вывози, -- взмолился Скиф. -- Я лучше тебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?
        Конь послушно двинулся через темноту. Умное жи-вотное, оно нащупывало дорогу, фыркало, шлепало мок-рым хвостом по крупу, словно отгоняло мух, наконец, остановилось. Скиф разглядел высокий палисад, концы заостренные. Почему-то показалось, что на одном тор-чит насаженная человеческая голова, но, когда вдали слабо мелькнула молния, рассмотрел с облегчением, что это всего лишь глиняный горшок вверх донышком.
        Он почти на ощупь отыскал ворота. В калитку вдела-но медное кольцо, тяжелое, старинной работы. От уда-ра о такую же медную пластину звон получился тягучий, что тут же припал к земле под ударом струй, прополз чуть и утоп, захлебнувшись грязью.
        Конь заржал гневно, Скиф едва усидел, когда конь привстал на дыбы и ударил в калитку копытом. От гро-хота сразу где-то вспыхнул свет, проник в щели. Скиф увидел поверх палисада, как обозначился прямоуголь-ный проем. С факелом в руке появилась закутанная в тряпки фигура.
        -- Отопри! -- прокричал Скиф. -- Среди странников ходят и боги!
        Через унылый шум донесся скрипучий голос;
        -- В такую погоду? Ни за что не поверю.
        Открылись не ворота, как ожидал Скиф, а отворилась калитка. От усталости, замерзший так, что в костях зас-тыл как холодец, костяной мозг, он не нашел в себе силы слезть, а конь не стал ждать, двинулся во двор. К удивле-нию Скифа, ему даже не пришлось особенно пригибать-ся, у него и на это не хватало сил. Балка прошла над самой головой, даже не задев промокшие волосы. Он успел по-думать с удивлением и опаской, что какие же люди здесь ходят, если для них такие калитки...
        Огонек мелькнул во втором окне, пробился через ставни. Теперь жадно хватающие каждую капельку све-та глаза Скифа охватили весь двор, невысокий, но ши-рокий домик с пышной соломенной крышей. С двух концов булькают переполненные водой бочки, вода с громким журчанием стекает широкими струями, пере-ливается через края. Перед крыльцом чернеет огром-ная и страшноватая лужа, с виду так и вовсе бездонная. Скифу почудилось, что вот-вот оттуда покажутся ги-гантские крючковатые лапы, ухватят, потащат в бездну.
        Он почти свалился с коня, если бы не держался, упал бы в грязь. Конь тоже пошатывался, закрывал глаза. Скиф повернулся к хозяину дома или слуге, тот тщательно за-пер калитку, вложив в петли толстое полено. Когда он повернулся к Скифу, тот едва сумел удержаться от крика.
        На него смотрело мохнатое звериное лицо. Морда волчья, даже больше похожа на медвежью. Нет, все-таки волчья, только крупнее, шире. Челюсти такие, что полено перекусит как лучинку.
        -- Ну что, -- сказал звероватый хозяин. -- Может, передумал?.. Вернешься? Дождик уже почти перестал...
        Скифу больше всего на свете хотелось в самом деле вернуться, но в голосе хозяина звучала откровенная на-смешка.
        Он вспыхнул, выпрямился.
        -- А что, -- сказал он с вызовом, -- жрать в самом деле нечего? Стыдно небось?
        Хозяин хмыкнул. Скиф выждал, но хозяин молча повернулся и пошел к дому. Скиф двинулся следом. У крыльца из темноты появился так внезапно, что Скиф вздрогнул, мальчишка. Неслышно, держась в тени, он
        перехватил повод и увел коня .
        Скиф поднялся за хозяином на крыльцо, в груди стеснился страх. Чем его накормят? Не человечиной ли? Ведь сюда могли забрести путники и до него. Или того хуже: зарежут, зажарят и подадут к столу его соб-ственного коня...
        Дверь открылась со скрипом. Пахнуло ароматом су-шеных трав. Скиф переступил следом за хозяином порог. Просторные сени, длинные полки вдоль стен, пучки трав заполняют полки, свешиваются с потолочной бал-ки, торчат из щелей в стенах, но все пересохло и покры-лось пылью настолько, что в носу Скифа засвербило, он поспешил догнать хозяина, сделал шаг через порог глав-ного помещения, перевел дух.
        За столами народ пьет и ест, орет песни и бахвалит-ся, братается и ссорится, а парнишка торопливо разно-сит на широкой доске жареное мясо, кувшины с вином, кружки с пивом. Когда он на бегу посмотрел на Скифа, тот увидел такое же звериное рыло, как и у хозяина, но теперь Скифу все равно, это же корчма, а не логово обо-ротней, что заманивают путников, а потом съедают. Это просто корчма, которую держит семья оборотней. Здесь ничего не случится особенного, разве что, как во всякой корчме, могут набить морду, ограбить, увести коня, а то и шарахнуть топором по голове. Но не корысти ради, а
        так, по пьяни.
        К одной из стен было приколочено широкое зеркало,
        Скиф посмотрелся, желая узнать, зажила ли скула, но увидел нечто с четырьмя глазами и мутным тазиком вме-сто лица.
        К нему подбежал парнишка ростом со Скифа, в пле-чах та же стать, но лицом совсем юн, даже волосы еще не волосы, а совсем детский пушок, да и клыки чуть ли не молочные. Скиф ощутил укол ревности, все здесь че-ресчур крупные, тяжелые, уверенные, даже кони, даже столы, лавки, пивные кружки.
        -- Что будете есть?
        Скиф указал в сторону очага:
        -- Мне бы того кабанчика...
        Парнишка проследил за его рукой, а когда повернул-ся к гостю, Скиф увидел в глазах мальца уважение.
        -- Его уже заказали, -- сообщил он. -- Но если хотите...
        -- Хочу, -- отрубил Скиф. -- Но пока зажарят, я изгры-зу этот стол. Тащи все, что есть готовое! Мяса, вина, рыбы.
        Ему поставили блюдо с толстыми ломтями ветчины с гречневой кашей, на отдельной тарелке, словно брезго-вали, ломти черного хлеба. Скиф ждал, что сейчас при-несут горячие блюда, но подали только ломтики ноздре-ватого сыра, до странности желтого, хотя по запаху -- свежего, и большой кувшин вина.
        Скиф сразу налил в кубок, попробовал, запах тонкий, на вкус напоминает артанское красное, но решил оста-вить его на потом, кто знает, не хотят ли упоить варва-ра, чтобы потом смеяться над невоздержанностью сынов Колоксая.
        Насыщался он, как ему показалось, одно мгновение, но, когда окинул взглядом стол, чистая столешница те-перь вся покрыта костями. А кувшин пуст.
        Мальчишка подошел, смотрел с детским любопыт-ством.
        -- Что-нибудь еще?
        -- Спасибо, -- сказал Скиф вежливо. -- Сколько с меня?
        Мальчишка покачал головой:
        -- Не знаю. Я позову отца.
        Скиф проводил его взглядом. Мальчишка чересчур горбится, надо сказать. Хотя... По спине пробежала холодная ящерица. А если ему и так трудно ходить, а проще бегать на всех четырех по лесу?
        Из кухни выдвинулся хозяин, Скиф подобрался еще больше, а когда хозяин неспешно направился к нему, Скиф застыл, чувствуя, как по направлению к нему идет огромный хищный зверь.
        Хозяин остановился перед столом, руки все еще не-торопливо вытирал о передник. Маленькие глаза стали кроваво-красными, а когда заговорил, в пасти явствен-но блестели огромные клыки.
        -- Что-то случилось?
        -- Ни... ничего, -- ответил Скиф поспешно. -- Про-сто устал, пировать всю ночь не с руки. Свободная ком-ната найдется?
        -- Есть, -- ответил хозяин неторопливо. -- Даже две...Золотой за ночлег, половинка за ужин.
        Скиф, стараясь не показывать облегчения, достал мо-неты. Сказал, подавая хозяину:
        -- Хорошо у вас. Но доверяете чересчур. Плату надо брать вперед. А если у меня карманы пустые? Хозяин благодушно махнул волосатой рукой:
        -- Пустяки. Твой конь стоит трех золотых... Скифу почудилось, что хозяин не договорил, что и в нем, Скифе, мяса на целый золотой, вернулся страх, уже в молчании шел за ним наверх по скрипучей лестнице.
        К его удивлению, дверь отворили не в комнатушку, а чуть ли не в покои. Вдоль стен укреплены массивные медные светильники, еще один раскорячился на столе, а в широкое окно уже заглядывает полная луна. Настоль-ко широкое, что как бы заявляет молча, что в бойницах нужды нет, никогда враг не подступит так близко.
        Под стеной, справа от ложа массивный камин, на вы-ложенном камнем полу ждет поленница березовых дров, а в самом камине горка серой золы. Похоже, этой ком-натой не пользовались давно.
        -- Отдыхай, -- сказал хозяин. -- За коня не тревожь-ся накормили и напоили.
        -- Спасибо, -- ответил Скиф. -- Считаешь, больше беспокоиться не о чем?
        Хозяин прямо взглянул в несколько побледневшее лицо гостя. Тяжелые складки губ дрогнули, это похо-же на улыбку. Скиф решил считать, что хозяин улыб-нулся.
        -- Не о чем, -- ответил хозяин. -- Если уж кому надо было тревожиться, то нам. Но, как видишь, все живут здесь мирно...
        -- Дивно, -- вырвалось у Скифа. --- Как же...
        -- Это уже Гелония, -- ответил хозяин. -- Хоть и самый ее край. А наш правитель, мудрый Гелон, способен овцу и волка пустить мирно пастись на луг. И будут пастись!
        Он ушел, Скиф поспешно плюхнулся на ложе. Почти сразу услышал снизу не то вой, не то рык. По слухам, оборотни в полночь перекидываются волками, убегают в лес, а на кого натыкаются -- рвут в клочья. Но уста-лость навалилась с такой силой, что тело уже отказыва-лось двигаться. Веки опустились тяжелые, неподъемные.
        Он провалился в тяжелый беспокойный сон раньше, чем голова коснулась подушки.
        Глава 12
        Утром, когда он проснулся живой и целый, отдохнув-шая душа возликовала. В теле перекатывалась бодрость, в желудке голодно урчало. Быстро обулся, спал одетым, поспешил вниз.
        Еще сверху со ступеней он увидел, что в совершенно пустом помещении сидит спиной к нему и лицом ко входу только один человек. Крупный, широкий, с крас-ными до плеч волосами. Перед ним широкое блюдо с жареным гусем, небольшой кувшин и наполовину наполненный кубок с красным вином.
        Человек неторопливо разрывал гуся, ел неспешно запивал вином. Скиф со счастливым воплем сбежал по ступенькам.
        -- Олег!
        Олег, не оборачиваясь, взмахом руки пригласил к сто-лу. Во рту у него был кусок мяса, в руке -- гусиная лапа, губы блестят от жира.
        Скиф плюхнулся за стол, на Олега смотрел счастли-во, как потерявшийся и снова нашедший хозяина ще-нок. В зеленых глазах волхва вспыхивали загадочные искорки.
        -- Хорошо поспал?
        -- Олег, как там... как погоня? Олег промычал с набитым ртом:
        -- Погоня? Какая погоня?
        Их кухни вышел хозяин. Скифу он показался разъя-ренным, но и напуганным одновременно. Приблизился, спросил тяжелым голосом:
        -- Что-нибудь еще?
        При каждом слове верхняя губа приподнималась, по-казывая клыки, которые за ночь как будто увеличились вдвое. По спине Скифа пробежал мороз. Олег кивнул, ответил спокойно:
        -- Да. Еще мяса для моего товарища.
        При этом, как заметил Скиф с еще большим страхом, верхняя губа Олега как-то непроизвольно приподнялась, блеснули зубы... ровные, красивые, человечьи, но холод охватил Скифа с такой силой, что затряслись колени. Показалось, что зубы Олега намного-намного страшнее.
        Хозяин поклонился. Скиф потрясение понял, что зверь напуган просто смертельно. Когда он поспешно удалился, чуть не бегом, Скиф спросил шепотом:
        -- Ты их знаешь? Что это за люди?
        -- Да так, -- ответил Олег неопределенно. -- Люди разные бывают. Но все не любят на себя непохожих. Здесь, в стране светловолосых, всех бед ждут от людей с черными волосами и черными глазами... Мол, сглазят!.. В странах, где все черные, как вороны, на светлокожих смотрят как на заразных... А этим и вовсе приходилось туго. Только здесь, в Гелонии, где народ давно даже по пьянке друг другу морды не бьет, они живут спокойно.
        Скиф еще больше понизил голос, прошептал, огляды-ваясь на кухню:
        -- А почему он тебя боится?
        -- Боится?.. Тебе почудилось.
        -- Олег, я ж вижу!
        -- Почудилось, почудилось. А вообще-то мы с ними родственники.
        Это было так неожиданно, что Скиф подпрыгнул:
        -- Как это?
        -- Да пустяки. Очень дальние. Просто в моем племе-ни могут делать и то, и другое... А они, так сказать, заст-рявшие посредине. Попробуй вот этого вина!.. Хороший урожай выдался, да еще солнца хватило... Попробуй.
        Скиф попробовал, от этого вина даже аромат шибал в голову и взвеселял душу. Хозяин приблизился, высы-пал перед Олегом мелкую кучку серебряных и даже зо-лотых монет. Олег, не глядя, сгреб все в кошель, под-нялся:
        -- Ну, пойдем?
        -- Пойдем, -- ответил Скиф.
        Во дворе мальчишка со звериным пушком на лице подвел двух оседланных коней. Еще с десяток коней Скиф увидел у коновязи, да и в раскрытую дверь конюшни было видно, что коней прибавилось, только новых гостей что-то не видно.
        Когда выехали за ворота, Скиф еще раз оглянулся, спросил пораженно:
        -- Что значит быть волхвом!.. Он тебя накормил, а
        потом еще и заплатил?
        -- Да, -- подтвердил Олег. -- Ты же видел, как я хо-рошо ел?
        -- Видел, -- пробормотал сбитый с толку Скиф. --
        Только не знал, что за это еще и платят.
        -- Еще как, -- сказал Олег рассеянно, он уже погру-жался в думы, -- догоняют... и еще платят, платят...
        -- Куда мы едем? -- спросил Скиф.
        -- Ты не забыл, что у тебя есть еще один брат? -- спросил Олег суховато. -- Средний брат...
        Скиф вспылил:
        -- Еще бы его забыть!.. Это ж ни рыба ни мясо. В то время как я выбрал путь чести и доблести, а мой старший брат Агафирс -- путь коварства, Гелон так и остался по-средине. Он всегда был посредине!.. Мы бьемся, а он в сторонке! Я хочу отомстить за отца, Агафирс защищает мать, кто-то из нас падет... если не оба, а этот среднень-кий в любом случае спасет свою драгоценную шкурку!
        Олег слушал, кивал, соглашался, потом обронил:
        -- Известно, герои гибнут первыми. Средненькие ос-таются. Никогда не мог понять, откуда тогда берутся ге-рои в каждом поколении? Ведь при таком истреблении весь род людской должен бы давно стать овцами...
        Скиф спросил с раздражением:
        -- Так чего мы едем к Гелону?
        -- Причина есть, -- сказал Олег негромко.
        -- Какая?
        -- Очень важная, -- ответил Олег. Подумал и добавил со вздохом: -- Даже более чем важная. Нам просто не-куда больше ехать.
        В поле мужчины шли с косами в руках через золотое поле пшеницы. Женщины вязали снопы, одна под скир-дой кормила грудью ребенка. По дороге изредка попада-лись телеги. Иногда из леса везли уже отесанные стволы, но чаще повозки были нагружены глиняными горшками, кувшинами, полотном, мешками с зерном, а то уже и мукой.
        Скиф мрачнел, отводил взгляд. Олег посматривал по сторонам с удовольствием, морщины на лбу разглади-лись, а горькая складка у губ исчезла вовсе.
        Когда они догнали одну телегу, Олег поинтересовал-ся у возчика, как короче добраться до города Гелона.
        Селянин, худой, но явно не голодающий человек, если судить по новенькой одежде и дорогим сапогам, сказал словоохотливо:
        -- А вот прямо по этой дороге! Потом она свернет вправо, так вот по ней и надо. Дня через три-четыре, если у вас добрые кони, окажетесь прямо перед вра-тами!
        -- Ого, -- вырвалось у Скифа. -- Неужто Гелония так велика ?
        А Олег указал на заросшую травой тропу, мимо кото-рой как раз проезжали:
        -- А эта? Разве не короче? Селянин нахмурился:
        -- Ну короче...
        -- Дня на два, не так ли? Селянин покачал головой:
        -- Вы неплохие ребята, хоть и с топорами. Вот что я вам скажу... По той дороге вам не стоит!
        -- Почему?
        -- Худая дорога, -- ответил селянин и сделал щепот-кой отгоняющий жест.
        -- Разбойники? -- спросил Скиф надменно. Он пощу-пал рукоять топора. -- Сколько их?
        Селянин покачал головой:
        -- Если бы!.. Разбойники бедных не грабят. Даже иногда бросят монету-другую... если, конечно, скажешь им про богатый караван или толстого купца поблизости.
        -- А что же там?
        -- Башня, -- ответил селянин шепотом. Он вздрогнул над головой пронеслась стайка мелких птиц, побледнел, прикрикнул на коней: -- Но, дохлые!.. Совсем заснули. Простите, ребята, заговорился я с вами... А мне еще ехать и ехать.
        Он отвернулся, все внимание отдавал теперь коням, что делали вид, будто не слышали его окриков.
        Скиф придержал коня, на мужественном лице про-ступило выражение, которое Олег назвал бы страхом.
        -- Ну что? -- спросил Скиф с надеждой. -- Объедем?
        Олег подумал, поколебался, вспомнил старика в горах, его рассказы про магический дождь, покачал головой: -- Тебе что, так уж в Гелон не хочется? Окольные дороги заводят далеко.
        -- А прямые бывают самыми длинными, -- возразил Скиф.
        -- А как же насчет прямой дороги мужчин? -- спро-сил Олег.
        -- А кто сказал, что мужчина -- обязательно дурак? -- ответил вопросом на вопрос Скиф. -- Явно же этот мужик говорил о башне колдуна. Причем очень сильного. Только они селятся в башнях! Им не надо слуг, они даже еду добывают гнусным колдовством!
        Он разгорячился, глаза горели ненавистью, бешен-ством, щеки раскраснелись.
        Олег подумал, сказал нерешительно:
        -- Я человек не рисковый. Очень даже! Но сейчас, кака мне кажется, можем поехать прямо.
        Скиф предостерег:
        -- Колдуны очень не любят, когда кто-то появляется поблизости без их зова.
        -- Никто не любит, -- ответил Олег. -- Терпят.
        -- Но колдуны не терпят, -- возразил Скиф. -- А кто станет терпеть, если можно метнуть громовую стрелу за пару верст и не промахнуться, даже если бросит в муху?
        Сердце Олега сжалось. Было такое, он тоже кидал. И деревья вырывал с корнями, и горами тряс, и всю землю облетал в магическом вихре. Бездумно таскал лучшую еду из кухонь богатых властителей стран, даже лицемерно корил себя, мол, нехорошо поступает, но сейчас так голо и одиноко без этой могучей силы!..
        -- Рискнем, -- повторил он. -- Что-то мне кажется, в нас ничем не швырнут. - А если кинут, мелькнула трусливенькая мысль, то значит, магия вернулась. А это значит, что и я смогу метнуть в ответ такое... что всю башню разнесет в ще-бенку. Если успею, конечно.
        Был поздний вечер, солнце уже почти опустилось за темный иззубренный край, когда они увидели башню. Возможно, колдун как раз и строил с таким расчетом, чтобы замечали издалека и обходили стороной. Высо-кая, сложенная из массивных глыб темного гранита, она поднималась выше самых высоких сосен, что тя-нулись к солнцу поодаль.
        У подножия черной башни зеленая сочная трава, красные маки. Не видать и следа каменоломен, глыбы либо тащили издалека, либо колдун создал их прямо на месте. И силой заклятий заставил сложиться в высокую и несокрушимую башню, сотворил узкие зарешеченные окна, выровнял наверху зубчики и даже поднял трепещущий на ветру прапорец.
        Трава мягко шелестела под конскими копытами. Вско-ре кони по самое брюхо блестели в светло-зеленоватом соке мясистых сочных растений. Попадались родники, из-под копыт часто выпархивали неторопливые жирные птицы, видели толстых, как кабаны, зайцев.
        Скиф завистливо вздохнул. Здесь бы разместилось не-малое племя, это же счастье для коней, когда столько сочной травы, это счастье и для людей, ибо сочная трава -- это здоровые, сильные кони, а сильные кони -- это все!
        Олег краем глаза посматривал на угрюмую башню. Сердце тревожно дергалось, сжималось в страхе. А если все же колдун каким-то образом сохранил свою мощь? Как гадко чувствовать себя беспомощным! Особенно тому, кто уже вкусил хмелящее чувство силы. Чувство безнаказанности, что едва не накрыло с головой, подобно океанской волне... Как он вынырнул, непонятно. Что за искру вложил Род в души людей, если та заставляет тянуться за непонятным, топча ногами оче-видные блага? И немалые порой, очень немалые... А в его случае так и вообще...
        Он стряхнул с себя тягостные мысли; сказал коротко:
        -- Вон там с десяток деревьев. Там явно родник.... Место для ночлега!
        Скиф вяло оглянулся на темнеющий силуэт башни:
        -- Стоит ли? Я готов ехать и ночью. Пусть под луной; но только подальше от этого места.
        -- Ты готов, а кони не готовы, -- буркнул Олег. Он спрыгнул с коня, расседлал, пустил пастись, не стреноживая.
        Держался он надменно, спину держал прямее, чем обычно, и Скифу почудилось, что волхв не такой уж и каменный, как выглядит. А сейчас в каждом движении заметно... если бы он был воином, то Скиф назвал бы это вызовом тому колдуну, что засел в башне. Вот, мол, мы расположились на твоих землях. Вот пьем из твоих родников чуть ли не прямо перед башней. Наши кони топчут твою траву, мы разведем костер, что будет тебя раздражать и тревожить...
        -- Ладно, -- сказал Скиф сдавленным голосом. -- Я не знаю, с чего ты вдруг стал таким храбрым.
        -- Я добрый, -- ответил Олег. -- Кони устали.
        -- Ах, кони...
        Однако Скиф, хоть и устрашенный, сразу же лег, за-вернулся в легкое одеяло и затих. Олег долго сидел, смотрел в огонь. Скиф не спит, чувствуется, но молчит, не выдает, что его гнетет больше, чем эта башня колдуна вблизи.
        Пламя постепенно редело, пригибалось, втягивалось в багровые уголья. Если присмотреться, можно разгля-деть скачущих огненных всадников, дивных зверей, красных птиц, рушащиеся кровли домов... Там тоже вой-ны, тоже кровь, тоже кто-то сушит мозги, как сделать все правильно...
        Иногда он поднимал голову, посматривал на залитую лунным светом башню. Они расположились так близко, что колдун может рассмотреть их даже сейчас, в ночи. Тем более освещенных пламенем. По коже пробежал холодок страха. На всякий случай снова торопливо напомнил себе, что, если бы колдун мог, уже стер бы их с лица земли, как муравьев. Мир меняется... Мир меняется! И надо успевать меняться с ним вместе. Хотя бы.
        Он на какое-то время все же заснул. Заснул сидя, все-го на пару минут, как показалось. Вздрогнул, по спине прошел холодок. Обернулся... на месте Скифа лишь при-мятая трава. И, судя по хрусту веток, там бесчинствует только один конь.
        -- Черт, -- вырвалось злое. -- Что ж тебя за муха уку-сила среди ночи!..
        Конь попятился, глаза дикие, что за дурь ехать ночью, Олег принес седло, возвращаться уже не придется, торопливо затянул ремни. Конь качнулся под его весом | Олег дернул за повод, пригнулся, ветви медленно поплыли над головой, а потом замелькали чаще и чаще.
        Они вырвались на простор. Ноздри поймали слабый запах конской кожи, прекрасно, теперь догонит, Скиф
        уходит по прямой...
        Земля гремела под копытами, очень не скоро он уло-вил впереди такой же конский топот. Потом ветер донес запах, их различать долго и упорно учил Мрак, а чуть по-годя заметил далеко на фоне звездного неба скачущего всадника.
        -- Наддай, мой двужильник, -- сказал он коню лас-ково. -- Как только догонишь, тут же снова отпущу. Хоть всю траву на свете сожри...
        Конь всхрапнул, уши его нашорошились, как у вол-ка. Стук копыт слился в единую мелкую дробь. Скачу-щий впереди всадник приближался быстро, стало видно, как ветер треплет черные волосы, под светом звезд по-чти блестящие, будто посыпанные чешуйками слюды.
        Скиф оглянулся, лицо все еще было перекошено бе-зумием. Конь под ним хрипел, с удил срывались кло-чья желтой пены. Бока блестели, с них летели крупные капли.
        Олег поравнялся, мощной рукой ухватил за узду. Его умный конь сразу начал замедлять бег, что-то сказал на своем лошажьем языке, и конь Скифа послушно пошел с ним вровень.
        Скиф молчал, Олег подвел коней к кучке деревьев. На этот раз ручей не отыскался, но сразу наткнулись на сухие ветки. Вскоре вспыхнул жаркий костер, а за кругом света ночь стала еще темнее и негостеприимнее.
        Красные, как зарево пожара, блики играли на суро-вом лице Скифа. Он похудел за короткую скачку, черты лица стали строже, на лбу появилась первая морщина.
        Еще в уголках губ вздулись и застыли горькие складки, с виду твердые, как камешки.
        -- Ложись, -- посоветовал Олег. -- Не всегда утро ве-чера дряннее. Не всегда.
        Глава 13
        Утром Скиф поднялся застывший, хмурый, от Оле-га прятал глаза. Олег затоптал костер, молча оседла-ли коней. Олег молчал. Скиф вскочил в седло, подо-ждал, пока Олег затянет последние ремни под конским брюхом.
        Поехали так же молча, конские морды вровень. Скиф смотрел только перед собой. Олег чувствовал, что это временное ночное безумие... так его лучше называть, лучше забыть. И никогда не напоминать Скифу о его слабости, о его... нежелании встречаться с Гелоном.
        Они бодро неслись на отдохнувших конях по мокрой от росы траве. Дорога с перевала круто пошла вниз, ущелье расширилось, далеко впереди и внизу показалась зе-леная долина. Олег смотрел вперед, лицо озабоченное, а Скиф, который быстро переходил от дикой ярости к наивному восторгу, зачарованно рассматривал послед-нюю гору, что проплывала от них в сторонке.
        Оба отчетливо видели вырезанные из камня дома. Не-которые выступают из горы наполовину, вон красивый каменный узор над входом, широкие окна, а другие едва-едва отделены от соседей вертикальными бороздами, глу-бокими щелями. Все дома начинаются от самого низа и поднимаются уступами до самой вершины. Гора вся ис-пещрена темными входами, как обрывистый и глинистый берег реки бывает изверчен норами речных ласточек, но здесь все красиво и торжественно, словно гору заселяет одна гигантская семья...
        Спускались до обеда, а к полудню горы остались за спиной. Широкая дорога тянулась вдоль стены, осторож-ные селяне предпочитают объезжать опасный перевал по широкой дуге, а еще одна дорога вела прямо на восток.
        Через полчаса они заметили приземистый дом, дымок над трубой, высокий забор. Постоялый двор, как и поло-жено постоялому двору, на перекрестке дорог. Ворота распахнуты, у коновязи пятеро коней мерно встряхивают головами, вылавливая в складках подвешенных к мордам мешков остатки овса или ячменя. Судя по количеству овса, все пятеро всадников приехали вместе. Кони осед-ланы, так что гости не задержатся...
        В стороне от крыльца двое устроились на огромном бревне играть в кости. Скиф услышал брань, стук костей, довольное ржание. Из корчмы вышли двое, огромные, с отвисающими брюхами, потные. Там же на крыльце за-теяли свару, их спихнул третий, ему-де загородили до-рогу. Третий был настоящим чудовищем, поперек себя шире, и двое толстобрюхих безропотно ждали, когда тот пройдет, расставив толстые, как бревна, руки.
        У колодца на колоде сидел крупный воин в кожаных латах, обеими ладонями держался за голову, будто удер-живал вылезающие мозги. Его перекосило, когда услы-шал стук копыт, на Скифа взглянули налитые кровью и злостью глаза.
        -- Эй, ты, -- сказал воин. -- А ну, слазь с коня!
        -- Ты не ошибся? -- спросил Скиф холодно.
        -- Ах ты, щенок...
        Скиф спрыгнул с коня, молча двинул грубияна рукоятью топора в лоб. Тот перекувыркнулся через колоду раскинутые руки от удара о землю взметнули пыль. Лицо гуляки стало умиротворенное, даже довольное.
        Олег слез, набросил повод на крюк коновязи. Широкий двор кипит жизнью: от колодца непрерывно таскают воду, от лачуги кузнеца несется бодрый перестук молотков, а с другого конца вкусно пахнет свежим хлебом. У колодца возле колоды лежит огромная толстая свинья, розовая, удивительно чистая, с нежной просве-чивающей кожей.
        Скиф посмотрел на нее, облизнулся:
        -- Ее здесь, наверное, нарочно положили...
        -- Думаешь?
        -- Уверен! Ее издалека видно. Кто хочет мимо про-ехать, не сможет.
        В самой корчме привычный жаркий воздух, запах мужских тел, жареного мяса, гречневой каши и кисло-го вина, узкие длинные столы с завсегдатаями, их мож-но отличить сразу, и случайными проезжающими.
        Олег выбрал стол, чтобы лицом к входу, Скиф сел так, чтобы оба видели, если кто начнет заходить сбоку или сзади, примчался мальчишка и торопливо стер чи-стой тряпкой лужи со стола, смахнул объедки прямо на пол. Большой пес лениво высунулся из-под стола, об-нюхал корочку хлеба, фыркнул. Слышно было, как он, вернувшись, грохнулся всем телом об пол.
        Похоже, они двое внушали доверие, как состоятель-ные люди. Им сразу принесли кувшин вина и два насто-ящих медных кубка, а сам хозяин объяснил:
        -- Промочите глотки с дороги, а то пыль, пыль... пока готовится мясо. Что желаете? Скиф сказал с достоинством:
        -- Ты уже сказал сам. Мяса! Жареного. Лучшего. Мно-го. Чтобы мы наелись на три дня вперед. И все, что у тебя есть к мясу.
        Он бросил повелительный взгляд на Олега. Тот усмех-нулся, достал монету. Хозяин поймал на лету, ничуть не удивился золоту. Или сделал вид, что в его корчме рас-плачиваются золотом все.
        ~- Не успеете опорожнить кувшин, -- сказал хозяин, -- все будет перед вами.
        -- Успеем, -- пообещал Скиф.
        -- Тогда второй кувшин, -- пообещал хозяин, -- за
        мой счет!
        -- Договорились!
        На них сперва поглядывали от других столов, но Олег и Скиф пили, ели, по сторонам не смотрели, желания затеять ссору не выказывали, и постепенно о них забы-ли. Олег ощутил, что они вошли в этот мир, особый мир корчмы, нашли в нем нишу, устроились, теперь можно спокойно и неторопливо подумать, что же делать и как жить в мире, где иссякла магия. Те несколько лет, когда он бродяжничал по свету, вооруженный незримым все-сокрушающим мечом, приучили к защищенности. Сей-час же сердце подпрыгивает от каждого шороха, а душа скукоживается в ужасе. Даже в большем ужасе, чем ког-да он впервые вышел из Леса...
        Он подпрыгнул, рука метнулась к рукояти ножа. К их столу приблизился невысокий мужичонка с плутоватой рожей и огромным синяком под глазом.
        -- Желаю здравствовать! -- сказал он льстиво, и преж-де, чем Скиф открыл рот, чтобы прогнать, а это было вид-но по лицу Скифа, бродяжка добавил: -- Я здесь днюю и ночую, всех знаю, все слышал, в том числе и шибко ин-тересное...
        Скиф смолчал, а Олег ухватил пробегающего маль-чишку за полу:
        -- Эй, погоди. Еще кувшин вина и большую глиня-ную кружку.
        Бродяжка правильно понял, что кружка предназначе-на ему, как можно тише опустился на лавку на той сто-роне стола. Быстрые глазки бегали, бросая осторожные взгляды на кувшины с вином, на суровых мужчин напро-тив, по обоим видно, что непростые люди, а когда уви-дел подбегающего мальчишку с кувшином в одной руке и глиняной кружкой в другой, расплылся в улыбке.
        Олег смотрел в упор, мальчишка поставил кувшин и кружку, умчался, но бродяга смотрел на Олега выжида-тельно, с искательной улыбкой. Скиф тоже ждал чего-то, даже задержал дыхание.
        Но Олег кивнул наконец на кувшин, обронил почти равнодушно:
        -- Наливай, пей. А Скиф добавил:
        -- Если есть что сказать интересное нам, говори. Он победно посмотрел на Олега, тот милостиво на-клонил голову. Скиф ощутил глухое раздражение. Это он должен милостиво наклонять голову, а простолюдин, мудрец он или не мудрец, должен смиренно слушать!
        Гуляка поспешно налил в кружку, выпил, снова на-лил, сделал глоток, только тогда перевел дыхание, глаза несколько просветлели.
        -- Интересное? -- повторил он. -- О, здесь много бывает интересного!.. У Хвостогрыза родился теленок с двумя головами, у Серяка сарай провалился под зем-лю, у Голощупа ветром унесло с забора одеяло... Это и есть самое интересное для местных, клянусь.
        Скиф вспыхнул, Олег предостерегающе бросил на него суровый взгляд, сказал ровно:
        -- Мы не местные, как ты уже заметил.
        -- А для неместных, -- сказал гуляка, -- у меня дру-гое интересное...
        Он допил, быстро наполнил кружку и, обняв ее любов-но обеими ладонями, выжидающе уставился на Олега.
        Тот кивнул:
        -- Говори.
        -- Тут проезжали какие-то... -- сообщил гуляка. -- Все выспрашивали...
        -- О чем? -- спросил Скиф равнодушно.
        -- Не о чем, а о ком, -- развязно поправил гуляка. -- Ищут двоих. Один с рыжими волосами, другой -- с черными. Тот, что рыжий, -- зеленоглазый, а черноволосый -- с синими глазами. Обоим палец в рот не клади, потому задерживать их не след... а надо сообщить войту. А тот уже знает, как их остановить.
        Олег всмотрелся в его лицо, не такое уж и пьяное, как показалось вначале. Пальцы нащупали в поясе монету, толчком отправил ее через стол. Ладонь гуляки прихлоп-нула, как бредущую муху.
        Скиф поинтересовался:
        -- Хорошо платят?
        -- Обещают золотые горы, -- ухмыльнулся гуляка.
        -- А что же ты?
        -- Не люблю, когда кого-то ловят, -- ответил гуляка откровенно. -- Меня самого ловили! Да и вообще... Ког-да за кем-то гонятся, всяк норовит подставить ножку. Да не тому, кто убегает, а который гонится...
        Он захохотал громко и откровенно. Олег сделал хозя-ину знак, чтобы еще принес вина и сыра, Скиф бросил гуляке еще одну монету, тот поймал так ловко, что она просто исчезла в его ладони.
        -- Тогда нам нельзя задерживаться, -- решил Скиф. -- Кто-нибудь уже мог побежать к войту... А тому стоит только послать вестника. Олег, как ты думаешь, скоро нагрянут?
        Олег спросил у гуляки:
        -- Ты, я вижу, проводишь здесь все вечера... да и
        ночи, так что кое-что знаешь. По каким дорогам заставы?
        -- Верный вопрос, -- сказал гуляка. Он икнул, стыд-ливо закрыл ладошкой рот, ведь известно, что ик -- за-блудившийся пук. -- Сразу видно, грамотный... По всем, кроме той, что ведет к городу Гелона.
        Скиф насторожился:
        -- Почему так? Гуляка пожал плечами:
        Откуда я знаю? Наверное, что-то знают. Ну ладно, ребята, я пошел...
        Потеряв к ним интерес, больше не дадут, он прихва-тил кувшин с недопитым вином, пересел к веселящимся мужикам, оттуда зычным и наглым голосом велел хозяи-ну подать лучшего вина и мяса на весь стол.
        Олег собрал в мешок головку сыра, каравай хлеба, сунул туда же кувшин с вином и поднялся. Скиф, что уже подпрыгивал от нетерпения, настороженно отпра-вился к двери. Сердце стучало часто, навстречу могут ворваться вооруженные люди, надо быть готовым, надо успеть схватиться за топор раньше...
        Свежий прохладный воздух охладил распаренные лица. Скиф поспешно вытер потное лицо, Олег свис-том подозвал мальчишку:
        -- Коней покормил?
        -- Да, но... уезжаете?
        -- Еще приедем, -- сообщил Олег. -- У вас кормят вкусно. И недорого. Всем расскажем.
        Сияющий мальчишка привел коней, Олег птицей взлетел в седло. Когда выехали за ворота, Олег пустил коня в галоп. Скиф некоторое время несся следом, по-том догнал, прокричал:
        -- Что ты делаешь?.. Это же не дорога к Гелону!
        -- А зачем тебе Гелон? -- крикнул Олег.
        -- Мне не нужен, -- огрызнулся Скиф, -- по дороге можно свернуть. Ты ж слышал, везде нас ищут! Олег ответил хладнокровно:
        -- На везде у них народу не хватит. Потому и поса-дили этого... чтобы направил нас по той дороге, где нас захватят наверняка.
        Скиф ужаснулся:
        -- Этот пропойца?
        -- Эх, не видел ты еще пропойц! Тоже мне пропойцу нашел. Такой же пропойца, как я воин.
        Скиф удивленно покосился на его могучую фигуру хотел спросить, а кто же он тогда, если не воин, но все же сообразил, что Олег хотел сказать, умолк, только тихонь-ко злился, что мудрец всегда говорит загадками, а пони-маешь их уже потом, когда что-то да брякнешь. После чего даже спина краснеет от стыда за свое бряканье.
        Небо было синее-синее, даже густо-синее, без наме-ка на голубизну. Они ехали по оранжевой земле, впе-реди появилось зеленое пятно. Кони понеслись резво, Олегу почудился впереди холм, не сразу рассмотрел, что там высятся руины старого замка-крепости. А сама крепость среди озера пурпурной крови: ярко-красной, дымящейся, грозной, взывающей к мести, отмщению.
        Скиф прерывисто вздохнул:
        -- Иногда понимаю... почему ты ушел в волхвы! - Кони наддали, озеро крови начало распадаться на пы-лающие головки цветов. Олег сперва подумал -- на маки, но это оказались тюльпаны. Пурпурные головки так тес-но прижимались одна к другой, что зеленых стебельков не видно вовсе, как и спрятавшихся внизу лепестков, и он, уже зная, что это всего лишь цветы, все равно видел горя-чую кровь, что течет здесь бурными ручьями, пропитывает землю, откуда и поднялись эти вспоенные кровью цветы.
        Единственное зеленое пятно, которое усмотрели из-дали, оказалось крышей крепости. Не то из зеленой че-репицы, не то мох и зеленая плесень уже поселились там, поближе к скупому солнцу, но сама заброшенная крепость уже почти не отличается от каменных скал, что причудливо принимают облики даже диковинных зверей, не только крепостей.
        Сама крепость наполовину обрушилась, в щелях ра-стут небольшие деревца, корни на глазах вонзаются в щели и ломают прочную кладку.
        Почему? -- спросил Олег.
        -- Вечная крепость... посмотри, какие стены!.. скоро станет грудой песка. А хрупкие цветы, которые побьет любой град, да и сами не проживут до зимы... цветут, как цвели и тогда, когда крепость только строили...
        Олег окинул окрестности хмурым взором:
        -- Какие цветы? Когда ее строили, вытоптали все, даже леса извели.
        Скиф с безнадежностью посмотрел на мудрого волхва. Тот в самом деле не понимает, о чем говорят на-стоящие люди.
        Да плевать, что я в самом деле не понимаю, что го-воришь ты, подумал Олег, ибо на чистом и честном лице Скифа всегда можно прочесть все, что тот думает. Кому важны эти мелочи, эти сиюминутные мысли? Важны только те мысли, те идеи, что могут изменить мир. Их много, таких идей! Надо только отыскать правильные...
        Скиф начал ерзать в седле, беспокоиться, наконец, сказал с непривычным смущением:
        -- Там впереди дорога раздвоится. Давай выберем се-верную...
        -- А что там?
        -- Да так, -- ответил Скиф с напускным равнодуши-ем. Уши его подозрительно покраснели. -- Просто там встретятся мои знакомые.
        -- Могущественные властители? -- спросил Олег, чтобы поддразнить, уже ясно, что за знакомые у юно-го героя.
        Краска с ушей расползлась по щекам Скифа.
        -- Зачем нам властители, -- сказал он с неудоволь-ствием. -- Мы сами в состоянии за себя постоять. Или нет?
        -- Конечно-конечно, -- поспешно ответил Олег. -- Показывай дорогу. Провести ночь под крышей -- уже роскошь.
        Глава 14
        Впереди высилась, медленно приближаясь, огромная гора. Когда ее освещало солнце, она казалась огромным слитком золота, вечерами явно походит на вырванное из живого тела сердце, но сейчас, когда приблизились, Олег рассмотрел, что гора такая же старая, как и те, которые они проезжали. Старая, древняя, наверняка, как старый пень, изрытая пещерами, в которых люди могут прятать-ся в случае беды...
        Есть такие пещеры, вспомнил он, в уголке которых можно поместить с десяток крупных городов, а места еще останется вдоволь. Кто их рыл, кто проделал та-кую работу? Великаны, боги?
        У подножия горы расположился город. Освещенная солнцем городская стена выглядела сотканной из твер-дых солнечных лучей, хотя, когда подъехали ближе, сте-на оказалась всего лишь из ошкуренных бревен, вбитых в землю. Концы заострены, видны торопливые следы то-поров, а по гладким блестящим бокам бревен сползают
        янтарные капли застывающего сока.
        По широкой протоптанной и укатанной дороге к дале-ким воротам, распахнутым во всю ширь, тянутся доверху нагруженные подводы. Везут забитых оленей, коз, рыбу, мешки с зерном, кипы шкур. Из города выезжают такие же нагруженные, но уже с кипами шкур выделанных, а то и кожей, везут сукно, полотно, металлические сохи, кое-кто гордо выставлял напоказ купленное оружие и доспехи.
        Возле городских ворот деревянная сторожка, в ней легко разместились бы трое-четверо стражей. Но сто-рожка пуста, ворота распахнуты, телеги то и дело сталкиваются, возницы с бранью машут кнутами, лошади путаются в своих и чужих постромках.
        Скиф и Олег въехали свободно, никто не остановил. Правда, дальше у груды камней двое с оружием, городская стража, но на всадников лишь покосились, а на те-легу что норовила прошмыгнуть втихаря, заорали. Воз-ница сплюнул, вытащил из-под рядна увесистый булыж-ник, швырнул в кучу. Скиф объяснил Олегу:
        -- Это плата за въезд... Ты не думай, тут не звери! Просто после дождя можно утонуть в грязи да колдо-бинах. Не так свои горожане разбивают дорогу, как эти ярмарочники... А чтоб замостить, нужны камни. Везти их надо издалека. Вот и додумались собирать плату...
        Дальше в самом деле наткнулись на мастеровых, что рыхлили землю, выбирали и укладывали булыжники, ста-рательно примащивали один к другому, чтобы оставалось поменьше зазоров. Еще дальше середина улицы вся в камне. Олег направил туда коня. Из-под копыт сразу же полетели искры, стук подков стал веселее, звонче, а сам конь пошел веселее, гордо потряхивал гривой.
        -- Мудро, -- одобрил Олег. -- Самый понятный налог.
        -- Как это?
        -- Сразу видно, куда он идет. Можно даже пересчи-тать камни...
        Он улыбнулся невесело. Скиф так и не понял; что здесь смешного, но не допытывался, мудрецы часто го-ворят загадками, жадно всматривался во встречных. Кто-то его узнал, кивнул, но большинство, как заметил Олег, на Скифа смотрели враждебно.
        Они выехали через улицу хлебопеков, затем сверну-ли на оружейный ряд. Хорошо пахло горячим железом, хотя молоты еще не стучат, а порыв ветра донес с сосед-ней улицы ароматы масла, которым смазывают латы и сочленения доспехов, запах свежевыделанной кожи, ко-торый Скиф мог различить за сотни шагов.
        Постепенно дома кончились, а дорога, постепенно поднимаясь в гору, превратилась в узкую тропку. В од-ном месте ее пересек ручей, он прядал, как заяц, через камни. Далеко впереди его ждет огромная спасительная нора большой реки, там ручеишка укроется от всей напастей.
        -- К какому дому ты ведешь, -- удивился Олег, -- мы же прошли уже все...
        -- Там еще один, -- заверил Скиф.
        Каменная стена приближалась, но еще ближе пря-мо из каменного основания выросла башня из старого желтого гранита, обгрызенная временем. От самой вер-шины с остатками укрытий для стрелков и до низа ее рассекла глубокая трещина. Изнутри лез дикий виноград, корявые деревца лепились всюду.
        Они проехали башню, подъем становился все круче, и тут за поворотом Олег увидел последний домик, что, казалось, прилепился к самой середине горы, но затем стало видно, что гора в этом месте как бы отступила, между домиком и горой есть место еще и для немалого сада. От домика виднеется только оранжевая крыша, все остальное тонет в зелени.
        Олег не смотрел на Скифа, но ощутил, как тот на-прягся, даже задержал дыхание. Узкая улочка, изгибаясь, привела к этому небольшому аккуратному домику, чис-тенькому, свежему, словно только что выстроенному или даже выросшему из сухой земли.
        Перед домом растут яркие цветы, у Олега защемило сердце от их чистоты, беззащитности, уязвимости. Нет даже оградки, чтобы защитить от прохожих, которым стоит только сделать шаг в сторону...
        По обе стороны тянется небольшой заборчик, кото-рый легко перешагнет даже подросток, а дальше все уто-нуло в буйной зелени сада. Справа от дома калитка, от нее узкая дорожка, посыпанная золотым песком и ого-роженная с обоих боков красными камушками.
        Скиф спрыгнул с коня и, держа его в поводу, подо-шел к калитке, что едва достигала ему до пояса. Отворилась легко, без скрипа, словно сама по себе. Олег тоже слез на землю, а Скиф уже повел коня прямо по усыпан-ной золотым песком дорожке.
        Деревья, как заметил Олег, растут дальше, а здесь с обеих сторон карабкаются на домик толстые виноград-ные лозы. В красноватых лучах заходящего солнца ши-рокие узорчатые листья выглядят темнее, таинственнее, словно наполненные иной жизнью, а сами великан-ские гроздья, где каждая виноградина крупнее голуби-ного яйца, кажутся чем-то невероятно сказочным, не-настоящим.
        Олег оглянулся, с этой высоты видно весь город, даже реку по ту сторону города. Река как будто течет жидким серебром, а по серебру пролегла багровая дорожка от за-катного солнца. Зеленый берег, напротив, сияет ярким изумрудным цветом. Зажатый в излучине город как буд-то старается выскользнуть из стальных объятий реки, стремится ввысь башенками, домами.
        Он с удовольствием втянул в себя воздух, сияющий и чистый. Все здесь чистое, отмытое, даже небо удивитель-но блистает свежестью, словно и не закатный вечер, а полдень после только что отгремевшей летней грозы.
        С конем в поводу вошел в сад. Конь старался дотя-нуться мордой до зеленых веток. Скиф сказал натужно веселым голосом:
        -- Ляна!.. Ляна, ты где?..
        Несколько мгновений ничего не происходило, в саду и в доме было тихо. Затем в кустах зашелестело, ветви раздвинулись, нет, даже разлетелись в стороны, словно зеленая птица распахнула крылья. Выметнулось нечто визжащее, загорелое, босоногое, в мгновение ока пере-секло дорожку и прыгнуло Скифу на грудь.
        Он поймал на лету, успел виновато оглянуться на Олега. А девушка, это была молодая девушка с дивно коротко постриженными волосами, висела у него на шее, визжала счастливо, болтала в воздухе босыми но-гами, целовала в нос, губы, щеки, напоминая большо-го ликующего щенка, что сходит с ума от радости, что вот обожаемый хозяин снова здесь, вот его божествен-ный запах, вот он сам...
        Олег взглянул на девушку и решил, что она милень-кая. Хорошенькая и миленькая. Потом решил, что ее с натяжкой можно бы признать даже красивой, несмот-ря на короткие волосы, босые исцарапанные ноги, плотный загар, присущий только женщинам из просто-народья, привыкшим проводить на полевых работах целые дни.
        Скиф с трудом оторвал девушку, поставил ее на зем-лю. Она снова порывалась броситься ему на шею, он удержал.
        -- Ляна, -- сказал он с упреком, -- веди себя прилич-но!.. Ляна, мы не одни. Это мой друг, зовут его Олег.
        Девушка повернулась к Олегу. Она смотрела с откро-венным любопытством ребенка. Он посмотрел в ответ так же пристально, но девушка не отвела взгляда. Она смотрела прямо и просто, не взмахивала длинными пу-шистыми ресницами, не поворачивалась в профиль, что-бы он лучше оценил безукоризненную линию ее носа и подбородка, не улыбалась таинственно, как делают даже самые красивые и знающие свою красоту женщины, она просто изучала простодушно и честно.
        -- Здравствуй, Ляна, -- сказал он с натугой. -- Как тебе такие непрошеные гости?
        Она весело рассмеялась, ее лицо сразу преобразилось. Глаза засияли ярче, он решил для себя, что она не про-сто красивая, совсем не просто.
        -- Я всегда рада гостям, -- ответила она чистым и нежным, как у ребенка, голосом. -- Да если еще со
        Скифом!
        -- Со Скифом, -- подтвердил Олег. -- При Скифе.
        Скиф зыркнул сердито, подозревая насмешку, но Ляна уже ухватила обоих за руки, потащила к дому. Олег огля-нулся на коней. Те преспокойно щипали траву, хватали зеленые ветки кустов. Надо бы расседлать, стреножить, мелькнула мысль, но другая, все оценивающая, подсказа-ла, что лучше все оставить как есть. Похоже, здесь хозяй-ка сама знает, что делать.
        Перед домом рядом с крыльцом Олег заметил бочку с водой. Скиф и Ляна вошли в дом, а он сбросил волчовку и с наслаждением плеснул себе на раскаленную грудь обеими пригоршнями. Вскрикнул от неожиданно-сти: хотя бочка на солнцепеке, но за весь день почему-то не нагрелась, холодная, как будто только что из самых дальних глубин земли.
        Скиф вскоре вышел, тоже вымылся, фыркал, гоготал, расплескивал воду. Ляна проворно вынесла легкий стол, установила под навесом. Когда Олег уселся, там уже сто-яли блюда с холодными ломтями мяса, рыбы.
        Ляна от счастья не могла усидеть, вскакивала, бро-салась в дом, приносила головки сыра, свежее молоко, сладости, а то бросалась в заросли винограда и с тор-жеством приволакивала такие гроздья, что Олег пораженно крутил головой, настолько огромных еще не встречал. Все это время она смотрела на Скифа с от-кровенной нежностью, губы ее что-то шептали, глаза смеялись, она даже напевала под нос и, снова убегая в дом, пританцовывала, а то и вовсе скакала на одной ножке.
        Однажды вдруг смутилась, покраснела, глаза распах-нулись, стали размером с два блюдца.
        ~ Ой, что это я к вам так пристаю!.. Говорят, муж-чинам надо оставаться наедине, говорить о войнах и бит-вах? Все, убегаю...
        И унеслась раньше, чем успели остановить. А Ляна ускакала вприпрыжку в глубину сада, так с горы срыва-ется мощный поток холодной воды, и когда с той сто-роны, как вот сейчас, дул ветер, тончайшую холодную пыльцу доносило до самого дома.
        Сегодня день тихий, жаркий, солнце напекает голо-ву. Ляна попробовала совладать с собой и пройти по саду важно, ее замечательные гости все еще слышат ее, а то и видят, но не утерпела и в воду вбежала с весе-лым воплем, на ходу сбросила платье, швырнула на камни и с удовольствием рухнула в чистую прозрачную воду. С этой стороны совсем мелко, она лежала в пру-ду, выставив небу голый зад, вода едва-едва покрыва-ла поясницу, ноги в восторге сами шлепали по воде, пугая шаловливых рыбешек.
        Сквозь прозрачную воду заметила в песке крупную раковину, настоящий сказочный дворец, с множеством шпилей, башенок, ахнула от восторга. Шлепая по воде тонкими ножками, подошел молоденький олененок, смешно подергал ноздрями, принюхиваясь, вытянул шею, ткнулся мягким носом в ее плечо.
        -- Не мешай, -- сказала она с важностью. -- Ты же видишь, она все еще строит свой домик...
        Олененок снова ткнулся носом, уже в щеку. Глаза его были круглые и непонимающие. Цветы чем краси-вее, тем вкуснее, так и эта раковина должна быть вкус-ной для его замечательной подруги, очень доброй и хорошей, хоть и совсем без шерсти. Наверное, бо-леет...
        Ни она, ни олененок не видели, что мимо ее игру-шечной калитки медленно прошли двое в серой непри-метной одежде горожан. Но если присмотреться, в пер-вом легко можно было узнать бывалого воина, от таких
        распространяется неслышимый запах крови и железа, а в глазах можно заметить безумие жарких схваток и от-блеск горящих городов.
        Второй выглядел проще, незаметнее, но тоже не зем-лепашец, слишком ловок, гибок, быстр, а шаги бесшум-ные совсем не похожи на неторопливую грузную по-ступь человека, привыкшего работать с землей.
        Он сказал негромко не поворачивая головы:
        -- Прайдер... мой господин! Вот в этом домике.
        Второй, которого он назвал Прайдером, невольно взглянул на дом, осмотрел сад и подножие горы.
        -- Шутишь? Голос его был сильный, голос человека, привыкшего повелевать, двигать большими массами народа. Первый сказал торопливо:
        -- Клянусь, мой господин! Это такая же правда, как и то, что меня зовут Сын Молнии, так как я самый бы-стрый, а поймать меня невозможно...
        Прайдер перебил:
        -- Такое сокровище и без охраны?
        Сын Молнии сказал со смешком:
        -- Разве не видите, здесь весь городок какой-то бес-печный. Давно, наверное, не воевали.
        Они прошли мимо домика, стараясь не поворачи-вать в его сторону голов, вдруг да кто за ними наблю-дает. Показалась отвесная стена, что уходит на конный переход влево и вправо, где превращается в простые земляные холмы. Оба дошли до стены, глаза Прайдера быстро и зорко осмотрели все пути, которыми можно привести людей, увести, напасть, выстроить оборону, контратаковать...
        Сын Молнии прошептал быстро:
        -- Вот она!.. За теми кустами роз! Прайдер увидел, как в глубине зеленого сада воз-никла девушка, стройная и с непривычно короткими волосами, брови ее как будто застыли в вечном удив-лении, глаза показались звездами. Всего мгновение ее было видно в просвете между деревьями, но Прайдер ахнул и схватился за грудь:
        -- У меня чуть сердце не выскочило! Кто мог поду-мать, что в такой дикости может быть такая божествен-ная красота!
        -- Ага, -- сказал Сын Молнии довольно, -- я ж говорил...
        Прайдер сказал с сожалением:
        -- Такая дивная красота!.. Этот цветок украсил бы дворец любого правителя земель.
        Сын Молнии кивнул:
        -- Да, такие женщины рождаются раз в тысячу лет.
        Но нам заплатили жрецы.
        -- Проклятые, -- процедил Прайдер. -- Я с большим удовольствием выполнил бы повеление тцара! Даже за меньшую бы плату. Красавица радовала бы по-велителя, сама радовалась бы жизни, все бы радо-вались...
        -- Увы, -- ответил Сын Молнии, -- нам заплатили
        жрецы. И мы доставим этот дивный цветок.
        -- Который сгорит на жертвенном огне, -- процедил Прайдер. -- Ублюдки!.. Или разрубят ее прекрасное тело на колоде для рубки мяса, которую называют ал-тарем.
        Сын Молнии сказал поспешно:
        -- Это не наше дело. Может быть, у них там засуха? И такая жертва спасет весь народ? В таких случаях как должен поступить честный человек? Отвечаю: честный человек сам должен принести себя в жертву, если его смерть спасет остальных.
        -- Да ладно тебе...
        Он умолк на полуслове. В саду показался высокий пле-чистый юноша. Черные волосы падают на плечи, глаза, орлиные, яростные. В лице видна буйная сила, сдержан-ная страсть. Воину показалось, что юноша встретил его взгляд, по телу пробежал озноб, словно голым выскочил на холодный зимний ветер.
        Там по саду идет молодой лев, который легко растер-зает десяток антилоп, называющих себя воинами. Уже сейчас он в состоянии повести за собой других молодых львов, а придет время -- поведет и всю стаю.
        А следом вышел еще один... Прайдер взглянул на это-го внимательнее, стараясь понять, и в грудь словно про-никла холодная лапа смерти и стиснула сердце. Высо-кий, широкий, волосы как огонь, вместо глаз только темные впадины, но однажды оттуда сверкнуло чем-то странным и опасным, будто удалось на миг заглянуть на морское дно, где жемчуга... и огромные страшные чудища.
        Сын Молнии прошептал торопливым шепотом:
        -- Это гости, клянусь!.. Вчера еще их не было.
        -- Надеюсь, -- ответил Прайдер шепотом. Он чув-ствовал, что голос его дрожит. -- Придется послать за людьми. Вдвоем не справиться.
        Он чувствовал на себе изумленный взгляд спутника, но сам не отрываясь наблюдал за мужчинами. Оба оста-новились под ветвями старой яблони, беседовали. Сол-нце, проходя сквозь ветви, бросало на их тела призрач-ные двигающиеся тени.
        -- Вдвоем? -- сказал наконец Сын Молнии изумлен-но. -- Господин, ты один справлялся с десятком!
        -- Но не с такими.
        -- А кто это?
        -- Не видишь? У них огонь внутри. Они живут не так,
        как все люди. И умирают не так.
        Сын Молнии сказал с легкой насмешкой в голосе:
        ~ Я слышал, что боги их настолько любят, что забирают к себе еще молодыми.
        -- Верно слышал, -- ответил Прайдер почти враждебно. -- Но, прежде чем погибнуть, эти молодые успевают перебить массу народу, построить города, создать целые страны... А я лучше проживу жизнь долгую... ну, сколько выпадет, чем погибну по дурости.
        Глава 15
        Ляна перебирала раковины, ухаживала за цветами, олененок ходил следом и пробовал бодаться лобастой безрогой головкой.
        -- Пора, -- решила она, наконец, -- сколько они могут говорить о войнах? Да и кормить пора... Говорят, мужчины всегда голодные.
        Солнце ушло на покой, красное небо постепенно багровело, становилось темно-вишневым, словно остываю-щее железо. День перетек в вечер, тот длился, чистый и светлый, долго, но незаметно и он, оставаясь вечером, все больше приобретал черты такой же чистой и светлой ночи.
        Очень медленно проступила бледная луна. Оказыва-ется, она уже давно была на небе, но стеснялась пока-зываться при роскошном закате, а теперь, когда все краски погасли, неспешно наливалась призрачным хо-лодноватым светом. Зажглись первые звезды, яркие, холодные, как мелкие льдинки, но вечер оставался теп-лым, и от звезд тоже нисходила свежесть и живитель-ная прохлада.
        Все трое долго сидели за накрытым столом, любова-лись закатом. Ляна наконец поднялась из-за стола. На губах ее блуждала рассеянная улыбка.
        -- Я постелила вам в правой половине, -- сообщила она. -- Вы проделали долгий путь, отдыхайте.
        -- Как наши кони? -- поинтересовался Олег.
        Скиф дернулся, виновато посмотрел на Олега. В са-мом деле, как это он, воин, не подумал в первую очередь о конях?
        Ляна засмеялась:
        -- Они отдыхают уже. Расседланы, накормлены. За них не беспокойтесь.
        Олег кивнул, что-то ему и раньше подсказывало, что за коней беспокоиться не надо. И вообще в этом доме беспокоиться не стоит. Ни о чем.
        Он рухнул на ложе, с наслаждением вытянулся во весь рост. Внезапно засмеялся. День был нелегкий, но в теле ни капли усталости. Странным образом раствори-лась, выветрилась, испарилась. Даже заботы и тревоги исчезли, как гнилой туман на восходе ясного солныш-ка. Он снова силен, в теле с удовольствием перекатыва-ются мышцы.
        Верный привычке покопаться в себе, он порылся, но только и обнаружил, что просто счастлив. Беспричинно, как бывает счастлив человек, когда выходит из хмурого дождливого утра, а перед ним распахивается залитая солн-цем изумрудно-зеленая долина с цветущими маками и тюльпанами, где носятся игривые лани, ходят величавые круторогие олени...
        Скиф выглянул в окно, отошел на цыпочках и, пони-зив голос, сказал таинственным шепотом:
        -- Я ей не говорил, что я -- сын тцара!.. Вот она удивится и будет счастлива, когда я верну себе закон-ное право на трон! Когда моими будут не только конь и топор, а обширные земли с городами и селами. Ког-да я возьму ее под руку и введу в огромный дворец, где даже двери украшены серебром и золотом...
        Он прерывисто вздохнул, глаза медленно померкли. Олег сочувствующе ударил по плечу, подошел к окну.
        С этой стороны тянется небольшой двор, огорожен-ный, чтобы не забредали соседские козы, но дальше за деревьями просвечивает поверхность небольшого пру-да. С одной стороны воды в лунных лучах блестят округлые валуны, похожие на спины исполинских черепах, с другой -- золотой песок, что сейчас переливается призрачными искорками.
        -- Чудесная девушка, -- выдохнул он. -- Просто чудесная.
        -- Заметил?
        -- Как не заметить? Но ты... не обольщайся.
        Скиф дернулся, переспросил:
        -- Ты о чем?
        -- Не обольщайся, говорю. Не обольщайся насчет
        своего происхождения, знатности, прав на трон... Ты настолько считаешь себя выше Ляны, что даже стесня-ешься общения с нею!
        Скиф смутился, поерзал, отвел взгляд в сторону:
        -- Ну, ты что-то придумал...
        -- Брось, -- посоветовал Олег. -- Брось. Как и всю ту дурь, что ты снисходишь к ней. Это тебе повезло, дурило. Твое счастье, что она живет так уединенно, в таком уголке, куда никто не забредает. Был бы это го-родок на перекрестке дорог, слава о ее красоте и це-ломудрии уже разнеслась бы по свету. И здесь бы уже обивали пороги послы от настоящих властелинов сво-их стран, перед которыми и земли Миш, и Гелония -- не больше кротовых кучек. И не видать бы тебе Ляны как своих ушей.
        Скиф непроизвольно потрогал ухо, с неловкостью
        засмеялся, но смех звучал натянуто, а глаза из изумлен-ных сразу стали тревожными.
        -- Олег, что ты такое говоришь?
        -- Мне со стороны виднее, -- заметил Олег. -- Да и повидать я успел больше.
        В его словах прозвучала затаенная горечь. Скиф уло-вить ее успел, но кто думает о другом, когда вот он сам, самый любимый и замечательный, спросил живо:
        -- Считаешь, что должен побыстрее закончить все
        это... с Миш и Агафирсом?
        -- Считаю, что тебе надо крепче держаться за такое чудо, -- сказал Олег. -- Ладно, иди... Я хочу спать. Скиф замялся:
        -- Куда... идти?
        -- А это уж сам догадайся, -- ответил Олег И повер-нулся лицом к стене.
        Через мгновение Скиф услышал ровное сильное ды-хание спящего человека. Поколебавшись, он решил счи-тать, что мудрец послал его вовсе не к чертовой матери, на цыпочках пошел к двери, тихонько отворил и пропал в ночи.
        Прайдер и Сын Молнии вернулись в город, где Сын Молнии еще вчера снял комнату. На всякий случай, как он сказал. Обычно это оказывалось лишним, но сейчас пришел как раз тот случай. Прайдер снял мешковину с клетки, белый голубок беспокойно забегал по жердочке.
        -- Может быть, -- предположил Сын Молнии уже безнадежным голосом, -- все-таки справимся сами?
        -- Нет, -- отрезал Прайдер. -- Я противников чую. Настоящих противников.
        Он торопливо написал записку. Сын Молнии с уби-тым видом вытащил из клетки испуганную птицу:
        -- Вот уж не думал, что это пригодится!
        -- Я тоже не думал... Держи лапу. Да не свою, дурак! Примотай ниточкой, а то сорвет ветром.
        -- Говорят, -- сказал Сын Молнии с сомнением, -- что эти птахи способны лететь быстрее сокола? Или по-чти с такой же скоростью?
        -- Брехня.
        Он погладил голубя по головке, птица вздрагивала и смотрела круглым испуганным глазом, пыталась высвободить крылья. Прайдер вздохнул, подбросил в синее небо. Захлопали крылья, голубь почти без разворота сразу выб-рал направление и понесся стрелой, часто-часто хлопая крыльями.
        -- Сегодня хозяйка получит сообщение, -- сказал Прайдер. -- Людей она отыщет сразу же. Говорят, ей даже муравьи золото носят! Так что дня через два-три надо встречать подмогу.
        Сын Молнии сказал мечтательно:
        -- А мы сейчас в корчму?
        -- Вечером, -- отрезал Прайдер. -- А пока даже не мечтай. Вернемся, посмотрим. Может быть, нам еще по-кажется мало... присланной помощи.
        Олег утром чихнул от солнечного зайчика на верхней губе, проснулся. Во всем теле ощущение силы, свежести, словно спал трое суток подряд. Даже тяжелая мысль, что нет магии, что он без магии, что беспомо-щен, уязвим, жалок... не показалась такой уж тяжелой. Подумал в который раз, что если остальные как-то живут, то он с его умом, силой и осторожностью обя-зательно что-то да придумает.
        На другой лежанке похрапывал Скиф. Олег встал, Скиф тут же проснулся от легкого скрипа половиц, вскочил, в глазах еще пелена сна, однако голос прозвучал твердо:
        -- Что, уже?..
        -- Уже утро, -- сказал Олег.
        -- Фу-ты, а я подумал...
        -- Что?
        -- Да так... Что завтракать пора, а мы поехали голод-ными.
        Он быстро оделся, натянул сапоги. Олег через окно наблюдал за садом. Ему сперва показалось, что там мель-кнуло белое тело, даже крылья, затем ветви раздвину-лись, вышла Ляна -- загорелая, с поцарапанными босы-ми ногами, с венком цветов на голове.
        Ее глаза сразу заметили человека в оконном проеме, Олег увидел быстрый взмах руки, донесся чистый голос:
        -- А завтрак уже на столе!
        Стол в самом деле оказался накрыт на прежнем мес-те. Солнце заливало жгучими лучами весь двор, но здесь под навесом тень, утренний воздух еще остается чистым и прохладным.
        Олег первым опустился на лавку, а когда появился Скиф, со стороны сада подошла Ляна. Она издали улыб-нулась Скифу, теперь уже в странной смеси влюбленной девочки и материнства, подошла, ее тонкие руки обня-ли его за шею.
        Скиф смущенно высвободился, но она все же успела поцеловать его в губы. Олег налил вина в золотой кубок, встал и поклонился Ляне:
        -- Спасибо! Никогда еще я не был так счастлив. Скиф взглянул удивленно, затем по губам расползлась довольная улыбка. Ляна смущенно кивнула, но взгляд не опустила. Олег принялся за сыр, но Ляну продолжал рас-сматривать неотрывно. Ему нравилось, что ее большие чистые глаза смотрят на мир прямо и без страха, без за-искивания перед его громадностью или его мощью. В ее взгляде ясно видна уверенность любящего ребенка, что его любят, не обидят, спасут, погладят и почешут.
        Но когда она смотрела на Скифа, преображалось не только лицо, но и взгляд становился восторженным, нежным и просветленным, словно видела не грязного голодного бродягу, да еще ослепленного и движимого примитивнейшей местью родной матери, а светлого и одухотворенного бога.
        Тревожная мысль мелькнула хвостиком и спряталась, но ничто Олега не отвлекало, он успел цапнуть ее за хвост, вытащил, рассмотрел, но ничего не понял. Мысль была проста, но неясна: не хотел бы, сказало у него глу-боко в сознании, чтобы меня полюбили вот так же силь-но и слепо... Я не такой замечательный...
        Он брезгливо выпустил скользкий хвостик, пугливенькая мысль поспешно зарылась под более объем-ные, красивые, глубокие и философские.
        Потом он ушел седлать коней, те даже будто потол-стели за ночь, а Скиф еще долго прощался с Ляной. Пришел смущенный, щеки горят, губы распухли, гла-за бегают по сторонам.
        Прайдер сменил одежду, и хотя на странников в их ветхой запыленной и давно потерявшей всякий цвет одежде мало кто обращает внимание, все же бывшие оранжевые тряпки сменил на бывшие синие, заставил
        переодеться и Сына Молнии.
        Город еще спал или только начинал просыпаться. За всю дорогу они встретили двух ночных стражей, угрю-мых и сонных. Потом плотно посаженные один к дру-гому дома остались позади, дорожка перешла в тропку, вот уже тот игрушечный домик. Внезапно Прайдер вы-ругался, сказал быстро:
        -- Стой!.. Туда нельзя... Будем торговаться за этот
        мешок .
        Крохотная калитка, что Сыну Молнии казалась совсем детской, распахнулась, оттуда даже не вышли, а выехали на конях те двое незнакомцев. Впереди пока-чивался в седле человек с красными волосами, за ним ехал черноволосый юноша.
        За калиткой оба повернулись, там уже стоит та хрупкая девушка, оба всадника разом вскинули руки,
        прощаясь. Девушка помахала обеими руками, что-то вскрикнула. Донесся ее тонкий голосок, словно крик мелкой пташки. Всадники разом повернули коней, по-неслись прочь.
        Прайдер как раз вырывал мешок из рук Сына Молнии, кричал, что за такую цену он скорее выбросит этот ме-шок, бросит его на подстилку свиньям, посмотри, какой новый, а Сын Молнии не соглашался вообще платить, предлагал меняться... Оба ощутили на себе холодный и тяжелый взгляд всадника с красными волосами, второй же промчался, не удостоив их взглядом. Оба скрылись за поворотом, потерялись в лабиринте домов, а стук копыт отдалился и затих. Сын Молнии умолк, Прайдер долго прислушивался, бросил с досадой:
        -- Эх, просчитался!.. Как не подумал, что такие дол-го не задерживаются.
        -- Теряешь хватку, -- сказал Сын Молнии злорадно.
        -- Теряю, -- согласился Прайдер. -- Пора с этим за-канчивать... Эту доставим, и я сразу бросаю всякую службу.
        -- Будешь огородником?
        -- Почему нет? Другие как-то живут?
        -- То другие, а то ты... Повадился кувшин по воду хо-дить... Ну, пойдем?
        -- Пусть отъедут подальше, -- ответил Прайдер. -- Я не хочу, чтобы ее крик услышали.
        -- У меня не крикнет, -- сказал Сын Молнии.
        -- Да, конечно, но я не хочу никаких случайностей. Вдруг кто из соседей услышит или увидит, а это станет известно тем двоим. Все горожане меня не так тревожат, как эти двое!.. Они нас и под землей найдут.
        -- У нас всегда все получалось, -- напомнил Сын Молнии.
        -- Сам же сказал про кувшин, что повадился по воду ходить... Все равно будь начеку. Когда пойдем, помни, ее ни пальцем, понял? Привезти в целости и сохранно-сти. Хозяйка особо предупредила, чтобы она оставалась! девственной, как и была. Для их жертвы очень важной именно девственницу... Эх, зря я вызвал целый отряд!
        -- Ладно, встретим их в корчме уже с добычей.
        -- Тебе бы только в корчму!
        -- А что? Прекрасное место... А отряд может приго-диться. Вдруг кто узнает и попытается отбить?
        В голосе Сына Молнии звучало беспокойство. Прайдер ухмыльнулся:
        -- Откуда узнают? Вынесем в мешке. В мешке и про-везем через весь город. А дальше мир широк, дорог и тропок много...
        Глава 16
        Через город проскакали рысью, здесь только одни во-рота, но сам город невелик, выехали на простор, кони долго неслись галопом, а когда перешли на шаг, Олег вздохнул:
        -- Никогда не верил, что такое возможно...
        --Что?
        -- Что есть такие женщины.
        Скиф дернулся, на всякий случай переспросил:
        -- Ты о... Ляне?
        -- О ком еще, чурбан!
        Скиф самодовольно заулыбался, спина выпрямилась,
        он сказал голосом хозяина:
        -- Да, она очень красивая. Трудно найти равную... Олег пренебрежительно отмахнулся:
        -- Что красота!.. Сегодня есть -- завтра нет. Да и в каждом племени свои законы красивости. В одних -- чем толще, тем красивше, в других ценятся худые, как палки. Знавал народы, где на женщин с золотыми волосами смотрят как на уродов... там у всех волосы как тебя, только и глаза тоже темные... знавал... да что там! Многое знавал, но твоя Ляна -- чудная и удиви-тельная.
        Скиф расплылся в улыбке.
        -- Да-да, -- сказал он заинтересованно. -- Ага, да, конечно... А чем еще, кроме красоты?
        -- Простак, -- ответил Олег. -- До чего же ты прост, дружище... Все тебе надо чтобы было больше или выше, чем у соседа! Но есть простые житейские явления, ко-торые понятны даже мудрецу, блуждающему среди звезд. К примеру, в отличие от нас, женщины вовсе не стре-мятся к величию. Твоя Ляна просто живет. Спокойно и счастливо! У нас же не только войны, сражения, посто-янные поединки... но даже более сложное и непонятное для тебя: вера, смирение, даже аскетизм и дервишество должны доказывать наше мужское величие!
        Скиф озадаченно нахмурился. Конь прядал ушами, словно их обжигало горячее дыхание молодого воина. Наконец Скиф спросил подозрительно:
        -- Значит... она некрасивая?
        -- Я слышал от старых людей, -- сказал Олег, и Скиф уловил нотку острой зависти в его голосе, -- что раз в сто лет на земле рождается девочка с удивительным да-ром... Кого полюбит, того обходят беды, несчастья, не-взгоды. Того в битвах не берет ни меч, ни топор, ни стрела, ни брошенный с крепостной стены камень... Если его укусит змея, то яд не подействует. Да змея та-кого и не укусит! Поспит рядом, если наползет ночью, а утром поползет себе дальше.
        Он изумленно крутил головой, даже оглянулся, но уже не только маленький домик Ляны, но и весь город растаял в утреннем тумане.
        Скиф тоже оглянулся, синие глаза округлились, с не-доверием посмотрел в твердое, как высеченное из камня, лицо Олега. Тот кивнул. Скиф воскликнул дрожа-щим голосом:
        -- Это... это немыслимо!
        -- Почему? -- спросил Олег.
        -- Она... она такая простая!
        -- Простая и чистая, -- согласился Олег. В голосе волхва прозвучала насмешка. -- Ах да, все достоинства бывают только у людей знатных! А чем выше род, тем достоинств больше.
        Скиф насмешку уловил, даже успел вспомнить про
        своих братьев, но возразил тем горячее :
        -- Но Ляна... Ляна не колдунья!
        -- А зачем ей быть колдуньей? -- спросил Олег, -- Это не колдовство, это... выше. Сила ее любви настоль-ко велика, что охранит любимого даже от колдунов. Эх, Скиф... Дубина, ты даже не подозреваешь, что по-везло сказочно тебе, а не Ляне.
        Скиф сидел в седле, как будто по нему сверху стук-нули огромным молотом. Ниже ростом, спина сгорби-лась. Долго молчал, а когда заговорил, голос звучал сми-ренно и с нотками страха:
        -- Это что же... Значит, я для чужих стрел неуязвим?
        -- Да, -- подтвердил Олег. -- Но ты не рискуй, не рискуй... Вдруг она в разгар схватки вспомнит, что ты ее дурой назвал? Или еще как-то обидел?
        Скиф вскипел:
        -- Да я никогда... Никогда не обижал! Да я лучше свою кровь выцежу до капли, чем позволю себе или другому ее обидеть, огорчить, чем-то задеть! Да я не дам на нее листочку с дерева упасть, я это дерево сруб-лю к чертовой матери!.. Ишь, дурой!.. Да я никогда ей такое вслух не скажу...
        Олег сказал:
        -- Вот-вот. Срубишь дерево, лишишь ее домик благостной тени... Словом, все же не рискуй!
        В его голосе звучало серьезное предостережение. Скиф замолчал, поехал дальше нахмуренный, озабочен-ный. Олег видел сдвинутые брови, а губы слегка шеве-лились, словно Скиф разговаривал, убеждал, просил, до-казывал.
        Кони шли резвым галопом до самого до полудня, не выказывая усталости. Скиф начал удивляться, Олег по-малкивал. И так непонятно, кто коней расседлал, накор-мил, напоил, если учесть, что Ляна все время была на виду.
        Скиф не чувствовал усталости, однако Олег начал не-терпеливо посматривать по сторонам.
        -- Вон роща, -- сказал он. -- Доскачем, а там отдохнем.
        -- Устал?
        -- Нет, -- удивился Олег, -- а при чем здесь усталость?
        -- Ты сказал, что отдохнем.
        -- Так не от усталости же, -- возразил Олег с удивле-нием. -- Разве отдыхают, когда устают?
        Скиф пробормотал:
        -- Ну да... Я раньше так думал...
        -- То было раньше, -- посочувствовал Олег. -- Ох, детство... Чистое, безоблачное. Когда уверен, что уже все знаешь и ничто уже в тебе не изменится...
        Скиф молча пустил коня следом.
        Роща начала уплывать в сторону и назад, постепен-но открывалась зеленая долина. Скиф приободрился, после отдыха поскачут по ровной, как стол, поверхно-сти. В горах и даже в густом лесу чувствовал себя не-уверенно, даже ребенок может сбросить сверху каме-шек и прибить вместе с конем...
        Оба услышали яростный крик, испуганное конское ржание. Все перекрывал дикий свирепый рев. Скиф побледнел, но в руке сразу оказался боевой топор, а коле-ни заученно толкнули коня вперед.
        За поворотом, в сотне шагов впереди по полю носил-ся на оранжевом, как солнце, коне всадник в красном плаще. Конь храпел, на удилах клочья пены, его шата-ло, а сверху на них налетал огромный и, как определил даже Скиф, молодой дракон. Всадник отбивался длин-ным узким мечом. Дракон с налету пытался схватить пастью или когтями, слышался стук металла по кости, зеленое тело проносилось дальше, дракон набирал вы-соту и круто разворачивался.
        Если бы навалился на всадника всем весом, то смял бы с конем вместе, но дракон опасался узкого меча, что уже уколол несколько раз, еще больше дракон страшил-ся оказаться на земле, там потеряет все преимущество, и бой все длился -- нелепый, изнуряющий, но все же с предсказуемым результатом.
        Скиф взвесил топор на руке, закричал:
        -- Держись, воин!
        Над головой затрепетал воздух, словно пролетели испуганные утки. Дракон взревел и повернул голову навстречу новому противнику. Скиф закричал, нагне-тая боевой дух. Тело взыграло в боевой ярости, он с воплем ударил острым лезвием прямо между выпучен-ных глаз. Руки едва не вывернуло, но топор не отско-чил, врубился, тут же на плечи и голову обрушилась холодная тяжесть. Он вскрикнул и, не удержавшись, рухнул с седла.
        Дракон топтал его, рвал зубастой пастью и когтями, так ему показалось, потом совсем рядом раздался раз-драженный голос. За ступню сильно дернуло, потяну-ло, едва не выламывая из суставов.
        Блеснул яркий свет. Олег выпустил его ногу, повер-нулся в сторону всадника в красном плаще. Тот поник на конскую гриву. Его шатало, обеими руками держался за луку седла, чего не позволит себе ни один благо-родный конник.
        Скиф ошалело огляделся. Дракон распластался как большая рыба, разве что размером с небольшой корабль. Лапы еще дергаются, когти со скрежетом царапают твер-дую землю. По всему зеленому, покрытому рыбьей че-шуей телу пробегает судорога. В переносице топор, по-грузился по самый обух, а в шее три стрелы. Еще одна по самое перо в пустой теперь глазнице. Вытекает зеле-ная жижа, пузырится...
        -- Помоги... -- прохрипел Скиф. -- Да не мне, ему... Олег, ускоряя шаг, подбежал к всаднику. Тут рухнул с коня ему на руки. Олег опустил на землю, конь испу-ганно отбежал. Плечо и спину молодого мужчины испо-лосовали страшные глубокие раны. Кровь течет широки-ми струйками.
        -- Лежи тихо, -- предупредил Олег. -- Будешь дер-гаться, руда выбежит раньше, чем успею...
        -- Спаси... бо...
        -- Спасибо в постель не положишь.
        Скиф, сам шатаясь, но быстро приходя в себя, дви-нулся к ним по качающейся земле. Раздался сухой треск, Олег разодрал роскошный красный плащ на длинные уз-кие полосы. Вдвоем быстро перевязали раны храбреца, затянули узлы.
        -- Ты кто? -- спросил Скиф. И, не дожидаясь ответа, похвалил: -- Молодец, ты дрался с ним хорошо.
        Олег поморщился, но глазами показал Скифу, что давай, хвали этого дурака еще. У тех, кто считает себя героем, раны заживают лучше.
        Воин прошептал бледными губами:
        --- Пруг... Меня зовут Пруг... Отвезите к Овиду, на-града...
        -- За твою голову? -- поинтересовался Скиф.
        -- Овид... мой отец...
        Олег сказал успокаивающе:
        -- Конечно, отвезем. Если это недалеко.
        -- Это... недалеко. Сверните направо... там за рощей дорога...
        Он умолк, голова запрокинулась. Скиф решил, что храбрец помер, пощупал сердце, еще бьется, хоть и едва-едва.
        -- Что будем делать?
        Олег посмотрел на раненого, на дракона, снова на ра-неного. Скиф видел сильнейшее желание оставить его рядом с убитым драконом: выживет так выживет, одна-ко после паузы Олег сказал с неохотой:
        -- Ладно, давай на ту дорогу. Но если далеко, оставим парня в первом же селении.
        Раненый не соврал: едва миновали рощу, впереди рас-кинулся настоящий город. По дороге медленно тащились тяжело груженные подводы. Один возница сонно вскинул голову, всмотрелся подслеповатыми глазами. На лице проступило вялое изумление.
        -- Гляди ты, -- сказал он довольно. -- Это, ж Пруг... Наконец-то его кто-то отделал! Олег крикнул с высоты седла:
        -- Где его родные? Возница удивился:
        -- Да кто ж их не знает? Самая большая хата... Самая большая хата оказалась массивным дворцом, к тому же на холме. На воротах стража, но Олега со Ски-фом пропустили сразу же, едва заприметили перевязан-ного Пруга. Вскоре набежали лекаря, Пруга переложили на тележку, увезли, а Скифа и Олега пригласили к правителю.
        Скиф ожидал, что их отведут в огромный зал, где пи-руют герои, где ручьями льется вино, гремят боевые песни а отважные воины рассказывают о великих битвах, однако их повели вдоль стены по ту сторону дворца-кре-пости. Там, под заходящим солнцем, блистал свежестру-ганными досками помост, туда вели добротные ступень-ки покрытые ярко-красным ковром.
        На помосте кресло, в кресле седоголовый мужчина с довольным жизнерадостным лицом, вокруг него моло-дые женщины, тоже веселые и шаловливые, а во дворе можно оглохнуть от звона мечей и стука щитов: моло-дые воины показывают удаль в учебных боях.
        Сопровождающий подбежал к правителю, Олег видел, как тот сразу вперил взгляд в пришельцев, но слушал вни-мательно, а когда тот закончил, встал и сбросил с плеч красную мантию, похожую на плащ молодого Пруга.
        Звон мечей затих, там почтительно наблюдали, как Овид величественно спускается к пришельцам. Олег об-наружил, что они одного роста, чему Овид тоже слегка удивился. Руки его были сильные, крепкие, а когда сда-вил плечи Олега, тот ощутил, что в пальцах правителя сила нешуточная.
        -- Спасибо, -- сказал Овид густым медвежьим голо-сом, -- что вовремя подоспели... Мой дурак больно храб-рый, во все драки влезает... ему бы только повзрослеть малость! Чтоб и храбрость осталась, но и ума прибави-лось...
        Скиф покосился на молодых девушек, все рассматри-вают его внимательно, улыбаются, строят глазки, возра-зил горячо:
        -- Он дрался отважно!.. Я жалею, что мы не захвати-ли с собой голову дракона, но ваш сын был ранен серь-езно, мы спешили...
        Овид кивнул, взглянул на Олега внимательнее, по-медлил, сказал уже осторожнее:
        -- Ты не похож на воина. Но мне чудится, воинам с тобой лучше не встречаться на узком мостике.
        -- Я мирный человек, -- возразил Олег. -- Почти
        всегда.
        -- Ага, знаю я эти "почти". Ладно, твой друг, вижу по глазам, не понимает, почему мы не пируем, почему не слышно похвальбы о боевых победах... Тхор! Вели на-крыть столы в малом зале!
        Тучный мужчина выдвинулся из-за девушек, спросил
        обреченно:
        -- Опять пир?
        -- Не опять, -- сказал Овид наставительно, -- а снова!
        Скиф с сожалением оглянулся на девушек, им нет места на мужских пирах, двинулся за распорядителем.
        Пир был как пир: три стола в зале, еще один на воз-вышении, для Овида и его близких. В число близких он пригласил Олега и Скифа, из приближенных остал-ся только толстячок Тхор, Овид его назвал управи-телем.
        По всему залу зажгли множество светильников. Ог-ромные, массивные, медные в виде голов драконов, где огни вырываются из разинутых пастей, они окружали весь зал, даже с потолка свешиваются на металлических цепях. В ярко освещенном зале ярче блистает медь по-суды, пряжки и бляхи на одежде, а хмурые лица кажут-ся веселыми. Да и нет здесь хмурых лиц. Даже с лица Овида исчезли следы озабоченности, когда к нему подо-шел один из лекарей и что-то пошептал на ухо.
        Скиф понял, что с наследником црестола все обо-шлось, а раны хоть и глубокие, но неопасные.
        На стол подавали жареное, печеное, тушеное -- Овид явно любит поесть и знает в этом толк. Под дальней сте-ной возвышается громадная печь: судя по заслонке, там пекут целиком быков, а по всем четырем углам зала жар-ко полыхают очаги. На вертелах жарят гусей, лебедей, молодых поросят, и все это сразу с пылу и жару да пря-мо на столы!
        На глазах изумленного Скифа заслонку печи откину-ли оттуда хлынула волна сухого жара, а целый отряд слуг на огромном подносе с длинной ручкой толщиной с брев-но вытащили, кряхтя и постанывая от натуги, целиком запеченного быка.
        В разгар пира в дверях появился ярко одетый при-дворный, провозгласил:
        -- Из земель Славии прибыли знаменитые певцы Мун-шир, Пенк и Рибопляс!.. Их отпустили, наградив велики-ми дарами!
        В зал вошли трое молодых парней. Одетые чересчур ярко, Скиф их сразу невзлюбил, с длинными грязными волосами, что падают до середины спины, лица пухлые, капризные, в глазах снисходительная наглость.
        Скиф посмотрел на Овида, изумился, как быстро может превратиться добродушное лицо в почти звери-ную морду. Сперва прилила густая кровь, признак гне-ва, затем разом отлила, как бывает только в минуты сильнейшей ярости, ноздри хищно раздулись и затре-петали.
        -- Те... самые? -- прорычал он негромко.
        -- Они, -- ответил управитель с поклоном. Овид качнул в сторону певцов головой. К изумле-нию Скифа, как из воздуха возникли могучего вида воины. Сунув мечи в ножны, забежали к певцам сзади и ухватили за локти. Овид улыбнулся, как улыбнулся бы волк при виде дрожащего зайчонка, властным жес-том указал на печь. Скиф не поверил глазам, но рука правителя в самом деле вытянута по направлению печи, а указательный палец смотрит прямо на широ-кую чугунную заслонку.
        Олег спокойно раздирал молодого гуся. Коричневая корочка трещала и разламывалась, выпуская облачка сводящего с ума пара. Сладкий сок обжигал пальцы Олег выдрал наконец мощный кусок мяса, а Скиф все не мог оторвать глаз от страшной сцены, когда троих беспечных, ничего не подозревающих певцов вот-вот
        затолкают в горящую печь!
        Он бросил умоляющий взгляд на Олега, Овид тоже зыркнул из-под нависших бровей на одного, на друго-го, засопел, вперил взгляд в спины стражей. Те, заламы-вая руки вяло упирающимся певцам, дотолкали их до печи. Кто-то услужливо распахнул перед ними массив-ную заслонку.
        Видно было, как дрогнули даже стражи под ударом сухого жара. Певцы, поняв, что их ожидает, подняли крик. Кто-то из стражей оглянулся, но Овид неумо-лимо указал на печь. Певцов подхватили, затолкали одного за другим вовнутрь, захлопнули заслонку. До-несся вроде бы слабый крик, но тут же потерялся в неизбежной разноголосице зала, скрипе сидений, шар-канье ног.
        Слуги начали торопливо подбрасывать в и без того
        раскаленную докрасна топку сухие березовые поленья. Пламя загудело, заревело с новой силой.
        Овид засопел, на бледное и вздрагивающее лицо вер-нулся нормальный цвет. Но в голосе все еще дрожала
        ярость, он заговорил со злым нажимом:
        -- Я вижу, достойный мудрец, что твой юный друг не понимает...
        -- Молодой ишшо, -- ответил Олег. Он аккуратно об-кусывал гусиную лапу, бросил ее под стол собакам, выд-рал из гуся другую и стал объедать хрустящую коричне-вую кожу. -- Все они молодые... за песнями...
        Овид кивнул. Лицо чуть посветлело.
        -- Вижу, понимаешь. Это я с виду суров с сыном... иначе нельзя, наследника надо растить в суровости, а не в неге!.. Но я дрожу за него каждый раз, когда он ночью встает попить воды: ножку бы не подвернул, не стукнулся бы лбом о дверь... А что уж говорить, когда он наслушавшись этих певцов, возгорелся жаждой дурацких подвигов, вскочил на коня и поехал искать приключений? У правителя и так много опасностей: надо водить войска на обнаглевших соседей, смирять бунты, доказывать свою отвагу и умение воина в по-единках... Но то суровая необходимость, то жизнь, от нее никуда не деться, а это дурь, что... Ну скажи, за-чем ему было драться с тем драконом? Явно же не это крылатое на него напало! Дракону бы коровенку унести, козу или заблудившуюся овцу! Так нет же, побахвалиться подвигом восхотелось!
        Скиф сердито сопел, он ненавидел Овида, а Олег, на-против, сочувствующе кивнул:
        -- Да ты не волнуйся, Овид. Как будто оправдываешь-ся! Я бы их на твоем месте сперва на кол посадил, а уж потом в печь. Или велел бы шкуры снять.
        -- Да? -- спросил Овид с надеждой.
        -- А шкуры натянул бы на барабаны, -- закончил Олег. -- И они бы остались довольны... их шкуры по-прежнему поют, их слушают... ха-ха!
        -- Га-га-га! -- рассмеялся Овид. -- А ты мудрец!
        -- Есть такое, -- ответил Олег скромно. -- Только кому нужна мудрость?
        -- Это верно, -- вздохнул Овид. -- А дурням прямо как будто боги помогают...
        Мирно и неспешно беседовали, пили и ели, нако-нец Овид, словно только сейчас вспомнив, велел упра-вителю:
        -- Ты это... выгреби там золу... И кабана туда поболь-ше, чтобы запахом все внутри пропитал.
        -- Чесноку добавить?
        -- Добавь, -- разрешил Овид. -- Можно трав разных. Всяких. Чтоб дух поганый забить начисто.
        Глава 17
        Управитель поклонился, за ним ушли двое слуг. Один взял широкую лопату, другой -- веник и совок. Распах-нули печь, сухой жар заставил отпрянуть. В широком зеве дрожало красное марево, каменные стенки оплавились, со свода свисают красные сосульки расплавленно-го и застывающего камня. На глазах сорвались оранже-вые капли, упали и тут же начали застывать лепешками красного, потом вишневого цвета, и, наконец, превра-тились в коричневые.
        Скифу почудилось, что из печи доносятся звуки ча-рующей музыки. А затем в мареве показались человечес-кие фигуры. Певцы повылезали один за другим, глаза у всех как блюда, лица бледные.
        Один сказал дрожащим голосом:
        -- Ну и шуточки у вас! А второй проблеял:
        -- Мы уж думали, вы нас хотите живьем сжечь!
        А третий, самый толстый и наглый, заявил со смехом:
        -- А я над ними смеялся. Сжечь нас, лучших певцов страны? Это было бы непоправимой потерей для всего белого света! Как бы здесь без нас жили?
        В зале стояла мертвая тишина. На них смотрели как на выходцев с того света. У слуг из рук выпали лопаты и совки, загремели на каменном полу.
        Управитель беспомощно оглянулся на Овида. Тот нахмурился, властным движением велел певцам подойти ближе. Скиф затаил дыхание, только Олег продолжал есть, хотя уже и не с такой охоткой.
        -- Ответствуйте, -- сказал Овид властно, -- что там было?
        Певцы приосанились, самый толстый выступил вперед, оглядел замерших гостей, они его интересовали даже больше, чем сам грозный правитель, ведь представление для них, а правитель явно же знал, что в печи их ждало, заговорил сильным и звучным, хоть и слегка пропитым голосом:
        -- Когда за нами как неотвратимая дверь потусторон-него мира загремело это железо... мы содрогнулись, а мои друзья пали ниц... усомнившись!.. Мы задыхались от жара, что был равен жару преисподней, где в расплав-ленном металле купаются боги огня и где живут их ог-ненные жены и многие-многие наложницы. И вот когда и моя душа готова была усомниться и дрогнуть, разда-лись чарующие звуки свирели...
        Овид переспросил:
        -- Чего-чего?
        -- Свирели, -- ответил певец, а его друзья подтвер-дили судорожными кивками. -- Ну да ты ж сам знаешь!. Но если хочешь, чтобы рассказали именно мы, ты прав, никто лучше нас не споет и не расскажет! Так слушайте же, вы! Это была свирель, простая свирель. Но я сразу узнал и руку мастера, что ее резала, и го-лос мастера!.. Мы оглянулись в дивном удивлении, а рядом с нами в тесноте сидит, не замеченный нами, дивный юноша! Как он вошел в печь, ведомо только тебе, славный правитель, но в раскаленной печи сразу повеяло прохладой, а мы жадно и дивно внимали сла-достно божественным звукам, сразу позабыв, где нахо-димся!
        А второй судорожно вздохнул, сказал прерывающим-ся голосом:
        -- А как он пел! Как он пел...
        В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. Все стра-шились пропустить хоть слово. Певцы все приосанива-лись, поправляли складки пестрой одежды, смотрели горделиво.
        Овид прорычал:
        --~ Ах, был и четвертый? И каков же он был с виду?
        Певец задумался, взгляд его обежал сидящих за сто-лом Овида, остановился на Олеге, пошел дальше, затем певец обернулся и снова посмотрел на Олега:
        -- Если бы этот не был таким рыжим... то чем-то они похожи! У того золотые волосы до плеч, синие-синие глаза, настолько яркие, словно у него в черепе осколок неба... но что-то есть общее... Как он играл, как играл!
        Второй подтвердил с тоской:
        -- Я больше не возьму лютню в руки. Так играть не
        смогу, а хуже -- не хочу.
        Овид, который едва сдерживался от крика, от наказа взять их снова и затолкать опять в ту же печь, но теперь не выпускать лет сто, поперхнулся, проглотил рык, гла-за выпучились от усилий удержаться, не лопнуть.
        Третий певец сказал потерянно:
        -- И я... Если мне подыщут работу с конями... Я ко-ней люблю.
        Овид выдохнул, эти дурни так ничего и не поняли, ну
        и черт с ними, да и ему уже не надо вступать в драку с неведомым богом, что почему-то защищает этих придур-ков, словно сам...
        Он зыркнул на безмятежного Олега.
        -- Ишь, на тебя похож, -- прорычал он зло.-- Знал бы, дурак, что ты их всех раньше меня засунул бы в печь...
        Олег вяло запротестовал:
        -- Ну зачем же так...
        -- А что? Я их за то, что не то поют, а ты всех певцов перебил бы лишь за то, что поют вообще. Что поют, а не растекашатся мыслию по древу!
        -- Ну, ты не совсем прав... -- возразил Олег равно-душно. -- Я, конечно, полагаю, что надо растекашется мыслию, а не этими протяжными звуками, именуемыми песнями, которые чем глупее, чем сильнее находят от-клик... но я не считаю, что всех певцов так уж обязатель-но перебить или... в печь. Вон в каменоломнях, как я убедился, народу всегда не хватает! А камни ломать -- дело нужное, в то время как песни...
        Овид махнул рукой, певцов увели; усадили за столы среди гостей, где начали жадно выспрашивать подроб-ности.
        Сын Молнии извелся, ныл, но Прайдер неумолимо ждал весь день до самого вечера. И только когда солнце начало клониться к закату, сказал хмуро:
        -- Вот теперь пойдем.
        -- Наконец-то, -- пробормотал Сын Молнии. -- Ты ж сам сказал, что те двое -- герои! А раз герои, то они уже на другом конце света...
        -- Герои одинаково быстро скачут туда и обратно, -- оборвал Прайдер. -- Мне нужно было, чтобы к ним ве-сти не дошли!
        На этот раз Прайдер сразу взял мешок и веревку, а Сын Молнии захватил даже чистых тряпок, которыми заткнет жертве рот. Быстро добравшись до ее дома, ус-пели увидеть, как она выбежала вприпрыжку, ветерок тут же налетел и принялся трепать ее волосы, она зас-меялась и поскакала в глубину сада. Прайдер помнил, что там пруд, десятка три деревьев, а дальше отвесная скала, настолько ровная, что по ней не взберется даже ящерица. Он первым перемахнул через заборчик. Сын Молнии торопливо прыгнул следом.
        Уже не скрываясь, ведь домик настолько на отши-бе, что никто их не видел и не увидит, они пошли по ее следам.
        Прайдер остановился на развилке дорожки. Руки не-рвно теребили свернутый мешок. Голосок девушки до-носился совсем близко, но из-за этой горы эхо бродит по саду, и кажется, что она напевает беззаботную песен-ку сразу в трех местах.
        -- Туда, -- сказал он. -- Она у пруда.
        -- В саду, -- возразил Сын Молния.
        Ты же слышишь, рвет цветы...
        -- Такие не рвут цветы, -- возразил Прайдер. -- По-ливают, ухаживают, пересаживают, но никогда не рвут!
        Он осторожно двинулся по дорожке. Деревья рассту-пились, показался маленький пруд. Девушка сидела на той стороне пруда, ноги свесила в воду, болтала ими бес-печно. Вода настолько прозрачная, что Прайдер рас-смотрел, как подплывают крупные большеголовые рыбы и щипают ее мягкими губами за розовые пальчики.
        Она звонко хохотала, дрыгала ногой, брызгала на этих нахальных рыб. В солнечных лучах капли взлетали как драгоценности, как целая россыпь дорогих жемчужин. Прайдер даже постоял несколько мгновений, любуясь. Сын Молнии видел, как тень набежала на его суровое лицо, в глазах мелькнуло колебание, затем из груди Прайдера вырвался тяжелый вздох.
        -- Кому в жертву ее принесут, -- сказал он с нажимом, словно борясь с собой, -- это не наше дело. Нам надо ее похитить и...
        -- Надо, -- ответил Сын Молнии и осекся. Твердая утоптанная земля под ногами Прайдера вне-запно превратилась в песок. Нет, даже в грязь, очень жидкую грязь, потому что он как стоял, выпрямившись, так и ушел стремительно вниз, будто его схва-тили за щиколотки и утащили гигантские лапы. Он не успел вскрикнуть, или не хотел, Сын Молнии успел увидеть вытаращенные глаза, раскрытый рот, наверное, все-таки для крика, и тут же грязь сомкнулась над го-ловой.
        В середине взметнулся фонтанчик, рассыпался сухи-ми комочками. Волны разошлись от середины, быстро опадая, и снова там земля, простая земля, твердая, при-вычная. Сын Молнии, трепеща от ужаса, отступил на шаг. Нога нащупала валун, он инстинктивно встал на камень, такой твердый, надежный...
        Огромная болотная кочка мха прорвалась, как паути-на. Ноги провалились, он успел ощутить ледяную воду, настоящую мертвую воду подземного мира, и тут над го-ловой затянулось окошко, так затягивается болотная тина после брошенного в воду камня.
        А Ляна, наигравшись у пруда с рыбами и прияте-лем-олененком, весело понеслась обратно к дому. Ее босые ступни бодро простучали по тому месту, где уто-нул один чужак, она вспрыгнула на валун, сквозь который провалился второй нехороший человек, заду-мавший плохое, за ней несся олененок, все стараясь боднуть ее безрогой лобастой головкой, для них земля оставалась горячей и твердой, а валун -- крупным об-ломком гранита.
        Солнце жгло спину и голову, перед ними протянулись две длинные уродливые тени, где смешивались в чудовищные формы фигуры людей и коней. Олег сразу начал размышлять, не так ли образовались кентавры, а Скиф свистел, улюлюкал и швырял высоко в воздух то-пор, все выше и выше, всякий раз ухитряясь поймать за рукоять.
        Кони на ходу срывали зубами верхушки травы, здесь она почему-то островками, но зато по грудь, что-то не-чистое в такой высокой и сочной траве, когда рядом пу-стая голая земля, но Олег решил хоть об этом не беспо-коиться, на все загадки головы не хватит.
        Все же Скиф первым заметил далеко на дороге всад-ника, тот ехал навстречу на спокойно вышагивающем коне. Когда они сблизились, Олег тоже рассмотрел, что всадник уже немолод, в потрепанных кожаных доспехах, волосы наполовину седые, лицо темное, обветренное, в глубоких морщинах. Всадник клевал носом, явно спит в седле, а опытный конь идет ровно, стараясь не разбудить седока, а то, проснувшись, вдруг да погонит вскачь.
        Когда они сблизились, конь незнакомца предостере-гающе фыркнул. Седок, мгновенно очнувшись, разом ухватил боевой топор, в другой руке моментально ока-зался щит. Еще затуманенные сном глаза быстро сколь-знули по Олегу и остановились на Скифе.
        Олег видел, с каким радостным изумлением всадник выдохнул:
        -- Колоксай!.. Колоксай, наконец-то!..
        Топор вернулся обратно, как и щит, всадник простер руки к Скифу. Внезапно тень прошла по его лицу. Он сразу постарел, счастливые глаза погасли, взамен блес-нул злой огонь. Рука снова метнулась к топору, а голос зло грянул:
        -- Оборотни?
        Олег вскричал поспешно:
        -- Погоди! Какие, к Ящеру, мы оборотни?
        -- Ты, -- прорычал воин люто, -- может быть, и нет. А вот он!
        -- Да не оборотень он, не оборотень! -- закричал
        Олег, ибо Скиф не двигался, лицо его дергалось. -- Не оборотни мы оба. Люди! Просто люди.
        Всадник высвободил топор и теперь ненавидяще при-сматривался к Скифу.
        -- Кто бы ты ни был... ты не имеешь права быть на-столько похожим на лучшего из людей!
        Олег поспешно вклинился между незнакомцем и Скифом:
        -- Погоди, погоди!.. Не видишь, это же Скиф, млад-ший сын Колоксая!
        Всадник смотрел все еще с ненавистью.
        -- Если это Скиф, то что делает здесь? Его место во дворце возле убийцы-мамочки...
        -- Где тебя носило? -- спросил Олег сердито. -- В ка-ких краях? Все знают, что Скиф давно ушел от матери.
        Они оба обернулись к Скифу. Скиф сидел с блед-ным как полотно лицом. Губы тряслись, из покраснев-ших глаз непрерывно бежали слезы. На щеках блестели дорожки. Капли повисали на подбородке, срывались на широкую грудь.
        Ненависть медленно испарялась с сурового лица во-ина. В глазах сперва появилось замешательство, удивле-ние, потом проступило глубокое сочувствие. Он тронул ногой коня, тот медленно приблизился к Скифу.
        Скиф всхлипнул, всадник раздвинул объятия. Скиф припал к его груди и зарыдал горько, как ребенок, шум-но, трясясь всем телом. На лице всадника были боль и глубокое сочувствие. Олег с неловкостью отвернулся, в душе тревожно ныло, а во рту чувствовалась едкая го-речь.
        -- Ну-ну, -- сказал воин с неловкостью. -- Вижу, душа твоя скорбит... Да оно и понятно, твоего отца убили... Убили гадко, подло!.. Любой воин стремится закончить жизнь с мечом в руке, а не в постели... А твой отец, герой из героев, умер от подлейшего яда, корчась от боли, что выжигал внутренности!.. Он не погиб, его убили!..
        Голос воина окреп, стал громче, дрожал от сдержива-емого гнева, что все-таки выплескивался наружу. Скиф всхлипывал, горькие рыдания выплескивались сами, он не мог их удержать, да и не пытался, грудь болела, слов-но ее разламывали изнутри.
        -- Я этого... -- вырвалось у него из груди, -- ей ни-когда не прощу! Я поклялся... поклялся...
        -- В чем поклялся?
        Что отомщу! -- выкрикнул Скиф, Слезы бежали из глаз, но во взгляде было бешенство. -- Я убью всех ви-новных!.. Я убью эту... эту женщину, что убила моего доблестного отца!
        Олег вздохнул, сердце сжималось от боли. Все еще не удалось Семерым Тайным установить правду на этой земле.
        -- Меня зовут Турч, -- сказал воин. -- Теперь я про-стой наемник. А когда-то я командовал всеми пешими ратниками твоего отца. И оборона крепостей была на мне... Ты -- сын Колоксая, и потому я принимаю при-сягу верности тебе, как наследнику. Агафирс и Гелон -- предатели памяти отца, они не мстят. Ты -- мстишь. Значит, все, кем командовал Колоксай, признают на-следником именно тебя.
        Он слез с коня. Олег и Скиф непонимающе смотре-ли на ветерана, а он, бросив поводья, опустился на одно колено, склонил голову.
        -- Даю присягу, -- сказал Турч сурово, -- что отныне моя жизнь и честь принадлежат тебе, сын и наследник Колоксая!
        Скиф растерянно оглянулся на Олега. Олег кивнул, Скиф торопливо соскочил с коня, подошел, стараясь держаться с достоинством, коснулся кончиками пальцев плеча старого воина и сказал сильным прерывающимся от волнения голосом:
        -- Я принимаю тебя на службу. В твоем подчинении будут все пешие ратники, оборона крепостей... а также на тебе будет взятие крепостей врага! А теперь встань, доб-лестный Турч, самая первая опора моей будущей державы!
        Турч вскочил как юноша. Глаза его сияли молодо, скорбные морщины разгладились, спина прямая, он ска-зал зычным голосом, привыкшим перекрывать шум бит-вы и лязг оружия:
        -- Клянусь служить верно и честно, не щадя жизни!
        Олег сказал сухо:
        -- Так тому и быть, я -- свидетель обоюдной клятвы. Вернись на коня, доблестный Турч, у нас впереди еще долгий путь. Мы едем к Гелону.
        Турч встрепенулся, в глазах блеснула злость.
        -- Зачем?
        -- Скиф надеется убедить его помочь... Пойти с ним или дать войско.
        Турч покачал головой:
        -- Плохо, значит, знает брата.
        -- Возможно, -- согласился Олег. -- Но там мы смо-жем перевести дух. За нами, увы, идет погоня. Нам уже осточертело устилать дорогу трупами. Это радует толь-ко воронье, но мы все-таки люди...
        Турч ощетинился, ладонь звучно хлопнула по рукоя-ти топора.
        -- Это Миш!.. Она мечтает убить Скифа... да и чер-вяка Гелона заодно, чтобы ее Агафирс правил без сопер-ников!
        Олег кивнул, но смолчал. Для мышей страшнее кош-ки зверя нет, а какую-то бабу-волшебницу они за про-тивника не сочтут. Так что не будет никакого обмана, если он ничего о ней не скажет.
        Пока что.
        Глава 18
        По дороге Турч коротко и красочно рассказывал о своих странствиях. После того как Колоксай оставил власть Миротверду, Турч продолжал служить верно и честно, но когда трон перешел к сыну Миротверда, а тот заявил, что отныне Колоксай здесь не хозяин, Турч покинул службу и ушел за пределы земель.
        Он обошел всю Куявию, нанимался служить в Вантит, участвовал во всех войнах с горцами. Трижды находил гнезда диких драконов с малыми драконами и успевать всех перебить до того, как возвращалась мать. В четвер-тый раз не повезло, но с ним было семеро крепких воинов, и когда он остался один, дракониху все же зарубил, а гнездо сжег. Отыскивали и очищали перевалы от горных великанов, торговали с горным народцем, ловили контра-бандистов, сражались с конными варварами, а потом на службе конных варваров воевали с куявами...
        Вдруг он умолк на полуслове. Скиф и Олег просле-дили за его взглядом. В двух десятках шагов в стороне от дороги на серо-зеленом камне, похожем на спину древней старой ящерицы, стоит на коленях, изящно изогнув спину, юная нежнотелая женщина. Кожа ее светится чистотой и негой. На красиво приподнятой руке женщина держит шар, Олег рассмотрел тонкий вздернутый нос, дивно очерченные скулы. Она всмат-ривалась в шар пристально, не видя, что Скиф уже неосторожно выдвинулся, Олег напряг зрение и рас-смотрел в шаре такую же точно женщину, только кро-хотную, что с удивлением и любопытством смотрит на большую женщину.
        За спиной женщины, что держала шар, едва заметно двигаются тонкие слюдяные крылышки. Настолько прозрачные, что Олег не заметил бы, если бы не более темные прожилки, укрепляющие крылья. От них по камня разбегались едва заметные тени, словно там скользили призраки.
        В самом шаре клубился красный туман, но обнажен-ное тельце Олег видел теперь отчетливо. Однако есть ли крылышки и у существа в шаре, рассмотреть не мог, красный туман двигается, собирается в крохотные тучи, вот даже мелькнула беззвучная молния...
        Турч судорожно вздохнул. Женщина быстро взгляну-ла в их сторону. Олегу показалось, что она улыбнулась, видя их изумленные лица, тут же вспыхнуло слепящее пламя, уменьшилось до размеров ореха, исчезло.
        -- Нас ждет удача,.-- заявил Турч.
        -- Кто это был? -- спросил Скиф.
        -- Не знаю, -- признался Турч. -- Но у меня сразу так на душе стало... Не верю, что такая встреча может пред-вещать беду!
        -- А что ты думаешь, Олег? -- спросил Скиф. Олег пожал плечами. Ему казалось, что такие встре-чи могут происходить и сами по себе, не обязательно что-то предвещать. Очень ей нужно что-то предвещать им троим. У нее, может быть, свои дела. Это ж каким важным надо быть, чтобы и драконы, и призраки, и подземники только и думали, как бы еще предостеречь, под-сказать, напредвещать!
        -- Мне она тоже понравилась, -- ответил он. А Скиф сказал:
        -- Она чем-то похожа на Ляну. Чуть-чуть. Турч поинтересовался:
        -- А кто такая Ляна?
        Скиф обрадованно пустился в жаркий рассказ, а Олег пустил коня вперед. В черепе все настойчивее стучала мысль, что в мире без магии хорошо бы все же найти дополнительную мощь. Хоть слабенькую, но замену ма-гии. Кто прожил столько лет, хоть и не пользуясь, но зная, какой огромной мощью владеет, уже не успокоит-ся, не смирится со своей беззащитностью...
        Устроили небольшой привал, перекусили, дали ко-ням перевести дух, но, когда вскочили в седла, ощу-тили, что не отдохнули ни кони, ни они сами. Горы ушли в стороны навсегда, но из зеленой травы то и дело торчат желтые, как конские зубы, камни, похожие на столбы.
        Турч сказал подбадривающе:
        ~ Скоро река!.. Напоим коней, отдохнем.
        -- Ты бывал в этих краях? -- поинтересовался Олег.
        -- Нет.
        -- Так откуда знаешь?
        Турч удивился:
        -- Так слышно же!..
        И Скиф посмотрел на Олега с удивлением:
        -- Не слышишь? Какой же ты мудрец!
        -- Да вот такой, -- ответил Олег раздраженно. -- У меня была собака, тоже чуяла воду издали... Умная-а-а-а... Как вот вы оба.
        Но вскоре и сам ощутил, что в воздухе повеяло прохладой. Измученные кони вяло оживились, но почти не прибавили шага. Рваные клочья желтой пены медленно ползли по удилам, бока и круп блестят в мыле. Впереди снова небольшие скалы, нагромождение блестящих кам-ней. Валуны отодвигаются мучительно медленно, блес-нула вода. Олег увидел облачко мелкой водяной пыли, горная речка прыгает с уступа на уступ, разбивается о камни, устраивает водовороты.
        -- Наконец-то, -- выдохнул Скиф.
        -- Из такого зноя да в ледяную воду, -- хмыкнул Турч, -- это ж как раскаленный клинок на холод!..
        -- Мы покрепче клинков! -- крикнул Скиф задорно. -- Верно, Олег?
        -- Олега не спрашивай, -- поспешно предостерег
        Турч.
        -- Почему?
        -- Брякнет что-нибудь мудрое... А тебе надо, чтоб го-лова болела?
        Скиф беспечно хохотнул. Турч пришпоривал коня,
        торопил. Конь делал вид, что вот-вот пустится галопом, а сам двигался вихляюще, растопыривая ноги, чтобы не упасть. Олег ехал следом, что-то не нрави-лось, всматривался настороженно, первым заметил, как из-за уплывшей в сторону скалы выдвинулся плоский уступ над самой водой, волны забрасывают туда пену, а там, мокрые и блестящие...
        На плоском уступе, что почти не выступает из воды, сидят четыре молодые девушки!
        Несмотря на жгучее солнце, их нежные тела остава-лись по-зимнему девственно белыми, не тронутыми сол-нечными лучами, чистыми. Олег сразу ощутил прохладу их кожи, а когда представил, как божественно холодные руки обнимут его за шею, смоют пыль и пот, в голове помутилось от жажды поскорее добежать, успеть, пока они не испугались и не нырнули обратно в воду.
        Он уже рассмотрел, что от бедер и ниже нежная кожа поблескивает иначе, чем те же плечи или обнаженная грудь в капельках воды, волосы все еще влажные, не просохли. Да, верно, кожа от бедер выглядит так, слов-но там прилипли кусочки слюды. Ноги девушки держат в воде, но Олег в силу своей трусости и подозрительно-сти тут же представил, что дальше чешуя становится крупнее, а потом великолепные длинные ноги вовсе пе-реходят в раздвоенный хвост.
        Все четверо повернули головы в сторону приближа-ющихся всадников. При всей одинаковости тел, все же у одной волосы богатого пшеничного цвета, у другой темные, у третьей -- пышная львиная грива, а у чет-вертой, что лежит на животе, высоко выставив белые круглые ягодицы, волосы цвета меди, закручены в мел-кие кудряшки.
        Олег поспешно натянул повод. Конь захрапел, нехо-тя остановился. Олег с мукой оглянулся. Скиф и Турч тащились совсем близко, лицами едва не падают в кон-ские гривы.
        А передняя сирена улыбнулась издали Олегу, что-то запела. Ветер относил слова, поет негромко, он видел только, как двигается ее маленький изящный ротик.
        Холодный нерассуждающий страх стегнул по всему телу. Он резко натянул поводья, конь попятился.
        -- Стойте! -- прокричал он. -- Впереди -- сирены!
        Конь Скифа сделал еще несколько шагов, прежде чем хозяин сообразил, чего кричит волхв, а Турч продолжал ехать, пока не остановился возле Олега. По серому от грязи и пота лицу катились крупные капли пота, лицо было исполосовано мокрыми дорожками. Олег ухватил за повод его коня.
        -- Сирены! -- прокричал он. Турч спросил глухо:
        -- Разве ты не волхв?
        -- Да, но...
        -- Так изгони их колдовством!
        -- Не могу, -- ответил Олег, он отвел глаза. Даже дру-зьям не мог признаться, что чувствует себя абсолютно беспомощным. -- У меня нет... против них заклятий.
        Уже все четыре сирены пели. Олег слышал их чарую-щие голоса, но пока не разбирал слов. Медленно при-близился Скиф. Черные волосы слиплись, словно он по-бывал под дождем, лицо блестело, даже волосы на груди блестели в крапинах пота.
        -- Русалки, -- произнес он без удивления. -- Заразы... Но отступать нельзя. За нами скачут... Там по меньшей мере полета человек! А мы сейчас не отобьем-ся и от зайцев.
        Олег сказал нервно:
        -- Мы не пройдем!
        -- Почему?
        -- Сирены, -- сказал Олег, как глухому. -- Против их песен не устоять!.. Даже колдуны... Да что там колдуны, маги и чародеи поддаются, волшебники идут к ним, за-чарованные, как лягушки к ужам...
        Турч оглянулся. Показалось или в самом деле на го-ризонте поднимается оранжевое облачко пыли?
        Но и отступать нельзя, -- ответил он. -- Эх, ча-родей... Не знаешь, что когда не помогают знания, то... Скиф, какой по ним врежем?
        Давай про битву в Долине Волхвов,-- предложил
        Скиф.
        -- Давай, -- согласился Турч.
        Они тронули коней вперед, Скиф запел сильным мужественным голосом, настолько красивым и суро-вым, что у Олега почему-то побежали по спине мураш-ки. Турч подхватил, его хриплый голос, больше при-годный для рева на поле битвы, поддерживал надежно, в то время как голос Скифа поднимался до звенящих высот, парил, падал с высоты, как подстреленный сокол, снова находил силы и взмывал сильно и по-бедно...
        А Олег, покрывшись пупырышками, слушал краси-вую воинскую песню про троих героев, что вступили в битву с самим богом войны, а потом еще и в жуткой долине дрались за мир людей против страшного мира нечисти...
        Кони из последних сил вошли в воду, стояли, дро-жа, не в силах даже опустить головы и напиться. Олег поспешно понукал своего коня, всего в двух шагах на краю уступа сидит обнаженная сирена, выгибается, по-казывая то крупную грудь, то мягкий живот, то ягоди-цы. Чарующий голос проникал сквозь все заслоны, вле-зал в душу.
        -- Приди, о путник!.. Приди в мои объятия, охлади во мне полыхающий в твоих чреслах жар... со мной по-койно... на свете нет ничего дороже жизни... а ты все в дороге, в бедах, тревоге и опасностях... Я буду тебя ласкать, гладить, чесать, нежить, выполню все твои же-лания, только назови...
        Он ощутил, что руки сами повернули коня в ее сто-рону. Сирена запела громче, в ее широко распахнутых глазах были любовь и нежность. Он вдруг понял с по-трясающей ясностью, что это никакие не людоедки, а просто женщины, которые хотят покоя и от мужчин
        жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого надрыва, без безумной скачки на взмыленном коне над краем пропасти, без свиста стрел и стука ме-чей по щитам...
        С другой стороны по ушам хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в страшном зареве встала карти-на, как на краю света трое героев бьются за весь мир, а люди в это время пьют, едят, пашут землю, даже не подозревая, что за их простенький покой в это время
        льется горячая кровь.
        В груди защемило, он с трудом повернул коня. Да, с этими юными и нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо...
        Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зову-щий голос, умоляющий и убеждающий разом. Ведь ты уже сделал больше, чем другие. Что тебе, больше всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда, но ос-танься хоть на сутки, хоть на ночь, или хотя бы переж-ди с нами эту жару, мы все четверо будем тебя ублажать и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал, ты познаешь полное и высшее блаженство...
        Свирепый голос Турча прохрипел с другой стороны, что высшее блаженство -- умереть за родное племя, за свой народ. А высшее блаженство, которое обещают эти мокрые дуры, может дать любая девка-скотница на ближайшем постоялом дворе. Нет разницы: сирена, принцесса или скотница -- такое блаженство со всеми одинаково...
        Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет,
        пинает, а женские голоса звучат уже не только в ушах, но и в голове, мозгу, отдаются эхом во всем теле, что страстно возжаждало покоя, ласки, неги...
        -- Да что с тобой? -- услышал он наконец яростный голос, что проломился как сквозь бревенчатую стену. -- Что с тобой?
        Его трясли, били, на голову скупо плеснуло холодной водой. Он ошалело огляделся. Берег с сиренами отодви-гается, голоса прекрасных женщин звучат слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду.
        -- Что случилось? -- потребовал Турч.
        -- Сирены... -- прохрипел Олег.
        -- Ну и что? -- взорвался Турч. -- А мы не сирены? Да мы сиренее все сирен!.. Когда я эту песню проорал в одном селе, там все мужчины начали проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне мед-ведь на ухо наступил!
        Олег слабо мотнул головой:
        -- Да нет... ты поешь здорово. Просто на меня магия песен слабо действует.
        -- Но сирены же едва не заворожили!
        -- Да, но... вашу песню я уже... однажды, -- ответил Олег едва слышно. -- И тогда она... очень не понрави-лась... Словом, другая бы песня... гм...
        Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровитель-ственно:
        -- Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня -- лучшая! Она двигает миром.
        Олегу показалось, что он ослышался.
        -- Двигает миром?
        -- Ну да. Двигает людьми, будь они простые пастухи, могучие маги или властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками...
        Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.
        Его трясло, он спросил дико:
        -- Но как?.. Как мы прорвались?
        Турч ехал рядом, на ходу затыкал деревянной проб-кой баклажку. Два кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла.
        -- Песни, -- сказал он, -- это не магия. Это... посиль-нее магии.
        -- Я это понял, -- прошептал Олег. -- Потому даже маги попадаются как мухи в паутину. Но... как мы? Как?
        -- Песни, -- ответил Турч. Он оглянулся на Скифа, но молодой герой смотрел прямо перед собой, брезгая объяснять очевидное. -- Песни, Олег. Когда по тебе бьют песнями, в ответ можно ударить только другими песнями. И обезвредить, удается только другими пес-нями.
        Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя тот певец больше сочинял про любовь да про ясное солнышко, сам сирена проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак.
        -- Спасибо за урок, -- пробормотал он. -- Черт, ну почему же мне медведь уши оттоптал? Мне ваша песня как-то до лучинки... а вот песни сирен подействовали!
        -- Их песни проще, -- ответил Турч злобно. -- Напростолюдинов! На просто людей, на людей с простыми душами. Попросту -- на людей с мелкими душами. Потому и действуют,
        Скиф возразил горячо:
        -- Олег не простолюдин! Мне кажется, он из знатно-го рода. Только не признается.
        -- Мы все простолюдины, -- заявил Турч. -- Где-то глубоко внутри все мы простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся и идем дальше. И становим-ся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и чесать пузо.
        Олег посмотрел на него с удивлением, уважением и даже с опаской, со стыдом уронил взгляд.
        Глава 19
        Выбрав момент, он послал коня рядом с конем Скифа. Несколько минут ехали бок о бок, потом Олег ска-зал с неловкостью:
        -- Спасибо.
        -- За что? -- удивился Скиф.
        По его чистым синим глазам Олег понял, что юный герой уже забыл про каких-то мокрых поющих баб, сей-час весь устремлен вперед, ибо там схватки, приключе-ния, сладкая месть...
        -- За сирен, -- ответил Олег. Поправился: -- За то, что провел меня мимо.
        -- А-а, -- понял Скиф, -- ну, это пустяк. Это было легко.
        -- Да? А мне вот...
        -- Ты не герой, -- объяснил Скиф. -- Сирены подма-нивают тех, кто... гм, готов поддаться. Ты заметил, что многие герои проезжают этой дорогой, но никто на них, на этих сирен, даже руки не поднял?
        -- Да, но не понял. Я бы их перебил... если бы мог.
        -- Проехать мимо просто, -- ответил Скиф великодуш-но. -- Я бы и без песни проехал. И ни одна бы не смог-ла... Что мне их песни? Мне стоит вспомнить о Ляне, как все женщины мира... да нет их просто со всеми их жал-кими чарами! Есть только Ляна, моя Ляна, ею я уже оча-рован, околдован...
        Он мягко улыбнулся, лицо стало мечтательным, чис-тым, почти детским, потом вдруг без всякого перехода захохотал грубо, по-солдатски.
        -- Ты чего? -- удивился Олег.
        -- Не знаю, как насчет мечей и стрел... но от других баб Ляна меня оберегает, это точно.
        Он свистнул, гикнул, пустил коня в галоп, догоняя Турча. Олег смотрел ему вслед. Да, мужчины сирен не трогают. Сирены. -- дело добровольное: хочешь -- под-дайся, не хочешь -- укрепись духом и топай мимо. Си-рены выпалывают род людской от слабых. Так что если сирены когда-либо и исчезнут, то только от рук разъ-яренных неопрятных баб, у которых те поуводили мужей.
        Тропка через редкий лесок тянулась на диво ровная, по обе стороны мелькает ельник, горбятся неопрятные кочки, стайками держатся молоденькие сосенки, жал-кие, как сироты, иногда в сторонке вздымает страшные коричневые корни упавшее дерево.
        Два-три раза попались деревушки, если можно на-звать деревушками три-четыре хатки, больше похожие на землянки. Рядами тянулись серые поленницы дров, запас на два-три года вперед, и такие же серые хатки не отличались от этих поленниц.
        Женщин не видно, в поле, а мужчины кто чешется да зевает на завалинке, кто месит глину, засыпая на ходу. Самые умелые вяло строгают грабли да лопаты, на ска-чущего всадника посмотрел разве что один из пяти, все как в воду опущенные.
        Когда выехали на берег реки, довольно широкой, деревушки стали попадаться чаще. Турч посмотрел на небо, сказал со вздохом:
        -- Кони устали... В следующем селе, какое бы ни оказалось, заночуем.
        -- Медленно едем, -- согласился Скиф. Олег смолчал. Когда-то он в вихре мог облететь за сутки половину белого света, но какой смысл в скорос-ти, если мысли от этого не идут быстрее? А вот медленнее -- да. Так что лучше вот так неспешно, замедленно, зато не упуская ни единой возможности повертеть креп-кий орешек со всех сторон, поискать щелочку, вставить узкое лезвие острой мысли, надавить, расколоть, увидеть зернышко истины...
        Или хотя бы понять, как теперь распределять работу Семерых Тайных. Пора, наверное, собраться. Все уж на-верняка знают, что магический дождь кончился. Они ж магией пользовались сто раз на день. Вдруг кто-то на-шел решение?
        Дорожка вдоль реки петляла, следуя изгибам самой реки. У самой воды торчат старые ветлы, изредка гли-нистый берег переходит в песчаный, тогда глазам боль-но от сверкающего золотого песка. Затем снова деревья на краю реки, опущенные в стоячую воду ветви, запах гниющей воды...
        Показались домики, однако кони не обрадовались, не прибавили шага. Олег увидел, что это селение явно когда-то знавало лучшие дни. Почти от самой околи-цы дорога замощена бревнами, но дожди и весенние лужи намыли на одних землю, а под другими, напротив, подрыли ямы, и когда его конь ступал по этим бревнам, одни поднимались торчком, норовя достать самого всадника, другие отзывались глухим шорохом, после чего рассыпались коричневой трухой.
        Тревожное предчувствие сжало сердце. Деревня еще живет, но люди выглядывают из окон изможденные, на улицах не слышно веселого детского гвалта, бревна в из-бах вот-вот рассыплются, покрыты зеленым мхом, сами избы вросли в землю. Он почти видел, как они погру-жаются с каждым годом, как в болото, уже окна на уров-не земли...
        Ни одной целой крыши, словно их не то снес ураган, не то сорвал пролетающий дракон. Одни голые ребра стропил, кое-где остался, зацепившись, пук гряз-ной соломы. Сами окна без ставен, половина заткнута тряпками, грязными подушками, серый голодный бурьян заглядывает в хату, присматривается, готовится перебраться и туда, раз уж огороды все захватил, под-мял, примучил, притоптал для себя и своего семени.
        А потом показался даже город, который Олег признал городом только по обвалившейся стене. Ворота, правда, уцелели, но вросли в землю на четверть, и дорога пове-ла в сам город рядом с воротами через широкий пролом. Кое-где торчат обломки стены, видны следы, откуда го-рожане берут камень на свинарники.
        Дома -- те же сельские, из бревен, покрыты соломой, с завалинками. Олегу почудилось, что он замечает, как весь город постепенно погружается в землю, словно на болоте.
        Даже люди, что попадались, все как в воду опущен-ные: хмурые, молчаливые, в заботах, согбенные. На въе-хавших в город посмотрели искоса, без интереса, тут же забыли, что рассердило Турча.
        -- Мрущий народ, -- заявил он. -- Я уже встречал такие. И болезней нет, и никто не уводит в неволю, а что-то людей гнетет. Кто поживее -- уходит куда глаза глядят, а остальные мрут, не оставляя потомства.
        Олег сказал хладнокровно:
        Авось не вымрут за ночь. А потом пусть хоть весь город провалится.
        Турч удивился:
        -- Чего вдруг?
        -- А городов много, -- ответил Олег равнодушно. -- И здоровых людей много...
        Турч покрутил головой, смолчал. Волхв прав, видать, тоже поскитался по свету. Но все равно этот народец жаль. Всякий жаль. Даже чужой. Да и пока в тебя не плю-нули и камнем не кинули -- все свои, не чужие.
        Он ехал, задумавшись, как будто совершенно забыл, что сидит на коне, слившись с ним воедино, слегка от-кинулся корпусом, редкое солнце освещает морщини-стый лоб и крупный горбатый нос. Металлические бляхи на латах блестят, как и на широком поясе. Глаза смотрят вызывающе, но в глубине Олег видел суровую доброту. Этот воин любит мир, людей и готов за них драться.
        Олег посматривал на него искоса, череп разогрелся не столько от редко проглядывающего в дыры туч сол-нца, сколько от горячечных мыслей. Когда человека тянет есть, пить, а потом и к женщинам, что здесь див-ного -- так же поступают все звери, птицы, мухи и комары.
        Но вот этот уже немолодой и суровый человек, что заставило его поехать с ними? Ведь понимает же, что нет у Скифа ни сил, ни возможностей вернуть... даже не вер-нуть, это никогда ему не принадлежало, а именно за-хватить престол в землях Миш! Скорее всего, этот горя-чий юноша скоро сложит голову. Или чуть позже, но -- сложит. Так почему же?
        -- Благородство, -- прошептали его губы. -- Это зовет-ся в мире благородством. У зверей его нет, а у человека -- есть. Благородство -- это готовность действовать напере-кор собственным интересам!.. Так? Но даже не у всех людей оно есть, ибо есть люди, что от зверей и мух не-отличимы по своей сути. Их называют простыми людьми. И ценности у них простые. Общие для всех людей. И для благородных, кстати, тоже... Но у благородных есть и еще ценности, которых у простых людей нет. А эти ценности неизмеримо выше...
        Он вздрогнул, в возвышенные и четкие мысли, что с каждым мгновением становились все отстраненное, вор-вался густой голос:
        -- Эй, волхв! Не заснул ли?
        Он обнаружил себя посреди просторного двора. Скиф и Турч уже соскочили с коней, хмурый мужик взял под узцы и повел в раскрытые ворота конюшни. Вернее, ворот не было, только широкий темный провал.
        Впереди резное крыльцо, запахи кваса, пива, кисло-го вина, жареного мяса и разварной каши... ах да, они уже въехали на постоялый двор, а там уже корчма.
        Мясо подали холодное, пиво -- теплое, а кашу -- под-горелую. Но ели, не замечали. Правда, когда перед ними поставили пиво, Турч скривился, громогласно потребо-вал лучшего вина, иначе он все здесь перевернет и порушит.
        На них посматривали искоса, народ в этой корчме ти-хий, голоса жужжат как замирающие мухи. Даже ложки стучат приглушенно, будто шлепают по мокрой глине. Только один, прокаленный солнцем, в живописных лох-мотьях, ел шумно, с удовольствием, запивал прямо из кувшина, Олег перехватил его любопытствующий взор.
        Через некоторое время послышались шаги, дружелюбный голос произнес:
        -- Кто вы, трое героев?
        -- Трое дурней, -- ответил Турч грубо, -- которым дурная голова покоя не дает.
        -- Ха-ха, -- ответил незнакомец. -- А я -- странству-ющий мудрец. Можно к вам за стол?
        Скиф и Турч воззрились на этого странствующего ум-ника, как на переодетого разбойника. Мудрец в самом деле выглядел как стареющий разбойник, что никак не может расстаться со своим прибыльным делом.
        Турч подумал-подумал, брякнул:
        -- Садись. Но если ты мудрец, то чего в таких тряп-ках? Умный мог бы жить во дворце.
        Мудрец неспешно сел напротив, ответил насмеш-ливо:
        -- Беден не тот, у кого мало, а кому надо много.
        -- Я вижу, -- вставил Скиф, явно стараясь поддержать Турча, -- тебе надо очень мало.
        -- То, что мы видим, -- сказал мудрец многозначи-тельно, -- зависит от того, куда мы смотрим.
        Турч оторвался от созерцания широкого зада служан-ки, пожал плечами:
        -- Куда бы я ни смотрел, я вижу все. А по дорогам кто только не шатается! Ты куда направляешься?
        -- В Гелон, конечно, -- ответил мудрец.
        -- Почему "конечно"?
        -- У Гелона богатая и процветающая страна, -- объяс-нил мудрец. -- А там, где воюют, не до мудрости. Там бы выжить! Зато в богатых странах могут позволить себе учиться, умнеть.
        Турч заметил:
        -- Богатые страны -- лакомая добыча для бедных.
        -- Увы, это верно, -- заметил мудрец. -- Но что де-лать? Одни гибнут, другие возвышаются. Так заведено издавна. Так было, так будет...
        Олег со стуком опустил кружку.
        -- Так не будет, -- вырвалось у него. -- Так не будет!
        Мудрец посмотрел с удивлением:
        -- Ого! Не ты ли остановишь?
        -- Может быть, -- ответил Олег. -- Может быть. Но если не я, то все же найдутся, которые эту дурь когда-то да остановят.
        Мудрец оглядел его с насмешливым любопытством. Олег с вызовом выдержал взгляд, глаз не отвел. Муд-рец всматривался, всматривался, на лицо набежала лег-кая тень печали.
        -- Эх, парень, -- произнес он с насмешливым недо-умением.
        -- Что-то не так? -- спросил Олег раздраженно.
        -- Трудно тебе придется.
        Какая новость! -- удивился Олег. -- То-то я как сыр в масле... Правда, а кому сейчас легко?
        Да нет, тебе придется еще хуже.
        --- Почему?
        -- Слишком большие достоинства делают человек;
        непригодным для общества. Не понял? На рынок не ходят с золотыми слитками -- там нужна разменная монета. А лучше вообще мелочь.
        Олег ответил сухо:
        -- Ключ, которым пользуются, всегда блестит. Турч посмотрел на мудреца с неодобрением. С видутак вполне еще мог бы скакать на горячем коне, метать стрелы, рубиться и бросать аркан. Так нет же, умничает!
        Мудрец допил вино прямо из кувшина, вздохнул с сожалением. Внезапно его лицо посерьезнело, он со стуком опустил кувшин на стол, задержал руки на сто-лешнице -- длинные, жилистые, крепкие руки воина.
        -- Герои, -- сказал мудрец, -- вас никто не заставля-ет верить мне, незнакомому человеку. Но все же скажу, что по дорогам рыщет несколько отрядов очень крепких ребят! Я бы сказал, отборных воинов. Похоже, они очень опасаются тех, кого ищут...
        -- Откуда знаешь?
        -- Половина из них с длинными луками. Сам видел. Если ищут не вас, то это ваше счастье. Хотя, если че-стно, я не могу представить, кто им тогда еще нужен. Здешних можно повязать прямо среди улицы, остальные и не проснутся.
        Позже, когда они поднялись в отведенную им комна-ту, Турч сказал с горьким удовлетворением:
        -- Похоже, вас очень боятся.
        -- Нас трое, -- напомнил Скиф.
        Турч отмахнулся:
        -- Я не в счет. Они ж не знали, что я к вам прибьюсь. Это вас боятся... Я горд, что имя сына Колоксая наго-няет такой страх.
        Скиф стукнул кулаком по колену.
        -- Положение вообще-то безвыходное, -- сказал он зло. Кони измучены, мы не можем дальше ехать без отдыха. Но если заночуем, то к утру эти ребята точно будут вокруг корчмы с натянутыми луками. За ночь но-вости, как голодные совы, улетают далеко...
        Турч угрюмо молчал, руки его как будто сами по себе вытащили из сумки точильный камень. Олег зябко пере-дернул плечами, едва Турч повел камнем по лезвию топо-ра. Звук получался страшноватый. Перед глазами сразу замелькали картинки, как это лезвие будет врубаться в тела, черепа, сокрушая кости, хрящи...
        -- Что скажешь ты, Олег?
        Олег вздрогнул, возвращаясь в мир, сказал торопливо:
        -- Безвыходных не бывает. Есть только положения, выход из которых не устраивает... Мы можем поступить вот так: Турч сейчас спустится в корчму и будет спраши-вать, как проехать в сторону города Гелона через доли-ну Турищев Брод. Мы ведь сейчас уже в Гелонии, верно? Громко будешь выспрашивать, чтобы все, кто за нами уже следит, успели послать туда засады. Там, насколько помню, только в одном месте удобный брод, а вообще берега обрывисты, река в узких местах тащит камни раз-мером с быков. Так что засаду устроить легко, место уже известно. А мы вдвоем со Скифом прямо сейчас выс-кользнем, переберемся через стену... я уже заметил мес-то, где стража дремлет, и... поспешим со всех ног, пока не схватились.
        Турч нахмурился:
        -- А я?
        Олег вздохнул:
        -- Тебе остается самое тяжелое и трудное. Ты должен Держаться так, словно мы еще в городе. Прицениваться к коням и торговать для троих человек, прикидывать, что и сколько взять в дорогу. За тобой будут следить.
        Турч покачал головой:
        -- Не пойдет. Где же это трудное? Вот и оставайся ты.
        А мы со Скифом поедем.
        -- Увы, -- ответил Олег со вздохом. -- Я не воин, ты прав. Я не искусен в воинских уловках, а главное... меня страшит тот миг, когда они поймут, что их дурачили. Их гнев выльется на меня! Ты-то отобьешься, а я не смогу отмахнуться и от мухи!
        Турч смотрел недоверчиво, со злостью, на лице мед-ленно проступали признаки колебания. Скиф положил
        руку на плечо старого воина.
        -- Мы будем ждать тебя в Гелоне, -- сказал он про-сто. -- Помни, ты -- первый, кто предложил мне свой меч! Ты первый... ты и останешься первым,
        Часть вторая
        Глава 20
        Беркут сидел на камне в своей великолепной и не-обыкновенной пещере. Необыкновенной потому, что она располагалась в его массивном дворце-крепости. Когда-то он начинал как маг в крохотной пещере, научился чер-пать силу из камня, и теперь, когда он не только стал могучим, сверхмогучим, но и одним из Семерых Тайных владык всего белого света, так и не решился расстаться с привычной пещерой.
        Пять лет тысячи рабочих выпиливали из горы ог-ромную гранитную глыбу, перетаскивали ее, гибли как мухи, но зато теперь главный зал во дворце -- моно-литный камень, в котором под его присмотром выдол-били пещеру.
        Конечно, жил и спал он в роскошных покоях, но сюда являлся, чтобы почерпнуть силы. Только сюда уда-валось вызывать демона огня, с которым Беркут научил-ся вести беседы. Даже сейчас, когда магический ливень иссяк, на землю падают последние капли, демон откли-кался на его зов. Уже подчиняясь не силе, сила обоих покинула давно, но странному любопытству, ибо за годы между человеком и демоном установилась если не друж-ба, но появился хотя бы взаимный интерес.
        Сейчас они сидели друг напротив друга, между ними в подобии стола блестела каменная глыба из малахита сверкающая, отполированная, высечена в форме кубка по бокам затейливые фигуры диковинных зверей, древ-них богов и героев...
        На отполированной поверхности каменного стола не-большая чаша. Края раскалены, из чаши поднимается густой оранжевый дым, яркий и сухой. Воздух потрескивает, от прогретых стен веет сухим теплом, что выпаривает слизь из груди, прочищает легкие, веселит кровь.
        Беркут поправил вязаную шапочку, он носил ее вместо обычного колпака. Даже ее не стал бы надевать, но после того, как потерял последние волосы, голова мерзнет, начинаются боли в висках. Сейчас он кутался в теплый толстый халат, больше похожий на толстое одеяло. Ноги по самые колени прятал в утепленные сапоги.
        -- Что же делать? -- сказал он задумчиво. -- Магия начала иссякать... уже иссякла. Даже Богоборец теперь потерял свою мощь. Но теряем и мы. Условия изменились для всех. Как воспользоваться?
        По ту сторону каменной чаши-стола шевельнулась красная глыба размером с сидящего на коне человека. Оранжевые глаза блеснули остро, это демон подняла плотные кожистые веки. Вытянутая, как у большой ящерицы, морда, могучие челюсти, способные за один раз перекусить бревно, но надо лбом два крепких рога, что всегда сбивало Беркута с толку. Он знал, что все рога-тые звери кормятся только травой, так что этот демон не опаснее, чем разъяренный бык, что может растоптать,
        размазать по стенам, но не сожрет...
        Еще одна особенность демона -- плотные кожистые крылья. Толстые, крепкие, но на таких не полетаешь, к тому же демон живет в глубинах земли, так что крылья у него, похоже, как у магов обязательный остроконеч-ный колпак.
        -- Магия, -- прорычал демон глухо. -- Ну и что?.. Хороший удар лапой...
        -- В чем-то ты прав, -- ответил Беркут задумчиво. -- Хороший удар такой лапой, гм... Когда магия слабеет, силе возвращается ее место.
        Демон прорычал:
        -- Только не я. А вот если бы твой враг пришел сюда... Ты же знаешь, я в этой пещере только потому, что она -- часть нашего мира. Как ты этого добился, не знаю, но думаю, тебе это удалось нелегко.
        -- Нелегко, -- согласился Беркут, -- На это ушла по-ловина моей жизни. И этот каменный блок, в котором являешься, увы, по свету за собой не потаскаешь... Лад-но, давай посмотрим за нашим противником.
        -- Показать, где он сейчас?
        -- В другой раз. Сейчас звезды сошлись на редкость благоприятно для других дел... Такое бывает только раз в тысячу лет! Давай заглянем в его грядущее. Ты знаешь, как искать все опасные места по жизненной нити...
        Демон довольно зарычал. Он напоминал чародею большого толстого пса, довольного, когда его пускают с холодного зимнего двора в теплый дом и разрешают погреться у печки. Впрочем, остальные демоны, если они есть, больше напоминают волков, все же предпо-читают холодные леса.
        Чародей отшатнулся, демон дунул слишком сильно, дым рассеялся по комнате, а из крохотного светильника полетели искры, обожгли руки и лицо.
        В перенасыщенной магией пещере послышался шорох, будто по стенам и полу забегали мириады крупных муравьев. Над светильником появились неясные пятна, Двигающиеся тени. Затем вдруг словно с глаз сняли пе-лену: в упор взглянуло суровое лицо с трагически све-денными бровями. В зеленых глазах напряжение, вокруг головы полыхает пламя... Не сразу сообразил, что человек несется вскачь, а встречный ветер треплет удиви-тельно красные волосы.
        -- Да, -- прошептал чародей, .-- он снова на коне... И снова в пути!
        -- Хочешь поискать, где его можно остановить?
        --Да.
        Лицо отдалилось, стал виден весь скачущий всадник, уменьшился, вся дорога стала тоньше нити и растворилась в зелени, снова поплыли клубы оранжевого тумана, появлялись и пропадали цветные пятна, стены знаний, мелькнуло крыло парящего дракона, снова пыльные дороги, домики постоялых дворов, проплыла в глубине вод гигантская рыба со странно скошенным рылом, без чешуи, снова дома, дороги, горные вер-шины...
        Из малого зала не доносилось ни звука. Хакама отогнула край ковра на полу, в глаза холодно блеснула пластина прозрачного кварца. Изображение слегка расплывается, но отчетливо видно, что трое немых рабов, языки вырезаны давно, ведут молодую обнаженную девушку, Одурманенная травами, она не противится, даже не понимает, почему кладут на стол со странно загнутыми краями, зачем под столом широкая ванна...
        Двое придержали ее на столе, третий заученными движениями вскрыл вены на руках. Можно бы главную; жилу на шее, но ритуал требует, чтобы кровь сбегала неспешно.
        На соседние столы положили еще двух, Хакама смотрела сверху, сердце начало биться чаще в радостном предчувствии. Через несколько минут ванна наполнится горячей кровью. Рабы вытащат ее на середину зала. Один из них отправится звать ее, не догадываясь, что она наблюдает за каждым их движением.
        И потом наступит долгожданный миг, начертанный звездами: она, обнаженная, опустится в эту горячую молодую кровь, разогреется, кровь этих молоденьких дурочек начнет впитываться в ее тело, и наконец-то она помолодеет...
        Да, пока длился этот магический дождь, можно было возвращать себе молодость силой заклятий, но сейчас она с ужасом и омерзением всматривается в зеркало, чуть ли не каждый день находя то новую морщину, то складку на шее, то даже седой волос!
        Интересно, внезапно мелькнула мысль, что сказали бы другие из Семерых Тайных, увидев вот это... Скорее всего, ничего бы не сказали. Для всех эти короткоживущие люди -- всего лишь что-то вроде травы, животных, домашнего скота. Да, можно поплакать над сломанным цветком, умершим соловьем, ручным воробышком или погибшей под конскими копытами любимой собачкой, но никто не поставит себя с ними вровень.
        Другое дело -- Богоборец. Его один только Россоха зовет по имени, остальные предпочитают эту кличку, прозвище. Хакама сама звала его только Богоборцем, так лишний раз подчеркивала, что во главе Семерых стоит человек, которому нельзя не подчиниться, нельзя пере-чить, что он боролся с богами и остался жив, а боги от-ступились. Этот Богоборец еще дивно молод, для него люди -- все еще люди, такие же, как и он. Надо чтобы сменилось несколько поколений, чтобы он сроднился с мыслью, что они все подобны траве или домашнему ско-ту. О траве и домашней живности можно заботиться, кормить и защищать, но, когда нужно, их можно ис-пользовать как дрова или мясо так же спокойно, как ис-пользуем для печи березу, а для жаркого -- телятину или оленину.
        Но это будет потом. А сейчас он, узнав о таком, при-шел бы в негодование. Не понимает еще, что жизнь жизни рознь. Жизнь простолюдина ничего не стоит. Любая баба рожает, как крольчиха, по двадцать детей. Если их не убивать, земля прогнется под их тяжестью...
        Один из рабов исчез за дверью. Хакама отпустила край ковра, вернулась к окну. Через время в дверь ле-гонько постучали, слегка скрипнуло. Она обернулась. Раб с поклоном указал обеими руками на распахнутую
        дверь.
        Хакама распустила шнур на шее, легкий халат за-скользил по телу. Дождавшись, когда он весь лег и за-стыл невесомыми волнами, она переступила и пошла к двери. Раб почтительно шел следом, она чувствовала его тупой жадный взгляд на своих ягодицах.
        Да, всплыла у нее мысль, пробовала и это. И многое другое. В погоне за молодостью хороши и позволитель-ны любые средства. Но звезды говорят, что только мо-лодая свежая кровь в ее жилах вернет ей то, ради чего любая женщина пойдет на преступление. А для нее вов-се не преступление резать коров ли, овец или простых людей.
        Темные тучи закрыли небо от горизонта до горизон-та. Там клубились и двигались тяжелые черные массы, но на землю падал странный свет.
        В глубине леса высилась каменная гора, такой она казалась издали. Возможно, это и была гора в древно-сти, но сейчас на самой вершине горел свет, словно в полном безветрии полыхал и не мог сгореть смоляной факел, тускло блестели массивные двери из темной меди.
        К вершине вели пять уступов, на каждом могли бы
        поместиться несколько сот лучников или просто людей с камнями, что с легкостью побивали бы нападающих снизу. Наверх вела одна-единственная узкая лестница, каменная, по ней к лучникам могла сверху опускаться помощь, по ней же могли отступать наверх.
        Крепость выглядела неприступной, да и в самом деле неприступна вот уже много столетий, с самого начала, когда ее создали не то неведомые боги, не то герои, рав-ные им по мощи. Но стража все равно бдит, а ночные дозоры каждый день обходят лес вокруг их крепости, вы-искивая следы вражеских лазутчиков.
        В дальней комнате на вершине горы горели все све-тильники, а люди недвижимо смотрели в магическое блю-до. Миниатюрная хрупкая женщина прерывисто вздохну-ла в напряженной тишине:
        -- Что так долго?.. Раньше ты был быстрее!
        -- Ничего подобного, моя повелительница, -- отве-тил сварливо толстый рыхлый старик. -- Раньше это занимало куда больше времени... Но вы желаете смотреть только за этим человеком, так что я уже насоба-чился, насобачился!..
        В блестящей поверхности клубился серый неопрятный туман. Чародей двигал руками, бормотал заклина-ния, с кончиков пальцев срывались короткие искорки. Туман слегка редел, однако из-за краев зеркала надви-гались новые комки, сгустки.
        В комнате рядом с женщиной, которую чародей по-чтительно назвал повелительницей, смиренно сидел рос-лый юноша, красивый, с суровым мужественным лицом. Он был широк в плечах, с толстыми мускулистыми ру-ками, настоящая стать воина, но лицо задумчивое и со-всем не воинственное.
        -- Вот, -- вдруг сказал чародей с довольством, -- пой-мал... А вы говорите, долго!
        Туман поредел, проступила зелень, это оказался лес, Деревья, вот лесная тропа, показался скачущий всадник. Женщина прерывисто вздохнула. Всадник приблизился, чародей застонал от усилий, перед всадником словно летела задом наперед птица и смотрела на всадника, а здесь, в этой комнате, видели глазами птицы разлетаю-щиеся под ударами ветра красные, как пламя, волосы зеленые глаза, устремленное вперед лицо.
        Следом за всадником на тропу выметнулся второй красивый молодой мужчина с черными, как вороново крыло, волосами, с яростным лицом, конь под ним нес-ся широким галопом.
        Женщина произнесла властно:
        -- Этот меня не интересует.
        -- Да-да, моя повелительница, -- пробормотал чародей. -- Просто мне кажется, что этот юноша сыграет не-малую роль...
        -- Меня его роль не интересует.
        Изображение снова сдвинулось на первого всадника. Все трое всматривались в суровое лицо, в котором, однако, от суровости воина или властителя не было и тени, но всадник явно суров, силен и в то же время словно бы наполнен печалью и отчаянием. Сейчас, когда, как он думал, его никто не видит, он смотрел вперед широко раскрытыми глазами, в которых отражалась проносящаяся мимо зелень, и лицо его было открыто, как человек открывается только перед собой и своими богами.
        -- Кто он? -- спросил чародей шепотом. -- Это не
        простой человек.
        Юноша нетерпеливо задвигался на стуле, его мать не
        станет беспокоиться о простом человеке, но смолчал, его глаза тоже жадно следили за всадником.
        Деревья проносились толстые, ветви иногда опуска-лись низко, всадник на полном скаку пригибался, и было видно, что делает это безотчетно, не выныривая из тяжелых, как горы, дум. Иногда острый сук на ог-ромной скорости проносился на волосок от его голо-вы, даже чародей задерживал дыхание, не говоря уже о женщине и юноше, но всадник мчался через лес, совершенно не думая про эти сучья, ветки, корни, словно сам был наполовину лесным существом,
        -- Куда он скачет? -- спросила женщина. Чародей недовольно заворчал, пальцы задвигались, всадник отдалился, словно наблюдавшая за ним птица начала быстро подниматься вверх. Туман проступил сперва как завеса из мелкого дождика, все заволокло се-рым, в комнате слышно было только быстрый шепот ча-родея да легкое потрескивание сгораемого в светильни-ках масла.
        В уголке зеркала проступило зеленое пятно, двое си-дели у костра. Изображение мучительно медленно увели-чивалось, это все те же двое, красноволосый и юноша с черными как смоль волосами. Нет, в сторонке стреножи-вает коней еще один, коренастый, в кожаных латах, голо-ва покрыта сединой. Его видно только со спины, женщи-на сказала нетерпеливо:
        -- А это что?
        -- Неведомо, -- ответил чародей шепотом. -- Похо-же... я нащупал случайно дорожку в грядущее... Я ж го-ворил, сегодня очень благоприятное стечение звезд...
        -- Грядущее? Они выглядят так, будто выехали из того леса и остановились на отдых!
        Чародей ответил все так же шепотом, страшась спуг-нуть видение:
        -- Возможно, так и есть... Заглянуть на час вперед -- уже грядущее... Хотя... взгляните на солнце!
        Туман то наплывал на края, то отодвигался, в зерка-ле смутно проступал далекий горизонт, уже багровый, а красное распухшее солнце опускалось за темный край.
        Юноша впервые подал голос:
        -- Возможно, это даже не сегодня. Кони истощены. За сутки их так не заморишь...
        Женщина сказала жадно:
        -- Смотри еще!.. Смотри дальше!.. Если что нужно скажи. Слуги тут же принесут, даже если понадобится
        побывать на краю земли.
        Туман сомкнулся со всех сторон, изображение исчезло. Чародей рассерженно бормотал, искорки срывались уже не только с кончиков пальцев, но пробегали по суставам, волосы вздыбились, сухо и неприятно потрескивали.
        Очень медленно туман начал отодвигаться, начиная с середины. Блеснули мрамором ступеньки величествен-ного дворца, тут же сменилось голой безжизненной сте-пью, донеслись далекие удары тарана в городские врата, этот звук невозможно спутать, затем всплыло отчаянное лицо человека с красными волосами. Перепачканный золой, он кричал что-то, в руке меч, с широкого лезвия срываются красные капли.
        Женщина отчаянно вскрикнула. Чародей дернулся, изображение уплыло в сторону. Но все успели увидеть, как сразу трое из воинов ринулись к красноволосому со спины, жутко блеснули лезвия копий. Все три острия вонзились глубоко, одно под левую лопатку, второе в пе-чень, а третье с хрустом перерубило хребет. Он упал, на троих набросились другие воины и тут же изрубили в куски. К упавшему метнулись, чья-то спина почти зас-лонила, сраженного перевернули на спину. Видно было, как губы смертельно раненного двигаются все медлен-нее, потом улыбка застыла безжизненно, а глаза невидя-ще уставились в небо.
        Чародей бормотал, пытался удержать уползающее
        изображение. Искры прыгали уже по всему телу, но по зеркалу поплыл серый с пятнами туман, собрался в сгус-тки, поверхность стала неподвижной, словно стоячая вода в темном лесном озере. Наконец чародей в изнеможении откинулся на спинку кресла. Лицо осунулось, он хрипло и часто дышал, по мясистому лицу катились крупные кап-ли пота.
        Юноша налил в кубок вина, чародей схватил жадно, зубы стучали о металл, струйки пролились на грудь.
        --- Что это было? -- спросила женщина с отчаянием. -- Это не могло быть правдой!
        -- Мама, -- сказал юноша тихо, -- успокойся. Воз-можно, мы что-то не так поняли.
        Чародей измученно мотнул головой. Капли пота со-рвались со лба, словно у отряхивающегося после купа-ния пса.
        -- Все видели одно и то же, -- прошептал он раздавленно. -- Этот человек погибнет. Я заметил то, чего могли не увидеть вы... На лезвиях копий блестели зеленые капли. Это значит, что оружие еще и отравлено. Этого человека очень боялись... боятся, моя госпожа! Видимо, он в самом деле великий воин. Тех предателей разорвали... разорвут на части, но свое черное дело они сделать успеют...
        -- Но что... с ним? Он умер?
        -- Умер, -- ответил чародей неохотно. Он вскинул глаза, тут же опустил, не мог смотреть на отчаянноелицо госпожи, развел руками: -- Что я могу? Я только показал, что произойдет.
        -- Нет! -- сказала она яростно. -- Этому нужно поме-шать! Вы заметили, где это происходило? Я могу нари-совать эту стену, на ней еще две такие странные фигуры из темного камня...
        Юноша вскочил, стул под ним опрокинулся, но под-нимать не стал, метнулся зачем-то к окну, словно хотел свистом позвать коня, опомнился, вернулся, лицо вино-ватое и отчаянное. Губы дрожали, в глазах мольба.
        -- Что мы можем сделать? Что нужно сделать?
        Чародей ответил измученно:
        -- Госпожа... молодой господин, вы не поняли. Это для нас будущее... но не для богов. Для них нет ни будущего, ни прошлого, ни настоящего. То, что для нас только произойдет завтра или через сто лет, для них уже произошло!.. Потому будущее и есть неизменно, неизме-няемо, как и прошлое... понимаете? Потому что в буду-щем это уже все произошло. Нас просто несет по реке времени, как по любой другой реке... и те села, которые открываются за поворотами, уже существуют... даже если мы их не видим... или увидим через год...
        Тяжелую тишину нарушало только его прерывистое хриплое дыхание да лязг зубов, пил он часто и много. Юноша снова наполнил для чародея кубок, а потом при-двинул ближе кувшин с вином.
        -- Я успел увидеть женщину, -- произнес он медлен-но. -- Волосы черные, как агат, лицо бледное, но я еще не видел такой ослепляюще холодной красоты... И еще, мама... Она очень похожа на того второго, который ехал с этим Олегом. Помнишь, молодой с черными как смоль волосами?.. Так вот эта женщина показывала пальцем, на нем блестело зеленое кольцо...
        Чародей увидел устремленные на него взоры. Пожал плечами, голос был сухой и треснутый, как перекалив-шийся на огне горшок:
        -- Я никого не старался запомнить. Если бы знал!.. Да и зачем?.. Все уже свершилось. Свершилось, хотя для нас, смертных, это еще впереди. Но оно свершилось... Но если хотите, я узнал там только одного человека.
        -- Кого?
        -- Рядом с той женщиной, я ее не знаю, стояла дру-гая. Ростом меньше, не такая красивая, менее яркая, да и одета проще... Но мне ли, чародею, не узнать одну из самых сильных колдуний! Поговаривают, что она входит в некий тайный совет самых могучих чародеев, что пра-вят миром... Конечно, это все враки, но то, что я видел могущественную Хакаму, -- голову на отрез, что это она!
        Женщина в волнении встала, заходила по комнате. Юноша, которому ее голова едва доходила до середины груди, поспешно сел, чтобы не столкнуться с миниатюрной матерью. Она металась по комнате, как быстрый огонек пламени, руки ее заламывались, она вскрикива-ла голос ломался от плача, затем вдруг остановилась, повернулась к ним:
        -- Это неспроста!.. Мы можем узнать, где это произой-дет. Ты, мой сын, узнал чародейку Миш, чей сын сейчас едет с Олегом. Ты, чародей, узнал Хакаму, что, по слухам, никогда не покидает свою зачарованную башню. Я запом-нила место, где... где это... произойдет. Как только эти две ужасные женщины сойдутся, мы будем знать, что вот уже началось, уже близко... Пусть наши люди отыщут ту сте-ну с двумя львами из темного камня... у левого льва отби-то правое ухо, пусть там разобьют лагерь...
        Чародей сказал устало:
        -- Госпожа... Я устал повторять, что сделанное не-возможно сделать несделанным. Этого не могут даже боги. Но даже то, что ты говоришь... немыслимо. Ни один правитель не позволит, чтобы в его земли въехали вооруженные чужаки, да еще встали лагерем!
        Она кивнула:
        -- Ты прав. Но трое-четверо странников, у которых под одеждой будет оружие, могут пройти везде.
        -- И что они могут?
        -- Они будут знать, за кем следить. Как только те трое приблизятся, они на них бросятся. Главное, успеть от-влечь хоть на миг! А там остальные подоспеют. И Олег будет спасен.
        Чародей устало промолчал. Юноша подошел к мате-ри, она снова сидела в кресле, но теперь еще меньше ростом, печальная, с тоскующими глазами, похожая на затравленного лисенка.
        -- Мама, -- сказал он тихо, однако голос прозвучал твердо, -- позволь, я поеду сам. Она отшатнулась:
        Ты? Ни за что!
        Мама, почему?
        -- У меня ничего больше не осталось, -- ответила она с отчаянием. -- А если что случится еще и с тобой? Нет-нет, тебя я не отпущу. Ни за что!
        -- Мама, -- произнес он ласково, -- я люблю тебя, мама. Я же вижу, как ты тревожишься за него! Ты все эти годы тратила, чтобы найти колдунов, которые мог-ли бы помочь смотреть за ним. Ты живешь им, мама! Но я хочу это сделать не только для тебя, но и... для себя. Я ведь тоже, мама, хочу его не только отыскать, но... мама, я ведь и его люблю! Даже если бы он не был моим от-цом, я бы полюбил его уже за то, что ты о нем так гово-ришь, так на него смотришь...
        Она молчала, на ее лице было страдание, в глазах сто-яла боль. Но молчала. Юноша подошел, тихо и нежно обнял.
        Глава 21
        Колонны красных муравьев настолько слаженно текли к высокой каменной башне, что Россохе показались свежими потоками крови. Солнце блестит на их отполи-рованных панцирях, но еще сильнее сверкает на крупин-ках золота в их жвалах. Все исчезают в норах вблизи башни, находя свои пути в подвалы, а навстречу выска-кивают такие же быстрые, загадочные и молчаливые, уже без ноши, торопливо и целеустремленно мчатся к глубин-ным золотым копям.
        Конь начал упираться, Россоха пытался заставить подойти ближе, но конь трясся всем телом, упирался, опус-кался задом к самой земле. Хотя, по словам Хакамы, му-равьи не обратят на него внимания, даже если на них наступит, но сейчас, когда дождик тю-тю, могут и заме-тить, еще как заметить... И все-таки ясно видно одно преимущество, что сохранила Хакама и после окончания магического дождя: муравьи по-прежнему носят ей зо-лото. А золото -- могучая магия в мире, лишенном магии.
        Поколебавшись, он сполз на землю. Конь опасливо отступил подальше от красного шелестящего потока. Россоха постоял, держась за седло. За дорогу колени за-стыли, в лодыжках только сейчас началось покалывание, кровь с трудом пробивается в онемевшие части тела. Ез-дить верхом отвык настолько, то эта поездка не только отняла силы, но едва не вытряхнула душу. А ведь совсем недавно мог силой двух-трех слов перенестись через по-ловину мира, из своей горной пещеры ступить прямо на вершину этой башни, где всегда вечные огни, тройной магический щит, где уютно и защищенно...
        Он нащупал кольцо на среднем пальце. Рубин легонь-ко кольнул, узнавая, распухшие пальцы противились, кольцо провернулось с трудом, защемив кожу. По телу прошла легкая дрожь, на миг закружилась голова, а пе-ред глазами вспыхнули и пронеслись звездным дождем искры, но через мгновение мышцы налились силой, а он ощутил себя свежим и отдохнувшим.
        Муравьи, толкаясь и даже взбираясь один другому на спины, бегут строго по своим невидимым дорожкам, как будто тем, кто сделает шаг в сторону, грозит наказание или вечный позор. Россоха забросил поводья на седло, конь не уйдет, выпрямил спину уже без всякого труда, кости даже не заскрипели. Воздух пропитан запахом му-равьиной кислоты, и чем ближе к башне, тем этот запах сильнее, ядовитее, острее.
        Но он сделал только пару шагов, как замер, а рука взметнулась козырьком к глазам, защищая от солнца. С другой стороны к башне несется облачко желтой пыли, вот уже вынырнула повозка, запряженная четверкой коней...
        Взмыленные кони остановились прямо перед входом в башню. Возница держал поводья натянутыми, оглянул-ся. Повозка зашаталась, колеса едва держат, из-за поло-га выглянуло круглое лицо с выпученными, как у лягуш-ки, глазами.
        -- Уже? -- спросил он неприятным квакающим голо-сом. -- Что за мучения... О, Россоха! Дорогой Россоха, ты давно здесь?
        -- Только что явился, -- сообщил Россоха без тени
        приязни.
        -- Я тоже точно к сроку, -- сообщил Ковакко с гор-достью. -- Признайся, нелегко было рассчитать? Если честно, то я еще утром мог быть тут. Но подождал, что-бы быть точным...
        Кряхтя, он выбрался, неимоверно толстый, жирный, с отвисающим животом. Был он в теплой одежде, а ког-да говорил, изо рта вырывались клубы пара, словно на морозном воздухе. Росеохе почудилась быстро тающая изморозь на оглоблях, а верх повозки поблескивал, буд-то там быстро исчезал ледок.
        -- Да, теперь трудно быть точным, -- сказал Россоха тоскливо.
        -- Как давно тебя не видел, Россоха!.. -- сообщил Ко-вакко. -- Как там наша дорогая Хакама?
        -- Еще не видел, -- ответил Россоха. -- Сам только что...
        -- Ты в вихре?
        --Нет.
        -- На птице Стратим?
        -- Да нет же...
        -- Тогда на драконе?
        Россоха морщился, глаза смотрели поверх головы бо-лотного колдуна, поймали в синем небе темную точку. Похоже, она медленно перемещается по небу в их сто-рону, ныряет в облака, исчезает, а когда появляется, то уже вдвое больше, ближе, крупнее.
        -- На драконе кто-то другой, -- сказал он. -- Видишь, вон летит? Я же просто на коне.
        -- Неужто верхом? -- изумился Ковакко.
        -- Верхом.
        -- Как герой, -- сказал Ковакко, и нельзя было по-нять, оскорбление или похвала. Он тоже всмотрелся в небо. -- Это или Беркут... или...
        -- Боровик, -- предположил Россоха. -- Он любит всех земноводных.
        -- Нет, Беркут, -- сказал Ковакко решительно. -- Земноводные -- все мои. Давай об заклад?
        -- Не хочу, -- отказался Россоха. -- Ты жульничаешь! Но все-таки это Боровик.
        -- Беркут!
        Темная точка превратилась в крохотного дракона. Тот почти не махал крыльями, а растопырил и скользил по невидимой дуге, как по очень пологому склону снежной горки. Увеличивался, разрастался, уже видна вытянутая голова с узким гребнем на затылке, блеснули и погасли искры на кончиках крыльев.
        -- Беркут! -- вскрикнул довольно Ковакко. -- Я ж сказал. Беркут!.. Никудышный из тебя предсказатель, Россоха. Да и маг ты, надо признать, слабенький...
        Он злорадно захохотал. Дракон сделал над башней круг, начал снижаться, выставил перед собой короткие толстые лапы, а крылья отставил почти ребром. На Россоху и Ковакко ударило ветром, дракон пробежал немно-го и плюхнулся на брюхо.
        Беркут ловко снял с гребня ременную петлю, обо-им магам он показался еще больше растолстевшим, об-рюзгшим, неуклюже съехал по толстому боку на землю. Рожа была довольная, надменная, а голос пророкотал привычно гулко и покровительственно:
        -- Пришли встречать сильнейшего?.. Хвалю. Всем по прянику!
        Он захохотал, пошел к ним, огромный и массивный как ходячая скала. Дракон за его спиной не улетел, полу-чив свободу, а остался лежать, распластавшись, как боль-шая рыба на берегу. Бока сильно и часто раздувались при каждом вздохе, из ноздрей выбивались струйки горячего пара. Муравьи, разметанные драконьими крыльями, рас-серженно помчались на врага, начали впиваться в щели между чешуйками. Дракон от наслаждения пустил слюни и закрыл глаза.
        Короед и Боровик прибыли настолько слаженно, что Россоха заподозрил и этих... в преднамеренной точнос-ти. Словно прятались неподалеку, чтобы явиться в пос-леднюю минуту. Посмотрел на Ковакко, болотный кол-дун презрительно щурился.
        -- Мир всем, -- сказал Короед поспешно. -- Всем-всем! Даже тем, с кем еще не дрался.
        Боровик холодно поклонился. Он сдал больше других, седые волосы на глазах покидают голову, огромный череп бесстыдно светит розовым, словно голое тело. Лицо в глу-боких морщинах, только спину все еще ухитряется держать прямо.
        -- Все здесь? -- удивился он. -- А что не заходите?
        -- Тебя вышли встречать, -- ответил Беркут саркасти-чески.
        Огромная дверь башни распахнулась. На пороге, под-свеченная сзади оранжевыми огнями, стояла Хакама. Все такая же миниатюрная, с мальчишечьей прической и тонкой фигурой подростка. Лицо ее оставалось в тени, Россоха не мог определить, намного ли постарела волшебница за эти годы, хотя вряд ли постарела вообще, это ему как-то все равно, а она все силы направит, чтобы выискивать волшебные свойства, удерживающие моло-дость.
        Наконец, дав насладиться созерцанием себя, она сде-лала шаг к ним навстречу. Солнечный свет пал на ее лицо, почти такое же моложавое и приветливое, как и двадцать лет тому... но все же каждый увидел глубокую сеть мелких морщин, слегка обвисшие щеки, складки на шее. Ее темные глаза быстро и цепко схватили лица всех пятерых мужчин. Сильнейшие чародеи, члены Совета Семерых Тайных правителей, сейчас выглядят усталыми, а кое-кто и вовсе измученным. Привыкшие повелевать стихиями, сейчас растеряв исполинскую силу магов, они сгрудились, как овцы, тихие, переговариваются слабыми потрясенными голосами.
        Она через силу улыбнулась, сказала весело:
        -- А они, как мальчишки, сплетничают!..
        Беркут хмыкнул, согласился:
        -- Да нет, замышляем... Только в детстве замышляли груши своровать в чужом саду, а сейчас прикидываем, сколько золота натаскали твои муравьи в подвалы...
        -- А какой магией ты это делаешь? -- поддержал Ко-вакко.
        Хакама сказала сладким голосом:
        -- Это давно не магия... Сперва в самом деле была магия, но муравьи обучаются быстро. Теперь у них это просто привычка.
        -- Тогда подумай, -- предостерег Беркут, -- как их отучить от этой привычки! А то засыплют и тебя.
        Она расхохоталась, прекрасно зная, что ее голос и смех остаются такими же музыкальными, чарующими, неста-реющими. Чародеи как будто в самом деле чуть приобод-рились, начали смотреть не так затравленно.
        -- Дорогие друзья, -- произнесла Хакама сладким го-лосом, -- мы так давно не собирались вместе... Дорогой Беркут, ты выглядишь великолепно! Ни один орел не сравнится с тобой гордой статью!.. Милый Ковакко, в твоих глазах все та же мудрость, которая так меня восхищала!.. Россоха, ты прибыл первым, а тебе дальше всех... признайся, ты сохранил свою силу чародея? Ми-лый Короед, ты все так же силен и молод!.. А у Борови-ка сила плещет из ушей...
        Ей отвечали с принужденными улыбками, а потом и в самом деле оттаяли, повеселели, приободрились. Хакама за эти годы, правда, постарела, но не так уж, как превра-тилась бы в старуху любая простолюдинка. Все так же дер-жится как юноша, волосы острижены так коротко, что не-возможно ухватиться, в то время как у всех мужчин лежат на плечах, а у Ковакко так и вовсе на спине, а глаза ее все такие же улыбчивые, голос сладкий и задорный разом.
        Ковакко сразу заявил сварливо:
        -- Хакама! Надеюсь, ты приглашала всех так настой-чиво действительно по очень важному делу. Я истратил последние капли мощи, чтобы добраться... Обратно поползу на четвереньках.
        Боровик сказал язвительно:
        -- Я разрешу держаться за хвост моего осла.
        -- Ты приехал на осле? -- удивился Ковакко.
        -- Нет, уеду. Если здесь сам не стану ослом. Хакама повела рукой в сторону входа. Глаза ее улыба-лись, а музыкальный голос стал совсем сладким и привет-ливым, как бывает приветливой в знойный день крона огромного дерева с широко распростертыми ветвями.
        -- Заходите!.. Прошу!.. Всем-всем бесконечно рада! Они проходили мимо, улыбались, она с кем обнима-лась, с кем обменивалась заговорщицкой улыбкой. Бер-кута шутливо ткнула кулаком в могучую грудь, Россохе поклонилась, и все входили в заново перестроенный зал уже обласканные, довольные, подбодрившиеся.
        Россоха видел, как Боровик потрогал амулет на шее, губы слегка шевельнулись, и сразу длинная бесформенная одежда исчезла, сменившись костюмом почти воина, плотно облегающим его коренастую сильную фигуру.
        Зал без окон, так и должно быть, это башня, рань-ше все было наверху, но теперь не всяк сумеет под-няться по ступенькам на такую высоту, но десяток светильников дают ровный яркий свет. Даже Ковакко, у которого глаза слабоваты, довольно огляделся, даже не щурится.
        Все рассаживались медленно, неспешно. Так это вы-глядело, неспешно, хотя на самом деле, мелькнула мысль в голове Хакамы, каждый не доверяет даже чужой мебе-ли, уж очень привыкли к той, что возникала по их жела-нию. Беда сильных магов! Беда в том, что все их желания исполнялись слишком легко и быстро. А теперь окружа-ющий мир кажется вовсе враждебным...
        Наконец расположились, смотрят на нее выжидательно. Ковакко, Боровик, Россоха, Короед, даже всегда подчеркивающий независимость Беркут. Все сидят, кто где считает для себя удобным или престижным, смотрят. Тем самым отдают ей инициативу. А кто владеет иници-ативой, тот уже хозяин положения. Хотя некоторое время придется затратить, чтобы это дошло до всех.
        -- Я пригласила вас, -- сказала она музыкальным го-лосом, в последний момент успев проглотить слово "со-брала", что наверняка задело бы самолюбие Беркута и Короеда, -- потому что мир изменился... Не в лучшее время для нас. Нам нужно как можно скорее... и пра-вильнее, решить, что нам предпринять в этих изменив-шихся условиях.
        Ковакко и Россоха слушали вежливо, а Беркут, что развалился, как ленивый кот на лежанке, буркнул:
        -- Что предпринять, что предпринять... Учиться сапо-ги шить! Кто способен учиться, конечно. Остальным -- огороды копать.
        Ковакко поморщился. Беркут говорит слишком гром-ко, словно простолюдин перекрикивается с заблудившей-ся овцой, сказал тихо: -- Магическая мощь уходит из мира. Неизвестно, сколько это будет продолжаться... Может иссякнуть вся, но могут остаться какие-то капли.
        Беркут буркнул:
        -- Что капли? Мы привыкли к рекам. С волшебника-ми покончено. Останутся какие-нибудь мелкие деревенские колдуны... Привороты-отвороты, порча скота... На это и капели хватит.
        -- А мы?
        -- А мы исчезнем, -- ответил Беркут с раздражением. -- Превратимся в сапожников или огородников. Ты не пробовал вкус репы, выращенной своими руками?
        -- Не повезло, -- ответил Ковакко саркастически.
        -- Мне тоже. Но скоро нам повезет! Еще как повезет. Хакама похлопала ладошкой по столу. Чародеи умол-кли, повернули головы.
        -- У нас остались знания, -- напомнила она. -- Мы почти двадцать лет были властелинами мира! Нам ли вот так взять и отступить?.. Мы знаем все тайны, мы знаем секреты всех властелинов и правителей, все тайные ходы-выходы из дворцов, знаем, сколько у кого в казне. Умный человек этими знаниями может воспользоваться так, как будто и не терял магической мощи!.. Подумайте над этим. Мы не только можем, но и должны оставаться Семеры-ми Тайными, что властвуют над миром. А мои подвалы с золотым песком?
        Она впилась в их лица, стараясь заметить, кто как сре-агирует на ее нарочитую замену "правят" на "властвуют". Создатель Совета Семерых, Олег Богоборец, настаивал и утвердил формулу, что они правят народами кротко и мудро, пресекая в корне войны, помогая с дождем во вре-мя засух, насаждая в мире миролюбие и хорошие нравы. Сами же должны довольствоваться лишь тайной властью, никогда не выказывая ее явно, не создавая себе громад-ных дворцов, выставленных напоказ... Но что за удовольствие от власти, если она не сможет ее демонстрировать покорным и устрашенным толпам?
        На их лицах не заметила неудовольствия. Наоборот, она сказала более привычное для них, привыкших именно властвовать. Властвовать в течение очень мно-гих лет, а то и столетий, а двадцать лет нового прав-ления для них -- единый миг.
        Беркут с удовольствием потянулся, суставы захрусте-ли. Острые глаза смотрели из-под нависших бровей при-стально, с затаенной насмешкой.
        -- Ты права, Хакама, -- сказал он. -- Условия из-менились, но не изменились мы. Совет Семерых дол-жен существовать! Я уверен, будь Богоборец здесь, он бы одобрил наше решение.
        По залу прокатился шорох голосов. Хакама натянуто улыбнулась, попыталась пробиться мыслью сквозь защи-ту Беркута, но ударилась о стену. Ей почудился злорадный смешок.
        Глава 22
        Беркут смотрел с затаенной насмешкой. Она не могла понять, насколько он был искренним, когда поддер-жал Богоборца при создании Совета. То ли всерьез, что маловероятно, это с его-то мощью и нежеланием с кем-либо считаться, то ли особая хитрость, рассчитанная на много ходов вперед ситуация... Если это так, его можно осторожно привлекать в союзники, а не просто в испол-нители.
        -- Одобрил бы, -- ответила она с натянутой улыб-кой. -- Все, что на благо, он бы одобрил. Ковакко спросил с интересом:
        Кстати, а что с ним? Где он? Я не видел его уже несколько лет.
        И я, -- ответил Короед.
        -- И я хотел бы увидеть, -- добавил Россоха. -- В трудное время он должен быть здесь, не находите ли?
        Хакама встрепенулась. Россоха сказал нужные слова, которые она готовилась сказать сама, но это сразу бы вы-ставило ее противником Главы Совета Семерых Тайных.
        -- Великий мастер Россоха прав, -- сказала она громко, и все умолкли, повернулись к ней. -- Вот Россоха полагает, что основатель Совета Семерых Тайных Властели-нов Мира в этот трудный час испытаний должен быта здесь, с нами. Я не знаю, где он: в хранилище знаний, в старинной библиотеке или в заведении с продажными девками. Все может быть, мы, могучие маги, так же под-даемся унынию, разочарованию, как и простые люди. И так же иной раз опускаемся на дно. Повторяю, я не знаю, где Богоборец! Может быть, он в библиотеке. Но нам все равно: в библиотеке он или в корчме! В этот трудный час он не с нами. И потому будем решать без него.
        Короед спросил несколько растерянно:
        -- Шестеро голосов? Но это же значит, что нарушается... нарушается сама структура!
        Беркут сказал с двусмысленной улыбкой:
        -- А какая разница -- шесть или семь? Правда, при семи голосовать проще. Ладно, потом можно принять еще одного.
        Боровик сказал, загораясь:
        -- А вообще, можно расширить Совет и до девяти! Хакама помнила, что у него два сына, довольно силь-ные, хоть и туповатые маги, но сказать ничего не успе-ла, вмешался Короед:
        -- Если уж и менять, то только в другую сторону. Если кто из нас когда-либо умрет или погибнет, то предлагаю сохранять Совет в прежнем составе. Новичков не брать!
        Тоже понятно, подумала Хакама. Этот самый моло-дой, если не считать самого Богоборца. Здоровье отменное надеется пережить всех и остаться единственным правителем мира. Какие все простые, ее муравьи намно-го сложнее и непредсказуемее,
        -- Мы сохраняем Совет, -- сказала она властно, -- но мы не можем забыть, как он создавался! Вы помните?
        Только Россоха не изменился в лице, взор его оста-вался ясен. Беркут побагровел, Ковакко раздраженно за-ерзал, не хотел вспоминать свой позор. Боровик и Ко-роед опустили взгляды.
        -- Зачем вспоминать, -- сказал, наконец, Беркут досад-ливо. -- Мы приняли этот Совет. Нам понравилось, раз-ве не так? Власть наша усилилась...
        Хакама возразила:
        -- Усилилась? Всего лишь ее границы стали шире. Но я не властна теперь над своими подданными так, как было раньше. А это, думаю, задевает не только меня.
        По лицам было видно, что задевает всех. Беркут все же сказал прямо:
        -- Но расширение власти дало нам больше. Не знаю, что лучше: абсолютная власть над одним крохотным пле-менем или же ограниченная власть над всем миром? Мне больше нравится направлять пути целых народов, чем са-жать на колья непокорных в одной-единственной долине.
        Хакама сказала с усмешкой:
        -- А почему: или -- или? Беркут насупился:
        -- Не понял?
        -- Повторяю, почему надо выбирать? Почему мы не можем точно так же править всем белым светом, как раньше правили своими малыми землями?
        Беркут смотрел пристально. Снова ей почудилось, что он знает больше, чем говорит. Нечто держит за спиной.
        -- Скажи яснее, -- попросил он.
        Она чувствовала холодок опасности, но сказала отчет-ливо:
        -- Богоборец не показывался уже несколько лет. Похоже, что-то его не устраивает в самом Совете... но что, он сам не знает. Во всяком случае, мы уже дав-но работаем без него. И что же? Да ничего. Ничего не изменится, если он не появится вообще! Мы все так же сможем работать, только у нас будут руки развя-заны.
        Она осеклась, но слова уже сказаны, все притихли, зыркают друг на друга исподтишка, молчат. Да, создание Совета Семерых Тайных покончило с распрями между чародеями, но все помнят прежние жестокие схватки, а многолетняя виртуозная борьба Россохи и Беркута вооб-ще вошла в легенды.
        Короед завозился, сказал нерешительно:
        -- Но что будет, если Богоборец вернется?
        Беркут сказал при полном молчании остальных:
        -- Да ничего. Он один из нас. Его место остается за ним. Но я согласен с Хакамой: пора нам несколько вер-нуть наши позиции... которые были утеряны. Утеряны при формировании Совета. Полагаю, что если проголо-суем теперь, то большинство голосов...
        Россоха вскочил:
        -- Погодите!.. Именно эти вопросы нельзя пересматривать! Это же основа нашей работы.
        -- Пересматривать можно все, -- громыхнул Беркут немедленно, словно все время помнил про их старую вражду. -- Только стоит ли?.. Хакама права в другом: роль Богоборца все еще чересчур... чересчур. Он один из нас, так он говорит, и мы так говорим, но все по-мним, что он нас согнал в этот Совет, как стадо баранов, огромной дубиной!
        Россоха возразил:
        -- Ты считаешь, что Совет Семерых -- плохо?
        -- Это прекрасно, -- отпарировал Беркут. -- Мне только не нравится, что он согнал нас силой. Я это помню все время! Это грызет мою гордость, как сто ты-сяч короедов грызут трухлявый пень!
        Хакама сдержанно улыбалась. Похоже, Беркут, один из самых сильных и яростных чародеев, на ее стороне. Вернее, на стороне тех, кто желал бы избавиться от тирании того сильного лесного человека, который явился неизвестно откуда, а потом канул неизвестно куда.
        Но ненадолго канул, сказало ее сознание. Ненадолго. В твоей тайной комнате есть зеркало, в котором ты посто-янно стараешься отыскать его след... А когда находишь, твое золото находит много храбрецов, готовых побороть-ся хоть с Богоборцем, хоть с любым чудовищем.
        -- И еще одно, -- сказала она громко, -- но очень важ-ное! Да, мы все потеряли свою мощь... как маги. У нас остались капли... которыми просто пренебрегаем. Чему радоваться в этой ситуации? Да хотя бы тому, что Бого-борец потерял ее точно так же, как и мы. Сейчас он не сильнее обыкновенного здорового молодого... или не со-всем молодого деревенского парня.
        Беркут спросил с интересом:
        -- Почему деревенского?
        -- Насколько знаю, он никогда не учился воинским наукам, не умеет владеть мечом, никогда не носил дос-пехи. И он все-таки очень молод... что его тридцать или сорок лет в сравнении с нашими сотнями? Мы за это время не только многое узнали о людях, но и перепро-бовали множество занятий, профессий, сменили увлече-ния десятки раз... Вот Россоха, при всем его смиренном виде, владеет всеми видами оружия лучше, чем любой из героев, потому что когда-то ему нравилось бродить с ме-чом в мускулистой руке и чистить землю от чудовищ. Но, кроме того, он знает все существующие науки, и эти знания теперь ему нравятся больше надоевших драк с мечами и топорами. Все мы знаем очень много, чего не знает Богоборец!.. А самое главное, за время существования Совета Семерых Тайных мы узнали все тайны всех правителей, знаем все их спрятанные сокровища, знаем где в горах залегает золото или серебро, знаем, где рос-сыпи драгоценных камней, знаем... знаем все, что мож-но было узнать!.. А вот Богоборец этого не знает. Он искал не знания, а нечто помимо знаний... он даже сам не знает, что он искал.
        Короед спросил осторожно:
        -- Но... не нашел? Хакама фыркнула:
        -- Как будто такое можно найти!
        -- Найти можно все...
        -- Если это зачарованный меч, -- отпарировала она, -- или сундук с сокровищами!.. Но он искал нечто странное, что заставило бы человека... любого человека!.. и нас в том числе, вести жизнь только праведную, правильную и ни-когда не совершать нехороших поступков!
        Беркут заржал, Хакама очень хорошо скопировала интонацию Богоборца. Остальные колдуны посмеива-лись тише, но все вздыхали свободнее, плечи расправились. Странен и нелеп человек, который сам себе связывает руки. Человек должен быть свободен в совершении и хороших, и нехороших поступков, ибо сегодня они нехорошие, а завтра уже считаются вообще прекрасными и достойными.
        Беркут спросил прямо:
        -- И что ты предлагаешь?
        -- Всего лишь отыскать Богоборца, -- ответила она осторожно. -- Выяснить, не привлекая его внимания, в самом ли деле он потерял, как и мы, мощь ча-родея...
        Одобрительный ропот поддержал ее слова. Все же страшатся, поняла она, что вдруг да у Богоборца ка-ким-то образом сохранилось магии больше. Все помнят ту страшную мощь, что он выявил...
        -- А потом? -- потребовал Россоха.
        Хакама всмотрелась в его лицо, чародей чересчур на-пряжен, этому лучше правды не говорить... да и всем луч-ше не говорить, не дураки, догадаются. Доскажут мыслен-но то, что она не досказала.
        -- Потом попытаться узнать, -- продолжила она ос-торожно, -- что он собирается делать... Всегда можно спровоцировать на разговор на постоялом дворе за ча-шей вина. Если он намерен и дальше скитаться по до-рогам и расспрашивать бродяг, как жить правильно, то пусть так и дальше...
        -- А если он готовится вернуться?
        -- Тогда сейчас надо подготовить ряд условий, -- от-резала она, -- за которые будем держаться! Мы сохраня-ем Совет Семерых, который он создал... но взамен мы обретаем свободу от тех нелепых ограничений, которые он нам поставил! Только и всего.
        Колдуны переглядывались, только Ковакко морщил-ся, кряхтел, наконец, сказал с откровенной досадой:
        -- О чем мы говорим? Разве нам не понятно, что надо делать? Почему таимся друг от друга? Россоха спросил настороженно:
        -- Ты о чем?
        -- О том, о чем каждый из нас думает, -- отрезал Ко-вакко. -- Мы -- чародеи! А этот Богоборец -- чужак. Он был чужаком и останется чужаком. Опасным чужаком! Мы воевали друг с другом, верно. Но мы знали, чего друг от друга ожидать. Мы и сейчас, хоть во многом остались врагами, но все равно мы один другому ближе, чем к это-му чужаку... который постоянно угрожает нам. Давайте говорить откровенно... Для нас жизнь человеческая ниче-го не стоит. Не важно чья: жизнь правителя, мага или простолюдина. Так почему бы не воспользоваться ситу-ацией?
        -- Что ты предлагаешь?
        -- Да просто уничтожить эту помеху, -- отрезал Ковакко. -- Тихо-тихо!.. Я еще не все сказал. Другого случая у нас, может быть, не окажется. А сейчас случай очень удобный. Да, мы все потеряли мощь магов. Но зато нас шестеро, а он -- один. У нас вся мощь правителей над правителями, мы можем одним словом двинуть целые армии, заставить переселиться народы, мы можем разослать по всем дорогам вооруженных конников, которые и рань-ше полагались не на магию, а на свои мечи и копья!.. Что мне нужно доказывать вам полное и абсолютное преиму-щество человека с мечом над одиноким и безоружным?
        Тишина стояла гробовая. Хакаме показалось, что все превратились в камень, даже перестали дышать. Хакама встала, прошлась взад-вперед, нарочито концентрируя внимание на себе, своей фигуре, своих жестах.
        Остановилась резко посредине помещения, а когда заговорила негромко, в ее голосе звучала страшная, не человеческая сила:
        -- Дорогие друзья!.. Не надо прикидываться... не надо недооценивать друг друга. Я думаю даже, что любой из нас сильнее этого Богоборца уже потому, что у нас есть вещи, накопившие магию. У кого-то это скатерть, что в состоянии создать самые изысканные блюда, у кого-то сапоги, в которых можно пробежать за одну ночь от края земли и до края, у кого-то зачарованные доспехи... Я же вижу, что даже сейчас у кого-то кольцо мощи, у кого-то амулет, у кого-то одежда... Все мы держим в тайне, у кого что есть... это прекрасно!
        Ковакко сказал зло:
        -- Хакама! Не надо нас утешать.
        -- Это не утешение, -- живо возразила она,
        -- Но это крохи! -- сказал он еще злее. -- А мы пове-левали стихиями!
        -- Богоборец тряс горами, -- напомнила она. -- За-был? А теперь он бессилен, как и мы. Но у нас есть то, чего нет у него. Он не собирал эти дивные вещи, что накапливали магическую силу! А мы... Эта потеря магии дает нам возможность многое изменить. Ковакко буркнул:
        -- Знать бы!.. Этих безделушек можно было набрать куда больше. Магия в них хранится, пока не пользуем-ся. А так надолго ли хватит?
        -- Да пусть хоть на один-два раза, и то бесконечно много в мире без магии! Конечно, если бы знали... К сча-стью, каждый из нас знает, что из волшебного есть у него, но никто не знает, что есть у других. Повторяю, к счас-тью, иначе мы бы уже передрались, и тот, у кого оружие сильнее, уже захватил бы власть над всем миром. Повто-ряю, никто не уверен, что даже с зачарованными доспе-хами не наткнется на зачарованный меч в руке другого, который расколет эти доспехи, как гнилой орех... Но и обладатель меча не уверен, что его меч не наткнется на щит... или кольцо, браслет, амулет, что вдруг да отшвыр-нет меч обратно и снесет голову владельцу... Я рада пото-му, что так мы сохраняем равновесие. Да, это равновесие страха! Но страх -- основа уважения. И вот на этом ува-жительном отношении друг к другу мы и можем создать Совет Семерых... или Шестерых, да-да, создать заново! Совсем на других основах. Нам Богоборец обещал власть над всем миром... Но я хочу, чтобы эта власть была без-граничной! Нелепо, когда мы, сильнейшие чародеи, под-линные властелины мира, живем со связанными руками. И понятно было бы, если
бы руки нам связал более силь-ный противник или правитель! Но быть связанной каки-ми-то обетами, ритуалами, клятвами, обязательствами, надуманным долгом?
        Она раскраснелась, голос ее звенел и прерывался. Россоха смотрел исподлобья. Хакама показалась впер-вые страшной. Не сразу понял почему.
        Впервые Хакама говорила искренне.
        Глава 23
        По синему небу двигался темный ком туго скатанной тучки. Олег и Скиф не обращали на него внимания, как вдруг над головой загремело, на головы и плечи обрушил-ся ледяной дождь, по голове больно застучали градины.
        Косая стена ливня пригнула траву. Мир разом напол-нился ровным мощным шорохом падающей с неба воды. Белые комочки перешибали стебли, а выемки и колдо-бины быстро наполнялись белыми комьями.
        Скиф ликующе заорал, Олег взглянул вверх, тучка раздвинулась, словно развернулась, но все равно даль-ше небо синее, солнце светит ярко, а крупные капли дождя блестят как жемчужины. -- За мной! -- крикнул он.
        Конь пошел таким стремительным галопом, что ко-пыта едва касались земли. Едва заметная за стеной лив-ня гора начала вырастать. Конь без понуканий влетел под каменный навес, отряхнулся, как пес, едва не сбро-сив всадника.
        Олег расседлал мокрого зверя и отпустил пастись. Скиф спрыгнул, с мечом в руке вступил в глубину первой попавшейся пещеры, осмотрелся. Гора, как положено старой и одинокой горе, изъедена норами добытчиков камня, как трухлявый пень муравьями. Здесь поместилось бы до полусотни человек, пол вытерт до блеска множе-ством ног, а под стеной напротив -- алтарь дивной рабо-ты дивных мастеров. В стене зияет красным выдолблен-ная ниша, там все еще полыхает огонь. Ниша сверху и с боков отделана металлом с изображением ужасных зве-рей, на которых нельзя смотреть без душевного трепета. Там черепа, что с лютой злобой взирают пустыми глазницами, в которых, однако, неожиданно вспыхивают злове-щие багровые огни, там угловатые кости, наконечники копий, белые длинные зубы...
        В самой пещере из свода выступает тело ужасного злобного бога, рот оскален в дикой ярости, зубы блестят в выпуклых глазах лютая злоба, красные крылья распростерты на весь свод.
        Металлическая окантовка алтаря-пещеры сделана в виде распахнутой пасти. Снизу и сверху торчат оскален-ные зубы из блестящего металла, пламя бросает на них блики, а устрашенному Скифу почудилось, что по зубам стекает кровь.
        Олег со вздохом стащил сапоги, хладнокровно поста-вил перед горящими углями.
        Скиф вскрикнул:
        -- Ты что? Бог не примет такую жертву! Олег вскинул брови:
        -- Какую жертву? Ты это брось!.. Щас, отдам я неиз-вестному богу единственные сапоги! Разбежался.
        -- Но...
        -- Никаких "но". В мокрых сапогах пусть совсем уж обезумевшие менжнуны ходят. А я хоть и мудрец, но не настолько же!
        -- Да кто тебя знает, -- сказал Скиф с неувереннос-тью. -- Это мы, воины, простые и понятные люди. А от вас, умных, непонятно, чего ждать...
        Олег молча выкладывал из седельной сумы хлеб, сыр, ломти холодного мяса. Скиф прав, простые люди пред-сказуемы. Непредсказуемы только непростые. И непо-нятно, что хуже.
        Полоса ливня унеслась дальше со скоростью скачуще-го коня. Воздух очистился, стала видна ранее спрятан-ная в дрожащем мареве граница неба с землей.
        Все обрело четкость, серая зелень превратилась в изумрудную, заблистала чистотой и свежестью. Кони шли шагом, Скиф с завистью посматривал по сторонам. По обе стороны широкой дороги тянутся и тянутся золотые пшеничные поля. Легкий ветерок покачивает стебли с тяжелыми гроздьями зерен. Селяне без страха смотрят на проезжающих всадников, а когда дети выбегали на доро-гу, с удивлением рассматривая огромных всадников на огромных конях, их матери даже не звали испуганно об-ратно, словно в этом мире не существует обид.
        Рабочие лошади блестят ухоженной кожей, все сытые, телеги, на придирчивый взгляд Скифа, как одна исправ-ные, добротные, а селяне выглядят довольными, одеты хорошо, девушки упитанные и краснощекие, и в движе-ниях работающих мужчин чувствуется нерастраченная сила.
        -- Это Гелония, -- повторял Олег задумчиво. В зеле-ных глазах волхва Скиф видел сильнейшее смущение и растерянность. -- Это Гелония... до которой у нас руки не доходили... Просто никогда не было надобности.
        Скиф услышал, переспросил:
        -- У вас?
        -- Да так, это я своим мыслям. Первая счастливая страна, которую я встретил! И счастливый народ. Как
        им это удается?
        Дорога постепенно раздвигалась, становилась по-гелонски шире, ухоженнее, добротнее. Часто попадались постоялые дворы, все с "журавлями" на колодцах, от каждого дома несет ухоженностью и достатком.
        На третий день Скиф всмотрелся в даль, вскрикнул:
        -- Вот он! Вижу город Гелона!
        Кони без возражений перешли в галоп. Светлая по-лоска приближалась, вырастала. Это оказался простой частокол из отесанных бревен, ворота тоже деревянные, двойные, чтобы можно было запирать по две-три подво-ды и осматривать при въезде и выезде.
        Сам город расположился по склонам широкой пологой горы. Там еще одна стена, огораживает почти по кругу, эта стена из настоящего камня, добротная толстая. За ка-менной стеной и дома массивные, добротные, стоят тес-но по склонам пологого холма, а на самой вершине блестит белым камнем добротная крепость, в этих краях называемая чаще замком. Что в самой крепости, Олег не разглядел, стены высокие, сложены из крупных блоков, но там не одно здание, средний сын Колоксая строит с размахом. К самой крепости прилегают дома тоже камен-ные, массивные, а ниже -- проще, беднее, уже из толстых бревен: лес ближе, чем каменоломня.
        Отсюда крепость показалась Скифу слепленной из песка. Ярко-оранжевая, блистающая на солнце так, что глазам больно и радостно, она напомнила детство, ког-да на берегу реки строили из песка крепости, замки, дворцы. Мокрые, эти сооружения были уже прекрас-ны, но когда высыхали, то вдобавок обретали этот зо-лотой цвет, яркий и радостный...
        Кони шли споро, город вырастал. Оба уже видели, что дворец сложен не из песчинок, а массивных желтых глыб. Может быть, обожженный кирпич или песчаник, но в этих краях находят и гранит такого цвета, который не крошится под ударами самого тяжелого тарана...
        Замок разросся, стали видны узкие окна бойниц. Са-мые нижние на уровне третьего этажа, оттуда осажденные могут стрелять из луков, метать дротики, бросать камни и лить кипящую смолу, но, если даже кому-то удастся вскарабкаться по лестницам, все равно в узкие окна не протиснуться.
        Вокруг крепости земля оранжевая, словно стены бро-сают отсвет, хотя это, скорее всего, каменная крошка, что осталась со времен великой стройки.
        По дороге в сторону города тянулись телеги. Издали показались Олегу цепочкой неторопливых муравьев, есть среди муравьев и такие, что бродят только по строго обозначенным дорогам.
        -- Давай и мы, -- сказал он.
        -- Что? -- не понял Скиф.
        -- Как люди, -- объяснил Олег. -- По дороге, а не как два кабана, что прут напролом.
        -- Как муравьи, -- ответил Скиф.
        Олег подумал, что не случайно и молодому воину оживленная дорога показалась похожей на муравьиную. Что-то у людей с муравьями общее...
        Когда выехали на дорогу, им пришлось перекрики-ваться. Воздух дрожал от надсадного рева скота, его гна-ли в город на продажу, отдельно шли исполинские серые волы, незаменимые на тяжелых работах, их направляли и погоняли чабаны -- рослые, звероподобные, в барань-их тулупах мехом наружу. Воздух был теплый, потому тулупы наброшены прямо на голые плечи, Скиф дога-дался, что тулуп служит вместо кожаных лат: его не про-сечет ни одна сабля, а стрела, даже выпущенная самой могучей рукой в упор, не пробьет эту невыделанную тол-стую шкуру мехом наружу.
        Но тулупы тулупами, но каждый либо с широким длинным ножом, либо с насаженной прямо косой, а то и просто с сучковатыми дубинами, для крепости обо-жженными в огне.
        Скиф сказал недоверчиво:
        -- А я слышал, что здесь живут люди, что и мухи не обидят!
        -- Старые привычки уходят медленно, -- заметил Олег.
        -- Но таскать с собой тяжелый меч...
        -- Может быть, -- предположил Олег, -- в городе без надобности, а на дорогах все еще разбойники? И всякие тати?
        Он подал коня в сторону, обгоняя длинный воз, на-крытый пустыми мешками. Могучий запах говорил, что хозяин везет на продажу баранье сало и жир для светиль-ников. Еще обогнали телеги с забитыми лесными оленями козами, в город везли также смолу и деготь, этих лю-дей Скиф узнавал по закопченным лицам, чернее быва-ют только углежоги. Сильный устойчивый запах доволь-ства и сытости шел от телег, где везли лесной мед, воск, острый и пряный -- от сушеной рыбы, наваленной в те-легу с высокими бортами так, что едва не выпрыгивает.
        -- Зажиточный народ, -- заметил Скиф ревниво. -- А город-то, город! Столько жрет...
        Олег молча указал на телеги, что так же неспешно та-щились навстречу. Из города везли рулоны дорогого по-лотна, металлические сохи и даже плуги, связки метал-лических лопат, наконечники для копий...
        -- Они не только жрут, -- заметил он. -- Работать тоже умеют.
        Когда приблизились к городу, городская стена подня-лась так высоко, что закрыла и крепость, и даже полови-ну неба. Скиф с почтительным уважением воина смотрел на металлические створки ворот: темные, украшенные выпуклыми узорами цветов, выглядят так, словно строи-тели заботились только о красоте, но видна их неимовер-ная толщина, а за ними угадываются еще одни, чтобы если кто ворвется, то оказался в западне.
        Но ворота сейчас распахнуты, как раз проехала те-лега, доверху нагруженная глиняными горшками. Воз-ница дремал, едва не роняя кнут. Стражники на него внимания не обратили, но Скиф чувствовал, что на них двоих смотрят настороженно.
        -- Трусоват Гелон, -- сказал он Олегу ревниво. -- Здесь деревянная стена, а там внутри еще и каменная!
        -- Город растет быстро, -- предположил Олег. -- Вот и передвигают стену все дальше... Вернее, ставят новую.
        Они были на расстоянии броска дротика, когда голос из башенки над воротами прокричал:
        -- Остановитесь!.. Ответствуйте, кто такие, зачем едете?
        Скиф зарычал, вот она трусость наяву, телеги поселян прут же в раскрытые ворота, на них даже не смот-рят, Олег же крикнул:
        -- Нас двое. Оба к славному Гелону с важным извес-тием.
        На башне за высокими зубцами мелькали фигуры,
        наконец тот же голос крикнул:
        -- Слезайте. Через ворота пройдете пешими. Скиф выругался, Олег посочувствовал. Мало герои-ческого, когда въезжаешь не гордо в седле, а тащишь за повод упирающегося коня, за тобой же наблюдают с ору-жием в руках, да еще и посмеиваются.
        За ними в самом деле наблюдали десятки глаз, он это чувствовал. Когда протиснулись через калитку, то ока-зались не во дворе, а всего лишь перед другими ворота-ми, крепко запертыми. Из боковых дверей вышли трое крепких плечистых воинов, за ними выдвинулся старик с белой бородой до пояса и сразу подозрительно уста-вился на Олега.
        -- О боги, -- прорычал Скиф. Глаза от гнева налились кровью, щеки покраснели. -- Какие же трусы, оказыва-ется, бывают на свете!..
        -- И все они собрались в одном месте, -- согласился Олег. -- Ребята, что-то не так?
        Старший из воинов сказал рассудительно:
        -- Было б не так, вас бы не подпустили и близко. Просто хочу предупредить, что у нас город мирный. И народ здесь мирный. Даже за пьяную драку можно угодить в яму, дабы остыл за недельку... А уж если кто кого ножом пырнет, то здесь это очень большое пре-ступление, понял?..
        -- А за это что? -- спросил Олег.
        -- Живого в яму с собаками, -- пояснил страж
        мирно.
        -- И... как часто? -- спросил Олег.
        -- Последний раз такое было, -- ответил старший еще медленнее, -- когда же... ага... три года тому. Один из стражей возразил:
        -- Ты даешь... Четыре!
        -- Если не пять, -- сказал третий. Он повернулся к старику: -- Ты закончил?
        -- Да, -- ответил старик скрипуче. -- Молодой чист, а вот тот рыжий... непонятен. Закрыт так, будто между нами каменный хребет. Что в нем, непонятно.
        Старший с удивлением посмотрел на Олега, потом на старика:
        -- Ты, сильнейший из магов, который видит каждого насквозь... и не увидел?
        -- Как видишь, не каждого, -- ответил старик еще скрипучее.
        Олег сказал громко :
        -- Вина наша не доказана, то почему бы вам не от-крыть ворота? А то получается, что можете обидеть и совсем невиновных.
        Створки ворот медленно пошли в стороны. Солнеч-ный свет ударил по глазам. Кони, фыркая, вынесли их в залитый ярким светом мир. Скиф с брезгливой жа-лостью посматривал по сторонам. Город выстроен доб-ротно, даже чересчур добротно. Гораздо раньше любой правитель, ощутив достаток, собирает могучую дружину и начинает пробовать кордоны соседей. Отыскав слабое место, начинает войну. Иногда победную, иног-да не очень, но всегда славную, красивую, кровавую, полную звона железа, стука стрел о щиты, победного рева труб и криков умирающих.
        Улицы ровные, на диво вымощены булыжником, ши-рокие, даже -- о позор! -- для телег и всадников выде-лена середина, а под домами оставлены дорожки для пеших. А дабы телеги туда не заезжали, проезжую часть отгородили высокими камнями.
        Скиф чувствовал, как его губы сами кривятся в пре-зрительной усмешке. Олег ехал спокойный, задумчивый но Скиф видел, с каким вниманием волхв посматривает по сторонам, вглядывается в сытые безмятежные лица редких прохожих.
        Их остановили и порасспрашивали в воротах внутренней стены, каменной, а в третий раз задержали уже в воротах самого старого города, внутри которого толь-ко сам дворец.
        Скиф бесился, поднимал глаза к небу, кулаки сжима-лись до хруста в суставах. Олег засмотрелся на широкие мраморные ступени, что ведут к воротам замка. По обе стороны высятся два огромных льва из темного грани-та. У одного отбито ухо, но все равно в фигурах зверей столько силы, что кажется, вот-вот сорвутся с постамен-тов, ринутся в город...
        -- Драться нельзя, -- бубнил один из старших стра-жей. -- Если раз-другой в рыло, это еще куда ни шло...
        Олег спросил серьезно:
        -- А если три раза?
        Страж задумался, пожевал губами, а второй, более смышленый, хохотнул, толкнул друга:
        -- Что ты мелешь? Этому и раз нельзя. Посмотри на его кулаки!
        -- Но у нас же справедливость? -- возразил старший. -- Значит, для всех одинаково... Если его три раза, то и он три... Хотя, конечно, какая это справед-ливость, когда он и с первого раза череп разобьет как тыкву? Но и нельзя, чтобы его три раза, а он -- один! Какая это тогда справедливость, а Гелон -- город спра-ведливости...
        Олег толкнул коня, поехал, за спиной разгорелся спор о сути справедливости, ее нормах, он посмеивался, но было грустно, потому что и сам от этих людей недалеко ушел в понятиях о справедливости.
        Скиф кипел, ярился, без нужды дергал повод, отчего конь часто шарахался из стороны в сторону, даже вста-вал на дыбки.
        Ворота во внутренний город распахнулись. Кони во-шли и стали озираться по сторонам, когда же, наконец, их отведут в стойла, где отборный овес, пшеница, а в соседних стойлах -- незнакомые лошади...
        Олег толкнул коня Скифа, проехали вперед, к замку. Олег обронил:
        -- Эту твердыню не взять! Добротно, очень добротно. А сам город? Я еще не видел, чтобы стены и все подхо-ды укрепляли так надежно!
        Скиф еще кипел, ноздри бешено раздувались, а глаза сверкали дикостью.
        -- Стратегия труса, -- буркнул он зло. -- Нельзя всю жизнь просидеть за крепкими стенами!
        -- Нельзя, -- согласился Олег печально. Вздохнул, повторил: -- Увы, нельзя... Скиф посмотрел с подозрением:
        -- Ты чего?
        -- Говорю, что нельзя... Надо идти, двигаться. Ворота замка-крепости наконец отворили. Сверху про-плыл каменный навес, кони вынесли их на просторный квадратный двор. Все замощено камнем, к стенам ведут до самого верха каменные ступени; Внизу сложены оди-накового размера булыжники. То ли для ремонта мосто-вой, то ли для швыряния со стен на головы нападающих. Да, в случае опасности, если городские стены все же падут, жители всего огромного города могут укрыться здесь, вон два колодца, кузница, оружейная, хлебопекарня...
        На них поглядывали хмуро, с неодобрением. Одеты добротно, народ крепкий, чувствуется зажиточность, до-мовитость.
        Олег слез с коня, сидеть и смотреть сверху чересчур вызывающе, никто не любит, когда на него смотрят сверху. Скиф красиво соскочил, повел руками, мышцы задвигались, настоящие мышцы воина, а не землепашца.
        -- Позовите управителя, -- попросил Олег. -- Или хотя бы управляющего.
        Кто-то из челяди сбегал в помещение, вернулся уже с человеком, на которого не только Скиф, но и много повидавший Олег воззрился с удивлением.
        Глава 24
        Управитель смотрел на обоих сверху вниз, при этом еще и сутулился. Он смотрел бы на них сверху вниз, даже если бы они по-прежнему сидели на конях. Олег подумал, что управитель редко ходит в корчму, ибо там постоянно будет стукаться лбом о потолочные балки. Худой и жилистый, с первого взгляда он не казался си-лачом, только наметанный глаз мог сразу оценить его немалую силу по ширине плеч и толстой шее. Грудь не то чтобы как сорокаведерная бочка, широкие плечи ра-стягивают ее вширь, а под рубашкой угадываются ши-рокие мускулы, только живот даже не плоский, а почти прилип к спине, словно здешний управитель постоянно голодает. Однако одет не бедно, хоть и небрежно: рукав в смоле, под коленом разорвано, пояс едва дер-жится на узких бедрах, к тому же оттягивают два длин-ных узких ножа с утяжеленными лезвиями.
        Он оценивающе оглядел чужаков, сказал после паузы:
        -- Меня зовут Угарч, я управитель этого хозяйства. Кто вы, чего хотите?
        -- Где Гелон? -- спросил Скиф грубо. Угарч с неодобрением посмотрел в лицо молодого гру-бияна. Ответил после еще более длинной паузы:
        -- Тцар вчера отбыл в одну из деревень...
        -- Какую? -- потребовал Скиф.
        Управитель победно улыбнулся:
        -- А вам зачем? Послать туда засаду?
        Скиф простонал сквозь зубы:
        -- Что тут за больные люди... Нельзя же всех подозревать!
        -- Можно, -- ответил Угарч убежденно. -- Для того и держат людей у ворот. А у вас не так?
        -- Не так, -- огрызнулся Скиф. -- У нас тцар не ша-рахается от каждого шороха!
        Угарч ответил спокойно:
        -- Наш тцар тоже не шарахается. Но мы настолько дорожим нашим тцаром, при котором все живем спо-койно, что сами забегаем вперед и бьем даже комаров, что могут... только могут укусить Гелона, будь его имя прославлено в веках!
        Олег прервал разгорающийся спор:
        -- Где нам подождать вашего тцара? Я уверяю, мы не собираемся тревожить его по пустякам.
        Управитель метнул быстрый взгляд на Скифа.
        -- Да, похоже... -- сказал он со вздохом. -- Но я не думаю, что вы принесли нашему городу радость.
        Им отвели большую чистую горницу. Олег заметил, что челядь даже из других концов дворца прибегает взгля-нуть на Скифа. Уже поползли слухи, что в их город при-был человек, удивительно похожий на их правителя, только видом дик и дерзок, а одет как лесной разбойник.
        Олег снова обратил внимание, что хотя их посадили вместе с челядью, но обед оказался по-тцарски обилен, сытен, богат жареной птицей, рыбой, сыром, а в завер-шение на стол подали по широкому блюду с ягодами, грибами. Курица, которую поставили перед Олегом наблюде, была размером с откормленного гуся, рыба пла-вала в сметане, а собранная земляника выглядела разме-ром с клубнику.
        Он продолжал осматриваться с интересом. Люди все сытые, одеты добротно, женщины сочные, с округлыми бедрами. Ни у одного гелонина пока еще не встретил голодных глаз. А если учесть, что все взрослые еще хо-рошо помнят прежнее, догелонское, существование, то понятно, почему так оберегают свой мир, свои земли, а на своего правителя не дают упасть и листку с дерева.
        Когда на столе появились кувшины с вином, а пе-ред Скифом и Олегом поставили по большой глиняной кружке, Олег осматривался все с большим интересом. Вино к тому же неплохое, а не дешевая бражка. В кув-шинах, а не в бурдюках... В подвалах явно до потолка теснятся сорокаведерные бочки с этим вином...
        Скиф заканчивал кувшинчик, разделив его с двумя плотниками. При виде хорошего вина не радовался, мрач-нел. Сытых и зажиточных на войну подвигнуть трудно, войну начинают голодные.
        Олег видел, как в боковую дверь неслышно вошел очень высокий старик в одеянии жреца. Остановился, Олег не смотрел в его сторону, но изучающий взгляд ползал по нему, словно крупный мохнатый паук.
        Скиф рядом проговорил, едва двигая губами:
        -- Там с порога какой-то гад рассматривает... будто уже на кол сажает! Спорим, попаду ему прямо в лоб ножом?
        -- Не надо, -- попросил Олег.
        -- Тогда хотя бы кувшином? Или хоть кружкой!
        -- Не стоит, -- сказал Олег, -- он уже идет к нам. Старик если и шел, то мысленно, а так еще долго с порога рассматривал уже всех, но Скиф и Олег чувство-вали его цепкий взгляд. Наконец тот в самом деле по-дошел к их столу, сел, на правах хозяина не спрашивая позволения.
        -- Я слышал о вас, -- сообщил он. --Меня зовут Око-ем я верховный жрец Гелонии.
        Скиф скривился, еще бы в этом болоте да не услы-шали, здесь же новостей не бывает, Олег же вежливо кивнул:
        -- Спасибо. Мы люди мирные, за славой не гонимся.
        Окоем кивнул, глаза острые, взгляд цепкий, а на гу-бах зазмеилась тонкая усмешка.
        -- За славой не гонятся многие. Кроме мудрецов, есть еще и воры, убийцы, изверги, беглые рабы. Нет-нет, я не думаю на вас ничего... особенного. Просто в нашем городе нравы строгие. И порядки.
        Он с натугой улыбнулся шире, надо же смягчить су-ровые слова. Олег сказал спокойно:
        -- Да-да, конечно. Вы хорошо поставили дело. Когда построили такой город, а вокруг наросли эти мирные сытые деревни, то к вам наверняка полезли всякие... ис-катели приключений.
        -- Понимаешь, -- сказал Окоем. В сухом голосе про-звучала благодарность. -- Мы ведь начинали с самого начала!
        -- Ты был с Гелоном? -- спросил Скиф живо.
        -- С самого начала, -- повторил Окоем, и Скиф умолк, пытаясь, понять, с какого же это начала.
        -- Трудно было? -- спросил Олег.
        -- Эти места, -- пояснил Окоем, -- где мы сидим, где сейчас город, были пустынными, здесь никто не жил. Здесь стоял, помню, густой-густой лес... Вон там был овраг... да не на ту стену смотришь! -- на третий год Гелон велел его засыпать, а на четвертый год городскую стену отодвинули вон за тот холм... тьфу, нет там никакого холма, на шестой год и его срыли, что-бы не объезжать всякий раз. Теперь дороги прямые, как ворона летит. Все построено заново! Вон там, за городом, остались только развалины, руины не то храма, не то дворца, но все давно травой заросло, потому Сносить Гелон не велел, мало ли какой древний бог осерчает, но и для нашего храма те руины уже не го-дились. Так и живем здесь... И как видишь!
        -- Вижу, -- ответил Олег. -- Хороший дом можно по-строить за сутки, а средний город -- за неделю. Но у вас было несколько лет, и времени вы не теряли. А что за храм?
        Окоем с полнейшим равнодушием пожал плечами:
        -- Да как тебе сказать... Я ж говорю, мы строили город на пустом месте. Тут хорошая и благодатная равнина, а то, что справа и слева от нас какие-то развалины, -- нас не волновало. Да и далеко это было, это сейчас город при-ближается почти вплотную. Говорят, развалины храмов. От одного только разбросанные глыбы да огромный жер-твенный камень, а от второго -- камни да подземелье, где тоже камни. Сказать по правде, горожане уже перетаска-ли большую часть камней да плит на свои свинарники... Видишь ли, Гелон абсолютно... не страшится богов! Я за это на него должен гневаться, но... понимаешь, у него это не от дурости или излишней смелости, как вот у его брат-ца, который тебе друг... гм... Гелон настолько уверен, что если человек ведет праведную жизнь, то ему не смогут повредить никакие боги -- ни добрые, ни злые. Богам, любит он повторять, тоже нужна щель в доспехах... Ни-какой бог не заставит тебя споткнуться, если ты крепко завяжешь шнурки сандалий!
        Олег сказал с интересом:
        -- А что? Интересно.
        -- Правда? Это мне должно быть интересно, я ж все-таки верховный жрец, но за десять лет так и не нашлось времени, чтобы побывать, осмотреть, подвигнуть своего бога побороться с чужим... Вон, если посмотреть в то окно, там за стеной и есть развалины древнего храма... очень древнего. А если посмотреть вправо, то за два полета стрелы из доброго лука еще одни развалины, уже другого храма. Судя по знакам, там приносили жертву подземным богам. Так вот, когда мы сюда пришли, люди хотели принести жертвы местным богам, чтобы умилос-тивить их, не раздражать хотя бы. Но Гелон -- запретил.
        -- Ого! Зачем?
        -- Я ж говорю, он уверен, что если будем вести жизнь правильную, то никакие боги нам не повредят. А так как мы порвали с недавним прошлым, то не стоит возвра-щаться к прошлому древнему. Выберем себе новых бо-гов, мирных и добрых, будем им приносить осенью первый сноп урожая, вот и все...
        Олег подумал, кивнул:
        -- Гелон не по годам мудр. Мне такое даже в голову не приходило. А что за руины второго храма? Не того, что подземным богам, а другого?
        Окоем ответил с совершеннейшим безразличием. Его темные глаза все не отрывались от Скифа, он изучал каж-дую черточку его мужественного лица.
        -- Кто знает?.. Я ж говорю, теперь у нас свои боги. Мирные, кроткие. А это... Потом уже я раскопал какие-то слухи, что тот бог был силен, но жесток. Он мог подарить своему последователю много чего-то... даже вернуть молодость, но все это длилось только до захо-да солнца. Потом несчастный помирал жестокой смер-тью, а коварный бог ликовал...
        Олег обронил:
        -- Боги становятся добрее. Не потому, что добреют, а потому, что мы перестаем приносить жертвы жестоким и коварным. И те боги мрут от забвения... Ладно, а как соседи? Уж больно вы зажиточны!.. А жирную свинью всяк норовит либо украсть, либо забить. Окоем посмотрел с победной усмешкой:
        -- А наши стены видел?.. А еще не зрел, что у нас на самих стенах!.. Не одно войско поляжет, если нападет. Но что правда, то правда -- нет у нас ни хорошей кон-ницы, ни крепкой рати. Лучники -- да, в этом нет рав-ных. Словом, у нас все для обороны, только для оборо-ны. Потому и столько башен понастроили, стену каждый год отодвигаем дальше. В самом городе еще три города: старый, совсем старый и древний! Да вы сами уж виде-ли... Это ж смех, когда старым зовем тот, что огоражи-вали три года назад, а древним -- самый первый, что строили десять лет тому!
        После сытного обеда их отвели в комнату. Скиф ос-мотрел придирчиво, сказал Олегу, что их все-таки счи-тают людьми благородными, комната чистая, большой стол, настоящие стулья, а не лавка, два широких ложа.
        Олег смолчал, что здесь наверняка все комнаты не хуже, жители Гелонии -- народ зажиточный, а вслух сказал:
        -- Я пойду посмотрю город.
        -- Я с тобой! -- вскрикнул Скиф. -- Ты что думаешь, я тут буду лежать дожидаться?
        -- На заднем дворе упражняются с оружием, -- заметил Олег. -- Если хочешь, пойди помаши тупым мечом.
        --Тоже мне забава!
        Вторую неделю Россоха гостил у Хакамы. Когда пос-ле встречи чародеи расходились, разъезжались снова кто на чем, Хакама тихонько шепнула ему, что у нее есть один вопрос, который она стесняется задать при всех. Россоха не представлял себе, чтобы Хакама чего-то по-стеснялась, но отказать не мог, задержался, вместе смот-рели, как последним отбыл Беркут, одарив их обоих язвительным взглядом.
        Но и потом Хакама долго не решалась ничего спраши-вать, а он решил, что она от внезапной застенчивости никак не подберет нужных слов. А вообще выглядело, что он сам решил остаться, что ему самому вдруг восхотелось провести вечер у женщины, которую на самом деле поба-ивался. То, что говорила о нем Хакама, о его умении об-ращаться со всеми видами оружия, -- просто брехня, хоть и приятная. Когда-то он в самом деле овладел навыками бойца, но махание железом настолько разонравилось, что вот уже долгие-долгие годы не брал в руки ничего метал-лического, если не считать кубка для вина.
        Он был собирателем знаний, к власти не стремился, ни с кем не ссорился, даже с Беркутом в свое время во-евал только потому, что дурак Беркут вежливость истол-ковывает как слабость, и надо было дать ему по рогам, чтобы остыл... И вот сейчас Хакама, самый честолюби-вый человек на свете, сама наливает и подает ему вино, растирает спину, снова подносит вино и угощает дивным виноградом, выбирая самые спелые ягоды, даже опусти-лась на колени и развязала ему ремни сандалий... впро-чем, в самом деле он затянул чересчур туго, пусть ноги отдохнут.
        Потом она сама омыла ему ноги, как простая рабы-ня, и Россоха, глядя на ее склоненную голову с корот-кой стрижкой, подумал внезапно, а почему бы и нет, почему не отдохнуть здесь, так ли уж ему срочно надо мчаться в свое логово, там и вино не такое сладкое, и холодно, и неуютно. ..
        И вот где-то на восьмой или девятый день он сидит перед большим зеркалом Хакамы, воздух тяжелый и жар-кий от запахов особых трав и смол, на стенах вместо све-тильников горят факелы из редкого дерева, что растет только в дальних южных странах, а Хакама с жадным не-терпением спрашивает умоляюще:
        -- Ну что еще? Только скажи, я все доставлю!..
        -- Пока ничего, -- ответил он хмуро. Заставил себя расслабиться, глубоко вдыхал сладковатый дым, пустил мысли по широкому кругу, потом начал стягивать в спираль, все убыстрилось, завертелось перед глазами так, что череп накалился, кровь шелестела в венах громче, чем бегущие муравьи Хакамы. -- Пока ничего... Но я не уве-рен, что все получится... Что получится, хоть что-то...
        Она опустилась перед ним на колени, смотрела сни-зу вверх, погладила его по ноге.
        -- Получится, -- прошептала убеждающе. -- У тебя получится. Ведь только ты умеешь заглядывать в гря-дущее...
        -- Это бывает очень редко...Голос его прервался. Со дна души поднялась эта теплая волна, которая предшествуют редким моментам странного прозрения, когда он в хаосе мелькающих лиц, пейзажей, звериных морд и ночного неба вдруг видит ос-мысленные картины, слышит человеческую речь, иногда даже видит своих знакомых... Но только иногда эти кар-тинки бывают из грядущего, а чаще всего -- из настояще-го или прошлого...
        Хакама едва не вскрикнула. Зеркало подернулось ту-маном, а затем в середине проступило изображение, по-шло расширяться к краям, Россоха все-таки огромной силы... да, чародей, который сумел развить себя настоль-ко, что и без магии, может смотреть в будущее и даже проецировать на зеркало!
        Затаив дыхание, она смотрела, как в бешеном тем-пе сменяются лица, картины городов, горящие дома, скачущие кони, туча летящих драконов, доносятся го-лоса -- гневные, ласковые, молящие... Знать бы, мель-кнула тоскливая мысль, кого она видит, -- это и есть власть над миром! Знать, какой король доживет до ста-рости, какой умрет рано, когда будет засуха, на чьи земли обрушится туча саранчи, чья это армия сейчас переходит горный перевал...
        Она вздрогнула и невольно прикусила палец. По странному ущелью, где одна высокая стена из черного камня, другая -- из красного, двигается огромное войс-ко. Изображение стремительно выросло, словно на лю-дей смотрела подстреленная падающая птица, Хакама успела увидеть, что во главе войска на огромном белом жеребце едет...
        Изображение исчезло, сменилось страшным зрели-щем падающей звезды, огромной, хвостатой, земля дро-жала, море вышло из берегов, а земля трескалась, как в ледоход, но Хакама все держала перед глазами это суро-вое Лицо, держала и не отпускала, всматривалась в си-ние глаза на загорелом лице, в эти черные волосы, сво-бодно падающие на плечи, в эту молодецкую фигуру, в эти сильные руки: одна небрежно держит повод, паль-цы другой дремлют возле рукояти топора...
        -- Скиф, -- прошептали ее губы. -- Значит, мы суме-ли... сумеем! Он ведет все войско Гелона в страну Миш...
        Хакама побледнела, хотя сердце колотилось часто, гнало кровь в голову. Вот она, удача, которой не понимает даже сам Россоха. В свое время она часто и жадно рассматривала мир с помощью магии и знает прекрас-но, что такое ущелье есть одно-единственное на свете и находится не за дальними морями, а рядом, близко! Это как раз почти единственный проход из Гелонии в земли Миш. Можно еще, правда, и через горы, но огромное войско через перевал не проведешь, там вовсе войско не проедет...
        Значит, Скиф во главе огромного войска? А где же... Гелон? Это же его люди, его страна?
        Она спросила тихо, стараясь не вывести провидца из божественного транса:
        -- А Гелон?.. Где Гелон?
        Россоха смотрел невидящими глазами, губы его дви-гались, а руками он что-то ловил или ощупывал в воздухе. Она поняла, что он видит уже нечто другое, а Рос-соха переспросил ровным нечеловеческим голосом:
        -- Гелон? Какой Гелон?
        Ее осыпало холодом.
        -- Гелон, -- повторил она настойчиво. -- Правитель Гедонии, ее тцар. Где Гелон?
        -- Гелон, -- повторил он рассеянно. -- Нет никакого Гелона... На его троне -- Скиф... Победные прапо-ра, толпа кричит... Пал и Нап ведут конное войско... Пал -- палаты, паралаты... Горящие стрелы...
        Несвязный голос становился четче, обретал живые краски. Хакама поспешно села в кресло наискось, взяла грушу и вонзила в нее зубы. Россоха очнулся, глаза его непонимающе уставились на забрызганную соком вол-шебницу. Она сама расхохоталась, влетела крупная оса и старалась сесть ей на губу, Хакама со смехом отбивалась.
        -- Я что-то видел? -- спросил Россоха.
        -- Много, -- подтвердила Хакама. -- Ой, Россоха, как я тебе завидую!.. Ты без всякой магии умеешь загляды-вать в будущее, в прошлое, зришь дальние страны. Так и сейчас... Ты был в таком восторге! Видел бы ты сам, как сияли твои глаза, как ты весь помолодел, горел вос-торгом!.. Наверное, ты зрел богов.
        Глава 25
        Олег и Скиф до самого вечера бродили по городу, ос-матривались. Олег заговаривал с жителями, расспраши-вал о ценах, о налогах, о соседях. Ему отвечали охотно, даже чересчур словоохотливо, Скиф извелся, извертел-ся, но он первым услышал, как со стены что-то прокри-чали радостное. Внизу ответили таким же ликующим воплем, страж крикнул еще, уже громче, во дворе тут же забегали, засуетились.
        Ворота распахнулись, ворвались двое на разгорячен-ных конях. Желтые клочья пены срывало ветром, всадники старались обогнать друг друга, один закричал еще издали:
        -- Гелон возвращается!.. Быстро обед, греть воду!.. Быстрее, быстрее, коровы!
        Скиф повернулся к воротам:
        -- Ну наконец-то!
        Олег ухватил его за пояс:
        -- Погоди. Пусть хотя бы пыль собьет с сапог.
        -- Да это он может сделать и при нас! Олег напомнил:
        -- Ты всю дорогу обзывал его трусом. А ты уверен, что он так уж рад тебя видеть? Или тебе все должны быть рады? И падать от счастья уже только при твоем появлении?
        Скиф заметно увял. Олег подумал, что ударил черес-чур сильно. Скиф еще совсем ребенок, говорит то, что думает, а думает чересчур быстро.
        Скиф дал себя утащить обратно в дом. Олег втолкнул его в комнатку, закрыл дверь и прислонился, чувствуя лопатками твердую поверхность настоящего дуба. Зеле-ные глаза с сочувствием рассматривали раскрасневшее-ся лицо юного героя.
        -- Остынь. Остынь! Сядь и остынь. Если надо -- ляг.
        -- Да что ты как в тюрьме, -- возмутился Скиф.
        -- Ага, -- сказал Олег злорадно. -- Значит, побывал, узнаешь...
        -- Да не бывал я! Просто слышал.
        -- От кого?
        -- Да ладно тебе... Ты тоже, думаю, не с одними тцарами за столом сидел.
        Не отвечая, Олег пошел к ложу, лег, заложив руки за голову, и бездумно смотрел в потолок. Если вот так без-думно, то мысли приходят сами, а раз так, то среди них бывают просто удивительно свежие, словно вынырнув-шие из родника. Свежие, ясные и разом дающие ответ на какие-то вопросы, что казались неразрешимыми еще вчера.
        В полной тишине Скиф сказал горько:
        -- Миш передала свое тцарство Агафирсу, тот теперь правит железной рукой!.. У него огромная армия, хоро-шо обученная, испытанная в боях. Его народ теперь на-зывает себя агафирсами. У Гелона тоже тцарство, народ здесь размножается как муравьи. Все таскают в его зак-рома золото по крупинкам, но таскают беспрерывно, и теперь у Гелона золота больше, чем у Агафирса в десят-ки раз!.. На эти богатства можно бы снарядить несколь-ко армий, но Гелон расходует деньги на помощь всяким погорельцам, беженцам, переселенцам... тьфу!.. Но стра-на есть, народ уже называет себя гордо гелонами, начи-нает гордиться, что гелоны -- самые богатые, зажиточ-ные, умные, работящие... и вообще лучшие люди на свете. Скоро Гелония потеснит другие страны... что мне дивно, так то, что она потеснит и без особенных усилий! Даже вроде бы не замечая, что кого-то теснит, кого-то проглатывает по частям или целиком... И только я ски-таюсь, бездомный и нищий. К тому же каждая собака норовит облаять или укусить. Почему так?
        Олег смолчал, это не тот вопрос, на который надо от-вечать. Есть вопросы, обращенные в пустоту или вроде бы к богам. Даже мудрецу глупо вмешиваться.
        Скиф поворчал еще малость, потом Олег слышал, как скрипнуло под его сильным телом ложе. Некото-рое время лежали в полной тишине. Олег уже полагал, что Скиф заснул, как вдруг далеко в коридоре послы-шались шаги. Скиф тут же проснулся, сел. В коридоре раздался нетерпеливый голос:
        -- Где ты их поселил? Почему так далеко?
        Другой голос что-то бормотал, Олег уловил за дверью стук приближающихся шагов двух-трех человек. Скиф встрепенулся, вскочил:
        -- Это Гелон!
        Дверь распахнулась, через порог шагнул высокий мо-лодой мужчина с черными до плеч волосами. С плеч сви-сает легкий красный плащ, широкая грудь, обтянутая легкой кольчугой, блестит в лучах светильника, словно усыпанная мелкими кристалликами льда.
        Олег поразился, насколько Скиф и Гелон похожи внешне и не похожи в поведении. Гелон не ворвался в комнату, как сделал бы Скиф, его движения чуть замед-ленные в сравнении с взглядом быстрых глаз, что сразу же увидели всех в комнате, оценили, многое, похоже, поняли. Вообще в движениях Гелона почему-то чувству-ется мудрая осторожность. Уже только по этому Олег сразу ощутил к нему доверие и симпатию.
        -- Скиф, -- сказал Гелон теплым голосом. -- Скиф, братец...
        Он раскинул руки, Скиф дал себя обнять, а потом, чувствуя, что стоять столбом вроде бы не совсем то, что положено, с неловкостью похлопал брата по спине.
        -- А ты ничего, -- определил он. -- Толстый! Жирок малость нагулял.
        Гелон рассмеялся:
        -- Да, здесь нагуляешь! То в одном месте пожар, то в другом почему-то корова издохла... Везде приходится са-мому.
        Скиф изумился:
        -- Пожар в селе, корова простолюдина издохла... Да тцарское ли это дело?
        Гелон не успел ответить, вмешался Олег:
        -- Когда нет более серьезных дел, то и это тцарское. Гелон, ты не пугайся: на самом деле мы со Ски-фом заехали к тебе просто так. Без особого дела. По-гостить. А потом поедем дальше.
        Скиф из-за спины брата бросил удивленный взгляд, но Олег уже смотрел в другую сторону.
        Гелон рассмеялся все так же беспечно, но чуткое ухо Олега уловило облегчение. Средний брат в самом деле подозревал, что с младшим могут прийти неприятнос-ти. А мудрый правитель всяких неприятностей избега-ет загодя.
        Скиф сказал с насмешкой:
        -- И что же... ты так и ездишь один? Ты не выгля-дишь воином. Тебя может зарезать любой разбойник. Не боишься?
        Гелон посмотрел с укором. Ответил мягко:
        -- Бойся того, кто боится тебя.
        -- Че-че? -- перепросил Скиф.
        -- Ты прав, -- пояснил Гелон так же мягко, -- меня никто не боится. Но разве не в этом счастье правителя?
        Скиф посмотрел как на юродивого, в глазах юного героя Олег уловил даже подозрение, не смеется ли над ним брат.
        -- Не понимаю, -- сказал он сердито, -- о чем ты лепечешь. Правитель должен быть грозен! Устрашать од-ним своим обликом. Быть аки лев рыкающий!
        Гелон с неловкостью посмотрел по сторонам, словно искал, на что бы перевести беседу.
        -- Многих, -- ответил он мягко, -- должен бояться тот, кого боятся многие... Но лучше расскажите, как добрались, какие страны проехали? Как там народ жи-вет? Какие налоги платит? Хорошо ли трудится? Что у них лучше, чем у нас?
        Олег пожал плечами:
        -- Мир везде примерно одинаков. Если ты нашел на счастье подкову, значит, кто-то другой недавно отбросил копыта. Только ты, говорят, сумел найти другой путь...
        В комнату вошел высокий человек с резкими чертами лица, быстроглазый, но, как и у Гелона, с наро-чито замедленными движениями. Длинное одеяние ниспадало до полу, однако седая голова оставалась от-крытой, Олег узнал Окоема, так тот назвался при пер-вой встрече. Окоем пробежал взглядом по Скифу, Оле-гу затем его глаза остановились на Олеге, а взгляд стал пронзительнее.
        Гелон повел в его сторону дланью.
        -- Окоем, -- сказал он. -- Верховный жрец. Мой друг и постоянный советчик во всех трудных делах. Окоем, присядь. Послушай, вдруг что-то да скажешь.
        Окоем усмехнулся:
        -- Мы уже знакомы. Я взял на себя смелость пооб-щаться с обоими до твоего прибытия. А сидеть здесь... гм... Там уже накрывают столы. Это же герои, не зришь? Они без пира не могут.
        Гелон виновато засмеялся, развел руками:
        -- Да-да, ты прав!.. Это я не тцар, а так, одно название. Забыл!.. Уже накрывают, говоришь? Что ж, пока дойдем, как раз накроют... надеюсь.
        Гурьбой вышли, Скиф посматривал на брата со снис-ходительной и брезгливой жалостью. Окоем завел бесе-ду с Олегом, а Скиф наставительно сказал брату:
        -- О пирах забывать не след. В одном зале с тобой сидят самые знатные люди, самые именитые полковод-цы, самые отважные витязи! На пирах ты раздаешь дары, приближаешь или удаляешь от себя людей. Это самое что ни есть дело тцара!.. А ты -- мчишься в деревню по-глядеть да дознаться, от чего пала корова! Ты роняешь величие венца!
        Гелон ответил кротко:
        -- Царский венец часто бывает только повязкой на глазах.
        -- Глупости! Простому народу нужно величие власти.
        -- Ни один человек, -- сказал Гелон все так же кротко -- желавший достичь величия, не достигал его. Не знаешь, почему?
        Скиф в затруднении пожал плечами, а Олег сказал с усмешкой:
        -- Величие походит на пожар, оно блещет столько же, сколько и уничтожает. Но я в скитаниях заметил одно: народ, отличающийся веселым нравом,-- лучший из на-родов.
        Гелон кивнул ему с благодарностью:
        -- Я тоже заметил, что просто веселый взгляд уже превращает кушанья в пир! Потому я стараюсь, чтоб народ мог пировать по всей стране, а не только в моем доме.
        В большом зале слуги суетились как муравьи, таская на столы кушанья, расставляя кувшины. Хорошо одетые мужчины, весело переговариваясь, входили в зал, расса-живались, приветствовали друг друга.
        -- Когда же ты успел? -- спросил Гелон верховного жреца.
        -- Это не я, -- ответил Окоем. -- Это Угарч. Он ве-лел готовить сразу, как только протрубили трубы...
        У Гелона место почти не отличалось от остальных, разве что сам стол на небольшом помосте, чтобы правитель мог озирать весь зал, да кресло с высокой рез-ной спинкой, но Олег не успел разглядеть дерущихся львов и грифонов, их рассадили, сразу налили в золо-тые кубки вина.
        Гости поднялись, дружно провозгласили здравицу. Гелон тоже встал, коротко поклонился, поблагодарил степенно, отпил самую малость, но, к удивлению и не-годованию Скифа, никто не стал орать "Пей до дна!", с трезвостью Гелона считаются, хотя сами наверняка напиваются, как и положено, по-свински.
        Олега посадили рядом с Окоемом. Угарч молодец, сразу понял, кто есть кто, да и Окоем, уже видя в Олеге своего поля ягоду, между неспешными глотками вина интересовался как будто невзначай, кто сотворил белый свет, для чего, зачем люди на свете, а зачем создали боги комаров, вслушивался в ответы, загадочно улыбался, на-конец, рассмеялся вовсе.
        -- Не понимаю, -- произнес он, -- что общего между двумя такими разными людьми?
        -- Они братья, -- ответил Олег. Окоем покачал головой:
        -- Да нет, я говорю о тебе и этом юном герое. Он и Гелон -- это же слон и лев! Гелон, как слон, спокойно и размеренно, не давая себе отдыха, строит эту новую державу. Сам понимаешь. Скиф совсем не такой... В нем кипит львиная кровь, львиная ярость... А ты, хоть и его спутник, больше похож на Гелона.
        -- Чем же?
        -- Тоже из породы строителей.
        Олег усмехнулся:
        -- Ты тоже. Гелон знает, кого подбирать в советники.
        -- Да, -- согласился Окоем самодовольно. -- Я не насоветую Гелону идти войной на соседей. Или завес-ти тысячу жен и пять тысяч наложниц.
        -- Что для его возраста было бы естественным, -- за-метил Олег.
        -- Его ждет женитьба, -- сообщил Окоем таинствен-но. -- Правда, пока что сам Гелон об этом не знает.
        -- Вот как?
        -- Да. В Гелонии в одном знатном семействе есть одна непорочная девушка редкой красоты... Звездами предначертано, что ей суждено дать потомство великих тцаров, потрясателей Вселенной, знатных полководцев, что раздвинут пределы своих стран от моря и до моря... Я трижды проверял все карты! Все верно -- слова богов... даже не богов, а того, что движет даже богами, слова судьбы звучат для врагов обрекающе, а для нас обнадеживающе: Дивия, так зовут эту девушку, родит от Колоксаева сына двух сыновей-героев, что дадут начало двум великим народам, а от них пойдут вели-чайшие правители, полководцы, завоеватели...
        Олег внимательно следил за его лицом. Спросил вне-запно:
        -- Твою дочь зовут Дивией?
        Окоем вздрогнул, брови изумленно поползли вверх. Оторопело посмотрел на Олега, засмеялся, но смех был принужденным.
        -- Ты... почему так решил?
        -- У тебя учащалось дыхание, -- объяснил Олег. -- Го-лос менялся, глаза блестели... Да нет, я рад, что звезды предрекли такое великое будущее. Гелон все-таки сын полубога и внук бога! В нем должно быть заложено мно-го сил и талантов, чтобы дать разбег его потомкам.
        Окоем перевел дыхание. Глаза теперь изучали Олега еще внимательнее.
        -- Олег... Тебя ведь Олегом зовут?.. Да, я слышал о тебе. Всякое, разное... Ты очень умен и силен. Потому опасен, как никто другой.
        -- Почему?
        -- Ошибки людей сильного ума именно тем и страш-ны, что становятся мыслями великого множества других людей. Если за тобой пойдут, что тогда? Ты понимаешь, что можешь завести их в болото? Ты сумеешь пройти, но за тобой все утонут... Может быть, тебе надо сперва набраться чужого опыта? Поучиться? Изучить знания древних?
        Олег ответил со злостью:
        -- Сколько я уже успел за свою недолгую жизнь на-слушаться про эти знания древних! Тем более -- Тайные Знания Древних! Окоем, ты веришь в то, что говоришь? На самом деле то, чему учили древние, так незначитель-но и по большей части так маловероятно, что я не надеюсь приблизиться к истине иначе, как удаляясь от пу-тей которым они следовали.
        Окоем покачал головой:
        -- Ты зря так презрительно о знаниях древних... От-части важнее знать, как человечество размышляло над данной проблемой, чем иметь собственное решение ее.
        -- Размышляло! -- возразил Олег. -- Но даже не ис-кало!.. А если и искало, то не нашло. А я хочу найти.
        -- Найти?
        Олег запнулся, подумал, сказал твердо:
        -- А не найду, то создам.
        Окоем долго думал, вздыхал, сопел, а когда заговорил, Олег подумал было, что старик говорит про себя:
        -- Самый верный признак истины... это простота и ясность. Ложь всегда сложна, вычурна и многословна. Ты умеешь брать любую сложную проблему, сразу со-влекать с нее пышные одежды, и тогда все видят само зерно. А ты уже говоришь, что с этим зерном делать... Однако, Олег, не скрою, Скиф много успел о тебе рас-сказать. Он тобой восхищается, но я умею слушать и слышать.
        Олег пробурчал:
        -- Представляю, что он рассказал!
        Окоем усмехнулся:
        -- Да, рассказал и про то, как ты голыми руками по-бивал врагов. Но я слушал о другом... И мне стала ясна твоя суть.
        -- И что же ты увидел?
        -- Ну... ты не обрадуешься.
        -- А все же?
        -- Ты уж прости, но абсолютно-белое, как и абсолют-но-черное, кажется каким-то дефектом зрения. Вот и ты выглядишь... дефектным.
        Олег буркнул с неловкостью:
        -- Спасибо, что хоть в морду не дал.
        Глава 26
        На том конце стола поднялся Гелон. Оглядел всех с отеческой улыбкой на юном лице, вскинул кубок. Раз-говоры разом умолкли.
        -- Дорогие друзья, -- сказал Гелон. -- Я покину наш пир, чтобы с братом и его другом продолжить пир в своих покоях. А вы продолжайте, веселитесь, как будто я с вами!.. А еще лучше, как будто меня нет вовсе в городе тогда вы, черти, вообще на головах ходите!
        В зале захохотали, стали выкрикивать славу велико-му Гелону, но Олег не увидел облегчения на лицах гу-ляк, что тцар уходит, теперь можно будет гулять вольнее: и при Гелоне, видать, не очень-то стеснялись.
        В покоях Гелона уже был накрыт небольшой стол, всего на четверых, на широких блюдах только гроздья винограда, яблоки и груши да кувшин в окружении че-тырех золотых кубков дивной работы.
        Да, подумал Олег яростно, пока Гелон уже на правах хозяина указывал, кому куда сесть, Окоем прав -- умный должен уметь делать выводы. А он, Олег, умеет их делать. Вывод, к которому подталкивал умудренный жизнью вер-ховный жрец, ясен: будь как все, иначе жизнь станет не-выносимой. Если в знании или умении оторвешься от простых людей слишком далеко, тебя перестанут пони-мать. А раз так, то сочтут безумцем. В тебя полетят кам-ни, от тебя отвернется любая женщина...
        -- Но так поступил бы умный, -- проговорил он с глухой яростью. -- А кто сказал, что я хочу быть всего лишь умным?
        Кто ищет, тому назначено блуждать. А блуждающий всегда выглядит нелепо для тех, кто сидит на завалин-ке и лузгает семечки. Нелепо и смешно. Эти сидящие в норках смеются, указывают пальцами, даже снисхо-дительно жалеют.
        Вот даже сильнейшие чародеи, они же и мудрейшие люди... так должно быть, не поняли его идеи с направле-нием людей по пути правильному и праведному, сопро-тивлялись; пришлось силой... Но он ушел и уже несколь-ко лет не показывается в Совет, но они все равно не разбегаются по норкам, ощутили вкус к большой работе, к настоящей власти... Вот так истины, признаваемые сей-час бесспорными, когда он их провозглашал, выглядели дурью или сплошной нелепицей!
        Гелон обратил внимание на его напряженный вид, сказал доброжелательно:
        -- Друг моего брата, ты был печальным, когда при-был, а сейчас в твоих глазах печали стало больше. Что-то случилось?
        Олег раздвинул губы, засмеялся как можно беспечнее:
        -- Разве можно быть печальным в твоей благословен-ной стране?
        Гелон смотрел в его лицо внимательно. Глаза, не по возрасту мудрые, стали грустными.
        -- Тебе много выпало, -- сообщил он, словно для Олега это была новость. -- И ты нечто носишь на плечах незри-мое... но очень тяжелое. У тебя может подломиться хре-бет! Разве у тебя нет друзей, чтобы приняли часть тяжес-ти?.. Поделись со мной. Если бы ты знал, сколько я ношу в себе чужих слез, обид, горестей!
        Олег невольно усмехнулся, уже без принуждения:
        -- Гелон, я восхищаюсь тобой. Но все же мои горес-ти не совсем такие, как у земледельца, у которого зах-ворала корова.
        Окоем, который слушал их внимательно, а с Олега не сводил глаз, дернул Гелона за рукав, обронил негромко:
        -- Не печаль наша страшна, а наши дешевые радости.
        Гелон не понял сразу, спросил, не страшась уронить достоинство правителя, который знает, оказывается, не все на свете:
        -- Почему?
        Окоем ответил, все еще не спуская глаз с Олега:
        -- Человек радуется... и останавливается. Кажется, что вот уже сумел, достиг, получил, добился. А человек, у которого в сердце печаль и неспокойство, может дойти до Края света. А если печаль и щем в груди не оставят его за это время, то пойдет и дальше. За Край... Не допытывай-ся. У нас своя дорога. А он пусть идет своей.
        Олег спросил, переводя разговор на другое:
        -- Гелон, мы не перестаем дивиться изобилию в тво-ей стране. Как тебе это удалось?
        Гелон развел руками:
        -- Сам удивляюсь. Нет, правда, не прикидываюсь! Понимаешь, я никогда не любил сражений. Агафирс и Скиф вечно дрались либо друг с другом, либо вместе на-падали на кого-то посильнее, пропадали на охоте, а я... гм, домики из песочка строил, раненых зайчиков подби-рал, лечил, а потом выпускал, пробовал муравьев убедить жить дружно... У нас во дворе жили мелкие черненькие и крупные красные, так вот они постоянно воевали, а мое детское сердце кровью обливалось, я ведь любил и тех, и других... Словом, когда мы со Скифом ушли, то со мной ушло немало народа. Меня назвали тцаром, хотя какой я тцар? Мы построили этот город, а потом заморились каж-дый год переносить городскую стену дальше.
        -- Что, так быстро плодитесь?
        Гелон вяло отмахнулся:
        -- Плодимся -- да, но к тому же к нам едут отовсю-ду. Ну, те, кто воевать не любит. Не поверишь, но та-ких набралось очень много!
        -- Поверю, -- сказал Олег.
        Скиф сердито сверкнул глазами. Мужчины, которым не нравится воевать, -- трусы. Жалкие трусы.
        -- Но все равно, -- сказал Гелон, -- я велел ставить стены крепкие, а стражей назначил из самых чутких. Те кто не любит воевать, -- лакомая добыча.Потому у нас почти нет хорошей конницы, ибо не собираемся никуда в походы, зато у нас самые крепкие стены, а на стенах достаточно камней, смолы и всякого оружия, чтобы внизу полегло огромное войско!.. А наши кол-дуны неустанно укрепляют мощь стен, выявляют лазут-чиков...
        -- Попадаются?
        -- Чересчур много, -- вздохнул Гелон. -- Поверишь ли, даже из таких стран бывают, что и слыхом о них не слы-хивал! Чтобы напасть на нас, им надо пройти десятки зе-мель, где их перебьют раньше. Но рыщут, выведывают, таятся... Явились бы открыто, я бы сам все показал! Та-кими стенами любой правитель бы хвастался. А так при-ходится их всех на кол. Прямо на городской площади, чтобы все видели...
        Скиф сказал ехидно:
        -- А я слышал, что в твоей стране вот уже лет десять никого даже не пороли! Так и знал, что брехня.
        Гелон задержал цыплячью ножку у рта, в глазах были изумление и обида.
        -- Почему брехня?.. Последний раз подданного каз-нили в самом деле лет пять тому. А это чужаки...
        -- Их не жалко?
        -- Да нет, просто они уверены, что лучше украсть, чем попросить. И чтобы мои подданные убедились, что это не так, все лазутчики умирают на городской площа-ди долго, очень долго... Правда, я велел на ночь их до-бивать, чтобы не мешали спать криками.
        Олег спросил деловито:
        -- А казнь свершаешь утром?
        --- Не слишком рано, -- ответил Гелон рассудительно -- Чтобы народ выспался после трудового дня, по-завтракал, пришел на площадь в хорошем настроении. Вот тогда и начнется это... даже не казнь, как считают некоторые! Наглядный урок всем, кто смотрит, что за-коны лучше выполнять. Лучше и безопаснее. А если жизнь чем-то трудна, то приди и скажи управителю, а если тот не сможет помочь, то мне. Разве не понятно что я кровно заинтересован, чтобы все жили богато и счастливо? Счастливые не бунтуют, не разбойничают. А с богатых больше идет денег в казну. К тому же, на-слышавшись, что у нас тут чуть ли не вирий, сюда едут и едут переселенцы... Страна Гелония растет!
        Скиф все это время ерзал, словно из сиденья торчал острый шип. Ел то очень быстро, то вообще замирал, а взгляд устремлялся поверх голов в тревожную и грохо-чущую копытами даль, в глазах мелькали отблески по-жаров, там проносились призрачные фигуры всадников, падали люди, рушились стены.
        Гелон говорил все тише, сбивался, он тоже видел глаза брата, и лицо правителя Гелонии становилось все не-счастнее.I
        Скиф со стуком отодвинул тарелку. Гелон тут же замолчал, напрягся. Олег опустил глаза, стало неловко за то, что сейчас произойдет.
        -- Брат, -- проговорил Скиф. -- Три дня тому мы встретили старого воина, тот ехал, задумавшись, потом услышал наших коней, вскинул голову, увидел нас. Никогда не забуду, с какой радостью и счастьем он воскликнул: "Колоксай!.." А потом помрачнел, сказал недружелюбно: кто бы ты ни был, незнакомец, ты не имеешь права быть настолько похожим на лучшего из людей -- его тцара Колоксая!.. Понимаешь, чужой че-ловек назвал его лучшим из людей!..
        Гелон кивнул, он соглашался, что их отец -- лучший из людей. И пусть каждый простолюдин, каждый чело-век на свете считает именно своего отца лучшим из лю-дей, но все равно,.лучший из лучших -- Колоксай, отец Гелона, Скифа, Агафирса...
        -- А Миш была тогда лучшей из женщин, -- добавилон -- Все-таки отец был не совсем прав, что взял ее об-маном... Нет-нет, я не оправдываю ее! Я ведь тоже ушел, разве ты забыл?.. Она и сейчас, говорят, самая красивая из женщин на всем белом свете. Недаром отец сходил по ней с ума, недаром пошел на такую хитрость...
        Скиф, вскипев, ударил кулаком по столу, вскочил:
        Ты осуждаешь отца? Отца?
        Гелон сказал мягко:
        -- Скиф, я тоже ушел. Помни, я не простил ее и тоже ушел...
        Скиф некоторое время испепелял его взглядом, нехо-тя опустился. Олег молчал, рассматривал карту.
        -- Мы должны отомстить, -- сказал Скиф мертвым голосом. -- Убийство нашего отца не должно остаться безнаказанным!
        Гелон сказал тихо:
        -- Но как?
        -- У тебя же тцарство! Не думаю, что оно уже сейчас уступает владениям Миш.
        Гелон повторил настойчивее:
        -- Как? Как ты мыслишь мстить?
        Скиф огрызнулся:
        -- Как? Как все мстят. Месть -- святое дело, угодное богам и сердцу человека.
        -- Но кому? -- спросил Гелон. -- Ты понимаешь, что говоришь? Если бы речь шла о соседе -- другое дело. Но на той стороне -- мать! Это она убила. И ты... ты гово-ришь, что надо убить мать? Нашу мать? Даже -- нашу маму?
        Скиф скривился, кулаки на столе сжались так, что заскрипела кожа. Сквозь стиснутые зубы процедил люто:
        -- А что предлагаешь ты? Оставить зло безнаказан-ным?
        Гелон покачал головой:
        -- Нет. Я не даю злу свободу. Я борюсь со злом... На моих землях нет зла... по крайней мере, большого и бе-зобразного. Я уменьшаю зло! Если бы и другие так же уменьшали его в своих землях, мы бы очистили землю
        Скиф вскрикнул:
        -- Но там... за перевалом! Там убийца нашего отца резвится безнаказанно! Где ее сынок Агафирс правит могучим государством лишь потому, что согласился с ее преступлением? Это разве справедливо?
        Гелон посмотрел на Олега, словно искал поддержки, но Олег молчал. Гелон сказал убеждающе:
        -- Агафирс самый старший сын. Он и должен был на-следовать трон...
        -- Нет! -- воскликнул Скиф. -- Ты же знаешь, что мы оба были лучше! Мы побивали его в детстве, хоть в дра-ках, хоть в знаниях... великих битв, управлении людьми, сборе налогов. Мы все умели лучше!.. Даже ты, хоть и не любил драться, побивал его! Забыл? Трон занял бы я... либо ты. Но теперь он сидит там лишь потому, что со-гласился с подлостью. А кто допускает подлость, тот сам подл.
        Гелон кивнул.
        -- А всякий подлый, -- сказал он, -- нам враг. Видишь, Скиф, я с тобой согласен. И тоже борюсь с под-лостью. Везде, где встречаю. Но я сперва хочу истребить ее здесь, а потом уже идти в другие страны. Я хочу быть чист, чтобы на чужие грязные пятна мог указывать сво-им чистым пальцем!
        Скиф стукнул кулаком по столу. Посуда подпрыгну-ла, хотя стол был массивным, ножки из толстого дуба, а столешница толщиной в руку.
        -- Гелон, я тебя не убеждаю в своей правоте! Я знаю, что я прав. Я спрашиваю прямо: ты идешь со мной или нет?
        -- В мести?
        -- Да, в мести!
        -- Мести нашей матери? -- переспросил Гелон. -- Ты так и не ответил... а что потом? Допустим, побьем ее войска... а войска там сильные, Агафирс мечтает о войнах, захватим город, побьем жителей, ворвемся с окровавленными мечами во дворец... ворвемся в спаль-ню нашей матери... Что ты сделаешь? Убьешь?
        Скиф зарычал. Лицо перекосилось, на лбу и висках вздулись тугие жилы.
        -- Что ты такое спрашиваешь? Что ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что смерть отца должна быть отомщена! Иначе... иначе нет в мире справедливости!
        Гелон повернулся к Олегу:
        -- Что скажешь, мудрый волхв? Есть на свете справедливость? Или нет ее?
        Олег буркнул невесело:
        -- Откуда ей взяться?.. Для того великий Род и создал нас, чтобы мы ее установили.
        Скиф вскрикнул:
        -- Видишь, и волхв говорит то же самое!
        -- Да? -- спросил Гелон. -- Тогда все же ответь пря-мо: ты вот так просто пойдешь и убьешь родную мать?
        Скиф вскрикнул отчаянно:
        -- Я не хочу ее убивать!.. Но я должен! Она убила мо-его отца, которого я даже не увидел! Я не сидел у него на коленях, он не подбрасывал меня в воздух, не учил ездить на коне, не учил держать деревянный меч... Она лишила меня отца... она виновата!
        Гелон отодвинул пустое блюдо, поднялся. Олег и Скиф смотрели, как правитель Гелонии прошелся по комнате, нахмуренный, несчастный, с потерянным выражением на лице. Наконец остановился, посмотрел Скифу прямо в глаза.
        -- Я не пойду с тобой, брат, -- произнес он ясным голосом. -- Да, наша мать поступила... неправильно. Да, наш отец не совсем честно взял ее в жены. Но все равно она не должна была его убивать.
        -- Да еще так подло! -- вскрикнул Скиф яростно. -- Герою умереть от яда? Какой позор!
        -- Убила как могла, -- ответил Гелон. -- Сейчас воп-рос в том, должны мстить или не должны. Вспомни, Агафирс вообще считает, что мать права и мстить мы не должны. Ты считаешь, что должны. Я оказался посреди-не: да, мать не права, я не хочу жить с нею в ее стране, не хочу своей доли наследства. Я ушел, отказавшись от родства с нею. Надеюсь, ей стало стыдно.
        Скиф вскипел, а Олегу стало неловко за Гелона. Похо-же, средний брат не совсем понимает жестокость мира, в котором живет. С другой стороны, как-то ухитрился сде-лать свою крохотную страну... а сейчас совсем уже не кро-хотную, процветающей...
        -- Отец! -- выкрикнул Скиф. -- Отец!.. Его кровь взы-вает об отмщении.
        -- Отец умер без крови, -- напомнил Гелон мягко. -- Но ты прав, для отца надо было что-то сделать. Скиф уставился с непониманием:
        -- Для отца? Для него можно только отмстить чело-веку, его убившему! Тогда его душа успокоится.
        Гелон покачал головой. В глазах было сомнение, на-конец проронил тихо:
        -- Я уже несколько лет пытался его отыскать. Я со-брал колдунов, магов и волшебников, просил побывать в том мире... Только одному удалось попасть туда. Не знаю, сам он там был или только его дух... чародей и сам не знает, но он говорил с нашим отцом.
        Скиф вскрикнул с негодованием:
        -- Зачем ты тревожишь дух отца?
        Гелон медленно поднял голову, взгляд его синих глаз, как внезапно заметил Олег, может становиться и вот таким же твердым, как диаманты чистой воды. Всегда готовые к улыбке губы сомкнулись в плотную
        линию.
        -- Не ради любопытства, брат. Не ради любопытства.
        -- А ради чего?
        Олег невольно затаил дыхание. Скиф тоже застыл. Гелон после паузы обронил:
        -- Я просил узнать, как его вернуть в наш мир. Скиф ахнул, из Олега вырвалось невольное:
        Ого!.. Разве такое возможно?
        Невозможно для простых людей, -- ответил Гелон. -- Но не для героев.
        Скиф сказал потрясение:
        -- Брат... Ты делаешь... делаешь невозможное! Это я взялся за простое, понятное: отомстить за отца. Кто из нас не мстит? Все мы... А ты, ты... я люблю тебя, брат. Ты единственный из нас... нет, из людей вообще, кто отказался ломать, а только строит! Я... я, наверное, в твоих глазах совсем дрянь, да? Ведь я стараюсь от-править человека на тот свет, а ты стараешься оттуда вытащить!
        Олег вмешался:
        -- И на тот свет надо плохих людей, и с того света... хороших. Разница только в том, что убивать и вообще ломать и рушить всегда проще, чем строить. Я даже не представляю, как ты намереваешься освободить Колоксая.
        Скиф сказал с надеждой:
        -- Это же Гелон! Ему всегда все удавалось. Гелон бледно усмехнулся:
        -- Получалось, а не удавалось. Удача здесь ни при чем. Я пять лет только говорил с магами! Уговаривал, обещал, просил. Затем покупал для них все, что им тре-бовалось... Почти все деньги оказались потраченными зря, но, как я говорил, один сумел добраться, поговорить... Я его отправил к самим владыкам того мира.
        В страшной тиши Скиф прошептал:
        -- Как?.. Как ты сумел?
        -- Слева и справа от города руины, -- напомнил Гелон. -- Те, что слева, -- остатки храма подземных богов. Я подумал, не знак ли это мне? Не отсюда ли можно попасть в тот мир... и вернуться?
        Олег вдруг побледнел, содрогнулся. Он вспомнил чер-ное солнце подземного мира, сам ощутил на спине смер-тельный холод. Трудно поверить в то, что тогда сверши-ли трое грубых и уверенных в своей правоте людей.
        Скиф спросил жадно:
        -- И что же?
        -- Жду, -- ответил Гелон глухо. -- Маг должен был вернуться еще вчера. О чем-то другом боюсь даже подумать. Тогда все сначала, все сначала!.. Но я не от-ступлюсь. Мне горько думать, что я сейчас старше сво-его отца.
        Глава 27
        По ночному небу чересчур быстро двигались темные с синевой тучи. В разрывах небо проглядывало странно желтое, иногда даже зеленоватое, как морская вода на глубинах. Гелон ехал впереди, ветер трепал черные во-лосы, по блестящему обручу бродили желто-зеленые отблески.
        За спиной вдали блестел в лунном свете город. Отъе-хали от городской стены всего ничего, но густая трава шелестит под копытами, вскрикивают разбуженные пти-цы, словно попали в места, где еще не ступала нога че-ловека. Здесь никто не пас коней, не косил сено. Похо-же, сюда не забредали даже вездесущие козы.
        Из хмурого прохладного воздуха внезапно выступили полуразрушенные стены. Олег вздрогнул, в таком древнем храме, с уже погасшим светильником защитная ма-гия все еще сильна, ведь эти мрачные стены они долж-ны бы заметить еще за сотни шагов раньше...
        Судя по могучим толстым колоннам, храм принадле-жал какому-то из древних южных народов. Только они, забираясь даже на север, с муравьиным упорством иска-ли и находили камень, везли его из далей, строили эти исполинские сооружения. А местные строят из того, что есть под рукой: из дерева, которое всегда рядом, как в южных странах под рукой всегда находится камень.
        Вблизи руин кони стали храпеть, останавливаться, упираться. Глаза их были дикие, бока взмокли, на узде повисла пена. Олег чувствовал, как тяжелая и мокрая жаба заползает в душу, раздувается там, заполняет все тело холодной гадостной тяжестью.
        Гелон слез с коня, лицо усталое, на лбу блеснули мел-кие капельки пота. Олег внезапно подумал, что прави-тель этой цветущей страны боится еще больше, чем он, повидавший немало, и уж куда больше Скифа, тот во-обще бесстрашен, как может быть бесстрашен человек, которому терять нечего.
        -- Оружия не вынимать, -- распорядился Гелон. -- Кто бы вам ни встретился.
        -- А если нападут? -- спросил Скиф.
        -- Это их храм, -- ответил Гелон коротко. Скиф что-то буркнул, Олег понимал, что для младше-го сына Миш непонятно, как можно считаться с чьими-то обычаями на землях, где уже утвердилось право твоего меча, а сам Олег ответил поспешно:
        -- Не волнуйся. Ни я, ни Скиф не вытащим оружия, даже если нападут.
        Колонны, каждая в три обхвата, застыли, как стражи, со всех сторон храма. Олег чувствовал их настороженные взгляды, бессильную злость, что вот уже полуразрушенные, без сил, а враги приближаются, приближаются...
        Впереди вырастала из земли... вернее, врастала в зем-лю изъеденная временем стена из тяжелых массивных блоков. К храму ведут ступеньки, весь храм на возвыше-нии, а ступеньки со всех сторон, Олегу почему-то почу-дилось, что правильнее бы не три, а по меньшей мере двадцать или сорок ступеней, так это выглядело бы цель-ным, а храм находился бы на гордой высоте...
        Он ступил на первую ступеньку и вдруг заметил по-лузанесенную землей плиту из такого же камня, что еще ниже, но только уже там, в глубине. По спине пробежа-ла дрожь, когда представил, что так и было задумано и сделано: двадцать или сорок, а то и больше ступенек, храм высился, издали видный, как на вершине высокой горы, но сейчас опускается, как будто на болоте, и но-вые поколения увидят, как земля сомкнется над этими высокими колоннами!
        Он чувствовал холодок, даже безотчетный страх, слов-но храм может опуститься под землю, пока они будут внутри.
        Из-за колонн выглядывали странные звери, похожие на людей. Или люди, похожие на зверей. Малорослые, с круглыми кошачьими головами, уши торчат как у вол-ков и чуточку в стороны, тела покрыты короткой шер-стью, но хорошо видны тугие мускулы.
        Один завидел Гелона, раскрыл пасть и злобно зашипел. Олег зябко передернул плечами. Зубы блесну-ли длинные, как иглы, с капельками слюны, в глазах зверька безумие пополам с бешенством, на растопы-ренной пятерне короткие пальцы с острыми когтями.
        -- Тихо, тихо, -- проговорил Гелон. -- Я с добром, добром...
        Зверь зашипел сильнее. Олег подумал, что Гелон про-махнулся, здесь добро понимают иначе. Из-за камней, колонн, руин начали подниматься круглые головы, пас-ти оскалены, в воздухе злобное шипение стало нарастать. Скиф положил руку на меч, Олег на всякий случай торопливо сказал Слово Успокоения. Еще Боромир го-ворил, что это не магия, это больше, чем магия, хоть и делает меньше...
        К удивлению Скифа, зверьки неохотно, но все же затихали, а смотрели хоть и с прежней злобой, но и в удивлении на человека, знающего их древний язык.
        На колоннах сохранились узор, барельефы, а на сте-нах полустертые морды странных зверей. Между глыб пробивается травка, нижние блоки покрыл зеленый мох, толстый и жирный, будто кормится этими камнями.
        Свод не слишком низкий, но Олег все время чувство-вал, что над ним огромная масса камня, что дожидается только малейшего толчка, чтобы рухнуть, размолоть здесь все в мелкую щебенку. Но если камни в щебенку, то от них, людей, останется только мокрое место...
        Он покосился на спутников. Гелон, похоже, чувству-ет то же самое, только Скиф идет бесстрашно, смотрит на все с вызовом, а когда полулюди-полузвери прибли-жались чересчур близко, он делал приглашающий жест: давай-давай, я и без меча любого разорву надвое.
        Далеко в стене двери, но ближе пролом, куда можно бы въехать на коне. Гелон двинулся в пролом, Олег шаг-нул следом, мрачное помещение приняло их враждебно, он чувствовал злобу, ненависть, бессильную ярость, что впитали эти камни.
        Вспыхнул красный чадящий свет. Вспыхнул странно, разом по всему помещению, только под одной стеной еще больше сгустился мрак. Оттуда шел холод, словно там медленно таяла громадная глыба льда.
        Гелон шел твердо. Олег вскоре увидел невысокую ка-менную площадку, округлую, к ней ведут такие же сту-пеньки по кругу. А в середине застыл, будто изготовился к прыжку, странный каменный зверь. За спиной Олега тихонько охнул Скиф.
        Зверь из красного гранита пригнулся не потому, что готовился прыгнуть. Наоборот, он приподнялся, ибо стоит на четырех лапах, а спина переходит в толстый хвост, покрытый шипами. И гребень начинается еще на голове...
        Ящер, бог подземного мира, люто смотрел на Олега каменными глазами. Постамент перед ним был испачкан кровью, вьются и жужжат безразличные ко всему мухи.
        Олег ожидал, что Гелон обратится к Ящеру с воп-росом, но Гелон молчал. В глазах все яснее проступа-ла мука и горечь поражения.
        -- Когда он должен был вернуться? -- спросил Олег.
        -- Еще вчера, -- ответил Гелон хриплым голосом. -- Он никогда не уходил больше чем на час!.. Но прошло уже больше суток.
        Скиф сказал хмуро:
        -- Это был отважный человек. Я бы ни за что не по-шел в тот мир!
        -- Он еще может вернуться, -- обронил Олег. -- У жи-вых всегда есть возможность... Но если он мертв, тогда...
        Скиф и Гелон со страхом смотрели, как он взошел по ступенькам, с размаху ударил посохом по каменной морде:
        -- Слушай!.. Ты знаешь меня. У тебя сейчас человек из нашего мира. Он ничего для тебя не значит, но, если задержишь, тебе это обойдется дорого. Подумай, стоит ли?
        Даже бесстрашный Скиф отпрянул, а Гелон вообще упал. Каменное изваяние не шелохнулось, но из него вырвался жуткий рев, так могла бы взреветь каменная гора: нечеловечески, и даже не по-звериному, именно как зарычал бы разъяренный камень.
        Вокруг статуи вспыхнул оранжевый огонь. После хо-лода полыхнуло жаром, Скиф с проклятиями попятил-ся: на руках загорелись волосы, Гелон остался на месте, только прикрывал лицо ладонями.
        -- Мы не друзья, -- сказал Олег медленно, словно напоминал старое, забытое, -- но драться надо не из-за пустяков. А этот человек для тебя -- пустяк...
        Огонь вокруг Ящера стал жарче, вытянулся к потол-ку, уперся, там начало расплываться красное пятно.
        Земля качнулась, Скиф растопырил ноги и руки. Заг-ремело, будто далеко внизу проснулся и начал грызть камни огромный зверь. Вот он стремительно пробивает-ся наверх, словно плывет не в каменной толще, а в воде, под ногами качнулось еще, а грохот превратился в сухой отрывистый треск.
        Каменная плита под ногами треснула, словно они сто-яли на поверхности замерзшего озера. Из щели повалил удушливый черный дым. Треснуло снова, уже оглуши-тельно. Края подались в стороны, из глубин вырвался столб огня с дымом. Показались руки, что вцепились в каменный край расщелины.
        Олег подбежал, рывком выдернул человека в горя-щей одежде. Вместе упали на пол. Олег быстро сбивал пламя, подбежали Скиф и Гелон, загасили огонь и, подхватив спасенного под руки, бегом вынесли его из зала.
        Ночь оставалась хмурой, но свежий воздух ворвался в легкие, даже Олег закашлялся. Спасенный лежал у их ног, одежда тлела, поднимался чадящий дымок. Гелон торопливо содрал с него лохмотья, человек остался по-луголым, с красной обожженной кожей, в волдырях. Волосы сгорели, он хлопал красными от дыма и уста-лости веками, потерявшими ресницы. От бровей оста-лись только полоски пепла на обожженном лице, а когда он провел рукой по черепу, на ладони осталась черная сажа.
        -- Какой позор, -- услышал Олег хриплый голос. -- У мага волосы должны быть хотя бы до плеч... И борода, борода... Где моя борода?
        Скиф сказал бодро:
        -- Без бороды ты моложе! И не заумный придурок, а с виду воин!
        Маг застонал, приподнялся. Его пальцы безостано-вочно щупали то голый подбородок, то голову. Гелон то-ропливо раскрыл сумку, Олег заглянул, поражение при-свистнул:
        -- Гелон, я тебе поражаюсь все больше!
        Гелон быстро и так умело начал покрывать обо-жженное тело колдуна целебными мазями, что Олег только помогал, Гелон опережал его в каждом дви-жении.
        -- Ты мог бы стать и великим магом, -- сказал Олег:
        Чародей застонал, слабо отстранил их руки.
        -- Не надо, -- сказал он. -- Я залечу себя сам. Тцар, я узнал многое...
        Скиф, перехватив взгляд Гелона, вскочил на коня и умчался в ночь, рискуя по дороге во дворец сломать шею. Гелон сказал участливо, он был бледен, изо всех сил скрывал нетерпение:
        -- Расскажешь за ужином. Сейчас тебя отведут, от-дохнешь...
        Олег вскрикнул нетерпеливо:
        -- Ну хоть несколько слов! Скажи, ты что-то узнал?
        -- Узнал, -- ответил чародей.
        Измученный так, что не мог держаться на ногах, он смотрел на обоих гордо, с достоинством. Так смотрят лишь победители, и не важно, что на них ран больше, чем на побежденных.
        Гелон обнял чародея за плечи, тот пошатнулся, но Гелон держал крепко, повел, а Олег пошел следом. Ге-лон все же поглядывал искоса на волхва. Этот человек с красными волосами старается держаться в сторонке, и как-то в суматохе уже почти забылось, что это ж он вытребовал у Ящера чародея...
        Чародея привели прямо в покои Гелона. Заспанные слуги подали на стол, Гелон нетерпеливым жестом ото-слал их прочь, но велел позвать Угарча. Чародей от еды отказался, однако пил долго, жадно. Иссохшееся от под-земного жара тело наливалось влагой, глубокие морщи-ны оказались не такими резкими. Олег увидел, что этот человек не так стар, как старается выглядеть: возраст предполагает мудрость и вызывает уважение.
        Гелон, бледный, как сама смерть, сидел недвижимо, ждал. Скрипнула дверь, Угарч появился тихий, неслыш-ный. Сел у двери, выпрямился, застыл, чтобы на него не обращали внимания. Чародей наконец с усилием повер-нулся к Гелону. Лицо перекосилось, он несколько мгно-вений дышал тяжело, пережидая боль.
        -- Тцар, -- проговорил он, -- тцар... я даже не знаю, что и сказать...
        -- Говори, -- велел Гелон. -- Все, что узнал. Здесь сильные люди. Такие, которые не отступают.
        Скиф и Олег затаили дыхание. Чародей поднес к гу-бам чашу с вином. Отпил, что-то пошептал, снова отпил. Обожженное лицо на глазах светлело.
        -- Тцар, -- сказал он чуть более сильным голосом, -- как говорили в древности, у меня две новости, плохая и хорошая. Хорошая в том, что я побывал и переговорил. Плохая, что у владык подземного мира есть все, что ты можешь предложить. И что могу предложить я. И что могут предложить все чародеи всех стран. Золота в зем-ле больше, чем у тебя золотой посуды, а это все их зо-лото... Словом, отдадут Колоксая только взамен...
        Скиф спросил быстро, опережая всех:
        -- Взамен чего?
        Олег молчал, все ясно, Гелон побледнел. Чародей от-ветил тяжело:
        -- Взамен... Жизнь за жизнь, что же еще?
        Скиф даже подскочил:
        -- Так что же говорим о такой малости? Мало ли у тебя, Гелон, в темницах преступников?.. Что, совсем нет? Ну, тогда можно послать отряд к границе. Пусть хватают всех чужаков. Тут же их на алтарь, под жертвенный нож...
        Чародей вскинул ладонь, и Скиф поперхнулся, слов-но ему в рот воткнули невидимый кляп.
        -- Жертва должна быть добровольной.
        После паузы Скиф прокашлялся, пробормотал:
        -- Когда это жертва была согласна?.. Ящер над нами просто издевается.
        -- Жертва должна быть добровольной, -- повторил
        чародей.
        Гелон медленно разомкнул уста, из груди вырвался
        стон:
        -- Но кто... кто из живущих под нашим светлым сол-нцем решится по своей воле переселиться в мир черно-го солнца?
        Наступило тягостное молчание. Гелон не прав, мель-кнуло в мозгу Олега, многие воины отдают жизни за вождя, закрывая собой от стрел и копий. Стражи бросаются на верную смерть, защищая правителя, но Колоксая... в этих краях не знают. Его вообще не знают как мудрого или отважного правителя. О Колоксае если кто и слышал в этих землях, то лишь как про отца Гелона.
        Он кашлянул, сказал рассудительно:
        -- А если большую награду?.. Человеку, уходящему из жизни, это ни к чему, но его семье? Ты пообещаешь взять детей в свой дворец, выучить, позаботиться о семье. А все село освободить от налогов. Думаю, что на таких услови-ях можно отыскать человека даже в твоей небедной и счастливой стране.
        После недолгого ошарашенного молчания вдруг послышался от двери голос Угарча, о котором и в самом деле уже забыли:
        -- А знаете... мне не нравится этот человек... но он может быть прав! Завтра утром я оповещу всех в горо-де... даже сегодня скажу тем, кого застану, ну, ночной страже, а по селам на рассвете разошлю вестников.
        Глава 28
        Олег поморщился, в открытые окна доносился все нарастающий шум, похожий на могучий рокот морско-го прибоя. Он поднялся, чтобы закрыть створки, в сла-бом рассвете увидел двор, весь заполненный народом. Все галдели, как гуси на базаре, он видел раскрытые рты, вскинутые руки.
        Но уже не спалось, хотя толстые ставни, отгородили от шума. Скиф спал как бревно, пришлось попинать его ногами, тот с трудом открыл глаза, зевнул, сказал с подвыванием:
        -- Давно так хорошо не спал... Поверишь ли, в лесу от каждого упавшего листочка просыпался, а меч уже в руке!
        -- Не поверю, -- ответил Олег. -- Здесь еще тот лес, а ты дрыхнешь... Вставай. Умойся, и пойдем к Гелону. Скиф насторожился:
        -- Какие-то новости?
        -- Похоже на то.
        У дверей, что ведут в покои Гелона, стражи скрес-тили перед Олегом копья. Ему даже послышался скрип натягиваемых луков. Быстро посмотрел по сторонам, наверх, но там темнота, только слышно сдавленное ды-хание.
        -- Гелон нас знает, -- сказал Олег торопливо. -- А вот это его брат.
        -- Приказа не было, -- отрубил один страж. Второй буркнул:
        -- Лучше вам подобру-поздорову туда... взад. Я еще ниче, но кто-то устанет долго держать лук натянутым...
        В коридоре послышался топот. Снизу по лестнице взбежал молодой парень, лицо красное, запыхавшееся. Стражи убрали копья, парень с разбегу налетел на дверь распахнул с грохотом, вбежал вовнутрь.
        Олег успел увидеть в глубине комнаты Гелона. Моло-дой тцар сидел за столом, уронив голову на руки, а Око-ем нервно расхаживал взад-вперед. Гелон вскинул голову на шум, увидел гонца, успел заметить Олега, что-то ска-зал нетерпеливо Окоему.
        Страж заботливо прикрыл дверь, но почти сразу она распахнулась, Окоем выглянул, сделал повелительный жест:
        -- Этих пропустить!
        Стражи молча отступили. Олег, проходя, кивнул:
        -- Верно делаете, ребята. Гелон ценен... вы даже не представляете, насколько он ценен.
        А в комнате парень торопливо выкрикивал:
        -- Тцар! Да распахни же окна!.. Разве не слышишь этот шум?.. Это пришли люди, которые готовы уйти в мир черного солнца, только бы ты вернул своего отца!.. И не ради награды, тцар! Они просто любят тебя... Гелон.
        Гелон вскочил, глаза безумные, стол подпрыгнул и
        отлетел к другой стене. Руки дрожали, когда снимал же-лезные запоры. Ставни распахнулись, едва слышный гул сразу превратился в мощный слитный рев, будто на сте-ну непрестанно накатывали океанские волны.
        Вся площадь перед дворцом была запружена народом. Видно было, как далеко, на той стороне города из дале-ких ворот все появлялись новые и новые люди, которых весть застала в их родных селах. Шли одиночки и семьи, целые группы, мужчины и женщины, старые и совсем молодые юноши...
        Олег ощутил, как в глазах защипало. Гелон рядом всхлипывал и вытирал слезы. Скиф в восторге бил ку-лаком в ладонь.
        -- Есть же на свете еще люди!-- вырвалось у него. -- Есть!.. Черт, неужели они все живут в твоей стране,
        Гелон?
        Гелон плакал, потом плач перешел в рыдания. Олег ощутил, как в глазах закипели слезы, а кулаки сжались.
        С полудня к руинам старого храма уже двигались мас-сы народа. Больше всего торопилось из города, но не-малыми группками спешили из ближних сел. Конные стражи оцепили развалины, подоспели пешие, выстави-ли копья, удерживали: нашлись горячие головы, что ста-рались прорваться и первыми взапрыгнуть на жертвен-ный камень.
        Траву истоптали, словно здесь прогнали табун в сто тысяч голов. Люди все шли и шли, отпихивая друг дру-га, а сам храм был взят в огромное кольцо. Мохнатые зверьки попрятались, а от гула голосов дряхлые колонны на глазах трескались, становились ниже.
        Окоем с двумя помощниками очистили от пыли и гря-зи плоский жертвенный камень перед чудовищным изва-янием, зажгли по обе стороны светильники с благовонны-ми смолами. Молодой парень, чуточку бледный, но с гордо выпрямленной спиной, быстро подошел к камню. Окоем остановил, спросил строго:
        -- По своей ли воле ты готов уйти в подземный мир?
        -- По своей, по своей, -- ответил парень нетерпеливо. -- Не тяни, батя. Да вернется в этот мир отец наше-го славного Гелона!
        Даже Скиф заметил, что Колоксая не называют по имени. Для них он всего лишь отец обожаемого правителя.
        -- Смотри, -- предупредил Окоем. -- Владыки того мира смотрят прямо в душу. Если солгал, то умрешь все равно, но жертва будет напрасна! Колоксая не вернут.
        Олег впился взглядом в лицо парня. Тот гордо улыб-нулся.
        -- Пусть смотрит, -- ответил он беспечно. -- Меня никто и никогда не мог принудить! Я иду добровольно, иду с радостью. Вряд ли мне еще когда-то удалось бы вот так совершить что-то достойное...
        Он сделал два шага, Олег задержал дыхание. В огром-ном зале народ затих, а парень отважно ступил на жерт-венную плиту. Даже в этот миг румянец не ушел с его щек, на миру и смерть красна, он любуется собой, сво-им поступком, знает, что о его подвиге будут рассказы-вать долго, а родня будет им гордиться.
        Олег выждал немного, потом очень медленно, стара-ясь делать это незаметно, выпустил из груди спертый воздух. Парень уже забеспокоился, вертит головой. Что-то не получилось, это уже видно. Сейчас это поймет и Окоем. Пока что еще ждет, так и впился взглядом в лицо отважного...
        Скиф дрожал, на бледном как полотно лице меня-лись оттенки от неверия до безумной надежды. Вот сейчас на жертвенном камне вспыхнет огонь, парень исчезнет, а из огня шагнет в мир живых огромный прекрасный обликом тцарь-воитель, с сияющим взором и грозный видом.
        Олег сказал быстро:
        -- Окоем!.. Парень чист, но боги почему-то его не хо-тят. Давай другого.
        Окоем в растерянности вскрикнул:
        -- Но почему?.. Жертва добровольная!
        -- Может быть, у него ноги кривые, -- огрызнулся Олег. -- А то и вовсе не оттуда растут!.. Ты не на меня смотри, на людев смотри!
        Народ в самом деле начал волноваться, слитный гул голосов нарастал, как грохот надвигающегося наводне-ния, что прорвало плотину и теперь несет с собой брев-на, сараи, вырванные с корнями деревья, ревущий в страхе скот и гогочущих гусей.
        Окоем поспешно вскинул руки:
        -- Боги послали знак!
        Толпа начала затихать, а кто все еще волновался, на тех шикали, самых упорных били по голове. Окоем потряс стиснутыми кулаками, голос его вырос до визга:
        -- Боги увидели... что хотят отдать жизни многие! И теперь боги решили выбрать сами.
        Он увидел одобрительный кивок Олега, зло оскалил зубы. Помощники быстро выстроили воинов с копьями так, чтобы те удерживали народ, но все равно произош-ла свалка, когда сразу несколько человек пытались уст-ремиться в проход.
        Парень в разорванной рубахе наконец прорвался, до-бежал и с разбегу впрыгнул на плиту. Олег успел увидеть счастливое гордое лицо, сияющие глаза. Парень выпря-мил спину, он был счастлив, что уходит из жизни так красиво, сейчас его видят как родные, так и друзья, даже девушки...
        Он переступил с ноги на ногу, выпрямился еще боль-ше, стиснул кулаки. Олег видел, как восторг в глазах по-мерк, там блеснул страх, что и его могут не взять, не принять, не восхотеть как жертву, и снова у него будет жизнь обычного человека, который мог стать героем, но не стал...
        Окоем зыркнул на Олега, процедил сквозь зубы:
        -- Боги не приняли жертву... Пропустите следующего!
        Олег потихоньку начал протискиваться сквозь толпу обратно. Скиф посмотрел вслед, потом на жертвенный камень, куда как раз взобрался немолодой кряжистый мужик, степенный, с широкой окладистой бородой, Олег видел, как задергался молодой воин, но явно пересилил себя, потому что, когда Олег оглянулся уже на выходе из толпы, Скиф стоял на прежнем месте и жадно смотрел, как на камень поднимается совсем юный подросток, ху-дой и нескладный, но с восторженными сияющими глазами молодого бога.
        В покоях Гелона было мрачно и тихо. Сам Гелон си-дел за столом, уронив голову на кулаки. Олег остановил-ся у окна, далеко за городом в неприятно белесом небе повисло черное облако. Очертаниями напоминало быка, Олег еще во дворе слышал жутковатые воспоминания о Черном Быке Велетов, что однажды спустился с гор, вы-топтал поля, снес две деревни и ушел, не обращая внима-ния на попытки с ним сразиться. Вот такое же облако и тогда висело трое суток...
        Облако медленно превращалось в тучу. Там гремит громче и громче, а молнии сверкают ярче и злее. Обла-ко повисло над развалинами храма, где три дня тому пы-тались свершить обмен, но Колоксай так и не появился, как подземные боги не прельстились на предлагаемые жертвы. Им все еще предлагают, городские и ближне-сельские уже испробовали себя все, сейчас подоспели из дальних деревень и сел, на жертвенную плиту становят-ся все новые добровольцы...
        В коридоре послышались сердитые голоса. Окоем выглянул за дверь, переговорил, а вернулся, поддержи-вая под руку измученного чародея, что сумел побывать в подземном мире.
        Скиф услужливо придвинул обоим кресла. Чародей рухнул, ему сунули кубок с вином, жадно отпил, пере-вел дыхание, снова припал к кубку, медленно запрокидывал, а с каждым глотком бледное лицо розовело, а глубокие горькие складки становились мельче.
        И все же, когда поставил кубок, глаза оставались су-хими, как осколки слюды, а голос потрескивал, подоб-но сухому дереву под ударами ветра.
        -- Прости, тцар, -- проговорил он с трудом. -- Про-сти... Похоже, неверно истолковали слова подземных владык...
        Олег молчал, а Гелон молвил с мрачным спокойствием:
        -- Говори. Меня всегда страшило приближение это-го дня.
        Чародей покачал головой:
        -- Ты не понял. Владыки подземного мира не отказываются от обмена!.. Но ведь Колоксай -- герой. Он сын богини Даны и простого смертного, который вско-ре сам стал богом. Понимаешь?
        Скиф прорычал в нетерпении:
        -- Зато я не понимаю! Говори, да побыстрее!
        Чародей, нисколько не обидевшись на выходку юнца, от усталости даже не заметив, продолжал так же сдер-жанно-успокаивающе:
        -- Они согласны, тцар. Согласны! Но обмен должен быть равным. Они не хотят отдавать героя за простолю-дина, который в своей жизни не сумел защитить даже жену от пьяного соседа... Не хочется говорить добрых слов о подземном мире, но, тцар, разве в нашем не так?
        Олег спросил:
        -- Сколько народу предлагалось? Какие?
        Чародей повернул голову, глаза его были тоже зеле-ные, только темные, с коричневыми крапинками.
        -- Ты... из волхвов? Когда на тебя смотрю, у меня на загривке шерсть шевелится, будто я... не знаю кто. И мороз по коже... Не поверишь, но не нашлось человека, ко-торый не предложил бьг свою жизнь в обмен на жизнь Колоксая. Не потому, что любят Колоксая! А потому, что любят и боготворят нашего тцара, Гелона.
        -- И... всегда отказ?
        -- Всегда.
        В мертвой тишине был слышен тяжелый неумолчный гул, словно к городу подступило море, волны с шумом накатывают на камень городской стены.
        Скиф спросил с надеждой:
        -- Олег, а ты... ты что-нибудь придумал?
        -- Нет, -- ответил Олег. -- Я не вижу выхода. Гелон посмотрел на всех, встал, красивый и ладный. Все головы повернулись в его сторону. Он сдержанно улыбнулся, но глаза оставались грустными.
        -- Утро вечера мудренее, -- проронил он сдержанно. -- А летние ночи коротки... Подождем. Окоем сказал сварливо:
        -- Ты говоришь так, словно утром решение будет обя-зательно.
        -- Не знаю, -- ответил Гелон. -- Просто я надеюсь. Просто надеюсь!
        Ночью Олег спал неспокойно, все время от кого-то убегал, прятался, огромные мохнатые лапы хватали за горло и душили. Он падал с обрывов, срывался в пропасти, сердце замирало в ужасе, но проснуться не уда-валось, и так, разбитого и покалеченного, его клева-ли, топтали, бодали и лягали, а он плакал и кричал в ужасе...
        Проснулся от шума, топота, грохота сапог. По лицу стекают горячие струйки пота, рот раскрыт, горячее дыхание вырывается часто, как у мелкого, но злого дракона. Рядом с хриплым воплем вздыбилось нечто страшное, Олег непроизвольно сказал Слово Замерза-ния, оно прозвучало пусто, со стыдом вспомнил, что придется отвыкать от привычек мага, если не хочет по-терять голову.
        Скиф рывком сошвырнул с головы легкое одеяло, сонный, но в руке меч, лицо перекошено яростью, гла-за безумные, готовится отдать жизнь недешево...
        -- Тихо! -- велел Олег.
        В коридоре взволнованные голоса звучали все громче. Олег прислушался, приоткрыл дверь. К лестнице пробе-жал молодой воин с факелом в руке, голоса доносились снизу. Звякало железо, но знакомого лязга, когда сшиба-ются мечи, пока не слышно.
        Скиф выскользнул следом, Олег слышал за спиной шумное горячее дыхание. Снизу по лестнице поднима-ются люди, слышен тяжелый топот. Факелы бросают тусклые блики на лица, а в середине идет высокий муж-чина в доспехах. Светлые золотые волосы падают на ши-роченные плечи, а когда он поднял голову, на Олега в упор взглянули ярко-синие глаза!
        -- Наконец-то, -- выдохнул незнакомец. -- Хоть одно знакомое лицо...
        Он шагнул к Олегу, раскинул руки. Олег сказал потрясенно:
        -- Колоксай!.. Все-таки удалось... Как же им все-таки удалось...
        Они обнялись, сопровождающие воины возбужденно переговаривались. Красный свет факелов бросал тревож-ный отблеск на суровые лица с горящими глазами.
        Внизу поднялась суматоха, кто-то вскрикнул дурным голосом, но все больше голосов повторяло: "Гелон до-бился!", "У Гелона все получилось!", "Его отец уже во дворце!". Примчался полураздетый Угарч, ахнул, увидев огромного воина в доспехах, отшатнулся, а потом глаза расширились в узнавании.
        -- Отец... Отец Гелона?.. Быстро разбудите Гелона!.. Свершилось!
        Несколько человек бросились наперегонки, а Колоксай все еще не выпускал Олега, пальцы его были горя-чими и твердыми, как железные крючья. Он всматривал-ся с жадностью, затем с великим недоумением огляделся по сторонам:
        -- Где это я?.. Это ж мир живых! Это ты меня выта-щил? Как удалось?
        Скиф дрожал, лицо стало бледным, а глаза блестели, то ли от сильнейшего возбуждения, то ли от слез. Олег повернул Колоксая за плечи.
        -- Взгляни, -- сказал он просто. -- Разве я не обещал тебе троих сыновей?
        Колоксай смотрел на молодого статного воина, которого всякий тцар с гордостью назвал бы сыном. Щеки Колоксая побледнели, он с мольбой оглянулся на Олега:
        -- Это... ты не шутишь?
        -- Я не шучу, -- ответил Олег тихо. -- Это твой сын.
        Кадык Колоксая дернулся. Скиф замер, даже не ды-шал, его синие глаза не отрывались от лица Колоксая. А Колоксай смотрел на Скифа во все глаза и явно не знал, что сказать, ибо богатырь с ним вровень, та же ширь в плечах, тот же узкий стан, те же яркие синие глаза, только вместо золота на плечи падают волосы черные, как смоль... а он все ждал увидеть ребенка в колыбели!
        Скиф дышал часто, лицо начало дергаться, из блес-тящих глаз внезапно покатились слезы. Олег увидел, как черты лица воина задрожали, как отражение в озере, а сквозь них проглянуло лицо ребенка с блестящими гла-зами, полными слез.
        Скиф всхлипнул, шагнул, раскинул руки. В помещении раздался его вскрик, мужской и одновременно дет-ский:
        -- Отец!.. Отец...
        Он прижался к груди Колоксая, стараясь стать мень-ше, поместиться у него на груди, но это все не удава-лось, Колоксай выше всего на ладонь, но обхватил отца по-детски жадно и трепетно, всхлипнул, из глаз полились жаркие слезы, но лицо светилось, будто внут-ри горела свеча.
        Колоксай с недоумением погладил крепкого сильно-го юношу, ровесника. Олег сказал торопливо:
        -- Колоксай, на земле прошло двадцать лет... У тебя три сына, как и предсказано... Ты обнимаешь самого младшего. Его зовут Скиф. А самый любящий тебя, не побоюсь этого слова... да и Скиф подтвердит!.. самый любящий тебя сын, средний, его зовут Гелон, потра-тил пять лет на то, чтобы разыскать тебя там... в мире черного солнца, и, как видишь, вытащить снова. Но что мы в коридоре? Пойдемте в зал, пусть зажгут все светильники...
        Появился заспанный Окоем, со страхом и потрясени-ем уставился на незнакомца. Ему объяснили, в чем дело, он тут же исчез, а когда все ввалились в зал, там уже го-рели светильники, слуги расставляли стулья и кресла, несли кувшины с вином.
        -- Я очнулся, -- сказал Колоксай, -- в каком-то за-пущенном и заброшенном храме... Даже не храме, а так, среди руин, развалин. Увидел огни на башнях города, пошел на свет, так и пришел сюда. На воротах едва пу-стили! Ты говоришь, три сына?
        -- Три, -- повторил Олег. -- Два здесь, Гелона сей-час увидишь... А самый старший, Агафирс, остался с Миш. Он полагает, что она была все-таки права... По крайней мере, он избрал ее сторону. Гелон и Скиф ушли.
        -- А Миш? -- спросил Колоксай.
        -- Все так же молода и красива, -- ответил Олег с неловкостью, слишком много боли прозвучало в голосе Колоксая. Похоже, заметили и другие. -- Но теперь она передала тцарство Агафирсу. Чем занимается сама? Не знаю, Колоксай. Это была твоя женщина, не моя.
        Глава 29
        Колоксая усадили за стол, поставили перед ним блю-до с холодным мясом, но на кухне уже спешно разогре-вали, жарили, пекли, оттуда доносились дразнящие ароматы, даже слышалось шипение мяса на сковородках. Прибежал запыхавшийся слуга из подвала, в руках кув-шин со старым вином. Пальцы Колоксая задрожали, он схватил мясо обеими руками, жадно совал в рот, а глаза уже пожирали все, что на столе, словно его терзал голод все эти двадцать лет .
        -- Жить! -- выдохнул он счастливо. -- Жить... Как хорошо!
        -- Наверное, -- согласился Олег. -- Наверное, это хорошо.
        С другой стороны сидел счастливый, как щенок, Скиф, дальше занял место Окоем, глаза его присталь-но следили за отцом Гелона. Угарч появлялся время от времени, давал распоряжения челяди, потом пришел и скромно сел с краю стола. Он обронил задумчиво:
        -- Наверное... По крайней мере, ты знаешь.
        -- Знаю? -- удивился Колоксай. -- Ничего я не знаю.
        -- Но ты можешь сравнить.
        -- Если бы... Но где же Гелон?.. Где мой сын, кото-рый сумел... Я хочу задушить его в объятиях!
        -- Сейчас разбудят, приведут... Наверное, уже разбу-дили, одевается. Колоксай, свет не знал более мудрого правителя, чем твой средний сын! Я не знаю, как у него получается, но он без магии и насилия создал такую процветающую страну, что народ вот-вот станет возводить ему храмы, как живому богу! Ты можешь гордить-ся средним сыном...
        Прибежал слуга, прокричал взволнованно:
        -- Гелона в покоях нет!
        Угарч предположил:
        -- Он иногда ночами обходит стражу на воротах, про-веряет, чтобы не спали...
        Скиф внезапно побелел. Олег бросил на окаменевшее лицо быстрый взгляд, ощутил, как по телу пробежала ледяная волна.
        -- Коло, -- спросил он напряженным голосом, -- ты ничего не заметил, когда ощутил себя в нашем мире? Колоксай насторожился:
        -- Вроде бы ничего... А что?
        -- Да так... Одна страшная мысль пришла.
        -- Что случилось?
        -- Боюсь даже подумать, -- ответил Олег сдавленным голосом. -- Давай подождем, пока ищут Гелона.
        В зале наступила мертвая тишина. Колоксай с недо-умением посматривал по сторонам. Слишком много об-рушилось сразу: жуткий вихрь, что выдрал его из привычного мира вечного ночного дождя, крики и свист, полет среди звезд, затем этот мир живых, где он сразу же встретил то, о чем так страстно мечтал: сыновья!.. Взрос-лые, сильные, могучие как львы!
        Олег сказал мертвым голосом:
        -- Угарч, иди снова в покои Гелона. Стучите громче! Если он не откроет -- ломайте двери.
        Угарч побелел, в глазах метнулся ужас от такого свя-тотатства.
        -- Ломать? Дверь самого Гелона?
        -- Ломайте, -- подтвердил Олег. -- Отвечает его отец и... вот его брат. И я, наставник его брата. Но мне ка-жется, я даже боюсь это сказать... дверь может оказать-ся не запертой.
        Время тянулось нескончаемо долго. Угарч появился в дверном проеме желтый, как мертвец. Слуга поддер-живал его под руки. Управителя шатало, губы тряслись. В руке трепетал листок пергамента.
        Олег выхватил, поднес ближе к светильнику. В жел-том свете было написано: "Пора попробовать и мне. Если получится -- не жалейте! Я этого добивался всю жизнь. Гелон".
        -- Гелон, -- прошептал Олег. -- Вот на какой обмен согласились владыки подземного мира...
        Угарча усадили за стол, тут же от двери послышался топот. Створки распахнулись, ворвался запах гари, па-леного мяса и шерсти. Двое стражей втащили под руки человека с повисшей головой. За столом вскрикивали, узнав чародея.
        Тот собрался с силами, голова поднялась, в глазах была мука. С запекшихся черных губ сорвалось:
        -- Гелон...
        Олег сказал жестко:
        -- Уже знаем. Что сказали владыки мира черного солнца?
        --- Да, я говорил... вопрошал...
        -- Что сказали?
        -- Я слышал... жуткий хохот, -- прохрипел старик. -- Злорадный хохот!.. Они смеялись... Они заполучили, как они сказали, самого ценного человека на свете... Его уже не поменяют ни на кого из живущих. Гелон, как они ска-зали, мог бы сделать весь мир счастливым... Весь белый свет! Ему предначертано было жить долго, очень долго! Он сумел бы расширить свою Гелонию до... до...
        Голос его прервался. Ему поднесли кубок вина, в ти-шине слышно было, как стучат по металлу зубы. В зале стояла мертвая тишина отчаяния. Олег стиснул челюсти так, что заломило в висках. Он, дурак, общался с чело-веком, который знал или чувствовал Истину... а то и владел ею, но он, волхв, говорил с ним о конях, о видах на урожай, о разведении дойных кобылиц... Почему пус-тоцветы так кричат о своем величии, а люди достойные стараются жить тихо и незаметно? Не потому ли пустые колосья держат головы так высоко, что в них нет зерен? Скиф зарычал:
        -- Гелон!.. Брат!.. Прости, что я наделал, что я наделал!..
        Олег сказал досадливо:
        -- Перестань. От тебя ничего не зависело.
        Скиф ударил себя по лицу, закричал страшным голо-сом, ухватился за волосы и выдрал целые пряди. Из глаз брызнули кипящие слезы, грудь клокотала от тяжелых мужских рыданий.
        -- Почему? Почему Гелон?.. Почему не ушел я --- никчемный, никому не нужный, всеми отвергнутый?..
        Олег взглянул с сочувствием, опустил глаза. Скиф закричал таким страшным голосом, от которого затряс-лись стены:
        -- Молчишь? Жалеешь?.. Да скажи, наконец, правду! А правда в том, что меня даже на том свете не приняли бы!.. Сказали бы, что и сто тысяч Скифов не стоят од-ного Гелона!.. Сволочи, все сволочи!.. А самая большая сволочь -- я, ибо даже не попытался предложить себя в жертву... в обмен...
        -- Никто из нас не пытался, -- напомнил Олег .
        -- Но мог бы!..
        Олег молчал, Скиф выл и бил себя по голове, сту-чал по столу, разбивая руки в кровь. Среди стонов про-рывались горестные крики, что его все равно бы не взяли, кому он нужен, по земле толпами бродят вся-кие мстители, разрушители, ломатели. Властелинам чер-ного солнца он важнее здесь, он и так работает на них, а вот Гелон был для них угрозой, опасностью, его и забрали!
        Колоксай сидел, выпрямившись, посеревший весь, даже руки посерели, словно он превратился в каменную статую. На столе сиротливо исходила белесым па-ром туша молодого гуся. Огромные кулаки лежали на столешнице как мертвые. В глазах застыло отчаяние. Олег внезапно подумал, что таким он был в мире чер-ного солнца: серый, помертвевший, без чувств и жела-ний, угнетенный так, что желал бы покончить с собой, если бы там это было возможно...
        -- Как же так, -- прошептал Колоксай. -- Это же я все еще там...
        Олег сказал настойчиво:
        -- Ты здесь. Скоро взойдет солнце.
        -- Для меня оно никогда не взойдет, -- сказал Колок-сай мертвым голосом. -- У меня был такой преданный сын... что отдал свою жизнь за мою! А я его даже не уви-дел! Не успел прижать к груди, посмотреть в его ясные глаза!.. Нет, я не могу принять такую жертву!
        Все отводили взоры, кто-то зарыдал громко, закрыл лицо руками и бросился из зала. Скиф рыдал тяжело, но уже не опускал головы и не отворачивался. Слезы катились и катились по бледному, как мрамор, лицу.Олег сказал с мукой:
        -- Колоксай, обратно пути нет. Владыки подземного мира получили высшую плату. Теперь надо жить...
        -- Я не смогу, -- обронил Колоксай мертво. -- Я слиш-ком долго был... там. Я весь мертв. В подземном мире убивает не острая сталь, а вина. Я подумал было, что здесь я смогу что-то поправить, изменить, ведь я был не прав... Но властелины жестоко посмеялись надо мной! Моя вина стала еще тяжелее.
        Он поднялся и, пошатнувшись, вышел как слепой из-за стола. Олег кивнул в его сторону Угарчу, тот бережно и властно обнял несчастного тцара за плечи и бережно повел к выходу.
        Черная весть пронеслась над Гелонией, словно ее пронесли крылатые кони. Стон и плач поднялся сперва над городом, потом ушел в села, веси и самые дальние деревни. Мужчины хватались за оружие и бешено гро-зили небу, что отняло у них лучшего из правителей, ко-торый ухитрялся всем быть отцом, сыном и учителем разом, женщины рыдали и царапали лица, а молодые девушки оделись в черное и плакали тихо, словно всем им молодой, красивый и добрый тцар был женихом.
        Колоксай, как его отвели в покои Гелона, так и не показывался. Из-за двери не доносилось ни звука. Стра-жи обеспокоенно объясняли, что так уже трое суток. Ко-локсай словно исчез, едва переступил порог и закрыл за собой двери.
        Олег поколебался, велел:
        -- Ломайте!
        Стражи отбросили копья. Рядом с Олегом стоял Око-ем, еще больше похудевший, молчаливый, с вваливши-мися глазами. Он сильно горбился, покашливал. Олег почему-то вспомнил о Дивии, его дочери, которую вер-ховный жрец мечтал отдать за Гелона, и от которого звезды сулили...
        Раздался треск. Дверь выгибалась под тяжелыми уда-рами, но держалась, и тогда оба стража ухватились за то-поры, начали бешено рубить толстые доски. Олег выждал, потом ударил плечом. Наполовину расколотая дверь разле-телась в щепы, он торопливо шагнул в пролом, не заботясь о том, что сверху падают тяжелые деревянные обломки.
        В обширных покоях пусто, мертво, безжизненно. Узкое окно открыто, оттуда врывается свежий ветер. Пер-вой мыслью Олега было, что Колоксай покинул через окно, но в эту узкую щель едва пролезла бы его голова...
        И тут он увидел на ложе неподвижное тело. Колок-сай лежал вниз лицом, раскинув руки. Пальцы вцепи-лись в подушки, смяли и так застыли.
        -- Колоксай! -- заорал Олег. -- Черт, что ты творишь, Коло!..
        Плечо Колоксая показалось твердым и застывшим, как холодная плита мрамора, а сам он выглядел срублен-ным дубом, что рухнул, как стоял, накрыв растопырен-ными ветвями ложе.
        Вдвоем с Окоемом перевернули его на спину. Синие глаза безжизненно смотрели в потолок, золотые волосы мертво разметались по подушке. Олег поспешно приник ухом к твердой груди. Поначалу ему показалось, что он положил голову на каменную плиту, холодную и недви-жимую, но обостренное ухо человека из Леса уловило нечто, что и на жизнь не похоже, но еще и не смерть.
        -- Зови своего колдуна! -- велел он страшным голо-сом. -- Быстро!.. Все травы, отвары... Он знает какие!
        Еще три дня дрались за жизнь, что упорно выскаль-зывала из их рук. Колоксай находился в забытьи, а едва, удавалось пробудить в нем сознание, тут же снова ны-рял в спасительную черноту.
        Олег, отчаявшись что-то сделать, наконец опустил руки, сел рядом на край ложа и заговорил монотонно:
        -- Ты в отчаянии, что твой сын Гелон отдал свою жизнь в обмен на твою. Ты винишь себя... Но у тебя еще двое! Двое сильных и отважных, как львы, могучих, как слоны. Они смотрят на тебя с надеждой, ты нужен им. Скиф в таком отчаянии, что готов покончить с собой, но, если он это сделает, это будет уже твоя вина... Ты трусишь, ты уходишь от этого мира. А ты нужен, на тебя смотрят... От тебя многое зависит. Если подохнешь, то наплюешь и на могилу своего любящего сына Гелона. Выходит, он отдал жизнь напрасно...
        Он говорил долго, повторялся, убеждал, находил но-вые доводы, возвращался к старым и поворачивал их под другим углом. Наконец от Колоксая донесся тяжелый вздох, будто качнулась и дохнула вся комната. Он все еще не двигался, но Олег чувствовал, как в могучем теле вздрогнуло и начало сокращаться сердце, по ссохшимся жилам с трудом начала пробиваться горячая кровь.
        Окоем посмотрел на Олега ошалелыми глазами. Угарч тут же выскользнул, за дверью донесся его топот, удаля-ющийся крик. Вскоре в покои вошел и тихонько сел у самой двери Скиф. Он был желт, как покойник, только в запавших глазах огонь горел еще злее и неукротимее.
        Олег сказал громче:
        -- Колоксай, как бы тебе ни хотелось вот так лежать и винить себя... но нельзя эту цветущую страну оставлять без хозяина. Вообще нельзя, чтобы за кордонами слыша-ли, что здесь стадо без пастуха! Гелон -- твой сын. Хо-тел ты или не хотел, никто тебя спрашивать не будет, но теперь ты вместо Гелона. И на месте Гелона. Пусть Око-ем объявит, что трон не пуст!.. Колоксай держит в сво-ей крепкой руке эти земли, и если кто попытается прий-ти незваным, то лучше бы им было прийти к мирному Гелону, чем к мстительному Колоксаю!
        Скиф подпрыгнул вместе со стулом, Олег видел, как надежда в его глазах вспыхнула ярче, однако с ложа до-несся стон, затем слабый прерывающийся голос:
        -- Мстительному?.. А я раньше был не очень... Олег, ты говоришь не обо мне...
        -- Ладно, но пусть все равно Окоем объявит, что ты на троне. Так оно и есть, но пусть сообщит. Пусть гон-цы поскачут во все стороны.
        -- Нет, -- прошептал Колоксай. -- Ты не понима-ешь... Как ты можешь заглядывать в глубины вещей, и в то же время поражен слепотой, когда дело касается людей? А ты подумал своей дурной головой, что я буду вы-глядеть для всех... чуть ли не убийцей Гелона? Меня будут постоянно сравнивать с Гелоном, будут упрекать, а мои указания перестанут выполнять... и я не смогу их винить, ибо им будет казаться, что они предают Гелона если послушаются меня...
        Олег наклонил голову. С трудом, но все же пони-мал, только трудно осознать, что это говорит прежний Колоксай, свирепый и вспыльчивый, никогда не рас-суждающий.
        Колоксай зашевелился, медленно сел. Взгляд его упал на сидящего у двери юношу. Скиф ответил прямым пре-данным взглядом, нежным и любящим. Олег поежился, один с черными как смоль волосами, у другого как по-токи расплавленного золота падают на плечи, но глаза одинаково пронзительно-синие, яркие, светящиеся див-ным огнем.
        -- Ты, -- сказал Колоксай, -- ты на троне. Скиф! Сможешь и править... здесь мудрые советники, смо-жешь и защитить вооруженной рукой! Ты станешь до-стойным правителем.
        Скиф вскочил так резко, что стул за его спиной упал с грохотом.
        -- Я? Чтоб ненавидели меня?
        Он уставился на Колоксая с великим изумлением, не веря, что человек, из-за которого он ушел от матери и теперь готовится отомстить, так его предал.
        Олег с досадой хлопнул ладонью по столу. Получи-лось неожиданно звучно, все умолкли, смотрели на него.
        -- Что вы все о себе! -- крикнул он раздраженно. -- Боитесь, как бы чего не подумали?.. Чистенькими, не-запятнанными хотите остаться? А о них подумали? Стра-на не может быть без сильного правителя!..
        Колоксай напомнил:
        -- Ты однажды говорил, что может.
        -- Но не в этом мире, -- сказал Олег еще злее. -- Не в мире, где соседи только и смотрят, чтобы здесь власть ослабела, чтобы в Гелонии перестали точить мечи! Зачем твой сын строил толстые стены? Зачем укреплял крепо-сти, готовил запасы оружия?.. Кто-то должен сесть на трон прямо сегодня. Я боюсь, что в соседних странах уже срочно седлают коней.
        -- Я не могу, -- ответил Скиф глухим голосом. -- Я на алтаре дал великий обет, что отмщу за убийство отца. Я не могу... и не хочу отказаться от клятвы. Это будет не по-мужски.
        Колоксай после паузы сказал тихо:
        -- Сын... Я тебя очень люблю. У меня слезы на гла-зах, потому что я, оказывается, кому-то дорог... Мне всегда казалось, что я совсем лишний на свете! И меня никто никогда не любил. А я настолько жаждал этой любви, что однажды... Сын мой, много позже я понял, что я не должен был так делать. Это была моя вина...
        Скиф закричал бешено:
        -- Что ты говоришь?.. Ты подумай, что ты говоришь? Она же убила тебя! Ты умер в корчах, в муках от яда!
        Колоксай кивнул:
        -- Меня могла спасти другая женщина... я не стану называть ее имени, иначе ринешься мстить и ей, но я когда-то обидел и ее... и она... не стала. Мир жесток, Скиф. Одна жестокость вызывает другую. Ответную! Но первый камешек бросил я. И покатилась, покатилась ла-вина. Вот сейчас мы потеряли Гелона... Это тоже моя вина! Если вернусь в мир черного солнца и брошусь в ноги богам, умоляя поменять меня на Гелона, они толь-ко рассмеются мне в лицо! Ибо Гелон намного ценнее. Это вообще был самый ценный человек для рода люд-ского. Но истинную ценность людей понимаем только после их смерти.
        Скиф сказал тихо:
        -- Да, что-то подобное говорил мне этот волхв. Колоксай оглянулся, Олег стоял далеко к ним спиной, наблюдал через окно за двором.
        -- Ты вообще к нему прислушивайся, -- посоветовал Колоксай. -- Прислушивайся, хотя речи его странные... И еще одна к тебе просьба, Скиф!
        -- Отец! -- воскликнул Скиф. -- Что просьба, ты дол-жен отдавать приказы! Я выполню все-все, что скажешь. Броситься в огонь, воду, на острия копий...
        Колоксай помолчал, боролся с собой, а когда загово-рил, щеки его стали бледными, как у покойника:
        --Это будет тебе трудно выполнить, сын мой...
        -- Отец! -- воскликнул Скиф пламенно. -- Всеми мыслимыми и немыслимыми клятвами клянусь, что выпол-ню все, что велишь, что скажешь, чего захочешь!
        -- Это будет трудно выполнить, -- повторил Колоксай. -- Очень трудно. Олегу -- легко, а тебе -- очень трудно... Но ты уже дал клятву, что выполнишь! Я про-шу тебя, сын мой, отказаться от мести.
        Глава 30
        Скиф сперва не поверил ушам своим. От окна повер-нулся Олег, зеленые глаза светились в полумраке, слов-но он стал лесным зверем. Колоксай смотрел печально.
        -- Отец, -- прошептал Скиф, -- ты в самом деле ска-зал то, что я услышал?
        -- Сын мой, -- сказал Колоксай измученным голо-сом, -- я прошу отказаться от мести, потому что месть иссушает душу. Я вдруг понял, что лучший способ ото-мстить врагу -- это не походить на него. Не поступать так, как делает он. Прости ее.
        -- Отомщу, -- ответил Скиф люто, -- и сразу все прощу!
        Он обернулся к Олегу. Колоксай тоже смотрел с на-деждой. Олег чувствовал себя неуютно, меньше всего хо-телось разбираться в таком зыбком деле, как человеческие отношения, мудрецу, который занимается всем че-ловечеством сразу.
        -- Месть, -- сказал он нехотя, -- это блюдо, которое лучше бы есть холодным. Но Скиф подогревает его уже сколько лет... и все еще не подгорело! Я уже знаю, что самое жестокое мщение, когда пренебрегаешь самой воз-можностью отомстить... но, боюсь, это не для Скифа.
        Скиф вспылил:
        -- Ты что-то совсем уже заумное лепечешь, волхв! Иметь возможность отомстить и... не отомстить? Ты меня совсем за дурака считаешь?
        -- Нет, -- ответил Олег. -- Не совсем .
        Колоксай сказал печально:
        -- Кто мстит, часто жалеет о свершенном, но кто про-щает -- никогда не жалеет. Если ты осуществишь свою месть, у тебя больше не будет матери. Ты это понимаешь?
        Скиф воскликнул яростно:
        -- Ее уже давно у меня нет! У меня есть ты!.. Ты, ко-торый говоришь такое... такое... Олег, что скажешь ты? Олег подумал, сказал в затруднении:
        -- Колоксай вроде бы прав... Но с другой стороны, если бы всякое зло бывало отомщено, то в будущем зла совершалось бы намного меньше. Зло, оставшись безна-казанным, порождает множество других зол...
        -- Вот-вот! Это ж я хотел сказать!
        -- С третьей стороны, -- сказал Олег несчастным голо-сом, -- надо определить, что такое зло. Ибо одни вполне искренне считают злом, другие так же искренне злом не считают. А чтобы все понимали справедливость наказа-ния, нужно одинаковое понятие для всех.
        Скиф вскинул сжатые кулаки к потолку, потряс ими с таким неистовством, что Олегу почудилось, будто за-качалось все мироздание.
        -- Она виновата!!! -- закричал он страшным голо-сом. -- Она виновата в том, что убила моего отца!.. Теперь виновата еще и в том, что убила моего брата, которого я узнал совсем недавно, как никогда не знал... и полюбил больше всех на свете!.. И еще: она уничто-жила эту страну. Она уничтожила счастье этих людей. Гелон с его умом и талантами мог поддерживать стра-ну процветающей, расширял ее не мечом, а к нему сами присоединялись земли, где народы тоже хотели быть такими же счастливыми... Теперь сюда придет зло, придет огонь и смерть! Орды врага вытопчут по-севы и вырубят сады, всех людей убьют или уведут в рабство. Здесь останется только пепел и обугленные кости!.. Вот что она сделала! Колоксай сказал жестко:
        -- Скиф, я долго был в мире черного солнца... Людям, которым уже нет возврата в мир живых, нередко откры-вается будущее. Чаще всего чужое и бессмысленное, но пару раз я зрел... Предостерегаю в последний раз: отка-жись от мести своей матери! Предрекаю: как только она падет от твоей руки, ты сам падешь от небесного гнева!
        Скиф задохнулся, грудь его вздымалась часто, кулаки сжаты, а в мертвой тиши слышно было только его ча-стое хриплое дыхание. Тяжелое молчание тянулось му-чительно долго. Наконец Скиф вскинул голову. В синих, как небо, глазах стояли слезы.
        -- Меня не страшит гнев богов, -- ответил он тихо. -- Но ты ее все еще любишь, отец... И только поэтому я от-рекаюсь от мести.
        Он повернулся резко, Олег не успел ухватить его за руку, как хлопнула дверь, по лестнице послышался дроб-ный стук подошв. Со двора слышно было, как яростный голос прокричал в ночи, в ответ заскрипели засовы на воротах конюшни.
        Олег поднялся. Лицо было печальное.
        -- Если он решится уехать, -- сказал он просто, -- я поеду с ним.
        -- Спасибо, -- сказал Колоксай. В его синих глазах были стыд и благодарность. -- Мне было бы страшно потерять и его. А он... он горяч!
        -- Как и ты, -- ответил Олег. Подумал, добавил: --
        Был.
        Колоксай развел руками:
        -- Да, во мне многое изменилось. Пока сам еще не знаю что. Но я уже не тот. Хуже или лучше, не знаю. Но вот ты меняешься тоже. Я раньше знал тебя как челове-ка рассудительного и очень осторожного. А теперь ты в бой, как юнец.
        -- Я не рвусь в бой, -- объяснил Олег. -- Просто чую, что с той стороны веет новым Злом. И что меня там тоже ждет...
        -- Что?
        -- Бой, -- ответил Олег. -- Которого я очень хотел бы избежать.
        Колоксай взглянул остро:
        -- Но едешь навстречу?
        Олег поднялся молча. Он был так же высок, как Колоксай, а под грубой тканью холщовой рубашки угады-валось сильное тело бойца. Но, сколько Колоксай по-мнил, этот волхв всегда стремился избежать схваток.
        И всегда оказывался в самой их гуще.
        За окном чуть посветлело. Олег подошел к забранному металлической решеткой проему, свежий утренний ветерок пахнул в лицо. На горизонте проступает едва за-метная светлая полоска.
        Колоксай сказал за спиной:
        -- Я не знаю, кто ты... но я считаю тебя другом и учи-телем разом. За эти годы ты возмужал, у тебя фигура воина, словно зарабатываешь на жизнь мечом. Но у тебя то же самое недоумение в глазах, то же напряжение в лице, на лбу добавилась складка, да у губ теперь горь-кие морщинки. Помнишь, как однажды я бросил тцарство и пошел за тобой, очарованный твоей мудростью?
        -- Помню, -- ответил Олег невесело. -- Все помню.
        -- А помнишь, как мы увидели этих купающихся дев?
        -- Стараюсь забыть, -- ответил Олег сухо. -- Да и тебе зачем вспоминать.
        -- Потому что это было прекрасно, -- возразил Колок-сай. -- Да, я обезумел и натворил глупостей. Но это были мои безумства!.. Только я и отвечаю. Олег, удержи Ски-фа от мести. Он поклялся не мстить, но все же... Месть неразумна. А его обет, который он дал, что отомстит за мою смерть... Ты сможешь освободить от обета, не затра-гивая его чести.
        Олег покачал головой:
        -- Колоксай, оставь... Эта ненависть его сжигает, ты не заметил? Он и так ее носит через силу. Если он не даст ей выхода, она отравит его смертельным ядом. Ис-пепелит душу. Ты хочешь потерять и второго сына?.. Но что творишь ты? Хочешь, чтобы жертва Гелона была на-прасной?..
        Колоксай развернулся к нему всем телом. На лице была такая мука и такой стыд, что Олег отступил, буд-то получил толчок в грудь.
        -- Не понимаешь? -- вскрикнул Колоксай в бешен-стве. -- Не понимаешь!.. Боги выиграли, обменяв драго-ценного Гелона на черт-те что!.. Что я? Я же ни черта не умею!.. И ни на что не гожусь, если говорить правду. Они получили драгоценность всего лишь... всего лишь за меня! Если я останусь и буду править вместо Гелона, я сделаю то, что как раз хотят враждебные боги!.. Не по-нимаешь?
        Олег потряс головой, сказал с мукой:
        -- Прости, не понимаю.
        Что за дурак... Я не сделаю, как они хотят!
        Тогда, -- спросил Олег, -- не сделаешь ли еще хуже?
        - Не знаю, -- отрезал Колоксай. -- Но если я сделаю то что вы хотите... и что хотели подземные боги, то это и будет... поражение! Но я уйду. Еще не знаю куда. Пока куда глаза глядят. А там посмотрим. Я все равно найду способ, чтобы...
        Голос его прервался. Неожиданно Олег увидел, что это не отец Гелона, Скифа и Агафирса, а такой же, как и они... если не моложе. Он непроизвольно сделал шаг навстречу, Колоксай всхлипнул, Олег обнял его, как об-нимал двадцать лет назад. Из отчаянных и сразу покрас-невших глаз Колоксая брызнули слезы. Олег видел, как под едкими каплями горит кожа и тут же зарастает, ос-тавляя быстро тающие белые следы.
        Колоксай всхлипывал, его трясло, голова дергалась, зубы стучали. Он не мог ни выговорить, ни вышептать ни слова. Олег гладил по спине, похлопывал с неловкостью за себя и за Колоксая, за все это... это.
        -- Найдешь, -- проговорил Олег тихо. -- Найдешь... Теперь найдешь.
        -- Я... -- сказал Колоксай прерывающимся голосом. --. Я... не могу... принять такую жертву... Да еще и его зем-ли, его владения! Я должен уйти, как ушел ты, и... дока-зать! Совершить.
        Олег кивнул:
        -- Только мне не надо было ничего доказывать. А вот ты на себя взваливаешь тяжкий груз.
        -- И пусть! -- ответил Колоксай. -- И пусть! Пусть тяжелей, невыносимей!
        Он все прижимался к Олегу, все его существо говори-ло, что вот сейчас, когда плач иссякнет или его задавят, надо будет поднять голову, выпрямить спину и гордо вступить в ужасающе жестокий, как оказалось, мир.
        А потом они молча вышли во двор, Колоксай исчез в конюшне. Олег молча наблюдал через распахнутые ворота, как в глубине оседлали крупного жеребца, Колоксай выехал такой же неподвижный, молчаливый, суро-вый, но совсем осунувшийся, желтый, как покойник.
        -- Заставь Скифа принять страну, -- велел он. --Может быть, это займет его заботами... Он захочет про-должить дело брата! Это будет трудно, ему станет не до мести.
        --А ты?
        -- Куда глаза глядят, Олег, я уже не тот вспыльчивый дурак, которого ты сопровождал к красавице Миш. В ми-ре черного солнца...
        Он вздрогнул, побледнел, зябко пожал плечами. Конь под ним нетерпеливо переступил с ноги на ногу,
        -- Езжай, -- напутствовал Олег. -- Я знаю, о чем ты... Но лучи нашего солнца сильнее! Ты вернешься, Колоксай.
        -- Сюда?
        -- Нет, в самого себя. Это намного важнее.
        В комнате, которую они делили со Скифом, он обессиленно рухнул на ложе. Все тело ноет, будто пробежал с конем на плечах от края земли и до края или словно на его плечах обломали не одну дубину. Во рту сухо, но нет сил встать к столу, где уже розовеет под утренними лучами солнца кувшин с вином, блестят два золотых кубка редкой работы.
        За дверью прогремели быстрые шаги. С той стороны в дверь ударилось с такой силой, будто швырнули об-ломком скалы. На пороге появился Скиф. Губы были бледными, лицо перекошено.
        -- Олег! -- вскричал он с отчаянием. -- Я не могу от-ступиться!.. Вели седлать коней, мы уезжаем. Или ты ос-танешься с Колоксаем?.. Тогда я поеду один.
        Олег покачал головой:
        -- Опоздал.
        -- Ты о чем?
        -- Колоксай уже уехал, -- сообщил Олег.
        -- Что?
        Скиф вскричал таким страшным голосом, что пламя светильника на той стене задрожало и погасло.
        -- Трон принадлежит тебе, -- пояснил Олег. -- Колоксай тебя опередил, он уехал еще ночью. Тебе его не догнать, ибо он сам еще не знал, в какую сторону отпра-вится... Скиф, ему сейчас нужнее повидать мир, поды-шать этим воздухом, поспать под звездным небом, про-калиться лучами настоящего солнца. Возможно, у него выветрятся и эти неглупые мысли о немщении врагам нашим... Что-то в этом есть, но все не удается додумать до конца, всякий раз какая-то свинья мешает...
        Он углубился в раздумья. Скиф закричал так отчаян-но, что Олег вздрогнул:
        -- Но почему?.. А эти земли?
        -- Он сказал, справишься. Вы с Гелоном братья, не забыл? Вы похожи. Эти земли ты сумеешь беречь и ох-ранять не хуже.
        Скиф отчаянными глазами смотрел вдаль, где быст-ро уменьшалось пыльное облачко на дороге.
        -- Я не сумею, -- прошептал он. -- Я не сумею!.. Я даже не знаю, сумел бы я отомстить или... Так что править муд-ро и справедливо не сумею, это точно.
        С запада по синему чистому небу надвигался каменный массив, словно там медленно плыл каменный остров. Даже не остров, а материк, еще одна земля, что заслонит от солнца этот мир, и отныне здесь наступит вечная ночь. Люди со страхом всматривались в скошенный край, черный и с недоброй синевой, там видны трещины, а если присмотреться и долго не отводить взгляда, они неуловимо расширяются или же, наоборот, смыкаются, сливают-ся, исчезают. В селах и весях ширились разговоры, что это знамение предвещает кровь и пожары, истребление рода людского, недаром же в селе на западе Гелонии родился двухголовый теленок, заговорил человечьим голосом, а потом издох, что тоже предрекает гибель всем здешним землям и живущему на них люду.
        Скиф тоже посматривал на тучу со злобой и ненави-стью. Олег успокаивающе приговаривал, что уже две не-дели дождей не было, поля сохнут, дождь бы в самый раз, но и сам с тревогой поглядывал на небо. Туча не столько дождевая, как градовая, а крупный град порой и скот бьет насмерть, на полях же все выкашивает намертво. Да и ураган может прийти, мелькнула мысль. И хотя этот край вроде бы далек от дорог, по которым любят бродить ураганы, но все же... Гм, а почему ураганы, как и люди, предпочитают ходить по протоптанным дорогам? Но есть же наверняка ураганы, что любят соваться в неведомые земли, как вот он сам?.. И не бывает ли ма-гических ураганов, как вот был, да кончился магический ливень?
        Настроение, и без того тягостное, вконец испорти-лось. Как бы ни уверял себя, что без магии тоже жить можно, другие как-то живут, он тоже обходился без нее несколько лет, даже не заметил, как и кончилась... но без магии можно искать Истину, однако воплощать ее в жизнь лучше с магией. И чем больше магии, тем лучше.
        Туча закрыла уже половину неба. С крепостной сте-ны хорошо видно, как на западе на землю пала темная тень, будто там уже сумерки. Тень как будто застыла, мо-нолитная, угрожающая, но всяк понимал с тревогой, что эта беда все равно надвигается, стороной не обойдет.
        Скиф подошел сзади, голос прозвучал непривычно угрюмо и по-взрослому:
        -- Только что прибыл всадник с западных кордонов.
        -- И что?
        -- Говорит, что в земле Миш войска спускаются с гор.
        Олег кивнул. Понятно, Агафирс заканчивает малые войны, готовится к большой.
        -- Что еще?
        -- Якобы уже посланы легкие отряды в нашу сторо-ну. Проверяют дороги для большого войска. Смотрят броды.
        Для прохода, подумал Олег, для кормежки по дороге, для выявления настроений. Похоже, предчувствия начи-нают сбываться. Ящер бы побрал эти предчувствия, пред-видения, озарения! Почему не видит хорошее?
        Подошел Окоем, молча постоял с ними, еще больше исхудавший, нахохленный, мрачный. Слушал молча, он же первым указал на далекую дорогу:
        -- Кого-то несет к нам. Надо бы из города, а они все едут и едут...
        -- С вестями, наверное, -- предположил Олег.
        Темная точка медленно разрослась до всадника. Оди-нокий, едет спокойно, коня не нахлестывает, так что не вестник, а сам по себе. Уже можно разглядеть, что конь крупный, богатырский, воинский, таких не запрячь в те-легу -- разнесут, нельзя в плуг -- сломают или согнут, да и сам всадник выглядит пугающе. Заходящее солнце све-тит в спину, из-за чего лицо оставалось в тени, а сам он кажется намного крупнее и выше.
        На солнце поблескивал пурпуром металлический шлем, сверкали доспехи, а на кончике копья горит кро-хотное красное солнце. Конь идет ровно, но чувствуется в нем неистраченная сила.
        Скиф вдруг встрепенулся. Олег чувствовал, как ны-нешний властелин Гелонии ахнул, задержал дыхание, его кулак со стуком опустился на каменный зубец стены.
        --- Олег!.. Ты знаешь, кто это?
        -- Начинаю догадываться, -- ответил Олег. -- Хоть что-то радостное за этот день!
        Туча словно ждала, когда ворота откроют для оди-нокого всадника. Сдвинулась, впереди промчался ве-тер, взметнул пыль, понес мусор, сухие листья.
        Турч легко соскочил на землю, обнял Скифа, покро-вительственно хлопнул Олега по плечу. За эти дни он исхудал, а на скуле добавился свежий шрам.
        -- Рад, -- сказал он счастливо, -- что вы добрались благополучно!.. Я даже не думал, что этот город так ук-реплен. Молодец Гелон. Хоть он и не воин, но город укрепил...
        Скиф сказал поспешно:
        -- Гелона нет. Он отдал жизнь настолько благород-но и красиво... как никогда бы не сумел я! Теперь я здесь правитель всей Гелонии. Поневоле, Турч, поне-воле. Я бы отдал жизнь сто тысяч раз, чтобы вернуть Гелона, но кому моя жизнь нужна?.. Таких, как я, по свету целые стада бродят!.. Так что ты, Турч, как я и обещал, командуешь всеми крепостями Гелонии, а так-же всем ее воинством. Этого немного, но, боюсь, нам придется его увеличить...
        Турч слушал с раскрытым ртом.
        -- Я думал, -- сказал он потрясенно, -- только со мной случилось за это время всякое и разное... Вот как, значит, повернулось? А со стороны все кажется проще. Да про-стит меня Гелон, но я считал его... считал человеком по-проще.
        -- Мы все считали, -- ответил Скиф с едкой горечью. -- Сегодня отдохни, Турч, ты еле на ногах держишься. Зав-тра расскажешь, почему у тебя топор весь в зазубринах, панцирь посечен, откуда взялись новые шрамы. И завтра же начнешь принимать крепость и войско.
        -- Да-да, -- сказал Турч невпопад. -- Да-да... Гелон! Кто бы мог подумать...
        За их спинами раздался мрачный голос:
        -- Великие люди подобны звездам. На них обращают внимание только тогда, когда они погасли.
        Скиф резко обернулся, в глазах слезы, лицо бледное.
        -- Окоем, прости! Я тебя не любил... Но никто так хорошо еще не сказал о Гелоне!
        Он порывисто обнял верховного жреца. Окоем погла-дил Скифа по спине, тут же отстранил, правитель должен быть суровым и твердым, как гранитная скала. И чем меньше подданные узрят его слезы, тем лучше.
        Скиф понял, кивнул. Окоем считает, что пусть луч-ше у правителя о нем, Окоеме, останется мнение как о черством человеке, чем он, Скиф, уронит себя эти-ми слезами перед другими людьми, перед своими военачальниками.
        Глава 31
        Грозовая туча, медленно худея, прошла и над богатым стольным городом Куявой. Прямой дождь выбил грязь из щелей, промыл каменные стены, унес в бурных по-токах мусор и грязь. Единственный дом, где даже не за-метили грозу, был дворец самого тцара, сам равный по размерам иному городу.
        Во дворце день и ночь звучала музыка, в разных концах -- разная, но для начальника дворцовой стра-жи Изигорна она казалась одинаково слащавой и на-столько приторной, что постоянно хотелось соленых огурцов. Тяжелый сладкий воздух, перенасыщенный ароматами сладостей, благовоний, душистых смол, на-поминал ему запахи гниющих трупов, там тоже такие же приторно сладкие тошнотворные запахи.
        Двенадцать полуобнаженных девушек танцуют под тягучую, как патока, музыку, тцар Зандарн скучающе высматривает среди них самую прекрасную, но все оди-наковые, как куклы, все юные и красивые, все смотрят покорно и робко, каждая готова выполнить весь ритуал услуг, которым ее научили старшие евнухи.
        Рядом с Зандарном сидит и ловит каждый взгляд тцара Тимис, его визирь и старший советник, это он по-ставляет скучающему тцару этих красавиц, это он обша-ривает все базары, порты, все улицы города...
        Изигорн ощутил, что вот сейчас удобный момент кач-нуть весы в свою сторону, заявил с громким смехом во-ина, которому ближе стук копыт боевого коня и звон мечей:
        -- Великий тцар! Я вижу, что и тебе эти девки надоели. Да и что можно отыскать в нашем городе? Или в нашей ровной и счастливой стране?
        Тцар скучающе кивнул. Тимис сказал ревниво:
        -- Не слушай его, величайший! Что может знать эта грубая скотина?.. На той неделе его видели в квартале изигошей. Это самый бедный и гадкий район, там самые дешевые притоны и грязные девки...
        Зандарн повернул голову в сторону Изигорна, Тот развел руками и скромно опустил глаза:
        -- Чтобы оценить блюдо, надо пару дней поголо-дать. Чтобы насладиться вином, хорошо бы пару дней не пить даже воды... Я не говорю уже о том, что при-евшиеся танцовщицы кажутся снова прекрасными пос-ле квартала изигошей! Но по правде сказать, там есть своя прелесть, которой нет здесь.
        -- Какая? -- спросил уязвленный Зандарн, но в то же время заинтересованно. Изигорн поклонился:
        -- Здесь я один из твоих приближенных. А там я бо-гат и знатен, даже когда являюсь переодетым в просто-людина. Я швыряю одну-единственную монетку в пыль, а за нею бросается целая толпа! За другую монету десятки женщин умоляют меня позволить выполнить любую мою прихоть...
        Глаза тцара зажглись, воскликнул:
        -- А что, если побываем в этом квартале... как их, изигошей?
        Изигорн довольно кивнул, но Тимис сказал еще рев-нивее:
        -- Великий Тцар! Что позволено вашему приближен-ному... хотя это и ему не позволено, но прирожденная свинья, если ее даже нарядить в одежды вашего совет-ника, грязь все равно найдет... так вот, вам не к лицу по-сещение такой грязи.
        Тцар воскликнул:
        -- Но здесь от скуки мухи дохнут!
        Тимис поклонился:
        -- Тогда почему бы не посетить места более до-стойные?
        Тцар скривился:
        -- Ты опять о посещении храмов, хранилищ, судеб-ных заседаний?
        Тимис развел руками:
        -- Это хорошо бы, но -- увы! -- человеком двигает не ум, а животные соки. Но их тоже надо изливать не в любую посуду. Был я однажды в одном маленьком городке... Он так и называется, Куявец. Там мирные и спокойные люди, там ничего не происходит. Но имен-но в таком вот никчемном месте произошло великое чудо. На окраине этого города я видел красивый до-мик. Там чудесный сад, там летают дивные птицы, а олени подходят прямо к крыльцу. Даже зимой там цве-тут деревья, а яблоки зреют круглый год. Но самое главное чудо -- это хозяйка дома. Там живет девушка невиданной красоты!
        Зандарн воскликнул с недоверием:
        - Одна?
        - Одна, -- подтвердил Тимис просто. -- Одна-одинешенька.
        Зандарн покачал головой:
        -- Что-то не верится. Либо она по ночам принимаете сотни мужчин, либо там дело нечисто. В моих землях давно уже не осталось никакой добродетели и никакого целомудрия!
        Тимис развел руками:
        -- Теперь есть. И не только в том доме. Окрестные жители, очарованные ее красотой и скромностью, начи-нают брать пример. Женщины начинают вести не совсем уж распутную жизнь, мужчины... гм, по крайней мере, этим не бахвалятся, а молодые девушки стараются до за-мужества хранить девственность.
        Тцар воскликнул:
        -- Невероятно! Я хочу ее видеть немедленно! Изигорн поклонился, вклинился:
        -- До Куявца два дня пути. Стоит ли? Квартал изигошей ближе.
        -- В Куявец, -- велел тцар твердо. -- Сегодня же! Сед-лайте коней. Если ночь застанет в пути, заночуем в чи-стом поле.
        -- Великий тцар!
        -- Что? -- ответил Зандарн резко. -- Я что, не но-чевал в поле, положив под голову седло и укрывшись щитом?
        Собрались всего часа за два, хотя Зандарн уже изны-вал от нетерпения и подгонял слуг пинками. Из раскры-тых ворот города выехали три сотни отборных воинов охраны, семь крытых повозок со всем необходимым для отдыха тцара в чистом поле под открытым небом, сто слуг, десять телег, груженных мясом и хлебом для тца-ра, воинов и слуг.
        Тцар настолько подгонял всех, что до вечера они прошли две трети пути. Воспрянув духом, заночевать могут в гостеприимном доме этой странной красавицы, тцар с Тимисом и Изигорном пересели на быстрых коней.
        Огромное багровое солнце неумолимо приближалось к темному краю земли. За спинами троих гремела и дрожала земля от топота двух сотен телохранителей на тяжелых боевых конях, крытых кожаной броней. Одну сотню тцар оставил для охраны своего обоза, а когда в красных лучах заката заблистали стены из белого кам-ня, обернулся на скаку, прокричал:
        -- Тимис, Изигорн -- за мной! И еще двое. Осталь-ным ждать здесь!
        Голос его прогремел мощно и звонко. Воины вздрог-нули, слыша тцара, за которым следовали, с которым побеждали в битвах. Захрапели кони, их останавливали на полном скаку, только двое из телохранителей молча оторвались от отряда и понеслись за тцаром и его совет-никами.
        Городские врата блестели как жар, но, когда погасли, тцар понял, не оглядываясь, что солнце опустилось за темный край. Тимис и Изигорн неслись на конях мол-ча, лица бледные, оба похудели за это короткое путеше-ствие. Отвыкли от седел, их задницы только для мягких подушек...
        Тцар ощутил веселое презрение к этим людям, оба моложе, но так охотно забыли свое боевое прошлое уда-лых воинов!
        Он натянул повод, до ворот осталось всего три поле-та стрелы. Конь, хрипя, остановился. Тцар соскочил на землю, велел телохранителям:
        -- Оба останетесь с нашими конями. Ждите! В город не входить.
        Тимис и Изигорн слезали со стонами, оба с одинаково желтыми лицами.
        -- Переодевайтесь, -- велел тцар. -- Да побыстрее! Я не хочу, чтобы она отказала нам в ночлеге из-за по-зднего часа.
        Телохранитель торопливо сдернул с седла дорожный мешок. На свет появились тряпки, что не всякая хо-зяйка бросила бы собаке на подстилку. Зандарн пер-вым, подавая пример, весело натянул на себя лохмотья, взял в руки толстую палку:
        -- Ну как, похож я на бродячего мудреца?.. Ха-ха! Изигорн и Тимис с брезгливостью, но покорно и по-спешно облачились в одежды бедных странников. Зан-дарн, не оглядываясь, направился в сторону городских врат. Половина неба оставалась багровой, красный отсвет падал на землю, догнал тяжело нагруженную лесом теле-гу, что едва тащилась, застряла у самых ворот, стражни-ки вышли навстречу и помогли вытащить из рытвины. Едва она миновала ворота, створки начали закрываться. Зандарн закричал жалобно, замахал руками, побежал и упал в пыль уже непритворно, привык к носилкам. Стражники остановились, ждали.
        -- Спасибо вам, добрые люди! -- прокричал Зандарн. -- Спасибо!
        Он едва удержался, чтобы не бросить им мешочек с золотыми монетами, привычный жест, ведь Изигорн и Тимис несут за ним еще, тцар не может без щедрых же-стов, но, к счастью, уставшие за день стражи не замети-ли ни холеного лица, ни изнеженных рук, которые, как ни пачкай землей, все же выдают вельможу.
        Тимис догнал по ту сторону ворот, кивнул, Изигорн и тцар двинулись за ним. Ночь еще не опустилась на го-род, факелы только начинают зажигать, да и то лишь в темных углах, однако народ уже сонный, благодушный. Никто не поинтересовался, откуда чужаки и зачем, а что чужаки -- видно сразу, своих в таком, маленьком город-ке знают всех в лицо.
        -- Сюда, -- приговаривал Тимис, -- а теперь сюда... Когда они прошли почти весь город, Изигорн сказал сварливо:
        -- Великий тца... прости, Зандарн! Мне кажется, этот дурень сам не знает, куда ведет нас. Дальше дорога уп-рется в стену. Вот увидишь.
        Тимис таинственно улыбнулся:
        -- Вот там самое интересное...
        Дорога вскоре вовсе исчезла под ногами, а тропка в сгущающихся сумерках потерялась. Густая тень уже лег-ла на землю, только зловеще красным блистала старая разрушенная башня. Трава и мелкие чахлые деревца в трещинах казались щупальцами страшного зверя. Изи-горн снова начал ворчать, уже и сам Зандарн нахмурил-ся, ноги устали, как вдруг Тимис вскрикнул:
        -- Вот ее домик!
        Из-за поворота выдвинулся светлый дом, похожий на игрушечный, настолько красиво и чисто украшен, к тому же этот крохотный заборчик, смешная калитка, через которую переступит даже коза...
        У калитки на столбе уже горел смоляной факел. От него хорошо и бодряще пахло, взвивались легкие искор-ки и тут же исчезали в темнеющем воздухе. Чуть ниже под факелом к столбу прибита широкая медная пласти-на с красивым медным кольцом в виде золотой змеи.
        Зандарн взялся за медное кольцо, остывший металл приятно холодил разогретые долгой скачкой, а потом ходьбой в гору, пальцы. Слышно было, как звон мед-ленно и тягуче потек в глубь сада.
        Изигорн и Тимис, непривычно жалкие в грубых одеж-дах простолюдинов, стояли за его спиной. Зандарн огля-дел их с головы до ног, губы изогнулись в насмешливой улыбке. Таким изможденным и усталым людям ни одна Душа не откажет. А он все-таки еще орел, усталость едва чувствуется, а от одной мысли, что в этом доме живет одинокая молодая женщина, не знающая мужчин, тут же привела в буйный восторг, а в низ живота с готовностью устремилась тяжелая горячая кровь.
        С той стороны домика послышались легкие шаги. На дорожке, посыпанной блестящим песком, показалась молодая девушка. Дыхание остановилось в груди Зандарна. Девушка, открывшая калитку, оказалась грациозной, как молодой олень, чистой, как рыбка в горном ручье, и прекрасной... как весна в землях его детства. В ее боль-ших невинных глазах он прочел участие, а в изгибе мо-лодого развитого тела угадал скрытую страсть, которая запечатана волшебными печатями до поры до времени... и которую сорвет кто-то из мужчин!
        -- Здравствуйте, -- сказала она первой, ее нежный го-лос тут же воспламенил его душу. Он видел, как вздрог-нули и разогнули спины Изигорн и Тимис, Изигорн даже попробовал лихо подкрутить повисшие усы. -- Вы, судя по одежде, нездешние?
        Зандарн наконец совладал с голосом, проговорил все еще потрясенно:
        -- Да... да-да... Но мы никак не ожидали, что здесь живет такая красавица. Пожалуй, мы пойдем дальше... Негоже нам, троим мужчинам, проситься на ночлег в дом молодой женщины, где, как видно, нет мужчины, чтобы открыл дверь...
        Девушка ласково улыбнулась:
        -- Ты прав, в этом доме нет мужчин. Зовут меня Ляна, я управляюсь с домом одна. Заходите!
        Изигорн и Тимис сделали движение к калитке, но Зандарн сказал поспешно:
        -- Нет-нет, мы не станем!.. Прости, что потревожили. Мы не станем подвергать сомнению твою репутацию...
        Тимис покосился на тцара и вдруг с удивлением по-нял, что тот говорит совершенно искренне. В этот миг, очарованный красотой и невинностью чудесной девушки он в самом деле сейчас попятится, и им придется либо ночевать в какой-нибудь конуре, либо возвращать-ся несолоно хлебавши.
        -- Хозяйка дома, -- заявил он, -- знает, что говорит! А ты забыл, какой путь мы проделали?
        Он говорил намекающе, Зандарн покачал головой, но заколебался, а девушка сказала приветливо:
        -- У меня есть свободная комната, там проведете ночь. А ужин я сейчас приготовлю.
        Она отошла от калитки, Зандарн сделал первый шаг, все еще колеблясь. В этот момент его ноздрей достиг за-пах ее чистых свежих волос. Тимис, что шел следом, ви-дел, как воспламенился тцар, выпрямился, задышал чаще, а глаза налились кровью. Теперь его никто не остановит, понял Тимис и уже спокойнее вошел следом.
        Дорожка с золотым песком повела их вдоль дома, по-вернула. Зандарн увидел легкое ажурное крылечко, еще одна дорожка убегала в глубину сада. Огромная камен-ная стена с готовностью прогнулась, принимая вторже-ние молодых свежих деревьев. Она даже нависла козырь-ком, так что часть сада оказалась под надежной крышей.
        -- Заходите, -- сказала Ляна ласково. -- У меня там почти нет лишней мебели, не споткнетесь!
        И все же Зандарн спотыкался, натыкался не только на мебель, но и на стены, ибо как оторвать глаза от чудес-ной девушки, что двигается по комнате то как легкое облачко, то стучит босыми пятками, как олененок ко-пытцами, а смех ее рассыпается как серебряные коло-кольчики?
        Тимис видел, что лицо тцара было не просто доволь-ное, а счастливое. Глаза горят, как у голодного льва, что подстерег на водопое молодую антилопу. Изигорн рев-ниво хмурится, и Тимис приосанился еще больше, по-бедно огляделся, и Изигорна едва не похлопал по плечу, как верного, но туповатого слугу.
        Зандарн чувствовал, как остатки усталости уже выдуло из его сильного тела. Все трое сидели за сто-лом и молча наблюдали за хлопочущей на кухне девуш-кой. На открытом огне в котле начала закипать вода а рядом над багровыми углями разместилось на вер-теле мясо толстого молодого зайца. Ляна добавила в варево пахучих трав, зайца на вертеле поворачивала, побрызгала слабым вином. Аромат достиг ноздрей тцара, он шумно задышал, лицо начало наливаться кровью.
        Тимис шепнул:
        -- Потерпи. У меня самого там тяжело, но не спеши, насладись...
        -- У меня кровь уже кипит, -- шепнул тцар. -- Я го-тов наброситься на нее прямо сейчас! Я еще не встречал такой чистоты и невинности... и вместе с тем -- такой, такой... эх, я весь в огне!..
        Ляна быстро и ловко налила в три глубокие миски суп, тцар жадно пожирал глазами ее разрумянившиеся щеки. Изигорн придвинул к себе миски ближе, жадно вдохнул, охнул:
        -- Я нигде-нигде... гм, во всех странствиях не встре-чал такого замечательного супа.
        Ляна ответила, смеясь, довольная:
        -- Ты еще не пробовал!
        -- Уже чую, -- пробормотал Изигорн. -- Запах не об-манывает.
        Тимис молча принялся хлебать суп широкой деревянной ложкой. Тцар слышал его довольное мычание. Ти-мис обжигался, но хлебал жадно, словно никогда не знал его тцарской кухни.
        Он все пожирал глазами Ляну. Она ответила ему от-кровенным взглядом, он видел по ее смеющимся глазам, что она хорошо понимает его состояние. И даже сочув-ствует. Ей это льстит, но...
        -- Достойная хозяйка, -- сказал он хриплым от стра-сти голосом, -- говорят, что никто еще не ушел из твое-го дома, кого бы ты не накормила досыта. Но мы, уж прости за правду...
        Изигорн и Тимис насторожились. Изигорн толкнул ногой Тимиса, и у того стало видно мелькающую от мис-ки ко рту ложку.
        -- ...мы из дальней страны, -- продолжил тцар. -- А у нас там такой обычай, которого мы не смеем нарушить. Хозяйка, подавая на стол, должна сбросить с себя все одежды. Только тогда мы можем... есть.
        Изигорн и Тимис застыли. Ляна задумалась, на ее прекрасное лицо набежала тучка. Глаза потемнели; Го-лос прозвучал задумчиво:
        -- Странные бывают народы, странные у них обычаи... Но это не мое, женское, дело, осуждать или менять нра-вы. Это -- дело мужчин. Если у вас такие обычаи...
        Она вернулась к зайцу, тцар и Тимис с Изигорном напряженно смотрели, как она медленно поворачивает зайца другой стороной. Одна половинка уже подрумяни-лась, кое-где блестящая корочка лопается, в трещинки вытекли прозрачные капельки жира, сорвались на баг-ровые угли. Зашипело, синие дымки метнулись навстре-чу и тут же растворились в воздухе, только красиво вы-резанные ноздри Зандарна задергались, уловив сильный аромат жареного мяса.
        Все еще в задумчивости, Ляна нарезала душистых трав, посыпала зайца, остатки бросила в тарелки гостей. Тимис еще быстрее заработал ложкой, вскоре она заскребла по дну.
        -- Еще? -- спросила девушка с мягкой улыбкой.
        -- Да, -- ответил Тимис. -- Да! И -- побольше.
        Ляна мягко улыбнулась. Зандарн напомнил:
        -- Так как же, хозяйка?.. Мне тоже очень хочется есть... но я не могу!
        Ляна внимательно посмотрела в его горящие страстью глаза. Замедленно наклонила голову:
        -- Хорошо, странник. Из каких бы краев вы ни были...
        Ее руки замедленно опустились, тцар, как зачарован-ный, наблюдал за ее тонкими нежными пальцами. Вот коснулись подола, потянули вверх. Длинные стройные ноги открываются, открываются, открываются...
        Он ахнул, весь в огне, едва сознавая, кто он и что с ним делается. Девушка подняла платье до уровня живо-та, под платьем не оказалось другой одежды, как часто носят простолюдинки, тцар не мог оторвать взора от бе-зукоризненно вылепленного тела, роскошных бедер, тонкого стана. А когда девушка подняла платье, на миг скрыв лицо, он прохрипел нечто нечленораздельное, ибо грудь ее прекрасна настолько, что не мог подобрать слов, никогда ничего подобного не видел...
        Платье полетело на пол. Ляна стояла перед ними об-наженная полностью, даже заколку выдернула из корот-кой прически.
        -- Теперь вам ничто не мешает ужинать? -- спросила, она чистым ясным голосом.
        Изигорн и Тимис молчали, словно вбитые в землю каменные столбы. Зандарн прохрипел перехваченным голосом:
        -- Ты... прекрасна...
        -- Ужинайте, -- напомнила она. -- Вы сказали, что голодны.
        Глаза ее смотрели понимающе, но строго. Тцар про-тив сил взялся за ложку. Горячий суп показался холод-ным, потому что кровь кипела, все тело было в огне. Рядом молча ел Изигорн, его,ложка мелькала с такой скоростью, что вскоре заскребла по днищу.
        Все это время Ляна, совершенно обнаженная, двига-лась по кухне, гости видели, как она сняла с вертела зай-ца, порезала и подала на стол. Тцар и его советники вооружились ножами, ели мягкое, хорошо зажаренное мясо, запахи приправ и душистых трав сделали мясо еще нежнее.
        Ляна прошла в глубь кухни. Рука тцара застыла на полдороге ко рту. Еще никогда в жизни не видел такой совершенной спины и таких сочных обворожительных ягодиц. Губы его сложились трубочкой, в воображении уже покрывал поцелуями эти сокровища, но, когда Ляна сняла с полки кувшин, он заставил себя, подобно Изигорну, двигать ложкой.
        Перед тцаром и советниками появились три чаши, а когда Ляна наклонилась, наливая вино, тцар мысленно поклялся всем богам, что для него нет выше счастья, чем прильнуть губами вот к этим нежно-белым полушариям груди, увенчанным... ох, увенчанным бутонами роз!
        Они пили вино, оно испарялось в их горячих глотках раньше, чем достигало желудка. Ляна наблюдала за ними с улыбкой. Но когда тцар осушил чашу до дна, она ска-зала тем же ласковым голосом:
        -- Как видите, и вы не уйдете из моего дома голодными!
        Так же спокойно, как и разделась, она взяла платье. Изигорн заикнулся:
        -- Да мы и не думали... Накинув платье, она кивнула:
        -- А теперь желаю вам доброй ночи. Спите хорошо, завтра у вас долгий путь.
        Тцар поднялся из-за стола. Опьянения он не чувство-вал, напротив -- голова стала ясной. Во всем теле чув-ствовал легкость. Даже там, где совсем недавно горячая тяжесть переполняла чресла.
        Рядом неуверенно хихикнул Тимис. Тцар покосил-ся в его сторону. Вид у Тимиса был смущеннее неку-да. Изигорн вылезал из-за стола тоже обеспокоенный, лоб в морщинах, брови сошлись на переносице.
        -- Доброй ночи, -- проговорил Зандарн с трудом. -- Доброй ночи, хозяюшка... Спасибо за ужин. Мы никог-да его не забудем.
        -- Да, -- согласилась она. -- Никогда.
        С этими немножко странными словами она повер-нулась и вышла. Даже под грубой одеждой было вид-но, насколько она грациозна и красиво сложена.
        Когда они трое вошли в комнату для гостей, Изигорн плотно притворил дверь, сказал шепотом:
        -- Не знаю, как вы, но у меня странное чувство... Тимис буркнул:
        -- Догадываюсь, о чем ты.
        -- Она что-то подмешала в вино, -- сказал тцар с гне-вом. -- Не стоило нам его пить!
        Изигорн лег на ближайшее ложе, глаза уставились в низкий потолок. Брови его оставались сведенными в одну точку.
        -- Это хорошо бы, -- проговорил он медленно. -- Но что, если она избрала покровительницей Рожденную на Острове?
        По комнате словно дунуло снежным ветром. Тцар по-ежился, грузно опустился на ложе. Он сразу ощутил, что легкость ушла, а тело на самом деле все еще не пришло в себя после изнурительной скачки.
        -- Таких женщин уже нет, -- сказал он неуверенно. -- Рожденная на Острове сама страшно карает тех, кто на-рушает ей верность!
        Но голос дрогнул, в комнате становилось все холоднее. Богиня, чье имя страшились называть, сама девственни-ца, берет под защиту молодых девушек и замужних жен-щин, которые дают у ее алтаря обет хранить верность сво-ему жениху или мужу во время разлуки. Но она же карает страшно тех, кто этот обет по женской слабости наруша-ет. Потому все меньше остается тех, кто решается на та-кой обет...
        -- Что нам грозит? -- спросил Тимис в страшном
        испуге.
        После долгого страшного молчания Изигорн посмот-рел на Тимиса злорадно и сказал уверенно:
        -- Великий тцар! Мы, твои верные советники, уже разделили твою судьбу. Дождемся утра! Действие зача-рованного вина не длится долго. И мы узнаем все.
        Ее дом они покинули рано утром. Изигорн настоял, чтобы по дороге зашли к гулящим девкам. Это, конеч-но, не квартал изигошей, но Тимис выложил три золо-тые монеты, целое состояние, и все девки старались изо всех сил. Но... напрасно.
        А когда за городскими воротами садились на коней, Тимис с ужасом и омерзением обнаружил, что вдобавок ко всему он медленно превращается в кастрата. Рассви-репевший тцар еще ничего не обнаружил, и Тимис стра-шился и представить себе, что ждет его, неудачного советчика, когда тцар обнаружит превращение с ним самим.
        Глава 32
        На этот раз Россоха в башню Хакамы прибыл, когда в сторонке уже лежал дракон Беркута, паслись крылатые кони Боровика и Короеда, а возница Ковакко, кряхтя и матерясь, менял колесо на своей крытой тележке.
        Россоха слез с коня уже почти привычно, не чувствуя особой усталости. Хотя путь за это время короче не стал, но постепенно начал привыкать жить без магии, находя даже в этом странное удовлетворение. Все еще сильный и все еще умелый с оружием, он снова с легкостью об-ламывал буянов в корчме или на улице, а та малая часть волшебных амулетов и колец, что все еще хранили магию, здорово скрашивает жизнь.
        Он расседлал и пустил коня пастись, даже не стрено-жив, тот всякий раз прибегает на свист. Конь тут же унес-ся подальше, не любит присутствия множества муравьев Башня Хакамы темная, зловещая без прежнего великоле-пия огней, призрачного света, хрустального магического купола, что надежно укрывал ее от всего непрошеного. Освещен только первый этаж...
        Немые слуги встретили его с поклонами. Для них хо-зяйка все та же могущественная повелительница, грозная и всезнающая. А если учесть, что у Хакамы тоже какие-то волшебные вещицы, то она в самом деле-- грозная для простого люда и всезнающая.
        Такими волшебников и будут отныне знать народы, мелькнула у него острая мысль. Люди, которые силой ума или случая наткнулись на волшебные вещи, научи-лись ими пользоваться. Знание о настоящих магах за-будется, а все будет связано с волшебными кольцами, амулетами, мечами да доспехами...
        Он вздохнул, быстрыми шагами пересек прихожую. Двое полуголых слуг с поклонами распахнули дверь. В ноздри ударил пряный запах благовоний, Хакама без них жить не может, на стенах в ряд ярко горящие светильники, а посреди широкого круглого зала стоит уже новый стол с огромной картой во всю столешни-цу. Стол в виде восьмиконечной звезды, но Россоха не стал ломать голову, что бы это значило, хотя Хакама пальцем не шевельнет для просто так. Светильники полыхают ярко, запах сладких благовоний ударил в ноздри.
        За столом все пятеро, на Россоху подняли враждеб-ные взгляды. Не потому враждебные, что он -- Россоха, а потому, что они -- маги.
        Хакама вскинула голову, в глазах ее он успел заметить холодок, но тут же волшебница сказала самым сладким голосом:
        -- А, дорогой Россоха!.. Ты запоздал, но это ничего. Мы уже подготовили кое-какое решение.
        Я не запоздал, хотел сказать Россоха, я прибыл точ-но в оговоренное время... но посмотрел на остальных, смолчал. Похоже, Хакама всем назначила разное время. Сперва тех, кому доверяет больше всего. Вернее, чьи же-лания совпадают с ее желаниями, так как маги никогда никому не доверяют.
        Он вскинул руки в приветствии всем сразу и никому в отдельности. Глаза его прикипели к этой огромной ре-льефной карте, что, как сперва показалось, переливает-ся оттенками, как редкостный в этих краях шелк. На ней неуловимо менялись оттенки красок, поблескивали кро-хотные искорки. Присмотревшись, Россоха увидел, как слегка потемнел массив леса под налетевшим ветром, зато ярче заблестела река: тот же ветер поднял волны, сорвал гребешки, и капли воды засверкали, как дорогие стекляшки.
        Особенно чудесно сотворенными показались горы -- красноватые, мрачные, чаще всего медленно выраста-ющие из зеленой земли. Если присмотреться, можно заметить, как кое-где торчат острые пики, на карте не выше мизинца, но Россоха такие встречал, помнит их настоящие размеры.
        -- Здорово, -- вырвалось у него. -- Чье это чудо? Он сел между Беркутом и Ковакко. Хакама улыбну-лась скромно, но в глазах блистало злое торжество.
        -- Моя это карта. Моя.
        -- Где добыла?
        Хакама небрежно отмахнулась. От легкого движения воздух колыхнулся, аромат благовоний стал сильнее.
        -- Это было давно, -- ответила она. -- Хорошо, что хоть вспомнила...
        Россоха заметил, и все заметили, что голос волшебницы дрогнул, а лицо слегка омрачилось. Многие из них проходили равнодушно мимо вещей, которые, в отличие от других, могли накапливать магию. Эх, знать бы, где упасть, -- соломку бы подстелил...
        -- Что случилось? -- спросил Россоха. -- Для чего ты всех так срочно выдернула из нор?
        Все молчали, уже знают, а Хакама произнесла легким, подчеркнуто легким голосом:
        -- Случилось непредвиденное. Все наши планы... ме-няются.
        -- Что случилось? -- повторил Россоха.
        -- Все шло по нашей задумке. Даже день в день шло, все до мелочей. Все эти мелкие нападения, под-строенная встреча с Турчем, воспоминания о Колоксае, о сыновнем долге отомстить за подло убитого отца -- все подогревало ярость Скифа. Правда, мы и не наде-ялись, что он вот так, сломя голову, ринется в земли Миш -- это было бы чересчур опрометчиво даже для такого дурака... Тем более, что мы сумели привязать его к Богоборцу, а тот очень осторожен! Очень.
        Она перевела дыхание, зрачки ее странно пульсиро-вали, как у хищного зверя в сумраке, на переходе от яс-ного дня к беззвездной ночи.
        -- И что не так? -- спросил Россоха.
        -- У нас был план, -- напомнила Хакама, -- который сулил верный успех. Олег уговаривает горячего Скифа не торопиться с местью, а искать убежища у Гелона. Но Скиф будет искать не убежища, а помощи. Добром ли уговорит Гелона, силой ли, а то и вовсе убьет, но ему на-чертано стать во главе этих полуживотных гелонов! А что он сделает с таким богатством?
        Россоха кивнул. Не только горячий и безрассудный Скиф, но и более осторожные правители тут же начали бы создавать мощную армию, дабы пробовать кордоны соседей на прочность. Ибо только нанося удары по чу-жим землям, можно удержать свою.
        -- А что изменилось? -- спросил он.
        Хакама молча повела узкой ладошкой в сторону Ковакко. Болотный маг грузно поднялся, короткие ручки уперлись в края столешницы, Россоха брезгливо отодви-нулся. От Ковакко идет ясно различимый запах гнию-щих болотных растений.
        -- У меня нет возможностей нашей очаровательной хозяйки, -- произнес он мрачно булькающим голосом, и Россоха отодвинулся еще дальше, -- но кое-что мои ла-зутчики разузнали. Среди множества мелких сплетен есть один нехороший слух... Я его проверил и перепроверил, но, увы, все так и есть -- Скиф не собирается идти на Миш!
        Россоха молчал. Судя по лицам остальных, по их угрюмому виду, уже знают, но еще не уложилось в их головах. По всем расчетам, по всем звездным картам, кровавое столкновение неизбежно. Из трех сынов Колоксая останется только один, его победоносное войс-ко хлынет по свету, как огненная лава...
        Хакама сдвинула красивые узкие брови, обдумывала. Беркут покачал головой:
        -- Странно. Я понимаю, Олег не пойдет... Но Скиф? Он же прост как конь, на котором ездит!
        -- Да нет, -- сказал Боровик со смешком, -- конь ум-нее. А Скиф как на ладони. А что случилось?
        Послышался шум, фырканье коней. Вскоре дверь распахнулась, вошла Миш -- неестественно стройная, с бледным красивым лицом. Маги встали, приветствуя. Хакама обняла, как лучшую подругу, усадила рядом.
        Боровик с неудовольствием оглянулся на Ковакко, повторил:
        -- Так что же случилось?
        Ковакко под их взглядами с неохотой выпрямился, Развел руками:
        -- Там творится странное. Гелону все-таки удалось довести свое безумное начинание до конца...
        Послышались возгласы:
        -- Как?
        -- Как удалось?
        -- Это же немыслимо!
        -- Невозможно, лазутчиков надо перепроверить... Ковакко поднял руки, голоса стихли, он сказал сво-им жирным квакающим голосом:
        -- Гелон поменял себя на Колоксая. Теперь Колоксай в этом мире. Он жив, он снова на коне...
        Хакама быстро повернула голову к Миш. Тцарица ох-нула, ее кулачки сжались. По щекам медленно поползла смертельная бледность. Черты лица заострились, и Хака-ма внезапно увидела, какой Миш будет лежать в гробу, если умрет... скоро.
        Ковакко сказал успокаивающе:
        -- Тише-тише! Не все так, как вам чудится. Простые люди ведут себя иной раз... очень странно. Вы никог-да не поверите, что сказал Колоксай! Повредился ли он умом в подземном мире, какое-то заклятие на нем или еще что, но... не плюйте на меня, это правда -- Колок-сай заявил, что отказывается от мести.
        Тихонько охнула Миш. Маги молчали, ошарашенные, Беркут наконец громко хмыкнул:
        -- Так ему и поверят! Да после того, как он побродил столько лет в подземном мире...
        -- Поверят, -- огрызнулся Ковакко. -- Это тебе бы только нарушать клятвы! А Колоксай -- благородный воин. Для него подобная верность слову -- это свято. Если он сказал прилюдно... а лазутчики клялись, что он сказал и повторил не раз в присутствии многих людей. Так что он сказал то, что намерен выполнить.
        Беркут сказал скептически:
        -- Но выполнит ли? Что-то не верится.
        -- Выполнит, -- буркнул Ковакко угрюмо. -- Иначе бы не говорил. Он почему-то твердо убежден, что мстить не будет. Более того, он заявил опять же при всех, что сам был виноват. И что он получил сполна за свое ве-роломство.
        Миш медленно поднялась, по ее бледному лицу по-катились крупные блестящие слезы. Глаза сверкали как звезды. В них было то странное выражение, которое Ха-кама назвала бы... если бы не испугалась этого слова и не сказала резко:
        -- Да, он был вероломен и был убит справедливо! Хо-рошо, если он хоть в чем-то осознал свою подлость. Но мы отвлеклись. Почему не хочет идти мстить его сын Скиф? Ведь он только и мечтал, чтобы добраться до род-ной матери и срубить ей голову!
        Миш опустилась на сиденье. На бледном лице глаза все еще сияли как звезды, но на щеках заблестели мокрые дорожки. Слезы катились непрерывно, срывались с подбородка мелкими блестящими жемчужинами.
        Ковакко покосился на нее, потом взгляд испуганно метнулся к Хакаме, колдун развел короткими руч-ками:
        -- Колоксай взял со Скифа слово, что тот мстить не будет. Твердое нерушимое слово. И вдобавок проклял! Что если, мол, сын нарушит слово и убьет свою мать, то сам умрет в тот же день. А утром Колоксая уже в Гелонии не было.
        В напряженной тишине Беркут спросил насторо-женно:
        -- А куда ж он делся?
        -- Уехал, -- огрызнулся Ковакко. -- Улетел, исчез!.. Есть много путей исчезнуть из города незаметно. На-пример, ночью, когда всякие беркуты спят. Правда, они спят и днем.
        В зале словно бы похолодало. Беркут недовольно ер-зал, недобро поглядывал на болотного колдуна. В тишине раздался прерывающийся голос Миш:
        -- Куда? Куда он уехал?
        -- Незнаемо, -- ответил Ковакко и снова суетливо развел короткими ручками.
        И снова прозвучал злой голос Хакамы:
        -- Миш!.. Ты говоришь так, будто готова за ним по-ехать!
        Миш выпрямилась, бледная, решительная, но с сия-ющими глазами:
        -- Поехать? Побежать!
        -- Миш, что ты говоришь...
        -- Хакама, прости, но тебе не понять... Если бы я могла побежать за ним... вымолить у него прощение, то, может быть, все у нас было бы иначе,
        Голос ее прерывался, в нем были страх, мольба, стыд, раскаяние. Маги в неловкости отворачивались, старались не встречаться с нею взглядами.
        Россоха нарушил молчание тихим покашливанием;
        Проговорил негромко:
        -- А за Колоксаем в самом деле не проследили? Ни наши, ни сами гелоны?
        -- Нет, -- ответил Ковакко.
        -- Жаль... Это могло быть не просто любопытно. Беркут нахмурился, кивнул:
        -- Да, ты прав. Колоксай слишком... слишком герой. А герои так просто не уходят. А тем, кто остается, забы-вать о таких... ушедших, не стоит.
        -- Полагаешь, что он может прийти за нами? Беркут скривился, этот трус Ковакко чересчур прям, дальше своего объемного живота и трусливого носа не видит и смотреть не хочет.
        -- Он герой, -- напомнил он. -- А герои редко посту-пают как... просто люди.
        -- И что же?
        -- А то, -- сказал Беркут медленно, словно объяснял деревенскому дурачку, -- что пути героев невозможно предугадать, как невозможно и предусмотреть, где по-явятся, как появятся и с чем появятся!
        Он старался не смотреть в сторону Миш, что сперва только выпрямилась при его словах, потом даже припод-нялась, и только когда на нее начали оглядываться, опом-нилась и села. Но глаза ее стали ее больше, трагичнее, а умоляющее выражение она даже не пыталась скрыть.
        Ковакко снова развел ручками, что-то мямлил. Хака-ма поднялась, хлопнула в ладоши. Голос ее был мягким, мурлыкающим, но теперь в нем сильнее звучали жест-кие деловые нотки:
        -- Увы, на какое-то время мы его потеряли. Так что давайте пока о том, что у нас есть. Итак, в землях Гелона сейчас правит Скиф. При нем Богоборец, о котором известно, что он потерял свою мощь точно так же, как и мы. До этого момента все шло до мелочей точно по звездным картам. Да и сейчас, наверное, идет, это мы что-то не все понимаем. Однако они не собираются идти войной на царство Миш, как мы рассчитывали и к чему подталкивали. Вопрос, что нам предпринять в этом, из-менившемся случае?
        Маги молчали. Хакама видела, как морщится Россоха, ему вообще не нравится столкновение с Богоборцем, как кривится Беркут, который любит простые решения. Вот если бы Олег поддержал Скифа с его местью, то все было бы просто... В земли Миш попасть не просто, а в един-ственном горном проходе, ущелье Красного и Черного Меча, нестройное воинство гелонов встретят отборные войска. Какими бы ни были героями эти Богоборец и сам Скиф, но против них выступят тысячи таких же героев.
        Хакама сказала задумчиво:
        -- Если нет вариантов, как заманить их в земли Миш... то придется нам самим идти в Гелонию.
        Маги в нерешительности переглядывались. Понятно, в обороне легче всегда. К тому же здесь уже укрепились.
        А идти в земли Гелона... Говорят, он крепил свою молодую державу как никто другой. Стены крепки, в под-валах немерено зерна, мяса, а в самой крепости бьют обильные родники, так что воды вдосталь. Короед сказал торопливо:
        -- Давайте все же искать, как их заманить снова! Это надежнее.
        Хакама засмеялась, стараясь как-то поднять упавшее настроение чародеев:
        -- Конечно, конечно!.. Будем искать. Но мы ограничены во времени.
        -- Почему?
        -- Не знаешь? -- удивилась Хакама. -- Ах да, тебя не было на том... роковом собрании. Или был? Ну, когда создавался этот Совет Семерых Тайных! Словом, Бого-борец допустил небольшой промах. В своей самонадеян-ности он назвал день и час, когда родился! Более того, указал место, где появился на свет. Я тщательно провери-ла все звездные карты, сопоставила и... все карты говорят, что он погибнет в день Битвы Муравья с Рекой! Я давала проверить свои расчеты Беркуту и Ковакко. Потом меня проверил Россоха, знаток звездного неба. Да, именно в день Битвы Муравья с Рекой прервется жизнь этого че-ловека, которого мы зовем Богоборцем. А что после это-го дня... уже полная тьма. Звезды молчат. Возможно, в потусторонний мир не могут смотреть даже звезды.
        Короед спросил недоверчиво:
        -- Но не значит ли, что Богоборец погибнет в этот день все равно? Даже если мы не вмешаемся?
        Хакама кивнула:
        -- Хороший вопрос. Я верю, что если мы даже не ше-лохнем пальцем, то он либо объестся и помрет, либо его ткнут ножом в пьяной драке, либо ему свалится на голо-ву камень с крыши... Но возможно, звезды избрали ору-дием его смерти именно нас?.. В любом случае я хочу присутствовать при его гибели. К тому же наши желания совпадают с желаниями нашей могущественной союзни-цы, владетельной Миш. У нее есть сын, доблестный Агафирс, которому уже тесно в его крохотной стране! А вот армию он собрал и подготовил очень большую и сильную. Россоха вскочил в тревоге:
        -- Вы что же, в самом деле готовы идти на это безумие?
        -- Какое? -- спросила Хакама ядовито.
        -- Идти на Гелонию!
        -- Мы идем на Богоборца, -- уточнила Хакама. -- Гелония нас не интересует, но она интересует владетель-ную Миш. И ее сына, доблестного Агафирса. Так что каждый из нас очень заинтересован в этом походе.
        Россоха сказал твердо:
        -- Я -- против. Я с вами, когда вы хотели ограничить власть этого Богоборца. Он слишком... молод. И пото-му чересчур быстр на простые решения. Но я против того, чтобы гоняться за ним по всему свету. Тем более, если он нашел убежище в такой защищенной крепости, как Гелония. Будут реки крови, будет слишком много смертей. Нет, я против.
        Маги молчали, он сказал достаточно твердо, а дово-ды показались вескими. Хакама подыскивала возраже-ния, но первым опомнился Беркут, засмеялся:
        -- Россоха!.. Ты что, против воли богов? Даже боги подчиняются тому, что начертано на небесах!.. Если Бо-гоборцу предначертано, то предначертано! Не нам, сла-бым, спорить с небесами. Более того, мы должны вся-чески помогать выполнению высших предначертаний, и тогда в мире будет порядок. Кто, как не мы, должны следить за этим порядком?
        Россоха покачал головой:
        -- Ты не понимаешь. Было видение... оно у меня по-вторилось. Я верю, что именно его видела и Хакама. Так мне кажется, хотя наша хозяйка -- женщина, да еще и красивая, а им если не соврать -- то и радости от жизни не видеть. Я зрел будущее, что через ущелье Красного и Черного Меча двинется со стороны Гелонии огромное войско, а во главе на огромном белом жеребце едет Скиф!.. Так что нам надо ждать, когда Скиф все-таки двинется в земли Миш.
        Молчали, думали. Внезапно раздался настолько чистый женский голос, что маги даже начали оглядываться, пока не уставились на Миш.
        -- Какой белый жеребец? -- спросила она.
        -- Какой? -- удивился Россоха. -- Обыкновенный, только уж очень огромный!.. Хвост, грива, широкая грудь. На лбу темное пятно в виде звездочки, верхний луч выше других...
        Миш тихонько в задумчивости произнесла:
        -- Странно...
        -- Что?
        -- Такой конь у Агафирса. Я всегда волнуюсь, когда он садится на такого огромного зверя.
        Отзвук ее прелестного голоса еще медленно затихал в башне, постепенно уходя ввысь и там отражаясь не-громким мягким эхом, как вдруг Хакама внезапно под-прыгнула, глаза ее озарились счастьем, ликованием.
        -- Что стряслось? -- спросил Россоха.
        -- Мы неверно... -- вскрикнула она, задыхаясь, -- мы неверно... истолковали!.. Да, было видение, очень четкое и ясное, как огромная масса войска проходит через зна-менитое ущелье Черного и Красного Меча! А во главе на коне едет Скиф. Но Скиф ли? Где на нем написано, что он -- Скиф? Мы видели всадника, очень похожего на Скифа! Еще не поняли? Мы тогда ждали, что Скиф обя-зательно вторгнется в земли Миш с войском Гелона! Мы ждали этого, хотели этого, вот и поняли неверно!
        Россоха пробормотал:
        -- А как надо понимать?
        -- Как будет на самом деле! Да, огромное войско дви-нется из Гелонии обратно в земли Миш. Но во главе по-едет, как и ехал в ту же сторону... Агафирс!.. Не понял? Россоха, да их родная мать все еще не в состоянии от-личить один от другого!.. Она их различала только по го-лосам да по манерам. Это Агафирс поведет свое войско обратно после разгрома Гелонии и убийства Скифа и Богоборца. Вот и исполнится пророчество звезд, что из трех братьев останется только один, что он начнет заво-евывать весь мир и завоюет его весь. ..
        Миш сидела бледная, огромные страдальческие глаза на белом лице стали еще прекраснее и трагичнее. Хака-ма ревниво подумала, что увидь Колоксай ее сейчас, он уж точно отказался бы даже от злых слов. А то и сам бы просил у нее прощения. Глава 33
        С высоты облаков земля выглядела как пестрый зеле-ный ковер с редкими желтыми проплешинами. Самые высокие леса казались мелкой травкой, однако Россоха различал даже мелких зверьков, ползающих змей, юрких ящериц.
        Хакама стояла рядом, зачарованно всматривалась в зеркало. По дальней дороге двигается открытая повозка, с высоты хорошо видно человека, лежит, подставив сол-нцу лицо и бесстыдно выставив голый живот. На перед-ке телеги усталый парнишка вяло помахивает кнутом, кони плетутся едва-едва.
        -- Как я тебе завидую, -- сказала она льстиво. -- За такое умение я отдала бы половину своих сокровищ!
        Россоха пробормотал:
        -- Ничего особенного... Ты с муравьями дружишь, я умею с орлами.
        -- Да и вообще с птицами, -- заметила она игриво.
        -- Да, -- согласился он. -- Но у орлов глаза лучше. Из-под облаков видят каждую мышь на земле!.. Разве не дивно?
        -- Я давно думала, -- сказала она доверительно, -- а не владеют ли некоторые животные магией? Как думаешь?
        -- Не знаю, -- ответил он. -- Хотя меня бы это не удивило. Я так и не пойму, почему совы летают совер-шенно бесшумно, а летучие мыши в полной тьме не на-тыкаются на стены... Ладно, ты хотела увидеть Ковакко, ты его увидела.
        Хакама сказала торопливо:
        -- Погоди, не уходи! Думаешь, почему я тебя пригла-сила последним? Чтобы остаться наедине. Нам нужно поговорить, Россоха. Что бы мы ни говорили, ни дела-ли, но очень многое зависит от тебя. Ты самый мудрый и уравновешенный, потому мне особенно важно имен-но твое мнение. И то, что ты с нами, очень важно. По-нимаешь?.. Мы сейчас поужинаем, этот разговор и меня утомил, а потом мы с тобой посмотрим, в самом ли деле Агафирс готов двинуть войска на Гелонию...
        Россоха буркнул с неприязнью:
        -- Конечно, двинет. Он спит и видит, как захватит Гелонию. А потом пойдет покорять весь мир!
        -- Да, знаю. Но Миш... Меня беспокоит Миш. Какая-то она стала странная, не находишь?
        -- Нет, -- отрезал Россоха. -- И Миш, и Колоксай повзрослели -- вот что нахожу! По-моему, они готовы просить друг у друга прощения. Они хотят этого, они ищут повод... и возможность! Каждый считает себя не-правым. По-моему, это самое редкое, прекрасное и нуж-ное сейчас чувство...
        Тонкие брови Хакамы сошлись на переносице. Взгляд прошел сквозь зеркало, а голос стал холодным и отстра-ненным:
        -- Нет, это нехорошее чувство. Нам нужно, чтобы она ненавидела его по-прежнему. Если не его самого, то его сына, этого яростного Скифа.
        Россоха проглотил слова, что уже срывались с языка. Сердце стиснуло недоброе чувство. Почему он, самый мягкий и добрый, остался здесь, с самым безжалостным из существ, которых когда-либо порождала земля?
        Хакама, не дожидаясь или не доверяя Миш, сама от-правила к Агафирсу гонца. И тотчас же огромная армия пришла в движение. В отличие от сил Гелонии, армия Агафирса вся из конницы, прекрасно вооруженной, бы-строй и маневренной конницы, что может стремитель-но наступать и лавой, и откатывать по единому сигналу трубы, и замирать на месте, и совершать сложные манев-ры охватов, перестроений.
        Через глаза парящих в небе орлов Хакама и Россоха смотрели, как огромная масса конного войска двинулась в сторону Гелонии. Даже в этом беспечном продвижении через свои земли бесформенная масса время от времени то собиралась клином, то разбивалась на ровные квад-раты, то выпускала справа и слева отряды особо легких конников, готовясь к будущим схваткам.
        Хакама сказала с восторгом:
        -- Я еще никогда не видела такой слаженной силы! Они сметут Гелонию... и, не заметив, пойдут дальше. Россоха сказал сухо:
        -- Коннице не по зубам крепости.
        -- Конница, -- повторила Хакама насмешливо, -- кто говорит о коннице?
        Россоха насторожился :
        -- А что еще?
        -- Агафирс не обойдется без нашей помощи, -- объяс-нила Хакама. -- Там ведь не один жалкий Скиф, с которым справится сам Агафирс. Увы, там Богоборец! Зна-чит, придется вступить и нам. Со всей нашей мощью.
        Россоха испугался:
        -- Ты... всерьез? Хочешь, чтоб мы поехали с этими варварами?
        -- Не обязательно, -- расхохоталась Хакама. -- Мо-жем прибыть на день-другой позже. Когда конница Агафирса захватит всю Гелонию. И конечно же окружит сам город Гелон так, что мышь не выскользнет. Мы ударим не раньше, пока не убедимся, что Богоборец там.
        Россоха покачал головой:
        -- Я не стану.
        -- Но ты же обещал!
        -- Я обещал выступить... с требованиями к Богоборцу. Мне не нравится его молодость, не нравится его горяч-ность и его дерганье из стороны в сторону, когда решаем что-то важное. Он сам уверен, что поступает рассудитель-но, но мы-то знаем, что даже если он в сравнении со сво-ими одногодками -- степенный и рассудительный, то в сравнении с нами -- драчливый юнец. А юнец руковод-ствуется презренными чувствами, будь это зов плоти или зов сердца -- все едино это презренно в сравнении с зо-вом чистого разума!.. Если ему это изложить достаточно убедительно...
        Хакама презрительно фыркнула:
        -- Сам же говоришь, он не приемлет доводов разума!
        -- ...а эти доводы сделать еще более убедительными, приведя армию Агафирса, и, главное, если он увидит, что мы все исполнены решимости... Олег не чудовище, он же всегда хотел, чтобы было всем лучше! Если он увидит, что мы против, он... отступится. Навсегда! Он даст слово, что никогда больше не будет вмешиваться в деятельность Семерых... уже Шестерых Тайных. И он свое слово сдержит, несмотря на то что он все же умный.
        Хакама некоторое время смотрела на него с непрони-цаемым лицом. Россоха походил на взъерошенного сер-дитого воробья. Слабо улыбнулась и произнесла мягко:
        -- Да-да, ты прав. Ты совершенно прав! Именно так мы и сделаем. Подступим к стенам города, возьмем в плотное кольцо и потребуем от Богоборца отречения от управления Советом Семерых. Навсегда.
        -- Ну вот, -- сказал Россоха, но облегчения не ощутил от своей неожиданно быстрой победы. Что-то Хакама согласилась чересчур быстро. -- Вот так будет лучше...
        Хакама улыбнулась и попросила мягко:
        -- Пожалуйста, взгляни-ка на горы. Я слыхала про странное племя, в котором сумели приручить драконов.
        Дивное знамение видели гелоны на небе: край солн-ца потемнел, а потом вовсе пропал, словно его выгрыз-ла неведомая сила. Некоторое время на земле были су-мерки не сумерки, а нечто странное творилось в глазах людей, словно белый свет малость померк. Но и потом, когда солнце вернулось в солнце, уже на закате оно ста-ло похожим на очень старую чугунную сковороду, забы-тую на огне, раскалившуюся до вишневого цвета, вот-вот лопнет, вот-вот разлетится на части...
        Старые люди перешептывались, что это к большой беде. Нашлись странники, которые видели, как с неба падали бездыханные птицы, так бывает в лютые моро-зы, но чтоб такое свершилось в середине лета? На са-мом небе облака двигались не простые, а все либо как скачущие кони, либо в виде белых драконов, которые, как известно, самые злые, а то и можно было усмот-реть, как медленно надвигаются осадные башни, кото-рые сокрушат стены города. И хотя облака вскоре ме-нялись в простых овечек, но умным достаточно только намекнуть...
        Однако Гедония, вопреки опасению Скифа, к близ-кому вторжению агафирсов отнеслась без страха. Даже с каким-то веселым озлоблением. То ли люди забыли, что война -- это не только победные крики и скачка на бо-евых конях под звон труб, но едва сотники отправились в села и веси, оттуда потянулись веселые и оживленные отряды молодых мужчин.
        Это пестрое войско заняло оборону на реке Смородинка в двух местах, где можно перейти вброд, а еще несколько мелких отрядов послали вдоль берега, чтобы бдили.
        Турч прибыл, когда дно реки уже утыкали острыми кольями, а между ними от великого усердия вбили облом-ки кос. Селяне расположились по берегу живописным лагерем, без особого порядка, веселые, словно убежали от настырных жен на чисто мужскую забаву -- охоту.
        -- Неплохо, -- одобрил Турч, его наметанный глаз сра-зу уловил, что брод вот так, с ходу не одолеть. -- А где же журавцы? Это ж они должны сдерживать спешившихся агафирсов, когда те начнут выдергивать колья!
        -- Журавцы? -- переспросил один, еще моложавый, но уже тертый и явно бывалый если не в боях, то хотя бы в драках мужик. -- Дык сейчас же самая жатва начи-нается. Какой же хозяин уйдет из дома?
        Турч спросил рассерженно:
        -- Какая жатва? Агафирсы нагрянут, будет им жатва! Ты кто?
        -- Староста, -- ответил мужик гордо. -- Войт, по-на-шему. Агафирсы еще далеко, а жатва вот она. Пока агафирсы подойдут, то и с жатвой успеют покончить... мо-жет быть. А нет, то все равно не гоняться же за этими агафирсами? Сами придут.
        Турч в отчаянии огляделся. Мужики крепкие, здоро-вые, сила так и брызжет наружу, но воины из них ника-кие. Пусть каждый из них подковы ломает, но в схватке важнее воинское умение, чем сила, а умения как раз и нет. Агафирсов больше всего как раз могли бы побить журавцы, самые искусные из лучников, пока агафирсы медленно будут двигаться через реку. Но лучники сейчас не лучники, а сборщики урожая, Ящер бы их побрал...
        На небе все чаще возникали грозные знамения, но Олег убедил Окоема толковать их все как предвестников победы над агафирсами. На горизонте то и дело подни-мались облака пыли, это съезжались наспех набранные войска гелонов. Турч не знал, смеяться или плакать. За-житочные гелоны приезжали как на ярмарку: на повозках, с кучей слуг, даже с бабами, которые быстро превратили лагерь... который и раньше не был боевым, черт-те во что.
        Правда, оружия навезли с избытком. К изумлению Турча, мечи и топоры оказались хорошего качества, а доспехи так и вовсе встречались настолько прочные, удобные и красивые, что хоть самому Скифу в пода-рок. Видно, даже у самых мирных землепашцев сохра-нилась любовь к оружию, и они в свободное от работы время, когда можно просто лежать и смотреть в небо, ковали, клепали, соединяли, наносили затейливые узо-ры, и теперь их мечам могли позавидовать самые знат-ные воины из числа закаленных агафирсов.
        Лазутчики на легких конях перебирались на ту сторо-ну реки, для них был оставлен проход, следили за доро-гами, ловили признаки приближения большого войска агафирсов или хотя бы первых отрядов. Турч пытался как-то упорядочить свое разношерстное войско, но на него обижались, никто не хотел слушать дурацких при-казов, а место для будущей схватки с врагом каждый хо-тел выбирать сам.
        -- Уже в двух конных переходах! -- донесли однажды лазутчики. -- Их не меньше чем сто тысяч!
        -- Кто? -- спросил коротко Турч. Молодой сотник разложил на земле камешки, Турч присел рядом. Сотник объяснял:
        -- Вот здесь идет легкая конница!.. Следом -- тяже-лая, все в кожаных латах. Справа и слева два вспомога-тельных войска по десять тысяч конников...
        -- А пехотинцы? -- спросил Турч нетерпеливо. -- Где идут пехотинцы?
        -- Их нет, -- ответил сотник. -- Все на конях... Да не просто на конях...
        -- А что еще?
        -- Да нет, просто... Я видел отряды, где все кони гнедые, видел другие, где только на вороных конях, а есть и такие -- что на буланых. К чему бы это?
        Турч стиснул зубы. Это значило лишь, что надвига-ется отлично слаженное войско. Если даже коней суме-ли подобрать в масть, то и доспехи в порядке, мечи и топоры наточены и не соскочат в разгар схватки. Над-вигается настоящее войско, закаленное во многих сра-жениях, битвах. Знающее, как одерживать победы даже над опытным противником... А что им эти землепашцы с мечами, которые ковали себе больше для хвастовства?
        Он прикрыл глаза и как наяву увидел это массу войск, что движется в изумительном, с точки зрения Землепашца, порядке. Они, конники, умеют ехать шеренгами так, что ни одна конская морда не выдвинет-ся дальше других, а стоит протрубить в рог, перестро-ятся в ровный квадрат, если же протрубить иначе, то молча и без суеты, не делая ни единого лишнего дви-жения, встанут широким или вытянутым клином, что пробьет любую оборону.
        Сейчас агафирсы идут молчаливые, как призраки, даже кони не ржут, не машут хвостами. Все двигаются как плывущие по реке тяжелые бревна, но стоит по сиг-налу ринуться в атаку, как из тысяч глоток вырвется этот звериный клич агафирсов "ура!", от которого холодеет кровь, подгибаются ноги, а оружие валится из рук.
        Лучники все не прибывали, зато явился с внушитель-ным отрядом владетельный воевода Нешутич. Только те-лохранителей вокруг него было две сотни, здоровенные крепкие воины, хорошо вооруженные, да две тысячи тя-желовооруженных конников. Турч уже знал, что Нешу-тич успел повоевать еще до того, как Гелон основал свой город, потому Нешутич продолжал готовить своих людей к войнам, он не очень-то верил, что миролюбие Гелона никогда не оставит.
        Лиха беда начало, вскоре прибыли воеводы Зорян и Крыжень, с ними одна пехота, если не считать трех со-тен легкой конницы, зато обоз прибывал целую неделю. Турч озверел, ибо теперь это было похоже на гигантский лагерь не то спившихся разбойников, не то заблудив-шихся переселенцев. От рева скота не стало слышно че-ловеческой речи, а телеги скрипели так оглушительно, что птицы падали замертво.
        Не дождавшись натиска агафирсов, он послал лазут-чиков. Те донесли, что агафирсы встали лагерем все там же, в двух конных переходах.
        В лагере гелонов тут же начались пляски, песни. Не видавшие брани вояки праздновали победу, агафирсы устрашились, эти агафирсы -- молодцы против овец, а против молодцов сами овцы, струсили, вот-вот повернут обратно, а не стоит ли, братцы, ударить на них сейчас, пока они не разбежались...
        Турч едва не хватался за меч, стараясь навести поря-док в этой вольнице. Куда делось спокойствие и миро-любие кротких гелонов, когда в руках очутилось оружие, а враг показался не так уж и страшен!
        -- Это ловушка! -- орал он до хрипоты. -- Это им бу-дет подарком, если нападем на их лагерь!.. Они на ночь вообще окапываются!.. Там ров и вал, вас половина поляжет раньше, чем сойдетесь грудь в грудь!.. Что за без-головые...
        К счастью, боевой порыв не поддержали. Большинство решили благоразумно ждать, а когда агафирсы явятся большую часть побить, а остальных взять в плен, чтобы было кому крутить мельницы да копать рвы.
        Агафирс с двумя опытнейшими полководцами, Октарасом и Панастом, скрыто выехал к реке и с высокого холма на берегу наблюдал за беспорядочным лагерем гелонов. Он не слезал с боевого жеребца уже десять лет, крохотные земли Миш сумел превратить в немалую державу. В его державе, теперь уже в его, все работало на войну, а дети с колыбели приучались к реву труб и грохоту боевых барабанов. И он знал, как и его полководцы, что эта галдящая толпа гелонов, гордо называющая себя войском, все же представляет страшную силу... если реку перейти вот прямо сейчас.
        Да, у них ни капли умения воевать, даже мечи и топоры не умеют держать как следует, но в жилах эти землепашцев течет кровь мужчин, а неумение воевать такие олухи восполняют личной отвагой и беспримерным мужеством. Они не только в состоянии выдержат удар его железного войска, но и опрокинуть, погнать, а потом помереть от ран и изнеможения уже на захва-ченном поле.
        Потому он держал войско в лагере, а сам с мудрым Октарасом и верным Панастом наблюдал, наблюдал, на-блюдал. Дни жаркие, на стороне гелонов в тени неболь-шой рощи поместились немногие, остальные изнывают на солнцепеке, река кишит купающимися, выходит из берегов. Те, кто из рощи уходил к реке ополоснуться от пота, находил свои места занятыми. Вспыхивают пота-совки, вот-вот прольется кровь...
        В то же самое время его агафирсы не ропщут, хотя тоже на солнце, у них нет даже рощи. Сурово и муже-ственно переносят зной, как раньше переносили морозы, голод, тяжелые переходы. Помнят, что всегда возвраща-ются с победой, с награбленным золотом. А Гелония, как знают все, самая богатая и зажиточная страна, а люди в ней не воины, а сплошь пахари. Женщины там все моло-дые и прекрасные, а тела их как молоко с медом...
        В лагерь Агафирса прибыла Хакама с его матерью, Миш. Агафирс встретил Хакаму неприязненно, хотя именно она настояла на походе в Гелонию, к нападению на которую он и сам давно готовился втайне. Она же обещала прислать в помощь драконов, страшных летающих зверей, что могут изрыгать огонь, но все же Агафирс инстинктивно ей не доверял, как всякий чест-ный воин не доверяет подлому и непонятному колдов-ству.
        Хакама настаивала, чтобы наконец-то перешли реку, опрокинули мужичье, но Агафирс все выжидал. Зной одинаково мучит обе стороны, но в лагере гелонов все чаще и чаще вспыхивают драки за лучшее место на бе-регу, когда купают коней. Теперь все лезут без всякого порядка, очереди, кому когда восхотелось. Все злятся, а некоторые вообще отправляются вроде бы поискать ме-ста в тени и уже не возвращаются.
        Десять дней простояли гелоны, как просчитал Агафирс, за это время даже от того порядка, что поддер-живал их полководец Турч, не осталось и следа. Днем гелоны страдают от зноя, ночью отбиваются от кома-ров, встают нехотя, опухшие от укусов, а с утра тех и других доводят до бешенства крупные, как воробьи, оводы, слепни.
        Как стало известно, некоторые мужики потихоньку под покровом ночи ускользнули из стана. Поднялось возмущение, но потом раздались и рассудительные голоса, что агафирсы трусят, явно же страшатся перейти реку, вот те и решили, что без них обойдутся, здесь и так собралась несметная сила...
        На следующую ночь ускользнуло уже около сотни, а потом и среди бела дня всякие обиженные на соседей или просто на жару вскакивали на коней и уезжали из стана. Начало нарастать беспокойство, в покидающих лагерь полетели оскорбления, насмешки, в них бросали комьями сухой земли, но, хуже того, однажды ночью пронесся слух, что лагерь покинули и сам Турч с его во-еводами. Поднялся такой гвалт, что агафирсы на том бе-регу всполошились и схватились за оружие.
        Турч едва успел заснуть, когда полог шатра распах-нулся, влетел испуганный оруженосец, пролепетал:
        -- Господин, там...
        И тут же, отшвырнув его, ворвалась целая толпа с оружием в руках, готовая бить и крушить, ломать ме-бель, вымещая злость на сбежавших полководцев. Уви-дев сонного Турча, мужики замерли, потом один, опом-нившись, заорал дурным голосом:
        -- Так это ж все брехня!.. Брехня!.. Никуда они не делись!
        Турч не успел опомниться, одеться, как его полуго-лого подхватили на плечи, бегом понесли по лагерю, по-казывая, что вот он, родимый, не сбежал, не бросил, остается верным воинскому долгу, чудо-то какое в перь-ях! Вот он, родимый наш!
        Глава 34
        Агафирсы время от времени выезжали из лагеря целы-ми отрядами. Теперь и гелоны, забравшись на деревья, могли видеть, как те скачут, разом останавливаются на полном скаку, поворачиваются, как один человек ощетиниваются длинными пиками или же, наоборот, хватают-ся за боевые топоры.
        Притомив коней, возвращались, а им на замену выезжал другой отряд, тоже разогреть застоявшихся коней, приучить себя и коня к слитным действиям всего отря-да, а заодно и попугать гелонов -- все уже знали, что за ними наблюдают.
        В лагере гелонов в самом деле распространялись слу-хи один другого страшнее. Всадники, что, как муравьи, одинаково выполняют все приказы, казались нечелове-чески страшными, непонятными, таинственными, даже заговоренными злыми колдунами. Тут же у костров по-шли рассказы о разных случаях, когда кого-то не брало железо, а стрелы вовсе отскакивали, таких заговоренных можно убить только прутиком омелы, смоченной в от-варе из лап молодой лягушки и перьев птицы Стратим...
        Уныние пошло по лагерю, как круги от брошенного в воду камня. Одни тут же напились до свинского состо-яния, другие призывали богов и давали обеты, третьи клялись умереть, не покидая лагеря, но уже не отыска-лось тех смельчаков, кто хотел перейти реку и ударить на агафирсов.
        Скиф и его воеводы спешно обходили стены, осмат-ривали, готовясь к осаде. К огромному облегчению Ски-фа, стены оказались в полном порядке, нигде ничего не пришлось чинить, закрывать бреши или менять камни. Впервые он подумал о Гелоне-воине с благодарностью, такие стены выдержат любой натиск.
        Настоящих мечей и боевых топоров в оружейной все же оказалось недостаточно. Скиф велел насадить косы ребром на древки, как и наконечники копий, а тяжелые дубовые палицы приказал набить толстыми гвоздями, которыми подковывают коней. Только доспехов в подвалах оказалось вдоволь, и вскоре все мужчины Гелонии гордо расхаживали в кожаных латах, а то и в металличес-ких, медных или бронзовых.
        Теперь ночная стража на стенах утроилась, из окрес-тных деревень спешно везли крупу, муку и другие припасы, хотя подвалы и кладовые города и так ломились Гелон всегда был осторожен и запаслив. Из деревень по-степенно прибывали мужики, но семьи везли немногие. Как-то не верилось после десяти лет безбедной мирной жизни, что на их земли явится враг.
        Город и окрестности бурлили, кипели. Всадники носи-лись на быстрых конях между селами, а слухи, один не-лепее другого, разлетались как вспугнутые вороны. В Ге-лон тянулись тяжело груженные подводы, шли угрюмые люди с косами и цепами на плечах. Немногие были в ко-жаных латах собственной выделки, но в городе все полу-чали настоящее оружие и настоящие доспехи.
        Однажды Скиф, объезжая городскую стену с внешней стороны, наткнулся на целую толпу, что двигалась к во-ротам. Его тут же окружили, он видел всюду разъярен-ные лица, вскинутые к небу косы, пики, дубины, пали-цы и даже колья, отовсюду несся крик:
        -- Не отдадим Гелонию!
        -- Дай оружие!!!
        -- Веди нас!..
        -- Вместе жили, вместе и помрем, но Гелон не сдадим!
        Скиф чувствовал, как в глазах щиплет, он сам был в этот миг готов броситься на врага и растерзать его в кло-чья, защищая вот этих самоотверженных мужиков, что оставили семьи и пришли защищать нечто более высокое, чем жизни, защищать Мечту, защищать дело и первого справедливого правителя Гелона, который ушел из жизни так же доблестно и праведно, как и жил.
        Он вскинул к небу руки, призывая его в свидетели, закричал громко и звеняще:
        -- Успокойтесь!.. Мы не отдадим наш славный город, не отдадим Гелонию!.. И сумеем защитить свои земли. Но если кто из вас раньше когда-либо держал в руках оружие, умеет держаться в седле, приходите сегодня к городской зброярне. Вам дадут оружие, накормят, рас-пределят по отрядам. Не отдадим Гелонию!
        Дружный клич всколыхнул мир, заставил затаиться в страхе подземных зверей, а птицы в соседнем лесу под-нялись с веток и закружились над деревьями.
        -- Не отдадим!
        -- Всю кровь до капли!
        -- Не сдадим Гелонию!
        Но все-таки в городе настали тревожные дни еще за-долго до подхода агафирсов. Мужчины, оторванные от семей, занялись, естественно, беспробудным пьянством. Привыкшая к порядку стража хмуро поглядывала на пьяных, но не вмешивалась даже в то и дело возникаю-щие драки. Переселенцы, оставшись на ночевке в город-ке, прямо на площади жгли костры, бражничали, спори-ли, дрались, прыгали на спор через огонь. В трех местах пели и плясали бродячие музыканты, танцовщики. Им бросали монеты, орали, нахваливали, в музыку и песни вплетались хриплые голоса охотничьих рогов, резкие вопли дудок, рев скота, далекие звуки била со стороже-вой башни.
        В одном месте в окружении целой толпы орущих мужчин плясали с мечами в руках двое обнаженных до пояса и совершенно пьяных воинов. Одного взгляда Олегу было достаточно, чтобы сказать, чем такая пляс-ка кончится.
        А Скиф сказал восторженно:
        -- Им дай только повод, чтобы вскочить на коня и помчаться навстречу ветру, чтобы вскипела кровь, что-бы меч сверкал и пел, чтобы хряск вражеской плоти, крик чужих женщин, чтобы огонь и кровь! Нет, не удалось вытравить в этих людях чисто человече-скую страсть к оружию, к сражениям, к воинским под-вигам!
        Олег задумался. Дерзкая сила переполняет этих лю-дей, они забыли, что в войне кладут головы, а помнят удачные походы на соседей. Если даже не свои похо-ды, то с восторгом пересказывают воинов-соседей, ко-торые приводили пленных и перекладывали на них всю грязную работу, а захваченных женщин использовали как наложниц, на что не согласится ни одна женщина их племени.
        В непроглядной ночи громко и страшно ударили в медные щиты. Протяжный тягучий звон возник и ос-тановился в ночном воздухе, в него вплетались все новые и новые удары, и вся ночь, казалось, дрожит как лист на ветру.
        На башнях вспыхнули факелы. Кое-где их сразу бро-сали в бочки со смолой, и вскоре тьма вокруг крепост-ных стен озарилась красным зловещим светом. Наверху раздался общий вздох, что перешел в стон.
        Внизу под стенами в двух десятках шагов из тьмы быстро подъезжали ровными рядами всадники. Между ними уже пробегают по направлению к стенам пешие, умело держа в руках длинные лестницы. Каждую лест-ницу несут по четыре человека, и едва их разом при-ставили к стенам, наверх тут же начали быстро-быстро карабкаться сотни... нет, тысячи вооруженных людей!
        Скиф стряхнул оцепенение, закричал страшно:
        -- Бочки!.. Разом!!! Лучники!!!
        Со стен начали торопливо опрокидывать бочки с ки-пящей смолой. Следом сбрасывали бревна, что ломали лестницы и калечили людей. Снизу раздался многоголо-сый крик дикой боли, ибо капли смолы, попав на тело, не гаснут, а прожигают его до кости, а то прожигают и саму кость.
        Лучники торопливо стреляли в конников, в темноту, догадываясь, что и там стрелы найдут цель. Вокруг кре-пости по всему периметру стоял крик, ругань, вопли, страшно кричали раненые кони. Выглянула луна и снова скрылась за тучей, но Скиф и его военачальники успели узреть, что вся равнина перед городом занята войсками. И хотя ими не кишит, все держатся отдельными отряда-ми, ровными такими квадратами, словно и не люди вов-се, волосы на голове встали дыбом: не думал, что Агафирс приведет такую силу.
        -- Лучники!!!
        Воздух трещал, раздираемый сотнями тяжелых стрел. Из темноты доносились крики людей, которые считали себя надежно укрытыми тьмой.
        Скиф с топором в руке носился по стене, глаза безум-ные, сердце едва не выскакивает, это же город Гелона, он обязан любой ценой защитить дело рук и сердца са-моотверженного брата...
        С внутренней стороны стен по лестницам подавали новые связки стрел. На толстых канатах поднимали кор-зины с тяжелыми булыжниками. Женщины выбегали из домов, наготове чистые тряпицы, но раненых пока нет, пока нет, все еще нет...
        Олег бежал по стене с другой стороны. Скиф с удив-лением и облегчением увидел в руке волхва обнаженный меч. Олег крикнул издали:
        Что на той стороне?
        Отбили! -- прокричал Скиф. -- У тебя?
        -- Тоже, -- ответил Олег. -- Твой брат как будто пред-видел заранее, с какой стороны и как нападут!.. Именно там больше всего камней, бревен, там в ряд бочки со смо-лой. Ни один не добрался даже до середины стены!.. А жаль.
        -- Почему?
        -- Дальше бы падали, -- сказал Олег зло. -- Таких вы-соких стен я еще не видел! Но теперь вижу, не зря, не зря.
        Скиф мотнул головой. Всякий раз при воспоминании о Гелоне в глазах щиплет, а в сердце появляется боль. Как он несправедливо набрасывался на брата, винил в трусо-сти, обвинял, хулил! А теперь брат спасает его, даже бу-дучи там, в мире черного солнца.
        -- Но как? -- спросил Скиф потрясенно. -- Как про-никли? Почему их не задержало наше войско? Олег покрутил головой:
        -- Шутишь? Ты бы еще сказал, остановило!.. Это вши-вое дурачье явно взяли сонными. Но неужели и Турч, он же воин... И не дурак. Эх, не будем о павших... наверное. Но про войско за стенами города теперь забудь. Наше счастье, что агафирсы совсем обнаглели!.. Ишь, попробо-вали захватить город одним передовым отрядом.
        Скиф долго молча смотрел в темноту. На востоке мед-ленно светлело. Обозначился темный край земли, над которым неспешно поднимался слабый рассеянный свет.
        -- Так это было еще не войско?
        -- Шутишь?
        -- Да нет... Но что в темноте рассмотришь...
        Олег посоветовал угрюмо:
        -- Дождемся рассвета. Там увидишь.
        Но ждать долго не пришлось, на востоке небо уже медленно светлело. Из чернильной тьмы медленно про-ступали стены, крыши, бледные лица. Все напряженно вслушивались, опасаясь нового приступа.
        Их темноты доносилось далекое фырканье коней, топот, иногда резкий повелительный вскрик. Привыкшие в темноте глаза жадно хватали все, что могли раз-глядеть, сперва во тьме плавали комья черного тумана, превращались в страшных мохнатых зверей, сливались в огромные массы, дробились, но с наступления рас-света это исчезло, растворилось в бледном рассвете, а взамен все увидели голую вытоптанную землю.
        -- Ушли, -- сказал Скиф с облегчением. -- Ушли, гады!
        -- Не получилось, и ладно, -- прокомментировал Олег. -- Сегодня вряд ли полезут.
        -- Почему? Войско не подойдет?
        -- Подойдет, но пока встанет лагерем... Я слышал, Агафирс всегда на ночь войско загоняет в лагерь и даже ого-раживает рвом и валом.
        Скиф фыркнул:
        -- Трус!.. Он всегда был трусом!
        -- Гм... -- ответил Олег. -- Что не мешает ему, одна-ко, побеждать...
        Очень не скоро заискрился край земли. Солнце под-нималось мучительно медленно, в небе давно полыхают облака, а на земле глубокие угольно-черные тени, где, как в подземном мире, исчезает все, что туда провали-вается.
        Дорога уходила от городских ворот вдаль, там иногда сверкало, поблескивало, наконец один, самый острогла-зый, закричал:
        -- Идут! Агафирсы идут!
        Олег ощутил, как сердце трепыхнулось и сбилось с ритма. Он, как и все, ожидал, что на дороге покажется длинная темная змея, превратится в колонну, начнет приближаться, повторяя все движения дороги... однако со стороны горизонта сейчас надвигается темная страш-ная масса, словно по земле идет тень от грозовой тучи.
        Не скоро удалось различить, что войско хоть и прет плотной массой, но все же разбито на отдельные полки. Каждый полк двигается ровным квадратом, каждый всадник держит длинное копье острием вверх, древка от-сюда не рассмотреть, зато металлические наконечники блестят под утренним солнцем нестерпимо ярко, и кажется, что агафирсы на копьях несут упавшие с неба осколки солнца.
        Уже можно рассмотреть, что эти ровные квадраты различаются даже по цвету коней: у одних подобраны сплошь гнедые, у других -- вороные, третьих -- буланые... Страна Гелония лежит на равнине, агафирсы это знали и шли прямо на город Гелон, не придерживаясь извивов дороги.
        Восемь отдельных полков насчитал Олег, а посреди исполинского войска тащатся повозки с походными куз-ницами, оружейными, котлами, шатрами.
        Первый полк внезапно перешел на галоп. Ровный лес копий изломался, теперь казалось, что на вершинки мо-лодых деревцев налетел ветер. Все трепетало, искрилось, полк разбился на мелкие отряды, а те уже в видимом бес-порядке поскакали по окрестным селам за добычей.
        Военачальники, их видно сразу, в сопровождении двух-трех конников начали объезжать город, осматри-вать стены. Их сопровождающие успевали переруги-ваться с высыпавшими на стены защитниками, а сами военачальники наметанным взглядом определяли, где поставить войска, куда нанести первый удар, где про-бовать проломить стены, а где лучше взобраться на них с помощью лестниц.
        Олег всматривался в скачущих всадников с безмер-ным удивлением. Те унеслись, а у него перед глазами стояла эта странная картина.
        Вздрогнул, рядом раздался скрипучий голос Окоема:
        -- Заметил? Вот из-за этого Агафирс и разбил всех соседей! Те земли, что дала ему Миш, он уже расширил в десять раз. И вообще теперь непобедим...
        Верховный жрец стоял, приложив ко лбу ладонь ко-зырьком. Острые колючие глаза смотрели из-под седых, как вылепленных из снега, косматых бровей.
        -- Из-за чего? -- спросил Олег.
        -- Он придумал для всадников особые крепления для ног. Ты не заметил? Они крепятся к седлу на ремнях. Это такие ременные петли. Ты вдеваешь в них ступни...
        -- Ну и что? -- спросил Олег. Попытался представить себя, как он вдевает болтающиеся ноги, сразу появляет-ся устойчивость. -- Ух ты...
        Окоем кивнул:
        -- Вот-вот, сперва и я вот так: ну и что... Но когда вде-ваешь ноги в эти петли, то можешь не просто сидеть на коне, а привстать в нужный момент! Не понял?.. А ты пробовал драться сидя с человеком, который на ногах?.. Когда всадник Агафирса привстает на стременах, он об-рушивает удар втрое мощнее, чем его противник. Таким образом, его конница становится втрое мощнее при той же численности. А еще надо учесть, какая слава бежит впе-реди его войска о непобедимости агафирсов!.. К тому же войска, оснащенные ременными петлями, способны делать втрое более длинные переходы. Это тоже слагаемое побе-ды, так как противник сразу в панике! Не ожидал, что ага-фирсы появятся так скоро? Крылатые кони там, что ли?..
        Олег долго молча наблюдал за приближающейся мас-сой конного войска. В каждом движении всадников чувст-вуется мощь, злая сила, уверенность в своем полном пре-восходстве. А уже такая уверенность -- половина победы.
        -- Ты прав, -- проговорил он. Он сам чувствовал, как дрогнул его голос. -- Будь у нас не крепость, а войско... пусть даже такое же по числу, нас бы взяли как кур. Спа-ли бы даже вартовые, зная, что агафирсы еще суток за трое от этих мест. Хорошо, что Гелон к защите готовил-ся всю жизнь. Да что там трое суток: конница Агафирса должна бы подойти сюда не раньше... чем через неделю!
        -- Стремена, -- сказал Окоем.
        --Что?
        -- Стремена, говорю. Так они называют эти ременные петли для ног. Мол, для стремительности...
        
        Часть третья Глава 35
        Агафирс выехал из лагеря, с высоты седла с волнени-ем смотрел на стены Гелона. Да, город укреплен хоро-шо, но эти гелоны не знают, что ему уже приходилось брать города и побольше, и позащищеннее. Возьмет и этот... Но только его лучшие полководцы знают, а ос-тальные лишь догадываются, что ради взятия Гелона он не привел бы такую несметную армию.
        Те войны, которые он вел на западе и севере, давали меньше, чем он страстно жаждал. Рано или поздно его конница упиралась в исполинский горный хребет, через который всю армию провести немыслимо. Зато если обратить взор в другую сторону, вот где Гелон на равнине, а дальше, за Гелонией... там бескрайние рав-нины с тучной травой коню по брюхо, чистыми река-ми и озерами с драгоценной водой. И, что самое важ-ное, там богатейшие города, где жители изнывают в неге и роскоши, ветви деревьев ломаются под тяжес-тью яблок и груш, виноградные лозы тянутся на вер-сты, а зерна золотой пшеницы размером с лесной орех. Там жители умеют хорошо пахать и растить хлеб, но разучились воевать... Они станут легкой добычей!
        За теми землями еще и еще, все говорят на разных языках, поклоняются разным богам, но все те страны
        и народы должны стать добычей его молодого и хищ-ного народа.
        -- И они станут, -- проговорил он вслух. Октарас услышал, подъехал. Конь под ним играл, тряс гривой и все выказывал жажду прямо сейчас идти в зем-ли где трава по брюхо и где много молодых кобылиц.
        -- Кто станет? -- спросил Октарас хрипло.
        -- Мы станем, -- ответил Агафирс страстно. -- Мы станем самым великим народом на всем белом свете!..
        -- Да будет так, -- ответил Октарас мощно. -- Нам тесно в нашей маленькой стране. А силы с избытком...
        Огромный дракон на синем небе казался совсем темным, но, когда солнце блеснуло по ту сторону кры-льев, оказалось, что он изумрудно-зеленый, а крылья почти прозрачные, светло-зеленые, как молодые лис-точки, только темные прожилки и толстые когти на концах крыльев.
        Дракон медленно снижался, крылья распластал, не двигая, парил, но изменял угол крыльев так, что ходил вокруг крепости по кругу, снижаясь медленно, осторожно;
        Олегу показалось, что дракон уж очень внимательно, даже осмысленно рассматривает людей, а когда увидел его, Олега, то даже крыльями задвигал, чтобы ветром не сносило в сторону, шею вытянул, голову поворачивает то так, то эдак, не выпуская его из поля зрения.
        Хакама, мелькнула злая мысль. Войска -- это Агафирс и Миш, драконы и неизбежные колдуны при драконах -- Хакама.
        Когда дракон снизился так, что ветер от его крыльев достигал башен, кто-то из стрелков не выдержал, пустил стрелу. Стрела бы не долетела, но дракон увидел, дохнул огнем, и стрела в верхней точке полета вспыхнула, как лучинка, понеслась обратно пылающим факелом.
        Сразу несколько лучников рассерженно выпустили стрелы. Каждый натягивал тетиву так, что трещали мышцы, стремясь достать летающего гада. Дракон рас-кинул крылья и застыл в воздухе, восходящие токи под-держивали его, лишь чуть колыхали с боку на бок. Глаза следили за крохотными людьми, и когда стрелы, не до-летев, начали загибать дугу, собираясь в обратный путь к земле, из пасти вырвался шипящий столб огня, погло-тил стрелы так, что они исчезли, а на землю если и пал где уголек, то остался незамеченным.
        Олег в покоях Гелона перебирал книги. Их начал со-бирать Окоем, жадный до древних знаний, и Олег, хоть всегда зло смеялся над придуманными тайнами древних, что на поверку не стоили выеденного яйца, все же копался, искал, а вдруг...
        Услышав крики, он обернулся к окну. Из крыши конюшни к небу рвались острые злые языки огня. Уже слышался треск, огонь грыз сухую крышу торопливо, жадно, захлебываясь и утробно урча. А сверху навстре-чу огню падало длинное оранжевое копье, по крыше словно растекался выплеснутый из огромной посудины жидкий огонь, снова оранжевые языки огня устремля-лись к небу жадно...
        Он подбежал к окну и, высунувшись до пояса, по-смотрел вверх. Над двором кружил, растопырив широ-кие угловатые кожистые крылья, огромный дракон. Из пасти через равные промежутки вырывалась длинная узкая струя пламени. Народ метался с криками, кто-то пытался гасить, но дракон снова и снова выплевывал сгустки огня.
        Стены замелькали, с грохотом ударилась за спиной о стену дверь. Его пронесло через другую комнату Гелона, что оружейная, пальцы сорвали со стены богатырский лук, на ходу схватил тулу со стрелами. Когда он бегом вынесся по каменным ступенькам на стену, дракон был уже почти на одном уровне со стенами, парил над самой серединой двора.
        Трое лучников торопливо натягивали луки, звонко щелкали тетивы. Стрелы беззвучно отскакивали от прочной, как лучшие доспехи, чешуи летающего зве-ря. Олег увидел белые мучнистые лица, вытаращенные глаза.
        -- Не береть! -- вскрикнул один в отчаянии. -- Не береть гаду!
        Олег быстро набросил тетиву на рог, согнул лук и на-тянул тетиву на другой конец длинного лука из темного дерева. Со двора несся неумолчный крик, Олег быстро наложил стрелу, рывком оттянул ее с тетивой к уху, одно мгновение целился, но, когда отпустил пальцы, тут же ухватил вторую стрелу.
        Первая ударила дракона за ухом. Он дернулся, страш-но взревел, из пасти вместо огня вылетели черные клу-бы дыма. Он начал поворачивать голову, вторая стрела ударила в глаз. Третья бессильно скользнула по рогово-му скошенному лбу, видно было, как дальше, отскочив, наткнулась на роговой выступ и разлетелась в мелкие щепки, четвертая и пятая вонзились в шею, пробив тон-кую чешую.
        Дракон мощно взмахнул крыльями, ветер едва не снес Олега со стены. Снизу закричали. Тяжелое тело ринулось в его сторону. Олег успел увидеть распахнутую пасть, в которой поместилась бы овца, один вытаращенный глаз, выпуклый, налитый адской злобой, второй уже превра-тился во впадину, оттуда выползала, пузырясь, зеленая жидкость, ее смывало ветром...
        Его сбило наземь ударом ветра. Пахнуло рыбой, ти-ной, через мгновение он услышал крики по ту сторону стены. Дракон летел над самой землей, крыльями взма-хивает все реже, когтистые лапы висят, агафирсы с кри-ком разбегаются...
        Дракон задел за землю, пропахал борозду. Его пере-вернуло, даже со стены отчетливо видели белесое брю-хо, похожее на осетриное. Растопыренные лапы скребли воздух, крылья еще дергаются, но видно, что дракон из-дыхает.
        На стену бегом взобрался Скиф. Лицо его было чер-ное от копоти. Увидел Олега, закричал:
        -- Так это ты?.. Ты его так стрелой?
        Олег буркнул:
        -- Просто повезло.
        -- Повезло?
        -- Да. Только одна стрела попала в глаз. А там, навер-ное, острие достало мозг. Скиф закричал:
        -- А другие стрелы? Да ты его истыкал, как ежа!.. Эх, если бы все так стреляли, как ты... мудрец!
        Со стен хорошо было видно группу всадников, что от-личалась от других как богатством одежды и доспехами, так и тем, как с ними почтительно разговаривали. То и дело к ним мчались всадники, что-то сообщали, уноси-лись прочь, а они с небольшого холма наблюдали за го-родом.
        Со стен видели, как от них помчался всадник, а ког-да приблизился к городским воротам, перевел коня на шаг. Был он в белом, без доспехов. Все видели, как он вскинул к губам великанский рог, раздался хриплый протяжный рев, от которого кровь похолодела в жилах.
        Скиф вздрогнул, повел плечами. Олег смотрел хмуро, Скиф сказал с нервным смешком:
        -- Ну и легкие у мужика!.. Мороз по коже... Такой рев, такой рев!
        Глашатай оторвал рог от губ, перевел дыхание, конь стоит смирно, привык, а глашатай мощно прокричал:
        -- Именем Агафирса и владетельной Миш -- отпирайте ворота!
        Голос был настолько мощный и повелевающий, что Олег с тревогой посмотрел в сторону городских врат. На-верху было черно от налезшего люда. Несколько мгнове-ний стояла напряженная тишина, потом раздался смех, перешел в хохот.
        -- Сперва поцелуй меня, -- закричал один весель-чак, -- я покажу тебе куда!
        -- Нет, пусть сам Агафирс поцелует!
        -- Да что там Агафирс -- Миш, пусть Миш сама рас-целует!
        -- Га-га-га!
        Всадник сидел неподвижно, конь тоже не шевелился, только слегка подрагивал ушами. На стенах орали, хохо-тали, визжали, советы сыпались один другого солонее, но, когда всадник повернул коня, голоса стали умолкать.
        А глашатай грозно грянул могучим басом:
        -- Тогда все вы -- умрете!
        Голос был страшный, обрекающий. Олег ощутил, как холодок охватил все тело, однако на воротах и стенах хохот возобновился с новой силой. Горожане орали и потрясали оружием, а кое-кто от смеха сползал с ворот, почти падал и уже от хохота корчился на земле.
        Всадник снова протрубил в рог. На стене хохот и смешки постепенно утихли, все с любопытством жда-ли. Глашатай пустил коня еще ближе, прокричал:
        -- Мы пришли с миром! Городу Гелона и его жите-лям не будет никаких обид! Нам нужен только беглый преступник Олег, а также его спутник по имени Скиф!
        Скиф толкнул Олега:
        -- Смотри, они привели это войско, чтобы взять тебя. А я... так, пристежка.
        -- Не ревнуй, -- ответил Олег утешающе. -- Это про-сто ход.
        -- Думаешь? -- спросил Скиф с сомнением, но чуть повеселел. -- Я тоже думаю, кому ты нужен... Щас я ему отвечу! Так отвечу...
        Голос из-за спины произнес:
        -- Лучше ответить мне.
        Окоем поднимался на стену торопливо, чуть запыхал-ся, дыхание из груди вырывалось с тонким сипом, слов-но из прохудившегося бурдюка. Скиф хотел возразить, он-де правитель, но Олег ухватил его за локоть и сжал как клещами. Скиф зарычал, но смирился, хотя на вер-ховного жреца смотрел исподлобья: слишком много вла-сти его брат отдал этим священнослужителям.
        Окоем погладил бороду, осмотрелся. Он тянул пау-зу, одновременно восстанавливая дыхание, и тысячи горожан с напряжением ловили каждый звук, что со-рвется с его губ. Наконец Окоем заговорил, и голос его, неожиданно сильный и властный, прокатился над всеми слушающими, а у всадника конь вздрогнул и запрядал ушами.
        -- Город Гелон, -- сказал Окоем мощно, -- город сво-боды!.. Всякий беглец из других земель, не стерпев обид и утеснений, может найти здесь защиту. Преступников мы сами изгоняем. Но тех, которые приняты, мы гото-вы... и будем защищать всеми силами оружия, своими: жизнями, своей кровью!
        Город дрогнул от дружного крика. Люди со слезами благодарности бросались на колени, вскидывали к небу кулаки, кричали, что за Гелонию -- страну счастья -- они отдадут всю кровь до последней капли, всю жизнь до последнего вдоха. Скиф возбужденно орал и тоже потрясал оружием. Олег чувствовал, что и его захватила эта горячая волна, которую так умело сумел разжечь Окоем. Да, теперь эти люди будут защищать город с еще большим рвением. Окоем сумел найти нужные слова, облечь их в нужную форму, сказать с нужной интонацией. Это не Скиф, что лишь бранью...
        Вот она, подумал Олег с невольным восторгом и за-вистью, та сила, которую я понять не могу, потому что в ней ни капли ума, ни капли знаний... но эта хорошая сила, эта могучая сила, ею владел Таргитай, но я боюсь этой непонятной мощи, потому что завтра такие же хо-рошо сложенные слова может отыскать враг, и тогда... Нет, искать надо только в знании, в познании. В знании дважды два всегда равняется четырем, говорит ли это враг или друг, говорится это утром или вечером, в радо-сти или гневе. В знании всегда видно, кто прав, а кто нет, и неправый либо отступит еще до схватки, либо бу-дет разбит, ибо он не прав, а не прав это -- хуже ору-жие, хуже позиция, да и чувство самой неправоты ослаб-ляет волю и даже тело.
        Скиф внезапно повернулся к Олегу. На смертельно бледном лице удивительно ярко горели восторгом синие глаза. Он сказал, задыхаясь, выталкивая слова, как буд-то стрелял ими из лука:
        -- Олег... я возвращаю себе право мести!
        Олег отшатнулся:
        -- Ты забыл, что предрек твой отец?
        -- Олег, как ты можешь? В такой миг... говоришь всего лишь о моей жизни или моей смерти? Я нарушаю слово, данное моему любимому отцу!.. Это тяжело... и страшно. Но, Олег, есть нечто выше меня... как и выше всех людей на свете.
        -- Что? -- спросил Олег горько.
        -- Зло должно быть наказано, -- отрезал Скиф. -- Теперь я воюю не только против убийцы моего отца! Эта женщина пришла убить и Гелона, лучшего из людей... Ибо разрушить Гелонию -- это убить его по-настоящему. Его сердце все еще здесь... Ты не слышишь -- он страдает, когда убивают его людей, когда вытаптывают их поля, рубят сады, засыпают колодцу Я убью ее!
        -- Скиф!
        -- Я убью ее, -- повторил он с нажимом. -- Я убью! Теперь я ее убью. Глава 36
        Олег не спал уже третьи сутки, голова гудела, как мед-ный щит, в который били изо всей дури. Остановился сделал несколько медленных глубоких вдохов, послал све-жую кровь в череп, а чересчур разогретую в голове отпра-вил в ноги.
        Боль несколько утихла, но осталось чувство нереаль-ности, как бывает либо в момент, когда уже готов зас-нуть, либо когда едва-едва вынырнул из сна, а смутные призраки еще мелькают перед глазами, постепенно ста-новясь тоньше, а в ушах еще звучат голоса.
        Прямо из стены выплыла призрачная фигура. Сквозь нее он видел медную чашу светильника, ковер на стене, различал даже толстые крюки из бронзы, вбитые в ка-менную стену...
        Вздрогнул, фигура приблизилась, протянула пальцы к горлу. Инстинктивно вскинул руки, перехватил при-зрачные кисти. Вскрикнул от страха и едва не вы-пустил: его пальцы сжимают широкие мужские за-пястья!
        Призрак навалился всем телом, Олег упал под тяже-стью. Некоторое время боролись, слышалось шумное дыхание. Наконец хрустнули кости, изо рта призрач-ного лица плеснула кровь. Настоящая, алая. Горячая. Олег поспешно вытер руки об одежду призрака.
        Лицо медленно наливалось красками, обрастало плотью. На Олега смотрело бледное лицо немолодого мужчины, в глазах бессильная ненависть, с губ срывал-ся шепот, но слова были на чужом языке.
        Олег не уловил в них смысла, ухватил за плечи и гру-бо тряхнул:
        -- Кто ты? Кто послал? Человек-призрак пошептал:
        -- Тот... кто тебя нашел.
        -- Кто нашел?
        -- Тот, кто возьмет твою жизнь.. .
        Изо рта темная струйка вытекала все шире. Человек закашлялся, кровь плеснула фонтаном, тут же дернулся, вытянулся и застыл. Олег обыскал убитого, под балахо-ном на поясе нащупал длинный острый нож в красивых дорогих ножнах.
        Состояние опасности не уходило. Он силился удер-жать это состояние полусна, когда реальное и нереаль-ное смешиваются, соприкасаются, уже начинаешь ви-деть сон, но все еще знаешь, что на самом деле лежишь на ложе, что рядом не лес или поле, а стена, посреди комнаты стол, там лавка и табуретка...
        Вторая призрачная тень неслышно двигалась к нему вдоль стены. Олег отчетливо видел сквозь прозрачное тело вбитые в стену железные крюки, узор на коврах, блестящую шерсть на распятой шкуре, и только по краям свет заламывается, словно он смотрит сквозь передвигающуюся вдоль стены огромную дождевую каплю.
        Он старался не смотреть прямо на приближающегося врага, но сердце уже колотится, как у пойманного воро-бья. Тот приблизился, вскинул руки. Олег успел увидеть острые когти, которыми так легко пропороть артерии на горле. Его собственное тело как будто само метнулось в сторону. Правой рукой захватил врага за шею, рванул, Дернул, тот же хруст шейных позвонков, сразу обмякшее тело, едва слышный хрип.
        Полупрозрачники, странное племя, некогда много-численное, теперь сохранились где-то в труднодоступ-ных горных долинах. Слабые и не очень быстрые, они сумели выработать в себе свойство незаметно подкрады-ваться к добыче, что нередко помогало им защищаться от сильных соседей. Но беда в том, что разъяренные та-ким подлым колдовством соседи, ворвавшись в селение полупрозрачников, уже не щадили никого, в полон не брали, убивали даже детей в корзинках.
        Видимо, Хакама или кто-то из высших магов суме-ли отыскать такое уцелевшее племя, наняли убийц, а уж перебросить их прямо в город Гелон хватило мощи их магических вещей.
        Мороз пробежал по коже при мысли, что так бы можно и целое войско... но, к счастью, вещи не могут накапливать столько магии, сколько может вместить человек.
        Сколько же их, билась в черепе мысль. Если увидят жители, вспыхнет такая паника, что агафирсам стоит только покрепче ударить, и город падет...
        Он напряженно раздумывал, просчитывал, прикиды-вал, а тело уже выскользнуло из комнаты, кралось по ко-ридору, так же неслышно выскользнуло во двор. Иногда ему удавалось вот так раздваивать мысли, пускать их раз-ными потоками, но это случалось, когда совершал нечто много раз уже деланное...
        Успел подумать горько, что сколько раз, оказывает-ся, он вот так убегал, крался, таился, что это вошло в привычку, можно делать уже не думая, а тело, в самом деле прячась в тени от лунного света, добежало до сте-ны. Здесь пришлось взять все в свои руки, ибо этот участок стен наметил заранее на тот случай, если ког-да вдруг придется незаметно выскользнуть из города.
        Там прохаживаются взад-вперед стражи, здесь тень от башни, а если еще выждать, когда луна зайдет за тучку...
        Он посмотрел на чистое звездное небо, подумал, что туч-ку придется ждать долго. Слишком долго.
        В это время на крыльце вроде бы возникла и тут же поспала легкая тень. Сердце сжалось, в темноте полупрозрачника заметить совсем трудно, а то и невозмож-но разве что по нюху, но те чистоплотнее камышовых котов...
        В смертельном страхе он заставил себя двигаться,
        пополз по стене в самом неудобном месте, вдали от ступеней, просто цепляясь за камни кончиками пальцев, а ноги тщетно пытались опереться.
        Страж дошел до угла, повернулся, едва не наступив ему на пальцы, пошел вдоль стены, время от времени посматривая в черноту ночи в сторону лагеря агафирсов. Хорошо были видны многочисленные костры, словно бы звездное небо отражалось в темном озере.
        Он перевалился через стену, вниз оказалось еще тя-желее, пришлось вслепую нащупывать ногами опору. Когда по его расчетам до земли оставалось не больше чем высота всадника на коне, он разжал руки. Пока-залось, что летит в пропасть, сердце остановилось в черном ужасе вовсе.
        Он падал целую вечность, а когда снизу ударило в подошвы, он замахал руками... и устоял. Со стыдом по-нял, что до земли оставалось рукой подать, и так, сго-рая от стыда и позора, побежал в ночь, ориентируясь только по звездам, далеким кострам чужого лагеря и отдаляющимся факелам на стенах города.
        Ночной воздух неподвижен в ожидании утреннего ве-терка, что всколыхнет, разгонит запахи, и Олег сразу уви-дел четкую картину сравнительно близкого леса, двух оврагов с сочной травой и зелеными кустами орешника. Затем эта картина в одном месте чуть дрогнула, чуть про-гнулась, он понял, что там пролетела большая птица, уда-рила крыльями, смяла верхние запахи.
        Чутье заставило его оглянуться в тот момент, когда над тем местом городской стены, где он был несколько минут назад, дрогнули и чуть сдвинулись две соседние звезды. Через мгновение все встало на места, но холод заполз во внутренности, опустился осколком льдины в низ живота.
        Впереди, судя по смазанной картине запахов, кто-то большой и теплый поднялся с земли, двигается ему на-встречу. От города за ним погоня. Неужели удалось так просчитать его действия, что даже засаду выставили в нужном месте?
        Мелькнула паническая мысль, что стоило бы поднять шум, оказаться окруженным множеством людей, у кото-рых в одной руке факел, в другой -- меч. Город не так далек, на стене услышат, прибегут. Как хорошо бы по-чувствовать себя защищенным другими людьми... но как бы не получилось, что побегут, бросая как факелы, так и мечи! Даже самые бесстрашные бледнеют, когда стал-киваются с чем-то непонятным вроде магии...
        Он отступил в темноту. Незнакомое существо почти неслышно пробежало мимо. Олег ткнул ножом, острие по самую рукоять вошло в бок, Олег даже ощутил, как забилась в смертельной судороге печень, и он понял, что это человек, хотя и полупрозрачник, они чуть мельче, тоньше.
        Незнакомец повалился на бок. Олег подхватил его и опустил на землю как можно тише. Вдруг над головой пронеслась тень, он ощутил движение воздуха на щеке. Почти сразу далеко в темноте раздался вопль:
        -- Я вижу его!..
        Он упал, откатился в сторону, но над головой не просвистели ни стрелы, ни ножи. Прижался к земле, на фоне неба вдалеке двигались темные фигуры. Он неслышно пополз в другую сторону, вскоре наткнулся на россыпь камней, удвоил осторожность, но проклятые камни то и дело звякают, в ночи это разносится далеко, чересчур далеко.
        Вскоре в его сторону бросились темные фигуры. Это проклятые развалины того древнего храма, наконец со-образил Олег, о котором Окоем говорил с такой злостью. Присел к земле, всматриваясь на фоне звездного неба в неясные тени. Дурак, тупица... Если в город чародеи су-мели переправить двух-трех полупрозрачников, то здесь его ждут десятка два агафирсов. Судя по голосам, это горцы из племени сосланидов, отважные и свирепые во-ины. Если бы не струсил, когда сломал шею последне-му полупрозрачнику, на этом бы все и кончилось. Но он, дурак и трус, бежал в панике, на что Семеро... Шестеро то есть, и рассчитывали, зная его характер, а здесь уго-товили засаду из самых крепких горных варваров...
        Высоко в темном небе мелькнула, закрывая звезды, тень. Олег наконец все понял, сквозь зубы вырвался полустон-полурык стыда и унижения.
        За каменной грядой раздался злобный хохот. Грубый голос проревел:
        -- Увидел?.. Так что не скроешься. Выползай, червяк... Все равно отыщем.
        -- Идите! -- крикнул Олег в безотчетном порыве яро-сти. -- И возьмите!
        -- Ого, какой храбрый червяк... Хорошо, идем... Глаза совсем привыкли к темноте, он различил, как там разделились две огромные тени, но это оказались не тени от деревьев, как он считал, а нечто огромное, шага-ющее в его сторону... Он похолодел, вспомнив, когда в последний раз видел подобных гигантов. Совсем недавно горные великаны, как и другие: кентавры, древолюди, подземный народ -- надеялись, что Род отдаст им этот Мир. Как надеялись полупрозрачники, драконы и даже гномы. Но тогда они. Мрак, Таргитай и он, Олег, суме-ли... не совсем честно, правда, но что сделано, то сделано. В мире, где сила и натиск ценятся выше справедли-вости, они поступили верно. Да и какая справедливость когда речь идет о том, быть человечеству или не быть? Но вот теперь эти, обиженные, мстят... Как сумела их отыскать Хакама? Одна -- вряд ли. Здесь поработал Ковакко, он знает пути, да и без других не обошлось...
        Магия оставила их, всех Семерых, как всех колдунов и чародеев на свете, но в мире немало вещей, как сказал Окоем, что накопили эту магическую мощь. Это он пре-небрегал ими, а Хакама и Ковакко искали исступленно собирали, накапливали, еще даже не зная, что глупая и позорная для чародеев страсть к вещам может пригодить-ся. И вот теперь он голый и безоружный, а они...
        Он кривился от стыда и унижения, постанывал, полз, прижимаясь к земле и прячась за камнями, обламывая ногти, а они подходили со всех сторон уверенные, перекликались негромко, но тем зловещее грохочут и скри-пят отодвигаемые ими глыбы. Проверяют каждую мы-шиную норку, уж наслышаны, что он бывал в разных передрягах, как-то ему везло, хоть на последнем изды-хании, но выползал живым, в то время как его против-ники уже не выползали...
        -- Вылезай! -- приговаривал вполне человеческий го-лос. -- Поговорим... Может быть, ты нас убедишь в сво-ей правоте...
        Голос звучал настолько ровно, что на миг в самом деле мелькнула сумасшедшая мысль. А что, если выйти? Если начнет говорить, то они будут отвечать, а там либо удаст-ся их заговорить, переубедить, либо наконец-то услышат стражи на стенах, в ночи голоса разносятся далеко...
        Камни затрещали совсем близко, шагах в трех. Звук был таков, словно край гранитной плиты застрял, но великан продолжал поднимать, плита лопнула с сухим треском, мелкие осколки камня со свистом пронеслись над головой.
        Эти разговаривать не будут, мелькнула отчаянная мысль. Они посланы убить. И убьют сразу, как убива-ют насекомых.
        Он рывком приник к земле, показалось, что в выси совсем близко пролетела проклятая сова. В щеку боль-но кольнул острый камешек. Издалека донесся вопль:
        -- Я его вижу!.. Он в самой середке!.. Идете правиль-но!.. Сейчас его обнаружите!
        Ярость и отчаяние скрутили его с такой силой, что в глазах помутилось. В щеку кольнуло острее, он прижи-мался к земле и прижимался, понимая, что надо бы вско-чить, бежать, сопротивляться, нельзя же так, как овца... но тело расслабилось, растеклось, затем стегнуло такой острой болью, что он задохнулся, вскрикнул, запоздало понимая, что обнаруживает себя.
        Темные фигуры выросли, казалось, со всех сторон. Заорали торжествующе, он видел, как к нему потянулись длинные узловатые руки... почему-то очень медленно, словно тянули за собой нити клея. Он наконец вскочил, метнулся инстинктивно вверх, его хватали, он вырывал-ся, кричал, дрался, наконец-то обнаружив, что это вов-се не великаны, а обыкновенные люди, это в темноте все кажется крупнее и страшнее... голос его был хриплым и страшным, а потом внезапно все оказалось внизу.
        Его взметнуло резко вверх, холодный воздух обру-шился сверху, как падающий свод, а он проламывался через эту плотную стену. В сторону метнулось неболь-шое круглое тело с мелкими крыльями. Он инстинк-тивно щелкнул пастью, ощутил во рту теплое и соло-новатое, во все стороны полетели перья.
        Сова, мелькнула горячечная мысль. Та, через глаза которой следили за мной. А я, значит...
        Глаза его уродливой головы снова оказались по бо-кам, неудобно... а с другой стороны, обзор больше. Сердце колотится отчаянно, во всем теле жар... который кажется таким естественным. Вряд ли рыба смог-ла бы летать, а он совсем не рыба... хотя и не совсем птица...
        Поднимался все выше и выше, наконец растопырил крылья, застыл в воздухе. Его слегка покачивало, ночью воздушные потоки от земли намного слабее, он посто-янно опускается, но с этой высоты мир с овчинку, всю Гелонию закроет одной растопыренной лапой... когти-то какие, когти!.. а сам город так и вовсе можно рассмот-реть только как сверкающую во тьме искорку.
        Его все еще трясло, но не было того дикого страха как тогда, в первые разы. Весь страх истратил, пока дро-жал и прятался.
        Здесь, наверху, он видел отчетливо свои лапы и крылья. Здесь почти день, из-за горизонта бьют оранжевые лучи, оттуда из-за края вот-вот начнет высовываться этот оранжевый слепящий шар, но внизу черно, там глубокая ночь, там еще не зрят этого великолепия...
        Он сложил крылья, воздух засвистел, чернота медлен-но разрасталась, расступалась в стороны, а оранжевые лучи втянулись обратно за край неба, как рожки пугли-вого равлика. Да, внизу ночь, это он поднялся слишком высоко и успел заглянуть в будущий день!
        В лагере агафирсов тихо, спят все, кроме вартовых. Весь лагерь окружен высоким валом, за ним затаились недремлющие стражи, а перед валом еще и глубокий ров, в его дно тоже могли вбить острые колья. Так, на всякий случай. Гелоны не нападут, но дисциплину дер-жать надо. И чтобы все привыкли, что в любом похо-де, даже когда противник за десять конных переходов, лагерь надо окружать рвом и валом. Даже когда пада-ешь от усталости. Лучше потерять пару часов сна, чем жизнь. Все верно, такое придумал словно такой же, как и он, осторожный и ничего не упускающий из виду. По крайней мере, старающийся не упускать.
        Широкие крылья несли бесшумно, он скользил как тень, небо хоть и чистое, но половина луны еще не вы-лезла из-за темного, как матереубийство, края земли. Правда, в самом лагере через равные промежутки го-рят костры. Просто если враг да нападет, чтобы про-снувшиеся воины сразу ориентировались где и что, а своих отличали от чужих.
        Самое свободное место оказалось, на его взгляд, в се-редине лагеря. Здесь три шатра, чуткие уши уловили в одном гул мужских голосов, в другом тихо, безжизнен-но, а в третьем чувствуется движение, неясные шорохи. Шумный, ясно, это Агафирс, явно с полководцами пла-нирует битву, но в котором из шатров Хакама? Где ос-тальные чародеи?
        Перед шатром шагах в пяти костер, трое дремлющих стражей. Все не выпускают из рук оружия, а у одного рядом на земле лук с натянутой на рога тетивой. И стре-лы, высыпанные веером прямо на землю.
        Желудок Олега сжался, а крылья напряглись, гото-вясь сильными взмахами послать тело выше, долой от опасности. Он сцепил челюсти, паника бьет в мозг ог-ненными толчками, мышцы сводит судорогой, заставил себя раскинуть крылья шире и пройти плавно по кру-гу, затем поднялся выше, снова пошел по широкой дуге.
        Достаточно любому из стражей вскинуть голову, его огромные крылья не заметить трудно. А тому, у которо-го под рукой лук, трудно промахнуться по такой огром-ной мишени.
        Он ощутил острый укол, крылья встрепенулись, по-слали тело прочь от опасности. Он безмолвно выругал-ся, заставил себя снова вернуться на планирование по кругу. Воздух холодный, от земли потоков нет, не попаришь, тяжелое тело чересчур быстро продавливает раз-реженный воздух...
        Да сколько можно, мелькнула отчаянная мысль. Я же просто трушу, а не выбираю место!
        Сложил крылья, выдвинул лапы. Сбоку пронеслась быстро вырастая, пологая стена шатра. Страх хлестнул как крапивой по голому телу, крылья едва-едва сами не замолотили по воздуху, везде опасность, чужие за-пахи...
        Земля ударила больно, он затаился в страхе, для него это вовсе землетрясение, но в шатре звучат все те же уве-ренные, властные, чуточку раздраженные голоса.
        Полежал, прислушиваясь к шорохам и запахам. Чу-тье подсказало, что надо отползать, послушно отодви-нулся в темноту. Полог шатра откинулся, вышли двое. Уверенные, сильные, с властными голосами военачаль-ников. Так же неспешно и громко беседуя, пошли в сторону цепочки костров.
        Он выждал еще, присмотрелся. После обретения че-ловеческого тела приходится ждать, когда глаза заново привыкнут к слабому свету, а руки то и дело еще дела-ют движения, чтобы взлететь.
        У костра вповалку человек десять. Еще один прохажи-вается взад-вперед, зевает, трет глаза. Олег выждал, пока он повернется и пойдет в обратную сторону, быстро выд-винулся из темноты, подполз к ближайшему из спящих. Одна ладонь упала на подбородок, другая на затылок. Едва слышно хрустнули шейные позвонки. В следующее мгновение он волок неподвижное тело в темноту.
        Страж дошел до освещенного другим костром круга, повернул. Олег из темноты наблюдал с сильно бьющим-ся сердцем. Страж прошел мимо спящих, снова зевнул, не заметив, что вместо семи тел осталось шесть, повер-нулся и пошел обратно. Руки Олега тут же спешно со-драли с убитого одежду.
        Он отполз, кожаные доспехи сидят плотно, даже тес-новато, а короткий меч почти не оттягивает пояс. Шлем он постарался надвинуть поглубже, его красные волосы и зеленые глаза слишком приметны. К счастью, в сум-раке серые не только кошки, глаз не воспринимает цве-та нельзя только, чтобы кто-то поднес факел к его лицу и посмотрел в глаза...
        Осторожно прошел на другую сторону лагеря. У кост-ров воины, беседуют негромко, степенно, с ленцой силь-ных и уверенных в себе людей. Оружие рядом, щит всегда по левую сторону, в любой миг все готовы вскочить уже с мечом в руке и щитом на другой. Лишь у горцев оружие сложено в кучи, а сами они пьют и веселятся шумно, хо-хочут, все налитые силой, здоровенные, счастливые от возможности вырваться из своего маленького племени и увидеть белый свет.
        Один оглянулся на Олега, весело крикнул, во вскину-той руке кувшин:
        -- Иди сюда, друг! Выпьем за нашего предка Сосла-на и за погибль врагов!
        Олег отмахнулся. Нога его запнулась, он нелепо взмах-нул руками и влетел в темноту. За спиной расхохотались.
        Пламя костров наконец высветило шатер, который он отметил для себя с воздуха. Костер шагах в десяти от вхо-да, явно волшебница не хочет слышать шуточки грубых мужчин. Хотя вряд ли ее это смутило бы. Скорее не хо-чет, чтобы слышали ее...
        Притаившись за шатром, он долго вслушивался, ловил запахи. Хоть он и не Мрак с его волчьим нюхом, но даже запахи говорят, что в шатре не меньше трех женщин. Аро-матные притирания, светильник с благовониями, .чув-ствуется присутствие редких трав, снадобий, отваров... На тонкой ткани шатра проступает слабое оранжевое пятно: пламя светильника приглушили, но не погасили, здесь в темноте спать то ли опасаются, то еще чего...
        Воины весело ржали. Один подбросил сухого хворо-ста. Пламя взметнулось выше, Олег поспешно скольз-нул вокруг шатра, быстро отодвинул полог и юркнул вовнутрь.
        Ему показалось, что он попал в пруд с теплой стоячей водой. Пруд, где разлагаются сотни болотных растений. Три женщины спят на расстеленных шкурах, одна в са-мом центре шатра, две -- у ее ног. Небольшой светильник в виде распустившейся розы на столбе, поддерживающем верх шатра, свет падает прямо на лицо женщины.
        Глава 37
        Олег ощутил, как по телу пробежала волна отвраще-ния и жалости. Его пальцы без колебаний сомкнулись бы на шее могущественной волшебницы Хакамы, но у его ног обнаженная женщина, которая на ночь стерла сурьму и румяна, и теперь он видит ее такой, какой ви-дит себя только она сама: уже немолода, мелкая сеточка морщинок у глаз, чуть обвисают щеки, складки на шее, дряблая кожа рук, горькая морщинка между бровей... что ему нравится, как признак мудрости, но женщины ее по-чему-то ненавидят, мол, старит...
        Она разметалась во сне, ее маленькие груди все еще хранят форму, только соски потемнели и сморщились, словно только что вылезла из холодной воды, да и во-обще тело еще красивое и сильное, гораздо моложе лица.
        Он стоял, колеблясь, Хакама вздохнула и чуть повер-нулась на правую сторону. Теперь запавший живот выд-винулся, дряблые мышцы не держат, груди некрасиво свесились набок, а складка у рта стала глубже. Никогда не стану переживать, мелькнуло у него в мозгу, что старею! В каждом возрасте свои радости. Стариков чтут. Будь у меня длинная седая борода, тогда все то, что говорю сейчас, слушали бы с почтением, в каждом обро-ненном слове искали бы и находили глубокую мудрость, каждый совет тотчас бы выполняли... А сейчас смотрят как на деревенского дурачка, что бормочет невесть что.
        Он на миг ощутил глубокую жалость, что он еще не старик, а здоровенный, еще молодой мужик, от которо-го ждут только доброго удара кулаком, который быкам ломает хребты для потехи... тоже мне потеха... скрючен-ные пальцы медленно разжались.
        Хакама во сне горестно вздохнула. Складка на лбу стала глубже, губы шевельнулись. Со вздохом сорвалось какое-то слово или имя, но Олег уже пятился к выходу. Там сбоку на столике пламенели коробочки с притира-ниями, благовониями. Он ткнул пальцем в румяна, бы-стро начертал на тонкой ткани четыре размашистых сло-ва, откинул полог и выскользнул наружу.
        Из шатра Агафирса вышли еще двое. Теперь голоса доносились негромкие, усталые. Олег с беспокойством посматривал на небо, из-за темного края показался бле-стящий купол, похожий на голый череп Окоема.
        Он скользнул к входу. В тот миг там погас свет, Олег инстинктивно упал, прижался. Мысли лихорадочно носи-лись в черепе, как растревоженные муравьи. Будь на его месте прямой Мрак или простодушный Таргитай, оба попросту решили бы, что там легли спать, но Олег пере-бирал сотни вариантов, возможностей, пока после долго-го прислушивания решил, что там все-таки наговорились и решили соснуть перед рассветом.
        Все еще сомневаясь, он привстал, отодвинул полог. Слышно дыхание спящих. Увы, не двое, как он ожидал, а по меньшей мере четверо.
        Рука выпустила полог, в полной темноте он сделал шажок, прислушался, сделал шаг, присел. Ровное дыхание спящего раздавалось совсем рядом. Дыхание силь-ного здорового мужчины. Пальцы Олега вздрагивали, когда он протянул руки. Меч упирался в ноги, просился в ладонь, но пальцы уже коснулись твердого и горячего... Это плечо, понятно.
        Он поднял руку выше, с силой сжал пальцы, повернул. Хруст шейных позвонков показался громче треска пере-ломленного дерева. Застыл, снова превратившись в слух. Тело под ним слегка дернуло ногами в судороге, затихло.
        Олег поспешно перешел ко второму. На этот раз пальцы легли точно на затылок и горло, сдавил, повер-нул. Умирающий дернулся, слышно было, как пихнул ногами грузное тело соседа. Из темноты раздался хриплый сонный голос:
        -- Еще раз лягнешь... коней сторожить пошлю!
        Олег лежал тихо. Сквозь тонкую ткань шатра прони-кал слабый лунный свет. Глаза уже привыкли, он уловил очертания человека, что со злостью перевернулся на дру-гой бок. Выждав несколько мгновений, Олег переполз к нему, навалился всем телом, одновременно зажав рот и ломая шею. Этот в самом деле не бился, затих сразу.
        В шатре, к его ужасу, спали еще трое, а с убитыми -- шестеро. Уже дрожа от этих хладнокровных убийств, он быстро, почти не скрываясь, подходил к каждому и ло-мал шейные позвонки. С последними двумя получилось так удачно, что парализованное тело застывало в тот миг, когда ломал шеи.
        Сердце выскакивало, к горлу подступила тошнота. Руки тряслись, он суетливо вытирал о кожаные латы, хоть кровь плеснула изо рта только у одного, да и то мимо.
        -- Прости, Колоксай, -- шепнули его губы. -- Но все равно кто-то из твоих сынов должен уйти... Кто убива-ет, да будет убит сам.
        Мозг суетился, подыскивал оправдательные доводы, массу доводов, но ощущение осталось, будто собственными руками задушил невинного ребенка и напился его крови. Пошатываясь, он вышел из шатра... и лицом к лицу столкнулся с рослым немолодым воином, что уже нагнул голову, намереваясь войти в шатер. За его спи-ной Олег увидел еще двоих, крепких ветеранов в хоро-ших доспехах.
        -- За Сослана! -- выкрикнул он. -- И за погибель врагов!
        Военачальник ахнул, изо рта плеснула кровь. Олег ос-тавил рукоять ножа в его печени, толкнул смертельно ра-ненного на ветеранов, что ухватились за мечи, прыгнул, одного сбил с ног, упал и откатился в темноту, а там вско-чил и понесся к костру горцев, крича:
        -- Агафирсы нас предали!.. Они нас убивают!
        Горцы в тревоге, еще не веря, вскакивали, хватались за оружие. Олег прыгнул в сторону, перекатился, боль-но ударился, в черепе стучала мысль, что вот у него руки сейчас превращаются в крылья, челюсти вытягиваются, вытягиваются...
        Он подпрыгнул, ноги оторвались от земли. Уже на высоте он попал в полосу света от большого костра, но в лагере никто не смотрел в небо, все хватались за ору-жие, поспешно бросали в костер весь хворост.
        Он набрал высоту и, уже невидимый для всех, всмат-ривался, успел увидеть самое начало схватки, когда разъя-ренные агафирсы с оружием в руках бросились на горцев, а гордые потомки Сослана, вместо того чтобы сложить оружие и униженно оправдываться, мужественно встре-тили нападающих, даже потеснили, ибо все до единого сильны, свирепы и полны отваги...
        На стенах Гелона ударили тревогу. Воины с непонима-нием всматривались в зарево пожара, что вспыхивал то в одном, то в другом месте лагеря агафирсов. Несколько раз всадники, словно потеряв голову, неслись прямо на го-родскую стену, оттуда поспешно бросали камни, лили кипящую воду, и несчастные с жуткими криками падали с коней.
        А в стане агафирсов слышались крики, то и дело вспыхивали жаркие схватки. Немалый отряд горцев, на которых возлагали особые надежды, вырубили начисто. Сосланиды, даже захваченные врасплох, сражались отча-янно, унося с собой немало отважных воинов. Многие отряды самих агафирсов, не зная, с кем сражаться, по-кинули свои места, блуждали в темноте, перебравшись через вал и ров. Между ними то и дело вспыхивали схватки, стрелки поражали из луков своих, принимая за внезапное нападение со стороны гелонов.
        Военачальники агафирсов не сомкнули глаз, пытаясь навести порядок. В темноте то и дело раздавались кри-ки, что к осажденным пришла помощь от западных пра-вителей, другие уверяли, что сами гелоны вместе с мо-гучими колдунами вышли из крепости и сейчас сеют смерть среди них. Очевидцы пересказывали жуткие слухи про всадника на коне-скелете, в руках у него был ог-ненный меч длиной с оглоблю, которым он выкашивал сразу целые отряды.
        Агафирс еще до этой паники засиделся у костра с Тарилом, Перейцей и Антажаром -- простыми воинами. Для кого-то эти трое -- простые, но не для него: с эти-ми он начинал первый поход, этих первых становится все меньше, он их теперь берег, вот и сейчас располо-жил так, чтобы остались в резерве, а их костер у самой северной границы лагеря, как можно дальше от Гелона.
        Когда вспыхнули костры ярче и раздались яростные крики, он раньше Тарила и Перейцы выхватил меч, вскочил на ноги раньше Антажара, даже сам заметил, что по-прежнему лучше даже этих опытнейших бойцов. Они бросились за ним следом, а впереди уже зазвенело железо, застучали щиты, он видел оскаленные злобой лица, на которые пламя костров бросает быстро исчеза-ющие блики, из-за которых даже хорошо знакомые лица кажутся чужими и враждебными.
        Самая яростная схватка была у шатров сосланидов, Агафирс ценил этих огромных и невероятно сильных во-инов, похожих на живое железо, он с трудом уговорил их принять участие в его походе, с трудом удерживал в рамках какой-то дисциплины: сосланиды кичились сво-ей независимостью и постоянно задирали агафирсов и устраивали с ними ссоры, из которых обычно выходили победителями. Агафирсы их тихо ненавидели, и сейчас, когда он увидел изрубленные трупы агафирсов, он по-нял, что взаимная ярость прорвалась...
        Бои, однако, вспыхивали по всему лагерю. Всю ночь он носился из края в край, размахивая окровавленным мечом, сам залитый кровью, как мясник, свирепый, как бог войны, за ним неотступно следовали Тарил, Перейца и Антажар, гордые, что снова все как прежде, и уже под утро, когда все начали различать в бледном рассве-те лица друг друга, на них наткнулся возвращающийся в лагерь отряд агафирсов, и кто-то от испуга метнул нож прямо в неожиданно возникших перед ним людей.
        Нож оказался брошен с такой силой, что, отлетев от металлического доспеха Агафирса, попал в горло Антажару, и тот беззвучно рухнул на землю.
        Оцепенев от горя, Агафирс шел по лагерю. В жуткой ночи в костры побросали остатки хвороста, криками со-зывали своих. Ночь, такая короткая летом, тянулась му-чительно долго. А когда медленно наступил рассвет и на востоке небо осветилось, всем стало видно, что трупы лежат по всему лагерю. Одного взгляда было достаточ-но, чтобы понять: никакой вылазки гелонов не было, все погибли от рук своих же. Тут же рядом с убитыми пере-вязывали раны те, кому повезло больше. Хотя повезло ли тому, кто впотьмах убил родного брата, с которым про-шел десять победоносных войн?
        Почти все убитые лежат полураздетые, глаза распахнуты в ужасе, только некоторые сжимают мечи или то-поры. Каждый десятый шатер сгорел, кони разбежались но худшее ждало Агафирса, когда прискакал на взмылен-ном коне бледный как смерть Панаст, прокричал:
        -- Нашли!
        Агафирс встрепенулся:
        -- Кого? Лазутчиков?
        -- Нет, но...
        Агафирс повернул коня, через несколько минут они оказались перед опрокинутым шатром, где перед входом лежала целая гора тел. Как будто их всех сразил гром небесный в единое мгновение, но Агафирс сразу понял, на что указывал Панаст.
        Этих всех убил один человек. Жестокий, хладнокров-ный и расчетливый. Хуже того, обладающий чудовищ-ной силой, некоторые тела рассечены пополам. Похоже, он видел в темноте как днем, рубил всех безошибочно, ни одного человека не ударил дважды.
        Здесь раненых не было.
        -- Вы можете сказать, -- спросил Панаст, -- кто бы это мог сделать?
        Агафирс прорычал в бешенстве:
        -- Из всего нашего войска это по силу разве что мне!
        -- Значит, -- сказал Панаст, -- это могли сделать только Скиф или Гелон. Но Гелона, как мы знаем, уже нет...
        Из-за спины Агафирса выдвинулся Тарил, сказал свирепо:
        -- Скиф. Конечно Скиф. Если не сам Гелон явился на выручку своему народу. Я слышал, некоторые правители уходят в подземный мир раньше времени, чтобы трудный час прийти на помощь своему племени.
        Агафирс сказал раздраженно:
        -- Гелон такое не сделает! Да и Скиф--Скиф воин, а не убийца. Скиф ни за что не придет ночью. Как и я не пришел бы. Это. ..
        Наступило молчание. Агафирс поперхнулся, он видел, что и другие в этот миг вспомнили о Колоксае. Конеч-но Колоксай -- благородный воин и благородный боец, он никогда бы вот так ночью не стал резать безоружных и спящих, но... не Колоксай ли провел двадцать лет в подземном мире? Не стал ли другим сам Колоксай?
        Издали донесся крик. К ним скакал полным галопом Октарас, военачальник правого крыла тяжелой конницы. Соскочил, подбежал к Агафирсу, обнял, сказал захлебы-вающимся голосом:
        -- Слава небесам!.. Слава!.. Да пребудет над нами бла-гословение!.. Как все хорошо!
        Агафирс свирепо перехватил его руки, оттолкнул с такой силой, что ликующий Октарас едва не упал.
        -- Уберите этого сумасшедшего. Кто-то слишком силь-но ударил его по голове.
        -- Слава небесам, -- повторил Октарас. Его осторож-но взяли за плечи и оттащили от Агафирса, но Октарас прокричал счастливо: -- Тебя любят боги!.. Они любят тебя и дают удачу...
        Тарил сказал настойчиво:
        -- Октарас, опомнись. Что ты говоришь?
        -- Небеса надоумили нашего вождя, -- сказал Окта-рас ликующе, -- задержаться у костра со старыми вои-нами. Он был с вами? Боги избрали вас проводниками своей воли! Как хорошо, что вы сумели задержать его у своего костра!
        Агафирс насторожился. Все ощутили неладное. Тарил гордо выпрямился, но спросил быстро:
        -- А что... что случилось?
        Октарас вздохнул, лицо его потемнело.
        -- Тяжкую плату боги взяли за то, что сохранили тебе жизнь, Агафирс. Тем более мы должны довести поход до конца.
        -- Кто, -- голос Агафирса дрогнул, -- кто... погиб?
        Октарас опустил голову:
        -- Прости за худые вести. Но... убиты все, кто спал в твоем шатре. Военачальники, что готовили поход в юж-ные страны.
        Агафирс взревел, как смертельно раненный зверь. Его пальцы ухватились за волосы, рванули. Целые пряди чер-ных волос остались в руках. Слезы брызнули, он закри-чал в смертельной муке. Полководцы подбежали, Октарас выхватил его меч и отшвырнул воинам, Панаст пытался обнять, но Агафирс упал на землю, плакал навзрыд, бил кулаками по земле.
        Солнце еще не выглянуло из-за края, но золотые лучи уже подожгли огненными стрелами облака высоко в небе. Город оставался в глубокой тени, однако с городской сте-ны Окоему хорошо был виден лагерь агафирсов. Там все кишит, как в растревоженном муравейнике. Что стряс-лось, рассмотреть не удавалось, но ему чудилось, что там словно бы ночью была лютая сеча, некоторые воины-стражи с особо чуткими ушами уверяли, что ночью из лагеря слышались крики, стоны и даже звон оружия.
        Окоем вздрогнул, показалось, что с неба упала боль-шая темная тень. Через несколько мгновений из-за ба-шенки вышел этот странный человек с фигурой воина и печальными зелеными глазами много повидавшего муд-реца. Красные волосы стояли дыбом, лицо измученное, он тяжело дышал, а когда шагнул к Окоему, даже ухва-тился за каменный зубец стены.
        -- Откуда ты взялся? -- удивился Окоем. -- Тут же можно подняться только с этой стороны!
        -- А я, -- ответил Олег хрипло, -- уже давно здесь...
        -- И все еще не можешь отдышаться? -- поразился Окоем. -- Да ты совсем хворый. Почему это умным лю-дям боги не дают здоровья, а на дурнях хоть воду вози?..
        -- Сам удивляюсь, -- признался Олег. Он виновато улыбнулся. -- В боку колет... будто я сто раз вокруг го-рода пробежал. Так и помереть можно.
        Окоем покачал головой:
        -- Ладно, ты мне зубы не заговаривай. Где ты был?
        --Я?
        -- Ты, вестимо.
        -- Так ночь же была!
        -- Ночью тебя как раз искали. Когда война идет, у нас нет ночи, понял?
        -- Понял, -- ответил Олег покорно. -- А что стряслось?
        -- Мы составили письмо к южным властителям земель о помощи. Рассказали, что если Гелония падет, то Агафирс не остановится, а пойдет воевать их. Словом, если они хотят спастись, должны помочь устоять нам... Но Скиф настаивал, чтобы дали прочесть тебе.
        Олег пожал плечами:
        -- Зачем?
        -- Вот и я сказал, -- ответил Окоем еще раздражен-нее. -- Но Скиф уперся, без тебя он, похоже, ни шагу. Олег отмахнулся:
        -- Отправляйте как есть. Все равно все решится рань-ше, чем письмо попадет в нужные руки. Если уж отправ-лять, то надо было делать раньше. Еще когда Агафирс начал стягивать войска в кулак на своих землях...
        Со стены очень хорошо было видно, что во вражеском лагере все еще царит странная нервозность. Всадники носятся во все стороны, часть шатров за ночь как будто свалила неведомая сила, ставят заново только сейчас, во все стороны вокруг лагеря разосланы летучие отряды...
        Один всадник галопом понесся в сторону города. На стенах следили за ним внимательно, кое-кто уже начал натягивать лук. Воин рассерженно все пришпоривал бед-ного коня, тот понесся галопом. Однако, не доезжая на выстрел из лука, всадник резко остановил коня, подняв его на дыбы, прокричал страшным голосом:
        -- Не спасут вас проклятые колдуны!.. Мы все равно сровняем с землей это проклятое место!.. А вы все отве-тите за кровь наших лучших людей!
        -- О чем это он? -- пробормотал Окоем озадаченно. Он посмотрел на Олега, тот молчал, зеленые глаза бесстрастно следили за всадником. Лицо глашатая от бешенства стало багровым, на шее и даже на лбу взду-вались толстые синие жилы. Его трясло, он бессильно дергал повод, глаза сверкали, а в уголках рта показа-лась слюна. Со стен что-то прокричали. Всадник при-встал на стременах, погрозил кулаком.
        -- Наш доблестный вождь... наш Агафирс, -- проорал он дико, -- сказал, что за сегодняшнюю ночь вы запла-тите кровавую цену!
        Окоем уловил, что волхв при последних словах словно бы застыл, даже дыхание остановилось. В зеленых гла-зах росли удивление и злость.
        -- Что случилось? -- спросил Окоем.
        -- Не понимаю, -- прошептал Олег. -- Агафирс... жив?
        Окоем осмотрел на войско врага, на Олега, снова на растревоженный лагерь.
        -- А что с ним могло случиться?
        Олег покачал головой, сказал упавшим голосом:
        -- Да-да, ты прав... Звезды и все такое... Окоем долго смотрел на лагерь агафирсов, вслуши-вался, затем его острые глаза прошлись по Олегу, его усталому лицу, рукам, на которых свежие ссадины, испачканной в земле одежде.
        -- Похоже, -- сказал он с расстановкой, -- можно не спрашивать, где ты был ночью.
        Олег ответил непослушным голосом:
        -- Вот и не спрашивай.
        -- Но я вижу по твоему лицу, -- сказал Окоем почти злорадно, -- что не все удается и тебе... мудрый!
        Олег проговорил мертвым голосом:
        -- Все не удается даже богам.
        Снизу послышалось звяканье металла. На стену рез-во взбежал Скиф, в полных доспехах, шлем блестит, но глаза довольные.
        -- Доброе утро, --поприветствовал он. -- Что-то у противника стряслось... А вы ранние пташки! Только что с Олегом... Такой помятый вид, будто бражничал всю ночь, а потом обошел всех непотребных девок!.. А у нас поймали лазутчиков... Ума не приложу, как они оказа-лись так близко от стены... в тех проклятых развалинах, почему наши стражи ничего не заметили?.. Не иначе как проклятые колдуны... Правда, их самих кто-то потрепал, потрепал.
        Окоем хмыкнул:
        -- Иначе бы и не поймали.
        -- Верно, -- согласился Скиф. -- Их было пятеро, но в живых оставалось только двое. Да и те израненные, даже ползти не могли. Видать, колдовства не хватило, чтобы вернуться.
        -- Или их не стали забирать, -- предположил Окоем.
        -- Как это?
        -- А не колдуны вовсе, -- ответил Окоем хладнокровно. -- Что я, колдунов не зрел? Да и ты их встре-чал, встречал, по морде лица вижу. Это не колдуны, а так... Они ж сами сказали! А перед смертью чего врать?
        -- Воинская хитрость, -- предположил Скиф. -- На-стоящий воин дерется до конца!.. Они ж какую чушь пле-ли, что проклятый колдун, которого они преследовали, обернулся черной тучей, поразил их молнией и улетел!. Ха, что-то я не слышал грома, а какая молния без грома? Ты такое видел?
        -- Тыщи раз, -- ответил Окоем. -- Когда далеко.
        -- Так это ж было по ту сторону городской стены! Мы б оглохли от треска. Так что брешут, брешут. Мо-лодцы, до конца держались. Как думаешь, Олег?
        Олег кивнул:
        -- Да, конечно. Когда бьет молния, то либо пожар, либо обугленные да оплавленные следы. Наверное, мол-ния -- это такой твердый... или почти твердый огонь, как думаешь?
        Скиф брезгливо отмахнулся:
        -- Не мое это дело, из чего молния, раз я не могу взять ее в руки. Но их потрепала не молния, тут ты прав. Ско-рее их рвал какой-то зверь, у которого и зубы -- ого, и когти--о-го-го, да и вообще...
        Он не сумел объяснить, что такое "вообще", двигал пальцами, морщил лоб, наконец плюнул им под ноги, повернулся и пошел на другую стену.
        Глава 38
        Над землей медленно ширился слабый болезненный свет хмурого утра. Чародеи собрались в шатре Хакамы. Пришли все шестеро, как только убедились, что ника-ких вражеских воинов в лагере Агафирса нет. Ковакко, зеленый от страха, метался по шатру, спотыкался о ноги чародеев. Беркут буркнул брезгливо:
        -- Сядь. Без тебя тошно.
        -- Не могу! -- выкрикнул Ковакко. -- Ты делаешь вид, что это не он начертал кровью? Пусть Агафирс и его воины думают что угодно, но мы-то понимаем, кто это был! Посмотри еще раз!
        Беркут не повернул головы. Другие тоже старались не смотреть на размашистую надпись: "Еще не поздно вернуться!"
        Россоха подал голос:
        -- Не кажется ли вам, что Олег все же как-то сохра-нил свою мощь?
        Беркут буркнул еще злее:
        -- Мы все лишились магии. Он -- тоже.
        А Боровик добавил нервно:
        -- Мы на всякий случай это проверили не один раз. Помнишь, подсылали к ним по дороге людей? Даже ког-да ему грозила гибель, он отбивался без магии.
        -- Может быть, не хотел выказывать?
        -- Хитрил?
        Беркут возразил зло:
        -- Он слишком осторожен. Если есть возможность от-биться издалека... магией, он обязательно бы так сделал. Россоха развел руками:
        -- Тогда... как объяснишь?
        -- Это я должен разводить руками, -- ответил Беркут раздраженно. -- Мы все знаем, что в лагерь Агафирса мышь не проползет. Богоборец не рискнул бы, даже если бы там всех сторожевых убрали! Да вы и сами его знае-те. Но он побывал в лагере! Он убил шестерых в шатре Агафирса... страшно подумать, если бы Агафирс случай-но не задержался у костра со своими старыми воинами!
        Полог мягко отодвинулся, заглянуло смеющееся лицо Хакамы. Оглядела всех быстрыми веселыми глазами, уди-вилась:
        -- Вы что такие взъерошенные?
        Чародеи мрачно смотрели, как волшебница легко про-шла на середину, повернулась на одной ноге, словно под-росток. Глаза ее сияли.
        -- Еще один день прошел!.. Все ближе и ближе к на-шему освобождению!.. А вы почему все такие?
        Россоха сказал мягко:
        -- Хакама, перед нами не надо играть. Это в твоем шат-ре побывал Олег. Это тебе он написал предостережение.
        Беркут хмыкнул:
        -- Мягкий он наш! Добрячок... Как утерпел и не сло-мал шею? Таких быков ломал, а такую шейку... гм... я бы ее двумя пальцами.
        Хакама вздрогнула, рука ее невольно поднялась, паль-цы пощупали шею, в самом деле тонкая, засмеялась, но теперь и сама чувствовала, что смех принужденный.
        -- Беркут, у тебя и шуточки!.. Ладно, не стоит себя так уж... Давайте принимать все как есть. Да, каким-то обра-зом он проник в лагерь. Да, он сумел убить военачальни-ков. Да, он посеял панику в лагере, из-за чего десятки лю-дей убили и ранили друг друга. Ну и что? Все равно с нами такая мощь, что снесет город Гелона как песчаный домик.
        Они смотрели на нее с надеждой. Ковакко сказал громко:
        -- Хакама права. Пусть он даже каждую ночь будет проникать в лагерь и убивать по сто человек. Но с нами сто тысяч отборной конницы! И все время прибывают новые отряды.
        -- Да, конечно, -- подал голос Россоха. -- Хакама права, да и ты прав. Но что, если в следующий раз в числе этих ста погибших будем мы семеро? А Хакаме он не ограничится предостережением?
        В палатке повеяло зимой. Ковакко передернул плеча-ми, съежился. Другие колдуны кутались в халаты, пере-глядывались с неуверенностью.
        Хакама снова вскинула руку, ее тонкие пальцы едва не коснулись шеи, но опомнилась, засмеялась и ска-зала властно :
        -- Мы настолько сильны, что даже скрываем свою силу. Но полагаю, сейчас пора поделиться друг с другом своей мощью. Не секрет, что каждый из нас имеет какие-то безделушки, что накапливают магию. Мы мало обращали внимания на все эти скатерти-самобранки да сапо-ги-скороходы, ибо движением пальца делали больше и лучше, но теперь...
        Беркут с досадой стукнул кулаком по колену:
        -- Я дурак! Мне сколько попадалось таких вещичек! Посмотришь с любопытством: как это, мол, эта накап-ливает, а остальные нет, и отбрасываешь. Эх, если бы тот ум, что у нас сзади, да вперед...
        -- Так у тебя ничего нет? -- удивилась Хакама;
        Беркут буркнул:
        -- Есть одно колечко... Вот оно. Безделица. Если в сон клонит, стоит потереть -- сразу как огурчик. Ходишь вприпрыжку. Но уже наполовину потускнело. Значит, еще пару раз попользую, и станет обычным кольцом. Так что берегу.
        -- И это все? -- спросила Хакама настойчиво.
        -- Все, -- ответил Беркут сердито.
        Колдуны украдкой переглядывались. Врет Беркут, врет. Это Богоборец чистосердечно выложил все свои тайны, даже день и час рождения назвал, но никто из них не скажет, что у них есть. Даже тот, у кого ничего нет, сделает вид, что есть нечто огромное и ужасное, но просто бережет для нужного случая. Когда боятся -- тогда уважают. Со слабыми не считаются ни звери, ни люди, ни колдуны.
        Хакама оглядела их лица, складка на лбу стала глубже.
        -- Ладно, -- сказала она тверже, -- никто не выложит свое самое важное. Это понятно. Но когда придет реша-ющий миг, я хочу, чтобы никто из вас не заколебался использовать всю ту мощь, что у вас есть!
        Холод сгустился, чародеи ежились, словно в шатер ворвался еще и холодный зимний ветер, что внезапно и страшно пронизал до мозга костей незащищенные тела.
        Они помнили свою первую битву с Богоборцем.
        Со стороны главных городских ворот раздались кри-ки. Олег видел, как Скиф с мечом в руке ринулся меж-ду домов. Следом побежали воины, но кричали не сви-репо, а скорее восторженно.
        Он влез на стену, с той стороны ворот сотен пять гелонов отражали нападение легкой конницы агафирсов. Отбивались умело, выставляя копья, сшибая с седел, а, тем временем ворота распахнули, на помощь высыпала толпа горожан.
        Скиф заорал предостерегающе, меч в его руке заблистал как молния, когда он врубился в гущу агафирсов. Среди подошедшего войска выделялся статный воин в доспехах гелона...
        -- Турч, -- вырвалось у Олега, -- цел... Говорят же, что так просто герои не пропадают...
        А Турч и Скиф, двое самых умелых, плечом к плечу прикрывали отступление потрепанного войска ополченцев. Со стен на агафирсов летели камни, по всадникам часто и прицельно били из луков.
        Плечом к плечу они оба и отступили за ворота. Там с боков набежали, разом навалились на створки, сдерживая напор агафирсов, заложили в петли целое бревно.
        Олег, не помня себя, сбежал со стены, обнял Турча:
        -- Как?.. Как ты уцелел?
        Турч, сильно похудевший, измученный, сдавил Олега так, что у того вырвался стон.
        -- Не только я, не только!.. Семьсот человек удалось собрать из уцелевших. Мы сперва побили несколько отрядов, что искали продовольствие, разграбили и сожгли обозы, а потом решили пробиваться к городу. К счастью, у них что-то там случилось ночью, иначе нам так легко не удалось бы к воротам...
        Скиф вмешался, толкнул Турча:
        -- Иди в мои покои. Помойся, отдохни. Тебя шатает, как тростник на ветру! Ты сумел спасти людей, не бро-сил их, у меня не будет лучше военачальника. Иди, а я пока за тебя здесь пораспоряжаюсь...
        Турч скупо улыбнулся.
        Только к полудню Агафирс вывел из лагеря войска. На городской стене тут же под руководством Турча и Скифа приготовились сбрасывать камни и бревна на лестницы, лить кипящую смолу на осаждающих. Всад-ники долго группировались, выстраивались, к ним то и дело подъезжали военачальники, что-то объясняли.
        Олег поднялся на стену еще раньше Турча, отсюда хо-рошо видно луки в руках всадников. Пока не заметно людей с лестницами... Прискакал еще один, могучего сло-жения воин, доспехи горят как жар, конь настоящий зверь. Когда всадник повернулся к городу и начал что-то объяснять всадникам, Олег вздрогнул, а в груди болезнен-но дернулась жилка. Агафирс, сильный и яростный вои-тель, старший сын Миш... старше Гелона и Скифа на пол-часа, которому всю жизнь приходится доказывать, что он чего-то стоит, что он не хуже братьев!
        Мелькнула мысль, что его рукой водили боги, ког-да не дали убить в ту страшную ночь Агафирса. Он все-таки сын Колоксая... Это со стороны он -- яростный и свирепый воин, а внутри испуганный ребенок, кото-рый все еще доказывает всему миру, что он умеет ру-ководить сам, управлять страной сам. Если он дока-жет... если ему не надо будет этого доказывать больше, то возможно, есть какой-то путь примирения?
        Солнце играло на дорогих доспехах, блестело на кон-ской сбруе. Олег всмотрелся в красноречивые жесты, ко-торыми Агафирс сопровождал свои объяснения, и как будто услышал его слова:
        -- У нас есть чем ответить! Слишком близко мой брат ставил к городской стене дома и домишки!.. Сейчас он поймет, в чем его ошибка. Действуйте!
        По мановению его руки к городским стенам поскака-ли сотни всадников с натянутыми луками. Рядом с каж-дым несся еще один, держа наготове горящий факел. Подскакав поближе, всадники останавливались, стрелок накладывал на тетиву стрелу с намотанной на бронзовый наконечник паклей, второй с факелом тут же поджигал стрелок торопливо спускал с тетивы, пока горящие кап-ли не упадут на одежду или тетиву.
        Сотни дымящихся стрел взвились в воздух. Словно широкий огненный мост, возводимый невидимыми кол-дунами, возник на земле и пошел быстро расти по кру-той и широкой дуге в направлении к крепости. Искры падали и на землю, на стену, а затем дальний конец мо-ста исчез за крепостной стеной.
        Стрелки быстро накладывали новые стрелы, факель-щики поджигали паклю, и снова и снова горящие стре-лы летели через городскую стену.
        Страх стиснул сердце Олега холодной безжалостной лапой. Крыши домов усеяли огненные пчелы. Кое-где расцветали страшные огненные цветы, красные лепест-ки поднимаются вверх, но люди уже на крышах с ведра-ми воды наготове, спешно заливают, другие поднимают снизу на веревках полные ведра, а третьи торопливо зачерпывают в колодезях. Самые сметливые, намочив тряпки, быстро и ловко прихлопывали пламя.
        И все-таки то в одном месте, то в другом раздавались крики, туда устремлялись мужики с баграми, ра-стаскивали горящие сараи, мастерские, торговые лавки. От жары слезились глаза, вспыхивали волосы.
        Стрелы долетали даже до стен старого города, там за-горелся дом Окоема. Прибежали, сообщили, но верхов-ный жрец, чьи люди и младшие жрецы гасили пожары вблизи городской стены, лишь посмотрел хмуро в сто-рону своего дома, скрипнул зубами, сказал с яростью:
        -- Мой дом -- Гелония!..
        Олег услышал, оглянулся, в самом деле огромный дом Окоема стоит несколько в стороне от других, ветер дует от них, пожар не перекинется. А что верховный жрец приносит свой дом в жертву, то... что ж, так и должен поступать человек.
        Жаль только, что так поступает редко.
        В трех шагах от него стоял, широко расставив ноги, Скиф. Лук в его могучих руках сгибался и разгибался бес-прерывно, тетива звенела, а стрелы исчезали, едва по-явившись. Справа и слева от него точно так же звонко щелкали тетивы. Стрелы срывались со злым комариным звоном. По всей стене лучники, стоя плечом к плечу, быстро-быстро натягивали луки, стрелы уходили по дуге вниз, а там, в плотной массе всадников с огненными стре-лами, падали сами всадники, а раненые кони, обезумев от боли, с диким ржанием начинали метаться по полю.
        Один, потом еще двое стрелков на стене вскрикнули, выронили луки. Одного горящая стрела поразила в горло, одного в плечо, третьего в грудь, но эти стрелы попали из-за недолета, а пока агафирсы стремились перебросить горящие стрелы через стену подальше в город.
        Стрелки со стен били их торопливо, безжалостно. Агафирсы подошли слишком близко, все как скот на бойне, огненных стрел все меньше...
        Скиф покосился на Олега, прокричал зло:
        -- Даже я, паршивый стрелок, набил их уже целую кучу!..
        -- Много вдов будет в стране Миш, -- согласился Олег. -- Будет плач и слезы...
        Все новые и новые всадники неслись к городу, оста-навливались, выпускали стрелы, если успевали: на сте-нах города, где перестали ждать штурма, бросали копья и хватались за луки. Скиф думал, что это никогда не кончится, как вдруг всадники начали пятиться. Только сейчас он заметил, что уже все поле перед стенами по-крыто трупами. На некоторых горит одежда, подожжен-ная собственными стрелами.
        На стенах кричали яростно, рой тяжелых стрел несся со злобным жужжанием. Устрашенные агафирсы начали поворачивать коней, видно было, как взмахивали рука-ми, роняя поводья, сползали под копыта собственных коней.
        Прошел час, и от агафирсов прибыл глашатай. Про-трубил в рог, требуя внимания, закричал трубным зве-нящим голосом, который услышали по всей стене:
        -- Великий Агафирс предлагает перемирие!.. На два часа.
        Скиф поинтересовался:
        -- Только на два? Зачем?
        -- Мы заберем раненых и убитых под стенами, -- ответил глашатай с достоинством. -- Чтобы предать их земле с почестями.
        Скиф открыл уже рот, чтобы согласиться, но Олег с такой силой ткнул его в бок, что Скиф охнул и поперх-нулся. Олег зло гаркнул:
        -- Передай, что перемирия не будет!
        Скиф ахнул, а глашатай тоже, казалось, онемел от та-кой великой наглости и дерзости. После паузы крикнул с великим изумлением:
        -- Ты не понял?.. Это для того, чтобы забрать павших. Олег ответил зло:
        -- Это ты не понял! Это война, а не воинские игры. Пусть тем, кто пал, вороны выклюют глаза, а волки но-чью выжрут внутренности. А раненые пусть мрут в му-ках, ибо они знали, на что шли.
        Глашатай уехал, но все оглядывался с изумлением. Скиф спросил напряженно:
        -- Я что-то не понял. Какая-то хитрость? Олег зло огрызнулся:
        -- Какая хитрость! Наоборот, никаких хитростей. Пусть все будет как есть. Неприукрашенно. Не будем войну превращать в красивое зрелище! Если соблюдать правила, если воевать в красивых костюмах и с улыб-ками на лицах, то сама война вроде бы и не ужасное дело. Совсем не ужасное, а так, что-то вроде веселого, хоть и чуть грубоватого зрелища. Самую малость гру-боватого. А вообще-то красиво. А противники полны уважения друг к другу, раскланиваются... Дурь! Это война, на которой людей и скот убивают, поля и дома жгут, колодцы засыпают. И не надо это зло приукра-шивать, понял? Пусть эти мрут... пусть кричат, пусть мое сердце от их криков разорвется, но зато кого-то это устрашит, и в новую войну не ввяжется!
        Скиф отодвинулся с отвращением:
        -- Ну ты и чудовище...
        -- Пусть буду чудовищем я, -- ответил Олег с му-кой, -- но только бы прекратились войны!
        -- Никогда, -- ответил Скиф твердо, -- никогда не прекратится! Это благородное дело мужчин. Это победа, это честь, это слава, это мужество воочию. Нет, никог-да я тебя не пойму... К счастью, наверное.
        Но отменять это бесцеремонное распоряжение не стал, чего опасался Олег. Весь остаток дня раненые стонали под стенами, кричали, проклинали, вопили жуткими го-лосами. Несколько раз агафирсы пытались вывезти хотя бы тех, кто подает голос, но со стен по твердому приказу Олега таких спасителей убивали стрелами.
        Когда новых убитых стало почти столько же, сколько и погибших стрелков из лука, часть гелонов начала по-говаривать, что вообще-то этот красноголовый чужак прав, врагу надо наносить как можно больше урона, а раз уж приперла под стены такая сила, то тут не до раскланиваний. Но даже такие все равно смотрели на красноволосого человека как на отвратительное чудовище и брезгливо отодвигались, когда он проходил мимо.
        Агафирсы мужественно дрались за то, чтобы вынес-ти раненых. Сам Агафирс привел два отряда человек по сто, одни выносили раненых, а другие обстреливали лучников на стенах. Гелонов было убито трое, а семе-ро ранено, но трудно, стоя на открытом месте, попасть в того, кто стреляет из-за укрытия, а стрелки со стен усеяли телами новых отважных все пространство во-круг крепости.
        На этот раз уже половина защитников города говори-ла, что красноголовый мудрец хоть и чудовище, но во-инскую уловку придумал хорошую. Подлую, нечестную, но хорошую. Старых раненых вынесли, но зато новых добавилось вдвое больше!
        Пусть чудовище, думал Олег тоскливо, пусть что угод-но, но пусть война будет такой, какая есть: подлая и нечестная вся. С благородными ритуалами или без, но она -- война.
        Солнце медленно распухало, увеличивалось, сполза-ло к темно-красному краю земли. Весь запад неба из темно-синего превратился в багровый. Олег посмотрел, подумал, сказал с холодной жестокостью:
        -- Что-то под стенами тихо.
        -- Померли, -- сказал Скиф с надеждой. Он был бле-ден, по лицу катились крупные капли пота. -- Наверное, померли.
        Жаль, -- сказал Олег бессердечно. Подумал, по-смотрел вдоль стены. На гребне несколько стрелков всматривались в даль. Женщины по эту сторону город-ской стены торопливо наполняли камнями корзины. Их поднимали на веревках, а от чанов с кипящей водой не-сли ведра, от горячего пара отворачивали лица. -- Ага, это сгодится!
        Что?
        Олег, не отвечая, подозвал стрелков, велел:
        Плесните кипятком на тех, до кого достанете!
        Скиф ахнул. Мужчины угрюмо косились на Олега, но воспротивиться загадочному волхву, который отда-ет приказы в присутствии тцара, не решились. Скиф и Олег видели, как они с размаху выплескивали, обжи-гаясь о горячие ведра, кипяток как можно дальше. Го-рячие струи падали широким веером. Некоторые не-подвижные тела у подножия задергались, поднялся жуткий крик, прозвучали жалобные стоны, проклятия, крики о помощи.
        Гелоны едва не плакали от жалости. Олег сказал.
        угрюмо:
        -- Хорошо. Надеюсь, агафирсы не оставят боевых друзей в беде.
        На него смотрели с ненавистью. Кто-то процедил за спиной, что самого бы его туда, вниз, да сверху кипяточ-ком. Олег резко повернулся, но на него все смотрели со злобой и недоброжелательством.
        -- Стреляйте лучше, -- сказал он горько. -- Вон бегут... Со стороны агафирсов в самом деле, не выдержав криков, ринулись беспорядочной толпой всадники. Кто пытался поднять тяжелое тело прямо на скаку, но большинство сразу соскакивали, поднимали раненых, торопливо укладывали поперек седла... и тут их самих находили стрелы со стен, камни, кипящая смола, вар, поленья.
        Раненые и обожженные кони с диким ржанием убе-гали. Два-три рухнули вместе с всадниками, видно было" как бешено бьют копыта, круша черепа, грудные клет-ки, ломая руки и ноги хозяевам. Олег закричал грозно:
        -- Не стрелять!.. Прекратить!.. Пусть кричат! Пусть зовут на помощь!
        Глава 39
        Только глубокой ночью агафирсам удалось вынести тех раненых, кто дожил до ее наступления, да убитых. Со стен сбрасывали факелы, стреляли в копошащиеся тела стреляли на стук копыт, на скрип телег. Ночь была бес-покойная, а утром в корчмах похвалялись, кто сколько уложил со стены.
        Но тогда же на рассвете со стен не увидели ни одного трупа. Агафирсы вывезли даже тех, кто пал убитым в ночи.
        Олег с башни наблюдал за вражеским лагерем. Лицо его было суровым и безжалостным. Глаза блестели сухо, словно осколки слюды.
        -- Сегодня приступа не будет, -- сообщил он.
        -- Почему? -- спросил Скиф недружелюбно.
        -- Измотаны за ночь. А сейчас хоронят. Потом бу-дут приспосабливаться, искать новую тактику. С людь-ми, которые не соблюдают правила... это о нас, надо быть осторожнее. Поверь, именно теперь нас начина-ют уважать и побаиваться.
        -- Из-за нашей дикости?
        -- Из-за того, -- сказал Олег терпеливо, -- что мы плю-ем на общепринятые правила... выгодные в данном случае агафирсам, а воюем по своим правилам. Выгодным нам.
        Скиф смотрел исподлобья, в чистых синих глазах были недоверие и почти вражда.
        -- Не понимаю, -- ответил он резко. -- Не понимаю!
        Окоем взглянул на молодого правителя с понимани-ем. Чем-то они показались Олегу похожими: молодой яростный воин и очень немолодой служитель богам, ко-торый никогда не брал в руки меч.
        -- Если они ворвутся, -- сказал Окоем осторожно, -- разве не выместят злобу?
        -- Выместят, -- согласился Олег. -- Но пусть знают, что и для них это не прогулка. Не охота на оленей! Ты видел, сколько агафирсов полегло, когда вытаскивали своих? И никакой тебе добычи. В другой раз подумают, идти ли на войну вообще. Окоем подумал, сказал:
        -- Что-то в твоих словах есть... но уж слишком это все... люто. Ты хочешь сделать войну настолько свире-пой и гадкой, чтобы отбить к ней охоту?
        -- Улавливаешь, -- ответил Олег с надеждой. -- Раз-ве не путь?
        Окоем нахмурился, долго смотрел под ноги.
        -- Не знаю, -- ответил он наконец. -- Один путь по-кончить с войнами -- это все больше обставлять их зако-нами, правилами, ограничениями. Чтобы превратить их в конце концов из кровопролития в нечто вроде состяза-ний. На состязаниях тоже и люди ломают шею, и кони разбиваются, а народ так же шалеет от крови и молит бо-гов, чтобы даровали победу именно своим. А ты вот пред-лагаешь поступить наоборот: сделать войны чересчур же-стокими и кровавыми, чтобы все меньше достойных людей бралось за оружие. Конечно, всегда найдутся врож-денные ублюдки, которых не заставишь работать, им бы только убивать да грабить... вот и пусть бьются друг с дру-гом, не жалко. Ты в самом деле не прост, странный волхв! Но, мне кажется, первый путь проще. Он просто понят-нее. Да и хотят люди воевать, хотят!
        -- Хотят, -- согласился Олег с ненавистью. -- Хотят, Ящер бы их всех побрал! Хотят, сволочи. А надо, чтоб не хотели.
        -- Надо, -- согласился Окоем. -- Понимаю, ты молод. Хочется переделать людскую природу сразу. Увы, юно-ша... Наверное, проще все-таки постепенно... очень по-степенно вводить разные правила. Не только позволять Друг другу выносить раненых с поля боя, но и догово-риться не трогать мирных жителей, не жечь поля, не за-сыпать колодцы... От этого трудно удержаться, понимаю, но если бы мы жили тысячи лет, то можно бы постепен-но-постепенно, незаметно-незаметно... Понимаешь?
        Олег сказал с яростью:
        -- Нам не дано жить столько. А увидеть мир луч-шим, чем это кровавое болото, я жажду при жизни! Люто жажду!
        Окоем ответить не успел, из-за стены раздались кри-ки. Олег повернулся, между лопатками стало так холод-но, что невольно отвел плечи, стараясь защитить пора-женное место.
        По грохоту слышно, что войско Агафирса идет на приступ. Всеми силами.
        Часом раньше Агафирс собрал в своем шатре воена-чальников, указал, кому с какой стороны вести войска. Опытные полководцы, они выслушали в почтительном молчании. Все было обговорено раньше, Агафирс лишь подтвердил, что все по-прежнему, а крепость они возьмут так же, как брали многие и раньше.
        По всему лагерю всадники вскакивали в седла, кони привычно занимали свои места в строю. Огромное вой-ско, разбившись на квадраты, замерло в ожидании.
        Агафирс вышел из шатра, солнце на миг ослепило, заб-листало на доспехах, железном шлеме, украшенном золо-том топоре. Оруженосец бегом подвел коня. Агафирс одним прыжком оказался в седле, повернул коня, суровое лицо дышало отвагой, а глаза гордо блестели.
        -- Воины! -- крикнул он сильным голосом. Огромное войско замерло, даже кони перестали отмахиваться от оводов, повернули головы. -- Герои! Мелкие стычки за-кончены. Отныне никаких переговоров с врагом. Запом-ните, теперь это не противник, а враг!.. С противником поступают благородно... или неблагородно, смотря как он заслуживает, а с врагом поступают как с врагом всегда. Надеюсь, вам не надо объяснять разницу. Этот проклятый город должен быть уничтожен!.. Как и само понятие стра-ны Гелонии. Жрецы говорят, что они смотрели звездные карты грядущего, там ни слова, ни знака о Гелонии! Нет такой страны... Так что убивайте, убивайте, убивайте!.. Мужчин, женщин, детей, скот, деревья!.. Город сжечь, а то место, где он стоял, посыпать солью, чтобы и трава не росла на этом проклятом... проклятом...
        Он задохнулся от переполнявшей ненависти, лицо на-лилось кровью, а глаза, и без того круглые как у орла, выпучились в приступе неудержимой ярости. Воины дружно вскинули к небу руки с топорами. Земля вздрог-нула от мощного крика тысяч здоровых мужских глоток.
        Все шестеро чародеев собрались возле шатра Хакамы. Беркут с удовольствием наблюдал за могучим вой-ском. А устрашенному Россохе показалось, что по все-му лагерю внезапно выросла стальная щетина, а небо и земля дрогнули перед мощью голосов новых повели-телей земли.
        Хакама захлопала в ладоши. Глаза горели торжеством, на щеках расцвел румянец. Она помолодела и похороше-ла в радостном возбуждении.
        -- Ну что? -- спросила она победно. -- Разве все не свершается с изумительной точностью, как предначерта-но звездами? Сегодня и завтра будет великий штурм, се-годня город может устоять... хотя не понимаю, как усто-ит перед такой силой, но смиренно склоняю голову перед властью звездного неба, но завтра падет точно, завтра наши... противники, назовем их так, погибнут. Будут уби-ты. Но именно завтра день Битвы Муравья с Рекой, не так ли?.. А мы все знаем, что произойдет в этот знаменатель-ный, предначертанный ходом всего Мироздания день!
        Боровик кивнул. Солнце играло на его лысине. Круп-ная муха села на самую вершину блестящего черепа, на-чала чесать крылышки, поскользнулась и упала как с высокой горы. Боровик поймал на лету, не глядя, ото-рвал крылья и бросил под ноги.
        -- Да, -- признался он с некоторой неохотой, -- как ни пытались мы вмешаться, поторопить события... а ведь пытались, не будем друг от друга таиться!.. но все равно события нарастали медленно, как поднимается вода в наводнение. А завтра тот день, когда плотина рухнет.
        Ковакко жирно захохотал:
        -- Ты прав, мы все пытались. Но что предначертано звездами, то не вырубишь топором. Сейчас же, если бы мы все вдруг бросились помогать Богоборцу, спасать его уже ничто не спасет его от гибели. День Битвы Муравья с Рекой! Подумать только, его гибель была предначер-тана еще задолго до его рождения!
        -- Да что там гибель, -- буркнул Беркут. -- Даже рож-дение! Все предначертано еще до появления белого све-та. Возможно, еще до звезд... ибо звезды -- только знаки, по которым мы читаем судьбу миров, стран, людей... Не так ли, Россоха?
        Россоха вздрогнул, поежился. Он чувствовал себя как никогда скверно.
        -- Ты знаешь сам,-- ответил он неохотно. -- Не надо быть великим знатоком звездного неба, чтобы читать там свою судьбу. Или судьбы близких, если знаешь их день и час рождения.
        Ковакко вдруг зябко передернул плечами:
        -- Не знаю. К счастью, я совсем не умею читать звез-ды. А то бы вдруг увидел и свой день... Бр-р-р!
        По небу плыло странное оранжевое облако, похожее на снежную гору, даже не гору, а целый горный хребет, залитый солнцем. Вершины причудливые, множество уступов, наплывов, выступающих скал, пещер, но низ этой плывущей громады чернее дегтя, и что пугало всех больше всего, абсолютно плоский, ровный, как будто эта масса скользит по незримому, но твердому своду.
        И сколько встревоженные люди ни провожали взгля-дами эту медленно двигающуюся громаду, вершинки ос-тавались причудливо легкими, ажурными, как взбитая пена, но низ сплющен незримой тяжестью, сплющен о невидимую твердь.
        Окоем отошел от окна, покачал головой:
        -- Не к добру сие знамение. Ох, не к добру! Олег молчал, лбом уперся в поставленные на стол ку-лаки, думал, а Скиф хотел смолчать, но он не волхв, из самого сердца вырвалось злое:
        -- Знаешь, Окоем!.. Иногда я понимаю, за что мой брат поставил тебя верховным жрецом, но... не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказывать беды, если в город-ские врата вот-вот ударят тараном!
        -- Не к добру, -- повторил Окоем. Потом, словно только сейчас поняв, что сказал Скиф, сказал укориз-ненно: -- Боги могли бы подать и другое знамение!.. Но сегодня будет страшным, а завтра...
        Скиф вспыхнул, хотел возразить злее, но Олег опус-тил ладонь на его руку, сказал негромко:
        -- Погоди. Что там за шум?
        Из коридора слышались громкие голоса. Скиф по-морщился, шагнул в сторону двери.
        -- Погоню на стену, нечего им...
        Дверь распахнулась, едва не ударив в лоб. Влетел Ярильник, молодой воин, приставленный к Скифу Турчем. Лицо его и без того круглое, как луна, растягивалось в улыбке в стороны, будто тянули за уши.
        Мой господин!.. У нас гости!
        Кого черт принес, -- проворчал Скиф,-- Гони в шею... Нет, погоди. Кто там?
        Ярильник заулыбался во всю ширь, не ответил, выбе-жал, и почти сразу в комнату вбежала легкая стройная девушка, худенькая, с тонкими руками и тонкой шеей Она показалась Олегу похожей на молодого олененка еще нескладного, но бесконечно милого, доброго, довер-чивого, что еще не знает жестокостей большого мира.
        Завидев Скифа, счастливо вскрикнула. Лицо его осве-тилось счастьем, блаженством. Она с ликующим щенячь-им визгом бросилась к нему, Скиф растопырил руки, она подпрыгнула и оказалась у него на груди, и только тогда Олег узнал ее, сейчас в мужской одежде, покрытую плот-ным солнечным загаром.
        -- Ляна, -- бормотал Скиф потрясенно, -- как ты здесь оказалась?
        Она торопливо и жадно осыпала его мелкими детски-ми поцелуями. Он держал ее на руках как ребенка, она по ее хрупкой фигурке и была еще ребенком, чистым и восторженным, а глаза светились как звезды.
        Скиф осторожно опустил на землю, но она снова бросилась ему на шею и повисла, дрыгая ногами. Он с застывшей улыбкой погладил ее по спине, по голове, наконец мягко расцепил ее руки. Ноги Ляны коснулись земли, он сказал мягко:
        -- Ляна, ты зря сюда прибыла... Я даже не знаю, как ты сумела пробраться.
        Ее тонкие красиво очерченные брови в безмерном удивлении взлетели на середину чистого лба.
        -- Да очень просто!.. Я проехала прямо через их ла-герь. Через самую середину. Мой конь ни на кого не на-ступил, он очень осторожный и чуткий... Нас никто про-сто не заметил. И не остановил.
        Скиф открыл рот. Закрыл, снова открыл, глаза полез-ли на лоб.
        -- Ты... это всерьез?
        Он беспомощно оглянулся на Олега и Окоема. Око-ем хмурился, рассматривал Ляну с открытой неприяз-нью. Олег улыбнулся:
        -- Здравствуй, Ляна. Да, благородный Скиф, такое бывало и раньше. Великая Изгильдина однажды проеха-ла через лагерь вооруженного врага, это засвидетельство-вано в ряде старых хроник. Никто ее не видел и никак не обнаружил, так как защитой ей служили ее добродетель и невинность.
        Скиф побледнел, на лбу выступили мелкие капельки пота.
        -- Боги, Ляна!.. Ты ехала через лагерь, полный муж-чин? Боги могут и недосмотреть, а если бы тебя кто-ни-будь да заметил?
        Она засмеялась чисто и звонко, Олегу почудилось, что по всему помещению покатились крохотные коло-кольчики.
        -- Я знала, что не обнаружат!
        -- Но... как?
        Она смешливо наморщила носик:
        -- Откуда я знаю? Знала, и все тут. Чувствовала.
        Скиф дрожащей ладонью вытер лоб. Он представил себе, что было бы, если бы в толпе грубых мужчин, не видевших женщин уже недели, а то и месяцы, вдруг да обнаружили бы такую лазутчицу. Плечи сами собой пе-редернулись, он в страхе отогнал жуткое видение.
        -- Боги, Ляна... У меня сердце выскочит! Что за день такой? Город вот-вот возьмут штурмом, здесь не останется даже целого камушка, а тут-- ты...
        Окоем кашлянул, сказал настойчиво:
        -- Тцар, нам нужно вернуться к обороне. Если и погибнем, то погибнуть мы должны сражаясь. Отпусти девушку, пусть пока сменит одежду, помоется, пусть ее покормят, дадут отдохнуть. А мы пока решим, где по-ставить запасной отряд лучников.
        Скиф вспыхнул, громким голосом кликнул Ярильника. Тот явился, веселый, свежий и счастливый, словно не провел ночь на страже у городских ворот.
        -- Отведи Ляну в мои покои, -- распорядился Скиф. -- Пусть помоется, отдохнет. Покормите. Ляна, прости, но сейчас...
        Она отступила на шаг. Глаза ее сияли.
        -- Скиф, я все понимаю! Скиф, сбылась твоя мечта ты -- повелитель большой страны!
        -- Иди отдыхай, -- напомнил Скиф.
        Она пятилась к двери, не в силах оторвать от него во-сторженных глаз. Ярильник распахнул перед нею дверь подхватил под локоть, там порожек, а она все смотрит влюбленно на молодого героя, дверь со стуком захлоп-нулась.
        Олег обратил внимание, что Окоем смотрел на Ляну с неодобрением, а когда она проходила мимо, он даже брезгливо посторонился, чтобы она его не задела. Скиф тоже заметил, спросил резко:
        -- Окоем, что случилось?
        Жрец сухо поклонился. Чуть-чуть, что не ускользнуло от взгляда Скифа. Раньше Окоем кланялся почти-тельнее.
        -- Мир тесен, -- произнес Окоем нехотя. -- Все, что случается в одном конце, узнают и на другом. Скиф насторожился :
        -- Договаривай.
        -- Правителям правда бывает неприятна.
        -- Я еще не правитель, -- прервал Скиф. -- Говори.
        Окоем сказал сухо:
        -- Как знаешь. И до Гелонии дошли слухи, что несравненная Ляна... о ее красоте наслышаны, потому и говорят... дошли слухи, что к ней ночами ходил их пра-витель Зандарн вместе со своими придворными. Они у нее хорошо проводили время!.. Говорят, она ублажала их всех вместе и порознь...
        Скиф вскипел, рука метнулась к мечу.
        -- Да как ты смеешь!
        Олег быстро перехватил его за кисть. Запястье у Скифа почти вдвое шире, чем у взрослого мужчины, но паль-цы Олега обхватили легко, сдавили как в тисках.
        Окоем ответил со злостью и гневом:
        -- Думаешь, мне это приятно сказать, тцар?.. Ведь ты -- лицо страны. Как ты, так и твоя женщина долж-на быть безупречной. От этого зависит благополучие и спокойствие народа. И его добродетели. У развратных правителей и народ... становится недостойным. А тебе, Скиф, достался прекрасный народ!
        Скиф побледнел, челюсти сжал так, что кости едва не проломили череп.
        -- Доказательства, -- прохрипел он неистово, -- до-казательства!
        -- Думаешь, я бы упомянул, если бы это были только слухи?
        --А что?
        -- Слухи очень точно описывают, где у твоей Ляны ро-динка... это на левой ягодице... красное родимое пятныш-ко размером с божью коровку под правой грудью... а пу-пок у нее в форме полумесяца серпом кверху... Так ли это?
        Скиф смертельно побледнел. Руки его бессильно опу-стились, он рухнул за стол и уронил голову на столеш-ницу. Окоем сел рядом, обнял молодого героя за плечи. Лицо его выражало глубокое сочувствие.
        Олег поднялся, развел руками. Окоем кивнул, Олег указал на дверь, мимикой показал, что у него хватает важных дел, ему надо идти, а эти сопли пусть разма-зывают без него.
        Когда дверь за красноголовым волхвом захлопнулась и они остались наедине. Окоем сказал настойчиво:
        -- Есть только один способ проверить... и, главное, Убедить народ.
        Скиф сказал глухо в столешницу, что сразу запотела от его горячего дыхания, голос звучал снова зло и не-преклонно:
        -- Да мне плевать, кто что скажет и тем более поду-мает! Мне Ляна верна, я нисколько не сомневаюсь в ее любви и верности.
        -- Я тоже, -- ответил Окоем.
        -- Ты? Что ты о ней знаешь?
        -- Скиф, я прожил немало. Повидал немало. Я сразу могу сказать о человеке, едва увижу, хорош он или плох. Эта девушка -- сам свет, сама чистота.
        -- Ну вот видишь... -- сказал Скиф с надеждой. Окоем сказал с горечью:
        -- Но не все так же... мудры, скажем так, как я. Были бы все такие, то и войны, возможно, прекратились бы. Увы, народ в массе своей злобен, труслив, жаден, зави-стлив, похотлив... попросту подл. Гелон как-то умел ве-сти дела так, что все это лежало на дне души каждого и никогда не поднималось. Он поставил так, что выгоднее было быть честным, добрым, справедливым, великодуш-ным!.. И народ таким был. И, правду говоря, все еще есть. Но не надо давать им повода усомниться!
        Скиф прорычал гневно:
        -- О чем ты говоришь?
        -- Ты не сомневаешься в ее любви, так?.. И я не со-мневаюсь. Стоит только посмотреть на ее сияющее лицо. Но верность... верность -- другое дело. Тебя не было очень долго. Ты был далеко. А Зандарн, этот правитель страны, с его придворными, с его богатыми дарами -- близко. Ты веришь в ее верность -- хорошо. Или не ве-ришь -- для страны это не важно. Но важно, чтобы верил народ. Скиф, ты теперь правитель большой страны! Ты должен бдить, чтобы позорных пятен не было ни на тебе, ни на твоей семье, ни на близких к тебе людях. От этого зависит настроение простого народа, его любовь, преданность и привязанность. Гелон был безупречен! На этом держалась вся Гелония.
        Скиф снова уронил голову. После паузы спросил враж-дебно:
        -- И что ты хочешь?
        -- Всего лишь испытание, -- произнес Окоем. Он ви-дел, что одержал победу, потому говорил тихо, сочув-ствующе, глаз не поднимал, опасаясь новой вспышки гнева юного правителя. -- Говорю тебе как правителю, а не юному герою. Испытание, на котором будет присут-ствовать народ... Чтобы все увидели, что она доказала свою верность и непорочность, и чтобы разом прекра-тились гнусные слухи...
        Скиф сказал зло:
        -- Нужно ли это доказывать?
        -- Ты прав, -- ответил Окоем мягко, -- таких мало, кто сомневается. Все мы верим в чистоту и непорочность Ляны. С другой стороны, прилюдное испытание сразу заткнет всем негодникам рты. А если кто где в корчме и заикнется, его тут же забьют стульями.
        -- Не знаю, -- проговорил Скиф, -- не знаю...
        -- Есть такое испытание, -- сказал Окоем торопли-во, -- что больше похоже на праздник! Прямо на пло-щади высыпают горящие угли. На них даже можно жа-рить мясо. Все видят, что если пройти по углям босиком, то спалишь себе ступни... Если кто сомневается, пусть попробует! Но невинный может, призвав богов, пройти по углям, а на той стороне показать чистые подошвы!.. Я такое уже видел не раз. В моих северных областях та-кой божий суд проводят часто. Это праздник, поверь... Не было еще случая, чтобы невинный сжег себе ступни, зато виноватый начинал вопить после первого же шага! А для хохочущего народа это лучшее из развлечений, когда правда торжествует, а порок наказывается на гла-зах у всех. Ты правитель, Скиф. Ты должен устраивать для народа такие нравоучительные зрелища-праздники Должен. Обязан, если ты правитель!
        Он видел, как все ниже опускает голову Скиф. Похо-же, юного героя добивает фраза, что он отныне прави-тель, должен поступать как правитель, заботиться о на-роде, как правитель, забыть о себе и вести себя только так, как должен держаться правитель. А правитель дела-ет все как надо, а не как желает сам...
        Скиф сказал убито:
        -- Но я не хочу, чтобы она шла босыми ногами по горящим углям.
        Окоем возразил настойчиво:
        -- Господин, в тебе говорит человек. Увы, простой человек, даже простолюдин! А для простолюдина свой огород, корова да семья -- выше интересов великой дер-жавы, в которой живет. Но если даже простолюдин под-нимается до трона, такое бывало, он начинает мыслить по-державному. Если мыслит по-прежнему, державе ко-нец. Придут соседи -- сильные, доблестные, самоотвер-женные... Перед ними не устоять с мышлением просто-людина. Решайся, господин! Тем более, что для Ляны это полностью безопасно, а ты получишь от народа та-кой порыв любви и преданности, что они за тобой пойдут хоть в преисподнюю!
        Скиф подумал, что его постоянно сравнивают с Гелоном, и всегда в пользу Гелона. В самом деле, хорошо бы показать сразу всем, что он достоин... А если невинная девушка пройдет по горящим угольям, а потом бросит-ся ему на шею, а потом они рука об руку... Нет, он под-хватит ее на руки и понесет к алтарю, чтобы при всем ликующем народе их назвали мужем и женой. И чтобы отныне и навеки... в радости и горести, в здоровье и бо-лезни...
        Со стороны городских стен донесся многоголосый крик, треск, ржание коней. Скиф невольно подумал, что в кольце самой страшной осады, которую только можно представить, сегодня падут тысячи людей, и, возможно... даже скорее всего -- падет сам город, и падут здесь они все, а они спорят о какой-то ерунде, до которой еще до-жить надо, а вот дожить как раз и не дадут...
        -- Хорошо! -- ответил он резко. -- Если победим, то пусть это будет!.. Но не раньше!
        Он схватил меч и бросился к двери, спеша поскорее попасть в мир, где звенит железо, где яростные крики и стук мечей по щитам, где все просто и ясно.
        Уже на пороге обернулся, крикнул яростно:
        -- Но запомни! Моя рука будет на мече. Если же хоть один уголек обожжет ее босые ступни, то... виновна она или не виновна, я тут же рассеку тебя пополам и брошу на эти угли!.. А ее все равно возьму на руки и отнесу к алтарю.
        Окоем проглотил заготовленные слова, низко покло-нился, пряча в глубине глаз мстительные огоньки.
        -- Как велишь, господин, -- ответил он тихо. -- Как велишь!
        Он еще раз поклонился, взял со стола листок с указанием мест, где на городской стене он поставит всех жре-цов, и удалился, сгорбленный, неслышный, как призрак.
        Скиф несся вниз по лестнице, как горная грохочущая лавина. В быстро раскалившемся черепе бурлили злые мысли, сталкивались, высекая искры, а над ними парила одна злая, яростная: зарублю этого гада. Все равно зарублю! Придерусь к чему-нибудь и зарублю как бешеную собаку.
        Окоем шел на свое место возле городских ворот, мыс-ли юного правителя не видел, но все равно юный герой был весь как на ладони, открытый и беззащитный. Не зарубишь, ответил он ему мысленно. Если эта порочная женщина обожжет ноги, то тебе о своей шкуре успеть бы позаботиться! Ишь, хотел обмануть народ. А если каким-то чудом она пройдет по углям неповрежденной, то под вопли ликующего народа ты просто вынужден будешь облечь меня золотой цепью и дать мне полномочия судить и карать, ибо такова логика власти! Я ее знаю, а вот ты, младенец, только начинаешь постигать.
        Глава 40
        Олегу в его покоях ночь казалась темнее, чем за сте-нами. Светильники не столько разгоняют тьму, сколько распространяют аромат дорогого масла. Мелкие красно-ватые язычки пламени тревожат, наполняют душу стра-хом. Спать не мог, долго метался по комнате, подбегал к окну и жадно вдыхал ночной воздух, но легкие хвата-ли и горьковатый запах гари...
        Неуловимо пахло железом, кровью и еще чем-то жутковатым, отчего кожа покрывалась пупырышками, а во-лосы на затылке начинали шевелиться, как живые. Все чувства говорили громко, что это его последняя ночь в Гелонии. Пугающее ощущение обреченности заползло в грудь, сжало сердце, заполонило тоской от макушки до пят. А тут еще в южной части города что-то горит, из-редка из-за темных стен показываются красные в ночи языки огня, ощутимо несет гарью, что входит в грудь и оседает во рту горечью.
        Он оделся, вышел во двор, темный, как колодец, под-нялся по широким каменным ступенькам, спасибо Гелону, на стену. Близко от груди блеснул наконечник копья, но незримый страж, рассмотрев бледное лицо Олега, уз-нал, острое жало исчезло. Он слышал, как охранник мед-ленно пошел по стене, хоронясь в тени.
        Луна поднялась из-за края земли, сияющая, но все равно на ней легко различимы все пятна, словно на старой выгоревшей сковороде, что все еще служит честно и добросовестно. Полная луна, пока что полная, а потом краешек начнет незаметно таять день ото дня, останется половина, и будет таять, пока узкий серпик не исчезнет вовсе...
        Еще через неделю, мелькнула мысль, когда небо ос-танется без луны вовсе, появится молодая луна, све-женькая, умытая. И хотя народ зовет ее народившейся луной, рассказывает разные истории про ее рождение, но что-то ему не верится, что это новая! Пятна все те же. Однажды он высказал свои сомнения одному мудрецу, но тот молча принес свежеиспеченные его женой хлеб-цы. На всех сбоку выступал одинаковый рубец от трес-нувшей формы...
        И все-таки он уверен, что это та же самая луна. Что бы там мудрецы ни говорили, но это та же луна, на ко-торую падает откуда-то тень...
        Сердце тревожно стукнуло. Он ощутил, что снова подбирается к той важной мысли, что однажды уже по-сетила, но ушла под напором обыденности. На солнце пятен не рассмотришь, но и оно меняется, как и луна: утром крохотное, оранжевое, днем -- раскаленно-белое, а к вечеру остывает так, что становится красным, багро-вым, распухает... Что с ним происходит, когда оно опус-кается за край земли? А если не исчезает, как говорят мудрецы... с чего бы ему исчезать, а остывает до черно-ты, и вот это черное солнце двигается через подземный мир мертвых... или его как-то тащат через те ледяные пустыни мрака... тащат и тащат... всю ночь... а утром...
        Снова пахнуло гарью, а огонь стал как будто ярче. Он вздрогнул, в двух шагах неслышно появилась крепко сбитая фигура в металлическом доспехе. Турч умел дви-гаться и бесшумно, как призрак, что значит -- побывал в разных переделках, где надо было не только с воплем и мечом над головой, но и ползком с ножом в зубах.
        Турч кашлянул, спросил:
        -- И тебе не спится?.. Да, все чуют, что утром после-дний приступ.
        Олег потянул носом, поморщился, сказал озабоченно:
        -- Что там горит? Пожары, что ли... Но почему так спокойно? Раньше гелоны, как муравьи, давно бы воду таскали...
        Турч поморщился:
        -- Не пожары. Там эта дурь... Жгут целые дубы, го-товят уголья. Вроде бы Ляна пройдет босиком. Олег, удивился:
        -- Зачем?
        Турч с полным равнодушием пожал плечами:
        -- Не знаю. Наверное, чтобы поднять дух защитников. Мол, я, слабая женщина, и то не боюсь огня, а вы, мужчины, должны быть стойкими в бою... Что-нибудь в таком роде. А кто-то вообще говорит, что это проверка ее невинности. Мол, если за то время, что она жила в от-сутствие Скифа, не делила ложа с мужчинами, то прой-дет легко... Не знаю, как она может пройти по углям, у нее ж такие нежные ножки!
        Олег подумал, пожал плечами:
        -- Вообще-то она подолгу бегала босиком в лесу. А там не везде песочком посыпано. И не везде травка. Так что подошва ее маленьких ножек все же как ко-пыто. Я, к примеру, смогу перейти через эти угли хоть три раза туда и обратно, но разве это докажет мою невинность? Когда идешь по углям, тут главное -- не задерживаться. Тем более не останавливаться. Ладно, а тебя ворота не тревожат? Слишком долго их обходили, а на стены бросались с другой стороны.
        Турч кивнул:
        -- Ты уверен, что раньше не руководил обороной? А осадой?.. Ладно, можешь не говорить. Они даже Ски-фа уже приучили смотреть только в ту сторону.
        -- А ты...
        -- Ворота они выбьют, -- ответил Турч угрюмо. -- Но я собрал сколько мог народа и держу его поблизости от ворот. Там завтра будет очень жарко!
        Ветерок пахнул неожиданно горячий. Волосы затреща-ли, он вскинул голову. В ночи промчался рой злых крас-ных ос. Хорошо, если успеют погаснуть там, на взлете, но, если упадут где-то близко на сухое дерево, пожар вспых-нет наверняка... Какая-то дурь с этим предстоящим испы-танием.
        Но тревожная мысль сразу ушла, сменившись мучи-тельным беспокойством, что потерял какую-то важную мысль, что, возможно, продвинула бы его на шажок по этой трудной дороге познавания...
        Турч посмотрел на него как-то странно, махнул рукой и двинулся по гребню стены. Слышно было, как строго окликнул стражу, обругал. Ему отвечали бодрыми сип-лыми голосами. Звякало железо, донесся запах кислого вина и острого лука.
        На востоке забрезжил рассвет, плечи Олега передерну-лись от утренней свежести и сырости. Он еще раз взгля-нул на небо, ноги сами понесли по ступенькам вниз, здесь ветра нет, затишно, а от построек идет животное тепло.
        Длинная костлявая фигура двигалась навстречу, края балахона почти тащились по земле. Олег подумал, что жрецы наверняка наступают друг другу на полы, а то и на свои собственные .
        Окоем кивнул ему безразлично, глаза устремлены впе-ред, Олег спросил громко:
        -- Погоди, что там за дурь с этим... хождением боси-ком по углям?
        Окоем остановился нехотя. Олег видел в глазах жре-ца острое желание послать его в преисподнюю, какое дело чужаку до их ритуалов, но этот чужак пришел со Скифом, правитель постоянно к нему прислушивается, и Окоем нехотя буркнул:
        -- Тебе-то что?.. Она должна доказать, что невинов-на. Народ лучше повинуется правителям непорочным. Тем, которые лучше, чем они сами.
        -- И только?
        -- А что еще?
        Олег наконец поймал ускользающий взгляд верховно-го жреца:
        -- Не хитри. Зачем это тебе? Твои звезды тебя подвели...
        Окоем ответил неожиданно зло, с нажимом:
        -- Звезды никогда не подводят! Что в небесах написа-но, то и будет. Просто надо читать верно. В пророчестве сказано, повторяю тебе еще раз, что от сына Колоксая пойдет великий род самых величайших правителей, пол-ководцев, завоевателей, потрясателей Вселенной... Это мы подумали на Гелона, но ведь и Скиф тоже его сын!
        Олег подумал, признал:
        -- Да, верно. Но все равно что-то не сходится. Ляна -- непорочна, я верю. Она пройдет по горящим углям! Окоем нахмурился, покусал губы:
        -- Ты... не веришь звездам? Я -- верю. А они гласят, что моя дочь родит от сына Колоксая многих сыновей. Значит, Ляна не сумеет пройти испытание.
        Олег предположил осторожно:
        -- Но есть еще один сын.
        -- Агафирс?
        -- Да. А у него, как я слышал, жены еще нет... Окоем нахмурился, пожевал губами.
        -- Я смотрел на звезды, -- сказал он наконец. -- Еще утром было две звезды в созвездии Колоксая... Но вот в полночь одна сорвалась с неба. За нею был огромный длинный хвост, но все же она погасла, даже не достиг-нув земли. Я не знаток неба, но такой ясный знак по-нять могу даже я.
        Олег внимательно посмотрел ему в глаза:
        -- А если упала звезда Скифа?
        В рассвете было видно, как потемнело лицо верхов-ного жреца. Он стиснул кулаки, а под сухой кожей взду-лись желваки.
        -- Я люблю Гелонию, -- ответил он наконец. -- Я буду сражаться за нее. И за того, кто на стороне Гелонии. И какие бы блага мне ни сулило небо, я не отдам дочь за врага моей Гелонии... врага страны, где начали сбывать-ся мечты простого народа!
        Со стороны лагеря дул холодный злой ветер. Обычно Олег мало замечал, что снаружи его самого: снег или жар-кое солнце, но сейчас, когда внутри все холодеет от не-доброго предчувствия, быстро продрог, совал ладони под мышки, наконец, ушел со стены в свою комнатку, кото-рую совсем недавно делил со Скифом.
        Сон не шел, весь город чует, что днем агафирсы либо выбьют ворота, либо сломают стену. И будет последний страшный бой, будет резня, кровь, крики жертв и злоб-ный хохот победителей. А он чувствует только жалкую беспомощность загнанной в угол жертвы.
        Странно, знает же, что решится все через несколько часов, но все равно мысли текут вяло, сонно, в виски по-калывает, будто перетрудился, хотя за весь день не под-нял и соломинки. Гнетущее ощущение близкой беды вовсе не заставило метаться в поисках выхода -- сидит как пень, ждет. Чего ждет? Так корова видит мясника с топо-ром в руках, но даже не пытается убежать или бодаться...
        Задумавшись, он не сразу ощутил чье-то присутствие в закрытой на засов комнате. Еще не понимая, что мог-ло встревожить, рассеянно огляделся, а рука скользнула к поясу. Почти забытое движение, давно уж не хватался за рукоять ножа, но сейчас, в этом странном мире без магии...
        В комнате кто-то был помимо его самого. Невиди-мый. Олег тряхнул головой, сделал волевое усилие, очи-щая мозг и зрение, и тут же из трепещущего облака вы-шел Россоха.
        Он не отрывал взгляда от Олега, на губах неуверен-ная улыбка, еще не знает, видит его Олег или нет, ста-рается идти на цыпочках.
        -- Ладно, -- сказал Олег, -- не прикидывайся. Если тебя не видели стражи, это еще ничего не значит. Мне отвести глаза труднее. Ненамного, но все же...
        Россоха виновато улыбнулся, Олег подошел, неловко обнялись. Олег похлопал его по спине, усадил за стол:
        -- Есть хочешь? Вид у тебя усталый.
        -- Спасибо, -- сказал Россоха. -- Я пообедал, но все равно спасибо.
        Они сидели друг против друга по углам стола, Олег не чувствовал, как ни странно, напряжения. Ощущение было привычное, словно снова вернулись те старые вре-мена, когда он собирал Совет Семерых, и Россоха был первым, кто поддержал.
        -- Ты знаешь, -- сказал Россоха тихо, -- что за сила выступила против тебя?
        -- Уже знаю, -- ответил Олег. -- Но почему ты здесь?
        -- Не знаю, -- ответил Россоха.
        -- Не знаешь?
        -- Да, не знаю, -- ответил Россоха почти сердито. -- Это ты всегда все знаешь... либо обязательно доискива-ешься, что, как и почему. А я иногда и вот так... Про-сто! Ощутил, что мы не правы. И я не прав. Ты тоже не прав, но ты меньше не прав. А так как остаться в сторо-не от этой схватки -- вообще что-то гаденькое, то луч-ше быть с тобой, чем... ну, чем -- там. На той стороне.
        Олег сказал тепло:
        -- Сумасшедший. Ты хоть соображаешь, что натво-рил? Вся сила на той стороне.
        -- А зачем? -- ответил Россоха. -- Я ж говорил, это ты все... соображением. А я иногда и так. Как чувству-ется. Как мне подсказывает изнутри.
        Олег грустно улыбнулся:
        -- Маги говорят, что совесть -- это хорошая штука. Когда она есть у других. Но сами предпочитают руковод-ствоваться только... правильностью. Как одно время пы-тался и я... Почему она это затеяла? Хочет вернуться в свою башню? И снова все по-старому?
        Россоха покачал головой:
        -- Нет. Все уже ощутили сладость полной власти над огромным миром. А что было раньше? У кого -- боло-то, у кого -- горы... а то и вовсе одна гора, у кого-то свой кусок Леса... Нет, Совету Семерых Тайных -- быть. Это ты хорошо придумал! Но вот только...
        -- Что? -- спросил Олег.
        Под ложечкой заныло. Россоха смотрит сочувствую-ще, в глазах жалость, словно должен сказать неприятные слова, но слова справедливые.
        -- Сгреб ты нас силой, -- объяснил Россоха. -- А ча-родеи -- народ обидчивый. И часто -- мстительный. Ну, это от профессии... Простолюдин часто вынужден-но глотает обиды, а чародеи...
        -- Понимаю, -- прервал Олег, -- и еще Хакаме не нравится, что я так и не стал одним из вас. Это я знаю. Только не думал, что все зайдет так далеко.
        Россоха поежился, опустил голову. Олег заметил, что мудрец старается не встречаться с ним взглядом.
        -- Видишь ли, -- заговорил он с усилием, -- Хакама... она еще не встречала мужчину, который устоял бы перед ее чарами. Она сильно уязвлена. Говорят же, что матема-тическую логику изучают один год, а женскую -- всю жизнь! Но дело не только в этом, для других это не повод, сам понимаешь... И вообще, ты прав, мы все в чем-то одинаковы, потому так быстро сошлись, хотя до тебя враждовали люто... Ты нас объединил, вражду мы забы-ли, но сам ты так и не стал ни другом, ни соратником, ни сотоварищем. И хотя мы равны, все Семеро равны, но все равно каждый знает, что ты всех нас сильнее... Потому сейчас, когда все потеряли магическую силу, некоторые... а не только одна Хакама, решили сбросить твое иго. Олег прошептал раздавленно:
        -- Какое иго?.. Я несколько лет вообще не был на Совете! Вы правите миром сами! Я что, я брожу по све-ту, как нищий, как последний бродяга...
        -- Что и пугает, -- возразил Россоха. -- Думаешь, кто-то из нас мог бы там бродить? Это признак силы. Эх, не понимаешь... Олег, миром правим мы по твоим начер-таниям! Каждый знает, что ты можешь вернуться в лю-бой момент. Это, поверь, злит каждого. Даже меня. Так что тебя отыскали... хоть ты и заметал следы, как хит-рый зверь, потом Хакама долго подталкивала вас пойти войной на Миш, отомстить ей и ее любимцу Агафирсу... увы, почему-то не получилось, хотя все звезды вещали удачу! Но все равно в расположении звезд начертана твоя гибель, Олег. Потому мы здесь, Олег. Там такое войско, что ты даже не можешь представить себе. Не только до зимы: сегодня же стены этого града падут!.. Сюда ворвется не только железное войско Агафирса, а оно у него... страшно видеть эту спаянную железной ру-кой правителя могучую конную армию! С ним жадные наемники с Запада, яростные гиганты Севера, злые и беспощадные люди Востока -- все это теперь входит в армию Агафирса, и все эти люди теперь зовутся просто агафирсами... Увы, Олег. Я говорю тебе то, что знаешь ты и сам... но не знаю, осмеливаешься ли произносить это
вслух... Не всякий это решится сказать самому себе. Увы, все звезды вещают твою гибель, Олег! Вчера мы еще раз проверили все карты неба. Расположение звезд говорит, что ты умрешь в течение суток.
        Олег молчал, лицо его было в тени, но Россоха видел темные круги под глазами, глубокие складки на лбу и тоску в глазах.
        Не дождавшись отклика, Россоха заговорил убитым голосом, сам чувствуя, как голос дрожит от жалости и сильнейшего сочувствия:
        -- Она все просчитала! Олег, зачем, ну зачем ты тогда, а? Раскрыл нам свой день и место рождения! Что за дурь?.. И вот Хакама просчитала все звездные карты, про-следила твою судьбу! Теперь она знает твой смертный час. Она знает, что все это лето ты уязвим, как никогда не был уязвим раньше... а теперь вот умрешь. Звезды сошлись, все предначертания сбываются. Она только хочет, чтобы это было от ее руки.
        -- Что я ей сделал? -- спросил Олег с горечью. -- Из одинокой чародейки, хозяйки крохотной долины, зате-рявшейся среди гор, сделал владычицей мира! В составе Семерых Тайных, конечно.
        -- Олег, любовь женщины отвергать опасно... Но за-чем, зачем ты тогда? Понимаю, хотелось завоевать нас не только силой, но и, так сказать, сердца. Да, завоевал... но не всех, не всех! И вот теперь свою тайну, которую ты нам доверил, она обратила против тебя. Думаешь, ты случай-но встретил Скифа тогда в корчме?.. Случайно на вас на-падали то одни разбойники, то другие, а то и вовсе откро-венные наемные убийцы? Да она вела этого Скифа почти год в одиночку, потом сумела состыковать вас, а уже намного, намного позже... для завершения своей задумки созвала остальных чародеев!
        Олег признал:
        -- Да, это было блестяще.
        -- Все, -- сказал Россоха с горечью, -- абсолютно все сбывалось по ее расчетам! Даже в мельчайших мелочах. Разве что вы после гибели Гелона не пошли в земли Миш, как показали звездные карты, но и это, как оказалось, было просто неверным истолкованием, ведь Агафирс и Скиф так похожи! Словом, прямые дороги к городу Гелона заранее нанесли на все карты, роздали войскам, и те тут же двинулись к вашим стенам!
        Олег вспомнил, что только буквально чудо помеша-ло им пойти в страну Миш. Если бы не отказ Колоксая возглавить царство, то они бы сейчас уже въезжали в го-родские врата столицы царства Миш. Где их ждали ло-вушки и... гибель.
        -- Но ты-то не остался?-- спросил он. -- Ты почему-то здесь.
        -- А что я? -- огрызнулся Россоха. -- Я урод. Недоумок. Вообще не маг, ибо настоящий маг всегда на сто-роне побеждающего. Да и толку от меня мало. Если че-стно, то вообще никакого!
        -- Не скажи, -- возразил Олег. -- Ты согрел мое сер-дце. Теперь оно стучит с новой силой.
        Россоха хмыкнул смущенно, поерзал, сказал невесе-лым голосом:
        -- Олег, я осмотрел земли Гелонии и ее кордоны сверху... Глазами орла! Олег удивился:
        -- Сверху?
        -- Не своими, -- объяснил Россоха, -- не своими! Орел там один летал, ну я и...
        -- Но как? Или ты как-то сохранил свою магию?
        -- Увы, ее никто не сохранил... Но за свою жизнь мы что-то да научились делать лучше, чем другие... Я с дет-ства любил птиц, зверей, потому всегда умел находить общую нить хоть с птицей, хоть с лесным зверем. На беду, Хакама умеет это делать еще лучше. Говорят, она может даже глазами муравья. Она их любит, знает, забо-тится о них, вот и постигла некоторые их тайны.
        -- А что тут хорошего? Вот орел -- это да... Представ-ляю, сколько ты увидел!
        -- Муравей заползет в такие норы, -- возразил Россо-ха, -- что куда там орлу! И все сокровища земные мура-вей видит и знает, где что лежит... Так вот, увидел я в самом деле, Олег, нехорошее. С Хакамой явились такие силы, что я сперва даже не понял, зачем столько. Вся кон-ная армия Агафирса, а это, скажу тебе, теперь самое луч-шее войско, что только существует на свете! А потом только сообразил, что это не Хакама привела, а сам Ага-фирс. Просто он не собирается здесь останавливаться. Захватив Гелонию, он обеспечивает себе прочный тыл, после чего тут же идет дальше. Он завоеватель по натуре!
        Олег поморщился:
        -- Нет. Это Скиф -- завоеватель. В нем это живет, кипит. А вот Агафирса мы сами сделали завоевателем. Когда Гелон и Скиф ушли от Миш, то вся власть осталась Агафирсу, как будто презрительно отброшенная братьями! И хотя наследником и так является Агафирс просто по старшинству, все равно теперь на нем это по-зорное пятно, что он подобрал брошенное наземь более благородными братьями. Народ везде любит красивые жесты. Теперь Агафирсу постоянно приходится доказы-вать, что и он чего-то стоит. Вполне возможно, что для своих земель он сделал не меньше, чем сделал Гелон, и не меньше, чем сделал бы Скиф, но все равно его срав-нивают с отсутствующими братьями и всякий раз гово-рят: а вот если бы они у нас были правителями, то у нас бы вообще молочные реки в кисельных берегах...
        Россоха кивнул:
        -- Представляю, как это бесит Агафирса!
        -- Не думал, что ты такой злорадный. Подумай, не будь на Агафирсе такого пятна, пошел бы он войной на братьев? А так его легче подтолкнуть. Мол, сразу решить все задачи. Но вот то, что Агафирс двинул все войска... Это мало того что есть еще противник пострашнее -- Хакама. Она, увы, не одна. С ней пятеро самых сильных чародеев белого света. И у каждого наверняка что-то из вещей, накопивших магию...
        Россоха спросил грустно:
        -- А у тебя?
        Олег сказал с досадой:
        -- Если б знал, где упаду... Ничего у меня нет. Ни-че-го! Я вообще презирал вещи. Черт, сейчас бы это так пригодилось... Хоть что-нибудь мелкое, я бы сумел по-вернуть, использовать. Но нет ничего. Видел бы меня один мой лохматый друг... Он еще дал мне кличку -- Олег Вещий! А я такое проморгал -- прекращение маги-ческого дождя. Да и самого дождя, если честно, не чув-ствовал, не знал о нем. Пил магию, как свинья помои, думал, что так было вечно и будет вечно. А теперь даже магической щепочки нет... Недаром про таких говорят, что на звезды смотрит, а ямы под ногами не зрит...
        Россоха развел руками:
        -- Да, Олег... Это верно, за тобой это заметили. И не преминули воспользоваться. Мол, он все о Высоком да о Высоком, на этом и поймаем! Мы тоже когда-то о Вы-соком... пробовали. Но кто устал, кто увидел, что в не-высоком можно быстрее нарыть радостей. Хакама тоже, говорят, искала в Высоком, но... недолго. Высокое все-таки далеко, до него еще добраться надо, а невысокое вот оно, бери, пользуйся!
        Олег сказал раздраженно:
        -- Так и пусть пользуется! Я при чем?
        Россоха вздохнул, кротко посмотрел на него, поколе-бался, не зная, говорить или смолчать, все же молвил осторожно:
        -- Увы, не каждая даже очень умная женщина способ-на постичь элементарную истину -- существуют и такие мужчины, которые к ней абсолютно равнодушны!..
        Олег не уловил смысла, в голове гудело от усталости, а мысли плыли разноцветными обрывками.
        -- Когда у тебя есть только молоток, -- прошептал он, -- все похоже на гвоздь. Ладно... Не пора ли обратно? Уже близок рассвет. Скоро здесь начнется...
        Россоха посмотрел на него добрыми печальными гла-зами.
        -- Я остаюсь с тобой, Олег, -- сказал он просто. --
        Что бы там тебя ни ожидало.
        Глава 41
        Олег смотрел на Россоху, в его доброе лицо. Этот маг никогда не был ему другом, но вот такой поступок... Это действительно Поступок. Тем более для мага, который видел много такого, чего никогда не узрит простой че-ловек. Чье сердце должно не просто огрубеть или по-крыться твердой коркой, но вообще превратиться в камень.
        -- Побудь здесь, -- сказал он. -- Поспи, до рассвета еще час.
        Россоха посмотрел печальными глазами:
        --А ты?
        -- Я что-нибудь попытаюсь сделать, -- ответил Олег. -- Ты в самом деле зажег огонь в моем сердце. Еще не все потеряно, если на свете есть такие люди.
        Россоха смотрел вслед непонимающе, а Олег плотно притворил за собой дверь, быстро пробежал через дру-гую комнату к окну. Второй этаж, ставни открыты, в по-мещение смотрит холодная звездная ночь. Луны не вид-но, а звезды блестят, как направленные в него стальные наконечники длинных стрел.
        Внизу чернота, холод ночи. Разогретое Россохой серд-це снова застыло как ледышка. Да что я теряю, мелькну-ла злая мысль. Утром здесь будут одни сгоревшие трупы и пепел...
        Он протиснулся в окно, заставил себя разжать вце-пившиеся в подоконник пальцы. В ушах сразу засвистел ветер. Он в ужасе представил, с какой силой его тело ударится о землю, как лопнет, расколется череп, во все стороны брызнет кровь, выплеснутся мозги, вывалятся внутренности...
        В мозгу помутилось. Он чувствовал, как руки и ноги трепыхаются в отчаянной попытке уцепиться за воздух, удержаться, не упасть... Все тело скрутило судорогой, из горла вырвался хриплый нечеловеческий крик.
        На востоке блеснуло красным, по глазам ударил оран-жевый блеск, а тело охватило морозом. Дыхание рвалось из груди с хрипами, он задыхался, в изнеможении рас-кинул руки... широкие кожистые крылья. Над самой го-ловой купол звездного неба, еще чуть -- разбил бы го-лову, а внизу чернота, чернота, там еще ночь...
        Куда лететь, зачем он поднялся в такую жуткую вы-соту, над Гелонией, над миром? Глупо для мудре-ца, который сперва семь раз должен отмерить... Но жизнь такова, что, пока будешь отмерять, другие уже отрежут.
        Снизился, выискивая глазами лагерь. Один огонек распался на множество мелких, те подобно светлячкам разбежались в стороны. Воины спят, у костров только стража, но второй раз уже не удастся, не удастся... Кол-дуны начеку, да и сам Агафирс не настолько глуп...
        Он еще не понял, что ему грозит, но крылья судорож-но хлопнули по воздуху с такой силой, словно ударили по земле. Его метнуло в сторону, а через то место, где он висел в воздухе, пронеслась огненная стрела.
        Намного выше парил, раскинув крылья, огромный дракон. Олег судорожно замахал крыльями, его понесло в сторону, по большой дуге он начал взбираться вверх, хорошо бы оказаться выше дракона, так плеваться огнем они не умеют...
        И лишь когда поравнялся с драконом, понял свою ошибку. На хребте дракона сидят пятеро. Все схвати-лись за луки. Олег по инерции еще поднимался, когда несколько стрел сорвались с тетив.
        Он рванулся в сторону. Ноги, живот пронзило острой болью. Хуже того, острое железо ударило в крыло. Тон-кая перепонка под напором ветра лопнула, затрещал су-став. Связки напряглись, вот-вот лопнут, тогда трещина побежит по крылу дальше...
        Темная земля и звездное небо несколько раз поменя-лись местами, потом его завертело вокруг оси. Сцепив зубы, он пытался выровняться одним крылом, но завер-тело так, что кровь пошла из носа, а глазные яблоки на-чали вылезать из черепа.
        Заплакал от боли, потихоньку попытался выдвинуть раненое крыло, с другого бока точно так же выставил здо-ровое. От боли трещало все тело, но земля стала вырас-тать уже не так, будто ее бросил навстречу великан. Вдруг рядом зашипел сгорающий воздух, пахнуло жаром. Мимо пронеслась струя огня, больше похожая на раскаленный добела столб железа. Он не успел опомниться, как следом вжикнули стрелы. Жгучей болью опалило спину, нако-нечник проткнул толстую кожу, еще две тяжелые стрелы со страшной силой понеслись к темной земле.
        Его не оставили, мелькнула паническая мысль. Стре-мятся добить еще в воздухе. Но и на земле от зверя, что плюется огнем, укрытия не найти. Тем более не спря-таться от стрелков, сверху утыкают его стрелами с ног до головы.
        Тело кричало от боли. Он стонал, плакал, слезы сры-вало ветром. Еще раз семь совсем близко пронеслись сно-пы огня, он как мог бросался в стороны, снижался быст-ро, старался делать зигзаги, только они и спасали от стрел. Глаза уже привыкли к предрассветной темноте, он лихорадочно высматривал хоть какое-то укрытие: темный массив леса, река делает петлю, там обрывистый берег, вот в стороне убегает неглубокий овражек, по-росший мелким лесом... Нет, в лес нельзя ни в мелкий, ни в глубокий: дракону достаточно дохнуть огнем, и сам выползешь из горящего леса...
        Нельзя и в город, начнется паника. Да и где бы он ни пал на землю, туда тут же ударит огненный столб и два десятка стрел! А вот по эту сторону города целое нагро-мождение темных глыб... это те развалины, о которых говорил Окоем. В старых храмах, насколько он помнил, всегда есть подземные залы, где приносят жертвы, где собираются адепты, где бог является самым избранным. И хотя вход и выход в такие залы только один, но те массивные гранитные плиты никакому дракону не под-жечь, а за ним если кто или что и пролезет в узкий ход, то дракона таких размеров он удавит голыми руками...
        Мимо пронесся столб огня. Страшно обожгло крыло, он сам успел уловить запах горелого мяса, от боли закричал каркающим голосом. Его занесло в сторону, перекувырк-нуло. Светлое небо и темная земля поменялись местами.
        На темной земле расцвел огненный цветок, пошел вширь, как идут круги по воде от брошенного камня. Оранжевый огонь стал красным, потом совсем погас, но Олег успел увидеть темные глыбы. Он из последних сил отчаянно замахал крыльями. Мимо пронеслась ог-ненная стрела, он пугливо вильнул в сторону, закри-чал от боли. В плечевой сустав стрельнуло так остро, что он заорал снова, заплакал, что-то хрустнуло, это вывернуло плечевой сустав.
        Темная земля приближалась чересчур быстро. В сторо-ны разбежались массивные темные глыбы. Он напрягся, сцепил челюсти и, задержав дыхание, расставил крылья. Острой болью стегнуло в плечи. Там хрустело, трещало, от боли помутилось в голове, а встречный ветер злорадно рвал его на клочья.
        В плечах хрустнуло в последний раз, крылья закину-ло ему за спину... И почти сразу земля появилась перед ним, ударила, словно с размаху швырнули, как ком мок-рой глины на широкую наковальню. От дикой боли в глазах стало красно, в черепе грохот. Он знал, что сей-час потеряет сознание, а всадники на драконе уже натя-гивают тетиву...
        Сцепив челюсти, он попытался ползти, но руки ви-сят как плети, в плечах боль, и он, извиваясь как уж, по-полз к темным глыбам. Всего рукой подать, но...
        За спиной вспыхнул огонь, ноги обожгло, в затылок словно кто-то дохнул горячим воздухом кузницы. Запах-ло горелой землей. Он задвигался чаще, перекатился с боку на бок, вот они глыбы, еще, еще... Плечо пронзи-ло раскаленным прутом. Он закричал, заплакал, рванул-ся, ослепленный болью, ударился головой о камень.
        Вторая стрела ударила совсем рядом, но в огненной вспышке он успел увидеть над собой навес из гранит-ных глыб. Сделал титаническое усилие, заполз глубже. Перед глазами на миг стало темно. Наверное, потерял сознание, но тут же очнулся, ибо голова ниже ног, кровь прилила с силой морского прибоя, сдвинулся дальше...
        Там оказалась пустота. Он упал, покатился, покатился, это ступеньки, много ступенек. Ударился в последний раз, перед глазами все кружится, к дикой боли в голове добавилась тошнота. Но здесь неширокое по-мещение, веет могильной сыростью. Он застонал, но из горла вырвался хрип. Кое-как удалось воздеть себя сперва на колени, руки болтаются как плети, а потом, собравшись с силами, поднял себя на ноги.
        Подземная часть храма! Того самого, о котором гово-рил Окоем. Храм жестокого бога, который давал блага просителю только до захода солнца, а потом не то по-жирал живьем, не то на кол...
        Искры сыпались из глаз, все плывет, покачивается, двоится и троится. В трех шагах впереди на гранитном пьедестале темнеет что-то чудовищное, вроде вырублен-ной из черного камня жабы размером с быка.
        Он чувствовал, что сейчас упадет и уже не поднимется. Изломанные в плечах крылья так и остались из-ломанными, хотя теперь это изломанные руки, а не крылья. Одна нога, похоже, сломана тоже. Острая боль стегает всякий раз, когда пробует опереться хоть самую малость. Сейчас он безрукий и одноногий. А за спи-ной сверху вспыхивает зарево. Похоже, дракон опус-тился на землю и пробует достать его огненным дыха-нием. Или же наездники все еще стреляют... Совсем невмоготу будет, если дракон в самом деле опустится на землю, а всадники спешатся и пойдут по кроваво-му следу.
        Он качнулся и, чтобы не упасть, торопливо запрыгал на одной ноге. Все же не удержался, упал, ухватился за холодный камень. Кровь с разбитого лица часто капала на черную плиту.
        Ему почудился тяжелый вздох, потом из глубин зем-ли, так показалось, донесся нечеловеческий голос:
        -- Кто ты, обагривший своей кровью мой жертвенный камень?
        Олег часто и тяжело дышал. Кровь текла изо рта, на камне расплылась целая лужица, что на глазах впиталась в гладкий гранит, словно в песок. Раздался новый вздох, в нем ясно чувствовалось удовлетворение.
        -- Кто ты, -- повторил голос уже громче, -- сумев-ший... знающий ритуал?
        -- Меня зовут Олег... -- прошептали разбитые губы. -- Я хочу... мне нужна твоя помощь...
        Гранитная жаба шелохнулась. Ее тупая морда замед-ленно повернулась в его сторону. В выпуклых глазах по-явились желтые огоньки.
        -- Я даю свою помощь, -- произнес голос уже из жабы, -- только при одном условии...
        Холодок пробежал по спине Олега, он сам удивился этому холоду, чего страшиться, если уже умирает и так, а сзади еще и вот-вот настигнет враг.
        Он попытался вызвать образ горящих сел, несчаст-ных жителей, которых угоняют в рабство, разрушаемые каналы, вырубленные сады и засыпанные колодцы, пылающий город Гелона, прекрасный, но уже обречен-ный, однако видел только себя, который доживет толь-ко до захода солнца.
        -- Я готов, -- ответил он тяжело. -- Какая плата?
        -- К тебе вернется то, что ты утратил, -- прогрохотал голос. -- Молодость, если ты стар... красота, если ты был красив, а теперь уродлив... если ты колдун, я дам тебе ту мощь, которую ты имел раньше... Но за это ты запла-тишь самую дорогую для тебя цену. Твоя жизнь окон-чится с последним лучом солнца! Хватит ли тебе этого времени?
        Олег сглотнул сухой ком в горле, прохрипел:
        -- А если и не хватит, мне ли сейчас торговаться? Я принимаю условие. Только поспеши...
        Над головой прогрохотало, будто двигалась туча, на-битая камнями. Голос сказал еще громче:
        -- Я дам тебе рубин. В нем заключена моя сила. К за-кату придешь сюда и ляжешь на алтарь. Ты умрешь бы-стро и без боли. Но если вдруг ослушаешься...
        -- То что? -- спросил Олег с замиранием сердца.
        -- Тогда умрешь мгновением позже. Но уже в таких страшных муках, что о твоих страданиях будут рассказы-вать в веках!
        Олег кивнул, с его губ сорвалось:
        -- Где рубин?
        Сухо щелкнуло, словно в костре лопнул большой ва-лун. Голова каменного бога раскололась, блеснуло красным. Олег не успел, да и не сумел бы поднять руку, как огонек покатился, выпал...
        Он наклонился, подхватил его в воздухе разбитыми губами. Камень ожег губы и подбородок приятным теп-лом. Олег невольно задержал дыхание. Камень кольнул острыми гранями, тут же челюсти Олега пошли навстре-чу друг другу, сомкнулись. Он в испуге раскрыл рот, не-вольно поднял руку... она послушалась!.. тронул губы. Под кончиками пальцев двигалось, шевелилось, разби-тая в кровавую массу плоть собиралась в форму, покры-валась кожей. Даже пальцы уже пальцы, а не окровав-ленные обрубки с сорванными ногтями...
        -- Да чтоб... -- сказал он яростно.
        Земля под ногами дрогнула. Он замер, ощутив, что это не просто дрогнула, а это он заставил ее вздрогнуть, дер-нуться, как и раньше тряс, ломал скалы и крушил горы.
        Жаба смотрела на него неотрывно. Слабо мигнула, а голос древнего бога истончился, прозвучал едва слыш-но, как голос умирающего комара:
        -- Ты... ты был настолько могуч?.. Я не знал, что ты заберешь всю мою мощь... Хорошо, что это только до последнего луча солнца!.. Но летом дни такие длинные...
        Олег опустил взгляд на свое тело. Раны не просто за-жили, исчезли даже следы от ран. Даже тот шрам, что остался от ножевой раны, полученной год назад, даже он растворился бесследно!
        Голова ясная, боль стыдливо исчезла. Он поднял руки, осмотрел, сжал кулаки. Во всем теле снова ощущение прежней силы. Да не той, что была вчера, а прежней, ког-да он тряс горами.
        С противоположной стороны зала свет стал ярче. По-слышались торопливые шаги. По ступенькам в зал сбежа-ли трое воинов. Двое держали в руках обнаженные мечи, но Олег задержал взгляд на третьем. Крепкий мужчина, весь красный, как огонь, с шапкой пурпурных волос, держит в руках наготове короткий толстый лук. Стрела на тетиве, оранжевый наконечник горит как солнце и сып-лет искрами.
        -- Вот он! -- закричали воины. Стрелок злобно усмехнулся и начал поднимать лук, пальцы его уже натягивали тетиву.
        -- Да, -- ответил Олег. -- Я -- вот он. Глава 42
        Скиф в эту ночь не ложился, как и Турч, только Окоем урвал для сна пару часов. С первыми лучами рассвета все трое были на стене. От лагеря агафирсов доносились воинские песни. Там громко и долго били в медные щиты. Видно было, как жрецы обходят ряды воинов, приносят в жертву захваченных жителей сел, брызгают кровью на воинов и коней, призывая богов дать полную победу.
        Из лагеря выступили двумя колоннами. Остановились, а следом начало выдвигаться огромное сооружение на колесах, размером с дом, но без окон, только спереди в дыру тупо смотрел окованным металлом торец бревна.
        Турч зло выругался. Видно, как все еще набегают с обеих сторон и плещут наверх воду из ведер. Значит, со стен напрасно будут метать горящие факелы. А бревно тарана толстое, таким за два-три удара может проломить ворота, как яичную скорлупу...
        -- Приготовить жернов! -- распорядился он. -- Не высовываться раньше времени. Только когда первый раз ударят!
        По стене в сторону ворот крепкие мужики осторожно катили еще два старых мельничьих жернова. Хорошо, если крытый таран встанет к воротам вплотную, а если будет выдвигать только бревно, то жернов не швырнешь...
        Второе войско агафирсов зашло слева, половина спе-шилась. Из лагеря принесли длинные лестницы. Со стен наблюдали сумрачно, впервые никто не кричит, не лает-ся. Агафирсы тоже готовились молча, неторопливо, тща-тельно. Две сотни лестниц насчитал Окоем, да около пяти тысяч всадников ждали с луками в руках, чтобы пустить тучу стрел на защитников стены.
        Из лагеря выехали военачальники, Агафирс впереди. Турч сказал злобно:
        -- Эх, хорошую катапульту бы!.. Один меткий бросок...
        Рядом с Агафирсом всадник поднес к губам рог. Ага-фирс подал коня в сторону. Раздался долгий звенящий звук, от которого кровь вскипела в жилах Скифа. Было в этом звуке нечто, от чего рука сама метнулась к руко-яти топора...
        Люди с лестницами дружно и с одинаковой скорос-тью бросились к стенам. Всадники тоже подали коней вперед. В тот миг, когда со стен посыпались первые кам-ни, со стороны агафирсов взвилась туча стрел.
        Скиф невольно пригнулся. Показалось, что небо по-темнело, настолько плотно шли стрелы. Турч молниенос-но перехватил со спины щит, стрелы застучали звонко и часто, падали под ноги, как падает в грозу крупный град. Кое-где на стене раздались крики, ругань, а Турч прокри-чал трубным голосом:
        -- Не высовываться! Не высовываться!
        Мужики со злыми лицами пригибались за выступами, ждали. Слышно было, как с той стороны ударяются края лестниц, слышен скрип перекладин, даже тяжелое дыха-ние взбирающихся чужаков.
        -- Ура! -- донесся крик агафирсов.
        Как только над краем появлялись головы, по ним били топорами, втыкали пики, вилы, косы, насаженные прямо, а на лестницы сбрасывали камни и бревна.
        Турч велел Скифу:
        -- Присмотри здесь! Если что, я у ворот.
        От ворот уже слышались тяжелые удары тарана, оз-лобленный крик со стен, вопли агафирсов. Скиф молча сбрасывал огромные валуны, разбивал головы тем, кому удавалось подняться до верха лестницы, уши его лови-ли далекий шум от ворот.
        Тяжелые удары прекратились в момент, когда он уже слышал треск пробитых ворот. Донесся радостный вопль из десятка здоровых глоток. Спустя некоторое время на стене появился запыхавшийся Турч.
        -- Таран разбили, -- сообщил он. -- Пока готовят другой, ворота заделают. Все-таки почти разбили, гады! Как здесь?
        Из-за края поднялась голова в металлическом шлеме, лицо потное, злое. Турч мощным толчком в лоб сбил с лестницы. Слышны были грохот, треск, вопли.
        -- Пока держимся, -- ответил Скиф.
        -- Но...
        Турч осекся. На землю пали странные сумерки. Скиф вскинул голову, тут же втянул ее в плечи, будто сверху обрушилась гора. Сердце остановилось, а в голове зас-тучали молоточки.
        С востока в их сторону по небу медленно движется туча. Она странно дрожит и мерцает, так выглядит перегретый вечерний воздух, в котором толкутся мириады мелких комаров-толкунцов. Но здесь не комары: надви-гается огромная стая драконов, исполинских драконов, а Скиф помнил, как один-единственный едва не сжег город. Если бы не Олег с луком Гелона...
        Но теперь не спасет и Олег, драконов слишком много. Можно одного кое-как истыкать стрелами, он упадет, но остальные просто не заметят, что в их несметной стае что-то изменилось.
        Со стороны разрушенного храма к городу стремитель-но мчался человек с красными волосами. Заметив чужака, к нему понеслись сразу пятеро всадников, но Олег бросился к стене, сверху начали стрелять, и всадников отогнали. Скиф не сразу узнал Олега, тот словно бы стал выше ростом, волосы трепетали за его спиной, как пла-мя на ветру.
        -- Олег! -- закричал Скиф. -- Драконы!
        Олег взглянул вверх. Скифа поразило отчаяние и страх в глазах всегда спокойного волхва. Вид у Олега был такой, словно за ним по пятам гонится его собственная смерть.
        -- Ты следи за вратами! -- прокричал Олег издали.
        Скиф и Турч повернули головы в сторону ворот, там толпится народ, плотники спешно забивают пробитую дыру, туда свозят камни, бревна, строят баррикаду, там пробиться будет непросто, даже когда ворота рухнут...
        А когда Скиф снова повернулся к Олегу, того за сте-ной уже не было. И нигде не было видно.
        Турч вскрикнул:
        -- Черт, второй таран тащат!.. Запасливые...
        Он снова метнулся вниз, оставив Скифа защищать стену, и Скиф, правитель, беспрекословно подчинился. На миг Скифу почудилось, что видит Олега уже по эту сторону стены, он прокричал во весь голос:
        -- Лук! Лук возьми!
        Олег отмахнулся, с разбегу не попал на каменную сту-пеньку, едва не упал, затем начал вскарабкиваться на-верх. Его почти сбили бегущие навстречу со стены люди. Он приостановился, в этот момент Скиф услышал от го-родских ворот тяжелые удары тарана. На ступеньках, что вели со стен, люди падали, кричали, словно драконы уже хватали их горящими пастями.
        -- Турч! -- заорал Скиф, забыв обо всем. -- Держись! Я иду!
        С налитыми кровью от бешенства глазами он бросил-ся по стене в сторону ворот, сбежал вниз. Глухие удары становились все мощнее, створки вздрагивают, их выгибает, вспучивает пузырями. Толстые, как бревна, доски трескались после каждого удара, а в щели уже видны озверелые лица.
        -- Прощай, Ляна, -- пробормотал он. -- Я люблю тебя...
        С обеих сторон ворот встали с оружием в руках егонаспех обученные воины. Лица у всех бледные, но исполненные решительности и отваги. От ближайших домов бегут с плотницкими топорами, вилами и косами люди. Те самые, которых Окоем назвал подлыми, трус-ливыми, жадными, лживыми... но сейчас каждый из них прекрасен...
        -- За Гелонию! -- прокричал бегущий впереди мужик в разорванной на груди рубахе.
        -- За Гелона! -- подхватил другой.
        -- До последней капли крови! -- страшно и бесшабашно выкрикнул третий.
        Остальные подхватили клич, их несло как воду из прорвавшейся плотины, и когда створка ворот рухнула и в пролом ворвались прекрасно вооруженные агафирсы, эти две силы сшиблись.
        Олег наконец взбежал на стену. Там остались только Угарч и трое сотников, все с нахмуренными злыми лицами, в глазах бессильная ярость, но и спокойно-надменное презрение к смерти.
        Драконы приближались. Хорошо видно их могучие тела, распахнутые крылья, уродливые головы, даже прижатые к животам лапы. Они не помещались в небе, Олег видел только нижний слой, а сверху летят еще и еще, целиком закрывая небо, даже солнце, и на землю пали странные зеленоватые сумерки, дрожащие, мерцающие.
        Угарч сказал злобно:
        -- Я такое видел только однажды...
        Один из сотников пробасил хмуро:
        -- Когда?
        -- Шесть лет тому... В долине вентичей. Сотник удивился:
        -- Туда прилетало столько драконов?
        -- Нет, саранча. Такая туча, что солнца будто вовек не было. А когда саранча унеслась дальше, то, не пове-ришь, там, где было все зелено, стало черным-черно! Земля оказалась перепахана на ладонь!.. Даже корни тра-вы сумели достать и погрызли! Ну прямо козы, летаю-щие козы...
        Они разговаривали спокойно, но Олег чувствовал страшное напряжение в их голосах. Против драконов без-защитны. Эти летающие твари спалят город, сожгут дот-ла, но помешать нечем. Но и уходить недостойно мужчин, в то время как мертвые сраму не имут.
        Олег, чтобы не упасть, ухватился за каменный вы-ступ. Сердце стучит слишком часто, некий зверь рвет-ся из внутренностей, требует свободы
        -- Это Семеро, -- прошептал он; -- Все Семеро... Од-ной Хакаме такое не под силу... Угарч услышал, переспросил:
        -- Тебе плохо? Держись. Хоть ты и мудрец, но ты еще и мужчина.
        А сотник дружески похлопал Олега по спине, вскрик-нул и, отдернув руку, в ужасе уставился на ладонь. Она стала цвета жареного мяса, мигом вздулись пузыри, ло-пались, потекла жидкость, а в воздухе появился запах горелой плоти.
        Олег медленно поднял руку. Он чувствовал, что под-нимает гору, но сейчас он может... да, может поднимать горы и сдвигать горные хребты! Волчовка натянулась, больно врезалась в плечи, шею. Кто-то поблизости вскрикнул, краем глаза Олег увидел, как отпрыгнул в страхе и выругался Турч.
        Передние драконы начали снижаться. Крыльями уже
        не взмахивали, а растопырили и скользили по дуге прямо на город, словно с невидимой снежной горы. За ними Олег отчетливо рассмотрел второй слой, а когда и те на-клонили голову и пошли вниз на город, стал виден тре-тий слой, эти были массивные драконы с широкими спинами, Олег узнал транспортных драконов, малопри-годных для боя, но на которых хорошо перевозить от-борные отряды воинов.
        -- Ну, братия... -- начал дрогнувшим голосом Угарч. -- В этот смертный час...
        Олег захватил в кулак незримую глазу мощь, сдавил ее, с силой метнул навстречу драконам. Угарч и сотни-ки видели, как от волхва брызнул красный луч света... нет, не света, это понесся тугой шар огня, с каждым мгновением расширяясь, словно надуваемый бычий пу-зырь. Он сыпал искрами, те тянулись длинным хвостом, потому и показалось лучом...
        Огненный шар, когда достиг драконьей стаи, сам был с дракона. Угарч ахнул, когда эта раскаленная докрасна гора пронеслась сквозь стаю, разбивая, калеча, убивая, а затем исчезла в неведомой дали. Устрашенный Угарч подумал, что так можно сокрушить небесный купол, раз-верзнутся хляби небесные...
        Олег закричал, впервые Угарч слышал такой нечелове-чески лютый голос, выбросил вперед обе руки. Из ладо-ней с силой вылетели новые огненные шары-горы. И тут же Олег выбросил еще и еще. Десятки раскаленных гро-мад понеслись навстречу драконам. Ни одна не останови-лась, столкнувшись с драконом, а, разметав его, как будто палкой ударили по подушке с перьями, неслась по пря-мой дальше, разбивая другого, третьего, четвертого...
        Пройдя стаю драконов, огненные глыбы еще долго неслись дальше по прямой, медленно гасли, но устрашенный Угарч с ужасом ждал, что вот-вот раздастся страшный звон, на землю посыплются огромные куски хрусталя.
        Земля начала вздрагивать. Тяжелые тела рушились с такой силой, словно их швыряло сверху. Потом земля уже дрожала беспрерывно, а огромные зеленые туши разбива-лись, хрустели крылья, лапы, хребты, а когда их бросало на камни, там вспыхивали короткие злые искры.
        -- Олег! -- донесся крик. -- Сзади...
        Он успел заметить стремительно надвигающуюся крас-ную пещеру распахнутой пасти. Кулаки метнулись на-встречу, два огненных шара исчезли в жутком зеве. Огромная туша ударила его, как падающая гора. Он упал, перекатился по камням и застрял между каменными зуб-цами. Спину обожгло болью, он слышал треск распоро-той острым когтем волчовки. Зеленое тело унеслось за стену, где дракон и рухнул. Слышно было, как тяжело бьется под стеной, скребет когтями гранит, еще не пони-мая, что огненными шарами ему разбило голову надеж-нее, чем великан ударил бы молотом.
        Полыхнуло жаром. Трое драконов зависли над городом и тупо выдыхали пламя на дворец. Четвертый метнулся прямо на стену, распахнул страшную пасть. Сотники ра-зом, словно всю жизнь готовились, хладнокровно поста-вили копья поперек пасти.
        Дракон стиснул челюсти. Копья затрещали, ломаясь как лучинки. Зверь люто взревел, когти разжались, он повалился во двор, где и забился в судорогах. Одно из копий, пробив глаз изнутри, высунуло наружу зеленое от слизи острие.
        Но драконы тупо шли на город, Олег уворачивался, крушил, стена тряслась, камни трещали, стена рушилась от удара падающих с неба чудовищ.
        Перед глазами то все застилало красным от гнева, то внезапно он чувствовал безмерную слабость, отвык от мощи, что превосходит силу человека. Остановился перевести дух, и тут же перед ним вырос чудовищный дра-кон с распахнутой пастью. Олег едва успел выбросить навстречу шар, прыгнул в сторону. Стена задрожала, а его перекатило через голову. Камни трещали, высокая каменная стена тряслась, словно плетень из тонкого хво-роста. Он скорее ощутил, чем увидел, надвигающуюся тушу слева, метнул в ту сторону огненную стрелу, сам покатился дальше, а на то место, где он был только что, обрушилась непомерная масса.
        Угарч как раз выползал из-под обрушившихся кам-ней. Он видел, как огненный шар влетел прямо в рас-пахнутую пасть, снес верхние зубы, разбил затылок и, разметав в клочья шею, понесся с прежней скоростью уже внутри исполинского тела. Там страшно вздуло, за-тем уже из хвоста вырвался с сильным хлопком огром-ный багровый шар, размером с откормленного быка. Толстый хвост отломился и повис на полоске кожи, а шар, все еще увеличиваясь в размерах, унесся в снова синее, уже чистое от драконов небо.
        Это был последний дракон, самый громадный и тя-желый, и завалился он по эту сторону стены. Внизу был крик, разбегались люди с ведрами, кого-то придавило. Несколько мужчин, пренебрегая дергающимися и скре-бущими по камню толстыми лапами с толстыми когтя-ми, начали освобождать несчастных, другие с воплями заливали водой огонь.
        Горели крыши двух домов, занялась конюшня. От обо-их колодцев выстроились цепочки людей, торопливо пе-редавали ведра и бадьи с водой. Все прислушивались к грохоту тарана, что бил в остатки городских ворот. Отту-да доносились воинственные крики, ржание коней, агафирсы уже пытались протиснуться через узкий пролом, их пока сдерживают. Тяжелые удары тарана казались са-мыми страшными звуками, от этого тяжелого буханья холодела кровь, а руки становились слабыми.
        Если враги сумеют выбить ворота, то их уже ничто не остановит. Агафирсы сильны и свирепы, они при-выкли воевать и, как волки, всегда жаждут крови...
        Глава 43
        Олега шатало, перед глазами краснота сменилась черным. Заблистали звезды, а в ушах послышался ко-мариный писк. Задыхаясь от усталости, он ухватился за каменный зубец. Пот выедал глаза, частое дыхание раз-ламывало грудь и выжигало легкие.
        Со стороны ворот несется все усиливающийся крик, лязг, грохот. Земля дрогнула от удара, это грохнулись оземь тяжелые городские ворота. Шатаясь, он пошел по верху стены в сторону главного боя.
        По широкой улице между домами отступали гелоны. За ними на огромных рослых конях, все еще держа строй, ехали закованные в железо всадники. Они мер-но, как дровосеки, взмахивали топорами на длинных рукоятях. Все еще дивно и страшно видеть, как они легко приподнимаются на этих ременных петлях, при-крепленных к седлу, а удары наносят сверху страшные, сразу разбивающие щиты и головы.
        Гелоны таяли, как снег под жаркими лучами. Олег успел увидеть Турча, тот сражался умело, уже два всад-ника под его ударами съехали под брюхо своих коней, но щит уже измочален, меч иззубрен, а сам отважный наемник еле держится на ногах...
        Олег видел, как один всадник вскинул над головой Турча сверкающий топор. Турч едва отражал удары вто-рого, умело подставляя щит так, чтобы лезвие топора скользило, не видел, как всадник в замахе зло улыбнул-ся... но пальцы агафирса разжались, топор выскользнул, а сам он ткнулся лицом в конскую гриву. А из окна дома женщины продолжали швырять на головы врагов горш-ки, посуду, сундучки и даже мотки пряжи.
        Из переулка выбежал большой отряд гелонов, в ру-ках косы, насаженные торчком. С разбегу ударили в передних. Смертельно раненные кони кричали, сбрасывали всадников. Турч отступил, вытер кровь с лица, прокричал:
        -- Медленно отступаем к крепости!.. Медленно!.. Не бежать!
        Но его не слушали, рубились яростно, орали, матери-лись, косы в таких руках страшное оружие, и Турч, сам матерясь, снова бросился в гущу схватки.
        Олег увидел, что остатки ворот разметали, как и на-спех сложенную баррикаду. В огромный пролом нескон-чаемым потоком вливаются конные отряды. Турч и Скиф сражаются мужественно, а отступают медленно, прикрывая собой раненых, которых другие спешно уно-сили к дворцу.
        Ворота спасать поздно, Олег пробежал по стене, вы-искивая место, где спуститься ближе к самому дворцу.
        Еще один крупный отряд агафирсов прорвался че-рез площадь прямо к воротам дворца. Створки распах-нулись, навстречу врагу выбежала стража. Агафирсы злобно расхохотались, Олег не успел шелохнуть и паль-цем, как самоотверженных воинов агафирсы размета-ли как сухие листья.
        В окружении десятка закованных в стальные доспехи рослых воинов подъехали две женщины. Олег с болью в сердце и чувством вины сразу узнал Миш по ее черным как смоль волосам -- все еще ни одной седой пряди, гор-дая и прекрасная! А рядом невзрачная, исхудавшая жен-щина, короткие волосы, мелкие черты лица, морщины на щеках и у подбородка...
        Хакама, мелькнула злая мысль. По телу пробежала холодная судорога. На миг распахнулась чернота моги-лы, он даже уловил запах сырой земли.
        Женщины придержали коней. Обе смотрели на схват-ку на ступенях дворца. Хакама показала на двух камен-ных львов, Миш молча кивнула. Олег ощутил, что холодок прокатился по коже и начал сковывать тело, вгрызся во внутренности. Нельзя туда идти, нельзя... Но если не пойти, сейчас эти закованные в железо отбор-ные воины ворвутся во дворец, а это конец страны Гелонии, вторая смерть Гелона, уже настоящая...
        Он сбежал по ступенькам, под стеной раненые вои-ны поднимаются с каменных плит, хватаются за ору-жие. Настал последний бой, победитель прикончит всех, в первую очередь -- раненых. Олег пробежал до ворот крепости, выскочил в залитый солнцем мир кро-вавой бойни, лязга железа, криков ярости и конского ржания ...
        Десяток человек из дворцовой стражи, все, что оста-лось от охраны крепости, мужественно пытались про-биться к группе телохранителей Хакамы и Миш. Женщи-ны смеялись и указывали на них пальцами. Группка таяла на глазах. Олег увидел, что впереди яростно рубится не-известный высокий юноша с красными, как огонь, воло-сами, явно не из числа стражи. Олег видел его со спины, но странное чувство близкой и острой потери хлестнуло с такой силой, что он закричал, не помня себя, ринулся к ним через площадь.
        Внезапно трое из дворцовой стражи, что держались за спиной незнакомца, переглянулись, с размаху всадили острия копий в широкую спину юного героя. Железные лезвия пробили волчовку и погрузились по самые Древки. Остальные пятеро из дворцовой стражи набросились на них с топорами, яростно изрубили, но теперь их уже ос-тановили самих, телохранители Миш с победными криками выставили копья и пошли на них ровно и неотвра-тимо, как смерть.
        Олег с разбегу выбросил перед собой огненный шар. Четверых всадников сплющило как между двумя раска-ленными добела наковальнями. На месте людей на конях вспыхнули факелы. На миг прозвенел страшный крик, тут же оборвался, а на землю упали обугленные кости и оп-лавленные горящие пластины металла. Сильно пахло го-релым мясом.
        Он рухнул на колени перед юношей, торопливо пере-вернул лицом вверх. Дикий крик вырвался из груди. На него смотрит его лицо, именно таким он вышел из Леса, вот его зеленые глаза и его пухлые, еще детские губы... Изо рта вытекает струйка крови, лицо быстро бледнеет. Немеющие губы искривились в слабой виноватой улыбке.
        -- Отец... Прости... Я не успел придумать лучше... Олег закричал в страхе и ярости, ухватил его голову, прижал к груди. И увидел в десятке шагов белые от ужа-са лица Миш и Хакамы. Колдунья и тцарица смотрели как на выходца из могилы... нет, как на полное круше-ние незыблемого звездного неба. Их телохранители ста-рались удержать коней, что вставали на дыбы и пятились от дымящихся костей.
        -- Вы! -- закричал Олег страшно. -- Вы!.. Вы... моего сына?.. Вы...
        Хакама первая прочла в его глазах свою страшную судьбу. Ее руки судорожно натянули поводья. Конь встал на дыбы, дико заржал, начал поворачиваться. Олег сам чувствовал, что швырнул настоящую раскаленную добе-ла гору из металла, швырнул с невероятной силой, швыр-нул с яростью и отчаянием...
        Жаркое пламя вспыхнуло на том месте, где находились Хакама и Миш с их телохранителями. Так ему казалось, но Россоха глазами орла увидел с огромной высоты бес-конечный раскаленный луч, что пронзил войско агафирсов в городе, прожег огромную дыру в городской стене, через которую проехали бы три всадника бок о бок, снес дальний холм, сжег лес за два конных перехода и вскипя-тил там озеро. Угас он только в середине далеких Рипейских гор, где прожег невероятно глубокую нору у самого основания горного массива.
        Олег рыдал, жизнь сына уходит, а он ничего о нем не знает, ничего, кроме имени его матери, потому что в его облике, облике невра, проступают до боли зна-комые черточки лица Лиски.
        А вне его, казалось, мир застыл, словно все вмерзло в лед. Под стеной кверху лапами огромный дракон, лужа зеленой крови, а голова разворочена так страшно, что руки слабеют, а рукоять топора выскальзывает из рук. Многие в бою видели, что на город налетела целая стая драконов, но где они теперь?..
        Глава 44
        А потом все видели, как человек с красными волоса-ми медленно поднял голову. Руки его бережно поддержи-вали голову юноши, сына, что уже поняли гелоны с острой жалостью, а агафирсы -- с ужасом, ибо из зеленых глаз этого страшного человека смотрела сама смерть.
        -- Всем гелонам! -- вскрикнул этот человек нечело-веческим голосом, от которого дрогнула земля и закача-лось небо. -- Все гелонам отступить!
        Уцелевшие воины послушно попятились, даже изра-ненный и шатающийся Турч попятился. Агафирсы про-бовали их преследовать, но один из военачальников заорал, что это ловушка, всем стоять на месте.
        Олег бережно опустил голову погибшего сына на ка-менную плиту. Встал, выпрямился, взгляд зеленых глаз был нечеловеческим от бешенства. На той стороне площади перед крепостью отряд агафирсов в сотню человек готов ринуться в распахнутые ворота...
        -- Вы хотели войны, -- сказал он хриплым до неуз-наваемости голосом, -- вы ее получите...
        Полыхнуло страшное ослепляющее пламя. Вся сотня всадников на крупных конях, все эти отборные воины, закованные в железо, даже кони укрыты от стрел тол-стыми попонами, -- все это вспыхнуло коротким жар-ким огнем. И тут же на каменные плиты начали падать шипящие от жара расплавленные комочки металла, а из-редка -- темные комочки от сгоревших костей.
        Трое или четверо агафирсов, что только въезжали на площадь, увидели на площади бушующее море огня, ми-гом очутились на земле и бросились в сторожевую баш-ню, массивную, сложенную из толстых гранитных блоков.
        Ими можно было бы пренебречь, но все видели, как ослепленный яростью красноголовый волхв в бешенстве выбросил кулак в направлении башни. Из сжатых костя-шек пальцев с гулом и грохотом вылетел огненный шар. Разрастаясь в объеме, он ударил в каменную громаду. Донесся треск, башню разнесло, словно в нее угодил же-лезный таран размером с гору, и уже в воздухе камни ох-ватило жарким огнем. Они горели, словно пучки сухой соломы!
        Через мгновение на месте башни растеклась красная лужа расплавленной горящей земли. Дальние агафир-сы, что только вступали на площадь, закричали в ужа-се, попятились. Олег со злобно перекошенным лицом пошел к ним, медленно поднимая руки. Всадники не успели даже повернуть коней, всех охватил короткий огонь, когда сгорали раньше, чем падали на землю.
        -- Богоборец! -- слышался крик. -- Бегите, бегите все!
        Олег быстро шел вперед и выжигал встречные отря-ды, всех бегущих или выбегающих врагов, мстительно сжигал раненых агафирсов, превращал в пепел трупы.
        Так он дошел до самых ворот, за ним никто не осме-лился пойти даже из гелонов, настолько он был страшен. Его трясло, он что-то выкрикивал, а сквозь красную пе-лену, застилающую глаза, перед ним то и дело вспыхи-вал короткий злой огонь.
        Затем усталость или странная опустошенность удари-ла как молотом. Он остановился, опустив руки. Город го-рит, везде оплавленные камни, воздух пропитан запахом горелого мяса. Выжженная земля дымится ровной широ-кой полосой, уходя от его ног по прямой вдаль. И везде догорают либо оплавленные камни, либо кости -- людские и конские, а от бронзовых и железных доспехов пламене-ют, быстро остывая, брызги расплавленного металла.
        Из окон на него смотрят, выпучив глаза, женщины. Когда Олег поднял голову, все в испуге попрятались. Везде, куда он поворачивал голову, видел белые, словно посыпанные мукой лица.
        Вдоль стены пробежали воины-гелоны, на него смот-рят с опасливым восторгом. Их сотник помахал ему ру-кой, мол, свои, не зашиби сослепу.
        Из переулка, где скрылись, долетел звон железа, кри-ки. Олег машинально пошел в ту сторону. Ярость выго-рела, в груди только глубочайшее чувство потери и желание все бросить, закрыть глаза и умереть. Умереть еще до того, как угаснет последний луч солнца.
        На соседней улочке трое агафирсов мужественно встретили натиск сотника и его воинов. Гелоны, уже чувствуя себе победителями, бросались с бешенством не-истовых воинов. Но дрожь прошла вдоль хребта Олега, когда увидел, как спинами агафирсов прямо из земли продавливается полупрозрачный странный дрожащий купол, словно земля не земля, а болото, где со дна то и дело болотные газы...
        Олег отшатнулся. После дождя на лужах вот такие бульбашки, пузыри, предвещая новый ливень... нет, те пузыри чистые, прозрачные, искрятся радугой, а этот болотно-грязный, серый, с болотной мертвечинкой... Но -- как?
        Пузырь медленно раздувался, такие поднимаются со дна болот, а когда лопаются, звери убегают от смрада. Пленка гнется под напором неслышного ветерка, вот-вот брызнет мелкими каплями, пропадет без следа...
        Внутри пузыря мелькнула согбенная человеческая фи-гура. Из бокового переулка выбежали еще мужики. Двое бросились на помощь сотнику, а один без раздумий ши-роко размахнулся. Из руки вылетел серый вращающийся диск. В нем блистало, Олег уже видел, что лезвие топора сделает еще один оборот, пройдет через пленку и ударит острием метко, ударит с большой силой, врубится в голо-ву колдуна по самый обух.
        Тончайшая пленка, что дрожала и трепетала, без-звучно отшвырнула топор, как щепку. Пузырь продол-жал приподниматься. Олегу почудилось, что они все в болоте, а этот пузырь силится оторваться от вязкого дна, чтоб через гнилую воду вверх, к поверхности...
        Агафирсы пали под градом ударов и брошенных то-поров, ножей. Мужики орали и швыряли топоры, но-жи, дротики и даже камни теперь уже в пузырь. Тон-чайшая пленка даже не прогибалась под ударами, а все, что в него швыряли, падало на землю. Сам пузырь приподнялся, его все еще колыхает ветром, но он по-чти оторвался от земли. С каменными плитами его связывала тонкая перемычка, что истончалась с каж-дым мгновением.
        Олег сам не помнил, как очутился вблизи. Сквозь тон-кую и грязно-серую пленку он рассмотрел искаженное ненавистью лицо Ковакко. Болотный колдун крепко сжи-мал обеими руками серо-зеленый бурдюк, из отверстия выползала жижа, дрожала, как студень, и бурно превра-щалась в пар.
        Чмокнуло, пузырь оторвался от земли. Мужики орали и в бессилии грозили кулаками. Ковакко отбросил бур-дюк, лицо было перекошено от стыда и гнева. Олег уви-дел жест, который послал колдун этому тупому мужичью. Он вернется, вернется во всей мощи, и тогда они...
        Ярость ударила в голову с неожиданной легкостью.
        -- Не вернешься, -- прохрипел он. -- Не вернешься, сволочь!
        Сквозь болотную пленку он увидел, как отпрянул Ковакко. Пленка удержала его в шаре. Олег обрекающе вскинул руку, Ковакко закричал. В воздухе раздал-ся треск, сильно пахнуло свежестью, как после грозы. Ослепительный луч, прожигая воздух, догнал пузырь. Олег услышал хлопок, в небе вспыхнул клубок пара...
        Они еще смотрели на это быстро тающее облачко, как на площадь вступил отряд агафирсов. Олег мстительно зарычал. Самые знатные, доспехи из лучшей стали, да еще и украшены золотом, все рослые и сильные, как на подбор, а впереди... впереди сам Агафирс!
        Олег его никогда не видел, но не узнать трудно, сама Миш с трудом различала троих братьев-близнецов, он снова закричал, по-звериному радуясь сладкой мести, начал поднимать сжатые до треска в суставах пальцы...
        Вдруг мелькнуло тело, кто-то ухватился за его кулак, пригнул к земле. Он зарычал, попытался стряхнуть, и сделал бы это, размозжив неосторожного о камни, но это цеплялся Россоха, кричал возбужденно испуганным голосом:
        -- Погоди!.. Послушай!.. Они же сдаются!
        Агафирс сделал еще два шага вперед, бросил на зем-лю перед собой меч. Остальные недружно, нехотя бро-сали оружие на каменные плиты.
        -- Ты победил, -- сказал Агафирс с достоинством. -- Возьми мою жизнь, но не истребляй простых воинов. Они шли за мной! Вот моя голова, бери ее.
        А один из военачальников, старый и грузноватый воин, прохрипел сорванным в боях голосом:
        -- И наши. Только мы за все в ответе. Но не губи во-инов. Они шли за нами.
        Слышалось только тяжелое хриплое дыхание. Гелоны смотрели на агафирсов с ненавистью, руки сжимают ору-жие, Олег заколебался, и тут на площадь выбежал забрызганный кровью Скиф, в руке топор с кровью на лезвии, в глазах полыхает пламя боя.
        Агафирс встретил его взглядом, полным ненависти. Слышно было, как скрипнули его челюсти.
        -- Скиф... -- выдавил он через силу, -- ты... побе-дил. Возьми мою голову, но не распускай армию. С во-инской мощью агафирсов и богатством Гелонии у тебя будет сила, что завоюет мир! Пусть под твоей мощью и жестокостью содрогнутся народы!
        Дыхание Скифа выравнивалось. Он быстро посмотрел по сторонам, разом хватая взглядом всех, кто где стоит. На Агафирса он посмотрел так же ненавидяще, а голос дрожал и вибрировал от ярости.
        -- Видит небо, -- прохрипел он неузнаваемым голо-сом, -- что я спал и видел, как рассеку тебя пополам!.. Но я обещал отцу выполнить все, что он велит, а он взял с меня клятву никому не мстить. Ни родне, ни тем, кто ус-траивал заговоры, кто посылал за мной убийц, кто пре-следовал меня все последние годы! Я поклялся отцу, что не причиню им зла.
        Агафирс скривился. Скиф говорит громко, но не по-мужски, и Агафирс тоже возвысил голос почти до крика:
        -- Не хочешь -- не мсти, но возьми это войско! И веди дальше, расширяя кордоны земель нашего рода. Рода Колоксая!
        В глазах Скифа были ярость, мука, он задыхался, вы-крикнул:
        -- Ты не заставишь меня опозорить мое имя, я никог-да не нарушу слово! Среди твоих людей те, кто посылал за мной убийц! Я не могу с ними идти рядом, но не могу и мстить -- обет. Так что войско распускаю. Все, кто носит оружие, пусть да пашут землю, пасут скот, строят дома.
        Среди полководцев Агафирса пробежал сдержанный ропот. Эти суровые люди не страшились пасть в бою, но их ужасала позорная участь превратиться в огородников. Агафирс с великим отвращением посмотрел в синие гла-за брата-близнеца.
        -- Дурак ты, Скиф, -- сказал он с отвращением. -- Такое государство погибнет. Мне жаль тебе отдавать та-кую могучую державу на погибель. Вот даже твои самые верные... посмотри, как они смотрят!
        Турч, Угарч, даже Окоем и другие герои отводили взгляды. Проклятый Агафирс прав. В мире крови огня и железа могут выжить только те, кто не выпускает оружия из рук.
        Олег ощутил, как все умолкли, а головы начинают поворачиваться в его сторону. Он стиснул челюсти так, что заломило в висках. Почему он должен что-то го-ворить, когда только что встретил сына... и тут же по-терял, когда самому жить до вечера, почему...
        Он зарычал, все еще ждут ответа, ждут мудрого реше-ния, но как им объяснить, что он прозревает пути наро-дов, но не отдельных человеков? Народ понять проще, чем те песчинки, из которых он состоит.
        -- Скиф, -- проговорил он чужим голосом, -- а по-мнишь, ты сам, своей волей, отказался от обета, данно-го Колоксаю? И вернул себе право мести?
        Все застыли, в глазах полководцев, даже на лице са-мого Агафирса Олег увидел облегчение и вспыхнувшую надежду.
        Скиф рассерженно дернул плечом. Лицо исказилось в злой гримасе.
        -- То -- другое дело! -- Голос его прозвучал раздражен-но. -- Не понимаешь?.. Мы были слабыми, мы были на краю гибели. Я почти не имел возможности отомстить... А сейчас я -- победитель!.. Не понимаешь? Сейчас я могу мстить люто и страшно, мстить всем, кому захочу... По-тому я снова принимаю на себя обет, данный моему отцу. Мстить, когда силен... это даже не то что не по-мужски, а вообще... недостойно!
        Олег ничего не понял, больно сложно и запутанно, но в толпе, похоже, поняли прекрасно. Загудели, кто пони-мающе, кто разочарованно.
        Агафирс сказал грубо:
        -- Жизнь человека стоит мало, но жизнь племени -- бесценна. Отказываясь от мести, ты, дурак, губишь все, что делали Гелон и я. Он создал богатую страну, я -- са-мую лучшую на свете армию!
        Скиф сказал:
        -- Нет. Мой обет -- не мстить. А полководец не мо-жет не наказывать своих подчиненных. Но я не могу на-казывать -- это будет понято как месть! Я ведь не знаю, кто именно подсылал убийц, кто плел интриги, кто за-думывал, кто советовал, кто подсказывал, кто подавал идеи... Это может быть любой, кого я вздумаю наказать... Да я и сам буду подозревать всех, мстить и мстить до бесконечности! Потому не принимаю тцарский венец. Вообще! Даже Гелонии... А землями Гелона и бывшими твоими землями будет управлять... будет управлять совет каких-нибудь старейшин.
        Голос его был тверд. Олег с полнейшим равнодуши-ем понял, что герой сдержит слово. Ничто на свете не заставит его нарушить клятву. Ни люди, ни боги. Но в груди рос холодок и раздвигалась черная бездна. Все его ощущения оказались ошибочны, а видение великой дер-жавы -- ложны. Нельзя создать великую державу, не об-нажая меч.
        Агафирс выпрямился. Он был красив, во всем обли-ке проступала гордость. Глаза заблистали, словно имен-но это был его звездный час, словно именно сейчас он совершал свое самое великое деяние в жизни.
        Его и без того звучный голос грянул как гром:
        -- Я не могу, чтобы погибла держава. С тебя, дурака, взяли клятву не мстить ни мне, ни тем, кто устра-ивал заговоры? Так вот знайте все: я один виноват во всем! Я один посылал по твоему следу убийц, я один платил этим убийцам, я один организовал этот поход, а женщины вообще ни при чем, как и эти дурацкие колдуны... Я, только я смог все это совершить!
        Его рука метнулась к поясу. В ладони блеснула руко-ять длинного узкого ножа. Но он сам не сдвинулся с ме-ста, и дернувшиеся к нему с мечами наголо Турч и пара его воинов остановились, ждали.
        Агафирс стал еще выше, лицо осветилось, а глаза за-блистали, как у грозного бога.
        -- Только я один виноват!
        Острие ударило в левую сторону груди. Кольчуга звякнула, Агафирс перехватил рукоять и другой рукой нажал. Длинное лезвие медленно погрузилось по самую рукоять. Лицо начало бледнеть, изо рта брызнула струй-ка крови.
        Но глаза горели победой. Он прохрипел:
        -- Ты запомнил? Больше нет тех, кому ты клялся не мстить. Всех остальных... можешь карать... по праву...
        Он пошатнулся. Октарас и Турч подхватили его с двух сторон. Переглянулись недружелюбно, но вместе опус-тили на забрызганные кровью каменные плиты.
        Скиф еще смотрел потрясенно на старшего брата. Полководцы Скифа и Агафирса молча переглянулись. Агафирса надо будет похоронить по-тцарски и с воин-скими почестями. Он и смертью своей спасает буду-щую державу!
        Ибо теперь можно карать любого без оглядки на клятву.
        В глазах Турча было мечтательное выражение. Ок-тарас взглянул коротко, кивнул. Похоже, оба уже пос-ле крады и тризны по Агафирсу плечом к плечу вели войска дальше. В земли, где сочная трава коням по брюхо, где ветви деревьев гнутся пол тяжестью плодов, где сладкая вода в родниках, а богатые страны забыли искусство войны...
        Глава 45
        Олег медленно отступил и, держась за их спинами, пошел через площадь в сторону крепости. Навстречу тройка воинов торжествующе гнала, подгоняя древ-ками копий, двух избитых окровавленных мужчин в дорогой одежде, что уже превратилась в лохмотья, Следом за воинами шел Россоха, вздымал горестно руки. В пленниках Олег не сразу узнал Беркута и Бо-ровика.
        Крупное лицо Беркута было в кровоподтеках, глаз заплыл, одна рука бессильно висела вдоль тела. Боровик был избит еще горше, от него дурно пахло.
        Олег спросил горько:
        -- Это все, что осталось от Семерых Тайных?
        Россоха виновато развел руками, а Беркут с трудом расклеил заплывший глаз, прошептал:
        -- От нас. Но не от твоей мечты.
        А Боровик спросил:
        -- Теперь ты убьешь нас? Или сперва насладишься пытками?
        Это был не вопрос, а утверждение. Олег покачал го-ловой:
        -- Вряд ли.
        -- Почему? -- удивился Беркут. -- Это неразумно, а ты сам все время твердил, что надо поступать только ра-зумно и правильно.
        Олег сказал с тоской:
        -- Если бы я знал, как правильно!
        Боровик смотрел непонимающе. Олег вспомнил его как добросовестного и честного чародея, самолюбиво-го, но всегда скрупулезно соблюдающего правила. Еще Боровик всегда отличался дивной работоспособностью, умея трудиться по месяцу без сна и еды.
        За спиной Боровика Россоха внезапно побледнел, гла-за расширились в ужасе, словно его посетило видение грядущих времен. Олег тряхнул его за плечо, Россоха вздрогнул, глаза с непониманием обшаривали грозное лицо человека из Леса.
        -- Найди замену Хакаме и Ковакко, -- сказал Олег настойчиво. -- Семеро Тайных должны работать. Даже больше, чем работали. Одного я уже присмотрел... Мес-тный жрец. Окоем. Холоден, как ящерица, умеет видеть далеко вперед и без магии. Свой дом ему не жаль, а вот о гелонах печется. А теперь пусть все люди станут для него гелонами... Ах нет, помню еще одного! Он давно в одиночку ищет Истину, как я о нем забыл... Имя его -- Яфет.
        Россоха наморщил лоб:
        -- Яфет... Яфет... Что-то имя знакомое. Олег грустно усмехнулся:
        -- Ты слышал о нем, не сомневайся. Да, подыщи и еще кого-нибудь. Седьмого. Россоха подпрыгнул.
        -- Седьмого? -- переспросил он с великим изумле-нием. -- Седьмой -- ты! Прости, я хотел сказать, ты -- первый.
        Беркут и Боровик смотрели с опасливым непонима-нием. Боровик сделал движение отступить и затеряться в толпе, что уже высыпала со всех сторон на площадь, Беркут остался.
        -- Я... -- сказал Олег, горло перехватило, он сглотнул и почти прошептал, -- я... выхожу из Совета! Будем счи-тать, что вы сумели... Что победили! Изгнали. Теперь вся власть у вас, Семерых Тайных. А я... я пойду искать... Искать власть над властью. Чтоб не силой, а чтобы люди сами... Я недостоин править миром, ибо... я сам не знаю, где правда, а где нет.
        Боровик проговорил с непониманием:
        -- Ты считаешь, что знаем... или узнаем мы?
        -- Мы не можем, -- ответил Олег устало, -- ринуться скопом в темный лес на поиски! Кто-то должен сеять, кто-то пасти скот, кто-то править, кто-то гасить боль-шие войны... Криво, косо, но -- делать. Потом приду-маем что-то лучше. Вы сейчас можете править и чувст-вовать свою нужность, я -- нет. Мне что-то мешает... Разгадка совсем близко, стоит только протянуть руку, но руки заняты.
        На площади раздался гвалт, разноголосый шум. От храма двое деловитых волхвов, натужившись и накло-нившись в противоположные стороны, несли за ручки огромные металлические короба. Люди отпрыгивали, закрывались руками.
        Не говоря ни слова, волхвы поставили короб на зем-лю, опрокинули. Олегу на миг почудилось, что хлынул поток сияющих рубинов, однако в лицо пахнул сильней-ший жар.
        Следом за этими волхвами подбежали еще двое. Свой короб опрокинули с разбегу. Пылающие угли пологой горкой высыпались на камни. Еще один волхв с лопатой на длинной ручке начал разравнивать угли в ровный пы-лающий ковер.
        Прибежали еще и еще с коробами. А потом уже не только волхвы, но и простой народ с веселыми воплями таскал эти угли. Явился Окоем, руководил, указывал, покрикивал.
        Со стороны ворот на площадь вышел Скиф. С плеч ниспадал короткий красный плащ, за ним тесной груп-пой двигались военачальники. Олег признал среди гелонов также Октараса, Панаста, еще двух полководцев агафирсов. У всех были одинаковые лица людей, что уже ведут огромное победное войско на тучные равни-ны южных стран.
        Скиф сперва с недоумением окинул взглядом усыпан-ную горящими углями середину площади, потом отыс-кал взглядом верховного жреца:
        -- Окоем, ты опять за свое!.. В такой день! Важнее дел нет?
        Окоем ответил с глубоким поклоном:
        -- Народу нужен праздник. А если с праздником по-беды соединить испытание на верность твоей невесты, то не будет ли это праздник вдвойне?
        -- Мне не нужны доказательства! -- рыкнул Скиф. -- Особенно теперь! Мы победили.
        -- Нужны, -- возразил Окоем. -- Не криви душой, ты хотел бы их получить... И если Ляна пройдет по этим углям, она станет любимицей всего народа Гелонии!.. Возможно, даже не Гелонии, как и не Агафирсии, а... ладно, это потом. Решайся, Скиф! Говори. Говори же! Ты -- верховный правитель этих земель.
        Скиф набычился, несколько мгновений колебался. Олегу почудилось, что сейчас Скиф откажется, но Скиф, уже не просто Скиф, а правитель Гелонии и Агафирсии, процедил тяжело:
        -- Хорошо. Но это твоя работа. Давай... распоряжайся.
        Жрец поклонился очень низко, пряча торжество в глубине глаз.
        А распрямился со словами:
        -- Сограждане Гелонии!.. Наша славная победа совпа-ла и с другим радостным событием. В наш град прибыла благородная и непорочная Ляна, невеста героя Скифа, брата Гелона. И вот сейчас, дабы опровергнуть слухи о ее якобы недостойном поведении, когда она жила одна в далеком граде распутного Зандарна, она пройдет босой по этим углям!.. Ее чистота и невинность будут ей лучшей защитой. И мы все убедимся, что слова Зандарна, что он якобы ночами ходил к Ляне и спал с нею, а затем они развлекались вместе с его придворными, -- ложь!
        Народ радостно завопил. В воздух полетели колпа-ки, рукавицы. Олег видел, как Ляна, что проталкива-лась к Скифу, растерянно остановилась. Ее большие чистые глаза широко распахнулись в недоумении.
        Перед ней расступились, Скиф раскинул руки для объятия. Ляна подошла очень осторожно, прильнула на краткий миг, отстранилась, это выглядело очень цело-мудренно, народ в восторге заревел еще громче.
        Ляна спросила пораженно:
        -- Что это, милый? Скиф сказал торопливо:
        -- Жрец уверяет, что это нужно для энтузиазма. Для праздника. Он поклялся, что с тобой ничего не случится!.. Я сказал ему, что если ты обожжешь хотя бы пальчик...
        -- Скиф!
        -- ...то я срублю ему голову, -- договорил Скиф еще торопливее. -- Но сперва с живого сдеру кожу, спину натру солью, а потом посажу на кол прямо на городской площади!
        -- Скиф, -- повторила она пораженно, -- ты... но за-чем? Ты что, мне не веришь?
        Он сказал так же торопливо, побагровел, глаза все время опускал, не в силах смотреть в ее ясные непо-нимающие глаза:
        -- Ляна, дело не во мне!.. Я конечно же верю. Но я теперь правитель большой страны. И должен поступать как правитель. Народу нужны доказательства, что ты -- невинна. Тогда народ лучше работает и защищает эти земли. А развратным правителям он служит только по принуждению. Она ахнула:
        -- Развратным? Скиф, как ты можешь... Да если бы ты знал, как я ждала этого дня, этого часа!.. Я не то что не смотрела на других мужчин, у меня даже мысли та-кой... не... не мелькнуло!.. Я только о тебе думала, толь-ко тебя видела, только тебя ждала!.. Что чужие руки не касались моего тела -- это пустяк, я даже в мыслях чис-та, только твоя!..
        Он взглянул поверх ее головы, растянул губы в при-нужденной улыбке:
        -- Да-да... Но народ ждет. Не будем лишать его зре-лища.
        Она неверяще смотрела на его сильные руки, что все-гда хватали ее в объятия и прижимали к груди, а сейчас отодвигают, не дают снова прижаться.
        -- Скиф, -- прошептала она потрясение, -- но... мо-жет быть, и ты... мне не веришь?
        Он мотнул головой, что, мол, какая дурь, конечно же он ей верит во всем, но что-то в его глазах потрясло ее так, что она побледнела, закусила губу.
        Вся середина площади была усыпана толстым слоем горящих углей. Олег насторожился, угли показались странными. Присмотрелся, сердце тревожно екнулр. Среди горящих углей множество комков расплавленно-го металла. А вот это уже серьезно, ни один из ходящих по углям не пройдет по раскаленному металлу Даже если наступит на каплю, та сразу приклеится к подошве, выжжет, а здесь не капли металла, всюду эти раскален-ные комья... С какой бы стороны Ляна ни пошла, ей идти через россыпь углей два десятка шагов.
        Он стряхнул оцепенение, сердце стонало от боли, пе-ред глазами все еще бледное лицо сына.
        -- Ляна!
        Она не услышала, он начал проталкиваться в ее сто-рону. Грудь сжало внезапным предчувствием большой беды.
        -- Ляна!
        Все видели, как она бестрепетно ступила босыми ступнями на горячие угли. В народе ахнули, люди в пе-редних рядах приседали, глаза не отрывались от шипя-щих трескающихся раскаленных углей. Под ее весом они лишь слегка проседали да разгорались ярче, становясь похожими на крупные рубины, слышался легкий хруст.
        Олег запнулся, уже поздно, а боль за сына странно переплеталась с новой болью, что эта чистая душа сей-час сгорит, Скиф допустил серьезную ошибку, что-то здесь не так, только с виду все верно...
        -- Скиф, -- сказал он горько. -- Ты... глух и безжалостен.
        Скиф, не отрывая глаз от Ляны, раздраженно отпих-нулся:
        -- Не мешай!
        -- Да, -- прошептал Олег, -- ты пойдешь далеко... правитель.
        Ляна шла легко, красиво, грациозно, легкая, как воз-душное облачко. Багровые угли при ее приближении на-чинали светиться ярче, а когда босые ступни касались их, вспыхивали, как маленькие солнца. Но и потом го-рели ярко и празднично, гордые и счастливые, что ее нога коснулась именно их.
        Скиф уже видел по восторженным лицам, что народ смотрит на Ляну как на молодую богиню, что станет символом их новой страны, еще более красивой и мо-гучей. К ней можно протягивать детей и выпрашивать благословение...
        Под ее ступнями угли вспыхивали оранжевым огнем, выстреливали острыми жалящими язычками огня. В тол-пе вскрикивали от жалости и боли, словно это их пек-ло, сжигало огнем, в котором горит и плавится железо.
        Ляна двигалась легко, подол ее короткого платья при-поднимало восходящим жаром, и она придерживала его движением, исполненным божественного и целомудрен-ного испуга.
        Она дошла до середины площади, на миг даже оста-новилась, словно колебалась, куда идти, но тряхнула го-ловой, вскинула голову и, улыбнувшись небу, пошла так же легко и без усилий дальше.
        Когда она была уже в двух шагах от края. Скиф обо-гнул раскаленный круг и ждал на той стороне, распах-нув руки. Едва Ляна сделала последний шаг и ступила с раскаленных углей на камни, вся толпа взревела как один человек. Крик был настолько могучим, ликую-щим, что в подземных норах проснулись и завороча-лись звери, а в дальнем лесу с деревьев слетели испу-ганные птицы.
        Скиф вскричал могучим, как рев урагана, голосом:
        -- Ну, усомнится ли кто, что моя невеста чиста и не-винна?
        Он поймал взглядом Окоема, тот поклонился, но смолчал. Можно не смотреть на ступни Ляны, и так вид-но, что ее белоснежной кожи не коснулась даже копоть.
        Скиф раскинул руки, Ляна отступила на шажок. Лицо ее светилось дивным внутренним светом, она прямо взглянула ему в глаза:
        -- У меня есть одно желание...
        Он вскрикнул горячо:
        -- Я выполню любое твое желание!
        Народ ликующими воплями поддержал слова свое-го правителя. Теперь уже признанного правителем и душой, и сердцами. На Ляну смотрели с обожанием.
        Так же прямо ему в глаза, она покачала головой:
        -- Нет, меня всегда защищала и берегла Рожденная на Острове. Думаю, она услышит меня снова.
        Скиф ощутил укол в сердце, но жар и страсть мутили разум, никогда Ляна не была такой чистой и прекрасной, все жители смотрят на нее как на богиню уже протягивают ей младенцев.
        -- Говори же! -- выкрикнул он с нетерпением. -- И да воссоединимся вновь, дабы не расставаться вовек...
        Ее прекрасное бледное лицо было полно решительно-сти, взгляд горд, а на щеках расцвели алые маки.
        -- Рожденная на Острове, -- выкрикнула она чистым звенящим голосом, -- к тебе обращаюсь! Если я чиста и невинна, да разверзнется подо мной земля, да не при-коснутся ко мне руки того, кто усомнился во мне!
        Под ногами дрогнуло, заворчало. Раздался короткий треск, словно разломили толстый ствол сухого дерева. Рядом с Ляной раздвинулась земля. Из трещины пахну-ло жаром, на миг приподняв подол ее легкого платья. Слышался далекий грозный гул и грохот, словно подзем-ные великаны били исполинскими молотами. Трещина раздвинулась шире. Ляна вскинула руки над головой, сделала шаг...
        Скиф страшно вскрикнул, его сильное тело взвилось
        в длинном прыжке. Легкая фигурка Ляны исчезла в рас-щелине, донесся ее жалобный, рвущий душу крик. Края разом сдвинулись, ударившись с такой силой, что выб-росили наверх мелкие камешки. Сверху рухнул Скиф, раскинув руки...
        Окоем спрятал грустную улыбку и незаметно отступил в толпу.
        Олег стиснул зубы, ушел молча. Горечь разрасталась, затопила уже всего, разъедает сердце и мозг. Стены пошатывались, когда он поднимался в свою комнатку, а на пороге споткнулся так, что едва удержался на ногах.
        -- Время... время... Пора!
        Голос был тоньше комариного, но Олег услышал, вскинул голову. В окно виден далекий край земли, баг-ровый шар опускается медленно, но еще никому не удавалось остановить это страшное погружение. Вот уже только половина выглядывает из-за края...
        -- Какое время? -- ответил он зло. -- Солнце и не ду-мает гаснуть!
        -- Сейчас оно за край...
        -- Ну и что? -- спросил Олег. От усталости кружилась голова, а горечь жгла сердце. Он даже не ощутил страха от схватки с богом. -- Ну и что?.. Ночью проберется там внизу и выйдет с другой стороны! Вон там, на востоке. Ты не знал, древний бог? Так знай же, что это то же са-мое солнце. Уговор был какой? Что живу, пока не по-гаснет солнце! Так что не торопись, не торопись...
        Он ожидал страшного рева, что потрясет Вселенную, над городом загрохочет неслыханной силы гром, молнии засверкают так, что ослепят людей, зверей и птиц -- именно так гневаются боги, однако едва-едва расслышал жалкий писк.
        -- Что-что? -- переспросил Олег с едкой горечью. -- Ящер бы тебя побрал самого... Я сына потерял, а ты мне всего лишь о моей жизни!.. Сгинь и не пищи больше, а то зашибу.
        Дверь распахнулась, на пороге возник, вытаращив глаза, Россоха. Опомнившись, бросился к Олегу, ощу-пал, закричал тонким исступленным голосом:
        -- Но как? Как?.. Звездные карты Сосику безошибоч-ны, ты сам это сказал!.. Тьфу, твои звездные карты бе-зошибочны. И ты сам назвал свой день и час!
        -- А что, -- сказал Олег с брезгливой горечью, -- неужто я похож на дурня, что даст врагу топор и сам подожит голову на плаху? Да, я родился в тот день и час, когда сказал Хакаме. Да, именно в том месте. Ну и что? Россоха раскрыл рот:
        -- Но как же... Как же? Он осекся.
        -- Когда устаем, -- прошептал Олег, -- валимся на траву и отдыхаем. В дождь спим. Когда хочется есть, ищем еду, ибо все мы -- червяки. Но есть люди, даже смертельно устав, они собирают хворост и разжигают ко-стер, чтобы другие согрелись. В дождь все племя засы-пает, а эти, преодолевая сон, на страже. Они одолеют и голод, и холод, и жажду... Выдержат потерю сына, лю-бимой, предательство друзей... Звезды двигают лишь червяками! Да людьми, которые тоже... червяки. А чело-век... если он человек... сам трясет небесами, как стакан-чиком для игры в кости.
        Россоха втянул голову в плечи, страшась взглянуть в окно, где багровое небо внезапно потемнело.